Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Калугин Алексей : " На Исходе Ночи " - читать онлайн

Сохранить .
НА ИСХОДЕ НОЧИ Алексей Александрович КАЛУГИН
        Ночью все становится другим. Ночью из темных щелей подсознания выползают призраки. А что, если ночь длится 37 лет? Что, если люди вокруг умирают от страшной, неизлечимой болезни? Если по темным улицам бродит сумасшедший убийца, выбирающий жертв по одному ему понятному принципу? Ловец Ше-Кентаро знает Ночь, как никто другой. Его работа - выслеживать превращающихся в чудовищных монстров больных. Он знает в лицо своих призраков. Но ему пока неизвестно, что безжалостный убийца уже выбрал его на роль новой жертвы. Теперь для того, чтобы дожить до рассвета, Ше-Кентаро нужно первым найти маньяка.
        Алексей КАЛУГИН
        НА ИСХОДЕ НОЧИ
        Глава 1
        Мрак впереди.
        Фонарь возле подъезда, конечно же, не горит. Ше-Кентаро только усмехнулся невесело - как будто могло быть иначе. Он давно уже привык к тому, что если какая-то неприятность может случиться, то долго ждать ее не приходится. Шесть подъездов в доме, и только тот, что ему нужен, тонет во мраке, - в том, что кто-то мог назвать случайностью, Ше-Кентаро видел закономерность, которой подчинялась вся его жизнь. Но если другой на его месте повернул бы назад, то Ше-Кентаро направился прямиком к черному пятну, расплывшемуся перед короткой лесенкой в пять ступенек, ведущей к обшарпанной - серая краска сползла широкими полосами - металлической двери.
        Ону Ше-Кентаро не любил темноту. Точно так же, как не любил он и черный цвет. Ону вообще не любил Ночь и все, что с ней связано: тусклый свет фонарей, темные закоулки, неясные тени, скользящие по стенам. Ше-Кентаро говорил «не люблю», хотя на самом деле боялся. Панический безотчетный страх, не поддающийся контролю, страх перед темнотой, который психологи называют никтофобией, знаком каждому родившемуся на пороге Ночи. Когда наступила Ночь, им было от трех до десяти больших циклов. Старшие понимали, что происходит, а потому не испытывали ужаса от одной только мысли о том, что солнце снова взойдет только через тридцать семь больших циклов. Они были готовы жить во тьме. Как должное, как неотъемлемую часть жизни воспринимали тьму дети, уже не видевшие Дня или не успевшие его запомнить. Они начнут потихоньку сходить с ума, когда снова наступит День. А сейчас было время сверстников Ше-Кентаро.
        Темное пятно, залегшее возле подъезда, к которому направлялся Ше-Кентаро, не было непроглядно черным, оно имело сероватый оттенок, будто пылью слегка припорошено, и формой напоминало расплывшуюся на песке медузу. Казалось, что в центре его что-то медленно перемещается, какая-то огромная бесформенная масса, то поднимающаяся к поверхности, то вновь уходящая в глубину. Присмотревшись, можно было заметить толстые, упругие, как будто резиновые щупальца, извивающиеся и завязывающиеся узлами в нетерпеливом ожидании жертвы.
        Нужно было сделать всего три шага, чтобы миновать зону тьмы и дотянуться рукой до двери, за которой ярко освещенная лестница - не мог в парадном не гореть свет! - но Ше-Кентаро понял, что не в состоянии заставить себя погрузиться в озеро мрака, кишащее чудовищными монстрами, порожденными его же собственным подсознанием.
        Мимо проходили люди. Должно быть, каждый второй испытывал тот же панический страх перед темнотой, что и Ше-Кентаро. Но никого из них не интересовал подъезд, зайти в который не мог заставить себя Ону. Люди пробегали мимо по дорожке, освещенной яркими бестеневыми фонарями. Изредка кто-то из прохожих бросал быстрый взгляд на человека, замершего в нерешительности у края растекшегося перед подъездом темного пятна. Лица прохожих похожи на окна, задернутые серыми шторками, сквозь которые едва пробиваются тусклые отсветы горящих в глубине огней. Можно подумать, ни один из них даже не догадывается, что происходит с Ше-Кентаро, и ни разу в жизни не испытывал то же, что и он сейчас.
        Боязнь темноты была расхожей темой для шуток, порой довольно язвительных и даже злых. Но никто из прохожих не улыбнулся при взгляде на взрослого человека, нерешительно переступавшего с ноги на ногу на границе света и тьмы, точно мальчишка, решающий очень непростой вопрос, пробежаться ли по луже так, чтобы брызги полетели во все стороны, или все же проявить благоразумие, главной составляющей которого являлась мысль о выволочке, что непременно устроит дома мать за промокшие ботинки, и обойти лужу стороной. Одежда Ше-Кентаро соответствовала тому, как одеваются в пригородах, но по каким-то совершенно незначительным, не до конца понятным даже им самим признакам люди, проходившие мимо, опознавали в Ону чужака, которого лучше не задевать, пусть даже в шутку. Ше-Кентаро внушал им страх. Почти столь же сильный и такой же иррациональный, что вселяла в душу Ону темнота, поглотившая столь необходимый ему фрагмент пространства.
        Чтобы прийти в себя, Ону запрокинул голову и посмотрел на фонарь. Две светящиеся трубки, длиной около полуметра каждая, забранные выпуклым колпаком из толстого рифленого стекла, - маленькое рукотворное солнце, не позволяющее тьме окончательно завладеть миром. Ше-Кентаро не раз задавал себе вопрос: что будет, если вдруг во всем городе погаснет свет? Когда он пытался представить себе улицы, погруженные во тьму, он видел только людей, слепо и бессмысленно бродящих во мраке, выставив перед собой руки. Они натыкались на столбы, разбивали лбы о стены, хватали друг друга за рукав и в ужасе шарахались в разные стороны, спотыкались и падали. Упавшие уже не пытались подняться, они лежали во тьме, обхватив голову руками, и с ужасом ждали, когда призраки Ночи разорвут их плоть и разгрызут их кости.
        Ше-Кентаро медленно провел ладонью по влажному от выступившей испарины лицу. Во внутреннем кармане ветровки лежал небольшой фонарик, с помощью которого можно было разогнать тьму. Но включить фонарь было все равно что расписаться в собственном бессилии. Все равно что вместо «не люблю» крикнуть так, чтобы все услышали: «Я боюсь!«Ше-Кентаро сунул руку в карман, выдавил из упаковки капсулу стимулятора и быстро кинул ее в рот. Прижатая языком к нёбу, капсула превратилась в лепешку, чуть сладковатую на вкус. Дернув подбородком, Ше-Кентаро сглотнул набежавшую под язык слюну.
        Сердце забилось спокойнее и ровнее. Лица проходящих мимо людей стали казаться плоскими, а контуры предметов - размытыми. Облако тьмы, что заслоняло подъезд, сделалось как будто светлее, копошащиеся в нем чудища исчезли, притаились до времени. Ше-Кентаро невольно улыбнулся. Ун-акс не оказывал наркотического воздействия, но победа над собственным страхом также может спровоцировать приступ эйфории.
        Глубокий вдох - и Ше-Кентаро головой вперед нырнул в туманное облако. Стараясь не смотреть вокруг, Ону сделал два торопливых шага, едва не споткнулся о ступеньку, вытянул руку и ухватился за длинную дверную ручку. Изо всех сил рванув дверь подъезда на себя, Ше-Кентаро не вбежал, а, развернувшись вокруг собственной оси, ввалился в подъезд.
        Засиженный живицами, давно не мытый плафон, круглый, будто мячик, прилепившийся к потолку. Ше-Кентаро привалился спиной к стене и блаженно зажмурился - после мрака, вымаравшего уличную лесенку, тусклый свет в подъезде казался неземным сиянием, подобным тому, что исходит от крыл святых, когда они парят меж облаков, или отблеску первого луча нового Дня.
        Ше-Кентаро сунул два пальца за воротник майки, потянул стягивающую его резинку и краем глаза глянул за дверь. Из глубины освещенного подъезда тьма на улице казалась еще более мрачной - плотная, почти осязаемая, она как будто плыла по узким ступенькам лесенки, надеясь следом за Ше-Кентаро вползти в подъезд. Но уже на пороге ночная мгла таяла, истончалась, превращаясь лишь в воспоминание о пережитом страхе. Едва заметная усмешка мелькнула на губах Ше-Кентаро - он боялся темноты, но знал, как с ней бороться: из схваток с ним Ночь еще ни разу не выходила победительницей. Хотя, может быть, ему просто везло? В таком случае как долго будет продолжаться это везение? Думать об этом сейчас не хотелось. Ше-Кентаро сунул руку в карман ветровки, обхватил покрытую плотной резиной рукоятку парализатора и большим пальцем передвинул планку предохранителя. Он надеялся, что сегодня сможет обойтись без оружия, но, кто знает, работа ловца полна неожиданностей и сюрпризов, чаще всего неприятных. Свободной рукой застегнув «молнию» ветровки до самого верха, Ону начал подниматься по лестнице.
        Дом был из тех, что возводились на окраине Ду-Морка за счет государственного бюджета, специально для малоимущих граждан. После заселения о них, как водится, забывали все городские службы, поэтому Ше-Кентаро даже не стал проверять, работает ли лифт, - надежды никакой. Зловоние гниющих отходов, изливающееся из лопнувшей трубы мусоропровода, с каждым этажом становилось все более густым и едким. На лестничной площадке между третьим и четвертым этажами Ше-Кентаро пришлось перепрыгнуть через груду мусора, вываливающегося из приемного отверстия мусоропровода. Поскользнувшись на гнилой корке, Ше-Кентаро был вынужден схватиться рукой за перила, оказавшиеся омерзительно липкими. Поднявшись на еще один лестничный пролет, Ону достал носовой платок и старательно вытер перепачканные пальцы. Платок после этого полетел в угол лестничной клетки, а ощущение гадливости, прилипшее к ладони, все равно осталось.
        Квартира, которую искал Ше-Кентаро, располагалась на девятом, предпоследнем этаже. Путь по крыше был бы куда короче, но у Ше-Кентаро имелись свои резоны - он предпочитал, забрав варка, уходить через крышу. Ежели пойманный варк начнет орать благим матом, когда его выведешь на улицу, - напали, мол, ограбили и теперь убить хотят или еще какую дурь в том же духе, - то проще отпустить его, чем начинать объясняться с прохожими. Особенно в пригородном районе вроде того, в котором работал сегодня Ше-Кентаро. Пригороды с муниципальными застройками да трущобы самопальных домишек, теснящихся еще на северо-восточной окраине Ду-Морка, - все равно что заказники для варков. Поэтому и не любили такие места ловцы. Далеко не всякий варк понимает, что если уж выследил его ловец, то прятаться дальше смысла нет: дня не пройдет, как под завывание сирен на крышу дома опустятся разукрашенные зелеными мигалками вертолеты, а снизу подъезд будет блокирован са-туратами, обряженными по такому случаю в блестящие пластиковые костюмы бактериологической защиты. И останется тогда варку один путь - в окно, головой вниз. Чем не
выход? Хотя проще все же за ловцом последовать: и самому спокойнее, и домашним почти никакого беспокойства - стандартной процедурой проверки отделаются.
        Проход в длинный тамбур с десятком малогабаритных квартир прикрывала дверь с широкой прямоугольной прорезью, забранной половинкой расколотого рифленого стекла, толстого и мутного. Судя по засохшим пятнам крови на стекле, кто-то уже успел порезаться о скол, открывая дверь изнутри. Дабы не повторять чужих ошибок, Ше-Кентаро очень осторожно просунул руку в отверстие над сколом, нащупал металлическую щеколду на внутренней стороне двери и плавно оттянул ее. Замок даже не щелкнул. Ше-Кентаро улыбнулся - добрый знак! Раз все так хорошо началось, то дальше пойдет как по маслу, - и он тихонько приоткрыл дверь. Дверные петли заскрипели, будто несмазанные колеса повозки, простоявшей без дела полтора больших цикла. Ше-Кентаро выругался беззвучно, быстро вошел в тамбур и прикрыл за собой дверь. Странно было бы, выгляни на звук простонавшей двери кто-нибудь из обитателей квартир, и все же Ше-Кентаро выждал ровно минуту. Он никуда не торопился и предпочитал действовать аккуратно, чисто, без накладок. Взглядом Ону уже отыскал нужную квартиру в глубине тамбура. Не лучшее расположение, но выбирать не приходилось.
Вне зависимости от уровня сложности оплата за работу всегда одинакова, но как истинный профессионал Ше-Кентаро брался за любую.
        Ступая неслышно, Ше-Кентаро подошел к двери. Кнопка звонка выдрана из стены, на ее месте зияет пробитая в неровном бетоне дырка, из которой торчат два оголенных провода. Ше-Кентаро двумя пальцами свел концы проводов вместе. Безрезультатно. Видно, отсутствовала не только кнопка, но и сам звонок. Ше-Кентаро осторожно постучал согнутыми пальцами по косяку. Ответа не последовало, и Ону трижды громко стукнул кулаком в дверь. В квартире послышалась приглушенная возня, но открывать дверь хозяева не торопились. Ше-Кентаро еще раз ударил кулаком в дверь. Звук получился короткий, отрывистый и при этом очень убедительный - сразу понятно, что человек за дверью долго ждать не намерен и, если ему не откроют, не уйдет просто так, а непременно что-нибудь сделает. Например, высадит дверь.
        - Кто там? - послышался вопрос из-за двери.
        Голос сдавленный. Женщина. Немолодая. Явно напугана.
        - Да пребудет с тобой вечная благодать Ше-Шеола, сестра, - растягивая слова, нараспев затянул Ше-Кентаро. - Дом, в котором нет священной книги То-Кабра, суть обитель зла. Я пришел для того, чтобы пропеть слова Ше-Шеола, сказанные Блаженным в Великий День Ран, дабы изгнать из дома твоего призраков Ночи.
        Для того чтобы проникнуть в нужную ему квартиру, Ше-Кентаро нередко выдавал себя за ка-митара - служителя культа Ше-Шеола, что ходит по домам, предлагая людям свои бессмысленные услуги, - и всякий раз удивлялся, насколько легко обмануть человека. Особенно если он сам желает быть обманутым.
        Вот и сейчас:
        - Спасибо, ка-митар, но двенадцать малых циклов тому назад мы уже изгоняли призраков из дома. - Голос женщины звучал чуть громче и значительно увереннее, чем вначале. Узнав, что за дверью всего лишь служитель культа, она решила, что никакой опасности нет.
        Но женщина ошибалась. Подобно презираемому ка-митарами древнему богу судьбы Ку-Тидоку, сплетавшему причудливый гобелен будущего из нитей человеческих жизней, Ше-Кентаро держал в руках нити того, что с предопределенной неизбежностью должно было произойти в самое ближайшее время.
        - Открой, сестра! - грозно пророкотал Ше-Кентаро. - Я должен заглянуть в твои глаза и убедиться, что призраки Ночи не властны над тобой! Открой! - Ше-Кентаро ладонью хлопнул по двери - не сильно, но звучно. - Открой, иначе я намалюю на двери желтый крест!
        Абсолютно пустая угроза. Но на удивление действенная. Государство Кен-Ове было провозглашено светским два Дня и две Ночи тому назад. С той поры каждый свободный гражданин Кен-Ове волен был исповедовать любой из существующих культов или же вовсе отринуть религиозные догмы, как, кстати, и поступило подавляющее большинство - все ж не Темные Циклы на дворе. Но время прошло, и на седьмом большом цикле наступившей Ночи всенародно вроде как избранный ва-цитик провозгласил культ Ше-Шеола, не связанный с верой в древних богов, не самый влиятельный и не отличавшийся большим числом последователей, но зато активно поддержавший будущего ва-цитика на выборах - единственно верным вероучением, исповедовать которое подобает всякому лояльному гражданину, после чего патернальный ка-митар поспешил объявить все прочие культы богопротивной ересью. Большинство граждан, как и прежде, считали, что бродящие по домам святоши малость не в себе, но теперь уже не всякому хватало смелости прогнать ка-митара со своего порога. Лучше уж было с задумчивым видом послушать, как бормочет невнятно ка-митар слова из То-Кабры, купить
схороник, малый цитатник или лик Ше-Шеола, а в знак благодарности за то, что святоша наконец-то оставит тебя в покое, пожертвовать три-четыре рабуна на сиротский приют при шахане.
        Женщина, что говорила с Ше-Кентаро через закрытую дверь, тоже решила не искушать судьбу. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась на ширину ладони. В нос Ше-Кентаро ударила едкая смесь запахов дешевого мужского одеколона и бытового дезодоранта, а сквозь нее все же вполне отчетливо проступала приторная вонь, от которой с непривычки спазм перехватывал горло, - запах гниющей плоти. Запах умирающего варка. Странно, что соседи еще не обратили внимания на зловоние.
        Хозяйка окинула Ше-Кентаро внимательным, немного подозрительным взглядом. Но Ону успел придать лицу присущее любому истинно верующему дебиловатое выражение.
        - Мир тебе, сестра, - не произнес, а пропел Ше-Кентаро.
        Женщина была на пару пальцев ниже Ону ростом и примерно одного с ним возраста. Лицо бледное, с сероватым оттенком, с морщинками возле глаз, - как у всех, кто не посещает солярий, - соломенного цвета волосы собраны на затылке в глупый девчачий хвостик. Старый вылинявший домашний халат с большими, некогда ярко-алыми бутонами нуров - в культе Пи-Риеля цветок нура символизирует любовь и мир в доме - хозяйка придерживала на груди рукой. Жалкий, неряшливый вид молодой еще женщины, которая могла бы быть привлекательной, а при желании так даже красивой, вызывал чувство неприязни, и Ше-Кентаро решил не церемониться. Одной рукой он сунул под нос женщине замызганную брошюрку с избранными цитатами из То-Кабры, а другой надавил на дверь. В глазах женщины метнулся испуг. Губы приоткрылись, будто она собиралась что-то сказать - но как выразить словами растерянность? И все же по-настоящему она испугалась, только когда поняла, что человек, которого она принимала за ка-митара, не пытается всучить ей измятый цитатник, а хочет войти в квартиру. Обычно ка-митары вели себя нахально, но все же не до такой степени.
        - Ка-митар… Ка-митар… - растерянно запричитала женщина, пытаясь удержать дверь. - Уважаемый…
        Держась за ручку двери левой рукой, правой хозяйка ухватилась за дверной косяк и даже не заметила, что при этом края халата разошлись в стороны, выставив на обозрение некрасиво обвисшую грудь. Закрывая собой дверной проем, она стояла на пути Ше-Кентаро, словно и в самом деле надеялась остановить его.
        Ону боялся сейчас одного - как бы сдуру женщина не принялась орать. На крик выбегут из своих квартир всполошенные соседи, а кто-нибудь так непременно догадается позвонить в секторное управление са-турата. И тогда - прощай премиальные. Про са-туратов хоть и рассказывают анекдоты, но все же они не полные остолопы - на то, чтобы сложить два и два, сообразительности хватает. Особенно когда дело касается собственной выгоды. Смекнут ведь, что не зря ловец сюда явился, и не успокоятся, пока варка не вытащат. И ведь после их топорной работы все квартиры в тамбуре - это по меньшей мере, а то и весь этаж! - на карантин посадят. Са-тураты - это тебе не ловец, который всегда работает чисто и аккуратно.
        - Покайся, сестра! Покайся! - глухо бубнил Ше-Кентаро, наседая на женщину и понемногу заталкивая ее в квартиру.
        Переступив порог, Ону сунул цитатник женщине за отворот халата и, не оборачиваясь, захлопнул дверь. Квартира была пропитана вонью разлагающегося тела варка.
        Спохватившись, женщина суетливо запахнула халат на груди. Ше-Кентаро улыбнулся хозяйке с пониманием - не волнуйтесь, мол, дамочка, с кем не бывает, - и быстрым взглядом окинул помещение. Примерно то, что он и ожидал увидеть. Крошечная прихожая - если наклонишься, чтобы шнурки завязать, так упрешься головой в противоположную стенку, налево - комната, направо - кухонька, больше похожая на чулан, почти прямо напротив входной двери - туалет. Стены оклеены серо-зелеными обоями с идиотским геометрическим рисунком - три параллельные линии, пересекающиеся с тремя другими под прямыми углами. Везде, кроме туалета, свет горит. Выходит, в квартире есть еще кто-то, помимо хозяйки и затаившегося варка?
        Ше-Кентаро повторно одарил хозяйку улыбкой, на этот раз ободряющей - пугать бедную женщину не входило в его намерения, - и тихо, так, чтобы никто, кроме нее, не услышал, сказал:
        - Я пришел за варком.
        Кто знает, вдруг у женщины хватит здравомыслия не создавать проблем ни себе, ни ловцу?
        Женщина отшатнулась к стене - хотя какое там отшатнулась, полшага всего-то сделала и уперлась спиной в стену, - медленно подняла руку и плотно обхватила пальцами горло. Женщина молчала. На лице ее застыл испуг, а в глазах - потерянность. Ше-Кентаро ее не торопил - для того чтобы принять решение, требовалось время. Ону достал из кармана небольшой металлический баллончик красного цвета, без маркировки, и поставил на тумбочку рядом с телефоном.
        - Это антисептический спрей, - сказал он, прижав колпачок баллончика указательным пальцем. - После того как я заберу варка, распылите содержимое баллончика по всей квартире и часа полтора не открывайте окон. Это нужно, чтобы не проводить полную санитарную обработку жилья. Не беспокойтесь, запах у спрея приятный.
        Ше-Кентаро ни словом не обмолвился о том, сколько заплатил за баллончик антиспрея уличному барыге. А между тем обошелся он ему ровнехонько в двести двадцать два рабуна. Вообще-то баллончик стоил двести сорок рабунов, но Слизень вот уже три больших цикла делал Ше-Кентаро скидку - ценил постоянного клиента или боялся, что у ловца могут оказаться приятели среди са-туратов. Цены на любой товар у Слизня были кусачие, но зато, покупая у него, можно было не опасаться, что получишь пустышку. Ше-Кентаро уличных барыг не любил, не за то даже, что наживались они на чужих бедах, - если бы не барыги, многие из несчастных, отдававших им последние рабуны, давно бы уже блуждали среди теней забытых предков, - а за их мелочность и показушность: каждый непременно стремится доказать, что он самый резкий. А толку-то что, если все знают, из чего у барыги цепь на шее. Несмотря на свое прозвище, Слизень был приятным исключением, едва ли не чужаком в своре показушников и прохиндеев. Не исключено, что особое отношение Ше-Кентаро к Слизню определялось еще и тем, что до сих пор Ону не смог разузнать, на кого Слизень
работает. Если с другими барыгами все было более или менее ясно, то этот будто во мраке родился.
        - Так где варк? - решил все же поторопить хозяйку с ответом Ше-Кентаро.
        Не отрывая взгляда от ловца, женщина приподняла подбородок. Ше-Кентаро решил, что сейчас она скажет, куда ему следует идти - в комнату или на кухню. Но Ону ошибся.
        - Дома только я и дочка, - деревянным голосом проговорила женщина.
        Опустив руки, она прижала ладони к стене. Ше-Кентаро подумал, что, когда она их уберет, на обоях останутся влажные отпечатки.
        - Сколько больших циклов девочке? - спросил Ону.
        - Пять.
        Ше-Кентаро прикусил губу и коротко кивнул.
        - Ты хочешь, чтобы дочь не дожила до рассвета?
        Лицо женщины сморщилось и перекосилось, как будто ее внезапно хватил удар, - казалось, одна половина лица собирается заплакать, а другая готова рассмеяться, - губы мелко задрожали.
        - Где варк? - повторил вопрос Ше-Кентаро. - Я заберу варка и уйду. Лучше иметь дело со мной, чем с са-туратами.
        Женщина и сама это понимала. Она устала от постоянного страха, она была вымотана необходимостью ухаживать за больным человеком, тело ее было истощено жизнью впроголодь, на грани нищеты, а разум расколот надвое постоянной необходимостью отказывать во всем не только себе, но и дочери, которая была настолько мала, что даже не понимала, чего ради это нужно. Она уже давно делала все это просто по инерции, без какой-либо надежды на будущее, прекрасно отдавая себе отчет в том, что варк не сможет прожить еще четыре больших цикла, оставшиеся до рассвета. Что делать, когда не останется ни денег, ни сил, ни лекарства? Сидеть и безучастно наблюдать за тем, как человек, некогда бывший тебе близким и дорогим, сначала теряет разум, а затем начинает разлагаться, превращаясь в бесформенную груду смердящей плоти? Женщина была на пределе. Для того чтобы покончить с кошмаром, в котором она жила последние пять или шесть средних циклов, ей нужен был кто-то, способный решительно и твердо, так, чтобы она уже не смогла возразить, сказать: хватит! Пусть даже это будет ловец! Нередко Ше-Кентаро, мысленно обращаясь к самому
себе, говорил, что никогда бы не стал ловцом, если бы не был уверен, что приносит если не радость, то уж по крайней мере облегчение в семьи варков. Хотя многие этого не понимали. Особенно в тех случаях, когда болезнь еще не давала о себе знать в полной мере и казалось, что больного можно спасти. Но женщина, на которую смотрел сейчас ловец, судя по всему, имела уже достаточно полное представление о том, что такое болезнь Ше-Варко.
        Ше-Кентаро не услышал, а скорее угадал вопрос, который задала женщина:
        - Что с ним станет?
        Вопрос был столь же бессмысленный, как и последовавший на него ответ. Ше-Кентаро не стал ничего придумывать, просто процитировал текст из рекламного ролика, что постоянно гоняют по экранам:
        - Больных с синдромом Ше-Варко помещают в специальные изоляторы, где им обеспечивают круглосуточный уход квалифицированного персонала и необходимую медицинскую помощь, что дает каждому из них шанс дожить до рассвета.
        - Да. - Женщина не кивнула, а уронила голову на грудь.
        Ше-Кентаро показалось, что хозяйка близка к тому, чтобы лишиться чувств, и уже приготовился подхватить ее, когда она будет падать.
        - Где варк? - снова повторил свой вопрос ловец.
        Конечно, можно было просто осмотреть квартиру, но Ше-Кентаро предпочитал, чтобы родственники сами выдавали ему больного. Особенно в такой ситуации, как сейчас. Если он уведет варка насильно, то женщина, кем бы она ни приходилась больному - женой или сестрой, - долго еще будет корить себя за то, что не смогла, не захотела или побоялась помешать ловцу. Если же она сама даст согласие на изоляцию варка, то будет уверена, - по крайней мере, сумеет убедить себя в том, - что, быть может, спасла ему жизнь. Помимо соображений гуманности, и планировка квартиры была не самой удачной. Если в то время, как варк прячется на кухне, ловец начнет обыскивать комнату, варку представится возможность улизнуть. И где его после этого искать? Без пищи, почти без одежды, без денег на лекарство, уверенный в том, что са-тураты идут по его следу, обезумевший от страха варк способен на самые отчаянные и даже безумные поступки. Бывали уже такие случаи.
        - Там, - голова женщины едва заметно дернулась.
        - В комнате? - уточнил Ше-Кентаро.
        - Да, - глядя в пол, ответила женщина.
        - Что он делает?
        - Смотрит экран.
        Ше-Кентаро показалось или хозяйка на самом деле, сказав это, усмехнулась?
        - А дочь?
        - Тоже в комнате… Спит, наверное.
        - Это его дочь? - спросил, сам не зная зачем, Ше-Кентаро.
        Женщина приподняла руку и тут же снова уронила ее.
        - Делай свое дело.
        Если варк откажется добровольно последовать за ловцом, его придется временно обездвижить. Ше-Кентаро не хотел, чтобы девочка видела, как он использует парализатор. Кроме того, ловец не имел разрешения на применение оружия.
        - Заберите девочку, - посоветовал Ше-Кентаро.
        Женщина не двинулась с места. Ше-Кентаро понял: большего, чем она уже сделала, от нее не добиться. Что ж…
        Ше-Кентаро сунул руку в карман, поймал рукоятку парализатора и, повернувшись боком, чтобы краем глаза видеть коридор и входную дверь, сделал два шага в сторону комнаты. Бросив быстрый настороженный взгляд на женщину, с отсутствующим видом смотревшую в стену, Ону подался вперед и заглянул в комнату.
        Трехрожковая люстра с уродливыми пластиковыми плафонами, сжатыми в гармошку на манер детских праздничных фонарей. Из трех ламп горит только одна - в комнате полумрак. Окно, как и положено, забрано жалюзи с обломанными концами - зачем открывать окно, если на улице Ночь и до рассвета еще четыре больших цикла. У окна включенный экран - уродливый ящик на тонких ножках, который получает в подарок каждая молодая семья, оформившая брак по всем правилам культа Ше-Шеола. Центральный канал, как обычно, транслирует какую-то дребедень - не то беседу за жизнь с сексуальными извращенцами, не то вялотекущий спор толкователей священной книги То-Кабра. И те и другие невыносимо скучны и одинаково омерзительны. Шкаф, детская кроватка. На кроватке, отвернувшись к стене и закутавшись с головой в одеяло, кто-то спит - явно не взрослый, скорее всего действительно дочь хозяйки. Других спальных мест нет, - должно быть, хозяйка раскатывает матрас и спит на полу. Маленький квадратный столик у стены - пара грязных тарелок, полупустой стакан с какой-то мутноватой жидкостью и нож. Нож Ше-Кентаро отметил особо - столовый, но с
острым концом, вполне может быть использован как оружие. Кресло - самый громоздкий предмет мебели, занимающий едва ли не полкомнаты, - стоит спинкой к двери, так, чтобы сидящему в нем было удобно смотреть экран. Кстати, и нож со стола он может взять, только протянув руку. Того, кто сидел в кресле, Ше-Кентаро не видел, но, если женщина сказала правду и варк находится в комнате, то нет для него другого места. Не в шкаф же он, в самом деле, спрятался?
        - Эй, - позвал негромко Ше-Кентаро. - Я ловец, и я пришел за тобой.
        Нож по-прежнему лежал на столике рядом с перемазанной красным соусом тарелкой.
        - Он не слышит.
        Ше-Кентаро бросил быстрый взгляд на хозяйку.
        - Давно?
        - Десять малых циклов, - женщина с безразличным видом пожала плечами, - может быть, пятнадцать… Около того.
        - Ма-ше тахонас! - едва не в полный голос выругался Ше-Кентаро.
        Варк, который уже не слышит, - это наполовину труп. А эта идиотка держит его в одной комнате с ребенком!
        Ситуация была критическая, но Ше-Кентаро голову не потерял. Он еще раз быстро глянул на женщину - все так же стоит у стены, опустив голову, вперив взгляд в вытертое местами до дыр дипластовое покрытие на полу, будто и не понимает, что происходит, - затем бросил взгляд на входную дверь - замок заперт. Два шага вперед. Правой рукой Ону скинул со столика нож, а левой дернул за спинку кресла, разворачивая его к себе.
        В кресле сидел варк. Он не только ничего не слышал, но уже и не соображал, что происходит, - безумный взгляд выпученных, будто вот-вот готовых вывалиться из орбит глаз, устремленный в пустоту. Что он надеялся там увидеть и видел ли вообще хоть что-то, о том уже ни один варк не мог рассказать. Нижняя губа, широкая, мертвенно-фиолетовая, треснувшая ровно посередине, отвисала едва не до подбородка. Багровый комок языка еле умещается во рту. Слюна, сочащаяся из угла рта, капает на желтую майку с эмблемой Та-Рухского колледжа. Волосы на голове варка похожи на свалявшуюся паклю. Ше-Кентаро знал, что стоит провести по волосам расческой, и они начнут вылезать клочьями. Зубов у сидевшего в кресле варка скорее всего тоже уже не осталось. О смраде, что источала разлагающаяся плоть, все еще каким-то чудом державшаяся на костях скелета, можно и не говорить. Работая с варками, Ше-Кентаро привык не обращать внимания на запах, но всякий раз, покончив с делами, непременно отдавал всю одежду в стирку и долго стоял под горячим душем, растирая тело жесткой щеткой, стараясь избавиться от ощущения въевшейся в кожу
вони.
        Ше-Кентаро только взглянул на руки варка, - кисти распухли, словно ошпаренные кипятком, рисунок вен, похожий на схему железных дорог, проступает из-под кожи, пальцы без ногтей - и понял, что этот варк не его. Кожа варка точно тоненькая, чуть подсохшая желатиновая пленка - тронь, и она тут же лопнет, выпустив фонтанчик насыщенной вирусами гнойной лимфы. Только безумец на месте Ше-Кентаро мог думать о том, чтобы собственным транспортом доставить больного в управление са-турата. Чтобы избежать массированного заражения, нужно вызывать вертолет службы дезинфекции.
        Ше-Кентаро достал из кармана телефон, включил табло и выбрал из меню номер дежурной станции дезинфекции. Назвав оператору код своей лицензии и дожидаясь результата проверки, Ше-Кентаро краем глаза посмотрел на хозяйку квартиры. Женщина стояла в дверях, привалившись плечом к косяку, с таким видом, будто не понимала, что происходит. Но это было не так. Ше-Кентаро была знакома подобная реакция родственников на то, что за варком наконец-то кто-то пришел: са-тураты, ловец или служба дезинфекции - без разницы. Они чувствовали облегчение от того, что бремя заботы о безнадежно больном наконец-то свалилось с их плеч, что теперь они избавлены от постоянного страха заразиться страшной неизлечимой болезнью. Постыдная радость, в которой они боялись признаться даже себе, жгла душу, точно раскаленное тавро, что оставит след на всю жизнь, хотя никто и никогда не увидит эту хоп-стахову отметину. В отличие от других ловцов, Ше-Кентаро не понаслышке знал о том, сколь трудно завязать память узлом.
        Принявший вызов оператор сообщил, что вертолет уже в пути, и посоветовал ловцу дождаться прибытия представителей службы дезинфекции. Можно подумать, Ше-Кентаро первый раз оказался в квартире с распухшим варком и в полной растерянности не знал, что делать. При желании Ону мог бы рассказать такое, что даже в бредовом сне не привидится оператору дезслужбы. Видел ли хоть один из них, как лопается дошедший до кондиции варк? Вряд ли. Чаще всего варки лопаются на глазах ловцов, на долю которых как раз и выпадают самые сложные случаи. А дезинфекторы являются только за тем, чтобы упаковать в пластиковый мешок то, что остается от лопнувшего варка. Противно, да, но все же ни в какое сравнение не идет с тем, что этому предшествует.
        Когда впервые на глазах у Ше-Кентаро лопнул варк, Ону поначалу не мог поверить в реальность происходящего - слишком сильно все это напоминало сцену из придурковатого фильма ужасов, в котором режиссер пытается компенсировать отсутствие таланта обилием текущих по экрану крови, слизи и гноя. Когда же сознание Ше-Кентаро наконец восстановило связь с реальностью, Ону упал на четвереньки и с болью выблевал все, что находилось в желудке. После этого у Ше-Кентаро хватило сил только на то, чтобы вызвать дезинфекторов, которых он так и дождался, стоя на четвереньках и глядя в лужу блевотины, выглядевшую и вонявшую не столь омерзительно, как то, что осталось от лопнувшего варка. Кто-то подхватил его под мышки, оттащил в ванную и ткнул головой в раковину с холодной водой. Да, так оно и было. Девятнадцать больших циклов тому назад. После того случая Ше-Кентаро твердо усвоил, что, вызвав службу дезинфекции, ловец мог рассчитывать по крайней мере на половину той суммы, что получал, лично доставив варка в управление са-турата, только в том случае, если дождется команды.
        Ше-Кентаро снова посмотрел на варка. За те несколько минут, что Ону разговаривал по телефону, тело больного как будто сделалось еще более бесформенным. Казалось, оно медленно, словно густое желе, перетекает с кресла на пол. Тонкая, полупрозрачная кожа на лице лоснилась от выступившей из пор лимфы.
        - Когда отвалились ногти? - спросил у хозяйки Ше-Кентаро.
        - Что? - потерянно переспросила женщина.
        - Ногти, - Ше-Кентаро взглядом указал на обезображенные руки варка.
        Медленно, переставляя ноги, точно заводная кукла, женщина подошла к шкафу. Открыла левую створку, запустила руку под стопку постельного белья. Повернулась, протянула ловцу небольшую круглую шкатулку - дешевка, сделанная из покрытого черным лаком папье-маше, довольно безыскусно имитирующая ручную работу.
        - Что это?
        - Ногти.
        Женщина открыла шкатулку. Изнутри коробочка оказалась выкрашенной в красный цвет. На дне - два тоненьких мельхиоровых колечка и щепоть отвалившихся с пальцев варка ногтей с кусочками засохшей плоти по краям.
        Такое Ше-Кентаро видел впервые.
        - Зачем ты их собрала?
        - Не знаю. - Женщина заглянула в шкатулку, словно хотела убедиться в том, что кольца и ногти на месте. - Не выбрасывать же.
        - Лучше выброси, - посоветовал Ше-Кентаро.
        Ногти варка не были инфицированы, но смотреть на них все равно противно. А хранить, как семейную реликвию, так и вовсе извращение.
        Женщина то ли не поняла, что сказал ловец, то ли вовсе не слышала, - пожала плечами, закрыла шкатулку и сунула на прежнее место.
        Ше-Кентаро обошел кресло с другой стороны, присел на корточки и снизу вверх посмотрел на варка. Больной пускал слюни и тупо пялился в стену. Дотянувшись до валявшегося на полу ножа, Ону подтащил его к себе, перехватил за рукоятку и кончиком лезвия осторожно приподнял верхнюю губу варка. Зубов он не увидел - только распухшие кровоточащие десны. То, что варк ничего не соображал, являлось дурным признаком. Еще хуже было то, что он потерял ногти и зубы. Если у варка начинают выпадать ногти, значит, он непременно лопнет. Может быть, через малый цикл, а может, через средний - у каждого свой срок. Таких варков даже в изоляторы не отправляют - запирают в боксе на станции дезинфекции и ждут, когда лопнет. Гражданское население об этом, конечно, в известность не ставили, но именно так оно и было. Ше-Кентаро как-то раз довелось спуститься в подвал одной из станций дезинфекции, где он собственными глазами видел ряды боксов, похожих на большие автоклавы, в которых дожидались конца страданий обреченные варки.
        Ше-Кентаро осторожно надавил концом лезвия ножа на тыльную сторону ладони сидевшего в кресле варка. В месте контакта металла с кожей образовалась небольшая впадинка, быстро заполнившаяся мутно-желтой лимфой. Варк был готов - вот-вот лопнет.
        К слову «лопнуть» легко цепляется сравнение - «как мыльный пузырь». Но варки лопаются совсем не так. Мыльный пузырь исчезает в один миг - вот он есть, и вот его уже нет. Агония лопнувшего варка может длиться часами. Общее между варком и мыльным пузырем лишь то, что в конечном итоге от варка не остается почти ничего, что напоминало бы о его первоначальном виде.
        Ше-Кентаро определенно не имел ни малейшего желания присутствовать при том, как лопнет еще один варк. Сколько их уже было на его памяти? Он не считал, - наоборот, старался поскорее забыть. Но очередной лопнувший варк заставлял вспомнить о всех тех потерявших человеческий облик телах, что распадались у него на глазах. В том не было его вины, и по сему поводу Ше-Кентаро не испытывал даже намека на угрызения совести. Но каждый раз, когда Ону становился свидетелем гибели варка, - вряд ли можно даже вообразить более ужасную и одновременно омерзительную смерть, - сквозь его мозг как будто проходил электрический разряд, выжигающий крошечную частицу того, без чего невозможно представить себе человека по имени Ону Ше-Кентаро. А значит, каждый раз Ше-Кентаро становился немного другим. Он сам это чувствовал. И боялся, что в конце концов потеряет самого себя. Он боялся этого, быть может, сильнее, чем Ночи и тьмы.
        Если бы не деньги, полагавшиеся за обнаруженного варка, Ше-Кентаро покинул бы проклятую квартиру, не дожидаясь прибытия дезинфекторов: и забот меньше, и на душе спокойнее. Не сказать чтобы Ше-Кентаро отчаянно нуждался в деньгах, но и разбрасываться тем, что по праву считал своим, Ону не привык. Хотелось выругаться от души, но Ше-Кентаро не любил проявлять эмоции, когда на него смотрели чужие глаза. А хозяйка провонявшей трупным запахом квартиры так и стояла, прижавшись спиной к шкафу. Глянув на нее искоса, Ше-Кентаро не смог понять, на кого она смотрит - на него, на распухшего варка или на грязные тарелки, что стояли на столе.
        Ше-Кентаро поднялся на ноги, кинул нож на стол - металл звякнул о стекло, - посмотрел на часы, просто так, чтобы хоть что-то сделать, заложил руки за спину и прошелся до двери. Выглянул в коридор, постучал пальцами по дверному косяку, обернулся назад. Хозяйка стоит неподвижно у шкафа, ребенок, накрывшись с головой одеялом, спит на кровати, варк медленно разлагается в кресле. По экрану скачет до ужаса вульгарная девица с безобразно огромными ягодицами, прикрытыми лишь развевающимися полосками материи, имитирующими юбку, и истошно вопит в микрофон что-то насчет рассвета, который непременно наступит, если верить и ждать. Во что верить? - хотелось спросить Ше-Кентаро. Ладно, обреченному варку уже ни до чего нет дела. Но во что должна верить женщина, хранящая его отвалившиеся ногти в шкатулке вместе с дешевой бижутерией? Чему могла поверить девочка, которой пришлось жить в одной комнате с живым трупом? Что должен принять на веру ловец, получающий деньги за каждого обнаруженного варка? Но девице на экране не было дела до тех вопросов, что задавал себе Ше-Кентаро, она все так же лихо скакала по сцене,
развязно вскидывая ноги. Ей не было дела ни до кого из тех, кто видел ее сейчас на своем экране. Так о чем же она думала? Во что верила она? Во что пыталась заставить поверить живущих во мраке граждан Кен-Ове? В то, что рассвет все же наступит когда-нибудь? Да, непременно наступит, только многие ли доживут до него?
        Ше-Кентаро смотрел на экран, но видел уже не голоногую девицу, а радужную пелену, затягивающую пространство вокруг подобно тонкой пленке бензина, расплывшейся по поверхности лужи и переливающейся в свете яркого уличного фонаря, словно радуга, которую не видел никто из родившихся после заката. Это было похоже на легкий дурман, когда кажется, что тело становится невесомым, а разум, освободившийся наконец от оков бренной плоти, плывет подобно пушинке, влекомой потоком воздуха, в даль бесконечную - в сторону рассвета. Такое с ним уже случалось несколько раз. Сначала Ону начинал злиться - без видимой причины, непонятно на кого, - а потом на него накатывало. Всего на несколько секунд Ше-Кентаро выпадал из реальности, уступая место другому существу, чужому, незнакомому, но при этом не таящему в себе зла. Обычно все происходило так быстро, что никто из тех, кто находился рядом с Ше-Кентаро, ничего не замечал. Но никогда прежде в такие секунды рядом с ним не было варка. Обезумевшего варка, в котором не осталось уже ничего человеческого, варка распухшего, готового лопнуть, варка умирающего, варка смертельно
опасного.
        Ше-Кентаро заметил движение варка, только когда тот ухватился обезображенными руками за подлокотники кресла и рывком поднялся на ноги. Варк стоял, широко расставив ноги, разведя руки в стороны, запрокинув голову, уставившись слепым взглядом в потолок. Тело варка покачивалось из стороны в сторону, как будто он пытался сохранить равновесие, стоя на палубе корабля. Ше-Кентаро сделал шаг назад. Вот уж чего он точно не хотел, так это контактировать с распухшим варком, являвшим собой зримый образ смертельно опасной болезни. Дезинфекторы, дети Нункуса, как всегда, опаздывали. А может быть, нарочно не торопились, надеясь, что ловец сделает за них всю грязную работу. Но Ше-Кентаро не собирался ничего предпринимать до тех пор, пока оставалась хоть какая-то надежда на то, что это еще не конец.
        Варк шире развел в стороны руки, похожие на оковалки мяса, завернутые в тонкую полупрозрачную полимерную пленку. Желтая майка, повисшая на тонких лямках у него на плечах, обтянула бочкообразную грудь, словно лист фирменной упаковочной бумаги. Нижняя челюсть отвалилась вниз, и из распахнутого рта варка потек странный, ни на что не похожий звук. Низкий, вибрирующий на полутонах, вначале едва различимый, скорее даже угадываемый, чем улавливаемый ухом, точно отзвук отдаленного грома, отразившийся от стены леса и растекшийся по земле, вой варка перерос в угрожающий рокот, - казалось, вот-вот завибрируют тонкие металлические пластинки опущенных жалюзи, - и взорвался воплем отчаяния и боли, услышав который Ше-Кентаро почувствовал, как у него озноб прошел по позвоночнику и похолодели кончики пальцев. И дело даже не в том, что никогда прежде ловец не слышал, чтобы варк так страшно орал перед смертью. Крик умирающего варка не был похож на призыв о помощи или мольбу о пощаде, - разум, выжженный страшной болезнью, не осознавал того, что происходит, - это было вырвавшееся из подсознания проклятие миру.
        Крик варка оборвался, когда казалось, что, заполнив все пространство вокруг, растворившись в воздухе, проникнув в стены, пол и потолок, он будет звучать теперь вечно. Варк уронил голову на грудь и замер - глиняный человек, потерявший слово, приводящее его в движение, - а Ше-Кентаро казалось, что истошный крик все еще бьет по ушам. Не сразу Ону понял, что кричит уже не варк, а женщина. Точно безумная, обхватив голову руками, она билась спиной о дверцу шкафа. В голос с ней заходилась в крике сидевшая на постели плачущая девочка - худая и бледная, никогда не видевшая солнца. Спросонья малышка не понимала, что происходит, отчего ей становилось еще страшнее.
        Ше-Кентаро почувствовал боль, точно острая игла впилась в сердце. Что случилось, - хотелось спросить у себя самого, - почему мне так больно? Почему-то Ше-Кентаро казалось, что ему необходимо найти ответ на этот вопрос, и он чувствовал, что может это сделать. Если бы только не варк!
        Лоснящаяся кожа на руках варка начала вздуваться пузырями. Изо рта текла уже не слюна, а коричневатая живица. Глазное яблоко вывалилось из левой глазницы и повисло странным плодом на красном пучке нервов. Со свистящим звуком лопнул пузырь на правом предплечье, и упругая струйка желтоватой жидкости брызнула на экран, запятнав фигуру ва-цитика - облаченный в черную форму офицера-подводника, законно избранный три больших цикла тому назад глава нации с гордым, но отчего-то немного задумчивым видом стоял на верхнем мостике новенькой, только что спущенной с заводских стапелей подводной лодки.
        Пригнувшись, Ше-Кентаро бросился вперед и локтем что было сил ударил варка в живот. Варк покачнулся, но сохранил равновесие. На теле его, разбрызгивая зараженную лимфу, одновременно лопнуло несколько пузырей. Прикусив поджатые губы и зажмурив глаза - не приведи Ку-Тидок, зараза попадет на слизистые, - Ше-Кентаро обхватил варка за пояс. Удушающее зловоние ударило в нос, ладони прилипли к пропитанной гнойными выделениями майке. Рывком приподняв варка, Ше-Кентаро бросил его на пол и, не удержавшись на ногах, упал сверху. Что-то теплое брызнуло на щеку. Ше-Кентаро передернуло от омерзения - ощущение было такое, словно кожу обожгло кислотой. Рука Ону скользнула по мокрой груди варка, уперлась в подбородок, пальцы коснулись беззубых десен. Другой рукой Ше-Кентаро оттолкнулся от пола, откинулся назад, встал на колени и принялся тереть рукавом щеку, на которую попала жидкость из лопнувшего пузыря. Действие было совершенно бессмысленным, но иначе Ше-Кентаро не мог избавиться от ощущения жжения на коже, хотя и понимал, что эффект чисто психологический. И только после этого Ону открыл глаза.
        Варк лежал на полу, раскинув в стороны руки и ноги, подобно чудовищному морскому моллюску, выброшенному волной на горячие камни. Одежда варка пропиталась выделениями и прилипла к телу, открытые участки кожи сделались похожими на куски губчатой массы, то и дело выбрасывающей в стороны и вверх тонкие упругие струйки. Не поднимаясь с колен, Ше-Кентаро сдернул со столика скатерть, - зазвенела полетевшая на пол посуда, - накинул ее на голову и верхнюю часть туловища варка и принялся пеленать его точно мумию. Тонкая материя тотчас же пропиталась зловонной жидкостью. Приподнявшись, Ону вытащил из кармана баллончик с антисептическим спреем, сорвал колпачок и стал разбрызгивать содержимое над завернутым в скатерть телом. Бросив опустевший баллончик, Ше-Кентаро вскочил на ноги, подбежал к не орущей уже, а надсадно хрипящей женщине, от всей души влепил ей хлесткую пощечину и рявкнул:
        - Ребенка убери!
        Женщина на секунду замерла с разинутым ртом, взгляд совершенно безумных глаз застыл на Ше-Кентаро. Но что-то все же пробило брешь в защите ее сознания, которое, казалось, напрочь отказывалось воспринимать реальность такой, какая она есть. Женщина схватила плачущую девочку, изо всех сил прижала ее к себе и бросилась вон из комнаты. Ше-Кентаро еле успел ухватить за край плотное полушерстяное одеяло, которое женщина едва не прихватила. Накинув одеяло поверх тела варка, Ше-Кентаро выбежал в коридор, схватил баллончик с антиспреем, что оставил возле телефона, и вернулся в комнату. Подоткнув края одеяла под все еще шевелящееся тело варка, Ону разбрызгал поверх него антиспрей, поднялся на ноги, сделал шаг назад и посмотрел на дело рук своих. Плотно упакованное в два слоя материи, тело варка едва заметно подергивалось. Что ж, Ше-Кентаро сделал все, что было в его силах. Теперь, когда варк лопнет, ошметки его тела по крайней мере не разлетятся по всей комнате. И, быть может, хозяйка с девочкой не попадут в изолятор - ловец подтвердит, что они не имели прямого контакта с распухшим варком.
        Серое одеяло всколыхнулось, приподнялось, как будто укрытый под ним варк сделал попытку высвободиться, и тут же снова опало. Контуры человеческого тела под ним уже не угадывались. Все было кончено. Ше-Кентаро вытер ладони о брюки - все равно одежду придется выбросить - и посмотрел по сторонам, ища, куда бы присесть. В кресло, которое прежде занимал варк, садиться было противно, детскую кроватку не хотелось пачкать. Ше-Кентаро устало опустился на пол, прислонился спиной к стене и вытянул ноги. Он уже почти не обращал внимания на вонь. Ловец вытянул губы трубочкой, как будто собираясь свистнуть. До прибытия бригады дезинфекторов делать было совершенно нечего. А экран как назло показывает рекламу новой туалетной воды.
        Глава 2
        Темнота.
        Вязкая, мокрая, клейкая, похожая на слежавшийся ил на дне болота - руки скользят, колени разъезжаются, словно в жидкой грязи. Прилипая к лицу, темнота вызывает нестерпимый зуд, желание содрать ее ногтями, пусть даже вместе с кожей. Разодрать лицо в кровь, чтобы кожа слезала широкими полосами. Пусть будет кровь, лишь бы не мрак, в котором ты плутаешь, как странник в зачарованном лесу - в какую бы сторону ни свернул, рано или поздно снова выйдешь туда, откуда все началось.
        Нет выхода, есть только путь. Путь есть, но в темноте его не отыскать. Где же выход? Нет выхода!
        Темнота.
        Если даже выколоть глаза, все равно не станет темнее. Слепой от рождения в темноте имеет неоспоримое преимущество перед зрячим. Ты меня видишь? Нет. Зато я тебя чувствую!
        Почувствуй меня.
        Почувствуй.
        Почувствуй…
        Время уплывает, уходит куда-то во тьму бесконечности. Почему так происходит? Можно объяснить, но бессмысленно пытаться понять. В темноте все становится другим. Предметы не исчезают, но видоизменяются. Ты знаешь, как выглядит табурет? Горизонтальная плоскость на четырех ножках? Ха! Ну ты сказал! Так выглядит табурет при свете, а каков он в темноте, не знает никто. Ну разве что только слепой, привыкший доверять собственному воображению, имеет представление, да и то самое общее, о том, на что похож затаившийся во тьме табурет. И, скажу я тебе, табурет - это еще не самая страшная штука из тех, что прячутся во мраке Ночи.
        Ну что, страшно тебе?
        Страшно?
        А, ты намерен поиграть в героя. Ну что ж…
        Что, если тьма начнет уплотняться?
        Чувствуешь?
        Что-то плотно давит на грудь. Ты хочешь скинуть эту тяжесть, но руки прикованы к ложу. Кто тебя сюда уложил? Сам подумай. Когда на вопрос нет ответа, становится еще страшнее, так ведь? Ты открываешь рот, чтобы глотнуть воздуха, но кто-то невидимый заталкивает тебе в глотку тьму, точно ком ваты. Ты задыхаешься…
        Жутко?
        Жутко.
        Но вовсе не потому, что ты боишься кошмаров, - ты ведь знаешь, что это всего лишь сон, потому что никогда не выключаешь свет; даже когда ложишься спать, оставляешь включенным ночник, - ты знаешь, что рано или поздно Ночь убьет тебя.
        Убьет!
        Убьет!!
        Убьет!!!
        Откинув влажную простыню, Ше-Киуно вырвался из сна, точно вынырнул из студеной воды, головой пробив корку льда. Опершись рукой о край постели, судорожно глотнул воздуха. Сердце успокоилось, дыхание выровнялось. Ше-Киуно облегченно перевел дух. Это был всего лишь сон. Дурной сон и только.
        Ше-Киуно обвел взглядом комнату. Все как всегда. Вещи на своих местах, дверь в коридор плотно закрыта, жалюзи опущены - за окнами Ночь. Над столом горит ночник - одна сторона каплеобразного плафона бледно-зеленая, другая нежно-лиловая. В свете ночника кажется, что и комната разделена на две половины - зеленую и лиловую. Кровать стоит у зеленой стены. Зеленый цвет успокаивает. Приятно увидеть зеленый цвет, когда просыпаешься после кошмара. Ше-Киуно привык к кошмарам, они снятся ему через раз, поэтому он и спать старается как можно реже.
        Большинство людей в повседневной жизни стараются придерживаться цикличного ритма - бессмысленная привычка, от которой трудно избавиться. Как гласит история, новый календарь был введен на двенадцатый большой цикл после Первого великого затемнения. Войро Ше-Чеймуро, один из величайших ученых Первого великого затемнения, вычислил новый календарь, в соответствии с которым Ночь, как и День, делится на двадцать семь больших циклов. Один большой цикл включает в себя десять средних или триста малых циклов. В соответствии с календарем Ше-Чеймуро один малый цикл равен тридцати часам. До Первого великого затемнения малый цикл - сутки, так это тогда называлось, - длился двадцать шесть часов. Разница небольшая, но запоминать круглые цифры легче. Немудрено сбиться со счета, когда за окном вечная Ночь. Хотя, наверное, вечный День не намного лучше. Вечность порождает однообразие, однообразие влечет за собой скуку, скука выливается в тоску, тоска превращается в отчаяние. Отчаяние - это боль. Ожидание боли вселяет страх.
        Ше-Киуно малые циклы не считал. Он садился за стол, когда хотел есть, ложился в кровать, когда чувствовал усталость. Когда же ему становилось тоскливо, он надевал коричневую куртку из искусственной замши с полоской бахромы на спине и выходил на улицу. Ани никогда не планировал заранее, куда пойдет, - он полагался на случай. Порой вся его жизнь казалась Ше-Киуно цепью случайных событий, в череде которых не прослеживалось явных причинно-следственных связей.
        Кошмарный сон утонул в подсознании. Прошло не больше пяти минут после ужасного пробуждения, а Ше-Киуно уже не мог вспомнить детали бредовых видений. Да и какие могли быть детали, если все происходило во тьме? Темнота крала у Ани даже его сны.
        Ше-Киуно медленно провел ладонью по лицу, стараясь стереть воспоминания уже не о самом сне, а о том впечатлении, что произвела на него явившаяся в кошмаре ночная тьма. То ли ладонь была влажной, то ли лицо оказалось покрыто испариной, только Ше-Киуно почувствовал не облегчение, а чувство гадливости - он вспомнил прикосновение тьмы. Во сне темнота имела форму, присущую ей, как любому материальному объекту. Но она могла видоизменяться, прикидываться чем-то другим. Ей это было необходимо для того, чтобы вводить в заблуждение, обманывать, морочить тех, кто полагал, что она не таит в себе никакой угрозы, что темноте можно доверять. У темноты была своя фактура, не похожая ни на что другое, присущая только ей одной, был запах, слабый, едва различимый, чуточку затхлый - его невозможно спутать ни с каким другим. Температура? Нет, в температурных показателях темноты, пожалуй, не было ничего необычного. Зато, если прислушаться, можно услышать звуки. Из глубины черного сердца мрака медленно выплывал скрип несмазанных дверных петель, как будто кто-то прячущийся в темноте приоткрывал дверь, а потом резко хлопал
ею - в лицо ударял плотный поток воздуха, но вместо стука ударившейся о косяк филенки раздавался приглушенный писк раздавленной землеройки.
        Ку-Тидок Великий! Что только не отдал бы Ани Ше-Киуно за то, чтобы однажды раз и навсегда забыть, чем пахнет, какие звуки издает, какова на ощупь темнота! Если бы он только имел возможность как-то прервать череду кошмарных видений! Если бы существовал способ вытравить гадкий осадок, остающийся на душе всякий раз после пробуждения! Каких только лекарств не перепробовал Ше-Киуно, мечтая лишь об одном - уснуть так, чтобы не видеть сны. В дело шло все - от транквилизаторов до галлюциногенов. Но седативные препараты как будто даже нравились темноте. После их приема она являлась Ше-Киуно во всей своей красе - пугающе-огромная, махровая, давящая, - а после пробуждения голова долго еще оставалась тяжелой и мутной, заполненной обрывками гипертрофированного кошмара. Галлюциногены же делали свое дело - наполняли темноту уродливыми тварями, внимательно наблюдающими за сновидцем из своих укрытий, и поди угадай, что у них на уме. Быть может, галлюциногенные уродцы были совершенно безобидны, но Ше-Киуно все время казалось, что они только ждут момента, чтобы наброситься на него, выпустить кровь, разорвать тело в
клочья, высосать разум.
        Как-то раз он пришел в себя после галлюциногенного кошмара с мыслью: быть может, варки лопаются потому, что их разрывают изнутри прячущиеся во тьме чудовища? Вот ведь как получается - человек жив до тех пор, пока ему удается избегать встречи с порожденными мраком призраками. А что, если однажды эти твари переберутся из снов в реальность? Как тогда с ними бороться, если никто толком не знает, как выглядят злобные слуги тьмы? Что, если они так же, как и сама тьма, способны менять облик, прикидываться безобидными существами или хорошо знакомыми предметами? Как тогда узнать о грозящей тебе опасности? После того памятного галлюциногенного кошмара Ше-Киуно часа три просидел на кровати, закутавшись в одеяло, - парализованный противоестественным страхом, не мог заставить себя подняться на ноги. С тех пор Ани никогда больше не принимал перед сном наркотики. Когда окунаешься в кошмар с ясной головой, то по крайней мере знаешь, с чего он начнется, и примерно представляешь, чем он должен закончиться, а главное - более или менее ясно, чего следует бояться.
        Хотя, с другой стороны, выйти на улицу - это все равно что окунуться в тот же самый кошмар, рядящийся в одежды реальности. Каждый затемненный проулок, каждая затянутая мглой подворотня таят в себе неизвестную опасность. Одна только тень, скользящая вслед за тобой по стене, чего стоит! Ты думаешь, что всех обманул, стороной обошел все ловушки, оставил в дураках преследователей, - хотя, если задуматься, кому ты нужен, кроме все тех же призраков, залегших за углами домов, там, где тень гуще, где их никто не заметит, - и все же ты идешь, ощущая радостную легкость в груди. В голове радужный туман, неспособный генерировать мысли. Хочется петь или, на худой конец, начать насвистывать дурацкий мотивчик, услышанный вчера с экрана - то ли в рекламе, то ли в концертной программе, которую в здравом уме ни за что смотреть не станешь, однако, переключая каналы, задержался на одном из них на пару секунд, заметив смазливую мордашку, и все, примитивное сочетание трех-четырех тактов, которое и мелодией-то не назовешь, засело в голове, точно птичья лапка, завязшая в липкой смоле. И вдруг краем глаза замечаешь
движение позади себя. То стелющееся по земле, то скользящее по стенам близлежащих домов, оно явно говорит о недобрых намерениях того, кто крадется за тобой следом.
        Поначалу ты стараешься сделать вид, что заметил слежку, но не придаешь этому значения: коли это мелкая шпана, задумавшая напугать, а то и обобрать случайного прохожего, то она набросится, как только поймет, что ты напуган. Если же сохранять спокойствие и самообладание, то вскоре отстанет. Но нет - тот, кто крался следом за тобой, продолжает двигаться так же быстро и бесшумно, не отставая ни на шаг. Ты непроизвольно начинаешь быстрее перебирать ногами - преследователь не отстает. Он движется то чуть левее, то чуть правее тебя, то прямо по твоим стопам. Ты чувствуешь, что страх, охвативший душу, вот-вот перерастет в панику. Наконец ты выходишь на ярко освещенную улицу, мимо идут люди, не вынашивающие никаких зловещих планов, на перекрестке возле припаркованной у тротуара патрульной машины негромко переговариваются о чем-то двое са-туратов. И тогда ты наконец решаешься остановиться и оглянуться. Тень, все время следовавшая за тобой по пятам, сжалась, скукожилась на свету, превратилась в попираемое ногами бесформенное пятно. Но это всего лишь обман. Тень затаилась, прикинувшись безобиднейшим на свете
явлением. Она выжидает момент, чтобы снова превратиться в монстра, и, когда ты не будешь этого ожидать, набросится на тебя со спины.
        Подобные мысли сами по себе никогда не уходят - требуется вычищать их из головы либо загонять так глубоко в подсознание, чтобы не напоминали о себе. Наклонившись, Ше-Киуно нашарил на полу дистанционный пульт экрана. Чтобы поскорее заснуть, Ше-Киуно обычно включал программу «Правительственный вестник» и ставил таймер на час. Под мерное журчание бессмысленных речей всенародно избранных ва-ниохов, - печать озабоченности судьбами сограждан на лице каждого второго, остальные задумчиво пялятся кто в стену, кто на пол, кто в потолок, - выдающих одну за другой прописные истины, от души приправленные банальнейшими сентенциями, заснуть проще, чем под сказку доброй нянюшки; в отличие от длинных, путаных, чаще всего откровенно бессмысленных речей народных избранников, обсуждающих очередной никому не нужный законопроект, волшебная сказка все же несет в себе определенный объем информации и, что во сто крат важнее, мощный позитивный заряд. Но смотреть «Правительственный вестник», едва открыв глаза, - это суровое испытание для психики. Сразу после пробуждения требовался звуковой поток, способный заполнить все
свободное пространство комнаты, чтобы оно не казалось угрожающе пустым и пугающе безжизненным.
        Ани включил музыкальный канал и сделал звук погромче. Слова до идиотизма жизнерадостной песенки скользили поверх сознания, не задевая ни один из чувственных центров. С таким же успехом можно было слушать многократно усиленный звук воды, мерно капающей из крана на дно металлической раковины. Звук как бы существовал сам по себе, не привязанный ни к чему существенному, и какое-то время, до тех пор, пока он не сделается навязчивым в своем однообразии, не требовалось почти никаких усилий, чтобы не обращать на него внимания.
        Встав на ноги, Ше-Киуно почувствовал неприятное головокружение. Чтобы сохранить равновесие, Ани ухватился за спинку кровати. Ладонью другой руки прикрыв глаза, он попытался заставить себя сосредоточиться на мысли о том, что он самый счастливый человек в Ду-Морке. Так советовал психокорректор, к которому Ше-Киуно время от времени обращался за помощью. Сказать по чести, Ани не очень верил в то, что психокорректор в состоянии помочь ему решить хотя бы часть проблем, но, подобно многим другим жителям города, в той или иной степени подверженным приступам никтофобии и имеющим возможность оплатить услуги дипломированного специалиста, вроде как обученного врачеванию людских душ, посещал врача главным образом для того, чтобы иметь возможность выговориться. Ну не с экраном же разговаривать, в конце-то концов, и не с двухцветным ночником!
        Но даже психокорректору Ше-Киуно не рассказывал всей правды о себе. К примеру, психокорректор не знал, что приступы головокружения случаются у Ани тем чаще, чем ближе малый цикл, когда нужно делать очередную инъекцию ун-акса. Сам Ше-Киуно проштудировал горы литературы, посвященной синдрому Ше-Варко, и нигде не нашел упоминания о таком симптоме, как головокружение. По всей видимости, это было явление психологического характера, отображающее на физиологическом уровне боязнь Ше-Киуно, что через десять малых циклов, когда придет время сделать очередную инъекцию, лекарства в обычном месте не окажется. И что тогда? Ждать, когда болезнь перейдет в активную фазу?
        Ше-Киуно знал, что болезнь его неизлечима, но сам по себе сей факт не внушал Ани страха. Ходили слухи, что в высокогорных селениях Та-Нухской области никто из местных жителей не страдает синдромом Ше-Варко, а приезжие больные спустя какое-то время забывали о своем недуге. Причина такой устойчивости к заболеванию, опять-таки по слухам, крылась в некоем таинственном смолистом веществе, что добывали горцы в глубоких пещерах. Однако документально сей факт подтвержден не был, поскольку удивительное природное средство, способное даже варка излечить, в руки академических исследователей до сих пор не попало. Ше-Киуно был склонен считать, что на пустом месте слухи появиться не могут, а следовательно, хитрые горцы просто-напросто не желают никому показывать места, где добывают таинственное снадобье, прекрасно понимая, что в противном случае сами останутся ни с чем. Одно время Ше-Киуно начал было подумывать о том, не перебраться ли в Та-Нухскую область, поближе к загадочному источнику жизни, и даже принялся копить деньги на дальнюю поездку, но очень скоро понял, насколько глупа эта затея. Деньги и
необходимость регулярно принимать ун-акс, который он получал небольшими порциями, накрепко привязывали Ше-Киуно к столице. Ун-акс не мог раз и навсегда избавить от болезни, но мог приостановить ее развитие и даже перевести заболевание в латентную фазу. У человека с синдромом Ше-Варко шансов дожить до рассвета было ничуть не меньше, чем у любого другого, при условии, что он имел возможность регулярно принимать ун-акс.
        Казалось бы, чего проще - хочешь жить, не забывай каждые десять малых циклов делать укол. На деле же все упиралось в то, что ун-акс было почти невозможно достать. Формула препарата являлась собственностью фармацевтического товарищества «Группа Медикор», которое и занималось выпуском ун-акса. По официальной версии, в состав ун-акса входил ряд биологически активных веществ растительного происхождения, достать которые Ночью, когда растения цвели и плодоносили только в оранжереях, было весьма проблематично. Однако уже не первый большой цикл ходили слухи, что «Группа Медикор» умышленно снижает темпы выпуска ун-акса, дабы поддерживать стабильно высокие цены на препарат. Косвенным подтверждением сей версии, становившейся все более популярной в народе, служило то, что отсутствующий в аптеках ун-акс можно было свободно купить на улице у барыги, вот только стоимость лекарства, проданного с рук, была в три-четыре раза выше отпускной цены производителя.
        Каждый новый кандидат в ва-цитики обещал непременно решить проблему бесперебойного снабжения нуждающихся ун-аксом по общедоступным ценам. И один из них как-то раз даже взялся было за дело. Только пыл его заметно поугас, едва вновь избранный ва-цитик понял, что без поддержки тех, в чьих руках находятся деньги, необходимые для регулярного смазывания основательно проржавевших шестерней государственной машины, долго он на своем месте не продержится. А в списке наиболее прибыльных предприятий, что составлялся по итогам большого финансового цикла, «Группа Медикор«неизменно оказывалась на третьем месте - следом за «Кен-Ове-Электроэнергия» и «Ген-модифицированными белками Ше-Матао». Вновь испеченный ва-цитик мог успокоить совесть, ежели таковая имелась в наличии, тем, что избиратели давно уже не принимают всерьез обещания тех, за кого отдают голоса.
        Задумавшись, Ше-Киуно случайно нажал кнопку на пульте и переключил экран на первый канал. Высокий плечистый ва-ниох с наголо выбритым черепом, смахивающим по форме на земляной куранский орех, - его никто даже разгрызть не пытается, зная, что скорлупа у ореха толстая и прочная, а ядрышко до смешного крошечное, - и с сытой, лоснящейся физиономией вещал с трибуны Палаты государственных размышлений что-то насчет необходимости экономить электроэнергию, для чего умник предлагал прекратить выпуск лампочек мощностью выше сорока свечей. Слушая вполуха народного избранника, Ше-Киуно попытался вспомнить, когда в последний раз ходил на выборы? По здравом размышлении выходило, что первый и последний раз Ани Ше-Киуно посетил избирательный участок двадцать два больших цикла тому назад. Выбирали городского главу. Юному Ани только-только исполнилось семнадцать, и, получив право голоса, он добросовестно исполнил свой гражданский долг. Помнится, отправляясь на избирательный участок, он надел свой лучший костюм и даже подвязал воротник рубашки шнурком с золотой нитью. К выборам ва-ниохов в Палату государственных
размышлений Ани стал на три года старше. Иллюзии по поводу демократичности всенародного волеизъявления благополучно развеялись, и Ше-Киуно со спокойной совестью выборы проигнорировал.
        Странная вещь память. Порой изо всех сил стараешься вспомнить имя или название, которое знаешь наверняка, изводишься, из кожи вон лезешь, перебирая похожие по фонетике или смыслу слова, а нужное ускользает, точно кусочек подтаявшего желе, когда пытаешься поймать его двумя пальцами. А то вдруг ни с того ни с сего память выдаст что-нибудь такое, о чем ты вроде и не думал вовсе и, казалось, давно забыл. Ну с чего, спрашивается, вспомнил вдруг Ше-Киуно о тех самых первых для него выборах городского главы, имени которого Ани, кстати, вспомнить не мог? Ладно бы, просто так вспомнил, так ведь шнурок с золотой нитью на шее - вот что оказалось главным в воспоминаниях о событиях давностью в двадцать два больших цикла. В юности, да и сейчас Ше-Киуно нечасто повязывал шнурком воротник рубашки, только в особо торжественных случаях, поэтому, отправляясь на избирательный участок, Ани слишком туго затянул шнурок и, ставя крестик в пустом квадратике выданного ему бюллетеня, думал не о том, за кого голосует и зачем он вообще это делает, а о том, как бы поскорее выбраться на улицу и распустить наконец сдавивший шею
узел.
        Поджав недовольно губы, Ше-Киуно повел подбородком, будто и сейчас чувствовал праздничный шнурок на шее, а потом еще и ладонью по шее провел, ухватил двумя пальцами кожу, оттянул и только после этого улыбнулся. Видел бы Ани эту улыбку в зеркале - самому бы тошно стало.
        Сунув ноги в теплые домашние шлепанцы, Ше-Киуно подтянул трусы, убавил звук экрана и кинул пульт на кровать. Проглотив острейшее желание немедленно заглянуть в узкий верхний ящичек письменного стола, Ани направился в ванную, чтобы добросовестно воспроизвести им же самим установленный ритуал.
        Все необходимые действия Ше-Киуно совершал не спеша. Медленно. Значительно медленнее, чем обычно. Своего рода медитация: если сосредоточить все внимание на размеренных, неторопливых, почти плывущих движениях - наклон головы, поворот кисти руки, движения пальцев, - то это помогает забыть о верхнем ящичке письменного стола. Во всяком случае, можно хотя бы сделать вид, что забыл.
        Итак…
        Взгляд скользит по столешнице - чуть шероховатый темно-фиолетовый пластик с блестящей никелированной окантовкой - и хитро, вроде как случайно, сползает вниз.
        Нет, заставляет себя улыбнуться в душе Ше-Киуно, сначала ванная. И он снова идет в ванную.
        Временами Ше-Киуно кажется, что как-нибудь, глянув в зеркало, он увидит там другого человека. Быть может, это будет он сам, но он не сможет узнать себя. Это была вовсе не игра слов, - Ше-Киуно казалось, что однажды именно так и случится, - и страх перед ужасным концом обреченных варков здесь тоже был ни при чем: настоящее превращение не имело ничего общего со страшной болезнью, до неузнаваемости обезображивающей людские тела. К тому же варки, готовые лопнуть, уже не сознают того, что с ними происходит. Что произойдет в тот момент, когда собственное лицо покажется Ше-Киуно чужим? Станет ли он другим человеком или кто-то, кого Ани даже не знает - не видел ни разу в жизни! - вселится в его тело? Ше-Киуно боялся момента перерождения так же, как боялся Ночи, - страх, причина которого остается неизвестной, противоестественная жуть, заползающая в сердце, подобно червяку, буравящему рыхлую землю, тупо и бессмысленно, - и вместе с тем ждал, когда же наконец произойдет эта странная метаморфоза, которую он сам для себя придумал. Вот только зачем? Или нет, он ничего не придумывал, а каким-то непостижимым
образом чувствовал или предугадывал то, что было предначертано судьбой?…
        Нет.
        Нет.
        И еще раз - нет.
        В том смысле, что не нужно думать о том, что не имеет смысла.
        Хотя если так рассуждать, то бессмысленной окажется сама жизнь.
        А кто сказал, что это не так? Кому удалось хотя бы раз тем или иным способом доказать обратное?
        Вода - мокрая, лед - холодный, жизнь - дерьмо. Кто это сказал?… Какая разница, кто, если так оно и есть!…
        Не думать ни о чем, просто совершать привычные простые движения, не торопясь, спокойно, очень медленно.
        Ше-Киуно поднял руку и провел ладонью по зеркалу. Все хорошо - он видит в зеркале себя. Но если очень долго смотреть на свое отражение, то рано или поздно начнешь находить незнакомые черты. Ну, например, Ше-Киуно точно помнил, что три малых цикла не выходил из дому, а следовательно, и не брился. Почему же в таком случае - он провел ладонью по подбородку - щетина едва заметна?
        Как бы там ни было, нужно побриться, хотя бы для того, чтобы завтра не задавать себе тот же дурацкий вопрос.
        Не глядя в зеркало, Ше-Киуно аккуратно расставляет на стеклянной полочке флаконы и баночки: одеколон, туалетная вода, крем для бритья. Справа на самом краю он поставил стаканчик с бритвенным станком, чтобы было удобно брать. Немножко крема на ладонь. Когда Ше-Киуно натирает щеки и подбородок кремом для бритья, взгляд его лишь скользит по отраженному в зеркале лицу, не фиксируя деталей. Свое лицо в зеркале Ани видит каждый день вот уже на протяжении тридцати девяти больших циклов. Он настолько привык к нему, что даже не замечает, как черты лица изменяются со временем, становятся более резкими и одновременно невыразительными. Сколько Ше-Киуно себя помнил, он всегда хотел быть именно таким. Он мечтал научиться растворяться в толпе, чтобы всегда и везде оставаться незамеченным.
        - Простите, вы не встречали Ани Ше-Киуно?
        - А кто он такой?
        - Трудно сказать…
        - Как он выглядит?
        - Ну… Он очень похож на вас!
        - Нет, определенно я с ним не знаком.
        Ше-Киуно нравился не столько конечный результат, сколько сам процесс бритья. Он медленно проводил лезвием по щеке, снимая одну за другой белые полоски мыльного крема, из-под которого проступала чистая розовая кожа. Одна щека, затем другая, после шея и подбородок и только в самом конце - верхняя губа. Новое лезвие не дергало, а аккуратно, почти незаметно срезало щетинки. Глядя на себя в зеркало, Ше-Киуно старался не думать о том, что, когда он брился последний раз, лезвие было тупым, но Ани, как обычно, поленился сразу заменить его, а потом забыл.
        Смыв тоненькие ниточки крема, оставшиеся на лице после бритья, Ше-Киуно так же неторопливо, старательно не замечая того, что тюбик зубной пасты заметно похудел, почистил зубы.
        Если не обращать внимания на мелочи вроде самозатачивающихся лезвий, исчезающей куда-то зубной пасты, сломанных зубочисток в одной коробочке с новыми - Ше-Киуно никогда не позволял себе подобного, - или счетов за электроэнергию, которые кто-то оплачивает без ведома владельца квартиры, то и со многими другими странностями можно смириться и принимать их как должное. Да и вообще, странным принято называть то, что происходит крайне редко и никак не вписывается в сложившуюся систему мировосприятия. А если не странность, так что тогда? Чтобы не сойти с ума, Ше-Киуно неукоснительно следовал правилу, которое сам же и сформулировал: чего нельзя понять, к тому можно привыкнуть. Впервые он произнес эти слова много, очень много больших циклов тому назад. Когда узнал, что у него синдром Ше-Варко.
        Все, туалет завершен.
        Ше-Киуно вытер лицо полотенцем, взял с угловой полочки широкую расческу, провел ею по влажным волосам и снова посмотрел на себя в зеркало. Сегодня он себе определенно нравился. Бодрый вид, здоровый цвет кожи, задорный блеск глаз. Возраст выдает только цвет волос - темно-русый. У тех, кто родился Ночью, волосы светлые, почти бесцветные. Ше-Киуно расчесал волосы на ровный прямой пробор. Он не собирался обесцвечивать волосы, подобно тем своим сверстникам, что приударяли за молоденькими девицами. Ше-Киуно был вполне доволен тем, как выглядел в свои тридцать девять, у него не было пассии, ради которой он хотел бы скинуть пять-семь больших циклов, к тому же он боялся, что с выбеленными волосами будет просто смешон. За плечами Ани остались тридцать девять больших циклов, шесть из которых пришлись на светлое время Дня, и он не собирался отказываться ни от одного из них.
        Выйдя из ванной, Ше-Киуно не спеша оделся. Майка, тонкий темно-синий свитер под горло, серые бесформенные штаны, выглядевшие так, будто он их неделю не снимал. Десять больших циклов тому назад весь Ду-Морк - молодые и старые, мужчины и женщины, - все как один носили мятые штаны. С тех пор мода раза три кардинально поменялась, а Ше-Киуно как влез однажды в мятые штаны, так больше и не вылезал из них. Можно, конечно, сказать, что он нашел свой стиль, хотя на самом деле мятые штаны были просто удобны, подходили почти к любому случаю и подолгу носились - обновлять гардероб требовалось не чаще одного раза в большой цикл. Последний аргумент был особенно весомым, поскольку Ше-Киуно не умел и не любил выбирать себе одежду. В магазин за обновой он отправлялся только в случае крайней необходимости и чаще всего покупал то же самое, во что был одет.
        Глянув на невнятно бормочущий экран, Ше-Киуно поморщился недовольно, поискал взглядом пульт и, не найдя, нажал сетевую клавишу на передней панели. Минуту-другую Ше-Киуно стоял неподвижно, опустив голову. Глядя на погасший экран, он пытался вспомнить, не забыл ли что? Да, конечно, завтрак!
        Кухня была такой крошечной, что в свое время Ше-Киуно с невероятным трудом удалось втиснуть в нее холодильник, колонку для посуды и небольшой квадратный столик. Или мебель уже стояла на своих местах, когда Ани въехал в квартиру? В датах Ше-Киуно никогда не путался. Последний раз он переехал на новую квартиру двенадцать больших циклов тому назад, на двадцать первом большом цикле Ночи. А вот почему он решил сменить место жительства? Ше-Киуно в задумчивости прикусил нижнюю губу. Кажется, он из-за чего-то повздорил с домовладельцем. Но что именно послужило причиной ссоры, Ани не помнил. Вообще-то Ше-Киуно считал себя человеком исключительно мирным и все конфликты стремился разрешать путем переговоров. Помнится, он был крайне удивлен, когда узнал, что жестоко избил домовладельца и тот собирается подавать на него жалобу в комиссию по гражданским конфликтам. Каким-то образом скандал удалось замять, но с квартиры Ше-Киуно пришлось съехать. Впрочем, впоследствии он об этом не жалел. Район, в который перебрался Ани, был респектабельнее, а потому и спокойнее, чем тот, где он жил прежде. Вот только откуда
появились деньги на то, чтобы оплачивать двухкомнатную квартиру в престижном районе?
        Для того чтобы избавиться от вопросов, ответы на которые искать так же бессмысленно, как, вооружившись театральным биноклем, считать звезды на небе, у Ше-Киуно имелось несколько наработанных приемов. Проще всего было представить, что мысли - это разноцветные костяные шары, каждый размером с кулак. Сталкиваясь с глухим стуком, они разлетаются в разные стороны для того, чтобы встретиться там с другими шарами. Наблюдая мысленным взором за игрой разноцветных шаров, очень быстро забываешь, что за смысл был заложен изначально в каждый из них. Когда же шары становятся просто шарами и не более того, остается точным ударом закатить их в темную глубину подсознания и оставить там до лучших времен, которые, быть может, и не наступят никогда. В голове пусто - значит, и на душе спокойно. Самое время, чтобы заняться завтраком.
        Ше-Киуно, не глядя, достал из морозильника одну из пластиковых коробок с готовым завтраком. У Ани имелся богатый опыт потребления быстрозамороженных продуктов, а потому он точно знал, что один завтрак отличается от другого только этикеткой на коробке. Каким бы именем, позаимствованным из гастрономической книги Дня, ни нарек свое изделие производитель, на вкус они все были одинаковы. Судя по этикетке на коробке, что волею случая оказалась в руках Ше-Киуно, сегодня на завтрак у Ани будет «овощное рагу под мясным соусом». Овощи, быть может, были и настоящие, а вот что послужило основой для создания «мясного соуса», оставалось только гадать. Две из трех коробок с продуктами быстрого приготовления, что стоят бок о бок на магазинных полках, изготовлены товариществом «Ген-модифицированные белки Ше-Матао», хранящим свои производственные секреты так же свято, как истинный ка-митар блюдет обет безбрачия.
        На всплывающее время от времени требование обнародовать исходный состав производимых товариществом продуктов ответ был неизменно один и тот же. Сначала представители товарищества делали крайне удивленные глаза - народ хочет знать, что он кушает? Да что вы говорите? Серьезно? После непродолжительной паузы они скорбно разводили руками - ну что ж, в таком случае народ вообще не будет ничего кушать. Мы останавливаем производство. На это трудно было что-либо возразить. В условиях Ночи, длящейся тридцать семь больших циклов, даже кратковременная приостановка выпуска продуктов питания таким производственным гигантом, как «Ген-модифицированные белки Ше-Матао», могла, - да что там могла, - как пить дать обернулась бы катастрофой. Кроме того, не следует забывать и о том, что «Ген-модифицированные белки Ше-Матао» неизменно вкладывали серьезные деньги в каждую предвыборную кампанию. Ходила даже шутка, от которой до истины было меньше шага: для того чтобы узнать, будет ли всенародным голосованием избран новый ва-цитик или же окажется продлен срок полномочий прежнего, нужно отпечатать только один избирательный
бюллетень и попросить заполнить его уважаемого гражданина Ше-Матао, - и быстрее выйдет, и деньги на выборах сэкономить удастся немалые.
        Содрав с пластиковой коробки целлофановую пленку, Ше-Киуно сунул завтрак в микроволновку и включил таймер на пять минут. Теперь Ани имел полное право заглянуть в верхний ящик стола. Разве нет? Ше-Киуно смущенно пожал плечами, как будто извиняясь перед кем-то за то, что собирался сделать, постучал непонятно зачем по стеклянной дверце микроволновки и не спеша направился в комнату. Войдя в спальню, Ше-Киуно еще и по сторонам посмотрел задумчиво, как будто запамятовал, что ему тут нужно. Ну да, конечно, он собирался заглянуть в стол. Вот только зачем? Ани сосредоточенно нахмурил брови и вытянул губы трубочкой, как будто собирался свистнуть. Это была игра с самим собой, которой Ше-Киуно предавался истово и самозабвенно. Чего ради? Еще один вопрос из ряда тех, задавать которые не следовало, поскольку ответов на них не существовало.
        Все еще продолжая делать вид, будто не помнит точно, что ищет, Ше-Киуно подошел к столу. Взяв за спинку стул на тонких металлических ножках, Ани приподнял его, - чтобы не беспокоить соседей внизу, - и переставил на другое место. Затем Ше-Киуно присел на стул и медленно провел ладонью по подбородку, как будто хотел проверить, хорошо ли выбрит. Теперь для того, чтобы открыть ящик стола, достаточно было протянуть руку. Но Ше-Киуно все еще медлил. Почему? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. За двадцать пять больших циклов не было случая, чтобы, заглянув в условное место, менявшееся только при переезде на новую квартиру, Ше-Киуно не обнаружил там кредитку и ампулу с ун-аксом. Казалось бы, пора привыкнуть. Но всякий раз, перед тем как убедиться в том, что все осталось, как прежде, а значит, чудеса продолжаются, Ани чувствовал, как сердце начинает колотиться с такой силой, точно вознамерилось проломить ребра и выпрыгнуть из грудной клетки. Что, если на этот раз он ничего не найдет? Ага! Хороший вопрос? В рейтинге вопросов, способных поставить Ше-Киуно в тупик, он занял бы первое место, опередив даже
вопрос о смысле жизни, хотя последний, бесспорно, начал занимать Ани несколько раньше. Да только что толку, если к ответу на него он с тех пор не приблизился ни на йоту. Протягивая руку за лекарством и деньгами, Ше-Киуно самому себе бывал противен, поэтому обычно, прежде чем заглянуть в стол, Ани какое-то время сидел неподвижно, сложив руки на коленях. Нужно было успокоиться, собраться с мыслями и, самое главное, решить, что он станет делать, если вдруг… Вот он, искомый смысл жизни!
        Извещая о том, что время вышло, звякнул таймер микроволновки. Вздрогнув всем телом, Ше-Киуно с отчаянной решимостью выбросил правую руку вперед и дернул на себя ящик стола. Зацепившись за что-то, ящик с первого раза не открылся. Вскочив на ноги, Ше-Киуно в полный голос выругался, помянув и Ку-Тидока, и Пи-Риеля, и детей его вместе с матерью, да еще и Ше-Шеола до кучи, что было сил ударил кулаком по столу в том месте, где находился ящик, и снова рванул на себя. Если бы кому-то в этот миг удалось заглянуть Ани в глаза, он увидел бы в них не злость и не надежду, а лишь отчаяние - такое, что хоть головой вперед в окно, проламывая жалюзи и сдирая кожу о стекло. Да возрадуется Создатель тому, что, когда Ше-Киуно открыл ящик стола, рядом с ним никого не было.
        Ани Ше-Киуно судорожно вздохнул - точно подтаявший кусок маргарина проглотил, поднял ослабевшую руку и провел кончиками пальцев по лбу, влажному от выступившей испарины. Все было на месте - и кредитка на предъявителя, и ампула с ун-аксом. Ани попытался улыбнуться - не кому-то, кто мог наблюдать за ним, а самому себе, - но улыбка получилась болезненно-вымученной, способной не приободрить, а скорее вывести из себя, как насмешливая гримаса. Протянув руку, Ше-Киуно провел пальцами по кредитке, затем двумя пальцами подхватил ампулу с лекарством - небрежно так, вроде как ненужную вещь из стола выбросить хотел, и свободной рукой задвинул ящик. Поднеся зажатую меж пальцев ампулу к глазам, Ани слегка встряхнул ее. Пять миллилитров запаянной в стекло чуть желтоватой жидкости, дарующей возможность жить спокойно еще десять малых циклов. Всего десять малых циклов - немного, если не думать о том, что они могут оказаться для тебя последними. Десять малых циклов, каждый из которых украден у кого-то, кто не смог купить очередную ампулу ун-акса.
        Нет, Ше-Киуно никогда не чувствовал себя виноватым перед теми, кому было суждено превратиться в уродливых варков, потерять рассудок, сгнить заживо и лопнуть, подобно запущенному в стену перезрелому каскору. Даже в мыслях Ани не причислял себя к их числу. Он существовал сам по себе, в стороне от прочих людей, от города, в котором жил, по улицам которого должен был ходить. Он в полной мере воспринимал окружающий мир, но не считал себя его частицей. Мир не был добр к нему, так почему же он должен испытывать сострадание к кому бы то ни было? Ше-Киуно совершал свой путь сквозь Ночь, из пустоты небытия изначального к пустоте окончательного небытия. В отличие от тьмы, пустота не внушала ему страха, но, прежде чем погрузиться в нее, Ани необходимо было увидеть рассвет - единственный в его жизни. Чтобы дожить до рассвета, он должен использовать ампулу, которую держал в руке. И никаких угрызений совести.
        Ше-Киуно достал из стола пневмошприц, привычным движением большого пальца откинул защелку приемной ячейки, вложил в нее ампулу, снова закрыл и оттянул поршень. Приложив конец шприца к предплечью, Ани прикрыл глаза и нажал на спуск.
        Едва слышный хлопок воздуха, загнавший лекарство под кожу.
        Все.
        Никаких ощущений.
        Порой Ше-Киуно даже хотелось чувствовать после инъекции боль, ну на худой конец хотя бы жжение в том месте, где был введен препарат. Так нет же - ничего! Поди угадай, ун-акс был в ампуле или же подкрашенная водица?
        Ше-Киуно вынул из шприца использованную ампулу с раздавленной головкой, понюхал ее для чего-то и кинул в мусорную корзину. Шприц - на место, в стол, - до следующего раза. Теперь можно было и кредитку проверить.
        Вложив пластиковый прямоугольник в контрольный кармашек бумажника, в котором еще оставалось несколько мелких купюр, Ше-Кентаро удостоверился в том, что стал богаче ровно на тысячу триста рабунов. Если разделить на сто, то получится счастливое число, соответствующее количеству детей, родившихся от брака властителя судеб Ку-Диока со смертной девой Торн из рода Ут-Крок. Ше-Киуно нравились древние боги и истории об их деяниях. Ортодоксальная церковь Ше-Шеола подобный интерес не одобряла, но Ше-Киуно не было до этого никакого дела, и он не собирался, подобно многим, создавать хотя бы видимость соблюдения основополагающих религиозных обрядов. Ка-митаров, пытавшихся всучить ему книгу То-Кабра по явно завышенной цене, а заодно предлагавших изгнать из квартиры призраков Ночи, Ше-Киуно гнал с порога, не стесняясь. А ежели изгнанный служитель культа Ше-Шеола нацеливался на то, чтобы пометить его дверь желтым крестом, Ше-Киуно показывал церковнику похожий на пистолет пневмошприц, после чего даже самый отчаянный ка-митар обращался в бегство.
        Тысяча триста рабунов - более чем достаточно, чтобы не задумываться о том, как прожить десять малых циклов. Можно даже позволить себе поразвлечься - засесть часов на пять в каком-нибудь приличном кабаке, где играет живая музыка, выпить как следует и, может быть, познакомиться с какой-нибудь очаровательной представительницей противоположного пола, не отличающейся особой строгостью нравов. Да, пожалуй, так он и сделает. И не станет он думать о том, откуда взялись кредитка и лекарство. Пусть это будет просто чудо. Чудо, повторяющееся с периодичностью в десять малых циклов и ни разу за пятнадцать больших циклов не сбившееся с графика. А почему бы и нет, если другого объяснения все равно не существует? Если пытаться найти разумное объяснение происходящему, то следовало предположить, что, пока Ше-Киуно спал, некий таинственный благодетель незаметно проник в запертую квартиру, прокрался в спальню Ани, положил в стол кредитку и лекарство и так же тихо и незаметно ушел. Бред полнейший. Легче поверить в чудо. Или просто обо всем забыть.
