Один на один Полина Каминская
        Ник Перумов
        Похитители душ #2
        В петербургском метро стали происходить страшные и необъяснимые вещи. Сначала впавший в транс ветеран принимает приближающийся поезд за фашистский танк. Затем в больнице с одинаковым диагнозом оказываются «утонувшие» в вагоне поезда два брата-близнеца. Рехнувшийся чернобылец-ликвидатор, на глазах которого зашкалил дозиметр в руках сидящего рядом пассажира, - новое, но не последнее звено в зловещей цепи, ведущей в ад, который уготовили человечеству загадочные «похитители душ».
        - КАК ОНИ СУЩЕСТВУЮТ В СВОЕМ БЕСТОЛКОВОМ МИРЕ? И ЧТО ЗА СТРАННЫЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СОБЫТИЯМИ?
        - ОНИ НАЗЫВАЮТ ЭТО «ВРЕМЕНЕМ». И УМУДРЯЮТСЯ ДЕЛИТЬ СКОРОТЕЧНЫЙ ХАОС СВОЕЙ ЖИЗНИ НА ПРОМЕЖУТКИ. КРОМЕ ТОГО, ОНИ ОБЩАЮТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ С ПОМОЩЬЮ ЗВУКОВЫХ КОЛЕБАНИЙ.
        - ГРИМАСА ПРИРОДЫ, НИЧЕГО БОЛЬШЕ… ЗАЧЕМ ЭТО НАМ?
        - ОДИН ИЗ ВИДОВ ЭТИХ ПРИМИТИВНЫХ ТВАРЕЙ - ОНИ НАЗЫВАЮТ СЕБЯ «ЛЮДИ» - ОБЛАДАЕТ УНИКАЛЬНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ. НИКАКИХ АНАЛОГОВ ЭТОМУ НЕТ ВО ВСЕЙ ОБОЗРИМОЙ ВСЕЛЕННОЙ.
        - И ЧЕМ ЖЕ ИНТЕРЕСНА ЭТА СУБСТАНЦИЯ?
        - МЫ НЕ МОЖЕМ ДАТЬ ТОЧНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЭТОМУ ФЕНОМЕНУ. ПОХОЖЕ НА ТО, ЧТО КАЖДЫЙ ТАКОЙ ОБЪЕКТ ЯВЛЯЕТСЯ, ПО СУТИ, НАДПРОСТРАНСТВЕННОЙ ДЫРОЙ, ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ МОЖНО ВЫВЕРНУТЬ НАШУ ВСЕЛЕННУЮ НАИЗНАНКУ…
        - ЧТО ЗНАЧИТ - «КАЖДЫЙ ТАКОЙ ОБЪЕКТ»? ИХ ЧТО - НЕСКОЛЬКО?
        - ЭТО ЗВУЧИТ НЕПРАВДОПОДОБНО, НО ЛЮБОЕ СУЩЕСТВО, ОТНОСЯЩЕЕСЯ К ВИДУ «ЧЕЛОВЕК», ЯВЛЯЕТСЯ НОСИТЕЛЕМ ЭТОЙ СУБСТАНЦИИ. И БОЛЕЕ ТОГО, ЭТИ ЖАЛКИЕ КОМКИ ОРГАНИЧЕСКОЙ СЛИЗИ ЗНАЮТ ОБ ЭТОМ!
        - О ЧЕМ?
        - О ТОМ, ЧТО ИХ МАТЕРИАЛЬНОЙ ОБОЛОЧКЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНА НЕМАТЕРИАЛЬНАЯ.
        - НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО ИМЕТЬ РАЗВИТОЕ СОЗНАНИЕ! ОТКУДА В ЭТОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ДЫРЕ РАЗУМ?
        - УВЫ. НЕОБЪЯСНИМО, НО ФАКТ. ТРУДНО ПРИДУМАТЬ БОЛЕЕ НЕСОВЕРШЕННЫХ СУЩЕСТВ, ЧЕМ ЭТИ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ «ЛЮДИ». ДАЛЕКО НЕ ВСЕ ОНИ ВЕРЯТ В СУЩЕСТВОВАНИЕ ДУШИ. ИСТОРИЧЕСКИ СЛОЖИЛОСЬ, ЧТО НА ОСНОВЕ ПРАВИЛЬНОГО ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ О ЕЕ НАЛИЧИИ ЛЮДИ СДЕЛАЛИ СОВЕРШЕННО НЕВЕРНЫЕ ВЫВОДЫ. ЭТО ПОЛОЖИЛО НАЧАЛО УДИВИТЕЛЬНОЙ ПО СВОЕЙ НЕЛЕПОСТИ И НЕЛОГИЧНОСТИ ВЕРСИИ. ОНИ ПОЛАГАЮТ, ЧТО НАД НИМИ СУЩЕСТВУЕТ ВЫСШЕЕ И МУДРЕЙШЕЕ СУЩЕСТВО, РУКОВОДЯЩЕЕ ИХ ПОСТУПКАМИ.
        - ОНИ ЗНАЮТ О НАС?
        - НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ. СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ. О НАС ОНИ НИЧЕГО НЕ МОГУТ ЗНАТЬ. ИХ ПРИМИТИВНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ НЕ В СИЛАХ ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ СТОЛЬ СОВЕРШЕННЫЙ РАЗУМ, КАК МЫ. ПРИ ЭТОМ ЛЮДИ ПЫТАЮТСЯ НАСЕЛИТЬ СВОЙ МИР АБСОЛЮТНО НЕРЕАЛЬНЫМИ ОБЪЕКТАМИ, ВЫЗВАННЫМИ ИГРОЙ ИХ ВООБРАЖЕНИЯ…
        - ИГРОЙ ЧЕГО?
        - ПРОСТИТЕ, КОЛЛЕГА, Я ОБЛАДАЮ БОЛЬШЕЙ ИНФОРМАЦИЕЙ ОБ ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ, ПОЭТОМУ ИНОГДА ИСПОЛЬЗУЮ НЕПРИВЫЧНЫЕ ТЕРМИНЫ. ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ЛЮДИ УМЕЮТ «ВЫДУМЫВАТЬ».
        - ПОЯСНИТЕ, КОЛЛЕГА, МНЕ НЕПОНЯТЕН И ЭТОТ ТЕРМИН.
        - КОНЕЧНО, НЕПОНЯТЕН. ВЕДЬ ИМЕННО ТАК НАЗЫВАЕТСЯ СОВЕРШЕННО НЕПРОДУКТИВНЫЙ ПРОЦЕСС СОВМЕСТНОЙ РАБОТЫ ИХ РАЗУМА И «ДУШИ». ДЛЯ НАС, ТЕХ, КТО МГНОВЕННО ПОСТИГАЕТ СУЩНОСТЬ ЛЮБОГО ЯВЛЕНИЯ, ЭТО НЕПОСТИЖИМО: ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПОЗНАВАТЬ МИР ТАКИМ, КАК ОН ЕСТЬ, ЭТИ БЕСТОЛКОВЫЕ СОЗДАНИЯ НАГРОМОЖДАЮТ МНОЖЕСТВО ВАРИАНТОВ, СТОЛЬ ЖЕ ДАЛЕКИХ ОТ ИСТИНЫ, КАК И ИХ КАРЛИКОВАЯ ЗВЕЗДА ОТ ЦЕНТРА ГАЛАКТИКИ.
        - Я ПОПРОСИЛ БЫ ВАС НЕ УВЛЕКАТЬСЯ НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ ПОДРОБНОСТЯМИ. КОНКРЕТНО: ЧЕМ НАМ МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНА ЭТА СУБСТАНЦИЯ, НАЗЫВАЕМАЯ «ДУШОЙ», И КАК МЫ МОЖЕМ ЕЕ ПОЛУЧИТЬ?
        - ОБОСНОВАНИЕ УЖЕ ПОДГОТОВЛЕНО И ПРЕДСТАВЛЕНО ГЛОБАЛЬНОМУ КООРДИНАТОРУ. ТАМ ЖЕ ВЫ СМОЖЕТЕ ОЗНАКОМИТЬСЯ С ОПИСАНИЕМ ПЕРВОЙ, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕУДАЧНОЙ ПОПЫТКИ КОНТАКТА.
        - ВЫ ИМЕЛИ КОНТАКТ С ЭТИМИ СУЩЕСТВАМИ?
        - ДА. СРЕДИ ЛЮДЕЙ, НЕСМОТРЯ НА ДОВОЛЬНО НИЗКИЙ ОБЩИЙ УРОВЕНЬ РАЗВИТИЯ, ИНОГДА ВСТРЕЧАЮТСЯ ИНДИВИДУУМЫ, СПОСОБНЫЕ НА УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРОЗРЕНИЯ. ПРЕДСТАВЬТЕ МОЕ УДИВЛЕНИЕ…
        - КОЛЛЕГА, Я ВИЖУ, НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ЭТОЙ ПЛАНЕТОЙ ПОШЛО ВАМ ВО ВРЕД: ВЫ ВЫРАЖАЕТЕСЬ КРАЙНЕ БЕССВЯЗНО И ОТВЛЕЧЕННО. ВАША ПОСЛЕДНЯЯ ФРАЗА АБСОЛЮТНО НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА. СЛЕДИТЕ ЗА СОБОЙ.
        - ВЫ ПРАВЫ. Я ПОСТАРАЮСЬ НЕ ОТВЛЕКАТЬСЯ. НАМИ БЫЛ ОБНАРУЖЕН ВНЕПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ ПЕРЕДАЧИ ДУШ.
        - ЕСТЕСТВЕННЫЙ?
        - НЕТ. ИСКУССТВЕННЫЙ. СОЗДАТЕЛЬ ЭТОГО КАНАЛА И САМ НЕ ПОДОЗРЕВАЛ ОБ ИСТИННОМ НАЗНАЧЕНИИ ПРИБОРА И ИСПОЛЬЗОВАЛ ЕГО ДЛЯ КОРРЕКЦИИ ОРГАНИЧЕСКИХ ПОРАЖЕНИЙ ДРУГИХ ИНДИВИДУУМОВ. Я ПОВТОРЯЮСЬ, НО ЭТОТ ХАОТИЧНЫЙ МИР ПОЛОН СЛУЧАЙНОСТЕЙ. В РЕЗУЛЬТАТЕ ОДНОЙ ИЗ НИХ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ВНЕПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА СОВПАЛО С ОЧЕНЬ ВЫСОКОЙ КОНЦЕНТРАЦИЕЙ ПОДГОТОВЛЕННЫХ ДЛЯ ПЕРЕХОДА ДУШ. САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ… ПРОСТИТЕ, Я ОПЯТЬ ИСПОЛЬЗУЮ НЕРАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕРМИН… ЧТО ЭТИМ КАНАЛОМ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ.
        - КТО?
        - ЛЮДИ.
        - ВЫ ТОЛЬКО ЧТО ГОВОРИЛИ ОБ ЭТИХ СУЩЕСТВАХ, КАК О КОМКАХ ОРГАНИЧЕСКОЙ СЛИЗИ. КАК МОГЛИ ОНИ СОВЕРШАТЬ НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ? ЭТО НЕ ПОКАЗАЛОСЬ ВАМ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫМ?
        - НЕТ. В СИЛУ СОБСТВЕННОЙ ОГРАНИЧЕННОСТИ ЛЮДИ НЕ МОГУТ ОБЪЕКТИВНО ОЦЕНИВАТЬ СВОИ ДЕЙСТВИЯ. ДЛЯ НИХ ЭТО БЫЛО СВОЕОБРАЗНЫМ СПОСОБОМ ПОЛУЧЕНИЯ УДОВОЛЬСТВИЯ, НЕ БОЛЕЕ.
        - ТОГДА ПОЧЕМУ ВАШ КОНТАКТ ОКАЗАЛСЯ НЕУДАЧНЫМ? ПОЧЕМУ МЫ ЕЩЕ НЕ ИМЕЕМ ЭТОГО ВНЕПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА?
        - В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ МЫ НЕОЖИДАННО ПОЛУЧИЛИ МОЩНЫЙ ОТПОР СО СТОРОНЫ ЧЕЛОВЕКА И ПОТЕРЯЛИ КАНАЛ.
        - ПОЧЕМУ ВЫ НЕ УНИЧТОЖИЛИ ЭТУ ПОМЕХУ?
        - ЭТО ОЗНАЧАЛО БЫ НАРУШЕНИЕ КОДЕКСА НЕВМЕШАТЕЛЬСТВА.
        - СУДЯ ПО ВАШИМ ДЕЙСТВИЯМ, ВЫ НЕОДНОКРАТНО НАРУШАЛИ ЭТОТ КОДЕКС И РАНЬШЕ. К ТОМУ ЖЕ ВЫ ПРЕКРАСНО ОСВЕДОМЛЕНЫ, ЧТО СУЩЕСТВА, НАСЕЛЯЮЩИЕ ЭТУ ПЛАНЕТУ, НЕ МОГУТ ПОДПАДАТЬ ПОД ДЕЙСТВИЕ КОДЕКСА!
        - ВЫНУЖДЕН ПРИЗНАТЬ СВОЮ ВИНУ. СКОРЕЕ ВСЕГО МЫ ПРОСТО НЕДООЦЕНИЛИ ЭТИХ СУЩЕСТВ. К ТОМУ ЖЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ БЫЛО ТАКИМ НЕОЖИДАННО СИЛЬНЫМ…
        - ОПРАВДАНИЯ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ СЕБЕ. Я ИМЕЮ ИНФОРМАЦИЮ О ТОМ, ЧТО ГЛОБАЛЬНЫЙ КООРДИНАТОР УЖЕ ОЗНАКОМЛЕН С ВАШИМ ОБОСНОВАНИЕМ И НАСТАИВАЕТ, ЧТОБЫ КАНАЛ БЫЛ ВОССТАНОВЛЕН. ЕСЛИ ВАМ ЭТО НЕ УДАСТСЯ, В ХОД БУДУТ ПУЩЕНЫ ДРУГИЕ СИЛЫ. ВЫ РЕАЛЬНО ОЦЕНИВАЕТЕ СВОИ ВОЗМОЖНОСТИ?
        - ДА.
        - ПРИСТУПАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО.
        Пролог
        Ну, а что еще можно делать в рейсе? Вышивать «крестом»? Учиться играть на балалайке? Совершенствовать свой «нулевой» английский? Ну-ну, флаг вам в руки.
        Саша сидел на койке и пытался во всех подробностях представить себе тарелку горячего украинского борща с пампушками. Не самое, кстати, удачное занятие для человека, только что отстоявшего вахту в машинном отделении.
        Первый месяц в рейсе здорово напоминал Саше театр абсурда. Знаете, что это такое? Берется, например, описание Цусимского сражения и водевиль «Лев Гурыч Синичкин». Тщательно перемешивается, разрезается на куски и раздается команде. Реплики подаются когда угодно и кем попало. Место действия - заброшенный склад металлолома, который по-рассеянности все называют теплоходом. Прибавим к этому звучное имя типа «Академик Забайкал-Кобылин», средней силы шторм на Атлантике и полное отсутствие благодарных зрителей. А вот что такое четвертый механик на подобной посудине, поймет далеко не каждый. Для любопытных поясним: только благодаря Саше Самойлову пожилой «Академик» мог двигаться как единое целое. В тот же первый месяц на все Сашины претензии к двигателям «дед» (то есть старший механик), меланхолично пожимая плечами, тянул:
        - А куда ж ты раньше смотрел?
        И Саша уходил в машинное отделение, чувствуя сбя деревенским лохом, которому ловкий папаша всучил в жены девицу легкого поведения.
        В общем, не до раздумий было Саше Самойлову в рейсе, не до воспоминаний. Где-то в глубине души свербила привычная, обязательная для любого моряка тоска по дому. Хотя, чего себе-то врать, по какому дому? По надоевшей до зубовного скрежета койке в провонявшей всеми пороками человечества общаге? Или, может быть, по крикливой своей мамаше скучал он, болтаясь между Европой и Америкой? Кто разберет…
        Потом была нереально солнечная Куба, нищета, смуглые, удивительно гладкие тела, пляжи, и пальмы, и пиво, и женщины, женщины, женщины, готовые прямо здесь, сейчас, за деньги, или за хороший обед, или просто за банку сгущенки…
        И тут уж тем более было не до воспоминаний. Удобная штука - человеческий мозг. Казалось: после всего, что пережил Саша этой осенью в Питере, не просто «крыша», а «все верхние этажи» должны были съехать напрочь. Ан нет: серые мудрые клеточки закопошились, подсуетились, запрятали в дальние углы грозящие сумасшествием образы. И команду дали: работай, мол, ни о чем не думай. И работал. Пахал как проклятый. А что еще делать, когда остаешься один на один с раздолбанным двигателем, у которого все отваливается и везде течет… А над тобой - сорок человек команды. И все хотят идти в жаркие страны - денежку заработать, а заодно и текилы попить, кубинок-шоколадок потискать… А вот пойдем мы куда-нибудь на нашей хилой посудине или прямо здесь затонем - от тебя, браток, и зависит. Ну и что? А то, что не боги горшки обжигают. И пошли. И не потонули.
        Все было вполне прилично. С едой, конечно, могло быть и получше. Именно поэтому навязчивый образ тарелки горячего борща преследовал Сашу почти постоянно. И к началу третьего месяца плавания этот образ настолько оформился, что, возвращаясь после вахты, Саша почти чувствовал в каюте аппетитный чесночный дух.
        На этот раз предаться любимому занятию не пришлось. Без стука ворвался третий механик Славка и радостно сообщил:
        - Семеныч подвинулся!
        - Чего? - не понял Саша.
        - Ну, в смысле - тронулся! - Славка употребил еще несколько слов, которые в сочетании с энергичным покручиванием пальцем у виска означали, что Семеныч сошел с ума.
        Правда, сошел. Несколько человек, смущенно хихикая, толкались перед дверью в каюту старпома, откуда слышались возбужденные голоса. Матрос Бражников (он же - Семеныч, он же - Брага, он же - Дуремар) сидел, поджав под себя ноги, на старпомовской койке и громко доказывал:
        - …Не давал я ему разводного ключа! Хрен, говорю, тебе, а не разводной ключ! Самому нужен! А он, блин, рукой вот так повел, - Семеныч попытался продемонстрировать широкий жест и чуть не свалился на пол, - я гляжу: вентиля-то и нет!
        - Подожди, подожди, Бражников. - Старпом чувствовал себя неловко. С одной стороны, у него явно чесались руки дать матросу по шее и согнать с койки. А с другой стороны, Семеныч - вроде и не пьяный - нес такую околесицу, что было как-то не по себе. - Что за мужик к тебе приходил?
        - Да я же и говорю: голый! Как есть голый, в желтом костюме! И брат его с ним! Инструмент пропал… Я все в докладной написал! - Бражников цапнул со стола измятый листок. Хорошо было видно, что бумага совершенно чистая.
        В этот момент, растолкав любопытных, в каюте появился врач.
        - Ну-с, - заправски начал он, - что случилось? - После чего дверь закрыли и бесплатный спектакль закончился.
        Вот и все, пожалуй. Матроса Бражникова, ласково поддерживая под белы рученьки, отправили на берег. Особо назойливых интересующихся доктор отшивал одной суровой фразой: «Пить надо меньше» и в подробности не вдавался. Конфуз с Дуремаром еще долго обсуждали на судне, а фраза про голого мужика в желтом костюме быстро стала крылатой.
        Никто не знал, какое сильное впечатление произвело это событие на четвертого механика Сашу Самойлова. Да нет, никаких теплых чувств к обалдую Бражникову он не испытывал. И ничего жуткого в этой истории не было: ну, сдвинулся человек, бывает. И пить действительно надо поменьше… Вот только… Эх, не надо об этом думать!
        Но окончательно Сашу пробил совершенно незначительный эпизод.
        Забрел он как-то случайно в кают-компанию. Мужики увлеченно смотрели по «видику» космическую эпопею. «Держись, Сэм, - без выражения переводил голос за кадром. - Они атакуют. Плазменная пушка вышла из строя».
        - Жжарги, - громко сказал кто-то над ухом.
        - Что?! - Саша заорал так, что все обернулись.
        - Жарко, говорю, - мимо прошел боцман, вытирая платком лицо и шею. - Скоро вся команда взбесится.
        Саша немедленно отправился к доктору и потребовал самого сильного успокаивающего, какое только есть.
        Сергей Сергеевич внимательно посмотрел в глаза четвертому механику и молча накапал ему сорок капель корвалола. Саша обиженно выпил корвалол и побрел к «деду». Неплохой он мужик, наш доктор, но его тоже донимала жара и многочисленные случаи расстройства желудка у членов экипажа. Прояви он к Саше чуть более профессиональный интерес, неизвестно, как бы закончился для Самойлова этот рейс. Потому что он шел к Сергеичу с намерением поговорить по душам. И по сравнению с тем, что мог бы рассказать Саша, голые мужики, являвшиеся к матросу Бражникову, показались бы детскими игрушками.
        У стармеха оказалась в заначке бутылка хорошей водки. Сашин порыв выложить все начистоту о своих приключениях уже угас. Поэтому просто посидели, поворчали, деликатно обложили капитана, почмокали о кубинских девушках, покряхтели о бывших женах (оба, как оказалось, разведены) и разошлись, довольные друг другом.
        Но вот с тех самых пор не стало у Сани ни одной спокойной минуты. Особенно за работой: когда руки сами знают, что делают, а уши чутко улавливают малейший неправильный шум, в голову и лезут воспоминания.
        Если начинать сначала… А где оно, это начало? Почему так шибануло послышавшееся нелепое слово «жжарги»? Или откуда у Саши шрамы на руке? Или как и отчего умерла его бабушка? Не такие уж странные и случайные вопросы, как могло бы показаться. А может, напрямик спросить: не знакомы ли вы с неким доктором Поплавским из петербургского Нейроцентра? А?
        Легче всего, конечно, было бы махнуть рукой и покорно согласиться на версию о талантливом гипнотизере. Так, помнится, заканчивалась «Мастер и Маргарита»? Валерка, кстати, сразу сказал Мишке, когда тот рассказывал о катастрофе в метро: «гипноз». Ну и что, что свидетелей много? Подумаешь - милиция, протоколы… Мент - он тоже человек, его тоже загипнотизировать можно.
        Ладно, валяй по порядку…
        Часть I
        Выборгские крысоловы
        Глава первая
        Миша
        Понедельник. По-не-дель-ник. Словно ступеньки в гнилой подвал.
        Миша с отвращением смотрел на только что убитую крысу. Жирная, с лоснящейся грязно-коричневой шкурой тварь, казалось, все еще зло смотрела на него мертвым черным глазом.
        - Забирай, - отрывисто приказал он Толику, - и живо в лабораторию. Лед не забудь! - крикнул он уже в спину уходящему. - Еще стухнет по дороге…
        Ни фига, ни фига не получится. Сколько раз уже тупо повторялась эта сцена? И уже заранее известно, как, вернувшись, Толя старательно, словно бесталанный провинциальный актер, снова пожмет плечами и скажет: «Ничего интересного». Миша с тоскливой злостью посмотрел на сигарету, которая назойливо торчала из пачки. Не хотелось курить, но пришлось хоть чем-то занять руки. Маленькая плоская зажигалка скользила в огрубевших грязных пальцах. Миша швырнул ее в стену, длинно, невкусно выругался и крикнул куда-то в коридор:
        - Витька, твою мать, просил же купить обыкновенных спичек!
        - Чего-о? - тягуче переспросили оттуда.
        - Это твоя бабская хреновина не зажигается!
        - Не ори, - спокойно сказал входящий Витек, поднимая зажигалку. - Лишь бы на ком-нибудь зло сорвать. Ну, все горит. Чего психуешь? Семен уехал?
        Миша кивнул. Первая же затяжка заволокла мозги ленивым туманом. Навалилась жуткая усталость.
        - Ни фига не получается, - повторил он уже вслух.
        - Ну и что? - Витек разогнал сизое табачное облако и сел. Неплохой Мишка мужик, строгий, правильный, сразу видно - мент бывший. Но все равно - человек оттуда, сверху. «Сверху» не в смысле - начальство, а просто с поверхности земли. Сам-то Виктор Гмыза уж восемь годков в метро отпахал. Пообтерся, притерпелся, перестал обращать внимание на тяжелый грохот поездов, сырость и тусклый свет. Что поделаешь, если праздничная иллюминация и полированный мрамор заканчиваются аккурат перед дверью подсобки. А этот вот страдает: на каждый шорох шугается, глаза щурит. То вдруг приседать надумает тыщу раз, а то ему воздуха мало. Чего мало? Вон, встань под трехметровый вентилятор и дыши сколько влезет. За крысами они тут вздумали охотиться. Дурь бесполезная… Не так уж их здесь и много. Ну да, бывает, прошмыгнет мимо по своим делам хвостатая, ну и что? Это на свалке или в канализации они стаями гоняют. В старых домах, говорят, от них вообще житья нет. Серегина тетка даже как-то жаловалась, что у них на Моховой крысы из унитазов выскакивают. Бр-р-р.
        Пыльная лампочка лениво освещала кусок коридора. Где-то капало. Сигарета быстро кончилась, оставив во рту кошачий привкус.
        - Толика ждать не буду. - Миша поплелся в раздевалку. Его чистая белая рубашка висела на крючке, неуместная, как биде в дачном сортире. Покопался в сумке, задумчиво повертел в руках шуршащий пакет и гаркнул: - Эй, Грымза, тебе бутерброды оставить?
        Вот еще новоприобретенная привычка: все время перекрикиваться, как в лесу.
        - Не-е! - откликнулся Витек, помедлив. Видимо, соображал, обижаться ли ему на «Грымзу». - У меня котлеты домашние!
        Между прочим, сам готовит, домовитый мужичок.
        - Я пошел!
        Дежурный сквозняк рванул дверь из рук и с треском захлопнул за спиной. Пожилой мужчина с рюкзаком равнодушно повернул голову и тут же снова уставился в пол. Еще примерно с десяток пассажиров сиротливо стояли на платформе.
        Да-а, не узнать некогда шумную «Политехническую», не узнать. И время-то - самое студенческое, вторая пара закончилась. В наше время это был пик активности: толпами народ валил. Кто-то, вдоволь выспавшись, - на третью пару, а кто-то и с нее - в город. Эх, даже вспоминать не хочется, душу травить. Было ведь когда-то блаженное бездумное время, когда все проблемы решались в пять минут. Сейчас же студенты, попивающие свежую «Балтику» на скамеечке парка, казались Мише существами нереальными. Хотя бы потому, что они могли позволить себе послать на фиг какие-то свои дела и просто повалять дурака, жмурясь под ласковым майским солнышком. А он - не мог. И для Миши Шестакова пятнадцать минут неподвижного сидения означали лишь одно: вот-вот из бешеной круговерти мыслей он выдернет одну, в данный момент наиболее важную, скоренько ее обмозгует и помчится дальше.
        До прибытия поезда Миша почти успел обдумать пять вещей. Во-первых, надо было оставить Толе записку. Во-вторых, Витька верняк обиделся: и на «Грымзу», и на легкомысленное «Я пошел!». Нет чтобы руку пожать рабочему человеку, попрощаться по-людски… В-третьих, не слишком ли застиранно выглядит рубашка для делового визита? Потому что, в-четвертых, Шестаков ехал в мэрию. Григорий Романович, тесть бывшего Мишиного начальника, устроил аудиенцию у какого-то крупного начальника. Отсюда следует, в-пятых: достаточно ли убедительные бумажки лежат в Мишиной черной кожаной папке? Глядя правде в глаза, с такими материалами логичней было бы двинуть в редакцию «Сенсации» или, на худой конец, «Калейдоскопа». Вот, например, заявление…
        Стоп. Со своего места Миша прекрасно видел всю платформу, автоматически отмечая про себя все передвижения пассажиров. Ближе всех к нему находился тот самый дядечка с рюкзаком. И чего-то он внимательно рассматривал на рельсах.
        Порыв ветра из тоннеля ударил в лицо. И далее - за несколько секунд: мужчина, повернув голову, увидел приближающиеся огни, пригнулся, а затем, упав на пол, удивительно профессионально пополз по-пластунски к широкой скамье посреди зала и укрылся за ней, сдернул рюкзак, мгновенно развязав его, махнул рукой, крикнул что-то неразборчивое и принялся кидать картофелины в прибывающий поезд.
        Ох, и пришлось с ним повозиться! Мужик попался хоть и немолодой, но жилистый. И не самая большая беда, что поезд метро он принял за фашистский танк. Когда ничего не подозревающие люди начали выходить, старый фронтовик решил пойти врукопашную.
        Миша сидел на ногах скрученного общими усилиями ветерана и с тоской думал о том, что к десяткам жутковатых историй в метро прибавилась еще одна. Очень быстро она, как обычно, обрастет красочными подробностями. И еще несколько тысяч человек предпочтут штурмовать трамваи, а не спускаться в это подземелье ведьм.
        Черная папка с доказательствами валялась на полу. Не описывать такие вот штуки, а показать однажды чиновнику из мэрии ошалелые лица пассажиров. Багровое лицо связанного старика, хрипящего: «Танки, танки… Гранаты кончились…» Рыдающую женщину в разорванном пальто. И раскатившиеся по платформе картофелины.
        …Уже пред ласковым оком гладкого господина (нет, пожалуй, все-таки товарища) в мэрии Миша понял, что ЭТОГО не проймешь ничем. Солидный мужчина в хорошем сером костюме сидел за столом, положив руки перед собой. Этакий сфинкс без головного убора и в очках. Лет пятьдесят пять, не меньше, но гладкая кожа наводила на мысль о том, что мимикой он свое лицо не утруждает. И только слишком тонкие губы, похоже, больше привыкли к сдержанному «нет», чем к улыбающемуся «да».
        Табличка на двери: «Хренов Р.И.» говорила сама за себя. Ромуальд Иванович гордо восседал на должности «замначотдхозупрподком при комгоркомм и тр.». Мишину хорошо подготовленную речь он постоянно перебивал мелкими блошиными вопросиками типа: «А вы сами кем работаете?» или «А „Скорая“ быстро приехала?» Выслушав, побарабанил пальцами по столу и спросил:
        - Так что же вы хотите?
        - Денег, - почему-то разозлившись, ответил Шестаков.
        - Вот так просто? - товарищ Хренов артистично округлил глаза и заразительно рассмеялся.
        Далее последовал маленький спектакль: мы поражены, мы машем руками, бессильно откидываемся на стуле, снимаем очки и вытираем выступившие слезы.
        Миша, сжав зубы, ждал, пока Хренов успокоится.
        - Дружочек мой, - проговорил наконец Ромуальд Иванович, - вы только не обижайтесь. А лучше - сядьте на мое место и посмотрите на себя со стороны. Приходит ко мне в кабинет взъерошенный человек, - это он прав, видок у Миши после танковой атаки был неважный, - и просит денег! И на что? - Хренов брезгливо пошуршал бумагами на столе. - Это, по-вашему, аргументы? Да мало ли сейчас психов? При чем тут метрополитен? Вы, кстати, у них в Управлении были? И что они сказали? Без вас проблем хватает! - Тут какая-то новая мысль поразила Ромуальда Ивановича. Взгляд его вдруг подобрел, а голос стал похож на повидло: - Я, впрочем, подумаю над вашим вопросом. Не волнуйтесь, что-нибудь мы обязательно придумаем.
        Ясно. Пройденный вариант. Как раз в Управлении метрополитена начали именно с предложения «не волноваться». Миша пару раз глубоко вдохнул и достал из внутреннего кармана еще одну бумагу.
        - Я не псих. Вот официальное заключение. И я прошу отнестись к моим словам серьезно.
        «Шут его разберет, - подумал Хренов, - бумага вроде настоящая, а такой бред несет… Надо его побыстрей выпроваживать. Обедать пора».
        «У, жаба бюрократическая, - решил Миша, - почти не слушал. На часы смотрит. Обедать небось пора».
        Шестаков резко встал, заметив, как вздрогнул Ромуальд Иванович, и протянул руку за папкой.
        - Все ясно, спасибо. Я пойду.
        - Конечно, конечно, - облегченно засуетился Хренов. Он вроде собрался подать Мише руку, но раздумал и лишь неловко привстал на стуле. - Координаты свои оставьте, вдруг что-нибудь придумаем.
        - Да что ты все заладил: «Придумаем, придумаем»! Сидишь тут, бездельник, «Фортинбрас при Умслопогасе», лоб морщишь! Я к тебе с делом пришел, а ты… Психов ему много… А то, что у нас на линии скоро филиал дурдома нужно открывать, тебя не касается? Да ты в метро когда последний раз ездил? - Миша представил, с каким удовольствием сейчас шарахнет этой официально-лакированной дверью…
        Ну, вот, булыжник - орудие пролетариата… Неизвестно, что прошибло товарища Хренова, но голос его резко построжал:
        - Подождите! - и дальше, глядя прямо Шестакову в глаза - Вот что. Орать и «тыкать» тут не надо. А надо реально смотреть на вещи. Вам нужны деньги? Очень хорошо. А кому это «вам»? Подсобному рабочему Шестакову? Беретесь за дело, так уж делайте это грамотно. - Миша внимательно слушал, стоя около двери. - Зарегистрируйтесь официально. Я уж не знаю, как общественное движение или фонд. Ищите спонсоров. Бейте в барабаны. Трубите в трубы. Задействуйте прессу, хотя… эти только панику раздуют.
        - Спасибо. - Сквозь утихающую злость Миша понимал, что «замнач» прав.
        - Не за что. Когда определитесь, милости просим с официальным письмом. Хотя… Буду с вами откровенен до конца: здесь денег не ищите.
        Шестаков решил, что трех «спасибо» будет многовато, и, молча кивнув, открыл дверь.
        Хренов догнал его уже в конце коридора.
        - Послушайте… - Вне начальственного кабинета Ромуальд Иванович совершенно потерял сходство со сфинксом и вполне мог сойти за школьного учителя или рядового бухгалтера. Костюм оказался ему заметно тесноват, дыхание сбилось от быстрой ходьбы. - Вы… серьезно… верите во всю эту чертовщину? - Легкий кивок в сторону Мишиной папки.
        - Не знаю. - Шестаков поморщился, подбирая слова. - Я должен просто понять, ЧТО там происходит. - Пожал протянутую руку и твердо добавил: - Если я докажу, что это чертовщина, позову попа.
        Да, конечно, не стоило туда идти. Но Григорий Романович так убедительно рокотал Мише по телефону: «Сходи, Шестаков, времена нынче другие, власть к народу ближе стала… Иваныч мужик дельный… Расскажи ему все, не стесняйся… В конце концов, про выборы намекни…» А может, и правда, стоило намекнуть? Миша стоял на Исаакиевской площади и курил. Казенные «Волги», в основном «тридцать первые», сновали туда-сюда, привозя и увозя тех самых «дельных мужиков». Почему-то вспомнился эпизод из любимой Мишиной книги «Ходжа Насреддин». Тонет ростовщик Джафар. Ему наперебой подают руки: «Давай! Давай!» А тот как будто не слышит. «Дураки вы, - сказал Насреддин, - не видите, кого спасаете? Вот как надо!» И протянул ростовщику руку: «На!» И спас. К чему это я? Какое «на!» мог я предложить Хренову? Возглавить предвыборную кампанию под лозунгом: «Избавим метро от чертей!»? Не смешно.
        И побрел Михаил Шестаков, бывший милиционер, а ныне - подсобный рабочий, по Малой Морской, прочь от бесполезной мэрии, сжимая под мышкой невзрачную кожаную папку. На Невском автоматически повернул направо, равнодушно проходя мимо новых заграничных витрин, не удостаивая взглядом ни шедевры петербургской архитектуры, ни весенних длинноногих девушек. Отказался моментально сфотографироваться на фоне Казанского собора, не купил ни газет, ни мороженого… Проигнорировал, одним словом, бурлящую жизнь родного города. Он уже спустился на несколько ступенек в подземный переход, но вид отвратительно кривоногой буквы «М» и неистребимый, с детства знакомый запах сероводорода на этом месте вдруг вызвал такой приступ ненависти к метро, что Миша развернулся и пошел назад.
        Какого черта я переживаю за этих людей? Почему я не могу так же спокойно, как они, читать детективы или обнимать девушек, а должен каждую секунду напряженно ждать очередной подлости неизвестного врага? Я становлюсь у крайней двери вагона и внимательно всматриваюсь в их лица: вдруг сейчас кто-то вцепится соседу в горло или забьется в истерике на полу?
        Шестаков сжал кулаки и прибавил шагу. Пойду домой пешком. Видеть это метро не могу! Не хочу больше этим заниматься, не буду, Дон Кихот пополам с Рэмбо, пропади ты пропадом, «северная столица», уеду в Коми лес валить, или лучше в Краснодар, там тепло, хлеб выращивать… или в Ташкент («Там яблоки», - гадко подхихикнул внутренний голос), - и Миша понял, что зря себя так накачивает, потому что, оказывается, второй, сидящий в нем человек - ироничный и мудрый, несмотря на причитания первого, гнул свое: «Что ты разоряешься, как на митинге? Себя-то обманывать не надо, на „Гостином дворе“ никаких интересующих нас инцидентов быть не может, это давно известно, купи газету, сегодня, кстати, „Комсомолка-толстушка“ вышла, поезжай домой, дождись звонка Толика, вдруг что-то получилось, и не забудь позвонить в „справочную“, узнать, что там с нашим „танкистом“, как только будет можно, его надо повидать, порасcпросить… И наша любимая черная папка, пополнившись еще одной „страшилкой“, станет толще на несколько листков, а мы ни на шаг не приблизимся к разгадке…»
        Ладно, предоставим Мише разбираться со своими внутренними голосами и попробуем осторожно заглянуть в эту пресловутую папку.
        Начинал ее собирать Шестаков месяцев пять назад. Только-только начали утихать страсти вокруг Нейроцентра. Валерка Дрягин скоропостижно женился, хитрый Самойлов свалил в рейс, и Мишка остался один на один со своими сомнениями. Ну, ладно. Допустим, Опь Юлия Борисовна пострадала из-за собственной чувствительной души. «Пострадала» - не то слово, если речь идет о десятке раненых и двух погибших, одна из которых - сестра Юлии Борисовны. Невесть откуда взявшиеся в вагоне собаки (теперь-то Миша знал, ОТКУДА) грызли и рвали всех подряд. По долгу службы Шестаков одним из первых увидел, на что способна тонкая ранимая душа после воздействия прибора Поплавского. Так. А остальные?
        …Дежурная по станции, которая внезапно вообразила себя архангелом Гавриилом, а родной метрополитен - вратами ада…
        …Рыдающий старичок умолял, чтобы его вывели наружу: он больше часа ездил туда-обратно, но ВСЕ станции были «Академическими»…
        Да зачем далеко ходить? Санька Самойлов лично наблюдал свое падение под проходящий поезд по телевизору, установленному для машиниста в начале платформы.
        Миша специально проверил: Юлия Борисовна была единственной пострадавшей и одновременно пациенткой доктора Игоря. Остальные и близко не подходили к зданию Нейроцентра. Миша завелся. Он проделал громадную работу. Не поленился поднять ВСЕ несчастные случаи в метро (благо служебное положение позволяло это сделать - тогда Шестаков еще работал в милиции). Аккуратно отсеял просто пьяных и просто психов. Из оставшихся кого смог - нашел и с кем смог - поговорил. И что? И ничего. Около тридцати случаев кратковременного помешательства. Внезапных и необъяснимых.
        Шестаков понял, что ум у него заходит за разум. Он купил литр водки, три гвоздики и решился нарушить семейную идиллию Дрягиных.
        Миша никогда не был ни в Японии, ни тем более в знаменитом театре «Но». Но где-то он читал, что их актеры, используя игру света и тени, умудряются придать совершенно неподвижным маскам любые выражения. Безмолвная трагедия, разыгравшаяся в первые же минуты перед его глазами в Валеркиной прихожей, была явно достойна лучших спектаклей «Но».
        Мариночка окинула Мишу взглядом врача-рентгенолога, кисло-сладко улыбнулась гвоздикам, мгновенно почернела при виде бутылки и ушла на кухню, покачивая бедрами.
        Хорошо было заметно, как все Валеркино нутро потянулось за этим покачиванием. Дрягин безмолвно разрывался на части. Глаза его светились радостью при виде «сладкой парочки» Шестаков - «Распутин», рука уже потянулась для дружеского рукопожатия, но чуткое ухо улавливало неодобрительное позвякивание посуды. Гримаса нечеловеческого страдания исказила мужественное лицо Валеры, и он двинулся вслед за женой.
        После непродолжительного шипяще-свистящего совещания за закрытыми дверями Мише таки выдали тапочки и допустили на кухню. Марина стояла у стола и резала колбасу с таким выражением на лице, будто не «краковская полукопченая» у нее под ножом, а все назойливые друзья-алкоголики ее беспутного муженька.
        Ну и, конечно, никакого разговора не получилось. Вторая же рюмка стала колом в горле. Говорят, Иисус превращал воду в вино? Так вот, талантливая супруга Валеры Дрягина переплюнула великого назаретянина. Под ее уничтожающим взглядом водка, кажется, становилась серной кислотой. Сам Валерка выглядел сущим идиотом. В разговоре обращался в основном к жене, все время норовил взять ее за руку и называл тошнотворными кликухами вроде «зайчика», «пипоши» и «мурзилкина».
        Шестаков ничего не сказал товарищу. Но отомстил довольно тонко. Заметив, на какую волну настроен семейный приемник Дрягиных, потратил целый день, но дозвонился на «Радио-Балтика» и заказал для «молодоженов Марины и Валеры» песню «Агаты Кристи» «Я на тебе, как на войне». Скорее всего «толстый» намек был услышан и понят, потому что с днем рождения Мишу Валерка не поздравил.
        После этого случая Шестаков решил действовать один. Он уволился из милиции, устроился подсобным рабочим в метро на станции «Политехническая», но продолжал регулярно общаться с бывшими коллегами. И пополнял материалами свою папку. Зачем? А как тут объяснишь? Таким людям, как Витька Гмыза, например, бесполезно и пытаться - в затылке почешут, плечами пожмут и пойдут прочь, криво ухмыляясь через плечо. А с другой стороны - Толик Мухин. Не сват, не брат, - а видели бы вы, как у него загораются глаза от любой, даже самой безумной Мишкиной идеи… Единственный раз он откровенно заржал: когда доведенный до белого каления Шестаков обвинил во всем инопланетян. Во что, во что, а вот в пришельцев Толик не верит ни граммочки. Уже несколько раз Миша собирался рассказать ему об экспериментах Игоря Поплавского. Но… Сказал «а», надо говорить и «б». То есть не просто выдать в легком жанре историю космического контрабандиста Юры, а объяснить, за каким дьяволом они с Сашкой вообще поперлись в тот мир. А это значит - рисковать доверием своего первого (а может, и последнего) единомышленника.
        Месяца три назад им удалось заманить к себе специалистов из «Невскгеологии». Шестаков больше часа кривлялся в кабинете начальника только для того, чтобы ребятам разрешили мерить в метро. Миша пообещал заплатить за работу из своего кармана, а геологи дали подписку сохранить в тайне все, что намеряют. Умные приборы не обнаружили ничего опасного, а Шестакову пришлось продать телевизор.
        Дольше всего продержалась версия об изобретательных террористах. Мишка с Толиком обшарили каждый сантиметр вестибюля станции «Гражданский проспект» (по статистике, на эту станцию приходилось больше всего несчастных случаев), буквально на пузе проползли всю платформу, ничего мало-мальски похожего на источник отравляющих газов не нашли.
        Идея с крысами принадлежала Толику. Почему мы так за нее уцепились? Да, наверное, потому, что ничего другого не оставалось. Крысу видели пятеро потерпевших за несколько минут до происшествия (из них двое пассажиров и трое работников метрополитена). Вот потому-то и катался Мухин почти каждый день (это зависело от их охотничьей удачи) в СЭС с упакованной в лед очередной убитой тварью. Чем страшно раздражал тамошних лаборанток, которые смутно понимали, чего от них хотят (от «них» - это и от лаборанток, и от крыс).
        Каждый шаг этих почти пятимесячных мучений и исканий был тщательно запротоколирован и занесен в черную папку. Чинно лежали там отпечатанные на фирменных бланках, а встречались и просто черкнутые на листке из блокнота свидетельские показания типа: «…Я ничего не видела, пока меня не ударили по голове…» Вот только официальное заключение из психоневрологического диспансера о своей полной вменяемости Миша папке не доверял, а носил во внутреннем кармане, рядом с паспортом. И иногда, под особо хреновое настроение, вынимал и перечитывал вместо аутотренинга.
        Глава вторая
        СССР
        - Мишка! Але! Миш! Слышишь? Але! - Толик орал в трубку как оглашенный.
        - Я слышу, слышу, - устало ответил Миша. Сердце, однако, екнуло: неужели получилось?
        - Я нашел! Мишка! Я нашел!
        - Тьфу, да не кричи ты так. Что нашел?
        - СССР! Ты слышишь? Я из автомата! Сейчас приеду!
        - Балда, - успел сказать в трубку Шестаков и отправился на кухню ставить чайник.
        Не устаю удивляться нашему Толику. Повариться к тридцати годам в пяти-шести солено-перченых кашах и сохранить в неприкосновенности совершенно детское восприятие мира - это, знаете ли, далеко не каждому дано. Свободно говорит на любые темы - от англо-бурской войны до половой жизни землероек. Именно поэтому с ним легко общаться, но очень непросто работать. Все время нужно держать в русле. Сиди вот и думай, с чем он сейчас заявится. Можно даже попробовать угадать. Ну, например, какая-нибудь очень допотопная карта СССР. А купил он ее у алкаша на последние деньги, и, как следствие, - Мишин вполне приличный ужин на одного превращается в скромный (если не сказать скудный) для двоих.
        Толик ворвался в квартиру, прямо в ботинках двинулся на кухню, цапнул бутерброд и что-то восторженно промычал с уже набитым ртом.
        - Ты мне для начала скажи: с крысой что-нибудь получилось? - спросил Миша, не боясь испортить напарнику аппетит.
        Тот несколько раз энергично помотал головой, потом закивал, махнул рукой и продолжал заниматься бутербродом.
        - Макарон не дам, пока не скажешь хоть слово, - пригрозил Шестаков.
        - Угу. - Толик с усилием проглотил последний кусок и снова заорал: - Нашел!
        - Ты уже не в автомате, теперь-то зачем кричать? Что нашел?
        - Профессора крысиного! - сияя, сообщил Анатолий и потянулся к винегрету. Но тут же получил по рукам и продолжал: - Мужик классный! То, что нам нужно! Я его в СЭСе подцепил! Приезжаю туда. Отдаю пакет с дорогушей лаборантке… Сегодня Ленка дежурила… Развонялась, конечно: «Опять вы со своей дрянью к нам!» А я ей - шоколадку в карман, за ушко потрепал: поработай еще разок, милая… А тут этот… «Что у вас?» - говорит… Я говорю: как обычно, крыса…
        Ну и стиль у нашего эрудита! Это он специально, за то, что голодом морят. Миша демонстративно снял крышку с кастрюли и начал медленно накладывать макароны. Толик продолжал распинаться. Но когда на солидный макаронный холм была положена вторая котлета, сдался.
        - Хорошо. Вкратце так: результат, как обычно, нулевой. Но я нашел очень хорошего специалиста. Он заинтересовался нашей проблемой и готов помогать. Совершенно без-воз-мезд-но. То есть даром. Дай котлету.
        Миша для виду поколебался и поставил тарелку перед напарником. Вот кого надо снимать в рекламе макарон. Не раскрашенных супермоделей, у которых в глазах сквозит ужас при виде мучных изделий, а простого голодного русского парня Толю Мухина. Вот где радость жизни и здоровые инстинкты. Несмотря на бешеную скорость, Толик ел красиво и оч-чень аппетитно. Миша чуть было не пожадничал, но предчувствие удачи и исходящий от напарника сильный запах аптеки помогли это преодолеть.
        - Фу-у-у, - наконец блаженно выдохнул Мухин и тут же начал рассказывать.
        Человек, с которым Толик познакомился на санэпидстанции, не был ни профессором, ни даже кандидатом наук. Уж лет двадцать, как он довольствовался должностью младшего научного сотрудника в Институте цитологии. Крысы были его работой, хобби, страстью - чем хочешь назови.
        - Понимаешь, Миха, он мне так сразу понравился! Я ему все и выложил. Ты бы видел, как у него глаза загорелись! Как прожектора! - Толя взмахнул руками, видимо, пытаясь изобразить что-то большое и сияющее, и чуть не смахнул со стола сахарницу. - А потом как начал вопросами сыпать… Мы с ним прямо к нему в лабораторию поехали. Это рядом с Политехом… Оборудование там у него… Мишка, это то, что нам нужно! А СЭСу твоему - только глистами заниматься!
        - Почему моему? - обиделся Шестаков. - К тому же СЭС не «он», а «она».
        - Что? - Толик на мгновение задумался. - А! Ну да, фиг с ней. Короче, завтра мы встречаемся в час дня у нашей двери. Молодец я?
        - Молодец. А у какой нашей двери?
        - Шестаков, ты к вечеру тупеешь! У двери подсобки, в метро! Еще вопросы есть?
        - Есть. Как его зовут хоть?
        - Ха! Так это же самое смешное! Я тебе по телефону сказал: СССР!
        - То есть?
        - Нашего крысиного академика зовут Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев. Сокращенно - СССР! Понял?
        - Сам придумал?
        - Нет, это он так представился. Я у тебя переночую?
        Савелий Сергеевич пришел на встречу в музейного вида совдеповских джинсах, туристских ботинках и выгоревшей штормовке с огромным карманом на животе. «Кажется, такие в альпинистской среде называют „кенгурятниками“, - вспомнил Миша. Из отдаленных студенческих времен вдруг всплыла застарелая неприязнь к туристам, и Шестаков сразу решил, что СССР ему не понравится. Толик, наоборот, суетился вокруг Струмова-Рылеева. Подвинул единственный стул, зачем-то предложил кофе, которого у них в подсобке никогда не водилось, и вызвался провести, как он выразился, „маленькую экскурсию по местным катакомбам“. Профессор (Миша понял, что это прозвище, с легкой руки Мухина, так и останется за Савелием Сергеевичем) удивленно поднял бровь и от экскурсии отказался.
        - Михаил… - вопросительно начал он.
        - Можно без отчества, - Шестаков постарался не передразнивать церемонные интонации СССР.
        - Я бы хотел, если можно, еще раз услышать от вас, в чем, собственно, состоит проблема. Ваш коллега, - сдержанный поклон в сторону Мухина, - вкратце сообщил мне, что вы интересуетесь крысами…
        Теперь Миша сообразил, что Струмов-Рылеев дико напоминает ему профессора Преображенского в исполнении Евгения Евстигнеева. И зачем только Толик притащил сюда этого зануду?
        В этот момент он поймал ошалелый взгляд Мухина. Посмотрел на СССР и чуть не свалился с табуретки.
        Что-то шевелилось у того в «кенгурятнике».
        «Начинается, - с ужасом подумал Миша, - вот и мы попались».
        Профессор меж тем широко улыбнулся, расстегнул «молнию» на кармане и произнес нелепейшую фразу:
        - Извини, Матильда, я о тебе совсем забыл.
        После чего на столе появилась белая крыса. Она равнодушно оглядела Шестакова и Мухина, села на задние лапы и принялась деловито расчесывать шерсть на мордочке.
        «Это не бред, - подумал Миша. - Он действительно принес сюда эту мерзость». Уж с какой неприязнью Шестаков относился к обыкновенным крысам, а вот такие, белые, вызывали чуть ли не тошноту. Эти красные, как будто воспаленные глаза, голый хвост, шутовские ужимки… Один ее вид говорил, что она способна на какую-нибудь пакость…
        Но Миша один был так пристрастен. СССР глядел на свою голохвостую приятельницу с нежностью, да и Мухин, придя в себя после неожиданного появления Матильды, уже готов был хихикать и умиляться.
        Шестакову окончательно расхотелось разговаривать с Профессором. Беседа текла вяло. Толик, внезапно растеряв свое обычное красноречие, задавал СССР дурацкие вопросы.
        - А они вообще какие бывают?
        - Науке на данный момент известно 137 видов и 570 подвидов крыс, - вежливо отвечал Профессор.
        - Так много?
        - Да. Сюда, конечно, входят и самые экзотические вроде бобровой златобрюхой, широколицей кенгуровой или сумчатой крысы Лоренца.
        - Крыса Лоренца… - зачарованно повторил Толик. - Здорово.
        - В быту, так сказать, - продолжал Савелий Сергеевич, - мы имеем дело в основном с двумя видами: черной и серой. Справедливости ради стоит сказать, что ни та, ни другая не оправдывают свои научные названия. Серая крыса, она же амбарная, или пасюк, в основном коричневая, встречаются и черноокрашенные особи.
        Миша закурил, отметив, как неодобрительно глянули на него СССР с Матильдой.
        - А как же их различают?
        - Самый удобный и надежный признак для отличия черной крысы от серой - это длина уха. У черной оно составляет 2/3 длины ступни, - охотно отвечал профессор.
        «Буду я им еще уши мерить, - зло подумал Шестаков, - давить их, гадов. И точка».
        Красноглазая Матильда, видимо, почувствовала его неприязнь и перебралась к профессору на плечо. И далее, в продолжение всего разговора, проделывала трюк, от которого у Миши каждый раз по телу пробегали мурашки. Она залезала к СССР в ворот, проползала по руке и появлялась из рукава.
        - …В жилых домах черная и серая крысы мирно делят территории проживания, - невозмутимо продолжал профессор, - черная занимает чердаки, пасюк селится в подвалах. Интересно, что в новую постройку грызуны заходят только через открытые двери или вентиляционные шахты, используя для этого темное время суток.
        - Ну, а вот как они, например, попадают в метро? - приблизился наконец к нужной теме Толик.
        - Обыкновенно. Через ствол шахты. И, заметьте, заселяют новую станцию за две-три недели до пуска. Хотя могут мигрировать и по тоннелям.
        - А в поездах не ездят? Магнитными картами случайно не пользуются? - язвительно осведомился Миша.
        - Нет, - твердо ответил профессор. - В поездах не ездят. Ходят пешком.
        - Жаль. - Шестаков сказал это сам себе, быстро вспомнив, что в его папке на платформы приходилось меньше половины случаев. Мозг его лихорадочно заработал: неужели дело в вагонах?
        - Простите? - Профессор удивился. - Чего именно жаль?
        - Мих, - взмолился Мухин, - да не сиди ты, как красна девица на смотринах! Покажи Савелию Сергеевичу свою папку! Ты же видишь, человек знающий!
        Это Миша уже и сам видел. И если бы не Матильда, профессор понравился бы ему гораздо раньше.
        - Так, так, так, - приговаривал СССР, рассматривая график.
        Перед ним на столе лежал Мишкин шедевр - статистика несчастных случаев за последние семь месяцев по всем сорока девяти станциям метро. Политеховские навыки не перебили даже десять лет работы с хулиганами и карманниками. Разными цветами на графике были отмечены данные по месяцам (для этого пришлось одалживать у соседского ребенка фломастеры).
        Приятно, черт возьми, работать с умным человеком! Профессор минут пять рассматривал веселый узор из желтых, синих и лиловых точек, потом потер переносицу и заговорил, обращаясь к Мише:
        - Насколько я понимаю, вас заинтересовало внезапное увеличение количества происшествий на участке «Девяткино» - «Площадь Мужества»?
        - «Площадь Ленина», - поправил его Шестаков.
        - Нет, нет. «Лесная», «Выборгская», «Площадь Ленина» - это как бы инерционный хвост. Смотрите: после того, как между «Площадью Мужества» и «Лесной» затопили тоннели, несчастных случаев там стало не больше нормы.
        - Не понял. - Толик наморщил лоб.
        - Да что ж тут непонятного? Человек едет в центр с «Площади Мужества». Он стоит на платформе. И перед самой посадкой в поезд подвергается какому-то вреднoму воздействию. Он успевает сесть в поезд, и там ему становится плохо. А та станция, на которой его высадят и вызовут врача, попадает в ваш, - Профессор помахал в воздухе листком, - график.
        - Логично, - согласился Миша. - А что вы понимаете под «вредным воздействием»?
        СССР надолго задумался, перебирая бумаги.
        - Я думаю… Больше всего это похоже на очень сильный, избирательного действия галлюциноген. Вы проверяли?… Ах, да, да, вижу, проверяли…
        Мухин глядел на Профессора, как на волшебника.
        - …Кроме того, очевидно распространение этого… м-м-м… фактора… именно от конечной станции к центру… Видите, на первых порах такие случаи отмечались только в «Девяткино»… Вы говорите, кто-то видел перед… м-м-м… случившимся крысу?
        - Да. Человек пять-шесть, - быстро ответил Мухин.
        - Нападений, укусов не наблюдалось?
        - Нет, - хором ответили Миша с Tоликом.
        - А вы знаете, - вдруг весело оглядел их СССР, - это очень интересно! Я, пожалуй, займусь этим феноменом.
        - То есть вы согласны, что здесь замешаны крысы? - Шестаков невольно кивнул головой в сторону Матильды. Она, видимо, устала ползать по рукаву хозяина и снова расположилась на столе.
        - Замешаны? - Мише показалось, что Профессор поморщился. - Какое неприятное милицейское слово… Посмотрим. Надо проверять. Хотя я пока не очень хорошо себе представляю, каким именно образом они могут быть, как вы говорите, «замешаны», но… скорость распространения… миграции… плодовитость… Короче, будем искать. Я могу взять это домой на день-два? - Савелий Сергеевич протянул руку к папке.
        - Конечно. - Миша хотел задать ему какой-то вопрос, но не успел. В подсобке появился Витек. Вид у него был страшно недовольный. В зубах он держал незажженную «беломорину», а в руке - полведра ржавых гаек.
        - Какого…! - светски начал разговор Гмыза, не обращая внимания на Профессора. Матильду на столе он, похоже, не заметил. - Я там вкалываю, а они здесь растрендякивают! Шибко умные, да? А ну-ка живо за работу! - И вывалил в железный бак свои гайки.
        Грохот получился изумительный. Испуганная Матильда сиганула со стола и пулей рванула в коридор. За ней с криком: «Мотя! Назад!» бросился СССР, далее - Витька, подбадривавший: «Шваброй, шваброй ее!» За ним - Мухин, и замыкал бегущую процессию Шестаков, горя желанием надавать Гмызе по шее.
        Матильда исчезла. Ни догнать, ни найти ее не удалось. Профессор сидел в подсобке несчастнее Пьеро. Ему оставалось только затянуть что-нибудь вроде: «Матильда сбежала в чужие края…» Недоумевающий Гмыза бродил по комнате, чувствуя себя виноватым неизвестно в чем. Время от времени он начинал бубнить что-нибудь невразумительное вроде: «Ладно бы, кошка там, хомяк на худой конец, а то…» Но тут же ловил на себе зверские взгляды Миши и Толика и умолкал.
        Всем было страшно неловко. Шестаков честно не испытывал жалости к сбежавшей Матильде и винил самого Профессора: ну действительно, какого лешего тот притащил сюда крысу?
        - Господи, она же пропадет здесь, пропадет, - причитал СССР с таким неподдельным горем, что Миша, несмотря на раздражение, вдруг понял, что скорее всего Профессор - просто очень одинокий человек. И Матильда для него, может, единственное близкое существо.
        - Не переживайте, Савелий Сергеевич, найдется, - неубедительно утешал его Толик, - мы поищем, или сама вернется…
        - Куда вернется? Она же здесь ничего не знает!
        - А мы ей сала кусочек положим, - предложил Витек.
        - Да не ест Матильда сала! - окончательно обиделся Профессор. - К тому же… Вы ее не знаете! Она такая обидчивая и недоверчивая!
        - О! Оби-и-идчивая… - протянул Гмыза. - Все они из себя обидчивых строят… А потом возвращаются как миленькие!
        - Ты о ком? - не понял Миша.
        - О бабах, о ком же? От меня когда Зойка уходила…
        - Да вы что, обалдели все?! Вы о чем говорите?! Гмыза! Ты работать собирался? Вот иди и работай, а не болтай тут всякую чушь! - Шестаков решил взять руководство в свои руки, пока все окончательно не свихнулись. - Савелий Сергеевич, вот папка. Если все-таки надумаете взять посмотреть - пожалуйста. А мне пора.
        До самого вечера то тут, то там Миша слышал отчаянные взывания Профессора: «Мотя, Мотя! Матильда!» Крыса так и не появилась, и около семи часов СССР ушел. Придя в подсобку, Шестаков обнаружил, что папки нет, а на стуле висит штормовка Савелия Сергеевича.
        - Он оставил, чтоб ей было куда возвращаться… - извиняющимся тоном пояснил Толик. - Нехорошо как-то получилось… А бумаги он взял.
        - Ну ты прям втюрился в своего Профессора, - раздраженно бросил Миша. - Я заметил. Вместе с ним готов был эту дрянь голохвостую в задницу целовать!
        - Да потому что я - не ты! Фельдфебель! Теперь я понимаю, почему тебя все Рэмбо называют! Потому что ты - как волк-одиночка, всех плохих зубами разорвешь, а хороших у тебя и не бывает! Человек нам помочь хочет, сам пришел!
        - А по-моему, твой хороший человек - просто маньяк-одиночка! Подружку нашел! Мати-ильда! - передразнил Миша. - Небось торчит на работе до ночи, с сотрудниками грызется, а дома суп пакетный хавает… - Шестакова неожиданно и совершенно беспричинно понесло. - А в квартире у него книг - до потолка. И все про гадов этих… Крыса Лоренца, твою мать! Сырок небось финский своей красавице покупает… А жена от него сбежала. - Взгляд его упал на висящую штормовку. - И ледоруб на стене висит, рядом с фотографией «Покорителям Эвереста»!
        Толик изумленно смотрел на бушевавшего Шестакова и даже не пытался его перебивать. Если разобраться, Мишка просто срывал свою досаду. Он ведь не дурак, сообразил, какого нужного человека нашел Мухин. И вот теперь по вине какого-то нелепого случая они этого человека могут потерять. Возьмет да и обидится на них из-за своей Матильды…
        Все понятно. Но ни утешать, ни спорить с Шестаковым никто не собирался. Толик предпочел промолчать.
        Они разошлись по домам, даже не попрощавшись.
        Миша угадал только две вещи: книг у Савелия Сергеевича было действительно до потолка. И на стене действительно висел ледоруб. Без фотографии. Во всем остальном Шестаков попал, что называется, пальцем в небо.
        Отношение сотрудников института цитологии к СССР (в смысле - к Струмову-Рылееву, а не к развалившемуся Союзу) было весьма близко к обожанию. Не то что «грызться», а даже просто повышать голос на коллег Профессор в принципе не мог. Ходила, правда, легенда о том, что давным-давно, еще во время работы в старом здании, Савелий Сергеевич НАКРИЧАЛ на слесаря-сантехника. Легенда умалчивала, какой чудовищный проступок совершил местный «афоня», чтобы вывести из равновесия этого интеллигентнейшего и уравновешеннейшего (местный сленг. Употребляется только в сочетании с именем Савелия Сергеевича) человека. Далее. СССР жил в огромной коммунальной квартире на Фурштадтской, где больше половины жильцов приходились друг другу родственниками. Пакетных супов в доме не водилось с момента заселения. В дореволюционные времена - просто по причине отсутствия таковых в природе. В наши дни - уже по традиции. (Оставим без внимания совершенно неуместное здесь словечко «хавает», означающее, по всей видимости, процесс поглощения именно пакетного супа.)
        И никаких специальных продуктовых закупок для своей белой крысы СССР не делал. Общая любимица, Матильда столовалась на кухне, вместе с дружной компанией, состоящей из трех кошек, двух попугаев и одной морской свинки.
        С женой, Милой Михайловной, Савелий Сергеевич прожил двадцать два года в мире и согласии. Пять лет назад она умерла от рака.
        …Шестаков пришел утром на работу разбитый и злой. Вчера вечером он пожмотничал и не вылил старый рыбный суп. Ел, давился, а потом всю ночь провел в бегах между кроватью и сортиром.
        Вот кто у нас всегда на рабочем месте - так это сквозняки. Миша чуть-чуть замешкался на входе и тут же получил увесистый тумак дверью по… в общем, по спине.
        Витек Гмыза, птаха наша ранняя, уже сидел в подсобке с таким умильным выражением на лице, как будто только что выиграл в лотерею крейсер «Аврора».
        - Доброе утречко! - ласково поздоровался он с Шестаковым. Необычность поведения Витька в сочетании с бессонной ночью дала такую гремучую смесь, что Миша чуть не взорвался. Он было открыл рот, чтобы сообщить Витьку все, что он думает об этом утре, но не смог произнести ни слова.
        Перед Гмызой лежал большой шмат сала. Как раз в этот момент из кармана оставленной Профессором штормовки появилась мордочка Матильды. Она опасливо поводила носом, взяла протянутый ей Гмызой кусочек и снова скрылась в «кенгурятнике».
        - А говорил - сала не ест! - удовлетворенно заметил Витек, прибавив к этому ласковый, но совершенно непечатный эпитет в адрес Матильды.
        Глава третья
        Сокровища мадам Петуховой
        До конца недели Шестаков успел четыре раза крупно поссориться с Гмызой, один раз - с Толиком и раз пятьсот, по-мелочи, - с СССР. Отпраздновав чудесное возвращение Матильды, Савелий Сергеевич с ходу включился в работу. За три дня он совершенно освоился в метро, бесстрашно шныряя по всем углам и расставляя хитроумные ловушки. Появлялся СССР обычно около шести вечера и сразу садился пить чай с уборщицами. И хотя темой его разговоров были исключительно крысы, женщины слушали Савелия Сергеевича развесив уши.
        В пятницу вечером в подсобке разгорелась жаркая дискуссия. СССР как раз рассказывал о шиншиллах, утверждая, что шуба, сшитая из шкурок этих, по его словам, милейших животных, стоит столько же, сколько хороший автомобиль.
        - Подержанный? - деловито уточнял Витек.
        - Новый! Новый «Мерседес»! - Профессор окинул слушателей сияющим взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом.
        - Да это сколько ж этих шишиллов на шубу нужно? - поинтересовалась, наверное, на всякий случай, Тамара Сергеевна.
        - Специалисты называют разные цифры. От ста пятидесяти до трехсот.
        Все помолчали минуту, видимо, представляя себе ораву из трехсот крыс, а потом разом заговорили:
        - Да на хрена такая шуба нужна! Лучше машину взять!
        - Это все капиталисты выпендриваются!
        - Сергеич, а какого они цвета?
        - А я б купила! Были б деньги. С большими деньгами на все по-другому смотришь!
        - Слушай, - сердито спросил Миша Толика, - он что, на посиделки сюда приходит? Как ни посмотрю - все лясы точит. А толку от него - никакого.
        - Как - никакого? - За своего обожаемого Профессора Мухин был готов перегрызть горло любому. - Много ты понимаешь! Человек по науке все делает!
        - То-то я и вижу, что твоя наука нам еще ни одной крысы не поймала!
        - Дурак ты, - снисходительно бросил Толик. И тут же заученным тоном прилежного ученика процитировал - Серая крыса, она же пасюк, отличается крайней осторожностью. Поэтому к приманке ее надо приучать постепенно. А именно: 6-7 суток к ненастороженным ловушкам и не менее 10-12 суток - к настороженным.
        - Тьфу, зануда, - только и смог ответить Миша.
        Он послушал еще минут пять, как взрослые люди всерьез спорили, брать ли новый «Мерседес» или все-таки шубу из шиншиллы, - как будто и то и другое находилось в соседней комнате и ждало их выбора. Любит, любит наш народ примерить на себя красивую сказку…
        - …А с другой стороны, мороки с этой шубой… - задумчиво говорила Тамара Сергеевна, - ни на попе с горки не скатишься, ни в гардеробе не оставишь…
        - Опять же - моль… - подхватил ее мысль машинист Ермолаев.
        Шестакову вся эта беспочвенная дискуссия окончательно надоела. Он пожал руку Толику, поймал взгляд СССР, молча кивнул ему, прощаясь, и вышел.
        Непривычное ощущение праздности охватило Мишу. Ну действительно, когда в последний раз он оказывался свободен в семь часов вечера? «Пойду-ка я просто прогуляюсь», - решил он и двинулся к эскалаторам.
        Наверху еще светило солнышко, радостно горланили птицы и нетрезвые продавцы сосисок и колготок.
        «Пивка, - решил Шестаков, - отдыхать так отдыхать».
        У первого же ларька его громко окликнули:
        - Рэмбо! Трам-там-там-там-там-там! - Сложный оборот, составленный исключительно из ненормативной лексики, должен был означать немереную радость и удивление. - На ловца и зверь бежит!
        - Нашел зверя, - нелюбезно отозвался Миша. Здоровенный парняга по кличке Штука был ему хорошо знаком еще по прежней работе, но Шестаков никогда не допускал фамильярностей в общении «а-ля Глеб Жеглов». - Чего тебе, Фролов?
        - Так тебя ж Носатая ищет!
        Пришла очередь удивляться Шестакову.
        - Меня? Зачем это? Я уж почти полгода как не мент.
        - Не знаю, Шестаков, не знаю, может, у нее какой личный интерес к тебе? - Штука двусмысленно подмигнул, но почему-то обоими глазами.
        - Да иди ты… - Миша снова повернулся к ларьку.
        - Я серьезно, Рэмбо, - голос Фролова стал умоляющим, - она всем сказала: увидите, скажите, что он мне нужен!
        Миша с наслаждением отпил, не отрываясь, почти полбутылки пива и сразу подобрел.
        - Охрану, что ли, набирает? Так не пойду я к ней…
        - Не, с охраной у Носатой все нормально.
        - Хм, ну, тогда, наверное, замуж позовет, не иначе.
        Штука довольно заржал и тут же засуетился:
        - Ну что, двинулись?
        - Прямо сейчас? - Встреча с местной бандершей, прямо скажем, не входила в планы Мишиного отдыха. Он уже пожалел, что разговорился с Фроловым.
        - Пошли, Рэмбо, я только что ее машину около конторы видел.
        - Не егози, - сурово одернул его Шестаков. - У вас что, премия положена за мою доставку?
        - Да ладно тебе. Она сказала: очень нужен. А мое дело - передать.
        Танька Петухова, она же Носатая, как раз выходила из конторы - обыкновенного ларька, но без окон и с официальной табличкой «ТОО АФРИКА».
        - Привет, - бросила она Шестакову, ничуть не удивившись, - садись в машину.
        В принципе из нее могла бы получиться очень стильная дама, учитывая идеальную фигуру и родителей-академиков. Но… Карьеру фотомодели Татьяне перечеркнул лет двадцать назад дворовый пес Марс. То ли играя, то ли разозлившись на приставучих детей, он цапнул за нос ближайшего к нему. Этим ближайшим оказалась Танька. С тех самых пор неровный розоватый шрам стал чуть ли не ее визитной карточкой. Ничьи уговоры - ни родителей, ни друзей, ни обоих мужей - не заставили ее сделать пластическую операцию. Ей нравилось быть Носатой. И вообще, с младенчества девизом Танькиной жизни было: «Не как все!» Татьяна на окружающих производила убийственное впечатление. От цвета ее нарядов сводило скулы даже у бесчувственных грузчиков овощных магазинов. Лексикон - как у доктора филологии, отсидевшего лет пятнадцать в колонии строгого режима. По городу Носатая разъезжала в «БМВ» неуловимо-поганого оттенка, который Валерка Дрягин, увидев однажды, охарактеризовал как «цвет бедра ошпаренной нимфы».
        - Ты ел? - буднично спросила она, словно жена, припозднившаяся с работы. - Ужинать будешь?
        - Буду, - в тон ей ответил Шестаков. «Ну-ну. Посмотрим. С вопросами пока подождем. Пусть Татьяна сама разыгрывает свои козыри».
        Ему пришлось больше часа покататься с Носатой по окрестностям. Они заехали в ларьки на «Площади Мужества» и «Академической», посетили большой магазин хозтоваров на Гражданском проспекте (оттуда Татьяна вышла разъяренная и даже пнула носком изящной туфельки чью-то «девятку») и ненадолго притормозили около развала «секонд-хэнда» на проспекте Науки. У Шестакова закралась неприятная мыслишка, что Танька не столько занимается своими делами, сколько демонстрирует его своим приближенным. «Не иначе, в охрану к себе позовет. Соврал, значит, Штука». Когда они наконец сели за стол в небольшом ресторанчике, Миша напрямик спросил:
        - Ну что, всем меня засветила?
        - Фу, Рэмбо, что за жаргон? - Татьяна наморщила нос. Из-за шрама это у нее получилось жутковато. - Просто ты должен понимать, что правильно проведенная рекламная кампания - это восемьдесят процентов успеха.
        - Начало интересное. И что же продаем?
        - Слушай, давай вначале поедим? У меня уже голова от голода кружится.
        - Угощаешь?
        - Спрашиваешь! Небось подсобным рабочим ресторан не по карману?
        - Так ты и это знаешь?
        - Конечно.
        - Тогда я не понимаю, зачем шухер разводить?
        - Какой шухер?
        - С поисками. Штука у меня чуть на рукаве не висел: «…Носатая тебя ищет…» - Миша намеренно провоцировал Петухову. - Ты бы еще в газетах объявление дала: «Срочно хочу Рэмбо!»
        - Ты спошлил или мне показалось? - спокойно поинтересовалась Танька, оторвавшись от салата.
        - Прости. Показалось.
        Они помолчали немного, занимаясь едой. Первый раунд, по всем статьям, остался за Носатой. Шестаков, однако, не унимался и через некоторое время, проследив, как его дама лихо хлопнула третью рюмку, вслух удивился:
        - Ты что - все ГАИ скупила?
        - Рэмбо, ты наивен, как дитя. На эту прорву никаких денег не хватит. Неужели ты считаешь, мне некого посадить за руль?
        Мише почему-то почудилась в этих словах горькая жалоба. Действительно: «посадить за руль» это немного не то, что «отвезти домой». Он испугался, что разговор сейчас скатится в скучнейшее бабское болото, и, уводя разговор в сторону, предложил:
        - А на трамвайчике не желаете? Или на метро? - Шестаков честно не хотел язвить. Но, как оказалось, попал в точку. Татьяна вздрогнула, остро и внимательно глянула на него и серьезно спросила:
        - Как, по-твоему, это надолго?
        И снова Мишка не врубился, решив, что спрашивают про затопленные тоннели:
        - Не знаю, я же не инженер-строитель. Говорят, там подземная река…
        - О-о-о… - закатила глаза Носатая, - ну, я не понимаю, как можно с мужиками о деле разговаривать? Пока голодный - вообще не подступись, а поест, так просто дурак дураком! Шестаков! Я тебя не об этом спрашиваю!
        Далее разговор проходил почти конструктивно. Убедившись, что Татьяна не преследует в его отношении личных целей и не просто собралась послушать «страшилок» на сон грядущий, Миша рассказал Таньке все. Даже про СССР с Матильдой. Петухова выслушала внимательно, чуть нахмурившись. Немного помолчала и внезапно расхохоталась.
        - Ты чего? - испугался Миша.
        - Ой, подожди… Сейчас отсмеюсь… - Татьяна достала из сумочки носовой платок, шумно высморкалась (Шестаков заметил, как изумленно обернулся на нее мужик за соседним столом) и весело сказала:
        - Ох, и повезло тебе, Рэмбо, с бабами в команде: хвостатая есть, теперь и Носатая будет…
        - Тоже в подсобные рабочие уходишь?
        - Не-ет, Рэмбо, у меня, конечно, на земле забот - выше крыши. Но к вам, туда, - Петухова ткнула пальцем вниз, - мне пока рановато.
        - Тогда - не понял.
        - Тогда слушай. Ты меня знаешь? - Вот-вот, пошла Манька Облигация. Дальше по сценарию: «…я сроду с „мокрушниками“ дела не имела!» Татьяна, похоже, и сама вспомнила любимый фильм, потому что снова хохотнула басом. Но продолжила вполне серьезно - Моя «Африка» сейчас держит почти всю торговлю у метро, от «Площади Мужества» и до конечной. А народ теперь все верхом ездит. И норовит покупать свои долбаные сосиски или в центре, или уже около дома. Ты не представляешь, в каких я «минусах». А скоро лето… Холодильников не хватает. Я не могу товар неделями на улице гноить. Понимаешь?
        - Нет, - честно ответил Шестаков. - Холодильниками помочь не могу, у меня дома - один, да и то старый.
        - Ладно, хватит прикидываться. Короче говоря, мне нужно, чтобы народ опять в метро ездил. Как обычно. И не шугался.
        - Что ж я их, за руки тянуть буду?
        - Зачем - за руки? Ты делай то, что делал. А я помогу.
        - Чем?
        - Чем надо. Деньгами. Людьми. Оружием. Только скажи.
        У Шестакова, видимо, было настолько обалделое, недоверчивое выражение на лице, что Танька просто налила две полные рюмки, протянула ему одну, чокнулась и выпила со словами:
        - Не сомневайся, Носатая не обманет.
        Миша послушно выпил. На душе было тепло и радостно. Мадам Петухова не прятала свои сокровища в стул, а сама принесла Воробьянинову.
        - Ну? Тебе, наверное, подумать нужно? Так ты подумай, списочек мне составь - чего и сколько.
        - А ты не боишься?
        - Чего? - удивилась Носатая. - Я ж не людей убивать собираюсь. Я ж на благое дело…
        Миша ненадолго задумался.
        - Единственный вопрос: кто нас с оружием пустит в метро? Ты об этом подумала?
        - Ну, это я постараюсь уладить. - Танька прищурилась, что-то соображая, затем придвинулась к Шестакову и заговорщически сказала - А бюрократ твой, пожалуй, прав. Выправь там у них какую-нибудь бумажку. Чтоб с официальным названием, счет благотворительный открой. Все полегче с формальностями будет.
        - С каким еще названием?
        - Я не знаю, придумай что-нибудь звучное… и боевое.
        - «Рэмбо и Носатая», - сразу же предложил Шестаков. - А что, по-моему, очень боевое.
        - Нескромно и слишком прозаично, - отрезала Татьяна. - Лучше так. Какая это у нас линия? Кировско-Выборгская? Вот пусть и будут: «Выборгские крысоловы». Ну, как тебе?
        Пришлось признать, что очень неплохо.
        - Сразу представляешь что-то сказочно-героическое, - заметил Миша.
        - Точно, - согласилась Носатая. - Причем распределим сразу: подвиги тебе, а сказки - мне.
        - Какие сказки?
        - Сразу видно, Рэмбо, что ты - человек некоммерческий.
        - Есть такой грех.
        - Я же уже сказала тебе: правильно проведенная рекламная кампания - залог успеха.
        - Так ты что, меня будешь рекламировать?
        - Угу. - Татьяна откусила огромный кусок торта и изрядно измазалась кремом. - Народ страшные истории про метро рассказывает, а мы будем встречные слухи пускать. - Она быстро облизнулась и горячо продолжала: - Не будем ничего скрывать. Да, в метро орудуют крысы, да, было несколько случаев нападения на людей. Совсем другой поворот. Во-первых, крысы - это уже что-то реальное, гадость, конечно, но все-таки - не какие-то там призраки и «барабашки». Во-вторых, человек любит, чтобы о нем заботились… Ну, вспомни, по телеку в рекламе через слово: «мы помним о вас», «мы поможем вам», «мы хотим, чтобы вы жили долго». Клиент распускает слюни и покупает полные карманы каких-нибудь дерьмовых мульти-пульти-супер-пупер-витаминов, от которых ни толку, ни проку, одна изжога…
        - Слушай, ты что, на курсы по рекламе ходила?
        - Жизнь научила, - отмахнулась Татьяна, - не перебивай. Так и мы скажем: «Да, было опасно. Но теперь о вашей безопасности позаботятся наши бесстрашные парни - „Выборгские крысоловы“!»
        - Ты еще дудочки перед входом начни продавать, - тихо заметил Миша.
        - Какие дудочки? - недоуменно спросила Петухова.
        - Да это я так, про крысоловов. Был один такой. Все с дудочкой ходил. - Шестакову было стыдно признаться, что он не помнил, как было имя того мужика, про которого ему давным-давно рассказывал Валерка. Что-то, кажется, на «г». В общем, дело там кончилось плохо. Денег ему не дали или еще чем обидели… А он взял и детей всех увел. За своей дудочкой. «Черт, я запьянел, что ли?»- подумал Шестаков.
        - Рэмбо, ты меня слушаешь?
        - Да, да, я просто задумался.
        - Давай-ка я тебя домой отвезу, - предложила Татьяна, внимательно глядя на него. - А завтра встретимся и договорим.
        - Давай, - махнул рукой Миша. На самом деле он не был так сильно пьян. Ему просто расхотелось думать, ходить, говорить…
        - Славик! - крикнула Танька в сторону стойки. - Мы уходим. Будешь водилой.
        Сидя рядом с Носатой на заднем сиденье ее «БМВ», Шестаков вяло размышлял о том, что вот… женщина… она, так сказать… для души… а не для работы… а вот… Танька… например… она… для дела…
        Свежий ветерок быстро привел его в чувство.
        - А ты действительно очень на Рэмбо похож, - призналась Носатая.
        - Не, мне до него не дотянуть.
        - Почему? Бухаешь много?
        - Нет. Голеностопы слабые. Я ноги все время подворачиваю.
        - Да ну? - удивилась Танька. И как-то очень по-матерински вздохнула.
        Высаживая Мишу около его дома, Носатая черкнула что-то на листке.
        - Звони мне завтра, прямо «на трубку». Вот номер.
        - Слушай, Петухова, а может, тебе и тоннелями затопленными заняться? С твоей энергией ты любую подземную реку перекроешь.
        - Посмотрим, - серьезно ответила она, - вначале с твоими крысами разберемся.
        «БМВ» лихо рванула с места и исчезла за поворотом. А Миша пошел домой - пить крепчайший чай и соображать, сколько ему нужно видеокамер круглосуточного слежения, винтовок, приборов ночного видения и, главное, людей, из которых должны получиться «Выборгские крысоловы».
        Глава четвертая
        СССР
        С момента их знакомства прошло ровно две недели.
        Вечно мрачный Шестаков и любознательный Мухин прочно вошли в жизнь Савелия Сергеевича. Уже почти все сотрудники узнавали по телефону голос Толика, на «Политехнической» СССР проходил в метро бесплатно, а Витек Гмыза собственноручно написал для сестры Профессора рецепт «корейской капусты».
        А результаты?
        Единственным пока и самым неожиданным результатом была, извините, беременность Матильды. Несчастное животное, пережившее тяжелейший стресс из-за вынужденного побега, оказывается, подверглось насилию со стороны грубых диких тварей! И, мало того, этот инцидент имел последствия! Профессор переживал ужасно. Матильда же, придя в себя по возвращении домой, казалось, напрочь забыла о своем приключении. Она с аппетитом принимала пищу, гоняла по длиннющему коридору морскую свинку Дуську и на прежней скорости удирала от обоих котов, не обращая внимания на злополучные «последствия», потихоньку распиравшие ее брюшко.
        В лаборатории был полный (как это метко назвал бы Виктор Гмыза) «тухляк».
        Крысы, как и положено по науке, попривыкнув к ловушкам, начали исправно попадаться. Сбылись Мишины ядовитые слова: Савелий Сергеевич дествительно стал «торчать на работе до ночи». После аккуратных, чистеньких лабораторных подземные родственники Матильды вызывали у Профессора чувство брезгливости. Вскрывать эти блохастые и грязнейшие экземпляры приходилось в отдельном «боксе», соблюдая все меры предосторожности, - за один особо урожайный день, например, у Профессора запросто уходило до трех пар отличных финских одноразовых перчаток. Как-то вечером в комнату к СССР наведался начальник лаборатории, заинтересованный столь внезапным проявлением трудового рвения своего сотрудника.
        - Савелий Сергеевич, - ласково начал он, - да вы, никак, мой дорогой, за кандидатскую взялись? Не поздновато?
        СССР натужно покраснел. И поскольку врать не умел вовсе, принялся что-то длинно и путано объяснять про эволюцию генотипа, подавление метаболизма антропогенными факторами и прочие тонкие материи. Ему удалось быстренько забраться в такие дебри, что начальнику осталось лишь покивать с умным видом и уйти, пожурив напоследок за неэкономное отношение к материалам и оборудованию.
        Нет, не приносила Профессору эта работа никакого удовлетворения. Ищи то, не знаю что. Приходилось потрошить и проглядывать от кончика носа до кончика вонючего коричневого хвоста каждую пойманную крысу. Если они на самом деле носители какого-то галлюциногена или отравляющего вещества, то:
        - где-то оно должно вырабатываться;
        - где-то оно должно храниться;
        - как-то они его должны выделять в воздух (плевать или пукать, в конце концов!).
        Десятки выпотрошенных грызунов - и ни одного ответа.
        К середине второй недели Савелий Сергеевич решил немного развеяться, а заодно и попытался подойти к проблеме с другой стороны. Он взял на работе несколько дней отгулов и решил еще раз встретиться и поговорить с пострадавшими. Ну, не со всеми - с кем удастся, кто будет не против. Миша эту затею не одобрял, но вызвался ехать с ним.
        - Простите, Михаил, - как можно мягче отговаривал его СССР, - ни в коем случае не хочу вас обидеть, но разговор предстоит доверительный, я бы даже сказал - интимный. А вы с людьми разговариваете несколько резковато.
        - Угу, угу, резковато! - подхватил Толик. - Это у него с ментов еще осталось. Бывало, войдет, только поздоровается, а ты уже чувствуешь себя главным подозреваемым!
        - Муха! А в глаз? - Шестаков почти привык к тому, что Толик «спелся» с Профессором, но иногда эта парочка его сильно раздражала.
        - Вот! Я же говорил!
        - Не ссорьтесь, друзья мои! Михаил, поймите, мне кажется, будет полезно поподробнее узнать об этих людях.
        - Зачем?
        - Может быть, это поможет разобраться в механизме действия галлюциногена…
        - …которого еще никто не нашел, - язвительно добавил Шестаков.
        - Не беда. Найдем.
        И вот уже три дня парадный плащ СССР (темно-синий югославский, надевается для официальных встреч, вполне еще хорош, пятнадцать лет назад жена в Военторге покупала) мелькал то тут, то там по всему Питеру. Под мышкой у Профессора была зажата уже знакомая нам черная папочка. Люди шли на контакт в основном охотно. В наше суетливое время не так уж много найдется желающих выслушивать чужие заморочки. А как раз слушателем Савелий Сергеевич был самым благодарным. После каждого визита, примостившись на какой-нибудь лавочке или подоконнике, он добавлял своим куриным почерком несколько фраз к сухому описанию происшествия.
        В целом картина получалась ясная. Может быть, даже слишком ясная для такого сложного явления, как галлюцинация.
        Для начала Профессор отделил описания происшествий в вагонах от случаев на платформах. Хотя бы потому, что последние имели, как правило, более тяжелые последствия. Два случая со смертельным исходом - обезумевшие люди толкали пассажиров под поезд. И неизвестно, сколько еще невыявленных трагедий, когда некого уже было спрашивать, почему человек упал на рельсы. К тому же на платформах галлюцинации имели другой масштаб, что ли… Взять хотя бы последний случай, когда ветеран войны, заслуженный учитель РСФСР, принял подходящий поезд за фашистский танк. Руки пожилого человека тряслись, а лицо пошло красными пятнами, когда он рассказывал об этом Савелию Сергеевичу. Беседа вышла недолгой, так как родственники ветерана сильно беспокоились о его здоровье. Но СССР успел узнать, что подобный эпизод - то есть человек один на один с танком, гранаты кончаются - уже был в жизни старого солдата. И навсегда остался в памяти.
