Донгар - великий шаман Кирилл Кащеев
        Илона Волынская
        Сивир #1 Долгие годы царил на земле Сивир мир. Жрицы Голубого огня мудро правили городами и стойбищами, белые шаманы творили доброе колдовство. Почему же теперь на людей обрушилось столько несчастий? Отмораживаются из ледяных глыб древние чудища, многоголовые великаны спешат полакомиться человечиной, целые поселки гибнут в Рыжем пламени… Говорят, во всех бедах виноват Донгар Кайгал - великий черный шаман, тринадцать лет назад вновь родившийся на свет. Он стал обычным мальчишкой, который не помнит своего прошлого и не догадывается о том, каким могуществом обладает. Но от его поступков зависит судьба всего Сивира. Как же поступит черный шаман?
        Илона Волынская, Кирилл Кащеев
        Донгар - великий шаман
        Пролог
        повествующий о том, как Донгар Кайгал является на этот свет и едва не возвращается обратно на тот
        Если и существует место, где все наоборот, так, наверное, это именно здесь - в подземном мире.
        Вместо неба нависал необъятный, не имеющий ни конца ни края каменный свод, изъеденный мрачными пещерами и скалящийся острыми скальными выступами, как злобный пес - клыками. Под ним плыло крохотное тусклое солнышко. Оно было ущербно с одного бока, будто острые зубы скал вырвали из него кусок. Двигалось солнце медленно, как тяжелобольное. Тепла от него не было совсем. Тухлое влажное тепло шло снизу - от Озера, которое простиралось под каменным сводом. Озеро тоже оказалось странным. Вместо прозрачной воды в нем колыхалась черная, густая, маслянистая жидкость. Время от времени по ней с шипением проносились желто-оранжевые огненные дорожки и затухали где-то вдали.
        Прямо на антрацитовой глади Озера - словно на твердой земле - расположилось войско, и было оно таким же странным и пугающим, как все вокруг.
        Черная вода, спокойно держащая на себе тяжесть воинов, прогибалась под лапищами многоголовых великанов. В ложбинках между их шеями расположились лучники - колчаны туго набиты искрящими стрелами-молниями. Небольшая кучка приземистых существ, отдаленно напоминающих одичавших лохматых людей, собралась у танцующего прямо на глади Озера костерка. В свисающих до самой воды лапищах они, как дубинки, сжимали стволы деревьев. Недобро зыркали по сторонам, словно ища, с кем бы подраться, - из-под низких надбровных дуг пялились налитые алой яростью глазки. И на самый первый взгляд этот отряд подземного войска не отличался дисциплиной.
        Неожиданно забияки засуетились, попятились. Прямо на них пер мамонт, но страх лохматых великанов вызвало не само чудовище, а восседавший на нем жилистый старик в доспехах.
        При виде существ иссеченное шрамами лицо старика скривилось, и он презрительно сплюнул в черную воду - между его губами заклубился пронзительно-зеленый ядовитый дымок. Подошел второй мамонт, на спине у него сидел молодой парень. Вроде обычный парень - руки, ноги, голова…
        - Что расселись, твари? А ну быстро в строй! - Парень встряхнул головой, его длинные, чуть не до самой земли, волосы вздыбились, превращаясь в тысячу стальных хлыстов, и коротко полоснули по толпе чудищ. Завывая и роняя капли темной крови с рассеченных до кости спин, те кинулись прочь.
        - Вот тупое племя эти эрыг отыры! Недаром наверху… - старик ткнул когтистым пальцем в каменный свод, - они давно вымерли! И кем только приходится командовать…
        - Нами! - с готовностью отозвался еще один воин - в его семи руках, не останавливаясь, точно живые, крутились два тяжелых топора, булава и короткое копье.
        - Выан! - дружно грянули остальные всадники на мамонтах.
        - Мы - лучшие воины подземного мира! - поднимая кулак, выкрикнул железноволосый.
        - Выан!
