Ольф. Книга третья Петр Ингвин
        Ольф #3
        "Она знала мои беды, и я мог бы скрасить ее горе. Минус на минус дают плюс, говорит наука. Мы живем в мире, где правит наука, научный подход помогает там, где бунтует совесть. Можно вывести формулу: счастье равно наука минус совесть. Совесть и счастье вообще плохо сочетаются". Заместителей пришельца стало двое. Новые приключения и предыстория прежних.
        Обложка - Галина Николаиди.
        Петр Ингвин
        Ольф. Книга третья
        Пролог. Альф
        Металлоискатель тявкает на что-то постороннее. Откидываю тяжелый черно-желтый аппарат в сторону, ощупываю опавшую листву, вгрызаюсь пальцами вглубь. Ногти скрежещут по металлу. Неужели?!..
        Смятая пивная банка. Меня трясет. Столько времени прошло. Могло случиться что угодно.
        И все же я надеюсь.
        Слева, метрах в десяти, - землянка, куда меня тащили. Напротив - приметное дерево. Я бросил пульт где-то здесь, в этом районе. Лес большой, долго пришлось помучиться в поисках места, но теперь…
        Скрюченный в три погибели, я вытер пот со лба и машинально прикрыл глаза: рядом с деревом вспыхнуло, в лицо ударил небесный свет. Пространство разверзлось, в воздухе материализовался проход. В нем - человек. Именно человек, не ангел, не инопланетянин, не житель параллельных миров. Мне ли не знать.
        - Привет. - Мой преемник глядит на меня с легким высокомерием. На его груди - пульт.
        Я бессильно опускаю руки.
        - Кто ты?
        - Альфалиэль? - спрашивает Тот, Кто Нашел. - Я знал, что ты сюда вернешься.
        - Просто Альф. А ты кто?
        - Ольф.
        Наверное, моя усмешка сейчас больше похожа на оскал. Поиграв желваками, я выдавливаю:
        - А по-человечески?
        - Олег.
        Я протягиваю руку для пожатия:
        - Алексей. Можно просто Алик.
        Все насмарку. Хозяин пульта теперь он. Ольф. Из проема не выходит. Он видит - у меня под боком лопата. А у него под сенью чертога - защита. От всего. Включая смерть. Какой же я был растяпа…
        Часть первая. Ольф
        Глава 1
        Никакими печатными выражениями не передать, сколько сил и нервов ушло на возвращение медальона. Открыть шахту лифта вручную не удалось, разбирать стенки и пол я не решился и оставил на будущее как крайнее средство. Поиски лифтера заняли около трех часов, и еще четыре часа пришлось дежурить у дверцы, в образе улыбающегося идиотика ездить вместе со всеми вверх-вниз, некоторых вскоре узнавать в лицо и глупо кивать, в очередной раз приветствуя. Я боялся отойти даже на миг, мои жизнь и судьба валялись где-то здесь, в невидимой глубине, и никакая сила не оторвала бы от присутствия и наблюдения.
        Объяснение, что же упало у меня в лифт, вышло невнятным, но поддатый седой лифтер даже не вникал в проблему. Я наседал, убеждая, что упавшее мне необходимо до смерти и достать его нужно очень срочно. Когда в отворенной шахте медальона не оказалось, пришлось сдерживаться, чтобы не биться головой о стенку. Под нецензурное ворчание лифтера я исследовал каждый кабель, каждую площадку, каждую выпуклость и выемку.
        Казалось, натянутые струнами нервы вот-вот лопнут. Руки дрожали. Глаза смотрели и не видели. Или, наоборот, видели то, что хотели увидеть - там, где на самом деле ничего не было. Сознание опасалось за себя, я напоминал сбежавшего пациента психушки. Скорее всего, туда мне и дорога после сегодняшнего потрясения. Властелин Земли потерял брелок с кнопкой-включателем сверхспособностей. Осталось поплакаться в жилетку санитаров, которые меня успокоят, проводят в палату и запрут для моей же безопасности. Что ж, познакомлюсь с местными Наполеонами. Несостоявшийся король мира - отличная компания императорам, у меня с ними общая проблема: потерянные возможности, о которых знаем только мы сами.
        Медальон обнаружился в районе второго этажа. Зацепился за провода. Я сел на бетонный пол и с минуту приходил в себя. Кровь опять побежала по жилам.
        Чтобы поддеть медальон и скинуть вниз, мы с лифтером приложили всю смекалку и множество подсобных инструментов, включая мои плечи. И когда холодный кругляш занял прежнее место на груди…
        Хотелось расцеловать весь мир вместе с лифтером. Ценностей у меня не было, иначе я отдал бы все. А каким неописуемым счастьем было снова оказаться в корабле!
        - Родненький, милый, любимый, - шептал я сквозь слезы, пока руки гладили зеленоватые поверхности. Казалось, что те тоже соскучились и тоже рады.
        Выйти из корабля еще раз?! Да ни за какие коврижки!
        Эх…
        Эйфория быстро закончилась. Свободного времени стало полным-полно, моя чудесная спутница по уважительной причине отсутствовала, никому другому я был не нужен. Полина подвинулась умом на Альфалиэле, а меня даже видеть не хотела. Алиса - моя девушка, которая была до Сусанны, - вообще отрезанный ломоть, старые раны лучше не бередить. А про Сусанну и вспоминать страшно.
        Несколько часов ушло на посещение родичей - всех успокоить, объяснить, что отныне все в порядке, а прямо сейчас я уезжаю работать по контракту. Буду писать им письма. И звонить. В общем, не беспокойтесь, родственники, целую, пока.
        Кстати, насчет «звонить и писать». У себя дома я собрал вещи, представлявшие хоть какую-то ценность, и сдал в ломбард. Отныне мне не требовались ни телевизор, ни микроволновка, ни стиральная машина и холодильник. Ни ковры, ни мебель. Ничего. Изъятый из квартиры компьютер, в котором, наверное, искали улики, мне вернули раньше, чем я попал домой, но отныне стационарный ящик с громоздким монитором меня не устраивал. Его я продал вместе со всеми гаджетами. Часть вырученных средств ушла на новые смартфон и ноутбук, остальные деньги вместе с купленной техникой заняли место в кладовке корабля. Первой программой, установленной в смартфоне, стал переводчик с итальянского. Надежда, как известно, умирает последней.
        Прежняя одежда энтузиазма не вызвала, но один костюм с белой рубашкой, галстук и туфли все же перекочевали на борт. Мало ли, вдруг - снова к Василию Платоновичу? Или в Кремль. Или в Белый дом, причем не в тот, что на Краснопресненской. Как я понимаю, жизнь у меня опять будет интересная. Череда случившихся событий добавила желания остренького.
        Ключи от бросаемой мной квартиры я отправил родственнице, которая больше всех помогала после смерти родителей, в прилагаемой к ключам записке значилось: «Сдавайте до моего возвращения. Когда вернусь - не знаю. Начинаю новую жизнь. Деньгами пользуйтесь, это вам. Спасибо за все».
        На судебные слушания я, естественно, не явился. Вдруг что-то пойдет не так, или Василий Платонович решит, что меня нужно иметь под рукой постоянно, или вопросы ко мне окажутся настолько безотлагательными и важными, что получить ответы потребуется в неприятных мне особых четырех стенах. Рисковать не стоило.
        Несколько дней корабль носился по миру - я приходил в себя. Купался в десятках морей. Обгорал на безлюдных пляжах - чтобы пробрало до печенок и чтобы выжгло боль и тоску всемогущего одиночки. Невыносимо ощущать, что любого могу заставить делать то, что мне надо, но… Но мне это не надо. Точнее, мне надо не это. Разве повиновение, основанное на страхе, даст что-то сердцу или душе? Я, конечно же, хочу быть счастлив. И хочу, чтобы счастливыми были все. А что для этого сделать?
        Голова звенела вселенской пустотой. Сердце ныло. Я вспомнил, что все же был один человек - единственная живая душа, которая меня понимала. Нина. Она знала мои беды, и сейчас я, в своем подвешенном во всех смыслах положении, мог бы скрасить ее горе. Минус на минус дают плюс, говорит наука. Мы живем в мире, где правит наука, научный подход помогает там, где бунтует совесть. Можно вывести формулу: счастье равно наука минус совесть. Совесть и счастье вообще плохо сочетаются.
        Муж Нины верил в науку. Умные книги убедили его, что разница в возрасте между супругами - это проблема, рано или поздно она вскроется. Владлен ждал, что однажды, как с пеной у рта доказывали психологи, все кончится плохо: в отношениях произойдет перелом, желания плоти подомнут под себя желания души, и жене захочется чего-то молодого и свежего. Владлен играл на опережение. На работе его учили купировать будущие осложнения, профилактика лучше хирургии, в результате Владлен навязывал Нине то, что ей не требовалось. На самом деле ей нужен был только он, ее любимый муж, а он не понимал и давал больше чем требовалось. И ей понравилось. Череда подарков неслыханной щедрости привела к тому, что Нине действительно захотелось больше. «Бьют - беги, дают - бери». Народная мудрость. Я сам поступаю так. Когда меня дарили Нине - разве я отказался? Бесплатное не ценится, со временем аппетиты растут, в этом я с наукой психологией согласен. Меня тоже тянуло к недостижимому, когда счастье, простое и незамысловатое, тихо сопело рядом. Люди несчастливы, так как не догадываются, насколько они счастливы или как легко
стать счастливым. «Возлюби ближнего» - не просто красивые слова, это формула истинного счастья. Счастье не за горами, как говорит еще одна народная мудрость.
        Мое счастье осталось за горами. Сейчас мне хотелось обычной человеческой теплоты.
        Нина была дома.
        - Привет.
        - Привет. - Одетая в домашний халат, Нина посторонилась в дверях. - Зайдешь?
        Я вошел. В квартире ничего не изменилось. Нина жила одна, мужчина у нее за это время не завелся (во всяком случае, постоянный), а легкий беспорядок говорил, что хозяйка никого не ждала. Запирая за мной, Нина сначала выглянула за дверь.
        - Ты один?
        - Да.
        Отсутствие Челесты и мой подавленный вид сказали достаточно, чтобы не лезть с вопросами, с тактом у Нины все было в порядке.
        - Чаю?
        - Да.
        Мы прошли на кухню.
        Под халатом у Нины ничего не было. Тонкая шея, ласковые руки. Теплый взгляд. Добрая улыбка. Голые ноги в тапочках. От ног до шеи - махровая ткань халата. Я помнил все, что скрывала ткань. Руки тянулись забраться в горячий плен, мысли давно были там. Взорваться ослепительным салютом и забыться в нежных, почти материнских объятиях - большего мне не требовалось. Мне было плохо, и если Нине тоже плохо (а ее вид говорил, что счастья за прошедшие дни не прибавилось), то два наших минуса дадут плюс. Маленький, временный, но взаимно приятный.
        - Садись. - Нина указала мне на кухонный уголок и поставила чайник.
        Мое появление обрадовало ее, но не так, как я надеялся. Вспоминались устроенные Владленом нескромные игры, их невероятное продолжение в кровати и в ванной, жаркое жадное желание, удовольствие от чужого тела и от связавшей нас тайны… Сейчас я не видел ничего похожего, Нина просто была мне рада, как знакомому, а не как любовнику. Своим появлением я скрасил ей одиночество, и она была мне тихо благодарна. Мне же хотелось большего. Халат был лишним. Даже чай был лишним. Только горячая возня, салют и забытье. Когда большое счастье недостижимо, мечтаешь о маленьком.
        Недостижимым оказалось даже маленькое. Все шло не так, как я надеялся. Одинокая женщина, которой я нравился и с которой нас немало связывало, не спешила с превращением минусов в плюс.
        - У Челесты все нормально? - не выдержала Нина.
        Она считала Челесту моей девушкой, и, в таком случае, все правильно, третий лишний. Нина - человек свободный, а я, с ее точки зрения, нет. Отсюда и некая отстраненность. Мне следовало догадаться раньше.
        - Мы с Челестой расстались. Собственно, мы и не были парой в нормальном понимании. Мы даже языков друг друга не знали, ты видела, как мы общались.
        - Дела и тела говорят больше, чем слова. Вы смотрелись замечательной парой. Вы были счастливы.
        «Были». Я вздохнул. Хотелось погладить Нину по выпуклостям халата, но после разговора о Челесте такие действия выглядели бы кощунством.
        Я заметил, что после смерти Владлена Нина изменилась. Лицо стало менее эмоциональным, движения - более мягкими и степенными, желания - неочевидными, глубоко спрятанными или увязшими в сомнениях. Кроме глаз, ничто в теле Нины не радовалось моему присутствию.
        - Челеста в больнице, - добавил я после паузы.
        - Что-то серьезное?!
        - Психическое. Ничего не помнит, меня не узнает.
        - Ужас. Ты в порядке?
        - Да.
        «Пожалей меня!» - кричал мой вид.
        Нина поставила передо мной дымящуюся чашку и вазочку с печеньем.
        - Может, поесть хочешь? Ничего нет, но могу приготовить.
        Я поднялся.
        - Нина. - Мои руки легли ей на талию. - Мне плохо. - Руки поползли вниз, на широкое и мягкое.
        Нина вздрогнула и словно окаменела.
        - Я вижу. - Она мягко высвободилась. - Садись.
        Нина усадила меня обратно, встала рядом и обняла, прижав головой к груди. Мои опущенные руки остались в кольце ее рук.
        - За прошедшее время многое произошло, - сказала Нина. - У меня в голове будто бы мозаика сложилась, над которой я долго мучилась. Многое стало понятным. Скрытое вышло на свет. Наверное, именно это называют прозрением.
        Она погладила меня по прижатой к груди голове. Пауза немного затянулась, я молчал. О чем говорить? Дела и тела, как сказала Нина, говорят больше слов. То, за чем я пришел, не состоится. Можно снова распустить руки, но это ничего не даст, Нина прозрела.
        - Я переосмыслила жизнь, - продолжила она. - Мы с Владом жили неправильно. Нет, обманываю. Это я жила неправильно, а Владик страдал, оттого ему приходили дикие идеи. Нам было хорошо вдвоем, на этом следовало остановиться. Третий - лишний, как и четвертый и прочие. Где есть двое, которые любят друг друга, там больше ничего не нужно, остальное играет на разрушение. Мы с Владом сами разрушили свое счастье. Не повторяй нашей ошибки. Ты пришел ко мне, но тебе нужна не я. Иди к той, из-за кого тебе плохо, посвяти ей жизнь. Только так ты обретешь покой. Счастье - это внутренний покой. Адреналин - заменитель счастья. Наркотик. Подсев на адреналин, ты никогда не придешь к настоящему счастью.
        - Мне поздно идти к счастью.
        - К счастью идти не поздно никогда и никому, даже мне, хотя мой любимый человек умер. Ты слышал, что я только что говорила? Счастье - внутренний покой, погоня за адреналином - заменитель счастья. Наши несчастья - оттого, что мы путаем одно с другим.
        - Я понял. Спасибо. Я пойду?
        - Иди. Будь счастлив. Счастье - не в обстоятельствах, оно в нас.
        Глава 2
        Я вернулся на корабль. При виде ставших родными стен на ум в очередной раз пришел вопрос без ответа: кто и зачем создал это чудо техники и природы? А что если я - невольный участник реалити-шоу людей будущего или другой высшей цивилизации? Называться шоу может, к примеру, «Бог из машины» или «Обезьяна с гранатой». Человеку из прошлого предоставляется что-то - летающая тарелка, умение летать, возможность ходить сквозь стены, другая сверхспособность. Избранник на время становится всемогущим. За происходящим следят, на варианты развития событий делаются ставки.
        Тогда…
        Здрасьте, всесильные господа из будущего, вы меня видите? Обезьянка к вашим услугам. Не подскажете, как с подопытной обезьянкой поступят в конце?
        Не хочется думать, что такая возможность реальна, хотя она тоже имеет право на существование, как любая другая. Быть пешкой в чужой игре - противно. О финале игры и ее правилах пешка узнает только в финале. Или не узнает, если ее съедят. Пешки в играх - расходный материал.
        Версия хорошая, но глупая. Почему выбрали меня? Есть миллионы, а то и миллиарды более интересных личностей. Верить, что я - Избранный, все равно, что признать себя лучше других. А я не лучше. В крайнем случае, такой же. Попади корабль в руки человека, который достойнее меня, новый владелец занялся бы чем-то другим. Не тем, чем с тупым упорством занимаюсь я - налаживаю свое мелкое счастье. Забиваю гвозди микроскопом. Идиот, одним словом. Кому интересно реалити-шоу с идиотом-пустышкой в главной роли?
        Откуда еще мог взяться корабль?
        Существует множество свидетельств палеоконтакта, большая часть из них наукой не опровергнута, ученые стараются такие факты замалчивать, так как подтвердить или предложить новое прочтение не разрешает официально принятая версия истории. Можно сделать вывод, что еще в незапамятные времена кто-то мог, как я, пользоваться чужой техникой. То есть, кто-то прилетал еще раньше, но владелец корабля умер. Случайно погиб, убит аборигенами, одряхлел от старости и скончался - для нас нет никакой разницы, его больше не существует. А техника продолжает работать. Если внутри что-то ломается, неисправный элемент самовосстанавливается. Или детали нечеловеческого изделия не изнашиваются. Или действуют на других принципах. Главное - результат: мне досталось бесхозное чудо, и как им распорядиться, зависит только от меня.
        Почему корабль не заберут соплеменники умершего? Давно забрали бы, поступить так при потере важного гаджета - самое логичное. Этого не произошло. Получается, прилетать за ним некому! Скорее всего, цивилизация, создавшая корабль, погибла. Или перешла на следующий уровень, с высоты которого мы кажемся муравьями и не представляем значения. Вряд ли кто-то будет доставать из муравейника пейджер, если в кармане лежит смартфон.
        Отсюда вывод такой: любой, кому достался медальон - единственный хозяин нечеловеческой техники. Ждать и бояться некого. Нужно просто жить.
        «Счастье - не в обстоятельствах, оно в нас», - стояло в ушах. Нина права, и, тем не менее, я несчастлив, как бы ни старался подняться над обстоятельствами. Зато я могу помочь другим.
        Меня в очередной раз понесло в тропики, к океану и пальмам - подальше от людей и лишней нервотрепки. Ночами, в корабле, залечиваясь от солнечных ожогов, я прокручивал в голове вечную проблему интеллигенции: как заставить людей быть счастливыми, если сами они поступают с точностью до наоборот? Каждая официальная религия настаивала, что именно ее путь единственно правильный, каждая секта вносила необходимые ей дополнения, каждый философ подводил базу под собственную теорию. И никто не давал ответа, который близок сердцу и одновременно понятен голове. Сейчас я мог если не все, то многое, но не ощущал внутренней потребности что-то делать. Помочь всем я не в состоянии, а помогать капле в океане не позволял здравый смысл. В то время как я спасу одного, умрут миллионы, и большинство из них погибнет по собственной глупости, из-за невнимательности или, например, из-за пренебрежения к здоровью, или будет убито другими, которые тоже входят в число жаждущих моей помощи. Глядя на то, что творят люди, хотелось не спасать, а уничтожать их, как смертельный вирус на заболевшем теле природы.
        Не в силах определится со смыслом дальнейшего существования, я бесцельно летал над городами и странами, наблюдая за текущей своим чередом, не подозревавшей обо мне жизнью. Люди рождались, познавали мир, влюблялись, встречались, ругались, сходились, расходились, делали новых людей и умирали. Я смотрел на них через окна и не вмешивался. Это их жизнь, они живут так, как выбрали сами, и обо мне им лучше не знать.
        Что бы я ни делал и куда бы ни летал, все напоминало о Челесте. О ней были мысли, к ней стремились желания. Страстно хотелось женского тепла, но я больше не представлял себя с кем-то кроме Челесты. Я, наконец-то, определился. Жаль, что прозрение пришло поздно. Оно всегда приходит поздно, иначе не называлось бы прозрением.
        Континенты, пляжи, города, острова, старинные замки и невероятные современные постройки - ничто не трогало душу. Отдых не задался. Хотелось развеяться, а стало тошно до шеи в петлю. Вот тебе и всемогущество. Донельзя подавленный, но с червячком надежды, я прибыл в Рим.
        В Италии только-только наступило утро. Погода соответствовала настроению: серость, моросящий дождь, хмурое небо. В северном полушарии царила осень - промозглая и слякотная.
        В больнице, где осталась Челеста, я обследовал каждое окно. Заглянуть получилось не всюду, а заходить внутрь я не рискнул, переводчик в телефоне - не лучшее средство общения, точности у него нет никакой, а внимание обязательно привлечет. Люди стали опасны. Они и были опасны, но теперь я ощущал это ежесекундно. Любой мог стать причиной непоправимой катастрофы. Меня могли арестовать, могли убить, могли отобрать медальон. Без корабля мне не защититься, не спастись и, в случае чего, не вылечиться. Без корабля я никто.
        Боязнь людей превратилась в болезнь. Я выходил наружу только на необитаемом острове, где на многие километры вокруг - ни души. Фантазия рисовала страшные картины: случайная перестрелка или намеренная пуля снайпера, спланированная операция спецслужб по поиску «инопланетянина» или случайное задержание вместо кого-то другого, похожего на меня и разыскиваемого… Финал виделся одинаково: корабль помочь мне не мог, и я оставался без корабля - простым никчемным человечишкой.
        Не хочу быть никем. «Мыслю - следовательно, существую», сформулировали в древности. Существование как переливание мыслей из пустого в порожнее меня не устраивало, оно никуда не вело, а подходящей деятельности, чтобы посвятить жизнь, для меня не нашлось. Точнее, она меня еще не нашла. Возможно, в будущем…
        Да, в будущем - обязательно, иначе зачем я и зачем все? А пока…
        О чем были мои мысли, к чему меня тянуло, чего я хотел от жизни? Ответ на все три вопроса был один, если «чего» заменить на «кого». Я думал о Челесте, меня тянуло к Челесте, я хотел Челесту и только Челесту - свидание с Ниной очень здорово вправило мне мозги. Остальной мир меня больше не интересовал. Поэтому я вернулся в Рим - единственное место, где мятущаяся душа обрела бы покой. Я знал, что надеяться глупо и что из затеи, скорее всего, ничего не выйдет. Но «скорее всего» - не значит, что не выйдет.
        В просматриваемых с улицы помещениях и палатах Челесты не оказалось. Увезли в психбольницу и держат в закрытой комнате в смирительной рубашке? Тоже вариант. Очень плохой вариант, но - ведь вариант? Как и многие другие. Надо перебороть себя и каким-то способом попасть внутрь больницы. Надо хотя бы узнать в регистратуре (или как она у них называется), находится ли у них на излечении Челеста Карпи.
        Ой, дурень… Какой же я олух царя небесного, хотя сам зарюсь на лавры последнего! Зачем с опасностью для жизни заходить в здание?! Больница мне вообще не нужна. Проблемы с памятью - не болезнь, ради которой держат в палате, и Челесту, скорее всего, после обследования отправили домой. Туда и надо лететь.
        Я развернул корабль, город пронесся подо мной за пару мгновений, и…
        Вот знакомое окно, откуда в свое время Челеста сделала судьбоносный шаг. Открытые ставни и шторы показывали комнаты как на ладони. Старая мебель, какие-то люди…
        Челеста.
        Она лежала в кровати, укрытая по горло, периодически к ней подходили и о чем-то спрашивали, она не обращала внимания. Она смотрела в потолок. Окружающее было ей безразлично.
        У меня защемило сердце. Если бы не стекла в окнах, я был бы уже внутри. Надеюсь, в ближайшее время мне предоставят возможность незаметно войти. Может быть, кто-то захочет проветрить комнаты…
        Несколько часов корабль висел перед окнами. Время тянулось, для меня ничего не менялось. Я просто наблюдал.
        Челеста ни на что не реагировала. На столике у кровати стояли пузырьки и коробочки с лекарствами. Возможно, отрешенное состояние Челесты - из-за успокаивающих лекарств. Я не привык видеть ее столь пассивной и безучастной ко всему.
        Родные обращались с ней как с хрустальной вазой во время землетрясения. Приходил врач. Похоже, это психиатр-гипнотизер, если вспомнить виденное в кино. Челесту усадили в мягкое кресло и какими-то словами усыпили. Судя по поведению Челесты, а также врача и родни, процедура проводилась не впервые.
        - Ви прего ди нон кьедере! - Врач резко поднялся, громкий возглас был слышен даже на улице. - Квест э ун скерно, ми мальтратта, лей нон дорми е инкулька ун шокецца!
        *(Не просите! Она насмехается и издевается надо мной! Не спит или внушила себе непонятно что)
        Врач - высокий, тощий, лысоватый, в больших очках, с портфелем в руках - недовольно покинул квартиру. Когда он вышел из дома, сел в припаркованную у обочины машину и вывернул на главную улицу, я послал корабль за ним.
        После Челесты врач посетил еще двух клиентов. Темнело, узкие улочки жилых кварталов мешали двигаться впритык, я боялся потерять цель в вечерней городской суете: если смотреть сверху, большинство машин и людей выглядят практически одинаково.
        Мне удалось отследить маршрут врача до конечной точки. Из трехэтажного многоквартирного дома в одном из богатых районов он не вышел, машина осталась у тротуара среди множества других. Я облетел окна со всех сторон дома, квартира врача нашлась легко. Он жил с женой в четырехкомнатных апартаментах, жена, полноватая черноволосая дама лет под пятьдесят, возилась на кухне, врач сидел за письменным столом в рабочем кабинете. Половину стола занимал большой монитор, но компьютером врач почти не пользовался, основным рабочим инструментам была авторучка - записи делались как в старину, на бумаге. Со стороны гостиной в квартиру вел балкон, которым, в отличие от соседского, почти не пользовались. Сравнение с соседями появилось, поскольку справа от балкона врача кипела жизнь: доморощенный столяр мастерил полочку, под завязку заполнив несколько квадратных метров пространства досками и инструментами. Балкон врача пустовал, в углу пылился пластиковый стул, вдоль перил во всю длину тянулся узкий пластиковый горшок с цветами. Балконная дверь в квартиру оказалась закрытой, я проверил. Окна тоже. При наличии
кондиционера держать окна открытыми не было смысла. Это перекрывало мне сравнительно безопасный вход. Впрочем, плана, что делать дальше, у меня не было, я лишь прикидывал варианты.
        На ночь свет в квартире потушили, ставни закрыли. Я остался ждать утра. Интуиция толкала на встречу с врачом, от него можно узнать истинное состояние Челесты - с точки зрения современной науки.
        Ночью, приняв все меры предосторожности, я спускался и выходил на улицу. На подъезде у звонка с номером интересующей меня квартиры красовалась рукописная надпись с фамилией врача - здесь так принято. Напроситься на прием? И что я скажу? Знакомый Челесты? Неизвестно, что она говорила врачам, особенно если применялся гипноз. Меня возьмут под ручки и поволокут в полицию, а то и в контору посерьезнее, где решаются проблемы международного и глобального уровня.
        И кроме вопроса «что сказать» врачу, встает второй: как сказать? В случае родственных языков диалог через бумажного или электронного переводчика, пусть муторно и нервно, с грехом пополам, но состоится, а с такими разными языками, как русский и итальянский, попытка общения выльется в серию недоразумений, и хорошо, если обойдется без мордобития. Я видел, как туристы «общались», тыкая под нос «переведенными» словами и фразами, не понимая, что без контекста получаются бред и, нередко, обида от невольного оскорбления. Словари и электронные помощники хороши в переводе технических инструкций, но никак не живой речи и мыслей, общение с помощью словаря или техники - не общение, а мучение, кто пробовал, тот знает, а кто не пробовал, почитайте написанные по-русски инструкции к китайским товарам, созданные без помощи живого переводчика.
        Ночь я провел у окна врача над подъездной дверью. Утром, часам к семи по местному времени, супруга врача ушла в пекарню на другой стороне улицы, в это же время врач куда-то быстро собрался. Наверное, его вызвали, перед выходом он говорил с кем-то по телефону. Врач уехал на машине. Вчерашние документы остались на рабочем столе.
        Супруга врача вышла из пекарни и медленно зашагала по мощеному плиткой тротуару домой. Медленно. В этом мой шанс. Решение созрело. На соседнем балконе столяра я позаимствовал гвоздодер и выдавил створку окна в квартиру врача рядом с балконной дверью. Шум ветра и движущихся вдоль улицы автомобилей скрыли стонущий скрип, с которым пластиковая рама сдвинулась, открыв мне проход. Оглядевшись, я быстро прошел в рабочий кабинет. Проще было попасть сюда напрямую через окно, но владельцы впадут в ступор: кто и как забрался в дом по отвесной стене со стороны улицы?! Вызовут полицию, и она, конечно, вскоре выяснит, что ничего не украдено, но у полиции, как и у хозяев, возникнут закономерные вопросы, на которые логичных ответов не будет. С балконом все проще, влезть на него с других балконов труда не составит, и снизу не видно, как в глубине орудуют гвоздодером.
        С собой у меня был смартфон с хорошей фотокамерой. Я нашел «дело» Челесты Карпи, оно состояло из нескольких листов бумаги в пластиковом скоросшивателе. Когда ключ в дверях прихожей заскрипел, я с добычей выскакивал обратно на балкон. «Дело» осталось на столе, мне достаточно фотографий. В корабле я с удивлением обнаружил в руке гвоздодер - прихватил машинально. Корабль по моему приказу несся прочь из города, пришлось вернуться и закинуть инструмент на балкон, на место, где он лежал, чтобы все оставалось на своих местах и чтобы никто ни к чему не придрался. Ну, если не считать выдавленной рамы. Ведь ничего не украли? Полицию, возможно, даже вызывать не будут.
        Пришло время электронного переводчика. Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. Если это правда, то у меня больше нет нервных клеток. Биться пришлось над каждым словом, каждое словосочетание имело разные варианты прочтений, общий смысл ускользал. Пришлось находить эти словосочетания и формулировки в других текстах, чтобы из контекста вывести правильный перевод, единственно верный. Работа заняла весь световой день.
        Через десять часов я выдохнул и откинулся на кровати.
        Выяснилось следующее. У Челесты - частичная потеря памяти, посттравматическая или диссоциативная амнезия. Прописаны антидепрессанты, антипсихотические и улучшающие мозговое кровообращение препараты. Одним из способов лечения стал гипноз, недавно прошел последний сеанс - специалист-психиатр отказался продолжать, он не верил в то, что в состоянии гипноза сообщала пациентка. Также в качестве лечения предлагалось увидеть важные для Челесты вещи и посетить места, где ей нравилось бывать и где некие виды или предметы напомнили бы о случившемся в реальности, что память по какой-то причине спрятала за семью замками. Челесту возили по городу, за город, к знакомым и родственникам. Ничего не помогло. Даже родственники парня, покойного Джованни, приняли участие в ее судьбе, хотя отец не простил гибели сына. С Челестой разговаривали на разные темы, в том числе не самые приятные для нее или для окружающих, ей показывали знакомые места и вещи, с которыми раньше ее что-то связывало, ее ловили на слове и пытались вытянуть что-то из прошлого или хотя бы вернуть туда… Бесполезно.
        Совет возить по значимым местам мной был тоже опробован, сразу же, когда случилось несчастье. В тот раз все осталось по-прежнему. Попробовать еще раз?
        Если не помогли специалисты - что смогу я? К тому же, выкрасть Челесту для вспоминательного вояжа означало устроить вселенский переполох. Когда-нибудь позже - возможно, но не сейчас, когда вокруг Челесты круглосуточно находится столько народа.
        Я снова занял место около ее окна. Корабль скрывал меня от взглядов снаружи, в то же время оставаясь прозрачным наружу, чтобы мне было видно все. Ожидание принесло результат. В какой-то момент Челеста осталась в комнате одна, а ее взгляд, кажется, глядел в окно. «Кажется» - поскольку нельзя сказать точно о заторможенном, ушедшем в себя человеке, куда он смотрит и видит ли то, на что смотрит.
        Я осторожно постучал в стекло и на миг сделал внутренность корабля видимым.
        В ответ - пустой взгляд.
        Челеста не вспомнила. Я и не надеялся. Вру, надеялся, конечно же, иначе не делал бы то, что делал.
        - Прощай. Нет, до свидания. Я вернусь.
        Я дал себе слово позже снова полетать с Челестой «по местам былой славы». И еще раз. И еще. Если другого пути нет, будем долбить стену головой, пока одно из них не расшибет другое.
        Я направил корабль из города - куда угодно, только бы подальше. Душу словно полили уксусом. Боже, ну почему глупое несчастье произошло с нами в лучший момент жизни?!
        Что для меня счастье? Она. Челеста. Хрупкая отважная итальяночка, любившая меня как никто другой. Теперь я это понял. Случилась всем известная история про красавицу и чудовище: красавица влюбилась в монстра и решила его расколдовать. Ей захотелось увидеть истинное лицо того, кого она полюбила. Другой подоплеки у того, что случилось, я больше не вижу. Челеста не покушалась на корабль, она не знала, как с ним управляться, просто боялась его. Ей нужен был я. Жаль, что понимание пришло слишком поздно.
        На душе поднялась темная волна. Это все Сусанна виновата. Если бы не она, не ее братец, не ее могущественный папашка…
        Из постели медленно проявилось зеленое чудище. Легка на помине. Я чертыхнулся и одним резким движением отправил «Сусанну» обратно в небытие. Пинок бездушной кукле - не то, чего требовала душа. Мне хотелось расквитаться по-настоящему.
        Корабль взял знакомый курс. Только у окон Задольского алое марево схлынуло с глаз. Что я делаю? Мстить? Зачем? Виноват только я. Привычка винить в своих бедах другого, возможно, кому-то помогает - скажем, чтобы чувствовать себя более значительным, но это не мой путь. Мне нужно двигаться вперед, а не назад.
        Оставим прошлое в прошлое. Подведем итоги. Отныне я свободен для передвижений в человеческом обществе, и у меня есть могучий корабль, который умеет становиться невидимым, летать с континента на континент, кормить, стирать, лечить…
        А вот этим списком стоит заняться, копнуть в него глубже и основательнее. Корабль умеет больше, чем мне может присниться. То, как он легко менял обстановку, когда Полина вспомнила про малиновые тона - неспроста. И Альфалиэль - никак не бог, а обычный человек, если двое деревенских парней скрутили его и лишили всемогущества. Он представал девушкам в ином виде, нечеловеческом. В каком? Нет, главное: как он это делал?
        Вот и долгожданное занятие для меня. Нужно лучше узнать корабль и его возможности. Может быть, это поможет мне в главном деле - вернуть память Челесте.
        Оставив Сусанну с ее поредевшим (из-за меня, между прочим) семейством в покое, я полетел за город, где машинально привел корабль на знакомую поляну. Здесь, вдали от людских глаз, можно вздохнуть спокойно - до полнолуния далеко, и кроме дикого зверья опасаться некого.
        На родных просторах резко похолодало, осень вступила в права, а местная осень даст фору зимам в многих других, тоже отнюдь не южных странах. Скоро все завалит снегом. Как прятать корабль, чтобы при уходе не оставлять следов, которые обрываются посреди снежной целины? Это вопрос завтрашнего дня. Возможно, теперь я вообще не выйду из корабля, если выход наведет кого-то на опасные для меня мысли. Но это, повторюсь, вопрос завтрашнего дня, сейчас у меня появилось дело.
        Весь день был посвящен экспериментам. До позднего вечера, когда глаза стали слипаться, а мысли путаться, я хитрил с оправдавшими себя командами, видоизменяя их, и придумывал новые.
        Результат вышел почти нулевой. Ничего принципиально нового не выяснилось, только в одном случае я схватился за голову от достигнутого эффекта. Меняя интерьер и выращивая новую мебель, я добавил кораблю новых помещений… и корабль увеличился! Сначала я обрадовался, но выскочил наружу и ощупал наружную поверхность. Внешний размер корабля тоже вырос, почти вдвое, как раз на метраж новых комнат. Зачем мне такая громадина? Она не протиснется там, где я привык летать и парковаться. Я вернул все как было и вздохнул с облегчением.
        Что еще можно пожелать? Хочу выглядеть по-другому. Корабль, сделай меня не таким… стой! Опасная формулировка. Хочу остаться собой, но выглядеть богом!
        Не сделаешь? Судя по тому, что все осталось по-прежнему, команда сформулирована неверно. Наверняка, Альфалиэль добивался эффекта другим путем, не столь прямолинейным. Как говорится, не зная броду…
        Не превратит ли меня корабль в чудище болотное или истукана языческого? С помощником-обладателем чуждого менталитета за языком и мыслями надо следить.
        Допустим как вариант, что корабль - это обычная (для неких далеких веков) машина времени. Она попала к нам из будущего, случайно, к примеру - из-за технических неполадок или нечаянного нажатия кнопки. Или специально. В первом случае мне бояться нечего, хозяева остались за тридевять земель… кхм, тысячелетий, и пресловутый «эффект бабочки» давно сработал. Мои действия изменили будущее, искать меня просто некому. Во втором случае надо ждать второй «летающей тарелки» с десантом возвращателей захваченной собственности. Вдруг где-то бродит нерадивый засланец иных времен и клянет меня последними словами? Он выполнил работу, собрал информацию, вернулся к оставленному имуществу… а имущество сперли! Что сделал бы я на его месте?
        Первое: вызвал бы спасателей.
        Второе: нашел бы вора.
        То и другое зависело от возможностей. А если возможности остались в машине времени, которая, помимо главной функции, мною еще не обнаруженной, умела много другого? Здравый смысл подсказывал, что «найти вора» для ребят из будущего - серьезная проблема, иначе я давно сидел бы дома со стертой памятью или кормил рыб где-нибудь на дне Марианской впадины. Значит, как с вариантом о реалити-шоу, я мыслю не в ту сторону. И еще. Альфалиэль, мой предшественник, - засланец из будущего? Чушь несусветная. Так, как поступал он, мог поступать только мой современник. Или человек из прошлого.
        Или я слишком благостного мнения о человечестве, и в будущем ничего не изменится? Обидно, если так. Но будущее зависит от нас. Что мы делаем, чтобы человек будущего отличался от нас в лучшую сторону?
        Кстати, еще одна идея: а если корабль - это исследовательский зонд из будущего, чтобы собрать сведения и взять образцы? Экипаж ему не нужен. Наоборот, ему нужны упомянутые образцы.
        Не отправили же ученые в прошлое специальный аппарат, чтобы, как на крючок с наживкой, поймать местного жителя и привести для опытов? А если отправили - почему я еще здесь?
        Нестыковочка.
        А если… не из будущего, а из прошлого?! Сколько сохранилось свидетельств существования развитых цивилизаций древности…
        Стоп. По порядку, с самого начала. Машина времени создана, чтобы путешествовать во времени - значит, она умеет перемещаться в четвертом измерении так же, как летает в трех первых. Допустим, корабль прибыл из другого времени - неважно, из прошлого или из будущего, с бесследно сгинувшим экипажем или автоматически. Корабль слушается медальона. Хозяин медальона на сегодня - я. Корабль должен исполнить приказ о перемещении во времени, если умеет.
        - Хочу… - Я задумался.
        Куда полететь, где мне будут рады? Скажу иначе: куда полететь, где мне будут не рады минимально? Не было в истории времен, где любили бы чужаков, чужак - это враг, однозначно и без исключений. Любой дипломат, путешественник, торговец - во все времена это шпион, вызнающий тайны геополитических конкурентов во благо собственного народа. А в чем благо? Не допустить завоевания себя противником. Что предпринимают против завоевания? Ослабляют конкурента или вовсе уничтожают его, такова жизнь независимо от времен. Итог: нигде мне не будут рады.
        И все же я рискну.
        Хочу увидеть Рим времен империи, раз уж я тут оказался. На этот раз полечу в другой плоскости - не пространственной, а временной. Любопытно, как полет будет выглядеть со стороны.
        Чтобы увидеть изменения самому, я остановил корабль над Колизеем. Отсюда прекрасный вид на Вечный Город, на ту его часть, которая из застроенно-разрушенной превратится (если у меня все получится) в цветущую имперскую.
        Интуиция говорила, что ничего не получится. Вселенная находится в движении. Галактики движутся, рукав нашего Млечного пути, где находится Солнечная система, тоже вращается, как и Земля вокруг Солнца, скорости у всех - фантастические. Знать бы координаты Земли на интересующий меня момент времени… Какими будут координаты: четырехмерными? Пятимерными? Нет ответа. Вернее, он находится где-то между цифрой четыре и бесконечностью, ближе к последнему значению.
        Логика подсказывала, что для координат нужна, как минимум, точка привязки к чему-то. От чего отталкиваться «картографу» вроде меня в переменчивой неисследованной Вселенной, где даже время течет не линейно, а в зависимости от скорости движения объектов?
        - Тридцать третий год нашей эры, - скомандовал я. - Эпоха императора Тиберия, если верить историкам. Хочу попасть в Рим.
        Из Рима в Иерусалим, где пройдут интересующие меня события, корабль меня, надеюсь, тоже доставит. С остальным разберусь на месте. Или не разберусь. Кстати, будет обидно, если тоже окажусь на кресте, ведь чужаков, особенно инакомыслящих, не любили нигде и никогда. Главное, не оказаться на кресте не рядом, а вместо Него.
        Оказаться на кресте - не самый плохой финал никчемной жизни. Возможно, это и есть мой крест во всех смыслах. «Каждому по делам его».
        Глава 3
        Предчувствия не обманули, у меня ничего не вышло. Эксперименты не столько дали результат, сколько привели к выводу: чтобы не сгинуть в гиперпространстве и не превратиться невесть во что, надо найти того, кто разобрался в управлении кораблем раньше меня. То есть, мне следовало разыскать Альфалиэля. Недавний божок, сейчас он - убитый горем человек, который проклинает судьбу и мечтает вернуться во вчерашний день, чтобы все изменить. Недавно я сам прошел через это, но мне повезло. Везет, увы и к счастью, не всем.
        Отсюда возникают три главных соображения. Первое. Знает ли Альфалиэль о корабле больше меня, или это мои домыслы? Второе. Что я предложу в обмен на его знания? Третье. Как его найти?
        Первое выяснится опытным путем, пока лишь предположу, что знания прежнего хозяина корабля превышают мои, так как достиг Альфалиэль намного большего - поклонения и благоговейной любви через показ неких фокусов, мне пока недоступных. Переходим ко второму: чем новый псевдобожок может заинтересовать прежнего? Вспомним, что любил прежний. Ответ прост: то же, что и я, но в несопоставимых масштабах. Он любил женщин, много и разных. Теперь, как мне кажется, он должен скучать по утерянным возможностям. Что я могу сделать для него в этом плане? Многое, но большая часть идей подпадает под статьи уголовного кодекса, а остальные не даст воплотить совесть. Насилие и сводничество - пардон, не мое. Что остается? Спросить напрямую, чем могу быть полезен, после чего выбрать не противоречащее моим принципам и совершить обмен на подробную инструкцию к кораблю.
        Проще простого. Однако, чтобы спросить свергнутого божка, его нужно найти. Найти - это третье в списке моих главных вопросов, но по значимости - первое, без него не сработают первые два. Какие есть зацепки по главной проблеме? Их немного. Например, куртка. Грязь и вода смыли с нее все отпечатки, да и какой от них толк, даже если бы они были? Впрочем…
        С криминалистической обработкой данных мне может помочь старый приятель. У Игорехи, как выяснилось, хорошие связи в органах и около них, он чувствует себя виноватым по отношению ко мне и сделает все, что попрошу.
        Однажды я уже просил, связываться с ним больше не хочется. Шансы на то, что экспертиза кого-то опознает, ничтожны, а риск влипнуть в новую аферу зашкаливает. Отбрасываем.
        Что у нас далее? Место, куда Альфалиэль прилетал резвиться с девушками - поляна, где сейчас припаркован корабль. Ежемесячно здесь собираются «свидетельницы Альфалиэля». Пожалуй, полнолунная секта - единственная полноценная ниточка, за нее и потянем. Первой раскололась Анюта, но ничего нового она не добавит. Свидетель себя исчерпал. Вычеркиваем, идем далее. Полина. Теперь она видеть меня не хочет - считает кем-то вроде дьявола-искусителя. Тому, кто, с ее точки зрения, послан зародить сомнения в вере, она не откроется. И много ли Полина знает, если подумать? Наверное, нарываться на неприятности не стоит, ничего нового я не услышу. Если только Альфалиэль не повадился ходить к ней постоянно, теперь в личине обычного человека. В прошлый раз она такому визиту обрадовалась. Ставим галочку: если ничто другое не получится, нужно следить за Полиной.
        Еще про Альфалиэля могли бы рассказать Аська, Настена… как там звали остальных? Надо найти их и опросить. Найти их - задача простая, деревня Запрядье небольшая, но как вывести на откровенность? У многих есть мужья, и каждая скрывает свое участие в полуночных шабашах. Постороннему человеку они не доверятся.
        Простому человеку - нет, а потустороннему Страннику? С Полиной прием сработал. Пока сбежавший из плена Альфалиэль не прибыл к ней среди ночи, как бы доказывая, что она лучшая из всех, Полина со мной неплохо общалась. Впрочем, нет, она не общалась, ее целью было навязать мне свое мировоззрение. А то, что я был вроде бы не от мира сего… Для нее так даже лучше. Привести в истинную веру нечто почти столь же божественное - невероятная заслуга, которая простит многие грехи. «Мы много джиннов и людей для Ада сотворили. У них сердца, которыми они не понимают. Глаза, которыми не видят. Уши, которыми не слышат…» Наверное, в понимании Полины я - именно такой джинн. Но если джинн - то почему не сам Альфалиэль?! Одно другого стоит. Что если выдать себя за него? Пусть будет коряво и неправильно, но я ничего не теряю. Главный отличительный признак - невидимая летающая тарелка - при мне. Чем не Альфалиэль?
        Взгляд на небо ничего не дал, вид закрывали тучи, луны не видно. Я взлетел выше. Память не подвела, до полнолуния еще почти две недели. Чем занять себя на такой срок?
        Пожалуй, начну слежку за Полиной и за другими, кого увижу. Для начала надо выяснить, кто где живет.
        Наступавшая темнота играла на руку: в окнах горел свет, шторы в большинстве домов закрывали только ту часть, которая выходила на улицу, да и те в основном были половинчатыми, снизу до середины, заглядывать сверху было удобно. Неосознанным пожеланием корабль, перелетевший в Запрядье и на миг зависший над деревней, направился к дому Полины.
        Она была дома - сидела перед включенным телевизором, на который не обращала внимания, и ласково поглаживала живот. Если мои глаза не врут, живот у нее увеличился. Или это интуиция подкидывает свинью: мне намекнули про сына Альфалиэля, и я вижу не то, что есть, а то, что собирался увидеть?
        В доме также были родители, посторонних не было. И рядом с домом никого не было, я проверил. Можно лететь дальше.
        С Настеной, жившей по соседству, все оказалось проще. В том, что она ждет ребенка, сомневаться не приходилось, растущее пузико выделялось четко. Рядом суетился Филька. Совет да любовь, ребята, здесь мне делать нечего.
        Деревня жила своей жизнью, и пусть ее размеры не поражали, найти нужных обитателей удалось не сразу. После долгого облета я, наконец, нарвался на Катеньку. У нее в большом доме был свой отгороженный закуток, Катенька сидела за письменным столом, включенный компьютер показывал японские мультики. Можно постучать в окошко, и никто, кроме нее, не услышит. А нужно ли? Все, что знала Катенька, знал и я - к тому времени, когда ее втягивали в ночные игры, Альфалиэль уже не владел кораблем.
        Привлечь своего божка с помощью Катеньки хотели Полина и старшая сестра Аська - замужняя чернявая особа. В ее поисках я облетел другие окна дома, Аська не нашлась, зато на кухне чистил картошку Антон, с которым Филька поймал всемогущего Альфалиэля. Муж Аськи. Неплохо бы разузнать, как они с Филькой провернули это дело. А вообще, лучше не интересоваться, моим планам новая информация не поможет, а причина поимки видна невооруженным глазом: ловили хахаля своих веселых женушек, в конце концов поймали его и сделали так, чтобы впредь неповадно было.
        Не Антон с Филькой мне нужны, а их, с позволения сказать, благоверные. Оставалось ждать сколько потребуется.
        Хлопнула дверца деревянного туалета, и появилась та, кого я ждал. По «деревенской моде», особо практичной в осенней грязи, на Аське были галоши и фуфайка поверх старенького спортивного костюма. Вместо дома Аська направилась к калитке, где одновременно появилась еще одна знакомая особа в таком же сугубо практичном одеянии, только галоши на ногах у нее заменяли высокие резиновые сапоги. Светленькая, полненькая, с вечно грустными глазами. Кажется, Санька. Да, Санька: они с Аськой обменялись приветствиями, имя подтвердилось. После приветствий голоса перешли в шепот.
        Затянутое тучами небо скрывало звезды, единственный свет в полной темноте шел из дома. Я подлетел ближе. Как привлечь внимание? Просто вывалится из ниоткуда? Но я - не Альфалиэль, со стороны девиц при появлении чужака возможны крики, истерики и прочие неадекватные проявления. Оно мне надо? Нет, оно, такое, мне не надо.
        Пока я раздумывал, из дома раздалось:
        - Аська, гроб тебе в задницу, где ты ходишь?!
        Аська торопливо распрощалась и умчалась на зов. Санька побрела по темной деревенской улице. Она явно никуда не торопилась. Это мой шанс. Я переделал интерьер в сверкающе-малиновый и открыл «портал». Из разверзшегося пространства на Саньку уставился указательный палец и поманил внутрь.
        Ее руки возделись к небу, послышалось пронизанное дрожью отчаянное взывание:
        - Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий, всесильный и всевидящий! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Будь с нами в восторге и печали, раздели счастье, помоги в горести!
        - Давай уже, что ли, залазь, пока не увидели, - поторопил я и за руку втянул Саньку на борт.
        Оказавшись внутри, она бухнулась на колени:
        - Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий! Я здесь - твоя сестра, твоя жена, твоя рабыня…
        Сестра, при этом жена, да еще рабыня? Она, вообще, понимает, что говорит, или повторяет, как попугай, нужное кому-то? Прежний псевдобожок вызывал у меня все большее раздраженное восхищение. Настолько запудрить дамочкам мозги - это надо уметь.
        Я стоял перед Санькой, не зная, как подступиться к расспросам. С Полиной было проще, та мыслила трезво, моя логика ее устроила и вызвала желание спорить и переубеждать. Саньку логикой не пронять, она общается с божеством, и если божество низвергнет себя в ее глазах, сообщив, что оно не божество, а некий заместитель, рандеву закончится истерикой или отказом общаться с негодником, принятым за обожествленного кумира.
        Санька бурно дышала, ее накрыло состояние эйфории. Сейчас она ничего не поймет, мысли и тело настроились на другое.
        - Прости за мой внешний вид, - тараторила она, молитвенно сложив руки, - ничто не предвещало великой радости, недостойная раба твоя не думала, что свет счастья снизойдет на нее именно сегодня. Возьми то единственное, чем могу я одарить бесконечно могущественного. Спасибо, что выбрал меня. Ты не разочаруешься…
        - Прекрати эту ерунду.
        Санька замерла на миг, восторг в ее глазах сменился недоумением. Видимо, раньше Альфалиэль не прерывал восхвалений, и я его понимал - мне тоже хотелось купаться в женском обожании и пользоваться его плодами. Но обожание не заслужено, на место одного божка пришел другой, а почитательница даже не заметила. Я ощущал себя самозванцем, Хлестаковым, принятым за ревизора. Я просто оказался в нужном месте в нужное время, в этом разница между удачей и успехом: удача случайна, успех закономерен. Я мечтал об успехе. Что дается дешево, то не ценится, я достоин большего, чем использовать «служебное положение» для видимости успеха. Мне требовалась истинная любовь, ее заменителем я сыт по горло.
        Санька поняла меня по-своему:
        - Ясно, слова не нужны.
        Она скинула фуфайку и вжикнула молнией спортивной куртки до самого низа. Под курткой оказалась футболка, под ней пышную грудь облегал стягивающий лифчик.
        Ох, Альфалиэль, мерзавец хитромудрый, как же ты чудесно устроился, и как же хочется плыть по течению в проложенном тобой русле…
        Санька избавилась от куртки и взялась за футболку, когда я, наконец, переборол себя.
        - Нет.
        На меня поднялся удивленный взгляд:
        - Сегодня у меня нет ограничений, я вся твоя, о Альфалиэль, желанный и всемогущий.
        Вот же ж, Альфалиэль, сукин сын.
        Нет, как ни хочется быть Альфалиэлем, а не хочется быть Альфалиэлем. Я - это я. Пусть меня любят за то, что это я, такой, какой есть.
        - Поднимись и оденься. Мой вид тебя не пугает?
        - Я готова к любому твоему виду, о чудесный и невозможный! - Санька поднялась с колен и нехотя, с надеждой, что остановят, вернула футболку на сдобное тело, затем натянула на плечи куртку и фуфайку.
        Я не остановил. Даже когда она влезала в фуфайку. На корабле верхняя одежда не требовалась, но фуфайка не даст быстро раздеться, если Саньке снова приспичит. А я, между прочим, не железный. Женщина для мужчины - добыча. Но пользоваться положением Альфалиэля…
        Нет.
        В глазах рябило от малиновых, алых и розовых оттенков, выпрямленные стены и потолок мерцали, вспыхивая блестками и переливаясь бриллиантовыми сполохами. Женщинам должно нравиться, а мне хотелось вернуться к зеленоватой жути, привычной и спокойной.
        Санька не понимала, чего я хочу, но точно знала, чего хочет сама.
        - Ты покажешь мне счастье?
        Любопытно узнать, что это значит. Но не спрашивать же напрямую.
        - Я сделаю лучше. Сколько времени тебя не хватятся дома?
        Радость в глазах Саньки разбилась о мою серьезность.
        - До утра. - Она еще раз подумала. - Ну… часа два-три - точно.
        - Скажи, где ты хотела бы побывать.
        - На небесах!
        Любопытно, в каком смысле. Уточнять - чревато. По моей команде корабль открыл внешнюю панораму, мы взлетели выше туч, выше тьмы. Здесь был виден закат - настоящий, почти космический. Игра красок и мощь света вызывали благоговение, окружающая действительность, несравнимая с привычной нам двумерной наземной, заставляла чувствовать себя жучком на гигантском лайнере, летящем из прошлого в будущее. Санька обмерла в немом восторге.
        - Еще чего-нибудь хочешь? - спросил я.
        - Тебя, единый и многоликий, всесильный и непостижимый, родной и непознаваемый, могучий и ненасытный! Одари меня счастьем!
        Смотреть в откровенные глаза было невыносимо.
        Двое - одни в бесконечности мироздания. Приглушенное мерцание стен. Соответствующая обстановка. Никто ни о чем не узнает. Партнерша несвободна, но у нее такое бывало не раз, она будет счастлива «повторить» - на догадываясь, что всесильный засранец сменил не только личину, но и личность. Я, в отличие от Саньки, свободен. Юридически. Но сердце занято Челестой. Собственно, даже не в Челесте дело. Глубже.
        - Расскажи о себе, чего я не знаю.
        Застывшая передо мной Санька в очередной раз удивилась:
        - Разве ты можешь чего-то не знать, вездесущий и всемогущий?
        - Я всемогущий - значит, могу все, то есть могу и это, верно?
        Логика хромала на обе ноги, но сказанное божеством сомнению не подвергалось, оно априори являлось истиной, единственной и непогрешимой.
        - Не знаю, что сказать. - Санька опустила глаза. - Мне проще отвечать на вопросы.
        - Со здоровьем у тебя все нормально?
        - Конечно, иначе я предупредила бы!
        Санька опять поняла меня неправильно. Я интересовался в общем смысле, чтобы предложить помощь, но вдаваться в подробности не стоило.
        - Где муж?
        - Дома. Напился и спит.
        - У кого-то в твоей семье есть проблемы со здоровьем?
        - Не жалуемся.
        Санька категорически не понимала, чего от нее хотят. Ладно, зайду с другой стороны.
        - Я хочу, чтобы ты рассказала мне обо мне. То, как меня воспринимаешь. Каким видишь. Хочу услышать всю историю наших встреч и твоих мыслей об этом из твоих уст. Говори со мной как с другом, которому можно доверить все и который все поймет.
        - Как скажешь. А-а, это нужно, чтобы я лучше поняла, что происходит? - Санька обрадовалась, как ей показалось, появлению смысла в том, что я требовал. - А мы можем продолжить там?
        Кивок указал мне на будуар.
        «Не возжелай жены ближнего своего». Обезьяна, которая внутри, не должна победить человека. Я не Альфалиэль.
        - Сегодня - начало новой эры, - объявил я. - Прежняя жизнь канула в Лету, отныне все будет иначе. Альфалиэль изменился. Чтобы измениться правильно, Альфалиэлю нужно знать, каким его видели раньше и каким видят сейчас.
        Объяснение Саньку устроило, она воодушевленно заговорила:
        - Ты сон, который во исполнение мечты становится явью, ты божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами…
        Она шпарила заученными фразами, те отскакивали у нее от зубов так, что сомневаться не приходилось: с Альфалиэлем Санька знакома давно и основательно.
        Я поморщился:
        - А своими словами?
        - Ты - любовь, великая, бесконечная, неизмеримая. Духовная и телесная одновременно. Я не могу объяснить своими словами, твои слова - это все, что у меня есть, и все, что мне нужно. Ты - возвышенная одухотворенность и телесная любовь, сошедшиеся вместе. Когда часть становится целым, целое снисходит до частности…
        Судя по всему, ответов на заданные вопросы я не дождусь. Санька продолжала видеть перед собой всезнающее божество и отчитывалась перед ним в знании основ.
        - Почему муж пьет? - спросил я.
        - Правая рука отнялась. Что делать резчику-краснодеревщику без руки? Работу потерял, переехали ко мне в деревню, здесь тоже не пригодился. С тех пор пьет.
        - Детей нет?
        Глупый вопрос для всезнающего божества, но Санька не заметила прокола. Начав говорить о своих проблемах, она погрузилась в них с головой.
        - И не хочу, - заявила она. - Хочу развестись. - Ее взгляд поднялся на меня, в нем сверкнуло. - Все на свете отдала бы, чтобы остаться здесь. Не хочу обратно. Устала от тоски и прозябания.
        Это уже не намек, это прямое предложение. Я покачал головой:
        - Невозможно.
        - Я так и думала. Прости. С тобой так хорошо и просто. Ты изменился. Ты хочешь быть больше похожим на человека, и, конечно же, у тебя это прекрасно получается, но кое в чем, - она покосилась на будуар, - ты, как мне кажется, перестарался.
        Я нахмурился. Санька поняла с полувзгляда.
        - Еще раз прости. Ты сам разрешил говорить как с другом, которому можно доверить все.
        - Муж дома один? - спросил я. - Больше никого?
        Она кивнула. Я повернул корабль обратно в деревню.
        - Показывай, куда лететь.
        - Ты зайдешь ко мне?! Как к Настене и Полине?!..
        Опять ее мысли понесло не туда.
        - Муж просто спит подшофе или пьян вдрызг?
        - Вроде бы в стельку, но… вдруг очнется? Нет, если ты настаиваешь, то, конечно. И все равно не понимаю, почему не сделать это на небесах? А-а, тебе надоело? - Санька оглянулась на темневшую в ночи деревню. - Нет-нет, ничего не говори, я все понимаю и сделаю, как ты скажешь.
        - Покажи место, где лучше приземлиться.
        Она посмотрела в конец главной улицы, я направил корабль туда.
        - Лучше вон там, за домом, на огороде, - сказала Санька. - Между яблоней и сараем.
        Я ориентировался по ее взгляду, мы подлетели как можно ближе к задней двери указанного дома.
        - Зайди первая и, если муж спит, позови меня, - сказал я.
        Санька поклонилась мне, будто я, как минимум, император мира, и умчалась в дом.
        Ее не было примерно с полминуты. Наконец, дверь с легким скрипом отворилась, показалась Санька, переодевшаяся в красивое платье.
        - Приглашаю великого и несравненного. - Она согнулась в поясном поклоне.
        Надо бы отменить церемонии. Позже. Сейчас у меня появилось дело.
        Как зовут мужа я не спрашивал, это вызовет новые мысли о моей неосведомленности, а я от старых едва отбился. Муж - здоровенный детина, коротко стриженый, с кулаками размером со среднюю дыню. Не будь он вдребезги пьян, я бы к такому близко не подошел. Он лежал поверх одеяла в майке, штанах и носках.
        - Нужна веревка.
        - Длинная? - Санька непонимающе моргнула и замерла, не зная, куда бежать, чтобы выполнить мое желание. - Бельевая подойдет?
        - Нужна короткая, при этом крепкая. Руки связать.
        Больше Санька вопросов не задавала. Она принесла две веревки на выбор, я связал ее мужу руки в запястьях. Вторая веревка тоже пригодилась, для ног. Перестраховка не помешает.
        - Несем его ко мне, - распорядился я.