        - Я много пожил, много повидал, - признавался ветеран, - но так страшно, как тогда, в сорок втором, никогда не было. А вот теперь - такая напасть! Как наяву все увидел!
        Удивляла яркость впечатления. Пострадавший почувствовал даже жесткую сухую траву под рукой.
        У всех случаев, происходивших в вагонах, была одна общая особенность. Толчком к галлюцинации обычно служила какая-то незначительная деталь. И далее - словно срабатывал некий катализатор.
        «Пострадавший С.
        В 10.30 вошел в поезд на станции «Гражданский проспект». Сел примерно в середине вагона. Газету купить не успел, поэтому стал просто рассматривать пассажиров. Прямо перед ним стал мужчина в темно-сером плаще. Буквально через несколько секунд С. почувствовал сильный страх. Причем не перед человеком, а именно перед этим плащом. Глухая застежка, необычно тяжелая ткань. Спустя короткое время С. догадался, что плащ - просвинцованный. Поднял глаза и увидел, что лицо стоящего закрывает респиратор. Откуда-то в руках у мужчины появился дозиметр. Он навел его на С. Судя по сильному треску, С. догадался, что получил огромную дозу облучения. В ужасе нажал кнопку экстренной связи «пассажир - машинист». Снят с поезда на станции «Академическая». Госпитализирован. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самого С. психических отклонений не наблюдалось. Полностью пришел в себя через сутки».
        Сам Игорь Статицкий рассказывал эту историю гораздо красочней. Ему ли не знать, как трещит дозиметр в ста метрах от четвертого энергоблока…
        «Пострадавшая Д.
        Ехала на работу с обеденного перерыва. Села в первый вагон на станции «Академическая». Немного опаздывала, поэтому не успела дома покрасить губы. Достала пудреницу, губную помаду. В зеркальце увидела свое лицо, стареющее на глазах. Хорошо запомнила, как мгновенно поседели волосы и провалился беззубый рот. Сильная истерика. Госпитализирована «Скорой помощью» со станции «Политехническая». Пришла в себя через десять часов. До сих пор устойчивый страх перед зеркалами. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самой Д. психических отклонений не наблюдалось».
        Красивая, моложавая дама. Ни за что не дашь ей ее сорока семи. Сильный характер, ответственная должность. Полгода назад вышла замуж за человека младше ее на пятнадцать лет.
        «Пострадавшие братья С. Близнецы. 43 года. Живут в Ленинградской области. Приехали в Санкт-Петербург в гости. Вышли из пригородной электрички. Пережидали толпу, купили пива, покурили на платформе. Вошли в метро на конечной станции „Девяткино“. Сели в первый вагон. Напротив сел мужчина в мохнатом свитере зеленого цвета. Буквально через несколько секунд после отправления поезда практически одновременно братья обратили внимание на этот свитер. Оба видели, как шерсть превращается в водоросли, лицо сидящего человека бледнеет и раздувается. Одновременно вагон начал наполняться водой. При подъезде к станции „Гражданский проспект“ они уже сидели в затопленном вагоне, полном утопленников. Прибывший врач зафиксировал шоковое состояние и сильнейший бронхоспазм. У одного из братьев остановилось дыхание. Госпитализированы в тяжелом состоянии».
        Поговорить ни с одним из братьев Спицыных Профессору не удалось. Их лечащий врач, удивительно любезная и сообразительная дама, охотно сообщила, что подобные случаи хоть и крайне редко, но все же наблюдаются у однояйцевых близнецов. Причину внезапного помрачения рассудка у двоих взрослых, здоровых крепких мужиков врач видела в неумеренном потреблении суррогатного алкоголя.
        СССР не угомонился, а съездил в родную деревню Спицыных, где и узнал, что, во-первых, братья никаких суррогатов век не пили, да и зачем, когда дома завсегда в шкафу «четверть», не меньше, родного, «картофельного». И во-вторых, что отец близнецов утоп, уж годков тридцать как. Пошел купаться да, видать, в тине завяз. Только через десять дней его к берегу и прибило. Мальцы его как раз по берегу шастали. Ну и нашли. Переживали тогда шибко.
        «Заметим, что пострадавшие - в основном мужчины. Не наблюдалось ни одного случая галлюцинаций у детей», - написал Савелий Сергеевич на отдельном листке.
        - Ну и что? - нетерпеливо спрашивал Шестаков, быстро листая папку. - К чему нам эта лирика?
        - Как это к чему? - СССР, как обычно в разговоре с Мишей, начал багроветь. Он совершенно не привык, чтобы его труды обзывали «лирикой» и относились столь легкомысленно. - Вы что, не видите закономерности?
        Разговаривать было страшно неудобно. В комнату непрерывно входили и выходили люди, приносили какие-то ящики, что-то постоянно спрашивая у Шестакова.
        - Знаете, Михаил, я лучше попозже зайду, - предложил СССР.
        - Хорошо, - как-то слишком равнодушно отозвался Миша. - Да, а как с уловом быть? Сегодня три штуки попалось. И вчерашних две. Заберете?
        - Заберу, - покорно ответил Профессор.
        К вечеру подсобка уже не так сильно напоминала штаб, как днем. Толик уютно пил чай, вяло переругиваясь с Шестаковым. Миша выглядел уставшим, но глаза его глядели весело.
        - …Завтра подписываю последние бумаги - и вперед, - говорил он Мухину.
        - А по-моему, ты торопишься, - заметил Толик, отставляя пустую чашку. - У нас и доказательств почти нет.
        - Все вопросы к товарищу Профессору. - Миша сделал в сторону СССР широкий приглашающий жест.
        Почему-то именно это равнодушно-ироничное движение ужасно оскорбило Савелия Сергеевича.
        - А знаете, Михаил, - чуть срывающимся, звенящим голосом начал он, - а вы ведь зря так легкомысленно от меня отмахиваетесь. И сейчас, простите, вы напоминате мне ребенка, который, увлекшись новой игрушкой, задвигает в угол старую.
        - Игрушки? - пришла очередь побагроветь Шестакову. - Ну и сравненьица у вас, господин Профессор!
        - Ага! - страшным голосом произнес СССР. - Вот уже «господин», а не «товарищ»!
        Мухин, в предчувствии скандала, переводил умоляющий взгляд с Профессора на Мишу, но не мог произнести ни слова.
        - Вас не устраивает мое сравнение? Я могу привести другое, и даже не одно. Вы, вероятно, относитесь к тем современным господам, которые берутся в одиночку спасать мир? И всерьез убеждены, что главный принцип жизни - неистребимое и всеразрушающее: ввяжемся, а там разберемся! Пора бы уже переболеть этой детской болезнью и начать наконец думать! Думать хоть чуть-чуть, а потом уже действовать!
        - Уж не вы ли будете учить меня думать? - Шестаков медленно встал, и у Толика вдруг мелькнула жуткая мысль, что он сейчас ударит Профессора.
        - Буду! - срывающимся голосом крикнул Савелий Сергеевич, и сразу стало ясно, что разговаривать в таких тонах он совершенно не умеет. - Уже в течение, как минимум, недели я наблюдаю за вашей активной деятельностью. Не надо быть гениальным провидцем, чтобы понять: здесь готовится боевая акция. Проще говоря, вы собираетесь воевать. Прекрасно! С кем? С крысами! Вот этим! - Нельзя не признать, что Профессору вполне удалось эффектно открыть ящик с винтовками. - И где? На территории противника! В плохо освещенных тоннелях, с массой боковых ходов, низкими потолками, проводами на стенах… Простите, но вы - скверный полководец. Мы не знаем, почему люди сходят с ума в метро, а вы собираетесь запустить сюда вооруженных неподготовленных людей! Вы не подумали о том, что они могут просто-напросто сгоряча перестрелять друг друга?
        Шестаков так же медленно сел. Тысячи самых злых и обидных слов еще вертелись у него на языке. Но теперь все они предназначались ему самому. Страшным усилием Миша проглотил свое самолюбие и глухо сказал:
        - Савелий Сергеевич, я болван.
        И снова, как две недели назад, СССР сидел за столом и перебирал бумаги в черной папке. Теперь он это делал уже по-хозяйски, кратко комментируя полученные сведения. Он оценил мужественное признание Миши, поэтому старался говорить по возможности мягко и деликатно.
        - Я начал догадываться об этом уже после третьего визита… Смотрите. Все галлюцинации имели, так сказать, бытовую окраску… Жуткие, нелепые видения, но совершенно жизненные: утопленники, радиация, серьезная травма… Я не нашел ни одного человека, который бы видел нечто сверхъестественное…
        - М-м-м… - Толик хотел было что-то сказать, но лишь вопросительно глянул на Шестакова.
        - Простите? - После своего недавнего бурного монолога СССР вернулся в привычный образ интеллигентного человека. - Вы что-то хотели сказать?
        - Да… - Мухин помялся. - Вот вы говорите: ничего сверхъестественного. А я помню, что одна женщина… Давно еще… Помнишь, Мишка?
        - Калашникова Антонина Васильевна, - по памяти процитировал Шестаков, - дежурная по станции «Площадь Мужества». Остановила эскалаторы. Жертв нет. Только народу много попадало.
        - Вот-вот! - Толик смущенно глянул на Профессора. - Мне кажется, она-то как раз полную чертовщину видела…
        СССР кивнул:
        - Да, да, я понимаю, о чем вы говорите. Яркое, с многочисленными красочными подробностями видение. Врата ада. Я ездил к Антонине Васильевне. Она сейчас живет за городом у матери. Сейчас отвечу. Поймите, когда я говорю о сверхъестественном, я имею в виду образ или ситуацию, которым неоткуда взяться в нашей реальной жизни. То есть вы можете прочитать на ночь бредовую статейку в газете, затем лечь спать и во сне увидеть зеленого инопланетянина с тремя глазами. Но все это - плоды чьей-то глупой фантазии. Здесь же мы имеем дело с одной из самых устойчивых и тщательно - веками! - разрабатываемой идеей.
        - Какой? - не понял Миша.
        - Религией. Мне удалось поговорить не только с Антониной Васильевной, но и с ее матерью. Это очень пожилая и строгая женщина. Самое главное, что они - староверы. Настоящие, ортодоксальные, для которых загробная жизнь - такая же реальность, как для вас, Михаил, простите, Уголовный кодекс.
        - Почему «простите»?
        - Я побоялся, что вас может обидеть такое сравнение…
        Шестаков только махнул рукой:
        - Ничего. Я, кажется, понял, к чему вы клоните. Все эти, м-м-м, черт, потерпевшие… короче, каждый увидел то, чего больше всего боялся?
        - Именно! Вот это-то и странно. Я проглядел литературу, правда, очень наспех, но не нашел описания галлюциногена с подобным действием. То есть когда или из подсознания, или из глубин памяти вытаскивается самый большой страх. Далее… Я много думал… - СССР покопался в папке, достал из нее листок и положил сверху. - Чтобы не утруждать вас длинными рассуждениями, я просто сообщу свои выводы. Удивительные, надо заметить, выводы… - Тут он снова перебил сам себя, и Миша подумал, что Профессор хоть и пообещал не утруждать, но говорит на самом деле ужасно длинно, если не сказать - занудно. - Это даже не назвать выводами. Это скорей констатация странностей. Итак. Во-первых. Неожиданность появления феномена.
        - Ох, Савелий Сергеевич, мы же не научную статью обсуждаем! - взмолился Толик. - Давайте на русский разговорный перейдем.
        - Хорошо… Сейчас… сейчас… - СССР прокашлялся и начал довольно бойко: - Ни с того ни с сего люди в метро начинают видеть кошмары. - Для убедительности он даже начал загибать пальцы. - Видят они то, чего больше всего боятся. Это необычно, и это во-вторых. И третье. Вам не показалось странным, что пострадавших не так уж много?
        - Чего-о? - Шестаков ожидал от Профессора чего угодно, но только не такого нелепого вопроса.
        - Я исхожу из логики. Если этот предполагаемый странный галлюциноген существует, то воздействует он явно через дыхательные пути. Проще говоря, это газ.
        - Ну! - Толик, похоже, ухватил мысль, потому что глаза его загорелись.
        - Я специально спрашивал пострадавших: были ли рядом еще люди?
        - Конечно, были, метро все-таки…
        - Вот и они отвечали так же! - СССР вскочил. - Тогда почему с остальными ничего не произошло? У нас всего два случая, где больше одного пострадавшего! Вот… Братья Спицыны… И еще… минутку… Юргачев и Половцев. Все. Если взглянуть в целом, можно утверждать: действию галлюциногена подвергаются не все, а только сильные, цельные, волевые люди.
        - Откуда же у них кошмары, если они такие сильные?
        Профессор посмотрел на Шестакова, как на ребенка:
        - Михаил, уж вы-то должны знать, что смелый человек не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет превозмогать свой страх… Это азбучная истина…
        - Но… тогда получается полная чертовщина! - не выдержал Мухин. - Выходит, эти гады еще выбирают себе жертв?
        - Не думаю, что все так сложно. Я бы сказал, что мы просто имеем дело с избирательным действием какого-то вещества.
        СССР замолчал, вглядываясь в лица Толика и Миши. Оба сидели, задумавшись. По лицу Мухина можно было сказать, что он просто переваривает полученную информацию. Шестаков же мрачнел на глазах.
        Профессор решился нарушить молчание:
        - Теперь вы понимаете, Михаил, почему я так настойчиво пытался с вами поговорить? Вы ведь, кажется, создаете некую боевую группу? Я бы посоветовал крайне осторожно набирать людей. Пока мы не знаем, как защищаться от этого галлюциногена…
        - А если просто - противогазы? - оживился Толик.
        - Шикарная мысль. - Миша оперся подбородком на руки, поэтому голос его звучал глухо и обреченно. - Противогазы, приборы ночного видения и винтовки с оптическим прицелом. Уж лучше сразу заказывать скафандры.
        - Нет, нет, я имел в виду совсем другой способ…
        - Какой?
        - Постараться найти людей, не подверженных этому действию.
        - Час от часу не легче! - Шестаков опять начинал злиться. - Что ж мне, детей в команду набирать? Если все, как вы говорите, волевые и цельные, начинают биться в истерике, на хрена мне толпа хлипаков и сопляков?
        - Куда ни кинь, всюду клин… - грустно констатировал Мухин.
        - Да нет же! - СССР замахал руками. - Все можно сделать проще. Нужно сразу отсеивать кандидатов с затаенными страхами. Не может быть, чтобы каждого смелого человека в детстве напугали лягушкой!
        - И как это проверить?
        - Ну, уж такие методики нашей медициной давно отработаны! Обыкновенный гипноз! Погружаем человека в транс и спокойно выясняем, чего он боится.
        При слове «гипноз» Шестакова аж перекосило. В голову полезли какие-то смутные и неприятные ассоциации с Поплавским…
        - Ну уж, хрен! Еще и этих шарлатанов сюда ввязывать!
        - Почему же шарлатанов? Вы случайно не путаете с экстрасенсами?
        - Не делайте из меня идиота! Я знаю, что говорю! Терпеть не могу, когда серьезное дело превращают в балаган!
        СССР озадаченно переводил взгляд с Толика на Мишу, стараясь понять причину столь негативного отношения к гипнозу. Мухин пожал плечами: он тоже не понимал Шестакова.
        - Миш, чего ты так взъелся? Мне кажется, Савелий Сергеевич прав…
        - Прав, прав… - передразнил Миша. - Все вокруг правы, один я - кретин!
        - Пожалуй, пора по домам, - примиряюще предложил СССР, поднимаясь.
        - Ага. Поздно уже. - Толик старательно потянулся и широко зевнул. Может, чуть-чуть шире, чем следовало бы. Раздался противный хруст, и Мухин остался с открытым ртом. Он выпучивал глаза, махал руками, но ничего не мог поделать.
        - Ты чего?
        - А-э-о-у-а-ы-о! - нечленораздельно ревел Толик.
        - У него челюсть защелкнуло! - сообразил СССР.
        Шестакова прорвало. Он хохотал как безумный и пока Толик очумело носился по комнате с незакрывающимся ртом, и когда за ним начал бегать Профессор, и продолжал подкряхтывать от смеха даже после того, как все благополучно закончилось. Савелий Сергеевич поймал несчастного Мухина и что-то нажал у того около уха. Рот захлопнулся с плотоядным компостерным звуком.
        - Спасибо, Муха, - от души поблагодарил Миша, отсмеявшись. - Век так не веселился. Ты это специально?
        - Дурак, да? - сквозь зубы сказал Толик. Теперь он боялся широко открывать рот.
        - Все равно - смешно, ты уж извини. Ладно, пошли по домам.
        По дороге Толик, чувствуя, что несколько разрядил общее напряженное настроение своим конфузом с челюстью, решился немного поболтать.
        - Как поживает Матильда? - Бодро осведомился он у Профессора.
        Миша тут же метнул в Мухина один из своих молниеносных колючих взглядов, смысл которых каждый раз ускользал от СССР.
        - А я разве вам не говорил? - О своей любимице Савелий Сергеевич мог говорить когда угодно. - Матильда ждет… У нее будут… Хм… Хм… - СССР запутался в деликатных словах. Не говорить же, в самом деле, что «мы ждем прибавления семейства»!
        - Залетела хвостатая? - с ходу сообразил опытный Шестаков. - И кто папаша? Какой-нибудь крыс Лоренца экзотический, или на стороне нагуляла?
        Душевное единение моментально испарилось, а Профессор с Мишей вновь оказались по разные стороны бытовой баррикады, испокон веков разделявшей интеллигенцию и народ. СССР ошарашенно смотрел на Мишу, не зная, чем ответить на грубость, и привычно недоумевая, что вообще его связывает с этим кондовым хамом.
        - Вы… Вы… - бессильно повторял Профессор.
        - Жлоб ты, Мишка, - с горечью констатировал Мухин, - вечно все опошлишь…
        - Да ладно вам нюни распускать! - Агрессивный Шестаков имел свои представления о пошлости. - Я кого-то обидел? Оскорбил? При даме матерно выругался? - Мише приходилось перекрикивать шум поезда, поэтому он почти орал на Толика с Профессором. - Гуманисты хреновы!
        Поезд остановился на «Площади Мужества». В наступившей тишине четко прозвучал чуть подрагивающий голос СССР:
        - С каких это пор «гуманист» в нашей стране стало ругательством?
        - Да ни с каких! Просто мутота эта ваша надоела! «Ах, Каштанка!», «ах, Муму!», плачем-надрываемся, а собаку бездомную на улице увидел - отстреливать, отстреливать, она заразу всякую разносит!
        - Что-то не пойму я вас, Михаил, к чему это?
        - Ну, что тут не понятного? Сами-то крысочку себе завели, еще имя какое-то похабное подыскали, в рукаве ползать разрешаете, тьфу, гадость… А на работе небось таких же беленьких, безымянных режете не задумываясь!
        СССР бессильно развел руками:
        - Я не знаю, что вам возразить…
        - И не надо мне возражать! Трендеть надо меньше! - Справедливости ради заметим, что Миша употребил слово посильнее, чем просто «трендеть», но тут же спохватился и извинился перед Профессором. - Да я, собственно, не на вас наскакиваю. Мне просто с детства тошно было читать все эти сопливые книжки. Зачем-то напяливают зверью человеческие чувства… И вот рассусоливают про то, как какой-то блохастый барбос лежит под хозяйским креслом и что он там себе думает. Да ни хрена он не думает! Животные хотят есть, пить и… блин, размножаться! И я хочу того же! Все хотят жить. Поэтому комар кусает меня, а я ем бифштекс. По-честному.
        - Да кто же вас упрекает в нечестности?.. - опять попытался встрять Савелий Сергеевич, но Толик сделал умоляющие глаза, и Профессор замолчал. Он еще не привык к шестаковским монологам «за жизнь».
        - Э… - Миша порылся в карманах, достал пачку сигарет, несколько секунд задумчиво смотрел на нее, потом снова убрал. Продолжение следовало: - Включаю тут недавно телек. Ежкин кот! Жуткая бабища хвастается, как она мило животных защищает! И шубы натуральные не носит, и мяса не ест… Потом сказали: оказывается, это Брижжит Бардо! Делать старой дуре нечего! Хоть так, а на экран вылезла. И что? Ладно, фиг с ними, с шубами, хотя… насчет кроличьей ушанки я бы с ней поспорил… А вот насчет мяса - извини-подвинься! Во-первых, я без мяса ноги протяну. А во-вторых - какого черта? Почему мне корову должно быть жальче, чем картошку? Растения - они ведь тоже живые? А, Профессор? Если морковка на меня не глядит печальными глазами, значит - ничего, можно хавать?
        - Слушай, - не выдержал Толик, - ты нас совсем запутал. Брижжит Бардо-то тут при чем?
        - Не знаю, - выдохся Миша, - просто не верю я им. От обжорства это у них, не от души…
        Все немного помолчали, а потом Мухин, похлопав глазами, непонятно к чему задумчиво произнес:
        - А я читал, что в Китае самый большой деликатес - это мозг живой обезьяны.
        И снова все промолчали, а Профессор заметно содрогнулся.
        Увлекшись разговором, все так и ехали вместе. Автоматически пересели на автобус, снова зашли в метро на «Лесной».
        - Муха, - съехидничал Шестаков уже на подъезде к «Чернышевской», - ты это по рассеянности так далеко заехал или кого-то из нас домой провожаешь?
        Толик покраснел как рак. Обычно он, ничуть не стесняясь, мог зарулить к Мишке - и посидеть-поболтать, и поесть, да и переночевать. Но сейчас, видимо, в присутствии СССР, Мухин ужасно засмущался и залепетал что-то невразумительное про забытые ключи, вредную соседку и чье-то мусорное ведро. Следом и Профессор, моментально почувствовавший неловкость, зарделся и тоже забубнил какую-то светскую чепуху:
        - Толя, если вам… я подумал… негде ночевать… У меня, правда, только одна комната, но большая… пожалуйста, не стесняйтесь…
        Все это сильно смахивало на дурной провинциальный водевиль. О чем Шестаков и не преминул сообщить исполнителям дуэта. Причем в грубой форме. Сам же захохотал, хлопнул Толика по спине и добродушно сообщил Профессору:
        - Не волнуйтесь вы так, Савелий Сергеевич. Это Муха прибедняется. Есть ему где ночевать, есть. Сейчас приедем ко мне, выдам ему сосисок с пивом, дежурную раскладушку… Все путем! А к вам… Ну как же можно? Мухин знаете какой беспокойный постоялец? Он телевизор полночи смотрит, курит, как паровоз, а потом кашляет, как чахоточный… А у вас Матильда - в положении, ее нельзя беспокоить.
        СССР до самого дома анализировал Мишины интонации, но так до конца и не понял, чего там было больше - издевки или простецкого юмора.
        Глава пятая
        Миша
        - Вот она. Смотри.
        - Вижу. - Шестаков придвинулся поближе к телевизору.
        Темное пятно в углу экрана зашевелилось, и прямо на Мишу вдруг глянули блестящие крысиные глаза. Тварь пошевелила усами, поводила носом туда-сюда, будто позируя. Потом, решив, что неведомые зрители вполне насладились этим зрелищем, спокойно направилась вдоль узкой платформы. «Девяткино». Конечная станция. Именно там поезда стоят совсем рядом. А это как раз та узенькая платформа между ними, по которой обычно проходят машинисты. «Так, так, голубушка, - подумал Миша, - и что тебе здесь понадобилось?»
        Таймер в углу показывал 6.02 сегодняшнего утра. На пассажирской платформе стояло человек пять, все - довольно далеко от камеры. Крысу никто не замечал.
        Изображение чуть-чуть дрогнуло, и тут же на экране появился вышедший из тоннеля поезд. А поскольку запись велась сразу с двух видеокамер, то во втором телевизоре поезд въехал снизу прямо в кадр. Крысу, похоже, ничуть не побеспокоил шум (Миша с Толиком его тоже не услышали - съемка шла без звука). Она спокойно двигалась вперед. Мише на секунду стало не по себе от такой уверенности, если не сказать наглости, обыкновенного грызуна. Пришлось срочно освежить в памяти научно обоснованные доводы Профессора - дескать, и зрение у крыс очень слабое, а значит, не то что позировать, а и просто заметить видеокамеру она не могла. Поезда не испугалась - так небось не один десяток поколений родился и вырос под стук колес. Среда, так сказать, обитания… Но мороз по коже все равно продирает. И злоба поднимается - голыми руками бы душил!
        - Подожди, я кассеты переставлю, так лучше видно будет, - засуетился Толик, останавливая запись, - все ведь на том конце платформы случилось.
        Мухин ловко манипулировал кнопками видеомагнитофонов. Теперь на левом большом экране крысу было почти не разглядеть, если не знать точно, что она шагает вдоль платформы.
        Да, на Центр управления полетами скромная двухкомнатная «хрущевка» похожа мало. Стараниями мадам Петуховой две видеокамеры круглосуточно снимают все, что происходит на платформах «потенциально опасных» станций - от «Девяткино» до «Площади Мужества». А вот просматривать приходилось пока так: слева стоял приличных размеров «Sharp», а справа - увы, пока только музейного вида «Волхов-2» с экраном чуть покрупнее современных электронных часов. Носатая каждый раз клянет себя за забывчивость, но второй нормальный телевизор так и не привозит. Этот ископаемый «Волхов» - местный, в смысле - хозяйский. Когда Шестаков с Петуховой искали квартиру под штаб «Выборгских крысоловов», плотный краснолицый старикан со смешным отчеством Ардальонович горячо убеждал их, что лучше и дешевле квартиры они нигде не найдут. Особенно убедительно звучали аргументы: «А мебель? А холодильник? А телевизор?», приводимые с непередаваемым одесским акцентом.
        Самым ярким представителем «а мебели?» был трухлявый трехместный диван. Трехместный не в каком-то извращенно-эротическом смысле, а в смысле трех намертво продавленных углублений, просиженных неизвестными друзьями хозяина за долгие годы. Ни лечь в принципе, ни сесть на диван как-то иначе, нежели в одну из этих трех выемок было уже невозможно. Не искушенный в таких тонкостях Мухин пару раз промахивался, изрядно пострадал и с тех пор предпочитал стулья.
        В неведомой породы холодильник - явный ровесник «Волхова» - помещалась упаковка сосисок и ровно две бутылки пива. Не больше. «Неслабыми жрунами были наши предки», - задумчиво произнесла Носатая, разглядывая доисторическую холодильную установку. После чего предложила хозяину либо перевезти местами облупившегося белого динозавра куда угодно за ее счет, либо за дополнительную плату выбросить. Семен Ардальонович слегка обалдел от напористости молодой дамы, но ломался недолго и денежки взял. Вечером того же дня на кухне стоял «новый белорусский» «Стинол». С гораздо большей опаской хозяин квартиры выслушал просьбу Петуховой - поставить на окна решетки. Но и эта проблема решилась в пять минут.
        - Не дрейфь, Медальоныч, - задушевно внушала Татьяна, - мы тут не баксы печатать собираемся. У нас контора серьезная. Опять-таки - аппаратура, документы… А у тебя - первый этаж. Соображаешь? - И добавляла к этому еще несколько хрустящих аргументов из кошелька.
        Вскоре Семену Ардальоновичу так понравилось решать все вопросы с помощью денег, что он уже не подчеркивал преимущества, а выискивал недостатки в своем скромном жилище.
        - Танечка, - гудел он из туалета, - здесь бачок немного протекает, это ничего?… Ах, и в кладовке - ни одной вешалки!
        Ничем больше Петухову заинтересовать ему не удалось, стороны подписали договор аренды и разошлись, довольные друг другом. И с тех пор именно эту квартиру называли: Петухова серьезно - «конторой», Мухин важно - «штабом», а циничный Шестаков попросту - «дырой».
        Толик переставил кассеты. Теперь «Sharp» показывал происходящее в начале платформы, «Волхов» - в конце. И если не знать, что где-то там, посередине, шествует крыса, ее уже было не разглядеть.
        - Вот, смотри, сейчас машинист выйдет, - торопился Толик.
        - Да помолчи ты, сам вижу! Чего ты дергаешься? Вот терпеть не могу - с тобой кино смотреть!
        Мухин обиженно замолчал и поерзал на стуле.
        Поезд тем временем остановился, из него вышел незнакомый Шестакову машинист. Лицо у него было заспанное и недовольное. Он немного постоял, роясь в карманах, пошевелил губами - то ли жевал что-то, то ли просто выругался вслух. Затем пошел вдоль поезда. Он вот-вот должен был увидеть крысу.
        Да-а, режиссер-то оказался слабоват. Запорол самый кульминационный момент. Одного главного героя - машиниста - повернул спиной к зрителям и тем самым полностью загородил второго. Миша аж привстал на стуле. Увы, ни действий крысы, ни лица человека было совершенно не видно. По тому, как остановился машинист, можно было сказать одно: встреча состоялась. Он сильно топнул ногой. Еще раз. Еще. Оглянулся. Миша заметил, как один из пассажиров пихнул другого в бок, показал пальцем: гляди, мол, совсем обнаглели твари.
        Изображения шли несинхронно, поэтому на маленьком «волховском» экране крошечный человечек вдали только еще вышел из поезда. Вот. Тоже затопал ногами. Очень скоро появилась и бегущая крыса. За несколько метров до стеклянной будочки она лихо спрыгнула на рельсы и исчезла.
        Странно. Машинист все еще нерешительно топтался на месте.
        - Ну? - нетерпеливо спросил Шестаков. - Где продолжение?
        - Да здесь, в общем, почти все… - Толик казался ужасно виноватым, как будто это именно он был тем самым посредственным режиссером. - Сейчас он побежит. Потом ментовку вызовет…
        Миша, нахмурившись, наблюдал за странным поведением машиниста. Тот стоял, держась за ограждение, чуть наклонившись вперед, словно на корабле во время качки. Внезапно он побежал, почему-то все время оглядываясь. Лицо его, мелькнувшее перед камерой, было белым от страха. Глупо предполагать, что крепкого взрослого мужика может напугать какая-то дрянная метрополитеновская крыса. Судя по всему, причиной испуга было Нечто, увиденное им на платформе.
        Шестаков специально остановил запись и отмотал назад. Тщательно, покадрово, рассмотрел всех пассажиров. Попутно еще удивился: почему так долго нет поезда в город. Ах, ну да, правильно, на этом обрубке бывшей Кировско-Выборгской линии они теперь очень редко ходят. К тому же запись смотрели с перерывами. На самом деле там, в «Девяткино», прошло минуты четыре, не более. Так. Посмотрели. Пассажиров немного, да и откуда им много взяться в такую рань? Два мужичка, те самые, которые тоже видели крысу, - самые обычные, обычней некуда, мужики. Стоят спокойно, вяло переговариваются. Ранний дачник, явно из серии «подвинутых» садоводов, с рюкзаком и связкой палок. Женщина дремлет на скамейке. Все. Остальные три? Да, три человека далеко, около первых вагонов. Ну просто ничегошеньки мало-мальски подозрительного! Впрочем, это рассматривание - дело совершенно бесполезное. Все равно - как ни напрягай свою фантазию - не определишь, что именно стало «затравкой» очередной «крысиной галлюцинации». Вот, кстати, интересный вопрос: а что, если никакой «затравки» не окажется? Пойдет ли человек дальше как ни в чем не
бывало после встречи с такой крысой?
        Миша посмотрел на экраны. На левом замер стоп-кадр, на правом готовился отбыть в город долгожданный поезд. Машинист больше не появлялся.
        Ну что ж, даже такую не слишком качественную, запись вполне можно считать доказательством причастности крыс. Уликой, так сказать.
        - Так, - повторил Миша вслух, - здесь больше ничего интересного?
        - Не…
        - Тогда дальше - своими словами.
        - Так что… А, все как обычно. Ужастик, видно, какой-то примерещился. Но главное-то - теперь мы можем…
        - Погоди насчет того, что мы можем. С машинистом разговаривал?
        - Да. Почти.
        - Что значит - почти?
        - Ну, то есть он разговаривал, а я - нет.
        - Как это?
        - Да он такой злой сидел, когда я приехал… Послал меня… - Тут Толик дословно повторил, куда именно послал его машинист. Шестаков поднял бровь и одобрительно крякнул:
        - Ядрено.
        - Ага. Твоим коллегам тоже понравилось.
        - Вот-вот, чуть не забыл! Объясни, зачем ментовку вызывали?
        - Там не просто «вызывали», - ехидно передразнил Мухин, - там до группы захвата дело дошло!
        - Кого ловили? - деловито спросил Миша.
        - Вот этого я и не смог выяснить. Они там все та-ак ругались! Сказали, если я со своими вопросами до… в смысле, приставать буду, меня самого посадят.
        - Так-таки ничего и не узнал?
        Мухин развел руками:
        - Ничего. Но слухи уже поползли. Мне Гмыза сказал, что на «Академической» бомбу взорвали, а менты с автоматами станции обшаривали. Слушай, а чего ты меня допрашиваешь? Позвони своим и спроси!
        - Без тебя бы не догадался! А вот ты бы, если поменьше бы гундел, а побольше бы мозгами работал, взял бы и посмотрел записи со следующих станций!
        - А… Я… - начал заикаться Толик.
        - «Бомба, бомба», - передразнил Миша. - Нашел, кого слушать.
        В этот момент у входной двери зацарапались и загремели, после чего раздался длинный злой звонок. Миша раздраженно ткнул на «стоп» и пошел открывать.
        - Что за тупые тут замки! - закричали из коридора. - Чуть всю руку не вывихнула! - И тут же, безо всякого перехода: - Слушай, Рэмбо, а может, нам вывеску на дверях присобачить? Золотом: «Выборгские крысоловы»! А?
        - Угу, - с готовностью отозвался Шестаков. - И окошко пробить. И посадить Мухина - принимать крыс от населения. По девять «тонн» за кило. Как за «ножки Буша». Ты себе представляешь, сколько сюда бдительных бабулек сразу понабежит?
        В коридоре захохотали басом, и в комнате появилась сияющая Носатая в новом кожаном плаще. Верная своему принципу - всегда и всех эпатировать, она и теперь умудрилась откопать исключительно редкий оттенок. При виде этого плаща Толику почему-то сразу вспомнилось детство, первый полет с родителями в Адлер на «ИЛ-18» и цвет пакетов «для тех, кого тошнит».
        С Татьяной пришел развязного вида молодой человек с «кофром», который представился сам:
        - Пластунский. - Руки при этом никому не подал, а лишь сопроводил свою дурацкую фамилию двумя церемонными кивками в сторону Миши и Толика.
        - Вот, Рэмбо, - произнесла Петухова, садясь и тут же закуривая, - корреспондент газеты «Пододеяльник».
        - «Под одеялом», - раздельно и с нажимом поправил «корреспондент», и Шестаков обнаружил в себе нестерпимое желание сразу же дать Пластунскому по шее.
        - Один хрен! - беспечно махнула рукой Носатая. - Все равно - желтая, как гепатит.
        Миша с Татьяной обменялись быстрыми взглядами. «На фиг ты этого хмыря притащила?» - словно спрашивал Шестаков. «Отвяжись, я знаю, что делаю!» - отвечала Татьяна.
        Толик заметил этот молчаливый диалог и отвернулся. Его давно грызла большая черная зависть. Как умудряется этот грубиян Шестаков с легкостью находить общий язык с любыми девушками?
        - Садитесь, - разрешила меж тем Петухова. - Так вот. Еще раз: разрешите представить. Михаил Шестаков. Анатолий Мухин. «Выборгские крысоловы».
        - Главный Крысолов и Крысолов-заместитель, - излишне, может быть, ядовито, добавил Миша. - А вас, простите, как по имени-отчеству?
        - Лев. Можно без отчества, - отчеканил молодой человек, и Шестакову показалось, что у того лязгнули зубы.
        В этот момент в углу громко хрюкнул от смеха Мухин. Скорее всего его ранимая душа просто не вынесла сочетания «Лев» и «Пластунский».
        Корреспондент, хладнокровно пропустив мимо ушей и петуховский «гепатит», и неприличный звук Толика, сел на стул и достал из «кофра» здоровенный лохматый блокнот. Следующие минут десять прошли в бездарной болтовне, которую Пластунский упорно называл «интервью». Вопросы его отличались крайней глупостью и немереными претензиями. Очевидно было, что этот тонкошеий гнилозубый Лев спит и видит себя новым Стивеном Кингом. Шестаков вяло отбивался, но Пластунский вдруг загнул такое, что даже у Носатой глаза полезли на лоб:
        - Считаете ли вы причиной столь странного явления в метро высокую концентрацию сублимированной сексуальной энергии?
        Шестаков не нашелся, что ответить.
        - О Господи, - выдохнула Татьяна, - а откуда ж она там берется?
        - Стекает, - веско ответил Пластунский.
        На этом его интервью и закончилось. Шестаков зверским голосом рявкнул:
        - Хватит с меня! - И ушел на кухню. Толик забился на край дивана и наотрез отазался отвечать на вопросы. Петухова, с трудом сдерживая смех, выпроводила Льва за дверь.
        После его ухода Шестаков еще долго курил и плевался.
        - Чего ты психуешь? - Носатая была совершенно спокойна. - Тебе с ним детей не крестить.
        - Так он же бред пишет! - Разъяренный Миша бегал по комнате, удивительно похожий на Семен Семеныча Горбункова, только что не в трусах, а в брюках.
        - А вот это уж не твоя забота. Без моего разрешения этот мексиканский тушкан ни слова в свое «Одеяло» не тиснет.
        - Почему? - удивился наивный Толик.
        - Потому что плачу я. Все, мужики, времени мало. Рэмбо, что там у тебя с бумагами?
        - Сегодня последнюю «подпису» получаю, и все. «Выборгские крысоловы» - официальная организация. Я подписан - значит, я существую! - гордо продекламировал Шестаков. - И… блин, уже опаздываю! - Он завертелся по комнате, на ходу отдавая Толику последние распоряжения: - Покажешь Татьяне сегодняшее кино… Потом обязательно выясни, что там все-таки произошло, понял? Можешь позвонить Лелику Шашурину из нашего отделения, скажи - от меня… Через два дня доложишь.
        - Почему через два?
        - Потому что завтра меня не будет. Приятеля из рейса встречаю. - Последнее замечание было сказано лично Петуховой.
        - Хорошего приятеля?
        - Хорошего.
        - Долго ходил?
        - Полгода.
        - А-а… - понимающе протянула Татьяна и ехидно добавила: - Ну, тогда одним днем, боюсь, не обойтись…
        По лицу Шестакова было видно, что он с удовольствием бы ответил сейчас какой-нибудь изощренной гадостью, но времени было в обрез.
        - Не учите меня жить, - буркнул он, выходя, и, уже на пороге повернувшись к Мухину, добавил: - Да! Позвони сейчас же СССР, пусть быстро дует сюда. Скажи: есть чем похвастаться. Ну, чего? - Толик стоял, переминаясь с ноги на ногу, неуверенно улыбаясь. - Чего еще случилось?
        - Савелий Сергеевич, наверное, сегодня не сможет прийти…
        - Почему?
        - У него… гм, гм… у него Матильда рожает…
        Не стесняясь Носатой, Шестаков громко сообщил все, что он думает и о Профессоре, и о роженице. Мда-а, нельзя не признать, что это было тоже… довольно «ядрено».
        Привычно заскочив в метро на «Политехнической», Миша уже на эскалаторе сообразил, что поступил довольно глупо. До «Лесной» удобней было добираться на трамвае. «А, ладно, не подниматься же теперь, - подумал он, - хоть пять минут передохну». И стал рассматривать стоящую напротив девушку. И сразу же понял, что отдыха скорее всего не получится. Вначале девушка просто читала газету. Внезапно она подняла голову. Взгляд ее стал нечеловечески сосредоточен. Лицо ожесточилось. На лбу выступили капельки пота. «Черт, - в отчаянии подумал Миша, - неужели начинается?» Он медленно поднялся и осторожно стал рядом с девушкой. Она ничего не замечала, погруженная в свои мысли. Теперь - внимание. Неизвестно, какая последует реакция. Спокойно. А вот стать лучше сбоку и немного сзади.
        На следующей, «Площади Мужества», выходили все. Дальше, господа, только верхом (не в смысле - на лошади, а в смысле - наземным транспортом). Девушка с каменным лицом двинулась к дверям, Шестаков, не отставая ни на шаг, следовал за ней. Ничего. Пока ничего. Миша никогда не видел у людей такой неестественной походки. В кино так ходят ожившие мертвецы.
        На эскалаторе они также стали рядом. От напряжения у Шестакова вспотели руки. Девушка по-прежнему держала перед собой газету, но смотрела куда-то в пространство. Миша зачем-то заглянул ей через плечо. В статье под названием «Регулируем оргазм!» и подзаголовком «Это должна уметь каждая женщина», один абзац был жирно обведен зеленым фломастером. Чувствуя себя последним кретином, Шестаков прочел: «Это упражнение удобно тем, что его можно проделывать, стоя в очереди, или во время поездки в транспорте. Медленно сожмите мышцы заднего прохода. Сосчитайте до ста. Так же медленно расслабьте. Повторите упражнение 5-7 раз».
        Полтора часа спустя Михаил Шестаков шагал по вытертой ковровой дорожке бывшего исполкома уже в качестве полноценного директора добровольного общества «Выборгские крысоловы». Немного удивляла легкость, с которой были пройдены необходимые формальности. Раньше, помнится, в детский сад ребенка было не устроить без трех килограммов тягомотных бумажек. А сейчас - хошь «крысоловы», хошь «бракоделы», только слов побольше в уставе пиши да денежки плати. Кстати, как раз перед Шестаковым подписывала свои учредительные бумаги жандармского вида дама из «Общества женщин-дальтоников».
        А далее Миша, вполне довольный и сегодняшним днем вообще, и собой в частности, решил посетить местную столовую. Разделить, так сказать, трапезу со «слугами народа».
        Народу в столовой было совсем мало - ответственные товарищи все, видно, уже отобедали. За центральным столиком спиной к Шестакову сидели двое мужчин, что-то оживленно обсуждая. Голоса их показались Мише смутно знакомыми. Проклятая ментовская память защелкала своим компьютером: «Конюшня»? «Щербатый»? Да ну, не напрягайся, эти явно из другой оперы. Хотя сейчас… и чиновника в тюрьме, и бандита в исполкоме запросто встретишь. Фиг с ними. Шестаков перестал обращать внимание на сидящих мужиков и занялся выбором блюд. Пробежав глазами меню и аппетитную витрину, он убедился, что «слуги» по-прежнему питаются лучше хозяев.
        За кофе он позволил себе окончательно расслабиться, забыть о проклятых неотвязных крысах и сегодняшнем конфузе. Все его мысли теперь были о завтрашнем мероприятии.
        Откровенно говоря, звонок Сашиной матери слегка озадачил. Почему это именно Мишу Шестакова просят втретить Сашу Самойлова из рейса? Познакомились они совсем незадолго до этого рейса, виделись всего несколько раз… Любой бы удивился. Ага! Любой, да не любой. Даже взятые наугад двое выпускников-одногодков Санкт-Петербургского высшего военно-космического летного училища почти наверняка окажутся друзьями. А уж если они после распределения на один «Валдай» попали, да еще и жжаргов хорошенько тряхнули… Мда-а, это тебе не крыс по тоннелям гонять.
        Миша перестал пить кофе. Ему пришлось быстро и незаметно обернуться, чтобы проверить свою догадку.
        Те двое все еще сидели за столом. Шестаков наконец понял, почему его удивила их задушевная болтовня и откуда взялась асссоциация с чиновником в тюрьме. Узнал. Ну и ну. Слева, в своем добротном сером костюме, навалился локтями на стол Ромуальд Иванович Хренов. А справа… что-то возбужденно втолковывал ему контрабандист Юра, продажный дружок жжаргов, пижон и космический бабник. Кажется, Миша даже присвистнул от удивления, потому что мужчины одновременно обернулись.
        - А! Господин Шестаков, если не ошибаюсь? - радостно закричал Ромуальд Иванович. Видно, у наших чиновников своя профессиональная память.
        На Юрином лице не отразилось ни малейшего проблеска узнавания, только лишь легкая досада - прервали важный разговор.
        Кофе был выпит, бумаги со свеженькими лиловыми печатями и размашистыми росчерками лежали в папке, ничто не задерживало Шестакова в этом здании. Он кивнул Хренову и встал, собираясь уходить. Но Ромуальду, видно, очень хотелось пообщаться.
        - Постойте, постойте! - Хренов задвигал стульями, пробираясь к Мише. На лице тонкого знатока человеческих душ заиграла лукавая улыбка. - Только не говорите, что торопитесь, я же вижу, что это не так! - Одновременно Ромуальд Иванович подпихивал и Юру, так что у дверей столовой все трое чуть не столкнулись. - Здравствуйте, здравствуйте!
        Ах, этот открытый доброжелательный взгляд! Ах, эта светлая «ленинская» улыбка и широким жестом протянутая рука! Десятилетиями вырабатываемый стиль «мудрого вожака». Простой темный пролетарий должен реагировать на такую фигуру однозначно: вначале схватить и крепко пожать протянутую руку, а потом, рванув на груди последнюю рубаху, крикнуть со всей дури: «Веди нас, товарищ, в светлую даль!» И пойти, пойти, пойти… Впрочем, увлеклись. Сейчас, к сожалению, большие проблемы и со «светлыми далями», и с «темным пролетариатом». Хренов, ничуть этим не заботясь, продолжать гнуть свое и даже умудрился артистично разыграть милую сценку «Владимир Ильич и Михаил Иванович обсуждают с „ходоком“ виды на урожай».
        - Вообразите, Юра, какого страху нагнал на меня этот молодой человек! Удивительные, доложу я вам, документы скрывает эта скромная папочка! - Он бесцеремонно ткнул пальцем в Мишину черную папку. И сразу же переключился на Шестакова: - Как ваши дела? Добились чего-нибудь?
        - Добился, - спокойно ответил Миша. - Последовал вашему совету. Теперь мы - официальная организация.
        - Ну-ка, ну-ка! - Хренов обрадовался, как ребенок. Особенно восхитило его сообщение о том, что кто-то последовал его совету. - И как вы теперь называетесь?
        - «Выборгские крысоловы», - небрежно сообщил Шестаков.
        Хорошее настроение еще не покинуло его, и он спокойно поддерживал пустой разговор. Юра стоял рядом, внимательно прислушиваясь. Собственно говоря, «внимательно прислушивался» в Юрином исполнении очень напоминало корову, которая, стоя на лугу, спрашивает сама себя: «Не слишком ли много травы я съела на обед?» Мишу он напрочь не узнавал. Что ж, это и не странно. Юра-контрабандист, который мог бы узнать лейтенанта Русского космического флота Шестакова, давно уж был покойником. «Интересно, - вдруг подумалось Мише, - как там сейчас жжарги? Не балуют?»
        - Гениально! Вот видите! Я был прав! - В чем именно был прав Ромуальд Иванович, он не уточнил. - Ну что ж, теперь - милости просим ко мне. Попробуем вместе что-нибудь придумать.
        - Спасибо. Все, что нужно, мы придумали сами.
        - Ну, ну, ну! Молодые, горячие! Гордость! Я понимаю. И что же - и деньги нашли?
        - Нашел.
        Хренов в запале открыл рот, но сказать уже было нечего. Но тут в разговор включился Юра:
        - Стебное у вас название. А почему «крысоловы»? И почему «Выборгские»?
        - Так я ж тебе говорю: напугал он меня! - Хренов даже не обратил внимания на то, что вопрос был задан Шестакову. - Вообрази, Юрон, - теперь Хренов уже нисколько не напоминал «продолжателя дела Ильича», а разговаривал как обычный, средней руки, ларечник. «Ох, и многоликий вы наш», - беззлобно подумал Шестаков. Его прекрасное настроение было непоколебимо.
        - …мало того, что тонели затопило, так еще и на оставшихся станциях, говорит, чуть ли не привидения завелись!
        В глазах у Юры мелькнул так хорошо знакомый Шестакову наглый жирный огонек.
        - Привидения? А ты кто? Колдун?
        - А что - похож? - в тон ему спросил Миша.
        - Ерунду вы оба говорите! - по-женски замахал на них лапками Ромуальд Иванович. - Юрон, ты не подкалывай человека, а послушай, здесь все гораздо серьезней, и безо всяких шарлатанов! Господин Шестаков, вы сейчас к себе, на «Политех»?
        - Скорее всего да. - Мише тут же пришла в голову очень славная идея: отметить удачный день небольшим фуршетом с Мухиным. Или с Петуховой.
        - Вот и отлично! Юра как раз едет в ту же сторону! Он вас подвезет. А по дороге можете его постращать, как меня тогда. Ты как, Юрон, не против?
        Шестаков с Юрием посмотрели друг на друга с большим сомнением.
        В другое время Миша не сел бы с Юрием не то что в одну машину, а даже, выражаясь народным языком, на одном поле естественную нужду справить. Но какое-то непонятное, зудящее любопытство удерживало его рядом с бывшим врагом. Во-первых, живой и невредимый Юрон вызывал у Шестакова вполне реальное ощущение некоей «недобитости». А во-вторых, где-то в глубине сознания ерзала шальная мысль: а вдруг узнает?
        Но, судя по всему, Мишино лицо не вызывало у Юрия ни малейших ассоциаций. И вообще, с ассоциациями у бывшего коммерческого, а ныне генерального директора «Петер-экстры» было туговато. Та, космическая, жизнь начисто стерлась из его памяти. А в этой, реальной, каким-то седьмым или двадцатым звериным чутьем Юра понимал, что Шестаков ему больше, чем просто чужой. Но и с этой стороны взыграло любопытство. Страсть как любил Юра всякие истории «с чертовщинкой». На журнальном столике в его офисе джентльменский набор составляли глянцевые номера «Penthouse» и «Playboy» (русские издания) вперемежку с «Очень страшной газетой», «НЛО» и прочей мистической ерундой. Прав был бывший шеф Юрия, покойный Виталий Николаевич Антонов, говоря: «Юра у нас человек многогранный. У него на пузе - крест за шесть миллионов, а в голове - „летающие тарелки“.
        Короче, так Шестаков и оказался в сверкающем Юрином «Опеле». Наворочено там было! Кнопки, ручки, мигалки, пищалки и свистелки, четыре колонки по всем углам, а главное - пришлепка-дезодорант очень неприличного вида, пахнувшая то ли земляничным мылом, то ли губной помадой. При этом мрачный громила-охранник вызывал смутные ассоциации с «Убийством на улице Морг».
        Разговор не клеился. Да и куда ж ему клеиться, если Юра, усевшись на переднее сиденье, изредка поворачивал голову не более чем на семь градусов влево и заинтересованно гудел:
        - Ну-ну, что там у вас?
        У Шестакова дико чесались руки - вмазать хорошенько по этому маячившему перед ним жирному красному уху, но он лишь цедил сквозь зубы:
        - Да вот, крыс ловим.
        - Шалят? - понимающе реагировал Юра.
        - Безобразничают.
        - Неужели и на людей нападают?
        - Постоянно.
        - Ну и как?
        - Что - как?
        - Кусают?
        - Со страшной силой. - Мишка плотоядно посмотрел на Юрин затылок. - Нападают сзади, прыгают на шею и прокусывают сонную артерию.
        - И часто у вас такое? - Юра от любопытства даже увеличил угол поворота головы до тридцати двух градусов.
        - Пять-семь трупов ежедневно.
        Тут только Юра сообразил, что над ним издеваются, и замолчал.
        Попрощались на «Политехнической» довольно прохладно. «По замашкам - бывший мент», - подумал Юрий, провожая Шестакова взглядом. «Фраер деревянный, - решил Миша. - Тебе лишь бы нервишки пощекотать, а то, что народ в метро заходить боится, - по фигу».
        Увы. Шестаков даже не подозревал, насколько жестоко ошибается.
        «Сейчас куплю пивка, рыбки - и в „дыру“. Мухин наверняка еще там».
        Миша шел вдоль ларьков, приглядывая рыбу посимпатичней. Надо заметить, популярность Шестакова росла не по дням, а по часам. Буквально из каждого ларька зазывно махали руками: угостимся «на халяву»? Ну еще бы! Знаменитый Рэмбо! Фаворит ее величества Носатой! Спешим засвидетельствовать и прочее…
        Какой-то вертлявый рыжий парень обогнал Мишу, остро глянул в глаза, отвернулся, ускорил шаг. Буквально через десять метров Шестаков наткнулся на знакомого продавца Борьку. Тот, пыхтя, выволакивал из «Жигулей» коробку с водкой.
        - Здорово, Рэмбо! Слышь, старичок, пособи чуток. Напарник заболел, вторые сутки здесь надрываюсь.
        Спешить Мише было некуда, поэтому он с готовностью подхватил вторую коробку и пошел за Борькой. Видно, тот и правда сильно намаялся за два дня, потому как шел неуверенно и, завернув за ларек, споткнулся и чуть не упал. Несколько бутылок вывалились из коробки и мягко упали на траву. Борька охнул и облегченно выругался.
        - Растяпа, - добродушно заметил Миша. И чисто автоматически наклонился за водкой.
        В первое мгновение ему показалось, что бутылка взорвалась у него в руках, брызнув осколками в лицо. Еще через секунду Шестаков понял, что попался на детский дешевый трюк и ему просто-напросто въехали ногой в переносицу.
        Били умело и очень зло. Второй сильнейший удар пришелся по спине, и тут же - третий - по ногам. Проклятый голеностоп подвел и здесь. Миша упал на землю, глупейшим образом спросив:
        - Вы что, мужики, охренели?
        Ответа, естественно, не было. Оставалось только кое-как уворачиваться, прикрывая голову руками. А еще лучше - попробовать встать и если не ответить, то хотя бы спросить: «За что?» Нападавших было трое, и Миша понял, что с таким раскладом через пять минут встать уже не удастся. Он резко упал на бок, перекатился через спину и резко дернул за ближайшую джинсовую ногу. Надо сказать, вполне успешно. Мужик шмякнулся навзничь, а Шестакову этой крохотной заминки хватило, чтобы встать на ноги. Он был совершенно уверен, что произошла какая-то идиотская ошибка и вот сейчас, увидев его лицо, эти трое остановятся. Ну?
        И ни фига подобного.
        Они, кажется, еще больше озверели. Положительным моментом можно считать то, что теперь Шестаков стоял и к тому же, как он успел заметить, оружия у нападавших не было. Чувствуя, что начинает звереть, Миша на всякий случай еще раз уточнил:
        - Ничего не перепутали, кореша?
        - Щас тебе будут «кореша», гнида ментовская, - прошипел один из них.
        Так. Соображаем быстро. Ребята, судя по всему, адресом не ошиблись и «мочат» именно того, кого надо. Оружия нет. Значит, убивать не собираются. Значит, «учат». Повторяем навязший в зубах вопрос: за что? Безусловно, адресуя его не этим обаятельным ребятам, с ними говорить уже не о чем. Постараемся понять друг друга без слов. Ну что ж, мужики, Рэмбо, может быть, и не Рэмбо, но что-нибудь из этой оперы и мы умеем. И в этом тут же пришлось убедиться бритому верзиле, попытавшемуся обойти Шестакова справа. Вот так. Полежи, друг, отдохни. Хорошо поставленный «футбольный» удар в коленную чашечку никогда никого не оставляет равнодушным. Вам в поддых? Получите. Из разбитого носа у Миши текло, как из водосточной трубы. Он утерся рукавом, успел еще пожалеть об испорченной куртке и тут же пропустил удар по правому уху. «Левша?» - удивился Шестаков и тут же получил добавочный - в челюсть.
        - А ну - стоять! - загремел вдруг до боли знакомый голос, но в башке так звенело, что и не поймешь - чей.
        Бить немедленно перестали. Шестаков поднял голову и увидел стоящую у ларька бледную от бешенства Петухову. Багровый шрам у нее на носу был страшен.
        - За что его? - прозвучал наконец наболевший вопрос.
        Объясняться вызвался тот самый верзила с ровной ногой (в том смысле, что с коленкой у него теперь будут проблемы). Из нормативной лексики в своей речи он использовал только предлоги и местоимения. Но Шестаков у нас тоже, слава Богу, не выпускница Бестужевских курсов. Он слушал обиженного верзилу, смотрел на Татьяну и понимал, что влип, как дурак в повидло. Еще лучше он понимал, что в такой ситуации нельзя суетиться. Чем глупее недоразумение, тем тяжелее из него выкручиваться. К тому же - оправдывается виноватый. Азбучная истина.
        Мишина судьба топталась на распутье. Или - висела на волоске. Чего хочешь - выбирай. Если Татьяна верит ему, значит, все в порядке, он моментально объяснится. Если нет - один разрешающий жест, и эти трое продолжат свой воспитательный процесс.
        Да уж… Конечно, не в одном десятке драк успел поучаствовать за свою жизнь Миша Шестаков. И не раз эта самая бестолковая его жизнь висела на том самом пресловутом волоске. Но, пожалуй, никогда еще ему не было так стыдно. Стоять с разбитым носом, словно нашкодивший пацан, перед строгой воспитательницей, которая слушает какого-то вонючего ябеду… За эти несколько позорных минут Шестаков успел послать самые страшные проклятия всем выборгским, а также любым прочим крысоловам и помянуть самыми недобрыми словами тех любопытных варвар, которым уже не один век прищемляют носы, а им все неймется…
        Носатая тем временем свои выводы, похоже, сделала. Совершенно королевским мановением руки Носатая отпустила воспитателей-костоломов и спокойно предложила Шестакову:
        - Поехали в «контору». Тебе умыться надо.
        Бесколенный верзила уходил, прихрамывая, и все время оглядывался.
        - Иди, иди, - прикрикнула на него Носатая, - и в следующий раз советуйся с начальством!
        - Инициативные ребята, - пробурчал себе под нос Шестаков, разыскивая в траве папку с документами.
        Мухина в «конторе» не было, да оно и к лучшему. Миша сноровисто замочил куртку в холодной воде, покопавшись в хозяйской аптечке, нашел даже перекись и занялся своим лицом. Жаль, жаль, но нос скорее всего сломан. Ухо пылало. Разбитые губы придавали лицу детски-обиженное выражение.
        Петухова спокойно наблюдала за медицинскими упражнениями Миши, курила, но помощи не предлагала. Железная женщина - ни грамма милосердия.
        - Хоро-ош, - протянула она, когда Шестаков наконец появился на кухне. Не ясно только - к чему относилась одобрительная интонация. К творчеству костоломов или результату Мишиного умывания.
        Петухова курила, грацизно разместившись на краешке кухонного стола. Прищурив глаз от дыма, она спросила:
        - Ну?
        Шестаков хотел было иронично приподнять бровь, но скривился от боли и решил, что с мимикой пока можно и повременить.
        - Рэмбо, я умираю от любопытства! Не сиди букой, поделись с товарищем - какого лешего ты делал в машине Банщика?
        - Я ровно десять минут назад узнал, что он - Банщик, - спокойно ответил Миша.
        Истинная правда. И, кстати, информация о том, что Юра и Банщик, оказывается, одно лицо, можно смело прямо сейчас заносить в «Книгу Первых Сюрпризов Королевства». Нет, конечно, еще в ментовские времена Шестаков, безусловно, слышал о такой крупной фигуре, как Банщик. Известно было, что НАД Банщиком стоит кто-то покрупнее. Но это уже в такой заоблачной выси! - всей ментовке плевать, не доплюнешь. И никто им особо не интересовался. («Не нашего масштаба фигура», - сказал муравей, слезая со слонихи.)
        - Откуда ты его знаешь?
        Эх, милая, тебе бы сейчас рассказать, откуда… Шестаков потрогал разбитую губу и «пошел в полную отказку»:
        - Час назад нас познакомил этот хренов Ромуальд Хренов.
        Каламбур получился - что надо. Совершенно неожиданно Петухова заржала басом, и Миша понял, что инцидент исчерпан.
        - Да ты пойми ребят, Рэмбо, - уже по-человечески, без металла в голосе, объясняла Татьяна чуть позже, за чаем. - Большей суки, чем эта самая «Петер-экстра», во всем городе не найти. Раньше еще можно было как-то дышать, через щелочки, пока Банщик там только «коммерческим» был. А как полгода назад его шеф умер - все, полный… настал.
        - Что - пришили?
        - Сам. От инфаркта. Ничего, кстати, был мужик, с правилами. Не то что этот. Если кого можно мимоходом ногой пнуть - в жизни мимо не пройдет.
        - Так это что - конкуренты твои?
        - Да, каким-то боком… Хотя… нам такие звания не по карману… Величина не та. Для «Экстры» моя «Африка» - не дороже упаковки сосисок. Захотят схавать - схавают, не подавятся. - Татьяна достала очередную сигарету. - Вот ты говоришь: метро починить… А я, когда тоннели затопило, первым делом - на «Петер-экстру» подумала… Очень на них похоже. В их стиле подлянка.
        Шестаков задумался. Он представил себя выходящим из Юриного «Опеля» на глазах петуховских «африканцев». Сейчас уже точно не вспомнишь, но, кажется, они с Юрой даже руки на прощание пожали… Мда-а… Остается только радоваться, что сразу не прибили…
        - Давай я тебя домой отвезу? - предложила Татьяна.
        - Давай. Только… Подожди, я тут несколько слов черкну. Себе, для памяти. - Миша открыл свою заслуженную черную папку.
        - Черный список? - засмеялась Петухова. - Обидки записываешь?
        - Не… - Он тоже попытался улыбнуться разбитыми губами. - Мысль пришла интересная.
        - Может, ты роман пишешь?
        - Может, и пишу.
        Около дома Шестаков задумчиво спросил Петухову:
        - А почему ты мне поверила? Я же мог оказаться коварным вражеским агентом из «Петер-экстры»?
        Татьяна посмотрела на него долгим взглядом:
        - У меня интуиция, - веско ответила она.
        «Интересно с бабами работать, - решил Шестаков, устраиваясь поудобнее перед телевизором. - Это мы, мужики, вначале башку проломим, потом подумаем. А вот у них, гляди ж ты, - интуиция…»
        Около двенадцати ночи в квартире Шестакова раздался телефонный звонок. Звонил радостный Мухин. Как всегда, он орал, как с другого края земли:
        - Мишка, привет! Как дела?
        - Средней хреновости, - прошипел Миша разбитыми губами.
        - Приезжай скорей, мы тут с твоими бывшими колегами пивка купили…
        - Да иди ты со своим пивом… - У Шестакова не было сил, чтобы хорошенько послать Толика.
        - Ты что - спишь уже? - От его довольного голоса, казалось, через трубку несло пивом и рыбой. - Ну, ладно, спи. Я только хотел сказать… Поставь кружку, это моя!!! - крикнул Мухин кому-то в сторону. Миша от злости чуть не швырнул трубку. - Короче, выяснил я, что ему примерещилось!
        - Кому, черт тебя дери?
        - Ну, утром, забыл, что ли? Славке Постникову, машинисту!
        - Ну? - Губы сильно саднило, а во рту, даже после полоскания, оставался противный вкус - как будто жуешь консервную банку.
        - Великая сила искусства! Не поверишь! Мужика он увидел! С топором! Точно, как в фильме «Сибириада»! Помнишь? Ну, ладно, спи, не буду тебя отвлекать! Спокойной ночи!
        - Пошел ты… - любезно отозвался Шестаков.
        Глава шестая
        Саша
        Попивая кислое литовское пиво, Саша мутно смотрел в окно. Поезд сильно раскачивало, локоть то и дело соскакивал со столика. «Как провожают пароходы, совсем не так, как поезда…» - назойливо вертелось в голове. Эх, давно уж все не так. И провожают теперь команду, как правило, в аэропорту, и встречают, как сейчас, с поезда. Раздолбанный за тридцать лет болтания по океанам «Забайкал-Кобылин» трусливо отсиживается в иностранных портах, на родину и нос не кажет. Знает, что если хоть раз появится - никто его уже никуда не выпустит. А в металлолом - кому охота? Эх, стыдно и говорить: как раз к трехсотой годовщине наш родной флот, похоже, решил окончить свое существование.
        Саша смотрел в окно и пытался вызвать в памяти хотя бы детскую тоску по любимому городу. Какой-нибудь особо щемящий душу скверик? Или триста шесть мальчишеских шагов от дома до школы по дороге, где знакома каждая выбоинка (благо и асфальт там никогда не меняли)? Нет, не получается. Да и не надо, наверное, гнать тоску. Этот каменный оборотень все равно окажется страшней и красивей, чем ты его себе представляешь. А уж сейчас - когда каждый день что-то меняется… Сколько там перекопали-переименовали, продали и пропили в нашей суровой северной столице? Приедем - узнаем.
        Особый шарм предстоящей встрече прибавляло и не случайно выбранное место для рандеву. В результате длительных прыжков и гримас родного пароходства команда прибывала в Питер из Румынии. А следовательно, на Варшавский вокзал.
        Нет слов, очень приятно стало прилетать в город на Неве самолетом. Особенно в международный, «Пулково-II». Или морем - из Швеции или Германии, на пароме, - гордо профланировать по серым мраморным лестницам Морского вокзала, выйти к павильонам «ЛенЭкспо». А потом с ветерком - на авто по Большому проспекту Васильевского острова. Вполне по-европейски.
        А вот если прибываешь на какой-нибудь пятьдесят-занюханный путь Варшавского вокзала, где и платформы-то человеческой нет, и дым отечества - сразу в нос, и люди - родные-родные, не очень бритые, с недельным перегаром и «беломориной» в зубах… Совсем другой коленкор.
        Из соседнего купе неутомимая Лайма Вайкуле уже двадцатый раз сообщала о том, что «вышла на Пикадилли». Опухший стармех, лежа на верхней полке, немузыкально насвистывал свою любимую, про «где-то далеко, очень далеко идут грибные дожди». И снова в тысячный раз Саша представлял сырой темный лес с бледными зарослями поганок.
        До Питера оставалось часа полтора езды. «Дед» еще раз упомянул про «созрели вишни, наклонясь до земли», шумно почесался и спросил в потолок:
        - Вот кто угадает, чего я первым делом на берегу сделаю?
        Формально говоря, команда находилась на берегу уже вторую неделю, но стармех под «берегом» имел в виду, конечно, дом. Особого интереса к действиям «деда» «на берегу» никто не выказал. И не странно. Тема «Кто что с кем где будут делать» была обсосана до белых косточек давным-давно. Тем не менее он продолжал:
        - С шурином в баню пойду. У нас прям напротив дома, на Гаванской, хоро-ошая банька. Веник возьму, эвкалиптовый, пивка «Балтика», «двоечку»…
        - «Четверка» лучше, - лениво отозвался с нижней полки Володя-кок. - А я вот сразу дачей займусь. Фундамент там, забор… Эх, руки зудят - так попахать на фазенде охота!
        - А я… - Начал известный бабник и раздолбай Сергеев, но его перебили хором:
        - Знаем! Знаем! С порога - в койку!
        В купе оживились. Саша с горечью понял, что ему-то сказать и нечего. Никаких особых планов «на берегу» у него не было. Просто устал и хочется отдохнуть. Вот если только…
        - Чего молчишь, Самойлов? - Кок с любопытством приподнялся на локте. - Ты что будешь делать?
        - А я в ресторан пойду! - злорадно ответил Саша. - От твоих «макарон с мусором» отдыхать буду!
        - Ну-у… - разочарованно протянул Володя. - Удивил…
        На самом деле, чем ближе к дому, тем больше мыслей кpужилось в голове. Год назад на вопpос «Что делать?» ответ был бы однозначный: пpямо с поpога, побpосав вещи, захватить какую-нибудь особо милую безделушку - и на Каменноостpовский, к бабушке. «Вот, - сказать, - это тебе сувениp с дpугого беpега Атлантики!» И сидеть потом целый вечеp пить чай, тpавить свои моpские байки, вызывая искpенний востоpг и изумление… Да, на кладбище надо съездить. Там небось после зимы все повалилось. От этих дамочек - Иpки с матеpью - фиг дождешься…
        …А еще… еще… - уж самая сумасшедшая фантазия - иду это я по Петpогpадской, в плащике своем новом «Montana», ботиночках чеpных, надpаенных… А навстpечу - Света. Одна, без охpаны моpдовоpотной… И говоpит мне: «Здpавствуй, Самойлов», по стаpой школьной пpивычке. И хоpошо так на меня смотpит, сама не улыбается, а глаза смеются. А я отвечаю ей, небpежно так: «Пpивет, Светило! Пошли кофе пить?» - «Пошли», - говоpит она. И под pуку меня беpет… Стоп, пеpебоp, не беpет, пpосто так, pядом идет…
        Стоп, машины. Давление зашкаливает. Это ты себе за полгода маеты нафантазиpовал. На беpегу все эти закидоны бы-ыстpо пpойдут. Здесь по улицам девушки кpасивые пpосто так табунами ходят. А с тобой, моpским волком, да в плащике «Montana», любая кофе пить побежит…
        Еще из Румынии, как только узнал номер поезда и дату, Саша попpосил мать по телефону:
        - Позвони Дpягину и Шестакову! Слышишь? Пускай встpечать пpидут!
        Мать все понимала по-своему:
        - Хоpошо, хоpошо, позвоню! У тебя что, вещей много? Ты телевизоp купил?
        На платфоpме стояла шумная возбужденная толпа. Похоже, большинство встречающих начали отмечать приезд родственников загодя. Бpосались в глаза хоpошо одетые молодые женщины с жадными глазами - жены моpяков. И даже из них сильно выделялись самые шумные и кpикливо одетые - Сашина мать, сестpа Иpка и какая-то смутно знакомая, сильно pазpисованная фифа. Ни Дpягина, ни Шестакова не было. Впpочем, нет. Шестаков как pаз наличествовал. Неловко скособочившись, он стоял немного в стоpоне, и его кpасное ухо светилось как пpаздничный пеpвомайский флажок.
        На Сашу тут же наскочили, начали тискать и обнимать, даже слегка обмочили слезами.
        Все устpоилось как нельзя лучше. Шустрая Ирка припахала своего нового хахаля, который приехал на вокзал на служебном микроавтобусе. Поместились все. Мамаша, правда, с подозрением покосилась на неровное Мишкино лицо, но Саша быстро отвлек ее, строго приказав:
        - Следи за большой желтой коробкой! Там телевизор! Смотри, чтобы не разбился.
        И смотрела. Глаз не спускала, смертельно бледнела, подпрыгивая на ухабах.
        - А куда мы едем? - удивился Саша, когда микроавтобус на Обводном канале повернул направо.
        - Как - куда? Домой, сыночек, куда же еще?
        «Сыночком» мать его обычно называла в течение недели по возвращении из рейса.
        - Неужели с вещами - в общежитие? Сейчас знаешь какое воровство кругом? А у нас и стол уже накрыт. Отдохнешь, помоешься… Машенька, подвинься к Сашеньке, а то тебе совсем ноги коробками задавили!
        Раскрашенная фифа с удовольствием подвинулась. Вся она светилась от радости, не спуская с Саши загадочного взгляда. С Шестаковым во всей этой суете удалось лишь обменяться рукопожатием да парой дурацких фраз.
        - Это тебя на работе так? - сочувственно кивая на Мишино разбитое лицо, спросил Саша.
        - Нет, это у меня хобби такое - в дерьмо с разбега прыгать, - ответил Шестаков.
        - А Валерка где?
        - У домашнего очага. - Эту реплику Миша хотел, видно, сопроводить презрительной гримасой, но скривился от боли, поэтому в результате скроилась просто зверская рожа.
        Ну, конечно, откуда знать Самойлову обо всех изменениях, произошедших в Питере за полгода? Это ж надо все постепенно, по порядку рассказывать. Шестаков махнул рукой: потом.
        Жизнь сделала несколько семимильных шагов вперед, оставив моряка Сашу, извините за неловкий каламбур, за бортом.
        Больше всего происходящее вокруг напоминало Саше внезапное пробуждение от летаргического сна. Больной еще не очень уверенно ходит, удивленно озирается по сторонам, а вокруг все суетятся, разговаривают, что-то шумно рассказывают - короче, всеми силами тащат его обратно в реальную жизнь.
        - …представляешь? - Мать придвинулась к Саше теплым полным плечом. - Тетя Лена дом в Новгородской продала, хорошие деньги получила, но сколько - не говорит… Поплавский этот, сволочь недобитая, оттяпал-таки бабкину квартиру, два суда уже было, все проиграли, а пятьсот тысяч адвокату отдали, тоже гад такой, болтун… дядя Леша ногу сломал в двух местах, на даче в сортир провалился, говорили ему: дождись лета, там все доски давно прогнили, так не послушался, лежит теперь в гипсе, даже, говорят, хромать будет… Ленку твою, бывшую, с чучмеком каким-то видели, Серега говорит: араб, а я думаю: откуда у нее араб, небось азер обыкновенный… ты лучше на Машеньку внимание обрати, какая славная девушка! Она сейчас Ирочку на работу устраивает, в фирму, хорошая работа, с десяти до трех, а миллион в месяц платят… и работы всего - стол для сотрудников накрыть к обеду, а потом убрать, ну если пыль, там, тряпочкой смахнуть… Я бы и сама пошла, да мне до пенсии год остался, к тому же в фирму молоденькая нужна… денежки давай, я в сумку уберу, и документы тоже, а куртку ты зря такую светлую купил, маркая очень, а
дорогая?..
        Водитель, наверное, хотел доставить Саше удовольствие, поехал через центр. Московский, Загородный, Марата, Невский… Питер кривлялся за окном машины, похожий на дешевую проститутку: где-то вроде и подмазано французской косметикой, а где-то вроде и не очень вымыто…
        К семи часам вечера, слушая неумолчную щебетню трех женщин и регулярно выходя покурить с Шестаковым, Саша уже знал в общих чертах все. И новые цены на электроэнергию, и про Чечню, и о новорожденном племяннике, и о «Выборгских крысоловах», Петуховой и Мухине, Матильде и СССР. Избыток информации сыграл с ним злую шутку. Гораздо больше, чем появление в метро загадочных крыс, его поразил тот факт, что «славная Машенька» оказалась его старинной знакомой, одноклассницей, и - более того! - чуть ли не первой любовью! Саша смотрел через стол уже немного осоловевшими глазами на ее лицо, некогда казавшееся самым красивым на свете, и пытался вспомнить, чем же закончился пятнадцать лет назад тот стандартный юношеский роман. Чего-то там кто-то насплетничал, кого-то били (меня или не меня?), письмо или записка какая-то фигурировала (точно, точно, долго еще потом в ящике стола валялась)… Ерунда, в общем, расстались, как люди… Да-а, время не красит… Лицо ее… Нет, не постарело, а - что самое поразительное! - совершенно не изменилось. Та же стрижка короткая, гладкие щеки, серые, чуть навыкате, глаза. Когда-то первой
красавицей класса была. А вот потом, судя по всему, Машенька впала в огромное заблуждение. Вместо того чтобы органично и естественно из пятнадцатилетней красавицы превратиться в двадцатилетнюю и так далее, она решила остановить прекрасное мгновение. Не менялось выражение глаз, никуда не исчезала короткая челка, по-прежнему капризно надуваем губки. В результате перед Сашей сидела, кокетливо хлопая ресницами, довольно вульгарная дамочка без возраста. Ох, не подумайте чего плохого! Машенька была очень мила. Где нужно - молчала, смеялась вовремя и в меру громко, заботливо накладывала Саше салат и грибочки и даже однажды ласковым движением поправила ему воротник. У Самойлова потеплело в животе, и где-то в глубине души заворочалась, зашевелилась, поднимая голову, полузадохшаяся надежда, зашептала горячо: «Гляди не пропусти, может, и получится, найдешь ты свою половинку…»
        Ну вот, и подарки все распакованы-рассмотрены, уж и водочка «Столичная» - теплая, а «горячее» - холодное. Сколько времени - понять невозможно. Все пересеченные за последние сутки часовые пояса, изрядно переложенные разнообразнейшим алкоголем, перемешались в Сашиной голове. Рядом сидел Мишка Шестаков с необычно тоскливыми глазами и объяснял что-то невразумительное про свою жизнь. Вот он замолчал, прислушиваясь к звяканью посуды и хлопотливым женским голосам на кухне. Это, наверное, и дало толчок его мыслям. Он вдруг качнулся в Сашину сторону и заговорил ясно и горячо:
        - Ни черта я в них не понимаю. Ни черта. А главное - не верю. Понимаешь, какая хреновина? Забулдону какому-нибудь, бомжу вшивому скорей поверю, а не им! - Голос его внезапно охрип. - Знаешь, какая она была? Сидит у окна, курит… в маечке такой, черной… у нее майка была любимая, шелковая… - Мишка пошевелил в воздухе пальцами, словно вспоминая ткань на ощупь. - А плечо - загорелое… веришь, у меня от одного этого плеча - мурашки по всему телу гуляли. Смотрю на нее - аж ком в горле… а она тут повернется, как скажет какую-нибудь гадость… и так ведь, стерва, умела поддеть… Я однажды чашку от злости разбил. Вот так, как сидел, пил чай, так с кипятком об стену и шваркнул… Или в субботу… Час перед зеркалом сидит, лицо себе блядское рисует… Потом сумочкой - дынц! Поцелуйчик - чмок! Дверью - шмяк! Духами потом час в квартире пахнет. И знаю ведь, знаю, что не к мужику, к подруге поехала, сучке этой крашеной. Поверишь? - по полу катался, кулаки до крови кусал… А потом брал бутылку водки и ехал на «Москву» к шлюхам знакомым…
        Шестаков достал сигарету. Саша автоматически зажег ему спичку, даже не вспомнив, что мать категорически запрещает курить в комнате. Он уже догадался, что Мишка говорит о своей бывшей жене. Этот горький и честный монолог попал в самую больную точку Сашиной души. Прав Мишка. «Не верю» и «не понимаю». Но, с другой стороны, на четвертом десятке хочется, - ведь хочется, да? - чтобы теплая ласковая рука вот так же поправляла тебе воротник, и чтоб рубашки в шкафу висели выглаженные женской рукой, и завязать наконец с пластилиновыми пельменями…
        - Мальчики, вы чай… - весело чирикнула в дверях Ирка, но, наткнувшись на свинцовый взгляд Шестакова, поперхнулась вопросом и вышла.
        - Ни хрена ты не понимаешь, морячок, - тяжелея словами, продолжал Миша. - Когда она от меня к Дрягину ушла, я ж тогда «макарова» взял… убивать ее поехал…
        - Да ну? - обалдело выдохнул Саша. - А он?
        - Он… Валерка как дверь открыл, сразу все понял… Достал свою такую же «пушку» и сказал спокойно: «Стреляться? Давай. Один - на кладбище, второго - в „Кресты“. Ни одна баба такого не стоит».
        «Не стоит, не стоит…» - гулко застучало у Саши в голове. И сразу же, как наваждение, перед глазами появилось лицо Светы, там, в машине, давным-давно, рядом с тем страшным человеком. И как Саша влюбился тогда, за одну секунду, влюбился навсегда и насмерть, готов был раскидать охрану голыми руками, схватить Свету на руки и унести ее на край света… «Не стоит, не стоит…» - гремело все сильнее.
        - А потом? - Саша тряхнул головой, отгоняя наваждение.
        - Потом? Я домой поехал.
        Шестаков замолчал. Ясно было, что больше он не скажет ни слова.
        - Сыночек, - ласково пропела мамаша, - спать пора. Ложитесь, ребятки. Мишеньке я на раскладушке постелю. - Похоже, у нее был тщательно разработанный план ночевки. Саша бестолково толкался по квартире, пока мать с Иркой мостили раскладушку в узком коридоре. Машенька смотрела влажными зовущими глазами. Увы. Внезапно ослабевший Шестаков, под шумок, как был, в брюках и свитере, занял почти весь Сашин диван и уже похрапывал. При этом носки он снял и аккуратно положил на телевизор.
        «А ну вас всех!» - решил Саша и под осуждающими взглядами женщин, пихнув Шестакова в бок - подвинься! - улегся рядом.
        Сон не шел. Несколько раз Саша проваливался ненадолго в безобразную кашу из лиц и фраз (откуда-то назойливо лезло: «Я вышла на Пикадилли…»), тут же просыпался в холодном поту, переворачивал горячую подушку, проклиная короткий диван и дрянную водку. Два раза еще вставал к окну покурить. Шестаков спал на спине, жутковато похлюпывая сломанным носом. Эх, Мишка, Дрягина за предателя держишь, а сам по загорелому плечу тоскуешь… «Выборгские крысоловы», говоришь? Зуб даю, завтра же агитировать начнешь. Романтика, что ни говори… Да только не хочу я этого больше, хватит с меня космических приключений! В конце концов, мы свое дело сделали: и жжаргам накостыляли, карлика Александра Иваныча на чистую воду вывели. Антонов уж полгода как в могиле лежит. Враг побит, господа. Так сказать, виктория. Все. Теперь буду собой заниматься. Так что, извини, Мишаня, даже не уговаривай.
        Дав такой хоть и мысленный, но очень решительный ответ Шестакову, Саша тут же провалился в сон.
        Это был удивительно четкий и простой кошмар. Равнина, серо-коричневая, с ошметками выгоревшей травы. Саша, одетый в какую-то нелепую хламиду. И ветер. Вначале - легчайшее, нежнейшее дуновение чуть взъерошило волосы на затылке. Потом посильнее - толкнуло в спину, рвануло край одежды. И тут же - вихрь, удар, свист, от которого заложило уши. Все вокруг заволокла мгла. Саша стоял, широко расставив ноги, спиной к ветру, понимая, что главное - не упасть. Упасть - значило умереть. Послышался треск разрываемой ткани - и вот уже разорванную в клочья хламиду унесло за горизонт. Странный зуд и жжение появились во всем теле. Саша поднес руку к лицу и увидел, как медленно и совершенно безболезненно сползает кожа с кисти. Обрывки мышц еще секунду болтались на ослепительно белых костях.
        Пепел. Пепел и песок. С тихим отвратительным хрустом подломились ноги. И это было НЕ СТРАШНО. Вздох, легкое, прозрачное облачко (не понятно, как Саша мог его видеть) отделилось от серой кучки праха - той, что несколько минут назад была человеком, - и взлетело в небо.
        Ничего больше Саша наутро не помнил. Только странную приторно-сладкую смесь тошнотворного ужаса и несказанного блаженства.
        Утром все получилось точно так, как предполагал Саша. Вяло дожевывая бутерброд, Шестаков спросил:
        - У тебя теперь - отпуск?
        - Угу. - Саша ел и все никак не мог насытиться домашней едой.
        - Большой?
        - Полгода.
        - Вот. Я и говорю.
        - Чего это ты говоришь?
        - В смысле - намекаю.
        - На что намекаешь?
        - Не прикидывайся дуриком. Чего тебе зря полгода бездельничать? Пошли к нам.
        - К кому это - «вам»? - подозрительно спросила Сашина мать. Мишино разбитое лицо, количество выпитой ночью водки и ночная оккупация дивана произвели на нее неблагоприятное впечатление. Очевидно было, что к Шестакову она испытывает сильнейшее недоверие.
        - Так, контора одна, - уклончиво ответил Миша.
        - Крыс ловят, - объяснил Саша матери.
        - Это что - санэпидстанция?
        - Почти.
        - И хорошо платят?
        Ну, естественно, это ж для нас вопрос решающий. Если выяснится, что крыс нужно не просто ловить, а, например, еще и потрошить на месте, но стоит это - сто баксов с носа, тогда - никаких возражений.
        - Договоримся, - важно ответил Шестаков. Магическое слово. Никто заранее не знает, на что будут договариваться, но успокаивает моментально.
        - Сыночек, - ну вот, мамаша готова, - а может, попробуешь? Сейчас ведь жизнь, знаешь, какая дорогая? А ты - молодой, тебе развлекаться надо, одеться хорошо, за девушками поухаживать…
        - Нет, мать, я крыс с детства боюсь. А на одежду и девушек, - Саша неожиданно для себя развязно подмигнул Маше, - у меня пока денег хватит. - И, опережая открывшего рот Шестакова, добавил: - Я сейчас в общагу к себе съезжу. Надо посмотреть, что там и как… Мишка, проводишь меня? Заодно и поговорим.
        Шестаков наскочил на Сашу прямо в лифте:
        - Ты серьезно - к нам идти не хочешь? Или так, мамашу успокаиваешь?
        - Не хочу, Мишка, - почему-то весело ответил Саша.
        - Почему?
        - А потому. Напахался я за полгода как проклятый. Отдыхать буду. Дурака валять, баклуши бить… чего там еще можно делать?
        - …груши околачивать, - мрачно подсказал Шестаков.
        - Во-во! Этим и займусь! В первую очередь! Да не смотри ты таким волком! - Лифт остановился. - Гляди! - Саша протянул Шестакову руки, ладонями вверх. Даже при свете жиденькой лампочки хорошо было видно, какие они черные и загрубевшие. - Мне месяц, не меньше, нужно, чтобы все машинное масло с себя смыть!
        - Ну да, - буркнул про себя Шестаков, - они пахали. А мы тут на курорте отдыхаем.
        - Да нет, Мих. - Чем больше мрачнел Шестаков, тем почему-то беззаботней становился Саша. - Никто же не спорит… Да только сравни: ты тут железки поворочал с семи до четырех, потом вышел на улицу - и кум королю! Хошь - направо пошел, хошь - налево. Хошь - в кино, хошь - в музей… - Саша всхохотнул, представив Мишку в музее, записывающим в блокнотик названия картин. - Опять-таки, к девушкам можно пойти… А я? Вахту отстоял, кусок хлеба с бурдой зажевал - и в каюту. Поспал, в книжке буквы знакомые поискал и опять на вахту. Ну? Слушай, пошли пиво пить? Здесь рядом раньше забегаловка хорошая была.
        У Миши явно просились с языка какие-то резкие слова, но он промолчал и лишь кивнул головой, соглашаясь. Действительно, с чего это он решил, что Сашка Самойлов с порога, побросав вещи куда попало, побежит записываться в «Выборгские крысоловы»?
        В забегаловке с игривым названием «У Нины» за стойкой стояла очень крупная женщина в белой шелковой блузке. В памяти завозился какой-то смутный детский анекдот… То ли про чехлы для танков, то ли про лифчик из парашюта… От множества блестящих пуговичек на ее груди невозможно было отвести взгляд. Казалось, вот-вот брызнут во все стороны, распираемые шикарными формами. И уж такой момент упустить никак нельзя!
        - Здравствуйте, девушка! - поздоровался Саша. - Вы и есть - Нина?
        «Девушка» медленно перевела на них равнодушный взгляд. Похоже, посетители ее ничуть не заинтересовали.
        - Нет, - ответила она. - Я - Клава. - Трудно было определить, шутит она или нет.
        - Чем угощаете? - Саша поражался сам себе. Откуда вдруг взялся этот расхлябанный тон и бесшабашное настроение?
        Клава королевским жестом указала на лежавшее на стойке меню, окинула Сашу с Мишей еще одним оценивающим взглядом, словно проверяла наличие денег, - и, словно сверкающий океанский лайнер, уплыла куда-то за занавеску. Буквально через секунду оттуда же выпорхнула девица помельче, но тоже - в белой блузке.
