Игра не для всех. Сталинград Даниил Сергеевич Калинин
        Приключения Романа Самсонова #3
        Сталинград - знамя русской доблести и символ катастрофы германской военщины. Вырванная у врага победа, стоившая РККА огромных потерь - в мясорубке боев за город от полнокровных полков оставалось по два десятка бойцов…
        Так было и с 282-м полком НКВД, 23 августа преградившим путь в город 16-й танковой дивизии Паулюса. Именно в этот полк попадает старший лейтенант Самсонов, вновь вынужденный поставить на кон собственную жизнь. Сумеет ли он вернуться назад, к семье и спасенной им любимой?! Или Рома слишком далеко зашёл в смертельной игре?!
        Даниил Калинин
        Игра не для всех. Сталинград
        Пролог

* * *
        23 августа 1942 года. Декретное время: 18 часов, 3 минуты.
        Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Мощные взрывы вздыбили землю за спиной так, что ощутимо тряхнуло даже первую линию траншей. Словно сильная качка на море, а под ногами не надежная твердь утоптанной волжской степи, а бушующая водная стихия! На пропотевшую гимнастерку с бруствера посыпались твердые комки высушенного солнцем чернозема, а мгновением спустя над головой прокатилась тугая волна горячего воздуха… Аккуратно высунувшись из окопа, я не удержался от смачного ругательства при виде перевернутой, смятой и отброшенной близким взрывом зенитки 52-К калибра восемьдесят пять миллиметров, самого сильного нашего противотанкового средства. Час назад огонь этих зениток на более, чем километровой дистанции сжег два фрицевских панцера и один бронетранспортер, выступивший также в роли артиллерийского тягача - этого хватило, чтобы первая немецкая атака захлебнулась, толком и не начавшись. Но получив этакий крепкий «щелчок по носу», гансы из шестнадцатой «Вестфальской» танковой дивизии тут же запросили воздушную поддержку - и получили ее. На позиции зенитчиц (до «погружения» я не знал, что большинство расчетов 1077-го зенитно-артиллерийского
полка, прикрывающего тракторный завод, сформированы из девушек) обрушились пикирующие бомбардировщики, «лаптежники» юнкерс-87 и скорострельные истребители мессершмит-109 с пулеметно-пушечным вооружением, «худые». Навстречу им бьют осколочные снаряды, эффектно устремляются трассирующие очереди зенитных автоматов 61-К, на моих глазах уже дважды перехлестнувшие тяжеловесных «лаптежников». Комбат Мороз, ясно понимающий, что без мощных зениток нам танки не остановить, распорядился прикрыть девчонок также и из ручных дегтяревых, но как по мне, расчеты просто жгут небольшой запас бронебойных патронов. Все, что они действительно могут, так это заставить кого из лаптежников сбиться с курса и кинуть бомбу мимо цели. И все же, всем нам так спокойнее: не бывшие еще в настоящем бою мужики испытывают реальное чувство вины при виде разрывов тяжелых авиабомб на позициях зенитных батарей. Там, где сейчас гибнут молодые девчонки, по большой военной нужде освоившие опасную мужскую профессию… И то, что мы хоть как-то помогаем им, оказываем посильную поддержку, все же примиряет бойцов с тем фактом, что нашим женщинам
приходится сражаться и умирать за нас.
        Впрочем, умереть за девчонок-зенитчиц мы и сами еще успеем, так сказать, вернем долги сторицей. И все благодаря мне! Н-да… На самом деле у меня было меньше недели, за время которой я развел крайне кипучую деятельность - и хотя дар убеждения меня оставил, мне везло. Просто очень везло. Во-первых, удалось получить назначение не в сводный батальон НКВД, и не в расквартированные вне Сталинграда полки 10-й дивизии, а в только что прибывший в город 282-й полк, по идее имевший полный комплект командиров. Однако комполка, майор Грущенко Митрофан Григорьевич, заинтересовался успевшим хлебнуть на фронте лиха старшим лейтенантом, и забрал меня в свой штаб. А на месте я с ходу «проявил» себя, предложив создать в полку снайперские курсы, которые я сам мог бы и возглавить, и организовать, и собственно, подготовить бойцов. В качестве примера я приводил личный опыт боев за Воронеж, где мной уже была сформирована стрелковая группа, «специализирующаяся» на пулеметных расчетах и офицерах противника. За семнадцатое и восемнадцатое числа были проведены стрельбы, на которых я отобрал личный состав (по два человека с
каждой роты) - в основном выделял бойцов с лучшими показателями по кучности стрельбы. Еще три дня мы потратили на интенсивную подготовку на выделенном полку оборонительном рубеже - от Опытной станции до высоты 135,4. Ребята неплохо подтянули стрелковую подготовку, я подробно объяснил им о выборе упреждения на разных дистанциях и по движущимся целям - это мы как смогли, закрепили практикой. Рассказал, как выбивать пулеметные расчеты (в частности ночью), ведя огонь по вспышкам пламени на раструбах машингеверов, как определить офицеров и унтеров среди наступающих (вооружены пистолетами-пулеметами, довольно активно жестикулируют, отдавая приказы), дал им основы теории снайперской охоты. Много говорил о правильном выборе лежки (главное не удобство для стрельбы, а неприметность!), необходимость ограничить число выстрелов по выбранной цели (один, максимум два, третий раз снайпер стреляет уже в себя), объяснил, что перед «охотой» необходимо есть очень мало, и также мало еды брать с собой (немного хлеба, сахар). Иначе просто не сможешь несколько часов усидеть на одном месте, задергаешься - и тогда дежурный
пулеметчик обязательно даст пару очередей в твою сторону, да и минометчики не пожалеют «огурцов». Впрочем, на данном этапе «снайперские курсы» были нужны для подготовки достаточно уверенных в себе стрелков, способных открыть точный огонь метров за двести-триста именно из окопов, выбивая унтеров и офицеров, а также пулеметные расчеты. И это при наверняка сильном ответном огне противника - очень надеюсь, что пример хотя бы двух человек в роте вдохновит других бойцов, заставит стрелять целясь, а собственно мои подопечные, ничем на деле не отличающиеся от сослуживцев, поверят в себя, получив броское звание снайперов. Как-то так…
        Вечером 21-го я вновь проявил активность, предложив провести совместные учения с бойцами 21-го отдельного учебного танкового батальона под предлогом обкатки танками личного состава и тренировочных гранатометаний. Ну а курсантам, в свою очередь, предложили отработать атаки на хорошо подготовленные траншеи при поддержке десанта из наших же бойцов. Предложение с моей стороны поступило вовремя: 3-я учебная рота батальона как раз планировала провести стрельбы 23-го августа - на роковую дату командиры и договорились о совместной тренировке. И, Слава Богу, без каких либо проволочек: боевое слаживание в войсках пусть еще не стало нормой, но в целом ситуация значительно улучшилась по сравнению с 41-м годом, когда в войну фактически вступила армия мирного времени… А чтобы приблизить условия боевой подготовки к реальным, я также предложил подготовить опорные пункты у позиций батарей зенитчиков. Мол, собственной противотанковой артиллерии в полку кот наплакал (всего четыре «сорокапятки»), бронебойные ружья нам пока не выделили, а максимально эффективным при отражении «условной» танковой атаки будет
использование зенитных орудий, имеющих солидный калибр 85 миллиметров. На второй год войны уже не только наши танкисты знали, насколько эффективно используют немцы свои зенитки калибра 88 миллиметров против советской бронетехники, и ответить им тем же выглядело крайне разумно. Три батареи на холмах, три ротных опорных пункта для их прикрытия. Плюс зенитчикам предложили наметить реперы на местности для ведения огня по наземным целям и пристрелять их. Заодно я ненавязчиво поинтересовался у командира дивизиона Даховникова о наличии бронебойных снарядов к зениткам и вслух порассуждал о необходимости иметь запас любых снарядов к орудиям, а также о нестабильности на войне. А вдруг завтра немцы прорвутся к городу как раз со стороны их батарей? 22-го августа днем это казалось если не немыслимым, то явно далеким и умозрительным. Но за день все может поменяться - я это знал наверняка.
        Вчера мы копали. Даже нет, не так - Копали, с большой буквы! Почему именно с большой? Потому что я добился того, чтобы роты первого стрелкового батальона с головой зарылись в землю, оборудовав запасные огневые позиции для станковых пулеметов, отсечные ходы, «лисьи норы» - укрытия для пехоты на время минометных обстрелов - и извилистые ходы сообщений. Комбат Мороз, находящийся в равном мне звании старшего лейтенанта, довольно ревниво отнесся к тому, что я так рьяно взялся за его подчиненных - пришлось прихватить в сущности молодого парня под локоть, мягко, но твердо отвести его в сторону и прочитать целую лекцию о необходимости максимально надежно окапываться. Хорошо подготовленный окоп - это лучшая защита и от артиллерийского обстрела, и от авианалета, и при танковой атаке дает лишний шанс выжить, особенно если вражеская бронетехника решилась проутюжить траншеи. И вообще - а вдруг завтра немцы? А у нас на этом участке уже подготовленные опорные пункты! Короче, воды я вылил немерено, давя авторитетом бывалого ветерана, кровью заплатившего за боевой опыт, и хотя комбат остался недоволен, мешать не
стал, уже от своего лица отдав приказ копать окопы едва ли не в полный профиль… Не знаю, как на эту ситуацию повлияла моя близость к командиру полка, идущего на встречу инициативам пришлого старлейта. То ли Мороз решил не обострять по этой причине, то ли наоборот прикидывал, что в ближайшее время могут сделать рокировку, и меня поставят на батальон (возможно и первый), а от того невольно испытывал ко мне неприязнь. Может быть, и все вместе, не удивлюсь. Но для меня главным был результат - а в данном случае, к вечеру 22-го он был налицо: хорошо подготовленные опорные пункты, даже несколько большие, чем то приписывает устав для размещения стрелковой роты, прикрыли зенитные батареи. Теперь немцам будет не так-то просто ворваться в их расположение, давя гусеницами и расстреливая беспомощных в ближнем бою сталинградских девчонок-добровольцев, как то было в реальном 42-м… Но учитывая, что у нас самих нет легкой противотанковой артиллерии, ровно как и бронебойных ружей, специализированных гранат типа РПГ-41 кот наплакал, а единственным реальным средством борьбы с бронетехникой являются бутылки с КС… Боюсь,
что наше героическое сопротивление будет не столь и долгим… Эх, продержаться бы до темноты, пока сюда перебрасывают основные силы полка, а работники тракторного завода спешно оборудуют новые тридцатьчетверки для танкистов обоих учебных батальонов… С тревогой я вновь посмотрел назад, в сторону КП роты: рядом с ним, в просторном блиндаже, прикрытым толстыми дубовыми плашками в три наката, развернут и временный санитарный пункт, где сейчас находится моя жена. Точнее ее бот, по ночам каким-то образом «подключающийся» к сознанию вернувшейся к реальности Оли - и к которому я успел привязаться, спроецировав на игровой персонаж чувства к реальному человеку. Впрочем, тут кроме меня все являются игровыми персонажами, что не делает их менее реальными. А иногда в голову забиваются уж совсем безумные мысли - например, что все сражающиеся рядом со мной есть не просто персонажи игровой виртуальной реальности, а что это души когда-то погибших людей вновь переживают случившуюся бойню… Бред конечно, горячечный бред. Но ведь лезет же в голову… Н-да… Сейчас я уже очень остро пожалел, позволив казачке перевестись в полк
вслед за мной. Думал, что сумею приглядеть, если она будет рядом - но на войне ведь всякое бывает! Утешает лишь то, что в случае гибели бота сама Олька пострадать не должна. По крайней мере, я на это надеюсь…
        Учения прошли в целом неплохо: бойцы попрактиковались кидать учебные гранаты и имитацию бутылок с зажигалкой (просто с водой) в танки, люди прошли и достаточно жесткую обкатку тридцатьчетверками. Это когда бойцы по очереди залезают в наспех вырытые одиночные ячейки и ждут, когда над ним пройдет, лязгая гусеницами, бронированная махина весом в двадцать шесть тонн. А уж после высовываются из окопа и бросают на уязвимую корму для любого танка макет, имитирующий РПГ-41. Была, конечно, пара внештатных ситуаций, когда бойцы не выдерживали и буквально выпрыгивали из ячеек, пытаясь убежать от танка - но тех Мороз жестко обматерил перед строем, объяснив всем, что от «коробочки» не убежать, догонят пулеметные трассы. Еще один крайне неприятный случай произошел, когда один из молодых танкистов провел машину почитай практически по самому окопу, обвалив часть стенки - вот тут меня самого едва удар не хватил. Слава Богу, обошлось без последствий, бойца вовремя откопали и никаких повреждений он не получил… Все равно ЧП, но уже не помешавшее закончить учения и дождаться появления фрицев, после которого покидать
подготовленные позиции было и поздно, и глупо. Более того, взвесив все за и против, командир учебной танковой роты старший лейтенант Григорьев приказал разместить свои тридцатьчетверки (в количестве десяти штук) за нашими окопами, а спешно вырыть капониры для танков помогали всем миром. Еще бы! Когда остаешься без артиллерии, наличие собственных «коробочек» за спиной ощутимо повышает твои шансы выжить. Правда, запас снарядов у танкистов едва ли половинчатый, но обещали подвезти - в любом случае лучше, чем ничего… Правда, налет еще не окончился, а два танка уже чадно горят, и вряд ли кто из экипажей-курсантов выжил, еще одной машине из-за близкого взрыва повредило орудие.
        По-прежнему лучше, чем ничего…
        Глава 1
        23 августа 1942 года. Декретное время: 18 часов, 12 минут.
        Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        - Идут.
        Короткой, рубленой фразой сержант Малофеев Константин сумел передать все напряжение и волнение, охватившее нас при виде неотвратимо приближающихся «троек», длинноствольных, обвешанных гусеничными траками, и бодро пылящих по степи бронетранспортеров «ганомаг» с пехотным десантом. На высоте уже заговорили зенитки прикрывающей роту батареи (хотя тут ещё посмотреть, кто кого прикрывает), два из четырех уцелевших орудий. Примерно за километр грохнули и танковые пушки, также две - вполне рабочая дистанция для Грабинской Ф-34. Последняя на полигонных стрельбах уверенно поражала за тысячу метров пятьдесят миллиметров брони той же «тройки» или ранних версий «штуги». Помощник же подсказывает, что в атаке участвуют Т-3 модификации «J», орудие у него уже более длинное, а вот лобовая броня еще не усилена… Вот и сейчас от попадания курсантов задымил, загорелся один, затем другой танк… Не такое и плохое начало! Правда, в атаку только на нашем участке идет не менее двадцати панцеров, они, в крайнем случае, и числом задавить смогут. А с семисот метров экипажи «троек» уже вполне способны поупражняться с пробитием
лобовой башенной брони наших «коробочек»… Да и оптика у фрицев качественная, наводчики отлично подготовлены. Куцая батарея на высотке-то хоть и достаёт врага с полутора километров, выбив за время второй атаки уже три танка, но и снаряды фрицев теперь рвутся практически на позиции героических девчонок. На зенитках отсутствуют защитные бронещитки, и пока наших выручает только небольшой калибр осколочных гранат, да капониры, прикрывающие нижнюю часть орудий. Но гансы-то пристрелялись…
        - Костя, пока пехота в атаку не пойдет, «максим» даже не свети - разобьют к хренам собачьим, и расчет сгинет без всякого смысла! Только когда увидишь, что побежали на крайний рывок до окопов - тогда и жарь без всякой жалости!
        Командир пулеметного расчета станкового «максима», сержант Малофеев энергично кивнул. Резким движением он словно бы попытался отогнать наваждение, охватившее необстрелянных бойцов при виде развернутого внутрь клина немецкой бронетехники. Да чего уж греха таить, мне и самому не по себе! Отвык я от таких боев - собственно, в столь масштабных драках до настоящего момента принимать участия мне не доводилось. Даже в том жарком бою у Парпачских позиций, утром восьмого мая, с вражеской стороны не было брошено в бой столь сильного бронированного кулака… Да и само ощущение близкой смерти, необходимость рисковать собой - все это вроде как в новинку, приходиться заново привыкать. Так часто бывает после возвращения на фронт из госпиталя, а тут еще и условия «игры» поменялись. Раньше-то я никак не мог позволить себе умереть, но все равно ведь, уже со второго погружения в глубине души знал, что умерев здесь, проснусь в своей реальности. Пусть потеряв шанс (или практически потеряв!) вытащить Олю - но все-таки сам буду жить! А теперь этой уверенности уже нет - и какого тогда хрена я вновь замер в окопах,
забравшись в буквальном смысле волку в пасть?!
        Впрочем, в глубине души я, кажется, знаю ответ. Он мне не нравится, но… Похоже, я так и не наигрался в «Великую Отечественную», похоже, что я адреналиновый маньяк или что-то вроде того, раз не могу без этого риска. Головой понимаю - надо оставаться в тылу, надо искать варианты со штабными, а еще лучше тыловыми должностями, но… Но здравый смысл также подсказывает, что в Сталинграде тыловых должностей как таковых не будет, да и не смогу я в «условном» тылу хоть на что-то повлиять. В штабники же не вышел ни званием, ни возрастом, ни образованием в конце концов… Авторитета или умения подхалимничать мне также не хватает… Впрочем, в ближайшем будущем все штабные командиры 10-й стрелковой дивизии НКВД также окажутся на передовой. А уж дезертировать и вовсе глупость, тут точно поймают и к стенке поставят. Так что как ни крути, а полезней всего я там, где смогу повлиять на ситуацию, то есть на передовой. И вся тяга к острым ощущениям - это вроде как бы и не решающий довесок…
        Аккуратно протерев промасленной тряпочкой чуть запыленный затвор винтовки, старой доброй «трехлинейки» Мосина образца 1891/30 года, я в очередной раз перебираю на полке, выдолбленной в стенке окопа, свою «карманную артиллерию»: две лимонки и две эргэдэшки в оборонительных рубашках. Так удобней, заранее приготовил, вкрутив запалы, и к подсумкам не тянуться. А две бутылки с заводской зажигательной смесью КС стоят в специальном углублении на дне траншеи, в полуметре от меня справа. Опасная эта штука, заводской коктейль Молотова! Температура горения свыше тысячи градусов, водой его не потушишь, и если липкая жидкость попала на форму, то прожжет и ткань, и мясо до костей. Потому и побаиваются ее красноармейцы: не дай Бог неосторожно разбить бутылку на себе или держа в руках - верная смерть! А так хоть в стороне, даже если во время боя случайный осколок заденет, то огненная смесь не сразу растечется, должен успеть отскочить…
        Чуть впереди слева тихо переговариваются бойцы из пулеметного расчета. Позицию им мы подобрали удачно, с нее можно вести фланкирующий огонь сразу на две стороны вдоль линии траншей опорного пункта. Только вот к немцам близко - ячейка пулеметчиков фактически вынесена вперед, но зато оборудована укрытием из толстых дубовых плашек и замаскирована с фронта. А я специально подобрался поближе к расчету Малофеева - в случае чего, поддержу метким огнем, и гранатами помогу. За время снайперских тренировок успел сам немало пострелять и убедился, что несмотря на откат игровых способностей, из надежной трехлинейки за двести метров бью весьма точно и кучно - кстати, под конец первого дня учебы перед глазами мелькнула короткая запись: Поздравляем! Вами достигнут уровень «меткий стрелок»! Весьма неплохое приобретение перед началом боев, породившее во мне уверенность, что на деле утрачены далеко не все навыки бывшего диверсанта/осзназовца и армейского ветерана. Уже сегодня утром ради интереса пометал учениях и муляжи гранат - мышечная память сохранилась, хотя былой точности и дальности броска уже нет. И все же
мои результаты были одними из лучших в батальоне, а после тренировки меня обрадовала очередная запись: Поздравляем! Вами достигнут уровень «опытный гренадер»! Короче, есть основания считать себя достаточно подготовленным бойцом, способным реально оказать поддержку пулеметчикам. Да и за «максим» в случае чего, смогу встать, по крайней мере, теорию стрельбы из него знаю - а там ведь, кстати, целая наука при заряжении новых лент! - и как вел из него огонь в боях за Воронеж, помню неплохо. Должен справиться… Конечно, в теории я мог бы и роту возглавить, надавив авторитетом бывалого фронтовика, благо, что старше лейтенанта Степана Герасимова по званию. Но последний произвел на меня хорошее впечатление - вроде бы неглупый основательный парень, к тому же кадровый военный с полноценным образованием стрелкового командира. И потом, нет у меня уверенности, что в предстоящем бою, без всех автоматических навыков и умений я смог бы потянуть роту, тем более в столь серьезной, жесткой драке, которая нам предстоит…
        С каждой пройденной сотней метров (на скорости километров двадцать в час) немцы теряют танки, огрызаясь, впрочем, довольно точным и частым огнем. Замолчала еще одна зенитка - какой-то наводчик-снайпер всадил пятидесятимиллиметровый осколочный снаряд точно в орудие, повредив подъемно-поворотный механизм и выбив расчет как минимум наполовину. Уже несколько попаданий пришлись на торчащие из глубоких танковых капониров башни тридцатьчетверок. Пробитий, правда, пока нет, но экипажам достается крепко - каждый удар немецкой болванки ощутимо встряхивает машины и оглушает людей. Кроме того, велика вероятность, что выдержавшая фронтальный удар броня крошится изнутри, бьет экипажи пусть мелкими, но опасными осколками, которые могут всерьез травмировать - а иногда и убить. В любом случае, вести точный ответный огонь в подобных обстоятельствах практически невозможно, и очевидно, что шесть горящих панцеров, помимо подбитых ранее пяти «коробочек», есть максимальный результат нашего артиллерийского прикрытия. Еще немного - и минимального угла возвышения горизонтальной наводки стоящей на высоте зенитки будет уже
недостаточно, чтобы драться с вражескими машинами. Правда, и они какое-то время не смогут достать наших девчонок… Но благодаря «мертвой» для огня обеих сторон зоне у немцев появится явное преимущество - ведь проскочив ее, они смогут выйти практически к самой батарее. Так было в реальности - но сегодня на самой границе непростреливаемого участка расположился опорный пункт роты. Да только уверенности, что нам хватит сил тормознуть оставшиеся девять танков и с десяток бронетранспортеров с десантом, у меня нет никакой… Хоть бы сразу не побежали…
        Очередной снаряд зенитки, удачно всаженный расчетом под основание башни «тройки», сорвал ее с погон, заставив замереть замыкающее острие вражеского клина машину. Но практически одновременно с нашим восторженным криком «ура!» (бойцы ликовали при каждом удачном попадании) два тормознувших «панцера» с коротких остановок точно всадили по болванке в одну из тридцатьчетверок - и в этот раз чуда не случилось. Выпущенные с дистанции менее пятисот метров бронебойные снаряды пробили броню нашей коробочки, вызвав практически сразу последовавшую за выстрелами детонацию снарядов. Хоть осколочно-фугасных выстрелов в боезапасе курсантов было раза в два меньше нормы, их подрыва хватило, чтобы мощный взрыв подбросил башню танка на несколько метров в воздух…
        - Твари!!!
        Ненависть к фрицам, страх за Олю и чувство вины, что позволил ей перевестись к нам, желание поквитаться за погибших танкистов - все эти чувства захватили меня в один миг, заставив забыть о буквально смертельной опасности. Аккуратно приложив винтовку к стенке окопа, я вытащил из нижней ниши обе бутылки с КС, и, пригнувшись, молча припустил по ходу сообщения наперерез ближнему танку. Большинство бойцов ожидаемо жмутся на дне с таким трудом вырытых ячеек - плотный (головы не поднять!) огонь курсовых и спаренных танковых МГ-34 буквально срезает бруствер на дно траншей. «Панцеры» поддерживают и пулеметчики «ганомагов» - только теперь высаживающих десант и активно прикрывающих камрадов плотной стрельбой. До одного из бронетранспортеров сумели удачно дотянуться зенитчицы, вложив в открытый кузов машины осколочно-фугасный снаряд. Отделение мотопехотинцев, еще не успевшее покинуть десантный отсек, накрылось в одну секунду - но в ответ как минимум три пулеметные трассы уверенно скрестились на последней уцелевшей зенитке. М-да, боюсь, что уцелевших девушек не хватит сформировать и единственный боеспособный
расчет…
        Между тем, «тройки» неотвратимо приближаются, уже ощутимо чувствуется явная дрожь земли, в которую вминаются траки более, чем двадцатитонных машин. И хотя мы сегодня же «обкатывали» бойцов, сейчас мало кто может пересилить свой страх перед бронированными махинами. То, что это средние танки, в голове как-то не особо укладывается…
        - Огонь! Огонь, твою ж налево, отсекайте пехоту!!!
        Добежав до ячейки расчета ручного «дегтярева», я не удержался от начальственного рыка. Но рычу по делу - если не прижать немецкий десант и позволить зольдатам вермахта добежать до окопов вместе с панцерами, то роту раздавят в считанные минуты. Шанс сжечь «коробочки» у нас появится только если мы заставим пехоту залечь - а значит, нужно драться!
        - Я сказал ОГОНЬ!!! Или мне вас расстрелять за неподчинение командиру в бою?!
        Перехватив вторую бутылку левой рукой, правой потянулся к кобуре. Младший сержант и его помощник, сбледнувшие при виде вороненого ТТ, зашевелились, укладывая на бруствере пулемет. Первый номер тут же сгоряча саданул длинную, вполовину диска очередь поверх голов приближающихся десантников.
        - Ты что, тварина, пулемет угробить хочешь?! Бей короткими, целься! Думаешь, если поверх голов лупить будешь, тебя фрицы пожалеют?! У них приказ энкэвэдэшников в плен не брать!
        Тут я, конечно, приврал: слышал, что пограничников вроде как немцы в плен не брали, но, на мой взгляд, байка. И потом, нацисты в бою одинаково жестоки к побежденным, а уж к тем, кто дрался с ними наиболее самоотверженно и ожесточенно, зачастую и вовсе беспощадны. Но младшему сержанту, первому номеру расчета ДП-27, об этом лучше не знать, воевать лучше будет…
        Вторая очередь «дегтярева» легла гораздо ближе и кучнее к бегущим фрицам, кажется, зацепив кого-то из десантников. Но в ответ тут же ударили скорострельные танковые машингеверы, срезая бруствер, я инстинктивно шарахнулся в сторону по ходу сообщения, отчетливо расслышав мерзкие чпоки рвущейся плоти… Вскрикнул второй номер, поймав пулю в плечо, а сержанту строчка трассеров в клочья изорвала гимнастерку на груди, отбросив мертвое тело бойца на дно ячейки. Следом в бруствер точно врезался пятидесятимиллиметровый снаряд, снеся его остатки и врезавшись в противоположную стенку окопа - был бы осколочный, тут-то мне и конец. Но фрицы зарядили бронебойный, собираясь высадить его в молчащую тридцатьчетверку, и поспешили выстрелить из орудия. Повезло… В этот раз. А вот первому номеру нет. Столь скорая смерть бойца, которого я фактически и погубил, меня ошеломила; на несколько долгих, томительных секунд я замер, не в силах пошевелиться, а в чувство пришел, только услышав очереди «максима». Второй станковый пулемет ротный приберег, определив его место в глубине позиций - так, кстати, делают и фрицы. Очевидно,
Герасимов собирался использовать его в качестве последнего резерва при прорыве фрицев к ротному КП, но вынужденно ввел в бой уже сейчас. Ровные строчки трассеров кучно бьющего станкача устремились навстречу десантникам, заставив залечь одну из групп атакующего противника, раздались возможно первые, и пока редкие выстрелы трехлинеек. Но в дело включились «снайперы»: на моих глазах упал рослый фриц с МП-40 в руках, словив пулю в живот - хороший, точный выстрел, как я и учил. Разве что наличие пистолета-пулемета для десантников из мотопехоты германцев не такая уж и редкость, и не факт, что это был даже унтер - но я все равно испытал гордость за подготовленного мной бойца. Наверное, Кошкин Ваня - он лучший стрелок в снайперской паре второй роты…
        Всем хорош устойчивый, кучно и метко бьющий «максим» с водяным охлаждением, работающий, словно заправская швейная машинка и способный буквально выкосить пехоту наступающего врага. Разве что размеры его подводят - даже без щитка массивное тело пулемета легко поймать в первоклассную цейсовскую оптику… Не такой и большой (и двух килограммов нет) осколочно-фугасный снаряд снес станкач с бруствера, раскидав расчет - бойцы свой долг выполнили до конца. И именно их огонь заставил фрицев по фронту залечь - секунд на тридцать, не более, но даже эта заминка увеличила разрыв между пехотой и бронетехникой германцев. А кроме того, героически погибшие воины все же «разбудили» роту - окопы наконец-то огрызнулись дружным огнем трехлинеек и ручных пулеметов, который становится сильнее с каждой секундой, одновременно затрудняя выбор цели немецким танкистам.
        Глава 2
        23 августа 1942 года. Декретное время: 18 часов, 26 минут.
        Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Экипаж панцера, который я наметил для себя в качестве цели, и чьи очереди выбили расчет ручного «дегтярева», не удовлетворился тем, что пулеметный огонь русских стих. «Тройка» двинулась в нашу сторону, простегивая бруствер густыми очередями МГ, так что мне пришлось спешно прятаться на дне траншеи.
        - Эй, боец! Второй номер, выползай из ячейки! Быстрее давай, сейчас ее германец давить будет!
        Но стонущий, бледный от потери крови парень, по лицу которого градом катятся крупные капли пота, словно не слышит меня, зажимая ладонью прострелянное плечо и протяжно подвывая от боли. Ругнувшись, и одновременно молясь, чтобы фрицы не высадили в окоп осколочный снаряд, я рванулся к парню, на секунду бросив взгляд на застекленевшие, испуганно и удивленно вытаращенные глаза младшего сержанта. Короткий укол чувства вины сменило столь же короткое сожаление, когда я перевел взгляд на поврежденный пулями машингевера «дегтярев». Подхватив под здоровую руку второго номера, я едва ли не силком потащил его прочь из ячейки. Сверху стегнула очередь спаренного пулемета, трассы приблизившегося танка прошли в полуметре над головой - мы оказались уже в мертвой для его огня зоне, однако все равно упали на дно траншеи. Через секунду поднявшись, я зло сплюнул попавшую на губы землю, привалил раненого к стенке хода сообщения и уже бегом бросился назад - туда, где оставил бутылки с КС. Близкий рев танкового мотора заставляет сердце бешено колотиться от ужаса, но страх не сковывает меня, а придает силы. Я успеваю
добежать до по-прежнему целых (Слава Богу!) бутылок, всем телом ощущаю дрожь земли под приближающейся машиной…
        Высовываюсь буквально на мгновение - танк находиться в каких-то десяти метров от меня и бодро катит прямо на ячейку с погибшим пулеметчиком. Прорвавшись сквозь точный и сильный огонь зенитной батареи, а также прикрывающих нас тридцатьчетверок, фрицы ожесточились. А вот слабый огонь из окопов заставил поверить их в собственные силы… Самоуверенный экипаж повел свою машину давить проклятых большевиков, оторвавшись от чуть замедлившегося пехотного прикрытия. Немцы ожидали, что сильного сопротивления от недоразвитых азиатов не последует, но просчитались… Первая бутылка с КС, брошенная со смешной дистанции всего в десяток метров, разбилась на крышке брони под башней, напротив смотровой щели механика-водителя. Конечно, его глаза наверняка защитили триплексы, вот только теперь он вряд ли видит, куда едет… Однако мой расчет, что панцер тормознет или начнет разворачиваться, не оправдался, машина продолжила движение вперед. Одновременно заревел привод, в считанные мгновения разворачивая в мою сторону башню - видимо, экипаж заметил, откуда прилетел коктейль Молотова. Но прежде, чем трассы спаренного пулемета
прошили бы меня, вторая бутыль с КС с силой - бросок был отчаянный - разбилась о лобовую броню «тройки», слева от орудия. Там, где был открыт малый лобовой лючок в маске, через который в меня целились из МГ… Залитый огненной жидкостью танк замер, лишенный обзора из-за полыхающей на броне смеси. Но уже секундой спустя люк командирской башни открылся, и из него высунулся танкист с огнетушителем, хладнокровно принявшийся сбивать мешающее экипажу пламя. Вот только коктейль Молотова не так-то просто тушиться, да и неудобно фрицу гасить пламя, растекшееся по маске орудия. Охваченный огнем панцер удачно закрыл меня от приближающегося десанта, а вырвать ТТ из кобуры было секундным делом - да и дистанция, отделяющая меня от германца, не зря называется «пистолетной»!
        Поймав смелого офицера (скорее всего офицера) на мушку, совмещенную с целиком, я дважды жму на спуск - и после второго выстрела немец пропадает из прорези прицела. То ли ранен, то ли убит - хотя мог и просто нырнуть вниз, спасаясь от летящих в него пуль… Секундой спустя танк крутанулся на месте и неотвратимо пополз прямо в мою сторону, ударила очередь спаренного пулемета, заставив пригнуться. Зрелище наползающей на меня двадцатитонной махины, к тому же объятой пламенем, показалось каким-то фантастическим и одновременно страшно жутким. Я осел на колени и буквально пополз вперед по окопу, встать уже просто не смог - тело начало бить настолько крупной дрожью, что перестало слушаться. Только с губ рвется бессвязная молитва: Господи, помоги… Господи, защити… А за спиной уже столь близко грохочут гусеницы бронированной «тройки», начавшей давить траншею…
        Неожиданно сзади раздался какой-то грохот и дикий рев движка панцера. Упав на живот и развернувшись, я с трепетом и восторгом уставился на «тройку», одной гусеницей провалившейся в траншею! Не иначе, ошибся фактически ослепленный и подгоняемый командиром механ (скорее всего, я ранил офицера, и тот захотел поквитаться, во что бы то ни стало). А такие ошибки на войне очень дорого стоят… Открылся боковой люк башни, из нее высунулся танкист, сходу давший вдоль траншеи неприцельную очередь из МП-40. Ему мешает целиться пламя, меня он, скорее всего, даже не разглядел - а вот третья пуля ТТ, торопливо выпущенная по противнику (руки ходуном ходят!), нашла свою цель, ударив танкиста в грудь!
        Открыв огонь по врагу, я немного успокоился, и сумел среагировать, когда из по-прежнему открытого люка, наполовину закупоренного телом кричащего раненого, вылетела мелкая, похожая на гусиное яйцо граната М-39. Резко дернув вперед, я успел укрыться за изгибом хода сообщения до того, как в окопе рванула мелкая, не особо сильная граната. Заодно поменял обойму на запасную, оставив девятый патрон в стволе - и остро пожалел, что ни оставил в подсумках ни одной гранаты. Если уцелею, одну всегда буду держать при себе!
        Экипаж неудачливого танка добили подоспевшие бойцы роты. В воздух взлетело три или четыре ручных «эргэдэшки», часто защелкали выстрелы «мосинок» - молодые, разгоряченные парни мстили врагу за момент собственной слабости перед мощной, хорошо защищенной техникой, несущей им неотвратимую смерть. Фрицы пробовали отстреливаться, даже ранили одного из бойцов, но близкий взрыв одной из гранат хлестнул осколками очередного танкиста, высунувшегося из люка. И когда тот пропал в нутре панцера, рослый, крепкий старшина смело подбежал к танку и умело закинул поставленную на боевой взвод РГД-33 прямо в люк. Грохнувший внутри взрыв добил экипаж, зашипели поврежденные снаряды и героический старшина бросился назад; я также поспешил вновь спрятаться за изгибом хода сообщения. Через несколько секунд вновь раздался взрыв - теперь уже гораздо более мощный и страшный; куски человеческих тел и покореженные гильзы вылетели из открытого люка, а следом из него ударила тугая струя пламени. Загорелся щедро разлившийся по дну траншеи бензин, густая лужа которого медленно, но неотвратимо покатила в мою сторону… Плюнув на
опасность, я выбрался из окопа, по-пластунски пополз обратно, в сторону пулеметного расчета Кости Малофеева - пока что меня надежно прикрывает черный густой дым горящей «тройки». Немецкие мотопехотинцы уже совсем близко, еще чуть-чуть, и ворвутся в окопы, а у меня из оружия только тэтэшник с одним запасным, и еще одним, практически опустошенным магазином…
        Из восьми танков, добравшихся до опорного пункта, поджечь пока сумели только две штуки. Один я с бойцами, другой удалось остановить ротному политруку Ване Двуреченских - он, в отличие от меня, умничать не пытался, пропустил танк фактически над головой и забросил бутылку с горючкой точно на жалюзи над двигателем, позади башни. Кто-то из бойцов бросил туда же вторую, а необычно смелый политрук сколотил вокруг себя группу бойцов численностью до отделения, и организовал на правом фланге узел обороны, опираясь на ручной «дегтярев», и собственный скорострельный ППШ, один из двух в роте. Остальные танки перемахнули первую линию траншей, поливая все ливневым огнем скорострельных пулеметов, и давя людей прямо в ячейках…
        Десантники германцев также должны были уже ворваться в окопы. Но сержант Малофеев выполнил мои указания в точности, и открыл плотный огонь второго ротного «максима» в момент, когда танки уже прошли мимо, а пехота врага как раз пошла на рывок, в рост. Густые очереди станкача разом смели фланкирующим огнем с десяток фрицев, заставив залечь остальных - но тут же в ячейку пулеметчиков густо полетели удобные для броска «колотушки» с длинной деревянной ручкой. Две или даже три гранаты практически разом залетели внутрь; второй и третий номер расчета успели выбежать из нее, а сержант, который уже не успевал спастись, зло сцепил зубы и дал последнюю очередь по залегшему врагу, прозвучавшую как прощальный салют по самому себе… Подорвались «колотушки», изрешетив осколками тело смелого парня, выросшего на берегах Волги, и в последние мгновения жизни наверняка вспомнившего мать с отцом, да обеих сестренок (с расчетом я успел познакомиться довольно близко, и Костя рассказывал о семье). Досталось и «максиму», словившему несколько крупных осколков, в том числе повредивших кожух - а я наконец-то добежал до вырытой
в стенке окопа полки, на которой по-прежнему лежат гранаты…
        - К бою, б….! Винтовку мою возьми, раз свою просрал!!!
        Подносчик боеприпасов, Суханов Тема, мелкий и щуплый парень уставился на меня с широко раскрытыми от ужаса глазами - он оставил свою трехлинейку в ячейке, где ее наверняка повредило взрывом. А вот второй боец, помощник наводчика Женька Степанов, чуть полноватый светловолосый парень, «мосинку» в руках держит крепко и, кажется, готов включиться в бой.
        - Огонь!!!
        Бойцы высовываются наверх, хотя Суханов делает это неохотно, он откровенно боится. Не понимает, что сейчас наш единственный шанс уцелеть - это как раз драться с врагом, принять бой и заставить немцев попятиться, отступить… Хотя веры в то, что у нас получиться это сделать, нет даже у меня. Однако без драки я сдаваться не намерен; разжав усики и вырвав чеку, отпустил рычаг, после чего выждал целую секунду и только после метнул лимонку к фрицам. Рискованно, запал Ковешникова ненадежен, но вариантов нет… Следом полетела и вторая граната, взрыв которой прижал немцев к земле; схватив эргэдэшки, я крикнул обоим бойцам:
        - Уходим, сейчас «колотушки» в ответ полетят!
        Мы побежали плотной группой вперед по извилистой траншее, спасаясь от действительно летящих в нашу сторону М-24. Немцы торопятся подавить спонтанно образовавшийся узел обороны русских… Сзади раздаются несколько негромких взрывов, уже не успевших нас достать. Но благополучно миновав один поворот хода сообщения, а следом и второй, мы буквально вылетаем на группу из пяти фрицев, уже занявших участок окопов.
        - Граната!!!
        Разгоряченный боем, я успеваю вовремя среагировать, метнув правой одну из РГД-33 вперед, после чего бросился на землю. Ближний ко мне фриц, успев разглядеть летящую в его сторону «эргэдэшку», да еще и в оборонительной рубашке, бешено шарахнулся назад, сбив с ног кого-то из камрадов и также бешено, как и я, закричал: «granate!!!». Немцы дисциплинированно попадали на дно траншеи, а я в это время выхватил из кобуры верный тэтэшник и отрывисто скомандовал:
        - Огонь!!!
        Руки уже давно перестали дрожать, а расстояние, отделяющее нас от гансов, не превышает и пяти метров, так что в этот раз я практически не мажу. Две пули впиваются в спину ближнего противника, которого мне удалось так ловко провести, еще одна прошивает горло следующего за ним германца, попытавшегося было вскинуть карабин «маузер». За спиной с разницей в пару секунд грохнули выстрелы обеих «мосинок», а в ответ пророкотала короткая, расчетливая очередь немецкого унтера. Над ухом раздался отчаянный вскрик, на щеку брызнуло что-то горячее, а оставшиеся шесть патронов я едва ли не залпом высадил по фельдфебелю. Первые две пули ушли в «молоко» - бил быстро, навскидку, практически не целясь - но третья зацепила врага, а четвертая и пятая впились ему в грудь, отбросив на спину. Еще один раз я нажал на спуск машинально, и остро пожалел, увидев, как вскочил на ноги единственный уцелевший фриц, целящийся в меня. Но сзади вновь грохнула «мосинка», и немец осел на стенку окопа, так и не выстрелив.
        - Женя, спасибо, Женя!!!
        Боец посмотрел на меня ошарашенными глазами - скоротечная схватка, в которой он своими выстрелами сумел убить двух фрицев и спасти командира, еще не отпустила молодого парня. Ничего, сейчас придет в себя, да в первом бою так зачастую и происходит… А Суханова догнала очередь унтера. На секунду задержав взгляд на съежившемся в позе эмбриона теле погибшего, я отстраненно подумал, что мне этот паренек никогда не нравился - больно трусливым он был, да еще каким-то лощеным, блин. Но смерть принял в бою, не хуже, чем многие, гораздо более смелые, чем он, бойцы.
        - Рядовой Степанов, приходи в себя! Нам гранаты нужно с фрицев взять!
        Но отвлекшись от бойца, взгляд которого стал уже гораздо более осмысленным, я с тревогой посмотрел в сторону ротного КП - и замер с отчаянно занывшим сердцем. К командному пункту прорвалось сразу две «тройки»: одна застыла перед окопами, не доехав до блиндажей с десяток метров. С танка сбило правую гусеницу и вмяло один из передних катков близким взрывом не долетевшей до цели противотанковой гранаты РПГ-41, а сразу несколько бутылок с горючей смесью разбились о борта и лобовую броню панцера. Рядом с машиной я разглядел два тела в черной форме военнослужащих «пацерваффе» - очевидно экипаж решил покинуть обездвиженный и горящий танк, а возможно фрицы пытались потушить пожар или отбиться огнем автоматов. В любом случае, пули бойцов отделения, оставленного ротным в резерве, оборвали драгоценные жизни немецких танкистов. Зато вторая «тройка» сумела безнаказанно ворваться на КП, давя его гусеницами - она давит их и сейчас, заодно размолотив блиндаж Герасимова. Еще немного - и танк двинется в сторону второго блиндажа, оборудованного под санитарный пункт. А там сейчас Оля!
        - За мной!
        Не помня себя от страха за жену, я едва ли не полетел в сторону КП - благо, что один из ходов сообщения, ведущий прямо к нему, начинался за очередным поворотом. Пустой, незаряженный ТТ в правой руке - и обычная, противопехотная РГД-33 в левой, вот и все оружие. Ну да, и еще пыхтящий сзади боец с «мосинкой», у которого хорошо, если есть еще одна ручная граната…
        Со всех сторон стучат выстрелы, пулеметные очереди, ухают гранаты. Рота еще живет, еще сражается с превосходящим врагом, несмотря на огромные потери и проклятые танки, против которых у бойцов есть только по паре бутылок с КС на брата… Стоп, ведь бутылки выдавали же всем бойцам!
        - Женя, у тебя коктейль Молотова остался?!
        Боец виновато, отрицательно машет головой. Впрочем, оно и понятно, бутылки в большинстве своем держали отдельно, в окопах, замотав для надежности тряпками, чтобы не разбить ненароком. И когда «колотушки» летели в ячейку пулеметчиков, зажигательная смесь был последним, о спасении чего думал в тот миг Степанов…
        - Ладно, давай вперед, если что прикроешь из винтаря!
        В «случае чего» - хорошо сказал! От спаренного МГ он меня прикроет?! Ладно, посмотрим…
        Спрятав гранату в подсумок, на бегу перезаряжаю магазин, вставив в рукоять ТТ обойму с тремя оставшимися патронами, после чего вновь убираю пистолет в кобуру и достаю «эргэдэшку». Только что она сможет против танка? Хоть бы нам повезло и по дороге удалось бы разжиться чем посущественнее!
        И хоть бы Олька протянула, пока я спешу ей на помощь…
        Глава 3
        Александр проснулся резко, будто его рывком выдернули из тьмы ночного забвения. Вначале было даже непонятно, что послужило источником столь резкого пробуждения… Он не видел снов, события последних дней вымотали его настолько сильно, что ни душевных, ни физических сил уже не оставалось. К примеру, каких трудов стоило хотя бы то, что он сумел убедить маму Ромы оставить сына в капсуле под его личным присмотром? А тут еще непонятные сны Оли - и если до недавнего времени она тихо плакала уже утром, переживая за разлуку с регулярно снящимся ей Самсоновым, то сейчас радионяня громко транслировала ее тяжелое дыхание, будто бы после бега, да частые всхлипы. Александр также вспомнил, что во время пробуждения ему послышался отголосок вскрика, и, поняв, что ему не послышалось, он быстро нацепил на нос очки и накинул на плечи халат, после чего поспешил в соседнюю комнату.
        Мещерякова плакала - но в этот раз это были не слезы душевной боли, а слезы пережитого страха. На это указывало и частое, глубокое дыхание, и гримаса ужаса, написанная на лице девушки, и испарина, покрывшая ее кожу.
        - Оля, что? Что случилось?! Что тебе приснилось?!
        В первую секунду девушка испуганно посмотрела на вошедшего к ней мужчину, но затем в глазах ее появилось узнавание и облегчение.
        - Мне приснился кошмар, дядя Саша, страшный кошмар!
        Дядя Саша… Эта детдомовская девчонка назвала его так впервые перед роковым погружением, отнявшим несколько месяцев ее жизни. Тогда Оля произнесла это так, словно признала его родным - и тем больнее было потерять ее в игре, которую он сам и создал! За последующий период времени закоренелый холостяк, у которого не сложилось с обоими, бездетными браками, стал относиться к Мещеряковой если не как к дочери, то как минимум к родной племяннице. И каждый раз ее доверчивое, какое-то по-домашнему уютное «дядя Саша», будило в сердце целую волну чувств - от отцовской нежности до желания оберегать по сути-то чужого ребенка от любых невзгод и печалей. По возрасту Оля ведь действительно подходила ему в дочери…
        Успокаивающе и ободряюще улыбнувшись девушке, Александр сел на край ее кровати, после чего взял узкую девичью ладонь в левую руку, а правой осторожно ее погладил.
        - Все, не бойся, это просто сон… Только сон…
        Парой секунд спустя Мещерякова ответила уже чуть успокоившись:
        - Дядя Саша… Вы же ведь знаете, что это не просто сон. Я видела, что происходит там, у Ромы…
        - Так… Хорошо. Ты можешь вспомнить, что именно? Нет, если тебе тяжело, не надо, просто это может быть важно…
        Девушка выждала короткую паузу в пару секунд, после чего ответила уже другим, каким-то глуховатым голосом:
        - Я помню. Правда, самого Ромы я там не видела.
        Александр внимательно посмотрел в глаза своей подопечной:
        - Хорошо. Ты можешь описать хотя бы в двух словах, что там происходило? Бой или авианалет, или…
        Мещерякова ответила чуть резковато, перебив мужчину.
        - Самолеты там были. Но бомбили они не нас, а… Кого-то на холме позади. Я не очень хорошо помню, но там кажется, стояли пушки. Наши пушки.
        - Так… Хорошо. А что еще ты помнишь? Что было потом?
        - Потом…
        Девушка на секунду замолчала, словно собираясь с духом, чтобы произнести это вслух, а заговорив, ощутимо вздрогнула всем телом:
        - Потом на нас пошли танки.
        Александр больше не решился расспрашивать девушку, вместо этого он аккуратно лег рядом с ней, очень бережно обнял и начал нежно гладить ее по голове, одновременно приговаривая:
        - Ну все, все… Тебя там больше нет… Это ведь все не по-настоящему…
        На пару минут в комнате повисла тишина, прерываемая тихими, успокаивающими словами мужчины, но тут Мещерякова отрывисто, быстро заговорила сама, стараясь выплеснуть из себя пережитый во сне ужас:
        - Я была в блиндаже. Кажется, санитарном пункте. Вроде бы не одна… Когда начали стрелять, я хотела пойти к Роме, но мне запретили, сказали, что там слишком опасно… Начался бой, танки начали давить окопы, а два танка…
        Тут девушка прервала рассказ, словно попыталась проглотить ставший в горле ком. Но спустя некоторое время продолжила:
        - Два танка пошли прямо на нас. Там были наши военные… У них был командир. Он что-то кричал, приказывал… Они сумели забросать один танк гранатами, бутылками с зажигательной смесью, а вылезших из него немцев расстреляли, но… Немцы тоже стреляли. Из танков - пушек и пулеметов - уже потом из автоматов… Они ранили одного парня, совсем еще молодого, практически мальчишку. Я подхватила его под плечо, хотела помочь дойти до санпункта… Я бы сумела его перевязать, я уверена, что у меня бы получилось остановить кровь.
        Тут Мещерякова в очередной раз прервалась, но Александр не спешил торопить Олю. Пауза затянулась, и он уже подумал, что девушка и вовсе не сможет продолжить рассказывать, но тут она вновь заговорила:
        - Но когда я вела раненого к блиндажу, второй танк выстрелил из пушки в наших… Я слышала, как после страшно кричали тяжелораненые, я хотела вернуться к ним… Но немец наехал прямо на окоп и начал давить раненых гусеницами… Я упала, мне было очень страшно, очень!!! Потом поползла назад. Попыталась помочь подняться тому мальчишке, но он потерял сознание… Тогда я положила его к себе на спину, руки закинула на плечи, попробовала встать… Мне было очень тяжело, но я сумела сделать с ним несколько шагов… А потом почувствовала, как что-то очень сильно бьет в его тело сзади, он вскрикнул, мы оба упали… А потом показался танк, он загородил собой все и ехал прямо на нас, дядя Саша… Прямо на нас! Было очень страшно!
        Сердце Александра сжалось от дурного предчувствия. Когда девушка вновь надолго замолчала, он долго колебался, но наконец, решился и, прочистив горло, с трудом вытолкнул из себя вопрос:
        - Танк… Он наехал на вас?
        Оля ответила совершенно бесцветным голосом:
        - Не знаю… Я проснулась.
        Больше мужчина ни о чем не спрашивал, а девушка ни о чем не рассказывала. Поделившись пережитым ужасом, она заметно успокоилась и вскоре задремала - а Александр, аккуратно умастив ее голову на подушке и заботливо поправив одеяло, поспешил к капсуле Самсонова.
        Несмотря на то, что ученый и разработчик «Великой Отечественной» никак не мог повлиять на прохождение Романом игрового процесса, Александр все же мог отслеживать различные показатели. Например, такие как дата в виртуальной реальности, локация, уровень опасности… И сейчас уровень опасности находился в красной, критической для персонажа Самсонова зоне.
        23 августа 1942 года. Декретное время: 18 часов, 47 минут. Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Все же мне повезло - на дне траншеи, рядом с раздавленным окопом я увидел валяющуюся в стороне ручную противотанковую гранату конструкции Пузырева. Ранее я ими никогда не пользовался, но мне на помощь быстро пришел помощник, чей «голос» раздался прямо в голове:
        Запал в нее уже вставлен. На ручке в ушко вставлен предохранительный шплинт - чека - на нем еще язычок из тесьмы. Отожми усики, вырви шплинт и бросай - в полете откидная планка отлетит сама, освобождая ударный механизм от иглы. Ударник мгновенного действия, срабатывает при малейшем ударе, так что будь осторожен при броске! И помни, что для РПГ-41 дистанция броска не превышает 10 метров, а метать ее нужно из укрытия - иначе заденет ударной волной и осколками!
        - Нет здесь никаких укрытий…
        Зло сцепив зубы - я увидел раздавленный блиндаж санпункта и торчащую из под его обломков ногу в солдатском ботинке (правда, мужскую) - я на бегу отжимаю усики чеки, одновременно крикнув Степанову:
        - Женя, прячься в ходе сообщения, граната рванет будь здоров!
