Ненависть Дмитрий Казаков
        Казаков Дмитрий Ненависть
        Дмитрий Казаков (Loky)
        Ненависть
        Ветер, налетевший с льдистого моря, свирепо кусает спину, и я недовольно ворчу, оглядываясь. Ветру мое ворчание мало интересно, напоследок пройдясь ледя ными щупальцами по затылку, он улетает. На пути воздушного хулигана вихрится поземка. Снега вокруг много, до самого горизонта тянутся покрытые сугробами горы - огромные, равнодушные. Чахлые деревца, засыпанные белым крошевом, не оживляют пейзаж. Снег, стылый ветер и мрак - вот мои спутники уже много лет и навсегда, до самой смерти. Лишь ненависть клокочет в животе обжигающим варевом, словно задавленная песня. Дыхание вырывается горячее, а глаза мои, я знаю это, начинают светиться багровым пламенем. Но вокруг пусто и тихо, лишь из-за гор доносится унылый волчий вой, и ненависть стихает, покрывается пеплом равнодушия. Но угли под этим пеплом не погаснут никогда. Я иду дальше, и снег ехидно хрустит под ногами. Звуки зимы - единственное, что не изменилось с тех времен, когда я родился...
        Я родился давно, очень давно, в те времена, когда лик земли еще не осквер няли присутствием нынешние ее владыки, грязные отродья неизвестно какого ада. Да, как дивно тогда было жить. Горы с тех пор состарились и согнулись под тяжестью прошедших веков. А тогда они были молоды и высоки. И мир был прекрасен, воздух - чист и прозрачен, вода рек и озер благоуханна и нежна.. Дождей всегда выпадало столько, сколько надо, солнце не жгло летом, а зимой не бывало свирепых морозов. Так было. Мир царил на земле, мы жили, не зная бед, весело и свободно. По беск райним лесам возвышались прекрасно-утонченные жилища эльфов, выращенные, словно деревья. Опушки заселяли добродушные невысоклики, обитатели нор, в привольных степях южнее обитали орки. Предгорья принадлежали гномам, а на вершинах, там, где плавают облака, гнездились драконы. Мое племя, немногочисленное, но гордое, бродило там, где лес становился хвойным и переходил в тундру...
        Ядовитый воздух ворвался в легкие, впился в них сотней ядовитых шипов.. Кашель рвет мне грудь.
        Прокашлявшись, останавливаюсь, принюхиваюсь. Так и есть, ветер с заката, ветер, отравленный теми, кто называет себя "люди". Даже воздух, даже воду ухит рились загадить они за те века, что правят миром. И мир из гостеприимного дома стал грязной свалкой...
        Когда-то людей не было совсем. И не было тогда и ненависти в наших сердцах, ибо мы не знали, что это такое - ненависть. Год за годом уходили в прошлое, оди наковые, как листья на дереве: теплое лето в солнечных лучах сменялось золотым листопадом осени. За осенью приходила мягкая зима с пушистыми снегами. И весна завершала круг звонкой капелью вперемешку с птичьими трелями. Мы жили, и мы не менялись, и мы не заметили, как пришли они, люди. Они пришли откуда-то с юга, уродливые, волосатые, дурно пахнущие. Поначалу их было немного, и они нас боялись, шарахались и от эльфов, и от гномов. Обратив на пришельцев внимание, мы посчитали их не более, чем животными. Как же мы ошиблись! И ошибку мы поняли тогда, когда люди начали вырубать леса, чтобы строить...
        Ветер поменялся на южный.
        Облака расходятся, и становится видна луна, голая и мертвая, словно череп, рукой неведомого исполина заброшенный в небеса череп, череп человека. Да, и у людей мы кое-чему научились, надо отдать им должное. Правда, научились мы - ненависти. Разбереженная воспоминаниями, лава ненависти беспокойно ворочается внутри, согревая, не давая умереть от холода и тоски. Налетевший с юга ветер доносит запах дыма. Откуда здесь, в диких местах дым? Ответ один - его принесли люди. И вулкан, имя которому моя душа, при этом, столь знакомом, запахе, начи нает извергаться. Обдирающая внутренности лава ползет вверх, обжигает гортань. Я хрипло рычу, стискивая зубы. И сюда, в северную пустыню, забрались они, мерзкие твари, нигде от них не укрыться. Ненависть толкает на юг, туда, откуда тянет дымом. Шаги мои тихи, их не уловит даже чуткий зверь. Запах дыма потихоньку уси ливается, и я вспоминаю те времена, когда услышал его впервые...