        - Чего желаете? - приветливо спросила она, и Саше показалось, что во рту у нее не хватает зубов.
        - Сейчас выберем, - недовольно отозвался Саша. Его обидел уход Клавы. Как будто они с Шестаковым не подходили ей по рангу. - Вот что, девушка, скажите, есть у вас хорошее пиво? Мы плохого не пьем.
        - У нас только «Кениг». - Теперь показалось, что она еще и косит.
        - И почем?
        - Девять двести - кружка.
        Шестаков сердито крякнул и повернулся, чтобы уйти.
        - Мишка, подожди, куда ты?
        - На работу, - огрызнулся тот. - Ты, если хочешь, оставайся. А меня лично жаба задушит: по девять «тонн» пиво пить.
        - Ладно тебе, Миха, я же угощаю! - Если честно, Саше и самому не хотелось оставаться. Темное пиво он вообще не любил. Но уходить на глазах этой неприятной девицы было почему-то неудобно.
        - Не хочу! Лучше у метро бутылку куплю!
        - Купи, купи, не забудь, - насмешливо отозвалась девица, - не так уж много пива тебе осталось…
        Саша хотел было остановиться и переспросить, что значат эти нелепые слова, но решил, что разбираться некогда, иначе придется бежать потом за Шестаковым, что и вовсе выглядело глупо.
        Миша удалялся от забегаловки широкими шагами. Даже по его спине можно было догадаться, как он зол. Какая-то старушка поспешила свалить в сторону с Мишиного пути. «Ах да, у него же еще и лицо», - вспомнил Саша. За весь вчерашний день разговор так и не дошел до истории с лицом.
        - Эй, Мишка, подожди! - крикнул Саша. - Чего ты так разозлился?
        Шестаков шагов не замедлил и даже не обернулся.
        - Ну и фиг с тобой! - произнес Саша вслух. - На сердитых воду возят.
        А тут еще и троллейбус повернул, как раз «двадцатка», почти до самой общаги довозит. А в общаге пивную компанию найти - раз плюнуть.
        С порога Саше в нос ударил запах обновления. Сильно пахло штукатуркой, краской и тухловатой шпаклевкой. Будочку вахтера покрасили в веселенький розовый цвет, и сидевшая внутри Клавдисанна, - и раньше-то не сильно похожая на учительницу младших классов, - теперь и вовсе стала вылитой содержательницей притона.
        - У нас ремонт, Самойлов, - пропела она сладенько, словно сынка родного увидела. «Будто не ты, старая карга, вызывала ментовку на прошлый мой день рождения».
        Отремонтированная комната совершенно преобразилась. Чистый, побеленный потолок, крашеные рамы и яркие обои подняли Сашино и без того хорошее настроение до уровня щенячьего восторга. Пивная компания подобралась быстро, и тут уж пей-залейся - танцуют все! А к середине вечера еще и Тимофеев с девушками зашел. И покатилось! Сам Тимофеев месяц назад из Сингапура с контейнером пришел, так что остаток дня, а потом - и вечера, а потом - и ночи Саша с Тимофеевым вели дуэт. Один - про кубинок, другой - про филиппинок, один - про текилу, другой - про саке.
        Где-то в глубине души немного посверлило, а потом перестало. Саша честно два раза спускался вниз, звонил Шестакову. Кто ж виноват, что он где-то шляется?
        Буквально через два дня береговая жизнь закрутила Сашу, задвинув в сторону и давнишние воспоминания, и бесстрашных «Выборгских крысоловов».
        Плюнув на голубую мечту об автомобиле, Саша за один день нашел, оплатил и снял однокомнатную квартиру в Автово. С мебелью и телефоном, номер которого был немедленно сообщен десятку приятелей и приятельниц.
        Саше доставляло немереное удовольствие - бродить в одних трусах по необъятным семнадцати квадратным метрам, попыхивая «Беломором». В любой момент непринужденно посещать индивидуальный (хоть и совмещенный) санузел, где, по воле хозяев, на специальной полочке стоял освежитель воздуха и пахло фиалками. Немного неожиданно, но чертовски приятно.
        Изредка звонил телефон. Саша неторопливо приближался к аппарату, снимал трубку, стряхивал пепел с папиросы в специальную майонезную баночку, выдыхал дым в сторону и интеллигентно вопрошал: «Алло?»
        В придачу к таким коренным изменениям в быту Саша обнаружил в себе доселе где-то скрывавшиеся, вполне приличные способности. Нет, нет, не музыкальные. Оказывается, он умел ухаживать за девушками! Да и не просто обнаружил, а даже успел (чисто из спортивного интереса) основательно вскружить головы двум студенткам-медичкам и одной воспитательнице детского сада.
        Но самое главное! - Маша (та самая фифа с вокзала, она же - первая любовь), вспомнив, видно, тимуровское детство, всерьез решила заняться одиноким разведенным одноклассником. Уже к середине мая Саша понял, что у него с Машей - добротный, благополучный, не слишком бурный роман.
        Машенька Хорошкина, оправдывая свою фамилию, оказалась удивительным существом. У Саши иногда закрадывалась дурацкая мысль, что Машенька недавно с отличием закончила какие-то очень специальные женские курсы. Что-нибудь вроде: «Идеальная спутница жизни». Она никогда не опаздывала, приходила всегда в прекрасном настроении, быстро и вкусно готовила и даже ходила с Сашей на футбол. «Чего ж вам боле?»
        Именно поэтому, иногда (очень-очень редко!) Саше хотелось… ну, например, чтобы она сморозила какую-нибудь ужасную глупость… Машенька морозила несусветные глупости. Но как раз те, милые и безобидные, за которыми следует слюняво-ласковое: «…эх ты, дурочка, смотри, сейчас объясню…» …Или надела бы какую-нибудь немыслимую оранжевую кофту с белыми пуговицами… Машенька надевала оранжевую кофту с белыми пуговицами. И казалась в ней еще симпатичней и милее. Это был несокрушимый образ.
        Однажды ночью, лежа почему-то без сна, Саша вгляделся в Машино безмятежное лицо. Странно, подумал он, я могу сейчас по пальцам пересчитать все выражения, которые на нем бывают. И вдруг вспомнил Свету. Такой, какая она шла по желтым листьям прошлой осенью. И сразу же понял массу вещей. Во-первых, то, что Маша и Света - полные противоположности в том, что касается СТИЛЯ. У Маши, как ни грустно это было признавать, стиль отсутствовал полностью. И в этом был ее удивительный феномен и секрет ее несокрушимой «милости». А Света… Саша тут же и, во-вторых, понял, что женщин сравнивать - последнее дело, срого-настрого запретил себе даже думать о Свете, повернулся на бок и уснул.
        Глава седьмая
        СССР
        Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев никогда не читал газет. То есть в старые, додемократические, так сказать, времена следовал совету профессора Преображенского «Вот никаких и не читайте!». Позже, когда кроме газет с орденами около названия появились и многие другие - без орденов, он с горечью убедился, что все то, о чем НЕ писали в свое время «Известия», «Труд» или «Красная Звезда», и, правда, читать не стоит. Вот уж что называется: «Сынок, а что сказал папа, когда упал с лестницы?» - «Должен ли я повторять неприличные слова?» - «Конечно, нет!» - «Тогда ничего». В газетах СССР раздражало все: и то, что пачкают руки черной краской, и суета вокруг подписки (в старые, разумеется, времена), а потом - не меньшая суета вокруг сбора макулатуры. Жуткие цены (это уже в новые времена). Но наибольшее негодование все-таки вызывали аккуратно нарезанные ножницами прямоугольники печатного слова, уложенные в специальную матерчатую сумочку в их коммунальной уборной. Когда-то, еще во времена дефицита туалетной бумаги, обеспечивать сумочку газетами вменялось в обязанности всех жильцов коммуналки. Теперь же нарезанное
«Завтра» появлялось в туалете благодаря энтузиасту Левочкину.
        - Эх, какой же ты Левочкин? - каждый раз спрашивал учитель Клапиньш, выходя из туалета. - Давай мы тебя в Правочкина переименуем?
        Левочкин не обижался, но и «Завтра» читать не переставал.
        Вся эта длиннейшая преамбула и должна объяснить ту страдальчески-брезгливую гримасу, которая появилась на лице СССР утром во вторник, когда лаборантка Таня крикнула ему через коридор:
        - Савелий Сергеевич! Вы читали? Вот ужас-то!
        - Угу, угу, - пробурчал СССР, снимая плащ. - Доброе утро, Танюша.
        - Оказывается, у нас в метро водятся крысы-мутанты! А я всегда так близко к краю становлюсь!
        У СССР похолодело в животе. Он молча подошел к Тане, взял из ее рук газету и, шагая, как робот, направился к себе в комнату.
        Удивленная Матильда, которой первый раз за всю ее жизнь не пожелали «доброго утречка», привстала на задние лапы, поводя носом.
        Чудовищно! Савелий Сергеевич получил еще одно подтверждение своему недоверию газетам. Некто Л. Пластунский описывал известную СССР ситуацию в метро с непринужденной радостью дошкольника, нашедшего гранату. Но самым диким, конечно, было помещенное в конце статьи интервью (!) с неким руководителем (!) группы (!) «Выборгские крысоловы» (!)!
        «Мы - самостоятельная боевая единица…», «…с помощью последних достижений науки…», «…увидев крысу на платформе, не пугайтесь…». Строчки прыгали у СССР в глазах.
        - Что это за гадость? - звенящим голосом спросил он у испуганной Тани.
        - Это… газета… «Под одеялом»…
        «В печку!» - следовало бы рявкнуть голосом того самого профессора Преображенского, но вместо этого Савелий Сергеевич, сжав газету в кулаке, двинулся к телефону.
        - Алло! Толя? Доброе утро. Это Струмов-Рылеев. Вы в курсе, какое творится безобразие? Как - какое? О вас пишет желтая пресса! Как? Знали? Разговаривали? - СССР несколько раз беззвучно открыл рот, как будто ему не хватало воздуха. Затем продолжил почти шепотом: - Позовите, пожалуйста, Шестакова. Нету? Тогда, будьте добры, передайте ему, что я срочно - слышите? - срочно хочу с ним поговорить. Спасибо. - И, резко бросив трубку, ушел к себе.
        Таня проводила СССР удивленным взглядом. Из приоткрытой двери высунулся лохматый мэнээс Малинин.
        - Чего шумим? - спросил он громким шепотом.
        Таня пожала плечами, сделала большие глаза и ушла в лаборантскую.
        Савелий Сергеевич был удивлен и рассержен. Более того - он был просто в бешенстве. И, как ни странно, сформулировать причину этого несвойственного ему состояния он бы не смог. Обида душила его. Экое мальчишество! Заниматься такой серьезной пробемой и в то же самое время давать интервью какой-то низкопробной газетенке! Тут он, кстати, заметил, что все еще сжимает в кулаке злосчастную (или злосчастное?) «Под одеялом».
        - Какая гадость! - вслух крикнул СССР, швыряя газету на стол. Ехидно зашуршав, она разлеглась на его рабочей тетради, тут же показав Савелию Сергеевичу распутную красотку и заголовок «Проблемы анального секса». Цепкий взгляд Профессора, привыкшего быстро и внимательно читать научную литературу, еще успел выхватить вопрос в конце страницы: «Не вредно ли выгуливать собак на кладбище?», прежде чем «Одеяло» вместе со всем его содержимым превратилось в набор конфетти. И до последнего клочка было аккуратно сметено в мусорное ведро.
        СССР сел на стул. Несколько глубоких вдохов-выдохов. Закрыть глаза. Аутотренинг - великая вещь, особенно в наше неспокойное время. Еще несколько дыхательных упражнений. Теперь представим себе берег тихой реки, плеск воды, пение птиц… Кроме карканья ворон, на ум ничего не приходило. Ладно, можно обойтись и без птичьего пения. Все. Теперь можно и работать.
        Савелий Сергеевич бодро сказал «доброе утро» готовой вот-вот обидеться Матильде, надел халат, открыл небольшую застекленную дверь. Там, в нерабочем «боксе», располагалась сейчас «послеродовая палата». Последние две недели его рабочий день начинался именно с посещения новорожденных. Пятеро слепых Мотиных отпрысков слабо копошились в коробке из-под обуви.
        Устройство подходящего гнезда в свое время доставило СССР немало хлопот. В качестве строительного материала Матильде были предложены на выбор: старая мохеровая кофта, обрезок валенка, чья-то дореволюционная муфта, шарф самого Профессора, а также прочая теплая и мохнатая ерунда. Как настоящая женщина и хранительница очага, Мотя потратила на обустройство гнезда более трех суток, остановив свой выбор на экстравагантной смеси, состоящей из муфты и обрывков перфоленты.
        - Ну-с, ну-с, как у нас дела? - тоном любящего папаши произнес СССР, подходя к коробке. - Э, батенька, да мы, кажется, глазки уже открываем!
        Действительно, один из крысят, самый крупный, правда, еще сильно похожий на крохотного поросенка, мутно глядел сквозь чуть приоткрывшиеся щелочки.
        - Поздравляю вас, мамаша, - произнес Профессор, вынимая крысенка из коробки. - Чудный ребенок, вылитая мать! - Деликатный Савелий Сергеевич никогда не заводил с Матильдой разговоров об отцовстве.
        То ли после газетного стресса движения Профессора были немного резковаты, то ли взял он крысенка неудачно, но тот еле слышно пискнул.
        - Извини, извини, малыш! - СССР аккуратно положил детеныша на место. Матильда сидела на задних лапах и укоризненно смотрела на Савелия Сергеевича.
        Он еще раз виновато улыбнулся усатой и хвостатой счастливой матери семейства и вернулся в комнату. Открыл холодильник, доставая приготовленные вчера образцы. Почему так внезапно замерзли руки?.. Савелий Сергеевич обернулся…
        …проклятая пещера. За ночь куртка примерзла к полу. Когда он в отчаянии дернул что было сил, раздался треск рвущейся ткани.
        - Леха, Леха, Леха, не спи, не спи, не спи… - Он понял, что автоматически повторяет эти слова уже несколько часов, сам того не замечая. Леха не отвечал. Выжирающий силы переход, метель и пять тысяч над уровнем моря за сутки превратили этого двухметрового красавца альпиниста в высохшего седого старичка. Теперь он наверняка спал, не обращая внимания на Савкин бубнеж. Узкая дыра выхода начала сереть. Утро. Утро, а мы живы. Это хорошо. Это чертовски здорово, слышишь, Леха? Нога уже не болит. Это тоже хорошо. Скорее всего она просто онемела от холода или промерзла до кости. До кости. До того жуткого белого обломка, который Савка увидел торчащим прямо над ботинком. Последнее, что он запомнил, прежде чем потерять сознание. Леха, друг, наложил повязку, привязав вместо шины свой трофейный немецкий нож. Дальше - смутно. Очень больно и смутно. Кажется, он еще несколько раз отрубался, пока полз за Лехой по склону. Кто нашел пещеру? Не помню… Потом над головой вдруг мерзко зашуршало и загремело. Во время камнепада Лешке сильно попало по голове. Глаза у него вдруг сделались стеклянные, а из уголка рта потекла
розовая струйка. Наверное, он просто от неожиданности прикусил язык, но Савка испугался до тошноты. Кто же, черт побери, нашел эту пещеру?…
        - Лешка, проснись, Лешка, - Лешке нельзя спать, у него же травма головы, как он мог забыть. Зина, наш санинструктор, или Нина-санинструктор? - и не вспомнить уже - всегда твердила нам, болтунам и раздолбаям: «При мозговой травме главное - не давать пострадавшему спать!» А нам было до чертиков смешно: мозговая травма. Лешка, пострадавший - это ты. Лешка, не спи, Лешка…
        При свете занимающегося утра Савелий разглядел привалившегося к стене товарища. Почему он сидит в такой странной позе? Где его рюкзак? Ах да, Лешкин рюкзак они потеряли еще во время камнепада. Но второй рюкзак цел. Там, в боковом кармане, должен лежать шоколад и курага в маленьком пакете. Тетка Сима присылала маме курагу из Ферганы. Надо достать шоколад и поесть. Надо идти. Савелий начал суетливо шарить вокруг себя руками, попытался двинуть ногой. Колено, как ни странно, сгибалось, и даже почти безболезненно. А вот дальше - как будто кто-то привязал ему пониже колена кусок бетонной сваи.
        - Порядок, Леха, сейчас завтракать будем. - Отчаянная попытка придать охрипшему голосу малость бодрости.
        В пещере было почти светло. Откуда-то снизу, с ледяного пола, наверное, начал подниматься, затапливая все вокруг, бесформенный, дикий ужас. Савка впервые понял, почему иногда говорят: липкий. Он действительно лип к рукам и щекам. Невыносимо страшно было повернуть голову и посмотреть в угол, туда, где сидел Лешка. Мигом занемевшая шея не позволяла голове двигаться. Чтобы хоть немного отвлечься, пришлось старательно, сантиметр за сантиметром, рассматривать свою замотанную ногу, одновременно отгоняя панические мысли о том, что на высоте 5000 метров над уровнем моря дорог для таких ног, вообще говоря, нет. Искать нас, наверное, ищут… Об этом думать можно. И даже в розовых тонах. Но и не забывать некоторых подробностей. О том, что мы с Лешкой собираемся идти южным траверсом, не знал никто. У Милки четвертого - день рождения. Мы хотели посвятить ей подвиг. Эх, Милка, не плясать нам с тобой столь любимый нами и гонимый родным комсомолом шейк… Брось, брось, у нас в стране - отличные хирурги, починят ногу, как миленькие… Зачем же они все-таки пошли на южный склон? Это был их собственный экспромт, их риск,
их непруха… их могила?… Лешка… Не смей туда смотреть, не надо… Окостеневшие шейные позвонки крепко удерживали голову, но вот глаза… Одно мимолетное движение, один только взгляд… Сердце бешено заколотилось, безрассудно требуя дефицитного на такой высоте кислорода. Савка закричал отчаянно, как ребенок, которому внезапно в темноте сказали: «Гав!» Минуту, не меньше, он орал на одной ноте, рискуя порвать голосовые связки. Наверное, где-то в подсознании он уже давно поверил, что Лешка мертв и все Савкино ночное бдение было простым человеческим самообманом: страшно, ей-богу, страшно просидеть целую ночь наедине с покойником… Но ужас-то был не в этом.
        Мертвый Лешка сидел у стены, засунув руку за пазуху. И улыбался.
        Савелию оставалось полшага до безумия. Там, снаружи, вовсю синел день. Хотелось доползти до оскаленной пасти выхода и, оттолкнувшись хорошенько, махнуть в равнодушную синеву, чтобы не видеть, НЕ ВИДЕТЬ этих широко раскрытых серых глаз и этой мертвой, такой живой Лешкиной улыбки… О! Он даже пополз, пополз и выглянул наружу. И увидел своих убийц. Они стояли вокруг, покрытые снегом, изрезанные черно-синими тенями, с редкими клочьями ленивых облаков. А еще, трезвея от хрусткого морозного воздуха, Савка увидел Путь. Не самый простой и для человека со здоровыми ногами. Но вполне проходимый.
        Небольшая скальная полочка тянулась влево метров на пятнадцать, а потом обрывалась как раз над хорошим, пологим склоном. Пушистый, свеженький снежок смягчит падение. Там невысоко, метра два. Зато потом можно ползти…
        Стараясь не оборачиваться, он подтянул к себе рюкзак. Достал и аккуратно, не торопясь, привязал к ботинкам «кошки». Нашел шоколад и, не чувствуя вкуса, сжевал две дольки. Низкий потолок пещеры не позволял выпрямиться, поэтому Савелий еще не знал, сумеет ли стоять на ногах. Хорошо, что цел ледоруб. Хорошо, что у него крепкие руки. Если вдруг откажут ноги, он будет цепляться руками… Последние сомнения еще грызли его. Там, позади, остается Лешка. Не могло быть и речи, чтобы тащить его за собой. Тогда что? Запомнить хорошенько эту ледяную пещеру, прийти сюда со спасателями, забрать, обязательно забрать его отсюда. Нельзя, чтобы он навечно остался сидеть здесь и улыбаться…
        - Прощай, Лешка, - прохрипел он и устыдился собственного голоса.
        Все. Пора.
        Савка аккуратно оббил все тонкие ледяные корки у выхода, сел на край, свесив ноги в пропасть. Оставалось придумать, как попасть на заветную полочку. Для крепкого парня с целыми тренированными ногами, каким он был сутки назад, это было бы запросто. Но не сейчас.
        Сзади послышался шорох.
        Цепенея от ужаса, он собрал все силы и прыгнул влево…
        …Шестаков появился в конторе буквально через пять минут после сердитого звонка СССР. Смущенный и испуганный Мухин все еще топтался около телефона.
        - Хорошо, что ты пришел, а то я тебе уже домой звоню.
        - Зачем? Я же сказал: буду в девять тридцать. - Не обращая внимания на взволнованного Толика, Миша снял куртку, что-то напевая, прошел в комнату, мельком глянув на себя в зеркало. После недоразумения с Юрой стало традицией - каждое утро проверять, как заживают синяки, полученные в процессе общения с петуховскими инициативными сотрудниками.
        Заняв центральную выемку на диване, Шестаков с удовольствием закурил и лишь после этого соизволил заметить:
        - Проблемы, Муха?
        - СССР только что звонил. Ужасно сердился на нас из-за газеты.
        - Какой газеты?
        - Ну этой, которую Носатая нам сосватала…
        - «Носатая - сосватала». Муха, да ты просто - поэт-новатор! - У Шестакова было хорошее настроение.
        - Мишка, он очень просил тебя позвонить, как только придешь.
        - Просил - позвоню, - покладисто согласился Миша и, приговаривая про себя: «…утром деньги - днем стулья…», вышел в коридор. - Алло! Здрассьте, девушка! Академика Струмова-Рылеева, будьте добры, к аппарату! - Прикрыв рукой трубку, подмигнул Мухину: - Танечка твоя подошла.
        - Почему это моя? - покраснел Толик.
        - Да! - Лицо Мишки вдруг закаменело. - Нет, Шестаков. Что? Сейчас будем! - Он резко бросил трубку, задумался на долю секунды, скривился, как от зубной боли, и кинулся к входной двери, на ходу приказав Мухину: - Живо за мной. Там с Профессором какая-то фигня.
        - Какая? - В первый момент Толик испугался не за СССР, а тому, как быстро и страшно изменилось Мишино лицо.
        - Я сказал: живо давай.
        Наверное, так бывает только в кино.
        Выскочив из конторы и забежав за угол точно такой же обшарпанной пятиэтажки, Толик автоматически поднял голову. Окна СССР на четвертом этаже института выходили как раз сюда, на проспект.
        - Мишка, смотри! - неестественным шепотом заорал Мухин.
        Но Шестаков все уже увидел сам.
        Савелий Сергеевич сидел на своем окне, свесив ноги на улицу.
        Женщина на вахте привстала и попыталась было вякнуть: «Пропуск!», но грозное Мишкино: «Милиция!» живо усадило ее на место.
        Перепрыгивая через две ступеньки, Толик несся по лестнице вслед за Шестаковым и больше всего боялся, что сейчас в лаборатории они увидят пустое окно.
        У комнаты Профессора, почти в дверях, стоял мэнээс Малинин с пробиркой в руках и открытым ртом. Рядом привалилась к косяку Таня. Глаза у нее были такие же, как у мэнээса Малинина, но рот она закрывала ладошкой.
        Шестакову пришлось довольно сильно пихнуть Малинина, который загораживал вход. СССР сидел на окне. Таня убрала руки от лица и явно собиралась закричать.
        - Тихо! - таким же страшным шепотом, как недавно Мухин, крикнул Миша, схватил девушку за плечи, мягко, но сильно толкнул в сторону Толика. Таня покорно уткнулась Мухину в грудь, отчего тот моментально растерялся.
        Раздумывать было некогда. В несколько бесшумных прыжков Миша преодолел комнату, моля только о том, чтобы не задеть ненароком какую-нибудь стекляшку. Профессор на окне опасно качнулся, когда Шестаков был буквально в двух метрах от него. Ни на какие профессиональные захваты времени не оставалось.
        Миша прыгнул, тривиальнейшим образом рванув Савелия Сергеевича за шкирку.
        Послышался треск. Профессор что-то сдавленно крикнул, взмахнул руками и рухнул навзничь на Шестакова. Несколько секунд никто не мог пошевелиться. В наступившей тишине было слышно, как долго-долго катится куда-то оторванная пуговица.
        Объективно говоря, все могло кончиться не так уж и мило. Удар затылком при падении даже с высоты подоконника грозит серьезной травмой позвоночника. Слава Богу, Шестаков прекрасно самортизировал полет Профессора, сильно при этом ударившись копчиком об пол.
        - У, черт! - с непередаваемым выражением произнес Миша, спихивая с себя тяжелого и костлявого Профессора. - Можно выдохнуть, - небрежно бросил он застывшим в дверях Тане, Толику и мэнээсу Малинину. - Мухин! - чуть громче позвал он. - Девушку МОЖНО отпустить.
        Все сразу засуетились, затолкались, подбежали к Профессору. Он лежал на боку, порванный халат закрывал голову. Савелий Сергеевич был в глубоком обмороке.
        - Нашатырь? - полуспросил-полуприказал Шестаков Тане. - «Скорую»! - приказал мэнээсу Малинину. - Голову ему держи! - рявкнул Мухину.
        В коридоре уже хлопали дверями и гомонили. «Кто кричал? Что случилось? „Скорую“? Кому плохо? Пустите, я посмотрю!»
        - Смотреть здесь, товарищи, нечего, - хорошо поставленным голосом Глеба Жеглова произнес Шестаков, выходя из комнаты. - Савелию Сергеевичу ПЛОХО С СЕРДЦЕМ. - Последние слова он произнес с нажимом, глядя в глаза мэнээсу Малинину.
        - У меня есть нитроглицерин! - сказал кто-то.
        - Спасибо, пока не надо. «Скорая» сама во всем разберется. - Шестаков вернулся в комнату.
        - А вы кто такой? - спросили сзади. Но дверь уже была закрыта.
        Савелий Сергеевич лежал на полу, вяло отмахиваясь от пузырька с нашатырем, который ему совала под нос Таня.
        - Вот что, и Таня и Муха, - твердо начал Миша, - сейчас приедет «Скорая». Ни слова про окно, ясно? Скажите просто: стоял, упал.
        - Очнулся - гипс, - тупо выговорил Толик.
        - Не смешно, - строго одернул его Шестаков и присел около СССР. - Вы меня слышите, Савелий Сергеевич?
        Профессор водил по сторонам мутным взглядом, судя по всему, еще не фиксируя окружающие предметы. Таня сидела рядом с ним на коленях. Вначале Миша заметил трогательную дырку у нее на коленке и только потом обратил внимание, что девушку колотит крупная дрожь. Недолго думая, он крепко обнял Таню за плечи. «Господи, как птенец», - подумал Миша, такая она была маленькая и теплая, с легкими пушистыми волосами, которые тут же защекотали ему щеку.
        Таня Звонцова, девушка, известная всей лаборатории строгими нравами, совершенно спокойно отнеслась к тому, что за последние пять минут ее обнимает уже второй посторонний мужчина. Она лишь коротко вздохнула-всхлипнула и почти сразу перестала дрожать.
        В комнату вошли двое в белых халатах. Шестаков уже собирался гаркнуть на них, чтобы выметались, но вовремя увидел у одного из них большой докторский чемодан. «Живо домчали!» - удивился он.
        Один из врачей наклонился над лежащим Профессором, профессионально цапнул пульс, выпрямился и спросил:
        - Его можно куда-нибудь переложить? Почему он у вас на полу?
        Миша потер ушибленный копчик.
        - Упал немного.
        Врач потянул носом:
        - Нашатырь? Он сознание терял?
        - Да.
        - Вы знаете, можно к завлабу в кабинет отнести, там диван есть! - радостно сообщила Таня.
        - Ну так несите… - сказал тот, что с чемоданом. Шестаков тут же узнал свой собственный казенно-равнодушный стиль: «Потерпевший, отойдите в сторону… Не трогайте нож руками… Покажите, где вы стояли…» Не хватает нам пока душевной теплоты.
        Савелия Сергеевича довольно неуклюже перенесли в кабинет завлаба и положили на короткий диван. После чего задали несколько деловых вопросов типа: «Алкоголем злоупотребляем?» или «Сердце беспокоит?», заполнили какие-то бумаги, предложили госпитализацию, равнодушно выслушали отказ, сделали укол и уехали.
        В лаборатории устанавливался порядок. Некоторые сотрудники еще прибегали, испуганно заглядывали в кабинет, но, увидев живого и невредимого СССР, приветливо машущего рукой с дивана, спокойно расходились по местам.
        - Ну, а теперь, Савелий Сергеевич, - подытожил Шестаков, разливая по химстаканам остатки завлабовского коньяка, - расскажите нам по порядку: как вы оказались на окне. Надеюсь, не из-за дурацкой статьи в газете? Мухин сказал, вы рассердились очень?
        Савелий Сергеевич не отвечал. От укола «Скорой» или от коньяка лицо его порозовело, но соображал он, видимо, еще с трудом.
        - Извините, пожалуйста, Ми…ха…ил, - с трудом выговорила Таня и покраснела, - а почему нельзя было говорить «Скорой» про окно?
        - Видите ли, Та…ня, - так же запнувшись, мягко объяснил ей Шестаков, - если бы мы сказали, что человек сидит на четвертом этаже, ногами на улицу, и вот-вот ахнется вниз, приехала бы со-о-овсем другая бригада…
        Замечено, что первым делом влюбленным начинают мешать их собственные имена. Миша и Таня еще не понимали, что с ними случилось, а Мухина, человека тонкой душевной организации, уже раздирала ревность.
        - Постойте, наконец, - подал голос СССР, - почему вы все говорите про какое-то окно?
        - Как - почему? Мишка же вас в последний момент успел с окна сдернуть! - удивился Толик.
        - Меня? - Профессор обвел взглядом сидящих вокруг. Ему показалось, что его разыгрывают.
        - Вас, вас, - раздраженно подтвердил Шестков. - Постарайтесь-ка вспомнить, как вас туда занесло? Вспоминайте, вспоминайте. Вы говорили с Мухиным по телефону примерно в… девять двадцать, так, Муха? Сильно сердились, но были еще в сознании.
        - Да, да, я рядом стояла, - подтвердила Таня, не сводя с Миши сияющих глаз.
        - Та-ак. А уже в девять тридцать две, когда я перезванивал в лабораторию, Таня сказала, что с вами что-то неладно. Мы тут же выскочили с Мухой и увидели вас сидящим на окне. Спрашивается: что произошло за десять минут - с девяти двадцати до девяти тридцати?
        - Что? - СССР нахмурился. - Да ничего вроде особенного… Я положил трубку, пошел к себе… - Он задумался.
        - Может, на месте будет легче вспомнить? Вы как, встать уже можете? - предложил Шестаков.
        - Следственный эксперимент? - понимающе выдохнула Таня.
        Шестаков ответил ей такой умопомрачительной улыбкой, что Мухину захотелось немедленно выйти из комнаты, уйти далеко-далеко, а может быть, даже броситься под трамвай.
        Толкаясь и наступая друг другу на ноги, все вывалились в коридор.
        - Да говорю вам, все было, как обычно…
        - Вы себя хорошо чувствовали? - на всякий случай спросил Миша.
        - Да, совершенно. То есть я был рассержен, но и только… - Такой же нескладной гурьбой все вошли в комнату Профессора. - Вот здесь я сел… нет, вначале я разорвал газету, вот она в мусорном ведре валяется… - СССР немного смущенно указал на ведро. - Потом с Матильдой поздоровался… нет, вначале надел халат… - Профессор, как сомнамбула, двигался по комнате. Внезапно он остановился, надолго задумался и вдруг с диким криком рванулся к двери «бокса». «Все. Съехал с катушек, - подумал Шестаков. - Сейчас в другое окно сиганет».
        Но Савелий Сергеевич никуда бросаться не собирался. Он с треском захлопнул дверь бокса и повернулся, став к ней спиной. Глаза его горели.
        - Я все понял, - сказал он страшным голосом Отелло из последнего акта одноименной трагедии. - Теперь у нас в руках все доказательства. - Окружающие терпеливо ждали продолжения. - Миша! Толик! По крайней мере один из Мотиных крысят обладает способностью вызывать галлюцинации!!!
        - Оп-па! - Шестаков сильно ударил рукой по столу. - Выходит, нашу Мотю тогда в метро не случайный самец… - От продолжения Мишу удержало присутствие Тани.
        - Вот именно! Крысята получили эту способность по наследству! Какая удача! - Истинный ученый, Профессор уже напрочь забыл, что эта самая удача чуть не стала причиной его прыжка с четвертого этажа. - Ну что ж, остальное, как говорится, дело техники! - СССР все еще стоял спиной к двери «бокса». Вот он нахмурился. - Гм-гм-гм, но две проблемы тем не менее остаются.
        - Какие проблемы? - спросил Толик.
        - Две, - рассеянно повторил Профессор. - Техническая и этическая.
        Шестаков с Мухиным недоуменно смотрели на него. Наконец Миша произнес, пожав плечами:
        - Ну, положим, с технической - это я понимаю. Этих гаденышей нельзя просто так в руки взять. А вот чего тут этического - не пойму.
        Савелий Сергеевич повернулся и задумчиво посмотрел сквозь стеклянную дверь на счастливую Матильду. Она безмятежно хлопотала в гнезде, что-то поправляя, подтыкая и прихорашивая.
        - Ну-у, так, начина-ается! - Шестаков широкими шагами прошелся по комнате, засунув руки в карманы. - Сейчас начнутся сопли, и слезы, и нюни, и всякие сомнения!
        Таня тихо села в уголок, переводя вопросительный взгляд с Миши на Савелия Сергеевича и обратно, не произнося ни слова. Мухин почувствовал себя совершенно задвинутым в угол и предпринял последнюю попытку отвоевать девушку.
        - Не будь таким извергом, Мишка, - укоризненно заметил он, - ты прекрасно понимаешь, что имеет в виду Савелий Сергеевич…
        - «И какая же мать согласится отдать своего дорогого крысенка…» - саркастически процитировал Шестаков. - Слушай, Муха, а ты когда антигриппин пьешь - плачешь?
        - При чем тут антигриппин? - спросил Мухин, чувствуя подвох.
        - Так ты же вирусов внутри себя убиваешь! Садист!
        В углу неожиданно захохотала Таня. Красный как рак Толик сделал последнюю попытку:
        - Элементарный гуманизм…
        - Брось, не дави терминами, я это на первом курсе - сдал и забыл. Гуманизм здесь со-вер-шен-но ни при чем, - раздельно сказал Миша. И назидательно добавил: - А вот крысизма еще никто не придумал.
        СССР задумчиво кивал головой. За стеклом в «боксе» ничего не подозревающая Матильда безмятежно занималась детенышами. Таня улыбалась Мише.
        - Ну, хорошо, хорошо, - сдался Мухин. - Не будем больше обсуждать эту проблему. Перейдем к технической. Как вы собираетесь работать с крысятами?
        - Для этого существует вытяжной шкаф, - ласково, как ребенку, объяснил ему Профессор. - А вот для переноски я бы, например, попробовал использовать противогаз. Миша, вы не могли бы найти для меня противогаз?
        - Нет проблем, Савелий Сергеевич. Хоть сейчас. У нас в «дыре», простите, в штабе, стоит целый ящик. Вы свой размер помните?
        - Размер? Господи, - сокрушенно всплеснул руками СССР, - не помню. А ведь знал, знал когда-то. На гражданской обороне…
        - Ничего страшного, что-нибудь придумаем. - Шестаков подошел к Тане и, глядя на ее светлую макушку, предложил: - Мы сейчас сделаем вот как: вы с Толиком посидите здесь, посторожите крысят. Чтобы никто больше по карнизам не ходил. А мы с Таней сходим за противогазом. Лады?
        - Противогаз, он, конечно, тяжелее коровы, его одному никак не донести, - язвительно прошипел Толик, но никто не обратил на него внимания.
        «И какой он, к черту, Рэмбо? - в отчаянии думал Мухин, стоя у окна и наблюдая, как Миша с Таней переходят улицу. - Ниже меня ростом. И тощее. И нос у него перебит». Толик чуть ногти не грыз от досады. Опять в очередной раз очередная девушка предпочла грубого, не всегда гладко выбритого Шестакова воспитанному русоволосому красавцу Мухину. Нет, первым делом они все Толика, конечно, замечают. Это объективно. Но стоит только этому разгильдяю Шестакову открыть рот, или закурить, по-своему, по-пижонски, чуть щуря правый глаз, или просто - улыбнуться… И все. Прет из него этот проклятый мужицкий шарм, благодаря которому, наверное, еще в доисторические времена первобытные предки Миши Шестакова уводили из-под носа у предков же Толи Мухина прекрасных мохнатых подруг… «Ну, ничего, - подумал Толик, - чай, наши тоже не вымерли. Пробьемся».
        - Какая славная пара, - раздался у него над ухом голос СССР. Добрый Савелий Сергеевич не понимал страданий Толика.
        - Угу, - невнятно отозвался Мухин и решил переменить тему: - Савелий Сергеевич, а все-таки что же вы такое увидели? Если не секрет, конечно, - быстро добавил он, стараясь не поставить интеллигентного человека в неловкое положение. Честно говоря, Мухину рядом с Профессором всегда как-то легче дышалось. Савелий Сергеевич умел интересно рассказывать, а мог и долго внимательно слушать, он не пил водку из граненых стаканов и не закусывал коньяк кислой капустой, с ним можно было безбоязненно цитировать Рабле и Бабеля, не натыкаясь на восхищенное: «Сам придумал?» Мухин рассердился на себя за такие мысли. Ведь, с другой стороны, совершенно не факт, что Толик смог бы… а даже наоборот - совершенно точно, что не смог вот так, как Мишка, с ходу прыгнуть и спасти СССР. Это уже гораздо глубже, с пеленок, с младенчества: не вытирай нос руками, не ругайся, читай больше, нельзя бить людей…
        Савелий Сергеевич продолжал задумчиво смотреть на улицу.
        - Это отсюда я собирался… прыгать?
        - Да.
        - А там, где я был… в моей галлюцинации здесь был выход, спасение…
        - Правда?
        Профессор кивнул.
        - Вот видите, Толя, оказывается, я тоже - волевой и цельный человек, и, оказывается, в моем прошлом тоже есть большой страх. - Савелий Сергеевич потер виски. - Теперь я понимаю, что спровоцировал галлюцинацию сам, открыв холодильник. Галлюциноген заработал, ощущение холода вызвало воспоминание…
        - Извините, если вам неприятно…
        - Нет, нет, Толя, «неприятно» - совершенно неподходяще слово в данной ситуации. - СССР отошел от окна и сел на стул. - Когда я учился на четвертом курсе, у меня погиб друг. Тоже альпинист. Алеша Скальский. Представляете, какая подходящая фамилия для альпиниста? Я просидел с ним, мертвым, ночь в ледяной пещере. Потом нас нашли. У меня были сильно обморожены ноги, сложный перелом. Врачам удалось спасти только одну.
        - Как это? - Мухин ошарашенно смотрел на Профессора.
        - Вместо левой ноги у меня протез. - Савелий Сергеевич сказал это так просто, что Мухин поежился. - Ничего страшного, Толя, все уже позади.
        Через час пятеро будущих жерв науки пищали в вытяжном шкафу, а ошалевшая Матильда носилась по полу, не обращая внимания на робкие попытки Савелия Сергеевича ее утешить.
        - И как вы теперь? - спросил Шестаков у Профессора.
        - Буду резать, - мрачно ответил тот. - И искать.
        Миша несколько раз пружинисто прошелся по комнате, а потом скомандовал Мухину:
        - Все, Муха, пошли. Савелий Сергеевич и так сегодня напереживался. Дадим человеку отдохнуть от нас. - И, выходя, быстро и весело шепнул, наклонившись к Тане: - Я очень рад, что мне не надо задавать вам одного пошлого вопроса.
        - Какого? - таким же заговорщическим шепотом спросила девушка.
        - Дайте телефончик?
        Глава восьмая
        Миша
        Крысы продвигались по тоннелю неспешно, но уверенно. Начиналось их время. Несколько часов под землей будет тихо. Огромные грохочущие поезда до утра простоят в тупиках, люди отправятся спать. А те немногие, что остаются здесь на ночь, не будут надоедать своей суетой.
        Вот. Знакомый запах. Запах человечьей еды. Настоящей, без отравы.
        Несколько вожаков, выстроившись треугольником, неслышно двинулись к ступенькам. Чуть поодаль остановились самки. Носы их жадно шевелились, рот наполнялся слюной. Они нетерпеливо переступали лапами в ожидании добычи.
        - Здорово, Гмыза! - громко поздоровался Шестаков, входя в подсобку. Там никого не было, только где-то далеко в коридоре звякали железками. - Гмыза! - Повторил он громче. - Встречай гостей!
        - А… - неопределенно протянул Витек, входя. - Здорово.
        За последний месяц его отношение к Шестакову претерпело такие сильные изменения, что Витек начал всерьез задумываться - можно ли называть строгого начальника «Выборгских крысоловов» просто «Мишкой».
        Следом за Шестаковым вошел Толик. Если бы Витек Гмыза имел обыкновение читать на досуге шедевры мировой литературы и иногда позволял себе литературные сравнения, он бы ни за что не сравнил Шестакова с Дон Кихотом, но, несомненно, отметил бы громадное сходство Мухина с Санчо Пансой.
        Поглядев зачем-то Толику за спину, Гмыза выждал несколько секунд, нерешительно прокашлялся и спросил Шестакова:
        - А эти, ваши молодцы, сегодня не придут?
        - Не-е, - Миша сел на стул, по-домашнему вытянув ноги, - выходной у них сегодня.
        Гмыза поморгал белесыми ресницами. Он думал. Казалось: прислушайся хорошенько - и услышишь, как поскрипывают его мозги.
        - Выходной? Так ведь вроде не воскресенье… Че, может, праздник какой, а я не знаю?
        - Праздник, праздник, да только не про тебя. - Шестаков достал из кармана пачку сигарет и положил на стол. Сейчас он страшно нравился сам себе. - Иди ко мне в «Крысоловы», будут и у тебя выходные…
        - А премии даешь? - жадно спросил Гмыза.
        - Зависит от улова. - Миша старался не улыбаться. - Вот, например, во вторник прошлый ребята на «Академической» от-тлично поработали, план на сто пять с половиной процентов выполнили, - Витек слушал, вытянув шею, - так я им сразу - два ящика пива выкатил.
        Гмыза выдохнул разочарованно:
        - Пи-иво… А наличными не даешь?
        - Даю, - весело согласился Шестаков. - Да ты не раздумывай, Грымза, дело верное! Да и поздно тебе раздумывать… В историю ты уже попал.
        - В какую такую историю?
        - Муха, покажи ему, - попросил Шестаков. Сам же он закурил, встал и начал прохаживаться по комнате, напевая что-то себе под нос и пытаясь изобразить чечетку.
        - Вот. Прямо на первой полосе, - сказал Толик, подавая Витьке свежий номер «Часа пик». Миша, щурясь от дыма, наблюдал за Гмызой.
        Под крупным заголовком «А мы не брезгливые!» помещался темноватый снимок второй бригады «Выборгских крысоловов». Шестаков настаивал, чтобы группу сфотографировали прямо перед выходом в тоннели. По этому поводу у него даже вышел небольшой спор с фотографом и корреспондентом. Газетчики требовали антуража, подвигов, «крутых ребят» на фоне убитых крыс. Шестаков стоял твердо: или «до работы», или никак. Ребята на снимке стояли веселой толпой, неловко засунув руки в карманы, и улыбались в объектив. Откуда-то сбоку таращил глаза застигнутый врасплох Гмыза.
        - Это я, что ли?
        - Ты. Нравится?
        - Ух ты… - Витьку раздирали самые противоречивые чувства. И щенячий восторг при собственной физиономии в настоящей газете. И тихая паника: а вдруг маманя увидит? И действительно решит, что ее родной скромный сынок Витя - один из этих, небрезгливых. Да, в общем, нет, сомнительно, до ихнего захолустья такие газеты не доходят. Туда и «СПИД-ИНФО» через полгода в лучшем случае добирается…
        - Чего?
        Мишка, оказывается, два раза что-то спрашивал.
        - Ключ, говорю, от четвертой комнаты дай! А потом мечтай дальше.
        - О чем это я мечтаю? - рассеянно спросил Витек, подавая ключ.
        - Ну, не знаю, о письмах поклонниц, наверное.
        - А что, вот если вот так, фотография в газете - могут написать?
        - Конечно!
        - Хм, а адрес откуда берут?
        - Темный ты, Гмыза. Они же в адрес редакции пишут. - Шестаков стал в позу и с надрывом продекламировал: - «Здравствуй, дорогая редакция! Пишу тебе в первый раз, потому что влюбилась без памяти в парня, который у вас в углу фотографии, которая напечатана в номере… - Миша заглянул Гмызе через плечо, - от двадцать третьего мая. Прошу тебя, дорогая редакция, передайте ему, что я жить без него не могу и не сплю уже третьи сутки…» - Голос Шестакова дрогнул, Мухин затрясся от смеха, привалившись к стене, и Витька наконец очнулся:
        - Ох, ну и трепло же ты, Шестаков!
        - Почему трепло? Ты «Семь невест ефрейтора Збруева» смотрел?
        Витек предпочел не продолжать разговор о поклонницах. Результат подобных шестаковских «подколок», особенно под хорошее настроение, известен заранее: нахохмит, набузит, натолкает полные уши лапши и уйдет. А ты сиди - дурак дураком, как помоями облитый.
        Шестаков мельком взглянул на часы:
        - Муха, сходи глянь, может, пришли уже, их встретить надо.
        Гмыза моментально навострил уши.
        - Кого это встречать? - глянул вправо, на полку. Чрезвычайно грязный, захватанный руками будильник показывал без четверти час. Ночи, прошу заметить. - Вы чего это приперлись в такую познь?
        - Фу, Грымза, - Шестаков поморщился, - как можно говорить своим коллегам «приперлись»?
        - Какой ты мне, на фиг, коллега? - почему-то разозлившись, огрызнулся Витек. - И зачем тебе ключ от четвертой?
        Вот оно, самое сильное качество Шестакова. Другой бы прицепился, завелся, слово за слово, поговорили бы, как мужик с мужиком, в смысле - как равный с равным. А этот - нет. Глянул весело и небрежно, ни словечка ни сказал, крутанул на пальце ключ и вышел. И вот, вроде бы не унизил… Слава Богу, нет в Мишке ничего от чистоплюя-интеллигента, который даже если и сядет с тобой в рваных штанах - водку трескать, матом разговаривать, - все равно глядит не по-нашенски, будто тайну какую-то знает, а тебе ни в жисть ни скажет… Нет, не унизил. Просто на место поставил. Ну и силища…
        Ну вот и объявилась причина Мишкиного хорошего настроения. Двое крепких ребятишек в одинаковых черных джинсах и скромных серых курточках («Эге, курточки-то на „пол-лимона“ тянут!» - смекнул опытный Гмыза, любивший потолкаться по магазинам) втащили в коридор длинный ящик с яркими надписями не по-русски.
        - Сюда, мужики, - распорядился Шестаков, открывая четвертую комнату. В общем, и комнатой ее назвать - сильно польстить. Так, чулан пыльный, два на три. Раньше спецуху здесь держали, инструмент кое-какой. А сейчас никому и дела нет, что там валяется, даром что дверь крепкая да замок целый.
        Гмыза, вытянув шею, следил за диковинным ящиком и умирал от любопытства. Его небогатая фантазия, изрядно попорченная общением с цивилизацией, выдавала версии одна другой страшнее.
        Шестаков о чем-то коротко поговорил с одинаковыми ребятами, попрощался, кивнул Мухину: проводи. Потом обернулся, увидел любопытную рожу Витьки, предложил, подмигнув:
        - Ну, что, Грымза, сам угадаешь, что здесь, или мне сказать, до чего ты додумался?
        Гмыза неопределенно пожал плечами. Не мог же он, в самом деле, признаться Шестакову, что именно такой ящик видел в цирке в 1976 году, когда приезжал с отцом в Ленинград на экскурсию. Очень красивую тетеньку, всю в ажурных колготках и блестках, положили в этот ящик, а потом распилили двуручной пилой. Маленький Витя Гмыза не спал после этого две ночи, несмотря даже на то, что тетеньку почти сразу вынули и она оказалась живой и невредимой.
        - Небось думаешь, баба здесь? - заржал наглый Шестаков. Но, увидев обиженное Витькино лицо, сразу перестал: - Ладно, ладно, не буду больше. - Мишино великодушие сегодня не знало границ. - Иди, покажу, чего притащили. - Он небрежно сорвал мудреные защелки и откинул крышку.
        Шестаков, конечно, предполагал, что Витька удивится. Но такой реакции предвидеть не мог.
        Гмыза осел на пол и схватился руками за горло, как будто его душили. В глазах его стоял ужас.
        - Эй, Гмыза, ты что? Муха, помоги! - крикнул Миша вошедшему Толику. - Вот чудила…
        Вдвоем они растолкали обалдевшего Витьку, отвели в подсобку и усадили на стул.
        - Чего это с ним? - спросил Толик.
        - Понятия не имею. Увидел ружья и свалился. Вить, ты чего так испугался? Оружия никогда не видел?
        Повороты и извивы логики, конечно, непредсказуемы, особенно если дело касается такого неординарного идиота, как Гмыза. Через пятнадцать минут, когда Витек уже мог впопад отвечать на элементарные вопросы, Толику удалось, воспользовавшись отлучкой Шестакова, вытянуть из Гмызы, что же его так напугало.
        Оказыватся, наш впечатлительный друг, наслушавшись и начитавшись всяких страхов, решил, что под вывеской (он так и сказал: «под вывеской»!) «Выборгских крысоловов» скрывается международная террористическая банда. Почему именно международная - объяснить не смог. А ящик с ружьями стал, что называется, финальным аккордом в Витькиных подозрениях.
        Ситуация получалась предурацкая. Глупо до невозможности. Но и смешно до икоты. Кое-что из серии про тупого ежика, который полез спину чесать, да лапу наколол.
        Уже в следующий момент Толик похолодел, представив, что будет, если такого напуганного ежика выпустить в люди. Как законопослушный и бдительный гражданин, он, очевидно, направит свои шаги в соответствующую организацию, где и забьет тревогу. И тут уж - хрен знает, как дело обернется. Мухин, если честно, даже приблизительно не знал, сколько и в чьи лапы дадено, чтобы «Крысоловы» спокойно занимались своим делом. И если теперь вокруг них поднимется вот такой вот неприятный шум - денег может и не хватить… Хотя… Если у нас «КамАЗы» с оружием запросто по дорогам разъезжают, то почему бы и международной террористической организации на досуге в крыс не пострелять?
        Но рисковать все-таки не стоило. А значит, предстояло убедить нашего ежика в том, что мы - простые, свои в доску ребята, бомбы в детские сады не подкладываем, в президента мелкой дробью стрелять не собираемся.
        Все решилось проще.
        Вернувшийся Шестаков выслушал смущенного Мухина, глянул на все еще ошалевшего Гмызу, несколько секунд переваривал услышанное, а потом привалился к стене и стал хохотать. Он ржал, как дикий мустанг при виде пони. Через пять минут, чуть отдышавшись и вытерев слезы, он сочувственно посмотрел на Витьку и проникновенно сказал:
        - Знаешь, Грымза, даже если бы вдруг я действительно решил заняться таким специальным промыслом, как международный терроризм, - тут он снова всхлипнул от смеха, - я бы никогда не посвятил в свои дела такого кондового кретина, как ты.
        - А чего-о-о? - гнусным голосом завопил Витька, моментально переходя в наступление. - Чего обзываться-то?! Шибко умные вы все тут! Вам бы лишь бы простого человека мордой в грязь ткнуть! Подумаешь, городские!
        - Дурак ты, Гмыза, - с усталой интонацией ночной няни произнес Шестаков. - Никто тебя никуда не тыкает. И ты тут свои саратовские страдания не разводи. Здесь конфликт города и деревни ни при чем. Здесь другое… - Шестаков выдержал красивую паузу. Притихший Витька внимательно слушал. Любая складная речь действовала на него, как дудочка на кобру. - Михаил Васильевич вообще пешком в Питер из деревни пришел, а до академиков дослужился…
        - Какой Михаил Васильевич? - удивился Витька.
        - Ломоносов, - басом вставил Мухин, жадно ловивший каждое Мишкино слово. Он, словно первоклассник, внимал очередному уроку жизни - как корректно и аргументированно объяснить человеку, что он - кретин.
        - Ну и что, что Ломоносов?
        - А ничего. - Голос Шестакова потерял задушевность. - Никому нет дела, из какого Крыжополя ты приехал, на лбу у тебя это не написано. А вот если ты, падла, уже восемь лет в столице живешь, а по-прежнему в рукав сморкаешься и навозом от тебя все еще попахивает…
        - А… - начал было Витек, но Миша продолжал, не повышая голоса:
        - Значит, дело в тебе самом. И деревня родная здесь ни при чем.
        Наступила хорошая театральная пауза. Действующие лица обдумывали предыдущий монолог и готовили следующие реплики. Шестаков выдержал паузу до последней секундочки и начал рассказывать добрым голосом:
        - Я когда еще маленьким был, мы тогда в коммуналке жили… У нас соседка была, из деревни. Неграмотная, как тумбочка. И не старая еще, симпатичная, румяная такая. Замуж за городского вышла. Примерно раз в полгода моя мама ей под диктовку письмо писала, в деревню, родственникам. Сама-то эта тетка так грамоту и не осилила. Ну, как водится, пять страниц приветов, «живу я хорошо», и так далее… А потом эта тетка сама письмо в ящик носила опускать. Так - поверишь? - каждый раз в ящик «Спортлото» опускала!
        - Ты это к чему? - подозрительно спросил успокоившийся было Гмыза.
        - Просто вспомнил. А вообще ну тебя, Грымза. Пошли, Муха, ружья посмотрим, я их и сам еще толком не разглядел.
        Название немецкой фирмы, производящей охотничью амуницию, ужасно смахивало на скороговорку «на дворе - трава, на траве - дрова», если повыбросить из нее половину гласных. Шестакову так ни разу не удалось воспроизвести его с ходу. Да и вся эта затея с походом на выставку «Отдых и развлечения» в «Лен-Экспо» две недели назад казалась ему полной чепухой и напрасной тратой времени. Но Петухова была настойчива и держалась очень уверенно. Она остановилась у входа на выставку, полистала купленный каталог, удовлетворенно сказала: «Ага!» - и решительно направилась в третий павильон - «Охота».
        У Шестакова было плохое настроение. Накануне вечером Петухова строго-настрого предупредила его о том, что явиться на выставку он обязан в костюме и в галстуке. С таким же успехом она могла потребовать явки в гидрокостюме или на коньках. После продолжительных поисков на антресолях обнаружилось, на удивление, не съеденное молью серое двубортное сооружение, похожее на несгораемый шкаф. Шитое, помнится, еще к той треклятой свадьбе.
        И вот теперь Шестаков плелся за Татьяной, поскрипывая галстуком-удавкой и посверкивая выбритыми щеками. Он шел, глядя себе под ноги, и недоумевал, неужели за пять лет человеческая фигура может так сильно измениться? Пиджак невыносимо жал под мышками, а брюки, несмотря на последнюю задействованную дырочку в ремне, казалось, вот-вот свалятся на землю.
        На фирмачей Петухова произвела неизгладимое впечатление. Она шпарила по-немецки, как штандартенфюрер Штирлиц, безостановочно курила «Marlboro» и два раза звонила СССР по «радио» - консультировалась, к какому классу дичи можно отнести крыс.
        Особенно понравилась немцам новая сумочка Носатой из крокодиловой кожи. Изготовители - то ли по рассеянности, то ли специально - оставили в неприкосновенности голову крокодила. И вот на протяжении всей беседы эта милая мордашка лежала у Татьяны на коленях, смущая сидящего напротив господина в очках. Каждый раз, натыкаясь взглядом на оскаленную пасть, он сбивался с темы и предлагал Петуховой карабины для охоты на бегемотов.
        Когда, после часа сумбурных переговоров, Носатая наконец удовлетворенно кивнула головой и назвала сумму заказа, один из чопорных немцев (кажется, директор по сбыту) от нежиданности перешел на русский. Он разлил по бокалам появившееся откуда-то шампанское и, обнаруживая свое гэдээровское происхождение, произнес, обращаясь к Татьяне:
        - Спасибо, товарищ!
        После чего фирмачи, видно, посчитав свою задачу на территории России выполненной, свалили с выставки в полном составе, вместе с Татьяной, оставив на стенде молодого человека хрупкой наружности.
        Шестаков предпочел потеряться по дороге на стоянку, в то время как шумная компания обсуждала с Петуховой, в какой ресторан ехать. Уж неизвестно, как прошло вечернее мероприятие (а Носатая почти никогда не рассказывала о своих делах), но в завершение истории с ружьями Шестаков лично видел, как полезли на лоб глаза чиновника, к которому подвалила дюжина веселых мускулистых ребят. Каждый из них держал в руках членский билет Общества рыболовов и охотников города Кандалакша и хотел зарегистрировать охотничье ружье фирмы «Надворетраванатраведрова, ГмбХ», калибр 5,45.
        - Отличная штука! - Толик вертел в руках винтовку. - Но для меня - бесполезняк.
        - Почему? - Миша шумно прихлебывал чай, наблюдая за Мухиным и Гмызой, которые, радуясь, словно дети, разглядывали оружие.
        - Да я же - зоркий сокол! Какие крысы, когда я в слона с десяти метров не попаду!
        - У тебя что - плохое зрение? - удивился Шестаков. - Впервые слышу. Что, и очки носишь?
        - Не. Валяются где-то дома. Я пару раз надел - тьфу! За ушами трут, на нос сползают, одна морока.
        - А ты поролон проложи и пластырем закрепи, - серьезно посоветовал Витек. У Гмызы такое непредсказуемое чувство юмора, что трудно и определить, шутит он или добрый совет дает. Толик махнул рукой:
        - На фиг, будут деньги - куплю контактные линзы.
        - Во-во, - гогоча, поддержал разговор Витька, - я как раз недавно анекдот в газете прочитал, как дядька глаз в стакане выпил. Приходит к врачу, а тот говорит…
        - Отстань, Грымза, вечно всякую дрянь вычитаешь.
        Мухин посмотрел на часы:
        - Мишк, ты домой собираешься?
        - Вообще-то да. А ты что - опять ко мне мылишься?
        - Да нет, - неуверенно ответил Толик.
        - Ладно уж, поехали. Я сегодня доступен и добр. Если заплатишь половину, позволю отвезти себя домой на такси. Только, знаешь, дома есть совсем нечего. Пускай Гмыза нас чаем напоит за то, что мы его простили.
        - За что? - искренне удивился Витька, которого за последние полчаса не меньше трех раз обозвали в глаза «кретином» с вариациями.
        - За подозрения, мой друг, за подозрения. А сейчас хочешь сеанс ясновидения? - Шестаков закатил глаза, изображая транс. - Вижу! В кладовке! Рядом с черными ботинками! В холщовой сумке!
        - Проныра… - восхищенно сказал Витька. - Когда успел?
        - Метод Шерлока Холмса, - охотно объяснил Миша, выходя из транса. - Ты утром на вокзал ездил, так? Однако никого не встречал, не провожал, так? А будь я проклят, если в каждой посылке тебе не присылают домашнего сала! Ну? Оставалось только проверить догадку и уточнить местонахождение объекта. Не жмотись, угости товарищей. У Мухина в сумке, кстати, свежая буханка.
        Гмыза покорно ушел за салом, а Шестаков снова вытянул ноги и, сладко зевнув, подтянул к себе газету с фотографией «Крысоловов».
        Да, Петуховой, конечно, виднее, что писать, а чего и не писать о «Крысоловах». Но, черт побери, Мишка и сам был бы не прочь покрасоваться на первой полосе в заляпанном комбинезоне со связкой крыс - штук семь-десять в руке. Как вчера на «Академической». И Тане принести в лабораторию, небрежно на стол кинуть: смотри, какие мы неслабые ребята. И чтоб она ужасно здорово, по-мальчишески сказала: «Ух ты!», а потом отколола бы какую-нибудь свою фирменную шуточку - легкую, кусачую, из тех, над которыми Мишка смеялся до слез.
        Шестаков улыбнулся своим мыслям. Кажется, за прошедшие 36 лет он столько не смеялся, как за последнюю неделю. Стоило им с Таней встретиться, как мир вокруг моментально превращался в детский утренник с клоунами. Из окон начинали падать пакеты с кефиром - прямо под ноги солидным тетенькам в светлых плащах; у солидных же дядечек ветром срывало шляпы; трое рабочих несли чугунную ванну, надев ее на головы, и сбивались с дороги…
        Самым удивительным открытием последних дней стало то, что Петухову-то, оказывается, тоже зовут Таней! Как это странно, когда одинаковое сочетание четырех букв может принадлежать совершенно разным людям и вызывать абсолютно разные ассоциации… Шестаков, сильно смущаясь сам себя, даже позволил себе немножко попоэтизировать.
        Сильно пересеченная и плохо изученная местность с повышенной вулканической деятельностью, готовая в любой момент порадовать новорожденным грязевым гейзером, носила имя «Петухова Татьяна».
        Смышленый зверек, сидящий на плече и щекотно кусающий за ухо, назывался просто «Таня».
        «Ты влюбился, старый болван!» - строго говорил себе Миша. И улыбался.
        - Ты влюбился, Рэмбо? - спросила позавчера Носатая. Он пожал плечами.
        - Ты влюбился, - заявил Мухин, наблюдая за ним.
        - С чего ты взял?
        - Ты сейчас улыбаешься, как Гмыза, - сказал мстительный Толик.
        - Ага, - рассеянно отозвался Миша. - А что это там за шум?
        Крысы снова двинулись вперед. Голод и злоба подгоняли их. Голоса людей уже почти не пугали. В несколько прыжков самцы оказались в коридоре. Еда была уже совсем близко, когда они услышали приближающиеся шаги. Человек открыл дверь…
        Великий закон литературы был нарушен. Не одно, а целая дюжина ружей, правда, не висела на стене, а лежала в красивом ящике. Ни одно из них не выстрелило. Во-первых, потому, что новехонькие, в заводской еще смазке близнецы были попросту не заряжены. А во-вторых, несчастный Виктор Гмыза в своем внезапно народившемся кошмаре о них и не вспомнил.
        Что увидел он? Из каких дебрей сознания выползла ненависть, толкнувшая обыкновенного человека на дикое, абсолютно немотивированное убийство?
        Первая же экспертиза признала Виктора Васильевича Гмызу, 1970 года рождения, невменяемым. Сейчас это - тихий, невредный умалишенный, без каких-либо проблесков сознания, навсегда застрявший между своим подземным кошмаром и реальностью. Обычно он сидит на стуле около кровати, практически не реагируя на окружающее. Не отвечает на вопросы, лишь иногда робко улыбается. Постоянно находится в одном из стационаров города. Единственная неприятная черта больного Гмызы, доставляющая немало хлопот медперсоналу: он не признает уборных и постоянно справляет нужду около своей тумбочки.
        Показания свидетеля Струмова-Рылеева в дело об убийстве не вошли. Младший научный сотрудник Института цитологии АН России утверждал, что помешательство гражданина Гмызы вызвано каким-то веществом, переносимым крысами.
        Вопросы. Вопросы. Десятки безответных вопросов-загадок. Откуда в руках у Гмызы оказалась эта злосчастная стамеска? Откуда она взялась? Никто из работников метрополитена станции «Политехническая» не признал этот инструмент своим.
        Как нужно напасть на человека, чтобы с ходу повредить ему сонную артерию? Врачи утверждают: в случае, когда потерпевший молодой здоровый человек, это - чистая случайность, плюс страшной силы удар. Михаил Иванович Шестаков, 1960 года рождения, по мнению тех же врачей, был безнадежен и умер через семь-восемь минут после нападения. Причина смерти - острая коронарная недостаточность, как результат обширной кровопотери.
        Единственный свидетель, Мухин Анатолий Евгеньевич, ничего по существу дела показать не смог, так как, по его словам, при виде крови потерял сознание. Много позже следователь рассказал Мухину, что прибежавшие на помощь люди, увидев залитые кровью тела, решили, что в комнате лежат два трупа.
        При осмотре места происшествия сотрудниками милиции были обнаружены и изъяты 12 (двенадцать) единиц огнестрельного оружия (охотничьи ружья калибра 5,45).
        «Смерть-то, оказывается, груба. Да еще и грязна. Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов, похожих на докторские», - говорила принцесса из «Обыкновенного чуда». Она так хорошо смогла рассмотреть эти жуткие подробности, потому что смерть подходила к ней медленно, глядя в глаза.
        «Внезапная, жаркая, ослепительная вспышка взорвалась у него в мозгу, и больше он никогда ничего не чувствовал». Это уже мистер Маккомбер. Счастливчик, стоявший спиной к смерти.
        Легко подсчитать, сколько минут падает с высоты 7000 метров пассажирский самолет. Вполне достаточно, чтобы вспомнить молитвы всех религий мира или сойти с ума. По статистике, даже при таких катастрофах случаются счастливчики, которым удается выжить. Интересно, это очень бестактно - выспрашивать у них, ЧТО там творилось, в этом самолете?
        После удара Гмызы у Миши Шестакова оставалось несколько минут полного сознания.
        Он не использовал их для того, чтобы, следуя традициям жанра, припомнить прожитую жизнь.
        Не попрощался мысленно с родителями.
        Не пожалел, что так поздно познакомился с Таней.
        Он просто не знал, что умирает.
        Инстинктивно схватившись за горло, он почувствовал что-то липкое и горячее. Обернулся и успел заметить спину выбегавшего Витьки. Увидел, как побелел и рухнул на пол Мухин. Миша испугался, но не за себя - показалось, что Гмыза что-то сделал с Толиком. Мише почти не было больно. И совсем не страшно. Откуда-то вокруг взялось очень много крови. Наваливалась страшная усталость.
        «Эх, газету заляпали…» - успел подумать Миша, закрывая глаза.
        Часть II
        Один на один
        Глава первая
        Саша
        Когда идешь по кладбищу, pазглядывая фамилии и даты на памятниках, каждый pаз невольно вычитая из втоpой даты пеpвую, на ходу пpикидывая: 72, ничего, пожил… 90, ого! - долгожитель… 52, маловато… 40, эх, молодой мужик…
        Саша стоял в толпе Мишиных дpузей и pодственников, тупо глядя на блестящие новенькие цифpы 1960-1996. От чего можно умеpеть в 36 лет? «Нелепость, - шептались в толпе. - Какая нелепость!»
        Саша чувствовал себя невыносимо неловко. Его мутило от голода со вчеpашнего вечеpа: как только узнал пpо Мишку, кусок не лез в гоpло. Знобило. Яpкое майское солнце било пpямо в глаза. Из шести измочаленных гвоздик, котоpые он деpжал в pуке, одна давно обломилась и висела вниз головой. Он пытался сосредоточиться, заставить себя осознать факт (все! 1996! точка!) Мишкиной смерти, голова уже кружилась от напряжения, но ничего не получалось. В голову лезла неприличная, совершенно не соответствующая обстановке мутота. Почему на похороны положено приносить (Господи, чуть не ляпнул - дарить!) именно четное число цветков? Не слишком ли светлые он надел брюки? Где-то в толпе, кажется, мелькнуло Валеркино лицо, но пропало, не махать же ему рукой, в самом деле?
        Много женщин плакало вокруг. Саша удивился, а потом мысленно одернул себя: а ты как хотел? Забыл, кого хоронишь?
        От долгого и неподвижного стояния - Саша не позволял себе даже переминаться с ноги на ногу - все мысли куда-то утекли, просочились, голова стала гулкая и пустая, шея занемела. Саша поймал себя на том, что уже давно и не отрываясь смотрит на невысокую, очень симпатичную девушку-брюнетку. Она стояла совсем рядом с гробом и отрешенно смотрела куда-то поверх голов. По щекам ее, не переставая, текли слезы.
        «Это, наверное, и есть та самая жена, - подумал Саша. - Красивая».
        - Прекрати пялиться, - прошипели у него над ухом. - Это не она. Та уже полтора года в Канаде живет.
        Саша чуть не закричал от неожиданности. Обернувшись, он увидел белое злое лицо Дрягина.
        - А как… - заикнулся было Саша, но Валерка поморщился, мотнул головой:
        - Потом поговорим. - Глаза у него были красные и воспаленные.
        Казалось, эти кошмарные похороны никогда не кончатся.
        Саша чувствовал себя совсем погано. Теперь он стоял не один, но ощущал ужасную неловкость из-за Дрягина. Казалось, Валерка сейчас заплачет или очень громко что-то скажет… Чтобы хоть немного отвлечься, Саша стал рассматривать стоящих людей. Вот эти двое, с одинаково серыми, опустошенными лицами, - наверное, родители. Мишка никогда о них не рассказывал. А о чем он вообще рассказывал, а? Смотри-ка, Шестаков, оказывается, ужасно похож на мать. Был похож… А вон там, в длинном, до земли, черном платье - конечно, Петухова. Другого такого шрама на носу, наверное, во всем Питере не найдешь. Эффектная дама, ничего не скажешь. Даже цветы - Саша никогда в жизни не видел таких темных, почти черных роз. Прав Мишка, сильно из толпы выделяется. Был прав…
        Валерка тихонько потянул его за рукав, отвел в сторону.
        - Не могу больше, - хрипло пожаловался он, - у тебя покурить есть? Сигареты дома забыл.
        - А здесь… можно? - Саша хорошо помнил, что на бабушкиных похоронах закурил, только выйдя за ограду кладбища.
        Валерка замотал головой:
        - Давай, а то помру. - Сразу сделал глубокую затяжку, чуть не закашлялся. Но сдержался, закрыв рот рукой. Лицо его побагровело. - Все «Беломором» травишься? - просипел, едва отдышавшись.
        Саша кивнул. Любые разговоры казались ему сейчас неуместными.
        - Ты на поминки поедешь? - не унимался Валерка.
        - Я? Нет. Неудобно. - Саше захотелось немедленно отойти от Дрягина. - Может, помолчишь?
        - Ага. - Валерка как-то странно кивнул - вместе и головой, и шеей. Саша вгляделся в него повнимательней и вдруг сообразил, что Дрягин безобразно - ну просто вдребезги! - пьян. Задохнувшись от возмущения, Саша уже в следующий момент позавидовал Валерке. Стакан водки был бы сейчас, наверное, очень кстати. Может, хоть тогда бы, расслабившись, смог бы по-человечески погоревать вместе со всеми?
        Немного в стороне стоял высокий красивый парень лет двадцати пяти. Он стоял очень прямо и ближе не подходил, хотя явно пришел на Мишкины похороны. Лицо его время от времени искажала уродливая судорога. Саша был готов поклясться, что этот парень сейчас изо всех сил сжимает кулаки в карманах, чтобы не расплакаться. «Это же Мухин!» - вдруг сообразил Саша. Сразу припомнилось емкое Мишкино: большой и красивый - небольшая пауза, - как динозавр. Точно. Было в Толе что-то грациозно-тяжеловесное, от диплодока.
        Все задвигались, зашевелились, стали слышней всхлипы, прорвались чьи-то судорожные рыдания. К Дрягину с Сашей подошла маленькая старушка в черном, тихо сказала: «Прощайтесь».
        Саша заставил себя подойти и взглянуть на осунувшееся, синевато-белое лицо в гробу и испытал даже что-то вроде облегчения от того, что этого совершенно чужого и незнакомого человека сейчас закопают в землю. Мишка был совершенно не похож на себя.
        Все. Через пятнадцать минут гора цветов скрыла под собой небольшой песчаный холмик и гипсовую плиту. Просто «Шестаков Михаил». «До отчества не дожил… - с горечью подумал Саша, чувствуя, как его начинает затоплять тоска. - Эх, если бы я мог поставить памятник, - нашел бы плиту гранитную, потемнее, построже, и выбил бы „Лейтенант Шестаков, по прозвищу Рэмбо“, а там пускай думают - лейтенант ЧЕГО. А еще, может быть, „Валдайчик“ наш изобразил… И чтоб без фотографии. От веселых лиц на памятниках сразу глаза щиплет. А от суровых - стыдно становится».
        Саша задумался и не заметил, как народ потихоньку потянулся к выходу.
        - Идем? - глухо спросил Валерка.
        Саша покачал головой:
        - Нет. Я пойду пройдусь немного. Здесь бабушка недалеко похоронена. Зайду к ней.
        Дрягин, как обычно, покивал, протянул руку: прощаться. Но пожать не успел. Прямо перед ними остановилась Носатая.
        - Дрягин и Самойлов? - ужасно казенным тоном спросила она, как будто собиралась выдать повестки.
        Оба лишь удивленно на нее посмотрели. «Черт побери, - подумал Саша, - здесь все, что ли, ясновидящие?»
        - У нас поминки отдельно будут, без родственников, - сказала она довольно резко. - Если хотите, приезжайте. - И протянула бумажку с адресом. «Тихорецкий, 3» - успел разглядеть Саша. И тут же отошла. Саша проследил за ней взглядом: подошла к Мухину, что-то строго ему говорила. Тот стоял молча, только качал головой отрицательно. Чуть позже к ним присоединился немолодой мужчина и тоже принялся в чем-то убеждать Мухина.
        Саша обернулся к Валере:
        - Ты поедешь?
        - Поеду, - твердо и зло, как будто споря с кем-то, ответил Дрягин.
        - Тогда - пока.
        - Пока.
        Какой веселый вид, несмотря на грязь и сырость, имеют весенние парки!
        Какой тоскливый вид, несмотря на нежную молодую зелень, имеют кладбища!
        Мысли толпились в голове, лезли без очереди, Саша даже заметил, что невольно ускорил шаг, стараясь не упустить ни одну из них. Что-то важное, очень-очень нужное, маячило впереди, и главное теперь было - не сбиться с дороги.
        Смоленское, наверное, самое странное и загадочное кладбище в Питере. Саша ненадолго остановился около обнесенного прочной старинной решеткой участка Кононовых. Как всегда, защемило сердце при виде безнадежно ласкового: «Шусенька Кононова. 1932-1936». Как всегда, поразился красоте мозаики на памятнике Николая Николаевича Кононова… Эх, ты, а ведь на три года моложе Мишки… Прошел мимо часовни Ксении Блаженной. Какая-то женщина стояла, прижавшись лбом к стене часовни. Саше показалось, что он только что видел ее на похоронах.
        Ксения всегда была любимейшая бабушкина святая.
        «Какие смешные люди, - говорила Оксана Сергеевна, возвращаясь „от Ксении“, - пишут записочки и суют во все щели и трещинки часовни. Небось думают, что ночью Ксения сама вытаскивает их и читает? Жуть какая!» - Бабушка всплескивала полными белыми руками и смеялась.
        О чем бы попросить? Саша с горечью понял, что, по большому счету, ему, оказывается, незачем тревожить добрую святую. Давным-давно он вышел из того возраста, когда простодушно и искренне просят о невозможном.
        Когда умер дед, четырехлетнему Сашеньке, жалея, сказали, что дедушка просто уехал. Далеко-далеко. Маленький Саша не то чтобы очень любил деда, но ждал его потом очень долго. Даже после того, как жестокие соседские дети объяснили, что это - полная безнадега. Почти год спустя на соседней улице Саша увидел гуляющего с внуком солидного старикана, до боли похожего на «уехавшего» дедушку. Детская логика немедленно подсказала страшный в своей простоте вывод: дедушка вернулся, но перепутал адрес! И теперь живет у чужих людей, гуляет с чужим мальчиком!
        Два часа рыдающего Сашу отпаивали валерьянкой. А потом сказали: все, парень, ты уже взрослый человек, а потому знай: дедушка умер. Навсегда. Его положили в деревянный ящик и закопали в землю. Больше ты его не увидишь. Никогда.
        Сашу немедленно вырвало всей выпитой валерьянкой, а слово «никогда» прочно вошло в сознание.
        Эх, Мишка, Мишка, мы ведь и расстались-то с тобой не по-человечески. После этой гнусной забегаловки с пивом по девять тысяч Шестаков, не оборачиваясь, поехал на работу. А Саша - в общагу.
        У Саши появилось странное ощущение, будто он куда-то опаздывает. Сейчас, сейчас… Вот она, потерянная мысль: что это за чушь говорила та гнусная девица в кафе, когда Шестаков собрался уходить? Что-то вроде: «…недолго тебе осталось пиво пить…»? Хорошо бы, конечно, найти эту ведьму, тряхнуть ее хорошенько за шкирку, спросить построже: откуда знаешь? Чего языком своим поганым мелешь?
        Саша не заметил, как свернул, не доходя до бабушкиной могилы, на главную аллею к выходу. Прости, бабуля, я потом к тебе зайду. Сейчас недосуг - слишком много вопросов у меня накопилось.
        Да нет, конечно, не поехал Саша Самойлов разыскивать ту глупую бабу. «Тихорецкий, 3», - повторял он про себя, стоя на эскалаторе. Господи, а квартира? Сейчас, сейчас… Мишка, где же твой «метод Шерлока Холмса»? Ну? Думай, думай. Что нам еще известно? Мишка, кажется, обмолвился, что у них, на Тихорецком, на окнах - решетки. Ага. Значит, первый этаж. Это уже хорошо…
        Сашина дедукция не пригодилась, потому что, подойдя к дому 3, он сразу же увидел Валерку и Носатую.
        - Молодец, - кивнул Саше Дрягин. - Я знал, что ты приедешь. Меня Наталья Гавриловна домой к ним звала, а я решил - нет, сюда.
        Петухова задумчиво посмотрела на Сашу, протянула руку:
        - Таня.
        - Саша. - Так, наверное, никогда не научусь здороваться с женщинами. Ну, не целовать же, право слово, протянутую руку? Просто пожать? А как? Крепко - еще больно сделаешь. А еле-еле - слабаком посчитают. Вот и думай.
        - Мы ждем кого-то? - спросил Валера.
        - Да. СССР должен подъехать. Он с Мухиным сейчас разговаривает. - Татьяна кивнула кому-то в окне.
        - Кто подъедет?
        - СССР. Профессор наш.
        - Ну и кликуха.
        - Не кликуха, а аббревиатура, - строго сказала Петухова. - Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев. Научный консультант «Выборгских крысоловов». Ясно?
        - Ясно, - отчеканил Валера. - Я слышал, заморочки у вас какие-то с ментами?
        - Нет, уже все нормально, разобрались. Ружья у нас зарегистрированные, все законно. Еще вчера утром все вернули.
        Саша стоял, тупо разглядывая ствол дерева, не понимая и половины того, о чем говорили Валерка с Носатой. Какие ружья? Вернули? А что - забирали?
        - Ну вот, слава Богу, приехали. - Петухова быстро направилась к подъехавшей «БМВ». Оттуда неуклюже выбирался давешний пожилой дяденька, который на кладбище подошел к Мухину. За ним следом появился и сам Толик.
        - А что случилось? - тихо спросил Саша. Спрашивал-то он про ружья, а Валерка ответил про Мухина:
        - Переживает он очень. Себя винит.
        - Почему?
        - Когда этот псих Мишку ударил сзади, Мухин, вместо того чтобы помочь, сознание потерял.
        - Почему? - повторил Саша, чувствуя, что превращается в дерево с макушки до пят.
        - Кровь увидел, - ответил Валера. И, заметив брезгливый Сашин взгляд, быстро заговорил: - И не корчи тут из себя. Научный факт, между прочим. У нас одного летеху так комиссовали. Здоровый мужик, камээс по пятиборью, а как кровь увидит - бац, и в обморок.
        Мухин медленно плелся к парадной. Савелий Сергеевич шел справа, продолжая тихо что-то говорить, Татьяна взяла Толика под руку.
        - Ох, не завидую я ему, - сощурившись, сказал Дрягин. - Вроде и ни в чем не виноват… А парень, видать, порядочный… Значит, до конца жизни себя терзать будет.
        Саша покивал. Валерка подождал, пока эти трое не пройдут мимо, а потом задумчиво добавил:
        - А чем там помочь можно? Если артерия порванная - это каюк…
        Была скорее всего глубокая ночь. За стеной слышался гул голосов. Цой негромко пел про «группу крови».
        Александр Самойлов в компании с Татьяной Петуховой пил водку за упокой души Михаила Шестакова. В тесной кухне было сильно накурено.
        - Он тебя звал к нам? - спрашивала Татьяна.
        - Звал.
        - А ты?
        - А я не пошел.
        - А сейчас?
        - И сейчас не пойду.
        - Почему?
        - Потому что… - Саше казалось - еще полшага, и он поймет что-то очень важное. - Вы не с той стороны смотрите.
        - Как это - не с той?
        - Ну то есть… - Саша пошевелил в воздухе пальцами. Носатая открыла бутылку. Количество выпитого давно уже перешло все мыслимые пределы, но способности говорить и думать никто не утратил. - Я понимаю, зачем ТЕБЕ это нужно, эти твои «Выборгские крысоловы», почему Мишка этим занимался…
        Татьяна, не предложив Саше, резко, не поморщившись, выпила полную рюмку, поставила на стол и закрыла лицо руками. Саша сделал вид, что уронил зажигалку. Когда он через несколько минут поднялся, Татьяна сидела, положив локти на стол, и смотрела в окно. Глаза ее, ну, может, чуть сильнее блестели.
        - Ну, а ты?
        - Я? Я о другом.
        - Ты покороче можешь? - вдруг рассердилась Петухова. - Полчаса резину тянешь: вы с этой стороны, мы с той стороны…
        - Правильно, - подтвердил Саша с последовательностью зануды. - Вы хотите от крыс избавиться…
        - …А ты их хочешь разводить, - язвительно закончила Татьяна.
        - Да нет же! - Удивительная, надо сказать, вещь - разговор двух пьяных людей. - Я хочу понять - КАК они там появились? И что будет, если они пойдут наружу? Ты соображаешь? «Девяткино» - это же наземная станция!
        Саша удивился, как легко эта фраза из него выскочила. Вроде раньше об этом и не думал…
        - Ну, ты даешь… - Татьяна ошарашенно смотрела на него. - Мне это и в голову не пришло.
        - Вот. - Саша поднял рюмку, очень довольный собой.
        - Вопросы хорошие, - подтвердила Татьяна. - А вот как насчет ответов?
        Это был, что называется, второй вопрос. И, как все вторые вопросы, самый каверзный.
        - Ничего, - признался Саша.
        - А-а-а… Ну тогда думай дальше. Надумаешь чего - приходи. Нам люди нужны. Особенно если Мишкины друзья… - Тут ее голос опять дрогнул, Татьяна встала и вышла из кухни.
        У дверей послышался нерешительный кашель, и в кухню заглянул Дрягин. В руках у него была небольшая черная папка. Она успела изрядно намозолить глаза не одному десятку людей, но Саша видел ее впервые.
        - Ты один? Слушай, я тут покопался немного… Здесь Мишка документы всякие держал, в основном про крыс этих… Смотри, по-моему, это тебе.
        - Чего? - Саша взял у Дрягина клочок бумаги. Быстрым неровным почерком там было написано:
        «1. Юра-контрабанд. - конкурент Нос.,
        2. Антонов - шеф, умер полгода назад, инфаркт,
        3. Нос. подумала, что в метро - они,
        4. Опь!»
        Внизу, наискосок, другим цветом было дописано: «Сашке С.»
        - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Дрягин, наблюдая за Сашиным лицом.
        - Что-нибудь, - эхом отозвался Саша.
        - При чем здесь Антонов?
        - Подожди, подожди, Валерка, дай минуту подумать! - Размеры кухни не позволяли сделать и двух шагов, поэтому Саша просто вскочил, запустив пальцы в волосы. - Слушай, Валер, там никак нельзя этого РСФСРа на минуточку сюда пригласить?
        - Попробую, - с сомнением отозвался Дрягин.
        СССР был очень расстроен и сильно пьян.
        - Мы всегда спорили… с Мишей, - слегка заикаясь, произнес он, входя, - но я… всегда… уважал его… как человека…
        - Савелий Сергеевич, - решительно начал Саша, - я хотел бы спросить у вас…
        - Пожалуйста. - СССР попытался поклониться и чуть не упал.
        - Всего один вопрос.
        - К вашим услугам. - Тут Профессор почему-то решил, что на этом разговор окончен, и повернулся, чтобы уйти. Дорогу ему преградил Дрягин. Посмотрев на СССР, а потом на Сашу, он отрицательно покачал головой: ничего не выйдет.
        - Савелий Сергеевич! - настойчиво повторил Саша.
        - Да! - Профессор снова был весь внимание.
        - Вы, насколько я знаю, научный консультант «Выборгских крысоловов»…
        - Да! - охотно подтвердил он.
        - Откуда в метро могли появиться такие крысы? Вы можете что-нибудь сказать? Есть у вас какие-нибудь предположения?
        - Ни-ка-ких! - Профессору удалось почти точно попасть на табуретку. - И, более того, молодой человек, - теперь он попытался постучать по столу пальцем, но промазал, - мне было бы проще доказать, что животных с такими способностями НЕ СУЩЕСТВУЕТ! Понимаете? Они объективно невозможны! - Савелий Сергеевич крикнул это на весь дом, потратив, видно, последние силы, потому что сразу же после этого задремал.
        - Понимаешь? - повернулся Саша к Дрягину.
        - Нет, - честно ответил тот.
        - Позови Петухову.
        - Слушай, ты что это здесь собираешься устроить?
        - Не сердись, не сердись, Валер. Мне нужно обязательно сейчас все понять, а то я завтра мысли не соберу. Ладно, сиди, я сам схожу.
        Носатая сидела на продавленном диване, задумавшись. Человек пять сидели за столом, в соседней комнате на кровати спал одетый Мухин. Когда Саша подошел к Татьяне, длинный столбик пепла как раз упал с ее сигареты на пол.
        - Садись, - предложила она, - только осторожно, здесь яма.
        Саша сел и даже крякнул от неожиданности, провалившись в сиденье. Он заглянул в Мишин листок и осторожно спросил:
        - Тань, а ты хорошо Антонова знала?
        - Что-о? - Петухова бешено глянула на Сашу.
        - Мишка говорил, вы с ними - конкуренты.
        - «Конкуренты»… - повторила Татьяна и, горько усмехнувшись, спросила: - Когда пожаловаться успел?
        Саша неопределенно качнул головой. Хоть убей, не мог он вспомнить, чтобы Шестаков на что-то жаловался.
        - Зачем тебе Антонов? Он полгода как умер. - Саша чуть было не ляпнул: «знаю, видел», но вовремя прикусил язык. - Сейчас там Банщик главный. Сволочь неприятная. - Петухова закурила новую сигарету. - Странно… И Мишка тоже о них спрашивал… Зачем это тебе?
        - Так. Похож больно на моего старого должника.
        Татьяна очень недоверчиво покосилась на Сашу. В другое время и в другой обстановке она вряд ли стала бы говорить об Антонове с незнакомым человеком. Но на поминках люди на время становятся другими и больше доверяют друг другу…
        - Какой он нам конкурент? Я и Мишке это говорила… В смысле - мы ему. Как карась - щуке.
        - Таня, - как мог проникновенно сказал Саша, - я тупой обыватель, совершенно далекий от ваших коммерческих дел. Ты можешь в двух словах объяснить, чем этот Банщик занимается и чем вы ему мешаете?
