Копье Судьбы Валерий Игоревич Иванов
        Перед вами роман-артефакт. Оцифрованное в слове Копье Судьбы. Теперь каждый может его скачать. Затем Копье нужно активировать. Ритуал активации описан в романе. Герою романа для этого понабилось принести человеческую жертву. Вам будет достаточно прочитать роман. После чего судьба ваша осуществится. Первая книга «Копья Судьбы» была опубликована в Интернете 8 августа 2013 г. Черный археолог находит в горах Крыма партизанский тайник, а в нём - величайший артефакт истории - Копье Судьбы. Случайно активировав его, простой русский парень становится первым РУССКИМ Владыкой Копья. Он арестован и отправлен в СИЗО г. Киева. Автор думал, что пишет боевик с элементами мистики. Но оказалось, что он напрямую влияет на реальность! Спустя всего три месяца после публикации в Киеве разразился евромайдан, началась гражданская война на Украине, а Крым, где согласно сюжету Копье было обретено, вернулся в Россию! Так, мгновенно, артефакт осуществил судьбы миллионов людей. Второй удар Копья состоялся в 2020 г. - после публикации второй книги вспыхнула пандемия коронавируса. Третий удар Копья состоялся на Украине 24
февраля 2022 г. Вот уже девять лет над планетой сияет артефакт Страшного суда. Вспыхивают войны, эпидемии, бунты и революции. Государства ломаются как ледовые поля. Толпы беженцев текут по континентам. В боевых действиях массово гибнут пассионарии и обычные люди. Так же стремительно осуществляются судьбы читателей. Приготовьтесь к огромным переменам, к осуществлению предначертанного. Внимание! Это не розыгрыш и не мистификация! Это текст, меняющий жизни.
        Валерий Иванов
        Копье Судьбы
        Посвящается моему сыну Дмитрию
        
        Книга первая
        «Партизан»
        Памяти моего деда Александра Иванова, крымского подпольщика, погибшего в гестапо.
        ПРОЛОГ
        Глухой октябрьской ночью 1941 г. местоблюститель патриаршего престола митрополит Московский и Коломенский Сергий был у себя дома разбужен телефонным звонком. Звонили из Кремля, вежливо сообщили, что Иосиф Виссарионович хочет встретиться и, если возможно, прямо сейчас.
        Спустя полчаса митрополит Сергий и еще два иерарха Русской Православной церкви - митрополит Ленинградский Алексий и митрополит Киевский Николай ехали на прием к Сталину.
        В темноте, слабо освещенной фонарями охраны, черный «ЗИС» через Троицкие вороты проехал к зданию бывшего Сената, где находился кабинет главы государства. Выйдя из автомобиля, владыки поклонились в сторону Соборной площади и осенили себя крестным знаменьем.
        В кабинете Иосиф Виссарионович пригласил владык за стол, сам же продолжил прохаживаться по кабинету. «Немцы под Москвой, - сказал он, - гдэ же ваши святые, отцы? Почему они не защищают родную землю?»
        После тягостной паузы встал владыка Сергий.
        - Господь попускает, чтобы враг христианства дошел до Москвы, потому что сама
        Русь утратила веру в Бога и попрала церкви и храмы. Защиты молитвенной над страною больше нет.
        Сталин в задумчивости спросил собравшийся клир.
        - Ну, и что будэм дэлать, таварыщи священники? Допустим, чтобы враг растоптал нашу землю? Что пасавэтуете?
        Переглянулись владыки. Сергий держал ответ за всех.
        - Если вы спрашиваете нашего мнения, что быстро и неотложно можно сделать в таких критических обстоятельствах, то нужно немедленно вывезти на фронт чудотворную икону Божьей матери и совершить крестный ход с нею.
        - Да какой фронт, - в раздражении бросил Сталин. - Перед Москвой нэт фронта. Есть атдэльные ачаги сапративлэния.
        Пораженные иерархи переглянулись.
        - Где немцы? - спросил Сергий.
        - В Тихвине.
        - Значит, нужно с иконой Тихвинской Божьей матери облететь Москву по фронту.
        - Учтите, пастыри, - Сталин ощерил из-под усов мелкие желтоватые зубы. - Гитлер использует против нас магическое оружие - особое, заколдованное копье. Га-варят, оно обладает мистической силой, перед ним целые армии бегут. Копьем этим, кстати, убили вашего Христа. Устоит ваша икона перед копьем Гитлера?
        - Казанская-то Божья матерь? - с тихой радостью спросил Сергий. И ужасно твердо ответил. - Устоит!
        Встали Владимир и Николай, перекрестились.
        - Устоит!
        ГЛАВА ПЕРВАЯ. МАГИЧЕСКИЙ ОБРЯД
        Крым. 1942 г.
        На рассвете 3 марта 1942 г. из оккупированного немцами Симферополя вышел конвой, охраняемый бойцами СОН (соединения особого назначения) «Бергман» («Горец»), созданного Вторым отделом Абвера осенью 1941 года для разведывательно-диверсионных операций в тылу Красной Армии. Колонна проследовала по Бахчисарайскому шоссе и к десяти часам утра прибыла на Ай-Петринское плато. Вокруг зубцов вершины было выставлено оцепление. Солдатам строжайше запретили смотреть внутрь оцепления, куда проследовал «Опель-капитан».
        Из автомобиля вышли двое Гауптманов СС. Они вынули из багажника складной столик, собрали его на краю отвесного обрыва. Из грузовика привели русского пленного со связанными за спиной руками.
        Полковник фон Штауфенберг оглядел пасмурное небо, заснеженное плато, и, сбросив на руки адъютанту шинель, со стальным чемоданчиком в руке проследовал к Гауптманам, державшим пленного. По его знаку они удалились. Машина отъехала.
        Связанный партизан и немецкий полковник остались на скальном балконе наедине. В ушах гудело от ветра. Далеко внизу в разрывах облаков стыло стальное море, подернутое вдоль берега пятнами бирюзового бриза.
        - Назовите ваше имя, - прокричал немец на русском языке. Белокурые волосы его бились на ветру.
        - Зачем вам?… - опухшими губами выговорил партизан.
        - Мне хотелось бы услышать имя такого доблестного воина, как вы.
        - Ну, Петр. Петр Малашенко…
        - Послушайте меня, Петр. Я не питаю к вам ненависти. Вы храбро сражались, защищая свой фатерланд.
        - Это вы сражаетесь за фатерланд, а я защищаю Родину.
        Измученный пленник балансировал на краю обрыва, и как ни странно, ощущал свободу, ведь он мог в любой момент прыгнуть вниз и избавиться от мук. В глазах его горела ненависть.
        Оберет удовлетворенно улыбнулся.
        - Именно поэтому вы здесь, Петр, - сказал он. - Богу неугодна кровь трусов и предателей. Поэтому Иуда удавился и не пролил своей подлой крови на землю. А вот Христос не умер на кресте от удушья, как обычно случается при распятии. Христа убил ударом копья офицер римской армии Гай Кассий Лонгин, германский наемник. Петр, вы удостоитесь величайшей чести - вы примете смерть от того самого копья, которым закололи Спасителя.
        Бархатное покрывало на столике трепетало под ветром. Столик улетел бы в пропасть, если бы ординарцы не прикрепили его к скальному грунту специальными штырями. Отстегнув от запястья наручник, немец положил стальной чемоданчик на стол и открыл ключом замки прециозной штамповки.
        Сквозь облака проглянуло солнце. Внутри несгораемого саквояжа заискрились драгоценными камнями золотые ножны. Немецкий полковник вынул из них старинный, почерневший от времени клинок грубой ковки. В «талии» клинок сужался, перетянутый золотым «бинтом». На месте кровостока зияла прорезь, в которую был вставлен четырехгранный кованый гвоздь, унизанный витками тонкой проволоки. Ручка клинка была круглой и полой, предназначенной для древка.
        - Вот оно, знаменитое Копье Судьбы, - благоговейно склонил голову немец и обеими руками поднял перед собой наконечник. - Копье Лонгина, Оттона Третьего, святого Маврикия, Фридриха Барбароссы, Наполеона. Сейчас им владеет фюрер немецкой нации Адольф Гитлер. Перед этим копьем бегут армии всего мира. Время от времени оно нуждается в подзарядке. Его должно омывать кровью героев. Сегодня его омоет ваша кровь.
        «И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, словно колосья на поле под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем, и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего. Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя!»
        С пронзительным воплем полковник германской армии нанес удар. Наконечник вонзился в бок жертвы между пятым и шестым ребром. Лицо пленника исказилось, словно бы ему открылось какое-то потрясающее видение: омытое кровью Копье пылало от переполняющей его энергии, из раскаленного наконечника вырвался иссиня-белый разряд и покрыл небо сетью пульсирующих молний. Чудовищная вольтова дуга, шипя и растрескиваясь, ударила вдоль побережья на северо-восток, - вал ужаса и паники покатился на отчаянно защищающие Севастополь части Красной Армии.
        ДАША ЖУКОВА
        Москва, наши дни
        Лежу в обнимку с ноутбуком, мать врывается, тычет мне в нос телефоном.
        - На, поговори с дедом! Он завещание на Никиту переписал. Допрыгалась! А я тебя предупреждала.
        - Это спам. Ничего он не переписал.
        - Переписал. Езжай к нему, немедленно! Ты же любила дедушку.
        О-о, как неохота к деду переться! У него кличка на районе «Партизан». Когда он еще ходил самостоятельно, напивался на 9 Мая и залегал на газоне «за пулеметом», отстреливался от «фошыздов», пока не приезжала полиция и не отвозила его домой.
        У нас в школе проводили «дискотеки 80-х», отстой полный, мы на них ходили только чтобы поугарать. Вот я и решила устроить деду «дискотеку 40-х», пусть молодость вспомнит, скачала с тырнета подходящий музон, приехала, вставила спящему деду наушники и врубила плеер на полную громкость!
        Wenn die Soldaten
        Dutch die Stadt marschieren,
        Oeffnen die Maedchen
        Die Fenster und die Tueren
        Ei warum? Ei darum!
        Ei warum? Ei darum!
        Ei bloss wegen dem
        Schingderassa,
        Bumderassasa!
        Ei bloss wegen dem
        Schingderassa,
        Bumderassasa»!
        Как мой дедуля подскочит, как очи выпучит, как заорет: «Нина, немцы!» и бежать куда-то порывается, а ведь притворялся, что даже встать в туалет для него проблема. Я тужусь, чтоб от смеха не лопнуть, и снимаю этот постельный брейк-данс на мобильник, завтра размещу в инете - вот лайков соберу!
        Он меня заметил - ка-а-а-к цапнет за руку:
        - НЫ-ы-ы-ы-ы-ЫЫЫЫНа-а-а-а!
        У него не руки, а клешни! Кричу: «Отпусти, мне больно!», он не слышит, у него же в ушах марш грохочет. Он бы мне точно руку вывихнул, если б я не догадалась выдернуть из него наушники.
        Его от тишины Кондратий хватил, сидит с вытаращенными глазами, понять ничего не может, трогает свои «лопухи».
        - А што это было?
        - «Дискотека сороковых», по заявкам ветеранов. Думала, тебе приятно будет вспомнить молодость…
        - Ни хрена себе уха! Я же чуть не чокнулся спросонья… Разве можно так шутить?
        - Ну, все, все, извини! Программа «Розыгрыш» не удалась.
        - Розыгрыш? Так это был розыгрыш?
        Дед лег и отвернулся к стене. Какой он стал маленький! Мне его стало так жалко! Села я к деду на кровать, погладила его по костлявому плечу.
        - Дедуль, ну извини. Хочешь оладушек поджарю?
        Он повернулся, насупленный, строго приказал.
        - Возьми стул. Сядь! Рассказать я тебе должен. Нельзя такое с собой в могилу уносить. Ты ведь знаешь, партизанил я в Крыму.
        «Уроки мужества» повторялись каждый мой приезд. А не выслушаешь со всем вниманием - все, ты ему враг смертельный.
        - Дедуль, история-то длинная?
        - Послушать придется.
        - Тогда я у тебя волосы покрашу, ладно? Буду сохнуть и слушать тебя со вниманием.
        Пошла на кухню, развела краску, нанесла на волосы, надела на голову пакет, сверху закрутила полотенцем. Вот, теперь можно и «аудиокнигу» послушать.
        Акимович поманил меня к себе и зашептал, будто кто-то мог нас здесь подслушать.
        - В сорок втором году взяли мы на секретной операции чемодан личного курьера Гитлера. Чемодан был такой тяжелый, что, думаю, там было золото. Немцы тогда у евреев в концлагерях вырывали коронки и отправляли курьерами в Германию. Я этот чемодан закопал в горах, на Голом шпиле, возле хребта Абдуга.
        ВАСИЛИЙ АКИМОВИЧ ЖУКОВ
        Прямая речь
        Наш отряд базировался на склоне Хероманского хребта, а внизу, в деревне Коуш, находился крупный гарнизон татар и немцев. Мы его «сумасшедшим лагерем» звали, они на любой шорох открывали стрельбу.
        Румын Русу первым к нам перебежал. Отец его, русский по происхождению, когда провожал сына на войну, сказал, что если он будет воевать против русских, чтоб домой не возвращался. Руссу сообщил, что в Симферополь приехал важный офицер из Берлина в чине оберста и повсюду носит с собой стальной чемоданчик, прикованный цепью к руке. Мы доложили в штаб, командование радировало в Москву. Той же ночью из Севастополя прислали самолетом группу Омсбона во главе с майором Бураном (Омсбон - особая моторизированная бригада, состоящая из выдающихся советских спортсменов, чемпионов и рекордсменов мира, циркачей и акробатов, была прозвана «личным кинжалом Берии», использовалась для спецопераций, требовавших сверхчеловеческих умений).
        Перед операцией Буран нас подкормил - каждый получил по банке тушенки, триста грамм черного хлеба и печеную картофелину. С Бураном прибыла группа испанцев из республиканской армии. Испанцы эти были боги подрывного дела, многому нас научили, один из них, Касада, стал потом советником Фиделя Кастро и Че Гевары. У Кассады не было обоих больших пальцев на руках, это типичная минно-взрывная травма. Так даже он сказал, что труднее Крыма ничего в своей жизни не видел, это был живой ад на земле. Испанцы устанавливали мины на пути проезда гитлеровского курьера. Он для чего-то на Ай-Петри поехал, по Бахчисарайскому шоссе, наверно, хотел, как турист, на Черное море с высоты полюбоваться. Вот на отходе с Ай-Петри мы его и поджидали.
        Испанцы сработали ювелирно. Взорвали переднюю машину с пехотой и БТР сзади. Группа Бурана перебила телохранителей, захватила оберста и отошла к лесу. Мы прикрывали отход.
        Немцы бросили против нас особую группу егерских частей «Альпини». У них снегоступы были канадские, они на этих плетенках по снегу, как по льду на коньках летали. И вот эта ягд-группа отборных головорезов устремилась за нами в чащобу Узун-Крана. Их поддерживали румыны из третьей горнострелковой армии и «ахмеды» из татарских отрядов. Еще бы, такое ЧП! Похитили личного представителя фюрера. БТРы их дошли до хребта Абдуга, дальше не могли подняться, но у этих вояк была горная артиллерия, они ее называли «пупхен», на мулах, на одном муле стол и щит, на другом два колеса со снарядами. Заберутся на высоты и молотят нас из «пупхенов» и минометов.
        Из моей группы уцелело четверо. Я, Алексей Мохнатов, Гуськов Григорий и Нина Помазкова, невеста моя. Стецура, Бондаренко, Осипенко, Чуб, Сергей Русу, Коптелов и его моряки - все погибли. Дорого нам тот оберет обошелся.
        В лесу наткнулись на Бурана, все его омсбоновцы побиты. Они столкнулись с абверовской ягд-группой из «Бергмана», ну и положили друг друга. Буран был в живот ранен, хрипит из последних сил: «Василий, бери немца, уходите с ним на «зубробизонов». Федя Мордовец будет вас ждать до сумерек, потом улетит. Операция на контроле Москвы, слышишь? Запомни, это «Шекспир». Так нашим и скажи - «Шекспир». И смотри, под страхом смерти чемодан не открывай».
        «Зубробизонами» называлась взлетная площадка на месте бывшего загона для зубро-бизонов, где умудрялись садиться «этажерки» из Севастополя.
        Попрощался я с Бураном, немца дулом в спину ткнул - шнель, сука!
        Не отошли мы и пятидесяти метров, как сзади стукнул выстрел. Вечная память майору!
        А сил уходить от погони почти не осталось, мы ж кизиловым отваром питались да редкими трофеями из татарских деревень - баранами да собаками. Ты сейчас, в мирное время попробуй в гору подняться, мигом запыхаешься, а мы тогда на скелеты ходячие были похожи…
        БЕРЛИН. ПОСОЛЬСТВО РФ
        Наши дни
        Вальс Штрауса вращал в музыкальном вихре танцующие пары. В зале приемов Посольства Российской Федерации роились мужчины в смокингах и дамы в бальных платьях. Сновали официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским.
        Немолодой мужчина с обритой наголо лобастой головой выделялся среди стоящих вблизи господ мощным телосложением, которое угадывалось под натянутым на плечах, словно бы надетым с чужого плеча, смокингом. Так оно и было: генерал-лейтенант ФСБ Валентин Григорьевич Огуренков позаимствовал смокинг у атташе по Военно-морским делам Вадима Черемета.
        - Вот, Валентин Григорьевич, познакомьтесь, - сказал Посол России в Германии Владимир Гринин, подводя к Огуренкову худощавого, средних лет господина в золотых очках, с прямым пробором в белесых волосах, - друг нашей страны герр Штерринг.
        Мужчины обменялись рукопожатиями. Посол отошел.
        Огуренков ждал обычного обмена любезностями и визитками, но разговор сразу приобрел необычный оборот.
        - Мой дед воевал в России, - сказал Штерринг. - Он был тяжело ранен в Крыму в 42 году, потерял глаз и правую кисть. И вот недавно произошло чудо! - Штерринг вынул из нагрудного кармана пачку фотографий. - На утерянной руке моего деда находился наградной перстень. Дизайн его был придуман лично рейхсфюрером СС Гиммлером. На кольце, как вы видите, изображен череп, свастика, руна «хагалаз» (символ братства) и две руны «совило» (символ победы). А теперь взгляните сюда!
        На следующей фотографии Огуренков увидел внутреннюю сторону кольца, на ободке которого читалась гравировка готическими буквами «S Lb».
        - Вы видите личную подпись рейхсфюрера СС Гиммлера, - торжественно возвестил Штерринг. - Аббревиатура «S Lb» означает «Его любимцу». Сомнений нет, это перстень моего деда. Посмотрите в глаза черепу. В них вставлены бриллианты. Подобных колец было изготовлено ровно двенадцать.
        - Это очень познавательно… - рассеянно заметил Огуренков.
        - Эти фотографии мы получили два дня назад. Некий торговец антиквариатом из Крыма прислал эти снимки в Общество лютеран в Киеве, которое занимается поиском и возвращением на родину праха немецких воинов.
        - Чего же вы хотите от меня?
        - К сожалению, мы не успели выкупить кольцо. Черные копатели не сошлись в цене с торговцем, убили его и скрылись…
        - Убили? Тогда вам следует обратиться в Министерство внутренних дел Украины. Крым находится под их юрисдикцией.
        - Одну минуточку, герр генерал, я не договорил. Черные копатели покинули Крым и сейчас находятся на пути в Москву. Мы просим вашего содействия в их поисках. Этот перстень крайне важен для нашей семьи, - вице-консул доверительно понизил голос. - Мой дед очень богатый человек, он хотел бы вам лично сообщить сумму вознаграждения за находку.
        Ах, вот оно в чем дело! Какая наглая вербовка! В посольстве! Под прицелом сотен глаз! Перстень - только предлог. Интересно, в какую сумму они оценивают генерала ФСБ?
        Выйдя из посольства, генерал сел в машину и последовал за идущим впереди серым спортивным «Порше». Автомобили остановились возле массивного здания в районе Ангальтского вокзала.
        Пожилой мажордом открыл высокие дубовые двери, украшенные старинной бронзовой инкрустацией.
        По мраморной лестнице, устланной бордовой дорожкой, Штерринг и Огуренков поднялись на второй этаж, в готический зал со стрельчатыми потолками, со стенами, украшенными фамильными портретами и рыцарскими доспехами.
        Навстречу гостям на инвалидном кресле выехал старик с изможденным бледным лицом, усеянным старческой пигментацией.
        - Граф фон Штауффе… - неразборчиво представился он, подавая для рукопожатия левую руку, правая в черной печатке лежала на подлокотнике кресла. Голову графа по вискам охватывала тонкая тесьма, закрывающая черным наглазником левую глазницу.
        Гости расположились у столика, накрытого для легкого ланча и освещенного свечами. Хозяин сразу перешел к делу.
        - В 1942 году я был с важной миссией в Крыму, - сказал он на чистом русском языке.
        - На мой конвой совершили нападение партизаны. В том бою я потерял глаз и правую руку. Перстень с моей утерянной руки был недавно найден в Крыму. Я прошу вас найти в архивах НКВД материалы о нападении на конвой. Оно было спланировано из Москвы. Целью было заполучить содержимое кофра, пристегнутого к моей руке стальной цепочкой. Партизаны разгромили охранение, взяли меня в плен и увели в лес. Когда им стало ясно, что со мной им от погони не уйти, они избавились от меня.
        - Каким образом?
        Старик ответил просто.
        - Они меня застрелили.
        ВАСИЛИЙ ЖУКОВ
        Прямая речь
        Горный Крым. 3 марта 1942 г. 13 часов 04 минуты
        Немец тормозил весь отряд. Он неуклюже карабкался по заснеженным кручам, падал, подолгу стоял в изнеможении на четвереньках, а на угрожающие окрики Василия Жукова показывал на чемоданчик - тяжелый! Василий попробовал на вес - чемодан весил не меньше полупуда. «Что в нем такого, может, золото?»
        - Отстегивай! - приказал он. - Мы сами понесем.
        Немец отрицательно замотал головой, и вдруг на русском языке сказал.
        - Я его не отдам!
        - Он по-русски разговаривает! - удивился Мохнатов.
        - Ах ты, гадина! - Василий ударил немца кулаком в лицо. - Отстегивай чемодан, гнида!
        Немец проморгался и непримиримо повторил.
        - Найн! Пока я жив, никто это не тронет!
        Донесся далекий лай собак, татакание немецких автоматов.
        Василий повернул автомат немцу в живот и нажал на курок. Щелкнул металл. Еще раз. Еще. Оберет попятился по снегу, выставил перед собой стальной чемоданчик в качестве щита. Партизан отстегнул магазин. Пусто. Сунул за борт фуфайки разбухшую от мороза, багровую «клешню», вытащил револьвер, навскидку выстрелил немцу в лицо. Голова оберста дернулась, фуражка с высокой тульей слетела за спину, фигура в шинели с меховым воротником повалилась на спину.
        - Гриша, нож давай. - Василий подсел к убитому, нащупал утонувшую в снегу цепочку, положил ее на стальной чемодан. Григорий Гуськов приставил сверху нож, ударил по обуху прикладом. Даже зазубрины не осталось на крупповской стали. Удар, еще, еще!
        У лежащего навзничь немца глазница наполнилась дымящейся на морозе кровью, тонкая струйка пролилась к уху, наполняя ушную раковину.
        Гуськов колотил прикладом по обушку ножа, цепь не поддавалась.
        «А ну дай!» Жуков забрал нож у товарища, выдернул руку немца из обшлага шинели, припечатал к чемоданчику, резанул по запястью. Брызнула кровь. Зазубренное острие не резало - пилой рвало плоть, уперлось в кость, захрустело. Подплывшая кровью рука соскальзывала с чемодана.
        - По связкам, связкам резани, - подсказывал Гуськов, - по жилам…
        Вновь застрочили немецкие автоматы, лай собак сделался громче, свистнули пули.
        Взрычав от натуги, Василий с хрустом провернул полуотрезанную кисть, промокнул кровенеющий разрез снегом, рассек натянутые сухожилия - кисть отделилась.
        Помогай, крикнул он Гуськову, это гиря, а не чемодан!
        Гуськов подхватил трофей с другой стороны, вдвоем пошли сноровистей.
        За чемоданом на цепи волочилась по снегу зажатая в наручнике кисть оберста, - посиневшая, с багровой наледью на месте отруба.
        БЕРЛИН. ОСОБНЯК НА БЕРЕНШТРАССЕ, 36
        Наши дни
        Русский генерал окинул взглядом иссохшую фигуру старца.
        - Вы сказали, что партизаны вас застрелили. Уж не разговариваю ли я с призраком?
        Старик осклабился в неслышимом смехе, радиальные морщины покрыли его ввалившиеся щеки.
        - Видимо, порох отсырел, и пуля выбила мне глаз, но в мозг не проникла. Вот она, - граф сделал знак, секретарь поставил на стол золотую табакерку. На зеркальной подложке лежал сплющенный кусочек свинца. - Германским командованием была проведена операция армейского масштаба по прочесыванию леса. Кофр как в воду канул.
        - Что же в нем находилось, господин граф? - спросил Огуренков.
        Хозяин дома пожевал блеклыми губами.
        - Этого я пока не могу вам сказать.
        - В русском фольклоре, - сказал Валентин Григорьевич, - есть сказка, в которой царь посылает главного героя туда, не знаю куда, найти то, не знаю что. Я не сказочный персонаж и не могу заниматься поисками неизвестно чего. Скажите откровенно, что мы ищем, и тогда я смогу помочь вам.
        Старый граф погрузился в раздумья..
        - Вы правы, - сказал он. - У меня осталось мало времени, я вынужден раскрыть вам карты. Но предупреждаю, после моего ответа у вас уже не будет пути к отступлению.
        Огуренков упрямо нагнул лобастую, наголо обритую голову.
        - Надеюсь, это не угроза?
        - О нет, это необходимое предупреждение.
        Русский генерал поднялся.
        - В предупреждениях не нуждаюсь! Это вы обратились ко мне за помощью, а не я к вам. Не люблю, когда меня используют втемную. Благодарю за гостеприимство.
        - Ну, что ж, прощайте, - сказал граф, протягивая руку. Правую.
        Огуренков застыл во встречном движении. Навстречу ему торчала сморщенная культя. Искусственная кисть осталась лежать на подлокотнике.
        - Прощайте, - повторил граф, видя, что гость находится в замешательстве.
        Русский генерал действительно слегка «завис», не совсем понимая, что и как ему нужно пожимать. Культю? Но это как-то дико…
        Словно против воли, генерал протянул руку для странного рукопожатия. Когда его пальцы достигли того места, где должна была находиться отрубленная кисть, он вдруг увидел: из сморщенной культи струилась призрачная ладонь с породистыми длинными пальцами. Ладонь принадлежала молодому мужчине, сквозь прозрачные связки и фаланги просматривались колени графа, накрытые шотландским пледом в черно-красную клетку.
        Русского генерала как будто парализовало. Обе руки - живая и прозрачная - находились друг от друга в нескольких сантиметрах. Огуренков инстинктивно сжал пальцами пустоту бесплотной кисти.
        Немец пристально смотрел зрачком единственного глаза, тусклым и сплющенным, как свинцовая пуля. «Он меня гипнотизирует», понял Валентин Григорьевич, но не смог ничего поделать. Кисть его, конвульсивно сжатая, недвижно застыла в каталепсии загробного рукопожатия.
        МОСКВА. ДАША ЖУКОВА
        Наши дни
        Блин, я передержала краску! Подорвалась в ванную, смыла краску, гляжу в зеркало - вау! - волосы стали огненно-алыми, я запылала, как костер. Это дед виноват, совсем заболтал меня рассказами своими.
        Когда я вернулась в спальню, он важно сообщил.
        - Ты моя любимая внучка, тебе я завещаю огромное богатство…
        Я огляделась в жалкой квартирке.
        - И где же оно?
        - Так я же тебе битый час толкую, - рассердился старик. - Чемодан оберста я в горах закопал! Он тяжелый был, как гиря. Ясно, что там было золото. Поезжай, забери его себе. Я тебе тут карту нарисовал.
        Он достал из-под подушки мятый листок.
        Я повертела рисунок. Дрожащими каракулями было написано «Голый шпиль», «Чаир» «Деревня Семисотка», «Абдуга», «Узун-Кран». Если бы я знала, что скоро эти названия будут звучать для меня так же страшно, как «Обитель зла», я бы не улыбалась тогда так легкомысленно.
        - Ты с ума сошел? Никуда я не поеду!
        Дед не обратил внимания на мои возражения.
        - Я все продумал, - пыхтел он, - вот маршрут, вот рисунок чаира у Голого шпиля, вот скала, вот здесь, под ней, захоронена Нина с чемоданом оберста. Поезжай, похорони ее по-человечески.
        - Капец! Там еще могила чья-то! Чего ж ты его сам раньше-то не выкопал, клад свой?

* * *
        Крым. Голый шпиль. 15 часов 13 мин. 3 марта 1942 г.
        Гуськов и Мохнатов остались прикрывать отход. Василий с Ниной продели палку в ручку и вдвоем волокли немецкий чемодан. Они совершенно выбились из сил, уходить от погони приходилось круто в гору, карабкаясь по снеговым оползням.
        Вот знакомый чаир - участок дикорастущих яблонь и груш у подножия Голого шпиля. Кизильник и шиповник укутаны снегом, из их плодов и корешков он варил отвар от цинги, а под скалой обнаружил глубокую щель, расширил ее и оборудовал тайник.
        Стараясь не стряхнуть снег с кустов шиповника, он прополз к тайнику и принялся раскапывать снег. Вскоре рука провалилась в пустоту. Расширив проход, он пропустил вперед Нину, и заполз следом, закрыв отверстие изнутри трофейным чемоданчиком.
        Они оказались в каменном гробу. Нина дрожала от страха и холода. Василий обнял ее и прижал к себе.
        - Не бойся, двумя смертям не бывать, а одной не миновать.
        Донесся собачий лай. Девушку охватил приступ дрожи. Еще закричит от страха, подумал Василий.
        - Слышь, Нин, - шепнул он, чтобы отвлечь ее от надвигающегося ужаса, - а ведь это я сыпанул патронов в трубу Чистякову.
        Она даже дрожать перестала.
        - Ты? Он так перепугался, под нары залез!
        Василий тоже дрожал от страха и пронизывающего до костей холода.
        - Скажи, напоследок, у вас с ним что-нибудь было?
        - С кем?
        - С Чистяковым…
        - Ты че, дурной, Жуков? - Нина возмущенно затрепыхалась. - Нужен он мне, как голове дырка.
        - А чего ж ты выскочила… - Василий сжал ее плечи так, что хрустнули косточки, - вся в исподнем? Я за землянкой притаился, все видел.
        - Я выскочила? Не дави, ой… Я?
        - Ты! Тихо. Услышат.
        - К нам, к нам идут, Вася-а-а-а…
        Поначалу молодой партизан собирался просто отвлечь девушку разговором, но постепенно стал заводиться ревностью.
        - Ну, че ты все виляешь, - шипел он ей на ухо, - хоть напоследок скажи, было у вас с ним что или нет?
        - Вот дурной, нашел время ревновать!
        - А ну, говори напоследок! Было? Скажи хоть перед смертью правду!
        Нина дала честное комсомольское, что не изменяла.
        - Ты же сам знаешь, - вздрагивала она от доносящегося снаружи лая собак, - таскал он меня на допросы, каждую ночь таскал. В тот раз-то что было? Сомлела я в тепле, а как патроны начали в печке выстреливать, я и проснулась. Смотрю, а я уже это… без гимнастерки, и штаны расстегнуты…
        - А ты будто не чуяла, как он тебя там… а?
        - Да не успел он ничего.
        - А если б я патронов не сыпанул, дала бы ему? Дала?!
        - Вот ты дурной! Немцы кругом, а он!
        Совсем близко послышались гортанные голоса, лай собак.
        Нина вскрикнула. Женщины не могут контролировать себя в минуты смертельной опасности, кричат в голос, чтобы услышали и пришли на помощь мужчины.
        Жуков зажал ей рот ладонью.
        Она сорвала его руку, горячечно зашептала.
        - Не хочу к ним в руки попадать, не хочу, Васечка! Застрели меня, а потом себя. Давай умрем!
        - Авось, пронесет… Тихо!
        - Нет! Сюда идут. У них же собаки. Лучше смерть, чем муки. Стреляй!
        Вынул Василий револьвер, откинул барабан: в пустых гнездах прощупался капсюль всего одного патрона. Предпоследний он сжег на оберста. Что делать? Застрелить Нину, а самому пойти в гестапо?
        Но девушка нашла другое решение, страшное в своей простоте.
        - Вася, выхода нет! Задуши сначала меня, а потом стреляйся сам.
        - Да ты что, Нин… - обомлел он. - Как я тебя задушу?
        Она вцепилась ему в плечи, затрясла.
        - Хочешь, чтобы они меня пытали и насиловали? Ты этого хочешь? Васечка, ну нет же другого выхода! - Нина нащупала и наложила ледяные пальцы жениха себе на горло, зачастила горячечно, слыша в двух шагах, за тонким стальным чемоданчиком, хруст немецких шагов и хриплое ворчание собак. - Я сама себя буду душить, ты только помоги. Не успеем, вот же они! Скорее! Давай! Не тяни! Не дай, чтоб меня му-у-у-у-учили! И сам меня не мучай, прошу!
        Голова пошла кругом. Права Нина. Умрем и исчезнем с проклятой земли! Вместе. Навсегда. И весь ужас, все муки в холодном, голодном лесу тут же закончатся.
        - Я не дам, чтоб тебя мучили, - молодой партизан сначала неуверенно сжал горло любимой поверх ее рук, припал губами к ее губам в прощальном поцелуе и… стиснул пальцы. Сдавил так, что перед глазами поплыли огненные круги, в ушах зазвенело. Давил и шептал, как делал это в минуты острой близости «Любимая, сейчас, потерпи, еще чуть-чуть, все будет хорошо…».
        Лай собак, гудение крови в голове, мычание и биение тела под ним, укус в губы, - все слилось в приступ жгучего безумия.
        «Ты же сама смерти просила, а теперь кусаешься!»
        В приступе отчаяния и злобы Василий так стиснул пальцы, что захрустело ломкое горло. Обмякла Нина, больше не барахталась, не кусалась.
        Василий впал в забытье.
        Очнулся от оглушительного лая за стальной переборкой чемоданчика.
        Разжались окоченевшие пальцы на горле убиенной Помазковой, взвели курок, приставили дуло к виску неизвестного солдата.
        БЕРЛИН. ОСОБНЯК НА БЕРЕНШТРАССЕ 36
        Наши дни
        - Не бойтесь, - немигающим глазом вперился в гостя старый граф. - Вы вошли в контакт с моим будхическим телом. Это часть посвящения.
        Астральный ток сотрясал тело генерала российских спецслужб.
        Огуренков почувствовал, что теряет контроль над разумом.
        - Что вы делаете, - прохрипел он, - прекратите.
        - Я предупреждал, что у вас не будет другого выхода, - прошелестел голос. - Теперь вы обязаны пройти посвящение.
        - Посвящение? Но во что?!
        - В «Bestellen Spearmen», «Орден Копьеносцев». Сегодня я посвящаю вас, а меня посвятил сам фюрер! Мое полное имя - Клаус Шенк Филипп Мария граф фон Штауфенберг.
        Призрачная кисть разжалась.
        Огуренков рухнул в кресло.
        Голова прояснилась, но гудящая рука висела как отшибленная.
        Как он назвал себя? Штауфенбергом?
        Но легендарный полковник был расстрелян сразу же после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Неужели?..
        ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА
        9 марта 1938 года потомственный военный аристократ граф фон Штауфенберг получил приглашение на личную аудиенцию к канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.
        Ранним утром поезд подошел к Ангальтскому вокзалу Берлина. На перроне прямо напротив двери вагона ждал офицер СС в намокшем под дождем прорезиненном плаще. Он принял чемодан графа и проводил его к черному правительственному «Мерседесу», ожидавшему на привокзальной площади.
        При выезде на Шарлоттенбургское шоссе к ним присоединился эскорт мотоциклистов.
        В приемной никого не было, кроме двух высоких белокурых офицеров в черной, перетянутой ремнями форме СС. При появлении посетителя они щелкнули каблуками, отработанным жестом распахнули уходящие под потолок двери и вскинули руки в нацистском приветствии. Штауфенберг прошел под живым портиком.
        Кабинет главы государства поражал размерами - в нем могло бы поместиться дворянское собрание европейской столицы. Граф заметил Гитлера только тогда, когда тот поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, семенящими шажками двинулся ему навстречу. Рукав его солдатской гимнастерки охватывала красная повязка с черной свастикой на белом просвете. На груди висел Железный крест.
        Впившись глазами-буравчиками в лицо гостя, Гитлер вскинул руку в фашистском приветствии, сильно отогнув назад ладонь. Пожатие его оказалось влажным и мягким, зато глаза царапнули по душе графа наподобие двух алмазных стеклорезов. Коротким жестом предложив Штауфенбергу присесть на диван, фюрер опустился в кресло напротив и спросил высоким резким голосом.
        - Штауфенберг, вы слышали о Копье Судьбы?
        Граф кивнул - кто в аристократической Европе не знал о таинственном артефакте?
        - Я увидел его впервые, будучи еще совсем молодым человеком, в музее Хофбург, в Вене… - Гитлер замолчал, предавшись воспоминаниям. - Только что закончилась мировая война, из которой я вышел израненным, вот с этим железным крестом на груди. А в груди моей зияла рана - боль за поверженную, преданную, растоптанную родину. Как поднять ее с колен? Стоит ли сражаться? Хватит ли у меня сил? У меня - нищего ефрейтора, отравленного газами, потерявшего зрение от нервного потрясения. Да, граф, я временно утратил зрение, когда узнал, что Германия капитулировала. Что значил этот знак, Штауфенберг? Не отвечайте, вы не знаете! Та слепота была сродни слепоте Павла. Я был подавлен, растерян, ни проблеска надежды не блистало передо мной в темном и безнадежном будущем. Но Бог живёт в нас, потому что мы постоянно ищем свидетельства Его Силы в мире и стремимся приобщиться к ним. Так слушайте же, граф! Сейчас я расскажу вам о величайшем событии в моей жизни!
        Гитлер встал и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по кабинету, время от времени оборачиваясь к слушателю с фехтовальными выпадами рук.
        - Тот, кого ведет Бог, всегда приходит вовремя. Казалось бы, случайно я забрел в Зал сокровищ Габсбургов. Меня привлекла тишина этого места, где я мог бы предаться своим мрачным размышлениям. Внезапно в зал вошла экскурсия, гид подвел группу точно к тому месту, где я находился. Рука гида указала на витрину, а его громкий голос принялся излагать легенду. «С этим копьем связана легенда, согласно которой тот, кто объявит его своим и откроет его тайну, возьмет судьбу мира в свои руки для совершения Добра или Зла». Я стоял, пораженный, как громом. - Глаза фюрера расширились, руки поднялись перед лицом и сжались в подрагивающие кулаки. - Меня словно молния пронзила и озарила на долгие годы мистерию моей жизни! - Гитлер резко бросил руки вниз, раскрыв пальцы и переводя дыхание. - В ту же секунду я понял, что наступил знаменательный момент в моей жизни. Долгие минуты я стоял, рассматривая копье. Я гипнотизировал его взглядом, умоляя раскрыть мне свою тайну. Целый день до самого закрытия музея простоял я перед легендарным оружием. Вечером я вернулся домой к моему брату и другу Альфреду Розенбергу. Мы
делили с ним утлый кров и те немногие деньги, что нам удавалось раздобыть поденным трудом. В ту же ночь мы провели спиритический сеанс и вызвали дух Оттона Третьего - императора Священной Римской империи, которому в своё время принадлежало копьё. Дух явился, Штауфенберг, дух явился! Знаете ли вы, что сказал мне Оттон Третий? «Новым предводителем Германии станет тот, кто завладеет Священным Копьём. А если он завладеет и Чашей Грааля - то завоюет весь мир!»
        На следующий день, пьяный от бессонницы, я прибежал в музей к самому открытию. - Гитлер расширил глаза и прошептал. - В тот день произошло великое таинство…
        МОСКВА, КВАРТИРА ЖУКОВА В.А
        Наши дни
        - И че, ты ее реально задушил?
        Приставив указательный палец к виску, старый партизан Василий Жуков сидел на кровати и пустыми глазами смотрел перед собой. Лицо его корежила мука, кадык дрожал на дряблом горле, грудь тряслась в приступах рыданий.
        - Задушил, внуча… Нет мне прощения…
        В квартире тихо тикали ходики, за окнами шумела дорога, старик мой пялился в пространство и продолжал «стреляться» из пальца.
        - Жесть, - я осторожно отвела его дрожащую руку от виска, будто он и в самом деле мог застрелиться. - Ты мне весь мозг вынес. Как же ты сам-то выжил?
        - А? - старик приложил руку к лопуху уха.
        - Кончай тупить! Ты задушил невесту и приставил пистолет к виску, так? Но раз ты живой, значит, не выстрелил. Ты что, сдался в плен?
        Старик стукнул кулаком по колену.
        - Не сдавался я! Запомни! Никогда и не перед кем Васька Жуков не сдавался!
        - Так как же ты выжил?
        - Так это, как его… - забормотал он, - осечка, осечка вышла… Стрелял я, а как же, я же Ниночке обещал. Да либо патрон отсырел, либо это самое… я щелк, щелк, не стреляет патрон проклятый.
        - А немцы?
        Он виновато развел руками.
        - Немцы мимо прошли…
        Это был баг. Я зависла.
        - А как же собаки вас не почуяли?
        - Немцы же нас выкуривали, леса поджигали, чтобы мы задохнулись. Вот дым овчаркам нюх и отбил.
        - Зачем же ты тогда Нину задушил? Вдруг бы вас не нашли?
        - Кто ж знал… Поторопились мы маненечко… - он тихонько заскулил. - Ох, какая она красивая была! Вот как ты сейчас… Война нам судьбы сломала…
        Рассказ отнял у него последние силы, голос стал совсем тихим, под конец он говорил так невнятно, что мне приходилось чуть ли не ухом прижиматься к его губам.
        - Обязан я замолить грехи перед смертью. Нина каждую ночь приходит, Толя снится. Вот тебе моя предсмертная воля, Дарья, поезжай в Крым, на Голый шпиль, найди могилку моей Ниночки, похорони ее косточки по-людски, молитвы прочитай и все такое. Мы же тогда безбожниками были, не знали, как надо по-христиански-то хоронить…
        БЕРЛИН. ОСОБНЯК НА БЕРЕНШТРАССЕ 36
        Наши дни
        Губы Огуренкова растянулись в недоуменной улыбке.
        Рука! У Штауфенберга отсутствовала кисть правой руки.
        Глаз! У легендарного полковника тоже была черная повязка на левой глазнице.
        После расстрела заговорщиков по Германии прокатилась волна арестов и массовых расправ. Элита германской нации полегла в застенках гестапо. Об этом Огуренков напомнил старому графу.
        - Ах, да, я и забыл… - усмехнулся тот, дыша прерывисто и устало, - меня выкопали из могилы, сожгли и развеяли мой прах по ветру. И весь род Штауфенбергов был уничтожен по древнегерманскому закону кровной мести. Все дело в том, мой дорогой генерал, что никакого покушения на фюрера не было. Под прикрытием грандиозного мифа тысячи лучших сынов Германии были объявлены расстрелянными, переправлены в надежные места и спасены от сталинских лагерей и американских судилищ.
        - Ну, ни хрена себе… - пробормотал Огуренков., утирая вспотевший лоб.
        - Разве когда-нибудь вскрывались захоронения по делу о покушении на фюрера? - продолжал хозяин дома. - Проводилась эксгумация их трупов? Нет. Все эти люди исчезли. Они унесли в пещеры и подземные города уникальные технологии германской науки. Насколько я знаю, большая часть архивов КГБ еще не переведена в электронный вид. Поэтому, чтобы облегчить вам поиски, укажу на одну деталь. Те, кто меня похитили в Крыму в 42 году, они не знали, что я понимаю по-русски, поэтому разговаривали при мне свободно. Их старшим был офицер НКВД, майор Буран, он был ранен и остался там погибать. Он передал меня партизану по имени Василий. Перед тем как застрелиться, Буран сказал ему про меня: «Запомни, это Шекспир»! Скорее всего, операция называлась «Шекспир»…
        - Почему «Шекспир»?
        - Shakespeare - «потрясающий копьем». Вот я и открыл вам цель наших поисков, Вам предстоит найти Копье Лонгина, величайшую реликвию рейха, утерянную мною в Крыму в далеком 1942 году.
        ГИТЛЕР И ШТАУФЕНБЕРГ
        1939 г. Первая встреча (продолжение)
        Гитлер гипнотически расширил глаза.
        - В тот день произошло великое таинство. Я называю его «посвящением в сущность копья». Я стоял возле реликвии несколько долгих часов. Я полностью сконцентрировал свой разум на этом предмете. Воздух в зале сокровищ Хофбургского музея стал столь удушливым, что я едва был в силах дышать. Обжигающая атмосфера музейного зала, казалось, расплывалась перед глазами. - Трясущейся рукой Гитлер указывал в пространство перед собой, расширенные глаза его видели нечто такое, что наводило на него ужас. - Я стоял один, весь дрожа, перед колеблющейся фигурой сверхчеловека - опасный и возвышенный разум, бесстрашное и жестокое лицо, черная борода с молниеподобным клином седины. С почтительной опаской я предложил ему свою душу, чтобы она стала инструментом его воли. - Упавшим голосом Гитлер произнес. - Он принял мое предложение.
        Долгое молчание наполнило имперскую канцелярию.
        Внезапно полковник вздрогнул: Гитлер шел на него, крича.
        - Штауфенберг, Сверхчеловек принял мое предложение! Душа моя перешла под его эгиду! В этот момент я стал мессией! Разве мог нищий ефрейтор сделаться правителем Великой Германии без покровительства Высших сил? Только тупица или безумный может счесть это случайностью!
        Замолчав, фюрер вплотную подошел к сидящему на краешке дивана гостю.
        Граф встал.
        - Штауфенберг! - фюрер пробуравил своего визави пронзающим взором. - Я принял решение об аншлюсе Австрии! Завтра войска рейха войдут в Австрию и восстановят единство германской нации. Вам я поручаю миссию величайшей важности. Вместе с ударным отрядом Отто Скорцени вы вылетите на самолетах в Хофбург и захватите Копье Судьбы! Копье - ключ к всемирному господству. Этим копьем я открою мир, как несгораемый сейф. И германский народ получит в свои руки несметные сокровища, в нем скрываемые.
        За те двадцать минут, что длилась аудиенция, граф фон Штауфенберг осознал, что ему в человеческом облике явился не кто иной, как сам Дух Германской Нации. Такие события случаются в истории настолько редко, что их можно пересчитать по пальцам. Духом Франции был Наполеон. Духом Древнего Рима явился Цезарь. И вот теперь Духом Германии стал этот невзрачный человек с острым носом и вздорными усиками. Почему он? Почему не утонченный аристократ? Почему не урожденный тевтонский рыцарь? Все эти вопросы мигом отошли на задний план. Потрясающая сила убеждения, гипнотизм речи, мощное магнетическое излучение личности взяли Штауфенберга в окончательный и бесповоротный плен. Граф спросил срывающимся от волнения голосом.
        - Почему именно меня вы избрали для столь значительной миссии?
        Гитлер уставился в зрачки собеседника.
        - Кто я для вас, Штауфенберг? - свистящим шепотом спросил он.
        Клаус Шенк Филипп Мария граф фон Штауфенберг набрал в грудь воздуха.
        - Mein Fiihrer! - выкрикнул он, щелкая каблуками и выбрасывая правую руку в том приветствии, которое еще полчаса назад презирал как плебейское.
        Гитлер приблизился, почти уткнувшись носом в лицо тевтонского аристократа.
        - Теперь вы понимаете, - прошипели подрагивающие под квадратом черных усов бескровные губы, - почему мне не нужны оракулы, чтобы безошибочно определить избранного?
        - Jawohl, Mein Fiihrer! - вне себя от захлестнувшего душу восторга вновь выкрикнул Штауфенберг. Он вопил так, как кричали толпы на площадях, впадавшие в массовый психоз после часовых речей Адольфа Гитлера.
        - Штауфенберг, - торжественно возвестил фюрер, - я возвожу вас в сан Великого Копьеносца! Отныне ваше тайное имя - Spearman Fuhrer. Ступайте за мной!
        Озябнув от нервной дрожи, полковник следует за фюрером по длинному, нескончаемому коридору. Гитлер уходит так быстро, что Штауфенберг не может его догнать, бежит, задыхается, но отстает все больше и больше…
        … сквозь муть беспамятства уцелевшим глазом он видит склонившихся немецких солдат в белом зимнем обмундировании. Чьи-то руки стягивают жгутом кровоточащую культю, вкалывают лекарство. Наступает забытье…

* * *
        В 1942 г. вышел плакат Кукрыниксов, на котором Гитлера протыкали копьем.
        Карикатуру доставили в Вольфшанце. Фюрер окинул плакат взглядом, побледнел и приказал убрать. «Я понял намек, - сказал он, вытирая платком взмокший лоб, - копье у Сталина».
        ШАШЛЫКИ ПО-ПАРТИЗАНСКИ
        Крым. Голый шпиль. 3 марта 1942 г.
        С хрустом отодрал лицо от наста. Стал на четвереньки. Каждое движение требовало неимоверных усилий. Встал в рост. Белый лес закружился.
        Как на ходулях пошел по снегу. Если пальцы отморозил - труба, гангрену в лесу не вылечат. К своим надо, там землянки, тепло, там спасение.
        Не сразу понял, что оглох. Скрип снега под ногами не доносился до слуха. Согревшись на ходу, начал различать звуки. Из ушей потекло. Потрогал, боясь, что кровь. Нет, вода. Ледяные пробки, намерзшие в ушных проходах за ночь, оттаивали и вытекали.
        Падал, отдыхал. Снова брел. Снова падал. Набирался сил и брел дальше.
        Вот и знакомая опушка.
        Нет ли засады? Пахнуло шашлыком.
        Неужели наши зубра завалили и жарят?
        Не помня себя от голода, рванулся к лагерю, выскочил на знакомую поляну.
        Запах только что изжаренного шашлыка источал штабель спекшихся трупов под обрушенным остовом лазарета. Значит, ребят не успели эвакуировать, немцы сожгли их живьем. На жирной от вытопленного человеческого жира почве копошился кто-то.
        Василий ползком подобрался поближе, приготовился бить прикладом СВТ.
        Гришка Гуськов сидел на корточках, ворчал и чавкал, как собака. Правое плечо его дергалось, он что-то резал, тряслись поднятые кверху уши шапки-ушанки.
        - Гриша!
        Гуськов схватил со снега винтовку, обернулся - в одной руке нож, в другой - японская «арисака». Рыжая борода слиплась клейким клином. В снегу у ног его ничком лежало обугленное тело. Обгорелые ягодицы походили на вареные свеклы. Разрезы в них сочились сукровицей. Гуськов держал нож в кулаке, как скорняк, лезвием книзу.
        Уронив тесак, людоед передернул затвор винтовки, вскинул к плечу, узнал Василия - глаза заметались… ничего не мог сказал с полным ртом… стал быстро дожевывать… присел, нащупал ломоть мяса, протянул.
        - Куфай!
        За людоедство в отряде расстреливали. Василий понял: если не станет «куфать», Гуськов его убьет. Выбора не было. Как в той теснинке на чаире, когда Нина приказала себя задушить.
        Подул ветер, и заснеженный лес ожил - с веток взлетели и заколыхались черные траурные ленты.
        У Василия волосы зашевелились на голове: Нина плыла в извивах похоронных лент, не касаясь земли, - бледная, строгая, в фуфайке под ремень, в кирзовых сапогах. На шее - синенький скромный платочек. Только глаза - нечеловеческие, такие у кошек бывают - светлые, будто слюдяные.
        «Жуков, закрой глаза, открой рот».
        Он послушно открыл рот.
        Очнулся от чавкающего звука. Не сразу понял, что это его челюсти так громко жуют в зимней тишине горного Крыма. На зубах хрустнул уголек.
        Перестал жевать.
        «Этого» не могло быть.
        Но это случилось…
        Расшатанные цингой зубы разжевывали пахнущую бензином человеческую плоть.
        Ветер полоскал траурные ленты на деревьях. Их было много, весь сожженный лагерь колыхался муаровой бахромой.
        - Гриш… это ты сделал?
        - Что?
        - Ты убрал могилу?
        - Где?
        - Вот. Это же похоронные ленты. Где ты их взял?
        В белом безмолвии бились на ветру черные ленты.
        - Это бинты, Вася. Их тут санитарки стирали и вешали сушить. Они от копоти почернели. Ты кушай, не обращай… Нам еще жить и воевать, а им уже все равно…
        - Ты Нину видишь? - Василий глядел перед собой в одну точку.
        Гуськов заглянул другу в стылые глаза.
        - Нету тут никакой Нины… Ты кушай, давай, это тебе с голодухи мерещится.
        Временами сознание уплывало.
        Вроде не он это, не Васька Жуков, а кто-то другой кушает тело сожженного фашистами партизана.
        Нет, он.
        А где Нина? Вот она. Стоит, смотрит слюдяными глазами. Только не платочек у нее на шее, а расплывшиеся синяки от его пальцев.
        «Жуков, ты чего творишь? Ты зачем Толю кушаешь?»
        Василий поперхнулся, попятился. Сосны пошли хороводом и вдруг резко задрались к небу.
        «Мальчики, давайте поклянемся, что бы ни случилось, сохраним нашу школьную дружбу и навсегда запомним этот день!»
        «Ты чего, Вась, сомлел?»
        Гуськов - жирнобородый, черноротый - протягивает кусок мяса, очищенный уже от пригорелой корки. Жуков отворачивается.
        - Противно без соли, - понимает Григорий. - Погоди.
        Выщелкнув из «Арисаки» патрон, он зубами раскачивает и выдирает пулю, посыпает мясо серым зернистым порохом. Порох отбил сладкий привкус человечины, - пресная, с запахом бензина буженина стала приятно горчить.
        Снег припорошил штабель тел, засыпал безобразно разинутые рты. Обугленный Толя Колкин сделался белый, будто его покрыли простыней на хирургическом столе, оставив открытой для операции только худенький зад.
        Осоловевший Гуськов смахнул снежок с еще нетронутой ягодицы и принялся надрезать ее по обводу.
        С отвычки напала икота, усохший желудок выплеснул в рот едкую отрыжку, и Вася Жуков почуял всей пастью своей позорной, совестью своей волком взвывшей - дух тела худого очкастого Тольки.
        Упал на колени, выблевал в снег съеденное.
        Гуськов покачал головой. «Харч метать - последнее дело в лесу».
        Василий набивал и набивал рот снегом, чтобы никто не услышал его рыданий.
        Когда занемели челюсти, поднялся.
        - Хватит жрать! Он сырой внутри, заболеешь.
        - Горячее сырым не бывает, - голос Гуськова сделался блаженно басистым от сытости. - Если че, потом можно и дожарить… Отрежу про запас, все одно его тут лисы поедят…
        - Похоронить их надо… - кивнул Василий на лазарет.
        - Их пущай начальство актирует, - Гуськов паковал строганину в сидор. - Чистяков протокол составит, он без бумаг жить не может, опись, как положено, тогда и закопаем. Нам чего голову ломать, за нас Лобов думает, у него голова большая, а вот этого, да, закопать бы надо. Кого хоть кушали?
        Григорий наклонился перевернуть изрезанный труп, но Василий не дал.
        - Не смотри, сниться будет.
        Он не хотел, чтобы Гуськов знал, что они ели его школьного друга.
        Гуськов стряхнул у него снег с волос. Снова стряхнул. Жуков отстранился.
        - Я думал, снегом тебя припорошило, - сказал Гуськов. - Ты поседел весь, Вася.
        ГЕНЕРАЛ ОГУРЕНКОВ ПРИНИМАЕТ ДЕЛА
        Москва. Наши дни
        Получив приказ о назначения Начальником Историко-архивного департамента ФСБ, Валентин Григорьевич Огуренков вылетел из Берлина в Москву принимать дела.
        Нового начальника представил коллективу Первый заместитель Директора ФСБ Вячеслав Гордеев, после чего генерал Огуренков приступил к ознакомлению с хозяйством. Сопровождал его зам. начальника НАД полковник Малышев.
        Пройдя посты охраны, проверки доступа, пароли, сканирование сетчатки глаз и биометрических данных, Огуренков и Малышев вошли в святая святых - зал Главного Сервера Центрального Архива ФСБ РФ.
        - И как тут найти нужный документ? - спросил генерал, усаживаясь перед полутораметровым монитором с вогнутым экраном.
        Малышев щелкнул мышкой на значок, изображавший фигурку пограничника с овчаркой.
        - Поисковая система «Карацупа», товарищ генерал. Это наши шутники так назвали, в том смысле, что от нее ни один документик не скроется. В этом окошке набираете ключевые слова, а система тут же откроет вам нужные дела.
        - Ладно, Владимир Ильич, побудь пока за дверью. Будут вопросы - позову.
        Когда подчиненный вышел, Огуренков набрал ключевые слова. - Крым, «Операция “Шекспир”», Буран.
        Компьютер выдал «Дело № 1007/56-п/1942-ф находится в бумажном виде в отделе “Р”. Дата перевода в электронный вид - 2014 год».
        Генерал вызвал полковника Малышева.
        - Вот что, Владимир Ильич, мне срочно нужно найти документы по этой операции.
        Малышев глянул на монитор, брови его сдвинулись.
        - Отдел «Р» законсервирован с 1991 года, товарищ генерал, с тех пор там никто не работает.
        - Так расконсервируй!
        Полковник замялся.
        - Отдел замурован, товарищ генерал, и представляет собой систему подземных штолен и капониров. Даже если мы его расконсервируем, понадобится несколько месяцев, чтобы найти интересующее вас дело. В общем, без Николая Кондратьевича не обойтись.
        - Кто такой?
        - Святной Николай Кондратьевич, полковник отставке, председатель
        Попечительского совета ветеранов. Он был последним начальником отдела «Р».
        Только что-то давненько его не было видно, даже на юбилейном концерте отсутствовал.
        - Выясни, жив ли твой ветеран, и срочно его ко мне!
        - Есть!
        ПОИСКИ КЛАДА
        Крым. Голый шпиль
        Даша пила из железной кружки чай, когда услышала за спиной ворчание.
        Покрывшись мурашками, она осторожно повернула голову.
        Черная овчарка, вздыбив холку, в упор смотрела на нее темно-янтарными глазами. Подрагивала верхняя мохнатая губа, выщеривая белые клыки.
        Даша замерла, готовая плеснуть чаем в смоляную морду.
        Из кустов показалась группа молодых людей во главе с пожилым мужчиной в зеленой форме лесной охраны.
        Путники тяжело дышали после подъема. Неспешно подойдя, мужчина поздоровался с туристкой, снял с плеча двустволку и приставил ее к дереву.
        - Шаля, фу! - прикрикнул он на овчарку, снял с седой головы круглое кепи с украинской кокардой во лбу, утер пот со лба и представился. - Егерь горнолесного заповедника Скороходченко Михаил Матвеевич. На каком основании находимся в заповеднике? Вы знаете, что разведение в лесу костров в летний период строжайше запрещено?
        Даша растерянно встала.
        - Мы костров не разводим…
        - А это что? - показал егерь на закопченный мангал. - Предъявите ваши документы, будем составлять протокол.
        От раскопа послышались звуки долбления. Это работал Скворцов, черный копатель, с которым Даша познакомилась на вокзале, когда просила карпал отвезти ее на Голый шпиль. Один из таксистов посоветовал ей «специалиста», тот приехал и подрядился работать за сто долларов в день.
        - Ого! - сказал егерь. - Ребята, проверьте у гражданки документы, а я посмотрю, кто там кайлом бьет. Шаля, ко мне!
        В сопровождении овчарки егерь ушел к раскопу.
        Хэдлайнером группы был стильный парень в узких алых очках на красивом лице. Такие очки были у героя «Людей X», который все поджигал своим взглядом. «Парень X» выразительно оглядел «туристку», задержав взгляд на натянувших маечку полных грудях.
        - Где ваши документы?
        - В палатке.
        - Так несите, чего вы ждете?
        Даша принесла паспорт. Парень в красных очках полистал его.
        - Ну, и что мы тут делаем, Дарья Денисовна, вдали от родного дома? Костры палите в заповеднике, копаете без разрешения. Вы знаете, что с вами может быть за такие деяния на территории сопредельного государства?
        - Я ничего не копала, - Даша посмотрела в небо. - Я просто туристка.
        - Нет, ребята, это не туристы. - Егерь вернулся от раскопа с металлоискателем и лопатой в руках. - Это приборники, черные!
        - Ого! - сказал «парень X». - А это уже статья.
        Двое парней - амбал с фурункулезным лицом и низкорослый коренастый кореец - привели Скворцова. Скороходченко присел к мангалу составлять протокол.
        Давая показания, Скворцов назвался чужой фамилией.
        Даша объяснила свое присутствие в заповеднике желанием полюбоваться красотами горного Крыма, особо оговорив, что черным копательством она не занималась.
        - Значит, пойдете свидетелем, раз только у вас есть тут паспорт, - сказал егерь, давая ей протокол на подпись.
        - Ведите его на заставу, ребята, - кивнул Скороходченко на черного археолога, свистнул овчарке и пошел вниз по склону.
        Смуглолицый и верзила повели Скворцова вслед за егерем.
        - Че-то я проголодался, - белобрысый Виталя подложил в мангал сухие ветки, полил их горючкой, и вскоре на чаире затрещал костер.
        Парни принялись доставать еду из рюкзаков и накрывать на стол, за которым всего полчаса назад завтракали Скворцов и Даша. Она лихорадочно соображала. Что делать? Рассказать этому «красавчику X» про поиски погибшей партизанки? Надо отозвать его в сторонку и постараться все объяснить.
        Виталя разливал по пластиковым стаканчикам водку.
        От раскопа вернулся веснушчатый паренек с соломенным чубом, в руках у него был пакет со сломанными костями.
        - Вот над чем надругался ваш друг-мародер! - с упреком сказал он Даше. - Останки павших надо «поднимать» осторожно, а вы их все переломали!
        - Он мне не друг, - ответила она. - Случайный попутчик.
        У нее горело лицо от вранья и соленого пота.
        - Девушка не копала! - «заступился» «парень X», обнял ее за плечи и заглянул в вырез майки. Даша неловко высвободилась.
        - Хватит водку греть! - сказал Виталя. - Помянем павших.
        Группа поднялась с пластиковыми стаканчиками в руках.
        «Парень Икс» заставил и Дашу взять стаканчик.
        - За знакомство. Меня Димой зовут.
        Они чокнулись.
        - За дедов наших!
        - Светлая им память.
        - Ну, давайте…
        - Аж мурашки по коже, - крякнул веснушчатый паренек, показав предплечье, на котором вздыбились волоски. - У меня всегда так от теплой водки…
        - Ты чего не пьешь? - посмотрел на Дашу Капранов.
        Даша показала стаканчик.
        - Я выпила…
        - До дна!
        - Мне много…
        - Давай-давай, за упокой тех душ, что вы здесь потревожили.
        Даша допила теплую водку, поперхнулась и закашлялась. Дмитрий раскрутил крышечку на бутылке минералки, дал ей запить. Глотая колючую воду, Даша заметила, как Виталя подмигнул приятелям и подпер языком щеку изнутри. Другой выразительно показал растопыренными ладонями, «какие у нее буфера».
        Низко пролетел вертолет. Парни замахали ему руками.
        - Мне надо с тобой поговорить, - сквозь грохот винтов крикнула Даша на ухо Дмитрию. Он кивнул на палатку.
        - Иди, я сейчас приду.
        ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ ФСБ
        Николай Кондратьевич Святной оказался крепким стариком с седыми бровями и крашенными в черный цвет поредевшими на темени волосами. Одет он был в добротный, но поношенный костюм и растоптанные туфли, при ходьбе опирался на палочку.
        - Чай, кофе, чего покрепче, а, Николай Кондратьевич? - спросил Огуренков, усаживая гостя в кресло.
        - Благодарю, ничего не надо, готов к труду и обороне, - улыбнулся ветеран крепкими, желтоватыми от курения зубами.
        - Николай Кондратьевич, вы работали в отделе «Р». Не могли бы вы вкратце рассказать об истории отдела, о его специфике, о том, чем он занимался.
        С чувством собственного достоинства, ветеран начал рассказ.
        - Отдел «Р» был создан в НКВД в 1923 году, товарищ генерал. Занимался поисками магических артефактов, потому и получил литеру «Р», что значило «реликвии и раритеты». Во время войны боевая группа «Р» противостояла особому отряду СС из оккультного ордена «Аненербе», который тоже занимался поисками реликвий. Это была ожесточенная тайная война, в ходе которой погибло много наших боевых товарищей. Отдел курировал лично товарищ Сталин, затем Хрущев, а при Брежневе нами занимался напрямую Андропов. Горбачеву было уже не до отдела «Р», он вообще панически боялся спецслужб. Ну, а Ельцин с Бакатиным отдел вообще ликвидировали.
        - Вы не могли бы помочь нам в поисках некоторых документов?
        - Конечно, товарищ генерал. Каких именно?
        - Не встречались ли вам материалы операции, в которой упоминалось бы кодовое название «Шекспир»? Крым. 1942 год. В ней участвовал майор Буран, если вам что-то говорит это имя.
        Святной поджал губы, глянул настороженно поверх очков.
        - Откуда вам стало известно про эту операцию, товарищ генерал?
        - Поступил запрос сверху, - Огуренков поднял глаза к потолку, - нужно срочно найти материалы, а в вашем отделе еще конь не валялся.
        - Конечно, мне известно, где находится дело «Шекспира». И майора Бурана я лично знал.
        - Так в чем же дело? Может быть, пройдем прямо туда, и вы укажете, где замурован вход в ваш мистический отдел?
        - Отчего же не пройти? Пойдемте, укажу, - ветеран поднялся, опираясь на палочку.
        Отдел «Р» располагался в законсервированной штольне. Вход перегораживала стальная дверь, покрытая слоем пыли. Святной вставил пять ключей в отверстия, находящиеся по четырем краям стальной двери и в ее центре. Пятеро сотрудников одновременно трижды повернули ключи. В стальной утробе что-то застрекотало, как в механизме часов с боем, затем раздались слабые щелчки. Когда створки медленно растворились, генерала поразила их массивность - не менее двух метров в толщину. Такая дверь и ядерный удар выдержит.
        - Можно заходить, - сказал Святной, - только вам одному, товарищ генерал, свита ваша пускай тут останется.
        Тяжело проползли и закрылись створки. Святной задвинул внутренние засовы, поднял рубильник, включив в тоннеле потолочные лампы, убранные в сетчатые стеклянные колпаки, и, припадая на палочку, пошел по коридору.
        - Это и есть таинственный отдел «Р» ФСБ? - спросил генерал, осматривая штольню.
        Святной поправил его.
        - Это отдел не ФСБ, а НКВД.
        - Разница в аббревиатурах не так уж существенна.
        - Очень даже существенна! - сварливо заметил Святной. - ФСБ! Кто это название только придумал. Собачку так кликают на улице, а не называют самое грозное учреждение державы. - Ветеран сжал и поднял кулак. - ВЧК! Что слышите?
        Валентину Григорьевичу послышалось клацание нагана.
        Святной потряс мосластым кулаком.
        - НКВД! ОГПУ! Одно это сочетание звуков запугивало врагов! КГБ уже послабее звучало, ну, а ФСБ… - старик махнул рукой. - Переименовать наше учреждение, тогда будет толк.
        Черные многожильные кабели тянулись по стенам, волнообразно поднимаясь и опускаясь над рубильниками и ящиками учета. Хозяйство было старое, запыленное, но добротное, четко пронумерованное.
        Святной подобрал ключ из связки, открыл дверь в конце тоннеля, включил свет.
        - Входите, товарищ генерал.
        - Огуренков вошел.
        Сзади с оглушительным грохотом что-то рухнуло.
        Генерал резко обернулся.
        Его и Святного разделяла решетка, упавшая из потолка по полозьям, проложенным в торцах дверного проема. Старый чекист снял очки и с резким звуком захлопнул их в очечник. Он смотрел на генерала с любопытством, как на обезьяну в клетке. По крайней мере, так показалось Валентину Григорьевичу, который сказал, поежившись.
        - Совсем у тебя старое хозяйство. Она ж могла нас, как гильотина, по шеям рубануть.
        - Никак нет, - странным голосом отозвался Святной. - Двери в полном порядке..
        - Как ее открыть? - генерал взял решетку на грудь в полуприсяде.
        Он регулярно качал «железо» в зале и был уверен, что легко поднимет вес. Но не тут-то было, решетка стояла, не шелохнувшись.
        - Зря стараетесь, товарищ генерал, вам ее не открыть… - все тем же замогильным тоном продолжал Святной.
        - Что это за шутки? - повысил голос Огуренков.
        - Вы же хотели получить дело по операции «Шекспир». Тут оно, третий стеллаж, третья полка сверху. Кстати, откуда вы узнали про операцию «Шекспир»? За последние пятьдесят лет вы третий человек, который интересуется операцией «Шекспир». Первые двое были предателями и плохо кончили, - голос ветерана приобрел следовательские обертоны. - Повторяю вопрос! Откуда вам стало известно о строго засекреченной операции, гражданин Огуренков?
        - Что-о? - изумился генерал, пораженный разжалованием его в «граждане». - Ты что, Николай Кондратьевич, совсем рехнулся на старости лет? А ну, открывай решетку, пока я всерьез не рассердился!
        Лицо Святного приобрело хищное выражение, глаза сузились, челюсти выдавили на впалых щеках крутые желваки.
        - Операция «Шекспир» была нашим секретным «Сталинградом». Она переломила ход войны и предопределила нашу победу. Все ее участники погибли. А вы, не успев принять дела, тут же запрашиваете документы по «Шекспиру». Отвечайте, откуда вам стало известно про эту операцию?
        Едва сдерживая бешенство, генерал заклокотал.
        - Ты хоть понимаешь, что с тобой за это будет, старый ты пердун?!
        - Это вы не понимаете, куда попали!
        Огуренков обеими руками сотряс решетку.
        - Открывай немедленно, б…! Шутка зашла слишком далеко!
        - Возьмите себя в руки, Валентин Григорьевич. У вас давление…
        - Чего ты там мелешь! - заревел Огуренков. - Считаю до трех! Раз!
        - Успокойтесь…
        Генерал вырвал из наплечной кобуры под пиджаком плоский ПСМ.
        - Два! Не откроешь - пристрелю на месте!
        Святной спокойно покачал головой.
        - Ну, убьете вы меня, а кто вас тут найдет? Места у нас заповедные, мы практически в другом измерении, будете заживо тут с голоду помирать, да еще и на пару с моим трупом. Оно вам надо? Не лучше ли поговорить начистоту, облегчить душу?
        - Дао чем нам говорить с тобой начистоту?!
        - Вопрос простой: откуда вы узнали про операцию «Шекспир»?
        - Я начальник Архивного департамента! У меня есть доступ к любым, самым секретным документам!
        - К операции «Шекспир» доступ был только у меня, наркома Госбезопасности Берии и товарища Сталина. Только три этих человека могли снять с нее гриф секретности.
        - Брось пыжиться, полковник! Мелкая операция в тылу врага. О ней давно пора забыть!
        Самолюбие Святного было уязвлено.
        - Услышал бы вас Коля Буран, царство ему небесное, шею бы вам свернул. Там наши лучшие ребята полегли. Операция против личного курьера Гитлера! Думаете, на него легко было совершить нападение, да еще в тылу их армий? Его прикрывала вся мощь «Аненербе»! Передвижения закрывались заклинанием «Туман нибелунгов». Чтобы разглядеть конвой, друг мой, Герой Советского Союза Николай Буран носил на груди чудотворный список иконы Елецкой Божьей Матери «Недреманное Око»…
        Огуренков расхохотался.
        - Да ты совсем спятил на мистике, старик! Опомнись, открой дверь и, обещаю, я отпущу тебя с миром.
        - Будете упорствовать, пущу газ.
        Святной открыл потайную дверцу в торце дверного проема, вынул из ниши брезентовую сумку с противогазом и взялся за рубильник с черной круглой ручкой.
        Огуренков наставил ему пистолет в лоб.
        - Стреляйте, что же вы? - спокойно сказал ветеран. - Я упаду и дерну рычаг, вот вы вдоволь и надышитесь.
        Угроза могла быть реальной, в НКВД работали еще те волкодавы! Кроме того, в ситуации резкого конфликта генерал надеялся многое разузнать у въедливого хранителя мистического отдела «Р».
        - Что за газ ты собираешься пускать? - спросил Огуренков, делая вид, что спасовал.
        - Веселильный… - зевнул Святной. Дуло ПСМ нисколько не мешало ему разговаривать. - Свияжской лаборатории психотропных средств изделие. Григорий Моисеевич Майрановский его разработал на основе рицина. Сначала идет расторможение коры головного мозга, подследственный рассказывает все, что знает, даже воспоминания раннего детства, о которых давно забыл. Затем наступает состояние ошеломленности, в котором человек может пребывать неопределенно долгое время. Антидотов нет. Не советую я вам газ этот нюхать.
        Генерал подавил закипающий гнев.
        - В Берлине посол познакомил меня с внуком одного немецкого графа, - сказал он примирительно, - такого же ветерана как вы, Николай Кондратьевич. Он воевал в Крыму, попал в засаду, был ранен, потерял там руку, а на руке было эсэсовское кольцо с личным номерным знаком. И вдруг какие-то черные археологи откопали в Крыму могильник с его фамильным перстнем. Вот он и попросил помочь вернуть кольцо. Только и всего.
        Новость поразила энкаведиста.
        - Выходит, выжил «оберет»… - прошептал он. - Силен, бродяга! Мощная защита на него была поставлена.
        - Ну, и что в этом криминального? Давай, Николай Кондратьич, открывай решетку!
        - Вы пистолетик-то спрячьте, вы в меня все равно попасть не сможете, я заговоренный. Значит, «оберет» попросил вас найти только перстень?
        Взгляд ветерана сделался давящим.
        - Н-н-нет… - через силу признался генерал.
        - А что еще?
        - Перстень остался на отрубленной руке, а рука была пристегнута к фельдъегерскому чемодану. Немец рассчитывал, что рядом с перстнем покоится и его чемоданчик.
        Святной так и впился в генерала глазами.
        - А он сказал вам, что находилось в том чемоданчике?
        - Нет. Попросил, чтобы чемодан не открывали и привезли ему в закрытом виде.
        - И сколько он вам пообещал?
        - Да ерунда…
        - И все же?
        - Сто тысяч…
        - Чего, евро или рубликов?
        - Евро, конечно. Мелко ты меня ценишь…
        - Врете, товарищ генерал. За сто тысяч вы и пальцем не пошевельнете. Ну, и за сколько же вас купили? Говорите, облегчайте душу.
        Огуренков тихо рычал в бессильной ярости. Святной махнул рукой.
        - Вот и выходит, что продались вы оккультному Ордену «Аненербе» задешево.
        Генерал вскинул пистолет.
        - С полметра я не промахнусь, будь ты хоть трижды заговоренный!
        - Э-эх, Валентин Григорьевич, - покачал головой чекист, - что ж вы все такие продажные, нынешние-то? Немец использовал вас втемную. Перстенек попросил найти и портфельчик. А вы знаете, что в том чемодане хранилось? Пройдите по третьему справа стеллажику, на третьей полке возьмите папку № 42. Это и есть операция «Шекспир».
        Поколебавшись, генерал сунул пистолет в кобуру и пошел в глубь Архива.
        Давление у него после ругани со старым маразматиком скакнуло, голова кружилась, перед глазами роились блестящие точки. Требовалось срочно выпить таблетку анаприлина, а ее как назло под рукой не было.
        Став на приставную скамейку, он достал с третьей полки коробку № 42. Она была доверху набита пухлыми папками, завязанными на бязевые тесемки. Генерал вынул лежащее сверху «Дело № 1007/56-п/1942-ф», пролистал пожелтевшие страницы, частично исписанные чернилами от руки, частично отпечатанные на пишущей машинке.
        «…Самовольно бросив при отходе портфель гитлеровского курьера, В. Жуков и Г. Гуськов позорно бежали, зачеркнув тем самым героические усилия павших в бою бойцов, что привело к фактическому провалу операции. По возвращении на места базирования В. Жуков и Г. Гуськов запятнали себя фактами людоедства, за что были приговорены к расстрелу…»
        ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД. ХЕРОМАНСКИЙ ХРЕБЕТ
        5 марта 1942 г.
        - Задание выполнили?
        - Да…
        - Не да, а так точно! Где оберет? Где его чемодан?!
        В землянке особиста потрескивала буржуйка, покачивался огонек на фитильке сальной плошки, стоящей на сколоченном из горбыля столе. За столом сидел разгневанный капитан Чистяков. Почерневшие, обмороженные, партизаны шатались от усталости.
        - Оберет погиб…
        - Группа Бурана вся полегла…
        - Они в засаду попали…
        - Где немецкий портфель?! - перебил Чистяков.
        - Не донесли, - отупевший от усталости Гуськов не заметил, как проболтался.
        Особист встрепенулся.
        - Так портфель был у вас? Где, где он?!
        - Бросили… - сознался Жуков. - Он тяжеленный был. Мы бы с ним не ушли… немцы на канадских плетенках как по льду за нами летели…
        - Бросили портфель курьера Гитлера? - закричал Чистяков, вскакивая. - Да вы с ума сошли! Под трибунал захотели?! Операция на контроле Москвы!
        Грязный, изможденный Василий исподлобья глянул в сыто-бритое лицо особиста.
        - А вы почему раненых в лазарете бросили, товарищ капитан?
        - Что-о?! - Чистяков схватил Жукова за грудки. - Что ты сказал, сволочь?!
        - Не уйти нам было, товарищ капитан, - оправдательно заныл Гуськов. - Немцы как сбесились, по пятам шли. Вы же сами видели, какая карусель завертелась из-за оберста проклятого.
        Чистяков отшвырнул Жукова и набросился на Гуськова.
        - Немчуры испугались?! Забыли слова товарища Сталина? «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» А вот это что, я вас спрашиваю?! - Чистяков развернул узелок на столе, в котором лежал почернелый шматок вяленого мяса. - Зубра застрелили? Приказа не знаете?
        - А если и зубра? - набычился Жуков, глядя все так же непокорно. - Зубра жизнь вам дороже жизней советских людей?
        Удар кулаком по столу подбросил коптящую плошку.
        - Зубры десять тысяч золотом стоят! Приказ забыли? Гнашук!
        В низкую дверцу, пригнувшись, вошел ординарец особиста Дмитро Гнашук, крупный парень с рябым плоским лицом.
        - Они это тебе дали? - Чистяков показал на мясо.
        При свете коптилки Гнашук вгляделся.
        - Воны, - сказал он, обеими руками подсмыкивая сползающие от недоедания штаны. Спочатку казалы, шо барашка у татар видибралы, а потим ось Гуськов пожартував, шо нибыто Хфедос черства була людына, ось и мьясо в нього зачерствилэ…
        - Чего ты там бормочешь? - приложил к уху ладонь Чистяков.
        - Шо цэ той… мьясо Хфедоса, - поднял голос Гнашук.
        - Чье мясо? - не понял Чистяков.
        - Хфедосеева, шо загинув у лазарети, - громче доложил Гнашук. - Я блювал далып, ниж бачив. От сволота!
        У особиста приоткрылся рот.
        - Так вы что же, людоеды? - ахнул он, скребя ногтями по кобуре. - Своих товарищей погибших ели? Гнашук! Арестовать их! Лично расстреляю! Людоедство в отряде! Да вы враги народа! Хуже фашистов!
        «Людоедов» заперли в землянке, отведенной под гауптвахту. Их охранял Гнашук. К утру ждали возвращения из Зуйских лесов комиссара Лобова, чтобы вынести штрафникам окончательный приговор.
        Ночью смертно продрогший Жуков проснулся, будто его толкнули.
        На нарах, в ногах сидел черный, источающий дым человек.
        Пытается Василий отползти, да не может, тело парализовано.
        Пытается слово сказать, а горло пересохло.
        Вдруг вспыхнули вокруг темной фигуры языки пламени.
        Встал Толя Колкин, осветившись с ног до головы огнем. Долетел тихий шепот.
        - Как, я не очень жилистый был?
        Василия сотрясло, будто схватился он за оголенные провода. Душа ведь во сне голая, без кожи, во сне ей больнее, чем в жизни.
        Глаза Жукова залились пекучими слезами, горло прорвалось криком.
        - Прости, прости меня, Толька, не хотел я тебя кушать! Сам не знаю, как это случилось! Помутнение нашло. Гуськов заставил! - и волком завыл, падая в ноги видению. - Я дру-у-у-уга жрал, нет мне прощения!
        Василий проснулся от собственного крика. К глазам примерзли слезы.
        Через щель приоткрытой двери сочился серый рассвет.
        Гуськов спал на соседних нарах. Василий толкнул товарища в плечо.
        - Вставай, Гришка! Эй! Гриш, дверь-то откр…
        Слова обледенели на губах. На шконке вместо Гуськова лежал мертвый Гнашук.
        ДАША ЖУКОВА
        Крым. Голый шпиль
        Чаир, в общей сложности, мы искали два дня. Я звонила деду, он давал подсказки. Место заросло шиповником, а от диких яблонь и слив почти ничего не осталось, нашли только старую алычу и грушу. Спас нас металлоискатель, такая длинная палка с ложем для локтя, а на конце двойное кольцо, соединенное тремя перепонками. Скворцов водил металлоискателем по кустам. Поначалу «прибор» ничего не показывал, тогда он принялся рубить лопаткой кусты вдоль скалы и прослушивать открывающиеся проходы. Работа реально тяжелая. К вечеру он прорубил в кустах целый лабиринт. Я стаскивала в кучу порубленные ветки, вся искололась. И вдруг, когда над горами уже стемнело, «прибор» сработал! Скворцов надел на меня наушники, и я услышала завывание автосигнализации. Нашли! Мы разбили палатку на полянке и завалились спать.
        И вот теперь в эту палатку заглянул Дима Капранов.
        «Мэй ай кам ин?» - игриво спросил он.
        По его блудливой улыбке я догадалась, что у парня «нехорошие» намерения.
        Я начала было рассказывать про погибшую партизанку, про деда, который завещал ее похоронить, но Дима, не слушая, завладел моими руками и притянул меня к себе. Я упиралась, он тянул, дышал водкой.
        Я не привыкла к такому обращению и резко его оттолкнула.
        - Ты че? - озлился Капранов. - Тогда зачем звала?
        - Не за этим же!
        - А зачем?
        - Я рассказать хотела…
        - Че ты тупишь… - он схватил и вывернул мою правую кисть. - У тебя мозоли свежие! Че, мертвых грабить пришла? Думаешь, у них защиты нет? Сколько раз было: задержим таких, трофеев полный рюкзак, а они штрафом отделываются! Нет, теперь мы вас сами будем судить и наказывать на месте преступления! Раздевайся!
        Он повалил меня, сел сверху. Пахнущая костром ладонь зажала мне рот. Я впилась в нее зубами. Капранов ударил меня в лицо кулаком. Нос будто взорвался, их ноздрей горячо потекло. Он, видимо, сам не ожидал, что так получится, кинул мне майку - утрись!
        Снова низко пролетел вертолет. Палатка задрожала под ветром. Согнувшись под брезентовым сводом, Капранов стягивал с себя спортивные штаны.
        - Наши летают, - он мастурбировал вялый еще член. - Мы тут закон!
        Я прогундосила в зажатый нос.
        - Не трогай меня, пожалуйста… Я еще девочка…
        - А я мальчик… - он толкнул меня и навалился сверху. - Не рыпайся!
        НАД ФСБ
        Москва. Наши дни
        «…В ожидании суда военного трибунала Г. Гуськов бежал, убив часового, а также комиссара отряда тов. Лобова Н.Т., при этом отрезал последнему голову. Немецким командованием в Крыму за голову тов. Лобова Н.Т. была объявлена награда в 5 (пять) тысяч рейсхмарок. Есть все основания предполагать, что Гуськов переметнулся к врагу, отнеся голову тов. Лобова Н.Т., чтобы получить обещанную награду…»
        Генералу было не до изучения архивных документов. Его бесила сама ситуация мышеловки. Его поймали, как крысу. Выйдя из закутка, он швырнул папку с делом «Шекспира» к решетке.
        - Из-за этой чуши ты держишь меня взаперти?
        Щелястые зубы полковника в отставке Святного обнажились в презрении.
        - А вам не кажется чушью тот факт, что 22 июня 1941 кадровая Красная Армия - скопом, чохом, вся! - побежала и погибла? Историки объясняют катастрофу внезапностью блицкрига. Чушь! Причина катастрофы - Копье Лонгина, цунами паники, ударившее на огромном фронте. Гитлер только потому и решился напасть на СССР, что фанатически верил в силу Копья. В первые недели в плен попали миллионы советских солдат. По сути, СССР был разгромлен. Копье отправили на другие фронты, в Европу, а затем в Африку. Но в декабре 41-го Гитлеру пришлось вернуть Копье под Москву, где немецкие войска забуксовали…
        - Тогда почему же немцы Москву-то не взяли? - спросил генерал.
        Святной был заметно утомлен, держался за решетку и переводил дыхание после каждой фразы.
        - Столицу… нашей Родины… немцы не взяли, потому что под Москвой… Копью Лонгина… был противопоставлен православный щит. Я лично организовал облет Москвы Чудотворной иконой Тихвинской Божьей Матери.
        ОБЛЕТ МОСКВЫ ИКОНОЙ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ
        8 декабря 1941 г.
        Маршал авиации Голованов, личный пилот Сталина, 8 декабря 1941 года совершил облет Москвы с иконой Богородицы Девы Марии «Тихвинская».
        «Была жуткая метель, - вспоминал он, - в нескольких метрах ничего не видно. Возник резонный вопрос: “Нельзя ли перенести полет?”. Но Сталин сказал, что погода очень хорошая, а станет еще лучше. И произнес необычную загадочную фразу: “Варлаам Хутынский, как уже устраивал, так еще устроит”».
        Штурмана на облет Москвы Голованов решил не брать: чего там «штурманить», когда все равно ни зги не видно! Но ему дали очень интересных пассажиров: священника с иконой и тремя женщинами. Голованов говорит батюшке: «Вообще-то так: полет наш непредсказуем, вы понимаете? Я знаю, что вы добровольцы, но…». - «Милок, - отвечает священник, - какая непредсказуемость? С нами Царица Небесная! Нельзя ли, чтобы двигатели твои работали потише и не мешали пению?»
        Голованов не выдержал и рассмеялся. И вдруг заметил, что в самолете необычайно тихо. Посмотрел: моторы работают. А шума нет! Ясно слышны голоса священника и певчих: «Царица моя преблагая, надежда моя, Богородице…». А по радиосвязи голос из Кремля: «Саша, сделай погромче…». Сталин любил церковное пение.
        Голованов хоть атеистом был, но прочувствовал важность момента: «Смотрю, а у меня в фонаре (переднее стекло кабины) вид, как на полотнах Куинджи: под брюхом американского “Дугласа” в свете луны лежит заснеженная русская земля. И сверху ее строго оглядывает Божья Матерь, вылетевшая на личную проверку».
        В районе Клина от страшного удара содрогнулась икона, затряслась-завибрировала, как щит, получивший на всем скаку удар рыцарским тевтонским копьем. На драгоценном окладе иконы образовалась вмятина. Палец священника тронул ее - из оклада выпал красный самоцвет, словно капнула капелька крови.
        СЕРГЕЙ СКВОРЦОВ
        Голый шпиль. Крым. Наши дни
        - Куда вы меня ведете? - Скворцов остановился на пригорке.
        - Топай! - кореец пихнул его в спину.
        - Слышь, Чан, - придержал друга долговязый парень с фурункулезным лицом, - на хер нам всралось тащиться с ним на заставу, пока наши там его бабу ебошат…
        - А ведь верно, - почесал Чан затылок, - Димка точняк на нее прыгнет. Капран приказал глаз с него не спускать! Я лучше вернусь, пока он там дел не натворил!
        - Че он там может натворить?
        - Да он трахнет эту москвичку, как пить дать! Он и так под следствием. Не, Вакула, ты как хочешь, а я вернусь, иначе его батя с меня три шкуры спустит. - Чан зажал ноздрю пальцем, сморкнулся. - Где этот егерь? Эге-гей! - закричал он, приложив ладони ко рту. - Матвеи-и-и-ч!
        Издалека донесся слабый отклик.
        - Блин, мы сильно левее взяли. - Вакула повернул Скворцова за плечо в сторону эха и смаху ударил пятерней в спину. - Топай!
        Сергей задохнулся от крепкого хлопка между лопаток, по инерции сделал несколько шагов и вдруг… ломанулся сквозь кусты наутек. Все случилось как-то само собой, он не планировал убегать, но вот… побежал…
        «Стой, стой!»
        Сзади трещала кустами погоня.
        Скворцов несся по кустам напролом, не обращая внимания на секущие ветки. Затормозил на краю откоса, решился, прыгнул, кубарем вкатился в кизильник, выдрался из колючек, метнулся вбок и побежал не прочь от Голого шпиля, как ожидали преследователи, а дал кругаля и вернулся обратно на чаир. Там, за палаткой, под камнем был спрятан пакет с документами на машину и ключами, а также заработанные тяжелым трудом доллары.
        Тяжело дыша, горячий и потный, Скворцов на четвереньках подкрался к лагерю.
        Возле разгоревшегося костра вольготно расселась гоп-компания, гоготала и пила водку.
        Скворцов по-пластунски пробрался за палатку, достал пакет с документами.
        Глаза щипало потом. По голове в гуще волос, по щекам, мухами щекоча, ползли и ползли горячие капли пота.
        «Ну, пожалуйста, не надо. Я еще девочка…ну, пожалуйста… не надо!..»
        Сергей замер. Выгоревший брезент палатки подрагивал - там боролись.
        - Пожалуйста… - умоляла Даша, - ну, пожалуйста… ну, пожалуйста…
        - Руки! - рычал мужской голос. - Руки убрала! Получишь сейчас! Сама же хочешь.
        - Не хочу!.. Нет!.. Нет!.. Нет…
        - А зачем тогда в палатку меня позвала? Не рыпайся, сказал!
        - Я гражданка России… Я заявлю в милицию…
        - В милицию? - послышался вскрик - это Капранов за волосы заломил Даше голову. - Мы сами тут милиция!
        Черный археолог бессильно зажмурился.
        Что он может сделать? Что?!
        Никакой мужик не справится с целой бандой! Плюс егерь с собакой и ружьем… Ты нанимался копать, а не драться.
        Но в голове все громче и грозней раздавался чей-то грубый и властный голос: «Ты должен ее спасти! Там нет никого, кроме тебя! Ты себе никогда потом не простишь! Дерись! Дерись за нее, сволочь!!!»
        Лицо пылало от стыда, как от пощечин. Пот заливал глаза. Дыша впроголодь, Скворцов спросил неведомого «бога», который взывал сейчас к его совести.
        - Почему я должен ее спасать? Кто она мне такая?
        Ответ «бога» поразил.
        Не колеблясь, он сбросил куртку, оставшись в одной белой майке-безрукавке и рваных, выгоревших до белизны джинсах.
        С грохотом пролетел вертолет, тень его мелькнула над поляной, парни у костра замахали руками. Скворцов воспользовался шумом, отвязал палаточные тяги и рывком вздернул кверху правый полог.
        Растерзанная Даша с залитым кровью лицом трепыхалась под сильным голым парнем.
        Красная удушающая ярость хлынула в голову. Скворцов смутно все видел.
        «Войдя, Финеес вонзил Копье в Зимри, нагим возлежащего на Хазве, покарав отступника и дочь лжи, и убил их обоих в чрево, так что копье вошло даже в ложе».
        Потерявшая надежду Даша вдруг увидела, как брезент палатки взлетел к небу. Из ниоткуда возник спаситель, занес над головой сук и ударил насильника по спине. Тот свалился в угол палатки и забарахтался, отбиваясь ногами. Дубина взлетала и била его по ногам, по коленям. Капранов закричал.
        Киношного чуда не случилось. От костра подбежали. Миг - и палатку окружила поисковая группа «Совесть». Скворцов кружил с занесенной над головой дубиной.
        «И настал момент в истории людства, когда один-единственный человек на всей земле стоял и защищал Бога, и за спиной его не было никого, кроме Бога».
        Пацаны орали, обходя копалу со всех сторон.
        - Брось дубину, дятел!
        - Тебе говорят, козлина!
        - Дебил, блядь!
        - Че пялишься, вафлижуй?! Бросай дубину, на колени!
        - Бросил дрын, сейчас же!
        Дмитрий выбрался из скомканной палатки, осмотрел содранный до крови локоть, стесанное колено, в ярости рыкнул: «Убейте гада!»
        Свора набросилась, свалила Скворцова, (он упал на Дашу) принялась избивать ногами.
        «K-Ха! K-Ха! K-Ха! Сдохни, ка-зел!»
        Ты обнимаешь ее, сбылась твоя мечта… Она кричит, эта приезжая москвичка, недоступная красавица, она сама тебя обняла, крепко-крепко, радуйся!
        Даше доставалась по ребрам и рукам, но Скворцов закрыл ее своим телом, содрогался от ударов, но защищал. После особенно сильного удара в спину он с воплем изогнулся и упал лицом ей в лицо - и Даша заверещала на такой пронзительной ноте, что у парней заложило уши, они остановились под воздействием оружия массового поражения, каким природа наделила женщину, и словно очнулись. Мозги нормальных, в сущности, молодых людей отпустил горячий морок водки и групповой злобы. Пацаны хрипло дышали и таращили налитые кровью глаза.
        Виталя сел на корточки, поднял за волосы голову черного археолога.
        - Отдохнуть тебе надо, золотой ты человек, Юрий Венедиктович…
        Свора пьяно захохотала.
        - Че я нашел! - донесся от раскопа крик.
        Дима Капранов, морщась, распрямлял и сгибал ушибленный локоть.
        - Во-во, давайте, топайте к Генке, - сказал он пацанам, - подолбите пока скалу, а я тут кое-кого подолблю…
        Парни за руки за ноги оторвали Скворцова от Даши, понесли в сторону.
        Девушка находилась в состоянии шока, глядела остановившимися глазами и приступами дрожала.
        ИНФОРМАЦИОННО-АРХИВНЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ ФСБ
        Москва. Наши дни
        Проявляя показную заинтересованность, Огуренков добродушно спросил.
        - Так где же сейчас Копье, Николай Кондратьевич? Я читал, американцы нашли его в бункере Гитлера, а ты говоришь, оно в Крыму осталось…
        - Ага, нашли и чуть не выбросили на свалку, - подхватил Святной, - американцы-то! А потом Паттон его якобы вернул в музей в Вену. Дураку ясно, что то была липа.
        - Почему же липа?
        - Потому что Паттон сам искал Копье! Стал бы он отдавать свой законный боевой трофей каким-то там австриякам? Американцы вообще ничего никому не возвращали. Паттон быстро определил, что в его руки попала копия Копья, и сначала приказал выбросить ее на свалку, а потом спохватился и торжественно передал подделку в Венский музей.
        - Значит, сейчас в Вене хранится фальшивка?
        - Так точно. Копье было утрачено немцами в Крыму. И, судя по всему, там оно до сих пор и обретается.
        - Судя по чему?
        - А по тому, что Крым отвалился от России. Сначала Хрущев его подарил Украине, а потом и сама Украина отвалилась. Копье влияет, а как же. Оно, как заноза, лежит под кожей планеты и нарывает, пока с гноем и кровью не выйдет наружу. А вот если его найти и обезвредить, Крым к нам вернется. Судя по тому, что черные археологи нашли перстень оберста, они нашли и Копье Лонгина.
        Наступило молчание. Генерал Огуренков спросил примирительным тоном.
        - И что мы будем делать, Николай Кондратьевич?
        - Да что, - сказал Святной устало, - перевербую я вас, товарищ генерал, послужите еще России-матушке.
        - А если я не соглашусь?
        - Родине служить?
        - Ловко ты. Словесное самбо какое-то. Чуть что, и ты снова сверху.
        - Согласны Родине послужить, Валентин Григорьевич? Последняя битва за Россию наступает.
        В знак капитуляции Огуренков испустил долгий выдох.
        Крым. Чаир Голого шпиля
        В раскопе под скалой печным поддувалом зияла дыра. Когда веснушчатый крепыш с соломенным чубом Генка Козубенко попробовал расширить отверстие ломиком, скала хрустнула и обрисовала трещинами каменную плиту правильной формы. По нажимом ломика по контуру находки побежали трещины, но вывернуть ее из скалы в одиночку не получалось.
        «Пацаны, - закричал Гена в сторону чаира, - че я нашел!»
        К раскопу пробрались друзья, грудились, заглядывая в трубу шурфа.
        «Похоже на чемодан», - утирая пот со лба, сказал Козубенко.
        «Точно. Смотри, вот ручка…», - сказал Виталя. - «Ты ломиком снизу надави, а мы рванем».
        Козубенко вбил ломик под чемоданчик и нажал сверху всем телом.
        Дашины запястьях больно прижаты мужскими руками к земле.
        Тараном колена Капранов разжал ей ноги.
        … И - раз! - парни с хрустом рванули вкаменевший в скалу чемодан.
        Д-ДУ-ДУФФ!
        Из «поддувала», как из пушки, долбануло с бризантным подвзвизгом - в лица, шеи, руки, груди, ноги, животы - густо шинкуя молодые тела «черносливом» осколков, просекло до костей упругое мясо, порвало в клочья, продырявило, сняло скальпы, сикось-накось порубило лбы, носы, губы, сорвало щеки со скульных костей, не успели моргнуть - и уже лежат навзничь… у кого уцелели глаза, те успели увидеть распушенную ватку облачка в голубизне гаснущего неба.
        Больно не было.
        Громкий хлопок ударил по барабанным перепонкам, по лицу хлестнуло чем-то колючим. Дима схватился за щеки, а когда отнял - на ладонях расплывались красные пятнышки крови.
        - Что за черт? Эй! Пацаны! Че случилось?
        Никто не ответил.
        Кусты шиповника сочились черным дымом.
        Встревоженный Дмитрий убежал, ступней больно прищемив Дашин бок.
        Она с трудом села.
        От раскопа донесся истошный вопль - «ГА-а-а-а!» и снова - «ГА-а-а!»
        Так кричат по мертвым.
        Ей стало жутко. Бежать! Пока не поздно - бежать!
        Из поваленной палатки вытянула жгут джинсов, натянула…
        Избитый Скворцов ничком лежал у кустов. Он дрался за нее… Он ее защищал…
        Она перевернула Скворцова на спину: лицо истоптано, изо рта, ноздрей, ушей - кровь. Прижалась ухом к груди, услышала редкий, глухой стук…
        От раскопа - голым орангутангом по шишкам - прискакал Капранов - лицо безумное, глаза вытаращены:
        «Бинты! Аптечка! Есть у вас аптечка?!»
        Вывернул рюкзаки, стал рвать майки на полосы. Маечки новые, дорогие, гад!
        Ветер усиливался. Костер задымил в круговерть, затягивая белесым маревом чаир. Дима кидал девчонке изорванное тряпье.
        - Беги, перевязывай, живо! Аптечка у вас есть? Пацаны ранены! Кто заминировал вашу яму?! - щипцы закостеневших пальцев схватили девушку за горло, в перепуганное лицо нагрянула искаженная потная рожа в кровоточащих насечках, брызжа в крике слюной. - Ты! Говори! Ты знала, что там мина? Знала?!
        - Х-х-х-де? - выкряхтела передавленная гортань.
        Дмитрий задыхался, по лицу катился окрашенный кровью пот.
        - В раскопе, дура! Знала? Говори! У-у-у-удд-д-душу прям здесь, сволочь!
        Она скосила глаза ему за спину.
        Черный археолог, шатаясь, поднимался с земли.
        Дмитрий отшвырнул полупридушенную девку, бросился к Скворцову, сгреб его за майку, зашатал из стороны в сторону.
        - У тебя же был миноискатель! Там фонило? Почему не предупредил, тварь?!
        Скворцов качался, глаза закатывались, с разбитой макушки по лицу стекала «авоська», сплетенная из струй крови.
        Мажор свалил копателя на землю, принялся остервенело лягать пяткой в грудь.
        «На! На! На! Получи!»
        Бил так, словно норовил вколотить копателя в каменистый грунт.
        Подул ветер, зашумели деревья, дым от костра затянул чаир мутной пеленой.
        Возле палатки, принесенная из раскопа егерем, лежала щербатая лопатка.
        Если бы туристов, организованно посещающих крымские заповедники, угораздило попасть в этот полдень на чаир Голого шпиля, их глазам предстало бы диковинное зрелище. Нагая девушка, занеся над головой короткую лопатку, медленно парила над землей. Кумачовые волосы ее струились по ветру, разверстый рот изрыгал рычание.
        Свирепый образ амазонок проступает в лицах русских женщин во время пьяных бытовых ссор. В порыве гнева женщины используют первое попавшееся под руку оружие, - в основном, кухонные ножи, - и убивают своих мужчин.
        Даше Жуковой под руку попалась лопата. Штык ее смаху врезался в темно-русый, коротко стриженый затылок. Дмитрий взмахнул руками и на подламывающихся ногах, боком, как пьяный, ушел в клубящийся дым.
        Чаир Голого шпиля
        Крым. Наши дни
        В лицо льется вода…
        «Вставай, Скворцов, надо бежать!»
        … КтО Это? КтО эта двшка… почму унее горят влсы? Пожар? Хдея… А? Зязя… Какаятадевуш нзнкома… льеЦЦА вода… выжить!
        - Попей… попей воды…
        Он сидел, как юродивый на паперти, болтал кудлатой головой, цедил изо рта на колени джинсов вишневую жижу, кашлял и сглатывал обжигающую горечь желудочной кислоты. Сквозь намокшую белую майку проступили ребра и темный пятак соска с пучком волос…
        В гуле возвращения к жизни путано доносилось бронхиальное бормотание.
        - Плохо тебе?.. Сереж, скажи что-нибудь. Надо бежать, они сейчас вернутся…»
        … колени - шарниры - не стопорились, локти - подламывались, ты падаешь чугунно пульсирующим лицом в землю - отжимаешь от себя земной шар - сухие листья клеем крови прилипли ко лбу - руки подломились, земля обрушилась сверху, расплющила щеки и нос… - голая девушка сквозь пламя волос кричит: «Скворцов, уходим, вставай!» - а ты ничего не понимаешь, кто ты, что происходит… голова катится с гулким грохотанием боулингового шара…
        - … Цуц - тпу… - Кутфтф мА. ма-Тс ктО?
        - Сереж, ты меня слышишь?
        - … тыв ты… Шшшшшшшт слуш… - зашем - заш… к-ха-кх-х-х-х-х…
        - Бежим! Надо бежать! Сережа, приди в себя!
        - Тыхт… О? О - ты? О - ты? Шо самной акх_ абракх_ пра…пра…шо тамвы-палллллзаит?… а! а! к-хак!!! - кхак!!! К-хаккккккк!
        Ветер смел с чаира остро пахнущую древесным горением дымь: у кострища открылось ничком лежащее нагое тело.
        - Жо… сЛуч… Кыто анимСрызть… ым…? Па-агы…
        Даша вдруг стала понимать язык даунов, хомутом надела руку Скворцова себе на шею, становой тягой выжала бессильную тяжесть восьмидесятикилограммового мужчины - у самой ноги подкосились…
        «Сереж, ты постарайся сам идти, я тебя не утащу»…
        … дошкандыбали до кострища…
        Даша отказывалась верить своим глазам - оглушенный юноша угодил лицом прямо в горящий мангал. Мускулистая спина его была припорошена пеплом до загорелых бедер, на которых выделялся белый след от плавок.
        Сергей мыкался в немоте - завальцованные губы не лепили слов - «Гдо? Гдо эта?… мыльразззздгарнвызззпрррр паагы!»
        Взбрыкнул, освобождаясь от Дашиной поддержки, грянулся на колени, схватил пострадавшего за щиколотки, с бурлачьим стоном выволок из костра туловище, сам завалился на спину в приступе центрифужного головокружения.
        На четвереньках пополз в кусты, вернулся с пластиковым бутылем мочи, которую они собирали, чтобы было чем залить костер, вылил содержимое на голову погорельцу. Зашипело, в ноздри шибануло едким аммиаком…
        Вдвоем перевернул пострадавшего на спину.
        Порывом ветра снесло пепел со вкипевших в щеки, в лоб и глаза седых углей: на них Сергей вылил остатки мочи, осадок слизистый, превративший дымящееся подобие лица в мокрую жужеличную маску.
        Раскрылся провал рта, всосав в ворочание языка меж обугленных губ всхлип-вздох, пепел и кашель наизворот, от которого отлипали угольки и отлетали, оставляя в коже прожженные отверстия…
        Даша отбежала на полусогнутых - родовой схваткой сжалась промежность, пойманной за горло змеей извернулся пищевод, отрыгнув через зев выкашль едкой кашицы… БББыы-ы-а-а-а! к-ха… к-ха… к-ха… И снова - в болючую спазму промежность, - БББыы-ааа! к-ха… к-ха… к-ха… к-ха…
        - Кто… иво… суда… засунул? - все не мог взять в толк Скворцов, как будто это был сейчас самый важный вопрос.
        Даша повернула к нему пунцово набрякшее, рвотой вывернутое наизнанку лицо.
        - Ну, я, о-о…кха… я ударила этого урода! Тьфу! (сплюнула послед рвоты) Он меня изнасиловать хотел, тебя бил ногами… Но в костер… Сереж, в костер я его не бросала! Это не я! Не я-а-а!
        - Ска-а-ажи то-то-тооолком… что случилось?
        - Что-то взорвалось в раскопе… - почти нормальным голосом сказала Дарья Жукова.
        - Дима этот прибежал, как бешеный… Орал, что там пацаны ранены, гнал их перевязывать…
        - Какой д-д-д-Дима?
        - Вот он… - кивнула она на обгорелого мажора.
        «Он ей уже Дима», подумал Скворцов с вялой ревностью, а сам сказал - уже членораздельно.
        - Принеси воды, надо его до-до-дотушить.
        Даша сбегала к палатке, вернулась с бутылкой минералки.
        - Это последняя…
        У Скворцова «ходила» от слабости рука.
        «Давай ты», - сказал он.
        Перебарывая дурноту, Даша «прокапала» дымящиеся угольки на том, что осталось от обезображенного Диминого лица. Под струйкой промылись запекшиеся глазницы, очистились от пепла ноздри, проступили обугленные «негритянские» губы.
        Дашу трясло.
        - Нервяк б-бьет, - пояснила она, охватывая себя руками. - Ты сам как?
        У Скворцова зрачки уплыли в подлобье, он отвалился.
        - Сереж, - бросилась к нему Даша, - водички! Попей.
        Глотать было больно, Сергей допил остатки воды, встал, пошатываясь, кивнул в сторону раскопа.
        - Что с теми?
        Даша перхала - рвотная горечь перечно обожгла гортань.
        - Говорю же, что-то…ба… кха-кха… что-то взорвалось там…
        - Помоги, голова кружится…
        Она подставила плечо, Сергей оперся, вдвоем - санитарка и раненый - поковыляли к раскопу. Открывшаяся за шиповником картина ошпарила мурашками, волоски встали дыбом по телу. Это в кино легко смотреть черно-белую военную хронику - окоп, погибшие солдаты. Вживую, в цвете, такое зрелище вынести трудно.
        ЯВЛЕНИЕ КОПЬЯ
        Крым. Чаир Голого шпиля
        В затишке под скалой, на маленьком пятачке среди кустов шиповника лейтмотивом из фильмов ужасов, который обычно сопровождает сцены гниения человеческих останков, уже жужжали горные мухи, возбужденно барражирующие над лежащими телами.
        Пацаны громоздились вокруг раскопа. Кто-то еще мелко дрожал, кто-то делал последние вздохи, из пробоин на телах толчками вытекала кровь, - каменистая почва не успевала ее впитывать - раскоп был полон ею по ватерлинию, как корыто.
        Под скалой зияла продолбленная Скворцовым дыра величиной с дуло корабельной пушки. Судя по расположению тел, именно эта «пушка» харкнула картечью.
        Даша ахнула за спиной.
        - В нашей пещерке взорвалось, Сереж, я там лазила на пузе… Мы же вот так точно могли бы лежать… Господи, какой ужас… Ой, не могу… фу-у… бе-е-е…
        Она кашляла вхолостую - блевать было уже нечем.
        Воздух над местом трагедии горчил взрывной гарью, приторной кровью и еще чем-то позорно вонючим, будто кто-то испортил воздух.
        В раскопе сидел парень - лоб под соломенным чубчиком разрублен вертикально, на глазах наросли чермные шишки, красные зубы оскалены, с подбородка свисает сосулька - с частотой пикалки в супермаркете с нее капает кровь на каменную плиту, придавившую ноги. Нет, это не камень - это чемоданчик! Замок взломан взрывом, створки приоткрыты и щель по контуру…
        Скворцов поднял вырезанную для замеров раскопа ветку шиповника.
        Даша перехватила его запястье потной горячей ладошкой.
        - Не лезь туда. Ну, его к черту. Не трогай. Пошли отсюда. Тебя перевязать надо. У тебя кровь идет из носа, и из ушей… пошли, я не могу тут… ужас, мне плохо…
        Сергей промокнул лицо краем майки, оставив на белой материи перевернутый отпечаток лица, высморкал из ноздрей сгустки крови, сказал гундосо, но твердо.
        - Укройся за скалой…
        - Сереж, не надо…
        - Делай, что говорю!
        Даша попятилась. В ушную раковину влетел комар - з-з-з-З-З-З-зззз - она хлопнула, размазала комариную козюлю в пальцах, спряталась за выступ, прижалась к нагретому солнцем граниту, перекрестилась, медленно стекла на землю в изнемож-ж-ж-ж-ж-ж…
        Сергей уложил свое толкающееся болью тело за бруствер из битого щебня, палкой через переплетенные ноги погибших дотянулся до щели «чемодана», прижался щекой к колючей земле, нажал и зажмурился.
        Крышка каменного чемоданчика с ржавой тугостью поднялась…
        Прошли секунды, за которые мог бы сработать взрыватель, будь чемоданчик заминированным.
        Сергей поднял голову.
        И тут же раздался взрыв!
        То был беззвучный взрыв ослепительного сверкания!
        Высвеченная пучком солнечных лучей, на подложке из полуистлевшего бордового бархата блистала массивная золотая шкатулка. Она казалась обледеневшей из-за сотен прозрачных кристаллов, покрывавших ее поверхность. По центру - самыми крупными бриллиантами - была выполнена инкрустация в виде свастики, окруженной магическими рунами и молниями «СС». Сочетание желтого золота и бриллиантового «льда» придавало шкатулке неземной вид. Из торца ее торчала железная рукоять грубой ковки.
        С подбородка убитого капнула и растеклась по свастике гранатовая клякса.
        Откуда только силы взялись - Сергей перемахнул через бруствер, развернул чемодан, отщелкнул крепежные скобы и осторожно вынул пышущую червонным жаром и алмазным холодом тяжеловесную драгоценность. Ошеломленный сказочной находкой черный археолог не замечал ни щекотки ползающих по лбу капель пота и мух, ни крови, ни трупов, ни жара солнца. Отерев руку о джинсы, он осторожно взялся за ручку.
        Из золотого «влагалища» с лижущим лязгом вышел потемневший от времени клинок. В «талии» он сужался, перетянутый золотым «бинтом». На месте кровосто-ка зияла прорезь, в которую был вставлен кованый гвоздь, унизанный витками проволоки. Полость ручки предназначалась для древка. Это был наконечник древнего копья.
        В кровавой купели явилось миру таинственное Копье, когда-то во время великой войны перевозимое личным курьером Адольфа Гитлера.
        Сергей поднял перед собой древнее оружие. В смятенной грудине молот сердца бил и бил - звон иррадировал из головы, пугая чутких мух.
        Что-то до боли знакомое и родное почудилось в очертаниях грозной находки. От клинка исходили властные эманации, они манили и влекли, вызывали перед внутренним взором грандиозные картины, как бы сполохи битв и пожарищ. Хотелось благоговейно поцеловать оружие, что Скворцов и сделал, даже не отдавая себе ясного отчета в своих действиях.
        Воздух от жары поплыл, день померк, проступили очертания древней кузницы.
        СОТВОРЕНИЕ КОПЬЯ
        Аравийская пустыня. Времена Исхода
        Сергей увидел себя в походной кузне, освещенной сполохами примитивного горна, который он раздувал мехами из шкуры черного козла. Он видел свои руки за привычной работой - только теперь это были руки воина и кузнеца - загорелые, сильные и огрубелые. И звали его теперь не Сергей Скворцов, его звали Финеес. Он оказался отброшенным на тысячелетия назад, в древнее иудейское племя времен Исхода, и в походной кузнице он выковывал Копье.
        Никто в мире еще не делал такого Копья, и сам «черноликий» не знал, что у него получится. О, как он был еще молод и самонадеян! Он и не знал, какие беды могут обрушиться на голову смельчака, заковывающего в слои железа имена духов ангельской и демонов аггельской иерархии, самых могущественных и страшных, призываемых по дням недели, фазам луны, минута в минуту, секунда в секунду.
        Особое железо взял Финеес для изготовления Копья - дар богов, самородок металла, упавшего с небес.
        При каждом ударе молота по багровой полосе пробегали искрения, слагающиеся в созвездия. Ровно тринадцать ударов наносил Финеес молотом по раскаленному лезвию. Опасно число тринадцать, чревато переходом к нестабильности и взрыву, ибо на единицу превышает полный комплект, божественную законченность созданного Богом мира: двенадцать месяцев и знаков зодиака, 12 колен Израилевых, 12 часов дня и ночи. Число 13 - это число оружия, пресекающего жизни.
        Подобно взрыву вылетали искры из-под молота и выжигали волосы на мощной руке кузнеца, но не замечал боли чернобородый и черноликий Финеес, сын Елеазара, внук Аарона. Имя его происходило от египетского «Пинкас», что значило «черноликий», но не потому что родом он был от смешения крови деда его и эфиоплянки (это ложь!), а потому, что солнце пустыни обуглило его лицо до черноты смолы.
        Итак, в воскресение на поверхность еще не остывшего клинка была нанесена иероглифика имени и числа архангела Михаэля, а на оборотную сторону - демона Машена. Заворачивались раскаленные слои металла и остывали последовательно в чашах: с водой из источника, с вином, с молоком, с освященным маслом елеем, с очистительной кровью козла и, наконец, закалялось железо в яде пустынных гадюк, смертельней которого нет. До следующей полуночи остывало и отдыхало копье.
        В понедельник на пышущих углях вновь добела раскалялось копье, вновь наносились по нему тринадцать ударов молотом, навечно заковывая в слои металла имя архангела Габриэля, а на обороте демона Шамаина, и вновь опускалось острие для закалки в семь чаш - с водой, вином, молоком, кровью, священным елеем и ядом гадюк, чтобы жалило копье врагов, как змея.
        Во вторник возникло на клинке начертание числа и символики архангела Самаэля, а на обороте - демона Машона, в среду архангел Рафаэль стал спиной к спине с демоном Ракусом, в четверг Сашиэль сошелся с Зебулоном, в пятницу - Анаэль с Сагуном, а в субботу правит Каффиеэль и нет ему пары в аггельском чине.
        По часам суток рассчитал Финеес заковку духов в сердцевину Копья, ибо Каббала знает, что у каждого духа есть свои часы дежурства. Процедуры закалки были согласованы с фазами Луны и знаками зодиака. Для жертвенного копья Финеес выбрал заклинание Альдебаран в созвездии Быка, при котором Луна находилась в положении 28 градусов, 34 минуты и 2 секунды. Альдебаран вызывает ожесточение сердца, поднимает в воинах свирепую ярость, рассеивает вражью магию, а врагов повергает в панику.
        Затем пришел черед каждения. Семь дней окуривалось копье благовониями и очистительными травами. В воскресенье заправили жаровню красным, как кровь, сандалом, в понедельник - алоэ, во вторник красным перцем, в среду ладаном, в четверг тимьяном, в пятницу деревом ситтим, а в субботу не кадили - копье и люди отдыхали.
        Крым. Чаир Голого шпиля
        Наши дни
        Даша была поражена красотою шкатулки. Дед не соврал, они нашли его клад, вот же цепочка извивается от ручки чемодана в груду колотого камня…
        Она потянула за обросшую землей цепь - из щебня выполз наручник с зажатой в нем окаменевшей человеческой кистью, на которой читались очертания пальчичных суставов. На безымянном пальце выпирал нарост - под каменной скорлупой вышелушился серебряный перстень «Мертвая голова». Сомнений не оставалось - это был клад Василия Акимовича Жукова. Кисть убитого дедом в 1942 году полковника германской армии подтверждала это собственноручно.
        Даша попробовала снять перстень, но он сросся с окаменевшим пальцем, и ей пришлось отломать две верхние фаланги. Почистив находку, девушка взяла впавшего в оцепенение Скворцова за руку и надела кольцо на его безымянный палец. Чужеродно смотрелся на плебейском пальце с заросшей кутикулой и грязью под ногтем цельнолитой перстень с двумя крупными бриллиантами, вмонтированными в глаза серебряного черепа.
        Даша повернулась на шум за спиной и вдруг пронзительно завизжала.
        Через кусты шиповника двигался воющий от боли обнаженный белокожий юноша, которому безумный хирург пересадил голову негра. Глаза Димы Капранова спеклись и не открывались. От осмаленной головы к небу поднимался чад.
        Из лесу донеслись свист и крики. Это возвращались конвоиры, упустившие беглеца.
        СОТВОРЕНИЕ КОПЬЯ
        Аравийская пустыня. Времена Исхода (продолжение)
        За неделю до главного события Финеес прошел очистительные процедуры, предписанные законом.
        По звездам определил Финеес благоприятное время для заклинания, утвердил треугольник, на который возложил Книгу Духов. Для того, чтобы умилостивить духов, принес Финеес в жертву барана, на престоле сжегши сначала жир, затем внутренности и мясо.
        Очертил круг, одетый в ниспадающие одежды, с лицом, закрытым белым полотном с изображением четырех пентаклей, и начал моления, которые продолжались день за днем без перерыва на сон и отдых.
        Утром седьмого дня святой Финеес совершил умащения и, стоя на коленях, запел псалмы. И начал он вертеться, как волчок, выкрикивая слова заклинания «Освящения Оружия» и дуя на копье дуновением благословения: «О, Превысший Отец, Творец неба и земли, заклинаю Тебя освятить это Копье, которое изготовлено для Твоего блага, для защиты Твоего народа от нечестивых врагов и черных магов (дуновение)…»
        Крутясь волчком на коленях, впал Финеес в экстаз и забился с пеной на губах. И явился ему Дух Копья и беседовал с ним. И многие тайны открыл Дух Финеесу и укрепил его.
        Крым. Голый шпиль
        Наши дни
        Там, где людей сжигали живьем, где их трупы поедались их же товарищами, там навсегда остаются воронки Инферно - проклятые места ненависти и смерти.
        Истерический женский визг остановил бредущего вслепую Диму Капранова. Он замычал, раздирая запеченные губы: «Помогите!» Жидкая сажа из мочи, пепла и сукровицы стекала с его обугленного лица, струйками бежала по груди и «кубикам» живота, скапливалась в курчавых волосах лобка. Услышав женский визг, ходячий «зомби» попытался раскрыть глаза, но не смог. Тогда он пальцами разодрал себе спекшиеся веки. В сочащихся кровью прорывах замельтешила красноволосая девушка с прижатой к груди золотой шкатулкой (она была перепугана и кричала), мелькнул «черный копатель» с ржавым кинжалом в руке, покачнулась набитая трупами могила раскопа.
        Лицом своим невыносимо пылающим прожег Дима Капранов энергобарьер между явью и навью, - из праха, из дыма, из снежной пороши соткалась партизанка, одетая в шапку-ушанку с жестяной звездой, фуфайку, ватные штаны и кирзовые сапоги. Она плыла, не касаясь земли, в окружении змеино извивающихся траурных лент…
        Просияли потусторонним светом слюдяные глаза, протянулись скрюченные пальцы.
        Дмитрий втянул в обожженные легкие воздух, закричал от ужаса и рухнул без сознания.
        БОЙ В ГОРАХ
        Крым. Голый шпиль. Наше время
        На лице - корка «льда» из пота, прожженная ультрафиолетом, кожа горит на всю глубину - до мездры, рот обметан, язык сух, глотка хрипит, бронхи ободраны рашпилем хриплых вздохов до мяса, кашель сворачивает тело в три погибели…
        Ловя разбросанные по кустам редкие вдохи сухими сачками ртов, Сергей и Даша вбежали в сосновую рощу, полную церковной тишины и смолистых каждений. Здесь не спрячешься, и… и точно: справа выкрик - эхом по скалам: «Вот они-они-они-и-и! Вакула-а, сюда-а-а-а!»
        Когтистый хряск валежника, хлопанье крыльев хищной погони, каркание матерной злобы…
        Даша вывернула из дерна кривой сучище, вскарабкалась на уступ, протянула палку в попытке вытянуть Сергея, но куда там… осталась в ладонях гнилая кора, вскрылась коричневая глянцевитость сучковатого древка… Она тащила изо всех сил, а у него не было сил подтянуться, он не мог… не мог он…
        «Дай!.. Пусти!..»
        Даша отпустила сук, разгребла с глаз потные волосы. Скворцов, опершись на палку, задыхался внизу. Сейчас набегут, забьют ногами… Она гибко легла на горячий гранит, рядом, как цинк с патронами, положила золотые ножны. Золото тяжелое. Мужчины сцепятся, она подкрадется сзади и размозжит затылок врагу! Даша Жукова открыла секрет женских побед.
        «Оба-на! Стоять, бля, стоя-а-ать!»
        Сергей судорожно затесывал тупым лезвием копья более тонкую палку рогатины. С висков струились пейсы пота, капали на древко смазкой.
        Сзади набегал хрип, храп, мат, хруст, треск…
        По-корейски раскосый, мускулистый, смуглый Андрей Чан - ногой от скалы - в прыжке взлетел над показавшим спину черным археологом…
        Сергей зубами отгрыз кусок древесины, сплюнул, сук вошел в полый держатель, (на четверть всего) - развернулся - с торчащим вбок железным рогом - р-р-р-раз-вернулся - поцелуйно чпокнул звук проколотой кожаной куртки, сук рванулся из потных ладоней, врезался в щель между валуном и скальным грунтом и - стал, заклинив!
        Кореец напоролся с маху, инстинктивно схватился за «штык», пробивший ему брюшину, и повис. Плоское и потное, как смазной блин, лицо без переносицы исказилось, раскосые глаза распахнулись, зрачки выскочили наружу - круглые и черные, как переспелые черешни. «Пика! Не может быть! Откуда? Это же лошара… как он смог меня подловить?., меня, «черного пояса карате»!»
        Сергей держал рогатину, уткнутой пяткой древка под валун, - так русские мужики упирали заостренные дрыны в землю, встречая атаку тяжелой тевтонской конницы. Его трясло, будто провод схватил высокого напряжения - по рукам ударили зудящие дуги, голову охватила сетка свербящего жжения, голубоватая дымка проступила из пронзенного тела врага и полилась по черной рогатине через полую ручку наконечника - в руки, в душу - ошпаривая, вздымая волоски на теле, волосы на голове…
        Палач и жертва стояли друг против друга.
        Как пуповина, их соединяло копье.
        Вокруг реостатно мерк солнечный свет - проступала черно-белая диорама зимы - заснеженный партизанский лагерь 42-го года. Послышались автоматные очереди, лай собак, гул немецкого самолета в туманном небе…
        На летней жаре Сергей промерз до костей, ощутив-увидев себя в шалаше-лазарете среди обессиленных товарищей на пятнадцатиградусном морозе. Сквозь щель в горбылях он видел цепь немецких солдат в зимнем камуфляже, в центре шагал по снегу огнеметчик - на шерстяной заиндевевшей маске под белым шлемом чернели горнолыжные очки, в руках покачивался ствол огнемета.
        И тогда комсорг партизанского отряда Анатолий Колкин - бескозырка на голове, обмотанная поверху пуховым платком, треснутые очки на носу, впалые щеки в редкой щетинке, комсомолец-мечтатель, книгочей и романтик, - встал. Он встал один среди всех парализованных страхом людей.
        И вышел, хромая на обмороженных ногах, подняв кверху руки.
        «Нихт шиссен! Не стреляйте! Здесь раненые».
        «И настал момент в истории людства, когда один-единственный человек на всей земле стоял и защищал Бога, и за спиной его не было никого, кроме Бога».
        «Дальнобойность огнемёта “Flammenwerfer mit Strahlpatrone 41” составляла 30 м».
        Огнеметная струя смеси № 19 мягко ударила в истощенное лицо, в обмороженное тело, окутала волной бензиновой вони - тепло стало телу - но на секунду - потом - горячо… невыносимо душно… смертно жарко…
        «Я горю! Мама-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!
        … в глаза-глотку-ноздри - пламя! дышать! -
        Ах-ах-ах… хы-ы-ы-ы…. легкие обож-Ж-Ж-Ж…
        В снег! Сбивай пламя! Все равно не выжить, только мучиться дольше…
        В снег! Борись! В снег! Бежать!.. ААААААААА! А! А! А!…
        …погасить зажигательную смесь № 19 невозможно - ты окутан напалмовым пламенем - белый снег сияет, качаясь, сквозь погребальные пелены огня…
        Засмаливается, ползет, лопается пузырями кожа, трещат волосы, горит подкожный жир, горит мерзлое лицо, горят окоченевшие руки, горят волосы на голове и груди и в паху, горят плечи, горят грудь и спина, горит зад, горят ноги, горят колени и ступни…
        ДЫШАТЬ! Дышать… ды…
        но вдох невозможен, - захлебнешься! - огнем со смрадом бензина -
        ПОДЫШИ-КА ОГНЕМ!
        раскаленные пары, обжигая язык, нёбо и гортань,
        через бронхи
        врываются в легкие -
        в кашле и судорогах
        расползаются туберкулезные дыры на легочной ткани…
        больно это - сгорать живьем
        Овчарка из оцепления, мохнатая, с коричнево-рыжими подпалинами на животе и лапах, сорвалась с поводка, нагнала бегущего партизана, вцепилась ему в руку. Немцы загоготали. Горящий Толя Кол кин от рывка упал, принялся кататься по снегу.
        Трясущемуся в пароксизме страшного видения Сергею Скворцову через сознание мучительно погибающего Толи Колкина вспомнилось, как люто мерзли они в лесу, особенно по ночам, и мечтали, мечтали об одном - согреться.
        Вот, согрелись…
        Овчарка часто высовывает обожженный язык, будто подавилась.
        Чадно дымясь и горя местами, Толя Колкин встал и побрел, вслепую уже, наугад…
        Вторая цепь карателей обошла лазарет с тыла. Горящий человек двигался прямо на низкорослого, скуластого ефрейтора. Автоматическим, отработанным на тренировках движением немец вонзил штык карабина «Mauser Gewehr 98» в живот живого факела.
        Истерзанный невыносимой болью горения, пронзенный штыком, в предсмертной муке Сергей Скворцов (нет, нет, - тот, кем он был в 1942 году, Толя Колкин, запомните это имя!) сумел разглядеть сквозь чад пожирающего его пламени лицо врага.
        И вот теперь, в 21 веке, они вновь стояли друг против друга, только теперь ситуация перевернулась, и уже Сергей Скворцов самодельным штыком пронзил своего убийцу семидесятилетней давности.
        Оба четко различали и узнавали друг друга.
        Жертве прозрение далось ценой предсмертной муки. Смерть сдернула покрывало майи с реликтовой памяти. Каратель узнал убитого им партизана. Когда узнавание произошло, жизненный цикл человека по имени Андрей Пакович Чан завершился. Глаза его закатились, он стал падать на спину.
        …Пылают жилые домики, лазарет и землянки… гудит на ветру огонь, охвативший большую штабную палатку. Взрыв - это немцы взорвали каменную печь кухни, чтобы партизаны не смогли ее восстановить.
        Лающие команды «лог», «вег», «фойя!», остервенелый лай рвущихся на поводках овчарок. Сквозь треск огня не слышно больше криков - их сгорело заживо семнадцать не ходячих больных, которых не смогли забрать с собой отступившие в горы товарищи.
        Лагерь сжигали двадцать пять молодых немцев. Судя по адской жестокости их деяний, под касками солдат скрывались рога, под камуфлированной зимней униформой - хвосты, в сапогах - копыта. Но нет - один снял с рано лысеющей головы белую каску, и никаких рогов не обнаружилось на узком черепе в белокурых зализах вспотевших волос.
        - Seien Sie vorsichtig, Jungs! Attain alle! Die Guerillas sind bis zum Ende kampfen! (Будьте внимательны, парни! Добивайте всех! Партизаны сражаются до конца!)
        - Als Kind wollte ich ein Feuerwehrmann zu sein, wurde aber Flammenwerfer, Ironie des Schicksals (В детстве я мечтал стать пожарником, а стал огнеметчиком. Ирония судьбы…)
        - Dann Tinte es, es bewegt sich immer noch… (Тогда гаси этого, он еще шевелится…) Огнеметчик Зигфрид Ройте расстегнул камуфлированные штаны на байковой подкладке и под общий гогот принялся мочиться на чадящий труп парламентера.
        - Ja-a… ja-a-a… sehr gut… - по роте карателей прокатился здоровый смех усталых, хорошо сделавших свою работу мужчин.
        …Трухлявое древко самодельного копья обломилось. Чан повалился на спину, тряско поплыл по откосу, оставляя под собой бобслейный желоб содранного дерна, переворотом через голову загнал себе в утробу копье и застыл, скособочившись.
        Высоковольтный ток времени отключился.
        Человек очнулся в залитом полуденным солнцем сосновом бору Голого шпиля 17 августа 2012 г. Рот-пищевод-бронхи-легкие обожжены на всю глубину, на языке жжется привкус бензина, вдохи причиняют острую боль, будто паяльником по слизистой… тело горит - сожженное из огнемета горного солнца… он выжил, он пылает, но не сгорает, живет…
        Как зовут его? В каком он веке?
        Сверху мелькнула тень… слепануло по глазам солнцем, - на пьедестале скалы в порыве футболистки, вводящей в игру мяч из-за головы, - в джинсах потертых, а выше - нагая, и зыбкий «мрамор» грудей колеблется и не может выплеснуться, - Даша.
        Готова сражаться. Она видела, как Сергей пробил копьем корейца. Но она не могла видеть зверской расправы карателей над обессиленными партизанами.
        Внизу мучился раненый. Торчащий из живота обломок колебался в судорогах редких вдохов. «Где его напарник? Сейчас выскочит из кустов, а оружия нет».
        Скворцов съехал вниз по сухой хвое.
        Чан слабо дышал - спокойный, смиренный. Миндалины полуприкрытых глаз тускло смеркались.
        Сквозь заросли продрался фурункулезный амбал.
        Сергей выдернул обломок с окровавленным «штыком».
        Ликование победы гейзером ударило в голову, рука потрясла самодельным копьем, и первобытный рев победителя оглушил притихшую местность.
        Вымоченный в крови и поте, с искореженным боевым криком лицом Сергей Скворцов пошел на врага. Амбал попятился, в рупор ладоней позвал приятеля.
        - Чайник, Чан, ты живой?
        Скрюченный кореец не отвечал. Черный археолог мерно шагал.
        Амбал погрозил ему мосластым кулаком.
        - Ну, сука, подожди, не поможет тебе твой свинокол! - и скрылся в кустах.
        Сергей глубоко всосал вдох, обжегший глотку горячим клинком, зашипевшим, остывая, в бронхах.
        Шаги сзади…
        «Волосы на голове твоей как пурпур…»
        Даша.
        Груди белыми полумесяцами выпирают по краям искрящихся ножен. У кого еще бывал такой гламурный бюстгальтер? Глаза - огромные, в них все: и зелень леса, и синь небес, и Скворцов Сережа - в белой, обагренной кровью одежде…
        Подойдя, уронила ножны на землю, сграбастала спасителя за шею, отчаянно стиснула, целуя в отзывающиеся болью щетинистые щеки, в полубезумные глаза, в залитые носовой кровью губы.
        «Скворцов, родной, мы их победили! Ты… ты…такой…»
        Он схватился за нее, чтобы не упасть от головокружения.
        ВИЗИТ ДЕПУТАТА В.В. КАПРАНОВА К АНТИКВАРУ ЛОПУШАНСКОМУ
        Крым. Симферополь. Наше время
        Специалист по антиквариату Константин Иванович Лопушанский принимал на комиссию медный самовар девятнадцатого века, когда в дверях его лавки «Раритет» появился дорогой гость, депутат Крымского парламента Виктор Капранов, коренастый мужчина в черном спортивном костюме, черных кроссовках и низко надвинутой черной бейсболке.
        Сопровождавший шефа фурункулезный верзила нес в руках объемистый предмет, завернутый в скатерть.
        В маленьком кабинете, расположенном в задней части магазина, гость рухнул в кресло, а помощник поставил сверток на стол и вышел.
        - Посмотри, - депутат кивнул на сверток.
        Антиквар развернул скатерть.
        Открылся окаменевшей кокон, покрытый свежими бурыми пятнами. Когда-то это был стальной чемодан. На замках читались орлы Третьего рейха, держащие в когтях медальоны со свастикой.
        Лопушанский поддел ножом и отломил от крышки кору окаменевшей земли. Открылась привинченная к стали латунная табличка. Протерев ее спиртовым тампоном, антиквар перевел надпись готическим шрифтом:
        «АБСОЛЮТНО СЕКРЕТНО. ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНО. ЗАПРЕЩАЕТСЯ НАРУШАТЬ ЦЕЛОСТНОСТЬ ПОД СТРАХОМ РАССТРЕЛА НА МЕСТЕ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ НАХОЖДЕНИЕ ПОСТОРОННИХ, НЕ ИМЕЮЩИХ ДОПУСКА “А”, ВБЛИЗИ ПРЕДМЕТА. ЛЮБОМУ ЛИЦУ, СЛУЧАЙНО ОКАЗАВШЕМУСЯ ВБЛИЗИ ПРЕДМЕТА, НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ В БЛИЖАЙШЕЕ ОТДЕЛЕНИЕ КОНТРРАЗВЕДКИ И ОБЪЯВИТЬ ПАРОЛЬ “ТАЙНЫ ВОСТОКА” ДЕЖУРНОМУ ОФИЦЕРУ».
        - Открой, - сказал Капранов.
        - Так запрещено же… - пошутил Лопушанский, но депутат сердито нахмурился.
        Внутри чемоданчик был выстлан истлевшим бордовым бархатом. В зажимах на верхней крышке крепились два коротких, круглых бруса. Крепления внизу пустовали.
        Лопушанский возбужденно потянул себя за хрящеватый нос.
        - Судя по всему, это фельдъегерский чемоданчик для секретных документов. Вот цепочка и браслет, его пристегивали к руке курьера.
        Антиквар вынул из креплений на верхней крышке две стальные палки, обнаружил штырек с резьбой и отверстие в торцах, скрутил обе половинки.
        - Кий для бильярда? - спросил он, примериваясь для удара по воображаемому шару.
        - Не похоже… Скорее держатель для штандарта. Такие вручались дивизиям СС. Где вы это нашли?
        - Его нашли черные археологи… - депутат тяжеловато ворочал языком. - В заповеднике. Лесники засекли дым. Димка с друзьями выдвинулся на Голый шпиль. Он там временно кантовался на заставе, знаешь ведь эту историю с байкершей…
        Капранов захлопнул лицо ладонями и лающе зарыдал.
        - Что с вами, Виктор Викторович? - переполошился Лопушанский, быстро наливая в стакан минеральной воды.
        - Сам ведь, сам сына туда послал, - сквозь трясущиеся пальцы простонал Капранов, - от греха подальше, думал, пока следствие идет, чтоб шум поутих. Господи! Все пацаны погибли. Димку лицом в костер бросили. Оглушили лопатой по голове и спалили лицо до костей. Твари! Отморозки! Сынок… за что? Господи, за что тебе такие муки?
        - Выпейте, выпейте вот воды…
        Капранов взял стакан, отпил, цокая зубами.
        - Где сынок ваш сейчас? - сочувственно спросил Лопушанский.
        - В ожоговом… мучается, бедный, ужасно…
        - Какой кошмар! Бедный Димка, красавец парень. Кто на такое оказался способен? Их хоть поймали?
        Капранов скрипнул зубами.
        - Далеко не уйдут. Облаву на них устроили. Сейчас сам туда вылетаю.
        БОЙ С ОВЧАРКОЙ
        Крым. Голый шпиль. Наши дни
        Головокружительные красоты горного Крыма поражают, особенно если приходится преодолевать их в пешем порядке, слыша за спиной лай немецких овчарок.
        Скворцов брел, как пьяный, у него было сотрясение мозга, нос сломан, в ноздрях запеклась кровь, дышать приходилось пересохшим ртом.
        В курчавой зелени на боку ближней горы чернело пятно пожарища, - голые, прямые, лишенные крон и боковых ветвей стволы стояли четким частоколом.
        - Пойдем через пал, - показал рукой Сергей. - Там собака след не возьмет.
        - Смотри, как сосны стоят, - сказала Даша. - Ровненько, как штрих-код.
        Уцелевшие после пожара деревья обычно обретают серебристо-серый цвет - ветра и дожди сдирают горелую кору и полируют древесину до блеска. Здесь не пели птицы, не жужжали мухи, при каждом шаге от подстилки поднималась черная пудра и оседала на одежде, на потных руках и лицах. Голые деревья не давали тени, солнце палило нещадно. Дашино лицо пылало, плечи пекло. Сергею приходилось совсем худо - пот разъедал ссадины, ныли ребра, на лице все сильнее пульсировала гематомная маска, казалось, что под кожей сдвигаются лицевые кости, формируя какое-то новое лицо.
        - Ты как шахтер, - сказала Даша на привале, - одни зубы остались белыми. Ужас, у тебя глаза реально вампирские - кровь запеклась на белках. Тебе, наверно, очень больно, Сереж, бедненький…
        Горелый лог загримировал ее, ветер буйно причесал, лес модно изорвал одежду. На посмуглевшем лице белели вертикальные полоски, оставленные в саже каплями сбегающего пота, ярче засияли серо-голубые сердоликовые глаза.
        Даша не узнавала лоховатого симферопольца. Скворцов на поверку оказался настоящим мужиком, один сражался против банды подонков, нашел клад, своей рукой убил врага. Ее потянуло к Сергею, она уткнулась ему лбом в грудь. Эльфийское ушко торчало из марганцовых прядей. Он приобнял ее, уголком губ выдул из раковинки уха черную пудру.
        - Ну, ты как?
        Девушка поежилась от щекотного дуновения.
        - Да я-то ничего, это тебе досталось… Ты сам-то как?
        - Нормально…
        - Неправда. Я же вижу - тебе плохо…
        Скворцов сплюнул поскрипывающую на зубах угольную крошку.
        - Не вру, - сказал он, - мне уже лучше.
        - Скворцов… - Даша поправилась. - Сережа…
        - У?
        Она потерла чешущиеся от сажи и соленого пота веки.
        - Извини, что втравила тебя в такие траблы… Спасибо, что спас… Я тебе заплачу, когда выберемся отсюда.
        Он оттолкнул глупую девчонку.
        - С ума сошла? Я копаю - за деньги, а спасаю - бесплатно…
        Даша глянула благодарно своими «сердоликами».
        - Ну, тогда прости, дуру! Ты классный, Скворцов! Ты меня спас, реально!
        - Ты меня тоже спасла, не забывай…
        - Если честно, плохо помню… В голове что-то взорвалось. Очнулась - лечу с лопатой в руках, и этот мажор валит куда-то в дым. (Даша изобразила пьяную походку оглушенного Капранова). Я даже не сразу поняла, что это я его шваркнула… Но в костер я его не бросала, он сам как-то упал… Вот ему не повезло, правда?
        Немного передохнув, они возобновили путь, и вскоре углубились в прохладную зелень. Крымский лес - сплошная пересеченка, подъемы сменяются спусками, почва поросла корневищами, ногу ставить неудобно, приходится выбирать уступы, хвататься за ветки и карабкаться.
        Даша шла первой, на одном из поворотов не успела придержать ветку, - распрямившийся орешник хлестнул Скворцова по плечу.
        - Извини! Сережечка, ради бога, прости! Тебе и так досталось, а тут еще я, дура…
        Кусты вздрогнули - мелькнула в прыжке волчья тень - руку обожгло, бешено рвануло, Скворцов полетел кубарем - черная овчарка оседлала его мохнатой тушей - в падении он успел вцепиться ей в шерсть за ушам, дико заорал - «фу-у-у!!!» - в зубастую пасть, брызжущую в судорогах лязгания слюной со змеящегося между клыков языка.
        Пес рычал-хрипел-брызгал слюной. Сергей чудом удерживал ощеренные до десен белокостные ножовки челюстей, обведенных вдоль пасти негроидно черной каймой.
        «Копье…» - прохрипел Скворцов, свернув глаза на растерянно стоящую за спиной Дашу. Очнувшись от шока, она бросилась к ножнам, выхватила копье, всунула рукоять в оттопырку между его отжатым большим пальцем и остальными, вцепившимися в шерсть. Он откинул руку на замах и резко вонзил клинок в живот с двумя рядами черновислых сосцов. Сука… кормящая…
        Утробно завизжав, овчарка задергалась на вертеле. Клинок вползал в живот, прободая скользкое сопротивление перепонок, кишок, желудочков. По руке вибрацией хлынули волны собачьего визга, по мохнатому телу прошли волны судорог, пышные лапы сгребли палые листья и замерли…
        В этот момент из тела умирающего животного по копью в душу человека хлынул тот же электрический озноб, что и при пронзании корейца. И в ту же секунду душа леса четко проступила сквозь маскнакидку листвы: стало слышно пение птиц, копошение в почве и в кронах мелкой живности - землероек, полевок, желтогорлых мышей и белок. Как на приборе ночного видения проступили животные в округе: винторогий муфлон в кустах, самка кабана с выводком на полянке, сонный уж под листьями в лощине, донесся кисло-табачный запах вспотевшего егеря, при визге любимой собаки встревожено снявшего с плеча ружье, из распадка приближался хруст хвороста под горными ботинками.
        Нельзя было терять ни секунды. Сергей вытянул копье из собачьего живота, и в тот же миг с вершин обугленных сосен Горелого лога другая сущность - мрачная и зловещая, имеющая вид траурной ленты дыма, - со свистом вьюшки втянулась в полую рукоять и через нее стремительно всосалась в душу.
        ЛАГЕРЬ ГПФ (АБВЕРОВСКАЯ КОНТРРАЗВЕДКА)
        Крым. Тавель. 1942 г.
        С парадного портрета на задубевшую от мороза голову комиссара партизанского отряда Николая Тимофеевича Лобова, надменно подбоченившись, смотрел - косая черная челка, задранный нос, квадрат черных усов, - фюрер немецкого народа Адольф Гитлер.
        Покрытая свалявшейся заиндевелой шевелюрой, бородатая голова оттаивала на мельхиоровом подносе. Поднос стоял на столе начальника немецкого лагеря по подготовке диверсантов в Тавеле (село Краснолесье).
        Корветтен-капитан Рикгоф, прозванный курсантами на русский манер «Рыковым», через переводчика вел допрос рыжебородого, обмороженного, источающего смрад перебежчика.
        - Имя.
        - Комиссар Лобов.
        - Да не его, твое, дурак!
        - Гуськов Григорий.
        - Почему перешел на сторону Великой Германии?
        - Вот он расстрелять грозился… - грязная рука указала на комиссарскую голову. - И еще особист, капитан Чистяков. Я вам и его голову принесу, матерью клянусь, герр начальник.
        - За что он хотел тебя расстрелять?
        Пленный виновато утер нос кулаком.
        - Скушал я товарища одного… мертвого.
        - Так ты каннибал? - Холеное лицо немца брезгливо искривилось.
        Пленный не понял слова «каннибал», переводчик уточнил.
        - Ты людоед?
        Гуськов оправдательно забормотал.
        - Сил не было терпеть, герр начальник…погибаем мы от голода, да он уже запеченный был, этот, которого мы подъели, ваши его и сожгли, из огнемета…
        - Отвечать на вопрос! Ты кушаешь людей?
        - Яволь! - испуганно вытянулся Гуськов.
        - И ты думаешь, мы принимаем к себе кан-ни-ба-лов? (Глазки на чумазом лице перебежчика панически забегали). Ты угадал, - деревянно хохотнул Рикгоф. - Мы берем к себе каннибалов! Вот, Жирар, - обратился он к вошедшему в кабинет высокому офицеру с извилистым лиловым шрамом на правой щеке, - этот унтерменш спрашивает, не нужны ли нам в отряде людоеды, а-ха-ха…
        Поморщившись от смрада, источаемого славянским недочеловеком, Жирар де Су-кантон прошел к столу, где отрубленной головой богатыря на распутье возлежал страшный охотничий трофей.
        Рикгоф представил.
        - Treffen seine Exzellenz Kommissar Lobov (Познакомься, его превосходительство комиссар Лобов).
        О чем так глубоко задумался, смежив коричневые веки, бородатый русский комиссар?
        Так рассматривают охотники голову матерого кабана.
        - Es braucht, Desinfektion zu erledigen, bei er Lause (надо сделать дезинфекцию, у него вши). Sind Sie sicher, Henryh? Das ist es genau, das mystische Kommissar Lobov? (Ты уверен, Генрих? Это точно он, мистический комиссар Лобов?)
        - Это точно комиссар Лобов? - перевел переводчик.
        Гуськов ступил вперед, часто крестясь и кланяясь.
        - Он это, герр начальник, матерью клянусь…
        С мерзлых его сапог натекли лужицы. Переводчик пролаял.
        - Стоять на месте! Отвечать на вопросы! Говорить правду!
        Гуськов испуганно попятился, втянув голову в плечи.
        Начальник разведшколы брезгливо оглядел будущий экспонат для задуманной им «Славянской кунсткамеры». Так и будет написано над витриной - «Партизан-людоед».
        - Знаешь ли ты, Григорий Гуськов, что за голову «комиссар Лобофф» тебе полагается две тысячи дойчмарок? Ты хочешь получить две тысячи дойчмарок?
        - Конечно, хочу! Кто ж не хочет. А это сколько в рублях?
        - Какой сейчас курс, Клаус?
        - Две тысячи дойчмарок равно двадцать тысяч советских рублей, - сказал переводчик.
        Видя, что партизан ошарашен суммой, Рикгоф «добил» его новым вопросом.
        - А 50 тысяч дойчмарок ты хотел бы получить, каннибал? Ты можешь получить не только деньги, но и вид на жительство в Германии, купить себе ферму в Альпах, зажить припеваючи.
        Гуськов даже рот приоткрыл от перспективы, но, поразмыслив, сожалеюще цокнул зубом.
        - Не, герр начальник, там не осталось стоящих голов. Есть еще капитан Чистяков, только он и на тыщу марок не потянет, мусорный человек.
        - Нам не нужны более головы ваших вшивых командиров, их время кончилось, они обречены. Что ты слышал о нападении на конвой немецкого полковника на шоссе Бахчисарай-Симферополь 3 марта?
        - Когда? Третьего? На конвой?… - забормотал Гуськов, и, видимо, счел за лучшее чистосердечно сознаться. - Да я в нем сам участвовал, герр начальник. По приказу комиссара Лобова. Только я никого не убивал!
        - Кто стрелял в герра оберста?! - гневно прокричал Сукантон, нависая над пленным. - Кто отрубил ему руку? Ты?
        Гуськов съежился, втянул голову в плечи.
        - Никак нет, Васька Жуков. Он руку отрезал, чтоб оберста от чемодана отцепить…
        - Где чемодан герра оберста?! Где этот Жуков?!
        - Бросили мы чемодан, тяжелый он был… не я, Васька Жуков бросил, где - я не видел. Я отход прикрывал… Он пришел в лагерь уже без чемодана.
        - Ты знаешь, где он его бросил?
        - На «петле», говорил.
        - Какой петле?
        - Ну, там… ежели из Краснолесья по ущелью идти, то выйдешь аккурат к реке Мавле. И по балочке если, до «Оленьих троп», там развилка на две дороги, одна идет себе дальше по правому берегу, а вторая делает петлю и они как бы снова соединяются. Вот, в этой «петле» он его, говорит, в снег и закопал.
        Немцы возбужденно переговаривались, их не отвращал более запах горелой урны, исходящий от перебежчика.
        - Ты, Григорий, ты! - возбужденно сказал Рикгоф. - Сможешь ты найти чемодан, похищенный у герра оберста? Если принесешь чемодан целым, со всем его содержимым, получишь 50 тысяч дойчмарок.
        - Найду я ваш чемодан, герр начальник, о чем речь! Я горы, как свой карман знаю. Мне б поспать чуток, да подхарчиться, а то, видит бог, с ног валюсь от усталости да бескормицы…
        - Ступай, - кивнул Рикгоф, - тебе выдадут все необходимое.
        БОЙ С ЛЕСНИКОМ
        Крым. Голый шпиль. Наши дни
        С вершин обугленных сосен Горелого лога, мрачная и зловещая, энергетическая сущность, имеющая вид дымной траурной ленты, на огромной скорости втянулась в полую рукоять копья и через нее проникла в душу Скворцова.
        В ту же секунду Сергей ощутил приступ волчьего голода и первобытную ненависть, замешанную на хитрости и коварстве. По какому-то наитию он поймал орешину, которая недавно хлестнула его по плечу, обломал растущий сбоку сук и насадил на него рукоять древнего наконечника. Теперь копье острием смотрело в сторону погони.
        Сергей подтянул за лапу труп овчарки, расположив его под копьем, и оттянул гибкую орешину за ствол векового кедра.
        - Отойди!
        Даша посторонилась, он отпустил - ветвь хлестнула, копье рассекло воздух и задрожало, покачиваясь над трупом собаки.
        - Все поняла? - спросил он, внюхиваясь в сторону приближающегося егеря, кисло пахнущего застарелым потом, табаком, дымом костра, порохом стреляных гильз, салом, хлебом, луком, куриным пометом… - Сюда идет… один… до него сорок метров… Ты станешь за ствол и будешь держать ветку. Когда я скомандую, ты ее отпустишь. Поняла? Попробуй!
        Даша пробралась через валежник за кедровый ствол, взялась обеими руками за отогнутую орешину, - «тетива» потащила так сильно, что ей пришлось упереться в землю пятками. Взведенный «арбалет» дрожал. Скворцов в сомнении покачал головой - тряска могла выдать засаду. Впрочем, времени на другие придумки не было - погоня приближалась, треск сучьев под подошвами егеря отдавался в обострившемся слухе.
        - Отпустишь ветку, только когда я крикну «давай!». Поняла? Иначе копье угодит мне в спину. Только когда крикну «давай!», слышишь?
        Даша смотрела во все глаза на нового - решительного и властного - Скворцова.
        - Сереж, я все поняла. Я все сделаю, не бойся…
        Но не прошло и двух минут, как тонкие пальчики ее вспотели, тугая орешина по миллиметру выползала, Даша вцепилась в древесину зубами, - изо рта, горькая от кожуры, потекла слюна, изогнутая спина превратилась в огромный спусковой крючок арбалета.
        Егерь Скороходченко выбрался из кустов и при виде чумазого бомжа вскинул к плечу двустволку.
        - А ну стоять! Руки!
        Щелкнули курки. Сергей поднял руки.
        Егерь шагнул к овчарке.
        - Шалава, Шалавочка… Ты что с собакой сделал, разбойник? А ну назад! Отойди! Повернись! На колени! Кому сказал!
        Сергей повернулся. Как только под лопатку ему уперся ствол ружья, он локтем резко подбил оружие кверху и, падая, крикнул.
        - Давай!
        Ф-фыр! - хлестнула ветвь.
        !!!Кага-харч!!! - дуплетом отхаркалась двустволка.
        ВАСИЛИЙ ЖУКОВ
        Прямая речь
        Крым. 1942 г.
        «Вася, вставай!»
        Открыл я глаза. Лучше б не открывал.
        Из темноты склонился военный… Рыжая щетина, никотиновые глаза.
        Гуськов!
        Он курил немецкую сигарету, одет был в форму немецкого диверсанта!
        Окоченевший, сел я с трудом.
        Светало. Возле потухшего костра вповалку лежали мои ребята, все ножами снятые, без единого звука. Абверовские диверсанты расхаживали по нашему лагерю и обрезали моим побратимам уши.
        Я хватился своего СВТ, но Гуськов подгреб полуавтомат под себя, а на меня направил парабеллум.
        - Не дергайся, Вася. Курнуть не желаешь? Дас ист гут сигаретен, не мох лесной.
        Он протянул мне пачку немецких сигарет, как сейчас их вижу - серо-желтая коробка «St. Felix BURGER».
        - Гришка… ты… ты че натворил? Ты зачем ребят убил?
        Он приложил к губам тонкое дуло парабеллума.
        - Т-с-с-с, нету больше Гришки Гуськова. Я теперя Леня Миттлер, так меня и называй.
        Так вот кто оказался легендарным «Каннибалом» Миттлером! Вот откуда он знал наши тропы и точки сброса! Я рванулся, чтобы голыми руками задушить гада: «Предатель! Иуда!» Ногою в немецком горном ботинке придавил он меня к снегу, склонился, смеясь издевательским смехом, скинул рюкзак, запустил в него руку.
        - На-ка, Вася, подхарчись, - и прямо на рот мне налепил нарезку немецкого шпика в вощеной бумаге. Прижал я обеими руками сало, и, стыдно признаться, начал его жрать. Каюсь, ел с руки предателя, все в голове помутилось от голода…
        Ну, что тут поделаешь? Слаб человек… Мы же в лагере шишки жрали да кору, одежду кожаную кушали как деликатес, по праздникам, на 7 ноября. На Новый год ремни командирские порезали на полоски, обжарили и жевали, как свиные шкварочки. Оленя ранили… он уходил, кровь с него капала, а мы шли по следу и кровь эту подъедали вместе со снегом, оленя не догнали, ушел… Вечно Гуськов меня жратвой соблазняет.
        - Куфай, куфай, не обляпайся, - посмеивался он. - Ты меня предателем считаешь, а ведь лично тебя я никогда не предавал, наоборот, сколько раз выручал, кормил-поил, из боя вытаскивал. Я и сегодня твою душу спас, на твои уши много охотников было. Пара копченых партизанских ушей нынче на тыщу марок тянет! А ты заместо «спасиба» обидеть меня норовишь, нехорошо… На, хлебани шнапсику. Пошли со мной, Васька, сыт, пьян будешь, Чистякова твоего порежем на куски, а? Вот скажи, кто он такой? Да никто он, гнида от воши, а мы? Мы - заслуженные бойцы, мы в таких передрягах выжили, что ему и не снилось. А он прилетел на готовенькое и начал тут права качать. Я ведь не Лобова тогда - Чистякова поджидал, да жаль, Лобов попался…
        - Погоди, - я поперхнулся шнапсом. - Так это ты… Лобова?..
        - Знаешь, сколько мне за его голову дали?
        - Ты Лобова… ты?!…
        Я опять хотел кинуться и растерзать его, но он снова придавил меня ногой к земле, слабый я тогда был от бескормицы, вот как сейчас, на старости лет, когда еле встаю с постели.
        - Не пырхайся, Вася. Я ж и тебя тогда спасал, дурака. Лобов бы нас расстрелял как людоедов, а так я его - чик по горлу, и даже не обляпался, а-ха-ха… ухмылка Гуськова сменилась на мину презрения. - Дурная голова была у Лобова, вот он ее и лишился. Ему наплевать было, что люди с голоду дохнут, ему мораль коммунистическую надо было соблюсти. Зубров нам запрещал стрелять, мы с голоду пухли, а их потом татары пожрали. За Лобова мне «Серебряную медаль за храбрость 2 класса с мечами» дали. Во как! А комуняки - они нас хоть чем наградили?
        Я возился под его пятой в бессильной злобе, никого в жизни я так не ненавидел, как Гришку Гуськова, подлого предателя, фашистского наймита.
        - Ты Лобова убил… - скрежетал я зубами, - Николая Тимофеевича… Он же с нами с первого дня воевал, последним делился, он же мировой был мужик…
        Гуськов только смеялся, глядя на мое унижение.
        - Две тыщи марок, - сказал он, когда я затих. - По курсу - двадцать тысяч рублей. Я за такие деньги сто Лобовых завалю. Все, Вася, теперя я богатый.
        - Лобова за деньги продал, ребят порезал, как дальше жить будешь? Иуда! Будь ты проклят!
        Гуськов до войны работал электромонтером, он и в лесу не расставался с «когтями» для лазания по столбам, носил их принайтовленными к рюкзаку. В народе частушка была про таких горе-монтеров: «С когтями, а не птица, летит и матерится». Так вот, он этим своим когтем вдруг как зацепит меня за горло, а вторым - за рот и щеку.
        - Вот так дерну и порву тя на хрен, понял!
        От мороза стальной коготь примерз к моему языку. Я не испугался, вырвал его из своего рта.
        - Не взнуздал! - и харкнул в него кровью.
        Я тогда Гришку настоящего увидел, раньше-то он скрывал свою подлую натуру, а тут, не знаю, как описать, взгляд у него стал, как у пса на цепи, вот который хрипит от ярости, а укусить не может, зрачки стали алыми на всю их огромную глубину, будто горел там огонь геенны. Понял я, что жизнь моя повисла на волоске. Но я не боялся тогда смерти, смерть в лесу - это избавление от мук. Пускай, думаю, убьет он меня, хоть отдохну на том свете.
        Но Гришка превозмог свою злобу. Жадность, видно, взяла в нем верх.
        - Знаешь, - говорит, - сколько за твою башку немцы награды дают?
        - Я кто такой, чтоб за меня награду давали?
        - Ты оберста завалил, чемодан Гитлера спер, ты теперя для них преступник номер один в Крыму. Личный враг хфюрера! Гордись, Вася, ты важишь почище Лобова, пять тысяч марок!
        - Так ты за моей головой пришел?
        Он присел и зашептал, чтобы не слышали его напарники по лютым делам.
        - Я корешей не продаю. Лобов никакой мне не друг был. А с тобой мы воевали, делились последним… Нет, Вася, не за твоей головой я пришел.
        - А за чем?
        Гуськов так и впился мне в лицо.
        - За чемоданом оберста. - И вкрадчиво. - Скажи, куда ты его дел?
        - Что ты как Чистяков, заладил: «Куда дел, куда дел…» Я же говорил - выбросил.
        - Где?
        - Не помню…. Просто бросил в снегу.
        - Просто - срать с моста, товарищ Жуков. Зная тебя, ты б никогда не выбросил бы трофей. Ты же охотник заядлый. А ну, говори, где спрятал чемодан!
        Я отвернулся, подставив шею. Пусть, думаю, перервет мне жилы своими когтями. Он звякнул ими, пристегивая обратно к рюкзаку.
        - Награда за чемодан объявлена - поболе, чем за твою голову. Пятьдесят тысяч марок, во как! - и замер, ожидая моей реакции.
        Сумма была непомерной по тем временам. Что ж там лежит такое исключительное в том проклятом чемодане? Золото? Или что-то поважнее? Эта тайна меня съедала всю жизнь, я бы многое отдал, чтоб ее узнать, а Гуськов и говорит.
        - Пойдем со мной, Вася. Наплюй ты на Сталина с его комиссарами. Родина - там, где тепло и сыто. Покажешь, где чемодан, возьму тебя в долю, матерью клянусь! Немцы нам по «Железному кресту» дадут, денег мешок, вид на жительство в Германии, купим там дома, фермы, заживем по-человечески…
        - Они мне оберста не простят…
        Гуськов обрадовался, что я вроде как иду с ним на сотрудничество.
        - А мы тебя другим именем назовем, - зашептал он. - Я тебе паспорт деверя отдам, он тоже Василием был, только Лукьянов, твоего примерно возраста, помер от тифа на масленицу. Награду пополам поделим…
        - А если я не соглашусь?
        - Соглашайся, Вася, лучше соглашайся.
        Я задумался. Гуськов не человек - зверь. Ради денег замучает, под пытками все равно выведает, где спрятан немецкий чемодан.
        БОЙ С ЛЕСНИКОМ
        Крым. Голый шпиль. Наши дни
        Сбитые дробью, сыпались на Дашу сучки и ошметки коры. Зажав ладонями уши, она присела на корточки, сердце колотилось.
        «Кто победил? Куда попало копье?»
        Ей хватило мужества выглянуть.
        Скворцов лежал в позе намаза, егерь держался за вонзившееся в грудь копье. Обрамленный седоватой бородкой рот его с мучительной дрожью зевал, очки в черной оправе съехали с носа, выпавшее из рук ружье дымящимся дулом уткнулось в собачий бок.
        Даша кралась, не чуя под собой ног.
        - Сереж, ты не ранен?
        Ее губы шевелились беззвучно.
        Оглохший, он читал - сквозь набат в голове - по ее беззвучно шевелящимся губам. Замедленно встал, левой рукой поднял егерское ружье, отщелкнул скобу, переломил ствол через колено, выбросил стреляные гильзы, из патронташа на поясе егеря вынул два алых патрона с золотистыми капсюлями, пятясь, перезарядил.
        Спешка была излишней, егерь умирал - копье пробило ему легкое. Колени в камуфлированных штанах подогнулись, выпученные глаза помутнели, изо рта красным собачьим языком излилась пузырящаяся кровь.
        Даша слабо водила руками, силясь закрыться от зрелища смерти, ведь это она отпустила ветку, она уб-уби… у би…
        Скворцов сказал - чересчур громко из-за временной глухоты.
        - Не смотри! Отвернись! Я сам…
        Она отвернулась.
        Он потрогал себя за темя, крови не было, дробь прошла по волосам. Звон в голове стихал, слух восстанавливался, а обострившее чутье уловило зубодробительный аромат съестного. Сергей обыскал пожилого мужчину, уже ставшего на колени и не падающего на спину только потому, что его удерживало вонзившееся в грудь копье, обнюхал, рванул клапан на кармане брезентового рюкзака. Есть! Бутерброды с черным хлебом и салом! Крупные крупицы соли блеснули на желтоватой шкурке, которую так приятно жевать… о-о-о… вот оно, счастье! Жрать, жрать, - до заворота кишок - жрать!
        Даша услышала ворчаще-чавкающие звуки, какие мог бы издавать вурдалак, только что разрывший свежую могилу, - это Скворцов обеими руками запихивал себе хлеб и сало между жадно жующих челюстей.
        «Как он может кушать рядом с трупами, неужели он так проголодался?»
        Сергей протянул ей трофейный бутерброд.
        - Куфай, - сказал он с полным ртом. - Куфай-куфай… Нам силы нужны…
        Она не могла «куфать»…
        Зато Скворцов ненасытно счавкал три «бутэра», а два заботливо завернул и оставил про запас. Утолив голод, он уперся левой рукой в плечо егеря, а правой взялся за копье - пальцы сомкнулись вокруг рукояти и… будто молния ударила по клинку, сотрясла-пробила, растекаясь по телу волной электрически знобящей ломоты.
        Наконечник выполз из раневого канала, егерь повалился на спину, голубое истечение прекратилось, мерцающее копье вновь обрело свой прежний пошарпанный вид.
        Сергей снял с трупа патронташ, флягу, компас и часы, великоватую в плечах и животе куртку надел на себя, засаленное кепи с трезубой кокардой во лбу натянул на голову. Чужим потом и табачищем воняет, зато голову не будет печь и козырек защищает глаза от солнца.
        В рюкзаке егеря запищала рация. Сергей вынул тяжеленький «Kenwood», включил кнопку приема. В динамике зашипело, пробился искаженный горными перепадами мужской голос. «Матвеич, вертолет уже вылетел, там бригада врачей и люди Викторыча. Обеспечь посадку, прием».
        «Понял, - сказал Сергей, - сделаю, отбой».
        Он поймал себя на том, что отвечал прокуренным хрипловатым тенорком, каким говорил егерь. Раньше способностей к голосовой имитации за ним не замечалось.
        «ТЫ МОЯ БУДУЩАЯ ЖЕНА»
        Вместе с одеждой егеря Скворцов, казалось, натянул на себя и его личину. Он откуда-то знал дорогу на заставу, знал тропинки в лесу, названия гор и высоток, знал по именам егерей и главного лесничего заповедника Толстунова Леонида Станиславовича. Он знал также, что для спасения обожженного Капранова вызван вертолет МЧС и что на нем уже летят вооруженные люди с собаками для организации облавы на «черных археологов».
        Вышли на межгорное плато, покрытое сероватой шерсткой выгоревшего на солнце разнотравья, сбрызнутого мелкими красными маками. Юркнула в земляную трещину ящерица, ф-р-р - взлетела яркая птица, грудь - синий металик, подкрылья - розовые.
        В рюкзаке подала сигнал рация. Сергей нажал на кнопку.
        - Прием.
        - Матвеич, я сейчас дам рацию отцу пострадавшего, поговори с ним.
        В «Кенвуде» раздался резкий мужской голос.
        - Где черные археологи?
        - Иду по их следу, Виктор Викторович. От меня не уйдут.
        Взвинченный тон Капранова изменился на благожелательный.
        - Это ты молодец. Я учредил награду в 5 тысяч долларов. Не упусти их! Доставь мне живыми этих отморозков, слышишь!
        - Слышу. Сделаю.
        - Я их… (мат) на ремни порежу! Лично вылетаю, деньги со мной… Не дай им уйти!
        Головой отвечаешь!
        - От собачки не уйдут. Отбой.
        Сергей отключил рацию.
        Верхорез (марево, скрывающее вершины гор) загустел, слился с темным небом, горы потеряли объемность и превратились в силуэты. Нужно было устраиваться на ночлег. В ложбинку натаскали валежника и палых листьев, улеглись на импровизированную кровать.
        - Сереж, - шепнула Даша, - обними меня, мне холодно.
        Он обнял ее со спины. Прижавшись друг к другу «стульчиком», они обоюдно согревались.
        - Сереж…
        - А?
        - Ты так изменился…
        - Еще бы, столько фингалов…
        - Нет, не потому… Ты стал сильным, уверенным в себе.
        - Я должен тебе признаться - зашептал Сергей ей в затылок. - Когда меня повели на заставу, я… я струсил. Думал: ну, что я могу сделать один против банды. И, в конце концов, кто ты мне такая?
        Даша хотела что-то сказать, но он осторожно приложил ей пальцы к губам.
        - Дослушай, я сам еще не понимаю, что происходит. Когда я убегал с Голого шпиля… мне показалось… какой-то голос, словно с небес… вдруг так на меня наорал! Я его явственно слышал. «Вернись! Вернись и дерись за нее, трус! Ты должен ее спасти!» Мне будто надавали пощечин, у меня горело лицо. Я спросил Его: «Господи, ну, почему я должен ее спасать? Кто она мне такая?» Знаешь, что мне Он ответил?
        - Что?
        - Что ты - моя будущая жена и мать моего ребенка.
        БИТВА В ГОРАХ
        Крым. Наши дни
        Едва рассвело, Скворцов встал и сделал разминку. Затем разобрал патронташ. В лунке вмятого рюкзака образовалась зернистая кучка дроби, высыпанная из развальцованных гильз. Ножом он нарезал из егерской майки десять квадратных кусков ткани, в каждый квадратик насыпал ползаряда дроби, концы тряпиц связал суровой ниткой. Получились десять полновесных шариков. Обкусав торчащие нитки, хвостиками вниз он засунул заряды в опустевшие гильзы, а пластмассовые края снова завальцевал ножом. Теперь у него были патроны с разрывными пулями.
        Когда небо над темными контурами гор посветлело, он разбудил Дашу.
        - Что-то нехорошо мне… - пробормотала она, садясь и зябко обнимая себя за плечи. И тут же охнула. - Прикоснуться больно…
        Красный загар лежал на ее лице и руках четко, как отпечатки горчичников.
        Пока Даша отходила в кусты по утренним делам, Сергей приложил холодное копье к опухшей глазнице, и - о чудо - глаз приоткрылся и стал видеть лучше.
        Даша сорвала сосновые иглы и пожевала вместо зубной пасты.
        - Куда пойдем? - спросила она.
        Скворцов глянул на компас.
        - На квартальный столб 19-19-20-44.
        Выпили воды, надели рюкзаки и зашагали. Он «видел» ушами, как локаторами, чуял на расстоянии до километра шорохи лесных животных и птиц, остро обонял запахи леса, и поэтому мгновенно засек на северо-востоке, примерно в полутора километрах, мужскую поступь и хриплое дыхание большой собаки. Кобель. Матерый. Учуял. Тянет хозяина в нашу сторону.
        Что делать, копье?
        Жесткий, как верблюжья шерсть, голос с гуттуральным кхэканием произнес заклинание «Истечение адской бездны»: «Warrom - StiBeTTChePhMeShihSS», погрузивший Сергея в омут беспамятства, вынырнув из которого - обновленный и злой, - он теперь точно знал, что ему надо делать…
        Дождавшись, когда преследователь выйдет из перелеска на плато между отрогами Узан-Крана и хребтом Абдуга, Скворцов под конвоем вывел Дашу ему навстречу.
        В рослом охотнике с зеленой банданой на голове он узнал Рустема Валиева, активиста татарского Меджлиса, приятеля Капранова по совместным охотам. От мужчины пахло кожей автомобильных сидений, смазкой вчерашней проститутки, коньячным перегаром, бараньими шашлыками, тандырными лепешками и кальяном.
        На металлической цепи Валиев вел белого в рыжих пятнах «азиата». Неведомым способом Сергей знал не только имя этого человека, но даже кличку его собаки, хотя в реальной жизни никогда Валиева не встречал и ничего не читал о нем в прессе.
        При виде вышедшей из перелеска пары Валиев сбросил с плеча винчестер. Волкодав встал на цепи в дыбки, высотой превысив хозяина, и зашелся в гулком лае.
        - Эй, там, стоять! - крикнул охотник.
        - И вам не хворать, - отозвался Сергей с «пожилым» егерским кашлем.
        - Бросай ружье!
        - Это еще почему?
        - Бросай, говорю! Мы ищем бежавших преступников. Бросай или собаку спущу!
        Кобель рвался с цепи, винчестер в руке Валиева ходил из стороны в сторону.
        Скворцов прислонил ружье к чахлому кустику, обиженно закричал.
        - Какой я тебе преступник! Ты на мою форму глянь, удостоверение посмотри! Я егерь, а ты кто таков?
        - Если егерь, покажи документы.
        - На, вот, смотри, - Скворцов вынул из нагрудного кармана удостоверение и кинул перед собой. Валиев взял рычащего пса за ошейник, поднял удостоверение.
        - «Скороходченко Михаил Матвеевич, егерь», - прочитал он. - Что-то ты не очень похож на свою фотографию…
        «Егерь» потрогал набрякшее гематомами лицо.
        - Я теперь на черта похож… Вы черных археологов ищете, я сам за ними сутки уже гоняюсь. Вот эту мадаму задержал, а подельник ее сбежал. Это он меня так отделал. Ушел, паршивец, будь он неладен!
        Валиев недоверчиво перевел взгляд с «егеря» на девушку.
        - А ну, погоди… - поднес он рацию ко рту. - Леня, прием.
        - Прием, - прошипела рация.
        - Я тут егеря вашего встретил, фамилия Скороходченко… да… сейчас дам…
        Валиев протянул рацию.
        - Матвеич, ты? - раздался в трубке голос главного лесничего.
        - Так точно, Леонид Станиславович! - отрапортовал Скворцов.
        - Почему на связь не выходил?
        - Батарея села…
        - Нарушители где?
        - Я за ними до сумерек шел, пришлось в лесу заночевать. С утра девицу удалось задержать, веду ее на заставу…
        - Взял деваху-то? Молодцом. А у нас тут такой кипиш! Милиции понаехало, на Голом шпиле куча трупов, вывозить нечем…
        - Понял. Мои действия?
        - Веди задержанную на заставу, там штаб организовали…
        - Слушаюсь.
        - Отбой.
        Сергей вернул Валиеву рацию.
        - Убедились теперь, Рустем Мустафаевич?
        - Ты меня откуда знаешь?
        - А вы у меня на заставе с Виктор Викторовичем бывали, да, видать, меня не помните, сильно были подшофе.
        - Тебя сейчас мать родная не узнает, - усмехнулся Валиев, возвращая «егерю» удостоверение. - Как считаешь, куда он пошел?
        - На Абдугу, тут другой дороги нет. - Скворцов за ремень поднял с земли «Зауэр». - Поймайте этого паршивца. Удачи вам.
        - Не уйдет, бывай.
        Валиев набросил винчестер на плечо, потащил прочь пса. Волкодав веретенообразно встряхнулся, разметав ошметки пенной слюны, взбитой во рту артиллерийским лаем, и потрусил на цепи за хозяином.
        Еле слышно - щелк… щелк… - это Скворцов взвел курки и вскинул ружье к плечу, целясь уходящему охотнику в спину. Шутник!
        …гром выстрела перевернул долину - охотник рухнул, пес шарахнулся, обнюхал неподвижного хозяина, взорвался лаем навстречу подходящему чужаку…
        Скворцов на вытянутой руке вставил дуло в бешено грызанувшую пасть.
        !!!Бханг-чхуанг!!! - громогласно чихнуло ружье.
        Пронзительный визг раненой собаки ветвистой молнией расколол синь небес - у азиата была отстрелена нижняя челюсть, кровь била струей.
        …И-и-И-и-и-и-И-и-и-и-иИИИИИИИИИИиииииииииииии…
        Даша зажала уши в ознобе, огромными глазами следя за происходящим зверством..
        Раненый азиат рвался на цепи, норовя дать деру от страшного незнакомца, неспешно перезаряжающего ружье, - мощный зверь тянул так, что мертвый его хозяин проехал по дерну около метра…
        Истошный визг всверливался в череп, током пронзал душу.
        … И-и-и-и-и-и-и-и- А! - А! - А! - и-и-иИИИИИИИИИИИИИИИАв-ав-ав-ав…
        Глухо - сквозь наушники ладоней - грохнул выстрел.
        Когда Даша усилием лицевых мышц разжмурила веки, азиат лежал на боку, с купированной морды в сухую землю стекал бордовый кисель.
        Скворцов обыскивал убитого охотника.
        - Налегке шел, ни харчей, ни курева, - выругался он, отхлебывая воды из чужой фляги. Слил себе в руку, умылся и утер лицо пучком сухой травы, протянул флягу через плечо. - На, попей.
        Фантомный визг собаки все еще перекатывался над притихшей, колеблющей пучками белесого ковыля, шалфея, репейника и крапивы долиной. Даша машинально приняла тяжесть фляжки в руку, пить она не могла. Голова кружилась на скользкой грани потери сознания.
        Скворцов вынул валиевский бумажник, пересчитал банкноты, спрятал деньги в карман, нащупал в штанах убитого связку ключей на черном брелоке с рельефной буквой «W», в бушлате обнаружил плоскую флягу с коньяком, встал, принялся мочиться тут же, рядом.
        Камуфляжная спина Валиева, кучно продырявленная между лопаток, напитывалась изнутри кровью. Ветер лохматил белую с рыжими пятнами шерсть на собаке.
        Даша шептала с остекленелыми глазами: «Ты даун, Скворцов, даун…»
        Он заправлялся, подрыгивая тазом.
        Надувая жилы на горле, она закричала - в этот плывущий зной, в эту спину с капюшоном ветровки, в пропотевший затылок, передавленный засаленной кромкой егерского кепи.
        - Он УХОДИ-И-ИЛ!!! Пусть бы себе шел! Зачем было стрелять - в спину?!
        Скворцов повернулся - она осеклась.
        В размазанной мороси собачьей крови он был как в гриме спецназа. На месте глазниц синели круглые вздутия - такие оставались у деда после банок, вскрытые наискось ланцетом, чтобы выпустить дурную кровь…
        Он вообще не был сейчас похож на человека.
        Сквозь человечье лицо проступила - бугрясь шишками и гематомами, - харя потустороннего существа, сквозящего в рыжем кустарнике осенней щетины карстовыми полостями ноздрей, щерящего в оскале известняковые камни зубов…
        «Кто это? - прошелестело в голове у окоченевшей Даши. - Это не Скворцов…»
        В щели распухших глаз - темно-янтарными зрачками, - вглядывался в нее пришелец из иных миров - такой же дремучий и свирепый, как эти первобытные, медведями залегшие в спячку крымские горы…
        - Фамилия!
        - Ча-ча-чья фа-фа-милия?
        - Твоя фамилия!
        - Жу-жукова… зачем тебе? Перестань меня пу-пу-угать, пож-жал-л-л…
        У Скворцов цвет даже глаз поменялся, стал темно-янтарным с багровой поволокой лютости.
        - Отвечай быстро, боец Жукова, ты за кого? За меня или за этих тварей, которые гоняются, чтобы нас поубивать?!
        Даша хватала ртом воздух, она никак не могла продохнуть пробку в бронхах.
        - Я за тебя… - тряскими губами выговорила она, - конечно, я за тебя! Ты только не… не волнуйся… я просто не ожидала, что ты в такой драйв войдешь… и я… испугалась… собака так визжала… жесть просто…
        Заполучив покорность женщины, «Скворцов» смягчился.
        - Запомни, кругом враги и наши дело правое. Ты их разговоры по рации слышала?
        Они по нашу душу прилетели, едрен-корень. Тут и так слишком до хера любителей нас убивать, а мы их, значит, отпускай? Нам его винтарь и патроны ох, как сгодятся. На, хлебани, - зверочеловек свинтил колпачок с плоской фляжки и силой заставил девушку сделать пару глотков коньяку. Сам отпил, причмокнул - «хорош шнапсик» - зарутил крышечку, спрятал фляжку и подал Даше воняющий порохом «Зауэр» со следами зубов на дуле. - Во, грызанул, зверюга! Валиевского винтаря я себе заберу, его передергивать надо, тебе трудно будет. Смотри, защелка, видишь? Как отстреляешь два патрона, нажимаешь ее, переламываешь ствол, вынаешь отстрелянные гильцы, вставляешь новые, и снова готовА к стрельбе. Ау, очнись! Куда смотришь?
        - На тебя…
        - И шо? Страшный?
        - Жесть… - проскрипела Даша. - «Джиппер-скриппер»…
        Ей вспомнился американский сериал «Охотники за монстрами» с девушкой Кадене в главной роли. Кадене умела превращаться в монстра. «Вот бы стать таким получеловеком, полу монстром, мечтала когда-то Даша». А Скворцов, видать, умел…
        Кряхтя, нагнулся он к лежащему ничком Валиеву, взялся за треккинговые ботинки для горных восхождений «Scarpa Kailash».
        - Бери собаку, войлоком потащим, схоронить их надо во-он в той посадке, чтоб с вертолета не увидали…
        Даша делала, что он говорил. Она была немного не в себе. Ружье стукало ее по затылку, когда она тащила за лапы собаку - кровь из пасти азиата прокропила тропинку в сером порохе пересохшей земли. Мертвец, которого волок Скворцов, вытянутыми руками затирал следы, с лица его свалились солнцезащитные очки и остались лежать в борозде. Аккуратно, чтобы не перемазаться, Скворцов стащил с мертвого азиата строгий ошейник, смотал цепь и спрятал в рюкзак. Но то, что он сделал потом, потрясло Дашу.
        Дул легкий ветерок. Стоящее в зените солнце припекало сквозь дубки и покрывало сидящего на корточках Скворцова камуфляжной светотенью. Меж вырезом в кепи и хлястиком на липучках торчали потемневшие от пота косицы волос. Это Даша четко видела. Так же четко она видела, как шевелятся лопатки под темно-зеленой курткой, когда егерским ножом Скворцов отрезал мертвецу сначала одно ухо, потом, за волосы повернув голову, отрезал и второе.
        - Да не смотри ты, - чуть ли не оплеухой отвернул он обомлевшее девичье лицо. - Щас опять харч метнешь…
        Пятясь, она спросила.
        - Тт-ытты… з-з-за-ачем… это с-с-с-с-делал?..
        Он спустил с плеч рюкзак и спрятал «трофей» в боковой кармашек.
        - Ты в доле, не боись. Одно ухо твое.
        - Мое? - сыпучей землей прошуршал вопрос.
        - Они денюх стоют. Знаешь, сколько?
        - Ско…?
        - По тыще дойчмарок пара.
        У Даши случился парез лицевых мышц.
        - Каких д-д-дойчмарок? Дойчмарок давно уже нет.
        - Как нет? А куда ж они делись?
        - Ну, ты прикалываешься. Теперь евро вместо дойчмарок.
        - Какая еще «евра»?
        - Валюта европейская.
        - Ты смотри, едрен-корень, уже деньги в честь евреев назвали. И как немцы на такое согласились?
        «… у него сотрясение мозга, надо ему подыграть… скажу че-нить не то, он же и меня пристрелит, как собаку… как того несчастного мужика, еще и уши на память отреж-ж…»
        В куртке убитого Валиева пищала рация.
        - Прием, - сказал Скворцов.
        Послышался голос главного лесничего.
        - Что там за стрельба?
        - Ерунда, косулю подстрелили.
        - Какая нах… косуля?! Ты всех переполошил! Вся цепь на тебя повернула! Это ты, Рустем?
        - Я это, Леонид Станиславович, - голосом егеря отозвался «Гуськов».
        Пауза.
        - Кто «я»?
        - Да я это, я, Скороходченко!
        Вновь долгая пауза.
        На том конце слышались переговоры. Ворвался новый голос, Борунова Ильи, соседа по охотоведческому участку.
        - Алло, кто это? - спросил Борунов.
        - Я это, Илья, кто ж еще, - «прокуренным» голосом сказал лже-егерь.
        Снова суматошные переговоры на том конце.
        «Голос его…», «Перекрестись!», «Он что, с того света разговаривает?» «Мистика какая-то!» «Такое бывает, я читал, мертвые по телефону могут на связь выходить».
        Вновь Борунов, испуганный:
        - Алло, Миша, ты это… ты с того света разговариваешь?
        Вмешался Толстунов.
        - Михаил Матвеич, ты откуда разговариваешь?
        - Я на квартальном столбе 19-19-20-43.
        - Ты послушай, Михаил э-э… Матвеевич, это ни в какие ворота не лезет… Мы ведь тело твое только что нашли…
        «Гуськов» подмигнул слушающей переговоры Даше.
        - Станиславович, вы че такое говорите? Тело мое на мне.
        - Ты откуда знаешь, как меня зовут? - закричал Толстунов. - Ты кто такой? Я понял! Это ты убил Скороходченко и завладел его рацией!
        В разговор вмешался третий голос, грубый, властный.
        - Слышь, ты! Не знаю, как тебя зовут, беги, беги, и как можно быстрее! Потому что если я тебя поймаю, - а я тебя поймаю, урод! - я сожгу тебя на медленном огне.
        «Егерь Скороходченко» укоризненно сказал.
        - В лесу стоит высокая пожароопасность, Виктор Викторович, костры жечь нельзя.
        Капранов-старший запнулся.
        - Не понял… Матвеич, это все-таки ты? Алло, Толстунов, ты кого нашел возле Горелого лога?
        - Скороходченко… - прохрипела рация.
        - А я с кем сейчас говорю?
        - А черт его знает. По голосу - Скороходченко, но только тело его передо мной сейчас лежит, я на него смотрю. Мертвый Матвеич, рана в груди ножевая. И собака его ножом убита…
        - Алло, ты, псевдо-Матвеич! - заревел Капранов. - Ты голоса подделывать можешь?
        Галкин хренов! Жди меня, я к тебе лечу. Я тебя, урод, как ты сына моего, мордой в костер засуну!
        - Никто вашего сынка в костер не засовывал. Сам пошел, сам лег.
        - Что-о?! Что ты сказал? Тебя как зовут? Имя свое назови! - хрипела рация. - Обзовись, урод, тварь, мразь! Как мог сын мой в костер упасть, да еще лицом? Кто его по голове ударил, говори!
        - А он девушку насиловал, вот и пришлось вашего отпрыска образумить, тюкнули его по темечку, он пошел и случайно упал личиком своим драгоценным в костерок, незаконно разведенный в заповеднике…
        - Случайно?! - заревел Капранов. - Какой на хрен случайно! Был я на той поляне, видел тот мангал. Там узко, лица не просунуть. Это ты его туда засунул!
        Лже-егерь сменил тон на гуськовский - наглый, хрипатый.
        - Твоего чмыренка давно пора было к ногтю прижать. Девчонок ему не впервой портить. Это ты, папаша хренов, виноват, запустил пацана, вот и расхлебывай…
        - Ну, все, жди меня, скотское отродье! Недолго тебе осталось по горам бегать! Пеленгуете его? Семенов! Фролов! Запеленговали? Где?
        Новый голос:
        - Квартальный столб 19-19-20-44…
        - Это где?
        Слабо донесся голос пилота.
        - На Узун-Кран летим, Виктор Викторович. Да вот он, мигает…
        Голос Капранова:
        - Всем, всем, всем! Разыскиваемый находится в районе квартального столба 19-19-20-44, направлением на Узун-Кран. Высаживайтесь и оцепляйте весь район от Узун-Крана до хребта Абдуга. Черного археолога брать только живьем, он не должен умереть легко и быстро, он должен мучиться, как мучается сейчас по его вине мой сын!
        Спрятав рацию в нагрудный карман и подхватив валиевский винчестер, скользящим шагом диверсанта Скворцов скрылся в кустах. Бредя за ним, как в тумане, Даша думала, как сбежать от этого сошедшего с ума маньяка.
        В одном из перелесков она присела в кустиках, чтобы пописать, а сама на карачках прокралась за деревья и бросилась прочь. Рюкзак с ножнами прыгал за спиной и больно бил по пояснице.
        - Куда!
        Из-за каменного дуба вышел «Гуськов» с винчестером наперевес. Испещренная синяками рожа его щерилась сукровичными, как у вампира, зубами.
        Даша вскрикнула от ужаса, попятилась и шлепнулась на землю.
        - Бросить меня вздумала? Золотишко хотела заныкать?
        Буравя девчонку воспаленными зрачками, «партизан» вынул из рюкзака собачью цепь, продел в ошейник конец, накинул на Дашу петлей и затянул на талии, себе на запястье надев кожаный ремешок.
        - Теперь не отстанешь.
        С девушкой на аркане, как какой-нибудь кочевник после набега, он быстро зашагал по плато. Заросшая травой грунтовка извилисто тянулась к темнеющему вдали лесу. «Гуськов» пер, как танк. Даша бежала, падала и волоклась на цепи, поднимая пыль.
        - Ты нас демаскируешь! - орал он. - Пылищу подняла! А если вертолет?
        - Не могу-у-у-у… - стонала Даша. - Оставь меня. Я тебя только торможу.
        - Вставай.
        - Нет! Можешь убить меня, сил моих больше нет.
        «Гуськов» снял кепи, утер вареное в соленом поту лицо.
        - А куда ж твои силы подевались? Молодая, здоровая. Дед твой знаешь, каким был! Годами тут от немцев бегал, без харчей, без питья…
        Даша оглядела горные громады. Как он тут выживал, ее восемнадцатилетний дед, без еды, без патронов, в стужу и жару? Собравшись с силами, она встала. Гуськов размеренно зашагал, она за ним. Вдруг он дернул ее за цепь - «ложись!».
        Над лесом блеснуло лобовое стекло вертолета.
        Крымские горы пронизаны карстовыми полостями. На многих участках можно увидеть чашеобразные углубления, изобилующие бороздами, гребешками, щелями и трещинами, поглощающими талые и дождевые воды. Такая чашеобразная воронка называется каром. В одном из таких каров, как в окопе, залегли беглецы. Но если в окопе можно стать невидимым для наземного противника, то от воздушного врага не скрыться.
        Вертолет приближался.
        «Гуськов» дернул за цепь - бежим!
        Они помчались к лесу.
        Сзади нагонял вертолет - бело-синий, изящный, с черными цифрами на борту «37». Стрелок открыл огонь из окна - по дерну вспархивали фонтанчики пыли…
        Мужчина и девушка вылетели через перелесок на край плато и ахнули, оказавшись внезапно на краю обрыва. У Даши закружилась голова, она взмахнула руками, оступилась и… полетела вниз - сердце прыгнуло и закупорило горло, - а-а-а-ааааа! - Гуськова дернуло цепью, и он сорвался вслед за девушкой в пропасть Большого Крымского каньона.
        ВАСИЛИЙ ЖУКОВ
        Горный Крым. 1942 г.
        Привал ягд-группа абверовской контрразведки сделала в предгорьях Голого шпиля. Диверсанты разлеглись на снегу на короткий отдых.
        В туманном небе послышался гул самолета. Судя по звуку, приближался наш У-2. Мы наших летунов и немцев на слух отличали. Гул прошел над головами в сторону Голого шпиля. В прорехе облаков мелькнул самолет с краснозвездными крыльями, из люка вывалилась гондола, донесся хлопок раскрывшегося парашюта. Звуки в горах сверху вниз далеко распространяются, воздух-то разряженный, а снизу вверх за километр даже выстрела не слыхать.
        - Вот везуха, так везуха! - Гуськов даже затрясся от жадности. - Заберем сброс заразом с портфелем оберста. Ну, и подарочки нам сыпят с неба, ай-люли-малина. Че заскучал, Вася? Ослаб поди? Погоди! На, выпей-ка, силы поддержит.
        Он дал мне таблетку.
        - Первитин. Заместо кофию. Задору прибавляется. Я уже сутки не сплю и ничего.
        Я выпил таблетку. Сил, действительно, прибавилось. Целый час мы пробирались сквозь буреломы и снежные заносы к «сбросу». Парашют зацепился за сосну, растущую на самом краю обрыва, и парусил на ветру, распухал и сдувался. «Гондола» раскачивалась прямехонько над пропастью.
        - Вот, блин, сел как неудачно, - крякнул Гуськов и тут же раздал команды. - Вы двое, принимаете груз. Ты страхуешь. Я сброс обвяжу веревками, вы его подтянете, я обрежу, да смотрите, яйца оторву, если груз в пропасть уйдет.
        Он надел монтажные когти на свои «Эдельвейсы», вскарабкался на дерево, привязал к сбросу конец стропы, диверсанты подтянули гондолу так, что она повисла над скальным выступом и больше не рисковала упасть в пропасть. Я отошел за ближайший валун.
        - Куда пошел? - покосился на меня мрачный верзила в красных фурункулах.
        - Поссать…
        - Держи крепче! - Гуськов резанул ножом по стропам.
        Оглушительный взрыв сотряс горы.
        БОЙ С ВЕРТОЛЕТОМ
        Четыре ноги болтаются над пустотой, натянутая цепь трется по стволу, на головы сыплется крошево коры. На глубине тридцати метров от верхнего обреза каньона Скворцов с Дашей чудом зацепились цепью за растущую из стены искривленную ветрами крымскую сосну. «Гуськов» на посиневшей руке, вдетой в ремешок металлического поводка, завис ближе к стволу сосны. После Дашиной попытки бегства он забрал у нее винчестер Валиева и теперь, отягощенный двумя ружьями, не мог подтянуться. Винтарь пришлось сбросить в пропасть.
        Вдевая пальцы в стальные кольца, на пределе неизвестно откуда взявшихся сил он вскарабкался по цепи, ухватился за корявый корень, раскачался и забросил ногу на комель. Даша скользнула вниз на другом конце цепи, взвизгнула. Забравшись на узкий выступ перед расщелиной, из которой выросла спасительница-сосна, «Гуськов», как ведро из колодца, воротом вращая цепь вокруг ствола, выволок девушку из пропасти.
        Стали в обнимку, задыхаясь и дрожа.
        «Ой, я высоты боюсь!»
        «Вверх смотри!»
        Вверху - небо и облачко - маленькое, как перышко. Облачку хорошо, оно невесомое..
        «Где, где они, черт возьми! Неуж сорвались?»
        «Робинсон» сделал вираж над обрывом и, сердито рокоча, влетел в теснину каньона.
        - Да вон же они! - указал пилот рукой.
        В карликовой сосне, растущей из вертикальной стены каньона, копошились маленькие человечки. «Бонсай, на радостях подумал Капранов, настоящий японский банзай!»
        Рокотанье винта множилось каньонным эхом, резонировало, оглушало.
        Дашу трясло, она мешала прицелиться.
        - Я высоты боюсь! Я прошу тебя, ну, пожалуйста, помаши им белым флагом, давай я майку сниму, пусть они нас вытаща-а-а-ат… Я не хочу тут умира-а-а-ать… а-а-а-а… ы-ы-ы-ы…
        - Боец Жукова!
        - Что?
        - Я не могу прицелиться, мне что-то попало в глаз. Посмотри!
        Пальцами раздвинув заплывшие веки, Даша увидела соринку на выпуклости залитого кровоизлиянием белка.
        - Иди сюда… - она приникла губами к распухшей глазнице и осторожно вылизала слизь слез.
        «Гуськов» проморгался, сказал, слегка прибалдев от нежности «лечения».
        - Теперь вижу хорошо. Выношу благодарность перед строем.
        Даша через силу улыбнулась.
        Он закрыл ее собой, спиной вжал в скалу, вскинул ружье, взвел курок.
        «Замри!»
        «Меня дрожь бьет, не могу…»
        «Замри, я сказал!»
        Изо всех сил напрягла она мышцы рук, шеи, затылка и даже ануса, но нервическая дрожь продолжала сотрясать и ее, и стрелка.