        Ше-Киуно поступил так, как делал на протяжении вот уже многих больших циклов, - захлопнул бумажник и сунул его в карман.
        На кухне в микроволновке ждал остывающий завтрак, есть который Ани не собирался.
        Глава 3
        Свет делает тьму контрастной.
        Наверное, именно поэтому, когда идешь со стороны окраины, кажется, что Предрассветная улица расширяется, подобно устью реки, перед тем как влиться в площадь Согласия. Расположенная неподалеку от центра города улица, на которой размещались по большей части мастерские фотохудожников, небольшие видеосалоны, аптеки, книжные магазины и дорогие - очень дорогие! - магазины одежды, оставалась тихой и спокойной. Двухрядное движение почти не мешало прогуливающимся по ярко освещенным тротуарам компаниям и парочкам. Горожанам нравилось то, что на Предрассветной много красивых витрин, нравились добрые, улыбающиеся лица прохожих, нравились ровные, вымощенные булыжником мостовые, нравилось, как после дождя растекаются по ним лужи, а в лужах мерцают отсветы фонарей. Даже само название улицы - Предрассветная - казалось, несло в себе некий высший смысл: каждый из тех, кто отбивал каблуками свой собственный ритм на ее звонких мостовых, мечтал, конечно, о чем-то личном, но все они надеялись дожить до рассвета.
        Именно сюда, в секторное управление са-турата на Предрассветной улице, ехал порой через весь город Ше-Кентаро, чтобы сдать отловленного варка, хотя мог сделать это в любом другом месте. Причина была достаточно веской для того, чтобы жечь бензин: в секторном управлении на Предрассветной работал не сказать чтобы друг, но хороший знакомый Ше-Кентаро. Старшего инспектора са-турата Торо Ше-Марно Ону знал без малого пятнадцать больших циклов - почитай, с тех самых пор, как начал варков собирать. Благодаря этому знакомству Ше-Кентаро не приходилось подолгу просиживать в канцелярии управления, заполняя кучу никому не нужных форм только ради того, чтобы получить причитающееся по закону вознаграждение.
        В силу жизненной необходимости Ону то и дело приходилось иметь дело со служащими, приписанными к тем или иным деталям, а то и вовсе к запчастям впечатляюще огромной и дико неповоротливой государственной машины. В результате длительных наблюдений за этой особой породой людей Ше-Кентаро пришел к выводу, который вряд ли можно назвать оригинальным: чем ниже должность госслужащего, чем меньшими полномочиями он наделен, тем больше у него гонора и тем труднее иметь с ним дело нормальному человеку, привыкшему разговаривать на языке живых людей и ничего не смыслящему в канцелярской тарабарщине. Подсунет эдакий канцелярский чмур ничего не подозревающему посетителю анкету из ста сорока восьми пунктов, которую требуется аккуратно заполнить печатными буквами в строгом соответствии с образцом, а между тем заляпанный чернилами и затертый едва не до дыр образец упрятан под мутным поцарапанным листом плексигласа, так что разобрать на нем что-то практически невозможно, да к тому же вокруг толкутся еще человек десять, каждый с такой же анкетой в руках. Что, спрашивается, бедолаге делать? Естественно, идти на поклон
все к тому же чмуру, вообразившему себя Ку-Тидоком новоявленным: кого хочу - казню, кого хочу - милую. И ведь хочешь не хочешь, все время приходится иметь дела то с бумажками, бесполезными и бессмысленными, то с людишками никчемными, бумажками этими распоряжающимися, поскольку все в целом это называется системой государственного управления, ма-ше тахонас ее к Нункусу!
        В довершение всего рядовые са-тураты здорово недолюбливали таких, как Ше-Кентаро. Пареньки из глухих провинций, лишь недавно ступившие на мостовые Ду-Морка, почему-то были уверены в том, что премиальные ловцов - это деньги, которые могли бы оказаться в их карманах. Ясное дело, считать чужие деньги все мастера. Вот только взялся бы кто из этих умников в униформе по доброй-то воле за ту работу, что тащили на себе ловцы? То-то и оно! Одно дело - начистить физиономию мальчишке, стащившему радиоприемник из машины, и совсем другое - с варком дело иметь, которому по сути-то и терять уже нечего. Не одному Ше-Кентаро доводилось слышать истории о ловцах, подцепивших болезнь Ше-Варко. Одних варки кусали, других царапали, а Ше-Лойхо, с которым Ону был знаком семь больших циклов, заболел после того, как слюна плюнувшего ему в лицо варка попала на слизистую глаза.
        В секторном управлении са-турата на Предрассветной улице все вопросы решались легко и просто. Ше-Кентаро сдавал варка дежурным, расписывался в ведомости и выходил на улицу. Минут через десять-пятнадцать к нему подходил старший инспектор Ше-Марно и вручал конверт с деньгами. Порой Ше-Кентаро удивлялся, с чего это вдруг Ше-Марно делает ему поблажки? Ведь если бы ко всем ловцам было такое отношение в управлении на Предрассветной, так все они только здесь бы и толклись. Ону вопросов на сей счет никогда не задавал - не страдал Ше-Кентаро чрезмерным любопытством, которое, как известно, не одну живую тварь сгубило, - а Ше-Марно вел себя так, словно для него все это в порядке вещей. Так все оно и шло: Ше-Кентаро доставлял в управление варков, а Ше-Марно аккуратно и без проволочек выплачивал ему премиальные.
        Небольшое трехэтажное здание управления са-турата располагалось во внутреннем дворике позади магазина готовой одежды. Дорогой, надо сказать, магазин. Ше-Кентаро как-то зашел в него, рассчитывая купить новую куртку взамен той, что после доставки в управление очень уж несговорчивого варка пришлось выкинуть, да вскоре вышел, озадаченно затылок почесывая. На Предрассветной все магазины недешевы - такой уж район, излюбленное место отдыха горожан с достатком, - но то, что Ше-Кентаро увидел в магазине одежды, превосходило все разумные пределы. Впрочем, все зависит от начальной точки отсчета - что принимать за показатель разума? Ше-Кентаро сам определил для себя те границы, в которых надеялся удержаться, несмотря на ежедневный кошмар, в каком приходилось жить. Но, может быть, это и есть самое настоящее безумие, которое ловцу приходится принимать за норму только потому, что он не в состоянии из него выбраться? Что, если адекватно оценивать происходящее вокруг способен лишь тот, кто не задумываясь выкладывает за брюки, которые, быть может, и не наденет ни разу, сумму, что Ше-Кентаро получает за двух
доставленных в управление варков? Мир, погруженный во тьму, выворачивает наизнанку все привычные представления, делает простое сложным, абсурдное - возможным, нелогичное - понятным всем и каждому.
        Приезжая в управление са-турата на Предрассветной, Ше-Кентаро оставлял машину на служебной стоянке. Это тоже была привилегия и еще одна причина, по которой Ше-Кентаро предпочитал сдавать варков старшему инспектору Ше-Марно. В другом управлении са-турата дежурный ни за что не позволит ловцу поставить свою машину на служебную стоянку. Приходится парковаться на платной автостоянке и с полквартала тащить упирающегося варка, делая при этом вид, что не замечаешь презрительных, а то и откровенно ненавидящих взглядов прохожих. Или же ставить машину у тротуара, зная, что, вернувшись, непременно встретишь возле нее довольно ухмыляющегося са-турата из того же самого управления, в котором ты только что побывал, мечтающего лично вручить тебе квитанцию штрафа за неправильную парковку.
        Вот тоже парадокс - в отношении са-туратов гражданское население настроено вполне терпимо. Конечно, всенародная любовь к са-туратам была всего лишь мифом, что, выполняя госзаказ, упорно пытались вживить в умы и души граждан работники средств массовой информации. Про са-туратов рассказывали анекдоты, но насмешка - это ведь еще не презрение и уж тем более не проявление враждебности. Ловцам же постоянно приходилось сталкиваться и с тем и с другим. Порой Ше-Кентаро думал, все дело в том, что в своей серой униформе все са-тураты на одно лицо. А если шлемы защитные с забралами нацепят, - иначе они на операцию и не выезжают, - так и вовсе лица не разглядеть. Ну как, скажите на милость, можно ненавидеть серую безликую однородную массу? Ловец же - вот он, стоит перед всеми с открытым лицом. Стыдиться ему нечего, потому что он честно зарабатывает свои деньги, выполняя работу, за которую возьмется далеко не каждый. Да, несомненно, работа у ловца не в пример грязнее, нежели у са-турата, так ведь и результативность ее не в пример выше. Если бы не ловцы, варки давно бы уже заполонили Ду-Морк. Ше-Кентаро даже
думать не хотел, сколько он один их собрал за истекший большой цикл. Но с каждым циклом варков в столице становилось все больше. Что происходило в провинциях, достоверно известно не было. Во всяком случае, Ше-Кентаро информацией на сей счет не располагал. Да его это не очень-то и занимало. Есть больные, так будут и ловцы - вот и весь сказ. А как же иначе?
        И все равно, хотя управление са-турата на Предрассветной улице не было похоже на другие, Ше-Кентаро предпочитал не задерживаться там дольше необходимого. Сдал варка, заполнил все необходимые бумаги - и на выход. Двор управления, обнесенный невысоким забором, ярко освещен софитами, как площадка для той-пена, фонарных огней, освещающих подъезды соседних домов, почти не видно, потому и кажется, что тьма за забором непроглядная, как выросший до гигантских размеров чернильный монстр. В детстве Ше-Кентаро пририсовывал множество щупальцеобразных конечностей кляксам, то и дело забиравшимся в его ученические тетради, а после жаловался, что это чернильные монстры мешают ему заниматься. Вот и сейчас - стоишь на ярко освещенном крыльце управления, а из-за забора на тебя пялит безумные глаза притаившийся в темноте чернильный монстр. Только и ждет, чтобы схватить. И если вдруг когда-нибудь все софиты разом погаснут…
        Ше-Кентаро сбежал с крыльца, быстро, но все же стараясь, чтобы это не было похоже на позорное бегство, пересек двор, не глядя, сунул в руки дежурному разовый пропуск и выбежал за ворота. Тугой резиновый обруч, сдавивший грудь, растянулся, ослаб, сделался почти незаметным. Ше-Кентаро нырнул в подворотню и выбежал на главную улицу. Странно, но страх темноты, персонифицированный в образе чернильного монстра, охватывал Ону только при выходе из здания управления са-турата. Вероятно, все дело в том, что, когда он тащил в управление варка, думать приходилось совсем о другом. Например, о том, как глянула на тебя та симпатичная девушка с длинными светлыми волосами, гладко зачесанными назад, когда ты входил в подворотню, волоча за собой плачущего мужчину со скованными руками. Интересно, что она подумала? Тут многое имеет значение. Например, известно ли ей о секторном управлении са-турата, прячущемся во дворике позади модного магазина? А еще заходила ли она когда-нибудь в этот магазин? Кстати, сам ты на ее месте что подумал бы?…
        Ше-Кентаро вышел на улицу, освещенную яркими радостными огнями. Светом заливали проезжую часть и тротуары фонари, похожие на странных гигантских насекомых, с высоты своего огромного роста удивленно наблюдающих за людьми, мельтешащими у них под ногами. Разноцветными огнями мерцала рекламная иллюминация в окнах магазинов. Люди, проходившие мимо Ону, держали в руках разноцветные бумажные фонарики или выбрасывающие снопы ярких искр шутейские огни. И каждый, с кем случайно встречался взглядом Ше-Кентаро, приветливо ему улыбался. Конечно, ведь сейчас они не видели в нем ловца варков. Он был только прохожим, по какой-то непонятной для окружающих причине выпавшим из потока гуляющих. И все же Ону потребовалось какое-то время для того, чтобы прийти в себя и тоже начать улыбаться в ответ.
        Все было хорошо.
        Очень хорошо.
        Удивительно хорошо.
        Настолько хорошо, что это казалось невозможным.
        А потому вызывало настороженность.
        Ше-Кентаро знал, что улыбка, которой он одаривал весело машущие ему фонариками влюбленные парочки, была искусственной. Вымученной. Улыбка была привычной маской, за которой ловец прятал свое истинное лицо, хотя и сам не знал, от кого и зачем. Или все же знал, но не желал самому себе признаться?…
        Продолжая растягивать губы в резиновой улыбке, похожей на ту, что малюет на своем лице клоун, которого через пару минут на арене станут бить палкой, чтобы рассмешить заплатившую за представление публику, Ше-Кентаро затравленно глянул по сторонам. Проще всего вернуться домой, запереться в квартире, включить музыку так громко, чтобы не слышать, как соседи станут стучать в стену, не раздеваясь, упасть на кровать, уставиться в потолок и пролежать так малый цикл. А может быть, и два. Пока не захочется есть. А аппетит после работы с варками пропадает надолго.
        Но прежде следовало дождаться инспектора Ше-Марно, который должен принести конверт с премиальными. Они договорились встретиться у дверей управления, но, выйдя на улицу и не увидев Ше-Кентаро, инспектор догадается, где его искать. За большие циклы их знакомства такое уже случалось не раз. Но ни разу инспектор Ше-Марно не спросил Ше-Кентаро, почему он не дождался его в условленном месте. Может быть, ему это просто неинтересно? Ше-Кентаро придерживался именно такой версии, потому что ему очень хотелось в это верить. Ону дорожил добрыми отношениями со старшим инспектором Ше-Марно и надеялся, что тот никогда не станет задавать ему вопросы, на которые он не хочет отвечать. Казалось бы, как все просто. Но на самом деле нет ничего более сложного, не поддающегося взвешенному анализу и беспристрастной оценке, чем отношения между людьми.
        Ше-Кентаро прошел мимо сияющей витрины, в которой были выставлены огромные двуручные вазы и устрашающих размеров кувшины с тонкими длинными горлышками, напоминающие диковинных птиц, которых Ону видел в книге по истории. Если верить учебнику, до Первого великого затемнения такие птицы обитали на континенте Кен-Ино. В те времена в Кен-Ино жили не только удивительные птицы с длинными изогнутыми шеями - название их Ше-Кентаро, как ни старался, не мог вспомнить, - но и люди. Много людей. История гласит, что жители Кен-Ино нередко устраивали набеги на Кен-Ове, переправляясь через разделявший их океан на огромных кораблях с рядами пушек по обоим бортам, позволявшими обстреливать прибрежные крепости. Трудно сказать, что они искали в чужой земле.
        Как-то раз Ше-Кентаро смотрел по телевизору передачу, в которой высказывалось предположение, что астрономы Кен-Ино каким-то образом умудрились заранее вычислить дату Первого великого затемнения, после чего верховный ва-цитик Кен-Ино бросил все свои силы на завоевание Кен-Ове - единственного места на всей планете, где у людей был шанс выжить. Но Кен-Ове, не обладавший таким же мощным боевым флотом, как у Кен-Ино, выдержал многолетнюю осаду и победил в решающей битве, ценой которой, как оказалось, была жизнь нации. Правда, поговаривали, что победа была одержана не за счет беззаветной доблести воинов Кен-Ове, а благодаря налетевшему внезапно урагану.
        Не виданный по своей силе шторм, пять малых циклов кряду бушевавший на всем южном побережье Кен-Ове, потопил или выбросил на берег большую часть вражеских кораблей, доставивших главные ударные силы Кен-Ино. У противника уже не оставалось времени, чтобы собрать новый флот для штурма неприступных берегов Кен-Ове. Наступило Первое великое затемнение, и государства Кен-Ино не стало. А Кен-Ове, в несколько раз уступавшее своему великому соседу как по размерам, так и по численности населения, выжило. И продолжает жить, несмотря на то что, вопреки заявлениям оптимистов, День и Ночь так и не сделались короче. Кто так распорядился - судьба или история? Впрочем, какое это сейчас имеет значение? Ночью Кен-Ино скован льдами, Днем превращается в раскаленную пустыню. Ни одна из восьми экспедиций, побывавших в Кен-Ино, не смогла обнаружить никаких признаков жизни. Судя по документам, обнаруженным в столице Кен-Ино, все его жители погибли в Первое великое затемнение.
        Но, глядя на вазы и кувшины, казавшиеся вырезанными из гигантских осколков стекла горных духов, что добывали в Та-Пардитских горах, Ше-Кентаро думал не о тех, кто умер, не дожив до наступления нового Дня, а о том, для чего стоят здесь эти сосуды. Чтобы привлечь внимание праздно гуляющей публики, или же они действительно выставлены на продажу? Всякий раз, проходя мимо этой витрины, Ше-Кентаро задавал себе один и тот же вопрос. И каждый раз не находил ответа. Можно было зайти в магазин, чтобы поинтересоваться выставленными в витрине изделиями, но Ше-Кентаро опасался, что, когда услышит цену уникальных изделий, вид у него будет невообразимо глупый. Оказаться поставленным в глупое положение, когда чувствуешь себя абсолютно беспомощным и не можешь вразумительно ответить на заданный тебе вопрос, не потому, что не знаешь ответа, а потому, что мысли разбегаются в разные стороны, точно грызлы по углам, - Ше-Кентаро боялся этого больше, чем быть запертым в одной клетке с вот-вот готовым лопнуть варком.
        На углу здания стояла палатка торговца горячим джафом, украшенная по углам гнутыми стеклянными трубками, по которым время от времени пробегали разноцветные огни. Джаф у него, как и все на Предрассветной, стоил едва ли не вдвое дороже, чем в любом другом месте. Но зато напиток, как и положено, подавался в парпаре - сосуде овальной формы, сделанном из теплоизоляционного пластика, с небольшим отверстием в верхней трети, куда вставляется раздавленная на конце соломинка, чтобы крупинки распаренного джафа не попадали в рот. Прежде в качестве сосудов для традиционного напитка жителей Кен-Ове использовали вычищенную скорлупу парпаровых орехов - отсюда и происходит название. Но нынче такой увидишь разве что только в музее. Или в доме какого-нибудь невозможно богатого сноба, не знающего, куда деньги девать. Даже на официальных приемах в резиденции ва-цитика джаф подавали в пластиковых парпарах. Хотя скорее всего делалось это не в целях экономии, а для того, чтобы не раздражать понапрасну потенциальных избирателей.
        Взяв предложенный ему парпар, Ше-Кентаро сделал шаг в сторону и остановился на границе света и тени. Тень была бледная, едва приметная, не внушающая не то что страха, а даже легкого беспокойства, но все равно Ону старался держаться от нее в стороне - срабатывал не разум, а инстинкт. Поймав губами соломинку, Ше-Кентаро осторожно потянул напиток. Джаф оказался что надо: чуть горячее - и можно обжечься, немного прохладнее - и не почувствуешь густого терпкого вкуса настоящего джафа. И сахара было добавлено точно в меру - только чтобы слегка ослабить смолянистую горечь, но не полностью подавить ее. Ше-Кентаро сделал глоток и довольно улыбнулся. Удивительный напиток джаф. Казалось бы, ничего особенного, просто горячий отвар перетертой в пыль древесной коры, а выпьешь - и сразу жизнь другой кажется. Сердце радуется непонятно чему, а душа как будто радостно повизгивает, точно приласканный щенок. Или только он один, Ше-Кентаро, это чувствует, а другие пьют джаф, просто чтобы жажду утолить или согреться в ненастный день? Вот бы спросить у кого.
        Не вынимая соломинки изо рта, Ше-Кентаро скосил взгляд на невысокого мужчину плотного телосложения, ожидавшего у окошка палатки, когда ему приготовят джаф. Лицо у мужчины красное, очень недовольное. Дышит тяжело, как будто бежал к палатке с джафом, и то и дело вытирает платком коротко стриженный затылок. Было в нем что-то неприятное. Быть может, та нервозная суетливость, с которой он постукивал пальцами по прилавку, как будто желал таким образом поторопить готовившего джаф парня? Или то, как он неловко переступал с ноги на ногу? Глядя на него, можно решить, что он пытается сохранить равновесие, стоя на зыбкой, уплывающей из-под ног почве. Как бы там ни было, спрашивать у потного толстяка, чем ему нравится джаф, Ше-Кентаро не стал. Да и что мог сказать ему этот тип? В лучшем случае какую-нибудь банальность. В худшем - гадость. И в любом случае он будет прав - не пристало приличному гражданину приставать к незнакомцу с глупыми вопросами.
        Ше-Кентаро повернул в сторону улицы, собираясь вернуться к ведущему во двор проулку, и едва не столкнулся со старшим инспектором Ше-Марно.
        - Джаф попиваешь? - улыбнулся инспектор.
        Ше-Кентаро улыбнулся в ответ - растерянно и немного смущенно. Обычно он внутренне готовился к встрече со старшим инспектором - придумывал слова, которые нужно будет сказать, когда тот протянет ему конверт с деньгами, подбирал соответствующее выражение лица, еще парочку расхожих фраз, что непременно следовало произнести, прежде чем расстаться, но сегодня Ше-Марно застал его врасплох, когда Ону думал совершенно о другом.
        - Твое, - Ше-Марно протянул Ону плотный синий конверт.
        Ше-Кентаро взял конверт свободной рукой, помял его пальцами и сунул во внутренний карман куртки.
        - Пересчитывать не будешь? - без улыбки спросил инспектор.
        Ше-Кентаро отрицательно мотнул головой и, чтобы как-то оправдать свое молчание, принялся старательно тянуть джаф через соломинку. Но, когда Ону оторвался от торчащей из парпара соломинки, Ше-Марно все так же стоял рядом и смотрел на него. Странный взгляд у инспектора. Очень странный. Ше-Кентаро предпочел бы, чтобы Ше-Марно смотрел на него насмешливо, но нет, взгляд инспектора спокоен и сосредоточен. Знать бы, о чем он сейчас думает?
        - Джаф нужно пить, пока он горячий, - произнес Ше-Кентаро смущенно, словно оправдываясь за что-то, чего и сам не понимал.
        - Верно, - коротко кивнул Ше-Марно. - Иначе не возрадует он душу.
        Принявшийся было снова за джаф, Ше-Кентаро от удивления едва не поперхнулся - инспектор почти в точности повторил его мысли. От неожиданности такого совпадения Ону даже не обратил внимания на то, что Ше-Марно всего лишь процитировал строчку из известного стихотворения, которое в школе учил каждый. А Ше-Марно словно ничего и не заметил - полез в карман, достал бумажник.
        - Тебе еще парпар взять?
        Ше-Кентаро вконец растерялся. Парпар, что держал он в руке, почти опустел, допить можно было одним глотком, и, в принципе, Ону был не прочь выпить еще джафа. Но предложение Ше-Марно было слишком уж необычным. С чего бы вдруг старшему инспектору секторного управления са-турата угощать ловца варков?… Хотя если подумать, то почему бы, собственно, и нет? Сейчас они не инспектор и ловец, а просто знакомые, мирно прогуливающиеся по залитой разноцветными огнями иллюминации Предрассветной улице. Они сейчас ничем не отличаются от прочих прохожих.
        - Ну так что? - Ше-Марно помахал зажатой между пальцами синей купюрой в десять рабунов.
        Чувство настороженности, давно уже ставшее привычным и включавшееся почти автоматически, стоило Ше-Кентаро выйти за порог своего дома, надежно блокировало все остальные нервные реакции. Да, Ше-Кентаро был не прочь выпить еще парпар джафа. Да, Ше-Марно был ему приятен, и компания старшего инспектора была интересна Ону. Но подсознание тут же выбрасывало предательский вопрос: с чего это вдруг инспектор са-турата приглашает ловца выпить с ним джафа? Ше-Кентаро быстро перебрал в уме все возможные варианты и не нашел ничего, от чего можно было бы оттолкнуться. Так что же ответить на предложение Ше-Марно? Ону всегда старался работать чисто, не нарушая явно правил, установленных для ловцов. Незарегистрированный парализатор и баллончик с антисептическим спреем, купленный у барыги, Ше-Кентаро предусмотрительно оставил в машине. В карманах у него только бумажник и удостоверение личности. Да, еще конверт, что вручил инспектор. В любом случае разумно было бы отказаться от предложения Ше-Марно, дабы не искушать судьбу, которая и без того не слишком-то благосклонна к ловцам варков. Но для отказа требовался
благовидный предлог. А Ше-Кентаро как назло не мог ничего придумать - импровизации всегда давались ему с трудом и чаще всего получались какими-то вялыми и неубедительными. В конце концов Ону непременно бы что-нибудь да придумал, но Ше-Марно ни на секунду не выпускал его из-под контроля.
        - Эй, Ону, ты, часом, не заснул? - Синяя банкнота порхала по воздуху перед глазами, не позволяя сосредоточиться ни на чем другом и, по сути, не оставляя Ше-Кентаро выбора.
        Ону одним глотком допил джаф, кинул парпар в корзину для мусора и суетливо полез в конверт за деньгами.
        - Э, нет, оставь. - Инспектор ловко спрятал банкноту в кулак и легонько толкнул Ше-Кентаро в плечо. - Я угощаю.
        Ше-Кентаро не успел ничего ответить - снова начал сортировать слова, пытаясь выбрать нужные, а Ше-Марно уже расплачивался с продавцом джафа. Ону быстро огляделся - как в квартире варка, когда нужно первым делом определить источники потенциальной опасности и наметить путь к отступлению. В данной ситуации это не имело никакого смысла, но опять-таки сработал не то профессиональный навык, не то природный инстинкт: если чувствуешь опасность, нужно первым делом думать о том, куда бежать.
        - Прошу, - Ше-Марно с улыбкой протянул Ону парпар со свежесваренным джафом.
        - Спасибо, - поблагодарил Ше-Кентаро.
        Инспектор сделал глоток. Глядя на него, Ше-Кентаро также поднес соломинку к губам.
        - Может быть, пройдемся? - предложил Ше-Марно и взглядом указал в сторону площади Согласия.
        Место, где они стояли, и в самом деле было не очень удобным. Шумный поток гуляющих обтекал их, прижимая к стеклянной витрине, в которой мелькали разноцветные огни - так часто и так ярко, что рябило в глазах. Отказываться было просто глупо, поэтому Ше-Кентаро ничего не ответил, лишь плечом дернул: мне, мол, без разницы. Ше-Марно едва заметно улыбнулся, переложил парпар в левую руку, правой деликатно взял Ону за локоток, и они зашагали не спеша вниз по улице, туда, где разливалось озеро света, которое они собирались переплыть.
        - У меня же машина! - спохватился вдруг Ше-Кентаро. - Я ее на стоянке оставил!
        - Так что ж с того? - мягко улыбнулся инспектор. - Это же стоянка управления са-турата.
        - Так те же са-тураты… - начал было Ше-Кентаро.
        - Ничего с твоей машиной не случится. - Ше-Марно поплотнее прижал локоть спутника и доверительным тоном добавил: - Я отвечаю.
        Пользуясь тем, что в свободной руке у него был парпар с джафом, Ше-Кентаро ухватился за спасительную соломинку. Ону не понимал, какого ответа ждет от него Ше-Марно, но полагал, что, пока пьет джаф, молчание его по крайней мере не выглядит невежливым. Джаф, хотя и горячий, почему-то показался Ше-Кентаро совершенно безвкусным. А толпа, слева и справа обтекавшая гуляющих под руку инспектора и ловца варков, уже не выглядела праздничной. Теперь Ше-Кентаро казалось, что каждый из тех, чьи лица на мгновение возникали перед ним и снова растворялись в многоликой людской массе, пришел сюда для того, чтобы решить какой-то очень важный, не терпящий отлагательства вопрос. Иначе почему в их быстрых, суетливых, а порой даже нервных взглядах сквозит только озабоченность, слегка оттененная тоской? Почему все они так напряжены? Ма-ше тахонас, чего все они боятся? Они же свободные люди! И наверняка каждый, кого ни спроси, свято верит в то, что никогда и ни за что, ни при каких обстоятельствах не подцепит болезнь Ше-Варко. Естественно! Ше-Варко - это болезнь низов, где скапливаются исключительно отбросы общества! Во
всяком случае, такова официальная версия, утвержденная Министерством гражданского здоровья. Но ловцы-то знают, что это не так. Однако все как один держат язык за зубами - нет такого ловца, что любил бы болтать о своей работе. Интересно вам было бы послушать о том, как лопается распухший варк?
        - Ты давно работаешь ловцом?
        И вновь Ше-Кентаро не сразу нашел, что ответить, - настолько созвучным его мыслям оказался заданный инспектором вопрос. Какое ему дело до работы ловца? Ше-Кентаро ухватился губами за соломинку - из пустого парпара раздался характерный звук. Ше-Марно взял из руки Ше-Кентаро опустевший парпар и поставил его на край лотка, мимо которого они проходили. Лоточник удивленно посмотрел сначала на парпар, потом на Ше-Марно, но так ничего и не сказал.
        - Хочешь? - инспектор протянул Ше-Кентаро свой парпар, в котором еще оставался джаф.
        - Нет, спасибо, - отрицательно мотнул головой Ону.
        - Я спросил тебя о твоей работе, - напомнил Ше-Марно.
        - Ну… - замялся Ше-Кентаро, сам не зная почему. Интерес, что проявлял к работе ловца Ше-Марно, казался странным, но в то же время вопрос его как будто не таил в себе никакого подвоха. Быть может, он просто старается поддержать беседу? - Пятнадцать больших циклов… Что-то около того.
        - Девятнадцать, - уточнил Ше-Марно.
        Ше-Кентаро искоса глянул на инспектора. Ше-Марно смотрел не на собеседника, а на застекленную витрину, в которой были выставлены муляжи животных и птиц. Не так давно, непонятно, с чего вдруг, возникла мода украшать квартиры подобными изделиями. Ше-Кентаро это казалось проявлением древней первобытной дикости. Но свое мнение он, как обычно, держал при себе. В конце концов, никому нет дела до того, что думает по тому или иному поводу ловец варков. И все же - Ше-Марно точно знал, сколько больших циклов Ше-Кентаро тянет работу ловца. Выходит, специально наводил справки?
        - Что ты хочешь знать, уважаемый?
        Ше-Марно перевел взгляд на Ону. И улыбнулся - светло, как разве что только дети и умеют.
        - Правду ли говорят, что опытный ловец может по внешнему виду определить человека с болезнью Ше-Варко, даже если он заразился всего несколько малых циклов тому назад и сам не знает, что болен?
        - Нет, - отрицательно качнул головой Ше-Кентаро.
        - Но тебе ведь доводилось слышать об этом?
        - Конечно, - не стал отпираться Ше-Кентаро. - Я даже пару раз встречал людей, которые утверждали, что обладают такой способностью. Только при проверке все они ошибались в десяти случаях из десяти.
        - То есть, - инспектор прищурился, как показалось Ону, слегка недоверчиво, - в работе ловца нет ничего сверхъестественного?
        - Обычная работа, - равнодушно пожал плечами Ше-Кентаро. - Не лучше и не хуже любой другой, за которую платят деньги.
        - Ну да, ну да. - Инспектор быстро и коротко кивнул - раз и еще раз. - Каждый выбирает работу…
        Ше-Марно осекся, не закончив фразы, - видно, сообразил, что едва не выдал банальную сентенцию, которая в данной ситуации могла обернуться откровенной глупостью.
        - Порой так случается, что у нас просто нет выбора. - Улыбка на губах инспектора была не то извиняющейся, не то ободряющей. - Так ведь, Ону?
        Ше-Кентаро неопределенно пожал плечами и что-то невнятно промычал. Он все еще не мог понять, к чему инспектор завел этот разговор? К чему эта прогулка по людной улице? Сколько раз Ону должен сказать «нет», чтобы Ше-Марно наконец отвязался от него?
        - Нет, - угрюмо произнес Ше-Кентаро.
        Решительно выдернув локоть из-под руки инспектора, Ону поднял воротник куртки, хотя на улице не было холодно, и глубоко засунул руки в карманы мятых брюк темно-бирюзового цвета - одно время в таких красовалась едва ли не половина Ду-Морка. Нынче мода уже не та. Ну и Хоп-Стах с ними всеми - у Ше-Кентаро своя голова на плечах! Понравились брюки, да и цена устраивала, - вот и купил!
        - Нет? - удивленно посмотрел на Ше-Кентаро инспектор. - Что значит «нет»?
        - «Нет» значит «нет», - все так же мрачно отозвался Ше-Кентаро.
        - «Нет» значит «нет», - как будто в задумчивости повторил следом за ним Ше-Марно. И тут же снова улыбнулся: - Исчерпывающее объяснение.
        Ше-Кентаро тяжело и медленно потянул носом воздух - точно флох перед дракой, когда ту-катор размахивает у него перед носом желтой тряпкой.
        - Успокойся, Ону. - Инспектор осторожно, почти нежно коснулся кончиками пальцев локтя Ше-Кентаро. - Я тебе не враг.
        Кто же ты тогда? - хотел было спросить Ше-Кентаро, но смолчал: в будущем ему еще не раз придется обращаться к инспектору Ше-Марно, чтобы быстро и без проволочек оформить доставленного варка. А вопрос был отнюдь не праздный - Ше-Кентаро все сильнее нервничал, ожидая, когда же наконец Ше-Марно перейдет к делу.
        А инспектор молчал.
        И вот так, молча, они дошли до конца Предрассветной улицы. Площадь Согласия переливалась разноцветными огнями, словно огромный сказочный корабль, на котором Ше-Тварх пересек море вечной тьмы, чтобы найти страну, где нет дня, но нет и ночи, где люди не рождаются, но и не умирают, где никто не знает, что такое добро, потому что все давно забыли, что такое зло. Бесконечный поток машин плавно обтекал большое прямоугольное здание Выставочного зала ва-цитика, в котором можно было увидеть самые претенциозные и невыразительные работы современных художников. Чуть дальше - комплекс правительственных зданий, в незапамятные времена, еще до Первого великого затемнения, обнесенный высоченной стеной и не так давно, уже при нынешнем ва-цитике, перестроенный, так что теперь издали он был похож на выросший из-под земли гигантских размеров кристалл медного купороса. Слева невообразимо дорогой отель «Ду-Морк», вокруг которого щедрыми пригоршнями разбросаны увеселительные заведения на любой вкус - резвись, коли при деньгах!
        Ше-Марно подошел к самому краю тротуара, - машины проносились мимо него, едва не цепляя боковыми зеркалами, - заложил руки за спину и медленно качнулся с носков на пятки. Ше-Кентаро стоял в шаге позади него, ожидая, что последует за этой прелюдией. Инспектор обернулся и недовольно, но одновременно как-то дурашливо, вроде как и не всерьез вовсе, наморщил нос.
        - Не нравится мне здесь.
        Ну и что с того? - подумал Ше-Кентаро. Зачем пришли-то, если не нравится? Вслух же он произнес только одно слово:
        - Нормально.
        На лице инспектора на мгновение появилось игривое выражение, будто он собирался передразнить Ше-Кентаро. Но вместо этого он подошел к Ону и по-приятельски хлопнул по плечу.
        - В двух шагах отсюда есть славный подвальчик. Держат его трое братьев - выходцы из Та-Пардита. Обстановка там спокойная, кухня домашняя, а цены вдвое ниже, чем в других окрестных заведениях.
        - Так не бывает, - качнул головой Ше-Кентаро.
        - Поверь мне.
        - Так не бывает, - уперто повторил Ше-Кентаро.
        - Мне там делают специальную скидку. - Ше-Марно улыбнулся. - Как постоянному клиенту.
        Ше-Кентаро хмыкнул и снова качнул головой.
        - Ну так что, зайдем?
        - Что? - Взгляд у Ону был еще более непонимающим, чем интонация.
        - Зайдем, говорю, в подвальчик? - Улыбка Ше-Марно растеклась поперек лица, так и лучившегося дружелюбием. - Посидим, выпьем малость, поболтаем.
        - О чем? - насторожился Ше-Кентаро.
        - Ну? - удивленно вскинул брови Ше-Марно. - Неужели нам не о чем поговорить?
        - Нет, - отрицательно качнул головой Ону.
        - Да неужели? - сделал вид, что страшно удивлен, инспектор.
        - Нет, - на этот раз Ше-Кентаро еще и отрицательный жест рукой сделал.
        - Кончай, Ону. - Лицо Ше-Марно приобрело серьезное выражение. - Можно подумать, у тебя сейчас полно дел.
        - Мне домой надо.
        - Тебя там семья ждет?
        Ше-Кентаро прикусил губу.
        - Нет у тебя семьи, Ону, - тихонько, можно сказать, деликатно усмехнулся Ше-Марно. - Никого у тебя нет, друг ты мой дорогой.
        Сказал - и, повернувшись к Ше-Кентаро спиной, не спеша зашагал вдоль проезжей части. Он шел, не оглядываясь, точно был уверен, что Ону непременно последует за ним. И, если Ше-Марно действительно так думал, то он не ошибся - помедлив секунду-другую, Ше-Кентаро поплелся за ним следом. А, собственно, что еще ему оставалось? Теперь уже его желание не играло никакой роли. Ше-Кентаро необходимо было узнать, о чем собирался поговорить с ним инспектор. И, ма-ше тахонас, Ону не ожидал от этого разговора ничего хорошего. Изъяви старший инспектор са-турата желание получать процент с каждой премиальной выплаты ловца, - это стало бы для них обоих наилучшим выходом из сложившейся ситуации. Ше-Кентаро уже думал об этом и, если бы аппетит инспектора не был безграничным, дал бы согласие на сделку. Но нет, на уме у Ше-Марно, похоже, было что-то совсем другое.
        Перейдя узенькую улочку, параллельно с Предрассветной вливающуюся в площадь Согласия, Ше-Марно остановился и посмотрел через плечо на угрюмо тащившегося следом за ним Ше-Кентаро. Ону показалось, что он заметил на лице инспектора торжествующую усмешку, хотя, конечно, это могли быть только отсветы разноцветных огней, освещавших лоток, с которого шла бойкая торговля огненными фонтанчиками, искристыми свечами и прочей пиротехникой.
        Когда Ше-Кентаро поравнялся с инспектором, Ше-Марно снова подхватил его под локоть и быстро, настойчиво, не давая времени сосредоточиться и как-то выразить свое недовольство, повлек Ону за собой мимо гуляющей публики, веселой, не понимающей, что происходит вокруг, мимо слепящих фар проносящихся по площади машин, мимо ярко освещенных витрин, мимо разноцветных лампочек на лотках торговцев джафом и прочей снедью, - вдаль от света и огней, во мрак ночи!
        Увидев тень, собравшуюся прыгнуть на него из темного проулка, Ше-Кентаро почувствовал, как похолодели его ладони. Автоматическим движением Ону сунул свободную руку в карман, трясущимися пальцами поймал упаковку стимулятора, крепко сжал ее и вдруг с ужасом понял, что в пластиковой полоске не осталось ни единой капсулы. О, Нукус, когда же он проглотил последнюю?
        - Держи себя в руках, Ону, - крепче прижал его локоть к своему боку Ше-Марно.
        - Что? - едва слышно пролепетал Ше-Кентаро.
        Тени, обступившие его со всех сторон, закрывали обзор. Он уже не видел, куда ведет его Ше-Марно. И почти не помнил, с чего вдруг решил пойти куда-то вместе с инспектором.
        - Держи себя в руках! - громче, требовательнее повторил Ше-Марно.
        - Ма-ше тахонас, - совсем уж невпопад ответил Ше-Кентаро.
        - Тахонас, тахонас, - быстро и безразлично согласился инспектор.
        Абсолютно утратив ощущение собственного тела, Ше-Кентаро не мог даже представить, как он выглядит сейчас со стороны. Удается ли ему хотя бы самостоятельно переставлять ноги или инспектор тащит его за собой, точно набитую ватой тряпичную куклу? Лишь крошечный участок сознания Ше-Кентаро отчаянно цеплялся за краешек ускользающей реальности.
        - Как ты находишь своих варков, Ону? - Голос Ше-Марно звучал приглушенно, смазанно, едва слышно, будто между ним и Ше-Кентаро был набит толстый слой плотной стекловаты. - Честно, а? Просто вылавливаешь их из толпы? - Сквозь заполняющий уши монотонный гул, похожий на многократно усиленный и искаженный вибровокоодерами шум прибоя, Ше-Кентаро различил сдавленный смешок инспектора и сразу представил, как тот покачал при этом головой - недоверчиво, почти с насмешкой. Ону даже сумел удивиться - чего смеяться-то, он сам никогда не говорил такого. - Не верю…
        Ужас выползал из темных провалов между домами и, стелясь, беззвучно скользил по черному асфальту. Ше-Кентаро никогда не выходил из дома без непочатой упаковки ун-акса. Если упаковка в кармане оказалась пустой, значит, другую он оставил в машине. Он ведь не собирался на прогулку, просто хотел дождаться инспектора, получить деньги и поехать домой… Почему инспектор не боится темноты? Заранее, зная, куда пойдет, наглотался ун-акса или же, в отличие от Ше-Кентаро, не страдал никтофобией?… Насколько же он старше Ше-Кентаро? На пять-семь больших циклов… И что это значит?… Ровным счетом ничего… Инспектор мог ничего не знать о страхах Ше-Кентаро. В таком случае будет лучше, если он ничего о них и не узнает. Но если знал… Получается, он намеренно потащил Ону через темный проулок, хотя наверняка имелся и другой путь. Какому идиоту может прийти в голову открывать кабак в таком месте, которое многие предпочтут обойти стороной?…
        Что дальше?…
        Дальше привычная логика изменяла Ше-Кентаро. Стараясь удержать в повиновении тело, он терял контроль над мыслями, которые текли куда им вздумается, плавно огибая тревожившие Ше-Кентаро вопросы. Ну, тут уж ничего не попишешь. А если и напишешь, то не прочтешь. Да и кому нужно разбирать бессмысленные каракули, выписанные рукой идиота?
        - Кто ты такой, Ону Ше-Кентаро?
        Кто спрашивает?
        - Я?…
        - Кто ты?
        Ше-Кентаро не успел придумать подходящий ответ. Да, собственно, и придумывать ничего не нужно - ответы на подобные вопросы у него всегда были наготове. Но где они теперь? Нет ничего, Ночь поглотила мир. Тьма скользит над землей, подобно черному муару, безмолвная и почти неосязаемая, взмывающая вверх волна ужаса. Тени сгущаются, обретают форму, и вот уже ночные призраки выходят на охоту.
        - Кто ты?… Протяни руку… Если, конечно, не боишься, что ее откусят!…
        Реальность обрушилась на Ше-Кентаро, подобно взрывной волне, - ошеломив и едва не сбив с ног. Непроизвольно Ону откинулся назад, прижался к спинке стула и судорожно глотнул ртом воздух.
        - Так сколько, говоришь, больших циклов тебе было?
        - Что?
        Ше-Кентаро перевел растерянный взгляд на сидевшего слева от него инспектора Ше-Марно.
        - Еще брога?
        Опустив голову, Ше-Кентаро посмотрел на четырехгранный стакан с толстыми стенками, что держал в руке, - на дне еще оставался глоток золотистого брога. А судя по тому, сколько пустых стаканов теснилось на маленьком треугольном столике, - не столик даже, а кусок красного диропласта, насаженный на торчащий из пола металлический штырь, - выпито было уже немало. При этом разум Ше-Кентаро оставался на удивление ясным. Ону чувствовал лишь усталость, как будто два малых цикла кряду не спал, но к этому ему было не привыкать, и неприятную, слегка щекочущую слабость в коленях - остаточное явление после переработки чудовищной дозы адреналина, выработанного организмом в ответ на стрессовую ситуацию.
        Недопитый стакан Ше-Кентаро поставил на угол стола между тарелкой, покрытой тонкими ломтиками желто-коричневого, с подсохшей корочкой по краям копченого сим-сыра, и розеткой с зеленоватым валайским соусом. Похоже, это был тот самый подвальчик с домашней кухней, о котором говорил Ше-Марно. Вот только о том, как они дошли до него, как сели за стол и начали методично уничтожать выпивку, у Ше-Кентаро не осталось никаких воспоминаний. Приступ никтофобии, пережитый Ону сегодня, не шел ни в какое сравнение с тем, что доводилось ему испытывать прежде. Странно даже - темнота в проулке, куда затащил его Ше-Марно, была не такой уж плотной, сквозь нее можно было разглядеть стены близлежащих домов, а в другом конце прохода был виден зажженный уличный фонарь. Почему же он потерял контроль над собой? Да так внезапно, что не заметил перехода в сумеречную зону подсознания.
        - Эй, Ону, - инспектор щелкнул пальцами перед носом Ше-Кентаро, - заказать тебе брог?
        - Нет, - с отсутствующим видом Ше-Кентаро качнул головой. - Я вообще-то почти не пью…
        - Ну да! - Ше-Марно совсем уж по-приятельски, а может быть, даже и немного развязно хлопнул Ону по плечу. - Видел я, как ты не пьешь! - Движением подбородка он указал в направлении сгрудившихся на столе пустых стаканов. - Мы с тобой на пару, как двое непьющих, за полчаса недельную дозу хорошего выпивохи уговорили.
        Губы Ше-Кентаро сложились в вымученную улыбку. Он не хотел сейчас обсуждать эту тему. Он вообще не хотел ни о чем говорить. Ему нужно было подумать.
        - Эй!
        Чтобы обратить на себя внимание бармена за стойкой, Ше-Марно взмахнул поднятой над головой рукой, а когда бармен посмотрел на него, выставил два пальца и указал на стол. Бармен кивнул и взялся за бутылку.
        Кабачок и в самом деле был неплох. Небольшой, всего на восемь столиков зал имел форму круга с обрезанным краем. Столики располагались у стен. В той стороне, где округлость стен была срезана, находилась стойка бара, длинная, обклеенная серебристой зеркальной пленкой, с огромным зеркалом за спиной у бармена. Чем больше зеркал, тем ярче свет. По контрасту с подсвеченным снизу танцевальным кругом в центре зала столики как будто погружались в тень. Но впечатление было обманчивым - сидя за столиком, Ше-Кентаро не испытывал ни малейшего дискомфорта. Или виной тому была выпивка? Как бы там ни было, тихий, уютный и, что совсем немаловажно, спокойный зал вызывал желание задержаться здесь подольше, попробовать какое-нибудь фирменное блюдо или еще раз заказать выпивку.
        Подошедший к столику бармен в малиновой жилетке и ярко-желтом фартуке без единого пятнышка молча поставил на стол два стакана с брогом, быстро убрал на освободившийся поднос пустую посуду и, так ничего и не сказав, даже не взглянув на клиентов, удалился.
        Милейшее местечко. А по словам Ше-Марно, и цены здесь более чем умеренные. Так почему же посетителей мало? Пожилая пара, неспешно пережевывающая салат из водорослей с сим-сыром, и мужчина средних лет - положил на спинку стула локоть руки, в которой держит высокий стакан с розовым ликером, закинул ногу на ногу и, полуприкрыв глаза, слегка подергивает носком ноги в такт негромко звучащей музыке, - вот и все. Ше-Кентаро это показалось странным.
        - Нам повезло, - словно угадав мысли Ону - в который уже раз! - сказал инспектор. - Порой здесь бывает так многолюдно, что хозяева выносят дополнительные столики. Вот только, - Ше-Марно усмехнулся и двумя пальцами взял с тарелки ломтик сим-ветчины, - я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь здесь танцевал. - Инспектор сунул сим-ветчину в рот и вытер пальцы о салфетку.
        - Да, - невпопад ответил Ше-Кентаро.
        Инспектор посмотрел на Ону удивленно, но комментировать его реплику не стал, поднял стакан с брогом и коснулся донышком края стакана, что стоял перед Ше-Кентаро:
        - Давай.
        Ше-Кентаро машинально поднял стакан и тут же поставил его на место.
        - Нет, - поморщившись, качнул он головой. - Я больше не буду.
        - Давай, - еще раз, с нажимом произнес Ше-Марно. - За то, чтобы всем нам дожить до рассвета!
        Проигнорировать такой тост значило смертельно обидеть собеседника. Ше-Кентаро натянуто улыбнулся и поднял стакан.
        Глядя на Ону поверх края своего стакана, инспектор поднес его к губам и сделал глоток.
        Ше-Кентаро только слегка пригубил брог.
        Пристально глядя на Ше-Кентаро, инспектор взял в руку вилку, медленно протянул ее и воткнул в кусочек сим-сыра.
        - Я слушаю, продолжай.
        - Что? - не понял Ону.
        - Ты начал рассказывать о своей семье.
        Ше-Марно наколол на вилку второй кусочек сим-сыра и откусил сразу от двух.
        - Да?
        Чтобы как-то скрыть растерянность, Ше-Кентаро тоже попробовал сим-сыр. Хотя, не исключено, что он уже закусывал им выпивку, просто в его воспоминаниях данный эпизод не сохранился. Точно так же, как и начало беседы «за жизнь» со старшим инспектором Ше-Марно. Сим-сыр оказался вкусным - острый, чуть кисловатый, с запахом дымка.
        - И на чем же мы остановились? - не глядя на инспектора, как бы между прочим поинтересовался Ше-Кентаро.
        - Ты сказал, что твои родители погибли, когда тебе исполнилось двенадцать, - напомнил инспектор.
        - Да, - короткий жест кистью руки: ничего, мол, не попишешь, судьба. - На шестом большом цикле Ночи.
        - Несчастливый цикл, - заметил Ше-Марно. - Статистика утверждает, что именно на шестой большой цикл каждой Ночи приходится наибольшее число самоубийств. Впрочем, - инспектор сделал глоток из стакана, - у шестого большого цикла Дня те же самые показатели. Именно к этому сроку неуравновешенную психику окончательно клинит, - Ше-Марно крутанул пальцем у виска. - Ну, а тот, кто через это проходит, живет себе дальше. Тебе, Ону, никогда не хотелось покончить с собой?
        Вопрос был задан вроде как в шутку, но Ону все равно сделал вид, что не услышал его.
        - Мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, - с мрачным упорством произнес он. - Это не было и не могло быть самоубийством.
        - А я разве что говорю? - повинно склонил голову инспектор.
        Но Ше-Кентаро по-прежнему его не слышал.
        - Поезд сошел с рельсов между Ду-Смарфом и Ду-Гор-Станом, - забубнил он, уставившись в тарелку с сим-сыром. - Погибли сто пятьдесят три человека. Об аварии тогда писали все газеты. У меня есть вырезки. И письмо с соболезнованиями от ва-цитика. Если нужно, я могу показать.
        - Мне-то зачем? - недоуменно пожал плечами Ше-Марно.
        Ше-Кентаро поднял на инспектора взгляд. Ону чувствовал, что от выпитого алкоголя его повело, но пока еще он мог держать себя в руках. Вот только разговорчивым сделался не в меру. Хотя в конечном итоге все зависит от того, у кого какая мерка. Ше-Кентаро вовсе не несло, он просто хотел разом выложить все, что, как он полагал, нужно было услышать инспектору.
        - Ва-цитик лично выразил мне свои соболезнования, - повторил он. - В связи с трагической гибелью родителей.
        Ше-Марно только бровями повел - вверх-вниз, неопределенно эдак. А что сказать-то - поздравляю, что ли? Или: прими также и мои соболезнования, которые, надеюсь, за давностью лет не утратили своей искренности и актуальности?
        - А! - совсем уж как-то обреченно махнул рукой Ше-Кентаро. - Нашим родителям можно только позавидовать - они жили Днем, при свете солнца.
        - Мы тоже увидим рассвет, - почти уверенно произнес Ше-Марно. - Сколько тебе тогда будет?
        - Сорок три. - Ше-Кентаро подцепил на вилку кусочек вяленого сим-мяса и обмакнул его в соус.
        - Мне - сорок восемь, - сообщил Ше-Марно. - Вся жизнь еще впереди.
        - Да ну? - сделал вид, что удивился, Ону.
        - А почему бы нет? - в тон ему отозвался инспектор. - Я, между прочим, собираюсь еще жениться и детьми обзавестись. Парочкой.
        - Когда наступит рассвет? - скептически усмехнулся Ше-Кентаро.
        - За три больших цикла до рассвета, - вполне серьезно ответил инспектор. - Чтобы дети не успели запомнить Ночь.
        - Ночь… - Ше-Кентаро покрутил вилку с насаженным на нее кусочком сим-мяса, да так и кинул на тарелку. - Не всякому она позволит дожить до рассвета.
        Ше-Марно положил локоть на стол и чуть подался вперед.
        - Но мы-то с тобой доживем. - Он заговорщицки подмигнул Ше-Кентаро. - Так ведь, Ону? Ты ведь эту Ночь знаешь лучше, чем кто другой? Верно? А?
        Слишком много вопросов сразу. К тому же Ше-Марно задавал их так, будто ему и не требовались ответы, которые он уже знал. А вопросы нужны для того, чтобы подтолкнуть Ше-Кентаро в нужном направлении.
        Ону молча поднял стакан с брогом, понюхал и, поморщившись, снова поставил на стол.
        - Я бы джафа выпил, - тяжело вздохнул он.
        - Может быть, поедим как следует? - предложил инспектор. - Здесь готовят отличный дирбис.
        - Нет, - сделал отрицательный знак Ше-Кентаро. - Есть я не хочу.
        - Ну, тогда давай еще выпьем, а потом - джаф.
        Ше-Марно поднял свой стакан, и Ону не осталось ничего другого, как только повторить его жест.
        Чокнувшись, они выпили, на этот раз без тоста, закусили тем, что имелось на столе, после чего Ше-Марно попросил бармена приготовить джаф на двоих. Сделал он это снова при помощи жестов. Причем Ше-Кентаро готов был голову дать на отсечение, что бармен ничего не понял. Но, к величайшему его удивлению, спустя пару минут бармен поставил на их столик два парпара со вставленными в них соломинками. Должно быть, Ше-Марно и в самом деле был здесь постоянным клиентом. Настолько постоянным и настолько уважаемым - или, быть может, значимым? - что его понимали без слов.
        - Почему ты начал собирать варков?
        Ловцы не любят говорить о своей работе. И уж кому-кому, а старшему инспектору са-турата, постоянно контактирующему с ловцами, следовало об этом знать. Поэтому, прежде чем как-то отреагировать на вопрос, Ше-Кентаро взял со стола расписанный вручную - голубое небо, облака, птицы - парпар и сделал два глотка джафа. Крепкий, но сварен неумело - не чувствовалось в нем легкой вяжущей горечи, которая как раз и делает джаф не похожим ни на один другой напиток. Да и сахара многовато. Правильнее всего было бы просто проигнорировать вопрос Ше-Марно, но на этот раз инспектор, судя по всему, собирался дождаться ответа. Он сидел на стуле прямо, не касаясь спинки. Кончики пальцев цеплялись за край стола. Губы поджаты, взгляд словно примерз к щеке собеседника - сидя вполоборота к инспектору, Ону чувствовал его кожей, как колющее прикосновение кусочка льда.
        - А что? - спросил Ше-Кентаро, обращаясь к торчащей из парпара соломинке.
        - Почему?
        Ше-Кентаро глотнул джафа и посмотрел в сторону зеркальной стойки. Бармен с безучастным видом протирал салфеткой стакан. Почему любой бармен, когда ему нечем заняться, непременно трет стакан? Мог бы, в конце концов, газету почитать. Или включил бы экран - все веселее.
        - Нужно было как-то зарабатывать на жизнь.
        - У тебя нет никакой специальности?
        - Я закончил высшую школу с дипломом менеджера по торговле антиквариатом. - Ше-Кентаро усмехнулся мрачно и щелкнул ногтем по краю стакана. - Видно, тот год выдался урожайным на начинающих менеджеров. Найти работу по специальности мне так и не удалось.
        - Но работа ловца… - Ше-Марно в недоумении развел руками. - Не всякий решится на такое.
        - А что особенного? - пожал плечами Ше-Кентаро. - Работа как работа, не лучше и не хуже другой. И, главное, никакой конкуренции, - снова усмешка, на этот раз сардоническая. - Варков на всех хватает.
        - А опасность заразиться тебя не пугает?
        Ше-Кентаро ответил не сразу. Сначала он сделал бутерброд с сим-сыром, полил его валайским соусом, накрыл сверху красной долькой спелого каскора и положил на край тарелки. Есть бутерброд Ону не собирался.
        - Боялся по первому времени. Потом привык. Заразиться можно, и не работая ловцом.
        - Но постоянный контакт с варками…
        - А антидот на что?
        - Где ты берешь антидот?
        - Какая разница, - недовольно поморщился Ше-Кентаро. - При желании и деньгах достать можно что угодно.
        Прищурившись, Ше-Марно что-то быстро прикинул в уме.
        - Сегодня я заплатил тебе за варка тысячу рабунов. Примерно четыреста уйдет у тебя на антидот и антисептический спрей.
        Ше-Кентаро согласно кивнул. Он не стал объяснять инспектору, что покупает антиспрей не только для себя, но и чтобы оставить хотя бы один баллончик в доме, из которого забирал варка. Это была даже не расплата за содеянное, а своего рода визитная карточка. Зачем он это делал, по большому счету Ше-Кентаро и сам не знал. Он не чувствовал никаких угрызений совести из-за того, как ему приходилось зарабатывать на жизнь, - пусть са-туратов кошмары во сне мучают. Ону даже не помнил лиц тех, кто осыпал его проклятиями или безучастно наблюдал за тем, что он делал. Он научился быстро забывать лишнее, что, надо сказать, здорово помогало избегать многих противоречий, особенно в общении с самим собой. Вот так.
        - Как ты находишь варков?
        - Это моя работа.
        - Да, но не так давно ты сказал, что не можешь опознать варка по внешнему виду.
        - Не могу, - согласился Ону.
        - Тогда как же?
        Ше-Кентаро посмотрел на инспектора с осуждением и, не удержавшись, постучал указательным пальцем по краю стола. Ну разве можно задавать ловцу подобные вопросы? Следует все же иметь хотя бы самое общее представление о том, что такое деликатность. Даже если ты старший инспектор секторного управления са-турата.
        Ше-Марно был далеко не глуп, а потому быстро сообразил, что перегнул палку. Протянув руку, он двумя пальцами коснулся запястья Ону. Ше-Кентаро резко отдернул руку и, совершенно сбитый с толку, непонимающе воззрился на инспектора. Тактильную форму извинения могли позволить себе только очень близкие люди. Да и то проявлять свои эмоции подобным образом в общественном месте считалось неприличным. В случае же малознакомых людей движение рукой, совершенное Ше-Марно, расценивалось не иначе как откровенное оскорбление. Но Торо Ше-Марно смотрел на Ше-Кентаро, и взгляд его был открыт настолько, что в сторону Ону едва не тянуло сквозняком, а на лице не было даже тени сомнения в правильности того, что он делал.
        - Ты отличный специалист, Ону, - почему-то очень тихо, полушепотом произнес Ше-Марно. - И очень хороший человек.
        - Ты меня совсем не знаешь. - Голова Ону медленно качнулась из стороны в сторону.
        Улыбка, появившаяся на губах инспектора, казалась почти заискивающей.
        - Я знаю тебя, Ону, лучше, чем ты думаешь.
        Рука Ше-Кентаро нервно дернулась. Ему хотелось встать и уйти, чтобы не слышать больше ни слова из того, что еще собирался сказать Ше-Марно. Но пока Ону не знал, что сделает в следующий момент или спустя полчаса. Что интересного мог рассказать ему инспектор о нем самом? Ше-Кентаро не желал это знать, он не хотел делить с Ше-Марно ответственность за то, что могло после этого произойти. Зачем ему это? Можно подумать, у него мало других проблем.
        - Сколько варков ты собираешь за средний цикл? - задал новый вопрос инспектор.
        - Не считал. - Ше-Кентаро уже почти не скрывал раздражения.
        - Зато я подсчитал, - ничуть не обиделся Ше-Марно. - Четыре-пять, редко шесть. Это максимум шесть тысяч рабунов за средний цикл. За вычетом трат на антидот и антиспрей остается не так уж много.
        - Мне хватает, - буркнул Ону.
        - Не сомневаюсь. - На этот раз улыбка Ше-Марно была откровенно насмешливой. - Но человек с твоими способностями мог бы получать значительно больше.
        Ше-Кентаро озадаченно коснулся пальцами подбородка - однако пора бы и побриться.
        - У меня нет никаких особых способностей.
        - Ошибаешься, - Ше-Марно сначала поднял руку, как будто призывая проявить внимание, а затем опустил ее, направив на Ону указательный палец. - Ты умеешь находить варков.
        - И что с того? - хмыкнул ловец.
        - Я хочу воспользоваться твоим опытом.
        Ше-Марно попытался было снова коснуться запястья Ону пальцами, но ловец предусмотрительно убрал руку. Откинувшись на спинку стула, Ше-Кентаро поднес ко рту соломинку и разом втянул остававшийся в парпаре джаф. Донышко парпара со стуком ударилось о диропласт треугольного столика. Ше-Кентаро насмешливо посмотрел на инспектора - ему уже было не интересно, что хотел выведать у него Ше-Марно. Пытаясь плести сеть интриги, старший инспектор секторного управления са-турата скорее всего даже не предполагал, что может сам в ней запутаться. Ше-Кентаро давно обратил внимание на то, что все са-тураты свято верят в собственную неуязвимость. С чего - непонятно. Ведь такие же люди, как и все, из плоти, которая может загнить, и крови, обладающей способностью свертываться во внешней среде.
        - Ты ведь понимаешь, что варками должны заниматься са-тураты, а не ловцы.
        - Варками должны заниматься врачи, - возразил инспектору Ше-Кентаро.
        - Ну да, - поспешно, слишком уж поспешно согласился с ним Ше-Марно. - Но находить-то и доставлять варков в места изоляции должны са-тураты.
        - У ловцов это лучше получается.
        - Как ты находишь варков?
        Губы Ше-Кентаро расплылись в улыбке.
        - Не скажу.
        - Я могу заплатить за информацию. - Ше-Марно с чувством приложил ладонь к груди. - Более того, я готов взять тебя на работу в управление.
        - Нет, - насмешливо покачал головой Ше-Кентаро. - Я не могу вставать каждый малый цикл в одно и то же время.
        - Мне не нужно, чтобы ты постоянно торчал в управлении, - экспрессивно взмахнул рукой Ше-Марно. - Мне требуется только информация о варках.
        - А, понял. - Ше-Кентаро наклонил голову, так что подбородок прижался к груди. - Ты хочешь, чтобы я разыскивал для тебя варков, а са-тураты из твоего управления собирали их? Точно?
        Ше-Марно сделал жест кистью руки - мол, тут и без слов все ясно.
        - Ты будешь получать вдвое больше, чем работая в одиночку, - сказал инспектор. - Плюс никакой опасности заразиться.
        Должно быть, Ше-Марно был уверен, что от такого предложения отказаться невозможно. Но, к вящему его удивлению, Ше-Кентаро ответил:
        - Нет.
        Ше-Марно резко подался назад и посмотрел на ловца так, будто впервые его видел.
        - Почему?
        Вместо того чтобы ответить, Ше-Кентаро взял со стола стакан с брогом и одним глотком допил то, что в нем оставалось.
        - У нас закончилась выпивка, - он взглядом указал на пустой стакан инспектора.
        Ше-Марно удивленно посмотрел сначала на стоявший перед ним стакан, затем - на Ону.
        - Ты совершаешь ошибку, - сказал он.
        - Вся моя жизнь - одна большая ошибка, - с усмешкой ответил Ше-Кентаро.
        Повернувшись спиной к инспектору, Ону призывно взмахнул вскинутой над головой рукой. Когда бармен обратил на него внимание, Ше-Кентаро показал ему два пальца, а затем указал на стол. Бармен едва заметно кивнул и бросил на стойку салфетку, которой шлифовал идеально чистый стакан.
        - Ты говорил, что больше не будешь пить, - напомнил Ше-Марно.
        Поставив локоть на стол, Ше-Кентаро с сожалением, но при этом без особой боли, как на неизлечимо больного, но совершенно незнакомого человека, посмотрел на инспектора и очень серьезно произнес:
        - Я сам плачу за свою выпивку.
        В помещении с баром, танцевальным кругом и восемью треугольными столиками не было ни одного, пусть даже самого крошечного оконца. И это правильно. Во всяком случае, Ше-Кентаро с пониманием относился к подобным архитектурным решениям. Будь его воля, он бы и у себя дома оконные проемы заделал, но, увы, домовладелец был категорически против такой перестройки. За окнами таилась Ночь, тянущаяся, подобно бесконечному составу товарного поезда, вот уже тридцать четыре больших цикла кряду. До рассвета оставалось три больших цикла. Всего-то три, но многим ли суждено увидеть День? И пугающая всех вокруг болезнь Ше-Варко была не самым страшным из того, что могло случиться с человеком Ночью. Уж кто-кто, а Ше-Кентаро знал это точно. Страшнее была сама Ночь и порожденная ею тьма, способная пробраться в дом даже сквозь оконное стекло. Да-да, такое, хотя и не часто, все же случается. А вместе с мраком в дом пробираются призраки Ночи - зловещие твари, отвратительные порождения тьмы, холодные и бездушные, похожие на мелкие осколки стекла, рассыпанные по песчаному дну, которые замечаешь, только когда наступаешь босой
ногой на один из них. Ше-Кентаро знал призраков Ночи не понаслышке. Тех из них, что постоянно преследовали его, он узнавал в лицо, знал по именам. И сегодня он собирался познакомить их с инспектором Ше-Марно.
        Глава 4
        Уйти в себя.
        Что может быть лучше?
        Но нет же!
        - Открой немедля! - угрожающе грохотал за дверью голос бродячего ка-митара. - Открывай, кто бы ты ни был! Ты, прячущий лик свой от благочестивого служителя Ше-Шеола! Открывай, а не то я желтый крест на двери намалюю!
        Подобно камнепаду, слова неслись в пропасть, сметая на своем пути все живое и уничтожая разумное.
        Мейт Ут-Харт не причисляла себя к последователям культа Ше-Шеола, так же как не жаловала она и древних богов. Ей было безразлично, по чьей воле был создан мир, в котором ей приходилось жить, поскольку она точно знала - этот мир был и остается весьма далеким от совершенства. А ежели без эвфемизмов, то, с точки зрения Мейт, мир больше всего напоминал огромную кучу навоза с копошащимися в ней никчемными людишками, каждый из которых стремился забраться на самый верх. Причем если большинство из них, подчиняясь природному инстинкту, просто изо всех сил карабкались вверх, то отдельные особо выдающиеся умники видели в этом смысл своего существования. Мало того, они старались убедить в этом своих перемазанных дерьмом сограждан. Мейт Ут-Харт не считала себя умнее других, поэтому все ее жизненные устремления сводились к единственной цели - не влезть в дерьмо с головой, о том, чтобы вообще не запачкаться, не могло быть и речи. Так кому и за что она должна быть благодарна после этого? Кого восхвалять? Славить кого?
        Но пытавшийся ворваться к ней в квартиру ка-митар оказался на редкость упорным и настойчивым.
        - Открывай, тварь смердящая! - орал он, сопровождая затейливую ругань ударами кулака в дверь. - Я слышу, у тебя включен экран, шмак, в грязи копошащийся! Открой дверь, о затемненыш неразумный, и, пока еще не поздно, пока призраки Ночи не сожрали твою душу, мы изгоним их, пропев слова Ше-Шеола, сказанные им в Великий День Ран!
        Ма-ше тахонас!
        Мейт выключила экран и кинула пульт на диван. Разве можно чем-то заниматься, когда в дверь ломится безумец с религиозным исступлением в голосе? Мейт не имела ни малейшего желания жертвовать деньги на нужды церкви Ше-Шеола. Можно подумать, патернальный ка-митар хоть в чем-то испытывал нужду! Но еще минут пять таких песнопений под дверью, и она заведется настолько, что не сможет заснуть. Завтра у нее будет болеть голова, и начальник смены непременно сделает ей замечание за медлительность и невнимательность. На самом деле это будет его очередная месть за то, что Мейт упорно отказывается поужинать как-нибудь у него дома. Но в любом случае галочка напротив ее имени в блокноте начальника смены будет означать очередной вычет из зарплаты - десять, а то и пятнадцать рабунов. Проще отдать деньги ка-митару.
        Мейт повернула ключ в замке и едва успела отпрыгнуть назад, как стукнула о стену распахнутая дверь и перед хозяйкой дома предстал святой человек. Глаза ка-митара, как положено, горели фанатичным огнем веры, но в остальном он выглядел весьма неказисто. Святоша был на полголовы ниже Мейт, которая сама не отличалась высоким ростом. Телосложения служитель веры был щуплого, лицо имел худое, вытянутое, с маленькими, чуть раскосыми, широко расставленными глазками, длинным носом и острым подбородком. Жиденькие светло-русые волосы, будто маслом смазанные, казались прилипшими к черепу. Одет ка-митар был причудливее, чем прочие торговцы верой, которых доводилось прогонять со своего порога Мейт: темно-коричневый долгополый сюртук со стоячим воротничком, с большими блестящими пуговицами и плетеными погончиками на плечах, такого же цвета узкие брюки, едва достающие до щиколоток, и войлочные тапочки на босу ногу. На плече - большая холщовая сумка, на сгибе руки - стопка брошюр с кособокой пентаграммой на обложке. Глядя на него, можно было решить, что святоша участвует в конкурсе на самый чудной костюм,
проводимом среди наиболее истовых последователей культа Ше-Шеола.
        Увидев незваного гостя, Мейт Ут-Харт даже засомневалась - а он ли бесновался под дверью? Или ка-митары нынче ходят парами - один взывает к душам верующих, а другой сопутствующую литературу и аксессуары втюхивает? Однако, когда ка-митар заговорил, все сомнения пропали. Осталось только удивление, как в столь тщедушном теле мог рождаться низкий раскатистый бас, вибрирующий, точно лист железа, по которому ударили молотком.
        - Ну что ж, сестра, - святоша захлопнул дверь, как будто в смущении переступил с ноги на ногу и окинул изучающим взглядом прихожую, - где тут у тебя уборная?
        - Чего? - в полнейшем недоумении уставилась на ка-митара Ут-Харт.
        - Уборная где? - святоша нетерпеливо дернул рукой из стороны в сторону. - Помочиться мне требуется неотложно! Понимаешь?
        Мейт едва удержалась, чтобы не прыснуть в кулак. Оказывается, ворвавшийся к ней в квартиру святоша был вовсе не столпом веры, горящим желанием облагодетельствовать всех вокруг, а заодно и обратить неверных во что полагается, а всего-навсего бедолагой с переполненным мочевым пузырем, которому то ли гипертрофированная совестливость, то ли по-детски глупый стыд, то ли боязнь осрамить весь Святой собор Ше-Шеола, а может быть, все перечисленное вкупе не позволяло помочиться в уголке на лестничной площадке. Понятно, ничего смешного в том не было, скорее даже наоборот, - приятно сознавать, что есть еще люди, не ставящие собственные физиологические потребности выше чужого права на чистоту. И все же Мейт хотелось рассмеяться так, что, сдерживаясь, она чувствовала, как скулы сводит судорогой.
        - Сестра! - фанатичные огни в глазах ка-митара погасли, уступив место отчаянию, а протянутая вперед рука взывала о милосердии. - Покажи мне уборную! Сестра!
        - Туда, - указала направление Мейт. - Вторая дверь.
        В глазах ка-митара будто праздничные фейерверки зажглись. Сунув в руки Мейт брошюры и холщовую сумку, окрыленный надеждой святоша сорвался с места и скрылся за дверью туалета. Мейт недоуменно посмотрела на вещи, оказавшиеся у нее в руках, и положила на тумбочку - сначала сумку, а сверху брошюры.
        Из-за двери туалета послышался характерный звук упругой струи, разбивающейся о дно фаянсового сосуда. Монотонный звук длился, длился и длился - долго, бесконечно долго. Вслушавшись в него, можно было понять, сколь глубоко и всеобъемлюще было страдание несчастного святоши. Мейт даже подумала, что, чем так мучиться, лучше б штаны намочил.
        Но всему в этом мире когда-нибудь приходит конец. Даже войны не длятся вечно, и вселенные рано или поздно взрываются или же сжимаются в бесконечно малые точки, из которых когда-то, в незапамятные времена, сами же и возникли, - что уж говорить об элементарном акте мочеиспускания. Ка-митар вышел из уборной, точно заново родившись. Лицо его выражало экстатический восторг, присущий только истинно верующему, что в результате длительных постов и утомительного воздержания от плотских соблазнов обрел просветление и, к горним высям воспаря, узрел не святого там какого-нибудь или великомученика, а самого Ше-Шеола.
        - Я руки помою? - спросил ка-митар.
        Стараясь оставаться серьезной, Мейт указала на дверь ванной.
        В ванной святоша, должно быть, окончательно вернулся в реальность и вспомнил, кто он есть такой. Когда, свершив обряд омовения, явился он снова в прихожую, лик ка-митара был светел, но на лбу залегли две скорбные морщинки.
        Интересно, сколько ему больших циклов? - подумала Мейт. На вид около тридцати пяти. Но на самом деле, наверное, меньше.
        Взяв с тумбочки стопку брошюр, ка-митар стукнул их легонько, выравнивая по краю.
        - Надеюсь, сестра, - произнес он, глядя на пентаграмму, что украшала обложку верхней в стопке брошюры, - своими действиями я не привел тебя в смущение?
        И тут Мейт не выдержала и захохотала.
        Она смеялась долго, взахлеб. Правой рукой Мейт обхватила себя за живот, а левой то отбрасывала падающие на лицо длинные рыжие волосы, то пыталась стереть выступавшие на глазах слезы.
        Ка-митар смотрел на нее сначала с непониманием, затем с обидой. Судя по тому, как сжал святоша губы, он уже приготовил надлежащую тираду, что должна была срубить вульгарную рыжеволосую девку, и ждал только, когда ее наконец отпустят корчи и прекратятся судорожные всхлипы. Но время шло, а Мейт все смеялась и смеялась. Смех ее и в самом деле уже напоминал полуистерические всхлипы, ей не хватало воздуха, казалось, она вот-вот задохнется. И рада была бы Мейт остановиться, чтобы хоть дух перевести, и не помнила уже, что ее так рассмешило, а смех все рвался из нее, точно поток огня из пиро-фонтанчика. Когда же девушке наконец удалось взять себя в руки - в буквальном смысле Мейт сжала руками горло, - она увидела, что теперь в пароксизмах идиотического смеха, упав на стул, корчится ка-митар.
        - Эй! - Мейт хлопнула в ладоши.
        Ка-митар глянул на нее, беспомощно взмахнул рукой и захохотал пуще прежнего.
        Мейт озадаченно прикусила губу, пытаясь понять, что так насмешило святошу? Ну ладно она - у нее все же был повод для смеха. А он-то с чего вдруг раздухарился? Вроде бы она ничего смешного не делала. И внешний вид у нее не сказать чтобы очень уж смешной. Ну коротковат халатик с большими красными цветами, ну истерт на локтях, так что ж с того? На всякий случай Мейт все же подвернула рукава, чтобы не было видно нитяных сеточек на локтях. В ответ на что ка-митар посмотрел на нее полными слез глазами и снова скорчился на стуле, уткнувшись лбом в сведенные вместе коленки.
        Спустя минуту-другую Мейт почувствовала, что все это начинает ей надоедать. Сначала кто-то ломится к ней в дверь, мешая смотреть любимое телешоу «Правило буравчика», потом в квартиру к ней врывается ка-митар, мочевой пузырь которого разрывается от переполнившей его жидкости, а под конец святоша падает на стул и заливается смехом, как будто нежданно-негаданно оказался на ярмарке деревенских дурачков, попасть куда надеялся всю сознательную жизнь и вот наконец его мечта сбылась.
        - Ну все, хватит! - Мейт подошла к святоше и похлопала его по плечу. - Кончай, уважаемый, ничего смешного уже нет!
        Резким движением ка-митар выпрямил спину, левую руку с открытой ладонью вскинул к плечу - таким образом он просил дать ему еще несколько секунд, от силы полминуты на то, чтобы собраться с силами и вернуться в свое обычное состояние, - и, сделав глубокий вдох, задержал дыхание. Далось ему это нелегко. Щеки ка-митара то и дело надувались, точно мыльные пузыри, вот-вот готовые лопнуть, а глаза делались круглыми, похожими на стеклянные шарики, которыми так любят играть дети.
        Про себя Мейт уже решила, что, ежели святошу снова прорвет, нужно будет отвесить ему оплеуху, иначе сам по себе он в чувство не придет. В конце концов, она здесь хозяйка. И она не помнит, чтобы когда-нибудь брала на себя обязательства развлекать полоумных ка-митаров, стесняющихся помочиться за углом.
        - Финиш, уважаемый, приехали! - Мейт помахала рукой перед носом святоши.
        - Все! - ка-митар решительно хлопнул ладонью себя по коленке, после чего сразу же облагочестился - ударил кулаком в грудь и выставил три пальца. - Во славу Ше-Шеола!
        - Ага, - кивнула невесело Мейт.
        Ка-митар сложил руки поверх брошюр, лежавших у него на коленях, и снизу вверх с осуждением посмотрел на хозяйку квартиры, в которой оказался в силу тяготы физиологической потребности, знакомой почитай что каждому.
        - Не слышу я в словах твоей веры, сестра, - произнес он негромко, с легкой укоризной, исключительно в силу профессиональной необходимости.
        - В твоем диком ржанье, уважаемый, тоже было не много святости, - тут же отпасовала назад Ут-Харт.
        Ка-митар смущенно - самую малость - кашлянул в кулак.
        - Да… Нашло что-то вдруг… Не иначе как Хоп-Стах попутал…
        - Ну да, конечно, - насмешливо кивнула Мейт. - Хоп-Стах у меня в уборной живет.
        - Не богохульствуй, сестра, - строго поднял три пальца ка-митар.
        - Ладно, - махнула рукой Мейт, не испытывавшая ни малейшего желания выяснять отношения со святошей.
        Ну а поскольку беседа на богословскую тему ее также не занимала, Мейт решила, что самое время указать ка-митару на дверь.
        - Если ты больше ничего не хочешь…
        Сказано это было с такой интонацией, что уже не требовалось жеста рукой в сторону двери. Но ка-митар словно не понял, что ему деликатно предлагают удалиться.
        - Я бы не отказался выпить, сестра. - Святоша положил брошюры на тумбочку - туда, откуда взял их как раз перед тем, как его скрутил приступ истерического смеха, и мило, совсем как брат родной, улыбнулся Мейт.
        - Что? - Брови Ут-Харт возмущенно взлетели к самой челке.
        - Да, собственно, мне все равно, что. - Ка-митар сделал легкий, ни к чему не обязывающий жест кистью руки: не беспокойся, мол, сестра. - Могу выпить просто воды из-под крана. Хотя лучше, конечно же, минеральной из холодильничка. Буду рад парпару свежесваренного джафа. От стаканчика бальке также не откажусь.
        Пораженная таким нахальством, Мейт Ут-Харт на время дар речи потеряла - стояла, смотрела на ка-митара большими злющими зелеными глазами и беззвучно двигала губами, как будто пыталась снять пушинку прилипшую. Нет, ну каков! А! Сначала пописать, потом выпить… Что он потребует еще через десять минут?
        Замешательство хозяйки не осталось незамеченным. И истолковано оно было верно. Ка-митар понял, что сейчас его либо выставят за дверь, либо станут потчевать, как дорогого гостя, всем, что есть в доме.
        - Всего один глоток воды, - жалобно простонал он. - В горле от крика пересохло, - и, сморщившись страдальчески, подергал двумя пальцами дряблую кожу на шее, - ну точно колючку проглотил.
        - Когда ты ко мне вломился, желание у тебя было прямо противоположное, - заметила Мейт.
        Но, несмотря на язвительный тон, ясно было, что в глотке воды она страждущему не откажет - пусть не из одного лишь сострадания, а еще и ради того, чтобы убрался поскорее, так что ж с того? Кто упрекнет?
        Ка-митар вздохнул тяжело, но все же с затаенной надеждой.
        - Да не станем все мы рабами своих желаний. - Святоша быстро и довольно небрежно облагочестился - не по душевной потребности, а исключительно проформы для. - И да не откажет каждый из нас ближнему, когда тот протянет руку, о милости взывая.
        Странное дело, но Мейт была уже почти рада тому, что к ней в дом, незваный, ворвался святоша. Странный был ка-митар, совсем не похожий на тех, с кем прежде встречалась Ут-Харт. Смешной и немножко нелепый, но при этом стремящийся держать себя так, как и полагается истому служителю культа Ше-Шеола, святоша не вызывал уважения, однако и раздражение, возникшее еще до его появления, быстро прошло. К нему можно было относиться со снисходительной доброжелательностью, а может быть, и с некоторым интересом: откуда вдруг такой взялся? И как он дальше будет себя вести? Начни сейчас ка-митар предлагать цитатник То-Кабры, Мейт была бы не просто разочарована, а обманута в лучших чувствах.
        - Я бы не отказался от бутылочки светлого бальке, сестра, - сказал ка-митар так, будто Мейт уже предложила ему выбрать что-нибудь на свой вкус.
        - С чего ты взял, что у меня есть бальке? - удивленно приподняла бровь Ут-Харт.
        Дело в том, что у нее в холодильнике действительно стояли две бутылки бальке.
        - Я неплохо разбираюсь в людях, - улыбнулся не без гордости святоша. - Когда каждый малый цикл встречаешь не меньше сотни человек, зачастую совершенно не похожих друг на друга, и каждому ты должен сделать предложение, от которого он не смог бы отказаться… - кисть левой руки ка-митара легко взлетела вверх и снова упала, - разве нужно еще что-то говорить?
        - Что же во мне особенного? - поинтересовалась Мейт.
        - В каком смысле? - не понял ка-митар.
        - Как ты догадался, что у меня есть бальке?
        - Я только сделал предположение. - Святоша слегка пожал плечами. - Хотя, - ка-митар чуть-чуть прищурился, склонил голову к плечу и взглянул на хозяйку совершенно по-новому - оценивающе, - наверное, все дело в твоих волосах.
        Мейт подцепила двумя пальцами длинную рыжую прядь и с интересом посмотрела на нее.
        - Что в них особенного?
        - Ну, во-первых, цвет. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что ты родилась уже Ночью. А значит, волосы у тебя должны быть очень светлые, почти бесцветные. Однако ты демонстративно выкрасила их в совершенно непопулярный рыжий цвет. Во-вторых, прическа у тебя немодная. Опять-таки демонстративно немодная. Если бы у тебя не было времени заниматься прической, ты бы по крайней мере сделала короткую стрижку. Вместо этого ты отпустила волосы ниже плеч и просто расчесываешь их на прямой пробор. Смею предположить, что и одежда у тебя такая же вопиюще немодная. Ты намеренно стараешься дистанцироваться от своих сверстников. Вопрос - почему?
        Ка-митар сделал паузу, словно ждал, что Мейт сама ответит на вопрос.
        - Почему же? - спросила девушка.
        Ка-митар едва заметно улыбнулся - хозяйке удалось сохранить невозмутимо-беспечное выражение лица, вот только голос ее выдал. Прозвучи он чуть легче, не столь безразлично, и святоша решил бы, что ошибся в своих выводах.
        - Я совсем не знаю тебя, сестра, а потому любое мое предположение будет не более чем спекуляцией. - Почувствовав, что слова его могут спровоцировать хозяйку на то, чтобы отпустить очередное язвительное замечание, ка-митар быстро добавил: - И все же я рискну высказать догадку. Скорее всего она окажется неверной…
        Ка-митар посмотрел на Мейт, как будто спрашивал, стоит ли продолжать?
        - Ну-ну, - подбодрила его Ут-Харт.
        - Возможно, не так давно в твоей жизни случилась какая-то беда. Быть может, ты потеряла кого-то из близких?
        - При чем тут бальке? - тут же увела разговор в сторону Мейт.
        А ка-митар все отлично понял.
        - Молодые девушки предпочитают сладкие ликеры, - с улыбкой ответил святоша.
        - А слуги Ше-Шеоловы попивают бальке, - съязвила-таки Мейт.
        - Вообще-то высшие иерархи культа Ше-Шеола не одобряют употребление ка-митарами даже легких алкогольных напитков. - Святоша весьма двусмысленно поскреб ногтем висок. - Но я добросовестно и не единожды проштудировал священную книгу То-Кабра, а также изучал не входящие в канонический текст апокрифы. Ше-Шеол дважды - в главах «Первоприход» и «Буквы» - говорит о том, что брог дурманит разум и делает человека похожим на скотину безмозглую. Но при этом он ни слова!… - Ка-митар с просветленным видом вознес к потолку троеперстие. - Ни слова не сказал в осуждение бальке и тех, кто его употребляет. Напротив, как свидетельствует Ше-Мрок в главе «Новый Приход», Ше-Шеол и сам не отказался от стаканчика холодного бальке в жаркий день, который поднесла ему сестра несчастного пастуха после того, как святой старец изгнал из ее брата демонов Хоп-Стаха. Ты, конечно, помнишь этот эпизод, сестра?
        Вопрос был вовсе не с тем, чтобы подловить собеседницу на незнании То-Кабры, - ка-митар и сам увлекся интересной темой. Но Мейт поняла это так, что пора переходить от слов к делу, и пригласила гостя на кухню.
        Пристроившись в уголке между холодильником и краем маленького кухонного столика, ка-митар с благодарностью принял из рук Мейт открытую бутылку бальке. И, сделав глоток из горлышка, блаженно зажмурился, совсем как царк, добравшийся до хозяйской сметаны. Мейт села напротив святоши, поставила вторую бутылку перед собой.
        - Ну так что? - посмотрел на девушку ка-митар. - Бальке мы уже обсудили. Какие еще будут темы для разговоров?
        - Разве я должна их предлагать? - удивилась Мейт.
        - Ты же хозяйка.
        - А ты ка-митар.
        - Ну и что?
        Мейт недоверчиво поджала губы.
        - Первый раз вижу ка-митара, который не пытается навязать собеседнику свою тему. Или у тебя это не получается?
        - Ну почему же, - с обидой - профессиональная честь задета! - приподнял узкий подбородок святоша. - Если бы я захотел, то за пару минут раскрутил бы тебя на покупку трех цитатников.
        - Зачем мне три?
        - Один оставишь себе, два других подаришь знакомым.
        - Сомневаюсь, - скептически усмехнулась Мейт.
        - Напрасно, - всего-то и сказал ка-митар.
        И с видом, самоуверенным донельзя, бальке из бутылки глотнул.
        - Так чего же ты ждешь? - спросила Ут-Харт.
        - Не видишь, что ли? Бальке пью. - Святоша еще раз демонстративно приложился к бутылке. - К тому же я сейчас не на работе.
        - Как это? - не поняла Мейт.
        - В гостях вроде бы, - ответил ка-митар и замер, ожидая, как отреагирует на такое заявление хозяйка.
        Мейт взяла большую кружку и не спеша, по краешку, чтобы не было пены, перелила в нее бальке.
        - Зовут-то тебя как, гость дорогой? - вопрос был задан с насмешкой, но без желания обидеть.
        - Ири Ше-Рамшо, - представился ка-митар. - Послушник шахана, что в секторе Тар-Кус.
        - И давно ты там послушничаешь?
        - Да сколько себя помню, - улыбнулся ка-митар. - Я сирота, воспитывался в приюте при шахане. Пел в хоре, помогал толкователям службы проводить. Много чего делал, все при шахане. Так и остался там. Можно сказать, что все решил за меня Ше-Шеол. А можно все списать на обстоятельства и на то, что у меня просто не было выбора.
        Ири не помнил Дня, хотя и родился за два больших цикла до заката. Быть может, потому, что воспитанники приюта при шахане большую часть времени проводили в больших холодных сумрачных помещениях, которые служили им одновременно и спальнями, и классами для занятий, и мастерскими, в которых изготовлялись схороники, пересчетки, наклейки с символикой культа, открытки с фотографиями патернального ка-митара и прочих высших иерархов культа. От того времени в памяти Ше-Рамшо остались только неизменно сырые простыни и неприятное ощущение от застывшего на пальцах клея - все равно как кожа шелушится. Помнились еще гнусные ухмылочки старших воспитанников, хотя историй, что рассказывали они малышам, Ше-Рамшо вспомнить не мог. Или же не хотел вспоминать? А вот чувство гадливости осталось. И еще в промозглую, дождливую погоду у Ше-Рамшо жутко ныли суставы пальцев рук. Особенно суставы большого и среднего пальцев левой руки.
        Ше-Рамшо точно не помнил, как оказался в посудомойке. Горячей воды в шахане не бывало в принципе. Когда старшему толкователю шахана требовалось попарить ноги, воду для него грели в огромном, двадцатилитровом баке из нержавейки. Для посудомоев воду никто не грел, а самих их к плите и близко не подпускали. Деньги, что выдавал настоятель для приобретения моющих средств, старшие воспитанники тратили на бальке, а обезжиривающий гель и пенящийся порошок на посудомойке заменяла стопка старых газет, которыми следовало тереть тарелки, сдирая с них жир и присохшие остатки пищи. Работа была противной - огромное корыто чугунной раковины с хлещущей в него струей ледяной воды, вонь гниющих отходов из мусорных баков, что стояли в проходе рядом с посудомойкой, вечно скользкая грязь под ногами - и физически тяжелой для шестилетнего паренька. Мокрые тарелки постоянно норовили выскользнуть из рук, а за разбитую посуду полагался крепкий подзатыльник от старшего воспитанника, выполняющего роль надзирателя. Милые воспоминания о радостном и беззаботном детстве.
        - И ты никогда не жалел о том, что стал ка-митаром?
        - Жалел не жалел, - святоша задумчиво качнул бальке в бутылке, - какое это имеет значение?
        - Но ты не хотел бы изменить свою жизнь?
        - А какой в этом смысл? - Ше-Рамшо посмотрел на Мейт так, словно она спросила, не хочет ли он забраться в мешок с ядовитыми жуками. - Может быть, мойщик витрин живет лучше, чем ка-митар? Или у него работа интереснее?
        - Мойщик витрин по крайней мере не навязывает никому свои услуги! - с непонятным для нее самой раздражением ответила Мейт.
        - Умение должным образом предложить клиенту свои услуги, - ка-митар сделал особый акцент на слове «предложить», которым заменил слишком уж резкий глагол, использованный Мейт, - это, между прочим, тоже своего рода искусство. Ни один человек просто так свои рабуны не отдаст.
        - Я, кстати, собиралась купить у тебя брошюру только ради того, чтобы ты перестал ломиться в дверь, - заметила Мейт.
        - Вот видишь, - одобрительно улыбнулся Ше-Рамшо. - Ты уже начинаешь понимать, в чем тут дело.
        - Ты продаешь бога.
        - Нет, - покачал пальцем ка-митар. - Я продаю веру.
        - Разве это не одно и то же?
        - Конечно, нет! - Изображая бурный протест, Ше-Рамшо слегка стукнул донышком бутылки по столу. - Бога невозможно продать, потому что он у человека в душе!
        - Слова, - отмахнулась Мейт.
        - Пусть так, - не стал спорить Ше-Рамшо. - Предложи другое определение.
        - Ничего себе! - теперь уже недовольство выражала Мейт, ей для этого потребовалось раскинуть руки в стороны. - Почему это я должна выполнять твою работу?
        - Я не прошу тебя продавать брошюры с цитатами из То-Кабры, - обиделся Ше-Рамшо.
        - И на том спасибо, - язвительно улыбнулась Мейт.
        - Слушай, чего ты завелась?
        - Да надоели вы все!
        - Кто это «вы»?
        - Все!