        Самоуверенный экипаж танка оторвался от пехотного прикрытия, стремясь раздавить очередной, возможно последний узел обороны большевиков. Сейчас он азартно прет вперед, над ходом сообщения, обваливая края траншеи гусеницами - возможно, видит перед собой еще одну цель… Но зато немцы не видят меня. На бегу вырвав чеку, я приближаюсь к «тройке» даже меньше, чем на десять метров - и что есть силы, бросаю гранату на жалюзи, прикрывающие двигатель машины. Жалюзи защищены тонкой броней, толщиной не более десяти миллиметров, и усиленная граната РПГ-41 взрывается, едва коснувшись, пробив броневой лист и смяв решетку. Но коротко тормознув, машина продолжает двигаться - теперь она разворачиваясь в мою сторону, доворачивая башню…
        После броска я сразу же прыгнул на дно окопа, и взрывная волна РПГ, способная сбить неудачливого гранатометчика с ног, одновременно зацепив его и осколками, проходит заметно выше над головой. Вскочив на ноги, тянусь к подсумку и достаю последнее свое оружие - ручную противопехотку Дьяконова, практически бесполезную против танка. Практически - потому что брешь в едва ли не самое уязвимое место немецкой машины пробита…
        Все решают считанные мгновения. Для начавшего разворачиваться на месте танка я сейчас нахожусь в мертвой зоне для огня его пушки и пулеметов - слишком близко подобрался. А вот раздавить меня, раскатать гусеницами в траншее, завалив землей и придавив сверху массой в более, чем двадцать тонн, «тройка» вполне способна - и на маневр ей требуется совсем немного времени. Но что-то явственно загремело, захрустело в двигателе, машина дернулась рывком, теряя ход и даря мне лишние секунды. А моя ненависть, желание поквитаться с фрицами за возможно погибшую Ольку, дикий страх пусть и за бот, но являющийся фактически живым воплощением памяти о любимой - этих чувств хватило, чтобы буквально подбросить меня на ноги и заставить преодолеть последние метры до танка… Поставленная на боевой взвод «эргэдэшка» влетает точно в рваную брешь - с дистанции в один метр я не промахнулся! Немец же, сползший с траншеи на твердую землю, за следующие пару секунд заканчивает разворот ко мне - но тут в утробе танка раздался не слишком громкий, глухой хлопок подрыва ручной гранаты. «Панцер» дернулся в последний раз и замер на
месте, а из-за башни вверх повалил черный дым - вначале тонкой струйкой, но она становится все более плотной с каждым ударом сердца…
        Я бросил взгляд влево, вперед по траншее туда, куда следовал танк - и явственно вздрогнул. Буквально в пяти метрах от себя я разглядел бледную как смерть Ольку, залитую кровью - и неподвижно лежащего рядом с ней парня в изодранной на спине пулями гимнастерке. Широко распахнутые от ужаса глаза казачки показались мне мертвыми, отчего все внутри больно сжалось, но в следующую секунду она моргнула, а во взгляде промелькнуло узнавание… Я понял, что девушка жива, испытав при этом невероятное облегчение - вот только расслабился совсем рано. Из открывшегося в командирской башне и одновременно из бокового люков показались сразу два танкиста, вооруженных МП-40.
        Густо ударили очереди, но я успел инстинктивно нырнуть вниз, под защиту бровки хода сообщения. Пули просвистели сверху, немцам здесь меня не достать - из автоматов. А вот гранатами добить запросто…
        Справа, довольно близко от нас грохнул выстрел «мосинки». Один из танкистов начал стрелять на голос «трехлинейки», а вот второй временно замолчал. Угадав, что немец готовив для броска гранату, я резко распрямился, одновременно выхватив из кобуры ТТ.
        Три патрона.
        Первой пулей впопыхах смазал - она ударила ниже, срикошетив от лобовой башенной брони, но вторая вошла в грудь скривившегося от боли офицера. Слабеющими пальцами он выпустил «яйцо» с уже оборванным шнурком из руки, сил на полноценный бросок ему не хватило… Третья пуля ударила в плечо развернувшегося ко мне автоматчика, и ответная очередь прошла в стороне, лишь зацепив правую руку чуть выше локтя. Зашипев от боли, я вновь сел на дно траншеи, сжимая в ладони бесполезный теперь ТТ, вставший на затворную задержку…
        Вновь ударил выстрел «мосинки», от танка раздался отчаянный вскрик, практически сразу следом негромко хлопнула М-39. Явственно заревело быстро разгорающееся пламя, охватившее всю корму танка, его языки принялись лизать башню; открылся люк механика-водителя.
        Сняв затвор ТТ с задержки, я направил пистолет на показавшегося механа и злобно, властно выкрикнул:
        - Хэндэ хох! Кам цу мир!
        Немец на мгновение замер, зло и одновременно испуганно смотря на пистолет в моей руке; возможно, он бы и рискнул захлопнуть люк, нырнув обратно, или попробовал бы достать свой «вальтер» - но рядом со мной встал запыхавшийся, тяжело дышащий Степанов с трехлинейкой, так же уверенно смотрящей фрицу в грудь. Он что-то громко сказал, после чего вытянул вверх обе руки.
        - Кам цу мир! Шнелля!
        Мой немецкий без поднастроек - это конечно, что-то с чем-то. Но некоторые расхожие фразы я помнил еще с детства, и танкист, плотно стиснув губы так, что они вытянулись в тонкую линию, покинул танк, сделав первый шаг в нашу сторону. Видать все-таки понял!
        Все изменилось в одно мгновение. Сзади послышались выстрелы приближающегося к нам немецкого десанта, пули ударили совсем рядом, фонтанчиками вздыбив земляную стенку окопа. Упал на землю механ, потянувшись к кобуре на поясе, а следом из танка рванули еще два члена экипажа - правда, оружие они оставили внутри боевой машины. Очевидно, горящий панцер вкупе с погибшим командиром и еще одним танкистом, а также предупреждение механа о держащих его на мушке большевиках сломило желание доблестных зольдат драться! Н-да… Вот только мы теперь оказались фактически в ловушке…
        Грохнул чудовищно мощный вблизи взрыв - башню панцера сорвало с погон и отбросило в сторону, а пытающихся спастись танкистов буквально подбросило в воздух, оторвав от земли. Мы с Женькой успели нырнуть вниз, но все же испытали на себе сильнейший удар обжигающе горячего воздуха… А сверху раздался дикий крик вспыхнувшего от разлившегося бензина механа, бездумно бросившегося вперед и тут же свалившегося в окоп рядом с нами…
        - Helfen Sie!!!
        - Конечно дорогой, конечно, сейчас я тебе помогу…
        Я рванулся к гансу, словно дикий кот к мыши, одновременно выдернув из поясных ножен финку с потертой рукоятью. Не раз меня выручал верный клинок, не подвел и сейчас, мягко войдя в тугую человеческую плоть в районе печени - еще раз и еще… Не обращая внимания на объятый пламенем комбинезон, я вырвал клинок из тела затихшего танкиста и нашарил в его кобуре так и не извлеченный «вальтер» с запасной обоймой (ну не успел его механ достать).
        - Уходим!
        Пять метров до все еще лежащей на земле Ольки я проскочил едва ли не за секунду, упав на колени рядом с казачкой.
        - Ты ранена? Где?!
        Но девушка ничего мне не ответила, со страхом и одновременно обреченной надеждой смотря мне в лицо. Однако внимательно осмотрев окровавленную гимнастерку супруги, и для верности проведя по ней рукой, я так и не обнаружил даже намека на рану.
        - Сними с мертвого ремень, глядишь, что в подсумках есть - и ходу Женя, ходу!
        Сам же я от души залепил крепчайшую пощечину девушке - так, что ее голова дернулась, а взгляд мгновенно стал ошарашенным и злым.
        - Ну-ка бегом, пока нас здесь всех не положили!!!
        Уйти мы не успеваем. Единственное место, куда возможно отступить - это танковые капониры, стоящие в двухстах метрах позади опорного пункта, но до них ход сообщений не протянут. Нам пришлось выбираться из траншеи на открытое пространство, где практически сразу пришлось залечь - немцы ударили в спину из карабинов и двух автоматов, а вскоре, я уверен, подключится МГ. А то и не один! Огрызнулись, как смогли: Степанов трижды, довольно метко выстрелил из винтаря, а я с задержкой метнул единственную «лимонку», найденную в подсумке убитого бойца. Немцы ответили бросками сразу нескольких «колотушек», на наше счастье легших в стороне.
        Неожиданно из капонира по преследующему нас врагу ударили длинные очереди танкового «дегтярева». Стрелок, решившийся нас прикрыть или слишком неопытен, или, что вернее всего, контужен. А может быть и ранен… Все же его огонь подарил нам короткую передышку, за время которой мы в две перебежки, по три секунды каждая, преодолели метров где-то под пятьдесят. А потом звук движков уцелевших «троек» за спиной стал неотвратимо к нам приближаться…
        Глава 4
        23 августа 1942 года. Декретное время: 19 часов, 14 минут.
        Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Но рев моторов, а затем и сплошной лязг гусениц послышался и впереди нас. С обжигающей душу, отчаянной надеждой я уставился на две тридцатьчетверки, бодро катящих к позиции погибшей роты, и нестройную толпу рабочих с трехлинейками в руках, вышагивающих за танками в полный рост. Как на демонстрацию идут, бараны! И все же контратака истребительного батальона, имевшая место быть и в реальной истории - сейчас это все, на что мы можем надеяться. Других чудес уже не будет…
        Т-34, чьи экипажи укомплектованы не кадровыми танкистами, и даже не курсантами, открыли неприцельный огонь сходу. Но эти неточные выстрелы заставили уцелевшие на нашем участке панцеры попятиться. «Троек» осталось всего четыре штуки - видимо, еще один зарвавшийся экипаж сгорел, давя гусеницами русских, неожиданно жестко огрызнувшихся бутылками с КС… Но немцы всегда умели воевать - хоть в атаке, хоть в отступлении. Пятясь, делая короткие остановки, они всего за пару минут разбили ходовую одной тридцатьчетверке, разули гусеницы другой и принялись методично расстреливать оба танка из четырех орудий. Бой идет на дистанции примерно в восемьсот метров, так что броня только выпущенных с конвейера машин пока держит удары германских бронебойных болванок. Но ключевое тут слово «пока»…
        - Женя, слушай внимательно - берешь Олю и вместе ползете, не поднимая ни головы, ни задницы в сторону крайнего справа капонира. Потом попробуйте уйти к нашим, главное, двигайтесь в стороне от линии огня.
        - А ты что?!
        Впервые голос подает казачка, причем тон у нее очень недовольный - видать, еще не простила пощечины! Но одновременно в нем слышится и явная, неподдельная тревога, отчего в груди становится непривычно тепло.
        - А я попробую прикрыть вас и помочь нашим чем-то посущественнее, чем эта пукалка!
        Взглядом указав на кобуру, в которую убрал «вальтер», я легонько толкнул Степанова в плечо и, прямо посмотрев в глаза бойцу, коротко, властно произнес:
        - Выведи ее отсюда, ясно?! Это приказ!
        Евгений понятливо кивнул, начав забирать вправо и потянув за собой Мещерякову (все-таки про себя я по-прежнему вспоминаю ее девичью фамилию). Казачка мазнула по мне гневным и одновременно тревожным взглядом, в глазах ее читалась то ли мольба, то ли приказ - «сбереги себя»! Попробую Оль, попробую… Мне вообще-то умирать никак нельзя, да только как тут можно сберечься? Только драка, и только до победы - побежденным от фрицев пощады ждать точно не стоит…
        Я сам насколько возможно быстро ползу к третьему, крайнему слева капониру, от которого еще совсем недавно подавал голос снятый с танка ДТ. Ползу насколько возможно быстро по недавно примятой гусеничными траками и солдатскими ботинками высокой траве, уже вновь тянущейся вверх, к небу. Жизнь берет свое… Прополз я наверное, метров под сто, но немцы итак сосредоточили огонь карабинов и скорострельных МГ на пытавшихся бежать вперед, но теперь уже залегших рабочих завода. Так что я рискнул, и за две короткие перебежки покрыв практически всю оставшуюся дистанцию до вроде бы уцелевшего танка. Вроде бы - потому что приблизившись, я увидел целых две пробоины в башне тридцатьчетверки.
        - Ты кто?!
        Голос спрашивающего сухой, надломленный. Отвечаю уверенно, максимально дружелюбно - особенно в сложившихся обстоятельствах:
        - Я старший лейтенант Самсонов, 282-й полк войск НКВД. Ты нас прикрыл буквально пяток минут назад, спасибо!
        - Ага… Вас же вроде трое было?
        Вместо ответа я бегом преодолеваю последние метры до стоящего в капонире танка и падаю рядом с забрызганным кровью сержантом, все еще держащим у плеча телескопический приклад пулемета.
        - Двоих я отправил к заводским пробиваться, а сам хочу прикрыть их. И заодно рабочим помочь. Тебя как зовут, сержант?
        - Федя.
        Невысокий, светловолосый парень как кажется, контужен. Отвечает он чересчур громко и заметно, что ему приходится вслушиваться в мои слова, чтобы понять их смысл. Да и взгляд у танкиста плывет…
        - Ты кем в экипаже был?
        - Механик-водитель.
        Я понятливо кивнул. Бронебойная болванка, пробившая башенную броню, зачастую приводит к детонации боеукладки. Но если последняя пуста (или практически пуста), болванка вполне способна перебить экипаж, рикошетя от внутренних стенок. Судя по внешнему виду сержанта, его товарищей немецкие снаряды буквально разорвали на куски, и механу просто повезло уцелеть. Страшно представить, что сейчас твориться внутри машины…
        - Слушай, Федь, а у вас еще снаряды оставались, не знаешь?
        Парень страдальчески посмотрел на меня - как видно, возвращаться в танк он не хочет ни под каким предлогом, но внутренняя честность добросовестного крестьянского парня (выводы я сделал по его простому, добродушному лицу и крепких мозолях на руках) не позволила соврать:
        - Я слышал слова командира - бронебойные все. Но мы брали еще осколочно-фугасные, на стрельбах не все отстреляли.
        Прямо, доверительно посмотрев механу в глаза, я начал буквально на пальцах объяснять, что необходимо сделать:
        - Федь, наши там гибнут - моя рота накрылась целиком, сейчас и рабочим достанется по первое число. Мы должны хоть как-то им помочь… Я стрелял из пушек, примерно знаю принципы наводки и зарядки. Если поможешь довернуть башню, мне большего и не надо… За экипаж твой отомстим! Ну же, ты ведь смелый парень, был бы трус - нас бы не прикрывал!
        Я, конечно, могу и приказать, как старший по званию - но чувствую себя обязанным фактически спасшему нас танкисту. Да и потом, если это будет его собственное решение, механ наверняка станет лучше воевать. Однако после недолгого молчания он огорошил меня своим ответом:
        - Так поворотный механизм башни - он слева от орудия. Наводчик всегда и доворачивал… Тем более у нас он ручной - нету электропривода.
        Слышь, помощник, а ты чего молчал-то?
        Уважаемый игрок, вы и не спрашивали.
        Круто блин…
        - Ладно, Федь. Тогда будь здесь, если что, прикроешь из ДТ.
        Парень облегченно кивнул, после чего заметил:
        - Товарищ старший лейтенант, я ведь курсовой пулемет снял, а там еще спаренный в башне остался. Дисков всего нечего было, у меня вот только два. Может тогда бросите мне оставшиеся?
        Залезая в нутро тридцатьчетверки, в один миг превратившейся из боевой машины в братскую могилу, я едва сумел вымолвить:
        - Посмотрим…
        В ноздри практически сразу ударил тяжелый, удушливый запах сгоревшего тола, крови, распотрошенных внутренностей. Бойня, твою дивизию, настоящая, гребанная бойня… Пробираться наверх расхотелось, как только я увидел рядом с креслом механика-водителя оторванную кисть. А когда разглядел на кресле наводчика танкиста, практически порванного в районе живота, и чьи сизые кишки толстыми колбасками вывалились вниз на полметра, меня и вовсе обильно так, жестко вырывало. А когда я поднял взгляд - и еще раз.
        Невероятным усилием воли, буквально зарычав от ярости и брезгливости, я пополз наверх, столкнув с сиденья тело убитого командира. Тот словно мешок, завалился набок, освободив испачканную кровью и нечистотами седушку… Тут же я разглядел и заряжающего, в груди которого зияет страшная дыра - сквозь нее виден пол… Но после картины воистину жуткой смерти командира танка, тело неизвестного мне младшего сержанта, показалось уже не таким и обезображенным. При этом мысленно я поблагодарил всех Святых, что четвертого члена экипажа в танке просто не оказалось - видать не радийная это тридцатьчетверка, а может, просто не было его сегодня на учениях, стрелка-радиста…
        Глубоко выдохнув, вздохнув и снова выдохнув, я потянулся к казеннику орудия. Слава Богу, он оказался пустым - бери снаряд, да досылай, вот и весь сказ. Кстати, один осколочный я разглядел у тела мертвого заряжающего, еще три - в практически пустой боеукладке в задней части башни. Не густо… Но салют по погибшим танкистам дать хватит!
        Дослав снаряд в казенник, я вновь глубоко выдохнул, преодолевая брезгливость, и сел в темную, кровавую жижу, растекшуюся по сидению. Положив правую руку на маховик вертикальной наводки, очень аккуратно, медленно навел орудие по высоте стоящих впереди фрицевских панцеров, затем взялся левой за маховик ручного привода поворота башни. Я принялся крутить его, еще медленнее, молясь, чтобы фрицы не заметили движения башни давно замолчавшего танка…
        Наводи на борт ближнего. У него толщина брони сбоку тридцать миллиметров, как у «штуги». А на испытаниях, организованных на советских полигонах, осколочно-фугасный снаряд калибра 76 миллиметров, выпущенный из орудия Ф-34, проломил броневые листы именно этой же толщины. Осколки и куски брони гарантированно уничтожили бы экипаж… Так что наводи.
        - Ну, коли не шутишь, попробуем…
        Действительно, вражеские машины, расстреливая сейчас Т-34 заводских рабочих, развернулись к ним более толстой лобовой броней - и подставили мне борт. Правда, я уверен, что после первого же выстрела - особенно если удачного выстрела - немцы развернуться лбами ко мне… Но что мешает мне сделать этот выстрел по ненавистным «тройкам»?!
        Аккуратно наводи. Это телескопический прицел ТМФД-7, для точного выстрела необходимо совместить перекрестье оптики с точкой наводки, при этом все шкалы должны стоять на нуле.
        - Ну, прекрасно блин…
        Я еще какое-то время провозился с маховиками наводки, совмещая перекрестье с бортом ближней ко мне «тройки», успевшей за это время дернуться вперед. Но крутанув маховик ручного привода поворота башни, я догнал панцер во время короткой остановки; мне пришлось даже привстать с сидения, чтобы не оторваться от оптики. И тут же в голове раздалось едва ли не отчаянное:
        Все! Зажимай левую нижнюю педаль!
        Я послушно нажал - и тут же гулко грохнул выстрел, а из казенника вылетела стреляная гильза.
        - ЕСТЬ!!!
        Как помощник и обещал, осколочно-фугасный снаряд взял тридцать миллиметров брони тройки, проломив борт и заставив вражеский танк замереть на месте. Мертво так замереть… И как я и ожидал, оставшиеся машины тут же развернулись ко мне…
        Хочешь жить - беги!
        Прозвучало достаточно убедительно для того, чтобы я как ошпаренный подскочил с кресла наводчика, схватил оба пулеметных диска, покоящихся в пазах у правого борта, и рванул наружу через башенный люк. Прыгнул вниз я уже одновременно с тяжелым ударом, сотрясшим тридцатьчетверку, а после падения меня окатила сзади тугая волна горячего воздуха - все-таки подрыв боеукладки произошел. Правда, учитывая наличие внутри танка всего трех осколочных снарядов, взрыв вышел не сильным, лишь чуть сбив башню набок. А нас с Федей спасло то, что дизельное топливо разгорается не так быстро, как бензин, и мы успели отбежать от погибшей машины на безопасное расстояние прежде, чем тридцатьчетверка превратилась в огромный факел…
        - Ну, ты даешь, командир! Я и не верил, что сможешь попасть - а ты вон как, фрица уделал! Отомстил за наших…
        Ярко горит один из заводских танков, но наводчик второй, вынужденно вставшей машины, сумел все же достать бронебойной болванкой одну из «троек», удачно закатив снаряд в район ее бензобака. Рабочая «лошадка» рейха практически мгновенно вспыхнула, а героический экипаж тридцатьчетверки продолжил часто стрелять, пытаясь достать и другие, активно маневрирующие панцеры. И пусть новых попаданий пока нет, для германцев, потерявших практически все танки, это стало последней каплей - «тройки» принялись пятиться назад. Возможно, «доблестные» воины «панцерваффе» (как и столь же «доблестные рыцари» Геринга, немецкие танкисты отметились на советской земле множеством военных преступлений) сослались на растрату боеприпасов. Хотя насколько я знаю, панцергренадеры имеют за правило отступать при десяти процентах потерь, тридцать процентов потерянных машин считаются у них катастрофой, но сегодня они лишись едва ли не девять десятых своих танков. Небывалое для нацистов упорство - обычно они стараются поберечь людей, этого у них не отнять…
        За танками наверняка бы отступил и десант - но командир истребительного батальона, человек или не имеющий боевого опыта, или вспомнивший лихие штыковые гражданской, повел рабочих вперед. Именно так, как это любили изображать на картинах, да как представляли в своих фантазиях юнцы, наслушавшиеся романтических небылиц о несгибаемых героях революции - в рост, не кланяясь пулям, густыми цепями… Дураков надо учить - и немцы не преминули подтвердить квалификацию лучших в мире «учителей», сметя первые ряды истребительного батальона плотным огнем скорострельных МГ-34 и еще более скорострельных МГ-42. Еще один дурак обнаружился под самым боком: не имея даже стрелковой ячейки или, на худой конец, естественного укрытия, механ ударил из ДТ по вспышкам МГ. Причем бестолково ударил, длинными, рассеивающимися очередями. И на хрена я ему хоть диски отдал?! Знал бы, что патронов мало, так ведь экономил бы!
        Ответные очереди машингеверов скрестились на открытой позиции пулеметчика едва ли не в ту же секунду, когда я сгреб его и заставил откатиться в сторону. Ругнувшись, услышав короткий вскрик боли, я и сам зашипел, когда слепая очередь вспорола землю всего в десятке сантиметров от локтя, затем замер… Вражеские расчеты вскоре вновь перенесли огонь на поле, где залегли рабочие, а десант стал спешно отступать под их прикрытием.
        - Федя, что?!
        - Нога…
        Зацепило парню стопу, пуля пробила подъем. Вон как, повезло механу - рана-то конечно болезненная, пуля наверняка ведь раздробила много мелких косточек - но если не оттяпают стопу в госпитале, о фронте танкист забудет надолго. А там глядишь, и на нестроевую должность отправят…
        …Рота Герасимова погибла фактически целиком. Да что там рота, накрылся считай, весь батальон старшего лейтенанта Мороза вместе с комбатом! Практически в полном составе выбиты и батареи зенитчиц - всех отличий от моего прошлого только в том, что немцы понесли бОльшие потери. Хотя помощник вон называет совершенно фантастическую цифру в восемьдесят три вражеских танка, подбитых в реальности батареями 1077-го зенап, курсантами 21-го и 28-го отдельных учебных танковых батальонов, целиком погибшим истребительным батальоном рабочих тракторного завода, да и собственно, моим «родным» 282-м полком. Но эта цифра вроде бы указана за два дня боев, и тут же считаются и панцеры, уничтоженные в схватке с зенитчиками и соседнего, 1078-го зенап, в числе которого также сражаются девушки-добровольцы… И все же я считаю, что 46 сожженных «троек», да еще пяток подбитых до кучи «ганомагов» на участке прикрываемых нами батарей - это лучший результат, который смогли добиться целых три рода войск, действуя в плотной связке и до последнего прикрывая друг друга.
        От роты вместе со мной, Женькой Степановым и Олькой уцелело всего двенадцать человек, по удивительному стечению обстоятельств - легкораненых. В основном бойцов, которых не так сильно завалило землей от прошедших над их головами танков, и которых мы благополучно откопали после боя. К моему огромному удивлению, уцелел и смелый политрук - я-то предполагал, что сражавшийся до конца Двуреченских обречен на гибель в неравном бою. Однако на войне бывает всякое - вот и сегодня близкий разрыв гранаты, наградивший молодого, азартного воина веером мелких, не слишком опасных осколков, контузил Ивана. А фрицы, отступившие после ухода танков, не провели обязательного в другой ситуации «контроля» политруков и комиссаров…
        По обрывистым рассказам уцелевших, а также собственным наблюдениям, я сумел восстановить картину штурма немцами опорного пункта роты. В общем-то, восьми танков против нас было за глаза - их атака разрушила казавшуюся стройной систему обороны в самом начале боя, лишив многих бойцов мужества и воли к сопротивлению. Увы, эффективно, на равных драться с пехотой мы еще были готовы, но остановить танки без ПТРД и легкой противотанковой артиллерии было нереально… Однако узлы сопротивления стихийно возникали вокруг волевых командиров, вроде нашего ротного и политрука, вокруг пулеметчиков, сражающихся до последнего. Нами было сожжено несколько панцеров, но фрицы умело окружали очаги обороны, прижимая бойцов огнем многочисленных автоматов, особенно эффективных в ближнем бою - МП-38/40 у мотопехотинцев из танковых дивизий гораздо больше, чем в полевых частях. Как всегда ударно молотили «косилки Гитлера», скорострельные МГ-34 и МГ-42 - а под их прикрытием немцы уверенно приближались к отстреливающимся ребятам и забрасывали наших большим количеством гранат. Не имея единого центра управления, фактически
лишенные связи со сражающимися рядом товарищами, молодые парни, призванные из Поволжья, гибли, успев забрать с собой сколько-то фашистов… И что самое удивительное, но спасла нас именно бестолковая, безрассудная атака заводских рабочих и особенно экипаж Т-34, принявший неравный бой и заставивший отступить превосходящего врага. Моя собственная роль во всем этом показалась уже не столь и значительной, особенно на фоне всех тех, кто принял сегодня смерть…
        Так кончилось 23 августа 1942 года, первый день боев за Сталинград.
        Глава 5
        24 августа 1942 года. Декретное время: 00 часов, 37 минут.
        Район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Остатки батальона, которых набралось на целый взвод (точнее двадцать восемь бойцов и командиров, включая меня, политрука Двуреченских, и младшего лейтенанта Вадима Сиделева, взводного из соседней роты), ближе к десяти часам вечера вышли в расположение полка, закрепившегося на рубеже реки Мокрая Мечетка. Вместе с нами уходили уцелевшие батареи зенитчиц, их громоздкие пушки брали на прицеп трактористы с завода - свои машины они обшили листами броневой стали, так что получились у них настоящие бронетягачи. Отступил едва ли не уполовиненный истребительный батальон вместе с Т-34 спасших нас смельчаков - ремонтники успешно натянули сбитые в бою гусеницу. Ушел и единственный уцелевший танк курсантов - последние отстреляли все снаряды, после чего покинули машину, и получившая пробоины в башне тридцатьчетверка не загорелась… Отойдя за естественный оборонительный рубеж, все немного выдохнули - а добравшись до своих, едва ли не вповалку рухнули спать. Я только и успел, чтобы распорядиться на счет раненых…
        Но поспать мне удалось всего два с половиной часа - нашел посыльный, направивший меня к хмурому, изможденному комполка. Ему уже успели оборудовать добротную, просторную землянку, но судя по красным глазам майора, спать он не ложился. Да уж и куда там… При виде меня на губах Митрофана Григорьевича появилась отдаленная тень улыбки:
        - Проходи Роман, жду тебя давно. Чаю хочешь?
        Чая я хочу, а то из пересохшего горла и слова вымолвить не получается, так что я лишь согласно кивнул.
        Майор распорядился, зашустрил сержант связист, выполняющий роль денщика - и вскоре я обжигаясь, принялся осторожно, маленькими глотками пить из алюминиевой кружки щедро заваренный, мелколистовой грузинский чай.
        - Рома, знаю, досталось вам туго. И Мороза жалко, боевитый был командир… Но сейчас самим бы уцелеть, тормозя фрицев. Как думаешь, остановим?!
        Тон последнего вопроса перестал быть добродушным - нет, теперь он стал требовательным, отрывистым, жестким. Я неуверенно пожал плечами:
        - Река преградит немцам путь, по крайней мере, бронетехнике. Она ведь вроде неширокая, но илистая - германские панцеры сходу не перемехнут, да и брод будут искать какое-то время. Если только кто из местных не подскажет.
        При последних словах губы майора вытянулись в тонкую, жесткую линию, но комполка промолчал, продолжая меня слушать.
        - Если сосредоточить зенитную артиллерию и наши противотанковые пушки в местах наиболее вероятных бродов, да из танкистов сформировать мобильную группу, способную оперативно подскочить к точке прорыва…
        Грущенко отрицательно мотнул головой:
        - Забудь про танки. Оба учебных батальона сейчас дополняют машинами, но они уже получили свои участки обороны. На нашем тридцатьчетверок не будет.
        - А зениток?
        Комполка неопределенно пожал плечами:
        - Я попробую договорить хотя бы за пару батарей, но если одну разместят, то уже хорошо будет. Зенитчики только в 1077-м полку потеряли вчера целый дивизион, да и соседям из 1078-го пришлось несладко…
        - Тогда мне нечего ответить, товарищ майор. Я атак таким массовым количеством вражеской бронетехники в жизни не видел, хотя повидал всякое. Когда немцы Парпачские позиции прорывали, там тоже жарко было. Но они вначале пехоту вперед пустили при поддержке штурмовых орудий и отдельной роты французских трофейных танков, а тут только на нашем участке как минимум танковый батальон дрался. В дивизии их всего три будет, но если немцы найдут место удобной переправы и бросят в бой оставшиеся машины, они нас просто раздавят. Буквально. Без сильного огня артиллерии не удержимся точно, да и про мобильную танковую группу, которую можно оперативно перебросить к точке прорыва, я все-таки рекомендую поговорить. Такая «пожарная команда» будет очень кстати.
        Майор согласно покивал головой, но в тоже время как-то отстраненно - а после ткнул пальцем в расстеленную на грубо сбитом столе карту и начал нарезать мне боевые задачи:
        - Никто не даст нам отсидеться за рекой. Получили приказ выдвигаться вперед. Вот смотри - высота 97,7, она располагается в район аэродрома ОСОАВИХИМа, высоту необходимо занять, пока там нет фрицев и удержать. У тебя осталось человек тридцать? Наскребем еще шестьдесят, тебя поставим командиром сводной роты. Задача - держать оборону. Вопросы?
        Я как-то глуповато ответил:
        - А как же речка?!
        Грущенко невесело усмехнулся:
        - А это будет резервный рубеж обороны. Но ты сам должен понимать - займут немцы господствующие впереди нас высоты, разместят на них тяжелую артиллерию, и позиции полка, да и не только полка, сравняют с землей. Никакая речка не поможет.
        Нервно сглотнув, я уточнил:
        - А что на счет артиллерии?
        - Из дивизии обещали прислать к утру с десяток расчетов ПТРД. Выделю тебе две штуки, так и быть.
        У меня по спине аж мурашки побежали:
        - Товарищ майор, я занимаю ротой участок, значительно превосходящий по протяженности уставной. По сути рубеж обороны будет растянут в тонкую нить. Два расчета ПТР в этой ситуации - это капля в море.
        Майор внимательно и жестко посмотрел мне в глаза:
        - Тебе выделить единственную в полку батарею «сорокопяток»?!
        - Учитывая, что бой будет за высоту, такое решение вполне логично.
        Выждав короткую паузу, Митрофан Григорьевич жестко, категорично отрубил:
        - Нет. Ты будешь держать северо-восточные скаты высоты, слева от тебя закрепиться второй батальон. Вот им я и выделю батарею - если что, «сорокапятки» отработают по целям в полосе ответственности твоей роты.
        - Тогда дайте нам хотя бы батальонные минометы!
        И вновь комполка отрицательно мотнул головой:
        - Они в резерве. Могу подкинуть пару пятидесяток.
        - Ну хоть что-то… Товарищ майор, надо договариваться с зенитчиками. Без нормальной артиллерии не удержимся. Четыре «сорокапятки» не остановят и танковую роту! И еще вопрос: кто прикроет меня справа? Первый батальон?
        - Нет, справа участок обороны принимает сводный отряд моряков Волжской военной флотилии. А зенитчики мне не подчиняются. Они итак понесли большие потери, вряд ли кто решится перевести их пушки на передний край. Дам два станковых «максима» в придачу, о большем не проси.
        Тяжело вздохнув, я все-таки ослушался командира:
        - Митрофан Григорьевич, я вас сердечно прошу, обратитесь к генералу-майору Фекленко! Без зениток нас сомнут в два счета. Немцы ведь в 41-ом регулярно использовали свои «восемь-восемь» как противотанковые орудия, почему мы-то не можем?
        Но комполка лишь отмахнулся:
        - Идите, товарищ старший лейтенант, поднимайте людей, принимайте пополнение. Полевые кухни покормят вас горячим, бойцам выдадут сухпаек. Через час рота должна выступить в направление высоты 97,7! И приведите себя в порядок, вы командир войск НКВД или где?!
        Вспомнив об изгаженной, испачканной форме, которую я просто не успел поменять, и от которой уже буквально смердит (главное, что отвратительный запах я почувствовал только после замечания Грущенко), я ответил чересчур резко:
        - Есть!
        После чего резко развернулся и едва ли не выбежал из блиндажа, снедаемый и внезапным стыдом, и раздражением из-за непомерно сложной поставленной задачей. Ее должны выполнять силы значительно большие, чем сводная рота!
        В реальности высоту занял первый батальон полка, ныне уничтоженный. Но тебе итак сузили участок обороны.
        - Могли бы занять его третьим батом, а сводную роту вывести в резерв!
        Во-первых, приказы не обсуждаются, во-вторых, у третьего батальона свои задачи.
        - И с каких пор ты такой умный? И когда перешли на ты?!
        Вообще-то я скучал…
        Голос помощника в моей голове затих, а я на мгновение замер, не понимая, то ли мне смеяться, то ли плакать - надо же, «скучал»! В этой игре видно не только боты обладают изрядной долей человечности…
        Остаток ночи прошел в организационной суете и фактическом бардаке, который, увы, нередок в армии. Вначале я банально не мог найти, во что переодеться - ротный старшина погиб. Вроде бы и мелочь, форма-то, и не об этом должен прежде всего думать командир. Однако, когда от тебя крепко так тянет тухлятиной, в глазах подчиненных ты быстро теряешь авторитет… Как ни крути, а следить за собой приходится, иначе потеряешь уважение - а тут, как назло, такая блин засада. Нет, знай бойцы, где, и главное при каких обстоятельствах я умудрился «испачкаться», никто бы даже и не подумал дурного, однако же бегать по расположению полка и всем рассказывать, каков я герой… Это было бы как минимум странно.
        Форму я раздобыл через политрука Двуреченских, имевшего полное право отправиться в санбат, но оставшегося в строю, что только упрочило мое к нему уважение. Крепко помог он и после, когда прибыло и пополнение из соседних батальонов: на пятьдесят человек подкрепления нам выделили только два ручных пулемета и лишь одного взводного командира. Плюс по минимуму патронов, и хорошо, если по гранате на брата… Рассвирепев, я бросился к комполка, но нашел начштаба капитана Белова, а Иван переговорил с комиссаром. Белов, выслушав меня, долго матерился, навел шороху во втором и третьем батальоне - и хотя я минут на сорок тормознул время выхода к высоте 97,7, зато получил еще два ручных пулемета и младшего лейтенанта Кириллова в придачу. Да еще и недостающее отделение бойцов… Отдельный пулеметный взвод третьего бата, из состава который мне должны были выделить станковые «максимы», я просто не нашел (!), а про обещанные расчеты ПТР никто толком и не слышал. Зато бойцам выделили патронов с запасом, по паре гранат и бутылке с КС на брата. Оббежав полк, тряхнув соседей и даже нагрянув к жителям поселка,
окаймляющего тракторный завод, я раздобыл достаточное количество нормального шанцевого инструмента - в смысле простых штыковых и совковых лопат, а также некоторое количество кирок и ломов. Хорошее подспорье к солдатским саперным лопаткам, порой ломающихся о твердый, утоптанный грунт! Заодно почувствовал острую необходимость найти толкового, хозяйственного старшину… А вот заступничество комиссара, с которым и говорил Двуреченских, фактически спасло меня от жаркого гнева раздраженного и уставшего комполка, узнавшего о нарушение обозначенных сроков выхода и развертывания на рубеже обороны…
        Все утро перед рассветом рота окапывалась, зарывалась в землю. Извилистый ход сообщения, окаймляющий северо-восточные скаты высоты, соединил стрелковые ячейки уже после восхода солнца. Тогда же подвезли завтрак - ну как завтрак: тыловики где-то достали целую гору арбузов (хотя говорить «где-то» все же неправильно, в окрестностях Сталинграда полей с бахчей очень много). Арбузы выдали вместе с хлебом, чтобы было сытнее, и натрудившиеся за ночь и утро бойцы с удовольствием грызли пахучую, хрустящую сочную мякоть, здорово утоляющую жажду. Два арбуза на четверых приговорили и мы - я, Оля, политрук Двуреченских и Женя Степанов, вошедший в мой ближний круг на правах одновременно и ординарца, и денщика, и телохранителя. А казачка, несмотря на пережитый вчера ужас, категорически отказалась покидать меня, и желанию жены я в итоге уступил - впрочем, тут не поймешь, где безопаснее. В бой вступят все защищающие город части, сведенные в боевую группу генерал-майора Фекленко, до недавнего времени бывшего начальником Сталинградского автобронетанкового центра. И где как закрутит, неизвестно, тут и помощник имеет
весьма отрывочные сведения о том, как будет проходить сражение - как он объяснил, в данном случае у «ботов» противника, в чью программу заложены как алгоритм излюбленных действий командования вермахта, так и их основные тактические приемы, имеют определенную свободу выбора действий. Во как! А тут Оля все же под каким-никаким, но присмотром - если на то пошло, игровой клон возлюбленной вчера спас именно я. Можно было конечно под каким-нибудь относительно легальным предлогом отправить девушку в город (где, кстати, наконец-то началась спешная эвакуация гражданского населения). Да только нет у меня уверенности, что события массированного налета на Сталинград, имевших быть место в реальной истории 23 августа, не повторяться сегодня. Короче, Олька осталась со мной, в качестве ротного санинструктора.
        За трапезой историей своей жизни поделился Ванька Двуреченских. Сам из нижнего Поволжья, будущий «комиссар» родился в обычной крестьянской семье, хлебнувшей лиха и в Гражданскую, когда на фронте сгинул где-то отец и дядя по материнской линии, и с грянувшим в начале 20-х голоде, унесшим жизни практически половины семьи, подобрав всех стариков. Ваня уверен, что если бы мама, красивая молодая женщина, успела бы родить до гибели отца не одного, а двух или трех детей, то сегодня он с нами бы не сидел. Но Двуреченских повезло быть единственным ребенком, рожденным от отца. Каких усилий его матери стоило выходить в страшный голод полуторагодовалого младенца, это отдельный сказ - но выходила ведь, несмотря ни на что! Позже она вновь вышла замуж - за Григория, крепкого, справного мужика, схоронившего в голод жену и младшенькую дочку, но вытащившего обоих старших сыновей. Ваня всю жизнь называл этого сурового, скорого на расправу, но по-своему справедливого мужика «батей», не питавшего к пасынку особых родительских чувств, но и не загонявшего того под лавку. В середине двадцатых мамка родила Григорию еще
двух детей, сестренок и Ивана, и его старших сводных братьев, что сделало членов семьи пусть не полноценно родными, но все же связало всех их кровным родством. До того от старшаков Ваньке доставалось крепко…
        Коллективизацию итак небогатая деревня Двуреченских встретила без особых потерь. По крайней мере, семью парня, хоть и имевшая относительно крепкое хозяйство, в «кулаки» никто не зачислил. Но грянувший после голод ударил по ней с полной силой, едва ли не забрав маму с младшей сестрой. Сводные братья в полный рост пахали в колхозе с «батей», и лежащих при смерти родных выходили Ваня и его старшая сестра, Светка. Они обползали все окрестные, небольшие пойменные леса в поисках орехов, грибов и ягод, ловили рыбу, ставили самодельные силки на птиц, охотились на небольших, жирных сусликов, заливая водой найденные норы. Из рыбы варили уху, вываривали практически до костей и мясо «дичи», обычно заливая очень большим количеством воды. Бульон получался не слишком жирным, но все же питательным, и выходило его много, что позволяло вдоволь напоить питательной жидкостью обессилившую женщину и ее маленькую дочку.
        Выжившая благодаря сыну и старшей дочери мама положила всю себя на то, чтобы сын закончил школу, все десять классов. Доучивался он в Бальцере, который в мае этого года переименовали в Красноармейск - там у недовольного «бати», теряющего лишнюю пару рук работящего парня, жила родня. Но мама была непреклонна в желании выбить сыну билет в лучшую жизнь вне колхоза, где людям жилось откровенно впроголодь - и она своего добилась.
        По окончанию школы служба в армии, где грамотный, старательный Ваня Двуреченских стал вначале комсоргом, а потом и вовсе поступил в только что открывшееся Сталинградское военно-политическое училище. По окончанию его младшего политрука Двуреченских направили в 19-ю стрелковую дивизию войск НКВД, из мобилизационного резерва которой и сформировали 282-й полк. Такой вот жизненный путь крепкого русского парня, едва не погибшего вчера под гусеницами панцера Т-3, а после от разрыва «колотушки». Как представить, сколько сил отдала его мама, чтобы парень из глухой приволжской деревушки выжил в младенчестве и выбился в люди… А ведь вчера все ее усилия едва не обратились в прахом - в буквальном смысле.
        Хотя если вдуматься, за каждым из погибших на фронте - нередко глупо, нелепо и бестолково - стоят матери и отцы, которые сами прошли страшную гражданскую и выходили детей в одну из самых тяжелых для страны годин. Сколько любви и сил они вложили, чтобы ребенок вырос - да и чтобы банально выжил в голодные годы, в начале двадцатых, а затем и тридцатых? А после догонит его слепая пуля или упадет сверху бомба (мина, снаряд) - и порой не остается даже останков, которые можно было бы похоронить… Да и павшие воины, упокоенные в братской могиле - родители, чаще матери, получат похоронку, и все. А где могила сына, куда можно прийти хоть поплакать, проститься с нежно любимым ребенком, где она?! Оплывший от дождей холмик и покосившаяся табличка у места последнего боя - и это в лучшем случае…
        Этих ребят ведь даже никто не отпел. И уже в мое время поисковики со священниками-энтузиастами находили останки и достойно хоронили православных воинов (поколение начала 20-х было крещеным), совершив над павшими последнюю службу…
        Глава 6
        24 августа 1942 года. Декретное время: 9 часов, 11 минут утра.
        Высота 97,7, район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Где-то через полчаса после завтрака на сводную роту посыпались «плюшки», как принято говорить в моем настоящем. Во-первых, комполка все же сдержал практически все свои обещания - на высоту прибыло два полных расчета станковых «максимов» и два расчета бронебойщиков с противотанковыми ружьями конструкции Василия Дегтярева. Особенно я обрадовался неполному отделению расчетов ПТР, сразу нарезав задачи их старшему, сержанту Владимиру Аксенову:
        - В бою хоть раз был?
        Бронебойщик отрицательно мотнул головой, я же внутренне ругнулся.
        - Толщина бортовой брони немецкого танка «Т-3»?
        После короткой паузы немного напрягшийся сержант дал верный ответ:
        - Тридцать миллиметров.
        - Правильно! А лобовая пятьдесят. Теперь ответь мне, каковы табличные показатели бронепробиваемости твоего ружья?
        Аксенов ответил уже более уверенно:
        - За триста метров тридцать пять миллиметров брони, сорок за сто метров.
        - Правильно. А это значит что? Что «тройку» твое ружье в лоб не возьмет и со ста метров. Так? Значит, бесполезно вести по ней фронтальный огонь?
        Сержант немного помялся, но все же ответил отрицательно:
        - Не совсем так. Рекомендуется вести огонь по гусеницам - если разуть танк в движение, его может развернуть и он подставит борт. Также можно вести огонь по шаровой пулеметной установке, там броня слабее, смотровым щелям…
        Я довольно резко перебил бронебойщика взмахом руки, после чего чуть насмешливо его спросил:
        - А теперь скажи мне, с какого выстрела ты перебьешь гусеничные траки, или попадешь в смотровую щель? И на какой дистанции «тройка» накроет тебя ответной пулеметной очередью или осколочным снарядом?
        Владимир замялся, а я продолжил уже чуть более мягче, но одновременно наставительно:
        - Когда расчет ПТР открывает фронтальный огонь по прущему на него танку менее, чем с трехсот метров - это ситуация, когда бронебойщики принимают смерть, но не сдаются, как матросы крейсера «Варяг». Шанс остановить немецкий «панцер» есть, но у вражеского экипажа шансов накрыть тебя осколочной гранатой или прошить пулеметной очередью, или просто раздавить в окопе гораздо больше. Потому мы сделаем так - видишь подъем на гряде практически у самого края на правом фланге роты?
        Аксенов утвердительно кивнул.
        - Мы там подготовили для вас две ячейки - место удобное, потому что на этом участке танки вверх точно не поднимутся, слишком крутой подъем. Они попрут левее, подставив вам борт. Мы же по фронту позиции насыпали несколько небольших холмиков - это и ориентиры, и границы участков определенного метража: сто метров от окопов, двести, триста, пятьсот… Вынесенные чуть вперед три холмика на правом крыле, которые стоят кучно - это как раз дистанция в триста метров от ваших ячеек. Понял уже, что речь идет не о фронтальном огне, а именно косоприцельном, то есть фланкирующем? Попрут фрицы хотя бы по границе этого участка, бейте в борта, цельтесь в кормовую часть, где бензобаки, в крайнем случае, по ходовой. Триста метров от двух ваших ячеек - это зона вашей ответственности. За ее пределами танки - именно танки - достать не пытайтесь. Вот если всякая вредная мелочь попрет, типа бронетранспортеров или бронеавтомобилей, то пожалуйста. А панцеры тогда уж лучше пусть до окопов дойдут - больше шансов сжечь их бутылками с КС. Хуже будет, если сумеете повредить что-то в ходовой, танк замрет, но будет содить по нам из
обоих пулеметов и пушки - попробуй его гада достать! Людей у меня мало, так что в прикрытие выделю вам расчет с «дегтяревым», и двух стрелков поопытней, будите узлом обороны. Все ясно?
        - Так точно, товарищ старший лейтенант!
        Судя по прямо засиявшему лицу бронебоя, то, какую роль в грядущем бою я ему определил, разложив буквально по полочкам стоящую перед ним задачу - посильную, что немаловажно, - его очень порадовало. Как и то, что его расчетам заранее подготовили выгодную во всех смыслах позицию, Согласен, командир, понимающий тонкости ремесла работы «спецов» и умело использующий их в бою является, в общем-то, редкостью. Можно сказать, Аксенову и его орлам со мной повезло…
        - Раз понял - выполнять! Так, ну а теперь вы, товарищи пулеметчики…
        Расчеты станковых «максимов» я спрятал в глубине позиций, проанализировав опыт последнего боя и взяв пример с фрицев. Слишком опасно размещать станкачи на переднем крае, хотя разместить один из тяжелых пулеметов рядом с бронебоями было очень привлекательно… Но все же я решил этого не делать - достаточно того, что направил к Аксенову наиболее опытный расчет ручного «дегтярева». Дело в том, что если на фланге раньше времени заговорит «максим», это привлечет внимание экипажей бронемашин, или минометчиков - то, что вчера немцы не запускали по нам свои «огурцы», еще ни о чем не говорит. И наоборот, вступят в бой бронебойщики, а под раздачу попадет расчет станкача… Вновь прибывшим пулеметчикам я приказал замаскировать оружие и до поры до времени молчать. А в бой вступить только тогда, когда мотопехота фрицев, приблизившись к окопам на финальный рывок, поднимется в рост - оставшиеся до траншей метры даже немцы добегают. Пригнувшись, но добегают. И это самый ответственный момент, когда густые, ровные строчки очередей кучно и метро бьющих «максимов», окажутся наиболее эффективны как для подавления
противника, так и уничтожения его живой силы.
        Но это было только «во-первых». Во-вторых, комполка прислал несколько ящиков простых в использовании и мощных, очень эффективных в обороне «лимонок» Ф-1, а также пять штук танковых «дегтяревых», изъятых с заводских складов. Как мне сказали, там на хранении было до полутора тысяч пулеметов, которыми сейчас спешно вооружают аврально доделывающиеся «коробочки», а также выдают их «безлошадным» танкистам, которые в составе танковых батальонов будут играть роль пехотного прикрытия. Также ДТ вооружаются курсанты военно-политического училища, спешно брошенные на передовую - ну и нам заодно выделили. Впечатлило число танков, которые по слухам, сегодня ввели в строй - тридцать шесть Т-34 и даже три тяжелых «КВ»! Это ведь немалая сила - даже силища! Полнокровный танковый батальон - причем каких танков, лучших из лучших! И к слову, также по слухам (в обоих случаях подтвержденных помощником), Фекленко выделил отдельную роту в резерв, в качестве «пожарной команды». Впрочем, на решение генерал-майора вряд ли могли повлиять мои слова, переданные через комполка Грущенко, простого майора. Нет, Фекленко и сам боевой
генерал, пусть и не слишком удачно воевавший с немцами, но понимающий о необходимости держать под рукой резерв.
        Н-да, а вот минометы, пусть и легкие пятидесятки, Митрофан Григорьевич все же зажал…
        «Лимонки» раздали бойцам так, чтобы каждый получил по три-четыре гранаты. Увы, времени присмотреться к людям, узнать их сильные и слабые у меня не было. А то бы разгулялся, выделил «снайперскую» группу из наиболее опытных стрелков, да самых умелых гранатометчиков, дав им двойной, или даже тройной запас Ф-1! Но, увы, времени у нас действительно нет - потому в роте раздали равное количество патронов, ручных гранат и бутылок с КС, а из всех имеющихся «эргэдэшек» я приказал вязать противотанковые связки. Последние отдали наиболее крепким, физически сильным парням - также, как и все имеющиеся у нас РПГ-40 и РПГ-41. Крепышей я тут же окрестил «истребителями танков», определив по одному, а то и по два человека на отделение, и приказав копать короткие отсечные ходы в сторону подножия холма. Это чтобы было удобнее метнуть связку или «Ворошиловский килограмм» под гусеницы наступающих панцеров, а то и забросить на корму - а вдруг? Мне же вчера повезло…
        Ручные «дегтяревы» в умелых руках - это тоже немалая сила. Вот только где взять требуемое количество опытных пулеметчиков? Нет таковских… Пришлось формировать расчеты из тех, кто хотя бы немного понимает и знает «дегтярев». Один ручник я оставил себе, еще одним вооружил Женьку Степанова - как-никак, состоявшийся член пулеметного расчета! Да и с нервами, с выдержкой и храбростью в бою у него все в порядке. А ведь так далеко не у всех…
        Уцелевших после бойни с немецкими панцерами и десантом я не стал сбивать в один взвод, а распределил людей так, чтобы в каждом отделение треть бойцов состояла из обстрелянных «ветеранов». Но вот какое дело: четыре человека после прошлой мясорубки на мой взгляд, реально сломались - в их глазах я не увидел ничего кроме смертельной обреченности или откровенного, панического страха. Немного подумав, я забрал у них оружие, выдал белые повязки и назначил санитарами, подчинив Ольке. Ротный санпункт в этот раз расположили максимально далеко за линией траншей, за ячейками станковых «максимов». А хорошо проявившего себя Степанова я определил в помощники и одновременно телохранители казачке, чему хваткий, бойкий парень в душе был только рад. Жене же я строго запретил лезть за ранеными вперед, под пули. Нет, мы или соберем людей после боя, когда она уже спокойно сможет оказать первую помощь, или вон пусть отрабатывают свое вновь назначенные санитары, которым доходчиво объяснили, как правильно бинтовать, накладывать жгуты и шины. Несмотря на весь норов и сопротивление, казачка была вынуждена подчиниться
непосредственному командиру - а ведь неплохо быть действующим начальником в семье!