        - Мы - авахи!
        - Выан-выан-выан! - От рева множества глоток со скального свода откололись здоровые камни и с шумом рухнули в черную воду.
        Покачивая окованными сталью бивнями, верховые мамонты неспешно, с достоинством, прошествовали дальше. Мимо неведомых существ, полыхающих, как сгустки мрачного, темного пламени. Мимо жутких полузверей-полунасекомых с длинными хвостами, ощетинившимися ядовитыми жалами. Мимо гигантских змей, чьи гибкие тела почти растворялись на фоне воды и вдруг взмывали, хищной петлей норовя захлестнуть ноги путника. Не дрогнув, отряд авахи рассек роящуюся над Озером стаю духов болезней, чьи изъеденные гнилью тела сочились слизью, даже на черной воде оставлявшей отвратительные пятна… Авахи шли, и царящий над Озером гул стихал - тысячи тысяч глаз испуганно и благоговейно провожали личную гвардию Повелителя подземного мира. Смертоносный пар дрожал и клубился над их головами, раскаленный металл капал с оружия.
        Но на подходе к переднему краю войска мамонт предводителя вдруг встал как вкопанный. Командир предостерегающе вскинул руку, тормозя отряд.
        - А вот здесь, однако, проявим почтительность… - пробормотал он, направляя мамонта по широкой дуге.
        Бесстрашные авахи заторопились следом, робко поглядывая туда, где впереди всех: великанов и духов, чудовищных змей и мамонтов, впереди ощетинившегося боевым железом строя воителей подземного мира плечом к плечу застыли трое - двое совсем молодых парней и юная девушка.
        Они были совершенно, пугающе неподвижны, точно вырезаны из камня - лишь разметавшиеся по хрупким плечам девушки пряди цвета сапфира иногда шевелились, словно ими играл ветер. Это казалось странным - здесь, под каменными сводами, ветер не дул никогда. Противно жужжа и роняя капли ядовитого гноя, над головой девушки пронесся мелкий дух болезней - и с жалобным писком исчез в ослепительной вспышке. Обрамляющие точеное личико красавицы пряди были сполохами Огня! Только не оранжево-алого, а ярко-голубого! Яростное Голубое пламя то волнами ниспадало девушке до талии, то взвивалось в воздух. Залитые сверкающей синевой страшные треугольные глаза на юном нежном лице неотрывно смотрели за горизонт.
        Парень рядом с ней казался выкованной из железа статуей - гибкая, как стальная кожа, броня закрывала его с головы до пят. Лицо пряталось за маской полированного металла, лишь в отверстиях глаз кипело оранжевое безумие раскаленной лавы, и такой же жидкой лавой струился клинок. Очертания меча плыли, иногда казалось, что это вовсе и не меч, а гигантский кузнечный молот.
        Другой парень возвышался над ними на целую голову. Его бугрящиеся мускулами сутулые плечи поросли жесткими курчавыми волосами, больше похожими на медвежью шерсть. Перевитые тугими узлами мышц руки заканчивались острыми когтями, а с плоской, совсем мальчишеской простодушной физиономии глядели жуткие звериные глаза.
        На горизонте что-то шевельнулось. Существа, похожие на вихри вонючей гари, стремительно пронеслись над черной водой и, пронзительно визжа, закружились у предводителя авахи над головой.
        - Начинается, - сквозь стиснутые клыки процедил тот и кивком головы указал на неподвижную троицу. - Кто смелый, сходите, доложите им!
        Авахи переглянулись… Наконец многорукий воин судорожно сглотнул, спрятал оружие и, соскользнув со спины мамонта, зашлепал куда велено.
        - Госпожа Великая Жрица, - воин согнулся к босым ногам неподвижно застывшей девушки, - Господин Кузнец, - следующий поклон предназначался металлической фигуре в доспехах, - Господин Брат Медведя, - кланяясь волосатому гиганту, авахи едва не булькнулся носом в черную воду. Подумал и на всякий случай отвесил еще один поклон, всем сразу. Наконец распрямился и, чуть не подпрыгивая от возбуждения, выпалил:
        - Разведка донесла - приближается!