        - Да я тебя впервые вижу.
        - Ну и проваливай отсюда!
        Ка-митар поставил руку локтем на стол, обхватил пальцами подбородок и внимательно посмотрел на хозяйку квартиры.
        - Ну, чего ждешь? - огрызнулась Мейт.
        - Бальке еще не допил. - Ше-Рамшо показал опустевшую всего наполовину бутылку. - Жалко оставлять.
        - Ха! - и больше никаких комментариев.
        Святоша глотнул бальке и снова поставил бутылку на стол.
        - Давай сменим тему, - предложил он.
        - Ты можешь говорить о чем-то, кроме своих брошюр?
        - Уверяю тебя, ты будешь удивлена, узнав, насколько я разносторонний человек.
        - И как у тебя времени на все хватает? Я-то думала, святоши только брошюрами торгуют да изгнанием демонов занимаются.
        Мейт намеренно старалась обидеть гостя, но тот на удивление легко игнорировал все ее выпады.
        - Не демонов, - поправил ка-митар девушку. - А призраков Ночи.
        - Кто же из них страшнее?
        - Не знаю, с демонами Хоп-Стаха я не встречался.
        - Ну конечно. - С деланно серьезным видом Мейт наклонила голову. - Всех демонов в свое время Ше-Шеол разогнал. А вот призраки Ночи по городу стаями бродят.
        - Ты ни разу не видела призрака Ночи?
        На шутку это не было похоже. Таким же тоном можно было спросить: видела ли ты когда-нибудь дождь? Мейт даже растерялась на время. А ка-митар смотрит на нее - одна рука подбородок подпирает, другая за бутылку бальке держится - и ждет ответа.
        Мейт раздраженно взмахнула рукой - будто крошки со стола смахнула.
        - Что ты хочешь услышать?
        - Хочу получить ответ на свой вопрос.
        Еще один взмах рукой.
        - Я не собираюсь обсуждать эту тему.
        - Почему? - Пауза. Глоток бальке. - У тебя в доме нет ни одного схороника, защищающего от призраков Ночи.
        - Они мне ни к чему.
        - Ты сама можешь совладать с призраками?
        Мейт криво усмехнулась, глотнула бальке и посмотрела на святошу искоса, как на дурачка, которому до поры до времени удавалось прикидываться таким же, как и все. Ну по крайней мере не глупее большинства.
        - Ты хочешь сказать, что веришь в призраков Ночи?
        - Конечно, - уверенно кивнул Ше-Рамшо.
        - Так же, как и в сказки про Ше-Шеола?
        - А вот эту тему я обсуждать не желаю! - поднял руку с открытой ладонью ка-митар. - Это моя работа, которую я не хочу потерять!
        - Что ж, разумному - достаточно.
        - Ты знаешь, - улыбнулся вдруг Ше-Рамшо, - я давно не встречал человека, с которым бы мы так хорошо понимали друг друга.
        - Не подлизывайся, - осадила святошу Мейт. Хотя, сказать по чести, слова ка-митара не были ей неприятны. Скорее уж наоборот. - Для того чтобы торговать верой, нужно самому ее иметь.
        - Где ты работаешь? - задал неожиданный вопрос ка-митар.
        - А что? - тут же насторожилась Мейт.
        - Я только спросил, где ты работаешь, а ты уже напряглась. Кто тебя так напугал?
        На последний вопрос святоши Мейт отвечать не стала. А что касается работы, так в том нет никакого секрета.
        - Я работаю на заводе Ше-Матао.
        - Ага, - многозначительно произнес ка-митар. - «Ген-модифицированные белки Ше-Матао».
        - И что дальше?
        - Мне доводилось бывать на заводах Ше-Матао.
        - Призраков Ночи изгонял?
        Мейт попыталась снова съязвить, но неожиданно попала в точку.
        - У патерната культа Ше-Шеола долгосрочный договор с советом директоров производственного товарищества «Ген-модифицированные белки Ше-Матао». Мы регулярно проводим очистку всех их производственных помещений от негативного воздействия отрицательной энергии, что приносят с собой работники, и производим перезарядку схороников от призраков Ночи. Заводы Ше-Матао, в свою очередь, обеспечивают продуктами питания наши шаханы и приюты. Получается - одно дело делаем.
        Мейт озадаченно сдвинула брови.
        - Порядок в стране поддерживаем, - уточнил ка-митар. - Что нужно людям для того, чтобы пережить Ночь? - спросил он. И сам же ответил: - Еда и вера. Еды - много, веры - хотя бы чуть-чуть. Принимая во внимание то, насколько глубока вера нашего народа, - поди пойми, серьезно он говорит или ерничает? - нельзя игнорировать оценку, которую дают продукции «ГБ» представители культа Ше-Шеола. Ты никогда не покупала у моих коллег брошюры с избранными цитатами из То-Кабры?
        - Как же, не покупала! - Мейт тряхнула головой, откидывая назад упавшие на лицо волосы. - От твоих коллег иначе не отвяжешься.
        - Ну и как?
        Мейт взглядом указала в угол, где стояло мусорное ведро.
        Ири с укоризной цокнул языком - разве можно быть настолько нелюбопытной!
        - Ну и что дальше? - насмешливо развела руками Мейт. - Сам читай свои цитатники, коль интересно!
        Ше-Рамшо поморщился - недовольно, как будто бальке, которым угощала хозяйка, оказалось кислым. Но дело было, конечно, не в бальке.
        - На последней странице каждой брошюры реклама продукции «ГБ». Хочешь покажу?
        - Я тебе верю, - даже ни намека на удивление.
        - Тебя это не коробит? - осторожно поинтересовался ка-митар.
        - А почему меня это должно как-то задевать?
        - Да, понимаю. - Святоша быстро провел ладонью по лицу, словно стирая ненужные воспоминания. - Я забыл, что ты не веришь ни в Ше-Шеола, ни в спасение души посредством воспевания священных гимнов, ни даже в призраков Ночи. А вот скажи мне, когда ты впервые увидела, из чего на предприятиях товарищества Ше-Матао делают продукты питания, как долго ты потом не могла их есть?
        Мейт чуть повернула голову и удивленно приподняла левую бровь.
        - Я не читаю мысли, - улыбнулся ка-митар. - Просто ты не первый работник «ГБ», с которым я беседую.
        Когда Мейт впервые пришла на фабрику «Генмодифицированные белки Ше-Матао», ее первым делом отвели к начальнику цеха. Начальник - невысокого роста мужичонка с удивительно неприятными, мелкими и как будто намеренно кем-то заостренными чертами лица, одетый в темно-зеленый комбинезон с желтой нашивкой на кармане, - окинул новую работницу оценивающим взглядом. Странный был взгляд - скользкий и одновременно липкий. «Мы тут не дурака валяем, а выполняем государственную программу обеспечения населения продуктами питания» - таковы были первые слова, которые он произнес. Не «здравствуйте», не пусть даже несколько фривольное «приветик, милашка». А потом он дал подписать Мейт документ о неразглашении служебной информации. При этом начальник очень коротко объяснил, что сохранения режима секретности требует пристальный интерес, проявляемый к разработкам «ГБ» далеко не всегда чистыми на руку конкурентами. Подписанный документ запрещал Мейт Ут-Харт обсуждать с кем бы то ни было все, что она увидит, услышит или даже унюхает на своем рабочем месте. Обоняние было отмечено особо, и Мейт поняла, почему, когда
вызванный начальником бригадир смены проводил ее в цех.
        В длинном ярко освещенном помещении со стенами, выложенными белой кафельной плиткой, стоял невообразимый смрад. Вонь была настолько плотной, почти осязаемой, что в первый момент Мейт едва сознание не потеряла - ей показалось, будто кто-то пытается затолкнуть ей в горло большой комок грязной ваты. Ну, что встала, подтолкнул ее в спину бригадир, работать пришла или глазеть? Глазеть тут не положено. Мейт попыталась проглотить застрявший в горле комок, но он только провалился чуть ниже и остановился где-то в середине пищевода - ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни даже слюну сглотнуть не получается.
        Люди работали у конвейера, тянущегося вдоль всего цеха и уходящего через полупрозрачную пластиковую перегородку в соседний цех. Одеты они были в такие же темно-зеленые форменные комбинезоны, что и начальник цеха, только у работников одежда была мокрой и грязной, у некоторых - рваной, перехваченной на поясе куском бечевки или проволокой в белой пластиковой оплетке. И все как один были в резиновых ботах, потому что стоять приходилось по щиколотку в полужидкой, перемешанной с опилками грязи. Поначалу Мейт решила, что это загустевшая кровь, но, по счастью, быстро сообразила, что как раз крови-то в цехе взяться неоткуда - всем известно, что товарищество «Ген-модифицированные белки Ше-Матао» изготовляет продукты питания не из натурального мяса, а из белковых компонентов, частично синтезированных в биореакторах, частично извлеченных из ген-модифицированных морских водорослей. Пусть так, но, в отличие от остальных, на ногах у новой работницы были не резиновые боты, а войлочные тапочки, в которых ей и пришлось лезть в мерзкую, зловонную грязь. Вернувшись домой, Мейт несколько часов парила ноги в горячей
воде и терла жесткой щеткой, а ей все казалось, что въевшиеся в кожу, забившиеся под ногти грязь и вонь останутся теперь с ней навечно.
        Перед каждым работником стоял высокий металлический стол. Вылавливая что-то из вязкой жижи, заполнявшей неглубокие кюветы по краям стола, работники внимательно осматривали находку, мяли пальцами - некоторые даже нюхали! - после чего кидали странные, похожие на перепачканные грязью небольшие упругие мячики либо на медленно ползущую по центру стола резиновую ленту, к которой «мячики» словно бы прилипали, либо на пол, себе под ноги. Бригадир натянул резиновую перчатку и выхватил странный «мячик» из рук одной из работниц. Это шмульц, сказал он, показав Мейт предмет. Основа всех продуктов, выпускаемых «ГБ». На первый взгляд шмульц напоминает дерьмо. Да и пахнет он, как дерьмо, бригадир сунул округлый кусок шмульца Мейт под нос. Не морщись, усмехнулся он, увидев гримасу на лице новой работницы, скоро привыкнешь. Здесь все так воняет. Запах отбивают только на последней стадии изготовления продуктов, когда добавляют красители и ароматизаторы. Продукт должен иметь товарный вид и запах, глубокомысленно изрек он, любуясь при этом лежащим на ладони куском похожего на дерьмо шмульца. Иначе кто ж его покупать
станет. Ежели будешь стараться и хорошо работать, то со временем тебя переведут в другой цех, туда, где почище. Но здесь мы выполняем, почитай что, самую важную работу - сортируем шмульц. Качественный продукт получается только из зрелого шмульца. Пропустишь кусок незрелого, и всю партию готового продукта можно на переработку отправлять. Само собой, после этого вся смена, при которой незрелый шмульц на конвейер прошел, без зарплаты остается. Это, я полагаю, понятно. Кусок шмульца, грязь на котором начала подсыхать, полетел на стол. Запустив в кювету руку в перчатке, бригадир выловил из темно-коричневой слизи свеженький кусок ген-модифицированного дерьма. А теперь усекай, как отличить зрелый шмульц от незрелого, два раза повторять не стану.
        Прежде Мейт полагала, что самым отвратительным эпизодом в ее жизни был случай, когда четверо полупьяных парней силой затащили ее в темный подъезд. После урока, что преподал ей бригадир из цеха сортировки шмульца, Мейт Ут-Харт поняла, как жестоко она заблуждалась. А почему недозрелый шмульц кидают на пол? - поинтересовалась Мейт у бригадира. «Потому что он уже не дозреет», - ответил тот. Недозрелый шмульц только в переработку и годится. В переработку? Мейт удивленно посмотрела на пол. Но его же ногами топчут. Бригадир усмехнулся. Винные ягоды тоже топчут ногами, чтобы сделать вино. Можно, конечно, и прессом сок выдавить, но вкус будет не тот. Дома, отмокая в ванной, Мейт думала, что никогда больше не пойдет на фабрику «ГБ«, уж лучше с голоду подохнуть, чем заниматься сортировкой дерьма. Так она решила, но пошла. А что было делать? Это наедине с собой можно говорить, что, мол, лучше я умру, чем сделаю то-то и то-то. Однако на деле умирать почему-то никто не торопится.
        В цех сортировки шмульца Мет Ут-Харт вернулась и проработала там без малого три больших цикла, пока не была переведена в цех прессовки и сублимации. Человек - поразительное существо, способное привыкнуть почти ко всему. Ну разве что только жить под водой пока еще не научился. Мейт привыкла и к удушающей вони в цехе, и к постоянной грязи под ногами, и к ощущению гадливости, когда приходилось брать в руки и тщательно ощупывать теплый аморфный комочек шмульца. Единственное, что Мейт не смогла побороть, так это чувство тошноты, возникавшее всякий раз, когда, зайдя в магазин, она видела полки, заваленные продукцией «Ген-модифицированных белков Ше-Матао». Пакетики из блестящей фольги с изображениями счастливо улыбающихся красоток - «Сублимированный гуляш», «Котлетный фарш», «Универсальный суповой набор», «Завтрак менеджера», «Шашлык по-тайнорски» - знали бы покупатели, из чего все это сделано!
        - Так сколько же?
        - Три средних цикла, - с показным безразличием Мейт пожала плечами. - Ну, может быть, чуть больше - четыре.
        - А потом?
        - А что потом? - Мейт смотрела не на собеседника, а на стоявшую перед ним полупустую бутылку. - В магазине при заводе продукты «ГБ Ше-Матао» продаются за полцены.
        - Что и требовалось доказать, - улыбнулся ка-митар.
        - И что же это доказывает? - не поняла Мейт.
        - Человек - такая тварь, что ко всему привыкает. Не так ли?
        Мейт скроила презрительную гримасу - тоже мне, новость.
        Ка-митар подался вперед, навалился грудью на стол, руками обхватил бутылку и вполголоса, как будто опасался, что их могут подслушивать, произнес:
        - Сначала мы привыкаем есть то, что мало похоже на пищу. Потом привыкаем не замечать призраков Ночи. - Ше-Рамшо наклонил голову к плечу, при этом взгляд его по-прежнему следил за цветом глаз Мейт. - Так проще жить, верно?
        - Как? - Вопрос слетел с губ Ут-Харт, подобно сухому листу с дерева, - с шелестом, который скорее угадывается, чем слышен.
        Ка-митар резко подался назад. Бутылка, что он зажал в ладонях, скользнула по столу и замерла на самом краю.
        - Не замечая, что происходит вокруг. - Держа бутылку меж ладоней, Ше-Рамшо поднес ее к губам и сделал глоток. - Почему у тебя дома нет схороников?
        - Потому что я не верю в призраков Ночи, - ответила Мейт.
        - Потому что ты не хочешь их замечать. - Ка-митар залпом допил остававшееся в бутылке бальке и со стуком припечатал донышко бутылки к столу. - Смотри, сестра. - Ше-Рамшо вытащил из-за пазухи горсть небольших амулетиков, нанизанных на грубую серую нитку, и высыпал их на стол. - Смотри, это «Глаз Ночи», - он показал Мейт шарик из черного непрозрачного стекла. - Это, - Ири поднял со стола изогнутый кусочек темно-коричневого пластика, - «Корень Зла». А вот еще, - в пальцах у святоши оказался совершенно непонятный предмет, похожий на растрепанный, с торчащими во все стороны концами спутанных ниток клубок шерсти, - «Звезда Нерожденных». «Небесная Стрела» - металлический штырь, похожий на гвоздь без шляпки. - Все эти схороники сделаны руками воспитанников приюта при шахане, в каждый из них они вложили частицу своей души.
        - Не-а. - Мейт плавно качнула головой из стороны в сторону. - Ничего я у тебя не куплю. Достаточно того, что ты воспользовался моим сортиром, а теперь пьешь мое бальке.
        Ка-митар усмехнулся и кинул связку с амулетами на стол.
        - За бальке я могу заплатить.
        - Не о том речь.
        - Тогда о чем же?
        - Ты ведь и сам в это не веришь. - Мейт подцепила ногтем нитку с нанизанными на нее схорониками, чуть приподняла и отпустила.
        Упав на стол, тихо звякнула «Небесная Стрела».
        - Я верю в призраков Ночи.
        - Серьезно? - милая, полная скепсиса улыбка.
        - Я верю в призраков Ночи и в то, что схороники помогают с ними бороться.
        Мейт вытянула руку и постучала пальцами по столу.
        - Становится скучно.
        - Ты просто не хочешь меня слушать, - с укоризной произнес ка-митар.
        - Не хочу, - не стала отрицать Мейт.
        - Потому что боишься.
        - Нет.
        - Ты не страдаешь никтофобией?
        Мейт в недоумении уставилась на Ше-Рамшо - подобные вопросы не принято задавать даже близким людям.
        - Ты еще спроси, не мочусь ли я в постель.
        - Ты не мочишься в постель?
        - Придурок! - слово вылетело изо рта точно плевок.
        Ше-Рамшо улыбнулся и утерся ладонью.
        - Я - ка-митар, - сказал он. - Ты забыла об этом?
        - Одно другому не мешает, - буркнула Мейт.
        - Хочешь, я уйду?
        Пауза, короткая, как вдох, и - выдох:
        - Нет.
        - Тогда возьми. - Святоша отцепил от связки один амулетик и протянул его Мейт.
        - Нет…
        - Это подарок. - Девушка все равно не торопилась взять схороник, и Ше-Рамшо, улыбнувшись, положил его перед ней на стол. - Это «Свет Завтрашнего Дня». Когда я сам был воспитанником, мне больше всего нравилось делать именно этот схороник.
        Мейт взяла двумя пальцами похожий на каплю кусочек прозрачного пластика, внутри которого горела золотистая искорка.
        - Хочешь знать, как его делают? - спросил ка-митар.
        - Мне все равно.
        Мейт поднесла схороник к глазам. Ей хотелось заглянуть в самую глубину золотистой искорки, казавшейся живой и теплой.
        - Тогда я расскажу тебе о призраках Ночи, - прозвучало это отнюдь не как предложение, как строгий учительский наказ: сиди и слушай!
        - Давай, - безразлично дернула плечом девушка. - Это ведь твоя работа.
        - Нет, - качнул головой святоша. - Моя работа - цитатники да схороники продавать. А то, что я хочу тебе рассказать, - это только мое.
        - Тогда зачем?
        Ка-митар улыбнулся.
        - Жаль мне тебя, сестра.
        Мейт хохотнула - принужденно, бессмысленно - и бросила схороник, что дал ей ка-митар, в бутылку с недопитым бальке.
        Ше-Рамшо словно и не заметил, что она сделала. Или же ему и в самом деле было безразлично?
        - Ты не видела Дня, потому что родилась Ночью.
        - И что с того? - с вызовом вскинула подбородок Мейт.
        Ше-Рамшо поднял руку - жест одновременно успокаивающий и приказывающий помолчать, просто помолчать и послушать.
        - Я не намного старше и не собираюсь учить тебя жить. Я всего лишь хочу поделиться с тобой своими наблюдениями.
        - Почему именно со мной?
        Мейт задала вопрос не потому, что ей требовался ответ, - сама того не понимая, она искала основания для недоверия. Еще лучше - повод для подозрений. Почти все ее поступки были неосознанными, импульсивными. Так же безотчетно она верила не логике, а интуиции. Даже странно, что при таком отношении к жизни Мейт Ут-Харт все еще оставалась живой.
        - Потому что ты впустила меня в свой дом, - ответил ка-митар. - И согласилась выслушать меня.
        - Разве?
        - Да, - улыбнулся Ше-Рамшо. - Поверь, если бы ты не хотела узнать, что я собираюсь тебе сказать, ты давно выставила бы меня за дверь.
        Мейт подалась назад.
        - Наверное, мне так и следует поступить.
        - Нет, - качнул головой Ше-Рамшо. - Ты этого не сделаешь.
        - Почему?
        - Ты понимаешь, что я тебе нужен.
        Мейт откинула голову назад и рассмеялась - натянуто и очень ненатурально, это был даже не смех как таковой, а демонстрация определенного душевного состояния, желание приблизиться к нему через внешнее проявление.
        - Беда - ортодокс назвал бы это проклятием - тех, кто родился Ночью, заключается в том, что в большинстве своем они не боятся тьмы. - Заметив недоверчивый прищур Мейт, Ше-Рамшо сделал уточнение: - Боятся, конечно, но не так, как те, кто родился Днем. Родившиеся Днем обладают способностью видеть или каким-то иным образом распознавать прячущихся во тьме призраков Ночи.
        - Бред!
        - Нет.
        - Что же тогда?
        - Стремление выжить.
        Мейт задумалась.
        Раз, два, три - медленно считал про себя ка-митар.
        - Не понимаю, - тряхнула головой девушка.
        На этот раз она ничего не отрицала с ходу. Она действительно хотела понять.
        - Как ни странно, большинство людей полагают, что призраки Ночи - это жуткие потусторонние существа, прячущиеся во тьме.
        - Разве это не так?
        - Будь так, призраков мог бы видеть каждый.
        - Ты их видишь?
        - Нет.
        Мейт показалось, что в ответе Ше-Рамшо, в движении его головы, едва заметно качнувшейся из стороны в сторону, было скрыто разочарование. Или обида?
        - Но ты веришь в их существование.
        - Потому что я видел тех, кто встречался с призраками Ночи. Я был совсем рядом, чувствовал их дыхание…
        Фраза оборвалась на взлете. Челюсти говорившего сомкнулись, губы плотно сжались. Ше-Рамшо прикрыл глаза, как будто вдруг почувствовал боль - не мучительную, скорее привычную, которую просто надо переждать.
        Ка-митар сделал глубокий вдох.
        - Несколько дней назад неподалеку от площади Согласия был убит са-турат, старший инспектор секторного управления. Я случайно оказался рядом. Когда я услышал крик, мне показалось, что кровь застыла у меня в жилах. В этом крике не было почти ничего человеческого, так мог кричать дикий зверь, испытывающий невыносимые страдания в преддверии смерти. Придя в себя, я бросился в проулок, откуда раздался крик, и первым оказался возле несчастного. Он был в агонии и не мог ничего сказать. Но взгляд его… Он смотрел так, будто видел морду демона смерти, выглядывающую из-за моего плеча.
        Ше-Рамшо опустил взгляд, ткнул пальцем в пластиковое покрытие стола, надавил и провел по нему, оставив влажный след.
        - Его мог убить человек, - сказала Мейт.
        Ка-митар не поднял головы, но Мейт показалось, что она услышала короткий смешок.
        - Хотел бы я посмотреть на человека, способного сделать такое.
        - Что?
        - Са-турат был оскальпирован, кожа с лица содрана, суставы рук и ног раздроблены, грудь в глубоких порезах, живот проткнут в нескольких местах. Язык отрезан и уложен в портмоне, убранное во внутренний карман пиджака. В рот же был засунут указательный палец, отрезанный с левой руки. Приличная сумма денег, имевшаяся у несчастного при себе, осталась нетронутой. Мне известны все эти жуткие подробности, потому что пришлось ехать с са-туратами в участок, чтобы дать показания. Действовал явно не грабитель, которому было бы достаточно ударить жертву по голове или уж, на худой конец, перерезать горло. Убийца получал наслаждение, истязая свою жертву. Ему больше ничего не было нужно, кроме как смотреть на ужас в глазах несчастного, слышать его стоны, не просто видеть, а чувствовать, как он медленно умирает, истекая кровью… - Оборвав фразу, ка-митар резко взмахнул кистью руки, словно отгоняя от лица кровососа. - И это не первый подобный случай в Ду-Морке.
        - Ты хочешь сказать, что призраки Ночи убивают людей? - Мейт с сомнением поджала губы. - В таком случае я скажу тебе, что ты плохо знаешь своих милых сограждан. Именно люди, а не звери, способны на бессмысленную жестокость, именно люди, вполне нормальные с виду люди, живущие с тобой по соседству, улыбающиеся тебе, совершают такие мерзости, какие не в состоянии породить даже больное воображение. Ма-ше тахонас! - Мейт хлопнула ладонью по столу. - И мне приходится объяснять это знатоку человеческих душ!
        - Не ругайся, сестра, - с укоризной произнес Ше-Рамшо. - Не к лицу это такой красивой и умной девушке, как ты. Убийца уже не человек. Он был человеком, пока призраки Ночи не сожрали его душу. Именно они заставляют его не просто убивать, но жестоко мучить свои жертвы. И они же наделяют его нечеловеческой хитростью и изворотливостью, что позволяет убийце всякий раз уходить безнаказанным. Скорее всего одержимый призраками Ночи человек даже не подозревает о том, какие страшные злодеяния он творит своими руками. Насладившись страшной жертвой, призраки Ночи на время оставляют его в покое. Но они будут снова и снова заставлять его убивать. Снова и снова - до тех пор, пока…
        Ка-митар снова умолк, не закончив фразы, как будто вдруг потерял нить рассуждений.
        - Пока что? - спросила Мейт, не дождавшись продолжения.
        С непринужденным видом святоша откинулся на спинку стула, приподняв за горлышко, качнул бутылку и, убедившись, что она пуста, снова поставил на стол.
        - Пока не наступит рассвет, - сказал он так, будто речь шла о совершенно незначительной сумме долга, который он никак не может вернуть кредиторам. - Все хотят дожить до рассвета. Отдать свою душу призракам - это всего лишь один из способов пережить бесконечно долгую Ночь.
        - И все равно я не верю в призраков Ночи. - Мейт стукнула пальцем по краю стола, будто отсекая невидимую нить.
        - А им до этого нет дела, - сдавленно просипел ка-митар, будто его за горло кто схватил. - Веришь ты в него или нет, призрак Ночи живет в душе каждого человека. Родившиеся Днем могут их видеть, поэтому-то они до смерти боятся тьмы. Те же, что родились Ночью, считают истории о призраках глупыми сказками, которыми ка-митары потчуют людей, чтобы продать свои дрянные амулетики. - Ше-Рамшо подцепил пальцем нитку с нанизанными на нее схорониками, приподнял и кинул на тот край, где сидела Мейт. - Эти схороники не обладают никакой магической силой, уж поверь мне, сестра, я сам их когда-то делал, но тем, кто в них верит, схороники могут помочь бороться с призраками.
        - Тебе они помогают? - спросила Мейт и двумя пальцами толкнула связку схороников в сторону ка-митара. - Вон их у тебя сколько.
        - Так я-то в них не верю, - горько усмехнулся ка-митар. - Моя задача в том, чтобы говорить о вере с тем, кому это нужно.
        - Мы вернулись к началу разговора, - заметила Мейт.
        - Верно, - согласился Ше-Рамшо. - Но теперь ты имеешь представление о том, чем я занимаюсь, знаешь, во что я верю, догадываешься, чего я боюсь…
        - Ты чего-то боишься?
        - Самого себя.
        - Не понимаю.
        - Я не помню Дня, а потому не вижу призраков Ночи, что хотят сожрать мою душу. Но я знаю, что они есть.
        - Призраками Ночи ты называешь страхи, живущие в душе у каждого.
        - Призраки имеют множество обличий.
        Мейт словно не услышала слов, сказанных Ше-Рамшо. Она продолжала говорить, не обращаясь к собеседнику, а рассуждая вслух, разговаривая сама с собой, пытаясь построить логическую цепочку, которая должна вывести ее к цели, пока еще неосознанной, присутствующей на уровне предчувственного восприятия, подобно картине, которую видит только художник, покрывающий грунтовкой натянутый на подрамник холст.
        - Нет такого человека, который ничего не боится. Он может думать, что ему неведом страх, он может быть уверен в том, что способен побороть все страхи мира, но страх все равно живет в его душе. Он боится уже хотя бы того, что однажды страх окажется сильнее его.
        - Молодец, - одобрительно улыбнулся ка-митар. - Безотчетный страх правит миром. Он имеет сотни имен и тысячи масок, придуманных для него людьми. Лидерами становятся те, кто выбирает наилучшее на данный момент воплощение страха, простое и понятное каждому, но в то же время и с некоторой претензией на оригинальность. Основная функция власти заключается в придумывании для страха новых имен, без которых невозможно управлять огромными массами людей, ведь каждый непременно хочет что-то свое.
        - Страх объединяет всех.
        - Именно страх, а не какая-то там великая цель и не мифическая национальная идея. - Ше-Рамшо презрительно махнул рукой. - У нас давно уже нет никакой цели. Мы живем по инерции, стараясь даже не победить, а только обмануть собственные страхи. Наиболее простой и эффективный способ сделать это - превратить живущий в душе страх в зримое воплощение собственных низменных устремлений.
        - В призрака Ночи.
        - Но способен на это не каждый.
        Ка-митар смотрел на девушку, ожидая, что она скажет, а Мейт Ут-Харт глядела на дно бутылки, где под слоем недопитого бальке слабо поблескивала золотая искорка, спрятанная в схоронике. «Свет Завтрашнего Дня».
        Глава 5
        Выход в черное.
        В прихожей Ше-Кентаро ненадолго задержался, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Узкие черные брюки, остроносые полуботинки того же цвета, черный свитер под горло. Дернув замок металлической «молнии», Ше-Кентаро наполовину застегнул короткую куртку из плотной грубой черной материи. Широкая и бесформенная, куртка почти полностью скрадывала очертания фигуры. Наружные карманы мелкие, такие, что руку не засунешь, чтобы не создавать лишних проблем тому, кто вздумает без ведома хозяина в них забраться, зато во внутренние можно спрятать бутылок пять бальке. Такие куртки обычно носили в пригородах - недорого и прослужат долго. В секторах побогаче уже предпочитали кожзам. В центре на одетого так, как сейчас Ше-Кентаро, смотрят с откровенной насмешкой - явился, деревенщина! И чего ему тут надо? В центре народ смелый, потому что за каждым третьим по пятам охранник идет, напоказ не выставляется, но присматривается к тем, кто рядом с хозяином, а на перекрестках са-тураты стоят - по двое, по трое. А то и машина патрульная припаркуется у тротуара, выйдет из нее са-турат, не спеша, рассекая поток гуляющих, пройдет
к палатке, торгующей джафом, возьмет два парпара - себе и напарнику и так же неторопливо вернется назад. Народ безмолвствует и улыбается - вот оно, лицо власти, красивое, гордое и волевое! Так спокойнее - верить в то, что стоит тебе только позвать на помощь, а са-тураты уже тут как тут, готовы служить и защищать. Ше-Кентаро усмехнулся и подмигнул своему отражению в зеркале: знали бы они са-туратов так же, как знаем их мы с тобой, верно, приятель? Ведают ли те, кто, счастливые и довольные жизнью, прогуливаются по площади Согласия, любуясь иллюминацией, включенной в честь праздника, который всегда с ними, что происходит в то же самое время всего в нескольких шагах от них? Заглядывали они хотя бы раз в темные переулки, где притаились призраки Ночи?
        Парней из пригородов считают совершенно отвязными и немного не в себе. Поэтому и оделся Ше-Кентаро так, чтобы никто не привязался. У них ведь у каждого второго в кармане нож выкидной - в любом споре самый веский аргумент, которому трудно что-то противопоставить. Ше-Кентаро ножу предпочитал парализатор - оружие не в пример более чистое и безопасное. Парадокс же заключался в том, что гражданин Кен-Ове имел полное право носить в кармане нож, а за парализатор можно было и срок схлопотать - в том случае, если не сумеешь договориться полюбовно с са-туратами, которые найдут его у тебя при случайном обыске на улице.
        Ше-Кентаро еще раз проверил содержимое карманов. Бумажник и упаковка стимулятора на месте, карточка удостоверения личности в заднем кармане брюк, мобильный телефон включен. Во внутреннем кармане куртки - парализатор. Одернув куртку, Ше-Кентаро погасил в прихожей свет и вышел за дверь.
        Три лестничных пролета вниз, дверь парадного, тротуар. Ше-Кентаро из своего кармана платил пареньку из многодетной семьи, что жила на первом этаже, чтобы он следил за освещением в парадном. Свет на первом этаже и возле подъезда должен гореть всегда. Паренек был не по годам смышленый - Ше-Кентаро подозревал, что малолетний прохвост сам втихаря выворачивает лампочки, чтобы брать у жильца с третьего этажа деньги на покупку новых, - но при этом еще и исполнительный, так что у Ше-Кентаро не было повода хотя бы раз выразить недовольство его работой.
        На улице светло от множества огней. Горит почти каждый уличный фонарь, что в последнее время случается редко. Муниципальные службы начинают внимательно следить за освещением улиц, когда до выборов в Палату государственных размышлений остается три-четыре средних цикла, ну и, само собой, в преддверии выборов ва-цитика. Должно быть, власти всерьез полагают, что лояльность граждан в отношении власть имущих прямо пропорциональна степени освещенности городских улиц. Ну что тут скажешь? Если ничего иного в голову не приходит, можно и на такой платформе строить предвыборную программу. Закономерность, выведенная эмпирическим путем, работала тем не менее четко. Ше-Кентаро прикинул в уме, но так и не сообразил, что за выборы на носу. Не проявляя гражданской сознательности, Ону на выборы не ходил, потому и предвыборная суета его нисколько не беспокоила. Светло на улицах - ну и славно. А большего от власти, как от нынешней, так и от тех, что придут ей на смену, ждать не приходится. Глупо жить несбыточными мечтами и надеждами. К примеру, скажем, с чего бы вдруг секторному ва-ниоху беспокоиться о том, как живет
неизвестный ему Ону Ше-Кентаро? Или семья того паренька с первого этажа, которому Ше-Кентаро исправно деньги за ввинченные лампочки платит? Можно подумать, у ва-ниоха других забот нет или своей семьи ему мало.
        Ше-Кентаро подошел к краю тротуара и махнул поднятой рукой. Почти сразу рядом притормозила двухместная малолитражка, старенькая, с помятым крылом и поцарапанной дверцей.
        - На улицу Ут-Каст за двадцать рабунов подкинешь? - спросил Ону, наклонившись к приоткрытому окошку.
        Водитель с энтузиазмом кивнул и открыл дверцу. Еще бы ему не согласиться - здесь идти-то всего ничего, поэтому Ше-Кентаро и не стал выгонять из гаража свою машину.
        Ше-Кентаро сел рядом с водителем, подвигался, устраиваясь поудобнее, улыбнулся хозяину подержанного автомобиля. Тот в ответ нервно дернул щекой и тут же отвернулся - вроде как за дорогой внимательно следил. К разговору он был явно не расположен, что только порадовало Ше-Кентаро - Ону терпеть не мог болтливых водителей, которым все равно о чем, лишь бы потрепаться. А как известно, люди, у которых язык метет, что твое помело, обычно не отличаются не только большим умом, но также и высокими моральными принципами.
        Доехав до места, Ше-Кентаро расплатился с водителем, вышел из машины, поднял воротник и внимательно посмотрел по сторонам. Район, в котором он оказался, вообще-то считался спокойным. Местные жители сами потихоньку справлялись с собственными проблемами, не ожидая помощи и не прося о ней. Если кто и вносил в их жизнь элементы напряженности и беспорядка, то вовсе не обосновавшиеся здесь уличные барыги и не их клиенты, а са-тураты, регулярно наведывавшиеся в сектор под предлогом наведения порядка, хотя на самом деле их интересовал только куш, что можно сорвать с покупателя контрафактного товара после того, как он окажется на заднем сиденье патрульной машины. Барыгу поймать куда труднее. К тому же те из них, что поумнее, предпочитали регулярно делать взнос в «Фонд взаимопонимания и согласия» - так они сами это называли. Накладно, конечно, но зато спокойно. Покупатель же контрафактного товара, едва только плюхнется на заднее сиденье патрульной машины, тут же забывает обо всех своих правах, о том, что приобретение с рук дефицитных товаров - тех же электрических лампочек, которых в магазинах не сыщешь, -
само по себе преступлением не является, что главной обязанностью са-туратов, тех самых, которые зверьем на него смотрят, как раз и является защита его, законопослушного гражданина. И гражданин уже готов отдать все, лишь бы только выбраться из патрульной машины, напоминающей о тюремной камере, и поскорее обо всем забыть.
        Ше-Кентаро знал, как следует вести себя в подобной ситуации. Са-тураты - они ведь как хищники, что, выбирая из стада потенциальную жертву, делают ставку на больную, ослабленную особь или высматривают молодняк, по неразумению разгуливающий в стороне от родителей. Держи себя уверенно, еще лучше - малость нагловато, разговаривай развязно, обращайся к собеседнику непринужденно: «Слышь, ты, приятель», - и патрульный са-турат быстро оставит тебя в покое. Ему ведь лишние проблемы тоже ни к чему, он и без тебя сегодня свой кусок урвет. И все же, прежде чем двигаться дальше, Ше-Кентаро огляделся - внимательно, но при этом так, чтобы его настороженность выглядела как обычная нерешительность. Ну вроде стоит на углу человек и никак не может решить, куда же ему пойти, - то ли местность незнакомая, то ли просто не знает, чем заняться. Нигде поблизости патрульных машин не видно. А в переулки они не суются - мало ли что. Своих клиентов са-тураты на выходе ловят - тех, кто от барыг с покупками идет, патрульные с первого взгляда распознают.
        Не спеша, вразвалочку, то и дело поглядывая по сторонам, пошел Ше-Кентаро по тротуару вдоль проезжей части. Улица неплохо освещена. Никакой праздничной иллюминации, но без малого каждый второй фонарь горит. И витрины подсвечены, хотя ничего интересного в них не увидишь, один ширпотреб самого что ни на есть низкого качества. А бывает ли вообще ширпотреб высокого или хотя бы приличного качества? О качестве заботятся, когда делают штучный товар: страшит персональная ответственность. «Покупайте продукты производственного товарищества «Ген-модифицированные белки Ше-Матао»!!!» Обалденная реклама! Можно подумать, в продовольственном отделе магазина можно еще что-то купить, кроме изделий «ГБ Ше-Матао». И девчушка светловолосая с бутербродом, густо намазанным соусом, улыбается во весь рот. А взгляд затравленный, будто ее под дулом пистолета этот бутерброд жрать заставляют.
        Места с приглушенным освещением на улице, конечно, встречались, но ни одно темное пятно не вызвало у Ше-Кентаро страха или хотя бы гадливости - не той, когда тошнота подступает к горлу, а когда просто хочется отвернуться в сторону. Хотя стимулятор он не принимал. Должно быть, у призраков Ночи нынче выходной, с усмешкой подумал Ше-Кентаро. На то, что когда-нибудь они навсегда оставят его в покое, смешно было даже надеяться.
        Людей на улице почти не было. Глубоко засунув руки в карманы и втянув голову в плечи, быстро пробежал мимо Ше-Кентаро невысокий парнишка в куртке из кожзама, мятых брюках и полуботинках со сбитыми каблуками. Переваливаясь с боку на бок, точно большая нелетающая птица, шла навстречу старушка в странной одежде - такую, наверное, носили даже не Днем, а прошлой Ночью. Тяжело дыша, старушка упорно тащила за собой нагруженную сумку на колесиках. Эта точно не доживет до рассвета, подумал, взглянув на старушку, Ше-Кентаро. А чего ради тогда вообще жить?
        Ше-Кентаро свернул в переулок со странным названием Третий Моторный. Как-то, любопытства ради, Ону детально изучил подробную карту столицы, но так и не смог отыскать ни Первого, ни Второго Моторного переулка, не говоря уж о Четвертом и Пятом. В переулке было заметно темнее, чем на улице. Фонари стояли на расстоянии семи метров друг от друга, а осветительных лент, переброшенных, как на центральных улицах, через проезжую часть, здесь не было и в помине. Ше-Кентаро привычно поежился, передернул плечами, готовясь к давно ставшему привычным приступу панического страха. Он уже поймал пальцами застежку кармана, в котором лежала упаковка стимулятора, когда вдруг понял, что ничего не происходит. Ше-Кентаро видел тротуар, стены домов, двери парадных, и этого было достаточно для того, чтобы он мог идти вперед, не прибегая к помощи стимулятора. Это было странно. Все равно что после недельного поста в предвкушении праздника живота подойти к заставленному яствами столу и вдруг понять, что не чувствуешь голода. Очень странно.
        Ше-Кентаро достал все же из кармана упаковку стимулятора и зажал ее в кулаке - пусть будет под рукой. На всякий случай. Ону осторожно сделал шаг вперед. Затем еще один. Еще. Он шел медленно, тщательно выбирая место, куда поставить ногу, - как по болоту. В голове, непонятно с чего вдруг, принялось вертеться четверостишие детской считалочки:
        Набежала с неба тень -
        Убегай кому не лень.
        Ну а тот, кто не уйдет,
        Непременно пропадет.
        Да уж, непременно.
        Ше-Кентаро ускорил шаг.
        По стене, справа от него, скользнула большая темная тень. Не тень даже - будто широкой мазок черной краской, почти мгновенно исчезнувший. Вот оно что! Призраки Ночи, как и прежде, следят за ним. Но сегодня они решили не терзать его душу. Они знают о том, что произошло. Они понимают, что у Ше-Кентаро и без них сейчас на душе одно паскудство. Незачем травить человека, который и без того сам себе противен.
        - Эй, выходите, - едва слышно прошептал Ону. - Я все равно знаю, что вы здесь…
        Ше-Кентаро и прежде не раз пытался заговорить с призраками Ночи, полагая, что им всем станет легче, если он поймет, чего они от него хотят. Но призраки никогда не отвечали. Промолчали они и на этот раз. Нужно окончательно свихнуться для того, чтобы начать разговаривать с призраками Ночи. Или же стать одним из них.
        - Будьте вы прокляты, - произнес одними губами Ше-Кентаро.
        Он знал, что призраки Ночи слышат его. Вот только сомневался, слышат ли его все затаившиеся во тьме призраки или только его персональные твари?
        В конце переулка у невысокого дощатого забора топтался парнишка в легкой куртке с капюшоном, надвинутым так, что лица не видно. Стрельнув хитрым взглядом из-под края капюшона в сторону направлявшегося к нему Ше-Кентаро, парнишка забубнил хриплым голосом:
        - Товары всяки разны, кому чо надо, все по чести, без обмана, дешево и сердито…
        Ше-Кентаро остановился напротив зазывалы, и тот сразу умолк. Шмыгнул носом, утерся рукавом.
        - Чего тебе? - подозрительно глянул он на Ше-Кентаро.
        Не иначе как новенький. Прежде Ше-Кентаро его не видел.
        - Слизень нужен, - процедил сквозь зубы Ону.
        - На фига тебе Слизень?
        Вместо ответа Ше-Кентаро отвесил парню подзатыльник - не сильно, исключительно для порядка, чтобы знал свое место.
        - Там, - парнишка махнул рукой за угол и недовольно засопел. - Спроси возле третьего подъезда.
        Ше-Кентаро направил на парня указательный палец, как будто сказать что хотел. Зазывала испуганно втянул голову в плечи. Точно, новенький. Так ничего и не сказав, Ше-Кентаро махнул рукой - Хоп-Стах с ним. Учить малолетних - только время попусту тратить. Своим умом до всего дойдет, если голову по дороге не разобьет. Можно подумать, Ону сам не знал, где искать Слизня.
        У барыг уличных дело поставлено что надо. Порой Ше-Кентаро думал: что, если бы все в Кен-Ове работали так же, как барыги, с таким же энтузиазмом, находчивостью и усердием? Вывод очевиден - барыги остались бы без работы.
        Уличные барыги предлагали свои товары по всему Ду-Морку. Наметанный взгляд мог выловить их подручных даже в праздно гуляющей толпе на постоянно освещенной веселыми огнями - праздник всегда с нами! - площади Согласия. Им было что предложить даже очень и очень обеспеченным жителям столицы, которым незачем покупать из-под полы самодельные декодеры для просмотра программ кабельного телевидения. Что предлагали своим клиентам барыги на площади Согласия, в принципе было известно всем, но говорить об этом вслух - ни-ни! Но было в Ду-Морке несколько мест, где активность уличных барыг заметно превышала среднестатистическую. О таких местах знал каждый, кому приходилось сталкиваться с проблемой поиска дефицитного товара. А ежели кто не знал, то достаточно было спросить у соседей, - и верное место тебе укажут, и объяснят, как отличить качественный товар от подделки, и посоветуют, к кому обратиться, чтобы купить подешевле.
        Большинство мест скопления уличных барыг располагалось в пригородных секторах - там тише, спокойнее, да и са-тураты наведывались нечасто. А если вдруг затевалась операция по ликвидации рынка незаконной торговли контрафактными товарами, то барыги о том узнавали загодя, и в сети са-туратов попадалась разве что только мелкая рыбешка: начинающие спекулянты, от которых солидные барыги и сами рады избавиться, да бабульки, продающие с рук всякую мелочь. В черте Старого города, вобравшего в себя сектора, построенные еще до того, как Ду-Морк начал обрастать пригородами, точно дно морского судна раковинами, имелось два места активной нелегальной торговли: рядом с улицей Ут-Каст, где сейчас находился Ше-Кентаро, и в секторе Тар-Бей, неподалеку от стадиона «Генератор». Сами барыги на улице не показывались: у каждого из них имелась точка хранения товаров, куда то и дело забегали уличные зазывалы, осуществлявшие живую связь между торговцем и покупателем.
        Ше-Кентаро познакомился со Слизнем четыре больших цикла тому назад, можно сказать, по чистой случайности. Работавший на Слизня зазывала, приняв Ону за лоха, решил подсунуть ему поддельный антидот. Когда же Ше-Кентаро указал ему на «ошибку», - Ону решил шума не поднимать, а просто получить товар, за который заплатил, - зазывала пригрозил ему ножом. Пришлось Ше-Кентаро использовать парализатор. Когда зазывала рухнул на тротуар, а Ше-Кентаро наклонился, чтобы вытащить у него из кармана упаковку антидота, из подъезда выбежали подручные Слизня, из-за жалюзи наблюдавшие за тем, что происходит на улице. Ону доставили к хозяину - точка Слизня находилась здесь же, на первом этаже, дверь направо от лифта. Двухкомнатная квартира имела нежилой вид. Почти все свободное пространство заставлено картонными коробками, маркированными красным карандашом: буквы, цифры, порой какие-то совершенно непонятные знаки. Как позднее убедился Ше-Кентаро, коды на коробках понимал один только Слизень. В углу большой комнаты, у закрытого черными жалюзи окна стоял столик, похожий на ученическую парту. Рядом с ним - армейская
раскладная кровать, застеленная тонким темно-синим одеялом из искусственной шерсти. За столом сидел Слизень - так его называли подручные, так он сам представился Ше-Кентаро. Настоящее имя барыги Ону так и не узнал. Да и не стремился расширить свои знания в этом направлении. Как ни странно, прозвище Слизень не только не казалось барыге обидным, а даже нравилось. Должно быть, он носил его так давно, что успел привыкнуть и уже не воспринимал в ином значении.
        Слизень был примерно одного с Ше-Кентаро возраста. Невысокого роста, коренастый, с широким, выступающим вперед подбородком, резкими жестами и особой манерой говорить - очень быстро, почти взахлеб, глотая окончания слов, - барыга производил впечатление уверенного и, как ни странно, вызывающего доверие человека. Узнав, в чем дело, Слизень велел привести зазывалу с улицы. Парень уже начал приходить в себя, но сам стоять на ногах еще не мог. Человек, поддерживавший зазывалу под руку, сразу отошел в сторону, как только Слизень объявил, что ежели придурок, пытавшийся его - его, а не клиента! - обмануть и без дела размахивавший ножом, надеется остаться безнаказанным, то он глубоко заблуждается. Ноги зазывалы подломились, и он упал на колени. Было ли это последствием временного паралича или таким образом зазывала молил о снисхождении? Слизень коротко махнул кистью руки, как будто откидывая в сторону ненужную ему вещь. Двое из находившихся в комнате тут же подхватили бывшего зазывалу под руки и выволокли в коридор. Что с ним стало, Ше-Кентаро не знал, но впредь он больше никогда не видел этого парня возле
точки Слизня.
        Разобравшись с незадачливым пройдохой, Слизень поинтересовался у Ше-Кентаро, каким образом он догадался, что антидот, который пытался всучить ему зазывала, поддельный? Ону объяснил, как легко по внешнему виду отличить настоящий антидот от фальшивки. Слизень слушал его с интересом - похоже было, он впервые слышал то, что рассказывал Ше-Кентаро. После этого он спросил, для чего Ше-Кентаро покупает антидот. Быть может, болен кто-то из его близких? Тогда Ше-Кентаро рассказал барыге о своей работе. Почему он так поступил, Ше-Кентаро и сам толком не знал. Быть может, в тот момент ему показалось, что работа ловца чем-то сродни тому, чем занимается уличный барыга? В конце концов, оба они делают деньги на людских бедах.
        С этого и началась история странных взаимоотношений барыги и ловца варков. Дружбой это назвать было трудно, поскольку виделись они, только когда Ше-Кентаро приходил, чтобы сделать очередную покупку. Но всякий раз они час-другой сидели со Слизнем вдвоем, - своих подручных барыга на это время выпроваживал из комнаты, - попивали джаф и разговаривали. Ше-Кентаро не пытался скрыть свой далеко не бескорыстный интерес к тому, что рассказывал о своих клиентах барыга, но, что интересного находил в его историях Слизень, Ону понять не мог. Ше-Кентаро спросил как-то у Слизня, чем он станет заниматься, когда наступит День и товары, пользовавшиеся бешеным спросом Ночью, станут никому не нужны? До рассвета еще дожить нужно, не задумываясь, ответил барыга. А потом добавил: мол, будет День, будет и пища. Что ж, вполне разумный, прагматичный подход к извечной проблеме сущности и бытия.
        Возле подъезда, в котором находилась точка Слизня, прохаживался парень лет двадцати, одетый почти так же, как и Ше-Кентаро, только брюки широкие, мешковатые. Руки засунуты глубоко в карманы, ноги одна за другую цепляются - это походка такая, очень модная среди выпендрежников, - губы сложены в трубочку: должно быть, насвистывает что-то. Три шага в одну сторону, три - в другую. Так и не выходит из круга света, нарисованного на тротуаре уличным фонарем. Рядом, у фонарного столба, стояла женщина, одетая в серый поношенный плащ. На голове - съехавший на сторону берет. Женщина выглядела страшно усталой, измотанной, как будто пять малых циклов кряду не спала. Не могла уснуть? Что ее мучило? Увидев Ше-Кентаро, парень повернулся в его сторону и остановился, широко расставив ноги. Руки из карманов вытащил и заложил за спину. Насвистывать перестал. Женщина достала из сумочки сложенный платок и быстро провела уголком под глазами. Ше-Кентаро знал в лицо почти всех подручных Слизня, но парня, дежурившего нынче у подъезда, видел впервые. Значит, придется объяснять, кто он и зачем пришел.
        Ше-Кентаро еще не приблизился к парню на расстояние, с которого можно начать переговоры, когда из подъезда вышел долговязый мужчина в черном костюме. Этого подручного Слизня Ону знал хорошо - долговязый всегда находился рядом с барыгой и, судя по всему, пользовался неограниченным доверием шефа. Подойдя к зазывале, долговязый что-то почти незаметно сунул ему в карман, шепнул пару слов на ухо и снова забежал в подъезд. Парень опустил руку в карман и с интересом посмотрел на Ше-Кентаро.
        - Извини… - едва слышно прошептала женщина у фонаря.
        Она произнесла одно лишь слово и умолкла, как будто жизненная сила покинула ее изнуренное тело. А может, ей просто нечего было сказать.
        - Держи, - парень, не глядя, протянул женщине небольшой сверток.
        - Это…
        - Это то, что тебе нужно, - перебил, не дослушав, зазывала.
        Не замедляя шага, Ше-Кентаро повернул в сторону парадного. Парень ничего не сказал, только проводил его долгим взглядом.
        - Спасибо.
        Очень плавно, как при замедленном воспроизведении кинофильма, женщина вытянула руку перед собой. Сверток упал в ее сложенную лодочкой ладонь.
        - Спасибо.
        Женщина получила то, за что заплатила деньги, можно было уходить, но она не двигалась с места, как будто хотела что-то сказать, но не находила слов. Или у нее уже не оставалось сил, чтобы идти?
        - Ну, что еще? - недовольно глянул на нее зазывала.
        - Спасибо, - в третий раз повторила женщина.
        Лицо ее сморщилось - казалось, она вот-вот расплачется.
        - Все, давай, давай. - Парень взял женщину за плечи и осторожно, но настойчиво подтолкнул в сторону переулка. - Иди отсюда.
        Шаркая ногами, женщина медленно, как сомнамбула, побрела в сторону выхода в переулок.
        - Давай, давай, - хлопнул ей вслед в ладоши зазывала.
        Ше-Кентаро вошел в подъезд и хлопнул дверью.
        Его уже ждали - дверь в квартиру была приоткрыта. Стоявший у порога долговязый коротко кивнул Ше-Кентаро.
        В прихожей пахло хозяйственным мылом. С кухни тянуло чем-то съестным, слегка подгоревшим.
        - А, Ону! - Слизень поднялся из-за стола и, улыбаясь приветливо, протянул Ше-Кентаро руку.
        После рукопожатия Ше-Кентаро сел на предложенный ему стул, наслаждаясь удивительным ощущением легкости и спокойствия, которое охватывало его всякий раз, как он оказывался в точке Слизня. Почему так происходило, он долгое время и сам не мог понять. А когда наконец понял, то диву дался. Оказывается, только здесь, в квартире, отведенной оборотистым барыгой под склад, он, Ону Ше-Кентаро, мог на какое-то время по-настоящему расслабиться. Было в атмосфере этой квартиры что-то необычное, вселявшее уверенность в том, что здесь с тобой не случится ничего плохого. Просто не может случиться. По определению. И только осознав это, Ше-Кентаро понял, в каком нервном напряжении он все время пребывал. Не обращая внимания на то, он внутренне собирался, даже когда нужно было просто дойти до соседнего магазина, чтобы купить пачку галет. Потому что не знал, что могло случиться на этом коротком пути. А случиться могло что угодно, начиная от нападения шайки малолетних преступников, которые шныряли по всему городу, и заканчивая наездом машины с пьяным водителем за рулем. Любой человек, случайно встреченный на улице,
первым делом рассматривался именно с точки зрения потенциального врага. Дикость, берущая за горло и от того становящаяся нормой поведения.
        - Что нового, Ону? - Слизень откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. - Много варков собрал?
        - Да, как обычно, - улыбнулся Ше-Кентаро.
        - Сам заразу не подцепил?
        - Если в прошлый раз ты мне фальшивый антидот не подсунул, значит, все в порядке.
        Это был традиционный обмен шутками, за которыми не крылось никакого второго смысла.
        Один из подручных Слизня поставил на стол два парпара с джафом. Слизень сделал приглашающий жест рукой. Наклонив в знак благодарности голову, Ше-Кентаро взял со стола парпар.
        - Тебе как обычно? - спросил Слизень.
        - Да, - кивнул Ше-Кентаро. - Упаковку антидота, две упаковки ун-акса, три - стимулятора и двенадцать баллончиков антиспрея.
        Слизень сделал знак рукой стоявшему в дверях подручному, и тот отправился собирать заказ.
        Ше-Кентаро положил на стол заранее приготовленные деньги. Слизень, не пересчитывая, смахнул их в ящик стола.
        - Когда-нибудь я непременно накажу тебя на деньги, - с серьезным видом пообещал Ше-Кентаро.
        - Нет, - усмехнувшись, качнул головой Слизень. - Не такой ты человек, Ону, чтобы по мелочи размениваться. Ответь мне лучше на вопрос.
        Последовала пауза.
        - Давай.
        - Каждый раз ты покупаешь две упаковки ун-акса. Для кого? У кого-то из твоих родственников синдром Ше-Варко?
        Ше-Кентаро потянул джаф через трубочку. То, что надо. Слизень понимал толк в джафе и обучил подручных, как следует его варить.
        - У меня нет родственников. У меня нет близких. У меня никого нет. Я один.
        - Тогда зачем покупаешь ун-акс? - в недоумении развел руками Слизень. - Впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать.
        Еще глоток. Отличный джаф.
        - Я иногда оставляю его больным.
        - Что? - Слизень прищурился, слегка повернул и наклонил голову, будто не расслышал слов Ше-Кентаро.
        Ону поставил парпар на стол.
        - Я не хочу говорить на эту тему.
        - Нет уж, постой. - Слизень поднял обе руки, показав собеседнику открытые ладони. - Это я должен понять. Ты, ловец, зарабатывающий деньги на варках, которых сдаешь са-туратам, сам же снабжаешь их лекарством?
        - Не всегда и не всех.
        Слизень усмехнулся и снова скрестил руки на груди.
        - Только не говори мне, что влюбился в одну из больных, за которой пришел.
        - Нет. - Ше-Кентаро тоже попытался усмехнуться. Но получилось у него это как-то очень уж неубедительно.
        - Ону, дорогой, мне кажется, ты хочешь уйти от ответа. Или я не прав?
        - Прав. - Ше-Кентаро положил ногу на ногу. - Я не хочу говорить на эту тему. Мне необходим ун-акс, и я буду покупать его, если не у тебя, так у другого барыги.
        - Перестань, Ону, - недовольно поморщился Слизень. - Не о том речь. Меня интересует, куда идет купленный у меня ун-акс, с точки зрения изучения спроса. Назовем это маркетинговым исследованием рынка. Быть может, кто-то из потенциальных покупателей пока еще находится вне сферы нашей деятельности. Беда в том, - с досадой щелкнул пальцами барыга, - что мы не можем открыто предлагать свои услуги населению.
        - Ты это серьезно? - недоверчиво прищурился Ше-Кентаро.
        - А почему нет? - Слизень встряхнул парпар, чтобы проверить, остался ли в нем джаф. - В аптеках ун-акс с фонарем не сыщешь, а у нас его сколько хочешь. Антидот и антиспрей вообще не поступают в открытую продажу. Что бы ты, ловец, делал без барыги? Не имея антидота, сколько варков ты поймаешь, прежде чем заразишься?
        - Не передергивай, Слизень, - погрозил барыге пальцем Ше-Кентаро. - Я покупаю лекарство у тебя именно потому, что его нет в аптеках.
        - Ну, а я про что? - всплеснул руками Слизень. - Я предлагаю покупателям товар, который больше нигде не достать. Не устраивает цена - ищи в другом месте. Я хоть раз кого-то обманул? Нет! У меня весь товар качественный - от производителя.
        - Товар, оказавшийся у тебя, не попал в магазины.
        - Ах, вот ты о чем! Ты полагаешь, дефицит на рынке создают барыги?
        - Во всяком случае, тебе это выгодно, - заметил Ше-Кентаро.
        - Конечно, - даже не попытался спорить Слизень. - Но не я создал систему, при которой товар не доходит до магазинов. Электрические лампочки сами собой не появятся в продаже, даже если я вдруг прекращу ими торговать.
        - Ты не единственный барыга в Ду-Морке.
        Слизень поставил руки локтями на стол, переплел пальцы и положил на них подбородок.
        - Ону, дорогой, - произнес он совсем тихо - барыга хотел, чтобы Ше-Кентаро слушал его внимательно. - Все дело в том, что если бы не было меня, то весь этот товар, - Слизень обвел взглядом заставленную упаковочными ящиками комнату, - никогда бы не был произведен. - Пауза. - Вот так-то, друг мой.
        Подавшись назад, Слизень еще раз встряхнул на этот раз уже точно пустой парпар.
        - Эй, кто-нибудь, принесите джаф! - Взгляд барыги не отпускал Ше-Кентаро. - Ты так ничего и не понял?
        Ше-Кентаро сделал неопределенный жест рукой: мол, есть у меня на сей счет свои соображения, но, право же, стоит ли их высказывать?
        Долговязый вошел в комнату, поставил на стол два парпара с джафом и забрал пустые.
        - Ты, должно быть, думаешь, что товар, которым торгуют барыги, украден со складов?
        Слизень взял со стола парпар и потянул джаф через соломинку.
        - Ну…
        Ше-Кентаро замялся. Взгляд его пополз вверх по закрытым жалюзи за спиной попивающего джаф барыги.
        - Пей, а то остынет. - Слизень пододвинул Ону второй парпар.
        Ше-Кентаро кивнул - то ли рассеянно, то ли растерянно.
        - Не тушуйся, - усмехнулся Слизень. - Не ты один думаешь, что барыги перепродают ворованный товар.
        - Разве не так?
        Слизень отвел в сторону руку с парпаром и как-то совершенно по-новому посмотрел на Ше-Кентаро.
        - Барыги являются такой же неотъемлемой частью государственной системы, как, к примеру, те же са-тураты.
        - Ты хочешь сказать… - медленно начал Ше-Кентаро.
        - Я сказал все, что хотел, - перебил его Слизень. - Об остальном сам подумай. - Он сделал глоток горячего сладкого джафа. - Странно, мы с тобой не первый год знакомы, а заговорили об этом впервые.
        - Ты сам начал этот разговор, - напомнил Ше-Кентаро.
        - Какая разница, кто, - недовольно дернул щекой Слизень. - Вообще-то я только спросил, для кого ты покупаешь ун-акс?
        - Не знаю, - покачал головой Ше-Кентаро. - Точно - не знаю.
        - Мне, наверное, следует изобразить удивление? - поднял бровь Слизень.
        - Как знаешь, - с безразличным видом пожал плечами Ше-Кентаро.
        - Я ничего не знаю. - Слизень повел подбородком так, будто воротник рубашки давил ему на горло. - И честно говоря… - Барыга улыбнулся беспечно, словно ему в целом свете ни до чего не было дела, и крутанул растопыренной пятерней, как будто лампочку в цоколь вворачивал. - Все, проехали! Будем говорить лишь на те темы, которые нам обоим интересны.
        - Я действительно не знаю, для кого покупаю ун-акс. - На лице Ше-Кентаро появилось обиженное выражение, все равно как у мальчонки, с которым никто не хочет играть. - Но я знаю, что должен это делать. Иначе… - Ону беспомощно взмахнул руками. - Иначе произойдет что-то ужасное.
        - Призраки Ночи? - с пониманием прищурился Слизень.
        - Ты их тоже видишь?
        - Еще бы…
        Взгляд барыги скользнул над плечом Ше-Кентаро и растворился в пустоте бесконечности. Что он там видел - кто бы сказал?
        - На что похожи твои призраки? - спросил Ше-Кентаро.
        - На призраков. - Взгляд Слизня вновь приобрел ясность и сфокусировался на лежащем на столе карандаше. - Мерзкие, скользкие и противные.
        - Что они от тебя хотят?
        - Если бы я только знал. - Слизень взял в руки карандаш и переломил его почти посередине. - Если бы знал…
        - Я пробовал говорить с ними, - сказал Ону.
        - Пустой номер. - Слизень кинул обломки карандаша в корзину для бумаг. - Они сами по себе.
        - Верно, - согласился Ше-Кентаро.
        - Слышал про убийство инспектора са-турата? - Слизень взял в руку парпар, наклонил его так, что едва не выпала соломинка, и снова поставил на стол. - Поговаривают, его разорвали призраки Ночи.
        - Я был знаком с убитым.
        - Серьезно?
        - Я сдавал ему варков.
        - И как он?
        - Что ты имеешь в виду? - не понял Ону.
        - Ну, в смысле… - Слизень поднял руку и помахал растопыренными пальцами у виска. - С головой у него как, все в порядке было?
        - Это был самый нормальный са-турат из всех, с кем мне приходилось иметь дело. - Ше-Кентаро наклонил голову и кашлянул в кулак. - До сих пор в голове не укладывается.
        - Что именно? - Голос Слизня был до неприличия бесстрастен. - То, что убили са-турата?
        - То, что убили человека, которого я хорошо знал, - ответил Ше-Кентаро.
        - А-а…
        - Я видел его в тот день… Незадолго до убийства.
        Слизень задумчиво постучал пальцами по столу.
        - Что говорят об убийстве в управлении са-турата?
        - Смеешься? - исподлобья глянул на барыгу Ше-Кентаро. - Кто в управлении станет обсуждать такие вопросы с ловцом?
        - Ну, - Слизень взмахнул кистью руки, раскинув пальцы веером, - может быть, слышал что краем уха?
        - Только то, что са-тураты были бы рады списать убийство на призраков Ночи.
        - Это понятно, - наклонил голову Слизень.
        - Почему? - не понял Ше-Кентаро.
        Слизень положил обе руки на стол и подался вперед.
        - Потому что это уже не первое подобное убийство.
        - Ага. - Ше-Кентаро, задумавшись, прикусил ноготь большого пальца. - Сколько уже было случаев?
        - Твой са-турат шестой.
        - А до него?
        - Первой была убита женщина, домохозяйка сорока двух больших циклов от роду. Следом за ней - лектор из Высшей школы управленческих кадров, пятьдесят два больших цикла. Рабочий с фабрики «Ген-модифицированные белки Ше-Матао», тридцать девять больших циклов. Безработный, сорок три больших цикла. Потерял работу за два средних цикла до убийства. До этого был научным сотрудником в Академии рационального питания. Уволен в связи с плановым сокращением штатов. И, наконец, еще одна женщина, сорока одного большого цикла. Профессия у нее была довольно необычной для женщины - таксист. Работала в трудовом товариществе «Красный свет». В день убийства у нее был выходной.
        - На первый взгляд между убитыми нет ничего общего, если они, конечно, не жили в одном доме, не учились в одной школе… Хотя нет, возраст разный.
        - Общее между ними то, с какой жестокостью совершены убийства. Жертвы исполосованы ножом и едва ли не выпотрошены. Четверо из шести были обнаружены еще живыми, но не могли сказать ни слова - у всех были отрезаны языки, под самый корень.
        - Отрезанный язык аккуратно уложен в бумажник. - Ше-Кентаро произнес эти слова негромко, даже меланхолично как-то, отстраненно, глядя не на собеседника, а на штабель ящиков с шампунем для жирных волос.
        - Ты же говорил, что ничего не знаешь.
        - Что? - растерянно посмотрел на Слизня Ше-Кентаро.
        - Ты сказал, что тебе ничего не известно об убийстве, - повторил тот.
        Секунду помедлив, Ше-Кентаро кивнул:
        - Ну да.
        - Но про отрезанные языки ты знаешь.
        - Я знаю только об убийстве са-турата. Да… - Ше-Кентаро наклонил голову и медленно провел пальцами по лбу. - Когда ты начал рассказывать, я вспомнил, что где-то об этом слышал… Вот только не помню где…
        - У предпоследней жертвы, той женщины, что водила такси, бумажника при себе не было. Ее язык убийца уложил в косметичку.
        - Почему убийца отрезает жертвам языки? - спросил Ше-Кентаро.
        - Я бы тоже хотел это знать. - Барыга сделал глоток джафа. - Ни одна из жертв не была ограблена, никаких признаков, указывающих на сексуальный характер преступления, не было, следовательно, либо это работа психа, либо ритуальные убийства. И то и другое мне не нравится.
        - Какое это имеет отношение к тебе? - удивился Ше-Кентаро.
        - Это имеет отношение ко всем нам. - Слизень провел по воздуху рукой и направил указательный палец на собеседника. - До рассвета осталось три больших цикла, и люди уже начинают сходить с ума. Такое и прежде случалось. Если покопаться в архивах, можно найти множество записей о массовых истериях, самоубийствах, погромах, резне, бессмысленной и жестокой. И всегда это происходило за два-три больших цикла до рассвета.
        - Видимо, к этому времени подходит к концу запас человеческого терпения, - высказал предположение Ше-Кентаро. - Людям не свойственно жить во тьме.
        - Зато людям свойственно убивать друг друга, - саркастически усмехнулся Слизень.
        - Ты не ответил, почему тебя интересуют эти убийства.
        - Потому что я хочу дожить до рассвета. - Слизень со стуком припечатал опорожненный парпар к крышке стола. - Вот так. И я не хочу, чтобы мне помешал какой-то псих или кучка фанатиков.
        - Но пока это единичные случаи.
        - Вот именно, что пока. - Слизень быстро взмахнул рукой, словно надоедливую живицу хотел поймать. - Пока об этих убийствах мало кому известно. Но слухи по городу уже поползли. Если убийства будут продолжаться, все это может вылиться в массовую истерию. Люди начнут сначала доносить друг на друга, подозревая, что недавние добрые соседи превратились в маньяков, рыщущих в темноте с зажатыми в зубах ножами. Чуть погодя дело дойдет и до убийств - лучше убить самому, чем оказаться на месте жертвы. До поры до времени слова остаются просто словами. Нужен толчок для того, чтобы они превратились в руководство к действию. Две трети жителей Ду-Морка - люди с неустойчивой психикой, половина из них - законченные психи, от которых можно ожидать чего угодно. Ты знаешь об этом не хуже меня, Ону.
        - Ну, я не знаю…
        - Скажи мне, если считаешь, что я не прав!
        Ше-Кентаро болезненно поморщился. Слизень был прав, хотя соглашаться с такой правотой страшно не хотелось. Для того чтобы понять, насколько ужасающим было положение, достаточно понаблюдать за поведением людей на улице. Сказать, что многие ведут себя неадекватно, - все равно что не сказать ничего. Зачастую действия людей противоречат элементарному здравому смыслу. Одни намеренно делают все, чтобы поставить себя в глупое положение. Другие возводят в ранг жизненного принципа правило «Зачем делать просто, если можно сложно». Третьи, как будто нарочно, делают все наоборот - если в читальном зале висит табличка «Тихо!», кто-нибудь непременно запоет во весь голос. Последователи нетрадиционных религий, проповедующие в общественном транспорте, будущие политики, раздающие на углах календарики со своими фотографиями, непризнанные гении и несостоявшиеся творцы - это уже в-четвертых, в-пятых, в-шестых и в-седьмых. В довершение - алкоголизм и наркомания. О распространенности этих заболеваний не было никакой официальной статистки, и это уже свидетельствовало о том, что дело плохо, причем настолько, что лучше об
этом не говорить. И, наконец, всеобщая озлобленность и агрессивность, нарастающая едва ли не день ото дня. Порой, когда идешь в толпе, кажется, что воздух начинает дрожать от желания прохожих выместить всю свою обиду, копившуюся не один малый цикл, на тех, кто находится рядом. Достаточно малейшего повода, чтобы высечь искру.
        Взрыв.
        - Я устал, - полушепотом произнес Ше-Кентаро.
        - Я тоже, - согласился с ним Слизень. - Ма-ше тахонас! Я собираю информацию об этих убийствах вовсе не потому, что мне это интересно. Я боюсь, Ону, до судорог, до рези в животе боюсь пропустить тот момент, когда вся система пойдет вразнос. К Хоп-Стаху этот проклятый город, к Хоп-Стаху страну, с которой я все время борюсь за выживание! Я хочу спасти свою семью.
        - Семью? - удивленно повторил Ше-Кентаро. В его сознании образ деятельного и оборотистого барыги, не имеющего имени, а только прозвище - Слизень, никак не вязался с представлениями о семье. - У тебя есть семья?
        - А ты, должно быть, думаешь, что я здесь и живу, среди ящиков с товарами? - рассмеялся Слизень. - Нет, друг мой Ону, у меня есть жена и трое детей - две девочки, трех и семи больших циклов от роду, и парнишка, которому уже десять. Ты знаешь, как они представляют себе День? Сынишка как-то раз сказал мне, что День похож на большую арену Центрального стадиона, когда на ней проходит финальный матч по той-пену. Ну, то есть все поле залито светом. Из девочек старшая сказала, что День это та же самая Ночь, только белая. Младшая пока еще вообще не понимает, о чем идет речь. Я хочу, чтобы они увидели рассвет, Ону. Очень хочу. Ради этого я циклами торчу в этой точке, принимаю и продаю товар, которого на самом деле как бы и вовсе не существует.
        - Я понимаю, - кивнул Ше-Кентаро.
        - Нет, - качнул головой Слизень. - Ты не понимаешь. Ради того, чтобы мои дети увидели рассвет, я на все готов. Если потребуется, я буду лгать, лжесвидетельствовать, воровать, унижаться, просить милостыню, изображая идиота. А если будет надо, я стану убивать.
        Ше-Кентаро задумчиво посмотрел на носок левого ботинка. Ону не любил чистить ботинки, поэтому они всегда были покрыты пятнами неизвестного происхождения. Когда Ше-Кентаро смотрел на них, он почти всегда думал о дальних странствиях, отправиться в которые ему не суждено. Но сейчас он думал о другом. Ше-Кентаро пытался сопоставить то, что услышал от Слизня, со своими собственными ощущениями от невозможной тяжести бытия. Слизень был странным человеком. Таким же странным, как и Ше-Кентаро. И мысли Слизню в голову приходили странные. Ше-Кентаро и сам порой ловил себя на том, что делает выводы, уводящие очень далеко. Вот только высказывать их вслух Ону не решался. Если бы у него был выбор, то, подобно многим обитателям моря, Ше-Кентаро предпочел бы спрятаться в раковину и не высовываться без крайней нужды. Он всегда склонялся к мнению, что самый лучший путь, приводящий пусть не очень скоро, но всегда к желаемому результату, это полное бездействие. Универсальная система энергосбережения.
        - Я тебе не верю, - сказал Ше-Кентаро.
        Да так, что Слизень едва не обомлел.
        - То есть как? - растерянно, что было на него совершенно не похоже, спросил барыга.
        - Ради благополучия своей семьи ты готов на многое. Но есть грань, которую ты не способен преступить ни при каких обстоятельствах. Я не знаю, где она пролегает. Ты, может быть, тоже не знаешь, но по крайней мере догадываться должен.
        - С чего ты это взял?
        Ше-Кентаро улыбнулся.
        - Иначе я не обсуждал бы с тобой эту тему.
        - Как интересно! - ирония явно была напускной. Слизень слегка надул губы и сделался и в самом деле похожим на скукожившуюся улитку без панциря. - Знаешь, что еще было общего во всех шести убийствах? Все они произошли с одинаковыми интервалами - один средний цикл и два малых. Не знаю, обратил ли кто-нибудь на это внимание, но мне кажется, такая периодичность не случайна.
        - Один и два. - Ше-Кентаро потер пальцами переносицу. - В сумме - три.
        - Или двенадцать, - добавил Слизень.
        - Может быть, - согласился Ону. - Но я все равно не понимаю, что это значит.
        - Во всяком случае, ты теперь знаешь малый цикл, когда следует проявлять осторожность. Я так, например, вообще в этот цикл своих из дома не выпускаю.
        Ше-Кентаро продолжал думать о цифрах. Он любил всевозможные ребусы и головоломки. И не любил кроссворды.
        - Если подразумевается число 3, то это можно связать с тем, что до рассвета осталось три больших цикла.
        - И что дальше?
        - Следовательно, убийца - псих, зациклившийся на идее дожить до рассвета.
        - Почему ради этого нужно убивать?
        - Ты ведь и сам сказал, что готов убивать.
        - Это не одно и то же, - тряхнул головой Слизень. - Убийство, совершенное по определенной, повторяющейся из раза в раз схеме, должно нести в себе какое-то послание.
        - А если это ритуальные убийства? - сменил направление Ше-Кентаро.
        Слизень задумчиво поскреб пальцем висок.
        - Должен признаться, в этой области я не компетентен. У нас разве есть религиозные культы, практикующие ритуальные убийства?
        - У нас сейчас вообще ничего нет, кроме культа Ше-Шеола, - ответил Ше-Кентаро. - Любой религиозный культ, находящийся под негласным запретом, может выродиться в Хоп-Стах знает что.
        - А, - щелкнул пальцами Слизень. - Я слышал о последователях культа Хоп-Стаха.
        - Где?
        - По экрану.
        - Значит, все вранье, - констатировал Ше-Кентаро.
        Слизень, похоже, придерживался на сей счет иного мнения, но решил не высказывать его вслух. Барыга ограничился тем, что пожал плечами и провел ногтем по пустому парпару. Поверхность пластикового сосуда, имитирующего настоящий парпаровый орех, была неровной, покрытой мелкими трещинками, чуть шероховатой и как будто влажной на ощупь.
        - Будешь еще джаф? - спросил Слизень.
        - Нет, - отказался Ону. - Я все же склоняюсь к мысли, что это ритуальные убийства.
        - А мне все равно. - Слизень хлопнул ладонью по столу. - Я только хочу, чтобы эти убийства прекратились, прежде чем о них начнут говорить на каждом углу.
        Барыга схватил пустой парпар и постучал им по столу. Тотчас же в комнату вбежал один из подручных.
        - Заказ для Ше-Кентаро.
        Подручный положил на стол плотный бумажный пакет, прошитый по краю ниткой.
        - Смотри, как упаковали, - довольно улыбнулся Слизень. - Не во всяком магазине тебя так обслужат.
        - Что верно, то верно. - Ше-Кентаро взял пакет, взвесил его на руке. - А как насчет адресов?
        - Держи, - барыга положил на стол карточку.
        Ше-Кентаро взял карточку двумя пальцами, перевернул. На крошечном листке бумаги записаны три адреса. Ону вспомнил, что незадолго до смерти инспектор Ше-Марно спрашивал у него о том, как ловцы вычисляют варков. У каждого своя система. Кто-то, прикинувшись ка-митаром, ходит по квартирам, надеясь почувствовать характерный запах разлагающегося варка. Кто-то содержит штат осведомителей, состоящий главным образом из мальчишек десяти-двенадцати больших циклов от роду, готовых зарабатывать на чем угодно. Ше-Кентаро до знакомства со Слизнем выслеживал тех, кто делал покупки у барыг. Если в обмен на деньги покупатель получал от зазывалы маленький, легко умещающийся в ладони предмет, завернутый в серую бумагу, то в девяти случаях из десяти это был ун-акс. А где ун-акс, там и варк неподалеку. Теперь же Слизень сам давал ловцу адреса некоторых своих клиентов. То ли мягок душой был уличный барыга Слизень, то ли не понаслышке знал о том, что такое болезнь Ше-Варко, только порой он давал ун-акс клиентам в долг. Конечно, не первому встречному, только тем, кто уже не первый раз приходил к нему за лекарством. Ун-акс
стоит недешево, а эффективен лишь при условии регулярности приема. Пропустил одну инъекцию - и считай, что до этого выбрасывал деньги на ветер. Слизень мог войти в положение клиента и дать одну-две ампулы в долг. Одни возвращали деньги в срок, другие - нет. Деньги, они ведь на деревьях не растут. Кто-то приходил снова, чтобы униженно просить в долг новую ампулу ун-акса, всего на один-два средних цикла, потом он - или она - получит зарплату либо продаст что-нибудь и непременно, непременно расплатится.
        Случалось, получив отказ, клиент начинал требовать лекарство, угрожая ножом или обещая сдать барыгу са-туратам. Порой Слизень задавал себе вопрос, на что надеялся человек, начавший покупать ун-акс для заболевшего члена семьи, если его зарплаты только-только на еду хватало, а всех сбережений - на то, чтобы оплачивать лекарство в течение трех, от силы четырех средних циклов? А дальше-то что? Ждать, когда распухший варк лопнет на твоих глазах? Проще да и гуманнее, пожалуй, сразу сдать больного дезинфекторам. И забыть о нем. Был человек - и нет его. Или думать о нем, как о живом. В любом случае от таких клиентов, не платящих по счетам, следовало избавляться - барыга заправлял не благотворительным фондом, а коммерческой организацией, которая должна приносить прибыль. Слизень, даже если бы и хотел, не мог спасти всех больных, а сколько их было в Ду-Морке, не знал, наверное, никто. Знакомство с Ше-Кентаро дало Слизню возможность легко и, можно сказать, изящно решить проблему злостных неплательщиков. Теперь ими занимался ловец, зарабатывая тем самым себе на жизнь. И не просто какой-то там ловец, а
человек, которого Слизень считал своим другом. Ну, по крайней мере хорошим знакомым.
        Кто-то может сказать, что такая жизненная позиция насквозь пропитана цинизмом. Слизень же был уверен, что это нормальные деловые отношения. Он был честен и порядочен в тех границах, которые сам для себя обозначил. За пределами демаркационной линии начиналось минное поле, пройти по которому не рискнул бы даже опытный сапер.
        Глава 6
        Смог.
        - Смог сегодня как-то по-особенному сер.
        - Да, отвратительный смог.
        - Но запаха сильного я не чувствую.
        - Да что ты?
        - Нет, правда, я почти не чувствую никакого запаха.
        - Омерзительно пахнет жженым полипластом!
        - Ну, есть немного. Не более, чем всегда.
        Плотная серая дымка, повисшая над крышами домов, становилась особенно заметной, когда внизу зажигалось множество огней. А происходило такое лишь по особо торжественным случаям. Например, в Праздник Изобилия, - отмечаемое раз в большой цикл всенародно любимое торжество, самолично придуманное и узаконенное нынешним ва-цитиком еще в пору первого срока его пребывания у власти. Мало кто имел ясное представление о том, что именно символизирует сей праздник, но раз уж государство давало народу лишний повод задвинуть работу и как следует гульнуть, то грех было этим не воспользоваться. Поэтому в Праздник Изобилия на улицах Ду-Морка неизменно загорались россыпи огней, торговцы джафом, бальке - в бутылках и в розлив, - пиротехникой и прочей ерундой, которая, кроме как в праздник, никому не нужна, выставляли новенькие, специально для такого случая припасенные палатки и лотки, а са-тураты выводили из гаражей дополнительные патрульные машины на всякий случай, дабы всенародный праздник не омрачился какой-нибудь безобразной выходкой перебравшего брога несознательного гражданина. Впрочем, даже са-тураты в этот
день были подчеркнуто вежливы и внимательны, хотя от традиционного парпара джафа, подносимого добросердечными торговцами, не отказывались. А простые жители столицы Кен-Ове в Праздник Изобилия спешили приобщиться к прекрасному и толпами вываливали на расцвеченные праздничной иллюминацией улицы, чтобы, пройдя пару кварталов, нырнуть в гостеприимно распахнутые двери какой-нибудь не очень дорогой забегаловки и раствориться там в толпе. Всего на один малый цикл позволить себе такое мог почти каждый.
        - Трудно представить себе город без смога.
        - А Днем смог тоже висел над Ду-Морком?
        - Я не помню. На исходе Дня мне только исполнилось пять больших циклов - не тот возраст, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как смог.
        - Да, в этом я с тобой согласна.
        Мужчина и женщина сидели у окна небольшого кафе, - мило, уютно, даже можно сказать с претензией на небольшой респект. Обычно окно было закрыто, как и все окна в городе, но сегодня по случаю Праздника Изобилия хозяин распорядился поднять жалюзи и распахнуть окно: пусть гости любуются праздничной иллюминацией и яркими огнями фейерверков, то и дело вспыхивающими над головами гуляющих, - развлечение не самое безопасное, но, по счастью, пострадавших пока не было.
        - Я даже рада, что мы не пошли на площадь Согласия, - сказала женщина.
        - Там было бы слишком шумно, - согласился мужчина. - А нам ведь нужно поговорить.
        Женщина загадочно улыбнулась.
        - Потом, если будет желание, можно и на площадь выйти, - добавил мужчина. - Здесь всего-то минут десять неспешного ходу.
        - Конечно, - согласилась женщина.
        Мужчина пил темное бальке из высокого тонкостенного стакана. Не пил даже, а только время от времени смачивал губы: бальке, особенно темное, он не любил, но, чтобы произвести впечатление на спутницу, заказал самое дорогое. Да и не сидеть же в самом деле за пустым столом. Официант и без того недобро поглядывал на мало заказывающих посетителей - день праздничный, и желающих найти свободное место за столиком хоть отбавляй. Женщина ела трехцветный сахарный лед и, похоже, не без удовольствия. Почему женщины так любят сладкое, почти как дети?
        - Ты любишь детей? - спросила женщина, положив ложечку на край вазочки с сахарным льдом.
        На лице мужчины отобразилось удивление.
        - Почему ты об этом спрашиваешь?
        - Ну, мы же должны о чем-то разговаривать, - извиняюще улыбнулась женщина. - В анкетах, которые мы заполняли, вопроса о детях почему-то не было. Я считаю, что дети…
        - Да, - не дослушав, перебил мужчина. - Я люблю детей.
        - Это хорошо. - Женщина снова взяла ложечку. - Очень хорошо.
        - Разве есть мужчины, которые не любят детей?
        Теперь удивилась женщина:
        - Прости?
        - Мужчина обязан любить детей.
        - Ты так считаешь?…
        - Дети - будущее нашей страны.
        - А…
        Ложечка тихонько звякнула о стекло. Задавая вопрос, женщина совсем не то имела в виду. Но уточнять, что именно она хотела узнать, женщина не стала. Она ложечкой подцепила сахарный лед, губы трубочкой вытянула, собираясь первым делом высосать сим-сок и лишь после этого отправить на язык мелко раздробленные кусочки льда.
        Мужчина, должно быть, заподозрил, что допустил ошибку, а потому вскинул подбородок и слегка надул щеки - вид гордый и независимый.
        - Я ответил честно!
        - Не сомневаюсь. - Женщина поднесла к губам еще одну ложечку сахарного льда.
        Мужчина несколько успокоился.
        - Мне кажется, в первую нашу встречу нам следует быть предельно откровенными. Пока мы знаем друг о друге только то, что сами же написали в анкетах. И если мы ошибемся…
        Мужчина не закончил фразу - просто не знал, как ее закончить, и, чтобы скрыть неловкость, глотнул бальке.
        Они сидели за столом уже минут двадцать, но так ничего толком и не сказали друг другу. Мужчина был одет изысканно, но при этом совершенно безвкусно. То есть каждая вещь его гардероба сама по себе была красива и отнюдь не дешева. Но нужно было очень постараться, чтобы подобрать их таким образом, чтобы ни одна не соответствовала другой. К кремовой рубашке со стоячим воротничком, несомненно, требовался тонкий пластиковый шнурок, мужчина, однако, выбрал шнурок толстый в крупную синюю полоску, подходящий разве что к деловому костюму. Зеленая с серебристой искрой ветровка никак не сочеталась с узкими серыми брюками без стрелок. Носки лимонного цвета с широкой фиолетовой полосой вообще можно было надеть только на карнавал. Относительно неплохо на фоне всего остального смотрелись только белые туфли без шнурков с острыми носами и низким каблуком, совсем недавно вошедшие в моду.
        В наряде женщины не было ничего примечательного. Такую же, как у нее, светло-зеленую юбку и того же цвета жакет с укороченными до середины предплечья рукавами могла надеть любая из тысяч ее сверстниц, работающая секретаршей или делопроизводителем низшего звена в одной из мелких государственных контор, расплодившихся за последние пять-шесть больших циклов, точно светляки-одноциклики, в период лета которых лучше из дома не выходить - искусают так, что самого себя в зеркале не узнаешь. Волосы уложены в высокую причудливую прическу, которая, казалось, не имела центра тяжести и вот-вот должна была завалиться набок. Модную прическу, именуемую «Южный бриз», женщина сделала всего пару часов назад - специально под назначенное свидание. Услуги парикмахера обошлись в двадцать пять рабунов. Безумно дорого, обычно она жила на тридцать рабунов в десять малых циклов. Оставалось лишь надеяться на то, что деньги не окажутся потраченными впустую и кавалер непременно обратит внимание на удивительную прическу дамы. Обычно женщина просто собирала волосы на затылке в небольшой пучок с помощью гибкой заколки, поэтому
сейчас она и сама чувствовала себя не очень уютно - все время думала, не растрепал ли ветер прическу, не торчит ли нелепо прядь, и в то же время боялась поднять руку и проверить, все ли в порядке: возведенное искусным мастером сооружение из волос казалось на редкость ненадежным. Кроме новой прически, женщина по случаю встречи еще и волосы обесцветила. Не для того, чтобы казаться моложе, - возрастные изменения на ее лице не то чтобы были очень заметны, но бороться с ними, не отдаваясь этой борьбе всецело и самозабвенно, было уже бессмысленно, - женщина хотела таким образом показать своему кавалеру, что она вовсе не считает себя безнадежно отставшей от жизни и времени. Лицо ее… Впрочем, для кавалера лицо дамы, похоже, не имело решающего значения. Откинувшись на спинку стула, вроде как для того, чтобы удобнее было держать в руке тяжелый стакан с бальке, он то и дело косил взглядом на ее перетянутые тоненькими ремешками туфель лодыжки. Неплохие, надо заметить, лодыжки, аккуратные.
        - Почему ты решил обратиться в Гражданскую службу занятости и знакомств? - спросила женщина.
        - Ну, я уже не первой молодости. И кроме того… - Мужчина в растерянности постучал пальцами по столу. - Кроме всего прочего… - Он улыбнулся, наконец-то найдя веский довод: - До рассвета осталось всего-то три больших цикла. Ты помнишь День?
        - Конечно.
        Женщина сначала ответила на заданный вопрос и только потом подумала о том, что выдала себя. В анкете она слукавила самую малость, скостив себе пять больших циклов. Но мужчина как будто не обратил внимания на ее оплошность. А может быть, и в самом деле не заметил.
        - Ты только представь! - В воодушевлении он тряхнул головой. - Всего каких-то три больших цикла - и снова наступит День!
        - Ну, не сразу. - Женщина снова принялась за сладкий лед, уже подтаявший по краям.
        - Рассвет - это начало нового Дня!
        - Так все же, почему ты обратился в Гражданскую службу занятости и знакомств? - повторила свой вопрос женщина.
        Разговор о рассвете и новом Дне не имел никакого отношения к тому, что она хотела узнать.
        - У меня серьезные намерения, - насупился мужчина, которому показалось, что дама пытается задеть его мужское достоинство.
        Решительным движением он выдернул из кармана пластиковый прямоугольник размером с ладонь и кинул его на стол.
        - Вот моя медицинская карта.
        - Я совсем не то имела в виду, - взмахнула ложечкой женщина.
        - И все же посмотри. - Мужчина перевернул карточку так, чтобы женщина могла ее прочитать. - Мы ведь договорились быть откровенными друг с другом.
        Он быстро провел ногтем по серебристой линии, подчеркивающей имя владельца карточки, и по столу растекся пленочный экран.
        - Вот результаты моего последнего медицинского освидетельствования, - указал он пальцем нужную строку. - Тест на болезнь Ше-Варко - отрицательный!
        Мужчина хлопнул ладонью по столу, как будто то, что он не подцепил болезнь Ше-Варко, было исключительно его личной заслугой.
        - Я очень рада за тебя. - Женщина улыбнулась с едва заметным лукавством - она ведь была такой же женщиной, как и все, и, проведя пальцем по серебристой линии, свернула пленочный экран.
        - Ты покажешь мне свою медицинскую карточку? - спросил мужчина, убирая документ в карман.
        Женщина растерянно хлопнула глазами.
        - Я не ношу ее при себе.
        - Я тоже обычно не ношу, - кивнул мужчина. - Но сегодня решил взять. - Он с гордым видом похлопал по карману, в котором лежала медицинская карточка. - Сама понимаешь, как-то не хочется подцепить какую-нибудь дрянь всего за три больших цикла до рассвета.
        - Да, понимаю, - не очень уверенно согласилась женщина. - Как будто…
        - Да уж, - скорбно вздохнул мужчина. - Приходится быть осторожным.
        Мужчина был именно таким, каким и представляла его женщина, изучая анкету в отделе женских консультаций Государственной службы занятости и знакомств. Самоуверенный, но не до крайности, глуповат, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза, любит болтать - ну и ладно, считает себя потенциальным гением - кому, спрашивается, от этого плохо? Одним словом, именно таким, по ее мнению, и должен быть настоящий мужчина, с которым можно жить в одном доме, да и на люди не стыдно выйти. Вот только одежду он выбирать не умеет, но это дело поправимое. Для того и нужна жена, чтобы напоминать мужу о том, что сначала следует надеть носки и только после этого ботинки. Глядя на своего спутника, женщина умильно вздохнула и улыбнулась - совсем по-домашнему. Впрочем, оставались еще некоторые не до конца проясненные вопросы.