        - Так ты же вроде моряк, а не мент? - удивилась такой настойчивости Петухова.
        Вместо ответа Саша состроил загадочно-умное лицо. Дескать, есть дела и у моряков…
        - Чем занимаются? Да всем. Торговля, рестораны, транспорт, вроде даже строят что-то…
        - Стоп, стоп. Какой транспорт?
        - Пассажирский. Городской пассажирский. Автобусы-экспрессы, такси маршрутные. Ходили слухи - трамвайно-троллейбусный парк хотели купить.
        - Купили?
        - Не знаю. Скорее всего нет. Кому это нужно?
        - Угу. - Саша потер подбородок. - Значит, так. Подвожу черту. У тебя, я знаю, ларьки у метро. Значит, тебе выгодно, чтобы люди на метро ездили. А у них транспорт - наземный. Им метро не нужно. Так?
        - Так. - Похоже, Петуховой надоело разговаривать. - Ну, все, подвел черту? Тогда дай мне спокойно выпить. Что за народ, - пробормотала она, вставая, - даже на похоронах покоя не дают…
        На кухне Валерка уговаривал СССР пойти и прилечь. Савелий Сергеевич обижался и пытался налить себе водки.
        - Ну что - поговорил? - спросил Дрягин, оборачиваясь. - Не послала она тебя?
        - Нет. Нормально поговорили.
        - И что?
        Саша достал «беломорину» и, не отвечая, посмотрел в окно. Ничего. Все гениальные догадки бродили где-то далеко.
        - Поеду я домой, - задумчиво произнес он.
        - Давай. А я посижу еще. Лучше утром все претензии выслушаю. - Саша вспомнил, что Дрягин женат.
        - Запиши мой телефон.
        - Тебе, что - в комнате персональный поставили?
        - Нет, я квартиру снимаю. А ты все там же?
        - Ага.
        На том и расстались.
        Ни поговорили, ни погоревали. Так, водки вместе выпили. Ну что за люди! Друга похоронили - а хоть бы что в душе всколыхнулось! Так, жалкие порывы, задавленные превратным представлением о мужском характере. Один всю дорогу пыжится - пытается хоть каплю страдания в себе обнаружить, - и это при всем том, что за полгода рейса успел Шестакова в ранг Большого Друга возвести. Другой и вовсе ночь на поминках пьянствует - назло жене, характер свой отстаивает. Эх, мужики, не в те вы игры играете…
        Таксист подозрительно глянул на Сашу.
        - Деньги есть? - спросил нелюбезно.
        - Полтинник, - кротко ответил Саша.
        Водила не успокоился и потребовал показать. В другое бы время Саша непременно обнаружил бы ассоциацию со столь любимой им «Мастером и Маргаритой» и поинтересовался, не приезжал ли на гастроли в Питер черный маг. Сейчас же он просто достал из бумажника новый «полтинник» и предъявил водителю. Тот мгновенно подобрел, разрешил Саше сесть в машину, но сразу же полез с разговорами, бестолково перескакивая с темы на тему.
        - Страшно в Питере стало, - пожаловался он. - Твое счастье, что полташка у тебя новая оказалась. Старую я бы не взял, лажа одна идет. Братан советовал детектор купить, этот, фиолетовый, а я говорю: пошел ты… на хрена мне в тачке еще и детектор какой-то? Я просто старые бабки не беру - и все. Вот ты мне скажи, я что-то понимать перестал: наука, она как, есть или нет?
        - Что значит - нет? - Саша слегка опешил от такого вопроса, хоть и слушал вполуха.
        - Ну, то есть можно ей верить или нет?
        - Не понимаю. Кому?
        - Да ученым этим, мудафлейторам! Я раньше, когда в школе еще учился, все почти понимал - чего там вертится, вокруг чего. А сейчас? Как газету ни открою - все, оказывается, не так! И Бог, оказывается, есть, и черти, и духи - полторасты всякие. Ты как считаешь?
        - М-м-м… не знаю… Но с наукой, по-моему, ничего не случилось. - Саша даже заикаться начал от такого напора. - Законы природы никто не отменял.
        - Во! Хорошо сказал! - обрадовался шофер. - Да только законы не те, что ты думаешь! - У Саши заболела голова. - А ученые - это самые мракобесы и есть! Я тебе точно говорю! Заморочат голову, насуют таблеток - и, главное дело, подороже норовят выписать! А толку? Уче-еные! Обыкновенный насморк вылечить не могут!
        - Это точно, - вставил Саша, чтобы создать хоть какую-то видимость беседы.
        - Ну! А то еще - у тетки моей инсульт случился. Страх! Рожу перекосило, рука не действует, говорит через пень-колоду… Ну… Врача вызвали. Так ее вначале в поликлинике нашей мордовали - массажи там, уколы - задница от них вся синяя, электричеством даже пробовали… А уж потом в институт повезли. Не в тот, в котором учатся, а в котором людей калечат. Там вот тоже один такой умник-ученый ее лечил… - Водитель замолчал, переезжая широкую лужу.
        - Вылечили?
        - Да вылечить-то вылечил! Зато башка у ней теперь - как горшок с кашей! И раньше не шибко умом отличалась, а теперь и вовсе - труба.
        Смутно-неприятно-знакомое сочетание «инсульт-институт» заставило Сашу вздрогнуть.
        - А что с ней случилось?
        - Деньги копит!
        - Ну и что?
        - Ага! Да на что, ты думаешь? В Америку уехать хочет, дура старая! И не просто в Америку, а в Санту-Барбару эту, будь она трижды неладна! Дачу уже продала!
        Саша рассмеялся, чем вызвал страшное негодование собеседника.
        - Че ржешь? Я правду говорю! Мы ее с дядькой даже к врачу водили, который психов лечит. А он говорит… - Водитель наморщил лоб. - Теле… теле…
        - Телепатия? - подсказал Саша.
        - Сам ты - телепатия! Теле-мания! Вот! На телевизоре подвинутая. Лечить - никак. Я говорю - а что же делать? А он говорит - пускай едет.
        - Ну-ну, пускай едет… Вот так запросто - села и поехала? Кто ж ее пустит в Америку?
        - А-а-а! - возбужденно крикнул шофер. Саша подозрительно покосился на него - не пьян ли? - Вот где самая заморочка! Ей уже визу дали!
        - Так она по вызову едет?
        - Какому, мать твою, вызову! Я говорю - в Санту-Барбару!
        - Без приглашения в Штаты никого не пустят, - уверенно заявил Саша.
        - Ага. Я и сам так раньше думал. А она пошла туда, в посольство…
        - В консульство, - поправил дотошный Саша.
        - Один хрен. Пришла. Да ка-ак им там голову всем задурила! Даже корреспондент приезжал. Говорит, эти самые Бобсоны-Добсоны, ну, эти, которые сценарий для этой мутотени пишут, как про нее узнали, так чуть от радости не обделались! Тьфу, прости Господи.
        - Что-то я, кажется, слышал такое… - Саша сделал вид, что припоминает. - Фамилия еще такая…
        - Во-во! Хлопушенко! - моментально купился водила.
        - Точно! А институт - на Петроградской!
        - Ага! А что, в газете и про это написали?
        - Написали, написали, - уверил Саша. - Вот здесь останови.
        - Слушай, парень, а что за газета? Мне б почитать, да и дядьке показать надо… - Призрак славы замаячил перед мужиком, и он уже позабыл, что пять минут назад поносил свою тетку.
        - Знаешь, я не помню сейчас. Да я сам и не читал, мне брат пересказывал. - Саня врал, как по писаному.
        - Эх, жалко. Тогда, знаешь, старик, ты, если вспомнишь, а еще лучше - брата спроси, какая газета, позвони мне, ладно? Сейчас, я тебе телефон напишу…
        В комнате горел ночник. Маша безмятежно спала на диване, укрывшись одеялом до самого носа. Саша стоял в дверях, задумчиво глядя на нее.
        Почему так не по себе? И почему мне кажется, что я вот сейчас, здесь, стою и прощаюсь со своей спокойной, размеренной жизнью? Нет, не пойду я завтра с Машей покупать занавески для ванной. Я завтра с Игорем Валерьевичем Поплавским поговорить хочу. Вопросы у меня к нему поднакопились.
        - К Поплавскому? - Вместо симпатичной девушки всю проходную Нейроцентра теперь занимала огромная толстая тетка с крошечными злыми глазками. - А вы откуда?
        - Из Америки, - почему-то ляпнул Саша, вспомнив ночной разговор с таксистом.
        - Больной? - подозрительно спросила тетка.
        - Коллега. - Саша лез напролом.
        - Идите, - с сомнением разрешила вахтерша, буравя посетителя взглядом. Но «монтановский» плащ уже сделал свое дело, хотя, если честно, Саша в нем больше походил на киношного сотрудника ФБР, чем на врача.
        В отделении он застал остатки чаепития и хорошенькую медсестричку, которая слизывала кремовую розу с торта. От деликатного Сашиного покашливания она сильно вздрогнула и чуть не упала в торт лицом.
        - Игорь Валерьевич? Так он же… - Саша уже и забыл, что молоденькие девушки умеют так мило краснеть. - Бегите скорее в «Фуксию и Селедочку», может, застанете! Вы знаете, где это?
        На миг Сашу взяли сомнения, и ему вдруг ужасно расхотелось бежать в треклятую «Селедочку».
        - А завтра когда он будет? - спросил он.
        Девушка испуганно замотала головой, вытирая следы крема на губах.
        - Его завтра не будет. Игорь Валерьевич здесь больше не работает. Он уезжает. В Париж. - Трудно сказать, чего было больше в ее голосе - гордости или огорчения.
        - Спасибо, девушка, - грустно сказал Саша. - Тогда я побежал.
        Окружающие предметы качнулись в Сашиных глазах. Он остановился около стойки администратора с таким видом, как будто увидел призрак. Что было абсолютно глупо и безосновательно: ничего странного или страшного не произошло. В коридоре, метрах в десяти от него, спокойно разговаривали доктор Игорь Валерьевич Поплавский и Юрий Петрович Кашин. Он же - контрабандист Юра, которого они с Мишкой замочили в его собственнном мире, он же - Банщик, так раздражающий Носатую-Петухову. Ничто не изменилось в его лице при виде Саши. Не узнал. И скорее всего принял Сашу за обыкновенного посетителя. Поплавский, наоборот, разыграл на своем лице некую сложную мимическую сценку, финалом которой стала вымученная улыбка и легкий кивок. Игорь с Юрой, беседуя, медленно двигались к выходу. Саша заметался. Он не хотел разговаривать с Поплавским в присутствии Юры, но боялся, что оба они сейчас уйдут.
        - Вы что, не слышите, молодой человек? - донесся до него скрипучий голос из-за стойки. - Давайте ваш паспорт.
        С трудом соображая, что делает, Саша достал весь свой толстенький бумажник, битком набитый какими-то справками, бумажками, чеками… Рядом с паспортом моряка он увидел невесть как завалившуюся сюда купюру в десять тысяч турецких лир (что-то около двадцати американских центов).
        Игорь с Юрой были в двух метрах от него, когда большая часть всей этой бумажной дребедени, выскользнув из бумажника, разлетелась по полу. Какая-то яркая картинка спланировала прямо под ноги Юре. Саша сразу ее узнал. Примерно через сутки после выхода их парохода с Кубы, где-то около Хименоса, над ними несколько раз пролетел смешной пузатый вертолет. Сделав очередной вираж, он спустился низко-низко и, пролетая над палубой, вдруг выпустил целое облако вот таких рекламных буклетиков. Сделанные в виде бабочек, они плавно опускались на палубу и тут же призывали посетить «самый непринужденный» (именно так перевел с испанского кок) и комфортабельный отель месье Понтиви. А внутри, на развороте, помещалась картинка-загадка. В сплошном месиве листвы лишь через несколько минут внимательного рассматривания внезапно появлялось изображение чернокожей красавицы. Впрочем, здесь как раз мнения разошлись. Бабник Сергеев выразил желание немедленно «посетить» сие заведение, причем готов был, по его словам, добираться туда хоть вплавь. Старпом же, человек основательный и разведенный, долго глядел на картинку, потом
крякнул, сплюнул, бросил рекламку на палубу и резко приказал:
        - Все убрать! - И даже, кажется, втихаря перекрестился.
        Потом Саша видел эти картинки почти у всех членов команды.
        - О черт! - воскликнул Саша, кидаясь собирать свое бумажное барахло.
        Юра наклонился и поднял яркую бабочку. Затем с интересом ее развернул.
        Администраторша оздоровительного центра «Фуксия и Селедочка» вначале ничего не поняла. Она услышала шум падения, а потом, привстав, увидела, что одному из посетителей стало плохо.
        Игорь Поплавский наблюдал происходящее от начала до конца.
        Лицо Юры, после того как он развернул бумажку, трудно было описать словами. По его щекам моментально потек пот, губы затряслись, на лбу вздулись вены. В печально-занудливом фильме «Сканеры» у людей, которые выглядели именно таким образом, через десять-пятнадцать секунд голова разлеталась не мелкие клочки. Но, что самое удивительное, легкое серое облачко, так хорошо знакомое Игорю, окутало Юрину голову.
        В этот момент Самойлов, невесть откуда свалившийся на голову Игорю накануне отъезда, медленно протянул руку… На какое-то сумасшедшее мгновение Игорю показалось, что его швырнуло на полгода назад. Сейчас они оба свалятся без сознания, а я буду, как тогда, стоять и беспомощно ждать их ВОЗВРАЩЕНИЯ.
        Игорь ошибся.
        Юра остался стоять, глядя перед собой безумными глазами.
        А Саша Самойлов упал.
        Интерлюдия I
        Саша мягко спрыгнул с мостков на плотный золотистый песок. За спиной весело рыкнул катер, уходя в море. Переодеваться. И как можно быстрее. Нет слов, парадная форма офицера Российского космического флота на зевак и особ женского пола действует неотразимо. Но ходить в таком виде по пляжу в Кардун-Нунгре - все равно что в бане в акваланге сидеть.
        Сашу встречали. Смуглый вертлявый мальчишка ненавязчиво вытянул у него из руки сумку, засеменил вперед. Худая длинная спина его с цепочкой позвонков была похожа на большую кофейную гусеницу.
        В таких экзотических отельчиках, как этот «Понтиви», принято, чтобы хозяин сам выходил к гостю. И действительно, солидного вида старикан в белых брюках и цветастой (естественно!) рубахе уже спешил к Саше. Весь скудный французский лейтенанта Александра Самойлова мог бы уместиться на одной страничке полевого, пардон, космического блокнота. Саша приложил все силы, чтобы его «бонжур» прозвучало максимально непринужденно.
        - Здравствуйте, здравствуйте, глубокоуважаемый Александр! - церемонно приветствовал его хозяин на чистейшем русском языке. И тут же, замахав руками, с шутливым ужасом признался: - Вы меня так смутили своей героической амуницией! Я в затруднении: будет ли мне дозволено пожать вашу мужественную руку?
        - Конечно, - немного смутившись, ответил Саша. - Вы хорошо говорите по-русски. Предки?
        - Нет, нет, нет. Просто - маленькое увлечение. Я самоучка. Смотрю фильмы, слушаю записи, изучаю литературу. Сейчас, например, с помощью словаря и интуиции продираюсь сквозь дебри Достоевского. - Месье Понтиви заразительно засмеялся, показывая великолепные зубы. - Прошу вас. Я покажу вам комнаты.
        - Собственно… - Саша колебался. - Я заказал номер на сутки… Хотя мое дело потребует не более пяти минут…
        - Не слышу, не слышу, - сновь замахал руками хозяин отеля, - все дела - пяти-, трех- и даже полминутные, правильно я сказал? - только после ванны, коктейля «Шоколадная радуга» и легкой закуски!
        Саша не стал спорить. В конце концов, может он позволить себе небольшую передышку? К тому же за казенный счет.
        В ванной он не поленился и сосчитал полотенца. В рекламе гостиницы скромно указывалось: «У нас все - как в „Хилтоне“. Только чуть больше и лучше. Единственное, чего у нас меньше, - это этажей».
        Полотенец было семь. Насколько Саша мог припомнить, «Хилтон» обходился пятью.
        - Прекрасное место, - говорил Саша месье Понтиви, полулежа в шезлонге, глядя на море и потягивая «Шоколадную радугу».
        - Да, да, да, изумительное, - соглашался тот, делая знак слуге. На маленьком столике появилось блюдо с аппетитными многоэтажными бутербродами, похожими на елочные игрушки.
        - Вы ведь здесь недавно?
        - Да, да, да. - В голосе месье Понтиви не прозвучало и намека на тревогу.
        - А чем занимались раньше?
        - Тем же, что и сейчас. - Француз обаятельно улыбнулся. - Я бы попросил вас, если это, конечно, вас не затруднит, исправлять ошибки в моем несовершенном русском языке…
        - Вы говорите прекрасно, - польстил ему Саша, но от избранной темы отходить не собирался. - У вас и раньше был отель?
        - Да, да, да. - Понтиви снова улыбнулся. - «Либо он - великолепный актер, подумал Саша, - либо у него действительно совесть чиста».
        - И тоже - на Кардун-Нунгре?
        - Нет, нет, нет, совсем далеко, на другом конце света!
        Пожалуй, эти кошки-мышки здесь уже ни к чему. Саша достал из конверта фотографию и положил на столик.
        - Если вас не затруднит, посмотрите, пожалуйста, вам знаком этот человек?
        Месье Понтиви осторожно взял снимок, поднес к глазам, потом отвел руку подальше.
        - Зрение, знаете ли, - пробормотал он смущенно.
        Пауза затягивалась.
        - Если позволите, я слегка подскажу вам, - не выдержал Саша и тут же поймал себя на том, что тоже заговорил чопорным языком. - Не поможет ли вам вспомнить этого человека тот факт, что этот отель, - Саша обвел рукой вокруг, - куплен, по всей видимости, на его деньги?
        Месье Понтиви мелко кивал, продолжая смотреть на фотографию. Сейчас особенно хорошо стало заметно, что он уже далеко не молод.
        - Да, да, да, конечно, вы правы… Прошу прощения, но моя старческая рассеянность, кажется, ввела вас в заблуждение… Я ни в коем случае не собирался скрывать факт моего знакомства с месье Жоржем. Я просто погрузился в задумчивость. Так говорят?
        - Если возможно, расскажите чуть подробнее о характере ваших отношений с… как вы его назвали?
        - Месье Жорж. Нет, нет, нет, он не скрывал своего имени, я прекрасно знаю, что он - ваш соотечественник… В этом была доля юмора, понимаете? ОН подшучивал над моим произношением: Журий, да?
        - Юрий.
        - Да, да, да. Но об отношениях… Он останавливался в моем отеле… Еще старом, там… - Понтиви махнул куда-то рукой. - Это был поразительный человек… И очень, очень богатый. Его главным врагом всегда была скука…
        - Я догадываюсь, - не сдержал сарказма Саша.
        - Что? - Месье Понтиви моментально уловил перемены в интонациях гостя. - Вы его не любите? Надеюсь, причина, по которой вы его разыскиваете, не криминального характера?
        - Я не уполномочен обсуждать этот вопрос.
        - Да, да, да. Надеюсь, он жив?
        - Почему вы об этом спросили? - Мгновенно среагировал Саша. - Вы что-то о нем знаете?
        - Нет, нет, нет, - покачал головой месье Понтиви, с сожалением кладя снимок на столик, - просто… Поверьте мне, старику, молодой человек, я много пожил, повидал… Я больше двадцати лет держу отели. Я хорошо разбираюсь в людях… - Он наклонил голову к плечу и еще раз взглянул на фотографию Юры. - Такие, как он, долго не живут.
        Старик не врал. Это Саша чувствовал отлично, несмотря на молодость и отсутствие опыта в гостиничном бизнесе. Скорее всего это просто ложный след.
        А… Собственно… Какого черта?! Что он здесь вообще делает? Откуда этот отель, старик, эта фотография мерзавца Юры, черт его побери со всеми его потрохами?!
        Как Саша оказался в ЮРИНОМ мире, с этой заранее кем-то заготовленной легендой? Мы же прекрасно помним, как стрелял Мишка и как он ПОПАЛ в Юру… ЮРА МЕРТВ В ЭТОМ МИРЕ. Его здесь нет. И поэтому путь сюда ему заказан.
        …Сердитое лицо склонилось над Сашей.
        - Какого черта, Самойлов? Вы что тут устраиваете? А ну-ка очнитесь!
        Саша поднял голову и огляделся. Он лежал на полу. Вокруг валялось содержимое его бумажника. Испуганная администраторша смотрела на него, прижав руки к груди. Юры не было.
        - Вставайте, - строго приказал Поплавский, не делая ни малейшей попытки помочь. - Идите в мой кабинет. Все нормально, Галина Федоровна, - обратился он к администраторше. - Принесите мне, пожалуйста, тонометр и стакан воды. И, если не трудно, соберите здесь… эти бумажки.
        - Вы что - маньяк? - спросил Игорь, когда они с Сашей оказались в кабинете. Обстановка здесь совершенно изменилась. Не было ни громоздкого аппарата, ни компьютера. Появился новый стол, кушетка, шкафчик-картотека. Только в углу, в нише, по-прежнему стоял сейф. - Вы что на людей кидаетесь?
        - А где… этот… Жорж? - с трудом выдавливая слова, невпопад спросил Саша. Болел ушибленный локоть, ноги были ватные.
        - Может, вы припадочный? - продолжал распаляться Поплавский. - Живо отвечайте: зачем пришли?
        - Я… хотел… поговорить.
        После всей вышеописанной сцены это звучало крайне неубедительно.
        - Мне с вами говорить не о чем, - отчеканил Поплавский. - Единственное, что я мог бы воспринять из ваших уст, это пожелание счастливого пути и «прощайте».
        - Вы… уезжаете…
        - Да, знаете ли, сматываюсь. Сваливаю. Сдристываю. Как там еще? Бросаю родную науку на произвол судьбы. Надеюсь, на новом месте работы ко мне не будут вламываться истеричные субъекты вроде вас и бухаться в обморок! К тому же… Эй, эй, вы что это? - Игорь увидел, как Саша, стремительно бледнея, сел на кушетку, а потом стал заваливаться на бок. - Вы что - опять? О Господи!
        Словно сквозь пелену тумана, Саша видел, как Поплавский выбежал из комнаты, вернулся, судорожно дергал ручку сейфа, махал руками на вошедшую женщину… Укола он не почувствовал. Но через несколько минут, - как будто медленно вытащили из холодной трясины, - мир снова стал ярким, вернулись звуки и запахи.
        - Спасибо. - Саша поднял глаза на Поплавского.
        - Не за что, - язвительно ответил тот, но уже тоном пониже. - Зачем вы это сделали?
        - Не знаю. - Саша кивнул на шприц в руках доктора: - Это…
        - Да, это SD-стимулятор. Ваше счастье, что у меня в сейфе осталось несколько ампул…
        В этот момент в дверь постучали. Робко ступая мелкими шажками, вошла администраторша, протягивая Саше его бумажник.
        - Спасибо большое! - Саша вскочил.
        - Спасибо, Галина Федоровна. Идите. А вы - рассказывайте.
        - Я увидел, как тогда, серое облачко…
        - Да, да, я тоже видел. - Поплавский, кажется, снова начал раздражаться. - За каким дьяволом вы полезли туда? Ведь вы же, вы же сами с этим, как его? - второй ваш приятель-милиционер, бойкий такой, - вы же убили, убили Юру ТАМ, в его мире! - Саша только кивал. - Что, из спортивного интереса? А не прыгнуть ли мне выше крыши? Кстати, раз уж так получилось, поделитесь, что вы там увидели? Тот мир все еще существует?
        - Да, - рассеянно ответил Саша, мучительно стараясь понять, зачем же действительно он поперся в Юрин мир? - Да, существует, но ЕГО там нет. И место какое-то необычное… - Саша внезапно замер с открытым ртом.
        - Что?! Что вы еще хотите выкинуть?! - закричал Поплавский.
        - Сейчас, сейчас… Я, кажется, понял… Он поднял эту рекламку и увидел… увидел там что-то знакомое… но знакомое из ЕГО мира… Сейчас, сейчас… - Саша сжал виски руками. - Значит, этот отель… он сам его оттуда и перенес?..
        - Что вы там борочете?
        - Помните, - быстро начал Саша, стараясь не упустить мысль, - ваша пациентка, Опь, фамилия такая необычная, помните?..
        - Ну, допустим, помню.
        - Вы помните, что с ней случилось?
        - Да, да, собаки эти, в метро… Вы короче не можете?
        - А короче - мы еще тогда поняли, что ваши… ну, люди, прошедшие через ваш аппарат…
        - Вы говорите таким тоном, будто они прошли через Освенцим! - брюзгливо вставил Поплавский.
        - …способны переносить какие-то детали СВОЕГО мира в НАШ, - продолжал Саша, не обращая внимания на замечание Игоря.
        - Помню.
        - Тогда… - Саша глубоко вздохнул. - Выводов два. Первый. Этот отель… - Он покопался в принесенном бумажнике, вытянул оттуда цветную бабочку «Понтиви». - Юра перенес в Карибское море из СВОЕГО мира. Кстати, не факт, что он и сам об этом знает… И второй. Я почти уверен, что крысы в метро - тоже происки кого-то из ваших клиентов.
        - Чрезвычайно увлекательно, - произнес Поплавский. - Хотя не могу не признать, что слово «клиенты» почему-то режет мне слух. - Саша пожал плечами. - И, простите мне мою назойливость, но я повторю свой вопрос: зачем вы пришли? Чтобы порассуждать вместе со мной о судьбах моих клиентов? Весьма сожалею, но меня это больше не интересует.
        - Вы не хотите мне помочь? - удивился Саша.
        - Нет. Не примите это только лишь на свой счет, но плотное общение с вашей семейкой вообще отбило у меня охоту кому-либо помогать. - «Точно, - вспомнил Саша, - мать что-то жужжала про „сволочь Поплавского“, который оттяпал бабушкину квартиру». - А даже если и хотел бы помочь, то, увы, уже не смогу. У меня завтра - са-мо-лет! - Поплавский развел руки в стороны и покачал ими, словно крыльями. - В Париж. Бонжур, лямур, тужур. Одним словом, оревуар.
        - Но вы не можете… - возмущенно начал Саша.
        - Очень даже могу, дорогой вы мой! - У Поплавского на лице сияла такая простодушно-издевательская улыбка, что Саше захотелось его ударить. Сжав зубы, он мысленно сосчитал до десяти, а потом сказал ровным голосом: - Я попрошу, если можно, ответить хотя бы на один мой вопрос. - И, сделав над собой усилие, добавил: - Пожалуйста.
        Поплавский поднял бровь:
        - Слушаю.
        - Кто, по вашему мнению, мог перенести в наш мир этих крыс, которые живут в метро? Чей мир хоть как-то связан с этим?
        Поплавский демонстративно наморщил лоб. Около минуты изображал напряженную мыслительную деятельность. С шумом выдохнул и ответил:
        - Нет. Никого не могу припомнить. Извините. - И встал, давая понять, что разговор окончен.
        Саша тоже поднялся. Его трясло. Всем своим видом демонстрируя пренебрежение, он достал из бумажника ту самую турецкую мелкую купюру, положил ее на стол и чуть звенящим от злости голосом сказал:
        - Вот, Игорь Валерьевич. Спасибо за консультацию. Ничего, что в валюте? - И сразу вышел, сильно хлопая всеми дверями на пути.
        Он шел домой. А вернее, переставлял ноги, словно сломанный робот. У него оставалось только две функции: двигаться и держать направление на юго-запад. Иногда по пути он механически заворачивал в какие-то разливухи, выпивал залпом «сто водки» и, не закусывая, шел дальше.
        Тысячи мыслей - умных, глупых, злых и добрых - роились в голове, напоминая то осиное гнездо, то груду опилок, а то и просто кисель с комками.
        Дольше всего держалась одна. Целый вечер и всю ночь торчала, как та растреклятая Эйфелева башня. Почему, почему в ТОМ, сегодняшнем мире Юры, он интересовался этой дохлой скотиной Жоржем? Почему ни у кого не спросил про Мишку? Вдруг его неприкаянная душа авантюриста отправилась после смерти именно туда?..
        - ЗАПРОС СУБЪЕКТУ СЛЕЖЕНИЯ. ОБЪЕКТ СЛЕЖЕНИЯ - ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЗЕМЛЯ». ОТ ВАС ТРЕБУЕТСЯ ИНФОРМАЦИЯ ПО ПРОЕКТУ «НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ».
        - ПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ НЕ ОБЛАДАЮ. В СУЩЕСТВУЮЩИХ НА ПЛАНЕТЕ ВРЕМЕННЫХ КООРДИНАТАХ КАНАЛ НЕ ВОССТАНОВЛЕН. ЕДИНСТВЕННАЯ ОСОБЬ, С КОТОРОЙ УДАЛОСЬ УСТАНОВИТЬ КОНТАКТ (КОДОВЫЙ НОМЕР, ВНЕСЕННЫЙ В КАТАЛОГ ГЛОБАЛЬНОГО КООРДИНАТОРА, - З-0001), В ДАННЫЙ МОМЕНТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ В ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ БЕЛКОВОЙ ФОРМЕ.
        - КАКОВ, ПО ВАШИМ РАСЧЕТАМ, КОЭФФИЦИЕНТ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ПРОГНОЗИРОВАНИЯ? ПРОШУ ВАС УЧЕСТЬ, ЧТО В СЛУЧАЕ ПОНИЖЕНИЯ КОЭФФИЦИЕНТА ДО 98, ГЛОБАЛЬНЫЙ КООРДИНАТОР ВПРАВЕ ЗАМЕНИТЬ СУБЪЕКТ СЛЕЖЕНИЯ.
        - ПО МОЕМУ УТОЧНЕННОМУ ПРОГНОЗУ, КОЭФФИЦИЕНТ СОСТАВЛЯЕТ 99,98. СОХРАНЕН ЛИ ИНДЕКС ВМЕШАТЕЛЬСТВА?
        - ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, ПО ШКАЛЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВ, СЕЙЧАС СООТВЕТСТВУЮТ УРОВНЮ 4Д. ЕСТЬ ЛИ НЕОБХОДИМОСТЬ ПОВЫШЕНИЯ УРОВНЯ?
        - ПОСЛЕДНИЙ УТОЧНЕННЫЙ ПРОГНОЗ УКАЗЫВАЕТ НА ВЫСОКУЮ ВЕРОЯТНОСТЬ ЕСТЕСТВЕННОГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ КАНАЛА. ОСТАЮСЬ НА УРОВНЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВА 4Д.
        - ЧТО ВЫ ПОНИМАЕТЕ ПОД ЕСТЕСТВЕННЫМ ВОССТАНОВЛЕНИЕМ?
        - В ТЕКУЩИХ ВРЕМЕННЫХ КООРДИНАТАХ ВЕРОЯТНОСТЬ СОБЫТИЙНОГО ПОСТРОЕНИЯ, ПРИВОДЯЩЕГО К ВОССТАНОВЛЕНИЮ КАНАЛА, РАВНА 0.8. ОДНАКО ДЛЯ УДЕРЖАНИЯ СТОЛЬ ВЫСОКОЙ ВЕРОЯТНОСТИ И МАКСИМАЛЬНОГО ПРИБЛИЖЕНИЯ ЕЕ К 1.0 НАМ ПРИШЛОСЬ ВТОРИЧНО ВСТУПИТЬ В КОНТАКТ С ОСОБЬЮ З-0001 И ЗАКЛЮЧИТЬ НЕКОЕ СОГЛАШЕНИЕ.
        - ПОЯСНИТЕ ТЕРМИН «СОГЛАШЕНИЕ».
        - СОГЛАШЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ЗАРАНЕЕ ОГОВОРЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ ОСОБИ, ПРИВОДЯЩИЕ В ДАННОМ СЛУЧАЕ К ЕСТЕСТВЕННОМУ ВОССТАНОВЛЕНИЮ КАНАЛА, АВТОМАТИЧЕСКИ ВЕДУТ ЗА СОБОЙ ДЕЙСТВИЯ С НАШЕЙ СТОРОНЫ.
        - ВЫ ПОЗВОЛЯЕТЕ СТАВИТЬ ВЫПОЛНЕНИЕ ПРОЕКТА «НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ» В ЗАВИСИМОСТЬ ОТ ХАОТИЧНЫХ И НЕУПРАВЛЯЕМЫХ ДЕЙСТВИЙ АБОРИГЕНА? ВАШЕ РЕШЕНИЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ НАМ ВЕСЬМА СПОРНЫМ.
        - МОЕ РЕШЕНИЕ ДУБЛИРОВАНО, ПРОСЧИТАНО И ПЕРЕДАНО ГЛОБАЛЬНОМУ КООРДИНАТОРУ. РЕАКЦИЯ КООРДИНАТОРА ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ.
        - КАКИЕ ДЕЙСТВИЯ ПОСЛЕДУЮТ С ВАШЕЙ СТОРОНЫ?
        - МЫ ГАРАНТИРУЕМ ОСОБИ З-0001 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТЕКУЩИЕ ВРЕМЕННЫЕ КООРДИНАТЫ.
        - ВАМ УЖЕ НЕОДНОКРАТНО УКАЗЫВАЛОСЬ НА НЕДОПУСТИМОСТЬ ЗАГРЯЗНЕНИЯ КОДОВ ОБЩЕНИЯ ТУЗЕМНЫМИ ТЕРМИНАМИ. ЧТО ЗНАЧИТ - ГАРАНТИРУЕМ?
        - ВОССТАНОВЛЕНИЕ КАНАЛА АВТОМАТИЧЕСКИ ВЛЕЧЕТ ЗА СОБОЙ ВОССТАНОВЛЕНИЕ БЕЛКОВОЙ ОБОЛОЧКИ ОСОБИ-КОНТАКТЕРА.
        - ВЫ ПЛАНИРУЕТЕ ВЕРНУТЬ ВАШЕЙ ОСОБИ-КОНТАКТЕРУ УТРАЧЕННУЮ БЕЛКОВУЮ ФОРМУ? ПО ПРИНЯТЫМ В ТУЗЕМНОМ СООБЩЕСТВЕ НОРМАМ ДЛЯ БЕЛКОВЫХ ФОРМ ЖИЗНИ ВО ВРЕМЕННЫХ КООРДИНАТАХ ТАКОЕ ДЕЙСТВИЕ ВЫЗОВЕТ ВОЗМУЩЕНИЕ, СООТВЕТСТВУЮЩЕЕ УРОВНЮ 10Е. ГЛОБАЛЬНЫЙ КООРДИНАТОР НЕ РЕКОМЕНДУЕТ ПРИ КОНТАКТАХ С ОБЪЕКТАМИ, АНАЛОГИЧНЫМИ ДАННОМУ, ПРЕВЫШАТЬ УРОВНИ Д.
        - ПРОСЧИТАННЫЕ НАМИ БОЛЕЕ ТРЕХ МИЛЛИАРДОВ КОМБИНАЦИЙ ВРЕМЕННЫХ РАЗВЕТВЛЕНИЙ ДАЮТ ОСНОВАНИЯ ПОЛАГАТЬ, ЧТО ПРЕДЛОЖЕННЫЙ ВАРИАНТ НАИБОЛЕЕ КОРРЕКТЕН И ПРОСТ. ЛЮБЫЕ ДРУГИЕ СПОСОБЫ ВОССТАНОВЛЕНИЯ КАНАЛА, ПРЕДПОЛАГАЮЩИЕ ПРЯМОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО СУБЪЕКТА СЛЕЖЕНИЯ, ДАЖЕ ПРИ УРОВНЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВА 1Д, УЖЕ НА ТРЕТЬЕМ ВИТКЕ ПРИВОДЯТ К НЕУПРАВЛЯЕМЫМ БИЕНИЯМ И ПРОСТРАНСТВЕННЫМ СВЕРТКАМ.
        - ЭТОТ МИР ОБЛАДАЕТ ТАКОЙ БОЛЬШОЙ РЕАКТИВНОСТЬЮ?
        - В ЭТОМ СОСТОИТ ЕГО УНИКАЛЬНОСТЬ. ИМЕННО ПОЭТОМУ МЫ НЕ МОЖЕМ ПРОВОДИТЬ ЗДЕСЬ ТАКТИКУ ПРЯМОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА.
        - С ВАШИМИ ВЫВОДАМИ ОЗНАКОМЛЕН. МНЕНИЕ ГЛОБАЛЬНОГО КООРДИНАТОРА ПРИЛАГАЕТСЯ. ДЕЙСТВУЙТЕ ПО ВЫБРАННОМУ ПЛАНУ. ПРОЕКТ «НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ». ДЕЙСТВУЮЩИЙ УРОВЕНЬ 4Д. МАКСИМАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ 10Е. ПРИСТУПАЙТЕ.
        Глава вторая
        Света
        Какой вкусный сок.
        Какой славный вид из окна. Нежно-зеленый, холмистый, с лоскутьями распаханных полей. Совершенно тривиальная пастораль. Но абсолютно не похоже ни на Северную Францию, ни на Западную Германию… Почему? Не знаю…
        Светочка отставила стакан с соком и взяла сигарету. Которую за сегодня? И не посчитаешь, потому что на каждом столике, полочке и просто на полу валяются открытые пачки. Берешь ту, что ближе. Зажигалка всегда в кармане. Давно пора ее выбросить, а она все не кончается. Проклятая зажигалка. ЕГО подарок. Проклятые мысли. О НЕМ. Ни одного воспоминания, а только придуманные фразочки. Что бы мог сказать Виталий после ее третьей сигареты? А после четвертой? Светочка позволяла резвиться своему воображению. Вот сейчас… Он бы сел в кресло напротив, мастерски очистил апельсин и, серьезно глядя на Светочку, подумал бы вслух:
        - Слушай, Болвасик, может, тебе марихуаны купить? А то чего зря дым по легким гонять? Или давай мы посадим тебя на иглу? Ты будешь клянчить у меня деньги, устраивать истерики и потихоньку выносить вещи из дома… Давай?
        …И я тут же тушила бы сигарету и кидалась в него подушкой…
        Меня не мучают воспоминания. Этот прыщавый болван-психоаналитик всего за двести баксов научил меня одной страшно полезной вещи. Я даже почти простила ему желтую рубашку и вонючие носки.
        Метод простой, как подсчет слонов при бессоннице. Берешь какой-нибудь особо мучительный эпизод, терзающий память. Идентифицируешь его в пространстве. Grand pardon! По-русски это означает: вспомни, где это было. Сосредоточиваешься. И начинаешь мысленно обносить это место кирпичной стеной. У кого побогаче воображение, может предварительно разгрузить машину с кирпичом, подождать раствор и тогда уже браться за дело… Не спеша. Методично. Думая только о том, чтобы не закосить (а для этого есть отвес)!
        Помогает!
        Немножко обидно, что после того как процесс завершен и все твои неприятные воспоминания надежно заблокированы, обнаруживаешь себя стоящим в узком коридоре, зажатом кирпичными стенами.
        Впрочем, я не об этом.
        Ну и кто здесь хотел увидеть безутешную вдовушку? Милости просим. Найдете - позовите.
        И не вдова я, кстати. Официальная мадам Антонова прибыла в сопровождении официального отпрыска, особого горя не выказала, молниеносно управилась с формальностями и через два дня после похорон увезла болезненного наследника на воды. В Баден-Баден. О дивный, чудный мир! Стоя по другую сторону от гроба, Светочка наметанным взглядом окинула осиротевшую семейку и не без злорадства отметила, что ее собственное простенькое черное платье по крайней мере в полтора раза дороже «от-карденовского» траура madame’s Antonova.
        «Мы - светские люди, но наш джип „Паджеро“ стоит в запасном гараже!»
        Светочкин адвокат тогда приехал страшно разочарованный. Уезжал он к Антоновой, с трудом подбирая слюни в предвкушении жирного кусочка. Ему виделась долгая грязная тяжба жены покойного с его любовницей. Увы. Все оказалось гораздо проще. Наличествовало завещание. Корректно и грамотно составленное. Ни одна сторона претензий не имела. Вдова получила одну из машин, пухлый пакет акций, загородный ресторан «Два ЧП» и квартиру на Каменноостровском. Специально для Светочки в этом месте завещания была сделана приписка: «Извини, Булкин, но ты не сможешь там жить без меня». Правда, милый. Этот дом мои заботливые руки заложили кирпичами одним из первых.
        Хлыщ-адвокатишка наверняка уже успел наплести вам с три короба: и о том, как разрыдалась любовница Антонова, услышав пошлое «Булкин», и о том, как скрипнула зубами вдова, узнав, что Светочке достался загодя купленный двухэтажный коттедж на холме? Врет. Все врет. Виталий Николаевич умел воспитывать своих женщин.
        А если честно, первое время было очень хреново.
        Мадам Антонова через адвоката передала свое милостивое позволение Светочке: до окончания ремонта в загородном доме пожить на Каменноостровском. Ну действительно, не к маме же в двадцать восемь смежных «хрущевских» метров перебираться? На улицу танкиста Хрустицкого?
        Светочка потихоньку собирала вещи, надолго замирая с какой-нибудь ерундой в руках и стараясь не хныкать особо над сентиментальными деталями. Ну вроде туристического буклета «Лувр» с нарисованной рукой Виталия кислой рожицей. Ах да, да, вспоминаю, это у меня тогда зуб болел… Или сувенирной пивной кружки - очень старой и даже треснутой в двух местах, - мы ее привезли из Праги, из нашего первого совместного путешествия…
        Ночевала Светочка исключительно в гостиной, свернувшись калачиком на диване. Да, том самом, с гобеленовой обивкой. Проклятый антиквариат оказался совершенно непригоден для сна, но ничто не могло заставить Светочку лечь в спальне. Лошадиные дозы снотворного, казалось, лишь усугубляли ночные кошмары - вязкие и однообразные, как бразильские телесериалы.
        Через две недели после похорон Виталия попал под машину Гарден. Прямо перед домом. Сразу и насмерть. Света села в сугроб на обочине и рыдала так, что испуганным прохожим пришлось вызывать для нее «Скорую». Бритый с напарником увезли и похоронили Гардена где-то в лесу. А Светочка дала себе клятву - не заводить больше собак.
        Жизнь съехала с наезженной колеи. Но если уж пользоваться автомобильными ассоциациями, не изменились ни качество дороги, ни вид транспорта. Просто с трассы в одночасье сняли все указатели. Куда едем? Чего едем? Сплошная бездарная суета. И главное - не прекращающиеся ни на минуту звонки и визиты. Толпы соболезнующих и просто любопытствующих. Выгнать бы их всех вон. На порог не пускать. Но бродить одной по огромной пустой квартире еще тоскливей. Самым противным были мужики-утешители. Увы, но слишком уж много умников сочли себя наследниками Виталия. Господи, это ж так просто - мужик умер, осталась женщина одинокая, богатая, красивая, воспитанная в лучших традициях русского бизнеса… Умница моя, незабвенный, продумал даже это, оплатив охрану на год вперед. Поэтому при первых же слюнях и потных руках в неположенном месте достаточно было легонько нажать кнопку вызова и… Люблю я «Золотого теленка». Особенно то место, когда из исполкома выносят грешное тело Паниковского.
        А с другой стороны… Если первые три месяца Светочка старательно укладывала воображаемые кирпичи и обживала реальный загородный дом, то уже в феврале она начала выезжать в свет.
        Ух, какая тоска! Потных рук здесь было на порядок больше. А тусоваться в зале вместе с охраной у нас, безусловно, западло. Пришлось отправить содержимое трех-пяти бокалов не по назначению. Вроде попритихли, но зато начали зудеть и шуршать по углам. Кто такая, да почему, да кого из себя строит, да сколько можно… А, собака лает - ветер носит… И вообще, непонятно, есть ли кто-то из этой публики, от которого не сводило бы челюсти через десять минут?
        Промелькнул было на каком-то уныло-манерном «вернижасе» один дядечка, который всерьез занял Светочкино внимание больше, чем на десять минут. А что? Прекрасная спортивная форма, хорошо поставленная речь, ровный фарфор во рту, откровенные, не без юмора, формулировки. Этакий папик-умник-демократ. Увы. Откровенность его и сгубила. Уже на одиннадцатой минуте игры папик сфолил. Выяснилось, что господину нужен не соратник, не сопостельник и даже не собеседник, а просто молчаливая вешалка для драгоценностей. Их сиятельство изволили коллекционировать бриллианты и очень нуждались в передвижной витрине. Ну действительно: своими богатствами грех не похвастаться, а для этого не музей же дома открывать! Ах, вот как? Спасибо. Ужасно интересно. Как-нибудь в другой раз - обязательно.
        Ну, это все так, декорации, шелуха. А вот леденящую кровь историю хотите? Извольте.
        Не разбираюсь я в религиозных отправлениях. Знаю только, ну, как все, наверное, что есть девятый день со дня смерти, сороковой. Ну, еще, что в церковь женщинам в брюках входить не рекомендуется…
        Как раз сороковой день Виталию был. Светочку зачем-то ни свет ни заря понесло на кладбище. А там снегу-у… Конец декабря как-никак. Северное кладбище, очевидно, вообразило себя Северным полюсом, не меньше. А наши сапожки ручной выделки и шубка канадских соболей, оказывается, и не приспособлены вовсе для русской зимы. Нет, в минус пять на Невском нам очень даже уютно. Но когда выползаешь из машины и тут же проваливаешься по уши в снег, а эта теплолюбивая зверюга «Ягуар» поджимает хвост, зарывается в сугроб и, судя по всему, решает прямо здесь зазимовать…
        Ох, долгонько, наверное, будут ходить по Парголово и окрестностям легенды о сумасшедшей миллионерше. А два тракториста допьются до зеленых чертей на 100 (сто! сто, говорю! бля буду, у Игоряни спроси! Настоящие, говорю, американский мужик нарисован!) долларов, полученных за то, что вытянули из сугроба заграничную машину.
        «Ах, так? - подумала Светочка, засовывая мокрые ноги в камин. - Мне туда нельзя? Ну и не больно-то и хотелось!» И на следующее утро улетела в Париж.
        Нарочно взяла билеты в бизнес-класс, курила всю дорогу и злилась на себя. Представь на минуту, что на твоем месте оказался бы Виталий. И это ЕМУ нужно было проехать на Северное кладбище (тьфу, тьфу, тьфу, давай представим, что все-таки не на мою могилу). Ну? Будь уверена: все бы заранее расчистили, подмели и дорожку ковровую расстелили. Нет, вру, насчет дорожки - уже перебор. Светочка так себя накачала этими мысленными прикидками, что первый раз в жизни нахамила стюардессе.
        - Вы что, милочка, не в курсе, что теплую минеральную воду пить невозможно? - спросила она похабнейшим скрипучим голосом.
        Девушка мило улыбнулась и принесла стакан ледяной минералки. Светочке стало жутко стыдно. «Почем ваши семечки, мадам?» - спросил бы Виталий.
        Париж дурашливо хихикал и готовился к тамошнему Ноэлю. Господи, ну бывает же такая благодать на свете, когда целый город только и озабочен, что покупкой рождественских подарков! Совершенно упоительное ощущение - бродить по магазинам, тратить деньги на всякую милую ерунду или часами сидеть в кафе, наблюдая, как это делают другие.
        Подруга Сесиль, кажется, подросла еще на несколько сантиметров. И, как всегда, находилась в состоянии средне-смертельной влюбленности. Очередного избранника судьбы звали Драгомир. У него был влажный собачий взгляд и кошмарное произношение. Сесиль называла его mon dеtailleur, что, более-менее адекватно, переводилось как «человек с подробностями». Не могу возразить: ПОДРОБНОСТЕЙ у этого коротышки (при ходьбе, обнявшись, он доверчиво выглядывал у Сесиль из-под мышки) было навалом. Бабка Драгомира была польской еврейкой, сильно замешанной в адюльтерных делах испанского королевского дома. Отец сидел в сингапурской тюрьме за систематическое курение в лифте. А сам Драгомир (вот фамилию, убейте, не запомнила) считал себя ведущим восточноевропейским правозащитником и даже защитил в Сорбонне диссертацию на тему: «Ущемление прав личности в России на опыте изучения общественных туалетов». Погодите смеяться. Самое страшное впереди.
        Как-то вечером мы все втроем решили прокатиться по городу. Париж уютно кутался в свои фирменные сумерки. Наступало как раз то гибельное для Сесиль время суток, когда мужчины штабелями укладываются у ее ног и наперебой делают предложения.
        Светочка примерно десять минут нервно поерзала на заднем сиденье, наблюдая возню двух влюбленных, а потом решительно потребовала руль. Ужасно, знаете ли, неуютно чувствует себя пассажир, если в машине вместо полноценного водителя - двое воркующих голубков, предпочитающих светофорам поцелуйчики.
        Во-от. Так мы и ехали потихоньку. А на повороте с avenue d’Ivry на avenue de Choisy, там у них - парижский аналог наших Пяти Углов, какой-то наглый тип решил перейти улицу вне зоны перехода. Пардон, пардон, это он по нашим меркам - наглый, и его нужно давить на месте за содеянное. Светочка спокойно притормозила, пропуская пешехода. У них тут не принято в такой ситуации высовываться по пояс из машины и орать матом на всю улицу. Вместо этого можно, например, улыбнуться. Помахать рукой. С Рождеством, дескать, приятель, савб?
        Все деревья были увешаны лампочками. Исправно работали фонари. Вино с Сесиль мы пили только накануне. Это к тому, что я, совершенно точно, пребывала в здравом уме, трезвой памяти и при хорошем освещении.
        …Он прошел так близко, что даже легонько хлопнул по капоту рукой. А потом подошел, наклонился и заглянул в окно. Буквально на мгновение мелькнула его улыбка, воздушный поцелуй. И вот уже - спина, небрежная походка… а сзади уже требовательно сигналят машины.
        Я могу поклясться - на нем была черная рубашка без галстука и черный же пуловер, который он самолично привез из Перу и называл «ламовым» (с ударением на последнем слоге, пожалуйста). И мне ли не узнать эти хитрые веселые глаза и легкую синеву на щеках, которая обычно появляется к вечеру, если до этого Виталий брился рано утром…
        Что нужно делать, если видишь на парижской улице человека, чья душа тому уж сорок дней как покинула бренное тело в далеком Санкт-Петербурге? Я не знаю. Разум работать отказывался, сзади гудели все сильней… Нога сама нажала на газ.
        За спиной сделали большой «бум!» разомлевшие Сесиль с Драгомиром. А впереди… О-ля-ля! Впереди справа не успел вовремя подобрать задницу двигающийся по rue de Tolbiac гнусного цвета «Ситроен Ксантия». За что и поплатился. Позже, правда, выяснилось, что Светочка своим «инцидентом» устроила господину Жотиньи (хозяину пострадавшей «Ксантии») неслабый подарок в виде страховки на кругленькую сумму. «Ваше счастье, мадмуазель, - радостно сообщил жандарм, - чуть-чуть позже, и…» - Он надул щеки и издал безнадежное «пфу-у-у!». Оказывается, сразу за «Ситроеном» ехал «мерседесовский» грузовик с мороженым. «В таких авариях водителю приходится очень-очень плохо!» - подтвердил второй жандарм, с любопытством разглядывая Светочку. То ли представлял, во что она могла превратиться, въехав под переднее колесо грузовика, то ли просто заигрывал.
        Водки у Сесиль дома не нашлось. Светочка, зажмурившись от отвращения, жахнула полстакана неразбавленного «Пастиса» и целый вечер просидела в шубе - так ее знобило. И не от запоздалого страха, что все могли разбиться в лепешку. А от улыбки призрака в черной рубашке.
        Далеко за полночь Сесиль, уложив спать своего правозащитника, огромным темным облаком вплыла к Светочке в комнату, села на краешек дивана и тихо сказала:
        - Знаешь, я вспомнила… mystique… там, на русском кладбище, ты помнишь? - Светочка помнила. - Мы с тобой вместе видели… твое имя… на могиле, oui? Сегодня это могло оказаться правдой…
        Верно, верно, дружок. Само по себе - интересное совпадение. Примчаться в Париж за неделю до конца года и попасть в аварию. На той мраморной плите, что мы видели с Сесиль, не было точной даты. Просто год смерти - 1995. Я вполне могла бы успеть. Но, кажется, не воспользовалась случаем.
        - Тебе страшно? - тихо спросила Сесиль из темноты.
        Вопрос, всегда вызывающий искреннее недоумение. Что значит - страшно? Я давно переросла это понятие. Страшно… Ну? Ну?
        Умереть? Глупо бояться того, чем, по опредлению, кончит каждый родившийся.
        Попасть в аварию? Получить какое-нибудь немыслимое увечье, уродство, инвалидность? Нет слов, приятного мало. Но сидеть в машине и ежесекундно этого БОЯТЬСЯ? Тяжкий бред. А если, не дай Бог, такое случится, лучше помочь судьбе и покончить с этим сразу.
        Потерять близкого человека? Следуйте совету покойного Виталия Николаевича Антонова: не заводите близких людей. А что касается тех, кого уже вручила вам судьба, то есть близких родственников… Положа руку на сердце… Нет, вы положите, положите!.. У большинства моих современников самые сильные чувства по отношению к близким - это хорошо перемешанная смесь эгоизма и угрызений совести. Ну, может, чуть-чуть приправленная сентиментальными воспоминаниями. Я говорю - у большинства, а не «у всех», потому что не хочу все-таки оскорбить недоверием современных последователей Ромео и Джульетты. Которым посчастливилось умереть раньше, чем разлюбить.
        Виталий, помнится, сильно тащился от одного шедевра отечественной эстрады. Ну, вот это: «ла-ла-ла, что-то там… - а в конце - если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру (или помру?)». По-моему, Киркоров поет. Каждый раз Виталий дико веселился, как ребенок, хлопал в ладоши. А потом, мудро качая головой, приговаривал: «Не-е, дружок, не умрешь…»
        Ну, все? Убедила? Безусловно, не собираюсь вдаваться в такую муровую обывательскую муру типа СТРАШНО:
        гулять ночью по кладбищу (что вы, правда, верите, что покойнички из могил вылезают?);
        летать на самолетах (ну и не летайте!);
        открывать дверь незнакомым людям (ну и не открывайте!);
        заразиться СПИДОМ (ну и спите с мужем, никто вас на улицу не гонит);
        и т. д. и т. п.
        Спасибо, Виталенька, это все - ты.
        Ну, в общем, далее в нашей жизни наступило совершенное затишье. Рождество в Париже, Новый год - дома, зимне-весенний блок дней рождений (или днев рожденьев?), мелкий и крупный быт… Массу хлопот доставило обустройство нового дома. Это и новое постельное белье, и посуда, и жалюзи. Адская работа! - пришлось полностью переделывать камины. Предыдущие хозяева, верно, начитавшись сказок Шарля Перро, собирались в домашних условиях жарить быков на вертелах.
        Чрезвычайно грустно и жалко было расставаться с Калерией Карловной. Чувствительная немка чуть сама не слегла после смерти Виталия. И наотрез отказалась переезжать в загородный дом. Из подтянутой пожилой женщины она за месяц превратилась в изможденную старуху.
        «Простите меня, Светлана Вениаминовна, - говорила Калерия, покрываясь красными пятнами, и, как всегда, волнуясь, путалась в грамматике, - я стал такой нервный, слабый. Мне какой-то молодой женщина в метро вчера сказал: „Шевели говядиной, старая корова!“ А я потерял сознание».
        В конце января через десятые руки, с ворохом устных рекомендаций и хвалебных отзывов, в хозяйстве появилась молодая особа с титулом «домоправительницы». Неделю Светочка выбивала из нее жлобские привычки предыдущих хозяев типа полуторасантиметрового слоя икры на бутербродах. И еще дней десять объясняла «место». Причем из десяти как минимум восемь ушло на то, чтобы втолковать: хозяйку зовут не «Светик», не «Светунчик» и не «Светуленька», а Светлана Вениаминовна. И только так.
        Да! Чуть не забыла! Каждый вечер у нас - обязательный сеанс чириканья с Илоной. Дуська теперь рано ложится спать, поэтому звонит из своей Швейцарии около двенадцати по-нашему. Она со всеми возможными подробностями описывает свою беременность, не упуская ни малейших деталей и называя все вещи своими именами. А если учитывать, что в прошлом наша Дуся - не студентка-медичка, а совсем наоборот - бабочка из «Прибалтона», и лексикон у нее в частной беседе - соответствующий… Светочка поздно спохватилась - надо было с самого начала записывать все Дуськины перлы, а потом издать отдельной книжкой - ломовой вышел бы бестселлер.
        На день рождения в конце марта Светочке без предупреждения подарили двух чудесных борзых - Гришу и Дашу. Она, в нарушение данной себе клятвы, собак оставила. Светочка сразу же приобрела отличные высокие сапоги на меху и полюбила длительные прогулки по окрестностям. Бритый с напарником приобрели хронические насморки и полюбили по вечерам парить ноги в горчице.
        Вот так, вкратце, и оттягиваюсь. Где-то там, далеко, специально для меня маленькие люди крутят большие деньги. На солнечных пригорках - уже проталины. Мужчины знакомые в Бангкок зовут. Новая подружка Лиля вообще к далай-ламе собралась - сейчас, говорят, это жуть как модно. Гриша к Даше пристает… Весна, одним словом. Хочется тепла, витаминов и непринужденного секса.
        Светочка всерьез решила заняться подбором кандидатуры. А кандидатуры, в свою очередь, распушили хвосты, почуяв добычу. У нас в свете такие богатые и красивые, как я, наперечет. Ха, ха, ха! Хорошо себе представляю, как перевизжались все эти бандерлоги, когда я взяла себе новую прислугу! Мадам Терентьева, «розовая генеральша Питера», специально приезжала - «поздравить Светика с Пасхой». Все вынюхивала, высматривала. Ни фига не нашла. На всякий случай за коленку потрогала, глазки состроила, в бассейн к себе пригласила и свалила, старая павианиха. И видать, сильно мужиков в городе успокоила, потому как предложений повалило - сиди да выбирай, чего твоей душеньке угодно: в Красном море подводной охотой баловаться или в Сансити дурака валять…
        Но вот тут-то, примерно с середины апреля, настроение стало стремительно падать. Ну, ни-че-го-шень-ки не хочется! Сядешь на террасе, уставишься куда-то в поле и сидишь… покуда окурки в пепельнице через край не полезут.
        - Это у вас после гриппа! - авторитетно заявил тот прыщавый психоаналитик, ну который про кирпичи присоветовал.
        Объяснили ему доходчиво, что гриппами отродясь не болели, несмотря на коренное питерское происхождение и проживание.
        - А-а, ну тогда - любовника заведите! - обрадовался специалист по депрессиям.
        Спасибо, вот умничка. Это мы и без ваших дипломов сообразить сможем. Да вот только как ты его будешь заводить, если настроение - нулевое? Если утром, вместо приятной свежести и бодрости, руки трясутся и вялость во всем теле чрезвычайная? А вечером - руки-ноги отваливаются, спину ломит, как будто за день по меньшей мере машину кирпича разгрузила?
        Светочка снова стала бояться ночных кошмаров. А однажды, после ночи бессонного телевизионно-сигаретно-коньячного бдения, внезапно вскочила, перепугав Гришу и Дашу, приняла горяченный душ и поехала в церковь, к заутрене.
        Собор Александро-Невской лавры вызывал в памяти ехидные фразочки из учебника по истории СССР за седьмой (или восьмой?) класс: что-то про скудное освещение, высокие мрачные своды, призванные подавлять волю… Хотя, возможно, я ошибаюсь и все это относилось к готике?
        Поразительная все-таки штука: объездить, считай, полмира… Уж куда мы только с Виталием не заходили-забредали-залезали, заслужив славу донельзя дотошных и въедливых туристов. Но нигде и никогда не чувствовала она себя так неуверенно, как в русской православной церкви. Вот и сейчас: от самого входа идешь мимо забора, строго прикрывающего Литераторские мостки (что там за тайна такая?), и, как никогда, чувствуешь себя никчемной дурой. И походка-то у тебя идиотская, из-за несовместимости любых каблуков и булыжника. И шарф шелковый на голове - слишком яркий. И плащ на тебе… Господи, прости меня, да неужели же одежда может столько стоить? Потом долго ходила, вглядываясь в спокойные мудрые лица (или лики?) на иконах, бестолково топталась, не зная, как заказывать молитву «за упокой». Потом - вообще стыд! - в сумочке - одни «стольники». Как же милостыню давать? Сообразила: купила свечку, разменяла, но все равно не меньше полтинника раздала калекам да убогим.
        И что?
        Домой приехала только под вечер, уставшая, благостная… Час плескалась в ванной, даже напевала что-то…
        Кажется, только голову на подушку положила, глаза закрыла - и вот он, тут как тут. В своем любимом кресле, там в кабинете, на Каменноостровском. Кресло вертящееся, поэтому он сидит, чуть-чуть из стороны в сторону покручиваясь. Улыбка - вроде бы и добрая, но сразу ясно - сейчас язвить начнет. Светочка даже во сне почувствовала, как капля пота медленно скатилась с виска по щеке, защекотала подбородок.
        - Болвася ты, болвася, - мягко выговаривал Виталий, водя пальцем по гладкой поверхности стола, как всегда, совершенно пустого. - При чем тут ЭТОТ благообразный старец? Какого облегчения ты от него ждешь? Хочешь посвятить себя посту и молитвам, дурася? Фу, милая, как это скучно… У тебя не получится. - И - сразу же, моментально! - резкий поворот кресла, ладони выставлены вперед - Не надо, не надо, не возражай… Я прекрасно знаю, на что мы способны, когда рассержены. Но не надо, дружище, рвать свою милую розовую попку только для того, чтобы доказать МЕРТВОМУ человеку, что его забыли…
        Светочка проснулась среди ночи. Босиком выбежала в гостиную, плохо еще соображая, где находится аптечка, разбудила кого-то из охраны, уронила напольную вазу, вспомнила наконец, где лекарства, запила два «тазепама» минералкой, доплелась до кровати и почти сразу провалилась в вязкий, тяжелый сон. Без сновидений.
        Весь следующий день Светочку донимала мысль о том, что (если бы это можно было проверить) там, на Каменноостровском, в пустом запертом кабинете на столе сейчас видны следы его пальца.
        Следующим средством, по совету Илоны (вот где фантастика! - впервые в жизни следую Дуськиному совету! То ли мир резко поглупел, то ли я с ума схожу?), стал визит к «бабке».
        - Светулик, ты с ней осторожно! - пищала из далекой Швейцарии Илона. - Она знаешь какая крутая! Помнишь Ленку Димкину? Ну, такая, с жуткой задницей? Во-от, так эта бабка Ленке замуж в Италию нагадала! И точно! Ты смотри, не рассерди ее, характер свой не показывай и не жлобись, денег дай!
        Сухая, жилистая «бабка», лет пятидесяти, с хитрющими глазами, с порога забубнила-заговорила какими-то невнятными скороговорками, чисто по звучанию напомнившими Светочке с детства ненавистное, выворачивающее язык, колобковское: «Я по коробу СКРЕБЁН, по сусеку МЕТЁН, в сметане МЕШОН, в масле ПРЯЖОН, на окошке СТУЖОН». Потом долго водила руками, закатывала глаза, писала на бумажке состав какого-то спасительного зелья, а под конец нормальным, человеческим голосом потребовала двести тысяч. Светочка, извиняясь, достала полтинник баксов. «Бабка» ломаться не стала, с достоинством взяла бумажку, мельком на нее взглянула и добавила, как будто именно там это и вычитала:
        - Не отпустит он тебя. К себе позовет. Да ты не ходи.
        Светочка вышла на солнечную улицу с хорошо знакомым каждому русскому человеку ощущением, что его надурили за его же деньги.
        Остаток дня она с ужасом ждала ночи, сидя в кресле и сжимая в кулаке упаковку тазепама. Потом оказалось - так и задремала, да так и проспала до утра. Виталий никак не среагировал на Светочкин визит к доморощенной колдунье.
        С утренней почтой 29 мая пришло чрезвычайно милое письмецо от Шуманов из Америки. Эта симпатичная парочка (тогда еще не Шуманов и не супругов) училась с отцом на одном курсе. Со Светочкой они до сих пор поддерживали трогательную дружбу. Виталий относился к этому весьма лояльно и даже разрешал Светочке навещать их в Калифорнии. В письме, как всегда, было несколько фотографий с комментариями на обороте. «Дядя Миша учит негра играть на банджо», «Это мы. На заднем плане - памятник Линкольну», «Тетя Ида не решается прыгнуть в бассейн». Немудрено. Если она прыгнет, волной смоет половину лежащих на берегу. Тетя Ида, милейшее и бестолковейшее в мире существо, всегда, сколько ее помнила Светочка, страдала от избытка веса и недостатка вкуса. Причем где-то в глубине души она скорее всего догадывалась, что одета как пугало. Переезд в Америку шестнадцать лет назад полностью ее излечил. Ну, подумайте сами, как можно комплексовать в стране, где БОЛЬШИНСТВО одеты как пугала, а борьба с лишним весом - национальный вид спорта?
        Светочка рассеянно перебирала яркие фотографии, пока не наткнулась на одну, без комментариев. Снимок был смазанный, неудачный. Чета Шуманов нечетко улыбалась на фоне какого-то казенного американского небоскреба, угол вообще занимала чья-то случайная макушка. Видимо, Миша с Идой попросили прохожего щелкнуть их вместе, а тот схалтурил.
        Письмо было традиционно длинное, занудливое и безвкусное, как попкорн. Светочка честно прочитала его до конца, отложила в сторону и тут же о нем забыла. Нет, конечно, дней через пять-семь - в крайнем случае, через десять - будет сочинен такой же милый, пустой, щебетучий ответ, с традиционным и обязательным приложением - списком нынешних цен на основные товары и услуги в Питере. Особенно беспокоила Шуманов динамика роста цены проезда в метро. По словам этих незлобивых евреев, уехавших во времена застойного медного пятака, у них волосы дыбом вставали по всему телу от наших цен.
        Без четверти три, того же 29 мая, зажужжал домофон, и глуховатый голос второго охранника (теперь я уже твердо запомнила, что его зовут Сережа) сообщил, что прибыл гость. А поскольку уже вторые сутки Светочке названивал один настырный тип из варьете «Король», она отреагировала решительным: «На фиг». Через минуту голос в домофоне вновь ожил и уточнил, что фамилия гостя вовсе не Цысюкович, а даже совсем наоборот - Поплавский.
        Странное у нас отношение к врачам. Двойственное. Если врач - чужой (в смысле - никогда не копался в ваших кишках и не лазил вам в рот), но при этом - хороший приятель ваших приятелей, мы видим в нем человека, а иногда и консультируемся у него на халяву. Ну, скажем, после рюмочки под грибочки по поводу камней в почках или чирья на попе. А если врач - свой (в смысле - и копался, и лазил), то мы его почему-то ужасно стесняемся и не решаемся пригласить домой на чашку чая (не говоря уж о семейных праздниках). И совершенно напрасно! Врачи - тоже люди. К тому же они вполне умеют держать себя в руках, с легкостью абстрагируются от наших болячек и в домашней обстановке уже не рассматривают нас как бесплатное приложение к нашему радикулиту или грыже.
        Светочка ужасно смутилась. Она всегда испытывала некоторые трудности в общении с интеллигентными мужчинами, которым сильно нравилась. Игорь вошел в комнату и смутился тоже. За полгода он, к сожалению, уже успел позабыть, какое сильное впечатление производит эта женщина.
        Так они и стояли друг напротив друга в двухуровневой гостиной - Светочка чуть повыше, Игорь - чуть пониже. Момент для простого «здравствуйте» уже прошел, а отношения их, очевидно, не предполагали ни рукопожатия, ни, тем более, поцелуя при встрече.
        - Извините, пожалуйста, - осмелился начать Игорь, - но ваш телефон не отвечал…
        - Я там больше не живу, - ответила Светочка. Показалось, что немного суховато. - А откуда вы узнали мой новый адрес? - Получилось и вовсе резко.
        - Ваш директор… то есть… наш директор… - Игорь запутался и растерянно закончил: - В общем, Юрий Петрович Кашин рассказал мне, как вас найти.
        - Вот трепло, - констатировала Светочка. Но тут же изящно извинилась: - Нет, нет, нет, это я не на ваш счет. Если бы по Юриной наводке всегда приезжали такие приятные гости, я была бы только рада. К сожалению, получается наоборот.
        Доктор Игорь смешно замотал головой и тут же стал похож на Шурика из «Кавказской пленницы».
        - Я совершенно ненадолго, извините еще раз.
        - Почему же ненадолго? - Оба почувствовали, как спадает глупое напряжение первых минут. - Вы уже обедали?
        - Нет, но…
        - Тогда пообедайте со мной.
        - Нет, спасибо, я… - Игорю вдруг стало ужасно досадно. В самых смелых мечтах он не разрешал себе выпить с этой женщиной стакана воды. И вот теперь - фантастика! - ему предлагают обедать (!) с ней вдвоем (!) в ее загородном доме (!). Огромные напольные часы авангардного дизайна, стоящие у Светочки за спиной, пробили два раза, с издевкой напомнив Игорю, что до самолета осталось шесть часов. - Я не смогу. Дело в том, что я заехал только попрощаться. Я уезжаю.
        - Куда? Насовсем? Но почему вы раньше… Когда вы уезжаете? - Светочка набросала кучу бестолковых вопросов, а под конец жалобно добавила: - Ну хоть кофе попьете?
        Они сели на мягкий диван. Светочка в очередной раз с неудовольствием отметила про себя, что на таком диване, безусловно, очень удобно валяться, задрав ноги на спинку, но никак не пить кофе. Легче, наверное, просто сесть на корточки рядом со столиком.
        Теперь они наконец могли поговорить. Много. Долго. Интересно.
        Они пили кофе и молчали.
        - Куда вы едете? - спросила наконец Светочка невыносимо светским тоном.
        - В Париж, - просто ответил Игорь, хотя внутри у него, как всегда, что-то сладко вздрогнуло при этих словах.
        - Работать?
        - Да.
        - Будете свой аппарат совершенствовать?
        - Аппарата давно нет, - жестко ответил Игорь, пресекая дальнейшие вопросы.
        - Хорошо. Я поняла. - Светочка кивнула, но упрямо продолжила: - Всего один, последний вопрос можно? - Игорь кивнул. - А вы сами - никогда не пробовали?
        - Нет. - Игорь помолчал, раздумывая, продолжать ли? - Но знаете, - решился, - ужасно завидовал своим пациентам. Прямо представлял себе - сейчас брошу работу, отключусь…
        - И?..
        - И пойду с красивой девушкой за руку по Ленинграду гулять. - Игорь смело посмотрел Светочке в лицо.
        - Почему именно - по Ленинграду?
        - Да просто - хочу, чтобы год семьдесят пятый, семьдесят шестой был… Ну то есть такие, какими я их помню… - Он замолчал, потому что дальше уже шли нюансы действия аппарата.
        - Ой, да что же я? - спохватилась вдруг Светочка. - Надо же «на дорожку»! Что вы пьете?
        - Вообще-то я пью медицинский спирт, - важно ответил Игорь и сам же засмеялся. - Спасибо, ничего не нужно. Я на машине. И к тому же - на чужой. Зачем мне неприятности перед отъездом?
        - Ерунда, - решительно отрезала Светочка. - Вас отвезут. А уйти без «посошка» - это не по-русски. Вам коньяк или лучше все-таки водку?
        - Водку, - ответил Игорь, понимая, что умение повелевать - это врожденное.
        Уехал. Светочка вернулась в гостиную, где на столике тоскливо приткнулись пустые рюмки. Какой странный визит. Недосказаность, недоделанность, сплошное «недо-». Как будто свербило в носу, свербило, да так и не чихнулось. Хоть бы в любви признался, что ли?
        Пакет еще какой-то дурацкий оставил. Перед самым уходом в холле протянул небольшой сверток.
        - Не волнуйтесь, - сказал, - ничего там страшного нет, можете открыть.
        Да уж, конечно, открою…
        Что-о-о?! Кажется, у кого-то съехала крыша. «Александру Самойлову». Крупными буквами на коричневой бумаге. Внутри - коробка из-под лекарств. Дискета, какие-то списки с фамилиями и адресами и две запаянные ампулы без маркировки.
        Светочка стояла в холле, растерянно глядя на себя в зеркало. Похоже на то, милая девушка, что вас попросту использовали. В качестве почтового ящика. Но какого черта? При чем здесь Самойлов? Этот наш деревенского вида одноклассничек стал что-то подозрительно часто мелькать в нашей пьесе…
        Светочка страшно разозлилась. Мысли полезли - одна другой гаже: во-первых, выбросить эту дрянную посылку, а еще лучше - сжечь. В камине. Во-вторых, позвонить Бритому «на радио» и завернуть его домой. Пусть этот доктор-обманщик сам разбирается с гаишниками… «Мадам, - заметил бы Виталий, - не пойти ли вам торговать квасом?»
        Ни одна из этих добрых идей так и не успела реализоваться, так как закурлыкал телефон.
        - Светлана! - Чей это такой знакомый голос? - Это снова Поплавский. - Светочка не произнесла ни одного из тысячи самых обидных и сердитых слов, которые просились с языка. Они, как толпа перед открытием универмага, сами себе перекрыли выход. - Я подумал, вы уже, наверное, посмотрели посылку? - Как я злюсь на мужиков, которые умеют предугадывать мои поступки! - Вы скорее всего рассердились… Я вас очень прошу: не надо. Если посылка понадобится, Самойлов сам вам все объяснит. А если нет… Не берите в голову, бросьте в чулан. У вас есть чулан? - Светочка улыбнулась. - Большое спасибо вашему водителю, что разрешил позвонить. - Маленькая пауза с тихим смешком. - Надеюсь, вы не сразу швырнули пакет в камин? - Светочка не выдержала и рассмеялась. - До свидания. Вы очень красивая.
        - Счастливого пути! - Нет, не успела, отключился.
        Продолжая улыбаться, Светочка сложила все обратно в пакет и сунула его в один из стенных шкафов в холле.
        Прибежали Гриша с Дашей - потребовали гулять.
        Набродились с ними… Надышались, навозились.
        А вот домой почему-то пришли в полной тоске.
        Светочка спускалась по тропинке к дому, ощущая себя несчастным брошенным ребенком, родители которого ушли на целый вечер в гости.
        Ну что тебе до этого Игоря? Ну, уехал. Что ты, Парижа не видела?
        Господи, как представлю, что сейчас вернусь домой, опущу свое холеное, никому не нужное тридцатитрехлетнее тело в душистую ванну, волью в него, тело то есть (а не ванну, конечно!), ма-аленькую рюмочку коньяку и большо-ой стакан апельсинового сока… А потом положу на подушку ухоженную голову, набитую не раз уж перевернутыми и перетряхнутыми мозгами, и прикажу себе: спать…
        Виталенька, где ты?..
        Стоп, милая, стоп. НЕЛЬЗЯ ЛЮБИТЬ МЕРТВОГО ЧЕЛОВЕКА. Разговаривать с ним, думать о нем каждую минуту, видеть каждую ночь во сне и ждать его оценки ВСЕХ своих нынешних поступков. Это противоестественно, болезненно глупо, ненормально и… прочие подобные эпитеты, подбирай сама.
        Бритый сидел на заднем крыльце, накинув на плечи спортивную куртку. «…as», - заметила Светочка, проходя мимо него и отдавая поводки. Наверное, хвост от «adidas».
        Стоп. А теперь смотри. Думай внимательно.
        Знакомое чувство? Вспоминай.
        Школа. Восьмой класс. Стоишь у доски с пустой башкой и в отчаянии смотришь на одноклассников. А там! Подсказывают все кому не лень. Бисярин бьет себя кулаком по голове. Мирохин, наоборот, дергает Рычихину за светлую кудряшку, а потом совершает загадочные волнистые движения руками от макушки к плечам. Ольга морщится, но терпит, одновременно показывая на пальцах: «три». А Юрий Лазаревич, нетерпеливо постукивая карандашом по столу, невыразимо ласково вопрошает:
        - Ну, так как, Жукова? Что же это у нас такое: действие равно, как вы говорите, противодействию? Повесть Солженицына? Или, может быть, статья Уголовного кодекса? - Очень интеллигентный человек.
        У Светочки в голове вдруг разъяснивается, ухищрения одноклассников вдруг сновятся понятными:
        - Третий закон Ньютона! - звонко отвечает Жукова, улыбаясь Бисярину. И отправляется на место, получив долгожданную свободу и «тройку» в журнале.
        В 00.17 ночи, уже 30 мая, Светочка вскочила с дивана, уронив телевизионный пульт и рассыпав содержимое пепельницы. Смотрите, дети, сейчас отсюда вылетит птичка. Щелчок. Птичка.
        Итак, дано: доктор Игорь со своим аппаратом и ПУТЕШЕСТВИЯ НА ЗАКАЗ;
        фотография Шуманов на фоне НЕБОСКРЕБА;
        две буквы «AS» на спортивной куртке.
        Складываем и получаем: Агентство «ALTERNATIVE SERVISE», где вам за деньги ответят на любой вопрос из серии «что? где? когда?».
        Светочка зачем-то бросилась к телефону, затем к двери… «Спокойствие, господа, - сказал бы Виталий. - Поезд ушел. Нанимайте дрезину».
        Что же делать? Фирма «AS» НЕ существует в реальности. До нее можно добраться только… Господи, но он же сказал: аппарата давно нет. «Нет, так купим», - сказал бы Виталий. Точно! Дадим доктору Игорю денег, и он восстановит аппарат!
        Светочка села на диван и закурила. Спокойненько обдумаем, что нам делать дальше. Позвоним в этот - как его? - Нейроцентр, узнаем, куда уехал работать доктор Поплавский. Через консульство выясним, где он остановился в Париже… Неплохо бы, кстати, проверить, действует ли еще наша французская виза.
        Кажется, как засыпала с улыбкой, так и проснулась. Но утро началось не слишком-то удачно. Первый же звонок в Нейроцентр обернулся такой лошадиной дозой хамства (да простят меня лошади), что у Светочки защипало в носу. Пришлось срочно разыскивать «мальчика для особых поручений» - бывшего референта Виталия. Кирилл недавно открыл свою маленькую фирму, но узнав Светочку, выразил желание помочь немедленно, без квитанций и предоплаты.
        - Сутки, Светлана Вениаминовна, максимум - двое, - сказал он, выслушав и записав Светочкину просьбу. - Вас устроит? Сейчас очень много заказов, сезон отпусков начинается, знаете ли… Но если вам нужно срочно…
        - Сутки меня вполне устроят. - Все-таки терпеть не могу «голубых». Особенно тех, которые хорошо маскируются.
        «А потом позвонили мартышки…»
        Илонка прорвалась в неурочное время, ни свет ни заря - в половине двенадцатого! - и сразу начала причитать противным булькающим голосом:
        - Светик, птичка моя, у меня уже сил никаких нет… Этот говнюк опять дома не ночевал! И телефон, сволочуга, отключил!.. - Какие славные эпитеты в адрес любимого мужа. - Наверное, опять где-то квасит, свинюка!
        - Не должен, - терпеливо успокаивала Светочка, - у него сегодня встреча важная. - Эффект получился обратный.
        - Ну, все, - трагически воскликнула Дуська. - Не пьет, значит, трахается. У, гадина! Завтра же приеду - разберусь с ним! Поотрываю все, к чертовой матери!
        - Никуда тебе ехать не надо. - Господи, как же ты мне надоела! - Куда ты полетишь, беременная?
        - Да уж, гнида, знает, что я с пузом своим сейчас неподъемная… Ладно, рожу - все ему припомню! Светик, солнце, прошу тебя, рыба, найди ты этого урода. Пусть обязательно, слышишь, обязательно мне сегодня позвонит! Сегодня! Мне завтра бабки за больницу отдавать, а я еще не решила, где рожать буду. Говорят, в горах легче идет, ты не знаешь?
        - Я не в курсе, - холодно ответила Светочка.
        - Боюсь ужасно… Ладно, потом. Да, еще! У тебя какая группа крови?
        - Четвертая, кажется. - Это-то ей зачем?
        - Вот. А у меня - первая. - Трагическое молчание. - Я так и знала.
        - Что еще случилось?
        - Мне сказали, что у меня очень редкая группа, нужно на всякий случай внести аванс и заранее заказать! - А ты небось хотела на халяву у меня позаимствовать? Вот уж - хренушки. Ни капельки не получишь. Денег у твоего Юры навалом, оплатит.
        - Ну так и закажи… - Надоела ты мне! Надоела-надоела-надоела!
        - Да уж, придется… В общем, Светик, ты найди его и передай, хорошо? Все, птичка моя. Пока, целую.
        - Пока. - Вот радости-то вагон: Юру по Питеру разыскивать.
        А, чуть не забыла! Я же знаю, где он сегодня будет! На каминной полке стояло приглашение на банкет от «Петер-экстры». Юра обожал подобные мероприятия, а к этому готовился особенно тщательно. Особый случай. Юра, как генеральный директор, будет произносить программную речь. Так сказать, о перспективах. Кажется, весь город знает о существовании этой речи и конфликте Юры со своим секретарем. Молодой человек с университетским образованием со слезами на глазах, говорят, доказывал шефу, что времена речей «по бумажке» давно прошли. А Юра, говорят, наотрез отказывался учить речь наизусть. Любопытно будет послушать, что из этого всего получится.
        Светочка сообщила Бритому, что на сегодняшний вечер форма - парадная, по классу А, вдела в уши свои любимые гвоздики-бриллиантики и задумчиво остановилась перед раскрытым шкафом.
        Прямо перед глазами висело очень миленькое, голубое с серебром. Светочке оно нравилось ужасно. Но рука не поднималась снять его с вешалки. В ушах стояло Виталиковское: «Солнце, ты в нем похожа на престарелую Мальвину». Ну и вкус у человека! Однажды, после трехчасовых сборов в гости, Светочка, доведенная его придирками до белого каления, зло бросила:
        «Тебе бы гардеробщиком у английской королевы работать!»
        Виталий польщенно улыбнулся и спокойно ответил:
        «Подумаю над твоим предложением, когда выйду на пенсию».
        Все. Хватит страдать. Надеваем бледно-лиловое, с открытой спиной и розочкой на заднице. Плевать нам на всех.
        Юрий наш Петрович относился к той специальной и довольно многочисленной категории мужчин, которые, переспав с женщиной, тут же считают ее шлюхой, а получив отказ, называют «другом».
        - Светик, здравствуй! - Вот именно так, расталкивая животом гостей, мы спешим навстречу «лучшему другу Светику». Подчеркнуто целомудренный поцелуй, деликатно приобняли за плечи, проводили на самое почетное место. Представляю, зайка, думала Светочка по пути, сколько грязи ты вылил на меня в разговорах со своими дружками-собутыльниками в ваших кабаках да саунах…
        - Тебя Илона с утра разыскивала.
        - Меня? А почему у тебя? Чего у Дуськи, совсем крыша съехала? - Это мы тоже у Виталия переняли - жену любимую Дуськой называть. Вот раздолье мужику - баба беременная в Швейцарии кантуется, дитя будущее к европейскому комфорту приучает, а мужик здесь… А, пошел ты на фиг, мне про тебя даже думать не интересно.
        - Позвони ей обязательно. Она тебя очень искала. - Все. Поручение выполнили. Закрой рот, придурок, я с тобой уже наобщалась. Ах нет? Наш разговор, оказывается, еще не окончен?
        - Доктор-то наш уехал, слышала? - И рожу такую гадкую скроил, как будто мы у Поплавского вместе от трипака лечились!
        - Слышала. Он ко мне приезжал. Попрощаться. - Зря сказала. Он, кажется, сейчас обделается от любопытства.
        - Ого! Какая честь! - Да что ты понимаешь в чести, лапоть? Светочка сделала еще одну попытку вырваться от гостеприимного хозяина. - Кстати, знаешь, закрываю я эту контору.
        - Какую?
        - Да «Селедку» эту долбаную. Возни с ней - выше крыши, а дохода - тьфу! - Это он про «Фуксию и Селедочку», что ли? - И еще, знаешь… - Юра подвинулся ближе и попытался изобразить «доверительный тон». Но добился лишь того, что Светочка отчетливо поняла: одеколон «HERERA» и не меньше двухсот коньяку.
        А вот настоящий «доверительный», каким умел владеть Виталий… Бывало, заговорит с клиентом: едва уловимый, музыкальный перелив голоса, чуть приглушенные окончания слов, словно неожиданно вырвавшееся ласковое слово… И вот уже разомлевший и раскисший клиент склоняет голову ему на плечо, а рука сама тянется и подписывает нужные бумаги… Нет, что ни говори, Юре «доверительный тон» противопоказан. При малейшей попытке перейти официальные границы общения вам уже кажется, что Юрина рука у вас по локоть за пазухой.
        - Мне один экстрасенс знакомый сказал, - продолжал Юра, понижая голос, - что там, на Петроградской, оч-чень нехорошее место. И правда, я заметил: как туда ни заеду - башка потом просто раскалывается! Опять тут на днях, блин, позавчера, как раз с доком прощались, опять прихватило! Да чего - я! Там мужик один, - мы как раз с доком выходили, - а он зашел. Так тот вааще - сразу скопытился! Глаза закатил - и на пол хлоп! И главное - был бы рахит какой-нибудь, больной, так нет! Моряк вроде… Он, прикинь, когда отрубился, все свои бумаги, на фиг, по полу разбросал. Я его паспорт моряка видел… Я почему запомнил - фамилия у него - Самойлов, как у нашей бухгалтерши, прикинь?..
        Светочка почувствовала, что у нее запылали щеки. На ее счастье, в этот момент в зал вплыли две сильно перекрашенные пигалицы, которые с резким взвизгом: «Юрася!» - сиганули Юре на шею.
        - Мне нужен компьютер, - приказала Светочка Бритому, выходя.
        - Сейчас? Здесь?
        - Нет, на дом. Найди, пожалуйста. Срочно.
        - Что-нибудь навороченное? Работать или…
        - Просто просмотреть дискету. - Надеюсь, доктор Игорь ее не кодировал.
        Светочка вела машину сама. Прохладный летне-вечерний воздух врывался в открытое окно. На заднем сиденье Бритый придерживал коробку с монитором.
        И почему мне сразу не пришло в голову просмотреть дискету?
        …Ну и что? Какие-то бесконечные графики. Судя по всему, эти кривули имеют прямое отношение к аппарату. Здесь нашлась и моя фамилия, и Юрина, и Илонкина. И, конечно, «Антонов Виталий Николаевич».
        Понятней не стало.
        Светочка еще раз перетрясла и пересмотрела коробку. Бумаги оказались еще неинтересней дискеты. Адреса, фамилии. Ни одной знакомой. Какие-то устрашающие диагнозы… Ого! Записка! Написанная от руки, с многочисленными исправлениями и зачеркиваниями. Видно, что писали второпях:
        «Саша, никак не пойму - вы (зачеркнуто) герой или (зачеркнуто) мелкий авантюрист? Тем не менее передаю все, что осталось от (зачеркнуто) моей деятельности с аппаратом. Как вы помните, тот, что стоял в „ФиС“ е (зачеркнуто), разгромил ваш неугомонный приятель. Второй аппарат, стоявший в отделении, я разобрал сам (зачеркнуто), можете не проверять. Таким образом, действующих аппаратов больше нет. Впрочем, (зачеркнуто несколько строк) вам, они, похоже, и не нужны. Пожалуйста, будьте осторожны с вашими (зачеркнуто) способностями. Отдаю вам последние две ампулы с SD-стимулятором. Если вам взбредет в голову снова залезть кому-то в душу, проследите, чтобы не позднее чем через полчаса „по возвращении“ вам был сделан укол (внутривенно). Вспомните, что стало с вашей бабушкой (много зачеркнуто).