        На лице Саньки застыл вопрос «Зачем?», но она благоразумно смолчала. Скоро все выяснится само. На мои действия она глядела с опаской. Боже ж мой, она ведь говорила «Хочу развестись. Не хочу обратно»…
        Пусть думает что хочет, вплоть до того, что мы сбросим пьяное тело из стратосферы. Думать, вообще говоря, полезно. Особенно, после того, как все случится, чтобы сравнить «думы до» с «думами после» и сделать выводы.
        Мы оттащили ее мужа в корабль, я уложил его на кровать.
        - Отвернись и гляди вниз.
        Я поднял корабль на высоту в несколько километров. Виды открылись невероятные. Как с самолета, только на месте и в полной тишине.
        - Не поворачивайся, - повторил я главное условие.
        Не надо, чтобы кто-то чужой увидел силу медальона.
        Я лег рядом с пьяным мужчиной и сцепил ниткой медальона обе шеи.
        ***
        В то, что руку можно вылечить, Санька не верила. Случилось очевидное-невероятное. Похоже, Альфалиэль не баловал фанаток излечениями.
        Мы с Санькой вернули ее мужа домой. Он так и не проснулся, хотя дыхание стало ровным, а кривившееся в пьяных гримасах лицо остановилось на вполне приличном выражении.
        Казалось, Санька чего-то ждала.
        - А мы разве не… - Она оборвала сама себя. - Да, ты изменился, Альфалиэль.
        Я изменился, я сам это чувствовал. «Счастье - не в обстоятельствах, оно в нас», - сказала Нина. Я задал себе главный вопрос: что мне нужно для счастья? Душа и тело в едином порыве ответили: Челеста. Разногласий нет, ответ получен, он четок, прост и однозначен. Счастье было рядом, я его потерял. Передо мной встал второй вопрос: что я могу сделать, чтобы стать счастливым?
        Ничего. Действительно, ничего, как ни страшно это звучит при моем нынешнем могуществе и немыслимых возможностях.
        Отсюда вытекал третий вопрос: а что я могу вообще? Другими словами: зачем я?
        Я не могу устроить личное счастье, но я могу принести счастье другим.
        Вот и ответ.
        Это не просто ответ. Это программа к действию. Смысл жизни. Простой и ясный.
        Санька глядела на меня со странной задумчивостью:
        - Мне всегда казалось, что именно человеческое в тебе совершает все то, чем мы занимались, но сейчас ты не менее человек, чем, скажем, я. А получается, что даже больше.
        Глава 4
        Отправляясь на ночевку поглубже в лес, я сделал облет окрестностей: вдруг где-то бродит возможный посланец иных времен или цивилизаций? Глупо надеяться на встречу, и еще глупее искать встречи с ним - истинным владельцем корабля, оставленным с носом предыдущим «хозяином». Но совесть или интуиция пнули, и я сделал круг над окружавшими Запрядье лесами.
        Посланцев не обнаружилось, зато без каких-либо усилий с моей стороны нашелся тот, ради кого я летал в деревню. Все оказалось проще простого, нужно было сразу подумать: чем займется человек, потерявший всемогущество? Все, что требовалось - поставить себя на его место.
        Около хорошо знакомой мне землянки скрюченный в три погибели парень копался в земле. Лопата захватывала куски земли, пальцы мяли и прощупывали, рядом лежал металлоискатель.
        Пару минут я наблюдал за утерявшим могущество конкурентом. На вид - младше меня, лет примерно двадцати трех-двадцати пяти, одинакового со мной роста, темноволосый, коротко стриженый, с правильными чертами лица. Густые прямые брови, подбородок с ямочкой, взгляд побитой собаки.
        На этот раз он был в черной куртке и джинсах, но это он, тот самый. «Альфалиэль». В кавычках - поскольку «бог» из парня ну просто никакой. Осанкой и накачанными мышцами искатель медальона походил на военного или спортсмена, но никак не на бога.
        Я открыл проход и показался в проеме.
        - Привет.
        Парень вскинул глаза и все понял, его руки бессильно опустились. Он не отвечал, взгляд замер на медальоне на моей груди, и я задал вопрос:
        - Ты Альфалиэль?
        Это было понятно, но лучше удостовериться.
        - Просто Альф, - донеслось глухим голосом.
        Альфу было плохо. Рухнула последняя надежда, ему больше не быть богом. Я знаю, каково это, сам испытал не так давно, около лифта.
        - А ты кто? - выдавил Альф.
        - Ольф.
        Альф скривился:
        - А по-человечески?
        - Олег.
        Альф шагнул в мою сторону и протянул руку для пожатия, ожидая, что я поступлю так же:
        - Алексей. Можно Алик.
        Прости, Алексей-Алик-Альф, медальон дался мне дорогой ценой, его хозяин теперь я, и на уловки не поддамся. Ты знаешь о корабле больше меня. Любая моя ошибка стоит будущего.
        Поняв, что из проема я не выйду, Альф опустил руку.
        - Чего ты хочешь? - спросил он.
        - Поговорить.
        - Просто поговорить? Врешь. Тебе от меня что-то нужно, и это «что-то» для тебя очень важно. Ты боишься выйти из чертога и боишься оставаться в нем, потому что не понимаешь, как он работает и кому принадлежит. Ты боишься всего. Пульт достался тебе случайно, иначе ты не открылся бы мне. Ты знаешь обо мне как об Альфалиэле, значит провел небольшое расследование, связал вместе несколько фактов и пришел на место, где я потерял пульт. Что ты хочешь в обмен на пульт?
        Корабль он назвал чертогом, а медальон пультом. Вопрос, знает ли Альф корабль лучше меня, решен в его пользу.
        - Ты можешь предложить что-то равноценное? - спросил я с интересом.
        - Зависит от того, что ты хочешь.
        - Давай обрисуем тему разговора, иначе он затянется и никуда не приведет. Ничего равноценного пульту у тебя нет, ты блефуешь и стараешься вызнать, как много мне известно о чертоге. - Я тоже назвал медальон пультом, а корабль чертогом, чтобы не казаться дилетантом в дискуссии с профессионалом. - Но ты прав, управляться с непонятной техникой у меня выходит плоховато, хотя главное мне известно: у кого пульт - тот и хозяин, пусть и временный. Ситуация на сегодня сложилась такая: я владелец чертога, ты никто. Мне не нравится, как ты жил и что делал в образе Альфалиэля, но это не мое дело. Сейчас я хочу договориться с тобой на простых условиях: ты помогаешь мне с неосвоенными функциями кор… чертога, я в ответ исполняю адекватную просьбу с твоей стороны. С формулировкой просьбы не тороплю, а если твоя помощь окажется существенной, то смело рассчитывай на исполнение нескольких просьб. Повторюсь: твое желание должно быть адекватным, то есть соответствовать тем обстоятельствам, которые сложились на сегодняшний день. Твое всемогущество в прошлом. Ты ведь понимаешь, что достаточно мне сделать вот так…
        С театральным щелчком пальцев я закрыл проем.
        Для Альфа чертог исчез. Невидимый, я отлетел на несколько метров в сторону и остановился, спокойно ожидая, что предпримет бывший владелец. Заметит ли он перемещение прозрачного аппарата?
        - Я прекрасно представляю реалии. - Альф устало опустился на землю. - Сделайся видимым, поговорим.
        Проем открылся не в прежнем месте, и взгляд Альфа резко перескочил в мою сторону. Я сделал приятный для себя вывод: чертог для бывшего хозяина невидим так же, как для всех. Это было понятно изначально, но стоило проверить - вдруг я чего-то не знал?
        - Желание созрело? - спросил я.
        - Сначала расскажи, какие у тебя цели.
        Правильно, это умный, взвешенный, серьезный подход. Начнись разговор сразу с торга, я задумался бы, стоит ли сотрудничать с таким человеком.
        - Имеешь в виду, хочу ли я захватить мир? Или создать новую религию имени себя и стать богом? Или сделать «чтобы наши победили» - «наши» по идеологии, вере, национальности, политическим убеждениям, отношению к меньшинствам или большинству? Или хочу ли я восстановить попранную справедливость в отношении кого-то из тех же меньшинств или большинств? Или жажду ли я вкусить прелестей всех красавиц мира? Ни то, ни другое, ни третье, ни пятое-десятое. Моя цель проста и неказиста: оставаться в тени и помогать людям. Я понимаю, что всех не спасти и мои потуги останутся каплей в море, но с твоей помощью, надеюсь, возможности возрастут.
        - Нельзя помочь всем.
        - Можно помочь кому-то. Если бы этим «кем-то» оказался ты или кто-то из твоих близких, у тебя голосе слышалось бы больше энтузиазма.
        - Как ты хочешь помогать людям?
        - Постоянно и постепенно, то есть начну с малого. Буду лечить, кого смогу. Буду спасать заблудившихся и потерпевших крушение. Буду искоренять несправедливость везде, где замечу.
        - «А судьи кто?» - хмыкнул Альф.
        - Я не судья, и роль палача тоже не рассматривается. Главное - совесть. Когда совесть подскажет, что делать, я буду это делать, в остальных случаях предпочту подумать еще раз или воздержаться. Постепенно вырисуется и составится план, как эффективнее нести людям счастье, и от разовых акций я перейду к системным.
        - Все же не можешь без лавров самого главного хоть в чем-то.
        - Статус «самого главного» меня не интересует. Если ты сможешь стать людям полезнее меня, я отдам пульт тебе. Меня жизнь достаточно побила, чтобы понять главное.
        - И что же, по-твоему, главное?
        - Совесть.
        - На какие же подвиги ведет тебя твоя совесть?
        - Она подсказывает, как, не выпячивая себя, сделать жизнь других лучше. Можно ли уничтожить войны? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать, но сделать это так, чтобы никому не навредить. Можно ли уничтожить болезни? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать - так, чтоб никому не навредить. Можно ли уничтожить преступность? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать - так, чтоб никому не навредить. Можно ли уничтожить шовинизм и национализм? Пока нет. Но что-то сделать можно. Что? Надо узнать и сделать - так, чтоб никому не навредить. Я надеюсь, что ты мне в этом поможешь.
        Альф задумался. Несколько раз он открывал рот, но снова закрывал. Когда он, наконец, заговорил, я услышал не то, что собирался услышать.
        - Красивые слова. Нацизм тоже начинался с красивых слов.
        - Любая идея начинается со слов, а дальше все зависит от людей.
        - Я по образованию историк, поэтому поверь специалисту: любая идея - это слова и ничего больше. Кто хочет делать, тот не ищет слов, он делает.
        - Поэтому я нашел тебя. Чтобы делать. Зачем мне конкурент, чьи знания могут оказаться опасны? Я иду на риск, результат мне важнее собственной безопасности.
        Альф поднялся с земли и отряхнулся.
        - Мне нравится твой подход, ты меня почти убедил. Почти - потому что я не верю никому, особенно ворам, укравшим у ближнего что-то ценное. Но в целом ты кажешься достаточно честным, и я согласен на сотрудничество. Впустишь меня внутрь?
        - Входи.
        Допускать прежнего владельца в чертог было опрометчиво, а что делать? Без Альфа я останусь на уровне неандертальца, который ноутбуком колет орехи.
        Интерьер я оставил первоначальный - зелевато-серо-коричневый, с живыми неровными стенами. Альф окинул взглядом обстановку и ничего не сказал.
        - Еще умею вот так. - Я сделал чертог малиново-розовым, с блестками и переливающимся сиянием.
        Альф поморщился:
        - Мы не в домике Барби, верни как было.
        Я вернул.
        - Новые комнаты делать умеешь? - спросил Альф.
        - Это увеличивает корабль.
        - Кровать ты мне не отдашь, вдвоем с тобой я не лягу. Предлагаешь мне спать на полу? - Он шагнул к центральному «креслу пилота» - единственному сидячему месту рубки. - Это у тебя кресло, что ли?
        - Да.
        - Ты действительно ничего не знаешь.
        Альф строил из себя всезнайку, а мою информированность намеренно принижал, то есть набивал себе цену. Я вернулся к главному:
        - Ты определился с желанием?
        - Что ты знаешь обо мне?
        - Хватит отвечать вопросом на вопрос. Информация - сила, и если я что-то расскажу, взамен должен получить что-то, как минимум, равноценное. Из нас двоих я в более выигрышном положении, не забывай об этом. Для начала скажи, например, как правильно использовалось кресло, раз уж оно тебя так удивило.
        - «Кресло», надо же было додуматься. - Альф поморщился. - На самом деле это алтарь.
        Ни фига ж себе тут дела творились. Вспомнилось, как к визиту Альфалиэля готовили Катеньку - юную, неопытную, ничего не понимавшую. Полина, воздев руки, провозглашала, приглашая божка на приготовленное для него пиршество: «Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий, прими дар счастливых сестер твоих, возьми то единственное, чем можем мы, смиренные и послушные, одарить бесконечно могущественного…» Дальше говорилось что-то про кровь. Оказывается, от меня укрылось самое ужасное. Ритуал не совершился до конца, поскольку вмешались деревенские парни, и если его домыслить, то получится, что Альфалиэлю за непонятные заслуги дарили молодых девушек - скорее всего, как в старину, в языческих обрядах, девственниц. Что безумные адептки делали с ними дальше? В древности на алтарях убивали жертву или сжигали ранее убитую. Если так…
        Нет, что-то не вяжется, не могла Аська пожертвовать сестрой ради прихоти. Не верю. Мы в двадцать первом веке живем, а не в десятом.
        Эмоции все же выплеснулись:
        - Алтарь - он же для жертвоприношений?!
        - Я так же сказал, когда мне объясняли. Так же тупил. Подумай сам: почему как «алтарь», так сразу «человеческие жертвоприношения»? В церквях, к примеру, тоже есть алтари. Альтариум, альтус ара - это возвышенное место жертвенника, а жертвовать можно что угодно и чем угодно. У православных алтарь - это отделенная иконостасом часть храма на возвышении, которая предназначена для священнослужителей. На Западе алтарем называют престол, где совершается евхаристическая жертва.
        Я стоял на своем:
        - А в древности на алтарях убивали, сжигали и даже поедали врагов или назначенных жертв, которых опаивали или, бывало, просто уговаривали, в обмен на жизнь обещая райское блаженство. А что делали на алтаре чертога?
        - Ты слышал фразу «Много будешь знать - скоро состаришься»? Позволь, я расскажу обо всем постепенно, а ты, как обещал, сделаешь для меня то, что я попрошу.
        - Не то, что ты попросишь, а то, о чем мы с тобой договоримся после того, как ты озвучишь просьбы. И ты не договорил, ты, например, сказал: «когда мне объясняли». Кто объяснял?
        - Это новый вопрос, а я устал, спать хочу. Создай компаньону нормальные условия жизни.
        - Ни о чем не договорился, а собираешься здесь жить?
        - Боишься? Зря. Я очень хочу заполучить пульт обратно, но я реалист, в чудеса не верю. Сам ты свалившееся на тебя всемогущество не отдашь, отобрать не позволят настройки чертога. На самом деле я рад, что тебе понадобилась моя помощь. Я помогу тебе, ты поможешь мне. В чем - я пока не определился, мне надо отдохнуть и все обдумать. Скажу сразу: твои жизненные цели мне нравятся. Если они не просто слова, то я помогу с удовольствием, это будет возмещением за творимое мною прежде. Счастье обладания чертогом казалось вечным, я считал, что успею все. Ошибся. И ты однажды ошибешься. Приходи в гости, когда тебя тоже скинут с трона всемогущества, поболтаем как бывший бог с бывшим богом.
        Коллега, понимаешь. Не скрывает, причем бьет в больную точку: «И ты однажды ошибешься». Я все сделаю, чтобы «однажды» произошло как можно позже. И чтобы ударило не так болезненно. С утратой чертога Альф потерял все, а мне после ухода Челесты терять нечего, у меня ничего не осталось. Смысл жизни - любовь. Я понял это поздно, и обрел любовь, настоящую, ради которой стоило жить, лишь когда ее потерял. Теперь смысл моей жизни - помочь другим, иначе у жизни не останется смысла.
        Я приступил к созданию новой комнаты с кроватью: представил выемку и начал расширять ее в своем воображении, следя, чтобы чертог точно исполнял задуманное.
        Альф скривился, будто ему зуб строительной дрелью лечили.
        - Зачем такие сложности? Прикажи: «Планировка на двоих, раздельная».
        - Планировка на двоих, раздельная, - сказал я.
        Между кладовкой и туалетом открылся проем, за ним в зеркальном отображении появилось помещение - аналог того, где мы находились. С одним отличием: без кресла по центру, то есть, как сказал Альф, без алтаря. Надеюсь, запасной пульт в комплект не входит. На всякий случай я мысленно перестраховался: «Кораблик, дорогой, то есть чертог, как теперь выяснилось. Гость на борту - не более чем гость, слушаться надо только меня, что бы ни случилось и какие бы подлянки ни заготовил и ни предпринял прежний владелец. Бывший хозяин - не хозяин, хозяин - тот, у кого нынешний пульт. Если приказ понятен - подмигни чем-нибудь».
        Честно говоря, я не ждал ответа, но стены мягко вспыхнули. Или мне так показалось. «Спасибо!» - поблагодарил я. Надеюсь, мое общество чертогу более приятно. Надежда на это, конечно, глупа, но, согласно народной мудрости, она умрет последней, вместе со мной.
        Альф прошел в «свою» половину чертога:
        - Скажи, чтобы чертог меня кормил, поил и убирал за мной. Можешь произнести мысленно.
        Я произнес, но с уточнением: «Делать это до момента, пока не прозвучит другой мой приказ об этом и только в случае, если пульт находится у меня на шее и существует в единственном экземпляре». Альф протянул руку к стене, вынул послушно отделившуюся емкость с водой, отхлебнул и вернул зеленоватую емкость на место.
        - Когда ты увидел меня сегодня - как догадался, что перед тобой не истинный хозяин чертога, а очередной местный владелец пульта? - спросил я. - Ты видел настоящих хозяев?
        - А еще я сразу понял, что о чертоге ты ни черта не знаешь. - Альф ушел от ответа на последний вопрос. - Ты не используешь Голос и прочее и, скорее всего, не подозреваешь, что особые возможности существуют. Не знаю, как ты заполучил чертог, это, как мне казалось, из области невероятного, но ты распоряжаешься им. В моих интересах стать тебе полезным.
        - Ты расскажешь мне обо всем?
        - Наверное. Постепенно. Я буду рассказывать, ты - помогать мне в решении мелких проблем и одной крупной, после которой сотрудничество прекратится - ты узнаешь все важное, и я стану тебе не нужен. С тем, что пожелать, я еще не определился, в голову лезут глупости. Надеюсь, ты понимаешь, что хотя мы оба легко проживем без помощи другого, но - но! - вместе мы сильнее, чем по отдельности.
        - Иначе зачем бы я нашел тебя? Кстати, поделись «глупостями», в них может крыться рациональное зерно. Со своей стороны мне будет проще делать встречные предложения.
        - Например, мне хочется отомстить двум жлобам из ближайшей деревни.
        - Фильке и Антону?
        Альф глянул на меня с опаской:
        - Откуда знаешь? Нашел новый алгоритм?
        - Имеешь в виду чтение мыслей?
        - Раньше чертог такого не умел.
        - И сейчас не умеет, хотя, конечно, жаль, мне это не помешало бы. Я познакомился с некоторыми деревенскими жителями и узнал достаточно. Тебе незачем мстить Фильке и Антону, они делали то, что на их месте сделал бы любой мужик. Ты спал с их женами, у одного из них ребенок от тебя.
        - Не от меня. От мужа, я его вылечил, теперь у них все в порядке.
        - Он этого не знает, как и другие. Каково ему жить с таким неправильным знанием, особенно когда на него косятся те, кто тоже считает иначе?
        - Вот я и говорю - глупости. Во мне детская обида играет, а чертог давал возможности мстить даже за меньшее. Привычка - вторая натура.
        «Мстить даже за меньшее». Жесть. Даже слышать не хочется, что Альф творил в образе всесильного бога. Не зря же он упомянул: «Я помогу тебе, это будет возмещением за творимое мною прежде». Случайными такие оговорки не бывают.
        - Мстить не дам. Мечтай о чем-нибудь большом и хорошем.
        - Пожалуйста. Мы с тобой могли бы основать религию имени тебя и рулить миром. Ты будешь богом, я верховным жрецом.
        - Исключено.
        - Я это понял, потому, вместе с предыдущей идеей, сразу назвал глупостями. Ладно, задавай еще один вопрос, и - по койкам. Что тебя интересует в первую очередь?
        В первую? Много чего, и все хотелось узнать сразу. Впрочем…
        - Чертог излечивает любые физические недуги. Справляется ли он с душевными, и если да, то с какими и как?
        - Ни с какими и никак.
        Я не сразу до конца осознал ответ, хотя предполагал, что прозвучит именно он. Все стало неважным.
        - Кто-то из близких? - По моему лицу Альф прочитал то, что осталось невысказанным.
        - Любимая девушка.
        - Сочувствую.
        Повисла неловкая пауза. Альф боялся показаться нетактичным.
        В очередной раз подтвердилось, что Челесте я помочь не смогу. Значит, надо придумать, как помочь другим, иначе жизнь потеряет смысл. Для такой помощи нужно знать все о чертоге, об Альфе, о том, как чертог попал к нему и почему Альф знает так много…
        - Еще вопрос, тоже важный, иначе мне не заснуть, - попросил я. - Ты видел настоящих хозяев?
        - Я хорошо знаком с предыдущим хозяином, этой информации пока достаточно, остальное - завтра. Спокойной ночи.
        - И тебе тоже.
        Я избегал навязываемых мне формулировок. Сказанная мной в ответ незамысловатая фраза вроде «Спокойной ночи» могла оказаться паролем-ключом к передаче власти или отключению моего пульта. Лучше перестраховаться.
        Я закрыл проем между жилыми половинами и сделал стену односторонне прозрачной. Альф понимает, что я ему не доверяю, он тоже не доверял бы.
        В соседней комнате мой временный компаньон разделся, бросил одежду на стену, куда ее немедленно втянуло, улегся на кровати и мгновенно заснул.
        «Если гость заговорит с тобой или сделает что-то не связанное с отдыхом, едой и другими физиологическими надобностями, не реагируй и немедленно разбуди меня», - распорядился я. Трюк с брошенной в стену одеждой у меня тоже удался, раздеваться так оказалось быстрее и удобнее, чем уносить в кладовку или оставлять на полу. Я долго смотрел в тускло мерцающий потолок и думал, думал, думал. Сон не шел, мысли о будущем метались из крайности в крайность, от выводов бросало то в пот, то в ледяной озноб. Правильно ли я сделал, скооперировавшись с прежним хозяином чертога - это скоро выяснится. Альф был прав, когда начал разговор с выяснения моей цели. Будь у меня желание стать президентом Земли, я не пошел бы на риск, поселив знатока чертога под одной крышей с собой, возможностей хватало и без того. Другое дело, что власть достигается через кровь. Большая власть - через большую кровь. Даже Альф пошел по другому пути, вместо власти он выбрал удовольствия.
        Мне он предложил иное. «Мы с тобой могли бы основать религию имени тебя и рулить миром, ты будешь богом, я верховным жрецом». Будь у нас доверие друг к другу, с религией получилось бы. У нас и так получилось бы, но однажды бог или жрец решат, что второй не нужен, и лишний будет убран. Когда не веришь даже ближнему - как создавать что-то серьезное, чтобы оно сделало мир лучше? Оно-то сделает, но для кого-то одного, за счет остальных.
        К тому же, Альф уже создал собственную религию. Будь у него больше времени, однажды «свидетельницы Альфалиэля» в разных частях света вошли бы в бизнес и политику и, по истечении скольких-то лет, перевернули мир к пользе своего суверена.
        Я вспомнил постулаты, процитированные Полиной. «Альфалиэль - не явь, это сон, во исполнение мечты он становится явью. Альфалиэль - божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами. Альфалиэль всеобъемлющ. Это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать - восходящий и нисходящий, другими словами - духовный и телесный. Первый, как бы красиво ни выглядел и ни подавался, тоже ведет в никуда, он в упор не видит желаний плоти, отмахивается от чувств, как от мух. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного, вечная война со всем, что противоречит этим воззрениям, таков этот путь. Второй путь от самого основания - мирской, земной, чувственный, живой, он почитает множественное, а не единое, отождествляет дух с чувственным миром. Альфалиэль есть третий путь, не восходящий и не нисходящий. Прямой. Горизонтальный. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про Мюнхгаузена, и в шелухе убедительных
слов не сливает в навоз под благовидным предлогом…» Обращаясь к Катеньке, подготавливаемой в жертву Альфу, Полина добавила: «Если все получится, ты почувствуешь это, ты станешь иной уже сегодня».
        «Станешь иной». Убивать и сжигать Катеньку никто не собирался. Также вряд ли под инакостью подразумевалось духовное перерождение, на верную догадку намекали другие слова Полины: «Я в свое время тоже боялась, я была как ты, одна из всех, потому что другие не такие. И не были, когда пришли к нам». Похоже, Альф - любитель непорочности, на этот крючок его ловили заждавшиеся поклонницы. «Если все получится» - это зависело от ритуала вызывания, как они думали. Окажись в то время чертог по-прежнему в руках Альфа, он из-за невидимой ширмы поглядел бы на то, что предлагается, и принял бы жертву либо улетел к другим фанаткам, приготовившим более шикарное и разнообразное меню.
        Дарить нелепому божку своих близких, чтобы получить немного общения, духовного и телесного? Жуть. И все же «учение Альфалиэля» упало на благодатную почву. В людях есть запрос на счастье и на чудо, Альф давал то и другое. Первое - прикрываясь красивыми словами о духовности, второе ему вообще ничего не стоило, оно у него просто было.
        Любая религия возникает как средство выживания человека в природе, как инструкция для жизни вне райского сада. Конечно, ровно настолько, насколько люди сохранили данную им мудрость, пронеся сквозь века. Библия, Левит: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего своего как самого себя». Без этого в людских джунглях не выжить. То же самое вошло в другие святые книги слово в слово или перефразировано не только для «сынов народа твоего». Или вот: «И сказал Бог: Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, дающий семя: вам сие будет в пищу». То есть, изначально человек - вегетарианец, и это неопровержимый факт: желудочно-кишечный тракт у людей как у травоядных животных, а не как у плотоядных. Но из рая с треском прогнали, подножной пищи стало не хватать, попробовали поджаренного в пожарищах мяса… и - понеслось. Приспособились. Понравилось. Но организм был спроектирован под другое, потому после мяса требовался периодический отдых от тяжелой пищи, и появился необходимый организму пост. Затем «еще… мясо было в их зубах,
еще не были съедены птицы, как возгорелся на них гнев Громовержца и поразил великим мором»… Не имея опыта употребления мясного, наверное, скушали что-то несвежее, непрожаренное, больное или павшее. С голодухи да с незнания - бывает. О микробах древние люди не знали, руки перед едой не мыли, и вообще - зубы не чистили, в баню не ходили, гигиену с гиеной путали, потому и получили в Писании: «И если что-нибудь от трупа их упадет на какое либо семя, то оно чисто. Если же тогда, когда вода налита на семя, упадет что-нибудь от трупа их, то оно нечисто для вас», «Все на что упадет что-нибудь от трупа их, нечисто будет: печь и очаг должно разломать, они нечисты», и далее в том же духе. А как иначе, кроме как запретами свыше, объяснить несведущему в вирусологии человеку способ спасения жизни и здоровья?
        Религии - путеводитель по выживанию. Потому, наверное, проклята или, как минимум, ненавидима во всех Откровениях профессия ростовщика, по-нынешнему - банкира. Кто может устроить конец света и похоронить цветущую цивилизацию, вернув людей на пещерный уровень? Тот, у кого власть. А власть у того, кому должны. Испокон веков известно: за посул списать должок люди пойдут на любые преступления. А с обратной стороны в ту же стену стучат и проламывают ее распухшими лбами полки дрожащих Раскольниковых, присвоивших себе право…
        Не так ли погибла прежняя, допотопная цивилизация? У одних было все, у других постепенно не осталось ничего, кроме долгов. Напряжение выросло до взаимоуничтожения, теперь не осталось ничего (не считая чертога, о котором я по-прежнему ничего не знаю, несмотря на кладезь информации за стенкой). Потоп, говорят. А мне кажется - очередной виток самомнения человечества, считавшего, что теперь-то идет в правильном направлении. Идет-то оно, конечно, идет, не обращая внимания, что дорожка проторена к обрыву. Не за то ли Господь когда-то покарал всех скопом, что забыли о главном? Золотой телец - вместо Храма Божьего, банкир - вместо святого отца, прибыль - вместо любви… Но глас вопиющего в пустыне там - в пустыне - и останется, инструкции по выживанию ныне читаются как биографии эффективных менеджеров, нетрадиционными путями поднявшихся на вершину карьеры. Формула «"Успех" равно "Счастье"» оставила слагаемое «Любовь» за бортом, не найдя ей подходящего места, и такое неправильное хромое уравнение принято сегодня за аксиому - страшную и в своей сути человеконенавистническую. А по-моему, «Возлюби ближнего
своего» - не просто слова, сказанные много веков назад, а путь. Путь к счастью. Он на Земле только один, через любовь, а кто думает, что знает другой, тот может встретиться на пути, но он будет идти навстречу.
        Третий путь Альфалиэля - это он и есть, путь навстречу тем, кто ищет света. Красивые слова, явление чудес и яркая харизматичность - признаки библейского Антихриста, того, кто похоронит мир в его нынешнем виде. Альфалиэль мог стать Антихристом, но из-за стремления получать максимум удовольствий утерял сверхспособности. Будущее мира упало мне в руки. Надеюсь, я распоряжусь им верно.
        Так любой подумает на моем месте, ибо каждый знает, как было бы лучше для всех.
        Глава 5
        Утром Альф обратил внимание на выращенные мной рукоятки управления.
        - Покидая чертог, я включал режим «Защита от дурака». Переведи в «Безопасный режим для хозяина пульта, который отдал эту команду сейчас». Если пульт попадет к чужаку, случайного гостя в первом же полете размажет по стенке. Впрочем, если он сумеет наладить с чертогом контакт… Ты же как-то сумел. Нужно придумать более строгие ограничения. Позже займемся, если хочешь.
        - Меня пока устраивают нынешние настройки.
        - Дело привычки. Кто не ездил в автомобиле, тот в восторге от самоката. - Альф помолчал. - Можно кое о чем попросить? Отвези меня в теплые страны, если не сложно, я соскучился по солнцу.
        - Я больше поверю, если скажешь, что соскучился по женщинам.
        - Это тоже, но в первую очередь - тепло и солнце. И, кстати, да, женщины тоже. Чудесный комплект. Можно совместить.
        - Не надо совмещать.
        - Почему? Ты же любишь женщин, у тебя есть любимая девушка.
        - Именно, - перебил я. - Любимая. Раньше я много чего не понимал в жизни…
        - Тут ты абсолютно прав, присоединяюсь, я тоже много чего не понимал в жизни, - в свою очередь перебил Альф. - Обретение чертога перевернуло мировоззрение, глаза открылись. Оказалось, что «Человек - звучит гордо» - не просто фраза. Каждый из нас немножко бог, изначально. Но мы давим это в себе. Проживаем отпущенное жалко, серо и приниженно. Каждый. Чертог показал мне, насколько люди забыли, что «Человек - звучит гордо». Сначала я сумел возвыситься над толпой, а теперь, после долгих размышлений… Ольф, вдвоем с тобой мы почти всемогущи, мы сможем то, чего ни я, ни ты не сделали бы в одиночку. Представляешь: Ольф и Альф, бог и человек, Отец и Сын. Звучит? Когда чертог со всеми его возможностями оказался в моей собственности, я придумывал всякие штуки, чтобы сделать жизнь интереснее. Ты читал «Мастера и Маргариту» Булгакова? Тебе не хотелось оказаться в веселой компании Воланда, Фагота, Азазелло, Бегемота и Геллы? Компанию собрать несложно, если не в полном составе, а по возможности. Можно, конечно, и в полном, но возникнут проблемы - каждый «потянет одеяло» на себя. Меньше народа - больше
удовольствия. Любое жилье на верхних этажах легко станет такой же, как у Булгакова, «нехорошей квартирой», если припарковать чертог к окну или балкону. Появится описанный в книге эффект раздвигаемого пространства. Хоть бал внутри проводи, чертог это позволит. Кстати - тоже идея на будущее. Когда я думал об этом, мне, понятно, мечталось быть на месте Воланда, но те времена прошли. У нас Воландом будешь ты, а мои роли будут меняться. Надо повеселиться - значит, я Бегемот или Коровьев, надо кого-то вразумить или наказать - я превращусь в Азазелло.
        Неким шестым чувством я понимал, что Альф «закидывает удочку» - прощупывает на гнильцу, ловит на крючок. Даже если он делал это несознательно, направление мысли видно невооруженным глазом: Альф искал возможность вернуться на борт чертога в любом качестве.
        Я слушал молча. Пусть Альф делится сокровенным. Ход его мыслей интересен, мне в голову тоже приходили дикие идеи, и ассоциации с Воландом бывали, где спутником всемогущего путешественника (меня, любимого) оказывалась моя собственная «ведьмочка Гелла, любительница стиля "ню"». Конечно, я говорю о Челесте. Сыграть вдвоем роли известных персонажей и навести шороху в той же Москве с новым представлением в современном аналоге «Варьете» и выяснением, по-прежнему ли квартирный вопрос портит столичных жителей… Это было бы весело. Весело, да, но не больше. Дух зла и ведьма - не те роли, в которых хочется видеть себя и свою женщину. Особенно сейчас, после пережитого. Мне ближе образ волшебника из детской песенки - в голубом вертолете, где «в подарок пятьсот эскимо». Кстати, можно воплотить на досуге. Пятьсот эскимо, миллион алых роз из другой песни, прочие непрактичные мечты вроде алых парусов Ассоли - такие чудеса мне по силам. Хочу быть добрым волшебником.
        Альф продолжал воодушевленно:
        - На роль Геллы у меня есть чудесная кандидатура. Даже не одна. Сопровождать могущественного мага и стать ему опорой днем и ночью - мечта любой женщины, тебе останется только выбрать. Когда наскучит одна Гелла, на ее место возьмешь другую.
        - В том, что ты предлагаешь, я не вижу твоего интереса, кроме желания закрепиться в чертоге надолго.
        - Разве закрепиться надолго - не интерес?
        - Геллу ты сватаешь мне, а как же, в таком случае, сам представляешь свое житье-бытье, если в соседней половине чертога Гелла будет услаждать Воланда? Или предлагаешь взять одну Геллу на двоих?
        - Можно взять нескольких Гелл, а им взять служанок, и себе взять еще служанок или рабынь. Чертог обеспечит любую прихоть, стоит только захотеть. Ты будешь командовать, я помогать. Вдвоем нам любое дело по плечу, вплоть до руления миром.
        - Насчет руления миром даже не заикайся, богом-императором Земли может стать только человек с чистой душой, я на эту роль не гожусь.
        - Судя по твоим вчерашним словам, очень даже годишься. Или ты врал?
        - Ты сам сказал: это слова, к тому же вчерашние. Не поступки. Неизвестно, что со мной будет завтра и каким я буду. Счастье людей не должно зависеть от моего настроения. Тем более, нельзя допустить, чтобы оно зависело от настроения моего преемника, до которого рано или поздно дойдет дело.
        - Хорошо, забудем о мировом господстве, вернемся к женщинам. Хочу сделать тебе подарок. Не так давно Запрядьевские готовили в дар Альфалиэлю, как они выразились, «непорочную деву», я знаю где ее найти. Она влюбится в тебя и будет с тобой, сколько захочешь.
        - Имеешь в виду Катеньку, сестру Аськи?
        - Катенька была после, но ее тоже можно, если понравилась. С Катенькой дело сложнее в другом плане - ее нельзя изъять надолго, поднимется шум. Впрочем, если шумиха и слухи тебя не смущают…
        - Никакого шума, никаких слухов. Я не хочу, чтобы о чертоге кто-то узнал. И Катенька мне не нужна, ее вели на встречу с тобой как на эшафот, словно собирались принести в жертву. Алтарь нужен для этого?
        Альф скривился:
        - Алтарь служит для других целей, и я имел в виду вовсе не Катеньку. Одну девушку родители отправили из деревни в город - избавили, так сказать, «от тлетворного влияния старших подруг». Я успел поговорить с ней еще в деревне, она в восторге от перспектив стать избранницей высшего существа. Сейчас она, скорее всего, живет в общежитии в областном центре. Найдем, посетим? Я уверен, она с удовольствием полетит с нами. В женской компании путешествовать приятнее.
        В факте, что в женской компании путешествовать приятнее, я не сомневался, Челеста служила прямым тому доказательством. Другое дело, что теперь я не хотел в спутницы никого, кроме Челесты. Моя мечта осталась в квартире в Риме, и замещать мечту подачкой от потерявшего силу божка я не собирался.
        Альф ждал. Вместо ответа на предложение я показательно направил корабль далеко на юг, в тропические моря.
        - Что тебе мешало сразу изобразить Воланда и завести на борту одну или нескольких «Гелл», чтобы радовали глаз и наводили новеньких на нужные тебе мысли? - Я плавно подводил Альфа к рассказу о рождении феномена Альфалиэля.
        - Выдать себя за Воланда казалось логичным: люди о нем наслышаны, практически все читали книгу или смотрели фильмы. Когда казавшееся выдумкой постучится в окно, не поверить в него будет невозможно. Люди верят даже в то, чего не видели - в Бога или в инопланетян. Проблема была в другом. Назовись я Воландом, нашлись бы те, кто отринет меня по моральным соображениям. Из книги все знают, что Воланд - отец лжи. Также встретились бы мне и те, кто чтит оригинал, по которому Булгаков писал свой фанфик, они меня проклянут, как минимум. Как максимум, они будут всеми силами вставлять палки в колеса и выводить на чистую воду.
        - А еще, возможно, те, кто реально примет тебя за Воланда, захотят сделки и потребуют чего-то материального или чудесного в обмен на душу.
        - Оказалось проще создать новую веру, чем найти подходящую нишу в готовой. Полученными возможностями нужно распорядиться так, чтобы мне отдавались душой и телом, со слепым доверием, без лишних разговоров, договоров и каких-нибудь обещаний с моей стороны. Просто за то, что я существую.
        - То есть, за то, что ты можешь дать.
        - В точку: не даю, а всего лишь имею такую возможность. - Альф довольно улыбнулся. - У меня получилось. Новым людям требуются новые пророки, каждый подросток изначально убежден, что все вокруг ошибаются, чужие веры глупы, а то, что выдается за факты, ничем не подкреплено. Подросток считает, что разбирается в жизни лучше взрослых, закостеневших в своих заблуждениях. Подростки и молодые женщины, не нашедшие счастья - благодатная среда для таких, как я.
        «Для таких, как я». Опасная оговорка.
        - Сколько же на Земле таких, как ты?
        Перед глазами возникла картинка, словно из фильмов про нашествие инопланетян: потемневшее от летающих тарелок небо, и внутри каждой сидит лжепророк, любитель развлечений или настоящий хозяин чертога, кем бы он ни был. Невеселое (для человечества) зрелище.
        - Существование конкурентов я допускаю, но лично не встречал. И следов их активности нигде не замечал.
        - А что на эту тему сказал предыдущий хозяин чертога? - Мысль о нем, с которым Альф, как он выразился, «был хорошо знаком», не давала мне покоя.
        - Он считал, что чертог - единственный в своем роде.
        - Кем он был?
        - Почему «был»?
        - Где же он сейчас?!
        - Наберись терпения, всему свое время. Мы говорили о религии, которую я придумал. Ее развитие только началось, и жаль, что все пойдет прахом. Ты мог бы подхватить знамя, воспользоваться наработками, расширить круг. Иностранными языками владеешь?
        - Нет.
        - Плохо. Учи, иначе в общении с людьми будешь ограничен как я.
        - Почему о тебе ничего нет в сети?
        - Я запрещал упоминать, нарушителей карал.
        - Разве привлечение максимального количества девиц - не твой путь?
        - Привлекать можно без афиширования.
        Все же странно. Вся планета лежала у ног Альфа, а он шастал по деревенским девкам, где его и подловили однажды. Похоже, мне что-то неизвестно о всемогуществе. Или об Альфе.
        - Что такое Голос, о котором ты вчера упомянул?
        - Дополнительная возможность. Когда используешь Голос, у тех, кто слушает, притупляется критическое восприятие, все сказанное кажется важным.
        Стало понятным, почему «свидетельницы Альфалиэля» были от него в таком восторге. Как всегда, объяснение оказалось простым. Не Альфалиэль велик и чудесен, а слушательницы введены в нужное состояние.
        - Кроме Голоса, чертог дает еще какие-нибудь необычные возможности? - спросил я.
        - Еще, например, есть функции Костюм и Сонный луч. О подробностях расскажу позже, хорошо?
        - Почему не сейчас?
        - В делах с чертогом нужна постепенность. Я получил все сразу и споткнулся на ровном месте. Ты же не хочешь все потерять?
        - Странно, что ты обо мне печешься. Чувствуется какой-то подвох.
        - Зря. Я вижу, что как человек ты лучше меня, и чертог, возможно, снова попал с достойные руки.
        - «Снова»?!
        - Расскажу и об этом. Постепенно.
        Снаружи открылась панорама тропического острова с белым песком и кокосовыми пальмами. Повеяло соленой влагой - я открыл проем.
        - Искупаюсь? - Альф вопросительно покосился на океан.
        - Пожалуйста.
        - Если меня укусит акула - спасешь?
        - Посмотрим.
        - Спасе-ешь, - с улыбкой протянул Альф, - я тебе нужен.
        Он выскочил на песок.
        Вокруг, насколько просматривалось взглядом, простирались песчаные пляжи и коралловые рифы. Могучий океан спал, мерно выбрасывая на песок сонные волны. Ярко светило солнце. На небе - ни облачка. Одним словом - рай, как его представляют жители бетонных мегаполисов.
        Мы прилетели на россыпь красивейших островов в трехстах километрах восточнее Таити. Туамоту, они же Пуамоту и Пти-Бас - почти сплошь атоллы, острова из кораллов с лагунами внутри. «Почти» - из-за пяти вулканических островов, все остальные - коралловые. Здесь находится каждый пятый из всех коралловых островов мира. Около тысячи квадратных километров атоллов на пятнадцать тысяч населения, если не изменяет память. На больших островах росли громадные панданы и баньяны, более двадцати пяти метров высотой, сверху они походили на густые заросли. Средние по размеру острова обходились кокосовыми пальмами, остальные кое-где покрывал кустарник. С пресной водой на Таумоту была напряженка. Среди прочих атоллов здесь находились известные Муруроа и Фангатацфа, где французы проводили ядерные исследования. Мне, как понимаю, о радиации можно не заботиться, чертог вылечит, а моему спутнику, если залететь именно туда, придется несладко. Не сразу, конечно. Захочется сделать подлость - отвезу его на чудный пляжик.
        Брысь, позорные мысли. Если при моем всемогуществе мне захочется сделать подлость - я не достоин чертога.
        Безлюдный атолл, где мы приземлились, был мне знаком. Здесь случилась беда с Челестой. Когда Альф попросил тепла и солнца, я подсознательно направил корабль-чертог сюда, на памятное место.
        Насчет приличий Альф не заморачивался, у кромки воды он скинул с себя все и голышом ринулся в воду. Обычный парень, хорошо накачанный, крепкий. С пультом - бог, без пульта - никто. Достаточно мне закрыть проем…
        Я глядел, как ныряя и плавая, Альф получает удовольствие от каждого движения, раньше это было для него обыденностью, сейчас - счастьем.
        «Если меня укусит акула…»
        Надо ли его спасать, если такое случится? Он пытается стать мне необходимым, вбрасывает «крючки с наживкой», и они работают - я до жути заинтригован. Я хочу услышать его историю. Мне нужно знать, как правильно пользоваться чертогом, откуда он взялся и что из себя представляет. Но.
        Если Альфа укусит акула, я не стану его спасать и лечить. Любого другого спасу и, если состояние смертельно, восстановлю обязательно, только не Альфа. Никакая сила в мире не заставит меня в трезвом уме и здравой памяти протянуть нитку медальона на две шеи, если вторая шея принадлежит бывшему владельцу чертога.
        Глядя, с каким наслаждением Альф плещется в океанских волнах, тоже захотелось искупаться. Составить компанию?
        Исключено категорически. Я мало знаю о свойствах чертога и пульта. Снаружи Альф может отобрать у меня медальон. Мне нельзя покидать чертог, где я под защитой. Понадобится выйти - сначала отвезу Альфа куда-нибудь и высажу на время, пока не улажу внешние дела. Только так. Это не просто лучший, а единственный вариант сосуществования, в котором для меня не таится угрозы. Только бы не попасться на провокацию. Начнет тонуть - пусть тонет. Впрочем, такой, как Альф, не утонет. Такое не тонет.
        Когда он вернулся, я ждал на прежнем месте, сидя на кресле, которое, как выяснилось, прежде служило алтарем для неизвестных целей.
        - Что ты рассказывал девицам из Запрядья? Мне цитировали новое понимание истории и кучу всевозможных фактов.
        Усталый, довольный и мокрый, Альф с блаженством растянулся прямо на полу.
        - Запудрить мозги очень легко, - брезгливо отмахнулся он. - Официальная история - наука договорная. Кто-то с весом в научном сообществе на основе известных на то время или удобных ему фактов выдвигает теорию, ее принимают, и версия становится частью истории. От этой работы, как непреложного факта, отталкиваются в своих работах следующие исследователи, на нее ссылаются, ее цитируют. Факты, которые не укладываются в договорную историю, ученое сообщество игнорирует. Не отрицает, а умалчивает. Типичная отговорка: «Очевидец ошибался». Неудобные факты ученые пытаются скрыть, чтобы не потерять звания, должности и финансирование, но невозможно скрыть все. Большинство таких фактов находится в свободном доступе, я выпячивал их и на получившейся основе создал свою теорию. Если со временем моих последователей станет больше, чем традиционных историков, официальной историей станет именно моя версия, ее и будут преподавать в школах как единственную и неоспоримую: «Альфалиэль сказал людям…» - Альф криво усмехнулся. - Знаешь, откуда взялась десятитысячелетняя история Древнего Египта? Ученые нашли список царей, кто
кого сменял на троне. Годов царствования указано не было, поэтому каждому имени в списке тупо дали по тридцать три года, в сумме получилось десять тысяч лет. Когда одно имя встречалось несколько раз, ему присваивался порядковый номер, и появлялся новый царь с очередными тридцатью тремя годами у власти, хотя старый царь мог быть свергнут и после короткой междоусобицы, скажем, длиной в месяц, вернуться на трон, и такое могло случаться неоднократно. Кого волнуют такие мелочи? Кого волнуют, того в обойму материально обласканных историков не возьмут. Какой сейчас год?
        - А что?
        - Ответ правильный. Никакой разницы. Нынешняя хронология писалась не для всего мира, как думают ученики в школе и несвязанные с наукой-историей взрослые дяди и тети. Пришедшие к власти Бурбоны заказали нужную хронологию, чтобы оправдать свои «древние» права на трон, а кто за девушку платит, тот ее и танцует, не правда ли? Тот же Нострадамус, например, составил шесть равнозначных вариантов хронологии, тоже с использованием каббалы как основы для высчитывания сроков правления и назначения событиям нужным дат.
        - «Тоже»?
        - Тоже - в том смысле, что как у Скалигера и Петавиуса, отцов принятой ныне хронологии. Оба были помешаны на нумерологии. Процитирую отрывок из книги «Метод легкого познания истории» конца шестнадцатого века, он впечатляюще показывает, как писалась история: «Квадрат двенадцати - сто сорок четыре, а куб - тысяча семьсот двадцать восемь. Ни одна империя в своем существовании не превысила суммы этих чисел, поэтому большие числа должны быть отвергнуты. Сферических чисел, включенных в великое число, четыре: сто двадцать пять, двести шестнадцать, шестьсот двадцать пять, тысяча двести девяносто шесть. Посредством этих нескольких чисел, во множестве которых имеются несовершенные, не квадраты, не кубы, нам позволено изучать чудесные изменения почти всех государств. Во-первых, начиная с куба двенадцати, про который академики говорят, что это великое и фатальное число Платона, мы обнаружим, что монархия ассирийцев от царя Нина до Александра Великого воплощает это число в точности…» Нормально? Далее: «Хотя среди писателей существуют великие расхождения о времени рождения Христа, еще Филон, который считается
наиболее точным из древних, относит это к три тысячи девятьсот девяносто третьему году. Лукидий от этого года отнимает три, Иосиф Флавий прибавляет шесть, так как получается число - результат квадрата семи и девяти, самым замечательным образом подходящий к изменениям в наиболее важных делах, которые затем последовали». Другими словами, события должно иметь определенную продолжительность не оттого, что имеются источники и свидетельства, а для получения «великого и значимого числа»! Не зря труды создателей общепринятой хронологии не издаются на русском и других языках, их можно найти только на языке оригинала, и чтобы найти, надо основательно потрудиться. А как тебе факт, что найденные в захоронении бронзового века бусы эпохи Ренессанса не вошли в опись находок, чтобы не портить картину? А зачем римский папа в шестнадцатом веке собрал в закрытом архиве Ватикана ВСЕ церковные документы? В эпоху Реформации кардинал Гозий по поручению римской курии написал: «Дозволить народу читать Библию - значит, давать святыню псам и метать бисер перед свиньями». Тридентский собор в четырнадцатом веке запретил мирянам
чтение Библии без надзора епископа. Почему считается фальшивкой «Велесова книга»? Потому что нет оригинала. Почему считается достоверным «Слово о полку Игореве», у которого тоже нет оригинала? Потому что это «совсем другое дело». Еще в шестнадцатом столетии профессор д`Арсила из университета в Саламанке утверждал, что древние сочинения греков и римлян, у которых нет оригиналов, придуманы средневековыми монахами, поскольку меценаты платили золотом за «древности». Девяносто девять и девять десятых процентов всех философских, исторических и художественных текстов древних греков и римлян оригиналов не имеют! И, кстати, почему мы думаем, что фантастическая и приключенческая литература возникла в наше время? Оставшаяся доля процента вполне могла быть творениями в этом любимом народом жанре, люди всегда больше платили за вымысел, чем за правду. В семнадцатом веке историк и археолог Жан Гардуин, а затем Исаак Ньютон придерживались той же точки зрения, что и д`Арсила. В одиннадцатом веке Гугон Орлеанский написал «Стих о татарском нашествии», где татары идут через Мидию, а по нынешним договорным воззрениям она
исчезла за полтысячи лет до того. Знай Гугон то, о чем ученые договорились между собой в восемнадцатом-девятнадцатом веках, он написал бы иначе, верно? И никого не смущает, что по общепринятой ныне хронологии татары достигли Польши и двинулись дальше в Европу только через век после смерти Гугона Орлеанского, за сто лет до их появления на границах Западной Европы написавшего стихи о вторжении на основе информации своего времени: «Царства опрокинуты, вытоптаны грады, под кривыми саблями падают отряды…». Провидец, однако. Он перечислил захватываемые татарами страны: «Через Русию, Венгрию, Паннонию, Туркию, Аварию, Полонию, Грузию, Мидию…» Между прочим, много столетий считалось правдой утверждение о связи Александра Македонского со славянами, и «жалованными грамотами» от него гордились чехи болгары, хорваты, поляки… А персидский поэт двенадцатого века Низами упоминал о битвах Македонского с русами. Историк Боден в шестнадцатом веке писал: «Ассирийцы разбили халдеев, греков, римлян, парфян, персов, турок, готов и татар». То есть, эти народы жили одновременно, все они - современники. Халдеи и готы, парфяне
и персы… Жаль, что ты не историк по образованию, оценил бы иронию. Еще Боден упомянул: «Арабы и карфагеняне, то есть те, кого в древности называли сарацинами…» Иными словами, Карфаген - средневековое государство! Или вот убойный пассаж: «Славы из Скандинавии ворвались в Паннонию во времена Юстиниана, потом этот народ наводнил всю Европу, принеся свой язык и названия. Я слышал, что богемцы, поляки, литовцы, далматии, московиты, боснийцы, болгары, сербы и вандалы говорили на этом языке славов, принесенном из Скандинавии и отличающемся только в диалектах…» Или вот еще вспомнилось: «Арабская империя захватила Вавилонскую империю…» По традиционной истории между арабами и вавилонянами лежат тысячелетия, но Боден писал свое сочинение, когда принятую ныне хронологию еще не придумали. Или еще: «Скотты не любили англичан, саксонцев и тех, кого мы называем турками. Они называли всех сарацинами». Скотты, если что, это шотландцы, и если в оригинальном историческом документе написано о нападении сарацин, то, оказывается, это вполне могли быть германцы из-за моря, но и соседи - англичане. Кстати, турками
византийский император Константин Багрянородный именовал венгров, а некоторые турецкие сочинители в дошедших до нас текстах турками называли русских. А как быть с фактом, что древний грек Платон в «Диалогах» поминает противолежащую землю за океаном, Флавий пишет о «Новом Свете», а на фресках раскопанных древнеримских Помпей изображены ананасы? Если что, ананасы в Европу впервые привезли после колонизации Америки. В конце двадцатого века в древнеегипетских мумиях немецкие ученые нашли эвкалиптовое масло и кокаин. Где растут кока и эвкалипты, надеюсь, знаешь?
        - Южная Америка и Австралия.
        Альф кивнул с едкой ухмылкой:
        - Не иначе, оттуда их египтянам китайцы привезли.
        - При чем тут китайцы?
        - «При чем тут китайцы»?! Как убеждены современные историки, Китай на тысячи лет опередил остальной мир в астрономии, химии, металлургии, геометрии, судостроении, картографии, кругосветных плаваниях, оружейном деле, изобретении компаса, бумаги, книгопечатания… При этом Китай не создал собственно науки, он только первым до всего додумался и все осуществил, нельзя же не верить китайским письменным источникам? А науки Китай все же не создал. Археологи не нашли пушек, плавильных печей, кораблей, печатных станков, а «древние» астрономические и математические таблицы Китая грешат ошибками, идентичными опискам из таблиц, выпущенных в Европе типографским способом в восемнадцатом веке. Первый государственный архив документов эпох Мин и Цин Китай открыл только к концу двадцатого века, когда весь мир уже «знал» о китайском первенстве во всем. И вернемся к пороху. Из чего его делали? Проблема в том, что в Китае нет главного компонента для пороха - селитры. Для ее производства необходимо развитие науки и технологий, а в природном виде на территории Китая селитра в достаточных масштабах не встречается. В
мизерных количествах она выделяется из почвы, но это как дышать под водой - в воде тоже есть кислород, но люди почему-то им не дышат. Или еще факт, от которого не отвертеться. Когда в тысяча девятисотом году русские войска вошли в Китай по многим направлениям от Забайкалья до Дальнего Востока, они не заметили Великой Китайской стены. Не нашли ее и восемь других держав, разделивших Китай между собой. И путешественники, в том числе достаточно высокопоставленные, Великую Китайскую стену не видели, хотя специально искали ее и даже обращались для этого к китайскому губернатору - начальнику территории, где стена из древних легенд, по слухам, должна была находиться. Некоторые поиски стены были совершены, так сказать, в международной кооперации, совместно с губернатором провинции, и каждый раз безрезультатно. Войска разных стран провели множество экспедиций по Китаю, осталось множество документальных свидетельств - русских, американских, английских… Легендарной стены в них нет! В воспоминаниях очевидцев (очевидцев, а не поздних или придворных историков!) никакой Великой Китайской стены не существует. Так же
русские не заметили стену, когда тянули южную ветку КВЖД. Правда, они, как многие другие, видели трехметровый ров и земляной вал, но где титаническое сооружение, которое мы знаем сейчас? И почему во время раскопок и вскрытия каменной гробницы династии Минг под ней обнаружили женские часы середины двадцатого века? Не потому ли, что одному из фальсификаторов стало стыдно, и он нарочно оставил улику? Вернемся к «при чем тут китайцы». Упомянутые тобой Америку и Австралию они открыли, конечно же, до европейцев, о чем говорят письменные свидетельства и сохранившаяся карта пятнадцатого века. На той карте в невероятных деталях прорисован западный берег Африки и очень невнятно - Приморье, соседствующее с Китаем. Каспийское море на карте присутствует во всей красе, а расположенный рядом с Китаем Байкал отсутствует. Индокитай у древнекитайского картографа получился во много раз хуже, чем полуостров Юкатан в Америке. Китайская река Хуанхэ пролегает неправильно, зато канадская река Лаврентия - со всеми подробностями. Похоже, китаец-составитель карты европейские реалии восемнадцатого века знал лучше, чем
собственные. И еще вопрос: почему «самые великие и самые древние в мире» пирамиды, которые находятся, естественно, в Китае, для туристов и ученых закрыты? Так же, на государственном уровне, решением парламента закрыты для раскопок и исследования каменные города Новой Зеландии: древний белокожий народ, которого съели маори, не укладывался в принятые ныне толерантность и ответственность белой цивилизации за колонизацию маори. А что скажешь о знаменитом Парфенонском храме?
        - Ничего не скажу, не знаю про него. Слово «Парфенон» я слышал, это античный памятник в Афинах, он упоминается в списке древностей и в путеводителях рекомендован туристам к обязательному посещению.
        - В конце пятнадцатого века храм стал мечетью, турки даже пристроили к нему минарет. В конце семнадцатого века, то есть через двести лет, в нем произошел взрыв, средняя часть храма разрушилась, некоторые барельефы были разбиты. Еще через сто лет лорд Элджин, посол Британской империи, попросил у султана Османской империи разрешения вывезти скульптуры из Парфенона, что и сделал в течение следующего десятка лет. Еще через десять лет остатки минарета были снесены во время греческой революции, а в начале двадцатого века храм частично восстановили. Внимание, вопрос: как турецкие мусульмане триста лет молились в храме, полном статуй голых языческих богов, которые позже вывез оттуда лорд Элджин? Скульптура нетрезвого и неодетого Диониса приветствовала молящихся прямо над входом в мечеть. - Альф вздохнул. - В свое время Исаак Ньютон потратил двадцать лет жизни на омоложение событий древности, у каждого убирая от трех до двадцати веков. Увы, труд оказался бесполезным, ранее принятую версию признало научное сообщество, несогласные стали еретиками и подлежали моральному сожжению. О создателе существующей
хронологии Иосифе Скалигере в справочниках написано, что он определил системы исчисления времени, применявшиеся у разных народов, и привел их в соответствие друг с другом. До Скалигера хронология имела узконаправленное служебное предназначение: определять дни церковных праздников. В основу своей версии Скалигер положил, внимание, «восстановленные им самим на основе цитат византийских историков сочинения Евсевия Кесарийского, его предшественника Секста Юлия Африканского и его продолжателей Иеронима Стридонского и Идация». «Восстановленные им самим»! Сказка, а не определение. На основе «восстановленных» трудов, которых никто не видел, создана нынешняя история. В начале семнадцатого века Скалигер, кальвинист, с оружием в руках сражавшийся против Папы Римского, а за ним Дионисий Петавиус, иезуит, защитник католичества и критик Скалигера с религиозной точки зрения, впервые применили астрономический метод для подтверждения созданной ими хронологии, чем вроде бы доказали ее научность. В чем подвох? Астрономия применялась только для подтверждения, а не для критической проверки. Это разные вещи. Первое
позволяет любые факты притянуть за уши к придуманной теории, второе разбивает теорию вдребезги. Между тем, Скалигер и Петавиус довели хронологию, как говорят источники, «до совершенства» - до точных дат, вычислив для всех основных событий истории человечества год, месяц, число и час дня, когда они происходили. Современные учебники из работ отцов-основателей приводят только годы, а оставшиеся цифры стыдливо замалчивают. По-моему, - Альф ядовито ухмыльнулся, - такой подход лишает официальную историю ее значимости и фундаментальности.
        - Про историю России что-нибудь скажешь?
        - Ее создал Миллер в восемнадцатом веке, положив на Скалигеровскую матрицу.
        - Ясно, можешь не продолжать.