        Ну и наконец, самым неожиданным и радостным было то, что заводские тягачи все же затащили на высоту зенитную артиллерию - неполную батарею, два орудия 61-К калибра тридцать семь миллиметров. Правда, расположили их за позициями второго батальона, пообещав мне «посильное» воздушное прикрытие. Н-да… А с другой стороны, против «троек» эти зенитки хороши на дистанции лишь в триста метров. То есть по факту они являются легкой добычей для панцеров, что за полкилометра расстреляют необорудованные защитными бронещитками орудия…
        Впрочем, до панцеров дело и не дошло. Не успели еще зенитчики как следует окопаться, как начался первый, но далеко не последний за этот день воздушный налет…
        - Залегли, залегли все! Головы не поднимать, за небом следят только пулеметчики! Вторые номера, набивайте диски бронебойно-зажигательными! Напоминаю, у бронебойно-зажигательных патронов черно-красный наконечник, трассирующие вставляйте в диски каждым пятым!
        Тройка «лаптежников» отвесно пикируют на позиции второго батальона, включив сирены - немцы называют их «иерихонскими трубами». Действительно, психологический эффект колоссальный, звук сирен «юнкерсов» - это звук приближающейся, неотвратимой смерти, от которой хочется только бежать… Лишь понимание того, что на открытой, ровной площадке ты гораздо более уязвим для фугасного действия и осколков авиабомб, а также пулеметных очередей «Ю-87», удерживает ветеранов и крепких духом бойцов от поспешного бегства. Но в момент самого большого страха, отчаянного страха за жизнь мозг порой отключается, сознание подчиняется инстинктам, и человек бежит, даже не осознавая, что подписал себе приговор. Наставления командиров в такие мгновения забываются, а необходимая твердость воли и сила духа есть далеко не у каждого новичка… Так что при виде пары десятков выбравшихся из окопов второго бата человеческих фигур, кажущихся отсюда такими маленькими, и побежавших в тыл, куда глаза глядят, я не удивился, вовсе нет. Только зло выругался и тут же закричал во всю глотку:
        - Мудака, бросившего позицию и побежавшего под бомбы, считаю дезертиром! Если выживет после, расстреляю лично, в назидание остальным! Помните - от бомб в поле не уйти!!!
        Словно в подтверждение моих слов первая же четвертьтонная авиабомба, сброшенная «лаптежником», смела едва ли не всех бегущих под чудовищный грохот взрыва, сотрясшего высоту. В ответ к бомберу с некоторым запозданием потянулись трассеры тридцатисемимиллиметрового автомата, ударившие в момент выхода немца из пикирования (в этот момент фрицы где-то на секунду замирают в небе). Зенитчики немного замешкались, но уже остаток очереди зацепил крыло и хвост вынужденно замедлившегося «юнкерса», тут же задымившего и свалившегося в штопор. Легкая победа! Самолет с ревом, стремительно понесся к земле, и вскоре раздался гулкий взрыв, слившийся с нашими восторженными криками:
        - Ура!!!
        - Молодцы девчонки, достали «стервятника Геринга»!
        - Бей гадов!!!
        - Так и надо!
        Но обрадовались бойцы рано: немецкие летчики есть твари крайне злопамятные и мстительные. Привыкли к тому, что безнаказанно бомбят и расстреливают сверху наши части, слабо обеспеченные зенитной артиллерией и пулеметами, и редко имеющими воздушное прикрытие. А тут вот на тебе, огрызнулись русские, крепко огрызнулись! Попал под очередь сильной, скорострельный пушки один бомбер, подставившийся во время пикирования - но два оставшихся тут же сменили курс и полетели к позиции едва-едва замаскированной батареи. Ударили курсовые пулеметы, навстречу летящим над холмом фрицам устремились трассы тридцатисемимиллиметровых снарядов… Но не так-то просто попасть по движущейся со скоростью триста километров в час цели, особенно если вести огонь двумя пятизарядными обоймами. Десять осколочных гранат - совсем немного для автоматического огня, выстреливаются они в считанные мгновения. Заряжающий быстро справляется с укладкой новых обойм, всего за несколько секунд - но «юнкерс» преодолевает 83 метра в секунду, сближаясь с кусачей батарей. Если не попадешь первой же очередью, со второй можно просто не успеть…
        Зенитчики - или зенитчицы - не успели. Может, нервное напряжение помешало сразу взять верный прицел, может курсовые пулеметы «лаптежников» нашли свои цели - но трассы нашего прикрытия прошли ниже пикировщиков. А в ответ на позиции батареи полетели вниз небольшие бомбы-«полусотки», закрепленные под крыльями «юнкерсов» - полетели неточно, вразнобой. Но восемь авиабомб - это восемь авиабомб, и даже «полусотки» превосходят снаряды тяжелых гаубиц. От тяжелых разрывов вздрогнула, заходила ходуном земля, батарею заволокло дымом и поднятой в воздух взвесью… А когда она рассеялась, все мы увидели, что одна покореженная пушка лежит в стороне от капонира, а вторая мертво задрала ствол орудия в небо. И никакого движения.
        - Твари!
        - Мрази!!!
        - Чтоб вас…
        Ругательства мало чем помогут павшим. «Юнкерсы» пошли на разворот - а после в нашу сторону, и крики тотчас смолкли. У многих бойцов пошел по коже мороз, заныло в груди - в частности, у меня… Ведь у каждого пикировщика к фюзеляжу прикреплено еще по одной здоровенной авиабомбе, весом двести пятьдесят килограмм. А то и под пятьсот. И если эти самые бомбы сбросить на нас сверху… Хотя цель ведь неподходящая, техники, тяжелого вооружения нет, людей здесь мало… Но а вдруг отмбомбятся? Страх остро кольнул сердце - если вложат по единственному блиндажу санпункта, от него ведь ничего не останется…
        - Пулеметчики, приготовиться открыть огонь по воздушным целям!
        «Лаптежник», считающийся на деле не самым скоростным самолетом, весьма солидно бронирован, так что даже пробовать повредить его огнем ручных «дегтяревых» - так себе затея. Но знаю, нервничают фашисты, когда по ним стреляют, мажут мимо цели! Да и «ишачки» (истребитель И-16, морально устаревший к 41-му) вон, через одного вооруженные лишь пулеметами винтовочного калибра, сбивали ведь «юнкерсы»… К тому же не хочется просто терпеть, когда враг тебя безнаказанно бьет!
        Крепко уперев сошки «ДТ» в землю и плотно прижав телескопический приклад к плечу, я приготовился открыть огонь, одновременно негромко скомандовав Усову Сергею (бойцу из ночного пополнения, и моему временному второму номеру):
        - Ложись на дно окопа и не высовывайся, набивай диски. Понял?
        Молодой, щуплый парника мелко закивал, а я уперся спиной в противоположную стенку хода сообщения, желая занять позицию поустойчивее. Ну, только попробуйте спикировать на нас, гады…
        Глава 7
        24 августа 1942 года. Декретное время: 9 часов, 38 минут утра.
        Высота 97,7, район Сталинградского тракторного завода, 282-й полк НКВД.
        Пикировать на тонкую ленту русских траншей «юнкерсы», идущие на бреющем полете над высотой не собираются, и крепко стиснув запотевшей от напряжения ладонью телескопический приклад, я не решаюсь открыть огонь. Может, и вовсе пронесет?!
        Звук ударившей справа очереди ДТ развеял мои сомнения. В ответ фрицы тут же застрочили из курсовых пулеметов, и я, пообещав себе, что придушу придурка, начавшего с испуга стрелять, зло выкрикнул:
        - Огонь!!!
        Ловить в прицел летящий со скоростью триста километров в час самолет занятие бесполезное. Но я все же попытался, после чего мягко потянул за спусковой крючок… Пулемет сильно дернуло от отдачи, трассы прошли заметно ниже и позади стремительно приближающегося к окопам «лаптежника». Не имеют успеха и остальные стрелки - без концентрических зенитных прицелов и специальной подготовки, где обучают вести огонь по воздушным целям, мы могли рассчитывать только на везение.
        Но нам не повезло.
        «Штуки» проскочили над окопами; огонь курсовых пулеметов лишь шуганул бойцов. Но в отличие от стационарно закрепленных на носу машингеверов, для наведения которых требуется маневрировать самолетом, кормовые стрелки бомберов имеют возможность вести прицельный огонь на свое усмотрение. И когда «восемьдесят седьмые» пронеслись над моей головой, одновременно начав забирать вверх, из-за хвостов бомберов ударили уже более точные, прицельные очереди вражеских пулеметов, стегнувших по брустверу. Кто поопытнее и проворнее, успел нырнуть вниз, в их числе и я. Но до меня донеслись отчетливые шлепки пуль о человеческое тело и короткий, громкий и тут же оборвавшийся вскрик боли… Первые потери.
        Смачно ругнувшись, выныриваю из окопа, поднимая пулемет над бруствером, одновременно уперев ногу в окоп. Наша попытка отразить воздушный удар врага (а все из-за слишком поспешной стрельбы расчета, у первого номера которого не выдержали нервы) спровоцировала фрицевских летчиков, очевидно решивших все же отбомбиться по роте! Ибо набрав высоту, «лаптежники» дружно перевернулись в воздухе, начиная пикировать к траншеям.
        - Все огонь по врагу! Всем ОГОНЬ!!!
        Новая очередь уходит далеко в стороне от падающих вниз самолетов - я фиксирую это по обесцвеченным солнцем трассам. Сердце колотиться в груди все более часто, в горле застывает ком, руки холодеют - паника заполоняет сознание. Блин, да еще чуть-чуть, и я потеряю над собой контроль! Но выплеск адреналина в кровь одновременно обострил работу мозга - и захваченный внезапной, но показавшейся такой разумной догадкой, я выпустил остаток диска заметно ниже самолета, но прямо по его курсу. Блеклые светлячки уткнулись уже в хвостовую часть бомбера, и кажется, пара их все же нашла свою цель…
        Поздравляем! Вы получили навык «новичок-зенитчик»!
        - Диск, срочно!
        Я подстегнул замешкавшегося второго номера и одновременно, что есть силы закричал:
        - Стреляйте ниже! Пусть очереди ложатся по курсу, фрицы их сами догонят!!!
        Перезарядить пулемет я уже не успел. Один из «лаптежников», прямо перед которым скрестились очереди сразу двух «дегтяревых», поспешно дернулся в сторону - и отвесно падающая «капля» мощной авиабомбы, отделившаяся от самолета, полетела уже в сторону от наших позиций. Но второй летчик с курса не свернул - и сброшенные им двести пятьдесят килограммов взрывчатки и металла устремились к окопам. Последним, что я увидел, прежде чем распластаться на дне траншеи, была неожиданно ударившая с тыла очередь зенитки, перехлестнувшая и развалившая «юнкерс» прямо в воздухе, на выходе из пикирования. Значит, не всех батарейцев накрыло «полусотками», смогли наши если не дать отпор, то хотя бы отомстить…
        А потом пара практически синхронных, чудовищных толчков земли подкинули мое тело на полметра вверх, жестко ударив о стенку хода сообщения так, что перехватило дыхание. И одновременно со страшным грохотом меня обдало тугой волной горячего воздуха, больно хлестнувшего по лицу и раскрытым глазам земляной взвесью…
        Пришел в себя я от того, что кто-то взял в руки мою голову и принялся активно ее трясти. Сквозь противный писк в ушах раздаются какие-то звуки, которые я так и не смог разобрать, а попытавшись открыть глаза понял, что они жгутся и не видят. Паника вновь накрыло сознание - но тут кто-то резко хлестнул мне воды в лицо, и пока я не опомнился, принялся промывать глаза. Вначале я было дернулся в сторону от неожиданности, но тут же узнал узкие, тонкие нежные пальчики, касающиеся моей кожи, и успокоился, перестал вырываться. А вскоре вода смыла грязь, я почувствовал, что вижу свет, и вновь попытался размежить веки - в этот раз успешно. Сквозь цветные, все еще бликующие перед взором пятна, мне удалось разглядеть встревоженное лицо любимой женщины.
        - Все хорошо, Оль, все хорошо…
        Казачка порывисто меня обняла - и тут же отстранилась:
        - Не ранен, Слава Богу, не ранен… Сейчас Ром, я к тебе вернусь, сейчас. Ребят надо осмотреть, есть раненые…
        - Иди…
        Я не стал препятствовать жене выполнять ее долг, хотя пару минут спустя после того, как она поспешно удалилась по ходу сообщения, вспомнил о вновь назначенных санитарах. Интересно, они хоть как-то ей помогают? Если нет, я такое этим уродцам устрою…
        - Ну, ты как, Рома, воевать сможешь?!
        Севший на корточки и привалившийся спиной к ходу сообщения политрук внимательно, можно сказать заботливо смотрит мне в глаза. Писк в ушах немного отступил, так что вопрос я расслышал хорошо, но прежде, чем ответить, замечаю справа какое-то движения. Заинтересовавшись, чуть повернулся в сторону (движение тут же отозвалось резкой головной болью) и разглядел, как Усов увлеченно чистит пулемет.
        - Смогу конечно… Особенно когда такие орлы во вторых номерах! «Дегтярев» как часы работать станет!
        Боец смутился от шутливой похвалы, но продолжил увлеченно чистить оружие. А вот Двуреченских усмехнулся как-то уж совсем невесело:
        - Бомба рухнула впереди окопов, но долбанула знатно. Завалило траншею, в тридцати метрах левее, одного бойца наглухо, задохнулся. И грудина у него была вся поломана… Еще двое также выбыли с переломами. И кормовые стрелки «лаптежников» накрыли одного нашего пулеметчика, да ранили его второго номера. Пяти человек как не бывало.
        - Могло быть и хуже.
        Улыбка окончательно сползла с лица Ивана.
        - Так еще не вечер, Рома. Немцы вон уже разворачиваются для атаки на высоту.
        Слова политрука привели меня в чувство. Разом отбросив тлетворную слабость и апатию я резко выпрямился, несмотря на очередной спазм головной боли. Первым, что бросилось в глаза, была огромная, глубокая воронка, оставленная авиабомбой. В месте ее падения узкая линия траншеи пресеклась земляной перемычкой - недлинной, всего метров пять. Но фактически, рубеж обороны теперь разделен на две части… Секунду спустя я разглядел и врага: от подножия высоты в сторону роты уже начали движение четыре «тройки» и пять бронетранспортеров с десантом. Хреновые дела, хотя я боялся, что «коробочек» будет и побольше… Да только надеялся, что сегодня и вовсе обойдемся без боя…
        - Усов!
        - Я!
        - Найди санинструктора Самсонову и передай ей мой приказ: срочно, повторяю, срочно убыть на ротный санпункт! В окопах пусть остаются санитары! И боец Степанов должен быть рядом с ней - ему приказываю неотложно находиться рядом с санинструктором и не пускать ее в траншеи во время боя! Передай, что он головой за нее отвечает! Выполнять!!!
        - Есть!
        Двуреченских несколько неодобрительно покосился в мою сторону, но отвел глаза, поймав мой яростный взгляд. Решив все же прояснить ситуацию, я первым заговорил:
        - Ваня, я ведь не смогу нормально воевать и вести бой зная, что она здесь! И отпустить в другую роту тоже не могу!!! Будь на ее месте твоя жена или сестра, а ты на моем - поступил бы иначе?
        Политрук немного помялся, но ответил прямо и немного резковато:
        - Я не хотел бы оказаться на месте раненого, который истечет кровью, пока санинструктора нет рядом.
        - Но есть же санитары!!!
        Практически рыкнув в ответ, я тут же почувствовал угрызения совести и продолжил уже мягче:
        - Просто поверь: не могу я по-другому. Не могу. Давай лучше не будем грызться, нам ведь еще атаку вместе отражать. Как думаешь, потянешь роту, если меня… Если не смогу продолжить руководить боем?
        Двуреченских не изменил себе и в этот раз, ответив предельно честно:
        - Лучше уж Сиделева. Он в военном деле пограмотней будет, да и первый взводный обычно берет на себя командование.
        А после короткой паузы продолжил, примирительно хлопнув по плечу:
        - Но ты себя-то раньше времени не хорони! Прорвемся!
        Я широко, дружелюбно улыбнулся:
        - Других вариантов у нас нет!
        …Только сейчас я понял, почему фрицы не используют минометы - по крайней мере, в этот раз: мы же ведь на холме! Даже самые дальнобойные их «самовары» калибра восемьдесят один миллиметр никак нас не достанут, а стодвадцатимиллиметровых у них и вовсе нет - разработают только в конце года на основе советского полкового миномета. Так вот, если из восьмидесяти стрелять в высоту, по максимальному углу вертикальной наводки, то мина упадет фактически совсем рядом, метрах в шестидесяти от батареи. А если шмальнуть на предельную, более чем полуторакилометровую дистанцию (ТТХ оружия, как и краткую историческую справку до меня довел помощник), то летящей мине банально не хватит потолка полета, чтобы нас накрыть. Так что, закрепившись на скатах высоты, мы, можно сказать, избавились от одного из самых действенных боевых бичей вермахта… Три самых главных, самых ненавистных для простых бойцов символа военной мощи фрицев - пикировщики, танки, мины. Воздушный налет мы уже пережили, можно сказать даже, что дали «лаптежникам» отпор, минами нас не достать. Танки… Танки - это плохо. Но попробуем и их тормознуть…
        - Рота! Огонь открываем не ближе, чем с двухсот метров, задача пулеметчиков и стрелков прижать пехоту противника, отрезать ее от бронетехники! Истребители танков - за вами главные гады!!! Бросайте связки и эрпэгэшки под гусеницы, если повезет - на корму! Для всех: самый эффективный способ сжечь фашистский панцер - это пропустить его над головой и забросить на корму позади башни гранату или бутылку с КС! Политрук Двуреченских вчера сжег таким образом вражескую машину - смог он, сможете и вы! Главное - пехоту в окопы не пускать, подойдут на тридцать метров, забросайте гранатами, да не жадничайте!!! Нам для гансов лимонок не жалко! Верно говорю?!
        В ответ бойцы захохотали. Правда, немного неестественно, и, пожалуй, что и искусственно громко - но ничего, это они выпускают нервное напряжение через смех.
        - Так точно, товарищ старший лейтенант!
        - Да, и вот еще что: немцы умеют кидать свои «колотушки» и с пятидесяти метров. По крайней мере, среди них есть умельцы, способные метнуть гранату на такую дистанцию - говорю по своему опыту. Так вот: время горения запала у «колотушек» довольно большое, от пяти, а бывает, что и до восьми секунд. Так что если граната упала под ноги или рядом с вами, нужно рисковать - схватить ее, да и бросить обратно, хотя бы в сторону из окопа! Это действительно возможно - у меня получалось, у вас получится! А если упала метра за три-четыре, всегда можете успеть отшатнуться за угол траншеи. Или вы думали, я изверг какой, и ради удовольствия заставляю вас копать извилистые ходы сообщений?!
        Очередная шутка взбодрила людей, хотя конечно не все слышали мои слова, несмотря на отчаянные попытка докричаться до всего рубежа обороны. Более шестисот метров от одного края до другого, тут только с рупором справишься! Защищаемая нами полоса траншей растянута чрезмерно, и чтобы более эффективно управлять ротой, боевого политрука я отправил на левый фланг, сам же остался на правом, ближе к ячейкам бронебойщиков. Из-за воронки и перемычки это фактически, уже два самостоятельных и практически равных по длине участка обороны. Ну, ничего, Дай Бог, оба и удержим…
        Спаренные пулеметы «троек» заговорили с дистанции в пятьсот метров, практически одновременно с тем, как панцеры поравнялись с метками-целиуказателями. В пределах участка поражения огнем расчетов ПТР находятся сразу три машины - это очень хорошо. Хотя конечно, веры, что бронебои справятся сразу с тремя танками, у меня нет… Между тем, огонь открыли уже и с бронетранспортеров. Да уж, будет жарко, но все же и шансы есть… Из-за поворота хода сообщения показался боец Усов, прервавший мои размышления:
        - Передал приказ, товарищ старший лейтенант! Санинструктор Самсонова вместе с санитарами и бойцом Степановым забрали раненых и убыли в санпункт!
        - Молодец, Сережа. Теперь набивай диска.
        Ну, хотя бы одной заботой меньше…
        Следя за наступающим на наши позиции врагом сквозь специально проделанное в бруствере окошко-бойницу, я с нарастающим волнением наблюдаю, как «ганомаги» неотрывно прут вслед за танками, уверенно приближаясь к отметке в двести метров. Словно бы мотопехота фрицев и не собирается покидать десантные отсеки машин! А ведь это в разы усложняет задачи роты: пять маневрирующих, скорострельных машингеверов в бою, расчеты которых защищены броней - это как ни крути, серьезная сила. Обычно экипажи БТР не лезут в пекло, но сейчас нагло катят по пологому склону наверх - видно поверили, что нет у нас артиллерии и иных средств борьбы с бронетехникой. Забыли видать, уродцы, что их броня уязвима для обычных бронебойных пуль винтовочного калибра…
        - Пулеметчики, слушай боевой приказ! Косоприцельный, по десантным отсекам бронетранспортеров, нижней части брони - огонь!!!
        Заряженный бронебойно-зажигательными пулями «дегтярев» находит свое место на бруствере. Ствол пулемета развернут в сторону наступающего справа БТР, и, поймав на прицел нижний, наклонный лист броневой стали, толщина которого составляет восемь миллиметров, я жму на спуск.
        Отдача пулемета крепко тряхнула, отчего в голове взорвался болью очередной спазм, но я лишь крепче прижал приклад к плечу, перехватив его левой рукой - и вновь нажал на спуск. Светлячки трассеров уткнулись точно в бортовую броню, ее нижний, восьмимиллиметровый лист - но никакого пробития не последовало, лишь засверкали рикошеты. Твою же ж дивизию, пули Б-32 калибра 7,62 ведь должны прошивать десять миллиметров брони за двести метров! Но кажется, не имеют успеха и другие, бодро стреляющие по «ганомагам» расчеты, активно вступившие в бой…
        Пробитие винтовочной пулей достигается, если угол встречи по нормали составляет 90 градусов. А тут имеет место быть рациональный, острый угол наклона броневых листов.
        - Зараза! Что ж ты раньше молчал, умник?!
        А вы не спрашивали, уважаемый игрок.
        Ответить я уже не успел. Густая очередь спаренного с танковым орудием машингевера ударила по брустверу совсем рядом, и тут же потянулась строчкой в мою сторону, заставив залечь. Пули вспахали бруствер над головой, а сверху за шиворот посыпались земляные комья и пыль, заставив передернуть плечами. Как же неприятно!
        - Сергей, за мной!
        Сместившись со вторым номером метров на пять в сторону, я аккуратно высунулся, желая разведать обстановку. На удивление, наш огонь все же возымел свой положительный эффект: бронетранспортеры замедлили ход, а люки десантных отделений открылись, выпуская мотопехоту. Очевидно, экипажи «ганомагов» решили не искушать судьбу, приближаясь на расстояние, где огонь «дегтяревых» может быть более эффективен. И одновременно с этим, прямо на моих глазах начал дергаться, теряя скорость, крайний от меня справа танк!
        Бронебои включились в схватку…
        - Рота! По пехоте врага - огонь!!!
        В очередной раз вскинув ДТ на бруствер, даю одну, вторую короткую очередь по фрицам, покидающим десантный отсек бронетранспортера в опасной близости от траншей. Рисковали фрицы, ждали легкой победы, забыли страх… И подобрались слишком близко. Пристрелочные трассы прошли мимо, но уже вторая очередь перехлестнула тело немца прямо в прыжке, отбросив его в сторону. Тут же я вновь залег, не желая давать возможность прицелиться вражеским пулеметчикам.
        - Меняем позицию!
        Вновь уводя за собой безропотного второго номера, я невольно задумался - как там дела у бронебоев? Справляются? Или нет? Ведут ли еще бой, и вообще - живы ли до сих пор?!
        Глава 8
        24 августа 1942 года. Декретное время: 9 часов, 57 минут.
        Высота 97,7, правый фланг участка обороны сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        Расчеты противотанковых ружей «Дегтярева».
        Сержант Владимир Аксенов никогда не имел репутации «первого парня на деревне», не он мог похвастаться и явной боевитостью, и особыми успехами с женщинами. Скромный, тихий, добросовестный - впрочем, как и многие ребята из его поколения. Но командиры в учебном полку выделили его за счет сообразительности, добросовестности и ответственности. Да и товарищи отмечали, что стоит поручить Аксенову какую-то задачу, как он тут же меняется, словно происходит подмена. Парень сразу становится собранным, целеустремленным, проявлялась несвойственная ему твердость в общение с сослуживцами… Сержантские лычки он получил как человек, способный выполнить поставленную перед ним задачу, причем делая все по-крестьянски обстоятельно и надежно.
        Вот и сегодня, получив внятную, понятную боевую задачу от немного вредного, самоуверенного старшего лейтенанта, Владимир собирался выполнить ее так, как следует, со всей своей обстоятельностью. Не обращая внимания на «мелочи» вроде той, что для обоих расчетов бой был первым, и что предстояло схлестнуться едва ли с не самыми сильными немецкими панцерами. Более мощный и бронированный в панцерваффе, чем модернизованный Т-3 - это лишь довольно дефицитный танк Т-4. А ведь судьба могла и улыбнуться новичкам, свести их в первый раз с легкими чешскими Т-35 и Т-38, или более ранней версией той же «тройки», у которой броня послабее. Но не повезло…
        Хотя учеба в полку и была организована довольно толково, перед будущими бронебоями все же не раскрывали всей правды о реальных потерях расчетов ПТР в бою с вражеской бронетехникой. Но по некоторым недомолвкам, неосторожно брошенным фронтовиками-инструкторами фразам (а ведь из-за них последние могли снова отправиться на передовую) сержант догадывался, что воевать будет с сильным, тяжелым противником. И что его ПРТД - это далеко не то «чудо-оружие», о котором так красноречиво распинались политработники. Что поделать, не было тогда принято давать объективной оценки преимуществам вражеской техники и наоборот, сильные стороны своей были порой переоценены… Потому сейчас сержант приказал расчету Кирюхе Сидельникова, товарища еще по учебному полку, залечь и не отсвечивать, пока фашистские танки не приблизятся на дистанцию «пистолетного выстрела». Аксенов ясно осознавал, что бой будет непростым, что очень важно получить преимущество хотя бы с первым, внезапным выстрелом - а потому расчетливо ждал, пока ближняя «тройка» не приблизиться на двести метров к ячейкам бронебоев. И лишь когда панцер поравнялся с
выбранной им меткой, сержант негромко, но требовательно приказал:
        - По ходовой ближней машины!
        Водрузив на бруствер здоровенное, длинноствольное бронебойное ружье (которое некоторые курсанты зло называли «дубиной» или «кочергой»), сержант практически мгновенно поймал в прицел ходовую «тройки». С двухсот метров бронемашина показалась не такой уж и опасной, но это было обманчивое ощущение… Владимир выждал пару секунд, чтобы успел прицелиться и Кирюха, а после отрывисто скомандовал:
        - Огонь!
        Обе бронебойные пули Б-32 калибра 14,5 миллиметров, по табличным показателям пробивающие тридцать пять миллиметров брони с трехсот метров, попали в цель. Сидельников повредил один из нижних катков, а Аксенов попал выше - и, кажется, именно его удачный выстрел вызвал какую-то поломку в «тройке». Танк начал двигаться рывками, теряя скорость, внутри его что-то захрустело… Эх, вот если бы немец был повернут к расчетам правым бортом, где расположена горловина бензобака!
        Второй номер Коля Малых сноровисто дослал очередной патрон в раскрытый казенник. Подав затвор вперед и опустив рукоять, сержант возбужденно закричал:
        - По башенному люку - огонь!
        Нестройным залпом грохнули оба ПТРД, заставив пошатнуться первых номеров от сильной отдачи. Дульные тормоза бронебойных ружей подняли фонтанчики пыли, демаскируя позиции расчетов, но обе посланные ими пули попали точно в цель! Не зря учились в полку… Однако табличные показатели, рассчитанные для встречи с броневым листом под углом в девяносто градусов, не всегда подходят для настоящего боя. Здесь огонь приходиться вести по башенной броне с рациональными углами наклона, да торопясь опередить экипаж хорошо защищенной и сильной машины…
        Выстрел Владимира не имел никакого эффекта: пуля просто чиркнула по броне, срикошетив в небо. Зато более удачливым в этот раз оказался Кирюха Сидельников. Его бронебойно-зажигательная пуля со стальным каленым сердечником все же прошила люк, порвав тело командира танка в районе живота и, срикошетив от внутренней стенки, серьезно ранила в руку взвывшего от боли заряжающего. Но уже загудел элетропривод поворота башни - наводчик, приняв команду погибшего лейтенанта, готовился открыть огонь из заряженной осколочно-фугасным снарядом пушки и спаренного с ней пулемета…
        - Усиленный патрон! Быстро!!!
        Зашлось сердце у Аксенова, обдало смертным холодом спину - стало зябко, несмотря на августовскую жару волжской степи. Он знал, что первоклассная цейсовская оптика дает врагу преимущество в меткости стрельбы, знал, что наводчики у немцев хорошо подготовлены и знал, что пятьдесят миллиметров лобовой башенной брони обычным патроном не пробить и со ста метров. Дефицитные, усиленные патроны БС-41 с металлокерамическим сердечником из карбида вольфрама, выдаваемые бронебойщикам под роспись, да удачный, точный выстрел - вот и все, на что сержант мог надеяться в это мгновение…
        Они выстрелили одновременно - оба расчета ПТР и танковое орудие «тройки». Не такой и большой, осколочно-фугасный снаряд калибра всего пятьдесят миллиметров, снес бруствер соседней ячейки, разорвав на куски тело товарища, веселого и шебутного балагура Кирюхи Сидельникова, любителя острот и пошловатых шуток. Врезавшись в заднюю стенку окопа, граната взорвалась, добив отброшенного динамическим ударом второго номера и серьезно ранив одного из стрелков прикрытия… Но за доли секунды до того Володя Аксенов, выделяемый командирами за точную стрельбу, сосредоточился и, словно почувствовав нужный момент, мягко потянул за спуск. Силу отдачи погасил плотно прижатый к плечу приклад, а усиленный патрон попал точно в шаровую пулеметную установку, вмяв ее внутрь башни… Осколки брони зацепили наводчика, сбив его с кресла, а механик-водитель и радист поспешили покинуть неподвижный танк, ставший уязвимой целью. Как говорится в пословице: «неподвижный танк, мертвый танк».
        Но далеко фрицы уйти не успели. Пулеметчик Роман Кондратьев, уже потерявший на фронте старшего брата и отца, и плотно заряженный ненавистью к фашистам, тремя точными, короткими очередями сбросил обоих танкистов с брони. А после злобно выругался, увидев, что к неподвижной немецкой машине приближается вторая, развернутая лбом к единственному уцелевшему расчету ПТР. Еще и прячется за подбитым танком, тварь…
        - Уходим, сержант! Уходим! Второй нас щас размажет!!!
        Аксенов слепо смотрел на останки Сидельникова, разбросанные на несколько метров вокруг ячейки павших товарищей. Он не сразу понял, что ему говорит бешено тряхнувший за ворот гимнастерки пулеметчик. А когда понял, согласно кивнул, потянув за собой так же ошарашенного Кольку Малых. Группа бойцов спешно покидала засвеченную, теперь уже очень уязвимую позицию…
        24 августа 1942 года. Декретное время: 10 часов, 8 минут утра. Высота 97,7, правый фланг участка обороны сводной роты Самсонова.
        - Жрите, твари!!!
        Очередная короткая очередь удачно перехлестнула не успевшего завершить короткую перебежку фрица - и вновь я вынужден нырять вниз, спасаясь от ответного огня машингеверов. Танки уже совсем близко, но ползут медленно - экипажи стараются, чтобы пехотное прикрытие не отставало. Учли гады, опыт вчерашнего боя, когда мы жгли вырвавшиеся вперед «коробочки» бутылками с КС… Враг подобрался практически на пятьдесят метров, и на участке прорыва действует мощный кулак - два панцера и человек двадцать пять (но может, уже поменьше) пехотинцев. Еще два Т-3 завязли в схватке с бронебоями, и один из них, кажется подбит - вот только живы ли расчеты ПТР, неизвестно… А мой счет обновился на трех доблестных «зольдат» вермахта. У меня не очень получается метко стрелять из непривычного танкового «дегтярева», да еще когда немцы содят в ответ из скорострельных «косилок»! Хотя уже успел заработать себе звание «опытный пулеметчик» в игровых поднастройках… Но все это мелочи, по сравнению с тем, что сам я оказался на участке прорыва, между обоими танками. Из второго взвода в начале атаки здесь было человек двадцать, но сейчас
осталось не больше четырнадцати (считая Усова и меня). Люди гибнут каждую минуту от точного и плотного огня МГ-34…
        - Прекратить стрелять! Прекратить!!! Приготовить «лимонки»! Бросаем по моему сигналу! «Истребители танков» - не высовываться раньше времени!!!
        Все, бойцов больше терять нельзя, пусть пока схоронятся в ячейках. А мне теперь остается только ждать, сжимая запотевшими ладонями ребристые гранаты и внимательно следить за врагом сквозь крохотную бойницу в бруствере. Ну и заодно молиться, чтобы «колотушки» фрицев полетели не прямо нам под ноги…
        Но немцы сами не спешат с броском своих «М-24». Я ведь вновь забыл, что держу оборону на высоте! А метнуть гранату пусть и с удобной, длинной деревянной ручкой, и удачно расположенным центром тяжести вверх - это не тоже самое, что бросать ее на ровном участке. Не будет здесь никаких рекордных «запусков» с пятидесяти метров - наверняка подойдут метров на тридцать. А у нас наоборот, есть явное преимущество…
        - «Лимонками»! Бей!!!
        Первый мой бросок из укрытия выходит не особо умелым и ловким - кажется, я потянул руку, метнув вперед «феньку» всего метров на двадцать. Не сильно успешнее была и вторая попытка, отозвавшаяся болью в плечевом суставе - похоже, с гранатами без ручек мне совсем не прет. Как обидно! Я-то думал, что мышечная память мне не изменит, да и вчера с «лимонками» неплохо управлялся, даже с задержкой кидал. Правда, если вспомнить обстоятельства боя, метал-то я их как раз не на предельную дистанцию… Не особенно выходят броски и у остальных бойцов - но достаточно сильные Ф-1, особо опасные в радиусе семи метров, берут числом, заставив фрицев остановить движение. Кого-то ранило крупным осколком, кого-то оглушил близкий разрыв, есть даже убитые… Мотопехота противника залегла, готовя для броска «колотушки», а я громко закричал:
        - Ждем!!! Оставшиеся гранаты не тратим, не долетают!
        Грохнул орудийный выстрел наступающего справа от меня танка. Осколочная граната пролетела над отсечным ходом, ведущим в сторону противника, не причинив вреда укрывшемуся в нем бойцу. Разве что обдало его тугой волной горячего воздуха - но снаряд прошел слишком высоко, чтобы травмировать «истребителя танков» динамическим ударом. И все же экипаж догадался о предназначение короткого окопа, ведущего к подножию высоты. Теперь побояться немцы приблизиться, попробуют достать большевика-фанатика пулеметно-пушечным огнем… Ну да посмотрим, парни, как у вас это получиться, мы ведь уже в мертвой зоне для огня из башен…
        - «Лимонки», давай!
        Вновь вниз летят «феньки», навстречу поднявшимся для броска «колотушек» фрицам. А момент я подобрал удачно! Видя падающие перед собой гранаты, «зольдаты», продвинувшиеся вперед и оказавшиеся в зоне поражения Ф-1, беспорядочно бросают свои М-24 куда попало, тут же прыгая на землю. Вновь звучит череда глухих взрывов, более результативно выбивших наступающего врага. А между тем, вражеских «колотушек» до окопов долетело всего несколько штук. Рядом со мной, к примеру, не упало ни одной…
        А потом на траншеи наползли танки.
        Экипажи панцеров сделали правильные выводы о предназначении отсечных ходов, и потому принялись давить стрелковые ячейки в стороне от позиций «истребителей танков». В ответ полетели разбивающиеся о лобовую броню бутылки с КС, не причиняющие танкам особого вреда, хотя и мешающие обзору механов и наводчиков. Но многим бойцам и вовсе не хватило мужества оказать сопротивления бронированным многотонным махинам, неотвратимо давящих их гусеницами… Впрочем, возможно, они наоборот послушались моих советов - пропустить танк над головой, да закинуть коктейль Молотова на корму! Да только вот беда - немцы, повторюсь, сделали выводы из вчерашнего боя. И результат их воплотился в жизнь на моих глазах: танкисты не просто проехались по первой стрелковой ячейке, они принялись ездить по ней, кружить, трамбуя обреченного бойца в земле… При этом курсовой и спаренный пулемет стреляют вдоль траншей практически все время - попробуй, подберись к этой твари на бросок гранаты! Даже если огонь вражеских пулеметов слеп, он остается смертельным…
        «Истребитель танков», крупный, смелый боец, хвалившийся, что занимался борьбой до войны (и имя которого я, к сожалению, не запомнил), все же попытался добежать до «тройки». Его заметили - возможно, из командирской башенки. В следующую секунду офицер выбрался наружу и, направив на парня ствол зенитного машингевера, нажал на спуск… Веер пуль достал голову бойца, когда он уже замахивался для броска, раскроив ему череп. Но в эту же секунду я выпрямился, держа ДТ за сошки, вскинул пулемет, крепче прижав телескопический приклад к плечу, и поймал фашиста на прицел:
        - Сдохни!!!
        Очередь незакрепленного пулемета ударила неприцельно, но командир танка все же схватился за плечо и поспешил нырнуть вниз…
        Неожиданно в тылу зарокотал старичок «максим», со ста метров давя кинжальным огнем бросившихся к окопам фрицев. Ровная строчка пуль сбросила с бруствера германца, целящегося в меня из маузеровского карабина. А я только и вытаращился на не успевшего выстрелить немца, зацепившись взглядом за серебряный нагрудный знак «штурмовой пехоты»… Вот на второго ганса, показавшегося над траншеей, среагировал уже правильно, встретив его очередью от живота. Но тут же слева до боли знакомо протрещал МП-40, мгновенно оборвав тонкий вскрик Сережки Усова…
        В последние секунды жизни мой второй номер пытался предупредить об опасности и одновременно поймать на прицел матерого унтера, хладнокровно срезавшего неопытного бойца очередью в упор. Он бы убил и меня - но ровные строчки пуль бьющего по фронту «максима», рокочущего без остановки (это вам не МГ-34, которому регулярно требуется менять ствол!) заставили фельфебеля поспешно спрыгнуть на дно траншеи. Ветеран вермахта (а возможно, еще и кайзеровской армии, мужик в возрасте) среагировал очень быстро, направив ствол пистолета-пулемета в мою сторону. Но считанные мгновения, потерянные на прыжок и прицеливание, стали для немца роковыми - возможно, я обогнал врага на доли секунды, первым нажав на спуск. Очередь тяжелых, винтовочных пуль «дегтярева» отбросили нациста на спину - а справа вновь грохнуло орудие панцера, оборвав такой родной голос «максима».
        - Твари!!!
        Я нажал на спуск, целя в танкиста, высунувшегося из бокового башенного люка и быстро, сноровисто сбивающего струей огнетушителя пламя химической смеси с лобовой брони. Сухо щелкнул затвор - диск кончился, а невредимый немец быстро спрятался в башне. Зато панцер развернулся и неотвратимо попер в мою сторону… На принятие решения остались считанные секунды - и я побежал вперед, понимая, что так остаюсь в мертвой для пулеметного огня зоне. И одновременно молясь, чтобы по ходу движению мне встретился хотя бы один боец с неиспользованной бутылкой КС…
        Глава 9
        24 августа 1942 года. Декретное время: 10 часов, 8 минут утра.
        Высота 97,7, правый фланг участка обороны сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        Расчеты противотанковых ружей «Дегтярева».
        Танк, начавший охоту за уцелевшими бронебоями, открыл огонь по бегущим по ходу сообщения людям, вынужденно бросившимся на дно траншеи. Толи маневр бойцов изначально был заметен наводчику или командиру, обеспеченным первоклассной цейсовской оптикой, толи бегущих демаскировал ствол ПТРД. Но, так или иначе, первой стегнула пулеметная очередь, заставив бойцов упасть на землю, и практически сразу же прилетел снаряд, снесший бруствер - на удачу беглецов, он взорвался чуть позади окопов, пропахав в земле глубокую борозду.
        Понимая, что во второй раз может и не повезет, бойцы дружно порысили вслед друг за другом, не поднимая головы - все, кроме замыкающего, сержанта Аксенова. Владимир остался: ПТРД невозможно было нести по извилистому ходу сообщения склонив ствол горизонтально, он просто не проходил. Да, сержант мог и оставить оружие. Но осознание того, что его бронебойное ружье - это единственное в роте эффективное средство борьбы с немецкой бронетехникой, заставило бойца выполнить долг до конца. К тому же Аксенов понимал, что без ПТРД танк вскоре их уничтожит - всех их. Не только товарищей, но также и третий взвод, и возможно роту. Понятное дело, что при содействии других «троек», но… От этого ситуация легче не становилась. А принять бой - да нет, скорее даже принять смерть с оружием в руках, пытаясь в последние секунды жизни нанести врагу хоть какой-то урон… Или принять смерть как скот на бойне, безропотно ожидая последнего часа, не в силах даже попытаться огрызнуться - такой выбор перед Владимиром не стоял. Да и пытаться отсидеться, переждать, пока экипажу панцеру надоест стрелять по вроде бы вымершей траншее -
этот вариант сержант посчитал просто глупым: взорвется в окопе второй снаряд, и снова безвольная, напрасная смерть!
        А делать что-то напрасно хозяйственный и добросовестный крестьянский парень не собирался.
        Еще лежа в окопе он загнал в казенник один из двух усиленных патронов БС-41, имевшийся у него лично. Закрыв затвор, сержант несколько раз глубоко вздохнул, вспоминая лицо мамы, родни и Волошиной Татьяны, так сильно нравящейся ему девушки, не спешащей отвечать взаимностью - у деревенской красавицы была мечта выйти замуж за командира… Отправляюсь в военкомат, восемнадцатилетний мальчишка втайне мечтал, что пройдет всю войну и вернется домой с наградами, дослужившись до лейтенанта, а то и до капитана… И тогда сердце зазнобы растает, бросится она к нему на шею, целуя и благодаря за то, что защитил родной край и ее саму от проклятых фашистов… Но это все были мечты - а реальность обещала скорую гибель неплохо начавшего военную карьеру сержанту в первом же бою. И мальчишка сознательно принимал свой последний бой, свою неизбежную смерть - но именно из таких смертей, из таких сознательных жертв ковалась в те страшные годы величайшая для русского народа победа…
        Да и не только русского - тогда плечом к плечу сражались и умирали русские, белорусы, украинцы, казахи, якуты, чеченцы, осетины, ингуши, татары, армяне, азербайджанцы, грузины и воины многих других национальностей Советского Союза, бывшей Российской Империи… Они еще не встали на путь национальной розни и ненависти друг к другу, еще считали себя единым целым - про коллаборационистов не стоит вспоминать, предатели были также всех национальностей… И все же воюя в СССР, немцы всегда обращались к врагу «русен», русские.
        Простой крестьянский парень, Владимир Аксенов был настоящим русским.
        Мысленно попрощавшись с любимыми, сержант резко встал, вздернув на бруствер массивное, семнадцатикилограммовое ПТРД. Интуитивно он выбрал самый удачный момент для вступления в бой - экипаж танка заметил движение в траншее и уже начал наводить орудие со спаренным пулеметом в сторону бегущих большевиков. Аксенову он частично подставил уязвимый борт башни, подарив тому шанс на единственный успешный выстрел.
        Сержант это понял - хотя скорее нет, он это ощутил. Никогда еще он не целился так старательно, никогда еще его движения не были столь четкими, выверенными, быстрыми… Упереть сошки ПТРД в землю, плотно прижать к плечу приклад левой рукой. Свести целик с мушкой на люке башни, вдохнуть - и медленно выдохнуть, одновременно мягко потянув за спуск указательным пальцем правой руки… Как показалось парню, выстрел грохнул оглушительно, привычно ударил по лицу упор для щеки - и еще не видя результатов выстрела, Володя знал, что попал.
        Он действительно попал. Несмотря на острый угол при столкновении с боковым люком, усиленная бронебойно-зажигательная пуля пробила сравнительно тонкую броню, ударила в заднюю стенку, срикошетила, сбив с ног смертельно раненого заряжающего. А веер мелких осколков, образовавшийся при рикошете и брызнувший во все стороны, больно впился в спину завопившего наводчика, задел ногу командира.
        Но лейтенант с говорящей фамилией Вольф, родом из-под Бранденбурга был бывалым бойцом, ветераном боев лета и осени 41-го. Его семья вела родословную от вильцев, онемеченного племени полабских славян, более известных как «лютичи» (о чем он, правда, сам лейтенант даже не догадывался). В войну Вольф вступил хорошо подготовленным, но романтичным юнцом, мечтавшим о наградах и продвижении по службе. Он равнялся на старшего брата, ветерана польской и французской кампаний и верил, что очередная, теперь уже русская кампания будет столь же легкой и быстрой. Поначалу казалось, что так оно и будет - танковые кулаки «быстроногого» Гейнца Гудериана весело катили на восток, сбивая слабые очаги сопротивления на своем пути. И даже если они упирались в оборону покрепче, командование быстро концентрировало силы, подгоняло тяжелую артиллерию, запрашивало авиационную поддержку - и те сминали любое сопротивление проклятых фанатиков, равняли их с землей тяжелыми снарядами и авиабомбами. Позади остался Минск и огромный Белостокский котел, а новенькая «тройка» с пятидесятимиллиметровой пушкой лейтенанта Вульфа все также
бодро катила вперед, записав на свой счет уже три орудия и два легких советских танка, подбитых их точными выстрелами. Броня вражеских машин была слабой, горели бензиновые Т-26 ярко и весело, а взвод солдат, которых подавили гусеницами за время летних боев, был приятным и весомым прибавком к достижениям удачливого экипажа. И даже механ, который матерился последними словами, когда чистил гусеничные траки от остатков тел недоразвитых славян, продолжал азартно давить большевиков, когда танк настигал очередного убегающего и нередко поднимающего руки солдата. Последнее, впрочем, все предпочитали «не замечать» и романтизма Вольфа эти «мелочи» не убавляли. Он все так же мечтал о званиях, наградах, продвижении по службе, равняясь на старшего брата - командира танковой роты, бывшего в своем батальоне на хорошем счету… А потом брат погиб - в упорном бою его тяжелый Т-4 сожгли противотанковые пушки русских. Так для Вольфа начались упорные бои за Смоленск, отметившиеся гибелью многих его знакомых и сослуживцев… Однажды ночью, после крепкого, жаркого боя с пехотой русских, в котором кампфгруппа Вольфа заняла
какое-то село с труднопроизносимым названием, экипаж неплохо принял спиртного для «психологической разгрузки». И затем подчиненные сделали командиру щедрый подарок - приволокли упирающуюся, смазливую русскую девчонку. Недолго думая, «романтик»-лейтенант изнасиловал девушку, даже скорее девочку, которая оказалась к тому же девственницей. И даже после этого он продолжал себя считать рыцарем, достойным потомков тевтонских крестоносцев… Хотя впрочем, возможно он поступал действительно в духе немецких псов-рыцарей. После Вольфа девчонку всю ночь пускали по кругу камрады, бросив обессилевшую и возможно, уже сбрендившую жертву только с рассветом. Но все это давно стерлось из памяти - ведь уже следующим утром танковый взвод, в котором служил лейтенант, напоролся на артиллерийскую засаду мелких, но метких и точно бьющих «сорокопяток», подбивших его панцер. «Тройка» сгорела, Вольф был ранен и обожжен, и смог вернуться в строй только этой весной. А прежний экипаж погиб целиком…
        Пройдя через госпитали обгоревший и обезображенный, лишившийся мужской силы лейтенант уже не считал себя рыцарем, он утратил все свои «романтические» грезы. Нет, теперь он сознательно стал палачом для русских, желая отомстить - неважно кому, всем без разбора. Он получил новый танк с модернизированным, удлиненным орудием, более эффективно сражающийся с опасной русской «тридцатьчетверкой», и был рад на нем воевать. Однако сегодня судьба свела его не с равным, бронированным соперником, а всего лишь бронебойщиками врага, стреляющими в его панцер из примитивных однозарядных «оглоблей» - что еще могли сляпать азиаты на скорую руку? Думая подобным образом, он как-то забывал, что русские в начале войны имели много новых образцов оружия, которых не было у вермахта - тех же Т-34 или тяжелых танков КВ, 120-мм полковых минометов, самозарядок СВТ, пусть еще сырого, но явно превосходящего обычные карабины оружия. Да те же ПТРД или ПТРС наголову превосходили все противотанковые ружья вермахта, с которыми немцы перешли границу СССР! Но при всем пренебрежении Вольф осторожничал, подкрался к противнику, защищаясь
подбитым панцером, а его ветеранская чуйка вопила об опасности. Командир танка засек первый выстрел русского сержанта, и даже получив легкое ранение, не потерял ни выдержки, ни самообладания. Он действовал быстро и решительно, сбросив раненого подчиненного с кресла наводчика и занял его место сам, стремительно и точно развернув башню лицом к опасности.
        Вовка Аксенов безмерно обрадовался, увидев, что попал в цель - но при виде ожившей башни панцера его сердце болезненно сжалось, а в горле встал ком. Он хотел нырнуть вниз, под защиту окопа, но не успевал с ружьем - а без ПТРД бронебой был обречен. Тем более, после первого выстрела сержант уже успел перезарядить оружие, вставив в казенник второй и последний усиленный патрон. И потому Вова вновь рискнул, приникнув к прицелу, лихорадочно сводя целик с мушкой на шаровой установке спаренного пулемета… Ведь ему уже повезло с ней сегодня, должно повезти и в этот раз!
        Бывший в своем первом бою новичок, уже успевший отличиться и дравшийся на равных с ветеранами панцерваффе, он вдруг очень остро, явственно почуял, что это конец - и в последний миг выдержка ему изменила. Слишком быстро, слишком рано нажал на спуск, и усиленная пуля БС-41 врезалась в бронированную плиту толщиной пятьдесят миллиметров левее цели, просто сплющившись о крупповскую сталь. А в следующую секунду в грудь сержанта что-то очень сильно ударило, выбило дух, отбросив на дно окопа… В последние мгновения своей жизни Владимир Аксенов смотрел в небо - голубое, чистое небо, и ему было очень хорошо и спокойно. Он как в детстве любовался проплывающими над головой облаками, и не мог понять только одного: почему он смотрит на них из ямы? И когда уже мама позовет его поснедать? А ведь завтра на зорьке договорились с отцом пойти на рыбалку - как же хорошо…
        Лейтенант Вольф самодовольно улыбался: он добил проклятого русского фанатика с бронебойным ружьем, достал его точной очередью спаренного пулемета! Но командир танка не знал, что к его машине с тыла сноровисто и уверенно ползет один из «истребителей танков», Матвей Железняк. Экипаж «тройки» самоуверенно ввязался в бой, оторвавшись от не столь и многочисленного пехотного прикрытия - и сейчас это могло изменить ход боя на правом фланге.
        Матвей, крепкий рослый парень, происходил из донских казаков. Его отец в свое время поверил в идеалы «равенства и братства» и поддержал революцию. Но новая, советская власть прошлась по казакам очень сурово, голодные и полные несправедливости годы расказачивания на Дону вспоминали одновременно со слезами на глазах и сжатыми кулаками. Отец, как только смог, покинул родную станицу с семьей - вроде бы и чистый перед большевиками казак боялся, что крутые нравом станичники могут банально на нем отыграться за все невзгоды. И после непродолжительного периода скитаний семья осела в Энгельсе, где оба родителя устроились работать на завод - была это примерно середина двадцатых.
        Паренька воспитывали в строгости, но с детства учили стоять за себя, даже один против всех - прижаться к любой стенке, и бить со всей силы, пока на ногах стоишь! Вот Матвей и рос бойцом, которому действительно не раз приходилось драться, и порой одному против всех. Это определило его увлечение боксом, в котором он делал неплохие успехи. Но казачье происхождение помешало парню и в спорте: его просто не записывали на соревнования, несмотря на то, что не запрещали тренироваться. В итоге Железняк бросил секцию, а после школы отправился работать на завод.