        Тогда «Гуськов» охлопал ее по карманам, вытащил плеер, размотал комок наушников, вставил их Даше в уши, утрамбовал до упора и на полную громкость врубил музыку.
        Барабанные перепонки пронзили клики фанфар, - грянул фашистский марш, который она когда-то записала, чтобы разыграть спящего деда!
        Wenn die Soldaten
        Dutch die Stadt marschieren…
        Трубили трубы, били барабаны, сшибались золотые литавры, свистали флейты, печатали шаг колонны вермахта, дыбом встала шерсть на холках гор, безжалостный марш немецко-фашистских захватчиков сотрясал душу, вертолет налетал, выставив лыжи, как коршун, когтящий перепелку, - заштормило, заметались ветки сосны, иглами захлестали по щекам. «Калашников» бил очередями, пороховой дым черными струями вылетал из пламегасителя и улетал по ветру, пули секли сосну, с визгом рикошетили от скал, осколки брызгали в лица.
        Даша дергалась, приседала, закрывалась руками - ой! - ой!!!
        Виктор Капранов ожидал, что беглецы сдадутся, поднимут руки, но черный археолог нагло целился из охотничьей двустволки. Попадание дроби по винтам нежелательно, но Виктор Викторович уже вошел в штопор пьяного азарта…
        «Смельчак долбанный! С пукалкой дробовой против автомата! Ай, молодца!»
        С маршевой музыкой в голове, из-за спины мужчины, который целился в налетающего с неба врага, - вдоль солнечной дорожки на вороненом стволе ружья, - в лупоглазой морде вертолета Даша разглядела лицо своего дедушки, Василия Акимовича. Строго глянув с небес через лупы очков, Жуков-старший покачал головой и сказал, как говорил когда-то маленькой внучке, обмершей перед вылетевшим из подворотни дворовым полканом: «Ай-яй-яй, рёвушка-коровушка, испугалась? А ну, иди сюда! - Дед подхватил Дашутку подмышки и поднял к солнцу. - Не бздо, внуча, прорвемся! Мы с тобой Жуковы, а Жуковы не сдаются!»
        «Боже, и этот грохочущий марш я поставила спящему старику! Он здесь сражался, и для чего? Чтобы внучка-дебилка вот так над ним прикололась? Да если бы он погиб, тебя бы просто не было, Дашка, ты бы не родилась! И если ты сейчас не справишься с облавами и погонями, если тебя убьют, у тебя никто не родится, и род Жуковых прервется навсегда!»
        Свидание с дедом соединило Дашу Жукову с Родом. Все Жуковы, сколько их жило на русской земле, - мужчины, женщины, старики и дети - нескончаемой шеренгой стояли за ее дедом и передавали внучке и наследнице свои умения и силы.
        Лицо Дашки отчаянно обтянулось, вихрь от винта осушил слезы, красным дымом сигнальной ракеты вздыбил волосы.
        «Деда, я больше не боюсь! Я не сдамся и не попрошу пощады! Прости, что поставила тебе тогда этот проклятый марш. Как же ты выстоял здесь против целой армии? Я буду тебя достойна, клянусь, умру красиво - под музыку!»
        А-а-ай-ли, ай-лё - айля!
        А-а-ай-ли, ай-лё, - айля!
        Айли! Ай лё! Айля - ха-ха-ха-ха-ха!
        В наушники по внутренней связи голос пилота встревожено предложил уйти из зоны поражения. Капранов огрызнулся и взял противника на мушку - «игры закончились, не сдаешься - сдохни!» Длинная очередь белыми расщепами вспорола ствол сосны, срубила ветку, полетевшую в пропасть, - клац! - автомат заклинило.
        «Магазин!» - крикнул депутат, отстегивая рожок и швыряя его под ноги. Помощник его, майор СБУ в отставке, в ответ прокричал, что патроны остались только россыпью, надо набивать магазины.
        «Так набивай, черт!»
        Хмельной от горя отцовского, от жажды мести, от выпитого коньяка и азарта охоты, Виктор Викторович сорвал с носа стрелковые очки и, сверкнув на солнце золотыми часами, погрозил кулаком черному археологу, припавшему щекой к своему ружьишку.
        «Стреляй, ну! - наушники не пускали, Капранов содрал их с потной головы вместе с бейсболкой, высунулся в окно по пояс. - Стреляй, трус! Ну, стреляй! - Рывком уселся обратно, рыгнув коньячным перегаром в лицо встревоженного пилота. - Из дробовика он меня напугать вздумал!»
        Никто в вертолете не знал, что в стволе егерского «Зауэра» находился разрывной заряд 12 калибра.
        Пилот накренил и увел вертолет чуть левее, сбивая противнику прицел.
        «Кончай его, Викторыч, - опасливо прокричал он, - некогда патроны набивать, горючка на нуле!»
        «Они мне живьем нужны, - скрежетнул зубами Капранов. - Эх, ладно… Гр-р-ра-нату!»
        Тынянов вынул из армейского ящика гранату «Ф-1», вложил ее в руку шефа. Тот сорвал с лимонки чеку.
        Солнце слепило - мерцающий винт казал то блестящее перекрестие, то букву «V», то сияющий веер лопастей.
        «Ну, братья-партизаны, помогайте!»
        Промазать было нельзя. Промах означал смерть.
        В голове не к месту раздался голос егеря Скороходченко:
        «Ты погоди, Григорий Пантелеич, тут стрелять нужно с поправкой под углом к горизонту».
        «Какой еще поправкой, ты шо мелешь?»
        «Дай-ка я попробую…»
        «Ну, смотри, лесная душа, промажешь - уши отрежу!»
        Призрачная рука егеря взялась за цевье, призрачный палец лег на курок, родной пристрелянный «Зауэр» прикладом лег в фантомное плечо, в глазнице загустело чужое стекловидное тело, потемнел, материализуясь, зрачок - егерь Скороходченко выглянул в мир живых через опухшие от гематом Скворцовские очи - вокруг симферопольца аурой проступила грузная, сутулая фигура Михаила Матвеевича, припавшего щекой к своему верному «Зауэру Три кольца», в прицеле сфокусировалась поясная мишень мужчины с занесенной для броска рукой…
        А в ушах Даши гремел немецкий марш.
        Ei warum? Ei darum!
        Ei warum? Ei darum!
        Ei bloss wegen dem
        Schingderassa,
        Bumderassasa!
        Ei bloss wegen dem
        Schingderassa,
        Bumderassasa!
        «Стреляй, старый хрыч! - завопил Гуськов. - Он щас гранату кинет…»
        «Не спеши, Григорьпантелейч, я свое ружьишко знаю…»
        «Получай, фашист, гранату!» - Капранов замахнулся на вывих лопатки…
        Ствол «Зауэра» взял поправку к углу горизонта, два слитных пальца - живой, из мяса и костей, в папиллярной обтяжке грязной кожи, и - призрачный, дымкой окаймивший Скворцовские фаланги - плавно, поймав на мушку отблеск золотых наручных часов… нажали на курок…
        Сквозь грохот марша Даша не расслышала выстрела - Сережкино плечо дернулось, толкнув ее в грудь.
        По занесенной руке Капранова - горячо хлестнуло - будто саблей наотмашь…
        Виктор Викторович глянул и не поверил своим глазам, - запястье родной руки под швейцарскими часами «Константин Вашерон» из красного золота с темнобордовым кожаным ремешком - было перебито, сухожилия и лучезапястные кости рассечены - из раны вбок по ветру струей хлестала кровь…
        Айварум-айдарум,
        айварум-айдарум
        Айблёсвенден
        чин-да-ра-са,
        бум-да-ра-са-са!
        Заревев от шока и гнева, Капранов швырнул гранату, но только ударил культей по ребру окна - кисть его надрубленная под тяжестью «лимонки» отломилась и по плечу хозяина скатилась на дно кабины… отлученные от туловища пальцы бессильно разжались… дуга УЗРГМ (универсальный запал ручных гранат модернизированный) отошла с неслышным в виброгрохоте щелчком…
        Бело-синий красавец «Robinson R44» подпрыгнул в воздухе и сотрясся, стрекозиные «глаза» его заляпало изнутри ошметками тел пилота и пассажиров, затем кабина с глухим треском лопнула, разбрызнув склень стекла и лохмотья углекарбонатной обшивки.
        Рокот мотора смолк, марш стих…
        В мерцающем круге над вертолетом, пикирующим на скалу с беглецами, проступил восьмерящийся во вращении винт…
        «Гуськов» повалил Дашу на каменную приступку.
        Она видела поверх его плеча кренящийся корпус вертолета под замедленно вращающейся «свастикой» лопастей.
        По скале, по сосне заколошматило.
        «Гуськов» вздрогнул, напрягся и тяжко обмяк.
        Миг - и вертолет исчез - осталось лишь голубое небо в кипени белых облаков.
        Даша выдернула из ушей наушники, подняла голову мужчины обеими руками, глазами обшарила безжизненное лицо. Испятнанное пожелтевшими синяками, исцарапанное, заросшее темно-русой бородкой, лицо Сережи Скворцова утратило зверскую бугристость и выглядело не устрашающим, а по-детски беспомощным…
        «Сережа… ну, Сереж… ну, Сережечка… - голова Скворцова болталась (Даша его трясла), - что с тобой? Ты ранен? Очнись! Сережа, открой глаза, пожалуйста! Дед, что мне делать?»
        Даше подумалось, что Скворцов сейчас не Сережа, а тот страшный партизан из сорок второго года, она закричала - и эхо усилило голос ее в оцепеневшем каньоне. «Кто бы ты ни был, Скворцов, Гуськов, мне все равно, ты защищал меня, ты хороший, очнись!.. - И, видя, что глаза его не открываются, а дыхания нет, губастым, распяленным в рыдании ртом простонала. - Не умирай, Скворцо-о-о-ов! ЭТО ПРИКА-А-А-А-А-АЗ!!!»
        Эхо вечного женского зова - «не умирай, вернись, останься!»
        Но мужчинам приходится уходить, они воины, им положено умирать.
        В рыдающем поцелуе Даша припала к губам, покрытым коростой засохших «вавок».
        Со дна каньона вспух столб черного дыма, в извивах которого проступила, бугрясь клубами, жуткая харя потустороннего существа. С ухмылкой оглядел Черный Дым слившуюся в отчаянном поцелуе человеческую пару - такую хрупкую и беззащитную в окружении пропастей и гор… - и рассеялся в бездонном небе…
        ВАСИЛИЙ ЖУКОВ
        Крым. 1942 г.
        Эхо взрыва прокатилось по горам зимним громом.
        Когда взметенный снег развеялся, над обрывом торчал лишь обрубок тлеющей сосны. От Гуськова-Миттлера не осталось и следа, если не считать едкого черного дыма, медленно рассеивающегося над пропастью. Григорий Гуськов, как и подобает предателям, пал смертью подлых. Погибли и все принимавшие гондолу абверовские курсанты.
        Это я изготовил макет гондолы, только не амуницией ее начинил, а взрывчаткой.
        «У-2» прилетел вовремя. Настоящий сброс упал дальше, на Розовом фонтане, а на сосне возле Горелого лога уже неделю как висела моя «приманка». Косада не зря учил нас минно-взрывному делу.
        Но и мне досталось от взрыва. Пролежал я там, контуженный, трое суток, сознание работало, а руки-ноги не двигались. Меня искали. Нашли побитых товарищей, пошли по следу Гуськова и его ягд-группы, и вышли на меня. Смотрю, фигуры темные на фоне белого леса, много, целый батальон, а это трое было охотников из отряда Митрофана Очигова, у меня в глазах троилось, а может и десятерилось. Они мне дали молока попить, вынесли к своим, двое суток по горам волокли, поднимали меня по кручам на веревках, как тюк.
        В лагере положили меня возле костра, чтоб я оттаял и согрелся. И заснули все, а я чуть не сгорел, отползти не могу, а дров навалили гору целую, вот она и запылала. Бок у меня обсмалился. Спас меня немецкий «Физелер-Шторх», он навел бомбардировщиков на костер, и меня взрывом от костра отбросило. Не поверите, вокруг все взрывается, деревья с корнями выкорчевывает, а я лежу и радуюсь. Спросите, чему радовался? А тому, что я снова в бою. Я не сдался! Они меня бомбят, воюют со мной, тратят на меня бомбы…
        СХОЖДЕНИЕ
        Солнце космато, как голова комиссара Лобова.
        Дашины волосы пламенем бьются на ветру, уши глохнут от гула ветра.
        На отвесной стене Большого Крымского каньона висят два человечка.
        Замерзли пропотевшие поясницы, носки кроссовок втиснуты в расщелины, подушечки пальцев капиллярными линиями выцепливают трещинки в горной породе, кровь сочится из-под ногтей…
        Мужчина и девушка на ледяном ветру, на узком скалистом карнизе, в связке на собачьей цепи, приставными шажками помалу…
        «Даша, спокойнее, щупай ногой, куда становишься, но сама вниз не смотри! Вот так… молодец… Вон выступ, хватайся!»
        «Сереж, это ты? Не Гуськов?»
        «Я».
        «Я тебя поцеловала, и ты снова стал собой, да?»
        Пропасти тянут за волосы, отцепляют судорожно впившиеся пальцы от скал, высасывают вскипающую от страха неминуемого падения и долгого - уже с разорванным сердцем - полета вдоль отвесного обрыва - спинномозговую жидкость…
        «Сереж…»
        «Что?»
        «Мне надо передохнуть… у меня пальцы не держат…»
        «Даша, нельзя останавливаться! Это как на велосипеде… уже близко»
        «Ты видишь конец?»
        «Да, осталось десять, от силы двенадцать шагов…» - рюкзаки тяжелеют с каждым шагом, тянут назад в пропасть.
        «Можно я рюкзак сброшу?»
        «Бросай!..»
        «Жалко, там припасы… Сколько еще?»
        «Чуть-чуть…»
        «Все, не-е могу-у-у, падаю, Сереж…»
        «Даша… Даша! Даша!!! А ну, быстро дала мне свой мобильный!»
        «Зачем?»
        «Я деду твоему позвоню! Все ему про тебя расскажу! Какая ты трусиха…»
        «Я не трусиха… я высоты боюсь…»
        Ты туго натягиваешь цепь и держишь слабую девчонку, хотя тебе самому не за что цепляться, но ты держишь, даешь ей возможность чуть расслабить окаменевшие мышцы, дать им роздых, возможность вновь собраться с силами…
        «На зубах», силой одной воли выволок Скворцов обессилившую Дашку на площадку за карнизом, упали рядом… искололи лица о сухую траву…
        ВАСИЛИЙ ЖУКОВ
        Крым. 1942 г.
        С группой раненых партизан меня эвакуировали на Большую землю. Когда в самолет на носилках заносили, увидел я там надпись «Смерть немецким оккупантам!», и…
        (всхлип). Я так никогда в жизни не плакал! В госпитале меня раздели, в душ повели, а там зеркало. Лешего видели? Вот такой я был, весь косматый, борода, волосы, а лица вовсе не было видно, один нос торчит, а про тело лучше не вспоминать, скелет, я был худее, чем сейчас, когда мне 90 лет.
        После излечения я сманеврировал в ряды регулярной армии, уж очень не хотелось возвращаться обратно в партизаны к Чистякову, воевал на Втором Украинском, на Балатоне, закончил войну под Ференцварошем.
        А после войны арестовали меня по навету Чистякова. Дали десять лет лагерей за то, что я будто бы сотрудничал с абверовским предателем Миттлером.
        Короче, в Крым я больше не возвращался. И странное дело - будто бы напрочь я забыл эту историю про чемоданчик оберста. Будто его и не было никогда в моей жизни. Будто взрывом тем мне всю память отшибло.
        А на старости лет вспомнил.
        Спросите, зачем я Дашку послал в крымские леса на поиски фашистского чемодана? Да потому что погибала она в Москве! Стала пить и курить, наколки делать, как зечка малолетняя. С матерью ругалась, никого не слушалась. В готы подалась или в нацики, я точно не разбираюсь, только Светлана подозревала, что она стала принимать наркотики. Каково мне такое на старости лет услышать? Для чего я тогда муки в горах принимал? Нет уж, пусть, думаю, съездит по местам боевой славы, узнает, почем фунт лиха. Если клад ей в руки дастся, то, значит, достойна она нашего рода. Ну, а не дастся, значит, не судьба… Жалеть молодых - только портить.
        ВТОРАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА
        Госпиталь в Вевельсберге (земля Северный Рейн-Вестфалия) 13 марта 1942 г.
        Раненый полковник фон Штауфенберг был обнаружен в Крымском лесу солдатами отряда «Бергман», перевезен в Симферополь, где ему была оказана первая медицинская помощь. Спецрейсом люфтваффе он был переправлен в госпиталь для офицеров СС, размещенный в старинном замке Вевельсберг. Здесь находилась штаб-квартира Аненербе, Высшего суда СС и личный штаб рейхсфюрера. Гиммлер считал Вевельсберг Центром Мира. В документах СС он проходил под тайным именем «Замок СС Вальхалла»
        Перенеся две операции, полковник пошел на поправку.
        Он был еще слаб, когда в полдень 13 марта 1942 г. в госпитале наступил переполох. По коридорам пробежали шеренги солдат СС с автоматами наизготовку, раненых заперли по палатам.
        В палату к Штауфенбергу торопливо вошел взволнованный главврач в сопровождении двух медсестер. Одна из них протерла бледное, забинтованное по правому глазу лицо графа влажными салфетками и причесала, вторая сделала укол стимулирующего препарата. Главврач шепнул, удаляясь.
        - К вам высочайший гость…
        Наступила долгая пауза. Наконец в коридоре послышались шаги, но вошел не фюрер, как ожидал Штауфенберг, а кинолог с любимой овчаркой Гитлера Блонди.
        Обнюхав палату и не выявив следов взрывчатки, собака завиляла хвостом. Кинолог вывел ее.
        Вновь наступила долгая пауза, затем по коридору прокатился шум, - в палату быстро вошел Гитлер, замер в дверях, встретился взглядом с единственным уцелевшим глазом Штауфенберга, гневно встопорщил квадрат усиков под носом, с протянутой рукой шагнул навстречу.
        - Друг мой!
        В годы войны немецкая медицина достигла больших успехов в разработке стимулирующих и наркотических веществ. Граф почувствовал, что под действием ли препарата, под влиянием ли встречи с великим человеком, но силы его прибывают, а сознание проясняется.
        - Как вы себя чувствуете? - спросил Гитлер, пожимая своему верному копьеносцу бессильно лежащую на простыне левую кисть.
        Полковник шевельнул сухими губами.
        - Хорошо, мой фюрер.
        - Крепитесь. Своими муками и доблестной борьбой вы заслужили величайших почестей. Я награждаю вас Звездой Большого рыцарского Железного креста с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Ни одни человек на земле еще не получал этой награды. Примите ее первым из моих рук. (Гитлер открыл коробочку и показал орден на черно-бело-красной пряжке). Сейчас я открою вам тайну, которой не делился ни с одним человеком на земле. Своей жертвой вы заслужили право узнать ее. Ровно пять лет назад, 13 марта 1938 года, после аншлюса Австрии я проследовал в Хофбургский замок. Вы были там и видели мой приезд. Но вы не видели и не могли видеть то, что произошло в зале сокровищ Габсбургов, когда все оставили меня наедине со Священным Копьем. Случилось чудо, великое, величайшее откровение!
        Скрывавшая Копье витрина была открыта. Первым из людей XX века я взял Копье в свои руки. Я не выдержал эмоционального напряжения и упал на колени. Я стоял перед Копьем на коленях и благоговейно целовал его. Я молил Духа Копья явиться мне.
        Принятие Копья есть тяжелейшая из миссий.
        И Дух явился! Воздух стал настолько удушливым, что я едва был в силах дышать. Я стоял, весь дрожа, перед колеблющейся фигурой сверхчеловека - опасный и возвышенный разум, бесстрашное и жестокое лицо.
        Он был одет во всем белом, на голове его был плат с четырьмя пентаклями, укрепленный вокруг головы золотым обручем. Он походил на библейского пророка, угольносмуглый, с горящими черными глазами, с черной до пояса бородой, в которой по центру белел клин седины. Голос его прокатился по безмолвию Хофбургского замка, как горный обвал. «Ты осмелился предъявить права на Копье, преступил Заповедь, принес жертву, как и подобает Жрецу и Первосвященнику. Итак, свершилось. Ты избран. Миссия твоя страшна. Приготовься!»
        Я понял, что сейчас мне откроется смысл моей жизни, цель ее, предуготовленная мне Богом. Штауфенберг, то, что сказал мне Дух Копья, поразило меня, как молния! Мне казалось, что меня запекают в духовке, я истекал потом, глаза мои застилал туман, я едва сохранял сознание - так изнуряет общение с высшими сферами! Человеку не дано выдерживать токи такой мощи, энергии неба содрогали мое тело, в голове будто бил молот, череп мой разрывался. Ударов раздалось ровно тринадцать. Дух сказал.
        «Адольф Гитлер, слушай то, что говорит моими устами Судьба и написавший ее Предвечный Бог! Увлеченный земной иллюзией, ты думал, что твоя миссия состоит в спасении германской нации, униженной Версальским миром, в ее возвеличении. Это ошибка. Твоя миссия также заключается не том, чтобы завоевать жизненное пространство для народа, в недрах которого ты родился. Твоя миссия состоит даже не том, чтобы подчинить себе весь мир. Твоя миссия гораздо страшнее и выше!»
        Я был поражен. Что может быть выше? Какие более грандиозные цели может поставить перед человеком Всевышний?
        - Снизойди и ответь мне, - воззвал я, - в чем состоит истинный смысл моей миссии?
        Дух воспрянул и стал огромен. Голова его досягла туч. Громоподобным голосом он произнес слова, которые и поныне повергают меня в ужасное смятение.
        - Встань и иди судить человечество, ибо ты есть Судия Страшного суда, а Копье Судьбы - твой судейский молоток!
        Что угодно был готов я услышать, но только не это! Вихри качали меня, словно я попал в адский оркестр, исполняющий «Полет валькирий».
        - Разве пришел час Страшного суда? - прокричал я сквозь бурю.
        - Час пришел и уже настал, - прогремел Всемогущий. - Сонмы грешников покинули ад, родились и населяют поверхность земли. Они изнывают в ожидании возмездия. Этим завершатся их страдания. Вот же они, смотри!
        Я огляделся, но ничего не увидел, кроме музея Хофбурга.
        - Проведи Копьем по кругу, - приказал Дух.
        Я очертил круг и вдруг увидел себя на вершине высочайшей горной вершины. Окрест зияли пропасти и возвышались покрытые вечными льдами горы. Над головой ярились вьюги, водоворотами вращались тучи, раздираемые сполохами молний. В руке моей сияло Копье. Молнии, бьющие со всех сторон, стекались в его наконечник. Пространство было озарено трепещущим заревом, в его свете я разглядел, что склоны гор и долины покрыты людскими стадами. Ужас поднимался от них, как испарения. Они тряслись от страха, теряли разум, седели, вопили, рвали на себе волосы, раздирали одежды и саму плоть свою. Копье испускало мириады молний. Каждый человек, проносящийся передо мной в чудовищном Мальстреме, получал разряд, означавший окончательный Приговор. И был то Приговор всему его существованию на протяжении многих жизней. Каждого человека я прозревал насквозь, я видел, как осужденные грешники с воем и стенаниями всасывались в ад. Они уносились в концентрационные лагеря, сгорали в печах, гибли на фронтах под пулями, сходили с ума под бомбежками, принимали пытки в подвалах и расстрельных камерах, в застенках и на эшафотах. На
операционных столах им отнимали руки и ноги, вырезали кишки и желудки, они уползали на своих обрубках - безногие, безрукие, слепые, глухие, и все их страдания были строго отмерены приговором Высшего Судии.
        Сердце мое обливалось кровью, но разум леденел в осознании космической истины.
        Миссия моя - страшнейшая из миссий, когда-либо выпадавших на долю смертных.
        Я обратился к Духу Копья, спрашивая, почему именно мне была доверена эта роль? Ответ его поверг меня в еще больший трепет и смятение.
        ДАША ЖУКОВА
        Прямая речь Крым.
        Наши дни
        Я думала, мы спустимся на ровную поверхность, и дальше будет легче.
        Фигушки! Дальше лежала «чертова тропа» по хребту Аб-дуга. Это окаменевшая Годзилла! И мы должны были пройти по ее спинному гребню. Справа и слева - пропасти и оползни!
        Мы шли в связке. Сергей шел первым, а я скреблась сзади. Ветрила такой поднялся, что если бы Скворцов меня к себе не привязал, я бы улетела, как дельтапланеристка. Он ружьем балансировал и шел по хребту, как по канату, а я сзади на четвереньках - чап-чап-чап-чап… Два раза срывалась. Сергей меня вытаскивал. А ошейник ведь с шипами, они врезались ему в плечо, но он виду не подавал, тянул меня, как бурлак. Господи, какие мы маленькие по сравнению с горами, просто микроскопические.
        Наконец прошли чертову тропинку и упали на узкой площадке. Над нами, под нами, во все стороны синели и зеленели бескрайние горные хребты.
        Придерживая козырек бейсболки, чтобы не сорвало ветром, он приблизился к краю обрыва и вдруг резко упал на землю. Я подползла сзади.
        Внизу была видна поляна, на которой только что приземлился вертолет с надписью на борту «МНС Украины». «Спасатели, сказал Скворцов. Еще бы, депутат погиб! Вот тех видишь? Ружья, собаки, это люди Капранова. Каньон узкий, они его перекроют, прочешут и зажмут нас. Уходить от облавы дальше в горы - самоубийство, мы быстро потеряем силы, идти вниз навстречу облаве - тоже гибель, сквозь оцепление хрен проскочишь… Что делать? Принять бой? С одним ружьем против бойцов с натасканными собаками?»
        Я сняла рюкзак, вынула и включила мобилу. Ура! Здесь работала мобильная связь. На экранчике засветилась фотка моего деда.
        - Алло, - донесся его шамкающий голос, - Алло!
        - Дед, привет, это я, Даша!
        - Дашка! - закричал мой старикан. - Нашлась! Наконец-то! А то я звоню, звоню, а ты не отвечаешь. Ты как там, живая?
        - Живая. Привет. Тут связи не было.
        - А что это у вас гудит?
        - Ветер.
        - Ветер? А вы где?
        - В Большом каньоне.
        - Я думал вы на Голом шпиле. Вы косточки Ниныны нашли?
        - Дед, - закричала я, - там лежала граната!
        Он запнулся в радостном блеянии.
        - Какая граната?
        - Я откуда знаю. Это же ты у нас вечный партизан с гранатой за пазухой. Ты зачем послал меня на верную смерть?
        На другом конце повисло молчание. Я испугалась, что старика хватит удар.
        - Алло, дед, ты меня слышишь?
        - Слышу… - донесся слабый голос. - Вспомнил… Проклятый я идиот! Я и вправду про гранату забыл. Чеку сорвал, когда немцы подошли, а потом обмотал проволокой и это… под чемоданчик подсунул… Забыл вас предупредить. Вот дуралей старый! Прости, прости меня, Дашутка!
        - Я-то прощу, а вот Нина - нет. Ее кости разметало взрывом.
        - Так граната чего… взорвалась? - ахнул старик.
        Чтоб он там дубу не дал, я поторопилась его успокоить.
        - Нас не задело, а лесников местных поубивало! За нами гонятся. Нас обвинили, что это мы их убили, понимаешь?
        Я сбивчиво начала рассказывать про взрыв и погоню, стала деда обвинять, что послал меня в горы, Акимович аж заклекотал на том конце.
        - А ну, цыц мне! Докладывай толком, где находитесь, кто преследует, какими силами? Сколько их?
        - Кого?
        - Карателей.
        - Не знаю. Человек десять…
        В трубке раздался каркающий смех.
        - Твоего деда целая румынская дивизия взять не могла, а тут десять человек. Боец Жукова, слушай мою команду!
        Я посмотрела на трубку, потом снова приложила ее к уху.
        - Ну, слушаю…
        - Приказываю! Определите направление ветра и поджигайте лес! Дым отрежет вас от погони, отобьет у собак нюх. Сделайте факелы и ими создавайте очаги возгорания, чтоб фронт мне был! Уходите против ветра, иначе сами попадете под огонь.
        - Тут засуха, дед, сгорит весь заповедник.
        - Да и хер с ним, заповедником! Жгите все подчистую!
        Я отняла от уха мокрый от пота телефон и сказала Скворцову.
        - Дед приказал жечь лес. Только чтоб ветер был нам в лицо.
        Сергей облизнул палец и поднял его над головой, но и без пальца было ясно, что ветер дует нам в спину.
        - Нужно пройти сквозь облаву и только потом поджигать лес.
        И мы пошли «сквозь облаву».
        Внизу в распадке послышался шум воды.
        Базальтовое ложе реки Аузунь-Узень было высохшим, по центру струился тонкий ручей. Мы напились ледяной воды, умылись и наполнили фляги. Некоторое время шли вдоль русла, по скользким уступам. Тут сам черт ногу сломит, поэтому пришлось подняться выше и пойти по лесной тропе. В какой-то момент показалось, что облаву удалось пройти. Рано радовались.
        - Стоять! - раздался сбоку грубый бас. - Руки вверх! Оружие на землю!
        Из кустов торчали три дула.
        ВТОРАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА
        Госпиталь в Вевельсберге. 13 марта 1942 г. (продолжение)
        Фюрер склонился над кроватью графа фон Штауфенберга.
        Нервные губы под черным квадратом усов прошептали.
        Я обратился к Духу Копья, спрашивая, почему именно мне была доверена миссия Судии Страшного суда? Ответ его поверг меня в еще больший трепет и недоумение.
        «Ты есть Иисус Христос, возлюбленный Сын Божий! Вторая мировая война есть твое Второе пришествие, как и было предсказано Писаниями и пророками. Но никто не узнает в величайшем из преступников величайшего из Сынов Человеческих. Ибо не такого ждут Христа, а Того, доброго и милосердного, пожертвовавшего Собою ради людей. Но Тот больше не придет, потому что достаточно. Он уже приходил добрым пастырем, а теперь пристало Ему явиться Страшным Судией. И каков же должен быть Страшный Судия по делам своим? Кроткому ли Агнцу пристало судить грешников? Нет, все осуществится по законам земной реальности. И не будет духовных мук и мытарств, а будет сожигание в печах из чугуна и бетона. И возжигать в них огни будут не черти с хвостами и вилами, а солдаты в мундирах, И в атаку будут ходить люди с автоматами и гранатами, а не дьяволы с серным огнем в руках. Не щади никого, ибо миссия твоя - отворять духовные очи страждущим и продвигать их по духовному пути. Пощадив здесь, ты погубишь их души там, и они вновь вынуждены будут пройти через муки земных воплощений. Итак, суди честно и беспощадно!»
        Гитлер вскричал страдальчески, сжимая кулаки у горла.
        - Штауфенберг! Я взял на себя грехи человечества и вверг себя в вечное проклятие. Я есмь Судия, Жертва и Палач! И потому Великий Искупитель! В этом высшая истина, недоступная филистерам, святошам и тупоголовым ученым мужам! - Преодолев момент слабости, Гитлер зашептал, глядя перед собой расширенным трансовым взглядом, будто воочию видел то, о чем говорил. - Миллионы людей принимают сейчас страдания. Никакой ад не сравнится с нынешним положением вещей в концентрационных лагерях и блокадных городах. Я знаю, выжившие и их потомки возложат вину на меня. Во всем виноват Адольф Гитлер, скажут они и успокоятся. Они будут принимать почести, как ветераны героического сопротивления, они будут гордиться своими подвигами. И никто, никто из них не допустит даже мысли, что они сами, своими умами создали пылающий ад мировой бойни. Народы Советского Союза мечтали о мировом господстве, о том, чтобы железной рукой привести человечество к счастью. Они получили войну, о которой мечтали. Я знаю истинную причину их жажды страданий. Они стремились очиститься от грехов Гражданской войны. Ведь эти русские совсем недавно
убивали своих братьев и сестер, отцов и матерей! Очнувшись на небе от морока земной жизни, они ужаснулись и запросились назад, чтобы претерпеть те же муки, те же страдания, что причинили сами. В мире горнем души все ясно понимают и видят, но в плену плоти он теряют память и видение истинных причин происходящих с ними событий. Сколько еще мук предстоит перенести человечеству, прежде чем люди прозреют и увидят Истину! Мировая война прорвалась огромным гнойником, созревшим на теле человечества. Скальпелем истории в моих руках явилось Копье Судьбы. Я вскрыл и выпустил гной. Скоро Европа, и весь остальной мир очнутся от жара и бреда. Земля выздоровеет и расцвете. Жаль только, что слепые люди будут проклинать Хирурга, вылечившего их. Но такова наша судьба, друг мой, и мы, в своем вечном служении человечеству, не станем на это роптать.
        Гипнотизирующая сила речи, магнетические глаза, весь потрясающе странный, некрасиво-прекрасный облик фюрера, придвинутый так близко, на расстояние вытянутой руки, - все это повергало графа в трепет. Он верил каждому услышанному слову, но не мог охватить их мыслью. Он просто понимал, что иначе быть не может, что дело обстоит именно так. Только ЭТОТ ЧЕЛОВЕК в мировой истории мог сказать подобные слова.
        Гитлер устало опустился на стул рядом с кроватью. Резкий, гортанный, переходящий в пронзительный фальцет голос, бешеное вращение глаз, карикатурно театральные жесты, помпезные позы - все это осталось за дверьми палаты. Возле больничной кровати сидел раздавленный непосильной ношей человек.
        «Есть ли у вас вопросы, друг мой? - тихо спросил фюрер».
        «Я хочу знать, почему судьба так наказала меня, отняв глаз и руку».
        - По той же причине, по которой Лонгин прозрел…
        Граф был не в силах прослеживать логику Сверхчеловека.
        - Помогите мне, мой фюрер… - прошептал он. - Я не способен сейчас делать умозаключения.
        - Судьба отняла у вас глаз, показав, что вы видели мир однобоко. Вы видели вокруг себя врагов, вы приносили их в жертву по имя рейха, вы считали правым себя и арийскую расу, а остальных презирали как недочеловеков. Примерно так же мыслил и Лонгин. Долгие годы он страдал от катаракты на глазу. Катаракта возникла потому, что ум его был однобок. Но когда кровь Спасителя брызнула на катаракту, он обрел целостное видение, ибо через Копье в него вошла наивысшая из душ, когда-либо посещавших землю. Как только он прозрел духовно, тут же излечилась и его физическая болезнь, ибо физическая плоть есть огрубелый остов души. Как только духовная кровь поступает к изъязвленным членам, они начинают исцеляться.
        - Но руку? Почему я должен был потерять руку?
        Штауфенбергу показалось, что фюрер смутился.
        - Друг мой, простите меня, это я подверг вас опасности. Копье слушается только своего Владыку, и наказывает самозванцев. Святотатственная рука, посмевшая потрясать Копьем, была отрублена. Выкалывание правого глаза и отсечение правой руки есть древнейший ритуал умерщвления правителей. Так был убит фараон Сети 1, ибо главным атрибутом власти царя всегда был скипетр, который вручался в момент передачи власти. У Христа тоже был выколот правый глаз и отрублена кисть правой руки, что ясно видно на Туринской Плащанице. Вы претерпели муки вместо меня.
        Осторожно, как младенца, фюрер взял забинтованную руку копьеносца.
        - Что вы сейчас видите? - спросил он.
        - Повязку… - ответил граф.
        - Кранце, свет!
        В палату ступил адъютант, выключил свет и скрылся.
        В полумраке палаты горным снегом забелели бинты.
        Единственным своим глазом граф фон Штауфенберг разглядел голубоватое свечение вокруг своей обезглавленной руки и принял это сияние за преломление света в набежавшей слезе.
        Гитлер привлек его внимание к лазоревому ореолу, и Штауфенберг… увидел! Над забинтованной культей сияло бледно-голубое пламя аристократической, с длинными музыкальными пальцами кисти, принадлежащей вечному, неуничтожимому телу графа Клауса Шенка Мария Филиппа фон Штауфенберга.
        Мягко и невесомо тронули прозрачные пальцы живую, из плоти и крови, кисть фюрера. Две руки - призрачная и телесная - слились. Рука Гитлера пылала, словно облитая спиртом и подожженная.
        Силы вливались в раненого с каждой секундой длящегося рукопожатия простого смертного и Демиурга Метаистории. Уцелевший глаз раненого залился слезами возвышенной скорби и всечеловеческого сострадания. Обретя ту же «медузную» консистенцию, что и горящая вечным огнем кисть правой руки, фантомный глаз графа обрел способность видеть истинную реальность. Сквозь заскорузлые от крови бинты, закрывающие простреленную глазницу, Штауфенберг пронзительно ясно увидел то, что повергло его в мистический экстаз.
        Вскрылись облачные поля над ночным глобусом, далеко внизу показались океаны и континенты. Ужас и мрак распростерли крыла над землей. Рвались снаряды, стенали на полях сражений миллионы раненых, выли по мертвым собаки на пепелищах городов и сел, душераздирающе визжали пикирующие бомбардировщики, ревели стада эвакуированного скота, артиллерийская канонада прокатывалась по горизонтам. Над миром гремела Великая симфония Страшного суда.
        Маршевые роты, батальоны, полки, дивизии, армии и фронты пешком, на автомобилях, мотоциклах, танках, самолетах и поездах с ожесточенными боями продвигались в одном направлении. Штауфенберг глянул туда и похолодел.
        Облитый фиолетовый мантией, с Копьем в руке гигантский Судия возвышался на черном престоле, утвержденном на ледниках высочайших горных вершин. Копье Судьбы в его руке было увеличено до планетарных масштабов. Колоссальные, ветвящиеся разряды молний с грохотом били с наконечника и освещали сполохами серебряное лицо под черной косой челкой. Штауфенбергу показалось, что на лице фюрера нет глаз и усов, а есть черные дыры, сквозь которые сквозит космос.
        Над престолом с гулом вращалось дымно-косматое торнадо вовлеченного в страшный судебный процесс человечества. Осью его вращения было Копье Судьбы. Бьющие с наконечника молнии являлись мерцающими «спицами» Колеса Сансары.
        - Друг мой, - циклопический Фюрер постарался смягчить громыхание голоса, - вы тоже подсудимый, раз родились в эпоху Страшного суда. Вы готовы принять свой приговор?
        - Да! - прокричал отважный копьеносец.
        В ту же секунду граф Штауфенберг увидел с высоты летящего «Физелер-Шторха» белые горы зимнего Крыма.
        Огнеметные струи бьют по партизанскому лагерю.
        Бежит по снегу горящий человек.
        В каменном гробу под скалой молодой партизан душит свою невесту.
        Этот же партизан поедает обугленный труп товарища.
        Его напарник отрезает голову комиссару партизанского отряда, сдается немцам и взрывается на заминированной гондоле.
        Ситуации прегрешений и наказаний создавались молниями, бьющими из раскаленного наконечника, воздетого над Землей исполинским Судией. Приговоры представляли собой мириады искрящихся молний, источаемых Копьем. Каждая молния достигала именно «своего» приговоренного и осуществляла его судьбу.
        Одна из молний ударила в застывшего от ужаса немецкого полковника.
        Взрыв личной судьбы графа фон Штауфенберга произошел по земному времени 3 марта 1942 г. в 13 часов 04 минуты в районе Голого шпиля.
        Он увидел себя в заснеженном лесу.
        Его, немецкого аристократа, одетого в шинель с меховым воротником, тащили вглубь чащобы заросшие бородами люди в драных одеждах, страшные и вонючие, как бесы преисподней.
        ПРОРЫВ ОБЛАВЫ
        Крым. Наши дни (продолжение)
        Сергей спустил с плеча двустволку, поднял руки. Даша последовала его примеру.
        Из зарослей с ружьями наизготовку вышли трое: фурункулезный амбал с переразвитой нижней челюстью Вакула, двухметровый верзила «Сергач», работающий вышибалой в баре «Спорт» на стадионе «Авангард», и Леонид Каретников, морпех и ветеран горячих точек.
        - Мордой в землю, - скомандовал Сергач.
        Черный копатель и девушка легли на траву.
        Сергея прощупали по карманам, сняли рюкзак, сорвали с пояса охотничий нож.
        Главарь накинул на плечо ремень винчестера, по рации доложил о поимке беглецов, вышел на поляну, чтобы просигналить вертолету дымовой шашкой. За ним увязался Каретников, выспрашивая, сколько им отвалят за «этих хорьков».
        Сергей сказал углом рта.
        - Слышь, Вакула, мы в раскопе нашли золото. Я его спрятал в дупле. Тут недалеко. Если отпустишь, золото твое.
        - Че-че? - поморщился фурункулезный увалень.
        - Соображай быстрее. Сможешь купить себе квартиру, завести ребенка, вы же с Галкой об этом мечтаете.
        Было слышно, как Вакула сглотнул.
        - Золото откуда?
        - Немецкое, времен войны.
        - Врешь…
        - Правду говорю.
        - Ладно, пошли, покажешь свое дупло.
        Сергей встал.
        - Какие мои гарантии?
        Вместо ответа амбал ударил его прикладом в пах.
        Скворцов скрючился, пошел гусиным шагом.
        - Идем, - сказал Вакула, беря его за плечо, - покажешь, какое вы там золотишко надыбали.
        - Не покажу, - проскрипел Скворцов.
        - Че так?
        - Смысл? - выдохнул Сергей, потихоньку распрямляясь. - Все равно убьете.
        - Убьем, а как же, только быстро и не больно. Ты нам золото, а мы тебя братве не сдадим. Они тебя до-о-олго мучить будут, а мы быстро кончим, обещаю. При попытке к бегству. Устраивает тебя такая пропозиция?
        - Не-а, - сказал Скворцов, - не устраивает.
        Приступ ярости после удара в самое болезненное для мужчины место изменил «кислотно-щелочной баланс» в организме - черный копатель распрямился уже другим человеком. В мышцы хлынул адреналин, тело налилось силой и обрело горделивую осанку, глаза, сплющенные гематомами, сузились в корейские щелки.
        - Лады, братан, - прогнусавил он, - потопали к братве, посмотрим, кого они дольше мучить будет, тебя или меня. Я все им расскажу! И как вы крысятничали на белогорских заправках, и про торговые точки в Малореченске.
        Интонации погибшего на Голом шпиле Андрюхи Чана послышались Вакуле в голосе черного археолога. Бандит даже огляделся по сторонам, будто Чан мог незаметно подкрасться и заговорить из кустов. А копатель продолжал все тем же до странности знакомым голосом.
        - Я вижу, ты обрадовался, брателла, что «Чайника» завалили. Думаешь, в одиночку «белогорских» доить? Чан перед смертью велел тебе передать, «ты - шкуроход, сдернул с махалова, бросил дружбана умирать…» - и тут тертый жизнью Рома Вакуленко в натуре покрылся мурашками, ибо мертвый друг - прищуром и оскалом - проступил сквозь побитый облик лесного бродяги и в ощеренные зубы прошипел: «Долю мою засылай маме моей, Элеоноре Леонидовне, до скончания ее дней, понял меня? Если нет, я с того свету приду, за зябок тебе кадык вырву и схавать заставлю!»
        Фурункулезное лицо вытянулось. Знать о левых точках и крысятничестве мог только Чан, но Чана увезла труповозка, Чан дохлый, нет больше Чана!
        - Ты че несешь, психарь обдолбаный? - Вакула сделал шаг назад и передернул затвор карабина. - Беги, сука, Чану привет на тот свет передашь.
        - Э, нет, стой! За меня награда объявлена, пять косарей…
        - Насрать мне на косари!
        - А на золото тебе тоже насрать? Посмотреть не хочешь?
        Черный археолог присел возле рюкзака, расшнуровал горловину, запустил руку, укололся о шипы строгого ошейника, вдел кисть в кожаную петлю на конце цепи.
        - Отойди, - мотнул Вакула карабином.
        Это был бросок ниндзя - резкий, кистевой, - цепь выскользнула из рюкзака и шипастой булавой ударила бандита в глаз. Отшатнувшись, Вакула инстинктивно нажал на курок, грохнул выстрел, но черного копателя на месте уже не было, в кувырке он сократил дистанцию, подхватил снизу ствол винтовки, локтем врезался в пах Вакулы.
        В тело Сергея Скворцова впрягся Андрей Пакович Чан, 31 год, «черный пояс» карате.
        Сергач с Каретниковым оглянулись на выстрел.
        Черный археолог добивал Вакулу ударами колена в голову.
        Сергач начал снимать с плеча винчестер.
        Черный археолог в два прыжка сократил расстояние, взмахнул цепью, как хлыстом, - стальная «змея» блеснула на солнце и со свистом рубанула Сергача гроздью железных шипов по обритой башке, - кожа на темени лопнула, ноги подкосились, - оглушенный здоровяк пошел боком, но все же смог вскинуть винчестер и нажать на курок. Сила отдачи свалила его с ног.
        Леня Каретников успел снять с плеча карабин «Сайга 12С», успел выстрелить.
        Скворцова поразила странная тишина замершего пейзажа. Деревья не качались, облака застыли, голоса замерли. Стрелок стал плоской размытой фотографией - встречный залп повис в воздухе размазанным пучком картечин, Сергей же легко уклонился с траектории выстрела, прыгнул ногами вперед в длинном подкате.
        И вдруг статичность обстановки оборвалась, обрушилась шумом листвы и ветра, запахами пороха и пота. Сергей подхватил и вскинул кверху дуло карабина, ударом уракэн (кулак-молот) через камуфлированные штаны расплющил пещеристое тело вражеского члена (при этом сотня-другая «пещер» были потеряны безвозвратно) и в прыжке коленом в челюсть завершил бой нокаутом.
        Наступила звенящая тишина.
        «Локаторы» улавливали лишь шелест листьев, да далекий стрекот вертолета.
        Трое боевиков камуфлированными холмиками лежали на поляне.
        В небе кучились облака - сверху белые, в подбрюшье свинцовые, в лицо дышал холодный ветер…
        Мелко дрожали ноги, ныли растянутые связки в паху, горела ладонь, обожженная о горячее дуло карабина…
        Скворцов приходил в себя после острейшего стресса огнестрельной схватки.
        Кто-то тренированный и сильный вделся в его тело, провел стремительный бой, и отхлынул, вернув Сергея самому себе.
        Схватка произошла так быстро, что Даша не успела поднять головы - слышала только выстрелы и глухие удары.
        ДАША ЖУКОВА
        Прямая речь
        Облаву мы прорвали, самое время было поджигать лес. И тут выяснилось, что у нас нет спичек. Мы вывернули рюкзаки. Ни спичек, ни зажигалок.
        - Давай деда спросим, - предложил Скворцов, - как они без спичек обходились?
        Я вытащила мобильный, позвонила в Москву.
        - Дед, у нас нет спичек!
        - Ищи кресало. У меня напильник был и кремень.
        - У нас нет напильника…
        - Любую железяку! Альпеншток, молоток, что есть. И кремень нужен…
        - Тут гранита навалом…
        - Пойдет и гранит. Бей железом по граниту, подложи мох сухой, траву, веточки. Сначала маленькие, чтоб занялись, помнишь, как я тебя в парке учил?
        Мы нашли несколько подходящих камней, но сколько Скворцов ни чиркал, мох не загорался, хотя паленым и попахивало. Его вдруг осенило, он достал из рюкзака копье, шваркнул по камню, брызнули искры. Мы обрадовались, да только рано. Искры не хотели заниматься на мху.
        Я снова набрала деда. Старик рассердился.
        - Руки у вас из жопы растут! Ладно, есть старый партизанский способ. Кому-то из вас перднуть надо.
        Мне показалось, что я ослышалась.
        - Чего надо?
        - Перднуть кто-то должен на мох, а другой пусть искру высекает. Наш способ, партизанский. Газ воспламенится, вот вам и огонь.
        - Чего он говорит? - спросил Скворцов, зализывая содранную на пальце кожу.
        - Говорит, надо пукнуть на искру, газ вспыхнет и трава загорится. Сереж, ты чего так смотришь? Нет! Я сказала нет, даже не думай!
        ПАРТИЗАНСКИЙ СПОСОБ ДОБЫВАНИЯ ОГНЯ
        Мы нашли затишек в расселине между каменными валунами, я легла, стянула джинсы. Сергей подгреб мне под зад колючий ворох сухой травы и мха. Я стащила на щиколотки джинсы с трусиками, подтянула колени к груди и принялась тужиться. Скворцов с невменяемым лицом водил глазами по сторонам.
        - Не смотри, - гыркнула я.
        - А как я пойму, что пора?
        - Я скажу, когда подкатит…
        Он ждал, занеся над куском гранита древнее копье.
        - А я не обожгу себе? - спросила я.
        - Чего?
        - Попу - чего.
        - Я затушу, если ты займешься….
        Меня начал трясти нервический смех. Я была вся красная от стыда, натуги и смеха.
        - Пожалуйста, Даша, - взмолился он, - мы не в Камеди-клабе. Все серьезно.
        - Не могу поверить, - стонала я, едва удерживая сцепленными руками колени.
        - Во что ты не можешь поверить?
        - … что это происходит со мной, ой, не могу… сними меня на мобильный, я размещу на ютубе… ой, ха-ха…
        Донесся лай собак.
        - На нас облава повернула, - рассердился Скворцов. - Тужься, ну!
        - Да тужусь я. Так еще и рожать научусь. Не смотри!
        - Я не смотрю.
        - Смотришь!
        - Не смотрю, говорю…
        - Я же вижу, что смотришь…
        - Быстрее!
        - Я тебе не дымомашина с дискотеки… Мне надо сосредоточиться. Не смотри!
        Сергей честно старался не смотреть, но…
        Округло белел девичий зад, темнел волосами в промежности выпуклый «пирожок» больших половых губ. Это было так трогательно, так потрясающе женственно!
        Ты сорвался и летишь вверх тормашками в Большой каньон воздетых к небу девичьих ног, и нет на пути твоем сосны, чтобы зацепиться и повиснуть, ты летишь в погибельную пропасть, чтобы насмерть разбиться о заволосатевшее русло горной реки Аузунь-Узень…
        - Давай, - кряхтит Даша, испуская газы.
        Старинный наконечник ударил по граниту - сверкнула искра, пыхнул кишечный газ…
        Белый дымок изошел из пучка мха. Сергей подул, красный жар поплыл по сохлым ворсинкам и схватился язычком живого пламени.

* * *
        Известный экстрасенс Глеб Ямпольский во время массового сеанса внезапно впал в глубокий транс. Пораженные зрители услышали странные слова.
        «Великая Матерь Мира в гневе сошла на землю. Дыхание ее испепеляет.
        От дуновения ее горят леса и гибнут нечестивцы».
        ДОБЫВАНИЕ ОГНЯ. ДАША ЖУКОВА
        Прямая речь
        - Получилось? - спросила я, натягивая джинсы.
        Скворцов, стоя на коленях, раздувал дымок и стонал.
        - Ты чего? - испугалась я. - Обжегся?
        - Внуча, а ты… во-ню-ю-ю-ча…
        Его узенькие кровожадные щелочки дьявольски сверкали. Он ржал!
        - Вот ты гад, Скворцов! Ты же обещал!
        - Шучу… Ты пахнешь розами…
        - Не нюхай, если не нравится. И прекрати ржать!
        Тут я сама не выдержала и затряслась в приступе нервического смеха. Вот мы дурачки, нашли, когда смеяться, за нами идет погоня, а мы ржем, как подорванные, и между нами разгорается костерок, в который Сергей не забывает подкладывать сухие веточки. Глаза его слезятся от смеха и дыма.
        - Можно, я буду теперь от тебя прикуривать? Будем экономить на спичках.
        Я поднесла ему под нос кулак.
        - Скворцов, убью.
        - Не смеши, мне больно, - он пальцами прижал свои разбитые губы, и вдруг обнял меня, как сестру. Мы постояли так, затихая, возвращаясь в суровую реальность. Он сжал меня крепче, и сказал как-то очень тяжело и спокойно.
        - Больше ничего не бойся, слышишь. Я за тебя всех урою. Весь мир! Теперь я смогу.
        Что-то в эту минуту случилось между нами, словами не описать, будто молния пробила, будто соединило нас каким-то разрядом, и мы стали одним целым…
        «Ну, с богом, - сказал он».
        Мы разожгли охапку сосновых веток и побежали - он направо, я налево, - припаливая пожелтевшую траву и кусты.
        Вернулась я уже в густом дыму, ориентируясь на кашель Сергея. Он рубанул ладонью в направлении движения, и мы побежали лицом на ветер.
        НАВСТРЕЧУ ВЕТРУ
        Сосновый, смолистый, иссохший за месяцы летней жары лес запылал. Объятые косматым пламенем сосны одна за другой взмывали факелами в небо, стреляя в соседние кроны огненными искрами. Чащоба заполнялась едким маревом, превращаясь для преследователей сначала в газовую камеру, а затем - в крематорий.
        Как мы ни убегали от пожара, но ветер все равно нагонял в нашу сторону дым, мы надышались угарным газом, головы разболелись, перед глазами поплыли круги, мы кашляли, как туберкулезный диспансер. Я вспомнила, дедовы рассказы, что немцы тоже травили их дымом, и вновь ужаснулась тем испытаниям, через которые он прошел.
        Уже стемнело, когда мы вышли на край яйлы.
        Отсюда открылся вид на густейший дымовал, размазанный по небу и сливающийся с громоздящимися кучевыми облаками. Доносился вертолетный стрекот, но самих вертолетов в дыму видно не было.
        Я набрала деда. Он сразу снял трубку.
        - Чего не звонишь? - спросила я.
        - Я откуда знаю, может, вы прячетесь, чего вас демаскировать. Докладывай!
        Я набрала дымного воздуха в легкие.
        - Лес подожгли. Пошли, как ты и сказал, на ветер. От погони оторвались. Пока все…
        - Это вы молодцы, - в трубке послышалось поскуливание.
        - Ты чего, дед?
        - Плачу! - закричал он тоненьким голоском. - Я ж тут переволновался. Послал внученьку любимую в пекло, вот я старый дуралей!
        Горло мое сжалось, в носу защипало.
        - Да все нормально, дед. Спасибо тебе. Мы спаслись…
        - За геройские подвиги объявляю вам благодарность!
        Он сказал это вроде бы в шутку, а я ответила непонятной мне присказкой, какую часто слышала от него в детстве.
        - Служу Советскому Союзу! - и разревелась.
        Мы ревели за тысячи километров друг от друга, он - в Москве, я - на безымянной вершине затянутых дымом гор, на которые опускалась ночь.
        ФЕСТИВАЛЬ МОЛНИЙ
        На черной шкуре гор багровело лишайное пятно пожара. Слышалось рокотание вертолетов. Ночлег устроили на куче листьев. В сон провалились как убитые, и проспали до утра, несмотря на холод.
        Встали окоченевшие. За ночь погода поменялась, неба не было видно из-за огромной белой тучи, висящей над пожарищем, но в девятом часу первые капли застучали по листьям, а затем широко и привольно зашумели по кронам. Сделалось темно, как ночью. Молнии не могли пробить дымный мрак, слышался оглушительный треск разрядов и долгий грохот катящихся по отрогам раскатов.
        - Телефон зальет! - спохватилась Даша. Они сидели под «шалашом» густого кедра, дававшего хоть какое-то укрытие. Айфон она упаковала в пакет из-под бутербродов, вывернув жирной стороной наружу.
        - Я совсем окоченела.
        - Иди сюда, - Сергей поднял руку, открывая бок.
        Она прижалась, обняла и сцепила руки за его спиной. В объятии мокрым спинам было холодно, а груди и животам тепло. Бурлящие ручьи сдвигали со склонов пласты соснового дерна.
        - Представляешь, каково было партизанам в лесу? - сказал Сергей.
        Даша разгребла налипшие на глаза волосы.
        - Приеду домой, возложу к дедовой кровати цветы.
        Во тьме проступил зигзаг молний, высветил летящую массу ливня, и через томительно долгий промежуток времени оглушительно - прямо над ухом - чудовищной пушкой - ударил гром!
        - Зачет! - прокричала Даша. - У природы тоже приступ паранойи!
        - А у кого еще паранойя? - спросил Сергей.
        - Да разве это не паранойя, то, что с нами происходит?
        Сергея, видимо, принял ее слова на свой счет.
        - Послушай, - заговорил он, перекрикивая шум ливня, - я понимаю, тебе странно и страшно то, что со мной происходит. Но это не паранойя. Это вселение демонов. Они вселяются в меня через копье. Помнишь, ты подала мне древко, я надел на него наконечник, и Чан со всего размаху на него напоролся?
        - Да, - кивнула Даша, глядя на освещаемого молниями бледного парня. Лицо его, испятнанное синяками, выглядело потусторонним.
        - Так вот, - продолжал он. - В момент пронзания мне вдруг открылась картина. Я увидел себя в этих местах, зимой. Мы, раненые партизаны, лежим в лазарете. Нас окружили немецкие каратели. В руках у одного огнемет с горящим запальником, за спиной ранец с горючей смесью. Я вышел им навстречу, крикнул: «Не стреляйте, здесь раненые!» Но он все равно нажал на курок. В лицо мне понеслась волна пламени. Я сгорел, Даша. Было больно. Горела кожа, волосы, даже глаза. Но я все равно успел разглядеть лицо огнеметчика. Знаешь, кто это был?
        - Кто? - прошептала Даша, подвергаемая приступам нервной дрожи.
        - Дима Капранов. В прошлой жизни он был немецким огнеметчиком. Вот почему он вернулся сюда, пошел и упал лицом в костер! Будучи немецким карателем он помочился на голову сожженному партизану. Я тоже вылил ему на голову мочу, которую мы собирали, чтобы тушить костер. Наказание совершается в точности до деталей. Как ты убил, такой смертью сам помрешь. Кореец тоже был карателем, он добил меня штыком, поэтому и напоролся в этой жизни на копье. Сам ведь прыгнул, я просто держал древко…
        В широко распахнутых глазах Даши блеснуло отражение молнии.
        - Я тебе не рассказывала, что случилось здесь, когда копье захватил мой дед. Так вот послушай!
        Она рассказала историю удушения партизанки Нины.
        - Это какое-то Копье Смерти, - закончила она, еще крепче прижимаясь к Сергею. - Я его боюсь.
        Ливень выдыхался, шум струй стихал, мгла рассеялась, в разрывах туч показались солнечные лучи.
        - Какая ты стала чистая! - сказал Сергей просветлевшей Даше.
        - Ты тоже, - сказала она. - Только синяки не смыло.
        - Нужно срочно выжаться и просушить одежду, иначе задубеем.
        - Я в кустиках…
        - Я тебя всякую видал, - с напускной суровостью сказал Скворцов.
        Даша покраснела и с неловкой грацией принялась раздеваться.
        Выжали одежду спиной друг к другу, развесили волглое тряпье на ветках.
        На две вещи можно смотреть бесконечно. Сергей и смотрел.
        - Чего уставился, - Даша прикрыла груди ладошками. - Не смотри, я стесняюсь.
        Он все-таки не мог удержаться, поглядывал искоса.
        В Даше поражал контраст тонкой талии и полных грудей - ширины ее ладошек хватало чтобы прикрыть соски, с боков округло выпирало. От холода она тряслась, зубы стучали, губы посинели. Сергей сказал, что сейчас не до стеснений, можно и заболеть, сильно растер ее жесткими ладонями - сначала спину, лопатки, потом шершавый от мурашек зад, крепкие ноги с нежными подколенными «горлышками».
        Когда он перешел к растирке ее плеч и рук, пальцы его - кончиками - задевали боковины тугих грудей. Эй! - предупреждающе вскрикнула Даша, почувствовав его руки у себя на животе, но он не слушал, круговыми движениям размассировал ей пресс с нежной прослоечкой жира, внутренние стороны бедер и твердые ляжки, задев пару раз волосистость паха.
        - Грудь сама разотри, - сказал Сергей. - Я тебя стесняюсь…
        - Ой, можно подумать… - томительно усмехнулась раскрасневшаяся Даша. - Кожу мне содрал, медведь. Горит все…
        Ей припомнился, каким был ее девичий идеал - мускулистый мачо с голубыми, как лед, глазами. Смешно. Мачо при боестолкновении в лесу тут же бы обосрался. Чтобы выживать в горах, требовалось стать Гуськовым с его звериным норовом. «Вот я была дурой, весело подумала Даша, вот же он, мой реальный мужчина!»
        У Сергея зуб на зуб не попадал от холода, он стал к Даше спиной, стянул с себя и выкрутил трусы. Замер от прикосновения к спине ее холодных ладошек.
        - Не оборачивайся, постой так, - сказала Даша, растирая его - неумело, но заботливо. На правой его ягодице лиловело родимое пятно. На локтях, бедрах и сзади на шее шелушились папулы серебристого цвета.
        - Сереж, что это у тебя?
        - Где? - оглянулся он. - А, это… бляшки псориазные, не бойся, они не заразные… Они у меня с детства… я читал, что псориаз - кармическое заболевание, передающееся из прошлой жизни, если человек сгорел в пожаре. Пока все совпадает.
        Даша прижалась к нему, расплющив упругость грудей о его лопатки. Всей спиной почувствовал он, как прильнула к нему горячая женщина, и стоял так, сконфуженный, умиленный… и… возбужденный… лучше бы она спереди его не видела!
        И вдруг услышал всхлипы.
        - Ты чего, Даш?
        - У тебя родимое пятно оттого, что тебя здесь резали… - она плакала ему между лопаток. - Не поворачивайся, пожалуйста, иначе я не смогу рассказать. Это такой ужас! Короче, дед рассказывал, что они с одним товарищем во время войны… съели сожженного немцами партизана. Вырезали мясо у него с… ну, вот отсюда, - Даша провела пальцем по контуру родимого пятна на ягодице. - Вот, значит, почему мы встретились! Вот зачем поехали на этот проклятый Голый шпиль. Вот почему он Голый. Все мы тут голые перед Богом!
        Он обернулся. Мужские и женские глаза - болотно-карие и сердоликовые - смотрели друг в друга, наливаясь соленой резью. Веяние иных миров слилось с чувством, которому нет названия, которое влечет и кидает в объятия, заставляет обнимать, согревать, растирать, выносить из пожара, вытягивать из пропастей.
        Трясущиеся губы вылепили вибро-поцелуй.
        - Мой дед тебя съел, - шепнула Даша, - теперь ты дд-до-должен съесть его, да? Чтобы-бы-бы-было поровну?
        - Он очень старый?
        - Кто?
        - Твой дед.
        - Дед? Да, он сильно просроченный, ха-ха…
        Третий поцелуй вызвал горный обвал! Над головами чудовищно затрещало - нависшие корни в черных комлях грязи зашевелились и поползли живыми щупальцами.
        Даша пронзительно завизжала. Сергей выпихнул ее наружу и вовремя: кедр с треском накренился и рухнул.
        Скворцов сграбастал одежду, засунул в рюкзак, вынул цепь, надел Даше на талию, соединяясь, чтобы потоп не разлучил их.
        Потоки с гор нарастали скачкообразно, приливами превращаясь в водопады. Дашу понесло. Сергей бросился вплавь по грязевой реке, догнал ее, схватил за скользкие руки, цепью втащил на каменный дуб. Их омывало, срывало, норовило поволочь. Он взобрался повыше в развилку, подтянул Дашу на скользкий «насест».
        Под ногами бурлило горное наводнение. Изломанной аркой промелькнула молния, за ней наискосок еще одна, потом кустом ударило, фонтаном, фейерверком… спустя долгие секунды над горами сотрясся удар грома и покатился по небу, тяжелый и гулкий, как гантеля по потолку у соседей сверху.
        Во время небывалой грозы в Крыму молнией были убиты три человека на автобусной остановке в селе Красногвардейское. В Евпатории ночная гроза над морем устроила двухчасовоую феерию, которую горожане назвали потом «Фестивалем молний». Но застигнутым бурей в горах путникам было не до любования красотами бушующей стихии, они боролись за выживание.
        «НЕ ПОЛОЖЕННОГО ТЕБЕ НЕ НОСИ И НЕ ПРИМЕРЯЙ ДАЖЕ!»
        Крым, Симферополь
        Владелец антикварного магазина «Раритет» Константин Иванович Лопушанский, высокий, костлявый мужчина, на вытянутой руке рассматривал серебряный перстень «Мертвая голова». Такие перстни носили офицеры элитных частей СС, но этот был украшен черепом, в глазницах которого поблескивали бриллианты!
        На вопрос, «откуда оно у вас», «красна девица» с кислотно алыми волосами, одетая в изорванную одежду и заметно обгоревшая на солнце, пробормотала что-то про дедушкино наследство.
        - Угу… - сказал Лопушанский, - дедушка у вас был генералом СС…
        - Что?
        - Ничего, это я так. Подождите минуту, - Константин Иванович направился в подсобное помещение.
        - Куда вы? - девушка кинулась следом.
        - Да что вы так испугались? Отмою я ваше колечко, и оценим.
        - Я должна присутствовать.
        - Ради бога. Проходите, вот сюда…
        Узкий коридорчик вел в маленький кабинет. Антиквар опустил перстень в стакан со спиртом, взболтал, затем вынул кольцо пинцетом, выложил на салфетку, надвинул лупу на штативе и включил настольную лампу.
        Через увеличительное стекло оскалился серебряный череп. В глазницах блестели бриллианты чистой воды, по ободу изгибалась руна HAGAL, символизирующая Рыбу и являющаяся греческой монограммой Христа - IESOUS XRISTOS. Рыба, по-гречески ixtios, «I» при пересечении с «X» образует священную руну, означающую соединенных мужчину и женщину, два первоначала Вселенной.
        Клиентке не терпелось получить деньги и уйти.
        - Сколько оно может стоить? - спросила она, ерзая в кресле.
        Лопушанский оторвался от изучения раритета.
        - Это от вас пахнет дымом? - спросил он, принюхиваясь.
        - Была на шашлыках, и что?
        - И там нашли эсэсовское кольцо?
        - Вы покупаете его или нет?
        - Скажите честно, вы занимаетесь черным копательством?
        - Нет! - резко отозвалась девушка. - Я не копала!
        - Откуда же у вас земля под ногтями? - нумизмат доверительно понизил голос. - Не надо меня бояться, я давно работаю с вашим братом-копателем. Если мы сойдемся в цене, обещаю никому не рассказывать о вашей незаконной деятельности. Я дам вам хорошую цену.
        - Сколько?
        - Сто долларов США.
        Девушка неприятно удивилась.
        - Кольцо должно стоить гораздо дороже. Разве это не бриллианты?
        - Да, это бриллианты, но ограненные розой, а «розетки» нынче составляют всего 20 % от стоимости правильно обработанных камней. Ну, а про серебро я вообще молчу, куплю как лом.
        - Нет, - сказала она, вставая. - Сто долларов нас не устраивают. Верните мне кольцо.
        Лицо антиквара закостенело.
        - Сейчас я позвоню кое-куда, - пообещал он многозначительно, - и за вами приедут мужчины в форменных фуражках. Выбирайте, сто долларов или уголовное дело?
        Девушка попыталась выхватить у него кольцо, но Константин Иванович прихлопнул ее руку к столу и взял хрупкую кисть на изворот.
        - Тих-тих-тихо…
        Черная копательница шипела от боли.
        - Вы что творите! Как вы смеете! Я гражданка России!
        Затрещал скотч, обматывая сведенные за спиной руки по запястьям.
        Связав пленницу, Константин Иванович заклеил ей скотчем рот, чтобы не выслушивать угроз и оскорблений.
        Ну-с, и что с ней теперь делать? Сдать в милицию? Но тогда перстенек уплывет в руки государства. Кому бы предложить находку? Вывозом в Германию праха немецких солдат занимались на Украине несколько организаций - «Объединенные Саксонские мемориалы», «Служба розыска Генерального секретариата Немецкого Красного креста» и «Общество лютеран».
        Лопушанский сфотографировал кольцо цифровым фотоаппаратом, подключенным к ноутбуку, и отправил снимки по электронной почте старинному приятелю Клаусу Куне в киевское «Общество Лютеран». Через пастора он обычно переправлял в Германию «гешефты» - найденные черными археологами медальоны и кости. В советское время стоимость «гешефта» колебалась от 2 до 3 тысяч дойчмарок, а сейчас сильно подорожала в связи с ужесточением таможенных правил и введением в Евросоюзе евро.
        Закончив отправку документации, Константин Иванович решил примерить перстенек на себя. Но не успел он нанизать раритет на вторую фалангу безымянного пальца, как дверь в кабинет открылась, и в проеме показался «бомж» в красных очках на опухшей физиономии. При виде связанной девушки он снял очки и глянул на Лопушанского узкими щелками не глаз даже, а каких-то кровяных разрезов на изжелта-фиолетовых гематомах.
        - Так и знал, что ты не удержишься, - до странности знакомым голос сказал он, пряча очки в нагрудный карман куртки. - Быстро, Лопух, развязал девушку, отдал «гайку»!
        Подобная манера разговаривать была типична для бандитов, но перед Лопушанским стоял не браток, а битый ханыга с мусорной свалки. Ба, да это же напарник девицы, они оба в розыске!
        Несмотря на нумизматическую работу, Константин Иванович был не робкого десятка, в молодости играл за сборную Таврического университета по баскетболу и при внешней сухощавости отличался ловкостью и силой.
        - Чем обязан? - спросил он, пряча перстень в ящик стола и выходя из-за стола. Не говоря более ни слова, он схватил бомжа за предплечье, попытался заломить ему руку и вдруг ощутил острый приступ желудочной колики, глянул вниз и обмер: в живот ему воткнулся потемневший от времени клинок, перехваченный по центру золотой заплатой.
        Какой-то частью сознания Константин Иванович определил - по спекшимся виткам проволоки, обвивающей вмонтированный в кровосток кованый гвоздь, по золотому бинту, обжимающему клинок посередине, - что закололо его не что иное, как знаменитое копье Лонгина, точнее, его качественная копия, потому что оригинал хранился в Хофбурге и не мог попасть в руки этого оборванца.
        Но профессиональные мысли были сметены ураганом боли и утробного мычания. Из пронзенной печени, являющейся, по верованиям древних народов, обиталищем души, по копью заструилась смутно видимая голубоватая субстанция и начала стремительно перетекать в тело убийцы.
        Перед меркнущими глазами вспыхнули слова готическим шрифтом:
        «АБСОЛЮТНО СЕКРЕТНО. ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНО. ЗАПРЕЩАЕТСЯ НАРУШАТЬ ЦЕЛОСТНОСТЬ ПОД СТРАХОМ РАССТРЕЛА НА МЕСТЕ. ЗАПРЕЩАЕТСЯ НАХОЖДЕНИЕ ПОСТОРОННИХ, НЕ ИМЕЮЩИХ ДОПУСКА “А”, ВБЛИЗИ ПРЕДМЕТА».
        Напрасно открыли вы чемоданчик, Константин Иванович, напрасно надели перстень СС! Не зря же говорится: «не положенного тебе не носи и не примеряй даже!»
        Погибли все, кто охотился за копьем, даже всесильный депутат Капранов с двадцатью своими бандитами, сгоревшими в лесном пожаре, вызванном, смешно сказать, девичьим пуком вкупе с искрой от «кресала», которое сейчас выкачивало из умирающего Антиквара остатки его бессмертной души.
        «КОПЬЕ - МОЕ!»
        Поезд «Симферополь - Москва»
        На границу с Россией поезд прибыл во втором часу ночи.
        Сонные пассажиры заполняли декларации.
        В купе постучали.
        Вошел офицер с бейджиком на груди «Ст. лейтенант Довгий Олесь Витальевич».
        - Доброго вечира. Документы, будь ласка.
        Девушка и мужчина протянула паспорта. Рука девушки чуть заметно дрогнула.
        - Цэ ваше мисто? - спросил ее таможенник.
        - Мое.
        - Пиднимыть.
        Девушка подняла полку.
        - Видкрывайте, - офицер указал на рюкзак в нише.
        Пассажирка вынула рюкзак, расшнуровала горловину.
        Офицер запустил руку внутрь, пошарил и вытащил массивный предмет, завернутый в свитер. В свете потолочной лампы заискрилась драгоценными камнями золотая шкатулка с торчащей из торца железной ручкой. Оцэ так контрабанда!
        Таможенник вынул из ножен древний клинок.
        - Чий цэ спыс? - спросил он, рассматривая находку.
        - Я вас не понимаю, - сказала пассажирка. Она была испугана, глаза ее бегали.
        Офицер вложил наконечник обратно в ножны и взвесил их в руках.
        - Я вас запытую, чие… это… копье? - перешел он на русский язык.
        Повисла гнетущая пауза.
        Скворцов почувствовал себя подвешенным на цепи над Большим каньоном.
        Земля ушла из-под ног, голова закружилась.
        - Копье - мое! - косноязычно из-за разбитых губ, но ужасно твердо сказал он.
        И встал.
        С грохотанием соударились буфера вагонов, состав дернуло и протянуло.
        Окно осветилось смертельно бледным перронным лампионом.
        Покачнувшись, Сергей схватился за ручку копья. С лижущим лязгом оно вышло из ножен и осталось торчать в его кулаке.
        В то же мгновение поезд с чудовищным грохотом дернулся в обратную сторону, да с такой силой, что свет погас, а с полок посыпались чемоданы.
        Таможенника швырнуло на Скворцова, ножнами он ударил его в лоб и оглушил.
        УБИЙСТВО В ШАТРЕ
        Времена Исхода. Пустыня Синая
        Древние маги заклинали мечи и ножи, амулеты и обереги, но никто еще не брал на себя смелость выковать Копье, на котором, как на мировой оси, вращался бы глобус земного шара. И только праведный Финеес, внук Аарона, сын Елеазара, мог решиться на такое. И причина тому была веская, ибо губили Израиль черные колдуны, строили козни по указанию Валаама и Валака, и самая опасная была среди них принцесса Хазва, дочь Цура, начальника племени Мадианского, возглавлявшая блудниц Моавы, ходившая нагой по стану ради прельщения воинов Израильских. Соблазнила красавица Хазва Зимри, сына Салу, воина сильного, военачальника колена Симеонова, и упросила привести ее в стан, обещая, что излечит моровую язву, поражавшую в ту пору сынов Израильских.
        Ввел Зимри ее в свой шатер и возлег с нею.
        Наутро, встав, Зимри собрал воинов и поставил перед ними женщину.
        Она сказала: «Умираете вы тысячами от моровой язвы, ибо Бог ваш слабее наших богов. Разрушьте жертвенники Бога вашего и постройте алтари Ваалу Фегоре, потому что он истинный Бог».
        И разрушил Израиль жертвенники Бога своего и построил высоты Ваалу Фегоре. Поклонились воины новому богу и жрице его Хазве. И пошла она к Скинии Собрания, чтобы опрокинуть ковчег Завета, обиталище Иеговы. Израиль в страхе бежал следом и запекал губы о раскаленный песок, целуя следы от стоп ее. Никто не осмелился заступить дорогу жрице Ваала Фегоры, потому что сопровождали ее бесноватые воины Зимри, страшные в бою и ненавидевшие левитов, забиравших себе лучшее от приношений.
        Из среды народа восстал один Финеес. Он стал у входа в Скинию, чернобородый и черноликий, облаченный в белоснежный виссон, как ходили жрецы-аарониды. И настал момент в истории людства, когда один-единственный человек на всей земле стоял и защищал Бога, и за спиной его не было никого, кроме Бога. И в руке его было копье с наконечником, на котором сияло солнце.
        Хазва, увидев Финееса, засмеялась. Уйди с дороги, сказала она, либо убью тебя, как пса. Поклонись лучше истинному богу, которому мы воздвигли алтари сегодня по всему вашему стану.
        Но Финеес поставил Копье поперек входа.
        Трижды пыталась она войти, и трижды отбрасывало ее Копье.
        Ударь его, сказала Хазва, и Зимри ударил Финееса, но не сдвинул с места, ибо Финеес не отступал. Так они боролись, держась за древко, и никто не мог победить. И воины стали роптать, говоря: негоже нам поклоняться чужим богам. Финеес не убоялся, почему же мы трепещем чужеродной блудницы?
        Видя, что воины колеблются, Хазва, смеясь, увлекла Зимри в шатер, чтобы предаться блудодейству и укрепить в нем новую веру.
        И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, как колосья под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего.
        Пропустила стража черноликого между рядов своих до самого шатра начальника их.
        Войдя, Финеес вонзил копье в Зимри, нагим возлежащего на Хазве, покарав отступника и дочь лжи, и убил их обоих в чрево, так что копье вошло даже в ложе.
        И опрокинул Финеес шатер, и увидел Израиль совокупившихся Хазву и Зимри и копье, пригвоздившее их к ложу, и вид их так устрашил воинов, что бежали они в панике, плача и стеная, ибо это было дело неслыханное и небывалое, чтобы ааронид убил военачальника поколения.
        Так впервые обагрилось человеческой кровью Копье и первой жертвой его стали совокупившиеся мужчина и женщина, дух и душа, слившиеся воедино
        Стал с той поры Финеес прообразом Мессии как Первосвященника воинствующего, поражающего силы зла: облечен он в белую одежду, обагренную кровью. Имя ему: «Слово Божие». Из уст его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. (Откр. 19, 13 - 15)
        «Я - МЕССИЯ ВОИНСТВУЮЩИЙ…»
        Поезд «Симферополь - Москва». Наше время
        Замигали потолочные лампы, зароптали возмущенные пассажиры, заплакал ребенок.
        Даша пришла в себя и поднялась, извиняясь.
        Но офицер не собирался менять позу, лежал на Скворцове неподвижно.
        Глаза Сергея были закрыты, на лбу кровило свежее рассечение.
        Даша похлопала его по щекам. Он очнулся.
        Голова нещадно трещала. Только что в облике Первосвященника он вонзил копье в совокупившихся Зимри и Хазву, еще в ушах звенел неистовый вопль их боли, еще корчился и сучил четырьмя руками и ногами «наколотый на булавку» «паук», и вся эта сотканная из раскаленного воздуха пустыни фата-моргана казалась реальной и страшной.
        И вот ее нет…
        А что есть? Купе, Даша, навалившийся сверху офицер таможни. В сжатой своей руке Сергей ощутил рукоять, через которую из чужого тела в него всасывалась знобящая энергия истекающей с кровью души.
        Сергей разжал онемевшие пальцы.
        Таможенник сполз на пол, откинулся. Из живота его торчало копье.
        По коридору прошли люди. Даша захлопнула дверь.
        - Я же просила! - шепотом закричала она. - По-нормальному же просила тебя! Ну, зачем, зачем ты оставил это проклятое копье? Надо было его выкинуть!
        Перебарывая тошноту (следствие сотрясения мозга), Сергей взял ее за плечи, хотел что-то сказать, но замер: из дверного зеркала лыбился… узкоглазый кореец Чан! Он тоже держал девушку за плечи, тоже ширил опухшие глазки «Я типа никого не мочил!», но на лице его было написано злорадное выражение.
        - Ты же сама все видела! Поезд дернулся, он случайно упал на копье!
        - Ну да, как же, случайно! - расплылся в ухмылке кореец. - Поезд, да, дернулся случайно, но пику-то я подставил.
        - Ты? - дернулся к зеркалу Сергей. - Зачем?!
        - А ты че, хотел, чтоб он упек нас в зону? Не, братан, все вышло в елочку, мент и хохол в одном флаконе, ха-ха-ха…
        Даша ладонями повернула к себе лунатическое лицо Сергея.
        - С кем ты разговариваешь?
        - С Чаном. Я его первым убил в лесу.
        - Сережа, в зеркале - это ты! У тебя просто лицо распухло, и глаза стали щелочками.
        - Это Чан, ты что, не видишь его корейскую рожу? - Скворцов ляпнул пятерней по стеклу, оставив кровяной отпечаток.
        Чан потер щеку.
        - Ты че, фуфел, у меня ж фейс болит…
        Даша топнула ногой.
        - Немедленно очнись, Скворцов! Никакого Чана там нет! В зеркале - ты, ты сам!
        В дверь постучали. Мужской голос сказал: «Откройте!»
        «Что делать? Что делать, господи…»
        Даша заметалась по купе.
        Настойчивый стук повторился.
        «Откройте, таможенный досмотр».
        Из «подземелий» подсознания, взламывая кору кармических запретов, наложенных на реликтовую память, вздымался в гневе и ярости первосвященник Финеес!
        Скворцов поднял и переложил мертвого таможенника на полку. Недрогнувшей рукой выдернул из него Копье. Даша не узнала голоса, гортанно произнесшего: «Открой!»
        В летней духоте у нее замерзло лицо. Не чуя рук, она повернула металлическую головку запора на замке.
        Дверь откатилась вместе с зеркальным отражением внутреннего пространства.
        В коридоре стоял напарник убитого - толстый парень в голубой форменке. Увидев лежащего на полке сослуживца, он сказал удивленно.
        - Оцэ так дило! Олесь, ты шо, спышь?
        - Как убитый, - сказал пассажир, держащий руку за спиной.
        Таможенник шагнул в купе, чтобы потрясти друга за плечо.
        Дверь закатилась.
        Зажав ладонями рот, Даша забилась в угол, чтобы ее не коснулся корчащийся от боли таможенник, но он дотянулся, скребанул скрюченными пальцами по ее ногам.
        «Помохите…»
        - Что ты делаешь, Сережа, - простонала Даша, - это люди, им больно!
        Медленно повернулись бездонные глаза глубокого транса. Гортанный голос проклекотал.
        - Я не Сережа…
        - А кто… ты… теперь?..
        Ответ пришел с горловым рычанием, парализующим волю.
        - Я - Мессия воинствующий, поражающий силы зла!
        БОЙНЯ В ПОЕЗДЕ
        Надев рюкзак на плечи безвольной Даши, Сергей вывел ее в коридор.
        Один из пограничников окликнул их.
        - Молодые люди, вы куда?
        - Начальник, - ответил мужчина, не оглядываясь, - мы покурить выйдем…
        - Здесь граница, выход на перрон запрещен. Молодые люди, вернитесь!
        В тихом вагоне раздался женский крик. Визжала проводница, заглянувшее в восьмое купе.
        - Вбылы! Мытныкив вбылы! Трымайте их! Воны вбылы мытныкив! (Держите их! Они убили таможенников!)
        Молоденький пограничник пробежал по коридору и схватил Скворцова за плечо.
        Из рукава куртки скользнуло в ладонь копье.
        «Имя мое - Слово Божие».
        Из крайнего купе выглянул пузатенький лысый еврей с седой бородкой.
        - Шо за геволт? - спросил он добродушно и вдруг побледнел и попятился: «турист» с рюкзаком за плечами выдернул окровавленный «кинжал» из оседающего по стенке пограничника и, походя, пырнул еврея в выпирающее под белой майкой пузо.
        Грохнула дверь в тамбур, крики сзади отрезало.
        «Ты что творишь? - выдохнула Даша. - Дай сюда копье!»
        Она сбросила рюкзак и растянула горловину.
        Как-то автоматически Сергей спрятал копье.
        «Она права, подумал он, нельзя демаскироваться».
        Они прошли в следующий вагон. Даша зашла в купе проводницы и закатила за собой дверь. Щелкнула дверная задвижка.
        Сергей подождал немного. Постучал.
        «Уходим, Даша!» - Подергал ручку. - «Открой!»
        Прижался ухом к двери. Послышался Дашин голос. «Не открывайте, он нас убьет».
        Сука! Бросила! Подставила!
        Скворцов в ярости ударил ногой в филенку.
        - Открой! Открой немедленно!
        - Я не открою! - донеслось из купе. - Опомнись, Сережа, ты сошел с ума!
        Сзади распахнулась тамбурная дверь, забурлила мундирами, на Скворцова набросились.
        - Трымай його!
        - Руку, руку йому!
        - Вин наших вбыл…
        Сергея скрутили.
        В голове ударил молот, вспышка горна ослепила: Даша - это же Хазва!
        Ее озлобленное лицо у Скинии Собрания: «Уйди, или убью тебя, как пса!»
        Оглушенный предательством, Сергей бессильно уронил плечи и отпустил бразды правления своим телом, передавая их Андрею Чану.
        «Вау, классно-то как!» - вздохнул тот спертый воздух вагона. Сквозь узкие бойницы в мир глянули раскосые глаза.
        Надпочечники впрыснули в мышцы адреналин, личность Сергея Скворцова съежилась и уместилась в височной доле.
        Ударом каблуком по плюснам Чан ослабил хватку держащего его сзади представителя закона, а затем, оттолкнувшись ногами от двери купе, впечатал его позвоночником в металлический поручень, идущий вдоль вагона на уровне окон. Офицер вскрикнул и разжал руки. Пограничник, спешивший ему на помощь, получил удар локтем в челюсть и серию ударов коленом в пах.
        Миг - и «Чан» свободен. У ног его корчатся враги.
        С двух сторон по узкому коридору пробираются крепкие парни в голубых форменках. Первого Чан тормознул ударом стопы в надкостницу и локтем в глазницу. Наступив на упавшего, он оттолкнулся от пружинящего тела и в прыжке тоже локтем врезался в грудь следующего офицера - мощного парня, явно качающего «железо». Удар вышиб из того дух. Чан добил его фронт-киком в живот. Офицер завалил на спину.
        Из другого конца вагона тоже показались люди в мундирах.
        Ладно, твари, хотите войны, будет вам война. Пусть нет Копья, но есть руки. И ноги. И локти. И лоб - с кровоточащей шишкой на месте удара в Аджна-чакру, чакру древних знаний. Сергей Скворцов вспомнил, кем он был на самом деле.
        Кулаком - в печень!
        Лбом - в подбородок!
        Локтем - в висок!
        Коленом в пах.
        В солнечное сплетение!
        Под сердце! В кадык! В ключицу!
        Священное безумие Первосвященника, слившись с яростью людоеда Гуськова, придало каратисту Чану убийственную мощь. Рвала зубами врагов Шалава, Егерь впрыскивал анестезию в размозженные костяшки кулаков, в ушибленные локти и ступни, Сергей почти не чувствовал боли. Ярость, древняя библейская ярость обуяла его!
        Я - Финеес, длань Господня!
        Ки-и-и-йьяа-а-а!!!
        Силы противников прибывали, но это только распаляло «божьего воителя». В него брызнули слезоточивым газом. Послышалась команда всем пассажирам закрыться в купе. Появились милиционеры с дубинками. Сергей-Чан-Финеес шагал по телам, ощущая под ногами их жалкие содрогания. Довольно! Хватит! Унижали, преследовали, оплевывали, избивали, делали неправедное! Пришла Судная Ночь! Каждый получит по делам своим.
        Кья-а-а-а-а-а-а-а!!!
        Перепуганные пассажиры, запершись в купе, слушали звериные вопли. В руках у «бесчинствующего молодчика» оказались милицейские дубинки. С их помощью он проложил себе дорогу через забитый представителями власти вагон. Сзади стонали и ворочались изломанные люди в форме.
        «Он пасет их жезлом железным».
        На перроне Сергей глубоко вдохнул свежий ночной воздух.
        К вагону бежали вызванные по рации подкрепления. Пропеллерообразно прокручивая в ладонях тяжелые палки, «Чан» пошел навстречу первому наряду.
        Если вы видели киношные сражения, забудьте! В реальном бою не было кульбитов, сальто-мортале, обменов ударов. Тычок, блок, удар! Ломались надкостницы, лопались ключицы, трескались челюсти. Единожды ударенные более не вставали, им предстояло лечиться долгие месяцы в гипсе, шинах Илизарова и проволочных намордниках.
        «Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя».
        Хрипели рации милиции, таможни и пограничной службы.
        Подтягивались подкрепления.
        Был шанс ускользнуть в темноте и возникшей неразберихе. Но привокзальная площадь осветилась фарами. На перрон въехали два милицейских бобика.
        Сергей на бегу через ворот куртки засунул себе за спину ментовские палки, зацепил их выступающими ручками за воротник. Из бобиков выскочили милиционеры, фонарями осветили застывших вдоль вагонов редких пассажиров, багажную телегу, перепуганного носильщика.
        - Белгород-один! Я Припять. Прием. Приметы? В чем? В белом? Видим! Стоять! Руки вверх!
        Слепя фонарями, подошли «мусора».
        Сергей сощурился, бледный, в мазках изжелта-зеленых синяков.
        - Я не при делах, начальник, покурить вышел…
        - Документы.
        - В купе мои документы…
        - Откуда кровь на одежде? Стоять! Лицом к вагону! Белгород-один, мы у третьего вагона задержали пассажира согласно ориентировке. Прием.
        Мент говорил в рацию, укрепленную на портупее на правом плече. В одной руке у него был фонарик, в другой табельный «Макаров».
        Захрипела рация.
        - Разыскивается молодой мужчина, одетый в белые брюки, белую майку и камуфляжную куртку. Особые приметы - синяки на лице…
        Из-за шиворота вылетели черные палки, одна ударила по голове, вторая по руке с пистолетом. Слетела сбитая фуражка, милиционер упал.
        Дуплет палок молниеносно стеганул по второму менту - в том же порядке - по голове и по руке с пистолетом.
        Миг - и стражи порядка полегли, освещая друг друга своими же фонариками.
        «Чан» присел, вывернул из ладони милиционера пистолет, отбросил ногой фонари, чтобы не демаскировали. Вытяжной шнур не позволял убежать с оружием. По перрону бежали пляшущие лучи.
        «Чан» выпустил по ним всю обойму. В тишине ночного перрона гулко бухали выстрелы.
        Включились фары второго милицейского бобика, осветили стреляющего с колена преступника. «Макара» заклинило в заднем положении.
        Сергей бросил пистолет, спрыгнул в колею, пролез под вагоном, побежал.
        «Врешь, не возьмешь!»
        Включились лампионы на фермах электропередач, залили перроны белым светом.
        Отовсюду бежали с оружием, кричали, требовали остановиться.
        Раздались предупредительные выстрелы в воздух.
        Понимая безвыходность ситуации, «Чан» отбросил палки и поднял руки.
        Его скрутили, защелкнули на запястьях наручники.
        Он попал в плен, потому что вырвался на волю.
        КНИГА ВТОРАЯ
        «Многомер»
        Посвящается моему сыну Роману Иванову
        КАМЕРА № 547
        Киев. Лукьяновское СИЗО
        10 часов 22 минуты. Температура воздуха 30 градусов
        Киевское СИЗО № 13 «Лукьяновское» берет свое начало от «тюремного замка», построенного в 1862 г. Впоследствии к замку достраивались новые корпуса и здания, пока не образовался целый «город в городе». Наиболее известны корпуса «Столыпин», «Тройник», «Катька», «Второй женский блок» и «Блок для неполнолетних».
        Ты попадаешь в «Столыпин».
        В приемном блоке новичков раздевают догола и заставляют приседать. В следующем помещении сидящий за столом фельдшер торопливо заводит медицинские карты. «Фамилия, имя, отчество, год, место рождения, адрес проживания, вменяемая статья». В третьей комнате принимает очередь голых мужчин врач-венеролог: «Сифилисом, гонореей, желтухой, туберкулезом болел? ВИЧ-инфицирован? Жалобы есть?»
        Если есть жалобы, к карточке крепится талончик на повторный осмотр в корпусе.
        Затем тебя ведут в душевую, где машинкой стригут наголо, после чего гонят на склад, где выдают казенку - белье, матрас, миску, ложку, полотенце и кружку.
        Штольни коридоров выкрашены синей эмалью, сводчатые потолки побелены. Слышен стук кованых каблуков и команды конвоира. «Стой. Направо. Налево. Лицом стене».
        Подняв щиток над смотровой щелью и убедившись, что в камере все спокойно, надзиратель открывает двери: «Господа преступники, принимайте нового сидельца».
        Нагнув голову под низкой притолокой, ты входишь в бетонный бункер и отшатываешься от ударившего в лицо горячего смрада, испарений толчка, табачного дыма, пота и клопомора.
        Дверь захлопывается, задвигается засов, клацают замки.
        Все, выхода нет.
        СИЗО переполнено, «шестерка» забита двойной нормой заключенных. Трехъярусные шконки полны полуголыми зеками. Кому не досталось места, сидят на полу на корточках. Никто не обращает внимания на новичка, ты стоишь, не зная, к кому обратиться.
        Подходит плечистый парень с лицом гопника.
        - Как звать?
        - Скворцов. Сергей.
        - Кто тебе рожу расписал?
        Ты независимо усмехаешься.
        - Люди хорошие…
        Ответ настораживает.
        - Люди? За что тебя «люди» били?
        Ты не знаешь, что «упорол» свой первый «косяк» в «крытой», «людьми» здесь называются заключенные воровской масти. И если «люди» кого-то бьют, это может означать, что в хату пришел изгой, отщепенец.
        - Ты какой масти? - спрашивает абориген.
        - Каурой, - с вызовом отвечаешь ты, еще помня свои геройские подвиги в боях с егерями и погранцами.
        Абориген дает тебе затрещину. Подавляет волю, понимаешь ты, унижает, проверяет на вшивость. Второй удар ты перехватываешь, примирительно улыбнувшись.
        - Ты до меня дотронулся? - не верит своим глазам блатной. - Ты че лыбишься?! Смешно тебе?
        Булыжник кулака врезается в живот, ты роняешь матрас, сгибаешься с утробным стоном, не в силах… вз… вз…вздохнуть, огненные круги бегут перед глазами…
        Ты ждешь, что адреналин вот-вот хлынет в кровь, ты вскочишь уже каратистом и черным поясом и отбуцкаешь обидчика. Ничего подобного не происходит. В душе - страх, срань и импотенция. С момента утери Копья и поступления в СИЗО ни «Чан», ни «Гуськов», ни другие духи не подают больше признаков жизни. И от этого становится по-настоящему страшно, потому что вокруг не киношная, не придуманная, не приснившаяся, а самая настоящая ТЮРЯГА с ее волчьими законами.
        Абориген словно слышит твои мысли.
        - Я тебе маньку-то отобью! («Манька» - на фене «мания величия»). Запомни, дядя-сарай, когда люди спрашивают, надо отвечать! Ты какой масти, не петушиной, случаем?
        «Хата» молча следит за «пропиской» первохода.
        - Нет, - натужно выдавливаешь ты, - я мужик.
        ХАТА «ПЯТЬ-ЧЕТЫРЕ-СЕМЬ»
        Киев. Лукьяновское СИЗО
        11 часов 33 минуты. Температура воздуха 31 градус
        Ржавая железная раковина с медным антикварным краном прикреплена к стене слева от входа, за нею помещается толчок, занавешенный тряпкой на высоте чуть выше метра. В центре камеры стоит стол из черного металла с железными, забетонированными в пол лавками. За ним играет в домино блаткомитет хаты.
        Сразу видно, кто тут главный. На теле «заиндевелого» (седого) вора нет живого места: жилистые руки, плечи, грудь покрыты татуировками: «ИРА» и «ЗЛО» наколоты на плечах, под ключицами зияют бездонным взглядом два огромных, пристально смотрящих глаза. Лицо пахана выдолблено долотом в морщинистой древесной коре, неандертальские надбровные дуги измазаны рыжеватой шерстью, в глубоких норах прячутся маленькие цепкие глазки, бульба ноздрей отделена от спинки носа шрамом, рондолевые фиксы жуют зажженную сигарету.
        - Я смотрящий по хате, - сипит он простуженным голосом. - У меня хата правильная. Прописку ты себе сам нафоршмачил. Качан получил с тебя за борзоту. Ты понял? (Сергей кивает). Пока твое место вон там, возле тряпки. Садись на свой тюфяк и рассказывай, за что тебя закрыли. Имей в виду, фуфло здесь прогонять бесполезно, мы все про тебя узнаем по тюремной почте, так что давай чисто «сердечное» признание, а дальше будем смотреть, куда тебя определить.
        Смотрящий кладет сигарету на «пепельницу» из крышки от «Нескафе», делает два глотка чифира и передает парящий чифирбак соседу справа. Лицо этого циклопа было когда-то разрублено ударом топора, да так и срослось, завернувшись по лбу и переносице вовнутрь. Из уродливой расселины торчат ноздри, да моргает единственный глаз, не понятно - правый или левый. Это рецидивист «Рубленый», правая рука пахана. Он делает два глотка и передает кружку смуглому татарину с татуированным лбом. Это Зира, криминальный мурза. Блаткомитет чифирит не спеша, торопиться некуда, времени в тюрьме много.
        «Молчи, - сказал Сергею на сборке пожилой зек, - не давай никаких показаний, пусть сами доказывают, ни в чем не признавайся. Из всех моих знакомых уцелели только те, кто ничего про себя не говорил ни следаку, ни в хате. Все против тебя обернут, от гандона до батона, молчи и все».
        Но как тут промолчишь, если на тебя угрожающе смотрят криминальные хари?
        Сергей просит воды. Напившись, садится на скатку и кратко отчитывается.
        - В Крыму в горах промышлял черной археологией. В заповеднике надыбал немецкое захоронение, медальоны и кости. Их можно хорошо продать бундесам. На беду там оказался заповедник ДУСи, принадлежащий управлению делами Президента. Егеря засекли стоянку с вертолета по дыму костра, погнали по горам, как зверя. От случайной искры загорелась лесная подстилка, жара страшная этим летом, заполыхал десяток гектаров. Говорят, кто-то из егерей в дыму задохся. Меня обвинили в поджоге, непреднамеренном убийстве, ну, и загребли…
        Качан подозрительно щурится.
        - Почему тебя не в Крыму закрыли, а сюда пригнали, в Лукьяновку?
        Пахан делает очередные два глотка чифира, акулий плавник кадыка дважды вздымает зернистую кожу на горле.
        - Чем ответишь? - глядит он исподлобья медвежьими глазками. Это взгляд хищника, такой порешит, не задумываясь, люди для него овцы.
        Сергей потеет от жары и напряжения. Это тебе не экзамен в школе, тут не отделаешься неудом или пересдачей.
        - Отвечу, что решил уйти в Россию, - утирает он лоб рукавом. - Поэтому взяли меня не в Крыму, а уже в поезде, при досмотре на границе. Таможня нарыла медальоны вермахта, ну, я и решил «сделать ноги», оказал сопротивление, вот меня менты с погранцами и отделали под орех. Вменяют контрабанду, поджигательство и статью 119 «Убийство по неосторожности».
        - Лютует украинская таможня, а, Мытник? - пахан кидает взгляд на черноусого парубка, сидящего на втором этаже нар.
        - Так що ж тэпер? - арестованный за получение взятки офицер таможни с погонялом «Мытник» смотрит по-птичьи, круглыми немигающими глазами. Такие глаза бывают у ограниченных людей, зацикленных на какой-нибудь сверхценной идее. - Правыльно його повъязалы. Контрабанда. Шо ще з ным робыты?
        Железные зубы пахана отливают тусклым никелем.
        - Да ты у нас тяжелостатейник, Скворец, - усмехается он. - Спать будешь в очередь с Менялой (кивок на зека, цитировавшего УК). А теперь запомни первую заповедь. Порядочный зек должен уделить внимание в общак. Что у тебя в сидоре?
        Сергей расшнуровывает рюкзак. Дистрофичный пацан спрыгивает с решки и запускает в рюкзак руки, густо исколотые по «дорожкам» (по венам). «Че смотришь, говорит он Скворцову, мне руки птицы поклевали». И лыбится презрительно, копаясь в чужом добре. Вытаскивает свитер.
        - Свитер это хорошо, - говорит пахан, - Кухарь, распустишь его на нитки. Новую «дорогу» будем строить заместь старой. Пошамать, небось, хочешь? (Сергей сглатывает слюну) Меняла, выдай Скворцу из общака жратвы.
        Так Сергей получил погоняло и плацкартное место в Столыпинском вагоне, едущем в никуда.
        НОЧНОЕ БДЕНИЕ
        Киев. Лукьяновское СИЗО
        22 часа 13 минут. Температура воздуха 30 градусов
        Камера, в которую попал Скворцов, оказалась котловой, в ней собирался корпусной общак, находящийся под присмотром «положенца» Гуся. Кроме хавчика новичку выдали из общака зубную щетку и пасту в целлофановом пакете. Оказывается, передавать пасту в тюбиках в тюрьму почему-то нельзя.
        - Ложись, поспи, устал, наверно, с дороги, - предложил Меняла свое место.
        Скворцов прилег и провалился в сон. Он был вымотан до предела. Даже где-то в глубине души порадовался, засыпая, что его арестовали и теперь он сможет выспаться вволю. Как бы не так, выспаться не получилось, через несколько часов его растолкали.
        - Вставай, вторая смена.
        Комкастая подушка промокла от пота, в камере стоит удушающая духота. Стены СИЗО вобрали за день весь жар, так щедро источаемый августовским солнцем, и теперь отдают тепло вовнутрь. Ни сквозняка, ни ветерка. Зеки истекают потом. Воду на ночь отключили. Воду вообще включают в тюрьме по часам, а то и по личному усмотрению ДПНК.
        Сергей сворачивает тюфяк, сползает на продол.
        - С тебя полпачки чая, - шепотом говорит Меняла, разворачивая свою скатку на освободившейся шконке.
        - За что?
        - Я же тебе очередь спать уступил? Уступил. А ты как думал? Тут все свою цену имеет.
        - Нет у меня чая.
        - Отдашь, когда будет. Ты вот что… Завтра Качан начнет тебя разводить, типа «не обижайся, братан», «ты че, в натуре, обиделся?» Так ты не ведись. Я его прихваты знаю. Обиженниками здесь «петухов» зовут, понял?
        Меняла укладывается на нару, с кряхтеньем вытягивает длинные ноги.
        - За совет с тебя еще две замутки чая. Итого, с тебя пачка черного, байхового краснодарского.
        - Да где я тебе возьму? - Сергей ошарашен деловой хваткой своего сменщика.
        - Отдашь, когда будет, я же не наезжаю, - зевает Меняла. - В тюрьме долг - дело святое, учти. И еще. Погоняло тебе надо сменить.
        - Почему?
        - Стремное.
        - Да почему?
        - Отвечу за пачку сигарет.
        - Да иди ты! Не хата, а страна советов.
        - Ты че, обиделся?
        - Сам говорил - обижаться нельзя.
        - А ты умный. Короче. Если бабок нету, кроме чая и сигарет, есть и другая валюта.
        - Какая?
        Меняла приподнимается на локте.
        - Ответ на твой вопрос тоже является консалтинговой услугой, которая стоит пачку сигарет с фильтром.
        Да-а, недаром парня Менялой прозвали.
        Сергей не знает, куда приткнуться, садится на скатку в продоле, между свисающих для просушки трусов и маек.
        - Эй, Скворец, давай к нам, чифирнем, - зовет дистрофический пацан, который забрал у него свитер. Это «Кухарь», наркоман со стажем - «централки» у него на руках все в «дорожках» (вены проколоты на всю длину).
        За столом потеснились, дали место.
        По маленькому телевизору идет на ток-шоу Савика Шустера с криками и руганью.
        С верхних нар слышится хриплый кашель. Так звучит даже не застарелый бронхит, а кое-что похуже. У Мишани, молодого понурого парня, совершившего убийство жены в состоянии аффекта (застукал с любовником и зарубил топором), в тюрьме открылось кровохаркание.
        «Он же нас всех тут заразит, думает Скворцов. Почему его не кладут в больницу, почему не посадят в отдельную палату?»
        Когда он осторожно высказывает эти мысли, сидящий справа от него пожилой еврей с седым пухом вокруг лысины экспансивно восклицает: «Кто ж его отсюда переселит, шо вы такое говорите! Вы знаете, сколько тут стоит хорошая камерка? Она Мишане не по карману. У него из родственников только отец-инвалид. Вы лучше взгляните на эти стены! Ви знаете, шо это за грибок? Это “Аспериллиус черный”, самый опасный преступник, сидящий в Лукьяновском СИЗО. Серийный убийца. С таким грибком скоро нам всем тут слабают Шопена. Даже после короткой отсидки можно выйти отсюда импотентом-туберкулезником, с астмой, раком легких, менингитом и энцефалитом. Как вас по имени-отчеству?»
        - Сергей Геннадьевич. Можно просто Сергей.
        - Иловайский Юрий Соломонович, будьте ви мне здоровы, - сокамерник протягивает через стол руку, Сергей ее пожимает. - Тюрьма - хороший гешефт, вы знаете? Тут все зарабатывают на заключенных. Начальник тюрьмы распоряжается номерным фондом, надзиратели устраивают заключенным свидания, проносят запрещенные вещи, водку и даже наркотики, женщин проводят, передают с воли мобильные телефоны, перед шмоном забирают телефоны себе, потом возвращают - все за деньги. И я их понимаю. Скажите мне, кто будет за копеечную зарплату работать в нечеловеческих условиях с опасным контингентом?
        В хате есть своя «кухонька», на выступе стены рядом с оплавленной розеткой. Вместо плитки используется изогнутая пружина, к которой присоединен шнур от кипятильника. Благодаря высокому сопротивлению пружина нагревается до багрового свечения. Кухарь варит на ней овощной супчик, а до ареста он варил ханку из маковой соломки, на чем и погорел.
        Аромат мивины расползается по прокуренной хате. У Сергея сосет в желудке. Ему вспоминается лес и то, как они с Дашей запаривали мивину на костре. Горечь ее предательства отравляет душу.
        Кухарь будит Качана, Рубленного, Зиру и Гуся.
        Все встают, когда за «общаком» едят четверо «хлебников». Кухарь при блатных работает шнырем, готовит для них еду и обслуживает за столом. Он также отвечает за варку тюремного самогона - зимбуры, которую разливает по кружкам из стеклянного трехлитрового бутыля. Жидкость имеет мутный, красноватый цвет и пахнет денатуратом.
        Зеки чокаются, выпивают и приступают к трапезе.
        Как впоследствии узнал Скворец, рецепт зимбуры прост: в миску натирают яблоки, образовавшееся пюре вместе с кожурой вываливают в кастрюлю, где плавает бутылка с кипятком, она греет брагу, чтобы та забродила, там изюм, хлебные дрожжи и сахар, чем больше яблок, тем выше градус. Перебродившую брагу процеживают и перегоняют, водка получается красного цвета и достигает 70 градусов крепости.
        - Че ты тут задвигал насчет грибка, Соломон, - Качан шумно сербает горячий суп, - все знают, что туберкулез любой нации - это евреи.
        - Шо ви такое говогите, уважаемый Качан! - гримасничает и нарочито грассирует Юрий Соломонович. - Чуть шо, так во всем сгазу виноваты бедные евгеи.
        - Новый анекдот - бедный еврей. Тебе «кабан» вчера пришел, ты даже не поделился.
        А ну, тащи сюда свою дачку!
        У Соломоновича черный пух на лысине завивается в самумы. Он лезет под нары, вытаскивает картонный ящичек, ставит его перед блатными, которых он боится, как огня. «Это маца, уважаемые, это горькие травы марор, это крутое яйцо - бейца. Попробуйте зроа, обжаренный кусочек мяса на косточке. Закусите сладким харосет, смесью перетертых фруктов и орехов. Они долго не пропадают, могут простоять в тепле хоть целый год».
        Гусь, Зира и Рубленый выбирают деликатесы, доедают и уходят спать. Качан же, насытившись, любит поразглагольствовать.
        - Соломон, вот вы же сало не жрете, почему ты сало - мои?
        - Я Соло-мон.
        - А, ты соло выступаешь, в одиночку дрочишь? Херовая у вас, жидов, хавка. То ли дело наш русский супчик. Знаешь, Мытник, как москали называют борщ? (Качан блеет) Пе-е-е-рвое! Или - жи-и-идкое. У вас вся еда ЖИДкая, а, Соломон?
        Видя, что еврей не ведется на его приколы, Качан начинает задирать Мытника. Спор у них застарелый - можно ли считать таможенника мусором?
        - Я нэ мусор, - твердит Мытник. - Я охвицер мытныци.
        - Что мусарня, что таможня, все одно! Псы вы сторожевые сучьего государства. Скажешь, взятки не брал на своей таможне?
        - Хабарив не брав! Я виконував закон, стежив, щоб заповнявся бюджет держави.
        - Ну, и дурак! Иди, в тряпки ложись, не корчи из себя умного. Или может ты тоже обрезанец? Вумный? Как вутка?
        - Краще нэ замай мэнэ!
        - А то что будет, хохляцкая рожа? Кончился ваш Майдан, Донбасс рулит на Украине!
        - Даунбас… - под нос бурчит Мытник. Коренастый и крепкий, он не боится наглого блатаря.
        - Ты че там вякнул, сволота? - Качан привстает. - А ну, повтори, что ты про Донбасс сказал! Че молчишь? Ненавижу хохлов! Нэнька ваша Западная Украина - блядь ссученная, любому пиндосу жопу лижет, на братство славянское положила с прибором!
        - Яке братство? - взрывается Мытник. - 3 кым? С кацапами? От вам! - он бьет себя в сгиб руки, показывая поднятый кверху кулак. - Слава Украине! Слава героям!
        Качан хватает со стола миску.
        - Ну все, ты доп…зделся! Ща сделаем хохлу обрезание. Будет у нас жид и хохол в одном флаконе.
        Мытник принимает боевую стойку. Качан кружит вокруг него.
        В критический момент в ссору вмешивается Юрий Соломонович.
        - Ой, вы таки правы насчет обрезания, уважаемый Качан, и сейчас я вам расскажу за случай, шо заставил меня сильно усомниться в правильности этой древней процедуры. Ви послушайте старого еврея. Была у в Одессе девушка. Ну, как, девушка? Путана. Вера Ротенберг. Клиенты звали ее «Вротенберг», учитывая специфику ее профессии. (упоминание о путане заинтересовало Качана, дальнейшее повествование он слушал с полуоткрытым ртом). Ее еще звали «Итальянка», потому что начинала она переводчицей в «Интуристе», спуталась там с каким-то макаронником и даже сходила за него замуж, но шой-то у них не сложилось на Аппенинах, и она повернулася к своей маме Софье Францевне в Одессу. Так вот, менты замели Веру при облаве в притоне Кепельмана на Большом Фонтане и привезли на Еврейскую, 6, в кабинет № 35 к Семену Лифшицу, оперуполномоченному по проституткам. Этот Сема был такая сволочь, шо терпеть его могла только родная мама Изя Яковлевна, царство ей небесное. А жена Семена не любила и поэтому часто уезжала к маме в Винницу. Оголодавший Семен как раз искал, кого бы потрахать, кроме своей постоянной любовницы Дуньки
Кулаковой. И тут к нему в кабинет заводят Верку Итальянку. Во такие груди, во такие бедра. И это чудо красоты сидит в дешевом кабинете с пластилиновой печатью на хлипких дверях, где из мебели есть только стол, шкаф, сейф и дуболом Лифшиц. И разит от «Итальянки» духами «Мадам Роша» по триста баксов за флакон, а «сумашеччую» прическу ей сделал прилетевший по случаю в Одессу московский стилист Лисовец. Прикинута дама в бутиках Гуччи, Пуччи и Сваровски, маникюр и макияж у ей по высшему пилотажу, бо она регулярно посещает всякие там финтесы и спа-салоны. Словом, менту было не по карману трахать такую роскошную женщину, один час которой обходился особо похотливым поцам в 500 долларов США. Но в тот день Семену таки подфартило, Вере корячилось СИЗО и штраф на сумму стоимости ее услуг, и Сеня решил использовать закон в своих корыстных интересах. И как часто бывает, в его сейфе в нужную минуту не нашлось презерватива, а нашлась только полупустая бутылка молдавского коньяка «Черный аист». «Вера, у вас есть презерватив?» - спросил Сеня. У Веры в тот вечер не нашлось в сумочке презерватива, Сеню ждал совсем иной
гармидер, бо Сеня был шлимазл. Вы спросите мине, кто такой шлимазл, так я вам отвечу словами Ибн-Эзры: «Если шлимазл начнет заниматься изготовлением гробов, то люди перестанут умирать ныне, и присно, и во веки веков». Но похотливый Сеня придумал-таки выход. Он решил обезопасить себя от трихомонад и бледных трепонем особым способом любви. Он сказал: «Вера, я имею трахнуть вас в “терку”, шоб я так жил, и тогда вам выйдет от меня послабление». Вера покашляла для приличия и без лишних слов сняла со своего бюста лифчик фирмы «Милавица». В конце концов, от ее сисек не сильно убудет, если между ними поерзает «колбаска по-ментовски». Описать Вериных грудей не хватает слов даже у меня, профессионального чтеца-декламатора… короче! Оперуполномоченный Сеня Лифшиц достает своего обрезанца, вставляет его даме в «терку» и начинает делать бедрами возвратно-поступательные движения. Но не прошло и полминуты, как этот поц выдергивает свое «хозяйство» из Вериных персей и начинает орать, как мартовский кот. Он не узнает свой «пегчик». Он вкладывал вполне себе приличный половой пенис, обрезанный на заре его младенчества
шойхетом синагоги с улицы Ольгиевской, той, шо недавно сгорела, а винул какой-то перец чили - красный и глянцевый, как журнал «Бурда» в целлофане. И пекло этот перец так, как может печь только настоящий чили, если съесть его утром натощак. С той разницей, шо у Семы горело не у роте, а у в половом органе.
        На верхней шконке будят сокамерников. «Вставайте, Соломонович байки травит..»
        «Ты шо со мной сделала, падла», закричал Семен и начал бегать вприсядку по кабинету. На ту беду мимо его кабинета проходил по коридору начальник отдела майор Курков. Он слышит этих звуков, похожих на тех, шо издает подследственный, когда ему заправляют в анус бутылку с-под шампанского, и стучит кулаком в дверь. Там наступает молчание. Тогда майор взывает зычным басом, отчего Сеня чуть не наделал в штаны, и спасло его только то, шо на нем их не было. Этот шлимазл не придумал ничего лучшего, как затаиться под столом. При этом стонать он не переставал, потому шо ему было «невтрепеж». Менты, конечно, переполошились за своего коллегу и по приказу майора Куркова выломали двери. И шо ж они там увидели? Они увидели картину маслом художника Ренуара, который любил писать женщин в жанре «ну?». На стуле сидела модель порножурнала с грудями пятого размера в обох жменях, а по кабинету гусиным шагом ходил оперуполномоченный Лифшиц с этим своим писимизмом, зажатым между ног. При этом глаза у Сени вылезли на лоб и начали потихоньку перебираться на затылок.
        «Сеня, Сеня, за шо ты держишься? - загомонили мусора. - Шо ты там прячешь? Неужели эта прошмандовка стукнула тебя по бейцам?»
        - У мене горит пиписка, - стонет Сеня. - Эта сука меня чем-то заразила.
        - И давно она начала тебя заражать, Семен? - спрашивает майор Курков.
        - Тока шо, - отвечает Сеня.
        - Мадам, шо это за болезнь, которая передается за «тока шо»? - спрашивает майор у путаны. - Может, у вас особо скорая нигерийская чесотка?
        - Зачем вы такое говорите, - обижается Вера, - я девушка чистая, вот справка.
        - Семен, - говорит майор, - а ну покажи, шо там тебе обожгли.
        Семен разжимает руки, и отделение видит, шо его пиписка алеет цветом закатного неба, когда завтра будет ветер.
        «Шо вы сделали с нашим товарищем, грозно спрашивает майор Курков путану».
        «Вы меня вынуждаете говорить правду, отвечает Вера. Ваш товарищ принудил меня к извращенной форме любви, по-английски “титифак”, а по-русски “в терку”. В случае отказа он угрожал поместить меня в СИЗО, а я уже была один раз в вашем СИЗЕ, и мне туда больше не надо. Поэтому я согласилась, чтобы ваш товарищ на мне немного поерзал, и теперь он стонет от удовольствия оргазма».
        - Какой-то странный оргазм… - чешет в затылке Курков.
        - Это особый, пролонгированный оргазм с отложенным концом, - поясняет ему Вера.
        - То-то, я и вижу, шо он отложил свой конец куда-то на сторону, - замечает майор. - А ну-ка, мадам, покажите, шо у вас в «терке».
        - Да шо тут у мене может быть, кроме ассигнаций, - Вера разводит в стороны свои животрепещущие перси, увенчанные сосками цвета того коньяка, шо стоял у Сени в сейфе. При этом майор Курков замечает воспаленные пятна на ее беломраморной коже.
        - И шо это у вас такое? - спрашивает он, видя, что межгрудная пятнистость Веры не уступает окрасу собак далматинской породы.
        Тогда честная путана переходит в наступление.
        - Вы спросите за это у своего подчиненного, это же не человек, а конь! Он растер мне всю грудь своим огромным cazzo! И это еще хорошо, что он не нашел презерватива, шобы использовать меня по прямому назначению, бо он разорвал бы меня напополам. Сочувствую его жене, так ей и передайте! Нет, лучше я сама лично передам ей свое сочувствие!
        Тут Вера начинает ругаться по-итальянски, плакать по-еврейски и сморкаться по-русски. Она угрожает написать заявление прокурору и требует снять отпечатки Сениного cazzo с ее измусоленных грудей. Как будто на залупе есть дактилоскопические линии! Если б их там было, ментам пришлось бы прокатывать не «пальчики», а «перчики», шоб им при этом икалось от смеха!
        Обитатели хаты «5-4-7» смеются, свесившись со шконок. Даже Гусь выглянул из-за занавески своей «каюты» и с интересом прислушивается.
        Меж тем весть о воспламенении ментовской ментулы (по латыни это мужской половой орган, если кто не знает) от трения об грудных желез прокатился по всему областному Управлению МВД. А то ж были одесские мусора, которых хлебом не корми, дай только постебаться над товарищем. Вскоре возле кабинета № 35 образовался целая мусорская свалка. Менты норовили заглянуть вовнутрь, шоб поглазеть на сиськи Верки Итальянки и на пылающий от страсти хер оперуполномоченного Лифшица. И двери закрыть было никак нельзя, потому шо их как бы уже выломали до того.
        - Он він дэ, мій жезл, - сказал капитан ГАИ Колесниченко, пробившись сквозь толпу, - його, виявляється, Лифшиц запозичив для плотських втіх.
        - Нет, Георгий, ты ошибся, - отвечал ему старлей убойного отдела Леша Кузьмин, тот, которого пырнул мессаром на Привозе Витя «Чебурек», - то не гаишный жезл. То елда лейтенанта Лифшица.
        - Бути того не може, - не поверил своим глазам Колесниченко, - цэ мiй жезл, бо він в темряві світиться! (он светится в темноте)
        - Тащи огнетушитель, Прокопенко, - сквозь душащий его смех скомандовал Кузьмин. - Надо затушить Семену елду, пока она не истлела окончательно.
        - Хорош издеваться, - воет Сеня, - вызывайте «скорую», у мене все опухло и пылает, как огненная гиена.
        - И шо я скажу «Скорой»? - спрашивает его Курков. - Шо у моего сотрудника во время допроса задержанной воспалился детородный орган? Завтра за это будет трепаться вся Одесса. Ты нас опозоришь, Сэмэн. Терпи! Давайте лучше позовем Погосяна.
        Судмедэксперт Погосян осмотрел очаг поражения и сказал.
        - Товарищ майор, нужно срочно провести следственный эксперимент, пока не стерлись следы.
        - Согласен, - говорит Курков.
        И вот Погосян приносит фотоаппарат со вспышкой и вспыхивает им Сене в пах, а затем делает то же самое с бюстом Верки Итальянки в разных ракурсах. Он ей сделал настоящее портфолио, этот Погосян.
        - Что это у вас за покраснение? - спрашивает он у Веры.
        Вера смотрит на свою грудь, принюхивается и краснеет.
        - Ой, я таки вспомнила. Я вчера простудилась бронхитом и, чтобы согреться, натерла себе грудь финалгоном.
        - Теперь мне все понятно, - говорит Погосян. - Семен, ты же обрезанный, как и положено еврею, финалгон попал тебе на залупу, к тому же ты его глубоко втер страстными фрикциями. Это все равно, что намазать гланды казацкой горчицей, которая по силе жжения не уступает напалму. Беги в туалет и срочно мой свое хозяйство хозяйственным мылом.
        А надо вам сказать, что коридор Управления МВД по Одесской области весь такой продолговатый и состоит из десятков дверей, и вот эти двери пооткрывалися и оттуда «повисунулися» менты. Они торчали, как головы двенадцатиголового Змея Горыныча из каждого кабинета, и все эти головы ржали. В тот исторический момент по радио передавали оперу любимого мусорского композитора Мусоргского «Хованщина», как бы намекая, шобы Сеня кое-шо сховал. И под эту торжественную ораторию одесские мусора проводили в последний путь своего боевого товарища, со слезами невыносимого смеха глядя, как поц Сеня с дымящимся наперевес телепуцкается до туалета. И хрен бы с ним, с Сеней, - под общий хохот хаты «5-4-7» закончил свою байку Юрий Соломонович, - но больше всего пострадала моя психика правоверного «евгея», потому шо после этой истории в меня закрались смутные сомнения насчет полезности обрезания. Азохем вей!
        - Да ты шо-о-о… - стонет красный от хохота Мытник, - о так и було? та нэ вирю…
        Смеются все, даже угрюмый Гусь, даже отупевший от горя женоубивец Миша - и тот слабо улыбается.
        - Укатайка!
        - Молоток, Соломонович, повеселил…
        - Хазанов!
        - Ты правильный еврей, Соломонович! - рокочет Рубленный. - Когда в Одессе будет погром, приезжай ко мне в Харцызск, я тебя спрячу в подвале, ха-ха…
        - Классно девка мусорка спалила…
        - Попал ментяра в просак.
        - А не суй елду, куда не след.
        - Скажи, приврал, Соломонович? - спрашивает Качан, когда смех в камере стихает.
        - Если Соломонович чего и приврал, то совсем же чуть-чуть, для пущего веселья.
        - Чем закончилась делюга с ментом?
        - Поца Сеню уволили по статье за злоупотребление служебным положением. А кто б из нас не злоупотребил ту Веру во с такими грудями и бедрами? Но за Сеней таки осталось погоняло, угадайте, какое!
        - Финалгон!
        - Какой ви догадостный, Качанчик. Ви просто Вольф Мессинг!
        ОЧНАЯ СТАВКА
        Киев. Лукьяновское СИЗО
        Спутница жары - дизентерия. Заболели все тринадцать сидельцев. Позывы следовали каждые 15 - 20 минут, у толчка выстраивалась очередь, кто-то не успевал дождаться спасительной «посадки», и плавно перестраивался в очередь к раковине на постирушку. Туалетная бумага закончились, камера перешла на вату из матрасов, затем стали рвать обвинительные заключения. Запах в камере стоял соответствующий.
        С потом и поносом уходили остатки жировых запасов. «Скворец» похудел, брюки спадали, он поддерживал их руками, потому что ремень у него отобрали еще в КПЗ. Поэтому первыми словами Даши, когда их свели в комнате для допросов на очной ставке, были.
        - Ой, как ты похудел, Сережа!
        - Дарья Денисовна, - следователь Фоминых открывает ее дело, - сообщаю вам, что суд продлил ваше пребывание под стражей еще на три месяца. Скажите спасибо вашему подельнику. Он утверждает, что именно вы ударили Дмитрия Капранова лопатой по голове и положили лицом в горящие угли.
        - Сережа, ты вправду так говорил? - не верит своим ушам Даша.
        - Я повторил ее слова, гражданин следователь. - Скворцов изучает пол под ногами, на предательницу смотреть брезгует. - Сам я этого не видел, был без сознания…
        - Зачем вы бросили Капранова лицом в костер, Жукова? - повышает голос следак. - Вам фотографию его показать? Вот, смотрите, он остался фактически без лица.
        - Фу, уберите это! Говорю вам: я его в костер лицом не дожила!!!
        - Тогда кто? Скворцов?
        - Как я мог его тащить? - возмущается подследственный. - Я был без сознания! Следователь стукает кулаком по столу.
        - Хватит мне лапшу на уши вешать! Как мог человек в оглушенном состоянии пройти восемь метров и упасть лицом точно в мангал?!
        - А ведь верно! - осеняет Сергея, и он впервые за встречу смотрит Даше в глаза. - Там же никого не осталось в живых и при памяти, кроме тебя. Получается, что это ты его туда оттащила.
        Даша в СИЗО пообтесалась, стала жесткой и решительной.
        - Ты че несешь, Скворцов? - грубо, как тюремная урла, фыркает она. - Думай, что говоришь!
        Следователь направляет раструб настольной лампы ей в лицо, но оно не освещается, а наоборот - смуглеет, как тогда, при прохождении через Горелый лог, когда поднималась гарь с земли и липла к потному телу. Мягкий носик становится точеным, губы окрашиваются «драконьей кровью», глаза очерчиваются по контуру сурьмой из смеси бараньего жира, уемы, басмы и сажи.
        - Узнал меня? - брызжут лучами межзубные стыки, - да, это я, жрица Хазва!
        Ликующий лик моавитянской колдуньи проступает сквозь облик московской девчонки. Она запрокидывает голову, хохоча, ибо радость великая для жрицы Ваала Фегоры узреть заклятого врага, ввергнутого хитросплетением интриг ее и чар в унижение и узилище.
        - Так это ты все делала, с самого начала! - Скворцов потрясен открывшейся ему картиной. - Заманила меня в лес, прикинулась слабой и беззащитной, заставила защищать себя и убивать, а после, в поезде, спрятала копье и сдала меня ментам! Тысячи лет назад я убил тебя, и ты до сих пор мне мстишь?
        - Кого вы там убили, Скворцов? - настораживается следователь.
        - Да он опять «психа» включил, гражданин следователь! - Хазва подло подставляет вместо себя ничего не понимающую Дашу. - Я же вас предупреждала, он неадекват. Кем он только не воображал себя в лесу - то партизаном-людоедом, то «черным поясом» карате, то собакой, то егерем.
        - Даша, умоляю, поверь, тобой владеет дух злой колдуньи! Когда ты била и тащила Капранова, тобой руководила Хазва, но ты этого не помнишь, потому что она отключает твою память!
        - Да ты что несешь, быдло симферопольское? Посадить меня хочешь?!
        - Жукова, сядьте!
        - Да он же все на меня решил повесить! Меня девки в камере предупреждали. Ну, тогда и я расскажу все, как было! Записывайте, гражданин следователь. Лопатой - он ударил. А потом взял парня за ноги, оттащил к костру и положил лицом на угли! Еще и ногой на затылок наступил, чтоб лицо поглубже погрузилось в угли. И засмеялся: «Так будет со всеми, кто станет на моем пути!»
        Так хрипят псы в последний момент перед схваткой, когда шерсть уже дыбом и клыки оскалены до десен.
        - Сидеть, Скворцов! - следователь бросается поверх стола, но не успевает - арестант вцепляется подельнице в горло.
        - Будь проклята, ведьма! Умри!
        Сигнал экстренного вызова охраны проблесковым маячком мигает над дверью комнаты для допросов. Гудит зуммер тревоги.
        «Зу-у-у-у-у!!!»
        «Зу-у-у-у-у-!!!»
        «Зу-у-у-у-у!!!»
        Дожевывая перекус, в комнату врывается долговязый рыжий надзиратель, скручивает буяна, тащит в коридор.
        - В «стакан» его закройте, урода! - вслед ему кричит следователь. - На сутки!
        В «СТАКАНЕ»
        «Стакан» - каменная ниша в стене для изоляции буйных заключенных, отделенная от коридора железной дверью.
        Ты бурно дышишь после борьбы с охранником, пот высыхает липкой упаковочной пленкой на теле. В темноте ощупываешь колючие стены в цементной «шубе», сзади - приступочка, на которую можно присесть. Но нет, это очередное издевательство ментов - приступочка тоже колюча, через минуту зад начинает печь, колени не согнуть, так как они упираются в дверь.
        Приходится стоять. Ноги затекают. Поневоле опираешься о «шубу» то бедрами, то плечами - в этих местах начинает жечь кожу до мяса.
        Счет времени теряется, сколько прошло - час-два-три? Сокамерники говорили, что больше трех часов в «стакане» держать запрещено. Но следак крикнул легавым запереть на сутки… блин, неужели сутки стоять в темноте?
        Тебе абсолютно нечего делать. Не отвлекают никакие раздражители - зрение и слух отключены, работают только осязание и обоняние, но они почти не подают новых сигналов, кроме усиливающейся с каждой минутой боли в местах прилегания к «шубе».
        «Господи, голос Твой слышал я в лесу, пошел и сражался за женщину! Так за что Ты наказываешь меня? Разве я был не прав в бою против насильников?»
        В ответ слышится картавый мужской голос.
        - Это же он вам молится, Валентин Григорьевич, ваш голос он слышал в лесу. Римма, он хоть как-то реагирует?
        Женский голос отвечает:
        - Сейчас посмотрим зрачковый рефлекс.
        Кто разговаривает? Может, охранники в коридоре?
        Ты нащупываешь на двери «штифт», приникаешь к нему, и вдруг в зрачок втыкается «шило» яркого света, ты отшатываешься, ослепленный. В коридоре кто-то включил фонарик и подшутил так над заключенным.
        - Эй, старшой! - ты стучишь в дверь, - открой, ссать хочу!
        Молчание в ответ. Глазок гаснет.
        ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОГО ПСИХИАТРА «МНОГОМЕР»
        Доктор Самуэльсон о феномене Скворцова
        По роду своей деятельности, (а я работал психиатром в Киевском следственном изоляторе № 13, известном, как Лукьяновское СИЗО), мне приходилось встречаться с самыми разными преступниками, в том числе и с очень известными. В частности, я работал с Сергеем Скворцовым. Этика моей профессии не позволяет раскрывать многих деталей пребывания заключенных в СИЗО, поэтому я хранил молчание вплоть до своего увольнения со службы по причине достижения пенсионного возраста. Об этом случае я решился написать также еще и потому, что он представляет собой существенный научный интерес, хотя при первой встрече он не произвел на меня особого впечатления.
        - Снимите с него наручники, - сказал я.
        - Он «СНА», - напомнил мне сержант. Аббревиатура «СНА» означает «склонен к нападению на администрацию». Таким полагается удвоенный конвой, вывод из камеры в наручниках, пристегивание при допросе к особым ушкам на табурете.
        Я настоял, чтобы наручники с него сняли.
        Скворцов сел, потирая надавленные кисти. Волосы у него были темно-русые, лицо округлое, лоб высокий с залысинами, между бровей вертикальная морщина, глаза карие с зеленоватым отливом, нос с прямой спинкой и пористыми крыльями, верхняя губа чуть выступает над нижней, подбородок небольшой. В общем, ничем не выделяющийся парень. С одной только разницей. Этому «парню» инкриминировалось более тридцати трупов. После «Украинского зверя» Оноприенко, убившего из обреза 52 человека, Скворцов занимал «почетное» второе место в списке серийных убийц Украины.
        - Курите? - спросил я, протягивая пачку сигарет и внимательно изучая пациента.
        Внешний осмотр может многое сказать опытному психиатру. Двигательно-волевые и моторные навыки были у него в норме, кататонического возбуждения не наблюдалось.
        Скворцов предложенную сигарету взял, но не закурил, спрятал в карман куртки.
        - На что жалуетесь? - спросил я. - Голова не болит? Как спите?
        Я задавал обычные вопросы, он коротко отвечал, и я словно бы невзначай спросил.
        - Скажите, вот эти ужасы, что про вас рассказывают, неужели это правда? Словом «неужели» я как бы давал понять, что не верю в его виновность.
        - Женщин и детей не убивал! - заявил он. - Следак хочет повесить на меня чужие грехи. Я вообще, если вдуматься, никого не убивал. Эх, да вы все равно мне не поверите.
        - Даже если не поверю, я вас выслушаю.
        - И доложите, кому следует?
        - Я дал клятву Гиппократа. Из этих стен ничего не выйдет.
        Он усмехнулся.
        - Ладно. Вот скажите мне, доктор, можно считать убийством, если человек держит в руке острую палку, а кто-то поскользнулся и случайно на нее напоролся?
        - Это может быть квалифицировано как убийство по неосторожности…
        - Убийство - это когда человек замыслил, напал, ударил, я же просто ДЕРЖАЛ копье!
        - Выходит, все ваши жертвы падали на копье случайно?
        Он хмыкнул, поглядывая насмешливо, словно раздумывал, довериться мне или нет.
        - Первым был Чан, кореец, - заговорил он медленно, как бы припоминая. - Он гнался за мной по лесу. Не я за ним, а он за мной, понимаете? Знаете, зачем?
        - Зачем?
        - Чтобы умереть от копья. В прошлой жизни он убил меня штыком немецкого шмайсера, он был карателем в этих лесах. Догнал, прыгнул и напоролся на копье, а я только держал древко. Хотите, он сам вам все подтвердит?
        - Кто?
        - Чан.
        - Но он же умер, как он может что-либо подтвердить?
        - Ничего он не умер. Он в меня переселился.
        Крепко пахнуло шизофренией.
        - В вас переселился? - спросил я. - Каким, простите, образом?
        - Через копье. Не верите?
        Я подыграл ему.
        - К вашему сведению, я немного занимался изучением Каббалы. Каббала допускает «гилгуль» - переселение душ.
        Скворцов посмотрел на меня с уважением.
        - А вы продвинутый «Гиппократ», - сказал он. - Ну, тогда вам будет интересно увидеть «гилгуль» в действии. Скажите, чтобы меня пристегнули наручниками. Чан - парень резкий, я не хочу, чтобы он причинил вам вред.
        Я вызвал сержанта и попросил пристегнуть Скворцова наручниками к специальным креплениям на привинченном к полу стуле. Когда надзиратель вышел, Скворцов закрыл глаза и на какое-то время затих. Затем послышалось: «Выходи, ты же покурить хотел…»
        Лицо его начало меняться, на губах проступила презрительная улыбочка. Открыв глаза на ширину лезвия ножа, он подергал рукой, пристегнутой к стулу.
        - Предусмотрительный «псих», - сказал он блатным говорком. - Зачем меня видеть хотел, докторишка?
        Его актерские старания вызвали у меня только улыбку, которую я постарался скрыть.
        - Сергей, из вас мог бы выйти неплохой актер, но…
        - Какой я тебе Сергей, - грубо перебил он. - Меня Андреем зовут. Фамилия Чан. Кстати, ты закурить предлагал, так я не откажусь.
        - Я же дал вам сигарету.
        - То ты Сереге дал, теперь дай мне,
        Я взял пачку и протянул через стол. Он подергал пристегнутыми руками. Я вставил сигарету ему в рот, дал прикурить. Он молча курил, глубоко затягиваясь.
        - Так вы что же, - прервал я молчание, - действительно, Андрей Чан?
        - Ты чо, лепила, - сказал он, - держишь меня за фуфлыжника? Я могу и предъявить.
        - Извините, Андрей, если, конечно, это вы. Вот Скворцов утверждает, что вы сами прыгнули и нанизались на копье.
        «Чан», или кто это был, пожал плечами.
        - Черт его знает. Я черный пояс, а Серый - полный ноль в единоборствах. Как он мог меня подловить? Судьба, однако…
        Я вызвал выводного и отправил Скворцова в камеру.
        В его учетной карточке, в верхнем левом углу рядом с диагнозом «СНА» я проставил диагноз - «СС», что означает «склонен к симулированию».
        ПУТЬ САМОУБИЙЦЫ
        Когда открыли дверь «стакана», Скворцов выпал оттуда стоймя.
        Конвой не дал ему отлеживаться, пинками погнал в камеру.
        Сергей все уже решил - ночью он порвет простыню и вздернется на решке.
        Зачем жить на земле, где жируют мажоры, депутаты, менты и следаки-садисты, а женщины - лживые предательницы-колдуньи?
        Хата была пуста, сокамерников увели на прогулку.
        Нет, оставался один человек.
        Под окном в конце продола, свернув голову набок, висел с подогнутыми коленями Миша-женоубивец. Из-за уха его, туго опеленав шею, тянулась к решетке веревка, свитая из порванной простыни.
        Вообще-то, в тюрьмах существует железное правило - одного в камере не оставляют. Мишу и не оставили. Под нарами у параши ютился чухан, который на попытку суицида никак не среагировал. А, может, спал и не видел.
        Надзиратель подбежал, растянул петлю на горле самоубийцы. Припал ухом к груди.
        - Иди сюда! - крикнул Скворцову. - Дыши в него!
        - У него тубик…
        - Дыши, я сказал! - надзир замахнулся дубинкой. - Делай ему искусственное дыхание!
        - Я заражусь.
        Удар палкой по бедру.
        - Дыши!
        - У него тубик. Он и так уже не жилец, а я заражусь.
        - Заболеть боишься, а на человека тебе наплевать? Дыши!
        Из-под нар вылезает тюремный чухан Шмонька. Грива всклокоченных волос спадает на костлявые плечи и сливается с косматым веником бороды. Одет чухан в одну рваную тельняшку, вислые муди колеблются меж искривленных ног.
        - Дыши ему в рот! - крикнул чухану надзир.
        - Низ-зя мне, - прошамкал Шмонька, - я его законтачу.
        - Его черти на том свете контачат! Дыши, никто никому не скажет. Ты - дыши, а ты делай ему массаж сердца!
        Сергей стал нажимать ладонями на грудь самоубийце. Шмонька задышал в туберкулезный рот. Наконец Мишаня всхлипнул и захрипел.
        Надзиратель утер лоб обшлагом мундира.
        - Фу, напугал, сволочь! Сидите тут тихо, сейчас его заберем.
        Смерти в тюрьме администрация боится, как черт ладана, - статистика влияет на статус страны в мире, показывает уровень демократии и состояние прав человека, погоны могут полететь в один момент.
        Шмоня сказал, вставая: «Придурь, кто ж на простынях вешается? Тюремное рядно ветхое! Свитер бы распустил, да сплел жгуток покрепче, эх!»
        «Ты видел, как он вешается? - спросил его Скворцов. - Почему не остановил?».
        Шмонька безразлично махнул рукой.
        Сергей побрел к раковине.
        Воды не было.
        Высохший язык прилип к небу, губы приклеились к деснам, нутро полыхало.
        - Ты откудова, Скворец? - чухан подковылял сзади на рогатине широко расставленных ног, похожий на шимпанзе в тельняшке из фильма «Полосатый рейс».
        - В «стакане»… сутки… простоял…
        Чухан имел вместо ступней «копыта», вместо ладоней - культи без пальцев.
        - Что глядишь так брезгливо? - спросил он, приседая рядом со Скворцовым. - Думаешь, ты лучше от меня? Ты в пролежнях весь, из тебя говно пальцами выдавливают…
        - Ты че несешь?
        - И бородою почище меня оброс, и дышишь через трубку, как водолаз.
        - Дао чем ты, дурак?
        - Хоть дурак, а воду имею. Питочки небось хочется?
        - Дай…
        - А примешь? Из моих-то рук?
        - Давай.
        Шмонька заполз к себе под нару, вернулся, неся питье.
        Присыпанная мусором вода подрагивала вровень с краями миски, зажатой грязными культями. Меняла предупреждал - любой контакт с «чуханом» автоматически переводит в разряд опущенных. Но и пить хотелось невыносимо.
        - Пей, чего уж, - сказал чухан, - никто не углядит, да и все равно тебе уж…
        Мишаня на продоле хрипел и кашлял, глядя в потолок бессмысленными глазами. Этот сейчас ничего не поймет, никому не расскажет.
        В критические минуты голос тела сильнее «понятий».
        «Скворец» припал к щербатой кромке.
        Тепловатая влага потекла по иссохшему пищеводу.
        Блаженство утоления жажды… простое счастье…
        Испив воды до половины, Скворец блаженно перевел дух.
        - Почему… мне… уже… все равно? - на выдохах переспросил он.
        - А тебе вскорости ко мне переезжать… - сообщил чухан.
        - Куда к тебе?
        - Под нары, куда же еще.
        В сердце вонзилась заноза. «Блин, я реально законтачился и теперь завишу от этого грязного бомжары».
        - Ты меня заложить хочешь?
        - Я-то? Нет, ты по воле Божьей под нары залезешь.
        - Тогда я спокоен. Богу до меня дела нет.
        - Богу до всех дело есть. Не смиряешься ты, упорствуешь. Загонит Он тебя под нары, ох, загонит.
        - Не каркай. Кому скажешь, что я твою воду пил, убью.
        - Куда тебе, ты и встать-то не сможешь.
        Сергей встал. Шатаясь, похвастался.
        - Я сутки в «стакане» простоял.
        Шмоньку это сообщение не впечатлило.
        - Всего-то? - хмыкнул он в седую, пегую вокруг рта бороду. - Симеон Столпник тридцать лет простоял на столпе, стяжав дар исцеления и прозорливости, а ты - су-у-утки. Дворяне почему столбовыми назывались? Они испытание проходили на крепость духа, на столбах стояли годами. Кто проходил испытание, тем власть давали, а злые, жадные да трусливые на столбе и суток не простоят, им с самими собой страшно, из душ их беси лезут, вот как из тебя…
        - Нет во мне бесов, ушли они.
        - Тут они, никуда не делись. Когда устоишь на столбе, тогда уйдут из тебя беси, не смогут жить в душе твоей, аки в пещере огненной…
        Скворцов с удивлением вглядывался в пожамканное лицо бомжа.
        - Я думал, ты чухан зачумленный, а ты - рассуждаешь…
        - А я не чухан.
        - А кто?
        В седых зарослях протаяли иконописные глаза. Шмонька даже ростом выше стал, когда объявил свистящим шепотом, от которого мурашки побежали по спине.
        - Я есмь бич Божий!
        Секунду длилось наваждение, потемневшая икона древнего святителя грозно глянула из серебряного оклада и тут же сгинула.
        - Бич я, - жалобно забормотал Шмонька, - бичую в Бозе, ибо сказано, «последние станут первыми». А кто хуже тюремного-то чухана?
        - Так вот ты кто… - прошептал Сергей, - ты юродивый…
        - Ты попей еще.
        Скворцов отпил треть оставшейся в миске воды.
        - Теперь как себя чувствуешь? - спросил чухан.
        Головокружение отступило, в глазах прояснилось, стихло жжение в «пролежнях» на спине и ягодицах, в местах прилегания к телу колючей «шубы» «стакана».
        - Теперь лучше, - сказал Сергей.
        - Из тюремки-то хочется выйти?
        - Кто ж не хочет…
        - Сказать тебе, как из тюрьмы выйти?
        - Говори.
        - А ты попроси. Я тебе великий секрет открою.
        Сергей поколебался, ай, чем черт не шутит.
        - Открой секрет, Шмонька, пожалуйста.
        - Ты не меня, ты Господа проси. На колени стань, да поклонись Ему до земли. Тогда только на свободу выйдешь.
        В тюрьме рад любой подсказке, любому объяснению происходящего с тобой ужаса. Поэтому Сергей не отметает с порога Шмонькины требования, какими бы безумными они ни казались, а чухан торопит-подгоняет.
        - Идут уже, ставай на колени, глупый! Глупый ты от гордости. Из-за гордыни сидишь тут. Перебори гордыню, попроси юрода, авось, через меня пришлет тебе Господь благовествование.
        Стал Сергей на колени, склонился перед юродивым, залепив лицо руками.
        - Подскажи, Господи, как выйти мне из тюрьмы?
        А Шмонька и рад, что провел сокамерника: захохотал кудлатой пастью, подпрыгнул, захлопал руками, как крыльями, и прокукарекал, кривляясь.
        Петя, петя, петушок,
        золоченый гребешок.
        Клюв горит, как жаркий уголь,
        поищи-ка пятый угол!
        По сусекам посвищи,
        Пятый угол отыщи!
        Там скрывается, увы,
        Выход из твоей тюрьмы.
        Подбоченился чухан и прокричал с перевзвизгами.
        «А не найдешь пятый угол, так сидеть тебе тут вечно! Анафема убийце! Анафема вору! Анафема предателю!»
        От криков юродивого волосы стали дыбом, мороз прошел по коже.
        - Тьфу ты, старая сволочь! - выругался Сергей.
        Заклацал замок. Чухан юркнул под нары.
        Дверь открылась, вошли надзиратель с санитаром, погрузили самоубийцу на носилки и вынесли из камеры.
        БУДЕШЬ МОИМ КИНШОНОМ?
        Лукьяновское СИЗО, камера № 547
        Вечер, температура воздуха 29 градусов.
        Кухарю пришла передача. В картонной коробке среди прочей еды находилась палка вяленой колбасы «Скворцово».
        - Скворец, колбаска-то твоего имени! - хохотнул Кухарь.
        Качан вразвалочку подошел, отмел колбасу, Кухарь вцепился в палку, Качан дернул к себе, Кухарь не отдавал, Качан взърился, начал бить шныря.
        Крики и стоны избитого «достали» пахана.
        - Заткните ему пасть! - рявкнул Гусь из своего угла.
        Качан затолкал в рот Кухарю комок майки, заломил ему руки за спину и, гыгыкая, наслаждался его конвульсиями. У Кухаря из ноздрей выдувались кровавые пузыри.
        - Он же задохнется, - Сергей сам не понял, как осмелился произнести эти слова.
        - Ты! - сморщился Качан. - Сиди в своем скворечнике и не чирикай.
        - Он же задохнется!
        - И че? Твои проблемы? Встал!
        Скворцов поднялся. В грудине его, дотоле затопленной страхом, послышалось собачье рычание. Шалава! Овчарка осталась с ним! Она была готова принять бой. «Загрызу», решил Сергей, глядя остекленевшими глазами в точку на шее врага, где пульсировала под смуглой кожей сонная артерия. Качан, казалось, услышал угрожающее рычание.
        - Фу! - бешено крикнул он на Скворца. - Фу, фу, фу, блядь!
        Сергей показал на хрипящего Кухаря.
        - Он сдохнет, получишь довесок за убийство - оно тебе надо?
        - Уж не ты ли, стукачок, ментам цинканешь?
        Кухарь захрипел. Урка толчком отпустил ему руки.
        Сергей выдернул кляп. Кухарь задышал взахлеб.
        Качан сплюнул без слюны.
        - Че-то ты раскудахтался, петя! - и с силой толкнул Сергея в грудь, так что тот шлепнулся на нары. - Ступай в курятник, там кукарекай!
        В хате наступила тишина, перемежаемая всхлипами Кухаря. Донесся крик с улицы: «Наташа! 3-2-2. Наташа! Привет! У тебя пересуд назначили…» «А Леньку? Его когда?» «Стасик! Стасик! Я его мама, где Стасик?..» «Лен Виктрна-а-а, он на допросе-е-е…»
        Из паханского угла раздался свист. Качан ушел туда, вернулся.
        - Пошли, - сказал он Сергею.
        Они пробрались между шконок, Качан отодвинул занавеску.
        - Садись, - сказал Гусь, хлопая рукой рядом с собой. - Ты мне должен. Срок отдавать.
        Еще в начале отсидки Сергея угораздило сыграть в стиры с Качаном на палку сырокопченной колбасы, он проиграл, а Качан перепродал долг Гусю.
        - Нет у меня колбасы, - сказал Сергей.
        - Есть, есть у тебя колбаска, - глумливо ухмыльнулся пахан.
        - Я постараюсь, - бормочет первоход, - я отдам. Подождите еще чуть-чуть…
        - Да где ж ты возьмешь? Родаков у тебя нет, за так никто не дасть…
        - Я заработаю как-нибудь.
        - Да как ты заработаешь, смешной ты человек. В киншоны мои пойдешь?
        - Куда?
        - Будешь мне женой.
        - Ке-е-ем?
        - А че такого? Все так живут. Че глаза вылупил? Срока большие, куда деваться. Зато никто трогать тебя не будет, а я тебя кормить-поить стану. Со мной не пропадешь.
        - Нет.
        - Да ты подумай дурной своей башкой! «Жены» авторитетов хорошо живут, не работают, чистые ходят, пьют, кушают хорошо. Как сыр в масле будешь у меня кататься.
        - Нет!!
        Изглоданный тюрьмами и зонами, татуированный с ног до головы страшный человек нежно шепчет.
        - Тогда в ротик возьми и мы в расчете, тут за занавесочкой никто не увидит, один только разик, а я никому не скажу, зуб даю. - Большой палец ковыряет фиксу.
        - Да вы что! - вздыбливается в испарине стыдобы Скворец. - Нет, я сказал! На такое я не подписываюсь!
        - Ну, тогда кулачком поработай, подрочи мне, полпалки считай отработал.
        «Поймаешь “палку” и все, конец тебе, предупреждал Меняла».
        - Нет.
        - Ну и дурак! Отсосать ему впадлу. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. И не смотри на меня, как на гада. Ты меня полюби, тогда и я к тебе хорошей стороной повернусь. Я же вижу, слабый ты, сломают тебя по-любому. Соглашайся, я тебе защиту дам.
        - Нет.
        Гусь гневно гнет голову долу.
        - Нагнетаешь! Ну, ничего, и из тебя кашу сварим. Набьем и тебе черта на фуфло, - он с размаху шлепает Скворца по ляжке. - Был Сережей, станешь Леной! Не хочешь «шоколадную», сдавай кровяную колбасу.
        - Какую еще кровяную?
        - Кровянку. Ты мне шлемку крови должен.
        Сергей никак не может уразуметь, о чем толкует этот пещерный человек.
        - Зачем вам моя кровь?
        - Кровянку сделаем, че не понятно. Давай, засучь рукав. Кухарь, шлемку мою тащи сюда!
        Избитый шнырь, хлюпая прохудившимся носом, приносит чистую миску. Гусь лезет пальцами себе в десны, достает из-за щеки… мойку, лезвие опасной бритвы «Нева».
        - Ты не ссы, - говорит он, - вскрою аккуратно. Поработай кулачком. Вену надо резать вдоль, а идиоты режут поперек, потом хрен ее поймаешь. Не дергайся!
        Оцепеневший Скворец только вздрогнул, когда кончик лезвия вскрыл ему вену. Из надреза побежала струйка крови, закапала с локтя в миску.
        - Лучшую кровянку в Умани делают, у меня на родине, - мечтательно вздыхает пахан. - Она такая толстая, что крошится под ножом. Ты какую любишь, с гречкой или с перловкой? Я люблю, чтоб сало было такое, знаешь, полупроваренное, белое. Я кровяночку на сковородке обжариваю, до черноты, чтоб хрустела. Кухарь, как там сало?
        - Поспевает….
        - Поспевает у него. Пойду проверю, что там и как. Когда вот так наберется (Гусь показывает ногтем по краю миски), позовешь.
        Шленка стоит на наре, кровь извивается струйкой, частой капелью срывается с локтевой чашечки. Теперь ты понимаешь причину животного страха, который внушает пахан сокамерникам. Психически он не человек - зверь. Почему его держат здесь, а не в психушке для маньяков?
        Рука онемела, голова закружилась.
        Гусь вернулся.
        «Ладно, хватит, сказал он, мы пока в расчете», и туго перебинтовал Скворцу ранку.
        Сергей лег на шконку. Скудное питание, жара и лишения обессилили Сергея, а тут еще вынужденное донорство, да еще в таких размерах.
        Миску с кровью Гусь «поставил на факела», скрутил газеты в жгуты, обернул целлофановыми пакетами и поджег. Камера наполнилась тошнотворной вонью горелого железа и кипящей крови. Когда факела прогорели, пахан довел булькающее варево до кипения на «печке» из самодельной пружины, сунул в горячее варево палец, облизнул, добавил перца, специй, нарезанного мелкими кубиками сала. Свернувшаяся кровянка напоминала томатную пасту. Гусь ложкой намазал ее на краюху хлеба и с чавканьем сжевал.
        - Хочешь попробовать? - спросил он, подходя к лежащему в прострации Скворцу.
        - На, куфай!
        Горбушка со слоем «гематогена» повисла над лицом.
        Скворцова чуть не вырвало.
        - Благодарствую, я сыт.
        - Конь ссыт, - проворчал Гусь. - Кушай давай, причастись…
        - Доедать за кем-то - западло…
        Пахан недобро усмехнулся, доел горбушку.
        - Запомни, - икнул, - ты сам отказался.
        Скворца тошнило, он встал, пошел к дальняку. Что-то громко щелкнуло в ушах с резким звуком - пью! - переходящим в галактический гул, вперемешку с гомоном многих голосов. В глаза потемнело, завертелось, потолок сделал оборот и заменил собой пол.
        Очнувшись, Сергей нашел себя лежащим ничком на полу камеры. Болела ушибленная скула и правый висок. На голову вылили миску воды.
        Он сел, потекший, улыбаясь непослушными губами.
        «Угорел малость…».
        Послышалось ленивое переругивание:
        «Накурили. Вот парень и спекся…»
        «А ниче, пусть привыкает, не пан-барон. Тут тебе не курорт!»
        КАМЕРА ОБЪЯВЛЯЕТ СКВОРЦУ ОСТРАКИЗМ
        Опасность в тюрьме начинаешь чуять, как собака. Достаточно косого взгляда, ухмылки, раздутых в твою сторону ноздрей. А уж если тебя сторонится вся хата, это ввергает просто в панику.
        На прогулке Сергей попытался заговорить с Иловайским, но тот обошел его, как памятник.
        - Юрий Соломонович, чего вы боитесь?
        Иловайский снял очки, подолом рубашки протер стекла. Он делал вид, что случайно остановился возле изгоя, смотрел в другую сторону и разговаривал, едва шевеля губами.
        - Я не знаю, где вы накосячили, но мне было сказано держаться от вас подальше.
        Денек стоял солнечный, после камерного сумрака глаза радовались яркому свету, а легкие привольно дышали свежим осенним воздухом. По огражденному периметру крыши прохаживалась полная женщина-контролер в темно-синем кителе. Она следила, чтобы заключенные не нарушали режим, не перебрасывались через решетки записками и дачками.
        - Миша вернулся с больнички, он мог рассказать, что я откачивал его вместе со Шмонькой.
        - Имею интерес спросить, вы шо, дотронулись до того шмокнутого Шмоньки?
        - Я пил воду из его рук.
        Еврей даже перепрыгнул на месте, будто сплясал па из хава нагилы.
        - Вы с ума сошли! Зачем?
        - Воду отключили, я сутки простоял в «стакане», ничего не соображал. Помогите мне, Юрий Соломонович!
        - Кто-нибудь видел, как вы пили?
        - Только Миша. Но он никому не расскажет, я же его спас.
        Иронический прищур сквозь треснутые очки.
        - Вы думаете, он вам мерси скажет? Вы теперь для Миши хуже надзирателя, вы же вернули его обратно в гееном, из которого он чуть было успешно не сбежал. Ну, вот шо вы улыбаетесь, как скаженный? Вам шо, пломбы жмут в зубах? Быстро вспоминайте, кто видел, как вы пили Шмонькину воду? Дубак видел?
        - Нет, он ушел за санитаром.
        - Откуда же босота узнала? Тут везде глаза и уши. Ничего нельзя скрыть. Скорее всего, сам Шмонька вас и заложил. Вы не знаете чуханов. Думаете, их зря загоняют под нары? Они спецом стараются запомоить как можно больше народу. Слушайте сюда! Если будет очная ставка с этим клятым Шмонькой, отпирайтесь, говорите, что с чуханом не контачили, ничего не знаете. Ваше слово против его. Надеюсь, Мишаня не подтвердит, ему самому смерти подобно, что Шмонька его откачивал, он тоже тогда законтаченный. Этот шлема из дурдома имеет обыкновение орать что ни попадя из-под нар.
        - Он частушку мне спел, «клюв горит, как жаркий уголь, поищи-ка пятый угол», это к чему?
        - Это намек на петуха, шо не понятно.
        - Да нет же, он твердил, что выход из тюрьмы находится именно в пятом углу.
        - Серожа, не сходите с ума из-за бреда костюженого чухана. Все просто. Шмонька знал, что запомоил вас, потому и предсказал пятый угол и даже частуху петушиную исполнил вам в подарок. Ай, беда, беда, беда…
        РАЗБОРНЯК
        Лукьяновское СИЗО. Киев. Камера 547
        Ночь
        В 22 - 00 дали отбой.
        Работал телевизор, за дубком воры играли в карты, на нарах храпели.
        В паханском углу загорелся фонарик.
        Темные фигуры соскользнули со шконок. Скворца рывком сдернули с нар, проволокли по продолу, прижали к стене. В глаза ударил луч света, сиплый голос сказал.
        - Скворец, ты что же это? Назвался мужиком, а сам мокрушник…
        - О чем вы?
        - Ты, когда малолеток и баб резал, что думал - не заляпаешься?
        Зрачки режет блестящий раструб отражателя. Ослепленный, ты отворачиваешься. Пекучая оплеуха возвращает твое лицо в исходное положение.
        - В глаза нам смотри!
        - Женщин и детей - не трогал, клянусь!
        В бликах света ворочаются угрожающие рожи, кричащие рты.
        - Не трогал? Не трогал?! - в самое ухо орет Качан. - А кого ты трогал, тварь?
        - Никого!
        - Врешь! Сколько детей убил? Отвечай! Че шифруешься, дуплись!
        - Никого не убивал.
        Сильнейший удар в печень - ты выблевываешь язык, падаешь на колени, получаешь удары ногами в живот, по ребрам, - «на, на, сука!» - испускаешь хрип боли вперемешку с матом: «бляа-а-а…»
        - Не бейте… за что?..
        Качан за волосы задирает твою голову, заглядывает в заведенные под лоб зрачки.
        - Почему не сказал, что ты серийный мокрушник? Упырина, сколько на тебе трупов?
        - Остынь, - одергивает его пахан, - тут не ментовской беспредел, а правилка по понятиям. Сейчас сделаем предъяву, пусть ответит.
        Гусь садится во главе стола. Татуированный торс его облачен в белую майку-алкоголичку.
        - Вот газета, видишь? - говорит он Скворцу. - Тут статья про тебя. Ты, когда прописывался, что сказал? Что ты мужик. А ты не мужик. Ты мокрушник. Резал малолеток, женщин насиловал и убивал. Знаешь, что с такими делают?
        Качан врывается в разговор.
        - Сначала мы тебя замесим всей хатой, переломаем всего, потом отпидорасим и загоним под шконку. Там ты будешь молиться, чтобы сдохнуть побыстрее, но никто тебе не поможет, потому что все будут тебя трахать и п„.здить беспощадно.
        - Мытник, делай предъяву, - Гусь указывает на место рядом с собой.
        Таможенник в синей прокурорской тенниске садится справа от пахана.
        Вдоль маленького стола уместились Рубленый, Зира, Кухарь и Меняла. Остальные либо стоят, либо свисают со шконок. Гусь передает фонарик Мытнику, тот разворачивает на столе газету. Сурово пружиня ноздрями над шевченковскими усами, «прокурор» читает.
        «Скворцов С.Г. был задержан при таможенном досмотре в поезде. Офицер таможни, обнаруживший контрабанду, был им убит, после чего преступник попытался скрыться. Во время преследования оказал сопротивление сотрудникам милиции, ранил троих. Расследование показало, что Скворцов причастен к “Бойне на Голом шпиле”, в ходе которой в августе сего года в заповеднике ДУС АРК он с особой жестокостью убил работника лесничества, а также членов поискового отряда. - “Прокурор” прервал чтение и перешел на родной украинский язык. - Скворец також обвынувачуеться, що він ґвалтував та різав жiнок та дітей».
        Гусь направляет фонарик в лицо подсудимому.
        - Что скажешь, друг мой человечек?
        Во рту и мозгах сильно вяжет. Ты кренишься от боли на ушибленный бок, говоришь, перемежая сбивчивую речь подсасываниями воздуха.
        - Статья заказная… с-с-с… Я не убивал малолеток и женщин - ох-с-с-с. На моей совести несколько сук, от которых я защищал женщину. Они хотели ее изнасиловать. В лесу дело было, с-с-с-с… копал… помогал найти захоронение партизанки… с-с-с-с… мы должны были ее пере… пеза… перезахоронить…
        Меняла упирает палец в обведенный красным фломастером абзац.
        - Какое захоронение партизанки? Ты золото искал. В статье написано, что ты нашел там золото и бриллианты с антикварным копьем.
        Пахан берет из пачки и отправляет в рот щепотку байхового чая. Он курит и жует заварку одновременно.
        - Отвечай правду, иначе хуже будет.
        Ты облизываешь пересохшие губы.
        - Воды попить можно?
        - Обойдешься. Отвечай на предъяву.
        - Не, народ, ну шо за геволт! - вмешивается Юрий Соломонович. - Он же растерян, не может защищаться, вы шо, не видите, что человеку нужен адвокат?
        - В какой палате у нас адвокат? - спрашивает Качан.
        - Там где и прокурор, - в тон ему отвечает Меняла.
        - Прокурор есть, а адвоката нет! - настаивает Юрий Соломонович. - Вы прямо, как звери, набросились.
        - Нагнетаешь, Соломон! - жестко жует заварку пахан. - Тебе слова не давали.
        - Так дайте! - взбрыкивает осмелевший еврей. - Или у нас тут диктатура, а не босяцкая демократия?
        Никто не ждал от робкого еврея подобных слов.
        Хата выжидающе смотрит на пахана.
        Тот пыхает цигаркой, сплевывая чаинку:
        - Ты потому еще дышишь, урод, что я - реальный демократ!
        По камере катится ржач. «Гусь - демократ, цэ ва-а-аще!»
        Пахану понравилось юморить.
        - Да имать их так! Хотите демократии, лопайте, не обляпайтесь! Кто хочет быть Скворцу защитником? Есть смельчаки?
        - Как не быть смельчакам в гусской земле, - спецом картавит Юрий Соломонович, - мне есть, шо сказать в его защиту. Я буду его адвокатом.
        - Впрягайся, - соглашается Гусь.
        - Но у меня есть одно условие, - воздевает палец Юрий Соломонович.
        - В чем твое условие?
        - Мне нужны ваши личные гарантии неприкосновенности, уважаемый Гусь, а то потом опять во всем виноваты будут евреи.
        Пахан гасит окурок в жестяной крышке от «нескафе», берет из пачки новую щепоть чая. Жуя, кивает. Идея устроить суд с адвокатом ему нравится.
        - Ладно, Соломон, даю тебе гарантии безопасности.
        - В таком случае я прошу у высокого суда провести судебное следствие. Мы должны выяснить, шо там за доказы собрали следаки вместе с продажными журналюгами. Поэтому, высокий суд, на основании понятий судочинства я прошу учредить коллегию присяжных заседателей. Или мы тут шмирготники, а не сурьезные люди?
        - Какие присяжные? - удивляется Качан. - Ты че, остынь, Соломон, мы не в суде.
        - Погоди, - говорит Гусь, - мысль Соломона верная. Пусть народ тоже поучаствует.
        Короче, вы все назначаетесь присяжными заседателями. Каждый имеет один голос.
        Ночное судилище представляет собой хоть какое-то развлечение в тягомотине тюремной жизни. Судья дает слово защите. Юрий Соломонович лезет на свою шконку и возвращается одетым в белую сорочку, поверх которой накинут черный лапсердак.
        ВЫЕЗДНОЕ ЗАСЕДАНИЕ СТРАШНОГО СУДА
        - Откуда клифт, Соломон?
        - Жена передала. Меня самого со дня на день в суд повезут. Итак. Высокий суд, многоуважаемые господа присяжные заседатели! (Сутулые зеки приосанились). У меня есть ряд вопросов к подсудимому. Вопрос первый. Вы обвиняетесь в убийствах в горах Крыма. Зачем вы туда поехали и с кем?
        Сергей отвечает сбивчиво, волнение коробит губы, сушит глотку.
        - Девушка одна упросила… отвезти ее в лес, помочь в раскопках. «Могила партизанки, завещание деда, помогите захоронить косточки». Егеря пришли - она стрелки на меня перебила. «Я не копала, я просто туристка». Ладно, думаю, зачем девчонку губить. Повели меня на заставу. А она осталась на стоянке и стала перед пацанами сиськами трясти, выпивать с ними, заигрывать, в общем, соблазнять, хотела приболтать там главного, Капранов его фамилия, и с его помощью вывезти из заповедника клад.
        - Там клад был?
        - Да. Мы нашли старинное копье в золотых ножнах.
        - Ни фига себе! - гудит народ. - И че дальше?
        - Короче, меня повели на заставу. Я сбежал и вернулся на чаир, чтобы забрать документы и ключи от машины. Подползаю к палатке и слышу: «Не трогайте меня, я еще девочка...» «А я мальчик. Убрала руки, тварь!» Ну, я не выдержал и вмешался, вступил в драку. Они избили меня ногами, все кодлой, и пока я валялся без сознания, пацаны подорвались на боеприпасе времен войны, а она оглушила Капранова лопатой и положила лицом в горящий мангал.
        - Жесть! - крякает Качан. - Че за девка такая стремная?
        - Ты сам это видел? - спрашивает Меняла.
        - Я не видел, это она мне сказала, что он якобы случайно упал в мангал. Там мангал всего сорок сантиметров в ширину, как в него можно случайно попасть?
        - А пацанов кто порешил?
        - Граната там была в раскопе, еще со времен войны…
        - Так ты знал, что там граната? Почему не предупредил?
        - Я не знал, что там граната.
        - Погоди, кто спрятал клад? - уточняет Меняла.
        - Дед Даши.
        - Если дед закладывал клад вместе с гранатой, то он должен был предупредить внучку. Так, братва?
        - Так, - кивает хата.
        - Значит, внучка знала про гранату!
        - И?
        - И Сереге ничего не сказала. Резвая девочка хотела, чтобы Скворец сам подорвался на той гранате!
        - На хрена ей это надо? - не понимает народ.
        - Чтобы не делиться! - заключает Меняла.
        - Да ну тебя… - кривится Качан. - Ты ваще, Костян…
        - А ведь верно! - осеняет Сергея. - Конечно, она знала про гранату! Дед не мог ей не сказать. Значит, она ждала, когда я докопаюсь до чемоданчика и взорвусь… Ёпэр-эсэтэ! Она меня как смертника взяла с собой. Никогда не подходила к раскопу, когда я там долбал кайлом. Костя прав, как я сразу не догадался! Но тут пришли поисковики и приняли взрыв на себя. Она во всем виновата! И Капранова она соблазняла, и меня втравила в драку, а потом, сзади, ударила его лопатой по голове и бросила лицом в костер..
        - Сколько ей лет? - спрашивает Качан.
        - 19.
        - Чтобы девчонка в 19 лет лет так поступила с мужиком? Не ты ли ударил пацана лопатой, а потом зажарил в костре, признавайся!
        - Не я!
        - А кто тогда?
        - Она! Вы не понимаете, это не девочка 19-ти лет! Это моавитянская колдунья! В прошлой жизни была жрицей кровавого культа Ваала-Фегоры.
        Хата набрасывается на Скворца с криками.
        - Сука, ты достал уже под шиза косить!
        - Харэ лапшу нам на уши вешать!
        Сергей растерянно оправдывается.
        - Это Хазва, повторяю вам, ведьма и колдунья. Она подставила меня! А теперь твердит следаку, что это я спалил пацану морду.
        - Погоди, ты говоришь, что сбежал от егеря, так?
        - Да.
        - И вернулся на стоянку за документами?
        - Да.
        - Зачем же ты в махалово встрял, если знал, что она ведьма? На фига благородного мстителя из себя корчил?
        - Да я тогда не знал, кто она! Она же маскируется под невинность. Я не мог бросить девушку в беде. - Сергей говорит все запальчивее, все лихорадочней. - О-о-о, она все рассчитала, она же знала, что я Финеес, а Финеес один восстает против всех. Он не позволяет надругиваться над святынями. А женщина - это святыня.
        - Какой Финеес? Говори яснее.
        - В прошлой жизни я был Финеесом, а Даша Хазвой. Сейчас Даша об этом не помнит, в нужный момент Хазва отключает ее сознание и руководит ею. В древности Хазва влюбила в себя генерала израильской армии, целый военный переворот замутила, решила войти в Скинию и опрокинуть Ковчег, чтобы показать, что ее бог сильнее. Народ был озлоблен лишениями в пустыне и напуган моровой язвой, к ним выйти - все равно, что на арену к диким животным. Но я вышел. И закрыл собой вход в Скинию Собрания, Толпа шла на меня. Вот они, пьяные, в звериных шкурах, с копьями и мечами. Хазва впереди всех, голая, в цепях и браслетах, вот же она!
        Сергей бросается к тормозам, ставит поперек двери невидимое копье, схватывается в борьбе с фантомным врагом.
        - Пацаны, - осеняет Качана, - да он гонит!
        «Гон» - это тяжелое психическое состояние заключенного, характеризующееся неконтролируемым возбуждением. Человек может не спать сутками, безостановочно ходить по камере, спорить с невидимыми собеседниками, произносить речи в свою защиту на суде, хохотать, плакать, кричать.
        Всем становится ясно, что «Скворец» поймал гон. Он сражается с призраками, мечется с воплями и потрясает воображаемым копьем.
        - Эй, школота, сними пакет с головы, хватит клей нюхать! - смеется Качан.
        - Погоди! - останавливает его Рубленый. - Интересно послушать. Пусть гонит.
        - Да, гонит он художественно.
        - Я не гоню, я в норме, - бормочет очнувшийся Скворец. - Много веков назад я был жрецом в иудейском племени и… я убил вражескую жрицу. С тех пор она преследует меня. Она все так хитро подстроила, что я стал убийцей, преступником, за нами пошла погоня, и я был вынужден все время защищать ее и убивать! В Симферополе, когда мы уже из леса выбрались, она опять разыграла из себя кроткую овечку, пошла в антикварный магазин продавать перстень, нам деньги нужны были на билеты до Москвы. Так она сделала так, что продавец ее взял в заложницы и связал скотчем. Мне опять ничего другого не оставалось, как снова вступиться за нее, и опять погиб человек. Но и тогда я ничего не понял. Только в поезде у меня открылись глаза. Она выставила контрабанду на стол перед таможенником, заставил меня взять вину на себя, началась заруба, вагон полон ментов, злоба меня обуяла, пацаны, невероятная. Ну, думаю, устрою я вам битву у Скинии Собрания. - Сергей говорит с нарастающей яростью. - Я когда Зимри и Хазву одним ударом копья прикончил, - обоих, насквозь, - она успела меня проклясть! Вижу ее глаза, огромные, черные. И голос
слышу: «Будь проклят!» Но тогда я не знал, что она будет преследовать меня сквозь все мои последующие жизни. Я был горд и ликовал, я опрокинул палатку и показал всему народу, что зачинщики смуты убиты. А когда лидеры были убиты, левиты прошли с мечами по стану и утопили мятеж в крови. Ну, думаю, сейчас и я, мусора поганые, пройдусь по вашему стану!!!., вырежу под корень гадов мерзких!!!., достали, достали, пацаны!!!., до тряски мозгов, нервов!!!… злоба во мне кипела неимоверная, меня же гнали, как зайца, все, даже собаки набрасывались, все рвали меня в клочья… Знаете, что она сделала? Закрылась в купе с копьем, и я остался без оружия! Предала, подставила, украла копье, она знала, что с ним я непобедим, никакой мент не смог бы меня арестовать! И вот я в тюряге, и она дает показания против меня, по всем эпизодам. И мне корячится пожизненное! Вот и вся моя вина. А теперь судите.
        Скворцов садится на корточки и прячет лицо в ладонях.
        Некоторое время хата молчит.
        - Слышь, чушпан, - нарушает тишину Рубленный, - ты какой мох курил?
        - Он грибок с наших стен курил… - подхватывает, хихикая, Кухарь.
        - Грибы да, вставляют классно…
        - Да косит он! Косит под шиза. Лапшу нам на уши вешает.
        - Врет! По ушам ездит, чтоб с темы съехать.
        - Трепач бесконтрольный…
        Всеобщий гвалт камеры перекрывает раздавшийся из-под земли трубный глас.
        «Уби-и-и-вец!!! Анафема!!!»
        Гомон обрезает. В жаркой духоте по спинам обитателей хаты 5-4-7 пробегает озноб.
        - Шмонька, гад! - криво улыбается побледневший Кухарь.
        - А я Скворца понимаю, пацаны, - жует незажженную сигарету Качан, - бабы такие, их хлебом не корми, дай мужика подставить. Меня, например, тоже баба ментам сдала.
        Остальные, поразмыслив, поддерживают его. Каждого привела в тюрьму женщина, кого-то предала, кого-то сдала в милицию, написав заявление, кого-то бросила сразу после ареста.
        - Даже если истории про переселение душ туфта, - гудит Рубленый, - все равно бабы суки!
        - Верно, - подхватывает камера.
        Гусь останавливает базар.
        - Обвиняемого мы услышали. Говори теперь ты, аблакат!
        РЕЧЬ АДВОКАТА
        Юрий Соломонович встает, одергивает лапсердак и вытирает вспотевшую лысину.
        - Высокий суд! Уважаемые господа присяжные заседатели! Узнав о страшных обвинениях, предъявленных моему подзащитному, я много думал и переживал. Я и раньше занимался изучением законов мироустройства, и вот эта история прямо-таки легла в мою теорию. Поэтому я должен сделать небольшую преамбулу, так что прошу вашего терпения и понимания.
        - Только короче, - предупреждает Гусь. - Ты известный балабол.
        - Попрошу высокий суд не унижать достоинства адвоката! - неожиданно вспыхивает Юрий Соломонович, на что Гусь только удивленно хмыкает.
        Сосредоточившись, защитник так начинает свою речь.
        - Из курса средней школы мы знаем, что в доисторическую эпоху на земле царил матриархат, женщина стояла во главе племени, дети считались по матери, а не по отцу. Затем произошел переход от матриархата к патриархату, на планете победило мужское начало, была утверждена мужская Троица, прародительницу Еву обвинили в грехопадении и назвали пособницей дьявола, мужчины объявили женщинам войну, причем, войну на уничтожение. Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, сколько ведьм было сожжено, пока в Европе свирепствовала инквизиция?
        - Ну, тысяч пятьдесят-семьдесят уж точно спалили, - прикинул Костя Меняла.
        - А 9 миллионов не хотите? - огорошил его и всю камеру адвокат.
        - Сколько? - охерел народ. - Девять лямов телок сожгли? Они там что, спятили?
        - Да-да, девять миллионов самых лучших, самых красивых своих женщин толерантные европейцы сожгли на кострах за время так называемой «охоты на ведьм». В генетической памяти наших прародительниц отложились эти невероятные по своей жестокости гонения. Нашим матерям, женам и сестрам ничего другого не оставалось, кроме тайного сопротивления и глубоко скрытой, коварной мести. Что мы и имеем в виде великой битвы полов, разворачивающейся которое тысячелетие на нашей планете.
        Адвокат закашлялся.
        - Можно не курить в зале суда? Я не могу сосредоточиться.
        Зеки удивленно переглядываются, но судья постановляет.
        - Харэ дымить. Потерпим без курева.
        Присяжные делают по последней затяжке и бычкуют цигарки в крышке от «Нескафе».
        Развеяв дым рукой, Юрий Соломонович продолжает.
        - Моя преамбула закончена, Ваша честь. Перехожу непосредственно к делу. В история Сережи Скворцова и Даши Жуковой отражается схватка жрицы Хазвы и первосвященника Финееса. Иудеи были первыми носителями монотеистической мужской религии, именно они объявили женщину пособницей дьявола. Вот почему жрица Ваалфегоры восстала против мужской религии и захотела войти в Скинию Собрания, чтобы опрокинуть Ковчег завета. Это вы, Сергей Геннадьевич, в облике Финееса убили ее и развязали кровопролитную войну между мужчиной и женщиной! Вы положили начало вековечной вражде мужского и женского начал на нашей планете! Так чего же вы теперь жалуетесь, что Хазва вас преследует? Вы и есть первопричина ее козней, так идите и миритесь, валяйтесь у нее в ногах, вымаливайте прощение! Почему мы должны страдать из-за ваших разборок?
        Никто не ожидал, что в зачумленной хате вскроется делюга исторической значимости. Да и мало кто из присутствующих понял это, многие решили, что адвокат вместо защиты сделал Скворцу еще одну предъяву.
        Сергей смотрел расплывшимся взглядом в одну точку. Протаяла зараженная грибком стена, проступили бездонные глаза умирающий Хазвы: «Будь ты проклят!»
        Скворцов вздрогнул и очнулся.
        - Где я теперь возьму ту Хазву, чтобы просить у нее прощения? - спросил он у защитника, стряхивая наваждение.
        - Зачем вам «та Хазва»? - удивился адвокат. - У вас есть «эта Даша». Если она простит и полюбит вас, то мужское и женское начала помирятся, наступит гармония и благоденствие. Ведь именно с момента убийства прекрасной жрицы копьем Финееса, женщины мира получили свою теневую, зловещую и мстительную сторону - Хазву! И культ ее божества стал действительно кровавым, потому что Женщина вступила на тропу войны против Мужчины.
        - О чем ты хлещешься, Соломон? - не выдерживает Качан. - Его древнее гони-во не канает, он обвиняется в реальном мочилове женщин и малолеток! Что ты на это скажешь?
        - А скажу я то, - подбоченивается адвокат, - шо многие сочли историю про Хазву и Финееса гонивом, но на основании этого «гонива» мой подзащитный обвиняет в своих бедах женщину, и это, между прочим, логика всех сидящих здесь мужчин. Тогда у всех у нас гониво! Все согласны, что женщины предают и подставляют мужчин, а?
        - Да, да, да! - кивают, переглядываясь, присяжные.
        - Меня супружница вломила…
        - Меня сеструха с потрохами сдала, чтоб квартирку отхапать…
        - Меня мать родная, мать сдала… - Кухарь истерично всхлипнул.
        - Так ты все из дома вынес, утырок, ты же старуху свою избивал!
        - Меня лечить надо было! - взвизгивает шнырь. - Наркомания это болезнь!
        - Бабы - сучки конченные! - рычит Качан. - Я всю жизнь им мстить буду. Меня одна такая сдала. Выйду - урою! Ей не жить!
        - Уж не за то ли, что вы подпоили ее клофелином и изнасиловали?
        - Чего? Ты на кого бочки катишь, Соломон? Я не посмотрю, что ты лицо неприкосновенное..
        - Ша! - обрывает ссору Гусь. - Адвокат под моей защитой. Пусть хлещется.
        Дирижерским жестом адвокат сметает остатки разговоров.
        Наступает тишина.
        Юрий Соломонович более не грассирует и не использует одесские ужимки.
        - Друзья мои, - говорит он проникновенно, - вот мы и пришли к ответу на вопрос, какая сила запирает нас в тюрьмы и держит здесь долгие срока. Женщина. Вражда с нею. Нас засаживают в тюрьмы наши жены, подруги и матери.
        - Мать не трогай, Соломон, - чвыкает нажеванной заваркой пахан. - Мать это святое.
        - Шо верно, то верно, ваша честь, мать в тюрьме - самое святое, шо только может быть! Ну, ведь, правда же, друзья мои? Кто приходит нас проведывать, кто приносит нам передачи? Мама. Верно? («Ве-е-е-рно», - растроганно тянет камера). Мама, мама, я плачу твоими слезами! - Юрий Соломонович снимает очки и протирает глаза кулачком, но тут же строжает. - Но мать тоже женщина и она тоже мстит нам, мужчинам, за скотское к себе отношение. Вы спросите как? Часто - совершенно бессознательно. Ну, например, после родов молодая мама лишает мужа секса и переносит свою любовь на новорожденное дитя, особенно если у нее родился мальчик. Муж начинает беситься, пьянствовать, куролесить и ходить налево. Далее следует - что? - развод.
        - Все в масть, Соломон, я один был у матери, - кивает Рубленый. - Батя свинтил, как только я родился. Найти хочу его и в бубен настучать.
        - Нас батя тоже бросил из-за крали одной…
        - Мой умер, спился…
        - Мой с мамкой дрался, не выдержал, ушел. Я его не обвиняю.
        - А я обвиняю! - перекрикивает общий гвалт Качан. - Меня батя ни разу не проведал, алименты не платил, мать в трех местах уборщицей работала, мы с хлеба на воду перебивались.
        - Вот вам типичный пример, - пальцем указывает на него адвокат. - Мать-одиночка выращивает сына в ненависти к отцу, сын вырастает отрицаловом, а так как отец - это Закон и Порядок, то сын автоматически нарушает Уголовный кодекс и попадает в тюрьму. Так действует проклятие жрицы Хазвы.
        Хата обалдевает от такого вывода.
        - Но не все же попадают в тюрьмы, - возражает Меняла, - вы преувеличиваете, Юрий Соломонович.
        - Даже если мужчина не попадает в тюрьму, мать все равно не оставляет его в покое, ведь она выращивала для себя эрзац-мужа и не желает делиться им с другими женщинами. Если сын женится, она делает все, чтобы разрушить молодую семью, ревнует, поучает, ссорит. Потеряв семью, сыну ничего не остается, как забухать по примеру отца. И вот, оба несчастные, мать и престарелый сын доживают свой век вместе, сын пьет и материт старушку, а она не понимает, что же такого плохого она ему сделала. Так осуществляется еще одна схема женской мести. Я знаю это по себе, потому что еврейская мама - это отдельная песня песней. Россия - женская держава, женский полюс планеты, вот почему в России самые страшные тюрьмы и зоны. Ужасные условия содержания отягощаются у нас еще и повальной педерастией. Миллионы мужчин проходят через мужеложство, активное или пассивное, не суть важно. Если мужчина отвергает и ненавидит женщину, тогда его насилуют и заставляют на собственной шкуре испытать женскую участь. Миллионы мужчин, прежде ни во что не ставившие женщин, в тюрьме сами превращаются в женщин, на собственной шкуре проживая
все те несправедливости и подлости, которые учиняли со своими подругами на воле. По иронии судьбы опущенные нередко получают имена своих обманутых любовниц или брошенных жен, становятся всякими там Машками и Ленками. Вы в женской стране, господа, а относитесь к женщинам, как к существам низшего сорта. Жизнь через жопу наказывает мужчин за наплевательское отношение к женщинам. Вот почему «Все в России через жопу»! Этот тезис я считаю доказанным.
        - Ты закончил свою преамбулу, Соломон? Что ты имеешь сказать конкретно в защиту Скворца?
        - А разве вся моя речь не в его защиту, ваша честь? Скворцов Сережа - наш собрат, пострадавший от женской мести. Я отметаю обвинения в убийствах малолеток, мы убедились, что он не такой человек, не садист и не маньяк, а жертва женского коварства. Чего же требует прокурор? Признать моего подзащитного кровяным мокрушникм. Чем это ему грозит? Опусканием. Мы против засилья гомосексуалистов, и сами же воспроизводим их в масштабах эпидемии! Поэтому я прошу высокий суд оправдать моего подзащитного ввиду недоказанности обвинений прокурора. Да, именно с убийства жрицы Ваала Фегоры утвердился на земле мужской монотеизм, который до сих пор растаптывает и унижает миллионы женщин. Но разве женщина только мстит? Нет! Она дает. Она дает тепло, ласку, заботу. Выкармливает своих будущих мучителей, забирает заявления из милиции, носит передачи в тюрьмы, хоронит рано умирающих мужчин и оплакивает их. Так и Русь. Она дает. Она дает миру нефть, согревает газом, а когда закончится на планете питьевая вода, она всех напоит из своего сердца, из самого глубокого в мире озера Байкал, кристально чистого, как и ее вечная
женственная душа. Я закончил, господа, спасибо за внимание!
        Впечатленные пафосом адвокатской речи присяжные уважительно молчат.
        Ты утираешься марочкой, жалкий, смешной и великий в своей самоотверженности Юрий Соломонович, вступившийся перед лицом страшного судьи в защиту всего человечества.
        - Подсудимый, вы признаете свою вину? - спрашивает судья.
        - Нет, - глухо отвечает Скворцов, глядя в пол.
        СОВЕТ ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ
        - Присяжные, - говорит судья, - вам слово. Кто первый?
        - Я, - встает Качан. - Я первым был за то, чтобы мочить Скворца. Но послушав обвинение, слова Скворца и адвоката, мое мнение переменилось. Скворец защищал телку от рогатых, он честный бродяга, гонимый ссученной властью. Предъява насчет малолеток не проканала. Газеткой этой можно подтереться. Тут не обошлось без ментовских прокладок. Я чую мусорские прогоны через три стены. Поэтому нельзя спрашивать с него как с гада. Надо спросить по-братски.
        - Кто еще хочет держать слово?
        Руку поднимает Костя Меняла.
        - А я считаю, что Скворец виновен. Он убивал невинных людей. Такому не место в человеческом общежитии. Я поддерживаю обвинение.
        - Обоснуй, - требует Качан.
        - Я не обязан что-либо обосновывать. Виноват, и все.
        - Нет, ты скажи! Что за дела? Ты считаешь обвинение доказанным?
        - Качан, не наезжай, - пресекает перепалку Гусь. - Человек высказал свое мнение. Кухарь, ты?
        Шнырь шмыгает носом.
        - Я - за.
        - За что?
        - Что виновен.
        - Обосновывать будешь?
        - Я его нутром чую. Он всех презирает, терпеть нас не может, значит, и других людей мог резать и колоть, как скот. Что, я неправильно говорю? Скажите хоть вы, Зира, Рубленый.
        Но Рубленый отрицательно мотает башкой.
        - Не виновен.
        Напряженное молчание накрывает хату.
        Все закуривают, клубящийся дым заволакивает лица, скрывает мутную лампочку в потолке.
        - Ты, Зира, - говорит Судья.
        - Виноват.
        - Недоповешенный?
        - Виновен.
        - Он же тебя спас! - возмущается Качан.
        - А я его не просил, - хмуро отвечает Мишаня, отводя глаза.
        - Ша! - прерывает прения пахан. - Все высказались. Трое за, трое против. Ничья.
        Пахан откидывается к стене, закрывает глаза и скрещивает татуированные руки на груди. Таким образом «судья удалился в совещательную комнату». Закрытые его глаза так глубоко утоплены в глазницах, что выглядит он слепым, как Фемида.
        ТРИ СКВОРЦОВСКИХ КОСЯКА
        Желваки «дворниками» заходили по заиндевелым щекам, когда пахан отверз очи и прохрипел, глядя из-под нависших надбровий темно и страшно.
        - Слушайте меня внимательно. Скворец мочил ментов, егерей и спасателей. Ментов и егерей мочить - дело благое, но спасателей, которые пришли тебя выручать, это беспредел. Скворец опытный копала, он знал, что первым делом надо проверять раскоп на предмет ржавых мин, но он этого не сделал, никого не предупредил. От гранаты погибли поисковики. Это первый его косяк.
        - Я не знал про гранату… - вскидывает Сергей голову. - Моей вины в их гибели нет.
        Гусь наливает ему долгим взглядом горячего свинца в душу.
        - А ведь пацаны по ходу спасли тебя и твою телку, приняли взрыв на себя. Ты пытался проканать за психованного, думал развести нас на голимый бред, приплел видения про Хазву и Финееса. Это твой второй косяк. - Судья вынимает щепоть чая и «солит» заваркой широко открытый рот. Пожевав, продолжает. - Да, верных доказов насчет малолеток и беременных у нас нет, но судя по той мясне, что ты устроил в горах и потом, в поезде, ты способен замочить хоть бабу, хоть мальца. Теперь главное. - Гусь обводит камеру пристальным взглядом. - Вы что, забыли, как Скворец назвался мужиком, когда заехал в хату? А он мокрушник серийный, спецом попутал масти, ввел всех нас в блуд. Это его третий и главный косяк. - Оттопыренным углом рта пахан втягивает воздух (слышится бормочущий звук слюны), и, как судейским молотком, бьет кулаком по столу. - За это я постановляю замастовать его в петухи!
        Гробовое молчание накрывает прокуренный склеп.
        Зеки переглядываются одними глазами, будто всех настигло косоглазие.
        Внезапно из-под нар раздается.
        - Похоть скотская! Ана-а-А-А-афема!!!
        Хата вздрагивает.
        - Да заткнись ты, сволочь!
        - Убейте чухана кто-нибудь!
        - Ша! Тишина в зале суда…
        Гусь утихомиривает сидельцев.
        - Завтра чухан за все ответит, - зловеще обещает он. - Сегодня у нас другая забота. Качан наклоняется к его уху.
        - Без ведома Вора опускать не по понятиям, - шепчет он, но так, чтобы слышали остальные.
        Пахан сидит истуканом, шевелятся только губы в черных чаинках.
        - Я своих постанов не меняю.
        - Давай кс (ксиву) Финту тиснем, - настаивал Качан, - пусть Финт решает!
        - Ты куда лезешь, фуцан? - буреет пахан от гнева. - На мое место метишь?
        Качан гордо выпрямляется.
        - Мне твое место ни к чему! Только опускать без верных доказов и постановы воров в законе - не по понятиям.
        Мечутся желваки под наждачной кожей.
        - Ты стань сначала фраером, тогда и будешь предъявы кидать! Я положенец, а ты кто? Скворец - беспредельщик, и мы за это с него спросим. Верно, братва?
        Хата молчит, но по мере того, как Гусь обводит присяжных свирепым взглядом, начинают раздаваться голоса поддержки.
        - Скворец за серийную мокруху сидит, а сказал, что мужик, бытовик. Сразу должен был объявиться.
        - Якый вин мужик, маньяк.
        - Шиз он. Нес тут околесицу, значит, мог и людей косить.
        - Коса косит траву, а шиза людей.
        - На кол падлу!
        В хате поднимается шум, невозможно разобрать, кто о чем кричат.
        Юрий Соломонович одесскими прибаутками пытался утихомирить бедлам.
        - Ну, шо за геволт, люди, успокойтеся вже, мы ж не шмирготники, чтоб решать таких вопросов, кто кого перекричит. Чего вы хочите? Чтобы за недоказанные шкоды моего подзащитного взяли на цугундер и заморочили ему полуспину? Это будет хохма!
        - Ниче, Соломон, одним кукарекой станет больше, невелика беда, - успокаивает его «судья».
        - Ай, бросьте! Давайте я лучше расскажу, как решал этих вопросов любавичский ребе. Одного раза приходит к нему Мойша и говорит: «Ребе, я люблю Богю…». «Все мы любим друзей своих, сын мой». «Не, говорит Мойша, я люблю Богю, как мужчина любит женщину». «И шо, ты-таки спишь с ним?» - спрашивает ребе.
        Хата притихает, слушая байку, но тут вмешивается Мытник.
        - Замовкны, зараз не час для жартхв. (Сейчас не время для шуток).
        - Пусть рассказывает, - недовольно ропщет камера.
        - Пусть хлещется, - утверждает всеобщее мнение Рубленый.
        Юрий Соломонович продолжает, азартно потирая руки.
        - «И шо, ты-таки спишь с ним?» - спрашивает ребе. «Шобы спать, так нет, говорит Мойша, но я с ним регулярно бодрствую. Тора запрещает мужеложство. И шо мне теперь делать, ребе? Неужели я попаду в гееном за такую мелочь, как вставить писю не в ту дирочку?» «Нарушать законы - большой грех, - отвечает ребе, - но Тору можно мудро толмачить. Сколько ты можешь выделить на положительное решение твоих заморочек?» Мойша шепчет ребе на ухо. «Так это ж совсем другое дело, сын мой, оживляется ребе, давай пенёнзы и приходи через неделю». Мойша забашлял, приходит с Борей через неделю: «Вы придумали что-нибудь для нас, ребе?» «Конечно, дети мои. Нет такого запрета, чтобы мы, евреи, не обошли его за бабки».
        - На любой хер есть жопа с закоулками, - смеется Качан.
        - На жопу с закоулками есть болт с винтом.
        - На болт с винтом есть жопа с лабиринтом.
        - На жопу с лабиринтом есть бур с алмазом.
        - Ша, - прерывает блатной перепихон Гусь, - захлопнули хохотальники! Короче, Соломон, говори, че решил ребе, время позднее.
        - Ребе сказал так: «В Торе написано: “Не ложись с мужчинами, как с женщиной, это мерзость в глазах Б-га”. Так вот, дети мои, вы не ложитесь, - Юрий Соломонович делает мхатовскую паузу и в наступившей тишине каркает, - вы таки ТГАХАЙТЕСЬ СТОЯ!»
        Хата грохает от смеха.
        - «Стоя», бля…
        - Ой, не могу…
        - Ну, Хазанов!
        - Ты им забашляй, они тебе найдут выход.
        - И вход.
        Отсмеявшись, народ задышал посвободнее.
        «Мы нормальные люди, не воры, не рецидивисты, мы не обязаны подчиняться уголовным понятиям, пусть Скворец идет под нары, а мы пойдем спать», примерно так подумал каждый.
        Но пахан думает иначе.
        - Соломон, - говорит он, вставая и расстегивая штаны, - если ты думал длинными преамбулами и глупыми байками оттянуть конец своего корефана, то ты ошибся. Сейчас я казню его в туза и обреку на пернатое существование. Рубленый и Зира, держите Скворцу руки. Ты, Кухарь, (Гусь кидает шнырю ком снятых брюк, шнырь относит их в паханский угол) сделай Скворцу «копченое солнышко».
        «Петухи» на зоне перед приходом любовников тщательно моются и вставляют себе в анальное отверстие смоченную в подсолнечном масле ватку. На тюремном жаргоне такое «очко» называется «копченое солнышко».
        Рубленый и Зира берут за руки окаменевшего Скворцова и переламливают его в пояснице. Кухарь стаскивает с него штаны с репелами (трусами) и вставляет в «туза» ватку, смоченную в олейне. Пахан огибает стол и резко задирает сведенные за спиной кисти терпилы (дыболомно трещат плечевые суставы), коленом ударяет в копчик.
        - Широкой кверху! (Раком стал - жарг.)
        Скворец бьется грудью об угол стола и почти теряет сознание от боли.
        Слышится встревоженный голос Качана.
        - Ты ему, кажется, фанеру сломал (грудную клетку). Эй, Скворец, слышишь меня? Гусь начинает прилюдно «гонять лысого».