        - Тогда добавлю несколько слов о Китае. В конце восемнадцатого века в Поднебесной прошло всеобщее изъятие книг, больше десяти тысяч названий. Три с половиной тысячи были отредактированы, более шести тысяч - уничтожены и нам известны лишь по аннотациям в каталогах. Обоснование таких действий, как всегда, было чисто политическим. Династия Мин сменилась династией Цин, требовалась легализация новых правителей в исторической ретроспективе, поэтому несанкционированное занятие историей и хронологией в те времена каралось как попытка свержения правителя. Что получилось в исторической перспективе? Китайская хронология никак не пересекалась с европейской, и Китай стал самым древним государством в мире. Например, во времена хана Хубилая, за четыре века до европейцев, китайцы применяли против врагов начиненные порохом чугунные ядра, также им были известны и, соответственно, применялись (о чем говорят найденные китайскими (и только китайскими!) учеными исторические свидетельства) ракеты в простейшем исполнении, огнестрельное оружие и многое другое. Почему же «великие» китайцы не справились даже с соседями, у
которых ничего подобного в помине не было? Кортесу с небольшим отрядом для завоевания Мексики понадобилась пара лет, а чугунных взрывающихся гранат у него не было, только примитивные пушки. Марко Поло, оставивший знаменитую книгу о своих путешествиях, семнадцать лет прожил в Китае, при этом ни разу не пробовал чай и даже, похоже, не слышал про него. Современная наука утверждает, что Марко Поло не любил чай, потому не писал про него. Следовало бы добавить, что вместе с чаем он не любил Великую Китайскую стену, фарфор, деформированные ноги женщин, знаменитые китайские инкубаторы для выращивания птицы, книгопечатание и, самое странное, иероглифическое письмо. Видимо, очень не любил, если обошел молчанием. Вопрос: что конкретно китайского упомянул Марко Поло в своих мемуарах о семнадцатилетних хождениях по Китаю? Ответ: ничего. А немецкий исследователь Гернот Гайзе, например, в книге «Кем были римляне» доказал, что римляне к Италии никакого отношения не имели, в Европе любой большой город, как-то связанный с римской культурой, назывался Римом. Даже мало кому известный немецкий город Бамберг до
определенного времени назывался Римом. А Нюрнберг, на минуточку, в переводе значит «Город Нерона». Что сделал любитель пения и огня император Нерон для немцев, чтобы в его честь назвать средневековый город? Нынешний итальянский Рим свое название получил тоже в Средние века, а до того назывался Палатиумом. Причем, сначала появившееся название «Рим» состояло из двух слов: Рома Квадрата, то есть Рим Квадратный или просто квадратная крепость. Карфаген тоже носил имя Рим. Иногда к нему добавляли слово Африканский. Общеизвестный факт: именно в Карфагене появилось знаменитое Римское право, потом Карфаген пал, архивы вывезли, и отцом римского права в сознании обывателей стал Палатиум, он же Урбс, где в начале пятнадцатого века населения было полтора десятка тысяч. Столица империи? Серьезно? А Палестина у Геродота не знает никаких евреев, «отец истории» упомянул только народ «гефиреи», произошедший от финикиян, и ничем больше этот народ знаменитому историку древности не интересен. Как-нибудь попроси, я тебе интересных фактов об истории накидаю вагон и маленькую тележку.
        - Получается, альтернативщики вроде Фоменко и Носовского все же правы?
        - Чушь! Никто не прав! История многовариантна, она может быть любой, поскольку подделать нужное или «не заметить» ненужное в оправдание любой конкретной версии - проще простого. Мы живем в эпоху фейков. История - фейк. Например. В тысяча двести сороковом году Русь воевала со шведами. В то же время с востока, как говорят источники, на Русь напали монголо-татары (кстати, ты знаешь хоть одного монголо-татарина?). Шведы о них тоже ничего не знали от слова совсем, как и монголы, в середине двадцатого века узнавшие из выпущенных в других странах учебников о своей древней великости. Они, оказывается, в далекой Руси выдавали ярлыки на княжение, причем, если посмотреть на эти ярлыки в музеях, написаны те почему-то по-русски. Никаких культурных, письменных, архитектурных свидетельств великой монголо-татарской державы на всей огромной территории «монгольского» государства не найдено. Даже сейчас, имея современные средства связи, собрать вместе кочевников - задача архисложнейшая, ведь даже два кочевника, столкнувшись, расходятся, чтобы им было где скот пасти. А тут - собрались, не имея понятия ни о войне, ни
о государствах, ни о мире, и пошли всех завоевывать, да еще, как сказал Чингисхан, «до последнего моря»! Ага. Как много морей знали жители Монголии? Назови хоть одно. Кстати, Иван Васильевич Грозный, который Третий, а не Четвертый, женился на Софье Палеолог, византийской-ака-римской наследнице, и современная наука история утверждает, что византийский герб - двуглавый орел - как символ надежды на будущее величие появился на русских флагах именно с тех пор. Я бы поверил, если бы та же разносторонне развитая птичка не присутствовала на печати хана Джанибека и других ордынских правителей. История такова, какой ее хотят видеть спонсоры, и больше ни какова. Я шел по тому же пути. В умелых руках наука история - непобедимое оружие.
        Альф умолк. Я сменил тему.
        - Интересно, что ты думаешь о контактах людей с инопланетянами, о которых постоянно трубят средства массовой информации.
        Этот вопрос тоже не давал мне покоя, любой факт мог доказывать, что существуют конкуренты на таких же чертогах. Что случится, если встретятся два чертога? Война на уничтожение? Разделение мира на сферы влияния? Второе - логичней, но как договариваться о чем-то, например, с тем, кто жаждет единоличной власти над всем миром?
        Тогда придется «выносить сор из избы» - сообщать миру о существовании неизвестных людям объектов и отдать чертог мировому сообществу, чтобы вместе бороться с любителем «порулить».
        Трудно быть богом, не поспоришь.
        - Часть «контактов с инопланетянами» - мои проделки. - Альф усмехнулся. - Приписывают мне, конечно, в разы больше того, что я сделал, но успел я немало.
        Он рассказывал самодовольно, будто гордился. Я не понимал. У него была неописуемая мощь в руках, а он…
        Недавно я был таким же. Да и сейчас, если честно. Разве что-то изменилось? Намерения - возможно, но намерения - не дела, я еще ничего не сделал, что говорило бы в мою пользу.
        Почему же? Сделал. Я нашел Альфа и взял его на борт. Он будет служить немым укором. Примером, как делать не надо.
        - Ты уже решил, что получить в обмен на рассказ о чертоге и его истории?
        - Я думал над этим. Думаю постоянно. Мыслей много, выбрать что-то одно - трудно. Твое предложение оказалось неожиданным.
        - Не надо хотеть всего и сразу. Сделай как я, задай себе вопрос: чего я хочу больше всего на свете? Меня мой получившийся ответ удивил. Оказалось, что мне нужен любимый человек рядом, и все. Желание оказалось невыполнимым, любимому человеку требуется помощь, которую я оказать не могу. Зато я могу помочь другим. Кто-то древний сказал: что бы ты ни делал, количество счастья в мире должно увеличиваться. Я буду помогать другим, а кто-то, возможно, поможет мне и моему любимому человеку.
        - Или не поможет.
        - Пусть так. В любом случае, я буду знать, что сделал все от меня зависящее.
        - Хорошая позиция. Правильная настолько, аж противно. Любая крайность вредна, по себе знаю. Я тоже много лет был до жути правильным и до безобразия хорошим. Ничего путного из этого не вышло.
        - Мне было бы приятней услышать историю, чем ее итог. Слова остаются словами, без доказательств они - пустышки. Ты готов рассказать свою историю от начала до конца?
        - Да.
        - Перед этим ответь на вопрос о главном желании жизни. Не надо думать много, думай о главном. Чего ты жаждешь или о чем ты жалеешь больше всего?
        Альф опустил глаза.
        - У меня есть желание. Оно созрело вчера. Собственно, даже раньше, из-за него я с риском для жизни искал пульт - меня в любой миг могли вновь поймать деревенские мужики. Как оказалось, моя мечта - Полина. Жизнь с ней. Я по-настоящему влюбился. Со мной давно такого не было, а что было, то сплыло, по моей же вине. Из прошлого я извлек уроки и теперь знаю, что делать. Я хочу уйти к Полине «став человеком» - как Альфалиэль, то есть бог, который оставил ради нее божественную сущность. Поможешь мне в этом?
        - Ты не хочешь себя выдавать?
        - Не хочу, чтобы она разочаровалась. Полина полюбила меня как Альфалиэля. Не по своей воле оставшись без чертога, я приходил к ней в образе обычного человека, и она любила меня - опять же, как Альфалиэля в образе человека, а не простого человека. Она любит меня, именно меня, но ее любовь направлена на вымышленное существо. Потерять ее любовь - худшее, что я могу представить.
        - Формулирую: ты просишь меня подыграть в спектакле, где, будучи богом, ради счастья с земной девушкой откажешься от всего?
        - Верно.
        - А если она однажды узнает правду?
        - Откуда? Правду будем знать только ты и я. Ты же ей не расскажешь?
        - Зачем?
        - Вот именно. - Альф поднял на меня взгляд, в глазах впервые появилось что-то искреннее. - Разреши мне встретиться с Полиной в чертоге под видом Альфалиэля, чтобы она не разуверилась в моем могуществе. Я «отрину божественность» и уйду вместе с Полиной. Ты о нас больше не услышишь и сможешь посвятить жизнь тому, о чем мечтаешь - помощи людям. Я верю, что у тебя получится. Чертог попал в достойные руки.
        Нет ли в просьбе подвоха? Возможно, есть. Пусть. Сценарий спектакля для Полины я придумаю на свой лад, чтобы составить нужное впечатление и при этом не передать Альфу даже чуточки полномочий.
        Я кивнул:
        - Даю слово. А теперь рассказывай. С самого начала.
        Часть вторая. Альф
        Глава 1
        До появления в моей жизни чертога я выглядел иначе: одутловатое, невыразительное и вечно опущенное лицо, взгляд исподлобья, жирные волосы, узкие плечи, сутулая спина, хлипкие мышцы… Впрочем, какие мышцы? При чем здесь, вообще, это мужественное слово? Спорт и я встречались только на занятиях физкультурой, в остальное время мы существовали в параллельных мирах. При девушках я смущался и впадал в ступор, отчего многие считали меня заторможенным и туповатым, несмотря на невероятные успехи в учебе. Тому же способствовали абсолютная неэмоциональность речи, мимики и жестов.
        Не слишком привлекательный образ. Но у меня были достоинства, они компенсировали недостатки внешности. Мои несомненные плюсы - быстрый ум, отличная память и принципы. Последнее было главным. Честь, долг, верность, дружба, любовь - ничего важнее этих понятий для меня не существовало. Каждый мой поступок говорил, что я буду отстаивать правду, даже если это невыгодно, и не побоюсь сказать в лицо хаму и подлецу, что он хам и подлец - даже если хамы-подлецы сильнее меня. Поэтому меня не брали в компании и гнобили, как могли. Или демонстративно игнорировали. Это было платой за честность и принципиальность.
        Начать историю, как мне кажется, надо со дня смерти бабушки Веры, дальше события потянулись неразрывной цепочкой, где одно звено тянуло за собой другое. Не случись чего-то кажущегося незначительным или даже интимным (или то и другое вместе), колесо судьбы укатило бы в другую сторону.
        Единственным сыном бабушки Веры был Андрей Георгиевич, мой папа. Маму в семье звали просто Олей, полное имя звучало необычно и чуточку напыщенно: Олимпиада Аристотелевна. В детстве я стеснялся называть маму по имени-отчеству и мечтал, чтобы она, как Золушка на балу, обратилась в какую-нибудь Марфу Ивановну, и окружающие ребята перестали язвить еще и по этому поводу. Детские подначки и обзывалки - худшее, с чем встречается неокрепшая детская психика. Я замыкался в себе, почти ни с кем не дружил, а невидимую войну с одноклассниками вел на ниве знаний: учеба давалась мне легко, и я, круглый отличник и золотой медалист, посматривал на сверстников свысока. Меня любили и ценили учителя, ставили в пример другие родители и не могли нахвалиться собственные. Все бы хорошо, если бы не дикое внутреннее одиночество.
        Моими друзьями стали виртуальные товарищи по сетевым играм, они были разными, и знаниями я, как постоянно выяснялось, превосходил всех. Это грело душу и заставляло думать, что не все так плохо, как кажется. А казалось так из-за вечной пустоты на душе. Стоило выключить компьютер, и накатывало.
        Друзья-приятели у меня иногда заводились, но оказывались в жизни эпизодами - длинными или короткими, яркими или тусклыми, приятными и не очень. Мне хотелось дружить по-настоящему, чтоб среди ночи бежать на помощь и делиться всеми тайнами. Как в кино. Я был готов. «Друзья», как выяснялось со временем, - нет. Жизнь на голливудские истории походить отказывалась. Друг звонил под утро и просил приехать, я мчался, и оказывалось, что у него новая игра скачана, а пиво и чипсы кончились, и он просил по пути захватить, чтобы поиграть вместе со всеми удобствами. Или денег на такси не нашлось, и нужно выручить. Или вместе выпить из-за расставания с девушкой, которую приятель не удержал по собственной глупости - о его глупости говорил даже выбор девушки. Она сменила его на инструктора по фитнесу. Правильная девушка не сменяет умного и верного на безмозглого качка. Не буду обижать всех качков, среди них тоже встречаются умные и верные, но мне, к моему стыду, такие не встречались. Возможно, не встречались потому, что мы с ними живем на разных планетах. В моей личной Вселенной спортивных тренажеров нет. Жизнь
ставит жесткие ограничения: развивать либо ум и душевные качества, либо мышцы, на все вместе времени и сил не хватает. Разорваться не получится, и те, кто совместил столь разные направления, встречались мне исключительно в кино и комиксах. «Помилуйте, Антон Павлович, как это - в человеке все должно быть прекрасным?!» - поморщившись, сказал в ватерклозете Владимир Тучков, и я с ним согласен. Кое-что всегда окажется за рамками человеческих возможностей, а выбор каждый делает сам.
        Один из моих «друзей», Арсен, долгое время устраивал меня по всем статьям - был умным, интеллигентным, надежным, терпеливым и, в отличие от многих других, непьющим. Мне нравилось его общество. Часто и подолгу мы с ним бок о бок бились в сети с виртуальными врагами и несколько раз вместе выбирались куда-то в реале. Дружба продолжалась, пока Арсен случайно не попал в компанию моих одноклассников, а среди них оказался его «брат по крови» - парень той же национальности. Компания презрительно подтрунивала надо мной, язвила, придумывала всякие гадости, а «друг» ни слова не сказал против. Я бы так не поступил. Дружба кончилась в тот же момент, больше этот человек для меня не существовал. Друг - нечто большее, чем товарищ по играм и напарник по развлечениям, дружба - понятие святое, она предполагает самопожертвование и отстаивание чести друга любой ценой, и для кого сородич дороже друга - тот не друг.
        В конце концов, я остался без друзей. Возможно, к лучшему. Никуда не годится, если рядом с тобой человек, который может предать. Сам я, конечно же, предать не смог бы, лучше умереть, чем сделать что-то вопреки совести. Человек, который при необходимости отодвигает совесть - не человек, а оболочка с отходами дурнопахнущей консистенции, надо держаться от такого подальше, чтобы, когда прорвет, не обрызгало.
        Девушки в моей жизни появлялись редко, с ними я робел, не зная, как подступиться и что им, вообще, надо. Нормальные отношения не складывались. Хотелось фееричности, как в кино, а выходило скучно и неуклюже. Мне заявляли, что скучными и неуклюжими отношения делал я. Мне же казалось, что наоборот. Как правило, все мои избранницы отличались завышенными запросами и не ценили то, что имели.
        - А ху-ху не хо-хо? - заявила последняя, с которой у меня что-то намечалось.
        Я люблю игру словами, когда у игры есть смысл. В выданном мне заявлении я смысла не видел.
        - Объясни нормально, что тебя не устраивает во мне?
        Со своей стороны я мог четко сформулировать, классифицировать и разложить по полочкам, что меня не устраивало ответно, но прозвучало по-женски нелогичное:
        - Пошел на фиг, придурок!
        И как с такими разговаривать? Впрочем, чаще после начала, намекавшего на приятное продолжение, меня отшивали сообщением в сети или просто игнорировали. Было обидно, но лучше так, чем оказаться обманутым после того, как доверишься. Ситуация та же, что с фальшивыми друзьями. Получалось как у Омара Хайяма: «Я думаю, что лучше одиноким быть, чем жар души "кому-нибудь" дарить. Бесценный дар отдав кому попало, родного встретив, не сумеешь полюбить».
        Среди однокурсниц была одна, с красивым именем Элина и некрасивым ожогом на лице, наши с ней жизненные цели и ценности совпадали, во мне она видела невидимые или отрицаемые другими достоинства, и в ней виделось то, что отсутствовало у большинства других - красивая душа. У многих не только красивой, а никакой не было. К сожалению, пока я привыкал к ожогу на носу и убеждал себя, что внешность - не главное, Элина ушла из института. Говорили, что она по семейным обстоятельствам перевелась в другое учебное заведение. В общем, не сложилось у нас. Как всегда, это было, скорее всего, к лучшему. Вдруг у меня не получилось бы привыкнуть к ее внешности? Провожают, как говорится, по уму, но встречают-то по одежке. Естественно, искать Элину в сети я не стал, как и она меня, но некоторые сожаления по несбывшемуся периодически портили настроение.
        Любовь с большой буквы пришла ко мне внезапно и во всех смыслах: ее звали Любовь, она только что переехала с родителями в наш маленький северный городок, и мы нашли друг в друге родственные души. Оба отличники, оба перфекционисты, оба в поиске чего-то большого и чистого. Она любила читать, и я стал читать все, о чем Люба упоминала. Мир открылся с новых сторон. Компьютер стал не только игровой приставкой, источником новостей и кинотеатром, но и книгой. Кроме любимых мной книг по истории я погрузился в художественную литературу, мне открылась русская и западная классика, восхитила японская поэзия, унесли в другие миры приключенческие и фантастические романы. Раньше компьютер подсовывал мне готовую картинку, теперь воображение рисовало собственные миры. Одно чудесно дополняло другое, жизнь заблистала новыми красками. Жутко не хватало времени, хотелось успеть все и объять необъятное.
        До тех пор у меня не было идеала женской красоты, а теперь я знал, что в жизни не существует ничего лучше прямых каштановых волос, мягкого животика, пухлых губ, нежных покатых плеч и слегка косивших голубых глаз, делавших даже прямой взгляд задумчиво-отстраненным. Идеал - он идеал потому, что существует в единственном экземпляре. «Такой, как я, в мире только один», - сказал Маяковскому заносчивый поэт-конкурент, на что получил от Владимира Владимировича резонный ответ: «А таких, как я, вообще нет».
        Таких, как Люба, в мире больше не было. И не нужно. Она заменила собой все. Жизнь наполнилась до предела. Оставаясь одни, мы целовалась, иногда я давал волю рукам, но дальше дело не заходило. Люба поставила условие, которое понравилось моей душе, пусть и вызвало недовольство у организма: до свадьбы ничего серьезного у нас не будет, это не обсуждается, а если меня не устраивает, то Люба во мне страшно ошиблась. Первым мужчиной должен быть муж. Мое перфекционистское мировоззрение приветствовало эту позицию всеми конечностями. Скажем так, почти всеми. Молодое тело вырабатывало гормоны, инстинкты требовали удовлетворения, а мечта о жарком барахтанье под одеялом оставалась мечтой: свадьба намечалась после окончания учебы. Мы оба учились на историческом факультете, на разных курсах - Люба была на год младше. Обе семьи жили бедновато, деньги на свадьбу собирали по копейке: на платье, на ресторан, на свадебное путешествие…
        - Свадьба бывает один раз, и нужно сделать так, чтобы не было стыдно и чтобы запомнилось.
        В этом я соглашался с Любой и нашими с ней родителями. Не понимаю тех, для кого женитьба - не сакральное действо, которое определяет симфонию жизни до финального аккорда, а ритуальный поцелуйчик в ЗАГСе, чтобы обрести штамп в паспорте. Штамп - не духовная скрепа, не олицетворение судьбоносного выбора, который делается раз и навсегда. Как здорово, что мы с Любой нашли друг друга. Две половинки соединились. Точнее, скоро соединятся, ждать осталось недолго, мне оставался год учебы, Любе - два. Мы считали дни и грезили о будущем счастье.
        Но вернемся к рассказу о бабушках и дедушках, без него трудно понять дальнейшее. Дедушку Аристотеля и бабушку Феофанию я в живых не застал, а интересно было бы пообщаться. Откуда, вообще, такие имена? И дочку назвали Олимпиадой… Возможно, семейные имена в свое время пробудили у меня интерес к истории как науке и определили выбор профессии.
        Папа был младше мамы на несколько лет. Сначала они жили в гражданском браке, официальную свадьбу сыграли после моего рождения и через пятнадцать лет завели второго ребенка, сейчас младший брат Мишка учился в первом классе. Своего двоюродного дедушку Егора, младшего брата бабушки Веры, я называл дядей - небольшая разница в возрасте не позволяла его и тетю Зину, его жену, называть бабушкой и дедушкой. Их старший сын Алексантий был примерно моим ровесником, сестренка Маша недавно закончила школу. Мы с ними иногда встречались на встречах родственниках по торжественным (свадьбы и юбилеи) или скорбным поводам.
        Бабушка Вера, папина мама, работала в магазине продавщицей, отличалась вздорным характером и не ладила ни с кем из родственников. Ей не нравились ни Зина, жена брата Егора, ни Оля, моя мама. Выйдя на пенсию, бабушка Вера продала квартиру в нашем городке, добавила накопленное и переехала в областной центр, где обзавелась трехкомнатной квартирой. Со стороны выглядело завидно, если не знать, что новое жилье находилось на последнем этаже пятиэтажки без лифта, не имело балкона, а «трехкомнатность» прежними хозяевами была создана искусственно из маленькой «двушки» по примеру других владельцев таких же квартир: прилегавшую к проходной комнате отдельную спальню разделили стеной, пробили еще одну дверь, и получились две микро-спальни площадью метров по девять, где едва помещались кровать и шкаф с комодом.
        Жизнь на новом месте не задалась, бабушка Вера подхватила грипп, тот вызвал осложнения, и после долгой болезни, когда за бабушкой Верой поочередно ухаживали столь нелюбимые ею родственники, она скончалась. На похоронах выяснилось, что квартира завещана «любимым внукам», куда бабушка относила все молодое поколение: меня с братом и Алексантия с Машей, приходившихся нам с Мишкой, несмотря на похожий возраст, дядей и тетей.
        Когда родственники уехали на похороны, я остался дома. Не люблю смерть. Мне думалось и мечталось о жизни. О долгой счастливой жизни с любимой девушкой, лучше которой не найти. Так редко встречается, чтобы две половинки обрели друг друга. Иначе счастливы были бы все вокруг. Зачем люди живут с кем придется, а не ищут своего единственного человека? Как можно жить в браке без любви - не понимаю. Теперь мне даже любовные игры с нелюбимым человеком представить невозможно. Удовлетворение животных инстинктов возвращает человека в состояние животного. Быть человеком или быть животным - каждый выбирает сам. Я свой выбор сделал.
        Дома, при разборе семейных документов, вскрылся убийственный факт. В год, когда я родился, моя мама была замужем за другим человеком, а папа в то время служил за границей. Значит, я не его родной сын. Понимаю, что это неважно… вроде бы. Но зачем скрывали?! И первоначальный гражданский брак родителей получил объяснение - первый муж мамы, мой биологический отец, долго не давал развод.
        Я пошел к отцу, пригрозил экспертизой ДНК, и, припертый к стенке, он подтвердил догадку.
        После такого обмана жить вместе? Столько лет доверия… «Счастливая семья», «Одна любовь и один брак на всю жизнь»… Тьфу. Я не мог видеть ни отца, ни мать. Нужно было остыть и прийти в себя, для этого требовалось время. Я собрал вещи. Куда идти? На гостиницу не было денег, друзей нет, а к Любе не пустят ее родители - у них в семье царили строгие нравы, проживание с кем-то до свадьбы не допускалось в принципе. Да и условия не позволяли, их квартира - похожая на «трехкомнатные хоромы» бабушки Веры старая «двушка», но не перегороженная, она состояла из родительской спальни и проходного зала, где за шкафом стоял диван Любы. То есть, в их квартире роль единственно возможной перегородки выполнял шкаф. В таких условиях гость не будет чувствовать себя уютно, а хозяевам будет стыдно, что они не могут обеспечить условий лучше. В первую очередь проблемы появления нового человека в квартире затронут Любу, ее переселят на пол в родительскую спальню, чтобы выделить мне диван. Другими словами, мне, конечно, помогут, но ценой таких неудобств для всех, что вопрос лучше не поднимать.
        И состояние Любиной мамы добавляло неприятностей, она болела чем-то неизлечимым с трудновыговариваемым названием, с каждым месяцем ее состояние становилось все хуже. Люба превратилась в сиделку, на повестке дня встал перевод на заочное обучение - уход за мамой требовался едва ли не круглосуточный.
        Выход из ситуации для меня нашелся неидеальный, но приемлемый. Для этого нам с Любой предстояло на время разлучиться, зато моя проблема решалась легко и ко всеобщему удовольствию: пока шло юридическое оформление квартиры бабушки Веры, за пустовавшим жильем требовалось присматривать. Примерно через полгода, если права одновременно предъявят все четверо наследников, квартиру придется продать, а деньги поделить. Сейчас ситуация складывалась так: мой младший брат Миша учился в начальной школе, Маша (приходившаяся мне тетей) школу закончила, но жила со своими родителями в двухкомнатной квартире в отдельной комнате, а ее старший брат Алексантий (в быту Ксаня или Саня - по принципу, как моя мама из Олимпиады для всех стала Олей) года два-три назад уехал куда-то на север по контракту и связь ни с кем не поддерживал. Я высказал желание пожить в пустующей квартире, это обрадовало всех. Позже, если совет родственников решит, что жилье надо продать, я съеду, а если захотят сдавать, пока не вернется Алексантий - кто-то же должен заниматься процедурой сдачи, присмотром за порядком, решением возможных проблем и
своевременным сбором денег. Почему не я? В конце концов, четверть суммы принадлежит мне, ее может хватить для съема комнаты или хотя бы отдельной койки где-нибудь на окраине. А за присмотр и сопутствующие «хлопоты» можно брать больше, любой труд должен оплачиваться.
        Любе мой отъезд пришлось туманно подать как нелады с родителями, называть истинную причину не хотелось. Столько лет хранили тайну… Все же, я мамин родной сын, а папа меня усыновил и воспитал, они оба мои настоящие родители. Осталось принять это не только умом, но и сердцем, а ничего не лечит лучше, чем время и расстояние.
        В институте я перевелся на заочное отделение и переехал в областной центр.
        Располагалось мое новое жилье на окраине города, в обветшалой кирпичной пятиэтажке, под самой крышей. Из трех комнат, как уже говорилось, отдельными были две - бывшая бабушкина спальня и гостевая, где останавливались родственники, приезжавшие ухаживать за больной бабушкой. Когда приезжало много народу (например, на недавние похороны), то в проходной комнате, как мне рассказала мама, раздвигался диван, а на пол стелились матрасы.
        Все ценное из квартиры давно вывезли, я выбросил оставшийся хлам и привел каждое из помещений в порядок. Из мебели остались кровати, шкафы и комоды в спальнях, диван и тумба с телевизором в проходном зале, вся кухонная утварь, а также старая, но действующая стиральная машина в совмещенном санузле. Раньше туалет и ванную разделяла перегородка, но для удобства ее сломали, когда бабушка заболела, чтобы ей приходилось меньше ходить. Вторую дверь замуровали, получилось просторное помещение, где принимать ванну или сидеть на унитазе можно с большим комфортом. Пока я живу здесь один, это здорово.
        Сразу пришла мысль перевезти сюда Любу с неходячей мамой, места хватит всем, и всем будет удобно и хорошо. Мы с Любой будем учиться заочно и вместе ухаживать за ее мамой, которая скоро станет нашей мамой…
        Но Любин папа любит свою жену, он не отпустит ее от себя в другой город, иначе придется ехать всем вместе, а для него это значит бросить работу. На что тогда жить семье? Он остался единственным добытчиком. И права на квартиру есть не только у меня, я не имел права распоряжаться ею единолично. Вдруг по каким-нибудь делам приедут другие совладельцы? Где размещать? Выглядевший идеальным вариант, к сожалению, оказался нереальным. Возможно, что-то изменится в будущем.
        Я переехал, а к Любе приезжал каждые выходные - помогать и вместе проводить время. И мечтать.
        В новой квартире я все свободное время посвящал учебе, а также играл в компьютерные игры, читал и, опять же, мечтал. Ситуация с Любиной мамой однажды как-то разрешится, и будущую жену я либо приведу сюда, либо перееду к ней. Если придется вернуться в родной город, то я буду настаивать на продаже квартиры-наследства, в тех условиях деньги станут важнее жилья, которое у нас с Любой будет и так.
        Как всегда бывает, спокойное существование длилось недолго. Мне позвонила тетя Зина, мама моих «дяди Сани» и «тети Маши». Не получалось назвать их так без улыбки, и все родственники, не сговариваясь, вместо дядь, теть и племянников величали нас двоюродными братьями и сестрами, что примерно передавало степень родства.
        Меня родственники и знакомые называли Аликом, иного обращения я не допускал, в свое время узнав от бывшего друга Арсена, что в некоторых регионах юга «Леша» - синоним лоха. Другое производное от имени Алексей - Леха. Здесь слышалось что-то залихватски-хулиганистое, но на Леху я, как оворится, «не тянул». Для тех, кто не хотел или по уважительным причинам не мог называть меня полным именем, оставался единственный вариант. Алик.
        - Алик, звоню сказать, что во второй комнате некоторое время поживет твоя сестренка, - сообщила тетя Зина («бабушка Зина», если подходить формально, а не с точки зрения здравого смысла, а «сестренка» - это, соответственно, окончившая одиннадцатилетку тетя Маша). - Хочу предупредить. Тут у нас такая ситуация…
        Пауза затянулась, и я вставил, чтобы разрядить обстановку:
        - Поступать едет?
        - И это тоже. Ты же помнишь Машу? Она простая, немного легкомысленная, ветер в голове. Раньше на нее Ксаня влиял, а теперь, без него, совсем от рук отбилась.
        Напомню, Ксаня, или Саня, или, полным именем, Алексантий - это старший брат Маши, уехавший работать на север.
        - Боитесь, что она здесь свободой подавится? - спросил я прямым текстом. - Не выйдет, я не дам.
        - Спасибо, на это я и рассчитывала. Зная тебя… Только ты сможешь ее приструнить и образумить, на тебя вся надежда. Спуску ей не давай, если что - звони нам, постараемся что-нибудь предпринять. Плохо, что Маша слов не понимает, у нее на все свое мнение. Дождалась совершеннолетия и объявила, что уходит из дома. У нее хахаль завелся, сам он живет там у вас, в областном центре, и вопрос стоял так: если мы с отцом не разрешим ей жить в унаследованной квартире, Маша сама снимет жилье. Она уехала бы в любом случае, пришлось дать согласие, хотя повод, который мы здесь говорим «для всех» - что она едет поступать. И еще, по секрету. Этот ее хахаль… он женат. И старше Маши чуть ли не в два раза, ему под тридцать. А ей хоть кол на голове теши. «Он меня любит! - кричит, - и я его люблю! Он разведется, мы поженимся!» Понятно, что поматросят ее и бросят, иначе мужик давно бы развелся. Нас Маша не слышит, она же самая умная, а мы древние, как ископаемые мамонты, и разбираемся только в типе ягеля на стойбищах. Присмотри за ней, Алик, пожалуйста, и, если получится, поговори с ней серьезно. Может, она послушает хотя
бы тебя. Хорошо, что в квартире живешь именно ты. Ты Маше и по возрасту ближе, и в жизни разбираешься, на вас с Любой смотреть любо-дорого.
        Интересно, когда это на нас смотрели? Наверное, информация - со слов моих мамы и папы. Но как пример, на который надо ориентироваться, конечно же, лучше нас с Любой никто не подойдет.
        - По возрасту я ей действительно ближе, но все равно племянник, а не брат, а она моя тетя. Вряд ли Маша об этом забудет.
        - Пока Ксаня был рядом, она себе таких фортелей не позволяла. Нужно твердое мужское плечо рядом. Ты уж постарайся.
        Я пообещал. Не сказать, что известие меня обрадовало, но и не сильно огорчило. Лучше жить с почти ровесницей, чем если бы ко мне подселили какую-нибудь престарелую родственницу, за которой требовался уход. Тогда быстрый «уход» произошел бы с моей стороны. Для меня главное, чтобы не отвлекали и в мою комнату не совались, остальное переживем.
        Сестренка Маша не заставила себя ждать. Прибыла она в самый неподходящий момент, я принимал ванну и не слышал, как в дверях провернулся ключ и кто-то вошел. Тихое блаженство разнеслось вдребезги стуком в дверь санузла:
        - Алик, ты здесь?
        - Маша?
        - Что делаешь?
        Веселенький вопросец. Если бы я сидел на унитазе по-большому - так и отвечать?
        - Ванну принимаю.
        - Еще долго?
        - Минут десять.
        Тишина продлилась всего пару мгновений. Раздраженно раздалось:
        - Занавеска закрыта?
        Маша ездила с родителями на похороны, поэтому знала про совмещенный санузел, про полиэтиленовую занавеску вдоль ванной и про отсутствие внутренней защелки - пока бабушка Вера жила одна, закрываться на замок было не от кого, а когда за бабушкой ухаживали родственники, они боялись, что с ней в ванной что-то случится и они не смогут помочь. Короче говоря, изнутри совмещенные туалет с ванной не запирались.
        Дверца распахнулась, я едва успел задернуть полупрозрачную занавесь и плюхнуться обратно в воду. Через пленку в светлом проеме показалась невысокая размытая фигура, она метнулась к унитазу и расположилась на нем.
        - Вам, мужикам, хорошо, можете в кухонную раковину в туалет сходить, а нам что делать? Специальный тазик на этот случай заводить или на раковину стульчак ставить?
        Занавеска не скрывала звуков. Через минуту Маша встала, повозилась с натягиваемыми обратно элементами одежды и направилась к выходу. Прежде чем закрыть за собой дверь, она поинтересовалась будничным тоном:
        - Я собираюсь чай пить, тебе налить?
        - Э-э… да.
        Я понял, что прежней моя жизнь не будет.
        Глава 2
        До сих пор я с родственниками практически не общался, новости о них меня не волновали. Скорее, нервировали. Зачем знать про болезнь какой-то свекрови свахи кумы или про инфаркт четвероюродного дяди, которого я в глаза не видывал? Самое важное - о смерти или рождении близких родственников - мне сообщат, остальное узнаю, если возникнет необходимость.
        Машу я видел давно, память рисовала неугомонную голенастую девчулю с прической в два светлых хвостика по бокам и детским восторгом на лице, и открывшееся глазам роскошное видение, честно говоря, шокировало. Сексуальная обольстительница с развитой грудью и рельефно обрисованной тугой попой - моя «тетя» Маша? Ее лицо не соответствовало эталонам красоты с точки зрения женских журналов и древних скульпторов, скулы были шире, лучащиеся глаза - больше, щеки с обаятельными ямочками, появлявшимися, когда Маша улыбалась, - пышнее. А улыбалась Маша, судя по всему, всегда. Она, казалось, намеренно игнорировала общепринятые стандарты и умудрялась устанавливать новые. У нее не было холода идеальных черт (так «совершенные» женские образы изображают в глянцевых журналах), вместо этого она светилась живым обаянием. По-моему, такие очаровательные создания мужчинам нравятся больше, чем холеные гламурные красавицы без изъяна. Чувствовалось, что в Маше жизнь бьет ключом, хотелось попасть в струю и быть подхваченным бурным водопадом. Длинные золотистые волосы, чтоб не мешались, она стянула в спускавшийся на спину
хвост, груди вызывающе торчали остриями и приковывали взгляд - ткань облегающего топика была настолько тонкой, что казалась прозрачной, оттого навершия дерзко темнели и как бы подглядывали, словно глаза кокетки из-под вуали. Под топиком белел гладкий животик, а юбке больше подходило название широкого пояса, на фигуре она сидела очень низко, начиналась на пределе разумного и заканчивалась тоже на пределе - ни нагнуться, ни ногу не поднять без того, чтобы не показать лишнее, хотя и совсем не лишнее при такой внешности и таком стиле одеяния. Любительница приключений угадывалась с первого взгляда. На улице ей, наверное, прохода не дают. С такой аурой женственности, от которой встречных представителей противоположного пола сносит, как ураганом, не должно быть отбоя от предложений познакомиться, выпить, покататься, сходить на выставку известного художника или посмотреть его картины дома у предлагающего.
        Маша сидела за кухонным столом, сложив ногу на ногу, голубые глаза разглядывали меня с некоторой плотоядностью, будто я был блюдом в ресторане и сейчас решалось, брать меня или я не стою тех денег, что за меня просят.
        Как же плохо знать, что мы с ней не родственники по крови. Маша думает иначе, я для нее племянник, если официально, или, проще говоря, двоюродный брат. Любой мой взгляд на нее как на женщину будет истолкован неправильно.
        Хорошо, что у меня есть Люба, это поможет пережить сосуществование на одной жилплощади с такой соблазнительной соседкой.
        Маша освоилась на кухне, чай был налит, на салфетке лежали горки пирожков и прочей выпечки. Зная тетю Зину, я уверен, что провизией нас снабдили на месяц вперед, если не на год.
        - Ты изменилась. - Я присел на свободный стул по другую сторону стола.
        - Не поняла интонации, это не дает мне насладиться комплиментом. Или это не комплимент?
        - И ты стала совсем взрослая.
        - Опять не пойму, радость у тебя в тоне или сожаление.
        - Констатация.
        - Тогда приму за комплимент.
        Мы съели по пирожку, запили чаем.
        - Ты всегда такой неразговорчивый и неэмоциональный?
        Я пожал плечами.
        - Красноречивый ответ, - хмыкнула Маша. - Сразу все ясно.
        Она переложила сложенные ноги, поменяв верхнюю левую на правую, и мне подумалось, что окажись я не сбоку через стол, а на диване в гостиной, в промежутке между движениями мне открылся бы весьма откровенный вид. Так в одном старом фильме подозреваемая смущала сидевших перед ней следователей. Вполне возможно, что на Маше, как на той киногероине, тоже нет нижнего белья. Я говорю про совсем нижнее. Отсутствие верхнего моя «сестренка» не скрывала, облегаемые топиком полушария с острыми конусами торчали вызывающе, меня словно тыкали ими в нос. Своими развитыми прелестями Маша явно бравировала. Зря. Внешняя красота - не ее заслуга. Гордиться нужно собственными достижениями.
        - Скажи, что ты обо мне думаешь? - настиг меня следующий вопрос.
        Вот так, сразу быка за рога и даже как бы промеж рог. Неужели Маша что-то заметила в моем взгляде или по выражению лица? Я-то как раз гордился, что по лицу у меня мыслей не прочитать. Выходит, зря гордился, над этим еще работать и работать.
        Возможно, дело в другом, и Маша выпытывает, что мне про нее известно. Тогда открывать карты не стоит, потянем интригу сколько получится.
        - Ничего не думаю, - сказал я.
        - Это не ответ, это уход от ответа.
        - Уход от ответа - тоже ответ.
        - Тогда я скажу, что я о тебе думаю. Ты меня одновременно забавляешь и раздражаешь. Мне нравятся твои основательность и вдумчивая серьезность, и нервируют они же.
        Я промолчал. «Нравлюсь», «раздражаю», «забавляю», «нервирую» - понятия субъективные, они возникли в голове собеседницы, там и перетекают одно в другое, а я каким был, таким и остался. То есть, проблемы с восприятием меня - не мои проблемы. Можно об этом сказать, но Маша ждет чего-то другого, и своим ответом я рисковал скатиться в сторону «раздражаешь» и там остаться. Мне этого не хотелось.
        - Алик, нам нужно сразу и бесповоротно решить кое-что. - Маша набрала полную грудь воздуха. - Меня всю жизнь хотят переделать. Все. Родители, родственники, учителя, брат, некоторые знакомые. Давай с тобой договоримся. Ты не переделываешь меня, и мы становимся хорошими друзьями. Или обратный вариант тебе ближе?
        В финале речи голубые глаза сузились, в них блеснула сталь - пробившийся наружу отсвет железных нервов и закаленного характера. Ну вот, а мне сказали «простая, легкомысленная, ветер в голове». Ничего подобного. Казавшиеся глупыми и сумбурными поступки Маши - не капризы неразумного дитя, а результат сложившегося мировоззрения. Это и есть жизнь Маши, как она ее видит.
        Говорить ли о просьбе тети Зины? Нет, про женатого любовника я теперь точно промолчу. Если все так, как мне сказали, однажды тема сама всплывет, тогда я и поделюсь мыслями - к месту и под нужное настроение. А вообще, лезть в чужую жизнь с советами - себе дороже. В любом случае советчик останется крайним, на него свалятся все шишки - надо же на ком-то сорвать злость за несбывшееся? В том, что какие-то события происходят из-за собственных ошибок, люди признаваться не любят.
        Симпатичная «сестренка» предлагала стать друзьями, отказываться глупо.
        - Я не собираюсь никого переделывать.
        Маша улыбнулась:
        - Теперь ты не только мой родственник, но и друг. Люблю умных людей.
        - Другом быть согласен, а любить меня не нужно, у меня для этого девушка есть.
        Это я так пошутил. Поймет ли Маша иронию или примет за тупую серьезность?
        Она улыбнулась еще шире:
        - Я же говорю - люблю умных людей.
        У меня на душе потеплело.
        После еще одного пирожка я поинтересовался:
        - Куда решила поступать?
        - Сначала на работу устроюсь.
        - Кем?
        Куда возьмут девчонку без опыта, образования и профессии?
        - Уже договорилась, начну с официантки в клубе, дальше как пойдет.
        - Тебе хочется работать официанткой? - Я поморщился.
        - Нет плохих профессий. Тебе, скорее всего, не нравится работать дворником, но ходить по дерьму тем более не нравится, это значит, что дворник - профессия не менее уважаемая, чем выбранная тобой. Ты историк?
        - Будущий.
        - У меня слова «историк» и «будущее» при всем желании не складываются в одну фразу, где-то чувствуется подвох.
        - Никакого подвоха. Знание прошлого позволяет предвидеть будущее.
        - Ой, фигня полнейшая, даже странно слышать такое от вроде бы умного человека. Вот, например, я вчера мелкую купюру потеряла - как это скажется на моем будущем?
        - Когда пойдешь в магазин, денег у тебя окажется меньше на потерянную сумму.
        Маша посмотрела на меня пристальным немигающим взором:
        - Ты уверен, что для такого знания нужно пять лет получать специальное образование?
        Шутит, что ли? Тон вроде бы серьезный. Нужно почаще разговаривать, иначе можно попасть впросак, посмеявшись над криком души или обидевшись на шутку. На всякий случай я сменил тему:
        - Ты сказала, работа будет в клубе. Что за клуб?
        - Закрытый, элитарный, вход по членским карточкам. Раньше я там разово подрабатывала, в то время возраст не позволял устроиться легально.
        - Закрытость клуба и совершеннолетие работниц как непременное условие намекают, что даже от простых официанток в таком заведении могут требоваться не только услуги по разносу блюд…
        Маша не поняла, куда я клоню.
        - Там много вакансий, - отмахнулась она. - Не все мне подходят. Например, принять участие в подтанцовке я могу, а до нормального выступления не созрела, там особые навыки нужны и постоянная тренировка. Но даже официанткам платят хорошо, и меня все устраивает.
        - Когда выходишь на работу?
        - Завтра.
        Я долил кипятка в неполную чашку и поднял ее:
        - Ну, за то, чтобы у нас обоих все получилось и хорошо закончилось.
        Мы чокнулись чашками с чаем. Машу такой жест не смутил и не возмутил, мне это понравилось. В моем прошлом были девушки, для которых все, что не дорогое вино, чоканья недостойно. Это расположило меня к Маше. Не гордая, не дерзкая, не вульгарная, не сноб, не глупая курица, чего ждешь от блондинки с такой фигурой, и даже чувство юмора проглядывает. Думаю, соседство особо напрягать не будет.
        Началась жизнь вдвоем.
        Жаль было тратить деньги на ерунду, но ерундой она только казалась, и я купил защелку для туалета. Поставленный в отсутствие Маши, внутренний запор простоял ровно до утра. Отправившись умываться, на месте защелки я обнаружил две дырки от ввинченных мной вчера саморезов.
        Я вышел из ванной и позвал в закрытую дверь второй спальни:
        - Маша!
        - Я сплю. Что случилось?
        - Где защелка из ванной?
        - В мусорке. Надо же было додуматься - запираться, когда в квартире живут два человека. У меня такие же права на ванную, как у тебя.
        - Права ни при чем, речь о…
        Я замялся, не зная, как продолжить. Трудно объяснить очевидное. Почему вода мокрая? Почему после зимы наступает весна? Почему в туалете закрываются? Вопросы одного порядка.
        - Стеснение - глупость, - донеслось из-за двери, - стесняться надо извращений, а что естественно, то небезобразно. Или ты там всякими гадостями занимаешься и не хочешь, чтобы об этом узнали?
        - Я… - У меня внезапно кончились слова. Пришлось выруливать на сказанное Машей. - Никаких гадостей, не придумывай.
        - Я тоже не извращенка и ванную использую исключительно по прямому назначению. Значит, тема закрыта.
        - И все же…
        Я не мог сдаться, для меня тема оставалась открытой и злободневной. Туалет - место интимное, потому в туалетах устанавливают двери.
        - Алик, перестань, ты сам себе ставишь ограничения и, как лошадь в шорах, не видишь окружающего мира. А он, этот мир, широк и разнообразен. Если такой довод на тебя не действует, объясню по-другому. Женский организм устроен не как мужской, ванная с туалетом нам требуется чаще и дольше по времени. Иногда я могу просто недотерпеть, пока ты выйдешь, не выгонять же тебя для этого. И сама я занимаю ванну о-о-очень надолго, ты, наверное, заметил, если не спал. Мне не хочется, чтобы в качестве унитаза ты в это время использовал кухонную раковину, мне там посуду мыть, из которой потом есть. Повторюсь: я пользуюсь ванной комнатой подолгу, у тебя никакого терпения не хватит, а выяснять отношения по этому поводу я не собираюсь. Сколько ни возвращаться к этой теме, результат будет один: мне ванная нужна тогда, когда нужна. Соответственно, тебе тоже ничто не мешает сходить по-маленькому, если я моюсь в душе, принимаю ванну или чищу зубы.
        Последнее меня просто добило.
        - Когда чистишь зубы, зеркало перед тобой покажет все, что происходит за спиной.
        - И что же оно покажет? Твою спину? Вот если, наоборот, ты чистишь зубы, а я… Впрочем, не будем, это частности. Мы с моим парнем друг друга вообще не стесняемся, санузел у него тоже совмещенный, но не как здесь, от безвыходности, а настоянием дизайнера - для удобства и комфорта. И никаких шторок и занавесок.
        Со «своим парнем» Маша познакомила меня на следующий день. Вечером входная дверь открылась, в темную прихожую ввалилась парочка. Я ужинал на кухне, по квартире плыл запах пельменей. На меня не обращали внимания. Парочка долго обнималась, после звучного влажного поцелуя, наконец, вспыхнул включенный свет, и Маша представила избранника.
        - Знакомьтесь, это Алик, мой двоюродный брат, а это Юра, мой парень.
        Ну… Юра как Юра. Не высокий, не низкий, не толстый, не худой. Никакой. Из бросающегося в глаза - щеголеватая стильная одежда, видимо, чтобы в глазах Маши выглядеть моложе, и ухоженная бородка, выполнявшая роль прямо противоположную: простоватое скуластое лицо становилось старше и как-то затасканнее. Уложенные и ухоженные короткие волосы рассказали о любви к дорогим парикмахерским, взгляд особым умом не блеснул, чем-то особенным во внешности или некой харизмой даже не пахло. Движения были суетливыми, глаза бегающими. Не понимаю, что Маша в нем нашла. Может быть, Юра в постели такой ас, что заставил в себя влюбиться? Не знаю. Собственно, это не мое дело, если Маша его выбрала - значит, было за что. Чужая душа - потемки.
        Юра приветливо помахал мне рукой, они с Машей удалились в спальню.
        Я поужинал и отправился к себе. Здесь и вскрылась нежданная проблема. Спальни соединяла хлипкая стенка, сооруженная прежними хозяевами, чтобы из двухкомнатной квартиры сделать трехкомнатную - видимо, в семье росли разнополые дети или кто-то из родственников болел, и хотелось жить отдельно, при этом слышать, если больной позовет на помощь. Чрезмерная слышимость, строителями стенки заложенная как необходимость, меня напрягала. Доносились все звуки кроме шепота, и фантазия рисовала происходящее в соседней комнате с ужасающими подробностями. Возможно, «ужасающие» - неверное слово, но в контексте и при взгляде на ситуацию со стороны - самое что ни на есть верное. Другое дело, что отрешиться и смотреть на все со стороны не получалось. Я оказался рядом с эпицентром взрывавшегося вулкана. Или, скажем так, на обочине праздника жизни, где катались на каруселях, купались в фонтанах, вопили в аттракционе «комната страха», скатывались с горок и с восторгом встречали салют.
        Когда решался вопрос о сожительстве с «сестренкой» в одной квартире, о возможной проблеме я не задумывался. Зря. Проблема оказалась первой величины, на время она задвинула все остальное. Посмотрим, какие есть варианты решения.
        Номер один. Покашлять, чтобы соседи поняли, насколько хорошо их слышно, и утихомирили пыл.
        Номер два. Сказать напрямую. Для этого даже идти никуда не надо, достаточно повысить голос.
        Номер три. Поставить условие, что ничего подобного в одной с собой квартире не потерплю.
        Номер четыре. Забыться в компьютерных играх, чтобы звук ноутбука заглушал соседские страсти.
        Номер пять. Вставить в уши наушники с музыкой или ватные затычки.
        Номер шесть. Выйти в гостиную и сидеть перед включенным телевизором, пока любовники не угомонятся.
        Номер семь. Заранее узнавать, во сколько Юра уходит, и гулять до этого часа.
        Теперь - о минусах каждого из вариантов. Первые два ни к чему не приведут, мои покашливания и слова ударятся о мнение Маши, как горох об стену. Доводы Маши известны заранее: в своей спальне она вольна делать что угодно, это наша общая квартира, а если мне что-то не нравится - скатертью дорога. Тот же результат будет у варианта номер три: никаких ограничивающих условий на собственной половине жилплощади Маша не потерпит.
        Номера четыре, пять, шесть, семь и их вариации не подходят мне. Каждый раз играть до посинения или сидеть перед телевизором, даже если не хочется? Увольте, у меня своя жизнь, и спать я хочу тогда, когда хочу спать, мне это важно так же, как Маше пользоваться ванной не при условии свободности помещения, а в удобное для себя время. Получается типичная «вилка»: ограничить себя нужно либо мне, либо Маше. Проблема возникла не из-за меня, почему же именно я должен чем-то поступиться в ущерб собственным интересам?
        Но от Маши встречного шага не дождешься. Если бы она видела проблему, просто вела бы себя тише.
        Не найдя оптимального решения, я пошел по пути минимального сопротивления - решил ничего не делать, пока не поговорю с Машей без Юры, а чтобы отвлечься от развивавших воображение скрипов и стонов, отправился принимать ванну.
        Звук льющейся воды подействовал успокаивающе, хотя организм волновался, и очень хотелось к Любе.
        Стоило, наконец, забыться, как в дверь постучали:
        - Очень не вовремя ты занял драгоценное помещение. Ты не на унитазе?
        Мое секундное молчание приняли за отрицательный ответ, и в ванную вошли сразу двое, Юра направился к умывальнику, Маша - на упомянутый ею свободный от меня агрегат.
        Занавеска была задернута, с некоторых пор я задвигал ее автоматически, руки действовали без участия мозга. Размытый вид сквозь занавеску показывал два обнаженных тела. Подробностей, конечно, не видно, но видно достаточно.
        - Алик, - недовольным тоном сказала Маша, - в следующий раз планируй прием ванны на любое время кроме вторника, нам без этого заведения никак.
        Я молчал. От меня ответа не ждали.
        Через некоторое время Юра отбыл из квартиры, до меня донесся звук хлопнувшей входной двери. В спальне Маши, наконец, установилась мертвая тишина. Теперь можно спокойно спать. Как назло, заснуть получилось не сразу, взбудораженное воображение еще долго выпрямляло извилины фантомными ощущениями и обидой, что у Маши с Юрой повседневье намного более бурное и волнительное, чем у меня с Любой.
        Утро Маша благополучно проспала и вышла часам к двум, когда я уже пообедал. Ее одежду составляли белая футболка и белые же трусики. Футболка была не из тех женских штучек, что едва прикрывают пупок, а длинная, такие заправляют в брюки. Впрочем, опускавшаяся на треть бедер длина едва скрывала вторую часть одежды. Но все же скрывала. Но совсем не скрывала выпуклой остроносой груди.
        - Мне это не нравится, - начал я большой разговор.
        Продолжить не получилось.
        - Ты вроде бы не из этих, которых женщины не волнуют, - перебила Маша, - значит, вид красивой женщины тебя волнует и, соответственно, тебе нравится. Или я чего-то не знаю? Может быть, Люба - прикрытие, а ты - голубой единорог? Вслушайся, как звучит: го-лу-бой-иди-на-рог. Если так - иди, я же тебя не волную.
        - Люба не прикрытие, я не голубой, ты волнуешь, - ответил я разом на все претензии, - поэтому прошу: одевайся нормально. И еще хочу сказать по поводу Юры. Вы очень громкие и бесцеремонные, мне рядом с вами неуютно.
        - Можешь в это время гулять, - предложила Маша.
        - Не выход. Проблему создал не я, и решать ее не мне.
        - Алик, ты совсем не знаешь жизнь. Сними, наконец, розовые очки, наступи ногой в жестокие реалии, как бы ни казались они тебе вопиюще несправедливыми. Других реалий нет и не будет. Пойми, проблемы решают те, кого они касаются. Посмотри на ситуацию со стороны: у меня проблемы нет, а у тебя есть. Ты же умный человек, сделай вывод. Не хочешь слышать лишние звуки - гуляй или слушай музыку. Не хочешь гулять или слушать музыку - смирись с тем, на что повлиять не можешь. Все в твоих руках. Знаешь молитву: Боже дай мне сил бороться с тем, что можно изменить, смирения пережить то, что изменить нельзя…
        - И мудрости отличать одно от другого, - закончил я общеизвестную сентенцию.
        - Я верю в твою мудрость. - Маша прошла в ванную чистить зубы.
        Вот и поговорили. А футболка и трусики в качестве домашней одежды действительно смотрелись лучше, чем топик и широкие шорты, в которых Маша ходила по квартире сначала. На мой мужской взгляд, топик лучше прорисовывал грудь, но футболка ее тоже не скрывала, а голые бедра в составе длинных ног радовали глаз больше, чем просто коленки и голени. Все же здорово, что Маша не родственница мне по крови, это оправдывало некоторые щекотливые мысли. А такие мысли, к великому моему стыду, периодически возникали. Я не считал это опасностью, это было нормально. Античными скульптурами люди тоже любуются, и кто скажет, что Венера Милосская, Давид от Микеланджело или Роденовский «Поцелуй» - пошлость, у того что-то не в порядке с психикой. Но одно дело - холодный мрамор, совсем другое - живая жизнелюбивая плоть. Маша знала, что красива, ей было не жалко одаривать мир красотой, а в состав этого мира по чистой случайности входил и я, волею судьбы доставшийся сосед по квартире.
        Любование Машей никак не влияло на мое отношение к Любе. Любу я любил всей душой и, не задумываясь, отдал бы за нее жизнь, а ночь с ней представлялась вершиной земного блаженства. Люба - мое все, в ней мое будущее.
        Маша олицетворяла тусклое настоящее, расцвеченное ее бесстыжими выходками. Поступи Люба похожим образом, мы расстались бы в ту же секунду. Я знал, что поступать, как поступает Маша, нельзя, но изменить ситуацию было не в моих силах. «Главное - отличать одно от другого». Я смирился.
        Встречи Маши и Юры происходили два раза в неделю. По вторникам под видом похода в «качалку» (так звучала версия для его супруги) Юра приходил к нам, и мне приходилось занимать себя чем-нибудь или делать вид, что сплю. По средам Маша упархивала к Юре домой, где в это время его законная половина отбывала то ли в салон красоты, то ли еще куда-то по столь же неотложным делам. Внезапного возвращения обманываемой жены любовнички не боялись. То ли она была настолько пунктуальна, что не позволяла себе вернуться раньше обещанного, то ли за ней следили Юрины друзья и сообщали о перемещениях, то ли супруга знала про Машу и ситуация ее устраивала: пусть лучше с дамой сердца (или, скорее всего, иных органов) муженек встречается дома, чем тратится на гостиницы. Зачем выбрасывать на ветер семейные деньги?
        Внутренне я отдавал предпочтение последнему варианту, жена не может не заметить, что у мужа появилась другая, с кем он, к тому же, еженедельно милуется в супружеское ложе. Наверное, развод не подразумевался даже в случае измены. Возможно, неверность была постоянной, одну любовницу сменяла другая, для семьи ничего не менялось - зачем же волноваться? Пусть волнуются жены алкоголиков, пьянство не лечится, оно прогрессирует до последнего вздоха своей жертвы, а мужик-гулена со временем успокоится. Физиология сама потребует отдыха и смены удовольствий от новизны и опасности на блаженство от покоя и привычной надежности.
        Маша же рассчитывала, что Юра вскоре бросит супругу. Однажды получилось заговорить на эту тему. Мы завтракали заказанной Машей пиццей и заваренным мною чаем с травами, в окно светили яркие лучи, чай в чашках казался золотым. Я сидел за кухонным столом в спортивном костюме, как привык ходить дома с детства, Маша - в уже привычных футболке и трусиках. Ее легкомысленным видом я больше не возмущался, принял как должное, как нечто, с чем бороться невозможно. Собственно, и не хотелось. На силе моей любви к Любе это никак не отразится, и волноваться или переживать не стоило. Правда, напрягало, что мысли о «не отразится» возникали чаще, чем хотелось бы. Что ж, совесть - она такая, она не даст забыть, что «Человек - звучит гордо». Душа - это то, что болит, когда тело здорово. И это здорово. Если перестанет болеть, вот тогда надо беспокоиться.
        - Где вы познакомились? - задал я невинный вопрос, предполагавшийся как первое звено длинной цепочки.
        - В междугороднем автобусе. - Маша с удовольствием погрузилась в воспоминания. - Мне нужно было платье к выпускному, у нас в городе выбрать оказалось не из чего, и я поехала сюда, чтобы прошвырнуться по торговым центрам. На электричку опоздала и отправилась на автобусе. Наши с Юрой места оказались рядом. За три часа пути мы о чем только не говорили, и когда он позвонил на следующей неделе…
        Голубые глаза Маши заволокло пеленой счастливых видений.
        - Ты уверена, что Юра на тебе женится? - спросил я в лоб.
        - А куда он денется? Ему осталось утрясти кое-какие финансовые вопросы, поэтому сейчас разводиться нельзя, чтобы без штанов не остаться. Без штанов он, конечно, мне тоже нравится, но ему трудно будет начать все сначала. В его фирме проходит реорганизация через слияния, и когда все будет закончено, Юра, как полноправный партнер, продаст свою долю, и мы, наконец, сможем официально быть вдвоем. Мы ждем этого, как вы с Любой ждете своей свадьбы. Кстати, почему Люба не приезжает к тебе?
        - Приедет, - пообещал я.
        - Жажду познакомиться.
        «Не дай Бог», - подумалось мне, а вслух я сказал:
        - Вы слишком разные, Люба может тебе не понравиться.
        «А ты точно не понравишься Любе», - дополнило подсознание.
        Маша - чертополох на ухоженном поле с розами, о котором (конечно же, я имею ввиду поле, а не чертополох), глядя на мир, мечтает Люба. Хочешь изменить мир - начни с себя. Мы с Любой начали. Однако, трудно взращивать красивый сад, когда вокруг буйным цветом колосятся и загораживают перспективу опасные сорняки. Некоторые из сорняков ядовиты, их надо выпалывать.
        С точки зрения Любы, Маша - ядовитый сорняк. Лезть в чужую семью, чтобы разрушить ее - действия хищника, даже если сам хищник этого не понимает. Он живет плывя по течению, не умея и не пытаясь жить по-другому. Все ощущают себя жертвами обстоятельств, и всем от этого плохо, даже если иногда, урвав у судьбы часок, им хорошо. Мне не хотелось знакомить Любу и Машу. Перед Любой мне будет стыдно, что у меня такая «тетя», а перед Машей - что для моей избранницы она нечто вроде таракана, которого следует немедленно придавить. В отношении чести и честности Люба была категорична, двойных стандартов не допускалось. За что и люблю. Где еще найти такого человека? Не представляю, как бы я жил без Любы.
        - Люба мне обязательно понравится, - возразила Маша. - Людей вроде нее я не встречала. Обязательно спрошу ее, как можно отпустить парня в другой город и спать спокойно. Когда Юра разведется, я не отпущу его от себя ни на шаг.
        - Чем занимается Юра?