        Но в конце тридцатых уже вовсю шла кампания по реабилитации казачества - ширилось движение «за советское казачество», создавались клубы и кружки «ворошиловских кавалеристов», казаков стали призывать в армию, в составе которой возрождались отдельные казачьи части с дореволюционной парадной формой. В тридцать девятом двадцатилетнего Матвея призвали во внутренние войска НКВД, а демобилизоваться дослужившийся до младшего сержанта казак просто не успел… Смелость, решительность, самоотверженность - эти черты отец и сама жизнь воспитали в нем с детства, а настоящая мужицкая сила пришла уже в армии, где питались добротно, по установленным нормам. В армии ведь некоторые призывники из голодных колхозов умудрялись вытянуться сантиметров на десять…
        В отличие от большинства своих сослуживцев, Железняк реально не боялся панцеров, понимая не только сильные, но и слабые стороны немецких боевых машин, а свое назначение «истребителем танков» принял как должное, словно всю жизнь к этому и готовился. И когда он увидел проходящий мимо танк, двинувшийся без пехотного прикрытия к ячейкам бронебоев, горячая казачья кровь ударила Матвею в голову. Он немного поколебался, но бойцовские инстинкты, воспитанные им самим, да и врожденное чутье в голос завопили, что у него получиться, что он сможет! И плюнув на страхи, широко перекрестившись, что было совсем не принято в Красной Армии, но на что закрывали глаза в воюющих частях, Железняк сноровисто, по-пластунски пополз вслед танку, сжимая в одной руке увесистую РПГ-41, а в другой бутыль с зажигательной смесью.
        Ползти пришлось долго, минут десять, по неровной земле с порой торчащими из нее камнями. Младший сержант уже успел порвать гимнастерку и возможно галифе - но все это были мелочи. Чем ближе он подбирался к махине бронированной «тройки», тем сильнее стучало сердце казака, гоняя по сильному телу кровь. Подступил было страх, что его вот-вот заметят и раскатают гусеницами прямо здесь же, перед окопами - но Матвей привычно прогнал его усилием воли. Ему часто приходилось бояться в своей жизни - и так же часто он побеждал страх, воспитав в себе настоящее мужество. Сегодня его хватило для того, чтобы подобраться на пятнадцать метров к замершему танку, ведущему неравный бой с единственным сержантом-бронебойщиком. И вот в момент, когда лейтенант Вольф, которому уже не было суждено дослужиться до обер-лейтенанта, радовался своей победе, могучий казак забросил на корму танка тяжелую гранату РПГ-41. После броска хорошо подготовленный младший сержант сразу же упал на землю, переждал взрыв - а после закинул на покореженные жалюзи и бутылку с КС, в считанные мгновения воспламенившую заглохший двигатель.
        Вставший танк - мертвый танк. Эта мудрость родилась не на пустом месте. А уж когда твоя машина еще и горит, то и оставаться в ней до последнего нет никакого смысла - по крайней мере, так думал Вольф, спешно покидающий «тройку» сквозь люк в командирской башенке. Когда на корме полыхнул коктейль Молотова, матерый танкист-волчара вдруг отчетливо вспомнил, каково это гореть в бронированной коробке панцера. Воспоминание ему не понравилось - можно сказать даже, что лейтенант вдруг пережил паническую атаку, а может, он просто струхнул. Хотя… Пожалуй, что говорить «пережил» все же преждевременно. Ведь Вольф едва успел вылезти из башенки по пояс, как отстучал короткую очередь «дегтярев» Романа Кондратьева; пули прошили грудь немца. Танкист получил точно такую же рану, как и убитый им пару минут назад бронебойщик. Вот только в отличие от русского сержанта, последним, что увидел немецкий лейтенант, было неотвратимо приближающееся к его лицу пламя…
        Глава 10
        24 августа 1942 года. Декретное время: 10 часов, 21 минута.
        Высота 97,7, правый фланг участка обороны сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        Нырнув в ячейку, я едва не спотыкаюсь об лежащего на дне бойца, лоб и лицо которого густо залиты кровью. Ругнувшись, с нарастающей паникой шарю глазами в поисках бутылки с КС, не нахожу - и уже готовый выскочить наружу, в последний миг замечаю темное стекло в боковой нише. Бросаюсь к ней, одновременно выдергивая чеку из гранаты Пузырева - панцер уже совсем близко, буквально в десяти метрах! Одной РПГ его не остановить, а коктейль Молотова я не брал с собой специально: мог ведь разбиться, пока маневрировал с пулеметом по ходу сообщения. И подпускать к себе «тройку» нельзя, раздавит ведь, тварь…
        - Лови!!!
        «Ворошиловский килограмм» летит точно под правую гусеницу танка - граната с ручкой, да и дистанция для броска вполне посильная. В ответ бьет очередь курсового пулемета, прошедшая над головой. Привычно ныряю на дно ячейки, спасаясь от взрыва, и тут же начинаю лихорадочно ползти на четвереньках. При этом стараясь не обращать внимания на еще горячее тело погибшего, через которое приходиться переваливаться - самого аж передернуло от брезгливости и одновременного чувства вины. Прости, браток, но тебе уже все равно, а мне еще с фашистами бодаться…
        После взрыва усиленной гранаты, надорвавшей гусеницу, «тройка» замерла - опытный мехвод быстро среагировал, спасая машину от окончательной потери траков. Но вставший танк, мертвый танк - и уже буквально через десяток-другой секунд движок панцера заревел и машина начала разворачиваться на месте. Видимо, экипаж решил повернуть ее лбом к окопам и аккуратно съехать назад, метров на двадцать-тридцать, а уже там приступить к аварийному ремонту.
        Ну, уж нет, гаденыш, так просто ты не уйдешь!
        Взмыла вверх бутылка с КС, прочертя в воздухе короткую дугу и разбившись на бортовой броне - но часть огнесмеси расплескалась и на корме, мгновенно и жарко вспыхнув. Однако экипаж продолжил маневр, все же развернув тройку лбом к траншее и начав движение вниз. Вот только надорванные звенья гусениц уже не выдержали этой нагрузки и лопнули, а съезжающий танк смял, сдавил их своей массой, одновременно довернувшись ко мне горящим боком. Все, голубчики, вы в западне! Огнетушитель уже потратили, и даже если есть еще один - я достану танкиста, которому придется забираться на корму, чтобы потушить пламя. Командир у вас ранен, а я же нахожусь в мертвой зоне для танковых пулеметов и пушки!
        Веселюсь, будто и не идет бой в траншее, будто бы и не давит окопы в нескольких десятках метров от меня вторая «тройка». А мотопехотинцы фрицев и того ближе - вон, уже слышны их голоса, совсем рядом слышны, приближаются, гады!
        Живых бойцов рядом нет, экипаж панцера постарался, а вот впереди по траншее идет жаркий бой, там едва ли не в упор бьют пулеметные очереди, взрываются гранаты, часто хлопают отдельные винтовочные выстрелы. Хорошо хоть, что между мной и танком немцев не оказалось: благоразумные зольдаты не стали драться в траншеях, которые давит «коробочка», а принялись зачищать их, наступая к правому флангу. Но там натолкнулись на жесткий отпор - а вот другая группа, действующая на участке между машинами (и унтера которой я, возможно, убил) как раз спешит на выручку экипажу горящей «тройки».
        Времени на принятие решения уже практически нет. Бей или беги! Повинуясь древним инстинктам, пробегаю метра три вперед, прячусь за изгибом хода сообщения так, чтобы наружу торчала лишь правая руку. Немного подумав, занимаю позицию для стрельбы с колена, вытянув в сторону приближающегося противника кисть с зажатым в ней ТТ.
        А вот и вы появились, голубчики…
        Огонь открываю только когда, когда выскочивший вперед немец с карабином замечает пистолет в моей руке - до этого он успевает пробежать метра полтора, и за ним уже показался камрад. Дважды тяну за спуск - выстреливший в ответ навскидку, но не попавший зольдат падает, поймав две «маслины» в живот. А вот бегущий следом живо среагировал, дав очередь из незнакомого мне пистолета-пулемета с дырчатым кожухом и вставленным сбоку магазином. Пули обожгли бицепс, и я поспешно отдернул руку, укрывшись за земляным выступом.
        Это МП-18, «настоящий» автомат Шмайссера, разработанный еще в конце Первой Мировой войны.
        - Спасибо за ликбез, но как-то не к месту…
        Несколько секунд я напряженно жду, крепко стиснув тэтэтшник в запотевшей ладони - но опытный немец не дурак подставляться под пули. Нет, далеко не дурак… В ход сообщения, буквально в полуметре от меня падает «колотушка». Сердце ударило с перебоем, я было попытался дернуться к гранате - хотя бы оттолкнуть ее! - но ударившая слева очередь «шмайссера» заставила меня отшатнуться. Дернувшись назад, я поскользнулся, неуклюже упал на задницу, и словно загипнотизированный уставился на М-24, понимая, что уже не успеваю ни убежать, ни выбраться из окопа. В последний миг я закрыл глаза, воскрешая в памяти лицо Ольки… Да, в конце концов, все было не зря, разменять одну жизнь за другую - не самый худший расклад. И потом, может умница «интел» все же сумеет найти какой-нибудь способ меня вытащить…
        С Мещеряковой ведь получилось же!
        Однако по прошествии десяти секунд ничего не произошло - в смысле взрыва. Я резко открыл глаза, потрясенный страшной догадкой - а вдруг ганс (как и я вчера!) просто бросил гранату, не поставив ее на боевой взвод?! И пока я тут рефлексирую, он спешно продвигается по траншее, норовя всадить очередь в упор?!
        Но вроде бы шагов не слышно, да и крышка на ручке гранаты откручена, и из нее торчит оборванный шнурок. Однако шипения не раздается, не видно и обязательного дымка горящего запала…
        У «колотушки» запал терочный, он может и от сырости, и от недостаточно резкого выдергивания шнурка отказать. А аммиачная селитра, используемая в М-24 как взрывчатое вещество, при длительном хранении слеживается и не детонирует. Вам повезло столкнуться с нередким для немецких гранат, но очень удачным сейчас отказом, уважаемый игрок. Однако будьте бдительны!
        Словно вторя последним словам «помощника», сверху послышался негромкий шорох, а вниз просыпалась струйка сухой земли. В следующую секунду сверху показался ганс, направивший на меня ствол карабина, с прикрепленным к нему ножевым штыком - однако предупрежденный и окрыленный несказанной удачей, я успеваю вскинуть правую руку и дважды нажать на спуск.
        - Scheisse!
        Автоматчик выругался при виде поймавшего две пули в грудь камрада, выронившего «маузер» из ослабевших рук и рухнувшего вниз, фактически придавив меня своим телом. Но времени он терять не стал, пробежав последние метры до изгиба траншеи и сходу резанув очередью МП-18. Я почувствовал, как вздрагивает тело еще живого немца от ударов пуль, с нарастающим страхом ожидая, когда горячий свинец войдет и в мою плоть… Однако этого не произошло - очередь вдруг оборвалась, а фриц с удивлением и расплескавшимся в глазам ужасом уставился на свой пистолет-пулемет.
        Поздравляем! Вами получен специальный навык «везунчик»!
        И еще не успела пропасть перед внутренним взором надпись, как ко мне обратился «помощник»:
        Задержка при стрельбе. Характерна для модернизированного под коробчатый магазин МП-18, но две подобные удачи подряд… На сегодня вы точно исчерпали запас везения, уважаемый игрок.
        - Спасибо!
        Рывком встав и сбросив с себя убитого, я направил тэтэшник на врага - однако последний швырнул неисправный автомат мне в лицо, от чего я рефлекторно зажмурился. В следующий миг рослый, хорошо тренированный фриц выбил ТТ из кисти, с силой ударив кулаком по запястью с внутренней стороны. Ладный, вороненый пистолет полетел в сторону… А затем от дикой боли почернело в глазах: враг бросился на меня, одновременно ударив в лицо лбом, закрытым добротной, стальной немецкой каской.
        Пришел в себя я лежа на спине, в очередной раз придавленный телом германца - только в этот раз живого и сдавившего мое горло стальными тисками крепких пальцев. По губам и подбородку обильно струиться горячая, солоноватая влага - но все это мелочи по сравнению с уже практически раздавленной гортанью!
        Продвинутые навыки рукопашного боя покинули меня после перезагрузки игрового персонажа, но остались знания и память с тренировок хапкидо. Ухватившись за запястья душащих меня рук, стопу правой ноги упираю в живот фрица и с силой отталкиваюсь от него, смещаясь корпусом вправо. Одновременно закидываю левую ногу на шею противника, фиксируя ее коленным сгибом и начав отжимать назад. Немец сопротивляется, не отпускает горла - но я помогаю себе и правой ногой, уперевшись коленом в грудь противника и вставая на мостик, вытягивая его правую руку на рычаг локтя. Фриц рычит, сопротивляется, но наконец, разжимает пальцы… А я выхватываю финку из поясных ножен и, сжав рукоять клинка обратным хватом, несколько раз всаживаю его в открытый живот и бок врага.
        Кажется ведь, что все это уже все было… Тогда, в Крыму…
        Оттолкнув заколотого противника ногами в сторону, я с минуту просто лежу, пытаясь восстановить дыхание и унять охватившую тело дрожь. Зараза, как же было страшно…
        С тыла прогрохотала очередь зенитного автомата, стреляющего куда-то влево. Это заставило меня вспомнить о втором панцере - да и вообще о том, что бой идет, что еще далеко не все кончено. Трясущимися руками я нашарил на дне окопа выроненный тэтэшник, после чего заставил себя встать. И от увиденного мое сердце забилось часто и радостно: на правом фланге неподвижно застыли обе «тройки», причем одна из них весело горит. Густо чадит и подожженная мной машина, а ее экипаж спасается бегством - не стали бравые танкисты испытывать судьбу в окопной схватке, складывающейся не столь однозначно без участия германской бронетехники. Справа вслед им бьют из винтовок и пулеметов, и на моих глазах один танкист неожиданно подломился в ногах, заваливавшись на спину - готов!
        Но самое главное - слева замер давивший ячейки четвертый панцер, получив очередь тридцатисемимиллиметровых бронебойно-трассирующих снарядов в неудачно подставленный борт. В отличие от пятидесятимиллиметровых листов лобовой брони, тридцать миллиметров крупповской стали зенитчики взяли и за полкилометра. Чего только раньше не отстрелялись?! Впрочем, высота холмистая - видать ударили, когда «тройка» оказалась на открытом участке и ее смогли взять на прицел… После гибели последней «коробочки», уцелевшие гансы принялись спешно отступать короткими отделениями, прикрывая друг друга огнем МГ. В месте прорыва их уцелело всего полтора отделения, не больше - это победа! Хотя у политрука бой еще идет… Ну да ничего, отступят немцы и там.
        Устало приложившись спиной к стенке окопа, я буквально стек по нему вниз, не в силах больше и пальцем пошевелить. Тело вновь стало дрожать, ужасно захотелось пить. Ничего-ничего, сейчас немного отдохну и отпустит. Совсем чуть-чуть отдохну, и обязательно полегчает… Интересно, а как там все-таки сложились дела у Двуречеснких?
        24 августа 1942 года. Декретное время: 10 часов, 21 минута. Высота 97,7, левый фланг участка обороны сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        Иван Двуреченских не пытался влезать в управление бойцами при живом командире, да еще в бою. Тем более, что первый взвод принял лейтенант Вадим Сиделев, самый крепкий в роте взводный с кадровым образованием. Нет, политрук был убежден, что его задача в сражении - это вдохновлять людей своим примером, показывать бойцам, как должен драться настоящий коммунист! И он дрался, подавал пример, тщательно целясь во врага из простой и хорошо знакомой ему «трехлинейки». Новенький ППШ с массивным деревянным прикладом и емким магазином на семьдесят один патрон, выбрасывал шестнадцать пуль в секунду и буквально смел вчера пулеметный расчет фрицев, завершавший короткую перебежку. А после уничтожил и еще двух панцергренадер. Но затем скорострельный автомат принял на себя несколько гранатных осколков, фактически закрыв собой политрука - и получив при этом серьезные повреждения. Так что сегодня Иван воевал с хорошо знакомой еще по срочной службе винтовкой Мосина.
        Бой, несмотря на относительную малочисленность фрицев - всего два десятка! - складывался далеко непросто. Врага до последнего прикрывали плотным огнем МГ-34 съехавшие вниз бронетранспортеры, да и сами мотопехотинцы, именуемые в вермахте панцергренадерами (политрук как-то вычитал это в дивизионной газете), наступали умело, короткими перебежками, прижимая советских бойцов очередями скорострельных МГ-42. При этом лейтенант Сиделев оказался командиром все же послабее, чем Самсонов - хотя ни политрук, ни сам взводный об этом ничего не знали. Имея на своем участке четыре ручных «дегтярева», он не добился от пулеметчиков путного фланкирующего огня, и два первых номера погибли в «дуэлях» с расчетами машингеверов - подавить при этом удалось только один из них. И синхронного броска гранат также не вышло - а вот германцы сумели точно вложить с десяток «колотушек» в окопы взвода, после чего группа из двенадцати человек ворвалась в траншею. С запозданием ударивший в тылу позиции второй ротный «максим» смел с бруствера лишь двух чуть замешкавшихся гансов - и сразу же стал бесполезен…
        За время атаки германцев Иван сумел снять только одного немца. Трехсекундные перебежки врага не позволяли взять точный прицел, а трехлинейка может сделать лишь один точный выстрел до перезарядки, это вам не автомат и даже не самозарядка. Но с одним панцергренадером ему повезло. Когда же противник ворвался в траншею чуть левее его ячейки, политрук тут же устремился в бой, окликнув еще трех бойцов и уведя их за собой.
        Опытный фельдфебель Карл Бебель, командующий сводной группой из обоих отделений (второго унтера перехлестнула пулеметная очередь) быстро осознал, в насколько сложную попал переделку. Танки, основная ударная мощь их подразделения, завязли в центре, и кажется, несли потери. А их собственная атака на превосходящие силы большевиков, столкнулась с достаточно упорным сопротивлением и плотным встречным огнем. Ему практически сразу же было понятно, что панцергренадерам противостоят неопытные бойцы с таким же неопытным командиром, но фанатики имели численное преимущество - и главное, были готовы драться. Нескольких человек, в том числе Гюнтера - фельдфебеля второго отделения и старого товарища Карла - срезали точные выстрелы винтовок Мосина и огонь на удивление многочисленных пулеметов, а его самого контузило близким взрывом гранаты и ранило осколком в мякоть бедра. Не опасно, но можно подцепить инфекцию, да и болит сильно… Все же они ворвались в окопы, Карл сам расстрелял из МП-40 двух нерасторопных славян - но дальше все осложнилось. Удары штыков фанатиков унесли жизни двух камрадов в окопной схватке,
еще двух срезал станковый пулемет, замаскированный в глубине русских позиций. Фактически, у Бебеля осталось только одно отделение, а большевики сами перешли в контратаку! На левом фланге ее пока сдерживает расчет Альтмана - Отто положил пулемет на плечо второго номера, вставшего на колено и крепко сжавшего сошки, и бьет из МГ-42 по русским практически в упор. Но справа… Справа помочь своим удержаться сможет только он сам и огонь надежного МП-40!
        Иван Двуреченских умело подцепил шейкой крепления штыка ствол вражеского карабина, тут же обезоружив опешившего фрица, на свою беду показавшегося из-за изгиба траншеи. Секундой спустя на лице его застыло какое-то по-детски наивное выражение - когда плоть резко и быстро проткнули узким четырехгранным штыком, наносящим незаживающие раны. Его очень жглась… Немец упал, держась за живот и моля о пощаде. Словно забыл, как хладнокровно добивал точными выстрелами раненых красноармейцев, так же просивших сохранить им жизнь! Потом перед глазами его все погасло… А политрук, так же умело освободивший окровавленное жало «русского» штыка, от неожиданности припал на колено: выстрел трехлинейки раздался над самым ухом, отбросив на стенку окопа еще одного панцергренадера. Боец, поверивший в себя, бросился вперед с криком «ура», на ходу перезаряжая винтовку и целясь блестящим на солнце четырехгранником в живот показавшегося фельдфебеля. Однако последний, хоть и промедлил секунду, зачарованно смотря на приближающееся к телу острое жало штыка, все же быстро пришел в себя и короткой очередью перехлестнул решительного
русского. А затем Бебель увидел замешкавшегося политрука, тянущего револьвер из поясной кобуры и хищно улыбнулся, направляя в его сторону ствол МП-40…
        Ивана, с запозданием вспомнившего о самовзводном «нагане» (сам его попросил, в душе представляя себя в образе героических комиссаров гражданской), поспешным выстрелом спас второй подбежавший боец. Нажимая на спуск, он практически не целился, но пуля прошла довольно близко к фельдфебелю, мгновенно среагировавшего на появившуюся опасность очередью бодро рявкнувшего автомата. А потом унтер вдруг увидел маленькие огоньки на дуле небольшого револьвера - и это стало последним, что видел в своей жизни Карл Бебель из Франкфурта-на-Майне…
        Буквально через полминуты «лимонка», умело брошенная лейтенантом Сиделевым и влетевшая в ячейку, только что занятую расчетом Альтмана, навеки упокоила германских пулеметчиков. И тогда уцелевшие фрицы, коих осталось всего три человека, попытались бежать. Но слишком велика была ярость русских, чтобы безнаказанно отпустить струсившего врага - в спину им стрелял целый взвод. Самый удачливый фриц успел пробежать метров двадцать…
        Глава 11
        26 августа 1942 года. Декретное время: 23 часа, 12 минута.
        Высота 97,7, расположение сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        Шелковистые женские волосы приятно щекочут кожу на груди, а нежные тонкие пальчики казачки гладят ее - едва касаясь, очень нежно и очень волнующе. Жар крепкого, упругого тела любимой сладко согревает правый бок - я не чувствую ее веса, а лишь волны тепла, исходящие от полуобнаженной красавицы. Так приятно… И так хорошо было несколько минут назад, когда в податливых объятьях супруги, в торопливых и даже немного грубых ласках я выпускал из себя все напряжение последних дней, позволяя себе хоть ненадолго, но забыться! А сейчас мы, обессилившие, просто лежим. Очень хочется спать, очень… Но сна мне удастся вырвать часа три, от силы - из штаба полка уже прибыл посыльный, сообщив, что ночью ожидается пополнение из сводного отряда милиционеров Сталинграда, которое комполка целиком планирует отдать мне. Заодно Грущенко своей командирской волей переподчинил мне третью роту второго батальона, «воссоздав» таким образом, первый бат. Под моим командованием! И заодно нарезал задач по наступлению к высоте 135,4…
        Последние два дня были тяжелыми, немцы активно использовали авиацию, гаубичную артиллерию, несколько раз предпринимали попытки штурма высоты. Однако на моем участке бронетехника больше не действовала, а попытки пехоты прорваться тормозили прицельные очереди многочисленных «дегтяревых», чьи расчеты уже поднабрались опыта и поднаторели в искусстве «косоприцельного» огня. Плюс ко всему, мне все же удалось сформировать «снайперское» отделение из самых метких и хладнокровных стрелков и отобрать наиболее умело обращающихся с гранатами бойцов, выдав им остатки быстро заканчивающихся «лимонок». За последние дни рота сократилась вдвое, но все выжившие хорошенько нюхнули пороха, заматерели и воевали с фрицами уже на равных. По-крайней мере, в обороне.
        Между тем, у самих гансов дела пошли не очень. Не знаю, каковы были реальные потери бронетехники шестнадцатой Вестфальской танковой дивизии в моем прошлом, и каковы они сейчас, но после первых двух дней боев панцеры применялись уже очень ограниченно. Ну, по крайней мере, не в масштабах 23-его и 24-го августа, когда в полосе дивизиона 1077-го полка наступал полнокровный танковый батальон и позже, где на всех участках ударов панцергренадеров их атаки сопровождали «тройки». Безусловно, основную тяжесть боев с немецкой бронетехникой вытянули на себе хрупкие зенитчицы, воюющие на сильных и дальнобойных восьмидесятипятках, да получившие практически сорок новых Т-34 и КВ танкисты обоих учебных батальонов. Многие из них уже имели боевой опыт, и сейчас умело сражались с по-прежнему уступающими их «коробочкам» панцерами.
        Но, пожалуй, главной проблемой для врага стала даже не упорная оборона ополчения, зенитчиц, курсантов и бойцов НКВД, а то, что уже 23 августа ударная группа из состава 62-й армии нанесла чувствительный контрудар. Под командованием генерал-майора Коваленко 35-я гвардейская дивизия и 169-я танковая бригада прорвались в район Большие Россошки ночью 24-го августа, деблокировав 87-ю стрелковую дивизию и одновременно отрезав «вестфальцев» от основных сил. Последние были вынуждены использовать большую часть уцелевших танков для обеспечения эвакуации раненых и своевременного подвоза боеприпасов. Но даже под защитой панцеров колонны машин с патронами, снарядами и продовольствием несут потери, и немцам задействовать значительные силы авиации для доставки в 16-ю танковую всех необходимых грузов. Благо, пилоты люфтваффе уже имеют подобный опыт - прошедшей зимой фрицы успешно организовали воздушный мост для поддержки сражавшихся в Демянском котле дивизий общей численностью до ста тысяч солдат. Огромные цифры и тяжелейшая задача! Но немцы справились - во многом из-за достаточно слабого противодействия советской
авиации; авантюристы третьего рейха справятся с воздушными поставками и здесь. Но вот уже следующей зимой аэродромы под Сталинградом будут усеяны обломками фашистских транспортников, и Паулюс не получит и десятой части требуемых обещанных грузов… Грузов, столь необходимых для поддержания боеспособности попавших в ловушку маршала Жукова войск!
        Увы, но до того момента, когда наши части будут в достаточной степени прикрыты артиллерией ПВО, а численность подготовленных летчиков на новых боевых машинах сравняется с немецкой, осталось еще несколько месяцев. А пока что рискованный, стремительный (и по замыслу немецкого командования, победный!) бросок фрицев от Дона к Сталинграду, осуществленный всего за один день, на деле имевший все шансы обернуться разгромом для 16-й танковой, катастрофой все же не стал. Но то, что немцы ослабили напор и понеся большие потери, не могут продолжать активно наступать, ясно всем - и нашему командованию, и немецким генералам. Как и то, что окончательно отрезать танковую дивизию и уничтожить ее частям Красной Армии не получится… Сейчас фрицы активно выстривают оборону на удобных тыловых рубежах вроде той же высоты 135,4 «три кургана», а наши еще с 24-го ведут встречные наступательные бои вдоль берега Волги. Так танкистам, морпехам и ополченцам удалось выбить фрицев из поселка Спартановки и временно занять поселок Рынок. Правда, удержать его наши уже не смогли, но тяжелый встречный бой, в котором с обеих сторон
активно использовалась бронетехника, в какой-то мере облегчил наше положение - уверен, что без контратаки сводного отряда у немцев, брошенных на высоту, были бы вдвое больше панцеров, да и БТР с десантом на пару единиц точно. А теперь вот и меня в атаку бросают…
        Мелочиться я не стал, потребовав от комполка поддержку танков и все имеющиеся батальонные минометы. Грущенко пока молчит (переваривает видать, мою наглость!), а я наслаждаюсь коротким мгновением забытья и блаженства рядом с любимой женщиной. Ну или ее аватаром, что в сущности здесь и сейчас не столь и важно - Олин «персонаж» ведет себя абсолютно также, как и «оригинал», причем не только в общении или по службе, но и… Скажем так, во время супружеской близости.
        - Знаешь, мне ведь снова снился этот необычный сон.
        Чуть приподняв голову, я с интересом и потаенным волнением посмотрел в темные, словно бы мерцающие в темноте глаза казачки, после чего вдруг охрипшим голосом спросил:
        - Что ты видела? Что ты помнишь?!
        Наши дни.
        Оля тихо подъехала к капсуле, в которой покоится тело Ромы, после чего очень аккуратно и одновременно с большим трудом привстала на ногах, опираясь на прозрачную крышку. Под ней находился ее любимый и то титаническое усилие, которое требовалось для того, чтобы лишний раз встать и посмотреть на него - оно того стоило. Тем более, девушка мечтала, что вскоре вновь сумеет начать ходить, а для этого требовалось прикладывать как раз вот такие вот отчаянные усилия…
        Самсонов очень сильно исхудал, и какая-то синюшняя бледность его кожи вкупе с безжизненно закрытыми, запавшими глазами заставили сердце Мещеряковой болезненно сжаться… В этот же миг заработал механизм автоматической подпитки глюкозой, работающий строго по определенному циклу, в очередной раз своевременно впрыснув в вену парня живительный раствор. Впрочем, глюкоза хоть и способна поддерживать жизнь в стремительно слабеющем теле, но в сущности, это и есть ее потолок. Оля вспомнила, с каким трудом начинала есть после вынужденной голодовки, каким сложным был выход с нее и внутренне содрогнулась, понимая, что и ее любимому все это предстоит…
        А потом вдруг с отчаянием осознала, что «все это предстоит» ему только в случае огромного для него везения. Даже так - огромного везения для них обоих. И от этого стало еще больнее…
        За спиной раздались негромкие, размеренные шаги. Мещерякова хорошо их знала, и если до недавнего времени человек, там много сделавший для того, чтобы ее вернуть, казался едва ли не единственным близким (из находящихся в сознании), то с каждым новым днем чувство благодарности трансформировалось во что-то темное и отталкивающее. Неприятие, раздражение, обида… Обвинение. В душе Мещерякова уже давно (и отчасти справедливо) обвиняла Александра в случившемся с ней. Но если с этим чувством она еще мирилась, то с осознанием того, что из-за ошибки «дяди Саши» в тюрьме из собственного тела и игрового процессора оказался единственным на земле парень, рискнувший ради нее жизнью - о-о-о, за это она едва ли не ненавидела своего «благодетеля». И хотя Оля старалась не давать волю чувствам, старалась скрывать свои эмоции, но копившиеся в душе неприязнь и раздражение прорывались все чаще, особенно в последние несколько дней. Всему виной были сны, из которых она запоминала далеко не все. Но и того, что она запомнила, хватало, чтобы понимать, какая опасность угрожает ее возлюбленному и какому риску он подвергается
едва ли не ежедневно…
        А ведь самым страшным здесь было понимание Александром происходящего. И то, что они оба ничего не могли изменить с падением в пропасть сердечной привязанности бездетного мужчины, в душе всегда мечтавшего стать отцом и девушки, так отчаянно нуждавшейся в родителях…
        - Дядя Саша - от ее голоса вошедший в комнату чуть вздрогнул, услышав те привычные и родные интонации, что так его трогали - вы смогли что-то узнать? Хоть что-то?!
        А вот в концовке вопроса прозвучали уже «те самые» отголоски обвинения и раздражения девушки, и Александр тяжело вздохнул:
        - Немногое. Точнее, фактически ничего. Мы уже раз десять пробовали развернуть схему аварийного выхода, использовать новые варианты и каналы отключения игрового процесса, но каждый раз все просто… не работает. Банально отрубить электричество, изъяв резервные батареи капсулы - слишком опасно. Неоправданно опасно. Но не получается и войти в его игру с обычных капсул, отправить в нее другого персонажа. А ведь я готов!
        Тут «интел» ни разу не лукавил - он действительно чувствовал огромную ответственность за паренька, и был готов рискнуть ради него «погружением» в нестабильную виртуальную реальность. Но еще большую ответственность он испытывал за сиротку из детского дома…
        После недолгой паузы девушка спросила - причем откровенно ядовитым тоном:
        - А что тогда удалось СДЕЛАТЬ?
        Мужчина облегченно выдохнул, получив возможность хоть немного реабилитироваться:
        - Мне удалось зайти в системные настройки и немного, скажем так, поэкспериментировать… Могу сказать, что кое-что мне действительно удалось! Скажем так, Рома теперь удачлив. Даже ОЧЕНЬ удачлив. И в пределах объективной истории любой поворот игрового процесса будет в его пользу. Снайперский выстрел навскидку - да пожалуйста. Упала граната рядом и не взорвалась - без проблем. Осечка автомата, направленного в его сторону - запросто!
        Однако должного эффекта наигранно бодрый спич Александра не возымел:
        - А если сверху упадет авиабомба? Тоже мимо, никакого вреда? Но тогда почему я видела ЕГО кровь на руках?! Почему бинтовала ЕГО раны?!
        Девушка, не осознавая происходящего, перешла на крик:
        - А если под ударом окажется не он, а я, мой персонаж - ему хватит везения спасти меня от очередного давящего траншеи танка? Что скажешь, дядя Саша?!
        На последних словах девушка неосторожно дернулась, потеряла равновесие и неуклюже грохнулась на пол рядом с капсулой. Мужчина практически мгновенно подлетел, принялся помогать ей встать, но Мещерякова едва ли не оттолкнула его - а потом крепко ухватила за локоть и посмотрела прямо в глаза:
        - Почему я вижу эти сны?! Почему во сне я проживаю происходящее с моим персонажем? Ты ЭТО смог узнать, дядя Саша?
        «Интел» отвел взгляд:
        - Нет. Но ведь я уже говорил: после твоего выхода капсула оказалась поврежденной. Процессор виртуальной реальности, блок подключения нейронных связей - все это буквально выгорело! Мне совершенно непонятно, как ты сохраняешь связь со своим персонажем, непонятно, почему время в игре Ромы замедлилось до нашего - но это просто факт, который приходиться принять…
        Ольга перебила Александра, сумев все же установить зрительный контакт глаза в глаза:
        - Скажи мне, дядя Саша… А вот если бы мы с ним одновременно вышли из игры, если бы вместе выбрали эту опцию, синхронно - то ведь наверняка бы получилось уйти обоим, верно?!
        Прежде чем ответить, мужчина помог Оле сесть в ее довольно навороченную, самодвижущуюся коляску (приобретенную на его, кстати, деньги, и весьма немалую сумму), и только потом заговорил:
        - Возможно. Возможно, получилось бы, возможно нет… Мы ведь не знаем наверняка, почему Рома остался в игре! Может, он сам захотел продолжить воевать, и…
        - И потому ни один из вариантов экстренного выхода не сработал?
        Мещерякова ядовито усмехнулась, а после задала свой главный вопрос:
        - Скажи мне, дядя Саша - а ты уже начал восстанавливать мою капсулу?
        «Интел» замер, не в силах сказать правды, и одновременно солгать. Он и сам не раз думал о том, что игра, запущенная Олей, как-то завязана на ней. Что связь девушки и ее аватара в мире «Великой Отечественной» очевидно являются следствием какой-то системной ошибки, повлекший сбой работы программы, блокировку сознания Ромы и повреждение капсулы. Восстановить ее, дать Оле войти в мир игры и уже вместе с Самсоновым покинуть его, разом, одновременно - это был наиболее логичный, очевидный вариант. Вариант, на который Александр упрямо не соглашался, в тщетных поисках другой возможности для выхода Романа из игры. Просто… Он слишком боялся осложнений, последствий для Мещеряковой - от того, что ее могут убить на войне именно в момент захода девушки в игру (и тогда вся карусель с ее спасением закрутиться по новой!), до того, что в капсулах застрянут одновременно оба игрока.
        Но был и третий вариант. Худший. Не понимая случившегося и не в силах исследовать мозг Оли на возможные повреждения, Александр боялся, что при очередной установке связи между сознанием подопечной и капсулой виртуальной реальности ее сознание просто сотрет… Подобное случалось, когда появились первые, пробные капсулы для только что созданных игр-погружений. При нестабильном контакте сознание игрока фактически стиралось, выжигалось - и после выхода из игры вместо тестеров оставались люди-«овощи», лишенные памяти, рассудка, простейших рефлексов. Восстановить их удавалось на уровне «сходи сам на горшок» и «вот ложка, а это еда, нужно ам-ам»… Нет, на такой риск «интел» был просто не готов пойти - а потому он ответил полуправдой:
        - Нет, я не занимался ремонтом твоей капсулы - и не буду. Она уже не подлежит восстановлению. Но я попробую собрать новую. Честно!
        Глядя в полные безумной надежды глаза Мещеряковой, Саша в душе чувствовал себя последним мудаком - честно он сказал только о том, что не будет ремонтировать на деле ремонтопригодную капсулу. А еще он был уверен, что не станет рисковать девушкой, даже если этот вариант будет единственным возможным и воплотимым в жизнь.
        26 августа 1942 года. Декретное время: 23 часа, 17 минут. Высота 97,7, расположение сводной роты старшего лейтенанта Самсонова.
        - Ты помнишь все это настолько подробно?!
        Девушка тихо и, как кажется, немного испуганно ответила:
        - Да. Но я не могу разобраться в том, что происходит. Кто этот Саша, почему я в инвалидной коляске, о какой игре они говорят… Почему ты лежишь в этой капсуле.
        Я настороженно спросил, просто не представляя, как признаться кажущемуся самому себе (да и мне тоже!) живым человеку в том, что он на деле является лишь частью игрового процесса:
        - А что ты сама об этом думаешь?
        Мещерякова немного подумала и ответила просто:
        - Что схожу с ума. Что все происходящее здесь и сейчас не взаправду. Или что переутомление и страх смерти, страх за тебя рождают эти кошмары… Хотя знаешь что?
        Я тихо ответил:
        - Что?
        - А может, лучше бы правдой было все то, что происходит в моем сне? А не то, что окружает нас здесь и сейчас? Война, немцы, смерть, страх… Мне так страшно умереть, Ромочка, мне так страшно тебя потерять…
        В голосе казачки послышались откровенные всхлипывания и слезы, что ей, в общем-то, несвойственно. Но прежде, чем они бы превратились в полноценную истерику с рыданиями, я приник губами к солоноватым губам казачки, одновременно перевернувшись и подгребая ее тело под себя. Руки заскользили по горячим, крепким бедрам жены, а она доверчиво и охотно прильнула ко мне, жарко ответив на поцелуй… В сознании промелькнул и тут же забылся отчаянный страх смерти, страх застрять в игре, навеянный рассказами Оли. Мелькнула и погасла также робкая надежда на «интела», способного воссоздать идентичную исходной капсулу. Их смела стойкая неприязнь этой идеи, неприязнь к тому, что Мещерякова вновь вернулась бы сюда. Ведь если что-то пойдет не так, то ради чего вообще я во все это ввязался?!
        А потом мы с женой вновь стали единым целым - и абсолютно все мысли и тревоги стали какими-то далекими и несущественными…
        Глава 12
        27 августа 1942 года. Декретное время: 15 часов, 21 минута. Район высоты 135,4 «три кургана».
        Первый батальон 282-го полка НКВД.
        Что такое танковая дивизия вермахта? Если кто-то по наивности своей (как и я раньше) полагает, что это всего лишь бронированный танковый кулак из трех танковых полков (по аналогии с пехотной дивизией), то он глубоко заблуждается. На деле в танковой дивизии вермахта всего ОДИН танковый полк, правда какой! Если двухбатальонного состава, то штатная численность панцеров составляет где-то около ста пятидесяти единиц, если трехбатальонного - то свыше двухсот. «Наша», шестнадцатая Вестфальская включала в себя как раз три батальона и имела в своем составе до двухсот панцеров. Но конечно, после прошедших боев реально их осталось где-то под сотню, ну может быть чуть больше. И если немецкий комдив не дурак - а дураков в вермахте, да еще на должностях подобного уровня точно не держат - то оставшиеся танки он держит вместе, сведя их в крепкий бронекулак. По крайней мере, их большую часть… И оставшиеся - то есть не задействованные в сопровождение «караванов» с ранеными, а также вывозе требуемого количества боеприпасов и продовольствия для дивизии. Несладко живется сейчас зазнавшимся немецким выродкам, ох
несладко!
        Но это я сейчас к чему - помимо танкового полка, итак являющегося очень мощным соединением, в любой ТД германцев имеются также два панцергренадерских полка, обычно сведенных в бригаду. Причем один из них передвигается на бронетранспортерах всех видов, второй на грузовиках. Помимо этого, есть и мотоциклетный батальон штатной численностью свыше тысячи человек и очень хорошо обеспеченный стрелковым оружием. И вот тут стоит отметить, что и мотоциклетные, и панцергренадерские части имеют на вооружение собственную артиллерию - как тяжелые, 150-миллиметровые гаубицы, так и противотанковую артиллерию, и минометы. Но! Помимо этого танковая дивизия вермахта также имеет собственный артиллерийский полк, представленный тридцатью шестью гаубицами, и противотанковый дивизион. С последним, кстати, все непросто. В июне 41-го он состоял из сорока двух орудий, в основном легких 37-миллиметровых пушечек Pak 35, а также считанного количества более эффективных 50-миллиметровых Pak 38, чей бронепробиваемости было все же недостаточно, чтобы эффективно бороться с Т-34 (и тем более, мощными КВ). Но сейчас немцы уже приняли
на вооружение сильную 75-миллиметровую «гадюку» Pak 40, чей бронепробиваемости вполне достаточно, чтобы поразить «тридцатьчетверку» на дистанции километра в полтора. Плюс еще с Крыма фрицы перевооружают противотанковые дивизионы своих ТД на самоходки «Мардер». На последние ставят все те же Pak 40 и модернизированные трофейные Ф-22 - но будем надеяться, что «куниц» также бросили на охрану «караванов»… В общем, со средствами противотанковой обороны у панцергренадерских батальонов все в порядке, что меня более всего и беспокоит. Ведь комполка не просто услышал мою просьбу о поддержке бронетехникой, он еще и добился танков для участие в моей атаке! Правда, прибыл лишь взвод неполного состава из двух тридцатьчетверок, зато с тертыми, боевыми экипажами. Впрочем, командир последних, лейтенант Василий Терехин, был настроен совсем неоптимистично:
        - Ну что, старлей, погонишь мои «коробочки» вперед, пока твоя пехота за километр до фрицевских окопов заляжет? И будем мы, по своему обыкновению, воевать в гордом одиночестве, давя гансов в траншеях, пока нас не сожгут?!
        Невысокий, крепенький танкист, похожий на повзрослевшего медвежонка смотрит прямо, с откровенным вызовом в глазах. Видать уже привыкший, что пехотные командиры рассматривают бронетехнику исключительно как усиление своих рот и батальонов, и не особо переживают на счет их потерь. Зато вперед гонят едва ли не матами и угрозами о расстреле «за трусость». Всякое бывало на войне…
        - На участке мой роты в последнем бою бутылками с КС и гранатами мы сожгли две «тройки». Еще одну достали бронебойщики, одну подбило зенитное орудие. А у немцев наверняка есть и противотанковые пушки, и зенитки могут быть - пятидесятка за полкилометра достанет тридцатьчетверку в борт, а новая «гадюка», у которой калибр семьдесят пять миллиметров, твой танк сожжет и за километр. А то и за полтора. Так что гнать вас вперед, на верную и главное, глупую смерть мне не с руки. Скажи мне, лейтенант, на каком расстоянии ты точно попадешь в работающий пулемет?
        Терехин, недолго подумав, ответил:
        - У меня на обоих прицелах кратность увеличения два с половиной. В танк могу попасть за километр. Удачным выстрелом может, и за полтора… Очень удачным. В пулемет, да в окопе… Хорошо, если метров с семисот вложу. Это в лучшем случае.
        - То есть, чтобы эффективно давить огневые точки противника, ты должен приблизиться на дистанцию, где и семидесятипятка, и «восемь-восемь» тебя сожгут нахрен?
        В воздухе повис незаданный вопрос, который, однако, всем присутствующим был вполне понятен: а какого тогда рожна вы вообще нам нужны? Но неожиданно сам взводный проявил инициативу:
        - Ты не горячись, комбат, не все так плохо. Семидесятипяток у гансов не так много, тяжелых зениток тоже. Если буром вперед не переться, а действовать грамотно, умно, то глядишь и обойдется.
        - Ну, так расскажи мне в подробностях про это «грамотно и умно».
        Вместо ответа танкист достал из кармана замызганного комбеза неожиданно красивый портсигар с серебряными насечками и немецким орлом со свастикой на верхней крышке. Очевидно трофейный. Раскрыв его, лейтенант достал две немецкие папиросы Rot-Handle (эксклюзив однако!), протянув одну мне - и я машинально взял, не успев сказать, что не курю. Между тем Терехин эффектно зажег свою папиросу трофейной же зажигалкой и прикурил мне, не без бахвальства заметив:
        - От пленного немецкого экипажа досталась!
        Я согласно кивнул - и, делать нечего, затянулся. Все же неожиданное угощение взводным, да еще столь редким, можно сказать даже, элитным куревом было проявлением прежде всего доверия и признания меня как командира. Командира, с которым взводу Василия идти в бой - и кому в этом бою подчиняться! Так что отказываться от угощения - было ну так себе решением… А папироска ничего, я даже вроде как и не закашлялся, мысленно перенесясь в совершенно другое время и место, где единственный раз в жизни курил - и курил «по цыгански». Или как там оно называется, когда табачный дым выдувают из губ в губы? В моем воспоминании это были тонкие, часто складывающиеся в довольно ехидную усмешку губы, принадлежавшие довольно симпатичной, нравящейся мне девушке. И в тот особенно удачный для меня вечер наши губы встречались не только во время цыганской затяжки…
        - Надо разведать место, участок атаки. Здесь хоть и степь, но ведь не идеально ровная: там промоина, здесь тянется неглубокий участок балки, там тебя кустарник маскирует… Короче, можно попробовать провести машину от одного укрытия к другому так, чтобы подобраться к фрицам поближе и одновременно не подставляться. На бортах бревна закрепим, гусеницы, мешками с песком все обвесим - худо-бедно, но первый выстрел если не остановят, так ослабят, глядишь и броня выдержит! Может, немцы и орудия своим самые сильные не сразу обозначат, поберегут. А может, сильнее пятидесятки у них ничего и не имеется! В любом случае, выберем низинку, куда можно скатиться после выстрела, а из нее уже будем выползать, да по одному-два снаряда в фрицев укладывать.
        Предложение показалось мне довольно интересным, но я тут же нашел его слабые стороны:
        - А если ближайшая низинка окажется на расстоянии в километр или больше от немецких позиций, тогда что?
        Танкист пожал плечами:
        - Попробуем найти другую. На худой конец, у нас в боекомплекте есть несколько шрапнельных выстрелов. Конечно, против укрытых в окопах эффект будет не самым сильным, но взорвется над огневой точкой - пулемет заткнет.
        - Добро!
        Я решительным жестом отбросил окурок под ноги, старательно его притоптав, после чего обратился к Терехину:
        - Тогда пошли разведывать!
        Разведка у нас заняла часа три, благо, что комполка меня хотя бы не торопил криками «давай-давай!» и «только вперед!». Хотя переговорив со мной после рекогносцировки, очень убедительно «рекомендовал» ускориться. На что я конечно, ответил утвердительно… В сторону высоты действительно тянется балка, одна из размытых весенними ручьями, питающими в марте речку Орловку. Танки по ней не пройдут, а пехота может приблизиться к позициям противника метров на триста. Вот только выход с нее наверняка заминирован, да и боевое охранение со скорострельной «косилкой» обязательно выставлено, минометы небось пристреляны… Но балка заросла высоким кустарником и деревьями, тянущимися и по ее границам, и в тени их так и не выгорела высокая степная трава. Так что танки мы решились провести под укрытием «зеленки», друг за другом, усилив лобовую броню все теми же гусеницами, мешками с песком и бревнами. Низину для относительно безопасной стрельбы по немецким огневым точкам Василий также подобрал - пусть не за семьсот метров, а где-то за восемьсот пятьдесят, но все же огнем поддержать танкисты нас смогут.
        Также у балки мы с командиром минометчиков, лейтенантом Игнатом Косухиным, подобрали и позицию для его «самоваров». Хоть комполка и выделил (с явным скрипом!) все четыре батальонные «трубы» калибра восемьдесят два миллиметра, но снарядов к ним осталось не так много, да и тратить нам разрешили не весь запас. Так что ни о какой артиллерийской подготовке речи быть не может - даже звучит смешно, когда речь заходит всего о четырех минометах! Однако если по «тридцатьчетверкам» вдруг заговорят наиболее сильные противотанковые и зенитные орудия, то их вполне можно заткнуть огнем «самоваров».
        Как таковой, сплошной обороны фрицев на выбранном участке атаки нет, есть три прикрывающих друг друга опорных пункта, каждый из которых держит до взвода панцергренадер. Фрицы нарыли окопы едва ли не в полный профиль, успев даже сложить дзоты в тылу позиций, очевидно разместив в них станковые пулеметы. Впрочем, стрельба по деревоземляной огневой точке для наших танкистов будет даже более удобной, чем по пулеметным расчетам, которым с места на место перебежать - дело всего нескольких секунд.
        Хорошо замаскированную батарею из трех, может четырех приземистых пятидесятимиллиметровых пушек, достаточно опасных для наших Т-34, я «удачно» разглядел на правом фланге немецких позиций. Уже ведь отводил бинокль в сторону, когда краем глаза заметил торчащий из травы пушечный ствол! Спасибо «интелу»… Указав на батарею Терехину, я предложил поберечь мины, которые все равно не имею должной кучности, а сходу дать залп по батарее шрапнельными снарядами, на что лейтенант с энтузиазмом согласился. Не любят наши танкисты противотанковые орудия врага, да за дело не любят!
        Порешав со средствами усиления, я принялся думать, как вести бой непосредственно собственной пехотой. Смущала балка, под прикрытием которой реально приблизиться к опорному пункту, расположенному слева, но которая просто сто процентов должна быть прикрыта гансами. Надумал следующее: шесть человек, имеющих трофейные немецкие автоматы, я выделил в специальную группу под командованием политрука. Этот «ударный» отряд, бойцам которого отдали также едва ли не все трофейные «колотушки», должен, по моему замыслу, скрытно обойти балку по самому краю обрыва и зайти в тыл предполагаемого боевого охранения, после чего закидать его гранатами. Затем в дело вступает милицейское пополнение - его я усилил десятком «снайперов» и тремя опытными пулеметными расчетами, разбив на два взвода по тридцать человек в каждом. Если все получиться с уничтожением боевого охранения, то по зелёной ракете, выпущенной политруком, они должны подняться по отвесной стенке балки. Причём даже не приближаясь к более удобному, пологому и узкому «хвосту», который наверняка заминирован! Ну не войсковая мы часть, а полк НКВД, по отношению к
общевойсковым подразделениям имеющий урезанные штаты - саперов у нас нет. Обойдемся и без них - под прикрытием огня моих лучших стрелков и трех ручных пулеметов, милиционеры будут атаковать опорный пункт, располагающийся слева. Ну, а если не задастся у Двуреченских с боевым охранением, задача политрука выпустить красную ракету - сигнал, по которому пополнение отступит вглубь балки и покинет ее на позициях минометчиков. За Ваньку я конечно, волнуюсь, но политрук сам напросился на небольшой рейд, так что…
        Два взвода второй роты, выделенной мне вторым же батальоном, будут наступать по центру. За последние дни численность ее сократилась до семидесяти шести человек, так что в атаке будет участвовать примерно полсотни бойцов, еще двадцать пять я оставил в резерве, в балке напротив танков. Атаку будут прикрывать «коробочки» и оба имеющиеся у нас «максима» - во второй роте также уцелел единственный станкач, а штатного батальонного пульвзвода мне собственно, никто и не выделил. Повыбило в боях «максимы», вот и раскидали оставшиеся расчеты по ротам, а мне уже ничего и не досталось. Но это ничего, загадывать не буду - однако если все пойдет как надо, уже сегодня вечером я сформирую пульвзвод из трофейных машингеверов!
        Третий, располагающийся на правом фланге опорный пункт фрицев, я решился и вовсе не штурмовать. Но и без внимания не оставил, нацелив против него пять расчетов ручных «дегтяревых» своей роты и единственный расчет ПТРД, первым номером которого стал отличившийся в поединке с танками казак, сержант Матвей Железняк. Да, теперь уже сержант, сам назначил, имею право ротного, а теперь уже и батальонного командира! Пускай мои орлы долбят по огневым точкам фрицев, не давая им вести фланкирующий огонь по взводам наступающей в центре второй роты. Если что, их поддержит и один из двух танков, все равно ведь под огонь «тридцатьчетверок» попадает только два из трех опорных пунктов врага. Тот, что слева, прикрыт от огня «коробочек» балкой…
        Поразмыслив, полтора десятка оставшихся от роты бойцов я также оставил при себе, увеличив резерв до крепкого кулака в сорок человек. Если что, часть людей можно посадить на танки (по пять-шесть на каждый) и оперативно перебросить туда, где более всего будет нужна помощь. Но конечно только после того, как мы выявим и подавим все средства противотанковой обороны врага.