        Слитным движением, точно они были единым организмом, трое повернули к нему головы. Авахи ощутил, как у него ослабели колени, и понял, что еще мгновение под этими взглядами - и он непоправимо и навсегда опозорится на глазах у всего войска!
        - Однако… Чего это я… - отчаянным усилием воли заставив себя попятиться, забормотал он. - Вы и сами все знаете… - и заячьими скачками рванул обратно, к боевым порядкам остальной армии.
        Над горизонтом вставала тьма. Черная вода Озера поднялась гигантской волной, становившейся все выше и выше. Торчащие из нее железные деревья стремительно исчезали - их перекрученные, словно в невыносимой муке, стальные ветви пропадали во вздыбившемся до самого каменного свода сплошном мраке. Черная и блестящая, как антрацит, волна со спокойной, уверенной медлительностью накатывалась на войско, - и было в этой медлительности нечто издевательское: дескать, никуда не денетесь!
        В панике раззявив бесчисленные рты, страшно закричали многоголовые великаны - в их криках тонули вопли лучников, пытающихся удержать великанов на месте. Ездовые мамонты задирали хоботы, норовя встать на задние ноги.
        - Стоять! Не трусить, чтоб вас Повелитель побрал! - надрывая горло, орал предводитель. - Нас нельзя убить, мы и так мертвые!
        Лишь троица впереди войска оставалась все так же невозмутима и неподвижна. Надвигающаяся стена воды остановилась в каком-то десятке шагов от них. Хищно нависла над головами, точно изготовившийся к прыжку тигр. Курящаяся на ее вершине корона Рыжего огня отбрасывала оранжево-багровые отблески на непроницаемо-темную поверхность. Слитным движением трое задрали головы - и пристально уставились в антрацитовые глубины. Точно глядели в глаза врагу.
        С едва слышным шипением стена воды распалась, как раскрываются полы распахнутой шубы. И тихо сползла вниз, укладываясь в скалистые берега Озера. На черной поверхности стоял человек. Один.
        Молодой, худой и невысокий, но жилистый и крепкий, как сыромятный ремень, он казался безобидным. На его руке, как боевой щит, висел округлый шаманский бубен, а у пояса - колотушка.
        Вибрирующий стон ужаса прокатился над войском:
        - Черный! Донгар Черный!
        Лишь предводитель шагнул вперед.
        - Ты не пройдешь, Черный Шаман! - выкрикнул он, старательно скрывая невольную дрожь в голосе. - Волею верхних духов, судивших тебя, повелением Владыки Нижнего мира ты не вернешься в мир живых! Ты навеки останешься здесь!
        Пришелец даже не взглянул на него. Он смотрел только на стоящую перед ним троицу - и тьма, беспредельная тьма с проносящимися в глубине алыми огненными метеоритами танцевала в его раскосых глазах.
        - Я все сделал неправильно, - тихо, почти неслышно выдохнул он - и шагнул вперед.
        Жрица медленно перетекла в боевую стойку - на ее протянутых ладонях вдруг вспыхнули туго скрученные шары Голубого пламени. Треугольные глаза сверкали совершенно нестерпимо: да, неправильно!
        - Я виноват, - все так же тихо сказал Черный и сделал второй шаг.
        Закованный в броню Кузнец поднял свой молот-меч. Пылающие глаза металлической маски грозно вперились в противника: да, виноват!
        - Это из-за меня теперь все так плохо, - еще тише сказал Черный и шагнул в третий раз.
        Брат Медведя яростно взревел - жесткая шкура мгновенно покрыла плечи, простодушное мальчишеское лицо вытянулось, ощериваясь клыкастым оскалом… Раскинув когтистые лапы, над пришельцем угрожающе поднимался гигантский медведь. Завораживающий взгляд зверя-убийцы вонзился страшнее кинжальных когтей: да, из-за тебя!