        - Смог-то сегодня какой, - покачал головой мужчина.
        Женщина машинально глянула в окно - дался ему этот смог.
        - В анкете ты написал, что прежде не был женат, - вновь вернулась к интересующей ее теме женщина.
        - И что с того? - насторожился, почувствовав подвох, мужчина.
        - Тебе не везло с женщинами?
        - Что значит «не везло»? - мужчина сделал большой глоток бальке.
        - Ты не встретил ту, с которой захотел бы остаться навсегда?
        Мужчина пожал плечами и сделал еще один глоток из стакана.
        - Собственно, я и не искал… Не до того было. Я рано остался без родителей, и мне приходилось самому бороться за место в жизни. У меня не было связей, чтобы устроиться на хорошую работу, не было родственников в министерствах. Для того чтобы чего-то добиться, мне приходилось работать вдвое, а то и втрое больше и усерднее других. Случалось, я малыми циклами не ложился в кровать…
        Слушая, женщина время от времени кивала: все, что говорил мужчина, вполне укладывалось в схему, которую она для себя уже выстроила. Настоящий мужчина, как она себе представляла, должен иметь склонность к героизации собственного образа и мифологизации прожитой жизни. Сколько раз она уже слышала подобные истории, встречаясь с потенциальными мужьями!
        - Ты ведь работаешь в Управлении координации планов массового строительства?
        - Ну… - оборванный на полуслове, мужчина не сразу понял смысл заданного вопроса. - Да, конечно!
        - Двенадцать больших циклов на одном и том же месте?
        - Мне дважды поднимали оклад, а три больших цикла тому назад повысили должностной разряд.
        Женщина недовольно постучала ложечкой по краю вазочки с растаявшим сахарным льдом - снова он не о том!
        - Неужели у вас в управлении нет ни одной незамужней женщины? - Тут уже, если как следует прислушаться, можно услышать не только неподдельный интерес, но и затаенное раздражение.
        - Почему же, - удивился мужчина, - женщины у нас работают. Только в моем отделе их шесть.
        - Так в чем же проблема?
        - Проблема?
        Женщина обреченно вздохнула - глуповат, определенно глуповат. Но это и к лучшему.
        - Ты не встречался ни с одной женщиной из своего отдела?
        - Я не одобряю служебные романы, - сказано было со скрытым достоинством.
        - Ясно. - Женщина опустила ложечку в безнадежно растаявший сладкий лед. - То есть не было потребности…
        - Ты никогда не задумывалась, почему в праздничные дни смог особенно густой? - перебил ее мужчина.
        - Разве? - равнодушно спросила женщина.
        - Посмотри. - Мужчина указал рукой на распахнутое окно. - Плотный, как одеяло.
        Женщина равнодушно глянула через плечо. Ей не было никакого дела до смога - густой он или жидкий, плотный или рыхлый, - но, если он хочет, она может и посмотреть.
        - Да, действительно.
        - И воняет, - мужчина сморщил нос, - омерзительно.
        - Можно попросить, чтобы закрыли окно.
        - Зачем?
        - Чтобы не пахло.
        Мужчина усмехнулся: наивная! Положив руку на стол, он подался вперед и сообщил доверительным тоном:
        - Смог - он не только на улице.
        - Да? - изобразила удивление женщина.
        Ей определенно надоел разговор о смоге. Можно подумать, на первом свидании больше не о чем поговорить. Может быть, смог - это конек ее нового кавалера? В конце концов, у каждого мужчины есть свой конек. Или, как говорила ее тетушка, - пунктик.
        - Да, - кивнул мужчина уверенно. - Смог - он повсюду.
        И многозначительно двинул бровями.
        Решив, что он так шутит, женщина улыбнулась.
        - Не смейся, - с серьезным видом покачал головой мужчина. - Я прекрасно понимаю, что смог - это результат вредных техногенных выбросов в атмосферу плюс особая метеорологическая обстановка. Но при этом смог сам создает определенную среду.
        - Конечно, - не задумываясь, согласилась женщина. - Когда над городом висит смог, тяжело дышать и в носу постоянно свербит.
        Она почесала согнутым пальчиком кончик носа.
        - Я не об этом. - Мужчина тряхнул головой и глотнул бальке, которого в стакане оставалось всего на два пальца. - Смог влияет на души.
        Это женщине совсем уж не понравилось. Сделанное с серьезным видом заявление о душе и влиянии на нее смога тянуло уже не на пунктик, а на нормальный психозик. С запоздалым сожалением она подумала о том, что стоило внимательно посмотреть медицинскую карточку кавалера, когда имелась такая возможность. Как говорится, знал бы, где яма, фонариком бы посветил.
        - Есть люди, - мужчина понизил голос до полушепота, - которые считают, что смог продуцирует призраков Ночи.
        Женщина нервно хохотнула. Губы ее некрасиво перекосились. Женщина провела ногтем по горлу, сунула палец под воротник и поймала на сгибе тонкую цепочку, на которой висел схороник.
        - Ты видела своего призрака?
        - Я не желаю об этом говорить. - Женщина дернула цепочку.
        - Почему?
        - Я пришла сюда… - голос прозвучал сипло, и женщина кашлянула в кулак. - Я пришла, чтобы поговорить о нас с тобой. Если мы рассчитываем на серьезные продолжительные отношения…
        - Мы договорились быть откровенными друг с другом, - перебил ее мужчина.
        - Да… - Это можно было расценить и как утверждение, и как вопрос.
        - Ты носишь схороник?
        А она-то думала, что кавалер не понял, зачем она сунула палец за ворот!
        - Да.
        - Значит, у тебя есть свой призрак.
        - Н-нет… Схороник мне подарила тетя, и я ношу его потому, что… Потому, что он мне просто нравится.
        - Ну да, конечно, - скептически улыбнулся мужчина. - Я тоже нацепил эти смешные ботинки только потому, что они мне нравятся.
        Женщина растерянно посмотрела на модные туфли.
        - А разве нет?
        - Конечно, нет! Я надел их только для того, чтобы произвести на тебя впечатление!
        - Мне нравится твой выбор, - не моргнув глазом солгала женщина.
        - А как насчет призраков Ночи?
        Женщина глянула в сторону стойки бара, затем быстро перевела взгляд на входную дверь. Почти неосознанно она надеялась, что произойдет что-то необычное и разговор, который ей совершенно не нравился, будет забыт. Но судьба явно не спешила к ней на выручку. Женщина поняла это и, наморщив носик, капризным голосом произнесла:
        - Я хочу что-нибудь вкусненькое.
        - Хорошо, - быстро кивнул мужчина. - Так как же призраки? - Как будто вообще не слышал, что она сказала.
        - Дались тебе эти призраки, - пренебрежительно взмахнула кистью руки женщина. - Мало ли что болтают…
        Он снова не дослушал ее до конца.
        - Ты никогда не видела призраков Ночи? - протянув руку, мужчина крепко ухватил женщину за запястье. - Никогда?
        - Что ты хочешь от меня услышать? - Лицо женщины приобрело страдальческое выражение. - Что? Скажи, и я повторю.
        - Ты ничего не поняла. - Мужчина разжал пальцы, сжимавшие руку женщины.
        На лице его появилось выражение то ли досады, то ли разочарования. Он взял стоявший перед ним стакан и залпом допил бальке.
        - Ну, будет тебе. - Теперь уже женщина протянула руку и коснулась кончиками пальцев ладони кавалера. Она не понимала, чем вызвана столь странная реакция мужчины, но ясно видела, что, если не проявить понимания, он может просто встать и уйти. - Хорошо, допустим, я видела призрака. Тебя это устраивает?
        - Допустим?
        - Ладно, видела.
        - Это был твой призрак?
        - Да, Ше-Шеол Великий! - в сердцах всплеснула она руками. - Какая разница?
        - Только своих призраков можно рассмотреть отчетливо и ясно.
        - Я не знаю, что это было, - покачала головой женщина. - Просто тень какая-то… Скорее всего мне просто что-то померещилось!
        Мужчина улыбнулся, неожиданно и совсем некстати.
        - Ты не хочешь говорить правду.
        - Послушай…
        Он поднял руку, останавливая слова, что собиралась произнести женщина.
        - Не надо ничего объяснять. Я знаю, непросто рассказать о своем призраке другому человеку. - Мужчина лукаво прищурился. - Я ведь тоже не говорил тебе о своем.
        В полнейшем замешательстве женщина чуть приоткрыла рот и замерла. Что она должна на это ответить? Да и ждал ли он от нее ответа? Она вдруг почувствовала, что уже не владеет ситуацией. Но от этого в глазах ее мужчина сделался только более привлекательным.
        - Я тоже терпеть не могу смог, - шепотом, с придыханием произнесла женщина. - Я чувствую…
        Не зная, что еще сказать, она приложила ладони к груди, а затем медленно развела их в стороны. И, чуть приподняв подбородок, прикрыла глаза. Ну точно ждала, что душа вылетит. Разыграно все это было не слишком умело и очень пафосно, но, как ни странно, мужчина принял игру за чистую монету. А впрочем, ничего странного.
        - Ты чувствуешь? - он смотрел на даму с восторгом и обожанием, как будто только что узнал в ней ту, в ком воплотились все его сокровенные мечты и юношеские сексуальные фантазии.
        Щеки женщины зарделись под слоем косметики - ну прямо как у девочки. Она сделала едва уловимое движение кистью руки. Мужчина заметил его и верно истолковал. Порывисто подавшись вперед, он схватил руку женщины и сжал ее в своих больших ладонях.
        - Никогда… - горячо зашептал он. - Ты слышишь, если только тебе дороги жизнь и рассудок, никогда не выходи из дома, когда над городом нависает густой смог и силы зла безраздельно властвуют на улицах Ду-Морка.
        Ше-Шеол Великий, да пусть говорит, что хочет, думала женщина, с умилением глядя на своего удивительного кавалера. Ну не нравится ему смог, так что ж, мало ли кому что не по нраву. Зато и до бальке он не охоч.
        - Ты слышала об убийствах?
        - О чем?
        - О жестоких убийствах, что происходят в городе последние пять-шесть средних циклов.
        - Ну…
        Об убийствах она, конечно, слышала, но это были только слухи, не подтвержденные официальными сообщениями Государственной службы новостей. Например, сегодня в парикмахерском салоне женщина, сидевшая под феном, рассказывала своей соседке о том, что новой жертвой таинственного убийцы стал не кто иной, как сам Верховный куратор службы са-туратов и зарезали его не где-нибудь, а на квартире любовницы, которая в это время принимала душ и ничего не слышала, а как вышла из ванной, так и увидела, что этот толстый боров - так назвала Верховного куратора болтливая дама из салона - лежит на кровати в луже крови, весь изрезанный ножом, а изо рта у него… Тут рассказчица перешла на шепот, и никто, кроме ее товарки, так и не узнал окончания леденящей кровь истории.
        - Мне ты можешь доверять. - Глаза мужчины словно стеклянными сделались. - В отношении тебя у меня серьезные намерения, поэтому я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Как говорится, предупрежден - значит, вооружен. - И совсем уж неожиданно добавил: - Ты ведь хочешь дожить до рассвета?
        Глупый вопрос, но женщина ответила на него со всей подобающей моменту серьезностью:
        - Да.
        - Тогда слушай. - Мужчина подался назад, удобнее устраиваясь на стуле, но при этом пальцев дамы из рук не выпустил. - Убийца - не человек.
        Драматическая пауза.
        - А кто же?
        - Людей убивают призраки Ночи. Но не те, что следуют за ними постоянно. Собственные призраки только пугают людей, но никогда не убивают. Это было бы все равно как если бы тень убила того, кто ее отбрасывает. Что станет с тенью после смерти хозяина? То же самое и с призраками Ночи: они не могут жить сами по себе, никого не преследуя. Но есть еще и призраки иного рода, те, что порождены смогом. Вот они-то как раз способны на все, их-то и следует опасаться!
        Взгляд женщины сделался задумчивым. Она уже не знала, что и думать о своем кавалере. Одно дело, если он просто любит придумывать страшные истории, рассказывать которые ему до сих пор было некому, поскольку живет он один. Хорошо, если так. А что, если так оно и есть? Ведь не с неба же сыплются слухи о таинственных убийствах. А Государственная служба новостей хотя и не подтверждает их, но и опровержения не дает, просто делает вид, что ничего не происходит. Конечно, история об убийстве Верховного куратора службы са-туратов, что слышала она сегодня в парикмахерском салоне, чушь полнейшая, - такое просто невозможно замолчать. Но в остальном… В остальном - почему бы и нет? В конце концов, даже слухи не рождаются сами по себе, без причины.
        - Кто тебе это рассказал?
        - Ну… - отпустив руку женщины, мужчина поднял стакан, заглянул в него, увидел донышко и снова поставил на стол. - Наверное, это не так важно…
        - Ты мне не доверяешь?
        Это был верный ход.
        - У меня есть знакомый в секторном управлении са-турата. Собственно, не сказать даже, что знакомый… Одним словом, как-то раз я оказал ему небольшую услугу. Он не из патрульных. Инспектор, занимающийся расследованием особо тяжких преступлений… Я всего лишь помог ему должным образом оформить бумаги, чтобы… Ну, в общем, ему кажется, что он у меня в долгу. Человек он очень странный - совсем не похож на са-турата. Поэзию любит. Чуть что, сразу стихи декламирует. Я-то, - мужчина натянуто усмехнулся, - в поэзии не очень… Но кино хорошее посмотреть люблю. Или книжку на ночь почитать. Вот недавно, например, читал детектив про маньяка, «На исходе Ночи» называется. Так там тоже все началось с того, что кто-то стал резать людей и вроде как без всякой на то причины. Но потом выяснилось, что…
        - Мы не о том говорили, - перебила женщина. - К тому же детективы я не люблю.
        - Почему? - удивленно приподнял бровь мужчина.
        - Потому что в них все вранье, от начала до конца. В жизни так не бывает.
        - Ну и что, зато интересно. А кино ты любишь?
        - Мы говорили о реальных убийствах, которые происходят в Ду-Морке, - снова вернулась к заявленной теме женщина. Мужчина почему-то вдруг потерял всякий интерес к истории о таинственных убийствах, но теперь-то она уже хотела услышать все до конца.
        Мужчина посмотрел через плечо, нашел взглядом бармена и показал ему пустой стакан.
        - Всего произошло шесть похожих друг на друга убийств. Об этом мне рассказал инспектор. Узнав точные даты, когда были совершены убийства, я проверил метеосводку на соответствующие малые циклы. И вот что выяснилось… Именно в эти малые циклы…
        К столику подошел официант с полным стаканом бальке. С явным неодобрением окинув взглядом столик, на котором стояли только пустой стакан и вазочка с растаявшим сахарным льдом, официант поставил на чистую салфетку стакан, под риску наполненный бальке, и вопросительно посмотрел на мужчину. Мужчина сделал отрицательный жест рукой - ничего больше не надо. Недовольно поджав губы, официант забрал пустой стакан и, гордо вскинув подбородок, удалился - малый цикл, когда следовало собирать щедрые чаевые, для него обернулся полным разочарованием. Мужчина взял со стола стакан и сделал два торопливых глотка. Бальке он не любил - ему просто хотелось пить.
        - Именно в эти малые циклы над Ду-Морком висел особенно густой и плотный смог.
        Мужчина с видом победителя откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
        Женщина посмотрела на вазочку с тем, что осталось от средней порции сладкого льда. Конечно, себе бальке взял, а о том, чтобы и ей что-нибудь предложить, даже не подумал.
        - Ну так что? - спросила женщина.
        Трудно сказать, что она имела в виду - хотела услышать окончание истории о таинственных убийствах или же напоминала спутнику, что это именно он пригласил ее на свидание.
        - Смог! - мужчина щелкнул пальцами и направил на женщину указательный. - Понимаешь, именно в эти малые циклы смог был гуще обычного.
        - Понимаю.
        По тому, как женщина это сказала, мужчине стало ясно, что она ничего не понимает.
        - Смог порождает призраков, у которых нет хозяев. Именно они, одинокие и взбешенные, совершают убийства, о которых говорит весь город. Думаешь, если бы это был человек, его бы до сих пор не поймали?
        Женщина помахала кистью руки: мол, откуда мне-то знать?
        - И главное… - поднял указательный палец мужчина. - Теперь, основываясь на метеорологическом прогнозе, я могу предсказать дату, когда произойдет очередное убийство.
        Он ждал, что женщина спросит: «Когда?» - но она задала совсем другой вопрос:
        - Ты говорил об этом своему знакомому са-турату?
        - Да, - не очень охотно признался мужчина. - Но мне показалось, что он не принял мою теорию всерьез.
        - Может быть, он прав? - осторожно поинтересовалась женщина. - В конце концов, он инспектор, ему наверняка известно что-то, о чем он тебе не сказал.
        - Мне удалось обнаружить строгую закономерность в периодичности убийств. И очень скоро все убедятся в том, что я прав. - Мужчина сделал еще один большой глоток бальке - от осознания того, как близко он подошел к доказательству своей теории, ему становилось жарко. - Три малых цикла назад я вручил инспектору запечатанный пакет с письмом, в котором указал дату очередного убийства.
        - И когда же оно произойдет? - спросила женщина только потому, что мужчина, на свидание с которым она возлагала очень большие надежды, ждал этого вопроса.
        Мужчина попытался улыбнуться. Губы его нервно дернулись и изогнулись причудливо - не то улыбка, не то оскал.
        - Сегодня, - сказал он и судорожно сглотнул.
        - Сегодня? - женщина удивленно посмотрела по сторонам, как будто убийца мог находиться рядом, может быть, даже за соседним столиком.
        - Именно сегодня. - Мужчина протянул руку в сторону открытого окна. - Сегодня такой смог, что без убийства никак не обойдется.
        - Но, - женщина растерянно развела руками, - если сегодня должно произойти убийство, его, наверное, еще можно предотвратить.
        Вопреки здравому смыслу и логике она начала верить - не в дурацкую теорию насчет порождаемых смогом монстров, а в то, что убийство действительно могло произойти именно сегодня. Почему? Да кто же разберет! Вера - штука странная и не раз уже заводила слепо следующих за ней то в пустыню, то еще куда похуже. Не исключено также, что женщина включилась в игру, причем на полном серьезе, только потому, что этого хотел мужчина. Странноватый он, конечно, но, в конце концов, не так уж и плох. К тому же положа руку на сердце следовало признать, что женщине в ее возрасте быть слишком разборчивой не приходилось: с каждым прожитым циклом, малым или большим - без разницы, перспектива навсегда остаться одной становилась все более реальной.
        - Наверное, можно, - безразлично повел подбородком мужчина. - Если, конечно, оно еще не произошло.
        Женщина вновь с опаской поглядела по сторонам.
        - И что?…
        - А что я могу сделать? - пожал плечами мужчина. - Я могу назвать только дату, когда произойдет убийство. Место и время мне неизвестны.
        - Но ты ведь сообщил са-туратам о том, что очередное убийство может произойти сегодня?
        - Не «может», а «должно», - уточнил мужчина. - В том, что убийство если еще не произошло, то непременно произойдет именно сегодня, у меня лично нет никаких сомнений. Это непреложный факт, доказанный научным путем, а потому спорить с ним - все равно что пытаться опротестовать закон всемирного тяготения. Но убедить в этом са-туратов мне не удалось. Мой знакомый инспектор сказал, что непременно примет информацию к сведению, но к начальству с ней не пойдет. По его мнению, сделанные мной выводы не имеют под собой твердой доказательной базы. Да, именно так он сказал, - мужчина горько усмехнулся, - никто не станет меня слушать, потому что я не могу предложить твердую доказательную базу.
        - А как же метеопрогноз?
        - Инспектор сказал, что сводка погоды не имеет никакого отношения к практике сыскного дела. Он просто не захотел меня слушать, иначе бы я как дважды два доказал, что он не прав. Ведь даже на людей климатические условия оказывают определенное воздействие. Что уж говорить о призраках Ночи.
        - Но в призраков он поверил?
        Мужчина кинул на собеседницу осуждающий взгляд.
        - Мы с инспектором не настолько близки, чтобы обсуждать подобные темы.
        - Извини, - смутилась женщина.
        В самом деле, кто же станет говорить о призраках с малознакомым человеком.
        - Стараясь успокоить меня, инспектор сказал, что в праздничный малый цикл в городе и без того будут дежурить усиленные патрули.
        - Да, но ведь это праздник, - возразила женщина. - На улицах полным-полно народу.
        - Вот видишь, - ласково улыбнулся спутнице мужчина. - Ты это понимаешь. А в секторном управлении са-турата меня подняли на смех, когда я попытался напрямую обратиться к старшему куратору сектора.
        - И что теперь?
        Женщина и сама не заметила, как история о таинственных убийствах захватила ее настолько, что она уже почти безоговорочно верила в то, что именно сегодня неуловимый убийца нанесет новый удар. Сейчас ей больше всего на свете, до зуда в кончиках пальцев, хотелось достать из сумочки телефон и начать обзванивать подруг, чтобы каждую поставить в известность о новом злодейском убийстве, о котором первой узнала именно она! А что касается призраков Ночи, порожденных накрывшим город смогом, о них бы она, пожалуй, рассказывать никому не стала. Ну, во-первых, призраки - это не тема для телефонного разговора даже между близкими подругами. Во-вторых, она пока еще и сама не определила своего отношения к этому вопросу. С одной стороны, теория о порожденных смоговым облаком призраках Ночи казалась сущим бредом, но, с другой стороны, разве не безумие все то, что происходит вокруг?
        - Теперь нам остается только ждать, - сказал мужчина и выпил бальке. - Завтра все равно известно будет, прав я или нет.
        И не было ни в голосе, ни во взгляде его ни грусти, ни жалости к тому, кто должен погибнуть, а только надежда радостная - вот когда все произойдет так, как я предсказал, тогда и посмотрим… Посмотрим!
        - Официант! Еще бальке!
        Женщина озадаченно прикусила губку. В анкете написал, что не любитель выпить, а сам уже третий стакан заказывает. Мало того, что выпивоха, так еще и лжец?
        Официант аккуратно поставил на стол наполненный до краев стакан бальке, забрал пустой и повернулся к столику спиной - клиенты, заказывающие в час по стакану бальке, не вызывали у него ни малейшего интереса.
        - Секундочку. - Поднявшись со стула, мужчина успел поймать официанта за локоть. - Скажи-ка, друг мой, - поинтересовался он, понизив голос до конфиденциального полушепота, - а где тут у вас сортир?
        На лице официанта появилась и тотчас же исчезла мстительная ухмылка.
        - Туалетная комната закрыта, - произнес он достаточно громко, чтобы сидевшая за столом женщина услышала.
        Сконфуженный мужчина бросил на спутницу быстрый взгляд и смущенно улыбнулся - два стакана бальке! Женщина недовольно поджала губы, сложила руки на коленях и отвела взгляд в сторону.
        - Как это закрыта? - вновь обратился к официанту мужчина.
        - Очень просто, - ответил тот. - По распоряжению санитарной инспекции. Пришли, проверили и велели закрыть.
        - А как же?… - еще один тревожный взгляд в сторону женщины. - Как же вы сами?
        - Мы пользуемся туалетом в здании Министерства рыбного хозяйства. - Официант взглядом указал за окно, где на другой стороне улицы возвышалось огромное уродливое серое здание с большими тяжелыми дверями и ведущими к ним широкими каменными лестницами.
        - Так, может, и мне?…
        - Тебя, уважаемый, туда не пустят, - как будто с сочувствием, а на самом деле с затаенным злорадством посмотрел на мужчину официант. - Хозяин для нас неделю пропуска выбивал.
        - Пропуска, говоришь?… - мужчина погладил гладкий, с ямочкой, как у младенца, подбородок.
        Официант верно определил направление его мысли.
        - Пропуск именной, по-моему, тебя не пропустят.
        - Так как же?… - вконец растерялся мужчина.
        - А как все, - ответил не без ехидства официант.
        - А как все?
        - В подворотне.
        - В подворотне?
        Мужчина не хотел мочиться в подворотне. Он был квалифицированным государственным служащим, к тому же считал себя интеллигентным человеком, поэтому сама мысль о том, чтобы облегчить мочевой пузырь в какой-то подворотне, где его могли увидеть случайные прохожие, казалась ему дикой. Однако давление в мочевом пузыре с каждой минутой становилось сильнее, серьезно давая понять, что выбора у него нет.
        - Где подворотня?
        Официант посмотрел на мужчину - теперь уже с откровенной издевкой.
        - Может, тебя проводить, уважаемый?
        - Нет. - Мужчине уже было не до шуток. - Как пройти?
        Официант наклонился и доверительным тоном произнес:
        - Подворотен вокруг множество. Но я лично рекомендовал бы ту, что ты без труда отыщешь, если пройдешь вверх по улице и свернешь налево, в первый же переулок.
        - Спасибо. - Мужчина рванулся было к двери, но, вспомнив о женщине, обернулся. - Дорогая, я ненадолго тебя покину. - Прикинув что-то быстро в уме, он уточнил: - Ровно на три минуты.
        Женщина глубоко вздохнула, с тоской как будто, и сделала короткий, неопределенный жест рукой, который можно было истолковать, к примеру, так: поступай как знаешь, но не удивляйся, если, вернувшись, не застанешь меня.
        - Три минуты! - Мужчина показал даме три пальца, словно облагочеститься хотел, изобразил на лице улыбку клоуна, упавшего с трапеции на кучу колотого кирпича, и, неловко лавируя меж столиков, побежал к двери.
        Официант с сочувствием посмотрел на оставшуюся в одиночестве женщину. И неожиданно в голову ему пришла блестящая мысль.
        - Быть может, уважаемая желает что-то заказать? - обратился он к даме. - Уверен, твой спутник просто забыл предложить тебе это. - Он улыбнулся. - Твой столик ужасающе пуст.
        Женщине не потребовалось много времени на то, чтобы в полной мере оценить красоту и изящество сделанного в нужный момент предложения.
        - Да, - победно улыбнулась она. - Устрани, пожалуйста, этот недостаток.
        Превосходно! Они поняли друг друга!
        - Уважаемая желает сама сделать выбор?
        - Полностью полагаюсь на тебя.
        Официант наклонился к плечу женщины и произнес негромко, с придыханием:
        - Поверь, ты не будешь разочарована.
        - Надеюсь, - скосила взгляд в его сторону женщина. - Но все же не переусердствуй.
        - Я все понял.
        Официант выпрямился во весь рост, галантно наклонил голову, прижав на мгновение подбородок к белому накрахмаленному воротничку, и, ловко развернувшись на носках, быстро заскользил в сторону окна заказов, на ходу обдумывая меню, которое собирался предложить даме еще до возвращения ее кавалера. На все про все у него было, пожалуй, все же не три, но в любом случае не более семи минут.
        Тем временем мужчина, не имея ни малейшего представления о том, какой заговор плетется у него за спиной, выбежал на улицу, глянул по сторонам и быстро, насколько позволяла толпа гуляющих - радостные крики: «Сим! Сим! Куда ты запропастился!«, громкая музыка, воздушные шарики, взрывы петард, бенгальские огни, бумажные фонарики на длинных палочках, - начал пробираться в указанном официантом направлении.
        Поворот налево. Отлично. Узкий полутемный переулок. Глухие стены домов, едва не наползающие одна на другую, три машины, припаркованные в ряд, - на руках их сюда заносили, что ли? - какие-то странные пристройки, похожие на сложенные штабелями деревянные ящики, даже странно, что их никто еще не подпалил, просто так, забавы ради. Как и все родившиеся Днем, мужчина был подвержен приступам никтофобии. Но случалось с ним такое нечасто, обычно после нескольких малых циклов усердной работы, полнейшую бессмысленность которой он сам понимал лучше, чем кто-либо другой, когда вместе с отупляющей усталостью накатывала волна депрессивного безразличия ко всему, что происходит и что еще только должно случиться в его жизни, такой же пустой и бессмысленной, как те бесконечные отчеты, которые он проверял, перепроверял, отправлял в вышестоящие инстанции и снова получал с пометками, сделанными красным маркером, и требованием внести новую правку. В такие малые циклы он предпочитал вообще не выходить из дома без крайней необходимости - сидел на кровати, ел горячие бутерброды с сим-ветчиной от «ГБ Ше-Матао» и смотрел
экран, отдавая предпочтение сводкам криминальной хроники и детективным сериалам. Своего призрака он знал в лицо. Как правило, призрак не наведывался к нему домой, а ждал возле подъезда, прячась в тени палатки, торгующей проездными талонами.
        Вот уже три малых цикла, как мужчина не видел призрака, и в полутемный переулок он вошел, не думая ни о чем, кроме того, что ему нужно срочно помочиться. Центральная улица из переулка почти не просматривалась, и все же мужчина решил зайти за угол прилепившейся к стене дома невысокой постройки, похожей на трансформаторную будку, но явно поставленную здесь с какой-то иной целью. Характерный резкий запах подсказал ему, что не он первый выбрал угол между стеной дома и постройкой в качестве отхожего места. Но, вместо того чтобы брезгливо поморщиться, мужчина довольно улыбнулся и поддернул рукава куртки.
        Мужчина уже расстегнул брюки, когда по стене рядом с ним скользнула черная тень. Мужчина замер в напряженной позе. Он было подумал, что кто-то еще, как и он, решил воспользоваться темным уголком для того, чтобы справить малую нужду. Но в переулке было настолько темно, что он даже собственной тени не видел. И все же тень на стене ему не померещилась. Он стоял, держа руки у расстегнутой ширинки, и боялся пошевелиться. Какой-то дикий, первобытный инстинкт подсказывал: для того чтобы обмануть охотника, нужно оставаться неподвижным. Просто замереть, прикинуться мертвым, неодушевленным объектом. Зачем я тебе? Проходи мимо. Иди туда, где много живой теплой плоти.
        Холод под лопатками и зуд в крестце. В голове глупая и совершенно неуместная мысль: со всеми так бывает в момент, когда кожей чувствуешь опасность, или это что-то строго индивидуальное?
        Снова тень на стене. Темная - чернее мрака. И плотная, как облако смога. Фонари далеко, и очертания тени расплываются - поди угадай, кто там стоит у тебя за спиной? С улицы - кажется, что откуда-то очень издалека, с другой планеты, с иного пространственного уровня, - доносятся приглушенные голоса, обрывки музыкальных фраз, резкие хлопки петард. Но ухо ловило только звуки, которые должны доноситься из-за спины.
        Тишина.
        Кажется, вот-вот раздастся тонкий пронзительный звон, ввинчивающийся в ухо, как бур в дупло больного зуба.
        Тишина.
        И тень на стене.
        Мужчина не думал уже ни о расстегнутых штанах, ни о напряжении в мочевом пузыре. Он вообще уже ни о чем не думал. Мысли в голове подпрыгивали и разлетались, как крошечные латексные шарики - поди поймай хоть один. Он ждал. Ждал, что должно произойти. Убийственная предопределенность. Но тот, кто стоял у него за спиной, почему-то медлил. И когда ожидание сделалось мучительным до «не могу», мужчина обернулся.
        Тот, кто стоял у него за спиной, сделал шаг вперед и коротко взмахнул рукой. Мужчина задохнулся от боли, вонзившейся в низ живота. Комок липкой массы запечатал во рту готовый вырваться крик. Еще один взмах руки, на этот раз широкий, почти горизонтальный, - лезвие рассекло куртку и рубашку на груди, царапнуло по ребрам. Мужчина отшатнулся назад и уперся спиной в стену. Что-то мыча невнятно, он дико таращил глаза и тряс головой. Он даже не поднял руки, чтобы попытаться отвести следующий удар ножа. Он только обхватил руками распоротый живот и упал на колени. Удар под ребра опрокинул его на спину. Вверху, очень высоко над собой он видел только пустое беззвездное небо, затянутое серой пеленой смога, которого совсем не хотелось касаться руками. Даже перед смертью.
        - Да будут прокляты лживые языки…
        Глава 7
        Темные сны.
        Во сне Ше-Киуно нередко видел, как мрак, подобно кислоте, сжирает его плоть. Ани наблюдал за процессом со стороны, паря где-то наверху, словно вестник Ше-Шеола, явившийся к умирающему подмигнуть: мол, пробил твой час, болезный. Сначала исчезала кожа. Не сразу, постепенно, как будто тело опрыскивали красной краской из баллончика. Тело без кожи - тугое переплетение багровых напряженных мышц с вкраплением белых сухожилий, проступающие местами чуть желтоватые кости черепа, темно-синие вены, извивающиеся, подобно руслам рек, - было похоже на муляж из анатомического кабинета, только влажный. Казалось, что если к груди или бедру припечатать ладонь, то отлепить ее удастся лишь с неприятным чмокающим звуком. Потом начинали слезать мышцы. Со стороны Ани казалось, что он наблюдает за снятым на пленку процессом разложения, демонстрируемым в ускоренном режиме.
        Впечатление нереальности происходящего усиливало то, что Ше-Киуно не чувствовал никаких запахов. Он не имел представления, как пахнет гниющая плоть, но совершенно справедливо полагал, что смрадом от нее должно разить тем еще. Это был самый неприятный момент сна. После него скелет, оставшийся лежать на кровати, казался едва ли не милой, презабавнейшей игрушкой. Но постепенно и он рассыпался в прах, который всасывала тьма. Не оставалось ничего, только аккуратно застеленная белой простыней кровать.
        Ани не понимал значения сна, но ему было страшно - это уж точно. Чтобы избавиться от страха, оставалось только облагочеститься и воспеть вечную славу тьме, из которой все мы пришли и в которую сгинем, каждый в свое время. Глупое, конечно, утешение, но лучше уж такое, чем вообще ничего.
        Обычно, чтобы окончательно избавиться от ночного кошмара, вместившего в себя сюрреалистическую трансформацию тела, Ше-Киуно шел в какое-нибудь людное место, желательно шумное и щедро расцвеченное многоцветными огнями. Пребывая в заторможенном, полутрансовом состоянии, спровоцированном несколько запоздалой реакцией психики на сон-кошмар, Ше-Киуно чаще всего даже не помнил, как собирался, как выходил из дома, как ловил такси, как ехал куда-то по улицам, то полутемным, то освещенным праздничными огнями. Душевное равновесие возвращалось к нему только после стакана брога, щедро разбавленного сим-соком, после чего Ани требовалось еще какое-то время для того, чтобы понять, где он на этот раз оказался.
        Реакция, близкая к шоковой, когда ты неожиданно вываливаешься из темноты и понимаешь, что находишься в незнакомом месте да при этом еще и не помнишь, как сюда попал, давно ли сидишь за столиком, обхватив холодными пальцами высокий стакан с традиционной смесью брог-сим-сок, один ты сюда заявился или компанию тебе составила одна из тех худых длинноногих девиц, что судорожно вздрагивают в подсвеченном снизу танцевальном кругу, в такт пульсирующим звукам синтетической музыки, похожей на блестящую полистероловую обертку? Почему-то кажется смутно знакомым невысокий тип в зеленом жилете, что, зажав в вытянутой вверх руке пару синих купюр, пытается пролезть к стойке. Ты знал его прежде или познакомился здесь же, у стойки, полчаса назад?
        Нет, начинать следует не с этого. Ше-Киуно окинул взглядом небольшой овальный зал. Судя по размерам, это был не ресторан, а что-то вроде бара с танцполом. Публика по большей части молодая, светловолосая. Столиков немного, и все заняты. На танцевальной площадке тоже не протолкнуться. То, как двигаются тесно прижатые друг к другу танцоры, в ином месте сочли бы откровенным бесстыдством. Воздух тяжелый, спертый, несмотря на то что две двери в противоположных концах зала широко распахнуты, пахнет потом, разгоряченными телами и еще чем-то чуть кисловатым. Запаха кухни нет - значит, подают только холодные закуски. По стенам, выкрашенным в салатный цвет, ползут, точно вспухшие вены, искусственные лианы. Огромные яркие бутафорские цветы способны вызвать приступ головокружения с легкой тошнотой. Ощущение до боли знакомое - несомненно, Ше-Киуно бывал здесь прежде, и не один раз. Ани глотнул алкогольной смеси из стакана. В горле запершило. Наклонившись, Ше-Киуно кашлянул в кулак. Взгляд скользнул по густой изумрудной зелени треугольного столика и зацепился за край розовой салфетки с причудливо - сплошные
кренделя и завитушки - выписанными буквами. Если как следует постараться, то буквы можно сложить в слова: На рассвете. Точно! Именно так называется бар на Шаханской улице. Никакого шахана поблизости нет, зато всего в двух кварталах от бара находится Государственная студия искусств, для учеников которой «На рассвете» служит местом свиданий и неназначенных встреч.
        Ше-Киуно нравилось здесь бывать. Молодежь из студии отличалась живостью ума, легкостью поведения и незлобивостью, что на фоне всеобщей агрессивности представлялось едва ли не патологией. В этой полубогемной компании Ше-Киуно почти всегда чувствовал себя немножко чужим. Но, если подумать, это и к лучшему: никто не приставал с вопросами и не пытался навязать в ответ свои откровения, никто не предлагал обсудить за стаканом брога один из животрепещущих вопросов современности или обменяться планами на светлое будущее. Обычно Ше-Киуно просто не замечали, принимая за чужака, случайно забредшего в заведение, которое молодые гении считали своей вотчиной. Едва переступив порог бара, Ани будто в невидимку превращался - в шумной толпе он все время оставался один. Даже к столику, что он занимал, редко кто подсаживался. Почему? Да кто ж их разберет. Странный народ, хотя и симпатичный. По большей части. Богема. Хотя почему богема? Может быть, элита? Новая элита - в противовес тем, кого обычно принято так называть. Может быть, именно они, эти молодые ребята с ворохом свежих разноцветных мыслей и новых, ни на что
не похожих идей, лучше политиков и толкователей слов Ше-Шеола, давно и прочно монополизировавших право на истину, знают, какой будет жизнь, когда взойдет солнце?
        - Ну как, очухался?
        - Что?
        Занятый своими мыслями, Ше-Киуно не заметил, что к столику кто-то подошел. Молодая девушка стояла напротив Ани. Подавшись вперед, она легко опиралась руками о край стола. Одета в серый с серебристыми искорками костюм - мешковатые брюки и бесформенный, полностью скрадывающий очертания фигуры пиджак с широкими, глянцево поблескивающими лацканами. Под пиджаком белая рубашка с расстегнутым воротничком. Длинные рыжие волосы, определенно крашенные - девушка хотела выглядеть старше, хотя ясно, что родилась Ночью, - разделены надвое и перехвачены на горле металлическим кольцом с вырезанными письменами. Шейное кольцо в первую очередь привлекло внимание Ше-Киуно - вещь скорее всего не очень дорогая и не очень старая, но изготовленная умелым мастером. И только изучив необычное украшение, Ани обратил внимание на лицо. Девушка не сказать чтобы была красивой: острый нос, тонкие губы, вытянутый подбородок, узкие скулы - довольно распространенный тип внешности. Миловидной ее тоже трудно было назвать. Скорее уж заметная. Было в ее внешности что-то заставляющее задержать взгляд и присмотреться повнимательнее. Чтобы
внезапно почувствовать неприятный зуд в коленках, как в случае, когда страшно хочется встать и уйти и ждешь только подходящего момента, дабы не показаться совсем уж бестактным.
        - Уф! - девушка села на свободный стул. Скрестила вытянутые ноги. - Ты вообще не танцуешь?
        Вопрос был задан так, словно они уже касались этой темы, но Ше-Киуно не смог дать ясный ответ.
        Ани поставил стакан на стол, поднял руку и коснулся пальцами лба. Все в порядке, он уже вернулся в реальность и способен контролировать свои действия.
        - Прости…
        - Мейт, - улыбнулась девушка. Неприятная, скользящая по губам улыбка. - Меня зовут Мейт. Уже забыл?
        - Нет, - изобразил ответную улыбку Ше-Киуно. - Просто задумался.
        Чувствуя неловкость, Ани посмотрел на часы.
        - Ты куда-то торопишься? - спросила Мейт.
        - Нет, - качнул головой Ше-Киуно и тут же пожалел об этом - потерял благовидный предлог для того, чтобы распрощаться со странной незнакомкой, которая, судя по всему, считала, что они знакомы.
        В конце концов выпить брог-сим-соку можно в любом другом месте, не привлекая к себе внимания и не отгадывая на ходу ребусов, в самый неподходящий момент подбрасываемых подсознанием. Что хочет от него эта девица? Когда он успел с ней познакомиться? Уселась за стол с таким видом, будто это было ее законное место. Может быть, ей еще и выпивку поставить?
        - Ты часто?… - спросила Мейт.
        Монотонная пульсация музыкального ритма, под который в ярком круге света двигались тени людей, убивала звуки речи, совпадающие с ней по частоте.
        - Что? - наклонившись вперед, переспросил Ше-Киуно.
        - Ты здесь в первый раз? - громче произнесла Мейт.
        - А что? - насторожился Ше-Киуно.
        - Да вроде здесь молодежь собирается. - Мейт посмотрела по сторонам, как будто хотела убедиться, что не ошиблась.
        - Я тоже не старый, - улыбнулся одними губами Ше-Киуно.
        - Музыка…
        - Да?
        - Музыка очень громкая!
        - Да.
        - Мешает разговаривать!
        - Обычно я прихожу один.
        - А, - медленно кивнула Мейт.
        - Мне здесь нравится, - добавил Ше-Киуно.
        - А? - наклонила голову Мейт.
        - Приятно здесь!
        - А… - Мейт бросила взгляд в направлении стойки, точно кого-то высматривала. - Ага.
        - Музыку я не люблю, - громко, чтобы быть услышанным, произнес Ше-Киуно. - Такую музыку - не люблю.
        Тот же самый безразличный ответ:
        - А…
        Что нужно от него этой девице? Когда она успела прилипнуть к нему?
        - Извини…
        - Что? - девица посмотрела так, будто Ани обратился к ней с каким-то в высшей степени непристойным предложением.
        - Ты хочешь что-нибудь выпить?
        И в этот момент музыка смолкла. Остановилось раздражающее мелькание разноцветных огней. Фигуры в танцевальном кругу замерли, точно схваченные мгновенным фотоснимком. Со всех сторон послышалось шуршание голосов.
        - Выпить что-нибудь не желаешь? - еще раз предложил соседке по столику Ше-Киуно.
        - А, так Ири сейчас принесет. - Девушка взмахнула рукой в направлении толпившейся у стойки публики.
        - Ири? - растерянно посмотрел в ту же сторону Ше-Киуно.
        Ему сейчас только Ири не хватало!
        Спрашивать, кто такой этот Ири, вероятно, не имело смысла. Еще один случайный знакомый, момент встречи с которым не отложился в памяти Ше-Киуно. Что ж, Ири так Ири. Судя по тому, с каким безразличием посматривала порой на Ше-Киуно рыжеволосая девица, она была не особо заинтересована в обществе случайного знакомца. Скорее всего Ани просто дал этой парочке - Мейт и Ири - денег, чтобы купили выпивку. В таком случае можно спокойно допить брог-сим-сок, а после распрощаться.
        Как ни странно, соседка по столику не вызывала у Ше-Киуно ни малейшего желания познакомиться с ней поближе. Проанализировав всесторонне эту совсем не характерную для себя реакцию на присутствие молодой женщины, которая к тому же и недурна собой, Ше-Киуно пришел к выводу, что причина крылась в том, как напряженно она держалась. Глядя на рыжеволосую, можно было подумать, что она ждет сообщения, которое с минуты на минуту должен доставить ей посыльный. Или телефонного звонка. Ждет с нетерпением и одновременно со страхом, изо всех сил надеясь, что вопреки ее ожиданиям так ничего и не произойдет. Ощущение бессилия, когда события, на ход которых ты не в силах повлиять, просто тащат тебя за собой. Чувствуешь себя, как у постели очень близкого тебе человека, тело которого разъедает неизлечимая болезнь, когда и сам не можешь понять, чего больше хочешь, - чтобы этот миг тянулся до бесконечности или чтобы все наконец-то закончилось, но зато ясно сознаешь, что при любом исходе сам себя будешь ненавидеть. Не до конца дней своих, но долго и мучительно, как и полагается в бульварном романе. Вот оно в чем дело-то
- пошлость Ше-Киуно не переносил на дух. А от рыжеволосой дамочки так и разило пошлым примитивом.
        - И какие же у нас планы на дальнейшую жизнь? - спросил Ше-Киуно.
        Мейт не успела ничего ответить, только посмотрела на Ше-Киуно искоса, как будто с опаской даже, и чуть приоткрыла губы. Вырвавшийся из динамиков звуковой шквал едва не смел все, что находилось на столиках. У Ше-Киуно на миг даже дыхание перехватило. А вокруг все снова пришло в движение: засверкали огни, задергались в несуразном танце зависшие в круге света темные фигуры. Даже толкотня возле стойки и то как будто сделалась интенсивнее. Хотя последнее, наверное, можно было списать на игру теней. Мейт что-то произнесла - Ше-Киуно видел, как двигаются ее губы, - но читать по губам Ани, увы, не умел. Со стаканом в руке Ше-Киуно откинулся на спинку стула и улыбнулся - не соседке по столику, а просто так, потому что ему вдруг стало весело от того, что он понял, как здорово общаться именно в такой манере, когда даже для того, чтобы собственный голос услышать, приходится напрягать слух. Ни на что не похоже, а потому - здорово!
        - Как дела? - спросил у девушки Ше-Киуно.
        Та беззвучно шевельнула губами: «Что?» - и, подавшись вперед, легла грудью на стол.
        - Дура! - с улыбкой сообщил ей Ани.
        Женщина кивнула и радостно улыбнулась в ответ.
        Ше-Киуно изогнул губы скобкой - надо же, как все, оказывается, просто.
        Мейт ухватилась рукой за край стола и, подтянувшись, оказалась на расстоянии нескольких сантиметров от Ше-Киуно.
        - Ири!… - прокричала она, выдохнув в лицо Ше-Киуно запах освежающей пастилки. - Ири!… - И махнула рукой.
        Огибая освещенную площадку для танцев, на которой ореху негде было упасть, к их столику уверенно приближался тот самый низкорослый тип в зеленом жилете, на которого Ше-Киуно уже обратил внимание, выделив его взглядом в сутолоке возле стойки. Ири - похоже, это был именно он - с благодарностью улыбался каждому, кто уступал ему дорогу, и все равно ему приходилось проявлять почти нечеловеческую ловкость, чтобы сохранить в целости и сохранности то, что стояло на небольшом круглом подносе, который он держал в руках.
        - Ири! - еще раз прокричала девушка и дважды ткнула пальцем в человека с подносом, как будто разговаривала с глухим или умственно отсталым.
        - Да! Я понял! - кивнул Ше-Кентаро. - Это Ири!
        До Ири ему не было дела, просто хотелось, чтобы дамочка умолкла наконец и перестала размахивать руками, изображая из себя сурдопереводчика.
        Добравшись до столика, Ири радостно проорал:
        - А вот и я! - причем услышал его только Ше-Киуно, поскольку возле него стоял незанятый стул, на который как раз и нацелился Ири.
        Мейт что-то сказала в ответ, но ее слов никто не расслышал.
        Поднос разместился в центре стола: четыре открытые бутылки бальке, три высоких стакана брог-сим-сока - синий, зеленый и красный, в каждый зачем-то сунута пластиковая палочка, имитирующая зеленую травинку (мода, что ли, такая пошла?), розетка с солеными шариками и тарелка с бутербродами - голубоватый сим-сыр и бледно-розовая сим-ветчина, на которую можно смело ставить штамп «Производство товарищества «ГБ Ше-Матао», - и вложенные один в другой пустые стаканы.
        - Сдача! - на уголок стола перед Ше-Киуно Ири высыпал из пригоршни несколько мелких монет.
        Ани кивнул - точно, он дал деньги на выпивку - и, щелкнув пальцем, закинул мелочь под поднос - найдет тот, кто будет убирать со стола.
        Ири указал на принесенную выпивку, предлагая Ше-Киуно первым сделать выбор. Ани в ответ показал недопитый стакан, что держал в руке. Мейт резким движением - дамочка точно была на нервах, вот только непонятно почему? - едва не опрокинув стакан с брог-сим-соком, схватила бутылку бальке и сделала глоток из горлышка. Ше-Киуно сам любил пить бальке из бутылки, но ему не нравилось, когда так поступала девушка. Ири тоже неодобрительно посмотрел на Мейт, но ничего не сказал. Себе бальке он налил в стакан. Любопытно, что за отношения между ними? - подумал, глядя на странную пару, Ше-Киуно. Рядом с высокой дородной рыжеволосой подругой мужчина выглядел совсем уж как-то неказисто. Мало того, что ростом не вышел, так еще и лицо у него было маленькое, круглое, с мелкими, кажущимися полустертыми чертами.
        В детстве у Ше-Киуно был деревянный солдат с круглой головой и нарисованным лицом, которое по первому-то времени было волевым, а позднее, утратив ряд существенных фрагментов, сделалось то ли жалостливым, то ли жалостным, то ли совсем уж каким-то вялым и безвольным. Неприятное, одним словом, лицо. Именно этого несчастного солдата напомнил Ше-Киуно мужчинка по имени Ири, не без удовольствия попивавший дармовое бальке. В довершение всего прическа Ири - волосы зачесаны к середине лба и собраны в узкую тянущуюся к переносице челку - напомнила Ани о ка-митаре, не так давно пытавшемся всучить ему какую-то дрянь под видом лицензированной святыни.
        Ири положил руку на стол, подался вперед - хотел быть услышанным среди убивающей звуки танцевальной какофонии.
        - Ты часто здесь бываешь, уважаемый?
        Ани глянул на девушку - она уже задавала ему похожий вопрос. Мейт смотрела через плечо на танцующих и, казалось, не замечала, что ее спутник пытается завести разговор.
        - Мне здесь нравится! - Ше-Киуно намеренно не стал прямо отвечать на вопрос - хотелось немного поиграть. А может быть, и отыграться за тот провал в памяти, что на время поставил его в зависимое положение от невесть откуда взявшихся друзей. - А ты что скажешь?
        - О, если бы… - Ири откинулся на спинку стула, и конец фразы утонул в море звуков.
        - Что? - повернув голову, как обычно делают люди с ослабленным слухом, переспросил Ше-Киуно.
        - Если бы ты, уважаемый, не пригласил нас, мы бы никогда не узнали об этом месте! - прокричал в ответ Ири.
        Так, выходит, он встретил эту парочку не в баре, а сам привел их сюда. На улице, что ли, подцепил? Прямо возле дома? На брата с сестрой они не похожи: ничего общего в чертах лиц. Тогда кем же они приходятся друг другу? Коллеги, решившие после работы прогуляться и встретившие чудака, готового поставить им выпивку? А, впрочем, какое ему до них дело? Встретились и разбежались - обычная история. В особенности для человека, страдающего провалами памяти.
        - Мне нравится… жизни!
        Ири явно хотелось пообщаться с Ше-Киуно, хотя не исключено, что он считал своим долгом рассчитаться таким образом за выпивку, но громоподобное пульсирование танцевального ритма поглотило смысловую часть произнесенной им фразы.
        - Прости, я не понял! - покачал головой Ани.
        Снова подавшись вперед, Ири оказался так близко от Ше-Киуно, что в какой-то момент Ани показалось, что коротышка собирается положить ладонь ему на колено. Но Ири только провел рукой по воздуху - странный жест, не подлежащий однозначной трактовке.
        - Мне нравится твое отношение к жизни, уважаемый! - Ири подобострастно улыбнулся и преданно посмотрел Ше-Киуно в глаза.
        Ани не понял, что он хотел этим сказать, а потому только изобразил ответную улыбку и, отвернувшись в сторону, сделал глоток из стакана. Люди, которых он не мог понять, Ше-Киуно не нравились. Люди, говорившие загадками, не нравились ему вдвойне. У Ани появилось огромное желание поставить стакан на стол, подняться, сказать: «Всего наилучшего» - и тут же уйти. Но за секунду до того, как он начал воплощать свое желание в жизнь, в зале наступила тишина. Относительная тишина. Однообразный басовый ритм сменила такая же монотонная, но более спокойная, почти напевная мелодия. Кто-то из находившихся в круге света покинул танцевальную площадку, оставшиеся продолжали двигаться, подчиняясь новой звуковой функции. Странный танец напоминал плавно скользящую по экрану синусоиду - вечный извилистый путь из бесконечности в никуда.
        Мейт будто только этого и ждала. Наблюдавшая прежде за ритмично двигающимися в круге света тенями, девушка перевела взгляд на Ше-Киуно. Посмотрела так, будто давно уже задала ему вопрос, на который до сих пор не получила ответ. Ше-Киуно растерянно улыбнулся.
        - Это не похоже на то, о чем ты говорил, - произнесла строгим голосом Мейт и как бы в подтверждение серьезности своего заявления стукнула по столу донышком пустой бутылки.
        - О чем ты? - недоумевающе поднял бровь Ше-Киуно.
        - Об этом, - девушка рукой - взмах короткий и резкий - указала себе за спину.
        А что там было интересного? Танцевальный круг и ничего более.
        - Пожалуй, Мейт права, уважаемый. - Ири прищурился - недоверчиво, а может быть, лукаво?
        - Честно говоря, не пойму, о чем речь, - Ше-Киуно собирался было сопроводить свои слова извиняющейся улыбкой, но вовремя остановился. Он ничего не был должен этой странной парочке. Он ничего им не обещал. Он видит их первый раз в жизни. И, надо полагать, впредь их больше никогда не увидит. Так почему, спрашивается, он должен чувствовать себя виноватым?
        - Уважаемый…
        Демонстративная вежливость Ири начинала действовать Ше-Киуно на нервы. Достаточно в начале разговора один, ну в крайнем случае два раза обратиться к человеку «уважаемый», чтобы тем самым засвидетельствовать ему свое почтение. После этого считается вполне приличным обращаться к человеку просто по имени. Или Ше-Киуно не представился случайным знакомым?
        Мейт презрительно фыркнула и схватила с подноса новую бутылку бальке. С чего бы вдруг? Не понравилась та подчеркнутая вежливость, с которой обращался к Ше-Киуно Ири, или то, что Ани не отвечал на вопросы? Ше-Киуно успел обратить внимание на недовольный взгляд, быстро брошенный Ири в сторону девушки. Та ничего не заметила - запрокинув голову, пила бальке из бутылки.
        - Ты, уважаемый, - снова обратился к Ше-Киуно Ири, - пригласил нас сюда, чтобы посмотреть на танцующих. Ты уверял, что, глядя на них, можно представить, как выглядят призраки Ночи.
        - Да?… - чтобы скрыть растерянность, Ше-Киуно двумя глотками допил брог-сим-сок, остававшийся в стакане, и вытер губы салфеткой.
        Он и в самом деле давно уже подмечал сходство между кажущимися абсолютно хаотичными, не подчиняющимися никаким законам и правилам перемещениями темных фигур на подсвеченном снизу танцполе и тем, как, таясь в глубокой тени, крадутся вдоль стен следящие за ним призраки Ночи. Но никому, никому и никогда он об этом не рассказывал. В самом деле, он же не сумасшедший, Ани прекрасно понимает, что призраки Ночи - это всего лишь игра воображения. А потому и видят их лишь те, в чьей памяти сохранились воспоминания о том, как выглядят дома, улицы и идущие по ним люди при свете Дня. Ночью все становится другим. Отсюда и призраки. Сидят, притаившись во тьме, только и ждут момента, чтобы наброситься и вцепиться в глотку. Нигде и никогда нельзя терять бдительности. Если, конечно, хочешь дожить до рассвета. Нет, определенно призраки Ночи были не той темой, которую допустимо обсуждать с незнакомыми людьми. Слишком много неопределенности.
        Ири оттолкнулся ногами от пола и вместе со стулом развернулся в сторону освещенного круга для танцев. Минуты две он наблюдал за танцующими, после чего вдохновенно изрек:
        - Призраки Ночи - проклятие Кен-Ове! - и отсалютовал стаканом с бальке. Наверное, самому себе. - Я никогда не видел призрака Ночи, - доверительным тоном сообщил он Ше-Киуно.
        - Поздравляю, - буркнул в ответ Ани.
        - Говорят, призраков видят только те, кто родился Днем.
        Ше-Киуно молча развел руками: ему нечего было сказать.
        - Но это не значит, что у тех, кто родился Ночью, нет своих призраков. Они просто их не видят.
        А это было уже интересное заявление!
        - У тебя тоже есть свой призрак? - спросил Ири.
        - Кончайте чепуху молоть! - громко, значительно громче, чем было необходимо, заявила Мейт. Чем обратила на себя внимание людей, сидевших за соседними столиками.
        Ири сделал вид, что не услышал нервной реплики Мейт.
        - В повседневной жизни он тебе не мешает, уважаемый? - задал он новый вопрос.
        - Кто? - уточнил Ше-Киуно.
        - Твой призрак.
        - А кто тебе сказал, что он у меня есть?
        - Ну как же… - Ири улыбнулся и покачал головой, вроде как призывая собеседника быть более откровенным. - Ты ведь пригласил нас сюда…
        - Я пригласил вас сюда, чтобы показать, как танцуют студенты Государственной студии искусств, - кивок в сторону танцпола, язвительная усмешка на губах. - Ты сам-то не танцуешь?
        - Я? - Ири растерянно посмотрел на Мейт.
        - Он не танцует, - ответила девушка.
        - А ты? - спросил у нее Ани.
        - Мне все это давно уже надоело. - Презрительная гримаса и взмах рукой, сводящий к дурацкому определению «все» целый мир.
        Дамочка стремилась показать свою независимость, но оборачивалось это демонстрацией собственной глупости.
        - Тебя тоже преследуют призраки Ночи? - спросил Ше-Киуно.
        - Вот еще! - тряхнула рыжей гривой Мейт. - У меня с головой все в порядке!
        - Тогда зачем тебе схороник?
        Девушка схватилась рукой за расстегнутый воротник.
        Ше-Киуно довольно улыбнулся. Выходит, он угадал, на тонком белом шнурке, что приметил он на шее Мейт, висел именно схороник.
        - Великолепно! - Ири сделал вид, что хлопает в ладоши. С выражением недоумения на лице. - Блестяще, уважаемый!
        Ше-Киуно взял с подноса стакан с синим брог-сим-соком, сделал два больших глотка, поставил стакан перед собой и подхватил из розетки щепоть соленых шариков. Ани удалось перехватить инициативу, и теперь ему становилось интересно, как будут развиваться дальнейшие события.
        Мейт двумя пальцами стянула на шее воротник рубашки и зло посмотрела на Ше-Киуно.
        - Ты веришь, что схороник спасет тебя от призраков Ночи? - спросил Ше-Киуно, дабы удвоить свое преимущество.
        Глаза Мейт недобро сузились, губы слились в тонкую полоску, похожую на сделанный одним взмахом бритвы идеальный разрез, крылья носа напряглись. Судя по всему, следовало ожидать эмоционального взрыва. Ше-Киуно даже странно стало, что она молчит, - чего ждать-то? Не иначе как музыкальной поддержки?
        Не менее интересной оказалась и реакция Ири. Коротышка вначале дернулся в сторону Мейт, даже руку протянул, как будто собираясь остановить, предостеречь от резких высказываний, а если потребуется, то и рот заткнуть. Затем, уяснив, что здесь все тихо, по крайней мере до некоторых пор, снова повернулся к Ше-Киуно все с той же целлулоидной улыбкой, которую хотелось немедленно отодрать, скомкать и кинуть под стол.
        - Это просто украшение. - Двумя указательными пальцами Ири нарисовал в воздухе круг, который, по-видимому, должен был изображать шнурок с подвешенным на нем схороником. - Ты, конечно, понимаешь, уважаемый? Женщины любят украшения. Ведь так? - Взгляд в сторону Мейт в надежде, что она хотя бы кивнет в знак согласия. - Покажи нам свой схороник, Мейт.
        Ше-Киуно удивило то, что голос Ири, когда он обратился к своей подруге, не был умоляющим. Ири не просил, а приказывал. Он блестяще играл интонациями. Голос звучал почти так же, как всегда, лишь едва уловимые обертоны придавали ему повелительную окраску. И этого оказалось достаточно. Мейт медленно, как будто через силу, разжала пальцы, удерживающие воротник, подцепила указательным белый шнурок и потянула его вверх.
        - Мне это неинтересно, - покачал головой Ше-Киуно.
        Происходящее напоминало ему стриптиз, исполняемый не за деньги даже, а по принуждению. Противно.
        Из-под воротника выскользнула прозрачная пластиковая капелька с золотистой искоркой внутри.
        - Это подарок, - почти не разжимая губ, выдавила Мейт.
        - Называется «Свет Завтрашнего Дня», - добавил Ири. - Правда, симпатично?
        - Мило, - не стал спорить Ше-Киуно. - Однако у вашей спутницы имеется куда более интересное украшение.
        - Ты об этом? - Ири небрежно скользнул пальцем по кольцу на шее Мейт. - Носить кольцо на шее… - Коротышка презрительно сморщил нос и весьма выразительно фыркнул. - На мой взгляд слишком уж экстравагантно.
        - Понимал бы что, - прошипела в ответ девушка.
        Ше-Киуно улыбнулся: того и гляди, дородная девица оттаскает своего худосочного кавалера за вихры. Хотя какие уж там вихры - жиденькие волосенки, едва-едва череп прикрывают.
        - Шейные кольца носили наши предки еще до Первого великого затемнения. Причем не только женщины, но и мужчины. В последнее время, как я заметил, старинные украшения вновь входят в моду. Естественно, чем вещь древнее, тем выше она ценится. Появилась целая индустрия изготовления подделок, имитирующих старинные изделия. Некоторые выполнены столь искусно, что даже специалист не сразу может отличить их от настоящих.
        - Мое кольцо подлинное, - с вызовом вскинула подбородок Мейт. - Оно досталось мне в наследство от бабки. А та получила его от своей матери. Это кольцо принадлежит нашей семье с незапамятных времен!
        - Позволь мне усомниться хотя бы в последнем, - мягко улыбнулся Ше-Киуно. - Даже не взяв твое кольцо в руки, я вижу на нем знаки письменности Кен-Ино.
        - Кен-Ино? - Мейт с независимым видом дернула плечом. - Наша семья испокон веков живет в Кен-Ове.
        - Именно поэтому я и высказал сомнение в подлинности кольца.
        Улыбка Ше-Киуно сделалась снисходительной. Не иначе как дамочка пыталась играть роль ин-прово - аристократки, кичащейся тем, что знает имена всех своих предков вплоть до Первого великого затемнения. Глупость несусветная. Не требовалось обладать глубокой проницательностью, чтобы понять, что девчонка даже имя своей бабки если и вспомнит, то с трудом и не с первого раза. А шейное кольцо скорее всего куплено на барахолке. Хотя, следует признать, на расстоянии оно выглядит вполне достойно. Все портят знаки письменности Кен-Ино. Изготовивший кольцо безвестный ремесленник не иначе как поддался соблазну украсить свое изделие красивыми и непонятными значками, найденными на страницах какого-нибудь исторического справочника. Вот только не подумал он о том, что настоящих шейных колец, изготовленных в Кен-Ино, сохранилось так мало, что стоят они баснословных денег, а все известные экземпляры, подлинность которых была подтверждена экспертами, давным-давно осели в частных коллекциях.
        - Ты позволишь? - Ше-Киуно протянул руку. - Мне хотелось бы получше рассмотреть твое кольцо.
        Рука Мейт потянулась было к кольцу и вдруг опустилась. Девушка быстро и, как показалось Ше-Киуно, немного испуганно посмотрела на Ири. Коротышка сделал ей едва заметный знак глазами. Мейт расстегнула кольцо и протянула его Ше-Киуно:
        - Прошу.
        Ани отставил в сторону недопитый стакан и положил кольцо перед собой. Затем он вместе со стулом пододвинулся поближе к столу, поерзал, устраиваясь поудобнее, и аккуратно взял кольцо с двух сторон. Вес кольца вполне соответствовал материалу, из которого оно было сделано. А мастера Ани, однако, недооценил - он не просто воспроизвел на кольце знаки письменности Кен-Ино, а скопировал надпись, имевшуюся на одном из подлинных колец. Для этого нужно было как минимум заглянуть в каталог. Даже с учетом того, что это подделка, вещица не из самых дешевых и куплена явно не на распродаже.
        - Кольцо сделано из сплава на основе меди и олова, именуемого кейтау. Должен вас разочаровать, - насмешливо глянул он на Мейт, - кольцо мужское. На языке Кен-Ино на нем написано: «Благословен позволивший избежать мне пучины морской». Это фрагмент молитвы, которую древние возносили Эл-Кайату - богу морей. Кольцо принадлежало моряку или рыбаку - человеку, постоянно рисковавшему утонуть. Это тоже своего рода схороник, который ты, уважаемая Мейт, - Ше-Киуно даже и не подумал скрыть сарказм, - можешь носить на шее вместо кусочка пластика.
        - Современные схороники впитали тепло и мудрость слов Ше-Шеола. - В словах Ири прозвучал упрек, хотя на первый взгляд он просто сообщил определенную информацию.
        Ше-Киуно сделал отстраняющий жест рукой: мол, это меня не касается, в теологию я не лезу, занимаюсь только антиквариатом, а потому любой предмет рассматривается мною исключительно с точки зрения его эстетических достоинств.
        - Это подделка? - спросила Мейт.
        - Именно так. - Ше-Киуно вернул девушке кольцо. - Тем не менее вещь сделана умело и со вкусом. Можешь носить кольцо, не стесняясь. На то, что оно мужское, никто не обратит внимания.
        Мейт приняла украшение из рук Ани, тряхнув головой, расправила роскошные волосы цвета отливающей красным меди и застегнула на шее кольцо. Ше-Киуно ожидал со стороны девушки хоть какой-то реакции в ответ на то, что ее ложь оказалась разоблачена, но Мейт не произнесла ни слова. Как будто ничего и не произошло. Можно было подумать, дамочка сама предложила Ше-Киуно оценить ее шейное кольцо и к тому же осталась довольна результатами экспертизы. Однако, надевая кольцо, Мейт посмотрела на Ири. Когда взгляды девушки и сопровождавшего ее коротышки встретились, лица обоих сосредоточенно напряглись. Глядя на них, Ше-Киуно подумал, что, наверное, они оба хотят задать друг другу один и тот же вопрос, но почему-то не решаются сделать это. Боятся быть услышанными?
        - Ты превосходно разбираешься в украшениях, уважаемый, - подобострастно отметил Ири.
        - Не в украшениях, а в антиквариате, - поправил его Ше-Киуно, сделав глоток из стакана.
        Спиртное Ани употреблял редко. Обычную его норму составляла бутылка бальке или стакан брог-сим-сока. Однако сейчас он допивал уже второй стакан коктейля. И эффект воздействия алкоголя ощущался: в голове образовалась приятная легкость, а слова как будто сами складывались в требуемые фразы и легко слетали с языка. Второй стакан - из тех, что Ше-Киуно помнил. И - казалось ему это или на самом деле так и было - второй коктейль быстрее ударял в голову.
        - Это моя специальность, - добавил Ше-Киуно, отставив в сторону пустой стакан.
        Мейт и Ири вновь быстро переглянулись. Что у них за привычка такая - общаться друг с другом на невербальном уровне? Ше-Киуно захотелось помахать рукой: эй, ребята, я тут! Но вместо этого он почему-то вдруг потянулся за новым стаканом с брог-сим-соком. Этот был красноватого цвета, с запахом цветущей майвы - Ани как-то раз попал в публичную оранжерею в период цветения. Ше-Киуно сделал глоток и блаженно зажмурился. Начинались грезы наяву. Приятные грезы. Если Ше-Киуно было хорошо, он обязательно возвращался мысленно в тот день, когда вместе с отцом поднялся на крышу дома, чтобы увидеть последний луч заходящего солнца. Ани тогда было шесть лет, и он уже считал себя взрослым мальчиком, но отец все равно взял его на руки. Смотри, сынок, солнце заходит. Но оно ведь снова взойдет? Правда, папа? Конечно, сынок. Только произойдет это через тридцать семь больших циклов. Это очень долгий срок. Но ты еще молод и непременно увидишь рассвет. Запомни, сын, что бы ни случилось, ты должен дожить до рассвета. Ты обещаешь мне, что доживешь? Да, отец…
        Должно быть, Ше-Киуно здорово захмелел, потому что вновь взорвавшиеся танцевальным ритмом динамики даже не напугали его, а лишь порвали канву воспоминаний. Улыбаясь уже не саркастически, а исключительно дружелюбно, Ани посмотрел на своих новых знакомых. Милые люди, они о чем-то быстро переговаривались между собой, время от времени настороженно поглядывая на Ше-Киуно. Странно даже, неужели они видят в нем недруга? Да нет, быть того не может! Просто заметили, что Ани замечтался, и не хотят ему мешать.
        - Оу! - окликнул друзей Ше-Киуно.
        Но, должно быть, недостаточно громко - никто не обратил внимания.
        Танцевальный круг, заполненный двигающимися в едином ритме людьми, разбрасывал по сторонам разноцветные вспышки яркого света. Пляшущие по стенам тени танцующих и в самом деле здорово смахивали на призраков Ночи. И кто этого не замечал, тот круглый дурак. Да! Так сказал он, Ани Ше-Киуно! И все должны прислушаться к его мнению. Эй, вы, те, у кого нет своего призрака! Смотрите на стены и выбирайте того, кто проводит вас сегодня домой!
        - Он… ушел…
        - …каста… развод…
        - Комо…
        - Что?
        - Комо… на… теоретически!
        - …не слышу!
        - Я помню… сейча… Посмотри, насколько…
        - …тоже могу умничать… того?
        - … каста…
        - Не верю!
        - Да?… А что… если?…
        - На… вопрос… Ты и только ты!
        - …сама…
        - Посмотри… не выход.
        Ше-Киуно слышал только обрывки фраз, которыми обменивались Ири и Мейт. Он не мог понять, о чем они говорят, и ему становилось скучно. Ани снова взялся за стакан.
        - Уважаемый!…
        - Да? - Ше-Киуно с готовностью посмотрел на Ири.
        - …торговец антиквариатом?
        Музыка заглушила первую часть вопроса, но на этот раз Ше-Киуно понял, о чем идет речь.
        - Нет! - покачал головой Ани. - Я эксперт!
        - А что я тебе говорил? - посмотрел на подругу Ири. -…!
        - Не верь… когда!… - просто с отчаянием каким-то затрясла головой Мейт. -…легко придумать.
        - …настоящим… Каста!…
        Какая еще каста? - непонимающе сдвинул брови Ше-Киуно. О чем они толкуют?
        - Эй, послушайте! - Ани трижды звонко хлопнул в ладоши. - Послушайте, что я вам скажу!
        Ири тут же уставился на Ше-Киуно. Странный у него был взгляд - как будто парень не узнавал того, кто сидит перед ним. Старается и никак не может вспомнить.
        - …какой-то вздор!
        Мейт схватила Ири за локоть. Коротышка развернулся столь резко, что Ше-Киуно испугался, не влепит ли он девице увесистую оплеуху. Но Ири только проорал в лицо Мейт:
        - Слушай! - и схватил початую бутылку бальке со стола.
        Но пить не стал, только стукнул донышком по столу, чтобы использовать бутылку, как опору для руки.
        - Мы слушаем… уважаемый!
        Но Ше-Киуно уже забыл, что собирался сказать.
        - Я многое могу вам рассказать, - глупо улыбнулся он. - Я знаю такое…
        На этом Ани запнулся. Не найдя нужных слов для того, чтобы описать всю полноту своих знаний, он широким взмахом руки нарисовал в воздухе невидимую полусферу - почему-то он решил, что это должно все объяснить.
        - Ну как? - спросил он сначала у Ири, а затем еще раз повторил: - Ну, как? - обращаясь к Мейт.
        И тот и другой смотрели на Ше-Киуно так, будто не расслышали его слов. Или не поняли, что он хотел сказать.
        Ше-Киуно наклонил голову и с досадой потер пальцами виски. Ну как им объяснить, что?…
        Что?
        Собственно, что он пытается им объяснить?
        Или же вопрос следует поставить иначе - зачем?
        Что он вообще здесь делает?
        Какого Хоп-Стаха он смотрит на пляшущие по стенам тени, если у него есть свои призраки!
        - Ири! Ири! Попроси кого-нибудь, чтобы музыку сделали потише!
        Ири не двигается с места. Сидит, тупо глядя на стену. Что, собственным призраком решил обзавестись?
        - А знаешь, уважаемый, пожалуй, ты прав. - Ири говорит негромко, а музыка по-прежнему сотрясает все вокруг, делая воздух осязаемым. Но Ше-Киуно почему-то отчетливо слышит каждое слово. - Тени и в самом деле похожи на призраков Ночи.
        Ири посмотрел на Ше-Киуно и заговорщицки подмигнул ему.
        Именно этого ему и не стоило делать. Ше-Киуно тотчас же почудился в словах Ири подвох.
        - Тебе-то откуда знать? - недовольно проскрипел Ани. - Ты ведь родился Ночью. Ты не видишь призраков.
        - Я могу их себе представить. - Ири провел перед лицом рукой с открытой ладонью. - Тем более что…
        Конец фразы Ше-Киуно не расслышал.
        - Что?
        - Расскажи мне о своем призраке.
        - Ха!…
        - Почему бы?…
        - Ты спятил!
        Он что, уже успел надраться? Или действительно не понимает, что существуют вещи, о которых не то чтобы нельзя говорить, а невозможно рассказать? Интересно, смог бы кто-нибудь пересказать свой ночной кошмар так, чтобы страшно стало тем, кто станет слушать? В кошмаре ведь главное - не сюжет, не действующие лица и даже не элементы ужаса, а сама удушающая атмосфера беспричинного страха, похожая на облепившую тело скользкую холодную оболочку, которую невозможно содрать. Да и много ли найдется охотников прилюдно выворачивать наизнанку душу?
        - Не задохнись! - почему-то именно такое предупреждение показалось Ше-Киуно наиболее уместным в данной ситуации.
        Может быть, потому, что в зале и в самом деле сделалось душно?
        - Я о кольце…
        - Что? - наклонившись, переспросил Ше-Киуно.
        - Шейное кольцо! - Ири двумя пальцами указал на обруч, охватывающий шею Мейт.
        - Не понимаю! - покачал головой Ше-Киуно.
        - Я хочу показать… несколько предметов……оттуда!
        - Тоже имитации?
        - …трудно понять. Но если…
        - Где они?
        - …дома!
        - Где это? Территориально?
        - …парк, за ним поворот!…
        - Где?
        - Хватит! - стукнула ладонью по столу Мейт. - Я все про тебя знаю! Ты!… - Широкий взмах руки. - Отошел!…
        Слов было почти не разобрать, но взгляд рыжеволосой, ее вздернутый подбородок, раздутые ноздри, выпяченная нижняя губа, вся ее фигура, все тело, как будто вдруг вобравшее в себя потоки наполняющей зал энергии, были красноречивее любых слов. Ут-Стамп - дух мщения в облике женщины, ни дать ни взять! Для полноты картины не хватало разве что копны всклокоченных волос, среди которых извиваются змеи.
        Ше-Киуно даже растерялся от неожиданности. Не иначе как она его с кем-то перепутала. Или это все тени, прикинувшиеся призраками? Эти кому хочешь голову заморочат!
        - Прекрати! - прикрикнул на рыжую Ири. И тут же снова обратился к Ше-Киуно: - Она не то имела в виду, уваж…
        - Я вообще не понял, что она имела в виду, - пожал плечами Ани.
        - Я помню тебя!…
        - Заткнись! - Ири дернул Мейт за локоть с такой силой, что та едва со стула не слетела.
        Чтобы сохранить равновесие, рыжая взмахнула рукой.
        - Ловец!…
        - О чем ты?
        - Предлагаю тост!
        Ири вскинул руку со стаканом, не заметив, что стакан пуст. Ше-Киуно качнул головой из стороны в сторону - ничего не понимаю! - и взял стакан с брог-сим-соком.
        - Тост! - Ири насильно всунул в руку Мейт бутылку бальке.
        И задумался. Видно, импровизированный тост еще не родился.
        Тишина. Движение теней по стене приостановилось.
        - За случай! - бутылкой отсалютовала умолкшему динамику рыжая Мейт.
        - Отлично сказано! - с чрезмерным энтузиазмом поддержал ее Ири. - За случай, который свел нас вместе!
        Только сейчас он обратил внимание на то, что держит в руке пустой стакан, и поспешил наполнить его бальке.
        Ше-Киуно молча кивнул и сделал глоток из своего стакана.
        Запрокинув голову, Мейт взахлеб глотала бальке из горлышка.
        Стук - донышко наполовину опустевшей бутылки ударило по столу.
        Мейт сумрачно посмотрела на Ири.
        - Спроси у него, - процедила она сквозь зубы. - Спроси, или я сама это сделаю.
        - Хорошо, хорошо, - судорожно улыбнулся Ири.
        Ше-Киуно сосредоточенно наморщил лоб - хотелось все же понять, что происходит.
        - У вас какие-то проблемы?
        - Нет-нет, - поспешно заверил его Ири.
        - Так в чем же дело?
        Ше-Киуно смотрел на девушку. Мейт смотрела на него. И молчала, хотя вопрос был адресован именно ей.
        - Мы с Мейт поспорили о твоей профессии, уважаемый, - сказал Ири и улыбнулся заискивающе.
        - Я же сказал, что занимаюсь антиквариатом, - ответил Ше-Киуно, не отводя взгляда от вытянутого лица Мейт.
        - Ага. - Рыжая подняла полупустую бутылку и посмотрела на Ани сквозь коричневатое стекло.
        - А прежде ты ничем другим не занимался?
        - Почему тебя это интересует? - перевел взгляд на коротышку Ше-Киуно.
        Взгляд парня дернулся из стороны в сторону, скользнул по стене и остановился на углу стола, где полировка была чуть-чуть сколота.
        - Быть может, мы раньше где-то встречались… - Ири замялся, явно не зная, что еще сказать.
        Ше-Киуно стало даже малость жаль его: в дурацком положении оказался мужичонка. Рыжая требовала от него чего-то, что он явно не желал делать, и бедолаге приходилось юлить, изворачиваться и лгать. Ну, может быть, не лгать, а не говорить всей правды, что тоже не всегда просто и почти всегда противно. Бедный Ири, что с тобой сделала баба!
        - Нет, - уверенно произнес Ше-Киуно. - Никогда прежде мы не встречались. Ни в этой жизни, ни в прошлой.
        - Ну, раз так…
        - А что ты можешь сказать о болезни Ше-Варко? - перебив приятеля, спросила Мейт.
        Должно быть, это был тот самый вопрос, задать который по сценарию следовало Ири. Однако коротышка так и не решился сделать это.
        В один момент хмель вылетел из головы Ше-Киуно.
        Итак…
        Какие могут быть варианты?
        Самый скверный - этой парочке известно, что у Ани Ше-Киуно синдром Ше-Варко. Откуда - другой вопрос, ответ на который сейчас искать не время. Что они хотят? Собираются шантажировать? Будут требовать денег, угрожая сдать са-туратам? О, Нукус, а он еще как дурак заливал им про то, что работает экспертом по антиквариату! Теперь они, должно быть, уверены, что у него денег невпроворот. Так нет же у него денег! Во всяком случае, таких, чтобы раз и навсегда откупиться от шантажистов. И ведь не поверят они теперь, если Ани попытается объяснить, что в редких и диковинных вещицах он на самом деле разбирается неплохо, но денег ему за это никто не платит - есть такое понятие, как хобби.
        - Ну, вообще-то медицина не моя специальность. - Ше-Киуно медленно поднял руку и согнутым пальцем почесал за ухом. - Но кое-что о болезни Ше-Варко я читал. Что конкретно вас интересует?
        Вот так, холодно и слегка отстраненно. Пусть подумают, не ошиблись ли?
        Возникла пауза. Мейт пристально глядела на Ше-Киуно. Ири сосредоточенно закусил губу и напряженно ждал того, что должно произойти.
        Сработало - значит, наверняка этой парочке ничего не известно. Но подозрения по поводу Ше-Киуно у них все же имелись. Серьезные подозрения, раз уж решили действовать вот так, напрямую.
        Первым не выдержал Ири. Усмехнувшись натянуто, он слегка развел руками, как будто хотел извиниться перед Ше-Киуно за несдержанность своей спутницы.
        - Мейт не имела в виду ничего дурного, уважаемый.
        - Я понимаю, - согласился Ше-Киуно, чем вновь поверг собеседников в недоумение.
        Ири положил руку на стол и слегка наклонился, как будто отгораживая своим тщедушным тельцем Ше-Киуно от всех, кто находился в зале.
        - Ты знаешь, сейчас ведь много говорят о болезни Ше-Варко, - начал он, слегка понизив голос, благо негромкая музыка позволяла говорить, не напрягая голосовых связок. - Много разного говорят.
        - Это нормальное явление, - ответил Ше-Киуно.
        - Разве?
        - Такое случалось и прежде. Например, во время Пятого затемнения в стране свирепствовала так называемая черная сыпь. Только по официальным данным от этой болезни умер каждый пятый житель Кен-Ове.
        - Черная сыпь была обычным инфекционным заболеванием. Причиной массовой гибели людей послужило то, что отдельные случаи заболевания, с которым прежде медики не встречались, быстро переросли в эпидемию. Как только была создана эффективная вакцина, эпидемия черной сыпи пошла на убыль.
        Ше-Киуно лукаво прищурился. Разговор уже не касался лично его, а приобрел форму обсуждения общей проблемы, которая, кстати, была Ше-Киуно если и не совсем близка, то уж, во всяком случае, понятна.
        - А откуда, по-твоему, могло появиться неизвестное прежде заболевание?
        - Ну-у-у, - Ири явно тянул с ответом. - По версии Патерната культа Ше-Шеола черная сыпь была божьим проклятием.
        - По поводу болезни Ше-Варко Патернат, полагаю, говорит то же самое, - саркастически усмехнулся Ше-Киуно.
        - Не совсем, - поднял указательный палец Ири. - Если черная сыпь была проклятием, то болезнь Ше-Варко - это испытание для людей.
        - Признаться, я не силен в теологии, - скривился, как от прокисшего бальке, Ше-Киуно. - По мне так разницы никакой.
        - Черная сыпь стала проклятием, то есть карой для людей за то, что они отказывались признать своим единственным богом Ше-Шеола.
        - Разве во время Пятого затемнения культ Ше-Шеола уже существовал?
        - Нет, - качнул головой Ири. - Отсюда и проклятие в виде черной сыпи.
        - Как можно наказывать человека за преступление, которого он не совершал?
        - Порой превентивные меры оказываются весьма эффективными.
        Ири улыбался, не потому, что считал сказанное удачной остротой, а потому, что был рад поделиться с другим сокровенным знанием, за которым стояла вековая мудрость нетрадиционного поиска причин и следствий, активно практикуемого последователями монотеистических вероучений. В несколько упрощенной форме смысл данной практики сводился к тому, что на любой вопрос давался ответ, который по определению не мог оказаться ошибочным: бог знает, что делает. При этом, естественно, подразумевалось, что контраргументов на подобное заявление нет и быть не может.
        - Твое замечание относится только к Ше-Шеолу? - с серьезным видом поинтересовался Ше-Киуно. - Или же его можно распространить и на государственную власть?
        - Только в том случае, если власть выступает от имени Ше-Шеола, - не заметив подвоха, тут же, на автомате выдал дежурную фразу из цитатника Ири.
        - У нас светское государство, - напомнил Ше-Киуно.
        - Именно поэтому мы и имеем то, что имеем, - загадочно улыбнулся Ири.
        - Что именно? - не понял Ше-Киуно. - Если ты о власти…
        - Я о болезни Ше-Варко, - перебил, не дослушав, Ири. Но после вежливо добавил: - Уважаемый.
        - Хочешь сказать, что свято верующие в Ше-Шеола не подвержены заболеванию?
        - Истинно верующие, - поправил Ири. - Наша беда в том, что истинно верующих не так много даже среди высших иерархов Патерната культа Ше-Шеола. Что уж говорить о тех, кто называет себя верующим только ради того, чтобы сделать карьеру.
        - Я все еще не могу уловить, как это связано с болезнью Ше-Варко? - покачал головой Ше-Киуно.
        Беседа приобретала все более интересный оборот, и Ше-Киуно торопился, боясь, что снова грянет музыка и разговор превратится в перебрасывание полубессмысленными обрывками фраз.
        Ири прикусил краешек верхней губы и посмотрел на Ше-Киуно так, словно пытался определить, сумеет ли Ани понять то, что он собирается сказать, после чего медленно, можно даже сказать - многозначительно, изрек:
        - Болезнь прекратится лишь тогда, когда будет покончено с призраками Ночи.
        Для Ше-Киуно слова Ири не стали откровением. Ему и прежде приходилось слышать подобное.
        - Я знаю, существует теория, опровергающая инфекционную природу болезни Ше-Варко. Отдельные инфекционисты высказывали в свое время мнение, что вирусное заражение больного с синдромом Ше-Варко является вторичным. Начинается же болезнь с трудно диагностируемых сбоев в работе иммунной системы, причиной каковых является ряд изменений на биохимическом уровне, происходящих в организме человека Ночью, поскольку человек не приспособлен к жизни во тьме. В соответствии с этой теорией с наступлением нового Дня болезнь Ше-Варко исчезнет сама собой. Что ж, поживем - увидим, - улыбнулся Ани. - Не так уж долго осталось ждать.
        - Вот только те, кого забрали ловцы, рассвет уже не увидят, - сказала Мейт.
        Ше-Киуно казалось, что девушка не очень внимательно прислушивается к их с Ири разговору. Ее больше интересовала последняя непочатая бутылка бальке, остававшаяся на столе, и, выдав свою реплику, Мейт все-таки взялась за нее.
        - Ну, если верить рассказам о станциях дезинфекции…
        Намеренно не закончив фразу, Ше-Киуно сделал жест рукой, который должен был дать понять, что сам он в эти истории не верит.
        - Поэтому в ход идут превентивные меры. - Не усмехнувшись даже, а оскалившись, Мейт отсалютовала бутылкой и припала к горлышку. Сделав три больших глотка, она отлепилась от бутылки и посмотрела на Ше-Киуно. - Ловцы уничтожают больных с синдромом Ше-Варко, а святоши дают им отпущение грехов. Чтобы, когда наступит День, совесть не грызла.
        Ше-Киуно постучал ногтями по краешку стола. Не задумчиво и не растерянно - просто чтобы выдержать паузу. Мейт с присущим молодости максимализмом, должно быть, думает, что сделала серьезное политическое заявление. Знала бы она, скольким людям до нее приходили в голову подобные мысли.
        - Неизлечимая болезнь с неясной этиологией - этого достаточно для того, чтобы в обществе возникли панические настроения, - глядя на свои длинные пальцы, размеренно произнес Ше-Киуно.
        - Болезнь - это не повод для того, чтобы убивать людей!
        - Мейт!
        Ири рывком вскочил на ноги и замер в странном положении неустойчивого равновесия, опираясь на согнутые в пальцах кисти рук. Еще немного, и руки сжались бы в кулаки. Чего ему не хватало? Ясно было, что своевольство рыжей выводило Ири из себя, и тем не менее он не позволял себе больше, чем порой прикрикнуть на нее, да и то сразу же пытался обратить все в шутку. Вот и сейчас.
        - Уважаемый, - с вымученной улыбкой, свернувшей тонкие губы в подобие бантика, завязанного неуверенными детскими пальчиками, обратился он к Ше-Киуно.
        Ани поднял руку, давая понять, что объяснений ему не требуется.
        - Среди моих знакомых нет ловцов, - начал Ани.
        - Неужели? - тут же перебила его Мейт, причем с таким ехидством, что можно было подумать, она уверена в обратном - в том, что все знакомые Ани денно и нощно ведут активные поиски варков.
        - Тебя это удивляет? - спросил Ше-Киуно.
        - В какой-то мере. - Лицо Мейт сделалось похожим на подгнивший, с морщинистой кожицей плод каскара. - Угостишь еще бальке? - в довольно развязной манере обратилась она к Ше-Киуно, поставив на стол пустую бутылку.
        Ани показалось, что рыжая намеренно старается зацепить его, спровоцировать на ответную грубость, поэтому он только отрицательно качнул головой.
        - Жалко, да?
        - На! - Ири поспешно выдернул из кармана помятый, затертый на углах кошелек и сунул девушке в руку две десятирабуновые купюры. - Сходи купи себе бальке.
        Презрительно скривившись, Мейт махнула зажатыми меж пальцами купюрами перед носом Ири.
        - Смеешься?
        - Держи. - Ири дал ей еще десять рабунов. - Хватит на пару бутылок.
        Мейт медленно поднялась из-за стола, бросила сочащийся презрением взгляд на Ше-Киуно, тремя быстрыми взмахами руки растрепала волосы на голове Ири и, пританцовывая в такт медленной музыке, пошла к бару. Ше-Киуно невольно проводил взглядом рыжеволосую подружку Ири - задница была отменная.
        - Ты должен извинить ее, уважаемый. - Ири положил руку на стол так, словно хотел кончиками пальцев дотянуться до локтя Ше-Киуно.
        Ани перевел взгляд с медленно уплывающих вдаль роскошных ягодиц Мейт на скукоженную физиономию ее приятеля.
        - Что?
        Ири глянул в ту сторону, куда только что был нацелен взгляд Ше-Киуно, но, судя по выражению недоумения, всерьез и надолго обосновавшемуся на его лице, так и не понял, что же привлекло внимание собеседника.
        - Все дело в том, - заговорил Ири, суетливо постукивая пальцами по крышке стола, - что не так давно Мейт вступила в общественную организацию «Молодые радикалы».
        И бросил хитрый взгляд искоса на Ше-Киуно.
        Ани усмехнулся про себя: девять против одного, что организацию «Молодые радикалы» мелкий Ири только что придумал. Вопрос только - зачем? Пытается таким способом прикрыть свою подружку? Так ведь Ше-Киуно не предъявляет ей никаких претензий. Да и при всей своей суетливости не похож Ири на человека, легко теряющегося в непредвиденной ситуации.
        - Это не те, что борются за гражданские права трансвеститов? - решил поддержать игру Ше-Киуно.
        Нужно же было посмотреть, куда она заведет Ири?
        - Ну… - коротышка замялся. Задумался, стоит ли связывать свою подружку с трансвеститами? Должно быть, придумав «Молодых радикалов», он не предполагал, что такая организация в действительности существует. Вопрос Ше-Киуно поставил его в крайне щекотливое положение. - Да, - кивнул быстро Ири и решительно вскинул срезанный подбородок. - Я лично не считаю, что трансвеститов следует наделять всеми правами нормальных… Я хотел сказать, всех прочих граждан… И тем не менее…
        Ше-Киуно было абсолютно безразлично, что думает о трансвеститах Ири.
        - А она сама не из этих? - Ани взглядом указал туда, где скрылась в толпе Мейт.
        Ири машинально повернул голову в указанном направлении.
        - Кто?
        - Мейт.
        - Мейт?…
        Чтобы скрыть улыбку, Ше-Киуно поднял руку и провел указательным пальцем по колючей щетине на верхней губе - разговор протекал так, будто его, как и прежде, глушила ревущая на пределе музыка.