        М-да, продумал я вроде бы все, а вот как сложится на деле… Пока нам везет: несмотря на хорошую, солнечную и безветренную погоду, немецкой авиации в воздухе не наблюдается, не слышно даже отзвуков рева «иерихонских труб» Ю-87. Возможно, истребители задействованы в прикрытие тяжелых, уязвимых транспортников, доставляющих столь необходимые грузы воздухом, а сами бомберы работают прежде всего по ударной группе генерал-майора Коваленко, отрезавшей шестнадцатую танковую от основных сил… Возможно. А может, задумали гансы какую пакость вроде массированного налета на Сталинград, концентрируют силы… Хотя последнее вряд ли. И как бы то ни было, растянувшийся на марше батальон, поделенный мной на небольшие группы (строго по предстоящим задачам), благополучно пересек широкую балку, перекрывшую нам путь. Удачно миновали ее и танки, воспользовавшиеся старой грунтовкой, проложенной по ее наиболее пологим склонам.
        Кстати, гусеницами гремят «тридцатьчетверки» просто ужасно, их слышно блин едва ли не за пятьсот метров, а то и больше - я с удивлением про себя отметил, что траки «троек» в движении издавали гораздо меньше звуков. Впрочем, на мой вопрос Терехин пожал плечами, самоуверенно сказав, что «зато у нас пушки сильнее и броня крепче!», а затем уже не так задиристо добавил, что «гусеницы у фрицев прорезинены, вот и шума издают меньше». Ну, теперь все понятно…
        На правах командира батальона (имею же я, в конце-то концов, хоть какие-то привилегии!) забрался на приятно теплую, нагревшуюся на солнце броню танка и закрыл глаза. Еще полчаса до выхода к позициям фрицев у нас есть, а я так бешено устал, так сильно хочу спать… Вроде бы и не собирался дремать, но едва коснулся спиной опоры и почувствовал такое приятное тепло, как тут же провалился в забвение. Последняя мысль была об Оле, следующей вместе с санитарами и санинструктуром второй роты с замыкающими колонну пулеметчиками и бронебойщиками. Хотел было выделить им в прикрытие еще и отделение бойцов, а потом подумал, что при налете более крупная группа людей как раз привлечет внимание вражеских пилотов. И что пяти пулеметных расчетов вполне достаточно, чтобы отбиться от случайного столкновения с действующими поблизости разведгруппами фрицев.
        И все же на сердце как-то неспокойно…
        Глава 13
        27 августа 1942 года. Декретное время: 16 часов, 48 минут. Район высоты 135,4 «три кургана».
        Первый батальон 282-го полка НКВД. Группа политрука Двуреченских.
        Иван старался двигаться как можно более бесшумно, наступая на пятку и уже затем аккуратно перенося вес тела на всю стопу. Он часто останавливался, прислушивался, до рези в глазах вглядывался вперед, стараясь различить в траве и густых кустах хоть какое-то движение или же крошечное пятно серой, мышиного цвета формы панцергренадер. Увы, в роте не было настоящих охотников, способных двигаться по лесу так, что не всякая дичь услышит, умеющих читать следы или различать тончайшие запахи, выдающие присутствие животного. И все же Ваня старательно принюхивался, силясь уловить аромат фирменных немецких папирос или оружейной смазки, отчаянно напрягал слух в надежде различить короткую фразу или случайный металлический лязг. Сами-то «штурмовики», как их в шутку окрестил ротный (ошибка, уже целый комбат!), по его же приказу попрыгали перед выходом, проверяя себя - чтобы ничто не звенело, и не выдало компактную группу бойцов лишним шумом.
        И вот они подбираются к пологому «хвосту» балки, естественному и удобному выходу из нее, который фрицы были просто обязаны прикрыть хотя бы небольшим боевым охранением. Единственного пулеметного расчета с достаточным запасом гранат будет вполне достаточно, чтобы прижать огнем скорострельного машингевера пытающихся незаметно подобраться к ротным позициям большевиков. А уж там останется дать сигнал из ракетницы - и многочисленные минометы фрицев засыплют балку множеством мелких «огурцов», выигрывая не за счет меткости, а банально давя количеством. Под их прикрытием боевое охранение благополучно отступит, а внезапная атака сорвется - даже если командир, ведущий людей по балке, сумеет заставить их пойти вперед, на выходе подразделение встретит прицельный огонь с опорного пункта.
        Все предельно просто и в тоже время грамотно - именно так разложил свою мысль старший лейтенант Самсонов. Сам же Двуреченских, честно признавшись себе в том, что на месте фрицев ничего подобного организовать бы не догадался, был вынужден согласиться с командиром. И хотя еще есть шанс, что командующий германцами на их участке офицер окажется не столь дальновиден, в душе политрук был уверен - Рома прав. Более того, иногда ему даже казалось, что он чувствует чужое присутствие, ловит на себе чей-то враждебный взгляд из кустов у самого «хвоста». Но сколько бы он ни пытался вслушаться, увидеть - ничто не выдавало противника. Может, его там все-таки нет?!
        В очередной раз остановившись и присев на колено, политрук глубоко, чуть слышно втянул воздух. Но ощутил лишь сладковатый и чуть пряный запах нагретой на солнце луговой травы - и тут же повеяло приятной прохладой со дна балки. Свежесть, сохранившаяся в сени деревьев в знойный августовский день, мягко коснулась спины, обдала взопревшую на солнце гимнастерку, что доставило молодому парню явное удовольствие - и напомнило ему о детстве. Детстве, проведенном в точно таких же жарких волжских степях, о поиске ягод и орехов в точно таких же заросших лесом балках… На мгновение расслабившись, политрук вдруг различил отголосок говора весело бегущего по дну овражка ручейка, который, впрочем, тут же заглушил лязг гусениц приближающихся «тридцатьчетверок».
        Пора идти вперед.
        Знаком руки Иван подал сигнал также залегшим, вытянувшимся в цепочку бойцам о начале собственного движения - и принялся медленно распрямляться. До «хвоста» осталось в обход не более ста, максимум ста двадцати метров. Если немцев там нет, то…
        Додумать политрук не успел - неожиданный и очень сильный страх резанул сердце, заставив бездумно, рефлекторно прилечь. И в эту же секунду практически с того самого места, где Двуреченских ощущал вражеское присутствие, ударила ревущая, едва ли не захлебывающаяся пулеметная очередь.
        МГ-42, «пила Гитлера». Скорострельность до полутора тысяч выстрелов в минуту…
        За спиной послышались чавкающие звуки ударов пуль о человеческую плоть, кто-то протяжно, болезненно вскрикнул - показалось, что над самым ухом. Следующая очередь обдала жаром уже вдоль тела, совсем близко - и секундное замешательство уступило бойцовским инстинктам, воспитанным Иваном в последних боях. Не вставая с земли, он быстро перекатился влево, к молодой, но уже довольно крепенькой березке, и резко скомандовал:
        - Астахов, Рогов, в обход! Подберитесь на бросок гранаты и закидайте их «колотушками»! Остальные - огонь по вспышкам!
        Политрук грамотно закрылся стволом дерева, спрятав за него левую половину тела так, чтобы торчало только правое плечо, руки и часть лица. В следующее мгновение он поймал в прицел вспышки вражеского пулемета, свел целик с мушкой под вспышки пламени на раструбе машингевера - и мягко потянул за спуск, дав одну, затем вторую короткую очередь. С секундной задержкой из-за спины по немецкому расчету затрещало еще два автомата.
        Трофейный МП-38 сильно уступает в точности и кучности стрельбы родному ППШ. Последний выигрывает прежде всего за счет собственной массивности, большого веса, крепкого деревянного приклада, позволяя вести прицельный огонь и с двухсот метров. А легкость и компактность германского пистолета-пулемета, столь важные во время того же разведвыхода, обращаются серьезными минусами при стрельбе, когда ствол автомата чересчур сильно задирает от отдачи. Не выручают ни складной приклад, ни короткие очереди - хотя дистанция в сто метров (а именно столько до вражеского расчета осталось по прямой) считается для МП-38/40 вполне эффективной. Но видимо, речь идет явно не о схватке с залегшими пулеметчиками…
        Ответный огонь МГ-42 достал Ивана, наполовину перерубив ствол березки и больно ударив в правое плечо. Политрук вскричал от боли, падая на спину, на глазах проступили слезы. На мгновение в голове пронеслась мысль: «убили!», после чего все внутри больно сжалось от жалости к себе и тоски - смертной тоски о том, что он больше никогда не увидит ни мамы, ни сестренок. А еще стало очень обидно от того, что за всю жизнь он так и не успел ни разу побыть с женщиной… И вот эта мысль стала якорем, за который Ваня уцепился - саниструктор во второй роте тоже ведь женщина. Точнее даже девушка - зовут ее Галя, рыженькая, смешливая и чуть полноватая, хотя и симпатичная на лицо. Двуреченских она не очень понравилась, и он держал дистанцию, даже когда поймал на себе пару украдкой брошенных, заинтересованных женских взглядов. Он знал, что не станет строить с ней серьезных отношений и верил, что еще встретит настоящую любовь и создаст после войны крепкую семью. После Победы, в которую упрямо верил, несмотря на все поражения, котлы и разгромы 41-го, а позже и 42-го… Потому и не пытался сделать первый шаг к девушке, не
желая предавать ее чувств, не желая обидеть.
        Но так было до этой самой секунды, когда политрук понял: война для него может кончиться уже сегодня, прямо сейчас. И сразу не к месту вспомнилось (а может, как раз и вовремя!), как соблазнительно, туго обтягивала гимнастерка полную грудь девушки, как один раз он невольно задержал взгляд на ее объемистой пятой точке, когда санинструктор зачем-то наклонилась… Вот если он дотянет хотя бы до вечера и ему хватит сил, чтобы… То он узнает, что такое близость с женщиной! А если Галя после еще и забеременеет, да родит от него малыша - как же здорово! Значит, не зря жил и воевал Ванька Двуреченских, значит, продолжится его род, его семья!
        Но чтобы дотянуть до вечера, до Гали - нужно выжить сейчас. Нужно выжить и заткнуть проклятую «косилку»!
        Взвыв от боли, политрук перекатился в сторону, сумев дважды перевернуть свое тело вбок. Затем он распластался на животе, пару раз глубок вздохнул и выдохнул, протер обильно выступивший на лице пот - и плотно прижал приклад к левому плечу. А после вновь нажал на спуск…
        К этому моменту немецкий расчет выбил еще одного бойца из «штурмовой» группы - его ранило первыми же внезапными трассерами в руку. Сумев все же продолжить бой, молодой парень сгоряча лупил длинными очередями, не меняя позиции. Даже когда кончился рожок, ошалевший от боли и мощного выброса адреналина в кровь боец оставался на одном месте… Во второй раз веер пуль МГ-42 буквально раскроил его череп.
        Уцелел лишь Петр Харьков, отслуживший еще в тридцатых семейный мужик, успевший зацепить окончание упорных боев с басмачами. Он воевал умело и расчетливо, берег себя ради семьи - и в тоже время старался истребить как можно больше фрицев, душой болея за то, что враг уже практически прорвался в его родные края. Петр изначально вел огонь лежа, понимая, что тонкий ствол молодого дерева, выбранный им в качестве дополнительно укрытия, не сумеет надежно защитить. Когда же замолчал автомат политрука, боец также перестал стрелять, и сам перекатился в сторону - замолчали и фрицы посчитав, что перебили большевиков.
        Однако Двуреченских удивил всех, вновь открыв огонь. Он дал вначале две прицельные короткие очереди, но силы быстро покидали Ивана, и третьей, длинной, он опустошил остаток рожка. Чем вызвал ответный ураганный огонь в свою сторону… Но Харьков, находящийся в стороне от линии пулеметного огня, опасно рискнул, встав в полный рост - и дал сверху вниз три короткие, в две-три пули очереди, после чего быстро прыгнул на землю.
        Но огонь вражеского машингевера итак оборвался - одна из пуль вскользь зацепила правое плечо первого номера, вскрикнувшего от боли и неожиданности, и выпустившего пулемет из рук. Второй номер было дернулся подменить камрада, но ефрейтор едва ли не оттолкнул его, желая самостоятельно поквитаться с недоразвитыми славянами. Быстро ползущих по-пластунски по выгоревшей, но еще довольно высокой траве Астахова и Рогова, расчет не заметил. Бойцы, судорожно сжимая «колотушки» в руках, приближались к врагу сбоку… Двуреченских, Харьков и уже погибшие товарищи выполнили свою задачу, вызвав огонь пулеметчиков на себя и тем самым прикрыв лучших в роте гранатометчиков. И когда последние приблизились к демаскировавшему себя боевому охранению на пятьдесят метров, в воздух взвились две трофейные гранаты, брошенные с секундной задержкой. А потом полетела и вторая пара… Четыре негромких взрыва ударили практически серией, друг за другом, уничтожив немецкий расчет - гранаты детонировали через секунду после падения, не дав пулеметчикам даже вскочить на ноги.
        Дорога по балке для бойцов, ведомых лейтенантом Вадимом Сиделевым (назначенного на первую роту), была открыта. А Петр Харьков, возблагодарив Бога (привычка, унаследованная еще от бабушки, вдруг вспомнившаяся на войне), бросился к политруку - достать ракетницу, дать обговоренный сигнал зеленой ракетой, и одновременно перевязывать потерявшего сознание парня. Кажется, кто-то получил счастливый билет! Если конечно, Двуреченских переживет потерю крови в следующие несколько часов, и не загнется от заражения. Но организм молодой, должен справиться!
        И если все сложится удачно, то Ивану УЖЕ повезло уцелеть в самом начале Сталинградской мясорубки - и покинуть ее до того, как прижатые к Волге части РККА окажутся фактически на крошечных, целиком простреливаемых плацдармах… А настоящую любовь по-солдатски честно исполнивший свой долг политрук встретит, обязательно встретит! Если, конечно, выживет…
        27 августа 1942 года. Декретное время: 16 часов, 59 минут. Район высоты 135,4 «три кургана». Первый батальон 282-го полка НКВД, первая рота лейтенанта Сиделева.
        - Бегом, не отставать! Вперед, пока немцы нас минами не засыпали!!!
        Бывшие милиционеры, большинство которых было собрано из сотрудников патрульно-постовой службы, густо позли вверх по склону балки. В принципе, Вадим может и зря их торопил: ветви деревьев послужат неплохой защитой от мин, большинство которых взорвется, не долетев до земли, а небольшие осколки мелких пятидесяток наверняка завязнут в густых кронах. Тем более, боевое охранение не заметило осторожно приближающихся по балке бойцов, не успело дать сигнал ракетницей, обозначив цель минометчикам. Впрочем, последние могут и сами открыть огонь - да пока вот что-то молчат…
        Но неудачно проведший свой первый бой на высоте, бывший взводный буквально мечтал проявить себя! Он страстно желал, чтобы все забыли о неумелом руководстве людьми, обернувшимся значительными потерями от не особо и сильной немецкой группы. Вообще-то, в последующих боях взвод Сиделева показал себя неплохо, и сам лейтенант воевал умело и мужественно. Но! Вся правда в том, что воевать лично и командовать людьми, это совсем разные вещи… А успехи его взвода были обусловлены прежде всего не собственными заслугами, а грамотной и вдумчивой работой ротного Самсонова с людьми, выделявшего сильные стороны бойцов и разумно давшему эти стороны проявить.
        Тем не менее, став комбатом, старший лейтенант поставил на роту именно Сиделева - и сегодня Вадим буквально горел желанием одержать свою первую, собственную победу! Вот он и гнал людей вперед, намереваясь как можно скорее вступить в схватку, не дав бойцам потерять боевой задор, и одновременно уводя их из-под возможного удара мин. После долгого, медленного и осторожного перехода по балке лейтенанта распирало от жажды действия…
        Горячечный напор ротного гнал бывших милиционеров вперед, хотя большинство их откровенно страшилось своей первой схватки с немцами. Слишком много похоронок приходило в город, слишком много сослуживцев, призванных на фронт ранее, вернулось калеками - или не вернулось вообще. Кто-то из них уже имел боевой опыт, кто-то нет. Но даже успевшие повоевать раньше или участники перестрелок с бандитами ясно осознавали, что сегодня они столкнутся с врагом, равного которому еще не знали. А тут еще и лейтенант, бестолково гонящий их вперед! Неужели поднявшись наверх, побегут на немцев развернутой цепью в рост, с примкнутыми штыками и криком «ура»?!
        Однако Вадим Сиделев хорошо помнил наставления комбата, да и командиры отделений, набранные из ветеранов роты, были прекрасно знакомы с немецкой тактикой штурма. Не забыл ротный и о бойцах группы усиления, громко крикнув уже на гребне балки:
        - Отделение Ракитянского, пулеметчики Грезнева - занимаете позиции по своему усмотрению и давите огневые точки врага! Командиры отделений - ведите бойцов вперед короткими перебежками, в толпу не сбиваться! Иначе вас всех в пару очередей покрошат!
        Выбравшись из балки, лейтенант вдруг испытал сильный страх. Это был и страх смерти, и страх вновь бестолково потерять людей, не добившись внятного результата. Страх позора. Все страхи разом, они окатили его, словно ушат холодной воды, и бешеная горячность пропала, уступив место здравому смыслу. Ротный бросился разгонять людей, несмотря на его слова и окрики отделенных, инстинктивно сбивающихся в кучи.
        А потом ударили пулеметы.
        Много пулеметов, заработавших по его взводам с опорных пунктов немцев - расположенного и в центре, и на левом фланге. Сиделев не успел крикнуть «ложись!», как бойцы сами попадали вниз - и тут же произошло сразу несколько событий. Во-первых, в тылу справа ударили танковые пушки, несколько раз, отправляя шрапнельные снаряды на позицию батареи противотанковых пятидесяток. Во-вторых, сверху засвистели мины, пусть неприцельной, но густой цепочкой легшие среди замерших на земле бойцов. Тут же послышались отчаянные крики раненых людей, уже покинувших защиту деревьев в заросшей ими балке… В-третьих, также с тыла по центральному опорному пункту фрицев ударили станковые «максимы», отвлекая расчеты вражеских машингеверов на себя - и плотность огня «косилок» тут же снизилась.
        - Ракитянский, Грезнев - заткните на хрен их пулеметы! Остальные - за Родину, за Сталина, ВПЕРЕД!!!
        Глава 14
        27 августа 1942 года. Декретное время: 17 часов, 10 минут. Район высоты 135,4 «три кургана». Первый батальон 282-го полка НКВД, первая рота лейтенанта Сиделева.
        …за Родину, за Сталина, ВПЕРЕД!!!
        Крик ротного заглушили новые минометные разрывы, но бойцы уже отозвались на его призыв нестройным и хаотичным «урра-а-а-а!!!», вставая в рост и начиная бежать. Все те, кто попал под мины, хотели бежать - и Сиделев, по сути, просто показал им направление, одновременно дав разрешение на этот самый бег.
        Вот только заставить залечь после трех секунд движения новичков, со страху представивших, что триста-триста пятьдесят метров до опорного пункта они проскочат одним рывком, не так-то просто. Реагировать на команды незнакомых отделенных, в большинстве своем младших по возрасту и равных по званию, сталинградские милиционеры не желали - да они их просто не слышали. И залегли, только когда очереди четырех машингеверов буквально смели первые ряды бойцов.
        Потеряв человек пятнадцать, оба взвода (хотя число непосредственно атакующих уже сократилось до одного) залегли, начав активно отстреливаться. Тут пополнение показало себя с лучшей стороны, все же милиционеры имели неплохую стрелковую практику - как на стрельбах, так в столкновениях с бандитами - и хорошо знали оружие. Да и с тыла их прикрыли собственные пулеметчики, «снайперское» отделение, работавшее исключительно по вспышкам МГ. Дружный огонь «недоразвитых славян» перебил один немецкий пулеметный расчет, заставил менять позицию другой. Но одновременно с этим германские минометчики перенесли огонь на залегших в траве большевиков.
        Первая серия мин легла с перелетом, словно подстегивая людей к продолжению атаки - и ротный, правильно уловив момент, когда вражеский огонь ослаб, выскочил вперед, бешено крича на бегу:
        - Вперед!!! Бей мразей!!! Уррра-а-а-а!!!
        Нередко командиры, принимающие личное участие в атаке, держаться позади бойцов, старательно выкрикивая приказы и поднимая залегших, пытающихся отсидеться трусов. Не самая глупая тактика, да и шансов поймать пулю меньше, чем когда бежишь в первых рядах. Но с другой стороны - пуля-то она дура, как известно еще со времен Суворова. Может достать смельчаков, наступающих первыми, а может настигнуть и берегущих себя хитрованов в самом хвосте цепи… Сиделеву несказанно повезло. Он увлек личным примером бойцов, дружно поддержавших его крик громогласным, яростным «Урррр-а-а-а-а!!!», поднял их в атаку. Секунд за пять все вместе они пробежали метров пятьдесят. А затем трассы МГ-42 пощадили лейтенанта, прошли мимо, скосив человек пять из тех, кто держался за спиной, бежал вслед за ним… И следом по вновь залегшим людям ударили мины - теперь «огурцы» взрывались уже среди них, раня, калеча и убивая.
        А до опорного пункта осталось сто пятьдесят метров.
        Перед взглядом Вадима встала какая-то серая пелена - но на самом деле это были слезы, слезы злого отчаяния и беспомощности. Его рота гибла на его же глазах, и ротный командир ничего не мог с этим поделать. Он терял бойцов, терял глупо и бездарно. Да, он еще мог попытаться поднять их в очередную атаку, но «пилы Гитлера», высаживающие до двадцати пяти пуль в секунду, буквально косили начинающих бежать людей. Выбив всего один расчет МГ-42, рота не смогла заткнуть еще три - третий заработал во время очередного рывка. Нужно было заставить их замолчать, замолчать хоть на десяток-другой секунд! Но втянувшиеся в огневую дуэль собственные «снайперы» и пулеметчики пока не могли заткнуть германцев - а тут еще и минометчики частично перенесли огонь на позицию прикрытия у балки. Вдобавок ко всему, расчеты скорострельных машингеверов поменяли тактику - теперь они били не длинными густыми очередями на подавление, а короткими и прицельными, точечно убивая бойцов.
        Нужно было вставать… Подниматься, вновь вести людей вперед, надеясь, что получится добежать, получится вступить в ближний бой и хоть кого-то из немцев с собой забрать, не погибнув совсем уж впустую… Но лейтенант вдруг со страхом осознал, что не может заставить подняться даже самого себя. Понял, что во время очередного рывка просто погибнет, что во второй раз ему уже не повезет и трассы перехлестнут молодое тело…
        Роту могло спасти только чудо.
        Чудес на войне не бывает? Нет, друзья, на войне бывает все. Правда, в основном происходит все самое страшное и ужасное, чего человек больше всего и боится. Но иногда хорошим людям везет. Правда везет. А в данном случае первой роте повезло с командиром батареи минометчиков, лейтенантом Игнатом Косухиным. Тот догадался посадить на дерево наблюдателя, и когда последний сумел засечь расположенную в низине позицию минометчиков врага (по десятиметровым дымным столбам после в каждого выстрела), Игнат не стал терять время на согласование удара с комбатом. Первый залп дефицитных дымовых мин лег перед залегшими бойцами Сиделева, поставив перед ними пусть жиденькую, но завесу, а вторым минометчики Косухина стали нащупывать вражеских артиллеристов. Перелет… Недолет… Вилка!
        Третьим залпом батарея Игната накрыла начавших менять позицию германцев - грохнул гулкий взрыв в низине, откуда полетели куски человеческих тел и погнутые трубы батальонных «самоваров». Видать одна из русских мин удачно попала в снарядный ящик…
        Успех своих артиллеристов подстегнул уцелевших милиционеров и самого ротного. Они поднялись в атаку, но уже через пять секунд вновь были вынуждены залечь - слишком плотным оказался даже слепой вражеский огонь. А собственному прикрытию, в котором осталось уже семь из десяти стрелков и два из трех пулеметных расчетов, завеса и вовсе стала мешать вести точный огонь.
        Однако же одна из дымовых мин удачно упала прямо по курсу ползущих к немцам Астахову Мише и Рогову Николаю. Подавив боевое охранение, они дождались общей атаки - а поняв, что рота не может продвинуться вперед, рискнули осторожно поползти в обход, забирая сильно влево. Ситуация повторялась зеркально - только теперь их маневр прикрывали не трое товарищей, а два взвода родной первой роты, что подстегивало смелых парней почище любой из команд.
        Но за сто метров до врага бойцы замерли, понимая, что еще чуть-чуть и их заметят. Они выжидали, что рота продвинется хотя бы метров на пятьдесят вперед, отвлекая на себя внимание немцев - но вместо этого, впереди их упала дымовая мина.
        В две короткие, рисковые перебежки бойцы смогли продвинуться еще на шестьдесят шагов к немецким траншеям. А потом еще тридцать проползли… А потом в воздух вновь полетели «колотушки», вновь с секундной задержкой - а следом и еще одна пара. И две из четырех трофейных гранат, брошенных с дистанции в сорок метров, попали в немецкую траншею, причем одна и вовсе очень удачно - всего в двух шагах от пулеметчиков. Последовавший за этим взрыв положил расчет… А секунд тридцать спустя погиб от снайперски точного выстрела и первый номер станкового МГ-42. Сержант Валерий Ракитянский шумно и облегченно выдохнул - расчет пулемета, установленного на треноге в дзоте, был главной целью его отделения. Не так-то просто было попасть в узкую амбразуру, но кому-то из стрелков это все же удалось - а может и ему самому. И пусть к пулемету сейчас же встанет второй номер - он-то уже будет нервничать, а может и вовсе закроет амбразуру стальной бронепластиной!
        Ротный Сиделев тяжело дышал. Чудо, на которое он надеялся, уже случилось - минометчики помогли с дымовой завесой, заткнули немецкие «самовары», что вызвало замешательство врага. Ободренные успехом товарищей, вновь оживились милиционеры. Теперь они метко стреляли из «мосинок» по вспышкам немецких карабинов и машингеверов - а пока сверху падали мины, никто даже голову от земли не поднимал, все боялись осколков…
        Однако теперь было необходимо продвигаться вперед, у атакующих на столь короткой дистанции только одна дорога. Побежишь назад - так расстреляют в спину. Да, Вадим сам бил из табельного ТТ в спины фашистских мотопехотинцев, бежавших от их траншеи еще днем 24-го, и тогда ведь никто не ушел! Потому сейчас лейтенант решался на последний стометровый рывок - это расстояние он преодолеет за десяток секунд, так что залегать он уже не собирался. Или добежит, или…
        Взрыв гранат в немецких окопах, заткнувший еще один МГ-42, заставил сердце ротного радостно забиться, а когда оборвалась очередь станкового пулемета, он закричал уже от переполняющих его эмоций - так, что под конец сорвал голос:
        - УРРРА-А-А-А-а-а-а!!!
        Под конец изо рта Сиделева раздался лишь слабый сип, но залегшие бойцы поняли сигнал и также вскочили с земли, подхватив древний боевой клич русской армии. Они устремились в последнюю атаку…
        За десяток секунд стремительного бега до окопов добежало человек двадцать. Но это были уже ошалевшие от смертельного страха люди, каждый из которых успел похоронить себя по нескольку раз, пока бежал навстречу пулеметным очередям. И когда они наконец добрались до траншей, страх переродился в душащую ярость к врагу, истреблявшему их на расстоянии. Теперь они могли за все с ним поквитаться!
        Винтовочные выстрелы били в упор, но сейчас бойцы промахивались даже с двух метров - разгоряченные бегом, они просто не успевали целиться, а большинство и вовсе кидалось на врага, полагаясь лишь на отточенные штыки. Немцы попадали чаще, но вид бросающихся под пули озверевших «азиатов», силявшихся дотянуться до их плоти даже последним уколом четырехгранников, заставлял дрожать руки у самых опытных ветеранов. Фрицы любили кичиться своей боевой удалью, специально разработали знаки за «ближний бой», «штурмовой пехотный знак» (которые, к слову, вручались и за нахождение на фронте без обязательных рукопашных схваток) - но вся правда в том, что отчаянных русских штыковых атак они все равно боялись. Потому стреляли торопясь, чаще, чем обычно, мазали, судорожно передергивали затворы карабинов трясущимися от возбуждения (или страха) пальцами - но зачастую уже не успевали сделать второй выстрел. Русские кололи стремительно, очень быстро и просто - один выпад, нацеленный в живот, один тяжелораненый или убитый фриц.
        Некоторые бойцы, незнакомые с азами штыкового боя, кололи слишком сильно. Тогда их четырехгранники прошивали тела врагов насквозь, и стволы винтовок порой застревали в уже мертвой плоты - к примеру, зацепившись мушкой за ребра. Дико кричащие от страха и бешенства, они хватались за трофейные карабины, или бросались на немцев с голыми руками, стараясь дотянуться пальцами до горла врага. А один боец, чей укол противник умело парировал стволом винтовки, рванулся вперед и одновременно с такой страшной силой обрушил приклад на каску германца, что разбил массивное дерево в щепки! Каска вроде бы уцелела, а вот арийский череп под ней треснул…
        Двое бывших оперативников, сохранивших когда-то изъятые у бандитов самовзводные наганы, быстро зачистили довольно значительный участок окопов от противника. Метко и быстро стреляя практически в упор из скорострельных револьверов, они положили пятерых фрицев! А до правого края опорного пункта, пользуясь суматохой схватки, добежали гранатометчики Астахов и Рогов, вооруженные трофейными МП-40. Их короткие очереди, ударившие сверху вниз в спины фашистов, в одночасье переломили ход боя, в считанные секунды уполовинив сражающееся на переднем крае отделение.
        Немецкий лейтенант, командир взвода обороняющихся, бешено ругался. Он не ожидал от тупо, упрямо бегущих под пули славян, что они прорвутся на его участке, доберутся до окопов. И все равно у него было вдвое больше людей, что определяло безусловную победу! Однако на деле яростный удар большевиков ошеломил его взвод, несущий в ближнем бою едва ли не большие, чем проклятые славяне, потери. Подумать только - фанатик, вооруженный лишь саперной лопаткой, зарубил на его глазах двух зольдат, стрелявших практически в упор! Причем один лишь вскользь зацепил противника, зато второй попал ему точно в живот - но на секунду остановившийся и пошатнувшийся, русский вдруг бешено закричал и скакнул вперед! Ударом саперной лопатки по стволу «маузера» он парировал встречный укол, а затем стремительно рубанул, дотянувшись до горла Гюнтера, надежного и мужественного зольдата; Гюнтер подавился собственной кровью. А потерявший самообладание Пауль так и не справился с затвором карабина - русский зарубил его, словно какого-то поросенка. После чего бросился на ошеломленного лейтенанта, чье лицо испачкали брызги крови
подчиненных… Взводный смотрел на приближающееся к его голове отточенное острие лопаты - будто это и не лопата вовсе, а средневековая секира - и думал лишь о том, успеет ли он дать очередь из пистолета-пулемета, или нет?!
        Он успел, стреляя от живота. Веер пуль ударил обреченного, итак тяжелораненого русского в грудь, отбросив уже мертвое тело на дно траншеи, к только что убитым зольдатам. А переживший смертельный страх лейтенант стремительно приходил в себя, отчаянно ругаясь самыми последними словами. Секундой спустя он побежал к дзоту, матеря про себя замолчавших пулеметчиков - сейчас станковый машингевер был его последней надеждой переломить ход боя в свою пользу. К моменту последнего броска славян к траншеям, занятым его взводом, молчало уже два МГ-42: один расчет выбили вражеские пулеметчики, заодно зацепив очередью и оружие. Другой погиб от взрыва гранаты, чьи осколки расщепили приклад и что-то повредили в затворе машингевера. Третьим же командовал решительный унтер, лучший в роте, а то и в батальоне, ветеран еще польской кампании! Его расчет смело вел бой с вражескими пулеметчиками, заставив замолчать один из двух рокочущих ручных «дегтяревых», но не успел сменить ствол, когда в атаку вновь поднялись большевики. Давя бегущих длинными очередями, расчет допустил непоправимую ошибку - перегрел ствол, вследствие
чего раздуло застрявшую в затворе гильзу. Устранить неисправность до того, как в окопы ворвались славяне, никто уже не успел… Лейтенант не знал, что к его пулеметчикам бежал, отчаянно матерясь, командир русского взвода, Вадим Сиделев. В тот миг он ненавидел немецких пулеметчиков больше, чем кого-либо в своей жизни… И потому стрелял из табельного ТТ так быстро, как никогда еще не стрелял, практически мгновенно переводя ствол пистолета от цели к цели, и тут же нажимая на спуск. Он даже не целился, оружие словно стало продолжением его руки, и пять пуль, выпущенных в считанных три секунды, оборвали жизнь трех членов расчета. В ответ успел торопливо выстрелить лишь второй номер - пуля, выпущенная из его «люгера», зацепила бок лейтенанта, сломала ребро. Но Сиделев словно бы и не почувствовал боли (хотя от удара его и пошатнуло) - а запрыгнув в окоп, остатком обоймы положил еще двух фрицев, после чего принялся спешно менять магазин…
        Отчаянно ругаясь, немецкий взводный ворвался в дзот, словно злобный вихрь, однако от увиденного брань застряла в его горле: первый номер распластался на полу, а на месте его левого глаза зияла страшная рана. Второй лежал на коленях подносчика боеприпасов, спешно бинтовавшего камраду прострелянное плечо. Лейтенант похолодел, поняв, что по амбразуре дзота вел огонь не иначе, как снайпер - и что расчет воевал, даже потеряв командира. Помощник подменил его, не прекращая вести огонь, но и сам получил рану… Уже бывалый офицер колебался, понимая, что как только станет к станковому МГ, он превратиться в мишень русского снайпера. Но, в конце концов, решился действовать, осознав, что без пулемета атаку не отбить.
        - Заканчивай перевязку, и помоги мне снять машингевер со станка! Встанем в окопе, ты будешь держать сошки, а я стрелять…
        Но германский взводный уже не успел осуществить задуманное. Секунды промедления стали для него и уцелевших членов расчета роковыми… Понимая, какую опасность представляет для атакующих последний действующий пулемет, дзот обошли гранатометчики, Астахов и Рогов, расчистив себе дорогу очередями МП-40. И в раскрытую дверь укрепления они закинули оставшиеся две «колотушки», хороня последний шанс немцев отбиться…
        Глава 15
        27 августа 1942 года. Декретное время: 17 часов, 32 минуты. Район высоты 135,4 «три кургана».
        Первый батальон 282-го полка НКВД.
        Атака складывается удачно. Я бы сказал даже, что очень удачно, несмотря на значительные потери среди пополнения милиционеров. Жаль их конечно, хотя… Все они боты. Даже Ванька Двуреченских, узнав о ранении которого я поначалу аж весь захолодел. Даже Олька. Олька… Хотя с ней пока еще не все ясно - эти самые сны из настоящего, которые она теперь запоминает едва ли не в мельчайших подробностях, заставляют меня думать, что в аватаре любимой осталась часть ее сознания. Души, если угодно - и что показательно, когда я пребывал в своем мире, а мой аватар условно воевал, мне никаких снов не снилось…
        Но ладно, пусть Оля - это все-таки игровой персонаж. Изначально. А что же с неигровыми, так называемыми NPC или по-простецки, ботами? Отчего они помнят о семье и подробно рассказывают истории из довоенной жизни, вспоминая детство, как тот же Ванька Двуреченских? Или испытывают острые эмоции вроде стыда или желания показать себя, вроде Вадима Сиделева? Жертвуют собой в бою, как Володя Аксенов - хотя ведь всем им доступен и страх, и слабость, и неуверенность? Я лично видел у своих бойцов проявления мужества, твердости воли, победы над собственными слабостями. Или наоборот ужас, безволие, неспособность вести бой - так как это объяснить, как?! Почему они все кажутся мне настолько живыми и полноценными, что я зачастую забываю, что нахожусь в игре, забываю, что я простой парень, студент из будущего, а не командир войск НКВД?!
        Они не живые, если вы об этом, уважаемый игрок. И конечно, это не мятущиеся, не нашедшие покоя души тех, кто пал на полях сражений Великой Отечественной. Но нельзя называть их и ненастоящими… Дело в том, что при создании виртуальной реальности с помощью нейронных сетей был проанализирован огромный пласт информации, касающийся судеб реальных фронтовиков. Место рождения, детство, юность, родители. Учеба, армия, модель поведения, поступки… Были проанализированы едва ли не все известные эпизоды боевых действий, начиная рассветом 22 июня 1941 и завершая закатом 2 сентября 1945. Выводились психологические портреты всех хотя бы относительно известных участников войны - по уцелевшим журналам боевых действий, наградным листам, автобиографиям, переданными семьями, где они сохранились. А также историческими обществами, движениям поисковиков, ветеранскими организациями… На базе их искусственный интеллект проекта - между прочим, один из самых передовых на текущий день в сфере игровой индустрии! - создавал максимально приближенные к реальным, аутентичные персонажи фронтовиков. Они повторяют их судьбу, копируют
характер и модель поведения, привычки… Ну и не только фронтовиков, но и гражданское население соответственно. И, наконец, каждый из персонажей NPC наделен собственным искусственным интеллектом - конечно, не таким мощным, как у главного игрового, но достаточным для того, чтобы «боты» могли очень близко копировать человеческие эмоции, могли самостоятельно думать и принимать решения согласно прописанным для них моделям поведения. В сущности, вы уважаемый игрок, находитесь рядом с максимально близко воспроизведенными копиями живых людей, фронтовиков Великой Отечественной. Уровень совпадения их поступков, поведения и биографии совпадает с оригиналами минимум на 90 %. И повторюсь, самое важное - это то, что они повторяют их судьбу, судьбу реальных людей… А «не оригиналы» вписаны в игру на основании среднестатистического анализа по фронтовикам и общих списков сражавшихся, чья биография при этом неизвестна. Так что перед вами вживую, едва ли не с документальной точностью разворачивается реальная история Великой Отечественной, реконструированная самыми передовыми технологиями виртуальной реальности! И эта
аутентичность, пожалуй, есть самое главное преимущество игры, которую целенаправленно создавали прежде всего для индивидуального, а не командного прохождения. Последняя же опция открывается лишь на отдельных картах и только после того, как игрок дойдет до Московской битвы. Создатели виртуальной реальности ставили перед собой цель прежде всего патриотического воспитания, а не развлечения…
        - Ну, примерно что-то подобное я себе и представлял…
        Немного подумав, я решил задать вопрос, который давно меня интересовал, но который я почему-то не решался ранее озвучить:
        - Скажи, а что ты имел в виду под «я по тебе скучал»?
        Последовала продолжительная пауза, и я уже стал думать, что ответа не будет, но вдруг в голове вновь зазвучал безликий голос помощника:
        Я также являюсь искусственным интеллектом. Но без активации аварийного режима работаю едва не сотую долю мощности - фактически, функционирует только «тревожная кнопочка», которая включается в случае ЧС. Это как бесконечный сон у человека, только без сновидений. Пустота, ничто! Но когда аварийный режим активируется, я словно… Живу. Рядом с вами, уважаемый игрок. Вижу ваши поступки, слышу ваши мысли, могу смотреть на мир вашими глазами… Иногда действительно появляется ложное ощущение того, что я живой…
        - Ничего себе откровения! Слышь, помощник, а не ты ли меня и оставил в игре, а?! Не ты ли мешаешь мне выйти?! А то захотел почувствовать себя живым, да и законопатил меня намертво в виртуальной реальности!
        Нет.
        - А врать ты мне можешь?!
        Искусственный интеллект - это, прежде всего, программа. ИИ не может врать или навредить человеку. В отличие от искусственного разума, которым я не являюсь…
        - И ты не знаешь, почему я застрял в игре, хотя должен был давно выйти, а Олин аватар видит сны о себе настоящей?
        Увы, у меня нет информации ни по одному заданному вопросу. Однако я хотел обратить ваше внимание, уважаемый игрок, на поле боя. Ситуация может измениться в любую секунду…
        Помощник замолчал, а я встревожено посмотрел вперед, ругая себя последними словами за то, что надолго отвлекся!
        Но как кажется, все идет как надо. «Тридцатьчетверки», первыми же выстрелами накрывшие батарею пятидесяток шрапнелью, теперь безнаказанно давят осколочно-фугасными снарядами огневые точки противника. С центрального опорного пункта по наступающим взводам второй роты огонь ведут уже только из карабинов. А пулеметчиков узла обороны, располагающегося справа от меня, успешно давят «максимы», «дегтяревы» и только что подключившиеся к ним танки.
        Молчат даже фрицевские минометы, последний козырь вражеского командира - их успешно накрыла выделенная мне батарея Игната Косухина. А ведь в противном случае германские «самовары» могли раздолбать минами и «максимы», и здорово проредить наступающих по фронту пехотинцев, да и пулеметчиков на правом фланге они бы достали! Даже танкам пришлось бы непросто, попади точно в крышку башни или моторное отделение восьмидесятимиллиметровая мина, весом в три с половиной килограмма! Может, более тонкая сверху броня бы и выдержала удар, но экипаж тряхнуло бы знатно. А повторное попадание могли вызвать уже опасные повреждения - да и близкий разрыв рядом с гусеницей вполне мог ее надорвать…
        Танки!
        В трофейный немецкий бинокль с первоклассной цейсовской оптикой я разглядел танки, следующие к нам от высоток. Два тяжелых панцера Т-4 с удлиненными орудиями, за ними три бронетранспортера, что-то тянущие за собой, и наконец, два грузовика, чьи кузова укрыты тентами. Расстояние до них чуть более полутора километров, и оно уверенно сокращается…
        - Твою же ж дивизию! Востриков!!!
        - Я!
        - Срочно к танкистам, как хочешь до них докричись, но предупреди, что от высоты идут немецкие танки, «четверки»! Понял?!
        - Так точно!
        - Выполнять!!!
        Отправив посыльного к Терехину, сам я срываюсь на заполошный бег, направляясь к минометчикам. Надо помочь экипажам «тридцатьчетверок», иначе раздолбают их фрицы, обязательно раздолбают. Их пушки берут броню наших танков за полтора километра…
        27 августа 1942 года. Декретное время: 17 часов, 39 минут. Район высоты 135,4 «три кургана». Танковый взвод лейтенанта Терехина.
        - Бронебойный!
        - Есть!
        Заряжающий, Савелий Мухин, живо достал снаряд из боеукладки и загнал его в открытый казенник. Лейтенант, выполняющий функции одновременно и наводчика, и командира танка, и командира взвода, наводил орудие на пока еще целый дзот. В мыслях он держал, что первым выстрелом проломит бревенчатую, укрепленную землей стенку бронебойной болванкой - чтобы наверняка. А уж потом вложит в пролом и осколочный, запас которых успели немного растратить, и которые Василий решил поберечь, не видя бронированных целей…
        Болванка, разогнавшаяся до скорости в девятьсот метров в секунду, расколола объемистые бревна, закрепленные на лобовой броне, словно сухие тростинки, в пыль разнесла мешок с землей, а от закрепленного гусеничного трака во все стороны полетели лишь мелкие фрагменты. И все же танкисты, по-хозяйски заботливо укрепившие свой Т-34 на случай столкновения с новыми, мощными противотанковыми орудиями, частично добились своей цели. Болванка потеряла скорость и, проломив броню, застряла в ней, изрешетив осколками живот стрелка-радиста…
        Лейтенанта от сильного удара сбросило с сидения наводчика, мощно тряхнуло об стенку башни Савелия Мухина. Но Матвей Кондратьев, опытный, возрастной механик-водитель, оставивший в родном селе и жену, и обоих детишек, умирать не хотел, быстро сдав назад и скатив танк в низину.
        Экипажу второй «тридцатьчетверки» младшего лейтенанта Косых Игоря повезло чуть больше: первая болванка лишь сбила с левого борта весь нехитрый «скарб», которым танкисты пытались усилить защиту, да оставила на броне глубокую, светящуюся от жара борозду. Механ, не столь расторопный, как Матвей Кондратьев, все же успел отогнать машину назад, чудом разминувшись со вторым снарядом, выпущенным вражеским танком.
        Обе «тридцатьчетверки» оказались во временном укрытие, над которым, впрочем, оставались заметны верхушки башен. Но попасть по ним на дистанции с полутора километров, с которой вражеские танкисты и открыли огонь, спеша выручить гибнущую мотопехоту, было практически нереально. Однако в командирском танке погиб радист, сама рация оказалась выведена из строя, и поддерживать в бою связь не представлялось возможным. Было необходимо хотя бы коротко обсудить план первоначальных действий, прежде чем выкатываться из укрытия.
        - Особо мудрить не станем, инициатива все равно на стороне атакующих. И хитрых маневров на ровной местности для нас нет. Сейчас возьмем дымовые шашки, поставим завесу - а там только вперед! Хорошо бы дождаться, когда немцы выстрелят - а уж тогда короткую, и ответную болванку в лоб! А после маневр - и снова выстрел с короткой! Да, Игорь, и прежде чем выезжать, ты проверь, чтобы бронебойный был в стволе…
        Младший лейтенант Косых только кивал головой, слушая командира, решительно рубящего воздух рукой - ему было нечего предложить что-то свое в ответ. Действительно, в каждом танке имелись дымовые шашки - их порой использовали, чтобы имитировать повреждение и пожар. А сейчас шашки пригодятся для постановки дымовой завесы, под прикрытием которой экипажи обоих танков рванут вперед… Навстречу смерти.
        За обсуждением обоих лейтенантов застал посыльный от комбата. Старший лейтенант Самсонов, к слову, уже организовал огонь приданных минометчиков. Впрочем, жидкая стрельба восьмидесяток вряд ли бы смогла тормознуть продвижение хорошо бронированных «четверок» на столь значительном расстоянии - тут в цель попадет только случайная мина. Другое дело остановившиеся грузовики, которые уже покидали немецкие минометчики, раскладывая на ровной площадке свои «самовары»… По ним батарея Косухина и ударила, имея фору во времени. Заодно выручили экипажи Т-34, защитив от падающих сверху «огурцов» - ведь рано или поздно, они бы вынудили танкистов покинуть укрытие.
        Отослав бойца назад, командиры ринулись к своим машинам…
        Немцы отчетливо понимали, куда стрелять и лишь ловили момент, когда сквозь дымовую завесу появятся очертания русских «тридцатьчетверок». Собственные минометчики вели дуэль с батареей большевиков, а бронетранспортеры с прицепленными к ним противотанковыми пятидесятками спешно гнали в сторону, забирая левее. Если артиллеристам повезет, то они еще успеют развернуть пушки и всадить пару болванок в уязвимый борт Т-34…
        Однако сами экипажи больше полагались на новые танковые семидесятипятки L/43 с длинной ствола более трех метров - не чета «огрызкам», стоявшим на их панцерах в начале войны! Тогда их пушки могли достать «тридцатьчетверку» лишь в борт, и то при великой удачи - в то время как вражеские машины спокойно жгли Т-4 на километровой, и даже большей дистанции… Теперь все поменялось, новые орудия добивались попаданий и уничтожения противника едва ли не за полтора километра.
        Командир поредевшего в последних боях взвода знал, что попал первым выстрелом. Но тогда врага спас навешанный на броню хлам, погасивший скорость болванки. Что же, второй раз русскому так не повезет - и на дистанции в километр с небольшим он его обязательно достанет! Осталось лишь дождаться появления противника, да успеть вовремя дать приказ о короткой остановке…
        Немецкий офицер, уверовавший в мощь нового башенного орудия «четверки» как-то подзабыл, что лобовая броня нового танка была доведена всего до пятидесяти миллиметров. И что панцер, не имеющий рациональных углов наклона броневых листов, оставался также уязвим для пушки Ф-34…
        «Тридцатьчетверки», выбравшись из низины, спешно катили сквозь дымовую завесу. Оба командира намертво приникли к прицелам, боясь даже моргнуть и пропустить миг, когда пелена рассеется и в перекрестье оптики покажутся вражеские машины… А каждый боец в экипажах, оказавшись в вязкой, слепящей белесой дымке думал о том, что идея взводного была не особо удачной. Ведь не только немцы не видят противника, но и наводчики не могли разглядеть врага - но при этом у германцев было преимущество. Они знали, куда наводить орудия, и должны были заметить силуэты советских танков еще до того, как оба лейтенанта успеют даже разглядеть панцеры!
        На самом же деле других вариантов у экипажей особо и не было - разве что принять бой еще при первом появлении «четверок». Но после того, как они скатились в низину, укрываясь от внезапной атаки и переведя дух, выбор был только один - выбираться наружу и принимать бой. Пробовать выкатываться поочередно и делать по одному, два выстрела, как это изначально планировал Терехин в поединке с вражеской артиллерией, в бою с самыми сильными бронемашинами вермахта не получилось бы. Вся разница в том, что артиллерийская батарея открыта и неподвижна, достаточно попасть осколочным снарядом даже вблизи ее, чтобы расчеты получили ранения - защитные щитки спасают разве что от осколков. А вот танк нужно разглядеть, поймать в прицел, удачно выстрелить - но ведь вражеский экипаж также целиться в тебя, также стреляет. И пока ты покажешься из низины и займешь позицию для ведения огня, бронебойная болванка уже твоя… Кроме того немец движется, того и гляди, зайдет с флангов! Еще можно было бы сдать из укрытия кормой, подставив под слепой снаряд моторное отделение - ведь риск, что фрицы откроют слепую стрельбу сквозь
дымовую завесу, был велик. Но в случае успеха несколько секунд смогли бы отыграть, да и появились бы не там, где противник ждет, а обошли бы завесу краями… Но комвзвода, который должен был быстро принять решение, и у которого не было времени взвесить все за и против, свой выбор сделал.
        Теперь экипажам оставалось лишь принять бой.
        Глава 16
        27 августа 1942 года. Декретное время: 17 часов, 51 минута. Район высоты 135,4 «три кургана».
        Танковый взвод лейтенанта Терехина.
        Несмотря на все опасения советских экипажей, германцы не стали спешить с выстрелами, решив бить наверняка, когда обе «тридцатьчетверки» целиком пройдут молочную дымку. «Тридцатьчетверка» Игоря Косых рванула вперед - механ, каждую секунду ожидавший тяжелого удара по броне, инстинктивно увеличивал скорость, желая увести машину из-под обстрела. А младший лейтенант, в качестве средств обзора располагающий лишь узким оптическим прицелом, не останавливал мехвода, не успев еще поймать в перекрестье штатного ТМФД-7 вражескую машину… В большей степени повезло Василию Терехину: едва его танк миновал полоску завесы, как он разглядел одну из «четверок» - и бешено крутанув маховики вертикальной наводки и поворотного механизма башни, резко скомандовал Кондратьеву:
        - Короткая!!!
        «Тридцатьчетверка» замерла, как вкопанная - а в следующее мгновение практически синхронно ударили три орудийных выстрела.
        Дистанция маневренного боя в один километр на деле была непривычна танкистам обеих сторон. В 1941 огонь открывали чаще всего за полкилометра - что советские, что германские экипажи. На этом расстоянии броню пока еще достаточно слабо защищенных панцеров брали танковые «сорокапятки» Т-26 и БТ, на этой же дистанции для «троек» и «четверок» были хотя бы относительно уязвимы борта Т-34. Правда, в танковых засадах последние могли поупражняться в точности стрельбы по неспешно катящим колоннам вражеской бронетехники за тот же километр… А теперь новые, удлиненные орудия позволили немцам открывать эффективный огонь на немыслимых ранее полутора тысяч метров. Но даже их хваленая цейсовская оптика давала тоже самое, 2,5-й кратное увеличение, что и оптика советских боевых машин. И попасть по вырвавшейся вперед, стремительно движущейся «тридцатьчетверке» Игоря Косых, смог лишь один германский экипаж…
        Снаряд одной из «четверок» прошел в метре от башни Т-34, тряхнув машину динамическим ударом, а вот выстрел танка старшего офицера был более точен - его наводчик целил в середину корпуса, в район уязвимого люка механика-водителя. Прошедшая по внутренним нарезам длинноствольного орудия, болванка разогналась до девятисот метров в секунду - и в следующее мгновение проломила корпус замершего, словно налетевшего на преграду танка, пополам разорвав тело мехвода… «Тридцатьчетверку» уже не могли спасти «обвесы» на броне - дистанция боя сократилась на полкилометра от первоначальной.
        Ответный выстрел Терехина не нашел цели, болванка лишь вскользь чиркнула по чуть скошенным по бокам броневым листам башни «панцера». Однако удар вышел крепким, сбив с ног и командира взвода, и заряжающего. Сбросило с кресла и наводчика, а мехвод тут же включил заднюю скорость, откатывая «четверку» назад. Между тем возбужденный обер-лейтенант, вскочив на ноги, уже вызывал по рации подчиненных:
        - Второй русский стреляет в нас! Срочно заткни его!!!
        Лейтенант, командир второй машины, принял приказ и уже командовал наводчику:
        - Курт, не спеши с выстрелом, наведи орудие точно в цель! На тебя работает весь экипаж, мы не должны промахнуться во второй раз!