        Несмотря ни на что, с уважением,
        И.Поплавский
        28.05.96
        P.S. А про крыс, извините. На самом деле ничем помочь не смогу».
        Очень интересно, доктор Игорь. А вы, оказывается, интриган. Любопытное письмецо. Особенно то место, про «способности». Какими это, интересно спросить, «способностями» обладает этот пресловутый Самойлов? Странно. Кто бы мог подумать, что Сашка Самойлов, всегда похожий на удивленного бычка, на что-то там еще «способен»…
        Светочка аккуратно уложила все обратно в коробку из-под лекарств.
        А мы даже и искать его не будем. Если ему так надо, пусть ищет сам. Но все-таки почему доктор Игорь отдал приманку именно Светочке?
        Голова раскалывалась. Светочка решила принять ванну. Проклятый звонок вызова прислуги опять не работал. «Завтра уволю электрика», - злорадно подумала Светочка. Нарочно громко хлопая дверями, она направилась в комнату «домоправительницы».
        Вначале показалось - там никого нет. На всякий случай Светочка щелкнула выключателем.
        Глава третья
        Саша
        По свежим новеньким обоям гордо шествовал здоровенный лоснящийся таракан. Какой-нибудь чокнутый энтомолог нашел бы подобную картинку очень даже жизнеутверждающей. Саша придерживался прямо противоположного мнения. Он лежал на кровати в «общаге», совершенно одетый, и наблюдал за передвижениями насекомого со все нарастающей тошнотой. Скорее всего дурноту вызывал не сам таракан, а воспоминание о вчерашнем «коктейле», основным ингредиентом которого была омерзительная «баночная» водка с глумливым именем «Аврора». Смутно припоминались какие-то немытые люди, рассуждавшие в ночи о Шопенгауэре; злой таксист, отказавшийся перепрыгивать разводящийся Тучков, кажется, мост; веселые молодые барышни в шортах и почему-то в высоких шнурованных ботинках военного образца. Да, да, да, была еще сильная ссора с вахтершей, которая не хотела пускать в общагу всех новых Сашиных друзей…
        Таракан остановился и задумался. Саша опустил руку под кровать, пытаясь нащупать ботинок, и тут только обнаружил, что лежит не только одетый, но и обутый. Таракан заметил движение, почуял опасность и припустил что было мочи к шкафу. Нет на свете более наглых и в то же время более чутких существ, чем отечественные общажные тараканы… «Хрен с тобой, - подумал Саша, - обои жалко пачкать».
        Внутри все ныло и болело. Как физически, так и морально.
        Господи, как же это все-таки по-русски и как же это все-таки пошло - топить горе в вине!..
        Господи, да какой же идиот придумал такие обои?! Еще в девятом, помнится, классе, когда проходили так и не понятую Сашей тусовку «Трех сестер» Чехова, учительница специально тыкала их носом: смотрите, ремарка: «Входит Наташа. На ней розовое платье с зеленым поясом». И трагически умолкала, давая возможность прыщавым оболтусам-девятиклассникам самим постичь всю глубину пошлости такого сочетания.
        Обои были розовые в зеленую клетку.
        Саша, кряхтя, слез с кровати и поплелся на вахту - звонить Маше. Проклятые сорок ступенек дались ему с большим трудом. Его мучили стыд и раскаяние. Но больше всего его мучила неизвестность. Хрен его знает, чего он наплел вчера ночью, вернувшись с Мишкиных похорон? Кого обличал, на кого сердился? А вдруг он сгоряча наговорил Маше каких-нибудь особо обидных слов? Ох, не хотелось бы, ох, не надо…
        - Приезжай скорей! Я кислые щи на обед варю! - сказала по телефону добрая Маша, усугубив Сашины страдания еще и стыдом за издевательство над беззащитной женщиной.
        Саша хлебнул пустого чая и вышел на улицу. В животе противно забурчало, в голове давно шумело, перед глазами изредка проносились хвостатые, как метеоры, яркие вспышки.
        На эскалаторе пришлось изо всех сил держаться за поручень, а при сходе с эскалатора несколько раз крепко зажмуриться, чтобы убедиться, что из стоящей здесь урны НЕ растет дерево. Реклама в вагоне вызывала самые неожиданные и гнусные ассоциации. Веселые жареные цыплята напоминали пациентов ожогового отделения. От призыва «сделать ремонт со вкусом» на зубах ощутимо заскрипел песок. Всемирно известная зажигалка нестерпимо воняла бензином.
        Маша встретила провинившегося уютным незлым ворчанием. На ней был надет короткий халатик и мягкие шлепанцы с помпонами. Саше показалось, что он никогда в жизни не видел более симпатичного сочетания. Особенно сентиментальному «с бодуна», ему захотелось немедленно сползти вниз, обнять Машу за теплые колени и умереть от благодарной нежности.
        Похлебав живительных кислых щей, выпив бутылку пива и повалявшись часа два на диване, Саша совершенно ожил. Для завершения похмельного курса он решил занятся «трудотерапией» - подмел пол в прихожей и вкрутил новую лампочку в торшер.
        Вечером, заметив, что Маша заводит будильник, Саша страшно расстроился. Ведь это означало, что впереди двое суток Машиного дежурства. А значит, два пустых длинных дня и две бесконечные холодные ночи для него.
        - А ты не можешь прогулять? - на всякий случай спросил он.
        - Что ты! Это ж не завод какой-нибудь. Меня не то что за прогул, за десять минут опоздания - фить! - и за дверь, без разговоров!
        - Строгие у тебя хозяева… - подивился Саша.
        - Да уж, строгие! - засмеялась Маша. Она стояла у дивана в тоненькой ночной рубашке, словно подсвеченной изнутри. Саша тут же полез обниматься и горячо, по-детски, зашептал ей в ухо:
        - А как же я? Один останусь? Я здесь один умру…
        - Не плачь, маленький, - прошептала Маша, - отвечая на его объятия, - я что-нибудь придумаю.
        И что вы думаете? Придумала!
        Назавтра, уже в четыре часа дня, позвонила и тихо-тихо, наверное, трубку рукой прикрывала, скомандовала:
        - Приезжай! Быстро записывай куда.
        Мама миа! Ну и хоромы! Никто, конечно, не позволил Саше бродить по дому и рассматривать, но и без того стало ясно: богато люди обитают. Ну, да и фиг с ними. Сашу сейчас больше интересовала не окружающая роскошь, а Машина маленькая комнатка под лестницей, где так кстати расположился диванчик.
        Далеко в доме часы пробили десять.
        - Хорошо как… - проговорил Саша, обнимая Машу. Они лежали на диванчике, тихонько переговариваясь в темноте. Одно жалко - курить нельзя, ну, да ради такого случая и потерпеть можно.
        Наверное, они немного задремали, потому что никто из них не услышал, как открывается дверь. Внезапно зажегшийся свет ударил по глазам, не хуже мокрого полотенца.
        В ДВЕРЯХ СТОЯЛА Света ЖУКОВА В ОСЛЕПИТЕЛЬНОКРАСИВОМ БЛЕДНО-ЛИЛОВОМ ПЛАТЬЕ.
        Погода была прекрасная,
        Принцесса была ужасная.
        Лицо Светы выражало такое вселенское презрение, что Саше показалось - с него сейчас клочьями полезет кожа.
        - Светлана Вениаминовна, - залепетала Маша, соскакивая с дивана, - извините, пожалуйста, муж приехал…
        Саша удивился и тому, что за пять секунд превратился в «мужа», и тому, что их общую одноклассницу вдруг называют по имени-отчеству.
        Маша судорожно натягивала на себя трусы, кофточку, зачем-то схватила сумку… Саша заметил, что у нее ужасно некрасивые, толстые лодыжки.
        Света по-прежнему стояла в дверях, но взгляд ее изменился. Теперь он стал еще строже, будто она о чем-то сосредоточенно размышляла. Совершенно очевидно - о том, как поизощреннее расправиться с этими двоими.
        Саша вдруг понял, что судьба, не спросив у него совета, решила сыграть «ва-банк». Если сейчас он кинется вслед за Машей надевать трусы и лебезить перед «Светланой Вениаминовной», тогда… Тогда всю его дальнейшую жизнь можно распечатать на полстранички машинописного текста. Прямо завтра они с Машей подают заявление в загс, скромная свадьба, проблемы с жильем, скандалы с матерью, болезненные дети (не меньше двух), участок в Синявино, покупка навоза, раздолбанный «жигуль», проблемы с запчастями, дети-хулиганы, проблемы с учебой, пьянство, проблемы со здоровьем… спасибо, достаточно.
        Он глубоко вздохнул. Дождался момента, когда Маша на время перестала причитать, и весело сказал:
        - Здорово, Светило!
        После чего спокойно встал, не делая ни малейших попыток прикрыться, достал из кармана куртки пачку «Беломора», протянул Свете:
        - Будешь? - И закурил сам.
        Какая сильная пошла игра! Саша немыслимым чутьем угадал ту единственную верную интонацию - без тени раболепства или развязности, которая и прошибла Свету. Чуть-чуть в сторону - и все бы вылилось в море презрения или звонок охране.
        - Через пять минут я жду тебя в гостиной. Без этой вонючки, - движение брови в сторону - упаси Боже! - конечно, не Маши, а «беломорины», - и по возможности одетым. - Можно смело держать пари, что пять минут она давала не Саше на одевание, а брала себе - для поиска нужной тактики.
        Маша находилась в полуобморочном состоянии.
        - Не ходи! - вцепилась она в Сашин рукав. - Я боюсь!
        - Глупая, - ласково ответил он, слегка ее обнимая. - Не убьет же она меня…
        - Она может! - почти в истерике крикнула Маша. - У нее пистолет есть!
        - Фигня. Промахнется. Где здесь гостиная?
        Света сидела в кресле спиной к Саше. И уже по этой спине было понятно: первый раунд - это еще не победа.
        - Там, на столике, - хорошие сигареты, можешь взять, - произнесла она не оборачиваясь. Понятно. Играем в строгую барыню.
        - Благодарствуйте, - нашелся Саша, - непривычные мы. - Ох, зря, сейчас она мне вмажет… Встала… Подходит…
        Честно говоря, он держался из последних сил. Каждая жилочка дрожала у него внутри. Еще секунда - и он бы грохнулся перед Светой на колени и начал, захлебываясь в слезах и соплях, говорить о своей огромной, бестолковой, безнадежной любви. Он даже испугался, что сейчас сотрет в порошок собственые зубы, так сильно пришлось их сжать.
        - Я бы хотела задать тебе несколько вопросов, после того как ты посмотришь вот это, - сказала, протягивая какой-то пакет. - Хотелось бы выслушать членораздельные ответы, - добавила почти зло.
        Очень хотелось ответить что-нибудь короткое, меткое, хлесткое вроде «дефектов речи не имею!» или, еще лучше… Эх, если сразу не получилось - лучше промолчать.
        Саша взял у Светы из рук пакет, и все мысли тут же вылетели у него из головы. Ампулы. Дискета. Статистика, та самая злополучная статистика пациентов Поплавского, которая лежала у него на столе в тот самый день… «Хлопушенко» - бросилась, словно нарочно, в глаза фамилия тетки давешнего таксиста. Конечно, она здесь. Где же ей еще быть? Так. И еще… Записка.
        - Читала? - спросил он, не поднимая головы, уверенный, что Света ответит «нет».
        - Читала! - с вызовом ответила она.
        - И что тебя интересует? - Хороший, отличный «прокурорский» тон!
        - Все. Почему Игорь через МЕНЯ передает ТЕБЕ посылки? Какое ТЫ имеешь отношение к его аппарату? Какие такие «способности» имеет в виду Игорь? При чем здесь крысы? - Нельзя было даже сказать, что Света «засыпала» Сашу вопросами, так как произносилось все нарочито спокойно, даже небрежно, через четко выдержанные паузы.
        - А сам Поплавский тебе ничего не объяснил? - Обратите внимание: Саша упорно называет доктора по фамилии, Света с тем же упорством говорит «Игорь».
        Света только пожала плечами, грациозно подошла к небольшому сервировочному столику и налила себе, кажется, коньяку.
        Саша еще раз проглядел письмо. Дата: 28 мая. Выходит, Поплавский решился и написал его после Сашиного ухода? Сразу стало стыдно за глупейшую выходку с турецкими лирами.
        Света стояла около столика с напитками. Наверное, раздумывала, предложить ли выпить человеку, которого только что застала в постели с прислугой.
        - Мне чего-нибудь покрепче, - разрешил ее сомнения Саша.
        - Я не припомню, Самойлов, ты и в детстве был таким наглым?
        - Жизнь научила, - весело пожаловался он, - да и ты, кажется, в школу не на «Ягуаре» приезжала…
        Ох, кажется, переборщил. Сейчас она мне эту водку прямо в рожу плеснет… Нет, просто чуть поболтала в стакане, задумчиво добавила лед. Со льдом, конечно, приятней - и в глаз попасть можно, да и за шиворот закатится…
        - Ладно, спрошу еще. - Какая сила воли у девушки! - Чего это ты, Самойлов, в обморок упал, когда Юру в «Фуксии» увидел?
        - Ты и это знаешь? - слегка обалдел Саша.
        - Знаю.
        - Поплавский рассказывал?
        - Не забывай, вопросы задаю я.
        Саша автоматически взял у Светы из рук необычный низкий стакан с толстенным дном и залпом выпил водку.
        - Слушай, Светило, может, хватит друг перед другом шпионов изображать? Я ведь, несмотря на все это, - он обвел рукой со стаканом шикарную гостиную, - прекрасно помню, как во втором классе снежком тебе в лоб попал.
        - Наверное, с тех пор я тебя и не люблю, - отчеканила Света, глядя ему прямо в глаза. - И не смей никогда называть меня этим похабным «Светилом».
        Да? И что теперь делать? Попросить пистолет и прямо сейчас, здесь застрелиться?
        - Светк, по-моему, ты просто блефуешь. - Большого труда стоило удержаться в прежнем легком тоне. - Ты о чем-то догадываешься и хочешь у меня вытянуть подробности. Просто из любопытства, да?
        - А если - нет?
        - Что - нет?
        - НЕ из любопытства?
        - Тогда зачем? - Он обратил внимание, что Света закурила вторую сигарету подряд. Разговор получался совершенно бестолковый, но Саша готов был продолжать его до бесконечности, лишь бы находиться здесь, рядом со Светой.
        - Перестань так на меня смотреть! - сердито прикрикнула она. Словно прочла Сашины мысли.
        - Как?
        - Так, будто сейчас возьмешь меня на руки и понесешь на край вселенной! - Жаль, жаль, но яду в этих словах было больше, чем поэзии.
        - Извини. Больше не буду. - Саша отвернулся и решил, что эмоции действительно нужно контролировать. - И все-таки, что ты хочешь узнать?
        - Скажем так: я очень интересуюсь аппаратом.
        - Но аппарата больше нет…
        - Я знаю. Но я хочу найти Игоря и восстановить аппарат.
        - Не понял. - Саша сел на диван, потирая лоб. - Найти Игоря? Но ведь, если письмо подписано двадцать шестым, он мог быть у тебя… или вчера, или сегодня?
        - Вчера.
        - Опять не понял. Зачем тогда искать?
        - Ох, ну какое твое дело?! - Света с размаху села в кресло напротив. - Да, да! Я виделась с Игорем вчера днем. А вечером, поздно вечером, поняла одну вещь, которая все изменила. А он - уже уехал! Ясно?
        - Ясно. А какую вещь? - Сто против одного, что она не ответит.
        Света глубоко вздохнула, поглядела в потолок, потом опустила глаза. Скорее всего на светском языке жестов это означало раздумья и сомнения. И - нельзя не отметить - проделано было очень изящно.
        - Я поняла, КУДА мне обязательно нужно отправиться с помощью аппарата. - Сказала, как платок батистовый уронила…
        - Особняк на Суворовском?… - задумчиво спросил Саша, глядя в пол.
        Света недоуменно глянула на него. Особняк? На Суворовском? Нахмурилась, вспоминая…
        Саше вдруг показалось, что по комнате пронесся маленький смерч. Нет, нет, просто Света в одно мгновение оказалась стоящей напротив него, уперев руки в бока. Глаза ее, несмотря на избитость метафоры, действительно метали молнии. Словно для усиления эффекта, полыхнули сине-бело-желтым огнем бриллиантовые сережки.
        - Проклятие! Теперь я вспомнила! Ты тоже там был! Так вот что такое - твои «способности»! Ты умеешь залезать в чужой мир, да?
        - Да, - скромно подтвердил Саша.
        - Ага! - страшным голосом сказала Света. И тут же, чисто по-женски, вкрадчиво спросила - А как ты это делаешь?
        - Не знаю, - честно ответил Саша. Он сидел на диване с видом ребенка-вундеркинда, который берет в уме интегралы, но не может объяснить, как это у него получается.
        - Сейчас, сейчас. - Света замахала руками, села обратно в кресло, явно стараясь удержать какую-то важную мысль. - А отправлять туда не можешь?
        - Наверное, нет… То есть… Я не пробовал… Понимаешь, я могу следовать за человеком в его мир, ну, то есть, когда он подготовлен… Помнишь, Поплавский специально гипнотизировал… пациентов… А я этого не умею… Хотя знаешь, - быстро добавил он, заметив, как сникла Света, - когда все это случилось с Юрой, ну, там, в этой «Фуксии и Селедочке», Игорь был совершенно ни при чем…
        - А что там случилось?
        - Ну, ты же сама спрашивала. Когда я в обморок грохнулся…
        - А-а… И что?
        - Так я… - Саша замялся.
        Как бы это подоходчивей и по порядку все объяснить? Что отправился он в мир Юрия, но Юрия там уже не было, потому что Юру мы «замочили» там еще раньше…
        Нет. Подоходчивей не получилось. Света сидела, раскрыв глаза до невероятных размеров, и недоверчиво слушала Сашину сумбурную фантастику.
        - Ты… галлюцинациями не страдаешь? - на всякий случай спросила она. - Ладно, ладно, не обижайся, шучу. - Она задумалась еще на несколько минут, а потом сказала, как будто ее вдруг осенило: - Слушай, ты есть не хочешь? А то я как на этом приеме устриц хватанула, так больше - ни крошки…
        Саша удивленно посмотрел на нее. Прав был покойный Мишка Шестаков: ни черта-то в них не понять.
        А есть и правда хочется.
        Света правильно приняла его молчание за согласие, энергично кивнула и собралась было нажать какую-то кнопку. Но передумала.
        - Пошли на кухню, - скомандовала, - сами что-нибудь придумаем. - И уже пошла, но вернулась. Нажала другую кнопку.
        Кажется, и секунды не прошло - в гостиной уже стоял крепкий парень с ледяными глазами. Неприятное что-то было в его лице - и не зверь, и не машина. И не человек.
        - У меня гость, - без имени обратилась к нему Света. Как к машине. Как к зверю. Не как к человеку. - Нас не беспокоить. А завтра утром я буду разбираться с каждым из вас в отдельности. Меня очень интересует, как моя бравая охрана пропустила в дом постороннего человека.
        «Я ему ни капельки не завидую», - подумал, содрогаясь, Саша, глядя в спину уходящему охраннику.
        - Очень поучительный спектакль, - сказал он Свете, когда они остались одни.
        - Какой спектакль? - удивилась она. - Скорее всего я их завтра всех повыгоняю. А сегодня тебя нужно было просто показать.
        - Зачем?
        - Чтобы случайно не пристрелили во время похода в туалет.
        - Даже так? - Саше все еще казалось, что это не более чем милая шутка.
        - А как иначе? - совершенно искренне удивилась Света.
        - А Маша? - начал соображать он. - Что - тоже уволишь?
        - Не просто уволю, милый мой, а еще и рекомендацию в компьютер забью. Чтоб ни в один приличный дом не взяли.
        - Ты что - серьезно? - У него по спине поползли мурашки.
        - Абсолютно. - Света решительно куда-то направилась.
        - Эй! Эй! Подожди! Так же нельзя! - Саша ринулся следом. - Она же наша одноклассница! Она же ничего такого не сделала! Она… - Света резко остановилась и, повернувшись, сказала, как отрезала:
        - Помолчи, Самойлов. Это не твое дело. Свои дела будешь с ней в койке решать.
        И оттого, что ее невыносимо медово-карие глаза оказались вдруг так близко, Саша мгновенно поглупел и ляпнул:
        - Ты что, Светило, - ревнуешь?
        Она даже не стала утруждать себя презрением к нему. Лишь устало-безнадежно прикрыла глаза и тяжело вздохнула. С таким вздохом, наверное, опытные собаководы смотрят на щенка-неудачника. И правда, чего с ним возиться? Уши не стоят, спина проваливается, и, главное, тупой, команд не понимает.
        На кухне Света молча выложила из холодильника пакеты, свертки, банки. Свое эффектное платье она так и не сняла, страшно смущая Сашу своей ослепительной голой спиной. При этом она вовсе не выглядела принцессой на помойке. Быстро и ловко что-то резала, мазала, изредка спрашивая вполголоса:
        - Тебе с семгой или с лососем?
        Или:
        - Соус сам выбирай. В стенке стоят. - Хорошо моряком быть - хоть с соусами лицом в грязь не ударим. «Карри» от «Чили» в два счета отличим.
        А однажды даже прикрикнула:
        - Что стоишь, как столб? Помогай накрывать! Что, на полу есть собираешься? «Девять с половиной недель» покоя не дают?
        Саша покраснел ужасно. Он действительно вспомнил в этот момент знаменитую эротическую кормежку Рурка и Бессинджер. Он с любопытством следил за Светой, стараясь, правда, не слишком заглядывать ей в рот. Ему было страшно любопытно, как принимают пищу вот ТАКИЕ женщины? Представлялось что-то жеманное, крохотные кусочки, особо изящные движения и ежесекундное промакивание губ салфеткой. Ложный кинематографический антураж! Света ела как обыкновеннный человек, действуя, правда, вилкой и ножом. Нормально откусывала нормальных размеров куски, не чавкала, рот вытирала в меру часто, мизинцев не оттопыривала. И все-таки, все-таки, все-таки! Наблюдать это можно было часами. Света потянулась за соком, заметив вполголоса:
        - Ты опять на меня СМОТРИШЬ.
        - Мне очень нравится, - признался Саша.
        - Останешься голодным.
        Так и получилось. Света быстренько покончила с едой, взяла пачку сигарет, после небольшой заминки закурила, вопросительно посмотрела на Сашу.
        - Ты долго еще будешь за столом торчать? Я тебя не на ужин приглашала.
        Остается только прибавить, что вообще - не приглашала. Саша быстро сунул в рот кусок хлеба с рыбой, запил соком и чуть не поперхнулся.
        - Детский сад, - с необычной интонацией произнесла Света. - Пошли. Дальше разговаривать будем.
        В гостиной что-то неуловимо изменилось. Как будто стало побольше света? Чуть сдвинуты кресла? На столике совершенно чистая пепельница. Света села на диван.
        - Так. Давай сначала. Что там получилось с Юрой?
        - Мы случайно встретились у Поплавского. Я от неожиданности уронил бумажник.
        - Ты что - нервный?
        - Почему?
        - Мне кажется, только в кино люди говорят: «Ах!» - и роняют чашки.
        Саша нахмурился.
        - С тобой разговаривать - все равно что на горных лыжах летом кататься.
        - Ладно, - кивнула Света. - Один - один. Больше перебивать не буду.
        - Ну вот, а у меня в бумажнике куча всякого хлама. Все рассыпалось. И там бумажка была, рекламка одна, он ее нечаянно поднял.
        - Какая рекламка?
        - Так она у меня и сейчас с собой… - Саша прикусил язык. Буклет отеля «Понтиви», правда, лежал в бумажнике. А бумажник - в куртке. А куртка - в Машиной комнате… «А в перепелке - мышка, а в мышке - таракан!»
        Света вытянула губы трубочкой, словно для поцелуя, и детским голоском произнесла:
        - Хорошо, хорошо, я тебе верю.
        - Кхм, кхм, - прокашлялся Саша, - ну и… на чем я остановился?
        - На том. Что. Юра. Увидел. Рекламку. - Очень раздельно произнесла Света, давая понять, что терпение ее не безгранично.
        - И вдруг я увидел, что он… ну… готов! То есть… как под аппаратом… так же выглядит…
        - Как?
        …Наверное, около часа Саша рассказывал Свете о своих ощущениях, о путешествиях, о чужих мирах, о бабушке… Он увлекся, речь стала более гладкой и яркой.
        - В жизни не поверю, что наш деревянный Юрочка нагородил себе тако-ой мир! - Света была удивлена.
        - Может, у него детство было тяжелое? Может, ему сказок на ночь не читали? - предположил разом подобревший Саша. - Вдруг он только снаружи - деревянный, а внутри…
        - …мягкий, как дерьмо! - неожиданно закончила Света. - Чего это ты расчувствовался? Нашел, кого жалеть! - Она встала и быстро заходила по комнате. Часы гулко пробили два раза. - Так, так, так. Я поняла. Для того, чтобы попасть с твоей помощью в МОЙ мир, мне нужно ОЧЕНЬ СИЛЬНО НА НЕМ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ! Да?
        - Наверное.
        - Ты говоришь, что ВИДИШЬ, готов человек, или нет?
        - Вижу.
        - Так, так, так - снова повторила Света. «Она ходит, как пантера по клетке», - благоговейно подумал Саша.
        Вот она уже села, сосредоточенно глядя в потолок.
        - Эй, ты что - уже сосредотачиваешься? - Саша был поражен. - До завтра никак не потерпеть?
        Света посмотрела на него как на дурачка.
        - А зачем терпеть? - Хороший вопрос. Не в бровь, а в глаз. Действительно, зачем? - Может, ты спать хочешь? - Море, ну просто море ехидства.
        - Нет. Я… Ты просто забыла одну вещь. - Саша чуть не подскочил на месте. Правда ведь забыла!
        - Какую?
        - Ампулы!
        - Какие, к черту, ампулы?
        - Укол надо обязательно сделать, сразу после возвращения! Иначе умереть можно от истощения!
        - Чего ты врешь! Какой укол? Доктор Игорь никаких уколов мне не делал!
        - Делал, делал! Всем делал! - О Господи, как ей объяснить-то, чтоб поверила? - Подожди ты, не спеши, торопыга.
        Ты опять забыл, придурок, что здесь надо держать себя в руках? Света посмотрела на него так, будто он без разрешения погладил ее по голой ноге. Простое ласковое слово «торопыга» вызвало такую неадекватную реакцию, что Саша чуть не сгорел от стыда. Но и в мозгах заодно прояснилось. Он кинулся к пакету Поплавского, достал оттуда записку и две ампулы:
        - Вот, читай. «SD-стимулятор», «…не позднее, чем через полчаса по возвращении…». Поняла?
        - Поняла. - Света задумалась. - Ты уколы делать умеешь? В вену?
        - Не очень.
        - Я тоже. Что делать будем?
        Саша пожал плечами, чувствуя легкое злорадство. Тебе решать, Светило. Ты путешествовать хочешь.
        - Ай, ладно. Попутно разберемся.
        - Что значит - попутно?
        - А то - жить захочется, научимся и уколы делать.
        - Ага, - очень задумчиво сказал Саша. - Если жить захочется тебе, укол буду делать я, и наоборот.
        - Подумаешь, - она очень красиво передернула плечами, - могу и сама.
        - Да ладно уж. Попутно так попутно… У тебя шприцы есть?
        - Наверное. Аптечка есть точно.
        Принесенная аптечка напоминала мини-супермаркет фармацевтических товаров.
        - Это откуда ж такая? - удивился Саша.
        - Из Англии привезли. Говорят, на все случаи жизни.
        - Похоже на то, - согласился Саша, разглядывая жутковатого вида ножницы с загнутыми концами. - Ну и наворотили. На самом деле, зуб даю, у кого на такой наборчик денег хватает, ничем тут пользоваться не будет. Вот разве только… - Он, почти не глядя, вытащил яркую коробочку с интернациональным «ASPIRIN». Повертел в руках, кинул обратно. Света держала два одноразовых шприца, смотрела на Сашу и почему-то хмурилась. - Ну, валяй, я готов. Сосредотачивайся.
        - Полегче, Самойлов. Не юродствуй. И не хозяйничай здесь. У меня на тебя управа найдется.
        - Какая?
        - Привлеку тебя за нарушение границ частного владения.
        - Да ну? - удивился Саша. - Ну, тогда - мне пора. - Он двинулся к двери, небрежно бросив на ходу: - Желаю успеха. Надеюсь, у Поплавского дела с воссстановлением аппарата пойдут успешно… - Господи, чего ж мы ссоримся? Похоже, она на меня из-за этого аспирина обиделась. Ох, только бы она не догадалась, что один взмах ее ресниц - и я буду на коленях ползать, просить прощения. Если догадается - выпрет отсюда в два счета, а может, и правда привлечет…
        Света колебалась. Этот наглый мужлан-одноклассничек действительно поставил ее перед очень непростым выбором. Хочешь, Светочка, шоколадку сейчас? Будь умницей, прочти дяде стишок. Ну и что, что дядя - бяка? Он шоколадку отдаст и уйдет, больше мы его сюда не пустим…
        Вместо ответа она опять отошла к столику и плеснула себе коньяку. Не многовато ли алкоголя получается за вечер, девушка? Внезапно ее охватила паника. А что, если не получится? Как, черт побери, сосредотачиваться? На чем? Взять, что ли, фотографию Шуманов? Так я совершенно не уверена, что ИХ небоскреб похож на здание «AS». Я уже плохо его себе представляю… Помню, что служащие там называли меня почему-то «мадмуазель»… Парень там был, сотрудник «AS», имя тоже французское… как его? Мишель? Худенький, сдержанный, в ресторан меня приглашал… О Господи, не помню! Спокойно. Спокойно. Попробуем с другой стороны. Ведь это же - один и тот же МОЙ мир. Значит, можно вначале в Питер попробовать, в МОЙ Питер. Если получится, в ТЕ Штаты и на самолете сгонять можно… Кажется, в первый раз я так и сделала…
        Света умоляюще глянула на Сашу:
        - Ничего не получается…
        - Может, тебе какую-нибудь зацепку найти? Ну вот вроде той рекламки, как у Юры…
        - Зацепку… - Света крепко-крепко зажмурилась. - Нет… Ох, Самойлов, может, ты что-нибудь придумаешь, а то у меня уже голова от напряжения лопается!
        - Как же я придумаю? - удивился Саша.
        - Ну ты же там тоже был!
        Саша послушно принялся вспоминать. Почему-то, кроме гнусного карлика Алексея Ивановича, в голову ничего не лезло.
        - Знаешь, что? Садись-ка ты поближе, - решительно приказал он Свете. - И руку мне дай. Вдруг все внезапно получится?
        Света, глядя на него с большим подозрением, присела на ручку кресла.
        - Нет, нет, так не пойдет! - Саша встал, сгреб с дивана кучу ярких журналов, аккуратно положил рядом на стол два шприца и ампулы, сел и кивком указал на место рядом с собой.
        - Слушай, а церберы твои ничего плохого не подумают, если увидят, как мы тут валяемся? - на всякий случай спросил он. - А то будет проблема: меня на месте пристрелят, а ты ТАМ останешься…
        - Без МОЕГО разрешения сюда никто не войдет, - строго-презрительно ответила Света. - К тому же, насколько я помню, все это ЗДЕСЬ занимает несколько минут, разве не так?
        - Ага.
        Свету передернуло.
        - Значит, так. Договариваемся. Кто первый очухается, сразу же делает укол второму. Да?
        Света кивнула и решительно села на диван.
        - Вспоминай свой дом на Суворовском. Я там тоже был, постараюсь помочь.
        Света подумала, что если бы вдруг сейчас внезапно вернулся Виталий и застал ее сидящей на диване рука в руке с каким-то парнем… Сердце заколотилось от этого воображаемого страха и… тут же закружилась голова…
        Падая, Света склонилась к Сашиному плечу. Прозрачное облачко накрыло обоих. На Сашином лице застыло удивление.
        …Куда-то толкало и тащило, кружило и корежило. Сопротивляться этой страшной силе было бессмысленно, пришлось сдаться и, не дергаясь, наблюдать, куда же тебя несет. Мозг напоминал огромный черный квартал, в котором, дернув рубильник, разом отключили весь свет…
        …И неожиданно все включилось! Ноздри уловили незнакомый запах, в уши ворвалось кваканье и хруст, зрительный нерв послал первое сообщение: здесь сумерки…
        Интерлюдия II
        …Что? А вот так и живем. Сидим на тощих кочках около Серебряного Болота и развесив уши слушаем бесконечную трепотню Кувалды Гризли. Обычно к вечеру башка, как трухой, набита его шизанутыми историями.
        Нет, не целый день сидим. Распорядок дня по-прежнему соблюдаем. Спим. Едим. Изредка куда-нибудь двигаемся. Да не, не мозгами, слава Богу, а ногами.
        - Сало в кашу класть или так нарубать? - спросил скорее по привычке Цукоша. Можно подумать, хоть кого-то всерьез волнует, каким именно путем это сало попадет в желудок!
        - В кашу, - последовал тем не менее строгий ответ.
        А вот теперь: ни в жизни не догадаешься, кто голос подал. Ну? Сядь и рот поплотнее закрой. Потому что это - Двоечник!
        Привыкай, привыкай. У нас теперь все по-другому. Ну, то есть Вомбат-то, конечно, никуда не исчезал. Командир - он и есть командир, при всех званиях-регалиях. Да только чужой он какой-то стал. Будто все ему разом осточертело по самую макушку. Да нет, бывало у Вомбата хреновое настроение и раньше, бывало. И уж всегда Командир находил способ борьбы с хандрой: ну, автомат, там, возьмет, скосит одной длинной очередью ближайшие особо поганые кусты. Или рявкнет на кого-нибудь так, что за ушами щекотно. А вот сейчас - нет. Поест, сигарету у Стармеха возьмет. Молча отойдет от костра, сядет на пригорок, уставится в небо и знай себе облака разглядывает, как будто что умное придумывает. А что там на небе умного? Ну, зарница над Городом полыхнет, тучи рыжие, кислотные натянет… Вот забота…
        Саня же наш, Двоечник, наоборот: ходит твердо, по сторонам поминутно не озирается, баску в голосе прибавил. А борода! Такую себе мущинскую бороду отрастил - кто поверит! И не плачет больше по пустякам. Да ладно врать-то! Никто с тех пор ни слезинки у него не видел! С каких пор? Так с тех с самых…
        В аккурат, мы тогда банду Длинного Мохаммеда накрыли. Покрошили гадов - любо-дорого посмотреть. В салат «Любительский». Ну, и на радостях похерили Одно Из Главных Правил Команды. А что говорится в Одном Из Главных Правил Команды? «Особенно тщательно выбирай место для ночевки!» А мы… Безо всякого тщания… в смысле - тщательности… то есть, просто - повалились кто куда. Ну, и наутро оказалось, что Саня с Вомбатом всю ночь в зарослях «дурак»-травы проспали. Во-от. Тогда-то вся эта ерунда и поперла. Через край. Вспоминать не хочется. Как Вомбат на Саню попер… Да что тот ему ответил… А потом Командира и вовсе закорежило. Думали - помрет. Видал, что с человеком после укуса бзыкаря делается? Вот примерно так же.
        Да, собственно, не в этом даже дело! Подумаешь - «дурак»-трава! Цукоша у нас на то и доктор, чтобы с любой заразой справляться. К тому же, по большому (хоть и всем известному) секрету, еще в «до-Командном» своем прошлом Цукоша, а в ту бытность - «Азмун-Аптекарь», сам, говорят, «дурак»-травой баловался. То ли курил ее, то ли как чай заваривал… Это к тому, что повадки ее знать должен? Так.
        Два дня тогда Команда сиднем сидела, на Цукошу, как на волшебника, смотрела. А этот пижон и рад стараться: походит-походит, сядет рядом с Вомбатом, то веко ему приподымет, то пульс поищет. Ноги-руки пощупает, буркнет что-то под нос, задумается. Наконец, видим: решился. Достал из своей аптечки походной, из самого секретного кармашка, шприц, ампулу синенькую, побухтел над ней немного, вроде заклинания какие. И вколол Командиру, почему-то прямо в шею. А что? И привел-таки Вомбата в чувство! Да, видать, не до конца. Мы на радостях и не сразу заметили, что Командир у нас стал какой-то… «полужидкий». А Азмун только руками разводит: сделал все, что мог, дальше не моя забота, пусть сам выправляется. Но как-то вечером признался Лене, дружку своему закадычному, что на самом деле про эту «дурак»-траву толком никому ни черта не известно. С одной стороны - в Таборе ее всякая шушера плешивая заместо «дури» покуривает. А с другой… Недаром эта зараза вокруг ТЭЦ так густо растет. Кто видел, говорят - по два метра высотой, не продерешься. Эх. Жизнь. Вроде все по-прежнему, а гнильца какая-то чувствуется…
        Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп. Это мы грязь ботинками месим. Уже почти сутки. К Теплым Избам идем. Для ночевки выбираем какую-нибудь особо мерзкую ложбинку, полную криптунов и шляршней. Наутро просыпаемся, опухшие и покусанные, и Вомбат ровным голосом сообщает, что мы, оказывается, вовсе и не в Теплые Избы идем, а совсем даже наоборот - в Усть-Вьюрт. Ну, мы, понятное дело, молчим, не возражаем. Хотя даже сытому быстряку ясно, что сейчас в Усть-Вьюрте человеку делать нечего.
        К чему это? Да так, зарисовка из нашей нынешней жизни. Типичное времяпрепровождение знаменитой Команды.
        …И вот поэтому по всему Кувалда Гризли нам на голову очень даже ко времени свалился. Нет, он, натурально, свалился. Это километрах в трех северней Горелых Вагонов было. Мы ужинать как раз собирались. Место, на удивление, приличное нашли: около сосны поваленной, рядом с холмом. Только сели, чай поставили. Вдруг сверху: «Эй!» Пока головы задирали, он уже - скок-поскок! - у костра сидит, носом поводит. А рядом - вначале показалось - тряпья куча. Ан нет - зверюга прилегла, неизвестной породы. Собака - не собака, пуфырь - не пуфырь… Нечто бесформенно-мохнатое, непонятного цвета. То ли лежит, то ли сидит - не ясно, поскольку ни морды, ни лап не видать. Впрочем, нет, в самом неожиданном месте вдруг обнаружилась пара печальных глаз. И хозяин - под стать: комбинезон грязнющий колом стоит, одна сплошная заплата, ботинки, с виду крепкие, но в правом - дыра, из которой палец большой торчит. А на голове - улет! - кепка-бейсболка с полустертой вышивкой золотом «The best of Minesota». Лицо… Ладно, об этом потом, на следующем привале.
        Известно, как у нас чужаков принимают, особенно тех, кто сверху норовит упасть. Через ноль целых, три десятых Стармех уже лежал в кустах, шумно передергивая затвор. Пурген с Азмуном с места не тронулись, но тоже автоматы к себе подтянули. Пауза возникла неловкая. Оно и неясно - сразу гостей «мочить» или дать слово молвить?
        - Это вот, значит, как… - глухо, как из колодца, пробасил мужик. В голосе его ясно слышалась радость по поводу неожиданной встречи. - А я думаю: кто костер палит? Может, чужаки какие?
        Тут все на минутку отвлеклись, потому что на полянку вдруг выбежал ошалевший пустяк. Они здесь вечером заместо мотыльков на свет бегут. Постоял немного у огня, покачиваясь на шести тонких ножках, и уже повернул жало в сторону Лени, как вдруг незнакомец коротко произнес что-то вроде «псть!». Пустяк закатил глаза, закачался и упал в костер. Резко запахло паленым волосом и скипидаром. Мохнатая зверюга, лежащая у ног мужика, тяжело вздохнула.
        Странно, да? Пустяк - он и есть пустяк. Его, в конце концов, можно и сапогом отоварить. Все слегка озадачились удивительными способностями нежданного визитера.
        - Цирк, - зло сказал из кустов Стармех. - Командир, я шлепну его? На всякий случай.
        - Подожди, - бесцветным голосом отозвался Вомбат. - Сейчас разберемся.
        - Это вон оно как! - обрадовался незнакомец. - Ты, стало быть, и есть - Командир?
        - А тебе-то что, помойка ходячая? - Стармех у нас чужих не любит. Совсем.
        - А, ить, ты, мил человек, не ругался бы понапрасну, пукалкой своей в кустах не гремел, а вышел бы, чайку предложил… Я ишь, может, вашу Команду, почитай, месяц по округе ищу…
        В оригинале звуков было произнесено гораздо больше. Каждое слово сопровождалось прикряхтыванием, причмокиванием, надуванием щек и помаргиванием. А в сочетании с общим почесыванием, кивками, ерзаньем и вздрагиванием производило сильнейший, почти гипнотический эффект. Азмун сидел, раскрыв рот от изумления.
        Потом выяснилось - Кувалда показательные выступления нам устраивал. Так-то, по жизни, он поспокойней будет.
        - Саня, чаю, - приказал Вомбат, не сводя с гостя глаз.
        Стармех в кустах икнул от неожиданности.
        Двоечник спокойно взял кружку, плеснул нашей фирменной, дегтярной заварки, вытянул из мешка кусок сахара, протянул незнакомцу.
        - Это, за сахарок спасибо, мил человек, да только не ем я. Ей можешь дать, - мотнул головой в сторону зверюги.
        - А кто это? - Саня опасливо протянул сахар в сторону печальных глаз.
        - Это? Пакость. Не пужайся, она добрая, своих не обидит…
        - А почему сахар не ешь? - глупейшим образом поинтересовался Цукоша.
        - Это, диабет, - оживился мужик. - Я, ишь, раньше…
        - Зачем нас искал?
        Вы, конечно, можете свои хохмы и дальше травить, а Командир еще решения не принял.
        - Это как - зачем? Зеленый сказал: я за Команду, как за себя, ручаюсь, можешь мне ухо отрезать, если они не согласятся. Ишь ты, и пропал… Я думаю, не случилось чего? Пошел искать…
        Ну, в общем, никто его тогда не шлепнул, а игры в слова на целый вечер хватило: да кто такой, да откуда, да зачем нас ищет… Когда про Зеленого узнал, сильно расстроился. Что ж вы, сказал, дружка моего не уберегли? А что тут скажешь? Посопели, помолчали…
        А так сказать, неплохой Кувалда мужик, нормальный. Трепло, правда, неумолчное. Говорит на любые темы, причем практически каждый разговор начинает с «это». Никогда не определишь заранее - врет или нет. Если поймал его на лапше - пошипит, побулькает, но легко согласится: загнул маленько. Ну, а уж если в истинном засомневаешься - все. Насмерть забухтит.
        Отношение к Кувалде вроде как равномерно распределилось. От полного неприятия у Стармеха (даже кружку, когда чай пьем, никогда, язва такая, из рук в руки Гризли не передаст!) до такого же полного единения с Двоечником. А другого и быть не могло. Дима говорит… Ладно, об этом после. Вомбат в этом смысле - ровно посередине. Терпит, значит.
        А вот с Леней вначале очень интересно вышло. Он ведь Кувалде вначале ужасно не доверял. А тут как раз и случай представился…
        Сидим, опять же, чай пьем. Чайку вечером попить - милое дело. Особенно если спирта нет. Сидим, значит. Молчим все. И так в Команде народ не слишком разговорчивый, а при посторонних - и подавно. Кувалда тоже молчит, задремал вроде. Дима сигарету достал, Вомбату предложил, тот головой качнул: не надо. Дальше сидим. И тут Пурген как-то очень резво к Стармеху подполз, шуршит на ухо:
        - Дим, ты поосторожней с сигаретами. Кто его знает, что за человек. Мохаммеда нет, а мало ли гадости по земле еще ходит? - Это он на историю с мимикротом намекает. Когда этот гад к нам пробрался, скальп Штрипка нацепив. - Убери ты свои долгоиграющие от греха подальше.
        И ведь тихо сказал. Даже Саня - рядом сидел - еле расслышал. Но тоже кивнул: верно.
        А этот Гризли - ушки на макушке! - как заржет вдруг! Чуть с кочки не упал. Даже Пакость проснулась.
        - Эх ты, - говорит, - Мальчиш-Кибальчиш! Не нужна мне твоя Военная Тайна! Подумаешь, сигареты долгоиграющие! А где я, по-твоему, эту - он ткнул носком ботинка в сонную Пакость, - раздобыл?
        Тут уж все с дубов попадали. Вомбат страшный подниматься начал:
        - Ты что - выследил?
        Еще минуточка - и не стало бы с нами Кувалды Гризли. Потому как шпионов-людей у нас любят еще меньше, чем мимикротов.
        Но и он, не будь дурак, сообразил. Тоже встал и почти без присказок своих объяснил народу:
        - Это, не знаю, как вы там называете свою чудодейку, а я на нее случайно года три назад наткнулся. То бишь, она на меня наткнулась. Я без сознания лежал. Из Города шел, собака у меня была, настоящая, ньюфаундленд. Старый пес, но хороший. И влипли мы с ним, как лопухи. Финскому Десанту под колесо попали. Ну, и проехались по нам. До сих пор удивляюсь, как жив остался… Лежу, значит, помираю. Рядом Шмат лежит, ну, пес то есть мой, сопит. Потом слышу - тишина. Помер, значит… Ну, ить, думаю, теперь моя очередь. Лежу, готовлюсь, молитвы читаю. Все, отрубился. А потом - глаза открываю - живой! Ноги, руки, а главное, что меня больше всего пришибло - штаны целые, не рваные! И трава рядом растет - я такой никогда, даже у вас, не видел - зеленая-зеленая, качается, сама от своей спелости и сочности на ветру хрустит. Не удержался, помню, так и съел пучок. Потом встал, огляделся: но еще не в раю вроде. Только след зеленый в лес уходит, будто с лейкой кто прошелся, живой водой все полил. - Кувалда на секунду прервался, чтобы перевести дыхание, с жалостью посмотрел вниз, на свою зверюгу. - А вместо Шмата, дружка
моего, вот эту Пакость подсунули.
        Ты знаешь, у нас закон какой? Когда от вранья сладкого уши по плечам развешаны - на Командира глянь, сам все поймешь. Дальше слушать или очередь по болтуну выпустить.
        Вомбат стоял с каменным лицом. Он слушал.
        - …Ни разу больше такое чудо не встречал. Это уж потом мне Зеленый по секрету намекнул, что Команда такая есть, всех в капусту крошит, а сама - не чихает, не кашляет… Ну, и другие слухи ходили… А чего? Тут много ума не надо, чтоб самому дотумкать…
        Кувалда закончил свою речь и сел. Пакость придвинулась ближе и положила ему голову на колени.
        Вот так и поговорили.
        Кувалда остался в Команде. Да, в общем, не то что и в Команде, так, рядом ошивается. Леня его раскрыв рот слушает, Цукоша даже сердится. Стармех каждую минуту настороже. Да и Вомбат иногда быстрый взгляд бросит - проверяет. А Двоечник - э-э-э, с полслова Кувалду понимает. Недаром - вот-вот, как раз к слову - Стармех это и называет: «дружба барометра с арифмометром». Это он Гризли арифмометром окрестил за то, что тот с утра до ночи считает. Что? Да что попадется! Зато в любой момент может с ходу ответить: сколько, например, шагов отсюда до южного угла Лечебницы или до Трубы. Или от Полбудки до Горелых Вагонов, если по шпалам идти. Или сколько в нашем чайном котелке больших глотков, а сколько маленьких… Вот так-то.
        Однажды днем разговор у нас вышел. Странный. Началось все с Цукоши. Он утром по Холмам бродил, травки какие-то свои, нужные собирал. Вернулся мокрый, замерзший. А у Димы почему-то костер погас. Ну, Азмун ему и сказал: что, мол, дежурный, ряху давишь, за огнем не следишь? И пошло-поехало. Леня проснулся - подключился, Сане попутно перепало, за вчерашнюю кашу… И ясно ведь, чего мужики грызутся - от безделья. Вомбат послушал наши дрязги минут десять, потом разом приложил всех, по-командирски - пересказать нельзя, уши могут с непривычки отсохнуть, - задумался и вердикт вынес:
        - Все, девушки, хватит розочки нюхать. Делом пора заняться.
        А нас - чего уговаривать? За дело все готовы, хоть без завтрака. Да только - какое? Раньше с этим проблем не было, всегда какая-то халтурка под носом крутилась. А сейчас и на ум ничего не приходит. Ну прям хоть на Пуннус-Ярве сваливай, планктон разводить. Тут Гризли голову поднимает - уж неизвестно, спал или притворялся, и сонным голосом спрашивает:
        - Это об чем такой шум-гам с утра пораньше?
        А все и так подогретые, как заорут наперебой:
        - А, бродяга! Чего в наши дела лезешь? Не твоя забота! Дои свою Пакость и помалкивай! У нас крупа на исходе! Сала последний кусок остался!
        Это, кстати, точно. Это мы сказать забыли. У Пакости этой, кроме печальных глаз, еще куча достоинств. Во-первых, она молоко дает. По вкусу скорей на козье похоже. А еще - примерно раз в три дня у нее на животе такие наросты появляются. Так вот их срезать нужно - ей ни чуточки не больно, - вот тебе и мясо! Очень полезное животное. Наши вначале брезговали, ничего от Пакости в рот не брали, зато потом, когда распробовали, уминали - за уши не оттащишь. Один Леня страдал. Дима как-то обозвал Пакость помесью козы с быстряком. Ну, все посмеялись и забыли. А Ленька - человек интеллигентный, чуткий - мясо напрочь есть перестал.
        …А главное, чего все так на Кувалду наскочили? Под горячую руку, что ли, попался? В конце концов, у него единственного дельная мысль была:
        - Это, ить, и не пойму я вас, чего зря воздух языком молотить? Опять же - животную мою обижать? Али вы дети малые? Ишь обернулось - Зеленый помер. Так я-то пошто себе ноги оббивал, вас искал? Давайте, соколики, за гуж берись, бойчее смотри…
        - Кончай прибабасенки, - строго приказал Вомбат. Ноздри у него подрагивали, но голос был спокойный. - Дело говори. При чем здесь Зеленый?
        - Это как - при чем? Задумка-то какова была? В метро, братцы, идти. Так и что нам помеха? Собиралися? По тридцать рублев до Большого театра подряжалися? Плати!
        Ох, опять его понесло… А насчет метро - точно. Собирались. Стратегический запас вынимать. Зеленый как раз и предложил. Не сам, конечно, от чьего-то имени. От чьего, не сказал, темнила, щеки только надувал: важный, говорит, человек, хороший заказчик. Вспомнил? Вомбат тогда со Штрипком за противогазами на Железку ходили… Ну? А Команду в это время банда Длинного Мохаммеда выследила. Вот мы на них и отвлеклись. А что было делать? Бежать? Не в наших это правилах, да и от мимикрота особо не побегаешь. К тому же у нас - двое раненых было: Ленька руки об Трубу порвал, и Зеленый, подстреленный, «мама» сказать не мог. Ну и поперли внаглую, прямо в Квадрат, Мохаммеда на хвосте таща.
        Потом оказалось, так оно и лучше вышло. Длинный Мохаммед только губищи раскатал на наш Квадрат, а мы его ка-ак…
        Зеленого, жаль, не успели спасти.
        И вот теперь Кувалда Гризли предлагает продолжить начатое и двигать в метро.
        - А противогазы где теперь взять? - Вот. Это уже вопрос по делу. Стармех стоял, прищурившись глядел на командира.
        Дальше разговор пошел совершенно конструктивный. Как, да куда, да когда… Словно до этого шары по биллиарду бестолково гоняли, а теперь аккуратно в лузы положили.
        Короче, решили, что противогазы можно попробовать еще раз из того вагончика достать. Вомбат сказал, что если прогнуться, можно и вспомнить, где тот вагончик стоит.
        - Так он тебе и стоит - открытый! - не поверил Цукоша. - Его уж наверняка растащили.
        - Вряд ли, - заметил Командир. - Чтобы оттуда что-то утащить, нужно дотуда дойти. А дорога к вагону лежит, бриллиантовый мой, мимо Синих Уродов. Ясно?
        - Ясно, - подавленно согласился Цукоша. И тут же резонно спросил: - А мы тогда как пройдем?
        - Вопрос. - Вомбат почесал затылок. - Может, сбоку как-нибудь… Дима, давай карту.
        Нехорошо, конечно, чужого человека к карте подпускать…
        Кувалда с любопытством подтянулся к Стармеху, заглянул через плечо:
        - Это-о-о, ясно, ребята, старовата карта…
        - Чего? - Удивился Дима.
        - Лажа у вас тут, ребятки. Вот тут, - Кувалда ткнул грязным пальцем, - крайние Гаражи, полсотни штук, не меньше, за последнее Вспучивание посыпались…
        - Врешь! - не удержался Стармех. - У нас Вспучивания отродясь не бывало. Это там, сильно западней, у Стругацких Полей пучит…
        Нет, это сейчас уже хорошо известно, что бывает, если Кувалде вот так, запросто, «врешь» сказать. Сейчас, если кто сомневается в сказанном Кувалдой, должен максимально мягкую формулировку подбирать. Ну, там, «я немного не уверен, Гризли, что правильно тебя понял…», или «прости, пожалуйста, ты не оговорился?». Иначе будет то же самое, как если группса-подранка за хвост дернуть. А потом стоять рядом и наблюдать, что получилось.
        Дима с Кувалдой сцепились над картой. Сидя на корточках, снизу подпискивал Леня, Азмун, наоборот, басил сверху.
        Никто не обращал внимания на Саню, который остался у костра и сидел теперь с глупой улыбкой на конопатом лице. В общем, на то он и Двоечник, чтобы так улыбаться, когда взрослые делом занимаются…
        …С каждым разом вызывать эту свою вторую личность становилось все проще. Да что я говорю! Какую вторую личность? И ТАМ, и ЗДЕСЬ - везде Я, Саша Самойлов, в здравом уме и трезвой памяти, без каких бы то ни было заскоков и завихрений. Как это обычно происходило при ПЕРЕМЕЩЕНИИ? Путешествующая душа автоматически получала в полное распоряжение готовую телесную оболочку, наделенную памятью, навыками - даже документами и одеждой! Так мы с Шестаковым стали лейтенантами Российского космического флота, точно так оказались с Валеркой Дрягиным частными детективами в Светочкином мире…
        Саша вспомнил. Он уже БЫЛ здесь. И это воспоминание в первый момент заставило его содрогнуться. «Ты блефуешь, Антонов…» - было сказано тогда жесткому и умному человеку, которого здесь называют Вомбатом или Командиром. В нашем, ОБЫКНОВЕННОМ, мире его похоронили еще в ноябре прошлого года. ЗДЕСЬ он по-прежнему живет и водит свою лихую Команду по диким лесам, наполненным самой фантастической жизнью и нежитью.
        Теперь о главном. Самое удивительное, что у Саши Самойлова ЗДЕСЬ существует явно выраженный ДВОЙНИК, который живет независимо от того, путешествует Саша или нет. Именно поэтому Саша (не путать: Саша, а не Саня, который Двоечник!) может существовать в двух ипостасях (вариантах, образах, личностях - как больше нравится). Местным Саней-Двоечником, с крошечным наблюдателем - Сашей Самойловым на краешке сознания, этаким электронным «жучком». Или самим собой, человеком из мира трамваев и троллейбусов, домашних собак и тривиальных комаров. Второй вариант сильно уязвим. Дело в том, что окружающий мир настолько, мягко говоря, необычен, что через пять секунд пребывания самим собой остается единственное желание - свалить отсюда как можно быстрее.
        Теперь уже можно с уверенностью сказать, что произошла громадная ошибка. И вместо того чтобы с Сашиной помощью отправиться в СВОЙ мир, Света каким-то образом открыла Саше вход в мир Виталия Антонова. Для тех, кто хоть чуть-чуть знал этого человека, подобные сюрпризы не покажутся слишком удивительными.
        Саша сидел на задворках сознания, глядел на мир Антонова глазами Сани-Двоечника и тихо балдел. Ошибка в перемещении выяснилась почти сразу, можно было давно двигать домой. Но… Покажите мне мужика, который не воспользуется возможностью запросто, с автоматом за плечом, побродить в компании отличных ребят, пошугать местную живность и послушать за чаем байки Кувалды Гризли… Да, в общем, и не в этом дело. Смутное, сильно размытое, но четко уловимое ощущение опасности, возникшее буквально сразу, с первой минуты нахождения в этом мире, как раз и мешало двигать… Какого, собственно, черта мы так быстро успокоились? Ну да, похоронили. Так вот же он, здесь, - здоровехонький и живехонький, мрачно глядит на старого болтуна в кепке-бейсболке, а думает… думает явно о своем. Нет, дружище Самойлов, погуляй-ка ты здесь еще немного, авось и выяснишь чего.
        - …не лопочи, пацан, я говорю: можно там пройти! - Спор был в самом разгаре.
        - Все. Хватит орать, - вмешался, наконец, Вомбат. Оно, конечно, в споре, может, и рождается чего полезное, но Командир наш этих «родов» страсть как не любит. - Что ты предлагаешь? - обратился он к Кувалде.
        - Это, ить, и ежу - ежнее, - обрадовался тот, - вот та-аким манером вдоль Нового Русла идем, потом уголочек среза-аем - и по болоту шагов сто двадцать…
        В воздухе повисла ужасно неловкая тишина.
        Кувалда распинался еще минуты три, а потом замолк и удивленно поднял голову:
        - Это, чего ж такое, добры люди? Зачем рожи-то такие скорчили, будто я пукнувши принародно? Коли что поперек сказал - укажи, да тока буйну голову не секи…
        Вот теперь поди объясняй ему, чего молчим.
        Маленькое лирическое отступление об интимных нюансах нашей бравой Команды. Брось хихикать, дело серьезное, хоть и выглядит, как детский энурез. Энурез? Это слово мудреное. Короче, Цукоша так называет, когда в постель писают.
        Вот кто хоть раз наших ребят в деле видел, ни в жисть в такую чешую не поверит. И глупо, и ничего с этим не поделаешь… Короче, так. Суеверные мы очень. А знаешь, как тяжко - мало того, что по сторонам внимательно смотреть, каждую мелочь сечь, так еще и следить, чтоб эта мелочь не сглазила кого… Вот у Цукоши, например, точно известно, под самой нижней фуфайкой, ну той, что под майкой, крестик нательный серебряный висит. На какого лешего, спрашивается, носит? А Ленька, это уж каждый знает, как в Квадрат идем, всю дорогу пальцы скрещивает. Вот интересно, когда в последний раз, после той Трубы, у него вместо рук месиво из костей и бинтов было - чего скрещивал? Даже Командир… Ладно, не будем при посторонних…
        Усек? А вот теперь можно и не спрашивать, почему все замолчали. Чего можно сказать, когда у тебя на глазах корявый немытый палец Кувалды Гризли чертит по карте путь - ну, точнехонько! - повторяющий наш, тот, что в Гаражах перестрелкой закончился?
        Тут Кувалда вдруг как хлопнет себя по лбу да как закричит, будто его осенило!
        - Ах, ты, ежкин кот! Ну и память пошла у старика! Хуже решета глиняного! Я ж сразу хотел вам эту хохму запродать! А ты, ты ж… - И еще на пять минут причитаний да огорчений. - Туда ж друга дорога есть! Как раз до Девяткино! От-то я вас щас байкой порадую, песней развлеку…
        Все облегченно зашевелились, загомонили, завыказывали жуткий интерес, наперебой Кувалду уговаривать стали: рассказывай скорей, да не томи… Хреново сыграно, ничего не скажешь. Да главное не это, главное, что неловкость проехали.
        - Это, ить, компашка тут объявилася, на Железке промышляет. Название запямятовал, то ли «Карусель веселая», то ли «Мамзель крутая», не помню, право слово. Так эти самые ребяты, как есть, атракциен слепили: откопали гдей-то дизелек старый и теперича гоняют на нем - между Лечебницей и Девяткином…
        - Зачем? - удивился Вомбат сразу за всех.
        - Эт-то так, людям для удовольствия, а себе - в прибыль.
        Все еще сильней загомонили, обсуждая странных ребят.
        - Не пойму, - Пурген повернулся к Стармеху, - или я подзабыл, что такое удовольствие? Чего там делать-то?
        - Это - не тебе судить! - Гризли поперхнулся собственным кудахтаньем. - Ты-ть, молодняк, небось и Железку-то издалека видел, за версту, чай, обходил…
        Леня тщательно прокашлялся и очень звонко сказал:
        - Ты, Кувалда, человек новый. Выбирай, пожалуйста, выражения. Я, может, с виду добрый, но в душе очень ранимый. Могу и пристрелить сгоряча.
        - Эт-то, не серчай, не серчай, паря, - загудел смущенный Кувалда. - Я, ишь, стоко по свету мотаюсь, кажись, лет сто, потому мне все вокруг молодежью кажутся. Не серчай, я ж не со зла… - И долго бы еще, наверное, расшаркивался, если бы Вомбат аккуратно не вернул его в нужное русло:
        - И часто эти твои «карусели» так развлекаются?
        - А это как клиент подвалит. Бывает, и неделю пустыми стоят… Кто ж такую дуру порожняком погонит?
        - А чем берут?
        - О-о-о, тут дело обсуждаемо. У кого что есть… Могут салом, а могут и проволоки медной моток взять. А могут и не поладить… Одни хлюпари, знаю, с самой Матоксы мешок «дури» приперли, за атракциен отдавали. А те - не-тко, не позарились на таку отраву… А вот Юру Деревянного за так катают…
        - Почему?
        - Это, уж больно песни жалистные поет. Как есть, слезу прошибает.
        Убей, расстреляй - из наших никто и слыхом не слыхивал о Деревянном Юре, который к тому же песни «жалистные» поет.
        - Ну, ясно. Сверачивай карту, Дима. Завтра додумаем.
        Командир наш, похоже, заскучал. Странно. То ли подлянку какую почувствовал, то ли «дурак-трава» в нем все еще говорит?
        - А почему завтра? - Дима даже охрип после бурного обсуждения. - Чего тут думать? Найдем этих, твоих… Слушай, Кувалда, а ведь чего-то здесь не то… Дизелек, говоришь? А топливо?
        - А это, чего не знаю - врать не буду, - торопливо заговорил Гризли. Значит, действительно не знает, поэтому и смущается. - На чем ездют - не докладывали, да я и сам в технике - не мастак. Может, на керосине, а может, и воду болотную заливают…
        - Я думаю, с этими товарищами мы связываться не будем, - с нажимом сказал Командир. Да поздно. У Стармеха уж глаза загорелись, Пурген Цукошу подначивает, в бок толкает. Приключение!
        - Да подожди ты, Вомбат, проверить надо. Может, стоящее дело-то? Если получится, прямо до метро и домчим! - Стармех говорил убежденно и смело.
        - Конечно! Если у них и правда это дело накатанное - доедем без проблем! - Это Пурген подключился.
        Азмун не успел произнести свою реплику. Вомбат встал и сказал сквозь зубы, глядя прямо перед собой:
        - Я не понял. Мы что здесь - в парламент играем? Я. Сказал. Завтра. Обсудим.
        Это мы-то - обсудим. Все, конечно, заткнулись. А сам Вомбат, между прочим, еще час, не меньше, с Кувалдой о чем-то в сторонке шептались.
        Бедный Стармех, как застоявшаяся лошадь, бродил вокруг костра, взбрыкивая ногами.
        - Ужасно, мужики, дела хочется, - признался он.
        Удивил, да? Кому ж не охота?
        Саня все еще улыбался. Нет, честное слово, доводит он иногда своей глупостью! Вроде возмужал, а иногда - такой тюфяк прежний проглядывает - мама дорогая!
        - Я не понял, зачем нам противогазы? - спросил Двоечник тихо-тихо. - Там что - воздуха мало?
        Это ж надо - такое ляпнуть!
        - Санечка. - Когда Стармех таким голосом начинает говорить, Двоечник сразу к Азмуну поближе садится. На всякий случай. - Противогаз на то и противо-газ, чтобы дрянь всякую из воздуха тебе в ротик и в носик не пускать. А больше воздуха, чем есть, он никак не сделает…
        Саня послушно кивнул, но продолжал смотреть вопросительно.
        - Слушай, Дим, ты не злись, а правда - зачем? - смущенно произнес Цукоша.
        - Я помню, Зеленый говорил что-то… - неохотно начал Дима. - Вроде крысы там особо ужасные…
        - За лицо, что ли, кусают? - хихикнул несерьезный Пурген.
        - Не, газом каким-то прыскают, крыша от него едет.
        - А-а-а… - понимающе протянул Азмун. Это конечно. Это дело хозяйское. Крысы газом прыскают. Это бывает.
        Спать укладывались долго и суетливо, как это всегда бывает, когда день тянулся долго, а прошел бестолково. Двоечник сел к костру - дежурить. Рядом примостился Пурген.
        - Куртку никак не могу починить, - пожаловался он.
        Ленька у нас вообще очень нервный. Выносливый, как верблюд. А юморной! Под хорошее настроение, в походе, тридцать километров может, не уставая, свои шуточки мочить. Но очень нервный. У него иногда даже глаз дергается.
        - А чего ты - на ночь глядя? - удивился Саня. - Днем тебе времени не нашлось?
        Ленька только рукой махнул да опять свою «молнию» на куртке мучать стал. Ну, все теперь понятно. Если бы он днем такой хреновиной занялся, давно бы его курточка в костре была. Вомбат к таким вещам очень строг.
        «Будьте проще, - говорит он всегда. - Чем сложнее механизм, тем больше вероятность, что в самый нужный момент он откажет!»
        Нет, но что касается оружия - тут по-другому. Тут всяческие навороты и прибамбасы очень даже приветствуются. Но зато и гоняет он нас с этими автоматами, как крепостных. По полдня чистим-блистим, разбираем-перебираем. Любой из Команды не то что с завязанными глазами - во сне, кажется, соберет-разберет за десять секунд.
        А к куртке Ленькиной Вомбат давно-о приглядывается. Да все случая подходящего не найдет. Так, мимо глянет, рыкнет поутру: «Когда вместо „молнии“ пуговицы пришьешь?» На этом и остановится.
        - Сань, - вдруг тихо позвал Леня, - чувствуешь, как хреново в Команде стало?
        - Ага, - признался Двоечник.
        Это, что называется, вопрос в точку. Что касается «чувствуешь» - это все к Сане. Смурное какое-то время. Нехорошее.
        Вот так поговорили.
        Леня свою «молнию» починил-таки и спать пошел. А Саня дежурить остался.
        Утром выяснилось, что ушел Вомбат.
        Насовсем.
        Почему-то все сразу поняли, что насовсем.
        Никто из дежурных ничего не слышал, о чем все старательно друг другу сообщали. «Ты слышал что-нибудь?» - «Нет. А ты?» - «И я нет. А ты, Дим?» Ходили, пожимали плечами, громко недоумевали. Пока не очнулись. Чего это мы? Ну, какая, к дьяволу, разница, слышали-видели? Главное - ВОМБАТ УШЕЛ.
        Первым делом - Кувалду Гризли растолкали: о чем вчера с Командиром говорили? Признавайся, гад!
        А тот спросонья глазами лупает, вокруг себя таращится, ни хрена не понимает. Да и кто сейчас чего поймет? Малых детей в лес завели, одних бросили. На мальчика с пальчик надежды нет. За каждым кустом баба-яга с костылем сидит, пальцем грозит: ужо я вас, горемычные! Стра-ашно.
        Ленька «молнию» на нервной почве доломал, стоит, чуть не плачет.
        Азмун с котелком всем под ноги лезет.
        Саня последний умишко, кажись, потерял. Сидит. Даже не улыбается.
        Кувалда тихо-тихо в уголку примостился, видать, струхнул малость. Как бы не прибили под горячую руку.
        Один Стармех вроде головой работает. Сигарету свою докурил. Затушил аккуратно. Сплюнул подальше и говорит:
        - Хва, - говорит, - здесь кудахтать, все равно ничего не снесете. Азмун, ты что как болван стоишь? Забыл, что с котелком делать? Воду неси, дорогуша, завтрак готовь. Пурген! Чтоб я этой куртки больше не видел! Займись оружием. Проверь, смажь, что потребуется. Ясно? - На Двоечника посмотрел только, рукой махнул, не о чем разговаривать. Потом к Гризли повернулся: - Вот что, старый. Мы сейчас собираемся и идем твой аттракцион смотреть. Поведешь. - И, увидев открытый было рот Кувалды, не торопясь, добавил: - Хоть слово без моего разрешения ляпнешь - на месте пристрелю.
        Кувалда врубился сразу и закрыл рот. Вид у него при этом был умоляющий. Да Стармех и сам, видать, понял, что перегнул.
        - Садись, обсудим, как пойдем, - разрешил он, доставая карту.
        Пока все делом занимались, они с Кувалдой как раз все и решили. Со стороны их разговор походил на диалог человека с транзисторным приемником. Как только Гризли начинало вести в сторону, Дима просто поднимал на него свой строгий взгляд, чем резко убавлял громкость.
        - Это-о, вишь, и никак иначе не получится, как через Цветник… - опасливо бубнил Кувалда.
        - Ну, так и давай через Цветник.
        - А-а-а, так ить…
        - Короче, жучара.
        Одним словом, конструктивный диалог.
        …Саня сидел с отрешенным видом, который ни у кого из команды никогда не вызывал подозрений. Особенно сейчас. Когда Командир кинул свою Команду. Эпитетов, достойно описывающих данный поступок, не нашлось ни сразу, ни пораздумав. Не нашлось даже у Саши Самойлова, который как раз и наблюдал окружающую суету.
        Вот. Начались странности. Насколько Саша мог судить, для всех членов Команды уход Вомбата - событие экстрачрезвычайное. Все, ребята, вот теперь я точно отсюда не уйду, пока все про вашего Командира не выясню… А заодно и про крысок местных. Оч-чень, знаете ли, интересное совпадение получается: здесь Девяткино, и у нас - Девяткино. Здесь крысы «газом каким-то прыскают», и у нас противогазы нужно надевать. Ваша работа, господин Антонов? Ах, Виталий Николаевич, Виталий Николаевич, ну что за методы?..
        …Кто-то громко откашлялся у них за спиной. Стармех подскочил от неожиданности и виртуозно выругался.
        - …тебя, Двоечник! Какого… ты сзади подкрадываешься?
        - Никуда я не подкрадываюсь! - Вот-вот, таким именно тоном Саня недавно научился говорить со Стармехом. - Стою и жду, пока вы тут… всякую разводить перестанете. Команда давно готова. Устроили тут совет в Филях!
        - Чего-о? В каких таких Филях, придурок? - Дима начал вставать.
        Пурген зажмурился. Если учитывать последние события, очень даже может быть, что Стармех сейчас будет драться с Двоечником. Вот так. Приобретайте билеты заранее.
        Уф, нет, слава Богу, до такого мы еще не докатились. Стармех просто встал и пошел свой мешок собирать. Не стал с Саней даже в «гляделки» играть. Это, знаешь, когда два мужика для пущей крутости друг друга глазами сверлят? Потом один, обязательно сквозь зубы, процедит: «Ладно, гад, еще встретимся…» - и в сторону отходит. Вот в принципе он и считается проигравшим.
        А с Саней - не, такие номера не проходят. Он через минуту вдруг ржать начинает и говорит что-нибудь вроде: «Дим, у тебя веснушек на носу-у - миллион!» Короче, никакого удовольствия и морального удовлетворения.
        Ох, ребяты, поборемся мы еще за власть, поборемся… Стармех, конечно, молодец, строгий парень, правильный, да и храбрости ему не занимать. Да вот только с чего это он решил, что после Вомбата автоматом в командиры пройдет? Огласите весь список, пожалуйста.
        Идем. Хорошо идем. Дружно. Ну, может, чуть быстрее, чем с Вомбатом. Ну, это и понятно: надо ж показать, что и сами - не дети малые, сопли по деревьям развешивать не собираемся. И вообще, заметил: чего бы мы в последнее время ни делали, все как будто в пику - вот, гад, гляди, не померли, по кустам не разбежались, вместе на дело идем, в метро, стратегический запас вынимать, черт тебя совсем побери, вместе с башкой твоей, «дурак»-травой попорченной! Наверное, только Пурген, может быть, чуть-чуть-чуть, самую малую толику, верит, что Командир вернется. Недаром он Двоечника утром тихо спросил:
        - Сань, а Вомбат с тобой перед уходом ни о чем не говорил?
        - Ты что? О чем?
        - Ну, это… Знаешь, я подумал… Вдруг он сам… Квадрат искать пошел? Ну, в смысле - голову лечить?..
        Эх ты, глупка-добрячок, если бы так… Я бы его сам за руку туда отвел…
        Нормальный лес кончился, тропа неожиданно юркнула в невысокие плотные заросли карликовых берез и совершенно потерялась. Как здесь идти? По десять берез на каждый квадратный метр, кроны широченные намертво срослись, и вот такой зеленый матрас - тебе по пояс - до самого горизонта. Когда-то здесь ЛЭП проходила. Вон опоры торчат.
        - Ну? - Стармех повернулся к Кувалде с таким видом, словно тот - пойманный за руку вражеский диверсант.
        А вот и не странно было бы, если Гризли сейчас предложил бы что-нибудь совсем уж дурацкое - например, идти прямо поверху этих самых берез, надев на ноги широкие плетеные лыжи вроде снегоступов. Слабо?
        - Это, вдоль надо-ть, по краешку пробираться… пока проход не найдем… а там - как раз через шестьсот восемьдесят шагов - Цветник…
        Пошли по краешку. Шагов через двести спугнули двух буриданов. Оба, как водится, живо сиганули прямо из-под ног - вверх, метров на десять, а потом, опять же классически, под прямым углом, разлетелись в стороны. Предполагается, что у бедолаги-охотника при этом глаза так же разъезжаются в разные стороны, он стреляет и мажет, а невредимые буриданы спокойно возвращаются в гнездо. Ну-ну. Не на таковских напали, в смысле, мы тоже не лыком шиты. На этот случай у нас в команде сценарий давно отработан: Азмун всегда стреляет в правого, Стармех - в левого. Чтоб не раздумывать долго. Чтоб дичь хорошая мимо не пролетала. А супчик с потрошками буридановыми - м-м-м! - именины желудка!
        Так и сделали. Да только не учли, что у этих щеглов-переростков как раз линька прошла. И летают они - хуже веника. Да не то чтобы совсем промазали. Цукоша-то попал… А Стармех, видать, сильно с Двоечником перенервничал. Ка-ак бабахнет! Да не в буридана, а прямо в опору ЛЭП!
        Господи, красота-то какая! Остается удивляться, как эта насквозь проржавевшая и изъеденная кислыми дождями и металлической тлей дурища раньше не рухнула! Она как-то вся жутко мелко задрожала, теряя четкие очертания, потом что-то тихо скрипнуло-пыхнуло, и опора… нет, не упала. Она рассыпалась в воздухе. И лишь потом облаком рыжей пыли стала медленно оседать на землю.
        - Ух, ты-ы… - выдохнули почти хором. И сразу же: и я! и мне!
        И - пошла пальба! Честно скажу - давно так душу не отводили. Штук двадцать, не меньше, грохнули. И тут Саня как-то судорожно вздохнул и тихо заметил:
        - Теперь главное, чтобы ветер не поднялся…
        Вот у нас, например, в народе ходит мнение, что из всех тех гадостей, которые наш барометр ходячий за версту чует, не меньше половины он сам же на нас и накликивает.
        Через десять секунд после Саниных слов про ветер листочки карликовых берез легонько затрепетали. А еще через полсекунды мы поняли, что сейчас на нас понесется несколько тонн мелкодисперсной ржавой пыли - той, что осталась висеть в воздухе после наших упражнений в стрельбе по опорам. Душевная перспективка, да? Все оторопело глядели друг на друга, совершенно не представляя, что же делать.
        - Сюда давай! - закричал вдруг Кувалда, ныряя прямо в заросли.
        Здорово. Ну просто - пруха несметная! Какой-то хитрый зверь проделал себе уютный лаз шириной около метра. Листья соседних берез плотно смыкались над головой, образуя приятный зеленовато-сумрачный коридорчик. Саня полз за Пургеном, мучаясь вопросом: кто бы мог быть таким искусником? Стволы были не откушены и не срезаны. Какой-то неведомый умелец аккуратнейшим образом просто выпилил у них середину мелким лобзиком. И опилки с собой унес.
        Сзади пыхтели.
        - Все-е! - крикнул сзади Дима. - Поместились!
        Так. Поместились. Теперь можно полежать и немножко отдохнуть.
        - Лень! Ты как там? - заорали рядом. Ага, значит, это пыхтел Цукоша.
        - Я-то ничего! Созерцаю подошвы Кувалды Гризли!
        - Ну и как?!
        - Боюсь, долго не выдержу!
        - А что так?!
        - Слушайте, придурки! Вы долго еще через меня перекрикиваться собираетесь? - сварливо спросил Двоечник. - Трудно десять минут молча полежать? Соскучились очень?
        - Лень, слышишь? Кажется, Двоечнику твои подметки тоже - не подарок! - заржал Цукоша.
        - Странный какой коридор здесь!
        Это уже Дима. Тоже, видать, заметил.
        Впереди что-то быстро загундел Кувалда.
        - Чего, чего? - Сане показалось, что он ослышался. А когда понял, что - нет, чуть не заорал от страха.
        - Что он говорит? - переспросил Стармех.
        - Он говорит, что это рабочий лаз муравьев-болтунов, - дрожащим голосом ответил Цукоша.
        - Тогда - какого черта… - начал было Стармех, но поперхнулся и замолчал. Ясно какого. Стрельцы-весельцы, стрельчаки-весельчаки. Лежи вот теперь и думай, чего тебе лучше: ржавчиной задыхаться снаружи или муравьев-болтунов здесь поджидать…
        Кувалда забормотал, судя по тону, что-то ободряющее.
        - Чего?!
        - Говорит, нет их здесь сейчас, миграция у них!
        - Чего?!
        - Ушли, говорит, на хрен, отсюда!
        Ф-фу-у… Слава Богу, хоть здесь повезло немного.
        - Дим, как там на улице?
        Не, честное слово, орут, как на базаре.
        - Да вроде нормально! Сейчас посмотрю! Ага! Вылезайте!
        Рыжее облако слегка припорошило листья, поэтому казалось, что, пока мы валялись под березами, здесь уже наступила осень. Ладно, повеселились, можно и дальше топать.
        И топать, и топать, и топать… До чего однообразная местность - не на чем взгляд остановить. Чего-то я и не припомню по карте, чтобы здесь так долго идти…
        Кувалда наконец нашел злополучный проход, куда все облегченно и свернули. Дорожка была широкая, утоптанная, словно аллея в парке. Нет, сюда мы как-то ни разу не доходили. У нас всегда маршруты севернее лежали. Так и что удивительного? Каким идиотом надо быть, чтобы по РАВНИНЕ прогуливаться? Кувалда, правда, рубаху на пузе рвал - клялся, что саунд-волны сейчас - жуткая редкость, а здесь о них и слыхом не слыхивали… Ничего каламбурчик, да?
        Пурген догнал Саню, ткнул локтем в бок:
        - Слышь? Поют.
        Я бы, конечно, пением эти звуки назвал с большой натяжкой. Так, мычание. Но, учитывая низкую музыкальную грамотность местного населения, явление, безусловно, необычное.
        Впереди остановились, и Саня услышал довольный голос Гризли:
        - Это, ить дошли… Цветник это…
        Местность здесь совершенно незаметно понижалась, образуя нечто вроде а-агромадного блюдца, метров пятьсот в диаметре. И вот теперь представь, что в это самое блюдце набросали мелко нашинкованную радугу, пардон за пошлое сравнение, ничего умнее в голову не пришло.
        Это и был знаменитый и совершенно незнакомый нам Цветник.
        А начали мы знакомство с жуткого конфуза Цукоши.
        Совсем рядом с дорожкой начинались заросли неизвестного растения, на ветках которого, трогательно поддерживаемых палочками-рогульками, висела клубника величиной с футбольный мяч. Обжора-Азмун и здесь не смог подавить зов вечно голодного брюха. Он сорвал с ветки ближайшую ягоду и с хлюпаньем засунул в нее довольное лицо.
        Тут же выронил ягоду и согнулся пополам.
        Его вырвало.
        От лежащей на земле клубничины разносился сильнейший запах падали.
        - Эх ты, дурында, - ласково сказал Кувалда, с жалостью глядя на содрогавшегося Цукошу, - ее ж только Пакость есть может…
        - Ого, - тихо заметил Леня. - А вот и садовник пожаловал.
        Странной, подпрыгивающей походкой к ним действительно направлялся человек. Когда он подошел достаточно близко и уже можно было разлядеть его лицо, Цукошу снова вывернуло. Ну, это, наверное, по инерции. Хотя зрелище, доложу я вам, было… весьма и весьма специфическое.
        Недопеченный крендель с как попало воткнутыми изюминками глаз, который, перед тем как посадить в печь, изрядно покромсали ножом…
        Или сильно подтаявший снеговик, у которого уже и нос-морковка отвалился…
        Что-то среднее между этими двумя обаяшками.
        Был он невысок ростом, примерно Стармеху по плечо, с редкими длинными волосами и большими мясистыми ушами-локаторами. Подбежав к Кувалде, он радостно запрыгал вокруг него, издавая как раз то, уже слышанное нами мычание, только тоном повыше.
        - Это… Кто это? - сдавленно спросил Дима.
        - Это - Дуня. - Невыразимая нежность сквозила в голосе Кувалды. Он ласково гладил урода по голове и сунул ему в руку заныканный где-то кусок сахара.
        - А что у него с лицом? - Бестактный вопрос, не спорю, но Дима был, честно, ошарашен.
        - А-а, это-о, таким уродился, болезный, така уж у него, ить, стало быть, планида… А лицо… Он, ить, вообще безо рта на свет народивши… я вот так иду, смотрю, пацан в траве лежит… махонький, глазки черненьки, а не плачет… Гляжу - а рта-то и нет… ну, я ему ножичком и проковырял… неаккуратно маненько, да ничего, и так сойдет… Ты на лицо-т не смотри, главно дело, штоб человек хороший…
        Дуня меж тем, поплясав около Кувалды, видно, решил пойти познакомиться с остальными. А знакомство у него - представляешь? - состоит в том, что, попрыгав на месте, этот урод вдруг, не спросясь, кладет тебе голову на грудь и пускает слюни.
        Надо отметить, мужики очень мужественно перенесли эту трогательную процедуру. Когда очередь дошла до Сани, его замутило, но он только крепче сжал зубы. У настоящего Сани-Двоечника, без примеси, так сказать, Саши Самойлова, наверное, давно бы уже случилась истерика.
        Дуня покончил со знакомством и что-то промычал Кувалде.
        - Так, ить, в гости зовет… - перевел тот. - Наши блинки - ваши байки…
        Этого только не хватало!
        - Нет, Гризли, - решительно отказался Стармех, - мы, знаешь ли, еще не устали, рано отдыхать. Так до Лечебницы можем засветло не успеть.
        - Ну-у-тко, низя-я, низя-я так, братцы, - заныл Кувалда, - обижать-т, хорошего человека - грех, ить, он к вам - со всей душой… Низя-я… Хоть минутку посидеть на-адо… Отсюда до Лечебницы - уж и рукой подать… - Стоящий рядом Дуня изображал на своем кошмарном лице скорбь и что-то жалобно подвывал.
        - Кончай концерт, Стармех, - шепнул Двоечник, - посидим минуту, не помрем.
        - Не помрем? - Дима с сомнением глянул на зеленого Цукошу. - Ладно, Дуня, принимай гостей.
        Радости садовника не было предела. Он даже бросился было обниматься, но Леня - первый же, на кого он наскочил, - инстинктивно выставил локоть вперед. Получилось слегка резковато - Дуня с размаху налетел на локоть и шлепнулся на дорогу. Пурген покраснел, Дуня заплакал, Кувалда Гризли, кудахтая, бросился успокаивать обоих.
        Ну, конечно, минутки не получилось. Не меньше получаса просидели в хлипком Дунином шалаше, старательно отказываясь от любого угощения и ведя глубокомысленные беседы через переводчика-Гризли. Потом всех повели на экскурсию.
        Здоровенное блюдце Цветника было аккуратно разбито на сектора. Каждый сектор чем-то отличался от других. Ну, например: просто цветы, цветы плодоносящие съедобные, цветы плодоносящие несъедобные, цветы плодоносящие ядовитые, цветы плодоносящие просто опасные и т. д. В отдельном огороженном загончике резвились надуванчики. Мужики специально остановились ненадолго - посмотреть. Эта тварь нам знакомая, встречались уже. При соблюдении некоторых элементарных правил опасности не представляет, а понаблюдать за ними - забавно. Ну, представь: среди обыкновенных одуванчиковых листьев на толстом мясистом стебле торчит обыкновенный же, с виду, одуванчик. Через примерно час после восхода солнца он полностью раскрывается. Еще через час начинается интересное. Головка цветка набухает, увеличивается в размерах, потом вдруг громко говорит: «пуф!» и лопается. Разбрасывая по сторонам крошечные парашютики с семенами. А семена у надуванчиков - острые и цепкие, как рыболовные крючки. Попадут на любую поверхность и тут же начинают пускать корни и выбрасывать мелкие листочки. Повторяю: поверхность роли не играет. Поэтому
близко к надуванчикам подходить на всякий случай не надо. Цукоша божился, что видел надуванчика, уцепившегося за дуло автомата. Но и это еще не самое интересное. Самое интересное начинается потом. Семян этих каждый цветок отплевывает уйму, места всем, как водится, не хватает… Поэтому они и начинают драться… Натурально. Стенка на стенку. А потом - каждый сам за себя. Незабываемое зрелище. И очень поучительное. При случае напомни, я покажу.
        Росли здесь, так же в комфорте и изобилии, желтые плаксы, редчайший белый чертополох, гигантские болмаши и конопля-обманка. А уж сколько незнакомых… Сане больше всего понравились небольшие круглые кусты. Все они были покрыты множеством крошечных цветочков двух видов. Одни напоминали наивные голубые глазки - и непрерывно моргали. Другие изображали розовые губки и посылали вокруг бесчисленные поцелуйчики. Такая вот локальная идиллия. К сожалению, не удалось выяснить у Дуни, как называется этот милый кустик.
        - Какая пошлость! - заметил, проходя мимо, Стармех.
        Каждое растение, кроме, конечно, блуждающих, занимало свою отдельную и ухоженную клумбу, дорожки были подметены и посыпаны красной крошкой. Похоже на битый кирпич. Интересно: откуда здесь кирпич?
        Как умудрялся колченогий идиот Дуня поддерживать здесь такой идеальный порядок, так и осталось загадкой.
        На прощание - опять же с прикладыванием головы и пусканием слюней - Дуня всем сделал подарки.
        Пургену достался ядовито-красный цветок, смахивавший на жеваную гвоздику.