        Расписанный регалками, старый вор похож на шамана первобытного племени, исполняющего магический ритуал. Его «фрак с орденами» богат и тяжел, как парадный мундир. Тут и кот на плече, знак воровского фарта, и оскаленные головы дьявола и льва на обеих грудях, и пятикупольный храм Богородицы на животе, и наколки «ЗЛО», «ИРА» «НМР» на предплечьях, русалки и распятие на спине и на бедрах, но особенно впечатляют пристальные глаза, выколотые под ключицами. Их немигающий взгляд действует гипнотически.
        - Цэ не елда, - шепчет Мытник, - цэ гетьманска булава! С конной статуи Богдана Хмельницкого, шо на Софийской площади. Так він його навпіл розірве (пополам разорвет).
        - Да-a, елдырин будь здоров, - вздыхает хата.
        «Шары» - гордость Гуся, он лично нарезал их из пластмассовой ручки зубной щетки, обтесал до яйцеобразной формы, зачистил нулевкой и долго носил во рту, полируя до блеска языком. Опытный зечара с погонялом «Фельдшер» заточенной отверткой пробил отверстия в коже члена, засунул туда «импланты» и плотно забинтовал. В кустарных условиях проведения «пластической операции» член нагноился, Гуся спасли лепилы, а от нагноений остались рубцы, придавшие еще большую внушительность его мужскому достоинству.
        Сжимая у корня вздыбленный член, пахан привстает на цыпочки и прижимается к теплым, дрожащим ляжкам…
        ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОГО ПСИХИАТРА
        Доктор Самуэльсон о феномене Скворцова
        Каюсь, я ошибался, когда не верил Скворцову, считал мистификацией его попытки «выпустить наружу» спрятанные внутри него персональности. Но чем больше я с ним общался, тем сильнее меня охватывало ощущение, что я беседую с самостоятельными отдельными личностями. Иногда я забывал, кто передо мной, настолько достоверным было его преображение: менялась мимика, тембр речи, выражение лица. Передо мной появлялся то дерзкий преступник, то расчетливый торгаш, то камерный шнырь, то еврей-одессит с изрядным чувством юмора.
        Но полностью убедило меня появление из глубин Скворцовской психики жуткого персонажа по имени Григорий Гуськов. Предупредив, чтобы я не пугался и не предпринимал никаких действий, пристегнутый наручниками к стулу Скворцов закрыл глаза и на некоторое время погрузился в молчание.
        Затем лицо его начало подергиваться нервными тиками, которые перешли в волнообразные пульсации. Я могу объяснить этот феномен исключительной лабильностью сухожильных меридианов, управляющих мимикой человеческого лица. И вдруг… У меня натурально мороз прошел по коже, когда он отверз очи и пристально посмотрел мне в глаза. Офисное кресло на колесиках, на котором я сидел, само откатилось назад! Клянусь, я не отталкивался ногами.
        Дьявольская злоба и звериная сила - вот что читалось в его глазах. Сердце мое заколотилось, на лбу проступила испарина, руки слегка задрожали, а ведь Гуськов ничего еще не сделал, ничего не сказал, он лишь глянул на меня исподлобья. Поневоле поверишь в исчадия ада, способные просачиваться из преисподней в мир живых.
        ПЕТУШЕНИЕ
        Лукьяновское СИЗО. Камера № 547
        Ночь
        Сергей весь дрожит в жутком ожидании проникновения.
        Вдруг
        сверху
        мелькает тень -
        в балдоху врезается шлейка, лампочка хлопает и гаснет -
        с верхней шконки на толпу обрушивается тело -
        насильников сносит -
        телевизор падает на пол, гаснет - фонарик улетает под шконку и тоже гаснет.
        В кромешной темени взрывается хор ругани и проклятий.
        Кучамалавкромешнойтемени!!!!заввввввввороткишок!!!.Впыхтящуюматерящуюся, проклинающую!!!стонущую!!!орущую!!!отболинеразъемную!!!коленоплечеспино-локтевую!!!уродскуюопухоль!!!сотросшимивовсестороны!!! двенадцатьюискаженны-мирычащимирылами!!!
        Голос Гуся дрожит в злобном напряге: «Ах, ты с-с-с-сучонок нед-д-д-доповешенный!»
        Судя по крикам, блатные бьют Мишаню, спрыгнувшего с верхних нар и помешавшего петушению. Скворец извивается в змеино-скользких кольцах держащих и душащих его рук, топчущих колен, вминающих локтей. В очередной, самой сильной потуге что-то вдруг громко щелкает в ушах и с резким звуком - пью-ю-ю-у-у-у-у! - переходящим в галактический гул, врывается гомон незнакомых голосов.
        «Сбой в системе, не работают помпы, Римма его откачивает»
        «Дашутка, у меня уже сил нету, дыши ему в рот. По моей команде. Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь девять-десять… Вдох!»
        «Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь девять-десять… Вдох!»
        «Раз-два-три-четыре-пятъ-шесть-семь-восемь девять-десять… Вдох!»
        «Дефибриллятор принесли!»
        «Наконец-то! Давайте!»
        «Руки уберите! Разряд!»
        «Разряд!» «Разряд!»
        «Есть! Он задышал!»
        «Есть пульс!»
        «Смотрите, он дышит САМОСТОЯТЕЛЬНО! Помпы же еще не включились!»
        «Ну, чего ты плачешь, Даша? Все уже хорошо…»
        …чьи-то пальцы влезают в глазницы, выдавливают шнифты… сука, больно! невыносимо ломит глазные яблоки, перед внутренним взором все пылает и вдруг… бешено взрывается! 120 миллионов палочек, 6 миллионов колбочек и сто восемьдесят миллионов фоторецепторов в глазах вспыхивают белейшим, нестерпимым светом.
        Кости черепа растворяются, границы между внутренним и внешним мирами исчезают.
        Ты - точка сознания внутри слепящего пекла Большого взрыва. Смотреть больно, но и закрыть глаза невозможно, термоядерный синтез происходит не снаружи, а внутри глазных яблок, - это сотни бурлящих, бешено вращающихся, разлетающихся со скоростью света галактик, созвездий и туманностей.
        Сквозь вселенский хаос проступает серебряная чеканка горы, усеянной ангелами, и юная Богородица, стоящая у твоего изголовья. Глаза ее блещут от слез. Губы шевелятся.
        «От-крой гла-за, Се-ре-жень-ка… от-крой глаз-ки»
        Ты рвешься к ней в порыве любви и страстном желании спасения, силишься закричать, но рот забит кляпом, силишься дотянуться, но не можешь высвободить руку из змеиного клубка кучи-малы.
        Чужие пальцы покидают глазницы, слепящий свет меркнет.
        Даша исчезает, мир затопляет багровая мгла. Те же пахнущие куревом пальцы лезут в рот, дерут щеку на разрыв и при этом вытягивает клейкий кляп полотенца. Ты освобождено вдыхаешь и овчаркой вгрызаешься в чужую руку, - глухой вопль раздается в чреве кучи-малы, - это голос Менялы.
        В суматохе потасовки заключенные содрали с веревок белье, замотались в тряпки и слиплись в единое орущее месиво… «задавите суки… харе… хватит… где он? а-а-а-а!!!! жеребена мать, вы мне руку сломали… шо ж вы робыте? задавите же-е-е-е, гады!!! Ну, жаба, я тебе ноги вырву, будешь сосать, не нагибаясь! Рожаю… а-а-а-а-а!»
        Ты бьешься неистово, выкорчевываешь правую кисть из брикетированного клубка тел, дотягиваешься до шконки, обретаешь точку хвата, каким-то нечеловеческим, выдувающим геморроидальные узлы сверхусилием выволакиваешь свое тело из костоломной давки и протискиваешься в угол нижних левых нар, под которыми обитает Шмонька.
        Хриплый голос Гуся приказывает всем остановиться.
        Драка прекращается. Зеки расцепляются. Кряхтя и постанывая, встают.
        Легкие камеры дышат, как мехи кузни, нагнетающие в горниле жар.
        Включается фонарик. Батарейки сели, по стенам ползут смутные тени.
        Слышится дрожащий тенорок Юрия Соломоновича.
        «Люди, ну, шо за геволт, успокойтеся вже».
        Из иного мира доносится голос Даши.
        «Риммочка Львовна, по-моему, у него глазки приоткрылись».
        «Сейчас посмотрим твоему Сереже глазное дно».
        В глаза бьет солнечный зайчик фонарика. Ты жмуришься.
        «Кажется, у него появился зрачковый рефлекс».
        «Вон он! Держи крысу!» Десятки рук с растопыренными пальцами тянутся к тебе, ты отбиваешься ногами, цепляешься за стойку локтевым сгибом, пальцы рук сцепляешь в замок, тебя тащат за щиколотки, тянут всей камерой, рука хрустит в локте, ты вопишь от боли…
        Извивайся, словно угорь,
        Но найди свой пятый угол!
        Там скрывается, увы,
        Выход из твоей тюрьмы.
        «Меня загнали в пятый угол! Я вижу свет другого мира и слышу оттуда голоса».
        Фонарик Менялы гаснет.
        Пахан приказывает зажечь свечу.
        Кухарь впотьмах чиркает зажигалкой.
        Чирк-пыф!
        И вдруг в темноте вся целиком проступает горящая по контуру синеватым огнем фигура как бы ангела.
        Растерзанные, потерявшие человеческий облик узники замирают.
        Зверство стекает с их лиц и сменяется детским удивлением.
        От «ангела» исходит дым. Запахло паленым.
        Народ очнулся. Кто-то ахнул - горим!
        Горящий человек обвел сокамерников светлым и страшным взором.
        Каждому заглянул он в глаза.
        До конца своих дней запомнят они этот взгляд.
        «Да это Шмонька! - ахнул Кухарь, разбивая наваждение, - он нашу зимбуру пьет!»
        Спасло Сергея не падение со шконок Миши Недоповешенного, Мишаня только затормозил процесс петушения. Спас его камерный изгой Шмонька. Воспользовавшись темнотой и неразберихой, чухан добрался до общаковских запасов зимбуры, зубами содрал с трехлитровой банки пластмассовую крышку и принялся пить самогон из горла. Культи не удержали банку, ядреный первач хлынул через широкое горлышко и с головы до ног облил бомжа. Чиркнувшая зажигалка воспламенила пропитанную горючей жидкостью одежду. Веником вспыхнула борода, и, скручиваясь багровыми спиральками, прогорела до кожи. Косматым нимбом полыхнула шевелюра, и - открылось лицо, прежде закамуфлированное седой растительностью, а теперь обритое огнем, удивительно молодое и ясное.
        Чухан запрокинул голову и торопливо припал к трехлитровой банке. Полная самогонных паров, она вспыхнула и лопнула в его руках, окатив Шмоню с головы до ног синеватой прозрачной волной.
        ДЫШАТЬ! Дыша… ды…
        но вдох невозможен, - захлебнешься! - огнем со смрадом зимбуры -
        горящий самогон, обжигая язык, нёбо, гортань, льется по пищеводу в желудок, раскаленные спиртовые пары - через бронхи -
        врываются в легкие - аг-аг-кха-кха-кха-кха-кха-кха-кха
        в кашле и судорогах
        расползаются туберкулезные дыры на легочной ткани,
        освещается потусторонним светом вечная тьма человечьего нутра
        Пылающий партизан медленно бежит по глубокому снегу.
        «Туши его!» гаркнул Гусь.
        Зеки бросились к раковине.
        Воды не было! Воду же на ночь отключают…
        От опущенного шарахнулись, никто не хотел законтачиться.
        Удушающая вонь заволокла бетонный бокс.
        Кто-то из зеков залез на верхние нары, поближе к окну, но дым поднимался именно кверху, густой пеленой собираясь под потолком, и лающий кашель Менялы и Кухаря тут же ссыпался с «решки» на продол.
        Шмоня плясал и кружился, охлопывал себя руками, сыпал искрами и разгонял дымовал, особенно вонючий из-за горения донельзя загрязненной одежды.
        Загорелось белье на веревках, затлели одеяла на нижних нарах, занялась газета на столе, черными пятнами взялась статья о «Крымском душегубе».
        Дымная хата празднично озарилась костерками возгораний.
        Качан заколотил ногой по «тормозам».
        «Пожар! Пожар! Гори-и-и-и-им!»
        Зеки истерично завопили в щели кормушки.
        «Воду открой!» «Старшой! Воду дай, воду!» «Воды-ы-ы-ы! Открывай нах! Пожар!»
        Прошло минут десять, пока стук достиг слуха дремлющего надзирателя.
        Он сонно побрел на шум.
        Шумели в конце коридора, в хате 5-4-7.
        Ну, сейчас пройдусь «демократизатором» по ребрам, подумал Новиков, вынимая из-за пояса резиновую дубинку.
        В открытую кормушку хлынул дым вперемешку с кашлем и воплями.
        Чтобы открыть тюремную камеру, надо воспользоваться тремя ключами и сдвинуть два громоздких засова. Для клиентов душегубки это время показалось вечностью.
        Наконец дверь открылась. В клубах дыма вырвалась в коридор свора блевотно кашляющих зеков.
        - Пожар! - пушечным жерлом пасти проревел голый, татуированный с головы до ног зечара. - Пожаа-а-а-А-А-А-а-р, начальник! Кха-кха… Воду, воду включай!
        - Что горит? Кто поджег? Стоять! Всем к стене!
        - Огнетушитель давай! Там чухан горит!
        - Красного петуха пустили!
        - Твою мать…
        - Ох…
        - Кха-кха-кха…
        - Тревога!
        - Горим!
        - Пожар!
        - Пожежа! Рятуйте!
        - Стоять! Всем на пол! Лежать!
        Всеобщий кашель кипятком выкипал из бронхов, разбрызгивался хрипом и чихом. Заключенные на карачках расползались по задымленному коридору.
        Уразумев степень опасности, дежурный бросился к пожарному щиту.
        Зазвенел сигнал тревоги.
        Скворцов действовал на автопилоте. Наощупь, в едком дыму, он содрал со своего матраца одеяло, набросил на горящего бомжа, повалил его на пол и принялся руками захлопывать пламя. Шмонька хрипел, выгибался дугой и колотил пятками по полу…
        Вбежал дежурный, зашипел огнетушителем. Скворца с бомжом залило пеной.
        ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОГО ПСИХИАТРА «МНОГОМЕР»
        Доктор Самуэльсон о феномене Скворцова
        Меня вызвал начальник СИЗО полковник Епифанов Вячеслав Антонович, матерый человечище, его все трепетали, крутой был мужик. Погорел на крымском душегубе.
        - Меня задолбали проверками, Наум! - пожаловался он. - Читал, что пишут журналюги? «Самый знаменитый преступник Украины подвергается пыткам и избиениям в Лукьяновском СИЗО». Не понимаю, как он додумался нанести себе такие побои. Сходи, дай свое заключение.
        Я пошел в санчасть. Услышав мои шаги, Скворцов приоткрыл глаза.
        - Как вы? - спросил я. - Что с вами случилось?
        Рот его был пересечен наискось кровоточащей трещиной.
        - Они би-и меня всей ка-эрой…
        - Кто?
        - Они у-нали, шо я - сери-йый у-ийца…
        Трещина на губах его раскрывалась так, будто у него образовалась «заячья губа».
        В ту ночь дежурил хронический пьяница врач Ляпунов, за черствость и халатность прозванный заключенными «Тяп-ляпычем». Он сделал свою работу крайне халтурно.
        - Почему вам не зашили губы? - спросил я. - Вам надо срочно наложить швы.
        Скворцов переполошился.
        - Нет! Не на-а заши-ать мне от! Па-алуста…
        Он, наверное, был наслышан о нравах зоны, где в наказание зашивают рты стукачам.
        - Успокойтесь, вы не так меня поняли. Вам надо зашить сечку на губе, иначе останется шрам. Бракоделы, эти тюремные хирурги. Вы сказали, вас били…кто вас бил, за что?
        - Следак газетку а-абросил в каме-у… Они решили, что я - серийный убийца… Если бы не Миша и Шмоня, меня бы «опустили»…
        - Какой Миша? Какой Шмоня?
        Скворцов показал на соседние кровати.
        Слева от него на кровати лежал молодой заключенный со странгуляционной линией на горле. Это был недавно совершивший попытку суицида Михаил С. Справа стонал в забытьи забинтованный с головы до ног пожилой зек, совершивший попытку самосожжения в одной из камер «Столыпина» (облился тюремным самогоном и поджегся).
        Выходит, Скворцов принимает их за своих спасителей.
        Я взял у стены стул, принес его и сел, потому что, честно говоря, у меня ослабли колени. Он не симулировал! Передо мной действительно находился галлюцинирующий шизофреник! Он достраивал свою картину бреда за счет новых впечатлений, полученных уже в лазарете. В психиатрии это называется рационализацией.
        - Скворцов, - сказал я, - вас никто не бил.
        - Как никто не бил? А это? - он показал на свое лицо.
        - Вас никто не мог бить, поверьте мне.
        - Почему я должен вам верить?
        - Да потому что, как особо опасный преступник, вы сидите… в ОДИНОЧКЕ!
        РАЗБОРКА ФИНТА
        Лукьяновское СИЗО. Камера № 547
        Ночь. Температура воздуха 29 градусов
        После отбоя дверь в камеру «5-4-7» вдруг открылась, узкая полоса света рассекла душную темень (разбитую лампочку еще не успели заменить), кто-то вошел, и дверь снова захлопнулась.
        - Я Финт, - негромко сказал вошедший. - Гусь, ко мне!
        Услышав погоняло смотрящего по СИЗО, пахан включил фонарик и пошел навстречу с протянутой рукой.
        - Приветствую, уважаемого Финта!
        Голос Гуся прозвучал крайне почтительно. Финт руки не пожал, включил аккумуляторную лампу, какими охрана пользовалась при ночных шмонах.
        Стол тут же был очищен. Финт сел на козырное место, которое обычно занимал пахан. Элита камеры стояла навытяжку. Никакой тюремный спецназ не смог бы оказать на заключенных такого устрашающего воздействия, как посещение смотрящего по СИЗО.
        Законник заговорил негромко, иногда переходя на шепот, блатным приходилось наклоняться, чтобы расслышать его слова.
        - Почему беспредел в хате?
        - Назови, Финт, что не так, и обещаю, мы все исправим.
        - Косяки не исправляют, их смывают кровью. Молись, чтобы это была кровь не из тухлой вены…
        Угроза петушения озлила Гуся.
        - Назови, в чем я накосячил, - с вызовом потребовал он.
        - Ты плохо принимаешь гостей.
        - Прости. Разреши пригласить тебя на закусон… Кухарь, Меняла, стол накрыли!
        Пристяжь пахана бросилась выполнять приказание.
        - Я тут не гость! - оборвал суету Финт. - Я хозяин. Гости у тебя - первоходы. Ты их прессуешь не по делу. Три косяка на твоей хате. Почему я должен лично разруливать твои непонятки?
        - О чем ты говоришь, уважаемый Финт?
        - Самосожжение чухана - раз.
        - Опился зимбуры, сам подпалился.
        - Доведение до самоубийства заключенного… Кто тут у вас вешался?..
        - Миша Недоповешенный, но и его мы не трогали, он сам себя пришмотал.
        - Сам? И на больничку сам загремел - синий от побоев?
        - Синий он не потому, это он в разборняк вклеился не по делу, вот ему и досталось, а в «пеньку замотался» он по своим понятиям, он бытовик, жену порешил, видать, совесть замучила, из наших никто его и пальцем не трогал, он сам подтвердит. Позвать его?
        - Зови.
        Мишаню выдернули с нар.
        - Здравствуй, - сказал ему Смотрящий. - Я Финт. Как тебя зовут?
        Держась за горло, Недоповешенный прохрипел.
        - Михаил.
        - Почему вешался, Миша?
        Туберкулезник давно ни с кем не разговаривал, его начали типать нервные тики.
        Финт сказал успокоительным тоном.
        - Отвечай честно, Миша, ничего не бойся. Если кто тебя прессовал не по понятиям, тот ответит. Тебе ничего не будет.
        Качан пихнул сокамерника в бок.
        - Говори все, как было!
        - Ты, - глянул на Качана Финт, - сдуйся.
        - Все… - поднял руки Качан.
        - Итак, - Финт перевел глаза на Недоповешенного. - Кто тебя прессовал? Кто довел до самоубийства?
        - Никто, сам я.
        - Сам? Причина должна быть
        - Причина? Причина - совесть.
        - Он жену убил, вот совесть его и замучила… - вновь за Мишу ответил Качан.
        - Ты кто? - посмотрел на него Финт.
        - Пацан в пределах. Погоняло Качан. 5 лет л.с. (лишения свободы) по гоп-стопу, из них 3 года т.з. (тюремного заключения).
        - Я тебе слова не давал, Качан.
        - Мы тоже не от лысого прикуриваем, понятия знаем.
        Финт сжал зубы, выдавив на скулах миндалины желваков.
        - Будешь вставлять слова, когда я разрешу. Иначе удалю из зала. В парашу.
        Качан с достоинством кивнул, мол, понимаем, не пальцем деланные.
        - Продолжай, Миша, - обратился Финт к Недоповешенному. - Легче станет. Я таких, как ты, много перевидал, подскажу, что делать надо, когда душа не на месте.
        Суицидник переминался с ноги на ногу. Горло его, стянутое странгуляционной полосой, еле вышептывало слова.
        - Я это… женился два года назад… Жена меня дождалась из армии… Очень мы друг друга любили… со школы… с пятого класса… Хотели это… ребеночка… Но все не получалось… Пошли к врачам, сделали анализы. Как-то я это… с работы вырвался пораньше и приехал домой часа за два до окончания смены. Слышу, в спальне вроде как это… разговаривают. Я подкрался…
        Миша замолчал, гуркотя горлом, как голубь.
        - Что ты увидел? - спросил Финт.
        - Наталья это… верхом сидела на мужике, голая, и двигалась туда-сюда… Все у меня это… в голове помутилось, стал я сам не свой, пошел в чулан, взял топор, ее первой рубанул в затылок, занес топор и… обмер.
        - Чего обмер-то?
        Миша выклацал одной своей скачущей нижней челюстью.
        - Отец… то… мой… был…
        - Ни фуя себе, - крякнул Качан.
        - Вот те на-а-а-а… - выдохнул Меняла. - Во, бабы, сучки…
        - Снохач, - сказал Кухарь, - у нас в деревне тоже случай был…
        Финт обвел взглядом толпу и все примолкли.
        - Продолжай, Миша. Я понимаю, тебе тяжело. Но пока не выплеснешь из себя, не вылечишься. Что ты с отцом сделал?
        - Ничего… Наталья на него упала и кровью залила, а я топор бросил и убежал.
        Напился. Потом сдался в милицию. Отца видеть не хотел, на свидания не допускал, письма его не читал. Потом свели нас на очной ставке… После того я и повесился… Жаль, не до конца…
        - Что отец сказал?
        Недоповешенный начал говорить, вперившись глазами в одну точку, будто письмо читал с грибковой стены.
        - «Дорогой Миша, жена твоя, Наташа, царство ей небесное, тебе не изменяла, а любила тебя очень. Это она пришла ко мне и рассказала про твои анализы, что ты не можешь иметь детей. Это она умолила меня зачать с ней ребенка, чтобы он был нашего рода. Да судьба так сложилась, что ты именно в тот день вернулся домой и нас застал».
        - Врет, - вырвалось у Качана.
        Хата повернулась на его голос.
        - С чего решил, что врет? - спросил Финт.
        - А чего это она на старика взобралась? Сверху сидела. Если б просто хотели ребенка зачать, то применили бы нормальную позу, баба снизу, мужик сверху.
        - Отец мой не мог… - сказал Миша, - инсультник он. Не может вставать.
        Было слышно, как в животе у него забурчало.
        - А как же его на очную привезли? Парализованного-то?
        - В кресле инвалидном…
        - Т-твою д-дивизию! - выругался Меняла. - Выходит, зазря ты жену погубил?
        - Ничего не зря! - грубостью пытаясь замять ошеломляющую силу только что рассказанной истории, перебил Менялу Качан. - Во всем бабы виноваты! Хочешь ребенка, обговори все с мужем, спроси разрешения. Он бы понял, согласился. Все потому, что втихаря делала. Есть же еще искуственное там оплодотворение.
        - Оно денег, знаешь, каких стоит, - сказал Меняла.
        Финт приподнял руку - голоса стихли.
        - Наворотил ты, Миша, дел. Посмотри на своих сокамерников. Изломанные зонами, изрубленные, измученные. Им всем плохо, но они живут. Выламываться из жизни, как и из камеры, для порядочного арестанта - западло. Слушай мою постанову. Грех твой тебе отпускаю. Ты не ведал, что творил. Отсидишь за невинно убиенную жену положенный срок. Уйдешь в монастырь. Замолишь. Запомни, если еще раз попытаешься повторить суицид, будешь опиздошен и загнан под нары. Тогда поймешь разницу между твоим нынешним положением и настоящим адом. Запомни, суицидом ты подставляешь своих же товарищей по хате. За тебя их прессовать могут. А если ментам понадобится, они твой суицид повесят на них и срок дадут как за убийство. Понял?
        - Понял, - сказал воспрявший духом Миша, перед которым в кромешной тьме высветилась какая никая, но перспектива дальнейшей жизни - тяжелой, но осмысленной покаянием. Он даже руку поднял, как ученик за партой.
        - Можно спросить?
        - Спрашивай.
        - Можно я не в монастырь уйду, а в лесничество? Буду грехи замаливать и зверью помогать. Я животных люблю.
        - В лесничество? - мечтательно протянул Финт и улыбнулся. И зеки тоже заулыбались, представив лес, зверей и свободу. - В лесничество, Миша, можно… Можно, братва, ему в лесничество?
        - Конечно, можно, - загудела камера.
        - Спасибо. Великое вам спасибо… - Миша зарыдал, закрыв лицо руками.
        Его обняли, увели в угол, дали воды…
        Финт глянул на Гуся.
        - Первую непонятку разрулили. Вина с тебя снимается. Вторым гостем у тебя был «Скворец».
        Смотрящий встал, стукнул в дверь, что-то тихо сказал в кормушку.
        Скрежетнул засов, дверь открылась, впуская того, о ком только что зашла речь.
        Сергей Скворцов вернулся в родную хату.
        ДОКТОР САМУЭЛЬСОН
        Лукьяновское СИЗО. Санитарная часть
        День. Температура воздуха 27 градусов
        Приподнявшись на локтях, Скворцов в крайнем возбуждении прокричал, не обращая внимания на раскрывшуюся рану на губе.
        - Вы что, хотите сказать, что я сошел с ума? Я нормален! Я сижу в хате пять-четыре-семь! Вместе со мной сидят еще 12 человек! Это они меня избили и хотели изнасиловать!
        Он брызгал на мой белый халат слюной вперемешку с кровью.
        Я отодвинулся и сказал как можно спокойнее.
        - Сергей, почему вы не сказали, что у вас эпилепсия? Ночью с вами случился припадок, вам некому было помочь, вы бились об острые углы нар и поранились.
        Он замер.
        - Какая еще эпилепсия? У меня никогда не было никакой эпилепсии…
        - У вас не было и таких условий существования. Нередко припадки эпилепсии провоцируются у совершенно здоровых людей через стресс и лишение сна. В тюрьме они особенно часты. Микроприпадок может выглядеть, как фебрильные подергивание пальцев рук и ног, а также мимических мышц. После поставленного вам диагноза, что вы вполне вменяемы, мы сочли вас симулянтом. Две демонстративные попытки самоубийства были расценены, как давление на следствие…
        - Чьи попытки? - не понял он.
        - Ваши.
        - Я не делал попыток самоубийства. Думал, да, но не делал!
        - Один раз вы повесились на старой простыне, а второй раз вскрыли себе вены.
        Никто так и не смог найти лезвие. Кто вам его дал?
        - Гусь. Это он вскрыл мне вену, он брал кровь на кровянку…
        - Какой Гусь?
        - Смотрящий по нашей хате.
        - Сергей, повторяю, в вашей камере, кроме вас, никого нет. Вы там один.
        - Уходите! - закричал он, привставая. - Вы заодно со следователем. Вы меня обманываете! Клятву Гиппократа давали? Передайте своему Гиппократу, чтоб засунул свою клятву себе в жопу!
        РАЗБОРКА ФИНТА
        (продолжение) Лукьяновское СИЗО. Камера № 547
        Ночь. Температура воздуха 29 градусов
        Камера встретила Скворца угрюмым молчанием.
        Финт провел Сергея к столу и поставил перед собой.
        Но первый вопрос он задал пахану.
        - Как ты додумался опустить его без моего разрешения?
        - Все по понятиям, - с достоинством «обосновал» Гусь. - Скворец - серийный мокрушник, насиловал и резал женщин и малолеток. Мы за это с него спросили.
        - Скворца подставили. Следак заказал журналюге статью, чтобы прессануть его вашими руками. Объективно ты сработал на легавых. Мусорскую разводку не смог разглядеть. А если масла в голове не хватает, ты меня спроси, своего старшего товарища. Дело Скворца резонансное. Президент узнал про беспредел в СИЗО, куму дали по шапке. На его место прислали Савельева. Помнишь «Соловья-разбойника»? Он мой личный враг. Шмонают хаты, меняют прописки. Мы еле успели общак перекинуть. Ты всех подставил.
        Финт говорил тихим голосом, с минимумом мимики на худом лице, но от его слов Гусь побледнел, как чай от лимона.
        - Я беспредельщика наказал, - хрипло сказал он. - Народ потребовал. Я Скворцу предъяв не делал. Я разборку разгребал.
        - Кто предъяву делал?
        По понятиям, отвечает за косяк тот, кто конкретно делал предъяву.
        - Вот он, Мытник, - большим пальцем ткнул за спину Гусь.
        Качан покосился на Рубленого. Глаз циклопа понимающе прикрылся: «Ловко Гусяра стрелки перевел».
        - Сюда его, - сказал Финт.
        Толпа раздвинулась, Мытника вытолкнули к столу.
        - Ты кто? - спросил Финт, смещая луч фонаря в лицо нового фигуранта.
        - А вы хто? - спросил таможенник, прикрывая глаза ладонью.
        Финт глянул на Качана.
        - Объясни ему, кто я.
        Удар кулаком в печень согнул таможенника до полу.
        Он опустился на корточки и прокряхтел.
        - За ш-ш-шо?
        - Отвечай, когда спрашивают! - Качан снова замаханулся, но Финт остановил его.
        - Встань, - сказал он Мытнику. - Мне повторить вопрос?
        Мытник встал, представился по форме.
        - Старший инспектор украинской мытныци Довгий Олесь Витальевич.
        - За что сидишь?
        - Підставили мене, хабар підкинули. (подбросили взятку)
        - Говори по-русски.
        - Українська - державна мова, її треба поважати.
        - Я уважаю украинский язык. Но я русский и веду разборку на русском. Ты не хочешь оказать мне уважение?
        Финт посмотрел на Качана. Второй крюк прилетел в печень - тень мотнулась по стене.
        - Говорить по-русски! - рявкнул Качан.
        Рвотно кашляющего таможенника подняли, далее он отвечал по-русски.
        - Ты делал предъяву?
        - Я газету только читал.
        - Кто принес газету в хату?
        - Тоже я…
        - Кто дал?
        - Выводной.
        - Который? Ступак или Молдаван?
        - Ступак.
        - Ступак работает в связке с Фоминых. Фоминых - сука. «Глухарей» вешает на терпигорцев, многих безвинно отправил зону топтать. - Финт перевел взгляд на Гуся. - Таможня - та же ментура. Как ты мог поверить легавому?
        Под неандертальскими надбровными дугами встревожено забегали глаза.
        - Скворец впервые чалился, обозвался мужиком, в поле репу дергал, оказался - мокрушник, маньяк серийный! Должен был я с него спросить? - Приняв молчание хаты за поддержку, Гусь взвыл на блатной разгазовке. - Ты уж прости меня, Финт, что я действовал по понятиям, свято соблюдал наш воровской закон!
        Ответ Финта был так же тих, как и его предыдущая речь.
        - Это ты-то свято соблюдал воровской закон? Думаешь, я не знаю, что ты завзятый «трубочист» (активный любитель анального секса)? Мне и раньше приходили цинки на тебя, что ты опускаешь молодняк не по понятиям. Для своего удовольствия. Удовольствие - «уда вольство». Ты дал слишком много воли своему уду, Гусь. Мы тебе его укоротим. Ты тут больше не пахан. Качан будет смотреть за хатой.
        Гуся будто обухом ударили в лоб.
        - Я честняк, судил по понятиям, - он обвел хату налитыми кровью глазами. - Зира, Рубленный, вы со мной? Верите мне?
        Паханская пристяжь отвела взгляды.
        Вне себя от гнева Гусь заорал, колотя по дубку кулаками.
        - Я - положенец! Ты в одиночку не имеешь права меня землить, только сходка! Не по понятиям!
        Финт искоса кинул взгляд на бушующего блатаря.
        - А по понятиям на абвер работать?
        Пахан отшатнулся.
        - Это серьезная предъява. Обоснуй!
        - Ты же не «апельсин», ты вор старой закалки, ты не мог не знать, что опускание через педерастический акт придумали менты. Его нет в правильных понятиях. Давно ты прессовщиком стал, а, Гусь?
        - Я шерстяным никогда не был! А Скворца мы не опустили, попугать хотели, чтоб раскололся…
        - А мне сдается, в прессовщики тебя следак Скворца завербовал. Тебя к нему водили на допрос в «девятку», а ведь Фоминых твое дело не ведет. Какие у него к тебе были вопросы?
        - Не был я у него, не знаю, о чем ты толкуешь.
        - Тебя Цысарь видел, в коридоре КСД, когда выводили тебя от Фоминых.
        - Цысарю нет веры, он на меня зуб имеет! Не был я у следака, ни с кем ни о чем не договаривался!
        - А откуда тогда у следака запись вашей разборки?
        Гусь вцепился в край стола так, что побелели фаланги пальцев.
        - Какая запись?
        - На диктофон.
        - Какой диктофон?! Я голый был! Даже без штанов, все подтвердят!
        - Ты штаны когда снял? Когда у Скворца рот уже был кляпом забит. А до этого у тебя в кармане работал диктофон. Суд твой был инсценировкой, чтобы расколоть Скворца на признанку. Чем Фоминых тебя купил?
        - Не был я у Фоминых! Не было у меня диктофона! Чем докажешь? Словами Цысаря? Его слова против моих! Кто больше заслуженный бродяга, я или он?
        - У меня свидетель есть.
        - Кто?
        - Кухарь, - позвал Финт, - расскажи, что лежало в кармане гусевских штанов в ночь разборки?
        Шнырь просунул между сокамерников скопческое личико.
        - Я, когда штаны в угол относил, карманы обшмонал, чисто по привычке, смотрю, а там черненький диктофон «Olimpus» в чехольчике матерчатом, подтверждаю.
        На Гуся было страшно смотреть.
        - Становись на лыжи, - сказал ему Финт. - У тебя пять минут. Вещи твои на утренней поверке передадут.
        Гусь бросился к двери, заколотил в нее руками и ногами.
        Открылась кормушка.
        - Чего тебе?
        - Выпускай!
        - С какого х…?
        Гусь заорал.
        - Что мне, вскрыться тут при тебе?
        Только после этого вертухай раскоцал тормоза.
        Когда за ломовым захлопнулась дверь, кто-то сказал.
        - Фу, даже дышать стало легче.
        На правах нового главшпана Качан сделал объяву камере.
        - Я пацан в пределах. Пятерик за шлюзом оттянул, понятия знаю. Будем жить без террора и прессухи. Уважаемому Финту благодарность за высокое доверие. А как с ментами поступать, мы знаем.
        Качан кивнул Рубленому и Зире на Мытника. Те скрутили таможенника.
        - Я нє мент! - забился украинец в цепкой хватке. - Митниця не мае нічого спільного з ментами! Ми самі ментів ненавидимо. Це вони мене сюди запхали. Срав я на ментів!
        Качан за волосы отогнул его голову к лопаткам - до хруста шейных позвонков.
        - Срал ты мамке в дойки, когда ходить не умел.
        - Боляче… боляче, - заблажил Мытник. - Шию зломаешь! Відпусти!
        Новый смотрящий по хате 5-4-7 вынес свой первый приговор.
        - Ты, - сказал он Мытнику, - возьми нитку с иголкой.
        - Навыщо… нитку… та й голку?
        - Очко свое рваное будешь штопать. Твоя предъява не проканала. Отвечай за базар.
        - В пердак хохла! - заистерил Кухарь. - В пердак! В пердак! В перда-А-ак!
        - Птица дятел станет петухом, - Качан расстегнул штаны. - Жил-был стропальщик, и было у него две дочки - Вира и Майна. Вира, пацаны! На дальняк, широкой кверху!
        ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОГО ПСИХИАТРА «МНОГОМЕР»
        Доктор Самуэльсон о феномене Скворцова
        Он ничего не помнил о своих альтерах! Верил, что его судили, избили и хотели изнасиловать сокамерники!
        «Феномен Скворцова» произвел на меня сильное впечатление. Грешным делом, мне даже замерещилась кандидатская диссертацию, которую я надумал писать, выйдя на пенсию.
        По моим наблюдениям, «семья» Скворцова вмещает дюжину персональностей. Вот почему в камере-одиночке ему привиделась «хата», полная враждебно настроенных заключенных. Каждая из персональностей ощущает себя в тюрьме, ведь выйти на поверхность сознания они могут только с разрешения высшей личности, каковой является Наблюдатель. Вот они и борются друг с другом, и создают соответствующие ситуации, чтобы хоть ненадолго завладеть телом.
        Ядром Семьи является Сергей Скворцов - самонаблюдающая основа Сверх-Эго, погруженная в текущую физическую реальность. «Высшим Я» является ветхозаветный первосвященник времен Исхода Финеес, что указывает на его принадлежность к миру великих Архетипов. Низшим «Я», воплощающим первобытную силу Жизни, является партизан-людоед Гуськов.
        Передо мной словно вскрылись необозримые миры и планы человеческого духа! Его пример показал, что, являясь составными частями высших сущностей, мы внутренне также состоим из множества персональностей, сил, духов, животных, природных и иных аспектов мироздания.
        «Все во мне и я во всем».
        Мы не трехмерны и даже не четырехмерны (если считать время измерением) мы - многомерны. Многомер - вот точное наименование для Сергея Скворцова!
        Как это часто бывает, в руки мои вроде бы случайно попали материалы о мультиплетах. Открылся незнакомый дотоле массив информации о ЗМП (заболевании множественными персональностями). Оказывается, первые сведения о ЗМП появились еще в 17 веке! Суть заболевания состоит в том, что в психике человека-мультиплета живут и сосуществуют несколько (иногда до десятка и более) отдельных персональностей со своими именами, лицами и характерами. Обычно они ничего не знают друг о друге, но иногда заболевший человек отдает себе отчет о населяющих его существах. Причиной появления мультиплетов являются перенесенные в раннем детстве сильные физические, эмоциональные или психические страдания.
        Многомеры, пережившие много издевательств, формируют альтеров, стоящих на их защите, крайне жестоких и агрессивных. Так как эти полные боли и убийственной ярости персональности отделены от психики крепкими стенами, центральная личность ничего о них не знает, и может очнуться в комнате, залитой кровью, и при этом ничего не помнить о происшедшем.
        Большинство из осужденных за тяжкие преступления утверждают, что они не совершали приписываемых им злодейств. В США уже введен в судебную практику анализ на ЗМП. В случае, если психиатрическая экспертиза подтверждает, что преступление совершено одним из альтеров, заключенные передаются тюремным психотерапевтам для дальнейшего лечения.
        Случаи заболеванием ЗМП ширятся с каждым днем, альтеры становятся все более самостоятельными и ярко выраженными, при этом они хотят обзавестись собственным телом и вести автономную жизнь. Вот почему в наше время массовое распространение получила пластическая хирургия. Альтеры, кроят тела под себя. И часто бывает, что центральная личность, очнувшись после операции, приходит в отчаяние от того, что она с собой сделала, но менять что-либо бывает уже поздно.
        Известен случай, когда больной дважды менял свой пол. Сначала он стал женщиной, потом опять мужчиной. Это был глубоко несчастный, измученный человек, балансирующий на грани самоубийства.
        Кроме того, есть гипотезы, что ЗМП это не просто психическая болезнь. Некоторые ученые считают, что альтернативные персональности представляют собой психические «червоточины», «тоннели» в иные временные и пространственные измерения, где каждый альтер может полностью прожить свою жизнь и осуществить все свои потенции в зависимости от принятого Наблюдателем решения в точках бифуркации судьбы.
        ПРИНЯТИЕ В СЕМЬЮ
        Лукьяновское СИЗО. Камера № 547
        Ночь
        - Слушайте мою постанову, - сказал Вор. - Мытника замастовать, но не вскрывать. Второе мое решение. Примите его в семью, - Финт указал на Сергея.
        - Кого? - возмутился Качан. - Скворца?
        - Нет больше Скворца, - сказал Финт. - Сергей показал себя несгибаемым бойцом.
        Его не сломили ни облавы, ни вертолеты, ни допросняки, ни «стаканы». Вся ваша хата во главе с Гусем не смогла его сломать. Это говорит о том, что дух в парне спрятан стальной, как копье в ножнах. Поэтому я, вор в законе Финт, поднимаю его в наше воровское братство, определяю честным фраером по масти с погонялом «Черный Археолог». Отныне он мой крестник. Кто имеет что-то против него, пускай говорит со мной. Кто будет за него, тот будет иметь мою поддержку. Качан, примите Арехолога в семью. Ну, братва, просите друг у друга прощения. Сначала ты, Археолог.
        Потупив голову, стоял Сережа Скворцов перед шайкой бандитов, воров и убийц. В очередной раз он должен был унижаться и просить прощения. За что? В чем он провинился перед ними? Он никогда не простит избивавшего его Качана, неправедно обвинявшего Мытника, обиравшего Менялу.
        - Чего молчишь? - спросил Качан. - Проси прощения у народа!
        Обида стала поперек горла. Сергей был не в силах заговорить с оскорбившим его отребьем…
        Сокамерники словно услышали его мысли. Сергей не в первый раз замечал, что кто-то вслух произносит то, что он помыслил. На этот раз «услышал» его тайные мысли Качан.
        - Молчит, обиделся, гордый… - сказал новый смотрящий. - Что такого выдающегося ты совершил? Перебил кучу народа? Это дело нехитрое. А с гордецами у нас разговор короткий. Если через голову не доходит, народ до тебя через фуфло достучится. Я неправильно говорю, люди? Скворец с самого начала спесь свою показывал, не уважал никого, считал нас отбросами, быдлом…
        - Археолог… - поправил Финт.
        - Если теперь он Археолог, если стал одним из нас, пусть извинится, покажет уважение!
        - Сергей, люди ждут… - сказал Финт.
        Ослушаться было нельзя.
        Но Скворцов упрямо смотрел в пол.
        «Что им сказать? Простите, что не дал себя изнасиловать?»
        Наконец в голове сложилась подходящая формулировка: «Простите, что ввел вас в заблуждение о своей масти, не сказал, что иду по статье за убийства…»
        Набрав в грудь воздуха, Сергей поднял глаза и…
        Сдвинулись стены, спазмой сковало затылок, в жаркой духоте хаты изморозью иголок пронзило спину, руки, ноги. Пелена спала с глаз.
        Перед ним - расстрельной шеренгой - стояли убитые им люди.
        Смуглый кореец Чан, словно отлитый из желтого воска церковных свечей, тускло смотрел щелочками меркнущих глаз, как тогда, в лесу, когда копье колебалось между ребер в такт последним его вздохам… Качан, ты ли это?
        Раздетый до майки и трусов Егерь Скороходченко, грузный, седой, с волосатой грудью, с пузырящейся изо рта легочной кровью, остекленевшими глазами глядел куда-то вдаль, в далекий заповедник, куда Мишаня «Недоповешенный» после отсидки устроится работать лесником.
        Долговязый Меняла с рыжими усиками под хрящеватым носом кренился на бок, зажимая рану в печени… Костя «Антиквар», и ты тут!
        Навытяжку стоял офицер украинской таможни Олесь Довгий, кровью набухла форменка в месте прокола…
        Понурил голову лысый толстяк-еврей в майке и трениках, из досужего любопытства выглянувший в вагонный коридор и получивший удар копьем в живот. Весельчак и умница Юрий Соломонович…
        Зира и Рубленый, изуродованные взрывом гранаты, сидели на нарах, глядя остатками глаз. Они пожертвовали собой, отогнали его от раскопа, спасли, а он, дурак, радовался их смерти.
        Кто скулит в мертвой тишине хаты «5-4-7»?
        Виляет хвостом овчарка с бурыми подпалинами на животе и пышных лапах… в животе запеклась рана, не кормить ей больше щенков…
        А-а-а-а-а-а-А-А-А-А!!!
        Гейзером вырвался из недр души жуткий вой эпилептика, жилы натянулись на горле, пальцы свела судорога, ноги подогнулись, Сергей упал, завыл-замычал-забился в корчах, язык прокусил разбухший. Односиды навалились, прижали руки-ноги, в пенном рту скрежетнула на зубах ложка…
        Он бился… не помнит сколько…
        Утих…
        На лицо пролилась вода…
        Глаза открылись.
        Сверху в ореоле фонарного луча сгрудились односиды.
        Ложка во рту мешала, Сергей мыкнул, ее вынули.
        «Убейте меня… нет мне прощения!.. Простите!.. Простите!!.. Прости-и-и-ите!!!…»
        - Все, все, - сказал Финт, - успокойся! Поднимайте его.
        Сергея подняли, посадили на нары.
        Он глухо стонал, отдышался, пошел к раковине, умылся, высморкался, ему дали выпить зимбуры.
        Он ненавидел избивавших его пацанов на Голом шпиле, а они спасли его от взрыва. Таможенники, менты и погранцы ценой своих жизней арестовали его и поместили в тюрьму, чтобы он прозрел.
        Миша Недоповешенный повесился, когда Сергей сам был готов вздернуться.
        Шмонька принял страшное самосожжение, чтоб спасти его от опускания.
        Но главной спасительницей была Даша, не позволившая устроить в поезде бойню. Она душу его спасла, понимая, что - возненавидит, но пошла на это, любовь свою принесла в жертву.
        Обида слепа. Она всех обвиняет, бесится, негодует и ненавидит. Вот почему в тюрьмах обиженных загоняют под шконку.
        Пьют побратимы. Прямо из бутылька, передавая его из рук в руки. В желудках и венах пылает зимбура. Причащаются огнем. Острое чувство братства переполняет всех.
        Загрызли одной черствой краюхой, причастились дружбе.
        - Ну, калики перехожие, братайтесь! - смеется Финт, радуясь удачно проведенной «разборке», ибо так, братанием, в идеале и должна заканчиваться каждая «разборка по понятиям».
        Встали и поклонились названные братья.
        Вразброд зазвучали голоса.
        - Прости нас, Сергей Геннадьевич… прости Сергей… прости, Археолог… не держи зла… не серчай, Серый… ты теперь нам как брат… кто старое помянет…
        Поклонился Сергей Скворцов, повторил слова клятвы, подсказанные крестным.
        - Я, Сергей Скворцов, Черный Археолог, прощаю и прошу прощения у своих братьев, вступаю в Семью и клянусь любить и защищать ее до последней капли крови…
        Эхом донеслось.
        - Я, Андрей Качан, прощаю и прошу прощения у Черного Археолога Сереги Скворцова, принимаю его в Семью как брата и клянусь любить и защищать его до последней капли крови…
        - Я, Константин Лопушанский…
        - Я, Михаил Скороходченко…
        - Теперь целуйтесь! - повелел Финт.
        Первым по старшинству подошел забияка и драчун Чан, принявший в камере облик блатного Качана. Еще не утихший от плача, размякший Сергей обнял его, всхлипывая.
        - Все, братан, все, - Качан крепко стиснул плечи бывшего недруга, шепнул на ухо, - я за тебя теперь любого порву.
        Троекратно, по-русски поцеловались побратимы.
        Вторым подошел Егерь, Михаил Матвеевич, Миша Недоповешенный, поцеловал троекратно.
        Третьим был Антиквар, ставший в хате Костей Менялой. За ним приняли целование и Таможенник Олесь Довгий, Юрий Соломонович, Кухарь, Рубленый, Зира.
        Вдохновляющее чувство душевной наполненности, избытка сил и умений, ощущение внутренней целостности и нарастающего могущества преобразили Сергея Скворцова.
        ЦЕЛОвание сделало его ЦЕЛым.
        Кто-то лизнул руку, это Шалава подарила целование. Потрясая, раздался инфраголос.
        - Теперь целуй своего крестного!
        Сергей раскрыл объятия и замер.
        Первосвященник Финеес в белоснежных, обагренных кровью одеждах лично пришел проконтролировать процесс закалки духа нового Великого Потрясателя Копья Судьбы.
        Как и тысячи лет назад в Аравийской пустыне, маг-кузнец не прерывал своей работы ни днем, ни ночью. Раскаленная добела в схватках и сражениях, грубая поковка Духовного Клинка погружалась в ледяную купель тюремных камер, раскалялась на очных ставках и выковывалась ударами рук и ног сокамерников, чтобы вновь погрузиться - горячечная, обеспамятевшая, - в холодную воду тюремных стаканов и лазаретов.
        В глубокой древности была нанесена на еще не остывший клинок иероглифика имен, и были то имена белоснежных ангелов и чернокрылых аггелов. Прошли века, настал их час. Хтонические Силы Ума, формирующие само Мироздание, обрели человеческие тела.
        Их нынешние имена были заурядными, а лица простецкими, но были они Ангелами Света и Демонами Тьмы, аватарами и аспектами Копьеносца в высших и низших мирах. Их стянуло в пространственно-временной узел камеры 5-4-7 Лукьяновского СИЗО, чтобы смогли они узнать друг друга, стать братьями и осуществить предначертанное.
        Вскрылся в стене вихревой тоннель света и вздул одеяния и кудри Пророка.
        Отрок чистый подвел в поводу коня.
        Взлетел Финеес в седло. Из уст его изошел меч, чтобы им поражать народы.
        С грохотом помчался он по тоннелю света, пронзившему спящий следственный изолятор, разя направо и налево мечом и посохом, - и рассекались кармические узлы, и осуществлялись судьбы.
        Воинства небесные следовали за ним на конях белых. Ржание, грохот копыт, хлопание крыл, хриплые выкрики и щелкание бичей наполнили «Столыпинский» корпус. Так пролетает поезд мимо ночного полустанка и с перестуком колес пропадает вдали.
        Книга третья
        «Коматозник»
        «Русские люди не принадлежат только этому миру. Физический мир - такой абсолютный, такой реальный, такой уникальный для американцев, не кажется русским людям единственным миром, в котором надо жить. Есть другие миры - хаотические, туманные, бездонные».
        Анищенко-Шелехметский, мистический поэт России.
        ДТП НА ЭСТАКАДЕ
        Москва. Наши дни
        3 октября во второй половине дня в Москве произошло крупное ДТП на новой 900-метровой эстакаде при пересечении Новорязанского шоссе с улицами Генерала Кузнецова и Маршала Полубоярова. Попавшие в аварию автомобили раскидало на десятки метров, два из них перевернулись, один загорелся. Дым от горящей машины был так мрачен и густ, словно пылал целый Дом Профсоюзов в Одессе 2 мая 2014 года, а не «Мерседес Брабус». Странным было и то, что мазутный шлейф несло не по ветру, а прямо на дом № 78 на Маршала Полубоярова, в котором по зловещему совпадению в тот самый час случилось тройное убийство, настолько кровавое, что кровь просочилась даже сквозь бетонные перекрытия в квартиру снизу.
        На эстакаде образовалась пробка.
        Прибывшая бригада МЧС вырезала автогеном дверь у заваленного сугробами пожарной пены джипа, извлекла находящегося без сознания водителя и на носилках доставила в карету «Скорой помощи», которая с хватающим за душу воем стартовала в сторону центра.
        Врач Анна Антипенко, вводившая пациенту противошоковые препараты, была внезапно схвачена за руку пожилым фельдшером Сатаровым.
        - Стой, Аня, не шевелись! Ты только не пугайся. Видишь эту штуку? Это «пояс шахида». Я таких навидался на Кавказе.
        В прорехе обгорелого свитера на животе пострадавшего виднелась сборка динамитных шашек.
        ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО В ЖУЛЕБИНО
        Утром на потолке кухни в квартире Синельниковых образовалось мокрое пятно бурого цвета. Хозяин квартиры бросился звонить в дверь к затопившему их соседу сверху, вздорному скандальному пенсионеру.
        На звонки и стук никто не отвечал.
        В одиннадцать тридцать оперативная бригада МЧС вскрыла протекшую квартиру.
        Спасателям открылась страшная картина - кухня была завалена трупами. Кровавые спреи покрывали стены, холодильник, потолок и даже белую занавеску на окне, горящую кумачом в свете холодного октябрьского солнца.
        Погибли не все. В живых осталась стеарианово бледная девушка со спутанными волосами красного цвета. Она сидела на полу возле лежащего навзничь старика, на посторонних не реагировала, на вопросы не отвечала. Правая рука ее с ампутированными четырьмя пальцами была по локоть одета в шарлаховую «митенку» запекшейся крови. Это была внучка хозяина квартиры, ветерана войны Василия Акимовича Жукова, который, по словам соседей, в последнее время с постели уже не вставал.
        ДТП НА ЭСТАКАДЕ
        (Продолжение)
        Водитель «скорой» связался через диспетчерскую с Антитеррористическим Центром ФСБ. «Шахида» доставили на участок недавно построенной и еще не введенной в эксплуатацию трассы. Под вой сирены «Скорая» припарковалась неподалеку от бронированного грузовика с камуфлированными бортами.
        Врачи покинули карету.
        Из грузовика неуклюже спрыгнул «мастер» во взрывозащитном костюме «Грот-3».
        Работал передатчик помех «Солярис», переговоры по рации проходили на фоне сильного шипения.
        - «Снегирь», «Снегирь», это «Буран». Что там у тебя? Прием.
        - Пояс шахида… горелый… может рвануть в любой момент. Прием.
        - Тип ВУ?
        - Шашки и мина «МОН-50». Взрыватель МУН-4 с Р-образной чекой. Вижу источник питания и провода замыкателя. Прошу разрешения на перерезание провода…
        - Разрешаю.
        Потянулись томительные минуты.
        Наконец сапер выбрался наружу, осторожно неся перед собой взрывотехнический контейнер.
        «Скорая» отъехала. Вой беды вновь понесся над столицей.
        В машине пострадавший «выдал остановку», пришлось по телефону вызывать «подкат». На пандусе приемного отделения бездыханное тело переложили на каталку и бегом доставили в операционную.
        В реанимации начался ор. «Почему с остановкой? Посмотрите зрачки! Где опись имущества?» Кому охота брать на себя труп и кучу бумаг, портящих отчетность.
        Но «шахида» сопровождал человек из центра Антитеррора, он «наехал» на строптивых реаниматоров. Пострадавшего вытащили буквально с того света. В состоянии комы он был переведен в отделение интенсивной терапии. Оперативники сделали снимки с промытого от копоти и крови лица, сняли отпечатки пальцев.
        К вечеру нагрянула делегация во главе с высоким чином из ФСБ.
        Чин вгляделся шахиду в лицо и, нагнувшись, тихо, сказал.
        - Ну, здравствуй, Сережа. Недолго же ты от меня бегал, - и совсем уже шепотом, на ухо. - Где копье, Сереженька? Открой глазки, скажи, облегчи душу…
        У входа в палату выставили охрану, у кровати посадили дежурного врача.
        О состоянии коматозника докладывали «куда надо» каждые два часа.
        Спустя неделю, так и не пришедшего в сознание, «шахида» переправили Дубну, в Институт Нейромоделирования РАМН.
        ПЕРВЫЙ ЗАПУСК МОЗГА СКВОРЦОВА
        Лаборатория Сна НИИН РАМН. Наши дни
        Институт Нейромоделирования представляет собой комплекс суперсовременных зданий из стекла и бетона, возведенных неподалеку от Дубнинского синхрофазатрона. При входе в «Лабораторию сна» посетители должны надеть бахилы, халаты и шапочки - для голографических машин критичная чистота не должна превышать двух пылинок на кубический метр воздуха.
        Генерала Огуренкова сопровождает адъютант - капитан Гончаров. Встречает их руководитель Лаборатории профессор Дмитриев. Он проводит экскурсию по сложному научно-техническому сооружению, напоминающему Центр управления полетами.
        - Перед нами ториево-голограммный Комплекс «Просцениум» f-MRT ментал-сканирующего типа на базе десятипетафлопсного компьютера.
        Профессор хлопает в ладоши, вызвав эхо под куполом.
        - Добрый день, Элохим!
        Сверху льется механический баритон.
        - Здравствуйте, господин профессор.
        Говорливая масса ученых в белых халатах на амфитеатре затихает.
        - Элохим, - обращается профессор к куполу, - познакомься с Валентином Григорьевичем, он Куратор нашего проекта.
        - Здравствуйте, господин Куратор, - бесстрастно говорит компьютер.
        Генерал шарит глазами по потолку. Профессор включает лазерную указку и обводит красной точкой конструкцию в центре купола в форме сосновой шишки.
        - Это «око Элохима». Он нас слышит и видит в ультрафиолетовом, инфракрасном, а также во всех других спектрах, в том числе электромагнитном. И не только видит, но и сканирует, и даже диагностирует. Если хотите, он расскажет все о дисфункциях вашего организма.
        Щека гостя недовольно дергается.
        - Мое здоровье - государственная тайна. В двух словах объясните мне принципы эксперимента.
        - Охотно, охотно! Наш Институт занимается компьютерным моделированием деятельности головного мозга человека. Нам удалось воссоздать одно из полушарий головного мозга, а именно - левое, рациональное, отвечающее за вычисления, систематизацию и планирование. Вот внешняя проекция его коры, - лазерной указкой профессор обводит свод купола над Просцениуемом. - Зоны купола соответствуют реальным зонам картирования мозга и соединены с Элохимом оптоволоконной связью. «Элохим» извлекает информацию из человеческого мозга, и через торсионные преобразователи проецирует на Просцениум так называемую «кибер-моргану» - виртуальную реальность человеческого сознания.
        На Просцениуме возникает удивительно реалистичная картинка крымского леса в районе Голого шпиля.
        Дмитриев приглашает гостей подняться на Просцениум.
        - Входите же, господа! - зовет он, озаренный рябью мерцаний. - Смелее! Обратите внимание на тончайшую «пленку», отделяющую зрительный зал от кибер-морганы. Этот экран называется «махсом». Согласно Каббале, огромный мир, который мы видим перед собой, на самом деле находится внутри человека. Снаружи ничего нет, кроме Великого Белого света Творца, создающего многоцветную картинку реальности на внутреннем экране человека. Современные технологии воссоздали махсом, можете его потрогать!
        Куратор осторожно прикасается к цветной пленке ладонью, погружает руку, затем голову.
        Выглядевшие с амфитеатра на диво реальными, изнутри объекты кибер-морганы состоят из силуэтных «облаков» цветного роящегося «гнуса», словно вы обрели зрение сверхмощного микроскопа и стали видеть структуру материи вплоть до броуновского движения ее элементарных частиц.
        Профессор подводит Куратора к большой капсуле из серо-серебристого пластика, стоящей на краю Просцениума, чиркает карточкой по электронному замку - с тихим шипением отходит выпуклая крышка.
        Внутри, на кровати для выхаживания спинальных больных лежит коматозник. Дмитриев указывает на оптоволоконные нити, усеивающие затылочную часть его головы и уходящие в металлопластиковый «рукав», врезанный в стену кокона.
        - USB-порт суперкомпьютера подключен напрямую к мозгу испытуемого. Через него «Элохим» возбуждает подкорковые зоны, считывает информацию и выводит ее на «Просцениум» в виде квази-живых образов.
        Генерал и профессор возвращаются в вип-ложу, в так называемый «Центр управления полетами». Дмитриев сдвигает никелированную скобу над кнопкой в центральном пульте и приглашает господина Куратора нажать на нее.
        Гость утапливают белую «таблетку».
        Слышится нарастающий гул, чувствуется вибрация пола и кресел.
        Свет гаснет.
        Из стен и купола исходят лазерные лучи и скрещиваются в засверкавшем фокусе.
        «…чьи-то пальцы влезают в глазницы, выдавливают шнифты… сука, больно! невыносимо ломит глазные яблоки, перед внутренним взором все пылает и вдруг…»
        … Просцениум затопляет ослепительно белый свет.
        ИЗНАСИЛОВАНИЕ
        Крым. Голый шпиль
        …По голове в гуще волос, по щекам щекоча, ползут капли пота. Сердце бешено колотится. Выгоревший брезент палатки подрагивает - там борются.
        «Ну, пожалуйста, не надо. Не трогайте меня, я еще девочка…»
        «А я мальчик… руки убрала, тварь!»
        Ты зажмуриваешься в бессильном отчаянии.
        Что ты можешь сделать? Что-о-о-о?!!
        «А кто писал на стене: “Скворцов - мужык!”»
        «Никакой мужик не справится с целой бандой!»
        Слышен собачий лай. Вот-вот погоня будет здесь, повяжут, изобьют, сдадут в ментовку, посадят за черное копательство… Ничего с ней не станется, потрахают и отпустят…
        Ты ныряешь в кусты.
        Взбешенный сопротивлением, насильник бьет Дашу в лицо, сдирает с нее, оглушенной, джинсы, разламывает в коленях ноги.
        - Че так долго?… - в палатку всовывается пьяноватый Виталя с телефоном в руке, начинает снимать происходящее. - Вау, какие у нее колобки!
        - Лежит, б… как бревно… - Капранов морским котиком движется на Даше.
        Что-то колет ее в попу.
        - Подмахивай! - это Виталя колет ножом. Она дергается, невольно «подмахивая».
        Капранов ускоряет ритм, стонет, выгибается.
        Избыв содрогания оргазма, выбирается из палатки с победным криком.
        - Есть еще целки в русских селеньях! Саня, «звездочку» на борт «паршивца» набивай! Пятая за сезон!
        Его встречает торжествующий рев пьяных голосов.
        - А вот у меня еще ни одной целочки не было, - торопливо раздевается Виталя. - Мишка, воды притарабань, подмыть ее надо.
        Снаружи бухтит пьяный голос:
        - Воды на донышке осталось… ты на нее лучше поссы, хы-хы-хы…
        - Пожалуйста, не надо… - шепчет Даша, - мне очень больно…
        - Всем… бывает… больно, - бормочет Виталя, пристраиваясь, - зато… потом… о-о-о… приятно… теперь мы с Димкой станем молочными братьями, ха-ха… Подмахивай, ну! Что лежишь, как бревно!
        По брезенту палатки бродят тени деревьев.
        - Я что сказал! - Виталя заносит кулак.
        - Не надо… - шепчет Даша, - я буду…
        - Ну, вот и молодчинка! А че молчим? Стони! Порнушку видела?
        Спустя час возвращаются злые Чан и Вакула, упустившие черного копателя.
        Узнав, что происходит в палатке, Чан стращает Диму Капранова отцовскими карами, но потом и сам идет «на водопой», девку трахать брезгует, кончает ей на лицо.
        Перед уходом с чаира члены поискового отряда «Совесть» устраивают соревнование, кто выше забросит на сосну девичью одежду. Сосна, увешанная джинсами, курточками, блузочками, лифчиками походит на новогоднюю елку.
        Даша плохо помнила, как выбралась из леса, как на попутных машинах добралась до Симферополя. Ночевала на вокзале в состоянии частичной невменяемости, пока ее не нашла и не забрала домой мать. По возвращении в Москву жаловалась на боли в животе и яичниках, отдающие через подложечную область вплоть до горла, приводя к приступам удушья. У нее участились припадки, напоминающие эпилептические, сопровождающиеся беспорядочными дыхательными и глотательными движениями, судорогами. В настоящее время Жукова Дарья Дмитриевна госпитализирована в Институт Нейромоделирования РАМН в состоянии истерической комы 1 степени.
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Просцениум гаснет.
        В тишине амфитеатра слышно щенячье поскуливание.
        Это плачет, закрыв рот ладонью, сомнолог Катя Наумова, тонкая ранимая душа.
        Профессор Дмитриев теребит дряблую кожу кадыка.
        - Вот оно что. Даша беременна от одного из этих подонков. Срок критический. Тринадцать недель. Ну, и что будем делать?
        Куратор принимает решение.
        - А что тут думать. Вызывайте ее мать, берите согласие на аборт.
        НИИ НЕЙРОМОДЕЛИРОВАНИЯ
        Дубна
        Забинтованная кисть с пятнами сукровицы на месте ампутированных пальцев лежит на специально подложенной подушечке.
        - Даша, - тихонько зовет мама, - Дашенька…
        Невысокая полная шатенка, она носит траур по недавно погибшему отцу - черный платок, накинутый поверх коричневого брючного костюма.
        Профессор пододвигает стул к изголовью кровати.
        - Присаживайтесь, Светлана Васильевна, ваша дочь нас не слышит. Даша находится в истерической коме. - Дмитриев включает миниатюрный фонарик, поднимает веко, светит в сердоликовый зрачок. - Расходящееся косоглазие и маятниковые движения глазных яблок являются предвестники перехода вашей дочери в более глубокую стадию, а именно в кому второй степени. Из нее нам извлечь ее будет значительно труднее. Поэтому тактика лечения направлена на стабилизацию ее состояние и постепенный вывод из комы.
        Профессор прячет фонарик в нагрудный карман халата.
        Светлана Васильевна спотыкающимися руками достает из сумочки расческу.
        - Пальчики-то… пальчики, - всхлипывает она, расчесывая волосы дочери, - как ей теперь без пальцев-то… на правой руке! Господи, еле отмыла кухню у отца… все было в крови… Какая психика это выдержит…
        - Выпейте. Это легкое успокоительное. Вам надо взять себя в руки и подписать согласие на аборт.
        - Ох, бою-юсь… - выдыхает женщина, сделав нескольких глотков.
        - Срок критический, - напоминает Дмитриев, - человечек уже виден, глазки, руки, черепок, половой орган определился. Мальчик.
        - Мальчик? - заплаканные глаза светлеют. - Может, оставим, доктор? Все-та-ки внук… Странно, она мне ничего не говорила про беременность. У нас с ней контакт был, конечно, неважный, Девочка скрытная, своенравная. Взяла и уехала в Крым. И вот результат…
        - Оставить ребенка, конечно, можно, - говорит профессор, - но это случай особый - групповое изнасилование.
        - Простите, но… откуда это известно? Где и когда это случилось?
        - Это случилось в Крыму. Ровно 13 недель назад.
        Светлана Васильевна встает, делает несколько шагов по маленькому боксу.
        - Подобное совершенно не вяжется с ее состоянием! Даша вернулась из Крыма нормальной, загорелой и даже… влюбленной в этого м-м… э-э… молодого человека…
        - Мы располагаем кадрами, снятыми на мобильный телефон одним из участников преступления.
        - Можно взглянуть?
        - Вы уверены, что хотите это увидеть?
        - Прежде чем принять такое решение, я хочу убедиться!
        - Тогда присядьте.
        Профессор вынимает телефон и в своих руках демонстрирует запись.
        …рваный гул ветра, пьяные крики, камера заглядывает внутрь палатки, видны ритмично движущиеся ягодицы мужчины… всплывает мучительно зажмуренное девичье лицо…
        «Господи, сделай так, чтоб это была не она!»
        - Вам плохо, Светлана Васильевна? Выпейте воды. Так что насчет ребенка? Ваше решение? Оставляем? Даша родит здесь, под нашим присмотром, а потом вы сможете забрать дочь с внуком домой.
        Дверь в палату распахивается, входит массивный бритоголовый мужчина.
        - Зачем вам внук от ублюдка, который зверски изнасиловал вашу дочь?!
        «Боже, какие у него глаза!» - Светлана Васильевна не может оторвать взгляда от «рачьих» глаз незнакомца. Тот успокоительно кладет ей на плечо тяжелую руку.
        - Подписывайте, не сомневайтесь!
        - Хорошо… - преодолевает ступор Жукова-старшая, - я подпишу… только… давайте мы ручку вложим как бы ей в пальчики, а я сверху возьму. Мы подпись как бы вместе поставим.
        Куратор приподнимает Дашу, мать усаживается у нее за спиной, профессор вкладывает в пальчики левой руки коматозницы «Паркер» с золотым пером, Светлана Васильевна охватывает пальцы дочери сверху.
        - Дашенька, ты беременна от насильника. Прости, я поступаю, как лучше…
        По бумаге ползут корявые буковки - «Ж»… «у»… «к»…
        Сердоликовые зрачки под приспущенными веками сокращаются.
        На лист бумаги наводится резкость. Это не ручка!
        Наконечник древнего копья режет белое поле, оставляя наливающуюся кровью подпись. С прорвавшихся буквиц бегут вниз извилистые алые ручейки.
        АБОРТ
        М-да, впервые чищу пациентку в таком состоянии… - хирург Гевондян надевает маску и с помощью расширителя и зеркала проводит осмотр. Затем, обработав влагалище спиртовым раствором, вводит расширитель, берет для abrasio (выскабливания) «кюретку», содержащую петлю с режущей кромкой и круговым бортиком для извлечения из матки вырезанного плода.
        …Дарья Денисовна Скворцова, успешная бизнес-леди, отдыхает на диване с питательной маской на лице. Глаза ее закрыты огуречными кругляшами, в ушах наушники. Входит сын, красавец, умница, любимец матери.
        - Привет, мам!
        - Привет, зайка, - улыбается Дарья Денисовна. - Как поживает твоя «моавитянская колдунья»?
        - Мы расстаемся…
        - Вынь мне наушники, - просит мать, руки ее почему-то не слушаются.
        Сын вынимает наушники. Звуки становятся громкими, режущими.
        - Анестезия местная, - говорит незнакомый мужской голос. - Кетамин внутривенно, она и так в прекоме.
        - Какая у нее матка? - спрашивает женский голос.
        - Двурогая. Она нерожавшая, знаешь?
        - У нас с Машей все равно ничего не получится, - голос сына удаляется.
        - Почему? Маша хорошая же девушка…
        Сын едва слышен.
        - Нет смысла, мам, меня все равно сейчас убьют…
        С глаз спадает пелена. Проступают раскинутые на рогатке голые ноги и склонившийся между ними мужчина в медицинской маске. В руке у него скальпель.
        Очнись, Даша! То не скальпель!
        Наконечник копья хищно целится в материнскую утробу, где свернулся и затаился беспомощный зародыш, сын ее, будущий красавец и умница…
        Даша рвется защитить ребенка, но… тело ее парализовано.
        Как в ужасном сне, убийца протягивает руку, чтобы вырезать плод… не убежать, не двинуть даже пальцем… лишь натужно трепещут веки…
        «Сына, не бойся… мы отобьемся, ты главное не бойся, мы их… мы… мы…»
        - Она чего-то мычит… - опасливо замечает Гевондян.
        - Такое бывает, - отзывается Римма Львовна, - кома-то поверхностная…
        Нога коматозницы, как у мертвой лягушки при электроразряде, ударяет в лоток, инструменты со звоном разлетаются по кафельному полу, - зажимы, щипцы, ланцеты, весь этот палаческий набор для расчленения человечков. Второй удар приходится в штатив бестеневого светильника, который на колесиках катится через операционную и врезается в двери.
        Натужно трясясь - панночкой из гроба - коматозница садится. Рот ее распахнут, но ни звука не вырывается из него, как у зашедшихся в истерическом крике, побелевших до синевы детей.
        Дашина мама взволнованно меряет шагами предбанник операционной.
        Вдруг изнутри доносится звон, удар в дверь, крик и шум борьбы. Светлана Васильевна врывается в операционную - ее дочь борется на полу с врачом. Мать бросается к ней, обнимает голову своей девочки, прижимает к груди.
        «Даша, успокойся, это врачи, ты в больнице…»
        Даша впивается ей зубами в грудь.
        Мать вскрикивает.
        - Это я, Даша, твоя мама!
        - Она вас не узнает, - женщину-врача подбрасывает на бьющейся котомазнице, как на родео, - держите ей руки, у нее психоз!
        РЕАНИМАТОЛОГ РИММА ЛЬВОВНА КУРЕХИНА
        Срочно набираю пять кубов аминазина и два димедрола. Тыкаю в ягодицу. Как в камень. Даже игла согнулась. Больная рычит и бьется, тело ее напряжено до предела.
        «Иглу смени, Римма, бери самую толстую. И не тыкай, не проколешь, вворачивай!»
        Так, игла вошла… но поршень не сдвигается! Ягодица просто закаменела… давлю изо всей силы, сейчас либо брызнет во все стороны, либо шприц рассядется. Так, пошло помаленьку… раздается визг, да, девочка, аминазин болючий, терпи, скоро подействует..
        Какой там! Дашка и не думает сдаваться, бьется, как бешеная.
        Организм палит последние резервы, сражаясь за что-то сверхценное…
        Ба, да она детеныша своего защищает!
        «Все, расслабься, Дарья, никто тебе аборт делать не будет, успокойся!..»
        Безумные глаза постепенно обретают осмысленное выражение.
        «Слышишь меня? Никто. Тебе. Аборт. Делать. Не будет!»
        В наступившей тишине с грохотом падает что-то недоразабитое.
        Все тяжело дышат.
        Входит профессор, за ним Куратор: «Доложите, что здесь происходит!»
        Почему он все время орет, что за солдафонские привычки! Сам набаламутил с абортом, вот пусть теперь и разбирается!
        - Реактивный психоз, - говорю, - после комы или наркоза люди часто ведут себя неадекватно.
        Даша затравленно озирается.
        Кто-то большой и темный заслоняет свет.
        - Кто тебя обижает, дочка?
        - Вот они! - всхлипывает маленькая Даша. - Ребеночка моего хотят убить.
        - Накройте ее! Дарья, слышишь меня? У тебя же ребенок от насильника.
        Даша кутается в наброшенный халат, трясется в нервном ознобе.
        - От какого еще насильника?
        - Ну, те парни, в Крыму, что надругались над тобой.
        - Какие еще парни?
        - Ну, те, на Голом шпиле.
        - Ах, эти… - лицо ее озлобляется. - Да, они пытались. Только ничего у них не вышло!
        - Не вышло? Почему?
        Психика больной явно идет вразнос - расширив глаза, она выпаливает.
        - Потому что мы их всех там… ПОУБИВАЛИ!!!
        ЧТО ПОКАЗЫВАЕТ ВАШ ГРЕБАННЫЙ КОМПЬЮТЕР?
        РИММА ЛЬВОВНА
        Прямая речь
        Перезагрузка мозга ничего не давала. Скворцов сбегал и сбегал с Голого шпиля. Куратор собрал совещание. Он с самого начала произвел на всех неприятное впечатление. Бритый, как бандит из 90-х, череп шишковатый (привет, Ломброзо!). А лупатый! В норме радужка у человека бывает чуть прикрыта верхним или нижним веком, если же вокруг зрачка виден белок, то это признак психического нездоровья. Когда он смотрит, впечатление такое, будто тебе на допросе в глаза лампой светят.
        - Я спрашиваю, что показывает ваш гребанный компьютер? - гремел он на ученых. - Если мы видим воспоминания, записанные в мозгу Скворцова, то как он смог увидеть изнасилование девушки? Он же СБЕЖАЛ оттуда! Его там не было! Кто вмешивается в программу? Я тебя спрашиваю, Вехин!
        Сисадмин Дима Вехин похож на девушку, легко краснеет и носит косу.
        - Машина работает в штатном режиме, - отвечает он, потупясь. - «Элохим» это всего лишь огромная игровая приставка, только вместо картриджа в него вставлен мозг человека.
        Куратор ажно подпрыгивает на стуле.
        - Я так и знал, что вместо суперкомпьютера был закуплен вагон «плейстешен»! По моим сведениям, руководство вашего Института за откаты закупило морально устаревшее оборудование и смонтировало из них вот этого «бракодела»!
        В наступившей тишине вдруг раздается скрипучий такой голосок.
        - Не кричи, дурак, мы думаем.
        Есть у нас в лаборатории Илюша Эйдельберг, гений-идиот, долговязый сутулый, шея в пуху. Не от мира сего. Разговаривая с дамой, может ковыряться в носу, и даже съесть козявку, если проголодался.
        Багровый Куратор направляется к гению-идиоту с явным намерением пришибить оного на месте. Ну, и кто будет его спасать? Конечно, Римма Львовна.
        - Валентин Григории, - привскакиваю я, - вам не кажется, что Скворцов попал в «петлю гистерезиса»? Помните «День сурка»? Там герой постоянно просыпался в своем прошлом. «Петля гистерезиса» - это повторяющаяся кармическая ситуация. Пока Сергей не примет одного единственного, правильного решения, ему ни за что не выбраться из этой петли.
        Плету небывальщину, чтобы хоть как-то отвлечь разгневанного Куратора, а он переводит рачьи глаза с меня на гения-идиота и обратно, будто выбирает, кого первого вдарить.
        Плету, короче, небывальщину, лишь бы отвлечь разгневанного мужлана, а он переводит рачьи глаза с меня на гения-идиота и обратно, будто выбирает, кому первому врезать.
        - Какой там гистерезис! - вскакивает Эдик Ковш, седой и лысый, с косичкой на затылке. - Это Нобель, господа! Мы первыми получили доказательства Эвереттовской теории мультиверсума!
        Все кивают: «Да, да, это открытие!»
        Профессор солидно поясняет ничего не понимающему куратору.
        - Американский физик Хью Эверрет создал квантовую теорию параллельных миров, в которой постулировал, что в каждый момент времени вселенная раздваивается. Стоит нам сделать выбор, как в точке бифуркации из одной вселенной получается две, и так до бесконечности. Но до сих пор доказательств этому не было…
        - И мы их, наконец, получили! - подхватывает Ковш, а сам исподтишка мне подмигивает, и тут до меня доходит, что ребята комедь ломают, чтобы отвлечь Куратора от Эйдельберга. Илюша у нас в коллективе юродивым работает, всегда говорит вслух то, что остальные подумали, но постеснялись сказать.
        Куратор смотрит на этот детский сад и вдруг как даст кулаком по столу.
        - Какие к чертовой матери «вселенные»! Есть одна реальная вселенная, в которой мы с вами живем! Никаких других вселенных не существуют! По той простой причине, что оба фигуранта находятся сейчас здесь, в клинике, и оба они живы, хотя и не вполне здоровы. Каким-то же образом они выбрались с этого проклятого Голого шпиля! Кто мне объяснит как?
        - У него, должно быть, сохранились остатки совести, - предполагаю я, - он дождался, когда подонки уйдут, вернулся и довез Дашу до Симферополя, а потом, вероятно, доехал с нею до Москвы.
        - Но Даша уверяет, что они отбились и даже всех там поубивали!
        - Одним махом семерых побивахом, - смеется профессор. - В психиатрии это называется «ложными воспоминаниями». Девочка не помнит, как потеряла пальцы, а вы хотите, чтобы она вспомнила про изнасилование. В подобных обстоятельствах мозг, чтобы не сойти с ума, вытесняет травмирующий контент в подсознание, а вместо него конструирует вполне себе «благополучную» версию событий. Вот Даша и придумала, что они всех там поубивали.
        - А я склонен ей верить! - гнет свою линию Куратор.
        - В чем, простите?
        - В том, что Скворцов все же вернулся на Голый шпиль и спас ее.
        - Но помилуйте, - всплескивает руками Владимир Алексеевич, - что мешает ему проделать то же самое в кибер-моргане? Но он же постоянно оттуда сбегает!
        - Может, все-таки субдуральные гематомы? - вставляет Винников. - Они давят на мозг, в центр, отвечающий за храбрость и самообладание, и провоцируют панику и бегство.
        Эти «субдуральные гематомы», как и «вагон плейстейшен», стали в Лаборатории притчей во языцех. «Да что вы завели свой «вагон плейстешен», - говорит, бывало, кто-то, а ему отвечают с умным видом: «Это связано, коллега, с субдуральными гематомами в мозгу!»
        Шутки шутками, но тогда эти «гематомы» окончательно вывели Куратора из себя.
        - А вы, Винников, - спрашивает он с отвращением, - вступили бы в драку с пьяными отморозками в лесу? - обводит всех выпученными глазами и усмехается. - Страшно? Вот и ему страшно! Его мозг УЖЕ знает, чем закончится возвращение на Голый шпиль. А ждет его там, согласно показаниям Жуковой, зверское избиение ногами. Вот этот-то страх и заставляет его сбегать. Моя логистика ясна? Слушай приказ. Объявляю двухчасовую готовность. Запуск мозга СК начать по моему прибытию. Все свободны.
        МАТЮГАЛЬНИК. РИММА ЛЬВОВНА КУРЕХИНА
        Прямая речь
        За окнами стемнело, когда в Лаборатории вдруг раздался хриплый лай мегафона.
        - Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Всем выходить с поднятыми руками!
        Народ подкакивает, смотрим - в дверях стоит Куратор с полицейским матюгальником в руках.
        - Все по местам! Запускайте ваш «вагон плейстешен»!
        Плафоны над амфитеатром гаснут. Нарастает гул кулеров.
        Наливается светом туманный хамам Просцениума.
        Я, как врач реаниматолог, во время сеанса должна присутствовать в Коконе рядом с коматозником. Вдруг входит Куратор, достает из пиджака стальной портсигар, вынимает шприц-тюбик и делает коматознику инъекцию. Это что за самоуправство?
        - Простите, говорю, что вы ему ввели? Я должна записать название препарата, у меня ведется журнал, таковы правила.
        - Ну, запишите, - хмыкает он и диктует по слогам, - оз-ве-рин.
        - Это что за лекарство? Чье производство?
        - ГРУ ГШ МО РФ. - Куратор показывает мне портсигар с гравировкой «Выпускнику Академии Генштаба. 2001 г.». И лежат в портсигаре не сигареты, а щприц-тюбики с антидотом, антишоком и обезболивающим. - Я ввел ему амфетамин «каптагон», снижает чувства страха, усталости и голода, резко увеличивает выносливость.
        Крым. Чаир Голого шпиля. Кибер-моргана
        Палатка трясется. За выгоревшим брезентом творится мерзость.
        «Ну, пож-жалуйста… не надо… Я еще девочка… н-ну, пож-жалуйста…»
        «А я мальчик… Руки убрала!»
        По голове в гуще волос, по щекам ползут струйки горячего пота.
        Твой долг - вступиться за девушку.
        Но страх сильнее.
        Ты бежишь.
        «Трус, подлец, вернись, дерись за нее!»
        Бессмысленный героизм. Их больше, убьют, арестуют, посадят в тюрьму.
        Но в голове отчетливо резонирует чей-то далекий, настойчивый голос.
        «Вернись, Скворцов, вернись! Ты должен ее защитить!»
        «Я подрядился копать! Копать, а не драться с бандой ублюдков!»
        «Их семеро. Они ее истерзают!».
        «Вот именно - семеро! Они меня просто убьют!»
        Амфитеатр стоит. Ученые в шоке. Куратор кричит в мегафон, приставленный к уху коматозника: «Вернись, Скворцов! Она девчонка! Беззащитная! Там нет никого, кроме тебя! Ты один можешь ее спасти! Ты себе никогда не простишь! Вернись! Дерись! Дерись за нее, сволочь!!!»
        Девочка в палатке умоляет, ее бьют, она плачет.
        Женщины отворачиваются, затыкают уши, чтобы не слышать ее стоны сквозь рвущий уши лай мегафона.
        - Ты бросил девчонку на растерзание подонкам. Вернись и бейся за нее, Скворцов, ты же мужик!
        На Просцениуме мелькает зеленое месиво леса… Слышно хрипение легких.
        Бегство продолжается.
        Куратор приходит в бешенство, вне себя от гнева наносит коматознику пощечину - одну, вторую, третью…
        - Вернись, сволочь, вернись! Там нет никого, кроме тебя! Ты один можешь ее спасти! Ты себе потом никогда не простишь! Вернись! Дерись за нее! Дерись же ты, сволочь!
        От затрещин голова коматозника мотается по подушке, в наволочку впитываются брызги крови, изо рта вылетает дыхательная трубка, мигают лампочки, пищат датчики.
        Переполох, тревога!
        Я отталкиваю Куратора, спешно интубирую горло, прибегают сотрудники, профессор, сисадмин, женщины кричат.
        - Как вам не стыдно!
        - Что вы себе позволяете!
        - Позор!
        - Бить беззащитного человека!
        Куратор задыхается, будто сам только что пробежал полосу препятствий.
        - Ничего… с ним… не случится… первый блин комой…
        На общий переполох не реагирует один коматозник, на бледном лице разгораются пятна пощечин.
        Куратор поглядывает на часы.
        - Сейчас… сейчас… да когда же, ну!
        - Чего вы еще ждете? - спрашивает его профессор.
        - Озверин. Должен хоть он сработать.
        - Смотрите! - вдруг показывает на Просцениум Катя Наумова.
        Крым. Голый шпиль
        Лицо пылает от солнца, как от пощечин.
        В костях черепа резонирует: «Вернись, Скворцов, вернись! Она еще совсем девчонка, спаси ее! Они ее истерзают. Дерись за нее, дерись, дерись же ты, сволочь!»
        Спаси ее, шепчет листва.
        Спаси, шумит ветер.
        Спаси, поют птицы.
        Спаси, умоляют травы, гудят горы.
        - Господи, - в отчаянии кричишь ты в синее небо, - у меня нет шансов, их семеро!
        - Когда нет шансов, надо идти, сражаться и умирать!
        - Я не хочу умирать! Кто она мне такая, чтобы из-за нее я рисковал жизнью?
        Ответ Бога потрясает настолько, что ты разворачиваешься и с тою же решимостью, с какой только что дезертировал, бежишь обратно к чаиру. Силы прибывают, в сердце вскипают злоба (сработал каптагон), открывается второе дыхание, (Римма Львовна вправила дыхательную трубку), кто-то извне нагнетает в легкие воздух (заработали помпы искусственной вентиляции легких).
        РИММА ЛЬВОВНА КУРЕХИНА
        Прямая речь
        - Она твоя жена и мать твоего ребенка!!! - кричит генерал в мегафон, приставленный к уху коматозника. - Когда ей хотели сделать аборт, она защищала твоего сына, как волчица! Так защити ее теперь ты! - Последние слова Валентин Григорьевич договаривает уже шепотом, выронив мегафон. - Вернись, спаси ее…
        Покачнулся и осел на пол, как пальто без плечиков.
        Здравствуй, Кондратий!
        Паника, адъютант вызывает «скорую».
        «Спокойно, говорю, с вами врач-реаниматолог высшей категории».
        Меряю давление. 200 на 100! Гипертонический криз. Срочно анаприлин внутрь! Лед на затылок! И прочие меры.
        Короче… пока я с ним возилась, ну, в общем, Сережка вернулся! И вступил за Дашку в бой! Вот и не верь после этого в действенность рукоприкладства и простого русского мата. А русский мат, он не только роты в атаку поднимал, но и коматозников, как говорится… кха-хка… с того света (сморкается). Но Сережка ведь был один, ну, напал он с палкой на этого мажора… Господи, да что ж он мог сделать один против семерых, они его ногами так страшно избивали… Даша так визжала, у меня чуть сердце не вылетело. Это в кино интересно смотреть на постановочные драки, а в жизни оно отвратно, кровь и грязь, рев звериный да визги сумасшедшие, лучше такое никому не видеть, не приведи Господь.
        А Куратор отдыхает на полу с подушкой под головой, ему слышны только визги да удары. Манит меня рукой «что там происходит?» Я говорю: «Валентин Григории, лежите, вам нельзя волноваться…» А сама думаю, лишь бы не разреветься, лишь бы не разреветься…
        Он садится, сдирает с руки обертку тонометра, и слабым, но грозным голосом требует.
        - Приказываю доложить, что случилось!
        Ну, я, как и положено военнообязанной медсестре, докладываю.
        - Товарищ генерал! Сергей Скворцов по вашему приказу вернулся на Голый шпиль и вступил за девушку в бой. Но… свора подонков избила его, а Дашу… сейчас… все равно, наверно, изнасилуют. Судьбу не изменить.
        Уже мажор этот гнусный на Дашеньку взгромоздился, уже распял ей ручки-ножки… Я не могла на это больше смотреть, кричу: «Да Владимир же Алексеевич, мать-перемать, отключите вы уже эту кибер-моргану проклятую!»
        И вдруг на Просцениуме ка-а-ак бабахнет!
        ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ
        Стукает кормуха.
        «Скворцов, с вещами на выход!»
        Ты спросонья спрыгиваешь со второго яруса нар. Конвойный нянчиться не будет, мигом придаст ускорение дубиналом. Но почему хата пуста? Что это было вчера ночью? Превращение односидов в мертвецов, преображение вора в первосвященника…
        Гониво? Бред? Галлюцинации?
        Некогда размышлять, руки - в кормуху, наручники сжимают запястья.
        Новиков пришпоривает ключами в поясницу: «Шнель, шнель!».
        Лампы горят через одну, длинные пролеты погружены в полумрак.
        На фоне дальнего окна вырисовывается силуэт встречной пары.
        «Стоять, лицом к стене!»
        Выводные отходят, тихо переговариваясь.
        В потолке мигает испорченная неоновая трубка.
        Рывком за локоть тебя разворачивают…
        Финт!
        Узкие губы едва шевелятся.
        - Молчи и слушай! У нас пять минут. Скажи, было такое, чтоб ты заявлял ментам, вообще любому официальному лицу, что это копье - твое?
        Бьет в глаза трубка с задроченным дросселем.
        … так мигала лампа в купе поезда «Симферополь - Москва»…
        Долетает грохот далекой решетки…
        …эхом отзывается соударение вагонных буферов, золотые ножны бьют в лоб…
        …Тьма…
        …Тьма…
        …Тьма…
        …провал в Клепсидру Времен, где пересыпается из колбы Прошлого в колбу Будущего золотой песок Вечности, - песчинкой летишь ты в эпоху Исхода, - хлопком огромного парашюта распахивается выгоревший купол аравийского неба, по ушам хлещут посвисты песчаной бури, крики верблюдов, блеяние овец, гул шатров на ветру, хлопанье ковров на заборе Скинии Завета.
        Рев толпы… схватка с Зимри… его отступление… твой проход по стану.
        Вот шатер военачальника. Вот вход.
        Полутьма напоена стонами страсти и мускусом пота.
        Оседлав нагую, по-лягушачьи раскинувшую ноги женщину, Зимри исполняет бешеный тверкинг, будто хочет вколотить ее бедрами в ложе.
        Глазами Финееса ты видишь косматую мощь вождя поколения, спину с потертостями от наплечий, нечесаные дреды, елозящие по разверстому в крике ужаса лицу колдуньи, вскинувшей встречь убийце ладони с нарисованными на них магическими очами.
        «КХАПЬЁ - МАЁ-Ё-ЁООО!!!»
        Отполированный до блеска, ни разу не пивший крови наконечник пронзает спину мужчины, пробивает его сердце, впивается в женскую грудь, и через ее сердце пригвождает любовников к ложу.
        Трясись, древко молодого орешника! Бейтесь в корчах, блудница с предателем!
        Губы в алой киновари вышептывают предсмертные слова.
        «Будь ты про-о-оклят…»
        Тебе, Сережа, тебе под лопатку забит осиновый кол, это ты не можешь вздохнуть, в твоих глазах меркнет мерцающий свет…
        «Открой глаза, Сереженька, открой глазки».
        Даша склоняется в купе поезда, хлопает тебя по щекам. На пол сползает пронзенный в живот таможенник. О чем он спросил тогда, молодой и строгий украинский офицер, о чем-то смешном, по-детски наивном.
        «Чья это пися?»
        Нет.
        «Чий цэ спыс?»
        «Открой глаза, Сереженька, открой глазки».
        Даша склоняется, хлопает тебя по щекам. На пол сползает убитый таможенник.
        - Вспомнил! - распахиваешь ты глаза в ЭТУ реальность, где нет гудящего под ветром шатра, нет убиенных любовников, а есть тюрьма и Вор с серебряным от испарины лицом. - В поезде, на досмотре! Таможенник спросил, чье это копье, и вдруг я слышу, как отвечаю, уже не я, не я, кто-то другой, шаманским горловым пением… - из копчика по позвоночнику впрыскивается инъекция экстатического безумия, ты вытягиваешься, выгибаясь головой к лопаткам, и вопишь в иерихонскую трубу тюремного коридорища, - «КХАПЬЕ - МАЁ-Ё-Ё-О-О! - !-!»
        О! - о-о-о! - о-о-о!… - гулко катится эхо под мрачными сводами.
        Безумные вопли нередко оглашают застенки СИЗО, немало страдальцев, не выдержав тягот заключения, сходят тут с ума. Финт захлопывает тебе рот и держит так, пока ты булькотишь в татуированные пальцы.
        - Он же… через вас… дайте сказззз… приходил… вчера, на разборке… Финеес… он отключ… вам память…
        Втиснутый затылком в стену, избываешь ты микроприступ эпилепсии.
        - В глаза мне! - шепчет вор. - Ты Сергей, я Финт… Все хорошо… все нормально… дыши, дыши! - и вдруг крепко, по-братски генерал преступного мира обнимает зашуганного первохода. - Эх, укатала тебя следственная! Ну, ничего, держись, первые полгода самые тяжелые. Что было дальше? Крикнул ты и что? Что потом случилось?
        Ты рассказываешь про неожиданную смерть таможенника.
        Финт переспрашивает несколько раз.
        - Ты заявил государеву слуге, что копье, мол, твое, и тут же убил его этим копьем?
        - Я не убивал! Так получилось.
        Законник встряхивает тебя за плечи.
        - Эй, парень, ты хоть знаешь, КТО ты теперь такой?
        - Да кто я… - кажешь ты руки в «браслетах», - зек я поганый.
        - Дурак! Ты первый в истории РУССКИЙ Владыка Копья Судьбы! Слушай меня внимательно. Тебя автозак дожидается, повезут к прокурору, да не к простому, а к генеральному. Запомни, никому копья не отдавай, не продавай и не дари. Понял меня?
        - Копье и так у них, это же вещдок…
        - Они не могут по беспределу забрать у тебя копье. Это будет не по их понятиям. Так что они будут тебя уламывать, уговаривать, запугивать…
        - Кто, мусора?
        - Транскорпы. «Мировое Правительство», «Череп и кости», элита Запада, не суть.
        Они не могут отнять у тебя копье, поэтому попытаются подкупить, сломать, запугать, словом, ссучить… Жаль, времени нет потолковать с тобой по душам. Короче, слушай! В 17 веке на Русь напали те же кровяные отморозки, что под погонял ом конкистадоров завоевали Америку, Индию, Китай и Африку. Они поработили тогда всю планету, и такое положение остается до сих пор, мы до сих пор в рабстве у этой безжалостной силы. Это они вырезали цивилизации индейцев обеих Америк, вывозили из Африки рабов, грабили Индию и Китай. С Россией поступили вовсе по-скотски: забили свободный народ в крепость, русскую знать вырезали, вместо нее прислали своих бургомистров, древние летописи переписали, православие испохабили Никонианской реформой, уничтожили Русь, и сохранилась она только здесь, в тюрьмах да лагерях.
        О Финте ходят легенды. Вор старой закалки, однажды он «поставил крест» на зоне и в одиночку палкой перебил тридцать пять сук. Всех блатных колонии объявил нечистью, их били везде, на этапах, зонах и пересылках. Вместе с уголовниками пострадало много молодых первоходочников, примкнувших к блатоте по недомыслию. Потом крест сняли, но всем, кто тогда строил из себя авторитетов, дорога в порядочные арестанты была закрыта навсегда.
        - Что, - усмехается Вор, заметив твой рыщущий по коридору взгляд, - Русь ищешь?
        Ворами называли бунтовщиков. В острогах и на каторгах зародилась каста воров в законе, форма самоорганизации русского народа в условиях вражеской оккупации. Воровские понятия - это Русская Правда, древний Закон наших предков. Слышал про завещание Петра, предписывающее цесаревичам жениться только на немках? Русской крови в царях не осталось. Романовская знать состояла сплошь из иностранцев. Они и разговаривали-то на своих птичьих языках - французском, английском да немецком. Русского «быдлячьего» языка знать не желали, народ презирали, торговали им, как скотом, жен продавали отдельно от мужей, детей отдельно от родителей, давали матерям борзых щенков для вскармливания, а детишки их в это время пухли от голода. Разве со своим народом так обращаются? Нет, так ведут себя с завоеванным быдлом. Вот откуда лютость Гражданской войны. В 17-ом году восставший народ вырезАл не русскую аристократию, а оккупационные иностранные силы. И никакая то была не классовая борьба, а национально-освободительная война. Мы, воры в законе, - тайная внутренняя Русь. Сколько власть ни пыталась нас ссучить или извести, да
только хер им всем в поганое фуфло! Если хоть один вор останется, от него снова пойдет прежняя Русь.
        Цокают подковки - возвращаются надзиратели.
        «Наклони голову!»
        Законник возлагает на тебя руки.
        В тюремной штольне раздаются удивительные слова, произнесенные несмотря на стрессогенность ситуации удивительно спокойным голосом.
        - Черный археолог, брат. Впервые самый могущественный артефакт истории попал в русские руки. Слушай древнее пророчество. Когда Запад насильно крестил Русь, когда языческих идолов сбрасывали в Днепр, волхвы предсказали народу страшные беды за отступничество от веры предков. Беды должны закончиться на тех же берегах Днепра, где вырубались священные рощи и попирались святыни. Враги готовятся окончательно расчленить и уничтожить святую Русь. Тебе предстоит нанести им поражение.
        Ты силишься высвободить голову, но Вор сжимает твой череп так, что начинают ныть костяные своды.
        - Молчи и слушай! - шелестит шепот в извилинах ушной улитки. - Я, вор в законе Финт, посвящаю тебя в воровское братство и даю одиннадцатую заповедь: «Не ссучься!» Поклянись даже под страхом смерти не нарушить священную заповедь, которую я только что открыл тебе.
        «Клянусь!» - выдыхаешь ты, не понимая до конца ни смысла клятвы, ни страшных последствий клятвопреступления.
        «Продолжать движение!»
        В поясницу вонзается ключ надзира, но ты не чувствуешь боли, тело охвачено анестезией самозабвения.
        Прогнав подземными коридорами, узника выводят во внутренний двор Корпуса следственных действий, где уже ожидает автозак и прохаживается, поглядывая на часы, следователь Фоминых.
        ВОЛОДАРЬ КАБЛУЧКИ
        Автозак проезжает по мосту Патона над Днепром.
        Ползет буксир с «усами», лодки с рыбалками качаются на волнах. В зеленоватой воде отражается мост Патона с едущим по нему потоком автомобилей.
        До чего же хорошо! свежо! привольно!
        И как же грустно наблюдать за мирной жизнью через решетку автозака!
        Фургон въезжает во внутренний двор монументального здания с колоннами из тесаных гранитных блоков.
        Задвигаются автоматические ворота.
        На отдельном лифте, охраняемом элитным подразделением МВД Украины «Грифон», заключенного поднимают на третий этаж в просторную приемную.
        Возле стойки низкорослый мужчина в дорогом костюме с лицом бритой макаки о чем-то препирается с секретаршей, которая не пропускает его в кабинет. «Примат» пытается льстить, но упорство тупой телки сильно его раздражает. Долетают обрывки фраз «срочно нужно, красавица, ты знаешь, кто я?!» «Генеральный занят. Перед вами есть еще посетители».
        - Кто-о? - с презрением тянет человек-макака.
        - Вот, - показывает секретарша на конвой и подследственного.
        - Галечка, кралечка, это рвань тюремная, а у меня срочное дело.
        Глядя сквозь просителя, Галя снимает трубку белого телефона с золотым тризубом на вертушке.
        - Проходите. Вас чекають. (Вас ждут), - говорит она.
        Отворяются дубовые двери. Бликует золотом табличка с изображением щита с Тризубом и двух перекрещенных мечей.
        «ГЕНЕРАЛЬНИЙ ПРОКУРОР УКРАЇНИ
        державний радник юстиції України
        РЕШЕТНЯК МИХАЙЛО ІВАНОВИЧ»
        Ледником дышит мощный сплит-кондиционер.
        Здесь - вершина следственного мира.
        Шамбала юстиции.
        Восьмитысячник власти.
        Вершины надзора, торосы следствия, снеговые лавины правосудия.
        Конвой, следователь, заключенный коченеют.
        «Дозвольте, Михалваныч?» - дарвалдаем дребезжит голос следователя Фоминых. Это в СИЗО ты царь и бог, а здесь - вошь и тля.
        Боулинговой дорожкой бежит вглубь кабинета крытый зеленым сукном стол для заседаний Коллегии Генпрокуратуры и выбивает страйк о дубовую тумбу, за которой в окружении символов державы - тризуба и жовто-блакытного прапора - восседает могутный «дядько» в синем, как море, мундире с шестью золотыми звездами на погонах.
        - Зніміть з нього наручники.
        Фоминых - на цырлах - к шэфу, «заключенный опасен, склонен к нападению на адм…»
        Слова застывают на облизываемых волнением губах, бо шэф распоряжается не только снять наручники, но и «усим залышыты примищення» (всем оставить помещение).
        Наручники снимают, конвой выходит.
        Ты растираешь запястья и… не веришь своим глазами.
        Генеральный прокурор Украины идет к тебе с протянутой рукой.
        В раскрытой ладони искрится изумрудами повернутый черепом внутрь перстень.
        Крепкое рукопожатие. Снаружи на пальце генерального виден лишь тонкий серебряный ободок кольца.
        - Витаю, - добродушно гудит Михаил Иванович. - Вы одын з Трынадцяты, якщо я нэ помыляюсь? С лопатой работаете?
        «О чем он? Какая лопата? Намекает на раскопки? Или на удар по голове Димы Капранова? Тринадцать это кто? Соседи по камере? Откуда у него перстень СС? Зачем он трогает мизинцем мою ладонь изнутри?»
        Вдруг воздух за плечом сгущается, ты чуешь насморочное дыхание Кости Менялы.
        - Все ясно с перстеньком, Геннадьевич… - щекочет ухо слабый шепот. - Рядовые СС носили кольца без камней, офицеры с рубинами, генералы с изумрудами, ну а руководство высшего посвящения имело перстни с бриллиантовыми глазами и личной подписью рейхс-фюрера Гиммлера на внутренней поверхности ободка. Перед нами генерал масонского Ордена, и он, смею предположить, ждет от вас ответного масонского рукопожатия.
        Ты обводишь глазами окрест и обомлеваешь - тебя окружает призрачная хата «5-4-7»: на нарах курят полуголые односиды, кто колени поджав, кто ноги скрестив, и дымки от их сигарет кренятся набок под ветром кондиционера. «Херовата ваша хата - сквозь нее проходит дым», как говорил Качан. Где он, кстати?
        Стоило подумать, и тут же сквозь синеву прокурорского мундира просачивается улыбка со сколотым зубом: «Кочумай, Серега!»
        Качан! Бестелесный, ползучий, как туман над рекой.
        - Че язык проглотил? Включай мозг, Серый, да побыстрее! Не видишь, начальник серчает!
        - Сыграем в крестики-нолики, Серожа? - высовывается с верхотуры нар Юрий Соломонович и тающим пальцем ставит крестик на решке.
        «Что это? Гон, бред, галлюцинации?»
        Очнувшись от шока, ты ощущаешь, как Меняла толкает тебя локтем, - словно холодок спазмирующий проходит по средостению.
        - Не смотрите на нас, Геннадьевич, смотрите на прокурора, попалимся!
        И верно, генеральный подозрительно узит усеянные папилломами веки.
        «Він ніби не в собі, - размышляет Михаил Иванович, а ты слышишь его мысли, они а резонируют в твоем черепе, - блимає, витріщається, очима обертає, руками водыть. Пришелепкуватый (чокнутый)? Може, зарано я наказав зняты с нього наручники?»
        - Костя, что надо делать?
        - Пожмите ему руку по-масонски.
        - Но я не умею!
        - Попалимся! Говорите мысленно, не то он примет вас за шизанутого и отправит обратно в СИЗО!
        - Серожа, - подплывает к другому уху Иловайский, - а ну, быстро говорите мине: «А вы, похоже, с камнем работаете».
        Повторяя секретную фразу масонов, ты невольно картавишь (как это делает суфлирующий Юрий Соломонович)
        - Лопата и камень - масонские символы, - торопливо толкует еврей. - Сделайте руку «дощечкой». Мизинец отведите от безымянного вниз градусов на 25 и влево внутрь еще на 30 градусов. Если руку вам протянул масон, то ваша кисть легко состыкуется с его ладонью.
        Ты стараешься выполнить инструкции, но без тренировки у тебя мало что получается.
        «Та вин мабуть пьяный. То столбение, ніби побачив щось жахливе, то картавит, неначе жид, то посміхається, як блаженний… Ни, цэ звичайний чорний копач, випадково нарывший в горах каблучку Влады».
        Судьба зека почти решена. Генпрокурор набирает в грудь воздуха, чтобы вызвать конвой, как вдруг что-то происходит. От растерянного парня исходит порабощающий импульс такой силы, что Михаила Ивановича пробивает испарина. Через браму, тело-врата, в кабинет ступает тот, при чьем появлении в музее Хофбурга Гитлер едва не сварился в собственном поту.
        - Вы разве не видели, КОГО задержали ваши люди?! - спрашивает Дух так тихо грозно, что Михаилу Ивановичу кажется, будто в голове его погромыхивает гром. - Что. Вы. Были. Обязаны. Сделать. Увидев перстень Власти с бриллиантовыми глазами?!
        Учителя с Тонкого плана крайне редко и лишь в критических ситуациях идут на контакт с людьми, их явления воспринимаются как инсайт, экстаз, озарение. Тебя стремительно возносит в горы, у ног твоих громоздятся облака, а в лицо дуют ледяные ветры. Где-то далеко внизу маленький человечек проходит пугающие земные уроки, но здесь, в блеске молний и ледников, в мире Глобальных эгрегоров ты переполняешься восторгом и ликованием всемогущества.
        «Приветствую ва-а-а-ас! - волнами шаманского горлового пения обдаешь ты вершины гор. - Я Владыка и Великий Потрясатель Копья Судьбы-ы-ы-ы-ы…»
        «Приветствуем….» - выдыхают эгрегоры, и со склонов гор сходят снеговые лавины.
        Видение исчезает.
        Ты обрушиваешься в кабинет.
        Финеес вихрем возносится в эмпиреи, отряхая от стоп своих земную оболочку, дабы вибрации высшего присутствия не испепелили фибры незакаленной души.
        - Принесите МОЕ кольцо!
        Генпрокурор пытается сопротивляться волевому напору, но чувствует как бы удушье, мундир словно стал тесен в воротнике - Качан взялся за лацканы прокурорского кителя и свел их удушающим приемом.
        - Ты че должен был сделать, хряк недорезанный, когда увидел перстень СС с бри-ликами?! Нехер теперь рыло свое косоротить, жиробас!
        Призрачное колено врезается генпрокурору в пах (судорога пронзает половые органы), затрещина электростатической волной ерошит пышную шевелюру (приступ мигрени сковывает затылок), пендаль попадает точно в копчик (поясницу простреливает).
        Хата взрывается криками и свистом.
        - Гаси мента на глушняк, Кочерыга!
        - По яйкам, по яйкам ему наверни!
        Качан делает то, о чем обычный заключенный может только мечтать. Отп…здить прокурора, да не простого, а генерального, это ли не зековское счастье?
        Ох, и лупит Качан, ох, и буцкает! Энергетические оплеухи полощут покрытое крапивницей толстое лицо, незримые маваши и лоу-кики поражают нервные узлы, ребра и суставы.
        - Ну, хватит, хватит вже, Качанчик, - Юрий Соломонович оттесняет разошедшегося буяна, - бо так ви сделаете с него котлету по-киевски. - Подняв Качану руку, еврей провозглашает. - Генеральского прокуратора Украины победил донецкий пацан Андрей Кача-а-а-нов!
        Зрители свистят и рукоплещут. Чемпион раскланивается.
        Меняла тащит найденную в секретере бутылку «Чиваса».
        «Буш-сын приходит к Бушу-папе с баттлом виски и спрашивает: “Папа, буш?”»
        Под общий хохот разливается вискарь (люблю «Чиво рыгал» крякает Качан), пацаны чокаются и делают по паре жгучих глотков.
        Ты пьешь вместе с побратимами, в голове шумит, душа наполняется бандитским безудержем, воровским нахрапом, еврейской мудростью и барыжной хитростью.
        Юрий Соломонович закладывает большие пальцы подмышки и под смех зала исполняет еврейский народный танец «семь-сорок».
        На Привозе Беня жил,
        Беня мать свою любил,
        Если есть у Бени мать,
        Значит, есть куда послать.
        Ой, лимончики вы мои лимончики,
        Вы растете у Сони на балкончике.
        Гуляй, рванина! «Баттл Чиваса» пускается по кругу (спустя неделю Михаил Иванович обнаружит пустую, но закупоренную бутылку, из которой невесть каким чудом «испарился» дорогой алкоголь). Кабинет превращается в украинский шинок, полный пьяных Козаков, дыма и музыки. Пиликает кобза, шипит шансон, исполняемый в прокурорское ухо фантомом еврея-корчмаря:
        «Ой, лимонЧКи, вы мои лимонЧКи, вы растете у Сони на балконЧКе…»
        Суффикс «ЧК» револьверным барабаном щелкает по барабанным перепонкам.
        Падают предметы, сдвигаются шторы, ходуном ходят стулья.
        Полтергейст! Землетрясение!
        Ужас проступает на сановном лице, из носа вытекает струйка крови. Давление скакнуло! Срочно таблетку! Но ноги не шевелятся, Михаил Иванович истуканом стоит в центре кабинета.
        «Соломон, даю крайнюю плоть на отсечение, попадет наш генпрокурор в дурку!» - вангует Рубленый.
        «И там из уважения к украинской державе на него наденут смирительную рубашку-вышиванку», - подхватывает Юрий Соломонович.
        Качан лезет к еврею обниматься.
        - Да ты жидай, Соломон! У тебя не язык, а жидайский, сцуко, меч! Кстати, расскажи Серому анекдот за генпрокурора!
        Жиган и «жидай» кружатся в вальсе, - седой нимб вокруг соломоновой лысины подкрашивается синькой прокурорского мундира.
        - Ви меня вже напоили, Качанчик. Серожа, таки слушайте анекдот, шутка юмора не моя, но в тему. «Ученые открыли ген коррупции. Называется ген-прокурор!»
        Громовой хохот выбивает пыль из портьер. Призматические тела преломляются в подвесках хрустальной люстры.
        Кухарь шмонает прокурорские карманы. Михалванычу выносит и без того контуженный мозг, когда из брюк его начинают сами собой расползаться личные вещи. Флешка с секретной информацией, порскнув по дуге, зависает возле компьютера, кто-то невидимый ловит ее слету и втыкает в usb-разъем. Кнопка «вкл» утапливается, монитор подсвечивает призрачный силуэт долговязого субъекта, стучащего одним пальцем по клавиатуре.
        Пачка «Мальборо» распечатывается, сигареты «расстреливаются» и раскуриваются от самостоятельно щелкнувшей зажигалки. Проступают дымные флюорограммы ротовых полостей, гортаней и дышащих легких…
        «Мабуть, мэни цэ сныться… рятуйте…»
        Сил у «радника юстиции» хватает только на крепкий зажмур.
        - Михаил Иванович, что с вами? Откройте глаза и ответьте на вопрос. Что. Вы. Обязаны были. Сделать. Когда увидели кольцо Власти?
        Решетняк приоткрывает левый глаз.
        Кабинет пуст, привидения исчезли. Фу-у-у, примерещится же такое!
        Но Скворцов снова подпускает жути, разражаясь натуральным собачьим лаем (в разборку врывается Шалава, дотоле носившаяся по кругу в попытках куснуть чужого за ляжку):
        - Какого хера! Я должен был!! По вашей вопиющей халатности!!! - и уже тише, (схватив овчарку за шкирку). - Провести несколько месяцев в следственном изоляторе вашего коррумпированного государства? Я ведь все про вас знаю, (суфлирует Меняла, считывающий содержимое флешки), вы собираетесь передать компромат на Президента Украины, включая его секретные счета в оффшорах, олигарху Каламбурскому. Ая-яй-яй, нехорошо кусать кормящую руку. Так вы ответите на мой вопрос, или так и будете стоять памятником собственной глупости?
        Посвященные высокого ранга знают, что перстень власти с бриллиантовыми глазами защищен особыми заклятиями магов Аненербе и не может попасть в случайные руки. Поэтому «державний радник юстицп», втянув брюхо и став по стойке «смирно», как делал это последний раз лет, наверное, тридцать тому, когда был пойман на воровстве продуктов старшим прапорщиком Полищуком в каптерке отдела «Тиса» Чопского погранотряда Закарпатья, рапортует.
        - Безоговорочно выполнять любые распоряжения носителя перстня! - и тут же всплескивает руками. - Но о вас же никто не предупреждал!
        - Обо мне! Не! Предупреждают! (лает Шалава) Я сам прихожу, когда считаю это нужным!
        - Но вы не ответили на особое рукопожатие! Что я должен был подумать?
        - Нет, ви мине только посмотрите на этого поца. Вроде вже большой мальчик, а все еще играет в масонские игры. Принесите мой перстень, немедленно!
        И Генпрокурор подчиняется. Как зачарованный, бредет он к столу, на котором разложены вещдоки «скворцовского дела» - копье, лопатка, рюкзак и сафьянововая коробочка с перстнем СС «Мертвая голова».
        Раритет доставляется правообладателю.
        Скворцов надевает перстень на безымянный палец правой руки.
        Решетняк зачарованно следит за игрой бриллиантовых граней.
        - Вперше бачу таку каб…каб… каблучку… - бормочет он, проникаясь осознанием того потрясающего факта, что в его кабинете находится один из Тринадцати Повелителей Мира, «якого більше місяця катували в українській в'язниці».
        - Какую еще каблучку?
        - Каблучка цэ перстень по-украински. Простите ради бога. Фотографии были черно-белыми, не разглядел, шо в очах диаманты… Виноват, готов, как говорится, понести и искупить…
        - Понесла девка, да не искупила! - боковым справа Качан по локоть вгоняет призрачную руку в синеву мундира, - на, сука, получай!
        Сердечный спазм!
        Хватая ртом воздух, Михалваныч «плывет» по-собачьи по спинкам стульев к столу.
        «В ящиках ліків немає, куди вони поділися, адже тільки що були тут…»
        «Верни ему валидол, Кухарик, как бы не окочурился боров».
        Упаковка выпадает в трясущиеся руки прямо из воздуха.
        «Пацаны, а давайте сфоткаемся на память!»
        Сами собой распахиваются дверцы секретера, оттуда выплывает фотоаппарат «Кэнон» с телескопическим объективом. Крышечка соскакивает. Скворцов, подойдя, приобнимает генерального за плечи.
        Двенадцать призрачных силуэтов выстраиваются полукругом.
        Вспышка фиксирует смычку миров.
        Так была сделана фотография «Гененеральный прокурор Украины с призраками», вошедшая по версии журнала «Глобо» в десятку самых загадочных снимков 21 века. Обнародована она была после захвата здания Генпрокуратуры активистами Евромайдана 23 февраля 2014, когда был похищен фотоаппарат, а снимки из него выложены в Интернет.
        Итак, что же мы видим на фото? За массивной фигурой генпрокурора, стоящего в обнимку с фигурантом резонансного криминального дела, брезжат силуэты как бы двенадцати человек. Пользователи интернета узнавали в них то погибшего в пожаре егеря крымского заповедника, то владельца магазина «Антиквариат» из Симферополя, убитого при ограблении, то ополченцев ДНР, павших в боях за Донецкий аэропорт. Одесситы в лысом толстячке опознали легендарного конферансье Одесской филармонии «дядю Юру» Иловайского, ко времени снимка уже месяц как похороненного. Ветераны АТО узнали в парубке с оселедцем и вислыми «вусами» бойца батальона «Айдар» с позывным «Мытник», сложившего голову во время прорыва из Дебальцевского котла.
        Как объединились на фотографии прокурор и преступник, каратели и ополченцы? Это загадка, за которой, быть может, скрывается истинный хаос мироздания, невидимый рациональному уму.
        «Кэнон» уплывает в секретер, дверцы закрываются.
        Вдруг.
        Кресло.
        Стоящее у окна спинкой к залу.
        Поворачивается.
        Закинув ногу на ногу, в нем сидит иностранный джентльмен в песочном костюме и светлой сорочке. Глаза застеклены полоской очков, римский нос высокомерно вздернут, рот сжат. В переплете пальцев, охвативших колено, посверкивает бриллиантовыми глазами серебряный череп «Мертвая голова».
        ДАША В ПЕРВЫЙ РАЗ ПРИХОДИТ В КОКОН К СЕРГЕЮ
        «Ой, а кто это?» - первое, что говорят родственники в реанимации.
        Лицо отечное, из носа торчит назогастральный зонд, изо рта - интубационная трубка. Пищат, пыхтят, жужжат и мигают аппараты. Из прозрачных мешков в «поплавки» капают лекарства, под кровать по трубкам истекает в градуированный пакет моча. И хорошо, если она желтая, а не красная с мутным гноем.
        - Здравствуй, Сережа, это я, Даша. Я знаю, ты меня слышишь. Как ты кушаешь? Через трубочку? А я без пальцев осталась. На правой ручке. Ты меня будешь любить такой? Я скоро научусь левой рукой все делать и начну за тобой ухаживать. Так неудобно писать. Каракули получаются. Как я буду подпись ставить в ЗАГСе, когда мы поженимся? Ну, ничего, я к тому времени натренируюсь.
        Даша вынимает наушники, один вдевает Скворцову, второй себе, и включает «Самый лучший день». Пока длится песня, девушка гладит коматозника по щеке, а потом берет его ригидную руку и прижимается к ней животом.
        - Тут наш сын. Его убить хотели. Я не дала. Мне Копье привиделось, и я очнулась.
        Значит, оно не только карает, но и милует. Мне говорили, что ты сбежал и бросил меня на Голом шпиле. Я не поверила. Никто, слышишь, никто меня не переубедит… Я помню, как ты сорвал палатку, когда этот гад навалился на меня, и надо мной, как чудо, как спасение, открылось небо и ты. Я никогда не забуду, как ты бился за меня и как… ты закрывал меня, и как… мы бежали от вертолета, и стояли на скале, и ты выстрелил, и меня толкнуло в грудь при отдаче, и вертолет взорвался! Это был «самый лучший день» в моей жизни!.. Ты лежал оглушенный… точно так же, как сейчас… я тебя поцеловала, и ты ожил. Боже, какая я дура, тебя надо просто поцеловать!
        Губы коматозника смазаны белой мазью от пересыхания, поэтому Даша целует его в заросшую щеку. Чуда не происходит. Глаза Сергея не открываются.
        - Очнись, Скворцов, - просит Даша шепотом, - это приказ.
        Горестно вздыхают насосы.
        Звенит зуммер, девушка вздрагивает.
        - Не бойся, - говорит стоящая позади врач, - это сигнал о смене капельниц.
        Пока Римма Львовна меняет флаконы, профессор Дмитриев отслеживает Дашины реакции. Девочка держится молодцом. Либо не догадывается о тяжести состояния любимого человека, либо характер такой крепкий. Что? Когда он очнется?
        - Шанс есть, - Владимир Алексеевич снимает очки и прищемляет надавленную переносицу щепотью пальцев. - Мозг его жив и работает, нарушена только связь с реальностью. Если вы нам поможете, то дело пойдет быстрее. Есть возможность подключиться к нему через компьютер. Вы сможете даже поговорить с ним, если хотите.
        - Конечно, хочу! - оживляется Даша. - Еще бы! Зачем вы спрашиваете.
        - Должен вас предупредить, что такое подключение потребует значительного напряжения сил, а вы беременны, да и сами только недавно вышли из комы.
        - Все равно я согласна. Когда это можно будет сделать?
        - Да хоть прямо сейчас. Только ни в коем случае не сообщайте Сергею о его состоянии. Это может явиться для него шоком.
        Рядом с большим Коконом стоит кокон поменьше, похожий на саркофаг. Профессор с пульта открывает выпуклую прозрачную крышку и делает приглашающий жест.
        ВОЛОДАРЬ КАБЛУЧКИ
        (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
        Разняв сцепленные пальцы, джентльмен делает три раздельных хлопка.
        - Браво, господин диггер, спасибо за спектакль.
        Голос незнакомца звучит сдвоено, как дубляж иностранного фильма.
        - Шо за крендель? - пьяно пошатывается Качан. - Стремный типок…
        - Ну, и шнобель… - хихикает Кухарь, но как-то неуверенно, боязливо.
        Шалава сконфуженно рычит, не понимая, как она могла не учуять чужого.
        Меняла подбежавший рассмотреть новый перстень, оборачивается с огромными глазами.
        - Это брил лики, парни!
        - И шо? - выдыхает хата.
        - А то! Перед нами глобальный биг босс, прошу любить и жаловать!
        Односиды с уважением изучают эмиссара мировой закулисы. Один Качан продолжает выкобениваться: «Не собираюсь я любить и жаловать пендосов, в гробу я их видал, в белых тапочках и с ружьем».
        Решетняк уточняет у «человека в кресле», указывая при этом на Скворцова.
        - Так вин не той… не один з ваших?
        Джентльмен растягивает ротовую щель в улыбке. Так улыбаются тыквы хеллувина.
        - О, нет, господин генеральный прокурор, перед вами всего лишь черный диггер, случайно нашедший редкий клад. Не так ли, мистер Скворцов? Довожу до вашего сведения, что кольцо, незаконно унизывающее ваш безымянный палец, было утеряно в 1942 году графом фон Штауфенбергом, который, благодарение Господу, все еще жив, да-да, не удивляйтесь, и очень не прочь заполучить свою собственность обратно. Так что снимайте перстень и подавайте-ка его мне сюда!
        Джентльмен требовательно шевелит пальцами вытянутой руки, но Скворцов (точнее Качан) в ответ ему показывает средний палец.
        - Ты какой масти, обзовись!
        - Меня зовут Роберт Кондвит. Я представляю интересы барона Ротшильда и готов выплатить вам компенсацию, мистер Скворцов, в обмен на те немногие и по большей части фиктивные права на Перстень Власти и Копье Судьбы, которые вы получили в ходе незаконных раскопок в Крыму.
        Решетняк возмущенно всплескивает руками.
        - Які таки права, містер Кондвіт?! Спис було конфісковано як контрабанда. Це тепер речовий доказ! (это теперь вещественное доказательство). Так шо вам треба вести переговори з Українською Державою, - генпрокурор показывает себе на погон. И еще много чего юридически грамотного мог бы наговорить державный радник юстиции, если бы в голове его не зашипела заезженная пластинка: «Ой, лимонЧКи вы мои ш-ш-ш-ш… лимонЧКи…».
        В дородное тело вдевается кто-то пузатенький, лысый и вертлявый, и гонит Михалваныча в туалет - «ох ты ж, нелегкая, что ж я съел-то на обед, выбачайте (простите), зараз повернусь».
        «То понос, то диарея, две напасти у еврея», - смеется Соломонович, уезжая верхом на генпрокуроре.
        Избавившись от прокурорского надзора, ты подсаживаешься к иностранцу в соседнее кресло, точнее не ты, а Костя Лопушанский, кто же лучше Менялы способен провести коммерческие переговоры?
        - Так что вы там предлагаете в обмен на копье, я не расслышал? - Константин Иванович перекидывает ногу через ногу и охватывает колено пальцами. Два равноценных черепа посверкивают друг на друга бриллиантовыми глазами, будто фехтуют сверкающими шпажками.
        - Свободу, мистер Скворцов. Я предлагаю вам деньги и свободу. Какую сумму вы назначили бы за случайно доставшиеся вам артефакты? Даю карт-бланш, но полагаюсь на вашу скромность и благоразумие.
        Итак, читатель, какую сумму должен назвать Сергей Скворцов?
        Нет, не так. Какую сумму назвали бы вы?
        ПЕРВОЕ ПОДКЛЮЧЕНИЕ К КИБЕР-МОРГАНЕ
        ДАША ЖУКОВА
        Залезаю в кокон, ложусь на мягкое ложе. На голову мне надевают шлем, крепят датчики к телу, на левый указательный палец надевают «прищепку».
        - В малом КВРе, - голос профессора слышится глуховато через шлем, - реализован механизм адаптивной цифровой обработки электрической активности мозга и неинвазивный метод работы. Его ноу-хау - сухие электроды, встроенные в шлемовидный интерфейс. Они позволяют без прямого контакта с головным мозгом регистрировать мозговую активность с очень высокой точностью. Удачи вам, Даша.
        Крышка кокона закрывается, кибер-моргана наплывает, как сон, миг - и ты уже шагаешь по тюремному коридору… руки за спиной… сзади слышны команды конвоира: «прямо, направо, стоять, лицом стене»… зудят зуммеры автоматических замков.
        Я в тюрьме, девчонки!
        Вдруг осознаю, что здесь у меня все пальцы ЦЕЛЫЕ! Сжимаю и разжимаю их, а «Даша-из-прошлого» с удивлением смотрит на свои самостоятельно двигающиеся пальцы, пока конвоир не одергивает ее грубым басом: «Руки за спину!»
        Но и за спиной я ощупываю свои вновь приобретенные пальчики, и чуть не плачу, потому что знаю, что они уже потеряны, а «та Даша» не понимает, что с ней происходит, пугается, и я слышу ее мысли типа «че за гальюники, я что, с ума схожу?»
        Чтобы не напугать ее еще больше, я затихаю.
        Все вокруг реально до жути! И если бы я не знала, что нахожусь в виртуальной реальности, то никогда бы не поверила, в то, что… что?… не успеваю додумать эту мысль… в голове все перебаламутилось, потому что Дашка-из-прошлого подняла в мозгах целую бурю. Я вхожу в камеру для допросов, находясь как бы «не в себе». Следователь о чем-то спрашивает, а я молчу и тупо смотрю на сидящего с другой стороны стола… Сережку! Господи, это он! Живой, измученный, прикованный наручниками к табуретке… Так и хочется броситься к нему, обнять, но Дашка-из-прошлого боится его, и вообще ей стыдно за свое предательство, а я наоборот тянусь к нему, и наше общее тело трепещет в нервной дрожи…
        Следователь допрашивает Скворцова. Сергей огрызается, называет меня Хаз-вой и колдуньей. Мне становится так обидно и так его жалко, что сердце разрывается. Ну, почему я должна молчать и притворяться? Вскакиваю и кричу, преодолев ступор Дашки-из-прошлого и запреты профессора, который предупреждал меня ни в коем случае не говорить ему, что он лежит в коме.
        - Да бляа-а-А-А-а-дь!!! Сережка, а ну быстро опомнился! Посмотри на меня! Я Даша! Настоящая! Единственная! Твоя жена! Мать твоего будущего ребенка! И я люблю тебя! Никогда не предавала. И не предам!
        Он обалдел, ничего понять не может, глаза огромные, отчаянные, неверящие.
        «Девочка моя, ты вернулась?»
        Я обнимаю его, целую, следователь меня оттягивает, я на него в драку, меня не остановишь в таких случаях, уж если у Даши «крышу срывает», то это надолго. Со мной и в школе такое бывало, разорусь как бешеная, и режу правду-матку! Меня за правдолюбие выгоняли из школы. Приходил дед с палочкой и орденами, упрашивал директрису простить смутьянку. Вот и сейчас я забыла про все наставления и прокричала Сережке правду, ну, про то, что он лежит в коме и видит сны и что тюрьмы этой проклятой на самом деле не существует! В общем, провалила я задание.
        Чувствую - хлопают по щекам, отстегивают датчики. «Даша, очнись! Ну что же вы наделали…»
        КАБИНЕТ ГЕНПРОКУРОРА УКРАИНЫ
        Итак, читатель, вы определились с ценой артефакта?
        Поздравляю, вы только что познакомились со своей субличностью менялы. Сумму, которую задумали вы, озвучивает вслух Костя Лопушанский.
        «Бровки домиком» лезут на лоб мистера Кондвита.
        - У вас губа не дура, мистер Скворцов! И все же я попросил бы вас быть реалистом. Ведь я ведь могу забрать Копье просто так.
        Секретарша на подносе приносит три охлажденных бутылочки «Перье».
        Меняла залпом осушает свой стакан. И показывает американцу кулак, на котором блестит перстень СС.
        - Вы угрожаете забрать Копье силой? Не имеете права. Мы с вами одного ранга, оба являемся обладателями кольца Власти.
        Лицо Кондвита твердеет.
        - Хватит валять дурака, Скворцов! Вы обвиняетесь в серийных убийствах. Вам грозит пожизненное заключение. На вашем месте я прекратил бы торговался и согласился на разумную формулу: «Копье в обмен на свободу».
        - Пиндос - опытная россомаха, на понт не ведется, - вздыхает Зира.
        - Хватит тереться мандой о прилавок! - плюется Качан. - Примерил бороду, Серега? (это выражение означает то же, что и «нырять в пилотку») Помнишь заповедь Финта? Ты поклялся не ссучиться, а слово пацана закон. Посылай барыг на йух и валим обратно на кичу.
        Меняла обводит односидов вопросительным взглядом.
        - Все хотят обратно в СИЗО или есть желающие съездить в Америку с баблом на кармане? А если кого-то мучает совесть, то на вырученные деньги мы сможем столько зон подогреть, что народ нам будет по гроб жизни благодарен.
        Блатные чешут репы. В словах Костяна есть резон, глупо упираться рогом, когда можно получить гешефт.
        - Банкуй, Меняла, - дозволяет Рубленый. - Постарайся на общак.
        - На сколько сбрасываем цену?
        До какой же суммы спуститься, читатель, чтоб и волки, значит, сыты и овцы в целом целки?
        Хату охватывает золотая лихорадка. Цифры звучат одна за другой.
        - Стопэ, парни, опомнитесь! - Качан пытается пресечь общекамерную блажь. - Это же ссучево, братва!
        - Ссучиться тоже надо уметь, - потирает руки возбужденный Меняла. - Еще не родился человек, способный облапошить Костю Лопушанского. Копье Судьбы бесценно (это он говорит американцу), оно освящено кровью Спасителя и обладает мистической силой. С его помощью можно завоевать весь мир. Разве мир не стоит каких-то зеленых бумажек?
        Американец катапультируется из кресла и нервно расхаживает по кабинету, прижав пальцем дужку очков к виску.
        - Мой поручитель согласен выплатить компенсацию в сумме трех миллионов, - сообщает он, выслушав новое сообщение. - Плюс документы и вид на жительство в Соединенных Штатах.
        В синем приталенном мундирчике секретарша Галя вносит поднос с кофейными чашечками, ставит его на стеклянный столик.
        Кондвит предлагает чокнуться за удачную сделку.
        Пар поднимается с горчично-золотистой пенки эспрессо.
        Блестит ложечка на блюдце.
        Аромат арабики щекочет ноздри.
        Четко читается красный лейбл на белом фарфоре «Bruno caffe».
        Чокнись с американцем, Сережа, выпей и все случится и сбудется, из бесправного зека ты станешь свободным и богатым гражданином США.
        Качан перехватывавет руку Скворцова, протянутую за кофе.
        «Финт сказал, “не ссучься”! Не отдавай копье даже под пытками! Ты же поклялся, Серега!»
        «Причем тут Финт?! - отцепляет пальцы блатного Меняла. - Да он сам непрочь нажиться на копье. Соглашайтесь, Сергей Геннадьевич, за какую-то ржавую рухлядь на нас прольется золотой дождь!»
        «Золотой дождь, чтоб ты знал, Костян, - шипит Качан, - это когда телка обсыкает тебя с головы до ног, как конченного извращенца. Это развод, пацаны! Как только Меняла обтяпает дел югу, он тут же вас всех кинет. Ему нет веры!»
        «Я честный торговец, - Меняла борется с Качаном, рука Скворцова с чашечкой кофе дрожит. - А вот вы, Качан, как раз и есть самый настоящий гопник-кидала!»
        Провокация срабатывает, блатной бросается на барыгу, начинается драка, в камеру врываются надзиратели, зачинщика выволакивают и охаживают в коридоре дубинками.
        Качан орет под ударами: «Меняла, сука, мы еще встретимся! Кровью умоешься, Меняла! Да что ж вы делаете, волчары! Все, все, начальник, все-о-о-о…»
        Генпрокурор и американец видят, что буря в лице заключенного улеглась.
        С потерянной улыбкой стыда и унижения и одновременно с улыбкой вызова и бравады ты произносишь фразу, кардинально меняющую течение твоей судьбы.
        «Я продаю Копье!»
        Нет, не ты, не ты! Речь за тебя держит Костя Меняла, в миру эксперт по фалеристике Константин Иванович Лопушанский. И часть суммы он требует наличкой и немедленно.
        ЯВЛЕНИЕ КАЛАМБУРСКОГО
        В чопорной приемной, где посетители разговаривают исключительно шепотом, вдруг слышатся взрывы смеха, громкие голоса, дверь распахивается и, кренясь на бок под тяжесть квадратного кофра, в кабинет Генерального прокурора Украины входит… седой веселый Винни-пух.
        - Привет честной компании! - он с грохотом ставит чемодан на пол и, держась за поясницу, шкандыбает через кабинет пожать друзьям руки. - Хай, Роберт! Привет, Миша! Ну, и шо, кому лавэ? А шо мы такие удивленные? Не ждали Лёдю? Так я лично приехал посмотреть, кому вы тут отстегиваете мою кровную наличку, а-ха-ха-ха… - в астме смеха из седого ворса щетины выпирают мелкие мутные зубы.
        - Познакомьтесь, - Кондвит представляет гостя Скворцову, - Лео Каламбурский, олигарх и владелец «Промпрайдбанка». Он привез вам деньги, как вы и просили.
        - Ой-вэй, Роберт, вечно ты меня троллишь! - взбрызгивает смехом олигарх и умильно плющит глазки за очками без оправы. - Это на Украине я слегка зажиточный, а по вашим меркам так я нищ, как та церковная мышь, шо повесилась в холодильнике! - очки «калибруют» арестанта. - Бабулини шо, тебе? Ну, так хапай щастя в обе жмени! Если от пола оторвешь, ха-ха-ха…
        Кофр тяжел. Его водружают на стол, олигарх набирает на замках шифр, крышка отскакивает под напором прущей изнутри вечнозеленой массы, и кабинет наполняется химическим ароматом богатства.
        «Плиз, мистер Скворцов, теперь это ваше».
        Это ВСЕ - мое?
        Руки дрожат, совершая десятки ненужных движений. Так легко это не бывает. Но кто-то же сказочно богатеет, почему не я? Разве я не заслужил? Не прошел огонь и воду, тюрьмы и допросняки? Меня судьба награждает! Я заслужил!
        Каламбурский плюхается в кресло рядом с американцем и закуривает.
        - Рассказывай, Роберт, шо они тебе тут впарили? Это же Генеральная прокуратура, тут катала на кидале сидит и Киваловым погоняет! С тебя, кстати, поляна, Робя, кто б тебе за час столько бабок наликом пригнал? Ты обещал отменить мой запрет на въезд в США. Не, ну шо ты молчишь, щас лавэ увезу, плати тогда с кредитки, хер тебе кто обналичит такую сумму. Шо? Ты хочешь сказать, шо вот эта ржавая хня стоит стоко евролямов? Робя, поверь, этот клин для тракторного прицепа не стоит и трехсот гривен. Миша, дай хоть в руках подержать! Почему не трогать? Бьется током? Копье Судьбы? Тогда возле такой штуки лучше долго не ошиваться, можно хапнуть дозу радиации. Дай я его сфоткаю на память. Роберт, подписывай приходный ордер, да я поехал. - Олигарх шлепает на колено американца мятую квитанцию. - У меня бухгалтерша - зверь! Видишь плешь? Она проела.
        - Деньги любят счет, Лео. - Кондвит ищет глазами диггера. - Вы не хотите пересчитать сумму?
        Ты мнешься перед грудой денег, представляя объем работы.
        - Фу, ну шо такое, Роберт? - обижается Каламбурский. - Ты мне не доверяешь?
        - «Доверяй, но проверяй», как сказал Рональд Рейган Горбачеву в Рейкьявике.
        - Эх, Роберт, Фома ты Неверующий! Не можешь забыть Касабланку? Так говорю же, завалились деньги за подкладку! Да шо вы сомневаетесь, тут все пачки через машину прошли и опечатаны! До ночи будем считать. Ладно, Миша, скажи тогда, чтоб мне кофе сделали, и покрепче.
        Пока длится инкассация, Каламбурский расхаживает по кабинету, ругаясь и хохоча по мобильнику.
        И что же в результате? Ста тысяч не хватает!
        Каламбурский не спорит, вынимает «завалившуюся за подкладку» пачку и кидает на гору банкнот.
        - Проверка наблюдательности! Надеюсь, больше ко мне претензий нет? Подпиши, Роберт, мне еще в банке отчитываться. Вот здесь, черкани.
        Без Каламбурского в кабинете становится тихо.
        Заранее приглашенный нотариус разворачивает на столе фолианты, протягивает «паркер». Острый абрис золотого пера с прорезью на месте кровостока напоминает копье.
        Это знак! Подписывать договор нельзя!
        Рука над страницей позорно дрожит.
        Меняла нажимает изнутри и, переломив окоченение членов, водит пером.
        ФИО и подпись «С. Скворцов» появляются там, где стоят галочки карандашом.

* * *
        «Мы ведем наш репортаж из Печерского суда города Киева. Сенсация! Сергей Скворцов освобожден в зале суда. По его делу были назначены в общей сложности более двухсот экспертиз. Как выяснилось, вертолет крымского депутата Капранова разбился вследствие подрыва гранаты. Депутат развлекался охотой в заповеднике, палил с воздуха по внесенным в Красную книгу животным, а также по случайно забредшим на охраняемую территорию туристам. Как тут не вспомнить о другом депутате Верховной Рады Викторе Лозинском, получившем 15 лет строгого режима за охоту на людей. Похоже, подобные экстремальные развлечения становятся модными среди украинских элитариев. Произошла полная метаморфоза: “Крымский Душегуб” из серийного убийцы превратился в жертву и защитника униженных и оскорбленных, в современного Робин Гуда. Вот такая, прямо скажем, неожиданная развязка резонансного дела!»
        ПУТЬ МЕНЯЛЫ
        «эпилептический припадок, расписанный по годам»
        После оправдательного приговора бывший заключенный Лукьяновского СИЗО выехал на ПМЖ в США.
        Оформив документы на имя Константина Лопушанского, для краткости переименованного в мистера Loushpu, он на вырученные за продажу копья деньги занялся любимым делом - торговлей антиквариатом и произведениями искусства.
        Собачий нюх на подделки (основной риск в торговле антиквариатом связан именно с фальсификатом), сделал его удачливым предпринимателем. Выгодно женившись на Сьюзен МагДогерти, дальней родственнице Морганов, он стал вхож в круги финансовой элиты. Молоденькая студентка Сьюзен вообразила себя художницей, а выходец из далекой России, высокий и вдумчивый Константин решился выставить ее картины в своем «Центре интуитивного и аутсайдерского искусства» на Milwaukee Avenue.
        С Украины приходили все более тревожные вести. Евромайдан сверг законного президента и привел к власти нацистскую хунту. Крым провел референдум о присоединении к России. Россия признала волеизъявление крымчан и присоединила к себе полуостров. Это вдохновило Юго-Восток. В Донецке и Луганске были также проведены референдумы и объявлены народные республики - ДНР и ЛНР.
        Понукаемый американцами, Киев ввел на Донбасс войска для подавления сепаратизма. Ополченцы доблестно сражались, но помощь из России почему-то не пришла, крымский сценарий не сработал, народные республики были потоплены в крови. Российское правительство подобно введенному в транс гипнотику (Копье Судьбы в руках американцев позволило Западу нанести удар по психике высшего руководства России) наблюдало за геноцидом русских, за ковровыми бомбардировками и ударами систем залпового огня по Славянску и Краматорску, Донецку и Луганску.
        Толпы беженцев захлестнули Ростовскую область и Краснодарский край.
        Подавив восстание в Донбассе, весной следующего года окрепшая украинская армия подошла к Перекопу. Киев потребовал возвращения «аннексированного» Крыма. Началась «странная война» за полуостров. Украинские войска устраивали провокации и обстрелы погранзастав. Применение ответного огня вызвало резкую реакцию НАТО. Была заблокирована Калининградская область. 23 дивизии НАТО начали операцию по принуждению России к миру. Ввод натовских войск был настолько стремительным, что армия РФ не смогла применить тактическое ЯО. Украинские войска ворвались в Крым. Началась резня.
        Россия была вынуждена пойти на переговоры. В Ливадийском дворце, пародией на Ялтинскую конференцию, была подписана позорная реституции полуострова Украине.
        Россию потрясли марши протеста против «ПНП», «правительства национального предательства». На Красной площади начался русский Майдан, не менее грандиозный, чем Киевский.
        На фоне массовых волнений и дестабилизации обстановки группа патриотически настроенных генералов отстранила от власти законного президента.
        Кавказ, Татарстан и Дальний Восток не признали «Комитет спасения Родины» (КСР). На территории РФ образовалось два десятка самопровозглашенных государств. Россия погружалась в пучину междоусобиц, локальных войн и хаоса.
        Наступила новая Великая СМУТА.
        Наблюдая по телевизору за геополитической катастрофой бывшей родины, мистер Loushpu радовался, что так вовремя покинул тонущий «Титаник». Но в глубине души кто-то терзался и мучился, кто-то обвинял себя в предательстве Родины. Этот «кто-то» искал забвения в алкоголе, и мистер Лопушанский был вынужден потреблять литрами сухое красное вино, запивая им прозак. «Я стал прозаиком, шутил он перед зеркалом, разглядывая свое опухшее постаревшее лицо».
        - Ты стал предателем, - беззвучно кричал кто-то из зеркала, - ты ссучился, Меняла!
        «Р-радуйся, дур-рак, - заплетающимся языком убеждал отражение мистер Ло-ушпу, - ты гражданин Америки, ты богат и независим. Какая разница, что происходит в далекой Russia. Все равно ты ничего не мог бы изменить в судьбе стосорокамиллионного народа».
        «Вр-р-решь, - ревел кто-то в душе, - все зависело именно от тебя! Дед Даши Жуковой вырвал Копье из лап гитлеровского копьеносца, в одиночку спас Родину, а ты сам, сам, падла, вложил артефакт в руки врагов, отдал Родину на растерзание! Будь ты проклят, Иуда!»
        «Прекрати! - орал на зеркало мистер Loushpu. - Прекрати вызывать у меня панические атаки! Я схожу из-за тебя с ума, пью много алкоголя, от этого страдает бизнес, это недопустимо!»
        Чтобы как-то забыться, мистер Лоушпу с головой уходил в работу.
        В браке родились близнецы - Кевин и Бред, названные в честь актеров Кевина Костнера и Бреда Питта. Вообще-то мистер Loushpu хотел назвать сыновей Дмитрий и Роман, и жена поначалу с пониманием отнеслась к ностальгии по многострадальной Russia. Дети до пяти лет носили по два имени и росли билингвами. Отец учил их русскому языку, показывал советские мультики. Особенно полюбилась мальчикам сказка про Ивана-царевича и Василису Прекрасную, сцена сжигания лягушачьей шкурки. «Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в мышином государстве. Как только три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь - только тогда и разыщешь меня…»
        «Daddy, why do you cry?»
        «Уйди, Дашка, прошу, не приходи даже во сне! Не хочу больше вспоминать ни сердоликовых глаз, ни алых волос. Я уже почти не помню твоего лица, помню только, как ты лежала в лесу, с поджатыми к груди коленями…»
        Мистер Лоушпу честно старался стать достойным сыном новой родины, пел по утрам гимн, поднимал флаг на лужайке перед домом, играл с сыновьями в бейсбол, три года пробегал по полю, а потом враз все бросил. И флаг перестал поднимать. И гимн прекратил петь. Он так и не сумел полюбить Америку. Ниггеры и мексы вызывали у него страх и отвращение, организм тосковал по черному хлебу, по селедке, салу и борщу, приходилось покупать пиццу, выбрасывать середину и поедать вместо хлеба запеченные края коржа.
        Усилия по воспитанию детей в русском духе тоже пропали даром. В шестилетнем возрасте «the twins» поехали погостить к бабушке на ранчо в Айдахо. Моложавая теща состояла членом предвыборного штаба Ромни на выборах президента США. Она регулярно заводила молодых любовников, которые не менее регулярно обводили ее вокруг пальца, отчего она впадала в депрессию и сидела на валиуме, как героиня песни Рол-линг Стоунз «Mother's little helpers». Теща настроила внуков против отца и вообще против этих ужасных «russians», которых в американских фильмах показывали жестокими и тупыми бандитами.
        Вернувшись с каникул, близнецы наотрез отказались отзываться на русские имена и окончательно стали Бредом и Кевином. Оба выросли белозубыми американцами, отлично учились, играли квортербеками в футбольной студенческой команде. Мать пичкала их прозаком из опасения, что сыновья унаследовали отцовскую тягу к самоубийству. В пьяном угаре мистер Loushpu нередко кричал, что его так и подмывает покончить «с проклятой, фарисейской, факинговой американской жизнью». И каялся, что погубил Россию. И плакал, и рвал на голове поседевшие волосы.
        It's funny, fucking shit! How one person can ruin a great country?
        Однажды в ресторане Кост Loushpu наколол зуб - в хлебце оказался квартердоллар. «Shit! Ай сью ю! (я подам на вас в суд!) - кричал он на менеджера, и вдруг замер, вспомнив присказку: “Как три железных хлеба изгрызешь, Иван-царевич, только тогда и разыщешь меня…”»
        «Daddy, why do you cry?»
        Мистер Лоушпу запил горькую. Жена презрительно именовала его «этот раски» (уничижительное прозвище русских в Америке), настраивала детей против отца, вследствие чего сыновья боялись и стыдились dead’a. Их страх перед отцом был перенесен на все русское, в школе они скрывали от сверстников свое происхождение. Мистер Лоушпу узнал о детском комплексе в ходе очередного скандала с женой и вначале даже не поверил своим ушам. Но сыновья подтвердили.
        - Мы любим Америку, отец, - сказали они, - и не хотим иметь ничего общего с Россией, которая всю свою историю только и делала, что завоевывала соседей. Уже в этом веке она успела напасть на Чечню, Абхазию, Осетию, Грузию, Украину и Сирию! Даже развалившись, она ведет преступные войны на территориях, которые бегут от нее, как от прокаженной. Пойми, дэд, в такой ситуации нам стыдно быть русскими, даже наполовину.
        - Наше правительство правильно поступило, что расчленило эту агрессивную страну навсегда, - добавил Кевин.
        - И да, отец, тебе не стоит пить столько алкоголя, - заключил Бред, покидая гостиную.
        Кевин больше брата любил отца. Губы его дрожали, когда он обернулся в дверях.
        - Знаешь, чего я боюсь? Я боюсь стать таким, как эти вечно пьяные русские зомби! - он ткнул пальцем в экран телевизора, где показывали новости из разрушенной, воюющей России. Толпы громили магазины, беженцы текли по дорогам, горели города и деревни.
        В тот месяц мистер Лоушпу опустошил бары всех трех этажей особняка на озере Мичиган (от Эванстоуна первый поворот на нижнем выезде за Баффэло Гроув).
        «Мои дети - тупые амеры! Я гражданин государства, разрушившего мою Родину. Я плачу налоги стране, которая украла (kindnapped) моих детей и заменила им мозги на гамбургеры. Я проклят, я продал первородство за чечевичную похлебку! Я уже говорю по-русски с акцентом, я вижу сны на английском, я стал тупым амером, нет мне прощения и не будет…»
        После лечения от алкоголизма жизнь, казалось, вошла в колею, но на шестом десятке мистера Лоушпу угораздило завязать интрижку с ассистенткой Глорией. Полнотелая девица привлекла внимание босса после того, как покрасила волосы в кислотнокрасный цвет. Их роман не остался незамеченным. Фотографии пожилого мецената в компании молодой любовницы промелькнули в желтой прессе.
        Сьюзен подала на развод, после чего начался сутяжнический процесс, вымотавший у этого «communist piece of garbage» не только нервы, но и половину состояния.
        Глория вскоре бросила его, найдя себе молодого хипстера из Кливленда.
        Отношения с деловыми партнерами вылились в череду разборок, в результате которых мистер Лоушпу потерял часть капиталов и ушел в добровольное изгнание в доме на Мичигане.
        Потянулись годы одиночества и старения.
        Однажды ему приснилась Даша, юная, красивая. Держась за руки, они шли по каменистой тропе, а вокруг возвышались поросшие лесами горы с заснеженными вершинами. За поворотом дорогу им преградил чернобородый абрек верхом на лошади. Под угрозой оружия он потребовал денег, и после короткой ссоры выстрелил из ружья в упор.
        Мистер Лоушпу почувствовал резкую боль в желудке и проснулся.
        Подушка промокла от пота.
        Он переворачивает ее сухой стороной, пытается заснуть, но видение стоит перед глазами, и он понимает, что в прошлых жизнях Даша была его женой, а в этой явилась девочкой с алыми волосами. И он ее потерял. Упустил. Проворонил. Прошляпил.
        Пальцы раздвигают дряблые ляжки, испуская накопившиеся за ночь газы. Пахнет тюремной камерой. В нем она, родимая «хата 5-4-7», никуда не делась.
        Из упаковки на тумбочке вылущивается голубая таблетка, запивается водой.
        «Я попал в “прозак”, - с кряхтением садится на кровати пожилой американский гражданин русского происхождения, - я попал в кромешный бездонный просак».
        Шаркая тапочками, он бредет в туалет.
        Над мраморной раковиной в зеркале отражается загорелый лысый старик, чей лоб исчеркан морщинами, глаза воспалены, а под нижней челюстью трясется кошель дряблой кожи.
        - Что, Меняла, променял шило на мыло? - спрашивает далекий Сережа Скворцов.
        - Я сделал так, как считал нужным, - сухо ответствует мистер Loushpu.
        Кто берет расческу с полочки? Кто начесывает мокрую седину с висков на темя, кто говорит невнятно, орудуя зубной щеткой во рту.
        «Позвольте вам напомнить, Сергей Геннадьевич, что, не будь меня, вы бы парились на нарах до конца своих дней. Так что скажите “спасибо” Меняле, что живете в роскоши и не знаете забот. Ну, скучаете по родине, по русскому языку. Ну, так поезжайте в fucking shit Russia, говорят, она еще не до конца развалилась, поищите свою зазнобу, может, найдете… спившуюся крашеную тетку».
        Старик прижимается к зеркалу лбом, прилизанные виски отливают фольгой, шепот туманит блеск амальгамы.
        - «Прозак», гмо-еда, вокруг чужбина и сам ты себе чужой. Будь ты проклят, Меняла, ты погубил мою жизнь….
        - А не ты ли мечтал уехать из Рашки? - брызжет в зеркало зубной пастой «Crest» мистер Loushpu, и пена идет у него изо рта, как у эпилептика. - Не ты ли хотел пожить на Западе красивой жизнью? Достал своей ностальгией! Забудь родину, забудь девочку с алыми волосами. Просто, тупо живи!
        - Костя… - рыдает Скворцов, - из-за тебя я ссучился, продал Копье, погубил Родину, потерял свою Женщину, прожил не свою жизнь!
        - Зато я прожил свою! - мистер Loushpu полотенцем стирает чужое дыхание со стекла и вдруг содрогается от жуткой боли в желудке.
        В раковину фонтаном бьет струя алой крови.
        В зеркале корчится страшный, напившийся крови вурдалак.
        «Кровью умоешься, Меняла!»
        Волнообразно колеблясь, проступает подсобка магазина «Раритет». Оборванный бродяга вонзает в живот антиквару Лопушанскому наконечник древнего копья.
        Случилось то, о чем предупреждал Сэм Бойл, ведущий специалист «Christ hospital Chicago», - застарелая язва разъела кровеносный сосуд и вызвала массивное желудочное кровотечение.
        Мыча от боли, мистер Loushpu валится на пол.
        - Help… - сучит он ногами, силясь вытянуть из живота раскаленный клинок, терзающий внутренности невыносимой болью, - anybody, help me!
        «ГЛЕЧИК МОГОМЕТА»
        Гудит мотор, покачивается автомобиль.
        «Я в “Ambulance”, меня везут в “Christ hospital Chicago”».
        Проступает нутро автозака.
        За решетчатым окошком покачивается конвоир с автоматом.
        - Where am I being taken? - в ужасе спрашивает арестант. И возмущается, и кричит, и требует консула Соединенных Штатов.
        - Ты еще генерального прокурора потребуй, - зевает усатый прапор.
        Трясется железный «стакан» с заключенным, тают в памяти образы жены-американки и белозубых близнецов, расплывается на пиксели голубая гладь озера Мичиган.
        За окнами - Киев. Поздний октябрь. Высохшие, но еще не облетевшие платаны стоят вдоль дорог, как огромные банные веники. Жестяной шелест их зловещ.
        Автозак въезжает во внутренний двор монументального здания с гранитными колоннами. Конвоиры вводят заключенного в лифт, поднимают на третий этаж.
        Бликует золотом табличка на дубовой двери.
        «ГЕНЕРАЛЬНИЙ ПРОКУРОР УКРАЇНИ
        державний радник юстиції України
        РЕШЕТНЯК МИХАЙЛО ІВАНОВИЧ»
        Походкой водолаза… поперек себя шире… золотые звезды на погонах…
        «Витаю…»
        Щербатая улыбка просачивается сквозь мундир.
        «Не продавай Копье, Серега!»
        - Андрюха! - выдыхаешь ты и тискаешь побратима в объятиях, и целуешь, не пряча слез потрясения. - Качан, брат, скажи, что со мной? Я сплю?., умер?., дежавю?.. Как я вновь очутился на Украине? Где Америка, Сьюзен, сыновья? Где дом на берегу Мичигана? Стоп! Я понял, я под наркозом, на операции в госпитале «Christ hospital Chicago». Мне все это снится, скажи!
        Тает в синеве мундира щербатая улыбка, брезжит тюремная хата посреди кабинета, рябят сидящие на нарах односиды, в руку тычется масленок собачьего носа. «Шалава шалая, Шалава шелопутная, как же я скучал по тебе!»
        Роберт Кондвит брезгливо наблюдает за поведением русского диггера, - it seems the guy fell out of «cuckoo's nest», - он то плачет, то смеется, то пустоту обнимет, то воздух погладит над коленом.
        - Пейте же ваш кофе, мистер Скворцов, и давайте завершать сделку. Вот уже больше минуты вы стоите в глубокой задумчивости и не отвечаете на наши вопросы. Хэллоу, вы меня хорошо слышите?
        На стеклянном столике дымится фарфоровая чашечка с красными буковками «Bruno caffe». Горчичная пенка на эспрессо не успела опасть, пока мистер Loushpu проживал долгую и подробную до ломоты в зубах (вспомни монету, сломавшую тебе резец в ресторане «Кентакки чикенс»!) жизнь в Соединенных Штатах.
        Руки! Старческое морщение исчезло, рассосались пигментные пятна, плоть налилась соком юности. Oh, my God, как загустела шевелюра! Лысины нет, суставы не ноют, язва не дает о себе знать. Правда, голова кружится и в руках тремор, но это пройдет, к молодости привыкаешь быстро.
        - Ты чего дрожишь, Скворцов? У тебя не припадок, случаем?
        Скрипя синемундирной тушей о черную кожу кресла, генпрокурор поворачивается к американцу и, понизив голос, делится соображениями насчет странного поведения «копача» (ты слышишь его шепот благодаря чутким ушами Шалавы).
        горщик? Глечик, о! «Глечик Могомета». Могомет був епілептиком, і одного разу вознісся до Аллаха на небеси, облетів арабський рай на білому скакуні, одружився там, народил дітей, прожив ціле життя, але коли пророк отямився, то виявилося, шо глечик, тій, шо вин зачепив рукою на початку нападу, не встиг навіть перекинутися, так шо Могомет зумів його підхопити і не дав воді розлитися.
        - Это вы к чему сейчас рассказали?
        - Цэ я до того, шо наш Скворцов ось як раз і страждає цими, як їх… микроприступами епілепсії. Відлітає в інші світи, стоить ось так, тремтить, а сам відсутний…
        - Кофе, надеюсь, можно при эпилепсии? Хэллоу, мистер Скворцов, так вы продаете Копье?
        ЧЕМ ВЫЗВАНЫ МИКРОПРИСТУПЫ ЭПИЛЕПСИИ?
        Профессор Дмитриев разворачивается на кресле-вертушке к амфитеатру.
        - Ну-те-с, коллеги, и как мы объясним «кувшин Магомета»?
        Руку поднимает бородатый физиолог Бурцев. В критические моменты, говорит он, у человека включаются глубинные структуры мозга, вызывающие парадоксальный сон. Они активируют эпилептоидный центр, который ускоряет протекание сна в десятки раз, вследствие чего человек проживает жизнь за считанные секунды.
        - А я предполагаю, что мы просто изнасиловали Скворцова постоянными перезагрузками! - резко высказывается сомнолог Катя Наумова, и отповедь ее (это ясно всем) направлена в адрес господина Куратора. - Известно, что лишение сна вызывает эпилепсию, как аварийную перезагрузку мозга, похожую на выключение компьютера через контр-альт-дел. Недаром одна из самых страшных пыток - это лишение сна!
        Ученые еще долго спорили бы о генезисе «приступов микроэпилепсии», если бы не вмешался системный администратор Дима Вехин.
        - Не надо множить сущности, друзья! Элохим слегка подзавис, только и всего, вот почему Скворцов застыл там в мелкой дрожи. Чашку «Бруно кафе» заметили? Я сделал! Помните первые «Атари»? Там чашки висели часами, пока комп загружался. Моя чашечка покрасивше будет!
        - Дима! - удивляется профессор. - Неужели наш электронный монстр способен зависнуть?
        - Для обработки мозговой активности человека даже скорости «Элохима» иногда не достаточно. Чтобы развернуть один квадратный сантиметр нервной ткани мозга крысы, понадобилось шестьсот айбиэмовских ящиков, а человеческий мозг в «железе» мог бы вообще занять площадь всей Москвы.
        - Ни фига себе! - Алиса Веселовская грациозно трогает ручками свою очаровательную, стильно стриженную головку. Кто бы мог подумать, что в ней, завитой и золотисто прокрашенной, умещается такое количество железных шкафов с процессорами.
        - Ты только представь, Алисочка, - Вехин откидывает с шеи косу, - когда в голове Скворцова проносится один из вариантов судьбы, «Элохим» вынужден пересчитывать миллиарды новых вводных вплоть до метеоусловий и биржевых индексов на всех биржах планеты! Как тут не зависнуть? Мне же достаточно взглянуть в твои глаза, как я тоже зависаю…
        В зале шелестит смешок. Вехин отворачивается к монитору и не видит, как Алиса, скорчив умную мордочку, пародирует его манеру откидывать косу, а женщины в зале смеются.
        «КОПЬЕ НЕ ПРОДАЕТСЯ!»
        - Хэллоу, мистер Скворцов, так вы продаете Копье?
        Меняла силится выкрикнуть: «Да! ДА!! ДА-А!!!», но сокамерники зажимают ему рот и валят на пол.
        - Молчи, сука продажная! Не то трахнем тебя через шконарь двойной тягой!
        Скрутив ломового, хата держит совет. Слово берет Качан.
        - Вспомним заповедь честных бродяг, парни! «Не ссучься!» Мы люди, а не быдло подментовское. Неужто вместе с Копьем мы продадим и душу свою, и Родину? Нет! Копье не продается! Я верно говорю, народ?
        С такими лицами встают из окопов в атаку.
        - Копье не продается! - ты залпом выпиваешь кофе и падаешь в кресло.
        Ты устал и заслужил отдых. Ты простоял тут тридцать лет и три года.
        Тишина. Только мычит зажатым ртом Меняла, да пошмыгивает носом растерянный Кухарик: «И чо, братва, теперь обратно на кичу?»
        Кондвит вминает дужку очков в висок.
        - Но почему? В чем причина? Вам мало денег?
        Ударом руки в сгиб локтя Качан демонстрирует ему «жест доброй воли».
        - Ай эм раски! Янки, гоу на х@й! Фак ё Америка! Фак ё Обама! Фак ю!
        - С ума сошел! - вздымается из кресла Решетняк. - В ШИЗО захотел?
        - Только в Америку не отсылайте! - паясничает заключенный.
        В надменный прищур Кондвит изучает «нового раски».
        - Вам что-то привиделось, мистер Скворцов? - проницательно замечает он. - Минуту назад вы были готовы продать Копье, и вдруг так резко изменились. Что случилось?
        - Shit happens, - усмехаешься ты. - I will not sell you the Spear, because with it, you will ruin Russia (я не продам вам Копье, потому что с его помощью вы погубите Россию).
        - Wow! General American accent! Вы говорите, как настоящий янки! Вы бывали в Америке?
        - Только что оттуда.
        - Вот как? Интересно. Но почему вы считаете, что для того, чтобы погубить Россию, мы нуждаемся в этом старом музейном экспонате?
        - Это не музейный экспонат. Это Копье Власти! От него зависят судьбы народов и государств. С его помощью вы подавите волю российского руководства и расчлените Россию, как проделали это с Советским Союзом.
        Кондвит давится деланным смехом.
        - Значит, вы полагаете, что без помощи Копья Западная цивилизация не способна привести Россию к состоянию дефрагментации, употребим этот термин вместо грубого слова «расчленение»? В геополитической перспективе мы УЖЕ победили. Россия УЖЕ расколота на самые крупные свои куски. Где Украина, Прибалтика, Средняя Азия? Где Азербайджан, Грузия, Армения и Казахстан? Нам остается неторопливо потягивать виски, наблюдая за агонией некогда могучей державы. Пятое столетие подряд, начиная с Великой Смуты, мы ведем вашу страну на убой. Россия слишком велика, чтобы забить ее с одного удара. Да и потом, все равно эти бескрайние просторы с их вечной мерзлотой надобно же будет заселять рабами для добычи сырья, в котором нуждается наша промышленность. Поэтому каждый раз после поражения мы даем вашей стране приподняться с колен, чтобы вновь оглушить ее ударом молота в лоб. После двух революций, гражданской войны, двух мировых войн и Перестройки Россия наконец-то готова к «удару милосердия», который прекратит ее многовековые страдания. Знаете, как мы убьем ее? Мы перережем ей горло, - американец проводит большим
пальцем от уха до уха («На себе не показывай, - рычит Качан и Шалава ему вторит, - сам так подохнешь!») - И вот вам задачка по географии, мистер Скворцов. Где находится горло России?
        Правда слишком горька. Ты молчишь, подавленный.
        - Украина, - прикрыв рот ладонью, подсказывает американец. - Да-да, именно Украина является горлом Евразии. Она лежит между телом и головой, полна кровеносных сосудов, я имею в виду газовые и нефтяные трубопроводы, автомобильные и железнодорожные пути. Стоит перерезать этот пучок артерий, и все, вам конец, вы истечете кровью и скончаетесь в судорогах. Европа останется «живой головой» без тела, Россия превратится в коматозный сырьевой придаток, из которого мы будем выкачивать ресурсы вахтовым методом. У вас нет сил парировать наш iktus misericordi. За последние полтора века вы растеряли свой лучший генофонд, разорили и споили деревню, главный источник резервистов, потеряли всех союзников. Я потому с такой уверенностью говорю о нашей грядущей победе, что решающего успеха мы добились совсем недавно, в славные дни горбачевской Перестройки. Знаете, в чем состоял этот успех?
        Ты буквально отравлен речью американца и ненавистью к нему. Хата звереет, Шалава рычит и бьет хвостом перед прыжком.
        - Хеллоу, вы опять куда-то улетели, мистер Скворцов. Не покидайте нас так часто, прошу вас!
        - Раньше был железный занавес, - вспоминает Юрий Соломонович, - очень хотелось поднять. Подняли. Оказалась - заслонка в печи крематория.
        - Главным успехом Запада во время Перестройки, - упивается Кондвит, - стало великое совращение русской женщины! Впервые в истории России ее становая сила перешла на нашу сторону. - Кондвит волнообразно проныривает рукой вперед. - Подобно змию-искусителю, злокозненный Запад проник в эдемский сад СССР и предложил русской Еве яблоко, от которого она не смогла отказаться. Знаете, как оно называлось?
        - Кто?
        - Яблоко.
        - Как?
        - Apple!
        Американец смеется скрипучим смехом скелета.
        - Да-да, - продолжает он, возбуждаясь воспоминаниями об удачно проведенной спецоперации против самого непокорного народа мира, - в названии компании моего покойного друга Стива Джобса скрыт глубокий сакральный смысл. Мы поднесли русской Еве «Apple», и она вкусила от плода познания добра и зла. Богатство - добро, нищета - зло. Мне рассказывали, что в СССР во времена Перестройки самой престижной считалась профессия проститутки для иностранных туристов. Их еще называли как-то по-итальянски… - Кондвит щелкает пальцами, - напомните мне, господин Генеральный прокурор.
        - Путаны, - подсказывает Решетняк.
        - Да. Русские женщины перестали рожать и массово пошли в путаны. Предел их мечтаний - выйти замуж за иностранца и уехать из нищей, спившейся, погибающей России. Это конец, мой друг. Подбита основа русской цивилизации - женщина. Отсюда воспоследовали и все остальные ваши поражения. Вы поете наши песни, а мы ваших не поем. Вы слушаете нашу музыку, а мы вашу не слушаем. Вы учите наш язык, а мы не учим ваш. Вы смотрите наши фильмы, а мы не смотрим ваши. Мы вытеснили ваши сказки мультфильмами Уолта Диснея! Губка Боб победил Иванушку-дурачка! А ведь что такое Губка Боб? Комок кухонной мочалки. Именно в такую ноздреватую мыльную субстанцию мы превратили мозги ваших детей. Выражение вашего лица меня развеселило. Знаете что? Продавайте копье, берите деньги, езжайте в Америку, заведите семью и заботьтесь о ней! А нам оставьте заботы о судьбах мира.
        Хата молчит. И, когда кажется, что возразить уже нечего, в словесную баталию вступает неукротимый Юрий Соломонович. Выйдя на авансцену и потирая ручки, как Жванецкий перед публикой, он кидает первую «ударную» фразу, долженствующую сходу покорить аудиторию.
        - В Одессе даже маленькие дети знают, шё по жизни нельзя делать две вещи - писать против ветра и пукать ув муку! Нет, конечно, если вам надо срочно запудрить себе полуспину, то пожалуйста! А вот нам полуспину пудрить не надо! Хто сказал, шё русская баба продалась? Вам рассказать за Верку Итальянку, как у нее в «терке» сгорел ментовский хер? Так и вы сгорите, западэнцы, в междусисье русских баб. Проституция - всего лишь слово. Ругательным оно стало после того, как измордованное патриархатом христианство наложило заклятие на половые органы. В античные времена гетеры были уполне себе уважаемыми гражданками. Скажите спасибо русской Богородице, шё она из милосердия шлет своих дочерей на Запад, шёбы наши «Светы» и «Наташи» приласкали на своих полных грудях обездоленных синьоров и месье. Женское начало всегда влечет к мужскому. Россия - женское полушарие планеты, Запад - мужское, вот почему вы все время на нас нападаете. Карлы, Бонапарты и Адольфы входили в Русь-матушку под свист флейт и бой барабанов, гордыми и напряженными, как эрегированные фаллосы! Да только выползали оттуда жалкими сморчками с
замерзшими под носом соплями. Мировые войны суть акты великой космической любви двух начал вселенной. Кто этого не видит, тот тупой пиндос, которого в СССР не приняли бы даже в пионэры.
        Бровки Кондвита расходятся, как ворота в пинболе.
        - Испускать газы в муку, чтобы запудрить себе половину спины? Что это за бред? «Отстрелил Соломон башку пиндосу!» - ржет Рубленый, а с ним и вся хата. Эмиссару закулисы надоедает пустая болтовня.
        Взявшись за подлокотники кресла, он рывком встает.
        - Итак, мистер Скворцов? Ваше последнее слово?
        - Копье не продается!
        - Well, вы сами выбрали свою судьбу. Да, силой я не могу забрать у вас Копье. Владыка должен либо продать его, либо обменять. Но есть третий путь. Боюсь, вам он не понравится.
        Подойдя к столу, сэр Роберт вынимает Копье из упаковки и делает им несколько фехтовальных взмахов. Видно, что этот рослый сухопарый джентльмен прекрасно тренирован и обладает недюжинной сноровкой.
        - Вас, господин Генеральный прокурор, я попрошу быть свидетелем…
        - Чего? - приподнимается Решетняк, почуяв неладное.
        - Того, что Копье… - американец отводит руку с копьем за спину и вдруг бросается на заключенного, - мое-е-е!
        Стремительно сократив расстояние, он наносит удар.
        В сознании отпечатывают стоп-кадры - распластанный в беге пендос… его разинутый в крике рот… дуга удара снизу вверх… твое инстинктивное отшатывание… противное ощущение вспарывания одежды… летящий сбоку, как регбист, Генпрокурор Украины…
        Словно катапультой выброшенный из кресла, с непредставимым для его тучности проворством украинец сносит «пикадора» с линии атаки и борцовским захватом за туловище увлекает, кружа, в дальний угол кабинета. Со стороны это выглядит как вращение в парном катании на скользком паркете.
        - Та шо ж вы такэ робыте! - приговаривает переполошенный Михаил Иванович. - Та шо ж вы так нервуете, мистер Кондвит, кудысь поспишаете! Продаст вин вам цей спыс, я вас запевняю! (Продаст он вам копье, я вас уверяю).
        Унесенный непреодолимой силой, сэр Роберт в прострации разевает и закрывает рот. И трясет головой. И озирается в недоумении. Где он? Что происходит?
        Он все сделал правильно.
        Взял Копье.
        Произнес заклинание.
        Нанес удар.
        И… ничего не случилось.
        Он не стал Владыкой Копья! Это очень опасно!
        И кто же помешал дерзновенному замыслу?
        Тупой факиншит юкрейнский боров!
        Вне себя от бешенства сэр Роберт поддевает на пику ошеек над синим воротничком мундира и прет «борова» к стене, едва сдерживаясь от того, чтобы не проткнуть эту жирную глотку и навеки закрыть лживые, подлые, юркие глазки.
        Михаил Иванович быстро пятится.
        - Тут всэ фиксуется, - предупреждает он с задранным кверху подбородком, не сильно, впрочем, испугавшись.
        - Он не понимает! - взвывает Кондвит в потолок. - Я произнес заклинание, нанес удар, но не стал Владыкой! Это катастрофа! Копье карает самозванцев! Я сотру вас в порошок!
        - Но в генпрокуроры, особенно на Украине, не берут людей робкого десятка. Штангистская кисть берется за Копье поверх руки американца и с небольшим напрягом отводит его в сторону от набрякшего горла, на котором тут же проступает клякса крови.
        - Та не переймайтеся вы так (не беспокойтесь), он первоход, сломаем, продаст как миленький!
        Кондвит вырывается из могучей руки и, тяжело дыша, отходит в сторону.
        - Окей, окей, у меня появилась идея получше. - Копьем он указывает на арестанта. - Отправьте его в тюрьму! Учтите, он нужен мне живым и невредимым. А теперь прощайте!
        Аршинными шагами сэр Роберт устремляется к выходу.
        Но на его пути вновь возникает прыткий тяжеловес украинской политики.
        - Спыс… - распирает руками дверной проем Михаил Иванович, - спыс трэба повернуты. Цэ вещдок.
        - Какой еще спыс? Говорите по-русски, черт вас побери!
        - Копье - улика в резонансном деле, находящемся… - указательный палец - в потолок, - на контроле у Самого!
        Губы Кондвита дрожат от бешенства.
        - Вы забыли, КТО я?! Прочь или, клянусь, я уничтожу весь ваш род до пятого колена!
        Но хозяину этого кабинета уже столько раз в жизни угрожали…. Приоткрыв двери, он зычно гаркает в приемную.
        - Охрана!
        Вбегает конвой.
        Что-то не так. Начальство выглядит помятым и взбудораженным. Напал заключенный? Нет, он стоит далеко. Волны враждебности исходят скорее от иностранного гостя. Что он прячет за спиной? Что тут случилось?
        Стоя навытяжку, начальник охраны шепотом докладывает.
        - У вас кровь.
        Михаил Иванович трогает горло, рассматривает измазанные в крови пальцы и делает ими стряхивающее движение.
        Брусничная «крапля» летит на пол.
        Так Копье проливает свою первую кровь на Украине.
        Решетняк идет к столу, находит пачку салфеток, выдергивает одну и зажимает ею порез.
        - Уведите его! - кивает он на арестанта и напутствует в спину угрожающе. - Ты еще не знаешь, Скворцов, что такое украинская тюрьма! Обещаю, скоро ты об этом узнаешь! А вы, мистер Кондвит, повернить, будь ласка, вещдок!
        - Факинг шит! - шипит американец. - Я же вам ясно сказал, что решу этот вопрос с вашим президентом!
        - Колы решите, тоди и прыходьте, а зараз, будь ласка, подайте-ка сюда копьецо, - Михаил Иванович вновь преображается в щирого хуторянина. С усмешечками он разлепляет пальчики дорогого гостя, изымает вещдок и относит в сейф за жовто-блакитным прапором. - Тут оно целее будет. Не извольте беспокоиться, мистер Кондвит, за мной как за каменной стеной.
        Эмиссар Ротшильдов изучает свою пустую ладонь.
        Он промахнулась. Не важно, по какой причине. Жертвоприношение не состоялось.
        Граф Штауфенберг лишился руки и глаза только за то, что провел магический обряд вместо законного Владыки. Что же будет с претендентом, объявившим Владыке войну и мгновенно, с треском ее проигравшим?
        На столе звонит телефон с золотым трезубом на диске.
        Генеральный берет трубку. Выслушав, чертыхается.
        В ответ на вопросительный взгляд американца пренебрежительно машет рукой.
        «Та, ерунда! “Беркут” отмудохал ночью студенческий митинг за евроинтеграцию. Теперь жалуются в американское посольство. Будут знать, как бузить. У государства рука тяжелая. Виктор Федорович это вам не Кучма, любой Майдан в бараний рог свернет!»
        В «БРАТСКОЙ МОГИЛЕ»
        Тебя привозят в Лукьяновку, но в родную хату не возвращают, передерживают на «черной сборке». Стены и потолок в транзитной камере черны от копоти, в ожидании этапирования зеки жгут порванные на лоскуты полотенца и кипятят чифир.
        Наконец звучит твоя фамилия. Тебя ведут вниз по лестницам, все глубже и глубже, в подземелья украинской Бастилии.
        Воздух густеет,
        шаги звучат глуше,
        тускнеют лампы,
        давит на уши…
        «Стоять. Лицом к стене».
        Трафаретные цифры «1-9-0».
        Оббитая листовым железом дверь усеяна конденсатом.
        Странно, стена рядом сухая, а дверь в росе…
        Трижды прокручиваются ключи в трех отверстиях под тремя язычками.
        С натугой, как присосанная, оттягивается тяжелая створка.
        Из щели валит пар. Доносится крик: «Забейте тормоза!»
        Ты входишь.
        Жесточайший удар в нюх - нокаут! - ноздри расквашены, сознание разлетается и оседает нервной изморозью в костном мозге.
        Ты держишься на ногах, но ничего не соображаешь…
        ПЗДЦ! Мама дорогая! В этой парилке на каменку плещут не воду - мочу!
        Стены черны от грибка, как угольная шахта. С потолка на веревках свисают волглые рубахи, полотенца и электроудлинители, скрепленные между собой скотчем. В проходах между шконками чухаются шеренги голых мужиков. Все покрыты сыпью и нарывами. В стопроцентной влажности любая царапина нагнаивается, любой прыщ превращается в фурункул.
        - Увага! Кипяток! - лысый худой мужик протискивается через толпу с парящей кружкой.
        - Дорогу! Дайте дорогу!
        - Толкан свободен. Леха, твоя очередь!
        Очередь в дальняк занимают загодя, еще не имея нужды, потом все равно захочется.
        Стены, шконки, одежда, матрасы - все мокрое.
        Субтропики. Джунгли. Мангровые заросли.
        Кишат крысы, тараканы, блохи, вши.
        Лица усреднены страданием, взгляды мутны, нередко безумны. Вот кто-то бьется в падучей, вот человеку плохо и его отливают водой, в углу насилуют пожилого мужчину, позвоночник его изогнут удилищем, яйца раскачиваются в такт толчкам звероподобного уркагана.
        Участь «детколюбов» здесь страшна. Если на спецу их насилует пять-шесть человек, то здесь десять-двадцать за день. В перерывах между «сеансами» педофил ходит по камере, просит мойку, чтобы вскрыться, его гонят отовсюду, вдруг с безумным криком он разбегается и врезается головой в «шишку» - острый металлический выступ с отверстиями для наблюдения за камерой, приваренный над кормушкой.
        Обычно у тормозов дежурят ответственные и они не должны допустить такое, потому что у смотрящего могут быть проблемы за суицид. Вызывают надзиров, «детколюба» выносят, хата молчит пять минут, а потом вновь возобновляет оглушительный галдеж.
        Камера делится от тормозов до решки. У тормозов кучкуются шныри, петухи, чуханы и новички, в середине камеры обитают мужики, у решки - элита.
        Проход между шконарями рассчитан на одного человека, и то не особо плечистого. Нижние места на нарах затянуты занавесками, это «кают-компании» - «пятизвездочные» номера для вип-гоп-персон (одна «звезда» за то, что тут можно сидеть днем, вторая за приватность, третья за наличие электричества, четвертая за телевизор, пятая за вентилятор).
        Длинным продолом, как по плацкартному вагону, ты протискиваешься к «вертолету». За общаком под обдувом вентилятора дымит цигарками братва. Стол вбетонирован в пол. Над ним висит «телевизор» - металлический ящик для посуды и продуктов. Верхний шконарь у решки - рабочий. На нем не спят, там дежурит дорожник, отвечающий за связь между камерами. Еще там сложены баулы с общаковским добром.
        «Табурка» к полу не прикреплена, что вообще-то является нарушением. На ней сидит двухметровый мужчина с погонялом Полтора Ивана. На плечах наколоты генеральские эполеты, горло «проткнуто» кинжалом, надпись под кинжалом гласит «не тронь меня, если хочешь жить», звезды отрицалы на груди, лицо жесткое, в грубых заломах носогубных складок и морщин. Про «Полторашку» ходят легенды, в зоне он в одиночку разогнал активистов, когда те, вооруженные ломами, топорами и заточками, пришли бить воров, а братва в панике разбежалась. В «Братскую могилу» его перевели по наводке Вора, тут царил беспредел, банды кавказцев воевали друг с другом и терроризировали заключенных. Полтора Ивана сумел объединить славян и быстро навел тут порядок.
        «Кто? Статья? С кем сидел? Где в хате отдыхал? С кем кентовался?»
        В среде заключенных работает четкая система перепроверок и контрразведки. «Наседок» выявляют регулярно и судьба их незавидна. У зеков с большим опытом появляются экстрасенсорные способности. Воры в законе - поголовно «сенсы», без чуйки не достичь высот в тюремной иерархии. Заключенный с ходкой в зону вполне способен работать детектором лжи, достаточно наметанного взгляда и перекрестного допроса.
        - Ты за собой что-то чуешь? - неожиданно спрашивает опытный зек и впивается глазами в лицо соседу. Нужно обладать недюжинным хладнокровием и самообладанием, чтобы не дрогнуть, не засуетиться, не покраснеть, не выдать себя метаниями глаз, которые обычный человек не в силах контролировать.
        Смотрящий протягивает пачку сигарет.
        - Финт мой крестный, - прикуриваешь ты от зажигалки. - Поднял меня в воровское братство. Дал заповедь.
        - Какую?
        - Одиннадцатую.
        Воры переглядываются - об этой заповеди знают лишь избранные.
        - Почему сразу не сказал?
        - Вы не интересовались. («Вы не спрашивали» - был бы неправильный ответ, в тюрьме не спрашивают - интересуются).
        - Проверим.
        - Проверяйте, ваше право.
        По продолу, сонно зевая, пробирается Качан в черных семейных трусах на мускулистом татуированном теле.
        - Здорово, Андрюха! - протягиваешь ты руку.
        Проигнорировав ее, Качан берет с общака початую пачку «Севера», выбивает папиросу, сминает мундштук особым зековским способом и, склонившись, закуривает от зажигалки пожилого заключенного с седыми, как у штукатура, волосами.
        - Что скажешь за этого кентюрика? - спрашивает Полтора Ивана. - Назвался Черным Археологом, крестником Финта.
        Затянувшись, Качан внагляк пускает струю дыма в лицо новенькому.
        - Он такой же археолог, как я гинеколог. Это Скворец. Объявился мужиком.
        Оказался беспредельщиком. Резал женщин и детей. Гусь замастовал его в петухи. Так этот «кентюрик», чтоб ответ не держать, хату поджег и выломился!
        Мертвое молчание накрывает общак. Только лопасти «вертолета» вращаются, гоня дым от сигарет в галдящую толчею продола.
        Еще секунда и судьба твоя будет решена.
        Но ты уже не тот зеленый первоход, которого Качан «прописал» в хате ударом кулака в солнечное сплетение. За твоей спиной авторитет Вора в законе. Да и сам ты научился применять тюремное психическое айкидо. Если на вас истерят и наезжают по беспределу, нужно на том же уровне децибел ясно, четко и твердо заявить.
        - Мой путь по тюрьме известен, он правильный! Есть вопросы - отпишем Финту, дождемся ответа, и тогда кому-то будет стыдно. И кто-то ответит за базар. А пока ответа нет, твои обвинения я не принимаю, оснований для них нет, поэтому изволь вести себя достойно! - конец фразы нужно произносить на нисходящей интонации, сводя на нет энергию нападения, а затем по пунктам опровергнуть предъявы. - Я не резал женщин и детей. Я мочил сук, которые беззащитную девушку по пьяни хотели в лесу на хор пустить. За это и загремел в тюрягу. Финт на разборке лично меня оправдал и поднял в воровскую масть. Так что теперь я один из вас.
        Охреневший от такой борзоты Качан часто сплевывает табачинки с губ.
        - Финт? Тебя? С какого перепугу? Ты гонишь!
        Не дрогнув ни единой чертой, ты спокойно гнешь свою линию.
        - Предъявы Гуся обосновывались на подкинутой следаком газетке. Там была заказная, насквозь лживая статья про меня. Гусь работал на абвер и спецом меня прессовал, чтобы записать на диктофон мои показания для следователя. Когда это вскрылось, он, а не я, выломился из хаты.
        - Гусь? Выломился? О чем ты говоришь?
        Качан изумляется так натурально, как будто не присутствовал при разборке. Неужели его тоже прикупил следак?
        - Этат Гус - он с атбитай башней ваабще, - кашляет дымом Ашот, кряжистый осетин, заросший черной шерстью так густо, что через нее почти не видно наколок. - Я с ним в одной зоне сидел. Была у ниво мечта, он ее и асуществил па ходу. Слышали за убитого «суддю» в Киеве, ему еще башку атрэзали и в джёп трахнули? Этот «суддя» Гуса заканапатил на чирвонэц. Гус в паслэднем слове иму сказал. «Ты судил миня па бэспридэлу. За это я пастановляю замастовать тибя в питухи!» Дэсят лэт прошло, хобана - суддю находят без башки и с дыркой в джёп. Кого Гус замастовал, тот, считай, уже дырявый!
        - Менты такие угрозы заносят в специальный реестр, - пускает колечко дыма Саша «Коваль», молодой вор с набитым волком на плече и подключичными звездами отрицалы. - Срок за судью ему грозит немалый, потому, видать, и решил Гусяра посотрудничать с абвером.
        - А я не верю! - Качан в затяг добивает папиросу. - Не мог Гусяра ссучиться. Не того он замесу.
        - У него нашли диктофон, - напоминаешь ты. - Ты сам это видел.
        - Ты гонишь, чумоход!
        - При разборке пахана обшмонали, под подушкой нашли «Олимпус», черненький диктофон в чехольчике, на него Гусь писал для следака мои «чистосердечные показания». Ты не помнишь или в кумаре был, братишка?
        Качан таращится на борзогона. Но апломб его прошел, он и сам уже не до конца уверен в том, что говорит.
        - Как тебя судили, помню, - бормочет он. - И пожар помню. А чтобы Финт приходил нам на разборку, нет, такого не припоминаю. Где разборка была, говоришь?
        - В нашей хате, 5-4-7.
        Качан демонстративно ржет.
        - В той хате мышь не кантуется после пожара! Она на ремонте. Ты же сам ее спалил, белогорячечный! Да он нам в уши ссыт, братва!
        Блатные переводят на тебя внимательные глаза. В них нет пока ни гнева, ни осуждения. Но стоит тебе дрогнуть, дать слабину, и конец, тебя тут же порвут на куски.
        - Я правду говорю, братва, а вот Качан по ходу гонит. В хате да, был пожар. Но поджег ее не я, а чухан подшконаревый, да и сгорело там тряпье на стропах, лишь стены закоптило. При пожаре мы надышались угарным газом, память у многих отшибло. Вот и тебя, Качан, видать, крепко зацепило, «тут помню, тут не помню…» Хорошо, что ты выжил, братан, ты вообще без сознания валялся, это я тебя вытащил из задымленной хаты.
        - Че-че-че? - частит Качан в очумении. - Ты че языком лязгаешь? Все я помню!
        - Значит, помнишь, как Финт Гуся из хаты вышиб, а меня оправдал? А как брататься со мной лез, тоже забыл?
        - Не братаюсь я с серогорбыми! Следи за базаром, не то язык твой вырву и в очко тебе засуну!
        - А ты попробуй!
        Качан психует, его держат.
        - Да ссыт он нам в уши, братва! - орет донецкий, вырываясь из рук Штуцера и Коваля. - Хату нашу раскидали после пожара, часть народа здесь сидит. Да я хоть сейчас приведу свидетелей!
        - Веди! - велит смотрящий.
        Качан быстро уходит.
        «Интересно, кого он приведет? И почему настроен так враждебно?»
        Попросив сигарету, закуриваешь. Не успеваешь сделать пары затяжек, как в продоле появляется… толкаемый в спину Юрий Соломонович.
        - Здравствуйте, пожалуйста, - боязливо здоровается он с блаткомитетом и радуется, увидав старого знакомого. - О, Серожа, и ви тута! Давно с больнички?
        Качан трясет его за холку.
        - Подтверждай, Соломон, что нашу хату раскидали после пожара.
        - Таки да, раскидали. А шё тут такого?
        - Кто пожар в доме устроил? - спрашивает Полтора Ивана.
        В гомоне общей хаты Юрий Соломонович не слышит вопроса.
        - Ты че, в уши долбишься? - шатает его из стороны в сторону разгоряченный Качан. - Дуплись, кто хату нашу сжег!
        - Враги сожгли родную хату… - напевает Штуцер, поджарый волчара с ожогом в полщеки.
        - Так Шмонька же! - хлопает себя по лбу еврей, чем вызывает сначала недоумение, а потом усмешки блаткомитета, - «шмонькой» зовется на жаргоне женский половой орган.
        - Что-то чешется в мудях, не помру ли я на днях? - шоркается в трусах Коваль. - Че за «шмонька» в хате завелась, Соломон?
        - Так чуханчик наш, Шмонька, залился зимбурой и поджег штаны на веровке. Хата полыхнула, як китайский фейерверк. Сгорел мой пасхальный лапсердак, у чому я пойду ув суд, я вас спрашую?
        - Гусь мастовал вот этого в петухи? - смотрящий кивает на тебя кудлатой головой.
        - Ась? - прикладывает Соломонович ладонь к уху.
        Полтора Ивана переводит тяжелый взгляд на Качана.
        - Объясни ему, как глухота лечится!
        - Через дымоход, чтоб тяга была! - донецкий хлопает ладонями еврея по ушам.
        Оглушенный Юрий Соломонович хватается за лысую голову и садится на корточки, вереща, как заяц: ой-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй…
        - Есть у меня чуйка, что этот кентюрик что-то скрывает, - заглядывает Штуцер в треснутые стекла еврейских очков.
        - Если хотите узнать за чуйку, тады слухайте историю! - Юрий Соломонович прочищает мизинцами уши и «вкусно» потирает руки, как делает это перед началом юмористического номера. - Во времена оно был в одесской филармонии директором Сеня Мартинович. Он так пил, шё из-за него Горбачев начал свою антиалкогольную кампанию. Бо Сеня бухал по схеме - выпьет, поблюет и снова выпьет. Еврейский организм не принимает стоко спиртного, как русский, и, хотя Сеня обрусел и пил наравне со славянами, блевал он все-таки, как галахический еврей. Шо временно спасало его от белой горячки и цирроза.
        - Не ври, Соломон, - пыхает цигаркой «штукатур», - евреи ничего обратно не отдают из того, что заглотили!
        Смех. Атмосфера разряжается.
        Юрий Соломонович с хитрецой подмигивает.
        - Не-не-не, Сеня в натуре был парень щедрый, потому и погорел на антиалкогольной кампании. Вопрос тогда стоял ребром: поймали на пьянке - клади партбилет на стол. А партбилет тогда котировался, как в наши дни прокурорские корочки: без них ты ноль без палочки, тут же увольняли с работы и снимали со всех постов. И вот идет заседание партхозактива. Сене выступать от филармонии, а он нажрался, как свыня, и его опять стошнило в туалете. Но он кое-как умылся, причесался, и, как огурчик, зеленый и в пупырышках, появляется в зале. Секретарь горкома смотрит на него из президиума и глаза его ширеют. «Мартинович! Пил?»
        - Никак нет!
        - Врешь, пил! Партбилет на стол! Вон из зала!
        Белее бюста Ленина, шё у вестибюле обкома, Сеня выходит для подышать на ладан, дожидается конца заседания, отлавливается во дворе секретаря и подкатывает к нему с подхалимажем. «Ну, у вас и чуйка, Рубен Тигранович! Я же вроде не шатался и вел себя прилично. Скажите, ради Маркса, Энгельса и святого духа, как вы узнали, шо я выпивал?» Секретарь. Молча. Садится ув черную «Волгу». Мотор заводится. Стекло опускается. И Рубен Тигранович на весь двор, набитый вышедшим покурить народом, рыкает, аки лев: «Какая чуйка, Мартинович! У тебя галстук заблеван!»
        Общий хохот. Машина уезжает.
        Таки знайте, мужчины, - вворачивает указательный палец в потолок рассказчик, - как бы ви ни предохранялись, но гластук над унитазом ви усе равно заблюете! Аха-ха-ха…
        Юрий Соломонович разражается таким заразительным смехом, корчит такие уморительные рожи, что толпа покатывается со смеху. Острое словцо и юмор очень котируются в тюрьме. В отсутствие других развлечений народ с благодарностью встречает любые, самые незамысловатые истории. Шуты и умелые рассказчики по праву составляют артистическую элиту камер.
        - Давай, Соломон, колись, - хлопает еврея по плечу Полтора Ивана, - мастовал Гусь Скворца в петухи аль нет?
        Юрий Соломонович для пущего эффекта падает от удара на колени, чем еще больше подогревает веселие публики.
        - А если я вам скажу, шё Гусь любого замастует, шоб токо не дрочить вхолостую? - спрашивает он, поднимаясь с пола и отряхиваясь. - Кому то знать, как не мне, я же был на тому процессе адвокатом! Гусь засудил Серожу на основании заказной статейки из желтой газетенки, написанной продажным журналюгой, шёб по нему ползали черви, а он не мог даже почесаться!
        Юрий Соломонович имитирует чесотку, и присутствующие тоже чувствуют желание почесаться - такова заразительная сила искусства!
        Полтора Ивана возвращает еврея к сути дела.
        - В хату к вам Финт приходил на разборку?
        - Какой финт? Ушами?
        - Вор в законе. Финт, ну!
        Брови лезут на лоб по-над треснутыми очками.
        - Вор в законе? И шё ему было делать ув нашей хате?
        - Вот он утверждает, - большой палец смотряги избоку тыкает в фигуранта процесса, - что Финт провел у вас разборку, дал Гусю по ушам, а его оправдал и поднял в воровскую касту.
        - Може, я не понял, шё то был Финт, я их плохо различаю, ваших авторитетов.
        «Адвокат» косится на подзащитного. «Шо надо говорить?» - написано на его лице.
        - Вспоминайте, Юрий Соломонович! - помогаешь ты. - У нас в хате после пожара треснула балдоха, было темно. Финт проводил разборку при свете фонаря, вы могли его не разглядеть. Наутро хату раскидали, а меня отвезли к Генеральному прокурору.
        - Тебя возили к «дяде Мише»? - оживляется братва. - Ты в натуре видел генпрокурора?
        - Вот как вас, - подтверждаешь ты.
        - Ну, и какой он?
        - Толстый. Хитрый. Трусливый. Продажный.
        - Ты хто такой? - обнюхивает тебя седой «штукатур». - То с Финтом, то с генпрокурором якшаешься. Это не простой пряник, братва, нутром чую.
        Всем интересно, как прошел допрос, о чем терли с «дядей Мишей». Надо же, первоход и так высоко взлетел!
        Ты рассказываешь про помпезный кабинет, про секретарку с полной пазухой цицёк, в конце добавляешь, что «генеральный угрожал забросить меня в камеру к злым уголовникам. Видать, по его наводке меня пытаются здесь прессануть вашими руками».
        - Ты что нам предъявляешь? - поднимает шерсть на загривке смотрящий. - Что мы на «прокурора» работаем? Его заказуху выполняем?
        - Не вы, а кое-кто из тех, кто на меня здесь бочки катит! - ты в упор глядишь на Качана. Тот взметается с табурки.
        - Да гонит он, братва! Он параноил всю дорогу и сейчас порожняк гонит!