        - Я спрашиваю про Мейт, - медленно, тщательно артикулируя слова, произнес Ани. Ири в ответ кивнул, но Ше-Киуно все же для верности уточнил: - Про то рыжеволосое существо с великолепными формами, что сидело с нами за одним столом, - он указал на пустой стул, - и не так давно, слупив с тебя деньги, отправилось за дополнительной порцией бальке. - Ири еще раз кивнул. - Оно трансвестит?
        - Нет! - протестующе взмахнул обеими руками одновременно Ири. - Нет!… Как только ты мог такое подумать?… - Руки мужичонки разлетелись в стороны, да так резко, что правая едва не смахнула со стола пустую бутылку. - Разве я пришел бы в бар с трансвеститом!…
        Ше-Киуно с безразличным видом дернул плечом: мол, мне-то почем знать?
        - Нет! - Ири взмахнул было снова руками, но решил, что этот жест уже исчерпал всю заложенную в нем убедительность, и, не придумав ничего лучшего, затряс головой. При этом он слегка подался вперед и наклонил голову, так что у человека, наблюдавшего за всем происходящим со стороны, могло сложиться впечатление, будто коротышка вознамерился боднуть собеседника в живот. - Абсурд полнейший!… Я! - Ири выпрямился, резко ударил себя раскрытыми ладонями в грудь. - И какие-то трансвеститы! - Взмах левой рукой через плечо - жест настолько выразительный, что можно было подумать, за спиной у него зал полон презренных извращенцев. - Что ты такое говоришь, уважаемый!…
        - Я вообще молчу, - спокойно ответил Ше-Киуно.
        - Ну да. - Взгляд Ири растерянно скользнул по столу. - А я что говорю?… - Пальцы поднялись и разом ударили по столу. - Все верно…
        Углядев на столе недопитый стакан с брог-сим-соком, коротышка схватил его и осушил двумя большими глотками. Ше-Киуно уж не стал указывать Ири на то, что это не его стакан. Он только спросил:
        - А ловцы тут при чем?
        - Ловцы?… - Ири растерянно хлопнул глазами. И тут же ударил себя двумя пальцами по виску. - А, ловцы! - Вспомнил. - Речь, собственно, шла не о ловцах, а о варках.
        Ше-Киуно позволил себе усомниться в предложенной ему версии последних событий:
        - Мейт говорила именно о ловцах.
        - Да, - поспешно кивнул Ири. - Но думала она в этот момент о варках. На последнем отчетном собрании «Молодые радикалы» пришли к выводу, что дела с гражданскими правами трансвеститов в Кен-Ове обстоят не так уж плохо, поэтому они решили переключиться на борьбу за права больных с синдромом Ше-Варко. Ловцы же для них - это персонификация того зла, что, по мнению «Молодых радикалов», причиняет варкам государство.
        - Ловцы не являются государственными служащими.
        - Конечно, нет, - согласился Ири. - Но согласись, уважаемый, едва только разговор заходит о варках и их незавидной судьбе, как тут же поминают недобрым чаще словом и ловцов. - Ири выдержал паузу и, деликатно понизив голос, добавил: - Надеюсь, тебя это не задевает?
        - А почему это должно меня задевать? - вполне искренне удивился Ше-Киуно.
        - Ну, не знаю. - Озабоченный взгляд Ири тут же прыгнул в сторону, на искусственную лиану. - Некоторые не любят обсуждать подобные темы с малознакомыми людьми.
        - Я тоже не люблю. - Ше-Киуно взял из розетки пару соленых шариков, внимательно посмотрел на них и кинул один в рот. Раскусил. Ничего, вполне съедобно. - Чтобы подвести итог нашей беседе, скажу, что не восхищен тем, что приходится делать ловцам, но не могу и осуждать их за это. Они выполняют ту работу, с которой не способны справиться властные структуры.
        - Но варки… - попытался было вставить Ири.
        - Речь идет не о варках, - жестко перебил его Ше-Киуно, так что коротышка невольно втянул голову в плечи. - Если государство решило, что варков следует изолировать, то оспаривать это так же бессмысленно, как протестовать против того, что идет дождь. Государственная власть - это та же стихия, действия которой почти невозможно предсказать. Все, что нам остается, - это научиться выживать в условиях стихийного бедствия. - Ани посмотрел на второй соленый шарик, оставшийся у него в пальцах, и тоже кинул его в рот. - Вот и все.
        Он вытер пальцы о салфетку и приготовился встать. Ири и его запропастившаяся куда-то рыжеволосая подружка были ему более неинтересны. Ше-Киуно так и не понял, чего они хотели от него добиться, но тянуть и далее бессмысленный разговор у Ани не осталось ни малейшего желания.
        Остановило его то, что с улицы стал доноситься какой-то странный, все нарастающий шум. Почти одновременно с этим в бар с улицы вбежали человек пять или шесть. Вид у них был даже не растерянный, а полностью потерянный. Казалось, они не понимали, где оказались и что происходит вокруг. Светлый плащ одной из девушек был перемазан большими бурыми пятнами, отвратительными даже на вид. Лишь один из вбежавших с улицы - мужчина циклов тридцати - сохранял самообладание, хотя и он как-то странно крутил головой из стороны в сторону. Мужчина что-то закричал и замахал руками, указывая то на дверь, ведущую на улицу, то на потолок. Те, кто находился поблизости и мог разобрать, что он кричит, тотчас же сорвались со своих мест и кинулись вон из зала. За ними последовали другие. Кто-то наконец догадался выключить музыку.
        - О, Нункуса! - срывающимся голосом орал мужчина, своим внезапным появлением прервавший всеобщее веселье. - Гляньте!… Только гляньте, что там творится!… Ма-ше тахонас!…
        В наступившей тишине шум, доносившийся с улицы, сделался отчетливым и ясным. Звук был такой, будто множество детей собрались вокруг огромной лужи грязи и наперебой колотили прутьями по ее вязкой поверхности.
        Не говоря ни слова, Ше-Киуно поднялся со стула и быстрым шагом направился к выходу.
        - Уважаемый! - окликнул его Ири.
        Ше-Киуно не обернулся.
        Протолкнувшись меж столпившихся у стеклянных дверей людей, Ани оказался под расписанной квадратами широкой маркизой. Что-то било сверху по туго натянутому полотну. Не так чтобы очень сильно, но удары были слишком увесистыми и плотными не только для дождя, но даже для крупного града.
        - Вот и дождались, - как-то совсем уж безрадостно, ни к кому не обращаясь, произнес высокий молодой человек, стоявший перед Ше-Киуно и спиной закрывавший Ани обзор.
        - Что там? - спросил Ше-Киуно, пытаясь заглянуть парню через плечо.
        Парень повернул голову и одним глазом посмотрел на Ше-Киуно.
        - Это смотря с какой стороны глянуть. - Парень посторонился, давая Ани возможность пройти к самому краю прикрытого сверху маркизой участка тротуара.
        - Ма-ше тахонас! - не смог удержаться от крепкого словца Ше-Киуно.
        - Вот-вот, - поддержал его стоявший рядом парень. - И я о том же.
        Тротуар, проезжая часть, стоявшие у обочины автомобили - все было завалено дризами. И не мелочью какой, а здоровенными дризами, размером с ладонь, а то и поболее, - зелеными, пупырчатыми, с плоскими мордами и длинными перепончатыми лапами. Трудно было вообразить что-то более противоестественное, чем холоднокровные болотные твари на мостовой большого города. Причем не одна, не две, а тысячи, десятки тысяч дриз устилали мостовую шевелящимся ковром. Большинство дриз были расплющены о мостовую. Они лежали, раскинув в стороны перепончатые лапки, как на картинке из старой книжки по физиологии, - сколько открытий в области естествознания было в свое время сделано благодаря этим безответным тварям, распятым на миниатюрных операционных столиках, - и синеватые внутренности их, тоже, как на картинках, вываливались из лопнувших брюшек. Некоторые были еще живы и вяло перебирали лапами, пытаясь выбраться из-под навалившихся на них трупов. А с темного беззвездного неба продолжали падать все новые и новые дризы.
        Одна дриза упала на спину всего в шаге от носка ботинка Ше-Киуно. Судорожно дернув задними лапами, дриза с трудом перевалилась на брюшко. Передние лапы скользкой болотной твари были широко расставлены, безгубый рот приоткрыт, а выкаченные глаза глядели на Ше-Киуно, - да, именно на него, выделив его из плотной толпы людей под маркизой, - с немым упреком.
        Сколько это продолжалось, Ше-Киуно не помнил. Он стоял и смотрел в глаза толстой дризе, неподвижно замершей на расплющенном трупе своего сородича. До тех пор, пока дризы не перестали сыпаться на землю из прохудившегося мешка небесного странника Пи-Риеля. И за все это время в голове у Ше-Киуно не родилось ни единой мысли. Это было так замечательно, что Ани не находил слов для описания странного состояния, объявшего не только его разум, но и тело. Казалось, достаточно было слегка оттолкнуться носками от тротуара для того, чтобы воспарить. Да, конечно, вначале нужно было сделать шаг, чтобы не упереться головой в клетчатую маркизу.
        И Ше-Киуно шагнул вперед.
        Ему пришлось взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие на сделавшемся вдруг очень неровным, да к тому же еще и скользком тротуаре.
        - В своей третьей проповеди Ше-Шеол сказал: «Сначала пройдет дождь из дриз, а после падет тьма«.
        Ше-Киуно обернулся и встретился взглядом с высоким широкоплечим парнем, уступившим ему место у края заваленного дризами тротуара.
        - Он все перепутал, - сказал Ани.
        - И я о том же, - улыбнулся парень в ответ.
        Ше-Киуно махнул парню рукой - мол, мы-то с тобой понимаем, в чем тут дело, - и по расплющенным, а где-то еще живым дризам зашагал прочь от сгрудившихся под маркизой людей. Машины, мимо которых он шел, были погребены под серо-зеленой массой изуродованных трупиков. Но Ше-Киуно был уверен, что на центральной улице он непременно найдет кого-нибудь, кто его подвезет.
        Глава 8
        Свет в темноте.
        Свет, рассекающий тьму.
        Свет фар.
        Мысль, гвоздем засевшая в башке: какого Хоп-Стаха мы тут делаем?
        Вопрос:
        - Ну как?
        - Что?
        - Как себя ощущаешь?
        - Ты уже пятый раз спрашиваешь. Сам-то как?
        - Я - нормально.
        - Ну, и я тоже.
        Ше-Кентаро дернул плечом и почему-то вдруг усмехнулся. Нечасто ему доводилось ездить в двухместном спортивном «Векторе» с форсированным движком и эксклюзивной отделкой салона под мортовую шкуру. Если честно - первый раз. Сиденья в салоне широкие, мягкие и удобные, как будто сделаны по мерке, точно под твою задницу. Мотор работает негромко и ровно. Нетрудно представить, до какой скорости можно разогнать машину на ровном шоссе, если даже по разбитому проселку она мчалась так, что свет ослепительно ярких фар с галогенной подсветкой лишь на миг выхватывал из мрака столбы старых телефонных линий и полусгнившие остовы мертвых деревьев. И при этом почти не чувствовалось толчков - рессоры выше любых похвал. У Ше-Кентаро в гараже стоял подержанный «Рознич» второй модели, и у Ону ни разу даже мысли не возникало сменить его на что-нибудь более современное и мощное. Восторга и благоговения перед красивыми автомобилями Ше-Кентаро не испытывал, и, только оказавшись в кресле роскошного «Вектора», Ону впервые, к собственному удивлению, испытал пьянящее ощущение скорости и острое чувство досады из-за того, что
хозяином ее - не машины, а скорости! - был не он, а сидевший за рулем Слизень.
        Хотя не исключено, что причина восторженного состояния Ше-Кентаро заключалась еще и в том, что без малейшего страха, даже без ощущения тоненьких коготков, царапающих в груди, смотрел он в темноту, обволакивающую машину подобно гигантскому кокону. Ни огонька вокруг, только полосы света, пляшущие впереди по неровной дороге, по контрасту с которыми мрак казался еще более плотным и - по старой привычке хотелось сказать - зловещим. Но нет, Ше-Кентаро не чувствовал знакомых признаков близящегося приступа никтофобии, неотвратимого, как сама смерть, которая всю жизнь следует за тобой по пятам и только ждет подходящего случая. И сколько Ону ни вглядывался во тьму, он не видел знакомых размытых силуэтов призраков Ночи, хотя, когда они выезжали, Ше-Кентаро был уверен, что эти твари будут неотвязно следовать за машиной. Призраки были полноправными властителями Ночи. Их можно обмануть, отогнать на время, порой даже можно попытаться договориться с ними, но никогда еще Ше-Кентаро не чувствовал себя полностью свободным от страха, который жил в нем, даже когда Ону старался не обращать на это внимания.
        Случалось, Ше-Кентаро не замечал своего страха, но даже тогда он не исчезал, а только прятался в самые темные, потаенные глубины души, чтобы снова выпрыгнуть наружу, как только представится такая возможность. Сейчас Ше-Кентаро упивался полной, абсолютной, безоговорочной победой над страхом, над призраками Ночи, да и над самой Ночью заодно. Подставляя лицо под струю холодного воздуха, врывающегося сквозь приоткрытое окно, Ону испытывал эйфорическое блаженство, экстатический восторг и замешенную на легком безумстве радость, прекрасно понимая, что все это продлится недолго. До тех пор, пока действует стимулятор, что дал ему Слизень.
        Не испытав действия нового стимулятора, Ше-Кентаро ни за что не согласился бы ехать в район заброшенных поселков, расположенных в пяти часах езды от Ду-Морка. Тем более что Слизень не желал ничего толком объяснять - куда? зачем? - а только знай себе твердил, что дело, мол, чрезвычайно важное и отлагательства не терпит. Самое интересное, что Ше-Кентаро даже не удивился, когда Слизень неожиданно позвонил ему на мобильный телефон.
        - Откуда это? - спросил с подозрением Ше-Кентаро, разглядывая продолговатую розовую полупрозрачную капсулку, что положил ему на ладонь Слизень.
        - Оттуда, - лаконично ответил барыга и слизнул точно такую же капсулу со своей ладони.
        Пожав плечами, Ше-Кентаро последовал его примеру. И скоро ему стало ясно, что в словах барыги, нахваливавшего новый стимулятор, не было ни капли преувеличения. Скорее уж наоборот.
        - Такого тебе ни один барыга не продаст, - хитро подмигнул Ше-Кентаро Слизень.
        - Почему? - удивился ловец. - Товар что надо.
        - Товар-то отменный, - усмехнулся Слизень. - Да только знаешь, сколько он стоит? А, - махнул он рукой в ответ на вопросительный взгляд Ше-Кентаро, - тебе и знать ни к чему. Скажу только, что я сам пользуюсь им лишь в особых случаях. - После паузы барыга все же ответил на вопрос, который Ону так и не решился задать: - Военная разработка.
        - Военная? - удивился Ше-Кентаро и, усмехнувшись, головой качнул. - После Первого великого затемнения нам не с кем стало воевать.
        - А как насчет городских беспорядков? Помнишь, что произошло десять больших циклов тому назад, когда начались забастовки на заводах Ше-Матао, а в секторе Тар-Бей принялись строить баррикады?
        Все верно, угрюмо кивнул Ше-Кентаро, чтобы беспорядки не выплеснулись на улицы города, в столице на три малых цикла выключили освещение. И за эти три малых цикла, когда большая часть населения Ду-Морка пребывала в дикой панике, са-тураты навели в городе порядок. Никто не знает, какой ценой. Помнится, независимые издания называли совершенно чудовищную цифру только тех, кто покончил жизнь самоубийством. Официальные власти не подтверждали, но и не опровергали эти данные, а народ на улицах говорил про самоубийц: призраки Ночи сожрали.
        - И это только то, что происходило в столице, у всех, можно сказать, на виду, - щелкнул пальцами Слизень. - Понимаешь теперь, в чем дело? Эти пилюли - самое сильное оружие, имеющееся у властей. По крайней мере до тех пор, пока не наступит рассвет. Их даже са-туратам выдают только в случае, когда приходит пора выпускать на улицы ночное зверье.
        Широким жестом Слизень распахнул перед Ше-Кентаро дверцу машины.
        - Пра-а-шу, уважаемый!
        Пахло в салоне не бензином и маслом и даже не синтетической обивкой, а легким нуровым ароматизатором - ровно настолько, чтобы радовать, но не раздражать обоняние.
        Они ехали уже часа три, а действие нового стимулятора не ослабевало. Ше-Кентаро не мог понять, с чего вдруг Слизень то и дело интересуется его самочувствием, если сам же говорил, что одна пилюля действует около тридцати часов? Или бывают какие-то побочные эффекты, о которых барыга предпочел умолчать?
        - Я не думал, что мы поедем вдвоем, - сказал Ше-Кентаро, глядя на острый бледный профиль Слизня, четко прорисовывающийся на фоне темного окна.
        Слизень не имел привычки слушать за рулем радио или магнитофон, поэтому говорить можно было спокойно, не напрягая голос.
        Барыга искоса глянул на Ше-Кентаро и снова перевел взгляд на дорогу.
        - Кого же ты рассчитывал увидеть?
        - Ну… - Ше-Кентаро хотел было сказать «охрану», но вовремя нашел иную формулировку: - Кого-то из твоих парней.
        Слизень не то усмехнулся, не то скривился презрительно.
        - У тебя странное представление о нелегальном бизнесе. Неужели ты всерьез полагаешь, что барыги ведут между собой беспощадные войны и не выходят за дверь без вооруженной до зубов охраны?
        - А разве не так?
        - С чего бы вдруг?
        - К примеру, конкурентная борьба.
        Слизень теперь уже откровенно усмехнулся.
        - Такое разве что только в кино и увидишь. Главное для барыги - достать нужный товар, а уж сбыть его, поверь мне, не проблема. Мы ведь в основном работаем с теми товарами, которые практически отсутствуют на легальном рынке. Те, кто пытается товар воровать, есть не кто иной, как обычные бандюги, надолго таких не хватает: или сами попадутся, или кто-нибудь заложит. Я, к примеру, если узнаю, что неподалеку от моего участка объявился такой «торговец», не задумываясь, сдам его са-туратам. Зачем мне лишние проблемы? А честные барыги - такие же госслужащие, как и директора магазинов. Если между отдельными представителями нашего бизнеса и возникают какие-то противоречия, то чаще всего их без особого труда удается уладить мирным путем.
        - Все равно мне это непонятно, - покачал головой Ше-Кентаро.
        - Что именно? - уточнил Слизень.
        - Где барыги достают товар?
        - Ха! - тряхнул головой Слизень - не то прическу хотел поправить, не то надоевшее насекомое отогнать. - Кто же тебе об этом рассказывать станет!
        - А почему бы и нет? - с показным удивлением пожал плечами Ше-Кентаро. - Ты ведь сам говоришь, что никакого криминала в этом нет.
        - Криминала нет, - подтвердил Слизень. - Но все же бизнес наш нелегальный.
        - Честный бизнес, который делается обманным путем, - подытожил Ону.
        Ше-Кентаро и сам не мог понять, с чего его вдруг понесло? В конце концов, лично у него к Слизню никаких претензий не было. Так чего же, спрашивается, он на него взъелся? То, как зарабатывает себе на жизнь ловец, тоже не у многих встречает понимание. Слизень же, как ни странно, не только не пытался прикрыть тему, а даже, напротив, как будто подталкивал Ше-Кентаро к тому, чтобы тот задавал новые вопросы. Быть может, барыге самому хотелось разобраться с тем, что он делает?
        - Нельзя смотреть на вещи только с одной стороны, иначе никогда не поймешь до конца, что перед тобой. Есть такой принцип насчет единства противоположностей.
        - Единства и борьбы, - уточнил Ше-Кентаро.
        - Да какая разница, - недовольно поморщился Слизень. - Суть в том, что в мире не существует абсолютно белого цвета, так же как нет и абсолютно черного. А то, что является добром для одних, для других - несомненное зло.
        - Демагогия! - Высунув голову в окно, Ше-Кентаро взглядом проводил остов дерева, похожий на две скованные в запястьях руки погребенного под землей исполина.
        Вид мертвых деревьев наводил на мысли о бренности всего сущего. В то время как покосившиеся столбы с обрывками проводов казались вполне уместными на обочине разбитой проселочной дороги, которой, похоже, уже много лет никто не пользовался.
        - Что? - Слизень не понял или не расслышал последнее слово, произнесенное Ше-Кентаро.
        - Красивые слова, за которыми ничего не стоит, - иначе сформулировал свою мысль Ону.
        - Ошибаешься. Нелегальная торговля представляет собой одну из форм распределения товаров повышенного спроса. В магазинах за электрическими лампочками выстраиваются очереди на несколько часов, и отпускают их по две штуки в руки, а у меня за пару минут можно купить коробку, две, три, - сколько нужно.
        - По цене втрое выше магазинной.
        - Я беру наценку за услугу.
        - За упаковку товара в серую оберточную бумагу? - усмехнулся саркастически Ше-Кентаро.
        - И за это тоже, - даже бровью не повел Слизень. - Но главное - за то, что я, образно выражаясь, отстоял за своего клиента ту самую многочасовую очередь в магазине. Кроме того, у меня больше накладных расходов, чем у государственного магазина. Мне нужно платить взятки поставщику, чтобы товар шел именно ко мне, а не к конкуренту, я должен сам доставить товар и рассортировать его, я должен подмазывать патрульных са-туратов, чтобы они не трогали моих зазывал… Знаешь, сколько я плачу са-туратам?
        - Это меня не касается, - безразлично махнул рукой Ше-Кентаро.
        - Верно, - одобрительно улыбнулся Слизень. - Это мои проблемы. И все же…
        - А как насчет товаров, которые вообще не появляются в свободной продаже? - перебил Ше-Кентаро.
        - О чем ты?
        - Например, антисептический спрей.
        - А при чем здесь я? - лениво пожал плечами Слизень. - Да, антиспрей, так же как и целый ряд других товаров, можно купить только у меня или у кого-то из моих коллег. Но лучше все же у меня. - Барыга улыбнулся лукаво. - У меня хорошая репутация - я никогда не подсовываю покупателям фальсифицированный товар. Или ты считаешь, я сам должен развозить антиспрей по магазинам?
        Ничего не ответив, - да вопрос и не требовал ответа, - Ше-Кентаро снова посмотрел на обочину. Врывавшийся в окно холодный ветер нес с собой запах сырости и прели. В окружающем мертвом безмолвии звук работающего мотора казался чужим, странным, почти противоестественным. Ше-Кентаро показалось, что он ощущает настороженность замершего, притаившегося мира, ему захотелось, чтобы Слизень музыку, что ли, включил.
        - В свое время один из поставщиков, занимающий довольно высокую должность в Управлении общественного здоровья, объяснил мне, почему, к примеру, тот же антиспрей, о котором ты вспомнил, никогда не поступит в свободную продажу. Оказывается, существует список товаров, появление которых на прилавках магазинов, по мнению высшего руководства страны, способно вызвать панические настроения в массах, - со зримой назидательностью Слизень воздел указательный палец к обитому искусственной кожей морта потолку. - Во как! Список регулярно пересматривается и обновляется. А утверждает его лично всенародно избранный ва-цитик. Что ты на это скажешь, ловец?
        Ше-Кентаро медленно провел ладонью по холодному лбу.
        - Бред какой-то, - пробормотал он едва слышно.
        - С твоей точки зрения - бред, - согласился барыга. - С моей точки зрения - тоже бред. С точки зрения представителей власти, которые и знать не знают, что происходит за стенами Палаты государственных размышлений, решение сие представляется не лишенным глубокого, я бы даже сказал, государственного смысла. Кому, скажи на милость, в мирное и спокойное время может понадобиться антисептический спрей?
        - Мне, - не задумываясь, ответил Ше-Кентаро.
        - А кто ты такой? - изобразил удивление Слизень. - Ты не есть представитель народных масс, о насущных потребностях которых радеют государственные мужи. Ты являешь собой яркий пример маргинала, присосавшегося к телу государства и жиреющего за его счет.
        Сказано все это было с таким неподражаемым пафосом, с таким горячечным задором народного трибуна, что Ше-Кентаро не смог удержаться от улыбки.
        - Врешь, - погрозил спутнику пальцем Ону. - Я честно зарабатываю себе на хлеб насущный.
        - Ага, - коротко кивнул Слизень. - Вот только никто в это не верит. Любой са-турат, спроси его, не задумываясь, скажет, что ловцы отбивают у него работу, хотя никого из этих пижонов силой не заставишь лезть в ту грязь, которую приходится разгребать ловцам. Остальные же… Ну, впрочем, как относятся к ловцам простые люди, тебе лучше меня известно.
        Ах, как красиво, с какими сочными интонациями произнес он эти слова - «простые люди»! Ну прямо-таки не барыга, а ведущий актер Государственного драматического театра, на «бис» произносящий монолог главного героя из классической пьесы «Золото дураков». Ше-Кентаро не удержался и пару раз звонко хлопнул в ладоши.
        - Благодарю! - насколько это было возможно за рулем автомобиля, Слизень изобразил театральный поклон - руку приложил к груди и даже ножкой попытался шаркнуть, вот только педаль помешала. - Значит, если тебя мы в расчет не принимаем, то кто у нас еще остается? Граждане-сограждане, каждый малый цикл в двадцать два ноль-ноль занимающие места перед экранами, чтобы не пропустить всенародно любимую передачку «Правительственный вестник»? В представлении государственных мужей население страны в большинстве своем пребывает в неведении относительно истинного положения дел в Кен-Ове. Вроде как никто и не догадывается о том, что страна балансирует на краю пропасти и одному Ку-Тидоку известно, почему она туда еще не свалилась. Что подумает этот самый народ, если в один прекрасный малый цикл на прилавках магазинов вдруг появится антиспрей? Народ решит, что началась эпидемия, и в считаные минуты с прилавков окажутся сметены не только баллончики с антиспреем, но вообще все, что только там есть! И, ты знаешь, Ону, - Слизень задумчиво постучал пальцами по рулю, - порой, когда я со стороны наблюдаю за своими
согражданами, мне кажется, что не так уж они и не правы в своих выводах, эти самые мужи государственные. Начальный посыл ошибочный, но результат они, как ни странно, угадали. Понимаешь, что происходит? Власти, с одной стороны, боятся массовых беспорядков, но при этом делают все для того, чтобы держать население страны на грани взрыва. Потому что только так они еще могут поддерживать ситуацию в неизменном состоянии. А значит, и сохранять за собой места на вершине общественной пирамиды.
        - Так происходит каждую Ночь, - заметил безразлично Ше-Кентаро.
        - Нет, - уверенно качнул головой Слизень. - Нынешняя Ночь - самая тяжелая за всю историю великих затемнений. Потому что именно этой Ночью в Кен-Ове родилась новая национальная идея, востребованная на государственном уровне и воспринятая широкими народными массами, суть которой сводится к тому, что выжить, а значит - дожить до рассвета можно только за счет другого. Чужая жизнь уже не принимается в расчет, когда речь идет о собственной.
        Ше-Кентаро ничего не ответил. Разговор был похож на бесконечное перекладывание кубиков с нарисованными на них непонятными символами, - туда - сюда, с одного места - на другое, - в пустой надежде, что когда-нибудь значки сами собой сложатся в осмысленный текст. Такой игрой в пору заниматься детям с дефектами умственного развития, которые никак не могут освоить грамоту, но при этом точно знают, что в последовательности расположения букв относительно друг друга заложен глубокий смысл.
        - Теперь-то ты можешь сказать, куда мы едем? - спросил Ше-Кентаро.
        Хотя, по сути, ему было абсолютно все равно. Он ехал в великолепной машине, в компании с человеком, с которым ему интересно разговаривать, в лицо бил свежий ветер, к тому же темнота совершенно не страшила его, - так, спрашивается, не все ли равно, куда ехать?
        Вместо ответа Слизень тоже задал вопрос:
        - Ты видел дождь из дриз, упавших на город три малых цикла тому назад?
        - Нет, - отрицательно качнул головой Ше-Кентаро. - Я спал в это время. Когда вышел на улицу, увидел только мусорщиков, убирающих грязь с тротуаров, да несколько машин с помятыми крышами и выбитыми стеклами. У одной из них упавшая с неба дриза разбила лобовое стекло и повисла на руле, почти вывернутая наизнанку.
        Представив описываемую картину, Ону с омерзением поморщился.
        - Не повезло, - выразил сочувствие Слизень.
        - Кому? - удивленно посмотрел на него Ону. - Дризе?
        - При чем тут дриза? - насмешливо глянул на спутника Слизень. - Тебе не повезло! Это надо было видеть! Не каждый день с неба дризы падают.
        Ше-Киуно не разделял восторгов Слизня по поводу природного явления, редкого, но все же случающегося время от времени то тут то там. И, если в Ду-Морке ничего подобного прежде не наблюдалось, то это вовсе не значит, что относиться к произошедшему следует как к чему-то сверхъестественному.
        - В литературе описаны случаи, когда с неба падали рыбы, улитки и даже черви. Как-то раз на город Ду-Фир, расположенный в области Та-Шамто, пролился кровавый дождь. Жители были в ужасе, однако ученые быстро установили, что красный цвет дождевой воды вызван присутствием в ней микроводорослей красного цвета.
        - Когда это было? - поинтересовался Слизень.
        - Последний описанный случай относится к началу прошлого Дня, - ответил Ше-Кентаро.
        - Значит, никто из ныне живущих этого не видел, - подвел итог Слизень.
        - И что с того? - не понял Ону.
        - То, что случаи, о которых ты вспомнил, не более чем история. А вот падающие на головы прохожим дризы - это реальность. В прошлом могло происходить все, что угодно, - нас, ныне живущих, все это, по большей части, уже не касается. Но все мы твердо знаем, что дризы падать с неба не должны, и, если подобное все же происходит, значит, в привычной для нас системе мироустройства что-то пошло наперекосяк.
        - Ты снова говоришь от лица всех, не имея на то права.
        - Имею. - Слизень даже не пытался спорить с Ону, он просто заявлял о своей правоте. - Имею, потому что видел лица людей, наблюдавших за тем, как дризы разбиваются о тротуары городских улиц. Знаешь, что поразило меня больше всего? То, что почти ни у кого зрелище это не вызвало недоумения. Можно было подумать, подобное происходит в Ду-Морке если и не каждый малый, то уж непременно каждый средний цикл! Я не слышал ни одного удивленного возгласа. Никаких эмоций! Всем было абсолютно все равно! - В крайнем возмущении барыга взмахнул рукой. - Главное - спрятаться под навес, чтобы одежду не запачкать.
        - Ты наблюдал за этим в своем квартале? - спросил Ше-Кентаро. - Ну, в смысле, там, где торгуешь?
        - Если бы, - криво усмехнулся Слизень. - Мы с женой как раз вышли из театра и решили немного пройтись пешком. Так что, можно сказать, вокруг была интеллигентная публика.
        - И чем ты объясняешь подобное равнодушие?
        - Тем, что люди уже на пределе. Знаешь, в психологии есть некое понятие, не помню, как оно называется, но смысл сводится к тому, что если постоянно раздражать нервную систему и при этом не давать возможности как-то сбрасывать накапливающееся раздражение, то в конце концов она просто перестанет реагировать на импульс. Так, например, спустя какое-то время человек перестает слышать монотонный, регулярно повторяющийся звук.
        Ше-Кентаро сосредоточенно наморщил лоб и сдвинул брови к переносице.
        - Что-то я не понял, какая тут связь с дождем из дриз?
        - А ты бы сам удивился, увидев такое? - спросил Слизень.
        Ше-Кентаро задумался. Ему хотелось ответить честно, поэтому он решил провести мысленный эксперимент. Вот он идет по улице… Допустим, возвращается домой, получив в секторном управлении са-турата деньги за очередного варка… Значит, настроение у него хорошее, возможно, он даже купил по дороге парпар свежесваренного джафа, идет, потягивая через трубочку терпкий сладкий напиток. Так. И вдруг на мостовую перед ним шлепается здоровенная дриза. Шлепается так, что кишки наружу. На носке ботинка грязное коричневатое пятно. Так. Забыв о парпаре в руке, он в недоумении смотрит на расквашенную дризу. Но пока еще он не удивлен. Он просто не понимает, откуда она взялась. Что первым делом может прийти в голову - какие-то малолетние оболтусы кинули дризу из окна. Повезло, что на голову не попали, - хорош бы он был сейчас… И тут на мостовую падает еще одна дриза. Затем еще, еще, еще… Падающая дриза цепляет плечо, оставляя на куртке пятно слизи. Он быстро оглядывается по сторонам, ища, где бы укрыться… Конечно, об укрытии он должен подумать в первую очередь, тут все на уровне инстинктов, ведь, попав под самый
обыкновенный дождь, тоже первым делом бежишь под крышу или какой-нибудь навес. Точно - под навес!
        Он бежит под полосатую маркизу, вывешенную перед входом в дорогой магазин. Магазин непременно дорогой: перед обычным торговым центром вывешивают не маркизу, а в лучшем случае узкий пластиковый козырек, под которым и троим не спрятаться. Под маркизой уже стоят люди. Странный у них вид - головы втянуты в плечи, будто идет обычный дождь и они боятся, что вода попадет за воротник, лица сосредоточенны, даже скорее напряжены, - что у них случилось такого? Людей под маркизой много, но они потеснились, чтобы и его пустить. Он улыбается - теперь все в порядке. А дризы все падают и падают на мостовую, их уже так много, что под слоем серо-зеленых покрытых слизью тел не видно дорожного покрытия.
        Он стоит под навесом и смотрит на это… На это… Безумие?… Нет, слово неподходящее. При чем здесь безумие? Не каждый малый цикл с неба на землю падают дризы, но все же порой такое случается - он сам об этом читал. Ничего необычного, вполне объяснимое природное явление. Ничего странного не происходит. Нужно постоять под навесом и подождать, когда закончится дризопад. Когда-нибудь же он закончится! Непременно!… Толстая, с непомерно раздутым брюхом дриза упала на спину всего в шаге от носка его ботинка. Передние лапы скользкой болотной твари широко расставлены, безгубый рот приоткрыт, а выкаченные глаза глядят на него как будто с немым упреком. И он тоже стоит и смотрит в глаза толстой дризе, словно ждет от нее ответа. Нет, он ждет, когда она лопнет. Как распухший варк…
        - Мы дошли до предела, за которым уже ничто не может удивить или напугать. Напугать по-настоящему, так, чтобы руки похолодели и в животе пустота. Что мне дождь из дриз, когда я собственных призраков знаю в лицо и, случается, даже разговариваю с ними. Они меня слушают, очень внимательно, вот только почему-то никогда не отвечают. Послушай, Слизень, а ты знаешь, о чем они молчат?
        Ше-Кентаро махнул рукой куда-то во тьму за открытым окошком. Он ни за что не хотел бы оказаться там сейчас в одиночестве. Даже если призраки его остались в Ду-Морке, наверняка найдутся другие про его душу. А вот на пару со Слизнем - со Слизнем он готов прогуляться в темноте и шугнуть как следует притаившихся в ней тварей. Странный человек этот Слизень. Хороший, но странный. А, может быть, хорошим людям как раз и полагается быть странными? Со сволочами все ясно - они могут действовать очень хитро, но мотивы их поступков до безобразия просты и понятны. А вот как понять, чего хочет добрый человек, если зачастую он и сам не может этого объяснить?
        - Призраки Ночи молчат о нас с тобой, - серьезно ответил Слизень. - И о таких, как мы. Молчат, потому что боятся вспугнуть.
        Похоже было, Слизень думал о том же, что и Ше-Кентаро.
        - За малый цикл до дождя из дриз было совершено новое убийство.
        Ону в изумлении воззрился на спутника. А тот, вцепившись обеими руками в руль, пристально смотрел через лобовое стекло вперед, туда, где по размытой дождями дороге скользили широкие полосы света, как будто боялся, что кто-нибудь выбежит на дорогу, и тогда уж точно не миновать аварии.
        - То же самое убийство? - спросил Ше-Кентаро.
        Слизень молча кивнул.
        - А сроки?
        - Как в аптеке - один средний и два малых цикла. - Слизень искоса глянул на Ону. - И надо же так, как раз на Праздник Изобилия пришлось.
        - Значит, уже седьмое. - Ше-Кентаро в задумчивости ухватился пальцами за мочку уха и слегка потянул ее вниз.
        Собственно, мыслей у него никаких не было, Ону просто механически имитировал действия, которыми обычно сопровождал мыслительный процесс, в надежде, что мысль все же заработает. Семь одинаковых убийств за полтора больших цикла, и никаких зацепок, которые могли бы вывести на след убийцы. Или у са-туратов все же имелись какие-то улики? Свидетельские показания?… Да нет, будь там хоть что-нибудь, Слизню об этом стало бы известно.
        - На этот раз убит мужчина сорока двух больших циклов, мелкий служащий в Управлении координации планов массового строительства. По отзывам сослуживцев, человеком он был исключительно спокойным, уравновешенным и, что самое главное, крайне осторожным - каждый раз, прежде чем сесть на свой же стул в конторе, сначала протирал его платком. Версии о каком-то сведении счетов, мести или убийстве за долги сразу же отпали. Да, собственно, и отрабатывали их исключительно в силу служебной необходимости, что на общепринятом языке означает «для отчетности». Нашли его мертвым, но еще теплым, язык, как и положено, - в бумажнике.
        - А что, если это имитация?
        - То есть ты хочешь сказать, что это вполне заурядное убийство, которое убийца решил обставить, как очередное выступление набирающего популярность маньяка?
        - Почему бы и нет?
        - Ну, хотя бы потому, что о том, как выглядели жертвы маньяка, известно только следователям, занимающимся этим делом, да еще нескольким людям. В народе уже вовсю говорят о жутких убийствах, но, что происходит на самом деле, никто не знает. К тому же, выдавая себя за маньяка, преступник сильно рискует: если он вдруг попадется, то на него повесят все остальные убийства. Третий довод - маньяк, который прежде выдерживал строго определенный срок между убийствами, и на этот раз не сделал исключения. Даже Праздник Изобилия не заставил его изменить график, а ведь в этот день на улицах полно народу. И убийство, кстати, было совершено в людном месте, буквально в пяти шагах от оживленной улицы с толпами гуляющих.
        - Убийца должен обладать внешностью, которая позволяет ему легко затеряться в толпе, - неожиданно для себя самого сделал точный вывод Ше-Кентаро.
        - Верно, - подумав, согласился Слизень. - Наверняка убийцу многие видели, но никто не обратил на него внимания. Потому что он не был похож на убийцу.
        - Что, если это был са-турат? - предположил Ше-Кентаро. - Или человек в форме са-турата?
        - Сомнительно. - Слизень прикусил верхнюю губу, подумал и покачал головой. - Нет, это было бы слишком просто.
        - А чем плохо простое решение?
        - Тем, что оно чаще всего оказывается неверным. Люди обычно предпочитают делать вид, что не замечают са-туратов, но при этом присутствие их фиксируется почти на подсознательном уровне. Это значит, что в самый неподходящий момент воспоминание о са-турате, поспешно удаляющемся с места преступления, может неожиданно всплыть. - Слизень посмотрел на Ше-Кентаро. - Согласен?
        - Пожалуй, - кивнул Ону. - Тогда кто же?
        - Человек, которого окружающие вообще не принимают за человека.
        Ше-Кентаро усмехнулся, решив, что барыга пошутил. Но Слизень даже не улыбнулся в ответ - следовательно, говорил серьезно. А Ше-Кентаро его не понял.
        - Человек, которого не считают человеком? - Ону озадаченно прищурился.
        Вопрос был похож на загадку, которая на первый взгляд кажется невообразимо хитрой, ответ же обычно бывает настолько прост, что хочешь с досадой стукнуть себя ладонью по лбу: «И как это я сам не догадался!»
        - Человек, которого не считают человеком?… Какой-нибудь вконец опустившийся бродяга?
        На это раз Слизень не то чтобы усмехнулся, а едва ли не в полный голос рассмеялся.
        - Не, приятель, тут ты хватил. Для того чтобы изобразить голодранца, не являясь им на самом деле, нужно обладать недюжинным актерским мастерством. Попробуй-ка сымитируй ту вонь, что распространяет вокруг себя бездомный бродяга, полгода не принимавший душ. Кроме того, бродяги почти всегда кажутся людям подозрительными. Окажись один из них поблизости от места преступления, добропорядочные граждане быстренько сдали бы его са-туратам.
        - Ну конечно, - почти всерьез обиделся Ше-Кентаро. Его всегда брала досада, когда казалось, что ответ где-то рядом, едва ли не на кончике языка вертится, а ухватить никак не удается. - У тебя-то было время все как следует обдумать.
        - Это точно. - Слизень на мгновение оторвал взгляд от дороги, чтобы хитро так подмигнуть Ше-Кентаро. - Видишь ли, существует ряд профессий, на представителей которых посторонние люди чаще всего не обращают внимания, если только встречают их в соответствующей обстановке. Например, врач в больнице. Надев розовый халат, засунув в нагрудный карман градусник и придав лицу озабоченное выражение, ты можешь раз десять пройти мимо ожидающего приема пациента, а потом, если спросить больного, не проходил ли здесь кто-нибудь, он с полной уверенностью ответит, что никого не видел. Врач для посетителя больницы это что-то вроде аппарата для почечного диализа. Если, конечно, это не его лечащий врач. Точно так же посетители ресторана из всех бегающих меж столиков официантов примечают лишь одного - того, кто их обслуживает.
        Ше-Кентаро молчал. С теорией Слизня, наверное, можно было поспорить, но почему-то не хотелось.
        - Остается только выяснить, кем прикидывается наш убийца, - закончил барыга.
        - Наш? - удивленно вскинул бровь Ше-Кентаро.
        - Ну, раз уж мы взялись за расследование этих странных убийств…
        - Ма-ше тахонас! - не дослушав, всплеснул руками Ше-Кентаро. - Какое еще расследование?
        - Тебе разве не хочется поймать убийцу? - спросил с невозмутимым видом Слизень.
        Таким же тоном можно было задать вопрос: ты разве не любишь свою жену?
        - Хочется! - кивнул размашисто Ше-Кентаро. - Точно так же, как хотят этого и все остальные жители Ду-Морка!
        - За всех не говори, - поднял предостерегающе палец барыга.
        - Ладно, - не стал спорить по пустякам Ону. - Пусть не все, но большинство из тех, кому известно про убийства, хотят, чтобы убийца был пойман. При чем здесь мы с тобой? Убийствами занимается следственный отдел са-турата.
        - Са-тураты уже полтора больших цикла этим занимаются, - напомнил Слизень.
        - И отлично! - ничуть не смутился Ше-Кентаро. А почему, собственно, он должен чувствовать смущение? - Значит, скоро их работа принесет результат. Именно тот результат, который все мы с нетерпением ожидаем.
        Барыга посмотрел на Ону как-то странно - не то удивленно, не то с сожалением.
        - Ты на самом деле так считаешь?
        - Да какая, к Хоп-Стаху, разница! - Снова взмахнув руками, Ше-Кентаро зацепил пальцами обивку на крыше кабины. - Убийцу должны искать са-тураты, а не ловец с уличным барыгой!
        Пауза - с минуту.
        - Я с тобой не согласен, - качнул головой Слизень.
        - Да ну? - язвительно усмехнулся Ше-Кентаро.
        - Определенно нет. - Слизень открыл небольшой ящичек под приборной доской, достал длинную деревянную зубочистку и сунул ее в угол рта. - Са-туратам никогда не поймать нашего хитрюгу по той простой причине, что они квалифицируют его действия как обычную уголовщину. Мы же с тобой уже сейчас подобрались к нему гораздо ближе. Может быть, даже ближе, чем сами считаем.
        - Бред.
        - Отнюдь. Орудующий в городе маньяк по натуре своей мистик. В действиях его, в тех знаках, что оставляет он на местах преступлений, зашифровано некое послание, разгадав которое можно понять, зачем он это делает, а значит, и где искать убийцу. И, в отличие от са-туратов, мы с тобой воспринимаем этого придурка именно таким, какой он есть. Он хочет нам что-то сказать, и мы пытаемся понять его. Он смеется над нами - мы делаем вид, что нам тоже смешно.
        - Он даже не знает о нашем существовании.
        - Ну и что?
        - Зачем он тебе?
        Слизень ответил не сразу. Сначала он языком перекинул зубочистку в другой угол рта и как следует пожевал ее.
        - Так просто и не ответишь. У меня такое впечатление, что своими убийствами этот псих бросает вызов лично мне… Почему-то мне казалось, что ты думаешь так же, поэтому я и пригласил тебя… А тут еще этот дождь из дриз… А, Хоп-Стах! - Сжеванная зубочистка полетела в окно. - Мы все здесь не в своем уме! Так что не жди от меня вразумительных объяснений!
        Да уж, объяснение было на редкость невразумительным, но, как ни странно, Ше-Кентаро этого оказалось достаточно. Он понял все, что хотел и не мог сказать Слизень. Кстати…
        - Как твое настоящее имя?
        Никогда прежде барыга не смотрел на Ону так, как сейчас, - с каким-то совершенно новым интересом и одновременно с некоторым недоверием.
        - Зачем тебе?
        - Ну, раз уж мы вместе… - не закончив фразы, Ше-Кентаро развел руками, полагая, что барыга должен сам понять, что он имеет в виду. Но Слизень молчал. - Не могу же я называть тебя Слизнем! - закончил с раздражением Ону.
        - Хази. - Барыга достал новую зубочистку, внимательно посмотрел на ее острый кончик и выбросил в окно.
        - Хази, - медленно повторил Ше-Кентаро, будто пробуя имя на вкус. - Так куда мы все-таки едем, Хази?
        - Уже приехали.
        Слизень повернул руль, и машина съехала с дороги. Их сразу как следует тряхнуло на ухабе. Хази резко вывернул руль в сторону, чтобы не налететь на ствол поваленного дерева. Готовясь к самому худшему, Ше-Кентаро ухватился одной рукой за ручку двери, другой - за край сиденья. Машину еще раз подбросило так, что рессоры жалобно заныли. Сидевший за рулем барыга негромко выругался сквозь зубы и вдавил в пол педаль тормоза. Машина как вкопанная замерла на месте. Два ярких пятна света от фар уперлись в покрытую пятнами ржавчины железную стену. Должно быть, какой-то заброшенный склад или ангар, подумал Ше-Кентаро. Зачем мы сюда приехали? Ону не испугался - просто не ожидал со стороны Слизня никакой подлости, - но испытал серьезное недоумение. Впрочем, вскоре все должно было проясниться - Хази не производил впечатления человека, который не знает, что и зачем делает.
        Фары погасли, и в темноте, в тот же миг поглотившей все окружающее пространство, а может быть, и весь мир, стали видны тоненькие полоски и спицы света, пробивающиеся сквозь крошечные отверстия и неплотности в стене ангара, перед которым остановилась машина.
        - Что это? - спросил почему-то шепотом Ше-Кентаро.
        - Храм, - коротко ответил Хази и включил освещение в салоне.
        Машина оказалась в коконе света, за пределами которого ничего не было видно.
        Хази повернулся назад, чтобы достать из-за спинки сиденья ручной фонарь.
        - Храм? - удивленно повторил Ше-Кентаро.
        Ржавая стена, которую в свете фар он успел рассмотреть вполне отчетливо, никак не вязалась с тем, что в представлении Ону должно было означать слово «храм». Даже если отойти от его религиозной подоплеки, пусть будет Храм Музыки, Храм Знаний, Храм Науки, Храм Истины, Храм Правосудия…
        - А, вот он! - В руках у Хази загорелся фонарь - большой, с круглой рукояткой, - света он давал ничуть не меньше, чем автомобильная фара. - Ну что, идем?
        - Куда? - не понял Ше-Кентаро.
        - Как это куда? - Хази указал лучом фонаря вперед, где находилась стена ангара, который он назвал храмом. - Нас ждут.
        Барыга открыл дверцу со своей стороны и вышел из машины. Включенный фонарь он оставил на сиденье, а сам первым делом приложил руки к пояснице и распрямил затекшую спину. Крякнув от удовольствия, Слизень вскинул руки вверх и с наслаждением потянулся так, что суставы хрустнули.
        - Вот так!
        Наклонившись, барыга заглянул в кабину.
        - А ты что сидишь? - удивленно воззрился он на Ше-Кентаро.
        - Я не выйду из машины, пока ты не объяснишь, куда и зачем мы приехали, - почти торжественно провозгласил - или поклялся? - Ше-Кентаро.
        Слизень усмехнулся и взял с сиденья фонарь.
        - Ноги хотя бы разомни.
        Ону ничего не ответил. И с места не двинулся.
        Хази выпрямился и положил руки на крышу автомобиля.
        - Мы приехали в общину просветленных. Приехали, потому что нас пригласили. У си-ноора - главы общины - есть любопытные соображения по интересующему нас вопросу.
        - Ты знаком с си-ноором просветленных? - Вопрос был задан с явным интересом.
        Еще бы! Религиозно-мистическая община просветленных, исповедующая доступный каждому путь духовных исканий, когда-то была одной из самых многочисленных и авторитетных религиозных организаций. До тех самых пор, пока в качестве официальной религии в Кен-Ове не был утвержден культ Ше-Шеола. Первое, что сделали представители культа Ше-Шеола, вступив во власть, - они обрушились с гонениями на все прочие религиозные учения, объявив их еретическими, идеологически вредными или уж как минимум не соответствующими морально-духовному облику гражданина великого государства Кен-Ове. Живице мелкой понятно, что ежели есть сила в кулаке, так нужно перво-наперво бить по самому крепкому противнику. В Патернате культа Ше-Шеола не дураки сидели, а потому и взялись они в первую очередь за религиозные общины и культы, имевшие хорошо организованную структуру и большое число последователей.
        Помимо общины просветленных, в первоначальный список наиболее злокозненных, а потому, понятное дело, опасных для простых, с неокрепшими мозгами граждан Кен-Ове тоталитарных сект попали также церковь «Судный День», исповедующая культ бога судьбы Ку-Тидока, Союз стихийных мистиков, искавших способ радикального отделения духа от плоти, и Партия - не политическая! - агностиков, действовавшая под девизом «Доверяй, но проверяй», представители которой колесили по всей стране с бесплатными общеобразовательными лекциями для взрослых и детей. Удар, нанесенный Патернатом культа Ше-Шеола по конкурентам, был настолько внезапен и силен, что никто и понять ничего не успел, как некогда широко известные общественные организации сошли со сцены - растворились во тьме, будто их и не было никогда. А вдохновленные успехом последователи культа Ше-Шеола уже выискивали новые цели. И, надо сказать, небезуспешно.
        Ше-Кентаро никогда не вдохновляли пути духовных исканий, что предлагали своим последователям общины просветленных. Идеи, высказываемые си-ноорами, казались ему порой любопытными и почти всегда далеко не однозначными - и не более того. Но почему-то в последнее время Ону все чаще вспоминал о них - нет, не с тоской даже, а с сожалением, с тихой грустью. Быть может, потому, что, в отличие от представителей культа Ше-Шеола, члены общины просветленных не пытались навязывать свои жизненные принципы всем и каждому?
        Слизень долго не отвечал на последний вопрос, заданный Ше-Кентаро, и, чтобы напомнить о себе, Ону позвал его:
        - Хази!
        - Что? - отозвался барыга.
        - Откуда ты знаешь си-ноора?
        Барыга хмыкнул негромко и как будто даже смущенно.
        - Ты будешь смеяться, Ону, но си-ноор тоже один из моих постоянных клиентов.
        - В каком смысле?
        - В самом прямом - он регулярно делает у меня покупки.
        - И что же он покупает?
        - А вот это уже моя профессиональная тайна. - Хази усмехнулся и хлопнул ладонью по крыше автомобиля. - Вылезай! Я ответил на все твои вопросы.
        Ше-Кентаро приоткрыл дверцу и выглянул наружу.
        - Не сказал только, что известно си-ноору об убийствах.
        - А этого я пока еще и сам не знаю, - ответил Слизень. - Идем, он сам нам все расскажет.
        Ше-Кентаро выбрался из машины и хлопнул дверцей. Хази захлопнул дверцу со своей стороны, и свет в салоне погас. Темнота вокруг. Только луч света от фонаря, что держал в руках Хази. И крошечные светящиеся точки, будто спицей проколотые, снова стали видны на стене ангара. Присмотревшись как следует, Ше-Кентаро понял, что даже во мраке он может различить контуры строения. Небо, в отличие от города, не было затянуто сплошной туманной пеленой. Ше-Кентаро видел звезды, а там, где звезд не было, и был силуэт ангара. И не только небо со звездами - все здесь было необычным или, наверное, правильнее сказать - непривычным. Ше-Кентаро уже и не помнил, когда последний раз ездил за город. Не было повода. Не было необходимости. Каждое великое затемнение с наступлением Ночи жизнь вне городов замирала. Зоны, специально подготовленные для ведения сельскохозяйственных работ в ночных условиях, жались к пригородам. А за ними лежали безжизненные земли и брошенные жителями деревни. Первые три-четыре больших цикла после наступления Ночи сюда, наверное, еще наведывались мародеры, рассчитывавшие поживиться тем, что не
смогли забрать с собой заблаговременно перебравшиеся в пригороды беженцы. И - всё.
        Ше-Кентаро был уверен, что Ночью жизни вне городов не существует. Во всяком случае, он не сомневался в этом до тех пор, пока Слизень не привез его к заброшенному ангару, который барыга очень уверенно называл храмом общины просветленных. У Ше-Кентаро не было оснований не верить Хази, и все же происходившее казалось Ону невероятным. Да что там невероятным - невозможным, вот правильное слово! Невозможным и не вписывающимся ни в какие представления о здравом смысле. Потому что община просветленных была запрещена указом ва-цитика. Так что же он, в разумных пределах законопослушный и в меру лояльный гражданин, делает здесь, в темноте, на исходе Ночи, когда до рассвета осталось всего-то три больших цикла?
        - Идем, - махнул фонариком Хази и зашагал вперед, к ангару.
        Чтобы не остаться одному в темноте, Ону поспешил догнать Слизня. Странно чувствовал себя Ше-Кентаро. Хотя на самом-то деле вся странность заключалась в том, что все, буквально все его органы чувств получали ощущения, которых не испытывали никогда прежде. Пьянящее и одновременно немного пугающее чувство. Взглядом Ше-Кентаро следил за пятном света, скользившим по неровной, так не похожей на мостовую поверхности земли, покрытой густыми щетинками ночного мха и серыми пятнами лишайника, напоминающими чернильные разводы, расплывающиеся по мокрому листу бумаги. Ше-Кентаро далеко не сразу понял, что его настораживает отсутствие городских, по большей части техногенных звуков. Тишина казалась почти противоестественной: даже если заткнешь уши пальцами, все равно не добьешься такого эффекта. Чуть погодя Ше-Кентаро понял, что все-таки слышит какие-то слабые звуки, - тихие щелчки, постукивание, скрип, как пальцем по мокрому стеклу, - что это значило, он не мог даже предположить. А спрашивать Слизня не хотел. Скорее всего барыга также понятия не имел об источнике непонятных звуков.
        В лицо дул прохладный ветер, налетавший, что удивительно, порывами то с одной стороны, то с другой. Помимо запаха сырой земли, в воздухе присутствовал еще и едва различимый, щекочущий ноздри запах гари, к которому примешивался совсем уж незнакомый, про который трудно было даже точно сказать, приятен он или отвратителен, - запах был абсолютно чужой, ни на что не похожий. Быть может, так пахла необычная ночная растительность, расползшаяся по земле, подобно старому, изъеденному прорехами половику, сшитому из лоскутков? Когда Ше-Кентаро пришло в голову последнее сравнение, он подумал, что, наверное, интересно было бы взглянуть на землю, по которой он сейчас ступал, при свете Дня. На что это будет похоже? А может быть, свет Дня сразу убьет растения, которым для того, чтобы жить, достаточно света далеких звезд? Как они сейчас реагируют на свет фонаря, которым освещал дорогу Хази, - как на нечаянную радость или как на дикое в своей бесцеремонности вторжение в их темный, недоступный привыкшим к свету глазам мир?
        Пятно света от фонаря - поразительно белое, с едва приметными серыми разводами от неровностей рефлектора, оно почти полностью съедало цвет предмета, на который падало, - скользнуло вверх и остановилось на стене ангара.
        - Они должны были слышать, как мы подъехали, - тихо произнес из-за спины Хази Ше-Кентаро.
        - Может быть, и слышали, - так же тихо ответил тот. - Так что ж теперь, встречать должны?
        Могли бы и встретить, подумал Ше-Кентаро, но вслух ничего не сказал.
        Глава 9
        Допрос.
        Обычно проходит по четко отработанной, отлаженной схеме. Особенно в тех случаях, когда инспектор и сам не знает, что хочет услышать. А если к тому же подозреваемый не понимает, что от него нужно этому страшному человеку, облеченному властью, способному стереть его в пыль, растоптать или развеять по ветру, то это уже не допрос, а полный привет. Кому? Нетрудно догадаться.
        - Почему ты его убил? У вас с ним были какие-то дела? - инспектор изо всех сил ударил ладонью по столу - металлический лист на четырех ножках, привинченных к полу. Звук - восхитительный. Резонирует и раскатывается по крошечной камере басовито. Так и хочется, пока не затихло, снова грохнуть как следует. - Говори, затемненыш!
        Подозреваемый сидит на табурете, также привинченном к полу. До стола от него около метра. Но при каждом ударе по столу подозреваемый сгибает спину и втягивает голову в плечи. При этом он еще пытается прикрыть лицо руками, как будто боится, что вошедший в раж инспектор, хлопнув звучно по столу, тут же влепит и ему звонкую затрещину. Но руки подозреваемого скованы наручниками, короткая цепь которых пропущена под ножкой табурета. Одет несчастный в серую робу, которая велика ему на три размера, ноги босые. В этом испуганно скорчившемся на табурете человеке совсем непросто узнать вальяжного, самоуверенного и в меру нагловатого официанта из кафе, неподалеку от которого недавно произошло убийство.
        Опираясь одной рукой о стол, инспектор наклоняется вперед. Подозреваемому кажется, что над ним нависает лик создателя, готовый вынести приговор всему человечеству: «Виновны!»
        - За что ты его убил?
        Бедняга судорожно трясет головой и пытается делать какие-то движения скованными руками. После допроса, продолжающегося четыре часа кряду, во рту у него пересохло, горло сдавил спазм. Ему с трудом удается выдавить из себя только:
        - Н-нет…
        - Что? - са-турат делает вид, что не расслышал. - Говори громче, выродок!
        Подозреваемый откидывает голову назад и в отчаянии орет в потолок:
        - Не-е-ет!
        Инспектор с досадой цокает языком и вроде как с укоризной даже головой качает.
        - Ты перерезал ему глотку, чтобы забрать деньги? Ты видел его бумажник, когда он расплачивался в кафе?
        - Нет! Нет! Нет!… - трясет головой подозреваемый.
        Если бы он мог дотянуться, то наверняка бы разбил лоб об угол табурета.
        - Что «нет»? - удивленно спрашивает инспектор.
        - Я не убивал… Я…
        - Ты убил его из-за того, что вы повздорили, когда ты подошел к его столику?
        Подозреваемый молча роняет голову на грудь. У него уже нет сил отказываться от абсурдных, совершенно нелепых обвинений, что пытаются навесить на него са-тураты.
        - Говори! - Металлический грохот вновь ударяется в стены.
        Подозреваемый, всхлипывая, кусает губы. Слезы текут у него по щекам, скатываются по носу и темными пятнами расплываются по серому бетонному полу.
        - Ну ты и гад! - едва ли не с восхищением произносит инспектор.
        Официант не может взять в толк, почему его обвиняют в убийстве? Да, он обслуживал человека незадолго до того, как его убили. Так ведь если бы его одного! В тот праздничный малый цикл клиентов было раз в десять больше, чем обычно. Официант и запомнил-то его лишь потому, что мужик хоть и с бабой пришел, а все равно только место занимал: заказал стакан бальке и порцию сахарного льда. А потом мужик и вовсе куда-то исчез - вышел на пару минут, и нет его. Дамочка нервничать начала: пока кавалера-то не было, она полный стол заказала. Дамочка, надо сказать, хотя и в возрасте, но очень даже недурна собой. Особенно хороши у нее ноги - длинные, стройные, с крепкими, как у спортсменки, икрами. Женщина знала об этом и все время напоказ их выставляла. Собственно, из-за этих красивых ног официант и решил войти в положение женщины, когда ясно стало, что кавалер ее совершенно хамским образом бросил. Ну они ж не знали тогда, что его зарезали!… А у женщины, как оказалось, денег не хватало, чтобы расплатиться за все. В общем, официант забрал со стола то, что не тронуто, что можно снова подать, да еще простил ей
двенадцать рабунов. Честное слово, жалко стало бедняжку, она ведь и без того расстроилась хуже некуда - и это в праздник-то!…
        Позже, когда женщина ушла, пронесся слух, что неподалеку в переулке кого-то зарезали, но тогда официант даже и не подумал, что это тот самый бесследно пропавший кавалер. А на следующий малый цикл в кафе са-тураты нагрянули. И дамочку ту самую с собой привели. Расспрашивать стали, что, мол, да как? Ну, официант, само собой, рассказал все, как было. Да, собственно, что ему было скрывать-то? И женщина все подтвердила. Да, говорит, этот милый человек спас, можно сказать, мою честь. Так прямо и сказала! Ну, са-туратам, понятно, до чести женской дела никакого, им убийца требуется. Полазили они по кафе - улики какие искали или что другое, поди пойми, скорее всего просто зарплату отрабатывали, в кафе ведь за малый цикл Праздника Изобилия столько народу побывало, что с таким же успехом можно было надеяться найти орудие убийства в ближайшем мусорном баке, - с другими официантами, работавшими в тот малый цикл, поговорили, потом минут на десять заперлись с хозяином в его кабинете, после чего хозяин, как водится, велел са-туратам джафа подать. Выпили са-тураты свой джаф и, не попрощавшись, ушли. А еще малый
цикл спустя его в городское управление са-турата вызвали, в отдел особо тяжких преступлений. Не вызвали даже, как принято, повесткой, а позвонили домой и вежливо так зайти попросили, свидетельские показания подписать. Ну, он и зашел перед работой. И ведь ни мыслей темных в тот малый цикл в голове не было, ни даже предчувствия дурного. Все, как перед Ше-Шеолом самим, рассказал, все требуемые бумаги подписал. И что в итоге?…
        - Отвечай, когда тебя спрашивают, затемненыш гадкий! - Удар ладонью по столу - официанту кажется, металлический гул отдается у него в черепе, и он еще глубже старается втянуть голову в плечи. - Ма-ше тахонас, выродок!…
        Не глядя на инспектора - в пол, только в пол, - официант разевает рот и дико, с подвывом орет:
        - А-а-а-а-а!…
        Протяжно, на одной ноте. Тупо и бессмысленно.
        В стене открывается узкая, почти незаметная дверца без ручки, и в комнату для допросов входит еще один са-турат - без кителя, в рубашке с закатанными по локоть рукавами. Он слегка похлопывает напарника по плечу и, когда тот к нему оборачивается, сначала улыбается, а затем головой качает: все, мол, готов, паршивец, выработал свой ресурс. Инспектор, проводивший допрос, делает коллеге приглашающий жест рукой и отходит в сторону. Прислонившись к стене, он с чувством выполненного долга складывает руки на груди, но взгляд его по-прежнему устремлен на подозреваемого. Второй са-турат присаживается на угол стола, кладет ладони на поднятую коленку и с мягкой, всепрощающей улыбкой смотрит на макушку официанта. Много таких же макушек довелось ему повидать, и вот что удивительно - на всех без исключения волосы росли, закручиваясь по часовой стрелке. И не иначе! Закон природы, что ли, такой? Сколько ни думал над этим вопросом инспектор, так и не смог отыскать ответ. Он даже у парикмахера своего спрашивал, тот нос только почесал и сказал, что никогда не обращал на это внимания. Вот то-то, усмехнулся са-турат, в
том и заключается разница между парикмахером и инспектором отдела особо тяжких преступлений, что один работает руками, а другой - головой.
        Официант уже не голосил, а только тихо подвывал, скованными руками пытаясь утереть, но только размазывая по лицу слезы и сопли.
        - Эй! - позвал его негромко вновь прибывший инспектор и, качнув ногой, легонько ткнул носком ботинка подозреваемого в коленку.
        Официант шмыгнул носом и приподнял голову. Инспектор приветливо улыбнулся, достал из кармана скомканный носовой платок и кинул подозреваемому. Тот вначале с недоумением посмотрел на платок, потом провел им по губам, вытер глаза, щеки, лоб.
        - Спасибо. - Он протянул платок са-турату.
        Инспектор только кончиками пальцев махнул - оставь себе - и голову к плечу наклонил, как будто так ему было удобнее смотреть на сидевшего перед ним человека в серой робе. Официант - или, может быть, уже бывший официант - зажал платок в кулаке, словно это была последняя нить, связывающая его с привычной жизнью, оставшейся за стенами камеры для допросов.
        - Есть хочешь? - спросил инспектор.
        Подозреваемый отрицательно мотнул головой.
        - Пить?
        - Да…
        Са-турат сделал знак напарнику. Тот вышел и через минуту вернулся, поставил на стол бумажный стаканчик с водой. Сидевший на углу стола инспектор медленно протянул руку, взял стакан и, чуть прищурив глаз, как бы в задумчивости посмотрел на подозреваемого. Он как будто не мог решить, стоит ли дать бедолаге напиться или нет? Официант тяжело задышал. Пока он не видел этот стаканчик с водой, жажда мучила его не так уж сильно, но теперь он готов был все отдать за глоток-другой теплой, пахнущей дезинфекцией водопроводной воды. А ведь прежде он никогда не пил воду из-под крана - только минеральную, из бутылки.
        - Как ты думаешь, - обратился к подозреваемому инспектор, - мы сможем поговорить, как два здравомыслящих человека? Спокойно, без криков. Признаться, у меня нет ни малейшего желания заставлять тебя говорить. Так что, если не хочешь…
        - Да!… - официант торопливо кивнул. - Конечно! - Кивнул еще раз. - Да! - Третий кивок.
        - Что «да»? - изобразил недоумение инспектор.
        - Я… - официант растерянно развел руками, насколько позволяли наручники. Он и сам не знал, что означало это самое «да». В принципе, он был согласен на все. Ну, скажем, пока еще почти на все. Но он не понимал, какого ответа ждет от него добрый инспектор, предложивший воды. - Я готов рассказать все, что знаю!
        Инспектор улыбнулся, подмигнул: смотри, мол, не разочаруй меня, - и вложил стаканчик в руку подозреваемого. Скорчившись в три погибели, официант поднес бумажный стаканчик к губам и осушил его четырьмя большими, торопливыми глотками. Часть жидкости пролилась на подбородок, о чем бедняга жестоко пожалел, когда понял, что воды в стаканчике больше не осталось. Если бы он мог, то запрокинул бы голову и держал перевернутый стаканчик над широко раскрытым ртом, дожидаясь, когда последняя капля упадет на язык. Но руки были прикованы к ножке табурета, поэтому, вздохнув горестно, официант протянул пустой стаканчик инспектору.
        - Благодарю вас…
        Са-турат взял стаканчик двумя пальцами за край и кинул на стол.
        Подавшись назад, он сложил руки на груди и выжидающе посмотрел на подозреваемого.
        - Ну?…
        - Честное слово, - торопливо забормотал официант, страшно боясь, что доброго инспектора снова сменит тот, что только орал на него и все время колотил по столу. - Клянусь, уважаемый, я рассказал все, что знал… Я всего лишь раз видел убитого… Всего только раз… Я даже не знаю, как его зовут…
        - Кири Ше-Холуско, - произнес негромко инспектор.
        - Что? - непонимающе посмотрел на него официант.
        - Убитого звали Кири Ше-Холуско.
        - Кири Ше-Холуско, - автоматически повторил официант.
        - Вот видишь, - довольно улыбнулся инспектор. - Теперь тебе известно его имя.
        Во влажных глазах подозреваемого полнейшее непонимание. Но кроме того, еще растерянность и страх. И все это са-турат видит. И улыбается.
        - Теперь можно сказать, что вы почти знакомы. Ты помнишь лицо Кири Ше-Холуско?
        - Да, - кивнул после непродолжительной паузы официант.
        Он помнил его лицо, худое, вытянутое, не очень выразительное - типичный клерк из мелкой государственной конторы. Официант терпеть не мог клерков. Впрочем, как и все, кому приходилось оформлять документы в любой из государственных контор. О, эта пытка ни с чем не сравнится! Во всяком случае, так думал официант до того, как попал в камеру для допросов городского управления са-турата. Может быть, еще и по этой причине он столь пренебрежительно отнесся к этому самому Ше-Холуско?
        - Ну? - повторил свой весьма невразумительный вопрос инспектор. - И что ты теперь скажешь?
        - Я не знаю, - удрученно покачал головой официант. - Я не знаю, что должен сказать.
        - Разве?
        Официант только плечами пожал.
        - Хорошо! - инспектор жизнерадостно улыбнулся и хлопнул себя по коленке - не по металлическому столу. - Давай начнем с начала. Договорились, Нами?
        Официант не сразу понял, что произошло, а между тем его впервые за несколько часов допроса назвали по имени. Когда же смысл сказанного дошел до его замутненного усталостью и страхом сознания, он тоже невольно улыбнулся - беспомощно и растерянно. Ему хотелось верить, что этот спокойный, выдержанный инспектор наконец-то во всем разберется, наконец-то всем станет ясно, что он, Нами Ше-Риваро, просто официант и не имеет, да просто не может иметь никакого отношения к убийству этого, как его?…
        - Эй! - щелкнул пальцами перед носом Нами инспектор. - Ты меня слышишь?
        - Да-да, - быстро кивнул подозреваемый.
        На миг в глазах его мелькнул испуг - он испугался, что опоздал с ответом, но тут же узрел улыбку инспектора и снова поверил в то, что все еще может хорошо закончиться. Он ответит на все интересующие инспектора вопросы, и его злоключениям придет конец. Он вернется домой и первым делом примет ванну. И постарается поскорее обо всем забыть. Нет, он, конечно же, не станет подавать жалобу на допрашивавших его са-туратов, даже на того, что непрестанно стучал по столу, они ведь не хотят ему зла, просто выполняют свой долг…
        - Почему ты убил Кири Ше-Холуско?
        - А?… - в полнейшем недоумении уставился на инспектора Нами.
        А са-турат, как и прежде, улыбался. Как будто и не он вовсе задал этот идиотский вопрос.
        - Я никого не убивал, - едва ли не с ужасом прошептал Нами.
        Все происходящее напоминало нескончаемую абсурдистскую пьесу без начала и конца, насыщенную ужасающими в своей нелепости сценами, каждая из которых почти в точности повторяла предыдущую. И все же Нами Ше-Риваро привел довод, который ему самому казался решающим, но который почему-то никто не желал принимать во внимание:
        - В тот день я впервые увидел этого человека. С чего мне было его убивать?
        - Мне тоже хотелось бы это понять, Нами, - тяжело вздохнул инспектор. - Чем тебе не угодил бедняга Ше-Холуско?
        - Да, собственно, у меня к нему не было никаких претензий, - попытался оправдаться Нами.
        - Да? - инспектор прищурился - не то подозрительно, не то лукаво. - А свидетели утверждают, что ты отзывался о нем с неприязнью.
        - Свидетели? - удивленно повторил Нами.
        - Официанты, работавшие вместе с тобой в малый цикл убийства, - уточнил инспектор.
        - А, официанты, - облегченно вздохнул Нами. - Да, я жаловался им на то, что посетитель, этот самый Ше-Холуско, пришел с дамой, занял столик, а ничего толком не заказал. Понимаете, в тот малый цикл был Праздник Изобилия, посетителей очень много, а мы, официанты, помимо основной зарплаты, получаем еще и процент от заказов тех столиков, которые обслуживаем. Поэтому мне и не нравилось, что посетитель, Ше-Холуско, ничего не заказывает. Да любому бы на моем месте не понравилось!
        Инспектор направил на официанта указательный палец.
        - Любой другой на твоем месте не стал бы убивать человека только за то, что он ограничил свой заказ стаканом бальке для себя и сахарным льдом для дамы.
        - Нет, послушай, уважаемый…
        - Ты послушай меня, - мягко, но властно перебил инспектор. - Мне нет никакого резона торчать здесь с тобой несколько часов кряду. Так что давай быстро во всем разберемся и разбежимся: я - к себе домой, ты - к себе в камеру.
        - Я не хочу в камеру!
        - А кто хочет? Однако нам с инспектором Ше-Чипело приходится торчать здесь из-за тебя.
        - Верно, инспектор Ше-Дорно, - кивнул стоявший у стены са-турат. - Мне этот затемненыш давно надоел. Пора с ним кончать.
        Официант сжался в комок, лишь только представив себе, что инспектор Ше-Чипело снова возьмется за свое - начнет стучать кулаком по столу и орать на него, брызжа слюной в лицо. Нет уж, лучше в камеру, чем оставаться здесь, в камеру, дожидаться, когда са-тураты во всем разберутся, поймут, что ошиблись…
        - Да, я согласен, я со всем согласен.
        - Вот и славно. - Инспектор Ше-Дорно произнес это так, будто собирался потрепать подозреваемого по голове, точно старого доброго пса. - Значит, Кири Ше-Холуско сразу тебе не понравился?
        Нами хотел было возразить, нет, не возразить даже, а объяснить, почему именно не понравился ему Ше-Холуско, но вовремя сообразил - выработавшийся за долгие часы допроса условный рефлекс сработал, - что инспектору это не понравится, и ответил коротко:
        - Да.
        Инспектор поощрительно улыбнулся.
        - Видишь, как все интересно получается. Человек тебе просто не понравился, а ты уже едва не затеваешь с ним ссору. Постоянно твердишь другим официантам, что у тебя ужасный клиент, в открытую хамишь посетителю. Не отпирайся, женщина, которая была с Ше-Холуско, подтвердила это. То есть ты делаешь все для того, чтобы максимальное число людей обратило внимание на тебя и Ше-Холуско. Так?
        Нами растерянно хлопнул глазами. Вроде все верно, только он не ставил перед собой цели обратить на себя внимание…
        - Да… Наверное, так оно и было.
        - Наверное? - переспросил инспектор.
        - Я точно не помню…
        - Все ты отлично помнишь. - Инспектор недовольно поморщился, махнул на Нами рукой, так, будто потерял всякую надежду о чем-то с ним договориться, и посмотрел на напарника, стоявшего с таким видом, точно был в любую минуту готов заменить инспектора Ше-Дорно.
        И вдруг в голове у Нами как будто фейерверк взорвался.
        - Да! - он чуть было не подскочил на табурете и подскочил бы непременно, не будь руки прикованы к ножке. - Я вел себя откровенно хамски, настолько хамски, что это было видно всем: и другим официантам, и даме, с которой пришел убитый, и остальным посетителям! Все они могут подтвердить, что я не покидал кафе! Я все время был там! А значит, не мог убить вашего Ше-Холуско!…
        Нами так воодушевился, что едва не закончил свою пламенную речь сакраментальным «Вот так!», но вовремя сообразил, что это будет уже слишком. Инспекторы могли обидеться, а он пока еще оставался подозреваемым, прикованным к ножке табурета.
        Инспектор Ше-Дорно повернул голову и посмотрел на напарника.
        - А парень-то нам достался смышленый. - Нами показалось, он слышит в словах инспектора одобрение. - Соображает, что к чему.
        Инспектор Ше-Чипело молча кивнул - тоже, как показалось подозреваемому, вполне благосклонно.
        - Верно мыслишь, Нами Ше-Риваро, - обратился к официанту инспектор Ше-Дорно. - У нас имеется куча свидетелей, готовых подтвердить, что в момент убийства ты находился в кафе.
        Нами улыбнулся - счастливо, как, наверное, никогда еще за всю свою жизнь, - у него точно гора с плеч свалилась. Все! Наконец-то инспекторы во всем разобрались. Наконец-то они поняли, что он не убийца. Настораживал только один момент, на который Нами изо всех сил старался не обращать внимания: почему двум инспекторам, в сумме проработавшим в отделе особо тяжких преступлений больше, чем несчастный официант прожил на этом свете, потребовалось четыре с лишним часа непрерывного допроса для того, чтобы прийти к вполне очевидному выводу - Нами Ше-Риваро не убийца, а, если угодно, жертва обстоятельств. Хотя и последнее для него уже слишком.
        - Можно мне еще воды? - попросил он у доброго инспектора Ше-Дорно.
        - Подожди. - Инспектор поднял руку с открытой ладонью - жест успокаивающий и одновременно ставящий на место, он как бы говорил: «Здесь я хозяин». - Сначала давай закончим с нашим делом.
        С нашим - как это мило!
        - Конечно, - с готовностью кивнул Нами.
        - Мы не сможем обвинить тебя в убийстве Кири Ше-Холуско, даже если ты сам в этом признаешься. - Инспектор усмехнулся. Должно быть, это шутка такая, решил Нами, и тоже постарался изобразить улыбку. - Тебе будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве.
        Как пропитанной креозотом шпалой по башке!
        - Понимаешь, Нами… - инспектор положил руки на колено и крепко сцепил пальцы в замок. - Все складывается против тебя. Ты намеренно провоцируешь конфликт с одним из посетителей кафе, тем самым обращая на себя внимание окружающих. Для чего тебе это нужно? Ответ очевиден - чтобы создать себе алиби! С десяток людей, присутствовавших в тот малый цикл в кафе, а то и больше, в том числе и Дарф Ут-Гарт - та самая дама, с которой пришел убитый, - все готовы подтвердить под присягой, что в момент убийства ты находился у них перед глазами. Но при этом ты сам отправил беднягу Ше-Холуско туда, где его уже поджидал убийца.
        - Нет, все было совсем не так! - крик Нами Ше-Риваро со скрипом и скрежетом, которые можно было ухом услышать, проломился сквозь сковавший его ледяной коркой ужас.
        - Может быть, и не совсем так, - не стал настаивать на своей версии инспектор Ше-Дорно. - Но Дарф Ут-Гарт дала показания против тебя. - Са-турат щелкнул пальцами перед носом подозреваемого. - Вот так-то, Нами. И этого достаточно, чтобы упечь тебя в исправительно-трудовой лагерь лет эдак на двенадцать.
        - Представляю себе, - мечтательно улыбнулся инспектор Ше-Чипело, - каково это - встретить рассвет в лагере.
        Приоткрыв рот, са-турат изобразил кривую, безобразную ухмылку и издал серию резких отрывистых звуков, которые можно было классифицировать как издевательский смех.
        - Так оно и будет, Нами, - подтвердил вывод, сделанный инспектором Ше-Чипело, его более добродушный, но при этом отнюдь не менее категорично настроенный коллега. - Если только мы не найдем непосредственного исполнителя убийства. Тогда с учетом того, что ты полностью раскаялся в содеянном и добровольно решил оказать помощь следствию, можно будет просить судью вынести тебе условный приговор.
        - Но мне не в чем признаваться, - с отчаянием обреченного затряс головой Нами Ше-Риваро. - Я не знаю, кто убил Ше-Холуско. Я не имею никакого отношения к этому преступлению.
        - И это ты мне говоришь, - с укоризной покачал головой инспектор Ше-Дорно. - Между тем показания Дарф Ут-Гарт свидетельствуют о другом. Ше-Холуско обратился к тебе, чтобы узнать, где находится туалет. Так?
        - Да, - согласился официант.
        Что отпираться, если так оно и было.
        - Ты сказал ему, что туалет закрыт.
        - Туалет действительно был закрыт. За пару малых циклов до Праздника Изобилия его опечатали представители санитарной службы. У нас прорвало канализационную трубу…
        - Трубы меня не интересуют, - сделал отрицательный жест рукой са-турат. - Туалет для посетителей был заперт, но в кафе имеется еще и служебный туалет.
        - Имеется, - вынужден был признаться официант.
        - Но Ше-Холуско ты сказал, что работники кафе ходят в туалет, расположенный в министерстве напротив, и что у вас для этого есть даже именные пропуска. И это в то время, когда ключ от служебной уборной лежал у тебя в кармане.
        - Но это же служебный туалет, он не предназначен для посетителей.
        - Однако за полтора рабуна ты выдавал ключ каждому, кто тебя об этом просил. - Последний довод инспектор выложил, точно главную фишку в тер-пот, после которой продолжать игру было еще можно, но уже не имело смысла.
        - Мне действительно с первого взгляда не понравился этот Ше-Холуско, - сделал еще одну робкую попытку объяснить, как все было на самом деле, а заодно и оправдаться Нами Ше-Риваро. - Поэтому я решил не давать ему ключ от служебного туалета. Согласен, с моей стороны это было некрасиво, может быть, даже подло, но ведь это не преступление.
        Прозвучало это как вопрос. А взгляд подозреваемого, казалось, умолял инспекторов - обоих, но в особенности Ше-Дорно: ну, пожалуйста, скажите, что я не совершил преступления.
        - Ты не просто не дал Ше-Холуско ключ от уборной, - тихо, но очень ясно, как приговор, у которого не должно быть двух разных толкований, произнес инспектор Ше-Дорно. - Ты отправил его в переулок, где несчастного поджидал убийца.
        - Ты видел, сколько денег было у него в бумажнике? - тут же задал вопрос стоявший у стены инспектор Ше-Чипело.
        - Нет! - протестующе тряхнул головой Нами.
        - Ты заранее договорился с убийцей?
        - Нет!
        - Вы выбрали жертву случайно или давно уже следили за Ше-Холуско?
        - Нет!
        - Вы проделали это впервые?
        - Нет! - автоматически выдал отрицательный ответ Ше-Риваро и лишь секунду спустя подумал, что на этот раз лучше бы было промолчать.
        - Ага! - инспектор Ше-Чипело подошел к столу, на углу которого сидел его коллега, и стукнул пальцами по металлической поверхности. Тр-р-рам! - отозвался железный лист. - Выходит, вы проделывали это и прежде? Как вы избавлялись от трупов?
        - Не было никаких трупов! - в отчаянии вскричал официант. - Я никого не убивал. - Вспомнив о платке, что был зажат в руке, Нами вытер мокрый нос. - Я вообще не понимаю, что происходит, - произнес он жалобно. И совсем уж беспомощно, точно малыш, запертый в тесной темной кладовой, попросил: - Отпустите меня… Пожалуйста…
        Инспекторы переглянулись. Пользуясь тем, что на них сейчас смотрел только затылок подозреваемого, инспектор Ше-Дорно подмигнул напарнику.
        - Послушай, Нами. - Са-турат протянул руку, точно для благословения, но так и не коснулся пальцами стриженого затылка официанта. - Мы готовы поверить, что ты не убийца.
        - Готовы, - подтвердил инспектор Ше-Чипело.
        - Но ты должен помочь нам найти убийцу.
        - Я ничего не знаю, - сдавленно проскулил Ше-Риваро.
        - Эй! - на этот раз совсем легонько стукнул ладонью по столу инспектор Ше-Чипело. - Ну-ка, возьми себя в руки и посмотри на меня.
        Нами приподнял голову, затем снова опустил ее, быстро вытер платком слезы и только после этого поднял взгляд на инспектора.
        - Ты утверждаешь, что не состоял в сговоре с убийцей?
        - Да… То есть нет… - Нами понял, что окончательно запутался, и умолк.
        - В общем, ясно, - ударил ладонью по краю стола са-турат. - И все же давай представим себе, что ты действовал с убийцей заодно. - Инспектор сделал паузу. - Понимаешь меня?
        - Да, я понимаю, - поспешил заверить инспектора Нами. - Это, как его… Мысленный эксперимент!
        - Точно, - подтвердил инспектор. - Что-то вроде того. Двигаемся дальше. Убийца должен был зайти в кафе, чтобы ты указал ему жертву. Верно?
        - Да, - не очень уверенно произнес Нами. - Наверное, так… Я не знаю.
        - Убийца заходил в кафе, когда его будущая жертва еще сидела за столом и спокойно попивала свое бальке, - это был уже не вопрос, а заявление, с которым не имело смысла спорить. Раз инспектор сказал, значит, так оно и было. - В таком случае ты, Нами, - короткий жест рукой с открытой ладонью, тыльная сторона обращена вниз, в сторону подозреваемого, - ты должен был его видеть.
        Ше-Риваро задумался. Крепко задумался. Он не понимал, чего хотят от него инспекторы, и боялся сказать что-то не то. Не то, чего они от него ожидали.
        - Возможно, я видел его, - произнес он очень осторожно. - Но я ведь не знал, что он убийца.
        - И тем не менее ты его видел, - сделал окончательный вывод инспектор Ше-Дорно.
        - Видел? - ударил ладонью по столу инспектор Ше-Чипело.
        - Видел, - не задумываясь - в голове у него стоял только гул железа, - подтвердил официант.
        - Он его видел, - улыбнулся коллеге инспектор Ше-Чипело.
        - Видел, - кивнул инспектор Ше-Дорно.
        - Видел, - поддавшись магии без конца повторяемого слова, еще раз поддакнул инспекторам Ше-Риваро. И еще раз: - Точно, видел!
        - Ты можешь описать его?
        У официанта челюсть отвисла, а ведь прежде, читая такое в книгах, он думал, что это всего лишь образное выражение.
        - Но… Это ведь только эксперимент… Мысленный эксперимент.
        - Ну вот и постарайся мысленно представить себе, как выглядел убийца, - улыбнулся подозреваемому, который вдруг стал таким покладистым, инспектор Ше-Дорно.
        - Представить?… Да, представить…
        Нами закрыл глаза.
        - Постарайся вспомнить лица всех посетителей, заходивших в тот малый цикл в кафе, - наставлял его меж тем голос инспектора. - Убийца должен чем-то отличаться от остальных. Слишком напряженные черты лица, сосредоточенный взгляд, нервно подергивающиеся пальцы, очень низко надвинутый на глаза берет…
        Пред внутренним взором официанта мелькали сотни, а может быть, и тысячи лиц. Сколько их он видит за один только малый цикл - кто считал? Все лица были разные, не похожие друг на друга. Они мелькали, сменяя одно другое, как фотографии, наклеенные на бешено вращающийся диск. Нами никак не удавалось хотя бы на миг задержать мысленный взор ни на одном из лиц. Все казались чужими, незнакомыми. И, что самое ужасное, он не мог понять, кого из людей, чьи лица всплывали в памяти, он видел именно в тот малый цикл, когда произошло убийство.
        - Не могу! - в отчаянии дернул скованными руками Ше-Риваро и поморщился от боли - кольца наручников защемили кожу на запястьях. - Не получается!
        - А что так? - ехидно поинтересовался инспектор Ше-Чипело. - Подельничка своего прикрываешь? А он ведь, попадись первым, наверняка бы сдал тебя, не задумываясь.
        - Я не могу сосредоточиться! - с болью в голосе простонал Нами. - Мне нужна спокойная обстановка.
        - Верно, - с пониманием кивнул инспектор Ше-Дорно. - Парень-то действительно намаялся.
        Нами затаил дыхание в ожидании того, что сейчас са-турат вызовет дежурившего за дверью охранника и велит ему снять с задержанного наручники. Потом его проведут по длинному коридору до дежурного отделения. Там ему вернут одежду и документы. Он скинет наконец с себя тяжелую тюремную робу, переоденется в цивильную одежду и отправится домой. В бумажнике у него было рабунов тридцать, так что можно будет доехать на такси. А дома горячая ванна и…
        - Сейчас тебя проводят в камеру. Принесут обед. Поешь, подумаешь обо всем как следует, а потом мы с тобой снова поговорим.
        Нами онемел от ужаса. Слова инспектора сразили его, как удар под дых. В камеру?… Снова в камеру?…
        - Я не хочу в камеру, - едва слышно пролепетал официант. - Я ни в чем не виноват… Вы ведь знаете, я никого не убивал!…
        Инспектор Ше-Чипело усмехнулся только, а инспектор Ше-Дорно стукнул по столу согнутым пальцем.
        - Мы-то знаем, - сказал он, желая успокоить Нами. - Но, как ни крути, дорогой, ты у нас единственный подозреваемый. Все свидетельские показания не в твою пользу. Поэтому отпустить тебя мы сейчас никак не можем. Хочешь поскорее попасть домой - постарайся вспомнить всех подозрительных типов, что заглядывали в кафе в малый цикл убийства. Глядишь, и отыщем кого из них. А там, может быть, и на след убийцы выйдем.
        «Глядишь», «может быть» - в словах инспектора не было той уверенности, которой жаждал сейчас Нами Ше-Риваро, которая одна только и могла хоть немного ободрить его. Нами не хотел снова возвращаться в камеру. Нами хотел домой, в ванную. Но инспекторам до этого не было никакого дела. Для них работа с подозреваемым на сегодня была закончена. К тому же он был глуп и не представлял для следствия никакого интереса. Что к этому еще можно добавить?
        - Что скажешь? - спросил инспектор Ше-Дорно у коллеги, когда они вышли за дверь.
        Официант, которому была отведена роль подозреваемого, остался в камере для допросов. Инспекторы велели дежурившему у двери охраннику отвести Нами в камеру где-нибудь через полчасика. Официант должен был как следует обдумать все, что услышал. А, как известно, ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как одиночество, жажда и руки, прикованные к ножке табурета, на котором ты сидишь.
        - Сегодня в комнате для допросов и в самом деле было душно, - ответил напарнику инспектор Ше-Чипело.
        - Да, - согласился инспектор Ше-Дорно. - Нужно было немного приоткрыть вентиляцию.
        - Не нравится мне этот Нами, - поморщился неприязненно Ше-Чипело.
        - А почему он, собственно, должен тебе нравиться? - усмехнулся Ше-Дорно.
        - Мне проще работать с человеком, к которому я испытываю какую-то симпатию, будь он даже трижды убийцей. А этот… - инспектор Ше-Чипело махнул презрительно рукой. - Не люблю идиотов.
        - В определенных ситуациях, - заметил глубокомысленно Ше-Дорно. И еще раз повторил: - В определенных. Идиот может оказаться полезнее умника.
        Ше-Чипело сделал короткий, но вполне выразительный жест рукой: кто бы стал спорить?
        - После сегодняшнего допроса, - продолжил Ше-Дорно, - этот олух Нами будет тихонько сидеть в своей камере и перебирать в памяти лица всех, кто когда-либо заходил к нему в кафе. И, кто знает, может быть, и припомнит что-нибудь дельное. Жалко только парня.
        - Жалко? - удивленно посмотрел на напарника Ше-Чипело.
        - Глупость, будь она врожденной или благоприобретенной, еще не повод для того, чтобы сажать человека в камеру. Бедняга Нами не виновен ни в чем, кроме желания содрать с клиента побольше в праздничный малый цикл. Ты бы на его месте вел себя иначе?
        - Я бы никогда не оказался на его месте, - не без гордости ответил Ше-Чипело. - Мой дед был простым са-туратом, отец - уже младшим дознавателем. Я стал инспектором отдела особо тяжких преступлений.
        - Кем же станет твой сын, когда вырастет? - Улыбка была чуть-чуть, самую малость, но все же лукавой. Инспектор уважал своего напарника, как крепкого профессионала, умеющего на допросе расколоть самого закоренелого молчуна, но все же не упускал случая порой подтрунить над ним: гордость человека, сумевшего выбраться из самых низов и занять более или менее достойное место в обществе, представлялась ему совершенно беспочвенной. - Не иначе как новым ва-цитиком?