        - Увы, - посетовал Леня, - я сегодня не при смокинге. А то - обязательно бы вставил в петличку!
        Но ему тут же объяснили, что это и не для красоты вовсе, а для пользы. Гадость насекомую в радиусе метра напрочь, говорят, отгоняет.
        Стармех получил комплект обструганных белых палочек. Дуня изобразил какой-то сложный танец, а Кувалда перевел: дескать, палочки эти - идеальное средство, чтобы бросить курить. Захотел подымить-отравиться - палочку в рот. Пожевал чуть-чуть - и расхотелось.
        Дима уже открыл рот, чтобы сообщить Дуне и Кувалде свое мнение об их трогательной заботе о своем здоровье, но… Несчастный урод так трогательно смотрел на него, что дрогнуло даже железное сердце Стармеха. Он взял палочки, буркнул: «Спасибо», - и отошел в сторону.
        Азмун наотрез отказался от корзинки настоящей клубники. Расстроенный Дуня сбегал и принес ему огурец.
        Дошла очередь и до Двоечника. Ужасно важный Дуня торжественно вручил ему ромашку с одним-единственным лепестком.
        За спиной захихикал Пурген, а ехидный голос Стармеха задумчиво произнес:
        - Как ты думаешь, Леонид, что здесь получилось: «любит» или «не любит»?
        - «Поцелует»! - вякнул подлый Пурген и прямо-таки зашелся от смеха.
        Вот дураки, да?
        Саня последний раз оглянулся на Цветник и с удивлением почувствовал обидный укол. И правда, чего это он меня так? Я ему вроде ничего плохого не сделал… Всем что-то полезное досталось, один я как идиот с этой ромашкой стоял…
        Дальше все пошло как по маслу. До Лечебницы действительно оказалось не больше километра. Правда, когда подходили к Полбудке, уже начинало смеркаться.
        - Здесь заночуем, - скомандовал Стармех, бросая мешок.
        А что? Разумно. Хоть и рядышком Лечебница - Железку перейдешь, да метров сто влево. Вот как раз и дизелек ихний на рельсах стоит… А «стрелку» с ребятами все-таки лучше перенести на завтра. Не любят в наших местах поздних визитов. Не принято это у нас. «Не комильфо», - говорит Леня. Начне-ется: кто, да что, да зачем… А в принципе могут и сразу стрелять начать. Дело хозяйское.
        Расположились, закусили, улеглись. Санино дежурство, как обычно, первое. В принципе Полбудка - место классное. Это как бы нейтральная зона, филиал Красного Креста. Закон здесь есть неписаный: если в Полбудке есть кто - значит, помощь нужна. Идешь мимо - подойди, поинтересуйся, чем сможешь, помоги. Хотя… Сам знаешь, какое сейчас время. Такие ублюдки развелись - никаких законов не признают. Разве только закон всемирного тяготения. И то - потому что его ни похерить, ни перекупить…
        Нет, зачем же нам в Полбудку? У нас, тьфу-тьфу-тьфу, все нормально. Мы рядышком стоим.
        Чу? Кто идет? А, опять Пургену не спится. Неужто куртку чинить будет? Что такое? Как ночь, так у него «молния» ломается. Нет, вроде… К котелку подошел, чаю холодного хлебнул. Побродил немного вокруг.
        - Чего не спишь?
        - Сань, я вот что вспомнил…
        - Ну?
        - А может, и показалось… Когда Вомбат с Кувалдой разговаривали, ну, тогда, в последний раз…
        - Ну?
        - Да не нукай ты! Мне кажется, Гризли ему что-то передал.
        - То есть?
        - Какую-то фигульку, мелкое что-то.
        - Ну и что?
        - Не знаю… - побрел обратно.
        Только Пурген улегся, Кувалда Гризли к костру ползет. Это что это у нас, товарищи, за мода такая пошла - ночные разговоры разговаривать?
        - Эт, того, дружа, ты на Дуню не серчай… - Кувалда говорил быстро и тихо, приходилось сильно напрягаться, чтобы разобрать слова. - Он - человек Божий, даром, что на лицо обойденный… цветик его не выбрасывай… не со зла он…
        - А на хрена мне этот оборвыш? - тихо и сердито спросил Саня, пытаясь вспомнить, сразу он выбросил ту злополучную ромашку или успел куда-то сунуть?
        - А, ить, того не ведаю… Дуня, сам видел, со словом плоховатенько дружит, его, ишь, и понять - не всегда… что-то он объяснял мне, про ентот цветик, да я, дурень старый, почти ничего и не понял…
        - Ну, и фиг с ним, - Саня махнул рукой, - большое дело. Что мне - гербарий собирать?
        - А и то - пpавда… - Кувалда пополз спать.
        - Эй, подожди! - Ползи-ка, дpуг обpатно, у нас к тебе вопpосы кой-какие накопились. - Слушай, Кувалда, а о чем все-таки вы с Вомбатом pазговаpивали?
        - Это, когда ж, когда ж, мила-ай? - Вот опять, хpен стаpый, дуpаком начнет пpикидываться. - И не помню я такого… ишь, пpоныpы, одни уши вокpуг…
        - Ладно тебе, ладно, не хочешь, - не говоpи… Тогда, может, вспомнишь, чего ты ему такое маленькое пеpедавал?
        - Я?! - подскочил Кувалда, вpаз pастеpяв свои словесные пpичиндалы.
        - Чего оpешь? Мужиков pазбудишь!
        Гpизли внезапно сел и упавшим голосом жалобно сказал:
        - Ох, да не мучь ты меня… ничего худого тебе я не делал. Дуня вот тоже сказал - ты хоpоший человек… не доводи до гpеха…
        - Какого греха? - не понял Саня.
        - Ишь, ты дурня дурней, глаза тока умные строишь, а и невдомек тебе… грех это великий - хорошего человека обманывать…
        - Ты запутал меня совсем! Говоришь, сам не понимаешь чего! При чем тут - хороший-плохой? Ты можешь толком сказать - куда Вомбат ушел?
        - Это-о, ить, а тебе зачем? - Тоже правильная тактика: «да» и «нет» не говорите, «черно-бело» не берите. Вы поедете на бал? А зачем?
        - Мне нужно, - как можно тверже сказал Саня. - Мне обязательно нужно знать, что собирается делать этот человек.
        Кувалда внимательно, насколько это позволял свет костра, вгляделся в Сашино лицо. Нет, зря он из себя жука-добряка строит. Неприятный он человек. Я б такому свой автомат подержать не дал.
        - А-а-а, эт, не пойму я… бьюсь, бьюсь, никак все в толк не возьму, чего ты от меня хочешь, мил человек? - затянул Гризли старую песню, не понимая, - а может, как раз и понимая, но раздумывая, и этим своим раздумьем выдал себя с головой.
        - Да ничего, спать иди, - раздраженно бросил Двоечник, поправляя костер.
        Мы им не понравились.
        Очень.
        С первого взгляда.
        Назывались они, конечно, никакие не «карусели» и не «мамзели», а даже совсем наоборот - «Рулетка-транзит». Ну, в том смысле, что фирма не гарантирует.
        Ну а мы тоже - молодцы. Как проснулись, умылись, чаю пошвыркали, так и поперли. Здрасьте. Вот и мы. Прокатите, дяденьки?
        Не обдумали ничего, не обсудили.
        Они нам сразу, в лоб: чем платить будете? А мы и скисли. Они такое дело увидели и еще больше разозлились. Ясно дело - кто пустых клиентов любит? Один гад кривозубый, во рту у него словно штакетник поломанный, даже издеваться начал.
        - Давайте, - говорит, - нам вот этого, самого толстого, - и в Цукошу пальцем тычет, - у нас с топливом напряженка, будет нам дизель вручную толкать.
        Представляешь?
        А еще, самое обидное, что все понимают - при Вомбате такого бы никогда не случилось. Если при Вомбате эти «рулетки» вдруг вздумали на нас попереть… Я думаю… Для начала хорошенько получил бы по своим кривым зубам этот возникала. А потом Командир быстро что-нибудь придумал бы…
        - Насчет оплаты беспокоиться не надо.
        Ой, кто это? Как будто привидение заговорило… Нет, это Стармех, оказывается, высказался. Чего это он? Импровизировать от безнадеги начал? Стоит, ноги чуть расставлены, глаз прищурен.
        - Чего даешь? - сквозь зубы протянул худой старикан. Сидел он в углу, кутаясь в драный овчинный тулуп, и курил самокрутку. По всему видать - главный тут.
        - Даю… - Стармех демонстративно, тыкая пальцем, пересчитал «рулеток», - никто из наших по-прежнему ничего не понимал, - …пять праздничных наборов.
        - Что в наборе? - бесцветно спросил главный.
        - Взывчатка-пластик, патроны автоматные, шоколад… - У Азмуна глаза на лоб полезли - чего это Димка несет?! Какие патроны?!
        - Шоколад… - Мечтательно повторил кто-то из «рулеток».
        - А почему сразу не сказали? - так же без эмоций продолжал допрашивать старикан. Голос его, безвкусный и бесцветный, напоминал Сане какой-то противный жидкий бульон типа - один воробей на ведро воды.
        - Тонкость одна есть. - Стармех был непробиваем.
        - Какая?
        - Ничего этого у нас сейчас нет, но если договоримся, то как раз по пути и захватим.
        От это загнул!! Саня обменялся с Пургеном и Цукошей быстрыми взглядами. Те подтвердили: ага, скумекали. Ловко. Но и риск - немереный.
        - Садись, - пригласил главный. - Курить будешь? - И кисет протягивает.
        - Спасибо, у меня свои. - Стармех уже сигарету в рот сунул, а сам на кисет этот смотрит не отрываясь.
        А этот, старый, уставился на Димкину руку. У него на кисти, помнишь, татушка махонькая, якорек синий.
        Они та-ак до-олго друг в друга всма-атривались…
        А пото-ом оба ка-ак за-аорут!
        - Димка!!!
        - Пашка!!!
        Страшный рев и костоломные объятия. Стармех встретил своего старинного кореша, с которым в младенчестве чуть ли не на один горшок ходил. Благодарные зрители растроганно жмутся к стенкам, смахивая скупые слезы радости. В углу испуганно скулит Пакость.
        Опускаем описание празднеств по случаю нежданного свидания…
        Короче говоря, по делу разговаривать мы сели только завтра. Стармех расщедрился и наобещал «рулеткам» половину содержимого штрипковского вагона. А нам-то что? Нас и половина устроит. Судя по рассказам Вомбата, вагон там большой, шоколада и паронов всем хватит. Перешли к обсуждению технических, так сказать, подробностей.
        - Где приблизительно стоит ваш вагон? - спрашивает Паша. Самое странное, что, по словам Стармеха, они - ровесники, а выглядит этот ровесничек лет на двадцать постарше Димки. И прозвище у него, прошу заметить, - Базука.
        - Приблизительно посередине, - отвечает Дима. При этом сидит он напротив Паши, они оба честно смотрят друг другу в глаза, но карту ни один из них не достает.
        - Ладно вам выделываться, - заявил тот, кривозубый. Очень даже, между прочим, нормальный мужик. Вчера, после третьей, очень душевно с ним о мимикротах поговорили - все равно без разведки здесь не обойтись. Только решить надо: пешком туда идти или дизеля гонять?
        Все задумались. То есть нам-то - чего думать? Их дизель, им и решать.
        Нет, зажмотились. Пешком, говорят, пойдем. Неизвестно еще, жив этот ваш вагон с подарками или нет, а у нас опять же с топливом проблемы… Кстати, так мы от них и не добились, чего они в свой дизель заливают. И подсмотреть никак, поскольку главная, так сказать, база у «рулеток» на той стороне, за Девяткином. Там, говорят, и дом у них теплый, и склад. Это Банджармасин после седьмой немного проболтался.
        Идти решили вчетвером. Двое от них, двое наших. Задача предельно простая. Обнаружить вагон. Выяснить, на каком пути он стоит. По карте определить, где и какие стрелки перевести. Перевести эти самые стрелки. Вернуться обратно.
        Скоро сказка сказывается…
        Главная изюминка предстоящего мероприятия в том, что вагон, который нас интересует, стоит в таком месте… в таком специальном месте, которое для приятных прогулок выбирают в последнюю очередь… С Синими Уродами он рядом стоит, вот что! Только не надо спрашивать, что это такое. Это бестактный вопрос.
        Все опять добрым словом помянули покойного Штрипка, принявшего от рук Длинного Мохаммеда смерть лютую. Потому как этот самый Штрипок хоть и странный был тип, но совершенно невредный. Стихов, говорят, знал уйму, читал их когда ни попадя. А главное - он единственный, кто по Железке запросто ходить мог. Все ее подковырки знал. Вот такая у парня специализация была.
        От наших пошли Дима и Азмун. От «рулеток» - Волосатый Дюк (совершенно лысый парень с замашками аристократа) и Банджармасин (кривозубого, оказывается, так зовут). И так и сяк прикидывали, по карте пальцами возюкали, пошумели маленько, но в конце концов порешили, что до Нового Русла прямо по шпалам дотопают, и только потом - полями пойдут. Вагон тот, по рассказам Вомбата, заметный, особых сложностей с поисками быть не должно. Вперед, ребята. С Богом. Стало быть, сегодня к вечеру ждем-с.
        Они вернулись через трое суток, когда мы почти перестали ждать.
        Паша Базука бегал кругами и ругался так, что у Пакости пропало молоко. Леня, начиная с утра третьих суток, неподвижно сидел на рельсах и не отрываясь смотрел в сторону Горелых Вагонов. Кувалда Гризли бродил как тень, что-то непрерывно бормоча, кажется, молился.
        Они вывалились из кустов, неописуемо грязные, страшно довольные, и принялись с ходу рассказывать о своих приключениях. Цукошу где-то сильно контузило, поэтому тихо говорить он не мог, а орал, как раненый горбань.
        Для начала они наткнулись на Трубочистов. Потом Банджармасину приспичило полюбоваться на Мост Миражей. В результате им задурило голову, и все они чуть не свалились в Новое Русло. Вагон нашли почти сразу, но Волосатый потребовал уточнить, не пусто ли внутри. А поскольку дверь в вагоне с другой стороны, Стармеха с Банджармасином послали на Железку. Те, не будь дураки, полезли с правой стороны. А там…
        - Знаете, мужики, - весело рассказывал Дима, прихлебывая чай, - никогда в жизни так страшно не было! - Руки у него ходили ходуном, зубы клацали о край кружки. Цукоша при этом только кивал. На левой стороне головы у него четко просматривалась седая прядь.
        Большего от них добиться не удалось. Выпив по кружке чая со спиртом (полкружки чая на полкружки спирта), они отрубились и проспали двадцать два часа.
        Но дело они сделали. Стрелки были переведены. Часы, как говорится, пущены. Готовый к транспортировке вагон стоял и с нетерпением ждал, когда наш дизелек, съехав на нужный путь, ткнется в него носом, выведет на основные рельсы и будет так толкать до самого Девяткино, где и состоятся торжественные мероприятия по случаю… и так далее. Одним словом, материализация духов и раздача слонов.
        Саша сидел на открытой платформе рядом с кабиной дизеля. Его слегка трясло. Трудно было сказать определенно, КОГО именно трясло в предвкушении рискованного путешествия - Саню-Двоечника или Сашу Самойлова. В последнее время эти двое так перемешались друг с другом, что иногда с ходу было и не определить, кто суровым голосом одернул Стармеха, а кто чуть не заорал от страха при виде шляршня.
        Странный у них мир, странный. Вот, например, - ты заметил? - здесь совершенно нет женщин. И даже, более того, о них никто не вспоминает. За все время, пока я здесь, не было произнесено ни слова о женщинах! Чем уж они так насолили господину Антонову, что он не пустил в СВОЙ мир ни одной представительницы прекрасного пола? Поди - узнай. Ага, а теперь вспомни: Света-то ему была нужна! А может, не здесь? Черт разберет… Саша поежился.
        - Не дрейфь, Двоечник! - весело крикнул ему Стармех. - Когда будет особенно стремно - я тебя предупрежу! Глазки зажмуришь!
        Все дружно заржали.
        В честь такого важного события, как буксировка вагона, на платформу набилась вся «Рулетка-транзит». Дима подозревал, что это Пашина инициатива. На всякий случай: вдруг начнется свара при дележе? Тогда их будет пятеро против четверых.
        - Все! Поехали!
        Ну, поехали так поехали…
        - Эй, Ухо! - крикнул Базука мужику, сидевшему за машиниста. - Ты смотри, аккуратно, после стрелки скорость сбрось, а то всю морду об этот вагон разобьем!
        - Ага! - ответил тот. «Как же, - звучало в его голосе, - сброшу. Да я лучше морду об вагон разобью, чем задницу Синим Уродам подставлю!» Видимо, Банджармасин не был так скуп на подробности, как Дима.
        И всего-то? Не знаю, за что этой «Рулетке» отдают моток проволоки, я бы и полметра не дал. Наверное, нужно быть каким-нибудь очень продвинутым местным эстетом, чтобы «заторчать» от десятиминутной тряской прогулки мимо поваленных Гаражей…
        Нет, по-честному, мы увидели и отмороженных Трубочистов, которые, облепив свою Трубу, злобно махали нам вслед дубинками и невнятно ругались. И Мост Миражей Саше тоже очень понравился. Нет, правда, здорово: над вонючей водой Нового Русла, чуть-чуть подрагивая, появлялось изображение изумительной красоты моста. Смутные фигуры в диковинных платьях прогуливались туда-сюда… Говорят, и музыка иногда бывает…
        Может быть, весь кайф тут именно около Горелых Вагонов? Но Стармех при подъезде к этим самым вагонам вдруг резко упал на Саню всем корпусом, больно придавив к грязным доскам платформы. Да так и лежал, тяжеленный, как слон, пока не проехали самое интересное. Потом Саня почувствовал сильный толчок, услышал голос Паши:
        - Есть! Зацепили!
        И сразу - дизель пошел тяжело и медленно.
        - Все, вставай, - разрешил Стармех.
        Лица у всех сидящих были глупо-смущенные. Они небось все позакрывали глаза, а теперь и не знают, что говорить. Видели - не видели? А что видели?
        Саня сел, отряхиваясь и разминая затекшую спину.
        - Вот бугай, - тихо буркнул он Диме.
        - Ладно, извини. Для твоего же блага старался.
        Саша сердито засунул руки в карманы и отодвинулся к самому краю платформы. Их странный поезд, вздрагивая на стрелках, медленно приближался к бывшей станции метро «Девяткино».
        Надо же, как здесь все перекорежило! И ведь где-то здесь бродят такие же мерзкие крысы, которые пакостят в НАШЕМ метро! Слева показалась полуобвалившаяся платформа и не похожий на себя, без стекол и скамеек, разгромленный и загаженный вестибюль станции метро. Сашина рука вдруг наткнулась в кармане на что-то маленькое и мягкое. Ха! Это ж Дунина ромашка! В голову полезла всякая чепуха, и Саша, подсмеиваясь над своим ребячеством, оторвал тот, последний, лепесток, пустил его куда-то за спину, по ветру и тихо-тихо, про себя пробормотал:
        - Лети-лети, лепесток, через запад, на восток, через север, через юг. Возвращайся, сделав круг. Лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели… Эх, да пропадите вы пропадом, мерзкие создания, не смейте больше дурить людям головы, ни здесь, ни там, У НАС! Хочу, чтобы ни одна крыса больше не смогла отсюда выползти!
        Ползущий впереди дизеля вагон вдруг начал крениться. Сильнее, сильнее… Откуда-то полыхнуло огнем… Господи, да там взрывчатки - тонны! Саша еще успел увидеть вскочившего Пашу с разинутым ртом… Раздирающий небо взрыв, словно гигантской рукой, зачерпнул всю станцию, вместе с землей, рельсами, раскрошившимся бетоном, обрывками проводов, и крысами, крысами, крысами! - мгновенно перемешал в огненную кашу, небрежно отшвырнул оказавшихся под рукой людей…
        …Саша чувствовал, как мучительно, с кровью, отрывается его душа от летящего тела, покидая, покидая, покидая этот странный, странный, странный мир…
        Глава четвертая
        Саша
        Саша чихнул и упал с дивана. Подняться обратно стоило огромного труда. Как будто в каждую клеточку тела вместо воды закачали масло. Еле-еле разлепил глаза, проморгал белесую муть. Прямо перед носом, на журнальном столике лежали ампулы и два шприца. Идиот, не мог сообразить - наполнить шприц ДО ТОГО. Накатывала дикая слабость. Ампула весила тонны три, не меньше. Где ж у нас вена-то? Ох, нелегкая это работа - на иглу посадить бегемота… Вроде попал. Фу-у-у… Есть контакт!
        Облегчение наступило почти сразу. Саша вскочил на ноги, схватил вторую ампулу и бросился к Свете. Вот так, аккуратненько, жгутик наложили, иголочка тоненькая, больно не будет…
        А вот тут я с вами поспорю, господа. Поступок вполне джентльменский. Три-пять минут ничего не решают. А если бы я, по слабости своей, девушке воздух в вену впустил?
        Света лежала на диване, похожая на спящую царевну. Саша честно несколько минул поколебался - не поцеловать ли ее, но сдержался.
        Что за черт?!
        Света в сознание не приходила.
        В последней надежде, что она просто спит, заснула, устала, поздно уже, ну может же человек просто уснуть? - Саша легонько потряс ее за плечо. Потом сильнее.
        Никакого эффекта.
        Он метнулся к аптечке и остановился в недоумении. Что ты хотел там найти? И, понимая всю нелепость своих действий, все-таки отыскал флакон нашатыpя.
        С таким же успехом можно было водить у нее перед носом шариковой ручкой.
        Эй, эй, эй! Стойте!!!
        Он выпрямился и почувствовал, как весь покрывается холодным потом.
        Почему Света лежит без сознания? Ведь он же путешествовал один?! Как он сразу-то не сообразил?
        Теперь его кинуло в жар. Очевидно, что со Светой что-то случилось. Что-то страшное. Ужасное. Что-то ужасно опасное. Саша сел рядом с ней на пол и схватился за голову. Часы громко пробили два - он вздрогнул от неожиданности. Все правильно. Путешествие заняло несколько минут. Плюс еще десять-пятнадцать, пока он очухивался и делал уколы. А сколько он пробыл ТАМ? Около недели? Не помню. Главное, что Светы ТАМ НЕ БЫЛО. Ни упоминания, ни намека, ни слухов. Если бы в ТОМ мире вдруг объявилась бы женщина, это стало бы известно моментально. Тот же Кувалда рассказал бы… Это ты себя так успокаиваешь? Уповаешь на внутреннюю логику путешествий? А почему и нет? Мир, созданный человеком, должен подчиняться человеческой логике… Думай, думай, не сиди просто так… Так. Еще раз, сначала. Света хотела с моей помощью отправиться в СВОЙ мир. Но почему-то вместо этого я оказался в мире Антонова. Как? Почему? Я о нем и думать-то не думал… Стой, а почему ты так уверен, что Свете был нужен именно ЕЕ мир? Может, она тебя обманула. И на самом деле отправилась искать своего… Антонова своего. В ЕГО мир… О Господи! Выходит, она
осталась ТАМ?
        Саша, совершенно потеряв над собой контроль, повернулся к Свете и стал сильно трясти ее за плечи. Очнись, очнись немедленно! Словно тряпичная кукла, она болталась в его руках, не приходя в сознание. Саша тут же устыдился своего порыва и осторожно положил Свету обратно на диван. Она была очень бледна. Дыхание - Саша прислушался - редкое. «Похоже на кому, - подумал он и тут же разозлился на себя. - Какая тебе, к черту, кома? Ты и комы-то в глаза не видел, только в книжках читал!» Внезапно разбуянившаяся фантазия немедленно подкинула Саше жуткую картинку: Света, годами лежащая без движения, в своем загадочном забытьи, на котором сломают головы не один десяток мировых специалистов… Так, так… специалистов. Еще раз: специалистов. Поплавский! Надо немедленно искать Поплавского!
        Саша почти в точности повторил Светочкино поведение в аналогичной ситуации, когда та поняла, что ей нужен именно доктор Игорь: он так же бросился к двери, а потом к телефону. И точно так же сел после этого на диван и закурил. Единственным отличием был «Беломор» вместо «Marlboro».
        Все. Вот так и буду теперь сидеть. Ситуация почти анекдотическая. Хозяйка загородного дома лежит без чувств на диване, а непрошеный гость сидит рядом и курит. Хорошенький анекдот. Смешно до колик. Господи, что делать-то? Где ж я тебе найду Поплавского в два часа ночи? Да и что он, по правде говоря, сможет сделать, даже если - на секундочку представим себе такой фантастический вариант! - прилетит сюда из своего Парижика?
        Саша сидел в кресле, ощущая в себе нарастающее отчаяние.
        Света полулежала на диване. Ноги ее неуклюже развалились на полу, и Саше стало ужасно неловко, что Света лежит перед ним в такой бесстыдной позе. Может, хоть в спальню ее отнести? А то вдруг сейчас охранники придут проверить, не сотворил ли гость чего плохого с хозяйкой? В спальне можно хоть что-то изобразить… Да нет, не может этого быть, никто сюда не придет. Саша еще немного подумал и, почему-то краснея, взял Свету на руки. А где ж тут спальня? И смех и грех. Положил бесчувственное тело обратно на диван, пошел искать. Французская комедия, и только. Спальня обнаружилась на втором этаже. Шикарный сексодром, три на три, и целая стена зеркальных шкафов. «Для одинокой дамы такая кровать явно великовата», - прикинул Саша. И снова испугался: он ведь ничего не знает о Свете. А вдруг сейчас явится какой-нибудь новоявленный и чрезвычайно ревнивый муж? Этого Саша уже вынести не смог. Неуклюже свалив Свету на кровать, он помчался вниз, в Машину комнату, стараясь не сильно топать.
        Машенька спала на диванчике, совершенно одетая. На полу стояла собранная сумка. Видно, провинившаяся горничная ждала-ждала, когда ее будут выгонять, да и заснула. От первого же Сашиного прикосновения Маша проснулась и села.
        - Ой! Это ты? Ну, что? Чего вы там так долго? - В глазах ее мелькнуло самое тривиальное женское подозрение.
        - Пошли, сама увидишь.
        Саша шел в спальню, судорожно, на ходу, пытаясь придумать, чем бы объяснить Маше бесчувственное состояние хозяйки.
        - Вот, - упавшим голосом сказал он, открывая двери спальни.
        - Чего - вот? - осторожно переспросила Маша, заходя. Ее самые гнусные подозрения достигли пика, когда она увидела лежащую на кровати Светлану Вениаминовну. Но Машенька, надо ей отдать должное, была девушкой умненькой. Она быстренько сообразила, что дело здесь нечисто. И не поглумиться над ней, не похвалиться своими сексуальными успехами с хозяйкой позвал ее Саша. К тому же по виду лежащей женщины трудно было сказать, что она только что три часа прозанималась любовью.
        Маша несколько секунд смотрела на Свету и напряженно размышляла. Саша уж было открыл рот, собираясь промямлить что-то невразумительное вроде: вот, лежит, не знаю, что с ней…
        Но тут Маша восторженно выдохнула:
        - Ну, ты и рисковый мужик, Сашенька-а… - И почти без перехода закончила - А я знаю, где она брюлики свои хранит!
        О-о-о, небо!!! Не может быть, чтобы она была так тупа!! Не допусти, Господи, чтобы эта толстозадая дура решила, что я убил свою любимую женщину из-за ее бриллиантов!!
        А Машенька меж тем уже по-хозяйски рылась в каком-то шкафчике.
        - Стой! - гаркнул Саша, тут же испугавшись своего крика. - Что ты делаешь?
        - Подожди, я здесь видела… Сейчас…
        - Маша… - тихим страшным голосом сказал Саша. - Если ты немедленно не прекратишь, я тебя придушу.
        Она, конечно же, сразу прекратила и уставилась на Сашу огромными испуганными глазами.
        - Слушай меня внимательно. И отвечай на вопросы. Коротко и ясно. Поняла? - Кивнула. Поняла. - Когда здесь сменяется охрана?
        - В десять. Утра.
        - Они докладываются хозяйке, что сменились?
        - Нет. Она не любит… - Маша покосилась на кровать. «Может, стоит уже говорить: не любила?» - Когда беспокоят.
        - Угу. - Саша сосредоточенно кивнул. - Тогда подумай, сколько она сможет здесь лежать, пока не хватится охрана?
        - Не знаю… - Машу начала колотить дрожь. - Долго… А может, и нет. Они тут бдительные… Еще от прежнего хозяина остались…
        Саша с тяжелым вздохом сел на кровать рядом со Светой. Маша чуть не рухнула на пол. Теперь она смотрела на Сашу чуть ли не как на графа Дракулу. Внезапно какая-то мысль осенила ее:
        - До утра они точно ничего не расчухают, а потом обязательно начнут что-то подозревать, если она не пойдет гулять с собаками!
        - Умница, - похвалил Саша. - Головой работаешь. Значит, с собаками пойдешь гулять ты.
        - А зачем… - Резонный вопрос готов был сорваться с Машиных губ: «А зачем нам ждать утра и гулять с чьими-то тухлыми собаками, если можно прямо сейчас рвануть когти, тем более, где брюлики лежат, мы знаем?…»
        - Вот что, - очень строго сказал Саша. - Никаких истерик, шума и криков. Иди спокойно спать…
        - А ты-ы? - в ужасе протянула Маша.
        - Я здесь останусь.
        - Заче-ем? - Теперь в ее глазах стояло еще более страшное подозрение.
        - Да успокойся ты, жива она, жива, можешь пульс пощупать. - Маша проверять не стала, только несколько раз с готовностью кивнула. - Так вот. Я продолжаю. Иди к себе, спи, утром выгуляй собак… Во сколько они гуляют? В шесть? В семь?
        - Не, - Машенька сильно замотала головой. Ей, наверное, показалось, что от амплитуды движений ее головы напрямую зависит Сашино доверие. - Они у нас баре - рано не встают. Часов в десять, пол-одиннадцатого…
        - После завтрака?
        - Когда как…
        - Ладно, на хрен еще ваш режим дня обсуждать. Так вот. Завтрак ты готовишь?
        - Я.
        - Значит, утром, в обычное время, идешь на кухню, готовишь завтрак. Стараешься попасться на глаза охране. Поболтай с ними, похихикай… Вы общаетесь?
        - Немножко. - Маша пожала плечами. Тема была скользкая.
        - Ну, вот, значит, и так это, невзначай, скажи: у хозяйки гость. Целую ночь трахались, а теперь завтрак в постель требуют. Небось теперь целый день проваляются… Сможешь?
        - Я постараюсь… А вы, что, действительно…
        - Ты что - совсем дура или притворяешься? - чуть не сорвался на крик Саша.
        - Все, Сашенька, молчу. - На миг ему даже стало жаль ее: такая она стояла симпатичная, покорная… и тупая, как пробка.
        - Тогда все. Иди. - Интересно, что она себе сейчас навоображает? Нет, у меня, наверное, фантазии не хватит. А собственно говоря, плевать. Важно, что милицию она вызывать точно не будет. Откуда в наших женщинах такой прямо-таки средневековый авантюризм? Ох, главное, чтобы инициативу ненароком не проявила.
        - Маша!
        - Что? - Она обернулась с нижней ступеньки лестницы.
        - Без моего разрешения ничего не предпринимать. Поняла?
        - Да, Сашенька.
        Изображаю тут из себя заговорщика-злоумышленника. Ну, положим, отсрочку до середины дня или даже завтрашнего вечера я обеспечил. Если Машка нормально сыграет, у охраны подозрений быть не должно. Так. Это все, конечно, очень здорово, но дальше-то что делать?
        Саша с тоской посмотрел на лежащую Свету. Ну как есть спящая царевна. И платье соответствующее, и… стоп. А где вторая сережка? Я же точно помню, как они полыхнули сине-бело-желтым огнем, когда Света стояла передо мной в гостиной!
        В правом ухе сережка была, в левом - нет. Саша внимательно рассмотрел оставшуюся. Чрезвычайно скромно для такой богатой дамы: словно крохотный гвоздик с бриллиантовой шляпкой. Трясущейся рукой Саша потрогал маленькое холодное ухо. Замочек надежный - не защелка, не пружинка - винтик. Такой сам по себе не откроется… Как это странно, однако… Для очистки совести Саша прополз на коленях весь свой путь - по лестнице, обратно в гостиную. Тщательно облазал все кресла и диван, прошелся около столика с напитками, короче, обшарил все. Сережки не было. И почему-то именно этот дурацкий факт не давал ему покоя. Казалось бы: рядом лежит бесчувственная женщина, которая, может, в этот момент умирает, а ты беспокоишься о какой-то ерунде…
        Жизнь есть жизнь. Именно за этими мыслями о пропавшей сережке Сашу и сморил сон.
        Проснулся он резко, как от толчка. Сразу же вскочил на ноги, мельком глянул на часы: почти восемь! - и помчался наверх, в спальню.
        Здесь абсолютно ничего не изменилось. Света лежала в прежней позе. Такая же бледная. Почти без признаков дыхания. Живая.
        Саша, подумав, накрыл ее пледом. И сел на пол, прислонившись к стене. И сидел так, без единой мысли в голове, не меньше часа. Услышал, как где-то внизу подъехала машина, различил Машин голос, звяканье посуды…
        - Можно? - Маша чуть-чуть приоткрыла дверь.
        - Да. - хрипло ответил Саша, не вставая.
        - Я завтрак принесла… - Девушка вопросительно посмотрела на него. Саша покачал головой. Она поствила поднос на прикроватную тумбочку. - С охраной все нормально, я сказала, как ты велел, вроде поверили…
        - Угу. - Какие-то мелкие суетливые мысли копошились в Сашиной голове. - Я там, внизу, телефон видел, навороченный такой. Это что - с автоответчиком?
        - Да.
        - Значит, ее… Светин голос там записан?
        - Ну да, как обычно: меня нет дома, поэтому…
        - Ясно.
        - А это тебе зачем?
        - Для камуфляжа, - без улыбки ответил Саша. - Буду изредка включать, чтобы создать впечатление, что она разговаривает.
        Слушай, парень, а почему бы тебе в профессионалы не податься? Уж больно ловко ты все устраиваешь… И прислугу соблазнил - в дом проник, и охрану отвлек, теперь еще и разговор будешь имитировать! Круто, круто… Да, только к чему все это, если я все равно не знаю, что дальше делать?
        Саша рассеянно принялся за принесенный завтрак.
        - Я… пойду? - неуверенно спросила Маша.
        - Иди, иди, если понадобишься - позову. Да, стой, ты с телефоном этим общаться умеешь?
        - Нет, Светлана Вениаминовна всегда сама включала… - Оба даже не заметили, что Маша назвала одноклассницу хозяйским именем.
        Ничего сложного в этом телефоне, конечно, не оказалось. Саша, как бывалый моряк, привыкший закупать технику вдали от родины, вполне справился с двумя десятками кнопочек. Из маленького динамика раздался мягкий голос:
        - Здравствуйте. К сожалению, меня нет дома. Если хотите что-то передать, говорите после длинного сигнала. Спасибо.
        Я-то, может, как раз и хочу что-то передать, да вот как?..
        В течение ближайшего часа Саше пришлось выслушать несколько сообщений, адресованных Свете. Признаться честно, кое-кому из звонивших Саша при встрече с удовольствием дал бы по морде. Как она, бедная, только живет в этом мире? Хотя, наверное, никакая она не бедная…
        Около десяти утра раздался очередной звонок, и сладкий голосок с еле уловимым пришепетыванием, то ли мужской, то ли женский, с ходу и не разберешь, на Светочкино предложение передать вкусненько сообщил:
        - Светлана Вениаминовна, я выполнил вашу просьбу. Поплавский Игорь Валерьевич… - Саша вскочил с дивана, - проживает в городе Париже, рю Виктор Бах, 14, отель «Шаранс». Телефон 46-13-15-98. Целую ручки.
        Судя по голосу, парень, к ручке-то тебя наверняка не подпускали.
        На ловца и зверь бежит! Саша запрыгал по комнате. Так, так, так, доктор Поплавский. Как, интересно, звонить в этот проклятый Париж?
        - Под журнальным столиком, на нижней полке лежит телефонный справочник, - охотно сообщила Маша. Она сидела в своей комнате и пришивала пуговицу к чему-то невыносимо розовому. Вопросов она больше не задавала, но и так было ясно, что девушку раздирает любопытство. Еще яснее, что скоро Маша начнет обижаться на Сашино молчание.
        Париж соединился с первого раза. Казенный женский голос что-то протараторил по-французски с вопросительной интонацией. Из всей фразы Саша уловил лишь название отеля и, конечно же, «силь ву пле». Что ж тебе ответить, милая? Саша судорожно вдохнул и брякнул по-простому:
        - Поплавский!
        Надо было поздороваться, дубина! Или, хотя бы сказать «месье Поплавский», или то же ее «силь ву пле» прибавить… Эх, бабушка, бабушка, что ж ты так мало уделяла внимания образованию внука? Французский-то у нас - хреноват, хреноват… Даже для моряка загранплавания маловато…
        Но девушка в далекой Франции, похоже, поняла Сашу. Она что-то еще утвердительно чирикнула, затем в трубке послышался щелчок и знакомый мужской голос мягко произнес:
        - Oui? - Вот гад, уже по-французски шпарит!
        - Игорь Валерьевич… - бросаясь в омут, выговорил Саша. - Это снова я. То есть Самойлов…
        Очень бы хотелось надеяться, что сотрудники отелей во Франции не имеют привычки прослушивать разговоры своих постояльцев. Потому что в течение следующих пяти минут Игорь Валерьевич Поплавский выдал тираду, способную вогнать в краску не менее сотни просоленных морских волков одновременно. Общий смысл этих изобретательно наверченных ругательств был прост: Поплавский абсолютно не рад слышать Сашу. И даже более того, если бы ему (то есть Поплавскому) предоставилась такая возможность, он сделал бы все, чтобы он, (то есть Самойлов) больше не имел возможности не то что звонить приличным людям в Париж в восемь часов утра, а и вообще - разговаривать с кем бы то ни было. Причем лишить Сашу способности разговаривать Игорь Валерьевич (кандидат, прошу заметить, медицинских наук!) предлагал удивительно негуманным, я бы даже сказал - извращенным способом. Никогда бы не подумал, что наши российские врачи способны заткнуть за пояс моряков по части ругани…
        Самойлов терпеливо выслушал мнение Поплавского, изредка сжимая зубы и помня, что делает это только ради Светы. Когда доктор то ли иссяк, то ли просто остановился передохнуть, Саша испугался, что тот сейчас договорит и бросит трубку, и торопливо сказал:
        - Вы только трубку не бросайте! Я не для себя стараюсь! Тут со Светой несчастье! - Более идиотской фразы и придумать было нельзя.
        - Со Светой? Что, черт побери, вы с ней сделали?
        - Я - ничего… Она сама… Она хотела отправиться в свой мир, а оказалось, что… то есть, я думал, что произошла ошибка, что отправился я один… а потом я вернулся… а… а она - нет…
        Связь с Францией была великолепная, поэтому Саша услышал, как Поплавский, тяжело выдохнув, куда-то сел.
        - О Господи… Вы отправились, вы вернулись… Ничего не пойму. Где вы были?
        - Ну, в этом, в мире Антонова…
        - Антонова?! - закричал Игорь. - Час от часу не легче. За каким хреном вас туда занесло?
        - Не знаю… Но я ее там не видел!
        - Тогда с чего вы решили, что она там?
        - А где же? - Саша недоуменно пожал плечами. - Без меня она никуда больше отправиться не могла… Наверное… - Прибавил он, подумав.
        - А сейчас вы где?
        - У нее дома.
        - А Светлана?
        - Лежит наверху.
        - Вы хоть укол ей сделали?
        - Да.
        Поплавский замолчал. Очевидно было, что он находится в не меньшем тупике, чем Саша, и тоже пытается найти выход.
        - И как она? - спросил он, видно, лишь бы не молчать.
        - Дышит, - лаконично ответил Саша.
        Поплавский снова выругался, но уже шепотом.
        Со стороны посмотреть - шикарный кадр для какого-нибудь маститого режиссера. Напряженная сцена: бесчувственая женщина лежит на кровати. Двое мужчин молчат, сжимая в руках телефонные трубки. Один - в России, другой - в Париже. Оба думают, как ее спасти. И тут же, плавно, камеру - на зеленеющий за окном холм, потом на синее-синее равнодушное небо, словно говорящее нам: все суета… Я опять юродствую. Потому что я сам - один из этих двоих мужчин, я сам смотрю на этот холм и небо, и я сам - черт побери! - не знаю, что делать!
        - А вы… - нерешительно начал Поплавский, - что-нибудь делали? То есть, пробовали что-либо делать?
        - Что?
        - Я не знаю, вам виднее, вы же у нас - путешественник… - Слово «путешественник» было произнесено с изрядной долей иронии.
        - Вы знаете, Игорь Валерьевич, я ведь тоже не мальчишка сопливый, - резко начал Саша, - и тоже могу крепко выражаться. И позвонил я не для того, чтобы ваши рулады выслушивать… (Господи, при чем тут рулады?) А для того, чтобы вместе что-нибудь придумать! И если вы собираетесь так со мной разговаривать…
        - Все, все, я больше не буду, - быстро примирительно сказал Игорь. - Я имел в виду: вы сейчас ничего не видите?.. Ну, как это у вас обычно… облачко серое?..
        - Нет. И вообще, даже когда я… то есть мы ТУДА отправились… ничего такого не было. Я и сам удивился. Необычно как-то… Я же говорю, она хотела в СВОЙ мир, а получилось…
        - М-м-м… - Поплавский промычал что-то невразумительное. Он соображал. - Я думаю, он вас просто утянул к себе.
        - Кто?
        - Кто, кто? Антонов, конечно. - Голос Игоря окреп. - Вот что, Самойлов. Вызывайте «Скорую». Хотя… Нет, погодите. У нас сегодня - пятница? Тогда подождите, я перезвоню своему коллеге в Нейроцентр… Вы сейчас в ее загородном доме, я правильно понял?
        - Да.
        - Тогда сидите спокойно, ждите. Я попрошу его госпитализировать Свету… - Он снова надолго задумался. - Ну, и сам приеду, как только смогу…
        - А зачем госпитализировать? - спросил Саша, представив, как среагирует охрана, если хозяйку начнут выносить на носилках.
        - Как - зачем? Она же умрет у вас без медицинской помощи! Вы что, не понимаете? Короче: сидите и ждите. Вы номер телефона знаете?
        - Какого?
        - Господи, да с которого сейчас говорите со мной!
        - Нет.
        - Ну, так узнайте! Есть там у кого выяснить?
        - Сейчас попробую.
        - Давай, давай.
        Маша, конечно, номер знала. Она увязалась с Сашей в гостиную и дослушала его разговор с Игорем.
        - Так вот, Самойлов, запоминайте: коллегу моего зовут Юрий Валентинович. Я постараюсь его найти. Ох и задачу вы мне задали… Все. Если нужно будет, я перезвоню.
        - Да, только у меня тут телефон на автоответчике. Вы просто скажите, что это вы… - успел предупредить Саша.
        - Хорошо, хорошо. Я не прощаюсь.
        Маша подозрительно посмотрела на телефон.
        - С кем это ты разговаривал?
        - С врачом, - отрезал Саша. Ему вовсе не хотелось сейчас разговаривать с Машей.
        - С каким врачом?
        - Маша, иди к себе…
        - Почему это - иди? Я не хочу сидеть и ждать, пока ты здесь что-то крутишь!
        - Ничего я не кручу, Ма-ша! - громко и раздельно сказал Саша. - Я тебе все объясню. Но только чуть-чуть попозже. Договорились? - Он стал подниматься по лестнице в спальню. - Договорились?
        - Договорились… - неохотно согласилась девушка.
        Вот еще проблема. Маша. Подружка наша. Чего ей говорить? А охране? А коллеге этому? Что же делать? Вот так просто сидеть и ждать своей участи?
        Света лежала, прикрытая пледом. Мертвая царевна. МЕРТВАЯ, а не спящая. Господи, Поплавский прав, она ведь и правда может… Саше стало жутко.
        Сережка в правом ухе притягивала его взгляд. Что-то… Наверняка какой-то важный смысл заключен в этой пропаже… Какой? Вот бы сообразить… Да поскорее… Не понимая толком, зачем он это делает, а повинуясь неясному внутреннему приказу, Саша осторожно раскрутил замочек и снял сережку. Ну? Вот. Сережка. Крохотный бриллиантик на ладони. Где твоя пара? Где? Ну-ка, милая, ищи пару… Ищи… Ищи… Ищи…
        Соскальзывая с кровати на пол и уже понимая, что получилось, получилось! - Саша успел подумать-вспомнить-ужаснуться… ТАМ же… Когда я уходил… ТАМ же - взрыв…
        Интерлюдия III
        …Самое мудрое, что ты можешь сейчас делать, - это лежать и думать.
        Сломанная нога, на удивление, срастается очень быстро. И не надо делать безразличный вид - ежу понятно, что это Дунина заслуга.
        Уже на второй день Саня начал что-то понимать в Дунином мычании. Не очень, чтобы совсем, но… Элементарные вещи понять можно. К сожалению, ни на второй, ни на пятый день симпатичней наш местный Квазимодо не стал. Не привыкнуть к нему никак. Внезапно повернешься - как увидишь перед собой эту жуткую физиономию, так и вздрогнешь.
        Времени теперь - навалом. Лежи себе поплевывай, вкусности всякие уплетай. Нет, Саня, конечно, первое время пытался ковылять кое-как, но Дуня строго-настрого запретил. Что-то долго объяснял на своем коровьем языке, головой мотал, клешнями своими поводил - короче, смысл ясен: вам, больной, ходить не рекомендуется.
        Пять раз в день Дуня поит Саню нечеловечески горьким отваром, а на ночь меняет повязку из жестких колючих листьев на ноге. Ухаживает. Да и рациончик в нашем лазарете - ничего себе, жаль только - в основном вегетарианский. Извини, это я вчерашних жуков вспомнил, которых Дуня на ужин поджарил. Спасибо. Я лучше - салат.
        Смотри, какая странная штука выходит. Когда Саша сюда вернулся, Саня со сломанной ногой и сильно покорябанной физиономией уже несколько дней находился у Дуни. Послушно лежал на тюфяке, набитом душистой травой. Обе половинки Саши-Саниного Я с готовностью схлопнулись, снова вызвав неповторимое ощущение, нет, не раздвоенности, а… ах ты, елки-палки, и слов-то таких еще не придумали… в общем, хорошее ощущение. К тому же, покопавшись в памяти (у Сани, разумеется), Саша надыбал массу интересных и полезных подробностей.
        Ну то, что Девяткино твое пресловуто-любимое начисто с земли смело, это ты уж, наверное, догадался. Что с ребятами стало - неизвестно, потому как взрывная волна нас всех, словно котят, расшвыряла. Саня потом, как мог, искал, да разве со сломанной ногой далеко уйдешь? Нет, никого не нашел. Только к вечеру… Чу? Стонет кто-то? Точно.
        Кувалда Гризли лежал на краю веселенькой зеленой полянки. Места на нем живого не было. И вообще одного взгляда достаточно, чтобы понять: помирать будет. А как Двоечника увидел - весь ажно перекосился. Не, от радости. Руки тянет, хрипит, глаз один кровью совсем залило - уж и запеклась вся коркой.
        - Браток, - хрипит, - браток, не бросай меня, побудь хоть минуту Христа ради… Помираю я… - И сразу, без перехода, будто перед ним священник какой, ка-ак начал на себя клепать… исповедоваться, значит.
        Ох, часа три, наверное, говорил. Саня, кажись, и вздремнуть успел. Сидишь как дурак, всякую дребедень слушаешь… И неудобно, и больно - не забывай, у Сани у самого - нога покалеченная и по лицу будто рашпилем пару раз прошлись… Ну, гляжу, вроде Кувалда успокаиваться стал, значит, к концу дело пошло. Не, пока еще не в смысле - помирать, а в смысле - грехи свои перечислять. Что? Не, особо не прислушивался. К чему мне про чужие гадости слушать? Своих бы не забыть. Вот, вот. А вот в самом конце вдруг интересное пошло. Он-то, видать, все по-порядку рассказывает, в хронологической, как ты говоришь, последовательности:
        - …взял грех на душу… Спрашивал ты меня, спрашивал, а я и не ответил…
        - Ну-ка, ну-ка, вот в этом месте, если можно, поподробней!
        - Просили меня этого, вашего Командира, найти… просили… А как, говорят, найдешь, знак ему особый передай…
        - Какой такой знак?
        - А ты ж… не перебивай меня, мил человек, и так - из последних сил говорю… знак особый… хрендюлинку такую…
        - Какую хрендюлинку?
        - О-ох, ты не тревожь меня, говорю, не тревожь!.. Не знаю я… На гвоздик крохотный похоже. Только вместо шляпки - камешек беленький, ух и ярок камешек!.. Я его раз на солнышке достал - чуть не ослеп… - Тут Кувалда вдруг захрипел, засипел, как будто в горле у него что-то застряло.
        - Эй! - кричу. - Эй, Кувалда, не умирай! Ты еще не все рассказал!
        Нет, смотри-ка: отдышался. Продолжает, но уже гораздо тише, и паузы между словами длиннее:
        - …слова нужные впоперед должон был сказать… Кто на те слова откликнется, тому и знак вручить…
        - Какие слова? - ору, а сам понимаю, что не то, не то спрашиваю.
        - …про… Юру Деревянного… - опять сипит, воздуха ему, видать, не хватает. - Нету такого… и не было никогда…
        И правда, ни у кого, конечно, не хватило ума спросить у Паши-Базуки, возят ли они этого самого Деревянного. Тьфу ты, пропасть, да и опять - не о том!
        - Кто передать просил? Кто Вомбата искал? - Подожди, не ори так страшно и не притворяйся: перед собой притворяешься. Ты уже понял, КТО искал. Главное же сейчас не это.
        - …хр… хр… - ох, не успеет сказать Кувалдушка, помрет… - женщина… хр… хр…
        - Где она?! Где?! Отвечай, раздолбай старый, а то без покаяния помрешь!
        - …хр… Дуню позови… хр… хр… пусть похоронит…
        - Похороним, похороним, не боись. Ответь только - где она? Да не Дуня, а женщина эта?!
        Не. Не слышит уже. Только хрипит и все Дуню своего зовет.
        Полежал Кувалда так еще немного, помучился. Потом просипел что-то, на последнем выдохе, вроде как со всеми прощался, и кончился.
        Саня полз до Цветника двое суток, несколько раз теряя направление. Ну, уж конечно, не только для того, чтобы предсмертную волю Кувалды выполнить. Цветник и Дуня - это был реальный шанс на спасение. Потому что нога уже сильно опухла и до гангрены оставалось чуть-чуть. Ни о каком Квадрате и речи не было. При страшном напряжении ВСЕХ душевных сил Саня, правда, ЧУВСТВОВАЛ Квадрат где-то на северо-северо-западе. Но до него было… м-м-м… не меньше десяти-двенадцати километров, что в нынешнем состоянии равнялось бесконечности.
        Саня так умаялся и так отчаялся за время этой своей ползучей дороги, что, увидев Дуню, мирно поливавшего цветы, разрыдался на месте. Но воля умирающего прежде всего! Перед тем как провалиться в сон, Саня несколько раз раздельно объяснил Дуне, что Кувалда умер и просил его похоронить со всеми почестями. Чего уж он там понял и чего на сей счет предпринял - неизвестно. Когда Саня проснулся, Дуня по прежнему поливал цветы, как обычно, напевая себе под нос.
        А вот дальше хочешь - голову ломай, хочешь - сам придумывай.
        Женщина просила передать Вомбату хрендюлинку. Он ту хрендюлинку взял и ушел. Значит, знал, куда идти. А я не знаю. Но очень хочу узнать.
        Саша уж и у Дуни пытался выяснять. Без толку. Дуня, может, где-то в своих цветочках и очень хорошо соображает, но на вопросы складно отвечать не приучен. Попробовал поиграть с ним в обыкновенную отвечалку: только «да» и «нет». Все равно ничего не вышло. Дуня, похоже, одновременно с этим играл в свою непонятную игру, что-то вроде «МПС», знаешь? В этой игре очень полезный ход - задавать нескольким играющим, особенно разнополым, подряд один и тот же вопрос. Первое время страшно удивляет, почему на однозначный вопрос нельзя получить однозначного ответа.
        - Дуня, послушай, ты знаешь, откуда Кувалда пришел в последний раз? - Кивает. - А кого он искал - тоже знаешь? - Опять кивок. - Он Вомбата искал, Командира нашего? - Нет, головой мотает. Попробуй пойми. И вот так - уже неделю.
        Правда, до Саши уже стало потихоньку доходить, что в этой игре главное - не сам вопрос, а его формулировка. Дуня - существо чрезвычайно заформализованное (во словечко загнул!), поэтому отвечает всегда ТОЧНО на вопрос. Поэтому варианты типа: «Кувалда сделал то-то и то-то, потому-то и потому-то. Да?» - на сто процентов не проходят. Одно неверное слово в этой фразе, и Дуня радостно мотает головой: нет. Радостно не в смысле - злорадно. Просто ему эта игра очень нравится. Бедному уроду, наверное, за всю его жизнь столько внимания не уделяли.
        Вечер восьмого дня Сашиного пребывания у Дуни. Милая пастораль. Справа закат, слева закладушки цветут, в кустах соловей кашляет. Мы сидим на лужайке с убогим Дуней и привычно играем в слова.
        - Давай еще раз, Дунечка, - говорю я, - откуда он мог прийти? Матокса? Табор? Усть-Вьюрт? Избы Теплые?
        Дуня мотает головой и пускает слюни.
        - Стругацкие Поля? Пуннус-Ярве? Серебряное Болото?
        Нет, радуется Дуня, не угадал!
        Я начинаю терять терпение:
        - Может быть, ТЭЦ?! Или Карам’Д’уморт?! Третий Поселок Первых Мутантов?! - Это я уже ору. На ум почему-то приходит очень старый анекдот, который кончается добрым советом: да ты не выпендривайся, ты рукой покажи! Голос мой мягчеет, и я осторожно спрашиваю Дуню:
        - А ты сам - знаешь, где это находится?
        - Да, да, - кивает Дуня, он знает.
        - А показать направление можешь? - Понимает ли он, что такое направление?
        - Могу, могу!
        - Покажи…
        Дуня встает и, не раздумывая, машет своей пятипалой клешней на юг.
        Теперь как хочешь, так его и понимай. Может, он и правильно ответил, может, это я не по тому пути иду? Ну да, пришел Кувалда с юга. Так, он, может, до этого… м-м-м… гулял, например! Вдоль ЛЭП бывшей, как мы, опоры сбивал. Или Пакость выгуливал… Кстати, попутный вопрос: куда после взрыва девалась Пакость? Не знаю, не видел.
        Я вру, я специально себя успокаиваю. Я боюсь задать Дуне последний и решающий вопрос.
        - Дуня, Кувалда пришел из Города?
        Угадал! Угадал! Получите кепи и зонтик.
        - Его послала женщина?
        Горячо! Горячо! Дуня сейчас из штанов от радости выпрыгнет.
        Я тоже.
        Собираем все вместе и получаем: Света здесь. Она где-то в Городе. Она послала Кувалду Гризли - найти Вомбата. Паролем было упоминание Деревянного Юры, которого здесь отродясь не было, но которого они оба знают… Дурак ты, Самойлов. Если бы у тебя мозги чуть получше варили, всю сказку можно было еще в начале по-другому рассказать. Варили, варили… Кто же знал, что Света ушла в этот мир со мной? Естественно, никаких ассоциаций с Юрой у меня и не возникло. Здесь ведь тоже человеческие имена попадаются: Дима, например, Паша… Почему бы и не Юра тогда? И почему бы и не Деревянный? Это я теперь только понял, что имелся в виду заместитель Антонова, наш старый знакомый Юра-контрабандист. Ну и ну, Юрон, слава-то о тебе гляди куда докатилась!
        Подумай, если бы ты сообразил это сразу и среагировал на пароль, ты бы уже давно знал, где Света. А может, уже и нашел ее.
        Теперь ясно, куда делась бриллиантовая сережка?
        - Спасибо, Дуня, спасибо. Ты очень хороший и добрый парень. Но мне надо идти. Я должен найти эту женщину. Не спрашивай, Дуня, ты не поймешь. Я люблю ее. И я должен ее отсюда вытащить. Прощай, друг, спасибо за все.
        Вот мы и пошли. Мы с Саней.
        Ох, да про тот разговор лучше и не спрашивать.
        Ну да. Был у нас с Саней разговор. Был. На волоске от помешательства мы с ним висели. Потому как не может человек сам с собой ссориться. Да еще ТАК. И я его понимаю. Хотя тогда, в первый момент, страшно удивился. Мы ведь по большому счету - одно. Один человек со сложным двойственным характером, а не два, в одну личность засунутые… Мудрено, я понимаю. Мы и сами не сразу разобрались. Что странно, что странно? Ты вот, например, гадость какую-нибудь сделал… Погоди, погоди, я к примеру говорю. А потом ходишь и поедом себя ешь, ругаешь, на чем свет стоит. Представил? Ну? Так ты что, после этого бежишь в психушку и кричишь, что у тебя - раздвоение личности? Вот. Каково же было мое удивление, когда в ночь перед выходом Саня мне вдруг заявляет, что я, дескать, тут совершенно чужой, и по какому, собственно, праву я распоряжаюсь нашей судьбой, и в Город ему совершенно без надобности, и, вообще, он давно собирался на место взрыва идти - Команду свою искать… Ага.
        Конечно, логично. Ну, а ты что бы делал на его месте? Рукой бы махнул? На друзей? То-то. Вот проблема. Казалось, еще минута - и башка просто-напросто лопнет от напряжения.
        Саше пришлось изо всех сил напрячься, припомнить тщательнейшим образом все подробности своего прошлого (ах нет, уже - ПОЗАпрошлого) путешествия сюда - все, что связано с Антоновым… Смотри, смотри, Санек, внимательно смотри, вот тебе вся моя память, на тарелочке. Вот тебе - бабушка мертвая, вот - Света, вот - карлик специальный, Алексей Иванович, а вот и сам Антонов, Вомбат по-вашему. Смотри и соображай: можем мы с тобой отвлекаться, пусть даже на такое святое дело, как поиски Команды? А? Ты - личность тонкая, ньюансы разбираешь. Неужели ты не чувствуешь, КАКАЯ ДИКАЯ СИЛА за всем этим стоит? Чувствуешь? Тогда давай договоримся: больше этот разговор не поднимать. А я тебе, в свою очередь, обещаю, даже, если хочешь, клянусь, - хотя зачем с самим собой в такие игрушки играть? - что, как только Свету найдем и убедимся, что она в безопасности, сразу же - кому я врать буду? - сразу же Командой твоей займемся. Договорились?
        Ну вот. Последняя НАША трава сменилась потрескавшимся асфальтом, гаражи стеной стали. Их гаражи, не наши, это сразу видно. Город начинается. И мы здесь с Двоечником - в равных условиях, потому как ни он, ни я этого пресловутого Города не знаем. Никто его не знает. Наши туда не ходят. Вот Кувалда в Город ходил. Это точно. Зеленый - тоже. Ни у одного уже не спросишь. Хотя… стой, стой…
        Саша даже присел на выгоревшую кочку.
        Как-то раз, еще в Команде, Кувалда, пребывая в особенно благостном, а потому - в особенно разговорчивом настроении, принялся рассуждать о Городе. Подожди, подожди, надо хорошенько вспомнить…
        Очень интересно с Саней «на душевном», так сказать, уровне общаться. Хотя жить с такой нервной системой, как у него, это - кранты. Почему? Да он же полный психопат. Но при этом чувстви-ительный! И память имеет - феноменальную. Поэтому если что-то из жизни Команды вспомнить надо, ты только намекни, он тут же подхватит.
        «Город, - говорил тогда Кувалда, прихлебывая чаек, - эт-то совсем не одно и то же самое… - Это он для затравки всякую ерунду нанизывает, внимание наше контролирует. - Там все ваши завычки и прикачки - пшик! Вот ты, скажем, в Город собрался идти, - тыкал он пальцем в недоумевающего Пургена. - Как оденешься?
        - Ну… я не знаю… - растерянно бормотал Леня. - Потеплее.
        Под дружный гогот всей Команды Гризли заворачивал изощреннейшее ругательство.
        - …пня пнем! Глупость, от-то, ляпнул и радуешься! А ты-тко, вот лучше уши протри да умного человека послушай, авось и пригодится… помянешь старичка добрым словом… - Помяну, Гризли, обязательно помяну. Судя по тому, что я слышал краем уха в твоей исповеди, кроме меня этого больше никто не сделает. - Горо-од, ребяты, он совсе-ем другой. Там-от, выпендриваться, как вы, - он небрежным жестом обвел рукой сидящих мужиков, давая понять, что мы здесь - что-то вроде бродячего цирка, - нельзя. Вы там больше десяти минут не проживете… - Ну, вот и накаркал ты, дружище Гризли. Как раз и проверим, проживем или нет. - Перво-наперво одежа. Серенька, незаметненька, чтоб ничего не гремело, не звенело, короче, ты понял уже, штоб ни чуточки не выделиться, не мелькать, одним словом. И шуму поменьше. Разговоры разговаривать - эт, только здесь у вас, на природах, позволяется… Я-т, думаешь, чего сюда шастаю? У меня и в Городе дел - выше крыши, верчусь все, верчусь, аки белка в колесе. А-а-а-т, здесь… Душо-ой отдыхаю, сердешный, оттягиваюсь… Вот хоть с вами, сел, да по кружечке чайку вытянул, да под разговорчик, под
баечку… Оно и на душе спокойней, и сердцу - благость… А та-ам - не-ет… В Городе - иди молчком, гляди сучком. Там любой, кого встретишь, - только ворог, никаких там братьев-друзьев отродяся не было… Один по улице идет - разведчик. А двое - уже банда… Уноси ноги поскорей, не спрашивай ничего, там-от на вопросы не отвечают… Если понравилось им что-то на тебе или в тебе - драться там, уговаривать, не будут, убьют, не спросясь, возьмут, что хотели…»
        Вот такая вот информация. Дальше, помнится, Кувалду увело в какие-то дебри. Прихотливая его логика вдруг, как обычно, совершила неожиданный скачок, и он принялся так же горячо и аргументированно разворачивать свою версию образования Близкой Топи - штуки на самом деле жутко капризной и совершенно необъяснимой.
        Ну что ж, подводим итоги. Что удалось вспомнить и чем нам это может пригодиться?
        Первое. Город опасен. Тонкая мысль, не каждый поймет.
        Второе. В Город надо идти одетым как можно более незаметно. Несомненно, полезная информация. У нас настолько обширный гардероб, что мы уже просто измучились - каждое утро ломаем голову, что же сегодня надеть?
        Третье. Жители Города очень агрессивны. Нужно защищаться. Это как раз не самая сложная проблема. Как нам кажется. Очень может быть, что мы и ошибаемся.
        Саша представил себя входящим в Город - в старом пятнистом комбинезоне, с автоматом за спиной и мятой жестяной кружкой, болтающейся на рюкзаке. Не подскажете, где здесь живет женщина? Я ее очень ищу. Какая женщина? Не знаю.
        Он поежился. Потом сильно и коротко выдохнул: «Фху!» и пошел вперед.
        Он прошагал не меньше полукилометра по улице пресловутого Города, не встретив ни одного человека. Окружающее ничем, насколько он помнил, не отличалось от реальных северных окраин Петербурга, только сильно запущенных и местами разрушенных. Поэтому с ориентацией и у них с Саней проблем пока не было. Еще бы узнать, куда идти и зачем, собственно, ориентироваться? Ни одного человека. Следуя логике жанра, можно было, конечно, предположить, что все это время за ними, - пардон, все время сбиваюсь! - за НИМ следят чьи-то внимательные глаза. Но здесь можно было доверять Саниным внутренним интуитивно-объективно-сканирующим (Саня скорчил недовольную гримасу) детекторам, которые однозначно утверждали: рядом людей нет. Я мог бы возразить: жители Города могут оказаться совершенно другими, недоступными нашему пониманию существами. «С чего вдруг?» - удивляется Саня. Не хватало еще, чтобы я разговаривал сам с собой.
        Иногда на пути попадались очень странные штуки. Например, разрушенный дом. Нет, понятно, что целых домов здесь попросту не наблюдалось. Но чтобы ТАК разрушенный… Словно кто-то (кто?!) задался целью: в куче обломков не должно быть деталей крупнее спичечного коробка. Но и не мельче. И с задачей, надо сказать, справился блестяще. Бетон, дерево, стекло, даже обои - все лежит однородной кучей, аккуратно перемешанное. Саша не стал приглядываться, потому что показалось - там НЕ ТОЛЬКО бетон, дерево и стекло…
        Мы (ладно, провались все пропадом, пускай Я буду МЫ. Иногда бывает полезно отделять мысли, возникшие у Сани, от тех, что крутятся в моей цивилизованной башке. Вот. Сказал и опять сглупил. Башка-то у нас как раз общая) шли дальше. Солнце стояло необычно высоко… И для времени дня, и для наших ленинградских широт. Сань, а у вас тут его как-нибудь называют, или просто - Город? Никак? Странно. Что ж, Виталий Николаевич так неуважительно к родному городу отнесся? Скучно. Идти было просто-напросто скучно. Пыльно, жарко, практически нет зелени, звеняще-тихо. Стоп. Я не хочу туда идти. Мне там не нравится. Не знаю что. Тень от дома не нравится. Хорошо. Давай обойдем. Нет. И обходить не хочу. Давай свернем, вон в ту улицу. Нет. Там еще хуже. Так что же, так и будем здесь стоять? Да. Так и будем. Приглядевшись повнимательней, я понял, почему эта тень мне так не нравилась. Она лежала около дома, нагло и цинично нарушая законы оптики. Солнце было совсем в другой стороне, поэтому здесь лежать ей было ну уж никак нельзя.
        Спектакль начался неожиданно, без анонсов и афиш.
        Маленький серенький человечек выскочил откуда-то сбоку - я, честно, не заметил, откуда, - и принялся деловито сворачивать напроказившую тень в рулон, словно пыльный ковер.
        Прямо на Сашу, с другого конца улицы, побежали трое. Оружия при них не было, бежали они слаженно, с непроницаемыми лицами, словно занимаясь джоггингом. Саша, собственно, так и подумал, поэтому чуть посторонился, пропуская спортсменов.
        Лишь в самый последний момент - опять-таки, благодаря Сане - он сообразил, что нет, бегут-то ребята как раз к нему и сейчас, через несколько долечек секунды, нападут и убьют, не меняя выражений на лицах.
        Какой там автомат! Тебе же сказали: сообразил только в последний момент!
        Ни Саша, ни Саня никогда особыми суперменами не были и драться не умели. Поэтому им не хватило времени, чтобы занять элементарно удобную стойку для защиты. Саша еще успел подумать, что Мишка Шестаков наверняка бы выкрутился даже из такой ситуации. И еще Саня успел подивиться и пожалеть, что у этой истории оказался такой странный и скорый конец…
        Что-то произошло. Что-то произошло вокруг. Что-то странное и страшное случилось с окружающим миром.
        Словно моргнуло исполинское веко.
        Саша обнаружил себя, все еще ошарашенного неожиданным нападением, стоящим в пяти метрах левее, а ребят с каменными лицами - бегущими мимо.
        Впрочем, они тут же остановились.
        И обернулись.
        Лица их уже не были столь непроницаемыми. На них ясно было написано сильнейшее недоумение. Как же это мы так промахнулись? Ведь были-то совсем рядом!
        Впрочем, ребятами они оказались упорными.
        И попробовали еще раз.
        И еще.
        С тем же эффектом.
        Каждый раз неизвестная сила в последний момент убирала Сашу, словно шахматную фигуру, прямо у них из-под носа.
        Трех попыток оказалось вполне достаточно. Нервы у них не выдержали, и с громкими криками и визгами, неожиданными для таких решительных с виду парней, они разбежались.
        Саша остался один на пустой улице. «Кажется, в этот раз я не отрывал никаких лепестков и заклинаний не произносил, - подумал он, поражаясь своему спокойствию. - Что это было? Может, у них просто принято так встречать гостей? Показательные выступления лучших коллективов Города? Нет, вряд ли. Хотя впечатление производит сильное. Спасибо. Нам понравилось. Мы пошли дальше?»
        Несколько сотен метров Саша пугался любого движения и звука, потом немного успокоился. Слева тянулись уцелевшие трамвайные пути. «Следующая остановка - улица Антонова, - съехидничал Саша. - И следующая». Справа показался пустырь. Насколько я могу припомнить, в нашем, реальном, Питере на этом месте тоже домов нет. Что-то вроде скверика пытались разбить, да, кажется, не доделали. Дед бил-бил - не разбил, баба била-била - не разбила, а мышка бежала, хвостиком махнула… К чему это я?
        Прямо посреди пустыря, немного боком к Саше, стоял снятый с колес кузов рефрижератора, на борту которого крупными черными буквами было написано:
        СБРОС ФЕКАЛИЙ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН
        ЗА НАРУШЕНИЕ РАССТРЕЛ НА МЕСТЕ
        Вместо ожидаемой подписи «администрация» стояли две буквы: ВД. Военная Дружина? Вонючка Доморощенный? Валерка Дрягин?
        Из-за отсутствия знаков препинания информация производила какое-то чересчур будничное впечатление. Ну, запрещен… Ну, категорически… Ну, расстрел… Ты вначале поймай меня на этом самом месте, во время сброса, так сказать, фекалий… Саша даже подхихикнул немного, минуя строгую надпись.
        Захотелось пить. На этот случай у него имелись завернутые в тряпочку специальные мелкие плоды, похожие на сушеную грушу. Дуня объяснил, что, если их жевать время от времени, можно сильно сэкономить на воде.
        Плоды оказались жутко солеными, и Саша даже перепугался: не дай Бог Дуня что-то перепутал, и это вовсе не средство от жажды, а совсем наоборот - закуска к водке? Он уже было решил плюнуть на Дунины советы и попросту воспользоваться фляжкой, но тут с удивлением обнаружил, что пить уже не хочет. Что ж, отлично. Невкусно, но здорово.
        Шагов через пятьсот захотелось есть.
        Это от скуки, решил Саша. Можно и потерпеть. Чего это ты себе вообразил - попил, поел… Прилечь поспать еще не хватает… Это тебе что - пикник на свежем воздухе? Барбекю с девочками? Иди вперед.
        Еще через триста шагов в животе забурчало так, что Саша забеспокоился. В местной тишине эти звуки, кажется, разносились на всю округу. Ладно. Перекусим немного. И правда, неприлично идти по чужому городу и так беспардонно бурчать животом. А может, это я для устрашения? Бармалея из себя изображаю? Бармалея? Ну-ну.
        Выбрав максимально открытое место, с наилучшим обзором и как можно дальше от домов, он присел на край бетонной плиты и развернул пакет с едой.
        «Я не думаю, что здесь проживает очень уж много людей. И в наших-то местах плотность населения - не больше двух человек на квадратный километр. А здесь условия еще пожестче будут. Куда, интересно, Виталий Николаевич подевал пять с небольшим миллионов населения? Чего-то я трупов разложившихся на улицах не вижу… Кретин, тебе еще и трупов не хватает? Смотри, здесь и травы-то не осталось, один мох какой-то короткошерстный».
        Саша с усилием проглотил кусок пресной лепешки и посмотрел на небо. Совсем как у нас. Оно и ясно, что с небом-то вытворить можно? «Кислотные дожди», выступил Саня. «Ах, не хвались, пацан, не хвались, у нас этого добра тоже навалом». - «Да ну? И тоже - ветки обугливаются? И - ожог как минимум второй степени, если на кожу попадет?» - «Ну-у-у, не-е-ет, старина, не так круто, до такого, слава Богу, еще не дожили…» Легкий ветерок тихонько гнал по небу аккуратные белые тучки. Идиллия. Как есть - идиллия. Правда, тучки… Чего-то они слишком аккуратные…
        Саша как раз собирался откусить очередной кусок лепешки, поэтому остался сидеть с открытым ртом.
        Из-за крыши дальнего дома выползало облако в виде буквы N. Следом, так же медленно и печально, показалось О. NO, в смысле НЕТ? Или продолжение будет? Говорила мама: носи панамку, а то голову напечет! К тому времени, когда две оригинальные тучки проплывали над Сашиной головой, их очертания уже сильно нарушились и не производили впечатления жуткого небесного знамения. Все страньше и страньше…
        Саша сделал еще одну попытку откусить лепешку, и опять неудачно.
        - А-а-а!! - страшно заорали откуда-то сзади. - Беги! Беги, урод! Тебе говорю!! Беги!
        Неуклюже обернувшись, Саша обнаружил живого и невредимого Кувадлу Гризли, несущегося прямо к нему. Кувалда был дико напуган.
        Какая встреча! Надолго к нам? У вас в Городе что - другого способа передвижения, кроме как бегом, нет?
        Встреча прошла в теплой и дружественной обстановке. Гризли с разбега прыгнул на Сашу и повалил его. Так, в обнимку, они и скатились с бетонной плиты. Для привидения он был на удивление осязаем.
        Саша шлепнулся лицом в пыль и сразу поперхнулся. Поэтому в первый момент не смог выразить всю радость по случаю нежданной встречи. Кувалда, в свою очередь, решил, похоже, не ограничиваться просто прыжком. Он схватил Сашу за шкирку и потащил за собой.
        - Тьфу, тьфу, отпусти, придурок! - закричал Саша, кашляя и что было сил вырываясь. Не хочу я с тобой. Кто тебя знает? Может, ты за мной явился? Из местной преисподней?
        Но Кувалда уже отпустил ворот. Он стоял, глядя на Сашу с каким-то непонятным выражением, молчал и только громко сопел.
        - Ты что на людей наскакиваешь? - грозно спросил Саша, направляясь к брошенному рюкзаку. Тот факт, что Гризли воскрес из мертвых, пока примем как данность.
        Нет, ты смотри, этот кретин не успокаивается. Опять схватил Сашу за рукав, не пускает за рюкзаком.
        - Пусти, сказал! - Саша размахнулся, чтобы хорошенько ему врезать.
        - Это… нельзя… - сильно задыхаясь, выговорил Кувалда. - Сам смотри…
        Ох ты ж, ежкин кот! Мда-а-а… За рюкзачком, похоже, мы сегодня не пойдем… И даже могу вам сказать больше того - попрощайтесь с ним навсегда. Потому что в данный момент нашим рюкзачком, вместе со всем его полезным и нужным содержимым, закусывает тот самый короткошерстный мох, который только что мирно лежал на земле. Теперь он двигался, то замирая, то конвульсивно вздрагивая. Словно кто-то с усилием тащил на себя толстое серо-зеленое одеяло. Одеяло наползало, укусила простыня. Вернусь отсюда - обязательно книжку-страшилку для детей напишу. Чтобы на ночь читать.
        - Это… кто?… - обалдело спросил Саша.
        - Э-это - казучча, - объяснил Кувалда. Он уже вполне отдышался и стоял рядом, сочувственно наблюдая за утратой Сашиного имущества. - Дрянь редкостная… - Тут как будто щелкнул невидимый выключатель - Кувалда вернулся в привычный образ: - Я-т, што-о, я-т, шел, никого не трогал… смотрю - мужик знакомый, ты то есть… сидит, закусывает… а сзади, растудыть твою… погань така-ая ползеть… ну, думаю, ить, и пособить человеку надобно… кричу ему, кричу, а он-ть, и ухом не ведеть… ну, я, понятное дело - побежал… да-а, так, ишь, и бегун из меня - што из гриба - топор… Вот и задохнулся маненько… но, ить, главно дело - успе-ел…
        Ну и что теперь прикажете делать? Смеяться или плакать? Стою посреди чужого - чужее не бывает! - Города, без еды, без питья, без оружия… Ты что думаешь, эта самая казучча моим автоматом побрезговала? И куда теперь идти?
        Саша от досады забился в угол сознания, а Саня сел на рельсы и заплакал.
        - Э-э-э, рева-корова! Кто ж тута плаче-ет? Не дело, не дело… Подумаешь, невидаль какая - рюкзак съели… Так, ить, тут, давеча, на моих глазах, как есть живого человека заглотило… и то - ничего… ты, вот-ко лучше мокроту-то здесь не разводи, а расскажи, сердешный, куда-т собрался? Кака така забота у тебя в Городе взялась? - Кувалда сидел на корточках, пытаясь заглянуть Сане в лицо. - Это-о, неужто женщину ту ищешь?
        - Да… - сквозь Санины слезы сказал Саша.
        - О-о-о-т, дело-о-о… это хто ж тебе така будет?
        - Да… в общем… никто… - Прекрати ты всхлипывать, плакса!
        - Это, того, дело поня-ятное… Значить, искать пошел? Хорошо-о-о, хорошо-о-о… и куда путь держишь?
        - Не знаю…
        - Тоже ясно-о…
        Саша наконец вытер слезы и с любопытством посмотрел на Кувалду.
        - Слушай, Гризли, а ты как это воскрес-то?
        - Я воскрес? - ужасно удивился тот.
        - Ты. Я сам видел, как ты умер. И Дуне еще передал, чтобы похоронил он тебя. Как ты просил.
        Кувалда ужасно смутился. Он быстро и неразборчиво что-то забормотал про какие-то ветки, про ошибку, про Дуню и еще что-то совсем уж невнятное. Из всего этого выходило, что и сам он толком ничего не знает, потому как умереть-то он, конечно, умер… Но потом каким-то странным и непонятным образом очнулся. Вот так.
        Ладно, ребята, я согласен. Я не буду задавать лишних вопросов. То есть задавать в принципе буду, но постараюсь избегать именно «лишних». Пусть. Пусть какой-то неведомый благодетель обращает в бегство местных ганстеров. Пусть воскресает Кувалда Гризли (которому я лично закрывал глаза!) и прибегает как раз вовремя, чтобы помешать симпампушке-казучче пообедать мной… Пусть. Пока это не мешает мне двигаться к моей цели, я буду молчать. Вот только что делать с навязчивой мыслью, будто кому-то ОЧЕНЬ НУЖНО, чтобы я благополучно прошел через Город?
        Что характерно: Саня всю эту ситуацию воспринимает как должное. Ему, наверное, виднее. Это же - ЕГО мир.
        - Кувалда… - гнусит в это время Саня. - Можно я с тобой пойду?
        - Это, ишь, вопрос тонкий, поскоку, мил человек, я все в толк не возьму: это ть ты, кажись, за женщиной своей собирался… я-т просто так тут, прогуливаюсь…
        Чтоб я так прогуливался.
        Все, Саня, мы договорились. Хватит истерик.
        - Значит, пойдешь со мной? - Гризли, похоже, и сам балдеет от смены нашего настроения. - Я, как ты видишь, остался без вещей…
        - О-о-т, дело поправимое… поделюсь, чем Бог послал… одежи не жди, своей мало… Так что ходи пока в своей… - Кувалда с сомнением оглядел Сашин комбинезон. - А во-от хлебушка, там, лучку… всегда пожалуйста… - У Саши, кстати, до сих пор в кулаке зажат кусок злополучной лепешки. А вот аппетит - пропал. Не странно ли?
        - Чего-то ты, Кувалда, заливаешь. - Саша хитро посмотрел на Гризли.
        - Эт, чего ж я такого заливаю и куда? - удивился тот.
        - Ты сам нам что говорил? В Город нужно идти как можно более незаметным. А сам?
        Нет, правда. Кувалда не то что переодеться, он даже кепочки своей глумливой «The best of Minnesota» не снял.
        - Э-э-э-т, паря, зря ты так, зря… вот ты сейчас глядишь хитро - думаешь, поймал Кувалду Гризли, лажу подловил… ан нет!.. ошибаешься… Я-т, тогда правду говорил… истинный крест… потому как разницу надо понимать: кто вы… - небрежный тычок в грудь Саше, - а кто я… - указательный палец назидательно поднят вверх.
        - И в чем разница?
        Саша слушал с интересом, но на всякий случай косился по сторонам - вдруг кто-то еще намеревается им закусить?
        - Эт, как-т, в чем? Эт и жиктеру подпольному понятно - вы все, хипари да моднари, все в мауглев играете, по лесам да по болотам шастаете, много вас таких… А я, как-никак, Кувалда Гризли!
        Вот как, оказывается. Кувалда Гризли! Это звучит гордо!
        - А-а-а поскоку народ тут у нас серый, грамоте не обучен, думать да соображать особо не привыкший, так, ить, и не надо их лишний раз сердить да за ружье тянуть… пусть сразу видют, хто, ить, пришел… опять-таки - уважение окажуть…
        - Выходит, ты здесь - фигура?
        - Фигу-ура, фигу-ура…
        - Слушай, фигура, тогда давай, пока время есть… (Есть? С чего ты это взял? Да так, к слову пришлось. Не бери пример с Гризли, похоже, ты становишься болтуном). Расскажи-ка мне все по порядку.
        - По порядку? Коне-е-ешное дело - по порядку… - для Кувалды больше кайфа нет, чем языком чесать.
        - Это точно: по порядку, да с начала, да поподробней. Только ты не увлекайся. Я буду вопросы задавать, а ты отвечай. Покороче.
        - Э-э-это, мил человек, как прикажешь… прикажешь покороче - буду покороче, а, ить, прикажешь с присказкой, да прикраской - и так сделаем…
        - Хорошо, хорошо. Давай сначала. Где ты видел ту женщину?
        Странно, язык так ни разу не повернулся, чтобы вслух произнести имя Светы. Почему? Боюсь сглазить?
        - Эт, так, это… у ВэДэ в подвале… Он ее как запоймал, так, ить, сразу в подвал посадил… самолично на ключ запер… а я, как на грех, с последнего раза крючары свои в том подвале забыл… от-то и вышло… Я в подвал - шасть… гляжу - баба, как есть живая… Не гейша там какая-то… настояща женщина… сидит, не плачет… глазюки - во!.. Видно, пужается… Меня увидала, в угол забилась… а потом - в ноги кинулась, помоги, говорит, добрый человек…
        Несколько секунд Саша слушал молча: он просто онемел. Зато потом заорал во весь голос:
        - Ты что, старый хрен, не мог сразу мне сказать, что она в плену?!
        - И-и-и, не кричи, не нанятый… - спокойно ответил Кувалда, ничуть не пугаясь Сашиного крика. - А с чего, эт, я тебе должон был говорить?.. А? Хто ты ей?… Слова заветные тебе были говорены?.. Хрендюлинку блестящу тебе с рук на руки передали?.. Э-э, паря, сиди на попе ровно, ты здеся все одно - с боку припека…
        Сейчас я буду бить этого болтуна и наглеца. Я буду бить его долго и с удовольствием. Пока не выбью все, что он знает о Свете. А если он не скажет, я позабочусь, чтобы никакая сила больше не смогла его воскресить. И сам пойду искать.
        Саша вскочил. Потом сел. Потом снова вскочил.
        - Это-о, ты, браток, не гоношись, не гоношись… сядем рядком… да поговорим ладком… вижу, задело тебя… Есть у тебя об ней забота… не боись, не боись… вижу… а человек ты вроде мирный… Вот, и Дуня об тебе шибко переживал…
        В общем, конечно, где-то он прав. Его попросили передать, он и передал, все в лучшем виде. Пароль? Отзыв. Получите. Распишитесь. При чем здесь я?
        - Вставай, пошли, - скомандовал Саша.
        - Эт, куда ж пошли? Што эт, так, с места срываться? Ни посидели, ни поговорили… не пойду я…
        - Я говорю: вставай.
        - Куда вставай, чего вставай… куда спешим-то?
        - К ВД пойдем. Что это вообще такое - ВД?
        - От дает! - мелко захихикал Кувалда. - Меня жизни учит, а сам… сопля соплей… и чего я с тобой связался? Чует мое сердце… Одна морока мне с тобой предстоить… и-и-эх!
        - Я спрашиваю, что такое ВД?
        - Это-ть, перво-наперво, не што, а хто… Начальник наш местный, а ВэДэ, ить, это, штоб покороче… Так-то он - Второй Диктатор… большо-ой человек… сурье-езна-ай…
        Где-то в глубине сознания что-то тихо пискнул Саня, но Саша и прислушиваться не стал. Хватит на сегодня истерик.
        - Ну, значит, к серьезному пойдем. Вставай, вставай.
        - Э-э-э, не-е-ет… а поговорить? Мы ж разговоры разговаривать собиралися…
        - По дороге договорим.
        Кувалда послушно поднялся и поплелся за Сашей.
        Со стороны это, наверное, выглядело мило: молодой человек в грязном пятнистом комбинезоне с испуганными глазами, без рюкзака и оружия, засунув руки в карманы, часто озираясь и вздрагивая, идет по пыльной улице. А рядом с ним ковыляет странного вида мужичонка в кепочке-бейсболке, со здоровенным вещмешком за плечами и что-то бухтит себе под нос.
        - Слушай, Кувалда, а что с Пакостью твоей стало? - спросил Саша.
        - Эи-и-иэх, не спрашивай, соколик, не спрашивай… душу не береди… сгинула животина… как есть пропала… Ни шерстинки не нашел… Вот, ть, незадача какая… А куда, ишь, мы идем, касатик?
        - Как - куда? К ВД твоему.
        - Так… это… а-а и откуды ты дорогу к нему знаешь, соколик?
        - Я? Я никакой дороги не знаю. Я просто рядом с тобой иду. Я думал, ты ведешь.
        Кувалда Гризли уставился на Сашу с нескрываемым удивлением:
        - Я?
        Видно, он и вправду сильно удивился, потому что молчал. Через несколько минут он огляделся, смачно плюнул в сторону и затянул:
        - Э-это, ить, и как же я могу, вот тако-ко вот, по-простецки, знать, где их сиятельства сей день обитают? Кумекалкой-то своей кумекай немного… чай, не по уши деревянный… Кумекалку-то свою заводи… пора, сердешный мой, пора… Эт, тебе не на хуторе твоем бабочек ловить… эт, мил человек, Го-о-ород… тут с понятием надо… с уважением…
        - Ты опять свою бодягу затянул? - грозно начал Саша. Кувалда его не слышал. Он с упоением отдался своему любимому занятию:
        - …Это-о не дело-о, не дело-о, паря, так на старика наскакивать. Ты ба лучше… не стоял бы стоймя… как истукан каменной, а сел ба в сторонке да послушал умного человека… меня то есть… потому как я дурного не скажу… А полезности от меня… много…
        - Кувалда. - Саша подошел к нему вплотную. - Я шутить не люблю. Ты меня дос-тал. Отвечай на вопросы коротко. А будешь сильно трендеть…
        - …ить, и не пуга-ай, не пуга-ай, паря, пуганые мы…
        - Я не пугаю.
        Сомнительно, чтобы этот старый болтун оказался крепче, чем выглядит. А в таком случае, может, и стоит его треснуть хорошенько? Силу он, кажется, уважает. Как тогда сильно на него рыкнул Стармех. И что? Моментально заткнулся.
        - Я не пугаю, - еще более спокойно повторил Саня, закатывая рукава. Кувалда, не прекращая болтовни, подозрительно покосился на Сашины приготовления. Но только когда Саша замахнулся, отскочил в сторону и обиженно сказал:
        - Ну-у-у, и чего так нервничать, чего так нервничать? Могу и помолчать… чуток…
        - Помолчишь, это верно. Но вначале ответь мне по-человечески: где живет ваш этот ВД?