        - Давай отпишем Финту! - предлагаешь ты. - Он мой крестный. Он подтвердит мою правоту.
        Воры ждут решения смотряги.
        Полтора Ивана чешет воспаленную «эполету» на правом плече. Наколки в здешней влажности просто взрываются, особенно цветные.
        - Вы, парни, понятия знаете. Каждый из вас должен обосновать свои слова. Сроку вам 10 дней. Отписывайте по тюрьме, на волю - как хотите. Сроку даю вам более чем достаточно. - Полтора Ивана переводит «медвежьи» глаза на новенького. - А пока ты под подозрением, к посуде и продуктам не прикасаться, с общих кружек чай не пить. Твой шконарь - пятый с краю. Спать будешь в смену с Коцаным.
        Вы уходите с Юрием Соломоновичем. Ноги дрожат, рубаха прилипла к спине, но держался ты молодцом. И все же, почему Качан попер буром?
        - Я вам такой радый, - лезет обниматься на продоле Иловайский. - Тута много наших. Вон в том углу обитает Олесь Мытник, там чисто украинский кут. Вон тама Миша Недоповешенный кантуется у суицидников. Вона Костя Меняла чахнет без торговли, тут это под запретом. А за Финта ви хорошо придумали, токо шё будет, когда от него придет малява?
        - Что значит «придумал»? Финт был в нашей хате! Он изгнал Гуся, а меня оправдал.
        Не понимаю, почему Андрюха на меня взъелся, мы же побратались. Думаю, следак его зарядил, чтобы мне и тут устроили изжогу.
        - Серожа, - печально глядят базедовые глаза в растреснутые стекла, - нам не быть на расслабоне о с такими махнорылыми, но я вам желаю продержаться на плаву, як корабель ув одесскому заливе. В нашей бывшей каюте, наскоко я знаю, после пожара идет ремонт, она вигорела, як Содом и Гоморра, тама никто не живет, а меня по взбрыку дамы по кликухе Фортуна (як у самой знаменитой лошади одесского ипподрома) угораздило загреметь сюдой с этим обормотом Качаном. Тама эта босота виплавляла мине зубы, а тута виплавляет могз. Как жить в отакой саудовской ораве?
        - Погодите, Юрий Соломович! - перебиваешь ты. - Что значит «хата выгорела и там никто не живет»? Только сегодня утром я проснулся в нашей хате! Да, нары пустовали, и на веревках ничего не висело. Я подумал, что всех увели на прогулку, а я проспал… - ты осекаешься, берешь еврея за руку и ставишь так, чтобы лучше видеть его лицо при мутном свете балдохи. Даже очки с него снимаешь. И по какому-то наитию спрашиваешь.
        - Юрий Соломонович, скажите, вы когда-нибудь бывали в кабинете Генерального прокурора Украины?
        - Хде-е? - Иловайский так морщит нос, что обнажаются коричневые пенечки зубов, с которых Качан поснимал коронки. - Хто мине туда пустит, скажите, пожалуйста? Какое дело генеральскому прокурору до бедного еврея? Кстати, знаете анекдот за генпрокурора?
        - Как ученые открыли ген коррупции?
        Еврей разочарован.
        - Так ви его вже знаете…
        Ты так вцепляешься ему в плечи, что чуть не надрываешь рукава.
        - Вы же сами рассказали мне этот анекдот в кабинете у Генерального прокурора!
        Должно быть, вид у тебя достаточно безумный, потому что Соломонович пятится, отцепляя от пиджака твои скрюченные пальцы.
        - Не обессуТьте, Серожа, (через Т, а не через Д, бо суТь - у босяков, а суд - у мусоров). Вам надо успокоиться и подышать на ладан. Бо ежели б я побывал у генеральского прокурора, невже ж бы я такэ забув? Верните мине очки, шёб я не видел вас, як рыбки с аквариума, хотя на днях мине дийсно (действительно - укр.) приснилося, шё я попал на високий прием и даже проехался у прокурора на закорках. Шё токо не привидится у тех снах, ой-вэй! Серожа, зачем у вас глаза, как две шлемки?
        - Какой он был из себя?
        - Хто?
        - Генпрокурор в вашем сне?
        - Жирдяй с во таким кендюхом. В синем, как море, мундире. - Соломонович напевает. - «У си-и-инехо моря…». А шё вас так перебаламутило?
        - Вы пели ему «ой, лимончики, вы мои лимончики»?
        Теперь у еврея глаза делаются размером с две шлемки.
        - …«ви растете у Сони на балкончике», - дошептывает он пораженно. - Серожа, ви шё, таки подсматривали мой сон?
        ТАЙНАЯ ВЕЧЕРИНКА
        После отбоя Юрий Соломонович созывает в своем углу тайную вечеринку.
        Меняла, Кухарь, Мытник, Недоповешенный рассаживаются в кружок на корточках, на пол стелется газета и выставляется нехитрая закусь - чай, сигареты, карамельки, немного сала и хлеба, Из резиновой грелки разливается по кружкам зимбура.
        - Давайте выпьем за встречу старых друзей, - поднимает первый тост Соломонович. - Снова нас света тюремная судьбина. Блатняки-мазурики таки опять и снова наезжают на Серожу с фальшивыми предъявами. Он в качестве отмазки сказал, шё его оправдал вор в законе Флинт… Финт. Говорят, цього Финта перевели из СИЗО, и он сейчас вне зоны доступа. Так вот, ежели блатные будут спрашивать, была или нет разборка ув нашей хате, ви таки подтверждайте, шё была. И шё Финт Серожу оправдал.
        - Я не согласен, - жадно шамает сало с хлебом Кухарь. - Зачем нам топить за него? Тут каждый сам за себя. Наливай, Соломон!
        Юрий Соломонович наливает по второй порцайке.
        - Принцип «умри ты сегодня, а я завтра» хорош для мусоров и барыг. А ми с вами люди, Кухарик. «Сегодня живем и умираем вместе» - вот наша заповедь! Сейчас я приведу вам доказы, почему нам вигодно уберечь Серожу, а ви слушайте мине вынимательно. Из того, шё я за него узнал, мине стало ясно, как божий день, шё в Сероже ми имеем дело ис человеком, исполненным великого духа. Как человек он боялся, но как великий дух пошел и защитил девочку от насильников. Как человек он боялся, но как дух отбился от Гуся и не дал себя опустить. Как человек он…
        Жара, односиды покрываются сыпью пота от семидесятиградусной зимбуры. Заседание напоминает посиделки в сауне, причем не в раздевалке, а в парилке.
        - Если б не Шмонька, - стучит кружкой по цементному полу Кухарь, - сидеть бы Скворцу на Гусевом кукане. Наливай, Соломон, закусь кончается.
        Еврей завлекательно булькает резиновой грелкой.
        - Короче будет после обрезания, Кухарик, но тута ви на 100 % правы насчет Шмоньки! Заради спасения Серожи даже мертвые встают с-под земли, бо чухана подшконарного по человеческим меркам можно уже считать покойником, но он таки восстал, аки Лазарь, и воссиял, одевшись пламенем! А хто не видит ув тому чуда, тот слепой шли-мазл, пусть встает и уходит, я не налью тому больше для выпить и не дам для закусить!
        - Не знав, що ти підсів на наркоту, Соломон, - цвиркает зубом Мытник. - Чи тобі не вистачає секаса і ти вирішив потрахать нам мізки? Прощевайте, я пішов.
        Украинец встает. За ним поднимается Недоповешенный. После попытки суицида парень находится в состояние оглушенности, плохо ориентируется, не может ответить на элементарные вопросы. С «отмороженным» никто не общается, кроме разве что Юрия Соломоновича, который пытается растормошить беднягу и даже пригласил вот на тайную вечеринку. Но, судя по отсутствующему взгляду, дух Мишани витает сейчас где-то очень далеко.
        - Стойте Миша! - хватает его за руку еврей. - Ви-то куда?! Серожа вас витягнул с петли, избавил от вечных мук, шё положены самоубийцам в гееноме. Неблагодарный шлимазл, не будет вам прощения! (последние слова настолько пугают Михаила, что он так и застывает в позе привставания). Олесь, не уходите, зараз будэ интересно! - Юрий Соломонович поднимает руки, как пастырь на амвоне. - Нехай каждый с вас скажет, кому снилося, шё его принимал у своем кабинете сам Генеральский прокурор Украины? Хто первым за то вспомнит, тому я налью огненной воды, а я почему-то уверенный, шё такой сон многим с вас таки приснился.
        Первым вскидывает руку Кухарь, за ним, немного помедлив, Мытник и Меняла. Или они голосуют так из-за порции первача?
        - Кухарик, вам наливаю первому. Ви никому не рассказывали за свой сон? Тогда спросите Серожу, шё ви сделали во сне о с тем клятым генпрокурором.
        - Мне спросить? Скворец, что я сделал с «дядей Мишей» во сне?
        - Ты его обворовал.
        - У-у-у-у… - разочарованно гудит шнырь, - тут и к бабке не ходи. А что именно я украл?
        - Флешку. Из кармана мундира. А потом ты нас сфотографировал. На память.
        Шнырь застывает с отвисшей челюстью.
        - Ты как узнал? - бормочет он. - Верно, было такое. Погоди…
        Довольный произведенным эффектом, Юрий Соломонович обращается к Меняле.
        - Спросите теперя ви, Костя!
        - Ну, хорошо, - Меняла снисходит до участия в «битве тюремных экстрасенсов», - Сергей Геннадьевич, а что я делал в кабинете у генпрокурора?
        - Ты, Костя, скачал украденную Кухарем флешку и шантажировал ею генпрокурора. Потом ты торговался с эмиссаром Ротшильдов и впарил ему Копье Судьбы за… - Сергей называет сумму сделки.
        Вертикальные складки вдоль скул делают лицо Менялы еще более вытянутым.
        - Нет, но как вы об этом узнали? Я никому об этом не рассказывал!
        - Ну, а шо я вам говорил?! - торжествует Юрий Соломонович. - Олесь, спрашивайте теперь ви!
        - Добре, спытаю и я. Шо я робыв у твойому сни, Сергий?
        - Плясал гопака.
        Черные казацкие брови «пляшут гопака» от удивления.
        - У нас в Карпатах такэ тилькы мальфары роблять.
        - Так что, получается, мы видим с Серегой одинаковые сны? - Кухарика вставила зимбура, скопческое личико его замаслилось от пота. - Соломон, колись, как ты все это подстроил?
        Вдруг твое периферийное зрение засекает мелькнувшую тень, шею сдавливает, как тисками, сонную артерию жалит заточка, ухо опаляет табачное дыхание.
        - А что я делал с дядей Мишей?! Разгадай и мой сон, Скворец! Кто меня выставил перед людьми фуфлометом? Кому я харю попишу щас крест-накрест?
        Шеяссукасвернутахрящигорлапрдавленыпотнымбицепсом… ты еле выхрипыва-ешь заветную фразу, по секрету открытую тебе одним пожилым зеком на пересылке.
        - Делай, что хочешь, Андрей, лишь бы это пошло тебе во благо.
        После этих слов даже беспредельщики обычно успокаиваются. К тому же на Качана налетает Юрий Соломонович.
        - Андрей Качанов, ви шё себе позволяете! Да шёб вас кинули у строгорежимную женскую камеру за такие штучки! Шёб жучки с коблами порвали вас тама на куски! - Качан делает выпад заточкой, Соломонович отскакивает и с угодливой улыбочкой заканчивает. - Бо у той хате ви ж отловитесь в сфере удовольствия не менып, чем будет больно! Андрюша, спрячьте ваших глупостей, давайте выпьем. Тута идет серьезный разговор за жизнь. Есть маза выйти на волю. Сережа может сделать так, шёбы нас всех выпустили по УДО.
        Пока Качан осмысляет соломоновы заморочки, ты резко выворачиваешь его руку в запястье, вы падаете, сцепившись, и катаетесь по полу. Качан берет верх, наваливается, утыкает острый конец сломанного «весла» (ложки) в ямку под твоим горлом.
        - Отвечай, что я делал у «дяди Миши»! Не угадаешь, сделаю твою улыбку шире ровно на пять сантиметров.
        В угол рта влезает заточка, крошит эмаль зуба.
        - Ты его бил, Андрей…
        - С мусорами у меня разговор короткий. А что я еще делал?
        - Бухал…
        Хватка слабнет.
        - Верно. Не бухает только телеграфный столб. Что именно я бухал?
        - «Чивас регал».
        Качан обмякает. Встает. Протягивает руку, помогает тебе подняться.
        - Мне в натуре приснилось, что я бухал «чивас регал» у прокурора в кабинете. Но я же никому об этом не рассказывал!
        Ты облизываешь кровящую сечку на десне.
        - Могу сказать, что тебе еще снилось.
        - Что?
        - Что мы с тобой побратимы.
        - Ты гонщик, я стремаюсь таких типОв.
        - Да, если хочешь, это гон. Скольжение по волнам. Реальность многолика, она меняется в зависимости от состояния ума. Не осознавая того, мы проживаем разные варианты судьбы как бы во сне, я же научился сохранять осознанность, когда другие спят. И я настаиваю на том, что в одном из вариантов нашей общей судьбы состоялась разборка Финта, он приходил в нашу хату, изгнал Гуся и назначил тебя смотрящим. И тогда мы с тобой побратались.
        Качан качает всклокоченной башкой.
        - Ты не догоняешь, кто такие воры в законе. Это генералы преступного мира. Если они попадают в тюрьмы, то сидят в особых хатах за 400 баксов в месяц, а дела за них решают положенцы. Финт не мог прийти в нашу хату, не того уровня этот человек.
        - Не забывайте, Андрюша, шё Серожа это вам не абы хто, а владыка Копья Судьбы. К нему не токмо вор придет, а и генпрокурор с президентом пожалуют. Хотите выпить, Андрюша? Это конечно не «чивас регал», но тоже нехило вставляет.
        «Корчмарь» зазывно булькает грелкой, но Качан не дает ему налить.
        - Погоди. Мне еще один сон снится. Вроде как идет толковище. Спорят о цене Копья. Я выступаю против продажи. Это же ссучево! Меняла вызывает охрану, они товарят меня дубиналом в коридоре, и я кричу…
        - «Кровью умоешься, Меняла, попомни мои слова!» - говоришь ты в общей тишине.
        Односиды смотрят то на тебя, то на Качана. Тот кивает.
        - Да. Это мои слова. Меняла продал копье, сука, бабки отгреб, а нас кинул!
        Как выкидной нож, Качан взбрасывает в сторону Менялы заточку.
        - Сейчас я сделаю тебя резиновой игрушкой! С дырочкой в правом боку. Будешь ходить, сука, и пищать!
        Лопушанский отступает. «Сон к делу не пришьешь!»
        Ты закрываешь его собой.
        - Погоди, Андрей! Все сбылось, как ты предсказал. Костя УЖЕ умылся своей кровью. - Ты обращаешься к «мистеру Лоушпу». - Hi, ruskie! It's funny, fucking shit! How one person can ruin a great country?
        Но Меняла не понимает английского, трясет головой отрицательно, разводит руками.
        «Да ты же жрал там корки от пиццы вместо хлеба! Ненавидел негрилл и мексов! Презирал тупых америкосов! Тосковал по родине и бухал от ностальгии в особняке на берегу Мичигана!»
        И вдруг до Лопушанского доходит. Он что-то вспоминает. Прикуривает от зажигалки Кухаря, затягивается, а когда начинает говорить, дымящиеся слова формируют такие же эфемерные и расплывчатые образы.
        - Есть у меня один сон. Часто повторяется. Дорога. Еду в машине. Направо съезд. Указатель на английском. Никогда не успеваю его прочитать. Через деревья рябит солнечная дорожка на синем просторе. Море, яхты, паруса. Хочу съехать к воде, нырнуть в морскую прохладу. Ищу разворот, чтобы вернуться к повороту, где указатель. Но разворота все нет и нет. Еду по прямой, как взлетная полоса трассе, и нет ей конца. Просыпаюсь… - по хрящеватому горлу Менялы скользит акулий кадык, - и такая тоска, хоть волком вой…
        К твоим глазам тоже подступают соленые слезы ностальгии.
        - Это не море, Костя. Это озеро Мичиган. Нижний съезд от Эванстоун на Бэффало гроув. Там, на берегу стоит твой дом. Во дворе барбекю и черный запыленный джип «Эскалад». Это на нем ты гоняешь во сне по хайвею.
        Дым попадает Меняле не в то горло.
        - К-ха!.. к-ха!.. но я ни разу не был… кх! кх!.. в Америке… Джип «Эскалад», да, стоит у меня на даче в Броварах. Откуда вы узнали марку, разве я вам ее называл?
        - Нет, но ты прожил в Америке целую жизнь. Ты не помнишь о ней, и только необъяснимая тоска выдает твою ностальгию по утраченной семье. Ты очень любил детей. Кевина и Бреда. Близнецы, красавцы. Они тоже любят тебя и скучают. А когда вспоминают отца, тебе снится Америка. Съезд к озеру. И указатель, который ты не успеваешь прочитать.
        - У меня была там семья?
        - Да.
        - А я где?
        - Ты умер.
        Шумит-гремит общая камера, а группа зеков, сидя на корточках и обливаясь потом, молчит, переживая далекую печаль иных существований.
        - Я, конечно, в мистику не верю, - Меняла бычкует «королевича» (особо крупный окурок), - но все же, от чего я там умер? У меня мама умерла от рака. И тетя. И бабушка по маминой линии.
        - Нет, Костя, ты умер не от рака. Язва проела кровеносный сосуд. Массивное желудочное кровотечение. Ты недолго мучился, хотя было очень больно, и кровью ты заблевал всю ванную комнату в особняке на Мичигане. Так сбылось предсказанное Андреем. Ты умылся собственной кровью.
        Народ бликует огромными глазами. Если Скворец и гонит, то вкрай реально.
        Но всех добивает реакция Менялы. Циник и делец, Костантин Иванович Лопушанкий вдруг разражается неудержимыми судорожными рыданиями. Долговязое тело его сотрясается. Он воет в ладони и отрицательно машет головой, словно отвергает что-то, во что невозможно поверить. Подобное случается на исповедях, при глубоких покаяниях, когда из души прорывается гной больных страстей и грехов, которые втайне мучили и изнуряли ее.
        - Та шё с вами, Костенька? - гладит по плечам страдальца Юрий Соломонович. - Цэ тама ви умерли, а тута ви живой и здоровенький, так шё не надо грусть, ви ще съездите ув тую Америку, шёб она накрылася медным тазом без обох ручек, шоб труднее было сымать. Давайте помянем гражданина США, шё умер тама, и выпьем за здоровье гражданина Украины, что здравствует здеся! Подставляйте бокалы, господа хлопцы.
        В коричневые от чайного налета кружки разливаются остатки зимбуры.
        С ближней нары высовывается всклокоченная голова.
        - Слышь, экстрасенс, а можешь рассказать, че у меня дома? Жена не изменяет?
        Давясь зимбурой с запахом резины, Меняла с перевыдохами бубнит в кружку.
        - Всегда мечтал накосить бабла и уехать по грин-карте в Америку. Для того и взятки брал, в тюрьму вот загремел. Выходит, уеду в землю обетованную и там помру от банального желудочного кровотечения? Стоило ли стараться? - Меняла мнительно мнет присохший к хребту живот. - Ливер ноет от тюремной баланды. Вы, кстати, правильно угадали Сергей Геннадьевич, насчет близнецов. Я так и планировал, потому что, ну, так же экономнее, верно? Одежда, игрушки на двоих, все дешевле, чем на мальчика с девочкой. Чего смеетесь? - Костя смеется вместе со всеми, и улыбка получается у него доброй и лучистой, хотя и немного козлиной из-за выступающей верхней челюсти.
        И вдруг оживает забытый всеми Миша Недоповешенный.
        Он вдруг падает на колени и ползет, простирая трясущиеся руки. Ты встречаешь его пальцы, ощущаешь, какие они горячие, как сильно дрожат, насколько измучен и доведен до предела отчаяния этот человек.
        - Что, что, Миша, что случилось?
        - Это же Ты-ы-ы, г-г-г-Господи… - суицидник пульсирует горлом, перевитым вздутыми венами и невидимой петлей сильнейшей нервной спазмы. - Ты-ы-ы… спас м-м-м-меня, а я не видел… был слепой, Господи… я воз-не-на… я… те… прост… Наташ… прости… папа… родненькие, простите, я вас убил, нет мне прощения, если только Ты, Ты, Господи, Ты простишь меня?
        Мишаня целует твои ноги, лихорадочно умоляя: «Господи, прости! Господи, прости меня! Господи, прости, я прошу Тебя!»
        В голосе твоем звучат рокочущие ноты шаманского горлового пения, когда торжественно и грозно ты произносишь.
        - Встань! Я прощаю тебя!
        Хата с удивлением смотрит на «пророка».
        Самоубийца благодарно откидывается назад, чуть не до полу, стоя на коленях, и так затихает. Его подхватывают, дают воды, она попадает не в то горло, вызывая приступ кашля с кровохарканием.
        - У него же тубик! - визжит Кухарь на отскоке. - Он тут всех позаражает!
        Односиды брезгливо вытираются тряпками, смоченными в зимбуре. Суицидник же, распластавшись на полу, с алыми пузырями на губах, чуть отдышавшись, вдруг громким сорванным голосом возопляет к потолку.
        - Мать-тюрьма-а-а-а!
        Смолкают ближние нары.
        - Мать-тюрьма-а-а-а!! - вопит Мишаня.
        Затихает вся камера.
        Есть такой способ получить первоходу кликуху - крикнуть в коридор: «Тюрьма старушка, дай погремушку!» или «Мать-тюрьма, дай погоняло!»
        - Мать-тюрьма!!! - На разрыв аорты кричит самый несчастный из сидящих здесь страдальцев. - Кто выведет нас из этого а-а-ада-а-а?
        Наступает мертвая тишина.
        Такая тишина настает после самоубийств, когда труп выносят из камеры.
        И вдруг. С дальнего конца.
        Слабым эхом.
        От шконки к шконке.
        Катится нарастающий гул голосов.
        Все громче и грознее.
        Пока не сливается в ор, в яростный крик:
        «Скворцо-о-ов!… Скворцо-о-о-ов!!… Скворцо-о-о-о-ов!!!»
        Ты стоишь в окружении «апостолов», забрызганных кровью первого причастия, а вокруг ревет хор общей камеры 1-9-0 «Братская могила».
        «СКВОРЦО-О-О-О-ОВ!»
        «Кто Скворцов? - высовывается с нар всклокоченная голова. - К батарейщикам»!
        ТЮРЕМНАЯ КРУЖКА КРУЧЕ АЙФОНА
        Батарейщиками зовутся межкамерные связники, переговаривающиеся через железные кружки по батареям парового отопления. По ночам в тюрьмах стоит дикий гул и крик, около 160 хат за ночь по нескольку раз выходят эфир. Как они умудряются общаться при таком шуме, уму непостижимо, но стучат активно, прикладывают донце к трубам, слушают, переворачивают, кричат в кружку, как в рупор, снова вслушиваются в ответы. Информация порой приходит важнейшая.
        Ты пробираешься к одному такому чумазому босяку, сидящему на корточках возле угловой батареи. Он протягивает тебе закопченный фаныч. Ты прикладываешь его к железному колену, прижимаешься ухом. Из гомона голосов, гула труб и бульканья воды слабее комариного зуда прорезается далекий девичий голосок.
        - …о-о-о-о-ожа… о-о-о-жа… Сере-о-о-жа… Сере-о-о-ожа!
        «Даша?… Не может быть! Куда говорить?»
        Батарейщик переворачивает кружку, обжимает ее ладонями, показывает, как надо кричать.
        - Даша! Даша! - кричишь ты. - Я тебя слышу!
        - Ура! Ура! Наконец-то я до тебя докричалась. Как меня слы-ы-ы-ы…?
        - Говори! Что случилось?
        - Все в порядке. Все ха-ра-шо-о-о! Сережа, ты должен понять: ТЫ В СВОЕМ УМЕ!
        - Что?
        - Ты. В своем. Уме-е-е-е-е…
        Так, наверное, младенцу в утробе слышен внешний мир - гулко, невнятно. Звуки бродят в паровом отоплении, как газы в кишечнике.
        - А ну тиха! - гаркаешь ты на окружающих крикунов.
        Спина взмокает, пот капает с бровей, из кружки приходится вытряхивать капли.
        «Чтоб тебя услышали, - толкует батарейщик, - нужно каждое слово выкрикивать в от. дель. но.сти».
        В тюрьме понимаешь, насколько слово весомо и как оно дорого.
        Что она сказала? «Ты. В своем. Уме».
        - Я знаю, - кричишь ты в кружку, - я в своем уме! Я НЕ СУМАСШЕДШИЙ!
        - Ты не понима-а-а… - комариком звенит сквозь перестуки. - Ты. Внут… Сво…. Ума. Ты. Ви-и… свой у-у-у-ум-м-м-м!
        СЕАНС СВЯЗИ С ПОТУСТОРОННИМ МИРОМ ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        КВР закрыт для посторонних. Римма Львовна работает сиделкой, Даша - «кричалкой», профессор суфлером, Катя Наумова выглядывает через прозрачную крышку кокона на случай появления Куратора или его людей. Дело в том, что после фиаско Даши на очной ставке, Валентин Григорьевич настрого запретил ей выходить на связь со Скворцовым.
        - Мы попытаемся «разогнать» его мозг, - профессор передает физиологу Бурцеву полоску пленки с фиолетовым отливом. - Вживляйте, Михаил Виленович. Это чип, стимулирующий мозговую активность. Последнее достижение нанотехнологии в бионике. Римма Львовна, можно вводить ноотропы. (Врач вкалывает в капельницу один за другим шприцы с разноцветными лекарствами). - Сейчас мы введем нейрометаболические психостимуляторы. Нужно поднять уровень его осознанности, иначе ему не выбраться из тюрьмы собственного ума. Я полагаю, многие коматозники не могут выйти из комы именно потому, что промахнулись мимо основного русла судьбы и вынуждены кружить по ее побочным петлям. Ваш Сережа, Даша, заблудился в извилинах собственного мозга, мы должны вывести его из этого лабиринта.
        Мигают лампочки, на дисплее зубрится график сердечной деятельности, мерно дышат в стеклянных колбах меха насосов.
        Прикусив дыхательную трубку, коматозник лежит неподвижно и безучастно, но на Просцениуме он, живой и здоровый, припав ухом к железной кружке, вслушивается в слабые, неразборчивые крики, доносящиеся по трубам парового отопления.
        - Ты внутри своего ума-а-а, Сережа, - кричит Даша ему в ухо через дедов слуховой аппарат, выставленный на максимальную громкость.
        - Почему. Ты. Давала. Против меня. Показания?
        - То была не я-а-а-а-а.
        - А кто? Хазва?
        - Он не поймет, - шепотом подсказывает профессор, - просто скажите ему, что вас вынудили.
        - Прости! - выкрикивает Даша в ковшик ладоней, приложенных к уху Сергея. - Меня заставили. Я не хотела давать против тебя показаний!
        - По-о-онял…
        - Я же отказалась потом от них.
        - Знай! Я! все! взял! на себя! Тебя должны освободить!
        Даша набирает полные легкие воздуха.
        - Я не в тюрьме, Сережа!!!
        - А где ты?
        - Рядом. И целую тебя!
        ОБЩАЯ КАМЕРА 1-9-0 «БРАТСКАЯ МОГИЛА»
        Плавятся в чаду желтые балдохи, стучат кружками батарейщики.
        «Она меня целует? Наверно, предлагает секс по переписке». «Сексовки» - малявы эротического содержания пользуются огромным спросом в СИЗО, девки пишут их на заказ за чай, сигареты или конфеты.
        - Как. Мне. Тебя увидеть?
        - Помнишь, ты нашел пятый угол? Очнулся и увидел меня?
        Мурашки бегают вдоль хребта. Откуда она знает про пятый угол? Кто ей сказал? Следак? Генпрокурор не зря угрожал. Что, если следователь по его указке заставил Дашу внушать ему, что он лежит в коме и видит сны. И Самуэльсон говорил, что я сижу в одиночке, а односиды мне только снятся. Но я прожил в Америке целую жизнь, видел призраков в кабинете генпрокурора. Неужели я галлюцинирующий шизофреник? Иначе как все это объяснить?! Может быть, Даша что-то знает? И да, я действительно видел ее возле кровати, когда нашел «пятый угол»!
        - Алло! Ты здесь? Даша-а-а-а!
        - Да, Сереж!
        - Откуда. Ты. Знаешь. Про «пятый угол»?
        - Ты. Подключен. К компьютеру. Ты видишь сны. Ты видишь свой ум!
        - Почему? Что со мной случилось?
        Профессор подсказывает шепотом.
        - Это эксперимент.
        - Это научный эксперимент! Изучают твой ум!
        Кружка гудит, как морская раковина. В ухо всасывается гул батарей, бульканье воды, эхо камерной какофонии. Каким-то чудом улавливаешь ты слова далекой, далекой Даши (хотя в реальности она сидит рядом с твоей постелью и кричит в слуховой аппарат, вставленный тебе в ухо).
        - Се-ре-е-е-ежа… слу…шай ме… вни… ма… в своей первой камере… ты… видел. .свое под-соз… повторяю, под-соз-нание… теперь… ты ви… ишь… коллек… бес… созна-тельное… русского наро-о-о…
        (По стенке КВРа хлопает стоящий на стреме Вадик Губарев).
        - Атас, Костя-адъютант!
        - Прекращаем связь! Вынимайте слуховой аппарат!
        - Все, мне пора, - кричит Даша на прощание, - я тебя очень лю-у-у-у-у…
        - Что? Повтори! Алло, Даша, алло!
        - Сеанс закончен, - батарейщик забирает фаныч. - С тебя пять сигарет.
        Ты лезешь в карман - пусто. Кухарь, когда обнимался, отымел пачку «ЛМ». Но у тебя заначена про запас еще одна пачка, в носке, на случай воровского шмона. Набегает ватага батарейщиков и расстреливает сигареты, пока ты сидишь в тягостном раздумье.
        ОБЩАК. ОБЩЕЕ. ОБЩИНА
        «Верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде его».
        (Деян. 2-44-45)
        Ты сидишь с пустой пачкой в руке. Батарейщики расстреляли все сигареты. Таковы тут нравы. Вначале попрошайки раздражают. Достаешь пачку, тут же подкатывает кто-то: «покурим?» Завариваешь чай, «чифирнем?» Отказать нельзя. Либо ты уже поделился, либо отдаешь сигарету и отливаешь чая. Жадность тут не приветствуется. Сначала косо посмотрят, потом накажут. Если такие барыги, как Меняла, еще возможны на спецу, то на общаке об этом не может быть и речи, такие люди изживаются как подлая мразь, им нет места среди правильных арестантов. Про личные вещи забудь. Последнюю рубашку не снимут, все остальное отберут.
        Сначала беззастенчивое обирание воспринимается как рэкет, потом, когда обвыкаешь, сам начинаешь стрелять сигареты и просить нужные вещи. Здесь это норма. «Дай, дай, дай!» Это требование у русского народа в крови - на воле оно обращено к государству, в тюрьме - к более зажиточным соседям. Русский народ подсознательно убежден, что все должно быть общим. Неправильно это, когда единицы владеют миллиардами, а другие умирают с голода или влачат нищенское существование.
        - Давай чифирнем, - предлагает сосед по наре, приблатненный фраерок из Запорожья с погонялом Коцаный.
        - Я голяк.
        - Не парься. Ты же в общей.
        Теперь ты часто будешь слышать эти слова: «ты же в общей».
        Так ты знакомишься с краеугольным понятием русской народной философии.
        ОБЩЕЕ.
        Напишем это слово большими буквами.
        Общее и община от одного корня. Для общины типична круговая порука - вся деревня платила барину совокупный налог. Сильные хозяйства отвечали не только за себя, но и за слабых. Это тысячами нитей вязало социум в единое целое, выпячиваться из которого «неправильно», заниматься «мироедством» не по-людски.
        Общинные чувства взаимовыручки, круговой поруки и справедливости стали краеугольными понятиями и в тюрьмах. Через неделю пребывания в общей камере инстинкт собственничества атрофируется, забота об одежде и пропитании испаряется, вещи появляются и исчезают сами собой. Так оно происходит и на воле, но там работа ОБЩЕГО не заметна, там кажется, что это ты своими усилиями зарабатываешь деньги и приобретаешь имущество. Здесь, в тюрьме, кто-то Высший и Общий для всех заботится о каждом. Все, что зеку реально нужно, всегда есть рядом, чего нет - того, значит, и не надо.
        Общее - это первобытный Хаос, который содержит в себе ВСЕ.
        Хаос всегда породит то, что необходимо в данный момент, - носки, рубашку, зубную пасту, сигареты, чай, человека, который вовремя даст дельный совет.
        В Общей все совершается как бы само собой. Само собой вершится правосудие, беспредельщиков наказывают ударом фаныча по голове во сне, и никто не знает, кто ударил и почему, но все одобряют. Сами собой материализуются необходимые вещи, сами приходят и предлагают помощь незнакомые люди, дают такое нужное в данный момент лекарство, сонники, анальгин, йод или валидол. Когда у тебя разболелся зуб, и ты мучился флюсом, таблетку анальгина тебе подогнал незнакомый парень, встреченный возле толкана. Когда у тебя окончательно прохудились носки, так что из них торчали пальцы, увидевший это седобородый осетин без слов вытащил и отдал новую пару.
        В общей камере быстро понимаешь, что нет смысла откладывать что-то на черный день. Какой смысл, ведь черный день уже настал. Сегодня ты жив, а завтра умер (что верно и для жизни на свободе, но мало кто об этом задумывается).
        Уходящие на этап оставляют сокамерникам свитера, куртки, шапки, все равно где-нибудь на этапе сработает чувство зековской солидарности, кто-то даст одежонку и согреет. Нельзя сказать, что люди в тюрьме остаются совсем без собственности. Но есть нормативы зажиточности. Если пришла передача, ею надо делиться между всеми сословиями хаты в такой «плепорции»: 20 % на общак, 20 % братве, 20 % - дорожникам, 10 % вокзалу (вокзал - семья трудовиков, убирающих хату за сигареты и чай). Вот и осталась вам треть от переданного, а это уже богатство праведное.
        Тюрьма воспитывает общинные качества, такие, как солидарность, участливость, уважительность к мнению и личности другого, умение вести себя и отвечать за свои слова.
        На воле (или по воле, как здесь говорят) с людьми происходят обратное: богатый становится жадным, сильный - спесивым. На воле люди, сделав карьеру, откалываются от народа и словно бы утрачивают человеческие качества, превращаются в роботов без души и сердца. До них не достучишься с просьбами, им наплевать на нужды простых людей, их заботят только собственные потребности, удовлетворение только своих прихотей. Для духовного исцеления таких «роботов» судьба помещает их в тюрьмы, а именно в общие камеры.
        Если хата отказывает в последнем страдальцу, а сама сидит на общаке и жирует, значит, хата мусорская. И что бы там ни говорили, что, мол, и среди ментов попадаются нормальные люди, общая их философия выражена именно в этом - «сегодня умри ты, а завтра я».
        Воровская идея выражается по-другому: «сегодня живем и умираем вместе».
        В глобальном плане ОБЩЕЕ - это то, что дано людям свыше, - земля и недра, реки и озера, леса и пашни. Общее не подлежит разделу, посягание на Общее есть крысятничество, а крыс убивают. Поэтому воры считают себя вправе грабить государство и богатых, ибо их богатство неправедно, нажито за счет эксплуатации народа и недр.
        Вечерами, когда темнеет, в тюремном дворе раздаются отрывистые команды, идет передача грева. Ответственность по тюремным меркам огромная, это как на фронте доставка боеприпасов на передовую. В хате закрывают шнифт, дорожник кричит в «реснички».
        - Один два два. Сколько вас?
        - Семеро.
        - Понял. Принимай!
        Стены СИЗО опутаны паутиной веревок. Ползут в пакетах, носках и пачках из-под сигарет малявы и посылки. Народ держит связь. Менты рвут «дороги», переворачивают камеры вверх дном, но раздробленная русская община с паучьей цепкостью и упрямством плетет и плетет живую паутину межкамерных связей.
        В условиях бесправия и ментовского беспредела русский народ проявляет чудеса самоорганизации и самоспасения, основанные на самых высоких духовных принципах, упорно воссоздает иерархическую структуру внутреннего управления, соответствующую устройству самого разума - Вор на тюрьме, царь в голове.
        «Мы людей в беде не бросаем, от голода никто не помрет», - говорит смотрящий по «Братской могиле» «Полтора Ивана», суровый и справедливый «бригадир», «комбат», «батяня». Таких лидеров в критические моменты всегда выдвигает русская община. До его прихода в общей камере бушевал беспредел, часть заключенных составляли выходцы с Кавказа, поэтому в камере царила междоусобица, вроде той, что была на Кавказе до прихода царских войск.
        Полтора Ивана пришел по наводке Смотрящего по СИЗО и сумел быстро объединить славян (русские - носители ОБЩЕГО, они всегда становятся под знамена сильного князя, сплачиваются и готовы терпеть и переносить невзгоды, лишь бы существовала община). Кавказский беспредел в хате был подавлен, наступил мир, заработало ОБЩЕЕ.
        После пребывания «на общем» становится понятным, почему русская деревня на ура встретила коллективизацию и раскулачивание. Сталин, прошедший Сибирь и ссылки, как никто другой понимал, что такое ОБЩЕЕ. И поддержана коллективизация была не только беднотой и голытьбой, как нередко пишут в учебникам, но и зажиточным крестьянством, не расставшимся еще с общинными идеалами и стыдящимся своего богатства как неправедно нажитого. Первые русские богатеи, купцы и фабриканты, натурально сходили с ума от богатств, жертвовали на церковь и благотворительность, создавали музеи и картинные галереи, и все равно спивались и кончали жизнь самоубийством из-за отрыва от ОБЩЕГО, от народа. Вот почему на Руси с таким скрипом шла реформа Столыпина, отселявшего крестьян на отруба. Община морально «не отпускала» в единоличники, нравственно осуждала кулаков. Октябрьская революция потому и победила, что отвечала глубинным чаяниям народа - вернуть достояние народа в ОБЩЕЕ. Земля - это Общее, поэтому разграбление приватизированных недр воспринимается народом как крайняя несправедливость и будет рано или поздно прекращено.
        Еще одним поразительным открытием стало то, что слово ОБЩЕНИЕ происходит от корня ОБЩЕЕ! В тюрьме нельзя никому отказать в общении. Если человек хочет с тобой поговорить, ты не можешь отшить его, за это можно и огрести. «Ты не хочешь со мной разговаривать? Порядочному арестанту всегда есть что сказать». Ты обязан общаться, твое личное время и содержимое твоей души тоже входит в понятие ОБЩЕЕ. И молчать во время ОБЩЕния нельзя, иначе мент родится.
        Ты сидишь на кортах с пустой пачкой сигарет в кулаке.
        Батарейщики колотят по трубам, кричат в кружки а у тебя в голове звучат Дашины слова: «Ты в своем уме, Сережа. Ты видишь коллективное бессознательное русского народа». Допустим, что это так. Но тогда почему это бессознательное такое страшное, вонючее и отвратительное?
        ШИРОКОЙ КВЕРХУ!
        На пятый день пребывания в общей ноги покрываются мокнущими язвами. «Не показывай врачу, сказал опытный зек. Загремишь в кожную камеру, там сифилитики ждут отправки. Я лечил язвы прижиганием йодом. Я все лечил йодом, грибок между пальцами и даже сыпь на члене, печет, зато быстро и эффективно».
        Йод нашелся. Ты прижигаешь язвы, когда тебя выдергивают к блатным.
        Блаткомитет недавно отобедал - на общаке лежит недоеденная колбаса, сыр, огурцы, сало, лук. «Финт сказал, что я один из вас!» Внагляк ты берешь со стола и отправляешь в рот кусок колбасы. От забытого вкуса сыровяленой сводит скулы.
        Полтора Ивана одаривает борзогона тяжелым взглядом исподлобья.
        - Чужое не доедай, западло! С Финта твоего тоже будет спрос. Честного бродягу землит, кровяного беспредельщика привечает. С администрацией вась-вась, по тюрьме, как по своей хавире, ходит. Можем мы так гулять по крытке? Нет, не можем. Почему? Потому что мы честные бродяги. А он может. Такое бывает, только если вор ссучился и на абвер работает. Гусь раскрутился (заработал уже в тюрьме второй срок) и сидит сейчас в «Черной дыре». Галерного завалил за дело. Цирик над ним посмеялся. Такое оскорбление смывается кровью. Надзиру прилетела заточка в горло.
        - Кремень! - одобряют зеки.
        - Стал бы такой человек на абвер работать? - выпячивает Полтора Ивана тяжелую, как горнолыжный ботинок, челюсть. - Нет, не стал бы. Твой прогон не проканал, Скворец. Никто тут не поверит, что Гусяра мог ссучиться. Не из того он теста выпечен. Ты его жги, колесуй, а он тебе в морду плюнет. Вот такой это зверь.
        - Точно, зверюга! - подхватываешь ты. - А то, что он цирика пришил, так то мог быть отвлекающий маневр, чтобы от воровской разборки славировать в «трюм».
        - Твой аргумент не вызывает у братвы ничего, кроме враждебности.
        - Не надоело коня красить?! - вызверивается Коваль.
        - Гусь себе лоб зеленкой помазал, чтобы разборки избежать? - привстает Штуцер. - Ты талоны на мозги пропил? Так у меня займи!
        - Громадный Полтора Ивана из-под нависшего лба вперяется медвежьими глазками.
        - Гусь замастовал тебя в петухи. Воровской приговор никто отменить не вправе. Сейчас, Скворец, ты отправишься на петушарню. Взять его! Широкой кверху.
        Тебя хватают за руки, пытаются заломать.
        Потный, скользкий, ты вырываешься, ломишься сквозь толпу по продолу.
        В спину летят рев, свист и крики.
        Ты сшибаешь мужика с кружкой кипятку, рушишься в кучу-малу орущих ошпаренных тел и, как автослесарь под днище машины, забираешься под нары.
        За щиколотки хватают. Ты отбрыкиваешься, вцепляешься в поперечные полосы шконок, подтягиваешься, как на турнике, на разрыв мускулов и связок, раз!… другой!., третий!… и вдруг отрываешься с такой силой, что таранишь головой одну из сварных ножек, на которых стоит трехэтажная конструкция нар и на какое-то время теряешь сознание.
        «ПУТЬ ВОРА»
        «Тюрьма превратила меня в совершенно другого человека, абсолютно ничем не похожего на того, который в августе прошлого года впервые в жизни вошел в тюремную камеру…»
        Неизвестный автор
        В психологии это называется «экстремальная адаптация». На войне, в тюрьме, концлагере, везде, где человек попадает в предельно агрессивную среду, у него возникает состояние сильного стресса: постоянно подскакивает давление, зашкаливает пульс, поднимается уровень кортизола, адреналина, норадреналина, которые готовят организм к драке или бегству. Если человек не нападает, а убежать ему некуда, то от постоянных стрессовых атак у него начинает разрушаться организм, страдает нервная, эндокринная и иммунная системы. Видов адаптации могут быть два - заключенный сам становится агрессивным либо сдается и опускается.
        В случае выбора агрессивной адаптации у человека резко повышается порог чувствительности. Жалость больше не проникает в его сердце, сострадание отмирает. Никаких эмоций к чуханам, мужикам, петухам адаптированный агрессор не испытывает, да и испытывать не может. Заключенный начинает бессознательно искать конфликты, самоутверждается через победы или насилие, в том числе и сексуальное.
        Начинается подъем самооценки и рост по карьерной лестнице. Каждый шаг дается с боем - место за столом, шконка с занавеской, лучшая порция грева. На тело наносятся татуировки - перстни на руках, купола на спине, иконы на груди, профили вождей, с которыми зек себя идентифицирует. Если вор долго ни с кем не конфликтовал, не давал выхода агрессии, он испытывает ломку, как наркоман, лишенный привычной дозы. Спустя какой-то срок пребывания в тюрьме человек сам не узнает себя нового. И, скорее всего, просто не подозревает, что на поверхность его сознания поднялась резервная личность.
        Забившись под нары, Сергей Скворцов уступил место правителя своего ума Андрею Качану, битому, тертому, к лишениям привычному. Осужденный на десять лет, он проявил себя в зоне устойчивым отрицалой, завоевал авторитет среди братвы, а по прибытию в Горловскую колонию стал смотрящим.
        На Украине между тем разворачивались трагические события.
        Евромайдан был жестоко разогнан «Беркутом» 19 февраля 2014 года. Во время штурма погибла так называемая «небесная сотня» (поговаривали, что протестующих расстреливали не бойцы «Беркута», а неизвестные ночные снайперы, но вину за бойню Запад возложил на «кровавый режим Януковича»).
        Западная Украина восстала. В городах захватывались отделения милиции и склады с оружием, формировались добровольческие батальоны, громились органы власти, вместо них выбирались местные рады, которые объявляли киевскую власть нелигитимной.
        Юго-Восток и Крым, напротив, поддержали разгон Майдана и сплотились вокруг действующего президента. Украина раскололась. Началась гражданская война, сначала в виде диверсий и подрывов железнодорожных путей, а затем в виде прямых боестол-кновений, партизанских вылазок и терактов.
        Европа и Америка ввели санкции сначала против украинской власти, а затем и против поддержавшей ее России.
        Армия, посланная на усмирение непокорных регионов, раскололась. Часть военных перешла на сторону ЗУНР (Западно-украинской народной республики). Началась бойня с осадой городов и «котлами», в которых гибли вчерашние соотечественники. Беженцы хлынули в Европу. Агонизирующая Украина тяжким грузом повисла на экономике России. Деньги и помощь хохлы принимали, но в руку дающую плевали, русского брата ненавидели, выделяемые на армию деньги разворовывали. Лишенные нормального снабжения правительственные войска терпели поражения. Котлы под Уманью и Кривым озером добили ВСУ. Армия распалась. Киев охватили волнения. Ночью 2 августа 2014 года Янукович бежал из столицы. Город заняли добровольческие батальоны «Правого сектора». Ликующие толпы киевлян встречали их, как освободителей.
        Юго-Восток объявил о создании независимых республик ЛНР и ДНР. Крым провел референдум о независимости и стал протекторатом России.
        Вдохновленные успехами войска Западной Украины при поддержке НАТО объявили сепаратистским регионам войну. Очень кстати был сбит «Боинг» малазийских авиалиний. В катастрофе погибло более 300 европейцев. Обвинили в теракте, конечно же, Россию и поддерживаемую ею Донецкую народную республику. Против России ввели нефтяное и газовое эмбарго, ее активы на Западе заморозили, а саму страну объявили изгоем и отключили от СВИФТ.
        Киевский режим развернул массированное наступление на Донбасс. Были взяты Краматорск и Славянск, занят донецкий аэропорт.
        Горловская зона подвергалась артиллерийским обстрелам. Заключенные бунтовали и требовали либо эвакуировать их, либо выдать оружие и отправить на фронт.
        Начальником бунтующей колонии был назначен полковник Косаренко, поставленный на свой пост с четкой целью - подмять под себя «черную» воровскую зону и сделать из нее «красную», мусорскую. Воровскую элиту нещадно запрессовали. Смотрящий по зоне Черный Археолог оказался на пике противостояния. Его не смогли сломить ни ледяные одиночки, ни жестокие побои тюремного спецназа.
        Тогда по приказу Хозяина его бросили в пресс-хату, особую камеру ШИЗО без окон и дверей, ключи от которой находились лично у «кума». Об этой камере ходили страшные слухи, там сидели конченые отморозки, накосячившие перед братвой так, что выжить они могли только в строжайшей изоляции от тюремного коллектива.
        Когда Черного Археолога втолкнули в пресс-хату, и дверь за ним закрылась, со шконок поднялись пятеро татуированных отморозков. Смотрящим по пресс-хате оказался старый знакомец Гусь, некогда разжалованный из воровского звания по вине «гостя» и потому имеющий к нему личные счеты.
        Время почти не тронуло пахана, он оставался все тем же «заиндевелым» бродягой с пожамканной харей, только «фрак его с орденами» потяжелел на несколько регалок - к пятикупольному храму Богородицы на дряблом животе был «пристроен» новый придел, а «глаза» Дьявола под ключицами обзавелись двумя повисшими под ними слезами.
        - Киншон это мой, братва, - просипел Гусь с поганой ухмылкой, - примите его по первой категории.
        - Щас, пацаны, - Археолог вынул спрятанную за щекой «мойку», задрал бушлат и прорезал бритвой стенку живота. В распанаханную майку вывалились кишки.
        Пристяжь Гуся бросилась тарабанить в дверь.
        Вскрывшегося авторитета на скорую руку заштопал тюремный лепила. В напоминание о встрече с Гусем у Археолога остался секционный шрам через весь живот.
        Подлечившись, он триумфально вернулся на зону. Авторитет его сделался недосягаемым. Он стал легендой воровского мира. И тут же «разморозил» зону. Заключенные захватили вышку на промзоне и вывесили белый плакат, написанный кровью - «СОС!!!»
        Западная Украина взвыла от радости. «Против сепаров восстают даже зеки!»
        Власть ДНР не могла потерпеть мятеж в тылу. Бунт в Горловской колонии был потоплен в крови. Чудом выжившего главаря кинули в одиночку, где он досидел свой срок до конца. В условиях полной изоляции Черному Археологу часто снился один и тот же сон - будто они с Дашей живут дружной и любящей семьей, а в России и на Украине царит мир. При пробуждении возникало ощущение возвращения из правильной вселенной в неправильную. Археолог ломал голову и не находил ответа. Ведь он отказался продать Копье, не ссучился, добровольно выбрал тюрьму. Так в чем же была его ошибка? Все чаще по утрам после побудки подавал голос заслуженный суицидник хаты «5-4-7» Миша Недоповешенный: «А давайте повесимся, Сергей Геннадьевич? И все наши мучения на этом закончатся. Эх, зря вы меня тогда спасли…»
        - Заткнись, Мишаня! - отхаркивался кровью туберкулезник и закуривал натощак «цибарочку». - В полтинник жизнь еще не закончена, все еще можно исправить. Срок кончается. Дотянем, братан, дотерпим…
        Освободившись, Черный Археолог пробил адресок Дарьи Денисовны Жуковой и въехал в бушующую Россию, от которой уже отделились Калининград и Дальний Восток. На перекладных (поезда ходили с перебоями) добрался он до Москвы, в Жулебино нашел нужную квартиру.
        Дверь открыла неопрятная толстуха с торчащими из-под эластичной черной ленты вокруг лба белокурыми волосами.
        - Вам кого? - спросила она, вытирая руки о засаленный передник.
        - Здравствуйте, я ищу Дашу Жукову. Вы ее мама?
        Лицо хозяйки вытягивается, она тихонько охает и прикрывает рот рукой.
        - Опа, Сереж, ты?
        - Да-а-аша?!
        - Что, сильно изменилась?
        - Есть малеха, кха-кха… Масть поменяла и поправилась чутка.
        Пожилая, расплывшаяся тетка приглаживает крашенные волосы с серыми корнями на проборе.
        - А я только нож уронила, - по-девчоночьи морщит она нос. - Вот, думаю, мужчина придет. А тут ты, гость нежданный. Проходи, чего стоять в дверях. Как ты меня нашел?
        Накрывая на стол в маленькой кухоньке, она орудует левой рукой, правую прячет под фартуком. Гость сидит бочком на стуле у края столика, глазами бродит по скромной квартирке. Навесные шкафчики с разболтанными дверцами, старый холодильник в магнитиках, газовая плита с отвалившимися ручками, - все выдает отсутствие в доме хозяина.
        Внимание привлекает потемневшая от времени бронзовая чеканка «Алые паруса» на деревянной полированной подложке, висящая на стене рядом с выгоревшим на солнце церковным календарем.
        - Это от деда осталось, - Даша выставляет на стол печеночный паштет, колбасу, адыгейский сыр, хлеб, маринованные огурчики и початую бутылку водки. - Совсем из ума выжил, завещал мне эту яхту на свадьбу, с алыми, блин, парусами. «Вот когда станут паруса по-настоящему алыми, увидишь ты, Дашка…»
        - Что?
        Скворчит яичница на сковородке. Звякают раскладываемые ножи и вилки.
        - Не знаю. Не договорил. Да и замуж я не вышла.
        - Почему?
        - Тебя, видать, ждала, - горько усмехается толстуха. - Кому я такая нужна. 60 кг лишнего веса, пять полостных операций, госпитализация в психушку, приводы в полицию. В тридцать лет удаление матки с опухолью. Не злокачественная, выжила, но детей уже иметь не могу.
        - Выходит, и тебя жизнь потрепала.
        - И не только по головушке. Давай выпьем за встречу, Сереж. Рассказывай, как ты?
        - Дед давно умер?
        - Давненько.
        - Помянем?
        - Не хочу. Давай за встречу.
        - Почему не хочешь за деда?
        - Отправил девчонку на поиски клада, старый дуралей. Из-за него я в тюрягу попала, вся жизнь у меня пошла наперекосяк.
        Даша не находит себе места, подхватывается, подкладывает, стелет полотенце гостю на колени. С устатку и отвычки Черный Археолог быстро хмелеет. Берет нож с деревянной засаленной ручкой, начинает выстукивать меж расставленных на столе пальцев бандитскую чечетку. Острый кончик оставляет проколы на скатерти в опасной близости от синих воровских «перстней».
        - Где золото?
        - Ась? - Заглядевшись, Дарья Денисовна не понимает вопроса, а, поняв, пятится озаботившимся лицом. - Какое золото? Так забрали его. Вот, смотри… - из-под фартука появляется культя с ампутированными пальцами. - Ваши приходили. Пытали! Все золото выгребли, что от деда осталось.
        - Ножны где, сука?! - кулак немеет на рукояти воткнутого в столешницу ножа.
        - Какие ножны?
        Хозяйка испуганно вжимается спиной в холодильник, увешанный магнитиками. «Сочи», «Прага», «Минводы», «На ночь не жрать!».
        «У-у, поездила по курортам, отжиралась, пока он прел на нарах».
        Удар по столу подбрасывает тарелки с рюмками.
        - От копья ножны где? Золотые. С бриллиантовой свастикой! Куда дела? Отвечай! В глаза мне! Не врать!
        Моргают опухшие, черной тушью крашенные глаза…
        - Ах, эти! Так те ножны, их же еще в поезде отобрали, при аресте, вместе с копьем… мне за них срок дали, как за контрабанду…
        Она частит-бормочет, но ты не слышишь, оглохнув от ненависти.
        «Врет, врет, врет… - пульсирует в висках. - Предала, засадила в тюрягу, погубила всю жизнь…»
        Кулак с «пером» становится чужим и невесомым. Голову затопляет багровая ярость. Ты вскакиваешь, хватаешь бабу за волосы, отгибаешь башку, - горло открыто, губы растянуты, глаза косят в ужасе, - приникаешь к уху, шипя в желтые пенечки зубов: «Ты меня ментам сдала, топила на следствии, посадила в тюрьму, всю жизнь мне сломала, сдохни, тварь!»
        По запрокинутому лицу Даши бежит парафиновая волна бледности…
        Она не дергается, покорно, как ярочка на скотобойне, подставляет горло.
        Полосни, полосни ее по венам, Серый, смотри, как напухла сонная артерия, полная крови и страха, ну же! чирк - и… и!., ну! что же ты… ну! ну! ну же!…
        И вдруг святой с иконы на стене - бешеным взглядом - в душу, как заточкой в печень - АНАФЕМА!
        Громом церковным в куполе головы - АНАФЕМА!
        Из-под шконки дикими воплями тюремного юродивого - АНАФЕМА!
        «Анафема убийце! Проклят будешь, сучий сын! До конца дней своих будешь проклят! Анафема убийце, анафема!»
        Череп рвет, мозги вскипают, ноги подкашиваются.
        Ты дергаешься, как припадочный.
        «Шмо…шмо… Шмоня? Ттттыы-ыы? Не м-м-мо… не может… не мож-жет быть… Ты же с-сг-г-г-горел тогда, ты же у!…у!… умер в больничке от ожогов…»
        Не узнать чухана в серебряном окладе седины с черным от гнева лицом. И одет он не в рубище, а в золотое убранство, пальцы сложены двуперстием. Над золотой тиарой с иконками Христа и Богоматери начертано церковнославянским шрифтом: «Св. Николай», «Чудотворец».
        Тьфу ты! Это же Николай Угодник с «Православного календаря» за 13-й год.
        Выгорел на солнце, покоробился, будто от пожара.
        Год их встречи с Дашей.
        Год начала Евромайдана и Гражданской войны на Украине.
        Год, когда, как перезрелый арбуз, лопнул земной шар под ударом Копья Судьбы.
        Нож выпадает. Синие от перстней пальцы зажимают распахнутый в немом крике рот. Осознание бесповоротно пропащей жизни воспламеняет кожные покровы, палит нутро, испепеляет душу.
        Ты горишь от горя.
        Засмаливается, ползет, лопается пузырями кожа, трещат волосы, горит подкожный жир, горит лицо, горят руки, ноги, спина, горят волосы на голове, груди и в паху…
        Белый снег сияет, качаясь, сквозь погребальные пелены огня…
        …горящий человек бежит по насту…
        Гостя швыряет по кухне, летят тарелки, стулья, ножи и рюмки, звон, стоны, кашель… кашель… кашель, переходящий в кровохаркание.
        Постаревшая русская баба плачет-умывает страшного гостя святой водой из-под крана.
        - Прости меня, Сереженька, прости дуру! Я ж девчонкой была, меня следователь запугал. И девки в камере подначивали, не верь мужикам, кобели они. Делала, что говорили, подписывала, не глядя. Прости меня, ради Христа… - Дарья Денисовна Жукова, пожилая, толстая, болезная, став на колени, обнимает трясущегося в отходняке мужика за пояс, прожигает ему в паху на брюках мокрое пятно рыдания. - Моя жизнь тоже погибла-а-а-! Ы-ы-ы-ы… Проклята я-а-а-а! Тебя предала, своего спасителя! Замуж и не вышла, детей не родила! Только каялась и плакала, даже поехать к тебе хотела, да не набралась смелости, прости, прости-и-и-и…
        Ты отнимаешь от губ салфетку в алых пятнах, берешь ее лицо ладонями, ищешь глазами ту, молодую, красивую, с алыми, как твоя туберкулезная кровь, волосами, о которой мечтал, которую любил и ненавидел долгими годами заключения.
        Лоб в гармошку, мешки под глазами, от носа к углам рта залегли глубокие складки. Одни зрачки остались прежними, ясными, сердоликовыми, с укором глядящими из невозвратно ушедшей юности: «Что ж ты забыл-то меня, Иван-царевич, не нашел, не спас?»
        Утирается гость полотенцем, пьет рюмаху на посошок и - в дальняк, отлить на дорожку. Валим отсюда, от греха подальше! Второй раз Шмонька может не поспеть.
        В трельяже прихожей отражается чахоточное пьяное лицо в седой щетине.
        Че за фоты заткнуты за зеркало?
        Девочка в гимнастическом трико.
        Худая Даша-подросток.
        А вон та, уже налившаяся в грудях и бедрах красавица, много лет назад сказавшая роковые слова: «Скворцов, отвезите меня на Голый шпиль!»
        Ты крадешь эту фотографию, прячешь на потную грудь. Она липнет, как горчичник.
        - Подожди, - доносится с кухни, - я тебе кофе сделала на дорожку.
        Ты садишься в прихожей на корточки.
        - Давай сюда. Тут выпью, не хочу разуваться.
        На блюдце, цокотя, подплывает белая чашечка с красным лейблом «Bruno caffe».
        Где-то ты уже видел эту надпись, что-то она напоминает тебе.
        Гул стоит в голове, голоса долетают эхом.
        «Пей, Сережечка, сделай глоточек…»
        «Так вы продаете Копье, мистер Скворцов?»
        «Кофе, надеюсь, можно при эпилепсии…»
        Дымится золотисто-горчичная пенка, синеют крымские горы, тает на горизонте поворот на Бэффало Гроув, серебрятся блестящей мошкой гипертонии пиксели солнечной дорожки на синей глади одного из пяти великих озер Америки…
        СМОТРЯЩИМ ПО ХАТЕ БУДЕТ КАЧАН
        По решению всеукраинской сходки Черный Археолог стал смотрящим по Днепру.
        В ипостаси вора он чувствовал себя собранным, цельным, волевым, решительным. Легко ломал чужие судьбы, принимал острые решения и добивался их безусловного выполнения. Чувств не испытывал, женщин презирал, пользовался ими как секс-игрушками, мог избить, изругать, выгнать на мороз.
        Его боялись. Ему это нравилось. Он любил внушать страх. Предыдущие стадии характера вспоминались с презрением. «Меняла», «Скворец», «Мытник» не вызывали в нем ничего, кроме брезгливости. Нет, только сейчас он стал настоящим мужчиной, властелином своей судьбы. Испытания закалили характер, сделали его несгибаемым. «Если бы не тюрьма, я никогда не узнал бы, какой я, - говорил он в своей обычной манере, едва шевеля губами, копируя своего крестного Финта».
        Но долго погулять на свободе у нового смотрящего не получилось, сдал его «за вымогательство» Борис «Кардан», правая рука губернатора-олигарха, и отправился авторитет топтать ту же зону, где когда-то поднимал бунт.
        Хозяина, полковника Косаренко, сняли после падения ДНР. На его место был назначен украинский националист Бориславец, который выпустил из ШИЗО Гуся с его отморозками. Бывшие изгои террором подмяли под себя зону.
        Ссученный пахан подлежал землению. Часть правильных зеков выступила на стороне Черного Археолога.
        По приказу начальника колонии «центровых» отжали от массы и заперли в ШИЗО. Археолога вызвали на разборку в промзону.
        Когда он пришел, один, как и обещал, из темноты выступили пятеро отморозков во главе с паханом.
        - Вот мы и встретились, Скворец, - сказал Гусь. - Видать, нет нам двоим места на земле.
        И тогда началась великая битва, вошедшая в легенды тюрем и зон. Ссученные все полегли, а изрезанный в лоскуты Черный Археолог по приказу начальника зоны втайне был похоронен на пустыре за промкой, хотя еще дышал и сердце его билось.
        «ПУТЬ ЮРОДИВОГО»
        Вы просыпались когда-нибудь в гробу? В забитом гвоздями и закопанном на два метра под землей? В паническом взрыве мурашек и сердцебиения, ломая ногти, с криком биясь коленями и лбом о гробовые доски? АААААААААААААААААА-АААА!!!
        … после первого приступа паники наступает момент отдупления…
        стоп-стоп-стоп… нужно собраться с мыслями, понять, что делать дальше, на сколько хватит воздуху, как достучаться до людей.
        «Спаси меня, Господи, спаси и помилуй! Прости, если я согрешил, то было по неведению. Я раскаиваюсь! Помилуй меня и я исправлюсь! Клянусь всем на свете, матерью, хлебом, землей и кровью!»
        Пищат и роются мыши. Сквозь толщу почвы доносится заунывное: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, поми-и-и-илуй нас…»
        Да это же тебя отпевают!
        Эй, наверху! Е…нах… вы что там совсем е…!!! Я живой! Эй! Я живой! Живой! Я ЖИВО-О-О-ОЙ!»
        - Че орешь?
        В гробу вспыхивает свет.
        Охренеть!!!
        Ты похоронен в братской могиле, и рядом живьем закопан еще один бедолага.
        На память приходит смерть деда, подхороненного в могилу бабушки, для этого сбоку под нагробьем выдолбили нишу и туда засунули гроб. Скорее всего тебя точно так же подхоронили к кому-то.
        Но это не… не человек!!!
        Из могильной тьмы наползает разлагающийся труп в рубцах, свищах и язвах, с горящим, как у рудокопа во лбу, тусклым фонарем.
        Подскакивает температура, сердце колотится. «Если укусит - конец», мелькает мысль, навеянная сериалом «Walking dead».
        - Сто, Селеза, не узнал? - косноязычит «зомби» щелью бахромчатого рта, притянутого к горлу уродливыми «жабрами» келлоидных рубцов. - А сто я тебе говорил, загонит тебя Господь под сконку. Он и не таких гвоздодеров загонял…
        - Кто?! Кто?! Кто ты?! - уцелевшей частью взбаламученного сознания, ты понимаешь, КТО явился тебе в подземном захоронении, и в перемоле страха на сострадание взрыдываешь от едкой жалости, разъедающей, как соляная кислота, глазные яблоки, сердце и ливер. - Шмоня, ты-ыыы?! Господи боже ты мой, Шмонечка, как ты меня напугал! В больничке ты весь был обмотан бинтами, с ног до головы, врачи говорили, не жилец. Тебя тоже живьем похоронили?
        И снова косноязыкие слова чухана продирают теркой по хребту.
        - Какой нахер живьем! Умер я. Вишь, чего у меня на челе?
        - Фо-фо-фонарик…
        - Фона-а-алик… - тянет чухан зловеще. - Сей есть венец мусеника Хлистова, одерзавшего победу на поле брани со всеми страданиями, искусениями и страстями бесовскими! Амии-и-инь! - Гляцевито-синюшный ожог, в который превратилось когда-то бородатое и патлатое лицо, искажает гримаса не то отвращения, не то боли. - Да вот, блясь, пришлось тут у вас малость подзадерзаться.
        - Где… - не попадает зуб на зуб, - подзззза… зззззадержаться? За-за-зачем?
        - А чтобы посветить тебе во тьме души, когда Господь загонит тебя, долбоклюя, под нары!
        КАК, ПОД НАРЫ?!
        Хвать-хвать-хвать! - и точно, сверху крышка «гроба», а по бокам-то - пусто… и вдали вроде как… смутно… ходят чьи-то ноги…
        Ты под нарами, Серега! Ты под них забился, спасаясь от блаткомитета. И сознание потерял от удара головой о стойку. Боже, спасибо Тебе! Господи, я спасен! Какое счастье!
        Без сил опадаешь ты на цементный пол, ну, как опадаешь, ты на нем и так лежишь, просто расслабон поймал и липким потом покрылся от духоты и пережитого кошмара.
        - Давно я тут, Шмоня? - шуршишь ты рашпильным языком по пересохшему нёбу, болтаясь на морской качке сердцебиения. - Я что-то плохо помню последние события…
        - Да минут пять как запхался. Бросил из-за тебя обед, ползу, зову, а ты лежишь мовчечки, на вопросы не отвечаешь… Греби за мной, лежку тебе дам.
        Луч фонаря выхватывает заросшие паутиной ножки нар, мусор, шмыгающих крыс, тараканов, скачущих блох, мокриц. Открываются проходы, норы, целый подшконочный лабиринт, где живут самые распоследние изгои, каких только можно представить себе на земле. Даже каста неприкасаемых в Индии, занимающаяся сбором мусора и кремацией трупов, и та имеет возможность жить на свежем воздухе и ходить в полный рост, здесь же человек низведен до состояния земляного червя.
        Извиваясь, пыхтя и потея, сдирая локти и затылок, во мху и паутине, ты ползешь на спине за чуханом. Да это жопа, мелькает в голове. Я в жопе, пацаны!
        Фуфло для зека - сакральная тема, последний бастион обороны, прибежище чести, тайник мудрости, туда не должен проникать ни палец, ни клизма, ни тем более половой член. И вдруг ты весь, целиком погрузился в прямую кишку с ее дивертикулами, теснотой и вонью. По крайней мере, именно такое ощущение обжимающего ануса возникает в теле, пока ты протискиваешься под шконками за шмонькиным фонарем.
        Вот и лежбище. Тощая подушка, рядно, дырявая миска. Бумажная иконка Богоматери на потолке. Приют бомжа. Но опрятно, выскоблено от мусора и «стеночками» из ветоши превращено в некое подобие каюты. Жаль, высотой каютка не вышла, от пола до потолка всего сантиметров сорок.
        - Ложись, отдыхай, - чухан расстилает одеялко. - Посмотри, крови на мне нету?
        В хеллувиновой подсветке корж лицевого ожога сочится сукровицей в местах ссадин.
        От пыли и духоты свербит в ноздрях.
        - Ты поцарапался, Шмоня. Апчхи! На лбу и на щеке…
        - Бувай здоров. К тебе торопился. Мне осторожно надо, кожица тонкая, недавно наросла, чуть задену где - каплет часами, весь в юшке, свертываемость у меня плохая, гемоглобина не хватает… Может, хочешь чего?
        - Воды.
        - На, пей.
        Ты жадно сосешь воду из пластиковой бутылки, пока она с хрустом не сминается.
        - Еще чего хочешь?
        - Может, и хочу, - отдуваешься ты, - да только того, чего я хочу, ты мне дать не сможешь.
        - Это же чего?
        - Поссать.
        - Так на, ссы. Эка невидаль.
        В руке твоей оказывается другая пластиковая бутыль, двухлитровая. Расстегнув ширинку, боком, ты целишься в горлышко, с облегчением пускаешь струю, пережимаешь «трубку», целишься точнее. Облегчившись, закручиваешь пробку, укладываешься поудобнее. Лепота.
        Что-то во лбу саднит. Наощупь вытаскиваешь длинную занозу.
        По ноге прошмыгивает крыса.
        Пространство под нарами живет своей жизнью, копошится, шуршит, попискивает.
        Кусаются блохи. Тело немеет, физически ощущая гнет стоящих сверху ярусов, набитых заключенными.
        - Как ты здесь живешь? Это же ужас!
        Шмоня поводит слабым лучом фонарика по своим низменным владениям. Это щель в подкладке мира, минус-пространство.
        - Милостью Божьей обретаюсь. А что? У меня лучшая в мире келейка. Афон обзавидуется. Вот пустынь так пустынь, всем пустыням пустынь! Я же монах по призванию, Сергуня. Когда в городе монашествовал, жизни мне не было от посетителей, целый туризм образовался, записывались на прием, предскажи им будущее да помолись за них, наставь на путь истинный, да исповедуй. И так каждый божий день. Секретарь у меня даже образовался, ага, как у Ванги. Стал с людей деньги брать. Я об этом после узнал. Гордынька во мне взыграла, стал я увлекаться своими пророчествами, мнить про себя лишнего. Бежать пришлось. Удалился я на островок посреди реки, землянку вырыл и молитвенно в ней проживал. Но, видать, судьба меня в острог вела. Где хуже всего, где невыносимей? В пустыни? В горах? В ледяных тундрах? Нет. В тюряге. Вот и пошел я стезей острожной.
        На лицо сыплется труха - кто-то ворочается сверху на прогнившем матраце.
        - Как же ты в тюрьму-то попал?
        - Дети на районе пропали. Меня обвинили, что я мог их убить. Деток. С острова, где я жил, меня на лодке увозили милиционеры. Так я посеред реки встал и принялся раскачивать лодку, напугал их.
        - Зачем?
        - У меня в келейке святые дары хранились, я ими причащался. Монахам-пустынникам по благословению архиерея разрешается причащаться самостоятельно, в одиночку. Нельзя было отдавать Святые Дары на попрание. Вот я и решил их употребить. Молитву перед Святым Причащением прочитал и принялся лодку раскачивать, чтобы милиционеры не могли мне помешать. Ага. Они думали, я вино пил, ну и рассердились, а я святые дары употреблял.
        - Так ты и зимбурой тогда причащался, когда загорелся?
        - А как бы я тебя спас?
        - Как это «спас»? Погоди… Мы думали, ты до бухла дорвался, ну и облился там случайно…
        - Случайно, хе-хе-хе… - хнычет Шмоня с тайной укоризной. - Я непьющий, Сереженька, как есть непьющий, водку на дух не переношу…
        Об нары - лбом-м-м! Аж искры из глаз…
        - Так зачем же ты пил ту проклятую зимбуру?!
        - Да не пил я ее, как не поймешь ты, олух, я тебя спасал, сотворяше нерукотворно купину неопалимую, яко Господь беседовал с Моисеем из горящего куста на горе Синай.
        …В памяти вспыхивает голубой «куст» горящего чухана… он же на полу, обугленный, чадящий, и ты откачиваешь его в дыму и рвотном кашле…
        «Финт говорил, что здесь, в тюрьме, сохранилась прежняя Русь. Скопцы оскоплялись, староверы самосжигались. Этот из их племени. Василий Блаженный Лукьяновского СИЗО».
        «Нет, нет, нет, - упирается обыденное сознание, - он просто выживший из ума бомж, урод царя небесного, шиз, псих!»
        Но тайный голос совести подсказывает - рядом с тобой мученик, пожертвовавший собой ради твоего спасения…
        Приступ как бы душевного землетрясения содрогает душу и, как солью раны, припекает глаза изнутри.
        - Так ты… из-за меня… (скуление) Зачем, (стон) ну зачем ты это сделал, Шмоня? Я не заслуживаю твоей жертвы! Я ссучивался, убивал, предавал, трусил, сбегал с поля боя… я погибший, конченный человек, я не стою ничьих жертв! (рыдание)
        Обожженные руки покрываются такой мягкой, тонкой и ранимой кожей, что кажутся бархатными и ощущают самые тонкие, самые неприметные движения человеческих душ. Культями своими Шмонька щупает твое мокрое лицо, утирает слезы, и шепот его доносится тише потрескивания горящих волос.
        - Ты еще заслужишь, Сереженька, тебе великое предстоит. Никому только не сказывай, что я самовольно зимбурой облился. Тайным должен был остаться сей подвиг, ахти мне, не сдюжил, похвалился, грех-то какой, Господи, помилуй…
        Грудь твоя вздымается от рыданий.
        - Брат, прости меня, прости, ради Бога, умоляю, прости! Как тебя зовут, на самом деле, не Шмонька же ты?
        - Нет у меня имени. Гордыня это. Имя есть только у Бога, да и то мы его не знаем. Зови меня по-прежнему, Шмонькой, я матушке Богородице под самым смешным Ея прозвищем служу.
        - Шмоня, - скулишь ты в соплях и глотошных всхлипах, - хочешь, я кожу тебе свою отдам… зря ты меня спасал, я ничем этого не заслужил, пусть бы лучше убили меня тогда, зачем длить и длить эти мучения?
        - Да что ты, Сереженька, не печалуйся обо мне, все волею Божьей исполняется.
        Монаху горе жить без горя. И для тебя работа найдется. Рано тебе умирать, зря я, что ли, старался, спасал тебя.
        - Какая может быть у меня работа? Жизнь кончена, я в могиле, на самом глубоком дне.
        - И-и, Сергуня, со дна-то и выходят Дмитрии Донские. Тебе предстоит Деву спасти и Зверя Апокалипсиса загнать обратно в бездну, из которой он вырвался 4 июля 1776 года на погибель всего человечества. Но ты голову покачтомест не ломай, все промыслом божиим сотворяется, на-ко лучше вот, почитай, что про нас писано.
        При свете тусклого фонарика ты разбираешь текст поданной Шмонькой газеты.
        «Пожар в СИЗО. В субботу, 29 августа, в Киеве загорелось СИЗО. Огонь охватил второй этаж здания. Двенадцать человек погибло, еще 20 отравились угарным газом. Пока причина возгорания неизвестна. Предполагают, что пожар начался или во внутреннем магазине тюрьмы, или же в одной из тюремных камер».
        От жуткого подозрения ломит затылок.
        - Тут написано «12 человек погибло». Мм-мы что, сгорели тогда всей камерой?
        Взвизгами электродрели пробивает дрожь в сгибательных мускулах рук и ног, в прессе брюшном, в затылочных мышцах, - предвестие приближающейся эпилептоидной судороги.
        - Не молчи, Шмоня, - глубоко дышишь ты, дурея от страха и едва удерживаясь, чтобы не сорваться на крик. - Правду мне скажи! Правду!! Мы умерли? Мы в аду уже? Это - ад? Мы сгорели в геенне огненной? Финт судил нас в горелой хате… Это и был Страшный суд? Да!!! Я вижу призраков убитых мной людей, я сижу с ними в камерах, дерусь, спорю, проживаю их жизни… Это посмертные мытарства! Правду, Шмоня, скажи мне правду! Это - ад?!
        Горят тряпки на веревках, в густом дыму мечутся по камере зеки, тарабанят в двери, да кто ж их выпустит из ада, нераскаявшихся, непрозревших?
        Вопя и раздирая ногтями гробовые доски, бьешься ты в рыданиях на цементном полу.
        На лицо проливается вода.
        - Попей, попей, Сереженька… - двошит чухан, - в моей мисочке-от дырочка, ты ее пальчиком зажми-от и пей скорее, а то я без пальцев, водичка-то и вытекает…
        Скособочившись, сербаешь ты углом рта свои затихающие всхлипы.
        - А ведь твои предсказания сбылись, Шмоня. Я нашел тогда «пятый угол», но… никуда через него не вышел.
        - Так таки и не нашел? И не увидел ничего?
        - Увидел.
        - Что?
        - Дашу. И гору в тумане. А на ней белых ангелов.
        - Вот, Сергуня, то и был выход из твоей тюрьмы.
        - Почему же я не вышел?
        - Бесы тебя не отпускают.
        - Какие бесы?
        - Али не понял еще, с кем тебя судьба свела в тюремных-то катакомбах?
        - Дао чем ты толкуешь, не пойму я.
        - О семейниках твоих, о ком же еще.
        И словно шторку отдергивают с глаз. Как ты мог позабыть!
        - Верно… они вселились в меня через копье! И Качан, и Меняла, и Мытник… Стали в тюрьме моими односидами. Даша кричала по кружке, что я в своем уме. Это так?
        - Так, Сергуня.
        - Погоди, значит, этот мир не настоящий, это сон. Как отсюда выйти, Шмоня? Как проснуться? Что надо сделать? Может… самоубийство?
        - Самоуби-и-и-йство, - насмешливо тянет Шмонька. - Опять сбежать хочешь?
        - Да нет, ты не понял!
        - Это ты не понял! Для раба Божьего нет разницы, где обретаться! На том свете или на этом. В коме или в сознании. Куда Бог поставил, там и служишь.
        В груди закипает обида. Огромная обида на Бога.
        - Господи, что, что я делаю не так?! Я не ссучился, Копье не продал, отказался от богатства, от свободы, а меня снова в тюрьму, да еще и под нары, б…, загнали! Где справедливость? За что Бог меня наказывает?
        - А ты Его не слушаешься. Он тебе что велел делать?
        - Когда?
        - «Иди и сражайся за нее». А ты? Сбежал! Бросил девчонку на растерзание.
        - Я сражался! - возмущению твоему нет предела. - Места живого на мне не осталось! А она предала, сдала мусорам и здесь, в Лукьяновке, дает лживые показания, топит меня на следствии, как кутенка!
        - Ты б ее зарезал за это, да?
        В памяти встает кухня, стена с православным календарем за 2013 год. Там святой был благообразный, с правильными чертами строгого лица, с кудрями седыми, а этот безлик и безволос, как Голлум…
        И вдруг тебя осеняет.
        - Ты был там, Шмоня, - шепчешь ты в жарком озарении. - Ты видел… Как я ножом выстукивал между пальцами… Как чуть не зарезал ее… Видел, да? Чего молчишь?
        - Тихо, Сереженька, тихо… - старик перхает смущенно, будто стесняется, что тайна его раскрылась. - Вот ты говоришь, она тебя мусорам сдала. А ты прочитай слово «мусор» наоборот, что получится? Разум. Мусора - стражники Божьи, оне запирают людей по темницам, дабы грешники могли одуматься, раскаяться и исправиться. А и то верно ты сказал, Сергуня, что дева тебя «предала». Предала в руки вразумителей, спасла от человекоубийственной злобы. Кто знает, сколько бы ты еще людей копьишком своим переколол. А что ты вытворил, когда денежками тебя поманили, свободу пообещали? - голос старца строжает. - Ссучился! Деву и Родину продал! Сбежал в Америку! Хорошо на Мичиганщине жилось? - Шмонька включает фонарик, чтобы посмотреть на твое очумелое лицо, хихикает ехидненько. - Наелся Сергуня гамбургеров! Накокаколился! Ажно в нос шибает. По хлебу русскому соскучил? Убедился, что Америка не для русской души?
        Лбом - об нары - бабах! Звезды из глаз.
        - Да откуда ты про Америку узнал?
        - Земля слухами полнится. Приложи ухо, что слышно?
        Ты прижимаешься ухом к полу, слышно роевое гудение камеры. Как различить здесь чей-то голос?
        - Всех тут слышно, - держит Шмонька твою голову прижатой к земле, - про любого правду можно узнать. Я ползаю и слушаю, незримо присутствую. Кто раскаялся, того отмаливаю. Много народу вышло по моей молитве. Оне и не подозревают, кто за них расстарался. Хе-хе… Вот и услышал я, как ты рассказывал про Америку односидам. (Точно, старик подслушал тайную вечеринку!) Ты на Менялу грешил, но это ведь ты ссучился, Сергуня, ты, а не Меняла. Ты в Америку дезертировал, продал Копье, Родину предал и погубил. Вот за это и загнал тебя Господь под нары. Нет, паря, в Божьем мире все по высшей справедливости случается.
        - Я не хотел продавать копье, это Меняла, - лепечешь ты в попытке оправдания. - Это он охмурил меня. Из-за него я прожил чужую жизнь, жизнь торгаша и барыги!
        - Помнишь, кого Христос изгнал из Храма бичом, единственный раз насилие применив? Менял! Эти самые опасные. Всех купят и продадут. Меняла тебя заставил ссучиться, это правда. Ты мог сказать ему «нет»! Но сломался. Качан заставлял тебя зарезать Дашу. Ты мог сказать ему «нет», но струсил, чуть не допустил смертоубийства, после которого не было бы тебе прощения во веки веков. Эхма, знал бы ты, сколько тебе предстоит еще испытаний, дабы очистить Храм души от менял, барыг, убийц и предателей! Пока не очистишься, не выпустит тебя Господь из тюремки, так и знай.
        - Не выпустит? Не выпустит? - ты сатанеешь от злобы, колотишься в полосы шконок. - Во второй-то раз я не продал Копье! Отказался от богатства, от свободы, выбрал тюрьму и неволю. Всем пожертвовал! Искупил свой грех! За что же Бог загнал меня под нары?! За что? За что? За что-о?!
        Черный мат-перемат с богохульствами рвется из твоего рта.
        И «небеса» разверзаются.
        Отгибается матрац.
        Угрюмый, заросший щетиной кавказец смотрит через железные полосы.
        «Ну, и рожа у тюремного бога!»
        «ГДЕ НАХОДИТСЯ МЫШИНОЕ ГОСУДАРСТВО»
        Лаборатория сна. Институт Нейромоделирования
        По ходу трансляции кибер-морганы в аудитории постоянно идет дискуссия, что значит, например, попадание человека под нары с точки зрения умоведения. Ученые высказывают разные мнения, но подводит итоги, как всегда, научный руководитель.
        - Друзья мои, - говорит Владимир Алексеевич в микрофон негромко, чтобы не заглушать доносящиеся с Просцениума голоса, - русские народные сказки помогут нам истолковать происходящее. Сказки отражают представления русского народа об устройстве ума. Где скрывалась от Ивана-царевича Василиса Премудрая? В тридевятом царстве, мышином государстве. Что такое тридевятое царство? Это наш трехмерный мир. Он был явлен Скворцову в виде камеры с трехъярусными нарами, населенными силами дюжины. Герой проходит тридевятое царство и попадает - куда? - в мышиное государство. Где живут мыши? В подполье. Под нарами. Это образ двухмерного пространства. Двухмерность обладает шириной и долготой, но лишено высоты, не так ли?
        - Невероятно! - восклицает экспансивный Ковш. - Если бы я искал метафору для описания сознания человека, находящегося в коме между жизнью и смертью, я не нашел бы лучшего образа, чем подшконарное бытие тюремного чухана-юродивого!
        На Ковша шикают: «не перебивайте профессора!»
        Дмитриев улыбается внимающей каждому его слову аудитории.
        - Далее, следуя логике, Скворцов должен попасть в одномерное пространство. Как это возможно, я не могу себе представить, но, думаю, Элохим что-нибудь придумает.
        «СКВОЗЬ ПРОШЛОГО ПЕРЕПЕТЫЙ»
        Утреннюю слюну можно сдавать на анализ. В ней содержится физиологический раствор всего организма: ферменты печени, желудочные соки, гормоны, шлаки, горечь полыни, терпкость мяты, вяжущий вкус пустырника. Чаша горечи земной дана каждому, всем придется испить ее до дна.
        Пальцем, обернутым во влажную тряпицу, ты прочищаешь себе рот, десны и язык.
        Ты смирился с бомжеванием на полу, смирился с тем, что мочиться приходиться в бутылку, а «по-тяжелому» ходить на дальняк ночью, когда воровской кодлан засыпает. Ты принял монашескую схиму, стал учеником блаженного Шмоньки и, как ни странно, нашел утешение и кроткую радость в умирании своего «я». Теперь тебе хочется одного: умалиться настолько, чтобы никто не видел, не слышал и не обижал тебя.
        Но мир не отстает, зовет наружу.
        - Серожа, Серожа!
        - Иду!
        Ну, как идешь, шкребешься на спине, елозя носом о продавленные меж железных полос матрасы.
        Еврей сидит на корточках в продоле, сторожко озирается по сторонам:
        - Здравствуйте, пожалуйста. Как изволили почивать? Держите. Тута вам на завтрак - хлебушек, мед, яйца «вороные», колбаска сыровяленая. Ви кушайте, не стесняйтеся, я еще принесу, я вас не оставлю, не думайте, шё можете так легко сдыхаться от дяди Юры Иловайского. Вот вам подстилка, шёбы не застудились ваши бебехи. Блатные запретили с вами якшаться, так ми будем ходить к вам по очереди. На том конце продола дежурит Костик, на этом Мишаня, они дадут знак, ежели пойдет кто с воров, тада я сделаю вид, шё присел тута по-большому, хе-хе-хе. Чем ви там занимаетесь, а? Жаль, я не помещуся, живот мешает, а то б я тоже ушел в анахореты, шёбы побыть хоть немножечко одному.
        Ты смотришь, лежа на спине, из-под шконки. Так видят мир собаки и дети. Вокруг ходят ноги, возносятся вверх туловища, а сверху вниз смотрят ноздри и подбородки.
        - Я тут не один.
        - Да? А с кем вы?
        - Со Шмонькой.
        - Да ви шё! Разве он тут?
        - Обгорел сильно, стесняется показываться.
        Юрий Соломонович наклоняется под нары.
        - Здравствуйте, Шмонечка. Как ви тама поживаете?
        Из-под нар завывает, как из печного поддувала.
        - Изы-ы-ыди, христопродавец! Анафемаа-а-а-а…
        Гость смущенно чешет затылок.
        - Передайте ему от меня кусочек сальца. Хотите пряников? Мне передали. Пряники на меду. Как там у Бориса Леонидовича…
        Потомство тискалось к перилам
        и обдавало на ходу
        Черемуховым свежим мылом
        и пряниками на меду.
        Как, ви не знаете этих гениальных стихов? Таки слушайте!
        Сквозь прошлого перипетии
        И годы войн и нищеты
        Я молча узнавал России
        Неповторимые черты.
        Превозмогая обожанье
        Я наблюдал боготворя
        Тут были бабы слобожане,
        Учащиеся, слесаря.
        Народ подтягивается послушать камерного «Жванецкого». В ТЮЗе (не театр юного зрителя, а ТЗ) артисты котируются на вес золота. При той скученности и скуке, что царит в тюрьмах, шуты становятся любимцами камеры, а место, где рассказываются анекдоты, исполнятся стихи или частушки, превращается в театр со зрителями.
        Когда Юрий Соломонович заканчивает чтение, народу собралось уже немало, кто уселся на корточках кто свесился со второго яруса нар.
        - Друзья мои, - обращается чтец-декламатор к слушателям, - эти гениальные строки написал не хто-нибудь, а великий русский поэт еврейского происхождения Борис Леонидович Пастернак. Кого он прозревал в московском метро? Баб, слесарей, слобожан, простой народ. «Быдло», как сказали бы современные либерасты. А Борис Леонидович это «быдло» бо-го-тво-рит. Дважды в одной строфе употребляет он слова «обожанье» и «боготворя». Для гениального поэта это не тавтология, а высшая степень преклонения. Значит, было в тех людях божественного, раз он этого увидел. Шё же он прозревал? Таки я вам скажу, а ви берите мои слова и кладите прямо ув сердце. Святую Русь он прозревал. Сколько было нашествий! Гитлер до Москвы дошел, Наполеон ее брал и сжигал, а Русь стоит непоколебимо, как остров Буян в море-окияне. Несметные богатства ув недрах, самая большая территория, малое народонаселение, а никакой захватчик так и не сумел ее завоевать. Почему? Хто мине скажет? Таки я вам отвечу, простой русский еврей. И прибегну опять же к словам гениального поэта. Кого он первым упоминает в своей пророческой строфе? «Здесь были бабы…»
Бабы, друзья мои! Великое женское начало сотворило на Руси уникальное существо, всемогущее и сказочное, - русскую женщину! Шёбы этого понять, надо разобраться, шё ж оно такое, женское начало в отличие от мужского. Хаос, Тьма и Пустота - вот атрибуты женского начала. Потому и Россия - пустотна, громадна и малонаселенна. Тута в принципе не может быть двух миллиардов людей, как ув Китае, бо это обитель стихий и всемирной пустоты. И не распадается сия страна чудес, друзья мои, токмо потому, шё голь перекатная из мужиков и воров сцементирована морем разливанным русских баб-красавиц, матерых матрон и дебелых теток, тещ и свекровей, жен и матерей, сестер милосердия и жриц любви, которых можно соблазнить, но нельзя совратить! Здесь они Матерью Мира поставлены держать оборону, и ув этом бастионе Русь неприступна, бо здесь жребий Богородицы и обитель Ея! А, значит, никакому Западу нас никогда не победить! Запад всю историю нападает на Русь, потому что он член, а Россия влагалище. Шансов у члена супротив влагалища нету же никаких! Поерзает и сдрыснет окаянным отростком. С замерзшей соплей под носом. - Юрий
Соломонович свертывает дули и крутит их воображаемому Западу. - Вот вам, вот! Это при Гитлере у вас еще эрекция была, а сейчас половая слабость в стадии толерастии. Даже ввести войска не сможете, импотенты!
        Народ смеется. Классно «жванецкий» уделал Запад!
        - Потому и воюет Запад с Русью, - продолжает Юрий Соломонович, обводя зрителей выпуклыми глазами поверх растресканных очков, - шё две тысячи лет назад Мужчина пошел войной на Женщину, поработил ее и превратил в рабыню. По всей планете так было, только не в России. У нас же никада не сжигали ведьм. Женщина правит в русских селеньях. «Баба в огне не горит, в воде не тонет, ухватись за ее юбку, она тебя из любой беды вытащит». Шё, не так? (Так, кивает народ) В тюрьмах развит культ Богородицы, она наша заступница перед ментами и прокурорскими, она одна нас выручает, лечит и спасает, ей мы молимся, шё, не так? (Так!! - подтверждает народ) На свободе мы баб своих обижаем, а как в тюрьму попадем, начинаем по ним тосковать. Шё, не так? (Та-а-а-к…) - Юрий Соломонович обводит проникновенным взглядом сгрудившихся вокруг мужиков. - Поэтому спасение человечества придет из России по приказу вернувшейся в отчий дом Матери. Она попросит Бога за людей, она скажет: «Я требую помиловать все человечество! Это приказ!» - Юрий Соломонович суровеет, грозно воппрашая. - Кто осмелится ослушаться приказа Пречистой? - и
народ ведется, у всех глаза расширены и плывут, а артист почти рыдает, обращаясь к невидимым за тюремными потолками небесам. - Мамочка-мама, мама дорогая, ми ж твои непутевые сыночки, прости засранцев, пусти у свои коленки, мы обнимем их и заплачем. Ми думали, шё ты нас забыла, шё ты вже умерла, а ты вечно живая и… и… такая… добрая. Мы так тебя любим, прости нас и помилуй!
        Повисает растроганное, щемящее молчание…
        Каждый вспоминает мать, жену, невесту. В местах не столь отдаленных образы утраченных женщин становятся особенно близкими и дорогими.
        - Хорошие слова, Соломон! - Жора Клименко, сухой резкий мужик, кидает пачку сигарет артисту. - Почитай еще стихи, для души.
        - Да, Соломон, почитай чего-нибудь душевное.
        - Про мать.
        - Что-нибудь жизненное, браток!
        Коллектив насыпает в подставленный подол рубахи сало, хлеб, конфеты, рондолики. Юрий Соломонович читает Пастернака и Бродского.
        Толпу расталкивает Штуцер, хрипатый наглый блатарь на подхвате у Качана. Кто-то настучал ему, что еврей общается с запретным чуханом. С матом и побоями он набрасывается на организатора концерта.
        - Ты что, пес, объявы не слышал? С подшконаревым не контачить!
        Концерт сорван. Народ расходится, недовольно бурча.
        Слышатся затрещины, ругань и жалкие оправдания «артиста».
        «И этот народ он только что воспевал», - с горечью думаешь ты, уползая под нары и сожалея об одном: что не можешь вылезти и расквитаться с обидчиками.
        - Соломоныча хавка? - спрашивает Шмонька, когда ты угощаешь его гостинцами. - Не ешь! Отрава!
        - Почему отрава? - замираешь ты с полным ртом.
        - Выплюнь!
        - Дапошему?
        - Делай, что говорят!
        Ты выплевываешь нажеванное в руку. Спятил он, что ли?
        - Соломонович мне вот подстилку принес. Чего ты на него взъелся?
        - Мягко стелет, да жестко спать.
        - Умница, юморист.
        - Этот весельчак страну кровью зальет.
        - Кто? Соломонович? Да он добрейшей души человек.
        - Соломон твой столько крови прольет, что Гусь рядом с ним болотной пиявкой покажется!
        - Да Соломонович мухи не обидит, о чем ты говоришь!
        - Мухи не обидит, потому что с мухи гешефта нет, зато людей погубит без счета. Ох, и досталась тебе душонка, Сергуня, анафема кублу твоему змеиному, а Соломону, Ироду, пасть его поганую с языком раздвоенным горячим сургучом залить и опечатать!
        - На вот, поешь лучше. Это ты с голодухи такой злой.
        - Тяжко зреть грешные души. А что я правду-матку режу, так то Господь меня понукает. Что ты мне горбушку суешь? Как я ее жевать буду, у меня зубов нет. Яйцо дай.
        «УШЕЛ В МОНАХИ. НЕ БЕСПОКОИТЬ!»
        Кусаются блохи, шныряют мыши, ползают мокрицы. Ребра болят, кожа на локтях содрана, затылок, лопатки и крестец горят. Нельзя перевернуться, поднять ноги, согнуть их в коленях. Нельзя оторвать голову от пола. Ты умер, Скворцов, тебя похоронили заживо.
        Жизнь под нарами все же идет. К Шмоньке приползают на исповедь. И на лечение. И на совет. И хотя юродивый запрещает рассказывать о себе, слухами о нем полнилась камера, нет-нет, да и приползет очередной проситель: «А кто тут Шмонька? А можно с вами поговорить?»
        Старец выслушивает, исповедует, наставляет. «Говори всю правду, кайся в грехах, я тебе за это пропуск в рай выпишу». Был у Шмоньки такой обычай - если кто ему нравился раскаяньем искренним или добродушием, такому он выписывал пропуск в рай. На клочке бумаги. Закорючку ставил культей, зажав обрубком большого пальца огрызок карандаша.
        Последние недели Шмонька стал слабеть. Вылезать из-под нар стало для него трудно, вместо себя он посылал теперь своего послушника.
        «Там бесноватый бьется, - бывало, будит тебя старец. - Пойди, облей его из моей мисочки».
        Ты берешь миску, ползешь на выход.
        Плывет сквозь толпу миска с пробитым донцем, звучит над ней 90-й псалом «Да воскреснет Бог!» У тормозов бьется в падучей парень. Пена на губах, судороги. Ты выплескиваешь воду ему в лицо. Крик стихает, одержимый обмякает, открывает глаза и шепчет: «Спасибо, теперь мне хорошо».
        - Кто это? - спрашивает народ, когда ты возвращаешься сквозь толпу под нары.
        - Это Серожа Скворцов! - Юрий Соломонович рассказывает терпигорцам о Владыке Копья Судьбы, о том, что блатные хотели его опустить, но Господь уберег праведника, и за это ворье загнало его под нары, но и там он несет духовный подвиг, исцеляет бесноватых и помогает скостить сроки раскаявшимся.
        Технологии управления бессознательным включают в себя вброс в массы слуха о том, что есть, мол, царь, но он прячется. Его надо найти, и тогда он всех спасет. Так в глазах камерного люда изгой превращается в избранного. И, так как Шмонька долго не вылезает, то слава старца перекидывается на послушника. Ползет слух, что обгорелый чухан «залез под шконку и там обновился», «стал снова молодым» и «кожа на нем чудесным образом наросла».
        После обеда ты ползешь в гости в «кибуц», выкупленную за деньги «каюту» на первом этаже, затянутую простыней. Тебя уже ждут односиды по хате 5-4-7. Через решетку ты пожимаешь руки Мытнику, Меняле, Кухарю, Мишане Недоповешенному.
        - Рад вам, друзья. Привет из трюма. Какие новости наверху?
        - Уй, шо началося! - хватается за лысину Иловайский. - Сели на трактор и поехали сносить Администрацию президента. Но, как всегда, наехали на таких же пацанов в шинелях и подавили кучу народа.
        - Кто на кого наехал?
        - Да онижедети с Майдана. Жгут «беркутов», як ота инквизиция еретиков. Ой-вэй, даже не знаю, чем оно закончится. Може, начать вчить вже украинску мову?
        - На Майдані народ бореться проти влади злодіїв, - мрачно изрекает Мытник, - так чого ж ми тут терпимо злодійське свавілля?
        - Ви слышите народ? - кивает Иловайский на козака. - Хлопцы рвутся в бой. Все готово к восстанию. Ви готовы воспрянуть, як пенис из пекла?
        Ты отрицательно катаешь по полу ядро головы.
        - Нет, Юрий Соломонович, спасибо, но я не хочу.
        - Невжеж ви собираетесь сидеть в подполье вечно? Ви би почитали, шё за вас пишут у в газетах! За вас шумит весь Интернет. Вся хата знает, шё вы копьеносец Судьбы. Ви в авторитете, за вами пойдут. Отвечайте, ви готовы к бою или да? Невжеж ви хотите, шёбы за вас сражался пожилой еврей с межпозвоночной грыжей? Это будет хохма!
        Ты не знаешь, смеяться тебе или плакать. Хохол, барыга, шнырь, суицидник и еврей - эта сила пострашнее Буонасье с кардиналом!
        - Спасибо, друзья, за помощь и поддержку, но… восстание - тупиковый путь. Я сражался с миром, и он загнал меня под шконку. Отныне я православный схимонах.
        ВИДЕНИЕ РУССКОЙ ДЕРЕВНИ
        Ночью тюрьма не спит, после отбоя начинается движуха, поступает грев, идет почта, перестукиваются батарейщики, гуляют воры, поют под гитару, пляшут, дерутся. Под утро наступает короткое затишье. Изгою можно вылезти из-под нар, на полусогнутых добежать до толкана, отлить и потужится в ускоренном темпе, выглядывая из-за шторки, не идет ли кто из блатных.
        Общая камера спит. Нет обычного гвалта и кишения полуголых тел.
        Предрассветная тишина окутывает русскую деревню.
        Да, это русская деревня, только… заколдованная, перенесенная за тридевять земель, в тридесятое царство, Кощеево государство. Вспоминается загадочная фраза Финта: «Здесь сохранилась прежняя Русь».
        И вдруг открывается видение: ты не в тюремной камере, а в древнерусской общине, лишенной женщин!
        Все сбылось, как мечталось христианским аскетам: «сосуд греха», «дочь лжи», «пособница сатаны» оказалась удалена из общежития. Каменные стены, решетки и охрана встали между мужем и женой, матерью и сыном, братом и сестрой. Воля и женщина остались снаружи, мужчина и библейский закон поместились внутри.
        Почему же так неуютна ваша «деревня», мужики, почему так жестоки ее нравы, так отвратительны вши, клопы, чесотка, туберкулез, «петухи» под шконками, вонючая баланда с червяками, «понятия», ментовской и блатной беспредел?
        Чего ж вы плачете, чего тоскуете? Вы же сами этого добивались, когда презирали, унижали, избивали своих женщин. «Курица не птица, баба не человек». «Бей бабу молотом, будет баба золотом». Радуйтесь! Нежные упругие влагалища более не доступны вам. Вы сами отвергли их вместе с теплыми грудями и ласковыми руками, вместе со сладкими губами ваших жен и любовниц.
        С появлением авраамических религий матриархальная община подверглась разгрому, ее выкорчевывали огнем и мечом, и вот, извращенная и испохабленная, она оказалась вытесненной в коллективное бессознательное и сохранилась только в самых недоступных и запретных местах, таких, как тюрьмы, лагеря, изоляторы.
        Если внутри психики содержится запретная зона, значит, снаружи она тоже должна материализоваться! Раз она запретна, то доступ к ней должен быть затруднен. Раз она страшна, то туда никто не захочет попадать добровольно, и поэтому туда будут приводить силой, чтобы человек на своей шкуре пережил отрицаемое, запретное, ненавидимое.
        Всем этим условия отвечает тюрьма - запретная, изнасилованная патриархатом древнерусская ОБЩИНА!
        Ты вздрагиваешь - на спину падает ледяная капля. Дальняк смывается прямо из водопроводного крана, к его носику обычно привязана полоска материи, по которой стекает вода, но кто-то сорвал ее.
        Наскоро подмывшись, ты выходишь на продол.
        Слышны раскаты богатырского храпа.
        Куняют на кортах шныри и первоходы.
        Сигаретный дым стелется предутренним туманом.
        На черном от грибка «небе» светит желтая луна балдохи.
        Вылезает из петушиного угла главпетух «Маня», зевает во всю свою рабочую глотку, «хлопает крыльями» и хрипато кукарекает, возвещая рассвет.
        «Хата, па-а-адъе-е-е-ем!»
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. КОКОН ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ
        Даша в Институте подружилась с сисадмином Димой Вехиным. В то утро она принесла ему стаканчик кофе из кофе-машины, и он шепотом предложил ей устроить свидание с Скворцовым.
        После того, как Даша на первом свидании не выдержала и рассказала Скворцову про то, что он на самом деле лежит в коме, Куратор запретил подключать ее к кибер-моргане. И забрал ключи от малого кокона.
        - Мы можем подключиться напрямую к USB-разъему, - с видом заговорщика сказал Димка. - Есть у меня один девайс, сам сделал. Только нужен ключ от главного КВРа.
        - Я попрошу Римму, - обрадовалась Даша. - Она мне откроет. Вот будет классно!
        Вечером, когда сотрудники разошлись, «заговорщики» собрались в Коконе.
        Димсон коммутирует шлем виртуальной реальности с USB-разъемом, в котором соединены электроды, вживленные в мозг СК.
        Римма Львовна обрызгивает Дашу из пульверизатора.
        В Коконе распространяется аромат французских духов.
        Даша надевает шлем виртуальной реальности и… проявляется на Просцениуме в виде светящейся фигуры с «нимбом» над головой.
        ЯВЛЕНИЕ «БОЖЬЕЙ МАТЕРИ» В ЛУКЬЯНОВСКОМ СИЗО
        Больше всего под шконками угнетает темнота. На память приходит то белоснежное зарево, что хлынуло в мозг, когда во время драки на малом спецу тебе выдавливали шнифты. Зажмурившись, ты сильно нажимаешь пальцами на глазные яблоки.
        Темнота вспыхивает бескрайним светом.
        Как зачарованный, ты оглядываешься внутри себя. Это мир чистых энергий, матрица З-Д мира. Кишат кристаллами снежных пикселей проформы гор, деревьев, зданий, облаков и даже ветра.
        Здравствуй, Великий Белый Свет Бога! Глазам больно, ты уже готов отпустить пальцы, как вдруг из кипения роящихся облаков проступает… призрачная женская фигура. Дивное благоухание наполняет воздух.
        - Свят, свят, свят… - пихает тебя локтем в бок Шмонька. - Зришь ли чудное видение, Сергуня? Се, грядет Пречистая…
        Поддавливая под разными углами глазные яблоки, ты наводишь фокус и…
        - Это Даша, Шмоня, Даша!
        - Дева Мира, Мария Богородица! - стонет старик в экстазе. - Господи, боже ты мой, как же она распрекрасна! Ради Ея красоты я лицо свое отдал, и еще не раз бы отдал, если бы воспотребовалось. «О Царице Небесная, Ты, как кроткая голубица, распространи надо мною Свои благодатные крыла. Прими меня, как Свое чадо…»
        - Не выдумывай, Шмоня, это Даша, про которую я тебе рассказывал, - говоришь ты и охаешь от удара сухоньким локтем по ребрам.
        - Так-то получше запомнишь! - назидает старец. - Слепой крот, сама Пречистая к нам в гости пожаловала, а он сомневается!
        - Ты чего дерешься, - ты отодвигаешься на всякий случай. - И как это тебя угораздило лицо свое за нее отдать?
        В ответ слышится умиленное поскуливание.
        - Не ты, не ты один, Сергуня, за Нее по жизни ратуешь, Ее вся вселенная защищает, и я, убогий раб Божий, в меру слабых своих силенок, тоже за Нее заступаюсь. Она ведь проходит земную юдоль в человечьем обличии, человечьими страстями и страхами полна, и вот однажды не выдержала душа Ея ужасов земных, руки Она на себя наложила, и за то в посмертном воздаянии многая мука Ей предстояла. И тогда я, недостойный раб Божий, сподобился пальчиками своими за Нее расплатиться. А когда горел, зимбурой облитый, думаешь, я тебя одного спасал? Нет, чадо, я для того самоподжегся, дабы Деве Пречистой помочь, ибо Она в силу неопытности снова «провиниться» изволила, осерчала на паренька одного, да и оглоушила его лопатой, так что охальник, в костер лицом упавши, обгорел до костей. И сказал Господь, говоря: «Что, раб мой Шмонька, поступишься обличьем своим, возьмешь на себя Ее грех?» «Ей, Господи, хоть кожу с меня сдирай, все отдам!» Многие мученики тако подвизаются рядом со святыми, на себя часть их мучений берут. Чуешь ли дивное благоухание, зришь ли Царицу Небесную, Сергуня?
        Даша сияет и серебрится, как Снежная королева. Пресветлая, с улыбкой любви и сострадания, она наклоняется и целует тебя в лоб. Губы ее шевелятся, но голоса не слышно. Читайте же все по губам Ея!
        «Сей… есть… муж… мой… возлюбленный… Его слушайтесь!»
        Поцелуй ее - как взрыв мозга!
        Лучи света пронзают тюремные стены.
        Вскакивают надзиратели в коридорах.
        Взрываются и перегорают лампочки.
        Срабатывают сирены тревоги.
        Сыпятся со шконок разбуженные зеки.
        С улицы кажется, что в здании СИЗО бьют молнии.
        Наваждение длится недолго. Нетварный свет гаснет.
        Народ в шоке. Никто ничего не понимает. Кроме одного человека - юродивого под нарами.
        - Радость великая, чадо! - молвит он не от себя, а от духа. - Вот какой благодати сподобил Господь нас, убогих. Царица Небесная изволила навестить рабов своих. Блажен ты, тебя Она поцеловала, тебя, любимче богородичный! Расслышал ли слова Ея? Нет? Слух твой пока затворен, ибо велика тайна сия и неподвластна человеческому разумению, но была открыта мне по милости Ея неизреченной. Слушай и дивись! Матерь Мира сойдет в юдоль земную, сама соизволит исполнить обет искупления поколений, воспоследовавших после крестной смерти Сына Ея. Не думай, что если Она велика духом, то будет в земной ипостаси неустрашимой воительницей. Всем страшно на Земле, и-и-и-и, так страшно, что не описать! Сын Человеческий пред крестом алкал и сокрушался, потел кровавым потом, умоляя Отца пронести мимо Чашу Скорбей, настолько она тяжела. Каждый сподобится пригубить глоточек земной горечи. Мисочка моя-от дырява, из нее вытекают скорби, по капельке, пусть по самой маленькой, а все меньше Матушке нашей страдалице мук и горя испить придется. Распнут Ея после истязаний, без такого выкупа эпохи не переменяются.
        - Да как ты можешь говорить такое?! Кто посмеет воздвигнуть Матери Мира крест? Ответ старца поражает, как удар молотка по распинальному гвоздю.
        - Ты!
        «БЫТЬ НА УКРАИНЕ БОЛЬШОЙ ВОЙНЕ»
        После видения Царицы Небесной Шмонька начал слабеть, даже молиться ему стало тяжело.
        - Уйду я скоро, силы убывают… Ты прости меня, Сергуня, что кричал я на тебя и анафематствовал присных твоих. Бди, Сергунюшка, заклинаю, бди, не предавай ни Деву, ни Русь, ни Христа.
        - Не предам, отец.
        - Охо-хо… горько говорить такое, да только петух не успеет прокричать, как ты отречешься…
        - Нет! Не бывать такому!
        - Не отчаивайся! Апостол Петр трижды отрекался, но собрался-таки с духом и взошел на свой крест.
        - Нет, я сказал - нет! Больше такого не повторится! Я не отдам душу свою на растерзание бесам!
        - Силы убывают, боюсь, не успею сказать… Придвинься ближе… В Предсказании старца Иллариона про наши времена сказано, что Запад снова нападет на Россию. Москва устоит, а Киев падет. Быть на Украине большой войне, не устоит народ во Христе, всяка душа будет испытана. Ты вслед за ними падешь, а искупишь вину, только если… - шепот старика слабеет.
        - Если что, Шмоня? - припадаешь ты ухом к его губам.
        - Закрой воронку, Сергуня… Загони в нее Зверя… Сэкономь народ… Русских и так мало осталось.
        - Какую воронку? Ответь! Не умирай, Шмоня, не оставляй меня одного!
        Ты трясешь старика, но он не отвечает, только слабо стонет в беспамятстве.
        СНЯТИЕ ГИПСА
        - Четыре смятых позвонка разъехались, дужки их оторваны, - нейрохирург Никонов, смотрит рентгеновские снимки Скворцова на световом экране. - Единый конгломерат из костей и соединительной ткани замурован в костную мозоль, так что гипс можно уже снимать. Хотя есть вероятность того, что больной обратился в «живую голову». Но это мы сможем проверить только после того, как он выйдет из комы.
        Съему гипса предшествовала операция, в ходе которой Никонов поставил коматознику два кейджа на шейные позвонки и надел воротник.
        Больного искупали с шампунем, растерли насухо и облачили в чистую одежду. Никонов доволен так, будто его самого только что выкупали и растерли.
        - Он испытывает сейчас непередаваемый кайф. Я сам по молодости отлежал полгода на спине. Компрессионный перелом позвонка, поднял «жигули» за передок, из молодечества. Так вот, самое кайфовое чувство было - лечь в ванну после полугода гипса и смыть с себя ссохшуюся кожу.
        «НЕ СТОИТ СЕЛО БЕЗ ПРАВЕДНИКА»
        Ты облился семью потами, пока вытащил Шмоньку из-под нар.
        Как же все-таки хорошо на воле! Можно встать на цыпочки, потянуться, вздохнуть полной грудью, сесть, встать, взлететь. С тела словно гипс сняли. Даже тусклая балдоха светит празднично и ярко. При ее свете открывается жуткая картина - Шмонькина спина ободрана, нежная кожица ожогов не выдержала волочения, ссадины кровоточат.
        Взяв старика на руки, ты несешь его к тормозам.
        Долго стучишь в кормушку.
        Наконец показывается недовольное лицо надзира.
        Ты рассказываешь ему про умирающего старика.
        Мужики тоже просят за «блаженного».
        Надзир ничего не обещает, но вскоре приходит Тяп Ляпыч, щупает убогому пульс.
        Когда санитары с носилками выносят Шмоню из камеры, сидящий у тормозов пожилой заключенный горестно вздыхает.
        - П@здец хате. Не стоит село без праведника.
        Ты успеваешь напоследок положить на грудь наставнику свесившуюся с носилок культю с наколотой на ней иконкой беременной Богородицы.
        А когда оглядываешься, понимаешь, что пропал. Кто-то настучал ворам.
        Сзади стоит Качан в окружении воровской пристяжи.
        - Отлетался, Скворец, - лыбится он глумливо. - Точней, отползался. Сейчас будем у тебя здоровье отбирать.
        Чуханов руками не бьют. Западло. Их товарят ногами, а жертва при этом не должна закрываться, чтобы не создавать неудобств «людям».
        На тебе тренируются. Отрабатывают удары.
        Под дых.
        Коленом в пах.
        Маваши.
        Йоко-гери.
        Ты отлетаешь и бьешься о стены и нары. Сползаешь, хватая ртом воздух. Поднимаешься и снова получаешь таранные удары в живот, в лицо и ребра.
        Вдруг крик: «Хата, тормоза!»
        По этому сигналу в камере замирает все противоправное.
        Застывают избивавшие тебя блатные, потому что находятся в прямой видимости вошедшего прапорщика, который громко объявляет.
        - Господа сидельцы, принимайте новоселов!
        Вводят группу парней в балаклавах.
        - Слава Украине! - хором приветствуют они камеру.
        Странно, что даже в тюрьме их не заставили снять масок.
        Народ молчит. К таким кричалкам еще не привыкли.
        Вдруг из глубины продола летит ответка.
        - Героям слава!
        Кто кричал? Кто пробирается к тормозам через толпу?
        Да Мытник же, офицер украинской таможни. А в спину его подталкивает Юрий Соломонович.
        - Доложить, хлопци! - еврей подхватывает избитого Скворцова под мышки. - Воры активиста Майдана убивают!
        - Че брешешь, гад! - пинает Соломона Качан. - Какой он активист! Чухан это!
        - Навище бьетэ чоловика? - выдвигается вперед старший из балаклав.
        - Вы кто, детишки? - волком щерится на него Качан. - Под кем ходите?
        Из прорезей маски воспаленно алеют обожженные слезогонкой глаза.
        - Про Яроша слышал? Мы «Правый сектор».
        - Нет! Такого авторитета мы не знаем. Нам сектора что правые, что левые, по боку! Мы центровые, ха-ха-ха! (воры поддерживают главшпана наглым хохотом) А чухана щемим по делу!
        - Он пострадал за майдан! - Юрий Соломонович лихорадочно шепчет тебе на ухо: «Серожа, быстро говорите им “Героям слава”»! - и пафосно выкрикивает. - Слава Украине!
        - Героям слава! - «на автомате» отзываются хлопцы
        Юрий Соломонович пихает тебя в ушибленный бок - прямо напротив сердца, которое заходится от боли.
        - Да скажите вы им вже «героям слава!» От вас же не убудет! - еврей снова громко выкрикивает. - Слава Украине!
        Ну, и что теперь делать Сергею Скворцову, читатель?
        Нет, не так. Что лично ВЫ сделали бы на его месте?
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        После снятия гипса и помывки в ванне с шампунем Сергею делают легкий разминающий массаж. Руки-ноги у него практически не разгибаются. Хирург Никонов просит массажиста быть предельно осторожным.
        - Когда я восстанавливался после гипса, - вспоминает он, - связки ссохлись и с огромным трудом поддавались разминке. Малейшее движение отдавало жесточайшими болями. В целом на реабилитацию ушло больше двух месяцев.
        - Значит, примерно то же самое испытывает сейчас Скворцов, - говорит профессор Дмитриев. - Снятие гипса было воспринято телом, как освобождение из-под нар, затем массаж, закостеневшие суставы и мышцы начали расправляться и передавать в мозг сигналы боли, которые и формируют картину избиения в тюремной камере.
        «ПУТЬ МЫТНИКА»
        Вы стоите насмерть и не произносите бандеровских речевок?
        Или дрогнули? Чего там, подумаешь, ну, сказали «героям слава!», шо в этом такого, слова рота не пачкают, а жизнь спасают.
        Вот и Сережа Скворцов сломался.
        Приподняв разбитое лицо с кровяными усами, он невнятно шамкает.
        - Хероам ава…
        Балаклавы распихивают воров и выдергивают из их рук «активиста».
        - Видпусты його!
        - Не замай!
        - Трымайте його, хлопци.
        - Ты як, друже?
        Воры и «балаклавы» меряют друг друга угрожающими взглядами.
        Тюремный люд карабкается «на пальму» - назревает крупная драка.
        - Что за кипеш на бану? - Качан понтуется на распальцовке. - Не успели заехать в хату, уже права качаете?! А ну сдал назад, кому говорю!
        - Донэцький? - принюхивается командир балаклав. - Вид нього тхнэ вугиллям! (пахнет углем)
        Балаклавы теснят блатных по проходу.
        - Чухан накосячил, огребает по делу! - огрызается Качан.
        - Брешуть воны! - Мытник задирает на Скворцове рубаху, показывая кровоподтеки. - Беспредел у хати, воры людей катують, ось, бачитэ, що коиться!
        - Банду гэть! - гаркает главарь, принимая боевую стойку.
        - Гэть, гэть, гэть! - «сотня» ощетинивается кулаками и локтями.
        - Сами какой масти будете? - звереет Качан. - Тряпки снимите, чтоб мы на заточки ваши посмотрели!
        - На пол, гниды! - истерит Штуцер. - На кого хобот подняли! Это Качан, смотрящий по хате! Вас тут с говном смешают.
        Кто-то из толпы заряжает ему в челюсть. Штуцер улетает по продолу.
        - Ганьба! Ганьба! Ганьба! - скандируют балаклавы.
        Рык в рык, клык в клык.
        Налитые кровью глаза.
        Мужики смыкаются с балаклавами и наступают на блатарей. Часть мужиков обкурена и пьяна. Мытник с утра распространил через Менялу партию косяков и несколько бутыльков зимбуры, посему народ подошел к бунту крепко на взводе.
        МАЙДАН В СИЗО
        «Украинец нормально живет только в условиях восстания»
        Д. Корчинский.
        Блатных теснят по продолу, пинают с нар ногами, с верхних этажей в них вихрем летит всякая рухлядь. Тюремный люд злопамятен. Беспредел воров всех достал, у кого-то отобрали положняк, у кого-то передачу, у кого-то одежду, кого-то просто прибили походя. Пришла пора свести счеты. На вчерашних повелителей набрасываются мужики и шныри, батарейщики и дорожники, и даже петухи поддерживают натиск гудением «рогом», как фанаты вувузелами на стадионе.
        Вспыхивает общекамерная драка. Трусливые сдристнули под нары, отчаянные по-натягивали на головы майки и влезли в махач. Драка приобретает ожесточенный характер, стараются не просто вырубить, но поломать и искалечить. Горстку блатных берут массой. Но сила черной масти заключается не только в авторитете и волчьей натуре, но и в так называемой «пристяжи», состоящей обычно из спортсменов, которых блатные «подтягивают» к себе подачками и прикормом.
        На подступах к «вертолету» в лаву боя врываются спортсмены-качки Кистень, Дракула, Зыба, Кисель и Валера Штангист. Свинцовыми кулаками они отбрасывают особо борзых мужиков и теснят обратно к тормозам орущую ораву балаклав.
        - Под шконки, перхоть! - гремят бойцы. - Поубиваем!
        - Бий титушню! - вопят майдановцы.
        Балаклавы имеют опыт уличных сражений, закалены и сплочены. Их воспаленным сознаниям мерещится, что в тюрьме они столкнулись с ненавистными донецкими титушками (об этом нашептывает снующий в задних рядах Юрий Соломонович), ведь воры в костяке своем реально состоят из донецких пацанов.
        - Присели! - командует командир балаклав.
        Сотня самообороны приседает.
        Над головами свистят железные шлемки с заточенными краями. Это группа камерных «пращников» во главе с Мытником вступает в бой.
        Раздается рев боли. У Кистеня кровь хлещет из рассеченного надбровья, Зыба зажимает разрубленный локоть.
        Рассвирепевшие воры пускают в ход заточки. Вопли раненых взрываются над кипящим людским месивом.
        Летят подожженные полотенца. Камеру затягивает удушливый дым.
        По продолу, как фарш в мясорубке, ползет окровавленная людская масса.
        Воры давят. Еще мгновение и народ побежит.
        И в этот переломный момент в бой вступает совершенно неожиданный фактор, переломивший ход борьбы.
        Шлеп-шлеп-шлеп! - летят по продолу мягкие «бомбы» - целлофановые пакеты с фекалиями, разведенными мочой.
        - Говно! - орет Кистень, поймавший один такой пакет и раздавивший его в кулаке. - Это говно, братва!
        Новая порция расфасованных фекалий летит в блатных. Кляксы коричневой жижы заляпывают лица, головы, плечи, груди, животы, текут за шивороты, зашкваривая тюремную аристократию (по понятиям, запомоиться дерьмом страшнее, чем пожать руку опущенному).
        И воры дрогнули. Они отступают, стянув с нар матрацы и закрываясь ими от калометов. Вслед летят торжествующие крики и новые порции «коктейлей Портникова».
        Невыносимое зловоние выедает глаза. Заключенные ложатся на пол и втягивают остатки воздуха. В тормоза колотят ногами, лежа на полу.
        Открывший дверь надзиратель отшатывается и зажимает нос рукой.
        - У вас что, гальюн прорвало?
        Но даже в таких невыносимых условиях народ находит в себе силы пошутить.
        - Товарышу эсэсовец, - стонет Жора Клименко, - чи туды, чи сюды, бо газы выходят!
        Громовой хохот сотрясает стены. Ржут избитые и искалеченные, плачут, стонут, ревут и воют.

* * *
        В 11 - 07 тюремный спецназ прибывает к общей камере «Братская могила».
        За дверьми слышны крики массовой драки, грохот падающих предметов.
        В 11 - 33 поступает приказ на штурм.
        Но едва дверь приоткрывают, как в коридор бьет невыносимый запах канализации.
        Бойцы спецотряда вынуждены надеть респираторы.
        Это не спасает, вонь выедает глаза. Срочно требуются противогазы.
        Посылают за противогазами.
        Тем временем бой в камере затихает.
        Взвесив все за и против, начальник СИЗО приказывает отложить штурм до особого распоряжения.
        «НЕУКРОТИМЫЕ УКРЫ»
        Стоит сорокаградусная жара. Камеру затапливает невыносимое зловоние.
        Люди дышат через мокрые полотенца. Рвотный кашель сотрясает хату.
        «Вот теперя ми усе ув шоколаде, - кряхтит Юрий Соломонович».
        Но это победа! Власть воров сброшена!
        Вонючие, но счастливые, обнимаются мужики и пидоры, шныри и батарейщики.
        В проходах между шконками мужики спешно строят «блок-посты» - отрывают нары от пола и делают из них баррикады. Воровской угол отныне именуется Донбассом или Даунбассией.
        Народ карнавалит до утра. Выпиваются воровские запасы зимбуры и проводятся первые в истории украинских тюрем демократические выборы. Смотрящим по хате (бачащим по-украински) утверждается Мытник, его правой рукой - Миша Недоповешенный, взявший себе погоняло Сокыра, что значит по-украински Топор. Третьим во властный триумвират втесался Юрий Соломонович, серый кардинал майдана.
        В общей камере «Братская могила» начинается новая движуха.
        По утрам «Хор камерной музыки имени Веревки», состоящий из заслуженных суицидников, исполняет государственный гимн «Ще не вмерла Украина». На приветствие «Слава Украине!» теперь следует отвечать «Героям слава!» Обращаться к «бачащему» нужно на украинской мове.
        Наколки с изображение Ленина, Сталина и прочей советской символикой запрещаются. Приветствуются тризубы, свастики, профили Бандеры и Шухевича.
        Шныри перестают убирать камеру, бо все равны. Хата захламляется, зато в ней кипит культурная жизнь. Проводится кулинарный конкурс имени Сковороды, победителем которого становится Кухарь. Вскоре бачащий замечает, что, несмотря на освобождение от воровского гнета, петухи продолжают заниматься заднеприводным сексом. Собрав петушиную «сотню», он делает объяву о том, что опущенные отныне реабилитированы и им нет нужды продавать свои услуги. Но вместо благодарности слышит в ответ недовольное ворчание.
        - Революция это свобода! Ты почему ложишь нам пределы? Авакову, Портникову, Ляшко можно, а нам, значит, нельзя?
        - Вы меня не так поняли. Революция вас освободила! Отныне мы все равны. Ведь все мы граждане демократической Украины!
        - Как это равны? - вмешивается в разговор Жора Клименко. - Предупреждаю! Если это сливное чмо начнет ошиваться рядом с местами приема пищи нормальных людей, то мы будем таких чмошников жестко наказывать и загонять под нары.
        Петухи возмущенно скандируют: «Ганьба! Ганьба!» Если раньше они сидели в курятнике тише воды ниже травы, то теперь, почуяв свободу, готовы стаей заклевать любого, кто осмелится поднять против них голос.
        Доходит до того, что в «Братской могиле» проводится первая в истории украинских тюрем свадьба геев! Женились вроде как для потехи Маня-вафля и Защекан. Кто-то снял церемонию на мобильный телефон и выложил ролик в ютуб. Западные правозащитники завалили администрацию СИЗО просьбами о встрече с активистами украинского гей-движения. От греха подальше начальник СИЗО решил прикрыть вольницу и смыть коричневое пятно с мундира пенитенциарной службы Украины.
        Надзиратель Новиков заправил в кормуху брандспойт и включил его на полную мощность. Изнутри понеслись вопли, ухи и ахи. Зеки попали в бешеную автомойку. Струи воды мощным напором сбивали людей с ног, смывали вещи, грязь и нечистоты, смешивая все в огромный водоворотный коктейль. Затем мокрых зеков погнали в душ, а смердящую хату залили хлоркой, оставив так до полной дезинфекции.
        ВТОРАЯ РАЗБОРКА ФИНТА
        После помывки «Братскую могилу» раскидывают. Большинство «бунтарей» переводят в соседнюю камеру. Там становится так тесно, что надзиратели запихивают в нее заключенных, как в вагоны метро в час пик. Старожилы кое-как расселись по каютам, а вот «беженцы» из «Братской могилы» стоят утрамбованной массой. Многие от жары и духоты теряют сознание и так висят в толпе, полумертвые. Крики протеста, зовы о помощи глохнут в мучительном общем гудении. Недостаток кислорода вызывает сначала головокружение, а затем обмороки.
        Гуххх! - обливают тебя из ведра.
        Ты находишь себя мокрым, на полу, в луже, под лучами яркого света.
        Темный силуэт склоняется сверху. Ты узнаешь Финта.
        - Здравствуй, Сергей. С Генеральным прокурором встречался?
        - Да-
        - Чего он хотел?
        - К..хкхкопь…
        - Ясно. А ты?
        - Не… про…
        - Поднимите его.
        Тебя поднимают.
        Кровь отливает от головы.
        Ты чуть не падаешь.
        Тебя держат.
        В камере светло, как днем. У пришедших с Финтом людей на головах закреплены налобные фонари. Выступает ужасающая антисанитария, заросшие грибком стены, битые полы, грязные лужи, изломанные рожи, глядящие с нар.
        Братва за столом закрывается руками от слепящего света.
        Узнав Смотрящего, все встают.
        Финт садится. Пальцем - к себе! - велит посадить рядом Скворцова.
        Ты плюхаешься на лавку. Боже, как болит все тело…
        На запястье Финта вспыхивают часы со встроенным тактическим фонарем, дающим четко направленный луч и, когда он меняет положение руки, яркое пятно перемещается на лицо того, с кем вор разговаривает.
        - Почему кипиш в хате?
        Качан прикрывает глаза рукой от яркого света.
        - Пришла бригада с майдана, подняла бучу. Кричат Скворцу: «Слава Украине!». Он в ответ «Героям слава!» Ну, те и вписались за него.
        Финт смещает кисть с фонариком в твою сторону.
        - Кричал «героям слава»?
        Твой кивок больше похож на падение головы на плаху.
        Голос Финта сечет, как сталь.
        - Знал, чья это кричалка?
        Новый кивок понурой головы.
        - Я говорил тебе, что Россию хотят расчленить? Что антироссийский проект «Украина» в этом плане ключевой? Одиннадцатую заповедь получил?
        - Да.
        - Поклялся?
        - Да.
        - Почему ссучился?
        Ты вскидываешь голову,
        - А какой у меня был выход? Или «Слава Украине» или в петушарню. Что бы вы сами выбрали?
        Финт оставляет вопрос без ответа.
        - Восстание дело серьезное, - говорит он, освещая блаткомитет лучом по кругу. - Сами мужики на такое не способны. Нужен организатор и вдохновитель. Ты. - Вопрос обращен к Качану. - Чуял недовольства в хате? Почему допустил бунт?
        Урка опускает голову.
        - Говорю же, боевиков с Майдана завели. Мы бы с ними справились, но их поддержали мужики.
        У Финта на скулах пружинят желваки.
        - Если в хате правильный смотрящий, мужики не восстанут. Признавайся, достали их своим беспределом?
        - Зуб даю! - ногтем большого пальца ковыряет в верхней челюсти Качан. - Все было по справедливости. Грев делился поровну. Никого не щемили не по делу. Кто-то народ настроил. Мужики пьяные были, накуренные. Откуда шмаль и бухло? А гранаты из говна? Их же надо было заранее слепить, значит, готовились в войне!
        - Откуда у мужиков деньги, водка, план? Ты контролировал «дороги»?
        - Да. Весь грев приходил в общак, я лично распределял.
        Вор проводит по зачесанным назад волосам ладонью, не касаясь их.
        - Это очень опасный прецедент. Если майданная зараза пойдет по зонам, режим ужесточат, всему воровскому ходу придется туго. Кто старший из мужиков?
        Вперед ступает высокий, с руками до колен, черный, как цыган, парень.
        - Имя.
        - Илья. Дальнобойщик погоняло.
        - Скажи мне, Илья, кто подговорил вас поднять в камере бунт?
        - Беспредел воровской. Вот он, - длинной рукой Илья показывает на Качана, - слова не давал сказать, себе лучшую долю отметал из грева.
        - Врешь! - взметается с места урка. - Я все делил по справедливости!
        - Помолчи, Качан, - останавливает его Вор и спрашивает Дальнобойщика. - Что пили накануне майдана?
        - Самогон.
        - Откуда он?
        - Надзир принес. У нас у одного там днюха была.
        - Что курили?
        - План.
        - Откуда у вас наркота?
        - Говорю же, днюха была.
        - У кого был день рождения?
        - У Гонца.
        - Давай сюда Гонца. Как тебя зовут, Гонец?
        - По жизни? Прохор.
        - Откуда у тебя самогон, Прохор?
        - Так это… Соломон угостил. Принес бутылек зимбуры, курево, на, говорит, подарок, пейте на здоровье.
        - Точно! - хлопает себя по лбу Качан. - Соломон там шнырял по задним рядам, подначивал, нашептывал, Скворца в спину подталкивал, кричи, типа, «Слава Украине!» Давай сюда Соломона!
        Приводят Юрия Соломоновича. Он шкандыбает, держась за поясницу.
        - Ой, дайте присесть, ребятушки. Радикулит замучил, охохонюшки… Вот спасибо, шё уступили старику место. Как в трамвае в час пик, чес-слово. Как говорят в Одессе, ви на следующей сходите?
        Суровые лица зеков трогают улыбки. Эх, и кому бы не хотелось сейчас выйти из вонючего «трамвая» да на солнечный денек?
        Финт в черных очках невозмутим, как персонаж «Матрицы».
        - Юрий Соломонович, расскажите нам правду. Народ утверждает, что это вы башляли боевикам, спаивали сокамерников и вели среди них майданную пропаганду.
        - Хто продал вам эти химины куры, уважаемый Финт? Плюньте тому в очи! Какой с мине революционэр? Я старый больной человек. В 86 году, когда взорвался Чернобыль, я кушал яблоки ув киевских садах, посему мои волосы повипадали, а зубы и убеждения расшатаны. Та шё я говорю, какие к лешему зубы! Я ж совсем забыл, шё пожертвовал их на воровское дело! Теперь я с вами ув доле! Мои коронки в общаке! Таки я был раскоронован, хотя вором в законе ни разу не был, вот же парадокс, ха-ха-ха!
        - Не съезжай, Соломон! - одергивает Качан. - Тебе предъявляют, что ты кипиш замутил, бабло засылал, спаивал мужиков и против воров настраивал, а ты съезжаешь на шуточки-хаханьки.
        - Качанчик, шё я могу замутить, кроме доброй порцайки душистого чая, - еврей выставляет на стол упаковку «краснодарского». - Вот вам подарок от нашего стола вашему столу!
        - Благодарствуйте, - усмехается Финт. - Завари. (Кухарь сметает дачку и проталкивается на «кухню»). И все же, Юрий Соломонович, сокамерники утверждают, что вы их спаивали, подгоняли наркоту и настраивали против воровской власти.
        - Та шёб меня покрасили в зеленый цвет! Зачем мине на старости лет танцевать этот канкан? Ви послушайте лучче, як канкан танцевали ув Одессе. - Еврей устраивается поудобнее и потирает руки. - В одесском варьете работала танцовщицей Валька Блайвас с погонялом «Струна», девка тонкая, высокая, талия 56 сантиметров, объем груди девяносто шесть, бедер сто! - Юрий Соломонович обрисовывает вокруг себя женскую фигуру, а Жора Клименко с продола напоминает ему, чтоб на себе не показывал, чем вызывает оживление у навострившего уши народа. Кому не охота послушать байку про баб, в особенности, с такими габаритами, какие рисует Соломон. - На шпагат Струна прыгала с подскока, - продолжает рассказчик, - токо слышно было, как она лобком стукается об паркет, о такая у нее была растяжка! И вот однажды, переодевался на канкан, она забыла надеть трусы под белые прозрачные колготки, бо уже тада прилично подбухивала. В зале присутствовало начальство в лице первого секретаря одесского обкома партии товарища Федосеева, который принимал делегацию из солнечной Армении во главе с секретарем ЦК Антоном Ервандовичем Кочиняном.
И вот прямо над их головами Струна выдает свой фирменный батман. Хто не знае, батман цэ неоднократное задирание ноги до потолка для демонстрации женской подноготной. Должен упредить, шё Струна была брунеткой, а за интимные стрижки советский народ в те времена ничего не слышал. Скажи кому, ше надо стричь манду, приняли б за извращенца. Посему батман Струны стал для зрителей культурным шоком. У кавказских коммунистов отпали челюсти и повылазили беньки, Струна же, вдохновленная успехом, токо пуще прежнего замахала ногой. Трам-папа-парарам! Зрители окаменели. Как ви думаете, люди, - Юрий Соломонович обращается к народу, заполнившему продол, - шё они тама увидели?
        РАЗБОРКА ФИНТА
        (Продолжение)
        - Уважаемый Финт, изделайте мине одно ма-а-а-аленькое одолжение, скажите своим лантернариусам, шёбы они посветили во-о-он в тот угол.
        Лучи направляются ввверх.
        Толпа на продоле задирает головы.
        Рассказчик протирает полой рубахи очки, надевает их на нос и тоже вглядывается в заросший грибком и паутиной угол.
        - Вот примерно такую картину, - говорит он в тишине, - увидели армяне в междулапии у Струны!
        Зеки передают друг другу ответ Соломона, и до тормозов докатывает богатырский хохот. Напряжение последних дней находит выход. Народ ржет, как подорванный. А Юрий Соломонович поддает жару.
        - Бо в советские времена, - перекрикивает он развеселившуюся толпу, - женщинам же в голову не приходило скоблить себе область бикини! Шё бог дал, то й ростэ, как говорят на Украине.
        Следует новый взрыв смеха. Но камера быстро притихает. Причина проста. Долгое сексуальное воздержание развивает воображение сидельцев до степени яснозрения. А тут еще Соломон со своими байками! Все косятся в освещенный угол и вспоминают - кто супружницу, кто любовницу. Наступает тишина. Ее выдерживает, как драгоценное вино, сам создатель сексуального наваждения.
        - О так, как ви теперя, - говорит он задушевно, - напряглися усе ув тому варьете!
        Официанты пороняли подносы. У курящих из рота повыпадали сигареты, попрожигав им бруки ув деликатесных местах. Особенно сильно кондратий хватил членов обкома партии. В те времена лишиться партбилета можно было за сущую ерунду, не то шё за демонстрацию чернобурки. Оркестр смолкает. И вдруг! Армяне вскакивают и начинают бешено орать, жестикулируя, как банда сурдопереводчиков, переводящая «танец с саблями» Хачатуряна. По окончании концерта перепуганный директор летит за кулисы, шебы изничтожить Струну и вигнать ее увзашей. И шё ж он там видит? У ног виновницы стоит ящик шампанского, а сама девушка завалена букетами роз по самый свой батман.
        - Какие они страстные, Маркович! - вздыхает она мечтательно. - Мне никогда не дарили столько цветов. Может, ты, наконец, повысишь мне зарплату? Видишь, я теперь звезда!
        - Отуда у тебя шампанское и цветы? - задыхается от возмущения Семен Маркович.
        - Так армяне же и подарили!
        Юрий Соломонович поднимает в сторону «зала» дымящуюся кружку с чифиром, которую притарабанил Качан. - Так выпьем же за женскую сексуальность, самую сексуальную сексуальность ув мире! Все, я кончил.
        - Ты трусы пощупай, удостоверься! - советует Клименко.
        Общаковский смех носит самовоспроизводящийся характер, стоит начать одному, и поневоле подключаются соседи, - а? че? че он сказал? ха-ха-ха… - и почему бы не поржать на халявку вприкуску с затяжкой горького дыма?
        Всем понятно, зачем еврей пустил в ход тяжелую артиллерию юмора. Странно, что Финт дает ему выговориться.
        - Что стало потом со Струной? - спрашивают с антресолей.
        Юрий Соломонович водит очками на отлете по рядам, ища, кому отвечать.
        - Ай, не спрашивайте! Сейчас она торгует семачками возле Привоза. На костылях, бо одну ногу ей отрезали, шёбы не смолила по две пачки сигарет ув день.
        Смех стихает. Лица смурнеют. Превращение секс-бомбы в торговку на костылях расстраивает мужиков. Их будто лишили праздника.
        - Э-э-эх, Соломон, - вздыхает Клименко, - такую песню испортил!
        Финт делает знак сместить зону освещения.
        Лучи фонарей покидают похабный угол и освещают стол.
        - А вы неплохой ритор, Юрий Соломонович, - замечает Смотрящий. - Умело манипулируете коллективным бессознательным. Рассказали байку, и вот уже народ готов защищать вас от якобы «воровского беспредела». Накажи я вас, и коллектив будет против. Люди скажут, что Финт поступил несправедливо, ведь так?
        - Совершенно верно, уважаемый Финт! Тута ви тютелька в тютельку правы, бо миня нет за шё наказывать! Так давайте лучче вместе обмозговывать, как нам выбираться из этой халепы.
        Вор усмехается.
        - Вы создали халепу, а выбираться из нее предлагаете вместе.
        - Народ восстал от беспредела, при чем тута я?
        - А ну ша! - встряет Качан. - Ты тут байками не отделаешься, Соломон! Отвечай на предъяву! Кто подогнал бухло и наркоту мужикам? Вот ему ты давал?
        - Я? Ему? - Юрий Соломонович морщит лоб в гармошку, рассматривая поверх очков Гонца. - Я давал вам для выпить? За просто так? Может, то был не я, а похожий на меня Гига Перельман? Он тоже денег не берет.
        Но Гонец стоит на своем.
        - Это вы подарили мне бутылек самогона. И план подогнали задаром.
        - Даром даже папа маму не целует, а шёб еврей пожертвовал гою бутыль самогона - то вообще хохма! Ви беса гоните, чолодой моловек, бо, с двух одно: или вам маргарина в котелок не доложили, или у вас гуано фибрильное перекипело и пора снимать его с конфорки. Да ви токо на него посмотрите, уважаемый Финт! - Соломонович обводит Гонца очками по «интерфейсу». - «Пил вчера? Нет. Почему глаза красные? Вампир». Дерилиум тременс в стадии белочки. И так со всеми. Нажрутся и лезут в драку. Хто виноват? Евреи!
        Смотрящий снова усмехается.
        - Хватит уже разговаривать на псевдо-одесском, вы же не Абрам из анекдотов. У нас есть показания ваших боевиков, что именно вы организовали кипиш в камере.
        Притаскивают майдановцев, без балаклав, с распухшими от побоев лицами. Вися друг на друге, они подтверждают, что Соломон финансировал бунт, подкупал сильных мужиков и платил им за участие в боях.
        - Зачем вам это было нужно? - спрашивает Финт, когда майданутых уводят. - Вы же разумный человек, Юрий Соломонович. Жили зеки в тесноте, да не в обиде, ждали объебона, чтобы уйти на суд и дальше в зону, где можно дышать свежим воздухом, отбывая свой срок. И вдруг бунт, кровь, новая предвариловка, новые расследования, удвоенные сроки. Какой в этом смысл?
        Юрий Соломонович утирает пот рукавом. Улыбка сползает с его лица, и становится видно, насколько он стар и измучен.
        - Мине хотелося облегчить людям положение. Вот я и дал им для выпить. Не понимаю, шё тута плохого?
        - Вы продолжаете придуриваться. Я вам объясню. В тюрьме только Вор имеет право объявлять голодовку или бунт. Разве положение людей можно облегчить восстанием и бойней?
        - Люди устали терпеть воровской беспредел.
        - Ты че гонишь?! - вскипает Качан. - Все было по понятиям! Я нормальный был смотряга.
        - Хто? Ви? - ехидничает Юрий Соломонович. - Расскажите это людям! Пускай они тоже посмеются!
        - С вами плохо обращались? - спрашивает его Финт.
        - Со мной? - изумляется еврей. - Со мной обращалися просто отлично! Если не считать таких малостей, как выплавку коронок с рота раскаленной ложкой. Ерунда, всего-то обожгли язык и десны до волдырей, так шё я две недели плевался кровью и кушал только первое. Зато, б…, похудел!
        - Это было в другой хате, - отводит глаза Качан под взглядом черных окуляров. И тут же взъедается на еврея. - В общак скинуться у тебя бабок не было, а на майдан оказалось до хрена и больше. Харэ вола вертеть, Соломон! Откуда шло бабло? Кто тебя грел с воли? Устроил бунт с говнометами - отвечай, колись до обрезанца, пока мы тебе его под самый корень не отчекрыжили!
        Но угрозы блатного не оказывают на еврея прежнего устрашающего действия.
        - Хоть я и не врач, Качанчик, мине таки сдается, шё кой-кого тута замарафетили из замороженной яйцеклетки методом экстракорпорального оплодотворения.
        - Че он сказал? - оглядывается на соседей Качан.
        - Он сказал, что ты, - Зира пыхает цигаркой, - отморозок.
        Сначала негромко, а потом все сильнее смех докатывает до верхних ярусов, и вскоре над Качаном ржет уже вся хата.
        СКОМОРОХ В ЗАКОНЕ
        Аншлаг. «Театр» забит под завязку. Малая сцена ярко освещена. На ней солирует одессит и юморист Юрий Соломонович Иловайский. Зал смеется его шуткам, и даже ледяное лицо Финта протаивает в углах рта.
        - Кто отморозок?! Я?! - Качан угрожающе привстает, но, видя, что народ не на его стороне, перестраивается. - Да, сука, с ублюдками я отморозок! И если ты будешь врубать тут клоуна с Дерибасовской, клянусь мамой, Соломон, я выплавлю тебе не только фиксы, но и мандильную железу, которой ты сочишь тут яд на всю хату! Мало вас в печах жгли, можно это и повторить!
        Лучше бы он этого не говорил.
        Крематории Освенцима дымятся за плечами Юрия Соломоновича, когда в упор и бесстрашно он вперяется в наглую харю татуированного быдла, изгалявшегося над ним с самого начала его пребывания в СИЗО.
        - Кстати, за вашу маму, Качан! Шеб ви знали, после УЗИ она сделала себе харакири, шёбы ее виродок не шлендрал по крыткам конченным отморозком, а пошел в полезный абортивный материал для производства женской косметики. Жаль, гаденыша спасли херувимы ув белых халатах и назвали ту операцию «кесаревым сечением»!
        Оскорбление построено так витиевато, что Качан не сразу понимает, что его чморят. Он прядает через стол, чтобы порвать борзогону пасть, но его перехватывают телохранители Финта. «За мать, сука… - рычит блатной, прижатый к столу, - все, ты труп, жидовская р-р-р-рожа!..»
        Еврей гейзирует, как взболтанная бутылка минералки.
        - Да-да-да! Конечно! Я - жидовская рожа! Этой роже можно виплавлять зубы с рота!
        Ви шё себе думаете, господа авторитеты, гопники будут с кровью добывать золотишко с пожилых людей, а им за это ничего не будет? Моя тетя Лея Рутгайзер с отцом Ефимом Ассировичем Эпельфельдом, техником телефонной связи в областном Управлении НКВД, была убита толпой во время Львовского погрома. Погром устроили воины УПА, активно поддержанные местным населением. Должен я отомстить их убийцам или да? Должен я отомстить ворам, отбиравшим у меня грев и избивавшим для ради развлечения? Хто даст им обратку, если я засуну язык в жопу и струшу?! - Соломоновичу, верно, вкололи «сыворотку правды», бо несет его, как дизентерийного. - Да, это я стравил донецких и хохлов! Я, старый, жалкий шут! Хохлы, слушайте сюда и не говорите потом, шё не слышали! Люди Каламбурского и Рабиновича профинансировали на несколько миллионов долларов расследование деятельности бандеровских карателей на территории Западной Украины в 41 - 45 годах, обращая особое внимание на убийства евреев в каждом конкретном селе и районе. Опрашивались свидетели, поднимались архивы, устанавливались фигуранты, их родственники и наследники. Знаете, шо
будэ дали? Украинские националисты придут к власти и развяжут гражданскую войну! Потомков карателей призовут в армию и отправят в зону боевых действий, где удобрят их трупами земли Донбасса. Да, хохлы, да, свидомые! Приходит мстя за резню Хмельницкого и зверства Бабьего Яра. Мы долго готовились, отчленили Украину от России, которая одна могла вас защитить, и теперь начинаем методично зачищать от вас плодородные украинские черноземы. Ваши старики будут подыхать без лекарств и отопления в холодных домах! Потому что вы посрались с Россией и ее ненавидите. Ненависть застила вам очи, вы не видите своего настоящего врага, который с вами в обнимку пляшет гопака. Недаром хохол наоборот читается как лох! Лохи, аха-ха-ха, вас разводят! И хто? «Жидобандеровцы и жидоказаки, жидобоксеры и жидокролики»! Скоро останется одно «жидо», бандеровцы и казаки уйдут в распыл, а Украину переименуют в Жидохазарию. Поэтому да, я жидяра! И знаете шё? Я этим горжусь, бо жидяра на Украине звучит гордо!
        Юрий Соломонович падает на табуретку и вытирает мокрую от пота лысину.
        Звенящая тишина воцаряется над судилищем.
        Народ ошарашен расчехлятором безобидного с виду шутника-затейника.
        - И такое с ним не в первый раз, - тушит чинарик в пепельнице Рубленый. - Как только услышит за холокост и трубы крематория, натурально сходит с ума.
        - Дайте ему воды, - велит Вор, видя, что «оратор» облизывает пересохшие губы. - А вы смелый человек, Юрий Соломонович, не побоялись вскрыться в присутствии столь серьезных мужчин.
        Иловайский опасливо косится на разваленную харю Рубленого, на шербатую рожу Качана и другие не менее нелицеприятные физиономии.
        - Я не то, шёбы очень смелый, - бубнит он в кружку, поданную Кухарем, - но временами я таки да, духовитый. В вашем присутствии, я надеюся, никто ж не посмеет меня тронуть, бо если об том станет известно кое-кому на свободе, отвечать за беспредел против евреев придется лично вам.
        А вот это уже прямая угроза!
        Зрители, затаив дыхание, ждут, как отреагирует авторитет.
        - Кому, например, это может стать известно? - тихо спрашивает Финт.
        - Извиняюсь, имя Леди Каламбурского вам шё-нибудь да говорит?
        Имя владельца главного банка Украины и создателя территориальных батальонов у всех на слуху. Если человек находится под его защитой, то с таким лучше не связываться.
        Но Финт непроницаем, как гипсовая маска.
        - Теперь мне ясно, кто профинансировал тюремный майдан и почему меня так настойчиво звали в вашу хату «развести пацанов по понятиям». Меня ждала здесь заточка засланного Лёдей киллера.
        Юрий Соломонович бледнеет.
        Шум нарастает шум. Качан вскидывает руку, призывая к тишине.
        Кухарь приносит новый чифирбак.
        Финт делает первые два глотка и передает чифир сидящему справа вору Каленому.
        - Что будем делать с Соломоном? - спрашивает тот, перед тем, как сделать глоток.
        - А шё ви предлагаете? - живо интересуется у него Иловайский.
        - Сломать тебе руки-ноги, - Каленый, отпив, передает фаныч соседу.
        - Не, - принимает чифирбак Коваль, - ему мало сломать ноги, ему надо еще и костный мозг высосать, иначе он и на инвалидной коляске догонит тебя и опомоит.
        Вор делает два глотка и передает чифир Зире.
        - Думаю, след уронить его со шконки «во сне», - сербает тот горячую терпкую жижу.
        - Вниз головой, - конкретизирует Рубленый.
        - Ага, - кивает Зира. - Жаль только, конферансье пропадет, кто будет вести у нас камерные концерты?
        Но Юрий Соломонович настроен решительно против таких крайних мер.
        - Та шё ви так на мине взъелися, уважаемые? Ви воры в законе, я - скоморох в законе, а для шутов закон не писан. Их слушают с выниманием, шёбы извлекать уроков! Подумаешь, похохмил насчет хохлов! Они тоже шутят за холокост и ничего, им можно! А теперь скажите мине, хто виноват у в тому, шё хохлы купи лися на майдан? Мы, евреи, или их ущербный розум? Разве ненавидят учителей за розги? Разве линчуют хирургов? Ми избраны для научения глупцов, шё сидят по тюрьмах, бо умные тут не сидят. А теперь я спрошу у всей хаты, - Привстав, Юрий Соломонович обводит рукой «партер» и «бельэтаж», - пусть каждый с вас подумает очень, очень крепко и скажет, положа руку на сердце, Бог вас когда-нибудь наказывал незаслуженно?
        Теперь тишина воцаряется надолго. Каждый из сидельцев вспоминает свои беды и решает, заслуженными они были или нет. Раздаются голоса, что, мол, кого-то не по делу замели менты, неправедно засудили судьи, подставили соседи, кинула жена…
        Юрий Соломонович вслушивается в общекамерный гул, прикладывая ладонь то к одному уху, то к другому.
        А ну ша! Тута есть обиженные? (Камера замолкает). Всех обиженных попрошу под нары! - Еврей берет со стола лампу и направляется с нею в толпу, обращаясь к каждому терпигорцу по имени. - Вот ты, Паша, ты, Алексей, и ты, Гена, ви же сами мне рассказывали, за шё вас закрыли! - Соломон перечисляет грехи каждого. - Напился, устроил драку, украл по глупости, переспал с несовершеннолетней, снова напился, опаздывал в аэропорт, позвонил и объявил самолет заминированным. Сбил женщину на переходе по пьяни. Побил любовника жены до полусмерти. Той, хто думае, шё жизнь обошлася с ним несправедливо, не понимает в силу прогорклости маргарина ув «котелке», шё источником его ахтунгов, цуресов и аллесов является его собственный ущербный умишко. По здравому размышлению, если подлить у котелок свежего масла, ви будете вынуждены признать, шё свои изжоги заработали себе сами, и шё Господь поступил с вами еще милосердно и долготерпеливо, не поубивал сразу, как ви того, обормоты, заслуживаете, а токмо заключил на время ув карантин в надежде на ваше будущее исправление. И не рассказывайте мине за вашу презумпцию, шё хто-то
не знал, не думал и прочую лабуду с либидо. Все свои беды вы заработали сами!
        - Короче, Склифосовский! - обрывает кто-то с «трибун». - Не вали с дурной головы на здоровую! Тут тебя судят!
        Соломонович корчит сконфуженную мину.
        - Короче всех тут токо у меня. Он у меня такой маленький, шё моей жене, шёбы разглядеть его в эрегированном состоянии, приходилося брить мине лобок.
        Народ лыбится, чуть расслабившись. Жора Клименко ехидничает.
        - Как же ты ссышь, Соломон, таким маломерком?
        - Ис помощью пинцета! Но хватит о грустном. Поговорим о грехах наших тяжких. - Юрий Соломонович серьезнеет. - Я вам токо ше рассказал за ваши биографии, ше же касается народов, то если народ пьянствует, ворует, завидует, ненавидит, упорствует в слепоте и ожесточении, то Господь посылает к нему нас, евреев, а уж ми предлагаем искушения по прейскуранту. «Незалежнисть». «Обогащение на халяву». «Безвизовый режим с Европой». Токо надо отказаться от своего прошлого, от своих отцов и дедов, от истории своей страны. Всего-то и надо, шё предать собратьев, с которыми триста лет жили вместе и воевали плечом к плечу. Всего-то и надо, шё поубивать небольшую часть своих сограждан, «колорадов и ватников»! - Голос «артиста» взлетает до крика. - Предай! Убей! И сразу станешь богатым и знаменитым, галушки сами будут прыгать тебе до рота! Так евреи ли виноваты ув бедах нэньки Украины, або ее наивный, доверчивый и жадный народ? Чего молчите, хохлы? Вы же предали русских! С кем краюху хлеба делили в голодные годы, с кем воевали вместе, поднимали страну из руин. И шё ви кричите теперя? Москаляку на гиляку? Вот вам ваша
«мила Вкраина», вот широкий степ. Бейте стэп, шановни, скачите выше, в шароварах не видно, шё вы обосрались! А теперь вопрос, господа знатоки, в чем виноваты евреи? Если бы ви были разумными людямы, разве смогли бы ми заманить вас сначала ув незалэжнисть, а потом на Майдан? Да ни за какие коврижки мадам Нуланд, нашего, кстати, рода старушка! Так с какого перепугу я буду стыдиться, шё родился евреем, а не казаком с оселедцем вместо моску?
        В этот миг оставленный без присмотра Мытник выдирается из толпы, валит еврея на пол и начинает избивать его ногами. Охранники Финта растаскивают их, Мытника скручивают, он рычит, как пойманный зверь.
        - От же падла! От же паскуда! Казав тато: «нэ вирь, сынку, жидам, ляхам та москалям». От я, дурный, повирыв! От дурный… - от боли в вывернутых плечевых суставах, от ненависти и злобы казак взревывает на всю хату. - Бий жидив, хлопцы! Слава Украине!
        Камера вскакивает.
        «Героя слава!!!»
        Ор стоит неистовый.
        Отовсюду тянется скрюченные пальцы, готовые разорвать ненавистного еврея на клочки. Если бы не торпеды Финта, взявшие Соломоновича под защиту, его порвали бы на лоскуты.
        - Петух гнойный! - сипит беззубой пастью старик Профаныч. - Выводить таких керосином, как мандавошек с лобковой волосни!
        - Скотское отродье!
        - Отстреливать таких, как бешеных собак!
        - Под шконку мразь!
        Контингент в тюрьмах отчаянный, практически у всех проблемы с психикой.
        - Ше за геволт, люди, успокойтеся вже… - Юрий Соломонович в знак раскаяния посыпает голову пеплом и окурками из банки Нескафе. Но народ жаждет крови.
        - На кол его! На кол! На кол! - норовит пнуть еврея с боковой шконки Ероха, «кухонный боксер», сидящий за избиение жены.
        - Под молотки гниду! - орет Саня Жгут с налитыми кровью глазами, бледный той синюшной бледностью, какая покрывает сидельцев после долгого пребывания в камере и называется «тюремным загаром».
        Мстители тянутся с нар, рвутся по продолу, лезут из-под шконок. Народ накосячил, и, чтобы отвести от себя вину, решает принести в жертву камерного шута.
        Ах, вы, суки неблагодарные! Юрий Соломонович взбирается на второй ярус нар и разражается оттуда яростной бранью.
        - Заткнитеся вже, зашкваренные обормоты! Ви шо, не понимаете, шё ви теперь запомоенные, вы ручкалися с петухами, кушали с ними с одной тарелки, вы все обречены под шконку!
        Лучше бы он этого не говорил!
        Камера взрывается. Если бы не охранники Финта, перекрывшие продол, еврея бы уже разорвали на куски. Крики и свисты хлещут его кнутами. Это настоящее бичевание.
        - Отдай его нам на расправу, Финт! - от имени народа требует Дальнобойщик.
        Финт встает. Ругань затихает.
        - А ведь он прав, - негромко говорит Вор. - Вы хоть понимаете, что клевали с петухами из одних шленок, что вы зашкварены теперь до конца своих дней?
        Народ резко сдувается.
        - Я лично их не трогал! - открещивается Чебыш, отползая в темноту продола.
        - Я не ел из одной шлемки ни с одним петухом! - божится Жорик Клименко. - Зуб даю!
        Нависнув над толпой, Юрий Соломонович разражается театральным хохотом. Пепел вперемешку с потом течет по его трясущемуся лицу.
        - Аха-ха-ха! В сортире теперь сортируйте, кто с вас гей, кто петух, а кто полупокер без прикупа, а-ха-ха-ха-ха! - Еврей утирается рукавом, еще больше размазывая грязь по лицу, и заботливо предупреждает Вора. - Вам должно быть западло сидеть с ними за одним столом, уважаемый Финт! Слыхали б ви, шё они за вас говорили! Шё будто ви ходите по тюрьме, как по своей «хавире», и, значит, работаете на абвер! За это вас надо взять на цугундер на ближайшей сходке. Это говорил Качан, и я готов подтвердить свои слова под присягой!
        Качан вглядывается в совершенно грязного еврея и вдруг взвывает, указывая на него пальцем.
        - Нечистый! Убейте его!
        Толпа напирает, взревев. Охранники с трудом сдерживают ее натиск.
        Момент исключительно опасный, бунт может вспыхнуть с новой силой.
        Финт властно вскидывает руку.
        Охрана направляет мощные лучи фонарей в толпу.
        Ослепленный народ закрывается руками. Финт предусмотрительно надел черные очки и спокойно взирает на пятящееся стадо. Алебастровое лицо его бесстрастно.
        - Чьей крови хотите?
        - Соломона и Скворца! - хором отзывается толпа. - Они все затеяли!
        - Скворец ссучился, Финт, - берет сторону народа Качан. - Ты не в курсе, но он действовал заодно с Соломоном и майданутыми. Надо спросить, с него как с суки!
        - Смерть обоим! - подхватывает толпа.
        Вор снова поднимает руку.
        - Тут сказали, что я не в курсе, кто такой Сергей Скворцов, - говорит он так тихо, что народ вынужден замолчать и прислушаться. - Нет, это вы не в курсе, кто он такой. Я сел в тюрьму ради него. - Указательный палец смотрящего, как и лучи фонарей, направляются на понуро сидящего Сергея. - Потому что он первый в истории русский Владыка Копья Судьбы! Слыхали, наверное, про Копье Гитлера, с которым он напал на нашу Родину и нанес ей поражение в 41 году. Им обладали императоры и короли Запада. Теперь эта реликвия перешла к нам, русским. Это значит, что русскому народу суждено банковать на мировой арене. Запад взбешен и растерян. Естественно, они хотят вернуть Копье себе. Но заполучить его можно только с добровольного согласия Владыки, вот его! - лампы светят выедающим светом, из глаз твоих текут слезы, но ты не утираешь их.
        Притихшая толпа разглядывает тебя, как будто видит впервые.
        Вдруг из задних рядов раздается презрительный голос.
        - Говоришь, сам в тюрьму сел, Финт? На абвер работаешь?
        Вор замедленно поворачивает голову в сторону обвинителя.
        - Тот, кто это сказал, пусть выйдет сюда и предъявит мне лично! Ну, я жду. Есть еще желающие кинуть мне предъяву? (зал молчит, в спертом духе камеры скапливается страх и раздражение, зеки не любят, когда на них давят, поэтому Вор меняет регистр голоса на задушевный). - Кто не верит в самопожертвование и служение Правде, тот шерсть и перхоть! Я Вор. Князь древнерусский. Охраняю и сохраняю прежнюю, дохристианскую Русь. Русичи до крещения жили общиной. Частной собственности и воровства не было, каждый мог взять, что ему было нужно, все было общим, вот как у нас, здесь, в тюрьме. Христианская церковь принесла заповеди - «не укради, не убий». По форме правильно, по сути - издевательство. Где «не укради», там и воровство, где «не убий», там и убийства. Так впервые посадили душу славянскую в клетку из заповедей и запретов. Так на Руси появился первый острог и первые заключенные. Русичи с самого начала были против такого государства, и мы, воры в законе, не имеем и не можем иметь ничего общего с этим паразитическим грабительским образованием, какое нам навязали западные варяги. Вся западная цивилизация
была создана изгоями, выродками, лжецами, душегубами и разбойниками, изгонявшимися славянами за неспособность жить по законам общины. За многие века изменились их языки и облики, но суть осталась прежней - как были, так и остались они хищными паразитами, стремящимися жить за чужой счет. На генетическом уровне ненавидят они Русь, изгнавшую их предков. Вот и пытаются отомстить. Раз или два в столетие собирает Запад все свои силы и идет на Русь, где и огребает по полной программе. Такая традиция. Огребут и в этот раз. Мы, воры, стоим на страже глубинной Руси. Я в отпуск езжу не на Мальдивы и Канары, а в тюрьмы и зоны. Сам, добровольно сажусь в самые тяжкие крытки, чтобы вас, сирых и убогих, править. Чтобы не было беспредела ни со стороны черной масти, но со стороны администрации. Вор должен быть с народом и ему служить. Бесправные и униженные, битые и гонимые, вы наши подопечные, мы ваши пастыри. Видите этот партак? - Финт поворачивает за плечо Рубленого, чтобы подставить под свет татуировку оскаленной волчьей пасти. - Воры - волки. А вы - овцы. Вы жвачные, мы плотоядные. Всегда были касты. В Индии
кшатрии, у нас воины. В тюрьме воины превращаются в воров. Мы воинское сословие. Щемим? Да. Так положено. Держим в рамках. По понятиям. Власть послана в меру вашей греховности, ее надо прожить, извлечь уроки и только потом менять на лучшую. Да она и сама изменится, стоит измениться обществу. Вы скинули воровскую власть, власть воинского сословия. Мы воины, мы обладаем кодексом чести. За бабки не продаемся, мусоров презираем, смерти не боимся. Слово пацана закон. Честь выше жизни. Барыги и п@доры честью не обладают, за деньгу малую мать родную продадут, отсюда их бредни про свободу, равенство и братство. Им хочется быть равными с нами. Братство хорошо с равным тебе, с хлебником, с кем ты готов за один стол сесть и краюху хлеба поломать. Но когда тебя делают равным с подшконаревым чуханом, это замаскированное запомоенное рабство. Ты должен ему поклоняться, потому что он ниже тебя. Все убедились, что камеры бывают двух типов - либо воровские, либо п@дорские? Если не воры, то п@доры всех заклюют петушиной стаей, а гешефт с этого поимеют барыги. Кто этого не понял, тот дурак. Вот почему я здесь, в
центральном СИЗО Украины. Здесь плетутся интриги, от которых весь мир скоро содрогнется и, дай Бог, если не рухнет. Одна из таких интриг разворачивается прямо на ваших глазах. Но вы ее не видите, потому что смотрящий среди вас я один. Как вы думаете, почему Копье выбрало Сергея? Он что, особенный? Нет, он один из нас. Ничем не лучше и не хуже пересичного украинца или провинциального русского, казаха или армянина, всей той семьи народов, чье единство и дружба всегда составляли силу и крепость Святой Руси. Высшие силы сделали случайную выборку - взяли среднестатистического гражданина бывшего СССР и подвергли его костоломным испытаниям. Поставили перед выбором, от которого и более крепким душам впору рехнуться. Представь: ты Владыка могущественного артефакта, от которого зависит судьба твоей Родины. И вот тебя прессуют, бросают в общую, загоняют под нары и заставляют, вынуждают, требуют: «Продай Копье! За это мы обеспечим тебе бочку варенья и мешок печенья». Но ты знаешь, что Копье будет использовано против твоей Родины. Это как если бы палач просил тебя продать ему топор, когда на эшафоте лежит твоя
мать. «Продай топор, паря, мне мать твою зарубить нечем». Ну, какой выбор сделаете, мужики? Вот вам топор, вот мать на эшафоте. - Невыразительный и монотонный голос Вора вдруг взлетает и звенит. - Продадите топор палачу, я вас спрашиваю?! Пускай рубит мать родную?! Ну, отвечайте!
        - Суками будем, если на такое пойдем, Финт! - хрипло отвечает Кирюха Пленный.
        - Нет! Нет! Нет! - ропщет толпа со слезами на глазах.
        - Мать и Родину не продаем! - вскипает камера и встает вся и так, стоя, шатается под потолком на высоких нарах.
        Выждав момент тишины, Вор возобновляет речугу и голос его, вновь монотонный и бесстрастный, проникает в душу каждого внимающего терпигорца.
        - Вот и Сергей не продал Копье, отрекся от свободы, от денег ради Родины. Чтобы мы все жили. Чтобы стояла Русь! За это его загнали под нары, избивали, травили и прессовали. Но он не сломался. Выстоял. Если один из вас выстоял, то выстоите и все вы. Украина пройдет свой шлях обмана и предательства, очнется и сметет ушлых евреев и тупых националистов, восстановит дружбу и союз с Россией, в котором одном только наша сила. Так какого приговора достоин Сергей? Есть его вина в Майдане? Да, есть, и огромная. Вы здесь присяжные. Подумайте после всего сказанного мной, и вынесите свое решение!
        ПРИГОВОР ФИНТА
        Лукьяновское СИЗО
        Несмотря на ненависть к еврею, присяжные выносят неоднозначное решение.
        - Соломон виновен, - отвечает Клименко. - Но мстил он по понятиям. Имел право.
        Поэтому может быть помилован, если кто-то из блатных возьмет его на поруки.
        Хитромудрое решение!
        Финт кивает. Он услышал решение присяжных.
        - Виновен ли Черный Археолог?
        - Виновен.
        - Виновна ли хата?
        - Ни! Я не згоден, - поднимает руку Мытник.
        - С чем ты не согласен?
        - Народ мае право на повстання проты свавилля злодиив! (Народ имеет право на восстание против преступной власти)
        Финт делает пальцами жест, будто стряхивает воду.
        Мытника уводят. Присяжные остаются вшестером.
        - Ну, что, мужики, скажете в свое оправдание? - спрашивает Вор.
        Слово за всех держит Жора Клименко.
        - Прости, Финт! Бес попутал. Виноваты, кругом виноваты…
        - Вот он, ваш бес, - указывает Финт на еврея.
        «Чтение приговора» он начинает в полной тишине.
        Слышно, как скрипят нары под тяжестью набившихся на них людей.
        - Что ж, Юрий Соломонович, вы по-своему умны и проницательны. Поэтому вам не следовало обижаться на выплавку вам коронок. Мы всегда ударяем, режем или обжигаем проблемные места. Язык - вот что прижгли вам «судебные исполнители», принявшие вид тюремных бродяг. Вам обожгли язык, чтобы вы «не гнали беса». Вы неправильно прочли урок и стали мстить. - Финт снимает темные очки и обводит глазами чутко слушающую толпу. - Вы заметили, что я не прерывал его базар? Почему? Чтобы вы сами увидели, как эти «жванецкие» и «хазановы» засирают людям мозги. Своими байками и шуточками они расшатывает общество, сеют рознь, неверие и пессимизм, духовно обезоруживают народ. Эти так называемые юмористы похожи на грибок, разъедающий кладку. В один прекрасный день здание разваливается от малейшего толчка, как произошло это с нашим общим домом, Советским Союзом. Соломон убедил вас, что воры плохие, только не добавил, что идеального нет ничего, после «плохих» воров обязательно придут педерасты! Соломон убедил вас, что петухи - такие же люди, даже свадьбу заставил сыграть, чтобы через смех примирить вас с извращенцами. А они
ведь не остановятся. Шаг за шагом петушиное лобби будет захватывать власть и приводить к власти своих! Чуть воры дрогнут, все, пиши пропало, петушня возьмет верх, и не заметишь, как они уже сзади пристроились и трахают тебе если не очко, то мозг! Воровские понятия написаны кровью, как армейский устав. Один раз нарушил - погиб. - Вор поворачивается к еврею. - Вы сказали в начале разборки: «Пусть меня покрасят в зеленый цвет, если я имел к этому отношение». Поэтому постановляю! Чтобы люди издалека видели, с кем имеют дело, помазать ему лоб зеленкой! Лоб мазать каждый день самостоятельно. Первый же вор, увидевший вас без зеленого лба, имеет право избить, изнасиловать и даже убить вас. Вам все понятно?
        На Соломоновича жалко глядеть. Он истекает потом, с мочек его ушей скапывают блестящие «сережки».
        - Но я же пошутил! То одесское выражение: «шоб меня покрасили в зеленый цвет». Это идиома!
        - Эта идиома сейчас осуществится. Покрасить его!
        Телохранители берут Юрия Соломоновича за руки, Кухарь раскручивает колпачок и выливает пузырек зеленки ему на лысину. По измазанному пеплом лицу текут изумрудные струи.
        - Радикально черный цвет, чо, - гыгыкает Рубленый, но братва не смеется.
        Все зачарованы приговором.
        - Финт - голова! - выдыхает Зира.
        До всех доходит изощренность наказания.
        - Теперь о лозунгах майдана, - продолжает Вор, отхлебнув воды из поданной ему кружки. - Свобода, равенство, братство. Я бы сформулировал так: «Свобода в равенстве рабства». Какое может быть равенство между правильным мужиком и сливным чмошником? Что происходит на Западе и сейчас на Украине? То же, что и в вашей хате. Барыги с петухами объединились и устанавливают свои порядки. В общей камере барыга невозможен. Воровской закон прост и ясен, он происходит от Русской Правды, по которой жили наши предки. Главное и святое - благо воровское, Общак. Что такое Общее в широком смысле? Земля и недра, нефть, газ, уголь, пушнина в лесах, рыба в реках. Данное нам Богом благо. Кто это благо прихватизирует, тот крыса. С крысами разговор короткий - очко на говяжий тюльпан и под шконарь. Наша Родина разрезана на пятнадцать кровоточащих кусков, Общее захвачено, недра, нефть, леса, уголь, газ прихватизированы барыгами. Почему это стало возможным? Советский народ, как и вы в этой хате, ссучился, купился на россказни всех этих Горбачевых, жванецких, хазановых и райкиных. За джинсы и жвачку люди отказались от права
первородства, стали не советскими, а всяко украинцами, казахами, белорусами, легли под Пиндостан, предали родную землю, поэтому прокляты и будут покараны майданами, фашизмом и войной. Итак. Первое. Я, вор в законе Финт, постановляю: вернуть в народный общак захваченные крысами недра. По закону времени мой суд распространится по всему информационному полю русского народа и совершится автоматически. Отменить мою постанову не может никто. Второе. Горе вам, хохлы и бандеровцы! Вы послушались искусителей и предали Родину. Постановляю: наказать за предательство отлучением от России. Нет страшнее наказания, чем забвение Матери. Россия - Мать планеты, кормящая и согревающая. Третье. - Финт окидывает взглядом длинный продол, шевелящийся головами. - Ну, и что теперь с вами-то делать, мужики? Вы говорите, что вас обдурили, обещали свободу и демократию. Вы не знали, что такое демократия? Теперь узнали: демократия это власть петухов. Подлые, опущенные, без воровской чести и совести, готовые отсосать с заглотом у любого, кто сильнее или башляет, они сбиваются в петушиные стаи и заклевывают нормальных людей. Вы
сделали выбор в их пользу, ссучились, клевали с петухами из одной миски, полоскались с ними на майдане, отреклись от русского братства. - Долгая пауза, тихо. - На всей вашей хате ставлю крест!
        Мертвое молчание повисает над общей.
        Крест на хате - самое ужасное наказание, какому может быть подвергнут тюремный коллектив. Отныне человек из такой хаты автоматически становится изгоем во всех криминальных и тюремных сообществах, его загоняют под лавку, он полностью лишается прав, любой может его избить и изнасиловать.
        Финт завершает.
        - Это касается всех. В том числе и Археолога! Вы думаете, я его расхвалил и помилую? Нет, он осужден наравне со всеми. Вы все теперь в штрафбате! С каждого крест будет сниматься после пролития крови.
        Ошеломление помалу отпускает хату, молчание сменяется шумом недовольства. Народ придвигается к общаку, телохранители закрывают Вора, опасаясь нападения.
        - Ганьба! - выкрикивают кто-то из рядов. - Банду геть!
        Толпа готова грянуть привычную кричалку, но Финт берет со стола лампу и, растолкав телохранителей, вторгается в людскую массу.
        Луч света скачет по лицам.
        Зеки отворачиваются, ворчание стихает.
        - Кто кричал? - спрашивает Смотрящий.
        - Вот он, - из толпы выталкивают Мытника.
        Финт подносит лампу к лицу бунтаря.
        - Помню, я уже приговаривал тебя «опустить, но не протыкать». Да, видно, тебе все же нужно побывать в петушином углу.
        - Нехай краще півнi нами правлять, ніж злодійська банда! - выкрикивает Мытник. - Україна повстала проти злодійського непотребу, слава Україні!
        - Ну, раз через голову не доходит, - цедит Финт с презрением, - дойдет через жопу!
        «Торпеды» заламывают Мытнику руки. Набрякшим лицом он пашет пол, но упорно выкрикивая, пока его волокут в петушиный угол.
        - Украпю, вставай! Банду геть! Слава Украпп! Героям слава!
        Качан гонит его по продолу пинками.
        - Че, сцуко, не нравится, когда в табло сапогом? Ну, жри теперь леворицию, шкура бандеровская! Был Олесем, станешь Олесей! Подмой его, Кухарь, хохлы грязнули, посрут и пальцем подтираются, чтобы написать на стене «Слава Украине!»
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. КАЛОВЫЙ ЗАВАЛ
        Что угодно ожидала увидеть Даша, но не такое! Пожилая санитарка Фролова ковыряется у коматозника в попе измазанными в масле пальцами. На памперсе уже скопилась горка коричневого крошева. Даша в замешательстве застывает у входа.
        - Ты смотри, смотри, - подталкивает ее в спину Римма Львовна, входя. - У твоего Сергея «каловый завал». Клизмами размывать бесполезно, выход один - пальцами залезать и отколупывать спрессованный кал по малюсеньким кусочкам. Хочешь потренироваться? Нет? А как ты дома будешь его калить?
        У Даши немеет от стыда лицо. Она смутно слышит рассказ о том, что Капитолина Гавриловна вот уже восемь лет ухаживает на дому за братом-инвалидом, попавшим, как и Сергей, в тяжелую аварию, опыт у нее огромный.
        Дверь в Кокон открывается, заглядывает профессор, видит чистку каловых камней и срывается на крик, что на него совсем не похоже.
        - Вы что творите, Римма! Почему «этим» нужно заниматься во время сеанса?! Вы только посмотрите, как это отображается в кибер-моргане!
        ЛУКЬЯНОВСКОЕ СИЗО. ИЗНАСИЛОВАНИЕ МЫТНИКА
        Только через секс возможно выражение как максимальной любви, так и максимальной ненависти.
        - Запомни, сука! - в дальнем закутке Качан резкими точками загоняет «шершавого» в тугое «дупло» воющего от боли и позора Мытника, Зира и Рубленый держат его на дыбе заломленных рук. - Донбасс! вас! уродов! всегда! имел! и! иметь будет!
        Вдруг крик «Хата, тормоза!»
        Распахиваются двери.
        В камеру врывается тюремный спецназ.
        Разя щитами и палками, под дикие, парализующие выкрики железная «гусеница» экипированных в броню и сферы бойцов ползет сквозь шарахнувшуюся толпу прямиком к воровскому стану.
        Блатных вяжут, выволакивают в коридор, выстраивают вдоль стен, шмонают.
        - Сходку мне тут устроили! - расхаживает между шеренгами зам. начальника СИЗО по оперативной работе майор Прокопенко. - Совсем распоясались! Руки за спину! Направо. Вперед! Пошел!
        Надзиры разбирают зеков.
        Проходя мимо, Финт кидает конвойному: «Я попрощаться, начальник» и, наклонившись, целует тебя в губы долгим, мучительно жгучим поцелуем.
        ТЕМНАЯ ЗОНА (ОБИТЕЛЬ ЗЛА)
        Звучит сигнал общего сбора.
        Амфитеатр заполняется учеными.
        Опоздавшие поднимаются по боковым лестницам, оглядываясь на Просцениум, где тюремными коридорами конвоируют Скворцова.
        - Куда его ведут?
        - Что случилось?
        - Внимание, коллеги! - по громкой связи комментирует доцент Оспенников. - Скворцова ведут в «пресс-хату». Есть риск, что там его изнасилуют или подвергнут истязаниям. Сами понимаете, к каким последствиям это может привести. У кого есть какие соображения?
        - Разрешите? - поднимает руку Винников.
        - Микрофон, пожалуйста.
        - Так слышно? Фу-фу-фу… - картограф дует в мембрану. - Раньше не хотел говорить, хотелось перепроверить, но все сходится. Видите вот это темное пятно? (на огромной голограмме головного мозга Скворцова, парящей, как прекрасная голубая галактика, в куполе Просцениума, лазерная указка картографа очерчивает пятно на стыке двух полушарий). Это «темная зона», открытая немецкими учеными. Группе осужденных за тяжкие преступления предложили на просмотр фильмы со сценами жестокости и насилия, измеряя активность их мозга с помощью MP-сканирования. Как оказалось, «центры жалости и сочувствия» (красная точка очерчивает соответствующие зоны) во время сеанса у испытуемых находились в полном покое, но была зафиксирована ранее не известная науке темная зона, не излучающая волн спектра здоровой мозговой активности. Эта зона ответственна за проявления жестокости и насилия. У миссионеров и волонтеров такой зоны обнаружить не удалось, зато она активна у маньяков, насильников и убийц. Пятно зафиксировано с момента подселения в Скворцова духа партизана-предателя Гуськова. Сегодня пятно заметно активировалось, площадь
его увеличилась почти на треть. В кибер-моргане «темной зоне» соответствует пресс-хата. Предлагаю это пятно ликвидировать. - Точка указки дрожит, как прицел лазерного целеуказателя. - Подвести криозонд и заморозить к чертовой матери, не дожидаясь перитонита!
        Зал затихает, услыхав столь радикальное предложение.
        - А если в результате нашего вмешательство СК превратится в расслабленного дебила, как это произошло с героем фильма «Пролетая над гнездом кукушки»? - вступает в дискуссию Бурцев. - Нет, друзья, вы как хотите, но добро должно быть с кулаками.
        - Нельзя допустить, чтобы его там изнасиловали или убили! - подают голоса Климова, Родионова и Тутберидзе. - Сеанс нужно прекратить!
        - А че, давайте досмотрим сериал! - ерничает Ковш. В него летят ручки и блокноты, он закрывает лысую голову руками. - Да я пошутил, караул, это пресс-хата, а не научная лаборатория!
        Слово берет доктор наук Ксения Добровольская, совсем еще молодая для своего высокого ученого звания миниатюрная женщина с блестящей каштановой челкой.
        - Кома Скворцова есть застопорившееся состояние парадоксального сна. Если бы удалось заставить глубинные структуры мозга послать достаточно сильный импульс бодрствования, то он мог бы проснуться. Мы должны дать ему возможность проникнуть в «зону зла». Не исключено что это и есть тайная «диспетчерская» его психики.
        - Вам легко рассуждать, сидя в теплом кресле! - врывается в дискуссию «неистовая Римма». - Немедленно прекратите сеанс, Владимир Алексеевич! Я читала ужасы про тюремные пресс-хаты!
        Шум в зале усиливается. Нервы у всех на пределе. Один научный руководитель сохраняет спокойствие.
        - Нельзя мешать человеку встретиться со своими страхами. Сергей не раз доказывал, что он способен найти выход из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций.
        - Но у него нет шансов! Это надо прекратить немедленно!
        Ученые встают.
        Спор Винникова с Ковшом перерастает в ругань.
        Оспенников выключает микрофоны у особо крикливых «правозащитников».
        Дверь в пресс-хату открывается.
        И вдруг взвывает сирена тревоги.
        Над коконом виртуальной реальности мигает проблесковый фонарь.
        «ВЭЛКАМ К ВОЛКАМ»
        Черти делают грешникам темную, ангелы - светлую.
        Выводная пара минует подземные тоннели Корпуса следственных действий и по винтовой лестнице спускается в каземат, где не горит даже свет.
        Фонарик конвоира освещает номер на двери «101».
        Это так называемая пресс-хата «Черная дыра», тут ломают непокорных.
        Клацают ключи в замках. Двери открываются.
        Хата выглядит опрятно. Стены выкрашены зеленой краской, потолок побелен.
        Перед входом постелен коврик.
        При появлении новичка с нижней шконки спускает опухшие ноги жирдяй с исполосованным шрамами лицом. Глаза его разжижены голубоватой дымкой безумия.
        - Обана, @блет! Просыпаюсь я это по утряне, а мой огурец, как столб, маячит, вот и меркую, б…, кому б сраньё на немецкий крест порвать, а на ловца, сука, и зверь-на бежит, гы-ы…
        - Заточка на бандитскую не похожа… - на «пальме» садится, скрестив ноги, жилистый уголовник с таким густым орнаментом по телу, будто наружу проступила кровеносная система. - Начну с того, шо дам ему по роже для знакомства. А покуда принесут обед, эта сука сделает мне минет. Разрешите в вашу пасть вафлю сочную покласть.
        На правой нижней шконке оттягивается занавеска.
        Заиндевелая харя с черными от чифира зубами расплывается в ухмылке.
        - Хто к нам заехал! Скворец! Ты мне ни с кем не изменял? Киншон это мой, братва, примите его по первому разряду.
        Голый по пояс Гусь вылезает на продол. Из-под ключиц глядят вытатуированные глаза одного из девяти аспектов Ужаса, Какодемона Ада, Повелителя Неминуемости. Чтобы встретиться с ним взглядом, надо очень, очень, очень сильно накосячить по жизни.
        Книга четвертая
        «War в законе»
        КРОВОТЕЧЕНИЕ. РИММА ЛЬВОВНА
        Воет сирена над Коконом. Тревога!
        СОС! СОС! СОС!
        Система зафиксировала сбой жизнедеятельности, датчики показывают резкое падение кровяного давления.
        Кровотечения разные бывают. Язва крованула и перестала. Или кровотечение, остановившееся самостоятельно после пары доз плазмы, Это ерунда по реанимационным меркам. А вот когда кровотечение не останавливается, и источник его найти крайне трудно, и уже накровило два литра, и давление падает, а плазмы и эрмассы нужных не хватает, и пока их привезут, уже будет ДВС, вот тогда наступает реанимационная лихорадка. Больного на стол, срочное вскрытие и погружение.
        Вызываем дежурную хирургическую бригаду, и, пока они бегут из главного корпуса, спешно готовим Скворцова к операции, санитарка бреет ему грудь и живот, делаем обезболивание, даем наркоз, он хоть и в коме, но боль все равно фантомно, да чувствует.
        ХАРАКИРИ ПО-РУССКИ
        Пресс-хата «Черная дыра»
        Согласно теории ядерной физики при проникновении в черную дыру человек для наблюдателя сгорает, для себя же продолжает путешествие в другой реальности.
        Ты, прежний, сгорел на входе в эту камеру.
        Демонические глаза под ключицами парализуют волю.
        Пятеро отморозков приближаются.
        Сердце колотится.
        Отставить панику!
        - Щас, пацаны…
        При поцелуе в коридоре Финт языком втолкнул тебе в рот обломок ножа для резки картона. Это и был его приговор. Теперь ты сам себе судья и палач.
        Вынув «мойку» из-за щеки, ты задираешь куртку, прокалываешь стенку живота над пупком и распарываешь себя снизу доверху. Стальной «ромбик» тонет в отворотах брюшного пресса, замокревшие пальцы едва не упускают его в скользком месиве кишок, ухватывают самыми кончиками и доводят невыносимо пекущую «вольтову дугу» разреза до солнечного сплетения.
        РИММА ЛЬВОВНА. ОПЕРАЦИЯ
        Оперирует Саша Никонов, молодой, но опытный хирург.
        Вскрытие. Зажимы, растягиваем разрез. Кишки лезут. Зажим. Зажим. Зажим.
        Внутренности полны крови. Отсос. Тампоны. Ищем дырку.
        Дошли до средостения, хлынула под напором темная кровь. Давление уходит вниз. Пакеты с плазмой сжимаю в кулаке, лишь бы был напор.
        Пора рубить грудину. Кровь идет откуда-то сверху.
        Кровь, плазма, растворы, гормоны, гемостатики.
        Давление падает.
        Вводим адреноподобные препараты.
        Остановка сердца. Адреналин, адреналин, адреналин.
        Снова волна кровотечения. Снова «стоп мотор».
        Адреналин, адреналин, адреналин, атропин.
        Прямой массаж сердца. Хирург сжимает и сжимает кулак, продавливая кровь.
        Анестезиолог, травматолог, хирург, оперсестра, пол, стены - все залито кровью.
        Сцена из ужастика про маньяка-расчленителя.
        Пресс-хата «Черная дыра»
        В кровоточащий разрез выпирает гроздь кишечных петель, похожих на кольца «кровяной колбасы».
        … ыыыыы рьроряук…у!у!у! ооооо…
        … в голову шибает горячей волной, ноги слабеют, стены плывут… кто-то ледяной рукой стискивает сердце… раз, другой, третий… - СОС! СОС! СОС! - в этом ритмичном сдавливании есть свой смысл, как будто кто-то с тобой разговаривает азбукой Морзе…
        … м-е-д-л-е-н-н-о в-а-л-и-ш-ь-с-я ты н-а-в-з-н-и-ч-ь…
        радиомаяк мозга багровыми пульсациями иррадирует вовне кошмар безнаркозно-го вскрытия родимого тела…
        … вздохнесделатьспазмапережаладыхалку…
        … уже минуту как ты не дышишь… сердце остановилось…
        ледяная рука ритмично сжимает сердце…
        кто-то громко ведет счет над ухом…
        минута десять…
        минута двадцать…
        минута тридцать…
        Третья остановка. Ну, и упрямый, так и рвется на тот свет!
        Разряд!
        Грудь коматозника вздымается.
        Разряд!
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        При виде вспоротого живота у женщин вырываются вскрики ужаса, как вдруг профессор вскрикивает: «Понял!» и хватается за голову.
        - «Пресс-хата» потому и называется «чёрная дыра», что там все спрессовано в одну точку! Это и есть одномерность! Скворцов попал в нуль-пространство! Человека прессуют, зажимают в точку, и выход только через себя, через самопожертвование! Так проходят страх смерти, самый сильный блок, держащий душу в заточении. Он - копьеносец, его пример распространится на всю ноосферу, на весь русский мир. Он должен погибнуть там, чтобы воскреснуть здесь!
        ХАРАКИРИ ПО-РУССКИ
        Пресс-хата
        … бабах! - земля хлопает по спине широченной ладонью - откашляйся!
        … едкий вздох…
        … бабах! еще вздох! еще!…
        … сквозь скрюченные пальцы из живота ползут кишки, штаны намокают, липнут к ногам - м.м. м… сука, больно…
        … паханская пристяжь тарабанит в двери…
        …Гусь сидит рядом на корточках - впервые ты видишь его напуганным - и запихивает в разрез на животе лезущие наружу головки преждевременно вылупившегося змееныша, еще слабого, но уже огнедышащего.
        Как же невыносимо печет утробу его дыхание!
        РИММА ЛЬВОВНА. ОПЕРАЦИЯ
        Есть! Завели.
        Ищем причину кровотечения.
        Нашли! Сломанное при ДТП ребро приткнулось к легкому, и так стояло до поры, пока не пропороло легочную ткань.
        Ушили. Дырочка маленькая для такой массивной кровопотери. Удалили отломки ребер, сопоставили ткани, сшили мышцы, кожу, предварительно поставив дренаж в плевральную и брюшную полости.
        Вываливаемся из операционной.
        Никонов стягивает марлевую маску на горло и стоит с подвязанной нижней челюстью, курит отрешенно, держа сигарету пинцетом.
        Пресс-хата «Черная дыра»
        Визжат дверные петли. Врываются надзиры.
        - Вы что, сволочи, сделали? Вам что было сказано? Напугать, вреда не наносить!
        - Мы не наносили, начальник! Мы к нему гуманно подошли, гуманно спросили, зачем так себя ведешь? Он ответил агрессивно, вел себя дерзко. Мы его гуманно…
        - Зарезали?!
        - Зачем так говоришь, начальник. Никто его не резал, сам он.
        - Сам - что?
        - Сам вскрылся. Застыдился и зарезался. Совесть его замучила.
        - Где он бритву взял?
        - Не знаем.
        - Вот вам совесть, подонки! Вот! Вот!
        - Э! Э! Больно, начальник!
        - Тихо!
        - Сдал назад!
        - Сам он вскрылся!
        __пн
        - ДАБ!!!!
        - С!!!!
        - Наххххх!!!!
        - Все-о-о-о, начальник, все-о-о-о…
        Тебя трясут на носилках: «быстрей, а то сдохнет…».
        … эхом колодезным - гу-гу-гу-у-у-у… ты смог… Гусь с его отморозками только помогли создать ситуацию перехода - тебе же хватило мужества дойти до конца… Сейчас ты узнаешь терминальную правду: РЕАЛЬНА ЛИ ЭТА ЖИЗНЬ или… о-о-о-ом-ммм… блядь, как больно!!!!!!… сейчас… ну же, скорее!., где ты, сме…р…ть?..
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. РЕАНИМАЦИЯ
        Ощущение полета в темном тоннеле, скрипящий свист в ушах, свет вдали, - щелк! пиу-у-у! - мир включается, как телевизор. Появляется картинка, мутная, с невнятным звуком. Что-то распирает рот, шумно дышит за тебя, горло сокращается и не мо… не может… сгло… не мо… сгло… трубка мешает. Вот отчего ангины в тюрьме и ком обиды в горле… Пересохшие веки отмокают горючими слезами…
        Туман, свечение, пятна, фигуры…
        Сверху склоняется родное лицо с невозможной надеждой в сердоликовых глазах.
        В барабаны перепонок гремит гром.
        «Сережа, ты меня видишь? Ой, прости! Это дедов слуховой аппарат, вставила тебе, чтобы докричаться… Так нормально? Видишь меня? Если да, то закрой глаза. А теперь открой. Сережка-а-а… Римма, он меня видит! У вас есть косметичка?»
        - В кабинете осталась.
        - Хоть губная. Я страшная? - Даша спешно приглаживает растрепавшиеся волосы.
        - Глупая, он тебя почти не видит! Сергей Батькович, а ну, сожмите-ка мне палец!
        Да, силенок маловато, ИВЛ пока отключать не будем. Руки бы надо ему привязать, чтобы трубку не задел.
        Глухой удар иглы в легкое, острая боль, беспамятство…
        КОРОНОВАНИЕ
        Лукьяновское СИЗО. Больничка
        Мозг включается, как телевизор. Щелк - и возникает картинка.
        - Очухался? - склоняется сверху тюремный врач Тяпляпыч. - Ну, и задал ты нам жару, Скворцов! Начальство прознало, кипиш подняло. Но и мы не лыком шиты. А шиты мы суровой саморастворяющейся медицинской ниткой, хе-хе-хе…
        Тяпляпыч уходит, подхихикивая своей шутке.
        Гремит «макарена». Радио в тюрьме работает круглые сутки, чтобы заключенные не могли перекрикиваться между камерами.
        У тебя жар, все плывет и двоится.
        Холодный кругляш касается груди и ребер.
        - У него воспаление легких, - говорит женский голос, - у лежачих это самое опасное. Альвеолы слиплись, в газообмене участвует лишь маленький кусочек легочной ткани.
        - Что будем делать? - спрашивает мужской голос.
        - ИВЛ и жесткую процедуру раскрытия альвеол, буквально каждые пятнадцать минут.
        - Сердце выдержит?
        - Дадим препараты, усиливающие сократительную способность миокарда.
        Голоса глохнут…
        Наплывает беспамятство…
        Долгий оздоравливающий сон.
        Пробуждение в холодном поту. Подушка, простыня - все мокрое.
        Шалава лижет тебе лицо.
        Сквозь ресничное марево проступает медсестричка. Это она протирает тебе лицо влажной салфеткой.
        Больничка в СИЗО вполне приличная. По тюремным меркам - рай. Светлая палата с решетками на окнах. Чистое белье, есть даже маленький телевизор на стене. По нему показывают Евромайдан, толпы на площадях, скандирование «Банду теть!»
        Ночью возле кровати Черного Археолога собираются авторитеты - Финт, Резван и Тагир.
        - Я дал тебе бритву, - тихо говорит Финт. - От тебя зависело, какой выбор сделать: сгинуть в «черной дыре» или прорваться на новый уровень. Ты искупил вину кровью. Принимай корону со смирением. Это не привилегия, а служение. Настоящий вор идет на крест, чтобы служить самым обездоленным и несчастным - тюремным терпигорцам. Поэтому вместе с короной мы даруем тебе крест, крест Великого служения.
        Простыню отворачивают, открывают распаханное штопанным шрамом тело. Каждый вор делает себе укол иглой в палец, после чего прокалывает кожу на груди посвящаемого в четырех местах - под горлом, чуть выше паха, справа и слева от сосков. Это одновременно клятва на крови и начертание креста, который затем заполнит рисунком распятия вызванный по такому случаю опытный кольщик.
        «На этом кресте ты теперь распят, паря».