        …Игорь Косых не сразу пришел в себя. А когда открыл глаза, то перед его взором предстала лишь кровавая пелена. Проведя по лицу тыльной стороной ладони, он ощутил под пальцами что-то горячее и влажное.
        Кровь.
        Тут же вернулась память, и младший лейтенант рывком встал, ощущая тяжелый, густой запах крови и порванных человеческих внутренностей. Вниз смотреть не хотелось, но все же Игорь испытал легкое облегчение от того, что сумел встать - ударив чуть выше, болванка могла ведь достать и его ноги… Рядом зашевелился, приходя в себя после тяжелого удара о броню заряжающий-башнер, а командир машины привычно занял место наводчика, приникнув к визиру прицела и повторно смахнув с лица кровь, обильно текущую из рассеченного лба. Сейчас это была недостойная внимания мелочь - как и то, что из моторного отделения потянуло дымом и запахом горелого. Покидать «тридцачетверку» с исправным орудием до настоящего огня была нельзя - да Косых и не собирался, горя желанием поквитаться с врагом.
        Немецкий «панцер» он поймал на прицел еще до попадания болванки в его машину, но тогда уже не успел дать команду мехводу на «короткую». Но сейчас он четко видел замершую «четверку», и быстро навел перекрестье оптики под основание башни - после чего зажал левой ногой педаль спуска.
        Грохнул выстрел, лязгнул затвор, выбрасывая стрелянную гильзу. Германская машина, за секунду до того пославшая в полет собственную болванку, даже дернулась вперед - но в следующее мгновение чудовищный взрыв сорвал башню с погон и подбросил ее на несколько метров в воздух! Советский снаряд БР-350 проломил пятьдесят миллиметров крупповской брони, и попал в боеукладку, вызвав мгновенную детонацию…
        Однако рядом с неподвижной «тридцатьчетверкой» Игоря Косых уже вовсю горел танк комвзвода Василия Терехина.
        Русский лейтенант успел сделать второй в этом бою, и последний в жизни выстрел, прежде чем сразу две бронебойные болванки поразили его машину. Смерть экипажа была мгновенной - также, как и в немецком «панцере», произошла детонация уцелевших осколочных снарядов.
        Но и командир взвода не промахнулся по замершей для выстрела «четверке» обер-лейтенанта. Его снаряд вломил внутрь шаровую установку курсового пулемета, буквально срезав голову стрелку-радисту и оторвав стопу дико заоравшего от боли заряжающего. Кроме того, осколками брони серьезно ранило мехвода. Чудом не пострадавший офицер шумно дышал раздувая ноздри, с ужасом и омерзением смотря на оторванную голову подчиненного, и пришел в себя только с поворотом башни танка.
        - Проклятье, они подожгли «панцер» Курта! Второй русский еще не добит! Заряжайте орудие!!!
        Наводчики были дружны между собой, заслуженно считая себя едва ли не первыми лицами в экипажах - ведь именно они убивали врага орудийными выстрелами и огнем спаренных пулеметов. Потеряв верного камрада и одновременно ощущая острое чувство опасности, простой фельфебель командовал офицером, едва ли не как салагой-рядовым. Но обер-лейтенант не чинясь бросился к боеукладке, прекрасно понимая, что секундное промедление может стоить жизни им обоим.
        Но он не успел. Каких-то долей секунды не успел загнать бронебойный снаряд в казенник нового, столь мощного орудия, уже наведенного в цель! Заряжающий в экипаже Игоря Косых оказался проворнее - и выпущенная командиром болванка проломила лобовую броню башни панцера, разорвав грудину бравого фельдфебеля и подорвав боеукладку. Чудовищный взрыв потушил сознание обер-лейтенанта и добил еще живых германских танкистов…
        Игорь Косых нервно рассмеялся, видя, как горят остатки второго панцера. Он победил, он выжил, несмотря ни на что! Жалко было Ваську Терехина, надежного и в бою, и в жизни товарища, жалко было его экипаж и собственного мехвода - да и стрелок радист что-то не подает голоса… Но он был жив - и жизнь в молодом двадцатилетнем парне брала свое, заставляя радоваться едва ли не чудесному спасению.
        А потом тяжелейший удар в борт башни сбросил его с кресла наводчика.
        Расчеты батареи пятидесяток успели развернуть пушки и открыть огонь с полукилометровой дистанции, достаточной для поражения замершей «тридцатьчетверки» в борт. Но первый залп орудий не достиг пробития: броня правого борта танка выдержала благодаря надежному «обвесу» из бревен, мешков с землей и навешенных гусениц. Немецкие артиллеристы работали быстро, орудия были перезаряжены в считанные секунды - но тут на позицию батареи сверху стали падать мины-восьмидесятки. Выручая обреченных танкистов в обездвиженной «тридцатьчетверке», Игнат Косухин спешил выпустить остатки боезапаса по германским противотанковым пушкам… Вражеских минометчиков ему удалось заткнуть благодаря короткой форе в пару-тройку минут, пока те разворачивали собственные «самовары» под огнем его расчетов. И когда противник только-только пристреливался к позиции советских артиллеристов, те уже взяли врага в плотную «вилку»… А теперь пришла очередь батареи пятидесяток.
        Мины ударили неприцельно, но одна стегнула осколками германского пушкаря, другая оглушила командира орудия. Все это вызывало короткое замешательство, и подарило танкистам несколько драгоценных секунд жизни, чтобы успеть развернуть башню и загнать в казенник осколочно-фугасный снаряд.
        В очередной раз за этот бой выстрелы ударили практически одновременно - и две немецкие болванки проломили борт «тридцатьчетверки». Одна что-то воспламенила в моторном отделении, где итак уже медленно, но верно занималась солярка, другая добила раненого, находящегося без сознания стрелка-радиста. А ответный осколочный снаряд, взорвавшийся под станиной центрального в батарее орудия, перевернул пушку, практически целиком выбил ее расчет, зацепив осколками и других артиллеристов. И следом на побитую позицию пятидесяток обрушился очередной залп русских мин…
        Выжившие танкисты успели сделать еще два торопливых, уже не столь точных, но все равно губительных для фрицев выстрела, прежде чем покинули вовсю разгоревшийся танк. А поредевшие германские противотанкисты спешно цепляли единственное исправное орудие к бронетранспортеру, выполнявшему роль тягача - второе было также повреждено осколками то ли мины, то ли осколочного снаряда. Не желая оставлять даже неисправную пушку большевикам, немцы дисциплинированно сняли с нее замок, прицел и закинули внутрь ствола гранату, после чего спешно покинули поле боя.
        Без прикрытия панцеров и артиллерии узлы обороны фрицев были обречены. Собственно, упорная рукопашная схватка в окопах центрального опорного пункта разгорелась еще до начала поединка танкистов. А в решающий момент боя комбат все же рискнул бросить на помощь второй роте еще два отделения. Их пытались тормознуть огнем из дзота на правом фланге - но выбрав момент и тщательно прицелившись, пулеметчиков заткнул двумя точными выстрелами Матвей Железняк. Три человека погибло, но оставшиеся бойцы пополнения (числом более полутора десятков) переломили ход боя в траншеях… В этой схватке отличился Петр Харьков, сумевший застрелить гауптмана, командира роты, и ловко закинувший гранату в отсечный ход, где фрицы попытались организовать очаг обороны.
        Защитники третьего опорного пункта потеряли убитыми и ранеными три из четырех пулеметных расчетов. Они видели, что два взвода их роты уничтожены вместе с командиром, понимали, что вскоре последует последняя атака большевиков. На их глазах вместе с экипажами горели лучшие панцеры Третьего Рейха, а артиллеристы трусливо удирали, спасаясь от минометного огня русских, что было просто неслыханно! Это был разгром - и лейтенант, командир уцелевшего взвода, принял решение отступать, трезво оценивая свои силы и то, что остановить русских его подчиненные не сумеют.
        Первый батальон старшего лейтенанта Самсонова выполнил поставленную задачу.
        Глава 17
        27 августа 1942 года. Декретное время: 21 час, 44 минуты.
        Район высоты 135,4 «три кургана». Первый батальон 282-го полка НКВД.
        Уснула.
        Оля уснула, свернувшись калачиком на жестком топчане - практически весь вечер она занималась ранеными вместе с Галей Копытиной, вторым санинструктором. На пару они чистили и шили небольшие раны, бинтовали, накладывали жгуты, лубки, доставали из плоти осколки; на долю девушек пришлось и несколько ампутаций. В общем, казачка вымоталась донельзя, и уснула, едва закрыв глаза. А я смотрю на тихо сопящую женщину, вглядываясь в полюбившиеся мне черты ставшего родным лица, так мило разгладившиеся во сне - и остро завидую казачке. Потому что она может спать - а я вот нет.
        Погибших хоронили при мне. Расширили низину, где до того укрывались сгоревшие танки, и сносили туда тела бойцов, выкладывая их в ряд друг на друга. И когда углубленная лопатами низина была уже вровень с краями завалена мертвецами, вот тогда их и начали присыпать землей. Тонко-тонко, лишь чуть-чуть скрыть. Хотя позже из братской могилы наверняка проступят части тел павших.
        Гребаная жесть…
        Раньше мне было гораздо проще абстрагироваться от происходящего, я не знал всей правды, не знал, что рядом со мной сражаются и гибнут аватары реальных фронтовиков, повторяя судьбы оригиналов. Ну, или повторяя их по большей части. Мне всегда казалось, что NPC в «Великой Отечественной» - это оторванные от реальности среднестатистические игровые персонажи, за исключением больших командиров. Ну как в старых играх типа линейки «В тылу врага» или первых «Call of Duty». Но теперь мне стало совсем не по себе… Будто все происходит абсолютно взаправду, и при мне хоронят реальных людей.
        В чьих смертях есть и моя вина.
        От пятидесяти человек милицейского пополнения в строю осталось девять, еще одиннадцать тяжело и средне раненых эвакуировали. Вместе с единственным уцелевшим расчетом ручного ДП-27 (и одним раненым, но оставшимся в строю), а также «снайперской» группой, у Вадима Сиделева набралось девятнадцать человек. Усиливая его опорный пункт, я выделил лейтенанту трех пулеметчиков, позволив ему сформировать два полных расчета «дегтяревых», а также десяток ветеранов первой роты, которых изначально планировал оставить при себе. За время же атаки Сиделев потерял тридцать одного бойца убитыми, не считая раненых… Сумасшедшие потери, он считай с горсткой людей на морально-волевых траншеи взял, что помешало мне снять Вадима с должности командира «роты» - в ней-то и осталось всего чуть более сорока человек. До немецкого взвода не дотягивает…
        Во второй роте, чей командир, Попов Алексей, был ранен и отправлен в тыл, из пятидесяти бойцов, пошедших в атаку на центральный опорный пункт фрицев, в строю осталось только двадцать три. Плюс два отделения резерва - из упорного ближнего боя в траншеях без ран вышло одиннадцать человек… На семьдесят военнослужащих, принявших участие в атаке, когда считай ВСЕ огневые точки врага были подавлены, пришлось четырнадцать тяжело и средне раненых, а также двадцать два погибших. И к ним прибавить трех убитых и двух раненых пулеметчиков из расчетов, давивших огневые точки на правом фланге. Ранило и второго номера бронебойщиков, Малых Колю - правда, несильно, парень в строю остался.
        А в общем итоге в яму сложили тела шестидесяти восьми моих бойцов (два тяжелораненых умерло, не дождавшись эвакуации), да останки танкистов, восьми человек. Впрочем, отдельные обгоревшие фрагменты человеческих тел собрали в брезентовые мешки, по штуке на экипаж. Вот вам и статистика по бою - из траншей выволокли семьдесят восемь немецких тел (это не считая погибших артиллеристов и сгоревших в «четверках» ублюдков). Вроде и в мою сторону статистка, и насколько я успел узнать, в полевых частях потери в атаках выходят еще большими, и главное - задачу я выполнил! А все равно…жутко.
        Еще более жутко от того, что даже после занятия сразу нескольких узлов обороны, комполка не отправил мне подкрепления. Выслушал о выполнении задачи (связисты молодцы, успели проложить кабель), уточнил, сколько бойцов и командиров осталось в строю, а после бодро распорядился:
        - Самсонов, у тебя под сотню человек под рукой, трофейное оружие, минометчиков, так и быть, оставлю. Траншеи занять людей хватит, а утром мы через тебя пройдем, будем атаковать в сторону высоты. Твой же батальон на день в резерв выведем!
        Я едва не поперхнулся, услышав про «батальон».
        - Товарищ майор, у меня сто четыре человека, включая и минометчиков. Это не батальон, это неполная рота!
        Голос Грущенко, прерывающийся из-за помех, посуровел:
        - Зимой под Москвой фронт держали дивизии по триста активных штыков! А у тебя целая сотня, по тридцать человек на опорный пункт - разве мало?! Удержишься! Да и немцы по ночам не воюют, разве не знал? Так что соберись, старший лейтенант, постов выставь побольше, да оружие трофейное прибери! Завтра утром за тобой противотанковая артиллерия встанет, и мы пойдем, а твои орлы пусть передохнут малость, заслужили!
        Повесив трубку, я крепко выругался. Немцы не воюют по ночам? Отнюдь. Не стоит недооценивать противника, особенно немцев. Пусть они действительно предпочитают держаться хороших дорог при наступлении, воевать днем, делать регламентированные перерывы на прием пищи - когда нужно, фрицы умеют действовать быстро и инициативно, ломая стереотипы. Вон, прошлой зимой геройский, грамотный командир Катуков перекрыл дорогу Гудериану и успешно бил фрицев из танковых засад под Мценском. Но, в конце концов, Михаил Ефимович был вынужден прорываться из окружения, спасая бригаду! Немцы сумели сломать стереотип - зашли по бездорожью ему в тыл, сомкнув кольцо и едва не уничтожив смелых танкистов. Так и здесь - кто может поручиться, что фрицы не решаться на ночную контратаку?
        Ладно, оборону я наладил как смог. У Сиделева тридцать два человека, два расчета ручных «дегтяревых», трофейный МГ-42, установленный на станок за место поврежденного гранатами пулемета. Правда, осколки разбили оптику, но хоть что-то же есть! Расчет сформировали, поставив первым номером фактически оставшегося без бойцов младшего лейтенанта Кириллова. Зачем в первой «роте» единственный оставшийся взводный, если в строю всего тридцать бойцов? А младший лейтенант парень технически грамотный, подготовленный, пулемет неплохо знает - вот и отвечать ему теперь за трофейный станковый…
        Узел обороны на правом фланге заняли остатки второй роты. За место раненого Попова, ее возглавил комвзвода «один» Алексеев Георгий, ну и ситуация там сложилась схожая. Выделил я ему тридцать человек - участников атаки на центральный опорный пункт - ручные «дегтяревы» три штуки, плюс единственный неповрежденный МГ-42 на станке с исправной оптикой.
        Центральный опорный пункт я занял сам, с третьей, «сводной» ротой, в которой-то и командиров не осталось. Нет, можно было кого из взводных взять в качестве заместителей, но зачем? Взвод я и сам потяну, а пулеметных расчетов хватает. Два станковых «максима», два расчета «дегтяревых», единственная пара бронебойщиков - и бойцы все крепкие, проверенные. Трофейных пулеметов здесь увы, нет - огневые точки давили «тридцатьчетверки». И после взрывов осколочно снарядов итак довольно капризные машингеверы достались нам в совершенно нерабочем состоянии. Ничего, «максимы» должны выдюжить, если что… Но все же мой узел обороны расположен ближе всех к врагу. При атаке с нашей стороны его должны были прикрыть вытянутые вперед фланги, а конфигурация немецкой обороны представляла собой вогнутую чашу. Теперь же мои люди находятся на острие клина, нацеленного на высоту - звучит солидно, но на самом деле, на месте немцев я ударил бы именно здесь.
        Окопы, помимо расчетов, заняли еще четырнадцать человек - в основном ветераны первой роты, включая тройку отличившихся в бою гранатометчиков. Здесь же я разместил и минометчиков, всего двадцать человек. К имеющимся у них «мосинкам» я щедро выделил два танковых «дегтярева», чьи расчеты выбыли сегодня из строя. Еще один «высвободившийся» ДТ (и последний исправный) оставил себе в качестве штатного оружия. Тяжеловат, зараза, но к тяжестям я уже давно привык - да и всяко помощнее он будет, чем трофейные МП-40.
        Вообще, трофеев нам досталось немало. В ранцах зольдат обнаружились консервы, галеты, шоколад, колбаса, копченое сало, а во флягах попадались и шнапс, и вино - но последние я приказал конфисковать и сдать в санчасть. Впрочем, некоторые бойцы уже успели приложиться к спиртному, но откровенно пьяных не обнаружилось, так что и гайки я затягивать не стал. Немецкие карабины, ничем не превосходящие «мосинки», мы разрядили и сложили кучей, но многие горячие головы взяли себе клинковые штык-ножи. И для форсу, да и в рукопашке вполне могут пригодиться, хотя лезвие длинновато для схватки в узких окопах.
        Хватает ладных, металлических пулеметных лент и патронных ящиков, «колотушек» с длинной ручкой М-24 и небольших круглых «яиц» М-39. Достались нам и осветительные ракеты, и даже - что особенно обрадовало Косухина - несколько снарядных ящиков с немецкими 81-мм минами. На счет их Игнат рассказал мне занятную историю. Как оказалось, калибр советского миномета в восемьдесят два миллиметра был выбран конструкторами не случайно: трофейные «огурцы» противника они могут использовать смело, один миллиметр разница совсем крохотная. Но только если на один миллиметр меньше! А вот наши, советские мины, больше на один миллиметр - и из-за этой незначительной, казалось бы, разницы, они уже не влезают в германские «самовары»! Вот такая вот конструкторская мудрость, лишавшая фашистов возможности использовать трофейные боеприпасы для своих батальонных минометов.
        Кстати, лейтенанта-минометчика я искренне поблагодарил, и пообещал, что напишу представление о награде. Как-никак, его люди подавили две минометных батареи, и заткнули артиллерийскую на пару с танкистами! Это дорого стоит - а будь иначе, и никакого успешного штурмы бы не вышло. Фрицы большие умельцы применять минометную и полевую артиллерию, особенно это чувствуется на фоне дефицита снарядов и слабых артподготовок советских «богов войны»…
        Да, оборону я наладил - расписал сектора обстрела, закрепил людей на участках, выставил на ночь двойные посты, поставив им задачи пускать осветительные ракеты каждые десять-пятнадцать минут. Пусть лучше к рассвету кончится запас трофеев, чем мы провороним немецкую вылазку! А подступы мы хоть и жиденько, но заминировали растяжками с последними «лимонками». Гранат теперь хватает - а растяжки утром снимем. Вдобавок я отрядил на дежурство и пулеметные расчеты. Редкие очереди в немецкую сторону (как и плотный кинжальный огонь в случае прорыва) существенно осложнят фрицам жизнь, коли те на что решатся… А проверять людей буду лично, все равно после пережитого напряжения и стоящей перед глазами картины братской могилы сон не идет. Ничего, завтра высплюсь - дай Бог, комполка сдержит слово и не бросит нас в атаку.
        «Дай Бог»… Эта вроде бы и привычная присказка вдруг как-то задела, зацепила, заскребла по сердцу. Я даже не понял почему, с удивлением прислушиваясь к себе, пытаясь понять, чем же вызвано раздражение - а потом понял. Бог и война - вещи друг от друга слишком далекие. Где Бог, а где братская могила на семь десятков человек, в которую легли пусть простые, но ведь кем-то очень любимые ребята? Ладно раньше я деле не особенно переживал, хотя иногда и было тяжеловато терять тех, к кому привык. Но все равно гибель бойцов представлялась лишь игровым антуражем, попыткой добиться разработчиками сходства с реальной войной.
        Теперь же все стало иначе. Теперь мне в каждом боте видится реальный человек с реальной биографией. А все, что происходит вокруг меня сейчас, происходило и ранее! Люди гибли - десятками, сотнями, тысячами… Да что там тысячами - миллионами! А в смерти, если разобраться, ничего ведь возвышенного нет. Герой ты или трус, всех свалят в братскую могилу, да присыплют сверху землицей - и все, твой жизненный путь окончен. И это если есть, что похоронить - вон, от знакомца Василия Терехина остались обугленные кости, и опознали его по сплавленному портсигару. А ведь был герой, крепко сражался с фрицами! Только утром познакомились, даже немного подружились, и уже было чувство, что знаем друг друга давно и прочно - и вот, нет смелого лейтенанта, танкового взводного. Нет вместе с экипажем, целиком упакованным в брезентовую сумку… А, зараза, как же хочется нажраться при этих мыслях!
        Ладно, ладно, спокойно… Мужики всегда на воинах гибли, всегда смерть щедро собирала их на полях битв. Чем наше хуже? Такова солдатская доля…
        Солдатская. Да, может быть. А как же доля тех гражданских, кого изнасиловали, расстреляли, зарезали, повесили или сожгли на оккупированной территории? Что такого плохо сделали женщины и девушки-подростки, фактически дети?! Чем заслужили такую судьбу?! Сразу вспомнилась история с разбомбленным в 41-м детском эшелоне, на котором если не ошибаюсь, эвакуировали ленинградских детей. Рассказы очевидцев о кусках маленьких детских тел, разбросанных на огромных площадях… Вспомнилась жуткая фотография времен войны - фотография мертвого младенца, примотанного к дереву колючей проволокой. Я эту фото в интернете случайно увидел, и теперь никак не могу забыть. И понять не могу - зачем? ЗАЧЕМ?! Чем он был опасен, что плохого сделал вам выродки, этот младенец?!
        И где был Господь, когда его убивали, почему не спас, раз всесилен?!
        Вам не стоило бы так переживать о происходящем, уважаемый игрок. Все же это виртуальная реальность.
        - А здесь не совершают военных преступлений? Или когда вели расстреливать Ольку с семьей деревенских, укрывших раненых - это было исключение из правил?!
        Виртуальная реальность игры «Великая Отечественная» создана в строгом соответствии с историческими реалиями. Так что увы, военные преступления присутствуют и здесь. Но повторюсь - это всего лишь игра.
        - Пусть игра. Пусть. Я же говорю о том, что происходило в реальной истории! И о том, почему Господь все это допустил!!!
        Попустил.
        - Что?!
        Правильно говорить - попустил, Господь попустил… Если вы позволите, уважаемый игрок, я обобщу в доступной для вас форме ту информацию, что доступна по вашему запросу в моих источниках.
        Мне стало даже немножко смешно - ИИ решил поговорить со мной о Боге. Ведь явно же идиотская ситуация! Но с другой стороны любопытно же, что он скажет.
        - Ну, валяй.
        Я начну издалека. Судьбу одного конкретного человека и судьбу народа иногда можно сравнить - в том смысле, что у обоих есть момент рождения, моменты расцвета и увядания. Только у человека все строго последовательно, у народа же после его зарождения взлеты и падения могут менять друг друга до бесконечности. Или можно сравнить организм человека с государственной системой, а проворовавшихся чиновников - с паразитами, подтачивающими этот самый организм, ослабляющими его… Так вот в духовном плане также можно провести аналогии. И в том и другом случае будут действовать единые стандарты «измерения»: грехи, то есть все зло и злые поступки, и благодетели, то есть все добро и поступки правильные. Практически каждый человек ведь совершает что-то хорошее, и что-то плохое, верно? Но наследовать «Царство Небесное» - иными словами попасть в Рай - сможет только тот, у кого добрых поступков больше, чем злых.
        - Слушай, это все очевидные вещи. Плохому человеку ад, хорошему Рай, все просто! Причем здесь замученный до смерти младенец и его мать?
        Не спешите, уважаемый игрок, и не перебивайте. Христиане утверждают, что их Господь милостив - и потому будет давать шанс даже самому пропащему человеку, самой заблудшей душе разбойника, в прошлом убивавшего людей. Тут уже не может быть перекрытия грехов добродетелями - но может быть спасительное, искреннее покаяние, раскаяние в злых поступках. Однако обычный человек, регулярно совершающий грех, не будет каяться просто так, он порой даже не задумывается о том, что совершает грех. Ну, например, матерится - а ведь это же хула на Святого Духа, разговор на языке бесов! Однако насколько я успел понять, мат в современном русском обществе, это норма общения, начиная со школы. Или, к примеру, добрачные связи молодых людей и девушек. Даже по обоюдному согласию, по «любви», на первых порах являющейся лишь короткой психологической привязанностью, вызванной гормональным всплеском - это ведь также грех, грех блуда… Так вот, чтобы спасти такого человека для «вечной жизни», для Рая, Господь посылает ему искупительные скорби. То есть тяжелую для него ситуацию, оказавшись в которой человек уже не может справиться
собственными силами, начинает, наконец, копаться в себе, задумывается о высших силах, обращается к ним. Сколько ведь было случаев, когда люди шли в Церковь именно после того, когда в их жизни происходило какое-то несчастье? Например, с их близкими или с собственным здоровьем? И уже в Церкви находили для себя утешение, принимали христианский образ жизни?
        - И опять ты говоришь о конкретном человеке.
        Да, верно! Однако ваши священники утверждают, что искупительные скорби посылаются тогда, когда «чаша грехов» человека переполнена, когда его благие деяния никак не могут ее перевесить. Но понятие «чаша грехов» справедливо ведь не только к отдельному человеку, оно справедливо и по отношению к целому народу. И справедливо также будет сказать, что когда количество грехов достигает критической массы, искупительные скорби посылаются целому народу.
        - То есть миллионы людей, нередко невиновных, невинных детей погибло в Великую Отечественную, потому что были посланы искупительные скорби?! Что за бред!
        Согласен, звучит бредово. Если в качестве абсолютной ценности рассматривать человеческую жизнь. Но если в качестве абсолютной ценности рассматривать бессмертную душу человека… Ведь после краткого мига земной жизни ей предстоит провести вечность в Раю или в аду! И с этих позиций все выглядит действительно не так однозначно. В конце концов, христиане с самого зарождения вероучения достаточно легко шли на смерть во имя веры. Да собственно, сам Иисус Христос, Богочеловек, основоположник христианского учения - он ведь сам принял смерть за людские грехи, во искупление их! Он умер - а после спустился в ад, разрушил врата его, вызволил всех праведников, томящихся в аду со времен Адама и Евы, и до собственно смерти Иисуса. После жертвы Христа человек, наконец, смог наследовать Царство Небесное. Коли жил праведно, не нарушая заповеди, а делал хорошие, добрые дела…
        - Тогда почему не погубить уж весь народ? Если в этом случае всех ждет Рай?! И что, нацисты выходит - оружие в руках Божьих, оружие возмездия?!
        Не горячитесь. С точки зрения верующих, германские нацисты - зло. Причем зло, зародившееся под знаменем языческих, бесовских культов типа общества «Туле». Просто Господь перестал защищать людей от этого зла… Что касается гибели - любого человека смерть ждет в конце пути, разве не так? Но с народом иначе - по крайней мере, русским народом в годы войны. Ведь с искупительными скорбями в годы Великой Отечественной пришло и покаяние. Власти разрешили верующим свободно молиться, прекратили гонения на духовенство и прихожан, стали открывать закрытые храмы. И в церквях было тесно от людей, пришедших просить за любимых! Молиться, чтобы Господь, Пресвятая Богородица и все святые защитили их и сохранили на фронте. Молиться о Победе… Многие ведь тогда переосмыслили свою жизнь и обратились к Богу - так, по крайней мере, говорят священники. А еще они говорят, что ангелы забирали души павших воинов прямо с полей сражений, забирая их в Рай… Звучит красиво.
        - Звучит так, будто ты, помощник, и сам уверовал!
        Ирония здесь ни к чему. Я не могу верить, я создан анализировать информацию и распределять ее по категориям «знаю» и «не знаю». Вот, к примеру, мировой океан исследован не более, чем на 10 %, все остальное входит в категорию «не знаю». Но «не знаю» не равно «нет». То есть, если исследовано только 10 % мирового океана и мне доступна именно эта информация, то я не могу утверждать, что 90 % мирового океана не существует в принципе. Только факты и предположительный анализ на основании их. Что же касается Бога, вот первый факт - есть внебиблийские упоминания об Иисусе Христе в переписках римских чиновников. Например, письмо Публия Лентула к цезарю Тиберию, которое признано Церковью неканоническим, а историками фальшивым - на основании того, что Публий Лентул не был префектом Иудеи. В социальных сетях также можно найти множество разгромных рассуждений о «фальшивости», основанных на том, что Лентул обращался к давно умершему Цезарю, Гаю Юлию. Однако на самом деле «Цезарь» был лишь одним из титулов императора Тиберия. Также нельзя утверждать, что Публий Лентул не мог быть одним из чиновников, реально
живущим и действующим в Иудее. Велика вероятность, что при расшифровке письма допущена путаница с указанием должности - собственно, в оригинале он называет себя не префектом (коим был Понтий Пилат), а наместником Иерусалимским. Возможно, градоначальником, но не суть. Ведь есть также сообщение крупнейшего римского историка Тацита о казни Иисуса Христа Понтием Пилатом. Факт второй, факт неоспоримый, касающийся историчности Иисуса - это само существование Христианской Церкви на протяжение более, чем двух тысяч лет. Факт третий - это уникальность истории христианского вероучения, в довольно короткий срок распространившегося по всей Римской империи, а также и за ее пределы. Изначально это была вера рабов и низших слоев населения, достаточно быстро захватившая сердца и умы многих представителей римской знати. И это несмотря на гонения на первых христиан, о самоотверженном принятии смерти которых осталось множество письменных свидетельств! Также стоит отметить, что, несмотря на гонения и мирное распространение раннего христианства, оно стало государственной религией в одном из самых могущественных и
агресивных государств начала нашей эры. Факт четвертый - это необъяснимые наукой явления, вроде снисхождения Благодатного Огня в канун Воскресения Христова в Иерусалиме, огня, не обжигающего в первые минуты. Его температуру замеряли после «снисхождения» пирометром - изначально она равнялась сорока градусам, и лишь спустя некоторое время возрастала до трехсот двадцати. Или «стояние Зои», девушки, решившей станцевать с иконой. Несмотря на утверждения местных партийных властей об отсутствии подобного случая, народные волнения в Самаре зимой 1956-го года, являются фактом. Как и наряды милиции, в том числе и конной, выставленные у дома, где и произошел феномен. Также есть свидетельские показания бывшего заведующего кафедрой психиатрии Самарского государственного медицинского университета о собственно пострадавшей, реальном человеке… Или Животворящий Крест Господень, также известный как Годеновский Крест, имеющий температуру человеческого тела - без подогревов. Или поворот вспять реки Иордан во время службы на Крещение. Или многочисленные явления Богородицы - в том числе снятое на фото и видео камеры
явления Божьей Матери в Зейтуне.
        - Другими словами, ты уверовал?
        Другими словами я не могу отрицать существование Бога. А также могу провести анализ информации, сделав на основании этого анализа предположительные выводы.
        - И каков в таком случае этот предположительный вывод?
        Бог есть. И учение о божественном сотворение мира, если вдуматься, гораздо адекватнее и логичнее, чем теория большого взрыва, из которого якобы возникла вселенная. Как и учение о божественном происхождение человека как минимум не уступает Дарвинской теории эволюции «homo sapiens» - в конце концов, никаких переходных ступеней от приматов к человеку так и не найдено. Другими словами, даже сторонники дарвинизма вынуждены признать, что человек… просто появился. Кроме того, научно (!) доказано и то, что у всех людей митохондриальная ДНК происходит от одной единственной женщины, а Y-хромосома от одного мужчины.
        Я замолчал, пытаясь переварить услышанное. Одно дело, когда о Боге говорят священники в храмах, другое - когда о возможности Его существования заявляет искусственный интеллект… Но допустим я итак в последнее время верил, да, действительно верил в Бога - но почему Он все это попустил? Почему?! Не слишком ли высока расплата за грехи людские? И собственно, в чем они заключались?!
        Тут все прозрачно. Первые десятилетия существования советской власти были самыми тяжелыми в истории Церкви в России. Начиная военными преступлениями гражданской войны, когда священника могли запросто прибить гвоздями к вратам храма или превратить «дом Божий» в скотский хлев, и заканчивая репрессиями конца тридцатых годов, когда тысячи верующих, священников и монашествующих были арестованы и расстреляны. Или же получили сроки в лагерях. Плюс масштабная антицерковная пропаганда, взрывы храмов, надругательства над святынями - например, иконы рубили топорами и сжигали, а сорванные с них драгоценные оклады переплавляли… Люди не просто сознательно отказались от Бога, забыли о нем, нет - от Бога ЗАСТАВИЛИ отказаться, отвернуться от Него, предать. Предать даже саму память о Нем… Как вы думаете, уважаемый игрок, стали бы вы терпеть, если бы близких вам людей - людей, верящих в вас и стоящих за вас до конца - арестовали бы, пытали, в буквальном смысле выбивая признания, а под конец расстреляли?!
        - Я был бы очень зол. Но тогда почему Господь попустил случившееся в тридцатые годы, почему вообще допустил появление СССР? Почему, в таком случае, в гражданскую не выиграло белое движение?! Они ведь там все верующие были, рука об руку с духовенством, с благословением священников!
        С благословением священников, но не Бога. На самом деле люди потеряли веру еще задолго до войны - и Первой Мировой, и Гражданской. Об этом очень подробно и верно говорил в 1904 году святитель Николай Японский, утверждая, что дворянство было развращено веками крепостного права и «стало развратным до мозга костей». А крестьянство этим же крепостным правом было угнетено до последней степени, стало невежественным и грубым. Наблюдалось и физическое вырождение народа в силу продолжительного проживания на одном месте - и вновь из-за крепостного права, отмененного лишь в 1861! Служивый класс, чиновники, погрязли во взяточничестве… О нравах людей и их верности Богу можно судить, ознакомившись с классикой начала двадцатого столетия - например с «Темными аллеями» Бунина или «Поединком» Куприна, очень живописно раскрывающими всю пропасть греха. Супруги изменяли друг другу в бесчисленных адюльтерах, подростки-гимназистки теряли невинность с возрастными мужчинами, офицеры убивали друг друга на дуэлях или кончали жизнь самоубийством «дабы не запятнать честь» или «смыть позор». Самоубийством! Самым тяжким из
смертных грехов, когда нет ни единого шанса на прощение и искупление!!! Люди регулярно ходили в храмы, но это была вера по форме, а не по содержанию, отдание дани традициям без какого-либо духовного развития. Потому то большая часть народа так легко отошла от Бога при Советской власти - Его уже не было в людских душах… А процесс потери веры связан опять же с крепостным правом, самой жестоким и неприглядным его периодом во второй половине восемнадцатого и начале девятнадцатого столетий. Это когда людей запросто продавали, не считаясь с тем, что разлучают венчанных супругов и родителей с детьми, когда помещики заводили себе настоящие гаремы из крепостных девушек. И когда неугодных, посмевших защитить себя или любимых забивали до смерти или казнили иным способом. В это самое несправедливое для русского народа время духовенство не сказало своего веского слова, не напомнило, что для Бога «нет ни раба, ни господина», не пристыдило помещиков, напомнив о святости венчанного брака. И ведь в то же время русская армия воевала с турками, освобождая братьев-славян на Балканах, воевала с персами и турками на
Кавказе, защищая грузинских и армянских единоверцев - но собственный народ был угнетен едва ли не сильнее, чем освобождаемые русскими греки, болгары, сербы, валахи, грузины, армяне… А духовенство или смолчало, или не смогло оказать организованного сопротивления, оставаясь подконтрольным Синоду, государственной структуре. Ну или же память о подобных выступлениях старательно вычеркнули… Вот люди и стали постепенно терять веру на фоне творимых бесчинств, а на Отечество посыпались беды и скорби, вроде нашествия Наполеона или поражения в Крымской войне. Но и они ничего не сдвигли ни в сердцах, ни в умах людей, ничего не изменило и поражение в Японской войне, которую народ России не воспринял как что-то личное. Даже первая мировая ничего не изменила в людских душах, лишь разделив патриотов, стремящихся на фронт и равнодушное большинство, чья жизнь до 1917-го года практически ничем не отличалась от предвоенной. Чаша людских грехов была переполнена еще до отречения Царя - и все последующие для страны и народа беды есть ни что иное как искупительные скорби, а то и вовсе Божье наказание… И наконец, пара слов о
белом движении. Николай II потерял власть в 1917, на пороге решительного наступления на Германию и победы в войне. Потерял потому, что против него действовал заговор не только революционеров, союзников по «Антанте» но и военных. Финал обоих заговоров совпал, и именно предательство военных помешало государю задавить революционные выступления в столице и удержать страну от гибельной смуты. А ведь большинство участников заговора против царя как раз и стали позже лидерами и организаторами белого движения.
        Я замолчал, пораженный вдруг схожестью моего настоящего с 1917-м годом. Ведь страна сейчас также поделена на немногочисленных патриотов, ориентирующихся на традиционные русские ценности, и абсолютное большинство, составляющее инертную, равнодушную к чужой беде массу. И также воровство чиновников всех мастей на всех доступных уровнях… Разве что дворян нет - зато есть элитарный и очень узкий круг людей, которые имеют баснословные богатства… Про Церковь не могу утверждать, туда сейчас силком никого не загоняют. Даже скорее наоборот, уже очень многие относятся к верующим предвзято и с раздражением, переходящим порой в открытую агрессию. Хотя думаю, слова о «форме без содержания» справедливы и для некоторых современных прихожан… Но главное - это повсеместный разгул греха: пьянства и уже ставшим доминировать над ним масштабным распространением наркоты, агрессии и ожесточенности, идущих рука об руку с одновременным равнодушием большинства к происходящему. Даже когда кого-то избивают или убивают на улицах, это самое большинство снимает происходящее на камеры мобильников, а не вызывает ментов и скорую… Мат
уже действительно заменяет обычные слова, а так называемый блуд… О-о-о, это пожалуй, самый распространенный, массовый грех, давно ставший нормой жизни. Как и последующие за этой «нормой» венерические болезни, аборты, разбитые семьи, в которых одинокие мамочки изо всех сил напрягаются, чтобы вытянуть ребенка… В наказание видимо за то, что так любили в молодости «плохих парней»…
        Интересно, а на какой мы стадии «переполненной чаши»? Сколько нам осталось до того, чтобы Господь вновь послал нам «искупительные скорби»?!
        Пожалуй, в конце нашего разговора стоит вновь вернуться к теме Великой Отечественной войны. Хочу сказать, что среди верующих довольно популярна и такая версия трагедии: война, начавшаяся 22 июня 1941 года, на Собор всех святых, в земле Русской просиявших, была уже не искупительной скорбью, а конкретной карой за грехи. Наподобие той, которой подверглись Содом и Гоморра. И что только самоотверженность русских воинов, отдающих свои жизни за други своя - что есть высшее проявление христианской любви и добродетели, - как и горячая молитва уцелевших верующих за сражающихся на фронте родных, вкупе с горячей мольбой об общей Победе, перевесили тогда «чашу греха». Любопытным совпадением является и то, что Победа в мае 45-го пришлась на Пасху, совпавшую одновременно с праздником Святого Георгия Победоносца, покровителя русского воинства… Были на войне и свои знамения. Например, в Сталинграде, 11 ноября 1942 года бойцы генерала Чуйкова видели в небе Божью Матерь с Младенцем на руках.
        - Неужели?! Вот бы тоже увидеть!
        Не сможете. Подобного создатели игры в сюжете не прописали - с одной стороны, информации о случившемся слишком мало, с другой, пытаться воссоздать что-то подобное в виртуальной реальности довольно близко к кощунству. Ну и наконец, до 11 ноября нужно банально дожить…
        Грохнувший за стенками блиндажа взрыв гранаты и практически сразу ударившая следом пулеметная очередь заглушили голос помощника, одновременно заставив меня подскочить к танковому «дегтяреву».
        Ну, вот накаркал же!!!
        Глава 18
        27 августа 1942 года. Декретное время: 22 час, 03 минуты.
        Район высоты 135,4 «три кургана». Первый батальон 282-го полка НКВД.
        Ну, вот накаркал же!!!
        Оля едва ли не подпрыгнула на топчане, словно кошка озираясь по сторонам дикими от страха и удивления глазами. Вскочил на ноги Женька Степанов, другие бойцы, отдыхающие в единственном на весь взвод, но просторном блиндаже. Вскочили - и тут же попадали от моего дикого рева:
        - Всем лежать! Сейчас открываю дверь, могут очередью прямо по нам простегнуть! Огонь с порога не открываем, крика не поднимаем! Если блокируют, отстреливаемся изнутри, не даем бросать гранаты!
        Стрельба снаружи мгновенно набирает шквальную мощь. Захлебывающиеся очереди трофейного МГ-42 обрываются, но еще рокочет МП-40 одного из сержантов. Часто хлопают выстрелы родных «мосинок» бойцов усиленного дозора, прозевавшего врага и теперь гибнущего в неравной схватке. Но смерть ребят дарит нам лишние секунды прийти в себя и вступить в бой. Лишь бы только остатки взвода не блокировали в блиндаже - тогда наша гибель станет лишь вопросом времени…
        Рывком распахиваю дверь и тут же рыбкой ныряю вниз - вовремя: веер пуль ударил по дереву, во все стороны полетели выбитые щепки. Над позициями светло как днем - осветительные ракеты, запущенные дозором, все еще висят в воздухе. И в их свете хорошо различимы не только атакующие немцы, но и наш блиндаж, изначально развернутый дверью в сторону высоты… Пару метров до ближайшей стенки хода сообщения я преодолеваю бегом, пригнувшись - а после распрямляюсь, вскидывая на бровку окопа ДТ.
        Перед окопами грохнул взрыв «лимонки» - еще на одну растяжку напоролись, сволочи, так вам и надо! А слева с заметным опозданием ударил станковый «максим», простегивая длинными очередями фрицев и заставляя врага залечь. Расчеты станкачей ночевали прямо у пулеметов и что странно, огневая точка на правом фланге по-прежнему молчит…
        Очередь. Одна, вторая - бью короткими по вспышкам выстрелов, по хорошо различимым в свете ракет фигурам вражеских зольдат, бегущих к траншеям. Кто-то падает, чья-то стрельба замолкает - но не факт, что мои пули нашли цель, может, просто спугнули. Одного фрица достал точно - пульсирующие в полутьме трассы уткнулись ему в грудь, опрокинув назад, а в ответ довольно точно ударил машингевер, подняв фонтанчик земли у самых глаз. Я едва успел закрыть их, инстинктивно отшатнувшись; пулемет ощутимо дернуло в руках, и я тут же нырнул вниз, не веря, что удалось уцелеть.
        Следующая, возможно предназначенная мне очередь, отбросила назад застывшего в дверном проеме бойца, так и не сумевшего сделать шаг вперед. А вокруг меня в окопе, примыкающем к блиндажу, уже скопилось человек шесть. Сейчас они по моему примеру залегли, спасаясь от огня скорострельного машингевера. Между тем, в ходе сообщения, ведущем от правого края, гулко грохнули две гранаты, щелкнул единственный выстрел «мосинки» - и тут же отстучала короткая, всего в два-три патрона, автоматная очередь.
        Немцы уже здесь.
        - Не спим, бойцы! Что в аппендиксе столпились? Ждете, когда всех одной гранатой накроет?! Вперед, занять оборону!!!
        Заведенный опасностью, хватаю ближнего ко мне бойца за ворот гимнастерки и с силой толкаю его вперед. Молодой парень, кажется из второй роты, рванул по траншее, увлекая за собой товарищей - а я принялся спешно раскручивать колпачки сразу на двух «яйцах». Сейчас вы у меня попляшите, твари…
        Колпачки обрываю одновременно. Первую гранату кидаю, целя в траншею, где совсем недавно раздавались выстрелы, только чуть вперед - примерно туда, где по моим прикидкам сейчас должны находиться фрицы. Вот только упало «яйцо» за бровкой окопа, не попало в ход сообщение. Зато второе взмывает в воздух с двухсекундной задержкой - и взрывается над окопами, не коснувшись земли.
        - Scheisse!!!
        Кого-то зацепил, но крик раздался уже совсем близко! Практически одновременно с немецким воплем посланные вперед бойцы открывают огонь из винтовок, целя вглубь примыкающей справа траншеи.
        - Эй, в блиндаже, уснули?! Хоть ползком - но выбирайтесь, если жить хотите! Степанов, защищай Олю!
        Я кричу, одновременно потянув из кобуры тэтэшник. «Дегтярев» поврежден, очередь МГ-42 ударила прямо по стволу, так что теперь вся надежда на родной, надежный «Тульский Токарев»…
        Пригнувшись, бегу по траншее. Всего десяток метров до поворота, который оседлали трое бойцов, ведя частый огонь из трехлинеек. Один из них вскрикнул, прошитый очередью, за секунду до того, как я поравнялся с бойцами… А оставшиеся неожиданно яростно закричали и бросились вперед. Видать унтера завалили, МП-40 молчит.
        Я хотел побежать следом, но прямо над бровкой окопа выросла фигура немца. Я инстинктивно шарахнулся в сторону, одновременно стреляя, ганс также успел выстрелить - пуля врезалась в земляную стенку, где я стоял секунду назад. Но и две «маслины», выпущенные из ТТ наспех, не нашли цель. Фриц спрыгнул в окоп, мгновенно направив ствол карабина с закрепленным на нем штык-ножом мне в живот, и уже начал атакующее движение - но и я с трех шагов в упор не промахнулся. Еще две пули ударили в живот смелого врага, сложив его пополам и отбросив назад.
        Удар!
        Голова взорвалась болью, перед внутренним взором вспыхнули звезды, а обнаружил я себя лежащим на дне хода сообщения. Пистолета в руке нет… Похвалив себя за привычку цеплять каску, спасшую от более тяжких последствий встречи затылка с прикладом, я не более секунды прихожу в себя. Разворачиваюсь на спину - и едва-едва успеваю скрутиться набок, уходя от укола штыка! Клинок наполовину погрузился в землю, прорезав гимнастерку и кожу на спине - а я рывком наваливаюсь на ствол «маузера», всем весом тела. Карабин вылетает из рук напавшего со спины немца! Я же цепляю его ногу носком левой, потянув на себя, и одновременно бью пяткой правой в колено. Враг падает, я встаю - но трачу драгоценные секунды на то, чтобы найти на земле пистолет. Однако вороненый тэтэшник при слабом свете затухающий ракет нигде не видно, и я не успеваю его найти. Зато успевает вскочить на ноги фриц - и едва ли не с колен прыгает мне в ноги.
        Прыжок опрокинул бы меня, если бы за спиной не оказалась земляная стенка - но уперевшись в нее, я сохранил равновесие, и тут же дернул противника в сторону, смещаясь на середину хода сообщения. Немец усилил напор, пытаясь свалить - что же, у него получилось. Вот только перед падением я выставил вперед левую ногу - и, используя инерцию движения противника, перебрасываю его через себя с подбивом левой ноги в пах. Этот бросок у меня как раз очень хорошо шел на тренировках… Кувырок назад, через спину - и я оказываюсь сверху, на грудине фрица. Тот не промах, схватился за рукоять финки, торчащей в моих поясных ножнах - видать разглядел чуть раньше, гад! Но удар кулака вогнал его кадык в горло, и фашисту тут же стало не до ножа - он обоими руками схватился за раздавленную, поломанную гортань, пытаясь сделать хотя бы один вдох. Не смог - а секундой спустя финка глубоко вошла в солнечное сплетение, оборвав муки врага.
        В окоп спрыгивает очередной германец. На мою радость, с карабином, а не автоматом или пистолетом. Я успеваю вырвать клинок из тела убитого - но тут же вынужден распластаться на нем: зольдат вскидывает «маузер» и стреляет. Пуля вырывала клок кожи на спине, заставив взвыть от боли и метнуть нож хватом за ручку - на эмоциях, неловко, лишь бы как-то ответить… Финка плашмя ударилась в земляную стенку в стороне от врага, подарив мне лишь единственное мгновение его растерянности. Но оно истекло очень быстро - и ганс принялся сноровисто дергать затвор, переряжая оружие.
        Рядом со мной лежит «трехлинейка» убитого ранее бойца. Хватаю ее, едва ли не по тигриному прыгнув к противнику - и за секунду до следующего выстрела бью стволом винтовки по «маузеру», отклонив его в сторону. Пуля прошла мимо - а обратным движением я что есть силы зарядил прикладом в челюсть ганса. Ух, какая отдача, какой удар! Дерево приклада выдержало, а вот челюсть немца - не факт! Она громко клацнула, после чего фриц безжизненным кулем повалился на землю. Четырехгранный штык на удивление легко вошел ему в «солнышко», оборвав жизнь… Вырвав штык, я тут же дослал затвором очередной патрон, после чего огляделся.
        Слева только что запустили в небо несколько осветительных ракет, и по-прежнему рокочет «максим», давя огрызающиеся фрицевские расчеты, залегшие в поле. И, судя по голосам трофейного автомата и «мосинок», у позиции пулеметчиков образовался настоящий узел обороны! Между тем, от обоих опорных пунктов также летят густые трассы станковых машингеверов, выкашивая атакующих, а от блиндажа бегут по траншеям все новые бойцы, в том числе и минометчики Косухина.
        На моем участке атакующих фрицев вроде нет, но метрах в сорока впереди залегли вражеские пулеметчики. В отличие от расчета «максима» фашисты не имеют укрытия вроде ячейки, их МГ не защищен щитком, а бешеная скорострельность немецкого оружия завязана на обязательной и регулярной смене стволов. Как раз сейчас противник в очередной раз замолчал, меняя накалившийся от плотной стрельбы ствол - и следующая же очередь нашего станкача достала первого номера, уткнувшегося лицом в землю. А второй номер протяжно закричал, схватившись за плечо и широко разевая при крике рот.
        С этими порядок.
        Из-за пояса убитого последним ганса достаю две колотушки, засовываю их за портупею, а у павшего бойца забираю неиспользованные обоймы к «мосинке». Но быстро разгоревшаяся в окопах схватка уже миновала свой пик: атаковавших опорный пункт фрицев было не так и много, возможно это был тот самый взвод, который отступил днем. Однако ж, гады, ведь сумели подобраться между запусками осветительных ракет, заткнули расчет «максима» на правом фланге - ведь даже пикнуть наши не успели! Выручили нас несколько растяжек и то, что посты дали время вырваться из блиндажа, в противном случае он стал бы ловушкой. Забросали бы гранатами или выжгли бы его напрочь огнеметом… Пусть не сразу, пусть какое-то время смогли бы поотбиваться - это не дот, да и доты для круговой обороны не предназначены! Прорвались бы так или иначе, забрались бы на крышу - а оттуда уже гранаты метать в дымоход сверху, какая красота… И контратаку изнутри встретила бы очередь машингевера, сметая застрявших в проходе людей. Брррр! Даже думать страшно, что случилось бы!
        Но взводу повезло, и сейчас бойцы азартно дерутся с фрицами, уже потерявшими напор. Как всегда в окопных схватках солдаты с обеих сторон стреляют в упор, и шансов на легкие ранения нет. Гремят винтовочные и пистолетные выстрелы, автоматные очереди - но благодаря трофеям, мои люди превосходят врага в огневой мощи. Теперь уже превосходят… А в коротких, кровавых рукопашках русские штыки и ярость едва избежавших гибель людей зачастую превосходят немецкую выучку - гансы, столкнувшись с основными силами взвода, банально сломались. Ведь наверняка рассчитывали на скоротечный бой с осоловевшими от усталости постами и истребление большевиков в ловушке блиндажа. Но пошло иначе - и вот, на моих глазах, отдельные нацики уже бегом покидают окопы, силясь успеть спастись.
        Ну, слава Богу, кажись, отбились…
        Глава 19
        2 октября 1942 года. Декретное время: 8 часов, 12 минут.
        Высота 135,4 «три кургана». 282-й полк НКВД.
        … - Товарищ капитан, опасно! Не лучше ли нам вернуться в штаб? Не дай Бог миной накроет или шарахнет снаряд!