        - Что-то связанное с торговлей и логистикой, многопрофильное предприятие. У Юры есть офис, где он сидит за бумагами и отчетами, работать приходится даже по субботам, хотя он сам понимает: всех денег не заработать, а жизнь дается один раз. Скорей бы закончилась эта их реорганизация, так хочется посвятить себя друг другу, и чтоб весь мир - у наших ног…
        Я умолчал о своих мыслях по поводу вовсе не светлого будущего Маши и Юры. Лечат только время и расстояние. Разбить отношения Маши и Юры я пока не в состоянии, пусть же проблемой занимается время. «Все пройдет, и это пройдет».
        У нас в гостях Юра меня не стеснялся. Должно быть, Маша объяснила, что «брат» - человек понимающий, перевоспитывать ее не собирается, и мы с ней теперь друзья. В ванную Юра выскакивал в одном полотенце вокруг бедер и даже, бывало, без него - я видел это, если оказывался на кухне. Заметив меня, Юра прикрывался левой ладонью, а правой дружески махал мне: мол, привет, приятель, жизнь прекрасна, порадуйся за меня!
        По пятницам, субботам и воскресеньям Маша большую часть дня и ночи проводила на работе, она приходила под утро чрезвычайно усталая и едва доползала до кровати. По выходным дням (если встречи с Юрой тоже считать рабочими, так как они выматывали Машу не меньше) у нее оставались понедельники и четверги, в эти дни она валялась в кровати с телефоном в руках, смотрела телевизор или надолго занимала ванну. А еще по пятницам до работы Маша уходила куда-то на пару часов. Однажды я поинтересовался:
        - Ты куда?
        Чувствовалось, что Маше хочется сдерзить мне в ответ. Я и сам понимал, что лезу не в свое дело, но раздался интригующий ответ:
        - Возможно, расскажу как-нибудь потом, под настроение.
        Энтузиазма в интонации не слышалось, и я сделал вывод, что особого желания ходить туда, куда Маша ходила, у нее не было, дело связано с чем-то тягостным или неприятным. Осталось подождать, пока созреет случай услышать новую историю. Он обязательно созреет, если ничего не случится. Когда два человека живут рядом, постепенно не остается никаких тайн.
        У меня, кроме учебы, других дел не было, о подработке я думал, но ничего, чтобы куда-то устроиться, не делал. Родители дали мне с собой денег, я жил экономно, ничего менять не хотелось. На всякий случай я разместил в сети объявление, что предлагаю услуги репетитора. Какой-никакой, а возможный заработок. Некоторые, кто раскрутился на этом, даже бросали основную работу. Правда, мне пока никто не звонил. Это не беда, ничего не бывает сразу. «Дай мне смирения пережить то, что изменить нельзя…»
        Думая о Любе, я написал свое первое стихотворение, потом стихи полились из меня, как дождь из прохудившейся крыши. О любви, о тоске и одиночестве, о мировой несправедливости. Получалось слабовато. С некоторых пор я разбирался в поэзии и понимал, что мои вирши не составят конкуренции шедеврам вроде «Я помню чудное мгновенье». Я бился над каждой строчкой, каждой рифмой, каждым словом. Времени на это уходило много, а результат не появлялся, стихи оставались плохими. Даже те, что нравились мне самому, в которых на первое место выходила совсем не любовь. А что за стихи, если не про любовь и одиночество?
        Хочется любить и верить,
        Хочется летать…
        И цветы к закрытой двери…
        И письмо в тетрадь…
        Щит свой на врата Царьграда…
        Ариадны нить…
        Хама, подлеца и гада
        Взглядом раздавить…
        Отчего такой в нас комплекс:
        Кто не я - в дерьмо!
        Лишь поэт, душою топлесс,
        Строит теремок.
        Он пускает всех, он верит:
        Теснота сплотит!
        Но такие лезут звери…
        Теремок трещит.
        Мир поэта - мир особый,
        Без борьбы, без бед…
        В нем поэт, скажу особо,
        Больше, чем поэт…
        И так далее. Разве это серьезно?
        Или вот:
        Глупость я искореню,
        Любу позабавлю:
        Глупых всех объединю,
        А затем возглавлю!
        Не стихи, а какие-то частушки. После очередной неудачи я удалил большую часть написанного и сменил амплуа. Теперь вместо стихов рождались миниатюры-размышления. Я давал им отлежаться несколько дней, перечитывал, подправлял, после чего мои творения в полном виде или частично отправлялись Любе.
        Ответ меня порадовал.
        - Ты замечательно подбираешь слова, тонко и умело проводишь идею. Правда, предложения у тебя слишком длинные и изощренные, с выкрутасами. Я путаюсь в смыслах.
        - Могу писать коротко и ясно, но получится техническая инструкция, а не художественный текст, - ответил я.
        - По-моему, когда вслед за талантом к тебе пришла его сестра, то до звонка не достала. Но мне очень нравится, о чем ты пишешь, а «как» - оно со временем наладится, это дело опыта. Зато - какие идеи! Пиши еще!
        Стихи ушли в утиль именно потому, что реакция на них была бы другой: «А почитай Цветаеву, у вас с ней многое перекликается…»
        Больше никаких стихов. Решено. Возможно, Люба, как любящий человек, преувеличивала мои таланты, но доброе слово, как известно, и кошке приятно. А Люба, к тому же, врать не умеет, ее восхищение моей писаниной - искреннее.
        Я набрал в новом файле:
        «Виражи фантазии»
        «Каждый мнит себя Богом. Прав лишь один. А оставшиеся… М-да. Только стоя на краю пропасти и оглядываясь назад, человек понимает, что действительно ценно, а что - красивые обертки от давно съеденных конфет. Его Величество Время расставляет фигуры по местам игровой доски в том порядке, которого они достойны. Если тебя съели, не взыщи, твое место на помойке истории. А коль считающийся пешкой вдруг прорывается в ферзи…
        Честь и почет такому храбрецу. Вопрос: почему бы таким храбрецом не оказаться мне?
        Мои словесные вензеля - не для всех, они для тебя, любимая. Это мои фантазии, мои думы о тебе и о нас. Они рождались в больном любовью воспаленном мозгу и там же умирали, пока не пришла идея не полагаться на память. Виражи троянской кобылы моей фантазии, несущейся по проспектам жизни, затейливы и непредсказуемы, они не обращают внимания на запрещающие знаки и сигналы светофоров, чем придают будням щепотку остроты - покалывая, словно гвоздиком, из тех, на которых йоги спят.
        "Любовь обычно есть не что иное, как обмен фантазий", сказал французский писатель, мыслитель-афорист Себастьян Рош Никола де Шамфор. Он тоже видел прямую связь между двумя понятиями. Любовь и фантазии - как два сапога в паре, как сообщающиеся сосуды. Отсюда вывод: оседлай одного - взнузданно заржет и второй, мечтающий о просторах и галопе, а пока, в пережевывании прошлогоднего сена, обдирающий бока о доски тесного стойла.
        Все не так плохо, конечно же. Даже наоборот - достаточно хорошо. Я, естественно, утрирую. Чтобы. И - для. А еще - потому что не дай Бог. Вот.
        Но.
        Ночи темны. Страхи глазасты. Желания задушены, подавлены и утоплены. Сознание засыпает, просыпаются фантазии.
        А мои фантазии - о тебе, родная. Я фантазирую. Хорошо ли, плохо ли - решать тебе, я только переводчик, выдающий в нужных образах грызущие исподтишка растрепанные чувства. Для посторонних сие варево - не чудодейственный эликсир, а, скорее, припарка мертвому. Если чувства не проснулись, разве поймешь того, кто давно не спит?
        Кто-то считает настоящую любовь скучной. Встретились, поженились, родили детей, счастливо прожили жизнь… А где же драйв и адреналин?!
        Не эта ли тоска предопределенности толкает людей в объятья приключений наяву - даже если приходится платить за них высшую цену?
        Мужчина должен считать себя богом, если он мужчина. Мужчина должен действовать, он должен творить мир и создавать свое продолжение по образу и подобию. Я сделаю это, как только судьба даст мне шанс, а пока довольствуюсь фантазиями. Думаю, ты извинишь меня, если припишу тебе желания совершенно несвойственные, ведь художнику простительно, ему это нужно для полноты восприятия и цельности картины. Ты поймешь меня, я знаю. Я мог бы рассказать тебе о своих фантазиях при встрече, но не расскажу, по злой иронии судьбы я не могу вымолвить ничего связного, когда тону в озерах любимых глаз. Не умей я писать, не буквы плясали бы сейчас перед твоими глазами, а одно большое пронзенное сердце, нарисованное кроваво-красным карандашом, и говорило бы оно лучше всяких слов. Но я делаю то, что умею. Я пишу.
        Родная. Любимая. Единственная. Мы с тобой - нечто цельное, неделимое. Мы жизненно необходимы друг другу. Мы - давно не только ты и я, научившиеся понимать другого на уровне подсознания, по одному взгляду или так и не вырвавшемуся вздоху. Мы - это создающаяся велением свыше Семья с большой буквы, это папа плюс мама плюс новые маленькие человечки, которых нам предстоит завести, провести по дороге жизни и научить всему. А научить можно только примером. Слова не помогут.
        Мы с тобой научить - сможем. А слова… Слова - вот они. Здесь. Для тебя».
        Стоило же выйти из комнаты, и реальная жизнь низвергала из сладостных эмпиреев. Болото быта засасывало и било под дых щекотливым соседством. О том, что Люба далеко, а я живу не один, вспоминалось мгновенно.
        Днем я не закрывал дверь в свою комнату, привитая дома привычка здесь не имела ни плюсов, ни минусов, и до определенного момента я даже не замечал, что так делаю. Все изменилось в одну из пятниц, когда Маша только что пришла оттуда, куда зачем-то ходила утром по пятницам. Я «резался» в очередную игру-стратегию, пробиваясь на новый уровень, у меня все получалось, количество виртуальных плюшек росло вместе с настроением. День выдался удачный. Один гениальный ход решил многое, я почти достиг вершины игровой иерархии…
        Разговаривая по телефону, Маша прошла из своей спальни в прихожую, вынула визитку из кармана висевшей на вешалке куртки и, глядя в написанное на визитке, ушла обратно к себе, по пути диктуя номер телефона и фамилию человека, к кому собеседнице следовало обратиться. Говорила Маша, как я понял, с подругой, а на то, что дверь моей спальни открыта, не обратила внимания. Погруженная в разговор, за время прохода по квартире она ни разу не глянула в мою сторону. Осталось добавить, что на «сестренке» в этот момент не было ни-че-го. Я медленно выдохнул и закрыл ноутбук. Играть расхотелось. Все мысли сдуло, а перед глазами, как в запущенном на бесконечный повтор коротком видеофайле, крутилось одно и то же: с телефоном около уха Маша выходит, пересекает гостиную, в прихожей свободной рукой достает визитку и, надиктовывая, возвращается к себе. По пути в прихожую тугие ягодицы трутся друг о дружку, издевательски пережевывая и проглатывая мои стертые в порошок инстинкты, крылышки лопаток порхают над тонкой талией, а при возвращении в спальню гордо вскинутые груди по-королевски глядят вдаль, и все прочее будто
играет с бедным зрителем, как кошка с мышью, и насмехается над ним, кривя толстые губы. И так раз за разом. Невыносимо.
        Я искренне любил Любу, но открывшиеся прелести Маши не оставили равнодушным. Я увидел в ней женщину. Женщина находилась рядом. Животный инстинкт требовал каких-то действий.
        Как здорово, что тело и душа - разные вещи. Точнее, душа - не вещь, потому ее нельзя ставить на одну доску с телом. Нечто высшее, духовное, всегда перевесит низменное, которое можно пощупать, как-то использовать, купить и продать. Каждый выбирает по себе. Человек-вещь не задумается, как поступить в некоторых двойственных ситуациях, он даже не заметит двойственности, если впереди ждет удовольствие. Мне же важнее был дух.
        Я открыл ноутбук. Оказалось, что ночное видение выступило в роли Музы, меня потянуло на творчество, захотелось выплеснуть что-то масштабное, животрепещущее и, одновременно, вечное. Чтобы Люба назвала гением, хоть и с оговорками. И чтобы, читая, она думала обо мне, о жизни, и о том, что, подгоняемое моими мыслями, надеждой и нетерпением, однажды, наконец, произойдет, чтобы волшебно повторяться снова и снова. В моих мечтах оно давно произошло, и в задуманном тексте мы с Любой, оставшейся безымянной, были давно и счастливо женаты, нам больше ничего не было нужно. Кроме одной мелочи. То, чего мне не хватало сейчас, там, в нашей будущей жизни, было, а проблема крылась в другом. Я настучал на клавиатуре название: «Цель жизни».
        Нет, нужно проще, это же не диссертация, а повод задуматься о важном. О важном в первую очередь для нас. Я стер второе слово.
        «Цель»
        «Ночь. В глазах - звезды, неизвестно как просочившиеся в темень спальни. В мыслях - гармония. В моих руках - ты: теплая, желанная, родная. Считается, что если человек счастлив, то обычно не знает об этом. А мы знали. И были безмерно бесстыдно счастливы.
        - Почему у одних людей есть путеводная звезда, а у других - нет? - спросила ты.
        Неожиданный поворот в постельной баталии.
        - Если ты о любви…
        Все просто: без любви жизнь - ничто, но понять это можно, когда встретишь настоящую. Или когда ее потеряешь. Потому, понявших - единицы, а счастливых еще меньше.
        Я набрал воздуха для ответа, но поцелуй растворил готовый ответ и стер из памяти.
        - Я не о любви, - раздалось чуть позже, - я о другом.
        О другом? Если задавить в себе пытавшегося спошлить поручика Ржевского, то…
        Об установленных себе правилах и принципах?
        О вере?
        О славе?
        О карьере или получении еще одного образования?
        О национальной идее?
        О ране оскорбленной справедливости, после чего хочется жизнь положить на узнавание сладости отсроченной мести?
        О желании сделать из детей вундеркиндов и/или олимпийских медалистов?
        О жажде стать чемпионом мира по чему угодно?
        О мечте слетать в космос?
        О покорении вершин?
        Об "увидеть Париж и умереть"?
        Наверное, мимика у меня была еще та.
        - О цели в жизни, - улыбнулась ты. - Не иметь четко поставленной цели - это плохо?
        Я задумался. Привести в пример идейных фанатиков? Не разбирая средств, они гонят окружающих туда, куда считают нужным. Чужие желания их не волнуют, и цель у них, определенно, есть. Или: заработать миллионы - чем плохая цель? Многих устраивает. И тоже - вперед, по трупам, наплевав на дружбу и прежние отношения. Или - совершить нечто небывалое, чтобы прогреметь в веках, давать интервью, красоваться на обложках, дефилировать на подиумах и выступать на корпоративах…
        Люди, прущие к искусственно изобретенным целям, мне не нравились. Цель, достойная быть осуществленной, должна родиться в сердце - прийти сама и изменить жизнь к лучшему. Как любовь.
        Впрочем, почему "как"?
        - Не иметь четко поставленной цели не плохо, - сказал я, - а хорошо. Кто имеет в жизни четкую цель, тот для счастливой жизни потерян.
        Ошарашил, да. Твои длинные ресницы вздернулись:
        - Но ты… У тебя есть цель, и ты счастлив.
        - Когда-то давно - да, у меня была цель. Я достиг ее. Теперь иду вперед вместе с ней.
        Ты благодарно прижалась.
        - А как же прочее? - послышалось тихое.
        - Прочее не интересует.
        - Но сказанное тобой "вперед" - оно бывает разное.
        - Направление - как у всех: посадить дерево, построить дом, родить сына, а дальше - преумножать.
        - Целью теперь стало это?
        Я покачал головой:
        - Это - средство.
        - А цель… кроме счастливого семейного очага… она осталась?
        - Конечно. Я в нее часто целюсь… - зашептал я, одной рукой привлекая тебя к себе, другой дерзко потянувшись вниз, - и с удовольствием попадаю…»
        Поставив точку, вернее - завершающее многоточие, я вернулся в начало текста и добавил подзаголовок: «Постельная зарисовка с неправильной философией». Завтра перечитаю, и, если не найдется ничего крамольного, зарисовка отправится Любе. На этот раз текст получился спорным, но Любе нравится именно такое - многогранное, глубокое, с подтекстом и неожиданным финалом.
        Финал, навеянный проходом Маши, говорил о моих мечтах.
        Сон не шел. С предвкушающими мыслями о Любе я долго ворочался и, не выдержав, поднялся. Когда сон и компьютер теряют власть над организмом, требуется поесть. Я отправился на кухню.
        Стоило электрочайнику взбурлить, «сестренка» снова пробежала по квартире, на этот раз в приличном виде… вроде бы. Маша была в футболке, заканчивавшейся на середине бедер, но из-под футболки торчал лисий хвост. Пышный рыжий мех спускался между ног почти до колен. Маша остановилась, приподняла хвост рукой и поиграла кончиком, покрутив его пальцами.
        - Нравится?
        Я глядел из-за стола, не зная, что ответить. Элементарная вежливость требовала сказать «да», но…
        Смысл хвоста у взрослого человека до меня не доходил. Машу пригласили на маскарад или она записалась актрисой в театр юного зрителя? На утренниках в детских садах детей наряжают зайчиками, снежинками и лисичками, а на какой утренник собралась Маша? Посещения детских мероприятий и концерты перед ребятней в уклад ее жизни не вписывались. Если я, конечно же, чего-то не знаю. Маша не переставала удивлять.
        Футболка на ее бедрах висела ровно, даже полоска трусиков не выпирала, будто сейчас их не было вовсе. Соответственно, не увидел я и пояска, где крепился хвост.
        - На чем держится? - поинтересовался я.
        Маша усмехнулась одними глазами:
        - Ты хотел спросить «в чем»?
        Меня бросило в жар. Я же слышал, что для любителей неправильных ощущений выпускаются специальные пробки, их наружная часть может выглядеть как угодно, то есть хвост - игрушка, но совсем не детская.
        - Подарили. - Маша любовно огладила пушистый кончик и бросила его болтаться. - По-моему, классно смотрится. Такой приятный на ощупь и вообще… Ты чего напрягся? Алик, мы с тобой взрослые люди, нельзя так смущаться из-за ерунды. Я, к примеру, иногда слышу в твоей комнате поскрипывание кровати, когда ты ночами о своей Любе мечтаешь, у меня тоже есть свои причуды и потребности, это нормально и не должно вызывать реакцию как у кисейной барышни. Ты же современный человек, в конце концов!
        На меня будто ведро жидкого азота вылили. Я оледенел, а уши, наоборот, едва не плавили окружающую действительность вместе с воздухом, распыляя материю на атомы.
        Кое-чего лучше бы не знать, и, тем более, вовсе необязательно было произносить это вслух. «Мы, слизь реченная, есть ложь». Как-то так. Или не так? Какая теперь разница…
        - Алик?
        Я смотрел в пол. Поднять взгляд было невозможно. Мир закрыла мутная пелена.
        Маша приблизилась и, не зная, что делать, поступила чисто по-женски: погладила меня по голове.
        - Прости, я, наверное, перегнула палку. Трудно привыкнуть, что очевидное для меня вовсе не очевидно для некоторых других.
        Я молчал. На глаза наворачивались слезы, подбородок предательски задрожал. Жизнь не научила меня выкручиваться из таких ситуаций. То, что для кого-то как с гуся вода, меня прибивало к полу и делало чугунным. И, самое обидное, так било по нервам, что организм впадал в детство. Слезы у мужика - что может быть хуже?!
        Я шмыгнул носом и опустил лицо.
        - Алик, ну что ты… - Маша прижала мою голову к груди и убаюкала в мягком плену. - Прости, если что-то ляпнула сдуру. Я же от чистого сердца. Не люблю, когда между людьми непонимание и вранье, жить нужно честно, как велит сердце. Брата я тоже доводила своей простотой, и, до того как Санька уехал, он все воспитывать меня пытался, не понимая, что его самого воспитывать нужно*. Теперь та же история с тобой.
        Меня вжало между теплых полушарий, нос почти касался выпуклого соска, голову обвили ласковые руки. Мои руки попытались ответно обнять утешавшую меня «тетю Машу», но из последних сил я сдержался и вернул их обратно на колени. Лицо, зарывшееся в чувственную мякоть, отделенную только повлажневшей от моих слез тонкой тканью - это ладно, спишем на «утешение», а обнять оказавшиеся как раз на уровне рук ягодицы с торчавшим из них хвостом…
        Даже в судорожных всхлипах на чужой груди я помнил, чья эта грудь, какая она и что находится ниже. На тонкой струне между ушами (это все, что осталось от некогда могучего мозга) звенел колокольчик тревоги: «Осторожно, опасность!»
        - Все нормально. - Я отстранился. - Прости.
        Хотелось предложить Маше чаю и посидеть в ночи за разговорами о жизни, но колокольчик в мозгу звенел, и я поднялся:
        - Пойду спать. Спокойной ночи.
        - Ну, если ты уверен, что все нормально… Не обижаешься на меня?
        - Нет.
        - Спокойной ночи.
        Маша ушла, поигрывая торчавшим между ягодиц хвостом.
        *(истории Маши и ее брата описаны в романе «Кваздапил. История одной любви»)
        Глава 3
        Со сном мне в тот день не повезло, а написанную ночью «зарисовку с неправильной философией» я Любе, конечно же, не отправил, ей лучше не читать такое. Иногда представлялось, что Люба где-то рядом, и дух захватывало: что будет, когда она увидит Машу со всеми ее взбрыками и бесцеремонностью? Ответ на вопрос, как она отнесется к происходящему, легко предугадать. Проблема, к моему великому сожалению, решалась единственным способом, кардинальным: вернуться домой самому или каким-то способом заставить съехать Машу. Она - раздражающий фактор. Она не такая, как мы с Любой, оттого многие ее поступки бесили, а внушенные кем-то благоглупости, выдаваемые за жизненную правду, заставляли жалеть бедняжку, чья жизнь покатилась по наклонной. Что ждет Машу впереди при сложившемся у нее мировоззрении? Муж-гуляка и вечные скандалы или одиночество, утоляемое алкоголем и случайными связями? Никому не пожелаю такой судьбы. Обидно, что Маша не видит свое будущее даже на шаг вперед. А все из-за неправильности или полного отсутствия жизненной цели. Кстати, о целях. Вместо «Цели», где моя цель торчала на виду, как вчера у
Маши рыжий хвост между ног, я отослал Любе новую зарисовку, написанную специально по случаю, возвышенную и пафосную, где превозносилось лучшее из чувств:
        «Самая-самая»
        «И ныне многими признаваемый авторитетом герр Шопенгауэр в свое время написал: "Женщина - своего рода промежуточное состояние между ребенком и мужчиной". Наверное, что-то в этой мысли есть. Что-то. Но не больше. Больше - лишь для тех, кто женщинами пользуется под предлогом, что любит их, но никого не любит по-настоящему. Просто потому, что не умеет. Не знает, как это - любить с большой буквы. И совершенно не хочет узнать. Иначе придется выбрать: Она, любимая и желанная, ради которой можно и надо бросить все - и остальной мир с его развлечениями и возможностями на другой чаше весов.
        У большинства мир перевешивает. Я их понимаю - логикой, на которую пока не жалуюсь. А им меня не понять. Меня поймет только такой же неразумный и верящий в нечто высокое, как я сам. Ура или увы, но мне выпала великая честь представлять в скучно-продажном мире, где продают не только любовь, но и самих себя, другой мир. Мир людей, которые знают, для чего живут. Для кого живут. И знают, как жить дальше. И, споря с вышеуказанным господином-для-многих-авторитетом-во-всем, я скажу, что как раз-таки мужчина завис в промежуточном состоянии между ребенком и женщиной. Не зря же, как говорит Писание, Господь создал сначала мужчину, а уже потом, потренировавшись и учтя недочеты, женщину - как полностью совершенное творение. (Это, конечно же, не по Библии, но почему-то хочется думать так). Именно мужчина, подобно неразумному дитю, гоняется сразу за несколькими солнечными зайцами, это он из всех домашних животных за пример считает не собаку, славящуюся преданностью, верностью и готовностью в любой момент отдать жизнь за своих, не птичку, невзирая на обстоятельства поющую даже в клетке, и даже не кошку, которая
хоть и погуливает, но зато так здорово потом ласкается и мурлычет. Нет. Он берет пример с кроликов.
        Я не хочу быть кроликом. Значит ли это, что я не мужчина?
        Вопрос этот - риторический. Потому что я готов доказать обратное в соответствующей ожесточенно-жаркой дискуссии, после которой придется чинить мебель и одежду. Но… только с той, кого выбрал. Кем восхищаюсь. Кого воздвиг на пьедестал.
        "Находя богатство, теряешь совесть. Находя женщину, теряешь рассудок. Находя истину, теряешь веру. Находя власть, теряешь честь. И только потеряв все, ты обретешь свободу". Красиво сказано, и похоже на правду, но, как в любой слепленной из слов наболевше-вымученной мудрости, здесь истинность и глубина тоже подменены красивостями и обобщениями, из каждой части есть множество исключений, а о правдивости и кажущейся несомненности вывода и говорить не приходится: кто жаждет стремиться к обещанной свободе без совести, без рассудка, без веры и чести? Не хочется мне такой свободы. С некоторых пор мне вообще не хочется свободы, устал я от нее. Жестока и своенравна она, не говоря о том, насколько тупа и накладна. Да, многообразна, предлагая мириады возможностей, но единовременно больше одного пути не пройти. Выше головы не прыгнуть. Дальше собственной фантазии не заглянуть и, соответственно, ничего не испытать. Так зачем же нужна эта чисто фигуральная свобода, если вся она, как стальная конструкция, слепленная ребенком из деталей конструктора, состоит из жестких ограничений? Причем, наползающих одно на
другое, грозящих снести голову и переломать ноги. Испоганить день сегодняшний и не устроить будущий.
        Потому мой девиз (и вообще смысл жизни) - любовь. Никак не свобода.
        А любовь моя - к тебе. Желанная моя. Долгожданная. Прекрасная. Несравненная.
        И желания мои - как в древней песне: "Отведать бы вина цвета твоего румянца - и опьянеть. Твои груди - как небесный рай, проникнуть бы туда и нарвать яблок. Лечь меж них - и заснуть. А потом отдать душу ангелу смерти - пусть приходит за нею".
        Именно так. Без раздумий.
        Любимая, ты - моя самая желанная женщина.
        Боже, что я говорю?! Это не то, что хотелось сказать. Я повторил избитый штамп, причем, как мне кажется, избитый не зря. Самая - значит, лучшая из многих. Бррр, ну и подтекст у выражения. А если бы ты поведала мне, что любишь меня больше всех, имея в виду, что в очереди неизвестной длины я оказался на первом месте, но что влечет тебя ко всем, а я среди них главный - устроило бы меня такое? Нет, категорически и бесповоротно. Ни очередь, большая или маленькая, ни даже единичное наличие приниженного и второстепенного, но все-таки существующего конкурента недопустимо. Нет других мужчин, среди которых я был бы "самым-самым", как нет и не будет других женщин, среди которых можно быть "самой". Это аксиома. Если рухнет она, обрушится жизнь. По мере возможности я буду отсекать двусмысленности, они ведут не только к непониманию, но и к черепно-мозговой душевной травме. Отныне мой разум стоит на посту, но если сквозь заграждение, одурманенное чувством к тебе, прорвется очередной штамп - прости. Надеюсь, ты поймешь, что именно я имел в виду, без подоплек и намеков.
        В моей жизни есть только ты. И будешь только ты. Единственная. Неповторимая. Вот те очки, через которые следует читать мной написанное и слышать мною произносимое, тогда ошибки не будет.
        Говорю я - о тебе. Думаю - о тебе и только о тебе. Дышу и живу - тобой. Мечтаю - о тебе. Жажду - тебя. Ты мой мир. Мое Солнце. Моя радость. Моя любимая. Лучшая в мире. Такая, каких не бывает. Ты - мои восходы и закаты, мой редкий лед и частый жар. Ты вечная муза моих бесстыдных фантазий, дотягивающихся до тебя всем, чем можно дотянуться, когда ты рядом, и хотя бы мыслями и разгоряченным воображением, мучающим меня искушающими наваждениями, когда ты далеко. В общем, ты - это ты. Точка».
        По телефону я сообщил Любе, что теперь в соседней комнате живет моя тетя Маша, одна из наследниц квартиры. Я ждал вопроса, сколько лет тете Маше, но Любу волновали мои удобства:
        - Это не помешает тебе заниматься?
        Из моих родственников она знала только родителей, знакомство с остальными было делом будущего. Зачем знакомить с теми, с кем я сам не вижусь, а с многими даже не знаком лично?
        - Никаких неудобств, - сказал я. - Она все время на работе, мы с ней практически не пересекаемся.
        Жаль, что пришлось обмануть, но сказать правду я не имел права. Пересекаться приходилось часто. От этого возникали неудобства. Впрочем, неудобства бывают разного рода, некоторые неудобствами только кажутся. Смотря с какой стороны на них глядеть. Но на учебе сосуществование с полной сюрпризов Машей не сказывалось, поэтому волноваться Любе не стоило. Как и в моей верности. Я любил Любу, Маша любила Юру, а когда минусы совместного проживания сводили меня и соседку в опасную близость, у меня включался внутренний колокольчик. Ничего неправедного произойти не могло, поэтому Люба могла спать спокойно.
        К сожалению, о себе я не мог сказать того же, со сном от такого сожительства у меня стало плоховато. Спасали творчество и переписка с Любой. Из-под моего «пера» (то бишь, клавиатуры) вышел новый опус, на этот раз - басня:
        «Главное птичье правило»
        «Мальчики и девочки любили птичек. Птички красиво пели, это приносило людям радость. Чтобы радости в мире стало больше, мальчики и девочки делали все новые и новые скворечники. А один мальчик не делал, вместо этого он учил других, как правильно делать скворечники.
        - Епифан, - спросили его, - почему ты сам не сделаешь такие замечательные скворечники, какие получаются у тебя на словах?
        - Потому что вы все дураки неученые! - ответил Епифан, которому было очень стыдно, что его скворечники птичкам не нравятся, но ему очень хотелось в компанию. - Вы ничего не понимаете ни в птичках, ни в скворечниках, и не знаете главного птичьего правила!
        Епифан в птичках и скворечниках понимал, но правды он никому не расскажет. Однажды ему на голову накакала птичка. Смачно так накакала, до глубины души. Епифан залез на дерево, сломал скворечник и убил птичку. Теперь он точно знал, как устроен скворечник и как устроена птичка. И еще он вывел для себя главное птичье правило. Очень простое. Хочешь, чтобы люди обратили на тебя внимание - накакай им на голову».
        Этот текст Любе понравился, мне пришел вдохновляющий на новые свершения ответ, где проскользнуло, что во мне, возможно, проснулся будущий Писатель.
        Возможно, действительно проснулся. А еще возможно, что слово «возможно» - лишнее. Сейчас мне казалось, что я могу все. Осталось выразить это буквами.
        И что бы я ни делал, что ни писал, о чем ни думал - в мыслях царила далекая желанная Люба. Как же я соскучился по ней. Люба, Любушка, Любонька, Любочка, Любаша…
        Одним словом - Любовь. Тот редкий случай, когда прочие слова излишни.
        В мыслях царила Люба, а в квартире…
        Если Люба была моим сильным местом, то Маша, соответственно, слабым. Санузлом мы с Машей пользовались на установленных ею условиях. На них я согласился вынужденно, за неимением выбора. Я, как правило, терпел и ждал, пока помещение освободится, а Маша полученными правами пользовалась вовсю. Понятия «стеснение» и «личное пространство» ей были неизвестны. Если я принимал ванну, Маша спокойно входила и за шторкой мазалась кремами, сушила волосы, чистила зубы и занималась собой другими способами, в том числе без смущения освобождала организм от лишней жидкости. Так же она не стеснялась занять унитаз, когда умыванием, бритьем, сушкой волос или чисткой зубов занимался я, правда, в последнем случае задавался риторический вопрос: «Алик, ты не возражаешь?» Ответа Маша не дожидалась, поскольку иного, кроме согласия, не предполагалось, и в зеркале над раковиной я видел, как, одетая по домашнему, моя соблазнительная «тетя», присаживаясь, стягивала одну часть одежды из двух имевшихся, выпрямлялась на белом «троне» и под мерное журчание с отсутствующим видом разглядывала ногти или подравнивала их прихваченной с
собой пилочкой. Затем процесс происходил в обратном порядке: нижняя часть одежды возвращалась на место, по ушам бил оглушающий для закрытого помещения звук слива, и Маша покидала занятое мной заведение. При этом ее взгляд ни разу не падал на меня, ни сбоку, ни со спины. В такие моменты я для нее не существовал.
        Ответить тем же я не мог, хотя очень хотелось. Попытки предпринимались дважды, и обе закончились провалом. Нет, я не выставил себя на посмешище, но понял, что справлять нужду в чужом присутствии - не мое. В первый раз я вошел, когда Маша принимала душ. Мы договорились (точнее, Маша проинформировала), что, уходя в санузел по-большому, следует предупреждать соседа, в остальных случаях нужно спрашивать или стучать перед тем как войти, чтобы тот, кто внутри, успел закрыть занавеску, если почему-либо не сделал этого раньше, или принял приличную позу, если занимался чем-то интимным. Последнее прозвучало именно процитированными сейчас словами. Меня бросило в краску. Что за намеки?
        «Что ты имеешь в виду?» - хмуро поинтересовался я.
        «Мало ли. Ну, например, бритье ног или чего-то еще».
        Было слышно, как под шум лившейся воды Маша напевала что-то попсово-приторное. Я подошел к двери, собрал волю в кулак, постучал, выждав две секунды, вошел. За занавеской Маша мылась под душем, песня продолжала звучать, на меня опять не обращали внимания. Так и должно быть, несмотря на мои вызванные предрассудками ожидания. В том и смысл совместного пользования санузлом. У меня же колотилось сердце, дыхание сбивалось, руки потели. Казалось, достаточно мне приспустить спортивные штаны и трусы, как занавеска отдернется, и обнаженная «тетя», сверкая непредназначенными для меня прелестями, уставится на предмет моего стеснения. Я стоял, как пригвожденный. Оказывается, как же это трудно - сделать обычное, в сущности, дело при постороннем человеке.
        Ничего, главное - начать, дальше само пойдет. Надо собраться, отрешиться от лишних мыслей и эмоций, и заставить себя.
        Смутно видимая сквозь пластик Маша оттирала подмышки и громко напевала, иногда отплевываясь от попавших в рот капель, до моего волнения ей не было дела. Я поднял стульчак унитаза. Приспустил штаны вместе с трусами. Вытащил…
        Занавеска сдвинулась, к умывальнику высунулась Маша, потянувшаяся за шампунем. Я машинально обернулся, хотя нисколько не желал этого.
        Груди… Живот… Идеальная гладкость ниже пупка… Все сверкало от воды и брызг, словно кожу осыпали бриллиантами.
        Я не знал, что делать. И не мог что-то делать. Мышцы окаменели.
        В какой-то миг Маша поняла, что в помещении что-то не так, лицо повернулось ко мне, остекленевше замершему под ее взглядом.
        - Ой, ты тут? - Ее глаза невольно скосились вниз, на суетливо упрятываемое мной под одежду. - Я не слышала, как ты вошел.
        Занавеска задернулась, Маша продолжила заниматься своими делами. Даже петь продолжила - с тех же слов, где прервалась. Будто ничего не произошло.
        Я вышел, так и не сделав, что собирался. Продолжить не хватило духа. Ноги дрожали, я бухнулся ничком на свою постель и долго лежал, пока хлопанье двери и шаги в соседнюю комнату не сообщили, что заведение освободилось.
        Ни слова не было сказано о произошедшем. Для Маши ничего не случилось. А для меня?
        У меня голова шла кругом. Происходило что-то неправильное, я понимал что именно, но неправильным оно было лишь для меня. Маша проблемы не видела и получала от такой жизни удовольствие. Получается, проблема - в моих мозгах. Будь со мной Люба, события развивались бы иначе, а сейчас мне одновременно хотелось противоположных вещей: разругаться с Машей вдрызг из-за ее привычек и, в то же время, продолжать жить невозможной в других условиях жизнью, прекрасно представляя, что ничего подобного у меня никогда ни с кем не повторится.
        Я видел Машу голой. Сегодня состоялся, так сказать, бартер: невольно показав себя еще раз, «тетя» увидела сокровенное достоинство «племянника». Отсутствие родства доставляло душе лишние муки, сознание металось в поисках правильного решения и не видело его. Или не хотело видеть. Меня терзали сомнения. Сосуществование с Машей в одном помещении напоминало жизнь в районе тлеющей «горячей точки», где иногда постреливают и в любой момент может бабахнуть, причем так, что ног не унесешь. Особенно обидно, что это не моя война, я оказался здесь случайно.
        По квартире дефилировала белая футболка, а при сидении на кухне, когда выбранный Машей стул находился напротив меня, валянии на диване перед телевизором и наклонах из-под футболки случайному зрителю открывалась широкая белозубая улыбка трусиков. Радовало одно: нижнее белье, носимое Машей, не было стрингами и похожими на них конструкциями из утопающих в теле ниточек, иначе мои дремучие инстинкты взорвались бы от напряжения. Но. Даже прикрывая самое важное, то есть будучи достаточно ханжеским по сравнению с тем, что пропагандировали интернет и кинематограф, этот предмет интимной одежды не предназначался для взглядов чужих мужчин. Приятно, что Маша не относила меня в разряд чужих, но это же и напрягало.
        Я с удовольствием представлял Любу дома в футболке и трусиках, лицезреть в таком виде мечтал, но видеть вживую не приходилось и, к сожалению, придется нескоро. Я понимал, что ходить в таком виде при посторонних неприлично, и если Люба приедет и застанет Машу в подобном, с позволения сказать, «одеянии»… Я сгорю со стыда, а реакцию Любы лучше не представлять. Женская красота - понятие в некотором роде интимное, ее дарят определенному мужчине, а мужчины считают красоту своей женщины личной собственностью. Потому, кстати, мусульмане наряжают прекрасную половину человечества в паранджу, чтобы даже лиц не показывать. Потому что «мое»! Пусть оно и ходит на собственных ногах. Люба понимала, что ее скрытые прелести принадлежат мне, и откроется она только передо мной.
        Одно дело - любимая девушка, другое - тетя, она же «сестра». Перед приездом Любы надо провести с Машей просветительско-воспитательную беседу. У свободы есть границы, за которыми она мешает другим, и если вдвоем с Машей в скользких случаях мы достигаем компромисса без особых трений, то с Любой так не выйдет. Придется Маше принимать меня и мои жизненные ценности, как я принимаю и терплю ее женатика-Юру.
        Понятно, что для повторения штурма занятого туалета силы нашлись не скоро. Второй раз для подвига я выбрал время, когда, судя по звукам, Маша вышла из душа. Прекратился шум воды, съехала вбок сдвинутая занавеска, застучали флаконы и пузырьки на полочке с косметикой. Для надежности я выждал еще минуту, постучал и решительно распахнул дверь.
        Маша была в одном полотенце. Полотенце было на голове, намотанное на свежевымытые волосы. Одна из рук ставила на место тюбик с кремом, вторая держала еще одно полотенце, в него Маша только собиралась завернуться.
        - Пардон. Ты слишком быстро вошел.
        - Не быстрее, чем входишь ты.
        Я слукавил, разница была, но она была небольшой.
        - А я не жалуюсь и ничего не предъявляю. - Маша спокойно замоталась в широкое полотенце от подмышек до середины бедер. - Я, как ты любишь говорить, констатирую. В следующий раз обещаю быть расторопней.
        Она взяла прежний тюбик и продолжила процедуру втирания крема в запястья. Для нее сейчас ничего не произошло. А у меня сделать то, зачем пришел, не получилось. Правда, сделать вид, что я это сделал, пришлось, иначе Маша не поняла бы повода ввалиться в занятый другим санузел. Постояв с минуту, я спустил воду в унитазе и бесславно покинул поле боя.
        И все же я отплатил Маше ее же монетой. В очередной визит Юры они с Машей избрали для утех ванную комнату, это был мой долгожданный шанс. Из-за двери неслись тонкие стоны и короткие мужские взрыки, четкий ритм шлепков прослушивался не хуже, чем через стенку между спальнями. Занимались бы мы с Любой тем же самым, месть могла быть другой. Тогда я сам не давал бы Маше спать или делать что-то еще, ее фантазия обогатилась бы новыми знаниями и направлениями, а мнение обо мне, как соседе и мужчине, неизмеримо выросло бы. Увы и еще раз увы. Никогда Люба не сделает того, что творила Маша. Вкушать телесное блаженство мы с любимой будем без посторонних, чтобы не отвлекаться и наслаждаться только друг другом. Когда двое хотят быть счастливы, третий не нужен. Когда с Любой у нас в этом плане все наладится, ни о какой Маше я не вспомню.
        Так будет. А сейчас Маша была рядом, и мне следовало показать ей, что правила, которые она устанавливает в свою пользу, могут оказаться палкой с двумя концами. В самый, судя по звукам, ответственный момент я постучал и почти сразу открыл дверь. В конце концов, меня не предупредили, что входить нельзя, значит я в своем праве.
        - Простите, что вламываюсь, но мне приспичило не меньше, чем вам. В число исключений, которые установлены для этого помещения, ваше занятие не входит.
        Последнее я добавил специально для Маши. Теперь пусть подумает, каково тем, кто не привык видеть посторонних при интимных занятиях и процессах.
        Как и Маша в таких случаях, входя в занятый санузел, я глядел мимо… но не получилось. Глядеть мимо оказалось некуда. Картинка - как из похабных роликов из сети. Прикрыться любовнички не успели, только прижались друг к другу.
        Перед входом сюда мне почему-то не пришло в голову, что парочка могла заниматься своими делами на унитазе. Теперь я не знал, что делать дальше. Ситуация «зависла». Попросить освободить агрегат? Язык не поворачивался.
        Наверняка, у Маши и Юры на языке крутилось много чего, от беспредметной матерной ругани до обвинений в наглости или глупости. Вместо этого Маша тихо произнесла:
        - Прости, Алик, это мой недочет, в следующий раз обязательно предупрежу. А пока можешь воспользоваться кухней, сегодня у нас исключительный день, то есть день исключений.
        Я вышел наружу. После пережитого ноги не держали, и я привалился спиной к двери помещения, которое только что покинул. Сердце взрывалось, мысли кружили, зацикленные на вопросе: что это было? Я что-то доказал или доказали мне? Кто победитель и выгодоприобретатель в том, что случилось?
        За дверью послышались звуки, я повернул голову и прижался ухом к фанерному полотну.
        Судя по всему, Маша с Юрой продолжили прежнее занятие, но без энтузиазма. Попутно Юра интересовался:
        - Он идиот?
        - Не обижайся на Алика, он замечательный.
        Слова у Маши вылетали рывками. Стало приятно, что в такой миг она думает обо мне и хвалит. В аналогичной обратной ситуации Маша удостоилась бы от меня других слов.
        - Ты все время его защищаешь.
        - А он единственный из моих родственников верит в тебя и помогает нам.
        - Он ханжа.
        - Просто ему не повезло с девушкой.
        - Зато мне повезло.
        На этом вменяемая словесная часть закончилась, и я на цыпочках удалился в свою комнату.
        Нервы и душевные силы оказались потраченными не зря, мой поступок имел нужный эффект. В следующий раз в похожем случае Маша меня предупредила:
        - Алик, на некоторое время ванна будет занята.
        И подмигнула, негодяйка.
        Ну, пусть хотя бы так. Курочка клюет по зернышку, а путь в тысячу миль начинается с первого шага.
        К Любе я ездил каждые выходные, на всю субботу или на воскресенье тоже с утра до позднего вечера, чтобы успеть на последнюю электричку. То есть, без ночевок. О причинах говорилось ранее: строгие нравы в семье Любы и бытовая неустроенность - гостя, даже желанного, разместить было негде. Конечно, прояви мы с Любой больше настойчивости, мне разово, с пятницы на субботу или с субботы на воскресенье, постелили бы на полу где-нибудь в проходе. Это ни к чему бы не привело, кроме морального и физического неудобства для каждого, что понимали все, поэтому вопрос даже не поднимался. Зачем же мне оставаться на таких условиях? Что ни предпринимай, а в одной постели мы с Любой окажемся только после свадьбы, и нам не хотелось омрачать будущее счастье и портить отношения с ее родителями.
        Мои мама с папой приглашали меня ночевать дома, я отказывался. Еще не время. К тому же, мне понравилось жить отдельно. Быстрей бы закончить с учебой, сыграть долгожданную свадьбу…
        Боже, у меня мечты как у Маши. «Скорей бы закончилась эта их реорганизация, так хочется посвятить себя друг другу, и чтоб весь мир - у наших ног…» Почти дословно. К счастью, кое в чем наши мечты различались, наши с Любой планы построены на честности и доверии, планы Маши - на обмане. Все мы мечтаем о счастье с любимым человеком, но до чего же разная у нас подоплека. В том, что наша с Любой мечта сбудется, я не сомневался, а перспективы Маши совсем не радужные. По-моему, даже слепой видел, что ей с Юрой не быть вместе. Это понимали все, кроме Маши, но открыть ей глаза на избранника значило стать личным врагом. Когда любят, видят только достоинства. Я предпочитал думать о собственной судьбе. Чтобы у меня все сложилось отлично, надо не поссориться с Машей. Она - родственница и совладелец квартиры, причем активный совладелец. Я имел право на четверть наследства, еще четверть принадлежала малолетнему Мишке, а Маша распоряжалась сразу половиной - своей четвертью и долей отсутствующего брата. Поэтому я не лез в ее жизнь. Недавно такое поведение вызвало бы у меня отторжение, ведь главный мой принцип -
всегда говорить правду и только правду. Но не сейчас. Ситуация сложилась так, что будущее счастье с Любой зависело от молчания. Что ж, молчать я тоже привык. Пусть все идет как идет, на сегодня это лучший выход. Маша тоже достойна маленького счастья, пусть неправедного и краткосрочного. Со временем она все поймет и сама сделает нужные выводы.
        За сентябрем прошел октябрь, резко похолодало, на улицу без ботинок, шапки и теплой куртки не выйти. К тому времени объявление сработало, я нашел трех учеников: двух, к которым требовалось ходить, и одного виртуального, «на удаленке». У меня появился маленький заработок. Отношения с родителями наладились полностью, за единственным исключением: я не собирался возвращаться домой. У Любы дома ничего не менялось, мы с ней жили разговорами и перепиской в сети и подгоняли оставшееся до свадьбы время.
        Пока в доме не включили отопление, Маша, как и я, придя домой, влезала в спортивный костюм, но стоило радиаторам на стенах полыхнуть жаром…
        Оказывается, я соскучился по ее футболке и трусикам. Меня словно вернули в голливудский фильм про сложные отношения, где все плохо, зато со стороны выглядит красиво. Главный герой - нелюдимый гений, интраверт с острым умом и умением мгновенно разглядеть настоящее в куче наносного, героиня - легко относящаяся к жизни красавица, очаровательная родственница героя, она в него тайно влюблена, но из-за родства и занятого сердца героя не может сказать о своих чувствах, потому ищет утешения в объятиях пустоголовых любовников. Она красива и обаятельна, он умен и мудр, кино получается зрелищным и нравится как мужчинам, так и женщинам, каждый находит собственное удовольствие, и разочаровывает зрителей только финал: герою с героиней не суждено быть вместе, ведь они совершенно разные люди. В этом и смысл истории. Каждый получает то, что заслуживает.
        В одну из сред, в час свидания с Юрой (как всегда по средам свидание намечалось у него дома), вернувшись от ученика, я застал Машу пьяной. В одиночестве она сидела на кухне с бутылкой вина, на меня поднялся осоловевший взгляд:
        - Будешь? - Бутылка в ее руках чуть приподнялась над столом.
        Люба не пила ничего алкогольного, ни крепкого, ни «слабого» вроде вина и пива, и я поддержал ее в этом моратории. Ни к чему хорошему алкоголь не приводит. Как нельзя быть немножко беременной или немножко наркоманом, так и с алкоголем - не заметишь, как из редкого удовольствия проценты спирта станут необходимостью.
        - Не пью, - ответил я.
        - А я пью. Редко, но метко. - Маша хлебнула прямо из бутылки.
        Форма одежды - домашняя: футболка и трусики. То есть, Маша никуда не ходила, свидание сорвалось, теперь горе заливалось спиртным. Не лучший выход. Но и сама ситуация спорная, глубоко в душе я даже порадовался за обманутую жену. Обман вскрылся? Но какой? Жена узнала про любовницу, или любовница поняла, что разводиться Юра в этой жизни не собирается?
        - Что-то случилось?
        - Вы удивительно прозорливы, мон шер ами… Блин, где я подцепила эту галиматью? - Криво поставленная на стол бутылка опрокинулась, Маша бросилась ее ловить, лоб звонко встретился со столешницей. - Оххх…
        Словно в тумане, не понимая, что делаю и зачем, я обхватил ладонями ее голову, как маленького ребенка, и погладил. «Ударился, маленький, бывает, не беда, до свадьбы заживет…» Только бы не ляпнуть что-то такое вслух. «До свадьбы»! У Маши это больное место.
        Примерно таким же способом Маша в свое время успокаивала меня. И ведь подействовало. Значит, и у меня должно получиться.
        - Это знак свыше, что на сегодня тебе хватит. Пойдем. - Я поставил покатившуюся бутылку под стол, рядом с лужей пролившегося из нее вина, и отвел державшуюся за лоб Машу в ее комнату.
        Я впервые оказался внутри. Здесь царил невообразимый кавардак. И это - комната следящей за собой красивой девушки? Кровать не заправлена, простыня смята, одеяло валяется на полу… И это только кровать, а она здесь хоть и главный предмет мебели, но не единственный. На стене - отклеившийся одним углом плакат с каким-то актером или музыкантом, на комоде - нагромождение вещей и гаджетов, шкаф приоткрыт из-за насильно втиснутых и вываливавшихся оттуда вещей, на шкафу тоже чего только нет - коробки, пакеты, сумки, тряпки… Везде пыльно, на дверцах шкафа и комода - въевшиеся и ссохшиеся от времени потеки, на ростовом зеркале в средней створке шкафа - круглые следы, словно туда швыряли мячиком или стреляли из детского лука стрелами на присосках. Возможно, я излишне придирчив, и моя спальня тоже не возглавляет рейтинг чистейших помещений мира, но от девичьей комнаты ожидалось большего.
        - Пардон, мусью, - пробормотала Маша, - сегодня я не убиралась, прошу не обращать, ик, внимания.
        Я опустил Машу на кровать и вышел, затворив за собой дверь.
        Пусть проспится. Время лечит. И расставляет все по местам. Потому говорят, что утро вечера мудренее.
        От пролитого на кухне запах в квартире стоял невообразимый, я взялся за уборку. До сих пор мы в квартире сильно не пачкали и, соответственно, особо не убирались. Надо ввести правило: кто нагадил, тот и убирает. Правда, сегодняшний случай под это правило не попадет. Что завтра скажет Маша, могу предположить сразу: «Тебе не нравятся запах и грязь - значит, это твои проблемы, тебе и убирать».
        Нужно решение, которое устроит обоих. Я набросал в уме варианты. Завтра поделюсь ими с «сожительницей».
        Доведя уборку до логического конца, я вынес мусор, на обратном пути взгляд привлекла белизна в отверстиях почтового ящика нашей квартиры. Для квитанций за коммуналку еще рано. Должно быть, очередные рекламки. Я все же открыл ящик. Это оказалось письмо. Получателем числилась Маша, обратного адреса не было, а подпись состояла из одной буквы: «З». Или это цифра «три»?
        Письмо я положил на полочку в прихожей, а по поводу «З» сделал в уме пометку: по возможности выяснить или, если не получится, со временем спросить прямо. Честно говоря, узнать о существовании таинственного «З» было неприятно. Любая неизвестность угрожала хлипкому миропорядку, к особенностям которого я только-только привык.
        Причину вчерашней попойки Маша объяснила утром. Походы Юриной супруги в косметический салон отменились, теперь свободным у любовника остался один вечер в неделю. Вместо возрастания совместно проводимого времени у Маши с Юрой оно пошло на убывание.
        - Один раз в неделю! - Кулак Маши врезал по столешнице, чашка и тарелки подпрыгнули, из солонки просыпалась соль. - Ну вот, еще и это…
        Пока Маша всыпала соль обратно, я прошел к чайнику и налил чашку для себя.
        Сегодня четверг, у Маши это ничем не занятый выходной день. Она встала почти в обед, привела помятый вид в относительный порядок и зашла на кухню в поисках вчерашней бутылки. Остатки вина я вчера вылил, а бутылку утром выбросил вместе с другим мусором.
        Того, что кухня блещет чистотой, Маша не замечала, она погрузилась в жаление себя и печаль по пропащей жизни. Это хорошо. Возможно, будут сделаны нужные выводы. Хотя вряд ли, если первое, что понадобилось с утра - вино.
        - Вина нет, я его выбросил. - Я сел рядом за стол. Пришло время обсудить дальнейшее сосуществование на общей жилплощади. - Сейчас нам нужно договориться кое о чем животрепещущем. Я имею в виду уборку. Оставлять все как есть - нельзя, это испортит наши отношения. Давай определим, кто и как будет заниматься порядком.
        Маша, наконец, обнаружила окружавшую ее чистоту.
        - Ой, ты убрался. Спасибо. - Она приподнялась со стула, потянулась ко мне через стол выпяченными губками и чмокнула в щеку.
        Я с раздражением поймал себя на том, что в момент поцелуя глаза скосились в отвисший ворот чужой футболки. Недовольство вызвал факт, что вид мне нравился. Грудь у Маши - безупречная, молочно-белая, гладкая, текучие капли увенчаны рельефными коронами, любоваться формой и яркостью можно даже через ткань футболки. Что же говорить, если преграда устранена?
        С трудом, но я отвел взгляд. У меня есть Люба. Ее желанную грудь мои руки не единожды гладили и мяли сквозь одежду и даже напрямую под одеждой, но глазам видеть родное счастье не приходилось. Всему свое время. Поэтому нахлынувшее удовольствие от разглядывания прелестей неродной «сестренки» ударило по мозгам. Похоже, мои принципы дали течь.
        Не бывать этому. Я знаю что мне нужно, путь выбран раз и навсегда, цель близка. Впереди - счастливое завтра, нельзя испортить волшебное будущее неразумным настоящим. В конце концов, я не Маша, мне видно дальше и больше. Я встал и продолжил разговор, прислонившись к стене и держа чашку с чаем на весу:
        - Предлагаю убираться по очереди. Нужно расписать график.
        - Уборка по очереди - глупость. - Скривившись, Маша села на место. - Мы всегда будем недовольны друг другом. Каждый видит порядок по-своему. Лучше так: в своих комнатах убираемся сами, для остального наймем уборщицу. Ну, два раза в неделю, например, и чтобы не только убиралась, но и готовила.
        - Это уже не уборщица, а домработница. Вариант хороший, но нереальный. У меня нет средств на домработницу.
        Маша отмахнулась:
        - Не парься, я возьму это на себя. Когда станешь нормально зарабатывать, войдешь в долю, а пока в нашем дуэте мужик - тетя Маша.
        Глава 4
        В тот вечер Маша ушла куда-то, и я боялся, что за новой бутылкой. Не хотелось получить в соседки начинающую алкоголичку. Если выбирать, то пусть лучше Маша напропалую гуляет с парнями, чем пьет. К сожалению, выбор был за ней, и куда покатятся события, я не знал. Предполагалось, естественно, худшее. А кто предупрежден, тот вооружен.
        Маша не вернулась ни через час, ни через два. Стемнело, я включил свет и долго не мог найти себе дело, переживая за Машу. Не стоило отпускать ее в ночь в таком состоянии. Но кто я ей, чтобы указывать или контролировать? Первое, о чем мы сразу договорились - что я не буду ее перевоспитывать. Выше собственной свободы Маша не ценит ничего, даже когда ее свобода мешает жить другим людям. Это жизненный выбор, и мне, чтобы спокойно жить рядом, пришлось смириться.
        В девять вечера у меня начинался виртуальный урок с новым учеником, его родители нашли меня в сети сегодня с утра. Мои условия и резюме клиентам понравились, мне перечислили аванс. Первое занятие должно доказать, что в резюме сказана чистая правда, тогда со мной заключат договор, для начала, на месяц. Включив компьютер, я закрыл дверь спальни, чтобы ничего не мешало, это оказалось своевременным: Маша вернулась, и, судя по доносившимся из прихожей звукам, вернулась не одна. Похоже, Юра нашел способ сбежать из-под надзора. Перемежаемый смехом шум переместился в спальню Маши, а дальнейшие звуки…
        С пылающими ушами я прервал едва начатый урок «по техническим причинам», а в письме, отправленном через несколько секунд, извинился перед учеником и его родителями и обещал повторить занятие в любое удобное время и провести еще одно совершенно бесплатно.
        За стенкой творился вселенский шабаш. Вопли, стоны, хрипы, визги, ахи, рыки, жуткий вой, словно там четвертовали и вешали, причем одновременно. Под такой аккомпанемент ничем серьезным не заняться, оставалось лечь спать с зажатыми подушкой ушами, сон - единственное спасение. Главное, чтобы не проснулось пакостливое воображение и не набросало картинок, после которых трудно будет думать о Любе так, чтобы не запачкать мечты.
        Перед сном я отправился чистить зубы, по пути бросив взгляд в прихожую. Ноги заплелись и едва не подкосились. Глаза отказывались верить, пришлось протереть их, пару раз моргнуть и вновь протереть. Не помогло. У двери стояло две пары чужой мужской обуви.
        Я вернулся в комнату. Вслушивание с подключившейся фантазией подтвердили догадку.
        Ситуация, прямо скажем, дичайшая. Что делать?
        А зачем что-то делать? Это не моя жизнь собственным решением летит под откос. Каждый сам творец свой судьбы.
        Я вернулся в прихожую. Одинаковые молодежные кроссовки кричащей расцветки ничуть не походили на классические модели туфель, которые предпочитал Юра. И размер не соответствовал, у Юры ступни почти на четверть больше. И висевшие на крючках куртки блестели ядовитыми тонами, от которых бизнесмена Юру стошнило бы.
        Не Юра, однозначно.
        Если дошло до такого - скорее всего, сложились вместе обида на Юру, замутненное алкоголем сознание, совмещенное желание отомстить и развеять тоску…
        И все же. То, что случилось, переходило все границы.
        Примерно через час Маша проводила гостей, дверь за ними захлопнулась, щелкнул запираемый замок. Я поднялся на долгожданные звуки, но выйти для серьезного разговора не успел. Пока я спешно натягивал штаны, Маша, вместо того, чтобы через проходную комнату вернуться в спальню, шмыгнула в ванную.
        В ожидании я встал в дверях своей комнаты. На этот раз промолчать нельзя, надо серьезно поговорить. Мои поза и взгляд пытались выразить мое отношение к происходящему. Учитывая мою внешнюю неэмоциональность, получалось плохо, но мой настрой объясняла сама ситуация. Во всяком случае, должна была. Не понять этого невозможно.
        Обмотанная полотенцем от груди до бедер, Маша удивленно остановилась в открывшейся двери ванной. До сих пор между нами споров и, тем более, ссор по поводу поведения не происходило. Я обещал не переделывать Машу, и для нее, видимо, ничего выходящего за границы нормального сегодня не произошло. Недоумение на ее лице говорило именно об этом. В таком случае, где же у Маши эти границы?!
        - Как это понимать? - Я сложил руки на груди.
        Не знаю, на что я рассчитывал. Раскаяния ждать не приходилось, но хотя бы увидеть чувство вины и услышать «Не знаю, что на меня нашло, но обещаю, что больше такого не повторится!»
        Маша блаженно закатила глаза:
        - Прикинь: близнецы!
        - И что?
        - Ну, два одинаковых, понимаешь?
        Я не понимал. Маша попробовала достучаться с другой стороны:
        - Тебе никогда не хотелось оказаться в постели с двойняшками?
        - Кажется, ты забыла, что у меня есть Люба. Мне больше никто не нужен.
        - Представь, что Любу клонировали, и они обе в твоей постели.
        Вот же ж, змея-искусительница. Я представил. Картинка мне понравилась.
        Бррр. Люба - единственная и неповторимая, мне нужна она одна. «Мне нужна она одна» - в этой фразе нет лишних слов, каждое из них важно и обязательно. «Мне» - естественно. «Нужна»? Конечно. «Она». А кто же еще? «Одна». Именно. Половинок не бывает больше двух, иначе это не половинки.
        Наверное, называя меня заторможенным и туповатым, в чем-то мои одноклассницы и однокурсницы были правы. Пока я формулировал мысль, Маша проскользнула мимо и скрылась в своей комнате. На сегодня разговор закончился.
        Я опять лег в постель. Что пошло не так. Почему моя точка зрения не нашла понимания? Неужели что-то не так не с Машей, а со мной?