        Первыми люди уничтожили эльфов. Почему? Просто потому, что те больше всего на них похожи. И люди позавидовали: как это, почему эльфы столь красивы, мудры, не подвержены болезням и горестям? Несправедливо! Такого эти выползки болотной жижи вынести не смогли. Конечно, оружие эльфов, их сила и ловкость, магия, пре восходили людские во много раз, но люди побеждали массой. Собравшись толпой, они уничтожали одно поселение за другим, корчились в пламени живые дома эльфов, и потек по лесу едкий дым от горящей плоти. Этот запах принес с собой конец ста рого мира, и он же преследует меня долгие столетия. Ведь люди не могут жить без того, чтобы убивать, и без вони жить тоже не могут...
        Ложбина пересекает путь.
        Обхожу ее стороной, пробираясь сквозь густой кустарник. Ветви пытаются ухва тить меня корявыми тонкими руками, но не им удержать меня. Мы, жители старого мира, наделены властью над природой в гораздо большей степени, чем плоды ошибки Творца, выкидыши, увы, щедрой утробы матери-Земли, что сейчас владеют мирозда нием. Кустарник остается за спиной, жалобно шелестя, из-за холма выныривает костер.
        При виде пламени ненависть взрывается внутри слепящей молнией, и некоторое время я не вижу ничего, кроме огня, и склоненных к нему силуэтов...
        После эльфов пришла очередь невысокликов. Но те оказались умнее горделивых владык леса. Они бежали, не стали ввязываться в кровавую и бесполезную войну. Говорят, путь их пролег далеко на запад. Может, до сих пор живут они там, под землей, в потаенных лесах. Кто знает, может оно и так, но уже несколько тысяч лет я не видел ни одного невысоклика. А люди? Люди осквернили жилища малорослого народа. Да, осквернять они умеют очень хорошо...
        Медленно, пригнувшись, приближаюсь к костру. Пламенный цветок, словно чувс твуя мое приближение, шипит и плюется искрами. Растут темные фигуры около огня, а вместе с ними увеличивается и ненависть. Тяжелым комом давит на грудь, от дыхания сейчас, кажется, начнет таять снег. Приходится сдерживать рвотный реф лекс, удерживая раскаленную блевотину ненависти внутри. Сдерживаюсь, и подхожу осторожно. Теперь мне хорошо видно людское становище в лунном свете. Два жилища из плотной ткани, четверо людей перед костром. Молодые и сильные. Они смеются, звуки далеко разносятся по белой пустыне. Да, когда-то и мы много смеялись.
        Особенно любили повеселиться жители предгорий, гномы...
        С гномами люди расправились очень жестоко. Изгнали их из предгорий, заперли в бесплодных скалах, заставляя умирать от голода. Людей к тому времени стало так много, что в открытом бою жители гор точно потерпели бы поражение. Некоторое время гномов еще терпели, ведь те в обмен на еду добывали в горах золото и дра гоценные камни. Но позже людская жадность взяла верх.
        Гномов хватали и пытали, пытаясь выведать секреты горного дела, места лучших жил. На жителей гор охотились, словно на диких зверей, и вновь стелился над землей смрад горящей плоти, и доносились крики пытаемых.
        Гномы молчали, ни один ничего не сказал, и их уничтожили...
        Не в силах больше сдерживаться, выпускаю ненависть на волю. Хриплый рев оглашает притихшие горы. Люди у костра мгновенно вскакивают, и четыре пары зрачков расширяются от ужаса. Я знаю, что они видят. Будь я человеком, я бы тоже испугался. Высокое, раза в два выше человека, мускулистое существо, покрытое с головы до ног белым сверкающим мехом. Багрово горят огромные глаза, а клыки в пасти поблескивают весьма недружелюбно. Я широко улыбаюсь, вкладывая в широкий оскал всю ненависть. Я уже знаю, что буду делать. Вернее не я, а сконцентриро ванная во мне ненависть всех, кто погиб от людских рук. Я лишь наконечник стрелы, летящей к цели. Медленно иду к костру, четверо, чьи лица посерели, не выдержи вают, и с воплями бросаются бежать. Слышен хруст снега под ногами беглецов. Пусть бегут, я догоню их позже. Сейчас мне интересны те пятеро, которых я унюхал в одном из тканевых жилищ.