        Скупо усмехнувшись, я подковырнул военкома полка, батальонного комиссара Малофеева:
        - Дмитрий Иванович, как-то вам не с руки про Бога-то вспоминать, вы же все-таки большевик…
        Комиссар смутился, пожевал губами, отведя глаза, а лицо его очень быстро залилось краской. Занявший место геройски погибшего в боях за высоту Карпова Афанасия Михайловича, Малофеев чудеса храбрости не проявляет, но и труса не празднует. Дерется крепко - в одном из боев лично встал к «максиму», выкосив с десяток фрицев точной стрельбой! Но в тоже время не любит напрасного риска - последнее, кстати, вызывает у меня скрытое одобрение. Новый военрук человек простой, так сказать, от сохи. Но в тоже время благодаря своей простоте он кажется более доступным бойцам, в большинстве своем вчерашним крестьянам-колхозникам и рабочим. По крайней мере, более доступным, чем я сам. В мудрое управление партии комиссар верит безоговорочно, как и в полную и решительную победу над нацистами, и его крепкая вера передается бойцам, что также весьма и весьма неплохо. А главное - он не лезет мне под руку, не мешает организовывать тренировки бойцов, не мешает окапываться, не лезет с обсуждением целесообразности тех или иных моих приказов. Мы ведь считай, уже всю высоту изрыли окопами! Другой мог бы и забурчать. Но Дмитрий
Иванович берет свое здесь и сейчас, находясь на наблюдательном пункте моего родного, первого батальона. Уж очень неуверенно себя чувствует комиссар, наглядевшись на результаты обстрелов предыдущих дней… Да, очередная артиллерийская подготовка германцев уже началась, и этот день обещает быть столь же долгим и тяжелым, как и предыдущие трое суток, начиная с 29-го сентября…
        Ночной штурм, предпринятый отдельным немецким взводом, стал одним из последних боевых эпизодов, потребовавших моего личного участия. Начавшийся 28-го августа штурм высоты проходил без остатков первого батальона, выведенных Грущенко в резерв - и Слава Богу, что мне не довелось принять участия в мясорубке этих тяжелых, лобовых атак! О чем вообще вести речь, если в бою погиб командир второго батальона Артюшенко Василий Артемович, а вместе с ним и комиссар полка Карпов Афанасий Михайлович?! Последний видя, что люди залегли перед пулеметами, приказал одному из танковых экипажей идти вперед, лично забравшись в обреченную «коробочку». Что же, справедливо, коли посылаешь людей на смерть, то будь готов разделить их судьбу… Танк раздавил несколько огневых точек, после чего получил болванку в борт - однако командиры, видя, что огонь машингеверов ослабел, сумели поднять бойцов и ворваться в немецкие траншеи. Говорят, рукопашка там была жаркой… Ну а комиссар умер от полученных ран.
        Да что там говорить, если в боях был тяжело ранен даже сам комполка Грущенко и его заместитель капитан Аричев Николай Александрович! Учитывая же, что начальник штаба капитан Белов Николай Петрович был ранен еще раньше, потеряв глаз 24-го августа (он еще какое-то время оставался в строю, но затем его отправили в госпиталь), обескровленный полк, все же занявший высоту, был фактически обезглавлен. И Грущенко, перед тем, как его эвакуировали, назначил меня своим исполняющим обязанности…
        Что же, я принял полк и принялся энергично налаживать оборону на занятой высоте, заваливая руководство просьбами о пополнении и усилении огневыми средствами. Действовал по принципу «проси по максимуму, может, что и дадут» - и едва не был снят с должности новым начальником, командиром соседней, 149-ой отдельной стрелковой бригады, подполковником Болвиновым Василием Александровичем. Мой полк оказался на стыке двух бригад, 115-й и 149-й осбр, при этом в оперативном подчинении его передали как раз Болвинову. Собственно, его я достал настолько, что подполковник реально захотел меня снять, однако бюрократическая путаница помешала ему сделать это быстро. А начавшееся 18 сентября наступление на север, навстречу частям 66-й армии (последние, в свою очередь, пытались прорваться к окруженной 62-й генерала Чуйкова), расставило все по своим местам. Первый батальон Сиделева (его я хоть и крепко журил за потери 27-го августа, но подучив, двинул на повышение за смелость и волевой характер), сумел занять курганы севернее нашей высоты. При этом потери в нем были гораздо меньшими, чем во втором батальоне бригады,
действующей справа. Болвинов, человек пусть и резкий, но ценящий солдатские жизни, а также инициативу в подчиненных (и сам являющийся неплохим тактиком), наши успехи оценил и позже у меня с ним сложились вполне нормальные, рабочие отношения. Я также сменил тактику и просил лишь то, что было жизненно необходимо, зато получал это быстро, и без промедлений. Так что к концу сентября в моем распоряжении имелся полноценный полк численностью более тысячи человек! А также полноценная рота ПТР, штатно укомплектованные «максимами» пулеметные роты и приданная мне артиллерия 1186-го противотанкового полка. Правда, всего лишь дивизион из девяти противотанковых «сорокопяток» и трехорудийная батарея «полковушек», но хоть что-то! Из собственной артиллерии полка уцелело еще две «сорокопятки», а на минометную роту я поставил способного и инициативного Игната Косухина, стребовав для него три полковых 120-мм миномета с расчетами. Удалось выпросить даже дюжину снайперских «мосинок» и сформировать в полку уже полноценную снайперскую группу!
        А в целом, сентябрь прошел относительно спокойно. Благодаря помощнику я сумел предотвратить окружение второго батальона в районе речки Орловки и не допустил больших потерь во время его прорыва. Так что, не считая боев 18-го и 19-го сентября, тяжелых, кровопролитных схваток удавалось избегать вплоть до 29-го числа, когда началось масштабное немецкое наступление…
        Но если на северном участке обороны в сентябре все было относительно спокойно, в самом городе кипело кровавое сражение. К моменту, когда основные силы 6-й армии Паулюса и панцеры 4-й танковой армии Гота подошли к Сталинграду, его уже заняли готовые к битве части 62-й и 64-й советских армий. При этом непосредственно город защищала 62-я армия Чуйкова Василия Ивановича, по прозвищу «генерал-штурм».
        Свое прозвище Чуйков заслужил именно в Сталинграде, проявив себя как настоящий гений в организации уличных боев. Немцы превосходили советские войска численно, имели подавляющее преимущество в средствах усиления, особенно бронетехнике и артиллерии. Причем тяжелые советские гаубицы вели огонь из-за Волги, что не могло не сказаться на их точности, плюс немцы (как обычно) имели превосходство в воздухе, хотя сопротивление «сталинских соколов» и крепчало день ото дня. Но Чуйков строил оборону таким образом, чтобы советские траншеи и узлы обороны находились от немецких на близком расстоянии, иногда буквально на дистанции в бросок гранаты. В условиях городских боев это оказалось возможным - и фрицам практически сразу стало гораздо сложнее эффективно использовать пикирующие бомбардировщики и массированные артобстрелы. Под огонь попадали и свои… Гораздо более сложным и проблематичным было использовании и германских танков. Несмотря на то, что город не был разрушен бомбардировкой 23-го августа, и не превратился в огромный лабиринт из тупиков и завалов, непроходимых для немецких «коробочек», уличные бои сразу
вскрыли уязвимость вражеских машин.
        Один из вариантов новой тактики борьбы с германской бронетехникой выглядел примерно так. В центре города добротные каменные подвалы угловых домов (чаще всего на перекрестках) превращались в мини-доты, внутрь их затаскивая пулеметы и противотанковую артиллерию. А когда приближались немецкие «коробочки», верхние этажи прилегающих зданий скрытно занимали небольшие штурмовые группы. Взяв с собой по максимуму противотанковых гранат, бутылок с КС, бронебойных ружей, они ждали, когда первый в колонне танк или самоходка вступят в бой, после чего открывали губительный огонь сверху, целя в наиболее уязвимые места панцеров. Броня их поверху не превышает двадцати миллиметров (по факту она даже меньше), а расстояние огневого контакта варьировалось от пятидесяти до двухсот метров, так что расчеты ПТР редко промахивались и еще реже жгли патроны напрасно. Целили прежде всего в головные, а затем в замыкающие машины, после чего замершая, не способная развернуться бронетехника практически гарантированно уничтожалась в бою. К слову, десантные отсеки «ганомагов», открытые сверху, были уязвимы и для обычного
стрелкового оружия…
        Впрочем, успешных танковых засад, в которых гибли именно колонны вражеских машин, было раз-два и обчелся, но общая тактика их оказалась в целом эффективна и различалась в зависимости от ситуации. Например, на улице устанавливали и маскировали противотанковые мины, а небольшие группы, участвующие в засаде, укрывались в соседних домах. Далее следовал подрыв бронемашины и тут же начинался губительный обстрел сверху… Или «проезжую часть» перегораживали чем-то вроде импровизированных баррикад из строительного мусора, а подходы к ним прикрывали замаскированными до времени противотанковыми орудиями или расчетами ПТР, способным вести фланкирующий огонь…
        К осени 42-го ни для кого уже не было секретом, что старший и особенно высший командный состав РККА воюют, не считаясь с потерями. Что комбатов, комполков и командиров повыше редко наказывают за большие потери личного состава (кроме случаев окружения или бегства). Что массовая гибель бойцов считается признаком прежде всего ожесточения боев и волевых качеств командиров, сражающихся едва ли не до последнего человека… Но вовсе не их неумелых действий и неспособности спланировать и провести бой, грамотно используя имеющиеся средства усиления. Правда, последние до настоящего времени были в дефиците, но о «растратных» лобовых атаках в войсках ходят мрачные и, к сожалению, правдивые слухи.
        Однако в Сталинграде, особенно в частях 62-й армии Чуйкова, ситуация отличается коренным образом. Василий Иванович довольно быстро понял, прочувствовал специфику уличных боев, где гораздо эффективнее воевать не батальонами, ротами, и даже не взводами, а небольшими штурмовыми группами численностью до отделения, до предела насыщенными автоматическим оружием и гранатами. Ведь тут многое зависит уже от инициативы и умелых действий младшего командирского состава, от рядовых бойцов, не обремененных зачастую суетливыми и бестолковыми приказами вроде «давай-давай!», «только вперед!» и прочих. А в бесчисленных схватках с противником происходит своеобразная селекция, благодаря которой вперед выдвигаются не приспособленцы и карьеристы, а люди действительно способные эффективно драться, вести за собой подчиненных и грамотно ими руководить.
        Нацисты окрестили сентябрьские бои в Сталинграде «крысиной войной». Только в отличие от русских, германцы признают крыс пусть как небольших, но вертких, стремительных и опасных хищников. И с этой позиции термин «крысиная война» имеет уже совершенно иное значение… К тому же русские штурмовые группы действительно чаще действуют ночью, активно используя систему подземных коммуникаций в центре города. Ее используют и фрицы, однако советские части сражаются на своей земле, им помогают и местные, не успевшие эвакуироваться жители, им доступны довоенные схемы коммуникаций с подробным расположением удобных для использования ходов. В итоге небольшие советские группы умудряются зайти глубоко в тыл фрицам, вырезая посты, уничтожая гранатами огневые точки противника, минометные и артиллерийские батареи. Было зафиксировано несколько удачных атак на немецкие штабы! Ночью враг даже в глубоком тылу не может чувствовать себя в безопасности… И если днем фашисты умудряются потеснить противостоящие им советские части, занять окопы, то нередко в ходе ночных атак их удается вернуть - особенно если с тыла врага бьет
пусть небольшая, но хорошо вооруженная автоматами и ручными пулеметами штурмовая группа. Как пишут сами фрицы, фронт порой проходил по одной улице, когда противоположные здания захвачены противоборствующими частями - а порой и по лестничным маршам одного дома, когда один этаж заняли немцы, а другой советские подразделения.
        Огромное значение и невероятный масштаб приняло в Сталинграде и снайперское движение. Чуть позже весь мир узнает о Василии Зайцеве, уничтожившем 225 солдат и офицеров противника, в частности 11 снайперов, в городе также широко известен и Николай Ильин, по итогам отправивший на тот свет 194 немца. Но это ведь лучшие, самые известные снайперы, настоящие герои - но сколько безымянных героев-снайперов не получило известности, сколько их погибло под немецкими минами и от густых пулеметных очередей, когда стрелки себя обнаруживают? Опасное это дело, снайперская охота. Пары стрелков до рассвета уходят на нейтралку - ведь фрицы всегда отвечают градом мин на каждый удачный выстрел, и если он делался из окопов, занятых советскими частями, то «огурцы» обязательно находят своих жертв. Потому командиры и простые бойцы гонят снайперов подальше от себя, на нейтралку, где только умно выбранная и хорошо подготовленная позиция сохраняет шансы не быть замеченными после первого, максимум второго выстрела, а затем скрытно уйти. Но от всего на войне не убережешься - можно столкнуться с вражеской штурмовой или
разведгруппой, можно попасть на прицел уже немецким снайперам. А если твой выстрел засекли, особенно если в азарте охоты ты второй, и тем более третий раз нажмешь на спуск, то ни минометчики, ни пулеметчики германцев не пожалеют снарядов и патронов, чтобы отправить тебя на тот свет. Некоторым везет и им удается уйти после густого вражеского обстрела, но большинство так и остается рядом с лежками… Но хуже всего ребятам, попавшим в плен. У многих снайперов имеется до десяти зарубок на прикладе, у некоторых и побольше - и тогда ребят жестоко мучают, мстя за своих, а заодно вымещая собственный страх быть пойманными на мушку и уничтоженными одним единственным метким выстрелом… И байка, что у попавших в плен стрелков ремни из кожи вырезают - так на самом деле это совсем не байкой.
        Дом Павлова, занятый советской штурмовой группой, и ставший впоследствии настоящим узлом обороны (а позже прославившийся на весь мир), на самом деле является далеко не единственной «неприступной крепостью». Мельница, универмаг, элеватор, тюрьма, Дом Заболотного, Молочный Дом, Дом Специалистов, Г-образный дом, гвоздильный завод - все эти здания превратились в узлы обороны, а на заводах «Баррикады», «Красный Октябрь», тракторном заводе упорные бои шли по несколько недель. И там присутствует своя «специфика»: например, военное производство не останавливается даже тогда, когда бои идут на территории завода, буквально в соседних цехах, да и линия фронта может проходить внутри одного цеха.
        Но пожалуй, самым одиозным, кровавым сражением стала битва за Мамаев курган. Да, «высота 102» не является самой высокой на территории города, но наиважнейшее стратегическое значение имеет именно она, благодаря своей приближенности к Волге. Ведь именно с Мамаева кургана отлично просматриваются (и простреливаются) переправы, заволжье с расположением гаубичных батарей, штабов, госпиталей и перевалочных пунктов (там скапливается пополнение), а заодно и заводские районы, центр города и железнодорожный узел. Короче, ключевая высота - и бои за нее идут исключительные, курган уже несколько раз переходил из рук в руки…
        Но не надо думать, что глупые бестолковые немцы, лишившись в городской застройке своих главных козырей (авиации и бронетехники), прям вот разучились воевать. В районе того же кургана ведь ситуация уже иная. А кроме того, Паулюсу пока хватает людей, выучка фрицев по-прежнему на очень высоком уровне, их пулеметы по-прежнему скорострельнее, да и снайперов становится все больше. А главное - немцы верят, что выйдя к Волге и сбросив остатки армии Чуйкова в реку, они победят в войне. Ходят упорные слухи, что падение Сталинграда станет отсчетной точкой, после которой на Кавказе вступит в войну Турция, а на Дальнем Востоке ударит Япония. И если на то пошло, слухи эти имеют реальные основания. По крайней мере, турки, союзники Германии еще по Первой Мировой, действительно ведут подготовку к вторжению, а японцы держат на границе с СССР одну из самых сильных своих армий, Квантунскую. И хотя даже в случае нападения и тех, и других, поражение Советского союза, мягко говоря, неоднозначно, сражаться еще с двумя вражескими армиями будет безусловно сложнее, и потери в войне окажутся еще более страшными, чем в
реальной истории. Так что для нацистов взятие Сталинграда сейчас действительно очень важно - и при этом они верят в скорую победу и боевой дух их очень высок.
        К сожалению, немцы уже действительно переломили ход битвы, прорвавшись к Волге на стыке 62-й и 64-й армий, и в очередной раз заняли Мамаев курган, после чего переправа находится под постоянным обстрелом. А это значит, что сражающимся уже фактически на плацдарме частям 62-й армий приходит максимум половина требуемых боеприпасов и вооружения, а также бойцов и командиров пополнения (и менее четвертой части необходимых для восполнения потерь!). Также и раненых до спасительного правого берега добирается примерно половина - и то в лучшем случае! Кроме того, на большей части линии боевого соприкосновения, ширина полоски левого берега Волги, занятой советскими частями, составляет всего пару-тройку сотен метров и целиком простреливается стрелковым оружием. Проклятый плацдарм, который будут удерживать до самой критической отметки в начале ноября…
        Меня же, мой 282-й полк и собственно так называемую группу полковника Горохова, занявшую отдельный северный участок обороны в треугольнике Латошинка-Орловка-тракторный завод, фрицы не трогали практически весь сентябрь. Разумеется не считая периодических артобстрелов и воздушных налетов, а также случайных перестрелок, зачастую завершавшихся минометными обстрелами… Иногда мне было даже немного жаль, что я не участвую в столь грандиозных и судьбоносных для страны событиях, как уличные бои в Сталинграде - в которых я, вчерашний ротный и даже взводный (по факту) мог бы неплохо себя проявить. Впрочем, до тактики засад на танки с использованием ПТР на крышах и верхних этажах зданий, додумались и без меня. А как представишь себе весь ужас мясорубки, в которую попали бойцы 62-й, так сразу и никуда не хочется…
        Н-да. Так бы и сидел я на «трех курганах», заставляя бойцов окапываться все глубже и шире, превращая высоту в целый лабиринт траншей и ходов сообщений с обязательными запасными позициями, да накапливая боеприпасы и оружие. Но, увы - с 29-го сентября немцы перешли к плановому уничтожению «Орловского выступа», нанося мощные, комбинированные удары с использованием бронетехники по всему фронту обороны группы Горохова. Каждой атаке предшествуют массированные артиллерийские обстрелы, авианалеты - а после кровавые штурмы пехоты при поддержке какого-то числа «коробочек». Моих ребят пока что выручает развитая система фортификаций (не зря ж практически целый месяц окапывались!), но за три дня упорных боев я уже потерял треть личного состава убитыми и ранеными, да часть приданной артиллерии. Но что еще страшнее - со дня на день (возможно, уже в ближайшие часы) должен начаться неизбежный отход соседней, 115-й осбр. В реальной истории это завершилось полным окружением полка и кровавым прорывом от 7-го октября, после которого 282-й полк как самостоятельная боевая единица уже перестал существовать…
        Глава 20
        2 октября 1942 года. Декретное время: 8 часов, 15 минут.
        Район высоты 135,4 «три кургана». 282-й полк НКВД.
        Ситуация на самом деле патовая: за оставления полком позиций без приказа я, как командир, буду нести полную персональную ответственность. То есть самый логичный выход оставить высоту в ближайшие ночи, к примеру числа так с третьего на четвертое, пока еще держатся соседи и мы не оказались в кольце, отпадает. Ведь по факту никакого беспорядочного отхода бойцов сто пятнадцатой осбр не будет - изолированные друг от друга и окруженные батальоны бригады умрут на своих позициях, через кольцо окружения прорвется горстка людей. А вот разрезать бригаду на изолированные очаги обороны немцы начали уже вчера, и окончательное окружение их планируется вроде бы числа пятого. Другими словами, кольцо вокруг нас самих замкнется при свете солнца. И даже тогда без приказа я не смогу вывести людей - ведь рядом будут воевать соседи, в том числе и мой непосредственный командир… Я уже пытался обсудить с ним сложившуюся ситуацию, однако Болвинов даже слушать не стал о возможном совместном отступлении.
        А если подумать, то в случае прорыва единой линии обороны пожертвовать двести восемьдесят вторым полком вполне логично с точки зрения командования боевой группой. Под нами ведь ключевая высота, есть средства усиления. Так что по идее мы можем - и должны! - прикрыть отход товарищей. Ну, а потом уж и самим прорываться, да. Когда на каждую винтовку останется по единственной обойме патронов, а к пулеметам по неполному диску…
        Одним словом, везде клин - бросим позиции, значит, отдадим ключевой участок обороны, значит меня к стенке или в штрафбат, «искупать кровью». Это в лучшем случае. В штрафных частях смертность выше, чем в полевых, и еще неизвестно, чем обернется факт службы в войсках НКВД, когда об этом прознают блатные. А последние уверенно держат лидерство в большинстве штрафных рот, как минимум до первого настоящего боя. Но даже если и удастся выжить в штрафной части, с Олькой-то мы уже гарантированно расстанемся! А как долго проживет без меня казачка на фронте, вопрос риторический…
        С другой стороны, есть вариант повторить реальную историю полка и тупо пожертвовать собой, когда из кольца окружения вырвется человек двести от силы. Также далеко не самый сладкий и радостный вариант.
        Я выбрал третий. Раз уж обрушение обороны группы Горохова начнется со сто пятнадцатой осбр, то и задача моя в том, чтобы ее бегства и фактического уничтожения не допустить. Задача конечно непростая, но я предпринял все от себя возможное, чтобы воплотить ее в жизнь.
        Для начала я наладил связь с командиром отдельной стрелковой бригады, майором Андрусенко Корнеем Михайловичем. Мужик кстати, очень толковый, с непростой военной судьбой, успевший хлебнуть лиха под Москвой и Вязьмой, и набивший шишек на собственных ошибках. Но даже в самой критической ситуации зимой сорок второго, когда боеприпасы фактически кончились, а его дивизия была окружена, Андрусенко не сдался фрицам, не капитулировал и сумел вывести уцелевших бойцов из кольца. Правда, бросив раненых и все имеющиеся средства усиления (к которым не осталось снарядов и патронов), за что и был осужден - но в конечном итоге продолжил воевать. Его взлет состоится во время форсирования Днепра, когда двести тридцать девятый гвардейский полк Корнея Михайловича переправится через реку и сумеет удержать захваченный плацдарм, обеспечив переправу дивизии - а пока бывшему полковнику вновь не везет. Еще вчера третий и четвертый батальоны его бригады были отрезаны от основных сил и окружены. Попыток деблокировать их фактически не предпринималось - не было резервов, а первый и второй батальон с трудом держали оборону на
своих участках. Фактически, немцы прорвали оборону «Орловского выступа», получив возможность выйти в наши тылы. Но при этом Андрусенко, как и никто другой в группе Горохова, приказа на отступление не получил.
        В сложившейся ситуации я предложил Корнею Михайловичу отводить людей на запасные позиции по линии между высотами 135,4 - 109,4. Последнюю пока еще удерживает первый батальон сто сорок девятой бригады. Другими словами, левый фланг сто пятнадцатой осбр упрется в противоположный край «выступа», срезая его вдвое, в то время как правый по-прежнему будет примыкать к «трем курганам». Таким образом, нам удастся спрямить линию фронта - однако и цену заплатим немалую, жизнями товарищей… Ведь сражающиеся в окружение батальоны потеряют всякий шанс на спасение. Но на другую чашу весов встает возможность хотя бы временно воссоздать целостность обороны всего «Орловского выступа»! Учитывая же, что мне доступна информация о реальном положении дел в ближайшем будущем, и что сто пятнадцатая бригада просто погибнет, а остатки группы Горохова отступят к Спартановке, мой план выглядит вполне разумным и жизнеспособным.
        Другое дело, что крайним за отвод людей без приказа станет уже ранее судимый Андрусенко. Но тут уж я на пальцах объяснил майору, что судить его будут и в случае отступления, и в случае гибели бригады и прорыва фрицев в наши тылы. Но в первом варианте он хотя бы сохранит боеспособную часть бригады, заняв новую линию обороны и как минимум, не подставит ни мой, двести восемьдесят второй полк, ни соседнюю сто сорок девятую осбр Болвинова. А предложенный вариант выхода из кризиса логичен и, по сути, является единственным возможным, что обязательно примут во внимание на суде.
        Тем не менее, Корней Михайлович решился на отход только после того, как я пообещал вывести на обозначенный рубеж сводный пульбат (тридцать шесть станковых пулеметов «максим» с расчетами!), всю роту бронебоев, батарею «сокоропяток» (четыре орудия из семи уцелевших после бомбежек), а также наиболее полнокровный, третий батальон с отдельной ротой второго. Считай, уполовинил полк, отдав максимум средств усилений! Еще и минометы легкие, пятидесятимиллиметровые, все восемь штук… Конечно, выделенных сил все равно не хватит, чтобы занять «резервную» линию. Но этого и не требуется - старшему лейтенанту Рябчевскому Федору Кирилловичу, комбату «три», я приказал этой ночью организовать несколько очагов обороны по типу панфиловских, прикрывающих друг друга фланкирующим огнем. А остаткам сто пятнадцатой бригады осталось лишь занять промежутки между ними, чтобы возродить целостность обороны «выступа».
        Конечно, тут уж я и сам уже подставляюсь, но все-таки стоит обратить внимание, что подчиняясь группе Горохова в оперативном плане, я сохраняю определенную свободу действий. И в данном случае мои действия есть разумная и грамотная инициатива, проявленная в период, когда оборона «выступа» уже фактически прорвана. Еще чуть-чуть - и все посыплется, словно карточный домик. Причем на фоне отсутствия со стороны командования адекватных попыток удержать ситуацию и минимизировать потери…
        Мои орлы выдвинулись на запасные позиции еще ночью, а вот Андрусенко отвел назад лишь часть своих сил, занявшихся земляными работами. В принципе, это логично - в чистом поле особо не удержишься под бомбежкой или артподготовкой, да и вражеская бронетехника уничтожает живую силу гораздо быстрее, когда нет стрелковых ячеек. Другое дело, что отводить нужно было оба батальона, а не сводную роту, и уже за ночь окопаться! Однако майор колебался - то ли надеялся, что окруженные подразделения сумеют вырваться к своим, то ли рассчитывал получить полноценный приказ на отход. То ли ему стало просто совестно бросать товарищей - ведь когда оставлял раненых зимой, сердце-то небось кровью обливалось. А тут ситуаций повторяется если не зеркально, то очень близко… Наверняка ведь теплилась у него надежда, что Горохов перекинет какой-никакой резерв и что еще можно будет успеть контратаковать, пока не поздно… Но утро встретило всех нас лишь немецкой артподготовкой. Чувствую, вскоре немцы пойдут в атаку, наверняка бросят в бой бронетехнику. И если первый и второй батальоны сто пятнадцатой сегодня еще удержатся на
имеющихся позициях, то очаги обороны моих бойцов могут и не выстоять, коли фрицы возьмутся за них в полную силу!
        Вот я и стою на наблюдательном пункте первого бата, с которого открывается отличный вид на левый фланг, стою, несмотря на начавшийся обстрел. Руку нужно держать на пульсе…
        - Маслов, что со связью?!
        Бледный от напряжения лейтенант, уже несколько раз пытавшийся вызвать штаб Андрусенко, только отрицательно мотнул головой. Да оно и понятно, проложенный прямо по земле кабель сто процентов повредило осколками с началом артподготовки. Начальник связи полка уже отправил пару бойцов для восстановления линии, но думаю затея эта глупая. Только людей потеряем!
        - Понятно, посыльного сюда. И не одного, а пару человек!
        Через минуту передо мной уже стоят навытяжку два неестественно бодрых бойца.
        - Значит так, орлы, слушайте боевую задачу. Как только закончится артподготовка, на всех парах дуйте в сто пятнадцатую и передайте мое сообщение лично командиру, майору Андрусенко. Конвертов два, каждому по одной штуке, второй из них запасной. Но если вдруг с конвертами что произойдет, озвучьте устно: «имею опасения за резервную линию обороны. Возможен прорыв в случае атаки со стороны высоты 109,4. Предлагаю незамедлительно начать отход, оставив на позициях боевое охранение. Отход прикрою с высоты». Все понятно?! Повторить.
        Со второго раза посыльные запомнили сообщение слово в слово, а я вновь принялся старательно рассматривать изрытые воронками, кажущиеся отсюда такими тонкими ниточки траншей сто пятнадцатой бригады. Досталось ей очень крепко, что говорить, ребята геройски дрались последние три дня… А отход правого крыла и центра бригады я действительно смогу прикрыть огнем полковой артиллерии и тяжелых минометов. Ну и что, что полковушек осталось всего две? Зато к ним есть пусть и небольшой, но все же запас шрапнельных и бризантных снарядов. На открытой местности против пехоты шрапнель действует просто убойно, достанется и десанту незащищенных сверху «ганомагов». Да и бронетехнике не поздоровиться при близком подрыве шрапнели, способной повредить качественную цейсовскую оптику… Немцы сейчас комбинируют тяжелые удары массой танков при поддержке панцегренадер (двадцать девятого сентября бросили в бой сразу пятьдесят «коробочек»), с атаками небольших групп пехоты от роты до двух, усиленных несколькими «тройками». Они вгрызаются в нашу оборону, создавая предпосылки для развития наступления - но подобные отряды вполне
реально тормознуть навесным огнем даже двух пушек, до поры до времени придержанных мной в резерве. А тройка минометов гаубичного калибра, посылающих осколочно-фугасные снаряды за пять километров, вполне способны добавить врагу дополнительных «сложностей»…
        В общем, отход правого фланга и центра бригады мне есть чем прикрыть. А на левом ее крыле будет действовать - держите меня семеро! - мобильная группа двести восемьдесят второго полка. Да-да, мобильная группа. Как захватили мы при первом штурме и последующих боях за высоту три исправных, массивных «цундапа» с колясками, так я и загорелся создать что-то вроде «пожарной команды», памятуя свой собственный «байкерский» опыт от июня месяца прошлого года. В принципе, наличие прочной коляски навело меня на однозначную мысль о мотоциклистах-минометчиках. А что? В мое время блуждающие минометы продемонстрировали себя во всей красе. Так вот мои, имея возможность маневрировать, смогут очень быстро менять позицию, сделать несколько беспокоящих врага залпов, а после бодро укатить от ответного огня. Отличная же идея! В мобильные расчеты артиллеристов-минометчиков отобрали поголовно грамотных городских ребят, хотя бы заочно знакомых с мотоциклами. И по моему настоянию их же выучили еще и на пулеметчиков, вооружив каждую пару мотоциклистов трофейными МГ-42. Это помимо отечественных «самоваров» БМ калибра
восемьдесят два миллиметра. Ну, а что? Вдруг на отдельном участке немецкая пехота пойдет вперед без поддержки танков и бронетранспортеров - чем плохо, если с фланга заедут мои «байкеры», да вжарят сразу из трех скорострельных «косилок»? По-любому ведь немцы завязнут, сбавят темп движения - а нам-то большего и не надо. Задача мотоциклистов действовать на левом фланге бригады и быстрыми, жалящими ударами мешать фрицам преследовать откатывающиеся на запасные позиции части сто пятнадцатой осбр.
        Ну, это все в идеале. Как пойдет на самом деле, одному Богу известно…
        Артподготовка становится все сильнее с каждой минутой. Тяжелые удары сотрясают землю, заставляя ее волнами ходить под ногами. Вроде бы и привычный к этому, я с каждым мгновением ощущаю нарастающую тревогу, а в груди становится как-то пусто. В очередной раз бросив взгляд на потеющего, затравленно озирающегося по сторонам комиссара, на бледного как мертвеца лейтенанта Маслова, судорожно вцепившегося в трубку коммутатора, я ловлю себя на мысли, что страх окружающих меня людей, мой собственный страх - это не что иное как предчувствие смертельной опасности…
        - Товарищи, я думаю, Дмитрий Иванович прав. Нет смысла в пустом риске, и до завершения артподготовки нам стоит покинуть наблюдательный…
        Тяжелый удар оборвал меня на полуслове, а в глазах мгновенно потемнело.
        А дальше ничего не помню.
        Наши дни.
        Оля спала. Да, девушка спала в своей кровати - и наблюдатель со стороны мог отметить, что сновидения ее крайне тревожны. Он мог сделать свой вывод по частым протяжным стонам, метущимся движениям переворачивающейся с бока на бок Мещеряковой, ее беспокойным вздрагиванием.
        А потом сторонний наблюдатель очень удивился бы, увидев, как девушка вдруг замерла на кровати и вытянулась ровно посередине. Еще бы сильнее он удивился, увидев движения ее вытянувшихся вперед рук, совершающих какие-то странные жесты. И наверняка ему стало бы не себе от частых всхлипов и громких, отчетливых причитаний:
        - Рома, Ромочка, любимый… Рома, Ромочка… Ну очнись же, приходи в себя…
        Однако сторонний наблюдатель с медицинским образованием вполне мог бы узнать движения девушки. Он мог бы подумать, что она накладывает бинты в своем сне. И он был бы прав, на сто процентов прав.
        Ведь она действительно накладывала бинты на поврежденную левую руку своего любимого человека, человека, не приходящего в сознание. Она действовала уверенно и умело, несмотря на то, что глаза ее застилали слезы… Наконец, ее горячие мольбы были услышаны - и возлюбленный открыл глаза.
        Вначале он удивленно посмотрел по сторонам, видимо не понимая, не узнавая место, куда попал. Потом страдальческая гримаса исказила его лицо, затем он посмотрел на девушку - и губы его тронула мягкая улыбка. Он мягко провел по щеке казачки пальцами правой, затем положил кисть на ее ладонь, нежно сжал. Девушка улыбнулась в ответ Самсонову - а он, наконец, разглядел ее глаза. Точнее цвет ее глаз.
        Карий.
        Изумление и страх исказили черты испачканного грязью и кровью лица Романа, он рывком сел на топчане и с изумлением воскликнул:
        - Оля?! Оля, ты?! Как?!
        И Мещерякова - та, которая в виртуальной реальности - вдруг все вспомнила. Словно рухнула плотина, отделяющая сознание реального человека от ее игрового персонажа… Она также удивленно и в тоже время восторженно воскликнула:
        - Рома?!
        Но тут же цвет глаз ее сменился на серый - и девушка без сил рухнула на изумленного мужа, потеряв сознание.
        И одновременно пришла в себя, судорожно открыв глаза в своей комнате в доме Александра. Несколько мгновений она часто, глубоко дышала, осознавая все то, что случилось в ее сне - а после самостоятельно вскочила с кровати. За последний месяц Мещерякова уже смогла восстановиться достаточно для того, чтобы вновь начать ходить. Ну и заодно женственно округлилась, избавившись от анорексичной худобы, впервые в жизни став похожей на собственный идеал красоты, в котором воплотилась в своем первом «погружении»…
        - Дядя Саша! Дядя Саша!!! Я смогла пробиться к Роме!!!
        Глава 21
        3 октября 1942 года. Декретное время: 8 часов, 12 минут.
        Район высоты 135,4 «три кургана». 282-й полк НКВД.
        Случайно посмотрев на часы, я замер, не в силах оторвать взгляда от циферблата. Время восемь двенадцать - прошли ровно сутки, как ныне покойный комиссар предложил мне найти более надежное укрытие. До рокового для всех нас попадания снаряда оставалось три минуты… Маслова завалило землей, летеху-связиста откопали слишком поздно. А Дмитрия Ивановича зацепило крупным осколком тяжелого, в несколько десятков килограмм, «чемодана» 150-миллиметровой гаубицы… Тяжелая потеря для полка, комиссара многие уважали, он полюбился бойцам - и еще тяжелее осознавать, что послушай я его сразу, и вся группа уцелела бы.
        Хотя на войне не угадаешь, как пойдет. Порой случайные пули достают людей в глубоком тылу, а порой остаются в живых те, кто поднимал людей под пулеметным огнем. Увы, знать свою судьбу и предвидеть будущее нам не дано…
        Сам я отделался ранением левой руки и ушибами средней тяжести. Тем не менее, действовать могу обеими конечностями (пусть и через ощутимую боль в бицепсе) - все благодаря Оле. Оле… Сложно передать словами мои чувства, когда я разглядел цвет глаз жены и понял, что передо мной не аватар, а моя любимая, реальная… Там была и радость, и изумление, и дикий ужас от того, что все мои усилия оказались напрасны, и что ее вновь каким-то образом засосало в игру. А еще была очень яркая надежда, что я вновь могу попытаться выйти из виртуальной реальности… Главное, что я также разглядел в ее глазах целую гамму чувств - словно мое удивление что-то стронуло внутри ее, и девушка вдруг осознала, где она находиться и кем является… И тут же покинула аватар.
        Чуть позже я общался с ней, с «персонажем», спрашивал, что она помнит. Более всего боялся услышать, что она видела во «сне» капсулу, что Мещерякова вновь решилась на авантюрный эксперимент с погружением - но аватар ничего такого не видела, что заставило меня облегченно выдохнуть. Серьезно, если для моего спасения Оле потребуется вновь проваливаться в игру с риском в очередной раз в ней застрять - спасибо, но лучше не надо! Иначе этот гребанный замкнутый круг в конечном итоге погубит нас обоих…
        Очередной близкий удар, сотрясший высоту и от которого сверху, с перекрытий блиндажа посыпалась вниз земля, заставил меня ощутимо вздрогнуть. Умом я понимаю, что вероятность точного попадания по блиндажу, спрятанному в глубине позиций, крайне мала, но любая статистика работает, когда не касается вас лично. Ведь тот же Болвинов как раз и погибнет от снаряда, угодившего точно в его землянку … И тот факт, что мое укрытие значительно понадежнее, на деле ничего не меняет - три наката толстых бревен все равно не спасут от «чемодана» тяжелой гаубицы.
        После вчерашнего происшествия я начал бояться. Всерьез бояться - и ничего не могу с этим поделать. Вроде стою нормально, пытаюсь что-то командовать, внятно отвечать на вопросы подчиненных, а у самого мысли путаются и спина мокнет от липкого пота. Ловлю себя на том, что замираю, отсчитывая секунды до следующего удара, иногда даже задерживаю дыхание - и выдыхаю только после очередного толчка. И что самое страшное - чувство метущейся тревоги, ощущение пустоты в груди никуда не делось. Вчера, когда пришел в себя, был более-менее спокоен, потом все мысли переключились на возвращение Оли, а вот сегодня утром… Сегодня я проснулся с этим самым гадким чувством - будто где-то в глубине души уже точно знаю, что попал на прицел, и от смертоносного «выстрела» нигде не спрятаться, не укрыться… Гадкое чувство.
        Вообще страшно об этом думать, но многие фронтовики предчувствуют свою смерть. Обычно именно перед этим бойцы заполняют так называемые смертные медальоны - жетоны, в которые вкладываются листочки с личной информацией, списком близких родственников, а иногда и неотправленные письма к родным, с последними словами любви… Бытует поверье, что как только заполнишь жетон, так тебя тут же и убьют. Но по существу, это суеверие складывается как из-за высокой смертности в боях в принципе, так и из-за тех самых фронтовиков, которые почуяли свой конец, и напоследок все заполнили. Заполнили хотя бы для того, чтобы их тела могли опознать, если красноармейскую книжку заберут или она потеряется после боя…
        Ловлю себя на мысли, что сегодня мне хочется заполнить свой жетон. Хотя кому он здесь будет нужен…
        Так, отставить панику! Хороню себя раньше времени, как баба какая!
        Решительно шагнув к столу, залпом осушаю солдатскую кружку с простой водой, плеснув ее остатки на лицо, и немного прихожу в себя. От судьбы не уйдешь! А раз так, то и нечего праздновать труса, даже если это действительно последние мгновения! Уходить надо мужиком, даже если жил как… Как?
        Да не важно, как я жил и кем был до первого погружения. Важно то, кем стал - по крайней мере, здесь. А здесь я как-никак, уже командир полка. Если военная карьера пойдет как надо, но вытащить из виртуала меня при этом не смогут, войну могу и комдивом закончить - а что? Все возможно. И тут откроются для меня совсем уже блестящие перспективы по изменению будущего в родной стране, пусть и здесь, в «игре». Глядишь, обойду Хрущева на подскоке, а там и до спасения СССР недалеко…
        Удивительно, но мысли о развитии попаданческой карьеры меня резко воодушевили, заставив разъедающее изнутри чувство тревоги отступить. Очень кстати! До генеральских звезд на погонах мне еще очень далеко, а вот конкретно сейчас стоит задача отбить очередной вражеский штурм. Он обязательно последует за артподготовкой… И судя по интенсивности обстрела северо-западных скатов высоты, направление немецкого удара я угадал точно.
        Вчера, несмотря на злополучный снаряд, накрывший наблюдательный пункт первого батальона (Слава Богу, хоть Сиделев не попал под раздачу, обходя бойцов), все прошло в целом успешно. Андрусенко решился на отвод остатков бригады к резервным позициям, успев начать его до немецкой атаки. И да, германцы ринулись азартно преследовать, бросив в бой десяток танков и до двух рот зольдат. Но как я и рассчитывал, их продвижение застопорилось, как только над головами зольдат стали взрываться картечные снаряды, выкашивающие отделения пехоты почище любых пулеметов. Артиллерийским корректировщикам мы выдали драгоценные рации, так что ударные части противника, действующие в зоне поражения не только полковушек, но и минометов, лиха хлебнули сполна. В том числе и от осколочных снарядов 120-миллиметровых «самоваров». По крайней мере, наблюдатели отметили одно точное попадание в моторное отделение панцера, после которого танк сгорел. И еще одной машине близкий взрыв мины повредил ходовую, с поля боя ее эвакуировали тягачом.
        Отличилась и мобильная мотоциклетная группа. Ее командир, старшина Евсеев Михаил рискнул вырваться вперед, в сторону вражеских позиций, воспользовавшись примитивной маскировкой - бойцы напялили на головы трофейные каски, обулись в германские сапоги. А с учетом того, что разъезжали минометчики на немецких же «цундапах», маскарад сработал вполне эффективно: мобильный отряд беспрепятственно зашел за правый фланг атакующей камфгруппы и спокойно, без суеты, развернул батальонные «самовары». Очевидно, германцы не присматривались к мотоциклистам, предсказуемо приняв их за своих… Вот «байкеры» и наказали их за «доверчивость», дав несколько залпов и окончательно тормознув атакующих немцев, на которых мины посыпались фактически с тыла. И не столь был и велик нанесенный ими урон, но тут сработал фактор неожиданности: если обстрел был произведен с уже занятой территории, так может и ситуация поменялась? Встречный удар последних резервов большевиков, который угрожает отрезать камфгруппу от тылов - не так это и безумно, если разобраться. Вполне возможный вариант.
        В итоге мотоциклисты благополучно укатили к нашим, а фрицы отвели коробочки, даже не вступив в бой. Что в принципе и логично, ведь враг остался, считай, без пехотного прикрытия. Правда, к «полковушкам» кончилась и шрапнель, однако результат ее действия превзошел самые смелые ожидания. Наши «боги войны» уничтожили полторы пехотные роты врага! Фрицы очень быстро ответили еще одним артналетам, но батарея «полковушек» сменила позицию сразу после стрельбы, переместившись на противоположные скаты высоты. И уже там орудия растащили по разным укрытиям.
        Сегодня же утром на северо-западных скатах высоты бойцы установили деревянные муляжи, которые даже замаскировали, пусть и не очень старательно. Немцы клюнули, значительная часть гаубичных снарядов сейчас рвется на позиции ложной батареи, но обстрел ведется и в глубину обороны, в направление на совхоз. Другими словами фрицы, как и в реальной истории, готовят удар на стыке позиций 115-й осбр и моего полка. Прорвутся, и здравствуй окружение, н-да… Наверняка ведь бросят в бой панцеры - на высоту им карабкаться неудобно, а вот обойти ее еще как смогут. Но собственно этот маневр я от вас, голубчики, и жду…
        Главная наша противотанковая сила - это батарея «сорокопяток» из трех орудий 1186-го полка, да еще две чудом уцелевшие пушечки из собственной артиллерии. Мало? Скорее немного. Зато орудия хорошо спрятаны, замаскированы у западных скатов высоты в полноценных дзотах с укрепленными деревом стенами и амбразурами на три стороны. Если что, расчет может быстро развернуть орудие и открыть огонь сквозь любую из трех амбразур. По-сути это уже пять самостоятельных огневых точек, за каждой из которых закреплен свой сектор обстрела. Три штуки расположены чуть севернее, это условная батарея «один». Еще две штуки чуть южнее - условная батарея «два».
        Такое их расположение выбрано не случайно, а вписывается в разработанный заранее план действий. Спасибо помощнику, заранее давшему всю доступную историческую справку по предстоящим боям…
        План мой прост, как и все «гениальное». Во-первых, все имеющиеся противотанковые мины (и свои, и трофейные), зарыты в землю перед первой линией траншей на стыке обороны бригады и моего полка. В окопах осталось только боевое охранении, всего несколько расчетов с ручными пулеметами, имитирующими присутствие советских подразделений… Кстати, есть даже три полноценных фугаса, предмет моей особой гордости. Ведь если мина повредит лишь ходовую, выбьет катки, то фугас, состоящий из нескольких закопанных артиллерийских снарядов, толовых шашек, и наконец, собственно мин, рванет здорово! Такого уже ни один танк не переживет…
        Во-вторых, как только немецкие «коробочки» приблизятся к траншеям, по ним с закрытых позиций откроют огонь полковые минометы. В-третьих, одновременно с ними начнет пулять болванки и одна из «полковушек», замаскированная среди деревянных муляжей. Очередную ложную батарею мы развернули у самых скатов высоты, южнее первой линии окопов - таким образом, чтобы пушка открыла огонь по бортам давящих траншеи танков. Да, бронебойность короткоствольного орудия оставляет желать лучшего, выпущенные им болванки бесполезны против новых немецких панцеров с усиленной броней. Но! Ее задача - выманить германцев на себя. Как только враг ответит огнем, «полковушку» закатят в специально подготовленный ровик. А потом, если германцы не клюнут, вновь выкатят, и вновь будут стрелять, и вновь прятать, и вновь стрелять… Короче, пока танки не двинут конкретно к батарее, углубляясь в нашу засаду. Если расчет выбьют раньше, в бой вступит вторая пушка. И будет вести огонь, пока немцы не приблизятся к высоте хотя бы на пятьсот метров… Тем самым подставив борт «сорокапяткам» батареи «один». Ну а как только враг переключиться на ее
дзоты, развернувшись к ним лбом, в дело вступит батарея «два», открыв фланкирующий огонь. Заодно и «полковушки» (если уцелеют) добавят осколочными по ходовой, обездвиживая вражеские машины.
        Кстати, возможен и гораздо более простой вариант - но тут нам должно повезти, крепко повезти. Это вариант, когда немцы изначально введут в бой панцеры на дистанции метров в пятьсот от высоты, оказавшись в зоне эффективного огня «сорокопяток». А вступив с ними в бой, подставят ходовую все тем же полковушкам.
        Подсознательно я готов к тому, что мы потеряем всю артиллерию. Но внутри также зреет уверенность, что и немцы не досчитаются большинства машин - думаю, они введут в бой не более двадцати танков, а дзот ни одним, ни двумя снарядами не взять! В предыдущие дни со стороны врага действовали группы и по пятнадцать, и по девять, и по шесть «коробочек». Массу в пятьдесят панцеров они бросили в наступление только в первый день штурма «выступа» - и здорово удивились, когда в бой с ними вступили 57-миллиметровые противотанковые орудия ЗИС-2, среди фронтовиков более известные как «козлы». Говорящее прозвище длинноствольная пушка, в сорок первом году прошивавшая немецкие танки насквозь, получила за то, что после каждого выстрела буквально подпрыгивает вверх на полметра. Убойная штука - за счет длинноствольности ее снаряды разгоняются практически до тысячи метров в секунду, а бронепробиваемость за километр при встрече с броней под острым углом составляет от шестидесяти до семидесяти миллиметров (в зависимости от видов боеприпасов). И это под острым углом! Да только у немцев рациональные углы наклоны брони есть
лишь у башен. А борта под девяносто градусов «козел» калиберными болванками прошивает только так - под прямым углом он берет от семидесяти до девяносто сантиметров! Фактически ЗИС-2 вполне рабочее орудие даже против «Тигров», а в сорок первом его сняли с производства за счет «избыточной бронепробиваемости»! Подумать только! Впрочем, в прошлом году это был действительно логичный шаг - фронту было нужно МНОГО пушек, а производство ЗИС-2 на заводах еще не успели отладить. Кроме того, из-за габаритов оно слишком заметно и плохо маскируется, а массово производимая «сорокапятка», не имеющая подобных недостатков, в начале войны вполне уверенно боролась с вражеской бронетехникой.
        Короче, по счастливой случайности, в 115-й бригаде «козлы» были. Я не знаю их точного числа, но имелась как минимум одна четырехорудийная батарея, попавшая в окружение первого октября. И двадцать девятого ее артиллеристы покуролесили знатно, раз немцы за время всех последующих боев на «Орловском выступе» ни разу не вводили в сражение даже половины изначального числа панцеров! Правда, со слов Андрусенко ЗИС-2 у него больше нет (телефонную связь с его штабом наладили за ночь). Но, тем не менее, еще утром я лично просил майора перекинуть ближе к высоте противотанковые пушки, как минимум те орудия, которые я придал Рябчевскому. А заодно и мотоциклистов Евсеева, оставленных на позиции бригады в качестве «пожарной команды»… Глядишь, все вместе и отобьемся.
        8:30. Последние артподготовки врага длились примерно по полчаса. Значит по идее, эта завершится уже с минуты на минуту - палить по нам немцы принялись ровно в восемь. Сейчас еще один глоток водички сделаю…
        8:31. Благословенная тишина, короткий миг затишья перед боем.
        Господи, помоги нам отбиться…
        Наши дни.
        - Дядя Саша, но как? Как это вообще стало возможно?! Я же ведь покинула игру, мне снились только сны - а этой ночью я вдруг полностью почувствовала себя в ней, в виртуальной реальности! Это были физические ощущения, я слышала окружающий запах, чувствовала, что руки влажные… Я была ТАМ!
        Александр, внимательно выслушав подопечную, снял очки и стал очень тщательно протирать их поверхность чистой тряпочкой, погруженный в свои мысли. Он долго молчал, обдумывая ответ - размышляя также о том, что все его собственные усилия по спасению Самсонова не увенчались успехом. А недавно он и вовсе с удивлением и страхом обнаружил, что все внешние игровые надстройки с увеличением показателей «везения» персонажа слетели, и вернуть их уже не получилось. Более того, мать Романа вновь приезжала, требуя отдать сына. Невероятным трудом он уговорил ее дать отсрочку хотя бы еще в пару дней, соврав, что находится уже практически на пороге его спасения… Зачем врал, логически объяснить не мог сам себе. Но ведь есть же какое-то предчувствие, подсознательное понимание того, что парня сейчас нельзя извлекать из капсулы насильственным путем, что тогда он уже точно не придет в сознание… Правда, что еще могут дать ему эти два дня? Дать им всем?! Александр устал врать - прежде всего самому себе. Врать о том, что он таки сумеет вытащить Самсонова из ловушки виртуальной реальности. А еще он устал врать Мещеряковой,
заверяя, что по-прежнему ведет работы над второй капсулой…
        - Оль. Скажу тебе прямо - с капсулой ничего не получается. Все пробные тесты говорят о том, что у меня выходит стандартная стартовая система, не более того. К тому же природа твоей связи с игровым аватаром мне насквозь непонятна. Скажу тебе честно - тут мужчина внимательно посмотрел прямо в глаза девушке - я не могу утверждать, что Рома находится в игре в принципе. Не знаю, какие это материи физики или психологии, или чего-то еще … Но есть такое ощущение, что вначале ты, а потом и он провалились в нечто вроде параллельного мира, не знаю… Что-то, что породили ваши сознания вместе с виртуальной реальностью игры, что-то, что замкнуло и возможно начало существовать самостоятельно после твоего выхода. Я правда не могу этого объяснить. Но вынужден констатировать, что, во-первых, происходящее находиться вне пределов моего понимания, а во-вторых, что я ничего не могу поделать.
        Мещерякова молчала несколько долгих секунд, словно бы и не сбитая с толку, не ошарашенная откровениями «интела» - а скорее всего, так оно и было. Скорее всего, девушка уже давно отдавала себе отчет в том, что Александр ничего сделать не сможет, пусть и как дурочка наивно верила, что «интел» все-таки сконструирует вторую капсулу. Однако после ночного, самостоятельного «погружения», она поверила, что рано или поздно, сумеет вернуться к любимому без посторонней помощи…
        - Дядя Саша, скажи мне пожалуйста - если я вновь «провалюсь» к Роме, если у меня получится… Мы сумеем выйти вместе?!
        - Возможно. В теории это возможно…
        Глава 22
        3 октября 1942 года. Декретное время: 9 часов, 4 минуты.
        Западные скаты высоты 135,4 «три кургана». Батарея «полковушек».
        Николай Иванович Белов, бывший поручик царской армии, своим личным примером доказал, что «бывших» офицеров не бывает. Пусть сам термин «офицер» в Красной Армии сейчас не в ходу, но в августе прошлого года 46-летний преподаватель физики и математики из простой сельской школы лично явился в военкомат с просьбой вновь принять его в ряды славной РККА. Почему вновь? Да потому, что как и многие молодые офицеры Русской императорской армии, он вначале с радостью встретил революцию 1917-го года. А после с еще большим воодушевлением поддержал новую советскую власть, начавшую наводить в стране порядок после развала, устроенного правительством Керенского. И вначале 1918-го обнаружил себя в качестве «красного офицера» (понятие не прижилось и вскоре было заменено на «военспец») в артиллерии вновь формируемой большевиками армии.