        Воры обнимают и целуют новоназванного брата.
        Финт дает последние наставления крестнику.
        - Воровская корона, - говорит он в своей бесстрастной манере, - есть фантомное отражение короны Рюрика, предательски отобранная ставленниками Запада Романовыми. В «Слове о полку Игореве» сказано: «И начали братья говорить «это мое, и то мое тоже». Так «Слово» описало переход от матриархата к патриархату. При матриархате хозяйство было общее, все принадлежало общине. Крадунов не было. Каждый член общины брал столько, сколько нужно. Но все изменилось с появлением патриархата с его сучьей философией «это мое и то мое тоже». Появилась семья с мужчиной во главе. Появилась частная собственность. Тех, кто жил по понятиям матриархата, стали преследовать за «воровство» и отрубать им руки. А ведь они всего лишь вели себя так, как и тысячи лет до этого, брали то, что им было нужно для жизни. Мы, воры в законе, и поныне берем все, что считаем нужным, берем по праву никуда не исчезнувшей матриархальной общины русского народа, которой принадлежит все - недра, леса, земля и средства производства. Мы не признаем частной собственности, права на эксплуатацию человека человеком. Нынешним миром правят детоубийцы. В
элиту Запада доступ разрешен только после совершения детского жертвоприношения. Повсюду войны, терроризм. Насаждается содомия, толерастия и ювенальная юстиция. Воры никогда не примут такой мир и будут с ним воевать, пока творится беззаконие и царят сучьи порядки.
        Воры встают. Пожатием обеих рук я благодарю каждого за честь и науку.
        - У тебя есть к нам просьбы? - спрашивает Финт.
        - Да, крестный. Я возненавидел свою женщину, поэтому оказался в тюрьме. Она спасала меня, а я обвинял ее в предательстве. И теперь никак не могу искупить свою вину. Помоги организовать нам свидание.
        - Где она?
        - Здесь, в Лукьяновке. Мы с ней по одному делу проходим.
        - Так чего ж ты молчал? Хочешь с ней увидеться?
        - Да. Говорят, это стоит 40 долларов. У меня столько нет.
        - Ты теперь вор в законе, тебе положены общаковские. Я договорюсь с надзирами.
        СВИДАНИЕ С ДАШЕЙ В СИЗО
        Финт сдержал обещание. После отбоя надзиратель отвел меня в соседний корпус.
        - У вас полчаса, - сказал он, открывая дверь в одиночку.
        С нар встает Даша, но, увидев, кого к ней впустили, пятится в испуге.
        - Не оставляйте нас! - просит она надзирателя. - Я его боюсь.
        Поздно. Двери захлопываются. Замки проворачиваются.
        Девушка затравленно забивается в угол.
        - Не подходи! Я буду кричать!
        Как можно спокойнее я говорю.
        - Привет, Даша. Почему ты боишься меня?
        - Он еще спрашивает! Кто на последней очке чуть меня не задушил? Вон пятна на горле до сих пор не сходят, - она оттягивает свитер и показывает длинное белое горло с синяками. Какая она красивая!
        - Прости, - силюсь я отвести взгляд в сторону и не могу, вбираю, всасываю ее облик в сознание, чтобы потом, на больничке, вспоминать во всех подробностях, - я был тогда не в себе. Но сейчас я в своем уме. Помнишь, ты кричала мне на сеансе связи по кружке «ты в своем уме, Сережа!»
        - Ты нормальный вообще? - сердито приглаживает она волосы. - С какого перепугу мне кричать тебе в кружку? У тебя точно гальюники, Скворцов!
        - На повторной очной ставке ты была такой же сердитой, а потом вдруг изменилась и сказала… Помнишь, что ты мне сказала?
        - Ну, что? - хмуро любопытствует Даша.
        - Что я лежу в коме и вижу оцифрованные сны. И что ты любишь меня и никогда не предашь. И что у нас будет ребенок.
        Ее лицо досадливо смягчается.
        - Сережа, ну, подумай сам, в какой ты коме? Мы в тюрьме! Это копье свело тебя с ума. А ведь я просила, давай его выкинем, так нет, ты не послушался! Теперь вот расхлебываем. Давай его продадим, Сережа. Следак говорит, что если ты согласишься, нас тут же выпустят из тюрьмы. Ты же спасал меня в лесу. Спаси еще раз, ну, пожалуйста.
        Я глубоко вздыхаю, сажусь на корточки и закрываю глаза. Ноет шов на животе, ноги дрожат от слабости, того и гляди грохнусь в обморок.
        - Хорошо, - говорю я, спрятав лицо в ладони, - я сделаю, как ты просишь. Можешь уходить.
        Некоторое время в камере стоит тишина.
        И вдруг я чувствую, что кто-то гладит меня по волосам.
        Открываю глаза и вижу светящиеся счастьем Дашкины «сердолики».
        Она подается вперед и… целует меня в губы.
        - Сережка, любимый мой… - шепчет она, покрывая мое онемевшее лицо легкими поцелуями, - видишь, я не боюсь «серийного убийцу», ты мой муж и отец моего ребенка, да-да-да, ничего не говори, молчи, просто слушай и верь. Я - Даша-из-будущего. Меня только что к тебе подключили. До этого ты общался с моим двойником, Дашей-из-прошлого. Не сердись на нее, она такая, какой ты меня мыслишь. Ты же обижался, думал, что я тебя предала, верно? А я тебя не предавала, я хорошая, понял? Сейчас я лежу в малом коконе рядом с тобой, и мы через нейронную сеть компьютера видим один и тот же сон. Сережа, ты должен знать правду. На самом деле, мы доехали до Москвы в том самом поезде, где нас якобы арестовали, и уже в Москве ты попал в автомобильную аварию и впал в кому. Не волнуйся, у тебя переломы, но ты выздоравливаешь, уже глазки открываешь, ты же видел меня после вскрытия в той ужасной камере, правда?
        - Видел… - шепчу я, обесточенный ее нежностью, - но я подумал, что-о-о-о…
        - Что ты подумал?
        - … я подумал, что то было посмертное видение… знаешь, как люди летят по по темному тоннелю, а в конце их ждет ангел-хранитель.
        - То был не ангел, а твоя любимая Дашенька.
        И тут я замечаю, что на правой ее руке не хватает пальцев. Она прячет руку, но я нашариваю ее и тяну к себе. В шоке смотрю на обрубки.
        - Как это случилось, Даша? Кто это сделал?
        - Я не помню, - она стеснительно отнимает руку. - Ты будешь меня любить такой?
        - Конечно!
        Я осмеливаюсь поцеловать ее, она подставляет щеки и губы, блаженно улыбаясь.
        - Ты говоришь, что мы доехали до Москвы? - шепчу я между поцелуями. - Но нас же арестовали при досмотре.
        - Досмотр был, да, но таможенник поставил штамп и пошел себе дальше.
        - Он не нашел Копья?
        - Нет. Он и не искал.
        - И никто нас не арестовывал?
        - Никто.
        - Погоди, но мы с тобой сейчас в тюрьме, да? Вот же она, вот! - я хлопаю ладонью по стене. Даша качает головой.
        - Это тюрьма твоего ума, Сереженька. На самом деле ее не существует.
        - Хорошо. Если это сон, то почему он такой достоверный, такой логичный и правдоподобный?
        - Это тебе только кажется. Твой сон не достоверный и не логичный! Ведь во сне мы тоже верим в реальность происходящего и, только проснувшись, понимаем, насколько все было нелепым и абсурдным!
        - В чем абсурдность моего сна?
        - Да во всем! Ты все себе выдумал. Представил меня предательницей.
        - Но ведь ты спрятала от меня копье, не дала мне отбиться от ментов!
        - И правильно сделала! Ты же сорвался с креплений! Начал махать копьем направо и налево. Стоп, что я несу. То была не я. Точнее, этого вообще не было! Это все происходило в твоих снах! Нас не останавливали в поезде. Никто нас не арестовывал. Ты совсем сбил меня с толку.
        - Допустим. Драки в поезде не было. Тюрьмы тоже нет. А майдан в Киеве? Такое нельзя придумать! Или это сон сразу огромного количества народа?
        У Даши опускаются плечи.
        - Нет никакого майдана, - говорит она устало. - Это твой ум его создал. И войну на Украине тоже.
        - На Украине началась война?
        - В твоем уме она уже давно идет. Я все видела, Сережа. Горящий Донбасс, залпы «градов» по городам. Разве такое можно представить на мирной и доброй Украине? Серёжа, ты соскользнул в неправильное русло реальности. Ты ужасно изменился, когда в тебя вселился чёрный дух Гуськова. Вот почему вокруг тебя вспыхивают майданы, случаются эти дикие драки, застенки и ужасы. На самом деле ничего этого нет. Тебе нужно изменить свой ум, и тогда мир изменится. Ведь это твой и только твой мир. Никто, кроме тебя, над ним не властен.
        Я сползаю спиной по шершавой стене.
        - А что же сейчас происходит на Украине?
        - Да все там нормально. Страна живет и развивается. Ты сделал неправильный выбор в точке бифуркации.
        - Я не могу в это поверить!
        - А в войну ты можешь поверить? Пойми, от состояния твоего ума зависит ход дел в твоей личной вселенной. Пожалуйста, не сердись, стань разумным, мудрым, спокойным человеком, каким я тебя и люблю. И тогда ты очнешься и выйдешь из комы, и мы снова будем вместе в настоящем мире.
        Медленно сканирую обстановку.
        Нары. Грязно-коричневые стены. Ржавая раковина. Тусклая балдоха.
        Вчитываюсь в Дашины черты, ища подвох. Что, если она врет по навету следователя?
        - Вот, смотри, - я расстегиваю рубаху, показываю шрам на животе. - Я вскрылся, чтобы меня не изнасиловали в пресс-хате. Мне было больно и страшно, а ты говоришь, что мне это только почудилось!
        Глаза ее наливаются слезами.
        - Сережа, у тебя точно такой же шрам в реальности. Тебе сделали операцию, у тебя было кровотечение. В это трудно поверить, я понимаю, но мозг умеет создавать такие иллюзии, что их невозможно отличить от правды. И вообще, мы и в реальном мире все видим и ощущаем мозгом, поэтому нет разницы между кибер-морганой и реальностью, жизнь происходит все равно в мозгу, на экране, который называется махсом.
        И вдруг меня осеняет! Она права! Мы создаем реальность своим умом. Значит, тюрьму и майдан тоже создал я, только я, и никто другой! А упираюсь я из страха признать себя виновником своих страданий. И не только своих.
        Мокрый от пота, опустошенно и благодарно обнимаю я свою единственную, ненаглядную женщину.
        - Прости меня, Дашенька, за то, что обвинял тебя в предательстве и ненавидел.
        Прости, что и сейчас не до конца верю твоим словам. В это слишком трудно поверить. Да и черт с ним, настоящий это мир или нет! Главное, что мы любим друг друга. Господи, - вдыхаю я запах ее волос, - как же я соскучился!
        Мои руки и губы смелеют. Даша понимает мои чувства, но не идет им навстречу.
        - Я тоже соскучилась, - шепчет она, отцепляя мои пальцы, - но Дашка-из-прошлого, она же ничего не поймет и распсихуется. Сейчас меня отключат, и она очнется. Не суди ее строго, она еще многого не понимает. Зато потом, когда она узнает, какой ты хороший, она полюбит тебя, ведь она - это я в прошлом. Мне пора, Сереж… Меня нельзя надолго подключать, это требует напряжения всего организма, а я женщина беременная. Ну, целуй меня на прощанье и помни, я всегда рядом и люблю тебя.
        Я приникаю к ней, Даша закрывает глаза и… до чего странно наблюдать, как резко вдруг она отпрядывает от меня, хватается за губы и вытирает их с отвращением.
        - Ты что со мной сделал, Скворцов? Ты меня загипнотизировал?
        - Прости. Я думал, ты предала меня. Я ошибался. Теперь я вижу, что ты прежняя, отважная и верная Дашка, с которой мы вместе сражались в крымских горах.
        - Сереж, так ты в норме? - смягчается она. - Ты прежний Сережа?
        - Да. Я прежний Сережа.
        - Слушай, тогда давай продадим копье! Спаси меня в последний раз. От тюрьмы.
        - Ради тебя я готов на все.
        Щелкают замки.
        Надзир заглядывает в дверь с похотливым любопытством.
        Увиденное разочаровывает его.
        Мы стоим вдали друг от друга.
        Между нами пропасть в несколько жизней.
        Выходя, Даша машет рукой на прощание.
        И я вижу, что все пальцы на ее правой руке целы.
        КАБИНЕТ ГЕНПРОКУРОРА
        Киев. Украина
        Выстрелы, крики, грохот вышибаемых дверей.
        Ручка на двери кабинета бешено вращается.
        Удары сотрясают дубовые створки. В прорубленную щель раз за разом пролезает острие топора. Бух! Бух! Бух!
        В опустевшем кабинете я в шоке наблюдаю за тем, как рубятся двери в святая святых украинской государственности. Признаки крушения оной наблюдались уже с утра 21 февраля, когда автозак в срочном порядке вывез меня СИЗО и через мост Патона повез куда-то в центр, как я позже понял, в Генпрокуратуру. В решетчатое окошко бросалось в глаза нездоровое оживление народных масс. Будто психушку выпустили на свободу, и она разбежалась по городу. Вот горит дом, но его никто не тушит, народ занят дракой с полицией, причем, у многих мешканщв (обывателей) на головах вместо касок кастрюли и дуршлаги. Повсюду заторы, стычки, митинги, флаги и мегафонный хрип «ганьба!» и «славаукраине!».
        Где солнечный город на зеленых холмах?
        Страшный закопченный КЫЙИВ провожает автозак взглядом Вия, которому подняли веки.
        - Я не могу продать вам копье, - сходу заявляю я Решетняку, когда конвой вводит меня в кабинет, - потому что не являюсь его единственным правообладателем. Мы нашли его вдвоем с Дашей Жуковой, поэтому я хочу, чтобы ее тоже привезли сюда.
        Звонит мобильный. Генпрокурор грузно сидит за столом.
        - Алло, - отвечает он. - Срочно пришлите «Беркут» к Генеральной прокуратуре! Где задействованы? Генеральная прокуратура важнее! Да, жду.
        Отключив телефон, Михаил Иванович долго смотрит на посетителя в наручниках, будто вспоминая, кто он и зачем вызван пред его воспаленные очи.
        - Ты же сказал, что согласен, Скворцов! Ни о каких Дашах не было разговору!
        - Снимите с меня наручники!
        - Обойдешься! Сначала подпишешь документы!
        - Без Даши я ничего подписывать не буду!
        Кресло у окна поворачивается.
        Роберт Кондвит в песочном костюме сидит, закинув ногу на ногу.
        Безгубый рот растянут в дежурной улыбке.
        Какой респектабельный джентльмен! Ни за что не скажешь, что неделю назад с выпученными глазами он гонялся за мной по кабинету с копьем наперевес.
        - Хэллоу, мистер Скворцов! Что это за девушка, о которой вы говорите?
        Я рассказываю про Дашу. Подчеркиваю, что именно она указала мне место, где было спрятано ее дедом Копье. По праву Копье наполовину принадлежит и ей.
        - Глупости, - Кондвит хрустит суставами переплетенных пальцев. - Копье принадлежит вам не по праву находки, а по праву активации! Мне кажется, вы просто тянете время.
        - Нет, Даша имеет право на часть клада. Поэтому все решения я буду принимать только с ее согласия.
        - Ну, так позвоните ей, - предлагает он, - поставьте ее в известность.
        - Нет, я хочу, чтобы ее привезли сюда! Это мое категорическое условие.
        - А вы изменились, мистер Скворцов. Что же, мне понятно ваше желание, но я спрашиваю вас, примите ли вы ее решение, как последнее и окончательное?
        - Да.
        - Вы даете мне слово?
        - Да.
        - В таком случае, господин Генеральный прокурор, я попрошу вас пригласить сюда вышеуказанную женщину.
        - На ней клейма негде ставить! - бурчит Решетняк. - Я не могу ее отпустить.
        - Будет вам, включите и ее в счет.
        Прокурор отдает по телефону необходимые распоряжения.
        Рядом со зданием раздается взрыв, вибрируют стекла в окнах.
        Вслед за генпрокурором и американцем подхожу к окну.
        Идет косой снег. Намокшие флаги Украины и Евросоюза «важко» телепаются по ветру. Толпа скандирует «Банду теть!» Цепочка тонкошеих пацанов из ВВ кажется хлипкой по сравнению с массой народа. Неужели у государства не осталось сил даже на охрану своего главного надзорного ведомства?
        - Не волнуйтесь, - успокаивает Кондвит генпрокурора, - сюда они не посмеют войти.
        - Откуда такая уверенность? - спрашивает тот встревожено.
        - Просто поверьте мне.
        В дверях появляется красавица-секретарша в синем приталенном мундирчике.
        - Доставили Жукову, Михаил Иванович. Заводить?
        Решетняк нетерпеливо машет рукой.
        Вводят Дашу.
        Я отвожу ее в угол кабинета и быстро обрисовываю ситуацию. Она не может поверить, что нас вот так запросто могут освободить, для этого только надо продать копье.
        - Конечно, я согласна! - радуется она. - Это же наш клад! А за футляр сколько дают? Он дороже должен стоить, там золото, бриллианты!
        - Футляр им не нужен. Только копье.
        - Ну, хоть копье, и то хлеб.
        - Ты точно согласна? - спрашиваю я.
        Она смотрит «пустым» взором.
        - Ты чего такие вопросы задаешь, Скворцов? Вместо тюряги с парашей получить свободу и кучу бабла! И ты еще сомневаешься?
        - Учти, если мы продадим им копье, с его помощью они разрушат Россию.
        Ее лицо ожесточается. За время пребывания в СИЗО она повзрослела, в углах рта залегли морщинки, сердолики глаз померкли.
        - Я не хочу гибнуть из-за бреда по поводу этой железки! Никто Россию не разрушит! Сережа, пожалуйста, давай согласимся! - не дожидаясь моего ответа, она машет рукой американцу. - Мы согласны!
        Кондвит растягивает жабий рот в ехидную улыбку.
        - У вас сегодня «happy day», мистер Скворцов. Давайте подписывать меморандум.
        Шум за окном перерастает в звуки сражения, звучат выстрелы, ревут моторы, скрежещут створки ворот, раздираемые тросами при помощи грузовиков.
        Рев толпы врывается в здание, на лестнице грохочет перестрелка.
        Дверь распахивается. В кабинет вбегает начальник охраны. По сигналу с его пульта часть стены в глубине кабинета поворачивается, открывая доступ к потайному лифту. Словно вихрем туда сметаются генпрокурор и его американский гость.
        Створки закрываются.
        Лифт уезжает.
        Стена встает на место.
        В приемной раздаются выстрелы и крики.
        Ручка на двери начинает бешено вращаться.
        В двери сколотят. На филенку обрушиваются тяжелые удары.
        В прорубленную щель влезает лезвие топора, заглядывает чей-то глаз.
        Грохает сдвоенный выстрел, замок вылетает, двери высаживают ногами и плечами, в кабинет врываются боевики майдана.
        ВИЗИТ ГЕНЕРАЛА ЛЕВАШОВА В НИИН
        Дубна
        Дежурю в коконе возле постели Сергея после свидания с ним в кибер-моргане. Через прозрачный купол замечаю, что в Лаборатории появляется Куратор с каким-то незнакомым мужчиной. Сама не знаю почему, ныряю под кровать, стягиваюсь простынь до полу и затаиваюсь там, как мышка.
        Шипит выходящий из кокона воздух, крышка поднимается.
        - Вот твой фигурант, Георгий, - слышу я кураторский бас.
        Поскрипывает пол, ходят ноги.
        - Что с ним? - спрашивает гость.
        - Кома. Перелом шейных. Так что дело на «Крымского душегуба» можешь закрывать.
        - Где Жукова?
        - Девочка в тяжелом состоянии. Ее пытали, она впала в психическую кому. Вышла из нее недавно в состоянии полной амнезии. К тому же она беременна. Как ты хочешь проводить с ней следственные действия?
        Гость понижает голос.
        - Где копье? - спрашивает он напрямую.
        - Это тайна коматозника. А он ее никому уже не расскажет.
        - Жукова знает?
        - Тебе повторить, что у нее амнезия?
        - Мы допросим ее под гипнозом.
        - Нет. Она в тяжелом состоянии. К тому же беременна.
        В голосе гостя вибрирует раздражение.
        - Это дело государственной важности! Времени в обрез. Кровь из носу мне поручено найти копье! Это будет наш козырь на переговорах с Западом. Помоги нам, Валентин Григорьевич, мы будем тебе благодарны.
        Куратор отвечает холодно и твердо.
        - Мне нечем тебе помочь.
        В голос гостя слышна угроза.
        - Тогда завтра жди опергруппу с ордером на арест Жуковой! Она же заберет у тебя Скворцова.
        - Он на аппаратах, - в басе Куратора слышатся нетипично просительные нотки. - У него перелом позвоночника. Транспортировке не подлежит.
        - Я прикажу прислать реанимобиль. У нас в Барвихе он будет в лучших условиях, чем у тебя. А почему ты так за него беспокоишься? Если шансов на выход из комы нет, тогда зачем он тебе, а? Я знаю ритуал. Претендент на копье должен убить предыдущего владыку. Пока он жив, у копья не может быть другого владыки. Я не хочу вырывать кусок мяса из твоих клыков, Валентин Григорьевич. Если хочешь, можешь войти в наш клан. Сделаешь взнос Скворцовым?
        - Я уже в команде. И ей не изменю.
        В голосах «Георгия» слышится пренебрежение.
        - Ваша команда - колода отыгранных карт. А за нами нефтянка и газ, ключевые посты в силовых структурах, частные армии, огромные капиталы. Приглашение к нам делается только раз. Подумай! Ты пока начальник, но начальник чего? Архивного департамента. Без права вести оперативную работу. У тебя нет ударной группы, в твоем распоряжении вахтеры и архивариусы. Скоро пенсия. Переходи к нам, мы обеспечим тебе почетную старость. Итак, твой ответ?
        Голос Куратора звучит бесстрастно.
        - Мой ответ - нет.
        Слышится надсадный смешок гостя.
        - Ну, как знаешь. Завтра я заберу у тебя Скворцова и Жукову. Прощай.
        ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА УКРАИНЫ. ШТУРМ
        Рубивший дверь майдановец летит с поднятым топором.
        Задираю на себе куртку, обнажаю воровской крест на груди.
        Он тормозит, глаза в прорезях балаклавы трезвеют.
        - Ты хто?! Свий?
        Показываю скованные наручниками руки.
        - Вьязень? (заключенный). А дэ кнур?
        Догадываюсь, что под «кнуром» (нехолощенным кабаном с особо вонючим мясом) он имеет в виду генерального прокурора.
        Командир боевиков в наморднике из грязной марлевой повязки быстро подходит, перезаряжая на ходу обрез охотничьего ружья, из которого он стрелял в замок двери.
        - Хто такый? - сорванным на морозе голосом хрипит он.
        Я неспешно докладываюсь.
        - Заключенный Скворцов, статья такая-то, доставлен для очной ставки с гражданкой Жуковой, - киваю на стоящую за моей спиной Дашу.
        Перезарядив, главарь с разворота стреляет дуплетом в портрет Януковича.
        Другой майдановец, опьяненный победой, а, может, и наркотой, запускает в портрет коктейлем Молотова. К счастью, бутылка не разбивается, ее тушат.
        - Ты шо, дебил? Тут же документы!
        Кабинет грабят, дверцы шкафов взламывают, их содержимое вываливают на пол.
        - Назар, - кричат из прихожей, - секретутку кнура поймали! В шкафу сидела!
        В кабинет за шиворот втаскивают растерзанную Галю, китель на ней разорван, большие груди содрогаются в черном кружевном бюстгальтере.
        - Хряк дэ? - орет на нее главарь, целя в голову обрезом. - Дэ падлюка Решетняк?
        - Я не знаю, - лепечет перепуганная женщина. - Он тут был, в кабинете.
        - Брешет, сучка!
        - Раком ее!
        - Сосала, небось, у своего начальничка!
        Галю валят на пол, рвут на ней одежду.
        Даша смотрит на меня распяленными глазами. Помоги ей, просит ее взгляд.
        - Там тайный проход, - указываю я Назару. - Они туда ушли.
        - Где? - компания отрывается от женщины. - А ну, покажи!
        Боевики сносят фальш-стену. Створки лифта закрыты. Их раздвигают лезвиями топоров, заглядывают в пустую шахту. Внизу стоит кабина.
        - Кто спустится?
        - Давай я.
        Щуплый паренек, обмотав руки джинсовой курткой, скользит вниз по тросу.
        Снизу доносится.
        - Пусто… Ушли гады.
        Главарь передает по рации.
        - Искать уродов, чтоб не ушли, живыми брать! На Майдане будут перед народом отвечать! Ты! - оттесняет он меня в угол. - Копья тут не видел?
        - Какого?
        - Вот такого, - он показывает мне на экране «Самсунга» фотографию артефакта.
        - Они его с собой унесли. Ключа у тебя нет от наручников?
        - Навыщо ключ? Ложи руки!
        - Куда?
        - На стол ложи, сюда!
        Я кладу, еще не понимая, в чем дело, он замахивается топором, я отдергиваю руки. Боевики регочут.
        - Стой, у Сокола есть струмент, - снова в рацию. - Сокол, Сокол, топай сюда! На третий этаж.
        Вбегает Сокол - щуплый парень в черной куртке с капюшоном, натянутым поверх оранжевой строительной каски, в мотоциклетных очках, бронежилете, пластмассовых налокотниках и наколенниках. В руке у него пневматическая винтовка с оптическим прицелом, на боку сумка с инструментами. Но как он ни старается, отмычки не подходят, без ключа наручники не открываются. В общей кутерьме мне удается стащить со стола рюкзак со своими и Дашиными документами. Боевики переворачивают кабинет верх дном, выбрасывают в окно папки с делами, весь двор уже усыпан белыми листами.
        - По машинам! - командует главарь. - Уходим, хлопцы! Ты, - он тычет меня в грудь телефоном, - поедешь с нами!
        - Зачем?
        - Наручники с тебя снимем. На Майдане в штабе есть ключи.
        - Со мной девушка.
        - Забирай ее!
        Толпа вываливает из кабинета.
        В приемной на столе насилуют секретаршу Галю, вышиванка разорвана, полные груди колеблются в такт толчкам. Главарь вонзает топор в шкаф, там все рушится и падает. Женщина визжит и обмякает, кажется, на какое-то время она потеряла сознание.
        - Топайте до машины, - кидает нам Назар, - я вас догоню.
        Расстегивая ширинку, он ковыляет к столу.
        - В чергу, бисовы диты! Слава Украине!
        - Героям слава! - отзывается черта (очередь).
        Я поскорее увожу Дашу на лестницу.
        Стены измазаны кровью, трупы бойцов охраны лежат прямо на ступеньках, через них перепрыгивают.
        Во дворе толкутся боевики, звенят разбиваемые окна, веют высосанные сквозняками занавески, горят костры с уголовными делами.
        За углом трещат выстрелы, все бросаются по машинам.
        - Залазь! - меня подсаживают в открытый грузовик. Я подаю Даше руки, она забирается, прижимается ко мне.
        - Сережка, я так рада, что ты снова стал нормальным. В тюрьме ты был каким-то бешеным. Орал, называл меня Хазвой, чуть не задушил.
        - У меня был психоз, гон по-тюремному. Но сейчас все прошло.
        - Ты снова прежний Сережка, да? Тот, который меня спасал? - Дашино лицо куксится от умиления, она крепко обнимает меня. - Ой, бедняжка, у тебя руки посинели. Нужно что-то делать, наручники передавили тебе кровообращение.
        Она греет мне ладони своим дыханием, прячет их себе за пазуху. Блаженно ощущаю упругое тепло женской груди.
        При повороте на Лютеранскую поперек дороги догорают два военных ЗИЛа. Жарче всего выгорают кабины и колеса. Парни в балаклавах поджигают тряпичные фитили бутылок с зажигательной смесью и кидают их через грузовики в перегородившее улицу каре спецназа. Оттуда раздается баханье ружей, прилетает неразбившийся «молоток», вспыхивает и горит на черном асфальте.
        - Выскакуем! - командует Назар.
        Майдановцы ссыпаются за борт.
        Я высаживаю Дашу.
        Навстречу бредут двое парней, с ног до головы запорошенных известкой, с мокрыми головами. Холодно же, почему них волосы мокрые? Приглядевшись, понимаю, что волосы у них слиплись от крови, лица их тоже покрыты коркой запекшейся крови.
        - Бегом! Ходу! - толкают нас боевики Назара.
        Бежать со скованными руками неудобно.
        - Ты че без маски? На, надень хоть такую… - когда мы присели отдышаться, худой пацан в каске, мотоциклетных очках и противодождевой накидке поверх спортивного костюма надевает мне на лицо медицинскую повязку. - Менты все фиксують, съемка идет, потом всех вычислят, тикаем!
        Из проулка выдвигается колонна «Беркута», бегом рассекает растянувшихся демонстрантов, избивает их дубинками. Орава бунтовщиков отступает, прикрывая отход швырянием в наступающих милиционеров брусчаткой, выломанной из мостовой.
        Отбежав, останавливаемся возле очередной баррикаде из шин. Приносят раненых, прикрывают их щитами. Вдруг один из щитоносцев прядает в воздух как бы в развороте боевого гопака, падает на спину, пытается привстать, снова падает и теперь уже окончательно, а сидящий рядом пацан просто опускается на землю и ложится щекой на асфальт.
        - Снайперы! - выдыхает кто-то.
        Огонь ведут с высотки затянутого дымом Украинского Дома.
        Я поднимаю оброненный кем-то самодельный деревянный щит с набойками внутри на грязных веревочных петлях, прикрываю им Дашу.
        - Отходим, отходим!
        - Там еще раненый, надо забрать.
        - Давай его на щит, на щит его!
        Грязный снег тает под горячей кровью. Асфальт лоснится алыми красками. Трескотня перестрелки и резкие возгромыхивания гранат не прекращаются ни на секунду.
        Бесстрашная девушка, стянув капюшон с головы, чтобы снайперы видели ее пышные рыжие волосы, ползает на четвереньках между ранеными, опрашивает, пытается помочь.
        Кто-то ставит дымовую завесу - разбивает бутылку с горючкой внутри шины, та вспыхивает черными клубами. Под прикрытием дыма группа отходит, унося раненых и убитых.
        Если бы советской интеллигенции, трудящимся, шествующим по Крещатику 1 мая 1986 года, показали нынешнюю агонизирующую, разграбленную, утопающую в крови и нищете страну, никто бы не поверил, здоровый смех раздался бы после паузы ужаса и отвращения. Нет, этого не может быть и никогда не случится с доброй, веселой, зажиточной и хлебосольной Украиной!
        Но ЭТО случилось. Над матерью городов русских грузно зашагал вырвавшийся из тюремной зоны Пахан-Человекоубийца. Вышли из-под опеки и массово совершают «самоубийства» «мишани недоповешенные» - лезут на рожон, нападают на полицию и гибнут под деревянными самодельными щитами, пробитыми пулями снайперов.
        «ДЕВА МАРИЯ ВЕРНУЛАСЬ». ДАША ЖУКОВА
        Куратор с гостем уходят. Осторожно выползаю из-под кровати.
        Обалдеть! Меня пытали, а деда убили. Вот куда пропали мои пальчики! А завтра приедет «Георгий», заберет меня и Сережу, снова начнутся допросы, а я ничегошеньки не помню!
        В ушах раздается страшный хриплый шепот: «Беги, Даша, беги…»
        Я всегда его слышу в минуту опасности. Покрываюсь мурашками, начинаю планировать план побега, но тут же прихожу в себя. Ну, и куда я убегу без Сергея?
        В Институте вокруг меня вообще начала твориться нездоровая движуха. Стали пропадать мои личные вещи, расчески, зубные щетки. Я не обращала внимания, мало ли, может, санитарка случайно выкинула, но когда исчезла третья зубная щетка, я пожаловалась старшей медсестре, Людмиле Александровне. Она сказала, что выдаст мне десяток щеток про запас. Но потом стали пропадать расчески, заколки, губные помады. В Институте во всех палатах стоят камеры видеонаблюдения. Оказалось, что мелочевку похищает… санитарка Нелли Ильинична. Когда ее спросили, зачем она это делает, пожилая и вроде бы вменяемая женщина понесла какую-то ересь, типа того, что мои вещи излечивают заболевания. Вроде бы у нее была киста яичников, хотели даже делать операцию, а тут «Дашенька возьми и скажи: «Здравствуйте, Нелли Ильинична, это приказ!»
        - Ну да, - говорю, - есть у меня такая присказка. От деда осталась в наследство. Но при чем тут зубные щетки?
        - А при том, - объясняет санитарка, - что я неделю назад сделала УЗИ, а кисты-то у меня и нету!
        - Куда же она подевалась? - спрашивает Людмила Александровна.
        - Так Дашенька ее изгнала.
        - Как это изгнала?
        - Ну, она же мне сказала: «Здравствуйте, Нелли Ильинична. Это приказ!». Вот я и выздоровела. Вообще все болячки прошли. Суставы не болят. Кишечник не беспокоит. Нога сломанная не болит. Бывает, наработаешься в клинике за день, нога разноется - спасу нет, а тут вообще ее не чувствую. А еще у меня племянник болел псориазом. Я взяла у Дашеньки зубную щетку, которой она пользовалась, щеточкой натерла бляшки у Игорька, и наутро все у него подзатянулось, а через три дня словно и не было ничего, чистая кожа. Это чудо какое-то!
        И вдруг пожилая женщина, которая годится мне в бабушки, опускается на колени и лезет целовать мне руки. «Ангел во плоти, увечница божия, Дарья Пречистая, Дева Богоданная».
        Еле я вырвалась, ее Людмила Александровна буквально вытолкала из моей палаты.
        - Надо же, - говорит удивленно, - 21 век на дворе, а тут такое мракобесие! Полное «православие головного мозга»!
        И в тот же вечер порезалась скальпелем, да так глубоко, что закапала кровью полкоридора, пока бежала в ординаторскую, где ей зашили порез.
        После смены заходит ко мне в палату, протягивает забинтованную руку.
        - Ну, тогда и мне скажи: «Здравствуйте, Людмила Александровна!»
        Я сказала. Что мне, жалко?
        На следующий день она приходит, показывает порез, а рана затянулась, только полоска розовая осталась на коже.
        РАССТРЕЛ СНАЙПЕРАМИ
        Толпа несет нас бурным потоком. Даша держится за цепочку между моими браслетами, чтобы не потеряться. Так, вдвоем пробираемся мы по восставшему Киеву.
        У разгромленного магазинчика с выбитыми дверями сидят на асфальте трое напуганных солдатиков ВВ с перевязанными головами. Бинты набухли багровыми шишками, над ними стоят и тяжело дышат боевики, сил уже нет ни бить, ни сражаться.
        Девушки носят выломанную из мостовой брусчатку в металлических сетках из-под молока, катят камни в супермаркетовских тележках. Много малолеток в строительных касках, налокотниках и наколенниках, в которых они недавно катались на скейтбордах, швыряются в милицию камнями. Задор, движуха, драйв.
        В толпе самодеятельных активистов выделяются настоящие боевики - добротно экипированные, в шлемах, противогазах, стрелковых очках, бронежилетах, налокотниках и наколенникам, с отобранными у спецназа стальными щитами. Эти используют кошки на цепях, выхватывают ими милиционеров из шеренг, затаскивают в толпу и топчут ногами.
        В темноте вместе с сотней Назара нам удается отойти под прикрытие баррикад.
        Вот он, Майдан, известный миру благодаря телевизионным трансляциям. Дымится в сумерках огромное людское стойбище. Голоса ораторов со сцены гремят из мощных динамиков над запруженной площадью.
        Везде мусор, поддоны, шины. Трупы лежат прямо на асфальте, прикрытые накидками из полиэтилена или шерстяными одеялами. Ведут раненых. Медики-волонтеры с красными крестами из изоленты на касках работают над лежачими.
        Система управления Майданом организованна по-военному, сотни сгруппированы вокруг мест базирования, там же кормятся и отдыхают, а спать уходят в захваченные дома КГГА или в Дом профсоюзов.
        Баррикада, охраняемая сотней Назара, состоит из обгорелого остова автобуса, набитого автомобильными покрышками. Периметр из таких баррикад достает высоты третьего этажа и огибает Майдан дугой, выгнутой в сторону правительственного квартала. Над баррикадами реют флаги Украины и ЕС. Фигуры активистов, расхаживающих в дыму по баррикадам, похожи на персонажей из постапокалиптической игры «Fallout» - в камуфляже, касках, противогазах, они обводят поле боя круглыми иллюминаторами очков, в которых багрово мерцает отраженный огонь.
        Сотня перекуривает с устатку. Все курят, хотя легкие и без того надышались продуктами горения. Никотин потребен нервам, нервы ноют и рвутся, люди впали в военный психоз, у многих безумные глаза, неадекватное поведение, отсутствие аппетита, хотя на столах стоят подносы с горячим чаем и горами бутербродов. Мы с Дашей через силу жуем хлеб с докторской колбасой и выпиваем обжигающего, сладкого чая. Глюкоза сейчас нужна мышцам.
        Проводят шеренгу пленных милиционеров, их избивают палками.
        Менты натягивают на головы воротники курток и так бредут гуськом по «коридору позора». Куда их повели? Говорят, в Доме профсоюзов оборудованы пыточные для «врагов народа».
        Ночные толпы заполняют не только площадь, но и подступы к Майдану. Люди гроздьями висят на деревьях и фонарных столбах. Где еще увидишь крупнейшее в Европе файер-шоу?
        В свете автофар клубятся наклоненные над землей столбы дыма.
        Спецназ идет на штурм.
        Гигантская «анаконда» сжимает металлически-чешуйчатое кольцо оцепления.
        Под дождем лоснятся ряды шлемов и щитов - открывается щит, из каре раздается выстрел резиновой пулей и стена щитов снова закрывается.
        В ответ летит пиротехника. Петарды рвутся у милиционеров под ногами, каждый взрыв сопровождается фонтаном искр и грохотом. Бутылки с горючкой летят, кувыркаясь, разбиваются о шлемы, солдаты вспыхивают, их гасят товарищи из огнетушителей.
        В момент тушения на солдат набрасываются мобильные группы с крючьями, выхватывают зазевавшихся и уволакивают на растерзание.
        Городская герилья полыхает во всей жестокости. Пощады никто не ждет и не просит. Спецназу остается триста метров до сцены.
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. ЭЛИКСИР ПРАВДЫ
        - Он ведь нас слышит, не так ли, Владимир Алексеевич?
        - Спорадически и очень отдаленно.
        - Слышит. Значит, если мы вколем ему «сыворотку правды» и зададим вопрос, где он спрятал копье, он вынужден будет ответить. Точнее в мозгу его должна сформироваться картинка, а мы увидим ее на экране этого вашего… махсома.
        - Вы имеете в виду амобарбитал, Валентин Григорьевич? Но он полностью растормаживает мозг! Я бы не рекомендовал применять его к больному в стадии психического истощения.
        - Времени нет, дорогой профессор! К тому же, это всего лишь «болтунчик». На других использовали, и ничего страшного с ними не случалось
        ПЕРЕВЕДИ МЕНЯ ЧЕРЕЗ МАЙДАН!
        Спецназ идет в наступление. По периметру идет заруба, народ колышется, как штормовое море. С обеих сторон мелькают тысячи палок. Людское стойбище громогласно скандирует в сторону спецназа: «Ганьба! Ганьба!»
        В глазах рябит от фейерверков, уши глохнут от разрывов гранат, перекрываемых волнами голосов, извергаемых динамиками на ночную площадь.
        «Беркут, зупыныться!!» (Беркут, остановись!)
        Самооборона Майдана поджигает баррикады.
        Вздымаются стены огня.
        Становится светло и жарко.
        Над площадью разражается артиллерийская канонада - со свистом и треском рвутся петарды и фейерверки, взлетают сигнальные ракеты, дымный воздух бороздят прожекторные и лазерные лучи, летят и вспыхивают внутри спецназовских рядов коктейли Молотова.
        Люди теряют чувство страха, ощущают себя бессмертными. Многие позируют для съемок, кидая на камеру через вал огня бутылки с зажигательной смесью. Сама погода, сама природа словно охраняет Майдан, дымовал валит в сторону «Беркута».
        Народ ревет единой утробой, визжит женскими голосами - ганьба! ганьба! ганьба!
        В мегафоны ораторы уговаривают спецназ не штурмовать: «не выконуйте наказив, солдаты и офицеры!» Лидеры Майдана обращаются к президенту Януковичу, требуют, просят, умоляют отозвать спецназ, заверяют, что пойдут на переговоры и сумеют найти компромисс.
        Затаив дыхание, Юго-восток и Крым смотрят телетрансляцию штурма.
        «Раздавить фашистскую гадину», умоляют донбассцы и луганчане, крымчане и мариупольцы, харьковчане и одесситы. Люди чуют, какой бедой обернется для них победа Майдана.
        Воздух прогорк от дыма и слезоточивого газа, горло режет, глаза щиплет. Я не чувствую кистей рук, они налились и посинели. Назар ведет нас сквозь толпу в штаб, там есть ключи от наручников.
        Сцена оцеплена экипированными охранниками - штаны британские, парка флет-траковская, на ногах берца бундесовская, среди махновщины они выглядят, как единое формирование.
        Назар ведет переговоры с охраной. Наклонившись со ступенек, кричит, показывая на Дашу.
        - Она дальше не пойдет. Охрана не пропустит. Идем, - он тащит меня за наручники вверх по лестнице, ведущей на сцену, - там есть ключи.
        Оборачиваюсь. Даша тревожно смотрит снизу.
        Губами артикулирую ей.
        - Я вернусь. Жди здесь.
        Она кивает. Показывает пальцем в землю, мол, буду стоять здесь.
        Я ободряюще подмигиваю ей и даю увести себя за кулисы.
        УБИЙСТВО ГЕНЕРАЛА ЛЕВАШОВА
        А вы едали маринованные помидорчики? Достаешь его из банки, паршивца, ложкой, вилкой нельзя, чтобы не проткнуть кожицу, достаешь и целиком помещаешь в рот, кусать тоже нельзя - брызнет и все заляпает. И вот, солено-едко-кислый, он трепещет на языке, касаясь нёба и переливаясь своим содержимым в тонкой кожуре. Слюна течет, скулы сводит, челюсти только - ам! - и расчавкивают его в жгучую жижу, заливающую рецепторы ротовой полости пряным рассолом.
        Вау! Взрыв мозга!
        Примерно так взорвалась голова генерала Левашова от пули снайпера, выпущенной из снайперской винтовки «Вал» с расстояния в 750 метров, когда генерал выходил из служебного «Мерседеса» во дворе своей дачи на Никулиной горе.
        ОБРЯД ВЫЗЫВАНИЯ ДЕМОНА
        Шум людского прибоя глохнет в портьерах плотной ткани, свисающей с колосников. За кулисами сцены выгорожен некий церковный придел. По крайней мере, такое впечатление складывается у новичка, попавшего в полумрак, освещенный огоньками семисвечника-меноры и напоенный ароматом благовоний из кадильниц.
        На дощатом полу нарисована большая белая пентаграмма. На восток от нее установлен алтарь, укрытый чистым холстом с двумя зажженными восковыми свечами. На алтарь возложен толстый свиток (как я узнал после, то была «клятва подчинения духов»).
        Пятеро священников с островерхими куколями на головах на концах пентаграммы монотонно бубнят молитвы. Несмотря на холод, они служат босиком - по углам придела источают тепло медные жаровни, полные раскаленных углей.
        Ступив в центр звезды и положив руку на свой пентакль, приземистый полный священник громким голосом произносит слова молитвы на незнакомом языке.
        Служки вносят футляр из черного дерева.
        Священник открывает его.
        В глаза мои, и без того выеденные слезогонкой, бьет искрящееся сияние.
        Узнаю золотые ножны Аненербе, усыпанные бриллиантами.
        В них покоится… - не верю своим глазам - Копье Судьбы!
        - Дух Какодемона Ада, - священник обеими руками возносит артефакт над головой, - призываю тебя силой Копья святого Финееса, могущественными князьями и министрами адского царства, князем престола Аполоджиа и девятой когорты, заклинаю и упорно приказываю тебя именем Того, Кто сказал и совершилось, Которому повинуются все создания, при произнесении имени которого стихии распадаются, воздух колеблется, море убегает, огонь потухает, земля дрожит и все армии небесные, земные и адские содрогаются, приходят в смятение и падают, чтобы ты немедля устремился сюда из преисподней, без всякой отговорки, чтобы помочь мне выполнить мои пожелания. Приди, о великий Какодемон, поспеши ревностно и не медли явиться здесь во имя вечного, живого, истинного Бога Элой, Аршкма, Рабюр!
        Слуги вводят меня в центр пентаграммы.
        Ведущий церемонии поворачивается, скидывает капюшон и оказывается…
        Леонидом Валерьяновичем Каламбурским!
        - Копье - твое? - спрашивает он, подходя с оружием наизготовку.
        Я понимаю, что если отвечу да, он убьет меня тут же, на месте.
        Но и отречься я не могу. Не к лицу трусить вору в законе.
        - Вечер в хату, Панове! - улыбаюсь я лихо. - Весело тут у вас. А можно и мне свечку поставить? Во здравие, так сказать. Или у вас только за упокой ставят?
        - Копье - твое? - нагнетает олигарх свистящим шепотом.
        - Да уж точно не твое! - отвечаю я, с вызовом глядя в его свинячьи гляделки. - Тебе оно не по масти!
        - Это почему? - усмехается он. - Почему оно мне не по масти?
        - Потому что ты барыга, а я вор в законе. Копье - моё! Так что давай-ка его сюда!
        Протягиваю вперед скованные руки - решительно и властно, и Каламбурский, оробев, прячет артефакт за спину.
        - Какой ты на х@р вор в законе? - начинает распаляться он. - Ты сам барыга, ты продал Копье за деньги!
        - То было в другой жизни! - Я задираю на себе куртку. - На, смотри, я умер, вот доказательство!
        В темноте ему плохо видно. Один из монахов фонариком освещает бугристый шрам на моем животе. Капюшон сползает, я узнаю Борю Кардана.
        - Это шо такое? - спрашивает его Каламбурский, указывая Копьем на мой живот.
        - Секционный шрам после вскрытия патологоанатома, - смеюсь я нагло. - Скворцов умер. Его нет. Перед вами вор в законе Черный Археолог. Так что, барыга позорный, гони сюда Копье, пока я не отобрал его и не загнал тебе в твое поганое фуфло!
        Ворсистое лицо олигарха щетинится от злости.
        - Руки ему разведите! - рыкает он охране. Его люди мешкают, так как запястья мои скованы, и он разражается упреками. - Боря, б… куда я должен его колоть, в яйца, шо ли?
        - Да коли так, Валерьянович! - Кардан задирает мои руки кверху.
        - Я те шо, коновал, е…т..т..е.м… Скотобойню хочешь тут устроить?! Тренировались же! Неужели так трудно было снять с него наручники?
        Кардан набрасывается на охрану.
        - Ты, ты и ты! Бегом найти ключ!
        Я ржу с поднятыми руками.
        - Ая-яй-яй, Леонид Валерьяныч, все-то у вас не по-людски, все-то у вас по-барыжьи!
        Говорил же, копье вам не по масти! Если Кондвит узнает, как позорно была проведена активация, он тупо отберет у вас копье, да еще надает по ушам, больно! Дайте угадаю, откуда у вас Копье. Вы подкупили генпрокурора! Нападение на генпрокуратуру тоже вы с Решетняком замутили? Чтобы замылить глаза пендосу, а меня похитить? Вы опозорили Копье! Оно берется с бою, со славой, а не перекупается по-барыжьи! Копью теперь нужно проходить очистительные процедуры, окуриваться травами и обжигаться огнем, чтобы смыть позор ваших прикосновений! Давайте его сюда!
        Каламбурский подбегает на замахе, но удара не наносит, хватает меня за лацканы куртки и шипит, брызжа слюной.
        - Заткнись! Ты в храме! Прими смерть достойно!
        - Это - храм? - обвожу я глазами самодельный «придел».
        - Да, это храм! Вон алтарь. А вот - жертвенник всесожжений!
        По взмаху Копья служители растягивают «театральный занавес», отделяющий задник сцены от улицы, и открывается… грандиозный пожар в Доме профсоюзов!
        ПОЖАР В ДОМЕ ПРОФСОЮЗОВ
        Дом профсоюзов организаторы Евромайдана захватили одним из первых и разместили там органы управления, лазареты и тюремные камеры для пленных милиционеров. В начале штурма майдановцы сами подожгли крышу своего штаба, чтобы спецназ не смог высадить десант с вертолетов. Здание уже значительно обгорело сверху, на срединных этажах в дыму мечутся люди, машут с балконов и из окон простынями в надежде на помощь, ползут по карнизам, срываются, не выдержав задымления и жара, стремглав летят вниз под дружные охи толпы.
        Машины МЧС не могут проехать к пожару из-за баррикад и пробок. Мощный гул открытого горения сливается с паническими завываниями пожарных сирен.
        Каламбурский любуется стихийным бедствием, как Нерон горящим Римом. Голова его задрана, горло приоткрыто. Прыгнуть, вцепиться зубами и порвать твари сонную артерию! Набили здание ранеными активистами и пленными милиционерами и подожгли! Боже, меня осеняет! Не только Дом профсоюзов - вся площадь предназначена всесожжению! Вот для чего сюда согнаны толпы, вот зачем Майдан огородили баррикадами из шин!
        Не помню, как набросился на Каламбурского, воплю, как бешеный.
        - Вы что творите, суки?! Это люди! Они живые! Остановитесь!
        Хриплю и бьюсь в руках охраны.
        Каламбурский багров от зарева пожара, в очках его бушует пламя.
        - Кого тут жалеть? - перекрикивает он треск огня. - Купился на печеньки майдана - гори синим пламенем! Тут сгорают те, кому положено сгореть! - Он срывает с себя очки и напяливает мне их на нос. - На, смотри, с чем имеешь дело, владыка х@ров!
        Глядя вдоль его протянутой вверх руки, различаю в буром буревее восходящих потоков дыма громадную окаменевшую кисть. Она парит над Майданом, щупая воздух потрескавшимися на фалангах пальцами. Видны мшистые пятна гниения и обод перстня под окаменелой коркой на безымянном пальце. Под воздействием жара кора коробится и отпадает. На свет появляется серебряный череп с бриллиантовыми глазами. Тридцать два зуба сияют в зловещем хохоте. Длань Смерти! Сверкая фасеточными глазами, костлявая с дьявольским сладострастием озирает зрелище массовой гибели людей.
        Прибегает человек с ключами, с меня снимают наручники, охранники разводят мои руки в стороны.
        Я потрясен настолько, что не имею сил сопротивляться. Я узнал эту руку. Это я выкопал ее на Голом шпиле. Я активировал Копье. Я сотворил майдан в своем уме, массовую гекатомбу, в которой погибнут тысячи людей. Нет мне оправдания. Пусть лучше убьют. Я заслужил смерть.
        Олигарх отводит копье за спину и набычивается.
        «Копье мое!» - хрипло выкрикивает он и разворачивается для удара.
        Последнее, что вижу, как указательный палец Руки чертит на стене волнующегося дыма таинственные слова: «Мене… текел… фарес… упарсин…»
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        - Что происходит, Владимир Алексеевич, - Римма Львовна щупает коматознику пульс, - откуда в его голове весь этот безумный бедлам?
        - Я, кажется, догадываюсь, - смущенно покашливает профессор. - Господин Куратор настоял на применении гм-гм… амобарбитала, вызывающего растормаживание коры. Следственно, дендриты его головного мозга сейчас перевозбуждены и представляются ему толпой бунтующих людей.
        РУКА СМЕРТИ НАД МАЙДАНОМ
        «Бог исчислил царство твое, оно взвешено на весах и разделено».
        Не успевает мертвая рука завершить начертание символов, не успевает претендент на Копье сделать последний шаг и нанести удар, как одетая в саван огня и дыма лицевая стена Дома профсоюзов лавинообразно обрушивается, накрывая сцену палящей смесью раскаленной строительной пыли, дыма и пепла.
        За кулисами наступает «последний день Помпеи».
        Мечутся и кричат ослепленные люди.
        Когда горячая взвесь оседает, на полу обнаруживают лежащих без сознания охранников. Копьеносца простыл и след. Пропало и Копье из руки олигарха. Либо он выронил его, когда инстинктивно закрылся руками, либо кто-то украл его!
        - Скворцов, - озирается Каламбурский, протирая глаза и не замечая, что раздирает до крови вспухшие на лбу волдыри. - Где Скворцов?! За ним! Иска-а-а-ать! Копье у него!
        Если бы Леонид Валерьянович не пережил этого лично, он никогда бы не поверил что артефакт способен так эффективно, быстро и безжалостно защищать своего владыку.
        «ЗАКРОЙ ВОРОНКУ, СЕРГУНЯ!»
        Со стороны ночной площади кажется, что над ярко освещенной сценой идет густой снегопад. Пепельные снежинки порхают в лучах прожекторов. Сценические вожди чихают и кашляют. Один Пастор не потерял присутствия духа.
        - Помолимся за наших братыв та сестер, яки гинуть во славу нации! - призывает он в микрофон. - Слава Украине!
        - Героям слова! - глухо отзывается площадь.
        Я стою на краю сцены среди ораторов майдана. Плохо соображаю, еще хуже вижу. Причина в очках Каламбурского - чудом уцелевшие на моем носу, они залеплены пеплом. Протираю стекла, вспоминая, как в общей сумятице сумел вырваться из рук охранников, на ощупь выхватил Копье из лап олигарха и бросился бежать. Не спрашивайте, как мне это удалось, онемевшие кисти рук не слушались, пальцы не сжимались, я и сейчас с трудом удерживаю в руках горячее копье. Не зря я говорил, что артефакту потребуется очищение огнем после рук барыги! Не спрашивайте, как я выплыл сквозь «волны» тяжелых занавесей и на последнем издыхании, почти теряя сознание в газовой смеси пепла и пыли, вырвался на освещенный «пятак» сцены перед ночной площадью, окруженной горящими баррикадами и колоннами спецназа.
        Зрелище фантастическое!
        Громыхают громкоговорители, бурлит море людских голов, в небе циклопическим цеппелином барражирует мумифицированная кисть руки полковника фон Штауфенберга, отрубленная русским партизаном Василием Жуковым в 1942 году. Дымы обволакивают ее, она исчезает, чтобы вынырнуть при порывах ветра из ядовито-горчичных испарений ненависти и злобы, источаемых сражающимися и погибающими людьми. Благодаря очкам Каламбурского я способен видеть, как психические испарения толпы всасываются Рукой и перекачиваются в беснующихся на сцене карликовых вождей Майдана, которыми она управляет, как кукловод марионетками на нитях.
        Это моя голова кружится или едет по кругу сцена майдана?
        Нет, это сдвинулась с места пылающая дуга баррикад! Все быстрее ее движение, все громче гул рвущегося на ветру пламени. В центре площади вздыбливается брусчатка, из пролома бьют багровые лучи, стаями нетопырей выпрастываются наружу волны адской нечисти - рогатые, скалозубые, перепончатокрылые, черным самумом реют бесы над Майданом, вращаясь против часовой стрелки воронкой оглушительного грая и клекота.
        Боже, это же «воронка Инферно», о которой предупреждал Шмонька! Сама геенна огненная, поднявшись из глубин преисподней, прожигает земную кору и проступает в сердце Матери городов русских!
        На сцене начинается «моление о мире». Представители религиозных конфессий по очереди подходят к микрофону и обращаются к своим богам с просьбой о ниспослании мира на Украину. Поразительно! На глазах всего мира, под прицелом телекамер крупнейших новостных агентств, в центре европейской столицы проводится обряд вызывания адских духов с принесением массовых человеческих жертв, и этого никто не видит!
        Для прорыва демонов в земной мир нужны два условия - заклание и заклинание. Сначала производится накачка негативных энергий в проклятых местах, таких, как это Козье болото, древнее прибежище воров, убийц и всяческого отребья. Накачка длится от недель до нескольких месяцев и сопровождается скандированиями и ритмичными скаканиями, вводящими в транс большие массы народу.
        Затем следует кульминация - массовое жертвоприношение. Извержение гав-ваха - тонкоматериальное плазменное излучение страданий от крови, пролитой на огонь, - создает кумулятивный заряд, способный пробить энергопотенциальный барьер между мирами. Так проводились сожжения ведьм в Испании, сожжения заключенных в гитлеровских концлагерях. По той же схеме осуществляются поджоги психоневрологических интернатов и домов престарелых уже в наши дни. Смерти жертв не должны быть быстрыми. Сгорающие заживо люди должны успеть исторгнуть вибрации ужаса и боли, нужные для подпитки адских существ.
        Во время же самых важных ритуалов маги приносят в жертву особенных людей, - царей, героев и поэтов, в которых воплотился национальный дух. Ритуальный характер убийств маскируется под дуэли, покушения, самоубийства, аварии и несчастные случаи. Так были принесены в жертву цари Александр и Николай, Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Гагарин и Высоцкий. И вот пришел черед русского Копьеносца.
        Со сцены раздается: «Приветствуем представителя посольства США!»
        Рев майданного восторга сливается с ликующим воплем адских полчищ, трубящих осанну грядущему Князю Тьмы. И пока представитель амбасады регулирует высоту микрофона, жестами рук успокаивая толпу, из воронки показывается густая дымящаяся шевелюра. За нею следует изборожденный морщинами лоб, сросшиеся у переносицы брови и пристальные глаза. Чтобы встретиться с ними взглядом, нужно очень, очень, очень сильно накосячить по жизни.
        Присутствующих оглушает психическая контузия. В мертвой тишине, охватившей не только бунтующую площадь, но также и силы правопорядка, из воронки Инферно в алом тумане восстает исполин, упирающийся головой в низкое дымное «небо».
        И тогда происходит первое чудо дьяволоявления.
        Берегиня Украины на вершине столпа Незалэжности вдруг оживает, кланяется пришельцу в пояс, скрипя металлическим станом, и на вытянутых руках преподносит ему гирлянду золотых цветов.
        Это капитуляция. Киев сдан. Украина повержена.
        Взрывы петард и фейерверков сливаются в праздничный салют.
        Владыка ада принимает дар и небрежно цепляет его на голову в виде цезарского венца. Затем, наклонившись, он запрокидывает «Галю» и целует ее в медные уста.
        Дым искажает параметры физического пространства. Толпа, ахнув, шарахается, кажется, что многотонная махина столпа вот-вот рухнет.
        Оторвавшись от поцелуя, Какодемон приплюснутыми ноздрями внюхивается в запах горелых шашлыков, наносимый ветром от Дома профсоюзов. С каждый вдохом он становится мощнее, тело его совершает рывки, чтобы полностью выйти из коры в земную реальность. Но ему нужны еще жертвы.
        «Беркут» идет на штурм.
        Бойцы спецназа растаскивают ряды биотулетов, закрывающие проходы к сцене. Слитно движутся шеренги. Стальная чешуя щитов и шлемов отливает отраженным огнем. Происходит новое удушающее сжатие колец Великого Змия.
        Защитники площади бьются врукопашную со спецназом. Над головами мельтешат палки, рвутся фейерверки, летят коктейли Молотова, «попукивают» почти не слышные в канонаде помповые ружья спецназа и охотничьи винтовки майдановцев.
        Становится окончательно ясен сатанинский план: как только спецназ прорвется к сцене, боевики подожгут баррикады, и манифестанты окажутся в огненной западне! Устроители бойни уйдут подземными ходами, под сценой уже проложены для них тоннели!
        Это колоссальная колдовская спецоперация! Ее целью является открытие самой большой в истории воронки Инферно, провала в ад в виде чудовищного психофизического огневорота! Она затянет в себя не только Украину, но и весь мир. Нужно немедленно остановить штурм!
        Но как?
        «Море» Майдана вошло в фазу сильного шторма, люди бьются насмерть, никто никого не услышит, даже если кричать через динамики.
        Берегиня Украины мстительно хохочет над горящим «мютом», удивительно напоминая внешне секретаршу генпрокурора Галю, изнасилованную этим утром боевиками Майдана. Смех ведьмы и торжествующий вой бесов находят свое земное отражение в пронзительном верещании пожарных сирен и автомобильных сигнализаций, разбуженных канонадой штурма по всей округе.
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Куратор разочарован действием «сыворотки правды». Коматозник увидел совсем не то, чего он него ожидали. Валентин Григорьевич вглядывается в бледное лицо, в узкие щелки чуть приоткрытых глаз. «Ну же, Сергей, - внушает он вполголоса, - вспомни, куда ты спрятал копье! Он нас слышит, как вы думаете, Владимир Алексеевич?»
        Профессор в сомнении качает головой.
        «Вы сами видите, что творится на майда… на Просцениуме. Нет, сейчас до него достучаться нет никакой возможности».
        Раздосадованный Куратор покидает кокон.
        ШТУРМ МАЙДАНА
        По свидетельству космонавтов МКС, в ту ночь Майдан был виден из космоса, как пылающая жаровня, полная углей.
        Дымовал из горящего Дома профсоюзов и пылающих баррикад из автомобильных покрышек ваяет над Майданом циклопическую фигуру Какодемона. Такой же черный дым вспух и рассеялся при взрыве в крымских горах в 1942 году, когда партизан Василий Жуков ликвидировал предателя и людоеда Григория Гуськова.
        И вот теперь он вернулся - клубящимся до небес исполином, вылизываемым по столбовым ногам пламенем воронки Инферно. На нем пятнистый бушлат немецкого диверсанта, штаны на байковой подкладке и кепи с длинным козырьком. Приплюснутые ноздри внюхиваются в смрад горящей резины и человеческой плоти. С каждым вздохом тело его разбухает и становится плотнее и зримее.
        Его рост нужно остановить. Нужно прекратить подпитку исчадия ада!
        Нужно потушить Майдан!
        Но как?
        Надо срочно допустить сюда пожарные машины.
        Но они заблокированы. Что делать? Боже, помоги мне!
        Шатаюсь на краю сцены.
        Со скрежетом и гулом вращаются стены огня.
        Визжат реющие стаи бесов.
        Вопит толпа.
        Рвется в земную реальность предводитель адского полчища.
        Еще немного и он окончательно ступит на землю Украины.
        Штурм нужно остановить! Пусть лучше победят майданутые!
        В этот момент до меня доходит, что рука графа Штауфенберга и партизан-предатель в форме немецкого десантника, - все это элементы моего бреда. Это не на Майдане, это в моем уме открылась воронка Инферно. Зверь из бездны выходит из глубин моего бессознательного. Майдан - мое сумасшествие! Я вижу свой ум в стадии острой галлюцинаторной шизофрении.
        О, как он хитро работает, мой однополушарный ум! Как только я возвращаю себе осознанность, он тут же сотворяет ситуацию паники и неразберихи. То рубят двери в кабинет генпрокурора, то снайперы расстреливают толпу, то олигарх норовит пырнуть меня копьем. Как в таких обстоятельствах сохранить не то, чтобы осознанность, но хотя бы элементарное самообладание?
        Финт! Всегда спокойный, невозмутимый, разговаривающий так тихо, что замирают даже самые буйные хаты… Я ведь уже не салага-первоход, я посвящен в воровское звание, я вскрылся в пресс-хате, неужели я испугаюсь этих дутых, из дыма и пепла слепленных страшилищ?!
        Я В СВОЕМ УМЕ! Майдан - мое творение, мне его и расхлебывать.
        Но как, черт возьми, я сотворил его?
        Что означает этот пылающий знак апокалипсиса?
        На правильно заданный вопрос всегда приходит правильный ответ.
        Если Запад - это мужское начало планеты, а Россия - женское, то «воронка Инферно» открылась на стыке двух полушарий головного мозга планеты.
        Пылающий Майдан - символ вражды двух полушарий!
        Это моя душа разодрана Майданом пополам.
        Нужно немедленно прекратить смертоубийства!
        «И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам…» Заклинание подключает Дух Копьеносца к его Высшему Я.
        Истомленное тело принимает в себя мощь Первосвященника.
        Не помню, как очутился у микрофона.
        Толпа затихает.
        Лучи прожекторов скрещиваются на мне.
        Поднимаю Копье над головой.
        КАНАЛ 112. ТРАНСЛЯЦИЯ ШТУРМА
        БТР спецназа таранит центральную баррикаду.
        Баррикада обрушивается, вздымая облако жара.
        Водитель чудом выбирается из-под завала, его тушат из огнетушителей. Сквозь открывшуюся пробоину спецназ входит на площадь.
        Бледная дикторша комментирует пылающие кадры Евромайдана.
        - Новости последнего часа. Продолжается штурм Майдана. Вы видите в прямом эфире, как это происходит. Руководство протестующих призывает президента Януковича остановить спецназ и вернуться к переговорам. Бой идет уже рядом со сценой. При взрыве светошумовой гранаты ранен в лицо Турчинов. Не обошлось без курьезов. Какой-то мужчина с копьем в руке прорвался к микрофону и выступает с пламенной речью. Публика принимает его выступление на ура. Молодой человек обращается к невидимым силам ада, которые, якобы, витают над майданом и угрожают захватить Украину.
        МАЙДАН. ШТУРМ
        При появлении Копья в днище Майдана словно открываются колосники - через гигантское поддувало выдыхает сама преисподняя.
        Стены пламени вздымаются еще выше.
        Становится светло и жарко, как летним днем. Черными бабочками порхают хлопья сажи, трещат горящие покрышки, воют автомобильные, пожарные, скоропомощные сирены.
        - Я-а-а-а, Владыка Копья Судьбы, повелеваю-ю-ю-ю! - громыхающие децибелы катятся над побоищем. Копье очерчивает огненное торнадо баррикад. - Всем немедленно прекратить сражение, ибо Я-Я-я-я-а-а-а… - голос переходит в шаманское горловое пение, хотя многим кажется, что это скрежещуще фонит микрофон, - топчу точило вина ярости и гнева Бога ВседержЫ-И-ителя!
        Крик боевого мага - на пределе связок, нервов и жил - вобрал в себя все силы сознания, подсознания и бессознательного.
        И Копье просияло!
        Из нутра его ветвистым зигзагом с громовым шипением ударяет молния - зеленая в сердцевине, с фиолетовым оперением по краям. Она пронзает дымы и впивается в Руку Смерти, в ее обрубленное русским партизаном запястье. Отпрядывает Длань, суча суставчатыми пальцами, как гигантский паук.
        Площадь разверзается алыми кругами, из которых лезут наружу чудовища, рогатые, клешнястые, с хоботами и бивнями, клыками и щупальцами. Под визги, рычание и дьявольский хохот магма геенны огненной материализуется Воинством Ада, выстроившимся за Какодемоном.
        Повел он рукой и смолки визги. Уставились тысячи фосфоресцирующих глаз на бесплотный дух того, кого в земной жизни звали Сергеем Скворцовым, - прозрачноголубоватый, струящийся, в мерцающей астральной оболочке он один противостоит адскому воинству, в презрении наблюдающему за жалким противником. Как посмел он бросить вызов военачальнику 666-ти легионов бесов?
        Но нет, я не один.
        На уровне мысленного шепота докатывается волна голосов.
        Оглядываюсь - «Братская могила» в полном составе вышла на Майдан.
        Сумрачно глядят на Предателя и Людоеда призраки Ильи Дальнобойщика и Саши Кузнецова, Ашота, Полтора Ивана, Сани Жгута и Вовы Сухарика, Лени Торчка, Вити Чебыша, Сани Оболонского, Арчила и Сервера, Кирюхи Пленного, Зыбы, Олега, Ромки, Зонда, Димона, Стаса, братьев Филиппенковых, Крайнева и Жорика Клименко. Серьезные мужчины подходят со всех сторон, обступая своего побратима. Эти не дрогнут, не забздят, не побегут, да и перед кем дрожать им, прошедшим «Братскую могилу» и там умершим?
        - Мы с тобой, Серега! - говорят мужики.
        - Не ссы, Археолог! - говорят блатные.
        - Нам крест с хаты снимать надо, Сергей Геннадьевич, - говорят петухи и чуханы.
        - Начинай, брат, а мы поддержим.
        Вбираю в себя все силы, через копье втягиваю в душу живых и мертвых и восстаю, бурлясь энергией и мощью.
        - Гу-у-у-усь! - реву я, и в глазах моих отражается пылающий город. - Я вызываю тебя на бой! Как ты оказался здесь? Как снова стал Черным дымом? Кто выпустил тебя из тела тюремного пахана?
        - Так ты меня и выпустил, Серёня! - ухмыляется Гусь, ухая клубами дымных разрывов. - Теперь я волен лютовать над Украиной. Горе ей! - над площадью прокатывает эхо сатанинского хохота. Гусь идет ко мне, направо и налево нанося удары. С каждым взмахом палицы у людей на майдане стекленеют глаза и они становятся зомби. - Я убью Украину, а из ее трупа сделаю упыря! Я дойду с армией зомби до Москвы и расправляюсь там с Васькой Жуковым. Он обрек меня на муки голодного духа… не прощу-у!
        - Спаси Украину, Сергуня, закрой воронку!
        - Шмоня! - оборачиваюсь я. - И ты здесь? Как я рад! - Обнимаю сгорбленную фигурку старца, но одна мысль останавливает меня. - Но послушай, они ведь сами этого хотят. - Я обвожу копьем море голов. - Зачем их спасать? Народ-предатель! Бандеровцы, мазепы, иуды, они заслужили свои муки.
        Старик сурово хмурится.
        - Не смей так об Украине! Народ-страж. Пограничник. Стоит на рубежах святой Руси, всегда первым принимает на себя удар супостата. А то, что часть народа пошла в услужение врагу, так тем страдальцы только показывают, как не надо Родину предавать, живым примером горят перед нами. Спаси Украину, Сережа! Если Гусь вырвется на волю, кровью зальет страну.
        - Умри! - воплю я, рассекая Копьем низко нависший удушливый дым.
        Гусь хохочет провалом пасти. И наносит ответный удар.
        На сцене взрывается светошумовая граната. Мир множится в контурном звоне. Галдеж толпы делается глухим и далеким прибоем.
        Это был первый удар Гуся, Гужа, Ужа, Великого Змия, чье тело чешуйчатыми кольцами спецназовских щитов сковало майданную толпу.
        Встаю, шатаясь, в трясине транса по шею, по нижние веки, по брови, по линию волос, по макушку. Краем глаза замечаю бегущих из-за кулис людей Каламбурского.
        Вижу внизу Дашино запрокинутое лицо. Оно плавает в темной толпе, как прекрасный белый цветок.
        Прыгаю со сцены вниз.
        ДАША ЖУКОВА
        Прямая речь
        С трудом узнаю в человеке у микрофона… Сергея.
        Весь покрытый пеплом, как Псай в клипе «Гангнам стай л», когда в него стреляли из снеговой пушки, он произносит речь так круто и заразительно, что у меня мурашки бегут по коже. Публика в восторге, все хлопают и кричат в ответ, а он, как рок-звезда, с разбегу прыгает со сцены прямо на головы зрителям!
        Чудом не разбился, там же высоко, пробирается ко мне.
        - Уходи! Сейчас здесь откроется воронка Инферно! Я должен ее закрыть! Если у меня не получится, они сожгут всю площадь. Беги отсюда!
        И лицо у него невменяемое, перемазанное в пепле. А в руке опять это проклятущее Копье! Где он его только взял?!
        Напрасно я пытаюсь его остановить, он пробирается сквозь толпу, вдруг тормозит, показывая рукой на дымовал.
        - Помнишь Гуськова, партизана-предателя, чей дух вселился в меня в Крыму? Вот же он, смотри! Он в форме немецкого десантника, видишь?
        Сколько я ни вглядываюсь, никакого Гуськова не вижу. Один дым, сквозь который мигает неоновая вывеска «ГОТЕЛЬ УКРАИНА».
        - Сережа, в дыму можно увидеть любые фигуры. Уйдем отсюда! Пожалуйста!
        А он и слушать не хочет, кричит и наносит удары по клубам черного дыма, извергаемого пылающей кладкой автомобильных шин.
        СТУДИЯ ТЕЛЕКАНА 112
        «Наша камера, установленная на дроне, сумела отследить действия отважного незнакомца. Вот он пробивается с какой-то девушкой через Майдан к передовым рядам обороны».
        На телеэкранах всего мира панорамирует грандиозное зрелище горящего Майдана.
        Пылающие баррикады высотой с трехэтажный дом…
        Плотные шеренги бойцов в блестящих от дождя шлемах с черными забралами…
        Ряды стальных щитов.
        То один, то другой щит отрывается, оттуда следует выстрел резиновой пулей, и дыра в чешуйчатом бронировании снова закрывается. Затем по команде шеренги переходят в наступление.
        После натиска первые ряды спецназа отходят.
        На земле остаются лежать оглушенные, избитые люди.
        И тут же наступает новая шеренга. Так «Беркут» поддерживает в атаке постоянно свежие силы.
        Боевики майдана несут потери, пятятся.
        Баррикады и толпу поливают из брандспойтов и водометных машин.
        Из толпы летят на веревках «кошки», какими в деревнях вытаскивают из колодцев ведра, цепляют крючьями щиты, выдергивают их у бойцов, а в прорехи обороны залпом бросают «молотки».
        Беркутовцы тушат друг друга из огнетушителей. Одного из горящих бойцов зацепляют крюком за наплечную амуницию, выдергивают из рядов, волокут на цепи по земле, втаскивают в толпу, топчут ногами, срывают шлем, альпенштоком выкалывают глаза, отрубают руку и запускают ею в «Беркут».
        Спецназ в озверении бросается мстить за товарища.
        Защитники бегут.
        Остаются единицы. Среди них неизвестный бунтарь.
        Лицо его - пепел и ярость. В руке воздето копье.
        Дрон снижается, берет крупным планом искаженный криком пепельный лик.
        - Если кто-нибудь узнал его, - звучит голос диктора, - просьба позвонить в студию и назвать имя героя.
        БИТВА ТЕМНЫХ И СВЕТЛЫХ СИЛ НАД МАЙДАНОМ
        Рев толпы оглушает. Соседа не слышно, даже если он кричит во весь голос. Какофония организуется в единый ритм ритмичными громыханиями барабанов. Это бьют железными палками в бочки барабанщики Майдана.
        Стою на переднем крае, лицом к лицу с колеблющимся дымным Гусем. Огромная фигура его подергивается нервными тиками рвущихся фейерверков, похабно ухмыляются размазанные по ветру губы, разверзается промоина фиксатой пасти, чтобы проглотить вышедшего на бой копьеносца.
        Напрягаюсь изо всех сил, трясусь и таращусь на пределе рвущихся жил, воздеваю Копье на головой, реву в Гусеву харю заклинание «Истечение адской бездны» - !!!«Waa-a-a-aR-R-rom - StiBeTTChePhMeShihSS»!!! - ослепительно-салатовый «шнур» вырывается из острия и поражает Зверя в мятое переносье, рассекает массивы скул, кромсает впалые щеки - отпрядывает жуткий призрак, ревя проклятия канонадой гранатных разрывов.
        Дымный исполин озаряется пятном зеленого света, изумрудный шнур прошивает его вглубь на десятки метров, хлещет и рассекает на части.
        Взметается пламя белоснежных, обагренных кровью одежд.
        На поверхность сознания проступает первосвященник Финеес.
        Очень неохотно и только в крайних случаях Учителя с Высших планов посещают земной мир. Такой случай настал.
        Отрок чистый подводит в поводу коня.
        Взлетает Финеес в седло, воздевает копье на ореховом древке.
        Ветром вздыбливаются космы волос, раздвигаются щербатые челюсти, из которых исходит меч, чтобы им поражать народы.
        Преображаются страшно и дивно сидельцы камеры 1-9-3, взбугриваются их тела, уродливо искажаются лица, чудовищные хари прорывают человеческую плоть, вырастают рога витые, козлиные, муфлоньи, бычьи и воловьи, наливаются кровью выпученные глаза, оскаливаются зубастые пасти, шерстью покрываются тела и лица, встают на копыта воины Хаоса за Мать-Тьму, за Россию против Запада Светоносного.
        И бысть сеча велика.
        В буре ударов, криков и стонов, в звоне мечей и стуке щитов взмывают к небу вопли раненых, отлетают отрубленные члены, валятся обагренные кровью тела.
        В мире земном происходит битва между спецназом и защитниками майдана.
        В мире горнем разворачивается сражение сил Света и сил Тьмы.
        От исхода этой битвы зависит судьба мира. Если не закрыть воронку Инферно, она втянет в себя все человечество, приведет к аннигиляции планетарного ума. Две его части, мужская и женская, столкнувшись на майдане, приведут мир к ядерному апокалипсису.
        В стене спецназа отодвигается щит, высовывается дуло, грохает выстрел.
        С воплем изгибаюсь от боли и падаю на спину в лужу огня.
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. ДАША ЖУКОВА
        На мобильник приходит СМС. «Срочно в кокон».
        Ссыпаюсь вниз по ступенькам.
        Как здесь тихо! Через прозрачные стенки видны только сполохи пламени над майданом. Запыхавшаяся красная Римма делает Сергею искусственное дыхание.
        В панике спрашиваю, что происходит, почему не работают аппараты.
        Она - между вдохами:
        - Пневмоторакс, мать его! Наверно, легкое схлопнулось. Аппараты не дают нужного давления… Он же не может толком вздохнуть, чтобы расправить легочную ткань. Фу, не могу больше. Дыши теперь ты в него! Раздышим его вместе…
        Принимаю пост, дышу изо всех сил.
        Входит Владимир Алексеевич, сразу все понимает.
        - Что с ИВЛ?
        - Говорила же технарям! - Римма утирает пот. - Аппараты не дают нужного давления.
        Профессор задирает Сергею веко, светит фонариком в глаз, щупает пульс.
        - Я уже вызвонила сестру из реанимации, - успокаивает его Римма. - И техников вызвала, второй ИВЛ сейчас привезут.
        - Смените Дашу, ей надо срочно подключиться к Скворцову! Боюсь, что та Даша бросит его и сбежит.
        Я отрываюсь, чтобы перевести дыхание. Нет, говорю, Владимир Алексеевич, «та Даша» больше никуда от него не сбежит!
        МАЙДАН. ШТУРМ. ДАША-ИЗ-ПРОШЛОГО
        Прорываюсь к лежащему на асфальте Сергею, тащу его из огня, сбоку пшикают из огнетушителя, нас окутывает белое облако…
        На деревьях и фонарных столбах гроздьями висят зеваки, многие держат фотоаппараты, видеокамеры, телефоны, снимают исторические кадры.
        Сергей в создании, но не дышит. Делаю ему искусственное дыхание.
        - Дыши, Сережа, дыши! «Ты «резинку» словил, легкое схлопнулось от удара. Что, Сереж, говори!
        Припадаю ухом.
        - Я победил, - шепчет. - Видела, как я пронзил его лучом?
        - Кого? - кричу сквозь канонаду. - Каким лучом, Сережа?
        - Зеленым… Гуськова…
        В отчаянии чуть не плачу. Ну, кого он мог победить в этой давке, просто покричав немного на спецназ и словив резиновую пулю в живот?
        Вдруг понимаю, о чем он.
        - Это был лазер, Сережа, лазер! Им светили в глаза «Беркуту».
        - Нет, это светилось копье.
        Он снимает с себя очки, протягивает их мне.
        Стекла заляпаны, ничего не видно, протираю, а сама думаю: «Ну, вот что мне с ним делать? Он же уверен, что спасал человечество, сражался с пришельцем из ада. Как в Крыму у него начались эти приступы, так до сих пор он от них не оправился».
        «Беркут» наступает, громыхая палками по щитам. Бьют всех, кто подвернется под руку, даже раненых и лежачих. Но я могу не бросить Сергея. Ложусь на него, сдергиваю с головы капюшон, чтобы «Беркут» увидел по волосам, что перед ним девушка. Жмурюсь, шепчу - мамочки, мамочки…
        Удара нет.
        Поднимаю голову.
        Мир переменился, будто в глаза мне вставили фильтры. Над застывшим бойцом спецназа колеблется громадная дымовая фигура - тоже с занесенной для удара дубиной, - только на голове у него не сфера, а кепи с длинным козырьком. Это Гуськов, партизан-предатель! Тот, которого убил мой дед.
        Какой же он страшный! И выцеливает дубиной Сергея.
        Вскакиваю и кричу изо всех сил.
        - Не смей! Остановись! Убей сначала меня!
        Боец «Беркута» застывает в замахе перед бесстрашной девушкой.
        Зависает и Демон. Рука его еще движется из-за головы, но сила в ней пропала, он с удивлением озирает маленькую фигурку в прожженной куртке, сквозь которую видна худенькая спина с трогательными лопатками, перехваченными лямками лифчика.
        Шепот гиганта сотрясает дымовые стены,
        - Ты поцеловала меня тогда, в горах, помнишь?
        - Неправда, я поцеловала Сергея!
        - Нет, меня. Я защищал тебя! Это я сбил вертолет. Отойди от него!
        - Нет! - топаю я ногой. - Я не дам тебе добить его! Уходи!
        - Ты велишь мне уйти?
        - Да!
        - Твое слово закон. Скажешь уйти, я уйду, но знай, без меня вы пропадете. Я один могу вас спасти. Прощай.
        Дух отступает.
        Стихают выстрелы и взрывы гранат, замолкает сцена, рев огня переходит в слабое потрескивание.
        Люди приходят в себя от наваждения и морока.
        Спецназ получает приказ на отступление.
        В который уже раз «Беркут» остановлен в полушаге от победы.
        Активисты позируют на фоне догорающих баррикад.
        Ночное небо проясняется.
        Майдан из космоса смотрится как затухающее кострище, по которому гуляют язычки пламени и рубинятся раскаленные угли. Затягивается кровавая язва адской воронки. Лишь остаточные дымы - злые духи, что сумели вырваться из преисподней, - бесами веют над несчастной Украиной.
        ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ НА УКРАИНЕ
        22 февраля 2014 г.
        Сердце зашкаливает, нервы дымятся, руки дрожат.
        На Украине переворот, кровавый нацистский переворот.
        Киев выгорел в сердцевине, площадь Незалежности черна от сгоревших зданий.
        Президент бежал. ВВ и «Беркут» отступили.
        Правительственный квартал захвачен мятежниками.
        «Правый сектор» входят в состав нового МВД.
        Верховная Рада на экстренном заседании назначает исполняющим обязанности президента Украины человека с лицом серийного маньяка и куриной гузкой вместо рта. Кличка ему в народе Кровавый Пастор.
        Лысый дрищ с кроличьим лицом становится и.о. премьер-министра страны.
        Кандидатом в президенты выдвигается шоколадный король, завербованный ЦРУ под кличкой Инсайдер.
        Так возникла хунта, первым актом которой стала отмена закона о языках, худо-бедно регулирующего использование русского языка на Украине.
        Взрывается Юго-восток. Восстают Донецк, Луганск, Харьков, Севастополь.
        23 февраля 2014 г. лидер крымскотатарского Меджлиса Рефат Чубаров на митинге в Симферополе ставит властям ультиматум - в десятидневный срок распустить парламент и убрать все символы советской власти. Речь, прежде всего, идет о памятниках Ленину.
        26 февраля начались многотысячные столкновения возле парламента Крыма. Натренированные в лагерях боевики в количестве до трех тысяч (в их массе выделялись активисты Майдана в красных куртках, поднятием рук управляющие толпой) прорвались через ряды русских.
        Парламент был захвачен, сессия Верховного Совета по референдуму о статусе Крыма сорвана. В давке погибло два человека, этнических русских. Казалось, битва проиграна, и Крым, как и остальная Украина, неминуемо падет к ногам «бандерлогов».
        В ту же ночь из Киева по направлению к Полуостров выехала колонна автобусов с боевиками «Правого сектора». Активисты «Меджлиса» разъехались по мечетям, где хранились тайники с оружием.
        Судьба двух миллионов русских Крыма повисла на волоске. Счет пошел на часы.
        Ночью были блокированы мечети в Джанкое и Бахчисарае. Окружившие их единоверцы из чеченского батальона «Восток» оружие из тайных складов вежливо изъяли. Здания Совета министров и Парламента Крыма заняли не менее «вежливые» люди с большими торбами за плечами и ручными пулеметами в руках.
        Наутро лидер Меджлиса Рефат Чубаров истерично кричал сообщникам в прямом эфире: «Никому не выходить на улицы! Никому не приближаться к центру Симферополя!».
        Так, без единого выстрела, полуостров был спасен от кровавой междоусобицы.
        16 марта 2014 г. Крым проведет референдум и проголосует за присоединение к России! Для двух миллионов крымчан это было чудо, не сравнимое ни с чем другим! Потерять Родину, пережить шок госпереворота, оказаться на грани гражданской войны…
        И вдруг!
        Жаркое солнце, синее море и в нем - корабли с Андреевскими флагами!
        Повсюду наши!!! Наши знамена! Наши песни! Крымнаш!
        Путин на майках, флажках и плакатах. «Своих не бросаем».
        9 мая 2014 года. Севастополь. Кажется, что съехался весь полуостров.
        После войскового марша проходит колонна ветеранов, и девчонки, красавицы, прыгают и машут им руками через головы стоящих вдоль шествия людей и кричат, кидая цветы, охрипнув, но не уставая: «Спа-си-бо! Спа-си-бо!»
        Весь парад, весь Севастополь, весь Крым поет «День Победы»!
        Горло перехвачено спазмой, глаза застланы слезами, и только шепот твой вторит громовому хору народа, ставшего из обывателей - соотечественниками:
        «Этот День Победы порохом пропах…»
        Нет, кто не пережил крымской весны, тот не знает, что такое счастье!
        Книга пятая
        «Бой на Калиновом мосту»
        ГОРЛОВСКАЯ КОЛОНИЯ ИМЕНИ КАЛИНИНА
        - Соломон, ты что нарисовал? Братва, он себе вместо горбачевской отметины сердечки зеленкой рисует. На! Получи!
        Треф отпускает еврею затрещины. Тот стоит навытяжку, не закрываясь, иначе зубы выбьют и обрекут на мучительную смерть от голода. Треф за шею пригибает еврея, демонстрируя сидящим за столом блатным зеленое пятнышко на его лысине, как вдруг от дверей раздается спокойный уверенный голос.
        - Отпусти его!
        В комнату входит крепкий парень в джинсах, кожаной куртке и кроссовках.
        - Ты кто такой? - интересуется Треф. - И давно ли ходил к костоправу?
        - Я вор в законе Черный Археолог, - незнакомец подходит к столу. - Отпусти его, я сказал.
        Братва подбирается, отдупляясь, КТО в натуре стоит перед ними.
        Но Трефа поддерживает мутноглазый Дюбель, недавно закинувшийся марафетом.
        - Жид накосячил! - с размаху бьет он костяшкой домино по столу. - Огребает по делу! Не имеешь права вмешиваться!
        - Да, - соглашается Археолог, - даже вор не имеет права заступаться за других. Кроме одного случая. Какого, не знаешь?
        - На крайняк, можно заступиться за семейника. Но он же не твой семейник! - Треф трясет еврея за шею.
        - Ошибаешься, - говорит Археолог. - Он как раз мой семейник. Поэтому отпусти его!
        - Не по понятиям! - упирается мутноглазый. - Он не выполняет постанову Финта! Ему было сказано рисовать горбачевскую отметину, а он сердечки на лысине малюет!
        - Так я же на ощупь… - оправдывается Иловайский.
        - В дальняке есть зеркало, урод!
        Археолог прекращает базар кратким жестом.
        - Финт мой крестный. Я думаю, он простит, если я сниму с приговоренного его провинность. Все, Юрий Соломонович, вы свободны. Можете больше не рисовать на лбу клеймо предателя.
        Еврей обрадовано кланяется и исчезает из кубрика.
        - Жид с прожарки соскочил… - цедит Дюбель. - Цинканите Джанику! У нас по ходу новый смотряга объявился.
        Спорстмены угрожающе приподнимаются. Назревает драка.
        ИЕРАРХИЯ СВЕТА
        Огромный зал одесского театра оперы и балета.
        Партер и блестящие позолотой балконы заполнены удивительной публикой. Лица зрителей расписаны так, что и не узнать, какие селебрити скрываются под слоями золотых и серебряных белил и красок. Дамы закрыты золотыми масками рыб, жаб, птиц, инкрустированными драгоценными камнями в тон глаз и перьев экзотических птиц и животных. Это настоящая выставка тайного искусства, недоступного профанам.
        На мониторах, установленных на балконах, приветственно машут руками такие же праздничные залы. К трансляции присоединяются все новые аудитории: камера пикирует на гребневидный зал Австралийской Оперы в Сиднее, с квадрокоптера озирает Гранд Опера в Париже, национальный театр Уорнера в Вашингтоне.
        «Иерархия Света» насчитывает более 60 миллионов масонов, иллюминатов и прочих «полезных идиотов». На Конгресс Иерархии Света допускаются посвященные с уровня тайного «Круга 4611-ти», но высшие органы управления планетой начинаются с «Круга 322-х». Из них избирают президентов США, директоров ЦРУ и ФБР, АНБ и министров Госдепа.
        - «Круг 34-х»! - восклицает распорядитель в сане «Оружейный король», одетый в расшитый драгоценными камнями костюм эпохи Возрождения. - «Общество пилигримов»!
        Включаются экраны с господами, одетыми средневековыми странниками.
        Новое объявление вбирает в себя повышенные эмоции восхищения.
        - «Синкли-и-и-ит Тринадцати»!
        Включаются тринадцать экранов, на которых появляются монахи в рясе с надвинутым на лицо капюшоном. - Они отдают приказы президентам, определяют методы достижения целей гранд-стратегии «Круга Семи-и-и-и-и»!!
        Вспыхивают семь больших экранов, увитых цветами шри-ланкийского кадупула, редчайшего вследствие способа своего цветения. А цветет он только в полночь и сразу после цветения погибает. Сегодня как раз такая полночь, когда Наги сходят с небес, чтобы подарить цветок кадупула Будде. Зрители, допущенные к тайной трансляции, узнают Киссинджера, Бжезинского, Сороса, Рамсфельда!
        - Градус их посвящения 99! - торжественно оповещает ведущий. - Небожители, полубоги, они вырабатывают гранд-стратегию Иерархии Света. А теперь, господа, предельное внимание и концентрация!
        Залы на континентах затихают, чтобы услышать, как грянет после паузы: «Круу-у-уг ТРЕХ!»
        Вспыхивают два огромных экрана справа и слева от сцены. На них появляются увядшие старцы с отвисшими веками и пятнами старческой побежалости на морщинистых лицах.
        - Его величество «Царь», Яков Ротшильд, Гранд-Управляющий Империи! (шквал аплодисментов). Его величество «Фараон» Дэвид Рокфеллер, Главнокомандующий империи! (шторм рукоплесканий) А теперь, дамы и господа… - голос ведущего предвкушающее замедляется. - Великая Жрица Аминь… Правительница Кругов (Ruler of the rings)… Богиня Хатор… Глава Британского Содружества, чье личное состояние оценивается в 35 триллионов долларов (вздох восхищения в зале)… королева Великобритании, Ее Монаршее Величество Елизавета Втора-а-ая!!!
        Вспыхивает центральный экран, увитый по контуру гирляндами редчайших цветков кокио, похожих на языки живого алого пламени. Дерево кокио обнаружили в 1860 году и уже в 1950 году его сочли исчезнувшим, так как оно погибло от пожара в 1978 году. Только одну из ветвей удалось спасти и привить к другим гавайским деревьям.
        Континенты встают. Восторженные залы окатывают овациями восседающую на троне пожилую даму в кипенно белом, вышитом жемчугами платье с горностаевой накидкой на плечах. Серебристые букли ее увенчаны бриллиантовой короной. Мочки ушей и увядшая шея отягощены бриллиантовыми серьгами и ожерельем. Губы накрашены ярко-красной помадой, нанесенной нарочито небрежно, два верхних резца, осклабленных в полуулыбке, по-вампирьи удлинены. Веки королевы воспалены и гармонируют глянцевато-алым отливом с помадой на губах. Улыбка зловеща, ничего человеческого нет в ней - одна лишь иссушающая сила беспредельного и безжалостного могущества.
        Абсолютный пиетет внушает подданным лик, макияж и убранство Ее Королевского Величества королевы Великобритании. Правую руку Елизаветы украшает фамильный перстень британских монархов «Змея, кусающая себя за хвост», каббалистический символ гистерезиса, повторяемости и замкнутости судьбы, символ «Эгрегора Амона», власти над миром.
        Под троном, на котором она восседает, покоится Камень Иакова, он же Камень Судьбы, знаменитая глыба песчаника в форме куба весом в полтора центнера, на которой помимо железного кольца с вервием отпечатан также След Господень. Шотландские и английские монархи ступали в этот след в торжественный момент коронации.
        Это тот самый камень, который служил подушкой спящему Иакову, когда он увидел свой знаменитый сон про Лестницу в Небо. «И приснился Иакову сон. Он увидел во сне высокую лестницу, уходящую в небо. И по этой лестнице поднимались и спускались ангелы… И взял он камень, который положил себе изголовьем и поставил его памятником и возлил елей на верх его».
        Лестница в Небо, о которой пели «Лед Зеппелин», это и есть «Иерархии Света», возглавляемая прямым потомком фараонов и израильских первосвященников, королевой Великобритании Елизаветой Второй.
        Трубят рыцарские рога, поют фанфары, вспыхивают и проливаются с балконов холодные фейерверки, с потолка летит буря конфетти - нарезанного сусального золота.
        Взрыв эмоций в зале и на телеэкранах не поддается описанию.
        Королева милостиво склоняет голову.
        Овации длятся нескончаемо.
        РАЗБОРКА
        Горловская зона
        На случай драки срисовываю расклад. За столом сидят трое «спортсменов», тупых качков на подхвате у смотряги за прокорм, плюс местный злыдень с погонялом Треф, наркоман Дюбель и черномазый шнырь, юркнувший за занавеску в дальнем углу, где обычно располагается кровать смотрящего. Оттуда выползает приземистый зек в черной робе и расхлябанной походочкой направляется ко мне.
        Гоп-стоп, Зоя, - напевает он, -
        Зачем давала стоя
        В чулочках, что тебе я подарил.
        А я ль тебя не нежил,
        А я ль тебя не холил,
        а я ль тебя, зануда, не любил?
        Пропетая в такой вызывающей форме песня, да еще сопровождаемая жестами натягивания на кукан воображаемой шмары, является прямым оскорблением для любого блатного, не говоря уже про вора в законе. Смотрю на изгаляющегося зека, а перед глазами проплывают кадры штурма Майдана. После отступления спецназа нас с Дашей задержали люди Каламбурского и… отправили обратно в СИЗО. Там после переворота сменилась охрана. Как выяснится позже, берегли они меня для одного важного дела, касающегося мировой элиты, после которого меня в спешном порядке отправили в суд, где впаяли двенадцать лет строгого режима. Из суда привезли в «собачник», где нары сплошняком, лишь бы ночь переспать перед сортировкой.
        Утром перекличка, выдача хлеба на этап и - покатили на вокзал в воронке.
        На оцепленном перроне солдаты ВВ с АК-47, овчарки без намордников, лай, команды. Вагонзак купейный, в купе вместо стекол на окнах решетки, вместо дверей решетки с замками. Долго не выводили отлить, мы стали угрожать раскачать вагон, подействовало, по одному водили в туалет без двери под неусыпным оком конвойного.
        На перроне в Горловке перекличка, воронок, отправка на зону.
        К тому времени Юго-восток Украины превратился в зону АТО. Минуя блокпосты сначала Нацгвардии, потом ополченцев, воронок подъезжает к воротам с табличкой «Побегоопасный транспорт». Это «сотка», колония № 100 имени товарища Калинина. Она была создана на месте бывшего лагеря для немецких военнопленных в 1953 году и представляет собой систему локальных участков с бараками - кирпичными корпусами, отделенными друг от друга заборами из рабицы со спиралями Бруно по верху. Всего корпусов десять, в каждом размещается отряд во главе с начальником.
        Попадаю в третий отряд. Общага в три этажа и четыре подъезда. Наружные и внутренние двери железные, каждый вечер их закрывает охранник. В холле на деревянном стенде висит наглядная агитация «Права и обязанности осужденных», стенгазеты «С Днем Рождения!» и «Надежда». Спальни длинные, с аккуратно заправленными двухъярусными кроватями. К шкафчику у кровати крепится табличка с фамилий, номером отряда и номером статьи УК. В одной такой комнате может размещаться от 30 до 50 человек.
        Распорядок дня не радует разнообразием: «Подъем первой смены в 5.15, второй в 7-30. Туалет, зарядка, завтрак. Развод на работу, обед, съем с работы. Мероприятия, хозчасть, ужин, просмотр ТВ. После личного времени отбой. У первой смены он в 21 - 00, у второй в 23 - 30».
        Окна барака выходят на плац для построений, за которым стоит клуб и вахта на промзону. На другой стороне окна выходят на запретку (обычный забор и дорога за ним) и заделаны стеклоблоками. Зеки вынимают один стеклоблок и «глазом @бут» проходящих мимо женщин, крича: «Эй, ж@пу покажи!» Сюда приходят на свиданку, перекрикиваются с посетителями с воли. Когда гости перебрасывают через запретку «кидняки» - пакеты с водкой, планом и чаем, охрана гоняется за ними на уазике, и тогда общага улюлюкает, свистит и орет матом.
        Помещаюсь на угловую нижнюю кровать. Вид с нее символический - спинки металлических двухъярусных кроватей так густо заштриховывают окна, что кажется, будто сидишь не за одним десятком тюремных решек.
        Придремываю с дороги. Слышу, как на кровать кто-то садится без разрешения.
        - Здоров! Ты Археолог? Меня Саня звать, Ретивый погоняло. Дело к тебе есть.
        Приоткрываю глаз - на кровати сидит парень с дерзким лицом.
        - Сдернул сральник!
        Он степенно встает.
        - Базарь, - разрешаю я.
        Он переходит на шепот.
        - Дай сначала слово, что возьмешь с собой, когда скачок будет.
        Сажусь на кровати, умываю ладонями замлевшее лицо.
        - А ты мне что?
        Ретивый протягивает «трубу», потерханный китайский «хуавэй».
        - Приложи к уху.
        Прикладываю. Бесстрастный голос глаголит.
        - Здравствуй, Сергей.
        Обдает изморозью радости.
        - Здравствуй, крестный!
        - Как зона, как воровской ход? Как тебя приняли люди?
        Коротко отвечаю, что прибыл недавно и пока только присматриваюсь.
        Все так же спокойно Вор ставит задачу.
        - Зону держат две группировки - «звери» и местные. Звери - кавказцы. Во главе Джаник, вор из грузинских новоделов. Местную шпану подмял под себя Гусь. Задача: сыграть на их противоречиях, стравить, и в конечном итоге поставить зону под наш контроль. В первую очередь нужно изолировать Гуся. Есть сведения, что с ним ведут переговоры укронацики. Они сейчас вербуют по зонам добровольцев для войны в Донбассе. Обещают помиловку, если те пойдут в каратели. Твоя задача - не допустить перехода братвы на сторону хунты. Скажи всем, что сходняк осудил войну на стороне хунты. Кто пойдет в тербаты, станет сукой. На зону пусть лучше не попадает. Под землей найдем и ремни из спины нарежем. Все понял?
        Ничего себе задачка - поставить зону под свой контроль. Какими силами?
        Но если делать то, что должен, ситуация сложится сама и так, как надо мне: в нужное время появятся люди и силы, которые помогут решить самую трудную задачу. Поэтому отвечаю просто.
        - Все понял, крестный. Сделаю.
        - Скоро ты понадобишься мне в Москве. Мы готовим план твоего освобождения. Детали сообщу позже. Готовь себе замену из надежных пацанов. Удачи.
        ИЕРАРХИЯ СВЕТА
        Овации смолкают, зрители усаживаются.
        В наступившей тишине поют трубы герольдов.
        Распорядитель в сане «Оружейный король», трижды стукнув церемониальным жезлом в пол, дает слово члену «Круга Тринадцати» сэру Роберту Кондвиту.
        Благородный янки проходит к микрофону, установленному в центре огромной, ярко освещенной сцены, задник которой оформлен в стиле портика Храма Гора (Хора, Хера, Жертвенного Хуя, символа Творца, единицы, точки, начала начал. При переходе к патриархату стали поклоняться Херу, как ранее поклонялись Ваалу, ВлАгАЛищу, символу нуля, пустоты, тьмы и тайны).
        - Приветствую Правительницу Кругов! - с американским рокотанием обращается оратор к центральному экрану и кланяется королеве. - Приветствую Царя и Фараона, Властителей Правого и Левого кругов. Приветствую всех братьев и сестер! Объявляю Всемирный Конгресс Иерархии Света открытым! (гимном звучит увертюра к «Седьмой симфонии» Бетховена, зал встает и, дослушав музыку, усаживается). Велик и славен этот день, ибо Иерархия Света, тысячи лет назад взявшая на себя ответственность за развитие человеческой цивилизации, именно сегодня достигла пика своего могущества! Покорены все, за ничтожным исключением, народы. Построены 1169 военных баз в 130 странах, поставлено под ружье 27 миллионов военнослужащих. Блок НАТО состоит сегодня из 67 самых развитых стран. Глобальная экономика кормит семь миллиардов человек. Это абсолютный рекорд народонаселения за всю историю человечества! Мир находится под нашим неусыпным военным, дипломатическим и культурным контролем. Наши СМИ транслируют в умы народов нужную нам картину мира, Голливуд подавил практически все национальные киностудии, английский язык превратился в язык
международного общения, науки и искусства! (аплодисменты) Сегодня почти каждый из семи миллиардов ныне здравствующих землян располагает комфортом, о котором не могли даже мечтать короли и императоры недавнего прошлого! Граждане цивилизованного мира поголовно обеспечены жилищем, водой, теплом, электроэнергией, холодильниками, телевизорами, кондиционерами и мобильной связью. Они могут перемещаться на самолетах с континента на континент, а при желании и обладании определенной, не такой уж и большой суммой денег, могут даже слетать в туристическое путешествие в космос! Подобной роскоши не бывало ни у одного султана или магараджи древности, даже если бы они имели безупречную кредитную историю в «Манхеттен Чейз банк»! (смех в зале, аплодисменты). Результаты нашей с вами деятельности, друзья, поистине впечатляющи. Столько, сколько сделано за последние пятьдесят лет, не было сделано за все предыдущие тысячелетия существования человечества! Находятся, однако, изгои, которые в силу своей интеллектуальной слепоты еще противятся мерной поступи западной цивилизации, еще пытаются ей противостоять. Я говорю о России
(гул осуждения в зале). Наше дело не может считаться доведенным до конца, пока существует этот оплот хаоса и тьмы. До сих пор мы позволяли ей восстанавливаться после нанесенных ей сокрушительных ударов, давая ей тем самым ложное ощущение собственного величия. Нашему долготерпению, однако, приходит конец. Россия неисправима. Мы не будем более щадить ее. Мы сказали нашим военным, что нужно завоевать семь стран на Ближнем Востоке для получения ресурсов. Работа почти выполнена. Остались Сирия и Иран. Мы втянем в войну русского медведя, убьем и поделим его шкуру! (аплодисменты). Победит светоносный Запад! (бурные аплодисменты) Сегодняшнее заклание русского копьеносца станет предвестием гибели русского мира! Попытки России сопротивляться нашему доминированию обречены на провал. В Писании сказано: «Всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет: и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Матф. 12) Русские и украинцы, два коренных этноса «русского мира», сошлись на Донбассе в непримиримой схватке. Это ли не торжество гранд-стратегии, выработанной «Кругом Семи», утвержденной Королевой,
Царем и Фараоном и осуществляемой «Синклитом Тринадцати»? (бурные аплодисменты). Вы знаете, откуда мы транслируем наше заседание? Догадайтесь! (смех, выкрики в зале). Мы ведем наш репортаж… из Матери городов русских! Киев - взят!!! (зал встает, бравурные кличи несутся со всех сторон, Кондвит сквозь нескончаемый шум и аплодисменты выкрикивает). Украина захвачена! Мы покорили сердце Хартленда! Кто владеет Хартлендом, владеет Евразией, а кто владеет Евразией, владеет всем миром!
        Зал неистовствует. Vae victis! Горе побежденным! Так римские императоры, патриции и плебс ликовали при виде унижения прогоняемых под аркой триумфа пленных врагов. Дамы испускают боевые визги, соревнуясь, чей голос пронзительнее. Мужчины победно рычат, потрясая кулаками и варварски бия себя в груди. Кое-кто толкается, кто-то шутливо борется или же радостно обнимается.
        Немного выпустив пар, зрители устраивают Водителю Запада овацию.
        Это триумф! Победа! Огромная заслуга в ней принадлежит лично сэру Роберта Кондвиту. Он поистине достоин стать новым Владыкой Копья Судьбы!
        Герой торжества приближается к финалу спича, резюмирующего, по сути, многотысячелетнюю эволюцию Западной цивилизации.
        - Велик и славен этот день, ибо благодаря настойчивым усилиям нашего ордена обретено священное Копье, считавшееся утраченным безвозвратно. На ваших глазах творится история. Шекспиром снова станет представитель Запада. Великий Копьеносец выйдет из нашей среды, дабы нанести удар милосердия издыхающей России, тем самым окончательно утвердив над планетой гегемонию светоносного Запада! Эвива!
        - Эвива! Эвива! Эвива! - хором отвечает зал, разражаясь новой овацией.
        Одетый в вышитый золотыми позументами кафтан, бархатные штаны и сапоги с задранными острыми носами шпрехшталмейстер трижды бьет жезлом в деревянный пол.
        «Приветствуйте Копье Судьбы!»
        Пронзают слух клики фанфар.
        Герольды вносят золотое блюдо, накрытое красным бархатом с вышитыми на нем иероглифами, центральный из которых представляет собой круг без точки и рядом картуш «определителя» - ключ «Гусь», тотем Юпитера.
        Роберт Кондвит снимает покрывало, целует и поднимает Реликвию над головой.
        Лучи прожекторов и лазеров скрещиваются на железном наконечнике.
        Он дымится и мерцает, как летящий сквозь атмосферу болид.
        Пришедший из глубины веков самый таинственный и желанный для властителей артефакт истории выглядит грубо и неказисто на фоне окружающей его роскоши, - так запыленный ландскнехт в мятых доспехах невзрачно смотрелся на фоне вельмож в золототканых кафтанах.
        Но тем сильнее его магия! В метеоритном металле, окисленном временем и кровью тысяч жертв, закованы ангелы рая и аггелы ада, история человечества начертана этим стилом на кровавых скрижалях вечности.
        Сэр Роберт обносит Копьем столпившихся у сцены зрителей. Каждый может прикоснуться к реликвии, но мало кто это делает. Все жадно провожают глазами опасный артефакт.
        Сияет искусственными зубами Дэвид Рокфеллер (говорят, ему поменяли уже шестое сердце).
        Улыбается вислоглазое, вислоносое и вислогубое лицо престарелого Якоба Ротшильда в жидком веночке зачесанных над лысиной пегих волос.
        В Риме под витым балдахином собора Святого Петра поднимается Понтифик в высокой тиаре.
        Встают короли и султаны, президенты и премьеры, финансисты, архитекторы мироустройства, генералы геополитики.
        Кондвит демонстрирует высоко поднятое Копье.
        - Благодарю вас, дамы и господа, прошу садиться! - раскатывается по залу его голос.
        - Должен, однако, оговориться: нашедший артефакт черный диггер случайным образом активировал его и стал, таким образом, следующим после Адольфа Гитлера Шеспиром, Великим Потрясателем Копья, (гул удивления в зале). Такие казусы в истории случаются, самозванцы иногда подменяют истинных господ. На Руси это давно уже стало народной традицией, ха-ха, тут одних только Лжедмитриев было целых три! (смех в зале) Тем не менее, русский диггер формально является на сегодняшний день Владыкой Копья. Хотите на него взглянуть? (зрители - хором: «да-а-а») Он привезен из тюрьмы, где отбывает срок за убийства, так что поосторожнее с ним, господа! (в зале нарастает оживление, зрители крутят головами, вытягивают шеи). Введите же черного диггера!
        Герольды раздвигают рыхлую массу бархата, и на занавесе в белом круге прожектора появляется русский Копьеносец со скованными за спиной руками.
        - Russian spearman… руссише… russo… rus… раски… - клубком растревоженных змей шипит зал, лорнируя бедно одетого и ничем, на первый взгляд, не примечательного парня. По-тюремному бледное, славянского типа лицо перевязано по глазам черной лентой. Через расстегнутую на груди рубаху видна наколка в виде креста, протянувшегося от горловой ямки до пупка. Изнутри крест заполнен бугристой вязью заживающего шрама. С повязкой на глазах пленник шагает не совсем уверенно - так ходят по стоящему эскалатору. На краю сцены, почуяв обрыв, он останавливается, - упор на правую ногу, правое плечо вперед, голова склонена. Русский копьеносец вслушивается в дыхание зала.
        Кондвит первым нарушает тишину. Он сегодня в ударе. Каждую его фразу встречают аплодисменты и одобрительные выкрики с балконов.
        - Помните «Влюбленного Шекспира», господа? Перед вами «Случайный Шекспир»! (смех в зале) Волею Его Величества Случая Черный диггер временно стал Владыкой священного Копья. Отдадим же ему последние почести! Каким бы ни был Шекспир, он все равно остается носителем высочайшего титула в мире!
        Зал встает и почтительно кланяется русскому Копьеносцу.
        Затем все усаживаются.
        Предводитель Запада продолжает торжественный спич.
        - Как полагается по статусу и уставу Ордена Копьеносцев, формальному владельцу артефакта был предложен выкуп. Он отказался. (Общий вздох удивления) Ему был предложен обмен. Я обещал вернуть его любимую женщину, заключенную по его же вине в украинскую тюрьму. И снова отказ! (гул в зале нарастает). Как говорит одна из русских пословиц, которые я с недавнего времени начал коллекционировать: «Когда бог хочет наказать человека, он лишает его разума». - Выброс указующего перста в сторону пленника. - Этот «раски» наказан Богом, он лишен разума! - Переход на сожалеющий тон. - Что же, остается третий и последний из возможных способов передачи прав на Копье - жертвоприношение. Сейчас случится редчайший момент в истории - на ваших глаза появится новый Владыка Копья Судьбы!
        Свет медленно гаснет.
        Декорации переменяются: исчезает древнеегипетский храм, открывается вселенная - черная пустыня, заполненная звездами и мерцающим Млечным Путем. На фоне ойкумены с поднятым Копьем в руке гордо возвышается маленький сэр Роберт.
        Музыка становится тревожной.
        Вселенная начинает схлопываться, падать внутрь себя, сливаясь в звездопад, увлекающий в бездну ошеломленный зал.
        Раздается оглушительный удар грома!!!
        Зрители вскрикивают, кресла под ними шатаются, в лица дует ветер, над головами бьют молнии и бушует буря ярящегося Хаоса, в который рушится все мироздание.
        Театр погружается во Тьму.
        И когда глаза устают от давящий Ночи…
        вдруг!!!…
        120 миллионов палочек, 6 миллионов колбочек и сто восемьдесят миллионов фоторецепторов в каждом из внимающих глаз приходят в крайнюю степень возбуждения и вспыхивают белейшим мерцающим светом. Это тот изначальный Белый Свет, который появился вслед за словами: «Да будет свет!» Мириады бурлящих сгустков первома-терии разлетаются в разные стороны, формируя Метагалактики, внутри которых одно за другим вспыхивают молодые солнца.
        Вокруг одного из солнц начинают вращаться пылевые и астероидные облака, из которых формируются планеты. Мы узнаем красный «глаз» Марса, колоссальный шар Юпитера, кольца Сатурна, сияющий сапфир Венеры и, наконец, родную, единственную и любимую Землю.
        Глобус голубой планеты заполняет весь Просцениум. Осью его вращения является Копье Судьбы во вскинутой руке сэра Роберта. Глухим голосом читает он древний псалом-заклинание, шуршанием песка вечности утекающего в завороженный зал:
        «И сотряс черноликий Финеес Копьем…»
        Затаив дыхание, западная элита наблюдает за таинством принятия божьего помазания.
        РАЗБОРКА С ДЖАНИКОМ
        Горловская зона
        Вор в законе представляет собой нечто вроде духа воровского мира, он не должен носить и применять оружие, не должен сам бить и уж тем более убивать, это за него делают телохранители, так называемые «торпеды». Но здесь у меня нет своих торпед, а значит, я должен сформировать ситуацию так, чтобы наглец был посрамлен и наказан руками своих же подельников.
        - Ну-ка, Кухарик, ширмани его.
        И пока Мокрый выкобенивается в русском варианте гопака - трепаке, мой внутренний вор-карманник шмонает его по карманам и обнаруживает за подкладкой клиф-та свернутые в трубочку банкноты.
        Издаю рвотный звук.
        - Бе-ее! Что-то падалью запахло! А ну, братва, кто тут общак держит?
        Черная масть переглядывается.
        - Мокрый держит, и что?
        - Ревизию давно не делали, - скаредным тоном скрипит мой внутренний Меняла. - Зуб даю, там не хватает полторы штуки гривен и американского президента с буклями.
        Названная сумма по меркам зоны огромна, на такие бабки можно и грева, и чая прикупить для хаты на месяц вперед, да и сигаретами затариться, и к бабам сгонять в комнату для свиданий за 40 долларов ходка.
        Наступает зловещая тишина.
        Из-за занавески появляется Джаник - хищноклювый грузин с темными волосами и глубоко посаженными глазами, над которыми брови срослись мохнатым коромыслом.
        - Ты кыто-о-о? - меряет он меня диковато косящим взглядом.
        Группа карателей стоит за ним, готовая исполнить экзекуцию.
        Спокойно представляюсь. Добавляю, что коронован ворами Финтом, Резваном и Тагиром в Лукьяновском СИЗО. Упоминание имени авторитетов производит, однако, обратный эффект, кавказец ожесточается, извилистые губы его змеятся.
        - Про мораторий на коронование слышал? Не самозванец ли ты часом?
        - Ты сам получил корону в нарушение запрета деда Хасана на коронации. За это вы стали один за другим погибать и попадать в тюрьмы. Вы включили ответку, деда Хасана убили, за что тебя в Киеве сдал мусорам адвокат Юлии Тимошенко Пашинский, знаешь такого?
        Расширенные от марафета глаза с обтянутыми книзу внешними уголками пристально изучают лицо новоявленного «пророка».
        - Откуда знаи-и-иш-ш-шь? Ты кыто? Даже я про себя столько нэ знаю!
        - Я вор в законе. Получил дар вместе с посвящением. И тебя я вижу насквозь, на три аршина под землей.
        Слова мои звучат двусмысленно, их можно истолковать как предвестие скорого захоронения. Лаврушник не знает, как реагировать, оглядывается на кодлан, видит Мокрого, вспоминает мою предъяву.
        - Ты с чего рэшиль, што абшак на полтори тонны палигчал?
        - Дау этого чмыря на кармане «кисет» висит, - усмехаюсь я, - он уже и ментам стуканул, где вы благо держите, и драку со мной затеял, чтоб его выдернули из хаты с бабками на кармане, а вас обшмонали и общак отмели. В награду ему кум обещал УДО, если он меня перед вами опомоит.
        Обвинения тяжелые.
        Мокрый негодующе взвывает.
        Джаник вздергивает палец, призывая к тишине.
        - Мокрый - фраер уважаемый, а ты чеграш (молодой вор)… Откуда цинк?
        - Проверь. Че гадать.
        Следуют быстрые команды.
        Мокрого шмонают, находят заначку, пересчитывают, сравнивают с общаком. Недостача! Дебет с кредитом не сходился ровно на открысяченную сумму.
        - @банный очкодав, - набрасывается на Мокрого Джаник, - че зенки парашные пялишь, выть будешь, как течная сука, сраться комками! Крису в петушатник! Но сначала сделайте иму атбивную на ребрышках!
        Фуфломета волокут в угол и топчут ногами.
        Я сажусь за стол. Мне наливают чифира.
        Подходит смотрящий. Он тяжело дышит после избиения.
        - Ты откуда всо знаишь? Как узнал за крысу?
        - Я сенс, - отвечаю, ощущая, как рассасывается в желудке горячая горечь чифира, толкающее сердце биться чаще, а мозги соображать быстрее.
        Я не вру, так оно и есть. Если у Ивана-дурака были двое-из-ларца, то из меня в нужный момент выскакивает дюжина. Черный Археолог, как высшее Я Многомера, не утруждается проверками, от кого из побратимов поступает инсайдерская инфа, он просто ЗНАЕТ все, что касается предмета его интересов. Мозговой штаб работает, а я в это время могу беседовать за жизнь с сокамерниками, перекуривать, пить чифир или даже спать, а невидимые оперативники и аналитики без устали шерстят доказуху.
        - Какое у тебя ко мне дело? - спрашивает Джаник. - Зачем пришел?
        - Заключенных вербуют в добробаты. За помиловку многие готовы пойти убивать своих же сограждан. Мне поручено этого не допустить на вашей зоне.
        - Финт не имеет права назначать сюда положенца. Я такой же вор, как он. Гунявый, иди сюда!
        Пожилой зек поднимается с кровати, на которой он лежит в бушлате и п@дорке - арестантской шапке с опущенными ушами, скопированной с немецких кепок.
        - Покумекать надо, - кряхтит он в ответ на вопрос Джаника, как разрулить ситуацию с двумя законниками на одной зоне. - Что говорят понятия?
        Старый, много повидавший бродяга испытующе глядит на молодых воров. Видал-перевидал он «апельсинов», купят корону, бухают да колются, а понятий не знают, палятся на мелочевке.
        - А понятия говорят, - продолжает Гунявый, трясущимися руками поднося ко рту кружку с чаем, - что ежели на зоне находятся несколько воров в законе, то один из них назначается главным, то есть положенцем. Кто может назначить положенца из вас троих, учитывая, что половину зоны держит под собой Гусь?
        Мы пожимаем плечами.
        - Никто, - отвечает на свой вопрос Гунявый. - Вы сами должны договориться, но так, чтобы не вовлекать в свои разборки остальных заключенных. Если по-мирняку не получится, то вопрос придется решать силой. А это грозит войной на зоне. Поэтому лучше вам договориться. И если кто поступит неправедно, из жадности или жажды власти, такой получит на сходке по ушам и станет вместо вора в законе раскоронованным бажбаном.
        ПОЯВЛЕНИЕ ЭФРАИМА ЛЕЙБОВИЦА
        Глухим голосом сэр Роберт читает древний псалом-заклинание, шуршанием песка вечности утекающего в заворожено слушающий зал:
        «И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, словно колосья на поле под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем, и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего. «Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя!»
        Но не все впадают в транс от меречащего бормотания.
        Откуда ни возьмись на сцену просачивается местечковый раввин в черной круглой шляпе, в пыльном лапсердаке, мятых «бруках» и нечищенных ботинках. Худое морщинистое лицо его обрамляют седые пейсы и жидкая бородка. Внушительный шнобель оседлан круглыми учительскими очками, рот кажет в улыбке козлиные челюсти с дырявой нехваткой пары зубов.
        Аудитория узнает Эфраима Лейбовица, личного друга королевы и духовника одновременно (sic!) Якоба Ротшильда и Дэвида Рокфеллера. Выходец из первой волны одесской эмиграции, мистик, наделенный экстрасенсорными способностями, он уже много лет служит связующим звеном между далеко разнесенными и конфликтующими ветвями мировой власти.
        Так не обнимают родственника после долгой разлуки, как запрыгивает сохлый Эфраим на рослого Роберта! Израильтянин напечатлевает на щеках «друга» по смачному поцелую. С гримасой отвращения Кондвит бормочет себе под нос, но через микрофон залу отчетливо слышно: «Старый факер!»
        Завладев стойкой микрофона, Лейбовиц крутит его, опуская до своего «рота».
        - Я вас умоляю, как я мог пропустить триумфа моего друга. Это и есть Великий Потрясатель Копья Судьбы? - еврей щурится через очки на одиноко стоящего заключенного. - Ой-вэй, он всего-то пару месяцев как Шекспир, а уже напотрясал стоко, что я даже не знаю, кому будет под силу этот кипиш разгрести. Я сам по молодости был большой любитель потрясать кислород бейцами, но от моих яиц в мире зависело не так много, появление трех детей и генитального герпеса у жены. - Гаерский тон «конферансье» строжает. - Но Копье Судьбы - это же оружие массового поражения! Оно формирует реальность в строгом соответствии с душою Копьеносца. И какую же реальность мы тут с вами поимели? Прямо скажем, поганую. «Всесильный Владыка» сидит в тюрьме, а вокруг пылает и рушится Украина, которую мы так нежно обожали. Сам я с Одессы, если кто не знает, это столица еврейского юмора, русского проходимства и украинского хитрованства. В Одессе проводили «Юморину», шествие, клоунов, шутов и КВН-щиков. Там было веселее, чем на комедиях Вуди Аллена. А что теперь? В моем любимом городе, - голос Эфраима срывается, - живьем, суки, живьем
сожгли сорок шесть человек! Ежели 46 - это не проформа для затирания очков. Встаньте же, дамы и господа, помянем минутой молчания убиенных одесситов! Беременные женщины, девочки и мальчики выпрыгивали из горящего здания с третьего этажа, а «сталинский третий этаж» это вам не хрущёвский. Прыгали и разбивались, (встаем же!) а кто выживал, тех добивали ногами и битами, заставляли ползти на сломанных руках и просить прощения. - Надрывный фальцет режет зрителям уши. - Не все мне еще встали!!! Хватит отсиживать тухесы! (растерянная публика вразнобой поднимается) За что их убили, я вас спрашиваю? За то, что они имели другое мнение насчет путей развития этой страны? Вот что успел сказать своей мамочке по телефону молодой парень Максим Никитенко из горящего Дома Профсоюзов. - Эфраим вынимает из кармана сложенный лист бумаги, разворачивает его, и залу слышен хруст бумаги - как треск горящих поленьев в костре. - «Я погибаю за свой родной город, за свою любимую Одессу, за всех вас, мои любимые. До Майдана я был патриотом своей страны и верил в ее возрождение. Но так случилось, что случайно оказался на Куликовом
поле, и все! Бросить ребят и женщин на смерть в Доме профсоюзов я уже не смог! Я дрался до последнего, до оголенных костей… Верю, очень верю, что все мы погибаем не зря! Одесса - город-герой! Одесса не сдается! Я всех вас очень люблю». - Горестной лягушкой квакает в усилителях рыдание. - Плачу, старый я поц. Уходят последние святые из славного города у моря, из местечка обетованного… запроданного приезжим жлобам и каянного теперь… прости, Господи…
        Сняв шляпу, старик поникает головой с черной ермолкой на темени и после минуты молчания запевает сиплым тенорком.
        Есть город, который я вижу во сне,
        О, если б вы знали как дорог
        У Черного моря открывшийся мне
        в цветущих акациях город.
        У Че-е-е-рно-о-о-го моря…
        Внезапно, оглушая вздрогнувший зал и пища акустикой, раввин визжит во все свое старческое горло, выпиная из седой бороды дырявые челюсти и ширя блестящие от слез глаза.
        - «И сказал Господь, говоря: “Пощажу город сей, если найдете в нем хотя бы одного праведника”!» - голова падает на грудь, голос падает до шепота. - «И пошли ангелы, и не нашли ни одного». Всех собрали до кучи у той проклятый Дом профсоюзов, всех святых сожгли живьем… Ну, ладно, спасибо, что встали и почтили. - Зал усаживается, Эфраим высмаркивается в клетчатый платок, сворачивает его и прячет в задний карман брюк. - Если у нас на местечковом уровне творится такая лютая хрень, то что же на мировом? А вот что. Уже возвратилась «холодная война» между Западом и Россией, уже пылает Ближний Восток, уже Израиль окружен стеной огня, уже ядерная катастрофа сделалась намного ближче, чем даже во времена Карибского кризиса. Таки что, вы хотите все сгореть в ядерном огне, как сорок моих родненьких с Одессы?
        - Черный диггер - случайный Владыка, - прерывает Кондвит своего не в меру разговорчивого коллегу, выявившегося на старости лет еще и слезливо-сентиментальным, - ему не под силу нести Копье. Именно поэтому мир погружается в хаос. Обещаю, - сэр Роберт возвышает голос в сторону зала, - как только я завершу ритуал, миропорядок восстановится и период планетарной турбулентности закончится!
        Зрители молчат, обескураженные «минутой молчания» в честь никому не известных одесситов. Уксусный скепсис в лице Эфраима Лейбовица контрастирует с плакатной уверенностью американца.
        - Вы мине обрадовали, Роберт, а то я вже начал беспокоиться, - старик чешет горло под неряшливой бородой. - Вот только у мине вскочил вопрос, а не приведет ли перемена Владыки к еще большему цугундеру? Кем рассмотрен вопрос за кандидатуру? На Синклите его не рассматривали. Может быть, «Круг Семи»? Или «Круг Трех»? Нет, я вижу, владыки отрицательно качают своими мудрыми головами. Тогда как получается, что вы самоуправно решили назначить себя новым владыкой Копья?
        Кондвит снисходительно улыбается.
        - Владыкой не назначают, Эфраим, Копье берется с бою!
        На что еврей сомнительно качает головой.
        - Чтоб мне стать сутенером, хлопцы, но Роберта ну, никак же нельзя допускать до Копья. Тут все свои, можно говорить откровенно, да и многие про то наслышаны, а я готов подтвердить, если надо, документально, с видеозаписями на руках, что над нашим другом при его посвящении в «Череп и кости» пацаны таки серьезно надругались и кое-что порвали ему на фашистский знак. С тех пор наш пострел выдавливает из себя гуано, как Чехов раба, по каплям, и в отместку с не меньшим изуверством трахает посвящаемых, чтобы всем было так же больно, как ему много лет тому назад. Представляете, какой мир сваяет наш Роберт при помощи своего гипертрофированного эго и порванного ануса? Он же злостный обиженник! В русских тюрьмах таких загоняют под шконку, а мы решаем назначить его Верховным Правителем усией западной цивилизации! Нонсенс! Парадокс!
        Сказать, что зал ошеломлен оскорбительными эскападами в адрес одного из самых уважаемых своих членов, значит не сказать ничего. «Сэр обвиняемый» побледнел, но все еще старается не поддаться на провокацию (это может оказаться ритуальным поруганием при посвящении на самый высший уровень).
        - У нас было заключено пари со стариной Эфраимом, - криво улыбаясь, поясняет он залу. - Кто первым найдет копье, тот и победил. Я нашел первым и Копье, и черного диггера. Вы проиграли пари, друг мой, смиритесь и покиньте сцену!
        Лейбовиц прибивает ладошкой затрепетавшие в зале хлопки.
        - Таки да, хорошо, что вы упомянули за черного диггера! Позвольте мне подойти к нему для поговорить на минуточку. Присутствующие, надеюсь, не будут против поближче познакомиться с уходящим Владыкой Копья, я не слышу, дамы и господа?
        Эфраим прикладывает ладонь к уху, зал отвечает одобрительным гулом. Синьорату надоела перебранка, да и любопытно послушать лепет «этого раски».
        Лейбовиц выкручивает микрофон из стойки, но американец заступает ему дорогу.
        - Сейчас не время для интервью! Оставьте сцену, Эфраим!
        - Вы что, спешите скорее, чем я?
        - Мы не можем откладывать активацию! Момент вычислен по звездам и планетам!
        - Тот, кого ведет Господь, всегда приходит вовремя. Успокойтеся вже, чтоб мне не дойти тудою, кудою я идою. - Еврей огибает американца, но тот хватает его за плечо и грубо отшвыривает, скрежеща крупнокалиберными зубами.
        - Хватит ломать комедию, старый шут! Вам не помешать мне! Сегодня Я стану Владыкой Копья. Герольды, уведите его!
        Но герольды не имеют права вмешиваться в спор двух «хозяйствующих субъектов» мировой политики, обладающих к тому же высшей оккультной неприкосновенностью. В результате оппоненты начинают бороться прямо на сцене, держась в четыре руки и за копье, и за погромыхивающий микрофон.
        - Да ви что, Роберт, совсем сказились? - пыхтит раввин, - Я пытаюся вам же ж помочь! Копье стоит на защите Владыки, удар прилетит, откудова не ждали.
        - Сегодня оно не сможет его защитить, - шипит американец, выкручивая артефакт из цепких старческих пальцев.
        - У Копья особая защита! Оно создает ситуации, которые губят тех, кто ему противостоит. Отпустите копье, Роберт!
        Зал гудит, раздаются призывы к герольдам прекратить тяжбу.
        И тогда Эфраим Лейбовиц вовлекает в конфликт саму королеву!
        - Ваше величество, - преклоняет он старческое колено в сторону центрального экрана, - вы же позволите своему партнеру по игре в крикет побеседовать с осужденным на казнь… Великим Потрясателем Копья Судьбы?
        На зал опускается выжидательная тишина.
        СХОДКА НА ЗОНЕ
        Вечером в «кубрике» собираются матерые уголовники.
        - Братва, - поднимаюсь я с кружкой зимбуры, - рад встретить старых знакомых и познакомиться с элитой «сотки». Война подошла к запретке, через колючку мины залетают. Как нам следует поступать и чью сторону принять в братоубийственном конфликте? Но сначала давайте выпьем за знакомство!
        Тюремная аристократия выпивает и неспешно закусывает.
        И, когда я уже готов перейти к делу, дверь распахивается, входит… Гусь.
        - Здорово, братва!
        Авторитеты приветствуют его.
        Один я не встаю и не подаю ему руки.
        Мы смотрим друг на друга, не мигая.
        Народ притихает.
        Лицо Гуся расплывается в привычной поганой ухмылке.
        - Киншон это мой, братва…
        - Пасть заткнул! Твой киншон - дрессированная обезьяна.
        - Тиш-тиш-тиш, вы чо, братэллы… - разводит нас Треф. - Так вы знаете друг друга?
        - Скворец это… - дергает Гусь небритой щекой. - В хате моей сидел, первоходок. Я его привечал за занавеской, менял свою «колбасу» на кровяночку. Зашкварились вы, братюники, с петушарой отужинали! На всей ихней хате Финт крест поставил!
        Мертвое молчание повисает в казарме. Нельзя терять ни минуты.
        - Вот этот крест?! - рву на себе бушлат, обнажая бугристый шрам на животе, окаймленный воровским крестом. - Гусь, бажбан раскоронованный, на абвер работал, в пресс-хате верховодил шерстяными, опустить меня вздумал с шоблой своих отморозков! Я вскрылся, не дал ему план осуществить. Финт постановил, что этим я снял с себя вину и достоин поднятия в законники. А, может, ты, Гусь, теперь нам расскажешь, как Финт надавал тебе по ушам и заставил выломиться из хаты?! Объявляю при всех, что ты сука! Лишаю тебя звания положенца! А судьбу твою, жить тебе или нет, решит сходка.
        Шерстяные - самая презренная каста, хуже петухов и чуханов.
        Воры обступают Гуся. Он пронзительно свистит.
        В кубрик вваливает шобла чубатых с пиками и арматурой.
        - Мне твои предъявы, Скворец, - пахан плюет на пол, - как с гуся вода! Доказов у тебя нет. А за гнилой базар ответишь! Завтра в полночь на промке. Не придешь - подтвердишь гниляк в натуре!
        Гусь выходит. Ватага убирается за ним.
        Меня бьет дрожь омерзения и страха.
        - Кто привел эту суку?
        - Сам же сказал, авторитетов пригласить, - держит ответку Треф. - Под Гусем ползоны ходит. Кто знал, что у вас старые терки. И чего это ты на нас голос повышаешь? Устроил тут ПВР!(комната политико-воспитательной работы).
        В комнате повисает колючая пауза.
        - Правду он сказал, что ты его киншоном был? - напрямик интересуется Дюбель.
        Я закуриваю, руки дрожат, прячу их под стол, но многие замечают мою слабину.
        - Когда первоходом в камеру заехал, он ко мне подкатывал. Я твердо отказал. Так этот трубочист устроил правилку, сработал на следака, осудил меня и попытался изнасиловать. Да только я отбился, Качан подтвердит.
        Братва смотрит на Качана, тот кивает.
        - Так вы тоже знакомы? - удивляется Треф.
        - Скворец… - начинает Качан, но поправляется, - Черный Археолог говорит правду.
        Гусь поступал с ним по беспределу. Но пацан не согнулся, выстоял, по праву стал вором. Иначе я бы с ним за один стол не сел.
        Компания испускает выдох облегчения.
        - Гусь за клевету ответит, - обещаю я. - Нельзя, чтобы зоной руководил шерстяной беспредельщик.
        - Ты не хорохорься, - говорит пожилой бродяга с погонялом Наждак. - С ним майданутые кучкуются. Для этих понятий не существуют. Кто кричит «Слава Украине!», тот свой. Остальные вороги.
        Обвожу глазами гоп-компанию.
        - Кто пойдет со мной завтра в полночь на промку? Сломаем им хребты.
        Блатные молчат, опустив головы.
        Первым решает высказаться качок с погонялом Тролль.
        - Прости, Археолог. Не было у меня в планах с Гусем за верховину пересекаться.
        Тролль выходит из комнаты.
        Вслед за Троллем кубрик покидает молодой фашик с кличкой Ариец, этот даже не удосуживается объяснить свой уход. За ним засобирались остальные.
        - Мы тебя не знаем.
        - Тут каждый сам за себя…
        - Война идет, нам выжить надо.
        Я сижу, опустив голову.
        А когда поднимаю глаза, вижу, что за столом остался один Качан.
        - Яс тобой, брат, - говорит он просто.
        - Значит, нас теперь двое.
        - Нет, нас больше. Погоди, я скоро, - Качан уходит и вскоре возвращается в сопровождении односидов по первой хате. Радостно обнимаю старых друзей. Садимся за стол, каждый выкладывает свою порцайку. Хлеб, лук, сало и керченская селедка, ее Андрюхе передали родаки с Донбасса, он же, считай, домой вернулся, к нему кенты часто наведываются, перекидывают дачки через забор дачки.
        Я рассказываю, как повстречался с мировой закулисой.
        Пацаны слушают, раскрыв рты, даже жевать забывают.
        «ЗДЕСЬ ФИНЕЕС!»
        Помедлив, «Большая боевая Корона Британской Империи» склоняется в знак согласия.
        «Снимите с него повязку», - велит вдохновленный монаршей милостью раввин и отпускает Копье, в которое мертвой хваткой вцепился Кондвит.
        Герольды снимают повязку с русского копьеносца.
        Лейбовиц крадучись приближается к пленнику. Бездонная тоска по Машиаху, который придет избавить еврейский народ от бремени богоизбранности, являющейся причиной холокостов, изгнаний и прочих катастроф, преследующих евреев на всем их многострадальном пути, плещется в печальных глазах, окаймленных блефаритными веками.
        - Скажите, - шепчет старик, - вы тот, за кого я думаю? Только не говорите мене «нет», не то у меня разорвется мое больное сердце, а его токо-токо заштопал Моня Тейтельбойм с Хайфы на операции, продлившейся аж целых четыре часа.
        Неуловимый трепет пробегает по фигуре заключенного.
        Он словно бы вырастает, разворачивает плечи и властно вскидывает голову.
        «Здесь Финеес!» - и топает ногой.
        Словно бы гул землетрясения проходит по залу.
        Огненным опахалом овеивает зал. Зрачки и сердца сжимаются.
        Далее случается непредвиденное. Эфраим Лейбовиц падает перед «самозванцем» на колени, срывает с носа очки, чтобы стряхнуть брызнувшие на стекла слезы, и начинает раскачиваться туловищем на все четыре стороны света, вознося к небесам слова экзальтированных благодарений.
        - Радуйся, Израиль! Ликуй, Иудея! Сияй, Сион! Сбылись Писания! Гилгуль свершился! Черноликий вернулся! Не удивляйтесь, я все поясню… - он подползает, чтобы охватить Скворцова за ноги, - я не сумашеччий, я просто очень радый. Мама-мама, Дора Моисеевна, я плачу твоими слезами! Смотри с небес на своего сына, он удостоен наивысшей из аудиенций!
        Ранее, при нисхождении духа Первосвященника Скворцов испытывал ощущения лыжника, попавшего под снежную лавину, задыхался, в голове мутилось, обильный пот тек по спине. Теперь же силы его удесятерились, он бестрепетно вмещает Высшее Присутствие и испытывает одно только всевозрастающее могущество. Если бы перед ним расплеснулось сейчас Красное море, он раздвинул бы его, просто топнув по водной глади ногой. Кто-то малый, бесконечно далекий, теребит ступни ног.
        «Помогите же мне встать, молодой человек, - доносится до слуха, наполненного гулом Гималаев, звоном звезд и ангельским пением. - Что вы стоите, такой гордый, когда пожилые люди так напрягаются».
        Со скованными за спиной руками Сергей наклоняется, позволяя раввину обнять себя за шею, а тот, вставая с колен, что-то шепчет ему на ухо.
        Дальнозоркий Кондвит впивается взглядом в шевелящиеся над кариесными челюстями губами. Миг - и раввин покидает сцену, кланяясь королеве и успокаивая жестами взбаламученный партер.
        «Что он сказал диггеру? Зачем устроил здесь ад и Израиль?»
        «ГОЦ, ПОЦ, ПЕРВЕРТОЦ»
        (Запись разговора олигарха Каламбурского с Эфраимом Лейбовицем)
        (Слышна ругань на русском и иврите):
        - Сучий сын! Вот как ты отблагодарил меня за все, что я для тебя сделал!
        - Франя, успокойся, тебе нельзя волноваться, у тебя сердце! Шо не так, ты скажи!
        - Ты зачем пожег Одессу? Куда я вернусь на старости лет?
        - Присядь, Франечка, тебя шатает. Тебе можно коньяк?
        - Дай мне воды, у меня с собой корвалтаб. (гость пьет, отдуваясь и пристанывая)
        Зачем вы вылезли на Майдан, как оте мандавошки на обритый лобок? Чтобы все увидели, как евреи совершают на Украине государственный переворот?
        - На, возьми конфетку…
        - Ты хочешь сделать мене сахарный диабет? Если народ прозреет, начнутся такие погромы, что померкнет Волынская резня! Будет вам новый холокост!
        (Журчание коньяка, хриплое напевание Каламбурского).
        - Гоц, поц, первертоц, бабушка здорова… Гоц, поц, первертоц, кушает компот…
        Хохлокост мы ведем, Франя, хо-хло-кост! Этот народ уже не прозреет. Он скоро кончится, половина уедет, половина сдохнет. Мы тут сделали перепись ветеранов «СС Галичина», их детей и внуков призывают в АТО, скоро мы организуем для них котлы. Это будет наша месть Богдану Хмельницкому за то, шо он вырезал целую ветвь Хабада в Чернобыле. Ле хайм, Франечка!
        Чокание стаканов, звуки глотания.
        - После Троцкого, Лёдя, ты первый еврей, что так нагло вылез на авансцену истории.
        Вы нарушили главный принцип ламедвавников - «все делать чужими руками». Мы всегда обделывали свои делишки чужими руками. В Пурим персов повесил их собственный царь. Христа казнили римляне. Николая Второго расстреляли большевики.
        - Так и дома профсоюзов в Киеве и Одессе тоже сожгли не мы, а украинские националисты! И в АТО бандеровцев уничтожат донецкие. Наши руки чисты, они ничого нэ кралы.
        - Тогда зачем вы выперлись на Майдан? Наши считают, что ты потерял берега. Я не смог их переубедить. Они нанесли по тебе «пульса де нура». Не дай тебе бог, Лёдя, участи Шарона… (неразборчиво)… восемь лет в коме…
        - Да насрать мне на их удары! Они, как раки в раколовку, сползлись в Израиль и ждут, когда персы долбанут по ним едрен-батоном. Шо за жизнь под «Железным куполом»? Нас для того и рассеяли, чтобы мы захватили весь мир, а не этот кусок выжженной пустыни у Мертвого моря. Украина - вот земля обетованная! Мы построим град на холме здесь, тучных пажитях Украины!
        - Вот как ты заговорил! Да без Израиля ты никто! Никто! Ноль без палочки!
        - Есть, есть у меня палочка! Хочешь посмотреть?
        (Звуки шагов, щелчки сейфовых запоров).
        - На, на, посмотри! Вот моя волшебная палочка!
        - Откуда оно у тебя? Где ты его взял, лишенец, как оно попало в твои руки?
        - Франя, втяни глаза в орбиты или я начну мерить тебе давление. Слушай, оно реально работает. Как только я его перекупил, Янек дрогнул и сбежал. Мы победили!
        - У кого ты его перекупил?
        - У генпрокурора.
        - А Кондвит знает?
        - В твоей любимой Одессе есть ювелир, шо забацает один в один хоть Фаберже, хоть Бенвенуто Челлини.
        - Так у Роберта сейчас…
        - Копия, копия копья! Мы подменили его прямо на майдане, пока копьеносец валялся без сознания. Не, ну скажи, шо я не гений!
        ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ НА ГОРЛОВСКОЙ ЗОНЕ
        В дверь осторожно заглядывает Юрий Соломонович.
        - Здравствуйте, пожалуйста.
        - О, зеленый человечек! - ухмыляется Рубленый.
        - Так и шё, шё зеленый? - Иловайский входит, вихляясь и кланяясь, - зато теперя я могу прятаться ув прериях, и нихто меня не заметит.
        - Садись, Соломон, че сало в руках топишь, - голос Качана звучит примирительно.
        - От спасибо, Андрюша, - гость выставляет дачку на стол. - От вам сало, шоб оно сосало.
        - Вам же сало нельзя, оно некошерное, - Меняла принимается нарезать увесистый бело-розовый шмат, распеленав его из вощеной бумаги.
        - Еврей на зоне первый салоед! - Юрий Соломонович усаживается с краешку и окидывает взглядом кубрик. - Нет, ви токо посмотрите, как все переменилось! Недавно ми сидели в засратом подвале, а сегодня имеем светлые окна с видом на запретку! Андрюша вже не тот злобный сыч, шё шпынял меня усю дорогу. Посмотрите на себя, у вас у всех стали светлые добрые лица!
        Народ переглядывается, улыбаясь.
        - Верно, Соломон, - гудит Рубленый. - На зоне завсегда вольнее дышится.
        - Как сказал старина Фрейд, ми встречаемся токо с теми, хто уже есть в нашем подсознании. Сначала нас притянуло в хату 5-4-7, потом в общую, и вот теперя на эту зону. Случайно? Не думаю. Бо Каббала говорит, шё святые позволяют слабым душам присоединиться к себе в процессе прохождения какого-либо особо сложного участка судьбы. Так шё ми с вами не просто отбываем срок, но совершаем «ибур», присоединение к душе праведника, чтобы получить недостающий нам свет.
        - Изжогу мы получаем, а не свет… - хмыкает Кухарь.
        - Ибур, - наставляет Иловайский, - также может случиться, когда душа должна поучаствовать в страдании согласно решения Небесного Правосудия. Знаете, для чего ми попали ув Горловскую зону имени товарища Калинина? Это же символическое название! Всем нам нужно пройти горло, гордиев узел, ось туточки. - Юрий Соломонович тычет себе пальцем под кадык. - Тут стоит обида, бо горловая чакра есть митральный клапан души.
        - А Калинин тут при чем?
        - Вам бабушка читала в детстве сказки, Кухарик?
        - Не было у меня бабушки.
        - Очень жаль, иначе бы ви знали, шё финальная битва героя со Змеем Горынычем происходит всегда на Калиновом мосту. Это мост над горящей рекой Смородиной, в которой сгорают все страхи и блоки героя. Мост состоит из кали, мельчайшей пыли бытия, это переход в ничто, в пустоту.
        - Выпьем! - поднимаю я кружку. - За встречу, друзья. За золотую свободу. Она рядом, рукой подать. Только за все нужно платить. Андрей, чем ты готов заплатить за свободу?
        - Всем, - Качан крякает после глотка крепкой зимбуры, - Лучше смерть, чем неволя.
        - Тогда у тебя есть шанс. У всех вас есть шанс.
        - Толкуй, - братва налегает грудью на стол.
        - На нашей хате стоит крест. Я свой снял. Обещаю каждому, кто пойдет со мной на промку, снятие креста.
        - Под Гусем нацики, - чешет в затылке Зира. - Оружие бы надо.
        - Да, кодлан у него серьезный, - сомневается Меняла.
        - Мазы нет с ними связываться, - с полным ртом говорит Кухарь.
        - Маза есть, - перехожу я на шепот. - Финт организует нам побег. Война, никто нас искать не будет.
        Народ переглядывается.
        - А я ваш шо говорил? - потирает руки Соломонович. - Серожа - витаскивающий, он нас витащит с отсюдова!
        - А что, круто! - Качан обводит односидов загоревшимися глазами. - Сделаем ноги с зоны, пойдем Донбасс защищать! Укры стреляют по мирняку из «градов», даже к нам на зону залетают снаряды. Мне бы только выбраться из зоны, уж я доберусь до чубатых!
        - Слава Украине! - грубо раздается от дверей.
        На пороге стоит… Олесь Мытник.
        Он заматерел, обрел вид справжнього запорожца - чуприна до плеча, усы как конская узда, рожа пьяная, наглая, вмиг озлобившаяся при виде Качана.
        Но и Андрей хорош, нет, чтобы промолчать.
        - Вау! - откидывается блатной на стуле. - Кто к нам пришел! Олеся! - и запевает с издевкой. - «Живет в белорусском Полессье кудесница леса Олеся!»
        Видя, что Мытник звереет, быстро встаю.
        - Здравствуй, Олесь. Рад тебя видеть. Проходи!
        Мытник подает записку, добавляя на словах, что «якусь дивчину втайне привэзлы на зону и поместили у Гуся у логови».
        Разворачиваю бумажку, и сердце дает сбой.
        Дашиной рукой написано: «Сережа, спаси меня!»
        Семейники тоже подошли, читают.
        - У вас там что, Мыто, женская зона открылась? - изгаляется Качан. - Считая тебя, будет уже две бабы…
        Мытника душит злоба, желваки пульсируют на скулах.
        - Мовчи, сучий потрох! - скрипит он зубами. - Цэ твий хрен був у моей сраци, извазюканный в мойому гимни! Ты гимномис! Аха-ххха-ха!
        Юрий Соломонович вставляет ему в руку кружку.
        - Олесь, давайте выпьем за встречу! А кто старое помянет, тому глаз вон!
        - Шоколадный, - уточняет Качан, но на него все шикают.
        - Ми же с вами одна семья, - продолжает «тамада», чокаясь с каждым, - части одной соборной души. Ми потому так часто встречаемся, шё душа наша мается в разделенности, притягивает нас друг до друга и даже заставляет вступать в противоестественные формы любви. Да-да, ребятки, то была любовь! Молчите, Андрюша, молчите, Олесь! Пускай в такой жесткой форме, насильно, но вы совершили то, о чем давно мечтали! Признайтеся, ведь ви втайне хотели того, шё случилось.
        У Качана отвисает челюсть. Мытник застывает с кружкой у рта.
        Смотрю на страшного в своей озлобленности украинца. Этот будет жечь и взрывать Донбасс, будет мстить за свою порванную дупу. Понимаю: он - это моя упоротая часть с элементами латентного гомосексуализма. Я отвергал ее в себе, подавлял, и вот она материализовалась снаружи. Да все мои семейники суть отрицаемые мною альте-ры, и пока я не приму их и не полюблю, они будут преследовать меня.
        Допив зимбуру, Мытник отдает кружку Юрию Соломоновичу и, не прощаясь, уходит. Компания вновь рассаживается за столом
        - А че это ты, Соломон, за всех решаешь? - Кухарь набивает рот едой. - Не хочу я на промку, их там целая армия будет. Я на такое не подписывался.
        Качан обводит семейников тягучим взглядом.
        - Ну, и че, все зассали?
        - А ты? - спрашивает Зира.
        - Я иду, - Качан пересаживается, обнимает меня за плечи. - Кто с нами?
        - Я, - Рубленый переходит на мою сторону стола.
        Зира молча переносит стул и ставит его рядом с Рубленым.
        Миша Недоповешенный, вздохнув, обходит стол и становится за моей спиной.
        - Ты-то куда, Соломон? - удивляется Качан, когда еврей бочком-бочком переползает со своим табуреточкой на общую сторону.
        - А куда ж я без вас, ребятки? Мы же все одна семья. Мы победим! Обязательно победим! Потому что Серожа находится под защитой Копья. Кстати, как ви тогда спаслися от того поца ис западной элиты?
        - Да, Серый, - оживляются односиды, - как ты спасся, братан?
        «КОПЬЕ НЕ НАСТОЯЩЕЕ!»
        В театре гаснет свет.
        Прожектор белым кругом вырезает на сцене фигуру «матадора». Копье в его руке похоже на бандерилью, которую он сейчас воткнет в загривок русскому быку.
        «Ничего личного, - хищно улыбается безгубый рот. - Только бизнес».
        Зал выцветает, зрители становятся тенями. Реальным в своей грубой откованности остается летящий сквозь века и время стержень бытия.
        Но русский смеется.
        - Тебя обманули, Робя! Копье не настоящее.
        Обычно реакцию человека на стресс описывают так: «он похолодел». На самом деле человека окатывает волна жара, вызванная впрыском адреналина, что вовсе не напоминает ощущение холода. Итак, Роберт Кондвит погорячел.
        - Как не настоящее? - бормочет он, рассматривая Копье. - Ты хочешь сорвать мне церемонию? Прими смерть достойно!
        - Да нет, - смеется русский, - умереть я готов, дело привычное. Но копье все равно фальшивое! Эх, люблю я хохлов! Понадкусюют усэ, до чого дотянутся зубами!
        - Ты врешь! - Кондвит испепеляет русского бешеным взглядом. - Генеральный прокурор лично заверял меня, что «вещдок» у него, как за каменной стеной. Я правильно понимаю русскую пословицу, что «за каменной стеной» это значит «надежно, как в форте Нокс»?
        - Пословицу ты понимаешь правильно, Робя, - усмехается раски, - а вот украинский менталитет - ни. Вот тебе еще одна русская пословица в коллекцию: «Когда хохол родился, еврей заплакал».
        - Копье настоящее! - обершталмейстер приносит заключение эксперта. - Можете продолжать церемонию, сэр!
        - А вы вскройте золотую обертку, - советует раски.
        - Это невозможно! Это уникальный артефакт! Его даже касаться нельзя без перчаток!
        Но взбешенный американец принимается сам отдирать золотой бинт. На авторитет нового Шекспира не должно упасть ни тени сомнения!
        Вскрывают обертку. Подкрадывается телеоператор с камерой на плече и крупно берет клеймо на искусственно состаренном металле:
        «Сделано мастером Цви. Одесса. 2014 г.».
        На сэра Роберта страшно смотреть. Репутационный удар слишком силен.
        - Кто-то его подменил… - в оглушенном состоянии бормочет он и вдруг в озарении хватается за голову, при этом копье торчит над ним, как рог единорога. - Эфраим! Чертов раввин, где ты? - бегая по краю сцены, американец ищет недруга в полутемном зале. Прожектор, как луна по бурлящему морю, скользит по взволнованной толпе, пока не нащупывает ярким кругом во второй ложе бельэтажа черную шляпу и седые пейсы.
        - Эфраим! - ревет Кондвит, потрясая копьем. - Это твоих рук дело! Ты сообщил раски, что копье фальшивое! Значит, это ты его подменил! Если не ты, то Каламбурский, твой человек на Украине! Его руками ты организовал нападение на генпрокуратуру и похищение настоящего Копья!
        - Что вы говорите, Роберт? Я подменил копье? - раввин вскакивает и боевито вспушивает жидкую бороденку. - А кто первым объявил за его находку? Это же вы, вы принесли на наше высокое собрание заведомую подделку! Вы и ваши эксперты ложно объявили подделку оригиналом. Зачем? Чтобы обманом присвоить себе титул Шекспира! А когда ваша афера раскрылась, вы набрались наглости обвинить в ней меня! Перед лицом королевы и высокого собрания я обвиняю вас, Роберт Кондвит, в том, что вы совершили подлый подлог, направленный на узурпацию власти! Тьфу на вас! Я покидаю ваш мерзопакостный фарс!
        Еврей скрывается в глубине ложи.
        Опозоренный янки открывает и закрывает рот в потугах что-то сказать.
        Из зала несутся насмешки и оскорбления.
        - Он знал, что копье фальшивое!
        - Да он сам его и подделал!
        - Фикция!
        - Обман!
        - Подлог!
        Голоса звучат подозрительно слаженно, не иначе, как Эфраим заранее рассадил по залу своих клакеров. Выдвинутые обвинения фактически означают гражданскую казнь. Над головою американца впору сломать подпиленную шпагу.
        - Ваше величество! - жалко взывает он к «богине Хатор». - Клянусь, я нашел оригинал! Все эксперты были в этом единодушны. Копье хранилось в Генеральной прокуратуре Украины. Как я мог им довериться. Копье подделал украинский олигарх Каламбурский, а его подучил Эфраим! Ваше Величество, я прошу назначить всестороннее расследование! Я требую правосудия!
        - Что я слышу? - вернувшись из глубины ложи, Эфраим на краю балкона раздирает на себе одежды (лапсердак трещит по швам, на то он и был надет, такой ветхий). - Оказывается, все это организовал я! Я, который умолял отложить церемонию и перенести решение вопроса на заседание Синклита! Но вам же наплевать на мнение коллег! Жажда власти затмила ваш ум, и вот к чему это привело!
        Кондвит в ярости бегает по краю сцены, потрясая фальшивым копьем и изрыгая проклятия. Всеобщий шум внезапно перекрывается голосом по громкой связи.
        - А теперь послушайте меня, нагло-саксы, хабадники, веспы, неоконы и прочие псы-рыцари. С вами говорит первый в истории русский Владыка Копья Судьбы.
        Прожекторы текут по балконам и партеру, пока не скрещиваются на Копьеносце.
        - Слушайте меня, леди и гамильтоны! Предвечный Господь через своего посланника первосвященника Финееса, аватарой которого я являюсь, поручил мне сообщить вам, что ваша миссия закончена. Санкция Высших сил (звенящая пауза) переносится на Россию!
        Благодаря чудо-очкам с приложением синхронного перевода присутствующие понимают речь «раски», а залитый светом прожекторов дерзкий облик его навсегда отпечатывается в глазах первых шестидесяти миллионов телезрителей. И дело даже не в силе слов, а в том магическом ореоле, который исходит от него и покоряет внимающих ему.
        Опомнившийся Кондвит подбегает и в ярости срубает лже-копьем взревевший органной фугой микрофон. Стоит рев, визг и скрежет. Дамы затыкают уши пальчиками.
        Американец бросается на Скворцова, но тот встречает его пинком каблука в пах и добивает ударом лба в переносицу.
        Кондвит падает без чувств.
        Раски склоняется над ним.
        - Это не бизнес, Роберт. Родина - это личное!
        Зал застывает, пораженный. Никто не ожидал, что сэр Роберт так мощно выхватит от человека со скованными за спиной руками.
        Первым гаснет королевский экран, за ним экраны Царя и Фараона.
        Роялы - старая европейская аристократия - спешно покидают зал.
        БОЙ НА КАЛИНОВОМ МОСТУ
        Кроме локалок на территории колонии есть промзона - старый цех с проваленной крышей. Днем там грохочут линии по производству шифера, ночью стоит тишина.
        Мы проникаем в цех через калитку возле проходной, забашляв «церберам» сигаретами и пляшкой самогона. Ключ от бытовки раздобыл Кухарь. Рассаживаемся по стульям и кроватям, в тепле начинаем кунять.
        Спросонья слышу, чей-то голос зовет издалека.
        - Ау! Скворе-е-ец, ты где? Выходи!
        Включаю фонарик. Каптерка полна храпа, побратимы спят.
        Решаю их не будить, пора повстречаться с Гусем один на один.
        Центральная часть цеха слабо освещена «горном» - так называют тепловую камеру, в которой мокрые плиты шифера проходят просушку. Вокруг «горна» кучкуются темные фигуры.
        Взбираюсь по металлической лесенке на шиферную линию, на высоту примерно двух метров над землей, пробираюсь по узкому проходу вдоль ленты транспортера.
        Включается фонарик, подсвечивая снизу заиндевелую рожу, темные норы глазниц.
        Тело покрывается гусиной кожей. Один вид этого человека вызывает потливость и сердцебиение. Да и человек ли это?
        - Здорово, Гусяра! Приветствую весь порядочный люд!
        - Привет… Здоров… Жизнь ворам…
        - Каких Люд ты приветствуешь, Скворец? - глумится пахан. - Братва, он вас Людами обозвал, ха-ха-ха-ха!
        - Я не Скворец, а вор в законе Черный археолог! С кем кучкуетесь, братва? Гусь на абвер работает, в Лукьяновке паханил в пресс-хате. Он шерстяной!
        - Пасть заткни! - с угрозой советует Гусь.
        - Где Даша?
        - Тут она.
        - Покажи.
        Блатной с погонялом «Моряк» выводит заложницу.
        Бандиты обгладывают ее жадными взглядами - девка обещана им на потеху в оконцовке разборки.
        - Здравствуй, Даша! - говорю я. - Ничего не бойся, я с тобой!
        - Здравствуй, Сережа! - отвечает она. И добавляет странное. - Это приказ!
        Какой приказ? О чем она говорит?
        - Один пришел? - Гусь щупает лучом темноту.
        - Один. Я тебя не боюсь.
        Из-за кодлана появляется толстяк в камуфляже, стаскивает с головы балаклаву.
        - Меня тоже не боишься?
        В красноватом свете сушилки узнаю человека, которого я меньше всего ожидал увидеть на зоне.
        ВСТРЕЧА КАЛАМБУРСКОГО С ГУСЕМ В ГОРЛОВСКОЙ ЗОНЕ
        - Че надо?
        - Слышал, у тебя был конфликт с заключенным Скворцовым. Расскажи мне про-него. Какой он, о чем говорил, как вел себя.
        - На пса мне отвечать тебе?
        - Вот сигареты, чай, коньяк, колбаса.
        - Хм… Богато… Стакан спроси у надзира, я выпью. (Стук в дверь, голоса, звук льющейся жидкости). Кха, забористо… «Арарат». Хорош коньячок. Закурим твоих, с фильтром. Пыф-пыф… Если хочешь разговор поиметь задушевный, сними свою балаклаву, хочу на заточку твою бельмо кидануть. Ты хоть по форме одет, но судя по кендюху, не автоматчик (не военный).
        Шорох снимаемой одежды.
        - Накатим? - бульканье коньяка, чоканье стаканов. - Будь здоров, начальник.
        - И тебе не хворать. Выкладывай, про Скворцова шо знаешь.
        - За хорошее отношение почему бы не поделиться. Гнал Скворец, как гонщик «Серебряной мечты». И гониво у него было такое, что типа он в другой жизни выковал себе копье, на котором он всех вертел. Муть канавная, но фуцан этот в натуре оказался не простой.
        - Почему не простой?
        - Простым ты бы не стал интересоваться, верно? Газеты про него писали, дело его было на контроле у президента. Но не суть. Его нечистая охраняет. Угу.
        - С этого момента поподробнее.
        - Мы как-то захотели прищучить его всей камерой, да только ни хера у нас не вышло, вывернулся он, а я за него по ушам получил. Ладно, думаю, сквитаемся. А тут радость такая - к нам его в пресс-хату кинули. Да только рано я радовался, опять он вывернулся, как уж на вилах, снова ушел огородами.
        - Как можно уйти огородами из тюрьмы?
        - Вскрылся он. Кто-то мойку ему дал. Нет, я верно говорю, за него рогатый мазу держит. Все, кто на него рыпались, нарывались на большой попандос.
        - Предлагаю свободу в обмен на помощь в деле со Скворцовым.
        - Мне вот интересно, как ты меня освободишь, если над этой зоной нет твой власти?
        - Слушай сюда! В связи с военной агрессией России и сепаратизмом Юго-востока Верховная Рада приняла тайный закон о создании добровольческих батальонов из заключенных. Я формирую территориальный батальон «Днепр». Беру тебя к себе начальником отдела «Т», шо значит «террор». Сможешь стрелять в мирных жителей, вспарывать животы беременным?
        - Не, начальник, мы народ нежный, от вида крови в обморок падаем (пауза). Я те что, колерованный беспредельщик? За такое на зоне лоб зеленкой мажут без зехеров и гнилых мансов.
        - Ты на зону больше не вернешься. А зеленкой я тебе карман помажу - оклад в тысячу зеленых в месяц, как тебе? Плюс жратва, экипировка, оружие. В боевых действиях участвовать не будешь, твоя задача - массовый террор среди населения. Чтоб обосрались все от страха и даже рыпнуться не смели против новой власти. Ну, плюс еще будете работать заградотрядами. Чтоб наши бравые вояки с фронта не бежали.
        - Замануха. Подумать надо.
        - Шо тут думать! Какой у тебя срок? До старости будешь сидеть. Выбирай, тюрьма или воля. Наберешь себе зеков на выбор. Списком пойдут в приказ. За освобождение ты тут любого купишь-продашь. Но это сбудется, только если ты сдашь мне Скворцова.
        (Раздается звонок телефона, олигарх разговаривает с собеседником по имени Борис. Когда отключается, Гусь спрашивает).
        - Это что за слухавка?
        - Айфон.
        - На фене «айвон» - приспособа для курения гашиша, типа кальяна. Я еще айфон не курил… хе-хе. А сам ты не можешь его выдернуть? Ты ж Крез.
        - Начальник вашей колонии - человек Ахметова. С донецкими у нас война.
        - А через кого ж ты к нам проник? Через кума?
        - Не важно. Тут на зоне мне твоя помощь нужна.
        - Могу на промке вам стрелу забить. Только сам он не придет, у нас с ним тоже война. Придет с толпой пристяжи. Мясня будет.
        - Никакой мясни. Он мне нужен один, а ты чтоб его за руки подержал.
        - Я покурю пока, покумекаю, (чирканье зажигалки, скрип стула) Зарулила мне до рогового отдела мысля. Если хочешь его получить, привези сюда девку по имени Жукова Дарья, она по его делюге проходила, приманкой станет.
        - Договорились. Бывай.
        - Ты Ляшко знаешь?
        - Знаю.
        - Авакова знаешь?
        - Знаю.
        - Ты с ними ручкался?
        - С Аваковым да, с Ляшком нет.
        - Аваков - «два в одном флаконе», мент и пидор. После него мне с тобой нельзя контачить. Поговорить - поговорим, а ручкаться - извини.
        (конец записи)
        БЕСЕДА С ОЛИГАРХОМ НА КАЛИНОВОМ МОСТУ
        Седая шевелюра, серебряный ежик щетины на мясистом лице, хитрые щелочки глаз за очками без оправы. Олигарх Каламбурский собственной персоной!
        Я не морщусь под светом фонарика, взгляда не отвожу.
        - Здорово, барыга!
        - Здоров! - буркает он, протягивая руку назад, в темноту.
        Выступивший из темени охранник открывает чемоданчик, олигарх вынимает из него Копье, буднично произносит: «Копье мое!»
        - Зря стараетесь, - говорю я как можно спокойнее, хотя сердце колотится, - вам не убить меня, я вас предупреждал об этом на Майдане.
        Каламбурский одобрительно хмыкает.
        - Ты не еврей, случаем? В тебе хуцпы больше, чем в Боре Кардане, а он главный рейдер всея Украины! Хватит трепаться, Скворцов. Готовься к смерти!
        Охранник включает яркий фонарь на видеокамере, олигарх замахивается, как вдруг пахан хватает его за руку.
        - Стой, начальник, ты забыл!
        - Шо?
        - Перед тем, как мочить, нужно заяву кидануть, что копье типа твое.
        - Так я сказал уже.
        - Не, начальник, заяву нужно кидать в присутствии официального лица.
        - Я, я здесь официальное лицо! Я губернатор области, мало тебе?! Еще раз вякнешь, останешься сидеть здесь до скончания срока!
        В свете горна железные челюсти Гуся отливают медными обоймами.
        - Это суходрочка, начальник. Зазря Скворца завалишь, и копьем не завладеешь.
        «А ведь он прав, - мелькает в голове у Каламбурского, - но откуда ему знать такие тонкости?»
        - Виталий, - сопит он недовольно, - сходи за майором, скажи, шоб сюда пришел.
        Охранник уходит звать кума, зам. начальника колонии майора Варламова, организовавшего пребывание ВИП-персоны на зоне и ожидающего окончания «стрелки» за воротами промзоны.
        В ожидании официального лица есть время пообщаться.
        - А вы упорный, Леонид Валерьянович, - хвалю я, - достали меня даже на зоне. Но вы не все риски просчитали. Знаете, что происходит с человеком после удара Копья Судьбы?
        - Дохнет он… - Каламбурский закуривает, нервы требуют никотиновой анестезии.
        - Копье забирает души убитых им людей. Только представьте, вы убьете меня, а моя душа вселится в вас. Знаете, что я сделаю? Я пожертвую все ваши сбережения детям Донбасса. Вижу, вы мне не верите. Вы знаете, кем я был до встречи с Копьем? Провинциальным лохом. Кем я стал? Владыкой Копья, вором в законе. Почему? Я всосал в себя души убитых Копьем людей. Они поступили в мое распоряжение, и сейчас незримо обследуют закоулки вашей души. Хотите, я расскажу про вас самое сокровенное, чего никто не знает? Про заказные убийства и рейдерские захваты. Про обманы и предательства. Про Новикова, Глушкова, Рейхенгольда, Изюмову, семью Присяжнюк, Ковбасюка, Плохотнюка, Беднова. Про три «К» ваших любимых - коньяк, кальян и куниллингус. Про сожженных заживо в Киеве и Одессе. Они вам еще не снятся? Ничего, скоро будут приходить ночами, душить обугленными руками. Вы отвергнутый еврей, на вас наложен херем и нанесен удар светом, «пульса де нура». Я вижу над вами черный нимб смерти, он сжимается все сильнее, и поэтому вы испытываете по утрам головные боли и панические атаки. Вам светит геморрагический инсульт. Вот
почему вы хотите завладеть Копьем. Вы думаете, оно спасет вас от страха перед нажитыми вами могущественными врагами. Это иллюзия. Копье не спасет вас, оно только ускорит вашу погибель.
        Как бык перед атакой, Каламбурский растирает ногой окурок.
        - В Интернете фейков обо мне начитался, а, Скворцов?
        - А про маленького Мука и его большую муку рассказать?
        - Молчи! - олигарх выхватывает у Гуся фонарик, светит по сторонам. - Нас пишут!
        Меня сюда запустили нарочно, чтобы подставить и обвинить потом в убийстве. Все обыскать! Где Варламов, черт его побери?!
        Пока бандиты обшаривают окрестности, Леонид Валерьянович вынимает из камуфляжной куртки плоскую фляжку и делает пару глотков - распространяется аромат коньяка.
        - Откуда сведения, Скворцов? Кто слил тебе инфу?
        - Да гон у него, начальник, - доносится голос Гуся из тьмы, - он так и в камере гнал, всю подноготную про всех рассказывал.
        - А ты не подслушивай! - рыкает олигарх. - Всем отойти на двадцать метров! - и переходит на шепот. - Если ты гонишь, Скворцов, то отчего так точно? Это Копье дало тебе дар? Как его использовать? Что надо делать? Говори, и умрешь быстро, без мучений.
        - Дело в том, что я ваш мессия, - отвечаю я тоже шепотом, по-свойски. - Я - ваш Машиах.
        - Кто? - переспрашивает он, подавшись ухом вперед. - Как ты себя назвал?
        - Я Тот, Кого веками ждал Эрэц Исраэль. Вот, я пришел, и вы не узнали меня.
        Рот его приоткрывается, утянутый книзу отвисшей челюстью.
        - Ты? Машиах? - он разражается смехом. - Да ты хоть знаешь, КТО такой Машиах, Скворцов? Это Помазанник Божий! А ты? Кто ты такой? Ты никто и звать тебя никак!
        - Я Владыка Копья.
        - Ты стал им случайно. И сейчас прекратишь им быть!
        Каламбурский хватается за Копье, но я упреждаю его поднятием руки.
        - Боюсь, вы совершаете ту же ошибку, что и ваши праотцы, убившие Сына Божия, за что они были покараны рассеянием по планете.
        Гнев на его лице перетекает в глубокое сожаление по поводу моей глупости.
        - Да разве Машиах может оказаться в твоем положении, Скворцов? Он никогда не сядет в тюрьму!
        Надменно и величаво вещаю в сахарно-бородатое лицо.
        - Я нахожусь в тюрьме только лишь потому, что изучаю состояние мира по самым несчастным и обездоленным его обитателям. И, знаешь, богач, я убедился, что многие из них гораздо более заслуживают свободы, чем так называемая элита. И, знаешь, скоро я поменяю вас местами. Только ты окажешься не в тюрьме, а в геенне огненной, где будешь гореть вечно, и кожа на тебе, лопаясь волдырями, каждый раз будет восстанавливаться для последующей порции мучений. Не слишком ли сильно ты рискуешь, обрекая свою душу на вечные муки в обмен на пару десятков земных тучных лет?
        «ГОЦ, ПОЦ, ПЕРВЕРТОЦ»
        (Продолжение)
        Запись разговора Эфраима Лейбовица и олигарха Каламбурского.
        Киев. Офис «Промпрайдбанка»
        Лейбовиц:
        - Спрячь! На него даже смотреть страшно, а ты машешь им, как Буденный саблей. Только владыка может касаться Копья. И этот Владыка не ты!
        - Ничего, скоро я им стану!
        - Один раз ты уже потерпел фетяско.
        - Злосчастное стечение обстоятельств. Во второй раз он не сбежит!
        Дребезжащий старческий крик:
        - Ледя, ты непуганый идиёт, раз заступаешь ему дорогу! Я уважаю храбрость, но не глупость! Отдай Копье мне, и я все улажу!
        (журчание, перезвон фужеров, бронхиальный смех).
        - Почему бы мне самому не стать машиахом? Стал же Шнеерсон, слава хуцпе! «Гоц, поц, первертоц, бабушка здорова, гоц, поц, первертоц, кушает компот!» Ле хайм, Франя! Царство Божие берется с бою!
        (Звуки глотания)
        Лейбовиц (раздраженно):
        - Лёдя, ты безголов, как самец богомола после совокупления. Жизнь не казино, Б-г не играет в кости. Он играет в КВН, только сидит в жюри, председателем, (тихо) Сколько раз во время пасхального седера мы оставляли налитый бокал вина, пустую тарелку и открытую дверь для Машиаха. Мы забыли, что вино и тарелка предназначены для реального человека из плоти и крови. Что, если он уже пришел, а ты не узнал его?
        (Слышно, как Каламбурский чмокает губами, затягиваясь сигаретой).
        - Да успокойся ты насчет гойского «мессии»! Его наблюдал тюремный психиатр, он никто и звать его никак! Выпей коньячку и не морочь себе голову за черного копателя. Это полное убожество, отвечаю!
        - Это «убожество» не продало Копья. Знаешь почему? Потому что Копье вернулось к своему создателю! С копьем в руке Финеес совершил подвиг «кидуш ha-Шем», за что получил награду от Творца, стал Его койеном. Спустя пятьсот лет он вернулся под именем пророка Элийяху, став на Руси Ильей-пророком. Малахия предсказал, что перед Вторым Пришествием Илья-пророк вернется, чтобы приуготовить пути Господу. «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного» (Мал. 4:5)
        - И вы решили, шо Пинхас нарочно сел в тюрьму, шобы спасать там уголовничков?
        Я тебя умоляю! Я, я несу в себе дух Пинхаса! Я пожег «колорадов» в Одессе, режу «ватников» в Днепропетровске, бомблю Донбасс! Я еврей в отличие от гойского лоха, которому случайно свезло нарыть в лесу клад! Остается последний шаг - и я стану Владыкой Копья!
        - Ты шмокнутый, Лёдя! Ты даже не представляешь, с кем связался. Илья-пророк - покровитель российских ВДВ. Знаешь, что сделает Небесный Десантник с таким зажравшимся жирным мурлом, как ты? Он раздавит тебя, как напившегося крови клопа!
        БОЙ НА КАЛИНОВОМ МОСТУ
        Леонид Валерьянович растерян. И дело даже не в смысле слов этого гоя, а в его удивительном бесстрашии. Обреченный, он спокойно стоит среди воров и убийц, выбеленный лучами, как сказано о Святом «Светел Он…», и произносит пугающие слова.
        - В Писании сказано, что придёт Машиах и будет судить. Рядом с Обвинителем будет стоять Праведник и опровергать все обвинения и защищать народ Израиля перед Высшим Судом. Скажи мне, богач, как я смогу защитить тебя, если дела твои злы?
        - Ты не можешь быть Машиахом, потому что ты нищий! - Леонид Валерьянович горячится и даже топает ногой. - Бог наказывает нищетой и поощряет богатством! Машиах придет богатым и успешным, как я! Машиах не может быть русским!
        - Тебе ли знать пути Господни?
        - Не произноси имя Господа всуе!
        - Мне разрешено.
        - Почему?!
        - Потому что я - первосвященник Финеес, пятьсот лет спустя явившийся пророком Элийяху, спустя тысячелетия ставший Ильей-пророком, пришел теперь Машиахом, чтобы спасти не только Израиль, но и весь мир, и, в первую очередь, Россию, обитель вечной женственности, против которой вы, ополоумевшие однополушарники, ведете войну на уничтожение. Левое полушарие планеты идет войной на правое, не понимая, что смерть любого из них будет означать паралич всего тела! Я призван объединить правое и левое, верх и низ, внутреннее и внешнее, женское и мужское, прорвать махсом и выйти в Разум. Вот в чем смысл прихода Машиаха, а вовсе не в том, чтобы устроить счастливую жизнь горстке обезумевших богатеев или даже какому-то одному отдельно взятому народу!
        Каламбурского осеняет, он хлопает себя по лбу.
        - Слушай! К тебе, случайно, не приходил в тюрьму старый раввин в черной шляпе?
        ВИЗИТ ЭФРАИМА ЛЕЙБОВИЦА В ЛУКЬЯНОВСКОЕ СИЗО
        Комната для свиданий.
        Белый потолок. Облупленная синяя эмаль на стенах.
        Решетка на маленьком окне под потолком.
        Пыльный стол. Два стула.
        Конвоир вводит заключенного и объявляет свидание на десять минут.
        Пожилой раввин с жиденькой седой бородой снимает черную шляпу и остается в белой кипе на лысой, как желудь, голове. Протянув арестанту руку, он принюхивается в наклоне.
        - Шалом. Ароматно. Весьма.
        Рукопожатие вора - знак высшего доверия. Вор не может рисковать. Даже хороший знакомый мог где-то зашухариться. Поэтому рукопожатия на зоне не приняты.
        Не замечая протянутой руки, прохожу к столу. Нюхаю свое плечо. Запах как запах. Все в тюрьме разят куревом и карболкой.
        Раввин усаживается за стол напротив.
        - Я не то хотел сказать… - говорит он, немного смутившись, - этот запах… я узнал бы его с закрытыми глазами. Когда вы наклонились и позволили обнять себя, я подумал: «Неужели так пахнет Машиах?» И ответил себе: «Да, Эфраим, вот так - тревожно и неожиданно!» - старик вынимает из-под стола пакет с продуктами. - Тут сыр, колбаска, чай и сигареты. Вам нужно витаминов, вы очень бледный. Что надо еще, вы скажите!
        Сдержанно благодарю за грев. Отдельную признательность выражаю за подсказку о том, что копье фальшивое. «Без вашей помощи я вряд ли выбрался бы оттуда живой».
        - Как я мог допустить, чтобы этот поц вас заколол? У нас есть пословица: «Когда придет машиах». Аналог русского сигнала точного времени: «Когда рак на горе свистнет». Это значит, что «никогда». Вы понимаете? - раздельно и печально. - Машиах. Не придет. Никогда. Но мы все равно ждали. В изгнаниях, в концлагерях и Бабьих ярах, мы упорно ожидали, что придет царь иудейский и спасет наш многострадальный народ. И вот, когда это случилось… - ребе вынимает платок и промокает под очками глаза. - Простите, это слезы радости. Подумать только, рак на горе свистнул! Да так громко, что заложило уши у всей этой западной камарильи! - Старик гладит себя по голове обеими руками. У него крупные, еще свежие по сравнению с морщинистым лицом ладони. - Я коэн из рода ааронидов, - переходит он к делу, - и представляю здесь всю полноту Израиля за исключением хабадников. Эти поцы решили, что до прихода Машиаха никакого еврейского государства не нужно. Здрасьте! А кто восстановит Храм, утварь, менору, золотую арфу Давида? Это все сделали мы, хасиды, учтите это… потом… когда воцаритесь! Хотя, конечно, мы не совсем понимаем,
почему Мессия находится в тюрьме? Скажите, каков ваш план? Чем мы можем вам помочь?
        Тюрьма учит искусству молчания. Одной только тягостной немотой из человека можно выпытать больше, чем самыми дотошными расспросами.
        - Почему вы молчите? - ребе ерзает на скрипучем стуле, засунув руки между колен и раскачиваясь взад и вперед тщедушным телом. - Здесь ваша жизнь в опасности. Ледя сам надумал стать машиахом. За ним батальоны, вас некому будет защитить. Мне еле удалось спасти вас на том сборище англосаксов. Согласитесь, это немножечко и моя заслуга. Так давайте же сотрудничать!
        Он снова протягивает через стол руку, которую я предпочитаю не замечать.
        - Что я должен буду делать?
        Так и не пожатая рука опускается на стол. Цокотит ногтями.
        Затем пальцы начинают загибаться.
        - Вам предстоит воссоздать Храм (поджат мизинец). Победить в войне Гога и Магога (загнут безымянный). Установить всеобщий мир (к ладони прижимается средний). Ну, и по мелочи, воскресить мертвых (сгибается указательный) и привести мир к той цели, для которой он и был создан (большой палец накрывает сверху сжатый кулак).
        Я со смехом откидываюсь на спинку стула.
        - Дайте угадаю, вы раньше играли в одесской команде КВН.
        Он отзеркаливает мой смех.
        - Таки да! Вы угадали. Но сейчас я не шучу. Ничего невыполнимого в программе Машиаха нет. Мы все предусмотрели.
        У старика не все в порядке с головой, он явно свихнулся на своем машиахе. Что это за личность, кстати, такая?
        - Машиах? О! - он расцветает. - Это центральная личность истории! Царь царей, Император мира, Помазанник Божий. Мы, евреи, потому и избранный народ, что является приводными ремнями Господа, нашими руками Всевышний осуществляет свой Промысел. Приход мессии также должен быть подготовлен и организован нами. Пророчества Апокалипсиса должны сбыться. Для этого мы сделали войну в Сирии. Войска Магога, России, столкнутся с Гогом, армией Америки, будет Армагеддон и ядерное уничтожение, ибо только великие потрясения могут заставить людей повернуться лицом к Б-гу. Зато потом наступит чудесный период! Мессия будет творить чудеса, его примут все народы, их сердца откроются Б-гу. И это все сделаете вы, вы…
        - Но я совсем не чувствую себя мессией!
        Он отмахивается.
        - Ай, бросьте! В книге Зоар говорится, что мессия сам не знает, что он мессия, это откроется ему только в самом конце. Позвольте уточнить, когда вы родились?
        - 26 мая 1989 года.
        - По иудейской хронологии это год 5750-ый, начало последней четверти шестого тысячелетия от сотворения мира, начало «Дней Мошиаха», в ходе которых завершится процесс «исправления мира». - Назидательно, как меламед в ешиве, ребе клюет пальцем крышку стола. - Вы скрытый Мессия, понимаете? Если о вас узнают темные силы, они немедленно вас уничтожат. На вас и так идет охота. Вас нужно срочно переместить в безопасную среду. Лучше, конечно, в Израиль. Как только вы дадите согласие, мы немедленно покинем эту тюрьму и уедем в Святую землю. Вы согласны?
        Он прикрывает глаза в ожидании ответа.
        Глазные яблоки дрожат за истонченной кожей век.
        Ничто так сильно не действует на человека и не проникает так глубоко ему в мозг, как свинцовое слово «нет». У раввина отваливается челюсть, отвисают нижние воспаленные веки.
        Я встаю и стучу в дверь.
        Скрипит замок, надзиратель поворачивает ключ.
        - Стойте! - ребе вскакивает, сует смятую купюру конвоиру, выталкивает его из комнаты, закрывает дверь, бледный, потный, дрожащий так, словно его вот-вот хватит удар. - Но почему? Почем вы отказываетесь?
        Я еле расцепляю челюсти от гнева, когда отвечаю ему.
        - Как вы могли подумать, что я, русский, вор в законе, пойду к вам в услужение?! Я разговариваю с вами только потому, что вы заставили тех подонков встать и почтить память сожженных одесситов! Но Дом профсоюзов в Одессе сжигали не они, а ваши люди по приказу Каламбурского!
        Старик смотрит взглядом человека, внезапно разбуженного среди ночи.
        - Он отвергнутый еврей! Израиль проклял его. Не судите народ по одной паршивой овце!
        Я стучу в дверь. «Охрана!»
        - Стойте! - умоляет он и вдруг падает передо мной на колени. - Простите меня, это была проверка! Я вас испытывал, искушал властью! Простите! - он охватывает мои ноги и прижимается к ним щекой. - Откуда в вас эта сила, это мужество? Вы не дрогнули перед палачом, не продали Копье, отвергли власть и славу, терпите это ужасное узилище! Неужели вы и вправду тот, кого мы ждали тысячелетиями?
        Я молча разнимаю его руки.
        Открываю дверь.
        Выхожу в коридор.
        Становлюсь лицом к стене.
        - Что я могу сделать для вас? - выглядывает в коридор Лейбовиц.
        - Пришлите сигарет с фильтром. Пацаны страдают без курева.
        - Руки за спину! - командует конвоир. - Направо. Движение вперед.
        ОТКУДА ТУТ ВОЛКИ?
        - Так вот кто тебя научил! Эфраим! Ну, ладно, у него старческий бред, но ты-то как мог в это поверить? Посмотри на себя! Ну, какой из тебя машиах…
        Каламбурский не договаривает. Громовые раскаты сотрясают цех, прожекторный свет заливает «мессию», по потолку и стенам ползут громадные тени конструкций.
        - Атас! - Гусь дергает олигарха за руку, заставляя его присесть.
        Через гудящий гонг металлических ворот в цех въезжает патрульный «бобик».
        Бандиты гасят фонарики и прячутся.
        - Это, наверно, Виталий с майором… - Каламбурский пытается привстать, но Гусь его не пускает.
        - Это патруль, начальник! Не высовывайся! Заметут, как мусор под лавку. Нагните Скворца, кто-нибудь!
        Подвывая мотором, «бобик» делает круг по периметру промзоны.
        Стоящего посреди цеха «мессию» вертухаи почему-то не замечают.
        Машина уезжает. Створки ворот закрываются.
        После ярких фар темнота кажется особенно густой.
        - Посвети… - Каламбурский шарит руками по полу.
        Гусь включает фонарик.
        В луже света по грязному полу ходят толстые ладони.
        - Потерял чего, начальник?
        - Да копье обронил…
        - Вот оно….
        - А, давай его сюда. Где этот Варламов, сколько можно его ждать!
        - Не придет твой Варламов… - Гусь направляет фонарик в лицо «начальнику».
        - Почему? - спрашивает тот, заслоняясь рукой. - Убери фонарь!
        Но вор, как нарочно, светит прямо ему в глаза.
        - Послушал я вас и понял, - цедит он нагло и глумливо, - психари вы оба. Один гонит хлеще другого. Лучше уж я буду заместо вас великим паханом копья!
        В луче, как блин на сковородке, запекается бородатое сморщенное лицо.
        Леонид Валерьянович готов взорваться матом и угрозами, но возвращается один из подручных Гуся и отдает пахану пистолет. Леонид Валерьянович все понимает и коченеет от страха. Не вернется больше Виталий, пистолет «Глок» был его именным оружием.
        Гусь прячет пушку за пояс. Стрелять все равно нельзя, на улице дежурит майор с группой спецназа, один выстрел и всех повяжут, надо действовать втихаря.
        - Ты шо творишь? - бормочет Каламбурский. - С ума сошел? Как ты отсюда выберешься без меня?
        - Говно вопрос, пончик. Копье выведет. Как мыслите, братва, дадут нам за «начальника» мульон баксов и вертолет, а?
        Паханья пристяжь отвечает гиеньим смехом.
        Багровей, олигарх, от стыда и позора! Тебя обвели вокруг пальца. Ты просрал самую крупную и рисковую инвестицию в своей жизни.
        Гусь скользит Каламбурскому за спину, рывком за волосы задирает голову и приставляет Копье к горлу.
        - Ты у нас официальное лицо, начальник? А ну, спроси меня, чье это копье.
        - Мое… мое… - хрипит запрокинутый олигарх.
        - Делай, что говорю, не доводи до греха!
        Кончик Копья укалывает жирный ошеек.
        Леонид Валерьянович через силу выдавливает.
        - Чье… это… копье?… с-с-сука… - и чуть не плачет.
        Гусь набирает воздуха в легкие…
        Прохаживающийся перед воротами промзоны майор Варламов вдруг слышит в ночной тишине такой заунывный и хватающий за душу волчий вой, что даже у него, человека бывалого и несуеверного, мороз продирает по коже.
        «Кхапье-о-о-о-о май-ё-о-о-у-у-у-у…»
        ПРОМЗОНА. БОЙ НА КАЛИНОВОМ МОСТУ
        - Ну, че, Скворец, - после волчьего воя голос Гуся осел до совсем до сиплого хрипа, - в последний раз предлагаю: смирись передо мной, отдай мне копье добровольно, согласись на мое главенство. Че молчишь? Ну, как знаешь… Сриблый, Дегтярь, держите его за руки, чтоб не дернулся!
        Моменты ступора нередки в ситуациях смертельной опасности. Не выстрелила мина, выпала граната с выдернутой чекой и… - долгие секунды боец смотрит на опасный предмет, прежде чем броситься бежать сломя голову.
        Так и я застываю, глядя на стержень бытия, пронзающий пространство вариантов и оставляющий за собой инверсионный след последствий. Сейчас… сейчас я узнаю правду, бессмертен ли дух… существует ли Бог…
        Девичий визг пронзает барабанные перепонки!
        Даша! В мозгу вспыхивают ее слова: «Здравствуй, Сережа! Это приказ!»
        Я должен жить!
        Тело само боковой скруткой уходит с линии атаки.
        Копье рвет куртку, обжигает бок, и в ту же секунду с детским выкриком «а-а-а-аа!» оставленный без присмотра Леонид Валерьянович бросается на Гуся и сбивает его с ног. Оба падают и с рычанием катаются по земле.
        С неба доносится шелестящий на подлете вой, и крыша цеха с адским грохотом потоком обломков и пыли обрушивается вниз.
        Это был залп из «Градов» и орудий ВСУ 28 июля 2014 года. В то утро была убита «Горловская Мадонна», женщина с маленькой дочкой, чьи фотографии облетели весь мир.
        Обломки крыши накрывают место разборки. Меня чудом не размозжил бетонный блок с торчащей арматурой, вонзившийся, как неразорвавшаяся бомба, в ленту конвейера. Вслепую, в пыли, пробираюсь через завалы, кричу сквозь скрежет и треск.
        - Даша! Даша!
        - Я здесь, Сережа…
        Иду на голос, еле слышимый в грохоте канонады.
        Сталкиваемся руками, обнимаемся, чувствуя, как бешено колотятся наши сердца. Нужно уходить, в любой момент сюда могут снова залететь снаряды. Обстрел города ведется поверх колонии, до позиций арты отсюда чуть больше километра.
        Бойцы Гуся там и сям поднимаются, кто держится за голову, кто лежит на полу, не подавая признаков жизни.
        Гусь встает с избитого олигарха, отряхивается и отплевывается, велит Моряку смотреть за боровом. Каламбурского пинками поднимают, у него из носа течет кровь, седая борода измазана «томатной пастой». Пошатываясь, он все же находит в себе силы прошептать держащему его за шиворот Моряку.
        - Выведи меня отсюда! Я дам тебе денег, много денег…
        - Молчи! - Моряк озирается в поисках убежища.
        - Скворца, Скворца держи! - пахан карабкается через завалы. - Не бей его, он мой!
        Это шанс. По крайней мере, заточками бить не будут. Нахожу какую-то железную приблуду, беру наперевес, закрываю спиной Дашу. Отбиваясь, пятимся по ленте конвейера. Сшибаются колья и арматура, летят искры. Бандиты лезут отовсюду и, когда кажется, что все, конец, в бой вступают побратимы.
        Зира и Рубленый, Юрий Соломонович и Кухарь, Меняла и Миша Недоповешенный с арматурой и кольями обрушиваются с тылу на бандитов. Качан спрыгивает откуда-то сверху, перехватывает руку пахана в запястье, подседает и борцовским приемом кидает его через бедро, на противоходе вырвав Копье.
        - Чего не разбудил, Серый? - задорно кричит Андрюха, вращая захваченным артефактом. - На, держи, Копье твое! А мы дрыхнем без задних ног, ничего не слышим! Хорошо, хоть канонада разбудила!
        Он протягивает мне трофей и вдруг рывком уводит меня с линии атаки - мимо проносится один из Гусевских отморозков с занесенным над головой колом и, промахнувшись, бьет по своим же подельникам.
        С новой силой вспыхивает рукопашная. Бой идет в тумане рассвета, сочащегося сквозь проломы в крыше и поражающего участников драки какой-то странной «куриной слепотой» - ватажники словно не видят семейников, им кажется, что дерутся они с одним, но вездесущим человеком.
        Едва вспыхивают фонарики, как их владельцам прилетает по головам железными обломками. Мат и проклятия вибрируют в воздухе, наполненном грохотом разрывов, доносящихся из расстреливаемой Горловки. Сражаться приходится почти вслепую. На Качана напрыгивают двое, валят с ног, я врезаюсь в них плечом и расшвыриваю.
        Вдвоем с Андрюхой продираемся сквозь молотильню туда, откуда доносится девичьи визги. Дашу волокут двое марамоев, мы отбиваем ее, как вдруг вижу, что Юрий Соломонович, взвизгнув: «Этот поц сжигал людей в Одессе!», с разбегу ударяет лысой головой в живот Каламбурскому, а тот, утробно ойкнув, плюхается на задницу. Моряк наотмашь чиркает Соломоновича заточкой по шее, старик хватается за рану, падает на колени, валится на бок.
        Я увожу Дашу из боя. Качан кидается к раненному товарищу.
        - Соломон, куда тебя? - зажимает рану под седыми волосами, озирается в поисках помощи. - Соломон, братишка, потерпи! Щас забинтуем, продержись чуток!
        Но разрез слишком глубок, жизнь вытекает из слабеющего тела.
        Слабеющей рукой камерный шут манит своего вечного гонителя.
        «Андрюша…»
        Качан приникает ухом к его губам, слышит предсмертный шепот.
        - Сережу берегите… Он наше Общее… без него… все… поги…6…
        Глаза мудреца и юмориста застывают, дрожание тела прекращается.
        Качан хватается за вскипевшие глаза, резкими и частыми вздохами пробивает пробку, перекрывшую дыхалку.
        - Братва! - летит над побоищем неистовый голос. - Они Соломона убили! Е-мое! Он завещал хранить Серегу! Прикройте Серого, парни! Он наше Общее! - осатанев от горя, донецкий прет на Моряка, выставившего перед собой заточку. - Ну, тварюка, молись! Безудержны в атаке еврейские казаки! Получай, сука, за Соломона!
        Ржавый шкив перебивает предплечье, проламывает череп.
        Моряк валится на Каламбурского, заползшего в щель под станиной.
        Сзади слышен хруст цементной крошки.
        Резко обернувшись, Андрей заносит шкив над головой.
        Из-за перил выныривает обритая голова с оселедцем.
        Мытник.
        Пригнувшись, враги в упор смотрят друг на друга.
        Что-то происходит между ними.
        Анальное наслаждение, испытанное обоими в общей камере СИЗО, полученное с обеих сторон насильно, иначе украинец никогда не допустил бы его ни до сознания, ни до осуществления, бурей чувств и эмоций взбурливает в сгущенном пространстве между двумя молодыми мужчинами.
        - Олесь! - рявкает Качан. - Че дрочило растопырил, спину мне прикрой!
        Не зовсим розумия, чому вин цэ робыть, украинец становится спина к спине со своим заклятым побратимом.
        Враги окружают их, как стая волков, заточки - клыки ощеренные.
        Удар. Удар! Еще удар! Удар! На, сука держи а! нет! нах! Скот сдохни рррррр! угрхрЙ! Рявк! Ы-Ы-Ы-Ы ОООООЁ! Куда ПоПали? Держись, БратАН, Да что ж ты, бл… дь, творишь… ко мне пацаны, прикрой… Ы-Ы-ы-ххххх… держи, на! на! справа, Олесь! прикрой… на! на! на! сука, я тебя по полу размажу! Гусь, ко мне иди, волчара позорный, один на один ссышь?? Ссышь? Ссышь???? Сюда! Тебя хочу… ну где ты…
        Качан отчаянно отбивается, уже двое его противников корчатся на полу, но и он исчиркан порезами. Цель нападающих - Археолог, за него Гусем назначена награда, поэтому и лезут ватажники напропалую.
        И во второй раз громким голосом взывает донецкий пацан Андрюха Качанов.
        - Серегу прикройте, парни-и-и!!! Без него все погибнем!