        Глупость. На ситуацию нужно смотреть сверху, большое видится издалека. У меня есть Люба, у нас ней полное взаимопонимание, друг с другом мы счастливы сейчас, а дальше счастье будет только расти и преумножаться. То есть, мои взгляды на жизнь разделяются другим человеком, и от этого нам обоим хорошо настолько, что больше никто не нужен. А что сказать о моральных ценностях Маши? Существуют ли они вообще? Встречаться с женатым и без угрызений совести изменять ему сразу с двумя - это не жизненные принципы, это их отсутствие.
        В очередной раз мысли о жизни констатировали факт, что я живу правильно, а Маша - нет. Другими словами, я хороший, она плохая. Что сделать, чтобы плохой человек стал хорошим? Как сознание ни сопротивлялось, а подсознание подкинуло гадкую фразу с соответствующей картинкой: «Плохих девочек наказывают». По-моему, Маша не отказалась бы, чтоб ее «наказали».
        К черту Машу. Пусть ее воспитывают и переделывают родители с братом и будущий муж, а я умываю руки. Мы с ней живем в одной квартире, но на разных планетах, и говорим на разных языках.
        За стенкой слышалась непонятная возня, иногда что-то падало, у Маши вырывались крепкие матерки. При мне она себе такого не позволяла, что, кстати, говорило в ее пользу. Не все так плохо, как кажется, и в конце тоннеля просматривался свет. Другое дело, что это свет из глубокой-преглубокой задницы, и лезть внутрь, чтобы вытащить Машу, не хотелось.
        В стенку раздался стук.
        - Алик, не спишь?
        - Что случилось?
        - Нужна помощь, - донеслось через стенку. - Зайди, пожалуйста.
        Я надел спортивный костям и отправился в соседнюю комнату.
        Открывшийся вид ударил по глазам, меня едва не вынесло обратно.
        - Алик, погоди! Прости, но по-другому никак. Не напрягайся так, ты же видел меня голой, во мне с тех пор ничего не изменилось.
        Логика просто убийственная. У меня не нашлось слов на возражения, я лишь потребовал:
        - Оденься.
        Маша сидела, поджав под себя ноги, поверх красиво застеленной кровати. Одежда, нижнее белье и недавнее полотенце валялись на полу. У кровати на высокой треноге стоял телефон, и периодический грохот, который я слышал, был, скорее всего, от его падений.
        Зная беспардонность и непредсказуемость соседки, с некоторых пор я надевал облегающее нижнее белье, чтобы в ситуациях вроде нынешней предательский организм не поставил в неприятное положение. И штаны по той же причине носил темные и широкие. Перестраховка оказалась не лишней.
        Маша сложила губки уточкой, голос стал умоляющим:
        - Иначе ничего не получится. Понимаешь, у меня работа по пятницам, субботам и воскресеньям, встречи с Юрой сократились до одного раза в неделю, а столько свободного времени, сколько остается, мне не нужно. Ты сам видел, к чему это привело.
        - Не видел.
        - Слышал, - исправилась Маша. - Мне самой не нравится, что со мной происходит, а решение лежит на поверхности. Я сделала то, что следовало сделать давно. Я нашла еще одну работу. Утром от меня ждут резюме и портфолио. Портфолио включает снимки в стиле ню на горизонтальной поверхности. В одиночку у меня ничего не получается, без твоей помощи не обойтись.
        - Маша, твоя просьба лежит за гранью разумного. У меня есть девушка.
        - Алик, Люба здесь вообще ни при чем. Я не прошу ничего невозможного или неприличного, всего несколько раз нажать на спуск, когда я лягу ровно. Подумай: у меня срок - до завтра! Кого мне еще найти среди ночи? Опять звонить близнецам?
        От напоминания про недавние развлечения я поморщился. Машу это взбодрило:
        - Видишь, ты понимаешь, что мне больше не к кому обратиться, если я не хочу проблем, а я, поверь, не хочу их всей душой.
        - Я помог бы, - выдавил я, глядя в стену, где с плаката мне улыбался неизвестный актер-или-музыкант, - но вынужден отказаться. Мне не нравится сам факт работы в организации, где от соискателей требуются снимки в голом виде. Такую работу я не считаю достойной.
        Наконец-то мы заговорили о наболевшем. Конкретики нынешней работы Маши я не знал, оставалось надеяться, что официантки в закрытом клубе - только официантки и ничего более. Нехорошие подозрения роились в голове постоянно, избавиться от них не получалось. Рассказав о требованиях новой работы, Маша дала повод усомниться и в моральной чистоте ее нынешнего занятия. Давно хотелось поговорить на эту тему, и я обрадовался возможности высказаться. Поймут меня или нет - вопрос второй, но моя точка зрения должна быть услышана.
        Факт, что я не ухожу, Маша истолковала в свою пользу:
        - Ты же не можешь бросить родственницу в беде, я же вижу, что ты хочешь помочь, это несложно и никому не принесет вреда.
        - Повторяю: мне не нравится работа, о которой ты говоришь.
        Маша едва не подпрыгнула от озарения:
        - Думаешь, я проститутка или, как минимум, стриптизерша? Скажи, я часто пропускала работу?
        - Насколько помню, ни разу.
        - Как думаешь, работницы телом требуются в дни, когда у них женские неприятности?
        У меня не было родных сестер, и факт месячных благопристойно миновал детское сознание. Знания пришли из телерекламы и последующего копания в интернете. При «сожительстве» с Машей я о них не вспоминал, у Маши их, казалось, не было - ни одно свидание с Юрой и ни один рабочий день не был отменен по этой причине. Наверное, на свиданиях он и она чаще бегали в ванную, которую я, как и договаривались, не занимал в это время, а в отношении работы это сразу подняло Машу в моих глазах.
        - Алик, я не зарабатываю телом, - подытожила Маша то, что я уже понял.
        - Зачем же такие снимки?
        - Клиенты дорогих заведений привыкли, что их окружает все самое красивое, они хотят, чтобы их обслуживал красивый персонал. Скажи, древние статуи вызывают у тебя отторжение или развивают чувство прекрасного?
        - Нельзя сравнивать произведение искусства и человека.
        - А произведение искусства получилось бы без человека? Один лепил, другой позировал, теперь весь мир восхищается. То же самое с художниками и их творениями.
        Возражения у меня кончились. Мощных доводов не осталось, а то, что вертелось на языке, Маша разобьет в пух и прах. Лучше молчать. В конце концов, она же расставила приоритеты: желание работать вместо выпивки и случайных связей.
        - Что от меня требуется? - спросил я.
        - Спасибо!!!
        Казалось, Маша бросится меня обнимать, поэтому я останавливающе выставил вперед руки.
        Снимки понадобились такие: со всех ракурсов в горизонтали на ровной поверхности.
        - Со всех боков - с разного уровня, - пояснила Маша.
        - Для фотографирования сбоку мне на пол, что ли, ложиться? Ничего дельного не получится. Требуются нормальное освещение и достаточная высота поверхности, на которой тебя снимать. И почему нужно именно лежа?
        - Для ниотамаури, это из японской культуры.
        Из японской культуры я знал только аниме, хокку, танка и еще харакири, который на самом деле сеппуку.
        - Ниотамаури практикуется только в дорогих ресторанах, - добавила Маша. Задумавшись о чем-то, она вскочила: - А что если попробовать на столе? Кухонный стол раздвигается?
        - Не знаю.
        Маша понеслась на кухню.
        «Ниотамаури», повторил я про себя. Надо посмотреть в поисковике.
        Посторонние мысли были сдвинуты происходившим на глазах безобразием. Сейчас вид Маши без одежды не шокировал, он меня одновременно волновал, напрягал и дарил чувственную радость. Ни в каком страшном сне не приснилось бы то, что происходило, но идти на попятный я не мог. Альтернатива для Маши плохо кончится, а виноват буду я.
        Надо смотреть на ситуацию с точки зрения художника. Мне выпала возможность запечатлеть красоту. Любой другой на моем месте прыгал бы от счастья, а я стоял до последнего, и мое согласие было вынужденным. Выбор состоял из двух зол. Я выбрал то, при котором жизнь соседки не покатится по наклонной. Если бы я мог рассказать Любе о сделанном выборе, она одобрила бы его, поскольку выбора у меня, собственно, не было. Спасение ближнего - высший приоритет. Другое дело, что я не расскажу Любе об этой фотосессии. Или расскажу, но не сразу. Когда-нибудь потом, когда события сегодняшней ночи станут далеким прошлым.
        Кухонный стол раздвигался, мы перетащили его в гостиную, вставили дополнительную среднюю часть, с ней стол оказался длиной больше двух метров. Маша постелила на него меховое покрывало с дивана. Я освоил функцию фотокамеры на телефоне Маши, на который предстояло снимать. Телефон был дорогим, камера - отличной, снимки должны получиться почти как на профессиональном фотоаппарате. Насколько я понимаю, у Маши денег на такой телефон не было. Наверное, пришлось брать кредит. Или, что более вероятно, это подарок Юры.
        А если не Юры?
        А об этом лучше не думать.
        Сверху слепила зажженная люстра, свой телефон я включил в режиме светодиодного фонаря, чтобы он выполнял роль софита. Увидев, что все готово, Маша задрала ногу на стол, резким движением влезла на него и легла вдоль.
        Как я пережил последние минуты, лучше не говорить. Хорошо, что стол высок, а Маша смотрела в потолок. Помощь ближнему не отменяла инстинктов, после увиденного лоб вспотел, тело напряглось. Не хотелось попасть в неловкую ситуацию. В конце концов, я знаю, что мы не родственники, но Маша-то не знает. Для нее моя помощь - чисто дружеская. Так и надо к этому относиться.
        А как, если видоискатель показывает совершенно для меня не предназначенное?!
        - Хорошо, - командовала Маша. - Теперь чуть снизу. Сбоку. Дальше сбоку. Со стороны ног. Сверху. Выше не получается? Залезь на стул. Переставляй стул на полметра и сделай так полный круг, на каждом месте снимай с разных высот, потом я выберу лучшие снимки, остальное сотру.
        То, что сотрут из памяти телефона, не сотрется из моей памяти.
        Фотосессия заняла полтора часа. С меня семь потов сошло. По завершении работ Маша спрыгнула со стола и, наконец, надела футболку. Факт, что она это сделала, сказал мне многое. Маша думала не только о себе, ее заботило мое состояние. Она же понимала, как женская нагота действует на мужчин, и факт (фальшивый, но для нее настоящий), что мы родственники, не отменял законов природы.
        Хотя, возможно, Маше тоже было неуютно, и, едва условия позволили, она ликвидировала неудобство.
        - Спасибо. Не представляешь, как ты меня выручил.
        Как выручил, не представляю, а как выручал, представлять теперь буду долго. Интересно, много у Маши таких снимков? А еще - снимают ли они с Юрой «домашнее видео»?
        А если отснятый материал попадет в чужие нечистоплотные руки?
        Маша словно прочла мои мысли.
        - Алик, у меня предложение. В моей комнате есть ценные вещи и документы, и в твоей, наверняка, тоже есть. Тебе я доверяю, но к тебе и ко мне могут прийти люди, которых мы знаем плохо. Давай вставим замки в двери спален.
        Хорошая мысль. Я согласился.
        Мы расставили мебель по местам, все это время я любовался Машей в футболке, а глаза видели совсем другое. Настолько откровенными виды еще не были. Невероятно повезло, что в понимании Маши я ее брат. Ну, племянник. Без разницы. Знай она, что нас не связывает кровь - попросила бы о помощи?
        А если бы попросила?
        Не о том думаю. Об этом вообще думать не надо.
        Перед сном я открыл ноутбук. Как Маша называла слово? «Нео…» Или «Ниа»? Не помню. Жаль. Поиск без точного наименования отравил сознание словами «манга» и «хентай», и, пока мысли вновь не улетели в запретное, я выключил компьютер.
        Ни на следующий день и ни разу потом мы не вспомнили эту фотосессию. Почему-то мне было жаль. Какая-никакая, а часть жизни. Понимаю, почему нельзя говорить о ней с Любой, но почему ненароком не вспомнить вместе с Машей?
        «А помнишь….»
        Что раздастся в ответ?
        Маша воспринимала мое участие просто как помощь ближнего. Мне надо относиться так же. И забыть. Забыть - лучшее, что можно сделать.
        Забыть не получалось.
        В некоторых вопросах Маша оказалась мужиком больше, чем я. Для меня возникшая проблема - повод подумать, построить «дерево решений», выбрать лучший вариант, назначить время, подготовиться…
        Пока я строил планы, что сделать с дверями и как к этому подступиться, Маша нашла в сети мастера, оплатила заказ, и вечером, в ее отсутствие, приехал парень в комбинезоне. За час он врезал в двери замки и оставил мне по два ключа. На случай потери один из своих ключей я спрятал на кухне под плинтусом - вдруг потеряю первый ключ и не смогу войти в свою спальню? Вряд ли Маша полезет под плинтус. Лучше сказать так: она, скорее, полезет куда угодно, чем под плинтус, для нее он неотъемлемая часть стены.
        Комплект ключей Маши остался в ее двери до ее прихода. Возможно, второй ключ она подарит Юре. К счастью, до сих пор Маша ключами Юру не снабдила, она встречала его у нас дома или приходила вместе с ним.
        С домработницей у нас получилось так. Мне было некомфортно от мысли, что кто-то убирается за меня, а кто-то другой за это платит, словно я не самостоятельный мужчина, а содержанец. В итоге свою очередь среди недели я взялся отрабатывать сам. Правда, убираясь среди недели, я особо не усердствовал, зная, что через пару дней наемный работник сделает то же самое гораздо лучше. Нанятая, опять же, Машей женщина приходила к нам по пятницам вечером, когда Маша была на работе. То есть, только один раз в неделю, а не два, как планировалось изначально.
        Домработница убиралась и готовила из купленных нами продуктов. И снова основная доля расходов легла на плечи Маши. Хорошо, что ее заработок позволял не думать о таких мелочах. Живи я один, закупка продуктов не относилась бы к мелочам.
        Пока домработница хозяйничала, я запирался в спальне. Не довелось спросить, знала ли она, кем мы с Машей приходимся друг другу. Живем в разных комнатах - факт, говоривший, что мы друг другу никто или, наоборот, что родственники, и потому не спим в одной постели. Но под окном гостиной стояла Х-образная раскладная сушилка для постиранных вещей, и наши с Машей вещи сочетались там самым причудливым образом. В стиральную машинку мы закидывали белье, не глядя, где чье, главными были цвет и способ стирки. Так само сложилось. Мне это иногда подкидывало интересные открытия. Например, одни из трусиков Маши, казавшиеся оплотом добропорядочности, - широкие, плотные, с вышитым спереди розовым сердечком, сзади по центру имели такое же сердечко, но вырезанное. Это будило фантазию. Наверное, во время движения выглядит очень сексуально. Любопытно, Маша часто ходит в них при мне? Теперь невольно буду присматриваться.
        Машу взяли на вторую работу, это стало поводом отметить событие. Вечером на кухне появились торт и большая бутылка колы, а салатницы утонули под россыпью конфет и печенья. Все это принесла Маша, и я порадовался, что, закупая любимые сладости и вкусности, она не забыла про мое отрицательное отношение к алкоголю, иначе на столе обязательно оказалось бы вино. Маша даже пива не взяла, хотя я знал, что с Юрой они любят проводить неактивное время под пиво и чипсы.
        Наряжаться в парадное, мы с ней, естественно, не стали. Я, как обычно в последнее время, был в майке и спортивных штанах, Маша - в футболке и трусиках. Наблюдай за нами кто-то из окна, приняли бы за молодую парочку и удивились отсутствию поцелуйчиков и прочих сюси-пуси. Меня такое сосуществование более чем устраивало. Одновременно решалось множество бытовых проблем, и еще большее их количество, не связанных с бытом, не появлялось. При этом казавшаяся пресной жизнь получила недостающую перчинку.
        Мы расположились на кухне. Я включил чайник - торт лучше запивать чаем или кофе, а лимонад - он, в одном ряду с шампанским, требовался не сам по себе, а больше для антуража, как олицетворение праздника. Чтобы поднять бокалы, выпить и отложить в сторону. Когда в бокале сверкает что-то шипучее, никто не скажет, что жизнь не удалась. Пузырьки, красная и черная икра, золотые монеты - очень многое из круглого делает жизнь приятнее.
        Оставленная на полу полная бутылка колы, как оказалось, опрокинулась и закатилась под батарею. Я достал бутылку. Она к этому времени успела потеплеть. Ну и ладно, не ставить же в холодильник, выпьем так. Главное - торт. Маша придвинула стаканы, я лихо свернул крышку, сжимая бутылку кистью второй руки…
        Законы физики никто не отменял. Растрясенная и нагретая бутылка практически взорвалась у меня в руках. Из-под раскрученой крышки во все стороны ударил фонтан брызг, пенные струи окатили меня и Машу.
        Я никогда не был на конкурсах мокрых маек, но теперь можно говорить, что был.
        Расставив руки в стороны, Маша глядела себе на проступившую сквозь ткань кареглазую грудь. Ну почему я такой неуклюжий…
        Пока я стоял в ступоре, Маша что-то решила для себя и стала действовать. Она выхватила у меня бутылку, нарочно встряхнула в руке и, пережимая отверстие горлышка большим пальцем, направила мощную струю на меня:
        - За все хорошее! Уррра-а-а!
        Я стоял, одеревеневший. Происходило то, к чему мое сознание оказалось не готово. Меня словно парализовало. Машу это возмутило:
        - Ты всегда такой тормоз?
        - Я не торможу, я экономно расходую потенциал.
        - О, мозги работают. А остальное?
        Меня снова окатило сладким фонтаном.
        Я принял это как должное. Ребенок хочет играть - пусть играет. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…
        - Ну?! - не выдержала Маша. - Ты совсем не умеешь веселиться? На тебя нападают, защищайся и давай сдачи!
        Кажется, я понял, чего она хочет. То, что случилось, для нее - забава. Маша не думала ни про запачканные вещи, которые придется стирать, ни про стены, полы и мебель, с которыми теперь возиться и возиться - уборщица придет только через три дня. Маша не думала ни о чем, она веселилась.
        - Ну же?! - Пенная струя ударила меня прямо в лицо.
        Это оказалось последней каплей. Я ринулся на Машу. Заливаясь счастливым смехом, она бросилась в гостиную, на ходу поливая меня из шипящего брандспойта.
        Я был старше и сильнее. Поймать удиравшую шалунью получилось быстро. С большим трудом, промокнув насквозь, я отобрал у нее бутылку, а пока закручивал крышку, неугомонный «противник» колотил меня в спину и пытался опрокинуть. Не просто пытался, а, в конце концов, опрокинул. Бутылка опять укатилась, но теперь она безвредна, крышку я завернул намертво. Предмет спора исчез, но борьба почему-то продолжалась. Не сказать, что тесная возня мокрых тел была мне неприятна, но я не видел в ней смысла.
        Оказавшись скрученной по рукам и ногам, Маша выхрипела, глядя исподлобья:
        - Отпусти.
        Я отпустил. Она тут же ринулась в атаку, в меня вцепились так долго ловимые и по глупости освобожденные мной руки и ноги, мы вновь покатились по полу.
        Через минуту, раскрасневшиеся, бурно дышавшие, мы оказались в недавней позиции: я прижимал сверху, Маша не могла шевельнуть ни одной конечностью.
        - Отпусти.
        - Ты снова на меня нападешь.
        - Конечно.
        - Не отпущу.
        - А что будешь делать?
        К вопросу я оказался не готов. Самое простое - укрыться от разбушевавшейся сожительницы в ванной и привести себя в порядок. Но ванная комната не закрывается, меня там достанут.
        - Мне надоело. Хватит. - Я отпустил Машу и поднялся. Серьезность тона и лица говорили, что меня до печенок достало глупое разрушительное баловство.
        Маша попыталась меня толкнуть, но бесполезно. Я держался отстраненно и не давал сдачи. Игра в одни ворота - не то, чего хотелось Маше.
        - Видишь? - Я сделал рукой круг по комнате и, отдельно, по измызганной одежде.
        - Не слепая.
        - Надо убраться.
        - Не хочу убираться, хочу веселиться.
        Меня безумно волновал ее вид в задравшейся мокрой футболке и не менее мокрых трусиках. То и другое ничего не скрывало. То и то не так давно я разглядел во всех подробностях, а сейчас еще и ощутил всем телом. Если игры продолжатся, то окончательно выйдут за рамки приемлемого. Они и сейчас за рамками, но точка бифуркации не пройдена, возврат к нормальному сосуществованию возможен. Не хотелось портить жизнь поступком, который перечеркнет прошлое и будущее. Никакой приятный момент того не стоит. При выборе «момент или жизнь» выбор очевиден.
        - Жили-были брат и сестра, - заговорила Маша, глядя в окно и словно забыв обо мне. - Они жили долго и счастливо. Он жил долго, она жила счастливо.
        Намек более чем понятен. Не отвечая, я пошел в ванную за тряпками. Сначала - полы, потом - стены и мебель, одежду оставлю напоследок. Работы - часа на три. На помощь Маши я рассчитывал, но не надеялся.
        Видимо, от меня ждали другого. В раздражении Маша стянула через голову мокрую футболку и запустила ею мне в спину:
        - А брат меня в таких случаях ремнем воспитывал.
        - Ремень - это, во-первых, больно, а во-вторых, с точки зрения воспитания - неэффективно.
        - Зато сколько эмоций… Скажу по секрету, иногда я Саньку специально доводила, чтобы он взбеленился и руки распустил - исключительно в воспитательном плане по пятой точке. Было так весело…
        Я не понимал ностальгии по «воспитанию через пятую точку». Повторю: это больно и неэффективно. Правда, повторение я произнес про себя, а вслух ничего не сказал.
        Был бы эффект от воспитания, Маше не творила бы того, что творила. Итог полностью подтверждал мою позицию.
        Не дождавшись никакой реакции, Маша прикрыла грудь руками. Один визуальный раздражитель исчез (если быть точным, то два), а другой продолжил бередить душу попрозрачневшей естественностью. Будь у меня сестра, за такое я тоже предпринял бы к ней воспитательные меры - любые, кроме, естественно, рукоприкладства.
        Впрочем, где не помогают слово и собственный пример, там не поможет ничто.
        Не сразу дошло, что Маша продолжает беседу, не замечая моих застопорившихся взгляда и сознания.
        - Тебя когда-нибудь били за что-нибудь?
        - На улице. Хулиганы. Просто так.
        Не просто так, а за мою принципиальность, но о подробностях Маше знать не стоило.
        - А дома - родители или кто-то еще?
        - Никогда.
        Потому что у поступка должен быть смысл. Например, я, ко всему прочему, не понимал, зачем люди дерутся. Любой спор можно решить словами, а в ссоре, где обе стороны считают себя правыми, достичь компромисса. Потому хулиганы и более серьезные преступники, которые ставят себя выше других за счет физической силы, в моей внутренней градации оказывались на дне, как низшие существа без понятия о логике и смысле жизни. Чтобы возвыситься до звания человека разумного, нужно понять, что не все зависит от кулаков и сиюминутных желаний.
        - Хочешь, я тебя отшлепаю - по-родственному, мягко, но действенно?
        Я чуть не поперхнулся:
        - Что за глупости?
        - А у тебя не возникло желания наказать меня за все, что я натворила?
        - Повторяю: не говори глупостей.
        Маша задумчиво протянула:
        - Открою еще один секрет. От некоторых поступков удерживает только мужская рука, когда с чувством приложится к жаждущему приключений месту. Иногда так не хватает братского шлепка…
        Невероятно, но в обращенных ко мне глазах читалась чуть ли не надежда.
        Не дождется. У поступка должен быть смысл. Бессмысленный поступок выдает в том, кто его совершил, низшее нерассуждающее существо.
        - Почему ты такой пассивный? - прилетел новый вопрос.
        Так я никогда не доберусь до ванной.
        - Я не пассивный, я мудрый.
        - Мудрецы мало разбираются в реальной жизни. Они чаще попадают в глупое положение и почти всегда остаются с носом. Видимо, от такого опыта у них и мудрость.
        Очень хотелось возразить. А что сказать? Маша права. Во многой мудрости много печали, но мудрый отличается от просто умного тем, что учится на чужих ошибках. Например, мне не обязательно напиваться вдрызг, чтобы узнать результат, мне достаточно чужого примера.
        - Знакомые говорят, что у меня слишком легкий характер. - Маша не отпускала меня, ей очень хотелось поговорить. - Ты согласен?
        «Легкомысленный» - да, а «легкий» - нет, против этого я возражал категорически, но сказать вслух не рискнул. Это как с женским вопросом «Я толстая?» Что ни ответь, останешься виноватым. Но я отрицательно помотал головой - медленно и весомо.
        - Соглашусь с тобой, характер у меня тяжелый. - Маша вздохнула. - Потому что золотой. Ладно, лезь в душ и отмывайся, я сама все уберу, раз уж все это из-за меня. Грязные вещи брось у стиральной машинки, я запущу позже вместе со своими. Только занавеску закрой, мне понадобится раковина.
        На столь щедрые условия хотелось согласиться, но совесть больно пнула: «Мужчины так не поступают».
        Спасибо, совесть. Благодаря тебе я провел незабываемый вечер уборки, так как Маша не переодевалась, чтобы не пачкать чистые вещи, а я ни слова не сказал против того, чтобы во время уборки на ней был единственный и к тому же мокрый элемент одежды. Маша не стеснялась меня, я не стеснял ее - чего еще желать от жизни? А то, что в глаза лезло много недозволенного - разве раньше я не видел того же великолепия в других видах? Да, ничего нового, потому Маша и не стыдилась. Правда, периодически мне приходилось прятать взгляд, чтобы не попасться на откровенном любовании и восхищении, а эмоции, к сожалению, возникали именно такие. В отличие от прошедшей фотосессии, ракурсы радовали новизной и грацией активного движения в этих ракурсах. Я оттирал липкие разводы, а сознание упивалось видом округлого желе, украшенного вишенками. Желе подрагивало, колыхалось, раскачивалось мягкими каплями, что приводило взгляд в детский восторг. Сейчас, например, с тряпкой в руках Маша елозила под кухонным столом, и вид на нее, вернее на выставленный ко мне тыл, открывался просто сокрушительный для инстинктов.
        - Мне кажется, инопланетяне существуют, - донеслось из-под стола.
        О чем она, вообще, думает?! Впрочем, это лучше того, о чем думаю я. Мне, например, в созданной для меня экспозиции виделась морда неуклюжего жадного существа (возможно, кстати, внеземного) - жутко серьезная, даже наглая, с щеками как у запасливого хомяка, вместо носа - вертикальная прорезь под прозрачным забралом скафандра, внутри плотоядно облизывалась и, казалось, чавкала в предвкушении, темная пасть. Медленно дожевывая предшественников встреченного доброго молодца, инопланетное чудище разглядывало меня единственным глазом и раздувало щеки. Мне стало понятно, почему контактеры в своих рассказах о встречах с Чужими не уходили от контакта. Уйти было нельзя. Чужаки гипнотизировали и обезволивали.
        Воображение у меня богатое, что только ни мерещится, но любопытно, что же подвигло Машу задуматься на странную тему. Вариантов существовал миллиард с хвостиком, любая вещь или поворот ситуации могли быть отправной точкой.
        - Что навело тебя на этот вопрос?
        Реальность, как это часто бывает, разочаровала.
        - Обычное любопытство.
        Для ответа у меня появилось законное право смотреть на собеседницу без угрозы сломать глаза, и я этим правом воспользовался:
        - Ученые не нашли во Вселенной следов деятельности разумной цивилизации, то есть существование разума теоретически допускается, но факты убеждают в обратном. Скорее всего, мы одиноки в необозримом бесконечном мироздании.
        Как же грустно прозвучало. Возникли параллели от большого к малому, от общего к частному, от мира к людям, причем к конкретным. Стало еще грустнее. Наверное, внутреннее одиночество каждого из нас и подвигло Машу на размышление о космических разумных расах.
        - Проще говоря, в Высший Разум Космоса ты не веришь? - Маша вывернула голову, чтобы посмотреть на меня.
        Теперь, при встречном взгляде, разглядывание подстольной собеседницы меня смутило, я опустил глаза.
        - Нет. В смысле да.
        - А по-моему, инопланетяне есть, и они очень умные. Гораздо умнее нас. Иначе не скрывались бы от людей.
        Маша продолжила тереть линолеум влажной тряпкой.
        Я поразился женской логике. Но ведь - логика, шут ее дери. Не поспоришь.
        Продолжения не последовало, других тем для разговора тоже не возникло, Маша продолжила заниматься кухней, я сместился в гостиную.
        Последнее, что в конце уборки сказала Маша, прежде чем надолго уйти в ванную, было:
        - Иногда ты напоминаешь мне инопланетянина, и я поражаюсь твоей мудрости. Но гораздо чаще…
        Не договорив, Маша горестно махнула рукой и отправилась отмываться.
        Что на это сказать? Вообще-то, ответа не требовалось. А Маша, если посмотреть с той же точки зрения, при редких проблесках сознания тоже выглядела больше ребенком, чем умной взрослой женщиной. Мы с ней думаем друг о друге одинаково.
        На кухне остался забытый торт. Он был съеден утром, на завтрак.
        Жизнь текла прежним чередом, но мысли упрямо возвращались к возможной точке невозврата, успешно пройденной без перехода в иное качество. Опасную пропасть мы пронеслись по краю. Я не перешел границ, Маша удержалась в своих рамках, более широких и не всегда понятных, но само их существование радовало. Оставалась надежда, что однажды из Маши тоже выйдет нормальный неконфликтный член социума. Не понимаю, почему люди не замечают очевидного. Будь все такими, как я и Люба, давно настали бы коммунизм и царствие небесное. Войны, драки, глупые ссоры и недоразумения, возникающие на пустом месте - от неумения жить рядом и непонимания принципа свободы. Свобода - она не от чего, она для чего.
        Я хвалил себя, что удержался и основные границы остались на замке, но гадкий внутренний голосок, вечный оппонент совести, гнусно корил за нерасторопность. Вспоминались фразы, теперь воспринимаемые как намеки. В построенном мозгом «дереве решений» неожиданное продолжение получали ситуации, из которых я вроде бы с честью вышел, но каждая из них могла обернуться совсем другим боком, более приятным для организма. По нервам била жестко пресеченная мной борьба в мокрой одежде, ладони ныли от упущенной возможности отшлепать жаждавшую этого наказания девицу. Фактически мне под уважительным предлогом давали право трогать роскошную женскую попу, а я отказался.
        Стоп. Брысь, дикие неприемлемые мысли, вы все - от лукавого. Я все сделал правильно. Точка.
        А к Маше копились вопросы. Что конкретно она делает на работе? Знает ли Юра об этих тонкостях и как к ним относится? Если знает и не возражает - почему Машу это не напрягает? Куда она ходит утром по пятницам? Кто такой «Зэ» или «Три» («Третий?»), от которого приходят письма без обратного адреса, и что в этих письмах?
        Глава 5
        Утром очередной субботы один из вопросов получил ответ. В дверь квартиры позвонили. Обычно к нам не ходили без предупреждения. Маша плескалась в ванной, открывать пришлось мне, хотя я никого не ждал. Взгляд в дверной глазок показал, что нас посетил невысокий светловолосый парнишка с оттопыренными ушами и простым широким лицом. На вид - ровесник Маши или немного старше, но явно младше меня. Я открыл дверь:
        - Вам кого?
        Парень смутился. По-моему, он ожидал увидеть другого человека.
        - М-м… Маша здесь живет?
        - Проходите, сейчас позову. Как вас представить?
        - Захар.
        Я сделал два шага к ванной комнате.
        - Маша! - громко позвал я, и шум воды за дверью утих. - К тебе пришли. Захар.
        В квартиру я гостя не пригласил, это дело Маши. Может быть, она не захочет его пускать. Возможно, пускать Захара вовсе не стоило, я же не знаю их отношений. Поздно что-то решать, дело сделано. В следующий раз нужно расспросить визитера сквозь дверь и приглашать после разрешения того, к кому пришли. Надо ввести это правило и в обратном исполнении, чтобы Маша не пускала посторонних ко мне.
        Чтобы не мешать разговору, я попросил подождать в прихожей и вернулся в свою комнату. В открытую дверь просматривалось, что происходит снаружи. Для чего-то секретного или интимного Маша уведет гостя к себе, а так он оставался на виду, и я буду спокоен за вещи. Ничего ценного в прихожей нет, но, как говорится, лучше перебдеть, чем недо. И, опять же, любопытство взбурлило. Захар. Первый знакомый на букву «з». Не он ли таинственный письмописатель?
        Дверь ванной распахнулась минут через пять, Маша не торопилась. Она появилась с театральным эффектом, я мгновенно забыл о включенном компьютере, а про Захара и говорить нечего. Из ванной Маша вышла запахиваясь на ходу в банное полотенце, и сделала она это с едва заметным промедлением, отчего влажные прелести успели сверкнуть во всей красе. При посторонних так не делают. Значит, Захар «свой».
        Мне отчего-то взгрустнулось.
        Интонация Маши вернула настроение в плюс.
        - Чего приперся?
        - Маша, на звонки, сообщения и письма ты не отвечаешь, и я…. Короче, твоя мама дала адрес…
        - Не надо портить мне жизнь, сама прекрасно справляюсь. Маме сделаю моральный втык. А ты головой думай, а не как обычно. Все кончено, у меня давным-давно новый парень, забудь меня наконец.
        - Не хочу. И не могу.
        - Твои проблемы. Сюда больше не ходи, а то спустим тебя с лестницы.
        Захар понуро удалился. Я поинтересовался:
        - Это кто?
        - Мой бывший парень, с нашего двора. Никак не смирится с тем, что мы расстались.
        Стоило ли менять любящего парня на женатого эгоиста?
        Еще хотелось спросить, зачем же тогда устроено шоу с показом прелестей, но об ответе я догадывался. Маше хотелось позлить бывшего и туманно, не прямым текстом, намекнуть, что однажды все может вернуться. Действительно, зачем терять влюбленного поклонника? Пусть ходит на поводке, только на длинном, чтоб не мешался под ногами.
        - Чем он тебя не устраивал?
        Маша пожала плечами:
        - Скучный.
        - Зато сильно любит. Сейчас это редкость.
        - И что мне с той любви? У мужчины должен быть внутренний стержень, иначе он не мужчина. У Захара стержня нет, только любовь, а когда она кончится, у него ничего не останется. Зачем мне такой?
        Какая же она расчетливая стерва. Или это в ней говорит голос тысяч поколений женщин? От мужчины требуется надежность, а не любовь. Неромантично, плоско, обидно, зато истинно. Стерпится - слюбится. Миллионы браков держатся на расчете, а не на любви.
        На следующий день, в воскресенье, состоялось событие, которого я страстно ждал и боялся. Ко мне приехала Люба. Я встретил ее на вокзале, привез домой и с некоторым страхом ввел в квартиру.
        О приезде невесты я предупредил Машу вчера. Маша кивнула, а мои объяснения, как вести себя при Любе, прервала снисходительной гримасой: «Перестань, я не маленькая, все понимаю». Когда мы с Любой вошли, у меня с души свалился огромный камень. Маши дома не было.
        Люба с интересом разглядывала мое житье-бытье, заглянула в ванную, где мой скромный уголок на полочке вмещал зубные щетку и пасту, бритву, помазок и подаренную Любой пену для бритья. Склянки, пузырьки и флакончики Маши подсчету не поддавались, но они лежали отдельно, хотя и занимали все горизонтальные поверхности помещения. Главное, что меня успокоило - ни в ванной, ни на расположенной у окна в гостиной раскладной сушилке для постиранных вещей не висело ни одной вещи. Кроме как в гостиной, сушилку поставить было негде, и ни меня, ни Машу соседство сушилки с диваном и телевизором не смущало. И что же, что на виду? Чужие к нам не ходили, а кто забредал по какой-то причине, тот, как правило, попадал в разряд «свой», кого особо стесняться не нужно. Обычно на сушилке висело без счету разнообразных трусиков, топиков и маек. И ни одного лифчика - при сочной выпуклой груди бюстики Маша не носила принципиально. Если бы приличия позволяли ходить без нижней части туалета, Маша, как мне кажется, игнорировала бы и трусики, у нее было чем бравировать и сверху, и снизу. Ей нравилось нравиться.
        Я переживал, что посыплются вопросы про Машу, но зря.
        - Кто у вас готовит? - спросила Люба, когда мы прошли на кухню.
        Я включил электрочайник, достал заварочные пакетики, поставил на стол печенье и конфеты. Не хотелось говорить про домработницу, это вызовет лишние вопросы. Скажу позже.
        - В основном готовлю я, у меня больше свободного времени, и ем я всегда дома. Продукты закупаем на двоих. Все, что на столе и в холодильнике - общее.
        - Как у Маши дела с ее женатым другом?
        - Ты разговаривала с тетей Зиной?
        - Я говорила с твоей мамой, а ей рассказала тетя Зина. Она просила напомнить, что ты обещал как-то воздействовать на Машу и вправить ей мозги.
        - Я помню. Машу не переубедить, она влюблена по уши и разговаривать с ней об этом сейчас без толку.
        Потому и нет вопросов про Машу, что Люба все знала. Ну и хорошо, на сердце у меня стало спокойнее. У нас с Любой свои отношения, у Маши с ее приятелем свои, и такое соседство двух родственников никого не напрягает.
        Кроме меня. Люба не знает Машу. Я, конечно, тоже не знаю до конца, но как историк, то есть специалист по предсказанию будущего через призму многократно повторенного чужого прошлого, представляю, чего ожидать, и боюсь этого. В отличие от Любы Маша непредсказуема, а это худший напарник для историка, привыкшего все раскладывать по полочкам. Даже разложив, я не могу быть уверен, что все останется на месте. Про девушек с характером Маши говорят «ураган в юбке», и это правда, а если юбка при этом едва прикрывает попу, а под топиком - только сам ураган…
        Я посмотрел на Любу. Кроме голубизны глаз, у них с Машей не было ничего общего. Потому мне нравилась Люба - милая, до боли родная, сторонившаяся суеты и смиренно принимавшая ее, когда отстраниться невозможно. Взмах кротко опущенных ресниц говорил мне больше, чем перенасыщенный эмоциями двухчасовой ор постороннего. Природная застенчивость выступала укором поведению большинства знакомых мне девушек, обволакивающая мягкость и читаемая на лице и в движениях душевная чистота притягивали встречных мужчин не меньше, чем откровенность нарядов и пронзительная сексуальность Маши.
        Одним словом: Люба - надежность, Маша - опасность. Само собой, я выбирал надежность.
        Обедать мы сходили в город, потом долго болтали о всякой ерунде, обнимаясь у меня в комнате. Ничего лишнего, как всегда, Люба мне не позволила, но даже подержать за грудь оказалось высшим наслаждением. Как же приятно держать в ладони с-в-о-ю грудь. Духовно мы с Любой были единым целым и чувствовали себя одним человеком, по недоразумению и для продолжения рода разделенного на половинки.
        В какой-то момент Люба задремала. Как я понял, роль сиделки ее выматывала, папа с утра до вечера был на работе, а ночью ему хотелось выспаться, и большинство забот валилось на Любу.
        Она не жаловалась. Глядя на нее, спящую у меня на постели, я открыл ноутбук.
        Новая миниатюра называлась
        «Пробуждение»
        «Привет, Солнышко, вставай, мир замер в нетерпении и ждет твоего появления, ему так долго было плохо без тебя. А мне, твоей половинке, особенно. Потому что мир без тебя - дом без жильцов. Корабль без экипажа. Альпинист без страховки. Пока ты нежишься в полудреме, а возродившаяся Вселенная наполняется желанием петь, я поделюсь очередным потоком сознания, что носился в голове, пока твои ресницы не улыбнулись небесной тезке.
        "Последнее танго в Париже" Бертолуччи делал в тридцать два года, а "Мечтателей" - в шестьдесят три. Первый фильм опустошающе трагичен и безысходен, от него веет отчаянием. Второй, столь же шокирующий и провокационный, пронизан неявной, но однозначной надеждой. Несмотря ни на что. Пусть и грешит излишней орнаментальностью, в отличие от минималистского первого. Возраст, видимо, сказался. Точнее, опыт. Автор хочет верить в лучшее, но людей он теперь знает больше, чем раньше. Но раньше-то, если вспомнить, вообще в грош не ставил! Выходит, когда все было хорошо, ему хотелось кричать от отчаянья, а теперь, когда все лучшее в прошлом, хочет на что-то надеяться?
        Вот и у остальных так же, ага. Но. Видящий вперед - не остальные. Имеющий, что сказать - вне толпы. Он над толпой. Он в полете. Особенно, если он не только имеющий, но и умеющий сказать. Сверху всегда видно лучше. Имеющий-умеющий сказать склеивает разрозненную реальность в нечто неожиданное, но логичное. Шокировать скабрезностью и нелогичностью - это низ лестницы, а перевернуть мировоззрение, показав изнанку истины - облака, в которые она уходит.
        И все же - в отношении изменений - почему?!
        Нет, сам маэстро, на мой взгляд, не изменился. Перемены во взглядах - технические. Кинорежиссер остался тем же гениальным жизнелюбивым хулиганом, который с удовольствием играет в мизантропию. Да, всего лишь играет, иначе не смог бы неоднократно создать нечто столь поразительное и пронзительное. К чему веду? Возраст в творчестве - ни при чем. Можно многое сказать в двадцать три и прославиться, а можно - после восьмидесяти, и с тем же результатом. Правда, молодых ценят выше. Несмотря на наивно-детскую «усталость» от еще не познанной жизни. Умиляются их отстраненностью, цинизмом и показушной прожженностью в делах сердечных. Еще и учатся на теориях, подкрепленных лишь смертью. Никак не счастьем. Хотя последнее было бы более резонно. Ни в коем случае не говорю, что, к примеру, Отто Вейнингер или Михаил Лермонтов не гении, но. Судьба не дала им узнать, что есть полноценная жизнь на самом деле. Их взгляд на отношения - потребительский взгляд ребенка, который требует от мамы всего и сразу. Им не понять, каково это - быть той самой мамой, которая "должна". Взглянуть на мир глазами родителя им не дано - в
силу того, что для этого надо сначала стать родителем, взрастить, выпестовать, научить, направить…
        Дети всегда знают лучше "как надо". Опять-таки - увы.
        Люди в возрасте снисходительны к ярлыкам, которые развешиваются на красках жизни и оттенках взаимоотношений. Чем старше становишься, тем (вопреки логике) больше любишь людей. Наверное, потому что лучше понимаешь. И умеешь прощать, увидев, как прощали тебя. Поняв, что без этого любви не бывает.
        А дальше справедливо-естественный вывод: чем сильнее любишь всех людей, тем лучше умеешь любить одного. Того, который рядом. Того, без которого не можешь жить.
        Вот об этом я и хотел поговорить с тобой, любимая.
        Ты меня понимаешь?»
        - Понимаю, - сказала Люба, проснувшись и прочитав мое творение «с пылу, с жару». - Как ты хорошо подметил: «Чем сильнее любишь всех людей, тем лучше умеешь любить одного».
        Она поцеловала меня. Я растаял. Сегодня - счастливейший день моей жизни. Дальше дни будут еще лучше, но такого, как сегодня, не будет. Он особенный. Как любой день нашей жизни.
        Жаль, что у меня появились тайны от Любы. Когда-нибудь их не станет, секреты - это ненормально для тех, кто любит друг друга. Но я не мог поделиться с любимым человеком маленькими неприличными радостями, которые давало проживание в одной квартире с Машей. День с Любой становился Событием с большой буквы, день с Машей - просто событием, но тоже событием, невероятным и незабываемым. Не зря я написал: «И умеешь прощать, увидев, как прощали тебя. Поняв, что без этого любви не бывает». Когда-нибудь Люба поймет, почему в такой день ко мне пришли именно эти мысли.
        Как всегда, Маша пришла с работы поздно, я давно проводил Любу на электричку и видел десятый сон, даже с учетом, что сначала долго не мог заснуть. Я был счастлив. Люба у меня замечательная и просто сказочная, соседка по квартире - тактичная, в общем все складывалось чудесно. А дальше будет еще лучше.
        Утром Маша улыбнулась:
        - Люба у тебя просто прелесть.
        - Ты ее видела?!
        Фотографиями Любы я, конечно, перед Машей хвастался, но речь, вроде бы не про снимки…
        - Вживую нет, я была на работе. Сужу по твоим рассказам и по ее поведению у нас дома.
        «У нас». Хорошо, что Люба не слышит, меня такое словоупотребление резануло по ушам, но глубоко внутри разлилось что-то приятное.
        - Может быть, вчера у нее не получилось приехать? - съехидничал я.
        - Получилось, и она здесь была.
        - Какая улика выдала ее пребывание?
        - Тебе не пришло бы в голову нюхать мои крема. Надеюсь, вы отлично провели время.
        - Просто сказочно.
        Еще днем это было правдой, а сейчас прозвучало с сарказмом. Во мне взбурлило недовольство. Маша в свои годы жила полной жизнью, а мне, будучи на несколько лет старше, для исполнения жадных желаний приходилось ждать у моря погоды. День свадьбы приближался, но очень медленно. Мне же, как ребенку, хотелось всего и сразу здесь и сейчас. Увы, «все и сразу» бывает только у преступников, и то недолго.
        Преступники - неповзрослевшие непоумневшие дети? Любопытный вывод.
        У меня дело с платными уроками постепенно пошло на лад, от некоторых учеников я даже отказывался, если ехать далеко или клиент оказывался с большими претензиями. Я ставил условие: мои уроки - мои правила, ни под кого подстраиваться не буду. Странно, но условие работало в мою пользу. Как и завышенные расценки. Во мне видели профессионала. Но я не был мошенником-самозванцем, я действительно выкладывался полностью, к каждому уроку готовился, для каждого ученика занятия строил индивидуально. Это дало результат. Одни клиенты рекомендовали меня другим, те - третьим. Сначала я работал на репутацию, дальше она работала на меня. Я оказался нужным и востребованным специалистом. Одна мамаша невидимо присутствовала при нескольких виртуальных уроках с сыном, через пару дней состоялся разговор, который, скорее всего, определит мое будущее. Мамаша оказалась директором частной гимназии, и мне предложили достойную работу сразу по окончании института. Если не найду ничего лучше. А я вряд ли найду.
        Незаметно подкрались Новогодние праздники. Новый Год - праздник семейный. Я больше не мог обижать родителей, они хоть и виноваты в сокрытии правды, но времена изменились, теперь я тоже многое скрываю, потому что правда бывает не просто горькой, а смертельной. Ненавидимое мною в детстве определение «Ложь во спасение» обрело смысл и получило право на существование. Черно-белый мир оказался не таким простым, как думалось до сих пор. Наверное, я взрослею. Или старею.
        Новый Год я встречал в родном городе, с родителями и Любой, пришедшей к нам в гости. С ее мамой в это время сидел ее папа.
        Звучали тосты за счастье и за меня с Любой. Мы с ней поднимали бокалы с соком. После боя курантов и посиделок за столом я проводил Любу домой, там мы еще раз встретили Новый год, теперь с ее родителями. Следующие дни, включая Рождество, я провел в родном доме. Днем мы с Любой были у нее или гуляли в то время, когда ее папа был свободен и оставался дома, а на ночь я возвращался к родителям. К нам зашла тетя Зина (пусть остается тетей, язык не поворачивается называть ее бабушкой, так же, как величать себя племянником Маши). Она поздравила с прошедшими праздниками и поинтересовалась, как дела у Маши. Однажды тетя Зина мне звонила, мой обтекаемо-обобщающий ответ ее не удовлетворил: я сказал, что у Маши все по-прежнему, а со стороны в ситуацию лучше не вмешиваться, со временем все рассосется само собой. Сейчас тете Зине хотелось подробностей. Сдавать Машу с потрохами я не собирался, она сама расскажет родителям все, что сочтет нужным. Не хотелось оказаться в роли стукача. Мой рассказ ограничился общими фактами: Юра тянет с предполагаемым разводом, Маша в будущую свадьбу с Юрой по-прежнему верит, но
встречи у них все реже и реже. По поводу работы Маши тоже пришлось выкручиваться, предположениями не поделишься, а истина мне неизвестна. Я поведал о том, чего Маша не скрывала: она - официантка в хорошем заведении с достаточной и даже, можно сказать, достойной оплатой. На прощание тетя Зина просила приглядывать за дочкой, а если что-то не то - сразу звонить. Пришлось пообещать, хотя, естественно, выполнять просьбу я не собирался, иначе звонить пришлось бы постоянно, «если что» - у Маши это стиль жизни.
        Многодневные праздники закончились, мои родители и папа Любы вышли на работу, и меня позвали оставленные в другом городе дела. Я отправился в квартиру, где меня ждала (впрочем, не меня и не ждала) непредсказуемая соседка.
        Ее не оказалось дома. Странно, вечер вторника у Маши строго расписан и соблюдался непреклонно, это единственное время в течение недели, когда ни торнадо, ни землетрясение, ни всемирный потоп не могли освободить Юру от «похода "в качалку"». Я специально приехал позже, чтобы не мешать им с Машей.
        За праздники в квартире ничего не изменилось. Честно говоря, взгляд ждал разгрома и вселенского бардака, если не борделя. Ничего подобного. То ли Маша взялась за ум, то ли праздники у нее не удались, то ли домработница приходила прямо перед моим приездом.
        Я сообщил Любе, что добрался хорошо, мы поболтали по телефону, затем я известил учеников, что репетитор снова в городе и можно составлять новый график занятий. Позже, погруженный в компьютерную игру, я иногда возвращался в реальность, взгляд прыгал на часы. Время за полночь, а Маши не было. Почему-то я волновался. Образ жизни Маши допускал все что угодно, в любой миг могло случиться страшное и даже худшее. Будь у меня на Машу влияние или какие-то права, пусть самые маленькие, я запретил бы ей гулять до ночи. Как минимум, просил бы сообщать, где она и когда придет. К сожалению, права соседа по квартире таких возможностей не давали, и вызванную беспокойством заботу Маша примет за вторжение в личную жизнь.
        Домой она пришла в три часа ночи. «Пришла» - неправильное слово, ноги ей не повиновались. В замке провернулся ключ, входная дверь отворилась, и мой взгляд, направленный на уровень лица Маши, действительно обнаружил там Машу - на руках здоровенного мужика в классическом черном костюме при галстуке. Пришлось перевести взгляд выше, почти под потолок. Доброжелательности и других эмоций на увиденном там лице не было ни на грош, только деловитая отстраненность. Я тоже гляжу на мир отстраненно, но моя бесстрастность - от натуры интроверта, не я существую в большом интересном мире, а мир существует вокруг меня, и, по собственному желанию или вынужденно, я иногда снисхожу до соприкосновения с ним. Маша смотрела на мир иначе, она любила жизнь, и жизнь в ответ любила ее, причем во всех смыслах, как положительных, так и не очень.
        Доставивший Машу мужчина выглядел крупным бизнесменом, но выражением «морды лица» (в его случае подходило именно это расхожее словосочетание) относился, скорее, к противоположному лагерю - к тем, кто бизнесменов потрошит и окучивает. Впрочем, бизнесмены бывают разные, мои знания о них - в основном из кинофильмов.
        Здоровяк пронес Машу в гостиную, положил бесчувственное тело на диван и вышел, не сказав ни слова. У меня вопросы тоже остались при себе, отвлекать такого человека, олицетворявшего выражение «ходячая неприятность», не хотелось.
        Происходившее с Машей в чувство ее не привело. Еще не ложившийся, я сразу вышел. В нос ударил запах алкоголя, заполнявший квартиру. Опять на те же грабли?!
        Машу принесли одетой, так она ходила по улице - в куртке с меховой оторочкой, вязаной шапочке и высоких ботинках на шнуровке. Всю одежду, от кофты под распахнутой курткой до яркой шерстяной юбки, пропитали следы отторгнутого желудком. Вид предельно отвратный. И запах. И вообще. Свинское состояние - признак свиньи. Лучшее, что я мог сделать - уйти к себе и закрыть дверь, совесть требовала оставить Машу как есть, чтобы утром ее собственная совесть тыкала в глаза: «Посмотри на себя. Не стыдно? Как докатилась до такого?» Другая часть моей совести возражала первой части: «Нельзя оставлять человека в беде, надо помочь».
        Что сделала бы Люба на моем месте? Такой вопрос даже не встанет, помощь ближнему у Любы в приоритете.
        Я выдохнул и взялся за дело.
        Не понимаю, как можно не очнуться, когда с тобой творят такое. Маша напоминала куклу, ей было все равно, что с ней делают, руки и ноги болтались плетьми, только лицо иногда морщилось, и я боялся, что последует очередное извержение. К счастью, обошлось, наполнение желудка вышло наружу задолго до возвращения домой, а позже, как видно, ничего нового туда не поступало.
        На пол отправились шапка, куртка, ботинки, с трудом снятая кофта…
        Край юбки выпал из рук, едва я приподнял его. На Маше не было нижнего белья!
        Я сглотнул и огляделся. Что делать?
        Для начала нужно открыть комнату Маши. Связка ее ключей, оставленная здоровенным доброхотом, все еще торчала снаружи в замке входной двери. Я запер дверь в квартиру и отпер спальню Маши. Как и прежде, внутри царил бардак. Все было как раньше, только на стене появился календарь на текущий год, и на комоде из груды вещей выглядывала яркая коробочка, раньше я ее не видел. Не видел потому, что не торчала так явно. Новый гаджет, очередной подарок? Взыграло любопытство. Бессовестно шариться по выдвижным ящикам и полочкам я, конечно же, не буду, я не такой, но почему не глянуть, если вещь лежит на виду?
        Лучше бы не глядел. И хорошо, что Маша в отключке, не видит моей реакции. В коробке с прозрачным верхом лежал силиконовый заменитель мужчины. На присоске. Размер присоски намекал, что следы мне знакомы. Я боялся обернуться к зеркалу шкафа.
        Не зря боялся.
        Пылая ушами, я расстелил постель, вернулся в гостиную, избавил Машу от последних вещей, натянул на нее снятые с сушилки трусики и перенес в кровать. Безвольное тело покорно принимало все, что с ним совершали.
        Отсутствие нижнего белья не давало успокоиться: Маша сняла его сама или кто-то снял его позже, когда она собой не владела? Возможно, утром придется звонить в полицию, но сначала дождусь, пока Маша проснется и придет в себя, нельзя предъявлять ее полиции в таком виде.
        В постели у меня дрожали руки. Заснуть после такого? Ага, попробуйте.
        Надо отвлечься, иначе неизвестно, чем кончится дело. Что только не лезет в голову, когда в соседней кровати лежит не осознающее, что с ним творят, безвольное женское тело.
        На открытом ноутбуке вспыхнул новорожденный текстовый файл - пустой, как межзвездный вакуум, и светлый, как мои надежды на счастье. Возникло заглавие: «Любить - значит, верить». Это будет рассказ. Про чужую жизнь. Другие люди будут решать свои проблемы.
        Я еще не писал рассказов. Оказалось, это очень просто. Нужно представить других людей, влезть в их шкуру и описать, что они чувствуют, когда жизнь возьмет за жабры.
        Спать я лег после того, как шторы осветились первыми рассветными лучами.
        ***
        В едва разлепившиеся после бессонной ночи глаза бил яркий свет, солнце стояло почти в зените. За дверью было слышно, как Маша ходила то в ванную, то на кухню. Вставать не хотелось. Я потянулся к ноутбуку. По пути рука задела и потянула за собой зарядное устройство, оно грохнулось на пол. Пришлось вставать и класть его на место. По звукам Маша догадалась, что я проснулся.
        - Алик, не спишь?
        С той стороны двери послышались шаги, они приближались. Я еще не одевался, поэтому прыгнул обратно в кровать и натянул одеяло по горло.
        - Не заперто.
        Маша вошла. Для посещения комнаты одиноко живущего парня ее одежда не предназначалась, но футболка и трусики давно стали домашней одеждой. В конце концов, не наряжаться же как на свадьбу, чтобы на минутку заглянуть к соседу по общей квартире?
        Первый раз в жизни Маша вошла в мою комнату. Во всяком случае, в прошлом ни одного такого факта не припоминалось. Дверь в мою спальню почти никогда не закрывалась, но Маша и я строго придерживались границ личного пространства. Жаль, что так же не получалось с ванной и туалетом. Но к последнему быстро привыкаешь, былая нетерпимость уступила место периодическому недовольству, а иногда мне даже нравилось наблюдать за Машей сквозь полупрозрачную занавеску.
        Войдя ко мне, Маша по сторонам не глядела, ее лицо опустилось, сцепленные пальцы теребили друг друга. Так выглядит человек, который признает за собой вину. Все же я поступил правильно, не оставив Машу на диване. Она бы, конечно, утром почувствовала себя свиньей, но я-то - тоже! Приятно, когда и совесть чиста, и впечатлений много, о которых, к сожалению и к счастью, никому не расскажешь.
        - Прости, вчера я сорвалась. Эта сволочь укатила за границу, а меня поставила перед фактом, задним числом. О том, что на месяц уезжает с благоверной на отдых, Юра сообщил мне эсэмэской!
        Меня такой поворот сюжета ничем не трогал, событие было из разряда ожидаемых. У человека есть жена, супруги должны отдыхать вместе. Конечно, тот факт, что Юра сообщил о поездке не напрямую, говорил не в его пользу, плохие вести нужно сообщать лично или хотя бы по телефону, чтобы услышать собеседника или, по крайней мере, дать ему выговориться.
        Маша вспомнила еще кое о чем.
        - Кстати, спасибо. Тебе, наверное, было неприятно.
        Она права, мне было очень неприятно, кроме некоторых моментов, о которых упоминать не стоило.
        Я сказал то, что не давало спать:
        - На тебе не было нижнего белья.
        - Я потеряла трусики в клубе, размахивала ими на барной стойке и кинула в кого-то. Постой, ты боишься, что меня… Алик, со мной ничего не случилось. Когда я поняла, что сама обратно не дойду, я написала боссу, а он у нас человек понимающий, проблемы персонала - его проблемы. Домой меня доставил Валера, телохранитель босса.
        В кино есть штамп: при боссе-задохлике обязательно присутствует громила-телохранитель. Со стороны смотрится смешно и вызывает к жизни анекдоты, где здоровяк-шеф берет мелких телохранителей, чтобы наемные убийцы принимали тех за главную цель. Я спросил:
        - Твой босс, случайно, не маленького роста?
        - Ты знаешь Константина Георгиевича?
        - Не приходилось, но теперь знаю, что у него хорошо не только с отзывчивостью, но и с самоиронией.
        - Можно взять твой ремень на минутку?
        - Пожалуйста. В шкафу.
        Маша вытащила из висевших на вешалке джинсов мой кожаный ремень, свернула пополам, оставив пряжку и второй конец в руке, и протянула мне на открытых ладонях словно рыцарский меч:
        - Накажи меня так, чтобы ни встать, ни сесть, и чтобы потом икалось. - Она развернулась и уперлась ладонями в шкаф. - Чтобы при мысли о выпивке первым вспоминался ремень и его последствия. Не хочу больше пить. Брошу. Вообще.
        Я пару секунд глядел на ремень в руках, после чего отбросил его, как нечто ядовитое.
        - Решение должно созреть и закрепиться здесь. - Я постучал себя по лбу. Маша обернулась на звук, я продолжил: - Решила не пить - не пей. Не представляешь, насколько это поднимет тебя в моих глазах. Еще ночью мне казалось, что тебе ничего не поможет, а сейчас вижу перед собой другого человека. Я горжусь тобой.
        Последнее было неправдой. Ничего, кроме презрения, поведение Маши во мне не вызывало, но говорить об этом вслух нельзя. Сейчас решение принято правильное, и Машу надо поддержать. Пресловутая «ложь во спасение».
        В то же время, мысли не давали успокоиться: как представляла Маша предложенное ею наказание? Видимо, предполагалось, что я задеру на ней футболку и спущу трусы?
        Может быть, стоило попробовать?
        Кроме гадкого подспудного желания снова увидеть Машу в естественном виде, остальное во мне протестовало против телесных наказаний. Рука не поднимется - раз. Не будет требуемого результата - два. Воспитывают примером, судьба - это внутренние качества, проявленные в определенных обстоятельствах. Кроме некоторых обстоятельств, все остальное - в наших руках.
        Глава 6
        Совместное существование текло своим чередом. До четверга. Я провел очередной виртуальный урок, посмотрел на часы и громко удивился, что Маша не собирается на работу.
        - Сегодня четверг. Что-то случилось?
        - Уволилась со второй работы. Представляешь: тоже позиционируют себя элитным заведением, а клиенты распускают руки. Мне лучше «Мурад», там и платят как договорились, и за комфортом персонала следят. К тому же, мне скоро повышение зарплаты светит, на своем месте я одна из лучших, а теперь официально буду «многостаночницей», в других сферах деятельности смогу замещать тех, кто по разным причинам отсутствует. Немногие умеют одинаково высоко держать планку на нескольких направлениях.
        - Направления в какой области?
        Маша отмахнулась:
        - Не будем о работе, хорошо? Дома я хочу отдыхать.