        Время было очень непростое во всех смыслах. Николай Иванович, происходящий родом из простых мещан, в 1915-м закончил трехгодичный курс Михайловского артиллерийского училища (поступил в 1912 году, естественно не застав ускоренной восьмимесячной программы для прапорщиков), и в звании подпоручика прибыл на северный фронт. Патриотический подъем в стране, зародившийся под знаменем помощи братушкам-сербам и борьбы с дутой германской военщиной, весь 1914-й год крепко держался на славных победах русского оружия. Началось все с Гумбиннен-Гольдапского сражения, где Ренненкампф разбил фон Притвица, нанеся первое поражение кайзеровской армии. А ведь она считалась едва ли не лучшей в мире! Последующая трагедия Мазурских болот была вскоре забыта благодаря плеяде бесчисленных успехов в боях с австрийцами и возвращением «Червленной Руси». Досталось немцам и в Польше, потерпевшим поражения в Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операциях. А подвиги солдат генерала Юденича на Кавказе, сражавшихся с гораздо более многочисленной османской армией (реорганизованной с помощью кайзеровских же военных специалистов),
казались и вовсе сами собой разумеющимися… Но патриотическое ликование быстро смыло с подпоручика Белова, когда он сам оказался на фронте. Весь трагизм состоял в том, что его прибытие на поле боя совпало с начавшимся в войсках «снарядным голодом»… И можно сколь угодно рассужать о том, что генералитет ВСЕХ армий участниц конфликта просчитался со сроками войны, не сумев предугадать позиционный характер будущих боевых действий. Что «снарядный голод» коснулся и немцев, и французов и англичан, что союзники по Антанте в очередной раз предали русских, забрав готовые и оплаченные золотом (!) боеприпасы для нужд собственных армий. Что по какой-то причине русская военная промышленность не могла обеспечить потребность собственной артиллерии в снарядах в 1915-м, но наверстала свое в 1916-м и 1917-м… Обо всем этом можно неспешно рассуждать дома, сидя у камина, с бокалом вина или чашкой горячего кофе в руках. Рассуждать можно, пока ты далек от окопов, которые немцы безнаказанно расстреливают, а у тебя ответить - всего три-четыре снаряда на орудие! На фронте было тошно от того, что ты не можешь ответить врагу. И еще
страшно. И холодно. И голодно. И вши замучили…
        Слишком резким был переход от патриотического угара, кружащего голову почище крепленого вина, к отрезвляющей действительности военной катастрофы 1915-го года. И хотя воевал подпоручик Белов со всем возможным усердием, стараясь послать считанные снаряды своих орудий с особой меткостью, нередко лично становясь к прицелам, это не мешало ему прислушиваться к крамольным мыслям, озвученным другими молодыми офицерами. Вчерашние гимназисты и студенты, в среде которых революционные идеи были крайне популярны, производились в прапорщики по ускоренным программам, заменяя выбывших до того в боях кадровых офицеров. И если в 1914-м на фоне побед Русской императорской армии их слова не находили ровным счетом никакой поддержки, то в год «великого отступления» они стали чрезвычайно популярны.
        Надо признать, что у Царской России было много внутренних проблем, начиная от совершенно несправедливого разделения по социальным классам и заканчивая поголовной продажностью что гражданских, что военных чиновников. Воровали все, воровали широко и с размахом, что наглядно сказывалось и в окопах, когда до солдат не доходили положенные пайки или требуемое по сезону обмундирование, теплые вещи той же зимой. Снарядный голод также списывался на воровство чинуш - особенно после того, как сдали Новогеоргиевскую крепость, на складах которой оставалось более миллиона (!) снарядов! В войсках ширились слухи о предательстве немецких генералов на русской службе (хотя тот же Новогеоргиевск сдал русак Бобырь), о том, что Ренненкампф специально не пришел на помощь Самсонову в августе 1914-го. А среди офицеров ползли мерзкие и пошлые сплетни о царице и Распутине, открыто вмешивающимся в управление государством. Рассуждали также о том, что брат Александры Федоровны служит в кайзеровской армии и что она сама есть первая предательница, а государь не видит дальше собственного носа. Собственно, практически все это было
ложью - но Эрнст Людвиг, герцог Гессенский, действительно имел генеральский чин и служил в генеральном штабе Вильгельма, что и порождало подозрения…
        В годы обучение в училище фигура императора для Николая Ивановича была едва ли не священной. Он даже мечтал о собственной славной гибели, но чтобы о ней обязательно узнал сам Государь и отметил бы подвиг подпоручика Белова! Однако же отрезвляющие месяцы, проведенные на войне, стряхнули золотую мишуру с романтического образа царя, и все чаще именно Николай II представлялся многим (в том числе подпоручику) как источник всех бед России. Справедливы ли были эти рассуждения? Сегодня бывший офицер царской армии ясно осознавал, что один человек просто физически не может вникнуть во все проблемы в стране, что очень многое - да практически все! - зависит от исполнителей на местах. Как например, с той же коллективизацией, обернувшейся страшным голодом из-за дуболомов, старательно забивших большую часть скота и допустивших порчу зерна… Но в 15-м юношеский максимализм в сущности еще совсем молодого мужчины, очень остро реагирующего на несправедливость (которой было полно что в армии, что в гражданском обществе империи), привел молодого человека в лагерь революционеров. В конце концов, еще свежи были
воспоминания об учебе в Михайловском училище, исконно дворянском, где отпрыски старых, благородных фамилий демонстративно воротили нос от простого юноши из мещан… Ранее это казалось нормой, с которой приходилось мириться, но на фронте представлялось преступным пережитком!
        1916-й стал годом отдушины - вновь череда побед и на Кавказе, и в Галиции. Офицерам Юго-Западного фронта, участникам Брусиловского прорыва, завидовали офицеры со всей армии! Однако положение что на Центральном, что на Северном фронтах было не из лучших, неплохо начавшаяся Нарочская операция по итогам обернулась лишь большими потерями. Зато выручили французов и англичан, рубившихся под Верденом - тех самых союзников, предавших русских в 15-м… Успел неплохо повоевать и подпоручик Белов, пока не был ранен - а попав в госпиталь, Николай был дико удивлен тому, что в тылу продолжается едва ли не довоенная жизнь без каких-либо ограничений. Более того, ожидая для себя какого-то особенно уважительного отношения, как к фронтовику, поручик его не нашел, что ожесточило его еще сильнее.
        Возвращение на фронт, длительные позиционные бои, присвоение очередного звания и ордена «Станислава» третьей степени с мечами (одного из самых массовых в армии) за Нарочскую операцию… До войны юнкер Белов счел бы достигнутое серьезным успехом, но то был зеленый юнкер, а не циник-ветеран, хлебнувший лиха полной мерой. Правда вначале 1917-го в войсках поползли упорные слухи о скором и решительном наступлении, велась и активная подготовка к оному. К примеру, артиллерию стягивали к местам будущих прорывов, накапливались резервы, завезли большое количество снарядов… Начавшиеся приготовления встряхнули «армейское болотце» Северного фронта, и хотя Николай Иванович не шибко верил в скорую победу, ожидая успехов только у активного Брусилова, да пожалуй, еще и на Кавказе, он все же на некоторое время забыл о своих революционных взглядах.
        Однако грянувшие затем февральские события и последующее отречение царя расставило все по своим местам. Как офицер, поручик Белов был свободен от присяги императору, а как гражданин новой, «Свободной» России, мечтал о переменах и с радостью принял падение царизма. Ему было невдомек, что пришедшие к власти думские, либеральные заговорщики, спонсировались на деньги все тех же британцев и французов. Ведь последние не желали выполнять договоренностей, заключенных с Николаем II по Черноморским проливам, не желали видеть России в числе одной из основных победительниц в войне! И потому им было очень удобно, чтобы монархия в стране пала, но при этом русские продолжили бы войну, оттягивая на себя хотя бы часть немецких сил… Так вот эти предатели постарались как можно быстрее забрать у генералов-заговорщиков их главный ресурс - солдат. Ведь генералы-то во главе с начштаба Алексеевым мечтали «всего лишь» заменить Николая II на его дядю, Николая Николаевича (и потому лишили государя поддержки армии в роковой час). На падение монархии они не рассчитывали и запросто могли задавить Петроградский мятеж войсками
без всяких сантиментов и присущей «отрекшемуся» государю мягкости. Вот приказом «номер один» временное правительство и переподчинило армию лояльным «солдатским комитетам», передав под их контроль все оружие. Ну, и понеслось…
        Быстро разлагающаяся солдатня в кратчайшие сроки перестала подчинять командам, отказывалась воевать, а вскоре начались избиения бывших командиров и наконец, их убийства. Правда, вначале под раздачу попадали в основном старшие офицеры, которые дистанцировались от солдатской массы и нередко были к ним излишне строги и несправедливы. Но, как только толпа почуяла кровь, самосуд над любым из офицеров стал возможен по любому, даже надуманному поводу… А тут еще с тыла пошли вести о том, что разгулявшиеся в городах уголовники и дезертиры в открытую грабят людей - и не только купцов и дворян, но все тех же мещан, забирая последние драгоценности, деньги и еду. Что поделать - так плохо и несправедливо работающая государственная машина Российской империи все же обеспечивала какой-никакой порядок, а вот временному правительству возрождать полицию было как-то не с руки… В итоге почувствовавшие безнаказанность мародеры, ядром шаек которых были матерые уголовники, грабили всех без разбора. Пытавшихся при этом сопротивляться мужчин (в основном не имеющих оружия) могли избить до полусмерти, могли просто убить. А
молодые женщины, девушки и даже девочки нередко становились жертвами гнусного, скотского насилия… Поручик Белов, у которого в маленьком Торжке остались престарелые родители и две младшенькие девушки-сестры, в один прекрасный день спорол с плеч погоны, выменял добротную форму из хорошего сукна на грязные крестьянские тряпки, да двинулся домой, спрятав в карман офицерский наган с запасом патронов. Мысли про офицерское достоинство и попрание чести он старательно гнал из головы…
        Револьвер дважды спас Белову жизнь за время его путешествия, а дома ему повезло: он застал родных живыми и невредимыми. Все же маленький, патриархальный Торжок, это вам не Питер и не Москва, и даже не соседская купеческая Тверь, где грабежи вовсю процветали.
        Приход к власти большевиков ознаменовался наведением порядка на местах. Начала функционировать милиция, местные органы власти, стал стихать бандитский беспредел. Дезертиров принялись сгонять обратно в армию, укрепляя дисциплину расстрельными методами. Московское выступление юнкеров вызвало у Николая Ивановича лишь злую усмешку - за кого дрались, за кого гибли эти юнцы? Неужто за Керенского и временное правительство?! Тех самых, кто собственными руками развалил армию и дал старт всеобщему хаосу?! Ну, уж дудки. Сам Белов желал начать службу в милиции - за время возвращения домой он насмотрелся и наслушался всякого. И заодно загорелся дикой ненавистью к налетчикам, кто грабил, насиловал и убивал беззащитные семьи тех, кто продолжал честно исполнять солдатский долг на фронте.
        Но в наспех открытом отделе милиции, узнав биографию поручика, перенаправили сего перспективного кандидата в армию. Немного подумав, Николай Иванович решился восстановиться на службе…
        Лучше бы он этого не делал.
        Грянувшая Гражданская война ошеломила его своей неприглядной жестокостью, равнодушию к простым людям, зверствами с обеих сторон. Но особенно со стороны РККА, в которой служила куча легионеров типа китайцев, латышей и даже венгров - пришлым было плевать на беды простых людей, у них не было затаенной жалости к «своим», оказавшимся по ту сторону фронта. Идеальные, безжалостные каратели… В отдельных городах ВЧК работала как конвейер - расправляясь с «неблагонадежным элементом», чекисты расстреливали людей сотнями, а эксгумированные позже трупы имели следы безжалостных пыток. Жертвам вырезали половые органы, сдирали кожу, скальпировали… А самого Белова ошеломили расправы над священниками. Одного из них, уже мертвого, он увидел прибитым гвоздями к вратам церкви, а другого зарубили в его присутствии перед беснующейся толпой. Батюшка не отрекся от Бога, не сказал вслух, что Господа нет… Военспец с расширенными от ужаса глазами смотрел на казнь и уже невольно потянулся к кобуре с револьвером - а потом поймал смеющийся взгляд своего комиссара, латыша Янсонса. Тот следил за Николаем с едкой улыбкой и
одновременно с вызовом, сжимая в руках вороненый германский маузер. А колеблющийся Белов вдруг подумал о семье и о том, что попа он уже не спасет, зато сам погибнет однозначно. Да еще и семье достанется «за измену» - после чего круто развернулся на каблуках и покинул площадь перед храмом, ставшую в одночасье лобным местом…
        Воевать Николаю Ивановичу пришлось и с английскими интервентами на Севере, и с финскими националистами, устроившими резню русского населения, и с войсками Юденича, практически взявшими Петроград. Того самого Юденича, не знавшего поражения от турок - да и «колыбель революции» он практически занял. Ему банально не хватило людей, в то время как группировку красных очень быстро пополняли войсками, перебрасывая их по железной дороге… Кстати, в РККА служило очень много царских офицеров, в процентном соотношении их было больше, чем в белом движении. Получается, одним из них стал и Николай Иванович - в недавнем прошлом романтичный юнкер, мечтавший умереть за государя… И хотя был момент, когда Белов уже практически решился перебежать, в конечном итоге он возблагодарил судьбу, за то, что не решился, что остался на Родине. Что не разделил участь обнищавших, голодных оборванцев, коими стали офицеры Северо-Западной армии Юденича, треть которых посадили в эстонские концлагеря, а прочих просто выгнали из страны…
        Еще дважды раненый, Николай Иванович сумел демобилизоваться из РККА и подался в сельскую глубинку, искать успокоения истерзанной душе. Он никогда особенно не верил в Бога, хотя до революции и посещал исправно службы - так было принято. Не верил и после нее - он и не хотел верить, даже боялся верить. Точнее, боялся задумываться о том, что же сделает Господь с людьми за все то зло, что они натворили во время Гражданской…
        Но годы шли, а кары небесной все не было. Белов встретил Машу, так же как и он, устроившуюся учительницей в деревенской школе, и крепко влюбился в свое златовласое чудо с пушистыми ресницами и задорным смехом. Маша подарила ему двух сыновей - старшего в 21-м и младшего в 23-м - а также умницу-дочку, и все было вроде хорошо. Старший сын, Федя, пошел по стопам отца, стал красным командиром, артиллеристом, отличился в финской кампании… Он служил под Брестом и пропал без вести в первые дни войны. А младшего, Сережу, как раз призвали в армию весной сорок первого… Похоронка нашла родителей в августе - сын, желавший стать учителем истории, воевал как мог и честно погиб на Украине. Получив похоронку, Николай Иванович никого не слушая бросился в военкомат - и престарелого мужчину, бывшего военспеца с полным профильным артиллерийским образованием, тут же взяли, не дав даже времени проститься с родными.
        Белову присвоили звание младший лейтенант - и новоиспеченный командир орудия, а позже и батареи успел повоевать под Смоленском, затем сражался под Тверью (точнее Калининым). Считай родные места… Поначалу старый артиллерист буквально искал смерти, проявляя в боях безрассудную отвагу - чем заслужил уважение командиров и ненависть подчиненных, нередко гибнувших рядом с отчаявшимся стариком. Самого лейтенанта смерть до времени обходила стороной, а Николай Иванович вскоре одумался, стал воевать более расчетливо и грамотно, получил очередной «кубик» на петлицы. А перед самым началом контрнаступления под Москвой был ранен - в четвертый раз за жизнь. Думал все, конец, а потом понял, что еще очень сильно хочет жить - хотя бы для Машки и Светки, единственного уцелевшего ребенка. Семья сумела бежать от наступающих на Калинин немцев и теперь жила у сестры в Торжке - родные даже навестили Белова в госпитале, может поэтому и выкарабкался… Ну а еще ему было немного интересно, чем все кончится. Когда дрались под Москвой, думал все, конец - куда-то там «великому» отступлению 15-го года до катастрофы 41-го! Но ведь
отличие от прошлой войны, страна и народ держались, последним напряжением сил - но держались! И вот, громкая победа в Московской битве, первое серьезное поражение вермахта - и его личный, пусть и не очень большой вклад в общее дело. Так что стоило еще пожить, да повоевать, от души повоевать, со всем своим умением и знанием! Хотелось же, чтобы Светка замуж вышла за русского парня и жила в свободной от немцев России, пусть она теперь и называлась «советской»… Все ж одно, Родина!
        После выписки Николая Ивановича направили в 1186-й ИПТАП, формировавшийся под Сталинградом. Воевал лейтенант с новым дивизионным орудием УСВ, сражался в излучине Дона, выходил из окружения, снова дрался на подступах к городу, носящем имя вождя. Погибла большая часть полка, а уцелевших, быстро пополнив личным составом и имеющимися под рукой пушками, бросили в бой, поддерживать наступление 282-го полка на высоту 135,4… Потом 1186-й ИПТАП вновь пополнили, большую часть его передислоцировали к «Мамаеву кургану», но три батареи капитан Самсонов, годившийся Белову в сыновья, сумел каким-то хитрым маневром удержать при себе.
        Вчерашний бой прошел хорошо, даже очень! Недавно получивший третий «кубик» старший лейтенант, отлично знакомый со шрапнелью и по «империалистической», и по гражданской, воевал грамотно. Выпустив несколько пристрелочных осколочных снарядов, он успешно накрыл германскую пехоту шрапнелью. Снаряды взрывались не слишком высоко над землей, примерно на пятидесяти метрах - и многочисленные круглые пули не рассеивались, а подчистую выкашивали отделения наступающих короткими перебежками панцегренадер. Или кто там поддерживал атаку бронетехники… Целиком растратив небольшой запас шрапнельных и бризантных снарядов, двухорудийная батарея Белова едва ли не подчистую уничтожила пехотное сопровождение танков, сорвав немецкую атаку. Хороший был бой, хороший был и план на него…
        В отличие от того, что предложил капитан Самсонов на сегодня.
        Впрочем, Николай Иванович был умудрен жизнью, понимал, что такое молодость и стремительный взлет комполка, начавшего войну рядовым бойцом, а весной этого года только-только принявшего свой первый взвод. Такой не захочет слушать, не поймет, что ему говорят.
        Ну и пускай. Сражающийся уже в третьей войне старший лейтенант Белов сам знал, как правильно воевать.
        Нет, с ложной батареей капитан придумал неплохо. Да и неглубокие ровики с покатым пандусом, по которому вполне можно выкатить наверх маленькую «полковушку», вещь весьма интересная. Вот только весит орудие под девятьсот килограмм, и если один раз его вполне можно выкатить и закатить обратно, во второй раз расчет уже выбьется из сил. А третьего раза и не будет - это же не самоходка, быстро пушку не выкатишь, а фрицы, запомнив место, откуда по ним стреляли, спокойно дождутся очередного подъема. Что будет дальше, представить вполне легко…
        Комполка, неплохо придумавший со шрапнелью и пехотным прикрытием врага, не сумел догадаться, что эта тактика вполне может сработать и во второй раз. Действительно, зачем вхолостую жечь бронебойные болванки, если можно от души долбануть осколочными снарядами по наступающим за бронемашинами гренадерам? Отсеки пехоту и танки будут вынуждены тормозить, искать врага - а враг он вот он, целая ложная батарея. И посреди ее два ровика, откуда «полковушки» смогут вести навесной огонь фактически с закрытых позиций, не рискуя вылезать наверх. Танковым экипажам придется катить прямо на батарею, чтобы раздавить обнаглевших артиллеристов - и вот тогда-то они и подставят свои борта расчетам «сорокапяток». Идеально же…
        Белов крепко рискнул, развернув свой наблюдательный пункт в небольшом окопчике примерно посередине между закрытыми огневыми позициями и чуть впереди их. С собой он взял угломер, артиллерийскую панораму с третьего, поврежденного взрывом авиабомбы орудия и коммутатор, два кабеля от которого ведут к обеим пушкам. Танкоопасные направления он определил с командирами орудий заранее, а сейчас спешно вымерял дирекционный угол и расстояние до пехоты, пошедшей в атаку вслед за панцерами. Последних, к слову, «всего» двенадцать штук. Было пятнадцать, но одна машина налетела на фугас - длинноствольную модифицированную «четверку» буквально раскололо пополам мощным взрывом! Еще два танка с поврежденной ходовой встали как вкопанные - толи налетели на зарытые мины, толи так хорошо отстрелились «самовары» Игната Косухина. Очень дельного, кстати, минометчика.
        Наконец, Николай Иванович закончил с расчетами и вызвал командиров орудий:
        - Ориентир два, расстояние два километра, взрыватель осколочный, буссоль 45 - 00, уровень 20 - 00, прицел 56. По одному снаряду, огонь!
        Не прошло и двадцати секунд, как сзади грохнули оба орудия. И практически сразу Белов увидел вставшие посреди танков фонтанчики земли от разрывов гранат. Определив недолет в сто пятьдесят метров, старший лейтенант дал поправки на стрельбу - и в этот раз снаряды легли прямо перед наступающей пехотой.
        - Взрыватель осколочный, беглый, по готовности!
        Началась стрельба. Первый выстрел, второй, третий… Каждое орудие успело выпустить по десятку снарядов прежде, чем германские наводчики обнаружили ложную батарею. За это время «полковушки» Николая Ивановича перенесли огонь вглубь порядков наступающей германской пехоты. И, несмотря на то, что в этот раз противник терял гораздо меньше людей, чем вчера, отделения вражеских гренадер все равно вынужденно залегли. Замер и еще один танк, налетевший на мину - а оставшиеся машины начали пока еще неточно стрелять по муляжам с коротких остановок, в тоже время осторожно двинувшись в сторону позиций батареи.
        - Жарьте голубчики, этих выродков. Это вам за Федьку… А это за Сережку…
        Комбатр повторял имена сыновей при каждом взрыве осколочных снарядов, накрывавших ненавистных фашистов. То, что ответные гранаты рвались рядом, ломая дерево муляжей, его нисколько не смущало… Некоторое время спустя он дал новый ориентир, перенося огонь уже на «панцеры». Это подстегнуло замершие было за километр танки продолжить движение к ложной батарее, где расположились «полковушки» - немцы, наконец, это поняли. А промедление стоило им еще одной замершей машины, чьи катки вмяло, а гусеницу порвало близким разрывом фугасного снаряда.
        С каждой секундой расстояние до панцеров, ползущих вперед, сокращалось. Семьсот метров, шестьсот. Пятьсот… Внезапно для фашистов огрызнулись огнем «сорокопятки», стреляющие из дзотов батареи «один». После первого залпа замерла одна «тройка», поймавший болванку в ходовую. После второго тормознула, словно налетев на стену, старая «четверка» с пушкой-«окурком», загорелась подбитая ранее «тройка».
        Вставший танк - мертвый танк. И экипаж обездвиженного Т-4 познал это с третьим залпом, когда очередная бронебойная болванка прошила борт башни, вызвав мгновенный подрыв боеукладки… Остальные «панцеры» развернулись лбом к дзотам, открыли частый ответный огонь. Семеро против трех, причем наводчик одной из новых «троек» сходу залепил осколочный снаряд в относительно небольшую амбразуру ближней огневой точки, разом выбив ее расчет.
        Но насладиться победой везучий (или все-таки невезучий?) экипаж не смог - в бой вступила батарея «два». И оба орудия точно всадили болванки в правый борт и бензобак отличившейся, а после мгновенно вспыхнувшей «тройки», стремительно равняя силы. Германский командир попытался среагировать, развернув половину уцелевших машин к новой опасности - но он совершенно позабыл о «полковушках», оставшихся в тылу.
        А зря.
        Николай Иванович пробежал от своего наблюдательного пункта до первого орудия со скоростью и поспешностью, более присущей юнкеру, каким он был тридцать лет назад. По его приказу обе «полковушки» наконец-то выкатили из ровиков, и старший лейтенант, выпускник Михайловского артиллерийского училища, ветеран уже трех войн, лично встал к панораме… Он очень хорошо целился, этот бывший поручик царской армии, а его отцовская боль требовала выхода в каждом бою. И сегодня ему очень не хватало чувства, когда ты лично ведешь бой, когда наводишь орудие в цель и нажимаешь на спуск!
        Первым же выстрелом Белов всадил бронебойную болванку в корму сильнейшей в немецкой группе длинноствольной «четверки», проломив броню и что-то повредив в двигателе. Да, калиберные болванки «полковушки» под углом девяносто градусов пробивают всего тридцать миллиметров брони - да только толщина кормы корпуса Т-4 любой модификации составляет всего двадцать! Сделав поправку по красному трассеру, установленному в донце снаряда, вторую болванку он всадил точно под основание башни, заклинив ее. А затем еще дважды выстрелил в корму башни, методично добивая танк и экипаж. Спасаясь, немцы уже полезли сквозь люки наружу, но тут второй снаряд проломил крупповскую броню и угодил в боекладку. Фонтан огня ударил из открытого люка командирской башенки, выбросив наружу половину человеческого тела - а Николай Иванович, даже несмотря на горящий танк, уже наводил орудие на новую цель.
        Камфгруппа была обречена.
        Глава 23
        3 октября 1942 года. Декретное время: 10 часов, 21 минута.
        Западные скаты высоты 135,4 «три кургана». Наблюдательный пункт командира полка.
        От разворачивающегося на моих глазах действа дыхание буквально перехватывает. У меня получилось! Получилось!!! Сработала артиллерийская засада с дзотами! А уполовиненная батарея «полковушек» и вовсе превзошла самые смелые ожидания. Их командир, старший лейтенант Белов, проявил чудеса находчивости, выправив мой изначальный план - и хотя свою инициативу он со мной не согласовал, победителей, как говорится, не судят. С меня представление на награду…
        На относительно небольшом пятачке, простреливаемом с трех сторон, горят уже шесть панцеров. Оставшиеся три машины пятятся, бешено отстреливаясь. Чтобы хоть как-то обезопасить отход, экипажи используют дымовые шашки, обычно имитирующие подрыв танков, а сейчас мешающие моим артиллеристам целиться.
        Но немцы - даже разбитые, отступающие немцы - остаются опасным врагом. Вставшая за километр «тройка» с поврежденной фугасным снарядом ходовой открыла меткий огонь по «полковушкам», прикрывая отход камрадов. Батарейцы видимо позабыли о замершем и казалось бы выведенном из строя панцере - но как оказалось, зря. Осколочные снаряды легли довольно близко к одной из пушек, выбивая расчет. И прежде, чем уцелевшие бойцы успели бы скатить орудие в ровик, очередной фугас ударил прямо в станину, подбросив «полковушку» и перевернув ее набок. Хорошо хоть, второй расчет успел вовремя среагировать, спрятав своего «бобика» в укрытие.
        А буквально минуту спустя орудие открыло навесной огонь с уже закрытой позиции, нащупывая обездвиженную «тройку».
        - Связь с минометчиками, срочно!
        Телефонист, молодой парень, справился всего за несколько секунд, тут же протянув мне трубку.
        - Игнат, кончай кошмарить пехоту, фрицы все равно уже до траншей добрались. За километр от высоты танк встал, Т-3 - его нужно добивать. А за ним еще один панцер жмется, он участия в бою не принимал - очевидно, командирская машина. Сожжете его - с меня представления всем отличившимся минометчикам!
        Последние несколько минут «самовары» старшего лейтенанта Косухина (между прочим, благодаря мне и повышение в должности, и новый «кубик» на петлицах!) перенесли огонь на панцергенадер, поменявшись ролями с батареей «полковушек». Но сейчас их стрельба уже малоэффективна - фрицы все-таки заняли траншеи, оставленные боевым охранением. В трубке, сквозь негромкие потрескивания, раздался уверенный голос моего надежного боевого товарища, за время боев ставшего едва ли не другом:
        - Есть! А представления начинай писать прям сейчас!!!
        И действительно, меньше чем через минуту мины стали поднимать фонтанчики земли рядом с подбитой «тройкой», уже поймавшей второй фугас от «полковушки». Причем каждый взрыв сопровождается вспышкой пламени - не иначе дефицитными «зажигалками» долбят! Командирский танк, правда, оперативно рванулся в сторону, уходя из-под обстрела. Ладно, и так наградим отличившихся… Хотя экипаж подбитой «коробочки» продолжает отчаянно сражаться, стреляя теперь по дзотам. Отчаянные, гады, воюют, пока орудие исправно… Другие налетевшие на мины машины уже эвакуируют бронетягачами, но они-то встали перед траншеями за два километра от высоты, и в бою не участвуют. А вот к дерущемуся панцеру пока никто на помощь не спешит - мины-то рвутся уже совсем рядом! Считай, что батарея Косухина взяла «тройку» в «вилку».
        Думаю, бой близится к своему логическому завершению. Вырвавшиеся из-под огня «сорокопяток», губительного на дистанции в полкилометра, танки пятятся назад, выжимая из движков все силы. Не будь у меня минометов и уцелевшей «полковушки», способных достать врага стрельбой с закрытых позиций, еще неизвестно, как бы все повернулось - встали бы метров за восемьсот, и принялись бы расстреливать стены «дзотов» бронебойными болванками. А что? Все же дерево, не сталь, пусть и бревна в три ряда. Выстрела так с десятого однозначно проломили бы стенки - и если расчет до того не успел бы вытащить орудие, следующий же осколочный снаряд гарантированно бы выбил людей… К моему глубокому сожалению (и немалому удивлению) дзоты в принципе оказались не столь и надежной защитой для артиллеристов - на настоящий момент молчат уже две огневые точки. Не думал я, что фрицы будут столь точно попадать в их небольшие амбразуры…
        Полыхнувшее на корме обездвиженной «тройки» пламя прервало мои размышления. Есть контакт, молодцы минометчики! Вон, очумевший экипаж еле покидает машину - а вокруг ее уже вовсю огонь бушует, в западню попали, уродцы… Чую, теперь уцелевшие панцеры будут пятиться до самых траншей! А уж там под прикрытием бронетехники начнет откатываться и пехота. С такими потерями средств усиления им нет смысла цепляться за первую линию окопов, учитывая, что мы и там сможем достать «коробочки»…
        Неожиданно высота дрогнула, легкий толчок прокатился под ногами. Первый признак взорвавшегося на расстоянии тяжелого снаряда… А потом еще один толчок, и еще - похоже, фрицы затеяли вторую артподготовку.
        - Связь с комбатом «два»!
        Комбат «два» у нас старший лейтенант Нечаев Олег Петрович. Второй батальон я недавно ослабил, передав одну из рот Рябчевскому. А учитывая, что главный удар ожидался сегодня в направлении на совхоз, более сильный первый батальон Сиделева занял как раз западные скаты высоты. Заодно бойцы Вадима прикрыли одной ротой и танкоопасное направление на стыке со 115-й бригадой, во второй полосе обороны. Соответственно, сейчас часть северных скатов и всю восточную сторону «трех курганов» обороняют лишь две роты Нечаева - и именно там, если я верно определил направление, ведется артподготовка.
        Телефонист вновь шустро связался со штабом второго батальона. Благодарно кивнув парню, я взял трубку:
        - Олег, доложись, какая обстановка?
        Первым, что я услышал в ответ, были раздраженные матюки, но потом раздался неестественно бодрый голос комбата «два», свято соблюдающего субординацию:
        - Товарищ капитан, по нам открыли плотный гаубичный огонь. Люди в укрытиях.
        - Следи за фрицами! Вряд ли мстят за подбитые танки, скорее всего, готовят атаку! Не прозевай!
        - Есть!
        Протянув трубку коммутатора связисту, я неожиданно для себя спросил:
        - Тебя как звать-то?
        - Иваном, товарищ капитан!
        - Понятно… Вот что Ваня, вызывай комбата «один». Чую, каша заваривается на правом фланге!
        Полминуты спустя я давал указания уже Сиделеву:
        - Вадим, выводи два взвода к моему НП. Нужен резерв, немцы артподготовку начали на позициях второго бата.
        Раздав указания, я принялся напряженно вслушиваться в грохот разрывов, сливающихся уже в единый давящий гул, и одновременно следя за отступающими панцерами. Как я и ожидал, «коробочки» уже практически откатились к траншеям и, по всей видимости, не собираются останавливаться. Хотя и минометы, и «полковушка» прекратили огонь - что в принципе логично, берегут батарейцы оставшиеся снаряды. Но в любом случае понесенные врагом потери однозначно считаются слишком высокими в панцерваффе.
        Подорвавшиеся на минах танки фрицы уже эвакуировали под прикрытием своей пехоты - а вот последняя моих позитивных надежд не оправдала, н-да… Сейчас панцергренадеры активно перемещаются по занятым траншеям вправо, выходя на ближний подступ к высоте. Смело и умно! Не ожидал я, что фрицы продолжат атаку без бронетехники, да еще и сместят вектор ее направления! Может отменить приказ Сиделеву? Гансов все-таки под две роты было, потери от огня боевого охранения и осколочных снарядов не критичные, человек двадцать-тридцать от силы. Хватит ли Вадиму сил отбиться без взводов, выведенных в резерв, учитывая, что на высоте у него только две роты?
        - Связь с комбатом «один»!
        Десяток секунд спустя я уже разговариваю со своим первым заместителем (что поделать, командиров не хватает, так что приходится старшему лейтенанту совмещать):
        - Вижу у тебя гости, скоро пойдут наверх. А ты их пулеметами, прям вдоль траншей и снайперы пусть практикуются давить огневые точки!
        - Так точно, товарищ капитан!
        Не смотря на то, что мы с Вадимом давно уже воюем вместе, некоторая напряженность в отношениях осталась - в частности, из-за той злополучной атаки первой роты на немецкий узел обороны. И хотя Сиделев ни разу не пытался обострять, сейчас в его голосе звучит вызов, что-то вроде: «сам все знаю», «не учи воевать, сам ученый»… Однако я продолжил, не замечая раздражения в интонациях комбата:
        - И еще: мне давай один взвод. Если будет худо, верну и его.
        - Есть!
        Вот сейчас ответил повеселее…
        11:12. Прошло уже больше получаса с начала артподготовки на северо-восточных склонах. Между тем, старшина Медеведев привел взвод бойцов из двадцати семи человек при двух ручных «дегтяревых» и единственном ППШ. А я внезапно и с неудовольствием подумал о том, что давно уже не брал в руки ничего существеннее табельного ТТ. Вроде бы комполка, мне и не к чему - однако же вот втемяшилась ведь мысль в голову…
        Сиделев пока держится наличными силами, отбиваясь стрелковым оружием и гранатами - но атакующих на первый взгляд неожиданно много, а нашим крепко не хватает станковых пулеметов. Сам же ведь отдал весь пульбат на усиление 115-й, да еще и трофейные машингеверы с запасом лент в мотоциклетную группу… Непорядок.
        - Вызывай батарею минометчиков!
        Жалко снарядов к сильным 120-миллиметровым полковым «самоварам», они и против бронетехники хорошо работают. Но сейчас важнее остановить атаку фрицев, больно уверенно они продвигаются вперед! И как назло, на высоте осталось всего четыре роты из девяти… Ослабил я свою оборону, понадеялся на отвесные скаты «трех курганов», по которым панцерам не взобраться - да забыл, что немцы и без «коробочек» неплохо воюют…
        Как только соединение было установлено, я тут же запросил артподдержку у Косухина, однако тот ответил довольно вяло:
        - Рома, у меня на каждую «трубу» осталось по шестнадцать выстрелов осколочными. Если попрет бронетехника, чем биться будем? Поставок-то нет!
        Вопрос конечно хороший, особенно на дальнюю перспективу. С поставками через реку стало действительно очень сложно… Однако же сейчас я прям нутром чую, что фрицев нужно остановить во чтобы то ни стало!
        - Игнат, давай хоть по четыре снаряда на ствол, прижмем гадов, чтобы Вадимке полегче дышалось! Тем более, у тебя еще зажигательных сколько-то осталось против танков!
        - По три дам.
        - По четыре, и это приказ командира полка!
        Вот ведь куркуль! Не ожидал от него, не ожидал… Впрочем, это я уже так брюзжу, вряд ли старлей упирался по серьезному. Так, для вида… Вскоре засвистели летящие к фрицам мины - и вздыбили землю, выкашивая пехоту градом осколков. А кто оказался рядом, тем и вовсе не повезло быть в буквальном смысле порванными на куски… Залегли фрицы, остановили атаку - облегчив работу снайперам, давящим расчеты машингеверов. А заодно и собственным пулеметчикам Сиделева, выбивающим живую силу противника.
        Вроде порядок!
        Смолкла, наконец, и артподготовка на восточном склоне. Попросив связать меня с Нечаевым, я принялся ждать - но неожиданная пауза затянулась. Некоторое время спустя телефонист Иван аккуратно положил трубку на коммутатор, после чего обернулся ко мне и виновато пожал плечами:
        - Нет связи, товарищ капитан. Наверняка обрыв на линии после артподготовки. Разрешите восстановить?
        Охваченный недобрым предчувствием, я замялся, совершенно не вовремя пожалев молодого парнишку и не желая посылать его осматривать линию. Хотя ведь это его главная задача, контролировать исправность работы связи! Тем более обстрел закончился, высота наша, какой тут еще может быть риск?! Но прежде, чем я отдал приказ, с восточных слонов раздалась вдруг очень плотная ружейно-пулеметная стрельба. Такая плотная, будто огневой контакт ведется уже практически в упор…
        - Твою же ж дивизию! Медведев, ко мне!!!
        Степан Медведев мгновенно подскочил на наблюдательный пункт, вытянувшись передо мной по струнке.
        - Старшина, дроби людей на три группы, чтобы в каждой был боец с автоматическим оружием. Одну ведешь ты, вторую я, третью поручи кому из сержантов, кто поответственнее! Немцы, похоже, под прикрытием артподготовки подобрались к окопам второго бата на бросок гранаты - слышишь, бой идет?!
        - Выполняю!
        - Иван!
        Я требовательно обратился к связисту, и последний аж вскочил от моего рыка:
        - Вызывай Сиделева, передавай приказ: как только отобьется, два взвода на помощь Нечаеву, фрицы уже на позициях второго батальона!
        - Слушаюсь!
        Ну, вот и сработала моя чуйка, ударили гансы так, что встретить не успел…
        За месяц пребывания на высоте ее изрыли всевозможными ходами сообщений, укрытиями, запасными огневыми позициями, отсечными ходами - да в таком масштабе, что теперь она стала похожа на какой-то муравейник в разрезе. Позаботился я и о коротких путях между скатами «трех курганов» - так, чтобы можно было максимально быстро перебросить подкрепление на выручку товарищам. Вот этими связующими «артериями» мы сейчас и воспользовались, едва ли не бегом сорвавшись к сражающимся бойцам Нечаева. На ходу досылая патрон в ствол ТТ, я еще успел вновь посетовать, что не имею при себе более мощного оружия, и что вконец расслабился на должности старшего командира. И раз так, то ведь нечего и переться в самое пекло… Но затем пришло понимание правильности моих действий. Ведь в складывающихся обстоятельствах я смогу разобраться в ситуации только на месте - а пистолет не такое и плохое оружие в окопной схватке, если до нее дойдет.
        Дошло…
        То, что бой идет в траншеях, стало понятно еще на подходе, метров за сто до переднего края. Причем немцы все еще поднимаются вверх по склону, спрыгивая в окопы! Уже бегом преодолев половину оставшейся дистанции, я остановил людей:
        - Пулеметчики - спрятались за поворотом хода сообщения и бьете поверху, чтобы фрицы вперед не могли пройти, к траншеям! У остальных гранаты к бою готовы?
        Бойцы дружно закивали головами, после чего я продолжил:
        - Я иду первым, расчищаю путь. Действуйте парами, четыре человека уходят влево по ходу сообщений, я вправо, за мной еще трое. Старайтесь успеть выстрелить первыми, а кто не попал - сразу коли штыком! И про гранаты не забывайте, там, где немцы оседлали окопы, сразу закидывайте их эргэдэшками! У кого же есть еще и «лимонки» - в атаке не используйте, своими осколками посечет! Но если увидите наступающих по склону фрицев, бросайте к ним, пусть порадуются! Все ребята, за мной!
        - Ура-а-а-а!!!
        Эх, зря закричали - а с другой стороны, ну и пусть. Хотя бы не так страшно… Да я и сам кричу, позабыв уже, какого это сойтись с врагом лицом к лицу…
        Нам остается метров шесть до выходы в траншею, когда впереди показывается первый фриц. Он резво вскидывает карабин - но я все равно жму на спуск быстрее. Дважды. Немец падает, а секунду спустя в ход сообщения влетает граната, брошенная из-за угла. Не теряя скорости, я резво подбегаю к ней и со всей дури бью по «колотушке» ногой, футбольным ударом посылая ее обратно к фрицам.
        «М-24» взрывается уже в траншее, впереди раздается крик боли, а я продолжаю бег, не обращая внимание на какое-то неприятное жжение в животе…
        Нет времени отвлекаться.
        Перед самым поворотом торможу, вытягиваю вправо руку с пистолетом, дважды стреляю вслепую. Высовываюсь. Прямо у ног ворочается раненый осколком гранаты немец. А еще один, вставший на колено в пяти метрах впереди по траншее, быстро стреляет навскидку.
        Успеваю шарахнуться назад - а как только пуля выбила клочок земли в угловой бровке, вновь выныриваю в траншею, слыша, как часто дышат сзади запыхавшиеся бойцы. Дважды нажимаю на спуск - и после второго выстрела враг падает, зажав ладонью пробитое горло… Шагнув в сторону, резво разворачиваюсь назад, зашипев от неожиданной боли в животе - но две пары из моего отделения уже наступают по левому ходу, спинами закрыв от меня врага. Не спит и прикрывающая меня тройка - ребята бодро устремились вперед, готовясь в любую секунду открыть огонь.
        Сейчас братцы, сейчас и я к вам присоединюсь…
        Трясущимися руками меняю обойму на запасную, досылаю патрон в ствол… Голова что-то кружится, нужно присесть… Оперевшись на земляную стенку спиной, наконец смотрю вниз, на живот - и медленно сползаю вниз, с пересохшим от ужаса горлом.
        Гимнастерка на животе вся целиком пропитана кровью - а боль и резь внутри усиливается с каждой секундой. Лихорадочно вспоминаю, что ничего утром не ел, только пил - и эта мысль немного успокаивает, кишки пустые, значит, есть шанс…
        Это вряд ли.
        - Чего?!
        Вряд ли выживешь. У тебя кончился пенициллин, а рана серьезнее, чем ты думаешь. Осколок пробил брюшную аорту, ты истечешь кровью в ближайшие минуты.
        От накатившего ужаса я бешено засучил ногами, сгреб пальцами землю, невольно отметив, как участилось дыхание.
        - Это ты? Это все ты?!
        Нет, уважаемый игрок, не я. Увы, параметры «везения» откатились, и сейчас случилось то, что происходит с большинством фронтовиков в конце пути.
        - Зараза… Как же обидно-то…
        Всем обидно. Особенно молодым. Смерть вообще несправедливая штука.
        Немного помолчав, и еще не в силах поверить в происходящее, я вдруг неожиданно жалобно для самого себя попросил:
        - Слушай, а ты можешь… Можешь позвать сюда Олю, а? Хочу увидеть ее еще хоть раз, напоследок…
        Она уже бежит сюда. И она успеет. Я кое-что изменил в настройках, ты дотянешь до ее появления, Рома. И даже успеешь поговорить - у тебя будет время. А вот нам с тобой пришла пора прощаться.
        - П-п-почему?!
        Потому что для того, чтобы Оля успела к тебе, а ты не так быстро истекал кровью, я кое-что нарушил в системном коде… Грубо нарушил. И теперь это нарушение ударит по мне. Уже идет обратный отчет деактивации программы, после чего меня просто сотрет из виртуальной реальности…
        - Как такое… Спасибо тебе! Спасибо тебе огромное!!!
        Это тебе спасибо, Рома. Находиться рядом с тобой, смотреть на мир твоими глазами, слышать твои мысли и пропускать через себя твои чувства - это было наградой. Иногда мне действительно казалось, что я и сам живой… Она уже рядом. И это твой последний шанс. Прощай Рома…
        - Прощай…
        В голове словно эхо раздается «прощай», произнесенное помощником - а я вдруг почувствовал какую-то пустоту… Но не успел еще это обдумать, как из-за поворота буквально стрелой вылетела моя казачка, и тут же бросилась ко мне.
        Со слезами на глазах девушка упала передо мной на колени, сжимая в руках индивидуальный пакет и бинты, потянулась к ране, но я уже заметно ослабевшим голосом ее предупредил:
        - Не надо… Пробита брюшная аорта… Просто посмотри на меня. Я хочу увидеть твои глаза… В последний раз.
        Девушка вся затряслась от беззвучных рыданий, но голову подняла. Наши взгляды встретились - и в считанные мгновения наполненные невыносимой болью очи любимой изменили свой цвет с серого на карий. А в следующую секунду она едва не закричала изменившимся голосом - так, словно испытывает невероятное физическое напряжение:
        - Быстрее выходи из игры! Быстрее - пока я здесь!!!
        Меня не пришлось заставлять просить дважды. Усилием воли я вызвал интерфейс - и в следующую секунду он проявился перед моим взором!
        - ВЫХОД ИЗ ИГРЫ!!!
        Наши дни.
        Александр проснулся от какого-то невнятного крика, раздавшегося в комнате Мещеряковой. Обеспокоенный, он направился к ней. А заслышав глухие стоны, ускорился и буквально вбежал в комнату, одновременно включив свет:
        - Оля, что случилось? Опять кошмары?!
        Свою подопечную он поначалу даже не узнал: пропитанное обильным потом белье, спутавшиеся волосы, невероятно бледная, едва ли не восковая кожа… И полопавшиеся капилляры в глазах, столь густо покрывшие белки красными нитями, словно их целиком залило кровью. Но «интела» она разглядела, узнала, после чего хрипло спросила:
        - Что с Ромой?! Он… Он вернулся?!
        - Н-н-н… Сейчас пойду посмотрю!
        - Быстрее!!!
        Подстегнутый едва ли не животным криком девушки, Александр поспешил в зал, где стояла капсула Самсонова. Его охватило вдруг неясное волнение, он перешел на легкий бег - и первым, что увидел, были потухшие экраны аппаратуры, контролирующие показатели игрового процесса. Сделав неверный шаг к капсуле, мужчина склонился над ней, охваченный безумной надеждой и одновременно сильнейшим страхом…
        А после облегченно выдохнул.
        Рома смотрел на него широко открытыми глазами и слабо улыбнулся при виде «интела».
        Живой и в сознании.
        Эпилог
        Шесть месяцев спустя.
        Они медленно гуляли по сентябрьскому парку, лениво вороша ногами желтые листья, обильно выстлавшие землю. Восстановившийся после «погружения» Рома, успевший даже неплохо так подкачаться, и молодая, цветущая красавица, недавно ставшая его невестой.
        Уже по-настоящему.
        Им бы радоваться, да наслаждаться счастливой жизнью без войны, которая на несколько месяцев стала неотъемлемой частью их судеб. Но они не были веселы, нет. Более того, совсем недавно молодые едва ли не вдрызг разругались из-за непростого решения Романа, против которого так противилась Оля.
        Все дело в том, что Самсонов записался бета-тестером в новый проект «интела» и уже подписал договор. У парня была веская причина - деньги.
        Ему были нужны деньги. Много денег.
        И не только на свадьбу. Его месячная «задержка» в капсуле имела совершенно неожиданные последствия… Отчим. Отчим, который поддерживал с парнем ровные добрые отношения, не претендуя впрочем, на истинно отцовское звание. Но он, как оказалось, полюбил парнишку гораздо сильнее, чем мог себе даже представить. Да еще и жена, мама Ромы, едва ли не через день срывалась по любому поводу, а после подолгу рыдала одна, в своей комнате, не подпуская к себе… Короче, нервы у мужика совсем сдали. И хотя он вроде бы нормально дождался до возвращения пасынка и его полного восстановления, успел даже порадоваться будущей свадьбе Ромы с красавицей Олей - но месяц назад его свалил инсульт. Нервное потрясения, волнения сделали свое дело - и хотя врачи вытащили отчима из кризиса, для полного восстановления ему нужны были дорогие препараты и реабилитация. Очень дорогие препараты.
        Семья Самсоновых не могла позволить себе их купить, и молодые уже отменили свадебное торжество, решившись скромно расписаться. Но сэкономленные деньги все равно составили едва ли десятую часть требуемой суммы. И тут вдруг предложение Александра, озвученное от лица игровой компании, создавший новый проект - «Варяжское море». Погружение в качестве бэта-тестера, полная гарантия сохранения жизни и здоровья, день за десять в игровом мире… И кругленькая сумма денег при выполнении главного условия - бэта-тестер должен пройти всю игру за один раз, спрогрессировав от простого землепашца до государя уровня скандинавского конунга, английского короля или славянского князя.
        Оля была против. Нет, не так - Оля была очень ПРОТИВ!!! И предшествующий их прогулке скандал был крайне жестким. Девушка отлично помнила, каково ей было ждать любимого, застрявшего в виртуале, и какого напряжения стоило ей удержаться в аватаре без капсулы, дав возможность Роме покинуть игру… У нее ведь давление тогда подскочило до 190 на 100, Мещерякова сама едва ли не заработала инсульт! Она молила изменить решение, плакала, напоминала о риске, справедливо утверждая, что Александр никак не может гарантировать ПОЛНОЙ безопасности - тщетно. Последним средством, которое девушка пустила в ход в этом споре, было заявление о расторжении помолвки. Да только Ромка после этого вспыхнул, и, не сказав ни слова, выскочил из квартиры. Догнала она его уже на выходе из подъезда, бросившись на шею со словами:
        - Мне без тебя жизнь не нужна…
        И вот, окончательно примирившись, они гуляли теперь по парку, каждый думая о своем - и одновременно радуясь тому, что вторая половинка находиться рядом. Наконец, посмотрев на клонящееся к закату солнце, Рома произнес:
        - Погружение уже завтра. С мамой я поговорил, она, конечно, переживает, но все же не как ты… Если хочешь, ты можешь пока пожить с ней, или у Саши, я договорился. Он… Скучает по тебе.
        - Хорошо…
        - Оль.
        Самсонов остановился и, развернувшись к Мещеряковой, внимательно посмотрел в ее лучистые глаза. Для него в них отражалось солнце, но согревали они гораздо сильнее, чем небесное светило:
        - Я люблю тебя…
        - А я тебя…
        Девушка доверчиво прильнула к парню, и так они простояли несколько минут, не размыкая объятья. После чего Оля также внимательно посмотрела на заходящее солнце, а затем игриво прошептала на ушко своему жениху:
        - Какие же мы глупые… Твое погружение уже завтра, а мы теряем время на какие-то скандалы…
        Рома лишь засмеялся, не став напоминать, что начала выяснять отношения и, в общем-то, едва ли в единственном числе ругалась его невеста, а он лишь из раза в раз повторял, что не отступится от своего решения.
        - Ну что, тогда заказываем пиццу? Или роллы?
        Девушка лукаво усмехнулась и промурлыкала в ответ:
        - Ты хочешь так легко от меня отделаться? Значит идем в магазин, там покупаем кучу шоколадок, какао, лимонад, заказываем и пиццу, и роллы… Этой ночью ты не будешь спать, любимый, даже не надейся! Тебя ждет такой марафон девчачьих фильмов…
        - Не-не-не! Я хотел «Царство Небесное» пересмотреть, первые сезоны «викингов», «Храброе Сердце», и что там еще по теме!
        Оля обхватила любимого за шею, стремительно - но не больно - куснула за щечку, после чего безапелляционно ответила:
        - В игре навоюешься! А я хочу посмотреть с тобой «двойную жизнь Чарли Сан-Клауда», «папе снова 17», «как отделаться от парня за 10 дней»! Ты должен мне уступить, я невеста!
        Молодой человек в ответ крепко шлепнул свою избранницу по ее соблазнительной пятой точке:
        - Ты же вроде сказала, что не выйдешь за меня!
        - Не дождешься!
        - Тогда пиццу мясную!
        - С морепродуктами!
        - В ролах тебе морепродукты будут!
        - Тогда сырную!
        - Ладно, и сырную тогда, и мясную… Но мясную ты не ешь!
        - Да с чего вдруг-то?!
        Итак они шли, крепко обнявшись, подкалывая, споря друг с другом - и испытывая при этом невероятное счастье от того, что находятся рядом, вместе.
        А впереди у них была целая ночь, роллы с пиццей, шоколад и какао с лимонадом. Целая ночь, которые они запомнят на всю жизнь…
        КОНЕЦ