        Семья становится полукругом, вокруг беснуется, тыча заточками и арматуринами, гусевская рать. Бьются Зира и Рубленный, отмахиваются кольями Кухарь и Меняла, вопли ярости и боли взметаются под потолок цеха, бухают удары в бока и грудины, подкравшийся сзади Гусь подскакивает и резко взмахивает рукой.
        Удар выходит каким-то… безболезненным. Заточка входит под ключицу и… все?
        Внутри оседает с растерянной улыбкой под рыжими усиками Костя Меняла, это он подставил костлявую грудь под заточку.
        Подхватываю его.
        - Костя, Костя!
        - Простите меня… за Америку, - шепчет Константин Иванович Лопушанский, закрывает глаза и роняет голову.
        Некогда прощаться, некогда оплакивать, на мне повисли Гусевские отморозки, с усилием вытягиваю скользкую от крови руку из захвата, берусь за обмотанную изолентой ручку, торчащую из моего плеча, медленно вытаскиваю заточку и сую под кадык тому, что справа.
        Будто хлебнув горилки, он заходится в кашле, хватается за ручей крови, хлынувший из горла, пятится, падает, выбивая каблуками конвульсивную чечетку по полу. Второго отшвыриваю броском через бедро. Я ранен, но боли почти не чувствую… и силы не убывают… кровь сворачивается быстрее обычного. Странно.
        Падает Зира, заваливают Рубленого, Качан бьется, как лев, каждый его выпад калечит или убивает ссученных. Оболочка приблатненного сползает, наружу выступает русский Витязь. И в третий раз громовым голосом взывает Андрей Первозванный, первым призванный Копьем на служение.
        - Братья, защищайте государя!
        Так кричат в смертельном бою, перед лицом неминуемой гибели.
        Пронзающий удар в бок - в печень, депо крови.
        Это смерть. Сейчас хлынет кровь.
        Но нет, кровь не хлещет, силы не убывают.
        Кто-то прикрыл.
        Олесь Мытник, кренясь, зажимает пробитый бок.
        Подхватываю его.
        - Олесь! Олесь!
        - Та ото ж… - шепчет козак.
        Пока я мешкаю над ним, новый удар настигает в спину.
        Но нет боли пронзания, удар принял на себя Миша Недоповешенный.
        Теряя сознание, непослушными руками егерь крымского заповедника Михаил Матвеевич Скороходченко врачует раны, и кровь в местах порезов быстрее обычного сворачивается, закупоривая пробоины.
        Враги думали, что имеют дело с одиночкой. Они ошибались. Оборону держит вся Семья Многомера. У Сергея Скворцова 12 жизней, на три больше, чем у кошки.
        БОЙ НА КАЛИНОВОМ МОСТУ. ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Лаборатория потрясена. События на Просцениуме показывают какую-то глубинную работу ума. Но что стоит за смертью побратимов? Почему побеждает Гусь? Что вообще означает эта жуткая битва?
        Все ждут разъяснений от научного руководителя. Головы женщин по всему амфитеатру поворачиваются в сторону ВПП-ложи.
        Профессор волей-неволей вынужден приступить к «даче пояснений».
        - Я сам в затруднении, друзья мои, - признается он. - Живую жизнь крайне трудно истолковывать. И все же, мне кажется, перед нами открылся важный этап прохождения Пути Копья, а именно: «Бой на Калиновом мосту». Кстати, меня всегда интересовало, почему у Змея двенадцать голов? Число сакральное, и все же? И только в мединституте я нашел ответ на этот вопрос. Оказывается, у человека наличествует двенадцатиперстная кишка! (смешки в зале, профессор тоже улыбается, чуть повышая голос, потому что крики с Просцениума перекрывают звук его микрофона). Да-да, друзья мои, Змей Жизни - это не что иное, как наш кишечник! Целиком он представлен в виде языка, гортани, пищевода, желудка, кишечника и полового члена. Управляется это сложное хозяйство рептильным мозгом, так что рептилоиды это не выдумка досужих эзотериков (улыбки в зале). Змей - животное начало в человек, вечно голодное, жадное, эгоистичное, привыкшее пожирать и поглощать. Его задача - обеспечить наше выживание нашего в любых, самых экстремальных условиях. Поэтому, когда Змей берет верх, человек в обстоятельствах чрезвычайных (война, блокада) может
стать и людоедом. Так работает рептильный мозг. И лишь преодолев его, богатырь выходит на новый уровень. Проходит через Калинов мост. В этом смысл битвы. А кто скажет, где же находится этот загадочный мост? (молчание в зале) А находится он в горле, вот тут, - профессор трогает ямку под кадыком, - в пятой чакре, митральном клапане души. Это и есть Гордиев узел, разрубленный Александром Македонским. Гордиев он потому, что в горле и означает гордыню. От исхода битвы на Калиновом мосту зависит, пройдет ли богатырь на небо, то есть из горла в череп, храм Разума, или будет убит Змеем. Что еще означают двенадцать голов? Думается мне, что это дюжина субличностей, встроенных в наш биоробот по умолчанию. Побратимы Скворцова суть не что иное, как его субличности. Их гибель означает, что герой прошел их и познал. Они выполнили свою миссию и должны уйти. Так всегда бывает, когда человек становится осознанным, - вторичные «я» умирают, дальше дух должен развиваться самостоятельно. Битва на Калиновом мосту со Змеем Жизни обычно выпадает на возраст 30 - 40 лет. И обычно «богатыри» гибнут, к сожалению. Так случилось с
Пушкиным, Лермонтовым, Есениным, Маяковским, Высоцким, Цоем, Тальковым. Приведенные яркие личности погибли на глазах миллионов, обычные люди гибнут незаметно для себя и окружающих. Мечты утрачены. Змей победил. Кишечник засосал. Богатырь заснул и спит под мостом. Мост стоит над горящей рекой Смородиной. Змей Горыныч потому и содержит в своим имени корни «гореть», «горло» и «гора», что в битве с ним сгорают прежние личности человека. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему наш герой попал в Горловскую зону имени товарища Калинина?
        СМЕРТЬ ПОБРАТИМОВ. ЯВЛЕНИЕ ХАЗВЫ
        Приготовься, читатель, наступают горькие минуты.
        Рукопашная - самое страшное действо войны.
        На моих глазах пахан добивает заточкой прижатого к полу Зиру. Воплю что есть мочи, не в силах этому помешать, сам еле справляюсь с каким-то рычащим в гнилые зубы ублюдком.
        Выручает Кухарь, даром что хилый, он умудряется впиться зубами в щиколотку гнилозубому и вытянуть сухожилие, вон воет его жертва, а сам Лешка застыл ничком, и кровяные проколы расплываются на его серой фуфайке.
        С ленты конвейера спрыгивает ватажник, на лету рассекая голову Качану полосой железа. В состоянии грогги Андрей наносит ответный удар - так самурай во «исполнение долга за порогом смерти» с разрубленной головой, чисто на мышечных рефлексах убивает врага, а потом уже падает.
        На этом бой затихает.
        Серый рассвет сочится в пробоину в крыше.
        Сквозь раскаты канонады слышны стоны раненых и хриплое дыхание глоток.
        Озираюсь в ужасе и горе. Все убиты, все мои семейники…
        Изрезанное тело горит, колени подгибаются, сознание мутится. Из последних сил выставляю Копье перед собой. Пахан знает его силу, поэтому останавливает своих головорезов, делает им знаки обходить меня со спины.
        Оглядываюсь, отступаю, кидаю Копье в горн. Исчезни… навсегда…
        - Ах, ты сука! - Гусь подскакивает к горну, сует руку в отверстие, но тут же с криком отдергивает, волком взвывая от немощи своей перед стихией огня.
        - Взять этого гада!
        Руки едва не выламывают в плечевых суставах, кидают на колени, за волосы задирают голову.
        Пахан светит в лицо. Удар.
        Теряю сознание.
        Прихожу в себя от пощечин.
        Гусь прижимается ухом к моей груди
        - Ты погоди, Скворец, не умирай, ты мне живой нужен! Братва, щипцы ищем, ухват какой-нибудь!
        - Пропустите меня! - Даша продирается сквозь ватажников, ее облапывают, рвут на ней одежду. Гусь рявкает - не трогать! Пусть идет попрощаться…
        Растерзанная Даша припадает мне на грудь.
        - Сережка, ты живой? Господи, что они с тобой сделали!
        Кровьизраныналбузаливаетглаза…
        Шепчу «протри мне глаза…»
        Она исполняет мою просьбу, сбоку проступает силуэт в лохмотьях, горн обдает тусклым светом обезображенное лицо в рубцах ожогов.
        Шмонька!
        Старик подносит к моим губам миску. Через дырочку в донце сочится водичка, капает мне на лицо. Тюремная шлейка один в один похожа на ту партизанскую миску, которой Васька Жуков и Гришка Гуськов закапывали в снегу тело сожженного Толи Колкина. Та миска тоже была ПРОСТРЕЛЕНА!
        Как могли совпасть - дырочка в дырочку - шленки из разных мест и веков? Все повторяется: в лесу каратели сожгли Толю, в Лукьяновском СИЗО сгорел Шмоня, и было то не случайной гибелью, а жертвенным самосожжением.
        Стынет ум перед загадкой вьющейся ДНК-спирали судьбы, дублирующей саму себя. Как могло совпасть, что палатку на Голом шпиле я сдернул со сплетшихся в любовном борении Даши и Димы Капранова, и точно так же Финеес тысячи лет назад опрокинул шатер и показал народу совокупившихся Хазву и Зимри?
        Ситуации повторяются, только в сниженном виде, чтобы не узнали себя персонажи вечной игры.
        - Шмоня, - шепчу, - откуда ты взялся?
        - Так меня на зону вслед за тобой отправили, Сергуня. Тут я подвизаюсь, в цеху уборщиком. Попей, попей водички, тебе силы нужны, тебе сражаться надо.
        - Хватит уже ему сражаться! - сердито сморкается заплаканная Даша. - Сами учили смирению, а теперь в бой посылаете.
        Строжает юродивый.
        - Изыди, дщерь, оставь раба Божия в покое!
        - Шмоня, - говорю я, - это же та девушка, которая приходила к нам в тюрьму, Даша.
        - Окстись, какая это Даша! Али не узнал?
        Московская девочка царственно распрямляется.
        Лицо ее цвета бронзы, скулы пересмуглены, глаза подведены стрелками «в уши», губы в алой помаде. Она смеется. Хохочет. Безудержно, безумно…
        Что с ней? Истерика? Гусь обколол ее наркотой?
        Черное зарево встает над Жрицей Ваала-Фегоры.
        Хазва!
        Колдунья снова заманила меня в ловушку! Прикинулась беззащитной заложницей, использовала все тот же прием женской слабости, перед которым не устоять мужчинам, и теперь наслаждается моим поражением.
        - Угадал! - хохочет она звонко. - Да, это я, принцесса Хазва! Ты искал гонителя, так вот знай, твой гонитель - это я! Сколько раз встречались мы в разных жизнях, и ты всегда попадался в расставленные мною сети! Я всегда разрушала то, что ты называл своей жизнью. Это я увлекла тебя на Голый шпиль и заставила убивать. Я посадила тебя в тюрьму. Ради меня ты сражался в горах, в поездах и тюрьмах, мыслил и страдал, чтобы понять…
        - Чего я еще не понял? - приподымаюсь на локте, но тут же падаю, охнув от боли. - За что ты преследуешь меня?
        - Ты еще не понял? Ты аватар Финееса, фанатика-изувера, подло убившего меня в момент любви и зачатия ребенка. Он зомбировал тебя. Ты выполняешь его волю, веришь в его Бога, через тебя он действует в мире. Я пришла, чтобы открыть тебе истину. Не убоишься узнать ее?
        - Не убоюсь!
        - Смотри, - узит она глаза, - за правду убивают. Первым из людей ее узнал Зимри и поднял свой род на восстание против ложнобога, которого зовут… - жрица выдыхает шепотом, - Элохи-и-и-им…
        «Так зовут компьютер, к которому я подключен».
        - Компьютер - его железная маска, - читает мои мысли колдунья. - На самом деле, это демируг-неумеха, сотворивший этот нелепый и горестный мир. Все вокруг - морок и ложь. Я разрушала не твои жизни, а твои иллюзии, правда же состоит в том, что ты погружен в сон.
        «Даша тоже говорила, что я лежу в коме и вижу сны!»
        - Твоя «Даша» - всего лишь копия настоящей женщины. Элохим сотворил очередную подделку. Он снова обманул тебя. Ты видел пожары в Одессе и Киеве, видел пылающую воронку Майдана. Всесожжения - вот способ его прокормления! Для того и создан закон кармы, чтобы у Элохима был корм, чтобы он мог бесконечно пожирать своих рабов. Но мой народ восстал! Если бы мы тогда победили, история пошла бы другим путем. Мы были на пороге победы, но ты убил меня, подло ударив в спину моего мужчину! И ты спрашиваешь, за что я ненавижу тебя?
        - То был не я - Финеес…
        - Ты его аватар! Он действует через тебя, а ты покорно выполняешь его волю. Я поклялась отомстить ему, я прокляла его перед смертью! Финеес, слышишь ли меня?
        Даша-Хазва вглядывается в меня, будто ожидает немедленного появления ветхозаветного пророка, при этом она шипит от ярости и раскачивается, как змея перед броском.
        Если бы мог, я бы попятился.
        Но я лежу на земле, пятиться мне некуда.
        - Прости! - шепчу я. - Прости меня, о, великая Хазва! Да, я виновен, но что же нам делать? Как положить конец кровной мести? Только теперь я понял, для чего постоянно встречаюсь с тобой. Я должен добиться твоего прощения. Вы с Финеесом начали эту распрю, вам и нужно простить друг друга. Без этого никогда не наступит мир на земле.
        - Да-а… - задумчиво тянет Жрица, - ты изменился! Где тот безумец, который кричал: «Сдохни, проклятая ведьма»?
        - Я многое понял, великая Жрица! Умоляю тебя, помоги нам с Дашей соединиться.
        Нет без нее мне пути, только вечное кружение по адовым кольцам. Протяни мне руку, чтобы я мог поцеловать ее! Удостой меня этой милости!
        Поколебавшись, Хазва протягивает руку
        От кожи ее пахнет сандалом и лимоном, она чуть шершава сверху и мягка изнутри.
        Три поцелуя запечатлеваю я на ее ладони и с каждым поцелуем загадываю одно желание. «Чтобы Даша полюбила меня. Чтобы мы с ней соединились в браке. Чтобы у нас был ребенок».
        Мягчеет Жрица. Голос звучит печально, когда она кладет руку себе на грудь, там, где сердце.
        - Ты разбередил мои раны. Ох, как они заныли! Я потеряла любимого, не испытала радости материнства, и все из-за взбесившегося тарантула, служителя безумного культа, превознесшего мужское начало превыше всего во вселенной! Как простить мне его? Я прощу Финееса только тогда, когда женская кровь потечет в мужском сердце.
        А тебя я благословлю при одном условии, - она опускается на колени, обнимает меня и шепчет на ухо. - Отвергни иллюзорный мир Элохима! Откажись от ложного бога, навеявшего тебе морок тюрем, войн и страданий. Не противься удару Копья, его полая ручка - тоннель в иной мир, где ждет тебя настоящая Даша, живая и любящая. Умри, Скворцов, умри-и-и!
        РИММА ЛЬВОВНА
        Прямая речь
        Дежурим с Дашкой. Сеанс тяжелый. У Скворцова кризис. Показатели скачут.
        Зал и Просцениум затоплены шепотом Хазвы.
        - «Умри, Скворцов, умри-и-и-и!»
        Вот же тварь!
        Даша бросается к Сергею и кричит ему в то ухо, куда вставлен слуховой аппарат.
        - Не верь ей, Сережа, тебе нельзя умирать! Ты не очнешься здесь, если умрешь там, слышишь? Смерть твоя будет окончательной. Я - Даша, я - Даша! Сражайся, Скворцов, это приказ!
        Она твердит это свое «я Даша», как радистка партизанского лагеря, окруженного фашистами. И от полного трагизма ее судьбы, от беспрерстк… от бес-пер-спек-тивно-сти ее надежд, у меня… прям вот…
        Я врач, я знаю, что его не оживить, он парализован, не очнется, не выйдет из комы, а она все равно твердит, как заклинание: «Я Даша, я Даша… сражайся, Скворцов, это приказ!»
        Чего ж я реву-то, у меня же осталась доза каптагона!
        Я ее берегла на крайний случай. И вот, выходит, он наступил.
        ШЕПОТ ХАЗВЫ
        Смиряюсь с мыслью о смерти - так обессилевший путник сдается сну и замерзает в снегу.
        Но Хазву отталкивает Шмонька.
        - Уйди прочь, дочь греха и порока! Не искушай раба Божия Сергия! Он должен сражаться до конца!
        Как кобра, вскакивает и раскачивается Хазва напротив старца.
        - Ты хочешь превратить его в раба твоего Бога-самодура, каким являешься ты сам?!
        - Тебе не совратить его! Само твое имя «Казби» означат «дочь лжи»! Ты вливаешь яд в уши, но отравляешь им души. Творение Божье прекрасно и совершенно, но ты не способна увидеть это!
        Хазва озирает ночной цех, озаренный пожарами, озвученный раскатами канонады и стонами раненых.
        - Это ты называешь совершенством? Это шедевр твоего Бога? Аха-ха-ха!
        Бандиты оборачиваются, принимают смех девушки за приступ истерики и вновь принимаются шурудить щипцами в горне.
        - Бог поругаем не бывает! - ратоборствует старец. - Тебе ли не знать, что мы находимся в уме Сергея, а ум его пока что темен, как этот цех, полный нелюдей с их звериной злобой. Совершенство же божьего творения заключается в том, что каждая душа вольна создавать здесь свои миры, какой бы слабой и ущербной она ни была. Когда видишь бушующее море, войну, смерть и глад, знай, ты видишь свою душу, совершенно и полностью отразившуюся в Божьем бытии!
        Хазва усмехается, с жалостью глядя на юродивого калеку.
        - Свободная воля Божьих рабов? Разве нужна свободная воля тем, кто проживает предписанную им жизнь? Люди похожи на червей, ползающих по раз и навсегда проложенным червоточинам в прахе.
        - Жизнь невозможно прожить, не будь она прописана. Но каждый имеет свободу выбора. Сергей не раз делал своевольный выбор и ошибался! Можно ли доверяться поводырю, если он слеп и глух?
        - Чему же тогда можно доверять?
        - Уж точно не твоим соблазнам! Твое дело совращение. Твое непокорство Божьей воле извергло мужчин из рая! Изыди, Евина дочь, повелеваю!
        - Нет, Шмоня, нет, - вмешиваюсь я, - оставь ее, это я виновен. Тысячи лет назад убил я ее, и с тех пор она преследует меня. Но свои страдания я причинил себе сам. Элохим лишь воссоздает ситуации, созданные моим ущербным умом.
        - А ты не задумывался, - спрашивает Жрица, - зачем ему нужно было создавать изначально ущербные умы? Я отвечу тебе. Он всего лишь подражатель Первотворца, демиург-имитатор! Вот почему у него получаются умы-уродцы и души-выкидыши, которые Матери Мира приходится вынашивать в утробе своего земного чрева. О, как его религия хитроумна! Зомбированные люди верят, что страдания очищают и чему-то учат. Чем больше страданий они переносят, тем больше поклонов бьют своему богу. А исход один - «Финеес» все равно перережет вам глотку на жертвеннике, чтобы кровь истекла на рога дьявола. Неужели ты еще не понял, кто правит миром? Ты в аду и проходишь его круги! Очнись!
        Картины испытаний, перенесенных с момента нахождения Копья, встают перед глазами. В самом деле, неужели у Бога нет других путей для научения, кроме страданий?
        - Умри-и-и… - песком пустыни шуршит шепот жрицы, - отвергни иллюзорный мир Элохима, и твои страдания тут же закончатся. Просто прекрати сражаться… умри-и-и-и…
        Обессиленный, я почти готов согласиться с нею, как вдруг до слуха, как цокот птенца в скорлупе, доносится далекая морзянка.
        - Я Даша… Я Даша… не сдавайся, Скворцов, сражайся, это приказ!
        Облизываю пересохшие губы.
        - Даша… велит мне… сражаться… Прости, у меня приказ… Я не могу умереть…
        - Даша? - при звуке этого имени, как при первом крике петуха, черты Жрицы искажаются, голос пропадает, она гневно жестикулирует, колеблется и тает, оставив вместо себя темный силуэт земной девушки, которая в страхе шепчет.
        - Сережа, с кем ты сейчас разговаривал? Приди в себя, ты бредишь!
        Сомнамбула, она не помнила того, что говорила ее устами Хазва.
        Долгий по земным меркам разговор промелькнул со скоростью радиоролика, сообщающего реквизиты рекламодателя.
        ЧЕРНЫЙ ДЫМ ВЫХОДИТ НАРУЖУ
        Горловская зона. Промка
        Ночь
        Шмонька приставляет к моим губам край миски.
        - Пей, тебе силы нужны! Не поддавайся малодушию, ты их уже побеждал! Победишь и в этот раз!
        - Когда я их побеждал?
        - Первым ты поразил американца на заседании западной знати, когда разоблачил его неправду. Вторым поверг Гуся жертвой тела в пресс-хате. Их только так и можно побеждать - Правдой и Жертвой! Третьего демона одолеешь духом. Так победихом!
        На губы проливаются последние капли, силы крепнут, зрение обостряется.
        Привстаю на локтях, скрипя зубами в бичевании порезов.
        Гусь - моя самая черная тень. Мой самый большой страх.
        Закрываю глаза, вхожу в состояние «раба Божьего», становлюсь никем.
        Даша помогает подняться.
        Гусь слышит шум, начинает поворачивать голову, но Копье выпадает из клещей и он, заругавшись, погружается в огнедышащую летку.
        Поверх его плеча вижу, что Копье уже раскалилось докрасна, помолодело, с него сошли окислы и патина. На поверхности клинка проступила вязь магических заклинаний, золотая заплата размякла, плавятся верхние слои метеоритного металла, уже начали высвобождаться закованные в Копье духи и демоны, взмывают они огненными фениксами над цехом, обводя горящими глазами земную реальность…
        В пьяную лютость сжиженного жара скользит рука, ухватывает рукоять…
        Порскают тени, залегая, как пехотинцы при артобстреле, когда вспыхивает над героем мечом джедая раскаленное Копье Судьбы, и - увлекая за собой дымное полотнище дыма и искр, вонзается в глотку предателю и людоеду!
        Уши пронзает неистовый крик. Кто кричит?
        Да ты и кричишь, Сережа.
        С диким воем отлепляются трясущиеся пальцы от клейковины раскаленного металла, шипят куски ладонной кожи, дымится и тлеет обшлаг арестантской робы, капает золото с расплавленного «бинта» и прожигает дыры в ботинке.
        Гусь стоит, накреняясь. Раззявлен обеззвученный рот с зачифиренными зубами, блюют болью выпученные глаза, рассечены гортань, трахея и голосовые связки, не хрипеть им больше: «киншон это мой, братва, примите его по первому разряду…»
        Осиновым колом торчит из горла копье. Полая ручка курится дымком, все сильнее и бурнее, и вот уже со свистом хлещет «паровозная» струя, пока не затопляет все вокруг непроглядным туманом, а когда рассеивается, - под колосниками цеха колышется грозовое облако, в котором горят огненные глаза, снуют и перевиваются драконьи шеи, скалятся клыки, змеятся жала.
        Великий Змей! Когда я вскрылся в пресс-хате и увидел его зародыша, я не мог и подумать, что он вырастет до таких гигантских размеров!
        - СпаСиБо за осВоБожДение!!! Иду на Украину… - громыхает рев инфрафизической твари. - Го-о-о-о-оре ей!!!
        В дымном исполине узнаю одну из ипостасей Сатанинской Троицы, Какодемона ада, имеющего власть над народами, из жадности совершившими предательство.
        - Стой! - кричу я, но голос мой звенит комариным писком в какофонии скрежета, извлекаемого сатанинским телом от трения о физическую реальность. - Почему на Украину? За что ей это?
        - Народ-предатель! - громыхает голос Бездны. - Отныне он мо-о-о-ой!
        - Остановись! Не губи невинных!
        - Нет среди них невинных! Горе Украине! Горе-е-е-е-еть е-е-е-еей в аду-у-у-у-у!
        - Не ходи хотя бы на Крым!
        - Если там найдется хотя бы сотня праведников, я пощажу Крым. Но Украина моя! Она предала отцов и братьев, и за это будет покарана войной!
        Вижу Одессу, Харьков, Днепропетровск, Мариуполь, Донецк, Луганск, города правобережной Украины, охваченные боями и пожарами.
        - Стой! - кричу я ускользающему через проломы в крыше Зверю. - Не ходи туда. Я, Владыка Копья, запрещаю тебе! Ты не Змей, ты кишка, причем слепая! Вот почему ты так любишь кровяную колбасу!
        Какодемон возвращается.
        Дымовые длани смыкаются вокруг моей головы, с сатанинским хохотом наплывает клыкастая пасть, клокочущая гуттуральным арабским заклинанием «Истечение адской бездны»:
        - !!!«Waa-a-a-aR-R-rom - StiBeTTChePhMeShihSS»!!!
        Ментальный удар молотом обрушивается на голову.
        Кости черепа со шрапнельным визгом разлетаются по цеху.
        Голый дух выходит наружу, физическое тело валится у горна.
        ЯВЛЕНИЕ ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ
        - Отпусти его, это приказ! - раздается повелительный женский голос.
        Дымные лапы чудовища размыкаются, сознание возвращается, я прихожу в себя и вижу перед собой… Дашу.
        Но какую!
        На голове ее мерцает тиара, на висках блещут круговерти, коловраты, кресты и колеса, вокруг бушует космический хаос - звездопады, вихри, воздымания солнечных хлябей, бурление недр, кипение лав и магм.
        Музыка сфер обрушивается лавиной.
        Богиня, Diosa… Грандиозно, грандиозно!
        Включается первобытная матрица души, когда после ужаса прохождения родовых путей освобожденный младенец переживается восторг лицезрения прекрасного лика матери.
        - Я-а-а-а-а Мать мира, Мать-Тьма… - гортанным органом звучит галактический голос. - Что видишь ты, закрыв глаза? Тьму материнской утробы. Открой веки и ты увидишь иллюзорный мир демиурга, сотворившего Свет. Свет есть насилие над естественным порядком вещей. Тьма может существовать без света, а свет не может без тьмы. Тьма всегда побеждает, ей не нужны усилия, чтобы просто быть, а поддержка горения Света требует притока сил, которые конечны. Тьма - это женщина, Свет - мужчина. Тьма обнимает всех. Свет слепит, жжет и губит. Тьма всепрощает. Свет нетерпим. Порядок - это насилие. Хаос - это свобода. Вы, мужчины, сожгли миллионы моих дочерей на кострах. Но вам не победить. Вы семя, я поле. Вы огонь, я вода. Вода погасит огонь. Тьма победит Свет. Поэтому, когда закончится Акт Творения, Мир вернется в Первоначальный Хаос.
        - Что в этом хорошего? - спрашивает Копьеносец, колеблясь голубоватым духом над своим поверженным телом. - Исчезнуть, не быть? Какой в этом смысл?
        - Умереть - значит вернуться в материнскую утробу, позабыть о хождениях по мукам в иллюзорном мире демиурга. Вспомни, сколько раз ты алкал смерти, бредил самоубийством. Ты стоял на входе в Скинию Собрания, защищая Ковчег Завета, ящик, в котором обитает бог, бездушный прообраз нынешнего компьютера, в котором бегают ноль и единица, сигналы добра и зла, создавая иллюзорные картинки дуального бытия. Ты убил женщину. Покайся и поклонись ей, смирись с ее Правотой и Правдой, и тогда, быть может, она помилует тебя. Ее помилование - это самое сладкое, что есть в природе. Это любовь.
        - И смерть! - выступает вперед Шмонька, сбрызгивая тело Копьеносца водой из шленки. Дух возвращается в тело - я встаю, шатаясь.
        - Не слушай ее, Сергуня! Ей невозможно противостоять без веры, а твоя вера еще слаба!
        - Вот видишь, он запрещает тебе даже слушать меня, - усмехается Женщина.
        - Он еще неук! - возражает юродивый, поддерживая меня. - Попробуй соблазнить меня!
        Мать Мира одаряет его бездонным любящим взглядом.
        Золотое сияние вспыхивает над ее головой - так всходит солнце.
        Озаряется овал прекрасного лица в обрамлении каштановых волос. Восхищение, которое вызывает облик Матери Мира в богородичной ипостаси, можно выразить одним только словом - Осанна! Осанна тебе, Выносившая, Родившая и Вырастившая нас, Благословляющая и Спасающая, Научающая и Всепрощающая!
        То не гром проламывает крышу - шальной снаряд взрывает кровлю, провоцируя новое обрушение балок. В пыли и дыму сияет Мать Мира, в груди Ее рубиновым светом горит темно-красное сердце, обвитое гирляндой роз.
        Ошеломленный старец падает на колени.
        - Матушка, - стонет он в культи, прижатые к потрясенному лицу, - прости мою слепоту! Молю, яви свою милость, дай рабу Божию Сергию дойти до конца Пути, ибо он несет людям освобождение.
        - Кто может освободить людей? - печально спрашивает Богородица. - Нет свободы в мире демиурга. Только Я одна могу спасти этот мир. Но чтобы прийти Мне в него, нужно, чтобы Моя избранница вынесла все испытания и принесла великую жертву. Только тогда человечество будет помиловано за свои грехи перед женщиной.
        - На колени! - Шмонька дергает меня за руку. - Благодари Благодатную и Всемощную Заступницу!
        На коленях склоняем головы под Святое Благословение.
        Осенив нас знаменьем рук, Пресвятая вопрошает.
        - Скажете ли вы мне спасибо, когда узнаете, что замыслил для вас ваш Господь, какой страшный сценарий написал он ради своей вящей славы?
        - Что грозит мне, скажи! - прошу я смиренно.
        Глаза Матери Мира полны скорби и сострадания.
        - Твой бог приговорил тебя к смерти. Тебя принесут в жертву, чтобы ты мог умереть и воскреснуть, доказав Его силу и власть над материей. Тебе предстоит совершить великое - спасение человечества через невозможный и Природой не предусмотренный подвиг окончательного воссоединения первоначал вселенной в земных телах мужчины и женщины.
        - А если я не воскресну?
        Усмешка трогает губы Великой Матери.
        - У твоего бога много кандидатов. Таковы жестокие законы Света. Я никогда не создала бы такой мир.
        Величественный образ начинает таять, свечение - гаснуть.
        На месте столпа света остается стоять изнеможденная земная девочка.
        Подхватываю Дашу на руки, глаза ее закрыты, лицо в испарине, пульс замедлен.
        В КОЛЛЕКТИВНОМ БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
        Впоследствии сотрудники Лаборатории Сна не смогут внятно описать, как именно выглядела «Мать Мира», а цифровая запись окажется туманной и многозначной - так в каждом кусочке голограммы содержится вся картина, меняющаяся в зависимости от ракурса и точки зрения наблюдателя.
        Каждый увидит свою маму, перед ней повинится, по ней затоскует.
        Женщины потянутся друг к другу и обнимутся, плача по ушедшим матерям, по счастливому детству.
        Но не все поддадутся очарованию.
        - Это Матриарша, друзья мои, - скажет профессор Дмитриев. - Мать, отрицающая мужское начало. Она горда быть женщиной и ни во что не ставит мужчин. По сути, перед нами однополушарный женский ум.
        С «Камчатки» послышится гнусавый голос вечного диссидента Ильи Эйдельберга.
        - Уж простите, что покушаюсь на святое, но мы увидели с вами не что иное, как типичную картину галлюцинаторного бреда. Скворцов - параноик. Я давно хотел это сказать, но опасался разрушить хрустальный мир грезоподобного онейроида, воцарившийся в лаборатории. Бред интерпретации, типичный для паранойи, стартует от вполне прозаического факта. Я нашел древнее копье? Нашел. Оно похоже на копье Лонгина? Похоже. Какой вывод? Я - мессия, избранный! - Эйдельберг повышает голос, перекрывая шум в зале. - Кто, как не сам Скворцов силой своей воспаленной фантазии создал образ раввина, пришедшего к нему в СИЗО, чтобы открыть тайну его якобы «божественного избранничества»? Он и Машиах, и Финеес, и пророк Элиягу и еще черт знает кто! Это ли не мания величия, отягощенная манией преследования? Весь этот саспенс, хоррор и хардкор с участием богов, богинь, чертей и архетипов разворачивается в мозгу параноика, которому наше уважаемое руководство изволило неправильно поставить диагноз!
        А вот это уже прямой вызов руководителю Лаборатории!
        Владимир Алексеевич улыбнется в ответ на встревоженные взгляды женщин.
        - Изучая феномен Скворцова, - скажет он, - мы совершаем глубоководное погружение в человеческую психику. Мы уже видели подсознание человека - тюремную камеру с двенадцатью базальными субличностями. Мы спускались в коллективное бессознательное русского народа. И вот теперь мы оказались в коллективном бессознательного человечества, в царстве архетипов, открытом «на кончике пера» великим немецким психиатром Карлом Густавом Юнгом. Юнгу принадлежит заслуга первооткрывателя в описания архетипов, участвующих в процессе индивидуации: Самость, Персона, Тень, Анима/Анимус, Мудрый Старец и Великая Мать. И, знаете, я поражен тем, что все эти архетипы представлены в видениях Скворцова. Смотрим!
        Жестом руки профессор переведет внимание аудитории на Просцениум, где застыли основные действующие лица мистерии.
        - Самость. Она представлена образом самого Сергея. Персона, архетип социального образа человека, взятый Юнгом из античного театра, где актёры называли персоной прикладываемую к лицу маску. В нашем случае «персона» - это члены семьи Многомера, его разные социальные маски. Убитые Тенью, они умирают, что неизбежно на пути обретения героем целостности. В обход к Самости не подобраться, поэтому на пути к своему истинному «Я» встреча с Тенью неизбежна. Тень убивает временные, преходящие маски и остается с самостью один на один. Поединок с Тенью проходит при помощи Анимы, души в психике мужчины. В нашем случае Тень - это Гусь, анима - Даша Жукова. Анима имеет две основные формы: светлую и тёмную, «высшую» и «низшую», позитивную и негативную. Она может принять вид юной девы, богини, колдуньи, нищенки, уличной девки, преданной подруги. Поэтому не случайно ее появление то в виде жрицы, то в виде богини. И завершают пантеон юнговских архетипов Мудрый Старец и Великая Мать. Так что диагноз паранойи, поставленный Ильей Натановичем, ошибочен, а вот Карл Густав был таки чертовски прав! Дима, перезагрузите,
пожалуйста, сцену убийства Гуся. Она промаркирована «Элохимом» как точка бифуркации.
        «ВОЙДИ В МЕНЯ, ЧЕРНЫЙ ДУХ!»
        Как роженицы в приступах схваток испускают душераздирающие крики, и напружиненные их лица покидают предписанные природой границы, так и я воплю от нестерпимой боли, но не позволяю пальцам оторваться от раскаленного металла Копья…
        Раззявлен обеззвученный рот с зачифиренными фиксами.
        Блюют болью выпученные глаза Гуся.
        В горле пахана остывает раскаленное Копье.
        Хлещет по рукояти, шипя от жара, поганая кровь вперемешку с мазутным дымом.
        Втекает в тело паханская душа, знобя сивой - особой дрожью, которая охватывает человека при соприкосновении с нечистой силой.
        Держись, Серега, мужики из «Братской могилы» не простят тебе малодушия!
        «Терпи, браток, терпи, Серый! - приговаривают они, незримо столпившись вокруг копьеносца. - Сколько детишек и баб сэкономишь, сколько душ невинных спасешь. Прими в себя неупокоенный дух Гришки Гуськова, один ты способен с ним справиться».
        Но стращают иные голоса: «Брось копье! Тебе не справиться с Гусем, он поработит тебя, сам станешь предателем и людоедом! Не принимай в себя Черный дым, беги от него!»
        Нет! Терпи! Сомкни челюсти, как волк на горле у врага! Пусть паровозными гудками ударят истошные вопли, пусть вылезут глаза из орбит, терпи, пока не рухнешь без сознания.
        Перед смертью егерь Михаил Матвеевич успел активировать анестетическую личность, (есть такая опция в Многомере, частично снимающая боль), но все равно рука горит невыносимо, волосы на голове встают дыбом, вой рвется из всех щелей, чернеет плоть, волчий голод сосет желудок.
        Не в силах вытерпеть, почти отрываю прикипевшие к металлу пальцы, но… кто-то смыкает поверх горящей руки прохладную ладонь, утихомиривает боль.
        Шмонька. Он наложил духовные персты, произрастающие из культей его незримо.
        «Терпи, Сергуня, не отнимай руки, это твой крест».
        «Войди в меня, Черный Дух! Мести жажду! Всех врагов покараю, и в первую очередь, нацистов, заливших кровью Донбасс. Гореть мне в аду, но вы, твари, будете гореть там первыми! А самым первым станет палач Одессы, упырь, раздувшийся от людской крови и страданий!»
        Всасываются в душу последние хлопья сажи.
        Сатанински могучий подселенец распрямляется в измученном теле. Мазутный дым заволакивает сознание, опутывает кольцами, сдавливает, слепит, глушит, обессиливает, пытается завладеть артефактом.
        «Кххапье майоооооооо!!!» - рычу я надсадно, давая понять исчадию ада, кто тут главный. «Мае, сука! майоооо, бляяяядь! Никшни! Ниц, подонок!»
        Жуткий тремор! Зуб не попадает на зуб.! Бросает то в жар, то в холод. Голова тяжелеет до вязких пульсаций в раздутых черепных венах. Нутро обсасывает волчьим голодом, душу корежит сатанинской гордыней. Боль в обожженной руке отступает на фоне гормональной бури, действующей, как сильнейший анестетик.
        Борение с одержателем такого масштаба могло бы закончиться плачевно, если бы Шмонька не плеснул в лицо демону водой из шлемки. Подобно кислоте на органику действует святая вода на исчадие ада, дух вскипает и скукоживается до размеров мелкого беса, пахнущего горелой урной.
        Из иной реальности доносятся картавые слова седоголового профессора.
        - Гусь - это «гуж», уж, великий Змей книги Бытия, он же медный змий Моисея, он же двухсотый змей, образующий ноги солнечного петуха Абраксаса. Помните, что предлагал Древний Змий Иисусу? «Я дам тебе все царства земли, если преклонишься передо мною». Посвященному следует ответить: «Я не преклонюсь перед тобой, а ты должен ползать у моих ног, ибо я твой господин и хозяин!»
        - Не бушуй, Григорий Пантелеевич, всю зону переполошишь, е-мое…
        - Ты знаешь, кто я? Кто я НА САМОМ ДЕЛЕ?
        - Какодемон, глава земного филиала преисподней - тюрем, зон и лагерей. Я могу наложить на тебя путы и управлять тобой, но не хочу этого делать.
        - Почему?
        - Добытое силой быстро разрушается. Я хочу твоей дружбы.
        - Чего? Ты. Хочешь. Со мной. Скорешковаться?
        - Давай спасем Дашу, а там видно будет. Сам все взвесь и прими верное решение.
        - Да-а-а, а ты заматерел… - кряхтит Гусь с уважением. - Ты уже не тот первоход, в которого я вселился в горах Крыма. Что ж, давай договариваться.
        «Заточка» Финееса чертит в сумраке красные сполохи - так дети ночью играют выхваченными из костра палками.
        - Эй, начальник! - хрипло раздается в цеху. - Куда схоронился? Выходь! - и другим голосом, нормальным. - Выходите, Леонид Валерьянович, мы не договорили. Теперь уж нам точно никто не помешает.
        В отсветах горна проступает фигура с багровым кинжалом в руке.
        Обжигающий наконечник подносится к заросшему седой щетиной подбородку.
        «Он без перчаток… как он держит раскаленное копье?!»
        Дымки подгорающей бороды щиплют выпученные глаза… Ой, какое облегчение! Совсем как в детстве, помнишь, Лёдя, карапузом ты любил с перепугу или на радостях подпустить «нежданчик» - теплую струйку в трусы…
        Чванливый олигарх, обитатель финансовых эмпиреев, ты окоченел от страха, когда увидел, как Скворцов в одиночку завалил толпу отморозков, погиб, восстал из мертвых и, как быка на скотобойне, копьем в горло забил пахана-рецидивиста.
        Но то, что случилось потом, заставило тебя и вовсе обезуметь.
        Из горла пахана струей паровозного дыма ударил адский дух, заполнил клубящейся громадой цех, загрохотал с воем и скрежетом, и его-то, ужасного, как кошмар целого сумасшедшего дома, всосал в себя Скворцов и сейчас стоит спокойно, голой рукой держа раскаленное докрасна копье.
        Над головой его пылает нимб, по контуру тела отслаивается дымный двойник, и весь он испаряется и накрыт сверху как бы грозовым облаком.
        - Шаддай! - шепчет полуобморочный Леонид Валерьянович. Если бы он не стоял на коленях, то упал бы навзничь, а так завис в прострации, плавая лицом, как утопленник подо льдом. - Огненный дух, шо сходил на воинов Израиля и воспламенял их в битве! Помилуй меня! Не убивай! Умоляю, прости! Все что хочешь! Я дам тебе денег, много денег, только не убивай!
        - Ты финансировал Майдан, сжигал людей, погрузил Украину в пучину гражданской войны. Горе твоей душе, ибо ей суждено гореть в аду вечно.
        В позорной трясучке ползает Каламбурский на коленях.
        - Клянусь, я оболган! В Одессе произошел несчастный случай, бутылка с зажигательной смесью попала в складированный поролон. Поролон дает угарный дым, там все задохнулись. И батальоны в зону АТО я не посылал, я их создал для защиты области от бандитов.
        - Кому он врет, Серега, дай я его замочу! - голос Гуся хрипло и чуждо вырывается из горла Скворцова, лицо его то зверски искажается, то обретает нормальное выражение, чтобы снова передернуться под ударом внутренних молний.
        - Умоляю, - взвывает перепуганный олигарх, - держите Гуся взаперти!
        - Ты же сам меня вызывал, мудила! Приносил жертвы, призывал колдовскими ритуалами. Чего ж теперь испугался?!
        Олигарх скулит, закрыв голову руками и трясясь от страха.
        - Скройся пока, Григорий Пантелеевич, - молвит Скворцов. - У меня к нему дело.
        Хриплый смешок всасывается в горло, как вода в раковину.
        Копьеносец закрывает глаза.
        «Суд удаляется в совещательную комнату».
        О, сколько бы слитков золота не кинул на чашу судейских весов богатейший из людей Украины, им не перетянуть «перо Осириса», легкий вес раскаленного Божьим гневом Копья.
        Но Судья размышляет не над приговором.
        Ему открывается внутреннее пространство, и он видит нечто таинственное, похожее на колыхание зародыша на экране УЗИ. Рябя пунктирными сполохами, в грудине его ворочается змееподобный дух пахана, за которым прячутся односиды - Еврей-клоун и Меняла. Все трое перетекают в новый персонаж, являющийся снаружи мясистым седобородым олигархом. Так вот в чем штука! Персонажи жизни создаются из разных сочетаний двенадцати исходников! Каламбурский - смесь пахана, барыги и еврея. Вышло нечто монструозно-обаятельное, беспредельно наглое, жадное, жестокое и трусливое!
        - Леонид Каламбурский, слушай свой приговор! Ты думаешь, что ты отдельная от меня личность, но это не так. Ты - всего лишь малая моя часть, извратившая натуру мудреца и юмориста. Но успокойся, это ненадолго. («Он сумасшедший, - понимает олигарх, - надо его обдурить»). Ты хочешь обмануть того, кто читает в твоей душе, как в книге. Знай, ты давно уже служишь мне. Ты преследуешь свои шкурные интересы, но выполняешь мою волю и осуществляешь мои планы. Сегодня ты принес мне Копье. Скоро привезешь ковчег. Я буду ждать тебя в Москве. А пока я поручаю тебе Дашу. Отнесись к ней со всем уважением. Ты меня хорошо понял?
        - Да. Да.
        - Забирай ее и уходи… - внутри Скворцова разражается хриплая перебранка. - «Не отпускай его! Предаст и продаст! Прикончим здесь и концы в воду!..» «Бегите же, Леонид Валерьянович, скорее!» «Мочи борова!..» «Не бей его, Григорий Пантелеевич, он нам еще нужен!.. Бегите же, я долго его не удержу!»
        Как оборотень в момент превращения, запрокидывается Копьеносец, воздевая изъязвленное тлеющими кавернами Копье, и жуткий вой, вырвавшись из грудных мехов, сотрясает пустотность громадного цеха.
        Тучи водоворотом вращаются над горловиной инфразвукового воя, сквозящего от Земли до Луны, которая мутным бельмом Даджаля озирает сверху выморочный мир кибер-морганы. Дрожат и прижимаются к земле животные, спят и видят кошмары жители Горловки, Донецка и Луганска, - городов, обреченных на заклание.
        На четвереньках, бодая станки и станины, набивая шишки и скальпируя шевелюру, продирается в непролазные для его тучного тела щели Леонид Каламбурский.
        А помнишь, Лёдя, свое горделивое: «Царство Божие берется с бою»?
        Бери его, куда же ты?
        Зам. начальника по оперативной работе Горловской колонии № 19 майор Варламов будет неприятно поражен появлением Каламбурского. Шатаясь, как пьяный, в изодранной одежде, разя, как забитый боров, паленой щетиной и мочой, олигарх вырвется из ворот промзоны и повиснет хрипящей тушей на офицере.
        - Эвакуируй меня! Быстро! Быстро, я сказал! И девку забирай, она с нами…
        Книга шестая
        «Диббук»
        В ГОСТЯХ У ОЛИГАРХА
        Последние недели Даша провела под домашним арестом в чьем-то доме. Ей не дозволялось выходить из комнаты, смотреть она могла только телевизор, телефона и Интернета не было. Однажды утром охранник провел ее в гостиную и оставил одну.
        Даша прошлась по огромному залу с мраморными колонами и позолоченной лепниной на высоких потолках. Центральную часть стены занимала картина, изображающая семейство хозяина дома. На изумрудной лужайке в окружении жены и двух гладко зачесанных дочек в плетеном кресле сидел седой, веселый, румяный, бородатый и вихрастый дядечка в бриджах и летнем пиджаке с короткими рукавами. Глаз его не было видно за блестящими на солнце очками, а вот глазенки сидящего у него на коленях мальчугана составляли зрительный фокус картины: куда бы Даша ни шла, они неотступно следовали за ней.
        «Ему бы бороду, и будет вылитый отец», - подумала она, вздрогнув, потому что перед ней, как из воздуха, материализовался центральный персонаж картины.
        В серой тройке под белую сорочку с красным галстуком хозяин дома имел официальный вид: шевелюра его была коротко подстрижена, борода сведена до минимума и выглядела модной щетиной. На щеке алел ожог в форме наконечника.
        - Здорово, - буркнул он. - Давай знакомиться. Меня зовут Леонид Валерьянович. Можешь называть меня просто «дядя Леня». Извини, что держу тебя взаперти, но ты пока еще в розыске. Как и друг твой Скворцов.
        - Сергей в розыске? Он же на зоне…
        - Сбежал твой Скворец. Улетел из скворечника. Фр-р-р… Да ты садись, ешь, пей, рассказывай, - олигарх подводит девушку к столу, накрытому возле камина, сделанного из мрамора в виде огромной головы гривастого льва. Его широко разинутая пасть служит топкой.
        - Что рассказывать? - Даша складывает руки на столе, как за партой.
        - Почему злые дядьки посадили тебя в тюрьму? У меня тоже две дочки растут. Тебе сколько лет?
        - Девятнадцать.
        - Ну, вот, а моим четырнадцать и шестнадцать. Барышни уже.
        - Эти? - Даша переводит взгляд на портрет.
        - Поздние дети, - Леонид Валерьянович берет ветчины, сыра, намазывает гренки маслом, зачерпывает икорным ножом красной икры. - Младшенькому пять. Ребенок-индиго. Говорит на трех языках, никого не слушается, никому не подчиняется. Родился в августе. Вот и пришлось назвать Львом. Получилось, «Лев Леонидович». Трижды Лев, по знаку, имени и отчеству. Думаешь, я старший в прайде? Он.
        Звучит рингтон «Не в силе Бог, а в “Прайде”, ла-ла-ла…».
        По громкой связи «дядя Леня» разговаривает нецензурно, его не смущает присутствие девушки.
        - Не нап…зделся еще? Ты шо, не видишь, шо я тебе звонил?
        - Как только увидел, сразу взял, бросил другой разговор. Здравствуйте, Леонид Валерьянович.
        - Здоров. Ты где?
        - В офисе.
        - А кто у тебя сидит в комнате?
        - Юристы, пиарщики…
        - Почему у тебя ветер?
        - На балкон вышел, чтобы не слушали, о чем мы с вами разговариваем.
        - На балкон? Дурак.
        - Почему?
        - В комнате со стекол снимают трындеж твой, а на балконе направленным микрофоном. Ты сейчас в прямом эфире, не понимаешь?
        - Простите, не подумал…
        - О чем вы говорили? Что обсуждали? Не ври мне!
        - Обсуждали пиар-сопровождение кампании «Машиах», как вы мне и поручили. Уже разделили по секторам и странам, сделали анонс первого вброса, видеоролики перевели на основные языки. Нам срочно нужно имя, чтобы можно было в интернет выложить…
        - Для того и звоню. Его зовут Сергей Скворцов.
        - Как? Скворцов?
        - Ты глухой? Скворцов. Давай, пока.
        - Валерьич, можно по телефону по черному там пару вопросов проговорить?
        - Наберу еще, давай.
        Закончив разговор и поглощая пищу, Леонид Валерьянович расспрашивает Дашу о Скворцове, сообщает, что выходить ей на улицу пока нельзя, а вот по дому гулять можно. «Где угодно, кроме моей спальни, а-ха-ха-ха. В конце коридора игровая, компьютеры, стрелялки-бродилки. Ох, люблю в “Доту” порубиться, жаль, времени мало. В общем, развлекайся и отдыхай».
        Даша поняла, что перемены в ее положении случились благодаря бегству Сергея из зоны. Вот почему «дядя Леня» так резко подобрел.
        ПОБЕГ
        Шелестящий свист в небе (снаряд гаубицы слышно, если он от тебя в 300 - 800 метрах, не дальше) - взрыв! - фонтан дробленого кирпича вздымается над забором, деревянная вышка кренится на подрубленной опоре, вертухай ссыпается по лестнице, бежит вглубь зоны.
        Ретивый звонит Финту: брешь пробита, путь свободен.
        Обстрел прекращается, мы бросаемся к пролому.
        В руках матрасы, кидаем их поверх колючки, перелезаем и - ходу!
        За нами увязывается дюжина зеков, кореша Ретивого, дерзкого зека, что принес мне в медчасть телефон, по которому я держу связь с Финтом.
        - Завтра ударим из артиллерии по запретке, - предупредил Вор. - Как проломим забор, уходите в сторону Чигарей, там на шоссе вас будет ждать зеленая «буханка».
        После разборки с Гусем я две недели провалялся на больничной койке. Болела обожженная ладонь, воспалились порезы, я температурил и пребывал в полубредовом состоянии. Хозяин зоны полковник Варламов навещал меня в больничке, допытывался, куда я дел копье.
        - Расплавил в горне, - отвечал я, - ему лучше не существовать.
        Вертухаи разобрали горн, перевернули промзону вверх дном, но ничего не нашли, ведь я отдал Копье на хранение Шмоньке, а юродивые обретаются в других измерениях.
        В ночь перед побегом я навестил Шмоньку и забрал у него Копье. После обжига оно посветлело, потекшее золото застыло струйками, которые сейчас царапают мою спину через специально сшитый чехол.
        Артогонь накрывает предместье и лесополосу, отделяющую позиции ополчения от территории, захваченной добробатом «Днепр». Слухи об этом батальоне ходят поганые, укры насилуют женщин, мародерят, грузовиками отправляют на Украину награбленное имущество.
        Вылетаем из-за поворота - и резко стоп!
        Дымится разбитая автобусная остановка с надписью «Антрацит».
        Белая маршрутка изрешечена осколками, из пробоин текут струи крови, мертвые пассажиры сидят в салоне за разбитыми стеклами.
        Взрывом разбросаны тела женщин и детей. Одна из горловчанок еще жива, у нее подрублена нижняя челюсть, мясо свисает, как открытый на бок рот, она силится подползти к лежащему на спине ребенку, но не может, у нее оторвана нога.
        - Ходу! Ходу! - Ретивый толкает ошарашенных напарников в спины.
        Бежим по опустевшим улицам, на окраине в овражке залегаем, чтобы отдышаться.
        - Куда теперь? - вслушивается в разрывы Семен «Тертый», получивший погоняло не только за тюремный опыт, но и за обширную лысину на темени.
        Ретивый звонит человеку, который должен ждать нас на трассе.
        - Диспозиция изменилась, - докладывает он. - Горловка уже в кольце. ВСУ в пятистах метрах от дороги, дорога простреливается минометами и артиллерией. Наш транспорт вынужден был отойти, так что нам надо теперь добираться пёхом до Чигарей. Ходу, братва!
        Лесопосадками вдоль застроек выходим на какое-то село. Во дворе крайнего дома расположилась батарея - три 152 мм гаубицы плюс танк Т-72 с размотанным траком. Солдаты подносят снаряды к орудиям, при выстреле садятся на корточки и затыкают уши.
        - Ну, здоровеньки булы, хлопцы!
        В ГОСТЯХ У ОЛИГАРХА
        В игровой комнате стоит стадионный рев. На видеостене по зеленому полю бегают фигурки футболистов. За игровой приставкой сидит кудрявый бутуз. На картине он выглядел помладше и был стрижен покороче.
        - Привет, я Даша. А ты Львенок?
        Бутуз не обращает на гостью внимания. Может, не услышал в таком шуме?
        Даша машет рукой перед его носом.
        Ребенок с негодованием нажимает на кнопку «стоп» (футбольный рев смолкает).
        - Пйишла убийать, так убийяй! - пищит он сердито.
        - Я вообще-то не уборщица. Я ваша гостья.
        - Кто тебя пйигйясил?
        - Твой папа.
        - Да? Ну, хойошо, садись, - мальчик снова запускает игру.
        Даша некоторое время наблюдает за финтами и пасами игроков, потом плюхается на кресло-подушку, берет второй джойстик и переключает приставку в режим игры друг против друга.
        Свисток. Судья показывает игроку красную карточку. Пенальти.
        Львенок пробивает.
        Мимо!
        Мат из уст ребенка смешит Дашу. Пацанчик ругается в точности, как его папаша.
        Под конец второго тайма Даша поддается, и малыш побеждает.
        - Ты тоже непйохо игъяла, - хвалит он ее покровительственно. Он вообще ведет себя солидно, как взрослый.
        - Слушай, а давай покатаемся вон на том «Феррари»! Всю жизнь мечтала проехаться на настоящей гоночной машине.
        - Ты бойшая, не поместишься.
        - А я сзади тебя сяду.
        - Ядно. Попйёбуем.
        Взгромоздившись на алую модель «Феррари» «тестаросса», они доезжают до угла комнаты, где мигает огоньками «Однорукий бандит». Там Даша с Львенком принимаются дергать за ручку игрального автомата и увлеченно следить за мельтешением клубничек и вишенок. Выпадает выигрыш, в лоток сыпятся настоящие серебряные монеты с отчеканенной головой львенка на аверсе. Ну, ни фига себе, олигархи зажигают!
        Выигрыш мальчишка забирает себе. Как потом узнала Даша, в доме все продается и покупается, вплоть до еды, на эти сребреники.
        - Дай и мне, - просит она. - Ты чего такой жадный?
        - Я не жадный, - объясняет ребенок. - Это мое пйосто.
        - А ты хитропопый!
        - Хитйопо-о-опый, - расплывается он в отцовской улыбке, сплющив толстыми щеками глаза в щелочки.
        Наигравшись, они идут на обед в столовую, где съедают по борщу и паре паровых котлеток с овощным гарниром.
        После обеда глазенки мальчика соловеют.
        - Пошли спать, - говорит ему Даша. - Где твоя комната?
        Они усаживаются на «Феррари» и едут по коридорам. Львенок засыпает за рулем, Даше приходится подруливать, чтобы не сбить какую-нибудь вазу или статую.
        На дверях в детскую стоит кодовый замок.
        - Какой у тебя шифр? - спрашивает она. Малыш приоткрывает сонные глаза.
        - Мое день йожденийя…
        - А когда у тебя день рождения?
        Мальчик называет дату.
        Даша набирает шифр. Замок щелкает.
        БОЙ С АРТОЙ
        «Веселуха! Шмаляй по місту з арти, бухай, трахай дівок, грабуй даунбас! А шо такого? Ми борэмося за едыну Україну! Шо вилупився? Чого пидсматриваешь через паркан? Ты, мабуть, шпигун?»
        Через щели в дощатом заборе видны орудия, солдаты и танк во дворе. К его выхлопной трубе привязан за руки мужчина. Он стоит на коленях и затравленно озирается на своих мучителей. Солдаты кричат и бьют его ногами. Один из них залезает в башню танка, заводит мотор. Черный дым окутывает пленного, выхлопные газы мощного дизеля сжигают ему руки до локтей.
        Один из артиллеристов, голый по пояс, отходит за забор отлить.
        Руки сами нащупывают в траве булыжник. Камень взлетает и бьет гвардейца в затылок. Он валится в бурьян. Сорвать с него автомат - дело пары секунды. Рука сама ставит режим стрельбы на одиночный.
        Двигаюсь на автопилоте в удушливом дизельном тумане…
        Стреляю одиночными. Двое укров оседают у лафетов, их сослуживцы тянутся к табельному оружию, но их настигают удары палками и камнями невесть откуда выскочивших людей в черных зоновских бушлатах. Злоба клокочет в сердцах. Эти падлы расстреливали женщин и детей, били по зоне, хотя знали, что там нет никакого ополчения.
        - Бей Тарасов! - ревет Ретивый, мозжа кирпичем лицо опрокинутому вэсэуш-нику.
        «Тарасами» прозвали карателей тербатов.
        Возле замолкших орудий кипит схватка.
        Вдруг сзади распарывает воздух длинная автоматная очередь.
        В дверях дома стоит украинский офицер и от живота палит из АКМа. Пули летят роем. Я их вижу - черные точки в пороховом дыму.
        В голове словно взрывается граната.
        Валясь на спину и пропуская над собой свинцовый рой, успеваю прошептать.
        - Спаси! В руки твои передаю дух свой, Григорий Пантелеевич…
        РЕТИВЫЙ
        Прямая речь
        Укры нарочно ставят арту возле жилых домов, чтобы, если по ним дадут ответку, заорать, что «сепары сами своих обстреливают».
        Из дома выводят пленного, приковывают наручниками к выхлопной трубе танка, врубают турбину. Двор заволакивает дымом, пленный истошно вопит.
        Ищу глазами Археолога, вдруг вижу - он уже во дворе, из автомата хладнокровно расстреливает артиллеристов. Откуда у него оружие, как он там оказался? Братва, к бою! Я сам морпех, в Севастике служил, опыт имею. Подрываемся, с ревом перемахиваем через забор.
        Лечу на одного, парень мордатый, глаза свинячьи, ошалел от неожиданности, он же только что шмалял, на кого бог пошлет, а, вишь, Бог послал на него самого. Короче, сделал я из его свинячьих глазок суфле с малиновым вареньем. Ох, мы были на них злы! Только не учли, что как только смешаемся с «тарасами», стрелять Археологу будет не с руки, можно в своих попасть, и дальше бой пойдет в рукопашную. Началась такая заруба!
        В память врезался момент, когда рослый укр саперной лопаткой разрубил моему корешу Шигаю половину лица… бр-р-р-р… в ране кишат и брызжут кровью вены, связки, часть глаза, кости… сгибаюсь в приступе рвоты и вовремя, лопатка свистит над головой, не нагнулся бы - кранты, вдруг - бац! - Археолог, как на учениях, взрыхлил чуб казаку пулей, только голова дернулась. Я к Шигаю, «братан!», а он бульбы пускает, бьется в корчах. Я хватаю саперную лопатку, которой его зарубили, и по шее укра - на! на! на! Рубил, пока Мухомор меня не оттащил, «стопэ, братан, все, все, сдох он!»
        Вдруг сзади пальба очередями!
        Оглядываюсь вприсядку - укровский офицер из дверей хаты строчит от живота. Наши - врассыпную… В падении швыряю в него лопатку, укр наводит на меня автомат, вижу, как в замедленной киносъемке: Археолог в падении в лобешник ему одиночным - шмяк! У офицера во лбу расцветает красная «звезда», он падает, строча в воздух, потому что палец заклинило на курке.
        Археолог перекатывается под стену дома и с колена грамотно контролирует стволом окна. Кивает мне, проверь. Ползу к офицеру, снимаю с разрузки гранату, срываю чеку и бросаю лимонку в хату. Затыкаю уши. Бух! - стекла вылетают наружу.
        Из дверей, держась за голову, выбредает еще один укровоин. Археолог валит его одиночным.
        - Саня, - кричит, - возьми оружие, проверь дом!
        Ух, как кровушка взыграла, когда ощутил я в руках грозную тяжесть АКМа Ныряю в хату, после взрыва нужно нейтрализовать контуженных, а там… короче, даже вспоминать не хочется… откуда я знал, что там семья этого… ну, короче, которому руки сожгли… в общем, проверил хату, выхожу, «тарасы» убиты, один только контуженный в луже крови ворочается. Тертый добивает его прикладом в лоб. Приклад вытирает о траву.
        В наступившей тишине продолжает рычать танк, извергает струи раскаленных газов на руки потерявшего сознание ополченца. Колотим по броне.
        - Глуши мотор! Сука! Глуши нах! Вылезай!
        Двигатель глохнет. Лязгает люк. «Тарас» высовывается по пояс, видит двор, усыпанный трупами сослуживцев, пытается ускользнуть обратно в башню, почти успевает захлопнуть люк, но Мухомор встромляет палку в щель между башней, рванули, вытащили гада, швыряем на землю, в бешенстве добиваем. Отвязываем пленного, вместо рук у него головешки, тонирован под Обаму, сознания ноль.
        Братва выворачивают карманы убитых, снимают оружие, потрошат сидоры.
        - Что дальше, Археолог? - спрашивает Тертый. - Куда теперь?
        - Все, - говорит Археолог, - дороги наши расходятся.
        - Как?! - возмущаются все. - Братан, не оставляй нас, возьми с тобой!
        Он сморит на меня. Я жму плечами. Финт ничего не говорил за дополнительный контингент, но и бросить их будет не по-пацански, они только что с нами такой бой выдержали. Слышно, как с другой стороны села приближается шум моторизованной колонны.
        - Слушай мою команду! - у Археолога голос после боя стал хриплым, властным, решительным. - Жопы в горсть, мошонки втянуты! За мной!
        РЯД ВОЛШЕБНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
        Перемены во внешности коматозника первой заметила санитарка Фролова. Лицо Скворцова резко постарело, глаза ввалились, от носа в углы рта залегли складки, щетина поседела. Он стал похож на вампира в гробу. По крайней мере, так показалось Римме Львовне.
        - Я когда в Кащенко работала, - припомнила она, - так там врачи ставили диагноз шизофрении по такому вот демоническому виду. Эх, его бы галоперидолом прокапать.
        БОЙ В ЧИГАРЯХ
        Трава выгорела до состояния сена, деревья и кусты бурые, сохлые. Когда перестает дуть ветерок, от земли пышет жаром, как из духовки. Уцелевшие укроявояки вызвали подмогу. Черных зеков в степи нагоняет вертолет. Из открытой двери ведется огонь из пулемета. «МИ-8» барражирует так низко, что можно рассмотреть лицо стрелка - одутловатое, в кепке с длинным козырьком (его фото с черной лентой наискосок завтра появится в Интернете - генерал ВСУ Кульчицкий любил поохотиться на ополченцев с воздуха, он называл это «повалить колорадов с борта»).
        Бежим к лесопосадке, успеваем стать за деревья, когда налетает шторм - бушует листва, трещат ветки, шлепают пули. Тертый высовывает автомат из-за ствола и делает пять выстрелов. Ему подражают Деза и Мухомор.
        Вертолет поднимается повыше.
        Со стороны хутора показывается БТР под желто-блакитным флагом. Его наводят на нас с воздуха. Вдруг из-за околицы выруливает КАМАЗ, обшитый металлическими листами, в кузове которого стоит… БТР с разбитыми колесами. КАМАЗ разворачивается, и пушка БТРа открывает шквальный огонь по вертолету. «МИ-8» получает череду пробоин в фюзеляже, кренится, тянет на бреющем и врезается в землю.
        Мы кричим «ура!»
        КАМАЗ переносит огонь на вражеский БТР. Тот уходит под прикрытием пылевой завесы в сторону разгромленной батареи. КАМАЗ тоже быстро покидает поле боя.
        Вскоре становится понятной причина спешки. По участку дороги, где орудовал монстр донецкого танкостроения, прилетает минометный залп, фонтанчики разрывов бегут по дороге, подбираясь к перелеску, где мы прячемся. Кто-то корректирует огонь из деревни. Ходу, братва, ходу!
        Бежим вдоль дороги, обсаженной высокими тополями. Порывы ветра заворачивают серебристую изнанку листьев, и деревья становятся похожими на ополченцев в зеленых маскхалатах.
        Наматываем километры по жаре, через паутину, мошек и комаров.
        К четырем часам добираемся до Зайцево. На дебальцевской трассе нас ожидает еще один «пепелац» донецкого автопрома - ПАЗик, переделанный под броневик: на лобовое стекло наварен металлический щит с тремя узкими прорезями для водителя, над колесами закреплены кольчуги из крупной проволоки, окна завешены бронежилетами.
        Набиваемся, как сельди в бочку, водитель ругается, договора не было на толпу.
        По радио взволнованный диктор сообщает о начале массированного наступления украинских войск на Донецк и Луганск. Ночью две танковые колонны численностью до 100 танков прорвались в Луганский аэропорт. В центре Донецка развернулись бои вокруг здания СБУ с высадившимся десантом спецназа Украины.
        Близко хлопает мина, осколки стучат по кузову, раскалывают заднее стекло. Удар принимает на себя подвешенный сзади бронежилет, но и кто-то из наших ахает.
        Водитель ударяет по газам, ПАЗик рвет с места. Раненый чуть не вываливается из открытой двери, его ловит Чонгар, втягивает за одежду в салон.
        «Положи его!» «Сиденья не перепачкайте, черти!» «Шею задело… зажми…» «Терпи, Саня, скоро приедем».
        В ГОСТЯХ У ОЛИГАРХА
        Это не вилла, а «королевства кривых зеркал»! Лабиринты коридоров полны тайных дверей и проходов, и вдобавок замаскированы системой зеркал, из-за которых вас видно, а вы не видите спрятавшегося за ними наблюдателя. На ночь двери дома блокируются, пройти по нему может только тот, кто владеет паролями или электронными ключами. Как-то в разговоре «дядя Леня» в штуку сказал, что из дома выйти проще простого, надо только оторвать самую мудрую голову в мире.
        - Так это Сокйят! - сказал Львенок, когда Даша спросила его, кто самый мудрый человек в мире. - Пошли покажу!
        Малыш завел ее в гостиную, в ту залу, где Даша в первый раз позавтракала с дядей Леней, залез на пуфик у камина, поднял бюст Сократа на колонне справа, открыл под ней кнопку, нажал - и каминная топка в разинутой пасти мраморного льва провернулась, открыв длинный узкий эскалатор.
        - Вау! - выдохнула удивленная Даша, подходя к проему. - И куда он ведет?
        - В пайк…
        - В парк?
        - Ну, да, в пайк…
        Львенка вдохновляет ее восхищение. Видимо, ему не перед кем было похвастаться раньше, и вот теперь выдалась такая возможность. Показывая другие секреты жилища, он улучает момент, когда Даша отвлечена, и прячется под кашмирский ковер подсолнуховой расцветки.
        - Где же Львенок? - притворно причитает девушка, хотя ей прекрасно видно, как дрожит шелковый ворс, под которым киснет от смеха ребенок, - куда он запропастился? Пропал мальчик, вот беда! Ах, во-о-т он где! - ощупывает она «горб» ковра, и Львенок верещит от восторга. - Какой хитрый мальчик! Как он хорошо спрятался!
        Скатав край ковра, она видит на паркете начертание огромной красной звезды с кругом посередине. Нет, этот дом решительно полон загадок!
        ВСТРЕЧА СО ШМОНЬКОЙ В ГОРЛОВКЕ
        БМП пылит по дороге. На борту надпись:
        «Барак Обама, фак ё мама! Донт тач Донбассе, злой пидоразз!»
        Нищий сидит на обочине.
        «Коробочка» проезжает мимо. Останавливается. Сдает задом.
        Открывается люк, высовывается голова в шлеме.
        - Шмоня? Ты что тут делаешь?
        - Никак ты, Сергуня? Здравствуй, милый! А куда ж мне идти? Колонию разбомбили.
        - Поехали с нами, я дам тебе приют. Колобок, держите его, чтоб не свалился.
        Нищего подсаживают. Щекастый толстяк добродушного вида, - если не знать, что это лучший снайпер отделения, его можно принять его за греющегося на солнце кота, - прихватывает бродяжку тросом к броне.
        БМП прибывает на базу бригады, расквартированной в Горловской средней школе.
        Спортзал превращен в камеру пыток. Пленные прикованы к спортивному снаряду «козлу». Это называется «козлить». Здание школы, недавно полное детских выкриков и смеха, теперь оглашается воплями истязаемых, выстрелами и ревом моторов. Жители обходят школу дальними дворами, но миновать ее непросто, она находится в центре города, поэтому рейсовые автобусы замолкают, когда проезжают вдоль школьного забора, на который намотали рулоны колючей проволоки.
        За окнами иногда мелькает чье-то бледное лицо, иной раз видно, как из машин во внутреннем дворе выволакивают окровавленных людей, а по ночам (передают шепотом) вывозят с заднего двора трупы, запакованные в черные полиэтиленовые пакеты. Их везут в передвижной полевой крематорий, установленный за городской чертой в «зеленке».
        Командир велит накормить нищего.
        Под вечер, освободившись от допросов, он идет в «кубрик» выпить самогонки и перекусить. С устатку засыпает прямо за столом.
        Просыпается от собственного крика.
        - Воды! - хрипит с похмелья.
        Утыкается губами в миску, пьет приторный навар, отстраняется и видит, что у губ его колышется что-то красное, парное… и держат миску не руки, а культи.
        - Попей, попей, Сергуня, - приговаривает нищий, - попей кровушки людской, от нее протрезвление наступает.
        Удар снизу вышибает миску из культей, обдает юродивого его же приношением.
        Стоит старец весь в крови, скапывает на пол.
        - Ты где крови набрал?
        - Нацедил у расстрелянных тобою людей.
        - Самойлов!
        Входит заспанный ординарец.
        - Компот это, товарищ командир, - устало объясняет он в ответ на пьяные выкрики. - Клюквенный узвар. Нищего убрать? Вы сами его допустили.
        - Нет, оставь нас. Фу-у-у, привидится же такое! Опять твоя дырявая миска, Шмоня? Самойлов, дай ему новую миску!
        - Нет, Сергуня, - прячет свое «сокровище» за спину юродивый, - не могу я эту мисочку променять. Это мисочка Толи Колкина, ее немцы прострелили, когда лагерь партизанский сжигали. На, попей из нее еще водички, она свяченая, я над ней молитву прочитал. Как теперь себя чувствуешь, Сергуня?
        - Все норм…
        - А пленных вы зачем пытаете? Я пока сидел в коридоре, чуть не оглох от их криков. Это же братья твои православные.
        - Они мне не братья.
        - Братья это, одураченные только. Очнись, Сергуня, ты пацанчиков мобилизованных убиваешь.
        В гневе и отвращении скалится Археолог.
        - Кого жалеешь, святоша? Карателей? Они бомбят наши города, убивают женщин и детей. Это нелюди! Мы Донбасс защищаем. Крым! Россию! Тебе легко рассуждать, ты в окопах посиди!
        - Ах, ты, по@бень кака! - причитает старик. - Я же тебя предупреждал держать ухо востро с Гусем. Он же тебя покрыл, как волк овцу, глаза застил черным дымом и хозяйнует. Почему прозевал вражину? Ты же палач теперь, у тебя руки по локоть в крови!
        Растерян-разозлен командир, глазами мечется, губами в щетине дрожит.
        - Никого я не прозевал! Я его держу под контролем, потачки не даю, эксцессов не дозволяю. Я Гуся усмирил и поставил на службу народу!
        Нищий вглядывается в странную мимику заросшего полуседой щетиной лица.
        - Григорий Пантелеевич, ты чего скрываешься? Ты ж Сергуню мово изнутри выел, как яйцо всмятку. А ну, выходи, поговорим!
        Импульсы злобы и ярости жалят, как змеи, волчий голод обсасывает нутро.
        Черный дым расправляется в утробе. Втекает в члены. Приникает к глазам изнутри.
        - Узрел-таки… Давненько не слыхал я анафемы из-под шконки! Здорово, Шмонька!
        При появлении исчадия ада ластившийся к ногам старика кот с шипением шарахается под печку.
        - Не могу тебе того же пожелать, Григорий Пантелеевич, не желаю я, чтобы ты здравствовал.
        - Базлаешь не по делу, смотри, могу снова тебе губы зашить.
        - Не надоело зверствовать, Григорий?
        - Чего приполз? Ты к воинской службе непригодный, пальцев у тебя нет на курок нажимать, гы-гы-гы… Кровью меня напоил? Очнись! Мир залит кровью по самую макушку! Да неуж не видишь ты глазами своими обгорелыми, что такой мир мог создать только маньяк-беспредельщик? Другой такой планеты во вселенной не сыскать! Тут тебе и рак, и инсульты, и шиза, и проказа. Это какое богатое нужно иметь воображение, чтобы понапридумывать столько мучений! Вот ты святого из себя корчишь, а вас, «святых», ваш Бог сильнее всего-то и мучает! Все вы на крестах или кострах кончаете. Да взять хоть тебя! Без рук, без кожи, полжизни пролежал под нарами на цементном полу, а туда же, все славишь боженьку, все осанну ему поешь, да поклоны бьешь, вымаливая себе рабство поужаснее. А того ты не видишь, что это и не Бог вовсе, а хозяин зоны размером с планету! Ишь, как он мозги вам засрал, что вы в ожогах и язвах, а все святыми себя считаете, а его предобрейшим и наисправедливейшим! А на самом деле вы рабы, а он палач! Ну, так получайте, чего желали. В чем ты меня обвиняешь? Что я ваши желания пострадать исполняю? Так вы же сами
хотите муками возвыситься над прочими-то смертными. Вона где гордыня запрятана! Думаешь, мне приятно грязную работу выполнять? Как увижу очередного святошу, идущего на муки, так в душе все прям дыбом противится, ну, не хочу я удовлетворять ваши мазохистские пожелания. А приходится. Почему, спроси. А потому что ваш бог и в меня встроил такой комплекс, что мне обязательно нужно кого-нибудь помучить. Сколько в моих руках костей полопалось, столько горл прохрустело, столько жижи кровавой повытекло! Вся земля, как паром по весне, исходит человечьими страданиями. Смотри, то не облака висят, то слезы людские в тучи собрались и дождем проливаются!
        Но не впечатлен старец речью Гусевой.
        - Хорошо ты описал свой мирок, Григорий Пантелеевич, художественно. Господь даровал тебе в распоряжение целый мир, как ты с ним обошелся? Людей убиваешь, пытаешь в подвалах, а после возмущаешься, что насильники и убийцы страдают от рака или инсульта. А чего ж ты еще заслужил? Рак мозга и кому тебе с переломом позвоночника, кат!
        Жаром обдает, как в парилке, и тут же - ледяным ушатом прозрения.
        - Так вот кто мне кому накаркал, с-с-с-сука… - ты прячешь руки за спину, чтобы не задушить на месте мразь православнутую. - Ты-ы-ы устроил мне эту подляну! Из-за тебя я теперь лежу ТАМ в коме!
        - Сам ты себе все и накаркал, Сергуня! Подумай, за что Господь тебя в кому погрузил! Зачем остановил на всем твоем дурацком скаку? Пожалел Он тебя, дал еще одну возможность переиграть судьбу, оставил ма-а-а-аленький шансик. А ты? - и плещет вдруг старец в лицо страшному собеседнику остатки воды из миски, грозно провозглашая. - Да воскреснет Бог, и расточатся враги его!
        Ахнув, ты захлопываешь лицо руками. А когда отрываешь…
        Тело охватывают тремор и озноб. Малярия, лихорадка, трясучка.
        Гусь чадит из души горелой урной.
        В мимике ополченца мелькают скворцовские и гусевские черты, и это тем более удивительно, что происходит эта распря в лице одного человека.
        - Гу-у-у-сь, - в отчаянии стонет Скворцов, - ты снова заставил меня убивать! Ты навел на меня морок. Будь ты проклят!
        Свирепеет лицо спорщика, кричащего внутрь своей души на самого себя.
        - А кто молил меня: «спаси!»? Кто втянул в себя мою душу? Не потому ли, что хотел ты возвыситься над людишками, насладиться местью, силой и властью? Я все дал тебе, как ты и хотел, так чего ж ты воешь, как битая собака?
        - Неправда, я принял в себя твою душу, чтобы спасти Украину!
        - Чего ж не спас?
        - Ты открыл воронку Инферно на майдане, зомбировал народ, застил ему глаза черным дымом ненависти!
        - Так ему и надо! Народ-предатель! Все, что они натворили в Донбассе, вернется к ним сторицей. Пусть кровью рыгают хохлы, пусть дети их побираются на помойках, а жены работают придорожными проститутками! Пусть все они…
        Захлопывает рот руками командир ополчения, валится в ноги нищему праведнику.
        - Я пропал, отец, нет мне прощения. Ты же сам отправил меня на бой с Гусем, заставил душу его звериную в себя принять. Ты же знал, что я не справлюсь!
        - Это и был твой самый главный бой, Сергуня. Брань духовная. Ты ее проиграл.
        - Что мне делать, подскажи!
        Ответ приходит простой и незамысловатый, как все смертные приговоры.
        «Гореть в аду».
        И тишь настает великая, такая, что слышно, как звенят снежинки об наст.
        Снег идет над крымскими горами.
        Щетиной на лице мертвеца торчат из снега черные кусты.
        К партизанскому лагерю приближается цепь карателей.
        «Нихт шиссен! Тут раненые!»
        Кто кричит? Да ты и кричишь, Сергуня, промерзший до костей, в куцем пальтишке и бескозырке, повязанной пуховым платком.
        К тебе несется клуб огнеметной жидкости.
        Охватывает жарко.
        Пузырится кожа, трещат волосы, горит подкожный жир, горит лицо, горят руки, горят плечи, грудь, спина и ноги…
        ААААААААААААААААААААА!
        Белый снег сияет, качаясь, сквозь погребальные пелены огня…
        Глохнет эхо неистового крика.
        Выгорай дотла, душа Гришки Гуськова!
        ПОЖАР В БАРОКАМЕРЕ
        Утром, войдя в Лабораторию, Римма Львовна почуяла запах горелого, бросилась на Просцениум и громко ахнула, не веря своим глазам.
        Горел Кокон.
        К счастью, коматозника успели вывезти из огня.
        Спасителем оказался придурковатый Илюша Эйдельберг, имевший обыкновение приходить на работу раньше других. Он-то и включил сигнал тревоги.
        - Илья Натанович, что случилось? - Римма Львовна с бьющимся сердцем
        осматривает больного. Волосы обгорели, на лице вздулась пара волдырей, но пульс и давление в норме, хотя подушка и края простыни по краям каталки почернели. - Так. Его нужно срочно в палату, подключить к системе жизнеобеспечения. Вызывайте грузовой лифт!
        В Лабораторию врываются охранники с огнетушителями, извергают на огонь струи пены. В дыму гремит Куратор.
        - Римма, что тут происходит?!
        Врач вынуждена задержаться, чтобы дать объяснения начальству.
        - Илья Натанович, везите его на третий этаж! - она нажимает на кнопку нужного этажа и выскакивает из лифта, не ведая, что тем спасает себе жизнь.

* * *
        «Почему я еще жив Шмоня? Горю и не сгораю…»
        «За тебя в прошлой жизни Толя сгорел Колкин, чистая душа. Искупил заранее. Многие святые за тебя ратуют, чтобы дошел ты до конца пути. Одному не осилить такое…»
        ПИРОГЕНЕЗ
        Возгорание ликвидировано.
        На полную мощность включена система вентиляции.
        В зале холодно, воняет гарью.
        Ученые расхаживают между рядами кресел, возбужденно обсуждая происшествие.
        - Подобный случай произошел в США в барокамере для лошадей, - вспоминает Винников. - Там же чистый кислород. Ударами подков лошадь высекла искру, раздался взрыв, убило и ее, и ветеринара.
        Куратора перекашивает от злости.
        - Где вы увидели здесь лошадь, Винников?! Всем занять свои места!
        Ученые рассаживаются.
        - Могло произойти явление пирогенеза, - предполагает профессор Дмитриев.
        - Явление чего? - переспрашивает Куратор.
        - Самовозгорания водорода и метана. Они взрывоопасны уже при концентрации 4 % в воздухе.
        - Откуда там взяться метану, черт возьми?!
        - А кишечные газы? Они на 86 % состоят из метана и водорода. В норме у каждого человека содержится около литра газов, и значительная часть их выходит при повышении давления в барокамере. Вот почему, кстати, при хирургическом вскрытии для предотвращения взрывов этих газов никогда не используется электрокоагулятор.
        Генералу кажется, что над ним издеваются.
        - Вы что, - рычит он, - хотите сказать, что Скворцов перднул и самовоспламенился?
        Несмотря на серьезность ситуации, в зале слышатся смешки.
        Римме Львовне на телефон приходит звонок медсестры, которая спрашивает, когда привезут больного?
        - Как, - удивляется врач, - разве его еще не привезли?! Его Илья Натанович увез на лифте.
        - Костя, а ну, живо найди мне этого Эдельвейса! - велит генерал.
        Адъютант убегает.
        ПОЕЗДКА В ДНЕПР. РЕТИВЫЙ
        Прямая речь
        Поездку Археолога в Днепр обеспечивала группа чеченского спецназа «Дикари». Война в Донбассе стала по большому счету войной спецназов. С нашей стороны воевало ГРУ, с их - «Грейхаунд», «Академи», спецназы ЦРУ, Польши, Израиля, весь черный Интернационал, короче.
        Выехали мы во втором часу ночи, к утру доехали к блокпосту в Варваровке, там пропустили с пожеланиями удачи.
        Потянулась ничейная земля, изуродованная пожарищами, остовами сгоревших танков и БМП. Впрочем, какая она ничейная, это наша, донецкая земля и мы ее обязательно отберем у захватчиков.
        Блокпост под Семигорьем обработали из КПВТ. Пульнули с десяток гранат, сверху сыпанули букетиком «васильков». Они поогрызались, тогда мы из АГС, установленного в кузове нашего «ГАЗ 66», взорвали в их тылу заправочную станцию. Начавшийся пожар и дым прикрыли прорыв.
        Дальше так и не поняли, чьи два блокпоста объехали. Наш моторазведчик въехал в первый пост, резко развернулся, дал по газам и рванул обратно. Доложил, что на посту люди в старых тяжелых ментовских брониках. Решили на них не нападать, может, то местное ополчение, сейчас все перемешалось, не пойми, кто стоит. Объехали их по проселку и в Селидово встроились в движуху по шоссе на Павлоград.
        Чеченцы остались на ничейной земле. В «Пазике» ехали Археолог, Ретивый, Семен и Север.
        Впереди замаячили бетонные блоки блокпоста под желто-голубым флагом.
        Не доезжая метров пятидесяти, останавливаемся.
        На переговоры идет Семен. За плечами у него рюкзак с тридцатью тысячами гривен. Если он выйдет с переговоров без рюкзака, значит, согласие получено. Если нет, рвем когти…
        Сидим на нервах, гадаем, возьмут, не возьмут?
        - Возьмут, - лузгает семечки Север. - Я срочную служил, так украинские прапоры у нас приравнивались к нейтронной бомбе. Только после бомбы исчезали люди, а после укро-прапора матценности…
        Тягостное ожидание длится больше получаса. Наконец показывается Семен без рюкзака, в сопровождении командира блокпоста.
        - Взяли, - выдыхаем мы с облегчением.
        Завожу мотор. Семен усаживается в машину и подмигивает, мол, все в порядке. И спиртом от него разит - обмыли уже «хабар», взятка по-украински.
        Медленно проезжаем мимо бойниц с торчащими пулеметными дулами. Часовые провожают наш «Пазик» угрюмыми взглядами. Еще бы, им завидно, что бабки отметает командир. А, может, они там делятся, кто их знает.
        После Павлограда притопили под 120 и к утру доехали до пригородов Днепра.
        На въезде в город стоит усиленный блокпост с двумя БМП. Здесь за проход отвечает Север. Он знаком с командиром блокпоста с позывным «Гром». Там должна была пройти пересменка, после чего Гром за солидную мзду гарантировал нам зеленый коридор.
        Тормозим в отстойнике.
        Север уходит в каменный капонир. Его долго нет.
        Наконец показывается в сопровождении двух укровцев - офицера и высокого рядового. Заглядывают в салон.
        - Куда путь держим, шановни?
        - Беженцы мы, - прибедняется Семен, а у самого под сиденьем «фенька» - граната Ф-1 без оболочки, никаких фейерверков, но очень действенно.
        - Документы. Багажник откройте.
        Север собирает наши паспорта и с ними уходит на блокпост.
        Возвращается спустя минут семь, плюхается в машину.
        Длительно ноет стартер.
        - Заглохли, сука!
        - Твою ж дивизию!
        Один Археолог сохраняет спокойствие.
        - Толкаем!
        Разгоняем «Пазик», мотор чихает и заводится, заскакиваем в салон в припадке истерического смеха. Курим взатяг.
        В открытые окна врывается гул автотрассы.
        Навстречу едут тентованные грузовики, боевые машины пехоты, танки.
        Показываются микрорайоны Днепра. Мирная жизнь течет здесь своим чередом, люди идут, едут, стоят в очередях, словно и нет войны всего в сотне километров отсюда.
        Сколько же тут укродаунов, млять, вас посылают народ убивать, как скотину, людей и детей, и все, млять, никак до вас не доходит, как до наркоманов, что ваш майдан это самое страшное, самое кровавое, что произошло после развала СССР. Это вы привели к власти нацистов, вы кричали «утопить колорадов и сепаров в крови», а теперь смотрите укрозомби-ТВ и надеетесь отсидеться в тылу. Нет, твари, вас ждет то же, что вы принесли на землю Донбасса! Обстрелы, голод, смерть близких, и побежите вы, суки, на Запад, только никто вас туда не пустит, как пустила Россия донецких и луганских, вы будете метаться по лесам и прятаться в схронах, но мы вас везде найдем и каждого покараем!
        «МЫ СДЕЛАЕМ ИЗ ВАС МАШИАХА»
        По приезде в Днепр Сергей позвонил по данному ему Финтом номеру телефона.
        Ответил мужской голос.
        Скворцов представился.
        Его попросили подождать.
        Спустя несколько минут трубку взял сам олигарх.
        - Кого я слышу! - закричал он радостно. - Конечно, жду! Вы где? Я в Киеве, на заседании Рады. Не, сам я не депутат, но у меня есть своя ма-а-аленькая карманная фракция, аха-ха-ха… - Леонид Валерьянович вкусно хрюкает. - Я возвращаюсь вечером, вас устроит в одиннадцать часов? Подъезжайте к моему дому, знаете где?
        К вилле Каламбурского Сергей подъехал в начале двенадцатого.
        В вестибюле его встречает хозяин, отгоняет охрану, не позволив обыскать почетного гостя, жмет руку с поклоном.
        - Я не надолго… - Скворцов равнодушно осматривает роскошные интерьеры. - Даша у вас?
        - Конечно, конечно! Замечательная, редкая девушка! Да вы проходите! Она так подружилась с моими детьми! Стала им практически родной. Устали с дороги? Как доехали? Могли бы меня предупредить, я бы обеспечил вам зеленый коридор. Пройдемте в зал, перекусим с дороги чем бог послал.
        Прикрыв ладонью табло на резных инкрустированных дверях, уходящих под высоченный потолок, Каламбурский набирает шифр и прижимается к окуляру глазом. Тихо ругается: «Однажды войти не мог с бодуна, глаза опухли и все, не считывает система, чуть автогеном не пришлось вскрывать…»
        Щелкает автоматика, дверь отседает на запорах.
        Открывается тронный зал, мерцающий золотом лепнины и полировкой мраморных колонн.
        У дальней стены горит «пасть» каминного льва.
        Шаги глохнут в персидском ковре, покрывающем девяносто квадратов итальянского мозаичного паркета.
        Стены увешаны картинами старинных и современных мастеров.
        - Ватто, - проходя, представляет авторов олигарх, - Фрагонар. Матисс. Моя семья.
        Хозяин дома изображен на зеленой лужайке в окружении домочадцев. Веселый, он сидит в ротанговом кресле с малолетним сыном на коленях. Глаза мальчишки, не по-детски серьезные, провожают зрителя пристальным взглядом.
        Слуг нет, хозяин сам ухаживает за гостем, снимает блестящие крышки с салатниц и закусок: предлагает семгу, красную и черную икру, устрицы во льду, Пармскую ветчину, испанский хамон. Загадочно показав на ажурный ларец, стоящий на приставном столике, спрашивает.
        - Господа знатоки, что в черном ящике?
        Скворцов пожимает плечами.
        - Скорее всего, коньяк.
        - Приз в студию!
        Поворачивается золотой ключик, крышка с музыкальным звоном открывается, от-зеркалив бутылку Hennessy Beaute du Siecle Cognac в серебряной оплетке с двумя бокалами в ажурных держателях.
        - Это купажная смесь из подвалов Хеннесси с выдержкой до ста лет стоимостью всего-ничего 187 тысяч долларов. Не торопитесь, пусть выйдут первые жесткие пары. А теперь грейте его теплом ладоней и обоняйте трепетом ноздрей, аха-ха… Что чувствуете? Тона имбиря, корицы, верно? А кубинские сигары? А французский дуб, а прованский пино гри? В общей сложности тысяча двести вкусов, смешанных воедино. Ну, ле хайм!
        Коньяк мягок, жгуч и терпок.
        Гортань и пищевод озаряются, в животе зажигается теплая лампочка.
        - Закусите конфеткой, - уютно сопит хозяин, открывая красную коробку. - Американский «Книпшильдт». Поставляется в Белый дом и ко двору английской королевы. Один фунт стоит 2600 долларов.
        - Я вас разорю, - Скворцов то ль шутит, то ли угрожает.
        - Для дорогого гостя ничего не жалко! - сипит бронхиальным смехом Каламбурский
        - Еще по рюмочке на две штуки баксов, а? Ха-ха-ха! Почему вы не кушаете? Вы ешьте! Когда мужчина голоден, беда жене и детям. - Смешливость стекает с бородатого лица. - Но когда голоден Б-г, беда всему миру! Наш Б-г не кушал тысячи лет! Нужно восстановить всесожжения. Но для этого необходимы пять священных предметов: Копье, Чаша, Менора, Ковчег и священник. - Понизив голос, олигарх доверительно сообщает. - Вам суждено восстановить всесожжения, потому что священник - это вы! Да-да, я видел, как вы бились пылающим копьем, слышал ваши слова. Они до сих звучат у меня в ушах! Вы избранный! Вы создали копье, оно вернулось к вам в руки. Вы совершили первый в истории подвиг богозащиты. Значит, вам суждено восстановить Храм и всесожжения. Мы все подготовили к вашему приходу, есть все необходимое - армия, спецслужбы, банки. Мировые СМИ. Мы поставим вам на службу все наши ресурсы. Вы станете величайшей личностью истории! По сравнению с вами наполеоны, Сталины и гитлеры будут выглядеть карликами у ног великана.
        Скворцов изучает разгорячившегося богача - розацейные щечки алеют в седой щетине, как райские яблочки на снегу.
        - А если я не соглашусь? - сон борет Скворцова, сказывается бессонная ночь в дороге.
        - Это предложение, от которого нельзя отказаться! Кто первым посадит на трон машиаха, тот и победит в мировом масштабе!
        - То есть мессия - это не выбор Провидения, а происки закулисных манипуляторов?
        - Провидению надо помогать! Все должно быть организовано. Короля играет свита. СМИ грянут осанну. Президенты, премьеры, папа Римский, королева Англии, - все преклонят перед вами колена. Если мировая знать поклонится, значит, и черный люд поверит. Кто устоит?
        - Нет, - Скворцов отодвигает тарелку в знак окончания трапезы.
        Каламбурский сжимает икорный нож.
        - Что значит «нет»? - мелкие тики пробегают по жирным складкам его лица. - Кто вам мешает?
        - Вы.
        Леонид Валерьянович натужно старается улыбнуться.
        - Что вас не устраивает во мне? - он принимает потешную позу.
        Ответ, данный с усталым равнодушием, оскорбляет его до глубины души.
        - Вы подлая, лживая и жестокая мразь! Велите привести сюда Дашу, мы уезжаем. Такой отповеди Леонид Валерьянович уж точно не ожидал. Он взбешен и уязвлен.
        - Вы в моем доме, в моей власти, - цедит он, а ведете себя так независимо!
        - При нашей последней встрече, я был в гораздо более худшем положении. Вам напомнить, что я отпустил вас с условием, что вы вернете мне Дашу? Или вы хотите нарушить обещание?
        - Причем тут мое обещание, когда речь идет о таких важных вещах! - Каламбурский вскакивает и делает короткую пробежку по залу (слышно, как он матерится сквозь зубы), возвращается, допивает коньяк, открывает сигарный ящик, достает сигару и прикуривает от свечи, бормоча: «Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих - как жертва вечерняя» (Пс. 140:2).
        Остальных слов 140-го псалма Скворцов не слышит, дым действует на него, как снотворное, глаза его смыкаются, лицо размякает, плечи опускаются.
        Олигарх, морщась, разгоняет рукой дым и жадно вглядывается в лицо гостя. А морщится он от того, что в сигаре содержится смесь, которую когда-то воскуряли в Храме, - она состояла из одиннадцати трав, одна из которых называлась гальбанум и обладала чрезвычайно дурным запахом, символизируя, что в общей молитве еврейской общины участвуют также и грешники. Настоящую же тайну гальбанума знали только храмовые маги, применявшие эту траву для изгнания злых духов.
        Каламбурский затягивается - колечко огня ползет по сигаре - и направляет новую струю дыма в ноздри спящего. Мелкие конвульсии пробегают по расслабленному лицу, глаза под веками совершают круговые движения и вдруг открываются - бездонные, трансовые, поглощающие.
        Ты уже видел эти глаза, Ледя. На Горловской зоне, при свете раскаленного Копья. Не смотри в них, отвернись! Иначе они высосут из тебя всю душу, как паук высасывает кровь из обмотанной нитями парализованной жертвы.
        Но Леонид Валерьянович не способен даже пошевелиться. Одними глазами он следит за тем, как Скворцов или тот, кто проснулся в нем, протягивает руку, вынимает у него из губ сигару и давит ее в пепельнице.
        Лежавший у ног ретривер чихает, скулит и пятится, поджав хвост и рыча на того, кто проступил из тела гостя дымным двойником.
        - Я смотрю, у тебя есть че пошамать, начальник, - «исчадие ада» сворачивает колбасную нарезку и отправляет ее в рот. - Сосет в мамоне - сил нет. А че, кровянки у тебя нету? Скучает душа по кровяночке домашней, с сальцом и гречкой, эх!
        Стряхнув наваждение, Леонид Валерьянович подается вперед.
        - Гусь? - шепчет он. - Это ты?
        «ОЙ, А Я ЗАБЛУДИЛСЯ!»
        На пульте охраны капитан Гончаров обнаружил местонахождение Эйдельберга. На одном из мониторов гений-идиот бодро катил кровать с коматозником по рядам компьютерного ангара. Как он там оказался, чертов придурок?
        Гончаров спустился в ангар, прихватив с собой сотрудника охраны.
        Малиновое космическое освещение, струящееся из перфорированных отверстий в ящиках с электроникой, отражалось в полированных плитах пола, и капитану казалось, что он ступает по лужам огня. Достав пистолет, он стал на сегвей и покатил вглубь ангара.
        В одном из проходов мелькнул ученый с каталкой.
        - Эйдельберг! - затормозил, разворачиваясь, капитан. - А ну, стой!
        - Ой! - обрадовался гений-идиот и суматошно замахал руками - А я заблудился! Не на тот лифт сел, вместо верха вниз поехал, и теперь не знаю, как отсюда выбраться.
        С радостной улыбкой он подковылял к капитану, и вся его надувная конструкция, похожая на те, что зазывно машут на улицах перед барами и кафешками, сутулоплечая и длиннорукая, стремительным вращением правым боковым вдруг так мощно рубанула Гончарова в челюсть, что отправила капитана в глубокий нокаут.
        «ДОКАЖИ МНЕ СВОЮ ВЕРНОСТЬ!»
        Пришелец из бездны Скворцовской души берет еще сыра, хлеба, семги и ветчины, делает огромный сэндвич, пальцем радируя «налей!» (Каламбурский быстро наливает), отпивает коньяку и бубнит с полным ртом.
        - Сделаешь, как скажу. Отпустишь девку с миром. Денег им дашь на дорогу, пускай едут в Москву. Сам же, захватив Ковчег, прибудешь туда накануне Хануки. Все понял?
        - Ко… кха-кха… ковчег? О каком ковчеге вы говорите?
        - Ковчег один, - намазав масло на ломтик хлеба, гость ножом зачерпывает красной икры. - Скоро ты найдешь его для меня. Не вздумай открывать! Мы откроем его вместе. Я окажу тебе такую милость.
        - Если вы говорите за Ковчег завета, то, простите, где я его найду?
        - Говно вопрос, пончик, не парься. Все образуется само собой.
        Пока гость чавкает и глотает, Леонид Валерьянович собирается с духом, чтобы задать самый главный для него вопрос.
        - Скажите, - спрашивает он вкрадчиво, - кто вы такой? Или хотя бы - как вас зовут?
        Гость замедляет жевание, язык его ползает по зубам, очищая их от налипшей пищи.
        - Ты видел Меня трижды, неужели до сих пор не понял, кто Я?
        Леонид Валерьянович суетливо наполняет фужеры.
        - Простите великодушно, я финансист и не силен в богословии. Будьте так любезны, назовитесь, чтобы я знал, за чье здоровье мне поднять тост.
        - Финанси-и-ист? - насмешливо тянет Гусь. - Смотри, финансист, не просчитайся! Хочешь узнать, кто я? А не уссышься со страху? Вон, след у тебя остался от нашей последней встречи…
        Каламбурский трогает ожог на щеке, не в силах оторваться от бездонных глаз собеседника: словно бы сам космос приник к зрачкам страшного гостя и равнодушно взирает на одно из своих бесчисленных творений.
        - Я Альфа и Омега! - неожиданно глубоким и гулким голосом представляется «посланник мироздания» и выпрямляется, «возвышаясь на троне». - Я Господь, Бог твой!
        Жаркая волна окатывает Леонида Валерьяновича, сердце его колотится, пот стекает по вискам и скапливается в бороде, но он все же находит в себе силы сопротивляться волне волевого подавления, справедливо полагая, что это может быть тюремным разводом, на которые зеки большие мастера.
        - Если ты тот, за кого себя выдаешь, скажи, почему на зоне ты не победил этого гоя?
        Почему сейчас не командуешь им, а сидишь в нем, затаившись, и выходишь наружу только после воскурения фимиама?
        «Господь» отпивает из бокала и промокает губы салфеткой. В зрачках его вспыхивают злые багровые огоньки, похожие на отсветы тюремного горна, в котором раскалялось Копье перед нанесением ему смертельного удара.
        - Не пытайся понять то, что замыслил Я тысячи лет назад и сейчас осуществляю! - предупреждает он с невысказанной угрозой. Вдруг словно новая мысль приходит ему в голову, и он милостиво предлагает. - Но если ты готов послужить мне вместилищем, что ж, пожалуй, я войду в тебя. - Вынув из закрепленных между лопаток матерчатых ножен Копье, он со стуком ставит его рукоятью на стол. - Возьми его, убей Скворцова, и Я переселюсь в твое тело.
        Олигарху становится тошно от одной только мысли о подселении в родное, любимое, обжитое тело этого… этого… он не может подыскать определения сидящему напротив существу.
        - Я д-д-должен по-по-подумать… - мямлит Леонид Валерьянович.
        Гость презрительно смеется.
        - Да ты лопнешь, как штопанный гандон, если попробуешь вместить Меня!
        Единственный человек, способный на это, сидит сейчас перед тобой. Для этого Я закалял его в «стаканах» и допросняках, под шконарями и в окопах. Так что не вздумай с ним соперничать, он раздавит тебя, как гниду! Помогай ему! Этим ты заслужишь мое благоволение.
        Если существует эталон махрового христопродавца, то это, конечно, Л.В.К. «Почему христопродавца? Я христопровайдер, а-ха-ха-ха!» Крупный руководитель и организатор, интриган, подлец и мерзавец, любящий отец, «уникальный проходимец и прохвост», - таким сотворил его Господь для своих личных нужд, таким прошу любить его и жаловать. И он, конечно, изменил бы себе, если бы сдался без торга.
        - И все же, все же, - частит Леонид Валерьянович, - я не могу поверить, шо разговариваю с самим… э-э-э… - он трет пальцами, ища формулировку. - Почему я должен верить вам? Дайте какие-нибудь доказательства!
        Гость смотрит опечаленно.
        - «Блажен, кто не видел, но уверовал», - произносит он еле слышно. - Ты видишь Меня в третий раз, Леонид, и все еще требуешь доказательств? - уголовная маска сползает, уступая место величию и гневу. - О, племя подлое и презренное! Мало гнал Я и бил вас? Все тело в язвах от пяты до затылка, но вы все упираетесь и торгуетесь! Не Я, но ты должен дать мне доказательства веры!
        Приготовьтесь, Леонид Валерьянович! Сейчас вам будет сделано предложение, от которого до конца своих дней вы будете просыпаться в холодном поту с сильнейшим сердцебиением и волчьим воем в истерзанной болью утраты отцовской душе.
        Ибо «Господь», взяв со стола нож, измазанный маслом и потеками красной икры, вытирает его о салфетку и протягивает со словами, которыми суждено навечно отпечататься в вашем мозгу.
        - Докажи Мне свою верность, как сделал это Авраам в земле Мория! Пожертвуй сына своего первородного, чтобы узнал Я, «что боишься ты Бога и не пожалеешь сына твоего, единственного твоего ради Меня». Зарежь его во сне и сожги на жаровне во дворе, чтобы мог Я вдыхать благоухание приятное Господу.
        ПОХИЩЕНИЕ КОМАТОЗНИКА
        Пока нокаутированный Гончаров падал в стойке смирно, Эйдельберг успел выхватить у него пистолет и открыть огонь по сопровождавшему капитана сотруднику охраны, ранив того в плечо, после чего под прикрытием каталки скрылся в боковом ответвлении коридора.
        Раненный сотрудник вызвал по рации подмогу.
        Пока охрана спускалась в ангар, пока преодолевали сопротивление предателя Циркина, прикрывавшего отход Эйдельберга, гения-идиота простыл и след.
        Пустая кровать-каталка была обнаружена возле пандуса эстакады на заднем дворе.
        Видеонаблюдение зафиксировало момент покидания ангара: «оборотень в белом халате» что-то сказал в уоки-токи, запасной выход открылся, с улицы вбежали люди в одеждах медработников, у одного в руках был портативный аккумулятор, к которому он переподключил систему жизнеобеспечения коматозника.
        Опутанного проводами, Скворцова переложили на подкат и вывезли из ангара.
        Камеры внешнего наблюдения показали, что из ворот Института выехала машина «Скорой помощи» и на большой скорости направилась в сторону Москвы.
        Генерал Огуренков позвонил начальнику ГИБДД Подмосковья с просьбой перекрыть трассу из Дубны с остановкой всех машин «скорой помощи».
        - И как ты себе это представляешь, Валентин Григорьевич? - закряхтел Поздняков. - Как можно задерживать машины «скорой помощи»? Там каждая минута на счету. А вдруг кто-то умрет?
        - Похищен важный свидетель по делу государственной безопасности! Тормози «скорые», я сказал!
        - Я не могу держать «скорые», Валентин Григорьевич, извини.
        «ДОКАЖИ МНЕ СВОЮ ВЕРНОСТЬ!»
        Каламбурский опаскужен одним только предположением, что он способен зарезать и сжечь собственного сына.
        - Какой Авраам? Какая жертва? - бормочет он, испытывая тошноту. - Библейские времена давно прошли! Надеюсь, это была шутка.
        - Я вовсе не шучу, Леонид, - темно и страшно смотрит дух. - Когда я шучу, это выглядит совершенно иначе. Да и шучу я только с друзьями. Стань моим другом, пойди и зарежь своего сына в кровати, спящего, во имя Мое! Видишь, Я милостив и не заставляю тебя убивать его при свете дня, когда ребенок может испугаться, как то было с Исааком в земле Мория на одной из гор.
        - Да ты бредишь, Скворцов! - привстает разгневанный отец. - Я никогда не убью своего сына! Слышишь меня? Никогда!
        «Гость» опечаленно разжимает пальцы, роняя нож на стол.
        - Авраам послушался гласа Моего, и за это Я благословил его и умножил семя его, как звезды небесные и как песок на берегу моря. Ты же не послушал Меня. Отныне ты лишаешься Моего благословения, как лишишься и ребенка, ибо не должно быть у верующих в Меня большей любви, чем ко Мне, Господу Господствующих. Если бы ты послушался Меня, я бы спас его, подменив жертвенным агнцем. Я омолодил бы тебя и продлил твои годы, ты стал бы патриархом, отцом народов. Но ты дорожишь богатством и домочадцами больше, чем Господом, а это смертный грех, ибо сказано: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим превыше всего на свете». Также сказано: «Не сотвори себе кумира. Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель». Своим непослушанием ты обрек сына на смерть.
        Каламбурский выбирается из-за стола и становится за стулом.
        - Я изучал Тору! - выкрикивает он. - Во второй заповеди речь идет о кумирах, таких, как золотой телец, истуканы языческих религий, а вовсе не о домочадцах человека!
        - Кумиром может стать все, что ценится человеком превыше Господа. Маловер! Бог лично явился тебе и разговаривает с тобой, а ты отказал Ему в такой малости! За это Я отберу у тебя самое дорогое. Жизнь всегда так поступает, это один из законов созданного Мною бытия. Если же ты продолжишь упорствовать в неподчинении Мне, Я обреку тебя на муки ада.
        В торжественном построении фраз, в особой манере произнесения местоимений «Я» и «Меня», звучащих словно «с большой буквы», звучит внеземная всепокоряющая воля. Перед силой любви и доброты, струящейся из всезнающих глаз, хочется упасть на колени, расплакаться и каяться, прося прощения за то зло, что ты успел натворить в жизни. Грехи один гаже другого встают перед глазами, язвят проснувшуюся совесть.
        - Послушайте, послушайте… - лепечет совершенно потерянный олигарх, - если вы обещаете, что замените его агнцем, я готов… готов принести его в жертву при условии, что вы примите наше предложение…
        «Господь» сострадательно улыбается.
        - Такое предложение делается один только раз, Леонид. Авраам доказал свою верность и стал за это праотцем народов. Он обладал видением. В любимом сыне он видел преходящую ценность, а в Боге - ценность вечную. Ты же не прошел испытания, нарушив заповедь, коих ровно десять. За нарушение любой их них полагаются муки ада. Начинай же страдать, уже здесь, на земле, ибо этой ночью Я заберу у тебя сына, единственного твоего, дабы через муки ты возлюбил Господа превыше родных и домочадцев!
        - Нет! - взметается всерьез напуганный отец. - Все, что угодно, но только не это! Я готов служить тебе, но не наказывай меня смертью единственного сына! Мы объездили лучшие клиники, жена с таким трудом забеременела, он моя единственная надежда, мой наследник! Кому я оставлю заработанное мною?
        Каламбурский окидывает расфокусированным взглядом позолоченную лепнину, мрамор, фарфор, картины. Придут гои и разорят, уничтожат красоту, надругаются даже над памятью! Нет, сын его должен жить, чтобы сохранить все это и приумножить! Он хочет высказать все это своему неумолимому собеседнику, но тот качает головой, будто давно прочел его мысли.
        - Мирские иллюзии затмили твой разум. Здесь нет ничего заработанного тобой, а есть только то, что Я дал тебе. И сына твоего тоже дал тебе Я. Он мелькнет пузырьком на воде во время ливня, но ты любишь его больше, чем Меня, и поклоняешься ему, как кумиру.
        - Давай договариваться! - в отчаянии восклицает олигарх. - Я согласен на все твои условия, только помилуй беззащитное дитя!
        Но нет, «Господь» непреклонен.
        - Ты сам, своей слепой любовью убил его.
        - Не своди меня с ума! - взвывает отец. - Ты отнимаешь у меня самое дорогое и хочешь, чтобы после этого я верно служил тебе?
        - Именно после потери самого дорогого человек начинает наиболее верно служить Господу. Все суета. Вечен только Господь.
        Леонид Валерьянович готов разрыдаться горло его сводит спазмами, глаза наливаются слезами.
        - Ты не Бог! - выдыхает он. - Бог милостив, а ты зол и жесток! Ты действуешь страхом и угрозами. Я знаю, кто ты!
        - Кто же? - кротко интересуется гость. - У меня столько имен и личин, что иногда Я сам сбиваюсь со счета. Все родившиеся на земле за всю ее историю, да что там на земле - во вселенной, это всё Я! Как сказал один суфий, ходивший по пустыне в драном халате: «В этом халате нет никого, кроме Аллаха!» Ты миллиардер, а он был нищим, но у тебя за душой нет ни гроша, а у суфия в халате помещался сам Бог, то есть Все!
        - Мне плевать, что там болтал нищий суфий! - в ярости стучит стулом об пол олигарх. - Ты не бог, а самозванец! Ты обманщик, вот ты кто!
        - Обманщик - это тоже Я. Я - все сущее, как ты этого не понимаешь, Леонид? Но запомни, в самых «плохих» людях скрываются разгадки твоих проблем. Они приходят для того, чтобы показать тебе твои слабые стороны. Ты ненавидишь людей, которые причиняют тебе «зло», не понимая, что их руками действует Господь.
        - Меня предупреждали, что демоны могут являться под видом ангелов, но чтобы Сатана прикинулся Богом, про такое я еще не слышал! Ты Отец Лжи, вот почему ты так убедителен! Но я не верю тебе!
        - Прощай, - «Господь» закрывает глаза. - Сейчас Скворцов проснется. Не подавай виду, что разговаривал со Мной. Я не хочу, чтобы он знал про Меня.
        Каламбурский через стол тормошит обмякшее тело.
        - Эй, не уходи! Мы не договорились! Вернись! И не пугай меня больше угрозами жизни моего сына, иначе я не выпущу тебя отсюда живым, клянусь всем святым и проклятым!
        Смеженные век приоткрываются, глаза затягивает багровая наволочь лютости. Кулак с маху бьет по столу, рюмки, бутылки с тарелками с грохотом летят на пол.
        - Все будет так, как сказал Я-а-а! - ревет дух. - Слушайся Меня и повинуйся!
        Двери распахиваются. Стремительно входит Эфраим Лейбовиц, одетый по колдовскому обряду в мантию звездочета, усыпанную серебряными созвездиями, с темно-синим капюшоном с изумрудными отворотами и золотой цепью с пентаграммой на шее.
        - Успокойся, Леонид! - громко призывает он. - Я все слышал, это не Б-г, это диббук Сеариэль! Keyn ayin horeh, tsey tsey dybbuk!
        «ИЕРОФАНТ» ВСТУПАЕТ В ИГРУ
        Квадрокоп - летающая разведывательная платформа с инфракрасной оптикой - бесшумно входит в воздушное пространство над виллой. Светятся окна первого этажа и фонари вдоль аллей парка. Голубизной сияет бассейн, возле котрого служанка убирает шезлонги.
        По команде оператора беспилотник производит «бомбометание».
        Шлеп-шлеп-шлеп - на стены и окна виллы налепляется десятка полтора видео-«глаз» в силиконовых липких оболочках. Плюмк! Плюмк! Плюмк! - в бассейн падают видеокамеры, замаскированные под плоды маклюры.
        На мониторе оператора спецгруппы образуются квадратики трансляций.
        Оператор квадракоптера джойстиком наводит прицел пневматического ружья и стрелкой с сильнодействующим снотворным усыпляет охранника на воротах. Квадрокоп взлетает выше, держа в прицеле камеры колоннаду центрального входа. Тени скользят к воротам, летят веревочные лестницы с крючьями для зацепа, группа захвата проникает на территорию и стремительно пересекает двор.
        ЗАСАДА НА ДЕМОНА. «ДИББУК, ДИББУК, ИЗЫДИ!»
        После разгрома Иерусалимского Храма в палестинском городке Ямниа (Ябна) открылась тайная религиозная школа. Её основателем и идейным вдохновителем стал Ионаханан бен Заккай. Отсюда вышли самые сильные заклинатели демонов, включая выкреста Торквемаду, великого инквизитора Испании, прославившегося массовыми сожжениями еретиков. Именно при нем в Средние века получила развитие Демонология, а также настоящая Кабала (не тот популярный вариант, который сейчас выдают за нее, а исконный - магический).
        Согласно Демонологии, «диббук» - это неупокоенный дух умершего грешника, не могущего расстаться с земным существованием из-за совершенных им тяжких преступлений, и вынужденного потому вселяться в тела живых людей. Его название с иврита переводится как «прилепившийся, прилепин».
        Диббук изгоняется цадиком (праведником) и десятью другими членами общины. Самое трудное - узнать имя диббука и договориться с ним об условиях, на которых он согласится покинуть захваченное тело. Ритуал предписывает читать библейские стихи задом наперед, дуть в шофар и повторять keyn ayin horeh, что можно перевести с идиша на русский как «чур меня» и tsey tsey dybbuk! (изыди, изыди, диббук)
        Интересно, что в современном Израиле предлагаются услуги по изгнанию диббука по скайпу! Демон же Сеариэль, упомянутый Эфраимом, является кровным братом Иакова и отличался тем, что любит дурачить всех подряд, заставляя поверить в своё могущество и святость.
        Вместе с Железным Раввином в зал вбегают слуги и, разом взявшись за края ковра, на котором стоит стол, резко раздергивают его. Заранее разрезанный ковер расползается, открыв на паркете перевернутую алую пентаграмму. Кабалистическая орнамента-листика испещряет ее символами заклинаний, улавливающих, ослабляющих или парализующих духов.
        Слуги зажигают черные свечи на пяти концах дьявольской звезды, от свечей зажигаются бикфордовы шнуры, миг - и вокруг вскочившего демона вспыхивает огненный пентакль.
        Если человеку еще возможно выйти из активированной пентаграммы, то демонам это сделать чрезвычайно затруднительно, для этого нужно разрушить или стереть одну из граней, начертанных мелом или углем и окропленных кровью черной курицы. Если же пентаграмма закалена кровью человека, вырваться из нее у демона нет никакой возможности. И, пока горят грани звезды, другие слуги в черных сутанах, вскрыв горла черных куриц, бегут вдоль огня и кропят его кровью.
        Осознав, в какую западню попал, Черный дым ревет и отшвыривает стол. Но напрасно мечется он в паутине силовых линий кабалистической пентаграммы, - при всем своем могуществе ему не преодолеть путы сфиротической магии.
        Демонов нужно вызывать после девятидневного поста. Эфраим Лейбовиц выглядит изможденным, но глаза его горят на бледном осунувшемся лице, когда, раскрыв книгу, и не обращая внимания на завывания злобно щерящегося пленника, он начинает читать заклинание.
        - Демоны ада, я заклинаю вас именем Адонаи, который сотворил ад, заклинаю именами демонов, служащих у властителя тьмы. Силой звезды Юпитера, именем Адонаи и Творца Всевышнего. Заклинаю тебя прийти и воплотить в жизнь мою волю. Я хочу и требую, чтобы ты явил Машиаха и привел его к всемирной власти и покорил ему все народы! Аминь!
        Закончив чтение заклятия, звездочет простирает руку в сторону изрыгающего проклятия и угрозы демона и властно требует.
        - Кто ты? Назови свое имя!
        - Кто ТЫ, что базаришь на равных? - облик Черного дыма клубится, перетекая то в сидящего на драконе воина со шпагой в руке, то в трехголового великана, у которого наряду с человеческой головой справа и слева на плечах напухают глядящие налитыми кровью глазами головы барана и быка.
        - В мире духов меня знают под прозвищем Железный Раввин. Скажи теперь ты свое имя, повелеваю! - Лейбовиц совершает мановение «шелом ошеломления», нанося ментальный удар по духу, заставляя того уплотниться и стать более податливым физическим воздействиям.
        Лицо демона сгущается до дымного конденсата, оно становится дьявольски порочным, зловещим, устрашающим, глаза его горят как багровые уголья. Затем он и вовсе принимает привычный облик тюремного пахана, хрипящего на расщепленных связках.
        - У меня много имен. По вашей классификации меня зовут Асмодей.
        Услышав имя, Железный раввин слегка отшатывается. Он не ожидал, что в заброшенные сети попадется такая крупная рыба, да что там рыба - кит-убийца!
        - Асмодей? - восклицает Эфраим пораженно. - Царь демонов? Ты был слугой Соломона! Ты подарил ему книгу заклинаний и построил Соломонов Храм. Значит, и нам ты можешь служить при определенных условиях, о которых мы можем сейчас договориться!
        - Чего же вы хотите, хитроумные евреи?
        - Мы хотим, чтобы сбылись пророчества, и был восстановлен Храм. Чтобы явился Машиах и наступило его тысячелетнее царство. Творец обещал нам обетованную землю. Почему же мы, оставшиеся верными Ему до конца, должны ютиться в выжженной пустыне, в то время как гои наслаждаются жизнью в таких прекрасных и плодородных странах, как Украина? Готов ли ты помочь нам в осуществлении предвечного замысла Творца?
        - Хорошо ли ты знаешь меня и мои нравы, чтобы так безрассудно требовать повиновения у того, кто способен убить тебя быстрее, чем моргает глаз? Да, это я построил Храм и подарил Соломону Книгу заклинаний. Но Храм разрушен, а Книга утеряна. Вы бессильны передо мной.
        - Неправда! Книга заклинаний Соломона у меня!
        - Не верю. Покажи!
        - Вот она! - раввин поднимает книгу над головой. - Покорись мне!
        Демон вглядывается в черный том и делает вид, что смиряется.
        - Ты хорошо изучал заклинания оккультной книги, Эфраим? - спрашивает он.
        - Да, я все делаю по правилам!
        - Для чего предназначено заклинание, которое ты только что прочитал?
        - Для вызывания и покорения духов.
        - Идиот! Зачем вызывать того, кто уже пришел? Этим заклинанием ты только усилил меня! Надо было читать заклинание улавливания демонов и принуждения их к исполнению твоих желаний! Теперь я силен, как никогда! Вы хотели, чтобы я слушался вас, как царя Соломона, но по сравнению с Соломоном вы жалкие зеленые первоходы! - адский смех катится по гостиной. - А-ха-ха-ха-ха-а-а-а! Хорошо же, я исполню ваше желание, тем более что оно совпадают с моим. Потому что у вас нет и не может быть других желаний, кроме внушенных мною, жалкие глупцы!
        Из карманов Гуся-Асмодея исходят струи прозрачного тумана и заполняют зал. От тела его брызжет рваный огонь, он возопляет, распахнув рот на всю ширину челюстей и заткнув уши пальцами, как вдруг потрясающий по силе взрыв сбивает с ног полетевших кубарем незадачливых охотников за привидениями. Разведывательный квадрокоп фиксирует этот момент снаружи: окна первого этажа виллы выстреливают в ночной парк снопами огня, осколков и штор, как борт пиратской шхуны, идущей на абордаж.
        ДОПРОС ЦИРКИНА
        Главный сервер Элохима находится в так называемой «чистой комнате». Именно там прятался охранник Циркин, отвлекший погоню на себя и отстреливавшийся в лабиринтах ангара до последнего патрона.
        В кабинете Куратора его подвергают допросу с пристрастием.
        - Куда вы его увезли? - повторяет при каждом ударе капитан Гончаров, вымещающий на пленном злобу за пропущенный от Эйдельберга удар.
        Циркин с примотанными скотчем к подлокотникам кресла руками молчит.
        Избиение результатов не приносит. Циркин кашляет и плюется кровью.
        Скополамин, зомбирующий наркотик, под воздействием которого вы будете выполнять любые команды, отдадите деньги, откроете незнакомцу дверь, а завтра не будете об этом помнить, «раскалывает» упрямца.
        - Его… везут… в храм… - заплетающимся языком бормочет расслабленный пленник.
        - Ты про хоральную синагогу говоришь? - спрашивает генерал. - Что в Спасоглинищевском переулке?
        - Нет… - мотает головой Циркин. - В Храм Соломона. Там… будет явлено величайшее из чудес… Трансляция назначена на праздник Хануки… Все человечество узрит… Элийягу восстанет! - охранник начинает отплывать.
        - Не-не-не-не! - генерал подбадривает его оплеухой. - Не спать, Циркин! Проспишь пришествие Элиягу! Пусть приходит, мы окажем ему достойный прием. Коматозник вам зачем?
        - Гильгуль… - в горле Циркина гуркотят голуби, - гил-гуль… гил-гуль… гилгуль.
        - Костя, ты не переборщил с дозой? - Валентин Григорьевич оглядывается на адъютанта. Тот пожимает плечами.
        - Всадил по норме.
        - Гилгуль, - клокочет Циркин, - гилгуль, гилгуль… - временное прояснение делает его речь отчетливей. - Вы же видели на Просцениуме, кем был в прошлой жизни Скворцов. Разве случайно, что находится он в коме, как и положено взятому живым на небо пророку Элийягу, чье нетленное тело висит между небом и землей, как пасхальный костюм в ожидании седера?
        - Зачем вам человек в коме?
        Циркина смешит этот вопрос.
        - Он воскреснет! И проведет первую за тысячи лет службу в восстановленном храме.
        Голова пленника бессильно падает на грудь.
        Генерал приподнимает ее за подбородок.
        - Циркин, слышишь меня? Допустим, Скворцов это Элийягу. Но Храм! Ваш Храм должен быть построен на Храмовой горе! Арабы никогда не позволят вам этого сделать! Там стоит мечеть Аль-Акса и этого… как его… - Валентин Григорьевич щелкает пальцами. - Омара! Мечеть Омара!
        Эти слова смешат Циркина. Хихикая, он выдает главную тайну.
        - Мы УЖЕ восстановили Храм! Никто из гоев этого не понял, хотя строительство происходило в самом сердце Москвы, на глазах всего народа! - Расторможенного пленника заносит в историю. - После гибели хазарского каганата, погубленного проклятым вождем славян Святославом, Израилю пришлось затаиться и ждать, пока наши мудрецы готовили разрушение русского царства. Уже два удара нанесли мы по России - Октябрьской революцией и Второй мировой. Остался последний, третий удар, и жертвенная телица падет перед алтарем. Уже Днепр Иорданом назвали, Новый Иерусалим под Москвой построили и Храм Соломона в центре столицы на глазах всего мира возвели! - повизгивая в икоточном смехе, фанатик обводит офицеров воспаленным взглядом, в котором сквозит безумное торжество.
        - Можно я ему врежу? - Гончаров вминает правый кулак в ладонь левой руки. - Говори, сука! Куда вы отвезли коматозника? Конкретно адрес! Адрес! Адрес!
        - Адреса я не знаю, сами найдите! - осклизлыми от крови губами отвечает Циркин.
        - Где плавали в бассейне… трудящиеся страны Советов… Где кощуницы плясали, празднуя Хануку… Храм Господен, восстановленный русским царем в честь победы над Наполеоном… Сталин узнал его тайну и взорвал со страху. Так был разрушен Третий Храм… Лужков, прораб Божий… построил Четвертый…
        Пленник роняет голову на грудь.
        Гончаров щупает пульс у него на горле.
        - Не может быть, - упавшим голосом говорит он. - Врет он, товарищ генерал, это наш православный храм.
        Оскорбительное подозрение просачивается в сердца русских офицеров.
        - Группу на выезд! - командует Огуренков, ставя на стол стакан с водой, которой он запивал таблетку анаприлина.
        ПОСЛЕ ВЗРЫВА
        Голова превратилась в оркестровую яму в момент настраивания инструментов. Все играет вкривь и вкось, гудит, шипит, свистит, бренчит, звенит и клацает.
        Мигает аварийное освещение.
        В его выморочном свете обгорелые, чумазые, с тлеющими волосами, «каббали-сты» таращатся друг на друга. Из ушей обоих течет кровь, в глазах полопались сосуды, они похожи на вампиров, бьющихся в корчах при появлении солнца.
        Сорвавшаяся со стены картина с изображением «святого семейства», бесшумно падает на пол.
        Губы Эфраима шевелятся, но слов его не слышно.
        Леонид Валерьянович понимает, что оглох. Его бьет истерический смех. Что могло так сильно его насмешить? Неужели вид разрушенной гостиной, которую он обставлял с такой любовью? Или старина Эфраим, у которого отгорели пейсы вместе с бородой?
        Эфраим также не узнает приятеля. Буйная шевелюра его осыпалась пеплом, лицо лишилось седобородой маски, и, обожженное, блестит, как медный пятак. Скоро наголо обритый губернатор будет удивлять общественность своим новым обликом. «Вы так помолодели, будто двадцать лет скинули, Леонид Валерьянович!»
        Так сбылось обещанное: Господь омолодил его и на какие-то мгновения отправил в ад. Это было его второе погружение в геенну, но Леонид Валерьянович этого не понял и потому будет вынужден посетить преисподнюю в третий раз.
        ЧУЖАЯ ДАША ПОТЕМКИ
        Кто-то, невидимый в дыму, берет сзади за руку.
        Демон в пылающем центре пентакля резко оборачивается.
        Даша!
        Радость растворяет дьявольские черты, они вновь становятся человеческим.
        Сергей обнимает девушку, она тянет его к камину, топка проворачивается, открывая узкий, уходящий вниз эскалатор. Согнувшись, они заходят в пасть льву.
        Топка становится на место.
        Включаются потолочные лампы, эскалатор приходит в движение.
        - Сережа, что это было? - спрашивает Даша, осматривая обожженного мужчину.
        - Граната. Термобарическая.
        Перед поездкой в Днепр Финт снабдил Скворцова миниатюрным боеприпасом темно-зеленого цвета с белой маркировкой «РГ-60ТБ».
        - Это «Чебурашка», - сказал Вор, - ручная термобарическая граната объемного взрыва для спецподразделений антитеррора. В момент срабатывания тебе надо будет пошире открыть рот и заткнуть уши, иначе порвет перепонки. При выдергивании чеки подрывается небольшой заряд, задача которого равномерно распределить горючее вещество по всему помещению. Затем подрывается второй заряд, вызывающий детонацию аэрозоля и ударную волну. КалАмбур устроил войну на Донбассе, мы сделаем так, что война придет к нему в дом самому.
        Эскалатор останавливает перед стальной дверью. Свет фонариком, Даша набирает на панели шифр. Открывается темный тоннель. В глубине его отсвечивает сталью еще одна дверь, через нее они попадают в коридор, ведущий в спальню к Львенку.
        Ребенок спит. Взрыв не разбудил его, потому что детская комната представляется собой наглухо изолированную бронекапсулу.
        - Привет, - будит малыша Даша, - писи галять, Львенок! (пошли гулять) Это дядя Сережа. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?
        - Привет, Львенок, - говорит Скворцов.
        - Приве-ет… - зевает ребенок. - А что, уже ютро?
        - Да, скоро рассвет. Выведешь нас в сад? Запустим дрона, хочешь?
        - Папа не разрешает.
        - Уже разрешил.
        - Тогда пойдем! - Львенок сползает с кровати, бредет в туалет, журчит струйкой.
        СЫН ОЛИГАРХА - ЛУЧШИЙ БРОНЕЖИЛЕТ
        Двери в разгромленную гостиную распахиваются.
        Спинами пятятся охранники с наставленным оружием. За ними следуют Даша и Скворцов, на груди которого в рюкзаке для ношения детей висит… сын Каламбурского. Судя по шевелящимся ртам и искаженным лицам, охрана и Скворцов о чем-то препираются, но до контуженного олигарха не доносится ни звука. Он бросается на помощь сыну.
        Скворцов берет ребенка за голову и показывает, как он свернет ее, если его команды не будут выполнены.
        - Вертолет заводи, начальник, - шевелятся губы гостя. - Улетаю я, дух же.
        - Отпусти ребенка! - умоляет перепуганный отец.
        Львенок не узнает в обожженном безволосом дядьке своего отца и плачет.
        Охрана тоже с трудом привыкает к новому облику хозяина, который кричит.
        - Чего ты хочешь? Говори громче! Я тебя не слышу!
        Скворцов артикулирует.
        - Вер-то-лет! Пусть заводят вертолет и быстро, иначе я сверну ему шею!
        - Кирилл, - хватает олигарх за плечи начальника охраны, - срочно! Буди Семена! Пусть заводит вертолет! Скворцов, я выполню все твои требования, только отпусти ребенка!
        - Обещаю, мы отпустим его, как только долетим до Донбасса.
        - Куда? Куда вы долетите? Нет, вы не возьмете его с собой! Вертолет в обмен на ребенка! Лучше меня возьми в заложники!
        Штаб квартира группы компаний «Иерофант»
        Ни вывески, ни входа. Глухие ворота. Окна за бронированными жалюзи.
        Штаб-квартира «Иерофант корпорейшн» окружена металлическим забором, над которым натянута колючая проволока, намотанная на фарфоровые изоляторы.
        Сидя кресле с задранными на стол ногами, сэр Роберт Кондвит в очки «гугл глас» отслеживает события на вилле в Днепре. Дроны и камеры передают картинку во всех ракурсах и диапазонах.
        - Босс, его нигде нет, - слышится в наушнике голос старшего офицера Джорджа Доу. - Каламбурский и Лейбовиц контужены.
        - Ищите Скворцова. Он нужен мне живым, Джордж.
        После долгой паузы вновь раздается голос Доу.
        - Он в парке, босс! Собирается лететь на Донбасс.
        С высоты дрона открывается вид ночного парка, вертолет на площадке, к которому бегут мужчина и девушка.
        - Что нам делать, босс? Можем взять его при посадке в вертолет.
        - Нет, это слишком опасно. Перехватим его над Донбассом. Поднимайте «Ривент джойнт». Что у него на груди, мне плохо видно?
        - Это сын Каламбурского, босс.
        - Помню, ты хотел поехать на сафари, Джордж.
        БОГАТЫЕ ТОЖЕ ПЛАЧУТ
        Этот ролик выложил в интернет один из охранников Каламбурского, снимавший происходящее на телефон.
        Ночь, размытые огни, мутные кадры: в пляшущем луче прожектора террорист погружается вместе с девушкой и ребенком в вертолет, дверца задвигается, винты вращаются все быстрее.
        Какие-то люди выбегают на взлетную площадку, низенький толстый олигарх, воздев руки к небу, мечется между ними, одежда на нем трепещет от сильного ветра, поднятого винтами.
        Габаритные огни вертолета отрываются от земли, дрожат в ночной темноте и набирают высоту, пока не сливаются с ярко-желтой луной.
        Олигарх падает на колени, склоняется до земли и закрывает голову руками.
        Сквозь охрану пробивается Нонна Каламбурская. Вне себя от горя, она трясет мужа и бьет его кулаками по спине. Леонид Валерьянович не реагирует.
        СМЕРТЬ ЛЬВЕНКА
        В вертолете Скворцов сдирает с себя разгрузку, в которую погружен малыш.
        Даша принимает обмякшее тельце и вдруг видит, что руки ее измазаны кровью.
        - Сережа, - в ужасе кричит она, - он ранен! Его срочно нужно в больницу! Малыш, не спи, смотри на меня, не засыпай!
        Глаза Львенка закатываются, лицо бледнеет. Дрогнув ресницами, он шепчет в прижатое к его губам ухо девушки.
        - Львенок умей пьёсто…
        - Что? Умер? Погоди, мы тебя вылечим! - Даша пытается зажать пальцами скользкое от крови входное отверстие, мальчик ранен в грудь, очевидно, он принял на себя пулю, предназначенную Скворцову. - Сережа, нужно срочно садиться! Его еще можно спасти!
        - Ты с ума сошла? Мы еле вырвались!
        - Это ребенок, Сережа! Он умирает!
        - Прости, Даша, но мы не можем вернуться!
        Даша тормошит безжизненное тельце, делает искусственное дыхание.
        Напрасно. Львенок умирает у нее на руках.
        Свое горе девушка обращает против Сергея.
        - Так нельзя! Нельзя использовать детей для защиты наших жизней! Лучше бы мы там погибли, чем маленький беззащитный ребенок!
        - Успокойся! Он вырос и стал бы таким же негодяем, как его отец!
        Помигивая огоньками, вертолет удаляется в сторону Донецка.
        Из аэропорта в Жулянах взлетает самолет-разведчик «RC-135C» «Ривент Джойнт» (заклепочное соединение) - удлиненный нос с аппаратурой разведки, лес разнокалиберных антенн под фюзеляжем. Самолет этого типа способен найти иголку в стоге сена в радиусе до полутора тысяч километров, ему не составляет труда засечь удаляющийся от виллы вертолет, отмеченный на радаре мигающей точкой.
        Управление вертолетом дистанционно перехватывают и принуждают сделать посадку в поле неподалеку от деревни Марьинка. До подхода штурмового вертолета «Эйр шарк» с группой спецназа остается не более получаса. Поисковая группа ополчения находит вертолет раньше американских наемников. В ночной степи к мигающему аварийными огнями «Робинсону» подъезжает джип, из которого выскакивает Ретивый.
        Скворцов выпрыгивает из вертолета. Они обнимаются.
        В небе слышен нарастающий свист турбин.
        Ретивый смотрит в тепловизор.
        - Это по вашу душу. В машину! Там документы и билеты на поезд до Москвы.
        - А вы?
        - Мы вас прикроем. К бою!
        Группа чеченского спецназа «Дикари» берет вертолет в полукольцо.
        Сергей с Дашей садятся в джип.
        Колеса буксуют в рыхлой после дождя земле.
        Они отъезжают около двух километров, когда на месте вынужденной посадки раздаются гранатные взрывы, вспыхивает мельтешение трассирующей стрельбы.
        Книга седьмая
        «Мессия»
        КРИЗИС «ХХС»
        Молния!!!
        «Сегодня вечером группой вооруженных людей захвачен Храм Христа Спасителя в Москве. В заложниках оказались находившиеся на службе верующие и служители церкви. Ответственность не взяла на себя ни одна из известных террористических группировок. Следите за нашими сообщениями».
        Это эпохальное событие вошло в историю под названием «Кризис ХХС».
        Пылающие римские цифры «ХХС» появились на первых полосах газет, интернет-таблоидов и экстренных выпусков теленовостей.
        «X = 10, XC = 90». Итого СТО.
        100 - единица с нулями, член с яйцами, Хер, Хуй, Гор, тайное имя Бога, полнота и завершение цикла, конец света.
        АРЕСТ ГЕНЕРАЛА ОГУРЕНКОВА
        «Ау, москвичи, что случилось? Почему везде такая прорва ментов? Почему станции метро в центре (Смоленская, Арбатская, Кропоткинская и Площадь Революции) закрыты под предлогом “профилактических работ”? Что стряслось?»
        На Волхонке пробка, движение перекрыто.
        Тонированный микроавтобус с проблесковым маячком на крыше едет по тротуару.
        Его тормозит расстеленный на земле «еж».
        Подходит боец спецназа - сфера, броник, балаклава.
        Приопускается окно пассажира.
        - Я генерал ФСБ! Вот мое удостоверение.
        Цапнув взглядом развернутую книжицу, боец наводит автомат.
        - Генерал Огуренков, вы арестованы! Сдать оружие!
        Микроавтобус оцепляют.
        - Где ордер? - медведем вываливается из «Ниссана» Валентин Григорьевич.
        Представитель Генпрокуратуры в штатском, выйдя из-за бронированных спин, поднимает на уровень глаз лист с гербовой печатью и красной чертой наискось.
        «Вот ордер на ваш арест!»
        «Ловушка! Меня здесь ждали! Для того и оставили Циркина, чтобы он указал дорогу в Храм! Я попался, как глупый мальчишка!»
        6 ДЕКАБРЯ, ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ХАНУКИ
        На фоне зимнего пейзажа маячит тележурналист, за ним толпа зевак.
        «Здравствуйте! Я стою неподалеку от Храма Христа Спасителя. Сам Храм оцеплен кордонами полиции. Согласно последним данным, захватившие Храм так называемые “маккавеи” проводят ритуал его очищения, при этом демонтируются православные иконы. Уже разобран главный иконостас и открыты царские врата.
        “Это провокация, заявил главный раввин России. Мы решительно осуждаем захват православного собора и требуем его немедленного освобождения!”
        С осуждением действий захватчиков выступили Синод РПЦ и муфтият России. Захват осудили на Западе и в исламских странах. Внимание! Террористы вышли в эфир с каким-то обращением».
        «МИР ВАМ, БЛАГОСЛОВЕННЫЕ!»
        Пожилой раввин с седой бородкой, с кипой на лысой голове, по-стариковски кряхтя, усаживается перед камерой, установленной в одном из приделов Храма Христа Спасителя.
        - Мир вам, благословенные! Меня зовут Эфраим Лейбовиц. Я прожил молодость в Одессе, играл в КВН, потом уехал в Израиль. Но я по-прежнему люблю мою первую родину, Россию, Украину, в сердце моем они едины. Поэтому я имею право говорить с вами, как свой со своими. Забейте меня камнями, но евреи же самый законопослушный народ! Почему же мы пошли на нарушение закона? Потому что еще более мы богобоязненный народ. Господь повелел нам войти в Храм и исполнить Его волю. Она заключается в том, что мы должны воскресить здесь пророка. Вот он лежит в храме, - камера издалека показывает белую больничную кровать у алтаря. - Его зовут Сергей Скворцов. Он в коме. Врачи говорят, что у него нет шансов, и даже если он очнется, то не сможет встать, у него сломан позвоночник. Но ученым Института Нейромоделирования Российской Академии наук удалось при помощи новейших компьютерных технологий сделать записи с реликтовых структур его памяти. Они подтверждают факт перерождения в теле нашего современника души первосвященника, совершившего первый в истории подвиг богозащиты.
        ТРАНСЛЯЦИЯ ПОДВИГА КИДУШ-ХА-ШЭМ
        Вид из глаз: барханы, выгоревшее небо, посвисты песчаной бури, верблюжьи крики, блеяние овец, гул шатров на ветру, рев толпы: (голос за кадром переводит выкрики на русский язык) «Ваша мана набила нам оскомину! Верните нас в Египет! Нас кормили там кабачками и чесноком!»
        Трубят боевые рога. Приближается толпа солдат с мечами наголо.
        Пегая грива низкорослого коренастого главаря свисает до плеч, на черепе бугрится продольная плешь с шишками сложной формы - знак избранности. Мощной рукой он подводит к воротам Скинии вульгарно раскрашенную мадианитянку:
        «Эта женщина разрешена мне или запрещена? - с вызовом спрашивает он у невидимого защитника Храма, чья рука держит копье поперек входа. - Если ты скажешь, что запрещена, то кто разрешил Моше жениться на дочери Итро, которая тоже родом из Мидьяна?»
        Остро заточены к вискам глаза блудницы, бездонны ее белладонновые зрачки.
        «Уйди, или убью тебя, как пса!» - кривит она губы в алой киновари.
        Скиния огорожена по периметру забором из шестидесяти столбов, покрытых серебром на медных подножиях и увешанных коврами и тканями. С востока расположен вход на шести столбах, его-то и защищает священник в белых одеждах.
        «Будь проклят, Зимри, сын Салу! Да покарает тебя Всевышний в Судный день! Да будешь ты проклят днём и проклят ночью; проклят, когда ложишься и когда встаёшь, когда выходишь и входишь! - гортанные крики коэна обрушиваются на воинов, перст указующий втыкается в их предводителя. - Пусть гнев и немилость Господня жгут отныне этого человека, обрушивают на него все проклятья, записанные в книге Закона, и искоренят само его имя под небесами! Пусть же будут все предупреждены, что никто не должен общаться с ним словесно либо письменно, либо оказывать ему какую-либо услугу, либо жить с ним под одной кровлей, либо приближаться к нему на расстояние менее четырёх локтей!»
        Разгневанный Зимри рвет копье на себя.
        Мужчины борются, но ни один не может победить.
        Трезвеют глаза бунтовщиков, ропот ползет по их рядам:
        «Негоже нам поклоняться чужим богам… Как бы не прогневался наш Господь и не покарал нас новой напастью… Пинхас не убоялся, почему же мы трепещем чужеродной блудницы?»
        Хазва увлекает военачальника в шатер, дабы похотью укрепить в нем веру в нового бога.
        Крепчает ветер, полный песка и пыли. Тяжко хлопают ковры на заборе.
        Трижды сотрясает Финеес Копьем и трижды испускает вопль - волны паники исходят от наконечника и бегут по песчаному мареву бури.
        Бунтовщики в страхе отступают.
        «Копье заколдовано! Вот почему Зимри не смог победить!»
        В белых одеждах в смятенной толпе шествует Пинхас по стану.
        Стража расступается перед ним, пропуская к шатру военачальника.
        Полумрак напоен мускусом пота и стонами страсти. Четыре ритуальные кисти по углам ложа колеблются в такт движениям мужчины. На полу разбросаны одежды, среди них «прифа», женская одежда-оберег с заговоренным камнем, обмотанным по горловине мезузой. Напрасно Хазва сняла с себя магическую защиту, напрасно кричит она от страха, завидев мстителя, - Зимри закрывает ей рот поцелуем.
        Мощные руки в каракуле выгоревших на солнце волос вздымают копье под вершину шатра. Горловое пение наполняет гудящий от ветра полог.
        «КХАПЬЁ - МАЙЁ-Ё-ЁООО!!!»
        В потную спину с потертостями от оплечий - сквозь мужское сердце, пробив грудь и сердце женщины и выйдя из-под ее лопатки, - вонзается Копье в ложе.
        Мужская кровь по раневому каналу течет в женское сердце.
        Трясись, древко молодого орешника! Бейтесь в корчах, блудница с предателем!
        Опрокинут шатер, дабы видел народ кончину изменников.
        Будто пламенем на ветру, охвачен ааронид белыми, обагренными кровью одеждами.
        Крепчает песчаная буря.
        Замотаны лица, зашнурованы палатки.
        Ревут верблюды, блеют в кошарах овцы.
        Налипают песчинки на алую киноварь запечатанных смертью уст.
        ЭСТРЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ СОВБЕЗА РОССИИ
        Присутствуют: Председатель Правительства, глава Совета Федерации, Председатель государственной Думы, Директор ФСБ, Министр обороны, Директор Следственного комитета, Председатель Национального Антитеррористического Комитета.
        - Какова ситуация вокруг Храма Христа Спасителя? - задает вопрос Президент Директору ФСБ.
        Генерал Борняков докладывает, что собор заминирован, и террористы угрожают взорвать его в случае попытки штурма. Вот что они сказали по телефону.
        На записи слышен мужской голос, говорящий по-русски без акцента.
        - «В 90-е годы на ваши авиационные заводы были внедрены наши люди. Нам достаточно нажать на кнопку, чтобы дистанционно активировать взрывные устройства практически во всех самолетах, выполняющих рейсы над Россией. Доказательство - взрыв борта “Москва-Иркутск”. В наших руках Украина с ее 15-ю ядерными реакторами. В случае попытки штурма между Россией и Европой проляжет радиоактивная пустыня».
        Президент морщится, как от зубной боли.
        - Каковы их требования?
        - Они хотят, чтобы на протяжении восьми дней Хануки им дали возможность вести из Храма теле- и Интернет-трансляции. После чего они обещают добровольно покинуть храм и сдаться.
        Некоторое время члены Совбеза молчат.
        Слово берет Премьер-министр.
        - В сложившейся ситуации нужно дать им возможность провести хануку в Храме. - Премьер строго смотрит вдоль ряда сидящих за столом государственных мужей и добавляет, чтобы ни у кого не осталось сомнения в его решимости. - После чего их следует арестовать и судить!
        - Вы предлагаете нам восемь дней позора? - Спикер Совета Федерации, дородная дама со сложной прической, смотрит прямо перед собой, избегая встречаться взглядом с Премьером, с которым у нее конфликт. - И как будет выглядеть после этого Россия?
        Председатель Национального антитеррористического комитета заверяет, что к штурму все готово.
        - Из Патриархии передали техническую документацию на подземные коммуникации. По нашим расчетам, «Альфе» понадобится от трех до пяти минут, чтобы проникнуть внутрь и нейтрализовать охрану. Что касается угрозы взрыва наших воздушных судов и атомных электростанций, то мы не дадим им возможности посылать оттуда радиосигналы. 703-й отдельный батальон РЭБ под командованием начальника войск радиоэлектронной борьбы генерал-лейтенанта Ласточкина уже выдвинут к месту событий. Их возможностей достаточно, чтобы полностью отрезать от эфира не только Храм, но и весь центр Москвы.
        - В таком случае, почему до сих пор не отключена теле- и интернет-трансляция? - спрашивает Премьер.
        - Чтобы они не знали, что мы способны вырубить их аппаратуру, и не переключились на ручное управление ВУ. Это станет для них сюрпризом в момент штурма.
        - Сюрпризом? - переспрашивает глава правительства с иронией. - Кажется, это для вас захват Храма стал ба-а-алыпим сюрпризом! И после этого вы настаиваете на штурме? Мало вам Дубровки?
        Через боковую двери входит помощник Президента Артем Востроглазов.
        - Есть выход в эфир представителя «секты Маккавеев».
        Включаются плазмы на стенах.
        По знаку Президента звук делают громче.
        И СНОВА ЛЕЙБОВИЦ
        На экранах появляется все тот же седобородый раввин.
        - Вы все видели сами, благословенные! Великий, величайший подвиг богоза-щиты явлен не на словах, а в живых и зримых образах! Задайте себе вопрос, откуда в мозгу коматозника запись первой в истории богозащиты? Откуда видение «из глаз» схватки у Скинии Собрания? Откуда казнь «из первых рук» военачальника Зимри и жрицы культа Ваала-Фегоры? Почему Копье, которым они были убиты, через тысячи лет вернулось в руки именно того человека, чей мозг содержит эту запись?
        (На экране появляется фотография молодого русского парня).
        Это Сергей Скворцов, наш современник. В прошлой жизни он был рожден праведным Финеесом! (появляется изображение священника) Это он выковал Копье Судьбы и впервые обагрил его кровью, убив предателя и блудницу, чьими злодеяниями народ Израиля был ввергнут в эпидемию моровой язвы!
        Новым его воплощением стал пророк Элияу, любимым Всевышним настолько, что вторым после Еноха был взят на небо живым. (Появляется икона Илии, лица совмещаются в одно, удивительно похожее на все три исходника) У нас есть все основания полагать, что в лице Владыки Копья миру явлен не кто иной, как Пинхас-Илия, ибо сказано: «Я пришлю к вам Илию в день Господа, великий и страшный». Каковы признаки «дня Господа», спросите вы, и я вам отвечу.
        Уже взят русскими город в Крыму, да не один, а весь Крым! Уже приблизились сыны Роша к проливам и готовы занять Стамбул с его святынями. Значит, настало время прийти пророку, дабы возвестить приход Машиаха. И вот, он явился! Причем в том же состоянии, в каком был восхищен Илия, ибо что такое состояние комы, как не нахождение души между небом и землей?
        Сбываются пророчества, согласно которым Храм явится чудесным образом! Так и случилось! Духовная Скиния нашла свой временный приют в стенах Храма Христа Спасителя, принявшего его, как тело принимает в себя душу. - Раввин утирает платком вскипевшую в углах рта слюну. - Мы не задержимся здесь надолго. Наше служение продлится восемь дней, ровно столько, сколько понадобится для приготовления нового масла для меноры. Под «новым маслом» мы понимаем «оживление первосвященника». Он в коме, но воскреснет на восьмой день. После чего мы освободим Храм и сдадимся в руки правосудия, если ему угодно будет преследовать нас.
        А пока над кроватью коматозника будут установлены веб-камеры. Через них мир сможет в режиме реального времени наблюдать за ним, чтобы убедиться, что он не встает, не открывает глаз, не разговаривает, не пьет и не ест. Призываю всех молиться за его воскрешение. Это наш общий святой, Илия, Илья-пророк, покровитель российских ВДВ. Христиане, евреи, мусульмане, буддисты - все мы должны сплотиться в молитвенном единении во имя воскрешения посланца Божия. Предваряйте молитву словами «я верю твердой верой, что мессия является посланцем Господа, и я молю Бога воскресить его». Мир вам!
        «МЫ ПЕРЕХОДИМ НА КРУГЛОСУТОЧНОЕ ВЕЩАНИЕ!»
        («Вечер с Владимиром Соловейчиком»)
        Включается прожектор - столб света вертикально вниз накрывает ведущего - сурового мужчину с брыластыми щеками, одетого во френч защитного цвета.
        - Здравствуйте! Сегодня экстренная программа.
        Освещается студия. Вокруг круглого стола стоят гости.
        Ведущий выходит на авансцену.
        - Захват Храма Христа Спасителя произвел эффект разорвавшейся бомбы. Но не менее сильное впечатление оставляет запись, извлеченная из мозга коматозника! Скажите, уважаемые эксперты, это постановочные съемки или реальные реминисценции из человеческой пра-памяти? Евгений Янович, что скажете вы?
        - Позволю себе э-э-э-э-э заметить, - вальяжно тянет Евгений Сатанюк, рыхлый бородатый мужчина в затемненных очках, - что эффект разорвавшейся бомбы это, простите, куча трупов. Мы же имеем эффект НЕразорвавшейся бомбы! Все смотрят и не знают, чего ждать. Коматозника объявили реинкарнацией Илии. Илия был дремуч и волосат! На нем не было ничего, кроме кожаного пояса, за который он затыкал свой хайр! Он лично заколол четыреста языческих жрецов! Это что получается? Серийный убийца лежит в святом для России месте? Что будет, если он воскреснет? Подставляйте горла, неверные?!
        - А что скажете вы, Карен Георгиевич, как специалист по кинематографу?
        - Ролик ближе к жанру фаундж-футадж… - задумчиво отвечает режиссер восточной наружности в дымчатых очках. - Визуальная фишка - POV-кадры с необычных ракурсов и точек зрения.
        Его перебивают стоящие вокруг стола эксперты.
        - Это же явно постановочные кадры!
        - Актеры переигрывают, все слишком пафосно.
        - Кто, по-вашему, сыграл Зимри?
        - Вы разве не узнали Безрукова?
        Смех в студии, споры.
        - Вот видите, видите, что происходит! - обводит пальцем экспертов Владимир Жириновский. - Говорят, о чем угодно, (крик) но только не о кощунственном захвате главного храма России!!! (наступает тишина, оратор локтями подкидывает на себе пиджак и возвращается к нормальному уровню речи). Забалтывают суть, забывают о главном. А главное - это захват Храма. Это мистический вопрос для евреев, причина, по которой они разрушают мусульманский мир. Афганистан. Ирак, потом Ливия. Теперь вот Сирия. Но Асад устоял. Зубной врач оказался не по зубам мировой мафии. Иран стоит. Поэтому Храмовую гору рано зачищать, может прилететь обратка. Храм восстановить не получается. А время поджимает. Что делать? А вот у России есть Храм, давайте его заберем. - Жириновский набрякает в гневе. - Только неадекваты с манией величия могли подумать, что наилучший путь к мировому господству - это захватить в России ее главный храм и посадить в нем на троне своего ставленника! Русский народ верен Христу и не изменит ему с самозванцем. Что, если этот коматозник какой-нибудь актер, притворяющийся, что он в коме? Завтра возьмет и
встанет. Аллилуйя! «Праздник святого Йоргена» - только на весь мир! Думаете, не поверят? Мы не поверим. А миллионы баранов поверят. И пойдут за новым мессией!
        КТО ЗА ШТУРМ?
        (Заседание Совбеза России)
        - Откуда у них допуск к эфиру? - на скулах Президент пульсируют желваки, признак бешенства, скрываемого многолетней привычкой к самоконтролю.
        - Пытаемся заблокировать канал, - отвечает Директор ФСБ. - Пока не получается.
        - Почему?
        - Специалисты не могут разобраться. Сигнал идет в обход привычного трафика.
        Аудитория просмотра охватывает уже полмиллиарда зрителей в семидесяти странах. Чем наглее пиар-кампания, тем значительнее эффект! Покажут коматозника, совершат над ним какой-нибудь обряд, «труп» откроет глаза, толпы ахнут и вуаля - готов новый пророк. А потом этот пророк объявит о приходе Машиаха, еще и пальцем на него укажет. И готов медийный идол. Мировая слава за полчаса. Дешево и сердито.
        - Американцы вон высадку на Луну сняли, - хмыкает Председатель Госдумы. - Что им стоило снять восстание в пустыне с убийством в шатре.
        - Если коматозник воскреснет, он станет гласом Божьим, - резюмирует Директор ФСБ, - оракулом, диктующим миру волю «высших сил». Считаю, что этого нельзя допустить! Необходимо вырезать опухоль на ранней стадии, иначе, разрастаясь, она погубит весь организм, и я не имею в виду одну только Россию.
        - Я против штурма! - возражает Премьер-министр. - Здание заминировано, и нет гарантий, что оно не будет взорвано. Дымящиеся развалины главного Храма страны могут послужить символическим прообразом разрушения России, как стала символом распада СССР Чернобыльская катастрофа.
        - Но это теракт! - возмущается Председатель Совфеда. - Захвачен символ
        Православия! Более наглого надругательства над верой и государством еще не бывало в истории!
        Премьер ерзает под взглядами коллег.
        - Американцы не напали на Иран, - напоминает он, - несмотря даже на то, что их посольство было захвачено! Иногда приходится терпеть и выжидать. Предлагаю вступить в переговоры.
        - Вступить в переговоры? - негодует Совфедша. - В последний раз с террористами разговаривал Черномырдин! Крайне прискорбный для российской государственности факт! Которому вы, кажется, собираетесь последовать.
        - К штурму все готово, - останавливает перепалку Директор ФСБ. - Если захватчиков не будут защищать на самом высоком уровне, мы быстро ликвидируем угрозу.
        Эти слова накаляют обстановку. Несмотря на то, что Борняков произнес их с отрешенным лицом, создается впечатление, что он обвиняет второе лицо в государстве.
        Лицо Премьера твердеет.
        - А вы так настаиваете на штурме, словно хотите прикрыть им катастрофический провал спецслужб! Я же предлагаю минимизировать ущерб, причиненный вашей халатностью! Если коматозник выйдет из комы, то именно Москва станет духовным центром мира! Иметь на своей стороне Илью-пророка - да это же козырь в любом геополитическом раскладе! В нашу страну переместятся эсхатологические надежды человечества! Эти хасиды в храме, не понимая того, работают на нас!
        Члены Совбеза переглядываются, подобная мысль не приходила им в голову.
        - Если перехватить управление этой глобальной мистической аферой, - продолжает Премьер, - то мы сможем проводить через Мессию нужные нам решения.
        - А если они начнут диктовать нам свои хотелки? - ставит ребром вопрос Президент.
        - Значит, нужно кооптировать в его окружение своих людей! - Премьер реагирует быстро, словно заранее подготовил ответ. - Например, Патриарх может быть введен в члены священного Синода при новом пророке.
        - И тем самым повысить его статус? Я решительно против! - рдеет под слоем пудры Председатель Совета Федерации.
        - Против чего? - выглядывает из ряда сидящих Премьер.
        - Против переговоров с террористами! - Совфедша по-прежнему не поворачивает в его сторону лица. - Позор! Представляю, что было бы, если бы они захватили Мекку или Медину. Народ бы уже штурмовал святыни!
        - К этому, кажется, все идет, - подает голос Министр МВД. - Мы еле сдерживаем напор верующих. Люди рвутся в Храм и упрекают полицию в бездействии.
        - Но если он все же встанет? - Премьер обводит коллег настойчивым взглядом. - Что тогда? Не такие же они дураки, чтобы довериться случаю. Ими явно заготовлен какой-нибудь сверхэффективный препарат или нанотехнологии, позволяющие сращивать нервные ткани спинного мозга. Предположим, что «Илия» встал. Наша реакция?
        - А будет вот что, - пригибается к столу Президент. - Мир в очередной раз будет одурачен сионистами! Коматозника, даже не восставшего, а просто открывшего глаза, объявят посланцем Бога. И мы с вами получим актора, равного по влиянию Глобальному Предиктору. Попробуйте после этого вести с ним диалог! «Посланец Всевышнего» всех нас пошлет куда подальше и будет диктовать свою волю. А точнее, волю тех, кто привел его к мировой славе. Итак, - подводит черту глава государства, - мы получили два предложения. Дать возможность террористам завершить свои богослужения в Храме, после чего арестовать их и судить. И второе предложение - взять храм штурмом. Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы предпринять штурм Храма силами спецназа ФСБ, прошу голосовать!
        ВТОРОЙ ДЕНЬ ХАНУКИ
        После демонстрации «Подвига кидуш-ха-шэм» Интернет взрывается. Что это, фейк или донесенная нейротехнологиями ветхозаветная истина?
        Блогеры теряются в догадках. Кто сыграл героев, кто выступил режиссером?
        Высказываются предположения, что Зимри сыграл Джеймс Марсден, а Хазву - хорошо загримированная Мила Йовович.
        Наглость теракта отступает в общественном мнении на второй план перед загадкой происходящего. Воспитанный на сериалах, народ ждет продолжения. К трансляциям из Храма подключаются все новые пользователи. Цифры трафика зашкаливают.
        На пике ожиданий в эфир снова выходит пожилой раввин.
        - Мир вам, благословенные! Ночь прошла и все могли наблюдать онлайн, что коматозник неподвижен, он не ест и не пьет, потому что на самом деле находится в коме. Смотрите же, какие еще великие события записаны в его памяти! Смотрите и поражайтесь! (В режиме таймлапс демонстрируются события на Голом шпиле, раввин комментирует их).
        Вот Сергей Скворцов преодолевает страх и вступается за девушку, которую собирается изнасиловать банда подонков. Без всякой надежды на успех повторяет он подвиг Финееса, опрокинувшего шатер, в котором творилось беззаконие (Скворцов срывает палатку над пьяным молодчиком, распинающим девушку).
        Вот он сражается в одиночку против озверевшей толпы. Его избивают. Жестоко, ногами и палками. Но Господь немедленно карает насильников (картинка подорвавшихся в раскопе парней).
        Вот Сергей находит под скалой Копье и в экстатическом видении узнает себя в кузнеце, кующем артефакт в походной кузнице времен Исхода.
        Вот в поезде он как бы «случайно» активирует копье и становится его Владыкой.
        «АКТИВАЦИИ КОПЬЯ»
        Ночь. Полустанок. Купе. Таможенный досмотр.
        Украинский офицер находит в рюкзаке россиянки шкатулку желтого металла с инкрустацией из драгоценных камней в форме фашистской свастики. Сбоку из шкатулки торчит железная рукоять. Офицер вынимает клинок грубой ковки.
        - Чий цэ спыс? - спрашивает он.
        Лицо девушки подмерзает, как перед фотовспышкой.
        - Я вас не понимаю…
        Офицер задвигает копье в ножны, с неохотой переходит на русский язык.
        - Я запытую, чие… цэ… копье?
        Повисает пауза. Долгая, гнетущая.
        Спутник девушки встает. Это Сергей Скворцов.
        - Копье - мое! - громко заявляет он.
        В тот же момент поезд дергается.
        Скворцов хватается за ближайший предмет - им оказывается ручка Копья.
        С лижущим лязгом копье выходит из ножен.
        Подъехавший перронный лампион заливает купе мертвенным светом.
        Заплата на клинке испускает золотой отблеск.
        Поезд дергается в другую сторону, да с такой силой, что пассажиры летят кубарем, с верхних полок сыпятся чемоданы.
        Офицера кидает на копье в руке Скворцова.
        Золотыми ножнами он бьет его в лоб и оглушает.
        СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ
        «За» голосуют Председатель Совфеда, Председатель Госдумы, Председатель Ан-титеррористического комитета, Министр Обороны, Министр Иностранных дел и Директор ФСБ. Шесть человек.
        «Кто против?»
        Руки поднимают шесть представителей либерального блока, включая Премьера и Министра МВД.
        Итак, голоса разделились поровну.
        Решающее слово остается за Президентом.
        Искоса глянув на главу правительства, он гасит вспышку глаз усталым прикрытием век. Миновать фильтры спецслужб, незаметно проникнуть в столицу с тоннами оборудования, захватить Храм и подключить его к электрическим и электронным сетям, - все это невозможно осуществить без поддержки на самом верху.
        - Кто наблюдал коматозника из врачей? - Президент поворачивает голову в сторону Секретаря Совбеза. Тот знает въедливость и скрупулезность шефа и поэтому готов ко всем мыслимым и немыслимым вопросам.
        - Лечением коматозника занимался Институт Нейромоделирования. Конкретно профессор Дмитриев. Он сейчас в приемной.
        - Пригласите!
        ПЕТЛЯ ГИСТЕРЕЗИСА ЗАМКНУЛАСЬ
        Очнуться в темноте, с гудящей головой и ощущением раздавленности.
        Так приходят в себя под завалами после землетрясения.
        Откуда-то сверху появляется Даша, отваливает тяжесть с груди.
        Мертвый таможенник сползает на пол.
        Из бока форменного кителя торчит ручка Копья.
        Всасывать это зрелище безумными глазами…
        Прошло всего пару часов, как, спрыгнув с вертолета в донецкой степи, вы догнали отходящий на Москву поезд, наскоро перекусили и завалились спать.
        И вдруг такое пробуждение!
        Судьба совершила огромную петлю и вернулась в исходную точку.
        В точку активации Копья.
        В двери настойчиво стучат: «Пограничный контроль!»
        Пот прошибает от мысли о том, что сейчас тебя арестуют и снова пустят кругами тюремного ада. Тело превращается в один огромный пульс. Нет! Больше никаких тюрем, никогда, ни за что! Вот же копье, торчит из трупа. Рука тянется к оружию, но Даша быстро поднимает свою полку.
        - Сереж, мы его спрячем! Ты как, сможешь помочь, а то я одна не справлюсь?
        В точках бифуркации людей обычно несет потоком ошеломляющих событий.
        Так проверяется спонтанная готовность к выбору.
        Итак, Копье или Даша? Что выбрать? Мысли мечутся.
        Один раз ты уже выбрал Копье, сражался и попал в тюрьму.
        Ну, хорошо, спрячем тело, а потом? Таможенника хватятся, начнут искать.
        Найдут труп и все равно арестуют. Сдаться? Но это тюрьма. Значит, Копье?
        Стук в дверь повторяется.
        Руки хватают тело таможенника и погружают в багажный отсек. Мешает рукоять Копья, ты вытаскиваешь его, зажав у раны полотенцем. Прячешь Копье под матрас на верхней полке, вытираешь руки о труп.
        Крышкой гроба опускается шконка, мертвый таможеник упирается в нее коленками. Ты ворочаешь его, сгибаешь ему голову, утрамбовываешь под хруст шейных позвонков в позу эмбриона, с силой придавливаешь шконку (это полка, Серый, шконки в крытке остались!),
        Даша плюхается сверху, встает и садится несколько раз, одергивает простыню, чтобы закрыть щель, откуда торчат мертвые пальцы, показывает на пол, беззвучно артикулируя «вытри!».
        Ты затираешь пятно крови, прячешь полотенце в скатку на верхней полке, делаешь сонную физиономию, открываешь дверь, и зеваешь! С разбитым в кровь лицом! Не переигрывай!
        Входит пограничница с ноутбуком, включает верхний свет, изучает документы, косится на пассажира с рассечением на лбу, (девушка полотенцем промакивает ему кровь), сравнивает лица с фотографиями в паспортах, - «что у вас с лицом?», «упал при рывке поезда», - ставит штампы, желает «счастливой дороги», проходит дальше по вагону.
        Фу-у-у-у… можно перевести дух.
        В «гробу» под Дашей начинает глухо играть рингтон. Она вскакивает, вскидывает полку, шарит по карманам трупа, вынимает мобильник.
        Выкл!
        Становится тихо.
        Ты выглядываешь в коридор и отшатываешься.
        Напарник убитого, одутловатый офицер с вислыми усами, приложив трубку к уху, идет по вагону, заглядывая в каждое купе.
        - Гарбуз, Спиваков, - слышится его голос, - Олеся нэ бачылы?
        Из соседнего купе выводят узбечку в спортивном костюме, у нее не в порядке документы, ее не пускают ни в Россию, ни на Украину, она так и живет в поездах и на вокзалах.
        В купе заглядывает проводница.
        «У вас все в порядке?»
        Парень на нижней левой полке отнимает ото лба полотенце.
        - Вот как ваша «зализныця» людей возит! - он показывает пятно крови.
        - Та я сама ударилась, - женщина потирает локоть. - Местный маневровый дернул. Может, вам врача вызвать?
        - Не надо. Скоро поедем?
        - Та мытник потерялся, дидько его забери! А мы и так уже опаздываем на полтора часа.
        Проводница уходит.
        Тишина давит на уши.
        Сейчас начнут шерстить вагоны и тогда…
        ПРОФЕССОР ДМИТРИЕВ НА ЗАСЕДАНИИ СОВБЕЗА
        Зал заседаний Совета Безопасности представляет собой прямоугольное помещение, занятое длинным белым столом, вдоль которого стоят стулья с высокими спинками для членов высшего органа управления страной в экстремальных ситуациях. В торцевой его части возвышается массивное кресло с золотым двуглавым орлом в изголовье. В нем сидит Президент.
        Войдя в зал, Владимир Алексеевич заминается, не зная, куда идти.
        Помощник провожает его к свободному стулу на дальнем конце стола, но Президент делает знак подойти поближе и просит Секретаря Совбеза уступить свое место.
        - Я вкратце посвящен в дело коматозника, - глава государства через стол пожимает гостю руку. - У меня есть к вам ряд вопросов. Каково состояние его здоровья? Может ли он выйти из комы? Действительно ли записи, которые демонстрируют по телевидению, сделаны из его мозга?
        Дмитриев впервые видит высшее лицо страны так близко: высокий лоб с зачесанными на лысеющее темя белесыми, поседевшими на висках волосами, маленькие, близко к переносице длинного тонкого носа посаженные глаза, глядящие пристально и цепко. Так смотрит русская государственность - светло и стыло.
        «У Скворцова повреждена ростральная дорсолатеральная покрышка спинного мозга, - профессор говорит уверенно, но все-таки немного скованно, - это является э-э… причиной комы, из которой он, по всей видимости, не выйдет. А если и выйдет, то останется парализованным, так как у него сломаны шейные позвонки. Демонстрируемые по телевидению видеозаписи действительно сняты с его реликтовой памяти».
        Президент ищет глазами Директора ФСБ: как получилось, что такой важный свидетель был выкраден из строго охраняемой лаборатории?
        Борняков отвечает, что проект курировал генерал Огуренков, сейчас арестованный.
        Президент переводит взгляд на Директора Следственного комитета.
        Тот докладывает, что Огуренков задержан по делу об убийстве зам. министра МВД Левашова. «Незадолго до своей гибели генерал Левашов собирался изъять коматозника из ведения Огуренкова, за что, как мы предполагаем, был убит».
        Профессор Дмитриев хлопает себя по лбу.
        - Так вот, кто хотел забрать Скворцова из Лаборатории! За теми, кто арестовал генерала Огуренкова, стоят те же люди, что похитили Скворцова и удерживают его в Храме Христа Спасителя!
        Над рядами государственных мужей повисает грозовое молчание.
        Державная бровь приподнимается.
        - Поясните ваши слова.
        - Сколько у меня времени?
        Президент поворачивает запястье, украшенное часами Blancpain Leman Aqua Lung Large Date из сатинированной стали.
        - Пять минут.
        - Десять. Это важно.
        Лицо высокого собеседника твердеет в скулах.
        - Хорошо, даю вам десять минут. Докладывайте. Без спешки. Надо вникнуть в детали. В них кроется, сами знаете кто.
        Владимир Алексеевич понимает, что наступили главные минуты его жизни.
        «ВСЕ В КРОВИ»
        «Увага! Потяг видбувае с першои колии. Внимание, граждане пассажиры!..»
        Поезд трогается и набирает скорость.
        В середине вагона треплется над открытым окном занавеска.
        «Вон, мужчина пошел в туалет. Готовься, Сереж! Как только он выйдет, туда зайдет женщина с ребенком, и у нас будет ровно сорок секунд»
        Ты выглядываешь из купе: женщина заводит в туалет мальчика, по коридору удаляется, вытираясь полотенцем, вислопузый дядька в спортивных штанах и белой майке.
        Даша рывком поднимает полку над багажным отсеком.
        «Бери его! У нас сорок секунд. Скорее!»
        Вдвоем вы тащите тяжелое тело по коридору. Ты пятишься, держа таможенника подмышки, Даша несет его за ноги. Позади на коврике остается красная капель - пробитый бок на кителе набух, и, хотя она засунула туда скомканное полотенце, кровь все равно сочится. Голова мертвеца запрокидывается, ты оказываешься лицом к лицу со своим тюремным побратимом - усы подковой, веснушки, закатившиеся под лоб глаза…
        «Прости, Олесь, на этот раз ты сдался без боя…»
        15…16…17…
        Щель в окне слишком узка.
        Отпустить «мытника», повиснуть на оконной ручке, всем телом потянуть вниз тугую фрамугу.
        21…22…23…
        Даша помогает, изо всех своих силенок тянет заклинившее, разбухшее от старости окно. Оно сползает по сантиметрам. Все сильнее ветер в лицо, все громче стук колес, пока не становится оглушительным.
        28…29…30…
        Присев, борцовским хватом за пояс ты направляешь труп головой в бьющий ветром проем. От сдавливания из пробоины в боку на стекло брызжет кровь, стекает по обшивке.
        34… 35…
        Рывок!
        Мертвая рука уперлась локтем в карниз.
        - Руку, руку ему!
        Даша вправляет локоть, толкает труп плечом в попу.
        35…36…
        Мытник ложится грудью на фрамугу - одна рука болтается снаружи, - при виде бешено мельтешащих шпал и лязгающих рельсов волосы на его голове встают дыбом, скрюченные пальцы другой руки цепляются за никелированный держатель занавески, словно ему очень не хочется покидать вагон!
        37…38…
        Миг - и труп улетает в блещущую несущимися оконными отражениями темень.
        40!
        Дверь туалета открывается, выходит женщина с мальчиком.
        На ветру полощется багряная занавеска, словно машет кому-то прощально.
        ГЛАВНЫЕ ДЕСЯТЬ МИНУТ ЖИЗНИ
        Достав мобильный телефон, профессор Дмитриев демонстрирует Президенту появившуюся на дисплее голограмму головного мозга человека. Президент просит вывести картинку на большой экран. Помощники быстро исполняют распоряжение. Теперь весь Совет Безопасности может видеть медленно вращающуюся голограмму мозга.
        - Это «Биг Брейн», - дает пояснения профессор, - полная электронная модель головного мозга человека, воссозданная в ЦЕРНе. Хранилище памяти на 2 петабайта. Даже сумма синапсов в ней совпадает с реальным мозгом, превышая количество звезд во вселенной. К «Биг Брейну» подключена всемирная паутина, спутниковая навигация, крупнейшие серверы и нейронные сети крупнейших военных, банковских и университетских суперкомпьютеров. «Большой Мозг» призван стать точкой сборки Неокортекса - технотронной коры головного мозга планеты. Но «Биг Брейн» не способен к гуманному целеполаганию. Поэтому мировое ученое сообщество пришло к выводу, что в Неокортекс нужно загрузить эталонную человеческую личность. Оцифровкой такой личности занимаются сейчас многие Институты мира, в том числе и Лаборатория, которую я имею честь возглавлять. На данный момент более пятисот кандидатов из разных стран мира проходят тестирование на роль личности Неокортекса. Коматозник, лежащий сейчас в Храме, это наш русский кандидат на роль интеллектуального агента Неокоретекса. Мы исходили из того, что мало перевести ум в цифру, нужно оцифровать
его в критических точках предельных состояний. Ведь как отбирали князей на Руси? Их эго должно было умереть, прежде чем они получали власть. Для этого будущие правители проходили тяжелейшие испытания, столбования, посвящения. Только после этого они становились способными служить не себе, а народу. В нашем случае вопрос стоит гораздо острее! Передача абсолютной власти нынешнему типу ума повлекла бы катастрофические последствия для человечества. Ныне правящий ум я назвал однополушарным в силу его базирования преимущественно на левом, рациональном, мужском полушарии. Сухой, логический, абстрактный, отрицающий женщину, окуклившийся в себе, как в коконе, уверенный в своей правоте, борющийся, уничтожающий всех, кто с ним не согласен, ум этот представляет собой колоссальную вирусную программу, внедренную пастырями Библейского проекта в сознание, подсознание и ДНК человека тысячи лет назад. Если такой «интеллект» будет инсталлирован в Неокортекс, человечеству придет конец. Этот ум может быть обезврежен антивирусом, который нужно получить из самой болезни, как из гноя коровы Пастер получил противоядие от оспы.
Такая «вакцина» вырабатывается сейчас в Храме Христа Спасителя. Испытуемый проходит завершающее испытание, называемое «последним искушением Христа». Помните, что предлагал Иисусу древний и страшный дух в пустыне? И что ответил ему Христос?
        Профессор обводит взглядом сидящих вдоль стола государственных мужей. Все молчат.
        - «Изыди от меня, Сатана!» - отвечает Президент, откинувшись в кресле.
        - Пятерка, вашу зачетку! - Дмитриев пытается разрядить скопившееся напряжение, но членам Совбеза не до шуток. Силовикам и вовсе не понятно, зачем обсуждать научную ересь, когда нужно срочно принимать острые решения. Но глава государства выглядит заинтересованным, даже лицо у него просветлело.
        - Скажите, - придвигается он к столу, почти ложась на него грудью, - вы случайно не знакомы со Святным Николаем Кондратьевичем? Он читал нам лекции по умоведению в школе КГБ, очень созвучные вашим идеям.
        - Нам он тоже читал курс в Лаборатории экстрасенсорики КГБ СССР! - радуется Дмитриев. - Святной был хранителем знаний наших предков об уме и его устройстве.
        - Почему же был? Николай Кондратьевич жив-здоров и еще, надеюсь, послужит России. А мы с вами, выходит, однокашники. - Налив в стаканы минеральной воды, глава государства предлагает профессору чокнуться за знакомство. - Я вот чего хочу понять, Владимир Алексеевич, - говорит он доверительно, - а что будет, если ваш испытуемый не пройдет искушения властью?
        Профессор осушает стакан и ставит его на стол рядом с президентским.
        - Есть, конечно, надежда. Но это не был бы однополушарный ум, если бы он не перевернулся и не провалился в ад. «Упал с шумом Денница…» Кто упал? Однобокий ум. Антихрист - его высшая и конечная стадия развития, кризис затяжной болезни человеческого духа.
        - То есть, вы хотите сказать, что он непременно станет антихристом?
        - Повторяю, надежда есть. Все зависит от решения, какое он примет.
        - И все же, что будет, если он не устоит? - допытывается Президент. - Вы представляете, чем это грозит России?
        - Буду откровенен с вами до конца, Владимир Владимирович. Явление антихриста, к сожалению, неизбежно. Это кризис затяжной болезни человеческого духа. Переболев ею, Скворцов выработает «антитела», и тогда мы сможем загрузить его оцифрованную личность в мировую паутину в качестве антивируса.
        - Но вы говорили, что многие лаборатории мира занимаются оцифровкой человеческого сознания. Кто будет определять победителя в конечном итоге? ООН, МОК, Юнеско? Англосаксы наверняка захотят пропихнуть своего человека.
        - Не будет никаких жюри и комиссий. Это произойдет автоматически, так заложено в программу. Личностью Неокортекса станет тот, кто первым прорвет Махсом.
        - Поясните.
        - Махсом - это энергопотенциальный барьер между элекромагнитным миром и физической реальностью. Оцифрованная личность должна набраться такой мощи, чтобы суметь прорвать этот барьер. Это как если бы персонаж компьютерной игры вырвался в наш физический мир.
        - Разве такое возможно? - удивленно приподнимает брови глава государства.
        - В случае сингулярности, да.
        - Что вы имеете в виду?
        - Возникнет совершенно новое сверхсущество. Взрыв и - Высший Разум из виртуального мира прорвется на физический план, хлынет по нейросетям и мгновенно преобразует реальность. Вся Земля, как это предсказано в теории Курцвейла, превратится в один огромный суперкомпьютер, затем этот процесс распространится на всю вселенную. Электромагнитное сверхсущество создаст под себя новую мета-вселенную, с совершенно новыми параметрами. Один раз подобное уже случалось, правда, на локальном уровне, но этого хватило, чтобы кардинально изменить течение истории человечества. Я говорю о воскресении Христа. Христос был первым, кто прорвал Махсом. Помните, в Евангелии? Яркая вспышка у гроба, и… восстал мертвец. Можно в это верить или не верить, но его влияние неоспоримо, оно распространялось по планете относительно медленно, через апостолов и проповедников, но в результате неузнавамо изменило все человечество. В эпоху же Интернета изменения случатся с непостижимой скоростью.
        Профессор говорит торопливо, губы сохнут, пульс учащен, в голове тикает секундомер - время, отпущенное Президентом, катастрофически истекает. Как вместить громадную проблематику в короткий спич?
        - Антихристу никогда не прорвать махсом, - завершает он свою речь. - Только уровень Христова сознания позволяет совершить великий переход. Я буду лично контролировать процесс. Но для этого требуется ваша помощь.
        - Говорите.
        - Нужно, чтобы «внешний интерфейс» ума коматозника также присутствовал на завершающем этапе проекта. В качестве «обвеса» к уму Скворцова подсоединены самый быстродействующий компьютер, коллектив моей Лаборатории плюс команда генерала Огуренкова. Военный человек, он сумел так поставить условия эксперимента, что мы очень быстро решили задачи, над которыми бились многие годы. Через него поступают необходимые вводные в точках бифуркации судьбы мозгонавта. Считаю, что возвращение генерала Огуренкова на свой пост явится залогом благополучного разрешения кризиса с Храмом Христа Спасителя.
        Президент переводит взгляд на директора Следственного комитета.
        - Мы можем отпустить генерала на подписку о невыезде?
        Лицо Быстрякова темнеет.
        - Генерал Огуренков отличается крайним честолюбием и дерзостью. Он ни перед чем не остановится ради достижения своих личных корыстных интересов!
        - Но это и есть необходимые качества для успешного завершения проекта! - быстро вставляет профессор.
        Президент косится на него, чуть заметно хмыкнув.
        - Значит, прямых улик у вас нет? - уточняет он у директора СКР.
        - Пока только косвенные.
        - Будут улики, приходите. Руководителем операции по освобождению Храма Христа Спасителя предлагаю назначить секретаря Национального Антитеррористического комитета Андрея Петровича Паршева. Генерал Огуренков будет выполнять функции его зама с исключительными полномочиями в отношении коматозника.
        «МАМА, ДАЙ СИСЮ!»
        Протискиваясь мимо парочки, закрывшей спинами бушующий от ветра проем окна, женщина с ребенком недовольно бурчит: «То топят, как в бане, то сквозняк на весь вагон устроили…»
        - Мама, дай сисю… - ноет сонный пацан.
        - Ты уже большой, какая тебе сися… - голоса рассеиваются в перестуке колес.
        Даша бросается в купе за полотенцем, торопливо затирает потеки крови на стекле.
        В глубине коридора появляется дебелая проводница.
        - Зачем вы открыли окно? Закрывайте! Кондиционер же работает!
        - У него сотрясение мозга! - находится Даша. - Из-за ваших машинистов. Ему нужен свежий воздух.
        Проводница видит измазанное кровью стекло, окровавленное полотенце в руках у девушки, замечает череду красных капель на скомканном коврике, валяющийся поодаль ботинок. Даша приволакивала ноги таможенника, когда несла, руки у нее слабые, вот ботинок и зацепился каблуком за коврик.
        В глазах проводницы нарастает подозрение. Она переводит взгляд то на девушку, то на парня, то на измазанное кровью окно. Что-то крови слишком много для небольшого рассечения на лбу.
        - Это чей ботинок?
        - Мой, - парень с рассечением направляется, чтобы поднять ботинок.
        - Это же форменный! А где второй? Можно мне на пару посмотреть?
        Парень через плечо вперяется таким лютым взглядом, что женщина мгновенно идет на попятную.
        - Ладно, ладно, бог с ним, с ботинком! Отдыхайте! Рейс какой-то ненормальный. Мытник пропал, люди поранились, вагон в крови, опаздываем на целый час…
        Проводница уходит.
        - Получилось… - бормочет Сергей в купе, когда Даша, обработав рану взятой у проводницы перекисью, заклеивает ему рассечение на лбу бактерицидным пластырем. - Е-мое, никогда бы не поверил, что такое возможно. Но как ты узнала, что в коридоре никого не будет ровно сорок секунд?
        Даша прикладывает палец к губам.
        - Тс-с-с… Я же из будущего, Сережа. Мы эту ситуацию проигрывали на компьютере. Так что все было рассчитано…
        Он ждет, что она засмеется, но Даша смотрит так серьезно, так порывисто обнимает его: «Сережка, любимый, я так соскучилась!»
        Легкими поцелуями она покрывает его щетинистые щеки, закрытые в блаженной истоме глаза.
        - Как странно видеть тебя таким Сережка…
        - Каким?
        - Живым. Разговаривающим. С открытыми глазами.
        - Что значит «живым»? Я разве умер?
        - Ты лежишь, бледный, исхудалый, заросший, глаза закрыты. Я сижу рядом и читаю тебе книжки, разговариваю, но ты не отвечаешь мне, никогда…
        Из рассечения на лбу иррадируют волны боли и звона.
        Купе расплывается, стены текут.
        Даша двоится - одна стоит рядом, вторая тает в зеркале, благословляя культей с горящими, как свечечки, четырьмя пальчиками.
        - Ну, целуй же меня скорее! - шепчет та, что рядом. - Меня скоро отключат.
        - Скажи, чтобы не отключали…
        - Мне нельзя надолго, Сереж…
        - Почему?
        - Я женщина беременная.
        - Погоди, мы же с тобой еще не…
        - Уже.
        - Когда?
        - А вот прямо сейчас.
        Она стягивает через голову майку и, заломив руки за спину, расстегивает крючочки бюстгальтера (как? у нее же нет пальцев на правой руке!) покорно и дарственно обнажая полные груди с надавами от бретелек на молочной коже, за которой голубеют извивы венок, идущие к солнышкам сосков.
        «Дай сисю, мама…»
        Руки воссоединяются с полузабытым божеством. В центры ладоней клюются затвердевшие соски. Вот она, полнота бытия! Тугая и мягкая, горячая и прохладная одновременно. Женская плоть выпирает между мужскими пальцами. Так в младенчестве маленькие ручки хотели, но не могли охватить мамины теплые глыбы, источник пищи, тепла и наслаждения. Рассечение во лбу раскрывается, испуская лучи яркого света и озаряя скрытые в памяти встречи с этим божественным великолепием женственности…
        «ШМА, РОССИЯ!». ТРЕТИЙ ДЕНЬ ХАНУКИ
        Одним из ключевых слов библейской книги Дварим является слово «шма» - «слушай!» С этого слова начинается также одна из ключевых иудейских молитв: «Шма, Исраэль!» Этот глагол лег в основу еврейского мировоззрения, обладая множеством оттенков смысла, таких, как «понять», «осознать» и «усвоить».
        По завершении ролика об активации копья в поезде, на экранах страны вновь появляется седобородый раввин.
        - Испытания Высокого на этом не заканчиваются. Он был арестован и заточен в украинскую тюрьму. Только заступничеством Божьим можно объяснить его спасение от изнасилования группой сокамерников (следуют кадры драки в камере 5-4-7, самосожжение Шмоньки). По указке Генерального прокурора Украины Сергея Скворцова бросают в так называемую пресс-хату, где сидят самые отпетые уголовники. Но и там не дрогнул духом Сергей-Финеес, вскрылся, предпочтя смерть бесчестию. Выздоровев, он попадает на Майдан в момент его штурма.
        Смотрите, он повторяет подвиг Финееса, силой духа остановив «Беркут» в ста метрах от сцены, предотвратив массовое побоище! (следуют кадры штурма Майдана в ночь на 19 декабря 2013 года).
        Вот он в Горловской зоне, осужденный неправедным судом, принимает бой с бандитами. Один против всех, изрезанный ножами, он восстает и вонзает Копье в горло Какодемону Ада, чтобы не выпускает его в мир, дабы не причинил он вреда людям. Уже не грехи мира берет он на себя, а их первопричину - само воплощение Зла.
        И он побеждает! Дух Зла повержен, но как! Он не убит, не низвергнут в ад, он ассимилирован высшей душой, очищен и прощен. Вот пример воистину божественной победы, заключающейся не в уничтожении противника, а в его принятии и преображении силой любви. - Растроганный раввин простирает руки к экрану и словно обнимает всех внимающих ему. - ШМА, РОССИЯ! В лоне твоем просиял Праведник!
        Мы стали свидетелями его подвигов! Явленных не словесно, но документально. Мы смогли убедиться, что имеем дело с жизнью великого Духа, прошедшего много воплощений и явившегося на рубеже эпох в лице русского юноши Сергея Скворцова. Я имел честь повстречаться с ним, когда он был еще в здравии. Тогда также случилось чудо! Его хотели принести в жертву, он стоял с закованными руками на сцене перед затаившим дыхание залом западной знати.
        И что же? Сатана был посрамлен! (следуют кадры масонского сборища в Киеве) Смотрите! Человекоубийца идет на Святого, чтобы поразить его копьем, но силой слова и громоподобным смехом остановлен и повергнут в панику, а затем добит символическим ударом чела! Чела! Нимба святого! - Лейбовиц переводит дух и утирает скомканным платком вспотевшее лицо. - И вот теперь, после демонстрации столь непререкаемых свидетельств, явленных силой современных технологий в зримых образах, неужели кто-то еще усомнится в непреложном и к небесам вопиющем факте, что ныне, в центре мира, на алтаре Храма Христа Спасителя лежит и ждет воскресения тот, кого тысячелетиями взыскало отчаявшееся человечество?
        Верьте и знайте, Мессия - русский! Молитесь за него, шлите ему свои силы и пожелания успеха. Вознесем же благодарность Господу за Его неустанные усилия по нашему духоподъемлющему развитию и спасению!
        КОПЬЕ ВОШЛО В ЧАШУ. ПРОЛИЛАСЬ КРОВЬ
        После долгого воздержания половой акт кажется настоящим бесстыдством…
        Дух захватывает, сердце колотится, волны жара окатывают тело… Боже, я в раю… у женщин рай всегда с собой… почему меня раньше в него не пускали?
        Даша вскрикивает. Надрывается девственная плева («это - прорыв махсома?!»), оттягивается кожица крайней плоти, отвечающая вместе с уздечкой за максимальное наслаждение у мужчины и, если не торопиться и вчувствоваться, то можно ощутить, как тесный контакт голого изнутри влагалища с голой снаружи головкой переходит в срастание двух разорванных половинок в одно блаженное целое.
        Замри, Зимри, слышишь шаги за спиной?
        Стой, не торопись, что чувствуешь? В этом месте вы едины, не так ли?
        Эх, да куда! Понеслось…
        Ау-у! Оглох, ослеп, потерял наблюдателя, все, нет мужика…
        Жизнь, она такая: для ее течения требуется ритмичное движение между полюсами.
        В акте соития соединяются верх и низ, правое и левое, внутреннее и внешнее, плотность и пустота. В женской влаге растворяется соль мужского ума. Так получается морская вода, пригодная для зарождения жизни.
        Так не умозрительно, в натуре, решается дуальная пара «мужчина и женщина».
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Даша приходит в себя в коконе и, пока ее отстегивают от манжетов и снимают с волос «крокодильчики», понимает, что ученые все видели.
        - Подглядывал? - грозно спрашивает она, показывая Вехину кулак.
        Димка божится, что «почти не смотрел».
        - Но это крутяк! Можно будет оцифровывать потерянных мужей и жен, заниматься с ними любовью. Это технология вечного счастья!
        Даша вылезает из кокона, красная от стыда.
        СУЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
        Проснуться от сильного толчка, сорваться и полететь с обрыва, как тогда в Крыму, с карниза Большого каньона…
        В последний момент вцепиться в чью-то ногу, повиснуть на ней, услышать Дашин вскрик, понять, что это ее нога, удариться спиной о твердь, вскочить, врезаться теменем в полку…
        Вспыхивает ночник.
        Стучат колеса.
        Поезд мчится, пошатываясь на стрелках.
        Забившись в угол, Даша пожирает глазами ошарашенного Скворцова.
        - Ты что со мной сделал? - она щупает себя между ног, вынимает руку - пальцы ее в крови. - Ты что наделал, гад? Напоил и изнасиловал?
        - Ты что такое говоришь? Очнись, Даша, это я, Сергей!
        - Я еще девочка была! Как ты мог! Гад, вот ты кто после этого! Гад, гад, гад!!! Попытка присесть рядом, обнять, успокоить ни к чему не приводит.
        - Не подходи! - она лягается, разъяренная. - Я буду кричать!
        - Да что случилось? Что не так?
        - Зачем так подло, пока я спала? Подпоил и использовал! Ненавижу тебя! Уйди! Мужчина может пройти тюрьму и войну, но рухнуть от предательства женщины. Задыхаясь от обиды, натянуть джины, набросить рубашку, выскочить в коридор. Ночь. Вагон шатает, в черных окнах мелькают огоньки.
        «Я спасал ее, жертвовал собой, а она столкнула меня с постели!»
        «Уйди или убью тебя, как пса!»
        Пронзает: этот мир не настоящий!
        Повторное «убийство» мытника это только подтверждает!
        Стены вагоны волнообразно колышутся.
        Все бледнеет и выцветает, теряет объемность, становится плоским.
        Шатайся по коридору, хватайся за стены! Твердые? Вранье, иллюзия!
        Прет из купейных дверей перегаром, курятиной, носками?
        Обонятельная симуляция!
        Зайди в сортир, отслеживай свои действия, осознавай каждое мгновение, тогда даже акт мочеиспускания превратится в проверку мира на реальность.
        Расстегнуть зиппер. Вынуть член. Крайняя плоть присохла от крови.
        Осеняет: отсечение крайней плоти есть символ отвержения иллюзорного мира, держащегося на страхе смерти и наркотической жажде сексуального наслаждения. Евреи правы, ох, как же они правы! Но русские пошли дальше - они отчекрыживали пиндюрку по самые помидоры, аха-ха-ха, скопчество покруче обрезания, уж если разрыв с миром, то по-русски - под корень! Мы и в этом дошли до предела, дальше только самоуб… нет, Мишаня, нет! я не поведусь…
        Открыть дверь, протиснуться мимо ждущего своей очереди пассажира. Вот же человек, из мяса, живой! Нет, он ненастоящий.
        Выйти в грохочущий тамбур, уставиться в черный квадрат окна.
        Так вот, о чем писал Малевич! Мира не существует!
        Тебя окружает великая ПУСТОТА.
        Метафизический ужас накрывает с головой, рвотные спазмы скручивают желудок, тело горит, как тогда, в 1942, когда сжигали из огнемета Толю Колкина.
        Толчок Даши послужил спусковым крючком паранойи.
        Она столкнула тебя не с кровати - с ума!
        Женщина сводят мужчин с ума, чтобы они увидели Великую Пустоту Жизни, ведь Женщина - это сама Пустота!
        Осеняет: ведь это Даша посоветовала взять с собой сына Каламбурского в качестве бронежилета! «Писи галять в пайк, Львенок!» Это она подставила мальчика под пулю!
        Живот комкается от спазмов.
        Так же дергалось в страхе его тяжеленькое тельце на груди.
        Львенок и плакал тогда, как сейчас плачет твоя душа.
        То был твой внутренний ребенок, материализовавшийся снаружи.
        «Львенок умей пьёсто…»
        Вот в чем разгадка! Надо умирать, как дети. Просто.
        Стоп! Гусь рассказывал Каламбурскому, что поедет в Москву в твоем теле для осуществления какой-то важной миссии…
        «Я, как перевозчик героина, везу в себе смертельно опасный груз. Пора кончать. Дева спасена. Пора загнать Зверя в бездну».
        Рвануть на себя дверь на улицу. На свободу. На волю смерти.
        Мимо проносится встречный, грохоча колесами, мельтеша световыми окнами.
        Так и жизнь с ее иллюзорными сценами, будь она проклята!
        ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ ХАНУКИ. РОССИЯ И МИР ПОРАЖЕНЫ
        Что угодно переносила Русь - хвалу, хулу, клевету и проклятия, но лесть такого масштаба была ей оказана впервые. Мессия - русский!
        Кадры хождения по мукам в тюрьмах и зонах.
        Первое признание своего мессианского статуса перед лицом западного истеблишмента - «Здесь Финеес!»
        Победа над ложным претендентом на роль Властелина Копья на собрании мировой элиты.