        - Только еще один вопрос: Мурад - он кто?
        - «Мурад» - не кто, а что. Название клуба. Единственное место в городе, где держат слово и никогда никого не «кидают».
        Вернувшись в свою комнату, я набрал в поисковике названия города и клуба.
        Ничего. Выскочили только имена, а организаций с таким названием у нас не существовало. Вернее, всезнающий интернет о нем не знал.
        Через час состоялось второе явление Захара. Когда я вышел к двери на звонок, бывший парень Маши склонил голову, чтобы не быть узнанным в дверной глазок, и на вопрос «Кто?» глухо ответил:
        - Доставка.
        Возможно, Маша что-то заказала. Она часто заказывала доставку еды: пиццу, роллы, гамбургеры, шашлык… Как при таком питании она умудрялась быть стройной? Вслух этот вопрос я не задавал, поскольку жаловаться не приходилось - Маша всегда заказывала еду на двоих. Своей порцией я наедался досыта. Если Маша сядет на диету, мне тоже придется ужать аппетиты. Со стороны моя позиция выглядела эгоистично, но такова жизнь: рыба, как говорится, ищет где глубже. Думаю, Маша сама понимает, чем ей питаться, когда и в каком количестве. Фигура - ее рабочий инструмент, ее, так сказать, «хлеб», которым она добывает на жизнь, и не думать о нем нельзя.
        На этот раз в открытой двери я увидел направленный на меня телефон, по глазам ударило вспышкой фотокамеры, и пока перед внутренним взором плавали пятна, мнимый доставщик с топотом унесся вниз по лестнице.
        - Что это было? - спросил я у Маши.
        Она вышла на шум в облегающем топике и новых шортиках, их я еще не видел - наверное, купила недавно и сейчас примеряла обновку.
        - А что было?
        - Приходил твой бывший и сфотографировал меня.
        - Наплюй и забудь. Наверное, ему втемяшилось собрать коллекцию моих любовников, чтобы однажды продемонстрировать мне, какая же я легкомысленная особа и настолько он великодушен, что по-прежнему жаждет спать со мной.
        - Но я-то не любовник.
        А жаль, гадко пискнуло в мозгу.
        Маша пожала плечами:
        - Наверное, Захар этого не знает. О, точно, я же сказала в прошлый раз, что у меня новый парень, а о ком идет речь, не сказала. Захар видел только тебя.
        Мне почему-то стало приятно, что кто-то принял меня за любовника Маши. У меня есть Люба и я верен ей, но почему не побыть чужим любовником хотя бы в нескромных мечтах и в чужом воображении?
        А вечером к нам пришли гости. Не «к нам», конечно же. К Маше.
        В открытую дверь комнаты я видел, как Маша встретила крупную девушку и солидного мужчину, втроем они прошли в соседнюю спальню. Фигурой гостья напоминала увеличенную в масштабе Машу - та же ярко выраженная соблазнительность и никакой надменности в поведении, свойственной многим красавицам. Маша чаще улыбалась, веселость была чертой ее характера, как и неунывающий энтузиазм. Ее подруга в этом плане была более сдержанной, улыбка возникла на лице только при сказанной собеседником шутке. У Маши были длинные ярко-золотистые волосы, а темные локоны гостьи опускались еще ниже, почти до поясницы, и все же маленькая блондинка и статная брюнетка смотрелись двумя сестрами - старшей и младшей, где старшая - опытная и состоявшаяся, а младшая еще набивает жизненные шишки. Сестрами я назвал их в воображении, в лицах ничего не говорило о сходстве, и такую родственницу я бы знал или был наслышан о ней.
        Спутник фигуристой брюнетки выглядел лет на тридцать-сорок, он гордо носил очки и лысину, на нем были темные брюки и свитер с высоким горлом, а на его спутнице - джинсы и желтая водолазка. Маша встретила гостей в новых шортиках и топике с задорно торчавшей грудью. Все трое быстро прошли в соседнюю комнату.
        Платное занятие с учеником у меня закончилось час назад, других на сегодня не запланировано, и я стал прислушиваться. Надо же - гости! За несколько месяцев такая ситуация возникла впервые. Кроме Юры и моих учеников к нам никто не ходил. Во всяком случае, при мне.
        За стенкой в два голоса заливались смехом девчонки - собеседник оказался умелым рассказчиком. Интересно, что и как нужно рассказывать, чтобы тебя с таким восторгом слушали молоденькие дурочки и для этого пригласили для посиделок в комнату, где нет ни одного стула.
        Сознание сначала игнорировало последний факт, но стоило о нем вспомнить, и забыть стало невозможно. Странное соседство стало нервировать. Что делать втроем в комнате, где из горизонтальной мебели только кровать?
        Через пару минут худшие подозрения подтвердились. Из комнаты кто-то вышел и включил телевизор. Переключение каналов остановилось на чем-то музыкальном, шум из гостиной перекрыл звуки из-за стены, но даже в непрерывном вещании случались паузы, и тогда…
        В раздражении я захлопнул ноутбук и упал на кровать - навзничь, вытянув ноги, раскинув руки и уставившись в потолок. Жизнь под девизом «Очевидное невероятное» продолжалась. Жуть. Как можно дойти до такого? Сейчас Маше тоже, по ее выражению, «интересно», как с близнецами? Не в силах представлять то, что происходило за стенкой (а не представлять не получалось), я отправился в ванную - сполоснуть лицо холодной водичкой.
        Отправился - не значит дошел. Стоило переступить порог своей комнаты, как глазам предстала сидевшая перед телевизором Маша. На ней были те же шорты и топик, в которых она встречала гостей.
        От вознесшей душу невероятной легкости у меня почему-то подкосились ноги. Я практически рухнул на диван рядом с Машей. Она сделала звук телевизора тише - этого хватало, чтобы не отвлекаться на посторонние звуки.
        - Узнал? - Маша с загадочной улыбкой ткнула меня в бок, ее глаза указали на дверь спальни.
        - Кого?
        - Ты не знаешь, кто это?!
        - А должен?
        - Это же знаменитый писатель, сейчас о нем все говорят!
        - Тогда говори не «знаменитый», а «модный».
        - Это одно и то же.
        - Категорически не согласен. - Теперь я указал глазами на закрытую дверь: - Им что же, больше негде?
        - Он скучал на одном затянувшемся мероприятии, Даша подбила его сбежать.
        - Даша - твоя подруга?
        - Давняя. Она из нашего города, мы жили в одном дворе.
        - Ты читала?
        - Что?
        - Кого. Этого писателя.
        - Нет, но теперь обязательно прочту.
        - Читай, чтение облагораживает.
        - Язвишь?
        - Констатирую. Если бы люди больше читали, мы жили бы в другом мире. Хорошая книга - это как… Даже не знаю, с чем сравнить. Какую последнюю книгу ты читала?
        - «О чем говорил Заратустра» Фридриха Ницше.
        Насколько понимаю, мое невыразительное лицо побило собственный рейтинг и взяло новую планку, теперь его можно считать выразительным.
        - Кхм. - Про Ницше я, конечно, знал, но ознакомиться с его творчеством лично не довелось. - А какая была предпоследняя?
        - «Идиот».
        - Замечательный выбор, он говорит о твоем вкусе. Обычно читают модное, а не вечное. Что же подвигло на чтение классики? - Я заметил, как Маша подавила улыбку. - Или ты читала не Достоевского? Кто-то написал книгу с таким же названием? - Я мотнул головой в сторону закрытой спальни: - Не этот ли?
        - Я читала именно Достоевского. Знакомые посоветовали.
        - Тогда могу порадоваться за тебя, не у всех есть знакомые, чтобы рекомендовали классику.
        Не сдержавшись, Маша все же улыбнулась:
        - Я рассказала про тебя, мне дали совет прочитать эту книгу.
        О как. Маша обсуждает меня со знакомыми. Не слишком приятное известие. А с другой стороны… Обсуждает - значит, думает обо мне. Даже книгу прочла.
        - По-моему, мне до князя Мышкина - как до Проксимы Центавра на лыжах. А тебе как показалось? - Неожиданно для себя мне понравилось сравнение с героем «Идиота» при всей его неоднозначности. Захотелось подробностей. - Разве есть что-то общее?
        - Есть. Принципиальность. Иногда она восхищает, иногда бесит. Но до героя книги тебе действительно как до этой самой, куда ты собрался на лыжах. Наверное, это к лучшему. - Маша вздохнула. - А вообще я мало читаю. Хотелось бы больше, но не успеваю, жизнь слишком насыщенная, надо успеть все.
        А я успевал только читать. И играть на компьютере. И, иногда, писать. В этот миг я завидовал Маше - по-черному, несмотря на ее безрадостное будущее и тоскливое одинокое настоящее. По сравнению с Машей у меня настоящего не было вообще. Если отстраниться, то на взгляд со стороны моя позиция выглядит лучше: я готовил себя к счастливому будущему, а Маша просто прожигала жизнь, проводя день за днем так, будто они последние. Со стороны - я делаю все правильно, так и надо. А изнутри…
        Почему-то иногда хотелось выть.
        Да, как ни крути, я не князь Мышкин.
        В очередную телепаузу за дверью послышались смех и голоса. Наверное, скоро парочка выйдет наружу. Я поднялся.
        - Познакомить? - Маша спрашивала меня про писателя.
        В другое время и в других обстоятельствах - с превеликим удовольствием, но о чем говорить со взрослым дядькой, который только что развлекался в моей квартире с юной дурочкой? Что-то подсказывало мне, что у писателя, наверняка, найдется обручальное кольцо - если не на руке, то в кармане.
        Я ушел к себе и закрыл за собой дверь.
        Парочка вышла, вскоре на кухне зазвучали смех и звон бокалов. Я вспомнил про обещание, которое при мне дала Маша. Недолго же продержалась. Или выпивка в компании не считается? Когда хочется нарушить данное слово, найдутся сотни причин.
        Посиделки затянулись. Полчаса. Час. Мне казалось, что гости скоро уйдут, но случилось непредвиденное. Они отправились в спальню на второй раунд. Телевизор в гостиной опять зашумел, а за стенкой стали ритмично раскачивать мебель.
        Я взял телефон и тоже включил музыку. Не могу больше слышать чужого «счастья». Пусть неправедное, но у них оно есть, а мне, при переполненном гормонами организме, своего счастья еще ждать и ждать. Вдруг стало плевать, что мое счастье будет правильным, а у писателя с подружкой Маши оно неправильное-случайное-разовое. Сейчас, в эту минуту, хотелось именно случайного и разового, и степень правильности не играла роли. Если Даша выйдет, скажем, в туалет, и затем, возвращаясь, ошибется дверями спален, я не знаю, хватит ли у меня сил устоять. Перед глазами стояла восхитительная крупная фигура Даши. Грудь выпирала из водолазки. Попа разрывала джинсы. Сейчас водолазка с джинсами валялись за стенкой забытые и пинаемые, а мне оставалось беситься от собственной ненужности, тоже забытому и пинаемому обстоятельствами.
        Картинку развеяло стуком в мою дверь. Нежданчик. Что понадобилось Маше? Ничего вменяемого на ум не приходило, а то, что приходило, лучше оставить при себе. Когда гормоны уже из ушей лезут, что только ни привидится.
        Я проверил, прилично ли выглядят на мне штаны и ответил:
        - Не заперто.
        Дверь отворилась. Перед глазами встала восхитительная крупная фигура. Грудь выпирала из водолазки. Попа разрывала джинсы.
        - Даша?!
        - Как понимаю, ты Алик, брат Маши. Приятно познакомиться. Можно я посижу у тебя?
        Мой ступор она приняла за согласие и вошла в комнату. Я сидел по-турецки поверх застеленной кровати, Даша присела сбоку на краешек.
        - Нравится такая музыка?
        - Вообще не нравится музыка. - Я резко убавил громкость. Из-за стенки понеслись характерные звуки, не оставлявшие сомнений, чем там занимаются.
        - Ясно. Пусть играет.
        Даша обвела глазами комнату, взгляд ни за что не зацепился, ничто гостью не заинтересовало. Сейчас начнется глупый обмен любезностями, чтобы убить время или сразу попрощаться. Не дожидаясь, я взял быка за рога:
        - У тебя есть парень?
        - Постоянного нет. Не везет мне в любви. Если вспомнить известную поговорку, мне, наверное, надо переключиться на азартные игры.
        - А писатель женат?
        - Не знаю и знать не хочу.
        - Это неправда. О семейном положении людей, которые нравятся, девушки узнают в первую очередь.
        - Это не тот случай, мне действительно все равно. Прости, я, наверное, зря зашла.
        Она поднялась. Я перехватил ее за руку и почти силой усадил на место. Теперь мы оказались рядом, бедра на кровати соприкасались. Даша не сопротивлялась, но я продолжал держать ее за плечо - на всякий случай.
        - Даша, помоги разобраться, иначе у меня голова лопнет. Зачем тебе шашни с таким человеком и в таких условиях?
        Даша глядела на меня как на инопланетянина:
        - Правильно Маша говорила, что ты не от мира сего. По-моему, даже ребенку ясно. Будет что вспомнить: у меня было со знаменитым писателем!
        - А ничего, что одновременно у него «было» с другой, причем в том же помещении и почти в то же самое время?
        Даша пожала плечами:
        - Пусть и у Маши будет, не жалко. Это ответная услуга, раньше она знакомила меня с известным актером.
        - Откуда у Маши в знакомых известный актер?
        - Оттуда же, откуда у меня писатель.
        - Он был действительно настолько известный актер?
        - Мелькал в сериалах, лицо знакомое. Возможно, однажды прославится, и тогда мои воспоминания о нем перейдут в «золотой фонд». У тебя, как понимаю, «золотого фонда» нет?
        - Он мне не нужен.
        Перед глазами мелькнули картинки, представляемые до того, как оказалось, что Маша и Даша поменялись местами. Пусть на миг, но я мечтал о Даше. Получается, что мой «золотой фонд» - мои фантазии. Даше об этом, конечно, знать не нужно. Дикие фантазии сотрутся из памяти, и завтра я о них не вспомню. В этом разница.
        Воспоминания Даши и Маши тоже сотрутся. Особенно, если их много. Запоминается самое яркое, остальное уходит в отвал и превращается в шлак. Золото для моего золотой фонда еще не добыто, а когда придет время, весь фонд будет связан с Любой.
        - Ты странный, - сказала Даша.
        - А по-моему, странная ты. - Помолчав, я задал вопрос на первый взгляд глуповатый, но с моей точки зрения логичный: - Почему вы ходите к своему писателю по очереди? Могли бы там сразу втроем.
        Именно об этом я думал, когда из-за стенки донеслись первые «охи».
        - Ты за кого нас принимаешь? - Даша скинула мою руку со своего плеча. - Это интимное дело, личные воспоминания. По-моему, у тебя не все в порядке с головой.
        - Я тоже писатель.
        Признание вырвалось случайно, на самом деле я хотел сказать, что нелады с головой совсем не у меня.
        Даша посмотрела на меня новым взглядом:
        - Неизвестный гений? Был бы известный, я бы знала. Покажи что-нибудь из своего.
        Я открыл ей на экране свой новый рассказ. Моя первая проба написать что-то серьезное - чтобы Люба в очередной раз ахнула и назвала гением, не авансом, как это сделала Даша, а по-настоящему. Но Любе мой рассказ долгое время противопоказан. Сначала мы наработаем с ней «золотой фонд», и только потом я открою тексты, где вроде бы все правильно, но упомянутое «вроде бы» портит впечатление.
        Даша погрузилась в чтение.
        «Любить - значит, верить»
        «То, чего ждали шесть лет, стало возможно. А вместо счастья…
        Капельница, датчики, провода. Недавно Виктория завидовала Родиону, теперь они поменялись местами. Ирония судьбы. Вернее, гримаса.
        Дверь в палату приотворилась.
        - Виктория Владимировна? - донесся шепот медсестры. - Вас вызывают.
        - Врач?
        - Посетитель, по внутреннему телефону.
        Выходя, Виктория механически поправила одеяло на недвижимом теле мужа.
        В голове не укладывалось. Родиона сбила машина. Виновник скрылся. Врачи сказали, что ничего серьезного, но муж еще неделю проведет без сознания. А судьбоносной новостью она с ним так и не поделилась…
        У стойки дежурной ждала снятая трубка.
        - Вы меня не знаете. - Голос был незнакомый, звонкий, однозначно женский. Скорее, девичий. - Нужно поговорить. Я внизу.
        Ответить Виктория не успела, в трубке раздались гудки. Что ж, нужно - значит, нужно. Виктория допускала, что однажды такой разговор состоится. В держатель телефонного аппарата трубка попала с третьего раза, второй рукой пришлось ухватиться за стойку и подождать несколько секунд.
        Лифт долго не подходил. Мысли разбежались, и даже номер этажа внес сумятицу. Шестой. Цифра шесть в последнее время преследовала. Родион на шесть лет старше, шесть лет прошло после свадьбы, и шесть лет у них нет детей, о которых мечтают. И шесть лет, как Виктория лечится.
        Теперь можно говорить в прошедшем времени, ей удалось выстоять и победить. Диагноз казался фатальным - острый лейкоз. Мучительные курсы химиотерапии, трансплантация костного мозга… Стойкой ремиссии добились ценой, которой не вспомнить без дрожи. Самое страшное в прошлом. Тридцать один - разве возраст? Совсем девчонка, сказали врачи, все впереди. Можно рожать. С этим известием она ждала мужа, когда позвонили из больницы.
        Второй день Виктория не отходила от Родиона, спала прямо в палате.
        Их роман длился долго. Познакомились случайно, на вечеринке, где собрались две компании - картежники-преферансисты и любители йоги. Родион был из первых, Виктория пришла со вторыми, хотя к их числу не принадлежала. Ушли вместе. Свадьбу играли, несмотря на ужасный диагноз. Родион верил в успех. Во всесилие любви. И любовь действительно спасла.
        Пока Виктория лечилась, Родион успешно делал карьеру. Из бригадира на заводе он стал мастером, постепенно дорос до начальника цеха. Большой оклад пришелся кстати: ипотека и лечение отнимали много денег. Квартиру, в расчете на будущего ребенка, они взяли двухкомнатную.
        Возросшая нагрузка приводила к усталости, Родион стал дерганным, вечно недовольным. Когда в цех распределили студентов на практику, вся ответственность, естественно, упала на руководителя. Родион задерживался, приходил измотанный, а по-женски утешить не получалось, сказывались вызванные лечением ограничения.
        Решением стало прежнее хобби Родиона. Собрался новый кружок преферансистов, настроение мужа поднялось, в глаза вернулся былой блеск.
        Однажды Виктория уловила женский запах. Душа обратилась в стекло, в голове впервые вспыхнуло слово «любовница».
        Родион посмеялся над ее страхами.
        - Играем на квартире у приятеля, это «привет» от его девушки. Перебарщивает с духами, совсем нет чувства меры.
        Виктория кивнула. Пусть Родион думает, что она поверила. Жизненная мудрость говорит, что верить нужно в лучшее, а готовиться к худшему. С тех пор часто представлялось, как произойдет встреча с тайной пассией, существование которой муж отрицал. Отрицает - значит…
        Ничего не значит. Вариантов было два: любовница либо есть, либо нет. Во втором случае вариантов тоже два. Первый: измена произошла случайно. Понятно, что случайно оказаться с кем-то в постели невозможно, но обстоятельства бывают разные, и такую «случайность», скрепя сердце, можно как-то принять и даже простить. Ну, постараться простить, если дорожишь любимым человеком. Виктория дорожила. Разовую «подружку», если вдруг встретится на пути, нужно высокомерно игнорировать, чтобы знала свое место.
        Второе: Родион влюбился. Здесь тоже два развития событий. В одном муж не хочет рушить семью, в другом наоборот. Если хочет «переболеть» втихую, чтобы Виктория ни о чем не узнала, следует подыграть. Влюбленность пройдет, и однажды, через много лет, они вместе горько посмеются над прошлым. Если же мужчина хочет уйти из семьи, он уйдет, ничто не удержит. Это худший вариант, о нем стоит помнить, но к реальности он отношения не имел, Родион уходить не собирался. Они с мужем тратили общие деньги на лечение, чтобы завести ребенка, и на жилье, в котором его растить. Если гостья на что-то претендует, то отправится восвояси несолоно хлебавши. Виктория еще поборется за собственное счастье.
        Страшная мысль настигла на выходе из лифта, по спине пробежала холодная капля. А если незнакомка беременна от Родиона? Что делать в таком случае, Виктория не представляла.
        Позвонившая девушка бродила по вестибюлю, разглядывая стенды. Полная противоположность Виктории во всем, словно специально подбирали: вместо худобы - приятная во всех местах пышность, вместо короткой стрижки - водопад блестящих локонов до поясницы, вместо страха и усталости, которых не могло скрыть лицо, - жажда жизни и категорическое неверие в существование компромиссов. Против бледности - чудесный загар. Выглядывавшие из-под белого халата джинсы и мешковатый свитер Виктории казались уродством рядом с обтягивающим платьем красавицы. На вид девице было лет двадцать. В руках - маленькая дорогая сумочка.
        У Виктории отнялся язык. Заготовленная речь улетучилась, осталась пустота.
        Они шагнули навстречу друг другу.
        - Меня зовут Инга. - Викторию смерил оценивающий взгляд. - В отделение пускают только близких, вас долго не было, а я устала ждать. Нужно поговорить.
        Викторию качнуло: нос уловил запах. Тот самый.
        - Вы любовница Родиона? - прямо спросила она.
        В глазах плыло, щеки дрожали. Пришлось опереться о стенку.
        Инга фыркнула:
        - Еще чего.
        Слишком наигранно фыркнула.
        И запах не давал покоя. Это паранойя, или собеседница врет?
        - Я действую не от своего имени, я посланница. Надеюсь, вы не хотите, чтобы с вашим мужем повторилось нечто подобное? - Взгляд Инги взлетел вверх, где за пятью потолками лежал под капельницами Родион.
        - Его сбили намеренно?! - Виктория шумно задышала, рука машинально потянулась за телефоном…
        Сумочка осталась в палате. Инга заметила движение.
        - Хотите вызывать полицию? Сначала выслушайте, и если решите звонить - ваше право. Вы заметили, что в последнее время Родион изменился?
        Еще как. Мысли мужа витали непонятно где, взгляд отсутствовал или быстро отводился. Отсюда возникли подозрения про любовницу.
        - Родион сильно проигрался, - сообщила Инга.
        Виктория выдавила улыбку:
        - Информация любопытная, но неверная. Он никогда не играет на интерес.
        - Точнее, никогда не говорил вам об этом. - Собеседница равнодушно пожала плечами. - С друзьями ставки были копеечными, а недавно он играл с новыми партнерами. Везло. Родион вошел в азарт и не смог остановиться. Особых ценностей ни у него, ни у вас нет, жилье кредитное, зарплата расписана на месяцы вперед. Он поставил вас.
        Виктория споткнулась на ровном больничном кафеле.
        - Не беспокойтесь, не в криминальном смысле. Играли не на жизнь. - Инга взяла Викторию под руку и медленно повела вдоль белых стен коридора. - Ставку приняли. В случае выигрыша ваши материальные проблемы остались бы прошлом. - Инга на миг сочувственно поджала губы. - Ему не повезло. Последние дни ваш муж был не в себе, потому что срок поджимал. Родион затягивал дело, выдумывал причины, доказывал, что сейчас с вами поговорить не может, что у вас какое-то лечение. Но карточный долг свят. Время вышло. Родион собирал деньги, чтобы откупиться, поспрашивайте его друзей - он всем должен. Не вышло, на частичную оплату кредиторы не согласились. Наезд автомобиля - последнее предупреждение.
        - Откуда это знаете вы?!
        Инга досадливо скривилась и оглянулась по сторонам.
        - Потише, пожалуйста. Играли у меня дома. Я свидетельница всего, что произошло, от первого слова до последнего.
        - Вы знаете всех, вы можете помочь… - у потерявшейся в мыслях, оглушенной новостью Виктории забрезжила надежда.
        - Нет, - отрезала Инга. - В мужские дела я не вмешиваюсь. И вам не советую. Что для нас разговоры, для них - жизнь и смерть. Мне кажется, вы не до конца осознаете серьезность положения.
        Не до конца?! Родион лежит безвольной сломанной куклой, Викторию собираются подложить кому-то в качестве приза…
        Мозг бешено искал решение.
        - У кого на руках расписка мужа?
        - Дешевого кино насмотрелись? - усмехнулась Инга. - Слово при свидетелях и есть расписка. Сейчас жизнь Родиона висит на волоске. Обратитесь в полицию - там только посмеются. Или решат, что вы намеренно подставляете мужа. В органах хорошо знают нравы картежников. Ситуация зависла, и меня, как человека незаинтересованного, направили к вам рассказать, что произошло, и объяснить, как решить проблему с минимальными для всех потерями.
        Вспомнив о ставке Родиона, каждая клеточка Виктории прочувствовала упомянутые «минимальные потери».
        - Почему выигравшие не пришли сами?
        - Посмотрите на себя. На вас лица нет, руки дрожат, в любой момент сорветесь. Пришла именно я, чтобы вы не натворили глупостей. Один неверный шаг, и жалеть придется о многом. Успокойтесь. Думаете, я не понимаю, что вы чувствуете?
        - Не понимаете.
        - Зря. Меня тоже ставили.
        У Виктории перехватило дыхание. Вспомнился запах. И сытая усталость мужа.
        - Родион был в числе выигравших?
        - Моему парню повезло больше, он отыгрался.
        В конце коридора Виктория с Ингой развернулись и так же медленно двинулись обратно.
        - Теперь вы знаете все, решение за вами. Можете вызвать полицию. Я буду все отрицать. И другие будут, если их найдут. И сбивший водитель, когда и если отыщется. Полиция получит цепочку несвязанных фактов. Преступления нет, и даже потом, когда «случайность» повторится с Родионом в более страшном виде, произойдет именно случайность. У всех участников окажется несокрушимое алиби. Вспомните фильмы и сериалы про криминал, эта часть жизни там нарисована достоверно. Все еще хотите звонить в полицию?
        Виктория не знала, чего хочет. Череп звенел пустотой. Сердце сдавило.
        - Нет, - выдохнула она.
        Все оказалось не таким, каким виделось.
        Инга улыбнулась одними глазами:
        - Спасибо, что начали мыслить трезво. На вас лежит ответственность за жизнь мужа и за будущее семьи. Эмоции - это по-женски. Думайте по-мужски. И решайте по-мужски. Те, кто выиграл, лично против вас ничего не имеют, но карточный долг, повторяю, в мужском мире свят и ценится выше жизни. Проблему нужно срочно уладить, это в ваших силах. - На секунду достав из сумочки дорогой смартфон, Инга посмотрела на время. - Вас ждут.
        - Сейчас?!
        Виктория еще не свыклась с услышанным, а тут…
        - Ответьте для себя, вы любите мужа? - Инга остановилась. - И не воспринимайте ситуацию как конец света. Скорее, это начало. Поступок Родиона выглядит кошмарно, но только со стороны и по прошествии времени, а когда ваш муж играл, он думал о вас. Представьте его состояние, когда до конца ваших проблем с деньгами осталась одна игра, а он был уверен в успехе! Не судите как ханжа, влезьте в его шкуру. На кону было ваше общее с ним счастье на годы вперед. Встаньте на его место. Вы бы не согласились? Его поступок - высшее проявление любви, он хотел как лучше, он мечтал о том, чтобы вы с ним были счастливы. Беда Родиона в том, что ему не повезло. А вам везет всегда? У вас в жизни не было осечек, когда хотелось одного, а выходило по-другому? Задаю вопрос еще раз: вы любите мужа? Вы готовы спасти его жизнь и свое счастье?
        Как ни мерзко выглядело предлагаемое, а не существует ничего важнее жизни. Рискнуть можно всем - счастьем, любовью… но не жизнью.
        Инга заметила нужное изменение в ее взгляде.
        - Вас проводить?
        Виктория отшатнулась.
        - Как хотите. - Инга кивнула на выход. - Езжайте к дому, где сбили вашего мужа, а лучше идите пешком, получится быстрее. Напрямую отсюда недалеко, минут в десять-пятнадцать уложитесь. В кафе на первом этаже ждут кредиторы. Ничего делать не надо, к вам выйдут. Не волнуйтесь, они достойные люди, вам не причинят вреда. Скорее, наоборот.
        В сумочке Инги заиграла мелодия.
        - Простите. - Вытащив телефон, девушка шагнула в сторону, но сказанное мужским голосом «Ну что?» донеслось четко.
        - Это они? - Виктория протянула руку. - Дайте!
        Слова подберутся сами, главное - услышать этих людей, начать разговор…
        - Нет, тут личное. - Инга отвернулась и что-то зашептала в трубку.
        Звонок взломал ступор оледеневших мыслей, некоторое время они больно хрустели, после чего подтаяли и потекли невообразимыми смыслами и картинками. Виктория сжала виски ладонями. Родион. Родной. Любимый. Его поступок глуп и безрассуден, но она теперь просто обязана…
        Обязана ли? А что будет потом, когда все произойдет? Какими глазами они посмотрят друг на друга… и смогут ли посмотреть в глаза? Если дошло до наезда - значит, Родион не хотел такой расплаты и рисковал жизнью для того, чтобы невозможное осталось невозможным. Если Виктория пойдет на поводу кредиторов, решивших действовать именно в момент, когда муж не в состоянии что-то предпринять…
        - Перезвоню позже. - Инга отключила телефон и обернулась.
        Две взаимоисключающие мысли сражались в голове Виктории. Одна требовала спасать мужа любой ценой, вторая - довериться ему. Родион ничего не рассказал - значит, он надеялся на другой исход. Это в свою очередь говорит, что не все так однозначно. Но доживет ли Родион до другого исхода?
        А если его выбор - честь жены? Жизнь в обмен на честь - в духе настоящего мужчины. Родион - настоящий, иначе Виктория не влюбилась бы в него. Но он поставил жену на кон, что совсем в другом духе. Как расценить поступок и можно ли такому человеку доверять в остальном?
        «Такому человеку». Скажется же. Этот человек - муж, с которым она связала жизнь. Чтобы в горе и радости - навсегда.
        Любовь и вера боролись, любовь молила о немедленном самопожертвовании, а вера в любимого человека заставляла уважать его решения. Виктория сухо бросила:
        - Мне нужно подумать.
        - Я вам все объяснила, дальше смотрите сами, - сказала Инга прежде чем уйти и еще раз посмотрела на часы. - Вас ждут еще двадцать минут, по истечении времени договор считается расторгнутым, и в силу вступят прежние условия. В случае допросов и других разборок я буду отрицать, что знала о соглашении, каким бы образом оно не исполнилось. На вопрос, зачем приходила сюда, скажу, что интересовалась здоровьем знакомого, и это абсолютная правда. Прощайте. Надеюсь, вы примете правильное решение.
        ***
        Ветер трепал волосы и с упорством истинного мужика задирал платье, под ногами скрипела пыль, солнце противно сушило кожу на щеках. Инга шла домой. В сумке вновь затрезвонило.
        - Поговорила? - раздался в трубке тот же нетерпеливый голос.
        - Должна прийти, - буркнула Инга. - Готовьтесь. Камеры проверьте, это главное. И если где-то проколитесь…
        - Обижаешь, мы репетировали.
        - Все предусмотреть нельзя.
        Она хотела отключиться, но приятель не успокаивался:
        - Все же: должна прийти или придет?
        - Не можешь пять минут подождать? - Инга нажала «отбой».
        Теперь от нее ничего не зависит. В мыслях бурлило и пенилось, на душе сквозило, и очень хотелось кого-то пристукнуть. Хотя бы пнуть. Мешали туфли-лодочки, надетые, чтобы сделать походку искушающей, и вместе с платьем, подчеркивающим спелую роскошь, объяснить сопернице, кто чего стоит. Испорченная болезнями тощая палка и, в противовес, юное тело в самом соку - для мужчины, который хочет наследников, выбор был очевиден. Реальность же сворачивала понятный любому здравомыслящему человеку вывод в бумажный кораблик и спускала в канализацию. Наворачивались слезы. Почему Родик сам не ушел от Виктории? Что не так?
        Простейшее объяснение - козел он, как все мужики. Кормил сказками. Или Инга сама себе все придумала? Родик, к его чести, следил за словами и не обещал ничего конкретного.
        Студентка-практикантка и симпатичный начальник цеха - это было круто с самого начала. Немолодой, и что с того? Умный, перспективный, обходительный - не чета озабоченным сверстникам и не менее озабоченным ухажерам постарше. Инга ценила в мужчинах стержень, за который подруги с хихиканьем принимали нечто иное. Родион Михайлович «состоялся». От него веяло несокрушимой уверенностью. И в один прекрасный момент он превратился для Инги в покладистого милого Родика. Умирающая жена и отсутствие детей успокаивали совесть, что в битве доводов начисто перечеркивало гадкие ухмылки подруг.
        Чтобы проводить время с ней, Родик занимал деньги у друзей - зарплата полностью уходила на содержание официальной супруги. Возвращение домой под утро сложностей не вызывало, причиной объявлялся преферанс. Прежнее увлечение служило отличным алиби. Виктория никогда не проверяла, где был муж, считала это ниже своего достоинства. Или глупо доверяла. Тем лучше для всех.
        Ненасытность взрослого любовника поражала. Непонятно, как он выдерживал на голодном пайке до встречи с Ингой. Она очень старалась и сумела стать необходимой. Свидания участились, удлинились и постепенно переросли в нечто большее. Отношения стали более тесными, теплыми, душевными. Проблема разницы в возрасте оказалась выдумкой, им вдвоем было чудесно и до постели, и после, не говоря про между. Проблема оказалась в другом. Из-за ложного сострадания Родик не решался на мужской поступок. Инга ждала, но не торопила. Они почти не разговаривали на эту тему. Когда претензия все же проскальзывала, любимый, сморщившись, уходил от ответа.
        Жалость Родика к супруге вызывала уважение и раздражение. То, что он не бросает больную жену, чтобы уйти к любимой, подтверждало правильность выбора. Именно такой мужчина нужен Инге - ответственный, верный долгу. Но жизнь идет, нужно строить будущее, а не цепляться за прошлое.
        - Хочешь, с Викторией поговорю я? - спросила она однажды.
        Родик вспылил и запретил даже думать на эту тему. Для Вики, дескать, нет ничего важнее семьи. Она тихая, домашняя, скромная. К тому же, больная. Ее убьет сама мысль, что ее предали. А он не предавал, просто мораль и мужской инстинкт часто встают по разные стороны баррикад, а обстоятельства бывают разные. Инга, если у нее в порядке память, должна помнить, что он не обещал ничего сверх того, что было, и вообще, зачем портить прекрасный вечер, когда все хорошо?
        Инга радужного настроения любовника не разделяла.
        - Тебя держит вера в ее честность?А откуда тебе знать, чем тихая домашняя скромница занята в свободное время и почему ей не нужны плотские отношения с тобой? Может быть, вы в равном положении, а ее "лечение" - аналог твоего «преферанса»?
        - Она никогда мне не изменит, - мотнул головой Родик. Как упрямый бык. С тем же выражением лица и отсутствием сомнений.
        - А если уже изменяет? Ты не знаешь женщин.
        - Скорее наступит конец света.
        - Если такой "конец света" произойдет, твоя жизнь начнется с чистого листа?
        - "Если".
        Разговор заронил идею. Давно зрела мысль сообщить Виктории о распутстве муженька и разрушить хрупкую связь с обратной стороны. Останавливало, что больная женщина может простить непутевого спутника жизни, а Родик Ингу не простит никогда.
        Единственным выходом остался компромат на Викторию. Родик слишком верит "скромнице". Чтобы сломать такую веру, нужно постараться. Доказательства должны просто убить. Вызвать отвращение.
        Идея оформилась в план, а к действиям толкнула новость, в которую Инга сначала не поверила. Она собирала сведения о Виктории, и знакомые в клинике сообщили невероятное. Лечение, которое удерживало Родика при супруге, вело совсем к другому результату. Виктория не умирала, она собиралась рожать!
        Пришлось действовать на опережение. Толчком стал случайный наезд. Даже если виновника найдут, причастность водителя к выдуманным событиям, о которых тот, естественно, ни сном, ни духом, недоказуема.В роли «преферансистов-кредиторов» выступят приятели Инги, документальному свидетельству «оплаты счета» Викторией, которое они сделают, не поверить будет нельзя. Когда Родик придет в себя, ему покажут запись, и версия жены, если та докопается до правды или расскажет мужу версию Инги, будет выглядеть выгораживанием своих похождений. При правильном монтаже слово «похождения» покажется детским утренником по сравнению с показанными кадрами. Наступит долгожданный «конец света», и Родик поймет, где его счастье.
        Инга еще раз посмотрела на время. Истекала последняя минута. В больнице Инга оставила Викторию в метаниях, но у той нет выхода.
        Несмотря на волнение, губы растянулись в улыбке. Теперь все будет хорошо.
        Кольнула странная мысль: а как бы поступила сама Инга, если про любимого расскажут нечто похожее и поставят перед тем же выбором?
        Инга хмыкнула: бред. Она никогда не окажется на месте Виктории.
        Телефон вновь зазвонил.
        - Время вышло, а ее нет, - сообщил ожидавший в кафе приятель.
        Не терпится им. Еще бы. Если почти круглосуточно сидеть за компьютерами, белого света не видя, любая живая женщина покажется даром небес.
        - Подождите немного, должна придти, никуда не денется.
        - Должна или придет? - вновь уточнил приятель.
        - Если любит - у нее нет выбора.
        - Выбор есть всегда. Я думаю, что если вправду любит, то ни за что не согласится. Она поверит мужу, а не первому встречному.
        - Даже если все улики - против?
        - Любить - значит, верить.
        Инга хмыкнула:
        - Ты неправильно понимаешь любовь.
        В трубке послышался вздох, и приятель отключился.
        А перед глазами продолжала висеть его глупая, ничем не подкрепленная фраза».
        - И как? - Даша оторвала от экрана удивленный взгляд. - Она придет?
        - Совершенно не важно, как поступила Виктория. Рассказ написан, чтобы примерить ситуацию на себя и задуматься, как поступил бы сам на ее месте.
        - Плохой рассказ. Плохие герои, только Виктория хорошая. Впрочем, она тоже плохая, потому что ради мужа-изменщика готова лечь под других.
        - Она не знала, что он изменщик.
        - Это ее не оправдывает. Не люблю историй с отвратительными типажами, мне их в жизни хватает. Есть что-то другое?
        Я открыл ей «Цель».
        Даша прочитала.
        - От высокого к приземленному?
        Я удовлетворенно выдохнул. Ну, хоть что-то дошло так, как задумано.
        - Как в жизни, - согласился я.
        Даша подняла на меня удивленный взгляд:
        - Разве должно быть не наоборот?
        - Браво. - Я поаплодировал, несколько раз хлопнув перед собой в ладоши. Как же здорово, когда тебя понимают. - А чтобы понять это, нужно глядеть на мир со всех сторон.
        Даша еще раз зачитала концовку:
        - «А цель… кроме счастливого семейного очага… она осталась? - Конечно». - Даша на миг оглянулась на меня, в глазах плескалось лукавство. - «Я в нее часто целюсь… - зашептал я, одной рукой привлекая тебя к себе, а другой дерзко потянувшись вниз, - и с удовольствием попадаю…» - Даша отправила ноутбук на комод и вернулась ко мне под бочок. - Хорошо, когда цели совпадают.
        Она взяла мою руку и потянула к себе.
        До меня дошло, куда катится ситуация. Я вырвал руку:
        - Прости, но моя цель сейчас далеко.
        Оказалось, что Даша не привыкла сдаваться, если ей что-то понадобилось:
        - Разве тебе не обидно, что жизнь проходит мимо?
        - Жизнь - не сумма удовольствий организма, это…
        Досказать я не успел, и хорошо, Даша все равно не поняла бы. Меня спасли внешние обстоятельства. В гостиной выключили телевизор.
        - Прости, поговорим в следующий раз. - Даша поднялась. - Приятно было познакомиться с начинающим великим писателем. Надеюсь, у нас еще будет возможность поговорить о литературе.
        Последние слова она говорила уже из гостиной.
        Даша с писателем ушли, Маша заняла ванную, я лег спать. Разговаривать с Машей не хотелось. Она тоже не горела желанием делиться впечатлениями.
        В пятницу утром, едва забрезжил рассвет, текстовым сообщением я отменил единственное на тот день вечернее занятие, перенеся его на воскресенье, и поехал к Любе на первой электричке. В дороге мысли возвращались ко вчерашнему дню, я загонял их обратно, туда, откуда они появлялись. Мысли - это еще ладно бы, куда ни шло, но они приходили вместе с картинками и звуками, а те будили воображение. Долго так продолжаться не могло. Требовался глоток чистого воздуха.
        Таким глотком была Люба. Незапланированному визиту она безумно обрадовалась. Ее папа, как всегда в будние дни, был на работе, мама днем приняла снотворное и надолго уснула, мы остались одни. Я себя едва сдерживал. В Любе я видел друга и женщину, а после событий с Машей женщина все чаще выходила на передний план. Не представить, какие гадости лезли на ум вдали от моей будущей единственной и неповторимой любовницы и матери моих будущих же детей. Приоритеты давно расставлены и понятны: мне нужна только Люба, ей нужен только я… А что нужно Маше? Она сидела в мозгах неудаляемой занозой, и у меня возникала обида на жизнь: ежедневно за тонкой стенкой искала приключений (и находила их!) жизнелюбивая девица, а мне приходилось терпеть и ждать далекого счастья. Не давали покоя следы присосок в комнате Маши. Юра, близнецы, писатель, еще кто-то, о ком я не знаю, в количестве от нуля (как почему-то жаждала душа) до бесконечности (что более походило на правду, вспоминая неуемный темперамент «тети»)… Неужели Маше этого мало? Так и подмывало прийти и спросить прямо. Останавливала совесть. Вдруг ответ окажется
положительным, и что тогда?
        Стоило совести заснуть, как фантазия накидывала горы диких образов и ситуаций. Маша - женщина и любит утехи, я - мужчина и от жажды таких утех уснуть не могу. Представлялось: если в ночь, когда Маша у себя в спальне стопроцентно одна, я услышу через стенку подозрительные звуки - подойти к двери и постучать с вопросом «Могу ли чем-то помочь?»
        А если Маша скажет, что могу?!
        Здесь, рядом с Любой, Маше в моих мозгах места не было, я ее прогнал, но осадочек, как говорится, остался. Моя жизнь изменилась, не признать этого нельзя, но и Любе рассказать об этом нельзя. Спасение я видел в получении замещающих впечатлений. Клин клином вышибают.
        Глава 7
        Дома у Любы мы разговаривали, пили чай, обедали, лежали на диване в обнимку…
        Я попытался позволить себе чуть больше обычного. Люба мягко остановила меня:
        - Потерпи, немного осталось.
        Обычно этого хватало. Но не сегодня. Преодолевая небольшое сопротивление, я полез руками ей под блузку. Люба ворочалась в моих объятиях, ее состояния я не понимал. Ей нравится то, что происходит, или она на грани срыва? Сильно ли я перешел границы дозволенного? По лицу ничего не заметно, Люба словно ушла в себя.
        Я зашептал:
        - У меня есть небольшой, но постоянно растущий стабильный заработок, сразу по окончании учебы меня ждет работа в престижном заведении. Перспективы чудесные.
        Пальцы просочились под лифчик, он задрался, пойманная мякоть упокоилась в моих ладонях. Вот оно - истинное счастье. Поправка: истинное мужское счастье. Держать в руках грудь любимой женщины. На сегодня в моей жизни не было ничего выше и значительнее.
        Я не сразу смог продолжить, голос пропал. Пришлось прокашляться.
        - Давай ускорим события.
        Люба окаменела:
        - Мы же договорились…
        Хотелось высказать, что это она договорилась, а я вынужденно согласился из-за любви к ней. Любящий всегда идет навстречу. В таком случае, почему со своей стороны Люба не делает того же?
        Упс. Кажется, она поняла меня неправильно, имелось в виду совсем не…
        - «Ускорим» - значит, назначим день свадьбы, - объяснил я. - У твоей мамы плохо со здоровьем, ей тоже хочется быстрее увидеть внуков. Конечно, я желаю ей долгой чудесной жизни и ни на что не намекаю. Наоборот. Наша свадьба придаст ей жизнеутверждающих сил и, возможно, даже поставит на ноги. Женщины любят приятные хлопоты. Часть денег можно взять в кредит, его мы отдадим из суммы, которую подарят нам на свадьбу, или я со временем отработаю.
        - Я тоже думала над этим. По-моему, это хороший вариант. Не люблю быть в долгу, но в нашем случае оно того стоит.
        Аллилуйя!
        - Через месяц - нормально?
        - Ты что!
        - Через два?
        - В лучшем случае - летом.
        - Первого июня? Хорошая дата, мне нравится. Решено.
        - Нет, начало лета - неудобное время, надо хотя бы в июле…
        - Подытоживаю. - В ладонях сминалась и перетекала между пальцами живая магма. Думать было сложно. Я старался. К сожалению, большая часть стараний уходила в смакование ощущений, мозгам оставались крохи. Впрочем, этого хватило. - Весной подаем заявление, в июне женимся, я предупрежу родных, чтобы готовились.
        - Надо еще согласовать с моими…
        - Не согласовать, а сообщить. Это наша с тобой свадьба, решать нам.
        - Ты стал упрямым и напористым.
        - Раньше я сидел на шее родителей, а теперь в состоянии содержать собственную семью. Значит, я заслужил право настаивать на том, что считаю нужным как глава новой ячейки общества.
        - По-моему, тебе просто не терпится. - Люба улыбнулась.
        - Разве кто-то спорит?
        Новую реальность скрепил долгий поцелуй.
        Я чувствовал, как по венам бежит счастье. Люба млела в моих объятиях. Руки благодарили Бога за продолжавшиеся ощущения - нежная плоть таяла под нажатием, гладкая кожа терлась, как Любина щека о мою щеку, любовно и восторженно-жадно, центры ладоней с непередаваемой лаской потирали проснувшиеся соски, а пальцы вбирали в себя жизненные соки. Я чувствовал, как бьются сердца, мое и не мое. Живые наконечники твердели и вытягивались, словно ростки бамбука, приподнимающие опавшие листья.
        А у Маши грудь другой формы.
        К черту Машу. Больше никаких Маш.
        - Хочу увидеть твою грудь, - не выдержал я.
        Потому что перед глазами стояла та, которую видел. Которая меня не стеснялась.
        В глазах Любы мелькнул укор:
        - Тише.
        И правда, надо лучше владеть голосом. Я еще раз прокашлялся, чтобы горло больше не подводило.
        Кажется, укоряли меня только в громкости, к смыслу сказанного претензий не предъявлено, а это значит…
        Да, время пришло. Мечты сбываются.
        - Никогда не думал, что предложу такое, особенно здесь, когда твоя мама рядом… И все же предложу, именно потому, что мы здесь, и потому, что твоя мама рядом. Давай сыграем на раздевание.
        - Во что?
        Вместо отказа - поддерживающий вопрос. Я воодушевленно предложил:
        - Ну, можно в «дурака».
        - Это карточная игра, у нас в доме нет карт.
        - А что есть?
        - Шахматы, шашки… О, у папы есть нарды! Играешь в нарды?
        - Играю.
        - «В длинную» или «в короткую»?
        - Это что же, разные игры?
        - Разные виды одной игры.
        - Неси.
        Мне было все равно, во что играть.
        Мы расположились на диване. В соседней комнате спала мама. У нас стучали о доску фишки и «кости». Росло напряжение. Люба выигрывала.
        - Почему тебя потянуло на нескромные игры? - спросила она.
        Я и так нервничал, а тут еще вопрос, на который у меня не было вразумительного ответа.
        - Не знаю. Захотелось чего-то особенного. Жить играя - интереснее, чем просто жить.
        - Не всегда.
        - Конечно. Но иногда…
        - Я выиграла.
        Из меня будто воздух выпустили. Проигрывать я умею, но игра затеивалась с другой целью. Если за каждый элемент одежды бороться так яростно и долго…
        Сегодня времени даже на вторую игру не хватит. В следующий раз для похожего приза нужно выбирать что угодно, только не нарды «в длинную». Шахматы тоже отставляем, по той же причине. Идеально подойдет «камень-ножницы-бумага», но Любе не нравятся бессмысленные игры. Остаются шашки. Они будут нашим оружием в следующей баталии.
        Люба поднялась с дивана.
        - Как проигравший, ты должен снять вещь… но выиграла я и на правах победителя желаю исполнить твое желание.
        Она взялась за пуговицы блузки.
        Я застыл в предвкушении. Когда женщина раздевается - это красиво и приятно глазу, а когда она раздевается именно для тебя, и когда для тебя раздевается именно любимая женщина… Восторг - не то слово. Эйфория. Экстаз. Нечто высшее, для чего не придумали слов.
        Блузка отправилась в полет, ее дальнейшая судьба ни Любу, ни, тем более, меня не интересовала. Люба развернулась ко мне спиной, заведенные назад руки расстегнули застежку лифчика.
        Расстегнуть мог бы я. Видимо, мне еще рано. Это отдельное удовольствие. В следующий раз.
        Прикрываясь руками, Люба развернулась ко мне.
        - Готов?
        «Всегда готов!» - вскричал организм, но фраза звучала двусмысленно и неприлично, и горло выпихнуло:
        - Давно.
        Люба начала медленно снимать руки с груди.
        - Люба! - донесся голос из спальни.
        - Да, мама, что?
        - Подойди, пожалуйста.
        Одевалась Люба со скоростью солдата при боевой тревоге, но опыта не было, вещи путались, застежка и пуговицы не застегивались…
        - Люба! - повторился зов.
        - Ну, иду же!
        Одевание сопровождал такой взгляд в мою сторону, что стало ясно: никаких игр и раздеваний в ближайшее время мне не светит. Предложить помощь у меня язык не повернулся. Если я сейчас напортачу, мне грозят отлучение, испепеление и растерзание.
        Ночевал я у родителей, а субботу тоже провел у Любы. Люба была мила и нежна, но на телесном фронте - никаких подвижек. Как отрезало. Мои попытки отклика не находили. Оставалось ждать свадьбы, будь она неладна.
        Уехал я на последней электричке. В воскресенье надо быть на месте, днем у меня три урока.
        Как ни чудовищно после расставания с любимой и единственной думать о другой, но дорога прошла в мыслях о Маше. Ее неправильная жизнь не волновала бы меня, будь я далеко, но нам снова жить в одной квартире. Окажись Маша работницей древнейшей профессии или гуляй она напропалую со всеми подряд, я бы понимал ее как человека, а сейчас она оставалась загадкой. Обычные слова о неправильности ее жизни в нашей ситуации не работали, Маша считала правильной именно свою жизнь, и я ничего не мог с этим сделать. Хуже всего, что некоторые аспекты неправильности Маши мне нравились. Ее жизнь бурлила. Пусть варево в этом котле получалось дурно пахнущим, но голодному выбирать не приходится. Мне хотелось вновь увидеть Машу в футболке и трусиках, а то и без них. Я даже не возражал бы услышать стоны за стенкой, с кем бы они там ни возникли. Пусть она заходит в туалет, когда хочет. И пусть приводит подругу Дашу.
        Стоп. С выработавшимися гормонами надо что-то делать, а то и до беды недалеко.
        В электричке на меня внимания не обращали, у всех были свои проблемы. И хорошо, а то мой взгляд начал выискивать в вагоне смазливых барышень. Организм ныл, зудел и требовал жить здесь и сейчас - так, как это делала Маша.
        Перед дверью в квартиру обнаружился ужасный факт. Ключи потерялись. Они могли выпасть в электричке, или по дороге на вокзал в моем городе, или по пути с вокзала где-то здесь. Или у меня дома, то есть в доме родителей. Или дома у Любы. Впрочем, она бы тогда позвонила. И мне ей лучше не звонить с вопросом про ключи, Люба станет волноваться - что со мной теперь будет и как же быть. Родителям звонить тоже не надо, они сами свяжутся со мной, если найдут связку, а так только встревожатся.
        Я набрал номер Маши. Она не отвечала. Так бывало всегда, когда она в клубе. Там запрещали пользоваться телефонами. Дома ее тоже не было - на многократный долгий звонок никто не отреагировал. Я еще раз набрал Машу на телефоне, прислонившись ухом к двери. Если выставленная на меня мелодия… собственно, если заиграет любая мелодия или раздастся любой звук - Маша дома, просто, например, сидит в ванной.
        В квартире стояла полная тишина.
        Какие у меня варианты? Ехать к родителям - втридорога на такси или в ночь автостопом? Ни то, ни другое меня не устраивало. Возвращаться на вокзал и ночевать в пластиковом кресле зала ожидания? Тоже не хочется, на улице зима, на пластике в продуваемом помещении можно околеть от мороза или, в лучшем случае, простудиться и потерять несколько дней, валяясь с температурой. Оставалось снять номер в гостинице (а это, опять же, пустая трата денег) либо выломать дверь.
        Кстати, идея. Нужно пригласить мастера, чтобы он вскрыл дверь профессионально и сразу вставил новый замок.
        Я привалился спиной к двери и долго искал в сети соответствующих мастеров. Они были, но самый оперативный обещал прибыть через три часа. Сидеть три часа в подъезде не хотелось, а идти было некуда. Я собирался подтвердить заказ, когда меня в очередной раз озарило. Идея была некрасива, но привлекательна. После свадьбы мы с Любой вряд ли отправимся в загул по танцулькам и другим ночным заведениям, значит если не сейчас, то когда? И я решил пойти в ночной клуб. Маша работает в таком клубе. Может быть, я ее увижу.
        Она говорила название: «Мурад». Поисковик опять виртуально развел руками, всезнающий интернет упорно отказывал клубу в существовании. Хорошо же они там маскируются. Или Маша мне «лапшу вешала»? Может быть, никакого «Мурада» не существует, а занимается она именно тем, от чего с такой горячностью отпинывалась?
        Сумки с продуктами, которыми меня снабдили родители, я оставил у соседей по лестничной площадке, нашел в сети адрес ближайшего клуба и отправился туда.
        Стоимость входного билета оказалась вменяемой, фейсконтроль в лице двух охранников в униформе я прошел беспрепятственно, рамка металлодетектора на телефон в кармане не среагировала. Будь у меня с собой связка ключей, наверняка, раздался бы сигнал. Но. Будь у меня с собой связка ключей, я не оказался бы в ночном клубе.
        Клуб состоял из нескольких залов на первом этаже бывшего производственного здания. Меня встретили толкотня, спертый запах, состоящий из дыма, пота и алкогольных испарений, и оглушающий шум. Сразу же захотелось уйти. А куда? И деньги за вход заплачены. Хотя бы посмотрю, как люди отдыхают и что они считают отдыхом. Мне такой, с позволения сказать, отдых претил. Конечно, лежание на диване с банкой пива или на пляже с целью на время изменить цвет кожи - еще большая дикость. Время - единственная невосполнимая ценность, убивать время - это убивать себя. Получалось, что хотя бы в одном жизненном принципе с танцующими в клубе я солидарен: лучший отдых - смена деятельности. Вместо интересных статей в сети - компьютерные игры. Вместо игр - книги. Устал от экрана на расстоянии вытянутой руки - можно пересесть к телевизору и посмотреть хороший фильм или познавательную передачу. Мне всегда было, чем себя занять, и состояние «скучно» не возникало. Скучно может стать скучному человеку, а чем ты умнее и многограннее, тем умнее и многограннее твои развлечения, разве не так? Поэтому я не понимал, когда окружающие
считали меня скучным. С моей точки зрения, скучными были они. Иногда мне было грустно, иногда (вру, на самом деле часто, чуть ли не постоянно) тоскливо и одиноко, но скучно - никогда. Кто не умеет быть скучным, тот не может быть скучным, разве не так? Отсюда легко делается вывод, кто же скучен на самом деле - я или те, кто меня так называл.
        Сейчас я оказался, так сказать, в тылу врага. Свой среди чужих. С виду не отличить от местного завсегдатая, а внутри все клокотало от возмущения: как можно столь бездарно и безумно убивать главную ценность жизни?! Дергодрыганье и пустая болтовня - как самодостаточное времяпровождение? Не понимаю. Хорошо, что Люба не такая и что наша встреча с ней, именно такой, какая она есть, состоялась. Двум половинкам найти друг друга - с точки зрения математики задача почти невыполнимая, если вспомнить, что миллиарды мужских половинок делают это одновременно с миллиардами женских, при этом их разделяют государственные границы, расы, религии, языки и другие придуманные людьми предрассудки. Нам с Любой невообразимо повезло.
        Но именно из-за Любы, из-за ее желания делать все как надо, я оказался в рассаднике пустых движений, ничего не значащих слов, бессмысленных объятий, дешевых поцелуев и мимолетных отношений как лекарства от скуки. Повторюсь: мне не могло быть скучно, но тоска и одиночество тоже толкали на поступки, за которые было стыдно. Чтобы оправдать себя, я придумал игру. Собственно, ничего придумывать не пришлось, оказалось достаточным правильно сформулировать. Я - разведчик, мне нужно понять неприятеля, чтобы не быть им завоеванным. Для этого надо выглядеть как неприятель, действовать как неприятель, думать как неприятель. По сути, мне нужно стать на время своим антиподом, и, возможно, мне откроются тайны, секрет которых ныне скрыт от сознания. Как с женской логикой. Она выглядит нелогичной, пока не окажешься на одной волне с той, кто вещает кажущуюся дребедень. Как заметили классики, «дважды два равняется пяти» - не женская логика, а неправильная мужская. В женской логике дважды два - это стеариновая свечка. И если задуматься… почему нет, если настроение соответствующее?
        Чтобы глубже влезть в шкуру клубного аборигена, я прошел к бару и заказал коктейль с самым отвратительным названием. Выглядел напиток еще хуже, чем назывался. Все же я взобрался на высокий стул у барной стойки и, потягивая из соломинки вырвиглазную гадость, наблюдал за «отдыхающими».
        Первое я уяснил сразу: Маши здесь нет. И быть не могло. В заведение, где она, по ее словам, работает, человек со стороны так просто не попадет. Здесь официантов не было, только бармены, все выглядели прилично, а неприлично вели себя только клиенты. Одеваться и танцевать так, как это делалось здесь, мы с Любой отказались бы даже под страхом смерти. У человека должны быть вкус и достоинство. Увидеть, как много оболочек не имеют внутреннего содержания, оказалось неприятно, я был о человечестве лучшего мнения. Итого: Маши здесь нет, заведение паршивое, тоску и одиночество развеять не удастся, зато понятие «скука» вдруг накатило всей тягостной сущностью. Вывод: бежать отсюда немедленно.
        Пришлось задержаться, взгляд зацепился на танцполе за фигуру, напоминавшую кого-то знакомого. Три женщины возрастом между тридцатью и сорока стояли кружком, они танцевали и смеялись, но веселье было натужным: лица безостановочно искали кого-то в толпе. Кого-то или что-то. Скорее всего, они искали приключений. Одна из женщин была высокой и шумной, в танце она широко раскидывала руки, не боясь задеть окружающих, и неприлично двигала бедрами. Казалось, что задеть кого-то телом, словом или поведением было целью, поскольку возможные кавалеры внимания на нее категорически не обращали. Вторая - сухонькая, по виду - самая старшая в тройке, с неестественно округлыми цилиндрическими кудряшками, вызывавшими перед глазами вид бигудей, и в крупных «бухгалтерских» очках. Она застенчиво сжималась от чужих взглядов, но не теряла надежды встретить судьбу, постоянную или как получится. По-моему, она ошиблась адресом, придя в молодежный клуб. Впрочем, не мне судить, кому и куда ходить, я тоже оказался здесь не потому, что хотел именно сюда.
        А третья… Именно на нее я смотрел. Невысокая, начинавшая полнеть, с крупными бедрами, сочной грудью, покатыми плечами и хвостом каштановых волос. Одета в голубые джинсы и узорчатый свитер. Еще бросились в глаза пухлые губы и слегка косивший взгляд. Я ее не знал, это точно. Возможно, видел где-то мельком. Мама кого-то из моих учеников? Но почему сердце щемит, словно встретился потерянный родственник?
        Не сразу, но узнавание свершилось. Я глядел на танцующую женщину, не в силах отвести глаз. Это был словно призрак из будущего. Наваждение.
        Так Люба будет выглядеть лет через десять-двадцать. Та же фигура, чуточку раздобревшая от времени. Те же волосы, пусть и уложенные иначе. Впрочем, Люба иногда тоже носит «хвост». Тот же взгляд - казавшийся отстраненным, но цепкий, который все замечает, все запоминает и делает выводы.
        На миг наши взгляды пересеклись. Возникло полное ощущение, что смотрю на Любу. Я резко отвернулся. Все, допью - и ухожу. Не знаю куда, но уйду. В ночь. В одиночество. В родную квартиру с веселой соседкой. Маша на работе, но я вызову мастера, сломаю замок, а утром поделюсь с Машей новыми ключами. Лучше так, чем…
        - Мне то же самое, - раздалось над ухом.