        - Ва-цитиком, может быть, и не станет… - Ше-Чипело улыбнулся. Он всегда улыбался, когда говорил о сыне. - А уж ва-ниоха я из него непременно сделаю. Чтобы забот никаких не знал, а только сидел бы себе в Палате государственных размышлений и размышлял, размышлял, размышлял…
        Повторяя раз за разом слово «размышлял», Ше-Чипело почему-то все ниже и ниже опускал раскрытую ладонь левой руки, как будто старался вдавить что-то в пол.
        - А Нами так и останется официантом до конца своих малых циклов, - сокрушенно вздохнул Ше-Дорно. - И, кто знает, быть может, время, проведенное с нами, окажется самым ярким воспоминанием в его жизни?
        - А почему бы и нет? - усмехнулся Ше-Чипело. - Парень, можно сказать, выполняет свой гражданский долг.
        - Что ты имеешь в виду? - не понял Ше-Дорно.
        - Сидя в камере, Нами Ше-Риваро прикрывает наши с тобой задницы, дорогой, - похлопал напарника по плечу Ше-Чипело. - Сейчас, когда у нас есть подозреваемый, нам не нужно каждый малый цикл бегать с докладом к начальству, а потом литрами хлебать джаф, чтобы хоть немного прийти в себя после очередного разноса. Теперь мы по крайней мере сможем спокойно заниматься делом.
        - Дело тухлое, - с досадой цокнув языком, покачал головой Ше-Дорно. - Я с самого начала так и подумал - печенкой почувствовал! - как только мне вручили эту папку. Никаких зацепок! Ни одного свидетеля! Только изуродованные трупы, ма-ше тахонас!
        Любопытный разговор. Добавить к нему вроде бы уже нечего. И все же было бы ошибкой считать инспекторов Ше-Дорно и Ше-Чипело закоренелыми циниками, людьми без чести и совести, занявшими свои служебные места лишь в силу ужасающего по своей глупости стечения обстоятельств. Инспекторы знали свое дело. И делали его. Насколько это было возможно при сложившейся системе. А система заключалась в том, что высота служебной лестницы, на которую удавалось забраться государственному служащему, определялась в немалой степени уровнем его некомпетентности. Таким образом, если инспектор городского управления са-турата из отдела особо тяжких преступлений ясно представлял себе, что такое оперативно-разыскная работа, то уже его непосредственный начальник, состоявший в должности координатора оперативно-разыскной службы, имел о том лишь самое общее представление. Старший же куратор отдела особо тяжких преступлений, координировавший работу всех своих подчиненных, полагал, что для того, чтобы найти преступника, достаточно назначить инспектора, который станет заниматься этим делом. Если дело оказывается очень уж
запутанным, им должны заниматься двое инспекторов. Если и двое инспекторов не способны справиться с заданием, то либо обоих следует отстранить от оперативно-разыскной работы и перевести на должность патрульных са-туратов, либо нужно закрывать дело за отсутствием состава преступления.
        Столкнувшись с такой ситуацией, старший куратор обычно полагался на волю случая. Нет, конечно, он не подбрасывал монетку, с тем чтобы определить дальнейшую судьбу незадачливых инспекторов. Решающим для него неизменно оказывалось состояние желудка в тот момент, когда проштрафившиеся инспекторы являлись к нему на ковер. Тут нужно сказать, что желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений нередко выделывал пристраннейшие кунштюки: только что спокойный и тихий, точно уснувшее дитя в люльке, он мог вдруг зарычать, подобно дикому зверю, или расстроиться неожиданно, настолько, что куратору часа три кряду приходилось сидеть в уборной, которую он специально для таких случаев оборудовал новенькой стереосистемой. Итак, если желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений не проявлял никаких признаков гнева, не справившиеся с заданием инспекторы отделывались легкой выволочкой. В противном же случае инспекторам оставалось только идти чистить пылившиеся в шкафах мундиры патрульных.
        Дело об убийствах, получившее в отделе название «Язык в бумажнике», переходило уже к пятой паре инспекторов. А все их предшественники несли патрульную службу на улицах Ду-Морка. И, сказать по совести, не было в том их вины: замены происходили настолько быстро, что, не успев еще ничего толком предпринять, инспекторы уже оказывались в кабинете старшего куратора отдела, азартно стучавшего по столу кулаком и гневно таращившего глаза. В его представлении хороший нагоняй был самым действенным способом заставить подчиненных работать как следует.
        Инспекторам Ше-Дорно и Ше-Чипело повезло больше, чем их коллегам, - последнее убийство дало небольшую зацепку. Преступник, до этого действовавший на удивление аккуратно, не оставлявший на месте преступления никаких следов, на этот раз допустил оплошность. Совсем незначительную, но, воспользовавшись ею, можно было надеяться выйти на след убийцы. Однако для этого требовалось время. А времени-то как раз у них и не было. Не имея желания вникать в то, чем занимались инспекторы, старший куратор отдела требовал от них одного - немедленных результатов. Именно поэтому инспекторы были уверены, что несчастный Нами Ше-Риваро вкупе со всеми теми глупостями, что он сумел натворить и успел наговорить, был ниспослан им небесами - лучшего исполнителя на временную роль главного подозреваемого трудно было придумать. Теперь старший куратор, будучи уверен в том, что маньяк-убийца пойман и сидит за решеткой, наконец-то успокоится. То, что для проведения полного следствия по делу и соответствующего оформления всех материалов требуется время, это старший куратор все же понимал. К тому же ему будет чем заняться - не
так-то просто найти на парадном мундире место для очередной правительственной награды.
        Тем временем инспекторы, уже успевшие вычислить, что убийства совершаются с периодичностью в один средний цикл и два малых, надеялись отыскать истинного убийцу. Зацепка у них была слабенькая, тоненькая, как петелька на нитке шерстяного червячка, и все же это было лучше чем ничего. На воротнике жертвы последнего убийства был обнаружен небольшой кусочек фольги. Экспертиза установила, что это фольга от упаковки ун-акса. Более того, на ней сохранился фрагмент номера партии лекарства. Поскольку сам убитый не страдал синдромом Ше-Варко и среди его знакомых и родственников также не удалось выявить больных, можно было предположить, что кусочек фольги был случайно обронен убийцей. К примеру, он мог выпасть из кармана преступника в тот момент, когда тот доставал нож. Конечно, нельзя было исключать возможность того, что хитроумный убийца нарочно подбросил на место преступления обрывок фольги, дабы направить следствие по ложному следу. В любом случае нужно было проследить путь, который проделала данная партия ун-акса, и поговорить с барыгами, сбывавшими лекарство на улицах. След мог вывести на убийцу, но мог
и в темноту непроглядную завести. Все так. Да вот только не было у инспекторов иного направления для поиска.
        Глава 10
        Кто говорит со мной?
        Ше-Кентаро настороженно прислушивался к звукам Ночи. Ону было не страшно, а интересно: что это? Чьи голоса раздаются в Ночи? Хази как будто ничего и не слышал - шел вдоль ангара, шаря по стене лучом фонаря. Или привык он уже к этим звукам?
        Сначала они вышли к большим подъемным воротам. Затем отыскали дверь без ручки. Барыга толкнул дверь, которая, как и следовало ожидать, оказалась запертой. Тогда Слизень повернулся к двери спиной и трижды ударил в нее каблуком. Носком бить не стал - пожалел ботинки. При звуках ударов, гулким эхом прокатившихся по земле безмолвия, Ше-Кентаро невольно поежился и втянул голову в плечи - ему почудилось, что произведенный Хази шум разнесся на многие километры вокруг и сейчас кто-нибудь непременно явится, чтобы разобраться с тем, что тут происходит. Но незваные гости не объявились, и даже шума мотора не послышалось вдали, с той стороны, где Хази съехал с дороги. А вот дверь ангара распахнулась. Причем так неожиданно, что Ше-Кентаро поначалу испугался, что ослеп. Когда Ону вновь обрел способность видеть, оказалось, что свет, лившийся из открытой двери, не такой яркий, каким он представился вначале, а скорее даже тусклый, мерцающий, со странным желтовато-оранжевым оттенком.
        - Здравствуйте, - отчетливо и ясно произнес человек, открывший дверь.
        Невысокого роста, худощавый, с узкими плечами, он стоял, плотно прижав опущенные руки к туловищу, и казалось, весь, от кончиков носков до крошечного вздернутого носика, тянулся вверх, как будто желая стать повыше ростом. Одет он был в узкие бледно-голубые брюки и белую рубашку со стоячим воротничком, застегнутым на три пуговички. Барыгу он, похоже, знал в лицо, а вот на Ше-Кентаро посмотрел внимательно, а может быть, и недоверчиво. Слизень верно истолковал этот взгляд.
        - Он со мной, - произнес Хази уверенно. - Си-ноор должен был предупредить тебя, что я приеду не один.
        - Си-ноор предупредил меня, - по-прежнему глядя только на Ше-Кентаро, произнес невысокий привратник. - Но я вижу перед собой ловца.
        Ше-Кентаро от неожиданности едва рот не раскрыл: откуда этот коротышка знал, чем он занимается? Пытаясь найти разумное объяснение удивительной осведомленности странного незнакомца, Ону принялся быстренько соображать, не встречались ли они где прежде? Память на лица у Ше-Кентаро была неплохая, поэтому он сразу отмел вариант, в соответствии с которым коротышка мог служить в одном из секторных управлений са-турата, куда он доставлял варков. Также не было его и среди специалистов из службы дезинфекции, с которыми приходилось иметь дело ловцу. И уж точно он не был его соседом. Тогда кто же он? Родственник одного из варков, которого Ону когда-то забрал? Нет, определенно, Ше-Кентаро непременно запомнил бы это узкое лицо со вздернутым носиком и маленькими близко посаженными глазами.
        А вот Хази слова привратника не удивили ничуть.
        - И что с того? - приподняв фонарь, Слизень направил свет в лицо стоявшему перед ним коротышке. - Если об этом знаешь ты, то си-ноору это и подавно известно.
        И нажал кнопку - погасил фонарь.
        После недолгого колебания коротышка сделал шаг в сторону, предлагая гостям войти, а когда они переступили порог, проворно захлопнул дверь и включил кодовый замок.
        Никогда еще Ше-Кентаро не доводилось видеть помещение, хоть на четверть такое же странное, как то, в котором он оказался. Когда-то это действительно был ангар: металлические стены без окон, высокая - по центру будет метров шесть - крыша без потолочного настила, тарелкообразные рефлекторы с ввинченными в них лампами, свисающие на длинных шнурах, под ногами щитовой настил с раскатанным поверх него синтетическим покрытием. По стенам развешаны длинные вертикальные полотнища бирюзового или пронзительно-голубого цвета с золотом, вышитые непонятными Ше-Кентаро символами, меж рефлекторов колыхались ленты с крошечными колокольцами на концах, при малейшем колебании воздуха издававшими переливчато-серебристые звуки, и повсюду, где только есть место, понатыканы дымящиеся палочки благовоний.
        В центре помещения стояло в ряд несколько длинных столов. На одном из них высились стопки пластиковых тарелок, рядом с ними - большие четырехгранные бутыли с водой и одноразовые стаканчики. За другими сидели люди и что-то сосредоточенно писали. А может быть, рисовали? Как бы там ни было, ни один из них не поднял головы, чтобы взглянуть на гостей. Ше-Кентаро почему-то сразу понял, что это был не результат строгой дисциплины, а следствие глубокой сосредоточенности людей на том, чем они занимались. На соседнем столе - три компьютерных терминала. Все три свободны, мониторы не включены. В дальнем конце помещения находился круглый открытый очаг. Судя по голубоватому отсвету горевшего в нем огня, топливом служил брикетированный серый торф, который добывали в Та-Нухской области и изредка, исключительно по спецзаказу и только после предварительной оплаты, привозили в Ду-Морк. Вокруг очага сидели неподвижно человек двенадцать, с головой укрытые широкими голубыми платками, только лица видны. Сосредоточенные взгляды устремлены в огонь. Справа - перегородка высотой в два с небольшим метра, фанерная дверь с
белой пластиковой ручкой. Видимость одна - вроде как отдельное помещение, а на самом деле больше всего похоже на ширму с дверцей. И - умиротворенность. Полная, абсолютная, невозможная более нигде, ни в одном другом месте.
        Ше-Кентаро не мог объяснить, как, какими органами чувств воспринимал он тот удивительный покой, что заполнял помещение храма общины просветленных, но не почувствовать его было невозможно. Удивительно - смешно и одновременно грустно - было то, что поначалу покой воспринимался, как некий дискомфорт, как состояние, к которому не привыкла душа, и требовалось даже некоторое усилие, чтобы понять, а может быть, убедить себя в том, что именно это и есть не патология, а норма, которую все давно уже перестали таковой считать.
        - Ну как? - осторожно тронул его за локоть Хази.
        Судя по взгляду, барыга понимал, что сейчас чувствует Ше-Кентаро, - сам когда-то через такое прошел.
        - В чем фокус? - попытался изобразить улыбку Ше-Кентаро. - Какой-то дурман подмешан в благовония?
        - Дурман у тебя в голове, - не очень-то дружелюбно покосился на Ше-Кентаро встретивший гостей член общины.
        Ону благоразумно проигнорировал ничем не обоснованное заявление человека, даже имени которого он не знал.
        - Все, - легонько хлопнул общинника по плечу Хази. - Спасибо за теплый прием, с остальным мы сами разберемся.
        Видно, привратнику уже приходилось иметь дело с барыгой и ведомо ему было, что переговорить Слизня все равно не удастся. И все же общинник решил оставить последнее слово за собой.
        - Вам туда, - указал он на дверь в фанерной перегородке.
        - Спасибо, уважаемый, - не скрывая сарказма, поблагодарил Хази.
        Общинник еще раз покосился на Ше-Кентаро, как будто подозревал, что у него под курткой журналы с порнографией спрятаны, с шумом втянул через нос насыщенный благовониями воздух и не спеша, чинно удалился за перегородку.
        - Что скажешь? - лукаво улыбаясь, спросил Слизень.
        Ону только плечами пожал. А что он мог сказать? То, что, несмотря на явную недоброжелательность, с которой его встретили в храме общины просветленных, он чувствовал себя здесь легко и спокойно, как нигде и никогда? То, что только сейчас, буквально за один миг, он понял многое из того, чего не мог понять всю свою жизнь? К примеру, то, что жизнь сама по себе прекрасна и удивительна и только люди превращают ее в долгий, а порой и нет - это уж кому как повезет, - но все равно изнурительный путь, наполненный лишениями и страданиями да к тому же еще и ведущий в никуда? Зачем? Хази и без того это знал. Нет, это не имело ничего общего с так называемым просветлением: получая удовольствие, Ше-Кентаро тем не менее ни на секунду не забывал, что это всего лишь иллюзия счастья, а по сути комок наркотических грез. Что ж, иногда совсем неплохо бывает забыть о реальности. Но только ненадолго. Иначе реальность отомстит. Жестоко отомстит!
        - Ты когда-нибудь пробовал куйсу?
        Ше-Кентаро едва не вздрогнул - не испуганный, а удивленный тем, насколько точно угадал его мысли человек со стороны. Неужели он настолько предсказуем? Но ответил он без запинки:
        - Я похож на наркомана?
        - Сейчас - да, - усмехнулся Хази.
        - А!… - вяло махнул рукой Ше-Кентаро, хотя и сам не знал, что хотел этим сказать.
        - Главное - не тушуйся, - заговорщицки подмигнул Хази. - Здесь со всеми так.
        - Как? - подозрительно прищурился Ону.
        - Попервоначалу чувствуешь себя, будто под легким кайфом. Верно?
        - А потом?
        - Потом начинаешь понимать. - Хази щелкнул пальцами перед носом Ше-Кентаро на манер врача, проверяющего нервные реакции пациента.
        - Так, значит. - Ше-Кентаро посмотрел наверх, где тихонько перезванивались подвешенные на длинных лентах колокольцы. - А по-моему, так все это фигня… На театр похоже.
        - Ладно, - не стал спорить Хази. - Идем, неудобно заставлять си-ноора ждать.
        Ше-Кентаро с сомнением посмотрел на выкрашенную белой краской дверь.
        - Откуда тот, что нам дверь открыл, узнал, что я ловец?
        Дверь распахнулась.
        - У тебя это на лбу написано, - ответил на вопрос Ше-Кентаро человек, возникший в дверном проеме.
        Был он среднего роста, чуть полноват и немного сутул. Гладко выбритое лицо, зачесанные назад темно-русые волосы, глубокие залысины на висках - внешность человека можно было бы назвать вполне заурядной, если бы не большие темно-карие глаза, хитро и весело поглядывающие из-под густых кустистых бровей. Взгляд внимательный, изучающий, но очень спокойный, можно даже сказать, добрый. Навскидку человеку можно было дать сорок пять больших циклов, может быть, чуть больше. На нем были мятые синие брюки - Ше-Кентаро тоже любил такой фасон за то, что даже после стирки брюки не требовалось гладить, - и светло-розовый медицинский халат, надетый прямо на голое тело. Из нагрудного кармана торчали блокнот и несколько авторучек, карманы по бокам тоже чем-то набиты. На ногах зеленые пластиковые шлепанцы с петельками, в которые нужно продевать большие пальцы.
        - Ну вот и познакомились, - улыбнулся несколько натянуто Слизень и сделал широкий жест обеими руками одновременно, как будто предлагая Ше-Кентаро и незнакомцу в халате подойти друг к другу и пожать руки.
        Человек в халате первым сделал шаг навстречу Ше-Кентаро.
        - Насчет надписи на лбу - это, как вы понимаете, образное выражение. - Он протянул руку, и Ше-Кентаро почти автоматически пожал ее. - Тем не менее любая профессия накладывает отпечаток как на внешний облик человека, так и на его манеру разговаривать, особенности поведения, умение одеваться. - Он провел рукой сверху вниз вдоль своего туловища, как будто его костюм служил идеальным образцом для подражания. - При небольшом навыке и некоторых способностях, разумеется, все это нетрудно заметить. Что уж говорить о такой профессии, как твоя, уважаемый…
        - Ше-Кентаро, - представился ловец. - Ону Ше-Кентаро.
        - Рад. - Человек в халате поймал руку Ше-Кентаро и еще раз как следует тряхнул ее. - А я - си-ноор. Имя у меня, разумеется, есть, - улыбнулся глава общины просветленных, - но лучше, если ты будешь называть меня просто си-ноор.
        - Хорошо, - согласился Ше-Кентаро. - Допустим, привратник по моему виду догадался, что я ловец. А как ты узнал, о чем мы тут разговаривали?
        - Элементарно, друг мой, - улыбнулся си-ноор. Обхватив Ше-Кентаро за плечи, он мягко, но при этом весьма настойчиво повлек его в сторону открытой двери. - Если ты внимательно присмотришься, то непременно заметишь, что потолки в помещении высокие, следовательно, акустика хорошая. А если бы ты еще и внимательно прислушался, то обязательно обратил бы внимание на то, что, кроме нас, в храме никто не разговаривает.
        Слизень шел чуть позади си-ноора и Ше-Кентаро и тихонько так про себя посмеивался. В свое время его так же, как Ону сейчас, несказанно удивило кажущееся непреодолимым противоречие между неподражаемо заурядным, совсем уж каким-то простецким внешним видом си-ноора и его мощным интеллектом, сумевшим поставить себе на службу не только неформальную логику, но и блестящую интуицию.
        Следуя за си-ноором, Ше-Кентаро вошел в небольшую комнатку, заставленную мебелью так, что пробираться приходилось боком. Си-ноор ловко проскользнул между обтянутым искусственной кожей диваном, кадкой с тропическим деревом вах, которые одно время считалось модным держать дома, и невысокой тумбочкой, на которой двумя неровными стопками возвышались книги, большие и маленькие, в твердом переплете и в бумажной обложке, - скользнув взглядом по корешкам, Ше-Кентаро приметил две книжки недавно вошедшего в моду детективщика, - и уселся за старомодный двухтумбовый стол. Что было навалено на столе, перечислять не имеет смысла, достаточно сказать, что на какое-то время гости потеряли хозяина из виду, до тех пор пока, ловко работая обеими руками, он не расчистил крохотное оконце перед собой.
        - Присаживайтесь, - си-ноор пальцем указал на диван. - В ногах, как говорится, правды нет. Хотя, на мой взгляд, данное высказывание лишено какого бы то ни было смысла - так, просто набор слов, служащий ленивому оправданием: мол, не я сам хочу присесть, а обстоятельства того требуют.
        После такого приглашения у Ше-Кентаро появились серьезные сомнения, стоит ли его принимать. Слизень же не стал искать в длинной тираде си-ноора иного смысла, кроме как предложения присаживаться. Он тут же хлопнулся на диван, вольготно откинулся на спинку и положил ногу на ногу. Ону осторожно присел рядом с ним на краешек и, как прилежный ученик, сложил руки на коленях.
        Си-ноор вытянул руки, положил их на стол и старательно переплел меж собой пальцы.
        - Ну, что скажете, уважаемые?
        Ше-Кентаро озадаченно хмыкнул: из того, что он слышал от Слизня, следовало, что как раз си-ноор должен сообщить им нечто чрезвычайно интересное. А барыга даже бровью не повел, ему-то манера общения си-ноора была давно знакома.
        - Произошло еще одно убийство, - сказал Хази.
        - Да, я знаю, - скорбно склонил голову си-ноор. - И я почти уверен, что оно не последнее.
        - Кто бы сомневался, - криво усмехнулся Слизень.
        - А надо бы! - вскинул голову си-ноор. - Именно покорность и молчаливое согласие, - пусть не одобрение, а всего лишь согласие, - с тем, что происходит вокруг, как раз и порождают моральных уродов и выродков, ищущих самоутверждения за счет чужих страданий!
        Хази молча повел левой рукой в сторону и немного вверх - жест, весьма красноречивый: мол, я-то с тобой целиком и полностью согласен, да закавыка в том, что от нас двоих ничего не зависит, можно, конечно, наплевать на элементарный здравый смысл и взвалить на себя героическую миссию по изменению мира к лучшему, можно, кто бы спорил, беда лишь в том, что надорвешься быстро, а мир даже и не почешется, вот и получается, что та же живица для мира значит несравнимо больше, нежели два безвестных героя, павших в неравной битве со вселенской глупостью и косностью. Уф!… - на лице Хази появилось такое выражение, будто он и в самом деле произнес все это вслух, от начала до конца, ни разу не сбившись и не потеряв ход мысли.
        - А ты это понимаешь? - Си-ноор посмотрел на Ше-Кентаро.
        - Да, - не очень уверенно кивнул Ону.
        В принципе, он понимал, о чем шла речь, и даже был согласен с замечанием си-ноора по поводу вырожденцев, но поддерживать главу общины просветленных сразу по всему спектру вопросов он пока не решался. В самом деле, нельзя же вот так, прямо в лоб спрашивать человека: на чьей ты стороне? - когда ему, может быть, вообще ни до кого нет дела! Но в таком случае получается, что он-то как раз и есть тот самый моральный урод, с которыми си-ноор предлагал бороться. Бороться или же просто не принимать их в расчет, предоставив возможность самим вымереть?… Нет, однако, такие сами по себе не вымрут. А значит… Значит, что-то с ними нужно делать?… Ше-Кентаро и сам поражался тому, сколько мыслей бродило у него в голове - и ведь не глупые по большей части мысли! Прежде, между прочим, подобного не отмечалось. Не иначе как дурь от благовонных палочек лишние извилины в мозгу проела.
        - Да брось ты думать об этом, - поморщился, глядя на Ше-Кентаро си-ноор.
        - Как? - удивленно глянул на него Ону.
        - А вот так, - приподнял от стола и слегка развел руки в стороны си-ноор. - Запросто. Не думай - и все.
        Ше-Кентаро перевел недоумевающий взгляд на Слизня.
        - А я здесь при чем? - усмехнувшись, дернул плечом барыга.
        - О чем ты? - спросил у си-ноора Ону.
        - О том, что ты зациклился на мысли, будто тебя здесь решили одурманить. - Глава общины просветленных выдернул из кармашка на груди карандаш, проверил пальцем, остро ли он заточен, и снова ткнул на место. - Нельзя замыкаться в негативе, - сказал он, обращаясь персонально к сидевшему напротив него ловцу.
        Ше-Кентаро хотел было недоуменно руками развести, но вспомнил, что в последнее время все только этим и занимаются, и, не придумав ничего лучшего, решил вовсе отказаться от жестикуляции.
        - Ты что, мысли читаешь, уважаемый? - спросил он у си-ноора так, чтобы по интонации голоса стало ясно, что всерьез он такую возможность, конечно же, не рассматривает.
        - Нет. - Си-ноор даже не улыбнулся. - Но что еще может подумать человек, впервые оказавшийся в храме общины просветленных?
        Сказал и резко взмахнул кончиками пальцев, как будто капельки воды стряхнул.
        - Ага. - Ше-Кентаро поднял руку и коснулся указательным пальцем подбородка - для того, чтобы внешний вид соответствовал глубине сделанного замечания.
        - Ты ему ничего не объяснял? - спросил си-ноор у Слизня.
        Барыга сделал отрицательный жест рукой.
        - Правильно, - одобрительно кивнул си-ноор. - Он бы все равно не поверил на слово.
        - Послушайте, - обращаясь одновременно к обоим, Ше-Кентаро поднял обе руки. - Я приехал сюда, поскольку мне обещали рассказать нечто новое о маньяке, что режет людей в Ду-Морке.
        - Ошибочка, - заметил Слизень. - Об этом я тебе в пути сказал. Ты согласился поехать со мной, не зная, куда и зачем мы направляемся.
        - Пусть так, - не стал спорить Ше-Кентаро, хотя ему казалось, что он с самого начала знал о цели поездки. - Но теперь я хочу услышать об убийстве.
        - Помнится, вначале ты вообще не хотел заниматься этим делом, - снова поддел Ону Слизень.
        Ше-Кентаро смутился.
        - Ну, раз уж все равно приехали…
        - А с головой у тебя уже все в порядке? - несмотря на то что си-ноор задал вопрос с чрезвычайно серьезным видом, Ону показалось, что глава общины смеется над ним.
        - Ты хочешь убедить меня в том, что вы здесь не используете никаких препаратов, воздействующих на психику? - с вызовом посмотрел он на си-ноора.
        - Совершенно верно, - улыбнулся си-ноор.
        - О, Нункус! - Ше-Кентаро обеими руками провел по волосам от лба к затылку. - Да я чувствую, как у меня мозги чешутся, будто в них черви завелись!
        - Это хорошо, - по-прежнему спокойно произнес си-ноор. - Это значит, процесс пошел.
        - Ма-ше тахонас! - едва не сорвался со своего места Ше-Кентаро. Слизень удержал его. - Какой еще процесс?
        - Процесс просветления. - Си-ноор даже с места не двинулся, сидит, как и сидел, будто ничего не происходит.
        - Слушай, я не член твоей общины! - Ше-Кентаро протестующе взмахнул рукой, едва не сбросив при этом со стола с десяток разноцветных картонных коробочек, стоявших одна на другой.
        - Да не кипятись ты, - осадил его Хази. - А ты тоже хорош, - с укоризной посмотрел он на си-ноора. - Просветление! Осознание! Подождать не можешь?
        Си-ноор недовольно поджал губы и головой качнул - не с обидой и не с досадой даже, а просто так, для порядка.
        - Я ухожу, - решительно заявил Ше-Кентаро.
        Но с места не двинулся. Потому что на самом деле уходить ему не хотелось. Да и некуда было идти, не топать же, в самом деле, по заброшенной дороге до города. Ночь за порогом храма. Опять же призраки, которых давно не было видно, а это значило, что объявиться они могли в любой момент.
        - А вот сейчас он о призраках подумал, - радостно сообщил си-ноор. - Ведь так? - кивнул он Ше-Кентаро. - Угадал?
        - Я тоже так смогу после просветления? - угрюмо поинтересовался Ону.
        - Ага, сможешь, - саркастически скривил губы Хази. - А еще будешь по водной глади ходить, аки посуху, и джаф в бальке обращать. Только сначала нужно просветления достичь.
        - Так процесс же, - Ше-Кентаро быстро перевел взгляд с барыги на си-ноора, - уже пошел?
        - Пошел, пошел, - с доброй, отеческой улыбкой заверил его си-ноор. - Только путь к просветлению очень долгий, и очень немногие при жизни успевают пройти его до конца. Кроме того, процесс не идет сам по себе, он требует постоянных внутренних усилий человека, решившего достичь просветления.
        Лицо у Ше-Кентаро вытянулось, как будто его обманули.
        - Значит, ширяться нужно постоянно, - сделал вполне закономерный, как ему казалось, вывод Ону.
        - Да сколько же раз тебе повторять! - взмахнув рукой, си-ноор звучно ударил ладонью по столу. - Наркотики здесь ни при чем. Просто твой мозг, - сложенными в щепоть пальцами си-ноор ткнул себя в лоб, - начал работать в непривычном для тебя режиме!
        Глядя со стороны, можно было подумать, что глава общины просветленных утратил внезапно всю свою выдержку и самообладание, но на самом деле это был всего лишь точно рассчитанный ход, нацеленный на то, чтобы пробить наконец брешь в системе психологической защиты, что, сам о том не ведая, старательно выстраивал вокруг себя Ше-Кентаро. После непродолжительной паузы, в течение которой он и Ше-Кентаро смотрели друг другу в глаза, си-ноор снова заговорил спокойно и размеренно:
        - Все дело в самом храме. Здесь нет ничего лишнего, все, что ты видишь, слышишь, обоняешь, создает определенную атмосферу и тем самым перестраивает твое сознание. Грубый пример: когда ты заходишь в помещение, наполненное жутким зловонием, ты непроизвольно морщишься, но не только, - настроение портится, мысли становятся мрачными. Вряд ли в такой атмосфере ты сможешь думать о чем-то прекрасном, скорее уж наоборот. В храме происходит то же самое, но только на более тонком и одновременно более высоком уровне. Каждый символ, попавшийся тебе на глаза, его цветовая гамма, каждый звук, что улавливает твой слух, запахи благовоний - все это не случайно. Каждая деталь убранства храма тщательно продумана, с тем чтобы оказывать определенное воздействие на сознание находящихся в нем людей. Но воздействие это не подавляет воли человека, не программирует его, а всего лишь помогает расслабиться, раскрепоститься, почувствовать себя свободным, а в конечном итоге заглянуть в собственную душу, с тем чтобы понять, ищет ли он путь просветления и готов ли по нему пойти.
        Си-ноор шевельнул бровями и развел в разные стороны руки с открытыми ладонями: вот и все!
        - Что-то я не почувствовал особой любви, общаясь с вашим храмовым привратником, - заметил как бы между прочим Ше-Кентаро.
        Предложенное си-ноором объяснение вполне устраивало Ону. Да, интересно. Да, необычно. Да, немного загадочно. Но нужно же было что-то сказать, не рассыпавшись при этом в восторгах.
        - Все мы люди, - улыбнулся - смущенно? - си-ноор. - Страх в сочетании с презрением - так можно определить отношение к ловцам даже тех, кто никогда не сталкивался с ними. Ловцы, постоянно имеющие дело со смертью, в представлении большинства людей превращаются в ее вестников или слуг. Когда в Кен-Ове свирепствовала эпидемия черной сыпи, проклятиями осыпали тех, кто занимался сбором и захоронением трупов умерших от страшной болезни. Они зарабатывают деньги на наших смертях, шептали у них за спинами, наше горе оборачивается для них звонкой монетой. С подобными предубеждениями бороться очень непросто, потому что люди чаще всего неосознанно стремятся персонифицировать свой страх перед тем, чему не могут дать объяснения. В настоящее время люди испытывают иррациональный страх перед больными с синдромом Ше-Варко, хотя всем и каждому известно, что заразиться можно только от варка, находящегося на последней стадии заболевания.
        - Откуда же тогда столько больных? - спросил Ше-Кентаро.
        - Ночь, - си-ноор обратил взор к потолку и поднятой рукой очертил над головой полусферу, как будто видел над собой звездное небо. - Вот подлинная причина болезни. Человек не приспособлен к жизни во тьме. На протяжении долгой Ночи проявляется целый ряд негативных факторов, под воздействием которых в организме происходят серьезные изменения. У одних идет вразнос иммунная система, у других отмечаются сбои в биохимической системе обмена веществ, у третьих - изменения на клеточном уровне. Случай, когда происходит одновременно и первое, и второе, и третье, называется синдромом Ше-Варко. А саму болезнь, приводящую к гибели человека, вызывает микроорганизм, прежде совершенно безвредный.
        - Говоря иными словами, даже лопнувший варк не представляет опасности для человека, не страдающего синдромом Ше-Варко?
        - Совершенно верно, - подтвердил догадку ловца си-ноор. - Но, принимая во внимание то, что для выявления синдрома Ше-Варко на ранних стадиях развития заболевания необходимо пройти ряд сложных и, что самое главное, весьма дорогостоящих процедур биохимического и иммунологического тестирования, осторожность в общении с варками проявлять все же стоит. Если ты не прошел тестирования, то не можешь быть уверен, что не подцепишь от больного заразу. Именно поэтому в сознании подавляющего большинства людей синдром Ше-Варко и смертельная болезнь, развивающаяся на его основе, слились в одно - болезнь Ше-Варко.
        - Надо же. - Ше-Кентаро в растерянности провел ладонью по щеке и посмотрел на Хази. - Ты об этом знал?
        - Знал, конечно. - Выражение лица Слизня сделалось таким, будто он никак не ожидал подобного вопроса. - Теперь и ты знаешь. И что с того?
        - Откуда ты все это знаешь? - обратился Ону к си-ноору. - Ясновидение?
        - Ну что ты несешь? - недовольно поморщился си-ноор. - Я разве что-то говорил о ясновидении? Там, - указал он на фанерную стену у себя за спиной, - у нас оборудована неплохая лаборатория, в которой работают далеко не любители.
        - Вам удалось то, что не смогли сделать ученые в государственных институтах? - Недоверие оказалось разбавлено желчью.
        Но в ответ Ше-Кентаро получил еще большую порцию сарказма.
        - Мы повторили то, что, полагаю, давно уже сделано. - Си-ноор одновременно щелкнул пальцами обеих рук, после чего слегка развел их в стороны - вот так! - В каждом научном институте имеется штатная должность так называемого инспектора-наблюдателя от службы са-туратов, в задачу которого входит обеспечение режима секретности.
        - Тоже мне новость! - насмешливо фыркнул Ше-Кентаро. - Какую угрозу национальной безопасности может представлять информация об истинной причине заболевания?
        Си-ноор резко откинулся на спинку стула, в сердцах хлопнул себя ладонями по коленкам и в полнейшем недоумении посмотрел на Ше-Кентаро, как будто не мог понять, валяет ли Ону дурака или же на самом деле настолько глуп, как кажется?
        - Ты что, не понимаешь, в какой стране живешь?
        - В единственной и неповторимой, - усмехнулся Хази.
        - Конечно, - быстро - насмешливо? - глянул на него си-ноор. - Другой-то все равно нет. В Кен-Ове, - взгляд си-ноора вновь был обращен на Ше-Кентаро, - традиционно секретят любую информацию, которая в той или иной степени затрагивает так называемые государственные интересы. Ну, представь, если прямо сейчас объявят во всеуслышание, что практически каждый гражданин может считать себя потенциальным варком.
        Ше-Кентаро прикусил губу и ничего не сказал, только головой качнул.
        - Вот именно, - кивнул си-ноор, как будто услышал именно то, что ожидал. - Проще информацию засекретить, чем ломать себе голову над тем, во что все это может вылиться и как потом с этим бороться. Кроме того, - си-ноор сделал многозначительную паузу и поднял указательный палец, - не следует забывать и о том, что мы живем в новое время, когда реальная власть принадлежит тому, кто обладает информацией, которой нет у других. К примеру, ту же информацию о истинных причинах заболевания Ше-Варко можно неплохо использовать в предвыборной борьбе. - Си-ноор улыбнулся, как будто сказал нечто весьма остроумное, и снова щелкнул пальцами, на этот раз только левой руки. - Проблема лишь в том, что выборы давно уже превратились в фикцию.
        - В шоу уродов, - уточнил с мрачным видом Слизень.
        И - тишина.
        Хази сидел, сложив руки на груди и пристально глядя на носок своего левого ботинка - чистый, ни единого пятнышка. Ше-Кентаро задумчиво изучал взглядом предметы, разбросанные по столу главы общины просветленных. Все как положено: авторучки, маркеры, скрепки, сломанные и погнутые, обрывки разноцветных бумажек, на которых записано что-то совершенно неразборчивым почерком, пачка сшитых вместе потрепанных листов, и вдруг, совершенно неожиданно, в самом углу взгляд натыкается на тюбик зубной пасты и губную помаду.
        - Помада не моя, - счел нужным объяснить си-ноор. - Кто-то оставил.
        Хази усмехнулся, хотя и глядел при этом на носок ботинка.
        Си-ноор заерзал на стуле.
        - Это совсем не то, что ты подумал!
        - Я и не думал ни о чем таком, - пожал плечами Слизень.
        - Зато усмехнулся скабрезно!
        - Не усмехался я вовсе.
        - Тогда как же это называется?
        - Что? - не понял Хази.
        - То выражение, что сейчас у тебя на лице!
        В поисках справедливости Слизень обратил свой взгляд на Ше-Кентаро.
        - Разве я усмехаюсь?
        Ону поднял руки и закатил глаза.
        - Слушайте! - он провел ладонями, словно резал ими воздух, как маргарин. - Вам что, больше поговорить не о чем? Напомни мне, Хази, чего ради мы сюда приехали?
        Слизень поднес палец к нижней губе, как будто и вправду запамятовал, зачем они сюда явились. Но через секунду он все уже вспомнил:
        - Мы хотели поговорить об убийствах.
        - Ну, собственно, мы с этого и начали, - улыбнулся си-ноор и с видом преподавателя, готового принимать экзамены, сложил руки на столе. - Итак?…
        Манера общения главы общины просветленных со стороны и в самом деле могла показаться странной. Но это была не поза, не игра со слушателем и уж точно не проявление неких отклонений. Для того чтобы понять его, нужно было знать жизнь си-ноора. Пусть не всю, хотя бы тот ее отрезок, что относился к периоду гонений на общину просветленных. В то время он не был не то что си-ноором, но даже рядовым членом общины. Он работал в институте медико-биологических проблем, занимал должность первого заместителя заведующего лабораторией биохимического баланса и знать не знал никаких забот и печалей, не связанных с научной проблематикой. Политикой он не интересовался. Ему очень нравилась фраза, сказанная как-то раз одним из знакомых, о том, что в мире, где существует только одно государство, не имеющее даже территориального деления, большая политика похожа на чемпионат по той-пену, в котором все команды представляют один и тот же клуб, поэтому результаты отдельных игр никак не сказываются на том, кто получит кубок в конце сезона. От религии он был страшно далек, поскольку в своей лаборатории мог свободно проделать
многое из того, что в религиозных кругах принято считать прерогативой Создателя.
        Как политическая, так и религиозная жизнь общества протекала на обочине его восприятия действительности. До тех пор, пока однажды его не вызвали в кабинет институтского инспектора-наблюдателя. Ты в курсе, что твоя жена является членом общины просветленных? Да, он знал о том, что жена время от времени посещает собрания общины. Порой она даже пыталась рассказывать ему о том, что они там обсуждают и чем занимаются. Он вежливо улыбался в ответ, но голова его была занята иными мыслями: мистика и все, что с ней связано, его не интересовали нисколько. Он вообще склонялся к мысли, что подобная дребедень может занимать только женщин по причине особого склада женского ума. Ты знаешь, что так называемая община просветленных на деле представляет собой тоталитарную секту, оказывающую тлетворное воздействие на психику и сознание граждан? Нет, он так не думал. Жена его ходила на собрания общины более двух лет, и, случись в ее психике какие-то изменения, уж он бы это непременно заметил. А известно ли тебе о диких оргиях, что происходят на собраниях общины просветленных? После этого вопроса он даже рассмеялся. Его
жена принимает участие в оргиях? Нет, это определенно невозможно! Невозможно? Ты уверен в этом? Конечно, уверен! Бред! Откровенный бред! И кому только такое могло прийти в голову?… Есть постановление Патерната культа Ше-Шеола… А ему-то что за дело до постановлений Патерната? Он не знает и знать не желает ни о каком постановлении. Он полагает, что живет в светском государстве, в котором каждый волен исповедовать тот религиозный культ, который соответствует представлениям человека о месте, что должна занимать в его жизни религия… Да, но сам ва-цитик поддержал решение Патерната культа Ше-Шеола… Ва-цитик может исповедовать любой религиозный культ - это его личное дело. А культ Ше-Шеола - о, Нункус, десять больших циклов тому назад о нем вообще не было слышно, а теперь его толкователи пытаются навязывать обществу свое мнение по любым вопросам. Может быть, назначить директором института одного из толкователей культа Ше-Шеола, который станет указывать наиболее перспективные направления развития современной науки? Вот было бы здорово!…
        Он еще много чего успел наговорить, прежде чем обратил внимание на странный взгляд инспектора. Тот давно уже пытался дать понять собеседнику, что следует быть осторожнее в высказываниях и аккуратнее выбирать выражения. В конце концов, инспектор лично не имел ничего против чудаковатого ученого, который, казалось, вообще не представляет, что происходит за стенами института. Прольется дождь из дриз, предсказанный Ше-Шеолом, - он и то не заметит! Но инспектор дорожил своим рабочим местом: куда спокойнее сидеть в научном институте, прислушиваясь, о чем болтают сотрудники, нежели заниматься квартирными кражами, угонами машин и убийствами на бытовой почве, - через криминальный отдел секторного управления са-турата он уже прошел и не имел ни малейшего желания возвращаться обратно. И, ма-ше тахонас, у него ведь тоже были жена и дети! Двое детей, которых он любил, судьба которых беспокоила его куда больше, нежели вопрос о том, что станет с первым заместителем заведующего лабораторией биохимического баланса. Поэтому, нимало не колеблясь, инспектор-наблюдатель отнес кассету с записью плановой беседы с тем
самым первым заместителем заведующего лабораторией биохимического баланса, который никак не мог взять в толк, что на любые вопросы лучше всего отвечать односложно: да, нет, не знаю, - в Инспекционную комиссию са-турата. Дальнейшее инспектора не касалось - он сделал свое дело, и больше от него ничего не зависело.
        А бывший первый заместитель заведующего лабораторией биохимического баланса долго еще не мог понять, что произошло. Почему он получил уведомление об увольнении? И трудовую карточку с отметкой о профнепригодности? И почему от него ушла жена? Разве его вина в том, что общины просветленных были распущены во исполнение одобренного ва-цитиком указа? Но именно тогда, оставшись один в пустой квартире, лежа малыми циклами на диване и тупо глядя в белый потолок, он пришел к выводу, что между людьми не должно быть никакой недоговоренности. Если ты хочешь, чтобы человек мог полностью тебе доверять, ты должен не просто с предельной откровенностью отвечать на все его вопросы, но и стараться угадать, о чем собеседник хочет, но не решается спросить. Только так, и не иначе! Полная открытость - вот что дает тебе право заглянуть в душу другому человеку. И не только право, но и возможность сделать это. Он знал, что у него это получится. Был уверен. Настолько, что даже не хотел пробовать. Зачем, если это касается только его одного. Он не мог и не хотел передавать кому-либо удивительное знание - озарение? - пришедшее
к нему в результате мысленного путешествия на край Ночи. Не к тому ее краю, за которым начинается День, а к тому, за которым простирается великое Ничто, которое так называют лишь потому, что у него нет и не может быть названия. О, это был путь в одну сторону, странствие без возврата. Да и некуда ему было возвращаться - не в пустую же квартиру, где единственная неперегоревшая лампочка тускло светила только в прихожей, где из крана на кухне на груду грязной и битой посуды постоянно капала ржавая вода, где на полу валялась упаковочная фольга от готовых завтраков «ГБ Ше-Матао», которые он в последнее время только и ел, даже не разогревая? Сколько малых циклов он вообще не ел - этого он уже не помнил. Но пить хотелось постоянно, и, для того чтобы не подниматься лишний раз с дивана, он наполнял водой две большие пластиковые бутыли и ставил их рядом, чтобы можно было рукой дотянуться.
        Сколько так продолжалось - десять малых циклов? Двадцать? Двадцать девять? Кто бы сказал, а он так точно не знал. Дальнейшее - как сквозь плотную дымовую завесу. Кто-то пришел. Сначала долго звонили в дверь. Потом принялись стучать. Он не открывал. Ему было все равно. Наверное, в конце концов дверь все же сломали, потому что в комнате появились люди. Сколько - он не знал. Но не один и не двое - больше. Он махнул им рукой и сказал: «Привет!» Может быть, даже попытался улыбнуться. Они что-то говорили ему, но он ничего не понимал. Тогда его подхватили под руки и куда-то потащили. Он не сопротивлялся, ему было все равно. Он пришел в себя, опустошенный и раздавленный, но с мыслью о том, что теперь он кое-что понимает в этой жизни. И готов поделиться своим открытием с теми, кто захочет слушать. Слушатели нашлись, потому что он оказался в одной из тайных общин просветленных, среди адептов, прячущихся вдали от города, в заброшенной и всеми позабытой деревне. Его привезли сюда члены общины, которых попросила об этом жена. Она тоже была здесь. Оставив дома и у общих знакомых тайные знаки, которые должны
были подсказать ему, где ее искать, она ждала, что он сам к ней приедет. Но, узнав о том, что с ним произошло, она поняла, что его надо спасать. И сделала для этого все, что было в ее силах. Трое, что были посланы за ним, всего лишь доставили по месту назначения тело. Она же смогла совершить почти невозможное - заставила вернуться назад его душу, уже познавшую великое Ничто. И это было единственным, о чем он рассказал только ей: то, что смерть - это просто смерть и после нее нет ничего. Вообще ничего. Поэтому о великом Ничто нельзя рассказать словами - описанное Ничто уже не есть Ничто. Впрочем, это было сказано еще задолго до него, он всего лишь убедился в справедливости умозрительного вывода, сделанного древним мудрецом.
        - Почему тебя интересуют убийства? - спросил у Ше-Кентаро си-ноор. - Почему это интересует его, - он взглядом указал на Хази, - я знаю. Что ищешь ты, ловец?
        И зачем он только назвал его ловцом? Чтобы подчеркнуть, что понимает Ше-Кентаро лучше других, а потому и не воспринимает его в отрыве от той работы, которой он занимается?
        - Я хочу узнать истину.
        - Сильный ход! Но ответ неправильный.
        - Почему?
        - Потому что истину хотят знать все. Ну или почти все. А меня интересуют твои личные мотивы.
        - Ты, главное, не напрягайся, Ону, - по-дружески посоветовал Хази. - Наверняка ответ лежит где-то на поверхности.
        Ше-Кентаро в раздумье поднял руку, нарисовал кистью полуокружность, посмотрел на кончики пальцев, пошевелил ими.
        - Ну так что? - нетерпеливо дернул подбородком си-ноор.
        - Я думаю… - медленно, глядя на неподвижные кончики пальцев, начал Ше-Кентаро. - Мне кажется… Сам не знаю почему… - Он положил руку на колено. - Да нет же, я почти уверен в том, что, если убийцу не остановить, я стану одной из его жертв!
        Выпалив это, Ше-Кентаро сразу как-то сник. То, что он сказал, было полнейшей глупостью: никогда прежде он не представлял себя в роли жертвы, а орудующего в Ду-Морке маньяка воспринимал, как всякий нормальный человек, вполне отстраненно. То, что случилось с кем-то другим, никогда не может случиться со мной. Я никогда не попаду под машину, мне к горлу не приставят нож в темном переулке, в толпе у меня из кармана не вытянут кошелек, я не могу заболеть неизлечимой болезнью… И все же, не поднимая глаз, Ше-Кентаро негромко добавил:
        - Не знаю только, какой по счету.
        - А вот это уже похоже на правду.
        Ше-Кентаро поднял удивленный взгляд. Глава общины просветленных сидел, откинувшись на спинку стула, и с интересом наблюдал за реакцией растерянного ловца.
        - Я только сейчас об этом подумал. - Ше-Кентаро вяло улыбнулся, как будто извиняясь за невольно допущенный промах.
        - Спонтанное прозрение, - с пониманием наклонил голову си-ноор. - Такое случается с теми, кто впервые попадает в храм.
        - Ты хочешь сказать… - Ше-Кентаро был почти уверен, что ослышался. - Ты думаешь, что убийца действительно охотится за мной?
        - Откуда же я знаю? - удивленно вскинул брови си-ноор. - Ты сам мне только что об этом сказал.
        - Я ничего уже не понимаю, - честно признался Ше-Кентаро.
        - Не бери в голову. - Подмигнув Ону, Хази обратился к си-ноору: - Теперь, полагаю, мы можем перейти к делу?
        - Да, конечно, - быстро кивнул тот. - Итак, что нам известно об убийце?
        Он сделал короткую паузу, чтобы посмотреть на заинтересованных слушателей, после чего сам же ответил на вопрос:
        - Практически ничего. Он совершил семь небывалых по своей жестокости убийств и при этом умудрился не оставить никаких следов. Между жертвами на первый взгляд также нет ничего общего, кроме отрезанных и аккуратно уложенных в бумажники языков. Поскольку ни одна из жертв не была ограблена и не было обнаружено никаких признаков, указывающих на то, что преступления носят сексуальный характер, нам остается предположить, что либо в городе орудует полный псих, для которого убийства являются самоцелью, либо неизвестный нам пока преступник решает таким образом какую-то свою, также нам пока непонятную задачу. Я склонен считать, что если бы убийца был абсолютно ненормален, то его давно бы уже поймали. Сумасшедший может действовать хитро и изобретательно, но он не способен продумать преступление до мельчайших подробностей, а именно с такими, тщательно продуманными убийствами мы имеем дело. Кроме того, не стоит забывать о том, что убийца проявляет особый интерес к языкам своих жертв и совершает преступления с четкой прослеживающейся периодичностью - один средний и два малых цикла. Надо полагать, совершая каждый
раз одни и те же действия, убийца пытается передать тем, кто станет его искать, некое послание. Я бы даже не стал исключать возможность того, что преступник хочет, чтобы его поймали, но поймали именно так, как ему это нужно. Он хочет всех заставить играть по своим правилам. Таким образом, если мы разгадаем послание убийцы, то сможем понять, где его искать. - Си-ноор с видом победителя посмотрел на притихших Ше-Кентаро и Слизня. - Есть возражения?
        - Нет, - покачал головой Хази.
        - По-твоему, если некий тип убивает людей с нечеловеческой жестокостью, но оставляет при этом какие-то опознавательные знаки, это указывает на то, что он еще не окончательно спятил? - спросил Ше-Кентаро.
        - То, что с головой у нашего героя не все в порядке, это однозначно. - Си-ноор выдернул из кармана карандаш и, почти не глядя, стал что-то рисовать в лежавшем перед ним открытом блокноте. - Но это не сумасшествие в чистом виде, а временное помешательство. То есть у него есть некий пунктик, который, будучи задействован, делает его невменяемым. В остальном же он вполне нормальный человек, не хуже нас с вами ориентирующийся в окружающем мире. Но вдруг происходит что-то, на что никто даже внимания не обращает, и все! - Си-ноор щелкнул пальцами. - В мозгу у нашего убийцы происходит короткое замыкание, выводящее его разум из состояния равновесия. Не исключено, что в момент убийства он осознает себя другим человеком.
        - Он совершает убийство, а затем выступает в роли свидетеля! - резко подался вперед Слизень. - Вот почему никто ни разу не видел его на месте преступления!
        - Возможно, - согласился с таким замечанием си-ноор. - Но я хочу подойти к интересующему нас вопросу с несколько иной стороны. Давайте попробуем разобраться с периодичностью активности нашего убийцы.
        - У последней жертвы маньяка была своя версия на сей счет, - сказал Хази. - Он связывал убийства с метеорологической обстановкой. Конкретно - со смогом. По его мнению, убийства происходили в дни наибольшей плотности нависающего над городом смога.
        Си-ноор выжидающе посмотрел на Слизня и, не дождавшись продолжения, спросил:
        - Это все?
        - Ну, еще он считал, что смог порождает бесхозных призраков Ночи, которые убивают людей.
        Си-ноор усмехнулся и покачал головой.
        - Ты всерьез предлагаешь рассмотреть эту версию?
        - Я просто рассказал о том, что мне известно, - недовольно насупился Слизень.
        - Спасибо, - кивнул си-ноор. - Но давайте все же вернемся к более правдоподобным гипотезам. Убийства совершаются с периодичностью в один средний и два малых цикла. Один и два, в сумме - три. - Си-ноор наклонился и поднял с полу толстую книгу в темно-красном переплете. - То-Кабра, - показал он книгу собеседникам, - сборник сакральных текстов культа Ше-Шеола. Книга первая, глава вторая, стих третий. - Он положил книгу на стол, быстро перелистал, нашел нужную строчку и прочитал: - «Да будут прокляты лживые языки и слова, что, слетев с них, обращаются в монеты». - Прижимая прочитанную строчку пальцем, си-ноор чуть приподнял голову. Глаза его блеснули из-под густых бровей - хитро, а может быть, лукаво, как у ребенка, загадавшего всем известную загадку и тем не менее уверенного, что никто не сумеет ее разгадать. - Ну как?
        - Это о языках, засунутых в кошельки? - осторожно, боясь ошибиться, высказал предположение Хази.
        Брови си-ноора недовольно сошлись у переносицы.
        - А о чем же еще! - он еще раз ткнул пальцем в строку лежавшей перед ним книги. - По-моему, все ясно, как дневной свет!
        - Да, конечно, - поспешил согласиться Хази.
        Ше-Кентаро тоже кивнул: точно, мол, какие могут быть сомнения.
        - Рассмотрим другую комбинацию тех же цифр, - продолжил си-ноор. - Цифры 2 и 1, написанные рядом, дают нам число 12. Снова обратимся к То-Кабре. - Он положил руку поверх раскрытой книги. - Книга первая, глава вторая, стих двенадцатый. - Си-ноор перелистал страницу и посмотрел на замерших в ожидании слушателей. Ему не нужно было заглядывать в книгу для того, чтобы процитировать: «И я разрушу эти обители лжи, населенные призраками, что пожирают их изнутри».
        Пауза.
        - Какое это имеет отношение к убийце? - спросил Хази.
        - Самое непосредственное, - хлопнул ладонью по книге си-ноор и посмотрел на Ше-Кентаро, предлагая ему ответить на вопрос Слизня.
        - И в первом, и во втором случае речь идет о лжи, - начал рассуждать вслух Ону. - «Лживые языки» - это понятно, вот они, в бумажники уложены. А «обители лжи»… - Ону задумчиво постучал согнутым пальцем по подбородку. - Должно быть, это какой-то эвфемизм?
        - Совершенно верно, - кивнул си-ноор. - Под «обителью лжи» последователи культа Ше-Шеола подразумевают душу человека, не обратившегося в истинную веру.
        - А «призраки, пожирающие их» - это, выходит, призраки Ночи? - догадался Ше-Кентаро.
        - Именно так, - снова наклонил голову си-ноор. - В соответствии с учением Ше-Шеола призраки Ночи терзают души тех, кто отвергает истинную веру. И тут мы плавно переходим к другому вопросу: что объединяет между собой жертвы?
        - Ничего, - уверенно ответил Слизень. - Я раскопал о них все, что только можно. Ни один из убитых скорее всего даже не подозревал о существовании других.
        - Они могли не знать друг друга, но между ними непременно должно быть что-то общее, - с не меньшей убежденностью произнес си-ноор.
        Захлопнув То-Кабру, он отодвинул книгу в сторону. При этом с угла стола упали толстая тетрадь в коленкоровом переплете и пара дискет. Си-ноор не обратил на это внимания, а Ше-Кентаро поднял и снова вернул упавшие предметы на стол.
        - С чего вдруг ты взялся читать То-Кабру? - спросил у си-ноора Ону.
        - Не понял? - озадаченно посмотрел на него глава общины просветленных.
        - Ну, То-Кабра - это же священная книга культа Ше-Шеола. - Ше-Кентаро сделал жест рукой, как будто эти слова должны были все объяснить. Но си-ноор смотрел на него с прежним непониманием. Тогда Ону наклонился вперед и спросил: - Зачем тебе это? Ты же не знал, что встретишь там ключевые фразы.
        - А, теперь понял! - едва не рассмеялся си-ноор. - Ты заблуждаешься, если думаешь, что я взялся читать То-Кабру в надежде найти в ней разгадку убийств. Я давно знаю эту книгу. Видишь ли, друг мой Ону. - Си-ноор поднял руку, собираясь еще раз хлопнуть ладонью по То-Кабре, но, не обнаружив книги перед собой, поискал ее взглядом, а когда нашел, пододвинул поближе, при этом предметы, что минуту назад поднял Ше-Кентаро, снова оказались на полу. - Видишь ли, друг мой Ону, - си-ноор звучно хлопнул ладонью по переплету, - врага нужно знать не понаслышке, а в лицо.
        Мысль, не сказать чтобы очень уж свежая, прозвучала для Ше-Кентаро подобно откровению. Быть может, обстановка храма, прочистившая ему мозги, была тому виной, но Ону вдруг ясно осознал, насколько глуп он был, пытаясь уйти от мира, замкнуться в своем крошечном жизненном пространстве, чтобы таким образом отсечь все лишнее, ненужное, то, что постоянно напоминало ему о том, что вода - мокрая, лед - холодный, а жизнь - дерьмо. Ше-Кентаро так и не понял, догадался ли о его мыслях си-ноор, - глава общины просветленных как-то очень уж напряженно кашлянул в кулак и перенес внимание на Хази.
        - Я просил тебя узнать, - обратился он к барыге, - имелись ли на шеях жертв схороники?
        - Нет, - отрицательно качнул головой Хази.
        - Точно? - прищурился си-ноор.
        - Абсолютно, - подтвердил Слизень. - Ни у одного из убитых схороника на шее не было.
        - Вот вам и сходство. - Си-ноор довольно улыбнулся, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. - Ни одна из жертв убийцы не относилась к истовым последователям культа Ше-Шеола. При этом все они родились Днем и, следовательно, у каждого из них имелся свой призрак.
        - А что, если это убийца снял с них схороники? - предположил Ше-Кентаро.
        - Исключено! - решительно взмахнул рукой си-ноор. - Разрушить обители лжи, населенные призраками, - вот к чему стремится убийца. Это его идея фикс. И он находит самый простой путь для ее воплощения в жизнь - он убивает людей, которые видят призраков Ночи.
        - Тогда при чем тут «лживые языки»? - спросил Хази.
        - А это как раз самое интересное, - оживился си-ноор. - Убийца совсем не так примитивен, как может показаться на первый взгляд. Убивая людей ради того, чтобы освободить их от призраков, он тем не менее возлагает всю вину за это на высших иерархов культа Ше-Шеола, на его Патернат. Именно они, эти «лживые языки», набивающие свои кошельки, спекулируя на вере, повинны в смерти людей, не веривших в то, что схороники могут защитить их от призраков Ночи.
        - Нет, это уж слишком надуманно, - недовольно протянул Слизень, рассчитывавший услышать нечто более конкретное.
        - Отнюдь! - тут же возразил си-ноор. - Логическая цепочка очень проста и конкретна. Иерархи культа Ше-Шеола погрязли в грехе стяжательства, вера интересует их только с точки зрения возможности набивать собственные кошельки. Простые верующие видят это, и сие отвращает их от веры. Формально подавляющее большинство населения Кен-Ове исповедует культ Ше-Шеола, но на деле истинно верующих среди них единицы. И именно этот формальный подход к вере определяет то, что человек, которому с точки зрения догматика просто необходим схороник, не верит, что амулет может помочь ему совладать с призраками. Вот и все. Лживые языки, обращающие слова в деньги, порождают неверие, неверие лишает людей возможности бороться с призраками Ночи, неспособность защитить себя ведет к смерти. Скорее всего в представлении убийцы жизнь у людей отнимает не он сам, а алчные иерархи, он же лишь стремится привлечь внимание всех, кому это небезразлично, к тому, куда ведет культ Ше-Шеола его Патернат во главе с патернальным ка-митаром.
        Ше-Кентаро логические построения си-ноора казались не то чтобы совсем уж безупречными, но, в принципе, не лишенными права на существование. Пусть так, убийца стремится разоблачить продажных иерархов культа Ше-Шеола, но каким образом это может помочь отыскать его?
        - Если я все правильно понял, - задумчиво произнес Ону, - убийца непременно выбирает своей жертвой человека, который видит призраков Ночи и при этом отказывается носить схороник?
        - Верно, - кивнул си-ноор.
        - Допустим, возраст человека можно определить по внешнему виду, - продолжил свои размышления Ше-Кентаро. - Но каким образом убийца узнает, носит ли его потенциальная жертва схороник или нет?
        - Хороший вопрос, - одобрительно улыбнулся си-ноор.
        - Временной интервал между убийствами достаточно велик для того, чтобы убийца мог выбрать новую жертву и все о ней разузнать, - сказал Хази.
        - Наблюдая за человеком со стороны, можно узнать, где он работает, сколько получает, - начав перечисление, си-ноор принялся загибать пальцы на левой руке, - есть ли у него любовница, часто ли он ходит к дантисту, какие газеты читает. - Си-ноор резко выпрямил загнутые пальцы, превратив ладонь в растопыренную пятерню. - Но для того, чтобы узнать, что человек носит на шее, нужно как минимум расстегнуть ворот его рубашки. Кроме того, зная кое-что о стиле и методах убийцы, я бы рискнул предположить, что он не стал бы выслеживать жертву, стараясь узнать, носит она схороник или нет.
        - Почему? - приподнял руку в жесте недоумения Хази.
        - Потому что для убийцы схороник - это не просто деталь, призванная придать содеянному им законченность и определенность. Нет. Схороник является принципиальным моментом, определяющим, жить человеку или умереть.
        - И что с того? - снова не понял Хази.
        Си-ноор выпрямил спину, улыбнулся и поднял руку.
        - Убийца свихнулся на схорониках, - сказал Ше-Кентаро. - Ведь так? - спросил он у си-ноора.
        - Так, - согласился с ним глава общины просветленных. - Всю идеологию он подшил позднее, быть может, уже после первого или второго убийства. Ключевым моментом для него являются именно схороники. Схороник - это начало и конец его психоза. Возможно, в жизни его произошла трагедия, например, в детском возрасте он мог стать свидетелем жестокого убийства, и в этот момент у него перед глазами находился схороник, который оказался накрепко увязан в его подсознании с происходящим.
        - Как только он видит схороник, его тянет кого-нибудь прирезать? - попытался конкретизировать Слизень.
        - Все не так просто, - погрозил ему пальцем си-ноор. - Схороник является своего рода стартером, который выводит психику убийцы из состояния равновесия. Причем не сам вид схороника, а отношение к нему людей. Надо полагать, что в сознании убийцы схороник тесно увязан с теми безобразиями, что творят от имени Ше-Шеола иерархи и толкователи культа.
        - А с чем же еще можно связать схороник, если не с культом Ше-Шеола? - пожал плечами Ше-Кентаро. - Любой ка-митар, если только его на порог пустишь, сначала предложит тебе цитатник, а после сунет под нос связку схороников.
        - Нет. - Си-ноор провел по воздуху двумя сложенными вместе пальцами. - В сознании убийцы существует связь иного рода. Она действует на личностном уровне. Как бы это поточнее объяснить… - Глава общины просветленных в задумчивости щелкнул пальцами. - Ну, к примеру, была у тебя в детстве любимая игрушка, которую ты так любил, что не представлял себе жизни без нее. И вот на глазах у тебя с игрушкой что-то случилось - она сломалась, разбилась, быть может, где-то ты ее забыл, потерял. Поначалу жалко было - невыносимо. Потом просто жалко. Со временем чувство жалости притупилось, а с возрастом и вовсе ушло в область детских полустертых воспоминаний. Но почему-то даже сейчас, если ты вдруг подумаешь об этой игрушке, тебя, пусть на краткий, почти неуловимый миг, охватывает чувство непонятной, необъяснимой тоски - воспоминание детства.
        - То есть в детстве наш убийца играл схорониками, - сделал свой вывод Хази. - И теперь его охватывает звериная злость всякий раз, когда он видит, как кто-то пренебрежительно относится к предложенному ка-митаром схоронику.
        - Ка-митар, - негромко произнес Ше-Кентаро. И вдруг встрепенулся, звонко хлопнул в ладоши и крикнул во все горло: - Ка-митар!
        Слизень невольно подался в сторону.
        - Ты чего это? - с опаской поглядел он на приятеля.
        А кто его знает, может быть, обстановка храма так на него подействовала, что мозги на сторону поехали? Или подавленное детское воспоминание всплыло из глубин подсознания? Ну, ка-митар, хорошо, орать-то, спрашивается, чего?
        - Ка-митар! - Ше-Кентаро протянул к Слизню руку с открытой ладонью, как будто хотел показать то, что до этого прятал в кулаке. Однако ладонь оказалась пустой. - Ка-митар, - уже не совсем уверенно посмотрел Ону на си-ноора.
        - Ка-митар, - согласно кивнул тот.
        - Слушайте, вы! - в сердцах хлопнул ладонью по продавленному диванному валику Хази. - Какой еще ка-митар, ма-ше тахонас? При чем тут ка-митар?
        - Ка-митар, - снова повернулся к Хази Ше-Кентаро. - Вот кто точно знает, носит человек схороник или нет.
        - А-а. - Успокоившись, Слизень провел ладонью по щеке. - То есть этот тип ходит по квартирам и высматривает себе жертву. Если кто схороник не купил, значит, тому хана. - Заметив протестующий жест си-ноора, Хази тут же добавил: - Понятное дело, я все упрощаю, но суть, как я понимаю, именно в этом. Убийца - свихнувшийся ка-митар.
        Глава 11
        Электричка.
        А может быть, поезд дальнего следования. Издалека, так, что стука колес не слышно, похоже на флуоресцирующую гусеницу, уверенно ползущую сквозь тьму туда, где еще не все сожрано, где можно еще ухватиться за сочный зеленый лист прожорливыми челюстями. А если смотришь изнутри, когда сам едешь в вагоне, то впечатление совсем иное, потому что не видно ничего, кроме собственного неясного, расплывающегося отражения за темным стеклом. Эй, кто ты? Чего ты там прячешься? - шепчешь ты ему тихо, чтобы не услышал никто другой. А он только угрюмо молчит в ответ. Или улыбается, но тоже довольно мрачно. Этот тип за стеклом кажется тебе смутно знакомым, кажется, что ты его точно где-то видел, но впечатление обманчиво, его не знает никто. Да он и сам не знает о себе почти ничего, только то, что должен смотреть, смотреть, смотреть - уперто и тупо - на те лица, что глядят на него из вагонов: скучные, усталые, задумчивые и никогда - веселые. Странно даже представить себе: человек едет сквозь ночь, - куда, зачем? - и улыбается. С чего бы вдруг? Человек улыбается, когда ему счастье подмигивает. Или когда радость
распирает грудь так, что орать хочется. Но часто ли такое случается в жизни? А? Нет ответа. Потому что никто и не помнит. А электричка все едет и едет себе вдаль, сквозь ночь, из пункта А в пункт В, как будто машинист, сидящий в головном вагоне, точно знает, к чему стремится. И люди в вагонах покорно молчат. Кто-то дремлет, кто-то газету читает. Кто-то просто так пялится во тьму за окном, стараясь не обращать внимания на того, кто подмигивает ему с той стороны. Какие только обличья не принимают призраки Ночи!
        - Ты почему на меня так смотришь?
        - Как?
        - Странно.
        - Нормально смотрю.
        - А мне не нравится!
        - Слушай, я вообще не на тебя смотрю.
        - Ты смотришь на меня!
        - Должен же я куда-то смотреть. Мы уже пятый час едем. А ты сидишь как раз напротив.
        - Смотри в окно.
        - Там ничего нет.
        - За окном Ночь!
        - И что с того?
        - Вот и смотри на свою Ночь!
        - Послушай, успокойся…
        - Не смотри на меня!
        - Хорошо, я буду смотреть в окно.
        Ири выдавил из себя улыбку и сделал успокаивающий жест руками. Вот только скандала прилюдного им сейчас и недоставало. Ири посмотрел по сторонам, на немногочисленных пассажиров, притихших и с интересом наблюдавших за ссорой, которая скорее всего представлялась им семейной, и извиняюще улыбнулся. Ну, женщина, ну, нервы не в порядке, ну, повздорили слегка - с кем не бывает? Тетушка с кошелкой на коленях - и куда она-то, спрашивается, едет? - с пониманием наклонила голову. Если бы Ири хотя бы на секунду встретился с ней взглядом, она бы восприняла это как приглашение, непременно пересела бы поближе и завела долгий разговор о том о сем, о капусте, о королях, о том, как ее муж бросил и как она одна растила троих детей, и ведь все трое в люди вышли, вот и ваша жена, как успокоится, так снова милой и пригожей сделается, да вы посмотрите сами, какая она у вас раскрасавица!…
        Ири Ше-Рамшо украдкой глянул на Мейт. Девушка и в самом деле была хороша. Не красавица, конечно, но вся так и светится обаянием женственности, в котором сексуальная составляющая играет не самую малую роль. Да, наверное, ухажеров у нее было хоть в пруду топи, а вот настоящий мужик, который просто, в двух словах сумел бы объяснить, что она для него значит, да так, чтобы Мейт тут же поверила, наверное, так ни разу и не встретился. Беда с этими сексапильными девицами, да и только. Хотя без них, конечно, тоже беда.
        Ше-Рамшо любил смотреть на красивых женщин, как эстет, оценивая их прелести отстраненно, с позиции человека, твердо уверенного в том, что вот ему-то они принадлежать никогда не будут. И он не страдал ни от каких комплексов в этой связи. Напротив, он чувствовал себя здоровее и мужественнее многих других. Уже хотя бы потому, что это он, а не они, именно он мог без всякого стеснения подойти к любой невозможно красивой женщине и заговорить с ней. Да, у него имелись темы для разговоров. И ему совершенно не нравились шуточки насчет хорошо подвешенного языка, которыми его то и дело одаривали воспитанники приюта при шахане, причем не только старшие, но и одногодки. Наверное, они ему просто завидовали. Во всяком случае, Ири предпочитал думать именно так. Завистники - они, конечно, не враги. Скорее уж они похожи на ночных насекомых, жужжащих над ухом и не дающих уснуть, потому что стоит только ослабить внимание, и они тут же попытаются залить свою жажду твоей теплой кровью. При этом они даже не знали, не имели ни малейшего представления о том, каков сакральный смысл символа, именуемого словом «кровь». А Ири
Ше-Рамшо это знал. И именно поэтому он всех их ненавидел.
        - Что ты молчишь?
        - Что?
        - Почему ты ничего не говоришь?
        - А что я должен сказать? - Ири недоумевающе развел руками.
        Глупые, совершенно бессмысленные, ничем не обоснованные придирки Мейт не раздражали его. Он понимал, что она просто нервничает. Он же был абсолютно спокоен - он привык все задуманное доводить до конца. Да. Так было правильно. Так было нужно. И он хотел, чтобы всегда именно так и было.
        - Что я должен сказать?
        - Не знаю! - Мейт раздраженно тряхнула головой, откидывая назад гриву рыжих волос. - Мы едем уже пятый час.
        - Осталось недолго.
        - Мне все это надоело!
        - Это была твоя идея.
        - Да?
        - Да.
        Ири пытался понять, что же привлекло его в Мейт, помимо чисто женского очарования? Почему он взялся помочь ей? Это было не в его правилах. Он ведь даже не знал человека, с которым у Мейт были какие-то свои счеты. К тому же Мейт постоянно цепляла его. Быть может, ее раздражало то, что он не предпринимал попыток забраться к ней в постель? А что толку стараться, если и без того ясно, каков будет результат.
        - Станция Хо-Штек-семь! - хрипло проревел испорченный репродуктор в начале вагона.
        - Ну вот и приехали! - радостно сообщил спутнице Ше-Рамшо.
        - Что за название такое? - недовольно скривила губы Мейт. - Что это значит - Хо-Штек-семь?
        - Откуда я знаю? - дернул плечом Ири. - Название как название.
        - Дурацкое название, - мрачно изрекла Мейт.
        - И что теперь? - всплеснул руками Ири. - Не будем выходить? Дальше поедем? До станции, которая носит не столь дурацкое название? Например, Хо-Штек-восемь? Или тебе больше по душе Хо-Штек-двенадцать?
        Мейт окинула Ири презрительным взглядом, ничего не говоря, поднялась с места и пошла по проходу между сиденьями в сторону тамбура. Ше-Рамшо на секунду задумался - что он такого сказал? - затем сорвался с места и побежал следом за девушкой. По пути его поймала за руку тетка с авоськой:
        - Не волнуйся, милок, все у вас будет нормально, - и улыбнулась ртом, из которого торчали два стертых, устрашающего вида клыка.
        - Да, - быстро кивнул Ше-Рамшо. - Конечно.
        Сработали тормозные колодки, вагон резко дернулся назад. Использовав инерционный момент, Ше-Рамшо вырвал руку из цепких пальцев доброжелательно настроенной, но все равно противной тетки и побежал к тамбуру.
        Двери электрички были уже открыты. Мейт стояла на платформе и, сложив руки на груди, смотрела на стену мрака, что, казалось, только и ждала момента, когда перегорят лампы освещающих станцию фонарей, чтобы навалиться на нее и раздавить, расплющить, вдавить в землю, уничтожить само воспоминание о том, что здесь когда-то был островок света. Мейт как будто не было никакого дела до того, успеет ее спутник выйти из электрички или нет. Она даже не глянула в сторону Ири, когда Ше-Рамшо взял ее за локоть.
        - Зачем мы сюда приехали? - полушепотом, растягивая шипящие звуки, спросила Мейт.
        - Ты же знаешь, - посмотрел на профиль девушки Ири. - Мы все заранее обговорили.
        - Я не о том. - Мейт медленно двинула головой из стороны в сторону. - Почему мы приехали именно сюда?
        Ше-Рамшо в недоумении наклонил голову и сдавил пальцами нос. Он определенно не понимал, что хотела сказать Мейт.
        - Собственно, мы ведь так и планировали…
        Мейт посмотрела на него, и Ири умолк.
        - Ночь сожрет этот полустанок, как только электричка отойдет от платформы.
        За спиной у Ше-Рамшо сухо клацнули захлопнувшиеся двери. Раздался протяжный скрежещущий звук, и электричка двинулась с места. Ири невольно поежился.
        - Я так не думаю. - Ше-Рамшо попытался улыбнуться. - Посмотри, - махнул он рукой, - мы здесь не одни.
        Мейт оглянулась. Действительно, кроме них на затерявшемся в Ночи полустанке из электрички вышли еще человек двадцать. А у двери домика дежурного по станции стоял, заложив руки за спину, толстяк невысокого роста, но очень самоуверенной наружности, одетый в железнодорожную форму.
        - Что им всем тут нужно?
        Мейт выглядела растерянной. Хотя, казалось бы, с чего вдруг? Все шло по плану.
        Мимо пронесся последний вагон электрички, Ше-Рамшо обдало потоком теплого, пахнущего машинным маслом воздуха.
        - Они тут работают, - ответил на вопрос девушки Ири. - Если бы не они, электричка не стала бы делать остановку. А так, видишь, здесь даже начальник станции имеется.
        К толстяку в железнодорожной форме подходили люди, здоровались - кто-то даже за руку, перебрасывались словом-другим. Ясно было, все они давно уже друг друга знают, если не по имени, то уж по крайней мере в лицо.
        - Это рабочие из оранжерей, - тихо продолжил Ири. - Если повезет, мы сможем подъехать вместе с ними на служебном автобусе.
        - А если не повезет? - настороженно спросила девушка.
        - Тогда придется идти пешком, - ответил Ири. - Рейсовые автобусы здесь не ходят. Пешком доберемся часа за полтора.
        - Я не собираюсь топать в темноте! - возмущенно повысила голос Мейт.
        Ири внезапно почувствовал злость на свою спутницу. Он делал все, что мог, а она только свой гонор выказывала.
        - Лучше замолчи, если не хочешь идти пешком, - зло процедил сквозь зубы Ше-Рамшо. - Нас примут за новых сменных рабочих, и мы сможем сесть в автобус.
        Мейт презрительно фыркнула, но все же вняла совету - замолчала. Понятное дело, идти пешком через Ночь - удовольствие небольшое.
        Тем временем люди, вышедшие из электрички, собрались плотной группой возле серой будки начальника станции. Там было светлее - два фонаря по углам будки и свет из окна, - а следовательно, безопаснее. Так подсказывал инстинкт. Хотя, если подумать, чего бояться? На сотни километров вокруг ни души. Зверье в лесах с наступлением Ночи тоже по большей части вымерло или перебралось поближе к городам, обосновавшись на свалках. В первые десять больших циклов после наступления Ночи крупные хищники бывали нередкими гостями в пригородах. Главным образом их интересовали мусорные баки, но были и случаи нападения на людей. Потом и эти исчезли. Осталась только мелкая живность, которой свет не особенно и нужен. Загадка заключалась в том, что с наступлением Дня жизнь в лесах и полях чудесным образом возрождалась. Как будто часть зверья впадала в глубокую спячку, чтобы дождаться рассвета. Предположение, конечно, дикое, но как еще могут пережить Ночь животные? А если бы среди этих животных оказался человек? Лишенный привычных благ цивилизации, оставшись один на один с дикой природой, сумел бы он выжить?
        - Пойдем к остальным, - потянул спутницу за локоть Ше-Рамшо.
        - Не хочу. - Дернув рукой, Мейт вырвала локоть из пальцев Ири.
        - В чем дело? - недоумевающе посмотрел на нее Ше-Рамшо.
        - Они мне не нравятся.
        - Кто?
        - Те, что стоят у будки.
        - Ты же их не знаешь.
        - Именно поэтому они мне и не нравятся.
        Ше-Рамшо задумчиво прищурился.
        - Ты их боишься?
        - С чего бы вдруг? - с вызовом вскинула подбородок девушка.
        - Не знаю, - пожал плечами Ири. - После того случая, когда с неба начали падать дризы, ты вообще ведешь себя очень странно. Порой мне кажется, ты хочешь отступиться от задуманного…
        - Нет! - резко оборвала спутника Мейт.
        - Тогда в чем дело?
        Если бы она могла объяснить. Но Мейт и сама этого не понимала. Во всех своих предположениях на ее счет Ири был не прав - у нее не появился новый кавалер, ей не снизили ставку на работе, и уж точно она не собиралась отказываться от того, что задумала и в чем обещал ей помочь Ше-Рамшо. В одном все же он был прав - все это началось в тот малый цикл, когда с неба пролился дождь из дриз. Но Мейт он запомнился не этим: когда она вышла из бара, то увидела только несколько дриз, раздавленных о бордюрный камень, - все, что осталось после того, как по улицам прошлись уборочные машины. Зрелище омерзительное, но не более того. На этот раз власти города на удивление быстро сообразили, что нужно делать - чтобы не было лишних слухов и пересудов, следует как можно скорее навести порядок на улицах города. И они сделали все для того, чтобы о злополучном дожде из дриз поскорее забыли.
        Для Мейт тот день был памятен не дризами, падающими с неба, а встречей с человеком по имени Ани Ше-Киуно, который пригласил их с Ири в бар, расположенный неподалеку от Государственной студии искусств. Впрочем, это только он думал, что сам пригласил незнакомых ему парня и девушку в бар, на самом же деле Мейт и Ири приложили немало усилий к тому, чтобы именно так все и произошло. Мейт нужна была эта встреча, чтобы убедиться в том, что это тот самый человек, лицо которого она помнила. Несомненно, Ше-Киуно был похож на человека, встречи с которым Мейт ждала долгие годы. Ждала и боялась. Боялась, что не решится сделать то, что следовало, что необходимо сделать. Ше-Киуно был поразительно похож на человека, которого искала Мейт, и все же у нее оставались сомнения. Ей все время казалось, что она находит в нем черты отличия. Или ей просто этого хотелось?
        - Брось, - шептал ей на ухо Ири. - Это он. Какие могут быть сомнения?
        Хотя ему-то откуда знать?
        Ше-Киуно держался слишком спокойно и уверенно. Голос его звучал ровно, почти безразлично, даже когда речь зашла о ловцах. Он превосходно разбирался в антиквариате. Ири не скрывал, что шейное кольцо, врученное перед встречей Мейт - только поносить! на один вечер! - всего лишь хорошая подделка. И только когда Ше-Киуно торопливо пошел к выходу, чтобы взглянуть на падающих с неба дриз, только когда Мейт увидела, как легко и уверенно раздвигает он толпящихся в проходе людей, она убедилась: да, это он!
        Откуда-то снизу, как будто из-под платформы, послышался звук работающего мотора, с каждой секундой становившийся все громче и отчетливее.
        - Ну, вот и автобус, - едва ли не с облегчением выдохнул Ири и потащил Мейт за руку туда, где плотной группой стояли приехавшие на электричке люди. - Мы должны быть вместе со всеми, - твердил он при этом. - Поняла? Мы такие же, как все. Иначе нас не пустят в автобус.
        Следуя за сменными рабочими, Ири и Мейт миновали станционную будку - начальник станции, пузатый, да еще и усатый, с интересом посмотрел им вслед, - спустились по лесенке и оказались на круглой, залитой потрескавшимся бетоном площадке. На краю площадки торчал фонарный столб. Под фонарем, в круге света, стоял автобус. В городе такие давно уже не ходят. Маленький, приземистый, он был похож на коренастого крепыша. В забеге на длинную дистанцию такие обычно плохо стартуют, но зато потом уверенно бегут до самого финиша, оставляя далеко позади более резвых, но не умеющих верно рассчитать силы соперников.
        Подав руку Мейт, Ше-Рамшо помог ей зайти в автобус. Взбежав по крутым ступенькам следом за девушкой и оказавшись лицом к лицу с угрюмым водителем, Ири улыбнулся ему как старому знакомому. Подтолкнув в спину замешкавшуюся в проходе Мейт, Ше-Рамшо заставил ее пройти в конец салона, где оставались еще свободные места.
        - Все? - безразлично промычал водитель.
        - Ну, ежели кто на платформе остался, так, значит, не особенно торопится, - усмехнулся кто-то из сидевших впереди.
        Водитель дернул рычаг - дверца захлопнулась. Водитель надавил педаль - мотор машины протяжно зарычал. Водитель повернул руль влево - автобус развернулся, съехал на грунтовой проселок и, то и дело подпрыгивая на ухабах, так что пассажирам обеими руками приходилось держаться за поручни на спинках сидений, покатил в темноту.
        Сидевшая у окна Мейт уткнулась лбом в стекло.
        - Почему в автобусе окна стеклянные? - произнесла она, ни к кому не обращаясь.
        Это был не вопрос, а своего рода максима, высказанная в форме вопроса.
        - А какие должны быть окна? - спросил удивленно Ири, решив, что вопрос адресован ему.
        - Все равно за стеклом ничего не видно, - все так же меланхолично произнесла Мейт.
        - Ну… Когда-то ведь было видно, - нашел-таки что ответить Ири.
        Мейт разговор продолжать не стала. В принципе, он был ей неинтересен. Точно так же, как неинтересен был ей и сам Ири Ше-Рамшо. Мейт уже не раз сама себе задавала вопрос: чего ради она связалась с ка-митаром? Может быть, потому, что, подобно ей, Ше-Рамшо утратил веру? Да, но вера-то у них была разная. Это что-то меняет? Ее раздражало в Ири то, как он ходил, его манера одеваться, его чудная, с легким присвистом на шипящих дикция, его привычка постоянно делать замечания, в которых не было необходимости. И все же он был нужен ей. Не только для того, чтобы осуществить задуманное. Ири был нужен Мейт как свидетель того, что сама она все еще существует, что еще не превратилась в бесплотную тень. Или в призрака Ночи. Мейт ни разу в жизни не видела призрака Ночи: говорят, что из тех, кто родился Ночью, мало кто обладает способностью видеть их. Почему-то Мейт казалось, что стоит ей хотя бы раз, пусть ненадолго, мельком увидеть своего призрака, и жизнь ее переменится, потечет совсем по-иному. Приобретет наконец-то смысл. Или хотя бы видимость смысла. А в схороник, подаренный Ири в день их первой встречи, что
сейчас висел у нее на шее, Мейт не верила.
        Водитель, сидевший за низкой пластиковой перегородкой, был похож на тряпичную куклу с привязанными к рулю руками. Впечатление усугублялось тем, что автобус, казалось, ехал совершенно самостоятельно, никак не реагируя на то, в какую сторону дергал руль водитель. Пассажиры в салоне негромко переговаривались между собой. Кто-то пытался рассмотреть что-то за окном. Кто-то попросту дремал. Они ехали так около получаса, пока Мейт не обратила внимание на то, что по левую сторону дороги в темноте начали мелькать неясные огоньки.
        - Смотри! - дернула она за рукав Ири.
        - А? - растерянно глянул на девушку Ше-Рамшо.
        Похоже, он тоже задремал.
        - Огни! - Мейт ткнула пальцем в стекло.
        Ири перегнулся через ее колени и приложил ладонь к стеклу, чтобы лучше видеть то, что находилось снаружи.
        - Да, верно, - сказал он через минуту. - Значит, приехали.
        Огни сместились в сторону и исчезли из виду. Еще пару раз подпрыгнув на ухабах, автобус заложил крутой вираж - Мейт показалось, что при этом он едва не завалился на левый борт, - проехал еще немного и остановился.
        - Все, приехали! - объявил водитель радостно, как будто только и мечтал о том, чтобы избавиться от пассажиров.
        Выйдя из автобуса последними, Мейт и Ири пристроились в хвост группы сменных рабочих. Вытянувшись длинной цепочкой, один за другим следовали они в направлении длинных, похожих на бараки строений, у входа в каждое из которых одиноко желтел тусклый фонарь. А освободившиеся места в автобусе уже занимали закончившие смену работники. Никто не сказал ни слова идущим навстречу. В молчаливом движении присутствовала необъяснимая, жутковатая обыденность.
        Отстав от группы, Ше-Рамшо дождался нужного момента, поймал Мейт за руку, сделал три быстрых шага в сторону и замер, растворившись в темноте.
        Несколько раз гулко хлопнули тяжелые двери - рабочие разошлись по оранжереям. Спустя минуту-другую простуженно закашлял мотор старенького автобуса, машина развернулась и отправилась в обратный путь, на станцию. И больше никого вокруг. В тишине слышно только, как что-то шуршит неясно - то ли обрывок газеты ветер треплет, то ли зверек какой землю скребет тонкими коготками, да так противно, что хочется прикрикнуть: «Эй, довольно!»
        - Идем, - едва слышно прошептал Ири и, ступая почти неслышно, двинулся прочь от автобусной остановки.
        Мейт он крепко держал за руку, как будто боялся, что едва только ослабит хватку, как запястье сделается бесплотным, протечет между пальцами и девушка навсегда исчезнет в Ночи. Ше-Рамшо шел уверенно, словно обладал способностью видеть во тьме или же настолько хорошо знал дорогу, что мог пройти по ней даже с завязанными глазами. Мейт то и дело спотыкалась и раза три едва не упала, Ири помог ей устоять на ногах. Удивительным было то, что при этом она не ругалась, как обычно. Быть может, тоже боялась потеряться в темноте?
        Огни оранжерей неспешно отступали назад. Когда они сделались едва различимыми - не ярче звезд, кропивших небосвод, Ше-Рамшо зажег крошечный фонарик-карандаш. Тонкий, очень яркий луч скользнул по неровной земле, дернулся в одну сторону, в другую.
        - Туда, - лучом указал направление Ири.
        - Как ты тут ориентируешься? - спросила Мейт.
        В голосе знакомые нотки раздражения.
        - Привычка, - коротко ответил Ше-Рамшо.
        - Ты часто здесь бываешь?
        - Не очень.
        - Это не ответ. - Мейт дернула рукой, за которую держал ее Ири, сделав попытку освободиться.
        Ше-Рамшо остановился.
        - Посмотри на небо. - Лучик фонаря метнулся вверх и растворился в бездонной мгле ночного неба. - Видишь созвездие, похожее на треугольник, перевернутый вершиной вниз?
        Присмотревшись, Мейт увидела почти над самым горизонтом - горизонт проходил там, где тьма, усеянная звездами, превращалась в полосу непроглядного мрака - созвездие, о котором говорил Ири.
        - Оно так и называется - созвездие Треугольника. Мы должны идти так, чтобы звезда, находящаяся в обращенной вниз вершине треугольника, все время оставалась чуть правее. Минут через десять мы выйдем на заброшенную дорогу. Главное, не пропустить ее. Дорога выведет нас к месту. Ясно?
        - Ясно, - угрюмо буркнула девушка.
        - Пошли.
        Ири снова зашагал вперед, и Мейт ничего другого не оставалось, как только слепо следовать за ним. То, что она теперь видела звезду, указующую направление, не внушало девушке оптимизма - слишком уж ненадежной казалась эта путеводная нить. А что, если облака набегут? Заброшенную дорогу Мейт точно бы не нашла, даже если бы в руках у нее был мощный аккумуляторный фонарь с большим рефлектором, а не та игрушка, что держал двумя пальцами Ири. Дорогой не пользовались, должно быть, с наступления Ночи. Если бы с приходом тьмы растительность не вымерла, то зарос бы некогда торный путь. А так остался, только дожди землю размыли, почти сровняв обочину с колеей.
        Честно признаться, Мейт уже мысленно ругала себя за то, что сдуру, должно быть, согласилась отправиться с Ири в это путешествие. Она и не представляла, во что превращается лишенная света земля. В городе такого не увидишь. Это был мир смерти, в котором не место живым. Мейт мало что видела вокруг, но зато всеми фибрами души ощущала мертвенный, леденящий душу покой, окутывающий ее подобно плотному ватному кокону, в который при перевозке помещают редкий старинный предмет, чтобы случайно не повредить. Слова «тлен», «распад», «деструкция» не имели здесь смысла, поскольку относились к прошлому, к тому, что давным-давно произошло в мире вечной тьмы и было забыто, растворено в эссенции небытия, являвшемся единственным определяющим смысловым понятием.
        Река времени унесла все, что попало в ее поток, и ушла в песок, оставив, как воспоминание о себе, лишь пересохшее русло, которое Ше-Рамшо почему-то называл заброшенной дорогой. Наверное, стоило объяснить Ири, насколько глубоко он ошибался, но Мейт не хотела говорить на эту тему ни сейчас, ни когда-либо в будущем. В первую очередь потому, что знала, что не сможет передать словами свой опыт чувственного осмысления происходящего. Да и имелись ли в мире слова, которые могли описать то, что выворачивало наизнанку ее душу? Мейт хотела увидеть призраков Ночи. И не могла этого сделать. Может быть, у нее и вовсе не было своего призрака? Но, если так, то возникает вопрос, не является ли она сама тем монстром, призванным терзать разум и душу человека, не позволяя забыть о том, что он человек? Не пожирает ли она сама себя, подобно тысяченожке, свернувшейся кольцом и кусающей собственный хвост? Душа, замкнутая в кольцо, подобна сурдокамере, не пропускающей внутрь себя никаких внешних раздражителей. Со временем вообще можно забыть о том, что мир существует помимо твоего Я, которое на самом деле есть не что
иное, как только страница, вырванная из дневника, исписанная мелким неразборчивым почерком.
        Пытаясь избавиться от гнетущей тишины, в которой были слышны лишь негромкие шаркающие шаги двух пар ног, Мейт снова заговорила с Ири.