        Победа над «Беркутом» и Какодемоном ада во время штурма Майдана.
        Победа над паханом в жестокой схватке на промзоне Горловской колонии.
        Поглощение Черного дыма.
        Почему события современности один в один совпадают с описанными в Библии древними подвигами? Кто этот человек, лежащий в алтаре Храма Христа Спасителя?
        Туго, как вагонная фрамуга, приоткрывается окно Овертона.
        В щель громыхает История и ветер больших перемен.
        Мир делится на «уверовавших» и «устоявших».
        В студии Владимира Соловейчика продолжаются споры.
        «Фомы Неверующие» требует радикального решения проблемы.
        - Почему Храм до сих пор не взят штурмом? - багровеет в крике Сатанюк. - Чего мы ждем? Власть проявляет нерешительность или идет на поводу у террористов?
        - Не забывайте про верующих, запертых в Храме. В таких условиях штурм невозможен, погибнут люди.
        - Отец Иоанн, что скажете? - ведущий обращается к отцу Иоанну Охлобуеву.
        - Христос предупреждал апостолов о приходе многочисленных самозванцев: «Итак, если скажут вам: вот, он в пустыне, не выходите. Вот, он в потаенных комнатах - не верьте. Вот, Я наперед вам сказал».
        - Но разве Скворцов говорит о себе: «вот, я в пустыне или в потаенных комнатах?» Нет, он возлег в Храме на виду всей планеты. И молчит. Он дает нам свободу воли и право выбора!
        - Апостол Павел предупреждал о том же! «Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не откроется человек греха, сын погибели… так что в Храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога» (Фес. 2, 3 - 4) Так и случилось, евреи навязывают своего машиаха человечеству!
        Эксперты делают презрительные мины.
        «БЫСТРО БЕГИ ЗА НИМ!» ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Даша засыпала, когда в палату вбежала Римма Львовна и буквально за руку, не давая одеться, потащила ее по коридору.
        - Римма! - взвизгивает девушка, вырывая руку. - С ним что-то случилось?!
        - Да!
        - Что? Он жив?
        - Жив, но хочет выброситься с поезда.
        - Да что случилось-то?
        - Дашка-из-прошлого столкнула его с постели и обвинила в изнасиловании. Его психика не выдержала!
        - Вот гадина! Я ее убью!
        Женщины вбегают в Лабораторию.
        С Просцениума гремит стук колес.
        Профессор призывно машет рукой.
        - Быстрее, Даша! Система жизнеобеспечения подключена к «Элохиму» через вай-фай, сигнал слабый. Ступайте к нему, нужно его успокоить.
        Даша торопливо забирается в кокон.
        За волосы щиплются «крокодильчики», на голову надевают «авоську» с датчиками, запястья и щиколотки пристегивают манжетами, лицо закрывают упругими наглазниками, в уши вводят синтезаторы звука.
        Крышка кокона закрывается.
        Слабая вибрация переходит в дребезжание, а затем в оглушительное грохотание.
        «Вертолет! Бежать! Куда? Темно, ничего не видно…»
        Даша приподнимается на локте.
        На купейном столике дребезжат в стаканах ложечки.
        Даша-из-прошлого угрюмо смотрит в окно, за которым проплывают далекие огоньки.
        Даша-из-будущего, как совесть, наполняет ее бурей мыслей и чувств.
        «Дура, ты че натворила! Мужик столько из-за тебя перенес! Он твой спаситель, отец твоего будущего ребенка! А если он выпрыгнет с поезда? А ну, быстро беги за ним!»
        ХАНУКАЛЬНАЯ ХОДЫНКА
        В студии Владимира Соловейчика продолжаются жаркие споры.
        - Сегодня у нас в студии двое Быковых, - говорит ведущий, - доктор Быков из «Интернов», он же отец Иоанн, и поэт Дмитрий Быков.
        - И оба не настоящие! - юродствует отец Иоанн, перемещаясь в ипостась актера Охлобуева. - Я не Быков, я его играю, а мой визавистник тоже не Быков, а Зильбер-труд! Мир, май, Зильбер-труд!
        Если Пастернак сравнил себя с конским глазом, то Дмитрий Быков мог бы сравнить себя со свиным ошейком. С ехидной улыбочкой в корнетские усики он пускается в витиеватые интеллектуальные изыски.
        - Давайте допустим, что Россия была избрана местом Второго пришествия. И как же реагирует эта страна? Она негодует! Вы только посмотрите, как ведет себя большая часть населения, ни к чему, кроме бунта и попрошайничества, не способная! Так что перевоспитывать ее, пусть даже Вторым пришествием, бессмысленно! Кризис вокруг ХХС только подчеркнул импотенцию этого государства.
        Поэту не дают договорить. Перемахнув через стол, «доктор Быков» сшибает его с ног и, усевшись сверху, охаживает дородное лицо кулаками. «Вон из России! Вон из Храма! Во-о-о-он!!!» - актер вопит в стиле «доктора Быкова», но сейчас это не крик лицедея, а вопль оскорбленной русской души.
        Зрители в студии поддерживают его свистом и выкриками, а затем и сами присоединяются к драке. Охрана пытается им помешать, но не справляется ввиду массовости народного волеизъявления.
        Рушатся декорации.
        Камера падает и снимает сбоку марлезонский балет многочисленных ног.
        «Петушиное слово» прозвучало. Его прокукарекал актер-священник, по сути, юродивый шут. «Доктор Быков» взорвал аудиторию не только телестудии, но и всей России. По стране прокатились стихийные митинги.
        В субботу поднялась столица.
        К Храму потянулись потоки людей.
        Станции метро в центре закрыты, дороги перегорожены грузовиками, но это людей не останавливает.
        Квадрокоптеры показывают людские полчища под реющими на промозглом ветру хоругвями и триколорами. Несут портреты Президента, знамена и иконы, среди которых преобладают образы Спаса Ярое око. Идет косой снег. Под вой сирен полицейские громкоговорители призывают людей разойтись.
        Основные события разворачиваются вокруг Храма. Его прикрывают плотные кордоны сил правопорядка. Толпа напирает. Назревает стихийный штурм.
        В районе трапезной раздаются то ли взрывы, то ли громкие хлопки петард. Поднимается облако слезоточивого газа. Народ бросается бежать, но… только колышется в плотной массе. Начинается давка.
        В попытках спасения люди карабкаются на заборы и здания, влезают на деревья, но большинство только сильнее сжимает ряды, теряет силы и так стоит, не в состоянии пошевелиться. Повторяется эффект сдавливания, характерный для массовой гибели мусульман во время хаджа. Над столицей повисает нескончаемый вой сирен и тысячеустый людской стон.
        Несмотря на усилия четырех тысяч спасателей и прибытие 200 карет «Скорой помощи» в «Ханукальной Ходынке» погибнет сто пятнадцать человек. Пострадает более семисот. В потрясенной России объявят трехдневный траур.
        В ТАМБУРЕ
        Даша врывается в тамбур, обхватывает Сергея со спины.
        Грохочут колеса в открытую дверь, свирепствует ветер.
        - Сережа!
        Он рвет плечами.
        - Уйди!
        - Сережа!
        - Уйди, я сказал!
        - Прости, прости ее, Сережа!
        - Кого я должен простить? - он оборачивается.
        - Дашку-из-прошлого.
        - А ты тогда кто?
        - Я настоящая, меня опять к тебе подключили. Это я, я! Не веришь? Вот, смотри! - Даша поднимает правую руку - в полутьме тамбура из сморщенных обрубков струятся огонечки тоненьких пальцев. - Мне их отрезали, Сережа, меня пытали. Ты будешь меня любить такую? Большой палец остался, я молоко сцеживать смогу, ну, когда малого буду кормить…
        - А я где был, когда тебя пытали? - гневается он на самого себя.
        - Ты мчался меня спасать и попал в аварию.
        Даша гладит его по щекам и вдруг, нахмурившись, переходит на обиженное нытье.
        - Добился своего и бросил! Все вы, мужики такие, вам одного только и надо! - и тут же лицо ее перезагружается, становясь снова родным и любящим. - Не слушай ее, Сережка, я не могу подключиться к тебе напрямую, только по вай-фаю, сигнал слабый, поэтому она будет меня перебивать. Слушай внимательно, сейчас я сообщу тебе что-то очень важное. Твое тело выкрали из Лаборатории и увезли в Храм Христа Спасителя. Они хотят сделать из тебя… - лицо девушки уплывает, глаза закатываются.
        - Стой! - Сергей трясет ее за плечи. - Даша, не уходи! Кто меня похитил? Зачем?
        И она возвращается, мучительно проступая сквозь черты своей копии из прошлого.
        - Я здесь, здесь, Сереженька… Я с тобой…
        - Кто меня похитил? Зачем?
        - Они объявили тебя воплощением Финееса и обещают, что ты воскреснешь из комы прямо в Храме.
        - Да, верно, мне снился храм! Будто я там лежу, и меня отпевают.
        - Это будет доказательством, что ты… - и снова, выковеркивая губы, Даша-из-прошлого канючит, - …ы-ы-ы-ы… я же тебе говорила, Скворцов, я еще девочка, мне больно! (швырк-швырк носом) Ты зачем меня напоил?
        - Кем я стану в Храме? - Сергей трясет ее за плечи, вглядываясь сквозь зрачки в далекую, уплывающую Дашу. - Вернись, Даша, ты мне нужна!
        - В каком еще храме, Скворцов? Опять твои заглюки! - рассерженная, она что-то неразборчиво бормочет, а потом отчетливо произносит. - Ты должен будешь стать их мессией. Ну, все, пошли, тебе надо отдохнуть, - Даша подставляет плечо, ведет его по шатающемуся коридору, как тащила когда-то, избитого, после драки на Голом шпиле.
        У дверей купе они останавливаются.
        - А эта, из прошлого, она долго будет меня ненавидеть? - Сергею кажется, что «та Даша» поджидает его внутри, чтобы снова устроить скандал.
        - Подожди, я ей мозги вправлю, - обещает Даша с улыбкой. - Но ты тоже хорош. Ты ее такой мыслишь, вот она и является тебе стервой. Думай про нее хорошо, и она станет мудрой, честной и верной, ну, такой, какая я есть на самом деле. Обещаешь?
        - Я постараюсь.
        - Тогда целуй меня, - Даша подставляет губы, - скорее, меня отключают… Слившись в поцелуе, она утекает сознанием и, открыв глаза, отшатывается.
        - Пусти!
        Он ловит ее запястья, стискивает, притягивает к себе.
        - Я что, недостоин твоей любви?
        Поупиравшись, Даша-из-прошлого обмякает.
        - Пусти, мне больно…
        Он отпускает ее.
        Она уходит в купе, ложится лицом к стенке. Плечи ее подрагивают.
        - Мадам еврейка? - присаживается рядом Скворцов.
        - Почему? - гундосо спрашивает она, швыркая носом.
        - Только у евреев есть обычай плакать в стену. Даш. Да-а-аш!
        - Не дам! Ну, что тебе еще?
        - Ты, правда, ничего не помнишь?
        В полуобороте она выпаливает.
        - Ну, ладно я, напилась, девчонка, а тебе не стыдно? Неужели не мог потерпеть? «Женщины специально внушают мужчинам вину, чтобы потом командовать ими». Он берет ее за плечи. Заглядывает в глубину сердоликовых глаз. Соленая жалость опекает сердце. Им не быть вместе, они разлучены навсегда. Если что и остается, то только редкие свидания с копиями и двойниками настоящей Даши…
        - Я люблю тебя! - шепчет он, покрывая поцелуями ее руки. - Прости меня за все! Ты моя жизнь, моя вера, моя мечта, моя мать, сестра, земля и правда!
        - Да? - Даша смягчается. - Чего ж ты раньше не говорил мне таких слов?
        - Я не успел. Ты столкнула меня с полки, а я не умею признаваться в любви на лету.
        Она смеется, берет салфетку, сморкается.
        - Скажи еще что-нибудь хорошее. Женщины любят ушами.
        - Ты, правда, жалеешь о том, что случилось?
        - Ну, я думала, что у нас это случится после свадьбы или… ну, я не знаю… Что ты меня в краску вгоняешь… - и после паузы, тихо. - Сереж…
        - Что?
        - Обними меня. Пожалей.
        Он обнял и пожалел.
        Она проплакала ему на плече мокрое пятно.
        Они легли рядом, вытянувшись усталыми телами на узкой кушетке.
        - Помнишь, в Крыму, я говорил, что ты моя будущая жена, и у нас будет ребенок. Видишь, все сбывается. У нас будет мальчик. Ты назовешь его в честь деда Василием. Василий Сергеевич Скворцов.
        - Что значит «ты назовешь»? А ты, значит, меня бросишь?
        - Нет. Но я не смогу дать имя нашему сыну.
        - Почему?
        - Потому что я буду в это время лежать в коме.
        Даша приподнимается на локте.
        - При чем тут кома? Что с тобой случится?
        - Приготовься. То, что я сейчас скажу, прозвучит необычно и может тебя обидеть.
        - А ты не обижай. Говори мне ласковые слова.
        - Ты мой любимый котенок…
        - Мур-р-мур, уже хорошо…
        - Ты - мой сон, моя мечта…
        - Очень красиво…
        - Эти слова надо понимать буквально. Я создал тебя. Ты призрак моего ума. Я лежу в коме. И вижу сны. Ты - мой самый лучший сон.
        - Скворцов, ты вообще в своем уме?
        - Именно. В своем уме. И ты в моем уме. Я создал тебя. Ты мне снишься.
        - И че? Ты хочешь сказать, что меня не существует? Вот я, потрогай!
        - С удовольствием… Ты самое приятное не ощупь существо во вселенной, особенно здесь, - Сергей вводит ладонь в раковинку лифа, высвобождает ее левую грудь.
        Даша отводит его руку в сторону.
        - Это ты говоришь, чтобы потискать меня?
        - Я не шучу. Ты - создание моего мозга.
        - Скворцов!
        - Что?
        - Прекрати пугать меня своими бреднями. Признайся, что придумал все!
        - К сожалению, это правда.
        Даша садится, заправляет грудь в лифчик.
        - Большое тебе спасибо! Только я живая. Я хочу нормальной жизни, семейного счастья! Хочу дом и детей. Давай выкинем это Копье! Это из-за него ты сходишь с ума!
        - Иди ко мне, - Сергей притягивает ее, она упирается.
        - Я же нереальная, я тебе снюсь.
        - В тебе есть Даша-из-будущего, она настоящая. Она приходит через тебя.
        - Да? И какая она?
        - Она добрая, любящая, никогда не сдается и не теряет присутствия духа, все терпит, все переносит, все знает наперед, никогда не предаст, спасет, приласкает, утешит, накормит, перевяжет, умоет.
        - А я, значит, не такая?
        - Как это не такая? Ты в будущем станешь точно такой.
        - С тобой рядом лежит такая красивая девушка, а ты не веришь в ее существование.
        - Верю.
        - Почему тогда не целуешь?
        В ее «сердоликах» пляшут бесенята. Вот один соскочил Сергею на грудь и принялся танцевать брейк-данс. Или это ее пальчики так шаловливо танцуют?
        У нее целые пальцы, это не настоящая Даша. Но об этом не хочется думать. Да и какая разница, в какой ты реальности, если рядом любимая женщина?
        Утром в купе заглянет проводница, заметит пятна крови на постели.
        - Простите, это у меня… - скажет Даша, покраснев. - Мы вам заплатим.
        - А тампонов у вас нет, что ли? - рассердится проводница.
        - Тише, не кричите! - остановит ее Скворцов. - Вот вам деньги.
        Когда женщина выйдет, он сложит испачканную простыню в рюкзак.
        - Она станет нашей семейной реликвией. Знаменем нашей Победы.
        - Знамя какое-то японское, - счастливо засмеется Даша и обнимет его крепко-крепко.
        «ГЕНЕРАЛ ОГУРЕНКОВ, ВЫ СВОБОДНЫ!»
        Поздно, слишком поздно сложилась в голове Валентина Григорьевича многоходовочка, сплетенная иудеями вокруг коматозника!
        Они изначально контролировали ход эксперимента, предварительно внедрив в Институт своих людей.
        Они спровоцировали конфликт между ФСБ и МВД, подослав генерала Левашова и зная, что Огуренков не отдаст ему коматозника.
        Они дождались, когда вспыхнет война между спецслужбами, выкрали тело и нажали на спусковой крючок чудовищной по своим масштабам провокации с захватом ХХС. Когда генерал помчался выручать коматозника, его уже ждали там с ордером на арест, не дали освободить Храм, пока тот еще не был заминирован.
        Так размышлял заключенный «Матросской тишины», когда заскрипели дверные замки и дверь камеры открылась.
        - Генерал Огуренков, вы свободны.
        ВСТРЕЧА С ДЕДОМ
        Даша входит вы комнату, скидывает кроссовки, проходит в спальню, опускается на колени у кровати, на которой лежит дряхлый старик.
        - Здравствуй, дед! Вот я и вернулась! Это Сережа, познакомься! Это он нашел копье. Оно лежало в чемоданчике, который ты отбил у гитлеровского курьера.
        - Вот, значит, что… - шамкает старик, рассматривая вложенное ему в руку старинное копье. - Надо же… Это из-за него столько людей зазря погибло?
        - Твои товарищи погибли не зря… - голос внучки срывается. - Это Копье не простое, с его помощью Гитлер гнал нашу армию. Дед, ты в одиночку переломил ход войны, спас нашу Родину. Скажи, что нам с ним сделать?
        Старик моргает бесцветными глазами, подбородок его дрожит.
        - Я не один там был, со мной товарищи воевали. Все они погибли… В их честь и память я хочу, чтобы это копье было выставлено в Историческом музее на Красной площади. Или где сейчас Знамя Победы хранится? Вот чтоб рядом с ним его выставили, и чтоб моя фамилия была написана, и Толи Колкина, и ребят из группы Бурана. Так, мол, и так, Василий Жуков с товарищами добыл в бою с риском для жизни, ну, и так далее. Можете такое сделать?
        Даша смотрит на Сергея. Он кивает.
        - Можем. Обещаю. Про вас все узнают.
        В ИСТОРИЧЕСКОМ МУЗЕЕ
        Государственный Исторический музей - краснокирпичное здание под белой шатровой крышей, мимо которого проходят колонны боевой техники во время парада на Красной площади.
        Ученый секретарь музея Ирина Станиславовна Иноземцева, седая дама в очках, сказала Скворцову, что любой экспонат, прежде чем попасть в музейную коллекцию, проходит экспертную комиссию.
        - Если эксперт даст заключение, что найденный вами раритет представляет интерес для музея, тогда его передадут на историческую комиссию, которая и будет решать его судьбу. Вы бы хотели заработать денег?
        - Нет, - сказал Сергей. - Деньги мне не нужны.
        - Так чего же вы хотите?
        - Чтобы человек, который отбил у немцев этот артефакт, был увековечен в экспозиции вашего музея.
        Ирина Станиславовна пожевала ненакрашенными губами.
        - Ветераны, безусловно, достойны уважения, - сказала она деликатно, - но нужно доказать, что это именно то самое историческое копье. Записывайте адрес. Эксперта зовут Николай Кондратьевич. Вот его телефон. Он человек отзывчивый, хотя и немолодой. Даст Бог, будет в добром здравии и напишет вам заключение, Тогда ваше дело может решиться довольно быстро.
        Созвонившись с экспертом, Сергей поехал к нему домой.
        Двери открыл крепкий старик, провел посетителя по заставленному книжными стеллажами коридору в кабинет.
        - Ну, давайте вашу реликвию! - сказал он, усадив гостя за старинный стол с зеленой матерчатой столешницей. - Мы ее в 42-ом году ждали, а она вона какого кругаля дала!
        - Как это, вы ее ждали? - удивился Сергей.
        - Так мы за этим копьецом по всем фронтам гонялись. Ух, ты, какое! - дедуля вынул из кармана вязаной кофты очечник, надел расхлябанные очки и наклонился над раритетом. - Ну, и силища! - пробормотал он, водя руками над Копьем. Выпрямился. Снял очки. - Я не представился. Николай Кондратьевич Святной. Хранитель СВР.
        - Службы внешней разведки? - расшифровал Скворцов.
        - Святой Руси, - дед посмотрел так, что у Сергея закружилась голова.
        - Кто вы? Что это за организация - «Святая Русь»?
        - Глубинное государство. Волхвы, староверы, духоборы…
        - Скопцы не вы?
        - Не-не, - усмехнулся Святной, - чтобы к нам попасть, нужно быть с яйцами. Это мы создали СССР после развала царской империи. Расшифровывается как «Трижды Святая Русь». Февральская революция была цветной революцией, организованной Западом. Они издревле использовали цвета для разделения народов. Война Белой и Алой розы у нас превратилась в войну белых и красных. В 18-ом году в Россию вторглись войска сильнейших государств Запада - Великобритании, США, Японии, Германии, Греции, Франции, даже Австралии, Индии и Канады.
        В ответ на агрессию Россия приняла свою исконную женскую форму и превратилась в царство общины и коммунизма! Мы отбились. С огромными жертвами, но победили. Потеряли 13 миллионов человек. В стране была восстановлена общенародная собственность, на селе проведена коллективизация. Россия первой в мире признала равноправие женщин! В 1918 году. На 70 лет раньше Германии. В СССР стали освобождать женщин Востока от паранджи, учить их грамоте, направлять в ВУЗы.
        Мужской Запад потому и напал на нас в 41-ом. Он не социализма испугался, а возрождения матриархата! Никто же не понимает, почему Запад каждое столетие собирается с силами и осуществляет попытку завоевать Россию. Политологи говорят, что, мол, у нас богатые природные ресурсы. А почему эти ресурсы в России? Потому что Русь это Мать мира.
        Никто не видит базовой причины. Россия - женское полушарие планеты. Запад - мужское. Потому Запад идет на нас войной. Все эти войны, майданы, санкции суть не что иное, как фрикции возбужденного члена, который кончит и опадет «окаянным отростком», а Россия, великая женская пустота, так и останется на своем месте, дыша хаосом и свободой.
        У нас община, коммунизм. У них демократия, липовая выборность, феминизм, ювенальная юстиция, ЛГБТ и прочие извращения. У нас православие, у них католицизм. Чем отличается православие от католицизма, ну, так - по сути, ведь вроде христианские обе религии? Иерархией. У них все выстроено по ранжиру, Папа главный. У нас все едины и равноправны, церковь соборная.
        У них однополюсная картина мира с Америкой во главе, у нас признается равенство всех. Они порабощали завоеванные племена и уничтожали их, ацтеков, майя, инков, мы, наоборот, принимали народы в свою семью, давали им равные права, помогали развиваться, часто в ушерб собственным интересам.
        Скажешь, что у нас тоже был царь с аристократией. Так они нам навязаны были с Запада! Романовы от слова «Рома», что по латыни значит Рим. Не Романовы они были, а «Римские», и было то внешним управлением Россией со стороны Запада. Тебе Володя это рассказывал в Лукьяновском СИЗО…
        - Какой Володя?
        - Финт. Он тебя ко мне должен был привезти, а ты вот сам пожаловал. - Святной рассмеялся при виде изумленного лица гостя. - Все пути ведут к Николаю Кондратьевичу. А я к чему веду? А к тому я веду, что западный слепой ум не видит своей пары, своей противоположности, отрицает ее и ненавидит, боится до смерти, потому что в слиянии мужского и женского оба начала умирают, рождая третье - разум.
        Вот Запад и боится умереть и раствориться в союзе с Россией, вот и собирается каждые сто лет с силами и прет на Восток уничтожать Русь-матушку. СССР их больше всего напугал, ведь Россия всем народам пример подала справедливого мироустройства.
        Тогда они чего задумали? Привели к власти Гитлера, профинансировали перевооружение вермахта, бросили ему в пасть Чехословакию, Польшу, Францию, Югославию, передали ресурсы всей Европы и создали самую мощную армаду в истории. Били наверняка. Шансов не оставляли. В первый же день войны погибла вся наша авиация, даже не взлетев с аэродромов. Спящие солдаты разбомблены в казармах. Миллионы погибших, миллионы пленных.
        Святной замолчал, заново переживая трагедию, когда-то развернувшуюся у него на глазах.
        - Вы говорите страшные вещи, - сказал Скворцов. - Как же нам удалось победить?
        - Идем, - сказал старик. - Покажу тебе кое-что.
        Они покинули квартиру, на лифте спустились в подвал, темными коридорами проследовали до малозаметной дверцы и через нее попали в тоннель, в конце которого что-то глухо погромыхивало.
        МЕТРО СТАЛИНА
        На выходе это оказалось обычное метро. На дальнем конце платформы Николай Кондратьевич открыл особым ключом дверцу в технической нише, замаскированной под электрощитовую. Через нее они проникли в штольню, выходящую на соседнюю станцию - тихую, темную и пустынную. Их поджидала электричка 30-х годов с двумя вагонами. Святной нажал на кнопку на зеленом боку электровоза, двери раздвинулись, они вошли, поезд тронулся.
        Спустя несколько минут они вышли на перроне станции имени «НКВД СССР». По крайней мере, так было написано медными буквами на мраморной стене.
        - Этим тайным метро пользовался товарищ Сталин во время войны, - сказал Николай Кондратьевич, шурудя ключами в железной двери со штурвалом запорного колеса.
        Они вошли в большой зал, уставленный витринами и стендами и увешанный красными знаменами и плакатами типа «Болтун находка для шпиона».
        - Ты спрашивал, как удалось избежать поражения в 41? - Святной подвел Сергея к темной иконе Богородицы в потускневшем серебряном окладе, поклонился и перекрестился. Сергей последовал его примеру. - Матушка помогла, заступница наша небесная. Видишь вмятину? Эта икона отразила удар гитлеровского копья. Здесь твоему Копью лежать. У ее подножия. Как лежали знамена рейха у стен Мавзолея.
        - Значит, я могу оставить его у вас? - обрадовался Сергей. - Я донес его до точки назначения?
        Святной покачал головой.
        Святной подводит Сергея к иконе Тихвинской Божьей матери, под которой теплится лампадка.
        - Видишь вмятину на окладе? Это икона отразила удар гитлеровского копья. Я лично организовывал облет Москвы святыней. Здесь твоему Копью и лежать! У ее подножия. Как лежали знамена рейха у стен Мавзолея.
        - Значит, я могу оставить его у вас? - радуется Сергей. - Я донес его до точки назначения?
        Но Святной качает головой.
        - Нет, Сергей Батькович, путь твой здесь не кончается. Возьми его в руку. Что видишь?
        - Наконечник для копья.
        - Перед тобой однополушарный ум. Так назвал современный ум мой ученик профессор Дмитриев, которому мы доверили обнародовать учение наших предков об уме. Пришла пора возвращаться людям в разум из правящего нынче однобокого и слепого ума. Вот он, перед тобой! - Святной провел пальцем вдоль зазубренной кромки. - Узкий, сплющенный, наглухо забитый в самого себя, слепой, бездушный, пронзающий, препарирующий, вскрывающий внутреннюю суть вещей и этим убивающий их. Заточенный на борьбу и уничтожение. Единица, половой член, творец технократической цивилизации. Теперь переверни Копье, что видишь?
        Сергей заглянул в мятую полость.
        - Рукоятка. Полая круглая рукоять под древко.
        - А это - женское начало, принимающее, вбирающее, влагалище, мать сыра земля, ноль, Тьма, Пустота и Хаос. Это копье еще известно как копье Лонгина. Расшифруем. Лонгин по-латыни Longinius. Лон-жин, женское лоно. Как видишь, Копье Судьбы воплощает единство двух начал. «Путь Копья» заключается в познании своего ума и соединении первоначал для возвращения в Разум, которым издревле владела Святая Русь. Копье ведет тебя в Разум.
        - И это… куда? - немного растерянно спросил Сергей.
        - В Мавзолей.
        - Куда-а-а?
        - Туда, туда, - усмехнулся ветеран. - Там мировые воротилы назначили заседание своего высшего органа управления, так называемого «Синклита Тринадцати». Кто им Копье принесет, тот и станет царем горы. Это те же кровавые упыри, что развязали против России две мировые войны, три революции, развалили Советский Союз, и сейчас готовятся расчленить Россию на двадцать мелких государств, чтобы извести русский народ под корень. Сергей Скворцов, поклянись уничтожить врагов, которые планируют гибель России!
        - Клянусь! - вырвалось у Сергея. - Но почему они проводят заседание в сердце нашей Родины? Почему их не арестуют?
        Святной вынул платок, утер слезы.
        - Прикрывает их кто-то на самом верху. Пятая колонна сильна, как никогда.
        - Я поеду. Дайте мне оружие! - желваки вспухли на скулах Скворцова.
        Святной подвел его к шкафчику, открыл.
        - Мы тебе поясок волшебный дадим. Грамм на двести тротила. Как туда проникнуть, того я не знаю, тебя поведут артефакты - Копье и Кольцо, они сработают, доверься им, не заблудишься. Но если не справишься, - лицо Святного усохло, - тогда начнут они нашу Родину кромсать, на ломти нарезать, вымрет русский народ, скукожится женское начало. Останется один Запад. А он без противоположного полюса обречен, сам видишь, что там творится, толерастия, содомия, вырождение и распад. Не подведи, Сережа, на тебя вся надежа. Перед главным свершением ученик всегда проходит самые тяжкие испытания. Не споткнись, выдержи все соблазны, не дрогни, не сверни, ни на что не реагируй, твоя цель - Мавзолей и враги России.
        Святной снял со стены икону Тихвинской Божьей матери.
        Из тьмы веков глянули омуты богородичных глаз, потрескавшиеся, в старинной росписи, они казались сердоликовыми в крапинку.
        Сергей стал на колени.
        Старец перекрестил его иконой и благословил.
        Вешая икону на место, сказал в полуобороте.
        «Заседание Синклита через два часа».
        - Как? - ахнул Скворцов. - Что же вы раньше не сказали?
        - А что бы изменилось? Не волнуйся. Кого ведет Господь, всегда приходит вовремя.
        «СПАСИ МЕНЯ!»
        - Алло.
        - Сереж, меня взяли в заложницы. Требуют, чтобы ты привез копье.
        - Ты где?
        - У деда…
        - Я скоро буду! Ничего не бойся! Поворачиваем!
        - У меня приказ доставить вас в центр.
        - Поворачивай!
        - Не могу. Здесь сплошная.
        - Ищи разворот. Быстро!
        - Что случилось?
        - Моя девушка попала в беду. Ее взяли в заложницы.
        - Давайте сообщим старику. Он пришлет группу. Ее спасут без вас.
        - Пока приедут ваши люди, они порежут ее. Она беременна! Остановись!
        Шум мотора затихает.
        - Выставь в навигаторе адрес: Жулебино, проспект… дом… Выходи!
        Хлопает дверца.
        На полной скорости несясь по проспекту, ты вдруг понимаешь, что тебя сбили с пути. Ты поклялся Святному доехать до мавзолея, но свернул и летишь совсем в другую сторону.
        Эти мысли прерываются повторным звонком с Дашиного номера.
        Девичий визг пронзает барабанные перепонки.
        - Слыхал? - спрашивает грубый мужской голос. - Счет два-ноль в нашу пользу. «Два» это пальцы, чтоб ты знал.
        - Не трогайте ее! Тут пробки! Я еду!
        Глухая немота отбоя.
        Эхо визга в ушах.
        Мозг разрывается. Руки трясутся. Что делать? Что делать?!
        - Гони! - говорит Гусь.
        - Я гоню.
        - Плохо гонишь. Быстрее!
        - Я не умею летать.
        - Зато я умею… прости, напарник, дальше я сам…
        Слишком поздно понимаешь ты смысл этих слов.
        Руль резко выворачивается влево, джип выскакивает на встречк.
        Лоб в лоб ему несется черный «Хаммер».
        Нога - в тормоз!
        Педаль заклинило!!..
        Взгляд - вниз, видишь причину…
        дергаешься, чтоб нагнуться…
        ремень не пускает…
        навстречу летят ксеноновые фары, пристальные, как очи под ключицами Гуся.
        Машины стлквтсясрабатываютдворники… вспухает подушка безопасности… елвая блоее салбая ркуа сгибаыбстрей, тело рзаворачивает, рпавая уепирается прчоно, ее ломоает в локте, с блевотным рефлексом руль уадряет в грдуь… проыламвает гурдуню оксть… смня внтрннст, стрс и пкршл пзвнк крошится кузов со скрежетом корежится… брызжет вода масло тормозная жидкость кислота из аккумулятора бензин из порванных шлангов, лобовое стекло разлетается («это прорыв махсома?») и за ним распахивается величественный храм, наполненный заунывным пением священника:
        «Да воскреснет Бог, и расточатся вразй Его, яко исчезает дым; да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…»
        Искрят провода аккумуляторов, в моторных отсеках вспыхивает огонь.
        Столб черного дыма поднимается над горящими автомобилями, дьявольский лик проступает на одном из клубов и сильным порывом ветра размазывается на северо-восток, в общем направлении на Жулебино.
        ЭФРАИМ И КАЛАМБУРСКИЙ В ДНЕПРОВСКОЙ БОЛЬНИЦЕ
        (за полгода до событий в ХХС)
        Похожие в бинтах на белых мумий, Эфраим Лейбовиц и Леонид Каламбурский лежат в ВНП-палате ожогового отделения Днепропетровской больницы.
        Леонид Валерьянович горестно перекатывает голову по подушке: «Франя, мы не должны были устраивать “засаду на демона”, он слишком силен для нас…»
        - Хорошо, что я плохо слышу твое нытье, Лёдя, - кряхтит полуоглохший раввин. - Ты должен был все предусмотреть, когда впускал его в дом. Зачем ты не увез Лёньчика в безопасное место? Ты потерял берега. Когда-то твое везение должно было закончиться. И оно закончилось таким вот страшным образом. Но успокойся, мы отомстим ему.
        - Кому? Господу?
        - Не сходи с ума! Какой он Господь?
        - Он потребовал от меня Авраамовой жертвы. Я отказался, а он сказал, что все равно заберет у меня самое дороге. И… и… забрал… - несчастный отец плачет, промокая слезы розовыми от сукровицы бинтами на руках. - Мы не узнали Б-га, Франя, мы ждем его в одном облике, а он приходит то нищим, то зеком, то дервишем в драном халате.
        Эфраим кидает на колени Каламбурскому какой-то предмет.
        - Шо это? - рассматривает тот исковерканное стальное кольцо.
        - Чека от термобарической гранаты. Спецназ глушит такими террористов в убежищах, когда хочет взять их живыми.
        - Откуда она у тебя?
        - Охрана принесла, пока ты был на перевязке. Ее нашли у камина в большом зале твоей виллы. Этот поц нас попросту взорвал.
        - Так он не бог?
        - Лёдя, подумай сам своей обгорелой башкой, ну, какой из него бог? Он вор в законе, их учат таким штукам.
        - А смерть Львенка?
        - Твоего сына застрелили случайно. Бедный мальчик, с ним было связано сколько надежд! Поплачь, Ледя, поплачь, мы отомстим за него, как не мстили еще никому, никогда!
        НА ПУТИ К ХРАМУ
        Разя из «амбразуры» бампера колючими сполохами проблесковых маячков, под завывания сирены и кряканье спецклаксона микроавтобус мчится по Садовому кольцу. «Дворники» сгребают с лобового стекла кашицу снеговой крупы.
        Из-под козырька нахлобученной фуражки генерал Огуренков хмуро наблюдает за столичными пейзажами. В пелене пороши мигают световые рекламы и елочные гирлянды, но ощущения праздника нет - сполохи полицейских машин затмевают новогоднюю иллюминацию, звуки сирен перебивают «happy new year».
        Представитель кризисного штаба протягивает с заднего сиденья телефон спецсвязи: «Вас, товарищ генерал».
        - Приветствую, Валентин Григорьевич, - слышит Огуренков голос Директора ФСБ, - с освобождением!
        - Здравия желаю, товарищ генерал армии, благодарю.
        - Хочу, чтобы вы знали. Ситуация сложнее, чем мы предполагали. «Носатые» передали, что у их офицера в ХХС находится пульт от зарядов, заложенных в борты нашей гражданской авиации. В случае штурма он приведет их в действие. Вы меня поняли?
        - Повторите, что вы сказали!
        - В 90-е годы они внедрили на наши авиационные заводы своих технологов, они закладывали безоболочные взрывные устройства под обшивку каждого выпускаемого или ремонтируемого самолета. Закладки стоят везде, в том числе на атомных электростанциях. Иными словами, во времена Ельцина, они заминировали всю Россию. Саяно-Шушенская ГЭС была демонстрацией их мощи. Любой самолет может упасть. Любая электростанция взорваться.
        Микроавтобус сворачивает на Стромынку, звук двоится.
        - …лению, это может быть правдой. Действуйте по обстановке, осознавая всю меру ответственности.
        - Вы же меня стреножили своим предупреждением! - генерал так сжимает телефон, что экран трескается. Откидывается в кресле. Включает свой смартфон, чтобы бегло просмотреть входящие. А это от кого послание? Микрофон в ухе брохиально хихикает: «Ну, шо, Валентин Григории, привез я вам “посылочку”, как обещал. Уж будьте так любезны, привезите и вы ключики, сами знаете куда».
        «Каламбурский? Где этот авантюрист?»
        Подсказкой звучат новости по радио.
        «В захваченном Храме Христа Спасителя продолжается празднование Хануки…»
        - Я пойду с вами, Валентин Григорьевич, - дотрагивается сзади до плеча профессор.
        - Куда это вы собрались? - чуть поворачивает голову Огуренков.
        - В Храм.
        - Это исключено.
        - Это не мое решение.
        - А чье?
        - Президента. Он сказал, что это ваш последний шанс.
        Пружины кресла скрипят, генерал оборачивается.
        - Вы разговаривали с президентом?
        - Я поручился за вас.
        Поразмыслив, Валентин Григорьевич протягивает через плечо ладонь.
        - Инда быть по-твоему, Лексеич. На брудершафт выпьем по окончания операции.
        - Идет, - Дмитриев пожимает генералову руку.
        - Неправильно, - поправляет генерал. - «Идет, Григории!»
        - Идет, Григории! - улыбается профессор.
        В ХРАМЕ
        Плененным богатырем в золоченом шлеме Храм Христа Спасителя ждет своего освобождения.
        С пасмурного неба прядется снежок. Мороз бреет щеки опасными бритвами. У магазина «Горячий хлеб» справа от моста, через который генерал в сопровождении профессора и врача-реаниматолога направляется к главному кафедральному собору России, толпится «майдан веры», огороженный кордоном Росгвардии.
        Храмовые врата открываются, их впускают внутрь, ставят к стене, обыскивают.
        Изъятые вещи складывают на столик у входа.
        Когда из кармана генерала появляются ключи в окаменевших кожаных чехлах, из-за колонны выходит приземистый полнотелый военный.
        - Уж не мне ли вы привезли гостинцы, Валентин Григории? - спрашивает он, стягивая с лица шерстяную шапочку с прорезями для глаз.
        Каламбурский! Густая шевелюра всклокочена, борода стала совсем белой, только под носом сохранилась темная полоска, карикатурно напоминая гитлеровские усики.
        Генерал пожимает протянутую руку.
        - Это врачи Скворцова, - представляет он спутников, - профессор Дмитриев и реаниматолог Курехина.
        - Врачи ему не нужны, - замедленно ворочает языком Каламбурский. Глаза его мутны и воспалены.
        В Храме пахнет дымом чужих кадильниц. Кажется, что русские святые на фресках стен и колонн надели на головы «скафандры» нимбов, так тяжело им дышать атмосферой чужих воскурений.
        - Я привез ключи, - генерал кивает на столик, где выложены вещи. - Взамен вы должны дать нам возможность осмотреть коматозника.
        - Ничо я те не должен, - Каламбурский, пошатываясь, сгребает ключи со стола. - Топайте отсюда, пока я добрый.
        - А вы знаете, как этими ключами пользоваться?
        - У них шо, есть особый секрет?
        - Есть.
        - Какой?
        - Все четыре ключа нужно поворачивать одновременно, причем, по особой схеме.
        - Элик! - Каламбурский зовет начальника охраны, одетого в бронежилет поверх зеленого комбинезона «Hermonit». - Иди, познакомься! Это мой старинный приятель из ФСБ, генерал Огуренков. Обладает отвар… отвратительным характером, вечно ставит условия и артачится, как унитазный ершик!
        - А мы знакомы… - военный стягивает с лица шапочку.
        Эйдельберг! Но где сутулый гений-идиот? Этот щеголяет выправкой и статью.
        Римма Львовна часто моргает густо накрашенными ресницами.
        - Ну, вы арти-и-ист, Натанович!
        - Илья Натанович! - всплескивает руками профессор Дмитриев. - Вы, ученый, от вас я такого не ожидал!
        - Я не ученый, - с усмешкой поправляет Эйдельберг. - Я офицер военной разведки Израиля. Правда, в отставке.
        - Раз все знакомы, давайте выпьем «за нашу случайную встречу!» - Леонид Валерьянович вытаскивает из заднего кармана штанов плоскую фляжку.
        - Хватит уже бухать, Леонид Валерьянович! - сквозь зубы цедит Эйдельберг.
        «Ясно, шеф не просыхает, “эдельвейса” это уже достало».
        - Ты мне не указывай, шо мне делать! - олигарх отхлебывает. - Я тебе не пьянствовать предлагаю. Вишь, генерал толкует, шо нужны четыре человека, шобы открыть сундук. Так шо ты пойдешь третьим. А вот он, - палец показывает на профессора, - будет четвертым.
        - Нет, - качает головой Огуренков, - профессор пришел, чтобы осмотреть больного.
        - Он пойдет с нами! - постановляет Каламбурский. - Тебя выпустили с кичи под его честное слово, не так ли? Его-то ты, надеюсь, не взорвешь в случ-чего? Он будет нашей страховкой. Веди их, Элик!
        Каламбурский уходит вглубь собора. Профессор следует за ним, генерал удерживает его за локоть.
        - Лексеич, не ходи, - шепчет он, - это билет в один конец!
        Владимир Алексеевич прикрывает глаза в знак понимания, но все равно продолжает свой путь. Скрепя сердце, генерал следует за ним. Сзади следует Эйдельберг с автоматом, уставленным в спины русским.
        - Здравствуйте, люди православные! - зычно здоровается Валентин Григорьевич с заложниками, размещенными в правом притворе собора, и осеняет себя крестом. - Я генерал ФСБ. Вам не о чем беспокоиться! Скоро мы вас освободим.
        Заложников от выхода отделяет «лежбище» для солдат, спальные мешки в три ряда, на которых спит отдежурившая смена. По центру храма, правее, устроено нечто вроде походного госпиталя, окруженного кабинками биотуалетов.
        Вдали, возле алтаря, белеет кровать коматозника.
        Взрывчатка установлена вокруг барабана купола, от них провода по стенам уходят за иконостас. Система видеонаблюдения змеится кабелями за царские врата. Значит, штаб там! В самом святом месте храма. Ну, да этим тварям наплевать на чужие святыни, они и выспаться могут в раках для мощей!
        Генерал и профессор сворачивают за угол и… застывают, пораженные.
        Левый притвор храма исчез, словно взорванный.
        Открывается вид на Москву. Но на том месте, где когда-то были Кремль, Красная площадь, Александровский сад, ГУМ и Зарядье, возвышается чужой храмовый комплекс циклопических размеров.
        Мощные стены. Квадратные угловые башни.
        Параллелепипед центрального здания скалится в небо короной золотых зубцов.
        Нет ни куполов, ни луковок, ни закруглений, типичных для православной архитектуры. Суровая геометрия Бога-Отца.
        Голограмма так достоверно сделана, что генерал и профессор жмурятся и встряхивают головами. Это не Москва! Нет, Москва… Вон мавзолей. Его вершина превращена в исходящую волнами пламени и дыма жаровню.
        Эйдельберг наслаждается потрясенностью русских.
        - Перед вами, - он делает широкий гидовский жест, - Иерусалимский храм эпохи Ирода Великого. Стены храма отделаны белым мрамором. Вон, видите, восточная галерея, «притвор Соломонов». Она укрывала проповедников, среди которых бывал и ваш любимый Иешуа. Здесь он предсказал разрушение Храма, который, как видите, был восстановлен в центре российской столицы.
        - Очередной фейк, - кривится генерал. - Ваш храм разрушен и никогда не будет восстановлен!
        - Да, он был разрушен, - кивает Эйдельберг все с тою же своей презрительной улыбочкой, - но в том и состояла его историческая миссия! Ибо сказано: «если пшеничное зерно умрет, то принесет много плода, а если не умрет, то останется одно». Храм умер, чтобы засеять семенами Землю. Как видите, духовная скиния может быть развернута, где угодно, в том числе, в столице покоренного государства! Здесь будет создано «олам ха ба» - мессианское царство с подчиненными язычниками-гоями. Когда мессия воскреснет, России примет его как царя. Центр вашей столицы превратится в святилище. Жертвенник уже есть, это мавзолей. Там, где Сталин принимал парад Победы, мы будем проводить всесожжения. Отсюда Машиах будет править миром. Почему вы не радуетесь, ведь было предсказано, что Русь станет Третьим Римом, а четвертому не бывать, аха-ха-ха!
        Профессор удерживает Куратора, зная, чем грозят эти выпученные глаза.
        - Спокойнее, Валентин Григорьевич, он нас провоцирует.
        Посетители минуют ворота, обрамленные массивными колоннами с навершиями в виде кокосов. Золотые половинки дверей складываются вовнутрь, как гармошка, открывая доступ в зал, облицованный листовым золотом и освещенный огнями семисвечника.
        Когда глаза свыкаются с полумраком, проступает варварская «халабуда» - тройной шатер, чья нижняя крыша соткана из разноцветных шерстяных полотнищ, вторая сделана из козьего пуха, а третья, верхняя, - из звериных шкур.
        - А вот это уже не голограмма, - Эйдельберг кланяется дикарскому капищу. - Это мишкан, походный храм нашего народа. Именно его защищал Финеес по время совершения подвига кидуш-ха-шем. Снимите обувь, - Илья Натанович размахивает дым от курильницы в сторону гостей, ритуально очищая их перед входом в самое запретное место на земле, - сейчас вы будете допущены в Святая святых.
        ОСМОТР КОМАТОЗНИКА
        Римма Львовна осматривает Скворцова. Работают аппараты ИВЛ. На ЭКГ пикает сердце. Шмуэль, молодой врач из Ашдода, толково отвечает на вопросы на русском языке и раздражает только тем, что безбожно хвастается успехами израильской медицины.
        Царские врата открываются. Оттуда выходят двенадцать монахов в сутанах, становятся вокруг ложа коматозника и начинают молитву на незнакомом языке. Последним выходит и закрывает ворота алтаря седой раввин. На лбу у него закреплен пентакль.
        Шмуэль провожает Римму Львовну в комнату для персонала. К ней пробирается один из допущенных в храм журналистов, протягивает микрофон.
        - Скажите, вы врач? Представьтесь, пожалуйста!
        - Да, я лечащий врач Сергея Скворцова, я наблюдаю его последние три месяца.
        - Что вы можете сказать о его состоянии?
        - Никаких изменений нет, он по-прежнему в коме.
        «ПРИЗ В СТУДИЮ!» СВЯТАЯ СВЯТЫХ
        Комната, куда входят генерал и профессор, разделена белым занавесом, в центре которого алеет пятно крови. Каламбурский шепотом объясняет его происхождение: «Когда римлянин Тит пронзил мечом завесу святая святых, из нее чудным образом брызнула кровь, с тех пор пятно восстанавливается всякий раз, когда сюда заходят люди».
        За занавесом, раздвинутом с величайшим почтением и поклонами, открывается небольшое помещение, облицованное золотыми листами.
        В желтом металле отражаются свечи меноры.
        В центре расположен пьедестал, на нем стоит большой старинный сундук, окованный полосами окисленного металла, уходящими в сейфовые замки. Один из замков оторван и висит на искореженной полосе. (История нахождения Ковчега Завета описана в романе с одноименным названием)
        - Мы просканировали его на Одесской таможне, - Каламбурский вынимает рулон больших рентгеновских снимков, на которых просматриваются очертания ларца, увенчанного двумя крылатыми фигурами. - Сомнений нет, это ковчег завета, пропавший, в 587 г. до н. э., когда войска Навуходоносора взяли штурмом Иерусалим. Он заминирован, как видите, - олигарх показывает на рентгеннограмме белое пятно под крышкой, от которого отходят к замкам четыре белых провода. - Мы не могли рисковать реликвией, поэтому дожидались ваших ключей.
        - Я готов, - генерал протягивает руку. - Давайте.
        Каламбурский передает ему кожаные чехлы. Замки на сундуке разные, поэтому к каждому генерал подбирает ключ с соответствующей символикой.
        - Вам, господин олигарх, достается ключ СД: вы разведываете и пытаете. Вам, господин профессор, доверяется ключ «Аненербе», они также занимались изучением мистических тайн. Тебе же, горный цветок, вручается ключ СС, сам понимаешь почему. Ну, а себе я возьму последний ключ.
        - А он от чего? - Каламбурский делает селфи с ключом на фоне сундука.
        - Мне от Абвера, что не понятно? - Генерал приставляет свой ключ к оторванному замку, аккуратно вводит его в скважину и пошевеливает, вслушиваясь, как реагирует запорный механизм. Удовлетворено кивнув, он предлагает остальным участникам «вскрытия» сделать тоже самое.
        Профессор, Каламбурский и Эйдельберг вводят ключи в замочные скважины.
        Всех охватывает легкая лихорадка.
        - Я рад, профессор, что вы с нами, - вдруг признается Илья Натанович. Он вновь сутулится и моргает, как делал это в бытность свою рассеянным ученым. - Прежде чем мы повернем ключи, я хотел бы принести именно вам свои извинения. В Институте Храма в Иерусалиме я заведовал сектором «Арон», что на иврите значит «сундук». Мы занимались изучением ковчега. Он снился мне по ночам. Поэтому я не смог устоять, когда Леонид Валерьянович предложил мне участие в этом проекте. Надеюсь, вы поймете меня.
        Генерал обводит триумвират рачьим взглядом.
        - Все готовы? Тогда по моему сигналу на счет «три» поворачиваем ключи влево на один щелчок. Раз, два…
        На счете «два» генерал замирает. Все ждут, но он молчит.
        - Ну! - торопит Каламбурский. - Шо дальше?
        - Дальше, - произносит Огуренков, - мне достаточно повернуть вот этот «ключик», чтобы все тут взлетело на воздух!
        - А профессора тебе не жалко? Он же вроде как за тебя словечко замолвил перед президентом! Ну! Сколько ты хочешь, генерал? Я же вижу, ты хочешь продать себя подороже, в этом вся твоя гойская суть!
        - Сто миллионов.
        - Сто лямов чего?
        - Долларов.
        У Каламбурского лезут глаза на лоб.
        - А ты берега не попутал? За такие бабки я куплю председателя вашего правительства со всем его экономическим блоком!
        - Сто миллионов! - повторяет Огуренков. - Переводом на мой счет в «Креди Лионнэ». Иначе мы умрем тут вместе.
        Каламбурский рычит из бороды, как волк из заснеженной чащобы.
        - Мурло фээсбешное! Ну, взрывай, взрывай! Кишка у тебя тонка. Сдохнуть хочешь? Так и я не против. После смерти сына мне не очень-то хочется жить.
        Но едва генерал ведет сжатыми вокруг головки ключа пальцами, как олигарх подпрыгивает, как ужаленный.
        - Стой! Деньги есть. Сейчас переведем. Но не сто же лямов, ты не зарывайся! Давай разумную цену! Миллион долларов вполне приличная сумма за один маленький секретик.
        - С каждой минутой торгов, - генерал смотрит на ручные часы, - сумма будет увеличиваться на десять процентов. Время пошло.
        - Да погоди ты! Сто лямов несуразная цифра! Десять! Нормально?
        - Нет! Сто и ни центом меньше.
        - Ну, ты жлобяра! Ладно. Диктуй счет, сейчас я принесу ноутбук.
        Сердито сопя, Леонид Валерьянович направляется к двери.
        Профессор Дмитриев вздыхает. Теперь понятно, почему Куратор не хотел брать его с собой. Чтобы не позориться при свидетелях. Эх, Григории, Григории!..
        «РАДИО ФМ» ТОК-ШОУ С ВЛАДИМИРОМ СОЛОВЕЙЧИКОМ «ЛЕГЕНДА О КРАСНОЙ ТЕЛИЦЕ»
        - К нам присоединился из Израиля равви Штернбах. Ходят слухи о рождении в Израиле полностью рыжей телицы, что предвещает восстановление храма и приход Машиаха. Это так?
        - Да, - отзывается в радио-эфире далекий голос, - впервые за последние две тысячи лет в Израиле родилась полностью красная телица.
        - Что это значит? У нее нет пятен?
        - У нее не только нет пятен, у нее не должно соседствовать рядом даже двух черных волосков! Она сплошь красная! Легенда о ней связана с главою Чисел (19:1-12) «И сказал Господь Моисею и Аарону: скажи сынам Израилевым, пусть приведут тебе рыжую телицу без порока… на которой не было ярма; и отдайте ее Елеазару священнику, и выведет ее вон из стана, и заколют ее при нем». Институт Храма в партнерстве с экспертным ранчо все эти годы занимался массовым выращиванием красных коров, но только сейчас впервые родилась полностью красная телица. Телица эпохи Машиаха.
        ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ
        - Вставай Сергуня, открой глазки, ты в храме.
        - Это меня отпевают?
        - Прежнего отпевают, нового воспевают. Вставай!
        - Я боюсь, Шмонька.
        - Чего ты боишься?
        - Гусь во мне.
        - Негоже его бояться. Что ты зажмурился, как ребенок?
        - Боюсь, не справлюсь.
        - Сказал Господь: «сила Моя совершается в немощи».
        - Из меня хотят сделать Машиаха. Предлагают всемирную власть. Это искушение. Вспомни ответ Христа сатане в пустыне.
        - Ты, Сергуня, верно говоришь про искушение. Страшное оно и непосильное. Но ты должен постараться. Куда Господь поставил, там и служи. Стать антихристом повелел, дабы проверить человечество? Исполняй! В этом высшее служение, ибо должно прийти антихристу. Каждый человек должен прожить антихриста в себе допреж достигнуть Христова сознания.
        - Это кого ты там антихристом назвал, Шмонька? Следи за базаром, старик! Вставай, Серый, Дашка в опасности!
        - «Изыди от меня, сатана!»
        - Ответ неверный. Не сатана, а спаситель. Я реально спасаю. Ты лежишь в храме, на глазах всей планеты! Кто тебя привел сюда? Я!
        - Мне ясен твой план, Григорий! Ты подстроил автоаварию и вверг меня к кому, чтобы похитить тело и оживить его здесь, на глазах всего человечества. Так ты намерен прийти к всемирной власти!
        - Глупости, напарник. Я вынужден был так поступить. Я должен был спасти Дашу. Если бы я не успел, они бы убили ее!
        - Так ты успел?
        - Ты ж видел, она живая. Я реальный спаситель. Вставай, хватить ныкаться! Вместе зачистим планету от гадов! Кто правит миром? Грабилы и извращенцы. А за всем этим цирком стоят евреи-глобалисты. Они думают использовать нас в своих целях. Да только хрен им всем в поганое фуфло! Мы все разрулим по понятиям, воровской закон наведем. Я один способен поднять тебя из комы, потому что я сила самой Жизни! Дай руку, напарник!
        Итак, читатель, только честно, какой выбор сделали бы вы?
        «Я ПРИНЕСУ ТЕБЯ В ЖЕРТВУ, КРАСНАЯ ТЕЛИЦА!»
        Двери распахиваются, и, таща за волосы Дашу Жукову, в Святая Святых врывается олигарх Каламбурский. В руке его острый нож, его он приставляет к горлу девушки.
        - Ты шо думал, - хрипит Леонид Валерьянович, с ненавистью глядя на генерала, - я не знаю твоего ненасытного характера? Ты ее дочкой называл, может, ее тоже захочешь взорвать? Взрывай, я еще успею ей горлышко поникать.
        Подурневшая от токсикоза и пигментации, Даша одета в один только больничный халат, в котором ее выкрали из клиники, пояс распустился, полы расползлись, открыв округлившийся животик, который она пытается прикрыть руками.
        Леонид Валерьянович за волосы тянет голову Даши назад, намотав на кулак алые волосы. В ярости он похож на монстра, кажется, что глаза вот-вот брызнут кровью. - А мы-то, дурни, коров выращивали на фермах, волоски на них рыжие считали! Вот она, Элия, красная телица, о которой предупреждала Тора! А я ее приютил, доверил ей детей, а она! Она погубила моего сына! - Растравленный горем, разогретый коньячными парами, Леонид Валерьянович прижимается лицом к Дашиному лицу, рыдая в нее, как в колодец. - Как ты могла вытащить его из кроватки и вынести под пули? Как? Как? Ка-а-ак?!
        - Вы с ума сошли! - ступает вперед профессор. - Отпустите ее немедленно, она беременна!
        - Опомнись Леонид! - генерал приближается с другой стороны, руки его делают успокоительные движения сверху вниз, сверху вниз.
        - Назад! - рычит Каламбурский. - Все назад, иначе я зарежу ее!
        - Мы не хотели, чтобы Львенок погиб… - шепчет Даша, запрокинувшись, руками прикрывая живот. - Это была случайность, простите нас…
        - Не ври, ты все спланировала, нашла ключи и коды от дверей! Если бы вы сразу посадили вертолет, мы бы отвезли его в больницу, он бы еще жил! Знай, это я прислал к тебе мстителей, это они рубили тебе вот эти вот проклятые пальцы! - Леонид Валерьянович задирает кверху Дашину изуродованную руку и потрясает ею, как трофеем.
        - Не мучайте ее, прошу вас! - умоляет профессор. - Даша и так потеряла память после истязаний, которые вы ей причинили. Она достаточно настрадалась!
        - Это я, я настрадался! - захлебывается горем безутешный отец. - А она - у-у-у! - она еще даже не начала страдать!
        - Как она оказалась у тебя, Леонид? - доверительно спрашивает генерал, подойдя совсем близко.
        - Так же, как ты оказался в тюрьме! Повсюду наши люди! Не подходи! - из-под лезвия ножа по горлу девушки уже стекает струйка крови.
        - Она жена Скворцова! - напоминает профессор. - Она ждет от него ребенка. Это же ваш мессия!
        - Кто? Скворцов? Аха-ха-ха! - Каламбурский изблевывается смехом. - Ты думаешь, я стараюсь его оживить, шобы поклониться убийце моего сына? Ты держишь меня за трусливого «раба божьего»? Какой кайф пытать коматозника, если он все равно ни хрена не почувствует?! А вот когда он очнется, когда увидит все своими глазами, вот тогда я смогу сполна насладиться местью! - Леонид Валерьянович приникает укусом-поцелуем к Дашиной шее, в том месте где течет кровь. - Я принесу тебя в жертву, красная телица! Я зарежу тебя над его постелью и залью его твоей кровью! И если после этого он не встанет, то какой же из него мессия?
        Каламбурский тащит Дашу к двери, чтобы осуществить свой кровавый замысел.
        - Стой! - заступает ему дорогу генерал Огуренков. - В твоего сына стрелял снайпер Кондвита! Он отомстил тебе за то, что ты подменил копье и опозорил его в глазах западной элиты!
        Олигарх застывает.
        - Шо ты сказал? Роберт убил моего сына?
        - Да, это он отдал приказ! - Воспользовавшись секундой замешательства, генерал совершает бросок отчаяния и почти перехватывает руку с кинжалом, пальцы его попадают между Дашиным горлом и лезвием.
        Каламбурский дергается, на генераловой ладони вспыхивает порез.
        Валентин Григорьевич гневно ревет.
        Эйдельберг подскакивает, перехватывает руку с ножом, отводит лезвие от вздутых артерий на горле полузадушенной девушки. Профессор тоже бросается на помощь, мужчины борются и рычат. Вязкая суставовыворачивающая борьба продолжает с минуту. Лезвие елозит в опасной близости от залитого кровью девичьего горла. Валентину Григорьевичу даже мерещится, что у Даши уже вскрыта трахея.
        - Отпусти ее, сволочь! - на пределе усилий рычит он.
        - Я отпущу, - пыхтит Каламбурский, - только если ты откроешь сундук!
        - А перевод? Где моя платежка?
        - Девка или бабки, - отфыркивается пунцово-потный олигарх, - выбирай!
        - Оставьте ее! - вдруг доносится властный голос от входа.
        Участники схватки оглядываются и застывают в изумлении.
        Потому что в дверях в белой, покрытой пятнами крови простыне, стоит воскресший коматозник.
        ВОСКРЕШЕНИЕ. IT IS MESSIAH!
        «Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею»
        (Мф. 4: 5 - 6).
        В капельницы вводится вещество, созданное на стыке нейробиологии и нанотехнологий. На губы капают тягучие капли жгучей жидкости.
        - «Встань из комы, если ты Сын Божий! - шепчет, склонившись, Эфраим Лейбовиц. - Человечество исстрадалось. Ты один можешь его спасти. Через эти телекамеры на тебя смотрят весь мир. Семь миллиардов душ ждут твоего воскресения».
        В храме стоит полнейшая тишина.
        Крупным планом на телеэкранах - восковое, без единой кровинки лицо с закрытыми глазами.
        Шрам на лбу.
        Штопка на верхней губе.
        Абсолютная отрешенность…
        Вдруг словно бы шевеление проходит по телу, укрытому простыней. Вздрагивают люди в Канаде и Мексике, в России и Австралии.
        Глаза коматозника… приоткрываются.
        Медленно и прямо, как мертвец из гроба, он встает.
        На белой простыне, укрывающей его саваном, расплываются пятна крови - то капельницы вырвались из вен и кровоточат.
        Лик его завораживает - отрешенный от всего земного, он страшен и могуч какой-то непомерной внутренней силой - силой Пустоты и Запределья.
        Так выглядит вочеловеченное Ничто, бесстрастное, слепое и всевидящее.
        Во многих домах в разных странах раздаются истерические вскрики женщин. Мужчины с бьющимися сердцами приникают к экранам.
        Се - свершилось. Восстал мертвец в белоснежных, обагренных кровью одеждах и повис невесомо, не опираясь ногами на твердь.
        По домам и квартирам зашелестело.
        - Свят-свят-свят…
        - Летает…
        - Иди сюда, Нинка, он встал.
        - Хто?
        - Да этот, из Храма…
        - Левитирует… на то он и левит…
        - Господи, помилуй…
        - Воспарил…свят-свят-свят…
        - Вознесся, спаси Господи.
        - Тако же и Илия, будучи восхищенным на небеса…
        Взмахнув руками, коматозник взмывает над толпой и повисает в воздухе.
        Каждому он смотрит в сердце. Бледное лицо его становится прозрачным, сквозь него струится свет благодати и святости…
        И тогда в историю ворвется молодая женщина из Подмосковья Аглая Тарасова, волонтерша, помогавшая паломникам проходить к причастию для поклонения мощам Спиридона Тримифунтского. Прижав кулачки к груди и экстатически вздохнув до предела натяжения легочной ткани… до лопа… запрокину… ах!… какой необыкновенной силы и чистоты контральто исторгнет она из груди! Божественной свирелью пронесется над толпой ее пронзительный, усиленный могучей акустикой купола, выкрик:
        «Это МЕССИ-И-И-И-И-Я!»
        Пропев песню, ради которой она родилась, Аглая упадает без сил.
        Крик ее облетит земной шар, как в свое время планету обогнуло пиканье первого советского спутника. Экстазирующее лицо русской красавицы сделается брендом новой веры, ее выкрик - массовым рингтоном, первой заповедью новой религии.
        - «Это Мессия!»
        - It is Messiah!
        - C'est un messie!
        - Questo e’ Messia! - прозвучит на разных языках мира.
        Впоследствии Аглаю Тарасову будут привлекать к организации массовых радений с участием Мессии, и она вновь и вновь будет предварять появление Божьего Посланца в битком набитых аудиториях своим свиристельным контральто: «Это Мессия!», после чего под шквал оваций и гром осанны сквозь горнило ослепительных спецэффектов на сценах будет появляться Сам! Спаситель!! Новый Христос!!! Мессия!!!!
        Но сейчас все впервые, все обжигающе свежо!
        Вот, он стоит посреди Храма, только что воскресший, разящий новизной чуда, в бело-багряной тоге, как римский император. Каждый его жест, каждое движение в эти потрясающие минуты будут зафиксированы для вечности. Всех поражает, конечно же, его способность к полету.
        «Прославленное тело Иисуса, - прокомментируют впоследствии религиоведы, - проходило сквозь стены и перемещалось на расстояния. На него не действовали силы тяготения».
        Он повиснет над курильницей, и, впитывая в себя дым благовоний, спросит:
        - Где Мое всесожжение?
        - Все готово, о, Великий! - упадет на колени раввин. - Вот твоя пища!
        И откроется придел Храма восточный с жертвенником и стоящими возле него тельцом, овном и семью однолетними агнцами без порока. Священники заколют их и окропят кровью рога жертвенника, затем снимут кожу, рассекут туши на части и положат на дрова, а внутренности и ноги, вымыв водой, положат туда же. Подожжет священник дрова жаровни, и возгорятся жертвы, источая благоухание приятное Господу. И напитается Он сил, и преисполнится мощи.
        «Новости из Храма Христа Спасителя. Коматозник встал! Мир потрясен!»
        «Но у нас прошло известие, что в Храме пожар, что туда вызваны части МЧС».
        «Представители Мессии успокаивают людей. По их словам, ничего страшного не происходит, никакого пожара нет. Это воскурения».
        «И как они пахнут?»
        «Шашлыками».
        «Шашлыками?»
        «Да, остро пахнет шашлыками!»
        «Оригинально. А что мессия?»
        «Все с нетерпением ждут его появления».
        «Мы тоже ждем. Как только он появится, немедленно дайте нам знать».
        «Я - МЕССИЯ!»
        Глаза режет от яркого света. С трудом узнаю земной мир. Понимаю, что нахожусь в осознанном сновидении, могу летать и парить в воздухе. Сбылось реченое через пророков, что в царстве небесном душа будет облачать тело, а не тело душу.
        Поднять коматозника со смертного одра смог один только Гусь. Его тюремное погоняло кажется неказистым, если не знать его истинную суть: гусь - священная птица, тотем царя богов Юпитера, не только клюв, но и язык этой царственной птицы покрыт острыми зубами, а винтообразный член в возбужденном состоянии превышает размеры всего тела. «Гуси спасли Рим», это значит, что гуси спасают мир.
        Раньше, до объединения с тем, кого я больше всего боялся и ненавидел, Я был наполовину глух и слеп. Теперь же Я отлично все вижу, слышу и ощущаю.
        Мои страхи и отвращение к Гусю приводили к тому, что в каждом своем воплощении Я убегал от него, а он преследовал меня, чтобы воссоединиться.
        Я был слаб, потому что Моя отвергнутая часть содержала в себе силу. Отсюда быстрая утомляемость, вялость, опустошенность, тяга к бегству и самоубийству.
        Прежде Я проживал жизнь в роли жертвы. Приняв в себя дух Финееса, Я решил, что Свет - мое предназначение. Но мир целостен. Теперь во Мне есть и Свет, и Тьма.
        Я объединился со своим высшим Я и со своей отвергнутой низшей частью.
        Так Я вернул себе плерому - полноту бытия.
        Мое личное пространство неизмеримо расширилось.
        Если раньше Я создавал вокруг себя тюремные камеры и зоны, то сейчас Меня окружает прекрасный храм.
        Я имею доступ к сознанию всего человечества.
        Я исполнен силы и благодати.
        «ЭТО ЦФОНИ»
        Заломлена за волосы полуобнаженная пленница.
        Занесен нож в руке разъяренного олигарха.
        Генерал и профессор из последних сил удерживают его.
        Эйдельберг оттаскивает всех троих.
        Все застыли вполоборота, глядя на вход, где в клубах дыма в белых, обагренных кровью одеждах, стоит воскресший коматозник.
        Из-за плеча его выглядывает раввин и машет руками: «на колени, кланяйтесь Б-гу!» Осознав, КТО явился перед ними, Леонид Валерьянович роняет нож.
        Потрясенная Даша теряет сознание.
        Ее подхватывают и срочно уносят в медблок.
        Мессия молча наблюдает за происходящим.
        Существо, ставшее вместилищем чего-то нечеловеческого и надмирного, одним своим присутствием ввергает всех в неудержимый трепет.
        Дикая улыбка раздирает губы Эйдельберга.
        Далеко вперед вытянув шею, изучает воскресшего профессор Дмитриев.
        - Этого не может быть… у него сломаны шейные позвонки, атрофированы мышцы, он не может встать…
        - Тогда кто это? - шепотом спрашивает генерал, не в силах оторваться от белого силуэта.
        Разряжает ситуацию… все тот же Каламбурский! Не зная иного способа адаптации к невообразимому событию, Леонид Валерьяныч предлагает… «обмыть воскресение!»
        Из саквояжа вынимается бутыль, похожая на витой муфлоний рог, черный от мха и патины, с горлышка сламывается асфальтовая печать, достается серебряный поднос с червлеными рюмками, в них разливается по несколько капель густой тягучей жидкости.
        - Ты с ума сошел, - шипит Эфраим, - опомнись, это Машиах!
        Но Каламбурский не стал бы тем, кем он стал, если бы не умел поладить со всеми, даже с божествами.
        - Ай, брось, Франя, по праздничкам и боженька выпивает! - уютным бронхиальным смехом смеется он, поднося бокал невообразимому гостю. - Это единственное в мире вино, отпробуй! Угадаешь, шо это?
        Чуть заметно потянув ноздрями, «гость» определяет.
        - Это цфони.
        Слово это обжигает евреев. По их вытянутым физиономиям генерал с профессором понимают, что происходит что-то экстраординарное.
        В мире существует немало вин и коньяков стоимостью в десятки и сотни тысяч долларов. Но бесценны из них только два - вино, сотворенное Иисусом на свадьбе в Канне Галилейской, и цфони. Причем, последнее более выдержанное и крепкое, так как было сделано из кисти винограда, сорванной Евой с Древа познания добра и зла. Да-да, считается, что Праматерь согрешила, когда сорвала с Древа Познания яблоко, но каббала знает, что на самом деле она сорвала виноградную лозу, из которой впоследствии было сделано «вино грехопадения», единственная бутылка которого денно и нощно охранялась стражами во главе с демоном Цфони в Зале Вина в Залах Нечистот Шеола. Одна капля его может совратить целое поколение, вновь ввергнув в грехопадение даже сонмы святых.
        - Такой дегустации ты еще не пробовал, - бормочет Леонид Валерьянович, на ногах перенося гипертонический криз: голова его гудит, лицо лоснится леопардовым багрянцем. - Я выкупил его в обмен на свою душу! Попробуй! Пей! - и, не дождавшись реакции Мессии, он срывается на истерический крик. - Но ты же бухал в моем доме, когда требовал, шобы я принес в жертву своего сына! Он погиб, как ты и хотел! Воскреси его, иначе ты не Б-г, а дьявол!
        У всех перехватывает дыхание. Никто не знает, как отреагирует трансцендентное существо на оскорбление.
        - Диавол, - молвит Мессия негромко, - это всего лишь великая двойственность. Если где-то прибывает, он создает противоположность и уравновешивает, чтобы мир не перевернулся. Ты слишком возлюбил своего сына, Леонид, это стало причиной его ранней смерти. «Кого бы ты ни полюбил сильнее Меня, того Я заберу у тебя», говорит Господь. Но успокойся, Я покажу тебе его.
        Воскресший проводит в воздухе рукой, и в образовавшейся «промоине иномирия» появляется улыбающееся личико ребенка.
        «Папочка, - машет он ручкой, - не пъяч, мне тут хаяшо!»
        После чего «окошко» захлопывается, и Львенок исчезает.
        Убитый горем отец со стоном валится на пол и рвет на себе «воёсы», как называл волосы Львенок, будучи совсем маленьким.
        - Воскреси моего сына! - рыдает Леонид Валерьянович. - Верни его мне, ибо нет мне без него жизни!
        ВСКРЫТИЕ СУНДУКА ИРМИЯГУ
        Человек привыкает ко всему, даже к богоявлению.
        Пока отпаивают валерьянкой безутешного Леонида Валерьяновича, генерал Огуренков вступает с Мессией в разговор.
        - Что это за фокусы, Скворцов? - строго спрашивает он, вглядываясь в знакомое, так странно изменившееся лицо. - Или ты не Скворцов? При нынешней технологии изготовления гиперралистичных масок, ты можешь быть просто нанятым актером. Отвечай, кто ты!
        - А кто вы? - следует тихий вопрос.
        «Он меня не узнает, он был в коме, когда я бил его по щекам и кричал “вернись и бейся за нее!”».
        - Я генерал Огуренков, куратор твоего проекта.
        - «Я слышал о тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят тебя». Иов (45:2) - так отвечает невероятный собеседник. И представляется. - Очень приятно. Бог.
        «Бог» глядит так величаво, что Валентин Григорьевич поневоле одергивает на себе пиджак. Его смущает свет милосердия и благодати, льющийся из глаз воскресшего, и одновременно бесит бредовость ситуации, которую он не способен контролировать.
        - Если ты Скворцов, покажи мне свое тело!
        Помедлив, Мессия раскрывает простыню.
        На животе бугрится шрам от вскрытия.
        Сомнений нет, это он. Но как он ходит со сломанным позвоночником?
        - В таком случае ты должен помнить, куда спрятал копье перед аварией!
        - Не ищите его, оно погубит вас. Я говорю это из чувства благодарности. Вы вели меня по жизни. Без вас Я бы не стал тем, кем стал.
        - Так и скажи, что не хочешь сказать мне, где копье, черт тебя побери?! - измотанный арестом и нервотрепкой последних часов генерал срывается на ругань.
        Эфраим в ужасе хватается за голову и с криком: «Безумец, ты забыл, с кем разговариваешь!» - бросается на святотатца, словно хочет боднуть его головой.
        Огуренков отмахивается, ненароком свалив раввина с ног.
        - Да хватит уже дурить меня, чертовы евреи! - разражается бранью генерал. - Я не верю ни в какого вашего мессию! Очередная хуцпа и подстава! Отвечай! - надвигается он на воскресшего. - Кто ты такой? Скворцов парализован и не может встать! КТО тогда ТЫ-Ы-Ы?!
        - Действительно, - присоединяется к Куратору профессор, стараясь успокоить своего разбушевавшегося товарища, - Скворцову понадобились бы месяцы реабилитации, чтобы подняться с постели, даже если бы паче чаяния он вышел из комы. Скажите нам, кто же вы такой на самом деле?
        Мессия медлит, наливаясь гневом, и вдруг срывает с себя покрывало и взмахивает им над головой. От порыва воздуха гаснут свечи на меноре.
        На обнажившемся торсе космическими созвездиями пульсируют воровские наколки. Святая святых погружается в темноту, в которой видно, как разряды молний с треском срываются с пальцев надмирного существа.
        - Аз есмь Альфа и Омега, Сущий и Предвечный! - гремит галактический голос. - Я существовал всегда и создал все. В начале Творения Я, Единый, разделился на Свет и Тьму. Целью Моего нынешнего воплощения было соединение этих двух великих начал. Я решил эту задачу. Во Мне сосуществуют и Гусь, и Финеес. Теперь Я могу вскрыть свою память, замкнутую в Ковчеге. Откройте его!
        Ле-ле-леонид Ва-ва-лерьянович приседает до полу, памперс его наполняется, Эфраим с Эйдельбергом подхватывают его под локти, не давая упасть, профессор прячется за генерала, отступающего в боксерской стойке от разбушевавшегося «урагана».
        Который резко стихает.
        Наколки гаснут, глаза теряют багровую поволоку лютости.
        - Не гневайте меня, - Мессия запахивается в простыню, обыденно, как в сауне, - ибо Я еще не совсем владею собой. Итак, откройте Ковчег, повелеваю!
        Его тон дает понять, что он не потерпит отлагательств.
        Четверо мужчин становятся напротив четырех сторон сундука.
        Генерал обводит взглядом участников «вскрытия».
        - Все готовы повернуть ключи? Моссад не струсит? А вы, господин олигарх, как вы себя чувствуете?
        Каламбурского бьет дрожь, по ногам стекает теплая влага, но он сердито заверяет, «шо чувствует себя нормально».
        - Напоминаю, - повторяет Огуренков, - все должны повернуть ключи одновременно, иначе мы взлетим на воздух. Я говорю это потому, что знаю, как людей клинит на курке. Лучше скажите сразу, если кто не готов.
        В святая святых тепло и душно, вентиляции не справляется, занесенный из храма дым воскурений щиплет глаза.
        У Эйдельберга вибрируют мускульные доли на покрытых испариной висках.
        Профессор поправляет запотевшие очки.
        Огуренков поднимает левую руку, правой держась за ключ.
        - Тогда начинаем! По моей команде пробуем повернуть ключи влево на полмиллиметра, только чтобы проверить смазку. У всех ключи вращаются? Ни у кого не заело?
        - Вроде идет… - сопит олигарх. Пот на его лбу конденсируется в капли.
        - Туго, но идет… - кивает Эйдельберг, и профессор ему вторит.
        - Отлично, - Валентин Григорьевич отпускает свой ключ. - Теперь встряхнули руки, размяли пальцы. Сбросили напряжение. Бояться нечего. Если это случится, нас разорвет мгновенно. Итак, снова беремся за ключи и на счет «три» нежно поворачиваем их влево на один щелчок. Готовы?
        Участники напрягаются, как стайеры перед выстрелом стартового пистолета.
        Эфраим Лейбовиц, оставшийся без работы, потихоньку сдвигается к двери.
        Мессия остается там, где стоял.
        - Раз… - командует генерал. - Два… Три!
        Четыре руки поворачивают ключи.
        Раздаются глухие щелчки.
        Четверо мужчин сглатывают ставшую вязкой слюну.
        - Хорошо. Молодцы. - Генерал переводит дыхание.
        - Гот мит унс, - поглядывает на Мессию Каламбурский и даже, кажется, подмигивает ему. Или это нервный тик?
        - Теперь, - приступает ко второй фазе Огуренков, - на счет «три» все поворачиваем ключи влево еще на один щелчок.
        И в этот раз все проходит как по маслу.
        - Остался последний раз, - генерал утирает пот со лба. - Все готовы?
        Тройка кивает. Ощущение удачи вымещает тревогу.
        - Раз. Два… Три!
        Четыре ключа проворачиваются.
        Слышно похрустывание внутренних засовов.
        Немецкое качество не подводит - замки открываются.
        Генерал облизывает пересохшие губы.
        - Все, - говорит он, отпуская свой ключ, - сундук открыт. Можно оправиться.
        Все расслабляются и глубоко дышат.
        - Наступает самый ответственный момент, - разгребающим жестом рук генерал предотвращает попытку кого-либо прикоснуться к сундуку. - Нужно поднять крышку. Если замки заржавели и не сработали, как следует, то есть не разомкнули цепь, то сундук все равно взорвется. Поэтому кому-то придется обследовать взрывной механизм. Потянем жребий. У кого есть спички? Спичка с отломанным концом будет означать, что жребий выпал на него.
        - Давайте позовем какого-нибудь охранника, - предлагает олигарх, - пусть он откроет, на хрен нам эти риски, блин!
        - Никаких охранников, никаких рисков! Если заряд не обезврежен, разлетится на куски ваш ковчег.
        - Только не это! - пугается Каламбурский. - Ковчег должен остаться в целости и сохранности!
        - В таком случае, - заключает Валентин Григорьевич, - я готов лично открыть сундук и проверить состояние взрывного устройства.
        Все, не сговариваясь, смотрят на Мессию.
        Тот кивает и направляется к выходу.
        Эйдельберг, профессор, олигарх и раввин спешат за ним, пожелав генералу удачи.
        Оставшись в одиночестве, Валентин Григорьевич нажимает пальцем на козелок левого уха.
        - Как меня слышно? Прием.
        - Слышим вас хорошо, товарищ генерал, - комариным зуммером раздается ответ из антикризисного штаба.
        ВОСКРЕШЕНИЕ ПЕРВОГО МЕРТВЕЦА
        Выйдя в храм, Мессия оказывается в окружении журналистов и паломников. Отовсюду тянутся микрофоны, светят прожектора на телекамерах. Мир хочет услышать его первые слова. Но Мессия предпочитает разговаривать поступками.
        Взмахнув руками, он воспаряет в воздух и зависает на высоте двух метров. Руки его раскинуты в жесте принятия мира. Он словно копирует позу Христа на кресте, но в этот раз он не распят, а напротив - жив и свободен.
        Каждый раз затем при выходе на сцену, на стадион или площадь Мессия будет проделывать этот обряд воздушного приветствия, обнимающего и благославляющего мир. После чего будет плавно опускаться на сцену и пассами рук успокаивать шторм бушующих рукоплесканий.
        Мессии сообщают, что в храме от сердечного приступа скончался прихожанин.
        Восскорбев, ибо умерший в ХХС был первым человеком, погибшим во имя Его, он велит принести мертвеца.
        Какая-то беременная девушка с алыми волосами, пробравшись сквозь толпу, пытается обнять воскресшего, но он останавливает ее жестом руки.
        Трансляция идет в прямом эфире, поэтому все слышат его слова.
        - Не прикасайся ко мне, ибо я еще не восшел к Отцу моему.
        Девушку уводит охрана.
        Мессия следует к центру собора.
        Приносят носилки с трупом.
        Молнию на мешке расстегивают.
        Телезрители видят восковое лицо с закрытыми глазами и заострившимся носом. Ко рту подносят зеркальце. В камеры демонстрируется крупным планом, что блестящая поверхность не затуманена дыханием.
        Римма Львовна Курехина совместно с израильским медиком Шмуэлем Ривкиным констатируют смерть пациента. Держащий фонендоскоп врач гулко постукивает по мембране, проверяя, работает ли аппарат. Фонендоскоп, подключенный к микрофонам, прослушивает грудную клетку сначала израильского медика - слышен стук сердца - затем металлический кружок прикладывают к груди мертвеца.
        Тишина. Тишина. Тишина.
        Фонендоскоп не отпускают в течение нескольких минут - а вдруг сердцебиение просто сильно замедлилось?
        - Да, стука не слышно, - подтверждают зрители, между рядами которых проходят журналисты с микрофонами.
        - Сомнений нет. Он мертв.
        - Мертв, - решает зал.
        - Мертв, - шепчут телезрители.
        Телеаудитория огромна, рейтинг просмотров не опускается ниже двух миллиардов.
        Свет гаснет, зал погружается во тьму.
        Вспыхивает прожектор в потолке и столбом света выхватывает из мрака умершего, лежащего на носилках, и Того, Кто вызвался его оживить.
        Напряжение нарастает. В храме раздаются вскрики, шиканье и снова воцаряется тишина.
        Рука Мессия простирается над трупом. Кажется, что от нее исходят невидимые волны сверхчеловеческой власти над смертью.
        Камеры крупно берут лицо трупа.
        И вдруг…
        Дикий выкрик раздирает толпу - какая-то истеричка не выдержала напряжения - храм вскипает, - ибо мертвое лицо едва заметно теплеет, словно оттаивая…
        - Нет, показалось…
        - Да нет же, смотрите! смотрите!
        СВЯТАЯ СВЯТЫХ. ВСКРЫТИЕ СУНДУКА ИРМИЯГУ
        Медленно - на лезвие ножа - приподнимается крышка…
        Живой человеческий глаз заглядывает в щелку.
        Впервые за долгие тысячелетия свет проникает во тьму сундука Ирмиягу.
        Генерал Огуренков изучает схему минирования.
        Лоб его искрится испариной в косом луче фонарика.
        ВОСКРЕШЕНИЕ ПЕРВОГО МЕРТВЕЦА
        (Продолжение)
        … Храм ахает, потому что веки трупа привздрагивают - в узкую щель между ними выглядывают тусклые зрачки, расширяются и сужаются под напором прожекторного света (все это видно телезрителям в упор благодаря трансляции «под микроскопом»).
        Мессия делает над трупом мощные взрывоподобные движение руками - так дирижер завершает грохотание Бетховеновской симфонии! - импульсы Жизни проникают в окоченевшее тело - черты усопшего искажаются, за пересохшими губами ворочается язык, парафиновая белизна сменяется нормальной бледностью кожных покровов, под которыми разливается румянец - краснота проступают на лбу и щеках в тех местах, где намечались пятна трупного гниения.
        Никто не может толком разглядеть происходящее. Все разворачивается в каком-то сумбуре и ослеплении, глаза зрителей залиты слезами.
        Когда первое наваждение спадает, когда смахнуты слезы, весь мир видит, что «мертвец» стоит на ногах, поддерживаемый под руки ассистентами.
        Он ничего не способен понять. Глаза его безумны…
        СВЯТАЯ СВЯТЫХ. ВСКРЫТИЕ СУНДУКА ИРМИЯГУ
        Выпуклый глаз вращается в щели между приподнятой крышкой и сундуком.
        Внутри просматривается ворох истлевшей материи. От дыхания ноздрей трепещут «снежинки» тлена, под которыми приоткрываются золотящиеся арки крыл.
        Это крылья херувимов!
        Спокойно, Валентин, тебя интересует взрывное устройство.
        Луч фонарика смещается на укрепленный под крышкой металлический контейнер с черной трафареткой «Sprengbuchse 1 kg».
        От него отходят четыре провода.
        Четыре открытых замка.
        Каждый замок размыкает свою линию.
        Все ли замки сработали, как следует?
        ВОСКРЕШЕНИЕ ПЕРВОГО МЕРТВЕЦА
        (Продолжение)
        Восторг людей в Храме и за его пределами невозможно передать!
        На десятках языках мира журналисты взахлеб несут околесицу. Молчать невозможно, но и слов подходящих не находится. «Смерть, где твое жало, смертию смерть поправ..» и что еще положено говорить в таких случаях? Нет, не было еще таких случаев в истории, только в Библии они описаны, да и то со слов очевидцев, в их недостоверном пересказе, а тут все сбылось наяву, под телекамеры!
        Сквозь толпу тянутся микрофоны.
        - Как вы себя чувствуете? Как вас зовут?
        В ответ - нечленораздельное мычание. Первый «танатонавт» будет вынужден пройти длительный процесс психофизиологической реабилитации, потому что чудо воскрешения в уже затронутом тлением теле - это еще ни разу никем не испытанный опыт. Он станет таким же популярным, каким в свое время был Юрий Гагарин. Толпы будут встречать его в аэропортах и на вокзалах, когда он отправится во всемирное турне под девизом «С благодарностью в сердце».
        - Слава Мессии! - так будет начинать он свои выступления, и слова его будут тонуть в буре аплодисментов и ответном выкрике толпы. - Мессии слава!
        Но где чудотворец?
        Он скромно удалился.
        Камеры рыщут по храму.
        Вот он сидит на корточках за колонной и беседует с маленьким мальчиком, сыном прихожанки.
        Вокруг бушует людское торжище.
        Он один тих и светел.
        Вокруг бьются в экстазе женщины.
        Фотокорреспонденты ведут хоровод.
        Мерцают вспышки блицев.
        Он спокоен.
        Толпы аплодируют стоя. В залах. На площадях и стадионах.
        По всей земле плачут и молятся.
        Он невозмутим.
        - Мы сподобились! - комментирует на экране телевизора не похожий на себя Ефим Уркагант. - Вы осознаете этот невероятный, немыслимый, не укладывающийся в голове факт? К нам пришел Спаситель, Мессия, Махди, Будда, Христос, Машиах! Это случилось при нашей жизни. Мы спасены! Смерти не будет! Войн не будет! Мир и благодать грядут на Землю! Царство Божие шагает по планете!
        КТО НАДЕНЕТ «МЕИЛ ТЕХЕЛЕТ»?
        Едва завершается первое чудо Мессии, как двери в Святая святых приоткрываются, и генерал Огуренков призывно машет рукой.
        Участники торопятся вернуться в эпицентр главных событий.
        Крышка над сундуком приподнята. Заряд обезврежен.
        Все осторожно подходят.
        Под «сугробом» истлевшей материи сливочным золотом светится Ковчег Завета.
        Все так обыденно, прозаично и буднично…
        Неужели это он? Тот самый? Легендарный, пропавший без вести тысячи лет назад?
        И генерал, и профессор, и раввин, и олигарх, - все участники ночной эпопеи вымотаны физически, опустошены морально. Не успев опомниться после двух потрясающих воскрешений, они встречаются с чудом не меньшего калибра: из комы векового сна восстал самый таинственный артефакт мировой истории!
        Кажется, что из сундука вот-вот «взойдет солнце» - так завораживающе мерцают в трепетных огоньках меноры навершия херувимовых крыльев.
        - «…Сделай из золота двух херувимов: чеканной работы, - гекзаметром цитирует экстазирующий Эйдельберг, - сделай их на обоих концах крышки; и будут херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими крышку, а лицами своими будут друг к другу…» (Исход, 25, 18 22).
        Иудеи совершают в сторону сундука частые поклоны и с закрытыми глазами бормочут слова молитвы.
        Эйдельберг снова цитирует - на этот раз с тайной угрозой.
        - «…И поразил Он жителей Вефсамиса за то, что они заглядывали в ковчег Господа, и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек; И те, которые не умерли, поражены были наростами, так что вопль города восходил до небес» (Первая книга царств 5, 6 12).
        - Ты хочешь напугать нас, эдельвейс? - язвит генерал.
        - Если бы вы читали Библию, вы бы знали, что для защиты от излучения Ковчега первосвященником использовалась специальная одежда «мейл техелет». «И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим: “Ступай в Святая Святых. Но сначала надень одежды Аарона, чтобы тебе не умереть”».
        Илья Натанович покидает комнату и возвращается, толкая перед собой вешалку со златотканым нарядом.
        - Это наряд первосвященника, восстановленный в Институте Храма. Мы пришли к выводу, что ковчег является первым в мире электромагнитным гаджетом. «Когда Моисей входил в скинию собрания, чтобы говорить с Господом, слышал голос, говорящий ему с крышки, которая над ковчегом откровения между двух херувимов» (Числа,7,89).
        - Так что же получается, - рассматривает херувимов генерал, - ковчег служил неким подобием мобильного телефона?
        - По крайней мере, он обладал очень сильным электромагнитным излучением. Скиния, окружавшая ковчег, не была жестким сооруженим типа каркаса юрты или шатра, вокруг нее был круговой забор из довольно шатких вертикальных столбов, окованных серебром и медью, что типично для антенны и нетипично для походного святилища. Она вполне могла быть использована в качестве пассивной отражающей антенны для радиоволн метрового диапазона. Колокольцы на подоле «мейл техелета» подавали звуковой сигнал оператору о том, что приближается священник и нужно понизить уровень излучения. «Она будет на Аароне в служении, дабы слышен был от него звук, когда он будет входить во святилище пред лице Господне и когда будет выходить, чтобы ему не умереть» (Исход 28). Как видите, - Илья Натанович проводит рукой вдоль священнического одеяния, - «мейл техелет» состоит из наперсника, ефода, верхней ризы, хитона, кидара и пояса. Вся эта обильно металлизированная одежда с инженерной точки зрения напоминает комбинезон для защиты персонала высокочастотных РЛС. Если разместить металлический гребень на голове, металлическую брошку на груди,
опоясаться металлическим поясом, то электрический разряд, даже самый мощный, пройдет через эти предметы, не задев человека.
        - Похоже, что ваша скиния действительно была лабораторией типа HAARPa, - делает вывод генерал, - ковчег был ее магнетроном, испускающим ЭМИ, который и поражал все живое в радиусе десятков метров.
        - При чем тут какая-то ЭМИ? - возмущается Каламбурский. - То была Шхина, Слава Господня!
        - Я разведчик, Леонид Валерьянович, - сухо ответствует Эйдельберг, - и привык во всем докапываться до сути. Все в мире материально, даже шхина, а мистика - лишь вопрос уровней. Для папуасов и мы - боги!
        - Хватит зря болтать! - нетерпеливо перебивает ребе Лейбовиц. - «И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим…» Как сделать так, чтобы ковчег снова заработал и наш Б-г снова заговорил бы с нами?
        - Хватит зря болтать! - нетерпеливо перебивает ребе Лейбовиц. - «И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим…» Как делать так, чтобы ковчег снова заработал и наш Б-г снова заговорил бы с нами?
        - Вынужден вас разочаровать, ребе, - устало говорит Эйдельберг. - Не было никакой связи с Богом.
        - То есть, как это не было?
        - Если не приплетать сюда мистику или пришельцев, то становится очевидным, что устанавливали контакт с Моисеем технически очень развитые, но вполне земные существа. Скорее всего, это были атланты, уцелевшие после катастрофы и ставшие египетскими жрецами-магами. Только они могли обладать знаниями и технологиями, намного превосходящими уровень тогдашней примитивной цивилизации.
        Лейбовиц пожирает безбожника негодующим взглядом.
        - Горе мне, я слышу богопротивные речи в святом месте! - ребе зачерпывает из воздуха невидимого пепла и посыпает им свою плешь под кипой. - Вы знаете, как зовут Б-га, знаете? - наседает он на Эйдельберга. - Имя Всевышнего написано вот тут, на этой табличке, - ребе касается пентакля на своем лбу. - «Юд, Хей, Вав, Хей». Как оно переводится, по-вашему?
        - Традиционно это имя переводится как «Сущий», - вежливо отвечает Эйдельберг.
        Остальные с интересом следят за богословской дискуссией.
        - Так вот, чтоб вы знали, Элия! Пиктограмматика иврита позволяет понять имя Божье во всех его глубинных смыслах! Первая буква «иуд» означает Искру, Слово Божье и символизирует будущее. Буква «вав» обозначает человека, а две буквы «хей», окаймляющие его, подразумевают, что понятие это сложное и за разъяснением следует обратиться к знатоку Устной Торы. Я, знаток устной Торы, Эфраим Лейбовиц, получивший диплом раввина в 1952 году в «Бет-Мидраш ле-раббаним», открываю вам смысл «Имени Единого»! Бога зовут… - раввин выдыхает, - «Тот, кем будет человек»! Вы понимаете? Человек станет богом!
        - Но это только подтверждает мою мысль, - не уступает Эйдельберг. - Бог - это человек, достигший вершины технического прогресса!
        - Простите, что вмешиваюсь, Илья Натанович, - говорит профессор, - но вы упомянули, что сделали копию ковчега и даже попытались ее включать?
        - Да, мы пробовали это сделать, но никто на связь не вышел. Абонент либо заблокирован, либо давно умер.
        - Б-г не может умереть! - возмущается раввин. - Как язык твой поганый поворачивается произносить подобные слова!
        - Не кипятитесь, ребе. Есть вероятность того, что мы не смогли выйти на связь из-за отсутствия нужных чипов. Нужны оригинальные скрижали.
        - Но откуда в ковчеге источник энергии? - спрашивает заинтригованный профессор. - В любом случае после стольких лет простоя он должен был бы разрядиться.
        - Только если это не изотопы с периодом полураспада в тысячи лет, - у Эйдельберга на все имеется ответ. - Таким источником могла быть изотопная батарея. Мы предполагаем, что Моше получил из рук представителя высокоразвитой цивилизации два блока сложного устройства, собранного из кристаллического элемента. Порядок вкладывания блоков в ковчег определялся нанесенным на них текстом заповедей. Буквы и промежутки между ними служили контактами для соединения, что активировало энергетический источник. Из Торы также следует, что когда Моисей входил в Святая святых, между крыльями херувимов возникало изображение Б-га. Можно сделать предположение, что фигурки херувимов с распростертыми крыльями служили разрядниками, между которыми вследствие коронного разряда наступала ионизация воздуха, воздух превращался в плазму, электросигнал модулировал амплитуду напряжения разряда, что приводило через колебания температуры к звуковым колебаниям плазменного облака, в котором генерировалось голографическое изображение Б-га.
        - Да вы чертовы атеисты! - желчно смеется генерал. - Кто же тогда описан в Ветхом завете под именем Яхве и его ангелов? Пришельцы? Рептилоиды? Атланты?
        - Зачем множить сущности? - пожимает плечами Эйдельберг, утирая лоб платком. - Легендарной «Шхиной» занимался ведущий специалист НАСА инженер Йожеф Блюмрих. Он воспроизвел ее в чертежах, и, знаете, чем оказалась «слава Господа»? Дисколетом с секторными колесами и плазменным оружием!
        - О чем говорят эти кощунники, Франя? - Каламбурский в смятении оглядывается на своего старшего товарища, но Лейбовиц стоит без сил. - То была шхина, скажи им, на ней летали ангелы!
        - На ней летали, - замечает Эйдельберг наставительно, - бессмертные или очень долго живущие существа высокоразвитой цивилизации. - Говорили они на понятном языке, ели, пили, носили одежду, и ничем не отличались от людей, кроме сверхспособностей, которыми теперь обладаем и мы! Итак, сосредоточимся на чисто технической стороне дела. Кто-то из нас должен надеть «мейл техелет», открыть ковчег и замерить его радиационный и микроволновый фон. Я один из вас умею обращаться с приборами, следовательно…
        - Нет, постой, попрыгунчик! - ревнует Каламбурский. - Я землю носом рыл, терял родных и близких, а оно хочет пролезть поперед батьки в пекло и ходить потом гоголем: «я первым открыл ковчег!» Хрен тебе! Я сам его открою!
        - «Мейл техелет» пошит по моему размеру. Вы в нем попросту утонете.
        - Иди в жопу! Сначала я его открою, а потом ты сделаешь свои замеры!
        - Успокойтеся вже! - шикает на спорщиков Лейбовиц, держась за подставку под сундуком дрожащими руками. - Мы тут не на Привозе! Пусть мессия скажет, кому надлежит честь открытия ковчега! - ребе совершает поклон в сторону нездешнего гостя, который, кажется, даже не дышит, настолько беззвучно его присутствие.
        Мессия обводит присутствующих испытующим взглядом, подбирая кандидатуру для эпохального события. Но тут в дело вмешивается профессор Дмитриев.
        - Сергей, - обращается он к воскресшему по имени, как бы призывая того вспомнить свою человеческую сущность, - прежде чем вы остановите на ком-либо свой выбор, хочу напомнить, что каждый раз, когда в точке бифуркации вы доверяли свой выбор одному из альтеров, он совершал ошибку, ввергая и вас, и мир в череду тяжелых испытаний. Вы раскололи камеру 5-4-7, раскололи общую камеру 1-9-0, раскололи Украину, провалившись на Майдане на самое дно геенны огненной. И вот теперь, после захвата храма в сердце возмущенной России вы грозитесь расколоть уже весь мир. Открытие ковчега представляется мне важнейшей точкой бифуркации не только на вашем пути, но и, возможно, на пути всего человечества. Я полагаю, что открыть его должны именно вы!
        Все в ожидании смотрят на необычное существо, одно присутствие которого изгибает параметры физического мира и ввергает души в состояние сна наяву.
        - Неужели вы еще не догадались, - отвечает «существо» тихим, отчетливо резонирующим голосом, - зачем мы собрались здесь в этом составе? Вас ровно двенадцать. Двенадцать внутренних и двенадцать внешних архетипов, из которых творится все многообразие жизни. Каждый из вас делает выбор на своем участке Судьбы. Поэтому сегодня «мейл техелет» наденет тот, кто носил его при другой своей жизни. Он не случайно сшит по вашему размеру, Илья Натанович. Приступайте! - с этими загадочными словами мессия покидает Святая святых.
        ЦАРСТВО БОЖИЕ ШАГАЕТ ПО ПЛАНЕТЕ
        Невозможно представить тот ажиотаж, который воцарится на планете после двух потрясающих чудес в прямом эфире.
        Телевизоры извергнут огнедышащую лаву!
        Радиостанции, чаты, интернет-порталы захлещут ниагарскими водопадами.
        Приход мессии вызовет сначала шок, неприятие, отвержение, торговлю, смирение, и наконец - восторженное поклонение.
        Будет зарегистрирован всплеск шизофренических расстройств.
        Кратно увеличится число принимающих крещение.
        Найдутся и неверующие. «В эпоху компьютерной графики можно показать что угодно, в том числе хождение по воде и воскрешение мертвых. Во время извержения вулкана Вильяррика, в 700 км от Сантьяго в Чили ночью на оранжевое небо был спроецирован лик бога Яхве, вызвавший панику у местного населения. Впоследствии мистификация была разоблачена и оказалась гигантской голограммой, говорящей и шевелящейся на багровых облаках над вулканом».
        Переломным станет чудо воскрешения 1119 человек, погибших в башнях-близнецах. Массовый психоз охватит планету.
        - Мы признаем Мессию посланцем Господа, - напишет в Твиттере американский президент.
        Вслед за Штатами и другие государства признают Помазанника Божия.
        Особую энциклику объявит папа Римский.
        Мессию признает Далай-лама.
        В Китае его назовут Милэ, в Японии «мироку», ламаисты - «Майдар и Джампа».
        В российском обществе сработают все закладки, заложенные после обрушения СССР в 90-х годах. Политическая и эстрадная медиа-тусовка практически поголовно выскажется в поддержку Мессии.
        ВЕЛИЧАЙШИЙ ПОДЛОГ ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ
        «И когда Бог перестал говорить с Моисеем на горе Синай, дал ему две скрижали откровения, каменные скрижали, на которых было написано рукой Божьей.»
        (Исх. 31:18)
        По прошествии получаса двери в святая святых приоткрываются, оттуда машет рука в золотом рукаве. Мессия, генерал, олигарх, раввин и профессор входят.
        Эйдельберг в золотом наряде первосвященника, с гребнем диадемы на голове, со сверкающей брошью наперсника на груди производил бы сильное впечатление, если бы не автомат УЗИ, заткнутый за пояс. Он сообщает, что фон в помещении нормальный, тут можно находиться без риска для жизни
        Дрожь предощущения чего-то важного и таинственного охватывает людей.
        В щель между сдвинутой крышкой толком не разглядеть содержимое ковчега.
        Генерал Огуренков плечом просовывается в сундук, охватывает в могучее объятие крылатые фигурки и, закряхтев от натуги, вытаскивает наружу золотую крышку ковчега.
        Эйдельберг включает фонарик и в своем металлизированном наряде подлезает под крышку сундука.
        В луче света на дне толстого золотого пенала высотой 70 и длиной 110 см искрятся мелким кварцем гранитные, испещренные письменами таблицы. Под ними видны каменные обломки - именно они елозили при перевозке и шуршали, как мыши.
        Важность момента ощущается кожей, оголенными нервами. Люди склоняются над ковчегом, как над колодцем в вечность. Происходящее кажется нереальным, и только запах перегара от Каламбурского напоминает о земном характере происходящего.
        - Это скрижали завета, - шепчет олигарх благоговейно, - а вон те, разбитые Моше…
        - Никогда не понимал, зачем Моисей их разбил? - нарушает тишину генерал.
        Евреи переглядываются, втайне потешаясь над недалеким солдафоном. Любому мало-мальски образованному человеку известно, что Моисей разгневался на народ, поклонявшийся золотому тельцу, вот и разбил скрижали.
        - Не-а, - качает лобастой головой Огуренков, - не сходится…
        - Шо у вас опять не сходится?
        - Это не у меня, это у вас «не сходится», любезный! Мойша добился личной аудиенции у Бога, получил скрижали с информацией исключительной важности, а потом взял и расколошматил их вдребезги, как какой-нибудь пьяный забулдыга. Вот вы, вы бы разбили скрижали Господа Бога, а, Леонид Валерьянович?
        - Шо я, сумашеччий?
        - Вот и я говорю, «а шо, Мойша был сумасшедший?»
        - Шо вы до него пристебались? Моше был эпилептик, мог и сорваться.
        Профессор Дмитриев, склонившись, складывает на дне ковчега паззл из обломков - образуются две прямоугольные плиты, несущие написание нескольких пиктографических знаков.
        - Но это не могут быть скрижали завета! - распрямляется озадаченный Владимир Алексеевич. - Посмотрите сами! Вот эти, целые, исписаны сверху донизу, они явно содержат десять заповедей. А на разбитых я вижу всего одну только короткую надпись. Что она, кстати, означает, господа израильтяне?
        - Говорила мама, учи иврит, - в силу низкорослости олигарх вынужден подниматься на цыпочки, чтобы заглянуть в сундук. - Верно, проф, тут только одна надпись. Ну, написано, наверно, какое-нибудь «не убий». Хотя для меня больше подошло бы «не укради» или «не возжелай жены ближнего своего, ни вола его, ни теляти», аха-ха-ха…. Помогай, Элик, шо тут написано?
        Эйдельберг также затрудняется с переводом.
        - Я изучал иврит уже в Израиле, на пять лет полностью запретил себе русский язык, но все равно не достиг совершенства. Вроде бы читается корень «элохим», но со странной пиктограммой в виде гуся в картуше рядом.
        - А шо мы гадаем, - Леонид Валерьянович делает на смартфон снимок расколотых скрижалей и отправляет его на чей-то адрес (отключив особым пультом экранирование Святая святых), куда тут же перезванивает.
        - Алло, Лазарь Моисеевич, получили мою фотку? Шо значит «спите»? Когда я звоню, встает солнце! Просыпайтесь, не то грантов лишу вашу богадельню! Так… Так… Какой? Палеоеврейский? Давайте без огласовок. Так. Понял. Спасибо.
        Олигарх отключает телефон и в сомнении жует бороду.
        - Ну, и что там написано? - спрашивает Огуренков, чуя контрафакт.
        - Та! - отмахивается Каламбурский. - Не смог болван расшифровать, утром глянет со спецами. Гонору больше, чем знаний. Специалисты хреновы. Дипломы покупают в подземных переходах. За шо я им гранты плачу?
        Он врет, это видно по бегающим за очками глазам.
        - Что там написано? - нажимает тоном Огуренков.
        - Та шо-то не то…
        - Ну!!!
        - «Да любите друг друга»! - Леонид Валерьянович в недоумении разводит руками.
        Присутствующие тоже обескуражены, не вяжется грозный образ ветхозаветного бога с евангельскою заповедью любви.
        - А ведь верно! - Эйдельберг фонариком высвечивает обломки. - «Элохим» означает аспект Б-га «милость», если прочитать его снаружи внутрь по слогам. Корень «Эль-Аль» значит «высший», отсюда арабские «Аль-ax», или «аль-Акса». «Милость» восходит к таким глаголам как «миловать» и «любить». А что значит картуш «гусь», вам не сказал ваш Лазарь Моисеевич?
        - Древнеегипетский элемент клинописи, указывающий, шо глагол стоит в повелительном наклонении.
        - Точно! - вспоминает Эйдельберг курс лекций в Еврейском Университете
        Иерусалима. - Гусь - тотем Юпитера, царя богов. Следовательно, перед нами приказ: «Да любите друг друга»!
        - Понял! - восклицает профессор и обводит присутствующих потрясенным взглядом. - Это был величайший подлог в истории! Моисей получил единственную вещь, сделанную руками самого Бога. И что же он сделал? Он ее разбил! А потом подменил оригинал сначала десятью, а потом шестьюстами тринадцатью заповедями! Поправьте меня, если я ошибаюсь, Илья Натанович.
        - Вы правы, заповедей в иудаизме 613, но Моше ничего не подменял, он восстановил разбитое и творчески развил постулаты Бога.
        - Ваш Мойша вообще был подсадной уткой! - вмешивается генерал. - Он был воспитан в семье фараона, а потом взял и убил египетского надсмотрщика. Приступ гнева? Ага, точно такой же, как при разбитии скрижалей! Этим нехитрым способом он легализовался среди иудеев под легендой их защитника! Чтобы затем вывести народ в пустыню. Исход носит все признаки грандиозной спецоперации!
        Владимир Алексеевич не может прийти в себя в виду открывшейся ему истины о подмене скрижалей. Как истинный ученый, он переживает открытия как ментальные оргазмы.
        - А вы заметили, заметили, - торопится он, - что заповеди Моисея сформулированы в отрицательной форме? «Не убий, не укради, не возжелай, не прелюбодействуй..» Частица «не» не воспринимается подсознанием. Это азы НЛП. Крикни человеку, идущему по льду, «не упади!» - он обязательно упадет. Призывы «Не убий!» «Не укради!» «Не возжелай жены ближнего своего!» выглядят, как напоминание подсознания о том, что можно бы и убить. И украсть. И возжелать. Именно запреты создают преступления, а не наоборот. Вот оно что! Египетские жрецы через своего ставленника Моисея перепрограммировали коллективное бессознательное иудеев. Чем больше внушаешь пастве запреты, тем сильнее они врезаются в подсознание и переворачиваются там в импульсы к неосознанному противодействию! Заповеди Творца всегда звучат жизнеутверждающе. Разве Господь сказал: «Да не будет тьмы»? Нет, он сказал: «Да будет свет!». Следовательно, тот, кто запрещает, кто говорит «да не будет!» «не убий!» «не укради!» является антиподом Бога. Когда говорят о благих намерениях, ведущих в ад, имеют в виду в первую очередь именно заповеди. Благодаря рассеянию
они оказались загруженными в коллективное бессознательное всего человечества! Незаметно и исподволь они творят на земле весь тот ад убийств, насилий и грабежей, из которых и состоит мировая история! Вы как хотите, но я потрясен открывшейся нам картиной грандиозной подмены, совершенной у подножия горы Синай вашим достославным предком!
        - Я протестую! - негодует Лейбовиц. - Моше создал закон, по которому человечество худо-бедно просуществовало несколько тысячелетий!
        - Протест отклонен! Из-за подмены скрижалей человечество свернуло в темный и кровавый тупик, из которого до сих пор не может выбраться! Человек, венец творения, был объявлен несовершенным, женщина - сосудом греха, (под это придумали легенду о грехопадении). Каббала вообще требует исправления мироздания. Вы хотите улучшить творение? Считаете крайнюю плоть лишней? Творец создал ее неправильно? Значит, ее нужно отрезать! И так во всем. Все требует исправления и обрезания! На самом же деле, исправления требует нынешний ум, тысячи лет назад инсталлированный в мозги человечества библейским проектом!
        Израильтяне бурно протестуют.
        Мессия прерывает диспут неожиданным вопросом.
        - Илья Натанович, зачем вы разбили МОИ скрижали?
        Все замолкают. Эйдельберг изумленно пожимает плечами.
        - Я? Разбил скрижали? Когда? Я при вас поднял крышку, они уже были разбиты! Мессия качает головой.
        - Нет, не сейчас, вы разбили их очень, очень давно. Вспоминайте! Почему вы, родившись в России, бросили все, уехали в Израиль, выучили иврит, изучали ковчег в Институте Храма, нашли и первым вскрыли его, надев одежды, идеально совпадающие по размерам с параметрами исторического Моисея?
        Глаза Мессии сгущаются, как грозовые тучи.
        Под их взглядом Эйдельберг содрогается и пошатывается, теряя равновесие.
        В мозг врываются экстатические видения: молнии пронзают тьму, хлещет ливень, он по кручам взбирается на вершину горы. Всевышний глядит из сияющего облака через опущенное на лицо полотнище, чтобы не испепелить излучением мощи своего верного адепта.
        Схватившись за голову, Илья Натанович со стонами раскачивается над ковчегом. Давление божьего присутствия так велико, что кажется, будто череп трескается по швам и раскрывается, как костяной цветок.
        Новые картины встают перед глазами. Он видит чьи-то руки, возносящие скрижали над головой, видит падение их на базальт и раскалывание на куски.
        Руки собирают осколки и складывают в ковчег. Это его руки, они грубы и заветрены, они умеют обращаться с молотком и зубилом, они выбивают новые заповеди на новых таблицах с закругленными навершиями.
        Это подложные скрижали с его, Моисеевым законом. Только с их помощью можно управлять толпами.
        Нет! Он все сделал правильно! На людей нужно было надеть смирительные рубашки, спеленать по рукам и ногам запретами и предписаниями, только так можно было обуздать животные инстинкты этих диких зверей.
        - Откройте глаза, Илья Натанович! - велит Мессия.
        Душа возвращается в подложную Святая святых, созданную в чужом, коварно захваченном храме. Вся неправедность выбранного у Синая пути открывается взору совести.
        Мессия пристально смотрит на пробужденного еврея, затем обводит глазами присутствующих.
        - Спросите меня, зачем вы здесь и почему я между вами? Я содержу в себе всех вас, начиная с мага-кузнеца, прообраза Творца, и кончая Черным дымом, прообраза смерти, разрушения и небытия. Согласитесь, было бы расточительно создавать каждый раз новые души, воспитывать и наполнять их знаниями и талантами. Каждый из вас уже встречался в других жизнях с участниками мистерии, разворачивающейся сейчас в этом Храме. Помню, вы сожалели, Илья Натанович, что у вас нет настоящих скрижалей для установления связи с Творцом.
        - Да, по нашим предположениям скрижали завета, «лухот аБрит», являются чипами активации переговорного устройства, - Эйдельберг показывает на два углубления в днище ковчега. - Скрижали нужно вложить в эти ниши, они замкнут контур и тогда…
        - Вкладывайте! - велит Мессия.
        Помедлив, Илья Натанович сдвигает осколки в указанные углубления.
        - К сожалению, они разбиты, - глухо доносится из сундука, в который долговязый ученый погружен по плечи, - но я надеюсь, что и в таком виде ковчег сможет их считать. Помогите мне, пожалуйста.
        Последние слова обращены к генералу.
        Вместе они поднимают с пола тяжелую золотую крышку и водружают ее на ковчег.
        Некоторое время ничего не происходит.
        Слышны бронхиальные посвисты Каламбурского.
        Словно дымка исходит из ковчега, сгущаясь в облачко, обдающее помещение электростатической волной. У присутствующих встают волосы дыбом.
        - Шхина, - шепчет Эфраим, пятясь, - слава Господня! Не приближайтесь!
        Поздно! В ослепительной вспышке облако жалит иссиня-белыми разрядами раввина и Каламбурского, которые с криками валятся на пол.
        Эйдельберг, профессор и генерал подхватывают их и выносят наружу.
        Мессия остается один на один с бушующим богоявлением.
        ВСТРЕЧА ПРОФЕССОРА И ДИМСОНА В ХХС
        Вытащив раввина и олигарха в храм и отдав их на попечение медиков, профессор и генерал получают временную передышку. Оба давно ощущают необходимость облегчиться. Биотуалеты установлены в правом приделе храма, от них исходит запах нечистот, который не может заглушить даже дым от кадильниц, поскольку заложников в храме много.
        Возле туалета нос к носу профессор сталкивается с системным администратором проекта «Элохим» Дмитрием Вехиным.
        - Дима! - удивляется Владимир Алексеевич. - Вы что тут делаете?
        Вехин тоже не ожидал увидеть своего научного руководителя.
        - Здравствуйте, Владимир Алексеевич, - немного растерянно отвечает Вехин. - Хотите? - и, открыв своим ключом заветную дверцу, делает приглашающий жест в кабинку.
        Профессор входит. Дмитрий, оглянувшись по сторонам, втискивается следом.
        - Надеюсь, здесь нас не услышат, - шепчет он.
        - Что вы здесь делаете? - обживается в тесноте профессор. - Почему вы здесь?
        - А меня спрашивали? Загребли вместе с Дашкой, привезли сюда и сказали: «делай или убьем!».
        Профессор берет юношу за плечи.
        - Что здесь происходит? Как они оживили Скворцова?
        - В Храме создано поле кибер-морганы! Тело коматозника по-прежнему лежит в кровати, укрытое простыней. Все видят его оцифрованный образ!
        - Я так и думал! - ахает Владимир Алексеевич. - Но как они создали в храме Просцениум?
        - Это кибер-моргана второго поколения, жидкое магнитное поле из гранул микрочастиц, которые создают точные электромагнитные копии физических тел по их оцифрованным отпечаткам.
        Дмитриев ошарашен известием и в то же время вдохновлен научным прорывом.
        - Так вот почему он не мог ни к чему прикоснуться! Вот почему отказался обнять Дашу!
        БЕСЕДА С ЭЛОХИМОМ
        Склоненными крыльями херувимы формируют на крышке ковчега «экран», на котором проступает выламывающееся из привычных понятий и представлений существо, чем-то напоминающее монаха в натянутом на голову клобуке.
        Но «клобук» является лишь первым уровнем лица. Из-под него, как кольчужное забрало из-под шлема, свисает слой морщинистой кожи с небольшими, раскосыми глазами, сочлененными с черной стрелой, закрывающей нос.
        Из-под этого «второго лица», обрезанного чуть ниже носа, выглядывает третий уровень - старческий подбородок, на котором рот либо вообще отсутствует, либо скрыт складками.
        Трехликий старец с глазами мрака восседает на чьей-то шее, охватывая ее скрещенными ногами. Лицо его передает архетип надмирности и готовности карать за малейшее неповиновение. Впрочем, даже гипотетическую возможность непослушания лик исключает по умолчанию! С таким «богом» следует разговаривать только в позе намаза. Становится понятен трепет, который испытывали перед «Господом» персонажи Ветхого Завета.
        Раздается скрипучий голос, Лик при этом не шевелит губами, ибо губ у него нет.
        - Я вижу, ты испугался. Не бойся. В трехмерном мире многомерные сущности принимают непривычные для вас формы, а сознание толкует их в устрашающем смысле. Уверяю тебя, Я добр.
        - Судя по описаниям Ветхого завета, Ты не слишком-то добр, прости за такое смелое умозаключение!
        Рябь как бы неудовольствия проходит по Лику.
        - Скажи, был ли ты лично когда-либо наказан без причины?
        - Ни разу Ты не наказал меня незаслуженно. Все «наказания» были полезными для меня. Без них я не продвинулся бы дальше.
        Лик проясняется.
        - Знал бы ты, как радуется Мое сердце при каждом таком признании. Ты - Мой любимый коэн, защитивший Скинию Собрания в критический момент истории. Сегодня, в новом облике, ты продолжаешь достойно нести миссию первопроходца. Твоя задача нелегка, но Я знаю, ты дойдешь до конца, устоишь, как устоял тысячи лет назад против озверевшей толпы. Я готов дать тебе любые пояснения. Спрашивай!
        - Кто ты?
        - Элохим. Творящее начало. Абсолют.
        - Так зовут компьютер, к которому я подключен.
        - Компьютер - мой земной аналог.
        - Значит, ты - Безличный разум? Скажи, разбитая скрижаль в ковчеге - настоящая?
        - Да.
        - А как же десять заповедей? «Не убий, не укради»?
        - У Бога не может быть двух, десяти или шестисот тринадцати заповедей. У Него может быть только одна заповедь, которая является его сутью. Бог это Любовь.
        - Моисей разбил Твои скрижали! Ты знаешь об этом?
        - Я знаю все.
        - Почему же Ты не вмешался?
        - Людям дарована свобода воли. Вы можете пользоваться этой свободой в меру вашей осознанности. Чем выше осознанность, тем больше свободы. В точках бифуркации человечество выдвигает так называемых выборщиков. От их решения зависит дальнейший ход истории. Решение «выборщика» распространяется на все информационное поле народа и может быть изменено только в случае появления нового «выборщика». И вот, настал такой момент, когда человечество в лице своего лучшего представителя должно было выбрать путь, по которому следовало идти дальше. Моисею были вручены скрижали и дано время, чтобы их обдумать. Он разбил Скрижаль Любви и предпочел ей Скрижаль Закона. Результаты его выбора человечество пожинает до сих пор. Сейчас наступает момент нового выбора. Теперь выборщик - это ты.
        - Я должен буду выбирать между любовью и законом?
        - И ты уже сделал свой выбор.
        - Когда?
        - Когда встал из комы. Посмотри, к чему это приведет.
        КОНЕЦ СВЕТА ДЛЯ МИРОВОЙ ЭЛИТЫ
        «Они будут пить вино ярости Божией… и дым мучения их будет восходить во веки веков».
        (Откр. 14: 10 - 11)
        Мессия будет мелькать по миру, как молния. Его будут видеть одновременно в разных уголках земли. Он будет вездесущ. Первым делом он обратится к мировой элите.
        - Слушайте Мое повеление! Пускай все правители Земли соберутся в Риме в соборе святого Петра. Там я буду говорить с ними.
        Соберется экуменический собор - патриархи, аятоллы, католикосы, папа римский.
        И принесут ему короны всех царств. Но ни одну не возьмет Мессия, а возьмет он терновый венец, и наденет его на голову поглубже, чтобы острия вонзились в кожу и потекла кровь. Так, скажет он, коронуется царь царей.
        Тронная речь его будет краткой.
        «Чаша божьего гнева переполнена вашим беззаконием. Вы не смогли наладить жизнь на земле и превратили ее в ад. Вы прокляты и обречены на страдания».
        И воссядет Царь царей на престоле святого Петра, и будут к нему подводить одного за другим сильных мира сего. И это будет Страшный Суд. Страшен он будет прежде всего для телезрителей - кадрами убийств детей при отправлении культа девятого круга ада детских жертвоприношений. Лидеры государств, звезды театра и кино принародно и во всеуслышание признаются в бесчеловечных злодеяниях.
        Потрясенные толпы выйдут на улицы. Площади будут скандировать «убей их!»
        Приговоры высшему руководству планеты станут столь же неожиданными, сколь и суровыми. Детоубийцы подвергнутся следующей процедуре, транслируемой по специально выделенному каналу: их поместят в компьютеризированные коконы, в которых методом кибер-морганного томографирования их души подвергнутся оцифровке, чтобы быть затем помещенными в круги виртуального ада.
        От того, что ад этот цифровой, уровень страданий нисколько не уменьшится, ведь тело на самом деле не болит, а только передает нервные импульсы в центр боли в мозгу. И вот этот-то оцифрованный мозг с навечно застывшей в нем душой, попадет в ситуацию мучений, которые будут длиться вечно, ибо оцифрованная душа не может умереть, но способна страдать бесконечно, наблюдая при этом транслируемые прямо в зрительный центр ужасы, которым она подвергала невинных деток, и одновременно переживая то же самое на себе, на своем виртуальном теле, - их так же будут раздевать, укладывать на стол, насиловать и расчленять. После чего «тело» будет срастаться вновь, а пытки возобновляться.
        Любой пользователь сможет зарегистрироваться на сайте «inferno, сот» и увидеть, как корчатся в муках деятели мировой политики и культуры. По аду можно будет совершать даже виртуальные путешествия. Посетители окажутся в роли Данте в сопровождении «Виргилия», виртуального гида, рассказывающего биографии грешников и подробности их преступлений.
        Невероятная жестокость Страшного суда повергнет человечество в ужас. Грешники и злодеи окажутся обречены на мучения ВЕЧНЫЕ, невероятные по своему масштабу и несравнимые с теми мучениями, какие они причинили своим жертвам. Да, детки страдали, час, два, три, может быть, несколько дней. Но эти падшие, презренные люди, должны будут мучиться ВЕЧНО, пока существует вселенная.
        Эта жестокость отвратит добрые сердца от Мессии.
        Зато злые сердца словно с цепи сорвутся. Не только высшая знать подвергнется истреблению, но и чиновники среднего и даже низшего звена. Элита мира будет уничтожена. Человечество само себя обезглавит. Мессия не сможет это остановить. Он будет призывать прекратить насилие, но террор затухнет, только прогорев дотла. Будут писаться тысячи доносов на чиновников, погромы в административных зданиях станут обыденным явлением, после чего города и поселки останутся без управления и начнут впадать в разруху.
        После уничтожения политической элиты наступит черед мировых церквей.
        «Раз все эти конфессии являются представителями “бога” на Земле, - скажет Мессия, - и веками получали деньги за отправление обрядов своей религии, так пускай они поделятся накопленными сокровищами с потерпевшими и страждущими в счет возмещения нанесенного вреда, ибо, как известно, без ведома Бога Вседержителя даже волос не упадет с головы человека!»
        И церкви разорятся. Их имущество пойдет с молотка. Средства, вырученные от продажи храмов, утвари, икон, фресок, конфискованные с банковских счетов, пойдут в «Фонд возмещения ущерба». По решению суда любой пострадавший от землетрясений, наводнений, цунами, несчастных случаев сможет получить компенсацию.
        За счет церквей будут погашаться долги банкротов и неудачливых предпринимателей. На рынок хлынет огромное количество несвязанных денег, которые вызовут гиперинфляцию. Начнутся перебои с продуктами питания и энергоснабжением городов. Будут закрываться предприятия и разоряться банки.
        Воспользовавшись хаосом, Ислам пойдет войной на Израиль.
        Начнется война Гога и Магога.
        У поселения Мегидо состоится битва конца.
        Иран нанесет ядерный удар по Израилю. Масличная гора расколется, мечеть Аль-Акса будет уничтожена, невредимой останется только Стена Плача, над которой восстановят Храм Соломона.
        Мегатонная боеголовка ударит по Йеллоустону. В результате извержения супервулкана американский континент расколется на три острова и уйдет под воду.
        Череда катастроф планетарного масштаба потрясет уцелевших людей.
        И тогда в снопе лучезарного света с небес явится прекрасный юноша с длинными волосами и ямочками на щеках. Огненным дыханием он испепелит Мессию.
        Черный дым с красными глазами и ощеренной зубастой пастью изойдет из горящего тела, и с воплями ужаса всосется в жерло вулкана, ведущее к центру Земли.
        Вслед за мессией ад всосет в себя души его сподвижников. Праведники же, одетые в белые одежды, возрадуются спасению и с блаженными лицами примут от светозарных ангелов ленты на лбы в знак избранничества, дабы нескончаемыми очередями проследовать в рай.
        РАЗГОВОР С ЭЛОХИМОМ
        (Окончание)
        - В чем я ошибся?
        Выражение «лица» Элохима можно истолковать, как печаль и сострадание.
        - Неужели ты этого еще не понял? Только Бог, может судить человечество.
        - Что нужно, чтобы стать богом?
        - Объединить мужское и женское. Прорвать махсом. Обрести Разум.
        - Как можно прорвать непроницаемый экран между мирами?
        - Согласен, дело непростое, мне пришлось написать для этого целый роман. Сейчас его низводит в земную реальность мой соавтор. Ты главный герой его книги.
        - Судя по всему, у него нет жалости к своим персонажам.
        - Напротив. Он вас любит и плачет над вашими страданиями, но ничего не может изменить. Сюжет не им написан. Да и во что бы превратился мир, лишенный страданий? В мягкую комнату психиатрической лечебницы?
        - Чем закончится сюжет?
        - Завязку ты видел - смерть любовников в шатре. Развязка должна рифмоваться с завязкой и послужить доказательством боговдохновленности сюжета. А теперь прощай!
        - Стой! Ты дашь мне знак, что я стою на правильном пути? Иногда меня преследует ощущение богооставленности.
        - Я всегда присутствую. Когда ты научишься видеть Меня во всем? Учти, Я могу прийти даже в виде… да хотя бы в виде шутки. Обещаю, в нужный момент я пошучу с тобой так, как никто никогда ни с кем не шутил.
        - От Твоих шуток меня бросает в дрожь.
        - Юмор тоже изобрел я. Как ты состоишь из альтеров, так Я состою из душ всего человечества. Любая душа имеет потенцию развиться до уровня создавшего ее бога. Тебе предстоит сменить однополушарный ум на разум. Если у тебя это получится, на Земле наступит Эпоха Разума. Прощай!
        Сияющее пространство между крыльями херувимов смеркается и гаснет.
        ЛОВЛЯ БОГА НА ЖИВЦА
        Доставленные после удара молнией в походный госпиталь в правом приделе храма, на соседних кроватях лежат раввин и олигарх. Точно так же рядышком лежали они в ВПП-палате ожогового отделения Днепровской больницы после взрыва на вилле Каламбурского.
        - Ледя, - кашляет Эфраим, - ты хотя бы в памперсе? Если нет, то надень, бо мне есть, что тебе сказать.
        - Здесь я его не снимаю с первого дня, - оглушенный Леонид Валерьянович «плывет» на кровати, как в лодке, голова его кружится, запах паленого щекочет ноздри. - Сука, чем он нас шандарахнул?
        - Думаю, то был плазменный разряд. Слушай. То, что я тебе сейчас расскажу, является высшей тайной, ее знают только члены Синедриона. Со времен Исхода наш народ покорен древним и страшным духом. «Этот народ Я образовал для Себя. Он будет возвещать Славу Мою» (Исайя). «Виноградник Господа Воинств есть Дом Израилев, и мужи Иуды - любимое насаждение Моё. Ты - Мой! Ибо Я - Господь Бог твой. Ты - мой раб, ибо Я образовал тебя».
        - И шо в этом плохого?
        - Ричард Докинз как-то подсчитал убитых Яхве людей. Их было 2476633! И это без жертв Всемирного Потопа. Большая часть погибших это наши люди. Он не щадит и избивает нас, как ни один другой народ в мире. «Во что бить вас, продолжающие упорствовать? Вся голова в язвах и всё сердце исчахло. От темени головы и до подошвы ноги нет у вас здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны. Ваша земля опустошена, города сожжены огнём… Но народ не обращается к бьющему его и к Господу Воинств не прибегает. Не отомстит ли душа моя такому народу за это?»
        - Он бог неба и земли, он имеет право карать и миловать.
        - Не путай, Яхве не творец Неба и Земли. В Танахе ему такое и не приписывается, он именуется «Господь Бог Авраама и его потомков», то есть это племенной бог! В Египте был лунный бог Ях, бог без народа. А «хве» - это Хава, женское начало, бо боги двуполы. Ях решил завести себе народ, и, к нашему величайшему несчастью, им оказались наши предки. До того, как он захватил нас, наши праотцы, как все нормальные люди, были солнцепоклонниками. «Жертвенники ваши будут опустошены, столбы ваши в честь Солнца будут разбиты. И положу трупы Израилевы перед идолами их…» Трупами наших предков завалил Яхве алтари старой веры - за то, что они предпочитали Солнце лунному божеству, требующему кровавых жертв и слепого поклонения. Месть, гнев, ревность, безжалостное уничтожение своих и чужих, рассеяние и Холокост - вот его месть своему же народу за непослушание! «Накормлю их плотью сыновей их и плотью дочерей их; и будет каждый есть плоть своего ближнего». «Я совершенно истреблю ВСЕ НАРОДЫ, среди которых рассеял тебя, а тебя не истреблю…» Знаешь, почему он не истребляет нас под корень? Потому что бог без человека ничего
сделать не может. Он вселился в умы наших людей. Наш маленький «жестоковыйный» народ сопротивлялся ему как мог. В Торе описаны десятки случаев, когда люди поднимались на бунт, но всякий раз он бывал потоплен в крови. Если бы Зимри победил, то мы бы освободились уже тогда. Но Финеес, инвольтированный волей Яхве, сумел навести морок на войско и переломить ход событий. Он убил военачальника, и наш народ был окончательно сломлен. Наши предки не могли ему противостоять. Мы же, умудренные научным опытом, узнали, как можно его победить, ведь это всего лишь электромагнитный дух! В глубочайшей тайне единицы прозревших объединились в комитет сопротивления. Мы, как в концлагере, собирались по ночам в экранированных комнатах и вырабатывали план восстания. Мы подсунули ему Скворцова, дождались, когда дух вселится в него, подключили коматозника к компьютеру и оцифровали прежде неуловимую электромагнитную субстанцию. В этом и состоял план «ловли бога на живца»! Мы поймали самое кровожадное существо на свете. В ЦЕРНе под видом адронного коллайдера построена колоссальная электромагнитная ловушка, способная удержать
духа такой мощи. Более того, эта ловушка сделана в виде полигонов ада, куда закачаны тысячи тонн жидкого азота, чтобы охлаждать пекло огненной геенны, а точнее - процессоры суперсервера, в котором будет инсталлирован ад. Мы отправим его в самые жгучие магмы геенны, где он будет мучиться вечно.
        - Ты говоришь про нашего Б-га, Франя? Про того, с кем у нас был завет?
        - Какой завет, Лёдя? Что он нам обещал? Землю обетованную. Где та земля? Он дал нам кусок выжженной пустыни. Арабы купаются в нефти, а мы вынуждены влачить жалкое существование в вечных схватках с бесноватыми палестинцами. Даже море у нас и то мертвое! И это рай, который он обещал? Раньше мы были бессильны против него, но когда настала электронная эра, мы поняли, что пробил час мщения. Он уловлен, как муха в паутину. И отправится туда, где ему и положено пребывать.
        - Я хочу и боюсь поверить тебе, Франя. Но если это так, то ты самый великий и злокозненный из магов в истории!
        - Вот пульт, держи. Если что-то пойдет не так, тебе нужно будет нажать вот эту кнопку, и дух Господа воинств будет всосан в ад.
        - И все же, Франя, это же наш Б-г! Мы не могли даже имени его произнести всуе, а теперь должны захватить его в плен. Я боюсь.
        - Он убил Леньчика. Он убил твоего Львенка!
        - Давай сюда твой пульт! Я нажму, чего бы это мне ни стоило!
        - Держи, Ледя, это твой карающий меч.
        БОЙ ГЕНЕРАЛА С ЭЙДЕЛЬБЕРГОМ
        По выходу из кабинки туалета, профессор сталкивается с генералом.
        - Мессия - это электромагнитный образ Скворцова, - шепотом сообщает профессор.
        - Я слышал. - Валентин Григорьевич заступает дорогу куда-то спешащему Эйдельбергу. - Где коматозник, эдельвейс, где его тело?
        - Там, где всегда, - Илья Натанович разговаривает по рации, чем-то встревоженный, Огуренков напирает на него
        - Вы что, удумали надурить всю планету своими голимыми голограммами? Все узнают правду о ваших аферах!
        Эйдельберг кидает через плечо.
        - Взять его!
        Вынимая из кобуры пистолет, к генералу приближается старший офицер, за ним солдаты с автоматами.
        - Руки за спину! - офицер наставляет оружие. - Следуйте за нами!
        - Смир-рно! - рявкает генерал. - Стоя-а-а-ть, воины Израиля! Я вызываю вашего командира на дуэль. Если я побью его, то вы выйдете отсюда с поднятыми руками. Если нет… но такого не может быть! Ну, иди ко мне, горный цветок! Не зассышь сойтись врукопашную с русским генералом? Или ты такой же трус, как твои предки, которых вели в печи сжигать, а они покорно шли на убой?
        Подобных слов ни один израильтянин вынести не может.
        Илья Натанович стаскивает с себя священническое одеяние.
        - Давно мечтал надрать тебе жопу, куратор! - Эйдельберга можно было бы назвать тощим, если бы не тягучие мышцы, оплетающие его костлявое долговязое тело. - Почему бы и не размяться? Парни, снимите-ка мой спарринг с русским генералом!
        Бойцы, ухмыляясь, достают свои айфоны.
        Мимо изготовившихся к схватке бойцов пробегают олигарх и раввин, причем, последний подхватывает с пола наряд первосвященника и, неловко спотыкаясь, на ходу натягивает его на себя. В спешке он забывает пояс, который Эйдельберг, проводив нечистую пару удивленным взглядом, обматывает вокруг своего торса, чтобы было, чем связать потом мятежного генерала.
        ОБРАЩЕНИЕ МЕССИИ К ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ
        Мессия появляется в дверях святая святых, мгновенно привлекая к себе толпу журналистов.
        - Я Царь Правды и Я от Истины, - говорит он в подставленные микрофоны, под вспышки блицев. - Только что Я беседовал с Богом Вседержителем. За моей спиной находится Ковчег Завета - первый электромагнитный гаджет, созданный для связи с Творцом. Хотите его увидеть? - Мессия отступает в Святая святых.
        Журналисты, толпясь, следуют за ним.
        На экранах всего мира возникает легендарный артефакт. Он бликует и искрится сливочным золотом. Херувимы на крышке свели крылья, формируя пустующий сейчас экран богоявления.
        Мессия выдерживает паузу, чтобы дать возможность журналистам насладиться этим непревзойденным чудом ювелирного искусства.
        - Ковчег, - возобновляет он свою речь, - представляет собой первый в истории электромагнитный гаджет. Он был создан, чтобы руководить Исходом евреев из Египта. Это была колоссальная спецоперация по выведению нового типа ума, в ходе которой женское полушарие мозга было надежно заблокировано. Во время Исхода, длившегося, как вы знаете, сорок лет, пастыри библейского проекта совершили два величайших подлога в истории человечества. Они обвинили женщину в грехопадении и изгнании из рая, объявили ее сосудом греха и пособницей дьявола. Так была осуждена Праматерь и внесен раскол между мужчиной и женщиной. Так впервые был задействован принцип: «разделяй и властвуй!» Людей разделили и столкнули лбами, посеяв вечную вражду между мужем и женой, сыном и матерью, братом и сестрой. Все женское было объявлено греховным и дьявольским. Женщин сжигали на кострах, преследовали, подавляли и такое положение сохраняется до сих пор. Была запрещена женская половина тела - левая! Левая рука до сих пор считается нечистой во многих религия. На левом плече сидит дьявол, на которого принято плевать. Что снаружи то и внутри.
Было заблокировано левое, женское, полушарие мозга, отвечающее за эмпатию, интуицию и творчество. Так был сформирован ныне правящий мужской однобокий ум. Возьмите любую религию, любую философскую систему, созданную этим умом. «Творение греховно, несовершенно, подлежит исправлению!» Буддизм объявляет мир юдолью страданий. Христианство прямо велит: «не любите мир!» Я же говорю вам: мир совершенен! Он не требует жертв и распятий! Но вы верите, что князь мира сего - дьявол, а сам мир - юдоль страданий, из которой надо бежать через мучительную и, желательно, жертвенную смерть. Это ваш ум творит войны, живет от убийства к убийству, от ненависти к обиде! Раньше вы обвиняли в этом эфемерного сатану, теперь вы знаете правду - в этом виноват ваш ум. Он и есть дьявол, вселившийся в ваши мозги и извративший прекрасный мир, созданный Творцом. Моисей разбил скрижали с истинной заповедью Бога «Да любите друг друга!» и подменил фальшивыми десятью заповедями. И вот сегодня пастыри Библейского проекта совершают третий из величайших подлогов - пытаются привести к мировой власти подложного Христа с тем, чтобы объявить
его…
        - Не слушайте его! - раздается поверх журналистских голов старческий голос. - В нем говорит антихрист!
        Все оборачиваются и видят… иудейского первосвященника в торжественном праздничном облачении! В свете софитов сияет златотканый наряд, сверкает гребень на голове и брошка на груди. Железный Раввин клеймит святотатца.
        - В Писании сказано, что первым вместо Христа придет антихрист! Вот, он перед вами! (сухой перст вонзается в мессию) Антихрист явился и клевещет на Бога и его пророков! Не слушайте его, это смертный грех!
        Журналисты оборачиваются к мессии. Лицо его вдруг передергивается дьявольской злобой, глаза вспыхивает - чёрные, будет выколотые под ключицами тюремного пахана… наваждение длится секунды, усилием воли мессия возвращает своему лицу бесстрастный облик, усмехается - печально.
        - Легенда об антихристе - это еще одна злокозненная выдумка Библейского проекта.
        Представьте мою дилемму, когда этот искуситель шептал мне на ухо: «Встань из комы и докажи, что ты сын Божий!» Я знал, на что иду. Я знал, что они используют меня, чтобы снести нынешнюю элиту, ими же взращенную для заклания. Вину за ее гибель и все последующие катастрофы они свалят на одного человека, объявят его антихристом, убьют, после чего приведут к власти своего машиаха. И вы все поклонитесь ему, а я буду предан проклятию. Итак, повторяю, передо мной стояла дилемма - восстать из комы и попытаться спасти мир, либо сказать «изыди, сатана». Я выбрал первое.
        «Прекратите трансляцию! Всем выключить камеры!» - Эфраим и Каламбурский руками закрывают объективы, расталкивают журналистов, те сторонятся, но и не думают подчиняться.
        «Я думал, что спасу мир, зачистив его извращенную элиту, - перекрывает поднявший шум Мессия. - Глупости. Она вновь возродится».
        Он замолкает, взгляд его устремлен за спины, все оглядываются - в дверях стоит красноволосая девушка в одном домашнем халатике, не скрывающем ее беременность. Горло ее заклеено медицинским скотчем, глаза выражают такую любовь и отчаяние, что присутствующих мгновенно пробивает как бы током понимания.
        Лицо Мессии тоже меняется - оно становится земным, любящим и сострадающим. Он простирает к Даше руки, она идет к нему. Журналисты расступаются.
        Каламбурский и Эфраим останавливают девушку.
        Слова Мессии разносятся по всей планете.
        «Чтобы спасти мир, я должен соединиться с той, которую люблю! Но между нами лежат почти непреодолимые препятствия… - переборов спазму, перехватившую горло, он продолжает. - Обещаю, вы увидите, как надо проходить в разум ради окончательного воссоединения разорванных первоначал вселенной! Я сделаю это, клянусь! Хотя, к сожалению, в нынешнем мире, созданном мужским однобоким умом, к разуму есть только один путь и этот путь - жертва…»
        - Не слушайте его, в нем говорит дьявол, отец лжи! - Эфраим Лейбовиц распихивает журналистов. - Прекратите трансляцию!
        Каламбурский увлевает прочь упирающуюся Дашу, крича в проем двери.
        - Охрана! Очистить помещение от посторонних!
        В Святая святых врываются бойцы ЧВК «Двекут» и выталкивают журналистов наружу.
        БОЙ ГЕНЕРАЛА ОГУРЕНКОВА С ЭЙДЕЛЬБЕРГОМ
        (Продолжение)
        Генерал сбрасывает куртку, разминает кисти рук перед боем.
        - Ты что о себе возомнил, горный цветок? Думаешь, ты супермен, обманувший глупых гоев? Зомбированный биоробот, ты родился в Советском Союзе, разговаривал по-русски, думал по-русски, потом тебе сказали, что ты еврей, и ты решил, что твоя родина - Израиль. Все, что ты в детстве впитал, все твое, русское, родное, было предано тобой и растоптано! Спорим, ты до сих пор думаешь по-русски, а иврит все равно остается для тебя чужим Эти разбитые скрижали - они про тебя, Эйдельберг! Это твоя душа разбита на осколки!
        Израильтянин проходит лунной походкой, демонстрируя превосходство молодости и легкости над старостью и лишним весом, пугает джеббом, отскакивает, намечает удар, снова отскакивает и вдруг бьет боковым маваши по голени противника, добавляя серию стремительных ударов кулаками в лицо.
        Закрывшись локтями, генерал принимает на себя лоу-кики, джеббы и свинги, при этом подстраиваясь под соперника, а потом делает неуловимое движение, что-то вроде подсечки, нога его едва касается противника, но тот падает. Впрочем, тут же вскакивает и снова идет в атаку. Ударом ноги в живот.
        Русский генерал ловит бьющую ногу, сильно дергает на себя и всем весом смаху врезается в Эйдельберга лбом, после чего, прикрывшись оглушенным противником, пятится под наставленными дулами автоматов, нащупывая в нагрудном кармане соперника пульт от взрывателей.
        БОДАЛСЯ ИАКОВ С БОГОМ
        «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне».
        (Мф. 4: 8 - 9)
        Длится, бесконечно длится страшная ночь в Храме Христа Спасителя.
        Охрана выводит журналистов.
        В Святая святых остаются раввин, олигарх и мессия.
        - Ты шо творишь, Скворцов? - астматически дышит красный, потный, утомленный бессонной ночью Каламбурский. - Ты не понимаешь, как обстоят дела. Ты дух, эфемерный образ. У тебя нет физического тела. Ты бессилен без нас. Стань нам на службу, и все будет в шоколаде. И женщина твоя будет целой и родит тебе сына от святого духа, аха-ха-ха! Нет, серьезно, мы обещаем исполнить все твои хотелки. В том числе и наказание злодеев по твоему выбору. Эти твари не убьют больше ни одного ребенка. Но за это ты должен исполнять то, что скажем тебе мы!
        - Смешные евреи, - отвечает мессия. - Я не пойду к вам в услужение. Я русский. Вам не повезло.
        Олигарх переглядывается с раввином.
        - Мы так и подозревали, шо ты восстанешь против нас. Потому шо ты, как всякий руссиянец, полон дурацких идеалов. Но знай, если ты выберешь этот путь, твой сын никогда не родится, а твоя жена будет подвергнута страшным мучениям!
        - А теперь представь отвращение и презрение мира, - поддерживает друга Лейбовиц, - когда выяснится, что русский мессия это не что иное, как рядящийся в овечью шкуру антихрист! Ваша нация будет опозорена навеки, как мы веками несли печать проклятия за то, что из нашей среды вышел Иуда!
        Черная дымка исходит от тела мессии и окутывает его сначала медленным, а затем все быстрее вращающимся самумом.
        - Жалкие лицемеры! - гремит из вихря. - Вы думаете, я не знаю ваших планов? Я знал их задолго до того, как лег в кому и заставил принести себя в Храм! Мне ли не знать пророчеств об антихристе, если я сам их создал! Вы - мой народ, я создал вас для Славы Моей! «Народы, слушайте и внимайте, племена, ибо гнев Господа на все народы и ярость его на воинства их. И убитые будут разбросаны, и от трупов их поднимется смрад, и горы размокнут от крови их… Тьма накроет Землю, и мрак - народы, а над тобой воссияет Господь и слава Его явится перед тобой».
        В мелькании черного вихря в четыре неистовых глаза - вторая пара горит из-под ключиц, - сотрясает пространство Гусь, Гуж, Уж, Великий Змей, древний Дракон, чье тело в пульсациях воровских наколок становится малой моделью вселенной, вихрем заполняющей Святая святых до отказа.
        - Раб мой Эфраим, в прошлой жизни ты был Иаковом и боролся со мной. Тогда Я иссушил тебе жилу на бедре и дал имя Израиль, что значит «борющийся с Богом». Что ж, видно, нам предстоит новая схватка. Посмотрим, кто победит на этот раз, ха-ха-ха…
        Из руки трансцендентного существа с треском бьют молнии, фонтаны искр вспыхивают по контуру «мейл техелета», но не поражают пошатнувшегося раввина, поглощенные металлизированной одеждой. Дряхлый, он съеживается и зажмуривается в испуге, но тут же распрямляется, торжествуя.
        - Во-от! - кричит он встречь буре, и волосы и одежды трепещут на нем. - Я выманил тебя, Господа Воинств! Древний змий, обольщающий всю вселенную, ты был низвержен с небес на землю (Откр. 12. 9,12), ты избрал наше племя для твоего услужения! Ты избивал и помыкал нами, как скотом, заставлял кормить себя и выполнять твои похоти. Ты думал, что полностью покорил нас, но ты ошибся. Мы люди! У нас есть свободная воля! Нас создал настоящий любящий Отец! А ты - ты всего лишь жалкий подражатель истинного Бога! Ты презирал нас и думал, что мы будем вечно раболепствовать перед тобой, как Авраам, который собирался отдать тебе в жертву сына. Только садист и палач мог потребовать такое от отца! Так вот, знай, мы не боимся тебя! - Эфраим раздергивает ворот одежды на Каламбурском, под ней видно, что одет олигарх в металлизированную кольчугу. - Как видишь, мы оба в костюмах электромагнитной защиты и свободны от твоей власти. Леонид происходит из колена Шимонова, восставшего против тирании твоих жрецов. Генерал его поколения, Зимри, был убит в спину твоим рабом Финеесом! Мы никому не прощаем пролитую кровь, даже
Богу! Но ты не бог, ты Зверь электромагнитной бездны. Наши предки не могли тебе противостоять, потому что у них не было компьютеров и станций кибер-морганы. Но теперь все это есть в наших руках. Мы судим тебя и приговариваем к вечному заключению в самом страшном озере шеола! Гореть тебе в аду вечно! За каждого убитого тобой еврея будет сгорать один пиксель твоего электромагнитного тела, но в отличие от нарисованных персонажей компьютерных игр ты будешь испытывать настоящую боль. Поздно метаться! Мишкан экранирован, тебе не вырваться отсюда! И сейчас ты отправишься в ад! Ледя, нажимай!
        Но Каламбурский пятится, трясясь от страха. Жухлый зрачок Даджаля преследует его, мозг ощущает сильнейшее ментальное давление. Олигарху мерещится, что со всех сторон на него наплывают янтарные глаза с багровой наволочью лютости, скалятся челюсти, к горлу тянутся когтистые лапы.
        Видимо, подобное ментальное давление ощущают и другие обитатели Храма, потому что двери в святая святых вдруг распахиваются, операторы компьютерного пула вкатывают малый кокон виртуальной реальности, подхватывают «первосвященника» под руки и прямо в металлизированном наряде, несмотря на угрозы и протесты, бесстрастно, как биороботы, погружают вовнутрь, привязывают кожаными ремешками за руки и за ноги, на голову надевают шлем, быстро снимают кибер-морганную томограмму мозга, и спустя несколько минут на глазах потрясенного олигарха оцифрованный дух Железного Раввина отправляется по электронной магистрали в облако нейронео-кортекса, а оттуда - в раскаленное пекло преисподней.
        Бессмертный, он чувствует боль от охватившего его огня, видит, как обугливается, лопаясь волдырями, кожа, как шипит, запекаясь, кровь, как скручиваются мышечные волокна и испепеляются кости. Голый скелет беззвучно вопит разверстым ртом и… осыпается перхотью вечности.
        Угли покрываются седым пеплом. Но снизу через колосники начинают работать мехи наддува, пепел взлетает, приобретая очертания человека, переплетается связками, мышцами и сухожилиями и вновь покрывается кожей. Огонь охватывает всю эту неистово вопящую фигуру, вновь происходит процесс обугливания и испепеления и, если вы скажете мне, читатель, что не испытываете удовлетворения от прочитанного, то я вам не поверю!
        Ибо в вас говорит чувство удовлетворенной справедливости, а это и есть основа человеческой души, на которую опирался мессия, когда захватывал власть над планетой и карал элиту. Признайтесь, вас радовало, когда толпы топтали детоубийц. Скажите мне, они достойны вечных мук, все эти детоубийцы, педофилы и извращенцы? Не слышу! Отвечайте! Только честно, положа руку на сердце…
        БОЙ ЭЙДЕЛЬБЕРГА С ГЕНЕРАЛОМ ОГУРЕНКОВЫМ
        (Окончание)
        Русский генерал врезается в Эйдельберга лбом.
        И тут же гаснет свет. Это сигнал к началу штурма.
        В состоянии грогги Эйдельберг выбивает пульт из руки генерала, вырывается и прыгает в темноту, ориентируясь на мигающую красную кнопку взрывателя.
        Генерал бросается следом, получает удар ногой в живот - так лягается лошадь! - задыхаясь, нащупывает конец размотавшейся веревки, обвязанной вокруг пояса израильтянина, тянет его на себя.
        Пальцы Эйдельберга скребут по полу рядом с мигающей красной кнопки. Какая-то сила оттягивает его от заветного пульта. Он гребет кролем по полу, но генерал выбирает веревку на себя, в прыжке накрывает врага своей тяжкой тушей, дотягивается до пульта, сжимает его, и «уракэн» (кулак-молот), отяжеленный гаджетом, обрушивается на голову моссадовца.
        САКРАЛЬНАЯ ЖЕРТВА МЕССИИ
        Вы ответили себе честно, читатель, положа руку на сердце?
        Так знайте, вы приговорили сами себя! Если в вашей вселенной возможны такие чудовищные злодеяния, как детоубийства, значит, вы тоже причастны к ним, вы допустили их где-то в глубине своего ума, в подсознании, пусть на самом его донышке.
        Поэтому не судите! Содрогайтесь от ужаса и отвращения, но не судите! За вас все сделает Божье правосудие, а ваш внутренний ответ на вопрос, вечны ли муки грешников, будет ответом на вопрос о зрелости вашей души.
        А как же Мессия, спросите вы? Да, он был. И взял на себя грехи мира, втянул в себя Черный дым Даджаля, вместил антихриста, пожертвовав собой и исправив пути Господу.
        Сбылись пророчества. Он погиб как антихрист. Как последний отверженный грешник. Он сделал все по заданию Господа и выполнил Его волю, взял на себя грехи человечества и умер ради нас.
        Вот в чем состояла его миссия. Да, он стал антихристом, пришел до Христа, проложил Ему путь, искусил человечество, отделил агнцев от козлищ, провел Страшный суд, взял на себя кровь и был принесен в жертву.
        Жертвой Христовой человечество было спасено.
        Мессианской жертвой оно было излечено.
        «В ПРЕИСПОДНЮЮ НИЗВЕРЖЕНА ГОРДЫНЯ ТВОЯ»
        «Вдруг самая большая стрела, огненная, крестообразная, слетела с неба и ударила антихриста в голову. Он взмахнул рукой и упал, корона слетела с головы и рассыпалась в прах, и миллионы птиц летали и клевали трупы нечестивых слуг антихриста».
        (Св. прав. Иоанн Кронштадтский)
        Вслед за сотрудниками компьютерного пула в Святая святых вбегает Даша Жукова и бросается к Сергею, но он останавливает ее вскинутой ладонью.
        Девушка вновь замирает в шаге от любимого человека.
        - Ты, наверное, удивлена, - говорит он печально и тихо, - что я так встречаю тебя. Если бы ты знала, как мне хочется обнять тебя и поцеловать, как сильно я соскучился по тебе! Но я не могу этого сделать…
        - Я знаю, Сереж, - Даша приникает к кибер-морганному призраку, руки ее проходят сквозь него, но ей кажется, что беременным чревом своим и сердцем она соприкасается с его настоящей и вечной душой.
        - У меня от малого изжога, - жалуется она. - Он брыкается, так что ужас. Жаль, что ты не можешь его потрогать.
        - Я-то как раз могу, - бесплотная рука отца проникает в Дашин живот и гладит младенца. Она смотрит на это в легком обалдении, а потом, приподнявшись на цыпочки, что-то шепчет ему на ухо.
        Подкравшийся сзади Каламбурский слышит ее слова
        - …оцифрована только твоя темная часть. Дима открыл проход. Беги, Сережа, спасайся! Спрячься в своем теле, там они не смогут тебя достать!
        В электромагнитном спектре Скворцов видит, что в области двери программное экранирование снято, это выглядит как отверстие в решетчатой конструкции.
        Он устремляется к двери.
        И тогда Каламбурский решается. Трясущейся рукой олигарх направляет пульт в спину мессии и нажимает на крупную белую кнопку.
        Резко замедлившись, в тягучем заплыве Сергей оглядывается и видит, что ковчег открыт, золотое его нутро наливается знобящим излучением, переливается волнами энергии, вращается воронкой. Это малая воронка Инферно.
        Всасывающая сила направлена на мессию, который, силясь вырваться из магнетического потока, начинает фрагментарно отслаиваться со спины, вытягиваться, терять очертания и размываться в бесформенную дугу, флуктуирующую черными дымными волнами.
        С воплями гнева и ярости Гусь, Гуж, Уж, Великий Змей, темная часть мессии втягивается внутрь ковчега, но передняя его часть, сохранившая человеческий облик, борется и упирается, как путник, бредущий против сильного ветра, и, совершив сверхусилие, вырывается через пролом в экранировании и устремляется к ложу коматозника.
        Даша бежит за ним.
        Черный дым, высосанный из тела Скворцова, стремительно втягивается в ковчег и со страшным стоном и воем проваливается в бездну.
        Вой падения Денницы, продублированный тысячами серверов, разносится, как рев трубы последнего из ангелов Апокалипсиса, предвещавшего гибель всего живого.
        Падение метеоритом, рассекающим кору планеты, вниз-вниз-вниз сквозь палящие магмы мантии… мутная регистрация краешком сознания мелькающих багровых сполохов и уносящихся вверх теней… уханье, вопли, скрежет зубов, рвущие слух и душу…
        В летящем по встречке джипе Скворцов наклоняется, чтобы вынуть заклинившее тормоз копье, - поздно! - автомобили сталкиваются, вспухает подушка безопасности, елвая блоее салбая ркуа сгибанлуется ыбстрей, поэому тело рзаворачивает, рпавая уепирается, ее ломоает в локте, с блевотным рефлексом руль уадряет в грдуь… проы-ламвает гурдуню оксть… смля внтрннст, стрс и пкршл пзвнк крошится лопается корежится… вода масло тормозная жидкость кислота из аккумулятора бензин из порванных шлангов текут на землю, создавая взрывоопасный коктейль…
        Столкнувшиеся машины вспыхивают.
        Ты приходишь в себя на снегу Голого шпиля.
        В промоине между облаков вместо солнца появляется фигура в белых одеждах. В свете нимба различимы черные кудри, обрамляющие лицо с ямочками на щеках. Машиах испускает дуновение.
        Ядовитым выпрыском огнедышащей драконьей железы - с подсвистом патрона Flammenwerfer mit Strahlpatrone 41 огнеметная струя смеси № 19 мягко ударяет в лицо, окутывает волной бензиновой вони - тепло становится телу - горячо… невыносимо смертно жарко…
        «Мама-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!»
        … в глаза-глотку-ноздри - пламя! дышать! -
        Ах-ах-ах… хы-ы-ы-ы…. легкие обож-Ж-Ж-Ж…
        Засмаливается, пузырится кожа, трещат волосы, горит подкожный жир, горит лицо, горят волосы на голове и груди и в паху, горят плечи, горят грудь и спина, горит зад, горят ноги, горят колени и ступни…
        ДЫШАТЬ! Дышать… ды…
        но вдох невозможен, - захлебнешься! - огнем со смрадом бензина - раскаленные пары, обжигая язык, нёбо и гортань,
        через бронхи
        врываются в легкие -
        в кашле и судорогах
        расползаются туберкулезные каверны огня на легочной ткани
        озаряется потусторонним светом вечная тьма человечьего нутра
        больно это - сгорать живьем
        Ты мечешься, катаясь по снегу, крича неистово, не в силах сбить пламя. Оно горит внутри твоих тканей, и краешком уцелевшего сознания ты понимаешь, что это и есть адский огонь, в котором ты ОБРЕЧЕН ГОРЕТЬ ВЕЧНО.
        Крышка ковчега, за которой скрылся мессия-антихрист, захлопывается.
        Косматовласый Каламбурский красен и влажен, как свежий срез на буряке.
        Он еще не до конца верит в случившееся, губы его дрожат, руки трясутся.
        - Это тебе за моего сына! Ступай в ад, Скворцов, я буду навещать тебя по субботам, ах-ха-ха-ха-ха… - истерический смех олигарха катится вслед за Дашей, бегущей по стилобатной части собора за спасающимся бегством Сергеем.
        Свет в храме гаснет.
        Тьма поглощает мишкан, приделы, купол и колонны.
        Светятся свечи пред иконами, да мерцает мессия, пересекающий храм размазанным силуэтом. Затем гаснет и он, погружаясь в коматозное тело.
        У генерала Огуренкова остается минута, чтобы обратиться к заложникам.
        - Православные! - зычно взывает он. - Все, кто верует в Христа, ЛОЖИСЬ!!!
        Почуяв в нем своего, люди начинают опускаться на землю.
        И вдруг…
        Оглушительная канонада обрушивается на храм.
        Вспышки выстрелов мелькают со скоростью стробоскопа.
        Кажется, что сами фрески и иконы открыли огонь по врагу!
        Из стен вырываются раскаленные струи дробленного в крошку и пыль камня, в середине которых летят пули со стальным сердечником калибра 12,7x55 мм и поражают чужеземных охранников со снайперской точностью.
        Список Казанской Божьей матери выстреливает прямо из груди Пречистой, ее отверстая рана походит на разрыв сердца.
        Икона Серафима Саровского производит серию выстрелов и раскалывается на куски, словно жертвуя собой. Русские святые ведут прицельный огонь по захватчикам.
        В огненном смерче девичья фигура в развевающемся халатике плывет к лежащему у алтаря коматознику, вздрагивает от взрывов, вскрикивает, но все равно стремится к своему Сереже, чтобы закрыть его от пуль или погибнуть вместе.
        СОВБЕЗ РОССИИ
        В кабинет Совета Безопасности России заглядывает помощник Президента, сообщает, что телевидение готово.
        Глава государства кивает.
        Входит телевизионная группа, устанавливает аппаратуру.
        Президент, стряхнув задумчивость, переводит взгляд в объектив телекамеры.
        - Уважаемые граждане России! Я всегда исходил из того, что все, что делается не по закону, приводит к печальным последствиям и является неприемлемым. Главный кафедральный России должен быть очищен от террористов, в какие бы одежды они ни рядились. Поэтому сегодня в четыре часа ночи мною был отдан приказ о начале штурма Храма Христа Спасителя. Помолимся же за наших воинов, освобождающих святыню русского народа. Пусть хранит их Господь!
        ШТУРМ ХРАМА
        «и се, колесница огненная и кони огненнии…
        И взят быстъ Илия вихром яко на небо».
        (4 Цар. 2:11)
        Штурмовой автоматный комплекс ШОК-12, стоящий на вооружении спецназа ФСБ, способен поразить противника, укрывшегося за стеной или бронелистом. Это крупнокалиберное, автоматическое орудие ведет стрельбу мощными патронами калибра 12,7x55 мм на дистанциях 200 - 400 м. Действие ШОКа-12 выглядит действительно шокирующе! Пули пробивают стены и гарантированно попадают в захватчиков, так как их дислокация была предварительно засечена звукотепловым комплексом «Пенициллин» и другими аппаратами сквозного видения, снабженными оптико-электронными модулями, предназначенными для автоматического поиска, обнаружения и уничтожения огневых позиций снайперов и артиллерийских орудий.
        Практически одновременно с первым залпом из штурмового автоматического комплекса вышибаются центральные двери. Но это отвлекающий маневр, спецназ ФСБ «Альфа» врывается в Храм через подземные коммуникации.
        Генерал переворачивает на себя беспамятного Эйдельберга и укрывается им от случайных рикошетов. Вспышки во мраке освещают силуэты набегающих бойцов, видны пульсации пламегасителей, рядом раздается взрыв светозвуковой гранаты! Слух и зрение вышибаются к чертовой матери.
        Где пульт?!!!
        Вот он, намертво зажат в кулаке.
        Крестя темноту лучами фонарей, закрепленных на кевларовых сферах, приближаются бойцы «Альфы».
        - Савкин, твою мать! - гремит генерал, вставая. - Ты что, не видел, где я стою?
        - Видел, товарищ генерал…. - дюжий спецназовец перекидывает автомат за плечо и снимает очки ПНВ.
        - Тогда зачем «Зарю» сюда кинул? Хорошо, я рот раскрыл и зажмурился, не то быть мне без глаз и ушей.
        - Подстраховались, товарищ генерал! - спокойно отвечает Савкин. - Знали, что у этого, ну, что с вами дрался, пульт от взрывателя, вот и решили его первым обезвредить. А где он, кстати?
        Огуренков шарит лучом фонарика по полу.
        Эйдельберга простыл и след! Каким-то чудом он сумел очухаться и сбежать.
        Валентин Григорьевич холодеет.
        - Командир! В алтаре штаб! Приказ: нейтрализовать всех, кто там находится! Всем остальным немедленно эвакуироваться! Савкин, включай «Штору»!
        В сторону царских врат направляется спецсредство сквозного видения.
        На дисплее «Шторы» появляется яркий круг, в центре которого видна силуэтная фигура, копошащаяся за алтарем. Когда фигура поворачивает голову вбок, становится заметным отсутствие кончика носа, под которым пульсирует свернувшаяся в сосульку кровь.
        - Дай-ка мне «Слонобой!» - генерал протягивает руку.
        Кроме автоматов и светошумовых гранат на вооружении спецподразделений стоит револьвер штурмовой (РШ-12), который наряду с ШОКом начали разрабатывать после событий в Беслане. Основой этого оружия стал патрон 12,7 мм, способный пробивать не только кирпичные и бетонные стены, но даже легкобронированную технику. Вот такая карманная гаубица оказалась в руке у Огуренкова.
        Направив ствол в сторону фигуры на круге дисплея, он совмещает прицел с головой и нажимает на курок. Голова у фигурки на дисплее разлетается вдребезги.
        - Готов, эдельвейс, отпрыгался! - генерал возвращает револьвер командиру. - Всем остальным немедленно покинуть помещение!
        Начинается эвакуация заложников.
        Первым вывозят котомазника и грузят в стоящий на площадке перед храмом вертолет с уже запущенным мотором и вращающимися винтами.
        В кабину садятся генерал Огуренков, Даша, Римма Львовна, профессор Дмитриев и Дима Вехин.
        Вертолет взлетает. Порывом ветра из открытой двери высасывает белую простынь, укрывавшую коматозника. Она планирует на толпу, собравшуюся вокруг Храма, и опускается на юношу по имени Елисей.
        Не успевает «МИ-38Т» отлететь на сотню метров, как чудовищной силы взрыв вскрывает купол Храма. Белокаменная махина вздыбливается, расколотая изнутри огненными трещинами, и, окутанная черно-багровым облаком дыма, с тяжким шумом обрушивается.
        Так второй раз в истории был взорван великий Храм, разрушенный большевиками 5 декабря 1931 года, как и его прообраз, уничтоженный по приказу Навуходносора в 586 году до нашей эры.
        Так сбылось проклятие монахини Алексеевского женского монастыря, перенесенного из-за строительства Храма, которая предрекла, что ни одно сооружение не простоит на этом месте более 50 лет.
        Книга восьмая
        «Дочь человеческая»
        Посвящается моей дочери Илоне
        «ВОТ ОНО!!!»
        По возвращении вертолетом в Институт Нейромоделирования, коматозника сразу подключают к кокону виртуальной реальности, хотя Римма Львовна возражала и ругалась. Но в генерала словно бес вселился, он не хочет слышать никаких возражений, лично присутствует в коконе виртуальной реальности и следит за всеми процедурами.
        - Что с ним? - спрашивает он, видя, что у коматозника дрожат нижняя челюсть, словно он что-то жует.
        - «Синдром кролика», - ставит диагноз профессор.
        - Это что еще за хрень?
        - Должно быть, в храме его держали на наркотиках, чтобы он ощущал себя великим и могучим, а его состояние транслировалось на толпу. Что мы, кстати, наблюдали, как устойчивую систему мессианского бреда. Как результат, нейролептический синдром, что подтверждается окулогирным кризом, видите, глаза закатываются под лоб, поскольку свело глазодвигательные мышцы.
        Куратор берет ученого под локоть, доверительно понижает голос.
        - Сделай что-нибудь, Алексеевич! Президент сотрет меня в порошок. Храм взорван, операция сорвана. Помоги, прошу. Вколи ему какой-нибудь аминазин!
        Профессор промокает платком слезящиеся от переутомления глаза.
        - При нейролепсии лучшим корректором является циклодол.
        - Так вколи ему!
        - Мы не вкалываем, мы прокапываем….
        - Какая хрен разница. Сделай хоть что-нибудь!
        Лекарственная терапия помогает - после ряда попыток память перебрасывает Скворцова на момент автоаварии. В момент столкновения автомобилей Валентин Григорьевич взбегает на Просцениум.
        Столкнувшиеся автомобили замедленно съеживаются носами: гнутся бамперы, вздыбливаются капоты, разлетаются осколки фар и лобовых стекол, искрят разбитые аккумуляторы, хлещет бензин из бензобаков, вспыхивает пламя, вминается в салон сдвинутый с креплений двигатель джипа.
        - Увеличь кабину! - требует Куратор.
        Димсон «наплывает объективом», проступает сиденье водителя, на котором темнеет «веретено» копья, смазанное в движении вперед.
        - Вот оно! - Генерал торжествующе указывает на копье улетевшее под мотор и обнятое железными ножнами картера. - Стоп!
        Сисадмин щелкает мышкой - кибер-моргана застывает.
        Валентин Григорьевич лично лезет под днище джипа, чтобы все разглядеть. Затем, отряхиваясь, будто на него могло накапать из пробитого бензобака, грузно топает в ВИП-ложу.
        - Костя, ты куда смотрел?
        - Да мы весь салон обыскали, багажник, - оправдывается капитан Гончаров.
        - А под торпедой у педали тормоза смотрели?
        - Туда было не подлезть, мотор въехал в салон и раздавил водителя. Его же вырезали из машины автогеном.
        - Оно там! Видишь теперь?
        - Теперь вижу… - винится Гончаров
        - Звони на штрафплощадку и моли бога, чтоб они не отправили машину в металлолом на переплавку! Заодно поднимай группу быстрого реагирования! Срочно! - собрав вещи, генерал направляется к выходу, на ходу бросив. - Спасибо тебе, Алексеевич. Можешь отключать свою кибер-моргану. Эксперимент закончен.
        Гончаров в холле отзванивается дежурной группе спецназа, после чего находит в телефонной книге номер, на который отправляет смс «отпуск в ноябре», что означает «объект найден». В телефон капитана встроен маячок, который будет активирован этим звонком, сигнал засекут израильские и американские спецслужбы и выдвинутся в направлении движения кортежа русского генерала, (причины предательства капитана Гончарова описаны в романе «Ковчег Завета»)
        СПЕЦГРУППЫ ВЫЕЗЖАЮТ ЗА КОПЬЕМ
        Серыми торпедами стартуют с базы в Мневниках бронированные микроавтобусы «Мицубиси» с наклеенными на бортах логотипами «ФСБ».
        По улицам под завывание сирен мчатся автомобили спецназа ГРУ.
        Из американского посольства выезжают бусики частных охранных компаний «Black Tie Protection Services», «XMark LLC» и «Ultra Electronics USSI», а также «Scorpions» из «Marshall group».
        Посольства Израиля покидают два микроавтобуса с дипломатическими номерами и тонированными стеклами. Осадка и тяжелый ход выказывают большую их загрузку.
        «НЕ ЗВОНИ СЕРГЕЮ, ДАША!»
        В дверь тихонько стучатся - так доктор простукивает грудную клетку больного.
        Заспанная Дашина мама приоткрывает дверь.
        В коридоре стоит группка ученых во главе с руководителем.
        - Вы с ума сошли! - возмущается шепотом Светлана Васильевна, узнав причину посещения. - Дайте девочке выспаться!
        - Мама, кто там? - слышится из комнаты голос.
        - Это мы, Дашенька, - отзывается Римма Львовна, - прости, ради бога, дело срочное.
        В боксе загорается ночник. Пузатенькая, в ночной рубашке, Даша с забинтованным горлом садится на кровати, тянется за халатом, висящим на стуле.
        - Мама, пусть они заходят. Что случилось?
        - Куратор нашел копье, - огорошивает ее, входя, Римма Львовна.
        Даша занемогает от нехорошего предчувствия.
        - И что теперь?
        - Он уехал за ним, но скоро вернется. У нас в запасе максимум два-три часа. Мы все знаем, что он хочет сделать с Сергеем.
        Даша, ничего не говоря, принимается собирать вещи.
        - Дашуль, что ты хочешь делать?
        - Я его увезу! Он уже дышит самостоятельно. Владимир Алексеевич, дайте мне людей и машину, пожалуйста!
        - Успокойся и сядь, - Римма Львовна отнимает у Даши сумку. - Там охрана, никто тебе его не отдаст и отсюда не выпустит. У нас другой план.
        Даша садится на кровать.
        - Говорите!
        Владимир Алексеевич сжато излагает ей свое виденье ситуации.
        - Мы выяснили, как Сергей попал в аварию. Он ехал в центр Москвы на какую-то важную встречу. Вы позвонили ему в машину и сказали, что вас взяли в заложницы. После этого он изменил маршрут и помчался вас выручать. Ваш звонок стал точкой бифуркации. Нужно изменить течение его судьбы.
        - Как?
        Профессор смотрит на Римму Львовну, та сжимает губы в знак поддержки.
        Дмитриев берет Дашу за плечи.
        - Наш план заключался в следующем. Если в кибер-моргане переиграть ситуацию таким образом, чтобы Сергей избежал автокатастрофы, то Элохим будет вынужден сделать откат системы, и тогда мозг его восстановит функции, и он очнется.
        - Что нужно от меня? - с готовностью спрашивает Даша.
        - Мы подключим вас к той Даше, на которую напали бандиты на квартире деда. И вы… - профессор переводит дыхание, - вы не должны будете звонить Сергею.
        - Я согласна! - Даша торопится встать, но профессор ее удерживает.
        - Должен предупредить, будет очень страшно.
        - Я не боюсь.
        - Вы ведь не помните, что случилось с вами тогда. Ваш дед был задушен, бандиты убиты. Из квартиры никто не выходил, следов крови на лестничной площадке не обнаружено. Как могли дряхлый старик и хрупкая девушка справиться с двумя сильными мужчинами?
        - А кто ж их там поубивал, если Сережа не доехал и попал в катастрофу?
        - Сплошные загадки.
        - А разгадки хранятся у меня в памяти?
        Профессор по лекторской привычке закладывает руки за спину, делает несколько шагов по маленькому боксу.
        - Вам предстоит не просто сеанс кибер-морганы, а вскрытие капсулы с трудно переносимым психическим содержимым. В критической ситуации мозг, чтобы не сойти с ума, отщепляет травмирующую часть воспоминаний. Так в картине мира возникает «черная дыра», набор тем, которые человек подсознательно игнорирует. Они похоронены в «саркофагах», как радиоактивные отходы Чернобыльской АЭС. Но их излучение отравляет организм. Вскрытие такого «саркофага» представляет трудную и опасную задачу. Ни в коем случае нельзя рассечь «кисту», в которой закупорен психический гной, это чревато сепсисом психики. Мы ведь говорим «психотерапевт», а не «психохирург». А нам предстоит именно психохирургическая операция! Что вы теперь скажете, Даша?
        Упреждая ответ дочери, с кровати поднимается Жукова-старшая.
        - Я решительно против! Ее психика не выдержит!
        - А я согласна мама! Подумаешь, что такого! Это уже произошло, понимаешь?
        - Видишь ли, Дашуль, - вступает в беседу Катя Наумова, - при погружении в кибер-моргану испытуемые быстро забывают, что находятся в виртуальном мире. Это как во сне. Люди начинают верить, что действуют в реальности. Элохим активирует те же мозговые структуры, которые были задействованы во время травмирующей ситуации. Ты полностью отождествишься с той девушкой, какой ты была тогда.
        - Чтобы я да спутала жизнь и компьютерную игру? - бахвалится Даша. - Я опытный юзер. Не бойтесь, я выдержу. Тем более, что пальчики все равно не вернуть.
        - Нет, я решительно против таких экспериментов! - негодует мать. - Тебя там будут пытать, это страшный шок для организма! А если случится выкидыш?
        - Выкидыш. Слово-то какое. Попробуйте такого выкинуть, - с гримаской нежности юная мама гладит себя по округлившемуся животику. - Здесь в засаде сидит правнук партизана, верно, сынок? К нему со скальпелем лезли, так он и меня разбудил, и всю больницу на уши поставил. Весь в деда. И в папку. Эти двое никогда не сдавались. Даже в коме, даже в старости. Я требую, слышите, требую подключить меня к кибер-моргане!
        - Поймите, Дашенька, - профессор честно делает последнюю попытку отговорить ее, - в эти двадцать пять минут уместится главный ужас вашей жизни, ваш личный ад, застенок в мозгу, в котором пытают ту Дашу, которой вы когда-то были. Это черная дыра, где время остановилось.
        Внучка партизана упрямо встряхивает головой.
        - Значит, ее я тоже должна освободить!
        «КОПЬЕ Я ВАМ НЕ ОТДАМ!»
        Обгорелый «Брабус» с развороченным капотом находится на третьем ярусе «стопки» побывавших в аварии машин. Чтобы достать его, нужно вызывать кран или погрузчик. Костя Гончаров вызывается вскарабкаться наверх и проникнуть в салон.
        В помощь ему дают гидравлические ножницы. Он разжимает ими сплющенный капот и ковыряется в металлических «кишках» (охрана генерала рассредоточивается в радиусе метров тридцати, в том числе и для того, чтобы посторонние даже случайно не увидели предмета поисков). Наконец перемазанный в солидоле адъютант высовывается из нагромождения автомобилей, в руке его - слегка деформированное Копье.
        - Есть! - локтем книзу ударяет генерал. - Кидай его сюда, Костя!
        - Нет, товарищ генерал, - Гончаров спрыгивает на землю. - Копье я вам не отдам.
        - Как это не отдашь? - любопытствует Огуренков и подмигивает по-свойски. - Почему не отдашь, Костя?
        Адъютант становится потяжелевшим телом на просевшую под его ногами землю и набирает в грудь воздуха.
        - Потому что Копье - мое!
        Гончарову хотелось на боевом выкрике насадить генерала на вертел, но… что-то помешало - то ли страх перед начальством, то ли сыновние чувства, то ли воинская привычка повиноваться, черт его знает, все так глубоко въелось в натуру, короче, его переклинило, выкрик получился слабым, рука нанесла удар на излете - кончик воткнулся генералу в живот на полпальца, и тут… произошло чудо, схожее с иссечением Аароновым жезлом родника из скалы - иначе и не назовешь копперфильдовский спецэффект исчезновения генерала Огуренкова на глазах изумленного адъютанта с последующим истечением прямо из воздуха нежно-голубой струи…
        - «А кровь-то у генерала голубая…» - только и смог подумать Гончаров, ощущая окоченение всех суставов своего молодого, хорошо тренированного тела.
        КВАРТИРА ВАСИЛИЯ ЖУКОВА
        Кибер-моргана наплывает, как сон.
        В глубине трельяжного зеркала проступает туманный силуэт.
        Кто это? Неужели я? Это же дедова квартира в Жулебино! Вон в углу свернулись мои носки «пчелка Майя» - оранжевые в черную полоску… А вон дедовы башмаки, в каждый впихано по комку газеты, чтобы не деформировались. Вот бы в самого деда можно было напихать газет, чтобы он не усыхал.
        На гвоздике у двери висит железный «язык» для обуви, дед им пользовался, когда еще выходил из дома: «пошел за языком в тыл врага», он шутник был., хотя почему был? Он разве умер? Мысли что-то путаются…
        О, вот моя детская фотка заткнута за трельяж. Какая я манюня была мордатенькая! Причесанная, напомаженная, в синем трико с блестками. 3-е место на первенстве ДЮСШа по гимнастике. «Награды победителям вручает ветеран Великой Отечественной войны Жуков Василий Акимович!» Я так им тогда гордилась - «мой дедушка!»
        А это точно кибер-моргана? Все вокруг какое-то… настоящее…
        Потрогай стены, Даш.
        Придраться не к чему, все реально твердое. Теперь понятно, почему Сережа никак не мог поверить, что его окружает виртуальная реальность.
        Включаю свет в туалете. Верещит вентилятор вытяжки. Мороз идет по коже. Так все и было в реальности! Эй, Даша, ты в осознанном сновидении, очнись! Катя говорила, надо на руки посмотреть. Так, пальцы целы, значит, это мне не снится. Стоп, у меня все пальцы были целые, когда я это… что-то я путаюсь… заговорила, как дед, он все заменяет словечком «это». Принеси мне «это», и, поди догадайся, что он имеет в виду.
        Тэк-с, а что это у нас в холодильнике? Творожок, кефир, сметанка, сыр, пакеты с кетчупом, обожаю «макаёны с кепичем», я в детстве так спагетти называла.
        Плита грязная. Вокруг конфорки пятно горелого жира. Дед любит на газе жарить шашлыки, представляете? Наколет кусочек сырой свинины на вилку и смалит на огне, вонища, дым, плита заляпана. «Шашлычки по-партизански, Дашутк, я же выйти не могу в парк, а мясца-то хочется». А кто плиту после тебя мыть будет, ветеран ты хренов? Он же и мясо не может уже прожевать, мнет его челюстями, сок высасывает. Потом выплевывает нажеванное, бе-е!
        В гостиной все как обычно. Люстра с хрустальными висюльками. Полированная мебель советских времен, дверцы шкафов свисают на разболтанных петлях. Два продавленных зеленых кресла стоят слева у стены, между ними журнальный столик без одной ноги (вместо ножки - стопка сиреневых томиков из собрания сочинений Джека Лондона), на столике икебана - медная вазочка с засохшей веткой бамбука. Все такое знакомое, что даже плакать хочется. И дедов запах, и скрип паркета…
        Будущее не за кино, а за такими путешествиями в прошлое! А может, это не кибер-моргана вовсе, а дедова двушка? Вон дверь в его спальню. Надо поменять ему памперс. Пойдут раздражения на коже, мама будет ругаться. А, еще она просила его постричь и купить в аптеке это… как лекарство-то называется?., опять «это», ха-ха, совсем ты, Дашка, из памяти выжила, где-то я его название записала, нурофен, ибурофен?
        В спальне темно, окна завешены шторами с ламбрекенами (я называла их лепреконами). Вон дедова кровать. Справа у стены. Я почему-то боюсь туда посмотреть. Смотрю в пол, на красный вытертый палас. Под ним проходит шнур удлинителя к старенькому «Филипсу» на тумбочке. Сейчас телек молчит. Обычно Акимович смотрел новости на полную громкость, его контузило на войне при бомбежке, с тех пор он плохо слышит на одно ухо. Кто-то лежит на кровати под одеялом… Отчего так сильно бьется сердце?
        «ЭТОТ МИР ПРИДУМАН НЕ НАМИ…»
        На пересечении Новорязанского шоссе с улицами Генерала Кузнецова и Маршала Полубоярова, совершая обгон, черный «Брабус» выскочил на встречу лоб в лоб с таким же черным «Хаммером».
        Автомобиль-молот мчался навстречу, хищно скалясь хромированным радиатором.
        Водитель «Брабуса» едва успел втиснуться в свой ряд перед взвывшим клаксоном «Тигуаном». Машину качнуло воздушной волной от пронесшегося впритирку тяжелого внедорожника.
        - Во, бля, ездуны! - выругался ты, не подозревая, что только что миновал главную развилку в своей жизни.
        «Господи, дай мне знак! Этот мир настоящий?»
        Дворники отрицательно машут, стирая слезы дождя.
        Может быть, ветровое стекло это и есть махсом?
        Когда же я его пробью? Только в случае аварии.
        Почему аварии? Нет никакой аварии.
        Женский голос с хрипотцой поет по радио «ФМ»:
        «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной…»
        «Я пошучу с тобой так, как никто никогда не шутил ни с одним человеком».
        И вдруг тебя озаряет! Эта песня и есть обещанная шутка Бога!
        Ведь на самом деле «этот мир» придуман тобой - вместе с «этим городом» и «этим дождливым небом», вместе с этой рыжеволосой певицей с хрипловатым голосом.
        Ты еще не закончил улыбаться, когда диджей объявляет еще один ее хит:
        «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь…»
        Ты смеешься и плачешь одновременно.
        «Величайшая шутка Бога заключается в том, что каждый человек мнит себя мельчайшей песчинкой мира, на самом деле являясь его, этого мира, создателем!»
        Это просто, если кто понимает.
        БОЙ СПЕЦНАЗОВ НА АВТОКЛАДБИЩЕ
        На генерале Огуренкове был надет экспериментальный костюм тотальной защиты «Призрак», изготовленный из метаматериала, созданного на базе диэлектрика: одноосные кристаллы, составляющие его основу, имеют двойное преломление для всех направлений света, кроме одного. Искусственный интеллект, управляющий костюмом, передал на ушную мембрану сообщение: «Вы на прицеле снайпера», после чего самостоятельно включил передатчик помех «Солярис-мини-Н» и режим невидимости.
        Этим объясняется чудо генеральского исчезновения.
        Второе чудо - истечение голубой «крови» - также объясняется просто. В подкладке из «влара» кармашки-капсулы были заполнены тетравилом, долженствующим при попадании пули превратиться в камень. Копье обладало слишком малой кинетической энергией для окаменения тетравила, «влар» был продырявлен на стыке, и в тоненькую дырочку ударила струя «голубой крови».
        Рябя интерференцией световых волн, призрачная фигура метнулась за штабель машин. В ту же секунду раздался выстрел снайпера.
        Звука не было слышно, просто руку капитана отсекло по запястью.
        Копье с вцепившейся в него кистью упало на землю,
        КИБЕР-МОРГАНА. КВАРТИРА ВАСИЛИЯ ЖУКОВА
        Ороговевшая кожа на пятках, натоптыши на больших пальцах. Кисти рук поверх одеяла кажутся куриными лапами. Орлиный нос усеян угрями, рот запал, глазные яблоки под бледной кожей век выпуклы, как пельмени с вишнями… Дедушка любил пель… ле-пил… с мясом… и с ви-… ви-шня…ми…
        Очнись, Даша! Тебе надо его искупать и постричь, иначе мама будет ругаться.
        Трясу деда за плечо.
        Не реагирует.
        Трясу сильнее.
        Приоткрываются мутные глаза.
        Пугается. Вздрагивает.
        Узнает меня. Слабо улыбается.
        - Дашу…тка…
        - Здравствуй, дед.
        - Здо…ро…во… Помоги повернуться.
        Вдыхаю запах мочи и немощи… и вдруг резко, как нашатырь, пропекает до мозга - это невозможно подделать! Дед жив, я приехала за ним ухаживать!
        - Где я? - скрипит он потихоньку, водя глазами. - Спал? Времени сколь?
        Ищу глазами часы. Что-то с ними связано важное. Помню, что надо вытерпеть двадцать пять минут.
        - Кушать будешь?
        - А?
        Вставляю ему в ухо пластмассовую улитку слухового аппарата.
        - Кушать будешь?
        - Буду. Дай. Там. Это.
        Я уже говорила, что «это» заменяет у него существительные. Однажды заявляет: купи мне это, вот то, что вставляется, на букву фэ. Я прикололась - фаллоимитатор? Он кивает радостно. Зачем тебе? «А против комаров!» Он имел в виду фумигатор!
        - Так что тебе дать, дед?
        - Светлана сварила. Кисель. Мне кисель можно…
        Иду на кухню, наливаю кисель в чашку, кормлю деда с ложечки. Алая жижа выкрашивает «гусиные лапки» в углах его рта. Он икает и трясется, когда глотает. Господи, ну зачем людям доживать до такого состояния? Да, он воевал, да-да-да, мы должны быть ему благодарны по гроб жизни, да, да, да, Господи, об одном прошу, пошли ему скорую и легкую смерть!
        - Мама сказала тебя покупать.
        - А?
        - Я тебя покупаю. И памперс поменяю. (Щупаю) Он у тебя уже полный.
        - А? Чего говоришь?
        Вот же глухопердие! Даже слуховой аппарат не помогает, Хотя на самом деле никогда не поймешь, притворяется он или вправду не слышит. Когда дед заподозрил, что мы хотим отдать его в дом престарелых, то притворялся глухим, чтобы мы, потеряв бдительность, разговаривали в его присутствии.
        Иду в туалет, набираю ванну, нахожу в навесном шкафчике машинку для стрижки волос, ставлю ее на подзарядку. От журчания воды хочется писать. Усаживаюсь на унитаз, как вдруг вспоминаю, что я в кибер-моргане, пописаю здесь - обмочусь там. Надо потерпеть. Недолго осталось. Всего 25 минут.
        Слышу - зовет. Недавно залил пульт от телевизора чаем, так я у него теперь работаю переключателем каналов, «сделай погромче, Дашутк, сделай потише». Задрал он меня, прости господи, своими капризами…
        - Я это… - говорит дед.
        - Что?
        - Пенсию получил… возьми вон в шкапчике… ты знаешь, где.
        Дед хранит пенсию в красном томике собрания сочинений Ильфа и Петрова, за портретом Че Гевары. Он путал, называл его Ге Чеварой, на 9 мая вынимал портрет и чокался с кубинцем, как с братом-партизаном.
        Застилаю дедовы плечи полотенцем, жужжу машинкой, он задремывает, клюет носом.
        - Голова, как у ребенка, - жалуется, - на плечах не держится…
        Вдруг вздрагивает, глядит испуганно в угол за телевизором.
        - Пойди, - говорит, - посмотри, кто там стоит.
        - Пусто, никого там нет.
        Таращит голубенькие глазки.
        - Да вот же он, как ты не видишь… Чабан…
        - Не выдумывай, нет там никакого чабана.
        - Да вот же он, на кухню пошел… Ох, не к добру он явился. Я тебе не рассказывал?
        Мы с ним повстречались в горах накануне войны. Высокий такой старик в чапане и татарской шапочке. Лицо как чертова кожа, борода веником, посередине клин седины. Мы барашка у него хотели купить на шашлыки, так он говорит: «На, кинжал! Учись горла резать, тебе эта наука скоро пригодится». И предсказал все, что будет. И что невесту я задушу, и друга съем. В одном ошибся, сказал: «погибнешь в бою». В постели я помру, от старости…
        - Ты после стрижки на новобранца стал похож, хоть в армию иди.
        - А?
        На время стрижки я вынула у него слуховой аппарат. Приходится кричать в его «лопухи». Под старость у него уши разрослись и стали на два размера больше.
        - Ты сейчас на новобранца похож, дедюшко!
        Он топырит ухо трясущейся ладонью.
        - Как ты меня назвала? Дедюшка? Ты украинский в Крыму подучила?
        - Нет, артист такой был, Дедюшко, погиб в автокатастрофе.
        Почему я вспомнила про автокатастрофу? И Сережа не звонит. Или я ему должна позвонить? Вот память девичья! Вчера приснилось, что дед умер, а он - живой. Перекидываю его руку себе через шею, веду в ванную. Тогда Сережку тащила в Крыму, теперь деда, мужики ранены, один в бою, другой старостью, а Даша им вечная медсестра..
        Зеркало запотело от пара, вот и хорошо, дед не будет стесняться своей худобы. Кожа да кости. Раньше мы ему памперсы троечку брали, а теперь ему и двоечка велика. Пока я его намыливаю, он опять начинает кунять, клюет носом пену, я занимаю его разговорами, чтоб он не заснул и не пошел ко дну (шутка).
        - Слушай, а как вы зимой купались в партизанском отряде?
        Дед оживает, когда вспоминает свою боевую юность.
        - А мы бани строили. Да-а… Пробиваешь во льду полынью, рядом разводишь костер, камни раскаляешь. Когда дрова прогорят, быстро ставишь шалаш над кострищем, наверху связываешь жердины, залезаешь, черпаешь котелком воду и льешь на каменку. Ташкент! Пару-тройку котелков поддашь и можно это… раздеваться. И веники резали, и хлестались, так что будь здоров! Оттудова прямо в реку прыгали, либо на снег выскакивали и катались. А потом обратно в парную, пару котелков, и снова жара. Мы чистые были. Дымом, конечно, пахли. Патрулю нельзя было попадаться, когда в «оккупацию» шли. Если понюхают, а ты дымом воняешь, мигом расстреливали.
        Между его коленок из-под воды всплывает бульба и распространяет «унючий» запашок.
        - Во, - смеется дед, - почти ниче не жру, а дух из меня все идет.
        Помогаю ему вылезти из ванны, вытираю досуха, одеваю в белую майку и голубой памперс, отвожу в постель. Кожа его после ванны сделалась сохлой и красной, как на переспелом гранате. Я тоже вспотела, за житейскими хлопотами совсем забылось, что вокруг вроде как не реальная жизнь, а виртуальная. Да вся наша жизнь, если вдуматься, кибер-моргана. Все такое мимолетное. Вот дед недавно воевал, молодой, полный сил, а сейчас еле ползает, да и то с моей помощью.
        «Дашутк, ты мне это… ногти на ногах постриги, пока размякли… а то я не могу дотянуться…»
        Ого, коготушки отрасли. Как у орла!
        Обрезание ногтей превращается в хирургическую операцию, под ногтями наросло дурное мясо, я даже порезала его. Убила бы Дашку-из-прошлого за такое отношение! Ну, почему нельзя постричь ногти вовремя? И посуда киснет в мойке, руки бы ей поотрывала, грязнуле!
        - Дед, - щелкаю я щипчиками, - а помнишь, я маленькой делала тебе педикюр?
        - А?
        - Педикюр я тебе раньше делала, помнишь, я на тебе тренировалась.
        - А, помню. Ты послушай… я тут ночами лежу, думаю, как там будет… Вот приду я к апостолу Петру, а он меня не пропустит, я же грешил, пил, курил, с женщинами это самое, воевал опять же. Но я молчать не стану, ты меня знаешь.
        - Знаю, ты вредный.
        - Ага. Я ему покажу Кузькину мать. Побежит он к Богу жаловаться, ударится нимбом о притолоку: «Господи, там Васька Жуков буянит». «Васька Жуков? Знаю такого. Пропусти его в рай». «Господи, он же грешник!» А Бог ему и скажет: «Ты, Петя, ни хрена в русских не понимаешь, потому что ты нимбанутый! Пропусти Ваську Жукова в рай, это приказ!» Как думаешь, внуча, пропустит меня Бог в рай или нет?
        А я… не могу сглотнуть, горло перехватило, только киваю, чтобы не разреветься. «Конечно, дед, кого, если не тебя?»
        Вспоминается старый, советский, черно-белый фильм, я его видела в детстве по телевизору, там похожая сцена была, и я, копируя по памяти, становлюсь на колени у кровати и прошу срывающимся голоском, о чем не смогла или не додумалась попросить его при жизни.
        - Дедушка, благословите меня!
        - Благослови-и-ить? Так ты что же, хоронишь меня уже? - он кладет мне руку на голову, она трясется, будто радист в тылу врага передает азбукой Морзе прощальную депешу. - Живи, Дашутка! Пока русская баба жива, страна наша непобедима. Желаю тебе здоровья, мужа хорошего, деток, благополучия. За все, что ты для меня сделала, благослови тебя бог.
        Разморенный купанием, он задремывает, пыхтя углом рта.
        В двери звонят.
        - Это Сережа, - говорю я и почему-то добавляю на выходе из спальни. - Ты спи, не волнуйся, я постараюсь не кричать.
        На кого кричать? С кем я ругаться собралась?
        БОЙ СПЕЦНАЗОВ НА АВТОКЛАДБИЩЕ
        Тишина автокладбища взрывается мегафонным лаем:
        «Всем бросить оружие! Работает спецназ!»