        Рядом со мной стояла женщина, похожая на Любу, ее взгляд указывал бармену на мой стакан - дама хотела того же. Бармен занялся приготовлением, женщина присела рядом и обернулась ко мне. Кажется, мое разглядывание приняли за интерес.
        - Почему молодой человек скучает в одиночестве? Пойдем к нам, у нас весело и не хватает кавалеров.
        - Простите, я не танцую.
        - Тебе так кажется, а на самом деле танец живет в глубине души. Все, что тебе нужно - выпустить его волю.
        Бармен подал собеседнице готовый коктейль. Я посмотрел на ее правую руку. Кольца не было. Это ничего не значило. Если человек со складом характера Маши и Даши отправляется активно отдыхать, «предрассудки» он оставляет дома.
        - Замужем? - прямо спросил я.
        - Это имеет значение?
        Значит, замужем.
        - Мужа зовут Юра?
        Вот была бы ирония судьбы.
        - Чем тебе досадили Юры? Ты сам, часом, не Юра?
        - Нет.
        - Хорошо. А кто?
        - Алик.
        - Я Люба.
        Меня пригвоздило к барному стулу. Бывает же. Глядя на женщину, я думал о Любе, и женщина оказалась Любой. Чем еще удивит сегодняшний вечер? В смысле, какую подбросит свинью?
        Люба-номер-два потянула меня за рукав в круг танцующих:
        - Пойдем, здесь больше ничего не высидишь.
        - Я уже говорил, что не танцую. И мне пора уходить.
        Сквозь гром музыки Люба-номер-два сообщила мне в ухо:
        - Подожди меня на улице.
        Ее унесло к подругам.
        Я быстро шел к выходу. Не надо было сюда приходить. Напоминание о Любе совсем выбило из колеи, и теперь, глядя на любимую, я буду представлять эту женщину. Не сказать, что вид неприятен, даже наоборот, крутые бедра и большая грудь вызывали неуместные мысли, а пухлые губы, шевелившиеся у лица во время разговора, хотелось поцеловать.
        Совсем крыша поехала. Не надо было сюда приходить. И коктейль, даже единственный, оказался лишним. Мы с Любой не пьем, зачем же я заказал алкоголь?
        В гардеробе шумела очередь, люди все еще подходили, и работница не справлялась с наплывом. Потеряв с десяток минут, я, наконец, получил куртку и шапку и вышел наружу.
        В голове шумело. Морозный воздух бодрил, нос мгновенно замерз, но в мозгу не прояснялось.
        Домой. Быстрей. Чтобы не…
        Я не успел. Рядом остановилась присыпанная снегом машина, ярко-синяя, не из дорогих марок, но и не эконом класс.
        - Садись.
        Дверца пассажира распахнулась. Ее открыла сидевшая за рулем Люба-номер-два - в цветастой пуховой куртке и вязаной шапочке. Сесть в теплый салон к теплой женщине хотелось невыносимо, и все же я сказал:
        - Простите, не могу.
        Люба-номер-два раздумывала пару секунд. Жизненный опыт подсказал правильное направление.
        - Это связано с вопросом, замужем ли я?
        Я кивнул, и на душе полегчало. Говорить правду в лицо - тяжко для обеих сторон. Я многие годы говорил только правду, ничем хорошим это не заканчивалось. Меня сторонились, презирали, изгоняли из компаний и даже били. Правда - предмет обоюдоострый, режет обе стороны.
        - Еще раз простите, я не собирался портить вам вечер.
        - Не «вам», а «тебе». Выкая, ты оскорбляешь даму, намекая на возраст.
        - Простите. Прости.
        - Извинения приняты. Вернемся к твоему вопросу. - Женщина посмотрела мне в глаза. - Я не замужем. Ну, ты сядь, что ли, машина и так холодная.
        Непонятно как, но меня втянуло в салон, словно магнитом. Я знал, что делать этого не следовало, но это произошло. Почти без моего участия. Вопреки рассудку. Не стоило пить тот коктейль. И вообще, не стоило.
        Дверца захлопнулась, машина тронулась с места. Люба-номер-два включила музыку.
        - Чем же тебе досадили Юры?
        - У моей сестры женатый любовник. Юра.
        - Понятно.
        Что ей понятно? Мне самому ничего не понятно.
        - Остановите, пожалуйста. Я так не могу.
        - Мы договорились быть на ты.
        - Прости. Останови, пожалуйста.
        - Ты уверен?
        Конечно же, нет. Я хочу совсем другого, хочу ехать в неизвестность с теплой женщиной, похожей на Любу, хочу зарыться лицом в ее грудь и плакаться о судьбе, хочу сыграть с ней на раздевание и в прочие игры, тысячелетиями практикующиеся между мужчиной и женщиной. Заранее знать, что она не против - величайшее счастье. Никогда со мной такого не было и, я уверен, не будет.
        - Я уверен, - четко проговорил я.
        Люба-номер-два продолжала куда-то ехать.
        - Сделаем так. - Ее тон был серьезен и спокоен. Тон взрослого человека. - Я отвезу тебя, куда скажешь, но сначала ты расскажешь мне, что случилось. Я вижу, что у тебя что-то произошло. Возможно, я смогу помочь. Не отталкивай помощь, сейчас это редкое явление.
        - Куда мы едем?
        - Ко мне. Ты интересовался, замужем ли я. Интерес я удовлетворила, но слова, как ты понимаешь, ничего не значат. Я покажу тебе дом, мы посидим на кухне, и ты расскажешь о своей беде. У меня тоже на душе кошки скребут, иначе я ни за что не согласилась бы пойти с подругами в этот клуб. Его стоило бы переименовать в «Одиночество». Туда идут от отчаяния.
        - Дома кто-то есть?
        - Никого. У меня есть сын Миша, ему шесть, сейчас он у моей мамы.
        - Моего братишку тоже зовут Мишей.
        - Ну вот, оказавшись между двух виртуальных Миш можно загадывать желание. Я загадала, ты тоже загадай. В приметы верят только глупцы, но когда приметы сбываются, на душе приятно, правда?
        - Не знаю.
        Я ничего не знал. Из желаний в голову лезли только гнусные. Не надо было пить тот коктейль. Не стоило идти в клуб. Не следовало садиться в машину.
        - У меня есть девушка, - сказал я. - Мы очень любим друг друга. Она похожа на вас. Прости, на тебя.
        - Почему же ты не с ней?
        - Она живет в другом городе. Я ехал от нее, потерял ключи и не попал домой. Кроме меня, в квартире живет моя тетя, она работает в клубе, и я пошел в клуб.
        - Тети там не оказалось?
        Там оказалась другая тетя. Это неважно. Глупые мысли. Гадкие мысли.
        - Тетя работает в другом клубе.
        - А ты пошел в этот, в «Одиночество», как я его теперь называю. Ты сидел один, тебе было плохо. Мне тоже было плохо, когда я шла в этот клуб. Когда людям плохо, они должны помогать друг другу.
        - Должны, но помощь бывает разной.
        - Вспомнился тост: «За хороших людей, их так мало осталось. За нас с вами!» Хорошие люди помогают друг другу всегда и во всем.
        «Во всем». Пакостливое подсознание набросало новых скабрезных картинок.
        - У меня есть девушка, - напомнил я.
        - Как это мешает мне помочь тебе?
        - Возможно, это помешает мне помочь вам. Прости. Тебе.
        Если помощь подразумевалась та, о которой я думаю - ничему подобному не бывать. У меня есть Люба.
        - Люба.
        - Что «Люба»? - Я же не говорил, как зовут мою девушку, при чем здесь «Люба»?
        - Алик, меня зовут Люба. Произнеси имя вслух, не бойся, а то так и будешь выкать.
        - Люба, - послушно повторил я.
        Перед глазами всплыло любимое лицо. Люба (моя Люба, виртуальная) смотрела укоризненно, она не любила тайн, у нее от меня секретов нет и не будет. А я погряз во вранье. Сначала это касалось Маши, теперь - Любы-номер-два. О знакомстве с ней рассказывать нельзя, иначе придется объяснить, зачем меня потянуло в клуб, а приемлемого ответа у меня нет.
        Пока мы говорили, в окнах мелькали заснеженные улицы, район многоэтажек сменился частным сектором, машина подъехала к воротам двухэтажного коттеджа. За бетонным забором виднелся засыпанный снегом сад и беседка с кирпичной трубой - летом, скорее всего, там готовили шашлыки. Люба-номер-два нажала на кнопку брелока, сдвижные ворота поползли вбок.
        - Люба, мне лучше уйти.
        - Попьем чаю, поговорим, потом ты позвонишь тете, и, если она дома, я отвезу тебя, куда скажешь.
        - Она работает до утра.
        - У меня в доме много места, постелю тебе в гостиной на диване. Не устроит гостиная - могу разместить в гостевой комнате на втором этаже, но оттуда далеко ходить на кухню и в туалет.
        - Ва… Тебе с утра на работу не надо?
        Завтра воскресенье, но - мало ли?
        - Люба. Называй по имени, больше не ошибешься с обращением.
        - Люба, тебе с утра на работу не надо?
        Святое для меня имя произнесено, и на этот раз лицо моей Любы не возникло перед внутренним взором. Люба отпустила меня? Но я ее не отпускал. Люба-номер-два (для меня она всегда останется под номером два, по-другому про себя называть не могу) ответила:
        - Надо. У меня свой маленький бизнес, на работу я прихожу позже остальных. Правда, и ухожу позже всех. Капитан обязан покидать корабль последним.
        - Если корабль тонет.
        - Тоже верно. Но иногда с корабля убегает столько крыс, что он в конце концов не тонет.
        А у нее есть чувство юмора. Большая редкость для женщины - искательницы приключений.
        Мы въехали во двор, ворота сзади медленно затворились, впереди так же не спеша открылись автоматические ворота примыкавшего к дому гаража. Машина заехала внутрь. Люба-номер-два вышла из машины и открыла мне дверь в дом.
        - Проходи.
        Прихожая оказалась визуально выделенной частью огромного помещения-студии, оно занимало почти весь первый этаж. С одного краю, у дверей с улицы и из гаража, - прихожая с зеркальными шкафами-купе, с другого - кухня с рядами шкафчиков, столом, барной стойкой и двустворчатым холодильником. Середину занимал п-образный мягкий уголок с тумбой и огромным телевизором на ней. Слева у окна вверх уходила лестница на второй этаж. В закрытую часть помещения вели три двери. Как можно догадаться, это ванная, туалет и кладовка.
        Мы разулись, сняли куртки и шапки. На мне были джинсы и связаная мамой шерстяная кофта поверх водолазки, на Любе-номер-два - джинсы и свитер. Впрочем, свитер она сразу стянула через голову (в доме было ощутимо натоплено), и на ней осталась белая блузка на пуговичках. Из-под блузки проглядывал белый же лифчик. Назвать его маленьким язык не поворачивался, а наполнение не помещалось внутри и выпирало вверх и в середину. Я не разбираюсь в размерах женской груди, у меня для нее всего два термина. Маленькая грудь - когда ее не видно совсем (но женская грудь, даже такая, остается для мужчины женской грудью и желанным трофеем), а в категорию большой груди входило все остальное. По этой градации выпуклости Любы-номер-два требовали многократного повторения слова «очень». Хорошо, что столь основательные переговорные аргументы хозяйка прятала под плотный ограничитель лифчика. Освобожденные, они, наверняка, посоперничали бы в размерах и притягательности с ягодицами Маши, причем дали бы фору. Понятно, что со своей Любой я никого не сравнивал, она выше сравнений, она идеальна и неповторима.
        Но сравнивать Машу и Любу-номер-два хотелось, и я сравнивал - сначала невольно, затем с удовольствием. Если Любу-номер-два представить в одной футболке…
        Что-то я не о том думаю. Наступившая тишина нервировала. Перед глазами стояла выпиравшая из футболки необъятная грудь.
        - Отопление - центральное? - спросил я, чтобы в голову не лезли всякие глупости.
        - Свое.
        - У нас в доме центральное, но тоже жарко.
        Я снял вязаную кофту. Щеки продолжали гореть, и я не понимал, от тепла это, от алкоголя или от предчувствия непредставимых событий.
        Одежда пропахла сигаретным дымом. Если запах не выветрится, у любого из моих знакомых ко мне возникнут вопросы. Я не курю, не хожу туда, где курят, и среди моих друзей нет курящих. Последнее - потому что нет друзей. Наверное, где-то есть тусовка таких как я, но мне было хорошо одному. Тем более, что я не один, у меня есть Люба.
        Сейчас у меня была Люба-номер-два.
        - Чай, кофе, кофе с коньяком, коньяк без кофе? - Она прошла на кухню.
        - Кофе растворимый или зерновой?
        - Растворимый - не кофе. Садись на диван. Музыку?
        - Не надо, в клубе от нее устал.
        - Сахар?
        - Две ложечки, если чашка большая.
        - То есть, чашку желательно взять побольше. Ясно.
        Ничто в помещении не говорило о проживании мужчины. Вещи в прихожей - только женские и детские. На стене висело фото очаровательного мальчугана в костюме серого волка - наверное, с новогоднего утренника.
        На кухне Люба-номер-два зажужжала кофемолкой. До чего же она напоминала мою Любу. Не знай я точно, что у Любы нет таких родственников, решил бы, что сестра или тетя. Бывают же совпадения.
        - Можно воспользоваться? - Я указал на закрытые двери.
        - Пожалуйста.
        Никаких значков на дверях не было, я начал с левой. Это оказалась ванная. Теперь я знаю, какую ванную комнату хочу, когда появится возможность выбирать. Кроме обычных аксессуаров - умывальника, стиральной машинки, сушилки и душевой кабинки - в центре на керамическом подиуме стояла невероятная двухместная ванна, где можно лежать «валетиком». Стальные кругляши по поверхности сообщили, что передо мной не просто ванна, а джакузи. Никогда я не был в джакузи, даже не представляю возможных ощущений. Немалого труда стоило не попросить об этом. Всему свое время. Однажды с Любой…
        Туалет нашелся за второй дверью. Кстати, защелок на дверях ванной и туалета не оказалось, это теперь мода такая, что ли? Или мама боялась, что ребенок закроется, что-то случится, а она не попадет внутрь?
        Когда я вышел, кофе был готов. Аромат плыл божественный. Я принял чашку в руки и осторожно отхлебнул.
        - Чудесно. Что за привкус?
        - Я все же добавила коньяку для запаха. Какое желание ты загадал по пути сюда?
        Люба-номер-два со своей чашкой в руках опустилась на диван в полуметре от меня.
        Я ответил не сразу, зато ответ расставил все точки над i.
        - Не поступиться принципами.
        - А я - хорошо провести вечер, который плохо начался. Такие, как я, в клуб идут не от хорошей жизни. Мне повезло, мне встретился ты - честный, умный, принципиальный, позитивный. Не думай, что мне от тебя надо больше, чем ты можешь дать. Так даже лучше. Приятно узнать, что среди молодых людей есть такие, как ты. Мне хотелось бы, чтобы у сына были такие же принципы. - Она отвела взгляд в сторону. - И у мужа.
        Я поперхнулся горячим кофе.
        - Ты же говорила, что не замужем?!
        - Имею в виду бывшего мужа. Год назад он ушел к другой, мне оставил этот дом и маленький бизнес - салон красоты. На жизнь едва хватает. А годы уже не те.
        От меня ждали возражений или хотя бы комплимента, и я подбодрил:
        - Ты отлично выглядишь.
        - Все так говорят, а выбирают молодых. Мне уже за тридцать.
        Скорее под сорок, если не за, но я промолчал. За сорок - это тоже за тридцать. Женская логика.
        - Что я все о себе да о себе. Теперь жалуйся ты.
        - У меня все хорошо.
        - Поэтому среди ночи ты оказался в вонючем клубе. Не верю.
        - У меня есть любимая девушка.
        - Верю. А ты у нее - любимый?
        - Более чем.
        - В чем же проблема?
        Как объяснить, что телесных радостей не хватает сейчас, а не в счастливом будущем? Чужому человеку такое не скажешь, особенно в условиях, когда мои принципы шатаются, как пьяный на улице. Даже на Любу-номер-два я обратил внимание потому, что она похожа на Любу, но более открыта миру. И мне. Это меня и напрягало.
        - Мы живем в разных городах, и мне тяжело.
        Фактически, я сообщил о проблеме, но так, что придраться не к чему.
        Люба-номер-два задумалась.
        - Тебе жарко? - спросила она.
        Я чувствовал, что у меня полыхают жаром не только щеки, но и уши, и все остальное. Лоб вспотел.
        - Нормально.
        - Сними водолазку.
        - Под ней только майка. Не надо.
        Люба-номер-два взяла у меня пустую чашку и поднялась.
        - Значит, пора устраиваться на ночь. Постелить тебе здесь или в гостевой на втором этаже?
        Хотелось остаться здесь на диване, но вспомнилось, как по ночам Маша выскакивала в туалет в неглиже и без него…
        - Наверху.
        - Хорошо. А ты прими ванну. Умеешь пользоваться гидромассажем?
        Как говорится, сбылась мечта идиота.
        - Нет.
        - Пойдем, объясню. Кстати, ты пробовал сорбетто?
        - Это из какой сферы жизни?
        - Итальянское лакомство. Приготовлю, пальчики оближешь. Когда жарко - в самый раз.
        Люба-номер-два показала несложные манипуляции с джакузи и ушла готовить мне постель и угощение перед сном.
        Вода набралась быстро. Развесив вещи на крючках у входа, я с наслаждением погрузился в бурлящее блаженство.
        Как же мне повезло встретить Любу-номер-два. Жаль, я не могу отплатить ей за сочувствие и помощь. Постараюсь отплатить позже. Можно предложить уроки для сына. Он еще мал, с такими я обычно не занимаюсь, но из всего бывают исключения. Люба-номер-два пошла навстречу мне, я пойду навстречу ей. Хорошие люди должны помогать друг другу.
        В огромной ванной комнате одну из стен заменяло панорамное окно, его закрывала глухая штора, чтобы не подсматривали с улицы. Интересно, а как здесь моются днем?
        Я расслабился, закрыл глаза, откинул голову на бортик…
        Дверь отворилась.
        - Ваш сорбетто, синьор.
        Люба-номер-два вошла в пушистом банном халате до пят, в руках было два бокала на высоких ножках.
        Я резко прикрылся руками. Люба-номер-два поморщилась:
        - Алик, не смеши, неужели думаешь, что меня там что-то смутит? Кстати, «Алик» - сокращение? А как полностью? Не хочешь - не говори.
        - Алексей.
        - Очень приятно.
        Люба-номер-два взошла на выложенный плиткой подиум, окружавший джакузи, и наклонилась ко мне, передавая бокал. Глаза у меня не знали, куда деваться. Половинки халата отвисли и разъехались, внутри било по инстинктам белое богатство. Оно тоже висело, будто огромные капли на потолке, и мягко раскачивалось. Огромные молочные пакеты мужского счастья. Того и гляди оторвутся. Но не оторвутся. Но вид такой, словно оторвутся. Из-за этого невозможно оторвать взгляд.
        - У меня есть девушка, - тупо повторил я как мантру.
        Люба-номер-два знала об этом, и получилось, что сказанное нужно мне самому как напоминание.
        - Перестань. - Люба-номер-два вручила мне один бокал, второй поставила на бортик и развязала поясок халата. Тот мягко соскользнул на пол. - Я на твои принципы не покушаюсь, просто хочу приятно провести время в приятной компании. Не каждый день встретишь интересного и гарантированно безопасного человека. Мне с тобой так же безопасно, как тебе со мной, и пусть так остается. А стеснение можешь отбросить, от жизни нужно получать удовольствие. Вспомни слова Моэма: «Хорошо одетый человек - тот, на чью одежду не обращают внимания».
        Колыхавшиеся перед глазами прелести погрузились в воду, их владелица вытянулась рядом со мной «валетиком». Уровень воды поднялся почти до края.
        - За приятный вечер в приятной компании. Чин-чин!
        Люба-номер-два ударила своим бокалом о застывший на месте мой. Звук получился глухим.
        Я попробовал «итальянское лакомство». Во рту с кисловато-сладким вкусом божественно таяла желтая ледяная кашица. Вспомнилось первое правило эскимосов: «Никогда не ешьте желтый снег!»
        - Сорбетто - замороженный лимонный сок, - объяснила Люба-номер-два. - Нравится?
        - Очень.
        Сорбетто в горячей ванне мне нравился, не нравилась ситуация. Слова Люба-номер-два говорила правильные, а поступала странно. Десять минут назад мы собирались разойтись по разным спальням, а сейчас лежим голыми в одной ванной, и расстояние между нами - меньше ладони. Вода хоть и бурлит, но прозрачна, мы разнополы, и это сказывалось на моем организме. Неужели я в чем-то просчитался?
        - Как здесь моются днем? - спросил я, опять же, чтобы не молчать.
        Любу-номер-два ситуация не смущала, она ей наслаждалась.
        - Стекла тонированы, снаружи ничего не видно. - Взгляд соседки по водоплаванию опустился в воду на середину моего тела. - Алик, это никуда не годится. Встань.
        - Зачем?
        - Поднимись, говорю.
        Наверное, с такой интонацией она командует ребенком, когда тот не слушается. Не понимая зачем, я машинально поднялся в ванне на ноги, отставив пустой бокал и прикрывшись обеими руками.
        - Сдвинь руки немного вниз. Посмотри, я говорю про это. - Тонкий указательный палец ткнул меня в заросли волос вокруг того, что я упорно скрывал под ладонями. - Уверяю тебя как женщина: такой кошмар твоей девушке не нравится, что она ни говорила бы по этому поводу. Конечно, если у нее есть вкус. Прости, в этой ситуации, наверное, лучше сказать, что если твоя девушка обладает чувством прекрасного. Не верю, что она видела это безобразие и ничего не сказала. Одно из двух: она у тебя чрезвычайно тактичная или свои джунгли ты еще не демонстрировал. - Проницательный взгляд поискал что-то в моих глазах и озарился догадкой. - Она еще не видела?
        - Нет, - вымучил я ответ.
        - Тогда дело поправимо. Поверь, ты попал в нужные руки, я не просто специалист, а профессионал. Мой салон красоты специализируется на интимных прическах. Посмотри.
        Люба-номер-два тоже поднялась из воды, попутно отключив в джакузи бурление - оно мешало разговору. Следующие движения напомнили танец живота при поднятых кверху руках: колыханиями и кружением бедер мне демонстрировали, как должен выглядеть пах у жаждущего быть востребованным индивида со вкусом.
        Тотчас вспомнилась Маша с ее почти кукольной гладкостью. У Любы-номер-два выше интимного раздвоения поднималась полоска - столь тщательно ухоженная и, можно сказать, выпестованная, что назвать ее будничным словом «волосы» язык не поворачивался. Она выглядела как произведение искусства. Возможно, им и была - в определенном смысле.
        Ситуация выходила из-под контроля. Мои ладони не справлялись, их пришлось выдвинуть вперед. Аргумент против неприемлемого предложения нашелся сразу:
        - Я мужчина.
        - А я не предлагаю тебе сделать так же, я показываю, что в человеке все должно быть прекрасно, и тело, и душа, и паховая область. Стой прямо.
        С полочки за бортиком Люба-номер-два достала флакон, и пенная струя ударила меня над скрещенными ладонями.
        - Да убери же руки, чудила. Мешают. Успокойся, сделаю красиво и брутально, хоть на выставку отправляй.
        Следующие несколько минут с помощью бритвы меня освобождали от излишнего волосяного покрова. Попутно осуществлялся ликбез:
        - Бриться нужно регулярно, ты же не гамадрил с острова, где всего одна самка, и у той волосы на груди растут. Брить надо по ходу роста волос, делать это желательно перед сном, чтобы за ночь кожа успокоилась. Сначала разогреть влажным полотенцем или в горячей ванной. Не водить бритвой по одному месту, кожа этого не любит. В конце ополоснуть прохладной водой и нанести увлажняющий крем. Ну вот, погляди, какая красота.
        Я судорожно сглотнул. Сверху мне хватало вида, как женские пальцы придерживают мой офигевший от происходящего инструмент, и если бы не ласковая аккуратность специалистки по чужим пахам, мог случиться конфуз. Переживать такого напряжения еще не приходилось, и просто счастье, что все закончилось благополучно. На естественную реакцию моего организма Люба-номер-два, как профессионал в собственном деле и просто как взрослая женщина, внимания не обращала.
        - После процедуры нежелательно носить кружевное и обтягивающее. Тебя касается только второе, ты же у нас мачо, как я понимаю. Все ясно?
        Я кивнул. Слов не было. Были желания, которым не было места. Ох, если бы у меня не было Любы…
        - Опустись, сядь на пятки. - Когда я сделал это, Люба-номер-два вручила мне флакон с пеной и бритву. - Закрепим пройденное. Во-первых, не забудешь, как это делается, а то, кажется, ты немного в шоке. Во-вторых, частично расплатишься.
        Она перешагнула бортик и, не обращая внимания на оставляемые лужи, прошла к двери, где у стенки стоял предмет непонятного назначения, похожий на доску или узкий складной столик. Люба-номер-два направилась именно к нему. Мой взгляд застрял на ее открывшейся средней части, до того обращенной назад или покоившейся на дне ванной, а мозги между тем застопорились на слове «расплатишься». Смысл не доходил. Если имеется в виду помощь ближнему, то почему «частично»?
        Люба-номер-два на миг обернулась, я быстро отвел взгляд.
        Принесенная к ванне, «доска» оказалась пластиковым сиденьем, оно устанавливалось поперек ванной, две распорки по нижней части не давали сиденью сместиться.
        - О какой плате ты говоришь?
        - Сделанная правильно, такая услуга стоит немалых денег. - Люба-номер-два села передо мной на скамью, раздвинутые ноги обеспечили объем работ. - Тренируйся и одновременно расплачивайся.
        Вот уж не думал я, что окажусь в такой ситуации. Руки подрагивали. Одна часть сознания требовала не делать то, что предлагалось, другая голосовала за это всеми конечностями.
        - Тут все отлично, бритва не нужна, - выдавил я.
        - Это на взгляд мужика, которому от женщины нужно только одно. Проведи рукой. Не пощупай, говорю, а проведи, и ощутишь легкую жесткость, а она, если не принять мер, станет колючестью. Да, вот так, вдоль, вглубь, еще раз, чувствуешь? Не стесняйся, сейчас ты не мужчина, а специалист важного косметологического направления. Ты же не стесняешься врача? И врач не стесняется делать свою работу.
        И я, обтекая потом вовсе не от жары и влажности, применил полученные знания. После основной части процесса, вымотавшей все силы, включая силу воли, Люба-номер-два убрала с ванной сиденье-поперечину и опустилась передо мной на четвереньки, лицом к стене, прогнувшись и выпятившись, чтобы все скрытое отворилось:
        - Теперь - в таком положении, чтобы добраться до труднодоступного и всего прочего, что осталось.
        Вид завораживал. Тело отказывалось повиноваться, оно требовало своего. К сожалению для него - своего, но не моего. У меня есть Люба. Далекая и несговорчивая. Желанная и недоступная. Мое будущее счастье.
        А как же настоящее? Коту под хвост?
        Нельзя думать о настоящем. Это больно. Думать нужно о будущем.
        А глаза видели настоящее.
        С огромным трудом (для души) я превратил оставшуюся жесткость в нежную мягкость и, наконец, отложил бритву к прочим принадлежностям.
        - Готово.
        - Спасибо. Теперь смажь увлажняющим кремом, - качнувшийся подбородок Любы-номер-два указал на флакончик, из которого она обрабатывала мои побритые поверхности.
        Ее поза осталась прежней. Я набрал крем на правую ладонь и, помогая и придерживая левой, начал втирать.
        Это было невозможно. Руки чувствовали. Тело требовало. Любые отговорки бессмысленны, они противоестественны.
        Стоп. У меня есть Люба.
        А у моего организма нет Любы. Зато здесь у него есть Люба, правильная Люба, такая, как надо. Мои руки замерли.
        - Я хочу…
        - Я тоже.
        Часть третья. Альф
        Глава 1
        Телефон Маши отозвался сразу:
        - Что-то случилось?
        Ни «привет», ни «алло»…
        - Почему сразу «случилось»?
        - В нормальной ситуации ты не позвонишь.
        Она права. Я покосился на готовившую завтрак Любу-номер-два и спросил Машу:
        - Ты дома?
        - Давно.
        - Я потерял ключи. Скоро приеду.
        То, что произошло ночью, не должно было произойти. И все же произошло. Среди прочего виновато итальянское лакомство, в состав которого, как между делом объяснила Люба-номер-два, входила водка. В состоянии ледяной кашицы алкоголь не ощущался, язык чувствовал только лимон и холод. Злую шутку со мной поочередно, с нарастающим эффектом, сыграли барный коктейль с неизвестным количеством спирта, кофе с неизвестным количеством коньяка и, в качестве контрольного выстрела, сорбетто с неизвестным количеством водки. Я где-то читал образец женской логики: «Алкоголь вреден: он толкает на мимолетные связи, после них тянет покурить, а курение убивает». Вот-вот. Я не курю, но от того, что случилось, покурить тянуло просто очень.
        После жаркого рандеву в ванной я по-детски расплакался, оскорбил Любу-номер-два, покрыв последними словами, хотя сам был виноват не меньше, и едва не ушел в ночь и холод. Люба-номер-два проявила женское великодушие, она понимала, что во мне говорит алкоголь, и отвела меня спать в гостевую комнату. Наверное, я там буйствовал или вел себя еще как-то непотребно, теперь не вспомнить. Люба-номер-два успокаивала меня, она прилегла рядом, обняв и баюкая, и невозможное, случившееся в ванной, вновь оказалось возможным.
        Когда рассвело, я тихо поднялся и около двух часов ждал Любу-номер-два внизу на диване. Смотреть ей в глаза я не мог. Она включила музыку и приготовила завтрак, мы съели его в полном молчании.
        Люба-номер-два не выдержала первой.
        - Тебе не понравилось?
        - Все намного хуже.
        Мне понравилось.
        Сейчас, при свете дня и тяжелой, но трезвой голове, я понимал весь ужас произошедшего. Люба-номер-два видела мое состояние и, спасибо ей огромное, не намекала на продолжение.
        - А мне очень понравилось как ты меня брил, - сказала она. - Поверь специалисту, у тебя талант.
        Разговор об этом продолжился, когда после моего звонка Маше Люба-номер-два повезла меня домой.
        - У нас в салоне одни девки работают, а мужские руки - совсем другое. Как в кулинарии: лучшие повара - мужчины, хотя большинство поваров - женщины. Ты кто по профессии?
        - Историк.
        - Стыдно, батенька. Если ты не академик, на истории денег не заработаешь. На что будущую семью содержать собираешься? Приходи к нам в салон, для начала попрактикуешься на персонале, и если все нормально… Обещаю, в обиде не останешься, создадим лучшие условия, а конкурентам носы утрем.
        - Подумаю.
        - Салон «Сизиф», адрес и телефон найдешь в сети.
        - «Сизиф»?!
        Название брали с потолка, что ли, не задумываясь о смысле? Как историку, мне стало смешно и грустно.
        Люба-номер-два улыбнулась:
        - А ты подумай о специфике салона. Сколько бы мы ни трудились и как хорошо ни делали свою работу, через день-два все возвращается в исходное состояние.
        Расстались мы обыденно, как знакомые, которых ничего не связывает.
        Дома я сразу прошел в свою комнату и рухнул в кровать.
        Как относиться к себе после случившегося? Я понимал мерзость поступка. Я изменил Любе.
        Но. Как изменить тому, с кем ничего не было? Разве это измена? Понимаю, что ищу оправдание, и мой поступок нужно судить в другой плоскости, но почему не посмотреть на ситуацию с этой стороны? Совесть мучила, а довольный организм расплывался в неге: «Ты молодец! Ты думаешь обо мне! Историки копаются в прошлом, чтобы узнать будущее, и забывают о настоящем. Ты не забыл. Повторяю: ты молодец!»
        А на душе скребли кошки. Невольно приходили сравнения с Машей. Она любит Юру, но молодой организм требует больше, чем дает любовник, и Маша изменяет ему, ничуть не считая это проблемой. Или она не чувствует укоров совести, потому что Юра тоже не святой? Он признается Маше в любви, встречается с ней, но в остальное время живет с супругой. Поставить себя на место Маши было сложно и почти невозможно, но я постарался, и получалось, что Маша права в своей обиде на женатого любовника. Как можно требовать верности, если Маша у тебя на втором месте после другой женщины?
        А мне было обидно, что случилось невозможное, и в то же время будто бы ничего не произошло. Мироздание осталось на месте, небо не упало на землю, атланты и кариатиды не прогнулись и не склонили глав под тяжестью гигантских глыб. Собственно, на месте подразумевавшихся глыб оказался скромный навес из сомнений, легко разбиваемых доводами, которых нашлось неожиданно много.
        К телефонному разговору с Любой я готовился как к главному экзамену жизни. Конечно, рассказывать о том, что произошло, я не стал, оно умрет вместе со мной. Я сволочь, я малодушная тварь, но все уже случилось, ничего не изменить.
        Среди прочего я сказал:
        - У меня ключи от квартиры потерялись, я их у вас не оставил?
        - Не находила. Посмотрю внимательней.
        - Уже не важно, я сделал дубликаты.
        - А как же ты домой попал? Сидел под дверью, пока Маша с работы не пришла?!
        Трудно врать, но надо.
        - Она пришла быстро.
        Какая же я мразь. Люба за меня переживает, а я…
        Скоро все изменится. До свадьбы осталось немного.
        Вечером я сидел перед компьютером, изливая мысли в буквы, а из них составляя ничего не значившие слова. Все равно главного не сказать, как ни старайся. Мысль изреченная есть ложь. Писатели - обманщики. Все поголовно.
        «Любовь. Береги и берегись!»
        «Любимая, как еще рассказать о своей любви к тебе? Песнями трубадуров и менестрелей? Стихами и сонетами великих поэтов древности и современности? Или изящной вязью слов, давно сплетенной в паутину красивостей сонмом гениев, талантов и графоманов, упорных бездарей и имеющих божью искру литераторов, возжигающих этой искрой неистовое пламя. Мы выросли из одежды прежних авторитетов, Кавальканти нам стал неинтересен, Пизано кажется отстало-вычурным, Фичино - сально-грубоватым, смешным и непонятным. Данте - утомительным. Знаменитое "Зерцало любви" Готтифреди - на современный взгляд это всего лишь циничное пособие, сделанное в виде диалога и разбавленное умничаньем и псевдофилософией. Пособие учит тому, что молодой девушке, живущей под одной крышей с сородичами, надо не забыть смазать дверные петли и противовес, чтобы не скрежетали, привязать язычок колокольчика двумя веревочками, заранее приготовить войлочные тапочки и ждать любимого человека на кровати, перебранной под предлогом избавления от клопов, чтобы не было скрипов. Не подумай ничего плохого, это же средние века, католическая страна, строгие
нравы. Не подумала? Ну и замечательно.
        Любовь - дело опасное, каждый, наверняка, испытал это на собственной шкуре. Она вредит либо одному, либо другому, либо обоим вместе - видимо, чтобы второму не обидно было. Этакая шутка небес. Так они развлекаются, небеса. А взаимная любовь - штука вообще особенная, достойная занесения в Красную книгу. Она редко бывает счастливой и благополучной, об этом говорит опыт мировой литературы и кинематографии. На пути влюбленных всегда встают какие-то препятствия, разлуки, моральные нормы и законы, неодолимые барьеры, свои и чужие дети и родители, приказы начальства и государственные границы. А влюбленный не заглядывает в будущее с линейкой и калькулятором, он грезит и верит, что все как-нибудь устроится, главное для него - быть рядом. С милым рай и в шалаше. И вот, через двадцать лет: любовь прошла, шалаш остался. Потому большинство авторов свои романы о любви кончают свадьбой. Лицемеры. Коньюнктурщики. Акулы пера, перо им в хвост и в гриву.
        Настоящий роман о любви свадьбой начинается.
        Многие думают, что мужчина женится на женщине, близкой к его идеалу. Нет же, большинство почему-то устраивается так, чтобы испытывать дискомфорт от недостатков жены. Женщина тоже вроде бы выбирает сама, прекрасно зная, что любовь зла, а позже принимает судьбу как должное, хотя и причитает, глядя подбитым глазом на дрыхнущее под столом тело: пусть пьет, пусть бьет, но ведь свой, любимый…
        Роман о настоящей любви должен начинаться свадьбой, вот мое мнение.
        До свадьбы, до совместного ведения быта, рождения детей и зарабатывания на хлеб насущный, это страсть, влюбленность, первая стадия еще несостоявшейся настоящей любви, до которой расти и расти. Это стадия завоевывания или, грубо говоря, приобретения любимого в собственность. Юридически выражаясь, это все еще право пользования, а дальше необходим переход в право владения, что есть нечто совершенно иное.
        Люди не умеют владеть. Не умеют пользоваться тем, чем владеют. Не умеют им распоряжаться. Потому часто теряют.
        Мы с тобой не хотим терять. Наша любовь еще так молода, по сравнению с дожившими до золотой свадьбы, но у нас есть спокойная уверенность друг в друге и есть страсть. Такое редко бывает, и это необходимо беречь. Беречь друг друга и наши чувства.
        Любимая моя. Девочка моя. Прости за то, что было и не было. Возьми меня за руку. Прижмись щекой. Пусть горячая волна мыслей накроет нас теплым покоем, пусть глаза встретятся, а губы сольются, а мир пусть подождет.
        Помечтаем».
        В понедельник бывший парень Маши, уже надоевший мне Захар, приехал еще раз. Удивляюсь его настойчивости. Живет в другом городе, но ради Маши…
        Нет. Ради себя. И ради своих представлений о Маше. Захар живет мечтами, как и я живу мечтами о Любе. Разница между нами в том, что у меня с Любой будет ослепительное будущее, а у Захара с Машей было прошлое. Возможно, тоже ослепительное, не зря же парнишка никак не успокоится. Я его жалел и, скажу честно, немного завидовал ему. У него было прошлое, у меня нет. В настоящем прошлое ценнее будущего, призрачное будущее то ли будет, то ли нет (человек, как говорится в известной присказке, предполагает, а Бог располагает), а прошлое было точно. С этой точки зрения Захар богаче меня.
        Я возвращался от ученика, погодя стояла изумительная, как у классика: мороз и солнце, день чудесный. От сверкавшей белизны рябило в глазах, с ледяной горки с визгом катались дети, дворник расчищал тротуар, несколько водителей откапывали от снега занесенные за ночь машины. Захар стоял на другой стороне двора, довольно далеко, но я узнал его сразу. Судя по всему, он приехал давно и выслеживал. Захар опять сфотографировал меня телефоном на фоне подъезда, к которому я подошел, и отвернулся. Я поднялся в квартиру. Внутри было тихо, Маша, наверное, спит или собирается на работу. После отъезда Юры она работала почти каждый день, ей дали возможность проявить себя, чтобы со временем пошла на повышение. Маша старалась. Отныне выходные у нее получались вразброс, стабильно - только вторники. Наверное, это сделали по ее просьбе - день свиданий с Юрой обязан был оставаться свободным. Даже в отсутствие Юры, как в эти недели, пока он не вернулся с отдыха.
        До времени, когда Маша уходила, было далеко, но подготовка занимала у нее уйму времени, ванна почти всегда была занята головомойкой и разными умащиваниями себя для души и взора клиентов, и на эти часы я назначал выездные уроки. Сегодня второй из назначенных уроков сорвался в последний момент. Не по моей вине. Я уже приближался к дому клиентов, когда у хозяев что-то случилось, передо мной извинились звонком по телефону, объяснили, что семье нужно срочно ехать в больницу к попавшему туда родственнику и что за причиненные неудобства мне заплатят как за половину проведенного урока. Такой расклад меня полностью устроил.
        Я разувался, когда, весело напевая по своему обыкновению, Маша вышла из ванной. Создавалось ощущение, что в мое отсутствие одеждой она не пользовалась вообще. Гладкая кожа блестела и переливалась стекавшими каплями, Маша терла полотенцем мокрые волосы, а меня в прихожей заметила в последний момент.
        - Ой, пардон, я не знала, что ты вернулся. - Она метнулась в свою комнату. - Сегодня ты слишком рано.
        - Так получилось.
        Хорошо, что камера Захара не запечатлела этот момент, а то возникли бы проблемы с Любой. В мои планы входило дожить до лета без новых приключений, хватит с меня Любы-номер-два, о которой хотелось забыть, но забыть как раз не получалось. Организм помнил и требовал продолжения. Каждая ночь становилась кошмаром, в голову лезло такое…
        Из спальни Маша вышла одетой прилично, в футболке и трусиках. Натянутая на мокрое тело футболка повлажнела, но мне такой вид приносил радость, и Маша, казалось, понимала это и нарочно принимала самые эффектные позы. Ей нравилось нравиться, соблазнение было ее второй натурой. Сводить всех встречных мужиков с ума - смысл жизни. И неважно, что один из них - родственник (как она думала). Он же мужик - значит, тоже должен валяться в ногах, слагать сонеты и петь дифирамбы.
        - Опять Захар приехал, - сообщил я.
        - Где ты его видел?
        - Во дворе.
        Маша бросилась к окну. Я подошел сзади, но не слишком близко, и, как оказалось, правильно сделал. Захар стоял на том же месте и смотрел на нас. Сквозь стекло он видел, наверное, только Машу, я наблюдал сзади и сделал еще шаг назад, когда Захар направил на окно камеру телефона.
        Маша задрала футболку до шеи, ткнула грудью в холодное стекло и потрясла прелестями перед бывшим любовником, а закончила концерт поочередным показом языка и среднего пальца.
        Я мысленно возблагодарил Бога, что не попал в один кадр с Машей. Отныне возьму за правило: при включенном свете шторы закрывать, а при выключенном не оказываться у окна рядом с неадекватной тетей.
        - Надеюсь, я достаточно четко выразила отношение, и больше он не появится. Тебе нужна ванная? Если да, сходи сейчас, чуть позже я снова займу надолго.
        Маша удалилась в свою спальню.
        В дверь позвонили. Я подошел, глазок показывал темноту. Наверное, на лестничной площадке свет погас, такое уже было, опять нужно лампочку менять.
        - Вам кого?
        Никто не ответил. Наверное, не слышат. Кричать я не стал, проще открыть.
        В отворенную дверь хлынул свет, сразу вспомнилось, что лампочка на площадке светит по ночам, а днем, как сейчас, хватает света из окон.
        Передо мной стоял Захар, в лицо мне опять глядел объектив фотокамеры. Вспыхнуло и, одновременно, щелкнуло.
        - Урод женатый, чего тебе дома не сидится? - прошипел Захар. - Покажу снимки твоей жене, расскажу о твоих шашнях, и посмотрим, как выкручиваться будешь. По-хорошему прошу: оставь Машеньку в покое.
        Со стороны ситуация выглядела комично. Лопоухий полурослик, возомнивший себя вершителем правосудия и справедливости, срывающимся голосом угрожал более взрослому и, как он полагал, опасному детине, который, на самом деле, не умел драться, не хотел драться и не имел отношения к возводимой на него напраслине.
        «На него» - это на меня. Страдать за другого не хотелось.
        - Маша! - позвал я.
        Она кашу заварила, она пусть и расхлебывает, а я здесь вообще человек посторонний.
        Любопытно, что было бы, исполни Захар угрозу. Допустим, он узнает координаты жены Юры и отправит ей снимки. Понятно, что мое лицо ей ничего не скажет, и она не обратит внимания на чужой роман. Но если факт, что ее муж путается с кем-то, будет сообщен до того, как покажут снимки, это приведет к выяснению отношений. Я понимаю, что Маша не против обнародования своего романа, но для Юры это будет концом карьеры и потерей всех сбережений - «Они вложены в дело, - говорила Маша, - своих денег у него нет, и не останется возможности зарабатывать». Жить на шее Маши он не захочет, ему и так вряд ли нравится, чем она занимается. Мне бы не понравилось.
        Маша вышла из спальни в прежней одежде - просвечивающей футболке и облегающих трусиках. Влажные волосы рассыпались по плечам.
        - Кто там?
        - В очередной раз твой бывший.
        Едва Маша оказалась на виду, Захар сделал еще один снимок. На этот раз на фото мы с Машей будем вместе, я в майке и спортивных штанах, а моя тетя-«сестра» - с торчащей грудью и в таком облачении, от которого у моей Любы и родителей - моих, Любиных и Машиных - волосы встанут дыбом. Эта фотография - действительно компромат, но такого рода, о котором Захар не предполагает. Теперь я занервничал.
        - Кто тебе рассказал?! - накинулась Маша на Захара. - Моя мама? Она думает, возвращение к тебе спасет меня от какой-то беды? Запомните же, наконец, вы все: моя жизнь - это моя жизнь! Да, мой парень еще состоит в прежнем браке, и что? Он ушел от жены, теперь мы живем вместе.
        Маша прижалась ко мне боком и обняла за талию. Актриса, чтоб ее вспучило и разорвало. Боится за своего Юру, а крайним остаюсь я. А вообще - хороший ход, роскошно выкрутилась.
        Я подыграл, моя рука ответно обвила талию Маши, прижав еще крепче. Чем не любовнички? Осталось только поцеловаться на глазах ошарашенного парнишки.
        Мой бок в районе ребер чувствовал упругую грудь. У Любы-номер-два совсем другая грудь - мягкая и неохватная, в ней тонешь, как в банке варенья, и умираешь от сладости. А у Любы…
        Стоп, никаких сравнений, Люба выше этого. За грудь Любы я отдам все груди мира, и не только груди. Потому совесть и ноет: пока бесценное недоступно, тело получает удовольствие от дешевок.
        Плохо сказал. Маша и Люба-номер-два - ветренны и легкомысленны, но они не дешевки. Признать их дешевками - опустить себя в собственных глазах, поскольку мне нравилось их общество. Я же не дешевка, в конце концов?
        Ободренная моей помощью, Маша пылко продолжила:
        - Захар, мне это надоело. Если не веришь - сиди под дверью и следи, уходит ли мой парень куда-то на ночь.
        Захар стоял как оплеванный, он надеялся на другой результат. Он даже хотел быть побитым, чтобы хотя бы так показать Маше и мне (в смысле - ее парню), на чьей стороне правда. Теперь Захар, как говорится, сел в лужу.
        - Я не знал, - выдавил он.
        - Прощаю, - снисходительно бросила Маша. - Дай телефон.
        - Не дам, я тебя знаю, ты его разобьешь.
        - Тогда сотри снимки. Сейчас, на моих глазах. И видео, если есть.
        Я с удовольствием глядел, как опасные доказательства распадаются на пиксели и уносятся ветром цифровых технологий. Отныне мне ничего не угрожало, можно выдохнуть и жить спокойно.
        Понуро сгорбившись, Захар сделал шаг к лестнице. Выстроенный им песочный замок иллюзий рухнул и завалил мечты о будущем. Остался пепел.
        Маша отпустила меня и отодвинулась. Я потянулся к двери, чтобы закрыть.
        Захар резко развернулся и со всей мочи заехал мне кулаком в нос.
        - Ты не должен был так делать! - выкрикнул он. - Так не делают! Ты не прав, не прав, не прав!
        Пару секунд он стоял на пороге в ожидании возмездия, но я был в шоке. От удара голова словно взорвалась, сознание на миг помутилось, потом пришла боль. Я просто стоял. Бить человека я не умею и не хочу. И за что его бить? Захар считал себя правым, он ударил женатика-соблазнителя. Если бы вопрос решался таким способом, я на его месте тоже ударил бы.
        - Прости, Маша. Всего хорошего. - Захар быстро сбежал по лестнице.
        Заперев дверь, Маша оглянулась на меня, глаза расширились:
        - У тебя кровь!
        - Ерунда. Одна капелька.
        - А если он сломал тебе нос? Нужно ехать в травмпункт, делать рентген.
        - Не надо. - Признаваться, что в школьные времена я получал по носу регулярно, не хотелось. - Перелом я бы почувствовал. Сейчас все пройдет.
        Маша бережно проводила меня к дивану, усадила, вытерла кровь салфеткой, принесла лед из холодильника:
        - Приложи.
        - Говорю же - не надо, уже все прошло.
        Маша села бок о бок со мной и вдруг прильнула ко мне - порывисто, чисто по-родственному, из сочувствия:
        - Прости меня, дуру. Я так за тебя испугалась. Обычно Захар мухи не обидит, но когда дело касается меня… Не надо было выдавать тебя за Юру.
        - Надо. - Я сидел с задранной головой и периодически проводил пальцами под носом. Крови не было. - Иначе Захар не отстал бы. Теперь все будет хорошо.
        - Он едва не сломал тебе нос!
        - Он думал, что бьет Юру.
        - А досталось тебе.
        Чем отличаются родственные объятия от неродственных? В моем случае разницы не было, я знал, что Маша не была мне родственницей, и ощущал объятия обычной девушки. Впрочем, слово «обычная» к Маше неприменимо. Она была красивой, обаятельной, притягательной. Вся целиком и по частям. Я ощущал ее прижавшуюся ко мне грудь, крепкий плен рук, из которого не хотелось освобождаться, жар живота и бедер. Если не отвлечься на что-то, Маша заметит, что с моей стороны объятия вовсе не родственные.
        - Хорошо, что ты настояла удалить снимки, - сказал я, - они могли стать проблемой.
        - Я понимала, чем тебе грозят такие снимки, однажды сама на таких обожглась, до сих пор аукается.
        Наверное, она хотела сказать «икается».
        - Это что-то личное, или можешь рассказать?
        Я понимал, что именно личное, но рискнул и не прогадал. Правда, Маша отлипла от меня, что в некотором роде было плохо, но, оставшись сидеть бедром к бедру, начала рассказ, что было хорошо.
        - По молодости и глупости я влипла в одну историю…
        - Сколько тебе тогда было? - перебил я.
        В возрасте Маши говорить «по молодости» - о каком периоде речь?
        - Не имеет значения, - отмахнулась она. - Главное, что остались нехорошие снимки. Они попали к нехорошим людям. Если бы не брат, я бы не выпуталась из той истории. Зато я поумнела, теперь дую даже на холодную воду. Кстати, поэтому же держусь за работу в «Мураде», это единственное место, где безопасность персонала ставят выше клиентских капризов.
        - Ты говоришь о клубе много хороших слов, но у меня не получается его представить, на ум лезут неприятные ассоциации.
        - Стрип-клубы и бордели? Ничего общего. У нас другое направление, - Маша понизила голос, словно кто-то мог подслушать, - к нам приходят за другими зрелищами. Мужчинам же нужны не только женщины.
        Упс, ну и заявленьице. Фантазия, прошу тебя: пусть все, что ты сейчас накидала, окажется неправдой!
        - А кто еще?
        - Не кто, а что. Клуб нашел свою нишу и успешно развивает. Люди согласны платить.
        - Надеюсь, с наркотиками и подпольными азартными играми это не связано?
        - Обидеть хочешь? Я не устроилась бы на работу в такое место. У нас все честно и очень дорого, поэтому клуб закрытый. Если получится, свожу тебя туда.
        - Ловлю на слове.
        Маша посмотрела на часы.
        - До работы есть немного времени. Ты пострадал из-за меня, из-за моей глупости. Как я могу компенсировать?
        Не знай я, что Маша принимает меня за близкого родственника, ее слова воспринялись бы не лучшим образом. Я ответил благородно:
        - Как? Изменить жизнь так, чтобы ситуаций вроде той, что была сейчас с Захаром, больше не случалось.
        - Это само собой. Если других пожеланий нет, предлагаю немного повеселиться. Ты все время сидишь дома или ходишь по ученикам, я ни разу не видела, чтобы ты веселился. - Маша порывисто вскочила. - Давай сыграем в «Поймай меня!»
        - Какие правила?
        Маша закатила глаза:
        - Ну вот, говорю же - совсем не умеешь веселиться, даже игр не знаешь. Водящему завязываем глаза, он ищет и ловит второго, пока не поймает. Тогда меняемся.
        Засидевшемуся, мне тоже хотелось движений, так что возражать я не пытался и тоже встал.
        - Ты первый водишь!
        Маша нацепила мне на глаза первую же попавшуюся под руку подходящую тряпку - постиранное кухонное полотенце, висевшее на сушилке под окном - и проверила, хорошо ли та сидит. Претензий не было, я ничего не видел.
        - Провернись три раза на месте и ищи меня!
        Пока я крутился, Маша куда-то тихо отошла. Сначала игра напоминала прятки. Прислушиваясь к каждому шороху, я обошел гостиную, поискав над диваном и поверх телевизионной тумбы, Маши там не оказалось. Тогда я сместился в прихожую. Маши там тоже не было. Следующей была кухня.
        Когда глаза закрыты, включается воображение. В поисках Маши ярко и с детальными ощущениями вспоминалась наша с ней возня-борьба в мокрых майках после спонтанной «пенной вечеринки». Прекратил ту вечеринку именно я. Зачем? В тот момент решение казалось мне верным, а сейчас…
        Что случилось бы, продолжись наша тесная и, местами, весьма откровенная борьба? Что получил бы победитель? В любой борьбе должен быть победитель, иначе это не борьба, а возня. А пусть даже возня. Сейчас я с удовольствием повозился бы. Узнать, к чему она приведет, хотелось просто нестерпимо. А прозвучавшее тогда предложение Маши? Это был намек на аналогичную же просьбу с моей стороны. «Хочешь, я тебя отшлепаю - по-родственному, мягко, но действенно?» Что я ответил? Приятная во всех отношениях особа другого пола ждала встречного предложения, а раздался упрек: «Что за глупости?» Маша, молодчина, не сдавалась: «У тебя не возникло желания наказать меня за все, что я натворила?» Натворила она много, но я был непробиваем, даже после того, как прямо прозвучало: «Открою секрет. От некоторых поступков удерживает только мужская рука, когда с чувством приложится к жаждущему приключений месту». И снова я не понял намека. Маша хотела, чтобы ее отшлепали, а если просила меня, то, похоже, хотела, чтобы отшлепал именно я. Как можно было не понять?
        И это ее коварное «к жаждущему приключений месту»…
        К жаждущему приключений! Маша хотела приключений со мной, и даже место, с которым приключаться, сообщила. То есть, «отшлепать» было прелюдией. Насколько я знаю из средств массовой информации, женщинам нравится, когда их шлепают. Возможно, эти типичная сублимация, замещение того, что по каким-то причинам невозможно. Звонкие удары по заднице…
        Новая картинка заслонила вид жаждущей быть отшлепанной Маши. На сцене - я и Люба-номер-два, она стоит на четвереньках, по всему дому эхом отдаются звонкие удары тела о тело…
        Сейчас фантазия в дичайших деталях рисовала, от чего я в свое время отказался. Хотелось повторить борьбу, получить повторное предложение по приложению мужской руки к жаждущему приключений месту и не отказаться.
        «А как же Люба?» - спрашивала совесть.
        А что Люба? Она сама виновата. В ее воле было составить мне счастье в настоящем, а она выбрала будущее. Я согласился. Будущее безраздельно принадлежит ей и только ей, а настоящее…
        Я искал под кухонным столом, на подоконнике и даже над кухонной раковиной - воображение допускало и такой вариант. Маши не было. Я перешел в санузел.
        Тоже нет. Я и внутри ванны поводил руками. Шагов за это время не прозвучало, а в нашей квартире беззвучно не походишь. Значит, Маша сидит где-то и беззвучно смеется над моими потугами. Я вернулся в гостиную.
        Дверь в мою комнату оставалась открытой. У меня внутри похолодело. А не рылась ли Маша в моих вещах, пока я…
        К счастью, ее там не оказалось.
        Последнее, что осталось - ее спальня. Дверь туда тоже была открыта, я вошел на ощупь, вспомнил расположение мебели и обошел кровать по кругу. Пусто. Створки скрипящего шкафа, насколько помнится, не открывались, иначе я услышал бы. И на комод Маша забраться не могла, из-за груды вещей там просто не хватит места. Я полез на кровать.
        - Наконец-то, я едва не заснула. - Маша выскочила из-под моей руки и помчалась в гостиную.
        - Я же тебя нашел!
        - Условие было - поймать.
        Я бросился следом. Ловить на голос, на топот и на шумное дыхание легко, но мешала повязка на глазах, я все время на что-то натыкался. Маша в основном носилась по гостиной, в других помещениях я мог перекрыть ей выход. Все же, загнанной в угол, ей удалось прорваться в мою спальню, где для ориентирования мне не требовалось зрение. Мы пронеслись прямо по кровати, сбивая в кучу покрывало с одеялом и роняя подушку на пол, я уже обхватывал добычу…
        Маша поднырнула под мои руки и ринулась к выходу. Я схватил ее за ноги. Со срывающимся на хохот задорным визгом Маша грохнулась на пол и, вместе со мной, как неотъемлемым приложением, поползла в гостиную. Я не отпускал, Маша пиналась, я перехватывал все выше и выше, вплоть до талии, откуда вывернуться было почти невозможно. Именно, что «почти». Маша извернулась, мои руки остались ни с чем, Маша оттолкнулась обеими ногами, в последний миг моя рука скользнула по ее пояснице, пальцы зацепились за резинку трусов…
        От рывка удиравшей Маши трусы с треском лопнули, Маша снова повалилась на пол, а у меня в руках остались ее лодыжки с обвивавшей их стянутой вниз рваной тряпочкой.
        Я отпустил Машу, вышел в гостиную и снял с глаз повязку. Совесть била под дых: такие игры недопустимы. Это не игры. Если продолжать игру в том же духе, Маша так же будет ловить меня, и по условиям нужно именно поймать, а не найти. У меня сил больше - значит, противница прибегнет к ухищрениям. Куда нас это заведет?
        О том, что мы не родственники, знаю только я. Из-за этого, пока глаза были завязаны, на ум лезли гадкие мысли, хотелось именно такого продолжения, как случилось: эротической возни-борьбы с намеком на большее. Большее между мной и Машей невозможно, это неправильно само по себе и преступно по отношению к Любе. Из-за измены организм решил, что получил больше прав. Неправда. Я остался тем же, любовь к Любе не уменьшилась, кроме нее мне никто не нужен. Даже если дремучий инстинкт думает иначе. Главное - поступки, а не мысли. В голову что только ни взбредет. С недопустимыми мыслями, конечно, тоже надо бороться, и все же судьбу определяют поступки.
        А с другой стороны - что определяет поступки? Почему человек поступает определенным образом, зачастую зная заранее, что выбранный образ - не лучший?
        Не будь у меня неправильных мыслей, не случилась бы измена.
        Быстрее бы пришло лето.
        - Ты оделась? - спросил я.
        - Да. - «Переодевшаяся», то есть заменившая порванное на целое, Маша вышла из своей комнаты, встала рядом и забрала у меня из рук повязку на глаза. - Продолжим? Теперь я вожу.
        - Такое «веселье» не для меня. Хватит.
        Маша скорчила обиженную рожицу:
        - Ты, вообще, умеешь веселиться? Что в твоем понятии означает веселье?
        - Для веселья у меня есть компьютер, а весельям другого типа мешают две причины. Первая. У меня есть Люба. Вторая. Мы с тобой родственники. В принципе, достаточно только первой причины, Люба для меня важнее всего на свете. При выборе Люба или все на свете, я безоговорочно…
        Маша подавилась смешком.
        - Прости, я представила… Ты сказал: «Люба или все на Свете». Знаешь, что такое «ниотамаури»?
        Я отрицательно мотнул головой. Сложное для уха слово выветрилось из головы сразу же, едва было произнесено, потому поиски в интернете потерпели крах.
        Маша просветила:
        - Древний ритуал поедания блюд с тела девушки. Говорят, что кушанье, согретое телом красавицы, впитывает ее энергию, поэтому еда с тела гораздо полезнее. Вот я и представила некую Свету, а на ней…
        Раздался еще один смешок.
        Я поморщился:
        - Неуместная шутка.
        Не люблю, когда люди вроде Маши говорят о Любе. Люба не позволит себе бегать с едва прикрытой грудью перед половозрелым родственником, просить фотографировать ее голой, играть в опасные игры и ходить в туалет когда там кто-то есть, причем этот «кто-то» - другого пола, молодой и физически здоровый.
        Если же посмотреть на ситуацию с другой стороны, то получится, что я тоже своего рода Маша. Иначе общался бы не с ней, а только с Любой и теми, кто по духу походит на меня и на нее - благо, интернет позволяет найти единомышленников в любой области. Это легко осуществимо, а я, между тем, живу в одном помещении с Машей и не съезжаю. Помогаю ей. Сочувствую, когда Маше плохо или у нее случается беда. Общаюсь с ее друзьями и любовниками. И как бы ни было противно в некоторые моменты, жизнь Маши мне интересна.