        С орками они воевали дольше всего, ведь орков тоже было немало. Война была очень кровопролитна. А чем оправдать поголовное уничтожение побежденных? Чем? Вот и возникла людская сказка о том, что орки были тупыми кровожадными чудовищами.
        Естественно, таким не место на земле. Но ведь не были орки столь плохи, не ели они человеческого мяса, не нападали первыми, а воевать выучились у людей. И в войне ушли, подобно остальным...
        Клокочущая лава в горле толкает вперед. Легко, одним когтем, разрываю полог странного обиталища, и ткань оседает бессильными крыльями. Внутри обезумевшие от ужаса, полуодетые люди. Они видят меня, и слитный крик оглашает суровый холодный мир. Ненависть в моем лице протягивает руку, не торопясь, наслаждаясь собой. Крик одного из людей захлебывается хрипом, ведь трудно кричать со сломанной шеей! Второй падает, харкая кровью, от удара у него переломаны ребра. Огонь, пылающий во мне, не хочет гаснуть, наоборот, жар его становится нестерпимым. Третий из людей успевает схватить нож, но рука его повисает сломанной веткой, и бесполезной лезвие выпадает. Я сильнее их и быстрее, они даже не соперники мне, лишь жертвы. Последним двоим я не дал легкой смерти, я сломал им ноги. А со сло манными ногами оставил умирать на морозе...
        Нашему роду они тоже не дали выжить. До нас, правда, эта мыслящая плесень добралась позднее всего, ибо мы занимали северные, не очень удобные для человека земли.
        Но, не утолив жажду крови уничтожением других племен, люди взялись и за нас. Ненависть ко всему, что не "люди" не давала им покоя. Ордами они выслеживали моих сородичей, ибо мы всегда жили поодиночке. А убийства они оправдали точно так же, как и в случае с орками: мол тролли - это такие злобные чудища, убива ющие людей. И мое племя сошло во тьму, быстро, ведь нас никогда не было особенно много...
        След хорошо виден на снегу.
        Луна угодливо светит из-за плеча. Отпечатки петляют, то сбиваются в кучу, то расходятся. Я иду быстрым шагом, но не тороплюсь, ведь им же некуда бежать, некуда. Они не уйдут от меня, от последнего осколка некогда чудесного мира, мира, который благодаря людям сгинул навсегда. Вот и один из беглецов, видимо самый слабый. Увидев меня, он кричит, и падает на снег. Я просто наступаю на него. Треск костей и предсмертный всхлип радуют мне слух, и ненависть удовлетво ренно вздыхает...
        Как я спасся от уничтожения? Долгие годы скрывался в самых отдаленных уголках тайги, один. Лишь изредка встречал я сородичей, таких же изгоев, но в последние века все реже и реже. Кто умер от старости, кого нашли люди. Вероятнее всего я последний, последний тролль, чью шерсть покрыл иней седины. Ведь почти пять тысяч зим сыпали снег мне на макушку...
        Но теперь я помолодел вдвое. Откуда только силы взялись? Троих беглецов я настиг одновременно, они устали и едва плелись по снежному склону.
        Беззвучным, но смертоносным ураганом обрушиваюсь на них. Ненависть не знает, что такое жалость, что такое - снисхождение. Вновь трещат кости, кровь пятнает снег причудливыми узорами. Последнего из людей я лишь оглушил. Но и он не вста нет, не очнется, а найдет смерть в объятиях мороза. Я стою над поверженными, и огонь потихоньку гаснет в груди, ненависть сыто уползает в потаенные пещеры души. Наверное, навсегда. Ибо там, на северо-востоке, куда я иду умирать, куда уходили умирать все тролли, не встретишь людей...
        PS Из газеты "Уральский рабочий", 15 мая 1959 года.
        "Только на днях удалось обнаружить все тела студентов-политехников из про павшей экспедиции. Напоминаем, что пять тел были найдены еще в феврале, через неделю после того, как оборвалась связь. Четыре тела два дня назад нашли почти в полутора тысячах метров от лагеря. Что заставило ребят бежать? Без вещей, про дуктов. Почему у всех погибших имеются переломы и ссадины? Почему палатка словно разрезана ножом? Милиция ведет следствие, но никаких подробностей не сообща ется..."
        PSS Гибель отряда уральского политеха в феврале 1959 года - реальный факт. Загадка этого происшествия не раскрыта до сих пор...