        - Почему оранжереи расположены так далеко от города? - спросила она первое, что пришло в голову.
        - Чтобы как можно меньше людей знали о них, - ответил Ири. - Собственно, официально этих оранжерей вообще не существует. В них выращивают куйсу. Знаешь, что это такое?
        - Куст, из листьев которого получают наркотическое вещество, используемое для анестезии.
        Мейт не стала добавлять, что куйсу используют не только в медицинских целях и что купить ее можно почти в каждом баре у мрачных типов в куртках из черного кожзама, толкущихся обычно возле уборных, - это и без того было всем известно.
        - Но если это подпольные оранжереи…
        - Что с тобой? - Ири удивленно посмотрел на Мейт, скорее по привычке, потому что во тьме лица девушки все равно не было видно. - Кто, по-твоему, может внести изменение в график движения поездов, чтобы они делали остановку на этой станции, где не выходит никто, кроме работников оранжерей? Кто может организовать бесперебойную поставку генераторного топлива, необходимого для их освещения?
        Мейт молчала.
        - Это оранжереи, о которых известно только тем, кому положено знать, - продолжил Ири. - Экстракт из листьев куйсы производят здесь же, на месте. И направляется он отнюдь не в медицинские учреждения.
        - Откуда тебе это известно?
        Мейт услышала, как Ири хмыкнул негромко.
        - Видишь ли, Мейт, я умею внимательно слушать, наблюдать и делать выводы. Смею тебя заверить, это не так сложно, как может показаться.
        Последнее замечание прозвучало с откровенной издевкой. Мейт даже подумала, что всю эту историю с тайными оранжереями, в которых выращивают куйсу, Ше-Рамшо придумал и рассказал лишь с тем, чтобы уязвить ее самолюбие: смотри, как все просто, была бы ты немного поумней, так не задавала бы дурацких вопросов. Хотя, кто его знает, может быть, так оно и было на самом деле?
        - Вот мы и пришли. - Луч фонарика скользнул по столбу, лежавшему поперек дороги.
        Прежде столб стоял на обочине, на нем крепился пластиковый лист с указанием названия населенного пункта и расстояния до столицы. Может быть, лист и сейчас лежал где-то неподалеку. Только стоило ли искать его ради того, чтобы узнать название давно уже не существующего поселка? А длина одного и того же пути, проделанного Ночью и Днем, вопреки основополагающим законам геометрии величины далеко не равные.
        После того как поваленный столб остался позади, Мейт показалось, что тьма вокруг сделалась еще более плотной, почти осязаемой. По обочинам дороги потянулись развалины сельских домов в один, редко в два этажа. Руины закрывали часть звездного неба, из-за чего казалось, будто горизонт поднялся выше. Временами Ше-Рамшо проводил лучиком фонаря по сторонам, и тогда Мейт видела ненадолго выхваченные пучком света из тьмы то пустые оконные проемы, то повисшую на одной петле дверь, то съехавший почти до самой земли козырек над крыльцом. На месте домов, уничтоженных огнем, можно было увидеть бесформенные груды обугленных бревен да поднимавшиеся над землей уцелевшие фрагменты каменной кладки.
        - Осторожно. - Ири осветил фонариком узкую доску, переброшенную через неглубокую канаву, что тянулась вдоль дороги.
        Лучик отразился от непроглядно темной, кажущейся маслянистой поверхности стоячей воды. По краям, у самой земли, на поверхности воды плавали странные образования, похожие на плотные гроздья мелких белых ягод, покрытых хлопьями мыльной пены. Перебравшись на другую сторону канавы, Ири протянул руку и коснулся ладонью стены дома. Мейт тоже последовала его примеру, но тут же отдернула руку: бревенчатая стена оказалась покрытой плотным слоем ворса, как на дорогом ковре, мягким, густым, но при этом холодным и скользким на ощупь.
        - Гадость какая! - с отвращением выкрикнула Мейт.
        Ощущение было таким, будто рука измазана липкой, вонючей да к тому же, возможно, и едкой слизью. Хотелось немедленно вытереть обо что-то ладонь, но другую руку крепко держал за запястье Ири, а о том, чтобы коснуться себя перепачканными пальцами - носовой платок лежал в кармане брюк, - страшно было даже подумать.
        Ири обернулся на крик.
        - Что?
        Луч фонарика резанул Мейт по глазам.
        - Стена!
        Ше-Рамшо посветил на стену. Бревна плотным слоем оплетали длинные, бесцветные, кажущиеся почти прозрачными нити, похожие на клочья спутанных седых волос.
        - Что это? - шепотом, почти со страхом произнесла Мейт.
        - Грибной мицелий. - Ири оторвал от бревна клочок белых нитей и посветил на них. - Пожирая древесину изнутри, грибы выставляют наружу мицелий. В дневное время все происходило бы с точностью до наоборот.
        Мейт подставила под луч света ладонь. Рука оказалась чистой. И все же, высвободив другую руку из пальцев Ири, девушка достала из кармана носовой платок и тщательно вытерла ладонь, уделив особое внимание складкам кожи между пальцами. Скомкав платок, она бросила его в канаву с темной гниющей водой. Внимательно присмотревшись к клочку грибного мицелия, что держал двумя пальцами Ири, Мейт заметила на кончике каждой нити крошечный прозрачный пузырек. При желании можно было вообразить, что это глаза, которыми, притаившись во тьме, наблюдает за тобой неведомое безмолвное существо.
        - Что еще? - недовольно спросил Ше-Рамшо.
        - Ничего, - качнула головой девушка.
        - Идем. - Ири хотел было снова поймать Мейт за запястье, но, словно почувствовав это - видеть движение Ше-Рамшо девушка не могла, - она спрятала руку за спину.
        Безразлично пожав плечами, Ше-Рамшо пошел вперед. Не спеша, чтобы Мейт, не приведи случай, не потерялась. Ну а если оступится в темноте и упадет, так это ее забота. Взрослая уже девочка, самой пора отвечать за свои поступки. И все же, подойдя к крыльцу дома, Ше-Рамшо счел нужным предупредить спутницу:
        - Осторожно, ступеньки гнилые, провалиться могут. И не прикасайся к перилам, иначе загремишь вниз вместе с ними.
        Поднявшись первым по шаткой скрипучей лестнице, Ше-Рамшо остановился и посветил на висевший на двери замок с наборным кодом. Цифры были в том же положении, в каком он оставил их в прошлый раз. Значит, в его отсутствие никто не пытался забраться в дом. Вообще-то предосторожность совершенно излишняя: мародеры перестали лазать по брошенным домам через три больших цикла после наступления Ночи - нечем стало поживиться. А кто еще мог оказаться в этой глухомани? Набрав код, Ше-Рамшо снял замок и открыл дверь. Переступив порог, он протянул руку и нашел в нужном месте заранее приготовленную свечу. Щелкнув зажигалкой, Ири подпалил фитилек.
        - Заходи.
        Он пропустил Мейт в дом и плотно прикрыл за ней дверь.
        Свеча разгорелась, и Ше-Рамшо пошел по комнате, зажигая другие свечи, расставленные по углам.
        - Генератор на собственной спине сюда не притащишь, - объяснял он на ходу. - Да и топлива не достать. Вот я и обхожусь свечами. Всегда можно рассовать десяток по карманам так, что никто и не заметит. Я имею в виду рабочих, вместе с которыми обычно езжу в автобусе. А хорошие свечи, скажу я тебе, ничем не хуже электрического освещения.
        Ири говорил негромко, чуть-чуть торопливо, - хозяину не терпелось показать свой дом и услышать мнение гостьи о том, что она увидела. И Мейт с любопытством смотрела по сторонам. Комната была просторной и в дневное время, наверное, очень светлой. Но сейчас три окна в ряд были заколочены досками, обклеенными листами плотной темной бумаги, чтобы ни один лучик света не проскользнул наружу. В проемах между окнами стояли сервант с разбитым стеклом и одной оторванной дверцей и почти новый платяной шкаф. Что находилось в шкафу - неизвестно, а в серванте посуда имелась - из разрозненных тарелок и чашек можно было собрать сервиз на десять-двенадцать персон при условии, что гости не станут привередничать. Посреди комнаты стоял большой прямоугольный стол, застланный прожженной на краю клеенкой. Три стула и два табурета были сколочены вручную, очень неумело. По бумажным обоям с блеклым геометрическим рисунком, местами не то продранным, не то кем-то погрызенным, расползались влажные пятна - дом, в котором никто не жил, отсырел, пропах гнилью и плесенью. Выкрашенная белой масляной краской дверь слева от входа
вела куда-то в глубь дома. Впрочем, не исключено, что за ней была только темнота, как и на улице. Как и везде.
        Дом не понравился Мейт. В нем не было ни тепла, ни уюта, да и откуда им было взяться, если тот же Ири бывал здесь время от времени, наездами. Более того, в доме было страшно. Как-то раз вместе с другими работниками фабрики «Ген-модифицированные белки Ше-Матао» Мейт была на экскурсии в Историческом музее. Их отправили туда после смены в соответствии с правительственной программой повышения культурного уровня средних слоев населения. И увильнуть было невозможно - на следующий малый цикл каждый должен был предъявить отмеченный на контроле билет. Уклонившимся грозило увольнение. Мейт вместе со всеми переходила из зала в зал, почти не слушая, что говорил экскурсовод. Из всей экскурсии ей запомнились только каменная статуя с огромным, торчащим вперед членом, который, подними его вверх, мог бы достать до лба обладателя сего удивительного инструмента, и макет древнего захоронения, воспроизводящего привычную для усопшего домашнюю обстановку. Ну вроде как для того, чтобы в царстве мертвых покойник не чувствовал себя потерянным и одиноким. Сейчас, находясь в сырой комнате, освещенной негромко потрескивающими
стеариновыми свечами, Мейт вспомнила именно это захоронение. Ощущение было схожим - все вроде бы на месте, как и положено в доме, вот только жизни нет.
        - Как ты нашел этот дом? - спросила Мейт, любуясь большим серым пятном плесени, по-домашнему разместившимся на полу в углу.
        Ири усмехнулся и посмотрел на пламя свечи, что держал в руке.
        - Это он меня нашел. - Ше-Рамшо капнул воску на пакет из-под шницеля быстрого приготовления «ГБ Ше-Матао» и приклеил на него свечку.
        Ири не хотел рассказывать Мейт о том, как нашел этот дом.
        Случилось это давно, в те времена, воспоминания о которых неизменно причиняли Ири Ше-Рамшо душевную боль. Воспоминания о физических страданиях не столь болезненны, как засевшая, точно заноза в печенке, давняя полустершаяся память о собственном бессилии. И что послужило тому причиной, не имеет большого значения. Само событие может стереться из памяти, но стоит только вспомнить тот малый цикл - вскользь, без деталей, достаточно мысленно увидеть его просто как серое пятно, - и тотчас же снова почувствуешь, каково это - быть червем, втоптанным в грязь, все еще извивающимся в тупой, отчаянной надежде выбраться, вывернуться, возвратиться к жизни и навсегда обо всем забыть.
        Ири Ше-Рамшо третий большой цикл жил в сиротском приюте при шахане. До того момента, когда, став ка-митаром, он сможет покинуть шахан, оставалось еще семь больших циклов. Семь долгих больших циклов унижения и скорби. Иждивенцы шахана третьего большого цикла все еще подвергались издевательствам, а случалось, что и побоям со стороны более старших иждивенцев, но они уже считались посвященными в некоторые тайны шахана. Поэтому, когда однажды группу иждивенцев с полсотни человек отправили на работу в находившиеся далеко за городом оранжереи, поехал вместе с ними и Ше-Рамшо. В оранжереях выращивали куйсу. Ири тогда еще не знал, для чего использовалась вытяжка из листьев куйсы, но для старших иждивенцев секрета в том уже не было.
        Всю дорогу, пока они ехали на электричке, старшие ребята о чем-то перешептывались, и глаза их при этом азартно блестели. Когда они прибыли на место, их распределили по рабочим местам. Ше-Рамшо поставили на сортировку. Пожилой угрюмый рабочий подносил ему мешки, наполненные срезанными ветками куйсы, а Ири должен был обрывать с них листья. Не как попало обрывать, а в строгом соответствии с полученными инструкциями. Ему не объяснили, в чем тут дело, просто велели аккуратно обрывать с самого кончика каждой ветки пять зеленых листиков и бросать их в красный контейнер. Следующие десять листьев нужно было отправить в желтый контейнер. Остальные - в синий. Прутик без листьев следовало переломить пополам и бросить в стоявшую на полу, по правую руку от сортировщика, большую плетеную корзину. Отрывать листики следовало очень аккуратно, дабы не помять, не отрывать даже, а отщипывать осторожно, взявшись двумя пальцами за черенок. Позднее Ше-Рамшо узнал, для чего это нужно. Из пяти верхних, самых молодых листиков получался наиболее эффективный, сильнодействующий препарат куйсы. Остальные листья тоже шли в дело,
но препарат из них получался соответственно второго и третьего сорта. Даже прутик перемалывали и с помощью химических растворителей экстрагировали куйсу из стружки. Но тогда Ири ничего этого не знал, он просто стоял на своем рабочем месте и аккуратно обрывал листья с прутиков куйсы.
        Спали иждивенцы в подсобных помещениях на свалявшихся матрасах, брошенных прямо на пол. Ели в рабочей столовой, кормили в которой не в пример лучше, нежели в шахане. И именно поэтому младшие иждивенцы все время оставались голодными, зато старшие отъедались вволю. Старший толкователь, прибывший вместе с группой иждивенцев, не мог уследить за всем, что происходило между ними. К тому же толкователь был не прочь при случае уединиться с кем-нибудь из рабочих на хозяйственном дворе за теплицами, чтобы покурить куйсу. По большому счету, ему вообще не было никакого дела до иждивенцев. Трудились иждивенцы в три смены, и старшие зачастую выставляли вместо себя младших, уже успевших отработать свое. В результате младшие иждивенцы мало того, что почти ничего не ели, так еще и спали четыре-пять часов в малый цикл. Об извращенных издевательствах, граничащих с пытками, которым подвергались младшие иждивенцы, можно было бы много чего рассказать, только стоит ли? Достаточно представить себе, что может прийти в голову одуревшему от вседозволенности подростку, нажевавшемуся свежих листьев куйсы. Эффект от
пережевывания свежих листьев куйсы, конечно, совсем не тот, что от инъекции вытяжки, и значительно слабее, чем от затяжки дымом сухих листьев, - ярких красочных галлюцинаций не будет, но крыша на сторону поехать может. Особенно если она и без того не на месте.
        Ше-Рамшо не помнил, что именно произошло в тот малый цикл, когда он сбежал. Должно быть, сработал защитный механизм памяти и на воспоминания о том страшном дне был наложен код, взломать который не мог даже сам пользователь. В тот малый цикл Ири понял, что не в состоянии больше сносить издевательства старших иждивенцев. Недостаток сна, недоедание, физические и моральные страдания - все сложилось воедино. Ше-Рамшо бросил не ощипанную до конца ветку куйсы в корзину и вышел в Ночь. Ири сам не понимал, куда и зачем идет, но он и не задавал себе этот вопрос. Темнота не пугала его, а горевшие в небе звезды дарили надежду пусть не на счастливый исход, так хотя бы на то, что все когда-нибудь закончится. Рано или поздно. Здесь или там.
        Удивительным было то, что, двигаясь в кромешном мраке по пересеченной местности, Ири ни разу не упал. В нем как будто проснулась вдруг удивительная способность точно угадывать место, куда, делая шаг, следует поставить ногу. Он даже не свалился в канаву со стоячей водой на обочине дороги, а перепрыгнул ее. И, поднявшись по неровной скрипучей лестнице, вошел в дом. Ири ничего не видел вокруг, у него не было даже зажигалки, чтобы хоть на мгновение осветить место, в котором он оказался, но, едва закрыв за собой перекошенную дверь, Ше-Рамшо почувствовал небывалое облегчение.
        Сколько Ше-Рамшо себя помнил, он все время пребывал в состоянии внутреннего напряжения, всегда был собран и сосредоточен в ожидании внезапного удара, который могла нанести судьба, или пакости, которую, не задумываясь, могли сотворить соседи по приюту. Ше-Рамшо не забывал об опасности даже когда спал - он неизменно просыпался, если рядом с его койкой кто-то останавливался, пусть даже всего на несколько секунд. Как он чувствовал присутствие рядом чужого, Ири и сам не понимал. И только сейчас, впервые за всю свою недолгую жизнь, Ири Ше-Рамшо почувствовал, что ему некого бояться. Он пришел домой, и здесь с ним не могло произойти ничего дурного. Ири сел на пол, привалился спиной к стене и почти мгновенно заснул. И увидел сон, в котором он дожил до рассвета и вместе с немногими избранными вошел в новый День, как в Царство Радости, что с уверенностью обещал своим последователям Ше-Шеол, но - только после смерти. А ведь любому нормальному человеку все хочется сразу и непременно сей же час. Даже Царство Радости, которым стал для Ири Ше-Рамшо старый заброшенный дом.
        Как долго оставался бы в пустом доме голодный паренек? Кто знает. Быть может, Ири так и сидел бы на полу, пока силы не оставили его? И, не исключено, что умер бы он счастливым. Но его нашли, причем на удивление быстро. Заметив исчезновение Ше-Рамшо и не найдя его нигде на прилегающей к оранжереям территории, старшие иждивенцы быстро смекнули, что Ири ударился в бега. Само собой, ясна была им и причина, почему он так поступил. Поэтому, дабы загодя снять все обвинения, что мог выдвинуть против них Ше-Рамшо после того, как его найдут, сметливые подростки проворно растолкали мирно спавшего толкователя, рассказали ему о побеге младшего иждивенца Ше-Рамшо, а заодно и приплели тут же, на месте сочиненную историю о том, что иждивенец давно уже замышлял нечто подобное. Да-да, они видели, как в столовой он прятал еду в карманы и еще зажигалку у одного из рабочих стащил, а еще он втихаря листья куйсы жевал!… Толкователь тоже был хотя и ленив, но не глуп - понял, что ждет его лично, ежели в шахане станет известно об исчезновении одного из иждивенцев. Жизнь самого Ири Ше-Рамшо, затерявшегося в Ночи, по
большому счету никого не интересовала, серьезное беспокойство вызывало то, что пропал иждивенец, которому было известно, что выращивается в оранжерее, где ему довелось работать. И если он выживет и, не приведи Ше-Шеол, попадет к чужим, совсем чужим людям… Нет, этого решительно нельзя было допустить! И толкователь, вооружив своих иждивенцев большими аккумуляторными фонарями, отправил их на поиски пропавшего - нет, определенно не пропавшего, а сбежавшего! - Ири Ше-Рамшо. При этом, дабы иждивенцы проявляли соответствующее моменту рвение, перед началом поисков было объявлено, что никто не получит еды и не ляжет спать до тех пор, пока Ше-Рамшо не будет найден. И его нашли. Сначала его жестоко избили двое старших иждивенцев, первыми наткнувшиеся на дом, в котором прятался Ше-Рамшо. Потом его били уже все вместе по приказу толкователя. Жестокая экзекуция могла бы закончиться смертью Ири, если бы не положил ей конец один из сердобольных рабочих. Отогнав озверевших иждивенцев от мальчишки, который уже был не в состоянии сам подняться на ноги, рабочий отвел его в столовую и накормил. Ири меланхолично
пережевывал пищу, не чувствуя ни вкуса ее, ни боли в разбитых губах. Он думал о доме. О своем доме. Ири знал, что придет время, и он непременно туда вернется.
        А через три малых цикла, уже перед самым отъездом бесплатной рабочей силы в шахан, пропали двое старших иждивенцев. Те самые, что нашли Ше-Рамшо. И их-то уже сыскать не удалось. В шахане началось внутреннее разбирательство, за которым побег младшего иждивенца Ири Ше-Рамшо оказался благополучно забытым. Удача, конечно. Но разве удача приходит сама, если ее не позвать?…
        - Здесь очень мило, - сказала Мейт, почувствовав, что молчание затянулось.
        - Что? - вскинул голову задумавшийся и несколько утративший связь с реальностью ка-митар. - Ах да, конечно. - Он растянул губы в резиновой улыбке. - Я старался, чтобы это был настоящий дом.
        Странное жилище Ири вовсе не казалось Мейт настоящим домом, но спорить она не стала - к чему, если они все равно уже тут? Девушка подошла к столу, провела кончиками пальцев по клеенке, оказавшейся влажной, и присела на краешек табурета - осторожно, чтобы, не приведи случай, не оказаться вместе с табуретом на грязном полу.
        - Я рад, что тебе здесь нравится. - Ири суетливо глянул по сторонам. - Бальке я сюда не вожу - неудобно таскать бутылки, а сухой джаф есть, если хочешь, могу сварить.
        - Нет, - решительно отказалась Мейт.
        Пить расхотелось, стоило ей только подумать о том, откуда Ири берет воду. Не исключено, что из той самой сточной канавы перед домом.
        - Тогда, может быть, дом посмотришь?
        Ше-Рамшо взял свечу и сделал шаг в сторону белой двери. Он даже руку протянул, едва не коснувшись пальцами металлической дверной ручки с пятнами белой краски.
        - Нет!
        Мейт сделалось не по себе, едва только она представила, что ждет ее за дверью. Что там было, она знала со слов Ири, который с воодушевлением рассказывал ей об этом уже не единожды. Что удивительно, рассказы Ше-Рамшо вовсе не казались Мейт жуткими. Но сейчас, когда она видела дверь, вымазанную белой масляной краской - должно быть, краска была слишком густой, потому и легла неровно, - покрытую сеткой мелких трещин, ей становилось не по себе при одной только мысли о том, что ее нужно открыть. Да, когда-нибудь это непременно придется сделать. Но только не сейчас. Сейчас в этом не было никакой необходимости.
        Ше-Рамшо посмотрел на девушку удивленно. Свое «нет» она выкрикнула слишком быстро и громко. Она как будто испугалась чего-то. С чего бы вдруг?
        - Там еще одна комната, небольшая, - сказал Ири, указав на дверь рукой. - За ней - кухня. А в кухне - тот самый погреб.
        - Да, я знаю. - Мейт поспешно схватила Ше-Рамшо за руку и потянула его к столу. - Ты мне уже рассказывал.
        - Но я хотел показать. - Ири вконец растерялся. Он не понимал, что хочет, чего ждет от него Мейт. Они ведь и приехали сюда именно за тем, чтобы осмотреть погреб. - Я все сделал как надо. Все подготовил… Поставил новый засов…
        - Да, конечно. - Потянув Ири за руку, Мейт заставила его сесть на табурет. - Конечно, ты сделал все как надо. - Девушка улыбнулась и коснулась кончиками пальцев щеки Ше-Рамшо. - Я ни чуточки не сомневаюсь. Ты ведь всегда делаешь все как надо.
        Ше-Рамшо удивленно приоткрыл рот.
        Затем плотно сжал губы и хмыкнул, дабы показать, что в своих способностях он лично нисколько не сомневается.
        - На кухне запас консервированной пищи. - Слова, произнесенные Ири, прозвучали не без гордости. - При бережном расходовании хватит на десять-двенадцать малых циклов. Маловато, конечно, надо будет еще подвезти. Так ведь машину все равно брать напрокат придется, вот заодно уж одним рейсом все и привезем.
        - Привезем, непременно привезем, - тут же согласилась с ним девушка.
        - Ну… - с озадаченным видом, не зная, что еще сказать, Ше-Рамшо почесал затылок. - Осталась еще кое-какая мелочовка. - Он посмотрел на девушку, присевшую рядом с ним на корточки. - Я все же хочу, чтобы ты сама посмотрела.
        - Посмотрю, - уверенно пообещала Мейт. - Обязательно посмотрю. Только не сейчас. Ладно?
        Ири прикусил губу.
        - Я вот все думаю, бросить в погреб матрас - у меня есть три штуки соломенных, - или же пусть на полу спит?
        Девушку вопрос тоже как будто озадачил. Она встала, прошлась по комнате, в задумчивости постучала пальцами по столу. Что такое погреб, Мейт знала только умозрительно. В ее представлении погреб был темной сырой ямой с земляным полом, по которому бегают омерзительного вида бесцветные тысяченожки, а по стенам ползают похожие на плевки слизни - огромные, каждый с большой палец величиной. Сейчас она уже не хотела заглядывать в погреб, не потому, что эта дыра в земле внушала ей страх, - Мейт боялась, что истинная картина окажется куда более скучной, чем та, которую она мысленно нарисовала. Она же ждала встречи с подлинным кошмаром, способным вывернуть душу и разорвать ее в клочья, чтобы не осталось больше ничего - ни боли, ни надежды, ни памяти.
        - Матрас не нужен, - сказала она и, наклонившись, задула свечку, что все еще держал в руке Ири. - Пусть тьма сожрет его.
        Глава 12
        Боль.
        Боль была первым, что почувствовал Ше-Киуно, придя в себя. Такая боль, что Ани не решался открыть глаза. Казалось, подними веки, и глазные яблоки начнут вылезать из орбит подобно желеобразной субстанции, льющейся из пустых глазниц уродливых праздничных масок, что вывешивают за окнами в веселый Малый Цикл Всей Нечисти. Вывешивали - до тех пор, пока Патернат культа Ше-Шеола не запретил праздник, приравняв его к языческим обрядам. У Ше-Киуно осталась одна такая маска. Он держал ее в шкафу и доставал только раз в Большой Цикл, как и предписывалось традицией. Ани доставал маску и вешал ее, правда, не за окно, а на стену в комнате. Так что никто, кроме самого Ше-Киуно, сей маски не видел и даже не подозревал о ее существовании, потому что гостей в Малый Цикл Всей Нечисти Ани не приглашал. Да, собственно, у него вообще не бывало гостей. Если кто и звонил в его дверь, так разве что только ка-митары, которых он еще не успел отвадить. Хозяин квартиры раз в средний цикл заглядывал, чтобы деньги за аренду получить. Изредка кто-нибудь из государственных исполнителей наведывался: то опрос какой, то какое-то
воззвание подписать требовалось, то сбор средств на поднятие благосостояния неизвестно кого и непонятно, с какой целью, то информация о выборах - одним словом, дребедень всякая.
        Поэтому для Ше-Киуно стало полной неожиданностью, когда, услышав звонок, он открыл дверь и увидел на пороге статную рыжеволосую девицу и сопровождавшего ее невысокого мужичонку - ту самую парочку, в компании которой сидел как-то Ани в молодежном баре, что возле Государственной студии искусств. Не так давно это было - тринадцать, может быть, четырнадцать малых циклов прошло с той поры, как, выйдя из бара, Ше-Киуно увидел падающих с неба дриз. Хоп-Стах знает, что думали, глядя на этот небывалый дождь, другие, а Ше-Киуно сразу понял: пришел конец, однако. Да, это было так, и Ани Ше-Киуно ничуть о том не жалел. Он не знал, когда это случится и что именно с ним произойдет, но он был уверен, что конец неизбежен. Хотя с чего вдруг пришла ему в голову такая мысль? Все как будто совсем не так уж у него плохо. А во многом даже лучше, чем у других. Ани Ше-Киуно имел все шансы дожить до рассвета, но почему-то был уверен в том, что ему это уже не суждено. Вот так. Тоска в душе и серая пелена перед глазами. Хоть ложись да помирай. Но, обнаружив в положенный малый цикл на обычном месте ампулу ун-акса, Ше-Киуно
сделал очередную инъекцию. Ани согласен был умереть, но не хотел лопнуть, как распухший варк. Он не боялся смерти, но хотел сохранить человеческий облик. До самого конца. Жутко было даже представить себя в виде беспомощного, ничего не соображающего, медленно разлагающегося живого трупа.
        Мужичок, стоявший на пороге квартиры - Ири, так, кажется, его звали, - улыбнулся.
        - Здравствуй, уважаемый!
        Вид девушки был мрачен, она даже не попыталась изобразить улыбку, стояла позади своего спутника и смотрела на Ше-Киуно исподлобья. Как будто предупредить хотела о чем-то.
        Нет, о том, что рыжеволосая, возможно, хотела его предупредить, Ше-Киуно подумал только сейчас, пытаясь как-то совладать с головной болью и разобраться в том, что произошло.
        Болела не только голова, но и все тело. Как будто он малый цикл просидел, скорчившись, в мусорном бачке. Конечно, уместиться в мусорном бачке для Ше-Киуно было бы проблематично. Но если бы кому-то все же удалось затолкнуть его туда, то чувствовал бы себя Ани после этого в точности так же, как сейчас. Ше-Киуно лежал на боку, правая рука завернута назад, за спину, левая прижата к груди. Положение было крайне неудобное, и, сделав усилие, Ани перевернулся на живот. Подбородок уперся во что-то холодное и сырое. В нос ударил запах сырости и прели. О, Нункус, куда же он попал? Ше-Киуно осторожно коснулся ладонью того, на чем лежал. Материал плотный, но податливый. Холодный. Ани поскреб пальцем. Ма-ше тахонас! Это же земля! Ше-Киуно рывком перевернулся на спину и замахал над собой руками. Пальцы хватали только воздух. Слава Ку-Тидоку, он не был похоронен заживо. Лежа на спине, Ше-Киуно раскинул руки в стороны. Правая рука свободно упала на землю, левая на излете уперлась в обшитую досками стену. Даже на ощупь доски казались старыми, гнилыми, зазоры между ними такие, что палец можно просунуть. Ани так и
сделал. Палец уперся в земляную стену. Так, что теперь? Ше-Киуно ощупал себя - похоже, на нем была та же одежда, в которой он встречал незваных гостей.
        Первая встреча с Ири и Мейт была случайной, и Ше-Киуно никак не рассчитывал на продолжение знакомства. Да и адрес свой он им как будто не оставлял. Нет, точно не оставлял.
        - Мы договаривались о встрече. - Ири суетливо раскрыл пластиковую папку, которую держал под локтем, и достал из нее кольцо. Точно такое же было на шее Мейт в тот малый цикл, когда они познакомились. - У меня есть несколько вещиц, которые я хотел бы оценить. Само собой, не задаром. - Коротышка подобострастно улыбнулся. - Любой труд требует достойной оплаты.
        Едва взглянув на вещь, что держал в руке Ири, Ани определил подделку. Причем куда более грубую, чем та, что в прошлый раз украшала шею рыжеволосой спутницы Ири. Ани посмотрел на девушку. Нынче кольца у нее на шее не было. Лицо Мейт было почти не тронуто косметикой, от этого внешность ее только выигрывала - девушка выглядела моложе и свежее. В отличие от спутника, казавшегося особенно скользким, от прилизанных волос - что за прическа у него такая? - до начищенных штиблет, будто комбижиром намазанным. И улыбка гадкая, маслянистая. Хоп-Стах его раздери, человек с такой улыбкой способен, глазом не моргнув, влить яду в стакан с питьем.
        - Вот! Посмотри! - Ири настойчиво тыкал Ше-Киуно зажатым в кулаке кольцом. - Уважаемый! - И при этом суетливо перебирал ногами, вроде как на месте пританцовывая, но на самом деле медленно, миллиметр за миллиметром, оттесняя хозяина квартиры с порога в глубь прихожей, чтобы войти следом за ним.
        Чем-то эта манера незваного гостя показалась Ше-Киуно знакомой, где-то он с таким уже сталкивался.
        Стоять на пороге и грудью закрывать проход скользкому коротышке было совсем уж глупо. Следовало либо решительно выпроводить его, либо пропустить в квартиру. Вообще-то Ше-Киуно склонялся к первому, но… Ани посмотрел на девушку. И что это она такая мрачная сегодня?
        - У меня есть еще одна вещица, которая, смею полагать, заинтересует тебя.
        Ири надел кольцо на руку и принялся сосредоточенно копаться в зажатой под мышкой папке. При этом локоть его как бы невзначай то и дело упирался Ше-Киуно в живот. Мейт посмотрела на своего спутника сверху вниз - все-таки кем они приходятся друг другу? - и, усмехнувшись, бросила взгляд искоса на Ше-Киуно. И не жалко тебе убогого? - именно это прочел во взгляде девушки Ани.
        - Ну что ж… - Ше-Киуно отпустил руку. И не успел он сказать: «Проходите», как Ири уже оказался у него за спиной.
        И тут-то Ани понял, почему манеры коротышки казались ему знакомыми, - в точности так вели себя бродячие ка-митары, норовившие пролезть в квартиру и всучить не знающему, как избавиться от такой напасти, хозяину цитатник То-Кабры, схороник или наклейку с витиевато выписанным именем Ше-Шеола, которую можно было прилепить куда угодно, хоть себе на задницу. Кроме шуток, один особо настойчивый ка-митар уверял Ани, что это лучший способ борьбы с геморроем. Ири вел себя в точности как ка-митар. И улыбался так же - заискивающе и одновременно хитро, словно пакость какую готовил.
        Сделав шаг в сторону, чтобы пропустить в квартиру Мейт, Ше-Киуно закрыл проход в комнату.
        - Туда, - указал он в сторону кухни.
        - Да, конечно. - Улыбнувшись, Ири быстро кивнул и посеменил на кухню.
        Мейт последовала за ним, но прежде она успела еще раз бросить взгляд на Ше-Киуно. Ох и странный же был у нее взгляд. Как будто уже с того света. Да, Ше-Киуно готов был уйти, но не сейчас. Нет, только не сейчас, когда у него на кухне хозяйничает переодетый в цивильное ка-митар. Хоп-Стах ведает, что у этого коротышки на уме.
        Сказать, что Ири делал что хотел, было бы не совсем правильно. Точнее, совсем неправильно. Святоша не делал ничего, что не позволяли бы правила приличия: скромно сложив руки на животе, Ири стоял возле забранного жалюзи окна и ждал приглашения присесть. Но не нравился он Ше-Киуно сегодня более чем прежде - вот и весь сказ. Мейт тем временем подошла к узкому пристенному столику, где рядом с цветком, основным достоинством которого было то, что поливать его требовалось только раз в средний цикл, иначе бы Ани никогда не завел дома растение, стояла электрическая джафоварка. Большая, блестящая, никелированная - Ше-Киуно купил ее пять средних циклов тому назад. При автоматическом приготовлении джаф, конечно, получался так себе, очень средненький, но зато времени это занимало всего пару минут. Наклонившись, Мейт посмотрела на свое отражение в блестящей крышке джафоварки. Что уж она там увидела, неизвестно - неровная зеркальная поверхность всякий раз все по-разному отражает, - только фыркнула презрительно девушка и отвернулась. Теперь ее заинтересовал цветок. Она осторожно потрогала пальцами мясистый лист с
колючками по краям.
        - Я дома цветов не держу.
        Ири вздрогнул так, будто у него над ухом петарда взорвалась, чуть не подпрыгнул. Развернувшись, точно бур, вворачивающийся в пол, едва не со скрежетом, коротышка уставился на Мейт так, будто она выдала дикую несуразицу.
        - Ты что?
        - А что? - удивленно подняла бровь девушка.
        Ше-Киуно, признаться, тоже не понял, почему столь странно отреагировал Ири на ничего, по сути, не значащие слова девушки. Он только подумал про себя что-то насчет того, какие же странные отношения устанавливаются порой между людьми. Для постороннего человека - несколько ничего не значащих слов, а для них - драма, если не трагедия. Если судить по выражению лица Ири, так точно трагедия. Конечно, это только их личное дело - Ири и Мейт, обрывок их внутреннего диалога, случайно вынесенный на поверхность, но именно после этого «Ты что?» - «А что?» - у Ше-Киуно окончательно пропало желание предлагать гостям джаф. Он подошел к столу, сел на табурет - крепко, основательно сел, отодвинул в сторону тарелку с крошками печенья, положил руки перед собой и посмотрел на Ири.
        - Итак?…
        А Ири, вместо того чтобы сразу перейти к делу, принялся вдруг бегать по кухне - от окна к раковине, от раковины к окну - и папку держит под мышкой, будто боится, что пропадет.
        Ше-Киуно оперся руками о землю, приподнялся и медленно, тяжело сместился в ту сторону, где рука нащупала стенку. Отдохнув минуту-другую, он повторил движение. С третьего раза плечо Ани уперлось в стену. Так, добрался. Теперь нужно подняться и сесть. Пока только сесть. Ани чувствовал себя настолько слабым, что и речи быть не могло о том, чтобы попытаться встать на ноги. А вот сесть было просто необходимо - лежа на земле, Ше-Киуно оставался беспомощным. В таком состоянии он даже думать не мог. Упершись согнутым локтем в землю, Ше-Киуно приподнялся, подтянул ноги и ткнул пятки в землю. Ноги были босые, наверное, тапочки, в которых он ходил дома, где-то потерялись. Где? Ше-Киуно сильнее оперся на локоть, взмахнул свободной рукой, чтобы создать противовес, и постарался развернуться. Что-то получилось. Он пока еще не сидел, а полулежал, привалившись плечом к стенке. Так, хорошо.
        Прежде чем предпринять новое действие, Ше-Киуно подумал, а не стоит ли открыть глаза, но по здравом размышлении решил, что пока еще рано. И не только потому, что боль пульсировала в глазах, будто вознамерилась выдавить их из глазниц, - Ше-Киуно боялся, что стоит ему увидеть, где он находится, и его тотчас же охватит паника. И тогда уж он точно не сможет ничего понять. Чтобы разобраться в том, что происходит, требовалось для начала восстановить последовательность событий, приведшую его сюда. Куда именно, пока не столь важно. В конце концов, у него и прежде случались провалы памяти. Правда, еще ни разу возвращение в реальность не стоило ему таких страданий. Прежде все заканчивалось хорошо. Оставалось надеяться, что и на этот раз все обойдется. Конечно, обойдется, а то как же, непременно обойдется… Без тебя этот мир обойдется, Ани Ше-Киуно… Нет, прочь дурные мысли! Хотя начинать нужно было с того, что гнать с порога переодетого ка-митара! Теперь-то поздно строить из себя умника - что сделано, то сделано.
        Ири бегал по кухне, а Ше-Киуно смотрел на него, пытаясь понять, что нужно этому коротышке. На грабителя он не тянул совсем. Знал превосходно, что всучить Ани поддельный антиквариат не удастся. Да и предложи он оригинальные вещи, не было у Ше-Киуно таких денег, чтобы заплатить за них. Тогда что же выходит? Просто так зашел, по кухне побегать? Ани поймал себя на мысли о том, что воспринимает Ири отстраненно от Мейт, как будто девушка пришла сама по себе. И лицо ее закрывала маска мрачной отстраненности.
        - Мы будем говорить о деле или как? - спросил Ше-Киуно.
        И хотя смотрел он при этом на Мейт, вопрос был адресован ее суетливому спутнику.
        - О деле? - Ири остановился и уставился на Ше-Киуно так, будто смотрел на незнакомого человека, которого здесь в принципе не должно быть. - О деле… - Он подошел - нет, подбежал, семеня и почти что путаясь в собственных ногах, - к столу и поставил на край расстегнутую папку. Шейное кольцо, как и прежде, висело у него на руке. - О деле… - Ири усмехнулся. - Конечно, уважаемый, мы ведь именно для того и пришли. Так ведь, Мейт?
        Ири обращался к девушке не для того, чтобы она кивнула в ответ, - он как будто призывал ее в свидетели.
        - Ну? - Ше-Киуно сделал нетерпеливый жест рукой. - Давайте, у меня мало времени.
        Времени у Ани было хоть отбавляй, но ему хотелось поскорее выставить гостей за дверь.
        Мейт подошла к столу, по одну сторону которого сидел Ше-Киуно, а по другую стоял, опираясь на папку, Ири.
        - Я хочу пить, - произнесла она отчетливо и ясно.
        - Прошу. - Ше-Киуно пододвинул девушке стакан.
        Мейт посмотрела на пустой стакан и подняла удивленный взгляд на Ше-Киуно.
        - Бальке я дома не держу, - усмехнулся Ани. - Джаф сварить не успел. Вода из-под крана - это все, что я могу предложить.
        Мейт взяла стакан и подошла к раковине. Ше-Киуно и Ири молча наблюдали за тем, как девушка открыла кран, набрала полный стакан воды, затем перекрыла воду, повернулась к ним, подняла стакан и очень медленно, не торопясь, глоток за глотком, будто смакуя, выпила. Ше-Киуно тихонько причмокнул губами, чувствуя, что, глядя на Мейт, тоже захотел пить. Мейт взглядом спросила его: «Хочешь?» - и Ани кивнул в ответ. Девушка снова повернулась к раковине, слегка наклонилась, узкое платье обтянуло ее крепкие бедра.
        Ше-Киуно уперся руками в землю и выпрямил ноги. Спина и затылок прижались к деревянной стенке.
        - Ма-ше тахонас, - почти беззвучно выдохнул Ани.
        Ему все же удалось сесть. Хорошо, значит, дело пойдет. Он уже почти у цели.
        Старый олух, нашел время любоваться девичьим задом. Хотя если посмотреть на дело с другой стороны - не на зад, а именно на дело, - то даже если бы Ани и не отвлекся на Мейт, шансов выбраться сухим из воды у него практически не оставалось. Да, теперь он понял, для чего Ири была нужна Мейт. Она послужила отмычкой, открывшей дверь квартиры доверчивого дурака Ше-Киуно. Пустил бы Ани в квартиру сального коротышку, заявись он к нему один? Разумеется, нет! В лучшем случае поговорил бы с ним через порог.
        Когда в лицо ударила шипящая струя газа, Ше-Киуно автоматически откинулся назад и поднял руку с открытой ладонью, чтобы прикрыть глаза. Табурет под ним пошатнулся, и Ани едва не завалился на пол. Почувствовав, что задыхается, Ше-Киуно рванул воротник майки и, не в силах ничего сказать, уставился выпученными глазами на Ири. Ка-митар стоял на том же месте, что и прежде. Положив папку на угол, он уперся сжатыми кулаками в стол и тянулся вперед, как будто хотел коснуться своим носом кончика носа Ше-Киуно. Взгляд его… Да, теперь у Ани не оставалось никаких сомнений в том, что Ири сумасшедший. Впрочем, это уже не имело значения. Перекошенное судорогой лицо безумного ка-митара стало последним, что зафиксировало меркнущее сознание Ани.
        Ше-Киуно провел ладонью по земле и застонал от боли. Если раньше, когда Ани только пришел в себя, он чувствовал, что тело затекло и сковано судорогой, то теперь казалось, будто под кожей рассыпано толченое стекло, - любое самое незначительное движение причиняло мучительную боль. Это не могло быть реакцией на нервно-паралитический газ, что брызнул ему в лицо Ири. Не иначе как ка-митар еще и вколол ему что-то, пока он был без сознания.
        Выходит, это было банальное ограбление? Ну, пусть не такое уж банальное по замыслу и исполнению, но по сути - одно дерьмо. Интересно, что они унесли из квартиры? Деньги, рабунов сто пятьдесят в столе - вот и все сбережения ценителя и знатока антиквариата. Должно быть, грабители рассчитывали сорвать более солидный куш.
        Так, что произошло, теперь более или менее ясно. Самое время разобраться с тем, где он находится. Судя по тому, что сидит он на земле, парочка грабителей вытащила его на улицу. Спрашивается, зачем? Странно было и то, что, находясь на улице, Ани ничего не слышал. Ни единого звука. Вообще ничего.
        Ше-Киуно глубоко и протяжно вздохнул. В груди закололо, и Ани едва удержался, чтобы не закашлять, - тогда бы боль в клочья разорвала его накачанное химией тело. Что ж, хотелось Ани того или нет, нужно было открывать глаза.
        Ани попытался приподнять веки, но у него ничего не вышло.
        - Как это? - удивленно произнес вслух Ше-Киуно и поднял руку.
        Пальцы коснулись плотной матерчатой повязки на лице. Надо же, а ведь он даже не чувствовал ее. Повозившись, Ше-Киуно распустил узел на затылке и стянул повязку с лица. Теперь уже ничто не мешало ему открыть глаза. Что он и сделал. И ничего не увидел. Сначала Ше-Киуно подумал, что глаза не привыкли к сумеречному освещению. Он подождал какое-то время, и, поскольку зрение не восстановилось, Ани пришел к выводу, что это следствие действия наркотиков, которыми его накачали. Все в комплексе - болит голова, тело ломит, кожу будто кипятком обдали, и в довершение всего он потерял зрение. Ани почувствовал страх. Настроение у него и прежде было далеко не радостным, но сейчас он испугался по-настоящему. Если даже вся эта история закончится для него благополучно, перспектива остаться слепцом представлялась удручающей.
        То ли головная боль ослабла, то ли страх придал ему силы и вернул способность мыслить разумно, - Ани сообразил вдруг, что можно попытаться позвать на помощь.
        - Эй! - хрипло выдохнул Ше-Киуно.
        Получился не крик, а скрежет заржавевшей дверной петли.
        Ше-Киуно кашлянул, чтобы прочистить горло, наклонившись, сплюнул между ног, несколько раз резко выдохнул, широко раскрыв рот, и только после этого повторил попытку позвать на помощь.
        - Эй! - на этот раз голос прозвучал значительно громче и не в пример увереннее. - Эй, здесь есть кто-нибудь?
        Тишина. Ше-Киуно вслушивался в нее так долго и старательно, что непременно бы услышал приближающиеся шаги. Хоп-Стах, куда же его завезли, если он не слышал даже отдаленного шума улицы? Должна же где-то неподалеку проходить улица?…
        - Эй! - с отчаянием в голосе закричал Ше-Киуно. - Помогите! Кто-нибудь! - Подумав, он добавил: - У меня в кармане бумажник с деньгами!
        Скорее всего ни бумажника, ни денег у него не было. Мало того, что Ани вообще не имел привычки класть бумажник в карман домашней одежды, следовало помнить и о паре грабителей, что, взявшись за дело, наверняка не поленились обыскать и карманы жертвы. Но, принимая во внимание присущую людям алчность, информация о наличии у пострадавшего денег значительно увеличивала шансы на то, что помощь придет. Увы, даже на столь откровенный призыв прийти и обчистить карманы никто не отозвался. Значит, нужно как-то выбираться самому. Ше-Киуно все еще верил в то, что он находится в городе, в каком-то незнакомом районе, в стороне от дорог, где-то на заброшенном пустыре. Нужно только добраться до тех мест, где ходят люди и ездят машины, где ему непременно помогут. Ну так вперед! - подбодрил сам себя Ше-Киуно, оперся рукой о стену и начал подниматься.
        Больно было только поначалу. Должно быть, Ани и в самом деле долго пролежал без движения, в неудобном положении, мышцы затекли и болезненно реагировали на любую попытку заставить их работать. С третьей попытки Ше-Киуно все же удалось встать на ноги, но, когда он начал распрямлять согбенную спину, затылок уперся в горизонтальную плоскость, достаточно прочную, чтобы сразу же отказаться от попыток проломить ее головой. Ше-Киуно стоял на полусогнутых ногах, втянув голову в плечи, не в силах понять, что происходит? Где он находится? И еще один вопрос: что было нужно странной парочке, заявившейся к нему в дом под предлогом оценки антиквариата? Версия с ограблением теперь уже казалась Ше-Киуно несостоятельной. По всем неписаным правилам, в основе которых, как водится, лежит элементарный здравый смысл, грабители должны были бросить его на месте преступления. Обчистили квартиру и ушли. Убийство хозяина - тоже возможный, хотя и не самый удачный вариант. Но зачем было тащить его непонятно куда?
        Ше-Киуно постучал ладонью по тому, что мешало поднять голову. Деревянная крыша. Или щит какой?… Заложник из него никудышный - ни наличных денег, ни счета в банке, ни родственников, которые могли бы скинуться и заплатить выкуп. Оценкой антиквариата Ше-Киуно занимался от случая к случаю, основным же источником доходов для Ани на протяжении вот уже многих больших циклов оставались деньги, что перечислял на его кредитку таинственный благодетель. Не иначе как тот же самый, кто регулярно, по мере необходимости, снабжал Ани ун-аксом. Началось это давно, задолго до того, как Ше-Киуно переехал на новое место жительства. И, признаться, он уже перестал задавать себе вопрос: откуда берутся деньги и лекарства? Он не находил объяснения происходящему и готов был смириться. Таинственный благодетель? Хорошо, пусть будет так. Чудо? Ани готов был поверить в чудо! В конце концов, что еще ему оставалось? Вызвать са-туратов, чтобы поймать того, кто клал ему в стол лекарство? Ну, для этого нужно окончательно спятить. Или все же признаться самому себе, что сошел с ума? Так нет же, не получалось - деньги и лекарство были
реальными. Что, если Ири с Мейт - имена скорее всего не настоящие, но Ше-Киуно мысленно продолжал их так называть, - что, если парочка каким-то образом вышла на след его благодетеля? И теперь они рассчитывают, что он, этот таинственный меценат, заплатит за Ани выкуп? Но если так…
        Забыв о боли, Ани принялся суетливо ощупывать доски над головой. Нет, это был не щит и не навес. Потолок. Самый настоящий потолок, только очень низкий, давящий на затылок. Дернувшись в сторону, Ше-Киуно прижал ладонь левой руки к стене. Оставив правую руку поднятой, он медленно, босой ногой ощупывая земляной пол, двинулся вдоль стены. Ани пытался успокоить себя, убедить в том, что его просто бросили где-то под навесом и нужно всего лишь идти вдоль стены, чтобы выйти на открытое пространство. И в какой-то момент это ему почти удалось. Но, сделав только пять шагов, Ше-Киуно уперся в угол. Стараясь не поддаваться панике - все может быть, в этом мире все может быть, - Ани повернул и пошел дальше. Над головой по-прежнему нависал потолок. Еще восемь шагов - и снова угол. Ше-Киуно еще раз повернул и торопливо - боль вытеснил страх, но бежать в положении полуприсяда было крайне сложно - кинулся вдоль стены. Восемь шагов - третий угол. Восемь шагов - четвертый. Все, он в замкнутом пространстве. Во тьме.
        Ше-Киуно упал на земляной пол. Сначала на колени, затем лбом, щекой в грязь. Ужас прижал Ани к земле, раздавил, расплющил. Уродливый зародыш, скорчившийся в ожидании смерти. Ше-Киуно готов был вынести все, что угодно, только не это - не темноту, в которой таились призраки Ночи. Его корежило и ломало, он извивался как червь, рвотные спазмы стягивали желудок, но даже проблеваться он был не в состоянии.
        Сколько прошло времени - кто бы знал. Ше-Киуно то корчился в судорогах, то исступленно орал что-то нечленораздельное, непонятное даже ему самому, то вдруг затихал и лежал точно мертвый - ни мыслей в голове, ни боли в сердце. Порой он вскакивал на четвереньки и принимался бегать кругами, задевая стену плечом, по углам тычась в доски лбом. Ему казалось, что он ищет выход, но на самом деле в том, что он делал, не было ни капли смысла. Им руководил уже не разум и даже не инстинкт, а первобытная тьма, что обычно лежит тонким слоем пыли на самом дне подсознания - человек ведь страшно не любит вспоминать о том, что по своей биологической природе он всего лишь зверь, загнанный в клетку условностей, именуемую культурой. Животное естество присутствует в любом из нас, но далеко не каждому доводилось хотя бы однажды наблюдать, как зверь вырывается на свободу. Ше-Киуно вполне осознанно хотел превратиться в животное - он надеялся, что тогда призраки Ночи не узнают его и оставят в покое. Пока он не видел ни одного из них, но оно и понятно - кругом была кромешная мгла, а для того, чтобы увидеть преследующее тебя
чудовище, требуется хотя бы слабый отсвет искры, вспыхнувшей в почти невообразимой дали. В полной темноте призрака не увидишь, потому что сам он и есть тьма.
        Ше-Киуно замер, стоя на четвереньках, осененный поразившей его мыслью. Да, конечно, в темноте призрака не разглядишь, но его присутствие можно ощутить. Именно так! Нередко, еще до того, как увидеть призрака, Ани чувствовал легкое покалывание кожи на ладонях, холодок, пробегающий по спине, все волоски на теле вставали дыбом, как будто наэлектризованные, и почему-то нестерпимо начинал чесаться нос. Ше-Киуно встал на колени, положил руки на бедра и прислушался к себе, к тому, что чувствовал. Присутствия призраков не ощущалось. Определенно их тут не было! Конечно, это вовсе не означало, что они не могли появиться в любую секунду, но пока у Ше-Киуно было время. Только зачем ему это время? Так думай же, Ани, думай… Зверски болела голова, но Ше-Киуно уже почти привык к этой боли. Если бы не было необходимости думать, он мог бы вообще не обращать на нее внимания. Та-а-ак… Ани медленно провел ладонью по влажному лбу. Ладонь, наверное, была вымазана землей, и лицо его теперь покрывали полосы, напоминающие боевую раскраску древних биктов. Да, воинственный был народ, воинственный… Только с чего это он вдруг о
биктах вспомнил?… Не о том нужно думать, не о том!
        Не в силах сосредоточиться, Ани от злости заскрипел зубами. Ма-ше тахонас, что же делать? Если, как и предполагал Ше-Киуно, его на самом деле похитили, то рано или поздно похитители должны были объявиться. Хотя бы для того, чтобы накормить его. Воды в узилище, кстати, тоже не было. И отхожего места. Значит, похитители непременно дадут о себе знать, причем в самое ближайшее время. К их появлению следовало подготовиться. Как именно, Ше-Киуно пока не знал, но, играя порой в тер-пот с кем-нибудь из случайных знакомых в кабаке или клубе железнодорожников, куда он, случалось, заглядывал, Ани уяснил для себя одно важное правило: для того чтобы выиграть, нужно хотя бы на ход опережать противника. Но что он мог предпринять в сложившейся ситуации? Для начала досконально изучить место, в котором оказался, научиться ориентироваться, не видя даже пальцев на руке. К тому же, где бы он ни находился, имея возможность передвигаться, пусть и на весьма ограниченном пространстве, Ше-Киуно вынес за скобки вероятность того, что он оказался заживо погребен, - тюрьма должна иметь вход, который Ани пока не обнаружил.
        Возможно, это был не самый лучший план действий, но, поскольку другого все равно не было, Ше-Киуно снова встал на четвереньки и пополз по периметру своего узилища. Результатом тщательного обследования обитых досками стен стали лишь занозы в ладонях. Выход обнаружить не удалось. Доски были подогнаны друг к другу неплотно, так что оставались зазоры, позволяющие просунуть меж ними пальцы. Порой Ше-Киуно чувствовал за досками пустоту. Само собой, сразу же возникала мысль попытаться оторвать одну из досок, но для таких подвигов Ани был еще слишком слаб. Закончив изучать стены, Ше-Киуно приступил к обследованию потолка. Эта работа оказалась куда труднее - руки приходилось держать над головой. То и дело Ани останавливался и опускал руки вниз. Тупая боль в мышцах корежила тело, но Ше-Киуно не мог позволить себе прилечь, чтобы не потерять то место, где пришлось приостановить поиск. Доски на потолке плотно пригнаны друг к другу, между ними разве что только ноготь и втиснешь. Но после примерно получаса поисков - хотя, может быть, прошло вовсе не полчаса, а целый час или всего десять минут, в темноте чувство
времени притупляется - Ше-Киуно нащупал сначала рассекающую доски поперечную щель, а затем и две металлические петли, гладкие, новые, как будто даже недавно смазанные. Или это была магазинная смазка? По прикидкам Ше-Киуно, он сейчас находился почти точно в центре своей тюрьмы. Что это означало? Ровным счетом ничего.
        Упершись обеими руками в потолок, Ше-Киуно попытался приподнять крышку люка, но она лишь едва заметно сдвинулась с места. Вздохнув скорбно, Ше-Киуно сел на землю. Ани не имел представления, что находилось там, наверху, у него над головой, но почему-то ему казалось, что достаточно открыть люк и он окажется на свободе. Глупо, конечно, было на это рассчитывать, но нужно же чем-то себя потешить - к примеру, несбыточной мечтой о свободе. Хотя скорее все же не мечтой, а тоской. Чувствуя невыносимую усталость, Ше-Киуно лег на земляной пол и раскинул руки в стороны. В голове было столько мыслей, что ни на одной не удавалось сосредоточиться. Мысли носились, подобно игровым шарам, сталкивались с глухим стуком и сразу же разлетались в разные стороны. Фейерверк мыслей, от которых не было никакого толку. Та единственная, жизненно необходимая сейчас мысль: «Что делать?» - таилась где-то среди всеобщей сутолоки и не то что в руки не давалась, а даже на глаза не показывалась.
        Но, как оказалось вскоре, это была еще не самая большая неприятность. Находясь в состоянии жесточайшего стресса, Ше-Киуно на время забыл о физиологических потребностях организма. И вдруг, лежа на полу, Ани, к своему ужасу, почувствовал, что испытывает с трудом сдерживаемую потребность облегчить мочевой пузырь. Это оказалось последней каплей. Ше-Киуно понял, что не может просто как зверь помочиться в углу, он вскочил на ноги и принялся колотить в крышку люка кулаками. При этом он еще и выкрикивал что-то - не то проклятия, перемежаемые щедрыми посулами, не то униженные просьбы, сопровождаемые обещанием непременно разобраться со всеми, причем в самое ближайшее время. Когда сверху раздался ответный стук, Ани даже не сразу понял, что произошло. Он замер с занесенным для удара кулаком, как будто боялся вспугнуть присевшую на плечо доверчивую птаху. Бам! Бам! - два четких, раздельных удара. Затем тишина. А после голос:
        - Ну, как ты там, очухался?
        Человек говорил негромко, без напряжения, но слышимость была великолепная - настолько, что Ше-Киуно сразу узнал голос коротышки Ири. Что ж, именно это он и предполагал. Хотя надеялся все же на лучшее. И, что совсем уж глупо, у Ше-Киуно не было заготовленного ответа. Принявшись молотить кулаками в крышку люка, он почему-то совершенно не подумал о том, что скажет своим похитителям. Быть может, он и вовсе не рассчитывал на то, что ему ответят? Как бы там ни было, Ше-Киуно не нашел ничего лучшего - голова у Ани раскалывалась от боли, поэтому и соображал он туго, - как только в приказном тоне потребовать:
        - Открой немедленно люк!
        - Ох! - только и ответил Ири.
        Но надо было слышать, сколько сарказма и яда было в этом самом «Ох!».
        Ше-Киуно зло засопел, но, что ответить, не нашел. Сейчас ему было не до выяснения отношений с коротышкой Ири - требовалось срочно помочиться.
        - Как ты там? - поинтересовался Ири.
        В голосе все те же интонации. Не иначе как он поставил перед собой цель вывести пленника из себя.
        - Выпусти меня! - снова потребовал Ше-Киуно, на этот раз куда менее уверенно.
        - Не могу, - с издевательским вздохом ответил Ири.
        Ше-Киуно готов был поклясться, что коротышка при этом еще и руками развел.
        Гад!
        - Слушай, что тебе надо?
        На этот раз Ани услышал отчетливый смешок.
        - Не так скоро, уважаемый, не так скоро.
        - Слушай, ты!…
        - Да?
        Ше-Киуно понял, что не знает, с каким еще вопросом обратиться к тюремщику. Но говорить о чем-то нужно было непременно. Ше-Киуно не то слышал где-то, не то читал, что, оказавшись в заложниках, следует постараться разговорить того, кто держит тебя под прицелом, сообщить ему как можно больше информации о себе, дабы злодей воспринимал тебя не как некую абстрактную единицу, которой в случае необходимости с легкостью можно пожертвовать, а как личность, в чем-то, быть может, даже близкую себе. Ма-ше тахонас! Ири знал о нем более чем достаточно, они вместе пили в кабаке, а потом смотрели на то, как с неба сыплются дризы. Если уж это не сближает людей, тогда, скажите мне, что?
        - Где мы? - спросил Ани только потому, что нужно было что-то спросить.
        - Ты - в погребе, а я - наверху.
        Ири откровенно издевался, но Ше-Киуно предпочел сделать вид, что не замечает этого, - пусть паскудник думает, что ему наплевать.
        - Это понятно даже такому дураку, как ты, Ири. - Ше-Киуно попытался ухмыльнуться, но получилось это у него как-то совсем уж неубедительно. Ани чувствовал чье-то незримое присутствие у себя за спиной, но не оборачивался: какой смысл, если вокруг тьма кромешная. Страшно Ше-Киуно не было. Кто бы ни таился во тьме, в мире не было твари гнуснее и опаснее ка-митара, сидевшего - Ани был почти уверен, что Ири непременно сидит, скрестив ноги, - на крышке люка. - Точнее ответить можешь?
        Ответ последовал после паузы, когда Ани решил было уже, что Ири ушел:
        - Мы у меня дома.
        Ше-Киуно озадаченно сдвинул брови. Это что ж за дом такой с погребом? Дурачит его ка-митар или… Или! Они увезли его за город! Хоп-Стах, ради чего такие хлопоты? На что они рассчитывают? Что, Ани знает, где клад зарыт?
        Ше-Киуно несильно стукнул кулаком в крышку люка.
        - Открой, - он уже не требовал, а почти просил.
        - Не могу, - как будто с сожалением даже ответил Ири.
        - А что так?
        - Знаешь, уважаемый, люди делятся на две категории: одни сидят в погребе, другие - на крышке люка. Я сейчас сижу на крышке люка.
        - Это не значит, что завтра ты не можешь оказаться на моем месте, - мгновенно парировал Ше-Киуно, быстрее, чем успел подумать, что в его интересах не раздражать Ири.
        Ше-Киуно замер, напрягся, ожидая, что ответит коротышка. Но Ири молчал.
        - Эй, - позвал его Ани. - Ты здесь еще?
        - Здесь, - отозвался Ири.
        - И что ты сейчас делаешь?
        - Думаю.
        - О чем.
        - О разном.
        - А… - протянул Ше-Киуно, как будто и в самом деле понял, о чем размышляет этот придурок Ири. - Мейт тоже здесь?
        - В соседней комнате.
        - Она со мной поздороваться не хочет?
        - Еще успеет.
        - Слушай, Ири, - серьезным тоном заговорил Ше-Киуно. - Давай поговорим, как мужчина с мужчиной.
        - Ну?
        - Мне в туалет нужно.
        Ани снова услышал приглушенный смешок.
        - Весь погреб в твоем распоряжении.
        Сволочь!
        - Я же не скотина какая.
        - Мейт придерживается на твой счет именно такой точки зрения.
        - Мейт, - беспомощно взмахнул руками Ше-Киуно. - При чем тут Мейт?
        - Ну, если хочешь знать, это Мейт тебя похитила, - вполне серьезно ответил Ири. - Я ей только помог самую малость.
        Во как!
        Но об этом еще будет время подумать.
        - Ири, я полагаю, мы сможем все уладить, - увещевательным тоном начал Ше-Киуно, ну прямо как будто это он, а не коротышка был бродячим ка-митаром. - Нет таких вопросов, с которыми не могли бы разобраться разумные люди. Я готов выслушать все твои требования, но для начала мне нужно пописать.
        Ири снова ничего не ответил.
        Подождав какое-то время, Ше-Киуно решил удостовериться в том, что коротышка все еще здесь, и осторожно стукнул пару раз костяшками пальцев по крышке люка.
        - Ири.
        - Странный ты человек, - услышал Ани совершенно неожиданные слова. - Другой бы на твоем месте от страха в штаны наделал, а ты просишь в туалет тебя сводить.
        Ани не сразу нашел, что ответить.
        - А, собственно, чего мне бояться? - поинтересовался он осторожно.
        - А ты еще не понял?
        - Признаться честно, нет.
        - Ладно, подожди.
        Над головой раздался тихий шорох, затем удаляющиеся шаги - мягкие, как будто на ногах у Ири были домашние тапки с войлочными подошвами. Интересно, куда он пошел? С Мейт советоваться? Если Ири не врет и это рыжая засадила его сюда… Или все же врет?
        Снова шаги.
        Негромкий стук.
        - Слушай меня, - раздался голос Ири. - За спиной у тебя, слева, почти в самом углу в потолке есть дырка. Сучок вывалился. Я подсвечу фонариком, и ты ее увидишь.
        - Ты что, хочешь, чтобы я в дырку писал? - с возмущением воскликнул Ани.
        Он и в самом деле подумал, что именно это собирается предложить ему Ири.
        - Не будь дураком, - ответил коротышка. - Ищи дырку. Видишь?
        Ше-Киуно покрутил головой по сторонам.
        - Нет.
        - Ползи туда, где я стукну. - Раздались три коротких удара. - Слышишь?
        - Да.
        Ани на четвереньках пополз в ту сторону, откуда послышался звук. То и дело он поднимал голову, чтобы посмотреть наверх, и наконец увидел тусклый пучок света, пробивавшийся сквозь дырку в доске. Ровненькая дырка, круглая, аккуратная, как раз чтобы указательный палец просунуть.
        - Нашел! - радостно, хотя и непонятно, с чего вдруг, крикнул Ше-Киуно.
        - Отлично. Суй палец, - приказал Ири.
        - Зачем? - насторожился Ани.
        Вот-вот, он палец высунет, а придурочный Ири тесаком по нему. Вжик - и нет больше пальца. С этого сумасшедшего ка-митара станется!
        - Суй палец, - снова потребовал Ири. - Я должен знать, где ты находишься.
        - И что потом?
        - Потом я открою люк.
        Что ж, звучит обнадеживающе. Ше-Киуно вздохнул с прискорбием и сунул палец в дырку.
        - Отлично! - Ири щелкнул по пальцу Ше-Киуно ногтем. - И смотри, не вытаскивай его. Если только увижу, что пальца нет, тут же люк закрою. Понял?
        - Понял, - буркнул в ответ Ше-Киуно.
        Наверху что-то прошуршало. Затем в той стороне, где находился люк, негромко лязгнул засов. Крышка люка быстро приподнялась сантиметров на тридцать, что-то влетело в погреб, глухо ударилось о земляной пол, и люк тотчас же захлопнулся. Стук - и все. Щелк - закрылся засов. Ше-Киуно понять не успел, что произошло. Испугавшись стука захлопнувшегося люка, он выдернул палец из дырки и сунул его в рот.
        Тишина.
        - Ну как? - послышался голос Ири сверху.
        - Что? - переспросил растерянно Ше-Киуно.
        - Нашел ведро?
        - Ведро?
        - Ну да, ведро.
        - Зачем мне ведро?
        - Чтобы гадить в него.
        Ири, должно быть, окончательно свихнулся, подумал Ше-Киуно. Лучше его не раздражать. Ани пополз туда, где находился люк, и, пошарив в темноте, нашел большое пластиковое ведро.
        - А выпустить меня не проще будет? - спросил он на всякий случай.
        Ответа не последовало. Затаился Ири или ушел, беззвучно ступая в своих войлочных тапочках? А, впрочем, какая разница! Волоча за собой ведро, Ше-Киуно отполз в угол, как следует установил ведро на земляном полу, стянул штаны и справил нужду. И, как ни странно, совершив сие деяние, Ани Ше-Киуно почувствовал себя лучше. Значительно лучше. Настолько хорошо, как только может чувствовать себя человек, запертый парочкой сумасшедших в темном сыром погребе.
        Глава 13
        Крик.
        Мейт уронила руку на стол. Вилка с наколотым на нее кусочком диетического бифштекса от «ГБ Ше-Матао», не издав ни звука, легла на край одноразовой пластиковой тарелки. Левая бровь девушки едва заметно дернулась, Мейт тут же прижала ее пальцами. Сидевший за столом напротив нее Ири продолжал сосредоточенно жевать, как будто ничего не слышал. Он даже взгляд не поднял от тарелки. Мейт выводило из себя то, как Ири ест. Обычно он брал большую тарелку, перемешивал в ней все, что имелось на столе, если блюдо было горячим или хотя бы теплым, то добавлял еще и ложку комбижира, после чего обильно поливал сверху зеленым валайским соусом. Получившееся месиво он ел ложкой, поминутно смачно чмокая губами и шмыгая носом. Время от времени он откидывался на спинку стула, запрокидывал голову, испускал восторженный вздох, переходящий в стон, и проводил ладонью по губам. Наблюдая за тем, как Ше-Рамшо поглощает пищу, Мейт все больше склонялась к мнению, что Ири получал при этом удовольствие сродни сексуальному - своеобразная мастурбация с набитым ртом. Поэтому прерывать Ири не следовало ни в коем случае - ну скажите на
милость, кому приятно, когда ему кайф ломают?
        Снова протяжный отчаянный крик. Даже не крик, а вой, в котором мало что напоминало о возможностях голосовых связок человека. Так мог завывать дикий зверь, попавший в капкан и ради того, чтобы вырваться на свободу, грызущий защемленную лапу. Он уже не чувствует боли - лишь отчаяние, тупое и безнадежное, за которое только и можно попробовать уцепиться, как за перевернувшуюся шлюпку, всплывшую после кораблекрушения. Мейт показалось, что вопль заставил слегка колыхнуться язычки пламени стоявших в центре стола свечей. Впрочем, это мог быть просто сквозняк.
        Ше-Рамшо воткнул ложку в еду - еда, иначе и не назовешь то, что наполняло стоявшую перед ним тарелку, впрочем, можно еще и так - хлебово, - закинул руки за спину и, навалившись на спинку стула, с наслаждением потянулся.
        - Ничего, ничего, - усмехнулся Ири, поймав взгляд девушки. И вытер ладонью сальные губы. - Пусть покричит.
        - У меня от его воплей мороз по коже, - зябко передернула плечами Мейт.
        - Это его призрак терзает, - оскалился в усмешке Ири. - Поначалу-то он его не видел, покуда действие куйсы не прошло. - Ири снова взялся за ложку, но затронутая тема, должно быть, показалась ему настолько интересной, что он поставил руки локтями на стол и подался вперед. - Смесь куйсы с люмитаксом, скажу я тебе, - он направил на Мейт грязную ложку, - убойная штука. Варьируя концентрацию смешиваемых препаратов, можно регулировать их воздействие на человека. Ты обратила внимание, что, когда мы сажали нашего приятеля в машину, он вел себя совершенно спокойно и выполнял все, что от него требовалось? Но при этом ничего не соображал. И сейчас, я уверен, он ничего не помнит. Если бы люмитакса было чуть больше, он бы утратил способность двигаться, но при этом осознавал все, что с ним происходит, и, что особенно интересно, обостренно чувствовал боль.
        Зачерпнув полную ложку отвратного вида еды из тарелки, Ири отправил ее в рот, и на лице его тотчас же расплылась похотливая усмешка.
        - А он там, - Мейт легонько стукнула носком туфли по полу, - не свихнется, часом?
        - Все может быть. - Глаза Ири сладострастно закатились. - Впрочем, он уже и без того псих.
        Запертый в погребе пленник снова истошно заорал. На этот раз Мейт точно подметила, что язычки пламени свечей дернулись в тот момент, как раздался крик. Девушка посмотрела на тарелку с почти нетронутой пищей и с отвращением оттолкнула ее.
        - Не будешь есть? - удивленно посмотрел на нее Ше-Рамшо.
        - Нет, - отмахнулась рукой Мейт.
        - Ну и зря. - Ири подхватил тарелку Мейт и сгреб ее содержимое в свою. - По-моему, вкусно. - Встряхнув банку с валайским соусом, он выдавил на горку кафра, похоронившего под собой синтетический бифштекс, щедрую порцию зеленоватой жидкости. - А если не есть…
        - Хватит! - не выдержав, ударила ладонью по столу Мейт.
        Ше-Рамшо глянул на девушку так, будто она начала раздеваться.
        - Ты же сама этого хотела, - произнес он негромко.
        - Не знаю, - тряхнула головой Мейт.
        - Что значит «не знаю»? - удивленно развел руками Ири: в одной руке ложка, в другой банка с валайским соусом - не человек, а символ безумного чревоугодия. - Это была полностью твоя идея. Я только помог тебе.
        Ше-Рамшо осуждающе качнул головой, как будто хотел сказать: «Ну и молодежь нынче пошла!» - поставил на стол банку с соусом и принялся за еду.
        Мейт взяла стакан и налила в него воды из пластиковой бутылки.
        - Ты дал ему воду? - спросила она, сделав глоток.
        Рот Ше-Рамшо был набит так, что он не мог даже слова сказать, только головой мотнул из стороны в сторону.
        - А что, если он хочет пить?
        Ше-Рамшо сделал резкое глотательное движение, проталкивая комок еды в пищевод.
        - Ну так пойди и спроси его, - сказал он и провел открытой ладонью по губам.
        - Мы привезли его не для того, чтобы издеваться.
        - Да? - Ири сделал вид, что страшно удивлен. - Тогда для чего?
        - Он должен ответить за то, что сделал.
        - Как ты собираешься это устроить?
        Мейт поднесла стакан с водой к губам и не спеша, очень медленно выпила всю воду до дна. Девушка рассчитывала, что к тому времени, когда она поставит пустой стакан на стол, Ири снова примется за еду, но не тут-то было - Ше-Рамшо терпеливо ждал, что же она ответит на его вопрос?
        - Я не собираюсь его убивать, - с вызовом вскинула подбородок девушка.
        Правда, получилось у нее это как-то очень уж театрально.
        - А этого и не потребуется, - махнул зажатой в пальцах ложкой Ше-Рамшо. - Он сам умрет. От нас зависит лишь то, как долго он протянет. Как это ни прискорбно, все мы когда-нибудь умрем.
        - Разве Ше-Шеол не обещал тебе вечную жизнь после смерти? - ехидно прищурилась Мейт.
        Ше-Рамшо даже глазом не моргнул.
        - Лично мне - нет, - сказал он и как следует перемешал содержимое тарелки.
        - А призраки?
        - При чем тут призраки?
        - Призраки его не убьют?
        Ше-Рамшо усмехнулся и головой качнул: порой Мейт становилась наивной донельзя. Или только прикидывалась дурочкой? Сомнение у Ири возникало уже не в первый раз.
        - Призраки существуют только в его воображении, - ответил он, добросовестно стараясь, чтобы в интонациях голоса не скрипел сарказм.
        - Призраков видит не только он один, - едва заметно прищурилась Мейт.
        - Ну, что поделаешь, - вроде как с сожалением махнул ложкой Ири. - В стране полно страдающих галлюцинациями идиотов.
        Снова крик. Долгий, протяжный, переходящий в хрип, он просачивался сквозь щели в досках пола, растворялся в воздухе, бился под потолком, прилипал к коже. Резь в глазах.
        - Прекрати! - Мейт кричала, пытаясь своим бессмысленным, ни на что не направленным воплем заглушить стоны несчастного, терзаемого призраками человека. - Остановись!
        Облизнув ложку, Ири отвел в сторону руку, в которой держал сей нужный и в определенном смысле значимый для него инструмент, и удивленно посмотрел на девушку.
        Взгляды сидевших за столом пересеклись. Искры не возникло, но Ири почувствовал себя неуютно, а Мейт почудилось, что в комнате вдруг сделалось прохладно, будто сквозняком потянуло, и она зябко передернула плечами.
        Язык Ири еще раз скользнул по блестящей выпуклой поверхности ложки.
        - Выпусти его, - предложил ка-митар.
        Ложку Ше-Рамшо держал у лица, и Мейт не было видно его губ. Быть может, он усмехался? Или презрительно кривил свои тонкие, чуть синеватые, как будто он и впрямь замерз, губы?
        Широким взмахом руки Мейт сбросила со стола две свечи и пустую тарелку. Упав на пол, одна свеча сразу же потухла, другая какое-то время еще выдавливала из себя слабые голубоватые язычки пламени, которые почти мгновенно превращались в причудливо извивающиеся струйки невесомого серого дыма.
        Ше-Рамшо легонько постукивал ложкой по краю тарелки из толстого огнеупорного стекла.
        - Ну так что?
        - Прошло уже три малых цикла. - Мейт смотрела не на Ири, а на сброшенную со стола свечу, пытаясь понять, стало ли в комнате темнее после того, как она погасла?
        - Так, - согласно наклонил голову Ше-Рамшо.
        Из-под упавшей на лицо пряди волос Мейт бросила быстрый взгляд в сторону ка-митара.
        - Что, если он уже сошел с ума?
        - С чего бы вдруг? - усмехнулся Ше-Рамшо.
        - Призраки.
        Ири задумчиво провел двумя пальцами по заросшему щетиной подбородку - с тех пор, как они приехали сюда, Ше-Рамшо не брился.
        - Не думаю, - медленно, как будто размышляя вслух, произнес он. - Если он видит то, чего на самом деле не существует, если его сознание порождает чудовищ, в которых сам он верит, значит, он уже ненормален. - Ири устало вздохнул, наклонил голову и прикрыл глаза ладонью, словно ему мешал яркий свет. А в комнате всего-то восемь свечей - четыре по углам, три на столе остались да еще одна на колченогой тумбочке, неловко привалившейся к стене. - Они все безумны. - Голос Ше-Рамшо, ставший другим, звучал тихо, слова вываливались изо рта невнятными комками, а временами Мейт казалось, что она слышит хруст крошащегося стекла. - Безумны от рождения. И если мы хотим выжить, то должны пережить их, всех тех, кто родился до наступления Ночи. - Ири поднял голову. Взгляд его, устремленный на Мейт, был тусклым, почти бесцветным, похожим на пятно серой акварельной краски, размытое водой. Или на рассеивающийся дымок от фитиля потухшей свечки. - Ты представляешь, что будет твориться, когда наступит День?
        - Что?
        Мейт вдруг испугалась, что звук ее голоса выведет ка-митара из себя. А еще она подумала, помнит ли Ше-Рамшо о том, что был ка-митаром? А еще - как это ка-митар может перестать быть ка-митаром? Это ведь не служба и не место работы, которое всегда можно сменить. Это все равно как если бы она вдруг решила, что не желает быть женщиной. Притвориться мужчиной она, быть может, и сумеет, но при этом все равно останется женщиной. Так что же? Что происходит с ка-митаром, переставшим быть самим собой?
        Ше-Рамшо поднялся со своего места, медленно обошел стол, встал позади Мейт и положил руки ей на плечи. Наклонился. Мейт показалось, что спина у нее одеревенела. Она как будто удара ножом в спину ждала.
        - На смену призракам Ночи явятся призраки Дня, - тихо, полушепотом произнес Ше-Рамшо.
        Дыхание его скользило по щеке Мейт. Девушка чувствовала запах пищи из его рта - той, что он только что ел. Запах был так же неприятен, как и вид еды в тарелке Ири, когда он превращал ее в бесформенное, не имеющее названия месиво.
        - Они придут, вот увидишь. - Пальцы Ше-Рамшо сдавили плечи Мейт. Девушке было больно, но она боялась показать это. - Явятся, как только взойдет солнце. Ты меня слушаешь?
        - Да, - судорожно дернула головой Мейт.
        - Это хорошо. - Хватка пальцев на плечах Мейт слегка ослабла. - Хорошо, - еще раз повторил Ири. - Потому что мало кто понимает, что происходит. Единицы. Ну, может быть, десятки. Не больше. Правительство в неведении. Палата государственных размышлений, ва-цитик - все знают о призраках Ночи, но никто не думает о тех, что явятся с наступлением Дня. - Ири ногой пододвинул табурет и сел на него. Теперь он смотрел на девушку сбоку и немного снизу. - Понимаешь, Мейт, когда наступит День, призраки Ночи исчезнут, растворятся в лучах солнца. Ну, может быть, иногда, где-нибудь в темном закутке кто-нибудь и наткнется на одного из них. Но что он увидит? Жалкое существо, ищущее мрак, в надежде выжить. Зато наши души - твою, мою, души всех тех, кто родился Ночью, - начнут терзать призраки Дня. Почему?… - Ше-Рамшо схватил Мейт за запястье и сильно дернул. - Ты не хочешь спросить меня, почему?
        - Почему? - выдавила из себя Мейт.
        - Потому что тогда уже нам придется отвечать за то, что мы делали Ночью. - Ири хохотнул, довольно глупо, надо сказать. - Нам за все придется ответить, если только мы заранее не позаботимся о своей безопасности. Хочешь света, Мейт?
        - Что?
        Мейт старалась не смотреть в сторону державшего ее за руку Ше-Рамшо. Она не боялась - ей было противно. Общение с Ири вызывало такое же физическое отвращение, как наблюдение за человеком, поедающим собственные испражнения. Мейт давно подозревала, что у Ири в мозгах жуки-короеды ходы проели, но даже представить себе не могла, что все настолько плохо. Ири, если еще и не свихнулся окончательно, был близок к черте, которую лучше не преступать. Вот так.
        - Ты хочешь увидеть дневной свет?
        - Да, конечно.
        - Но ты ведь понимаешь, что ничто в жизни не бывает просто так. Я хотел сказать, задаром. За все приходится платить. - Ше-Рамшо потер сложенные щепотью пальцы, словно ощупывая новенькие, хрустящие, пахнущие краской денежные купюры.
        - Я не понимаю. - Произнося эти слова, Мейт наклонила голову так, что подбородок уперся в грудь.
        - Ах! - с показной досадой цокнул языком Ше-Рамшо. - Как хочется остаться чистой и невинной! Но не получится, Мейт. Ты слышишь? - Ше-Рамшо стукнул каблуком по полу. - Слышишь? - Еще один удар - и протяжный крик запертого в погребе пленника. Тонкие губы Ири растянулись в усмешке - довольной и скабрезной одновременно. - Ну что, слышишь теперь?
        - Прекрати! - Мейт вскочила на ноги и прижалась спиной к стене.
        Ше-Рамшо протянул в ее сторону руку с открытой ладонью. Можно было подумать, он предлагает девушке вернуться на прежнее место, но Ири быстро провел рукой из стороны в сторону, превратив движение в жест недоумения - в чем дело?
        - Мейт, - произнес он негромко, почти ласково, - ты сама все прекрасно понимаешь. Иначе бы мы не оказались здесь. - Движение рукой, призванное как будто превратить мрачную, освещенную свечами комнату в бесконечную вселенную. - Вдвоем. Мы думаем об одном и том же, только ты боишься сказать об этом вслух. Напрасно. - Добрая, всепрощающая улыбка. - Здесь нет никого, кроме нас. А мне ты можешь доверять. Я с тобой, Мейт. Мы сделаем это вместе.
        - Что? - почти выкрикнула девушка.
        - Мы приручим призраков Ночи, чтобы, когда придет рассвет, они сожрали призраков Дня.
        - Это безумие! - Мейт тряхнула головой. Волна рыжих волос колыхнулась из стороны в сторону.
        - Точно! - Ше-Рамшо ощерился в улыбке-оскале. - Безумен мир, в котором мы живем. И выжить в нем можно, только поступая как безумец. Ма-ше тахонас! Да, я готов стать безумцем, если это поможет мне выжить!
        - Ири… Послушай меня, Ири, - Мейт старалась, чтобы голос ее звучал спокойно и ровно, чтобы ни единой фальшивой нотки не было слышно в фальшивых насквозь словах. - Призраков Ночи не существует. Вспомни, Ири, ты ведь сам говорил, что это только игра больного воображения.
        - Да, - легко, - слишком легко! - согласился Ше-Рамшо. - И что с того?
        - Как ты собираешься их приручать?
        Из подпола вновь донесся крик ужаса и боли. Мейт почувствовала, как острые холодные когти царапают спину, до крови раздирая кожу. Что происходит там, внизу? Что за демоны терзают запертого в темноте человека?
        - Ты слышишь? - с усмешкой Ше-Рамшо ткнул пальцем в пол. - Ты слышишь, как он орет? Думаешь, он сошел с ума? Нет! - Ири тряхнул головой и одновременно широко взмахнул рукой. - Если он и безумен, то не более других, родившихся в один с ним большой цикл. Для него призрак Ночи реален - вот в чем дело.
        - Все! - Мейт обеими руками взмахнула перед собой, словно перечеркнула разом все то, что говорил Ше-Рамшо. - Пора положить этому конец!
        Мейт сделала шаг, направляясь в сторону двери в соседнюю комнату. С удивительным проворством Ири развернулся на табурете и поймал девушку за руку, прежде чем она успела коснуться пальцами дверной ручки.
        - Призрак Ночи существует только в воображении своего хозяина, - торопливо, словно боясь, что не успеет сказать все, что нужно, заговорил Ше-Рамшо. - Палач и жертва - неразрывная пара. Что происходит с призраком, потерявшим хозяина, этого не знает никто. Быть может, он исчезает бесследно. Но что, если брошенный призрак находит себе нового хозяина? Понимаешь, о чем я, Мейт? Для того чтобы обзавестись собственным призраком Ночи, нужно всего лишь найти призрака-сироту, призрака, оставшегося без хозяина… Так ведь?… Ну, Мейт!… О, Нункус!… Разве не для этого ты притащила сюда этого затемненыша!
        Ше-Рамшо ударил каблуком в пол, ожидая, что в ответ раздастся крик.
        Мейт вырвала руку из пальцев Ири - скорее всего он сам позволил ей сделать это, - схватила со стола горящую свечу и распахнула дверь.
        - Тебе нужен его призрак, Мейт! - прокричал в спину ей Ше-Рамшо.
        Мейт ничего не ответила. В том, что говорил Ше-Рамшо, не было ни капли смысла. Ири и прежде, случалось, заговаривался, но на этот раз он зашел слишком далеко. Несмотря на это, потерявший веру ка-митар не внушал Мейт опасения, скорее уж жалость. Но о чем можно говорить с человеком, собравшимся живьем поймать призрака Ночи?
        Опершись рукой о стол, Ше-Рамшо поднялся на ноги, медленно, тяжело, как старик, и направился следом за девушкой. В пустой темной комнате висело желтоватое пятно света, вобравшее в себя лицо Мейт. Глубокие рельефные тени делали его незнакомым, странным, почти уродливым. Мейт поставила свечу на пол и обеими руками старалась отдернуть запирающий крышку люка тяжелый засов. Ше-Рамшо остановился в дверях.
        - Ага, давай, выпусти его, - произнес он безразличным голосом. - Выпусти, Мейт. Ты знаешь, на что способен человек, спасающий собственную шкуру? Он легко, без колебаний свернет тебе шею, даже если никогда прежде ему не приходилось убивать.
        Мейт замерла. В том, что сказал Ири, был свой резон. Да и голос Ше-Рамшо звучал теперь, как обычно, без экстатического надрыва - он не вещал, не пытался ни в чем убедить, а всего лишь высказывал свое мнение. С которым, в принципе, можно было и не соглашаться, но нельзя было не прислушаться. На то он и ка-митар, чтобы уметь не просто говорить, а заставлять себя слушать - он мог оставить в прошлом все, вплоть до любви к отеческим гробам, только не этот навык.
        Ше-Рамшо переступил порог и растворился в темноте. Он видел Мейт, стоявшую на коленях рядом с горящей свечой, но девушка его видеть не могла. Неслышно ступая, Ше-Рамшо прошел в ближний угол и взял лежавший на полу тяжелый аккумуляторный фонарь с большим круглым рефлектором. Направив фонарь в лицо девушке, Ири нажал клавишу включения. Ударивший в глаза сноп яркого света заставил Мейт отшатнуться в сторону. Ше-Рамшо медленно приблизился к ней, присел на корточки, послюнявил кончики пальцев и раздавил фитиль горевшей свечи.
        - Ну что? Откроем?
        Лицо Ше-Рамшо было всего в нескольких сантиметрах от лица девушки. И Мейт не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то угроза. Взгляд Ири также нельзя было назвать безумным. Тогда что произошло пару минут назад в соседней комнате? Может быть, ничего и не было? Они уже три малых цикла сидели в этом затерянном во мраке Ночи гниющем доме и слушали крики, то и дело раздающиеся из-под пола. Глаза устали от желтоватого света свечей. Запах сырости, казалось, никогда уже не выветрится из-под скрипящих половиц. Заняться нечем, - о, Нункус, только когда Ири уехал, чтобы отогнать машину в гараж, оставив ее наедине с запертым в погребе пленником, Мейт с опозданием подумала, что не догадалась прихватить с собой ни одной книжки. О том, чтобы заняться с Ири сексом - так, ради развлечения, - у Мейт даже мысли не возникало. Не воспринимала она своего компаньона как представителя противоположного пола, ну, никак не воспринимала. Оставалось только сидеть и пялиться друг на друга, пытаясь развлечься дурацкими разговорами ни о чем. Так, может быть, и в этот раз Ири только дурачился, пытаясь в своей обыкновенной,
немного глуповатой манере развеселить ее? А померещилось Хоп-Стах знает что.
        - Ну? - Ше-Рамшо смотрел на девушку и ждал ответа.
        Он никуда не торопился. Ему некуда спешить. У него нет ничего, кроме этого дома, в котором он готов остаться навсегда… Нет, это, пожалуй, слишком, - только до рассвета. Но для начала следует обзавестись персональным призраком Ночи. О, Нункус, может быть, на этот раз ему наконец повезет!
        - Я должна посмотреть на него. - Мейт смотрела на деревянную крышку люка.
        - Неужели ты все еще сомневаешься в том, что это он?
        Не насмешка, а только легкое недоумение в голосе Ири - все равно как если бы Мейт спросила, добавляет ли он сахар, когда варит джаф.
        - Это он, - уверенно произнесла девушка. Настолько уверенно, что все ее сомнения тотчас же выплыли наружу. - Это он, - повторила Мейт еще раз, не для Ири, а для себя самой. - Но я хочу видеть его лицо.
        - Ты считаешь, пора поговорить с ним? - Как будто с сомнением, хотя, может быть, и просто так Ше-Рамшо прикусил губу.
        - А разве нет? - с вызовом тряхнула волосами Мейт.
        - Тебе решать, - безразлично дернул плечом Ири, так, чтобы стало ясно, сам он еще повременил бы. Куда спешить? До рассвета еще ох как далеко.
        - Открой, - приказала Мейт.
        Ири не торопился. Он смерил девушку оценивающим взглядом, положил фонарь на пол так, чтобы свет падал на крышку люка, взялся обеими руками за выступающий край засова. Ждал, что Мейт все же передумает?
        - Эй! - Ше-Рамшо ударил каблуком в крышку люка. - Эй! Слышишь меня?
        Снизу послышалась какая-то возня, перемежающаяся звуками, похожими на приглушенные всхлипывания.
        - Эй! - Ири снова ударил по доскам.
        - Слышу! - голос раздался так близко, что Мейт невольно вздрогнула. - Ма-ше тахонас!
        - Он еще ругается. - Скосив взгляд на Мейт, Ше-Рамшо усмехнулся. - Эй! Я не вижу твой палец!
        - Что тебе нужно, затемненыш грешный? - голос не злой, а как будто усталый.
        - Мне нужно, чтобы ты просунул палец в дырку в половице, - терпеливо объяснил Ше-Рамшо. - И тогда я открою люк.
        - Пошел ты…
        В полнейшем недоумении Ири посмотрел на Мейт. По-твоему, что бы это могло означать? - спрашивал его взгляд.
        - Он хочет знать, почему оказался здесь, - шепотом произнесла Мейт.
        Ше-Рамшо тут же преобразовал ее фразу в вопрос:
        - Хочешь знать, почему ты здесь?
        - Ты сам-то знаешь, почему ты здесь?
        Это было уже слишком! Вопрос пленника звучал как откровенная издевка. И Ше-Рамшо не оставалось ничего иного, как только проглотить оскорбление. Ну, в самом деле, не вступать же в пререкания с тем, которого он сам же запер в погребе.
        - Разница между нами в том, что я могу в любую минуту уйти, а ты останешься здесь столько, сколько я пожелаю.
        Ири казалось, что этой фразой он подвел итог и окончательно утвердил свое главенствующее положение. Да и пленник ничего не ответил. Однако голос подала Мейт:
        - Открой.