        И все же я не «Маша». Я не такой, пусть и живу рядом с такой, как она. Нельзя судить людей по их окружению. Говоря глобально, судить нельзя вообще, не зря же сказано: «Не судите, да не судимы будете». В этом есть глубокий смысл. Тем более, нельзя судить по окружению, ведь само слово «окружение», имея военные корни, как бы намекает, что, находясь в окружении, человек окружен противником. Разве кто-то ассоциирует себя со своими противниками?
        Маша о чем-то задумалась.
        - Почему же шутка? Ты признался, что ни разу не ел с тела, выбирать между этим занятием и твоей Любой никто не заставляет… Погоди минуту!
        - Стой!
        Проще остановить ладонью пулю, чем Машу словами. Она умчалась на кухню.
        Я догадывался, что ей взбрело в голову, и вслед полетело:
        - Мы родственники!
        Это вранье, но кто знал правду кроме меня и моих родителей?
        - Не вижу препятствий. Ничего криминального мы делать не собираемся.
        Пока я придумывал аргументы против прозвучавшего довода, Маша вернулась с баллончиком взбитых сливок, задрала на себе футболку до горла и пшикнула из баллончика на каждую грудь.
        - Все на Свете не получится, зато на Маше…
        - Так нельзя, - сказал я как можно убедительней.
        Убеждать приходилось в первую очередь себя. Вид обтекающей сладостью женской груди навевал совсем другие желания. Вспомнилась Люба-номер-два и абсолютная свобода делать с ее грудью все, что заблагорассудится. От Любы-номер-два мысли метнулись к Любе-номер-один и вернулись к спасительному утверждению, что она сама во всем виновата. Будь у нас с ней яркое прошлое с не менее ярким настоящим…
        До чего же обидно, что мне известно о неродстве, а Маше - нет. Она делает мне приятно как родственнику, в ее представлении я не воспринимаю ее как женщину. Но я-то воспринимаю!
        - Если думаешь, что для кого-то из нас это что-нибудь значит, то глубоко ошибаешься. - Маша говорила громко, безапелляционно, четко. Я пятился под ее напором, под колени уперся край дивана, и я машинально сел. - Ты ни разу не ел с тела, теперь у тебя будет новый опыт. Ешь, пока дают!
        В лицо ткнулись белые полушария, крем испачкал мне нос и щеки, и я, послушно и с удовольствием, лизнул невесомую сладость.
        Маша приблизилась вплотную, встав над моими коленями, чтобы грудь оставалась на уровне моего лица. Холод сливок заставил живые пипки окоченеть и заостриться. Я продолжал слизывать, с каждым разом все усерднее.
        - Для удобства разрешаю держать посуду руками.
        Посуду? Ах, да. Я взял «посуду» в руки.
        Опыт действительно был новым и ни с чем несравнимым. Сейчас мне было все равно, что подумают другие, в этот миг здесь были только я и посуда со сливками. Посторонний мир исчез. Язык старался, он коварно размазывал белую пенку, чтобы увеличить площадь и время слизывания. Владелица «посуды» не возражала, ее, как мне кажется, забавлял мой взбурливший энтузиазм. Не знаю, я не видел ее лица. Все, что мне нужно, было у меня в руках и перед глазами. Оказалось, что большего для счастья не требуется. Взгляд упивался тугой статью, уютной белизной и удивленно подглядывающими довольными клювиками. Пульс отбивал строевой марш, мышцы и нервы звенели от напряжения. Заворочались закованные в кандалы приличия пещерно-дремучие монстры. Хорошо, что они закованы.
        Когда левое блюдо опустело, рука осталась на нем, обрамлением растопыренных пальцев вбирая в себя пульсацию сердца. Мне кажется или наши сердца действительно бьются в унисон? А если они войдут в резонанс? В былые времена от резонанса строевого шага рушились железобетонные мосты. Что обрушат настроенные на одну волну два разнополых тела?
        Мираж развеялся. Люба. У меня есть Люба. Один раз я сломался под давлением обстоятельств и алкоголя, нельзя допустить повторения. Тем более, с Машей. Я осознал, где нахожусь и что, к своему ужасу, делаю. И куда это ведет.
        Лучше поздно, чем никогда.
        - На работе ты клиентов кормишь так же? - Я отстранился. - И насколько понимаю, не только с груди?
        Для портфолио Маше требовались снимки, на которых она лежала без одежды.
        - У тебя интонация ревнивого мужа. Или… Прости, не поняла сразу. Тебе завидно, что кто-то может себе такое позволить, и ты хочешь тоже? Ну… Полностью голой ты меня уже видел, и, если действительно хочешь…
        В эту минуту я понял, почему некоторые мужчины бьют женщин. Конечно, рука у меня на Машу не поднялась бы, но позыв был, и внутренний голос отчаянно взвопил: «Женщин бить нельзя, даже если они такие глупые и бессовестные, глупость и бессовестность - не преступление». Затем он подумал, мой внутренний голос, и добавил: «Это хуже преступления».
        - Хватит. - Я спихнул Машу с моих коленей. - Забудем все, что здесь было.
        - А ты сможешь?
        - Маша, это переходит все границы.
        - Не любишь заграницу?
        Шутить в такой миг - значит, напрочь потерять чувство меры.
        - Я говорю серьезно.
        - Знаешь, дорогой Алик, обидеть Машу может каждый, не каждый может убежать. Не делай меня крайней. Твои тараканы в голове - только твои, не переноси свою дружбу с ними на весь мир.
        - Маша, жизнь - не перечень удовольствий.
        - А что? Список дел?
        Отвечать смысла не было, Маша не поймет. Я вытер лицо тряпкой, игравшей роль повязки на глаза, и направился к себе.
        Гнусный голосок внутри вопил: «Опять ты все испортил! Зачем ты отказался?! Ты хотя бы понял, что тебе предлагают?!»
        Понял. Но у меня есть Люба.
        Вслед мне неслось:
        - Думаешь, я всю жизнь только развлекаюсь?
        Только бы не втянуться в спор. У женщин есть непробиваемый аргумент - слезы. Не логикой, так эмоциями Маша своего добьется. Надо молчать.
        - Да, с виду у меня не жизнь, а сплошное купание в шоколаде. Ага. С виду. Если не внюхиваться.
        У меня тоже. Свою жизнь мы сами сделали такой, какая она есть. Но у меня впереди шоколад, а у Маши…
        Я вошел в свою комнату и с силой захлопнул за собой дверь.
        Она не захлопнулась до конца. По ушам ударил вскрик-вопль на частоте ультразвука. Оказывается, Маша со своими доводами бросилась за мной, она протянула руку… Дверь прищемила ей пальцы.
        Я выскочил наружу. Побледневшая Маша стояла у порога с испуганно открытым ртом. Ее глаза пару-тройку секунд пустым взглядом смотрели на пальцы правой руки, ноги вдруг подкосились, и Маша мешком повалилась на пол.
        Болевой обморок. Что делать?! Пока я набирал запрос в поисковике, Маша зашевелилась. Я отбросил телефон.
        - Жива? Все хорошо? Что с тобой?
        - Я упала? Надо же.
        Она опять посмотрела на прищемленные дверью пальцы. После долгого разглядывания что-то вспомнилось, губы вновь испуганно приоткрылись, взгляд прыгнул на часы.
        Точно, ей же скоро на работу.
        - Мне нужно в ванную. - Маша попыталась подняться.
        - Я помогу.
        Поддерживая за талию, я проводил ее в ванную.
        Вот же незадача. Хотел сбежать от ненужного мне спора. Когда, наконец, пойму, что от спора с женщиной сбежать нельзя?
        Через пятнадцать минут Маша позвала меня:
        - Алик! Можешь подойти?
        - Что? - спросил я, остановившись у внешней стороны двери.
        Наверняка, требуется помощь. Угораздило же меня хлопнуть дверью, не посмотрев назад…
        - Войди.
        Я вошел. Маша сидела в набранной ванной, занавеска была открыта. На бортике ванной лежали флакончики и безопасная бритва, а на меня глядело умоляющее лицо:
        - Я правша. - Вверх поднялась рука с негнущимися пальцами. - Я не могу побриться, а без этого нельзя. Клиент пожалуется, меня уволят. Или, как минимум, понизят. В любом случае я потеряю премию, а это четыре пятых общего заработка. Я знаю, тебе не нравится, что мне приходится работать без одежды, но работа бывает разной. В клубе мы работаем и топлесс, и полностью без одежды, это не играет роли, клиенты - люди адекватные, они приходят со своими дамами, обслуживающий персонал волнует их исключительно с эстетической точки зрения. За мою нравственность можешь быть спокойным.
        - За нее пусть будущий муж переживает.
        - Юра тоже все понимает, потому не возражает против моей работы. А сейчас я в полном шоколаде с другим запахом. Скоро за мной заедут, в салон или к знакомым я не успеваю, а брить себя левой рукой не смогу.
        Маша, вообще, понимает, о чем речь?! Когда о бритье говорит мужчина, это одно, а когда женщина…
        Буквально на днях я брил Любу-номер-два. Я помню, чем все закончилось.
        От горячей воды в ванне поднимался пар, разгоряченное тело Маши обтекало каплями пота, а у меня спина, казалось, покрылась инеем. Мышцы и мысли оледенели, в черепе хрустело и шумно трескалось, словно там шел морской бой между айсбергами и «Титаниками». Помощь помощью, но представить, что помочь «родственнице», с которой всю жизнь жить неподалеку и встречаться на семейных мероприятиях, в таком деле могу именно я, да еще попросить вслух…
        - Скажи, что приедешь позже, - сипло выдавил я.
        - Поехала бы, но не знаю, куда ехать.
        - Не знаешь адреса клуба, где работаешь?!
        - Обслуживающий персонал привозят и отвозят работники службы безопасности.
        - Как же в клуб попадают клиенты?
        - По рекомендации.
        Маша посмотрела на меня не просто с мольбой, как раньше, а с выражением рушившейся жизни. С таким лицом люди прыгают из окна и вскрывают себе вены. Мне стало страшно. Никогда не работавшему по-настоящему, мне не приходило в голову, что работа - это настолько серьезно. Наоборот, проблема развеселой соседушки вызвала у меня мысль, что знать бы раньше, как легко выгнать Машу с работы, и я давно придумал бы что-нибудь в этом направлении.
        - На тебя вся надежда, выручай. - Маша не отводила взгляда. - Отключаем предрассудки, включаем сострадание и помощь ближнему. Ничего принципиально нового не произойдет, ты видел меня без одежды, и ты трогал меня, когда переодевал, когда мы боролись и играли, и когда ты ел с груди. Сейчас будет то же самое. Ну, почти. Тоже никаких намеков на что-то постыдное. Помни: сострадание и помощь ближнему, ничего больше.
        - Маша, ты девушка, а я, как бы, совсем наоборот…
        - Прекрасно понимаю, а что делать? Предложи другой выход. Не можешь? Потому что его нет. Алик, я сама на пределе, мне всей душой хочется отмотать время назад и не подставлять пальцы под злосчастную дверь. К сожалению, обстоятельства сложились так, как сложились, их не изменить, как бы нам ни мечталось. Сейчас от твоей помощи зависят мои работа и карьера, иначе говоря - моя судьба в твоих руках, в прямом и переносном смыслах. Без работы я стану содержанкой Юры, бесправной и полностью зависящей от его прихотей, ты этого хочешь?
        Я помотал головой: «Не хочу». До сих пор мысль оставить Машу без не нравившейся мне работы казалась привлекательной, но теперь…
        Маша амбициозна, в обычные официантки она не пойдет, с нынешним заработком оплата будет несоразмерной, а риски те же - хамов и наглецов хватает везде. Но не везде есть гарантии безопасности персонала и забота о нем. В других заведениях девушки не чувствуют себя спокойно, не зря Маша отказалась от второй работы, где условия и оплата предлагались сопоставимыми с основной, а то и превышали ее. Знаменитые актрисы снимаются в эротических сценах, это называют искусством, так как зрелище не возбуждает низменные инстинкты, а пробуждает что-то в душе. Возможно, работа Маши со стороны выглядит так же, меня даже обещали сводить туда при возможности. Я помню про обещание и периодически буду напоминать.
        - Что от меня требуется?
        - Спасибо, Алик, мне почему-то казалось, что ты не согласишься. Не представляешь, как я тебе благодарна, ты меня буквально спасаешь.
        - Что делать-то? - пресек я эмоциональный поток.
        Я знал, что делать, но намекнуть на это не имел права. Все связанное с Любой-номер-два оставалось за бортом, а на этом корабле капитан - Маша, пусть она и командует.
        - Могу стоять с ногой на бортике, - сказала она, - но освещение здесь верхнее, тебе будет плохо видно, а качество должно быть высоким, чтобы не осталось ни порезов, ни пропущенных участков. Тебе лучше тоже залезть в ванну.
        Как с Любой-номер-два. Правда, у джакузи предусматривалась поперечная скамейка, но Маша, наверняка, лучше меня знает, что делать.
        - Надену плавки. - Я пошел в свою комнату.
        В мыслях о предстоящем плавки налезли с трудом. А не сбежать ли? Сказать, что мне позвонили, срочно вызывают…
        В растрепанных чувствах я вернулся обратно. В глазах Маши читалось облегчение, она тоже переживала, вернусь ли. Кстати, правильно переживала. Найдись у меня хоть одна уважительная причина сбежать…
        Одна причина есть всегда, это Люба. Если бы дело касалось веселья, как недавно, я знал бы, что делать, но сейчас игры кончились, речь шла о карьере и дальнейшей судьбе. Маша сформулировала идеально: «Отключаем предрассудки, включаем сострадание и помощь ближнему. Ничего принципиально нового не произойдет».
        Именно.
        Объект сострадания и помощи ждал меня в одном конце эмалированной ванны, наполненной примерно на треть, я перешагнул бортик и сел с другого края, спиной к крану и дырке верхнего слива. Со стороны ситуация выглядела дико, но я смотрел на нее изнутри. То, куда я смотрел, не было предметом искушения, мне вспомнились слова Любы-номер-два: «Сейчас ты не мужчина, а специалист важного косметологического направления. Ты же не стесняешься врача? И врач не стесняется делать свою работу». Маша подбодрила меня словами с похожим смыслом:
        - Реакций организма не стыдись, я понимаю, что я женщина, а ты мужчина. Опустись на колени, сядь на пятки.
        Я сел, как она сказала, ноги погрузились в горячую воду, плавки намокли. Глаза глядели под воду, на место предстоящей работы. На взгляд непрофессионала бритье не требовалось. Будь это так, у Маши не случился бы приступ паники. Я понимал, что чего-то не понимаю, но чего не понимаю, лучше и не понимать. Мы сидели в ванной лицом друг к другу, я на коленях, чуть возвышаясь, Маша - полулежа, с разведенными к бортикам ногами, ягодицами под водой почти упираясь в мои колени. Сейчас пригодилась бы устанавливаемая сверху скамья. Сделать ее просто - взять доску длиной в ширину ванны включая бортики, ближе к одному краю прибить поперечное ребрышко-ограничитель, чтобы упирался изнутри в верхнюю часть ванной и не давал доске соскользнуть. С другой стороны ограничитель не требовался, там самодельная скамья упрется в стену. Подходящие доски продаются в магазине стройматериалов и даже в хозяйственных. Предложение по улучшению процесса «помощи» я оставил при себе, поход в магазин - это время, а у нас его нет. Маша - капитан корабля, действий и команд я жду от нее.
        - Готов?
        - Да. - Я взял с бортика приготовленный Машей флакон с пеной.
        Безгрешной Евой, вкусившей запретного плода, но не понимающей обретенной порочности, Маша, глядя мне в глаза, съехала спиной на дно ванны, ее ягодицы взобрались на мои сдвинутые над уровнем воды колени, а ноги разошлись к бортикам ванной.
        - Так должно быть удобнее. Приступай.
        Глава 2
        «Любовь как алиби
        Или
        В голове моей опилки… но - красивые»
        «Спасибо поэтам, что они есть. Или были. Главное, что они умели облечь в красивые формы не совсем красивые слова и поступки, иногда совсем некрасивые, прямо скажем - гадкие и похотливо-пошлые, мерзкие, не приличествующие нормальному человеку, который считает себя культурным и нравственным. Иначе мы утонули бы в море прямых и режущих по живому чудовищных фраз, льющихся из уст ничего не стесняющихся соплеменников - если бы не они, Пииты, властители дум и душ, проводники высоких идей, вечно живые включенные лампочки Ильича. Но обидно, когда кто-то из самозваных творцов (до хоть я, например) присваивает себе звание единственного кто разбирается в жизни. Вот Милновский Винни-Пух, первый рэпер-фристайлер в истории, на ходу сочинявший свои шумелки, пыхтелки, кричалки, сопелки и вопилки, не настаивал, что несет в своем творчестве всю мудрость мира. Наоборот, при первом же удобном случае сей гений словотворчества отмечал, что в голове у него не мозги, а опилки. Современным авторам шумелок и пыхтелок, расползающихся по сети, такие чуткость и скромность совершенно не свойственны, каждый мнит себя гением.
Вот, повторюсь, опять же, я. Что ни текст, то размашисто-длинное неудобоваримое откровение, грешащее однобокостью и дилетантизмом. Философ, блин. Гегель недоделанный. Как будто легко понять, что я хочу сказать. Как того же Гегеля. И… Смутная и кошмарно-смелая мысль: а сам-то - понимаю?! О чем вещаю? Что хочу и имею сказать?
        Проору во все горло, чтобы потом не повторяться: я ничего не хочу сказать и, тем более, ничему не учу. Я фантазирую, а уж как получается - Бог мне судья. Если выходит неплохо - я рад. Если отвратительно - рад буду переделать и извиниться за неудачность или неуместность того, что вырвалось. Но - прошу отметить - вырвалось от души, от всего сердца, от того, как она и оно все воспринимают, думая, что понимают правильно. Что, как мне кажется, в какой-то мере должно меня прощать. В общем… К чему я все это?
        Прошу прощения. За все».
        И опять я не отправил Любе написанное. Из-за общего духа и, особенно, из-за концовки. Если человек просит прощения - значит, в чем-то виновен. Возникнет вопрос «в чем?»
        Есть знаменитое изречение: «Если твой глаз соблазняет тебя - вырви его». Поступай я так, остался бы слепым. Из-за недоступности Любы глаза и прочие части тела искали удовольствий на стороне. Вчера судьба подкинула мне их вдоволь. Когда мои работы на основной площадке и окружающих территориях были закончены, Маша, как и Люба-номер-два в той же ситуации, развернулась ко мне тылом и встала на четвереньки.
        С Любой-номер-два я на этом этапе сломался. С Машей сломаться было нельзя. От помощника требовалась помощь, меня попросили решить казавшуюся нерешаемой проблему - я помогал. Ничего личного.
        Фотографирование для портфолио показалось детскими цветочками. Я не верил в то, что происходило, а от меня ждали действий. Помощи.
        Ох, Маша. Ух, Маша! Эх, Маша… Как шутливо говорил папа, глядя на маму, «ах, какая женщина, мне б такую». Сознание заклинило в чувственном трансе.
        А руки работали. Вопреки всему. Глаза и мысли - это одно, а понимание необходимости - другое, чувство долга у меня превыше всего. В том, что случилось, виноват я сам, цепочка причинно-следственных связей началась с меня, с моей внезапной эмоциональности и вызванной ею неосмотрительности. Не сделай я недавно того, что сделал, мы с Машей не оказалась бы в ванной в столь двусмысленной позиции.
        А с другой стороны… Не сделай я недавно того, что сделал, мы с Машей не оказалась бы в ванной в столь двусмысленной позиции. Представляй я заранее, к чему приведет легкая травма руки Маши перед ее работой, разве не попытался бы устроить нечто подобное задолго до сегодняшнего дня?
        Об этом лучше не думать.
        Я трудился в поте лица и остального, Маша терпеливо принимала мою невероятную услугу. Наверное, со стороны все выглядело естественно, беззаботно и совершенно непринужденно, а внутри… но не будем об этом. Маша прекрасно понимала, что я другого пола и что ее вид и поза ни одного мужчину не оставят равнодушным. Еще в прежней позиции, спиной на дне ванной, а лицом и ступнями кверху, она крестцом чувствовала, что желанна, и даже пошутила:
        - Только у программистов выражения «все повисло» и «все встало» равны.
        Маша ждала улыбки, а я не люблю такой юмор, это вовсе не юмор. Я промолчал, сосредоточившись на работе. Маша больше не заговаривала первой.
        Когда она перевернулась на колени и локти, мне в какой-то степени стало легче. Глаза Маши больше не смущали меня, мои реакции ей были не видны, это сказалось на качестве работы. Движения стали более нежными, их медленная основательность и внешняя легкость понравились даже мне самому. Касания бритвы овевали, словно ветерком, были настороженно-чуткими и заботливыми.
        - Я все делаю правильно? - поинтересовался я.
        - Да. Только щекотно. Не из-за тебя, ты справляешься великолепно, просто пот течет.
        Ладонью я смахнул сползавшие капельки с ее ягодиц.
        - Спасибо, - услышал отключившийся мозг, в котором произошло кратковременное замыкание.
        «Тебе спасибо», - ответил я про себя, а вслух честно произнес:
        - Не за что.
        Обернись Маша в это мгновение, она заметила бы у меня блаженную улыбку.
        Я стер с лица эмоции и стал тщательнее следить за собой. Дело успешно продвигалось, остатки сковывающего напряжения выветрились, на душе стало легко и приятно. И спокойно. Поза объекта моего усердия, несмотря на нескромный подтекст, меня больше не смущала, Маша считала ее нормальной, а кто я такой, чтобы перечить женщине в привычном для нее интимном деле?
        Мысли о Любе я задвигал подальше, здесь им не было места. Это же просто помощь, Люба всегда помогает ближним и дальним, если может помочь. Даже в ущерб собственным интересам.
        Маша стоически ждала завершения, а я оттягивал его как мог. Но всему однажды приходит конец.
        - По-моему, готово.
        Оборот «по-моему» я вставил в яростной надежде, что окажусь неправ.
        Чудо случилось.
        - Еще вот здесь. - Маша показала мне что-то нащупанное левой рукой. - Проверяй, не стесняйся, плохо сделанное дело - все равно что несделанное.
        Имей я право расцеловать Машу, сделал бы это немедленно и в любое место.
        Приправленное глупой сентенцией разрешение было использовано с максимальным размахом. «После нас - хоть потоп», - всплыло в мозгу. Нет, с «родственницей» границы пусть остаются границами, а в дальнее зарубежье я схожу там, где об этом не узнает никто посторонний и ничто не будет колоть глаз при встречах. И все же…
        «Ах, какая женщина, мне б такую».
        После исправления недоработки я проверил остальное, сделав это, как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой. «Плохо сделанное дело - все равно что несделанное», не поспоришь. И вот все готово окончательно. Я придирчиво ощупал и огладил ставшие предельно гладкими поверхности, после меня это еще раз сделала Маша. Придраться было не к чему.
        - Волшебно. Даже у меня самой получалось хуже. - Она поднялась.
        Я тоже поднялся.
        - Спасибо Алик, - продолжила Маша, - ты не представляешь, как ты мне помог и как я ценю твою дружбу. Теперь выходи, я тут уберусь.
        - Иди уж, - милостиво разрешил я. - Тебя, наверное, уже ждут. Я сам все сделаю.
        Вылезая, Маша порывисто чмокнула меня в щеку. От резкого эмоционального движения ее грудь на миг коснулась меня. Мы оба сделали вид, что случайного касания не было.
        - Не знаю, как отблагодарить.
        - Знаешь. - Я понизил голос. - Никому не рассказывай.
        На миг застывшая на месте Маша улыбнулась:
        - Обещаю. Спасибо.
        «Тебе спасибо». Вслух я, конечно, этого не сказал.
        Маша ушла на работу, я провел два вечерних урока, а потом долго и мучительно пытался заснуть. Даже отвлечение на творчество не работало. Послание Любе сквозило покаянием и сумбуром в голове, а рассказ «Сын своей матери», написанный вслед за этим, был об измене. Я вновь попытался писать стихи, но ничего дельного не получилось, а переделанное прежнее приобрело несвойственную мне резкость:
        …У попа была собака, он ее убил…
        Я людей без чувства такта с детства не любил.
        Я хотел любить и верить, я мечтал летать…
        И цветы к закрытой двери… и письмо в тетрадь…
        Щит свой на врата Царьграда… Ариадны нить…
        Хама, подлеца и гада в их дерьме топить…
        Отчего такой в нас комплекс: кто не я - в дерьмо!
        Лишь поэт, душою топлесс, строит теремок.
        Он пускает всех, он верит: теснота сплотит!
        Но такие лезут звери… Теремок трещит.
        Мир поэта - мир особый, без борьбы, без бед…
        В нем поэт, скажу особо, больше, чем поэт.
        Кто не внял - заткните ср…у, чтоб фонтан не бил.
        …У попа была собака, он ее любил.
        Фу. Грубо и некуртуазно. Но уж такой на тот момент у меня был настрой. Любе новый «шедевр» уж точно отправлять не стоит.
        Маша, как обычно, вернулась к утру, я еще не спал. Провалиться в тяжелый сон удалось часа на три. Проснувшись, я перенес дневные уроки на вечер и отправился в город. Меня пугала встреча с Машей, когда она вновь выйдет на кухню или в ванную в футболке и трусиках, и придется смотреть ей в глаза. После того, что видел и что делал…
        После того, что видел и что делал, желание было единственное, с которым я боролся всю ночь. Под гнетом этого желания я и сбежал - от Маши и от своих кошмаров.
        Два фильма подряд в кинотеатре - и ничего не помню. Мысли были далеко. О чем были фильмы? На какую тему и в каких жанрах? Возможно, я отсидел на одном фильме два сеанса. Не знаю. Не помню. Не видел.
        Жуткое состояние. Мир хохотал мне в лицо вертикально растянутым ртом и показывал языки. Хотелось нырнуть туда, в невидимую, но такую реальную для меня огнедышащую пасть, и сгореть, утонуть, провалиться…
        Меня спасла работа. Урок за уроком, выездные и он-лайновые, один за другим почти без перерывов. Сетевые уроки я проводил в полупустых кафе, заказав чашку кофе и уединившись где-нибудь в уголке.
        Отвлечься удалось. Забыть - нет.
        Поздно вечером я возвращался с последнего занятия и, когда шел с остановки, заметил впереди наполовину знакомую парочку. Знакомой мне половиной была Маша, вторая половина в лице горбоносого статного парня кавказских кровей расплатилась с таксистом, помогла Маше выйти из машины и проводила в наш подъезд, галантно придержав дверь. Меня порадовало, что Маша указывала, куда идти, то есть гость - не постоянный, он здесь впервые. Но меня огорчил и разовый. Внутренний голос долбил в череп: «Ты ей не родственник, не родственник, не родственник!» Маша этого не знала и для развлечений пользовалась услугами других парней. Как она говорила? «От некоторых поступков удерживает только мужская рука, когда с чувством приложится к жаждущему приключений месту». Она просила помощи. Самый близкий человек не помог, придется расхлебывать последствия.
        Между прочим, сегодня был вторник, Юросвиданческий день. Юра по-прежнему отдыхал с супругой в забугорье, и Маша, судя по всему, решила ему отомстить. Зуб за зуб.
        Я вошел в квартиру через минуту, парочка уже уединилась, дверь в спальню Маши была закрыта. В прихожей вещи и обувь лежали внавалку - признак спешки. Окажись я на месте парня, мне тоже не терпелось бы оказаться с Машей вдвоем. Я его понимал.
        И никто не понимал меня. Даже я сам. С чего у меня такой взбрык? Кто она мне?
        В том-то и дело, что никто.
        Забыть. Отвлечься. Уснуть. Согласен на снотворное или кувалдой в темечко. Снотворного нет. Кувалды тоже. Есть молоток, но я не дурак. Или дурак? По большому счету - дурак. А по маленькому?
        А по-маленькому мы друг друга не стесняемся.
        Но не сегодня. Сегодня каждый сам за себя, и мы делаем вид, что второго соквартирника не существует.
        Маша с парнем в соседней комнате изо всех сил старались быть тихими и незаметными, но того, что происходило, не скроешь при всем желании, толщина стенки не позволяла.
        Через десять минут во входную дверь позвонили.
        - Это, наверное, ко мне, я открою! - звонко прокричала Маша.
        Я следил из своей комнаты в открытую дверь. Маша пробежала в прихожую - раскрасневшаяся, босая, с растрепанными волосами. В одной футболке. То, что кроме футболки на ней ничего нет, было видно, когда она бежала. Впрочем, было видно и так.
        По квартире пронеслась волна пряного запаха, он проник даже в мою комнату. Запах женщины. Точнее, запах любимой женщины - в том смысле, что любимой физически. Любовью в обычном смысле, большом, высоком и великом, в нашей квартире не пахло.
        Короткие переговоры через дверь показали, что снаружи - доставка еды. Маша открыла дверь.
        Парень-доставщик в яркой куртке оцепенел и не мог отвести взгляда. Не стесняясь его, Маша отсчитала деньги, забрала заказ, закрыла дверь и на минуту заглянула на кухню. На обратном пути она подмигнула мне, пробегая с заказом в руках мимо моей комнаты. Точнее, не мне, а в мою сторону - я сидел в полутьме и вряд ли был виден. Впрочем, о чем я? Конечно же, виден, экран компьютера подсвечивал лицо. Интересно, какое у меня было выражение.
        За стенкой приступили к трапезе, я тоже сглотнул слюну. Маша всегда заказывала на двоих. Не забыла ли про меня в этот раз?
        Я прошел на кухню. Моя порция стояла на кухонном столе. Шашлык. Я открыл горячую коробку. Мясо на деревянном шампуре обтекало ароматными каплями, в отдельных упаковках лежали соус и овощная нарезка. Кухню заполнил дурманящий манящий запах. Его перебивал другой, прежний, тоже дурманящий и манящий иначе. Фантомный запах стоял в ноздрях и не давал выдохнуть.
        Мясо на шампуре - сочное, вкусное, обтекающее каплями.
        Маша в одной футболке.
        Ее гость.
        Звуки за стенкой.
        Сочное мясо на шампуре.
        Я ушел к себе. На душе было гадостно, поднималась злость на Машу. Она доверила мне самое ценное и сразу показала, с какой легкостью отдает его первому встречному. Казалось бы, какая мне разница? А сердце сдавливало. И приходилось следить за челюстью, потому что зубы скрипели. И еще меня удивлял Машин выбор. Почем именно этот парень? Возможно, меня возмущала его непохожесть на меня. Со мной учились ребята разных национальностей, все дружили, компании складывались по интересам, невзирая на цвет волос, разрез глаз и форму носа. Но иногда происхождение сказывалось. При «разборках» кавказцы всегда вставали плечом к плечу против всех, и количество противников их не волновало. Это мне нравилось. Не нравилось, что своих они защищали в любом случае, правы те или нет. Чаще всего проблемы возникали из-за девчонок. Русские ребята предпочитали гулять с русскими же девчонками, кавказцы тоже выбирали русских, свои девушки были для них табу - с ними же потом кому-то брак заключать и детей заводить… нагулявшись с чужими. С этим ничего не поделать, хотя и противно, будто в душу плюнули. Менталитет, мать его
природа.
        Я считал это хорошим поводом задуматься. За что девчонки выбирают носителей других традиций? Может, если стать лучше самому и перенять все лучшее у других (а оно есть у каждого), то проблема исчезнет? Если представить себя и всех прочих парней в качестве кандидатов на попадание в, гм, опустим для приличия, а девчонок всей страны заставить участвовать в выборах, проголосовав за кого-то или что-то…
        Победит самое востребованное. Выборы всегда покажут то, чего желает усредненное большинство. Это не значит, что остальное - хлам и подлежит уничтожению. Нужно все, просто всем нужно разное. Нельзя ко всем подходить с одной меркой. Вот я, например, не такой, как другие, мне давали понять это часто, до крови из носа. Я кому-то не нравлюсь, и мне кто-то не нравится, это не повод считать кого-то лишним на планете. Однажды такие считатели пришли к власти, получилась Мировая Война. Каков итог размышлений? Пусть каждый живет своей жизнью, это его право - в том случае, конечно, если он не лезет в жизнь других и не заставляет их жить по его лекалам.
        При вселении в квартиру Маша поставила условием не лезть к ней с советами о правильности жизни, именно от таких советов она сбежала из дома. Маша такая, какая есть, такой ее надо принять. Однако, полночи слушая приглушенный аккомпанемент «приключений», сделать это было трудно.
        Гость ушел поздно ночью, почти на рассвете. Утром, пересекшись с Машей на кухне, я поинтересовался, придав голосу как можно больше равнодушия:
        - Что за гость?
        Естественно, Маша знала, что я знаю, зачем гость приходил и что делал. Что-то скрывать или стыдливо затушевывать смысла не было.
        - Старый друг, случайно встретились. Он - друг моего брата. Однажды они с Саней меня из такой ямы вытащили… Кажется, я тебе про это рассказывала. Я была в него влюблена, на шею вешалась. Он не поддался. В то время я была несовершеннолетняя, а он - друг моего брата, для него сестра друга - это свято. Сейчас у него серьезно заболел отец, и он навсегда возвращается жить на Кавказ. Я не могла с ним не попрощаться.
        «Попрощаться».
        Мясо на шампуре.
        Не позавтракав, я ушел в город. На улице мела пурга, в лицо бил ветер со снегом, погода соответствовала настроению. Маша все больше выводила меня из себя. Перед глазами стояли «веселые картинки», а фантазия, как детский конструктор, складывала, разбирала и снова собирала Машу, ее гостя, вид Маши, когда я ей «помогал», и звуки за стенкой. Неужели Маша не понимает, что я чувствую?
        А оно ей надо? Мои проблемы - не ее проблемы. Про меня она в такие моменты просто забывала.
        Вру, не забывала. Порция еды для меня. Подмигивание.
        Маша помнила про меня.
        Лучше бы забыла.
        Завтракал я в кафе, там же провел два занятия с учениками. Персонал по-утреннему пустого заведения косился на меня, но на столе стояла недопитая чашка кофе, а другим посетителям я не мешал по той причине, что их, посетителей, в такую рань еще не было. В перерыве между уроками я написал еще один рассказ («Перфекционистка», не для Любы, так как снова про измену) и очередную размышленческую миниатюру:
        «Про амбиции, зависть и совершенство»
        «Прости, любимая, не знаю, чего ты ждала и на что надеялась, но, скорее всего, не оправдаю возложенных на меня высоких надежд - в каждом письме буду зануден и постыл, как репетитор немецкой философии для юноши, которого на улице ждет компания с вином и девочками. Ничего не поделать, таков уж я есть со своей несовременной любовью и слишком дерзкими для столь несовременной любви мечтами и полетом воображения. Мечтами о невозможном и полетом в никуда.
        Мы все - дети, обросшие никак не сбывающимися мечтами и грузом неудовлетворенных амбиций и желаний, нередко подспудных, невразумительных, никогда не реализуемых самостоятельно. Но как же нас тянет к тем, кто эти (наши!) желания исполнил. К тем, кто воплотил наши мечты и материализовал сны - даже негодные к озвучиванию в приличном обществе, старательно задавливаемые. Нас тянет к таким людям, точно магнитом, и мы, как правило, не замечаем, чего стоили им победы, что было потеряно, а что сознательно оставлено - в том смысле, что оторвано с кровью. Мы не видим, не знаем, и (подсознательно) не хотим знать истинную цену достигнутых побед и проигранных сражений. Как все, мы хотим получить все, не затрачивая ничего.
        Это невозможно. Мы это знаем. Но периодически гложет зависть: как же, а вот у таких-то получилось, им все словно с неба на блюдечке свалилось. Незаслуженно и, должно быть, не по адресу. Нам несносно видеть их непонятно откуда взявшееся счастье и довольный покой изо дня в день. Их замечательных послушных детей и достаток. Мы тоже хотим так, но почему-то не можем. Не получается. Хотя, если подумать, то ведь и не стараемся-то особо. Мы просто ждем. Ждем, что оно само упадет. Под ноги - чемоданчик с миллионом. В постель - божественное создание, никак нами не завоеванное. В мозги - шикарная идея, которая перевернет мир, а нас прославит и обогатит.
        Говоря "мы", я имею в виду человечество, поскольку "мы" - то есть я и ты - неправильные человеки, большей частью не укладывающиеся в прокрустово ложе всечеловеческого бытия. Я и ты - другие. Чем-то похожие, чем-то нет. Мы сами из тех, кому завидуют. Но в чем-то завидуем и мы. Например, я завидую легкости, с которой некоторые относятся к жизни. Мне не нравятся последствия этой легкости, но восхищает сама легкость. Я завидую умению некоторых создавать кажущиеся безвыходными провокационно-затейливые ситуации и выходить из них виртуозно и филигранно, отчего все кажется (и становится) простым и естественным. Таким, будто именно оно является нормой, словно только так и надо. Это спорное качество, но некоторые владеют им в совершенстве, а совершенство всегда привлекает.
        Закончу я словами из "Семейного романа" Михаила Успенского: "Морали в этой истории нет никакой, потому что ее и в жизни почти не осталось. Остается только "спасибо" сказать, что к нам с вами она никакого отношения не имеет"».
        Отправлять такое послание я, естественно, тоже не стал. Пусть оно отлежится, у меня на душе улягутся страсти, тогда посмотрю, не пробралась ли в текст нечаянная крамола. Если все нормально - отправлю.
        Следующий урок был выездным, а когда он закончился и потребовалось идти домой, на меня снова накатило.
        Маша. Моя «помощь». (Да, в кавычках, никак иначе, ведь это не было одолжением с моей стороны. Для меня то, что случилось позавчера, было бесстыжим удовольствием и невероятным приключением). Я создал красоту, а воспользовался ей другой.
        Решение пришло внезапно и логично. Я нашел в сети адрес салона «Сизиф», он оказался всего в паре автобусных остановок от моего дома. Я шел пешком. Остудить голову.
        Остудить получилось только ноги. Небо хмурилось вместе со мной, повалил сильный снег, каждый шаг давался с трудом. Город исчез за ватной пеленой, превратившись в мираж. Машины еле ползли из-за плохой видимости, пешеходы, спасаясь от непогоды, забыли про заметенные светофоры и перебегали дорогу где придется, водители нервно сигналили. Минут через десять движение практически остановилось - город встал в редких для него пробках, и я порадовался, что пошел пешком. Из-за пурги поднять глаза от земли стало почти невозможно.
        Салон «Сизиф» находился на первом этаже пятиэтажки. С улицы, со стороны, противоположной от подъездов, к нему вел отдельный вход, у тротуара была оборудована удобная стоянка. Салон особо не выпячивался, скромная вывеска сообщала только название, внутрь вела стеклянная дверь. Я отряхнулся от снега и вошел.
        В салоне, предназначенном в первую очередь для женщин, на меня покосились, но проводили к диванчику ожидания. Там ко мне вышла сотрудница более высокого ранга - высокая брюнетка лет за тридцать. Я ее узнал. Она была в клубе с Любой-номер-два. Возможно, третья подруга, сухонькая «бигудяшка»-очкарик, тоже здесь.
        - Меня зовут Вероника, я администратор салона. Чем могу помочь?
        Меня она, конечно, не узнала, в клубе мы не пересекались, мой заинтересованный взгляд там перехватила только Люба-номер-два. Кстати, а как владелицу салона зовут по отчеству, кого мне спрашивать?
        - Я знакомый Любы, хозяйки салона. Она просила зайти.
        - Она вас ждет?
        - О времени мы не договаривались.
        - Тогда не знаю, сможет ли она вас принять. Как вас представить?
        - Алексей.
        Во взгляде Вероники что-то изменилось. Неужели Люба-номер-два обсуждает с коллегой личные дела? Но Вероника - не просто коллега, о компании в клубе говорилось как о собравшихся отдохнуть подругах. В таком случае, администратор салона могла знать обо мне немало, а если Люба-номер-два что-то приукрасила и присочинила, то и больше моего.
        - Подождите минуту.
        Из-за стойки у входа на меня поглядывала девушка-кассир, хрупкая яркая блондинка. У стены стоял аквариум с золотыми рыбками, по углам создавали антураж пластиковые пальмы, вглубь помещения уходил коридор с несколькими дверями. Вероника вошла в ближайшую дверь слева и через несколько секунд с улыбкой вышла обратно:
        - Любовь Николаевна вас ждет, проходите.
        Кабинет хозяйки салона выглядел как типичный кабинет владелицы и начальницы, то есть дорого и солидно. Массивный рабочий стол у окна с жалюзи. Кожаное офисное кресло на колесиках. Стеллажи с папками. Кожаный диван и журнальный столик перед ним. Ваза с живыми цветами на столике.
        Пахло духами. Наверное, это от сидевшей за столом Любы-номер-два. На ней был темный строгий костюм: брюки со стрелками, пиджак, белая блузка под ним. Под блузкой в белом бюстгальтере пряталось знакомое мне белое богатство. Каштановые локоны красиво ниспадали на плечи, на столе лежала забытая резинка для волос - «конский хвост» Люба-номер-два распустила специально для меня. Она обрадовалась мне, вышла из-за стола и замерла, полураскрыв руки:
        - Обняла бы, но не знаю, как ты к этому отнесешься.
        - Возражать не буду.
        Она обняла меня. Я обнял ее. Руки ощутили податливую плоть, мысли вернулись в недавнее прошлое - жаркое и блаженное. Вспомнились ощущения.
        Расцеплять объятия не хотелось. Не хотелось не только мне. Люба-номер-два впитала меня в себя, как губка воду. Заготовленные фразы, зачем я пришел, вылетели из головы, они стали не нужны, причину сказало мое тело.
        - Подожди секунду, - прошептала Люба-номер-два. Она дотянулась до двери, раздался щелчок. - Свои без разрешения не зайдут, но клиенты ходят по коридору и могут случайно открыть.
        Дальше все случилось само. Диван оказался кстати, все нужное нашлось под рукой. В помутившемся сознании смешались Маша и моя «помощь», мясо на шампуре, джакузи и гостевая на втором этаже. Коктейль из воспоминаний, фантазий и предвкушений требовал выхода, и я выплеснул его.
        Полегчало просто невероятно. Не зря я пришел. Люба-номер-два - лучшее лекарство. О том, что где-то существует Люба-номер-один, краем сознания иногда вспоминалось, но тут же заталкивалось подальше. Люба - она Номер Один, она - на высоком недоступном пьедестале, и ничто не низвергнет ее оттуда, а второй номер - что-то проходное и мимолетное. Первого номера нельзя касаться грязными руками и мыслями, а с тем, кто под номером два, можно делать что угодно: трогать, мять, тянуть за волосы, накручивая на кулак, разворачивать как удобно… Не получилось только отшлепать, хотя я попытался.
        - Тише, за дверью могут быть клиенты.
        Насчет того, что за дверью могут быть сотрудники салона, Люба-номер-два не беспокоилась. Не слишком приятный факт. А какое мне дело? Номер Два - он навсегда останется вторым номером, это пик его карьеры в человеческих отношениях.
        Когда в прострации и невесомости я опустился на диван, с дрожащими ногами, выжатый и опустошенный, Люба-номер-два деловито восстановила на себе спущенное и расстегнутое и вернулась за стол.
        - Ты думал над моим предложением?
        - Да.
        - Сейчас у тебя есть время?
        - Да.
        - Одевайся.
        Через минуту она собрала сотрудников и представила меня:
        - Девочки, знакомьтесь, наш новый стажер Алексей. Прошу любить и жаловать.
        - А жаловаться? - иронично посмотрела на меня Вероника с высоты своего роста.
        Люба кивнула:
        - Можно, но сначала любить.
        Коллектив полностью состоял из женщин, оттого мое появление вызвало ажиотаж. Меня разглядывали, как диковинную игрушку, мне старались понравиться. Хрупкую блондинку-кассира, первой встретившую меня в дверях салона, звали Александрой, остальные были в основном косметологами и парикмахерами: темненькие Рита и Марго (как мне пояснили, так различали двух Маргарит), рыжеватая Ника (тоже сокращение по аналогичной причине - из двух Вероник администраторшу здесь звали Верой, а косметолога - Никой), и русая Татьяна. Выйти для знакомства со мной не смогли две - некая Зоя, заканчивавшая делать клиентке педикюр в отдельном кабинете, и разговаривавший по стационарному телефону главный бухгалтер, не представленный мне по имени, но в контексте упомянутый в женском роде.
        Кроме хозяйки салона и администраторши остальной состав был молодежным, лет от двадцати до тридцати. Самой младшей выглядела томная и несколько манерная кассирша Александра. Единственную в коллективе, ее больше интересовал не я, новый человек, причем другого пола, а заснеженный вид за окном. Не удивлюсь, если она пишет стихи. Вид у нее был именно такой.
        После знакомства с коллективом мы с Любой-номер-два оговорили условия сотрудничества, она предложила временный контракт с испытательным сроком в один месяц, куда входило бесплатное обучение. Соответственно, за время испытательного срока оплата не производилась.
        - Сколько в месяце рабочих дней? - поинтересовался я.
        - Примерно двадцать.
        - А если первое время я буду работать только один-два раза в неделю? У меня же учеба, а еще есть подработка другого рода, она тоже требует времени. Получается, что бесплатный испытательный срок растянется на полгода, меня это не устраивает.
        - Что-нибудь придумаем, - заверила Люба-номер-два. - Люди, если хотят договориться, всегда договорятся. Когда начнешь зарабатывать, поверь, о других подработках ты быстро забудешь.
        У меня при себе не было документов. Люба-номер-два сказала, что это не проблема, документы можно принести в следующий раз, а к тому времени главный бухгалтер, он же (вернее, она же) по совместительству кадровик, подготовит договор.
        - Ну, стажер, пойдем на твое рабочее место. - Люба-номер-два взяла меня под руку.
        О дальнейшем рассказывать трудно. В специально оборудованный кабинет ко мне по очереди заходили сотрудницы, я тренировался на них, приводя их в достойный товарный вид, хотя и прежний вполне впечатлял. Люба-номер-два контролировала мои экзерсисы, подсказывала, исправляла ошибки. Если бы мне вчера кто-то сказал, что женщины выстроятся в очередь, чтобы допустить к сокровенному… Ха-ха. А сегодня это стало правдой. Первой пришла активная администраторша, на ней Люба-номер-два показала весь техпроцесс от начала до конца и множество нюансов. Вероника требовала продолжить с ней, как с моделью, обучение практике и теории, Люба-номер-два отрезала:
        - Один практический опыт даст больше сотни теоретических. Зови следующую.
        В перерыве она обратилась ко мне:
        - Отдохнуть не требуется?
        - Все нормально.
        - Ты быстро схватываешь, отлично работаешь и хорошо держишься.
        - Спасибо, стараюсь.
        Через минуту вошла третья подруга из клуба, сухонькая, с кудряшками от бигудей, в крупных роговых очках. Почему-то представлялось, что ее зовут Надя. Наверное, из-за неразлучной тройки понятий: вера, надежда, любовь. Люба - это Любовь, Вероника - сокращенно Вера, и понятно, почему на ум пришла Надежда. Я ошибся, нескладная бигудяшка носила редкое для наших мест имя Мелинда, она же оказалась главным бухгалтером салона. На танцполе, в задымленном помещении клуба, на взгляд издалека Мелинда казалась старшей в тройке подруг. Вблизи впечатление изменилось. Она застенчиво принимала мои тренировочные потуги в своей зоне бикини, в глаза не смотрела, молчала. То ли знала о моих отношениях с Любой-номер-два, то ли всегда была робкой и стеснительной. Она оказалась моложе, чем выглядела, кожа была глаже и мягче, чем у Вероники, и в моем внутреннем рейтинге из разряда «Женщина, вы выходите?» перешла в категорию просто женщин. Эта категория включала всю прекрасную половину мира, с представительницами которой я развлекся бы, не будь у меня Любы. В общем, выяснилось, что женщины, во-первых, не похожи друг на
друга, а во-вторых, и это главное, на самом деле не такие, какими кажутся. Стало понятно, что прежнее мнение о многих надо пересмотреть.
        Следующими были темненькие смешливые Рита и Марго, после них - русая серьезная Татьяна и светлая, почти белая, отрешенно-томная Александра. Александра сначала не соглашалась быть манекеном для стажера, как передала ее ответ вернувшаяся Татьяна. Напоминание Любы-номер-два о трудовом договоре разрешило ситуацию, я получил для тренировки еще один объект. Верхняя часть объекта ныла, что, дескать, она отпрашивалась и что очень торопится куда-то, а теперь может не успеть. Люба-номер-два успокаивала, что туда, куда собралась блондинистая кассирша, опоздать невозможно, а если вдруг не успеет, ее подождут. Меня их спор не интересовал, я занимался нижней частью, спокойной и, в отличие от верхней, приятно молчаливой. И мне нравилось то, чем я занимался. Периодические вопросы Любы-номер-два «Ты не устал ли?» начинали бесить. Спросить бы ее в какой-нибудь столовой между супом и макаронами, не устала ли она жевать и, может быть, не надо брать компот на третье, а то глотать - это так утомительно…
        Последней в мои руки попала маленькая пухленькая Зоя, на вид - ровесница Маши и, как оказалось, тоже стажерка. Ее стажировка заканчивалась, у нее уже появились собственные клиенты. Люба-номер-два пообещала мне, что при таких усердии, трудолюбии, качестве, обстоятельности и клиентоориентированности, какие я демонстрирую сейчас, у меня отбоя не будет от желающих попасть в мои руки. Кое-какие клиенты для меня уже есть на примете, достаточно позвонить.
        - Клиентки, - поправил я, ладонью проверяя у Зои, не осталось ли недоработок.
        - Что? - не поняла Люба-номер-два.
        - Это поправка к фразе «Клиенты для тебя уже есть на примете».
        - У нас женский салон, и говоря о клиентах я имела в виду именно клиенток.
        - Мужчины вообще не обслуживаются?
        - Обслуживаются, но их мало, и ходят они к нам реже.
        - О них и говорю. - Я намазал Зою увлажняющим кремом, огорченно вздохнул и проводил взглядом упорхнувшую из кабинета стажерку. - Прошу внести в договор, что устраиваюсь в «Сизиф» исключительно как женский мастер.
        Из коллектива салона только рыжеватая косметолог Ника избегла моих рук, у нее оказались критические дни, но Люба-номер-два сказала, что в следующий раз мне надо потренироваться и на ней - чем больше разного опыта, тем лучше.
        - Тяжело в учении - легко в бою, - завершила она.
        - Да мне, собственно, вовсе не тяжело.
        - А я хотела бы посмотреть, когда ты, наконец, сдашься. Жаль, никого не осталось. Можно пройтись по второму кругу. Ты как?
        Хотелось сказать, что осталась хозяйка салона, но если мне ее не предлагают, то, видимо, и не надо. К тому же, прозвучавшее предложение выглядело более чем заманчиво. Я и мечтать не смел. То, что работницы заведения воспринимали тяжким трудом, для меня выглядело угощением вторым стаканом воды того, кто умирал от жажды.
        - Говорю же, я не устал.
        - Еще скажи, тебе нравится.
        - Мне нравится.
        Люба-номер-два сощурила глаза:
        - С тобой что-то не так. Ты, часом, не маньяк? Я допускаю, что кто-то идет, скажем, в гинекологи от неудач в личной жизни, чтоб хотя бы увидеть, чем его обделила жизнь, но все оказывается не столь радужно, как представлялось, и энтузиазм иссякает. Сейчас тебе нравится происходящее. А что будет через месяц?
        - Через месяц мне за это будут платить.
        В салон я пришел от отчаянья, под управлением инстинктов ноги вели меня к Любе-номер-два, остальное получилось случайно. Предложение работы, прозвучавшее в прошлый раз вместе с названием салона, я воспринимал возможностью найти жадную до приключений барышню и поводом прийти к ней. Мои мечты исполнились вместе с частью ее желаний, теперь Люба-номер-два воплощала оставшуюся мечту: из молодого любовника сделать сотрудника, чтобы держать под рукой. Не сомневаюсь, что заработок будет приличным, мне создадут условия, чтобы уйти не хотелось. Но работа интимным парикмахером - вовсе не то, к чему я стремился. Хотя сейчас, после Вероники, Мелинды, Риты, Марго, Татьяны, Александры и Зои, чьи прелести стояли перед глазами, мнение менялось. Почему бы не совмещать новую работу с занятиями репетиторством? За оставшиеся до свадьбы полгода я получу и деньги, и опыт, и удовольствие…
        И неизвестно, как сложится дальнейшая жизнь. Судьба переменчива, в мире нет ничего постоянного. Вдруг дополнительная профессия однажды пригодится?
        В подборе доводов, убаюкивающих совесть, и уговорах себя продолжить общение и сотрудничество с Любой-номер-два я добился абсолютного успеха, и после того, как подумаю об этом на свежую голову, решу окончательно - приходить ли сюда еще. Документы, которых у меня с собой «не было», преспокойно лежали в кармане. Не хотелось оставлять своих координат. Останусь работать - окажусь на крючке. Мне могут позвонить из «Сизифа» или прислать сообщение, когда я буду со своей Любой. Опасно.
        Зачем портить приятный день мыслями о будущем? Подумаю об этом завтра.
        - Что там насчет второго круга?
        Люба-номер-два улыбнулась:
        - Могуч. Я пошутила. Кстати, ты заметил, что еще один «клиент» остался напоследок?
        - Мне подумалось, что в первую очередь нужно получить новый опыт, и поэтому ты…
        - Симпатичный, трудолюбивый, да еще умный. Идеальный работник… и друг. На мне потренируешься чуть позже, я хочу сделать это в нормальных условиях, а сейчас ответно выступишь мужской моделью для Зои. Пойдем в ее кабинет, она должна подготовиться.
        До сих пор я получал удовольствие, настало время стыда. После того, что происходило до сих пор, отказаться нельзя. Плюсом ко всему, Люба-номер-два созвала свободный персонал учиться обслуживать клиентов-мужчин.
        Я попросился в туалет, после чего меня расположили на специальном кресле. Зоя краснела щеками и ушками и сосредоточенно трудилась над моим возбужденным пахом. Все лезли с вопросами и советами. Люба-номер-два посмеивалась и успокаивала, что бывает и не такое и что нужно быть готовым ко всему. Когда сеанс стыда и позора закончился, мы с Любой-номер-два вернулись в ее кабинет.
        - Закончим у меня. - Она сняла с вешалки пальто и протянула мне, чтобы помог надеть.
        Не люблю, когда моего мнения не спрашивают. Но…
        Если моего мнения не спрашивают, чтобы доставить мне еще больше удовольствия - почему нет?
        Но…
        Людям ведь только дай обойтись без твоего мнения, потом не остановишь. «Дай палец - отхватят по локоть».
        Не ехать? Но я хочу.
        А я ли хочу или хочет что-то во мне?
        Глупый вопрос. В том смысле, что неуместный. Об этом следовало думать до того, как я пошел в клуб, поехал с первой встречной, а потом пришел к ней на работу и собрался поехать снова. И, кстати, все, что на ее работе произошло, тоже подталкивало ехать.
        А Маша, к примеру, таким вопросом вовсе не задавалась бы, она бы следовала зову сердца.
        Или не сердца?
        Мы с Любой-номер-два вышли из салона. Нас провожали стоя, как командира солдаты или как чиновники уважаемого гостя. Собственно, так и было, моя спутница была для сотрудников начальством, а я - гостем, как надеюсь - уважаемым, а с сегодняшнего дня еще и довольно близким человеком, если не сказать «своим в доску». Во всяком случае, чувствовал я именно так.
        Снег к этому времени идти перестал, небо прояснилось, движение на улицах возобновилось почти с прежней скоростью.
        - Как часто клиенты возвращаются за процедурой? - спросил я, помогая очищать от снега припаркованную у тротуара машину.
        Интерес выглядел как чисто профессиональный. Люба-номер-два так и поняла. Она пожала плечами:
        - Строго индивидуально, зависит от быстроты роста волос.
        Любопытно, как часто бреется Маша? Выглядела она всегда сногсшибательно, словно только что вернулась от такого вот парикмахера, но, как выяснилось, обходилась своими силами. Моя помощь требовалась ей позавчера, и если набраться наглости…
        В конце концов, отныне я специалист в этом деле. Почти профессионал.
        - Разным людям мы рекомендуем разное, - продолжала Люба-номер-два, - кому-то раз в неделю, а кому-то почти ежедневно. Для ног лучше подходит эпиляция, а с нежными местами… Чем депиляция отличается от эпиляции?
        Вопрос застал врасплох. Как на экзамене. Точного ответа я не знал, но скомпилировал обрывки знаний и объяснил своими словами:
        - Эпиляция - удаление волос с корнями, депиляция - по верхам, более дешево, быстро и безболезненно.
        Рядом, у самого входа в салон, остановилась дорогая машина, напоминавшая сытого льва. В ту же секунду из двери салона выскочила кассирша Александра в красном пуховике. Она попрощалась с нами и перебежала дорогу, направившись к остановке автобуса. Через миг, хлопнув дверцей водителя, из остановившейся около нас машины вышел Юра.
        А Маша думает, что он с супругой на отдыхе.
        Меня внесло в машину Любы-номер-два, будто за мной гнались. Хотя, казалось бы, чего я испугался? Это Юре надо меня бояться.
        Юра меня не видел или не узнал. Он вообще не смотрел в мою сторону. Обойдя машину, он помог выйти с места пассажира шикарно одетой молодой даме.
        - Заеду через три часа, - сказал Юра, проводив ее к двери салона и поцеловав на прощание.
        - Пока, мой зайчик, буду ждать.
        Зайчик, блин, морковку ему под хвост. Не зайчик он, а козел.
        Люба-номер-два села на водительское место, с металлическим лязгом рыкнул заведенный двигатель. Юра в этот момент отъехал от салона.
        - Клиент? - спросил я.
        - Алена Сергеевна - не просто клиент, а клиент давний и постоянный, на таких держится бизнес. Кстати, мужа Юрой зовут, мерзавец - пробу ставить негде, вроде того, о котором ты говорил при знакомстве.
        Действительно мерзавец, такое хорошее имя испоганил. Юрий Гагарин, Юрий Долгорукий, Юрий Левитан, Юрий Никулин, Юрий Олеша, Юрий Саульский, Юрий Визбор, Юрий Яковлев… Список бесконечен. Поговорку «В семье не без урода» обычно применяют к неким закрытым коллективам или, в последнее время, к национальностям, а такие, как избранник Маши, заставили вспомнить ее и по отношению к именам.
        Выдохнув, Люба-номер-два закончила представлять мне человека, которого я прекрасно знал без нее:
        - Из-за него я теперь тоже Юр не люблю.
        Не сразу, но подтекст до меня дошел.
        - Он и с тобой?..
        - Он в нашем салоне поочередно со всеми, даже с Мелиндой. Сейчас с кассиршей Сашкой крутит. Видел, как она быстренько собралась? Каждую среду, как Алена Сергеевна сюда, так Сашка туда, отпросилась сразу на месяц вперед. Алена догадывается, а сделать ничего не может, все финансы в руках урода-муженька. Она не хочет вроде меня одиночкой жизнь коротать. Гляди.
        Из нашей вырулившей на дорогу машины было видно, как Юра притормозил у остановки, и Александра в красном пуховике прыгнула на еще теплое место супруги.
        Меня интересовали Юра и Алена, а Люба-номер-два, заговорив о внутренней жизни салона, перевела тему в нужное ей направление:
        - Хочу оговорить один момент. В нашем коллективе все сплошь одинокие и разведенные, и наши резвые дамочки будут к тебе клинья подбивать. Договоримся: если тебе понравится другая - ты скажешь мне прежде, чем у вас что-то случится. Я уже была обманутой, с меня хватит. Сейчас мы с тобой друзья, от этого хорошо обоим, и дальше будет еще лучше. Не становись моим врагом, хорошо?
        - Хорошо.
        Внезапно мне расхотелось ехать к Любе-номер-два. Но я поехал. Там мне без всяких шаманских танцев с бубнами и прочих помех дадут то, что не дают в другом месте.
        У меня есть Люба. Да. Но. Я поворачивал голову влево и видел за рулем Любу, которая у меня есть по-настоящему. В этом была правда жизни, остальное - иллюзии. Мечты - хорошо, но в них нельзя жить.
        Все же настрой Любы-номер-два мне не нравился. Она рассуждает, как собственник, словно получила права на меня. Я не давал для этого оснований.
        - Сын дома?
        - Когда я на работе, он у моей мамы.
        Роскошный пустой дом, полная свобода, возможность встречаться с кем-то где и когда угодно… Люба-номер-два выбрала меня и даже ненавязчиво сообщила об этом коллективу салона. А у меня есть девушка, и Люба-номер-два знает об этом, как знает и то, что вскоре о моей несвободе узнают другие. А до того у нее были шашни с Юрой, официально женатым. А до того… Или одновременно?.. Что я знаю о человеке, вместе с которым отправляю, так сказать, естественные надобности? Ничего. И знать не хочу. Твердо знаю одно: если бы не легкость получения недоступного, я ни за что не связался бы с такой, как Люба-номер-два.