        - А-а-а… - Поскольку рукава у Саши все еще были закатаны, Гризли ограничился короткой формулировкой: - А хрен его знает…
        - Как это - хрен? Ты же сам у него был.
        - Это-о… был, конечно… так, ить, он, болезный, в одном и том жа месте долго не живе-ет… А я, почитай, уж сколько деньков из Города ушел… Поди сыщи его теперича…
        Странные у них тут диктаторы, ничего не скажешь.
        - Он что у вас - бродяга?
        - Это-о-о… а и бродяга… Что ж с того? Зато и если кто каверзу каку надумает, так и не с ходу сыщет… опять же удобно…
        - И как его тогда искать? Ну, вот, например, если он мне сейчас понадобился?
        - Эт-т, дело хитрое… перво-наперво надоть настроение евонное узнать…
        - То есть? По радио, что ли, сводки передают?
        - …эх, да штой-то ты все время ехидничашь? Язык твой поганый… Како тако радио? Што ты мне голову морочишь? Тута всякий дурак тебе скажет: на небо надоть смотреть…
        Саша сразу вспомнил сегодняшние надписи и спросил:
        - Он что у вас - облаками с народом общается?
        - О! - обрадовался Кувалда. - Дурак дурак, а сообразительный. Как же, как же, облаками… чего напишет, того и думай. А че сегодня было?
        - NО, - ответил Саша, - «нет» значит по-английски.
        - Не учи ученого, сами по-англицки разбираем… NO… - Он задумчиво почесал нос. - NO - это плохо, а в какой стороне видал, не помнишь?…
        - Примерно там. - Саша махнул рукой на север.
        Беседуя вот в таком интересном и познавательном ключе, наши герои незаметно дошли до здоровенной ямы. «Похоже на воронку», - подумал Саша. А если так, нехило, видать, рвануло. И не очень давно, судя по свежим комьям земли. В общем, конечно, ничего особенного. Единственное, что смутило Сашу, это был запах. И не просто запах - из ямы невыносимо несло тем самым, которое… категорически… за нарушение… ну, в общем, ты меня понял?
        Кувалда равнодушно осмотрел воронку и стал обходить ее справа.
        - Такое впечатление, что здесь недавно рвануло сортир, - задумчиво спросил-сказал Саша.
        - Это не-е, сортир не так взрывается… - спокойно ответил Гризли, - эт, видать, колбасники опять напору прибавили… оно и треснуло…
        Ясно? Вот так бы сразу и сказали. Все понятно. Колбасники. Напору прибавили. Саша даже не стал переспрашивать. Он вдруг почувствовал такую усталость, что ему уже было совершенно все равно, у кого там чего треснуло.
        - Кувалда, - сказал он сонно, - у вас тут спать как и где ложатся? Есть на этот счет какие-нибудь правила?
        Гризли резко остановился, глянул на небо, потом себе под ноги, потом сильно хлопнул себя же по голове:
        - Ах, ить, калоша, как есть - калоша! Заболтался совсем, чайник дырява-ай! Давненько со мной такого… ить, и как же теперь… А все эти прогулки мне загородные… баловство одно… приходишь потом… малахольный весь… все из памяти вон… Ить, и што ж теперь… - И мелко затрусил обратно, наклонившись и что-то высматривая на дороге. Саша, стараясь не отставать, двигался следом.
        Очень скоро принцип движения Кувалды стал ясен. Он находил в старом растрескавшемся асфальте люк, наклонялся к нему, кажется, даже нюхал, и шел дальше. В некоторые люки Гризли стучал.
        Местная традиция. Или ритуальные танцы. А может быть, он сейчас будет заниматься ремонтом того, что треснуло в результате халатности колбасников… У Саши слипались глаза.
        Фу, черт! Как будто и вправду - слиплись. Вокруг наступила кромешная тьма.
        - Кувалда!!! - закричал Саша, не помня себя. И тут же улышал над ухом спокойный голос:
        - Эт, орать-то здесь не надо… тишай, тишай, паря… двигай сюда…
        Саша почувствовал, как его крепко взяли за руку и куда-то тянут. Вниз. Похоже на то, что мы спускаемся в люк.
        Саша беспомощно глянул вверх, успел еще заметить крупные звезды на угольно-черном небе, оступился и упал… Крышка за ним закрылась с неприятным лязгающе-чавкающим звуком.
        Он упал на что-то жесткое. Рядом кто-то двигался и сопел. Пахло застоявшейся водой и чем-то знакомо-вкусным. Далее Саша стал свидетелем странного диалога.
        - Эт, того… двоих за жилет возьмешь? - Голос Кувалды.
        - За два? - Чей-то глухой равнодушный голос.
        - Побойся Бога, мила-ай…
        - За один без ужина.
        - Это, ить, может, тогда за два - с ужином и завтраком?
        - Идет.
        - Э-эх, кровопийцы…
        Тут кто-то рядом зажег огонь, и Саша прищурился. Они находились в тесной комнатке. Кувалда сидел на лавке у стены с довольной физиономией. Невзрачного вида лысый мужичок пристраивал на столе масляный светильник.
        - Где это мы? - спросил Саша.
        - Это, не боись, друг, не боись… здеся не обидют…
        Мужичок тем временем куда-то ушел, но очень скоро вернулся с двумя алюминиевыми мисками и поставил их на стол. Неописуемо прекрасный аромат еды моментально наполнил крошечное помещение. Саша испугался, что сейчас захлебнется слюной.
        - Эт-то славно, славно, эт-то вовремя… - Приговаривая так, Кувалда быстренько придвинулся к столу. - Ты-т, того, не зевай, паря, налетай… уплочено…
        В миске оказалась горячая гречневая каша.
        От жадности Саша сразу же сильно поперхнулся, после чего нечеловеческим усилием воли заставил себя есть помедленней. Мужичок появился снова через несколько минут, поставил две кружки, не меняя интонаций, равнодушно сказал:
        - Ешьте быстрее. Свет скоро унесу. - И вышел.
        Ну, быстрее так быстрее. Каша была без масла и без соли, но, тем не менее, жутко вкусная. В кружках оказалась простая вода. Ровнехонько с последним Сашиным глотком появившийся мужичок исполнил свою угрозу и унес светильник-плошку.
        - Это-о-о… хорошо-т ка-ак… - благостно протянул где-то в темноте Кувалда. - Все, паря… раскладывайся… почивать будем… О-а-а-о-у… - Послышался звук широкого зевка.
        Саша стал покорно искать свою постель.
        Жесткая лавка оказалась совсем рядом, и он тут же ударился об нее коленкой. Впрочем, и длина, и ширина ее вполне позволяли разложить уставшее тело целиком. Саша лег, предвкушая, как сейчас провалится в глубокий здоровый сон. Фига с два! Давно уже, кажется, он не ощущал себя таким бодряком. Хотелось вскочить с лавки, сделать несколько пружинистых приседаний, может быть, даже поотжиматься от пола и идти дальше.
        - Кувалда, - тихо позвал Саша. Но ответом ему был уже нарастающий храп.
        Можно полежать и поразмышлять. С открытыми глазами или с закрытыми - все равно, потому что темень здесь… вот-вот, как у негра именно там.
        Это и куда ж, интересно, меня занесло? Кому сказать - в жизни не поверят. А куда это вы направляетесь, молодой человек? Да вот, с Кувалдой Гризли ко Второму Диктатору идем, Светку Жукову вызволять… Каково звучит? То-то, сам балдею. И, как назло, Саня здесь - не помощник, сам ничего не знает, в уголок забился, высунуться боится. Да ничего, пробьемся. И все-таки очень специальный мир себе придумал господин Антонов. Вот, например, казучча. Да даже и Бог с ней, с этой казуччей, таких хищных одеял в современной фантастике - в каждой второй книжке. Гораздо интересней поразмышлять об оригинале-ВД, который категорически запрещает сваливать фекалии, а сам и постоянного места жительства не имеет… Или о том, как он умудряется писать облаками… Или почему он пишет по-английски…
        …Почему этот ублюдок так упорно и с таким удовольствием напихивает в свою дрянную речь столько английских слов? Вомбат сидел на пороге разрушенного дома и докуривал предпоследнюю сигарету. На завтра останется ровно одна. Что делать потом - хоть на стену лезь. Этот клоун, называющий себя Вторым Диктатором, не курит! Называющий… Господи, какая чудовищная каверза! Где-то, когда-то, случайно, мельком в списке декораций упомянул этого Второго Диктатора… Никто и не думал никогда - идти в этот Город. Было придумано: Город. Есть такой. Там, далеко. Опасный и непознанный. Ну, казалось бы, и фиг с ним… Господи, ведь, это же мой мир, я его сам придумал и сотворил! Откуда в нем взялась вся эта нечисть и гадость? И каждая, прошу заметить, - со своими повадками и гримасами. Претендующая на оригинальность реальность, выуженная из темных закоулков моего сознания… Этот Второй Диктатор (а почему, интересно - не дуче или фюрер?) даже не удосужился приставить ко мне охрану. Наглость, достойная лучшего применения. Он прекрасно понимает, что без НЕЕ я никуда не денусь. Конечно, не денусь… Булкин, Булкин… Кто бы мог
ожидать от тебя такой самоотверженности? Спокойно, дружище, не дрейфь. И не жди от меня, пожалуйста, несусветных подвигов. Я не собираюсь изображать из себя дебильную смесь Ван Дамма со Сталлоне и пытаться голыми руками раскидывать твою охрану. Мы скоро выберемся отсюда. Ты даже не представляешь, КУДА мы выберемся… Мне ОБЕЩАЛИ… Только бы этот неврастеник не подвел, не разнюнился в последний момент. Держись, Пончик. Охотно верю, что тебе не слишком комфортно. Но вот отсутствие сексуальных посягательств я тебе гарантирую. Об этом я, оказывается, уже заранее позаботился. Если глянуть поподробнее, интересный, знаете ли, экзерсис получается. Сильно меня, видно, достал род людской… Здесь, оказывается, нет ни одного самца, способного на соитие. А в качестве особо изощренной издевки - специально выделена каста, из низших, - гейши. С очень смазанными признаками пола и настолько презираемая, что им даже не разрешают стричься и бриться. А в местных антисанитарных условиях этот запрет превращает несчастных гейш в ходячие питомники для насекомых-паразитов. Душераздирающее зрелище. При этом поют - заслушаешься.
Слезу у ВД вышибают стабильно. Естественно, что Булкин на этом фоне оказался просто подарком небес, несмотря на некоторые метаморфозы внешности. За которые, кстати, категорически отказываюсь нести ответственность… И все-таки ВД этот - любопытный тип. Этакая свалка моих подавленных и побежденных комплексов, густо унавоженная обидами и несправедливостями. Но рожа у него… Преотвратная. Даже неудобно как-то…
        …Мерзейшая физиономия этого диктатора преследует меня даже во сне! Жутко. Просто жутко. Когда я его увидела в первый раз, думала, на месте умру от омерзения. Нет. Не умерла. Теперь сижу на грязном диване в убогой захламленной комнатенке и прислушиваюсь к голосам за дверью. Сегодняшнюю тюрьму можно назвать даже уютной. Еще бы пыли поменьше… Нет, эти лысые идиоты порядок наводить не умеют, лучше и не просить. Пробовали уже. Они, кажется, вообще ничего не умеют, кроме как стоять, выпятив животы и вытаращив глаза. Вот это у них здорово получается. Руки так и чешутся - подойти и треснуть с размаху по такому вот выпяченному пузу… Видно, такое же желание они пробуждают и у ВД, потому что бьет он своих охранников почем зря и каждую минуту. Одно хорошо. Слава Богу, ни за жизнь, ни за честь свою здесь беспокоиться не надо. Нам предоставлен режим всеобщего обожания. Это теперь ясно. Не то что вначале… Первое время - о Господи, вспомнишь, аж жаром обдает! - три ночи первых вовсе не спала, с неослабеваемым ужасом ожидая, что вот-вот откроется дверь, и этот омерзительный ВД вползет к ней… Да, да, именно
вползет, оставив свою дребезжащую инвалидную коляску на пороге. Нет. Ничего подобного не случилось. Ни в первую ночь, ни во вторую. Даже, знаете ли, удивление брало: зачем же тогда хватали и запирали? Не говоря уж о том, что взгляды этот ВД бросает на нее совершенно однозначные. Что ж, будем надеяться, что и дальше не тронут. Будем надеяться, что меня не оставили на изысканный десерт и не берегут, как жертвенную овцу для какого-нибудь местного очень религиозного праздника… Черт их всех тут разберет. Ой, мам, мамочка, и куда ж это я попала?..
        За дверью тошнотворно громко и хлюпко храпит охранник. Почему они все здесь бритые наголо? Бритые… Какая гнусная насмешка. Бритый, солнышко, где ты? Приходи сюда и убей их всех!.. Не странно ли, что на помощь я зову Бритого? А как же Виталий? Виталий… Это самая интересная подробность. Он здесь. Не падайте в обморок, мадам. Ну, да. Здесь. Я его видела. Не могу точно сказать, ему ли я обязана своим нынешним положением, но для себя он расстарался. Открою страшную тайну: там, у нас, - в смысле, в нормальном мире, еще при жизни, - фигура у нашего Виталеньки была… Обыкновенная, так скажем. Зато теперь! Ах, не подумайте чего плохого - наше врожденное чувство меры и вкус нам и здесь не изменили. Ну, чуть-чуть подбородок покрепче. Или плечи - пошире. Или бицепсы - поубедительней… Вот такой красавец теперь здесь прохаживается. Да, он получил мое послание - этот старый болтун в кепке не подвел - и явился на зов. Тусуется теперь где-то здесь, с ВД этим поганым треплется по-свойски. Бред. А я сижу взаперти, каждый день вынуждена за обедом лицезреть рожу ВД. Этот урод почему-то предпочитает принимать пищу
только в моем присутствии. Хорошо хоть не из моих рук. И так килограммов на десять уже похудела из-за этих обедов. И ему еще мало! Со всеми возможными почестями я должна сопровождать этого уродского диктатора во всех его поездках. А я танков с детства боюсь! Что за дебильный мир! Мне, оказывается, по большому блату выдают по полведра воды в день. На все про все. У них тут с водой напряженка. Рядовые служащие, оказывается, получают всего по две кружки. Хочешь еще? Только за очень дополнительную плату. Это все мне ВД лично объяснил. Хоть я и не спрашивала. Делать мне больше нечего, как со всякими придурками разговаривать. Даже если они себя диктаторами величают… Сижу тихо, вопросов не задаю. Вот поэтому я до сих пор и не знаю, почему, черт побери, здесь ночь наступает, как будто кто-то разом отключает большой рубильник…
        «…И почему так мгновенно наступает ночь? - Саша ворочался на жесткой лавке. Судя по тому, как суетился Кувалда, оставаться ночью на поверхности здесь не рекомендуется. Видимо, небезопасно. Верю. Верю сразу. Спорить не буду. Спросить можно? Вот сейчас мы - где? Вроде на друзей Кувалдиных не похоже, друзья себя так не ведут. Больше всего это смахивает на гостиницу. Люксы и полулюксы с полупансионом. Чем, интересно, здесь расплачиваются? Как там сказал Гризли? Двоих за жилет? Двое - это, понятное дело, мы. А жилет? Это - который без рукавов? Или - который „лучше для мужчины нет“?»
        Саша незаметно уснул. Приснился ему хороший, весело-трескучий костер. И Команда. Все сидели вокруг костра, ели гречневую кашу с тушенкой и слушали Пургена. Леня, жестикулируя ложкой, в лицах рассказывал, как в прошлом году они с Цукошей воровали в Таборе спасжилеты. Сон был добрый и смешной. Наверное, Саня постарался.
        Нас утро встречает прохладой, нас чем-то там встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада?.. А вот с кудрявыми здесь, похоже, туго. Мужик, принесший завтрак, тоже оказался совершенно лысым. Поставив кружки, буркнул:
        - Ешьте и сваливайте живо. Мы закрываемся.
        Очень культурные ребята.
        Быстро проглотили лепешки и запили их горячей жидкостью. Не чай, видно, что-то на травах заваренное. И все. Не успели оглянуться - опять стоим посреди улицы, и Кувалда уже снова бухтит себе под нос:
        - Это-о, ить, жулье такое… крохоборы прокляты-ыя… так твою и разэтак… Два жилета содрали, а ни отдыха, ни толку… хоть бы гейшу позвали, жмотье… Это, ить, здеся завсегда так, не то что в старых кварталах… Тама народ солидный, к людям уважение понимает… а ту-ут - содрать сдерут, а сервису не дождешься…
        - Ага, - поддакнул Саша, - и каша была несоленая.
        Кувалда крякнул и уставился на Сашу, как на идиота.
        - Эт, того, паря, ты тут из себя барина не строй, не строй… Зажирели вы там у себя на болотах, зажлобились… Соли ему подавай… Ишь, господин какой… вот придешь к ВД в гости, он-тко тебе на радостях, премию пропи-ишет, тогда и будешь - соль, ить, ложками хавать да кофеем запивать…
        Своеобразное у них тут представление о роскоши: много соли и много кофе. Интересно, а какую такую гейшу он имел в виду?
        - Ну и куда направимся? - Саша бодро вертел головой, пропустив мимо ушей тираду Кувалды.
        - Ишь ты, быстрый какой… никуды не пойдем… тута сидеть будем, на небо смотреть… настроениев ждать…
        Ага. Ясно. ВД сообщит народу о своем расположении (или НЕрасположении) посредством облаков.
        - Эт, того, паря, ты вот сюда садись, да в тую сторону гляди… а я сюда поворочуся…
        Вот так и сели. Таким вот сидячим тянитолкаем. Сидим. В небо пялимся. Облаков ждем. А вот если ветер, например, в другую сторону подует? Так можно век на одном месте просидеть, ничего не узнать… Саша затосковал от такого занятия очень быстро. А Кувалда, похоже, и вообще - закемарил, так как замолчал. Нет уж, так и с тоски помрешь.
        - Эй, Кувалда, - Саша легонько пихнул его локтем, - а ты сам-то у этого ВД чего делал? В Городе чем занимаешься?
        Гризли вздрогнул, просыпаясь, но заговорил моментально:
        - А-а-а… Это-о, ить, дело сурьезное… - Он немного поерзал на месте в предвкушении долгого разговора, - работа, ишь, в основном, сезонная… пестряков, там, мочить… али помидорам костыли перебивать… - Звучало жутковато-интригующе, но Саша решил не уточнять, каким именно образом мочат пестряков. - …А, ить, у ВД я в законе, в законе… В прошлом разе, как я уходить-то собрался, их сиятельство мне самолично грамоту вручили… от оно как…
        - И где ж эта грамота?
        - Дык, на сахар выменял, у лоткарей…
        - А-а-а, врешь ты все, Кувалда! - развеселился Саша. - Сам говорил, что у тебя диабет!
        - Ну-у-тка, ну-у-тка… Пойма-ал, пойма-ал, егоза ты шершавая… Ох, и ехиднай ты парень, ох и ехидна-ай… подковыриста-ай… Все, ишь, подкузьмить старика норовишь, поддеть… И не вру я вовсе, привычки такой не имею. Ну, да, диабет… Зачем же врать-то? Про здоровье врать - самому можно беду накликать… мда-а… конешно, диабет… так я сахарок-то обратно на диколон выменял, иначе никак было…
        Диколон - это на его варварском языке, видимо, одеколон. Трудно следить за его мыслью, трудненько. И почему он все время называет ВД сиятельством? Это что - титул диктатора? Полный ералаш. Ну тебя на фиг, вместе с твоим диабетом.
        - Ладно, ладно, Кувалда, не отвлекайся. Ты про ВД рассказывал. За что он тебе грамоту вручил?
        - Оно-тко, мда-а… за удовольствие, моральное, так ска-ать, удовлетворение, за него… а это-о-о, того… слизней я для него рогатых дрессирую… от-то, дурныя животныя! А ихнему сиятельству очень нравятся, особенно когда по-писаному ходют. Хе-хе. Я давно уж намастрячился: палочку об ихнюю самку потру, а потом веду у самца перед носом, то бишь перед рогами…
        Черт возьми, я, кажется, совсем запутался. Чье сиятельство? Чья самка? Чьи рога? Кувалда меж тем радостно хихикал, предаваясь воспоминаниям:
        - …носов-то у них отродясь не бывало… Ну, а он-то, дурень этот, запах чует, у него от энтого запаха последнюю кумекалку отшибает… вот он и ползет…
        Что-то случилось с небом. Как будто тот самый местный распорядитель, ведающий здесь светом, малость перепутал и нажал на своем пульте кнопку «сумерки». Саша, потихоньку привыкающий к местным причудам, почти не испугался. Он не стал вскакивать и орать. Он просто осторожно и медленно поднял голову. А-а, ерунда, просто птицы.
        - Обыкновенные раздетыши, - сообщил из своего уголка Саня. - Правда, необычно много. Никогда столько сразу не видел.
        Почти сразу же где-то недалеко загремели выстрелы.
        - Это-о-о, их сиятельство охотиться изволят… - благодушно заметил Кувалда.
        - Бред, - не унимался Саня. - Кто ж на раздетышей охотится?
        - А тебе-то не все ли равно?
        Птицы быстро пролетели. И тут же, слева, из-за дома появилась первая буква. О! Кажется, начинается. Саша сильно толкнул Кувалду локтем:
        - Эй, смотри! - И вскочил. - Идем!
        Гризли медленно обернулся.
        - Ага… Пошло-поехало…
        - Ну, что ты расселся? Вставай, пошли, по дороге дочитаем!
        - Э-э-т, парень, не торопись, остынь, остынь, говорю… Как это - идем, когда мы и настроениев его не знаем?..
        - Да плевать мне двадцать раз на его настроения!
        - Э-э-э, не-ет, не пойду я… что я - враг себе? Да ты погодь, погодь… торопыга… - Кувалда замолчал, глядя вверх.
        Очередная резиденция ВД явно была где-то недалеко. Буквы не успевали расплыться. Над головами Саши и Кувалды Гризли через все синее-синее, абсолютно не питерское небо тянулась длинная, в девять слов, облачная фраза. Ее непечатность можно было сравнить только с ее безграмотностью. В чрезвычайно сильных выражениях ВД сообщал миру о том, как ему надоела его жизнь.
        Сказать, что Саша покраснел до корней волос, - значит сильно погрешить против истины. Ничего сильно выдающегося во взгляде ВД на жизнь не было. Так, довольно ординарное мнение. Стармех (наш стармех, корабельный) гораздо красочней реагировал, например, на пролитый во время шторма ему на брюки горячий борщ. Саша с сомнением глядел на плывущий по небу образчик ненормативной лексики. Трудно представить, что человек, пребывающий в таком настроении, способен оказать кому-либо радушный прием. Даже Кувалда молчал, подавленный силой небесных слов.
        Ты можешь сидеть здесь и дальше. Слушать, развесив уши, истории про помидорные костыли. Или, разинув рот, смотреть на матерящиеся тучки. Ах, простите, у нашего ВД плохое настроение! Прячьтесь в норки, закройте глазки лапками. А ты не подумал, что где-то там, недалеко, кстати, в лапах этого любителя рогатых слизней находится Света?
        Саша резко встал.
        - Вот что, Кувалда, все оружие, которое у тебя есть, я забираю с собой. - Он старался, чтобы голос его звучал как можно тверже. Откуда-то послышался странный нарастающий гул.
        Гризли рассеянно кивнул. Он смотрел уже не на небо, а куда-то мимо Саши.
        - Я забираю оружие и ухожу! - громче повторил Саша.
        Кувалда опять покивал и даже подтолкнул свой мешок в его сторону. Никакого оружия Саша достать не успел. Да и вряд ли Кувалда держал у себя в мешке противотанковую мину. Потому как это единственное, что могло бы сейчас пригодиться.
        Из-за угла медленно выполз и уже разворачивался в их направлении обшарпанный грязный танк. Справа и слева от него тяжело бежали человек по десять крупных лысых мужиков. Все они громко сопели, почти заглушая рев мотора. Один из них толкал перед собой дребезжащую инвалидную коляску. Одним словом, шуму эта процессия производила - почище бродячего цирка. В довершение картинки стоит указать, что из люка механика-водителя выглядывало женское лицо, запачканное и бледное. А на башне, болтая ногами, сидел Виталий Антонов.
        - Прибыли… - с непонятной интонацией сказал Кувалда Гризли.
        Танк прополз мимо, затормозил, остановился, попятился. Все маневры вместе с ним выполняли лысые сопящие бегуны, поэтому со стороны все это сильно напоминало выгуливание больного слона. Теперь этот слон - простите, танк - стоял прямо напротив Саши и Кувалды. Антонов (или лучше называть его по-местному - Вомбатом?) постучал по броне. Женское лицо из люка тут же исчезло, на его месте появилась опухшая физиономия мрачного вида.
        - Он? - осведомилась физиономия.
        - Он, - подтвердил Вомбат.
        - Берем, - скомандовал опухший и снова скрылся.
        Саша не успел ничего сообразить, как вдруг один из сопровождающих спокойно и очень по-деловому подошел к нему и сильно треснул дубинкой по голове…
        …Дальше ничего не помню, потому что отрубился капитально. Очнулся в каком-то огромном помещении, лежа на полу, но на чем-то мягком.
        - Ах ты урод! - громко кричал над ухом чей-то пронзительный, срывающийся на визг голос. - А если он вообще не очнется? Что я тогда буду делать? Нет, я тебя спрашиваю: что мне прикажешь тогда делать, а? - Затем послышались звуки ударов. Саша повернул голову.
        Картинки из серии: «Сюр в нашей жизни».
        Препротивного вида безногий калека, сидя в инвалидной коляске, со всей мочи лупил резиновой дубинкой по животу здоровенного бугая. В огромном зале, похожем на бывший кинотеатр, стоял полумрак. Но опухшее лицо из танка и своего обидчика Саша узнал сразу.
        - Ы-ы-ы… - мычал лысый, выпучивая глаза.
        - Я тебе покажу: ы-ы-ы! Я приказывал: взять, а не убивать! Ясно тебе, кретин? Ясно, спрашиваю? А то сейчас поподробнее объясню разницу!
        - Ы-ы-ы… - Дубинка не оставляла на жирном пузе никаких следов, но от боли по вискам лысого лился ручьями пот.
        «Полежим-ка мы пока так, поосмотримся. Не будем рыпаться. В своем уголке чего-то уж слишком активно зашевелился Саня. Подожди, паря, как сказал бы Кувалда, погодь, погодь, не до тебя сейчас. Коли дельное что есть - говори, а истерики твои пока подождут».
        В зале находилось еще пятеро. Тоже лысые, тоже жирные. Странно. Если товарищ ВД, по словам Гризли, не имеет постоянной резиденции, а все время путешествует на танке с таким эскортом, фигуры у этого эскорта должны быть немного постройнее… Еще интересней оказалось тут со светом. На полу стоит не меньше двух десятков бутылок, вроде как из-под шампанского, и светятся мягким зеленоватым светом. Очень красиво, но не слишком светло. Почему я подумал про кинотеатр? Потому что помещение большое и окон нет. Как, впрочем, и экрана, и стульев. Саня, не шебуршись, дай для начала хоть кому-то одному сосредоточиться. Странно, это все очень странно. У тебя не создалось впечатления, что не только ты искал ВД, но и он жаждал вашей встречи? А навел, между прочим, Антонов, ябеда противная. Зачем это я им понадобился? Я или Саня? И что со Светой? Где она? Вот этот инвалид безногий - это что, и есть их сиятельство ВД? Ну, и кто здесь готов порадовать нас ответами на вопросы?
        Саша пошевелился и сел. Голова почти не болела, так, маленько покруживалась.
        Избиение тут же прекратилось. Калека шустро подъехал к Саше и внимательно посмотрел ему в глаза. Взгляд был смелый, цепкий и совершенно не злой. Можно даже сказать, что Саше он понравился. Хотя в целом лицо производило неприятное впечатление. Нездоровая отечность, сильно вырезанные носогубные складки, глубокие морщины и сероватая кожа. В литературе это называется: на его лице были написаны все пороки человечества. Только глаза… Да, глаза были хорошие. Что-то в них мелькнуло неидентифицируемое и тут же погасло. Совсем. Взгляд полностью потерял выражение. И хорошее, и плохое. Так мог смотреть застекленный буфет или выключенный телевизор.
        - Ты - Двоечник? - спросил калека тусклым голосом, совершенно не похожим на тот, которым только что распекал слугу.
        - А ты - ВД? - вопросом на вопрос ответил Саша. Чего уж, тут не до вежливости. Сам ты двоечник, придурок.
        Не меняя выражения, вернее, его отсутствия, ВД отъехал от Саши и что-то тихо и коротко скомандовал. Один из лысых тут же сорвался с места и резво куда-то убежал.
        «Сиди и не рыпайся, Саня, ничего страшного пока не присходит. Зачем ты понадобился ВД? Я не знаю. Ну не людоед же он, право слово… Двоечниками, наверное, не питается. Шучу, шучу, извини, больше не буду».
        За дверями послышался сильный шум, в котором ясно слышался женский голос.
        - …не смей меня трогать! - И действующих лиц прибавилось. В зал, ехидно улыбаясь, вошел Антонов-Вомбат, за ним - женщина. Лицо ее, то самое, запачканное, которое Саша видел в танке, было уже чистым, но по-прежнему очень бледным. Крепкая, даже можно сказать, коренастая фигура, мускулистые крупные руки, непослушные соломенного цвета короткие волосы… Войдя, она остановилась почти у дверей и замерла в какой-то неестественной, неловкой и совершенно не женственной позе. Длинное, до полу, платье - в полумраке показалось, что оно сделано из тонкой замши или кожи, - обтягивало неплохую, но опять-таки крепковатую для женщины фигуру.
        - Прибыли по вашему распоряжению, - с шутовским полупоклоном сообщил Антонов голосом дежурного Арлекина. Женщина быстро глянула на него…
        Этот поворот головы… Гордая линия шеи…
        Саша сел, где стоял.
        Это была Света.
        Господи, кто ж над ней так расстарался? За что? Из королев - в доярки?
        - Светило… - выдохнул он, не помня себя.
        Женщина недоуменно посмотрела на него. Нахмурилась. Не узнала. Неуверенно спросила:
        - Самойлов?..
        - Хватит любезничать, - прервал процесс взаимного неузнавания Антонов. - Давайте о деле поговорим. У всех присутствующих, насколько я понимаю, есть в этом деле свой интерес.
        - Все лишние, брысь отсюда, - прервал его ВД, выгоняя слуг.
        Лысых словно ветром сдуло.
        - Что ж, продолжим. - Антонов у нас сегодня заместо председателя? Ладно, черт с тобой. - Итак. Имеем. Вы, милый Двоечник, пришли сюда зачем? - И, не дожидаясь ответа, бесцеремонно ткнул пальцем в Свету: - За ней? Оч-чень хорошо. - Сейчас подойти бы и ка-ак в глаз ему дать… - А она, извините, пленница. Господин Второй Диктатор изволили вашу женщину в плен взять… - Не выдержу, убью гада. - Спокойней, спокойней, Двоечник, не нервничай. В случае чего охрана вернется так же быстро, как и удалилась.
        Ненавижу тебя, хлыщ дешевый, рожу твою поганую, ужимки все твои ненавижу! Ишь, какие себе мускулы напридумывал, Арнольд Шварценеггерович Антонов…
        - Чтобы не утомлять слушателей, короче: у господина ВД есть то, что вас интересует. А вы можете помочь ему приобрести то, что интересует его.
        Чтоб ты провалился вместе со своим ВД! Саша сильно сжал кулаки и постарался успокоиться. Этот гад совершенно прав, рыпаться не надо, охрана вернется, и я опять получу по голове. И чего же это им от меня надо? И ВД, и Света, не двигаясь, слушали словесные упражнения Антонова. Кто он здесь? Шут? Распорядитель? Советник?
        - До господина ВД дошли слухи о доблестных подвигах нашей Команды, - продолжал Антонов (или уже Вомбат? Я запутался, к черту). - И особенно о волшебной силе некоего блуждающего образования, именуемого на местном сленге Квадратом. - Сашу начало слегка подташнивать. Бурная волна Саниного негодования поднималась в нем. - Господин ВД выразил живейший интерес к этому вышеназванному Квадрату. И теперь, пользуясь случаем, предлагает вам сделку.
        В той стороне, где стояла Света, послышался какой-то сдавленный звук. Никто не обратил на это внимания, а ВД так просто сидел неподвижно, словно набитое соломой чучело.
        Саша держался из последних сил, с трудом сдерживая озверевшего Двоечника: «Подожди ты, подожди, вломим мы ему, обязательно вломим, но не сейчас, подожди…»
        - Вы, многоуважаемый Саня, именуемый в дальнейшем Двоечником, обязуетесь провести господина ВД в вышеупомянутый Квадрат. За это господин ВД обязуется вернуть вам в целости и сохранности вашу женщину. Все дополнительные услуги будут оплачиваться дополнительно. Дата. Подписи договаривающихся сторон.
        Ах ты, ловкач-проныра! Саня своими биениями и стенаниями страшно мешал соображать, поэтому Саша никак не мог взять в толк - а самому-то Антонову какая от этой сделки выгода? Словно читая его мысли, Антонов с издевкой добавил:
        - Ваш покорный слуга как посредник этой чрезвычайно выгодной сделки получает лишь скромное моральное удовлетворение. Что ж, мне и этого вполне… - Скорбный взмах руками.
        Последовала небольшая пауза. После чего мизансцена немного изменилась.
        Света сделала несколько шагов от двери и села на пол, обняв руками колени. Лицо ее выражало полнейшее равнодушие.
        Саша, наоборот, встал.
        ВД чуть придвинулся к Саше. В глазах его вновь появилось то странное выражение.
        Антонов, светски подволакивая ноги, будто танцевал полонез, подошел и стал за спиной у ВД.
        «Сейчас, сейчас, ребята, я попробую сообразить. Мы вот только с товарищем посоветуемся… Сань, что хочешь, а я ему не верю». Чтобы немного выиграть время, Саша глуповато спросил:
        - А зачем ему Квадрат?
        - Вопрос нельзя назвать излишне деликатным, но, - Антонов замахал руками, - между договаривающимися сторонами не должно быть недомолвок! Насколько вы можете судить, у господина ВД имеются некие объективные проблемы с нижними конечностями. Проще говоря: мой клиент хотел бы восстановить с помощью вашего Квадрата себе ноги.
        - А что значит - дополнительные услуги?
        - Ну-у, это-о… - завертелся юлой Антонов, - значит, что… Возможности Квадрата, конечно, еще не полностью изучены, но, очевидно, оч-чень велики… Если в результате посещения у господина ВД восстановятся какие-либо дополнительные функции…
        - Какие?
        - Ну, скажем так… мужское достоинство господина ВД…
        - Виталий, меня сейчас вытошнит от твоей болтовни, - устало и тихо произнесла Света.
        Антонов небрежно поднял бровь:
        - Проблемы? Вопросы? Наш пресс-секретарь по окончании переговоров ответит на все ваши…
        - Заткнись, - еще тише попросила она.
        А ведь она сюда за ним пошла. Представляешь себе, приезжает кто-то из жен декабристов всед за своим благоверным в Сибирь, сменив кружева на овчинный тулуп. А он перед ней вот так выделываться начинает… Жуть.
        Меж тем в зале что-то происходило. Какие-то флюиды, внутренние напряжения… Магнитные поля и вихри, одним словом. Антонов молчал, с улыбкой глядя на Свету. ВД пристально глядел на Сашу. От этого его взгляда по телу бежали мурашки и кружилась голова.
        Внезапно Саша ощутил сильнейший толчок в грудь. Причем не снаружи, а изнутри. Страшным мысленным нокдауном Саня выбил его из сознания.
        Двоечник медленно двинулся к ВД. «Стой, - из последних сил крикнул Саша, - стой, куда ж ты на него с голыми руками?!» Но тот уже ничего не слышал. Рот Двоечника мучительно раскрылся, но не выпустил рвущегося крика. Падая на колени, он прохрипел:
        - Папа… - И упал ничком.
        Крупно, пожалуйста: круглые изумленные глаза ВД.
        Занавес.
        Полная смена декораций.
        Мы едем в танке по проспекту. Позади сидит злая Светка Жукова, бросающая по сторонам воспламеняющие взгляды. А прямо передо мной - ВД. Каждые две минуты он оборачивается и одаривает меня (Саню, конечно) обворожительной улыбкой. Я бы предпочел наоборот.
        Кто бы мог подумать, что у этого неврастеника Сани окажется столько душевных сил? Он задвинул меня, словно чемодан в камеру хранения! Теперь все это выглядит так: я сижу в уголке и не имею возможности даже пикнуть, особенно если дело касается его обожаемого папочки. То есть говорит, думает и принимает решения у нас теперь Двоечник. Одно и слово, что Двоечник! Изображает из себя голый разум! А это означает, что из своего уголка за нашим общим телом должен все-таки следить я. Пример? Пожалуйста.
        Дни мы проводим примерно так: эти двое воркующих голубков - ВД и Двоечник (ну и я заодно) - сидят в танке, держась за руки, и безостановочно трендят про свою тухлую жизнь. При этом слезы у Двоечника льются рекой, и, как следствие, я должен постоянно пить воду, чтобы не допустить обезвоживания организма.
        Для тех, кто еще не до конца сообразил, поясняю: Саня Двоечник действительно сын ВД. Побереги голову, я документы видел. Последнее замечание относится к разряду шуток.
        Когда-то, в местные незапамятные времена, Саня, тогда еще не Двоечник, а скорее наоборот - отличник, молодой и горячий, издерганный папиными нравоучениями, сбежал из дома. Долго странствовал, пока не прибился к Команде Вомбата. Папаша, кстати, уже тогда был Вторым Диктатором (никто пока что не смог мне членораздельно сообщить ничего о судьбе Первого) и передвигался на своих двоих. Рассказ ВД о том, как он потерял ноги, нужно бы записать и издать отдельной брошюрой в популярной серии «Населению - о гигиене». А дело было так. Будучи страстным и заядлым охотником, ВД как-то раз отправился на Среднюю Невку - пострелять крокодилов. А про элементарные правила гигиены забыл! И полез в воду прямо голыми ногами. И, конечно же, подцепил Treponema bosaya, или, попросту - пяткожорку. К тому времени, когда ВД, уже потерявшего сознание от боли, приволокли во дворец (у него тогда еще дворец был, на Каменном острове), придворному лекарю ничего не оставалось, как оттяпать ноги по… ну, в общем, целиком. И еще с трудом удалось спасти то, на чем сидят… Я, конечно, дико извиняюсь за несколько развязный тон. Ничего
смешного здесь, конечно, нет. И мужика жалко. Но дело в том, что эту историю, обливаясь слезами и соплями, папаша с сыном, обсасывая подробности, мусолили дня четыре подряд, доведя меня до белого каления.
        Зато теперь большего чистюли и брезгули, чем ВД, не найти. Он просто помешан на всяких дезинфекциях, дезинсекциях, дератизациях (чего-то не то сказал? из гражданской обороны вспомнилось). Оттого и слуги у него - лысые. На шампунях экономит.
        Чем дальше я слушаю воркотню этой сладкой парочки, тем больше убеждаюсь: то самое яблоко, от той самой яблони… вот-вот, рядышком. Теперь уже совершенно очевидно, откуда у Сани все эти внезапные ступоры или столь же внезапные и беспричинные приступы слезливости… Но у ВД это, к сожалению, сочетается еще и с высоким положением. А когда у нас, товарищи, Диктатор с таким придурочным характером - это-о, знаете ли, чревато… Ох, вы бы видели, как он бьет своих подданных! А какие творит глупости! Совсем недавно, говорят, выпустил всех своих собак. А их у него, говорят, только на Главной псарне чуть не полтыщи было… Пришел, говорят, посмотрел на них. И так ему вдруг невмоготу стало смотреть на грустные песьи (псиные? короче, собачьи) морды за решетками, таким он сам себе душителем свободы вдруг показался! Что приказал сей же момент все открыть и всех выпустить! Идиот, да? На хрена им эта свобода? Псари потом рассказывали: больше половины собак в тот же вечер вернулись. И то верно: здесь и покормят, и почистят, и согреют… Очень наш ВД всякую живность уважает. Но собак - больше всего. Даже медаль учредил в их
честь. Чеканить, правда, ее никто не стал: негде, да и не из чего. Но эскиз остался. На одной стороне - собака-поводырь ведет за собой человека, а на другой надпись: «За верность». А-а, это отдельная трогательная история. Про двух ньюфов. Ну? Да все ее знают… После газовой атаки Финского Десанта (они по северным окраинам психотропами прошлись) у народа, измученнного тогда, и последние мозги поотшибало. Много случайных жертв было. Кто просто из окна выпал, кто от ожогов… Ясно дело, куда попрешь, если у человека интеллект как у пятимесячного ребенка. Вот как раз тогда-то в одной квартире целая семья - отец, мать и двое сыновей - больше месяца продержалась. Ньюфы им еду таскали, спали с ними рядом - чтоб те не замерзли, во двор выводили - чтоб люди в квартире не гадили… ВД эта история очень нравится. Он и ньюфов к себе сразу забрал.
        Но! К делу! К делу!
        Повторюсь, сказав, что неврастеник Саня совершенно запинал меня своими мысленными ногами. И распоряжаться нашим телом (каково звучит? маразм крепчает!) я могу, только когда Двоечник, совершенно обессилев от сюссюканья с отцом, валится отдохнуть. Вот тогда можно осторожненько подняться и предпринять какие-либо полезные шаги. Например, в сторону Светы. Слава Богу, я убедился, что она здесь в относительной безопасности. Без разрешения ВД никто ее и пальцем не тронет, а сам господин Диктатор пока целиком занят с сынком. Что касается его планов… Планы наверняка есть. И наверняка самые подлые. Что там Антонов намекал на восстановление некоторых функций?
        Некоторая метаморфоза внешнего облика Светы, конечно, обескураживает, но чувства наши по-прежнему крепки и горячи. Наши? Я не оговорился. Этот тонкий и ранимый блудный сын, как только оттрубили первые трубы радости по поводу воссоединения семьи, первым же делом втюрился в Жукову. Отцу он ничего не говорит, но на Свету они теперь оба смотрят, как голодающие на котлету.
        Ох, ну, казалось бы, чего проще? Сказать: давай, Светило, домой сваливать. У тебя там автоответчик скоро сам матюгаться начнет. И собаки негуляные… Айда!
        Ну-ну. Вот примерно так я и сказал, когда в первый раз удалось прокрасться к ней. Охранники чуть не обделались от страха, когда меня перед собой ночью увидели. Еще бы! Самого ВД сыночек! Очень, кстати, удобный статус - сын Диктатора. Рекомендую. Это я к тому, что вошел-то я беспрепятственно. Да лучше бы этого не делал. Вот ты когда-нибудь даме соус томатный на платье проливал? На белое желательно. В дорогом ресторане? И что она тебе сказала? Вот. Теперь умножь это на сто семьдесят. Получишь примерное представление о нашем со Светой разговоре. С чего она взяла, что это я во всем виноват?.. И в том, что ВД такой противный, и что я, оказывается, сын его, и что страшная она стала, как смертный грех (ну, это она зря так, очень даже симпатичная девчонка получилась, спортивного типа), и что Виталий ее разлюбил… А обратно, домой, - наотрез отказывается. Ага. Если ты такой умный, сам и уговаривай. Я в женщинах и раньше не особо хорошо разбирался, а теперь и вовсе - дуб дубом… Все, заканчиваю, а то мой придурок, кажется, просыпается. Сейчас к папочке попрется, опять свою волынку заведут…
        Антонов совершенно не казался обескураженным столь неожиданным поворотом сюжета. Двоечник оказался сыном ВД? Ну что ж, бывает. Если покопаться в памяти, можно припомнить: что-то подобное Саня ведь говорил. А все над ним смеялись. Особенно почему-то Стармех.
        Короче говоря, ерунда. Может, оно и к лучшему. Не надо теперь Саню уговаривать или шантажировать. Ради любимого папочки он не то что в Квадрат - на трубу ТЭЦ залезет. Одно досадно. Опять отсрочка получается. ВД решил показать сыну свои владения. Поэтому сейчас наш путь - прямо в центр, к Новому Дворцу.
        Новый Дворец стоял посреди сильно запущенного парка. На самом деле дворец явно был старый и наверняка принадлежал когда-то какому-нибудь царскому вельможе. Но в этом мире историей не интересовались. Точнее будет сказать - у ЭТОГО мира была лишь своя, новейшая, так сказать, история. Начиная с Падения Второй Китайской Империи (как раз тогда, когда Луны на небе не стало), включая Финский Десант, Северную Эпидемию и три Волны Необратимых Мутаций.
        Внутри все было чисто прибрано, подметено и вымыто. Слуги, поблескивая свежевыбритыми головами, суетились по залам, распространяя сильный запах одеколона. Откуда-то снизу, наверное, из подвала, слышалось тоскливое пение гейш.
        Саню с максимальными почестями поместили в огромную гулкую комнату с тяжелыми портьерами на окнах. Отдергивать их не имело смысла: само окно было наглухо забито фанерой. Посередине стоял стол, на нем - шахматная доска с неполным комплектом фигур, что также не имело ни малейшего значения: все равно никто толком не мог вспомнить, как в это играть. Наверное, ВД для пущей важности приказал поставить.
        Свете вначале тоже предложили что-то подобное - огромное, с теряющимся в вышине потолком и назойливым эхом. На что она тут же закатила страшный скандал, заявив, что не собирается спать в баскетбольном зале.
        Где остановился Вомбат, не знал никто. Даже ВД, который после неожиданного обретения сына совершенно перестал интересоваться странным Командиром.
        Целый вечер все только и делали, что устраивались, бродили по дворцу и постоянно что-то перекусывали. К вечеру Саню страшно запучило от многочисленных расстегайчиков и жульенчиков. Да, да, в стационарных, то есть не походных, условиях у ВД оказалась прекрасная кухня. Саня тихо страдал, лежа на своей огромной кровати, а разгневанный ВД лупил слуг, требуя немедленно предпринять что-нибудь для облегчения страданий сына. Лекарь их сиятельства настойчиво рекомендовал клизму, за что был изрядно бит и заперт в холодный подвал.
        На утро следующего дня была назначена большая экскурсия в Зоозону. Но предварительно Двоечнику пришлось принимать парад войск его сиятельства ВД, отправлявшихся справлять очередную военную акцию в Быш-Бармаке.
        Саня стоял с отцом на балконе дворца и вяло махал рукой проходящим внизу солдатам. Сам ВД время от времени выкрикивал что-то очень воинственное на незнакомом языке. Солдаты шли неохотно, нестройными рядами. Форма на них была то ли выгоревшая, то ли вылинявшая, покрытая многочисленными заплатками и штопками. Нет нужды напоминать, что все солдаты были, как здесь водится, обриты наголо. И каждый держал в руках старенький «АКМС».
        - Слушай, это ж какую хренову тучу патронов им нужно выдать? - по-хозяйски удивился Двоечник.
        - Не, - махнул рукой ВД, - не нужно. Они у меня так, без патронов воюют.
        - Как так?
        - Да вот так. Пока до Быш-Бармака доберутся, половину болезни да распутица задержит. А там… Пока станут, пока окопаются… К тому же у Оголтелых Зангов и у самих патроны давным-давно кончились…
        - Как же вы воюете?
        - Да так… Раза два в месяц ракетными ударами обменяемся и дальше сидим…
        - Как так сидите?
        - Ну то есть не просто сидим. Вылазки там всякие, разведчики, диверсанты, обмен пленными, заложники опять же…
        - А зачем такая война нужна?
        - Война, брат… это понимать надо… - ВД глубоко вздохнул и опять прорычал проходящим внизу что-то бодрое и непонятное.
        - Чего ты им сказал?
        - Слова напутственные. Для поднятия боевого духа.
        - А по-каковски это?
        - Это на нижнесычуаньском. У нас как раз там последняя мобилизация прошла. Хорошие ребята. Крепыши! Смотри, какие молодцы.
        Молодцы были похожи на толпу первоклассников, ведомых на прививку.
        Саня уж было открыл рот для очередного глупого вопроса, но тут пришлось вмешаться Саше.
        Я здесь, конечно, ни при чем. Это не мое дело. Но я просто заранее знаю, чем это закончится. Неизвестно уж, как эта семейка общалась до меня, - судя по всему, тяжко им приходилось, иначе бы Двоечник и не сбежал тогда, - потому что сейчас они ссорятся ежеминутно. По поводу и без повода. Самое интересное, что разногласий как таковых у них нет! То есть совсем. То есть абсолютно. Они одинаково мыслят, одинаково действуют. Но, во-первых, оба постоянно оспаривают, так сказать, приоритет: «Это я первый так сказал (придумал, написал, положил и т. п.)!» - «Нет, я первый! Нет, я! Нет, я!» И вот уже завязалась очередная свара. А во-вторых, иногда, к сожалению, скорость мышления Двоечника чуть-чуть ниже, чем у отца. Поэтому то, что ВД успевает сообразить сразу, до Сани доходит с запаздыванием в полторы-две секунды. ВД это бесит жутко. Вот тебе и вторая причина для ссор. Вот по всему поэтому мне и пришлось вмешаться и гаркнуть мысленно Сане: заткнись! Пожалуйста. Кто не понимает, что значит - «мысленно гаркнуть», пусть лучше и не пытается эти заниматься. Не советую.
        Короче, Саня послушно заткнулся, а я отправился восвояси - в свой уголочек - жевать сухую корочку и в башке чесать. Шутка. На самом деле я заметил, что Саня в последнее время сильно сдал из-за постоянных стычек с отцом. И вот уже теперь был бы совершенно не против моего возвращения к руководству. Но вот уж теперь - увольте! Ваш папаша, вы с ним, пожалуйста, и общайтесь. Мне никак. Тошнит очень.
        ВД с Двоечником в молчании досмотрели парад и после небольшого легкого третьего завтрака отправились в Зоозону.
        Как я уже упоминал ранее, ВД очень любит животных. Всяких. И разных. Но странною любовью. То есть он их кормит-поит, не дает в грязи зарасти. А вот за это требует зрелищ. Кто это? Тигр? А покажьте, господин тигр, на что вы способны! Плотоядный? Давай, плотоядный, вот тебе кролик, хавай его, да поаппетитней…
        В первой же клетке, - вернее, даже не клетке, а в толстостенном кубе из оргстекла, - к Саниному ужасу, резвились два матерых быстряка. Видно, специально для демонстрации их способностей куб был несколько раз перегорожен металлическими решетками, а из угла в угол тянулось сучковатое бревно. Один из быстряков - явно голодный, а потому шустрый - то и дело просачивался сквозь все эти прутья, переползая от стены к стене.
        ВД нарочно подгадал свою экскурсию к кормежке. Двое коренастых плечистых служителей подтащили к кубу бесчувственное тело. Э-э, да это дежурный сплетник-говорун! Ох, некстати он вчера с ВД заспорил по поводу радиационного фона, ох, некстати. Ну, подумаешь, счетчик у тебя есть, ну, щелкает он сильно быстро… Но если сам их сиятельство говорят: ерунда, так ты сядь и молчи, не спорь. Вот видишь, чем эти споры кончаются? Служители подцепили тело крюком и включили лебедку. Быстряки, почуяв еду, подползли поближе. Труп упал прямо на торчащий из бревна сук и переломился в спине. Саня отвернулся.
        - Ух ты, мордашка… - добродушно заметил ВД, покидая пирующих быстряков.
        Далее на очереди были спиралезубы (Саня небрежно заметил, что вид у них довольно заморенный. Ага. Упаси меня Бог с такими заморенными на узкой тропинке повстречаться!), кусок абсолютно индифферентной казуччи (ну, правда - одеяло одеялом!), две пары веселых травоядных щасвирнусов (с удаленными ядовитыми железами и тройными чешуйчатыми хвостами) и почему-то гиена (которая сидела посреди клетки, грустно глядя на обглоданную кость).
        Свою знаменитую псарню ВД оставил напоследок.
        В отдельно стоящем ангаре помещалось не менее двух сотен клеток. И в каждой - только одна особь. В основном это были крупные, сильные, длинношерстные собаки с крепкими ногами. Естественно, и в помине здесь не было никаких карманных клоподавов вроде болонок или левреток. Но и чистых пород Саша тоже не заметил. ВД не занимался селекцией. Во время частых прогулок на воздухе псы безнаказанно скрещивались исключительно по взаимной симпатии. Естественный отбор заключался в том, что слабых щенков, а также очевидных уродцев топили сразу.
        ВД ехал по проходу, с гордостью тыкая пальцем в любимчиков. Шедший сзади слуга держал корзину с кусками сырого мяса. Из корзины капало, поэтому Саня старался не отставать и идти рядом с отцом.
        - Во какой красавец, гляди. Одним ударом лапы позвоночник перебивает! Молодец, молодец…
        Саня не спрашивал, кому именно перешибает позвоночник этот молодец, который сидел, прижав морду к прутьям, и добродушно смотрел на ВД.
        Через полчаса у Сани в глазах зарябило от рыжих, черных и пятнистых морд. Через час собачьи смотрины ему чудовищно надоели, а в носу невыносимо свербило от запаха псины. Но самое интересное ВД оставил на закуску. В отдаленном углу ангара было отгорожено несколько клеток. Оттуда еще издали слышалось исступленное рычание и вой. Очередной слуга открыл дополнительную решетчатую дверь, и Саня увидел за двойной металлической сеткой беснующихся группсов. Твари остервенело носились по клетке, поэтому вначале даже трудно было сосчитать, сколько же их там… Вроде трое. Или четверо?
        - Для праздничных боев готовлю… - довольно сообщил ВД.
        Глупость, конечно, ляпнул. Как это можно группсов к чему-либо готовить? Саня тяжело вздохнул, вспоминая, как обычно расправлялся с группсами Стармех… Да, сдает наш Двоечник, сдает… Все чаще и чаще Команду вспоминает. А вчера опять плакал на ночь… Хочет с Вомбатом серьезно поговорить. Ну и пусть говорит. Я не против. Мне и самому интересно будет послушать, что Вомбат ему ответит…
        - Ну, как тебе мои собачки? - ВД после визита к своим питомцам выглядит отдохнувшим и посвежевшим, Саня же, наоборот, зелен, как огурец, и с трудом сдерживает тошноту.
        - Хорошо.
        Смотри, Сань. Сейчас папаша опять прицепится. К недостатку энтузиазма в голосе. Точно!
        - Чего ты там пищишь, словно пустяк ошпаренный?
        Ох, ваше сиятельство, если вы хотите свои ноги назад получить, вам бы не стоило так с сыном разговаривать… Не ровен час, повторится старая история, сбежит ваш отпрыск, ох, сбежит…
        - Я тебе не пустяк! Не смей так со мной разговаривать!
        А ты тоже, парень, не заводись, не заводись. Отговорись как-нибудь. Ну, например, что животом маешься, что съел что-нибудь не то за завтраком… Кстати, слизни в сметане сегодня были и правда весьма подозрительные… И вообще… Так. Берите в руки карандаш, мы начинаем вечер наш. Прошу внести перечень взаимных претензий. Хватит, Сань, посиди отдохни, я с твоим отцом попробую сам поговорить. А то ты его сейчас сам же заведешь, потом он злость свою на слугах выпустит, а ты потом ночь спать не будешь, жалеть забитых…
        - А вообще мне, пап, твои резонаты очень понравились. Я бы от такого пса не отказался!
        Старина ВД у нас капризен и отходчив, как беременная женщина, прости Господи. Вот только что, секунду назад, готов был растерзать меня (нас с Саней) на кусочки и, может быть, даже скормить группсам, но стоило только похвалить кого-то из его питомцев и… Все. Солнышко вышло из-за тучки, папа рад и улыбается.
        - А-а-а… Это да-а, это точно! Хочешь, еще раз посмотрим?
        - Конечно, папа.
        Вот идиллия. Главное не сорваться и не начать незаметно ехидничать. То, чем я всегда страдаю в общении с ВД. Ну, например, в обращении «папа» не делать ударение на последний слог.
        Мы разворачиваемся и катим в противоположный конец ангара-псарни. Там, за тонкой чисто символической сеткой, сидят собаки-резонаты. Уж каким образом в результате стихийных скрещиваний вывелась эта уникальная порода, сказать трудно. Но, к чести ВД, стоит заметить, что именно он вовремя обратил внимание на удивительные способности щенков и сразу же отделил их от остальной своры. Среди их предков, кстати, были как раз те верные ньюфаундленды, выхаживавшие обреченную семью. Какие уж там еще породы постарались - неизвестно. Важно, что в результате получились не слишком симпатичные, но потрясающе умные собаки. А главной их способностью было умение настраиваться на волну излучения человеческого мозга и резонировать с ней. Таким образом, собака чувствовала все нюансы настроения хозяина и действовала адекватно ситуации, безо всякого приказа или команды.
        - Выпустим собачек погулять? - спросил ВД.
        - Ага. - Саша кивнул головой.
        Теперь главное - не давать Сане воли. Потому как, если у них с папашей дело опять до ссоры дойдет, одна из этих сообразительных зверюшек очень даже может срезонировать и вцепиться папаше в глотку. Не обижайся, Саня, просто мне ваши скандалы страсть как надоели. И вообще, дружок, не пора ли нам двигаться? Ну, хоть в Квадрат этот ваш пресловутый? Я тут скоро с ума сойду от вас от всех. А так - хоть какое-то изменение. Может, Света что-нибудь наконец решит? Кстати, о Свете. Мадемуазель Жукова прекрасно и гармонично входит в роль принцессы. С каждым днем ведет себя все более и более непринужденно. Вчера, например, застал их с ВД в обеденном зале за очень интересным занятием. Их сиятельство, потея от удовольствия, изволили учить Свету стрелять раздетышей из окна. Принцесса конфузилась и хихикала, но стреляла метко. Мы с Саней красноречиво промолчали и громко вышли, выразив таким образом свое «фэ».
        Один из резонатов подошел к Саше и, положив ему на плечи тяжеленные лапы, шершаво лизнул в щеку. Спасибо, друг, ты один меня понимаешь.
        Во Дворец мы с папашей вернулись поздно. Уставшие, но не поссорившись. Я за этим следил строго, не подпуская Саню близко к их сиятельству. ВД почти не ужинал, сослался на усталость и укатил в свои покои. Света вяло ковыряла вилкой филе и огрызалась на любую обращенную к ней фразу. Антонова не было.
        Мы с Саней попыхтели-посопели, выслушали несколько язвительных замечаний принцессы по поводу погоды, пищи и качества постельного белья и тоже поплелись спать. Тоскливая огромная кровать. Великовата даже для двоих. Холодно. Из вечерних развлечений - только игра ума. Чу? Где-то прошелестели легкие шаги? Или показалось с устатку?.. В коридоре что-то упало и явно разбилось. Не первый раз, между прочим, замечено. Постоянно какие-то шуршания и шевеления, косые взгляды и непрозрачные намеки…
        Вот смотри. Живут под одной крышей четыре человека. Не считая слуг, конечно. Из них двое - отец с сыном. Ну, какие тут могут быть интриги и козни? А вот, оказывается, - навалом. Особенно если мы вспомним, что трое из этих четверых - из другого мира залетели, а один и вовсе в одном теле вдвоем уживается!
        Как раз в этот момент этот один из нас двоих, а именно - Саня, ужасно решительно заявляет, что ему очень нужно… То есть он решился… То есть прямо сейчас, и немедленно, он идет разговаривать с Вомбатом. Начистоту. И это все, прошу заметить, ровно за десятую долю секунды до того, как я собирался ему сообщить, что прямо сейчас, и немедленно, иду разговаривать со Светой. И тоже, прошу заметить, начистоту. Сошлись на компромиссе. Идем и туда, и туда. Каждый выясняет то, что его интересует, а второй обещает не вмешиваться. Хорошо бы еще - и не подслушивал…
        Сюрпри-из! Комната Вомбата оказалась пуста! А дверь Светы накрепко заперта! Понял, придурок? Получил? Иди обратно, обтекай!
        …Какого черта я из себя здесь изображаю? Может, оставить их всех в покое да свалить домой по-тихому? Пусть ВД разбирается со своим сыночком, пусть они катятся ко всем чертям, добывают себе ноги, руки, баки и прочие мужские причиндалы… Пускай Саня призывает к ответу подлого Вомбата, открывшего тайну загадочного Квадрата первому попавшемуся Диктатору… И пускай Света разберется наконец со своим Антоновым!.. Ну я-то здесь при чем?! Ага, ага. А ты тем временем вернешься обратно, дождешься коллегу Поплавского, забыл уж, как его зовут… сообщишь ему, что Светлана Вениаминовна Жукова, твоя бывшая одноклассница, внезапно потеряла сознание… Помнишь, ты ведь уже рисовал себе эту милую картинку: кома неизвестного происхождения. Далее - Нейроцентр. Хорошая светлая больница. Или домашняя сиделка. Будьте уверены, доктор Поплавский ничего тут не поделает. Если человек сам не хочет возвращаться, его отсюда никто не вытянет… Ну, и что? Так и будет ТАМ лежать… Света женщина молодая, крепкая, протянет долго. А ты ее будешь навещать. Раз в неделю. Держать за бесчувственную руку. Потом раз в месяц… Да, не забудь
присовокупить сюда же непременную женитьбу на Машеньке! Счастливую и долгую жизнь… Трое ребятишек… Помнишь? Будет еще забавней, если ты иногда будешь покидать семейный очаг и навещать Свету ЗДЕСЬ! Не потеряй сережку! Шасть, шасть! Ну, как, Светило, не надоело еще с ВД в пятнашки играть? У него небось к тому времени уже и ноги отрастут. Может, еще кое-что… Зачем ты юродствуешь? Ты же любишь ее. И вытащишь отсюда, даже если будешь уверен, что в ТОМ, вашем, мире она тебе больше никогда не улыбнется… Вытащишь, потому что твердо знаешь: здесь Света погибнет. Ты это понимаешь? Я понимаю больше. Антонов не из тех людей (чуть было не обмолвился - существ. К чему бы это?), которые бросают свои дела на полдороге. И тем более этого не сделают те очень специальные друзья карлика Алексея Ивановича. Света им (Господи, конечно же, ИМ, как я сразу не понял!) позарез нужна!..
        - …Булкин нам, конечно, позарез нужен. - Вомбат сел на кровати. Это я понял еще раньше из настойчивых объяснений их Контактера. Света в ИХ системе - нечто вроде материнской платы, извините за выражение. Она же гарантирует наличие нашей третьей составляющей - двойного придурка Двоечника. Неплохой каламбурчик сложился… Нам этого сынка никак отпускать нельзя. Да он от Булкина и сам никуда и не денется. Так и будет плестись за ней, не сводя телячьих влюбленных глаз. Опять же - папаша безногий… Все один к одному. И приведет он нас в нужную точку как миленький, и будет поддерживать устойчивое поле… Поле - чего? Я не знаю. То есть - не до конца понял. А вообще-то - это уже не наши материи. И меня не слишком интересует, какие. Мне обещано. Я выполняю… Еще бы Сиропчику как-то объяснить, что все ее страдания не напрасны. Не вдаваясь в подробности насчет материнской платы. Тяжело с женщинами, тяжело. Очень трудно разговаривать. Особенно когда в постели ничего не можешь. Какие-то суррогатные барахтанья не в счет. У нашего Сиропчика достаточно сарказма, чтобы оценить самый утонченный петтинг (джоггинг,
блоттинт, свимминг, шоппинг?) по достоинству. И какого черта я такой мир придумал? Так и не пойму. Откуда вся эта немыслимая дрянь полезла? Особенно ее навалом здесь, в Городе. Лежишь так иногда и в качестве мысленных упражнений пытаешься определить, что является подспудной причиной какого-нибудь местного, особо изощренного уродства. За некоторые вещи бывает невыносимо стыдно. А несчастные гейши так просто душу мне рвут каждый раз, появляясь в покоях ВД, дабы усладить слух их сиятельства перед сном. И это ладно еще, считай, легко отделались… Могло быть и хуже. Ужас, какие мрачные бездны скрываются в наших душах… Все, братцы, хватит дурака валять. Идти пора. Надоело мне в этом дурном Городе…
        …Надоело, надоело, надоело, надоело… Света вскочила с кровати и забегала по комнате. Видеть этот Город уже не могу! На каждом углу - какие-то дикие и злобные насмешки, ловушки и просто подлянки… Господи, а сегодняшний разговор… Лежу как полная дура. Пришел любимый человек. Я его ждала, томно раскинувшись на своей королевской постели, а он… Лапку погладил… И все! Да мне плевать десять тысяч раз на то, что это он не специально так придумал! Я ему говорю: а ты отдумай обратно! Смеется. Я спрашиваю: а зачем тогда все эти бицепсы-трицепсы, перед кем ты здесь выпендриваешься? А он отвечает: производственная необходимость… Я ждала моря страсти, а он, оказывается, просто поговорить зашел! Все. Все, мужики, у меня, кажется, крыша съезжает. Один хмырь бородатый утверждает, что он - Самойлов. И что, видите ли, явился специально за мной. Другой и того хлеще - воскресший Антонов. И тоже - по мою душу. А третий… Боже, за что мне такое? - безногий инвалид, мечтающий получить обратно свои конечности. И планы у него в этой связи на мой счет - самые обширные. Ой, мамочки, как домой хочется… Но с кем? Не с
Самойловым же этим… Виталий утверждает, то есть как-то странно утверждает-намекает на какие-то специальные возможности вернуться в наш, привычный, мир вместе с ним… А, ну и что? Поверю. К чудесам быстро привыкается. Вчера, например, ВД разрешил поиграть с его пароделкой. Классное занятие, я вам доложу… Все небо облаками изрисовала, пока свет не выключили…
        …Вчера она весь день ела черную икру и рисовала облаками по небу. А счастливый ВД весь день умильно на нее смотрел. Я ревную? К ВД? С ума сошел, да? О ВД, кстати, разговор у нас особый. Ну, во-первых, ты когда-нибудь задавался вопросом: как этот безногий чурбан - извини, Саня, я думал, что ты уже спишь - забирается в свой танк? При этом - совершенно точно, я специально следил! - слуги ему не помогают. А? Что, Сань? А раньше ты не мог этого сказать? Почему я как дурак здесь голову ломаю, а ты, оказывается, ответ давно знаешь? Что, что? Летает? Чуть-чуть? А, ну-ну. Примерно как те крокодилы: низенько-низенько? Обиделся… Сань, не обижайся, пожалуйста, это у меня скорее всего просто защитная реакция такая. У нас, понимаешь, в нашем мире, все немножечко не так… Никаких тебе - Вторых Диктаторов, надуванчиков и Синих Уродов. То есть и диктаторы, и уроды, конечно, есть, но - обыкновенные. Эй, Сань! Ну, правда, не сердись, я не со зла… Ты вот что мне лучше объясни. Я вот никак понять не могу: почему ваш ВД, ну то есть отец твой, так крепко власть держит? Как это у него получается? У безногого?.. Саня
непонятным образом зашебуршился, засуетился, заерзал. И… Ничего. Эта область его воспоминаний, - в отличие от открытой и подробной картины всех его похождений - начиная с побега, включая все странствия и заканчивая полным перечнем всех подвигов Команды, - оказалась наглухо замурованной… Странно. Правда, Саня, странно? Может, напряжешься? Интересно же…
        И мы поднапряглись.
        Когда Саша открыл глаза, то обнаружил себя туго замотанным в узорное покрывало, лежащим под кроватью, с трясущимися руками и отвисшей челюстью. Абсолютно деморализованный Саня валялся без чувств на задворках сознания.
        Никаких конкретных воспоминаний не осталось. Что-то размытое, нечеткое, туманное… Но от этого не менее ужасное. Не хотелось даже мельком касаться клубившихся ТАМ образов… Нечеловеческие желания, питаемые нечеловеческими же амбициями. И СИЛА. Я больше не буду спрашивать, куда господин Антонов подевал пять с половиной миллионов жителей. Я не буду больше смотреть в ту сторону. Я буду сидеть тихо-тихо, как мышка. Обещаю.
        А вечером следующего дня я первый раз самолично, безо всякой Саниной помощи, поссорился с ВД. Если быть откровенным, я с ним просто вдрызг разругался. Их сиятельство изволили посмотреть на меня даже с некоторым уважением.
        Началось все, как всегда, после обеда. После обеда у нашего ВД всегда самое энергичное и деятельное настроение. Именно после обеда ему всегда хочется, как говорится, - то ли цветов и музыки, то ли зарезать кого… Ну, с цветами и музыкой у нас не очень… А вот зарезать - это всегда пожалуйста!
        Вначале, как только из-за стола встали, ВД, как всегда, предложил на экскурсию сходить. Это он у нас - жу-уткий любитель всяких походов и поездок, особенно в познавательных целях. А выбор в тот день был такой: Музей Женских Запахов (нас с Саней передернуло, и мы быстро отказались) или завод по производству хлорной извести (во развлеченьице, да?). Я сказал: что-то неохота никуда идти… ВД немного надулся, но тут же придумал себе занятие.
        И вот ты знаешь, я ведь никогда не считал себя каким-то там крутым правозащитником… Ну то есть слабого, конечно, в обиду не давал, но и на рожон особо не лез… Да и слуги эти его бритые - бьет он их или еще как измывается - мне абсолютно по фигу. Но! Вот в этот раз почему-то не выдержал.
        ВД еще с утра тусовался туда-сюда с банкой лака. Типа мебельного. Только сохнет очень быстро, просто моментально. Вот он к вечеру и надумал, гад: слугам своим морды эти лаком мазать. Да не просто мазать, а еще и перед этим заставлял их рожи всякие корчить. Вот скроит лысый на лице что-нибудь, а ВД тут же лаком - мазь, мазь! Так и засыхает. И, главное, мажет прямо по глазам, по губам… И вонючий этот лак еще… Я как представил, что это он мне сейчас этим лаком в рот… А может, упоминание Музея Женских Запахов на меня так подействовало?.. Короче говоря, не выдержал. Взорвался.
        - Ты чего, - говорю, - гад, над людьми издеваешься?
        От такого вопроса у ВД аж кисточка из рук выпала. Для него это все равно что спросить: почему ты еду в рот кладешь да зубами жуешь?
        - А что ж с ними еще делать?
        Он даже растерялся. Но, правда, ненадолго. Через десять секунд ка-ак заорет! Эх, жаль, были бы ноги - затопал. Как он только меня не обзывал… Ну, и я тоже не смолчал. Никогда за собой скандальных способностей не замечал. А тут, гляди ты, раскрылись… Стоп. Это я к чему? Не к ругани же нашей безобразной? А! Вот к чему. Весь наш разговор на повышенных тонах как раз и подошел к главному вопросу: идем мы, черт побери, в этот Квадрат или нет? Будем мы сыновний долг выполнять или нет? Опять-таки - черт побери!
        И тут я в горячке, не посоветовавшись с Санькой, как брякну:
        - Идем, - говорю, - прямо завтра и выходим!
        Вот так.
        На следующее утро.
        Завтрак. Все чинно хрумкают овсянку. Света бросает сильные, но непонятные окружающим взгляды в сторону Антонова. Антонов безмятежно мажет хлеб вареньем. Я заметил, он тут старательно изображает из себя что-то вроде Голоса от Автора.
        - Мы сегодня выходим, - говорит ВД вполголоса.
        Все пропускают это замечание мимо ушей. Мало ли куда взбрендит выйти сегодня их сиятельствам?
        - В Квадрат идем, - добавляет ВД.
        Немая сцена.
        И вот тут, чтобы добавить немного остроты, я говорю вкра-адчивым голоском:
        - Ты знаешь, пап, я тут подумал… К чему нам посторонние люди в Квадрате? - И взгляд так медленно на Антонова поднимаю.
        А папаша у нас ничего - сообразительный. Он только бровью повел, как четверо жирных ребят уже вели Антонова под белы ручки вон. А пятый - остатки его завтрака следом нес. Дабы господин Вомбат не похудели взаперти.
        Света начинает бросать еще более сильные взгляды, но теперь уже - на ВД.
        - Ее - тоже запрем? - спрашивает их сиятельство и, ничуть не стесняясь, кивает в сторону дамы.
        - Не знаю, пап, решай сам. Но я бы ее просто так оставлять бы не стал. Они тут, по-моему, давно спелись.
        - Спелись? - переспрашивает ВД, багровея. - Под замок!
        - Не-е… Я думаю, возьмем ее с собой! - Тут я как можно более глумливо подмигиваю ВД. Что поделаешь, с волками жить…
        Я клянусь, это был чистой воды экспромт! Ни к чему такому я не готовился! Как там у господ Стругацких? Курс дворцовой интриги? Успеваемость оценивать в миллирэбах? Вот. Сегодня я получил, как мне кажется, приличное количество этих самых миллирэб. Антонов нейтрализован? Нейтрализован. Света идет с нами? Идет. А по пути мы уж разберемся, оставаться ей в том мире или нет.
        Стоило мне так вот размечтаться и расслабиться, как Света вдруг заявляет Очень Твердым Голосом:
        - Я никуда не пойду.
        Сразу становится понятно, что не пойдет. В смысле - своими ногами. Ну, думаю, сейчас ВД ей ответит: не пойдешь сама - понесем. Вырываться будешь - свяжем. А вот и ошибся!
        - Эх, милая, - сказал ВД неожидано задумчивым и мягким голосом, - да я в жизни не поверю, что женщина, - тут он сделал такой мягкий акцент на последнем слове, - откажется идти туда, где выполняются любые желания… Потому что, если женщине желать нечего, то она - старуха и ей давно помирать пора… - И все это так спокойно, раздумчиво, словно про себя. Откуда это наш папаша так хорошо в женщинах разбирается?
        - Не пойду, - упрямо повторила Света. Но по лицу видно - задумалась. Крепко задумалась.
        - Это ты из-за него, что ли? - Их сиятельство качнул головой в сторону двери, за которой скрылся Антонов. Пожал плечами. - Зря.
        После чего замолчал и вплотную занялся овсянкой с видом человека, высказавшегося полностью. Света не ела. Она ждала продолжения. На меня она, естественно, уже не смотрела. Чует мое сердце - после столь удачного экспромта мои акции упали пунктов на двести.
        - Я тебе честно скажу, - продолжал ВД после солидной, отлично выдержанной паузы. Он поднял голову и твердо посмотрел Свете в глаза. - Он мне нравится. Хороший мужик. Сильный. Но… Как бы это сказать… - Вот сейчас он хорошо играет актера, который играет плохо. Якобы мнется, якобы слов ему не подобрать… - Уж больно этот Вомбат себе на уме. А? - ВД вскинулся и повернул голову, как будто его кто-то перебил. - Я, например, вовсе не всегда знаю, что у него на уме. - ВД резко повернулся к Свете: - А вот ты знаешь? То-то… А теперь и думай, как такого в Квадрат брать? Чего он там себе надумает?
        Мысль была и верная, и неверная одновременно.
        С точки зрения Сани, несмотря на все странности поведения Вомбата в последнее время, для Двоечника он оставался по-прежнему Командиром. И сомневаться в действиях командира Саня не мог никоим образом. Как и что плохого мог натворить Вомбат, ходивший в Квадрат раз сто, не меньше?
        С этой же, Саниной, стороны как раз сомнительным было бы посещение всемогущего Квадрата именно их сиятельством. Хоть и отец, да все-таки что ни говори, Диктатор… Вот кого опасаться надобно.
        А вот, по-моему, так и вообще в Квадрат никого допускать нельзя. Ни Антонова (вот уж действительно упаси Бог! Прав ВД, прав!), ни само сиятельство, ни меня, ни Свету… Вот если только Саню, одного. На полминутки. Попросить отцу ноги - и назад. А то неудобно получается, обещали ведь.
        Все эти соображения я оставил при себе. Поживем - увидим. На месте разберемся. К тому же соображения соображениями, а мир-то другой. Здесь, брат, свои правила. Кувалду вон воскресили, никто и не пикнул. У Дуни, опять же, цветики-семицветики запросто на грядках растут. Здесь чудеса, брат… здесь леший бродит, русалка на ветвях… ну, сам дальше знаешь. Так что сел я и сижу тихо-тихо. Пусть дальше Саня сам разбирается. Тем более что толку от меня мало - дороги в Квадрат я не знаю, ВД мне не нравится, а для Светы я теперь - хуже тряпки половой, даром, что говорящей.
        Ну так вот они после завтрака сразу и засобирались.
        И начали, естественно, со скандала.
        ВД нагнал слуг, все бегают, припасы собирают, танк тряпочками до блеска драют, Света ушла (под строжайшим надзором трех бритых) костюм себе дорожный выбирать. Короче, все на мази. Вот-вот выходим. Но тут Саня заявляет, что танк нам понадобится только до границы Города. Дальше, говорит, на танке никак. И слуг столько нельзя. То есть слуг нисколько нельзя.
        Начался жуткий шум и вопли. Саня держался твердо и непреклонно. А я сидел, болтая ножками, на краю нашего общего сознания и пытался представить, как это мы пойдем по пересеченной местности: Саня-Двоечник, Света в специальном дорожном наряде и безногий ВД в инвалидной коляске…
        Продолжение интерлюдии
        …ВД лично задраил все люки и строго-настрого приказал охранять любимый танк как зеницу ока. Четверо лысых остались нести около бронированного транспорта их сиятельства круглосуточное дежурство. Остальных ВД отправил во Дворец - охранять объект номер два - Вомбата.
        Последние двести метров до границы они прошли уже втроем.
        Граница Города существовала не просто как устойчивое словосочетание, а как реальная географическая линия. ДО которой был еще серый, растрескавшийся асфальт и клочки выгоревшей Бог знает когда травы. А ПОСЛЕ - сразу же начинались сочные зеленые кусты, плотные заросли заплетайника, а главное - совершенно другие звуки. Можно было бы, конечно, поэкспериментировать: походить туда-сюда, понаблюдать за необычно резкой сменой всех декораций, но этим никто заниматься не стал, не до глупостей сейчас, не до них.
        Шагов через сто, как миновали границу, Саня по-деловому лег на спину, раскинув руки в стороны, и закрыл глаза. Он лежал, растворяясь в родных шорохах и скрипах, безошибочно определяя причину того или иного шума. Постепенно к нему возвращалась уверенность в собственных силах. Он постарался максимально расслабиться, слиться с травой, землей, воздухом… Чтобы снова почувствовать себя частицей этого странного, сурового, но совершенно правильного, с его точки зрения, мира… Он лежал и прислушивался. И вдруг понял: чего-то не хватает.
        Квадрата нигде не было.
        То есть он не чувствовал его совершенно! В первый момент Саня не испугался и даже не удивился. Он ожидал чего-то подобного после длительного пребывания в Городе. Ничего, решил он, это временно. Все восстановится. После яркого света в темноте тоже вначале ничего не видно.
        Стоявшие поодаль Света с ВД наблюдали за Саниными действиями. Света - с иронией. ВД - с уважением.
        - Пошли, - скомандовал Двоечник, вставая и отряхиваясь. Он старался говорить самым уверенным голосом, на какой только был способен.
        И они пошли. Пока так, куда глаза глядят, о чем Саня, естественно, предпочел умолчать.
        Проблемы начались на первой же ночевке.
        Свету укусил шляршень. Каша пригорела. ВД наотрез отказался спать на голой земле.
        Первым желанием Сани было упасть на землю и разрыдаться. Но после солидного, опять-таки мысленного тычка с Сашиной стороны он мигом успокоился и взялся за дело.
        Распухшую и онемевшую Светину руку обложили листьями ползучей договорки, а саму Свету всего за час почти убедили, что шляршень животное совершенно безобидное, кусается исключительно в целях самозащиты, и не иначе как Света первая ему на ногу наступила, и укус его не смертелен, к утру пройдет и т. д. и т. п.
        Для ВД в одном из карманов Саниного рюкзака нашлась тонкая, но прочная сетка. С грехом пополам натянув ее между хилыми сосенками, Саня изобразил некое подобие гамака. И еще двадцать минут убеждал отца, что никакая местная гадость не прыгает в высоту более чем на десять сантиметров. Вранье, конечно, бессовестное, но надо ж было человека как-то успокоить перед сном…
        Пригоревшую кашу обильно сдобрили специями и съели до крошки.
        Засыпая, Саня подумал, что более неподходящую компанию для прогулок по окрестностям придумать невозможно. О чем я и говорил в своей речи выше.
        …Ты хоть понимаешь, что это - только начало? Уж ты-то, бывалый бродяга, должен понимать, что все эти шляршни и гамаки - это даже не цветочки, это ранняя молодая зелень. Трое людей, не имеющих друг с другом не то что тончайшего, а и бревноподобного контакта. Не веришь? Тогда в качестве тренировки можешь объяснить нашей принцессе правила поведения при подходе саунд-волны. Ну, как? Ты думаешь, она с восторгом плюхнется в ближайшую грязь, уткнется носом и будет лежать, не шелохнувшись? Или ты думаешь, твой папаша сможет отбиться от группсов? Не наблюдать за ними через решетку, а именно - стрелять с бешеной скоростью в крутящуюся вокруг свору? Можешь не отвечать, вопросы, понятное дело, риторические. Не пойму, чего ты вообще сюда поперся? Сидели бы в своем танке на краю Города. Ты бы похаживал на разведку. Утром и вечером. Вышел, лег, послушал: есть Квадрат? Есть? Пошли. Нет? Дальше ждем…
        Но Саня у нас, оказывается, не так-то прост. Когда он мне объяснил, КУДА идет, я, честно говоря, обалдел. Я тут из себя крутого корчу, Двоечника за придурка держу, а он… соображает! Действительно, какого черта ждать очередного Квадрата, который когда еще вздумает ползти, если можно сразу двигать… И как я мог забыть? Наша первая стычка с Антоновым. Здесь. Которая так плачевно кончилась для него в нашей реальности. Молодчина, Саня, что напомнил! Вомбат тогда со всей Командой рассорился. Потому что он предлагал идти в точку, из которой, по Саниным, кстати, расчетам, выходят Квадраты! А Команда отказалась. Санька, оказывается, запомнил эту точку! Отсюда, если напрямик, километров семь будет. На деле получится раза в два побольше. Ну, хотя бы потому, что прямо у нас на пути - пресловутое Девяткино. Интересно, кстати говоря, будет полюбопытствовать, что от него осталось после моего эксперимента с Дуниным цветиком-семицветиком. Но в любом случае обходить придется. Саня утверждает, что лучше - справа. Слева нежелательно. Слева - Железка. А Саню почему-то совершенно не вдохновляют воспоминания о Синих
Уродах. Ну, ладно, пожалуйста. Пойдем справа. Как там, спокойно? Вроде да, утверждает Саня и сразу начинает сыпать заковыристыми местными названиями. Запаска, Спокойное Озеро, Китайский поселок, Ворота Ханьси, Ворота Шуйси… Хватит, хватит, мне абсолютно все равно, какие там у вас ворота, важно, чтобы пройти было можно. Можно, можно, заверяет меня Саня, и мои мысли почему-то опять возвращаются к Антонову. Ведь он в конце концов добился своего и устроил наш поход. Зачем-то ему нужно было попасть в Квадрат… А если учитывать ту, прошлую, его попытку, то даже и не в сам Квадрат, а именно в эту точку… Ну, ничего, сейчас он нам не помеха…
        Какой-то странный звук послышался в тишине. Тихо! Нет, не разобрать. Звук совершенно незнакомый… Двоечник насторожился.
        Эх, Саня, Саня… Конечно, откуда тебе его знать? Так плачет женщина. Плачет просто от жалости к себе, тихо-тихо, чтоб не услышали. Но с тайной надеждой, что услышат и пожалеют.
        Мы с Саней оказались в жутком затруднении. С одной стороны, нужно подойти и… ну, хоть спросить, что случилось? А с другой стороны… Явно не ты - причина этих слез. Значит, не тебе и утешать. Еще хуже будет, если ты ее пожалеешь, а она разнюнится у тебя на плече, нажалуется на свою загубленную жизнь… Зуб даю: утром всем будет стыдно, а ты для Светы окончательно превратишься в помойное ведро.
        Мы остались сидеть как сидели. Плач скоро затих.
        Как все меняется утром! Глядя на умытую и причесанную Свету, собирающую цветы, трудно было поверить, что она плакала ночью. Мелькнула мысль - не заглянуть ли к Дуне, в Цветник… Да нет, не по пути, да и Дунино лицо тяжеловато для женского восприятия.
        После завтрака все в практически прекрасном настроении тронулись в путь. Скорость передвижения была не просто низкая - веселая троица могла бы, конечно, обогнать быстряка. Но только сытого. Голодного - навряд ли. К тому же мешали постоянные задержки и остановки. То Света потеряла носовой платок (Господи прости, ну зачем здесь, у нас, носовой платок? Тоже, между прочим, отдельная история. Будучи еще во Дворце, разгневанный ВД как-то разразился целой лекцией на тему: «О вреде негигиеничных тряпок для собирания соплей». Еще бы, с его-то брезгливостью…). То мы не меньше часа стоим и смотрим на брачные игры прустнецов. Глаза Светы горят от восторга, и никуда идти она не желает, пока не досмотрит. Особенно ее веселит, когда два самца намертво запутываются хвостами и изо всех сил тянут - каждый в свою сторону.
        - А если хвост не выдержит и оторвется? - спросила Света.
        - Бесхвостый уходит, - ответил Саня, пожимая плечами. - Что ж тут непонятного? Кому он без хвоста нужен?
        - А этот, который с двумя?
        - Этот дальше продолжает. - Саня оживился и с детской непосредственностью сообщил: - Самый кайф - на последнего смотреть. Такой клубок на заднице! Мы с мужиками как-то у одного подсчитали: восемнадцать хвостов накручено было!
        - Как это подсчитали? - наивно спросила Света, косясь на здоровенных прустнецов, возившихся на поляне и выбивавших тучу пыли своими широкими копытами.
        - Пристрелили и посчитали, - ответил Саня ей в тон. Света надула губы и отвернулась.
        В общем, до середины дня наше путешествие все еще напоминало семейный выезд на пикник.
        А потом Света присела на минуточку. То ли чтобы поправить какой-то ремешок на обуви, то ли рассмотреть очередной цветочек. Саня терпеливо ждал, постукивая носком ботинка по земле.
        Тонкий звук, похожий на жужжание, быстро нарастая, вонзился в уши. Пока Саня вертел головой, пытаясь определить, что это и откуда, все было кончено. ВД только и успел, что дернуть его за куртку и беззвучно указать рукой…
        Круг диаметром не более двух метров, в центре которого как раз и находилась Света, словно выпиленный лобзиком, быстро погружался в землю. То есть он не просто быстро погружался, а почти мгновенно провалился вниз. Еще мелькнули широко раскрытые Светины глаза и… Все. Когда Саша уже через секунду подскочил к краю, перед ним зияла черная бездонная ямища.
        Трудно сказать, чья реакция была первее, но мы с Саней прыгнули вниз.
        Я - за любимой женщиной.
        Саня - потому что уже сообразил, что произошло.
        Я ползу по грязному тоннелю и тихо матерюсь в Санин адрес. Вслух. Хотя мог бы и не напрягаться - все мои эмоции он получает и так, в полном объеме. Я ползу и матерюсь. Я выбираю самые изощренные выражения, самые грязные и обидные. Как ни странно это звучит, но моя ругань имеет своей целью не унизить Саню лишний раз, а скорее утешить. Потому что в данный момент он чувствует себя несравнимо хуже, чем я могу выразить словами.