        - Послушай…
        - Открой! - Мейт подняла руку и щелкнула пальцами перед носом Ири. - Ты что, боишься?
        - Я предпочитаю не рисковать, - ответил уязвленный Ше-Рамшо.
        В самом деле, чего ему бояться? Он - хозяин положения. Странно, что Мейт этого не понимает.
        - Если ты встанешь позади открытой крышки люка, то успеешь захлопнуть ее, прежде чем он выберется из погреба.
        Ири хмыкнул как-то очень неопределенно. С одной стороны, ему не нравилось то, что Мейт принялась им командовать, с другой - он не мог найти благовидного повода отказаться от того, что она предлагала.
        - Эй, слышишь? - На этот раз Ше-Рамшо ударил по люку кулаком.
        - Ну? - отозвался пленник, не сразу, после паузы, которую намеренно тянул для того, чтобы заставить Ше-Рамшо злиться.
        - Сядь на пол, я открываю люк.
        - Давай.
        - Только имей в виду…
        - Давай!
        Ири искоса бросил взгляд в сторону Мейт - ему показалось, что она усмехнулась. Нет, почудилось, - тень странно легла на щеку. Ше-Рамшо наклонился, взял в руку фонарь, другой рукой отдернул в сторону щеколду засова и рывком поднял крышку люка. В нос ударила плотная застоявшаяся вонь. Однако, подумал Ше-Рамшо, как же может провонять человек всего-то за три малых цикла.
        Глава 14
        Свет.
        Нет, сначала глухо стукнула щеколда, затем скрипнули петли люка, и только потом темноту прорезала широкая полоса яркого света, едва увидев которую Ше-Киуно сжался в комок - инстинкт подсказывал, что в случае опасности нужно постараться до минимума сократить площадь контакта тела с окружающим пространством, - и закрыл голову руками. Он сидел на земляном полу, скорчившись, похожий на старый гнилой пень. Или на кучу палой листвы, что загнал ветер в угол меж двумя бетонными стенами и там, когда дождь промочил их как следует, спрессовал в плотный ком. - Со стороны глянешь, так и впрямь, скорчившись, сидит в углу человек, поджав ноги и уткнувшись лбом в колени.
        Когда-то очень давно, в раннем детстве, Ше-Киуно видел деревья с листьями на улицах города. Когда же пришла Ночь, он видел, как листва опадает с деревьев, как ветер носит ее по мостовым, то подбрасывая высоко вверх, то прижимая к серому дорожному покрытию. Но он этого не помнил. Кучу сырой листвы он видел в каком-то не очень старом видеофильме. Но для того чтобы подобное сравнение могло прийти в голову, Ше-Киуно должен был взглянуть на себя со стороны. А он не мог этого сделать. Не мог при всем желании. К тому же и желания такого Ани не испытывал. Он просто страшно испугался, увидев свет. Испугался того, что все начнется заново.
        Трудно следить за ходом времени, находясь в полной темноте. Единственными критериями, на которые можно в какой-то степени полагаться, являются лишь собственные физиологические потребности, хотя и они скорее всего находятся в зависимости от того, насколько регулярно снабжают пленника едой и питьем. У Ше-Киуно имелись все основания подозревать, что Ири намеренно пытается сбить его с толку, делая интервалы между визитами неравномерными. Чем его кормят, Ани тоже не мог понять. Иногда еды было много, иногда - лишь маленькая горстка. По-видимому, ему кидали то, что оставалось недоеденным за столом. Определить на вкус какой-то отдельный продукт было почти невозможно - все забивал резкий запах валайского соуса. Да и смрад, стоявший в погребе, не способствовал подобным упражнениям. Ири и не думал менять ведро, что в первый малый цикл кинул в погреб. Даже крышку не дал, хотя Ше-Киуно просил его об этом. После того первого раза Ири вообще отказывался разговаривать с пленником. Явившись по его душу, он топал ногой по крышке люка - это означало, что Ани должен забиться в дальний угол погреба и просунуть в
дырку палец. После этого Ири чуть приоткрывал крышку и кидал вниз целлофановый пакет с едой и пластиковую бутылку с водой. Впрочем, воду Ири приносил не всегда, поэтому на всякий случай Ше-Киуно экономил питье, хотя после еды, сдобренной валайским соусом, пить хотелось невыносимо. Установив за правило всегда иметь в резерве не меньше полбутылки воды, Ани неукоснительно ему следовал.
        За то время, что Ше-Киуно сидел в погребе, Ири приносил еду четыре раза. Один раз Ани заснул. Проснувшись, он был удивлен сверх всякой меры, поскольку полагал, что стресс не позволит забыться. Должно быть, в какой-то момент уровень нервного напряжения превысил заданное от природы пороговое значение, после которого нормальное функционирование мозга становится невозможным, и Ше-Киуно просто вырубился, как человек, которого несколько малых циклов кряду морили бессонницей. Ани полагал, что проспал недолго. Это было чисто субъективное ощущение, которое приходилось принимать как данность. По прикидкам Ше-Киуно, доверять которым он сам мог лишь при условии, что никаких иных критериев оценки времени в его распоряжении не имелось, он просидел в погребе полтора малых цикла. Может быть, чуть больше. Сколько он еще сможет продержаться? Удивительно, что, сидя почти все время на холодном земляном полу, Ани не подхватил простуду, а то и еще чего похуже вроде воспаления легких. Известно, что в стрессовых условиях организм мобилизует все свои скрытые ресурсы, но ведь и они не беспредельны.
        Ше-Киуно не мог взять в толк, почему он оказался в этом погребе? Ири не желал разговаривать, а как еще Ани мог узнать причину своего похищения? Он перебрал массу вариантов, пытаясь понять, чего хотят добиться похитители? По здравом размышлении, все они оказывались несостоятельными. Выкуп за Ше-Киуно заплатить некому. Выдвигать какие-то политические требования, угрожая расправой с ним, просто смешно. Волей или неволей приходилось склоняться к мысли, что он оказался в руках безумцев, единственной целью которых являлось желание воплотить в жизнь свои извращенные фантазии. А что за идеи могли родиться в воспаленном мозгу Ири, - девушка почему-то казалась Ше-Киуно более здравомыслящей, нежели ее приятель, - трудно даже предположить.
        Как ни странно, Ше-Киуно быстро свыкся с ролью пленника. Ани не особенно смущала пища, которую в нормальных условиях он скорее всего отказался бы есть. К отвратительной вони, как оказалось, тоже можно привыкнуть. Спать на земляном полу - без проблем. Пугало Ше-Киуно другое. Как ни старался убедить себя Ани, что призраки Ночи потеряли его из виду, остались в городе, поджидая его, как обычно, в темном закоулке рядом с мусорными контейнерами, они все же появились.
        Ше-Киуно явственно ощутил присутствие призраков вскоре после того, как Ири первый раз дал ему поесть. Ани сидел, прижавшись спиной к дощатой стене, сложив ноги крест-накрест, и, аккуратно выворачивая наружу перемазанные чем-то скользким, комбижиром, наверное, края целлофанового пакета, торопливо поедал его содержимое. То, что попадало в рот, Ше-Киуно тут же проглатывал, даже не пытаясь разжевать или распробовать вкус. Он спешил не потому, что был голоден, а потому, что хотел поскорее покончить с едой. Собственно, Ани вообще не чувствовал голода, но заставлял себя есть - кто знает, когда в следующий раз его решат накормить? Вдруг ему показалось, что он слышит какой-то посторонний звук. Ше-Киуно замер и насторожился, весь обратившись в слух. - Если бы звук раздался сейчас, то срезонировал бы он у Ани в животе. Но нет, темнота оставалась немой. Немой, но не бесчувственной. В темноте что-то происходило - Ше-Киуно это точно знал, хотя и не мог понять, откуда? Но разве для того, чтобы знать, всегда необходимо понимать? Я знаю, что ничего не знаю, ты знаешь, что ничего не знаешь, они знают, что ничего не
знают. Тогда откуда мы вообще что-то знаем? Ше-Киуно ни в малой степени не интересовали философские вопросы познания. Ани знал, что темнота, в которой он тонул, но почему-то не захлебывался, живет своей собственной жизнью, тайной, непостижимой для тех, кто родился при свете Дня.
        Хо!
        Ани Ше-Киуно родился Днем, но как много изменилось с тех пор! Как много изменилось за последние несколько малых циклов! Как и прежде, Ше-Киуно испытывал страх перед Ночью. Тьма пугала его как противоестественная, не свойственная человеческой природе среда обитания. Человек не мог постоянно жить во тьме, так же как не умел дышать под водой. И так же, как человек, не умеющий плавать, боится утонуть, Ше-Киуно боялся остаться во тьме. А первопричиной мучивших его кошмаров был страх не дожить до рассвета, что означало бы навсегда остаться во мраке Ночи.
        Хоп!
        Теперь Ше-Киуно казалось, он знал об этом давно. Может быть, с того самого дня, как появился на свет. Нет, скорее все же он понял это в тот день, когда поднялся вместе с отцом на плоскую крышу восьмиэтажного дома, в котором они жили. На крыше было уже не протолкнуться от высыпавших под открытое небо жильцов, и отцу пришлось взять Ани на руки. Небо было непривычно темным. Гораздо темнее, чем накануне. Темно-фиолетовый цвет, которым любовался Ани, когда отец выводил его на крышу малый цикл тому назад, сделался почти черным. И только в одной стороне, там, куда смотрели все остальные столпившиеся на крышах как этого, так и соседних домов люди, Ани увидел чуть розоватую полоску. Видишь, Ани, произнес отец странным, глухим голосом, словно он старался сдержать рвущийся из груди крик отчаяния, а может быть, и рыдания, это заходит солнце. Оно вернется через тридцать семь больших циклов. Мне его уже не увидеть, но ты непременно дождешься рассвета. Ты слышишь меня, Ани? Не глядя на отца, Ани послушно кивнул.
        Мальчик почти не слушал то, что говорил отец, его внимание было приковано к узкой розовой полоске у самого горизонта, похожей на рану, оставленную остро заточенной бритвой. Ани казалось, что он видит, как края разреза сходятся, хотя на самом деле этого, конечно, не могло быть, он ждал, когда тьма поглотит мир. А отец продолжал говорить. Понимаешь, Ани, это очень важно. Да нет, конечно, сейчас ты этого еще не понимаешь. Но позже непременно во всем разберешься. Человек не должен жить во тьме, потому что… Потому что он человек! А мрак - это для тех, кто хочет спрятать в нем своих чудовищ, своих призраков. У каждого есть свои призраки, но не нужно их бояться. С ними нужно научиться жить в мире. Ночью, в темноте, призраки наглеют. Потому что им всегда есть где спрятаться. Ты должен победить своих призраков, Ани. И ты непременно должен дожить до рассвета. Слышишь? Да, отец. Обещай мне, Ани, что ты обязательно доживешь до рассвета. Обещаю…
        Темнота колыхнулась и как будто сделалась более плотной в том углу, где Ше-Киуно поставил ведро с нечистотами. Волна призрачного движения прокатилась по погребу. Ше-Киуно невольно прижался спиной к стене, чтобы, не приведи судьба, не зацепило вдруг, и поспешно сунул в рот остатки пищи. Дернув судорожно подбородком, Ани протолкнул мягкий бесформенный комок в пищевод, кинул в сторону пустой пакет, уперся ладонями в пол и подтянул колени. Зачем он это сделал, непонятно - что бы ни случилось, вскочить на ноги он все равно не мог. Но так он чувствовал себя немного спокойнее. Кто-то дохнул на него из темноты. Ани впервые почувствовал на лице дыхание призрака Ночи. Он думал, что у призраков отвратительное, зловонное дыхание, пропитанное запахом гнили и сырого мяса. Но дыхание, что он ощутил, было прохладным и имело легкий, едва уловимый ментоловый запах. И все равно Ше-Киуно поморщился. Ему было неприятно, что кто-то невидимый дышит на него из темноты, но страха он, как ни странно, не испытывал. Должно быть, потому, что еще до похищения Ани уже почти смирился с мыслью о том, что вскорости ему предстоит
умереть. Так какая разница, когда и где это произойдет? Уж лучше быть разорванным призраком Ночи, чем ждать, что придет в набитую стекловатой и металлической стружкой голову безумного Ири.
        И тут Ани Ше-Киуно закричал - долго, надсадно, мучительно, выблевывая с криком всю ту жеваную бумагу, что прежде называл он душой. Это был крик не боли, а исцеления, первородный вопль, дарующий возвращение к началу, к тому, кем ты был когда-то и о ком почти забыл.
        Крик Ани поверг темноту в замешательство. На какое-то время движения во тьме прекратились. Казалось, таившиеся во мраке существа пребывали в недоумении - что происходит? Они еще не приступили к делу, а человек уже кричит так, будто с него живьем сдирают кожу. Уж не сошел ли он с ума? А ежели так, то к лицу ли призракам Ночи связываться с сумасшедшим? И, если к лицу, то что они должны с ним сделать? Во как все запуталось!
        Ше-Киуно сидел неподвижно и всматривался в темноту так же, как и она всматривалась в него. Что в ней было такого, что раньше пугало его до безумия? То, что в темноте могли затаиться призраки? Но вот он всю свою сознательную жизнь обходил стороной темные закоулки, остерегался призраков Ночи, а в результате на него напали в его же собственной квартире, при свете электричества, и не чудовища, порожденные запутавшимся в самом себе подсознанием, а люди. На вид так вполне приличные люди. Кто же, выходит, опаснее? Люди или призраки? Только не надо сразу говорить, что ответ, мол, очевиден. Отнюдь! Ведь если так, то как тогда жить среди людей?
        Затаившиеся в темноте существа вновь ожили. Медленно, как будто неуверенно даже - оказывается, призраки тоже могут чувствовать неуверенность! - они переместились чуть ближе к Ше-Киуно. Затем подтянулись еще чуть-чуть, самую малость. Казалось, они изучают человека, принюхиваются к нему, присматриваются, пробуют на язык, чтобы определить - что? Уровень опасности или степень доступности потенциальной жертвы? Ше-Киуно усмехнулся - для него это уже не имело определяющего значения.
        - Ну, идите сюда. - Ани похлопал ладонью по полу рядом с собой.
        В темноте снова возникло неясное движение, похожее на перемещение плотных облачных масс в темном ночном небе, - вроде бы что-то происходит, но при этом все выглядит так же, как минуту, как час, как малый цикл тому назад. Призраки проявляли нерешительность - с чего бы вдруг?
        Призраков было двое. Ани не видел их, но точно знал, что их двое. Призраки Ше-Киуно всегда являлись парой. У всех людей по одному призраку, а у него сразу два - почему? Чем он заслужил такую честь? Может быть, спросить об этом самих призраков? Да только захотят ли они ответить? О, Хоп-Стах, одни вопросы! А от вопросов, как известно, голова начинает болеть.
        - Эй, ну где же вы? - Ше-Киуно тихонько свистнул сквозь зубы и снова хлопнул ладонью по полу. - Идите сюда, я вас не обижу.
        Послушал бы кто! Человек подманивает к себе призраков Ночи да еще и обещает быть с ними добрым и ласковым! Сущий бред! Хотя, если посмотреть с другой стороны, сами по себе призраки Ночи тоже были не более чем призрачными видениями, а значит, все тот же самый бред. Вопрос: как с этим бороться? Встречный вопрос: а нужно ли?
        Должно быть, призраки не знали о том, что они всего лишь порождения больного сознания. Они медленно приблизились к Ше-Киуно. Один сел в шаге от человека на задние лапы. Другой лег и положил свою большую голову Ани на бедро. Ше-Киуно думал, что призраки Ночи ужасны, как дикие первобытные чудовища, а оказалось, что они похожи на больших домашних воков. И вели они себя точно так же, как воки. Правда, Ше-Киуно пока еще не решался потрепать за ухом того, что положил голову ему на ногу, - подобное панибратство могло не понравиться призракам, они ведь только-только начали понимать друг друга.
        Несмотря на кромешный мрак, Ани мог видеть призраков. Для этого нужно точно определить место, где находился в данный момент один из них, и как следует присмотреться. И тогда можно разглядеть некое объемное уплотнение в темноте. Непонятно? Ясное дело, непонятно. Попытайтесь представить себе рисунок черной тушью на черной бумаге. Поначалу ничего не видно. Но если найти соответствующий угол зрения и как следует присмотреться, то можно увидеть вполне отчетливый рисунок. Так же удается и призраков Ночи разглядеть в полной темноте. Позже, когда Ше-Кентаро уже решался коснуться призрака рукой, он замечал, что стоило ему только поднести кончики пальцев к его шкуре, как по ней пробегали крошечные искорки электрических разрядов, покалывающие пальцы и ладонь. Первый призрак испускал искорки голубоватого цвета - Ше-Киуно назвал его Сун, по шкуре второго бегали искорки с едва различимым розовым оттенком - он получил имя Шор.
        Когда Ше-Киуно закричал во второй раз? Это произошло в тот момент, когда Шор подошел к нему совсем близко и, вытянув шею, едва не коснулся мордой лица Ше-Киуно. На плоском кожистом носу призрака загорелась одна крошечная искорка, которую Шор тотчас же слизнул широким влажным языком. Но на месте исчезнувшей искорки вспыхнула новая, размером чуть больше первой. Ше-Киуно сидел и внимательно наблюдал за тем, как Шор слизывает искорки с носа, одну за другой. Он считал, что это какая-то забава, до тех пор, пока двадцать четвертая по счету искорка не слетела с носа призрака и не попала Ани в глаз. Ше-Киуно сначала просто коротко вскрикнул от неожиданности, потом заорал от боли - ощущение было таким, будто в глаз вонзилась раскаленная игла. Боль была настолько сильной, что он попытался ногтями выцарапать из глаза залетевшую туда искорку, но сидевший слева от него Сун тяжелой лапой прижал руку Ани к земле.
        - Что вы со мной делаете? - в отчаянии воскликнул Ше-Киуно.
        И в ту же секунду боль прошла. Сун убрал лапу с руки Ше-Киуно. Ани быстро провел сложенными вместе пальцами по мокрому от слез веку и снова закричал. Это был самый долгий и протяжный крик пленника за все то время, что просидел он в погребе, хотя и позже Ани тоже приходилось кричать. Он закричал оттого, что понял, зачем приходят к нему призраки Ночи. Призраки хранили прошлое - все то, что человек хотел бы раз и навсегда забыть. И теперь, когда Ше-Киуно некуда стало бежать, призраки заставили его вспоминать. Вот только почему их было двое? Этого Ани не мог понять.
        Воспоминания были самые разные, порой легкие, радужные, почти невесомые, но встречались среди них и мучительные, заставлявшие Ше-Киуно снова и снова переживать эпизоды жизни, память о которых причиняла такую же боль, что и много больших циклов тому назад. И тогда Ше-Киуно кричал. Но мучили его не призраки Ночи, а его же собственные воспоминания. Призраки заставили Ани заново родиться и шаг за шагом пройти всю свою жизнь. Нет, не так! Ше-Киуно не просматривал заново прожитую жизнь, он видел только отдельные эпизоды, которые были чем-то особенно значимы для него, причем эпизоды сменяли друг друга не в хронологическом порядке, а как попало, без какой-либо ясной системы. Многое из того, что видел сейчас Ше-Киуно, он почти не помнил, - то, что не было уничтожено полностью, оказалось поврежденным настолько, что не поддавалось восстановлению.
        Порой, сравнивая воспоминания, что принесли с собой призраки Ночи, и те, что хранила его покалеченная память, Ше-Киуно только диву давался: многие события он помнил совсем не так, как они происходили на самом деле! Совершенно не так! Что ж, память, случается, выкидывает и не такие кунштюки. По-настоящему удивительным было то, что Ше-Киуно ни разу не усомнился в достоверности тех воспоминаний, которые вернули ему призраки Ночи. Казалось бы, следует верить себе, а не таинственным тварям, чье существование пока еще никем не было подтверждено. Но Ани верил им. Верил, потому что после общения с призраками Ночи многое из его жизни, что прежде вызывало недоумение, становилось ясным. Хотя в данном случае «ясно» вовсе не означало «понятно».
        И все же почему призраков было двое?
        - О, Пи-Риель, как же тут воняет!
        Голос принадлежал не Ири.
        Ше-Киуно поднял голову. Из-за света, слепившего глаза, он почти ничего не увидел, только прядь рыжих волос. Это уже что-то новенькое. После похищения рыжеволосая подружка Ири не давала о себе знать. Ше-Киуно почти забыл о ней, решив, что Мейт сыграла отведенную ей роль и навсегда исчезла со сцены, предоставив Ири право дальше действовать самостоятельно. Так чего же она теперь сюда явилась? Уж наверное, не за тем, чтобы проверить, в каких условиях содержит пленника Ири.
        - Эй, ты живой? - окликнула пленника Мейт.
        Она говорила в намеренно развязной манере, но при этом явно не знала, с чего начать. Иначе зачем было задавать откровенно дурацкий вопрос, на который Ше-Киуно не собирался отвечать?
        - Эй! - снова окликнула Мейт.
        Подогнув ногу, Ше-Киуно сел на нее, откинувшись назад, оперся на руки и посмотрел вверх, щурясь от непривычно яркого света. Движения Ани были неторопливы - можно было подумать, будто это он пригласил девушку для беседы. Ше-Киуно не ставил перед собой цели заставить похитителей нервничать, он просто вел себя сообразно обстоятельствам.
        - Мне нужно лекарство, - произнес Ани, глядя в ту сторону, где, как он представлял, должна была находиться девушка.
        - У тебя понос? - хохотнул Ири.
        Ага, выходит, на этот раз они явились вместе. Намечается что-то важное?
        - Мне нужно лекарство, - повторил Ше-Киуно. - У меня синдром Ше-Варко. Если я не приму лекарство в срок, затея с моим похищением потеряет всякий смысл.
        - Почему же? - По голосу было ясно, что Мейт нет никакого дела до болезни Ше-Киуно. Она смеялась над ним, не понимая, насколько глупо и нелепо это выглядит со стороны.
        Но Ше-Киуно решил продолжить разговор.
        - Вам нужен разлагающийся варк? - спросил он так, будто в случае положительного ответа сам брался доставить заказ в нужное место.
        - Расскажи мне о варках. - Девушка склонилась над квадратной дырой в полу, и Ше-Киуно увидел ее голову. Но вот рассмотреть лицо не мог, слишком неудачно падал свет лежавшего на полу фонаря. А жаль, выражение лица могло бы дать намек на то, что у Мейт на уме. Слова лживы, даже когда их произносят от чистого сердца, а в общении между врагами они и вовсе превращаются в разноцветные шарики для жонглирования. - Расскажи! - потребовала Мейт. - Ты ведь много чего о них знаешь.
        По интонациям голоса Ше-Киуно понял, что Мейт интересуют вовсе не клиническая картина и не изменения, происходящие с психикой больного. Тогда что же она хотела услышать? Ше-Киуно чувствовал, что ответ где-то рядом, нужно только руку протянуть. Но каждый раз, когда он пытался это сделать, понимание ускользало от него, как рыба-змея, когда пытаешься поймать ее голыми руками в корыте с мутной водой.
        - Что же ты молчишь, ловец?
        Вопрос прозвучал насмешливо, с издевкой даже, но Ше-Киуно и на этот раз не смог разгадать скрытого в нем второго смысла. Или он вообще уже ничего не понимал?
        - Сколько мне здесь сидеть?
        Задать такой вопрос похитителям никогда бы не пришло в голову самому Ше-Киуно. Вопрос подсказал ему Сун - призрак в ореоле голубых искорок. Призраки держались в стороне от люка - им не нравился свет. Как и рассчитывал Сун, вопрос вызвал недоумение у тех, кто находился наверху. Голова девушки исчезла из луча света - должно быть, Мейт удивленно смотрела сейчас на Ири. Мейт хотела знать, что скажет ка-митар? Быть может, он знает, как ответить на вопрос пленника?
        Должно быть, из-за того, что он долгое время находился в темноте и безмолвии, Ше-Киуно отчетливо услышал то, что прошептал Ири:
        - Спроси его о призраке.
        Ани улыбнулся. Выходит, они охотились не за ним, а за его призраком? Безумцы.
        Мейт совету Ири не последовала.
        - Я хочу услышать твою исповедь, ловец, - произнесла она, вновь склонившись над люком.
        - Ты разве толкователь? - усмехнулся Ше-Киуно.
        - Для тебя - да, - ответила Мейт.
        - Я не верю в Ше-Шеола, - покачал головой Ани.
        - Тогда я стану для тебя Хоп-Стахом.
        - Ну, это уже ближе к истине, - согласился Ше-Киуно. - Что именно ты хочешь услышать?
        - Все. От начала до конца.
        - Ребята, а вы меня, часом, ни с кем не перепутали?
        Еще один вопрос, подсказанный призраками. Пусть глупый по сути, он был задан таким уверенным голосом, будто Ше-Киуно и в самом деле верил в то, что похитители могли спутать его с тем, кто был им действительно нужен. И снова после того, как он задал вопрос, наверху возникло замешательство. И снова Ири потребовал от Мейт:
        - Спроси его о призраках.
        Что ему дались эти призраки?
        И снова Мейт проигнорировала требование Ири. Похоже было, что вовсе не мир и согласие скрепляют взаимоотношения этой парочки. Каждый из них хочет что-то свое. Но почему-то оба рассчитывают получить то, что каждому из них нужно, именно от Ше-Киуно. А он ведь обычный человек, на чудеса не способный.
        - Я пока еще сама не знаю, что хочу сделать с тобой. - Мейт не произносила слова, а будто выплевывала их, как слишком горячее пюре, обжигающее язык, - смесь отвращения и страха.
        Неужели она боится его, даже когда он сидит в погребе? Или девушку пугает то, что она собирается сказать? Нет, объяснил Ше-Киуно призрак, которого он называл Шор, она боится того, что уже сделала. А Ири? - спросил у призрака Ани. Ири не боится, ответил Сун, он сумасшедший. Значит, я не смогу с ними договориться? Ты рассчитывал на это?
        - Ты решил провести меня, прикинувшись антикваром. - Мейт усмехнулась: не вышло, мол. - Я про тебя все знаю. Ты - ловец! - Пауза. Ани тоже молчал. - Почему ты не хочешь в этом признаться?
        - Потому что это не так.
        Ше-Киуно даже не старался быть убедительным, понимая, что затея все равно безнадежная. Девчонка вбила себе в голову какую-то дурацкую идею и теперь пытается реализовать ее. С его, Ани, помощью. Может быть, она тоже сумасшедшая, как и ее дружок? Нет, ответил Сун. Тогда чего она от меня хочет? Призраки ничего не ответили. Не хотели говорить или не знали? Скорее всего не знали - призраки ведь тоже не всеведущи.
        - Я слежу за тобой уже полтора больших цикла.
        - Серьезно?
        На этот раз Ани был по-настоящему удивлен. Если Мейт ничего не придумывает, то странно даже, что за полтора больших цикла он ни разу не обратил внимания на ее роскошную рыжую шевелюру. Ше-Киуно нравились женщины с рыжими волосами.
        Мейт словно и не услышала его изумленного возгласа.
        - Два-три раза за малый цикл ты отправляешься на охоту за варками. Или как ты это называешь? - Ани услышал, как девушка усмехнулась - презрительно. - Ходить на работу?
        - Наверное, если бы я был ловцом, то именно так это и называл бы, - ответил Ше-Киуно.
        - Вот-вот, ты считаешь, что просто ходишь на работу. А потом, получив деньги за людей, обреченных тобой на смерть, ты возвращаешься домой и превращаешься в добропорядочного антиквара. Наверное, чтобы соседей не смущать? А, Ани?
        - Потрясающая история. - Ше-Киуно дважды вяло хлопнул в ладоши. - Добавь то, что я сам страдаю синдромом Ше-Варко, и любая кинокомпания с радостью ее у тебя купит.
        - Ты сумасшедший.
        - Да? А я думал, что меня похитила парочка психов. - Ше-Киуно вытянул шею, пытаясь лучше разглядеть то, что попадало в полосу света. - Эй, Ири, кончай прятаться! Иди сюда, я покажу тебе своих призраков!
        Ше-Рамшо даже не выглянул из-за поднятой крышки люка - сидел на корточках и молчал.
        - Ири!
        - Держи!
        Что-то упало на пол рядом с Ше-Киуно.
        Ани провел рукой по земле и зажал в ладони две ампулы с ун-аксом - конечно, с ун-аксом, с чем же еще?
        - Тебе это было нужно? - прозучало насмешливо.
        Значит, перед уходом они обшарили квартиру. Что ж, и на том спасибо, что ун-акс прихватили. Ше-Киуно не боялся умереть, но хотел умереть достойно. Ани было страшно даже представить свое заживо разлагающееся тело, корчащееся в вонючей луже собственных испражнений. Омерзительно, пусть даже сам он уже не будет осознавать, что происходит. Ше-Киуно настолько живо представил себе то, как умирает варк, что даже удивился. Да, конечно, он знал о том, что происходит с варками перед смертью, но сам этого никогда не видел. Что бы там ни думала полоумная девица, взиравшая на него сверху вниз, он ни разу в жизни не видел распухшего варка.
        - Надо же, он даже ун-акс прикупил! - Мейт насмехается, кто же еще. - Совсем, видно, спятил! А, Ани?
        - Мне нужен шприц, желательно стерильный.
        Ше-Киуно торопился, поскольку не знал точно, сколько времени прошло с того малого цикла, когда он последний раз сделал себе инъекцию ун-акса. А до фантазий рыжеволосой ему, по большому счету, дела не было.
        - Ты что, серьезно хочешь уколоться? - в голосе Мейт послышалось сомнение.
        - А как ты думаешь? - огрызнулся Ани.
        - Полагаешь, после этого я поверю, что ты варк?
        - Я не варк, - зло отозвался Ше-Киуно. - У меня синдром Ше-Варко. Варками становятся те, у кого болезнь переходит в активную стадию. Чтобы этого не случилось, мне нужно сделать инъекцию.
        - Знаешь что, Ани, - насмешливое восхищение прозвучало в голосе рыжей. - Ты мог бы стать великим актером. Если бы не стал ловцом.
        - Я не ловец, - процедил сквозь зубы Ше-Киуно. - И никогда им не был.
        - Болезни Ше-Варко у тебя тоже нет.
        - Я, наверное, лучше знаю, чем болен.
        - А я знаю, что все ловцы каждые пять средних циклов должны проходить тест на синдром Ше-Варко, иначе лицензию не продлят.
        - Да, это так. - Хоп-Стах, откуда ему это известно? - Послушай, Мейт…
        Ше-Киуно еще раз попытался воззвать к здравомыслию девушки, но та и слушать не пожелала.
        - Нет, это ты меня слушай, затемненыш гнусный! Ты живешь двойной жизнью. Один, не имея ни друзей, ни родственников, ты прячешься даже от соседей. Ты хочешь, чтобы тебя считали добропорядочным гражданином, таким же, как все. Эксперт по антиквариату - почему бы и нет! Респектабельная работа, которая объясняет, откуда у тебя деньги. Ты даже ун-акс дома держишь - вот только не пойму, для чего? На случай, если придется доказывать кому-то, что ты не ловец? Смотрите, мол, я и сам болен, какой из меня ловец! Так, что ли, Ани?
        - Мейт… - Ше-Киуно устало провел ладонью по лбу. Он не знал, что еще мог сказать в свое оправдание. Да и какой смысл было что-то говорить, если рыжая не желала его слушать. - Если бы я был ловцом, мне бы в голову не пришло это скрывать. Я считаю, что ловцы выполняют работу, нужную обществу. Если бы не они, полстраны бы уже вымерло.
        - Так, значит? Что же ты сам не сдашься са-туратам, если болен?
        - У меня синдром Ше-Варко, а не болезнь. Я не представляю никакой угрозы для окружающих. Ун-акс для того и требуется, чтобы заболевание не перешло в активную стадию.
        - Не каждый имеет возможность покупать ун-акс у барыг.
        - Я тоже не могу обеспечить лекарством всех больных.
        Тишина наверху. Как будто все ушли, оставив фонарь включенным и крышку люка незапертой.
        - Даже сейчас у тебя не хватает смелости признаться в том, что ты ловец. - Мейт не задавала вопроса, а констатировала не подлежащий сомнению факт.
        Ше-Киуно устало вздохнул. В разговоре, что приходилось вести с рыжей, не было ни малейшего смысла: она не желала слушать, что говорил ей Ани, он же, в свою очередь, не мог понять, что пыталась доказать ему Мейт.
        - У меня хватает здравого смысла, чтобы не называть себя чужим именем.
        - Какое же твое имя?
        - Ани Ше-Киуно.
        - Хорошо, пусть будет Ани. Хочешь знать, почему ты оказался в этом погребе?
        - Наконец-то мы добрались до сути, - усмехнулся Ше-Киуно.
        - Так хочешь или нет?
        Вопрос прозвучал так, будто Мейт и в самом деле полагала, что Ани мог дать отрицательный ответ. И тогда бы она встала и ушла. А если Мейт забудет закрыть крышку люка, за нее это сделает Ири. Глупо.
        - Да, - Ше-Киуно наклонил голову так, что теперь Мейт был виден только его затылок. - Жажду.
        - Десять больших циклов тому назад ты забрал моего отца, - произнесла Мейт точно обвинительный приговор.
        - В каком смысле «забрал»?
        Ше-Киуно задал вопрос по инерции, поскольку и без того все было ясно. Мейт снова пыталась обвинить его в том, что он работает ловцом. Что ж, теперь по крайней мере понятно, что мотивом похищения служит месть. Во всяком случае, со стороны Мейт. Ири - Ше-Киуно нутром чувствовал - месть не интересовала, ему было нужно что-то другое. Почему он хотел, чтобы Мейт спросила о призраках? Понятное дело, Ири сумасшедший, но даже в действиях безумцев зачастую удается проследить определенную логику, изломанную в соответствии с законами их деформированного сознания.
        - А спустя два больших цикла ты пришел за моей матерью, - продолжала Мейт.
        - Твои родители были варками?
        - Они были моими родителями. И я на всю жизнь запомнила лицо того, кто их у меня забрал. Я не искала тебя специально, но сразу узнала, когда случайно встретила на улице. И я пошла за тобой.
        - Я не виновен в смерти твоих родителей. Что бы с ними ни случилось.
        - Ты виновен в том, что зарабатываешь деньги на страданиях людей.
        - Перестань! - Ше-Киуно обхватил голову руками. - Хватит!
        - Ты хочешь что-то сказать?
        - Допустим, я тот, за кого ты меня принимаешь. - Дабы предупредить возможные возражения, Ше-Киуно поднял обе руки вверх. При этом голова его оставалась опущенной. - Допустим! Что ты собираешься делать? Хочешь убить меня? Или будешь держать в этом вонючем погребе, пока я не сгнию заживо, как варк?
        Ани услышал, как Мейт усмехнулась.
        - Последнее предложение мне определенно нравится.
        - Это не вернет тебе родителей.
        Тишина в ответ.
        - Но этим ты сломаешь жизнь себе. Как ты будешь жить с мыслью, что убила человека?
        - Я не собираюсь тебя убивать, - тут же возразила Мейт.
        Она колеблется, не знает, что делать. Уже хорошо.
        - Эй! - подал голос долго молчавший Ири. - А как поживает твой призрак?
        - Спроси у него сам, - огрызнулся Ше-Киуно.
        - Хочешь, я дам тебе схороник?
        - Для себя прибереги, ка-митар.
        Ири ответил не сразу. Ага! Значит, Ани угадал.
        - Я слышал, как ты кричал.
        - И что с того?
        - Ты умрешь, не дожив до рассвета!
        - Надеюсь, ты тоже.
        Хоп-Стах, как же это глупо - вести словесную перепалку с идиотом!
        - Я устал, - сказал Ше-Киуно.
        Он и в самом деле чувствовал себя уставшим. К тому же Ани вдруг почувствовал полнейшее безразличие к тому, что должно произойти - через малый цикл, через средний, через большой. Ше-Киуно наклонился, протянул руку и провел ладонью по переливающейся голубоватыми искорками шкуре призрака Ночи. Рассвет наступит в любом случае, увидит он его или нет. Так ведь? Так, ответил Сун. Ну вот и славно.
        - Если вам больше нечего сказать, то я хотел бы отдохнуть.
        Ани оперся рукой о земляной пол, как будто собирался подняться на ноги. Люк над его головой тут же захлопнулся. В темноте были видны только неясные очертания призраков Ночи, неподвижно сидевших по сторонам от Ше-Киуно.
        - Эй, слушай меня! - Должно быть, оттолкнув Ири, Мейт снова приподняла крышку люка. - Слушай меня, Ону Ше-Кентаро!
        Ани словно током ударило. Ону Ше-Кентаро - имя ему знакомо! Конечно, знакомо, подтвердил Шор.
        - Как ты меня назвала?
        - Я еще не знаю, что делать с тобой…
        - Почему ты меня так назвала?!
        Ани рванулся вверх, ударил рукой крышку люка. В луче света мелькнуло искаженное страхом лицо Мейт - девушка с криком отпрыгнула в сторону. Ани поднялся почти в полный рост. Ему было достаточно опереться руками о края люка для того, чтобы выбраться из своего узилища. От неожиданности такой голова у Ше-Киуно закружилась. Собственно, он только хотел выяснить, почему Мейт назвала его чужим именем? Ани еще не решил, что делать, когда ка-митар ударил ногой по крышке люка. Получив удар по голове, Ше-Киуно упал на холодный земляной пол. Наверху стукнула щеколда, ударом руки загнанная в петлю, и раздался крик Ири.
        Глава 15
        Катарсис.
        Ону Ше-Кентаро поднялся с пола и потер ладонью ушибленный затылок. Болело не очень сильно. Да и упал он не столько от удара, сколько от неожиданности. Наверху Ири ругался на Мейт, которая едва не позволила пленнику вырваться на свободу. Речь у Ири ровная, а вот язык на удивление грязный. С точки зрения человека, не отягощенного глубинной мудростью религиозной культуры, каковым являлся Ше-Кентаро, многие из тех выражений, что употреблял Ири, для ка-митара были вообще недопустимы. Хотя не исключено, что Ону заблуждался. Официальные представители Патерната неоднократно заявляли в прессе и на телевидении, что культ Ше-Шеола является живой религией, максимально полно отвечающей всем запросам и потребностям современного человека. Быть может, нецензурная брань как раз и была одним из выразительных средств, придающим речам толкователей и ка-митаров особо яркое звучание и делающим их доступными пониманию самых широких масс населения? Мейт что-то отвечала Ири, резко и односложно. То, как звучал ее голос, позволяло предположить, что делала она это без особого энтузиазма, просто по привычке. Похоже, ей вообще
не было дела до того, что думал о ней Ири.
        - Хозяева! - Ше-Кентаро размашисто стукнул кулаком в доски над головой. Костяшки, конечно, разбил, ну так что ж. - Хорош орать, оглашенные! Есть давайте!
        Наверху - тишина. Ни единого шороха, ни одна половица не скрипнет. Как будто Ири и Мейт стоят, замерев в ожидании, что еще скажет запертый в погребе пленник? Спустя минуту-другую что-то негромко забубнил Ири. Слов не разобрать, да Ону и не прислушивался как следует. Не все ему пока было ясно, но кое-что он начал понимать. Теперь ему нужно просто подумать. Ему стали понятны обвинения, которые выдвигала против него Мейт. Ше-Кентаро не помнил ее, но не исключал возможности того, что именно он забрал ее больных родителей. Почему бы и нет? Сколько варков он сдал са-туратам за все то время, что работал ловцом? Статистикой Ше-Кентаро не увлекался, но счет шел не на десятки даже, а на сотни. Сейчас Ону, пожалуй, не смог бы вспомнить лицо ни одного из тех варков, с которыми ему пришлось иметь дело. Он даже не помнил лица старшего инспектора управления са-турата на Предрассветной улице Торо Ше-Марно, убитого психопатом. Ше-Кентаро целенаправленно воспитывал в себе это качество, потому что всегда, сколько он себя помнил, придерживался мнения, что прошлое должно принадлежать только прошлому. А воспоминания -
это вирусы прошлого, которые стремятся размножиться в настоящем и таким образом убить будущее. Человек, который все время оборачивается назад, рискует разбить голову о столб на дороге.
        Тихие, осторожные шаги над головой. Ири, а следом за ним Мейт - Ше-Кентаро легко мог различать их шаги - проследовали в другую комнату.
        Ше-Кентаро отполз на четвереньках в сторону и сел, привалившись спиной к дощатой стенке. Так вот почему вас двое, сказал он, посмотрев на призрачные силуэты Сун и Шор. Призраки ничего не ответили, но Шор подошел к нему поближе и положил голову на вытянутую ногу Ше-Кентаро. Ону осторожно погладил призрака по большой лобастой голове. Хорошо, с Мейт все более или менее ясно. Девушка легко поддавалась внушению, и, если бы Мейт была одна, то с ней, пожалуй, удалось бы наладить контакт. Она хотела отомстить, но убийство не входило в ее планы. До того как она, по собственному признанию, случайно встретила Ше-Кентаро на улице, Мейт скорее всего и вовсе не знала, кому собирается мстить за то, что осталась сиротой. Виновных в том было множество, начиная с ва-цитика, который не делал ничего, что могло бы реально облегчить участь варков, предпочитая вместо этого делать вид, будто в славном государстве Кен-Ове такой проблемы вообще не существует, и заканчивая районным санитаром, проводившим плановое медицинское освидетельствование жильцов дома, квалификации которого оказалось недостаточно для того, чтобы
своевременно поставить правильный диагноз. Случайно встреченный на улице ловец превратился для Мейт в персонифицированное зло, в душегуба, на котором лежит ответственность за все те беды, что преследовали ее после распада семьи.
        Но какова была роль Ири в этой истории, для Ше-Кентаро оставалось загадкой. Сначала он было предположил, что Ири взялся помочь Мейт по-дружески. Быть может, у него тоже имелись темные воспоминания, связанные с варками и ловцами? Но нет, не таков был Ири. Для того чтобы пойти на серьезный риск - как ни крути, похищение человека это все же преступление, - он должен был иметь очень веские причины. Хорошим объяснением всему могли бы стать романтические отношения - чего только не сделаешь ради благосклонности любимой девушки. Но, тщательно взвесив все «за» и «против», Ше-Кентаро пришел к выводу, что Ири и Мейт могло связывать все, что угодно, только не стремление сделаться ближе друг другу. Тогда в чем заключался интерес Ири? Ше-Кентаро снова погладил Шора по голове и посмотрел на сидевшего чуть в стороне Суна. Ири настоятельно требовал, чтобы Мейт задала пленнику вопрос о призраках. Какое ему до них дело?
        Снова шаги наверху. На этот раз быстрые, торопливые - Ири не шел, а почти бежал. А добежав до крышки люка, что есть сил ударил в нее ногой. Должно быть, думал, что пленник сидит на прежнем месте.
        - Эй! Палец покажи!
        - А ты мне его не откусишь? - насмешливо поинтересовался Ону.
        Пауза.
        Наверное, Ири пытался отыскать смысл в словах пленника. А может быть, просто думал, как бы ответить похлестче. Но, видно, так ничего и не придумал, потому что сказал только:
        - Я еду принес. - И все.
        Даже ногой не топнул, как обычно.
        - Послушай, Ири, - начал неспешно Ше-Кентаро. - Мейт высказала мне свои претензии. А ты все молчишь. Стесняешься, что ли?
        - У меня нет к тебе никаких счетов, - поспешно, слишком поспешно ответил Ири. А значит, соврал.
        - Да ну? - удивился Ону. - Что ж ты тогда грех на душу взять решил?
        - Не твое дело, - буркнул Ири.
        Вроде как нет у него желания говорить на эту тему. Но ведь не уходит, стоит на месте - ждет продолжения, зараза.
        - Одного взять в толк не могу, - задумчиво произнес Ше-Кентаро.
        И умолк, не закончив фразы.
        - Чего? - не выдержал-таки Ири.
        - Зачем ты связался с этой глупой бабой?
        - Ты о Мейт? - не понял, вроде как, Ири.
        - Ну, ты же был здесь, когда она со мной разговаривала, слышал, какую она дурь несла. - Ше-Кентаро усмехнулся и даже головой в темноте покачал - в роль вошел. - Слышал ведь, Ири?
        - Ну?
        Купился, дурак!
        - Хочешь сказать, что тебя вдохновляют ее бредни о мести? - И не дожидаясь ответа, закричал: - Да ни за что не поверю!
        - Не кричи, - предупредил Ири. - В соседней комнате все слышно.
        - Так что тебе-то нужно, Ири?
        На этот раз Ири молчал очень долго - минуты три, а может быть, и все пять. А Ше-Кентаро ждал, терпеливо ждал. Сейчас главным было не дать Ири сорваться с крючка, который он уже почти заглотил.
        Но что-то пошло не так. То ли Ше-Кентаро переиграл - держался слишком уверенно, не так, как подобает отчаявшемуся человеку, готовому купить свою жизнь любой ценой, то ли Ири подумал, что пленник еще недостаточно долго просидел в погребе, а потому обсуждать с ним интересующий его, Ири, вопрос пока еще рано. Если так, то, в принципе, он был прав - с каждым малым циклом, проведенным в неволе, пленник становится сговорчивее.
        Ше-Кентаро похлопал тихонько ладонью по ноге, подзывая к себе второго призрака. Сун поднялся, сделал шаг вперед и снова сел на задние лапы.
        - Показывай свой палец! - крикнул Ири.
        Хотел, чтобы Мейт его тоже услышала?
        Ше-Кентаро понял, что на сегодня разговор окончен. Убрав голову Шора с ноги, он встал на четвереньки, дополз до угла, нащупал в доске над головой круглую дырку от сучка и просунул в нее палец.
        - Готово!
        Стукнула щеколда, крышка люка чуть приоткрылась, мелькнула тоненькая полоска света от фонаря, что держал в руке Ири, что-то шлепнулось на земляной пол, крышка тут же захлопнулась, и щеколда встала на прежнее место.
        Топ, топ, топ - Ири потопал в комнату, где ждала его подружка. Может быть, она ему еще и джаф сварила, с обидой почему-то подумал Ше-Кентаро. Хотя, казалось бы, что ему до них. Ему думать нужно, как выбраться из этой вонючей ямы, в которой он оказался лишь потому, что встретились однажды странная немного, легко увлекающаяся девушка Мейт Ут-Харт и полоумный ка-митар Ири Ше-Рамшо.
        Ше-Кентаро пополз за едой, и вскоре рука его легла на целлофановый пакет. Набитый, как обычно, объедками со стола, на этот раз он был на удивление полным. Должно быть, настроение у хозяев было не ахти каким радостным, что и сказалось на аппетите. Пошарив свободной рукой в темноте, Ше-Кентаро и бутылку с водой отыскал. Отвернув пробку, сделал два больших глотка. Вонючая была вода, мерзкая на вкус. Заметно хуже, чем в прошлый раз. Ладно, в положении узника привередничать не принято - хорошо, что вообще не забыли напоить. Ше-Кентаро дополз до стенки, сел, положил пакет на колени и начал неторопливо перебирать еду. Он давно уже не пытался определить на ощупь, что находится в пакете, просто вылавливал сначала куски покрупнее. А потом пригоршней выгребал то, что оставалось. Пока Ше-Кентаро ел, призраки Ночи сидели неподалеку и молча наблюдали за хозяином. Ону порой даже досадно становилось от того, что призраки ничего не едят, - так и хотелось кинуть им кусочек, как преданным вокам.
        В начале своего заключения Ше-Киуно пытался считать часы. Он сидел на земляном полу, скрестив ноги, тупо уставившись в темноту, и старался мысленно увидеть циферблат часов, по которому медленно движется минутная стрелка. Чтобы было проще, Ше-Киуно думал о совершенно конкретных часах - тех, что когда-то висели у них дома в большой комнате, которую мать упорно называла гостевой, хотя гости у них бывали нечасто, да и те обычно сидели не в гостевой, а на кухне. Это были большие настенные часы с овальным циферблатом, закрытым толстым выпуклым стеклом, делавшим стрелки и цифры крупнее, чем они были на самом деле. Стрелки похожи на нераспустившиеся бутоны цветов на плотных упругих стебельках, а цифры написаны причудливой вязью, в стародавние времена, еще до Первого великого затемнения, считавшейся официальной письменностью Кен-Ино. Ше-Кентаро полагал, что глупее этого занятия ничего придумать невозможно. У него было время - уйма свободного времени! - которое нужно было не просто так провести, а использовать с толком.
        И Ше-Кентаро начал расспрашивать призраков. Отвечали они неохотно и чаще всего очень коротко. Вовсе не потому, что что-то скрывали, просто призраки Ночи не имеют привычки вести долгие беседы. Не в их духе тщательно разъяснять все детали того или иного события, они всего лишь дают человеку намек, небольшой толчок, после которого он сам должен двигаться в нужном направлении. В первую очередь Ше-Кентаро интересовало его второе Я - человек по имени Ани Ше-Киуно, о котором он ничего не знал. Ону регулярно оставлял в условленном месте наличные или кредитку на предъявителя и стандартную упаковку ун-акса. Почему он так поступал, Ше-Кентаро и сам не знал. Так было заведено, так продолжалось с давних пор. Это была система, нарушать которую нельзя было ни в коем случае.
        Ше-Кентаро превосходно помнил, как однажды, много больших циклов тому назад, решил, что хватит, больше он не станет оставлять деньги неизвестно кому. Приняв решение, он лег спать. А через пару часов проснулся в холодном поту. Ужас сжимал горло, не позволяя кричать, и давил на глаза так, что, казалось, они уже никогда не смогут видеть. Ше-Кентаро не спрыгнул, а свалился с кровати, на четвереньках дополз до стула, на котором лежала одежда, на ощупь отыскал бумажник и, выдернув из него несколько купюр - он постарался, чтобы их наверняка оказалось больше, чем требовалось, - сунул деньги в ящик стола. И без сил повалился на пол. Когда спустя полтора малых цикла Ону пришел в себя, он обнаружил, что лежит на кровати, накрытый одеялом. Все произошедшее казалось дурным сном, кошмаром, привидившимся после тяжелого малого цикла. Но Ше-Кентаро точно знал, что это был не сон, - так будет повторяться всякий раз, как только он попытается уклониться от своих обязанностей, неизвестно кем и когда ему навязанных. Вот так. Все было просто, если не задавать вопросов. В конце концов, деньги - не слишком большая плата
за покой и уверенность в том, что новый малый цикл будет ненамного хуже прошедшего.
        Когда нас стало двое? - спросил у призраков Ше-Кентаро. Вспомни сам, ответили они ему. И Ону начал вспоминать. Ему было шесть больших циклов, когда наступила Ночь. И тогда у него еще не было виртуального брата-близнеца. Образ его впервые возник в возрасте двенадцати больших циклов, когда Ону Ше-Кентаро оказался в сиротском приюте, куда его устроила тетка. Звали тетку Дерт Ут-Кентаро, и приходилась она родной сестрой отцу Ону. После смерти родителей оказалось, что ближе тетки Дерт родственников у Ону нет, поэтому общественные попечители и доставили мальчика к ней. Тетка Дерт хорошо относилась к Ону, но ей не нужен был приемный сын, и она определила его в приют. Хороший приют, можно даже сказать - респектабельный, существующий не на нищенскую государственную субсидию, а на плату, вносимую родственниками детей, оказавшихся никому не нужными. Дети жили в небольших комнатах по трое-четверо человек одного возраста, ежедневно с ними занимались не только учителя, преподающие обязательные дисциплины, но и педагоги, обучавшие воспитанников основам музыки и живописи, этики и правилам хорошего тона. Не
проходило среднего цикла без экскурсии или похода в музей. При приюте была даже своя кухня, и кормили воспитанников не концентратами, как принято в заведениях подобного рода, а вкусной и доброкачественной пищей с непременной добавкой натуральных овощей. Одним словом, пожаловаться было не на что, кроме как разве на то, что приют все же не мог заменить ребенку дом и даже самые лучшие учителя и воспитатели не могли занять место родителей.
        Кто из вас помнит моих родителей, спросил у призраков Ше-Кентаро. Я, ответил Сун. А я нет, сказал Шор. Выходит, ты, Сун, появился, когда еще родители были живы? Я появился, как только наступила Ночь, ответил Сун, тебе тогда было шесть больших циклов. И ты меня тогда не замечал. Почему? В то время воспоминания еще не пугали тебя. А ты? Ше-Киуно посмотрел на Шора. Я появился вместе с Ани Ше-Киуно. Я его призрак и храню только его воспоминания. Теперь они принадлежат мне? Не думаю… Хотя… Нет, пока я не могу ответить на этот вопрос. Ше-Киуно больше нет. Ты уверен в этом? Ону показалось, что, задав этот вопрос, призрак усмехнулся. Хотя, умеют ли призраки Ночи усмехаться? Умеют, ответил Сун, только у нас редко бывает повод демонстрировать это. Так что же случилось с моими родителями? Ты так старался забыть об этом… Вспоминай.
        Родители умерли от болезни, которая позднее получила имя Ше-Варко, ученого, первым описавшего синдром, служащий предпосылкой для развития смертельного заболевания. Сначала умерла мать, через пять средних циклов - отец. Отец и мать стали одними из первых жертв страшной болезни. Спустя всего большой цикл после смерти отца Ону болезнь Ше-Варко превратилась в национальное бедствие, которое, как в то время думали, могло поставить под угрозу само существование человечества. Любые, самые жесткие меры в отношении больных казались оправданными. В такой ситуации вопросы вроде того, что происходит с больными Ше-Варко, которых забирали не санитары, а са-тураты, становились не просто неуместными, но еще и опасными. Усилия Министерства информации, направленные на то, чтобы сформировать негативное отношение к варкам, не пропали втуне - больных Ше-Варко презирали, как будто поразившая их смертельная болезнь являлась следствием их же распущенности и нечистоплотности, и одновременно боялись, забывая о том, что источником инфекции варк становился только на самой последней стадии заболевания, когда рядом с ним
находились разве что только голову потерявшие от горя родственники, да, если приведется, ловец, явившийся, как водится, в самый неподходящий момент.
        Что понимал во всем этом парнишка, которому только-только стукнуло двенадцать? То, что с его родителями случилось нечто ужасное, о чем никто никогда не должен узнать. Тогда-то и родилась история о том, что родители погибли в железнодорожной катастрофе. Со временем легенда обрастала все новыми подробностями и становилась все более достоверной. И почти одновременно с этим произошел разлом в сознании Ону Ше-Кентаро: чтобы не сломаться под бременем постоянной лжи, он придумал себе виртуального близнеца Ани Ше-Киуно. Поначалу Ону давал свободу двойнику, только когда в том возникала необходимость, но при этом он постоянно работал над развитием и совершенствованием личности вымышленного псевдобрата. Работал настолько старательно, что порою забывал о себе.
        Что произошло? Как случилось, что я потерял над Ани контроль? Да, собственно, ничего особенного. Просто ты рос с постоянным чувством вины перед родителями, которых предал. Я их не предавал! Я только пытался защитить себя. От кого? Ше-Кентаро не сразу ответил на вопрос призрака. А когда все же ответил, то почувствовал, какой огромный груз лежал все эти годы у него на душе. От мира, сказал Ше-Кентаро. Он прижал левую ладонь к полу рядом с собой, и пальцы словно вросли в землю. От мира, еще раз, уже для себя самого, повторил Ону. От мира, который хотел меня сожрать. Ты в этом уверен? Еще бы, Ше-Кентаро усмехнулся, мир пытается сожрать каждого, кто входит в него. Шор удивленно фыркнул. Интересная мысль. Мне подобное никогда не приходило в голову. Ты же призрак, ты приходишь в этот мир не за тем же, что и люди. Да? Чего же хотят люди? Не знаю, пожал плечами Ше-Кентаро, скорее всего ничего. Тогда в чем проблема? В том, что, когда ты рождаешься на свет, тебя никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет. И тебе приходится жить, несмотря ни на что. Ты уверен, что никогда не испытывал чувства вины, вернулся
к первоначальной теме Шор. Не знаю, подумав, качнул головой Ше-Кентаро, теперь уже не знаю. Наверное, если бы не было чувства вины, я не убедил бы себя в том, что Ше-Киуно страдает синдромом Ше-Варко. Болезнь Ше-Киуно выплыла на свет уже после того, как ты стал полноценным гражданином Кен-Ове и покинул приют.
        Ше-Киуно без особого труда смог получить неплохую работу оценщика в салоне антиквариата, а ты стал ловцом. Всегда, сколько себя помню, хотел стать ловцом. Почему? - с любопытством посмотрел на Ше-Кентаро Сун. В самом деле, почему? - поддержал приятеля Шор. Мне тоже интересно. Честное слово. Это работа, которая, с одной стороны, дает свободу - я работаю не по расписанию, а когда хочу, и зарабатывать могу сколько пожелаю. Ну, тут ты хватил, усмехнулся Шор. На заработок ловца особенно не разгуляешься. На то, что мне нужно, денег хватает, возразил Ше-Кентаро. Просто у тебя не слишком большие запросы, резонно заметил Сун. И что в этом плохого? Я не говорил, что это плохо. Ладно, а вторая причина? Вторая причина в том, что работа ловца позволяет все время оставаться в стороне от людей. Ты не любишь людей? По-моему, любить все человечество в целом может только законченный идиот. Я люблю отдельных его представителей. Ну вот и докопались, сказал Шор. Докопались. Придуманная болезнь Ше-Киуно стала расплатой за ту работу, которую ты на себя взял. Но я никогда не считал работу ловца недостойным занятием.
Ловцы нужны городу так же, как и мусорщики. Ну, если сравнивать людей с мусором… Не читай мне мораль, Сун! Хочешь, чтобы ее прочитал тебе Шор? Даже ирония, как выясняется, не чужда призракам ночи, саркастически усмехнулся Ше-Кентаро. С кем поведешься, в тон ему ответил Шор. Но что бы ты сам ни думал о себе и своей работе, это ведь ты, а не кто-то другой придумал для Ше-Киуно болезнь. Выходит, я знаю себя хуже, чем полагал.
        Злая ирония заключалась в том, что Мейт собиралась отомстить ловцу, забравшему ее больных родителей, а похитила ни о чем не подозревающего специалиста по антиквариату. Ше-Киуно, наверное, дико было выслушивать все те обвинения, что пыталась навесить на него девица. Но с Мейт по крайней мере все ясно, а вот что нужно Ири? Не получив ответа на этот вопрос, бессмысленно думать о том, какую стратегию поведения выбрать, с тем чтобы заставить похитителей действовать в его интересах. Именно так, потому что иначе перед Ше-Кентаро маячила роскошная перспектива сгнить заживо, как варк, в заполненном нечистотами погребе.
        Время текло, один малый цикл сменялся другим, хотя сколько их прошло в действительности, Ше-Кентаро не знал. Ше-Киуно пытался считать малые циклы, поскольку все время думал об очередной инъекции ун-акса, которую не мог, не имел права пропустить. Для Ше-Кентаро это уже не имело никакого значения. Получив еду, Ону ел, получив воду - пил. А в остальное время общался с призраками - им было о чем поговорить. Мейт, похоже, больше не хотела с ним разговаривать, и Ону был этому только рад. Хотя, возможно, девушку не подпускал к погребу Ири. Ше-Кентаро слышал несколько раз, как они ругаются, причем основательно. Ону, хотя и не знал причины ссор, готов был поспорить, что после очередного скандала Мейт исчезнет навсегда, оставив Ири наедине с пленником. Но нет, спустя какое-то время сцена, обо всех достоинствах и недостатках которой Ше-Кентаро мог судить только по звуковому сопровождению, повторялась.
        Ири пару раз пытался заговорить с пленником, но слова его были настолько невразумительны, что Ше-Кентаро так и не понял, чего хочет от него свихнувшийся ка-митар. Ири очень уклончиво намекал на то, что разочаровался в учении, проповедуемом толкователями культа Ше-Шеола, но Ону до этого не было никакого дела. Сам он никогда не был последователем ни одного из религиозных учений, а потому считал, что все истово верующие люди немного не в себе. Ири как-то раз вскользь упомянул про какую-то старинную книгу, которую ему поручил сжечь один из толкователей, а он ее вместо этого спрятал и втихаря читал, приобщаясь к сакральным тайнам вселенной. Ше-Кентаро расценил это как еще один признак того, что с головой у парня далеко не все в порядке. При случае Ири непременно интересовался, как поживает призрак Ше-Кентаро - его почему-то всерьез беспокоило то, что Ону перестал кричать. На это Ше-Кентаро ничего не отвечал - он ни с кем не собирался обсуждать своих призраков. Ону, правда, попросил Ири сменить ведро с нечистотами, когда оно наполнилось почти до краев, но мерзкий ка-митар лишь презрительно фыркнул в
ответ. Тогда Ше-Кентаро руками вырыл в дальнем углу погреба глубокую яму, вылил в нее содержимое ведра, а само ведро использовал как крышку. В конце концов, каждый обустраивает свой быт, как может.
        Глава 16
        Время вышло.
        Ше-Кентаро понял это, когда услышал доносящийся сверху странный шум. В последнее время скандалы между Ири и Мейт участились и сделались более напряженными и продолжительными. Если прежде ссору затевала Мейт, то теперь зачинщиком все чаще выступал Ири. Порой они кричали так громко, что Ше-Кентаро, постаравшись, мог разобрать отдельные слова. Из того, что удалось расслышать, Ону понял: девушка настаивает на том, чтобы отпустить пленника, приятель же ее решительно отметал даже саму мысль об этом. Ири убеждал Мейт, что ждать им осталось совсем немного, а потом… Вот что произойдет потом, Ше-Кентаро, как ни старался, понять не мог. Однако, судя по интонациям Ири, которые и нервными-то назвать было нельзя, скорее уж психопатическими, лично ему, Ону Ше-Кентаро, вариант будущего, рассчитанный бывшим ка-митаром, ничего хорошего не сулил. Ше-Кентаро только усмехался тихо, слушая, как распаляет сам себя Ири, стараясь убедить Мейт в том, что он-то точно знает, что нужно делать. Ни Хоп-Стаха он не знал! Да и знать ничего не мог. Потому что время истины еще не пришло, и тут уж ты хоть голову о стенку расшиби,
все равно ничего не добьешься. Ону усмехался и сжимал в кулаке загривок призрака Ночи - того, кто в тот момент оказывался ближе.
        Ше-Киуно чувствовал приближение конца, был готов к нему и, наверное, ничего бы не стал делать, если бы вдруг Ири спустился в погреб с ножом в руке, чтобы перерезать ему горло. Но у Ше-Кентаро был иной настрой. Ири, конечно, мог попытаться уморить его голодом или отравить, подсыпав яд в пищу. Но Ше-Кентаро чувствовал, что не это нужно бывшему ка-митару. Если бы ему нужен был труп пленника, Ири давно бы уже мог его заполучить. Нет, Ону догадывался, что для Ири важен не только конечный результат, но и сам процесс. Точно так же, как и для того убийцы, что шарился по улицам Ду-Морка. А может быть, им обоим требовалось одно и то же.
        Раз за разом, стараясь не упустить мельчайших деталей, Ше-Кентаро воспроизводил мысленно не так давно состоявшийся разговор с си-ноором общины просветленных, благо времени у него было более чем достаточно, но каждый раз, находя несомненное сходство между образом маньяка-убийцы, нарисованным си-ноором, и тем типом, что орал и топал ногами у него над головой, Ону все же не мог сделать окончательный, не подлежащий сомнению вывод, что это одно и то же лицо. Не мог, хоть ты тресни, хотя, поверь он в то, что Ири убийца, держащий в страхе Ду-Морк, ему, наверное, стало бы намного легче. Но и без этого Ири был ему настолько противен, что, представься такая возможность, Ону, не колеблясь ни секунды, свернул бы безумцу шею.
        И вдруг будто перевернулось что-то - то ли целый мир сам по себе, то ли представления Ше-Кентаро о нем, только понял вдруг Ону: время вышло. А значит, сейчас и наступит развязка, которую он ждал не то чтобы с нетерпением и уж точно не с надеждой, но тем не менее ждал. Ждал, как ждешь провала в странное полуобморочное состояние, которое наступает после того, как бессонница измучает тебя до такой степени, что один только вид постели станет внушать смешанное с тихим ужасом отвращение. Ше-Кентаро понял, что время вышло, когда бессмысленно-истерический крик Ири оборвался внезапно на самой выразительной ноте, после которой тишина была, как дырка, в которую можно попытаться палец просунуть, а потом вдруг резко и пронзительно закричала Мейт. Девушка кричала так, будто призрака Ночи увидела. Ону даже по сторонам посмотрел, чтобы удостовериться в том, что его пара на месте. Да уж, это был крик! Но и он не прозвучал в полную силу. Всхлипнув протяжно и странно, Мейт умолкла. Ше-Кентаро готов был поклясться, что это молчание ей многого стоило. Так молчат под дулом пистолета. Или когда нож, приставленный к
горлу, надрежет кожу - несильно, так, чтобы только теплая струйка крови потекла за воротник.
        Когда человек долго находится в абсолютной темноте и почти полном безмолвии, его восприятие действительности обостряется. Сенсорный голод тому виной или что иное, не суть важно. Ше-Кентаро, как вживую, увидел, что происходит наверху: Ири лежит распластанный на столе, уткнувшись щекой в тарелку с овощным пюре, руки раскинуты в стороны, глаза безумно вытаращены, позади него человек, прижимающий ствол пистолета к затылку ка-митара; Мейт стоит в углу, бессильно уронив голову на плечо, смотрит безразлично на другого человека, сомкнувшего пальцы на ее горле, девушке как будто уже все равно, что с ней будет. В дверях стояли еще двое - Ше-Кентаро был уверен, что они не са-тураты. Тогда кто же? И зачем они пожаловали сюда? Все кончено, ответил на немой вопрос Ону Шор. Ну нет, оскалился в ответ Ше-Кентаро, посмотрим еще. Отталкиваясь пятками от пола, он проворно заполз в угол и сжался там в комок, затих, приготовился ждать.
        Шаги над головой - неторопливые, уверенные. Ботинки на каблуках из плотной резины - это Ше-Кентаро определил безошибочно. Сухо стукнула щеколда, и крышка люка отлетела в сторону. Поток яркого света, создавший подобие наполненного свечением колодца, - горел не фонарик, а несколько мощных рефлекторных ламп, работающих от переносных генераторов.
        - Ше-Кентаро! Ону Ше-Кентаро!
        - Слизень?…
        Наверху раздался короткий довольный смешок.
        - Я же вам говорил, что он жив! Вылезай, Ону!
        Упав на четвереньки, Ше-Кентаро быстро подполз к люку. Глаза он закрыл автоматически - яркий свет слепил. Ухватившись за край квадратной дыры в полу, Ону поднялся на ноги, выпрямился и едва не задохнулся от воздуха, после затхлой вони погреба показавшегося невообразимо легким и свежим. Голова у Ше-Кентаро закружилась то ли от удивительного воздуха, то ли от самого ощущения свободы, но он все же нашел в себе силы отказаться, когда чьи-то руки попытались подхватить его под локти, чтобы поднять наверх.
        - Я сам!
        - Руку держи!
        Ухватившись за протянутую ему руку, Ше-Кентаро выбрался из погреба.
        - Убавьте свет! - распорядился все тот же голос.
        Ше-Кентаро осторожно приоткрыл глаза. Света стало меньше, и он уже не резал глаза, как тупое лезвие.
        - Хази.
        Рядом с ним стоял довольно улыбающийся Слизень в длинном сером плаще и шляпе, надвинутой на глаза. В двух других Ше-Кентаро узнал подручных барыги. Обвисший в их руках Ири сделался похожим на старого беспомощного карлика. Голову ка-митар не поднимал, так что Ше-Кентаро мог видеть только затылок. Ону удивился, поймав себя на мысли о том, что ему совершенно безразлично, что за маска сползает сейчас с лица Ири. До ка-митара ему не было дела. Ону интересовал другой вопрос.
        - Какого Хоп-Стаха вас сюда принесло? - спросил он у Слизня.
        - Ну вот, - подмигнул своим парням Хази. - Нет бы спасибо сказать.
        - Да, спасибо, конечно. - Ше-Кентаро помотал головой. - Прости, Хази, я сейчас плохо соображаю. Но, честно признаться, тебя я здесь никак не ожидал увидеть.
        - Не рад? - лукаво улыбнулся Слизень.
        - Рад, - вяло кивнул Ше-Кентаро.
        На него вдруг накатила такая чудовищная усталость, что даже языком стало трудно ворочать.
        Слизень заглянул в дыру, из которой несколько минут назад вылез Ше-Кентаро, затем посмотрел на Ири.
        - Что со святошей делать будем?
        - Не знаю, - пожал плечами Ше-Кентаро. - Какие есть предложения?
        Слизень коротко взмахнул рукой, указывая пальцем на разверзшийся под ногами провал:
        - Давайте его пока вниз, ребята.
        - Нет… - Ири попытался упираться. - Нет! - крикнул он, когда его уже толкнули в погреб. - Нет! - еще раз прозвучал его приглушенный крик, когда упала крышка люка и щеколда встала на свое место.
        - Пойдем. - Слизень хлопнул Ону по плечу. - Отвезу тебя домой. Тебе бы первым делом ванну принять и переодеться, да здесь негде.
        - Можно я хотя бы лицо умою? - попросил Ше-Кентаро.
        Они вышли в комнату, служившую Ири с Мейт спальней и столовой. Рыжая сидела на табурете - руки сложены на коленях, затылок откинутой назад головы прижат к стене, глаза закрыты, волосы спутаны, как будто она давно уже их не расчесывала. Ше-Кентаро прямиком прошел к раковине, в которой стоял наполненный водой пластиковый кувшин. Сначала он старательно вымыл с мылом руки - один из подручных Слизня лил ему воду из кувшина, затем тщательно намылил лицо, уши и шею. Хази, несомненно, прав, ванна ему сейчас просто необходима, но даже просто умыться над раковиной было необычайно приятно. Вытерев лицо протянутым ему полотенцем, Ше-Кентаро снова посмотрел на Мейт.
        - А с девушкой что? - спросил он у Слизня.
        - С ней мне пока не все ясно, - ответил тот. - Посмотрим, что ты мне расскажешь.
        - Нужно ведь будет еще и са-туратам что-то рассказывать, - тяжело, с тоской вздохнул Ше-Кентаро.
        - Са-туратам ничего не известно.
        Ону удивленно посмотрел на Слизня, но никаких вопросов задавать не стал. Если барыга решил, что са-туратов не стоит ставить в известность о том, что произошло, значит, так и надо. В конце концов, из погреба его вытащил именно Слизень, а вовсе не са-тураты.
        - Сколько времени прошло? - спросил Ону.
        - После твоего исчезновения - двадцать девять малых циклов.
        - Сколько? - вне себя от изумления воскликнул Ше-Кентаро.
        - А ты думал, сколько? - не менее удивленно посмотрел на него Слизень.
        Ону что-то быстро прикинул в уме.
        - Не более пятнадцати.
        - Ну, извини, если я тебя расстроил, - усмехнулся Слизень.
        - Да ладно, - безразлично махнул рукой Ону. - Теперь уже все равно.
        Первое, что сделал Ше-Кентаро, когда они вышли из дома, - поднял голову и посмотрел на звезды.
        - Все как будто по-прежнему, - сказал он, блуждая взглядом среди рисунков созвездий.
        - Я вообще-то не специалист. - Слизень сдвинул шляпу на затылок и тоже посмотрел на небо. - На мой взгляд, никаких перемен.
        - Это славно, - улыбнулся Ше-Кентаро. - А то я, пока сидел в погребе, все боялся, что небо за это время станет другим.
        На дороге в ряд, одна за другой, стояли три машины. Слизень сел за руль своего полуспортивного «Вектора» и открыл Ше-Кентаро дверцу.
        Машина рванула с места - красиво, легко, без напряжения, да так, что Ше-Кентаро в спинку сиденья вдавило.
        - Ну так что? - искоса глянул на него Хази. - Кто первый начнет?
        - Да мне, собственно, и рассказывать-то нечего. - Ше-Кентаро прикусил губу. Действительно, что он мог рассказать? - Девчонка узнала во мне ловца, десять больших циклов тому назад забравшего ее родителей, вот и решила отомстить. В квартиру к себе я эту парочку сам впустил - незадолго до того они случайно как бы познакомились со мной в баре. Спустя какое-то время девчонка решила, что погорячилась, и начала уговаривать приятеля отпустить меня, но у того свои жуки в голове бегают. Вот только что он от меня хотел, я так и не понял.
        - И это все? - Слизень, казалось, был разочарован.
        - Еще я близко познакомился со своими призраками.
        - Ага! - азартно стукнул ладонями по рулю Хази. - Я как раз собирался спросить, как ты там не свихнулся, в этом погребе?
        - Тому есть множество причин. - Ше-Кентаро медленно провел ладонями по коленям. - Вначале это вообще был не я.
        - То есть как? - сдвинул брови к переносице Слизень.
        - Оказывается, сам того не подозревая, я долгие годы вел двойную жизнь. - Ше-Кентаро улыбнулся вяло, как будто извиняясь за то, что сказал, и за то, что ему еще предстояло сказать. - В другой жизни я был оценщиком антиквариата, уверенным в том, что он страдает болезнью Ше-Варко.
        - Так это для него ты покупал ун-акс, - догадался барыга.
        - Точно, - кивнул Ону.
        - Чего только в жизни не бывает! - удивленно качнул головой Слизень. - Ну а потом, когда пришел в себя?
        - Я понял, почему меня пугают призраки Ночи, - сказал Ше-Кентаро и умолк, опустив голову.
        Он снова вспоминал. Вспоминал то, что произошло с ним за истекший средний цикл. Он должен был вспомнить все до мельчайших подробностей, а потом попытаться понять, что же случилось на самом деле.
        - И почему же?
        - Что? - вскинул голову Ше-Кентаро.
        - Почему нас пугают призраки Ночи?
        - Призраки Ночи - это наши воспоминания, от которых мы хотели бы избавиться раз и навсегда. Вернее, мы только думаем, что хотим обо всем забыть. На самом деле мы не можем жить без этих воспоминаний, поэтому они и преследуют нас словно призраки.
        - Надо же.
        Барыгу, казалось, ничуть не удивило то, что сказал Ше-Кентаро. Он как будто давно уже знал об этом и только хотел убедиться в том, что Ше-Кентаро верно истолковал свои видения. Конечно, видения, что же еще? Нельзя же все воспринимать всерьез. Ше-Кентаро научился доверять своим воспоминаниям, и парочка воображаемых призраков, смахивающих на огромных мрачных воков, зверей хотя и смышленых, но не способных даже к простейшему экстраполированию прошлого в будущее, здесь вовсе ни при чем.
        - Ты знаком со своим призраком? - спросил Ше-Кентаро.
        - Да.
        И все. И ни слова более. Как будто и не о чем тут говорить. Хотя, если подумать, наверное, и в самом деле не о чем - у каждого свой призрак за спиной.
        - Как ты меня нашел?
        - О! - Слизень поднял руку с двумя расставленными вилкой пальцами. - Эта история будет позанятнее той, что ты рассказал. Удивительное стечение обстоятельств, приведшее к неожиданным результатам.
        Развернувшись в кресле и положив локоть на спинку, Ону внимательно смотрел на Хази. Барыга следил за дорогой, но время от времени тоже кидал в сторону Ше-Кентаро взгляды, которые можно было назвать заинтересованными, можно лукавыми, а можно и насмешливыми. Скудное освещение не позволяло как следует присмотреться к выражению лица собеседника, без которого взгляд сам по себе почти ничего не значит.
        - Я так понимаю, мы далеко за городом? - спросил Ше-Кентаро.
        - В ста пятидесяти километрах от городской черты, - уточнил барыга.
        - Ага, - наклонил голову Ону. - У тебя, наверное, был точный адрес того места, где Ири меня спрятал?
        - Не так все просто, - загадочно улыбнулся Слизень. - Все началось двадцать малых циклов тому назад. На месте последнего убийства, совершенного нашим психопатом, са-тураты обнаружили крошечный кусочек фольги, оказавшийся обрывком упаковки ун-акса, на котором сохранились три цифры из номера партии. Поскольку жертва не страдала болезнью Ше-Варко и, как показало следствие, за последнее время скорее всего не имела контактов ни с одним из больных, са-тураты пришли к выводу, что кусочек фольги был обронен убийцей. К кому, спрашивается, пошли са-тураты с этой информацией? - Не успев задать вопрос, Хази тут же кивнул, как будто уже получил верный ответ. - Правильно, к нам, барыгам. В отличие от многих государственных структур, отчетность у нас поставлена хорошо, поэтому нам и не потребовалось много времени для того, чтобы выяснить, к кому из коллег попал ун-акс из интересующей нас партии. После этого оставалось только собрать уличных зазывал с определенного участка и выдать им словесный портрет предполагаемого убийцы - если помнишь, его неплохо описал си-ноор.
        - Си-ноор исходил из предположения, что убийцей был ка-митар.
        - И он не ошибся. Через три малых цикла мы его взяли.
        - То есть как «взяли»? - протестующе взмахнул рукой Ше-Кентаро. - Ири вы схватили только сегодня.
        - А при чем тут Ири? - удивленно глянул на Ону Слизень.
        - Разве убийца не Ири?
        - Нет, - качнул головой Хази.
        - Вот тебе и на! - Ше-Кентаро откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. - Кто же тогда?
        - Утративший веру ка-митар по имени Уки Ше-Пторко. А почему ты решил, что убийца Ири? Только потому, что он тоже бывший ка-митар?
        - Не только, - качнул головой Ше-Кентаро. - Ири вел себя очень странно. Порой - как законченный психопат. Постоянно спрашивал о моих призраках, хотя толком объяснить не мог, что именно его интересует. О какой-то книге говорил, о тайных знаниях, о том, что мир стоит на грани… - Ону развел руками. - Ну, в общем, картинка получалась довольно причудливая.
        - Так оно и есть, - кивнул Слизень. - У Ири твоего мозги тоже не на месте. Прошло бы немного времени, и он начал бы убивать. Не исключено, что именно тебя он готовил на роль первой жертвы. Ше-Пторко и не запирался особенно, а когда мы как следует тряхнули его, рассказал, что вот уже несколько больших циклов среди ка-митаров ходит в списках так называемая Книга Ше-Мрока. Ше-Мрок, согласно преданию, был одним из первых учеников Ше-Шеола, совершившим вместе с ним путешествие в Город Мертвых. Происхождение так называемой Книги Ше-Мрока неизвестно, оригинальной рукописи никто не видел, но многие ка-митары верят в ее достоверность. А некоторые ставят ее выше То-Кабры. Тетрадка со списком Книги Ше-Мрока, что нашли мы у Ше-Пторко, была зачитана едва ли не до дыр. Не знаю, кто на самом деле сочинил То-Кабру, но Книгу Ше-Мрока точно написал законченный безумец, решивший таким образом поквитаться разом со всем миром. Пересказывать ее нет смысла, если будет желание, сам прочитаешь. Суть же сводится к тому, что Ше-Шеол всех надул, не рассказав о том, что с каждым рассветом солнечный ветер сметает с планеты все
человечество, за годы, проведенные во мраке, погрязшее в распутстве, лжи, чревоугодии и прочих непотребствах. Выжить, чтобы заложить основу новой цивилизации, имеют шанс лишь те из родившихся Ночью, кто порвет с извратившим истину культом Ше-Шеола и совершит до рассвета несколько искупительных жертвоприношений - я вот только не понял, кому. Зато сам процесс жертвоприношения расписан очень подробно. Совершая убийства, наш свихнувшийся ка-митар скрупулезно выполнял все, что было предписано Книгой Ше-Мрока, - время, место, способ убийства, соответствующее оформление места преступления. Столь же тщательно отбирались и жертвы. Помнишь, мы обратили внимание на то, что все жертвы убийцы родились до наступления Ночи? Именно это для него было важно. В соответствии с концепцией, изложенной в Книге Ше-Мрока, с рассветом умрут все призраки Ночи, но взамен им появятся призраки Дня. Для того чтобы обмануть своих призраков, родившийся Ночью должен не просто убить жертву, но попытаться поймать призрака Ночи, который после смерти хозяина останется не при деле. Собственно, адепту учения Ше-Мрока предписано убивать с
определенной периодичностью людей, родившихся Днем, до тех пор, пока не удастся обзавестись собственным призраком Ночи. Призрак должен погибнуть с наступлением нового Дня, но при этом он не позволит призракам Дня занять место возле своего нового хозяина.
        - Бр-р-р, - тряхнул головой Ше-Кентаро. - Ну и бредятина!
        - И не говори, - согласился Хази. - Только законченный псих может воспринять все это всерьез. Беда в том, что психов у нас слишком много. По наводке того же Ше-Пторко, оказавшегося на редкость разговорчивым малым, мы взяли еще восемь ка-митаров, собиравшихся пойти по его стопам. Твой Ири, стало быть, девятый. И наверняка не последний.
        - И все же, как ты меня нашел?
        - Проще простого. Схватив убийцу, я поспешил к тебе, чтобы поделиться новостью.
        - Я не давал тебе своего адреса, - перебил рассказчика Ше-Кентаро.
        Слизень пропустил замечание Ону мимо ушей.
        - Так вот, когда я к тебе заявился, выяснилось, что ты несколько малых циклов не появлялся дома. Прежде за тобой такого не водилось. В общем, я заподозрил неладное и принялся наводить справки. Вскоре выяснилось, что твоей кредиткой был оплачен прокат микроавтобуса. Ири оказался редкостным скрягой, а может быть, у него действительно туго с деньгами. Как бы там ни было, взяв напрокат автомобиль, он заплатил аванс наличными, а окончательный расчет произвел, сняв деньги с твоей кредитки на предъявителя. По показаниям спидометра, отмеченным в ведомости, мы вычислили максимальное расстояние, на которое он мог уехать. Получился круг, внутри которого должен был находиться Ше-Рамшо. Карту я показал знакомому тебе си-ноору, и он указал на ней три точки наиболее вероятного местонахождения Ше-Рамшо. Мы оказались в нужном месте со второй попытки.
        - Ты хочешь сказать, что си-ноор на самом деле обладает даром ясновидения? - скептически поджал губы Ше-Кентаро.
        - Не знаю, как насчет ясновидения, но аналитик он блестящий. В нескольких километрах от того места, где мы тебя нашли, расположена оранжерея. В оранжерее выращивается куйса, а в качестве бесплатной рабочей силы используются воспитанники шаханов. Точно такие же оранжереи расположены и в двух других местах, на которые указал си-ноор. Он, как оказалось, не ошибся, предположив, что, отправляясь за город, в темноту и мрак, человек скорее всего подсознательно выберет место, знакомое ему с детства. Кроме того, до оранжерей можно добраться не только на собственной машине, но и воспользовавшись пригородной электричкой. А сам дом найти не составило труда, достаточно было использовать высокочувствительный детектор света. - Хази довольно хохотнул. - Видел бы ты этого Ше-Рамшо, когда мы вошли в дом. Сначала он побледнел, одной рукой за сердце схватился, а другой - за край стола, я думал, сейчас его удар хватит. А потом в девчонку пальцем тыкать начал и орет: «Это все она! Она заставила меня Ше-Киуно похитить!»
        - Постой! - взмахнул рукой Ше-Кентаро. - Ири назвал меня Ше-Киуно. Но ты-то, открыв погреб, окликнул Ону, а не Ани.
        Слизень искоса быстро, хитро глянул на Ше-Рамшо.
        - Я полагал, что, отсидев какое-то время в темном погребе, ты должен был окончательно вернуться к личности Ону Ше-Кентаро.
        Вот так! Ше-Кентаро едва не задохнулся, сообразив, в чем тут дело. Какие еще сюрпризы готов преподнести ему Хази-Слизень?
        - Что тебе еще обо мне известно?
        - Не все, но многое. - Заявив такое, Слизень даже не посмотрел на Ше-Кентаро. - И знаком я был только с Ше-Кентаро.
        - А Ше-Киуно откуда знаешь?
        - Си-ноор велел к тебе присмотреться. Ну, мы и присмотрелись.
        Ше-Кентаро только руки вскинул и снова уронил их на колени.
        Какое-то время они ехали молча. Ше-Кентаро пытался собрать воедино разрозненные фрагменты мозаики, чтобы получить наконец цельную картину того, что произошло. Барыга же, похоже, ждал, когда Ону начнет задавать вопросы. И Ше-Кентаро был почти уверен, что именно от того, какой вопрос он задаст первым, зависит то, в каком ключе будет протекать их дальнейшая беседа. И то, куда повернет машина, которая везла его пока в неизвестном направлении - сквозь Ночь.
        - Ты все время говоришь «мы». О ком идет речь?
        Этого ли вопроса ждал Хази? Как бы там ни было, ответил он тут же, без запинки:
        - Речь идет о группе единомышленников.
        - Занятых нелегальным бизнесом?
        - Не только.
        Вот и попробуй пойми, что все это значит.
        - Почему са-тураты не арестовали убийцу?
        - Потому что са-тураты все еще его ищут. - Слизень вновь глянул на Ше-Кентаро, и на этот раз взгляд его был сочувствующим и немного печальным, он словно бы хотел сказать: ну что, так ничего и не понял? - Мы передали са-туратам информацию о партии ун-акса, которая их интересовала. Все.
        - Все, - автоматически повторил Ону. - Выходит, ваша группа единомышленников пытается подменить собой государственные структуры?
        - Мы делаем дело, - вновь ушел от прямого ответа Слизень. - И, как видишь, неплохо справляемся. Одному Ку-Тидоку известно, как долго еще са-тураты искали бы рыскающего по Ду-Морку убийцу. А мы не только нашли его, но и пресекли в зародыше готовую подняться волну подобных преступлений.
        - Если бы вы предоставили са-туратам всю имевшуюся у вас информацию…
        - Мы выполнили за са-туратов работу, с которой сами они никогда бы не справились, - перебил Ше-Кентаро Слизень. - Са-тураты не способны даже со шпаной на улицах разобраться, куда уж им маньяков ловить. Служба са-туратов так же неповоротлива и беспомощна, как и вся государственная машина, которая еще продолжает как-то работать исключительно по инерции. Общество находится на грани взрыва, и достаточно сущей мелочи, чтобы детонатор сработал. Ты представить себе не можешь, каких усилий стоило нам не допустить беспорядков после дождя из дриз. Заметил, что спустя всего несколько часов после того, как дризы обрушились на головы горожан, улицы были чистые? Догадываешься, кто постарался?
        - Группа единомышленников, - ехидно усмехнулся Ше-Кентаро.
        - Верно, - кивнул Хази.
        - Надеюсь, вы не самолично отдирали дохлых дриз от асфальта? - не смог-таки удержаться от язвительного замечания Ону.
        - Можешь смеяться сколько угодно. Но только мы смогли организовать все городские службы таким образом, чтобы в кратчайшие сроки выполнить необходимую работу.
        - Может быть, расскажешь подробнее об этом тайном ордене?
        Пауза.
        - Конечно. - Слизень постучал пальцами по рулевому колесу. - Наша задача заключается в том, чтобы до определенного срока удерживать ситуацию в стране под контролем. Ва-цитик, патернальный ка-митар, ва-ниохи - до поры до времени все они могут тешить себя мыслью о том, что страна живет благодаря их неустанным трудам. Но с рассветом все полетит в тартарары.
        - Почему ты так думаешь?
        - Потому что так происходит всякий раз, когда Ночь сменяет День или День приходит на смену Ночи. Можно сколько угодно делать вид, что, как и прежде, мы единый народ. В реальности же люди давно уже разделились на тех, кто родился Ночью, и тех, кто родился Днем. Наши сумасшедшие ка-митары правы в одном - с рассветом придут призраки Дня. Уже сейчас, за три больших цикла до рассвета, родившиеся Ночью начинают потихоньку сходить с ума. Представь себе, что будет твориться, когда до наступления Дня останутся считаные малые циклы. Посмотри, кто сейчас находится у власти - те, кто родился на исходе прошлой Ночи. Они сумели пережить День, нырнули в Ночь, как рыбы в воду, и ничто сейчас не пугает их так, как приближающийся рассвет. С рассветом к власти придут родившиеся Днем, потому что только они смогут адекватно оценить ситуацию, всех прочих будут терзать призраки Дня.
        - «Они» в смысле «мы»? - уточнил на всякий случай Ше-Кентаро.
        - Совершенно верно, - подтвердил Слизень. - Мы сейчас занимаемся тем, что подготавливаем почву для легкой и безболезненной смены власти.
        - Власть никто добровольно не отдаст. Ва-цитик будет цепляться за конституцию - даже если призраки станут рвать его на куски.
        - Дискредитировать ныне существующую власть, с тем чтобы занять ее место, не составит труда, и мы сделаем это, как только возникнет необходимость. А параллельные структуры мы создаем уже сейчас.
        - Так! - Ше-Кентаро азартно хлопнул себя по коленям. - Насколько я понимаю, речь идет о заговоре с целью государственного переворота!
        - Где ты видишь заговор? - грустно посмотрел на Ону Слизень. - О каком перевороте говоришь? Мы спасаем страну.
        - И ты хочешь меня заверить, что именно так происходит смена власти каждый раз, когда День сменяет Ночь?
        - И когда Ночь сменяет День, - добавил Слизень.
        - Ну, не знаю! - Ону развел руками, насколько позволяли размеры салона. - Я впервые об этом слышу!
        Хази усмехнулся.
        - Должно быть, никто прежде тебе об этом не рассказывал.
        - А как же история?
        - Далеко не все факты истории попадают на страницы учебников. Странно даже, что приходится тебе это объяснять. - Хази сделал жест рукой, который должен был передать всю глубину его недоумения. - К примеру, ты знаешь, почему перед Первым великим затемнением потерпел сокрушительное поражение доблестный флот Кен-Ино?
        - Его уничтожил внезапно налетевший шторм.
        - Ага, - оскалился в ехидной усмешке Хази. - При случае спроси об этом си-ноора, он тебе расскажет, как все было на самом деле.
        - Си-ноор тоже входит в вашу группу единомышленников?
        - Не только входит, но и является ее мозговым центром. Да, по сути, это он и собрал нас всех вместе.
        - Я до сих пор так и не понял, о ком идет речь? «Мы», «нас» - да кто вы такие? Новые избранные?
        Еще один насмешливый взгляд Слизня.
        - Мы - это те, кто больше не боится своих призраков. Те, кто научился вспоминать.
        - Так.
        Ше-Кентаро смотрит на Хази, будто ждет продолжения. А Хази молчит - глядит себе на дорогу да пальцами по рулевому колесу постукивает.
        - Я должен что-то сказать?
        Слизень изобразил подобие улыбки.
        - Может быть, обойдемся без слов?
        Ше-Кентаро пожал плечами.
        - Я - ловец.
        - И что с того?
        - Ловцов никто не любит.
        - Ты не девушка, чтобы тебя любить.
        Слизень когда-нибудь перестанет подтрунивать над ним?
        - И что я теперь должен делать?
        Хази посмотрел на него и едва не рассмеялся, настолько растерянный был у Ше-Кентаро вид.
        - Полагаю, что для начала тебе стоит поехать домой, как следует отмокнуть в ванне и переодеться в чистую одежду. Потом мы с тобой зайдем в какой-нибудь тихий кабачок и поедим в свое удовольствие. Как тебе такой план действий?
        Ше-Кентаро сделал красивый жест рукой - он не имел ничего против того, что предлагал ему Хази. Происходящее казалось по меньшей мере странным. Но разве жизнь сама по себе не странная штука?

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к