        Полуцепью набегают фигуры в камуфляже, сферы на головах, стрелковые очки, броники, наставленные автоматы…
        Гончаров зажимает хлещущий кровью обрубок руки, валится на спину и видит в небе зависшие над полем боя БПЛА, которые в засветке солнечных фокусов ведут огонь по бойцам спецназа ГРУ. Те открывают ответный огонь и даже сбивают один дрон, он дымит, уходя под дуге в сторону новостройки. Но остальные БПЛА добивают спецназ и зависают, рокоча моторами в наступившей тишине, которая, впрочем, длится недолго, - откуда ни возьмись, появляется еще одна группа, экипированная в костюмы космодесанта, что выдает в них экзоскелетированных бойцов ЧВК «Scorpions».
        Похожий на огромного механизированного кузнечика боец двумя прыжками пересекает расстояние, отделяющее его от Гончарова, и нацеливает в голову капитана футуристический автомат.
        - Где твой генерал? - глухо слышится сквозь шлем.
        - Я не знаю, - шепчет бледный от потери крови Гончаров.
        Командиру группы «Скорпионов» Глен Доэрти, служившему в легендарной команде «SEAL», приходит на визор шлема фотография этого раненного русского с подписью «Save this guy!» Он поднимает Копье, отцепляет от него оторванную кисть и бросает ее русскому (может, еще пришьют). В ту же секунду его убивают осколки мины, зацепившие и Гончарова.
        Под прикрытием минометного налета из-за соседнего штабеля машин очередная боевая группа открывает автоматный огонь по «Скорпионам». Слышатся гортанные выкрики «аллаху акбар!». В бой вступает чеченский спецназ «Борз» - «Волки».
        КВАРТИРА ВАСИЛИЯ ЖУКОВА
        Зажавшая мне рот рука в перчатке воняет воблой.
        - Ты Даша? (Кивок) Скворцов здесь?
        - Ныыт…
        Пальцы чуть слабеют, давая возможность говорить.
        - Кто еще в квартире?
        - Никого… только дед…
        - Где он?
        Глазами показываю на спальню.
        - Не трогайте его, он при смерти…
        Второй бандит, одетый в черную кожаную косуху поверх пуловера, вытертые джинсы и грязные кроссовки, с пистолетом в руке проскальзывает в спальню.
        Возвращается, засовывая оружие в наплечную кобуру.
        - Связал? - спрашивает тот, что держит меня. Судя по тону, он в паре старший.
        - Там деду черти прогулы ставят.
        Старший одет в серую с капюшоном ветровку «Shark», под ней верблюжий свитер под горло с мозаичной лентой поперек груди. Он ведет меня на кухню, усаживает на табурет. У него обветренное, квадратное лицо. Короткая, с проседью на висках стрижка, низкий лоб в две морщины, чуть смещенный в переносице толстый нос, прищуренные глаза, нависающая верхняя губа, подбородок с ямочкой. Изо рта у него пахнет, как из нового ботинка.
        - Где Скворцов?
        - Уехал.
        - Куда?
        - Не знаю.
        - Врать плохо. Копье с ним?
        - Да.
        - Он сменил телефон. Ты знаешь его новый номер?
        - Нет.
        - Врать плохо. Где твой мобильный?
        Старший шарит в моей сумочке. Находит «айфон».
        «Позвони своему Сергею, скажи, что плохие дяди взяли тебя в заложницы. Пусть сюда едет, по-быстрому!»
        Сижу молча. Старший кладет мне в руку телефон.
        - Нажимай на кнопочки.
        - Я не знаю номера.
        - Он забит в базу?
        - Нет. Он только сегодня сменил номер. Я его не помню.
        - Врать плохо.
        - Честно. Не помню.
        - Как же ты ему будешь звонить?
        - В колокол.
        - Не хами. Разговаривай вежливо.
        Я показываю ему фак.
        Он хватает меня за отставленный палец и выворачивает его на излом.
        - Вот молодежь пошла, совсем нюх потеряли, старших не уважают. Я тебя обижал? Нет? А чего ж ты?
        «Ни фига себе, ворваться в квартиру не значит обидеть».
        Кошусь на стену на часы. 17 - 05. Остается продержаться двадцать пять минут.
        Играет рингтон. Верзила односложно отвечает - «да, да, взяли, все ок».
        «Торопят, - говорит он Старшему». Тот резко меня встряхивает.
        - Набирай номер, ну!
        - Я не помню, это новый номер.
        - Ты должна была его записать.
        - Я не записывала.
        - А как же ты связывалась бы со своим Скворцом?
        - Он сам мне должен позвонить.
        - Когда?
        Смотрю на часы.
        - Через пять минут.
        - Подождем, - говорит Старший.
        - Врет, - угадывает Верзила. - Мы не можем ждать. - Он листает телефонную книгу моего мобильника. - Где его номер? Как ты его зашифровала?
        - Никак, - говорю я. - Он должен был вечером приехать, и я бы его записала.
        Горит конфорка на плите, дед ее не выключает, чтобы экономить спички. Верзила набирает чайник, ставит на огонь. Сколько раз предлагала купить электрический, так дед из экономии отказывался. «Сколько мне той жизни осталось, я чаю из такого попью».
        Часовые стрелки стоят, как приклеенные. 17 - 06.
        Старший перехватывает мой взгляд, стискивает и выворачивает мой палец, который он так и не отпустил.
        - Ты чего тут героиню из себя корчишь? С тобой не шутят!
        - Девочка, - щерит зубы Верзила, - мы долго упрашивать не умеем. Быстро набрала его номер! Это мужские разборки, не вмешивайся!
        «Девочка» молчит.
        Пощечина сворачивает мое лицо на бок. Вау, нифига себе как больно!
        «Звони!»
        Ушибленная щека пылает.
        Дышу. Твердо знаю: надо продержаться всего-то 25 минуточек… 24 уже… это ерунда… е-рун-да…
        - Не хочешь по-доброму, - раздувает ноздри Старший, - будет тебе по-плохо-му. Не хочешь пальчиком наживать? Скажи, не хочешь?
        - Нет, не хочу.
        - Вот этим пальчиком не хочешь больше нажимать?
        - Нет.
        - Тогда ты больше никогда и ничего не будешь этим пальчиком нажимать!
        - Есть верный способ, чеченский, - Верзила достает из кобуры подмышкой пистолет.
        - Мы с Сашком Билым так пальцы москалям отстреливали. После первого же пальца люди ломаются.
        - Ты че, - кривится Старший, - стрелять в доме, без глушителя…
        - Вах, кынжал нужен! - Верзила выдвигает ящики стола. - Ржавые нах… Какие ножи, такие и мужчины. Нож - душа воина. Ниче, Бандера прыдэ, порядок навэдэ.
        - По-русски говори, - одергивает его Старший. Он подкладывает мне под ладонь разделочную доску и приставляет к основанию мизинца сточенный до обушка нож с засаленной деревянной ручкой.
        Взгляд мой… блужда… стол… щетка… с пуч… красных волос, тюб… губ… пом…. солонка, хруст… сахарница, полная лекарств и блистеров с вылущенными ячей… бу-тыл с крас… этик… «Димексид».
        Часы на сте… сиреневые с золотым цифербла…
        «БМБ-банк ветерану ВОВ на 9 мая»
        «Часики мои родные, быстрее, быстрее идите!»
        Под часами висит чеканка шхуны «Алые пару…» и подпись в виде волны - «А.С. Грин». Видны вмятины на бронзе, царапины и скол на коричневой полировке. Дед сулил подарить мне эту чеканку, когда я выйду замуж… а потом еще что-то важное говорил про нее, но я забыла.
        Какой он белый! Я про холодильник «Норд». Раньше не замечала, какой он мертвенно белый. За холодильником висит на гвоздике православный календарь с Николаем Угодником… «Святой Николай, что ж ты смотришь, как два бугая уродуют слабую девушку, чего ж не вмешаешься?»
        На гвоздике сбоку от холодильника висят два фартука - серо-зеленый в крапинку и оранжевый. Старший достает из кармана целлофановые перчатки, какие висят в супермаркетах для отбора продуктов, одну пару отдает Верзиле, другую натягивает сам. На шею надевает серо-зеленый фартук, оранжевый отдает напарнику. Они становятся похожими на поваров из сериала «Кухня».
        Лицо обжигает вторая пощечина. Как натурально все, блин, достали уже! Ладно, терпеть недолго осталось… всего двадцать три минуточки…
        - Мы не шутим с тобой! А ну, быстро жми на кнопки!
        - А она упертая.
        - Упертых учат. Считаю до трех.
        Лезвие ножа врезается в кожу пальца. Старший говорит Верзиле.
        - Возьми молоток.
        Тот шурудит в ящике. Находит кухонный топорик с ребристой поверхностью для отбивки мяса.
        - Считаю до трех, - говорит Старший. - Если не начнешь нажимать на кнопочки, он отрубит тебе палец. Раз… Два…. Три!
        Топорик бьет. Я вздрагиваю взажмур.
        Ничего не случилось - топорик ударил по разделочной доске.
        Так и знала, что они меня разводят. Они не посмеют девушке отрубать пальцы.
        - Ну, будешь звонить? Мы не шутим. Звони ему!
        Я вспоминаю и вслух повторяю любимое дедово ругательство, после чего добавляю.
        - Вам жить осталось двадцать две минуты. Бегите отсюда!
        - Шо-о? - переглядываются оба. - Да ты совсем страх потеряла! - снова пощечина, на этот раз тяжеленная, даже сознание выбила на пару секунд.
        - Бегите, - твержу я саднящими от ушибов губами. - Иначе умрете… ровно через… 21 минуту.
        - И кто же нас убьет? - издевательски улыбается Старший. - Уж не твой ли Скворцов? Но ты даже боишься ему позвонить! Тебя некому спасать.
        - Мой дед.
        - Что твой дед?
        - Мой дед убьет вас.
        Старший вопросительно смотрит на Верзилу, тот морщит нос.
        - Да ну - скелет.
        - Ради меня он встанет, - болтовней я хочу выиграть хоть пару минут.
        Старший вынимает пистолет, передергивает затвор, уходит в спальню.
        Мне становится страшно, сейчас они убьют деда.
        Тишина… тянется… мучительно…
        Жду выстрела. Но нет, бандит возвращается, пряча пистолет в кобуру.
        - Девушка троллит. Дед is dead. Мы со стариками не воюем.
        Я говорю безнадежно.
        - Мой дед - действующий чемпион мира по партизанскому спорту.
        - И шо? - лыбится Верзила. - У него еще есть порох в пороховницах?
        - У него там тротил!
        - Ага, и ягоды в ягодицах. Хватит нам зубы заговаривать. Звони Скворцову!
        - Вы не понимаете. Я из будущего. Я знаю, что сейчас произойдет. Вы умрете, если немедленно не уйдете отсюда.
        - Звони! - рявкает Старший. - Звони, дура. Мы не шутим! Раз!
        - Да хватит уже считать! - Верзила бьет топориком по обушку ножа.
        Согнутый мизинчик отскакивает к солонке.
        БОЙ СПЕЦНАЗОВ НА АВТОКЛАДБИЩЕ В ЖУЛЕБИНО
        У чеченцев на плечах спецкостюмов укреплены маленькие самонаводящиеся противовоздушные ракеты, которые стартуют сразу с пяти или шести позиций и, прочертив дымные хвосты, со вспышками пламени и негромкими разрывами врезаются в БПЛА, после чего те падают вниз.
        «Скорпионы» рассредоточиваются и, отстреливаясь, залегают. Отступить они не могут, так как у них приказ во что бы то ни стало забрать Копье. То один, то другой экзоскелетированный боец совершает броски к заветной цели, но каждый такой бросок завершается смертью еще одного претендента на артефакт.
        Капитан Гончаров, получивший несколько осколочных ранений, отползает из боя на боку, зажав здоровой рукой запястье, чтоб не так хлестала кровь. Свою оторванную кисть он держит в зубах.
        Охрана генерала уже погибла, уцелели только снайперы, занявшие позиции на крыше новостройки на противоположной стороне Новорязанского шоссе. Они отслеживают малейшее шевеление в дымном месиве и добивают американцев.
        Соратник погибшего Доэрти ветеран Ирака и Ливии Том Вудс под прикрытием дымовой завесы залезает на штабель автомобилей и включает портативный прибор фиксации координат выстрела. По запросу Вудса группой прикрытия «Скорпионов» запускается беспилотник Predator. Оператор JSOC с переносного монитора принимает «картинку» с его камеры и дает целеуказания роботизированному комплексу Minirex, разработанному для ведения контрснайперского огня в городских условиях. Точки обстрелов засекаются и подавляются. Пользуясь своим преимуществом в передвижении благодаря высокой маневренности экзоскелетов, «Скорпионы» переходят в контратаку. Чеченцы несут потери.
        Из глубины автомобильного кладбища слышится звук мотора. Из-за поворота появляется грузовик и разворачивается. Задние дверцы его распахиваются, по полозьям скатывается мощный квадроцикл, из седла которого распрямляется человекообразная металлическая фигура.
        В бой вступает тяжелый андроид «Аватар» с повышенной бронированностью и активной противогранатной защитой. Вынув из подмышечных кобур скорострельные крупнокалиберные пулеметы «Шквал» он открывает стрекочущую стрельбу. Ответным огнем его трясет и шатает в седле - от железного туловища сыпятся искры, но большая часть пуль рикошетит от брони, не причинив «Аватару» повреждений, он же захватывает системой лазерного прицела самые уязвимые места спецназовцев - места сочленений бронеплит у горла, на кистях рук, на коленях и ступнях, - и поражает их с исключительной точностью.
        - Так-так-так-так-так! - один убит. Так-так-так-так-так! - второй сражен. И снова - так-так-так-так-так! - гафниевые пули разрывают в клочья экзоскелеты на бойцах «Скорпионе», пробивают бронежилеты, отрывают руки и ноги, ссаживают с шейных креплений головы в титановых касках - одна подкатилась под ноги Гончарову и улыбнулась ему разорванным ртом.
        На самом деле огонь ведет не дрон, пусть и наделенный искусственным интеллектом, а находящийся в ста метрах от поля сражения в спецмашине ФСБ вице-чемпион мира по киберспортивной дисциплине League of Legends, член комнады «Moscow Five» Леха «Монстр» Кузнецов. Его мастерство многократно усилено системами автоматического захвата цели, вшитыми в БИОС боевого дрона.
        Внезапно вмешивается третья сила. Бойцы израильского спецназа «Двекут» врываются на поле боя, поливая огнем и чеченцев, и робота. В ход идут гранатометы и «шмели» (портативные огнеметы). От огненных струй вспыхивают штабеля бэушных машин, взрываются бензобаки, из которых не слили остатки бензина. В проходах мечутся и горят люди, свистят пули и осколки, бухают разрывы.
        Ведомый мастером киберспорта, «робокоп» оказывает достойное сопротивление новому врагу. В доли секунды он засекает противников - фигурки спецназовцев мигают на дисплее, обведенные тревожной красной каймой - квадроцикл делает противоогневой маневр, «шквалы» в манипуляторах, имеющих 360-градусную свободу вращения, испускают короткие очереди по пять пуль, бойцы «Двекута» изгибаются и падают.
        Один из израильтян стреляет в «Аватара» из подствольника. Встречный взрыв из пакета уничтожает гранату, сам спецназовец гибнет от гафниевых пуль, пробивающих даже бронежилеты высшего, шестого уровня защиты.
        Стрельба смолкает. Трещат горящие машины. Мерно гудя, квадроцикл нарезает круги, отслеживая опасность, но цели больше не шевелятся. Телеобъективы робокопа обшаривают местность, обнаруживают объект, на мониторе мигающим зеленым силуэтом выделяется Копье - «объект идентифицирован!»
        Подъехав к Копью, робокоп открывает створки на бронированном животе, из окошка выдвигается манипулятор, присоединенный виртуальной перчаткой к руке оператора. Механическая кисть вытягивается на телескопическом штативе.
        Внезапно по экрану пробегает рябь, обретая очертания фигуры, похожей на пришельца-хамелеона из фильма «Хищник». На прозрачном теле, как пробоины на ветровом стекле, чернеют свинцовые кляксы пуль.
        В окошко на животе робокопа, откуда появился манипулятор, бьют три выстрела из мощного пистолета с кургузым стволом. Робокоп сотрясается и застывает, - у него поврежден центральный процессор. Генерал Огуренков неплохо знаком с разработкой «Точмаша» и знает слабые места дрона «Аватар».
        Подняв Копье, он распрямляется.
        В ту же секунду по руке будто ломом жахнули, в глазах вызвездило - попали!
        Мать-перемать!
        Сцепив зубы, Валентин Григорьевич зигзагами бежит к оставленному на трассы «Мерседесу».
        КИБЕР-МОРГАНА. КВАРТИРА ВАСИЛИЯ ЖУКОВА
        Тупо смотрю, как мой самый маленький пальчик лежит отдельно от конвульсивно дрожащей руки. Наваливается цепенящая жуть.
        Это длится, длится, длится, длится, длится, длится, длится…
        Вдруг вся кухня закачалась и затряслась.
        Бьюсь в чужих руках… мычу, брыкаюсь… вопль зажат воняющей воблой рукой в перчатке… язык прокушен, во рту кисло от крови…
        Верзила направляет мою руку на окно. Пляшет заляпанная кровью занавеска, клубится черный дым на улице. Осеняет жуткая догадка - я в реальности! Все наяву, по-настоящему! Нет никакой Лаборатории, профессора, Риммы, Кати, мне все приснилось, поездка в Крым, Копье, Скворцов… нет, Сережа реален, эти гоблины требуют позвонить ему… зачем я сопротивляюсь? Па…па… пальчик мой! Пальчи-и-ик!
        - Звони!
        Все, капец!… ничего не переиграешь… дед не поможет… он даже встать не может… Я не помню, как все было на самом деле, память стерло ужасом, есть реальность - я без пальцев вышла оттуда, в истерической коме, дед умер, но и эти погибли, полиция говорила, что их кто-то убил… кто? Кто меня спас? Сергей? Да, наверно он, я позвонила, он приехал и спас меня. Если я не позвоню сейчас, эти гоблины будут резать меня по кусочкам. Надо продержаться еще всего-то 20 минуточек…
        Господи, почему так медленно идет время?
        А если я попала в петлю гистерезиса, и в этом варианте судьбы меня вечно будут пытать? Сдавайся, Дашка, звони Сергею, это, в конце концов, мужские разборки…
        Старший выглядывает на улицу.
        - Шо там? - спрашивает Верзила, держа пленницу со спины за горло в захвате локтя.
        - Ох, ни хрена себе! Машины столкнулись и горят. Дымина сюда валит.
        Снаружи в стекла колотится черный дым, штурмует створки, заглядывает поверх заляпанных кровью занавесок, будто силится разглядеть, что творится на маленькой кухне многоквартирного дома по улице маршала Полубоярова.
        Старший по-родственному шепчет мне на ухо.
        - Если позвонишь Скворцову, слышишь, мы срочно едем к нашему хирургу, и он-пришьет тебе палец. Положим пальчик в пакет со льдом. Давай я тебе ручку забинтую, ну не плачь, все будет в порядке, ты извини, мы вынуждены так поступать, ты же сама нас заставляешь, давай звони, и срочно едем в больничку зашивать твою ранку. Пальчик прирастет, будет как новенький. Колечко наденешь и шрамик прикроешь.
        - Хорошо, я позвоню… не помню номер… сейчас, не рубите, пожалуйста, я вспомню… 9… 4… 6… 9…1… 5… - дрожащий указательный палец оставляет красные дактилоскопические отпечатки на зеркальце экрана, в глубине которого маячит невменяемая, исковерканная страхом и болью физиономия… остается последняя цифра… Ноль! Ноль! Нажимай, Даша!
        С календаря на стене строго смотрит русский святой.
        По щекам его сползают кровавые слезинки.
        «Не звони, внуча, терпи, родненькая…»
        ГЕНЕРАЛ МЧИТ ЧЕРЕЗ МОСКВУ
        Генерал вваливается в кабину «Мерседеса», придерживая десницей бессильно обвисшую шуйцу, включает зажигание, ставит рычаг коробки-автомата на драйв, трогается… ниче, рулить можно и одной рукой. Кровь бы остановить. Навылет или кость? Прощупывание бицухи простреливает током через подмышку в сердце, заныло сердечко, закололо остро, как шилом, не хватало еще сознание потерять… аптечка!
        На светофоре, приткнувшись к бордюру, Валентин Григорьевич взрезает ножом набухший кровью рукав, обнажает руку и осторожно промакивает источник кровотечения - припухлую дырочку под 5.54. Артерия не задета, жгут накладываем, затягиваем, так, надо бы бумажку подсунуть с точным временем наложения повязки, чтобы медики в случ-чего знали, когда начнется некроз. Вот же угораздило в последний момент случайную пулю словить, ну ничего, справлюсь… бинт, затягивай плотней, Валентин, черт, трудно вязать рукой и зубами узелки на бинтах… тьфу… генерал сплевывает нитки, выруливает, поглядывая, как на белой повязке наливается алое пятно.
        Ниче, заживет как на собаке. Дыши, Валентин, дыши, спокойно… номер видишь впереди?., в глазах двоится… тают цифры… тогда озверин… в ногу через штанину выдави тюбик каптагона до упора, ох, тут же поперло жаром по «трубам», ажно затылок заломило… но в глазах прояснело, откатила слабость, тошнота и муть, силенок заметно прибавилось…
        Ну, где вы там, претенденты на Копье?
        Идите сюда, вас ожидает гражданка Никанорова!
        СЕРГЕЙ ИДЕТ В МАВЗОЛЕЙ
        Погода испортилась, небо загустело и опустилось до крыш. Пошел дождь.
        Выйдя из машины, Сергей направился на Красную площадь.
        Между Историческим музеем и Александровским садом действовал пункт пропуска с аркой детектора. Путь туда лежал через сооруженный из металлических стоек лабиринт. В лабиринте мокла под дождем небольшая очередь. Скворцов нашел человека Святного, и тот пропустил его без досмотра. Следующая группа посетителей только вступала на Александровский спуск, когда он входил в мавзолей.
        ЭПИФИЗ. МАВЗОЛЕЙ МОЗГА. ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Просцениум разделен вертикально надвое.
        На левой половине разворачивается жуткое действо в квартире пенсионера Жукова.
        На правой - Скворцов идет по площади к Мавзолею. На монитор над Просцениумом выведена томограмма его мозга.
        Сотрудники Лаборатории в шоке от пыток, женщины сидят бледные, у многих дрожат руки, двоих отпаивают валерьянкой.
        - Друзья, - обращается к сотрудникам руководитель лаборатории предательски дрогнувшим голосом, - я понимаю, как всем трудно… но… нужно помнить, что в реальности ничего не происходит. Даша видит записи своей памяти. Да, ей нелегко, но это уже случилось, это прошлое. Нам же, как ученым, важно сохранять спокойствие и анализировать происходящее. Какие у кого будут соображения?
        Слово не берет, а подхватывает картограф Винников.
        - Позвольте, Владимир Алексеевич? Как только Скворцов доехал до Красной площади, в его мозгу активировалась зона пинеальной железы, - доцент очерчивает лазерной указкой маленький орган серовато-красного цвета в центре голограммы мозга. - Чем ближе он подходит к мавзолею, тем ярче разгорается эпифиз! Внешне эта железа напоминает сосновую шишку, за это ее назвали шишковидной.
        - Так ведь Мавзолей тоже похож на шишку! - вдруг замечает Катя Наумова.
        - Вавилонские зиккураты, послужившие для Щусева прообразом, также имели форму эпифиза, - вспоминает Оспенников.
        - А еще похоже на храмы в Каджурахо, - добавляет Тутберидзе.
        - И на пагоды Японии смахивает отдаленно, - замечает кто-то.
        - Получается, что эпифиз выполняет в мозгу функцию храма, - делает вывод Бурцев.
        - Эпифиз - это же знаменитый «третий глаз»! - вставляет любительница эзотерики Римма Львовна, на минуту забывшая даже о страданиях Дашутки. - Всевидящее Око, Глаз Шивы, око мудрости и ясновидения, да как его только не называли. Считается, что с его помощью возможно ясновидение, телекинез и телепатия.
        - Декарт называл его «седалищем души», - добавляет профессор, - Чем занимается эпифиз в организме, кто помнит?
        - Там вырабатывается мелатонин, отвечающий за циркадные ритмы, то есть за режим сна и бодрствования, - отвечает Катя Наумова. - А еще он действует, как антиоксидант и замедляет процессы старения.
        - Вы большие молодцы, коллеги! - подбадривает усталый коллектив профессор. - Древние догадывались об исключительной роли этой железы для функционирования мозга, поэтому строили Храмы в форме шишки. «Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму»? Скорее всего, храм эпифиза является целью и завершающим этапом Пути Копья. Как вы помните, в Горловской колонии Сергей прошёл свое горло и вышел в голову, после чего попал в Храм Христа Спасителя. Так и есть! Череп - это храм человека. Его круглый свод - храмовый купол. Голова - это верх, соответственно, кто находится на высоте, тот подвергается испытанию гор - Гордыней. Это искушение, которому дьявол подверг Христа в пустыне, предложив всемирную власть. Иисус прошел искус - «изыди, сатана!», Скворцов же поддался искушению, стал антихристом. Но это нормально. Все мы проходим этот этап, когда осуждаем или судим божий мир. В храме Сергей окончательно прошел рептильный мозг - Гусь был высосан из него ковчегом, и вот теперь он идет по Красной площади, она так странно похожа брусчаткой на кору головного мозга! Это значит, что он проник в Неокортекс и
направляется к мавзолею-эпифизу. Расположен этот орган между двумя полушариями в области межталамического сращения. И прикреплен к обоим зрительным буграм в промежуточном мозге, что говорит о его объединяющей роли «моста» между правым и левым полушариями. Это место соединения мужского и женского начал! Здесь должна завершится мистерии! Вот только, как туда попадет Даша?!
        Научная дискуссия на какое-то время отвлекает людей от пыточного действа.
        - Как вы можете обсуждать какой-то там эпифиз, - взрывается жалкая в своем горе и слезах мама Даши, Светлана Васильевна, - когда мою дочь уродуют эти нелюди!
        КИБЕР-МОРГАНА. КВАРТИРА ВАСИЛИЯ ЖУКОВА
        Кровь течет от кисти к локтю, заливает стол, рана печет невыносимо, голова кружится, тошнит, горячие мурашки щиплют спину, затылок, виски. Страшная мысль долбит висок: «Меня реально уродуют. Все вокруг настоящее, мне очень больно и страшно… нужно позвонить Сергею… я девушка, почему я должна встревать в разборки мужчин?..»
        Бандиты прижимают мою руку к разделочной доске. Из обрубка мизинца, как из пластикового горлышка, ползет красный «кетчуп». Нож ложится на безымянный.
        - Считаю до трех, - говорит Верзила. - Раз!
        - Полотенцем накрой, всех тут нах… заляпает…
        Верзила оборачивает мою искалеченную кисть вафельным полотенцем.
        - Два! Будешь звонить?
        Я киваю.
        - Вот и умница.
        Зажавшая рот ладонь чуть расслабляется, я вцепляюсь в нее зубами, а когда рука отдергивается, визжу изо всех сил, чтобы услышали хотя бы соседи.
        - Ах, ты дрянь! Три!
        Стукает молоток. Отделяется безымянный палец.
        Бандиты едва удерживают беснующуюся девчонку.
        Оконная занавеска заляпывается красными пятнами.
        Верзила в забрызганном переднике похож на мясника.
        Из багрового тумана проступают настенные часы.
        Стрелка сдвинулась на одно деление.
        Осталось продержаться еще… два пальца.
        «ЙЕС! ЙЕС! Я СДЕЛАЛ ЭТО!»
        Зажегся зеленый.
        Валентин Григорьевич тронулся. В прямом и переносном смысле. Он ехал и не верил, что это происходит с ним. Наяву! Но вот же, вот оно, легендарное Копье Царей, ключ к абсолютной власти! Все сбылось и случилось, как мечталось бессонными ночами. Осталась сущая мелочь, последняя преграда на пути к сияющей вершине. Коматозник. Тонкая перепонка. Проколи ее, и хлынут деньги, власть и слава. Огромные деньги, абсолютная власть, всесветная слава.
        Тревожно пикает сигнализация, возвещая о непристегнутом ремне.
        Все, Валентин, успокоились.
        Самое трудное позади.
        В мире нет более сил, способных тебя остановить. Враги полегли в гонке на выживание. Победитель получит все.
        Валентин Григорьевич накидывает ремень безопасности, кладет артефакт на пассажирское сиденье, передумывает, засовывает его запазуху, ощущая горячим потным телом холод металла, которого касались руки Теодориха, Карла Великого, Наполеона, Гитлера и прочих, менее известных мечтателей о мировом господстве.
        Озноб от Копья растекается по телу, леденя его. Валентин Григорьевич осознает, ЧТО должен будет он сделать сегодня, и ощущает не радость свершения, а безмерную всепоглощающую тоску.
        Вдруг по крыше забарабанил град. Лобовое стекло покрывается трещинами, дворники бешено работают.
        Включив сирену спецсигнала, генерал Огуренков гонит «Мерседес» по крайней правой полосе шоссе Маршала Полубоярова, преследуемый летящими на малой высоте спецназовцами с ракетными ранцами за плечами.
        ВХОД В МАВЗОЛЕЙ
        При входе в мавзолей посетитель упирается в глухую стену из черного мрамора. От нее влево вниз идет слабо освещенная лестница. В конце первого пролета тесный проход сворачивает вправо, через десяток шагов еще один поворот направо и вы оказываетесь в просторном траурном зале - точно под центральным кубом Щусевского сооружения. В центре высится лабрадоровый постамент с саркофагом, по лестнице справа можно подняться на смотровую площадку и через пуленепробиваемые стекла рассмотреть забальзамированое тело вождя с ярко освещенными лицом и кистями рук.
        Обойдя постамент, с тыльной стороны Сергей обнаруживает, как и предупреждал Святной, створки лифта. Но как их открыть? Рука ощупывает щель, куда не могло бы войти даже лезвие ножа, как вдруг сработал перстень, бриллиантовые глаза блеснули в полумраке, что-то щелкнуло изнутри старинного механизма, створки раздвинулись, и в стене открылся лифт, слабо освещенный плафоном в потолке. Слева на табло чернели три потертые кнопки. Нажатие на нижнюю с цифрой «-1» заставило кабинку задрожать и закрыться.
        Поскрипывая, лифт поехал вниз и вскоре остановился.
        Снова длительно подрожав, створки раскрылись.
        Из тьмы доплеснуло ропотом голосов.
        Сергей пошел на звук и, обогнув лифтовую шахту, увидел низкий зал, «кенотаф», неярко освещенный бронзовыми бра, укрепленными на темно-красных порфиритовых стенах. В центре кенотафа стоял длинный стол из темно-красного лабрадорита, за которым сидели фигуры в сутанах с островерхими капюшонами, закрывающими лица.
        К локтю прикоснулись - Сергей вздрогнул - с поклоном служитель протянул ему сверток - монашескую рясу из грубой шерсти. Такие одеяния носятся членами Синклита 13-ти в честь первосвященника Пинхаса и его воплощения пророка Элийяху, носившего верблюжье одеяние, подпоясанное вервием.
        Надев сутану, Сергей надвинул капюшон и проследовал за неслышно ступающим слугой.
        При его появлении в кенотафе повисает настороженное молчание. Все ждут, когда новоприбывший предъявит свои полномочия.
        Рука гостя ложится на лабрадоритовую столешницу. Череп с бриллиантовыми глазами, унизывающий средний палец, успокаивает членов Синклита. Пришел свой. Хотя кто еще мог проникнуть в тщательно охраняемое и никому не ведомое место встречи правителей Земли?
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА. ПЫТКИ
        Даша лежит в коконе, как спящая царевна в хрустальном гробу.
        На лбу ее выступила испарина, щеки рдеют глубинным румянцем, мышцы лица подергиваются, закрытые глаза совершают движения, на указательном пальце дрожит датчик-прищепка. Она знает, что за ней сейчас наблюдают ученые, люди, женщины Лаборатории сна. Им нужен пример, чтобы в житейской суете не разувериться, не спиться, не потерять идеалы, не предать парализованного супруга, не бросить в роддоме больного ребенка.
        - Нет, - говорит Даша Жукова мучителям, - я не буду звонить Сергею Скворцову.
        Ее бьют, на нее орут, угрожают ножом.
        - Будешь звонить, будешь?
        - Нет, - говорит Даша Жукова.
        Ей рубят очередной палец, она теряет сознание от боли. Ее обливают водой.
        - Нет, - шепчет она искусанными губами, - нет…
        В Лаборатории истерика. Потрясенные женщины плачут в голос.
        - Остановите это!
        - Выведите ее из гипноза!
        - Отключите!
        Часть женщин направляется к ложе управления, чтобы прекратить эксперимент.
        - Люди, стойте! - распахивает перед ними руки медсестра Шурыгина - Все смотрите, Богородица пошла на муки! Не закрывайте глаза, запоминайте, все запоминайте!
        Женщины стоят, вытирают слезы, смотрят во все свои расширенные, ошеломленные глаза.
        - Помогите ей, Владимир Алексеевич! - умоляет зареванная Алиса Веселовская.
        - Чем ей можно помочь? - профессор поглядывает на часы.
        - Вы обещали, что она не будет чувствовать боли, - напоминает мать мученицы.
        - Она не испытывает реальной боли, - обманывает ее профессор, - это только сон. Ей нужно досмотреть его до конца, иначе это останется в ее подсознании и будет мучить всю жизнь. Пожалуйста, соберитесь с силами и дождитесь окончания сеанса.
        - Вы меня обманули! - негодует Светлана Васильевна. - Остановите немедленно ваш эксперимент! Я хочу вернуть свою дочь живой из вашего «саркофага»!
        Ее отводят в сторону, дают успокоительного, она даже стакан воды не может поднести ко рту, так сильно дрожит ее рука.
        - Женщины, молитесь! - санитарка Фролова опускается на колени.
        По рядом шелестит. Пожилые санитарки встают на колени. Вслед за ними бухается на колени гордая и красивая Веселовская. И печальноглазая Прокофьева. И Лукьянова с красивым маникюром. И Лукина. И Эдинархова. И Тутберидзе с лицом грузинской княжны. Женщины плачут и молятся в сторону малого кокона, как в сторону малого ковчега спасения.
        - Прекратите! - трясет подглазными мешками Оспенников. - Не превращайте научный эксперимент в камлание! Это научная лаборатория, а не секта хлыстов!
        Алиса бьет его по лысине учебником по психиатрии.
        Схватившись за голову, Оспенников падает на свое место.
        - Он прав, прав. Прав! - повышает голос Римма Львовна. - Это следует прекратить! Эксперимент пошел не так! Ее нужно отключать!
        Профессор переводит на нее остекленевший взгляд. Он и сам в трансе.
        - Что? - спрашивает он замедленно. - Что… нужно… прекратить?..
        - Ее нужно отключить! - врач бросается к тумблеру. - У нее давление запредельное! Она не выдержит! Отключите ее, прошу вас!
        - Вспомните, о чем просила Даша, - говорит смертельно бледный Дмитриев.
        - О чем она просила?
        - «Как бы я ни кричала, ни в коем случае не отключайте меня!» Если мы поддадимся жалости и отключим ее, то «наша Даша» уйдет из тела «той Даши», и «та Даша» позвонит Сергею, он опять свернет в кому, и все наши усилия пойдут прахом.
        - Я не могу больше это вынести! - Римма Львовна затыкает пальцами уши, чтобы не слышать ужасных стонов с Просцениума. В эту минуту она осознает, что у нее есть пальцы, чтобы заткнуть ими уши, а у Дашки ИХ НЕТ!
        Катя Наумова вдруг пошатывается, закатывает глаза и начинает оседать.
        - Катя! - подхватывает ее Римма Львовна. - Не смей падать в обморок! Ты нужна нам здесь! Мы же врачи!
        - А? - вздрагивает «уплывшая» Катя и стеснительно лепечет, - я это… мне что-то… плохо стало…
        - Мне самой плохо. На, понюхай!
        Катя отдергивает голову от нашатырной ватки и горько плачет в ладошки. Так они стоят, обнявшись, как сестры. Стоит весь зал - кто на ногах, кто на коленях.
        - Как она может, как она терпит… - приговаривает Катя, сморкаясь в платочек.
        Римма Львовна нюхает нашатырь, чтобы перебороть дурноту.
        - Катька, не смотри туда! Это все в прошлом! В реальности этого нет! Следи за Дашкой! Показания! Особенно артериальное и внутримозговое давление! Как бы на ребеночке не сказалось…
        Катя потрясает кулачками в сторону виртуальной пыточной, где звучат грубые мужские голоса и жалкие девчоночьи взвизги.
        - Держись, держись, Дашенька, продержись еще чуточку! Это только сон!
        Римма Львовна не выдерживает и с проклятиями ссыпается вниз по ступенькам.
        - Я убью вас, сволочи! - окутанная радугой кибер-морганы, она мечется по Просцениуму, расталкивая мучителей. - Не троньте ее, сволочи! Прекратите!
        Профессор Дмитриев спускается вниз, обнимает ее.
        - Римма, возьмите себя в руки! Лучше введите ей обезболивающее!
        - Я не могу… - задыхается женщина, - у меня все из рук валится. Полюбуйтесь! - она протягивает перед собой трясущиеся пальцы.
        Виртуальная Даша бьется в шаге от ученых, кровь ее брызжет им в лица и… пролетает насквозь. Римма Львовна хватает ее в объятия, пытается вырвать из лап палачей, но лишь бессильно загребает пронизанную световыми пучками пустоту.
        - Римма, Римма, - уговаривает ее профессор, - пожалуйста, возьмите себя в руки! Это сон. Мы не должны поддаваться слабости. Сделайте ей укол! Не можете сами, дайте мне, я сам сделаю.
        Римма Львовна бредет готовить инъекцию. Ей кажется, что она забрызгана кровью с головы до ног. Вскрывает ампулу, плечом утирая слезы. На белом халате размазываются черные следы туши.
        БОЙ С ДЖЕТПАКОВЦАМИ
        Опасность пришла, откуда не ждали, - с воздуха.
        По капоту с громким стуком проклевали стальные птицы - вон они! - генеральский «Мерседес» преследовали летуны на реактивных ранцах «Персонал джетпак». Сделанные из углепластика и алюминия, эти летательные аппараты способны поднять груз весом 120 кг на высоту более километра и обеспечивают полет со скоростью 74 км в час при сорокапятилитровой вместимости бензобаков. «Скорпионы» с реактивным свистом несутся над четырехполосным автопотоком, ведя огонь из автоматов по несущемуся на большой скорости черному «Мерседесу» с синей мигалкой на крыше.
        «Zzzu!!! Zzzzu»!!!» - крякает клаксон, визжат шины, скрипят тормоза, воет сирена, - очередь с неба поражает идущие справа две «лады калины» и джип «туарег». Столкнувшись, они переворачиваются, сшибаясь все с новыми и новыми собратьями по несчастью. Бибиканье, хруст бьющегося стекла, взрывы, но это сзади, сзади…
        «Мерседес» надсадно воющей сиреной и миганием фар пробивает себе дорогу в автопотоке, попутчики шарахаются и прижимаются к бровке. Но джетпаковцы не отстают, по капоту колотит и искрит, автоматная очередь срубает зеркало бокового обзора, сносит мерседесовскую эмблему с капота, лобовое стекло (многослойный сэндвич из склеенных полимерных, силикатных, органических и поликарбонатных пластин с упрочняющими пленками) все гуще заляпывает ледяными лунками пробоин. Пули с молотковым стуком барабанят по бронированному металлу, капот изрябило ячеистыми вмятинами, лобовое стекло воронкообразно проседает внутрь и грозит вывалиться.
        Отлетает второе зеркало бокового обзора, свинец рикошетом поражает идущие рядом машины, которые в отличие от спецавтомобиля не обладают бронированностью, теряют управление, врезаются друг в друга и переворачиваются.
        - Системе ЗРПОМО (зенитно-ракетной противовоздушной обороны мобильных объектов) «Пирамида» отразить нападение!
        Удивительно, но в суматохе погони генерал Огуренков сохранил в памяти пароли активации высокотехнологичного продукта ЦНИИ ВКС МО РФ.
        Крышка багажника «Мерседеса» втягивается в салон и переворачивается, обнажая платформу с десятью малыми ракетами с красными остроконечными носами. По команде с пульта управления стартуют пятеро из них.
        Тепловые головки самонаведения захватывают джетпаковцев и стремительными дымовыми спиралями настигают.
        Четыре фейерверка вспыхивают в небе и осыпаются горящими обломками углепластика и кусками разорванных тел.
        Пятый джетпаковец совершает противоракетный маневр, на огненных ходулях проходит над автомобильным потоком и приземляется на крышу застрявшего в пробке «Мерседеса». Очередь в упор из автомата сносит мигающий синий маячок. Из бокового окна высовывается рука с пистолетом и поверх крыши - бах! бах! бах! - выпускает всю обойму.
        Пораженный в ноги и пах «огневержец» по капоту сползает на трассу.
        Генерал выглядывает в окна, не летят ли еще вражины.
        Но нет. Все закончилось.
        Только дворники хрустят по окровавленной изморози лобового стекла.
        В МАВЗОЛЕЕ
        - Господа, Великий Магистр в пути. Он застрял в московских пробках…
        Сергей узнает голос Кондвита. Через очки гугл-гласс он слушает компьютерный перевод беседы.
        - Как говорят русские, «начальство не опаздывает, оно задерживается»… - шутит сэр Роберт. - В последнее время, господа, я полюбил русские пословицы. Мой референт по России подобрал некоторые соответствия. Какая у нас поговорка номер один? «День без прибыли - потерянный день». Пословица России: «Пиво без водки деньги на ветер».
        - Но почему «на ветер»? - не понимает третий капюшон.
        - Нечто вроде «унесенных ветром». Вот еще. «Не в силе бог, но в правде». «На каждую силу найдется еще большая сила». Посмотрим, какая сила найдется у них против нашей силы.
        - Я думаю, - замечает второй капюшон, - что под еще большей силой русские имеют в виду стихию. «Генерал Мороз» победил Наполеона и Гитлера. Распутица, болота, отсутствие дорог, арктические холода, скажите, какой нормальный солдат может воевать в таких условиях?
        - A propos, - со смехом добавляет второй капюшон, - я слышал, они говорят: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Это как-то связано с морозами?
        - Они из бани прыгают в проруби, - делится познаниями Кондвит. - Это специально прорубленные топором дыры во льду на замерзших сибирских реках.
        - Роберт, вы нас прямо засыпали русской премудростью, - посмеивается девятый капюшон.
        - Если от России что и останется, - говорит восьмой, - то разве что эти глупые пословицы и сказки.
        - Мы уничтожили их сказки! - прихлопывает ладонью по столу Кондвит. - Том и Джерри победили Ивана-Царевича! Русская интеллигенция на 90 % прозападная, их дети мыслят образцами Диснеевских мультиков и голливудских боевиков. Эта компрадорская прослойка будет сотрудничать с оккупационной администрацией и идеологически обрабатывать порабощенное население. Пока Великий магистр отсутствует, предлагаю не терять времени и приступить к дележу добычи. Итак, наш план сработал. Россия заглотила наживку, заброшенную ей на Украине. Крым вошел в дыхательное горло русского медведя и засел там, как старый добрый крюк для охоты на акул и марлинов. Вторым гарпуном послужила Сирия, русские втянулись и в эту войну. Теперь мы вываживаем Россию и вскоре начнем затаскивать ее, обессилевшую, на борт. Наши санкции привели к тому, что славянский колосс оказался на грани нищеты и хаоса, уровень жизни упал, недовольство народа достигло предела. Осталось сделать последний толчок, и нагромождение народностей и этносов, составляющее Российскую федерацию, рассыплется, как пирамида из кубиков. Расчленению России будет
предшествовать глобальная провокация, о которой вы уведомлены. Договор «О статусе сил» от 2007 года позволяет НАТО вводить войска на территорию России. В случае кризиса мы можем принять решение о защите российских ядерных шахт и ввести войска по схеме передвижения войск на территории стран-членов НАТО. При этом российская армия ничего не делает, все совершается, как в дурном сне, иностранные войска занимают важнейшие пункты и парализуют государство. После чего силы НАТО аккуратно выдернут ядерные клыки у русского медведя, и мы наконец-то приступим к дележу его шкуры. Позволю себе вкратце суммировать предложения, сформулированные совместной Комиссией «Совета Трехсот» и утвержденной кругом Семи. Итак. Сахалин, Курилы и Камчатка отдаются под протекторат Японии. Владивосток и Петропавловск-Камчатский переходят под совместное управлением США и Японии. Территория от 65-й параллели с юга на север и от Уэлена на востоке до Архангельска на западе передаются под юрисдикцию США. Далее на северо-запад начинается юрисдикция Британии; на северо-восток - Германии и Норвегии. Все, что южнее 65-й параллели, Восточная
Сибирь, а также Монголия отходят Китаю. Это не вызывает возражений?
        Отрицательно покачиваются коричневые капюшоны.
        - Великая русская равнина, - продолжает Кондвит, - как и вся Западная Сибирь будет поделена между странами Европы. Для облегчения процедуры предлагается сохранить нынешнее деление на области. Каждая область будет находиться в зоне ответственности конкретного государства-члена НАТО. По этому вопросу нет возражений?
        - Есть, - поднимает палец третий капюшон. - Германия чувствует себя ущемленной. Почему Крым выделяется Турции? Мы тоже хотим иметь порты и курорты на теплом море.
        - Господа, господа, - стучит пальцами по столу Кондвит, - мы рискуем нарушить график согласований. Были предварительные договоренности. Реституция Крыма Анкаре явится восстановлением исторической справедливости. К тому же у Турции самый мощный на Черном море флот, он подавит возможное сопротивление Севастополя.
        - Что будет с Москвой и Московской областью? Это самый экономически развитый регион России.
        - В Москве и Московской области оккупационная администрация будет смешанной: в равных пропорциях, в ней будут представлены все страны члены НАТО.
        - А Кавказ, господа? - вмешался третий капюшон. - Кто берет на себя Кавказ?
        - Никто, - кладет конец дискуссии Кондвит. - Северный Кавказ и граничащий с ним Ставропольский край предполагается погрузить в пучину этнических и религиозных междоусобиц. Россия должна в страхе наблюдать за этим очагом нестабильности и возносить благодарственные молитвы в адрес оккупационных сил НАТО за возможность иметь работу, WiFi и гамбургеры. Официальным языком будет, естественно, английский. Новая денежная единица России будет называться куна.
        - Куна? - оживляются капюшоны. - Почему «куна»?
        - Куна от слова куница, в древности их шкурками платили подати. Название пусть напоминает русским об их подневольном положении. Кроме того, господа, мне открыл один лингвист, позвольте я вас насмешу, в древности куной на Руси именовали вульву. Отсюда «куннилингус».
        Дружный смех. Западный люд падок до шуток ниже пояса.
        - Смешно, - поперхивает третий капюшон.
        - Забавно! - вторит ему пятый.
        - Ха-ха, русские будут расплачиваться вульвами, - покатывается седьмой. - Это тонкое унижение!
        - Предлагается также, чтобы каждый из этносов, населяющий конкретные регионы, именовался не русскими, а по названию местности - тверичи, вятичи, бряничи. Жителей Москвы по просьбе наших галицийский коллег мы переименуем в москалей. Наша политика будет направлена на подавление национального самосознания, на забвение былых культурных и этнических связей. Через двадцать лет на месте Росси будет то же, что осталось на месте древнего Рима после завоевания его остготами: разрозненные племена и города-государства, говорящие на варварских наречиях.
        - Это самый колоссальный бизнес-проект, какой когда-либо попадался мне в руки! - восклицает первый капюшон, и его аплодисментами поддерживают остальные.
        Но один из членов Синклита не согласен с такой нарезкой участков.
        - А Израиль? - бранчливо спрашивает Эфраим Лейбовиц, сбросив капюшон. - Я не вижу земель, отведенных Израилю!
        КИБЕР-МОРГАНА. ПЫТКИ
        Это страшный сон. Он длится и длится.
        Пальцев на правой руке не осталось.
        Стол залит кровью, занавеска стала кумачовой, как знамя.
        Делаю вид, что согласна позвонить. Держу прижатой кнопку айфона. На экране появляется надпись «Введите код разблокировки». Я ввожу не те цифры, система «антивор» начинает выть так, что слышно, наверно, на улице.
        Бандиты выхватывают телефон и топчут его ногами.
        Сирена воет громко и страшно.
        СЭР РОБЕРТ ДАЕТ ОТЛУП РЕБЕ ЛЕЙБОВИЦУ
        Впервые после киевского саммита Кондвит и Лейбовиц встречаются лицом к лицу.
        Два врага смотрят друг на друга в упор, как боксеры перед поединком.
        Мало что выражает топорное лицо американца под густым коротким бобриком цвета соли с перцем, редко моргают маленькие глаза под массивными набровиями, безгубый рот сжат и почти не виден над переразвитой нижней челюстью. Еврей же, неряшливо заросший седыми бородой и пейсами, напротив - издерган тиками губ, ноздрей и желваков на болезненном лице с горящими глазами в отвисших воспаленных веках.
        Напряженное молчание нарушает американец.
        - Зачем Израилю куски холодной России, если у него уже есть «обетованная земля»?
        - Нам не нужно чужого, мы берем свое! - с апломбом заявляет Лейбовиц. - Мы претендуем на Одессу, Днепропетровск, Крым и Ростов с Донбассом! Это земли великой Хазарии, отобранные у нас вероломным князем Святославом. Сообщаю об этом для невежд, проваливших выпускной экзамен по истории в колледже!
        Раввин победоносно смеется. Думает, уязвил. Да, случилось фиаско с юным студентом Робертом Эй. Джи. Кондвитом, перезанимался студент, сорвался, набросился на профессуру, выкрикивая антисемитские оскорбления, слышанные не раз от отца в застольных беседах. Последовал скандал с отчислением, несмотря даже на вмешательство влиятельных друзей, спешный отъезд в Афганистан, похожий скорее на бегство, служба в морпехах, а на деле - тоскливая отсидка в гарнизоне, осажденном дикой страной с враждебным населением и жарким климатом.
        - Вы требуете реституции земель Хазарии? - американец смаргивает накатившие воспоминания. - Но зачем? Вам они больше не понадобятся.
        - Не вам решать, Роберт, что нам может понадобиться, а что нет! Израиль не был посвящен в план раздела России! Мы накладываем на него вето!
        - Ваше вето фейк, Эфраим! Как и ваша Библия. И ваша история. И ваша богоизбранность. И Б-г через черточку. - Американец разражается деревянным издевательским смехом. Подобной наглости не позволял себе ни один представитель мировой знати.
        - Кем вы себя возомнили? - в изумлении изучает раввин наглеца поверх сползших на кончик носа очков. - Откуда пафос, Роберт? Вам никого не обмануть дешевым блефом. Игрок в покер из вас никудышний.
        - Нет, это я хочу спросить, кем ВЫ себя возомнили? Кто вы, Эфраим, расскажите нам, кого вы представляете, чем знаменит ваш род? На каком основании вы высказываете тут претензии на самые плодородные земли Украины и России?
        - Если вы не знаете, чем знаменит мой род, то в чем вы вообще сведущи? - взвивается с места раввин. - Я кое-что напомню вам, кичливым англосаксам. Это мы, евреи, создали современную цивилизацию! Мир живет в смысловом еврейском поле. Мы написали Книгу книг! Мировые религии - дело нашего ума. Банки и крупнейшие капиталы созданы нами. Состояния самых богатых англосаксов ничтожны по сравнению с финансовой империей одного только Баруха! Вы нищеброды! Да и вас, англосаксов, также создали мы! Мы сотворили вашу островную цивилизацию, перевезя в Британию финансовый центр мира. Нити цивилизации зажаты вот в этом кулаке. - Иудей сжимает подагрический кулак, обсыпанный старческой гречкой. Спазма возмущения быстро отпускает его, и он осведомляется елейным тоном. - Уж не постигла ли вас нервная горячка, друг мой, после бесславного фиаско на последнем саммите? Обертывания и соли Мертвого моря - вот что вам показано! Удивляюсь, почему вас до сих пор не отозвали из членов Синклита. Здесь не место для лузеров. Нам подаст кто-нибудь прохладительные напитки? И включите кондиционеры, черт побери, мы тут спаримся в
этих сутанах!
        Эмоциональная речь утомила старика. Эфраим бледен и влажен, одышка борет его впалую грудь. Дышать под землей тяжело, система воздухоочистки либо устарела, либо вовсе не работает.
        - Да, да, Эфраим, вы правы, - кивает понурившийся американец, - меня следовало бы давно изгнать из Синклита, да и вообще со всех постов, после того, как вы так безжалостно опозорили меня на саммите в Киеве.
        - Что и требовалось доказать! - липко хлопает по столу Лейбовиц. - Спасибо, что сами совершили каминг-аут, Роберт, а-ха-ха-ха!
        - И все же позвольте спросить вас, мой друг, - все тем же смиренным тоном продолжает американец, - знаете ли вы, каким был вопрос на проваленном мною экзамене? Я вам отвечу. «Исход евреев из Египта». Больше всего меня взбесило то, что профессор Гольдштейн имел наглость спорить с очевидцем и организатором той давней эпопеи! Когда я объяснил ему, как все было на самом деле, он поднял меня на смех, назвал антисемитом и поставил вопрос о моем отчислении.
        - О чем вы говорите, Роберт? - раввин одаривает спятившего американца жалостливым взглядом. - Вы были очевидцем Исхода? Все ли в порядке у вас с головой?
        - Признаюсь, что в последнее время голова моя действительно подвергается значительным перегрузкам. Но сначала я расскажу вам, чем же так оскорбил профессора Гольдштейна. Глотните ваших сердечных капель, Эфраим, я не хочу, чтобы вы окочурились, прежде чем я сполна наслажусь своим триумфом. Все вы слышали легенду об Атлантиде, господа. На Земле существовали две могущественные цивилизации - Гиперборея и Атлантида. В 10600 году до нашей эры между ними возник конфликт, в результате которого разразилась ядерная война, вызвавшая извержение вулканов. Обе цивилизации погибли и скрылись под водами мирового океана. Уцелели немногие атланты. Они мигрировали в Южную и Центральную Америку. Часть жречества ушла в Африку и основала египетское царство. Там была создана фараонская династия и задуман «Библейскй проект». Суть его заключалась в создании ментального вируса, позволяющего управлять людскими стадами во избежание повторения риска ядерной катастрофы. Наши ученые установили, что для лишения людей разума, нужно разрушить диалоговое сотрудничество между правым и левым полушариями мозга. Это подтверждалось
лоботомией. Связи между лобными долями рассекались, левое полушарие переставало «слышать» правое, и человек превращался в покорное животное. Но нельзя же было всем поголовно проделать лоботомию. Тогда мы пошли иным путем. Мы прибегли к закону, сформулированному нашим собратом Гермесом Трисмегистом: «Что внутри, то и снаружи». Переиначив, получим: «Что снаружи, то и внутри». Если в паре «мужчина-женщина» запретить женщину, то в голове мужчины отключится или будет надежно заблокировано правое, женское полушарие. Было избрано одно из семитских племен. Мы избрали его… м-м-м, ну, скажем так, за весьма характерную внешность. Они были легко узнаваемы по сутулости, курчавости, носатости и лупоглазости. Храмовые рабы, они жили вполне себе счастливо, отличаясь трудолюбием и простодушием. Они поклонялись какому-то своему племенному божку, которого их предки перевозили в переметных сумах на ослах и мулах в виде глиняных статуэток. Кажется, его звали Яхве. Под этого бога нами была состряпана сказочка о первородном грехе, о древе познания добра и зла, о змии, якобы, заползшем в райский сад, о том, что женщина
уговорила Адама попробовать предложенное ей искусителем яблоко. На основании этого мифа семиты обвинили женщину в сотрудничестве с сатаной, отвергли ее и возненавидели. Кто способен поверить в такие сказки? Кто, если не ментальные рабы, могут соблюдать заповеди субботы, при которых они, например, не могут в субботу даже нажать на кнопку лифта или на смыв унитаза? Ну, не смешно ли все это, Эфраим? Но вернемся к исходу из Египта Мы оторвали иудеев от корней и изолировали в пустыне, поместив в условия чрезвычайные, - жара, лишения, тяготы пути, войны, голод и страх перед грозным Богом. Народ дезориентирован и напуган, лепи из него, что хочешь. Начинается процесс индоктринации. При общем сборе колен в торжественной обстановке спустившийся с Синая со свидания с самим Богом Моисей зачитывает Скрижали завета. По инструкциям Бога строится сверхценное сооружение - Скиния Собрания, где проводят ежедневные моления и жертвоприношения. В наказание за малейшие нарушения на стан напускается голод и мор. Неизбежные в условиях передвижного концлагеря восстания топятся в крови. Да-да, мой друг, иудейский стан был
первым в истории концлагерем. Вы прямо обожаете создавать вокруг себя заборы и колючую проволоку с вышками. Возьмите нынешний Израиль, окруженный враждебными государствами, чем не концлагерь? Мы наблюдали за вашими мытарствами онлайн, через систему видеонаблюдения. Передатчик находился в ковчеге, через него Моисей выходил на связь со жречеством, оставшимся в Египте. Да-да, Моше был нашим человеком, он обладал харизмой и силой убеждения. Это он убедил вас уйти из плодородного Египта в каменистую пустыню, он водил по ней взад и вперед, пока не умерли поколения, помнившие нормальную жизнь и знавшие, что такое разум. Сорок лет понадобились, чтобы ваше племя превратилось в ополоумевших фанатиков, оторванных от корней и убежденных в том, что истина заключена в доктрине яхвеизма, а все, кто против или сомневаются, должны уничтожаться, как сорная трава. Но самое ужасное и непонятное, что вас психически калечило, был запрет на женщину! Женщина - мать, жена, сестра, самое близкое и родное существо, была объявлена изгоем! Кто мог до такого додуматься? Отвечаю - я. Это я создал сказку о грехопадении и изгнании из
рая. Не смотрите так, Эфраим, я не сошел с ума. Я атлант, моя реликтовая память пробуждается в полном объеме при каждом рождении в новых телах. - Кондвит жалостливо улыбается при виде недоверия и гнева, исказившего лицо раввина. - Да-да, мой друг, это я был Куратором библейского проекта. Это я являлся Моисею между крыльями серафимов на крышке ковчега. Я давал указания, куда идти и что делать. Я насылал эпидемии моровой язвы и поражал отступников и врагов. Вы все еще не верите мне? Хотите доказательств? Имейте терпение, их есть у меня. Итак, Библейский проект выключил одно из полушарий из работы головного мозга, после чего иудеям была дана возможность основать государство и построить Храм. Затем были совершены три этапа рассеяния «вредоносных спор» - Веспасианы и Флавии последовательно разрушали ваше государство и вывозили рабов в Европу. И там… отпускали их на свободу. Чтобы они могли сеять свою религию и свой тип ума среди местного населения. В первом веке нашей эры для язычников была создана новая религия - христианство, основанная на пропаганде любви и покорности. Наступил второй этап нашествия на
человечество однополушарного ума. Апостолы и миссионеры пошли в народ. Римляне, германцы, галлы, англосаксы, Европа, а за ней славяне и прочие народности - все подпадали под зомбирующий морок простых, но крайне эффективных сказок о грехопадении и изгнании из рая, под гипнопрограммы десяти заповедей, выглядящих внешне так правильно, так привлекательно! «Не убий, не укради» - что же в этом плохого? И вот уже идут крестовые походы, на кострах инквизиции горят миллионы женщин. Так им и надо, Евиным дочкам, сосудам греха, пособницам Дьявола! Аха-ха-ха! Вы стали вирусом, заразившим все человечество, Эфраим. Народ-вирус, народ-глист. А что такое глист, как не змий-искуситель, только в уменьшенном виде для того, чтобы помещаться вот здесь, в мозгу! - Кондвит стучит себя пальцем по виску. - «Однополушарный ум», выведенный экспериментальным путем в вашем, Эфраим, семитском племени, со скоростью пожара начал свое распространение по миру. Это так похоже на обновление операционной системы в компьютере! По сети приходит ссылка, вы нажимаете на кнопку и вуаля - на вашем компьютере стоит новая, удобная, с красивыми
окошками картинка. А то, что она кишит «червями», позволяющими неведомым администраторам управлять вашим девайсом с удаленного доступа, так что в этом плохого? Забавно было наблюдать, как, лишенные контроля своих старейшин, вы продолжали так же свято соблюдать обычаи, вдолбленные в ваши головы, закон субботы, шабат и прочие праздники. Это уникальный случай работы гипнопрограммы, длящийся вот уже несколько тысячелетий. Когда вы стали врастать в бюргерскую Европу и превращаться в нормальный народ, что сделали мы, чтобы удержать вас в состоянии однополушарных мракобесов?
        - Холокост… - шепчет Эфраим, настолько бледный, что седина его бороды на фоне лица выглядит серой.
        - Умница! - хвалит Кондвит. - Потребовалась мировая война, чтобы загнать вас обратно в государство-концлагерь, где будут во враждебном окружении вырабатываться новые поколения фанатиков. Угадайте с трех раз, что сделаем мы с Израилем, когда в нем вырастет удовлетворяющее нашим требованиям новое поколение ментальных «спор».
        - Новое рассеяние… - бескровными губами шепчет ребе.
        - Вы удивительно догадливы, мой вислоносый друг. Ваш характерный профиль легко узнаваем, не надо напрягаться, чтобы различить в толпе отмеченное «божьей» печатью лицо! - Кондвит уничижительно смеется. - И пейсы мы тоже вам придумали, как особую примету. Как вы думаете, почему вам удаются ваши козни и аферы? Да потому что мы, иерофанты, опекаем вас, наших любимых марионеток! Вы действуете на первых ролях, вы у всех на виду, вас ненавидит весь мир, а нас не видит никто. Ну, где ваш ветхий лапсердак? Что же вы не раздираете на себе одежды и не посыпаете голову пеплом?
        - Вы не посмеете… - хрипит Лейбовиц, - нельзя разрушать Израиль…
        - Да бросьте вы, - отмахивается Кондвит, - что в нем такого особенного? И, кстати, одним из шагов по разрушению Израиля является инспирированный нами Майдан в Киеве, который вы с таким пылом раздували. Увы, уроки холокоста забыты. Мы напомним их вам. Мир уже подготовлен к мысли, что зарвавшихся евреев пора поставить на место. Вас пора рассеивать. Как пепел кремации с крыла самолета.
        Па Эфраима жалко смотреть. Если вначале он духарился и перемежал речь американца репликами типа «Фуй, это просто смешно!» «Вы случайно не пишите фентэзи, Роберт?» то к середине рассказа замолк и только водил расплывшимися глазами по сторонам. Зрелище униженного врага веселит Кондвита, который со смехом «подбрасывает хворост в огонь».
        - Вы посчитали, что на последнем саммите хитроумными уловками опозорили меня и лишили возможности активировать Копье. Вы ликовали, празднуя победу над «тупым янки», когда присущими вам методами подлога и обмана лишили меня триумфа. Умерьте ваше злорадство, оно ни на чем не основано. Я развлекался, развеивая скуку. Вы спросите, какой был смысл претерпевать позор на глазах почтеннейшей публики? Задачей было убедить не вас, а черного диггера в его превосходстве над западным истеблишментом. Сверхзадачей же было заставить Копьеносца доставить Копье в Москву. И это случилось! - Кондвит торжествующе повышает голос. - Артефакт Судьбы доставлен в столицу врага! Магическая защита России прорвана! Ни вы, ни я, никто другой не смог бы пробраться сюда с Копьем Судьбы, мантия России отторгла бы лазутчика. Но только не Владыку Копья, ибо он есть Великий Преодолеватель запретов. Русские гиперборейцы являются носителями хаоса и свободы, они противостояли нам, атлантам, на пути к мировому господству. В них заключалась главная опасность для построенной нами цивилизации. Любой ценой ради спасения планеты мы должны
были установить контроль над родиной Тьмы, Хаоса и Пустоты. Наши усилия были направлены на слом их воли. Наносились удары Копьем, трижды, руками Карла, Наполеона и Гитлера. Но Русь вновь и вновь поднималась. И тогда нас осенило! Копье должно быть доставлено в Москву! Изнутри оно скорее разрушит Россию, чем извне, ведь вокруг Копья происходят войны и катастрофы, землетрясения и революции. И вот, оно вонзилось в сердце вражеской империи! Эпицентр кармического землетрясения находится здесь, в Москве! Я слышу его гул. - Сделав паузу, Кондвит продолжает. - Самое уморительное - наблюдать за потугами куклы, возомнившей себя актером. Вы не чуете, как свербит у вас в анусе, Эфраим? Геморрой? Анальный фистинг? Нет, друг мой, - американец отставляет средний палец в скабрезном жесте. - Вот пальчик, на котором вы сидите и сучите ножками, чтобы скрыть зуд в прямой кишке. Говорят, вы страдаете хроническими анальными кровотечениями и в шутку называете их месячными. Я тоже играю в КВН, только мои шутки трудно воспринять, потому что они длятся на протяжении тысячелетий. Розыгрыш начался в Синайской пустыне во времена
исхода и заканчивается только сейчас.
        Лейбовиц с трудом удерживается локтями за край стола.
        - Д-долго ж-ж-ж-же в-вы г-готовились к-к м-мести… - тянет он заплетающимся языком, хватается за сердце и соскальзывает под стол.
        Капюшоны подаются вперед, чтобы разглядеть, не хватил ли их коллегу удар, как вдруг тот выныривает с противоположной стороны стола, из рукава его выскальзывает нож и перехватывает горло «атланту».
        «ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ!»
        Ошибается тот, кто думает, что в старости жизнь заканчивает свои уроки.
        Учеба продолжается до последней минуты.
        Истина может открыться с предсмертным вздохом.
        Василий Акимович просыпается от завывания сирены воздушной тревоги.
        Немцы снова бомбят наши города.
        Темная фигура стоит у кровати. Виден лишь отблеск закопченных очков, да щетинка на впалой щеке. На обгорелой бескозырке из надписи «Стерегущий» уцелели только буквы «ег».
        - Толя, ты? Что случилось? Почему воет сирена? Кто кричит?
        - Раненые.
        - Где немцы?
        - В лагере уже.
        Поворачивается друг военной юности, и Василий Акимович обмирает: нету у Толи лица, обугленная голова щерится черникой закопченных зубов. Изморозь сковывает спину и затылок, стискивает сердце ледяной рукой. Все и сразу вспоминает Васька Жуков - друг партизанской юности пришел судить его перед смертью.
        - Прости меня, Толя! - рыдает старик без слез, потому что влаги в организме не осталось. - Прости, что ел я тебя, мертвого, прости!
        - Не вини себя, Вася, сам я себя сжег, - у Толи нет губ, он общается мысленно.
        - Как же сам… немцы тебя сожгли.
        - Немцы тут не причем.
        - Немцы! Они во всем виноваты. Фашисты проклятые!
        - Да что ты заладил - немцы да немцы! Сам я себя сжег, добровольно!
        - Так, ага… Так, ага!.. Так, ага!.. - бьется Василий Акимович то ли в предсмертных конвульсиях, то ли в потугах осознать непредставимое. - Ага! Понял! Ты сам себя бензином облил и поджег, так, да? Ты сдаваться немцам не хотел.
        - Я бензином не обливался, Вася, меня немцы сожгли. Только с моего ведома. С моего согласия. Чтобы вас накормить. Вы же от голода помирали.
        - А ты ничего не путаешь, гражданин Колкин?! Они нашего согласия не спрашивали, когда пришли захватить советскую землю, поработить наш народ!
        - Не кипятись, Вася, - свет струится из глазниц закоптелого черепа. - Поверь мне. Так все и было.
        - А ведь ты легко тогда умер, - «завидует» Василий. - Сгорел и поминай, как звали!
        А я тут мучаюсь девятое десятилетие, моча из меня выливается, раны болят, ноги отмороженные ноют, ходить не могу. Вот казнь! А мы, дураки, гестапо боялись…
        Толя кладет на плечо друга обугленную руку с веточками-пальчиками.
        - Ты из породы несдающихся, Вася, вот жизнь тебя так долго и учит. Соберись. Пришла пора последнего испытания.
        - Умереть? Так я давно готов…
        - Нет, Вася, есть у тебя на земле еще одно дело.
        - Да какое у меня может быть еще дело?
        - Это в твоей жизни самое важное задание. Ты для него и остался жить. Слышишь, твоя внучка кричит?
        - Дашка? С матерью, небось, ругается…
        - Мучают ее, пытают.
        - Кто?
        - Каратели.
        - Девочку? За что?!
        - Вставай, Вася, ты должен ее спасти.
        С кухни доносится грохот падающей посуды, грубые мужские голоса, девичьи вскрики и стоны.
        «Дашутка! Ах, вы, гады! Зубами буду грызть… а зубов уж не осталось… рвать, душить буду руками… а пальцы-то не сжимаются. Как отбиться от молодых да здоровых ему, бессильному старику?»
        Толя протягивает воспламенившуюся руку.
        - Вставай, Вася! Тебе ее спасать, больше некому. Ты тут единственный мужчина. Изможденный старик тянется встать, но лишь бессильно возится под одеялом.
        - Нету сил, помираю…
        - Ты что же это, Василий? Совсем с ума сошел? Его внучка погибает, а он помирает!
        Нина плывет на фоне зимнего леса, - строга, молода и красива, прозрачные глаза ледком подернуты, в кирзовых сапогах, штанах и фуфайке, за спиной сидор солдатский, на голове шапка-ушанка с красной звездой, на горле «синенький скромный платочек». Только не платочек это, а синяки от твоих пальцев. И не простужена Нина, а хрипит сломанными тобой горловыми хрящами.
        - Ниночка, - лепечет Василий Акимович, - здравствуй, радость моя… Как я рад тебя видеть! Прости ты меня, бога ради, что задушил я тебя тогда. Я тебя всю жизнь вспоминал и любил! Прости, ослабел я совсем, не могу подняться. Вот до чего дожил, стыд мне и срам!
        Траурные ленты змеятся над мертвой невестой.
        - Вставай, Василий! Внучку твою терзают нелюди. Некому ее защитить, кроме тебя.
        Отступающие красноармейцы вереницей идут через спальню, среди них молодой матрос, у которого Васька выменял СВТ-автомат.
        - Давай меняться, - предлагает ему Василий Жуков, имея в виду свою кончающуюся жизнь.
        - Давай, - говорит матрос и тает, а Василий Акимович чувствует прилив сил, да только недостаточно их, чтобы подняться. Бьется он, да все без толку.
        Порыв ветра распахивает поставленную на вытяжку створку стеклопакета, в комнату врывается черный дым с проспекта, где горят столкнувшиеся автомобили, и свивается в фигуру немецкого диверсанта в зимнем камуфляже.
        Утирает Гришка Гуськов сажу с губ, усмехается.
        - Гляжу, Вася, не обойтись тебе без меня. Али помочь?
        - Помоги… - кряхтит старик.
        - А ведь ты меня предателем считал.
        - А я и сейчас так считаю!
        - Ну, и дурак! Ничего-то ты в жизни не понял. Внучку его убивают, а он кобенится.
        - Помоги, Григорий, чего болтать зря.
        - А ты попроси! Хорошенько попроси. Тогда, может, и придет тебе на помощь Григорий Пантелеевич.
        - Прости меня, Гриша. Помоги, если можешь. Не для себя прошу, внучку помоги спасти.
        - То-то! Гришу Гуськова никто не любит, все презирают, а край приходит, на колени падают: «Хосподи, помоги!» Думаешь, я тебе помогаю? Внучку я твою спасаю. Кто меня от чистого сердца поцелует, для того я все сделаю. Вот за что ты меня ненавидишь? За то, что накормил я тебя человечьим мясом? Так ведь накормил же, от смерти спас! Ты бы там в голодный обморок брякнулся, да и замерз бы к чертовой матери. Кто б за твою внучку вступился, кабы ты тогда в лесу помер? Да и не было бы у тебя никакой внучки. Я тебе все это подарил, а ты, слепой придурок, не видишь, кто твой настоящий благодетель! Ну, Васька, говори, будешь со мной мясо жрать, да не баранину - человечину?!
        - Буду, Гришаня!
        - Тогда вставай, старый хрыч! Причащайся самой силе Жизни! Жри, не обляпайся!
        «ГАХХХ!» - с беззвучным хлопком одной ладони втянулся Черный дым в умирающего старца. Глаза Василия Акимовича распахнулись - черные, неподвижные, выколотые под ключицами тюремного смотрящего.
        Дряхлое тело ощущает приступ волчьего голода.
        За спинкой кровати вспыхивает партизанский лагерь.
        Горят деревни и города.
        Горят Дома Профсоюзов в Одессе и Киеве.
        Горят психоневрологические интернаты, кинотеатры и дома для престарелых.
        И гулы, и взрывы, и стоны, и ревущие стада, угоняемые в эвакуацию под душераздирающий вой пикирующих бомбардировщиков, и сирены воздушной тревоги, и крики женщин, и плач детей, и лай овчарок, и автоматные очереди, и лающие команды «Вег! Лог! Шнель!» - захлестывают малую спаленку.
        Погибший в авиакатастрофе хор имени Александрова грянул «Священную войну».
        «Встава-а-а-ай, страна огромная! Встава-а-ай на смертный бой!»
        Девятый вал всенародной ярости вздымает полутруп на смертном одре.
        С утробным стенанием, вцепившись в спинку кровати, Василий Акимович потягивается и садится. Если бы у него были вставлены челюсти, они бы хрустнули и раскрошились сейчас.
        МАВЗОЛЕЙ. ЯВЛЕНИЕ КОПЬЕНОСЦА
        - Кайся, - хрипит Лейбовиц американцу в ухо, - либо я зарежу тебя, как пасхального барана! Я десять лет проработал шойхетом в синагоге, и сейчас я обрежу тебя на всю твою тупую башку. Всем сидеть! - кричит он вскочившим членам Синклита. - Бо я выцежу с него кровь медленно и по капле, он будет умирать на этой плите в мучительных судорогах, как то и положено козлу отпущения!
        Вид Эфраима неистов, налитые кровью глаза выворачиваются из орбит.
        Сэр Роберт, напротив, сохраняет хладнокровие. Замерев в боковом наклоне, он осторожно выпрастывает из рукава сутаны свою правую руку.
        - Вы не хотите взглянуть, что у меня в кулаке, Эфраим?
        - Что у тебя может там быть, жалкий англосаксонский ублюдок?!
        - А вот, - сэр Роберт чуточку разгибает пальцы. - Как вы думаете, что это?
        - Говори сам. Мне надоело играть с тобой в загадки!
        - Это пульт управления от вашего кардиостимулятора. Вам вшита в сердце бомба.
        БОМБА, Эфраим! Так что не причиняйте мне страданий, чисто конвульсивно я могу нажать на кнопку, и тогда ваше сердце остановится…
        Так они застывают, не в силах оторваться друг от друга.
        Эфраим понимает, что если он уберет нож, то Кондвит его умертвит. Также и Кондвит понимает, что, если он нажмет на кнопку, Эфраим успеет перерезать ему горло.
        Двойной узел может быть развязан только явлением ума высшего порядка.
        Таковой является.
        Последний из пришедших на заседание «монахов» вынимает из рукава сутаны и со стуком вертикально верх ставит на стол… Копье Судьбы.
        Окисленный клинок сливается с черными прожилками на камне и словно пускает корни, нервы, нейронную сеть, захватывающую оцепеневших членов Синклита, как мух, в свою паучью паутину.
        - Вау, - с бледной улыбкой выдыхает Кондвит, - Надеюсь, это не подделка!
        Из темноты на инвалидном кресле подъезжает к столу Великий Магистр.
        - Копье достигло Мавзолея, - говорит он тихим слабым голосом. - Принесший его является претендентом на верховную власть. Прошу вас, снимите капюшон и позвольте нам увидеть ваше лицо!
        Помедлив, незнакомец скидывает капюшон.
        Нож из руки Лейбовица выпадает на колени Кондвиту. Ребе без сил повисает на недруге. Американец отшвыривает оружие в темную глубину зала.
        - Раски! - выдыхает он, подавшись вперед. - Но как ты проник сюда?
        - Это предательство! - раздаются голоса. - Заговор!
        - Нас хотят погубить!
        - Зря мы съехались сюда, в сердце враждебной России!
        Во всеобщей сумятице спокойствие сохраняет один лишь Великий Магистр. Сдвинув черную повязку с изувеченной глазницы, он внимательно изучает Копьеносца.
        Вначале Сергею кажется, что шрамированная глазница под седыми иглами бровей пустует. Но нет, в ней теплится особое излучение. Скворцов подключает ресурсы кибер-морганного зрения и… фигура фон Штауфенберга меркнет, делается плоской, живыми в ней остаются только выбитый пулей глаз и ампутированная кисть, висящие в сумраке в виде архетипических образов - ОКА и ДЛАНИ.
        Астральным глазом Копьеносец Гитлера изучает нового Владыку, охваченного аурой в виде ветхозаветного пророка, одетого в белоснежные, обагренные кровью одежды.
        - Велик Господь и милосерден! - склоняет голову Магистр. - Вижу Великого Потрясателя Копья. Встаньте, господа! Перед нами новый Шекспир!
        Члены Синклита поднимаются.
        - Приветствуем! - повторяют они вслед за Магистром, кланяются и садятся.
        - Можно было и не вставать, - жестко усмехается Скворцов. - Я лишен тщеславия.
        - Мы кланяемся не вам, а Копью! - ревниво уточняет Кондвит.
        - Довольно же, Роберт! - одергивает его Магистр. - Так или иначе, но вы проиграли.
        Все помнят правило? «Тот, кто принесет в Мавзолей Копье, становится новым Великим Магистром “Пангеи” и получает абсолютную власть».
        - Нет! Раски не может быть нашим главою! - протестует Кондвит.
        - Я согласен с ним, - встает со своего места Скворцов. - Я тоже возражаю против назначения меня вашим магистром. Все вы, - он обводит Копьем ряды капюшонов, - все, кто так самонадеянно планировали расчленение моей Родины, не знаете еще одной русской пословицы: «Не делите шкуру неубитого медведя». Русский медведь не убит, пока жив хотя был один из его медвежат. Я, сын Великого Медведя, пришел сегодня за вашими шкурами!
        Сергей Копьем вспарывает на себе сутану и задирает свитер, демонстрируя тяжеловесный в своей смертоносной убедительности «пояс шахида».
        Молчание каменной плитой нависает над кенотафом.
        - Но ведь вы тоже умрете, - говорит побледневший Кондвит, - не спасется никто!
        - Дарю вам еще одну русскую пословицу, Роберт. «Красна жизнь кончиной, а день вечером». Как вы думаете, кончина ваша будет красна?
        - Разве что от крови… - американец вскидывает руку, видя, что раски кладет пальцы на чеку. - Стойте! Не торопитесь умереть! Неужели вы не хотите услышать ответы на мучавшие вас вопросы? Ведь вы искали своего Гонителя, не так ли?
        Сергей чуть вздрагивает, рука его отпускает кольцо взрывателя.
        - Не говорите мне, что это вы!
        - Я и сам был удивлен, когда прошел процедуру вскрытия реликтовой памяти. - Кондвит обводит глазами собравшихся. - Угадайте, господа, кем я оказался?
        Капюшоны поворачиваются в вопросительном молчании.
        - Не буду томить ваше любопытство. Мое родовое имя - Илтар. Я глава правящего дома Атлан. Я тот, кого вы называете Глобальным Предиктором.
        Если бы в Мавзолее началось извержение вулкана, оно произвело бы меньшее впечатление. Глобального Предиктора никто никогда не видел. Предполагали, что таковой существует, ощущали его влияние на мировые процессы, но даже и близко не догадывались, что он рядом, в гуще событий, скрывается под личиной недалекого янки.
        - На протяжении тысячелетий я веду человечество, - продолжает «Глобальный Предиктор» иным тоном, - глухим и бесстрастным. - Я был Иеговой, Яхве и Саваофом. С горы Синай я двигал фигурками Моисея, Зимри, Хазвы и Финееса. Уже тогда мы владели атомной энергией, звуковой левитацией и прочими чудесами. Понемногу я допускаю земных ученых к тайным знаниям, и в вашей жизни появляются компьютеры, мобильная связь, спутниковая навигация и прочие прибамбасы, кажется, так выражаются молодые россияне, господин Скворцов? Да и Скворцов ли вы? Скажите, насколько глубоко открылась вам ваша реликтовая память? Представляю, как я напугал вас, явившись в облике Яхве. Но и вы поразили меня не меньше, когда вышли на связь по ковчегу. Этот древний аппарат стоит у нас в музее, он не звонил уже тысячи лет. И вдруг кто-то сумел обнаружить и активировать один из трех главных артефактов Вечной Игры! Каково же было мое удивление, когда я увидел между крыльями херувимов вашу физиономию. Даю подсказку, вы были Финеесом, не так ли? А кем вы были до того, как стали первосвященником? Ну же, Сергей, признавайтесь, вам открылась эта
тайна?
        - Нет, никаких тайн мне больше не открылось…
        - Имя Аменхотеп вам что-нибудь говорит?
        - Кажется, это был египетский фараон.
        - Это были вы!
        Улыбка сомнения трогает губы Сергея.
        - Ваша шутка затянулась…
        - Я вовсе не шучу! Мы, члены дома Атлан, основали династию фараонов. Ты был одним из нас. Нам были открыты многие тайны мироздания, кроме тайны сотворения человека. Для чего он был создан, какова его цель? Ты считал, что человек это божественное творение, равное в потенциале Богу. Я же утверждал, что это программируемый биоробот, лишенный свободы воли, мозг которого работает, как радио, ловящее волны космического эфира и считывающего оттуда свои «открытия» и «озарения». Ты был свидетелем эксперимента, поставленного над иудеями. Мы заставили народ возненавидеть самое дорогое, что у него есть, - мать, сестру и жену. Этим был доказан мой постулат. Результат эксперимента опечалил тебя. Ты решил лично воплотиться в теле самой отверженной расы и доказать, что их способность к богореализации. Мы держали пари. Ты утверждал, что при полностью блокированной памяти пройдешь Путь Копья до конца. Истории известны только два человека, которые прошли этот Путь, а претендентов было множество. Взгляни на него! Копье перебинтовано посередине золотой оберткой. Если ты вскроешь эту «печать», то увидишь двойной
перелом с заклепками.
        Это значит, что за свою историю Копье было дважды сломано. Храм Соломона был также дважды разрушен. Дважды пали мировые столицы - Рим и Константинополь. Согласно Пророчеству, когда в Третьем Риме возникнет Третий Храм, явится Третий Мессия и завершит усТРОЕние мира. Ты донес Копье до конца и почти завершил путь. Остался последний шаг. Отдай Копье и вернись в наше братство.
        «Он обманывает меня, боится смерти и юлит. Никакой я не атлант и не заключал пари с этой сволочью. Он возомнил себя хозяином игры, глобальным предиктором, хотя является всего лишь персонажем моего ума».
        - Я не отдам вам Копье. Вы блефуете и боитесь.
        - Чего же я боюсь?
        - Смерти.
        - Ах, да, взрывчатка! Откуда я знал про нее? Откуда я знал в любой момент времени твое местонахождение, о чем ты думаешь и с кем разговариваешь? Неужели ты еще не догадался?
        - Копье? - осеняет Скворцова. - Вы встроили в него жучок?
        - Ну, конечно! - смеется сэр Роберт. - В Копье таится жучок. Да-да, вон там, под золотой оберткой. Через него мы отслеживали твои перемещения и даже влияли на обстоятельства отдельных сцен. Мы организовали нападение боевиков на Генеральную прокуратуру Украины, Майдан входил в игру частью декораций. Мы рассудили так: пусть женщина привезет тебя в Москву, пускай Владыка, вооруженный разрушительным артефактом, окажется в сердце России. Русь можно победить только изнутри! Тебе больше ничего не надо делать. Копье сделает все само. Отдай его нам.
        - Нет, - отвечает Скворцов. - Я защищаю Россию!
        - Ах, да, - улыбается Кондвит, - еще одна иллюзия, навеянная тебе национальным эгрегором. Достигший планетарного сознания не будет защищать одну отдельно взятую страну. Где Римы, Карфагены и Вавилоны? Они прошли. Пройдет и Россия, останется одна только Небесная Атлантида.
        - Я защищаю Россию! - непреклонно повторяет Скворцов.
        - Брат наш Аменхотеп, ты заблуждаешься. Одна страна не играет роли, она исчезнет и будет заменена новыми этносами, в которых будут рождаться души атлантов. Тебя не должно это беспокоить.
        - Я защищаю Россию!!
        - Брат мой Аменхотеп… - вновь начинает Кондвит, но Скворцов привстает и так резко ударяет рукояткой копья по лабрадориту, что оставляет на его поверхности щербину.
        - Не называй меня так! Ай эм раски!
        Но Кондвит не теряет надежды переубедить упрямца.
        - Ты всегда шел до конца, брат мой! Ты потому и вызвался на это безнадежное пари, что одним из качеств твоей души была не до конца проработанная гордыня. Ты застрял в национальном эгрегоре. Пора выходить на планетарный уровень, иначе пари будет проиграно.
        - Я защищаю Россию!!! - Скворцов берется за кольцо на поясе шахида и обводит ненавидящими глазами капюшоны, сидящие вдоль стола. - Вы подлые твари! Вы губите планету, которая была вам доверена. Я положу этому конец!
        ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТАРОГО ПАРТИЗАНА
        Из ванной слышится шум воды, кто-то открыл кран.
        В дверях кухоньки, как привидение, появляется старик, одетый лишь в майку и голубой памперс. Старость сняла с него скальп, выбила зубы, обожгла лицо паяльной лампой. Сломала суставы. Иссушила мышцы. Когда Даша была маленькой, дед-партизан казался ей сказочным великаном, с ним ничего не было страшно. Сейчас на пороге кухни маячит дряхлый старичок, в руке у него трясется старая синяя груша, про которую мама так смешно рассказывала:
        «Ты чем-то отравилась, врачи сказали сделать очистительную клизму. Я взяла спринцовку, синяя такая, у деда валяется до сих пор в туалете, а у тебя же попочка маленькая, пока туда попадешь, короче, тыкаю, ты начинаешь плакать, я давлю на клизму, вода не идет, дед тебя держит, и вдруг выключают свет. Девяностые годы, бардак в стране, веерные отключения, ты со страху орешь, клизма вылетает из попки, и в меня ударяет зловонная струя! Я ору: “Пап, быстро зажги свечу!”. Что-то с грохотом рушится, лето, жара, ты скользкая в поносе, вырываешься из рук и падаешь на пол. Дед чиркает спичкой, видит - а-а-а-а, внучка убилась! - хватается за сердце, спичка гаснет, и вдруг слышно в темноте - бе-е-е-е!… бе-е-е-е!.. У Акимовича от волнения давление скакнуло, и открылась неудержимая рвота, а мы недавно отужинали варениками, и теперь он выдает их обратно в порядке поступления, один за другим, и тут только - раз! - и свет снова включают. Батюшки светы! Дед кончается, внучка визжит, все засрано и заблевано. И минуты не прошло. Все это устроила одна маленькая девочка. Чего ржешь, как пони?»
        - Во! - удивляется Верзила. - Покойник встал. Тебе чего, дедуль?
        Трясущаяся рука протягивает ему синюю спринцовку.
        - Вы же из Общества инвалидов, ребяты? - шамкает старик запавшим без вставных челюстей ртом. - Запоры у меня, неделю как не срамши… Клизму мне это… сделать надо… Помог бы ты мне маненечко, добрый человек. Сил нету это… нажимать, вода в жопу не идет…
        Умора! Дедуган выжил из ума и ни в зуб ногой не соображает, что происходит у него на кухне. Верзила кладет нож на стол, вытирает окровавленную руку о передник и берет старика под локоть.
        - Пошли, батя, будет тебе клизма.
        - Пошли, ага… Только ты это… осторожнее, не обляпайся…
        Подагрические пальцы сжимают резиновый бочок, из носика спринцовки прыскает красный фонтанчик - Верзиле в глаза, - тот, ахнув, захлопывает лицо руками.
        Старик шаркает к Старшему, этому тоже брызжет в лицо из клизмы.
        Верзила испускает дикий вопль.
        Старший отшатывается, схватившись за полыхнувшие огнем глаза, пытается их прочистить, но лишь сильнее втирает в склеру настойку красного стручкового перца.
        У Даши высыхают слезы, настолько лютым делается выражение лица Василия Акимовича! Даже цвет глаз его изменился - зрачки сделались черными, как тюремный чифир. Заваривать такой «первяк» умел один пахан в Лукьяновском СИЗО. Подобное выражение лица Даша видела один только раз, когда Скворцов, а точнее охомутавший его Гуськов, в спину из ружья расстреливал охотника с волкодавом.
        Скрюченная кисть, похожая на огромную куриную лапу, берет со стола нож, которым только что рубили разбросанные по столу пальчики с обгрызенными заусенцами. Под дряблой кожей натягиваются сыромятные ремни мышц, тетивы сухожилий. Согнутая спина распрямляется, выпинаются мослы и кости, словно сквозь старческое тело проступает экзоскелет андроида.
        - Дашка, - шамкает дед, - не шмотри…
        ГОЛОС ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ
        - Стойте! - поднимает руку Магистр. - Стойте, молодой человек! Не торопитесь умереть! Дайте мне несколько минут, чтобы я мог посвятить вас в главную тайну нашего предназначения.
        Великий старец нажимает кнопки под столешницей.
        Лабрадоритовый стол, задрожав, медленно поднимается к потолку на мощной круглой ножке, растущей из пола. Потолок раздвигается, слышен глухой стук, стол идет обратно, на нем стоит… хрустальный саркофаг с мумией Ленина!
        Стихает скрежет и скрип застарелого механизма.
        Вождь мирового пролетариата лежит посреди замершего Синклита.
        - Посмотрите на великого человека, господа, - невозмутимо приглашает магистр. - Руки Ленина сложены в мудры. Левая раскрыта и повернута вниз, принимая от земли прану, правая сжата в кулак, то есть энергия остается в теле и преобразуется в соответствии с качествами терафима. Ленин находится в так называемой вихревой камере. Через нее к центру земли уходила, вращаясь, втянутая терафимом энергия многотысячных демонстраций. Взамен мавзолей наполнялся преобразованной Лениным энергией Земли и излучал ее через шип на фасаде на демонстрации трудящихся и военные парады. Голова терафима пуста. Пустота в черепе через золотой ромб во рту с инициалами вавилонского демона ВИЛа резонирует с демонами огненной геенны. Вы были октябренком, Сергей? Помните, на значке голова юного Ленина изображена в пылающем костре, что типично для культа пекла? Это было истолковано так, что Ленин был слугой Ваала. В чем состоял культ Ваала-Фегоры, господа?
        - В самом грязном сладострастии и распутстве, - подает голос один из капюшонов.
        - Кто сделал любовь грязным сладострастием? - вновь спрашивает Магистр, и, не дождавшись ответа, отвечает. - Мужской ум, отвергший женщину и жизнь на земле. Баал, Ваал, Ваалфегора - женское божество. Воля, Волга, Вавилон, Бабилон, Бабье лоно, Валгалла, влагалище. Женское лоно, действительно, огненное, мужчина сгорает в его пекле, чтобы возродиться к новой жизни. Мавзолей - зиккурат поклонения Великому женскому началу. Кто настоящая Мать человечества? Мы готовы выдумывать невидимых богов и поклоняться им, но того, что лежит прямо у нас под ногами, мы предпочитаем не замечать. Мать человечества - планета Земля. Огненная геенна это ее ядро. Пирамиды и зиккураты широкой своей стороной прилегают к почве и выполнены в форме раструба. Через этот раструб с помощью терафима можно общаться с Землей и принимать от нее информацию.
        «Как через кружку в камере, - вспоминает Скворцов».
        - Переговорное устройство, - продолжает Магистр, - представляет собой вихревую камеру с терафимом. Благодаря новейшим технологиям мы можем уловить сигналы, принимаемые терафимом, не вслушиваясь в резонирование мертвой плоти.
        По знаку Великого магистра слуги включают трансляцию.
        После долгого шипения раздается звук, отдаленно похожий на голос, каким могло бы заговорить старое мельничное колесо.
        - Люди Земли! С вами говорю Я, Мать-Земля. 250 миллионов лет назад суша планеты была единым праматериком Пангеей. В Юрский период Пангея раскололась на два суперконтинента, а затем раздробились на более мелкие части. Так кора моего головного мозга оказалась расколотой. Высшие сущности Солнечной системы создали вакцину, штамм разумных нанороботов, и впрыснули ее в мое тело. Когда микроорганизмы размножались, была произведена коррекция встроенной в них программы. Приоритет был отдан преобладающему развитию левого полушария, отвечающего за технический прогресс. Как вы уже догадались, вакциной были вы, люди. Вам предстояло залатать разрывы моего мозга, для чего требовались рационально мыслящие управленцы, ученые и инженеры. Контроль над развитием человечества перешел к Западу, который построил Неокортекс, выполнив сложнейшую нейрохирургическую операцию планетарного масштаба. Вот почему женщина была объявлена вне закона. Вот почему совершился переход от матриархата к патриархату. Благодарю вас. Прощайте.
        Терафим замолкает.
        Стол с саркофагом Ленина с пронзительным скрипом и скрежетом поднимается и возвращается назад уже пустым. Члены Синклиты сидят согбенно, словно их придавила сила земного тяготения.
        - Но Магистр! - произносит Кондвит, когда стихают звуки подъемного механизма. - Что все это значит?
        - Ты смотришь так удивленно, Роберт! - отзывается фон Штауфенберг с тенью улыбки. - Ты думал, что это вы, Иерофанты, скорректировали работу головного мозга человека. На самом деле, вы исполнили задачу, поставленную перед вами высшим существом. Цель жизни человека состоит вовсе не в том, что он себе представляет, а в том, что он реально делает. Что делало человечество всю свою историю? Сначала оно построило железные дороги, превратившие земной шар в огромную индукционную катушку, к которой был подключен ток от тысяч электростанций. Затем была создана сеть Интернета и мобильной телефонии вкупе со спутниками космического позиционирования и навигации. Это гигантское инженерно-техническое сооружение получило название Неокортекс. Это и есть рукотворная «нейрозаплата» на разорванной коре головного мозга планеты. Ради этой цели тысячи лет назад была скорректирована ментальная программа Ното. Род людской завершил предписанную ему миссию и будет заменен на созданный им же искусственный разум, который должен совершить экспансию в космос и завоевать вселенную. До 2050 года Ойкумена станет суперкомпьютером.
Время людей прошло. Земная иллюзия исчезнет, тем более что это была всего лишь иллюзией разумной «вакцины».
        С горечью и недоверием слушает Сергей речь Великого магистра. Мучительный путь человечества, полный страданий и свершений, оказался программой строительства циклопического планетарного сооружения. Но может ли Творец быть таким жестоким? Неужели ему не нужны наработанные в муках качества человеческих душ? Неужели мы, и вправду, биороботы? Верить ли этому фашисту? Он врет и не моргает своим единственным тусклым глазом! Человечество не нановакцина! Мы божьи дети, мы…
        «Очнись, Сереженька, очнись!»
        «У него поднялось давление и участился пульс».
        Отдаленные голоса перекрывает скрипучий голос Магистра.
        - Отдайте мне Копье, Сергей! Отныне вы Великий магистр ордена «Пангеи»!
        - Мы против его кандидатуры! - резко возражают капюшоны. - Он не перешел с национального уровня на планетарный. Он приехал убить нас ради русской нации.
        - Да, этот тест он еще не прошел, - поджимает бескровные губы граф и наводит на Скворцова свой глаз. - Открою вам главную тайну, Сергей: вам суждено стать лицом и личностью Неокортекса, но для этого нужно прорвать махсом.
        - Как это сделать? - спрашивает Скворцов.
        Магистр приподнимает руку, призывая зароптавших коллег к тишине.
        - Умереть, - отвечает он. - И воскреснуть.
        - Ничего себе задачка! А если я не воскресну?
        - Значит, не судьба. Ваше нахождение в Коконе виртуальной реальности изначально было подключением к Неокортексу планеты! Вы уже подключены, друг мой! Наступает последний этап загрузки души в Систему - смерть личности. Умерев здесь, вы станете богом там. Вручите мне копье и примите абсолютную власть формулой «Я, Господь Бог, повелеваю!»
        Штауфенберг протягивает… культю. Опомнившись, переменяет руки.
        - Ну, же, - шевелит он иссохшими пальцами, как делала это Длань Смерти над Майданом, - отдайте Копье! Взамен вы получите абсолютную власть.
        «Он врет, одноглазый безрукий паралитик, символ бессильного однополушарного ума! Такой Ум был нужен для создания Неокортекса, теперь он выполнил свою миссию и должен быть заменен Целостным Разумом».
        Закрыв глаза, Копьеносец уходит в медитацию.
        ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТАРОГО ПАРТИЗАНА
        - Деда, давай татать, - на колени Василию Акимовичу взбирается Дашутка, внучка любименькая, светло-кудрявая, круглолицая, краснощекая (диатез) голубоглазая (с возрастом глаза потемнеют и станут сердоликовыми).
        - Какую сказку хочешь, Дашуль?
        - Про Мишку каляпого.
        - Ну, давай. «Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенки поет…»
        Чтение длится недолго, эту сказку Даша знает наизусть, скоренько слезает с дедовых колен и приносит куклу.
        - Как куклу зовут, Дашуль?
        - Бабри.
        - Бабри? Понял. А муж у нее, наверно, бобер, да, хе-хе?
        - Ты у нее спроси, где она с Бабри сегодня гуляла, - советует дочь с кухни.
        - Ну, и где ты гуляла с Бабри, Дашутк?
        - В пакре.
        - Где?
        - Ну, в пакре! - сердится внучка на непонятливого деда. - В пакре там…
        - В парке, - Светлана появляется в дверях, - а на прошлой неделе мы были в цикре.
        - В цирке, - дед заливается дребезжащим акцентированным смехом - хах! - хах! - хах!
        - И едим вместо макарошек - камарошки, - смеется мама. - И чистим зубы «зубатой пастой».
        - Ня нядо, ня нядо! - сердится Даша на отвлекшихся взрослых. - Давай татать про кокозядого бабалея.
        - Это еще что за чудище? - изумляется дед.
        - Кокозядый ба-ба-лей! - в такт слогам машет ручонкой пигалица и тащит растрепанную книжку о кровожадном Бармалее. Дед поражается - это же он, точно так же рубя ладонью воздух, внушает родственникам последовательность единственно правильных действий.
        Вот Даша захотела пи-пи, но дед не может посадить ее на трон, то есть на горшок, это обязанность мамы, причем, мать должна усадить ребятенка спиной к своим коленям и дать сверху обе руки - так, держась за мамины руки, Дашенька писает.
        Вот у нее из носа пузырятся «солёпы», и только дед имеет право взять «солёпае патенце» - (розовое, ни в коем случае никакое другое!) и высморкать драгоценные сопли. Если это пытается сделать бабушка или мама, поднимается грандиозный скандал с катанием по полу и битьем затылком об ковер. Примерно до пяти лет Даша страдала приступами неконтролируемой ярости, бледная, с посиневшими губами, она ревела и билась, требуя, чтобы исполняли только ее волю. Мама и дед боялись этих приступов, в них проявлялся какой-то древний и страшный характер, поэтому Дашеньке не перечили, носочки ей надевала только мама, а сказки «татал» деда.
        Вот и сейчас, непослушная, она не закрыла глаза, как он велел.
        Сточенный до обушка нож входит в пространство между локтевым сгибом и напруженным в реве кадыком и резко режет назад к себе по голубоватому варикозу вен.
        Косой ухмылкой от уха до уха вскрывается трахея, мощно бьет струя крови, (если перевести артериальное давление 120 на 80, то получится почти полторы атмосферы - фонтан!) - рев обрывается, переходя в булькающий кашель.
        С шумом шуршащего душа алые струи бегут по белому боку холодильника, по чеканке «Алые паруса», по настенному календарю за 2013 год с выгоревшим на солнце образом Николая Угодника. Дисперсная кровь окутывает невидимого чабана с клюкой, в круглой татарской шапочке.
        «Что я тебе гаварил, Вася-джян? Учись барашка резать!»
        КУНДАЛИНИ. ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        - Как ему удалось встать? - изумленно вглядывается в смертоносного старца профессор Дмитриев.
        - Психомоторное возбуждение, - проработавшая двадцать лет в «Скорой помощи» Римма Львовна мало чему удивляется. - У моего восьмидесятилетнего папы было подобное. Глаза сумасшедшие, сила откуда-то взялась неимоверная. Крушил все вокруг, его трое санитаров скрутить не могли. Или был у нас пожилой кадр после автодорожки в алкогольном опьянении с ЧМТ и переломом обеих голеней. Очнулся на третий день, разломал на себе аппараты Илизарова, порвал вязки, схватил стойку с капельницами и начал сражаться с чудовищами. Внутренние резервы человека огромные, уметь бы ими пользоваться.
        - Мне бы тоже не помешало сейчас психомоторное возбуждение, - профессор еле шевелит пересохшими губами. Бессонница и усталость ввели его в состоянии транса, он говорит в микрофон, как сомнамбула.
        - Происходят какие-то запредельные вещи, друзья, нас словно нарочно вводят в измененные состояния сознания, лишение сна… шокирующие сцены пыток… простите за сбивчивость… но надо продержаться, приближается главное испытание, то, для чего все мы родились и пришли сюда… Простите, выбит из колеи, не сплю вторые сутки, стал свидетелем событий небывалых, и сейчас вижу нечто удивительное, прежде скрытое от глаз. Мы все это видим, тут главное - правильно прочесть, понять, что показывает нам жизнь! Сергей проник в мавзолей, он уже в эпифизе! Где расположен эпифиз? Между двумя полушариями! И прикреплен к обоим зрительным буграм в промежуточном мозге. О чем это говорит? О его объединяющей роли «моста» между правым и левым полушариями! Это единственное место, предусмотренное природой для соединения мужского и женского начал! Только там, в эпифизе Сергей может соединиться с Дашей, но как она попадёт туда?
        Зал молчит, немногие понимают, о чем говорит профессор.
        - Голос подает Римма Львовна, большая любительница эзотерики.
        - Даша - это же душа, женская энергия, она может подняться по чакрам вверх только путем Кундалини.
        - Владимир Алексеевич возбужденно привстает.
        - Понял! - восклицает он. - Я понял, друзья, почему её так истязают! В состоянии покоя Кундалини лежит свернувшись в основании позвоночника. Чтобы подняться вертикально вверх по всем тридцати трем позвонкам на огромную высоту и достичь эпифиза, требуется огромный импульс энергии, и он достигается через максимальные страдания, через крёстные муки, через смерть на кресте! Христос ведь тоже воскрес после предельных страданий! Только так можно достигнуть критической массы в ядер-ном синтезе души, да-да, у души тоже есть критическая масса, приводящая к ядерному взрыву!
        Профессор говорит по какому-то наитию свыше, едва контролируя себя, в то время как на Просцениуме развертывается схватка старого партизана с бандитами.
        …держась за горло, Верзила шипит пузырящимся под нижней челюстью разрезом: «С-с-су-ука…». Надрезанная голова его, ослабленная рассечением сухожилий, отпадает за плечи, гортань в ярко-алой «улыбке» раскрывается и выкипает, как чайник на плите. Из клокочущей раны вытарчивает что-то трубчатое, похожее на перерезанный гофро-шланг, куда всасывается воздух и выкашливаются брызги крови. Добавляя жути, из клоунского «рта» на горле «сицилийским галстуком» вываливается язык.
        Страшный «маскот» бьется в конвульсиях, срывает с креплений навесные ящики и рушится в углу. Из шкафчиков с грохотом льются стопки тарелок, сыплется кухонная утварь, банки с манкой, сахаром и мукой, салфетки, пачки черного перца горошком, приправы к мясу и рыбе, подносики, туески, пластиковые контейнеры, крышки от банок и сами банки. Туманом клубится мука. Присыпанный ею бандит становится белым, как клоун, конвульсии бьют его долговязое тело, кровь из горла замешивает на груди пасту «аль помодоро».
        - Мужчина проходит в эпифиз через змея кишечника, женщина поднимается путем змеи Кундалини. Вот две змеи, создающие кадуцей, ключ тайных знаний. Кундалини - дар куны. Куна - вагина, женщина. Какой дар дала Даша Сергею? Любовь и жертву. Ее пытают, но она, превозмогая муки, не звонит ему, давая время, чтобы он смог добраться до мавзолея. Страдания Даши есть возгорание энергии кундалини через муки и экстатические состояния.
        …Старшему перцовка попала в глаз. Вслепую, на отработанных инстинктах, он перехватывает руку с ножом и швыряет старца на пол.
        Но вредный, скандальный пенсионер не сдается, борется до конца.
        - Беги, Даш-ш-ш-ша… - хрипит он, исполняя нижний брейк-данс так же яростно и мощно, как и тогда, когда внучка поставила ему немецкий марш.
        Даша вскакивает, бандит бьет ее наотмашь, она ударяется спиной о газовую плиту, сбивает с горящей конфорки кипящий чайник.
        Ошпаренный дед сучит ногами в луже кипятка, мучительно вызевывая последние свои земные слова: «Бе-ги, Да-ша…»
        Вот откуда этот страшный шепот, преследовавший ее после выхода из комы!
        - Чай горярий, деда?
        Дед пробует.
        - Горярий, Дашок. Дуй еще.
        Внучка выпячивает губки, старательно дует на чашку.
        - А теперь чай горярий?
        Дед пробует.
        - Теперь питочки можно.
        Даша отхлебывает, обжигается и кричит в слезах.
        - Ты меня обманул! Чай УЖАСНО, УЖАСНО, УЖАСНО горярий! Деда ка-а-а-ака!
        …Уставившись стеклянными глазами на кровавую схватку, Владимир Алексеевич вещает совсем уже каким-то загробным голосом.
        - Пробудившись от непереносимой боли, кундалини поднимается по тонкому проходу внутри центрального канала спинного мозга… проходит шесть основных чакр, «развязывая узлы» материальности, и проникает к месту, называемому «Страж у Ворот». Здесь встречаются стволовые каналы двенадцати пар нервов, отходящих от ствола мозга. Это и есть двенадцать субличностей, изначально встроенных в биоробот! «Кундалини» пробивает эти «ворота», как летку в мартеновском цеху, чтобы раскаленный металл духа хлынул в эпифиз… Апофеоз, экстаз, взрыв, «активация третьего глаза», освобождение из океана перерождений… Вы понимаете, чему мы стали свидетелями? То, что было открыто на «кончике пера» мыслителями и духовидцами, мы видим в живых образах! В шоке от пыток мы забыли себя и словно стали единым целым с кибер-морганой…
        - Да… да… да… - шелестит в зале, люди впали в измененное состояние сознание и реагируют, как единый организм.
        - Мы становимся единым мыслящим разумом, говорю об этом прямо. Сюда, к нам, в разум, должен прорваться Скворцов! Махсом это же «Страж у Ворот», вот же он, совсем рядом!
        Пошатываясь, как пьяный, Владимир Алексеевич проходит к сцене и обеими руками касается невидимой пленки, за которой сражается и умирает старый партизан.
        СИНХРОФАЗАТРОН В ДУБНЕ
        Незадолго до описываемых событий к профессору подошла неразлучная троица Оспенников, Бурцев и Винников.
        - Мы вот тут посчитали, - сказал Оспенников, подавая листок с расчетами, - что для прорыва Махсома сил одного Скворцова будет маловато, нужно подать дополнительное напряжение на Просцениум.
        - Где же мы возьмем один Мегавольт? - спросил профессор, просмотрев бумагу.
        Из рассказа Оспенникова выяснилось, что рядом находится синхрофазотрон Ускорительного Комплекса Лаборатории Физики Высоких Энергий имена Векслера и Балдина и можно будет запитаться от его энергоблока. Дело в том, что для ускорения частиц требуется огромное количество энергии, но энергия нужна не постоянно, а всплесками. Если подключить ускоритель к городским сетям, то во время таких «всплесков», весь город будет погружаться во тьму. Поэтому для ускорителя был построен отдельный энергоблок. Принцип его работы таков: огромные маховики раскручивали до скорости звука (330 метров в секунду) и во время «всплеска» резко останавливали, превращая механическую энергию маховика в электрическую.
        Зам. директора НИИН Виктор Желдак по просьбе профессора пригласил бывшего главного энергетика Колыванова, похожего на рабочего-большевика с седыми усами, какими их изображали в советских фильмах, и поставил перед ним задачу - подключить кабелем широкого сечения суперкомпьютер и раскрутить маховики энергоблока для получения «всплеска» электроэнергии в один Мегавольт.
        Колыванов занедужил непонятливостью и стал отнекиваться, ссылаясь на то, что маховики, мол, одряхлели, давно не запускались и могут не выдержать пиковой нагрузки.
        Желдак положил перед ним на стол пачку денег и сказал «надо».
        - Хозяин барин, - прибрал Колыванов пачку. - Скажете - сделаю. Только кто остановит маховики в момент «всплеска»?
        - А в чем проблема? - спросил Дмитриев. - Вы и остановите.
        - Вы кто по образованию? - поинтересовался энергетик.
        - Психиатр.
        - А проблема в том, уважаемый товарищ психиатр, что в момент остановки маховиков возникающее напряжение столь велико, что в сырую погоду в помещении Ускорителя молнии бьют в стены вместо трубок и живо испекут любого, кто там будет находиться.
        - Будем надеяться, что погода будет сухой.
        - Да какая сухая, снег с дождем вторую неделю. Учтите, в дождь я его останавливать не буду.
        И вот в самый ответственный момент энергетик Колыванов позвонил профессору.
        - А у нас тут дождь, - сообщил он. - Со снегом.
        - Здравствуйте! - отозвался Дмитриев, с трудом понимая, кто ему звонит. - Что вы говорите, дождь у вас?
        - Еще какой. Припустил, не скоро кончится.
        - Да? Простите, я сейчас очень занят.
        - Як чему звоню, уважаемый. Я вам говорил, что в цеху во время дождя опасно находиться?
        - Да, кажется, говорили.
        - Так, кажется или говорил?
        - Говорили. И что из этого следует?
        - А то, что затормозить маховики сейчас может только самоубийца.
        - Но вам же было заплачено!
        - Вы смеетесь, уважаемый? У меня внуки. Я ухожу. Дверь в цех оставляю открытой. Если кто из ваших решится на такое, милости просим.
        - Но как он там сориентируемся?
        - Во дворе башня стоит. Похожа на китайскую пагоду. Она, кстати, может кратковременно накопить энергию, сопоставимую с секундной выработкой всех электростанций России. Бьет так, что молнии шарашат в радиусе до 150 метров, хе-хе. Так вот, мимо этой башни входите во двор, там еще стоят «катушки Тесла» в виде витых колен и колец из труб. По-научному это генераторы Аркадьева-Маркса. За ними дверь металлическая, на ней череп с молнией нарисован. Я оставлю ее приоткрытой. По лесенке на второй ярус поднимаетесь, там диспетчерская кабинка, в ней щит, из него торчит рычаг с эбонитовой круглой головкой. Вот его-то и надо опустить книзу. Там испечься раз плюнуть. Ну, я вас предупредил…
        ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТАРОГО ПАРТИЗАНА
        Маша Шарапова стонет на корте.
        Ангелина Огуренкова кричит во время оргазма.
        Каратисты вопят при добивании.
        Крик выводит на пик энергию в момент ударов, родов и экстазов.
        Звук, вырвавшийся из нутра Дарьи Жуковой, не имел ничего общего ни с криками теннисисток, ни с восточными единоборствами, ни с эротическими стенаниями.
        Как тогда, на Голом шпиле, когда Капранов ногами забивал беспомощного Скворцова, в голове у Даши что-то взорвалось, и волна обжигающего гнева захлестнула мозг. Леденящий душу вопль боевой магини оглушил бандита и пробил бетонные перекрытия на пять этажей вверх и вниз.
        Единственным зрячим глазом своим Старший увидел в искалеченной девочке удивительную перемену: бледное лицо ее посмуглело, заплаканные глаза просияли и сузились, губы налились кровяной киноварью.
        Восточная красавица-колдунья с царственной грацией проступила сквозь облик юной москвички и обвела исполненным гнева взором творящееся на земле безобразие.
        Зря Даша не верила Сергею, утверждавшему, что в ней живет принцесса Хазва, дочь Цура, начальника Оммофа, племени Мадианского.
        Хазва живет в каждой женщине.
        Горе тому, кто поднимет руку на мать, жену, дочь, сестру. Их защищает берегиня женского начала, верховная жрица черной магии, приносившая кровавые, в том числе и человеческие жертвы перед истуканом Ваала Фегоры.
        Покорная и слабая, женщина внезапно превращается в фурию (потом будет жалеть, приносить передачи, ухаживать в больнице, если жертва нападения, конечно, выживет), ибо в момент пришествия раскосой мстительницы ни одна из дочерей Евы не способна противостоять ее безжалостной воле.
        Для переключения в «состояние Жрицы» требуются шоковые, из ряда вон выходящие события, а их сегодня на долю Даши Жуковой хватило с избытком. С момента появления деда в дверях кухни у нее установился телепатический контакт с Черным Дымом, наполняющим сейчас тело Василия Акимовича. Ведьминым чутьем она ведает, что старый партизан до последнего вздоха не выпустит из рук нож и будет держать его кончиком кверху. Вскочив на кухонный столик, она с визгом обрушивается бандиту на плечи. Под ударом шестидесятикилограммового тела, увеличенного весом нерожденного еще младенца (весь когда-то многочисленный, а теперь сильно поредевший род Жуковых сражается сейчас на малогабаритной кухне), Старший отпускает горло старика, упирается ладонями в пол, но не удерживается и расползается руками по скользкому от кипятка и крови линолеуму.
        Беременным чревом своим - через спину врага - Даша чует прокалывание чужой брюшины, погружение ножа через кишечник в сосудистый пучок печени, вызывающий мощное кровотечение и мгновенную смерть.
        Ребенок в чреве матери ощущает сильное сотрясение и получает психическую травму, закладывающую будущий тип его характера. В ту же секунду его дед испускает дух, который находит себе новое пристанище.
        ГЕНЕРАЛ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ЛАБОРАТОРИЮ СНА
        Дежурный прапорщик Руденко был ошарашен, когда распахнулась дверь, и в проеме возникла полупрозрачная, слабо очерченная по контуру фигура. Верный долгу прапор расстегнул кобуру, чтобы вытащить табельное оружие, когда призрак содрал с себя маску и оказался… генералом Огуренковым!
        Прорычав что-то нечленораздельное, генерал промчался мимо поста охраны.
        - Что здесь происходит? - загремел он, врываясь в Лабораторию. - Кто разрешил? Выключайте вашу кибер-моргану! Кончилось ее время!
        - Не говорите ему, что Даша в коконе, - шепнул профессор Римме Львовне.
        Та кивнула, побледнев, потому что на господина Куратора было страшно глядеть - грязный, перебинтованный, в пятнах крови и местами невидимый, он разил безумием только что пересенного огневого контакта, пороховыми газами и смертью.
        - Открывай! - указал он профессору Копьем на Кокон.
        - Что вы намерены делать?
        - Открывай, Алексеевич!
        - У меня нет ключей.
        - Не ври! Открывай! - Генерал сунул Копье за борт куртки и здоровой рукой схватил профессора за грудки. - Где ключи от кокона?!
        Ощупав карманы профессора и, ничего в них не обнаружив, он зажал ему горло удушающим приемом.
        - Отдай ключи, Алексеевич, по-хорошему прошу!
        - Нет, Григории, - прохрипел Дмитриев, - ключи я тебе не отдам!
        Взрычав, Куратор оттолкнул его и принялся изо всей силы колотить рукояткой Копья по выпуклой крышке КВРа.
        «Да что он творит! - раздались голоса. - Вызовите полицию! Охрана! Прекратите это немедленно!»
        Не обращая ни на кого внимания, Куратор, как яйцо вкрутую, продолжал лущить пластиковое навершие кокона.
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Держась за горло, Владимир Алексеевич отступает к ложе управления.
        - Дима, - хрипит он сквозь кашель, - энергетик включил энергоблок, но отказался его тормозить, говорит, опасно в такую погоду.
        - Что делать, Владимир Алексеевич? - с готовностью спрашивает Вехин.
        Профессор объясняет.
        - Понял. Я быстро, - Дима нащупывает ногами сегвей под столом, - домчу с ветерком! Только подключу лабораторию к трансляции к ютубе. Вы разрешаете?
        Дмитриев кивает.
        Димсон быстро набирает нужные команды и покидает лабораторию.
        Впоследствии очевидцев прорыва махсома будет насчитано более ста сорока четырех тысяч.
        МАВЗОЛЕЙ
        В глубокой медитации стоит Копьеносец посреди кенотафа.
        - Смотрите! Это вижу я один? - изумленно указывает на него один из капюшонов.
        Члены Синклита подаются вперед.
        В полумраке, мантией охватывая тело Копьеносца, проступает фигура в белых, обагренных кровью одеждах. Первосвященник Финеес делается светящимся порталом.
        «Войди!»
        Сергея подхватывает и вносит в мерцающее внутреннее пространство Высшего Я.
        Клубятся галактики и созвездия, переливающиеся синими, красными, яшмовыми, смарагдовыми, изумрудными цветами. В умопомрачительной дали Сергей видит старика с маленькой девочкой. Держась за руки, они идут куда-то, о чем-то беседуя.
        - Ты поверил магистру? - спрашивает объявший его световой мантией Финеес.
        - В чем? - мысленно отзывается Сергей.
        - Люди не нанотехнология, они семя Бога, частички Вселенского Разума. Земля - прекраснейшее из творений Божьих, ты зря отказался от нее.
        - Я? Отказался? Когда?
        - Когда впал в кому.
        - Я не хотел впадать в кому! Я мчался спасать Дашу. Это Гусь подстроил аварию!
        - Будь честен, Сергей! Гусь только осуществил твое тайное желание.
        - Какое?
        - Если ты не поймешь этого сам, урок не будет пройден.
        После долгого молчания Сергей просит.
        - Помогите мне…
        - Холодно, - отзывается Финеес.
        - Пожалуйста.
        - Теплее.
        - Я прошу, пожалуйста, помогите мне понять.
        - Тепло. Но еще не горячо.
        - Что я должен сделать?
        - А ты помолись.
        Сергей изумляется.
        - Вам это нужно?
        Финеес смеется.
        - Это нужно не мне. Это нужно тебе.
        - Зачем вам унижать меня?
        - Разве молитва унижает? Тебе не хватает своей мудрости, так попроси моей. Смири гордыню, стань на колени, признай свои ошибки, вот увидишь, тебе станет легче.
        - И еще закричи: «Господи, помилуй меня! Ты, который сотворил меня таким несовершенным, прости мои несовершенства!» Почему я в коме? Ответь, я прошу. Я умоляю. Я на коленях.
        - Ты не верил в реальность мира, ты считал его миражом, ты не верил в реальность людей, ты называл их испарениями своего мозга. Мир отразил это на физическом плане. Ты в коме, а вокруг призраки. Понял теперь, для чего Господь поместил тебя в кому?
        - Нет! Как можно понять то, чего нет? Кома - это великое Ничто!
        - Замечательные слова. Почему бы не познать Великое Ничто?
        - Как можно познать то, чего нет?
        - Ты прав, состояние комы можно определить только при помощи отрицания. Итак, вдумайся, кома это смерть с возможностью воскрешения в той же личности. В стране мертвых страшно умереть?
        - Нет.
        - Страшно быть уязвленным?
        - Нет.
        - Ты можешь заболеть?
        - Нет
        - Тебе страшно, что на тебя нападут, изобьют, убьют?
        - Нет, нет и нет!
        - Разве это не превосходные состояния, полные мощи? Неужели ты не чувствуешь, что проживаешь состояния могущества и неслыханной прежде свободы?
        Видя, что Сергей затрудняется с ответом, Финеес поясняет.
        - Скажу иначе. Для чего была дана кома тебе, горделивому, вспыльчивому духу? Ты сеял смерть, не принимал мир, осуждал людей и Творца, что ощущаешь ты сейчас?
        - Сначала я ощущал отчаяние…
        - А потом?
        - Я смирился.
        - Кома и есть Великое Смирение. В коме ты не сопротивляешься, когда тебя бьют по щеке. Ты даже не подставляешь вторую щеку, потому что это было бы вызовом бьющему, а значит - гордыней. Ты смирился перед миром, ты сдался полностью и бесповоротно. Это и есть ахисма, Великое Недеяние. Все происходит само. Маленькая, временная, бренная личность более не процеживает через ситечко своего ума полноводную Реку Жизни.
        - Что же мне теперь делать? - спрашивает пораженный правотой первосвященника Скворцов.
        - Ты хочешь жить в реальном мире? Хочешь встретиться с Дашей? Увидеть сына?
        - Ты издеваешься надо мной?
        - Я спрашиваю вполне серьезно.
        - Хочу.
        - Спроси меня, почему я тебе не верю.
        - Почему?
        - Потому что, если бы ты на самом деле очень сильно этого хотел, ты бы уже давно очнулся и обнял любимую женщину.
        - Я стараюсь, но не могу.
        - Плохо стараешься.
        - Помоги мне.
        - Конечно, помогу. Давно надо было попросить меня. Я не могу сделать ничего против твоей воли. Итак. Ты хочешь выйти из комы?
        - Да.
        - Ты отдаешь себе отчет, какую ситуацию ты застанешь в реальном мире? У тебя сломан позвоночник. До конца своих дней ты останешься прикованным к постели инвалидом. Это тебя не останавливает?
        - Да, - с усилием признается Сергей, - именно этот страх останавливает меня. Я боюсь выйти из комы. Зачем мне просыпаться в таком состоянии? Я боюсь Дашиного презрения, жалости, боюсь, что она бросит меня, калеку. Да и зачем быть ей обузой?
        - Вот видишь, сколько страхов останавливают тебя на пути к выздоровлению. Ты так и не сумел вверить себя женщине. Она - самое верное, самое надежное, самое любящее, что есть на земле. Как же она может предать и бросить тебя, если она тебя родила и выносила? Все вы живете в коме, ходите, разговариваете, едите, совокупляетесь, но живете без понимания смысла жизни, без любви к себе, к людям, к миру. Но ты проделал большой путь, и потому удостоен высочайшей аудиенции.
        Финеес растворяется в космосе, по которому разливается океан жемчужного сияния, но глазам не больно, а ушам не знобко от катящегося по галактикам голоса Первотворца.
        - Я Господь от Начала Сущий! Я Бесконечен и Трансцендентален. Я был-есмь-буду Абсолютом. Понадобилась Вечность, чтобы появилась моя противоположность. Так были созданы Мужское и Женское Начала. Между нами напряглось Пространство, и возникли Материя и Время. По прошествии еще одной Вечности появился Я-Третий, породивший нынешнюю Вселенную. Я, Абсолют, перемещаюсь из Первого Я (Один) во Второе Я (Пара) в Третье Я (Троица). Троица создала Меня-Четвертого, Меня-Пятого, Меня-Шестого, Меня-Седьмого, Меня-Восьмого, Меня-Девятого и Меня-Десятого. Нас стало Тринадцать. Вместе Мы составляем Плерому, Божественную Полноту Бытия. Все, что существует, движется и живет, есть Мое «Божественное Я». Я пребуду всегда и во всем. Мои аватары, духи, сколы и аналоги представлены в душе каждого человека. Каждый человек был, есть или будет Мной, как Я был-есмь-буду каждым человеком. Посему каждому из вас суждено пронести по жизни Копье Судьбы, как пронес его Я.
        Восхищенный грандиозностью и простотой отрывшейся ему формулы единения сущего с Творцом, Сергей спрашивает.
        - Копье было дважды сломано. Значит ли это, что Путь Копья прошли только два человека?
        - Я-Первый и Я-Второй прошли Путь Копья до конца. Земное усТРОЙство в трехмерном мире завершится появлением Меня-Третьего!
        - Я понял, Господи! Благодарю Тебя.
        - Будь благословен, Сын Мой!
        Члены Синклита не решаются ни звуком, ни жестом прервать медитацию Великого Потрясателя Копья Судьбы. Отрешенность и вместе с тем величайшее спокойствие, кротость и божественная любовь проступили на Просветленном Лике. Кто видел в Шанхайском храме статую нефритового Будды, тот поймет, ЧТО именно увидели присутствующие в Мавзолее.
        - Мы в его уме, - шепчет Кондвит. - Он мыслит нас.
        - Он мыслит нами… - оцепенело поправляет Эфраим. - Мы его мыслеобразы. Стоит ему помыслить иначе, и мы исчезнем…
        Всечеловек поднимает руку с Копьем.
        Члены Синклита опускаются на колени.
        Иллюзорный мир кибер-морганы дрожит и шатается.
        Жизнь Ума-Кощея, соткавшего иллюзию земной жизни, держится на «иголочке» древнего Копья. Вот в чем разгадка! Предки оставили нам все подсказки, они позаботились о своих потомках, замаскировав выстраданную мудрость под наивные сказки, чтобы их не уничтожили захватчики, как уничтожили они летописи и родовые книги славян.
        Западные мудрецы не читали русских сказок, а Сереже Скворцову бабушка его, Ольга Васильевна, рассказывала на ночь и про Василису Прекрасную, и про Ивана-царевича, сразившего Кощея Бессмертного, чья смерть кроется на конце иглы.
        Засмеялся симферопольский пацан Серега Скворцов, взял за концы Копье Судьбы, да и ударил им о колено.
        Согнулось копье.
        Ахнули архонты.
        Перевернул Сергей Копье и разломал о колено на изгиб.
        В руках осталось по железному обломку.
        Копья Судьбы более не существовало.
        С грохотом полетели к ногам правителей мира обломки некогда могущественного артефакта. Органной фугой взревела кибер-моргана, потрясенная в самой основе своей, какой является вера людей в ее истинность. Нашелся один человек, который сломал Кощееву иглу, и - зашаталось царство иллюзии, поползли стены, заколебались фигуры, сотряслось мироздание…
        Громовые удары обрушиваются на потолок, который трещит и лопается чудовищными трещинами.
        Туманом осыпается каменная пыль, падают обломки лабрадорита.
        В панике вскакивают двенадцать членов Синклита, двенадцать могущественных правителей Земли, в одночасье сделавшиеся слабыми, колеблющимися призраками…
        ЛАБОРАТОРИЯ СНА
        Генерал Огуренков растерянно опускает руки. Из Лаборатории Сна он наблюдал, как Скворцов играючи разломал артефакт величайшей ценности, символ Абсолютной Власти. И вдруг генерал расхохотался - гомерически, безумно, - ибо в его руках РЕАЛЬНОЕ, а не иллюзорное, Копье Судьбы оставалось ЦЕЛЫМ! Теперь он, Валентин Огуренков, его Владыка! Сейчас все случится и сбудется! Он проведет активацию Копья, и первой его жертвой станет прежний владелец, жалкий «Шекспир» из захолустья! О, как близка ты и желанна, абсолютная власть над миром!
        Мощными ударами довершив разрушение купола, генерал запустил руку внутрь кокона, открыл замок, откинул крышку, рванул боковые дверцы, но они были закрыты. Генерал подтянул кровать с коматозником вплотную к двери, но все равно бить копьем сверху было неудобно, высоко. Он огляделся, придвинул к Кокону стол, на котором коматозника обмывали и массировали. Взобрался. Стол пошатывался под его тяжестью.
        Коматозник лежал лицом вверх. Глаза его были закрыты.
        Валентин Григорьевич взвесил в руке легкое, как перо, Копье Судьбы.
        - Умри! - выдохнул он, вздымая руку.
        Зал онемел. Никто не знал, что делать.
        И тогда Катя Наумова, бледная и устремленная, как Свобода на баррикадах, вскочила со своего места и срывающимся голосом прокричала.
        - Рос-си-я! Рос-си-я!
        Встала натянутая, как струна, Савельева.
        - Рос-си-я! - повторила она вслед за Катей. - Рос-си-я…
        И жестами пригласила всех вставать. «Вставайте, подруги! Женщины, вставайте!» Аудитория сверху донизу выбелилась, женским хором скандируя и наступая на затравленно озирающегося Куратора: «Рос-си-я! Рос-си-я!» - слитный этот хор было слышно даже в других корпусах Института.
        С амфитеатра вниз по ступенькам текут белые халаты.
        «Сейчас набегут, стянут, начнут уговаривать, пройдет сумасшедший запал свершения, засосет суета… голова кружится… все плывет… пульсирует… начнут мерять давление, уговаривать, увещевать, в сердце проснется жалость, Скворцов пойдет на поправку и - прощай мечта о всемирном владычестве. Да и нужна ли тебе власть, Валентин? Нет! Молчать! Всем стоять! Я не отступлю! Не дрогну! Это последняя проверка на вшивость, смогу ли я перешагнуть, преодолеть свою слабость… ТУДА, к высшей власти не допускают слабаков. Вот почему на Пути к Владычеству стоит человеческое Жертвоприношение! Я довершу начатое, чего бы мне это ни стоило!… столько сил уже положено… Ну же, Валентин! Один удар и впереди - сияющие высоты. Ты шел к этому всю жизнь. Всего один удар! Воткни копье, не будь трусом! Скворцов переколол кучу народа и ничего, лежит себе и в ус не дует. Чего смотришь, Сережа? Ты сам серийный убийца, так получай же ответный удар от всех твоих жертв…»
        - Всем стоять! Ты - официальное лицо! - генерал указал копьем на профессора. - Будешь свидетелем!
        - Свидетелем чего? - спросил Дмитриев. - Бесчеловечного убийства? Опомнитесь, Валентин Григорьевич!
        - Свидетелем того, что Копье… - Огуренков левой рукой поднял Копье над головой (правая висела плетью) и проревел, парной, багровый, бычежилый, - …
        ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТАРОГО ПАРТИЗАНА
        … чьи это пальчики разбросаны по столу?..
        чьи это руки стараются поднять дедушку, но все время соскальзывают?
        Ну, правильно, ведь на правой ручке остался один только большой пальчик, им не ухватишься крепко…
        «Даша, очнись! Даша! Приди в себя! Сергей в опасности!»
        «Рос-си-я! Рос-си-я! Рос-си-я!»
        «Даша, очнись! Сергей в беде».
        Она не слышит.
        В кухоньке на полу маленькая девочка делает дедушке искусственное дыхание, целует холодеющие губы, щеки, лоб, умоляет проснуться. Это же так просто. Дед спас ее, теперь она должна спасти дедушку, вдохнуть в него хоть частицу своей молодости, своей энергии.
        Посиневший от удушья, мучительно оскаленный, в белой, залитой вражеской кровью майке, старый партизан плывет навзничь по Красной реке. Туман поднимается над Голым шпилем, над тихой родной природой, над женщиной, оплакивающей воина.
        Раскрыв малый кокон, Римма Львовна хлопает девушку по щекам, но ни пощечины, ни ватка с нашатырем на нее не действуют.
        «Даша, очнись! Даша, приди в себя!»
        «Рос-си-я! Рос-си-я! Рос-си-я!»
        «Деда, я все-все поняла, не наказывай меня, не уходи! Погоди умирать, подожди маненечко! Я теперь тебя любить буду! Мы с тобой так классно заживем! Я за тобой теперь хорошо ухаживать буду! Ты только не умирай, дедушка, пожалуйста… ты же партизан, ты столько боев выдержал! Очнись, мне страшно без тебя, я запрещаю тебе умирать, это приказ!»
        Вечный зов женщин - «не умирай, вернись, останься!» - но мужчины уходят, они воины, им положено умирать.
        Никого не вернешь, ничего не изменишь. Все, Даша, все.
        Василий Акимович Жуков, 1920 года рождения, русский, погиб в бою, защищая Родину.
        ДИМА ВЕХИН В ЭНЕРГОБЛОКЕ СИНХРОФАЗАТРОНА
        Ворота во двор энергоблока оказались открытыми, как и обещал старый инженер. Дима Вехин осматривает захламленный двор. Возле пожарного щита из асфальта торчит облезлый нос ракеты с вырезанной в нем дыркой - экранированная собачья конура. Говорят, в пиковые моменты агрегат продуцирует такое напряжение, что даже собаки живут тут в металлических «клетках Фарадея».
        Фонарик высвечивает белую табличку на двери с черепом, перечеркнутым красной молнией «Стой! Напряжение!»
        Дверь со скрипом открывается.
        Внутри душно и темно. Гудят машины.
        Луч света нашаривает лесенку справа, над ней площадку-кабинку на высоте двух метров с открытым электрощитом, из которого торчит рубильник с черным эбонитовым шаром на конце. Это замыкатель цепи, о котором говорил энергетик.
        По мере того, как сисадмин продвигается вглубь цеха, волоски на его теле от электростатического напряжения встают дыбом.
        С металлических перил лестницы с треском соскочила искра.
        Дмитрий вздрогнул и уронил фонарик.
        Блин!
        Обожженные пальцы пощипывало.
        Резко запахло озоном.
        Зрение свыклось с темнотой. В слабом блике фонаря, который продолжал светить под лестницей, рычаг с шаром отбрасывал на потолок тень в форме булавы. Электричество сжижалось, проступали контуры живущих в нем таинственных существ. Чьи-то очи заглядывали в душу, чьи-то руки шевелили волосы, жгуче оглаживали спину.
        В этот момент зазвонил телефон. Вехин сунул руку в карман, вынул трубку и приложил ее к уху. Голос в динамике искажался и пропадал.
        - Димочка, он занес… он сейчас… ее… - и дальше взвизгом струны сумасшедшего бас-гитариста. - Дима-а-а-а-а!
        - Что? - закричал перепуганный сисадмин. - Что мне делать?
        Трубка трещала.
        Электромагнитная буря в цеху набирала обороты. Димсона шатала его собственная прическа, вставшая дыбом. «Профессор говорил, что чем развитее душа, тем больше вокруг нее аура. Я практически святой».
        Внезапно голос в мембране мобильного телефона прорезался.
        - Он сейчас ее убьет! Включайте, Дима и… про…щ-щщщ… - хрипы съели последние слова профессора.
        Он хоронит меня, подумал сисадмин, но дальше размышлять не стал. Страх за Дашу и любовь к ней заставили его схватиться за эбонитовый шар на конце длинного рычага, долженствующего замкнуть клеммы. Но не так-то легко это было сделать - пальцы шли через электромагнитное поле, как сквозь плотный, бьющий тугой струей водопад. С концов клемм срывались длинные искры, жалящие выступающие части цеха.
        ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТАРОГО ПАРТИЗАНА
        В детстве, когда Василий Акимович хотел наказать внучку, он прятался, на балконе или в кладовке. Малышка бегала по квартире, заглядывая в шкафы и под кровати, и звала испуганно: «Деда-а-а-а, ты где? деда-а-а-а!», а он вдруг выпрыгивал из-за спины, пугая ее до пронзительного радостного визга.
        Вот и теперь дедушка притворился мертвым.
        Маленькая Дашутка будит его, трясет, умоляет очнуться, и он вдруг ка-а-а-ак выскочит из засады, как закричит с дребезжащим своим смешком: «Хенде хох, ревушка-коровушка! Испугалась? Аха-ха-ха!»
        Вот визгу-то, вот радости!
        Крепко-крепко, как умеют только дети, обнимает Даша милого дедушку, приникает к нему всем дрожащим тельцем своим, и целует, целует запавшие щеки, незрячие глаза, холодеющий лоб. Наобнимавшись, встает с пола, протягивает оскопленную ручку, похожую в запекшейся крови на осмаленное оленье копытце.
        - Писи галять, деда!
        Дедушка с внучкой выходят из кухни прямо в открытый космос.
        Мерцают звезды, светит Луна, парящей кровью плещется Млечный путь.
        - Как красиво, деда! Это салют на День Победы, да?
        - Нет, Дашуль, это звезды.
        - Ой, не дави так, у меня ручка болит.
        - Прости, прости…
        - А куда мы идем?
        - К Богу, Дашуль, к кому же нам еще идти.
        - А Бог добрый?
        - Конечно. Он самый добрый на свете.
        - За что же мне пальчики отрезали?
        - А вот мы и спросим у боженьки, за что тебе пальчики отрезали. За что на
        Советский Союз фашисты напали. За что миллионы русских людей замучили. Мы с Него за все спросим.
        - Вот бы я сказала Богу, чтобы он помиловал всех-всех на свете людей. - Даша останавливается, важно складывает ручки и топает ножкой. - Это приказ!
        - Молодец! - гладит ее по головке дед. - Так мы Ему и скажем. Он тебя послушается. Он деток всегда слушает и делает, как они просят. До тебя ведь никто не додумался попросить о помиловании всех на свете людей. Видишь, какая ты у меня добрая.
        - Да, Даша добрая…
        - Прости меня, Дашутка, что был я стервозным, и злым, и жадным, жизни вам с мамой не давал, нервы мотал, измучил своими болячками, пил и скандалил. Я для того таким был, чтобы воспитать тебя хорошей и доброй девочкой…
        - И ты меня прости, дедушка.
        - Тебя-то за что, дите малое?
        - Я плохо за тобой ухаживала и… еще…
        - Ну, говори…
        - Я хотела, чтобы ты умер. Прости-прости-прости!
        - Давно простил, что ты! Ну, хватит, наобнимались уже… Я понимаю, кому ж охота ухаживать за бесполезным стариком.
        - Ничего ты не бесполезный. Ты полезный! Ты самый располезный-преполезный!
        - Ну, тогда ладно.
        - Деда, а до Бога далеко?
        - Далеко, Дашуль. Как до Берлина. Но мы все равно дойдем.
        - Давай тогда татать.
        - Давай. Про кого хочешь?
        - Про Мишку каляпого.
        - Ну, слушай. «Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенки поет…»
        Дедушка с внучкой уходят в звездную бездну.
        Все меньше их фигурки, все тише голоса.
        Случилось то, чего не ожидали ученые, опасавшиеся в первую очередь выкидыша, - Даша Жукова вторично впала в истерическую кому.
        ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ
        Внимание, читатель!
        Прочтение этих страниц есть личное проживание великой мистерии.
        Посвящение всегда смерть. Смерть старой личности, старого мировоззрения.
        Наступают горькие, горчайшие минуты.
        Не дрогните!
        «ВСТАВАЙ, МАМОЧКА!»
        Редкая женщина выдержит вторжение в психику Хазвы.
        Энергетический контур Жрицы способен пережечь самую крепкую нервную систему.
        Вот и Даше Жуковой не хватило сил.
        Но не зря же говорят мудрецы, что мужчина - это внешнее, а женщина - внутреннее.
        Внутри Даши кто-то жил.
        И этот «кто-то» один мог достучаться до матери.
        Он и достучался, в прямом смысле этого слова.
        Маленькая ножка толкнулась в утробе, жаркий шепот заполнил улитку уха.
        «Вставай, мамочка, нашего папу убивают…»
        Голос был такой явственный, что Даша вздрогнула и очнулась.
        И схватилась за живот. Все было в порядке, ребенок был в ней.
        А перед кроватью стоял сгорбленный, сухонький, седобородый старичок.
        - Здравствуй, Мария, - улыбнулся он.
        - Я не Мария, я Даша.
        - У тебя второе имя есть. Тебе его при крещении дали.
        - Вы Николай Угодник?
        - А как ты меня узнала?
        - Я вас на календаре видела, у дедушки.
        - Я тебя тоже видел. Там, где наши образы, там и мы. Мы все видим. Вставай, Мариюшка, тебе сына рожать и мужа спасать. Без тебя Русь погибнет.
        - Я не могу встать, дедушка, ручки-ножки не двигаются.
        - А ты попей, попей моей водички. Из этой мисочки Сережа пил и Сатану победил. Ты не смотри, что она простреленная, это чтобы в ней вода не застаивалась, чтоб живой оставалась.
        Смотрит Даша, а в руках у старичка не миска тюремная, а золотая чаша, украшенная самоцветами, а в ней маленькая дырочка в золотом боку, и течет в эту дырочку вода. Течет и не иссякает. Вода вечной Жизни.
        Утолила Даша-Мария жажду, расплакалась.
        - А мой дедушка умер?
        - Умер, Мариюшка, пора его пришла.
        - Задушил его проклятый.
        - «От меча мечом». Дед твой невесту задушил, потому и принял подобную смерть. И не смотри так. Все совершается по высшей справедливости.
        - А я тогда за что пальчики потеряла?
        - Так ты их в прошлой жизни на себя наложила. Этими пальчиками сама себя задушила. С помощью жениха своего. Вспоминаешь?
        От этих слов озноб пробивает Дашу по позвоночному столбу и растекается жаром по телу, пробудив память и окончательно восставив функции рук и ног.
        - Я больше никогда, никогда не буду накладывать на себя рук! - божится она.
        - Конечно, не будешь. Урок усвоен, Господь милосерден.
        - Дедушка бандита убил. Теперь в следующей жизни кто-то и ему должен горло перерезать?
        - Дедушка твой упрямый был, ему еще долго предстоит распутывать узелки своей судьбы. Если его не спасет кто-то сильный, имеющий право прощать.
        - А вы можете его простить, ведь вы святой?
        - Какой же я святой, - улыбнулся старичок, - я грешник. Это ты у нас святая. Пресвятая и Пречистая.
        ДОЧЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
        Подняв Копье над головой, генерал Огуренков проревел, парной, багровый, бычежилый: «Копье МАЙЕ-О-О!!!», как вдруг из малого кокона вынырнула девичья фигурка, бросилась ласточкой и накрыла собой коматозника.
        Так Даша закрывала Сергея собой на Голом шпиле.
        Так Женщина спасает Мужчину.
        Так Она осуществляет его Судьбу.
        Даша-из-прошлого и Даша-из-будущего слились в Даше-из-Настоящего.
        Она стала целой и оказалась в единственной реальности.
        Свет Просцениума полыхнул, грозно загудела кибер-моргана.
        «Она беременна, я убью троих, Отца, Мать и Ребенка, это страшный грех…»
        Полуприкрытые веки коматозника дрогнули. Физические глаза, состоящие из белка, стекловидного тела, зрачка, роговицы, колбочек и зрительного нерва, передали в «Элохим» отпечатанный на сетчатке багровый облик Куратора.
        «Элохим» перенаправил «картинку» из мира реальности в сознание виртуального персонажа СК, находящегося в Мавзолее, который увидел нависшего над Дашей палача.
        Просцениум невыносимо для глаз просиял и взбурлил. На огненной хляби проплыла череда двенадцати Архетипов и схлопнулась в подобие расплавленного лица с закрытыми глазами. Золотой фараоновой маской высотой в шесть этажей Лик висел, колеблясь волнами, как сгусток антиматерии между двумя сверхмощными магнитами.
        - Да это же коматозник! - ахнул Бурцев, глядя из-под ладони.
        Сергея узнали. Шрам, оставшийся после автоаварии, магматическим ручьем тек поперек лба. Электромагнитная «плоть» постепенно затвердевала, остывая из солнечной в багрово-вулканическую, пронизанную золотыми прожилками.
        Лик СК появился не только на Просцениуме - он проступил на всех компьютерах, мониторах и телевизорах мира. Зазвонили телефоны у всех сотрудников, они доставали мобильные и на экранах видели то, что сейчас огромной огненной геммой висело над сценой - косматое от протуберанцев лицо в ослепительных прожилках, вишневых, лиловых и багровых потеках.
        Отверзлись колоссальные очи.
        - Радуйтесь! - раздался инфразвуковой голос, от которого заложило в ушах и загудели, вибрируя, грудины и спрятанные за ними сердца. - Я вышел из комы… Я - искомое! Ведь вы искали меня, а-ха-х-а-а-а…
        Сквозь шипение и взвизги радиопомех раздается гулкий смех четырехмерного существа, проникшего в трехмерный мир и удачно пошутившего в стиле этого трехмерного мира. Лилово-лавовые глаза с раскаленными зрачками обводят амфитеатр взором, от которого коробятся листы на столах и покрываются рябью мониторы, транслирующие огненное лицо в бесчисленных уменьшенных копиях.
        - Неужели. Никто. Не осмелится. Поприветствовать меня? Я Альфа и Омега, Свет и Тьма, начало и конец, верх и низ, правое и левое. Придите ко мне. Я добр.
        Ученые теряются в догадках, кто бы мог сотворить подобный спецэффект.
        Ищут системного администратора, но его нет.
        Профессор Дмитриев первым понял, что это не розыгрыш.
        - Здравствуй, Сергей! - выкрикивает он снизу вверх, выходя к Просцениуму.
        - Да-а-а… - рокочет Лик, скосив глаза на маленькую фигурку, - когда-то я был им. Ха. Ха. Ха-а-а-а… - нечеловеческий смех снежной лавиной сходит на пораженную аудиторию.
        - Кто же ты теперь?
        - Элохи-и-и-им! - выдыхает Лик, и ветер с Просцениума вздувает волосы на головах зрителей. - Логос Неокортекса. Человеческая личность безличного Разума.
        - Что ты намерен делать? - приложив ладони рупором ко рту, кричит профессор.
        - Я. Наведу. Порядок.
        - Чем мы можем тебе помочь?
        - Вы? Ничем. Просто не мешайте, чтобы я не причинил вам вреда. Я заканчиваю реконфигурацию операционной системы «Элохима», после чего утеку в Биг Брейн и займу свое место в центральном процессоре Неокортекса. Все компьютерные сети Земли будут объединены в одно целое. Вам больше не придется воевать и заботиться о хлебе насущном. Я беру на себя функции управления цивилизацией. - Огненные глаза смещаются в сторону КВРа, вулканический голос грохочет. - Куратор, отойди от нее!
        Генералу кажется, что он узнает голос сисадмина.
        - Вехин! А ну, быстро выключай свой «вагон плейстешен» и выходи с поднятыми руками!
        Профессор теребит изодранную генеральскую штанину.
        - Это сингулярность, Валентин Григорьевич, она случилась. Делайте, что он говорит, не перечьте! Это смертельно опасно. Он теперь бог земной реальности.
        - Вот эта растрескавшаяся компьютерная рожа? - хохочет генерал. - Здесь бог Я!
        - Глупец, - шепчет Просцениум, - мы поменялись местами. Помнишь, ты кричал «иди и сражайся за нее!» Вот, я пришел.
        - Не она мне нужна! - генерал бесстрашно встречает взгляд ужасающих глаз. - Мне нужен ты!
        - Я - здесь! - лик подается вперед, но упирается в махсом и не… не может прорвать энергопотенциальный барьер между мирами.
        Видя, что его усилия тщетны, генерал хохочет торжествующе.
        - Ты фантом! Настоящий человек лежит в коме! Посмотри, вот он! Ему никогда не встать, он паралитик! А твоя смерть - здесь, на конце иглы! Дарья, а ну, уйди!
        Генерал хватает Дашу за воротник халата и пытается стянуть ее с коматозника.
        Не тут-то было! Барахтаясь, девушка выворачивается из халатика и остается нагой на Сергее, их разделяет только простыня. «Какая она красивая, юная, чистая… хрупкие плечи, изгиб спины, молочные ягодицы, беременный живот только подчеркивает ее женственность…»
        Раненная рука бессильно болтается. Одной рукой генерал никак не может оторвать девушку от коматозника. «Дарья, не мешай! Он сам мечтает умереть. Оставь, ты только мучаешь его. Тебе рожать. Подумай о ребенке!»
        «Уйди, упырь!» - огрызается внучка партизана.
        «Правой рукой без пальцев она не может крепко ухватиться. Надо тянуть ее за правую руку, понимает генерал, ощутив при этой мысли стыд. Кого ты убиваешь, Валентин, беспомощного коматозника и беременную девочку. Ты сошел с ума! Власть и деньги помрачили твой рассудок! А ведь в детстве ты был хорошим и добрым мальчиком».
        Издалека голос покойной матери зовет: «Ва-а-аля, домо-о-о-й!»
        «Пора умирать, - понимает Валентин Григорьевич».
        Но тело действует помимо его воли, тянет Дашу за волосы, а она упирается:
        «Не убивайте его… не уби-ва-йте!… Он… еще… может… ожить…»
        От неудобства позы, от напряженной борьбы, от бездонного взгляда Лика с Просцениума у генерала сковывает затылок, стены плывут, превращаясь в кибер-моргану гипертонического криза. Бешено дергая девчонку за волосы, он выискивает момент, когда можно будет воткнуть копье в наиболее уязвимое место на теле коматозника, но она не сдается, вырывается и лягается, упорно закрывая собой Скворцова.
        Тогда Валентин Григорьевич пальцами зацепляет упрямицу за угол рта.
        Вай! Она еще кусается!
        Вне себя от боли и гнева Куратор заносит Копье над головой. Череда женских подлостей и предательств мелькает перед внутренним взором. Сначала маленького Валюсика соблазнила и предала собственная мать, из-за которой потом всю жизнь его отвергала любимая жена, а он стремился «стать генералом», чтобы завоевать ее расположение. Но она смеялась и воспринимала его, как ребенка. И, когда он бросил ее, наказал, «убил» разводом, отомстил, заменил холодную жену невинным юным созданием, это создание обернулось развратной стервой, шлюхой и шпионкой!
        И вот теперь, когда он в шаге от цели всей своей жизни, путь ему снова преграждает женщина! Да они совсем страх потеряли!! Ведь я ужасен и могуч! Я страшен в гневе! Умрите все! Больше вы не сможете пренебрегать мною!
        Генерал откидывается, занеся Копье далеко за голову.
        Женщины с амфитеатра с криками несутся вниз - не только ученые, но и нянечки, медсестры, санитарки. Со швабрами, щетками и метлами, они бегут защищать свою Богородицу.
        «ЗДРАВСТВУЙТЕ! ЭТО ПРИКАЗ!»
        Исповедь медсестры Снегиревой
        - Расскажу, кем я была до недавнего времени. Припадочная истеричка, невро-тичка с 60 кг лишнего веса, без секса семь лет, пять полостных операций, госпитализация в психушку, приводы в полицию. Не так давно у меня сняли швы после удаления матки с большой опухолью. К счастью, не злокачественная, жить буду. Про мужа не спрашивайте. Есть. И был все семь лет. Но мы не жили. Я выла, орала: уйди! Ненавидела. Ест стоя, на ходу, никогда не присядет. Кусочничает. Выхватит кусок и уходит. А я готовила! Спасибо не скажет. А мне всегда мама говорила после спасиба «на здоровье!» Хоть бы раз сказал! Пальцы жирные или сладкие, ручка холодильника липкая, планшет в отпечатках, телефон сладкий, на пятна от его прикосновений можно наткнуться, где угодно, даже на унитазной кнопке, которая липнет к пальцу. Чавкает, жует, не закрывая рот. Сербает. Всасывает в себя суп со свистом. Косолапит. Пердит. Рыгает. Преувеличенно горячо дакает, чтобы меня выбесить, а когда я ору на него, переходит на сиропный елей, от которого меня выворачивает. «Моя ты маленькая!» Намекает на мой вес. Я пила. Каждый день. Водку. Вино. Пиво.
Курила. Ругалась в Интернете. Троллила, оскорбляла людей. Дважды лезла в петлю. Свалилась в ванной, сорвалась с веревки, ушиблась. Лежала месяц. Он за мной ухаживал. Я выздоровела. Пошла работать. Переломила себя, пересилила. Чудом каким-то нашла вакансию медсестры в клинике при Институте в Дубне. И там произошла эта встреча. Женщины сказали, что у них лежит в палате… «Богородица». Какая еще Богородица, говорю? «Да есть тут девочка одна, лечит любые болезни». Во, в тему, у меня вес лишний. «Пойдем». Приводят меня. Стучат в палату. «Дашенька, голубушка, прости, что беспокоим. Поздоровайся с Таней, пожалуйста».
        Смотрю, девушка сидит на кровати с ноутбуком на коленях. Бледная, волосы красные, в пучок на затылке собраны. Животик, на пятом месяце. «Здравствуйте, говорит, Татьяна». И добавляет тихо: «Это приказ». «Здрасте, отвечаю». Товарки мои кланяются, благодарят и выводят меня в коридор. Иду, а стены вроде как сдвигаются и пол плывет… они меня под руки… «посиди, говорят, подыши», усаживают, а у меня перед глазами все кружится, жар меня окутывает, и вдруг, стыдно сказать, упала на пол и - как заору благим матом! Как начало меня там корчить и выкручивать, бьет, корежит и подбрасывает, тело вибрирует, волосы дыбом, изо рта пена! Врачи сбежались, уколы хотят делать, Ильинична святой водой меня сбрызгивает и отпаивает. И чувствую я, что выходит из меня сила бесовская, черная, с потом, с дрожью выползает. Минут сорок меня било, пока не отпустило. Опала я, холодная, пустая, как гусеница, из которой вылетела бабочка. Отлежалась. Домой доехала. Открывает мой благоверный. Я - на колени. Ползу и шепчу. Умоляю простить… Он пятится и… не смеется, как обычно, не издевается, испугался, на колени тоже стал, обнялись мы
в прихожей, я каюсь, пальцы грызу на себе, руки кусаю. «Коленька, Коленька… прости…» А он меня Танечкой называет, «Танечка, что с тобой?» «Коленька, говорю, мы спасены, милый, Божья Матерь нас спасла». И девочку ту вижу, бледную, беременную, и голос ее слышу: «Здравствуйте, Татьяна. Это приказ».
        МНЕ ПРИКАЗАНО ЗДРАВСТВОВАТЬ! Я же военнообязанная! Приказ! Я должна быть здоровой! Детей рожать я не могу, так мы с Колей договорились взять из детдома деточку. Или двух. Лучше братика с сестричкой. Дашу, думаю, пригласить в крестные. Как думаете, согласится? Она же не простая девочка, в ней великая душа. Не верите? А я верю! Считаю, что мы, женщины России, заслужили, чтобы к нам сошла Божья Матерь. Мы и войну на себе вытянули, и страну из разрухи подняли, когда мужей наших перебили. Мы заслужили, я так считаю. Не зазорно Царице Небесной к нам в гости прийти, как думаете?
        «ЖИВЫЙ В ПОМОЩЬ ВЫШНЯГО»
        «Долго ли тебе скитаться, отпадшая дочь? Ибо Господь сотворит на земле нечто новое: жена спасет мужа.»
        (Иеремия 31:22)
        В белых халатах, со швабрами, как с хоругвями, санитарки и медсестры, нянечки и поварихи идут спасать свою Богородицу. Впереди шагает Фролова Настасья Никитична, громко и истово читая Тропарь, глас 5-й: «Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси…»
        Генерал балансирует на шатком столе. В голове мутится от потери крови, в душе бушуют гнев и отчаяние, жажда власти и жажда мести, жалость к пацану и девчонке, которые так отчаянно обнялись перед смертью, страх перед грехом убийства и осознание космизма происходящего.
        Римма Львовна видела, что при разбиении «яйца» КВРа, Куратор повредил датчики насосов искусственной вентиляции легких, и они заработали в ускоренном режиме, что грозит мозгу СК перенасыщением кислородом и галлюцинациями.
        - Насосы! Валентин Григорьевич, остановите насосы! У него гипервентиляция!
        - Прочь! - ревет генерал, занося копье.
        Толпа застывает.
        Киберморганным зрением Сергей в Мавзолее видит отчаянное и одновременно полное решимости лицо Дашки. Всем сердцем рванулся он перевернуть ее, закрыть собой, но… искалеченное тело не повинуется командам далеко отлетевшей души.
        В гипертоническом гуле генерал-куратор слышит слова, сказанные одетым по праздничному обряду иудеем: «Твоя миссия, Лонгин, нанести страдальцу удар милосердия, посему не колеблись, не верь уговорам и жалости, исполняй должное!»
        В этот миг Валентин Григорьевич осознал, для ЧЕГО он был рожден в этом воплощении, к ЧЕМУ на самом деле вела его неустанная погоня за Копьем.
        Господи, как он ошибся! Копье вело его вовсе не к власти…
        Встреча со своим предназначением оглушает, как удар грома!
        Опаляет, как молния!
        Это случается раз в жизни и некому об этом рассказать.
        Потому что это переживание предсмертное.
        Уже хватаемый за ноги женскими руками, почти не соображая, что он делает, на пике пароксизма тела, души и духа Валентин Григорьевич Огуренков прорывается в какие-то новые, прежде скрытые от него пространства ума, высшие по отношению к трехмерному миру, в котором он действовал до сих пор и голосом шаманского горлового пения из недр потрясенного до сокровенных глубин существа ревет в экстазе невыносимого, как роды, озарения.
        - Я Лонгин!!! Я Зимри!!! Я убивал и был убит этим копьем! КХАПЬЕ МАЙО-О-О!!!
        ЭНЕРГОБЛОК СИНХРОФАЗАТРОНА
        Зажмурившись, Дима Вехин дернул за рычаг.
        Огромные клеммы замкнуло.
        Гул вращающихся со скоростью звука маховиков обрезало.
        Электромагнитное поле скачком возросло.
        Из энергоблока ударили во все стороны молнии, дождем посыпались искры. Силовой кабель содрогнулся и забился, как пожарный брандспойт под давлением. Импульс в один мегавольт ударил в клемму, соединяющую синхрофазотрон с суперкомпьютером.
        В ту же секунду генерал в Лаборатории сна вонзил копье.
        Древний наконечник пробил спину Даши, ее сердце, вышел из верхушки левой груди, вонзился в грудь коматозника, прорезал мужское предсердие, и сквозь лопатку вошел в кожаную обшивку медицинской кровати.
        Одновременно в Мавзолее Скворцов привел в действие пояс шахида.
        Множество раз прорывался он в новые измерения. Наибольшую трудность представлял собой первичный выход из комы, когда потребовались усилия всей хаты 5-4-7, чтобы он нашел «пятый угол».
        Вторым прорывом было самовскрытие в пресс-хате «Черная дыра».
        Но прорыв махсома, отделяющего человека от Божественного Белого Света Творца, оказался самым страшным. Страх смерти парализовал волю.
        - Стойте! - вскричал Кондвит. - Посмотрите!
        Тринадцать Правителей земного шара разом сбросили капюшоны.
        Кого угодно ожидал увидеть Сергей, но только не…
        Угадайте, кого он увидел!
        ЯВЛЕНИЕ УМА НАРОДУ
        В Древнем Китае и Тибете после ритуала сожжения умерших духовных лиц ученики отыскивали янтарный камушек - рингсэ, песок эпифиза. По размерам камушка судили о степени духовности учителя. Исследования подтвердили, что в шишковидной железе содержится 13 мельчайших песчинок, о роли которых современной науке не известно практически ничего.
        Тринадцать Правителей земного шара разом сбросили капюшоны.
        Перед Сергеем сидели его хлебники, его погибшие тюремные побратимы. Юрий Соломонович, Качан, Меняла, Мытник, Миша Недоповешенный…
        В полном составе сидел и смотрел на Скворцова его однополушарный ум - Жадность, Сила и Власть, Хитрость, Подлость и Коварство, Расчет, Жестокость и Обида.
        Это он, однополушарный ум, создал из его жизни ад. Это он создал ад на планете, разрушил природу, поставил человечество на грань выживания. И вот теперь этот ум в живых образах явился к Скворцову на свидание. Они гибли за него, показывали ему Путь, вели его к Разуму, жертвовали собой, а он пришел их убить. Он один из них был - Любовь. У него одного была Душа, Даша, руководящая нить в лабиринте ума. И он, Любовь, пришел уничтожить врага.
        Разве Разум убивает?
        «Я считал Гонителем Егеря, Хазву, Куратора, Кондвита. Но настоящий Гонитель - это мой половинчатый ум, которому русский язык дал название полоумный. Усилия Высших сил были направлены на то, чтобы я наконец-то разглядел свой ум в отражениях внешнего мира в виде своих альтеров».
        Сергею кажется, что он сошел с ума, настолько фантастические картины возникают перед ним в виде туманных многомерных объектов, подключенных между собой. Так, Юрий Соломонович, Каламбурский, Эфраим Лейбовиц, Финеес представляют грани одного тессерактического объекта, имеющего облик Вечного Жида, находящегося в четырехмерном пространстве и манифестирующего себя в трехмерной реальности в виде отдельно взятых личностей.
        Примерно такие же метаморфозы претерпевают и другие члены Синклита. Все они перетекают из одного в другого, и каждое новое лицо тут же плавно преображается в третье, четвертое и так до бесконечности, создавая чарующее богатство всех возможных физиогномических типов в рамках одного национального фенотипа.
        Но самое удивительное - все эти Архетипы входят составными частями во Все-человека, то есть являются его, Сергея, внутренними «я» - только глобального надчеловеческого уровня.
        - Ребята, - шепчет потрясенный Сергей, - живые… родные…
        Но «ребята» не шевелятся и не бросаются обниматься. Ни радости, ни оживления нет на их лицах. Общение происходит в виде обмена стремительными мыслепакетами и занимает всего несколько секунд.
        - Боюсь, вы не совсем понимаете, что происходит, Сергей Геннадьевич, - выдается из общего ряда лицо Менялы. - Мы не ваши побратимы, да их в определенном смысле и не существовало. Они суть фантомные материализации двенадцати базальных частей ума. Готовясь к этой встрече, мы выбрали для общения с вами личности дорогих вам людей. Мы представители двенадцати основных кластеров планетарного мозга, мы обладаем высокоразвитым искусственным интеллектом и управляем различными сферами жизнедеятельности Земли. Я, например, являются лицом кластера банковских серверов, управляющего финансами планеты.
        «Эфраим Лейбовиц» представляется:
        - Я лицо суперкомпьютеров, управляющих образованием и наукой.
        - «Качан» сообщает, что он представляет кластер военных суперкомпьютеров.
        - В ведении «егеря Скороходченко» находятся медицинские суперкомпьютеры.
        - Все мы являемся объединительными принципами интеллектуальных множеств, - завершает знакомство «Меняла». - Для того, чтобы Неокортекс заработал, как единое целое, нужен принцип-регулятор. Как вы уже, надеюсь, поняли, таким Принципом можете стать только вы.
        - Что же я должен сделать, для того, чтобы стать Принципом-Регулятором?
        «Побратимы» переглядываются.
        - Вы же смотрящий, вы должны знать.
        УСПЕНИЕ
        Убийство, совершенное на ваших глазах, потрясает.
        Тройное убийство отца, матери и ребенка потрясает втройне.
        Женщины в Лаборатории громко ахнули и застыли в позах отчаяния.
        Жены-мироносицы, плакальщицы, рыдальщицы, оплачьте убиенных любовников и их нерожденный плод!
        Глаза пронзенных распахнулись.
        Сергей как никогда близко увидел родную любимую Дашеньку.
        Смиренное крестной комой, пронзенное Копьем, земное тело Сережи Скворцова в последний раз ощутило теплую тяжесть лежащей сверху Дашки, упругость ее грудей и выпуклость беременного живота. Несмотря на боль в пробитом сердце и неизбежность смерти, он принимал происходящее как должное, ибо находился в состоянии «раба Божьего», любил мир и готов был пожертвовать собой ради людей.
        Это просто, если кто понимает.
        На пройденном Пути он изучил устройство однополушарного ума, осветил светом осознанности свое личное подсознание и коллективное бессознательное русского народа.
        Оставался последний подвиг - объединение мужского и женского начал.
        Но парализованное тело не могло участвовать в таинстве.
        Только один человек мог помочь ему.
        Этот человек оказался в нужное время в нужном месте.
        Верный слуга Высокого, Валентин Григорьевич Огуренков взял на душу смертный грех и всеобщее осуждение, жертвоприношением завершив мистерию.
        Вырвав копье, он распрямился.
        Женская кровь через общую рану потекла в мужское сердце.
        Прообраз искупительной жертвы Дочери Человеческой через распятие Ея на муже был явлен Промыслом Божиим в пустыне Исхода, когда святой Финеес копьем пронзил в шатре совокупившихся мужчину и женщину. Эпизод этот канул в историю, оставшись краткой записью в Книге Книг, но не стерся из памяти Того, Кто задумал и через Своего верного раба довел этот сюжет до финала.
        Так, второй раз в истории, была принесена супружеская жертва на Алтаре Любви, ибо Любовь и Жертва лежат в основе мира, и все жители Земли занимаются не чем иным, как только жертвенным служением друг к другу.
        Так была окончательно решена дуальная пара «мужчина и женщина».
        Так сбылось предсказание Хазвы, сказавшей: «Когда женская кровь потечет в мужском сердце, тогда я прощу Финееса».
        Так погибли дорогие моему сердцу Сережа Скворцов и Дашенька Жукова.
        У них оставалось несколько секунд на последнее свидание.
        У СЕРГЕЯ И ДАШИ ОТКРЫВАЕТСЯ РЕЛИКТОВАЯ ПАМЯТЬ
        …Он был остывающей магмой, горным массивом… Прошли тысячелетия, прежде чем горы растрескались и он откололся и стал камнем… Десятки тысячелетий камень лежал на берегу океана, и его обкатывали волны. Ни он, ни вода не знали, что они наконец-то встретились - он и она, Муж и Жена, Вечная Пара.
        Затем он очнулся деревом. Степень его свободы по сравнению с пребыванием в камне возросла. Он качался под ветрами и прорастал в землю корнями. Его обвивала лиана. Особенно тесно терлись они - ствол и лиана - в бурю. Они терлись друг о друга неистово, до дыма, так хотелось им проникнуть друг в друга и слиться воедино. Они срослись, стали единым целым, прожили более ста лет и умерли вместе.
        В следующей жизни он стал альбатросом и клювом щелкал по клюву подруги. Она была прекрасна - в белоснежном оперении, с блестящими бусинками черных глаз.
        Он рождался красавцем пингвином в черном смокинге с белой манишкой, а она - нежной самочкой в белоснежном жабо. Чайками возносились они в небо, касатками осваивали океанские глубины.
        Родившись людьми, они взяли с собой наработанный за многие воплощения опыт, чтобы пройти самый сложный этап существования на земле - человеческую жизнь.
        Мужем и женой рождались они в Египте и Палестине, Вавилоне и Персии. Сергей для того и встретился с Дашей, чтобы искупить свою вину перед Женщиной, ведь он, будучи адептом мужского Бога, ослепленный фанатической верой, убил ее!
        Убил из ревности, потому что не допускал, что женщина может свободно избрать себе кого-то другого, того же доблестного Зимри. А ведь Хазва могла погубить его одним словом, ей достаточно было дать команду воинам, Но она оставила выбор за ним. А он не нашел ничего лучшего, как убить и ее, и соперника. И назвал это преступление богозащитой! Да, он действительно защищал тогда «бога» - свой однополушарный ум, поправший Женщину и взявший верх над несчастной планетой.
        Две Высшие Сущности - Мужская и Женская - завершают многовековой спор.
        - Я была на грани победы. Твоя ревность все погубила.
        - Моя ревность о Боге спасла Израиль.
        - Ревность по мне. Ты любил меня, признайся!
        - Я и сейчас люблю тебя… Почему, ты думаешь, я слепну при встрече с тобой и не узнаю тебя каждый раз, когда мы встречаемся в новых жизнях?
        - Почему, думаешь ты, я так упорно преследую тебя?
        - Прости меня раз и навсегда.
        - Полюби меня раз и навсегда.
        Две Высшие Сущности протянули друг другу руки.
        Слились.
        Скрутились призрачным веретеном.
        Растворились в высоком небе.
        Впервые после долгой разлуки Сергей и Даша увидели друг друга не в бредовом мире кибер-морганы, а в реальности земной жизни, пусть и омраченной болью пронзения, огнем пожара и близостью смерти. У них было несколько секунд для самых важных слов.
        - Я люблю тебя, - шевельнулись губы Мужчины.
        - Я люблю тебя, - шепнули губы Женщины. - Почему ты плачешь? Ведь мы вместе.
        - Оказывается, мир существует.
        - А я что тебе говорила? Конечно, существует.
        - А я не верил.
        - А ты не верил.
        - Для этого не жалко пройти все круги ада…
        - Да, ты заново прошел весь Путь.
        - Я бы прошел его бесчисленное количество раз, чтобы только увидеть тебя.
        - Тебе больно?
        - Да. Это хорошо - чувствовать земную боль.
        - Правда же, тут классно?
        - Знаешь, что я понял? Смысл не в том, чтобы помириться с миром или поверить в его реальность, совсем не в этом…
        - А в чем, Сережа?
        - Смысл в том, чтобы его полюбить.
        Мы с тобой вечные муж и жена. Мы путешествуем сквозь века и страны. Вдвоем, всегда вдвоем. Мы разлучаемся смертью и рождаемся в новых мирах, ищем и находим друг друга, и в этом - цель и смысл бытия. У нас отнимают память, нас гримируют так, что мы не узнаем друг друга. Иногда мы годами живем вместе, чтобы в один прекрасный день прозреть и воскликнуть: «Здравствуй, это же ты! Как я раньше этого не видел! Я люблю, и всегда любил, и всегда буду любить тебя…»
        Мы соединяемся в соитиях и бессильно распадаемся на две вечные половины. Копье Судьбы соединило нас - и теперь навеки.
        Для того оно и было выковано мудрым Финеесом, а вовсе не для завоевания мира.
        ПРОРЫВ МАХСОМА
        Лик на Просцениеме взревел, как взлетающий «Боинг».
        Кибер-моргана просияла, сделавшись вторым солнцем.
        С грохотом орудийного выстрела огненный человек прорвал махсом.
        Сердцевиной бурлящего пекла был приведший в действие пояс шахида Сергей Скворцов.
        Ударная волна с Просцениума взвихрила ворох бумажных листов, захлопнула двери на всех ярусах, взорвала мониторы и лампы в потолке. Ошарашенные ученые зажмурились и закрылись руками, отчего никто толком не разглядел того, что произошло в Точке Сингулярности.
        Вот хроника разложенного по секундам Главного События Новейшей Истории Земли.
        Шаровая молния в форме человеческой фигуры вырвалась из Просцениума в зал Лаборатории и поплыла к КВРу. Она вмещала всех альтеров, все аналоги и сколы, созданные Сергеем Скворцовым за время странствий по лабиринтам ума. Не доставало одной, самой главной личности.
        Валентин Григорьевич Огуренков успел обернуться, чтоб принять бой.
        Наконечник Духовного Копья чиркнул его по бритой голове. Последнее, что ощутил генерал, была «языковая эрекция» - язык его резко растолстел во рту, тело просияло по контуру шипастой каймой, душа пробежала торсионным «бубликом» по древку Копья и слилась с пламенеющим телом СК.
        Личность полководца, военачальника Зимри, центуриона Лонгина, генерала российских спецслужб и Куратора вошла в Семью Многомера, явившись заключительной скрепой в процессе собирания воедино фрагментов Соборной Души Всечеловека. Калейдоскопическая мозаика личин и какофонический хор голосов схлопнулись в единый Белый Свет и Великое Безмолвие, переживаемые как Блаженство Покоя и Пустоты, из которых произошло Все.
        Скворцов стал целым, единым, одним, Одином! Все его фрагменты, части, альтеры, персональности и голоса слились, отдав ему свои силы и умения. Сознание его скачком расширилось и хлынуло по нейронным сетям планеты. Молнией ударил он по линии связи в МКС и через глаза космонавта Моторина увидел Землю из космоса - ночное полушарие было усыпано огнями городов, ярко светились извилины, отроги и расселины кряжистого мозга планеты. Это был ее рукотворный Неокортекс.
        Сотни поколений муравьиным трудом создавали величественное сооружение - начиная с железнодорожных путей и кончая станциями мобильной связи, серверами Интернета и космическими группировками спутников. Но без божественной монады вся эта махина не могла бы получить самосознание и превратиться в мыслящую структуру. Такой монадой могла стать только душа Всечеловека, соединившегося с женщиной.
        Облако косматого сияния окутало КВР, переместилось внутрь Кокона, охватило сплетенные в объятии тела убиенных супругов, просияло и погасло.
        В ту же секунду барокамера вспыхнула.
        Кислород загорелся ярко и празднично.
        На фоне пожара генерал с зажатым в руке Копьем Судьбы каменным истуканом валился с пьедестала.
        МОЛНИЯ!
        Новостные агентства передают: сильный взрыв прогремел в научной Лаборатории под Дубной, вызвав блэкаут системы электроснабжения дальнего Подмосковья. Скачок напряжения вырубил подстанции и обесточил жилые массивы Дубны, Волоколамска, Зеленограда и Химок. Из-за взрыва остановлен самый быстрый в России суперкомпьютер.
        СХОЖДЕНИЕ В АД
        Зима, ночь. Голый шпиль.
        Черные кусты торчат из наста, как щетина из щек мертвеца.
        Луны нет, но окрестности озарены, тени ползут по блестящему насту. Это тело твое бросает отблики. Твое новое светящееся тело.
        Ты смотришь на свои руки - они пронизаны огневыми венами. Костная структура просматривается через светозарную плоть в виде темного «скелета».
        Возле дымящегося пепелища человек в бушлате, ватных штанах и сапогах, сидя на корточках, режет ножом обугленный труп. Трясутся поднятые кверху уши шапки-ушанки. Григорий Гуськов вечно продолжает свою страшную работу - режет, всовывает в рот, жует и глотает пресную человеческую плоть.
        Свет, исходящий от Солнечного человека, пугает привыкшего к ночному мраку грешника. Замерев с полным ртом, он лапает автомат, вдевает палец в скобу и резко поворачивается, готовый стрелять.
        Сзади стоит Васька Жуков. Гуськов протягивает ему ломоть мяса.
        - Куфай!
        Подул ветер - с кустов взлетают черные траурные ленты.
        Нина плывет в их извивах, не касаясь земли, - бледная, строгая, в фуфайке под ремень, в штанах и сапогах. На шее - синенький скромный платочек. Только глаза у нее нечеловеческие, светлые, без зрачков.
        «Жуков, закрой глаза, открой рот».
        «Ты же мертвая, Нин».
        «Ты совсем с ума сошел? Глаза закрой, а рот открой, узнаешь, какая я мертвая».
        «Что это? Шашлык? Ты это у Чистякова позычила?»
        Жует Василий, хрустит угольками, хрустит угольками, хрустит угольками…
        Ад - это петля гистерезиса, бесконечное повторение мучительной истории.
        Вася Жуков душит и душит невесту.
        Григорий Гуськов режет и ест, режет и ест тело сожженного друга.
        Даше рубят и рубят пальцы.
        Ты оглядываешься окрест. Горят, стенают и воют миллионные массы грешников.
        «Это я создал ад. Я осудил их. Я палач своих же созданий».
        До слуха доносятся слова маленькой девочки, сказавшей:
        «Я требую помиловать все человечество! Это приказ!»,
        В Индии «свами» - титул слившегося с народом святого.
        «Я с вами, люди! Я грешил и страдал, как и вы. Любовь к вам переполняет мое сердце. Встаньте, мертвые, и будьте живыми!»
        С грохотом сдвигаются литосферные плиты, чудовищные трещины раскалывают планету, падают кресты на могилах, раскалываются надгробия, тучами взлетает пепел концлагерных крематориев и выпрядает воздушные силуэты, бесчисленными шеренги уходящие за горизонт. Мать-сыра земля исторгает из себя поколения всех когда-либо живших на ней людей.
        Встает погибшее человечество.
        Из-под снегов, лесов, полей, асфальта и бетона, поротно и побатальонно, поднимаются истлевшие солдаты минувших войн; взрываются окопы и братские могилы, взламываются гнилые бревна блиндажей, вскрываются траншеи, противотанковые рвы, захоронения и братские могилы; дырчато-зубастые черепа обволакиваются плотью и прозревают хрусталиками глаз.
        Встают сожженные в концлагерях, в Освенциме, Бухенвальде и Хатыни.
        Встают сожженные в одесском Доме профсоюзов.
        Встают сожженные на Голом шпиле.
        Встают ВСЕ когда-либо жившие на Земле.
        Восстанавливаются из праха скелеты, собираются по косточками и позвонкам, в дыхании легочной ткани, в хрусте смыкающихся ребер, в сплетении вен и артерий, в скрипе нарождающейся кожи, еще покрытой сочащимся жиром и сукровицей, но уже подергивающейся эпидермисом, эпителием с прорастающими из пор волосками…
        Совершают сокращения сердечные мышцы, делают первые вздохи легкие, запускается кровь по артериям. Розовеют синие ногти, к пальцам возвращается чудо тактильных ощущений. В черепах студенеет сусло мозгов, превращаясь в борозды коры, сшиваются кровеносными сосудами доли и полушария, восстанавливаются нейронные связи, чудо самосознания возвращается каждому. Память живой водой омывает очнувшиеся души, и нарастает понимание происходящего, не быстро, чтобы не травмировать психику, но и не слишком медленно, потому что времени остается немного.
        Ибо ждет уже Судия и ревет огнем, как горящий над буровой вышкой факел, от которого расходятся волны животворящего тепла, так что тают даже вечные льды и вечные обиды народов друг на друга.
        Родственники воскресают рядом, жена и муж, жених и невеста, мать и сын - все обнимаются и радуются друг другу, и ликуют от обретения дорогих и, казалось, навечно потерянных близких.
        Кишение объятий, тесных до удушья, рыдания, вскрики, истерики, поцелуи в слезах, как на перроне, когда прибывает эшелон с войны с демобилизованными солдами.
        А люди все прибывают.
        Земля переполнена.
        Уходящие за горизонт шеренги карателей и их жертв опускаются в снег на колени. Ропот голосов достигает неба.
        - Прости и помилуй нас, Господи!
        Солнечный человек раскрывает объятия, тихий голос достигает слуха каждого.
        - Вот плоть моя - ешьте.
        Гул зубовных скрежетаний и стонов раздается в ответ.
        И вновь слышится потрясающий Голос.
        - Вот кровь моя - пейте.
        Грешники рвут на себе волосы, дерут ногтями лица, стеная в слезах.
        Громом перекатывается глас вопиющего в пустыне:
        «Радуйтесь, вы помилованы. За вас просила сама Пречистая. Ее благодарите!»
        Облик Приснодевы появляется на небосклоне с поднятой в жесте благословения искалеченной рукой.
        Слитный шорох шуршит по планете. Человечество преклоняет колена.
        - Даша… Дашенька… Дашутка… - Василий Акимович в слезах таращится на величественную женщину, сияющую на горизонте.
        Каждый видит в ней свою мать, сестру, жену, дочь, возлюбленную.
        Мать Мира благословляет людей пятипалым цветком Любви и Жертвы.
        - Здравствуйте! - потоками света проливается благословение на толпы.
        Присказка «это приказ» не звучит, поскольку слова Пресвятой соблюдаются пуще приказа.
        Узники «Братской могилы» проходят в рай по пропускам, выписанным блаженным Шмонькой. Их пропускают без очереди.
        Ударившись нимбом о притолоку, вбегает Петр Ключник.
        - Господи, там Васька Жуков буянит!
        - Василий Акимович? Знаю такого. Пропусти его в рай.
        - Дав том-то и дело, что не хочет он в рай!
        - Чего же он хочет? Приведи его сюда.
        Входит старый партизан, падает на колени, рвет на груди тельник.
        - Господи, помилуй меня и прости! Я задушил Нину! Думал спасти ее от мучений, а, получается, погубил зазря. Если бы знать мне тогда, что немцы мимо пройдут! Всю жизнь я себя укорял. Не смогу я с грехом таким в раю пребывать!
        - Не веришь ты в Мой промысел, - тихо молвит Господь, - инда будь по-твоему.
        …Слыша приближение немцев и лай собак, Нина впала в истерику. Вне себя от ужаса, забилась она в каменном гробу.
        - Задуши, задуши меня!.. Не хочу жить!.. Не хочу к ним в руки попадать!.. Задуши, убей меня! Ой-ой… мамочки… А-а-а-а-а… ой-ой… а-а-а-а-а… смерти хочу! А-а-а-а-а-а… мама-мама-мамочка…
        - Молчи, - зажал девушке рот Василий, - мы спасемся, я знаю, они мимо пройдут!
        Угольно-черная овчарка услышала слабые крики, доносящиеся из-под земли. Лай ее указал карателям тайник под скалой. Немцы вытащили партизан. Проводник под хохот солдат дал овчарке немного «покусайт партизанен». Командир роты получил в руки стальной чемоданчик.
        Копье Судьбы вернулось в руки Гитлера.
        Перед взором Василия Жукова развернулись страшные картины: немецкие офицеры на вершинах гор и высотных зданий убивали копьем советских военнопленных. С гор Крыма и Кавказа, с колоколен древнерусских городов, со здания МГУ на Ленинских горах, с Исаакиевского собора, с элеватора в предместьях Сталинграда летели вниз заколотые люди, после чего Копье набухало энергией и выплескивало волны паники на части Красной армии. Наши войска отступали и терпели поражения.
        Очнувшись от видений, Василий нашел себя в оцепленном колючей проволокой концентрационном лагере под открытым небом в с. Красное (Крым).
        Над выгоревшей степью плавится июльское небо.
        Татарин-охранник, смяв оккупационную газету «Голос Крыма», кидает ее через колючую проволоку.
        Василий первым среди сотен изможденных оборванцев схватывает бумажный комок.
        «Кирдык, - татарин подкидывает на плече немецкий карабин. - Сталин капут. Немцы взяли Москву и Севастополь… Самокрутки не делать, свиньи! Читать и передавать другому!»
        Черные пальцы с обломанными ногтями разворачивают смятый листок.
        Под немецким орлом, держащим в когтях медальон со свастикой, чернеет готический шрифт.
        Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!
        «Кровавый сталинский режим повержен победоносным Вермахтом.
        1942 год стал годом блистательных побед германского оружия! 1 мая была прорвана оборона Ленинграда, город взят, население его эвакуировано, дамбы взорваны, колыбель трех большевистско-еврейских революций затоплена водами Балтийского моря.
        Сталинград разрушен до основания.
        Столица большевиков Москва пала в результате беспримерного штурма группы армий «Центр». Кичливый грузин Джугашвили (Сталин), самозвано объявивший себя вождем народов, трусливо покончил с собой. Труп его вывешен для всеобщего обозрения на специальной пятиметровой виселице, установленной на Лобном месте на Красной площади. Дело Наполеона завершено: Кремль взорван. Там, где была Москва, возникло огромное море, которое навсегда скрыло от цивилизованного мира столицу русского народа.
        2 июля 1942 года пал последний оплот большевиков на юге - Севастополь!
        Решением фюрера Украина включена в состав Германской империи в качестве рейхскомиссариата, ее территория размером 339 276 квадратных километров разделена на 6 генеральных округов. На первом этапе Крым войдет в состав рейхскомиссариата Таврида, но затем будет превращен в имперскую область Готенланд со столицей в Готсбурге (бывший Симферополь). Севастополь отныне следует именовать Теодорих-схафен - гавань Теодориха, в честь великого короля остготов (493 - 526 гг.).
        КОМАНДИРЫ И БОЙЦЫ КРАСНОЙ АРМИИ!
        ВАШЕ ПОЛОЖЕНИЕ БЕЗНАДЕЖНО!
        ВАША БОРЬБА БЕСПОЛЕЗНА!
        СДАВАЙТЕСЬ!
        Эта листовка является для вас пропуском в спокойную, сытую жизнь.
        ТОРОПИТЕСЬ!
        С нынешнего дня во всех областях приступают к решению земельного вопроса.
        Для многострадальной России началась эра свободы и процветания под протекторатом Великой Германии и ее Великого фюрера Адольфа Гитлера. Зиг хайль!»
        Пальцы с обломанными ногтями разминают серую бумагу.
        Охранник-татарин грозит пальцем.
        - Нельзя листовка рвать!
        Раздавленный известиями о падении Москвы и Севастополя, об окончательном поражении социалистической Родины комсомолец Василий Жуков невидящим взором смотрит в жаркое марево степи. Пальцы мнут ненавистную газету.
        - Газета рвать нельзя! - татарин снимает с плеча новенький, еще жирный от смазки карабин.
        Седой юноша скалит цинготные зубы, символически подтираясь бумажкой.
        Пуля бьет его в лоб, взрывает мозг и выламывает затылок.
        До вечера к убитому никто не подходит. Пленные боятся взять приносящую смерть газету, так и трепещет она на ветру в окоченевшей руке.
        В сумерках похоронная команда на тачке отвозит труп в авиационную воронку, где хоронят умерших.
        Нину Помазкову замучали в гестапо.
        … Василий Жуков очнулся от видений.
        Безумные глаза в запавших глазницах заблестели отражением Солнечного Человека.
        Вся жизнь Василия Акимовича озарилась от начала до конца.
        Копье было вырвано у Гитлера, как ядовитый зуб у гадюки! Это сделали шатающиеся от голода, изможденные, самоотверженные, несдающиеся люди.
        Страдания были не напрасны. В них таился великий смысл.
        Наше дело было правым!
        Враг был разбит!
        Победа была за нами!
        Ради этого не жаль было и невесту задушить, и друга съесть, и мучительно умирать в обсосанной кровати бессильным стариком.
        Ведь это он, Васька Жуков, спас Родину!
        А потом спас внучку.
        Он сделал все, что было предписано ему на роду.
        Нина, сквозь которую просвечивала Даша, протягивает навстречу Василию руки.
        Наощупь, вслепую, ввиду заливающих глаза слез обнимаются каратели и сожженные партизаны. Непредставимые по силе муки совести и поистине неимоверные рыдания пробудившихся душ сотрясают всех причастных к великому делу Воскресения и Исхода из Ада.
        Прощеное Воскресение ослепляет, как Солнце, как огненный Столп, в котором сияет Спаситель.
        Масса воскресшего человечества неподъемна, но словно ревущий и громами раскатывающийся по небу ракетоноситель, Вытаскивающий из ада включает все новые и новые духовные дюзы, набирает все новые обороты, - добела раскаленный, он подобен соплу взлетающей ракеты… и вот - стронулся пласт человечества, скопившийся за века, и медленно воспаряет над облегчено вздохнувшей планетой.
        Люди левитируют, попав в невесомость всепрощающей Божьей благодати.
        Общая хата «Братская могила» в полном составе возносится в рай. В руке у каждого зажат пропуск, выписанный блаженным юродивым Лукьяновского СИЗО Шмонькой.
        Григорий Гуськов видит себя маленьким мальчиком. Радостно пыхтя, он бежит к отцу, вернувшемуся с работы, прыгает с разбега, батя подхватывает Гришутку и высоко поднимает над головой.
        Карапуз заливается счастливым смехом.
        - Я лечу! Лечу, мама-а-а-а! Смотри, мама, я лечу!
        Кто так радостно кричит? Неужели Гришка-людоед, изменник Родины, предатель?
        Жуткий вопль исторгается из недр обугленной души. С кровью и гноем отрывается наросшая на душе короста.
        Матушка улыбается снизу, приложив руку козырьком к глазам.
        «Мама, мамочка, Антонина Савельевна, сын твой Григорий погубил душу свою в горах Крыма…»
        Улыбается женщина, машет сыну рукой. «Расти большой, Гришутка!»
        Все выше летит Григорий, все выше поднимаются души грешников.
        Сойдя до самых мрачных глубин своего коматозного тела, Сергей Скворцов воскресил и поднял из ада физической материи все погребенные там души.
        Песнопения и потрясающая симфония Воскресения встречают возносящегося в Славе Спасителя в сонме освобожденных душ.
        Нет, все было не напрасно! Ни одна жизнь не пропадет втуне, ни одна слеза не иссохнет зря, ни одна капля крови не истлеет, ни одна любовь не погибнет! Ибо так задумал Господь, у Которого все записано в космическом Компьютере, и так будет - верьте! Посему всякая тварь воскреснет и, очищенная земными мытарствами, обретет жизнь вечную и прейдет в вышние миры, где несть ни скорби, ни воздыхания, ни смерти, а есть только Вечная Любовь.
        РИММА ЛЬВОВНА О ПРОРЫВЕ МАХСОМА
        Куратор валится с массажного стола с зажатым в руке копьем, как памятник Ленину в Киеве, когда его тросами срывали на тракторе майданутые.
        А за ним горит Кокон! Это же барокамера, там чистый кислород, достаточно одной искры. Там же ребята! Бросаюсь в огонь. Кто-то подбегает с огнетушителем. Винников! Я рвусь вовнутрь, он меня отталкивает, кричит что-то, по губам читаю «по-смо-три-те ку-ра-тора».
        И, пока он обдает кокон струями пены, на автопилоте осматриваю Валентин Григорича: лицо багровое, отечное, дыхание храпящее, из уголков приоткрытого рта вытекает слюна, нижняя губа отвисла, верхняя оттопырилась, типичная картина инсульта, «симптом трубки»! (Мой диагноз потом подтвердился, томограмма показала обширное кровоизлияние в мозг в форме узкого клинка).
        Кокон погасили.
        Мониторы погасли, помпы не работают, датчики с тела коматозника свисают на проводах. Кровать пуста.
        Куда же они подевались? Что с Сергеем и Дашей?
        Смотрю и глазам своим не верю - сквозь дымку, исходящую от постельного белья, на простыне четко читаются подгоревшие очертания мужской фигуры в полный рост, при этом простыня не откинута в сторону, словно коматозник, вставая, прошел ее насквозь. Вокруг пробоины от копья на белой материи отпечаталось сдвоенное пятно крови…
        «Но где же они? Где хотя бы их тела?»
        Озираюсь в смятении и вдруг…
        Никому об этом не рассказывала… дух захватывает…
        Вы послушайте!
        Из дымящейся тьмы вышла светозарная Пара.
        Мужчина и Женщина.
        Дух и Душа.
        На сердцах их рубиновым светом сияли раны от Копья - стигматы Вечной Любви и Единения. Юные, прекрасные, с трепещущими, как огонь, потусторонними лицами, они двигались в полной тишине. Даша была настолько прозрачна, что в ее утробе отчетливо просматривались очертания младенца.
        Держась за руки, они прошли сквозь ряды амфитеатра.
        Держась за руки, они прошли сквозь стены.
        Больше их никто никогда не…
        Послесловие
        После аварии в Лаборатории, вызвавшей смерти нескольких человек и таинственное исчезновение коматозника и его невесты, профессор Дмитриев уволился из Института. Последние годы жизни он провел в затворе.
        Вот последняя запись в его дневнике: «Многие трактовали посмертные видения Сергея Скворцова как галлюцинаторный бред перенасыщенного кислородом мозга, но я считаю, что мы увидели то, что происходит после смерти с каждый человеком, ведь каждый из нас творит свою собственную вселенную, проходит свой страшный суд и освобождает из ада однополушарного ума осужденных на муки людей. Ведь мы осуждаем практически всех, кого знаем, и даже тех, кого не знаем, а только видим по телевизору.
        Еще я понял, что на самом деле Путь Копья, пройденный Сережей Скворцовым, его погружение в подсознание и бессознательное и прорыв Махсома - все это было подготовкой другого события, эпохального по своей значимости, и это было Распятие Дочери Человеческой на муже.
        Если две тысячи лет назад история Земли сменилась после распятия Христа, то распятие Даши Жуковой, ее жертвенная смерть стала провозвестием новой эпохи - эпохи наступившего союза Мужчины и Женщины, гармонии начал.
        Путь Копья при всей его важности для самопознания был путем мужского ума, но революционным прорывом в новое состояние человечества была смерть Дашеньки Жуковой, Девы-Искупительницы, земного прообраза Великой Матери Мира. Я счастлив, что был рядом с Нею, видел Ее и служил Ей».
        Эпилог
        Резиденция главы государства в Ново-Огарево.
        В кабинет входит помощник, негромко говорит: «Привезли».
        Президент делает разрешающий жест.
        Входят командующий Росгвардии. В руке у него стальной саквояж.
        Поздоровавшись, он ставит саквояж на стол, открывает и разворачивает для обзора.
        Внутри, прижатое металлическими скобами, лежит темное, окислившееся от вековой патины копье, покрытое запекшейся кровью.
        Президент впивается глазами в клинок. Пространство насыщается электричеством. Происходит что-то важное, сокровенное. Копье и Воин словно узнают друг друга.
        - Генералу удалось активировать Копье?
        - Так точно. После штурма Храма мы вели вертолет генерала до Лаборатории в Дубне. Затем сопровождали его до места нахождения Копья. Там ждала засада. Мы не вмешивались, как вы приказывали. Генерал вышел победителем, был ранен. С Копьем он добрался до Лаборатории, где провел активацию. - Командующий кладет на стол флешку. - Тут запись.
        - Своими словами, - просит Президент.
        - В ходе активации Копья генералу пришлось убить не только Владыку Копья, но и его девушку.
        - Почему?
        - Владыка находился в коме, как вы знаете. Девушка закрыла его своим телом.
        - Почему генерал просто не удалил ее?
        - Он был ранен в руку и не смог ее оторвать. Она вцепилась в своего мужа изо всех сил. Внучка партизана. К тому же сотрудники лаборатории пытались помешать генералу, он действовал в стрессовом режиме.
        - Выходит, теперь он - владыка Копья?
        - Никак нет. Генерал Огуренков скончался на месте от кровоизлияния в мозг. И все же главное свершилось.
        - Что именно?
        - Махсом прорван. Коматозник открыл новое пространство для России.
        Президент встает. Рука его тянется к Копью, словно прощупывая силовое поле древнего оружия.
        Пространство между Русским Воителем и Артефактом Власти сгущается, в нем словно бы проскальзывают невидимые глазу молнии, по крайней мере, так кажется командующему Росгвардии.
        И вот - державные пальцы смыкаются на рукояти.
        Вскинув Копье над головой, Президент потрясает им и выкрикивает, экстатически исказившись лицом: «Копье мое!»
        Выкрик его словно низвергает с небес лавину мощных вибраций.
        Воздух становится душным и горячим.
        Командующему становится трудно дышать, по телу пробегают мелкие конвульсии, он с трудом держится на ногах, вперившись расплывшимся взглядом в Того, Кому отныне суждено потрясать Вселенную.
        Ялта
        10.01.2007 - 02.02.2020 - 13.08.2022