        Безусловно, с себя я ответственности не снимаю. И весь наш поход теперь - наконец-то, доперли! - видится сущей авантюрой. А Санина самоуверенность - теперь уже - кажется граничащей с идиотизмом. Ладно, будь ты хоть четырежды-расчетырежды человек-барометр, имей ты отличную реакцию и ну просто - огро-омный опыт местного ориентирования в составе знаменитой Команды… Но это не дает - повторяю! - не дает тебе права так легкомысленно отправляться сюда на прогулки с женщинами и калеками! Ты славно тут давеча иронизировал по поводу ВД и группсов. А не подумал, что группсы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО могли на вас напасть? И что папаша твой ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не успел бы отстреляться? А? Света ему, видите ли, в грязь носом падать не будет при приближении саунд-волны… Урод.
        Еще сильнее я злюсь из-за того, что, покопавшись в Саниной памяти, обнаружил четкое и доходчивое объяснение случившегося. И сразу же уяснил, что и тут Двоечник заработал кол с минусом. Итак. Информация: этим путем к Ближним Холмам Команда никогда не ходит. Вопрос: почему? Ответ: потому что именно здесь, под землей, находится самая большая на севере колония Гремучих Термитов. Еще вопрос: насколько опасны Гремучие Термиты для человека? Ответ: Гремучие Термиты являются обособленным сообществом, с человеком в контакты не вступают, опасности не представляют. За исключением: см. сноска 1.
        Сноска 1: Через определенное, конкретно не установленное время (от месяца до полугода, по различным сообщениям) сообществу Гремучих Термитов требуется 1 (один) человек для организации инкубатора-куколки. Непременное условие: группа крови человека - IV(AB).
        Почему? Отвечаю: а хрен их знает! Но нужного человека термиты определяют безошибочно и без анализов. В таком случае, еще раз повторяю вопрос: почему Команда обходит стороной колонию Гремучих Термитов? Ответ: у одного из членов Команды (у Лени Пургена) группа крови именно АВ. Саня, ты знал об этом? Знал. Тогда какого… Я снова начинаю материться. Еще через некоторое время Саня потихоньку оживает и начинает даже огрызаться на мои особо удачные выпады. И что-то даже вякает, типа того, что не мог же он предусмотреть все опасности… и черт этих баб вообще разберет, одни цветочки у них на уме да истерики… Эх, жаль, этот женоненавистник-теоретик со мной одно тело делит. А то я б ему сейчас так накостылял… Ты что же, придурок, считаешь, у женщин кровь какая-то другая? Или вовсе - крови нет? Ты мог, для проформы хотя бы, спросить: девушка, а какая у вас, извините, группа? Ладно, стоп. Ссориться нам пока нельзя. Нам делом надо заниматься.
        Яма, в которую мы прыгнули, оказалась на деле не так уж и глубока. Довольно широкий тоннель уходил от нее в сторону. Черт побери, никогда не видел этих проклятых Гремучих Термитов, но надо заметить, ребята они весьма шустрые! Пока мы вертели головой и запихивались в тоннель, Светы там и дух простыл. А главная сложность заключалась в том, что метров через десять-пятнадцать тоннель этот привел нас в низкое круглое помещение с несколькими дырами в стене. То есть это мы уже потом все это разглядели. Когда вернулись туда с фонарем и веревками. А вначале мы просто остервенело ползли, отплевываясь от грязи, каждые пять секунд орали: «Света!», прислушивались, не отзовется ли, и снова ползли, пока не сообразили, что таким образом можно о-очень далеко уйти.
        Увидев, как облепленый грязью Саня вылезает из ямы, ВД от неожиданности чуть сам туда не свалился. Идея захватить с собой фонарь, между прочим, принадлежала их сиятельству. И фонарь был специальный, изготовленный на заказ, для ночных прогулок ВД. В удобном, похожем на прозрачную фляжку, контейнере резвились мелкие черные букашки, что-то вроде наших светлячков. Оказавшись в темноте, букашки начинали светиться приятным желтым светом. Единственное неудобство: они постоянно норовили заснуть. Поэтому каждые пять минут фляжку приходилось энергично встряхивать.
        …У меня нет сил не то чтобы материться, а, кажется, даже дышать. По-моему, мы обшарили километров сто этих гнусных лабиринтов, не найдя ровным счетом ничего! Этого не может быть, повторяю я как заведенный, просто не может быть… Не может взрослый человек вот так бесследно исчезнуть за несколько минут! Саня, пристаю я к Двоечнику в тысячный раз, что они могут ей сделать? Саня в тысячный раз отвечает, что не знает, не знает, не знает… про этих Термитов вообще почти ничего не известно. К ним никто не приставал, и они никого не трогали… Да тронули, тронули уже! Кажется, я кричу вслух… Мы возвращаемся.
        Потом мы сидим с ВД на краю проклятой ямы и молчим. Их сиятельство умудрился в наше отсутствие разжечь костер и даже заварил чай. Темнеет.
        - Надо спать, - тихо говорит ВД. Он явно не может понять, почему его сын так убивается по пропавшей девице. Эх, папаша… Ваш сынок здесь ни при чем. Это я страдаю. И лежу без сна, уставившись в незнакомое чернееющее небо. Мысли бегают, и бегают, и суетятся, как покупатели в центральном универмаге. У меня есть масса интересных, но, видимо, совершенно бесполезных наблюдений. Например, о глубине. Все эти ходы расположены довольно близко к поверхности. И во время наших с Саней ползаний по термитному лабиринту я не заметил сколько-нибудь заметного уклона вниз. Потом еще - ширина ходов. Нет, чтобы развернуться, нужны, конечно, некоторые акробатические навыки, но пролезал я там запросто. Из странностей: почему Света не звала на помощь? Она ведь даже не вскрикнула. Ладно, в первый момент. Не все женщины, между прочим, визжат как резаные в случае мало-мальской опасности. Но потом, потом? Почему она не звала на помощь?
        Сны в этом мире - явление редкое. Насколько я понял из Саниных объяснений, аборигены так снов не видят вообще. Когда я наконец задремал, очень поздно, почти под утро, мне приснился мохнатый добрый резонат. Он стоял, положив мне лапы на плечи, добродушно приговаривал: «Не переживай, старик, найдем мы твою девушку». И лизал мне щеку…
        У нас так бывает иногда: Саня просыпается чуть раньше меня. Поэтому, пожалуйста, не подумайте, что это я орал с утра пораньше дурным голосом на всю округу. Хотя Двоечника понять в принципе можно. Я сам чуть с ума не сошел, когда увидел прямо над собой оскаленную пасть. Жаль, подумал я с последней иронией, как быстро и бесславно закончилось наше путешествие…
        Из пасти показался язык… И я понял, что щеку мне лижут уже не во сне.
        - Вставай, вставай, а то всю морду отлежишь… - добродушно загудели над ухом.
        Мы вскочили.
        Испуганная нашим прыжком Пакость села на задние лапы и что-то обиженно проворчала.
        - Э-эт, зачем животную пугае-ешь? - Кувалда Гризли сидел рядом с ВД, укоризненно глядя на Саню. Чуть поодаль, запрокинув голову, хохотал Цукоша. Стармех сидел на корточках у костра и красиво прикуривал от головешки.
        Все ли нормально у нас с головой?
        - Не боись, не боись, живые мы, живые! - Цукоша двинулся навтречу Двоечнику, на ходу протягивая свою огромную, теплую, живую ручищу.
        Я опускаю сцену встречи. Перед нами вновь серьезно встала проблема обезвоживания организма - столько счастливых слез было пролито Двоечником на комбинезон Цукоши, Димину куртку… даже Пакость слегка замочило.
        Потом были расспросы и рассказы, охи и ахи… Вопреки всем правилам и привычкам Команды, первым почему-то начал рассказывать о своих приключениях Двоечник. Пропустив мимо ушей историю Саниной сломанной ноги, выздоровления и пребывания у Дуни, мужики, конечно, с горящими глазами слушали про Город. Вопросов насыпали - море (нет, наверное, все-таки нельзя - «насыпать море». Одним словом - много вопросов было), мы с Саней еле успевали отвечать, на что могли. При этом Кувалда Гризли, который знал Город в тысячу раз лучше, сидел и молчал с надутым видом. Видно, опасался, что мы всем сейчас начнем рассказывать о его чудесном и загадочном воскрешении. Но… чего уж там, мы - люди деликатные, можем и помолчать… У нас и самих секретов - навалом. Слава Богу, пока еще никто из мужиков не задал нам с Саней элементарный и самый простой вопрос. Почему это Двоечник, вместо того чтобы, подлечившись у Дуни, идти и разыскивать свою Команду - живую или мертвую, - совсем даже наоборот, - двигает в Город? Да, видно, не до этого было пока мужикам. Стармеху, например, больше всего понравился рассказ о казучче, а Цукоша долго
и подробно расспрашивал нас о Зоозоне. Узнав, что Саня - сын Второго Диктатора, Азмун от удивления чуть не свалился в костер. Стармех лишь иронично поднял бровь: бывает.
        - Так что вот, мужики, - смешно-церемонно сказал Саня в заключение своего рассказа, - можете познакомиться: мой отец. - Мы с Двоечником, как полагается, встали, подошли к ВД, положили ему руку на плечо.
        Все сдержанно раскланялись, как на дипломатическом приеме.
        Дальше пришла очередь мужиков рассказывать о себе.
        …Тем страшным взрывом всех нас, оказывается, пораскидало в разные стороны… Но все тем не менее остались живы! Нравится мне все-таки этот мир, нравится! При всей его странности и некоторой нелогичности столько в нем доброго и по-мальчишески наивного… Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я, одним словом… Те из мужиков, кто мог ходить, побродили по окрестностям, подобрали раненых. Даже Пакость нашли. До сих пор не ясно, как они проглядели нас, в смысле - Саню и Кувалду. Видно, отбросило далеко? Доковыляли до базы «рулеток». Ну, той, о которой еще Банджармасин Сане рассказывал. Отошли немного, подлечились… Паша Базука погоревал немного о разрушенной дрезине. А потом собрал своих ребят и отправился на запад, к Матоксе. Ребята они смышленые, энергичные, наверняка еще найдут свой бизнес. Наших с собой звали, да Стармех воспротивился. Забрал с собой Пакость и мужиков и ушел куда глаза глядят.
        - Э-эт уже пото-ом оне меня повстречали, пото-ом… - Кувалда наконец подал голос. Да и вовремя, а то даже странно как-то: Кувалда Гризли - и молчит. - Я, ить, из Города когда ушел, прямиком к Спокойному Озеру подался… я завсегда об эту пору там рыбачу… и тута иду себе, ить, и никого не трогаю, гляжу: мать честная, околица блатная! Пакость моя идет! - Кувалда ласково потрепал свою зверюгу по лохматой голове. - Живехонька-здоровехонька!.. Оченно я тогда обрадовался… И братки твои тут же… трое - и тоже - живехоньки!..
        Услышав про троих, Саня решился-таки спросить об отсутствующем Лене.
        - Да живой, живой! Говорю же тебе: все спаслись! - Цукоша сильно хлопнул Саню по плечу, хитро поглядывая на ВД. А что? И правильно. Чего нам тут каких-то диктаторов бояться? - Ждет нас у Запаски. Ему ж сюда, сам знаешь, ходу нет… Здесь же эти, Гремучие… - Азмун выразительно постучал ногой по земле.
        Упоминание о Термитах вернуло Двоечника к реальности. Наконец-то и я смог пробиться сквозь все его восторги.
        - Ребята, слушайте, у нас тут такое… - Саня всхлипнул. Не может быть, солнышко, чтоб у тебя еще оставались слезы! - У нас девушку Термиты утащили!
        - Чего? - Страмех недоверчиво уставился на Двоечника. - Чего ты несешь? Какую девушку? - Выходит, Гризли мужикам ничего не рассказывал? Фантастика…
        - Свету, - жалобно протянули мы с Двоечником. Черт побери, вот чем дольше я с Саней общаюсь, тем больше замечаю в себе его поганые привычки. Наверное, тоже скоро буду хныкать и плакать по поводу и без. Ох, не хотелось бы, ох, не хотелось… Домой нам надо, домой!
        Цукоша со Стармехом недоуменно молчали, разглядывая всхлипывающего Двоечника. Я примерно представляю ход их мыслей: при местном дефиците женского пола Двоечник, заявляющий, что Термиты украли у него девушку Свету, выглядит, мягко говоря, странно. Я уж хотел вмешаться, но тут подал голос Кувалда:
        - Эх ты, закавыка… - сокрушенно произнес он, - а, ить, я говори-ил, говори-ил ему: не суйся, паря, не твоя эт женщина, не тебе и… опять же: зачем их сиятельство сгоношили, с месту сдернули? Не ихнее это дело - по болотам шастать, ек-макарек… не положено, им по должности нельзя… опять же: хахаля ейного куда дели?..
        - Да подожди ты, Кувалда, со своей бормотней! - прикрикнул я как мог сурово. - Человека надо спасать! Я вам говорю: Свету Гремучие Термиты утащили! Давайте делать что-нибудь!
        - Ты руками тут сильно не маши, Двоечник, - очень спокойно произнес Стармех, - и на Гризли не кричи. А то я вижу, бы-ыстро у тебя начальственные замашки появились…
        - Чего? - глупо переспросил Саня (или я?).
        - А того! Тут разобраться сперва надо. Кувалда, ну-ка, живо объясни нам: кому это ты говорил: не суйся? И что это за хахаль?
        Кувалда смущенно глянул на Саню и неохотно пробубнил:
        - Это-о-о, и чего к человеку лезете? Не знаю я ничего… и не понимаю в ихних-то делах…
        - В чьих? - Стармех весьма угрожающе придвинулся к нему.
        Кувалда испугался.
        Он быстро-быстро заморгал, беззвучно зашевелил губами, а потом, видно, махнув на все рукой, пробурчал, глядя в землю:
        - Это-о-о… Командир ваш, у них во дворце остался… он и хахаль…
        - Чего-о? - Дима решил, что ему морочат голову. - При чем здесь наш Командир?
        - Эт, и ничего я не знаю… А интересно - так с него, - последовал подленький кивок в Санину сторону, - и спрашивайте…
        - Ребята! - взмолился Двоечник. Ну то есть взмолились мы оба. - Давайте Свету выручать! Чего вы этого придурка слушаете?
        - Э-э нет, стой, погоди… - Стармех оч-чень серьезно прищурился. - Кувалда как раз дело говорит. Ты, прежде чем нам голову с какой-то сказочной женщиной дурить, объясни, пожалуйста, обществу, где Вомбат?
        Закрой рот, Саня. Я и сам не знаю, что сказать.
        - И вообще, куда это вы собрались такой теплой компанией? - подбросил еще вопрос Стармех, небрежно поводя рукой в сторону нашего папаши.
        А поскольку мы с Саней молчали, «выручить» решил сам ВД:
        - Ваш Командир находится под стражей у меня во дворце. Мы с сыном идем в Квадрат. Сын обещал мне ноги.
        Сказано было с большим достоинством. К сожалению, Дима этого ни чуточки не оценил.
        Саня мне потом клялся и божился, что никогда раньше не видел у Стармеха такого бешеного взгляда. И я охотно верю. Я просто на секунду представил себя на его месте. А как еще можно смотреть на человека, который, во-первых, предал Командира, а во-вторых, ведет в Квадрат постороннего человека? Сань, Сань, ты только не молчи, как будто тебя в шкафу с банкой варенья застукали. Ты говори что-нибудь, да побыстрее… А то я сейчас сам все скажу. Тут я еще представил, как где-то там, под землей, эти гады гремучие, может, уже разобрали по косточкам мою Свету… Стоп, парень, стоп, не увлекайся, не твою… Короче говоря, моя злость, видно, передалась Двоечнику. Потому что он САМ сказал очень твердо, не опуская глаз под зверским взглядом Стармеха:
        - Да, я веду в Квадрат отца…
        - Да хоть троюродного дедушку… - начал заводиться Дима, но Саня продолжал, чуть повысив голос:
        - …Потому что обещал ему ноги. Но обещал не я. И про Квадрат ВД рассказал тоже не я, а Вомбат. Он меня шантажировал… - это я словечко подбросил, для пущей убедительности, - …этой женщиной, Светой. К тому же Вомбат сам бросил Команду.
        Молодец, Двоечник, молодец. Коротко, жестко. Хотя последнее замечание уже из детсадовской серии: «А он первый начал!» По глазам Стармеха было ясно видно, что Двоечнику он не верит и верить не хочет. Но! Не забывай, где ты находишься! У них тут совсем другие правила. Эти мальчиши-кибальчиши не врут! Даже врагам. Удивительное благородство. И еще один интересный нюанс к портрету местного творца, господина Антонова. Если бы весь этот разговор происходил у НАС, я бы вел себя со-овсем по-другому. Я бы, конечно, вот именно сейчас сказал бы от себя лично что-нибудь сильное. Да покрепче. И про Вомбата их, и про ВД, хоть он мне и не отец вовсе…Но как раз в этот момент Саня, со свойственной только ему непосредственностью, вдруг легко спросил у Стармеха:
        - Слушай, Дим, а почему ты меня так не любишь? Просто потому, что я на тебя не похож?
        Стармех, на удивление, не взорвался и даже не окрысился. Он как будто и сам впервые об этом задумался.
        - Наверное, да, - честно ответил он, подумав. - И вообще… Не мужик ты, Саня. Одно слово - Двоечник. И все у тебя не как у людей. - Стармех передернул плечами. - Неправильный ты какой-то… Плачешь все время… - Вот уж правда: у Двоечника как раз глаза защипало от таких стармеховских откровений. - Отец у тебя есть, женщина еще какая-то… - Дима рассуждал вслух. Судя по кислому лицу Цукоши, врач наш имел аналогичное мнение. Саша мысленно покраснел до мысленных корней волос. Вот угораздило двойничка заиметь! Ни толку, ни проку, одна маета! Хватит, мужики, а то я за себя не отвечаю!
        - Дима, Азмун, - Саша откашлялся, - я предлагаю душеразбирательные и душеспасительные беседы перенести на потом. Сейчас нужно подумать, как спасти Свету.
        - Да что ты заладил: Света, Света! - Дима у нас тоже переключается с полтыка. - Ты папаше своему скажи: пусть Вомбата выпускает, тогда и говорить будем. Не пойму только, тебе эта женщина зачем? Чего ты так за нее волнуешься?
        - Да незачем, незачем! - Это уже я кричу. - Человек в беде - вот что! Выручать надо!
        - Это-ть, вот сколько ни смотрю на вас, никак в толк не возьму: что за люди таки дурные… и словами кидаются, кидаются, ажно глотки друг друг порвать готовы, а все - без толку… - забубнил вдруг молчавший до сих пор Кувалда. - Чего-о тута спорить, чего-о… не пойму… спасать, говорят, человека надо, так ты и спасай, не хрен тута языком мести… По мне, так - хоть с Вомбатом, хоть с хренатом… потом разберемси-и… Сейчас другому помощь нужна-а… Ить, молодежь, беспутныя-я, оххти-и, беспутныя-я… - Все обернулись в сторону Гризли. - …И глазами не лупай, не лупай на меня, чего на паренька накинулся? Чего? Ты его первый день знаешь? А Командир-то ваш, и правда… за бабой в Город ушел… ушел, сокол… А спроси: почем знаю? Так сам ему знак от ее и передавал. И незачем тута крайнего искать… Командир ваш сам себе на уме… Кого хошь вокруг пальца обведет… а парнишка, вишь, как переживает… Ты не переживай, паря, не дрейфь. Даст Бог, вытащим твою кралю…
        - Как вытащим? - безнадежно спросил Саша.
        - Энто-о… так и вытащим… на што у нас Пакость тогда? Думаешь, тока молоко давать? Э-э-э, дурила… ни хрена ты в жизни не рюхаешь. Ну-ка, голуба, подь сюда. - Это он к Пакости обратился. Мохнатая зверюга, до этого равнодушно внимавшая нашим разборкам, лениво встала и подошла к хозяину. Теперь только Саша понял, кого она ему так сильно напоминает. Ну, конечно! Вылитый резонат! У тех, правда, мохнатость пожиже будет и в глазах тоски поменьше. А так - один к одному!
        - Это-ть, кака-никака вещица ейная у вас осталась? - по-деловому спросил Гризли у Саши.
        - Чего? - От пережитых стрессов Саша стал очень туго соображать.
        ВД сообразил быстрее. Жутко краснея, он достал из кармана Светин носовой платок.
        - О! Эт, верно… эт, правильна… - обрадовался Кувалда, забирая платок и суя его под нос Пакости. - Ищи, таперича… ищи, дурында… нюхай…
        Зверюга шумно втянула воздух, на несколько секунд задумалась с видом: «Что же это мне напоминает?», а затем, уронив морду на землю, медленно побрела прочь.
        - Неужели сквозь землю почует? - с сомнением спросил Саша. Где-то внутри завозилась воскрешенная надежда.
        - А как же! - Кувалда гордо посмотрел на удалявшуюся Пакость. - Непременно почует… потому - нос у нее специа-альнай…
        Пакость прибавила скорости, не поднимая морды от земли. Все покорно следовали за ней. Буквально шагов через двести зверюга остановилась посреди неширокой поляны, густо заросшей кровохлебкой. Пакость завертелась на месте, глухо зарычала и начала скрести лапой землю.
        - Нашла? - недоверчиво спросил Саша. Уж слишком просто все получилось.
        - Вообще похоже… - задумчиво произнес Азмун. - Видишь, сколько здесь этой дряни? - Он небрежно пнул куст кровохлебки, потянувшийся было к его ноге. - Один из первых признаков того, что внизу - Термиты.
        - Почему? - Саня забормотал какие-то объяснения, но Саша спросил вслух, поэтому ответил все тот же Цукоша:
        - Сам, что ли, не знаешь? - И, подняв вверх указательный палец, назидательно сказал: - «Сибиоз» у них.
        А Саня услужливо вспомнил, что это, оказывается, любимое словечко Пургена.
        Гризли обвел взглядом подошедших:
        - Чего, ить, стоите? Соображайте, соколики, репу чешите. Наше дело почуять, ваше дело - откопать…
        Ох, и правда! Саша растерянно посмотрел на Цукошу. Тот, в свою очередь, на Стармеха.
        - Не знаю, - нехотя сказал тот. - Палку какую-нибудь найти… Хотя… У кровохлебки, знаешь, какие корни… Тут бы саперная лопатка подошла…
        - Кх, кх, - покашлял вдруг ВД, - у меня в танке саперные лопатки есть, две штуки.
        - Пойдет, - одобрил Саша. - Я сгоняю? Здесь недалеко. - Он быстро прикинул: туда и обратно бегом часа два, не больше.
        - Я думаю, без меня тебе танк никто не откроет, - резонно возразил ВД.
        Вот положеньице. А с его коляской мы триста лет пробираться будем.
        - А им нельзя какой-нибудь знак показать, ну, чтобы ясно было, что от тебя? - Саша вполне уже освоился с ролью сына. ВД удрученно покачал головой:
        - Они подпустят к танку только меня.
        - Да ладно тебе, Сань, что-нибудь придумаем. - Цукоша наблюдал за Пакостью.
        - Когда? - Саша (или уже Саня?) нутром чувствовал, что Света где-то близко, почти рядом. Без сомнений, он готов был руками рыть землю, чтобы спасти ее. Но саперная лопатка была бы явно предпочтительней. Тут он внезапно встретился с потемневшим взглядом ВД.
        - Я мог бы принести лопатки быстрее, - уронил ВД вполголоса.
        Саше на миг стало жутко. Нечеловеческая сила стояла за этими простыми словами. Саша только и смог, что кивнуть.
        - Но этого никто не должен видеть, - тем же бесцветным голосом продолжал ВД.
        - Чего не видеть? - удивился Стармех.
        - Ну чего-о, чего-о ты все допытываешься, неугомонная твоя башка… - проговорил Кувалда, покорно ложась на землю и закрывая голову руками. - Нельзя энтого смотреть, нельзя… ложися, ложися, соколик, не выделывайся…
        Возбужденная Пакость перестала скрести лапами землю и покорно плюхнулась рядом с хозяином.
        Последовал быстрый молчаливый обмен взглядами между Саней, Азмуном и Стармехом. Я предоставил Сане скроить как можно более умоляющее лицо. Хотя вообще-то представить себе Диму лежащим на земле с руками на затылке… Легче, наверное, вообразить группса, танцующего на задних лапах.
        - Ладно, хрен с тобой, - махнул рукой Стармех.
        «Ох, только бы он не надумал подсматривать», - мысленно вздохнул Саня.
        Дима демонстративно отошел подальше от любопытных кровохлебок и присел на корточки.
        - А просто отвернуться - недостаточно?
        Понимаешь, Дима у нас - чистый прагматик. Он курит свои специальные долгоиграющие сигареты, запросто ходит с Командой в Квадрат - лечить сломанные ноги и простреленные легкие, невозмутимо пьет молоко от Пакости… Но никогда не вылезет из своего убеждения, что полезно только то, что удобно. А что не удобно, то и не нужно. Поэтому поставь перед Стармехом ящик и скажи: вот тебе волшебный ящик. Он исполняет любые желания, в пределах разумного. Но для этого перед ним нужно сплясать вприсядку. Ну? Будь уверен: Дима окинет твой ящик скептическим взглядом и лениво протянет: «А на фига?» И отойдет, закуривая на ходу. Я подозреваю, что он, как все сильные люди, боится показаться смешным.
        Вместо ответа ВД чуть повернул голову и посмотрел на Стармеха. Нет, не пристально. Нет, не сурово. Никак. Просто посмотрел.
        Дима упал на землю, как будто ему вломили сильнейший подзатыльник.
        Цукошу уговаривать не пришлось.
        Саша лежал, вдыхая терпкий запах травы, и умирал от желания хоть краешком глаза посмотреть, как ВД полетит за лопатками. Он не сомневался, что их сиятельство воспользуется именно этим способом. Увы. Словно чья-то исполинская рука прижимала голову к земле. Прошло несколько минут. Резкий порыв ледяного ветра на мгновение коснулся щеки. И почти сразу спокойный голос ВД произнес:
        - Возьмите.
        Лицо его было иссиня-бледным. Глаза пустые. Уголок рта тянуло вниз.
        - Спасибо, папа, - искренне сказал Саша, берясь за лопатку. Показалось, что позади сплюнул Стармех. Или он просто так шумно отряхивался?
        Мы очень рьяно взялись за дело.
        И через двадцать минут нашли Свету.
        Радоваться было нечему. Да и некогда. Света была плотно обмотана прочными полосами, наподобие прозрачных бинтов. Она была жива, но без сознания.
        А еще через минуту после того, как Свету вытащили из подземелья, мы поняли, почему Термитов называют Гремучими.
        Орава насекомых - каждое размером с крупного кузнечика, - вылетевшая из ямы, издавала шум, сравнимый с ревом поезда метро на выходе из тоннеля.
        Они были отвратительные. Они были красные и влажно поблескивали. Дальше рассматривать Термитов было некогда.
        Первый удар очень мужественно приняла на себя Пакость. Она расшвыривала термитов передними лапами и изредка щелкала зубами.
        - Уходим! - завопил что было мочи Кувалда, с трудом перекрикивая рев термитов. - Уходим! - С неожиданной для него легкостью он подскочил к Пакости, схватил животное поперек туловища и заковылял прочь.
        Не думаю, чтобы наше замешательство длилось более трех-пяти секунд. Однако этого оказалось вполне достаточно, чтобы целая туча отвратительных насекомых вывалилась из разрытой ямы. Заглушая своим ревом все звуки, они расползались в стороны. Одна тварь уже начала карабкаться по Сашиной ноге. Саша брезгливо стряхнул термита, поднял на руки Свету и последовал за Кувалдой. Краем глаза он заметил, что ВД уже вовсю крутит колеса своей коляски в том же направлении, а Дима что-то ищет в своем мешке.
        Эх, Стармех, Стармех… Мысль-то, конечно, была правильная. Да только маловата твоя гранатка оказалась, ох, маловата. И вместо того чтобы пришибить этих гадов ползучих, накрыть всех и разом, к чертовой матери, ее легонький взрыв их только разозлил.
        Мы бежали. Мы драпали. Ничего не могу сказать про наши пятки, термитам видней - сверкали они у нас или нет. Почему-то мне кажется, что не сверкали. Цукоша подталкивал коляску ВД, Стармех помогал Саше нести Свету. Рядом с ними, задыхаясь, ковылял Кувалда Гризли. Пакость бежала чуть впереди, постоянно оглядываясь. Все понимали, что это безнадега. Но бежали. Сзади нарастал рев.
        Дальше все произошло быстро и непонятно.
        То ли споткнулся Цукоша, то ли ВД сам что-то не так повернул… Короче говоря, они оба упали.
        Одна часть сознания - Саня - рванулась помочь отцу. Другая - Саша - держалась за единственную мысль - спасти Свету. От этого страшного раздвоения голова вдруг дико закружилась, в глазах потемнело… Саша (Саня?) упал на колени, не видя уже, а лишь почувствовал, что сшибает с ног и Стармеха… Зачем-то прикрыл своим телом Свету… почувствовал несколько очень болезненных уколов в ноги, грохот, накатывающий сзади… Кончено?..
        У Саши не было времени раздумывать. Но - в этом он мог поклясться на чем угодно! - мысль о том, чтобы покинуть этот мир и вернуться обратно, даже не появлялась в его мозгу. Поэтому он еще успел удивиться, когда почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Я умираю? Или самый трусливый краешек сознания, называемый инстинктом самосохранения, успел-таки послать «SOS» и я возвращаюсь?.. Не понял, потому что перед глазами стало совсем черно…
        Очнулся Саша оттого, что прямо в лицо ему светил несильный красный луч заходящего солнца. Где-то рядом тихо пели на незнакомом языке. Я жив? Приятный сюрприз. Осталось только выяснить, где я нахожусь.
        Саша попробовал пошевелить руками, но понял, что не чувствует ни рук, ни ног, ни вообще ни кусочка своего тела! Даже головы! Даже языка! При этом мозг работал четко, и проснувшееся воображение тут же предложило сюрреалистическую картинку в стиле Дали: на берегу моря, в лучах заката на песке лежит обнаженный мозг с парой глаз и ушей… Бр-р-р, какой кошмар! А почему, кстати, на берегу моря? Потому, что ты слышишь плеск воды и не видишь ничего, кроме солнца. А почему именно на песке? Потому что именно песок так скрипит под ногами… Под ногами? Кто-то идет?
        На секунду солнце заслонил чей-то силуэт, и тут же послышался до боли знакомый голос:
        - Ребята, Двоечник глаза открыл!
        Песня смолкла, послышался скрип песка, другой, не менее родной, голос произнес:
        - Давайте поднимем его. Дим, помогай…
        Изображение перед глазами покачнулось. Теперь Саша мог со спокойной совестью отбросить сюрреалистические видения. Он ясно увидел свое тело, правда, совершенно бесчувственное, неловко сидящее на песке. Берег какого-то небольшого озера… И улыбающуюся физиономию Пургена.
        - Живой… - одобрительно сказал Леня. - Ничего, ничего, ты полежи так пока…
        - Он хоть слышит нас? - озабоченно спросили справа. И в поле Сашиного зрения появился Стармех.
        - Слышит, слышит. - Третий голос. Цукошин. Изображение вдруг размылось и поплыло.
        - Смотри: плачет… - Леня наклонился поближе. - Ничего, Двоечник, все будет хорошо. - Он, наверное, вытер слезы, потому что изображение опять стало четким.
        Саня! Сань! Где ты? Сань, мы живы! Ни малейшего отклика. Где же Саня? Господи, да неужто так испугался? Вылезай, вылезай! Тишина. Никого. Ни малейшего признака существования Двоечника.
        - Азмун, ты посиди с ним немного, а мы пока Вомбату поможем. - Стармех с Леней ушли. Цукоша шумно уселся рядом.
        - Ничего, браток, ничего. Сейчас машину наладим и… с ветерком! - Саша видел только кусок Цукошиной коленки да иногда еще - жестикулирующую руку. Азмун бухтел что-то доброе, успокаивающее, но смысл Саша улавливал с трудом. Куда-куда они пошли? Помогать Вомбату? Какую машину они собираются налаживать? И куда это мы собираемся… с ветерком? - …Нет, ты подумай, какие твари-то мерзкие… - продолжал сокрушаться Азмун. - Еще бы немного, и… - безнадежный взмах рукой. - Все бы там остались. Жаль, конечно… - тяжелый вздох, - жаль…
        Кого жаль? Значит, спаслись не все? Ну же, Азмун, продолжай, не тяни ты кота за хвост! Господи, какая, оказывается, мука быть безъязыким! Света? Если бы я чувствовал свои внутренности, там бы сейчас наверняка все похолодело.
        - Да только зачем он пополз? Лежал бы смирно, мы б его успели подобрать…
        Он. Значит, не Света. Он. Кто?
        - В общем, Сань, ты только не расстраивайся…
        Я понял. ВД. И даже порадовался, что не могу нигде найти Саню.
        Тяжелый рев внезапно раздался где-то рядом. Раненое сознание чуть было не помутилось, решив, что это снова Термиты.
        - Кажись, завели… - удовлетворенно заметил Цукоша, вставая. - Ну, что там? - крикнул он.
        - Нормуль! - перекрывая грохот, донесся голос Стармеха. - Сейчас поедем.
        Изображение поехало из стороны в сторону, Саша понял, что его подняли и несут. Несмотря на то что все кувыркалось у него перед глазами, он все же смог понять, куда именно его несут. Да и грохот сразу стал понятен. Сашу грузили в танк. Он еще не успел как следует удивиться этому факту, как увидел нечто, заставившее забыть обо всем. Света. Она лежала внутри, судя по всему, уже освобожденная от прозрачных пут, с закрытыми глазами.
        Сашу положили рядом с ней. Заботливый Цукоша специально повернул Сашину голову, чтобы тот мог видеть Свету. Танк коротко и сильно взревел и тронулся с места.
        Меня здорово мотало из стороны в сторону, поэтому ее лицо постоянно прыгало перед глазами. Лишь однажды мы зачем-то остановились, и я мог не меньше минуты смотреть на эти самые красивые в мире, хоть и закрытые, глаза вблизи. Кажется, последний раз такое фантастически маленькое расстояние между нашими головами было классе в пятом, когда мы со Светилом две недели сидели за одной партой и я списывал у нее математику… Или она у меня? Дурак я, дурак, и почему я прямо тогда в нее не влюбился? Может, сейчас все было бы по-другому?.. Если бы я хоть немного чувствовал свое лицо, я бы, наверное, сейчас глупо улыбался… Очень необычное ощущение. Вернее, интересно именно отсутствие ощущений. В реальной жизни, даже при всех идеальных условиях, все-таки никогда не добиться такого освобождения от собственного тела. Сейчас же наличествовали только зрение и слух. И все. Интересно, где-то там должно биться мое сердце? Ведь должно же? И легкие работают, и грудь поднимается и опускается, и в животе, может быть, бурчит, и палец на ноге, может, в этот момент зачесался… А мне - совершенно по фигу. Я лежу, стараясь не
потерять из поля зрения лицо Светы, и прислушиваюсь сквозь рев двигателя, о чем переговариваются между собой Цукоша и Пурген.
        - Чего говоришь? - Леня наклонился через меня. - Не понял!
        - Место, говорю, очень опасное!
        - Какое место?
        - Дурья башка! - Несмотря на крик, у Азмуна эта «дурья башка» получается все равно очень ласково. Саня, помнится, много рассказывал о дружбе Цукоши и Лени. А вопрос о местонахождении Двоечника по-прежнему остается открытым. Я его не могу нигде найти. - Мы же к ТЭЦ едем!
        - Зачем?
        - Квадрат искать!
        - Как же мы его найдем, если Двоечник… - Наверное, Леня кивнул на меня достаточно красноречиво.
        Тут нас, наверное, сильно подбросило, потому что вместо ответа Азмун огорченно крякнул, и изображение перед моими глазами резко поменялось: теперь я видел чью-то ногу и кусок пола.
        - Поднимай, поднимай! - заорали слева. - И так душа в нем еле-еле держится, а тут еще по полу валять вздумали! Девушку держи! Видишь, сползает!
        На этот раз Цукоша не позаботился о Сашином удовольствии. И голову ему никуда не поворачивал. Да, как оказалось, и смысла-то в этом уже не было. Буквально через минуту танк остановился. И опять все мелькало и кружилось. Что означало, по-видимому, что мы приехали и меня выгружают. ТЭЦ? Что-то я не припомню… Саня, ну, где же ты? Срочно требуется твоя консультация! Почему ТЭЦ - опасное место? Зачем мы сюда приехали? На танке, прошу заметить, хотя Саня, помнится, категорически был против присутствия военизированного транспорта в этих местах. И главное. Вомбат. Откуда он здесь взялся? Что у него на уме? Я просто ни секунды не сомневаюсь, что все эти прогулки - его инициатива. Но смысл, смысл?..
        Некоторые объяснения Саша получил немедленно, после того как его вынесли и положили на землю. Глядя в ясное небо, он прекрасно слышал короткий разговор, состоявшийся между Вомбатом и Стармехом. Азмун и Леня, видимо, тоже стояли рядом, но в беседе не участвовали.
        - Ты уверен, что это здесь? - спросил Дима каким-то странным, прыгающе-ломающимся голосом.
        - Абсолютно. - Голос Вомбата был, наоборот, тверд и спокоен.
        - Но здесь же нельзя долго оставаться. - Теперь голос Стармеха и вовсе стал искажаться, словно дефектная магнитофонная запись.
        - Вот поэтому я и приказываю вам - оставить Двоечника и девушку здесь, а самим отъехать на безопасное расстояние.
        - А ты?
        - Сейчас разговор не обо мне.
        - Мы не можем…
        - Я приказываю всем немедленно сесть в танк и отъехать минимум на километр. Здесь я буду разбираться сам. Как только закончим, я дам сигнал.
        - Какой? - Если бы я услышал такой звук у своего магнитофона, я бы сразу понял, что «зажевало» пленку.
        - У меня есть ракетница. - Голос Вомбата совершенно не менялся. - Немедленно всем в машину!
        Они, наверное, послушались. Потому что грохот танка стал удаляться. А потом тот же спокойный голос задумчиво произнес:
        - Живые солдатики все-таки гораздо интересней оловянных…
        Шорохи, неясный шум. Саша смотрел в небо, не понимая, что происходит.
        Внезапно прямо перед ним появилось лицо Вомбата.
        - Надеюсь, ты меня слышишь… - не меняя тона, задумчиво произнес он. - Судя по моим сведениям, укусы Гремучих Термитов в конечности парализуют человека полностью, оставляя лишь слух и зрение… А знаешь, - тут его голос немного оживился, - я, ведь даже не знаю, как тебя зовут. Ну, то есть по-настоящему, у нас… Знаю только, что ты вроде ее одноклассник? - Он ненадолго замолчал, потом продолжал с изрядной долей издевки: - Не могу отказать себе в удовольствии доиграть мой маленький спектакль до конца. Мне дико приятно смотреть на вас, таких двух бесчувственных голубков, лежащих рядом… К сожалению, твое обожаемое Светило не может меня сейчас слышать - бедной девушке досталась слишком большая доза термитного яда. И на самом деле нам надо поспешить - она может и умереть… А меня это вовсе не устраивает. - Лицо Вомбата исчезло, но он продолжал говорить - Нет, милый мой, глупый Двоечник, мне совершенно не интересно, где твой Квадрат и чего ты сегодня у него попросишь… В данный момент это уже неважно. Аб-со-лют-но.
        Небо в Сашиных глазах дернулось и опрокинулось. Он увидел кусок плеча и ноги Вомбата, землю. Затем все это задвигалось, и Саша понял, что Вомбат взвалил его на плечи и куда-то несет.
        - …Хотя, конечно, никто не запрещает тебе немного помечтать и осчастливить человечество какой-нибудь особо полезной благодатью… - Антонов продолжал юродствовать, несмотря на сбившееся дыхание. - А можешь, в порядке исключения, попросить что-нибудь специально для себя… Уф, ну и тяжеленный ты… Оп-па! - Наверное, Вомбат перенес и положил его на какой-то пригорок, потому что теперь Саша видел многое: земля вокруг была неестественого синевато-лилового цвета. Растительности практически не было, за исключением нескольких чахлых деревьев, то ли засохших, то ли обгоревших, с безжизненно повисшими ветками. Но самым странным было то, что Саша вначале принял за туман. Нет, это не было туманом: прямо от земли шло слабое, но вполне различимое свечение. Если прислушаться, можно было различить тихое зловещее потрескивание, также идущее от земли. Все это выглядело странно и жутко. Несмотря на ясную погоду, весь пригорок был погружен в тень. Саша сообразил, что рядом, наверное, находится какое-то большое сооружение. И действительно, сильно скосив глаза, он даже умудрился увидеть часть стены. Это, наверное, и есть
ТЭЦ? Какая-то смутная мысль назойливо вертелась в голове… Саня, кажется, упоминал ТЭЦ… Но к чему?
        Оставив Сашу лежать на пригорке, Вомбат легко сбежал вниз и поднял на руки девушку. Теперь Саша отчетливо видел и торжество на лице оборотня-Антонова, и мертвенную бледность лица Светы. Вспомнил! Где-то рядом с ТЭЦ, говорил, ну то есть думал, Саня, как раз и находится то самое место, как его обозвал однажды Двоечник, питомник Квадратов. Теперь я могу поклясться - я сейчас именно в нем и лежу!
        От ощущения собственной беспомощности Саше хотелось заорать во всю глотку. Да только ни голос, ни глотка ему сейчас не повиновались. Черт побери, даже зубами в бессилии не скрипнуть!
        - Все, ребята, - отдуваясь, проговорил Антонов, укладывая Свету рядом с Сашей, - приехали. Начинаем концерт по заявкам. - Он сел рядом с Сашей, а потом вдруг опрокинулся навзничь и упал, широко раскинув руки. - Ох, ребята, как же я с вами намучался! Вы у меня, оказывается, таки-ие инициативные! Кто бы мог подумать! Особенно не ожидал я такой прыти от тебя, Двоечник… Ну, надо же - папа - Второй Диктатор! Эх ты, ябеда! Сам решил в Квадрат идти, да еще и женщину мою прихватил? Эхе-хе… Некрасиво, некрасиво… И, главное - глупо, чертовски глупо. Ты забыл, дружище, что этот мир - МОЙ! - Антонов буквально прорычал последнее слово. «Мой… мой… мой…» - послушно отозвалось эхо. - Поэтому все твои выкрутасы и интриги против меня, это - пшик! - Он помолчал еще минуту. Потом глубоко вздохнул…
        Саша заметил, что свечение от земли стало усиливаться. Словно плотная лиловая пелена стала затягивать все вокруг. Последние нелепые слова Антонова донеслись до него, словно сквозь вату:
        - Прощай, Двоечник… Прощай и ты, неизвестный герой… До встречи в прошлом…
        …Оранжевые круги, зеленые, фиолетовые… Фиолетовый - самый красивый цвет. Глубокий, сочный, с мелкими, подрагивающими золотистыми искрами… Где я? Это не сон. Где я?.. Откуда-то появившееся, быстро нарастающее чувство тревоги… Потом страх… Боль… Что-то живое отдирают от живого… От меня?.. Не ощущая тела, я все же ощущаю страшную тяжесть. У меня нет лица, но яркий свет слепит. Что он слепит, если у меня нет глаз? Окружающее… Ни одной ассоциации не рождается в мозгу. Мозгу? Где он, этот мозг?.. Долгожданное сумасшествие ходит кругами, постепенно приближаясь ко мне… Мне не страшно. Не любопытно. Не противно. Мне - никак. Только хочется, чтобы поскорее все кончилось… Свет потихоньку гаснет. Теперь я могу различить странные, четкие картины…
        ЛИНИЯ 1. ОБЪЕКТ З-0001.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «АНТОНОВ ВИТАЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        ОБЪЕКТУ З-0001 ВОССТАНОВИТЬ БЕЛКОВУЮ ОБОЛОЧКУ.
        МОМЕНТ ВОССТАНОВЛЕНИЯ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 8.42.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ЛИНИИ 1 С ЛИНИЯМИ: 4, 104, 170, 1’-6.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - ИДЕТ УСТРАНЕНИЕ.
        *****ОБЪЕКТ З’-0001-1.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ВОМБАТ».
        ВРЕМЯ НЕОПРЕДЕЛЯЕМОЕ.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        Вомбат сидел у выхода из гаража, курил вечернюю сигарету и глядел в сторону Города. Темно. Раньше ведь как бывало - ночью в чистом поле станешь, по сторонам посмотришь, сразу ясно, где Ленинград: засветка на полнеба. Как там сейчас, интересно? Надо завтра у Зеленого спросить. Сам-то он в Город шастает. Вот и в этот раз - задание, говорит, из самого Центра. Господи, какой Центр? Так, разношерстная команда, пытающаяся взять на себя управление ошметками населения. Хотят вытащить из метро стратегические запасы, да вот, на проблему напоролись. Вомбат усмехнулся. Вспомнил, какие страшные глаза сделал Зеленый в этом месте своего рассказа. «Там крысы водятся…», - «Размером с корову!» - предположил Вомбат. - «Нет, с виду обычные. Железа у них какая-то специальная появилась. Наркотики, что ли, вырабатывает». - «Как это - наркотики?» - Командир поморщился: очередная байка. Таких бредовых историй сейчас тьма-тьмущая гуляет. Жаль только, что половина из них правдой потом оказывается. «А так: пробежит такая мимо, прыснет из этой железы, у тебя и крыша поехала…» - «Галлюцинации?» - «Ну!»
        Мужики пока этих подробностей не знают. Завтра утром Командир встречается с Зеленым и с кем-то из пресловутого Центра. Обещали противогазы и карту тоннелей метро. Разберемся. Пургена придется оставить здесь. Будем для важности считать, что эта загаженная дыра - наш базовый лагерь. Все ж Гаражи. Не Труба и, уж во всяком случае, не Железка. Не говоря уж о ТЭЦ.
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 1’- 1.
        УДАЛИТЬ БЛОК ИНФОРМАЦИИ, ПОЛУЧЕННЫЙ ОТ ОБЪЕКТА 1’- 6. ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЗЕЛЕНЫЙ».
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З’- 0001-1. ВРЕМЯ НЕОПРЕДЕЛЯЕМОЕ.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        Вот и в этот раз - задание, говорит, из самого Центра. Господи, какой Центр? Так, разношерстная команда, пытающаяся взять на себя управление ошметками населения. Хотят вытащить из метро стратегические запасы, да вот, на проблему напоролись. Никто из них по доброй воле в метро лезть не захотел. Вомбат усмехнулся. Да уж наверняка у городских при виде наших игрушек моментально икота нервная начинается. Хотя, если честно сказать, в метро мы и сами никогда не ходили. Да ладно, разберемся. А вот Пургена придется оставить здесь. Будем для важности считать, что эта загаженная дыра - наш базовый лагерь. Все ж Гаражи. Не Труба и, уж во всяком случае, не Железка. Не говоря уж о ТЭЦ.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ НА
        ЛИНИЯХ 4, 104, 170 - АВТОМАТИЧЕСКОЕ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА - 4Д.
        ЛИНИЯ 3. ОБЪЕКТ З-0004.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «САМОЙЛОВ АЛЕКСАНДР ЮРЬЕВИЧ».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        МОМЕНТ ВОЗВРАЩЕНИЯ В ТЕКУЩИЕ КООРДИНАТЫ - 31 МАЯ 1996 ГОДА.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ПЕРЕМЕЩЕНИЕ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ - 6 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 10.02.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ЛИНИИ 4 С ЛИНИЯМИ 1, 2, 5, 19, 104, 170.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - ИДЕТ УСТРАНЕНИЕ.
        ОБЪЕКТ З-0019.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЛЮДЕЦКАЯ ОКСАНА СЕРГЕЕВНА».
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 7.14.
        В небольшом уютном садике на Петроградской равнодушный невыспавшийся врач «Скорой», нащупав в кармане пачку сигарет, в очередной раз мысленно похвалил себя за то, что, уходя из дома, сообразил надеть теплый свитер жены.
        - Поехали, Веня, - сказал он водителю.
        Бодро, пожалуй, даже слишком бодро. И что его так проняло?.. Он зачем-то еще раз обернулся к скамейке. Накатывало странное чувство, давно уже не испытываемая смесь ужаса и - отчаяния. Как нелепо… Маленькая аккуратная старушка сжимала платочек уже окоченевшими пальцами. «Надо бы положить ее, что ли?» - врач с трудом отвел взгляд от умершей, пытаясь стряхнуть наваждение.
        Резко хлопнула дверца. «Скорая» развернулась и осторожно поползла к воротам парка, увозя так и оставшегося безымянным врача.
        Оксана Сергеевна Людецкая осталась сидеть на берегу пруда. Привычные к угощению утки несколько раз подплывали к берегу, ожидая булки. Их совершенно не интересовало, каким уже отлетевшим в небытие мыслям улыбается мертвая женщина.
        ОБЪЕКТ З-0170.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ДРЯГИН ВАЛЕРИЙ ИРБИСОВИЧ».
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 8.38.
        - Валера, блин, что за формализм? - Леня Свирченко стоял, опершись о стол и нависая над лейтенантом Дрягиным всей своей сотней кило накачанных мышц, упакованных в серую милицейскую форму. Из Лени получилась бы неплохая реклама «Сникерсу» - если только приодеть соответствующе. - «Скорая» когда прозвонилась? Семь сорок пять, правильно? Моих всего четверть часа остались. Ну, подумай, если мне сейчас на труп ехать, наверняка к Людке опоздаю… Опять скандал… И все из-за тебя, питекантропа… Валер, дело-то пустяковое - документы есть, насилия явно накакого… Родственникам сообщили… Бабульке девяносто лет. Гуляла, присела на скамейку, ну, и дала дуба…
        ОБЪЕКТ З-0004.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «САМОЙЛОВ АЛЕКСАНДР ЮРЬЕВИЧ».
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 12.34.
        Саша ехал домой. Вытянув ноги между двух корзин с дачными дарами, он сперва попытался поразгадывать кроссворд, но утро понедельника и рывки электрички совершенно не располагали ни к мыслям, ни к писанию. «Хорошо, что не взял цветов», - рассеянно порадовался Саша. Дарья Николаевна, бывшая теща, долго и настойчиво ходила за ним по участку, предлагая нарезать гладиолусов. Толпа, вывалившаяся из электрички, быстро заполняла вагоны метро, привычно пихаясь корзинами и тележками. Чей-то лохматый букет шмякнуло-таки дверями, и под негодующие крики старушки поезд тронулся. Саша решил немного переждать и отошел в сторонку. В последнее время ему очень нравилось, стоя у первого вагона, смотреть на экран телевизора в начале платформы. Немного полюбовавшись своей спортивной фигурой, он отвлекся на крупную даму в спортивном костюме. Мадам с каменным лицом запихивала в сумку абрикосового пуделя. Надпись на ее черной необъятной футболке гласила по-английски: «Я убила Дороти Кляйн».
        «Правильно, тетка, - подумал Саша, - чего с этой Дороти церемониться?»
        - На прибывающий поезд посадки нет, отойдите от края платформы, - казенно забубнило в уши.
        На экране хорошо было видно, как послушно отступил народ. Логичный окружающий мир вдруг покачнулся и стремительно куда-то ухнулся, потому что совершенно трезвый, здравомыслящий человек, Александр Юрьевич Самойлов, механик-моторист рыболовного судна, отчетливо увидел, как его двойник на экране не повторил Сашины два шага назад, а, наоборот, придвинулся к самому краю. Покачнулся на носках. Взмахнул руками. И рухнул прямо под грохочущий поезд. От удара тело неуклюже развернуло, мелькнуло белое пятно лица, ботинок отлетел, весело покатились яблоки.
        Только через полчаса Саша заставил себя все-таки войти в вагон. И лишь на «Пушкинской» обнаружил, что забыл свои корзины на платформе, а сам сидит с занемевшей шеей, уставившись на рекламу сигарет. Оказывается, какая-то боевого вида старуха уже давно шипела у него над ухом нелестные эпитеты в адрес «молодых жлобов». Саша опомнился и вскочил.
        Видно, присевший перекурить на минутку в непролазных джунглях небритый красавец прочно засел в башке, - подавая «пятерку» в окошечко ларька, Саша автоматически произнес:
        - Пачку «Кемела».
        Продавец Леха, уж года два без напоминания продававший Саше «Беломор», чуть не по пояс высунулся из ларька:
        - Чего шикуешь, Саня? Сейнер продал?
        Чертовщина, померещившаяся в метро, окончательно отпустила, Саша облегченно рассмеялся:
        - Тьфу, Леха, да охренел уже от этой рекламы. Четыре пачки, как всегда, - и сразу же пожалел об оставленных в метро яблоках.
        - Че, бухнул вчера? - понимающе подмигнул продавец.
        - Да, поддали немного с тестем.
        Ну вот, парой слов с простым человеком перекинулся, и сразу на душе теплей. Привычно лавируя среди машин, объезжавших площадь, Саша с видом горнолыжника, прошедшего трассу, вошел в общагу. Официально, конечно, здесь жили рыбфлотовцы, но вот до сих пор никто не видел на борту ни одного из тех веселых носатых ребят, что деловито сновали туда-сюда через проходную.
        - Самойлов! Самойлов! - донеслось ему вдогонку из вахтерской будки. - Тебе мать звонила!
        Во взгляде Саши, когда он обернулся, не было не то что сыновней почтительности, но даже и любопытства.
        - Ну?
        - Просила передать - бабка твоя померла.
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 19.
        ОБЪЕКТУ З-0019.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЛЮДЕЦКАЯ ОКСАНА СЕРГЕЕВНА»
        ВОССТАНОВИТЬ БЕЛКОВУЮ ОБОЛОЧКУ.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З-0019.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЛЮДЕЦКАЯ ОКСАНА СЕРГЕЕВНА».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 7.00.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        Оксана Сергеевна Людецкая вышла из здания Нейроцентра и не спеша отправилась домой. Голова еще немного покруживалась, но настроение было бодрым. Привычно приговаривая про себя: «Какой умница, какой интеллигентный человек!», как, впрочем, всегда после визита к доктору Поплавскому, Оксана Сергеевна шла по парку. Обычно она присаживалась на скамейку, чтобы немного отдохнуть и еще раз припомнить свои чудесные сны. Нет, нет, сегодня я сидеть не буду! Сыро, холодно, да и дел - невпроворот… Внук сегодня обещал заехать.
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 4.
        В СВЯЗИ С ИЗМЕНЕНИЕМ НА ЛИНИИ 1’- 1,
        УДАЛИТЬ БЛОК ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ ОБЪЕКТА З-0004.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З-0004.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «САМОЙЛОВ АЛЕКСАНДР ЮРЬЕВИЧ».
        6 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 10.34.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        Саша ехал домой. Вытянув ноги между двух корзин с дачными дарами, он сперва попытался поразгадывать кроссворд, но утро понедельника и рывки электрички совершенно не располагали ни к мыслям, ни к писанию. Народу в электричке прибывало. «Ох, затолкают меня на выходе, - с тоской подумал Саша. Большая корзина яблок, да еще громадные гладиолусы - Дарья Петровна, бывшая теща, уговорила-таки взять цветов. - Вот всем хороша дача, только обратно ехать тяжко. Ну, ничего, зато цветами бабушку порадую». А кого же еще? Не матери же вручить? С приветом от Ленкиных родителей. У нее от злости инсульт может сделаться».
        Толпа дачников вывалилась в Девяткино. Кто-то нервно побежал покупать жетоны, кто-то закурил. Интеллигентного вида дама в выгоревших «трениках» запихивала в сумку абрикосового пуделя. Мимо Саши проплыла с каменным лицом тетка в черной футболке пятьдесят запредельного размера. Надпись на футболке гласила по-английски: «Я убила Дороти Кляйн». «Правильно, тетка, - подумал Саша, - чего с этой Дороти церемониться?» На секунду он остановился, пораженный отчетливым чувством, что все это: и электричка, и пудель, и даже Дороти Кляйн - уже было в его жизни. Совершенно случайно Саша знал, что этот необъяснимый феномен называется «дежа вю». Недавно по телеку фильм показывали с таким названием. Отличная, между прочим, комедия.
        К телефонам еще не успел набежать народ, поэтому Саша решил позвонить бабушке, а заодно и переждать толпу.
        - Але! Ба? Привет, это я! - Какая пошлость, вот так орать на все Девяткино. Но ничего не поделаешь, отдельные телефоннные кабины пока - непозволительная роскошь. - Ты дома? Я сейчас приеду! С дачи, с дачи! Яблоки везу! Ставь тесто! Все, еду!
        Через стекло хорошо было видно, как отдохнувшие дачники энергично грузятся в вагоны. Саша постоял еще немного на улице, выкурил «беломорину» и вошел в метро. В вагоне специально сел в уголок, оберегая гладиолусы. Без приключений доехал до Петроградской. И в полдень уже пил чай с сырниками в уютной бабушкиной квартире на Каменноостровском. Около батареи, закутанное в старенькое одеяло, старательно пыхтело и поднималось тесто на пироги.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ НА ЛИНИЯХ 1, 2, 5, 104, 170 - АВТОМАТИЧЕСКОЕ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА 2Е.
        ЛИНИЯ 2. ОБЪЕКТ З-0002.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЖУКОВА СВЕТЛАНА ВЕНИАМИНОВНА».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        МОМЕНТ ВОЗВРАЩЕНИЯ В ТЕКУЩИЕ КООРДИНАТЫ - 31 МАЯ 1996 ГОДА.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ПЕРЕМЕЩЕНИЕ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ -
        6 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 15.54.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ЛИНИИ 2 С ЛИНИЕЙ 4.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - АВТОМАТИЧЕСКОЕ,
        ПРИ УСТРАНЕНИИ ПОМЕХ НА УКАЗАННОЙ ЛИНИИ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА - 4Д.
        ЛИНИЯ 5. ОБЪЕКТ З-0005.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ПОПЛАВСКИЙ Игорь ВАЛЕРЬЕВИЧ».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        ПЕРЕМЕЩЕНИЕ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ -
        6 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 12.05.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ С ЛИНИЯМИ 4, 19, 51, 70, 104, 170.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - ИДЕТ УСТРАНЕНИЕ.
        ОБЪЕКТ З-0051.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «САПКИН СТЕПАН ИЛЬИЧ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 12.05.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        Игорь быстро осмотрел левую ногу Сапкина. Динамика явно положительная. Пожалуй, аппарат здесь уже не нужен.
        - Все нормально, Степан Ильич. Отдыхайте.
        - Я за пятьдесят лет столько не отдыхал, как здесь. От безделья - хоть на стену лезь, дурь всякая по ночам стала сниться. - Торопливо пожаловался Сапкин, заметив движение Игоря к двери.
        Черт, этого только не хватало! Игорь замер, уже взявшись за ручку. Постарался спросить как можно более беззаботно:
        - Какая же?
        - Гришаня, браток мой, ну, с которым мы…
        - Отравились водкой? - сообразил Игорь, потому что историю про Гришаню до мельчайших подробностей знала, кажется, вся клиника.
        - Ага, он. Будто сынок у него родился. Хе! - Сапкин оживился, привстал на кровати, заметив интерес доктора. - В шестьдесят семь годочков-то! А бабу я не знаю, баба незнакомая. Помню, только, что молодая, рыжая, ляжки толстые…
        Игорю стало весело. Он облокотился о косяк двери и с интересом смотрел на больного.
        - Так она что, Степан Ильич, при вас рожала, что вы ляжки помните?
        Сапкин довольно разулыбался. Его широкое лицо, загорелое и выдубленное, похожее на кусок мятой крафт-бумаги, стало хитро-понимающим: вишь, врач, а все-таки мужик, тоже в бабах толк понимает!
        - Не-е. Не при нас, да только как во сне-то бывает? Ее саму не вижу, а все про нее точно знаю! Так вот, сидим мы с Гришаней, я-то все удивляюсь: как-эт ты, браток, на старости лет пацана заделал? А он… вот так, рядом сидит, здоровый, веселый… и отвечает: да, х… фигня, Степка, хошь, сам попробуй, она баба покладистая! Шутит, значит… А я все не отстаю: у тебя ж, говорю, сын получается младше внука! - Степан Ильич заговорил еще быстрее, сконфуженный чуть было не вырвавшимся нехорошим словом: - У Сереги, племяша моего, Митьке уже 14! А Гришаня хитро так смотрит: старше-то старше, а наши шустрее! Тут и баба эта выносит ребеночка… и так на колени мне ложит… Я гляжу - а у того… не приведи Господи - борода рыжая и усищи во всю рожу, глаза взрослые, шкодные и подмигивают!..
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 3 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 9.52.
        Ольга Геннадьевна, старшая сестра, сидела в коридоре, положив руки на телефон. Лицо ее было в красных пятнах. Где-то шумели и бегали, послышался звон разбитого стекла.
        - Здравствуйте, Игорь Валерьевич, - хрипло сказала она, вставая. - У нас ЧП.
        Больной Сапкин Степан Ильич лежал у окна, скорчившись и подобрав под себя колени.
        - Сердце? - быстро спросил Игорь, вспомнив недавние жалобы пациента. Сзади кто-то всхлипнул, Ольга Геннадьевна молча покачала головой. Потом сглотнула и нерешительно сказала:
        - Мы решили не трогать его до прихода милиции…
        Черт возьми, при чем тут милиция? Игорь решительно подошел к лежащему Сапкину и перевернул его на спину. Да-а-а. Широко раскрытые мертвые глаза уставились в потолок с почерневшего лица. Пижама разодрана в клочья, грудь - как будто десяток бешеных кошек исцарапали. На шее - синяки.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 3 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 11.04.
        Приехавшая милиция быстренько выставила из палаты всех любопытных. Невзрачного вида лейтенант отвел в сторону Ольгу Геннадьевну и тихо задавал ей вопросы, по-птичьи нагибая голову и чиркая что-то в блокноте. Второй, тоже лейтенант, но посолидней, профессиональным взглядом угадав в Игоре начальника, подошел и представился:
        - Дрягин.
        - Поплавский. Завотделением. - Кажется, в таких случаях руки не подают? - Мы почти ничего не трогали, я только перевернул его на спину, это мой пациент, понимаете? Я думал, сердечный приступ… - Дрягин покивал головой, как будто не слушая. - Если нужна наша помощь, то есть я подумал, я врач…
        - Ну, ваша помощь ему уже ни к чему. Его задушили. Около двух часов назад. Где мы сможем поговорить?
        Игорь сидел в ординаторской, механически отвечая на пустые вопросы милиционера. Больше всего его раздражало то, что после каждого ответа Дрягин кивал. Минут через десять в комнату вошел человек в халате («Эксперт», - догадался Игорь) и положил перед Дрягиным небольшой полиэтиленовый пакет.
        - Вот, Валера, это у него в кулаке было зажато. По-видимому, вырваны во время борьбы.
        У Игоря потемнело в глазах.
        В пакете лежал клок рыжих волос.
        Издалека до Игоря донесся голос эксперта:
        - Очень необычный портрет получается. Судя по расположению синяков на шее трупа, это мужчина с очень маленькими руками, просто крошечными…
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 51.
        БЛОКИРОВАТЬ ПОЛЬЗОВАНИЕ НАДПРОСТРАНСТВЕННЫМ КАНАЛОМ ДЛЯ ОБЪЕКТА З-0051.
        ВЫПОЛНЕНО.
        УДАЛИТЬ ИНФОРМАЦИЮ ОБ ОБЪЕКТЕ З’- 0051 - 1’.
        НЕНАЗВАННЫЙ ОБЪЕКТ.
        ТУЗЕМНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ «СЫН ГРИШАНИ».
        ВЫПОЛНЕНО.
        ВОССТАНОВИТЬ БЕЛКОВУЮ ОБОЛОЧКУ ОБЪЕКТА З-0051.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З-0051.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «САПКИН СТЕПАН ИЛЬИЧ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 6 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА. 11.46.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        - Как там мой Сапкин? - весело спросил Игорь, входя в отделение. Больной Сапкин Степан Ильич, изрядно попутешествовав по стационарам города и области, наконец-то готовился на выписку. Дела его благодаря аппарату Игоря шли просто блестяще, поэтому и возбуждение Сапкина нарастало с каждым днем.
        - Все нормально, Игорь Валерьевич, - прошелестела дежурная медсестра, которая, хоть и заступила на пост три часа назад, кажется, до сих пор не проснулась.
        - Как прошли выходные?
        - Все спокойно, - девушка заглянула в журнал, - Сапкину пришлось подавать тазепам.
        - Домой рвется? - понимающе кивнул Игорь.
        - Ага.
        Игорь быстро осмотрел левую ногу Сапкина. Динамика явно положительная. Пожалуй, аппарат здесь уже не нужен.
        - Все нормально, Степан Ильич. Отдыхайте.
        - Я за пятьдесят лет столько не отдыхал, как здесь. А вот последние две ночи и вовсе сплю как убитый!
        - Очень хорошо, Степан Ильич. До свидания. - Игорь вышел из палаты. Можно выписывать. Хоть завтра.
        ОБЪЕКТ З-0070.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ТАПКИН АЛЕКСАНДР ИОСИФОВИЧ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 13.56.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        - Игорь Валерьеич, - пискнули сбоку, - я вам принесла…
        - Очень хорошо, Машенька, - не слушая, отозвался Игорь, - поговорите об этом с Александром Иосифовичем.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 17.43.
        Последний кусочек дня был самым приятным. Игорь облачился в костюм и долго вертелся перед шкафом в ординаторской, пытаясь разглядеть свое отражение в полированной дверце. Резко зазвенел телефон.
        - Игорь Валерьевич, вы еще на месте?
        - Нет, Александр Иосифович, - весело ответил Игорь, - вы ошиблись. Меня здесь уже нет, я убежал три минуты назад.
        - Как жаль. - Деликатный Тапкин совершенно не умеет настаивать на своем, чем и пользуются окружающие. - Я хотел с вами посоветоваться. Дело в том, что Маша отдала мне подготовленную статистику. Вы знаете, так странно… Но если вы спешите, мы можем об этом поговорить завтра…
        - Завтра, любезнейший Александр Иосифович, завтра, - благодушно заверил Игорь и повесил трубку. Что может быть странного, а тем более - важного в каких-то дурацких таблицах? Ведь, как известно, есть ложь, большая ложь и статистика. Он еще успел мельком подумать, что у Тапкина необычный встревоженный голос, но тут же забыл об этом.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 19.32.
        Александр Иосифович Тапкин, подвижник российской науки, задерживался на работе. В половине восьмого вечера он позвонил жене, предупредил, что придет поздно. Прямо перед ним на сейфе, рядом с телефоном лежала таблица, подготовленная лаборанткой Машенькой. Александр Иосифович дружил с логикой и доверял статистике. Странная картина вырисовывалась из сухих цифр. И тянула за собой еще более странные выводы.
        Продолжая задумчиво потирать переносицу, Тапкин зашел в свою комнату, взял со штатива две пробирки и направился к стоящей в коридоре ультрацентрифуге. Ему не терпелось проверить одну интересную догадку, которой сегодня днем поделился с ним его научный сотрудник охламон Дуняев. Центрифуга стоила немалых денег, поэтому обращались с ней крайне осторожно и почтительно. С другой стороны, за двадцать лет работы руки уже привыкают выполнять некоторые операции раньше головы. Поставил, закрыл, вкл., разгон. 10 тысяч оборотов, 20, 50, 100…
        Александр Иосифович не дождался требуемых трехсот. На скорости примерно 200 тысяч оборотов в минуту пятикилограммовый ротор соскочил с оси, пробил металлическую внутреннюю «кастрюлю» и вылетел наружу. Слабое человеческое тело не стало для него серьезным препятствием. Оставляя в стенах безобразные дыры, он еще с минуту летал по коридору и наконец затих.
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ ЛИНИИ 70.
        НЕ ДОПУСТИТЬ ПОЛУЧЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ ОБЪЕКТОМ З-0070.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ВОССТАНОВИТЬ БЕЛКОВУЮ ОБОЛОЧКУ ОБЪЕКТА З-0070.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З-0070.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ТАПКИН АЛЕКСАНДР ИОСИФОВИЧ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 13.56.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        - Игорь Валерьеич, - пискнули сбоку, - я вам принесла…
        - Очень хорошо, Машенька, - весело отозвался Игорь, глядя на лаборантку сверху вниз, - и что же вы мне принесли?
        - Вот. Статистика, как вы просили…
        - Что вы говорите! - наигранно удивился Поплавский. - Какая проза! А поинтересней вы ничего не нашли? Например, два билета в цирк. Вы любите цирк, Маша?
        - Да, - очень тихо ответила лаборантка. Под веселым взглядом Игоря она начала краснеть.
        Он взял у Маши из рук листки, быстро просмотрел заполненные круглым аккуратным почерком таблицы, вернул их лаборантке и сказал:
        - Очень хорошо, Машенька. Просто отлично. Теперь можете положить все ЭТО, - он намеренно сделал ударение на слове «это», - в папку и везти в Горздрав. Прямо сегодня этим и займитесь. Выпишите себе местную командировку - и вперед!
        Маша открыла рот, чтобы что-то спросить, но Игорь уже летел по коридору.
        - Все, Машенька, все! - крикнул он на бегу. - Вы молодец! В лабораторию сегодня можете не возвращаться!
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 17.43.
        Последний кусочек дня был самым приятным. Игорь облачился в костюм и долго вертелся перед шкафом в ординаторской, пытаясь разглядеть свое отражение в полированной дверце. Резко зазвенел телефон.
        - Игорь Валерьевич, вы еще на месте?
        - Нет, Александр Иосифович, - весело ответил Игорь, - вы ошиблись. Меня здесь уже нет, я убежал три минуты назад.
        - Извините, пожалуйста, я отвлеку вас ровно на полминуты, - торопливо произнес деликатный Тапкин, - я просто хотел спросить: как там у нас со статистикой?
        - У нас, Александр Иосифович, все прекрасно! Маша уже отвезла эту писанину в Горздрав.
        - Спасибо большое! - Тапкин обрадовался так, будто речь шла не о глупейшей статистике, а об ордере на новую квартиру для самого Александра Иосифовича.
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 5 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 19.32.
        Александр Иосифович Тапкин, подвижник российской науки, задерживался на работе. В половине восьмого вечера он позвонил жене, предупредил, что придет поздно. Ему не терпелось проверить одну интересную догадку, которой сегодня днем поделился с ним его научный сотрудник охламон Дуняев. Тапкин зашел в свою комнату, взял со штатива две пробирки и направился к стоящей в коридоре ультрацентрифуге. Центрифуга стоила немалых денег, поэтому обращались с ней крайне осторожно и почтительно. С другой стороны, за двадцать лет работы руки уже привыкают выполнять некоторые операции раньше головы. Поставил, закрыл, вкл., разгон. 10 тысяч оборотов, 20, 50, 100… Догнав до трехсот, Александр Иосифович ушел в свою комнату.
        УСТРАНЕНИЕ ОСТАЛЬНЫХ БИЕНИЙ НА ЛИНИИ 5 - АВТОМАТИЧЕСКОЕ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА - 4Д.
        ЛИНИЯ 14.
        ОБЪЕКТ З-0104.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ШЕСТАКОВ МИХАИЛ».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        ОБЪЕКТУ З-0104 ВОССТАНОВИТЬ БЕЛКОВУЮ ОБОЛОЧКУ.
        МОМЕНТ ВОССТАНОВЛЕНИЯ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ - 13 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 22.56.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ЛИНИИ 104 С ЛИНИЯМИ: 1, 3, 5, 43.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - ИДЕТ УСТРАНЕНИЕ.
        ОБЪЕКТ З-0104.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ШЕСТАКОВ МИХАИЛ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 14 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА 22.56.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        - Погоди, старик, не суетись. Сейчас попьем чаю, все и обсудим. - Тут Миша, которого не брали ни «Распутин», ни «Асланов», ни даже «Ельцин», хлебнул индийского со сливовым вареньем и моментально запьянел. Он навалился грудью на стол и, переводя тяжелый взгляд с Валеры на Сашу и обратно, мрачно изрек: - Все, мужики. Отъездился. - Выдержав хорошую паузу, он немного бессвязно, но горячо продолжил:
        - Вы ребята свои, с вами можно… поговорить. Валерку я знаю с пацанов. Хоть и дрались, бывало, но он - друг, я знаю. Ты - тоже… - Миша положил руку Саше на плечо, вложив в этот жест все свое расположение к нему. - Я в деревню, наверное, уеду. Подальше от этого бардака. А еще лучше - в Сибирь, в тайгу… Я не трус, вот Валерка скажет… Я ни в какую эту чертовщину не верю… Но что я должен думать, когда целый вагон, понимаешь, целый вагон крови, два трупа, пятнадцать человек изодраны в клочья… как будто стаю волков выпустили. И никто ничего не помнит… половину народа в дурдом увезли…
        - Гипноз, - уверенно сказал Валера.
        - Да иди ты на… со своим гипнозом! Я сам видел их руки и ноги: там зубы собачьи остались! Даже если они все с ума посходили между «Академической» и «Политехом» и кусаться начали, что ж у них - зубы другие выросли?! Я специально проверил: ни одной собаки в вагоне не было! Даже самой маленькой шавки! - Миша махнул рукой, плеснул себе водки в стакан и выпил без тоста, не поморщившись. - Что, не веришь? Вон, возьми протоколы, почитай! «Множественные укусы неизвестного животного».
        ОБЪЕКТ З-0043.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ОПЬ ЮЛИЯ БОРИСОВНА».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 13 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 19.38.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        Юлия Борисовна Опь и Татьяна Борисовна Клевтунова (в девичестве также Опь) сидели в метро, отвернувшись друг от друга.
        Татьяна сердилась. Вечно Юлька со своими заморочками! Устроила на рынке чуть ли не скандал и сейчас вот сидит, надувшись. Не порадуется за сестру, не обсудит покупку…
        - Юль, ну что ты? - Татьяна попробовала еще раз пойти на мировую. - Чего ты сердишься? Подумаешь, шуба из собаки!
        - Как это «подумаешь»? - На лице у Юлии выступили красные пятна. - Ты соображаешь, что говоришь? Это же собаки! Наши друзья!
        - Так что ж мне теперь - голой зимой ходить? - в свою очередь завелась Татьяна. - Я не виновата, что у этого… - она бесцеремонно ткнула в бок мужа, - не хватило денег на песца! Жизнь у нас такая собачья, значит, и шубы будем собачьи носить!
        - Как ты можешь?.. - Теперь Юлия Борисовна побледнела. Она махнула рукой на сестру и невидящим взглядом уставилась в потолок. Перед ее глазами мелькали оскаленные пасти и полные ненависти глаза собак - такие, какими она их увидела однажды на улице во время отлова бродячих собак.
        - Предательство… - проговорила она одними губами. - Какое предательство…
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 13 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 20.00.
        Ровно в 20.00 13 октября к станции метро «Политехническая» подъехала первая машина «Скорой помощи». Через семь минут их уже было четыре. Через десять - десять. «Началось», - подумали сорок два процента зевак, хотя ни один из них членораздельно не смог бы объяснить, что именно началось. Тридцать один процент сошелся на том, что террористы взорвали бомбу. «Учения», - решили еще девятнадцать процентов. Все? Ах да, из оставшихся два процента составляли грудные дети, два - успели сесть в трамвай, два были продавцами ларьков и не пожелали покинуть рабочие места и еще два были настолько пьяны, что ничего не поняли.
        В 20.20 прибыли милиция и ОМОН. Общественное мнение стало перевешивать в сторону террористического акта. Станцию закрыли. Трудно было понять, что там происходит внутри, но то, что ни одна машина «Скорой» не уехала пустая, видели все.
        ИДЕТ ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 43.
        БЛОКИРОВАТЬ ПОЛЬЗОВАНИЕ НАДПРОСТРАНСТВЕНЫМ КАНАЛОМ ОБЪЕКТУ З-0043.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ЛИКВИДИРОВАТЬ ПРОВОЦИРУЮЩИЙ ФАКТОР.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ОБЪЕКТ З-0043.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ОПЬ ЮЛИЯ БОРИСОВНА».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 13 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА, 19.38.
        ИЗМЕНЕННАЯ ЛИНИЯ.
        - Знаешь, Тань, мне даже не верится, что у тебя теперь будет такая шуба…
        - Ох, Юлька, я и сама не ожидала…
        Две симпатичные женщины весело чирикали друг с другом в вагоне метро. Одна из них держала на коленях пухлый пакет. Явно обсуждали обновку. Мужчина, сидевший справа, был точно с ними. И, несмотря на раскрытую газету, чутко прислушивался к женской щебетне. Даже не очень тонкий психолог, понаблюдав за этой троицей несколько минут, сделал бы вполне верное заключение: ездили покупать шубу. Купили. Удачно. Причем платил мужчина. Это ясно читалось на его безразлично-гордом лице.
        - Ты когда к тем, собачьим, подошла, у меня прямо сердце упало: неужели купишь? - Та, которую называли Юлькой (несмотря на внешнюю подтянутость, посторонние явно давно уже называли ее по имени-отчеству), делала большие глаза, демонстрируя, как она ужаснулась.
        - А что делать? Если бы Гришка вдруг не раскошелился, так бы и пришлось. Зато теперь… - Ее спутница сладко жмурилась, как это умеют делать только кошки и счастливые женщины.
        ОБЪЕКТ З-0104.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ШЕСТАКОВ МИХАИЛ».
        МОМЕНТ ВРЕМЕНИ - 21 МАЯ 1996 ГОДА.
        БАЗОВАЯ ЛИНИЯ.
        После удара Гмызы у Миши Шестакова оставалось несколько минут полного сознания.
        Он не использовал их ни для того, чтобы, следуя традициям жанра, припомнить прожитую жизнь.
        Не попрощался мысленно с родителями.
        Не пожалел, что так поздно познакомился с Таней.
        Он просто не знал, что умирает.
        Инстинктивно схватившись за горло, он почувствовал что-то липкое и горячее. Обернулся и успел заметить спину выбегавшего Витьки. Увидел, как побелел и рухнул на пол Мухин. Миша испугался, но не за себя - показалось, что Гмыза что-то сделал с Толиком. Мише почти не было больно. И совсем не страшно. Откуда-то вокруг взялось очень много крови. Наваливалась страшная усталость.
        «Эх, газету заляпали…» - успел подумать Миша, закрывая глаза.
        ИЗМЕНЕНИЕ НА ЛИНИИ 104 ПРОШЛО АВТОМАТИЧЕСКИ.
        ОБЪЕКТУ З-0104 ВОЗВРАЩЕНА БЕЛКОВАЯ ОБОЛОЧКА.
        ВЫПОЛНЕНО.
        УСТРАНЕНИЕ ОСТАЛЬНЫХ БИЕНИЙ НА ЛИНИИ 104 - АВТОМАТИЧЕСКОЕ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА - 4Д.
        ЛИНИЯ 170. ОБЪЕКТ З-0170.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ДРЯГИН ВАЛЕРИЙ ИРБИСОВИЧ».
        ИДЕНТИФИКАЦИЯ ПРОВЕДЕНА.
        МОМЕНТ ВОССТАНОВЛЕНИЯ В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ - 2 ОКТЯБРЯ 1995 ГОДА.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ТОЧКИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ БИЕНИЙ - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ С ЛИНИЯМИ 4, 5, 19.
        УСТРАНЕНИЕ БИЕНИЙ - АВТОМАТИЧЕСКОЕ,
        ПРИ УСЛОВИИ УСТРАНЕНИЯ БИЕНИЙ НА УКАЗАННЫХ ЛИНИЯХ.
        УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА - 4B.
        ВНИМАНИЕ. ВНИМАНИЕ. ВНИМАНИЕ.
        ОСОБО ВАЖНАЯ ИНФОРМАЦИЯ.
        ДЛЯ КОНТРОЛЯ РАБОТЫ НАДПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА УСТАНАВЛИВАЕТСЯ КОНТРОЛЬНЫЙ МАЯК.
        ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ ОБРАТИТЬ НА ЛИНИЮ 6.
        ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ «ЛЕГОСТАЕВА ИЛОНА СЕРГЕЕВНА».
        ПРОВЕРИТЬ УСТОЙЧИВОСТЬ ЛИНИИ В СВЯЗИ С ПРОВЕДЕННЫМИ ИЗМЕНЕНИЯМИ.
        ВЫПОЛНЕНО.
        ЛИНИЯ АБСОЛЮТНО УСТОЙЧИВА.
        - ИНФОРМАЦИЯ О ЗАВЕРШЕНИИ ОПЕРАЦИИ
        «НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ».
        ОБЪЕКТ СЛЕЖЕНИЯ - ТУЗЕМНОЕ НАЗВАНИЕ
        «ЗЕМЛЯ».
        - ВВИДУ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ СООБЩЕНИЯ ПРИКАЗЫВАЮ ВРЕМЕННО ПРИОСТАНОВИТЬ ЛЮБЫЕ ОБМЕНЫ ИНФОРМАЦИЕЙ МЕЖДУ СУБЪЕКТАМИ СЛЕЖЕНИЯ КВАДРАТОВ WQ - PQ.
        - ОПЕРАЦИЯ ЗАВЕРШЕНА УСПЕШНО.
        НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ ВОССТАНОВЛЕН И ГОТОВ К ФУНКЦИОНИРОВАНИЮ.
        - КАКОВ МАКСИМАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВА, ДОСТИГНУТЫЙ ВО ВРЕМЯ ПРОВЕДЕНИЯ ОПЕРАЦИИ?
        - МАКСИМАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ НЕ ПРЕВЫШАЛ 2Е. ПОД КОНТРОЛЕМ ОСОБИ, ВНЕСЕННОЙ В КАТАЛОГ ГЛОБАЛЬНОГО КООРДИНАТОРА ПОД НОМЕРОМ З-0001, ПРОВЕДЕНЫ НЕОБХОДИМЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ТЕКУЩЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. ОБЪЕКТУ З-0001 ВОЗВРАЩЕНА БЕЛКОВАЯ ФОРМА БЕЗ УДАЛЕНИЯ БЛОКА ПАМЯТИ. ВО ИЗБЕЖАНИЕ ГУБИТЕЛЬНЫХ БИЕНИЙ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ТУЗЕМНЫЕ ОСОБИ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ВИДУ «ЧЕЛОВЕК», ТАК ИЛИ ИНАЧЕ ЗАДЕЙСТВОВАННЫЕ В ОПЕРАЦИИ ПО ВОССТАНОВЛЕНИЮ НАДПРОСТРАНСТВЕННОГО КАНАЛА, ПЕРЕМЕЩЕНЫ ВО ВРЕМЕННЫЕ КООРДИНАТЫ, НЕ ПОЗВОЛЯЮЩИЕ СОХРАНИТЬ ДАЖЕ МИНИМАЛЬНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ПО ДАННОМУ ВОПРОСУ. В ТЕКУЩИХ КООРДИНАТАХ ТУЗЕМЦЕВ ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ «ПРОШЛОЕ». КРОМЕ ТОГО, НАМИ ПРОИЗВЕДЕНЫ НЕКОТОРЫЕ ЛОКАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ, МЕНЯЮЩИЕ ХОД СОБЫТИЙ. ТАКИМ ОБРАЗОМ, НЕ ДОПУСКАЯ ОБРАЗОВАНИЯ ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕТЛИ, МЫ ВЫВОДИМ СОБЫТИЙНЫЙ ХОД НА ПРЯМУЮ. ПРОВЕДЕННАЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНО ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОЛОНГАЦИЯ НЕ УКАЗЫВАЕТ НА ОБРАЗОВАНИЕ ГУБИТЕЛЬНЫХ БИЕНИЙ. КОНЕЦ ИНФОРМАЦИИ.
        - ГЛОБАЛЬНЫЙ КООРДИНАТОР ПОЛНОСТЬЮ УДОВЛЕТВОРЕН ВАШЕЙ РАБОТОЙ. НАДПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КАНАЛ ПОСТУПАЕТ В ПОЛНОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ГЛОБАЛЬНОГО КООРДИНАТОРА. ВАШ СЛЕДУЮЩИЙ ОБЪЕКТ СЛЕЖЕНИЯ - КВАЗАР GFF8934, КВАДРАТ PQ-11RR. ПРИСТУПАЙТЕ К РАБОТЕ.
        Эпилог
        Утро было самым обыкновенным. Ленинградским, то есть, пардон, уже санкт-петербургским. Тоскливая мгла да приветливо-тяжелый мокрый туман. Сию специфическую взвесь «вода в воздухе» московские синоптики, не стесняясь, именуют «морось». Из тысяч радиоточек на кухнях - отдельных и коммунальных - энергичная Регина Кубасова радостно оповестила земляков о «переменной облачности» и «влажности воздуха сто процентов». Деланно веселые диджеи «Европы плюс» и «Радио-рокс» вскрыли первые утренние баночки «джин-тоника»; сообщили согражданам о том, что сегодня - 2 октября 1995 года. Последовали стандартно-плоские шутки насчет погоды. После этого на «вертушках» закрутились «November rain» и запыленный хит Серова «Мадонна».
        - Ну, как тут дела? - Валера заглянул Лене через плечо. - Кроссвордец разгадываем? Эт хорошо…
        - Валер, как пишется «пренцендент»? - Свирченко, как мог, умно наморщил лоб. Особого шарма его рязанской физиономии это, правда, не прибавило, но видимость мыслительной работы создавало.
        - Чего-о? - Брови лейтенанта Дрягина изумленно поползли вверх. - Что ты имеешь в виду, Свирченко? Инцидент с президентом?
        - Дурак ты, - с ходу обиделся Леня, - мне Синельников сказал, то есть я и сам знал… - Он повозил толстым пальцем по кроссворду. - Вот…
        - То, что ты имеешь в виду, называется «пре-це-дент», - снисходительно сказал Дрягин. - А ты с такими перлами на юрфак точно не поступишь.
        - Иди ты… - Свирченко встал и свернул газету.
        - Я-то никуда не пойду, - с доброй улыбкой сообщил Дрягин. - Это ты пойдешь. Домой. Баиньки. Дежурство сдал - дежурство принял. Как тут? Тихо?
        - Ага. Одна пьяная драка за всю ночь.
        - Вот и славно. - Валерка вытянул ноги под столом, достал из пачки «беломорину» и подвинул к себе телефон: - Але! Шестьдесят второе? Дрягин из сорок третьего беспокоит. Шестаков пришел уже? Ага, давайте. Мишка, привет! Ты завтра как? Ну, в смысле - пива? Да нет, вечерком… Все, договорились. - Валера повесил трубку и повернулся к Лене: - Что, пошел?
        - Ага. Пока.
        - Пока. Людке привет.
        - Ага.
        - Когда на свадьбу позовешь? - крикнул Дрягин в спину выходящему Свирченко.
        - Тебя позовешь, ехидина, ты всю свадьбу обосрешь… - буркнул Леня себе под нос, но уже в коридоре.
        В ночь на 2 октября в соборе Сан-Пьетро-а-Патиерно, что в трех километрах от Королевского Дворца в Неаполе, на лице гипсовой Мадонны выступили кровавые слезы.