        - Но все можно исправить! - выкрикнул Черный и прыгнул - навстречу когтям. Мечу. Пламени.
        - Вы-а-а-ан! - боевой клич вырвался из груди Жрицы, и ревом откликнулся ей Брат Медведя. Выжигая воздух, взлетел пылающий меч Кузнеца. Сильно оттолкнувшись от черной воды, трое взмыли над Озером. На миг их пылающие силуэты зависли на фоне каменного свода…
        Черный Шаман страшно расхохотался. Его тяжелая колотушка взметнулась навстречу рушащемуся сверху Пламенному мечу…

…и разошлась с ним в каком-то волоске. Трое - Медведь, Кузнец, Жрица - стремительно крутанулись в воздухе…
        И четверо, уже четверо, словно одно целое, ухнули на содрогнувшуюся поверхность черной воды, плечом к плечу встав перед всем войском Нижнего мира. Черный Шаман стоял между Кузнецом и Жрицей, словно занимая привычное, издавна принадлежащее ему место. В одно мгновение смертельные враги стали действовать заодно!
        - Выа-а-а-ан! - снова страшно и пронзительно закричала Жрица. И точно единой, общей волей, шаг в шаг, прыжок в прыжок, четверка сорвалась с места - и ринулась в атаку на армию!
        Шар Голубого огня выстрелил с ладоней жрицы, ударил ближайшему мамонту промеж бивней. Сапфировое пламя раскатилось по шкуре - густой мех вспыхнул. Обезумевший от боли мамонт, отчаянно трубя, врезался в сородичей - с его шерсти сыпались искры. Чужие бивни вонзились в бок… Не слушая яростных криков седоков, мамонты сцепились между собой.
        - Нас предали! Когда они успели сговориться - они же с самой своей смерти с Черным не разговаривали! - отчаянно пытаясь укротить своего мамонта, взвыл предводитель авахи.
        В ту же секунду клинок Кузнеца снес предводителю голову с плеч.
        - Не пускайте их к выходу! - срубленная голова продолжала орать, катясь по поверхности черной воды. - Кто струсит - будет иметь дело с Повелителем!
        Черный Шаман ударил колотушкой в бубен, и мерный, вибрирующий рокот понесся над Озером - от этого рокота плавились кости и мозг, казалось, вскипал под черепом.
        - Стреляйте! - погружаясь в жадно смыкающуюся над ним черную воду, успел прокричать предводитель.
        Словно очнувшись, стрелки верхом на великанах рванули тетивы своих луков. Над черной водой будто взошло еще одно солнце - яркое и ослепительное. Каменный свод залило сплошным, выжигающим глаза светом. Густой, как комариная туча над болотом, рой сыплющих искрами стрел накрыл четверых героев.
        - Не только ты виноват, Черный! - гулко выдохнул из-под маски Кузнец. Его Пламенный меч перечеркнул воздух крест-накрест. Алое полотно Огня сорвалось с клинка и взмыло наперерез стрелам. Огонь столкнулся с Огнем. Над водой полыхнуло. А потом сверху обрушился раскаленный вихрь, сметая лучников с плеч многоголовых великанов. Из-под каменного свода хлынуло Рыжее пламя. Кольцо Огня прокатилось по черной воде - и та вспыхнула: вся, сразу, точно ждала этого. Грозно гудя, столбы Рыжего огня понеслись по маслянистой и почти непрозрачной поверхности.
        Черный Шаман даже не повернул головы, продолжая неторопливо и размеренно бить в свой бубен.
        Сплошная стена Алого пламени с шипением подалась в сторону, как отброшенный сильной рукой меховой полог при входе в чум, - и в открывшийся просвет с гиканьем ринулись авахи верхом на мамонтах! Шерсть мамонтов горела. Завидев неподвижного Черного, сидящие на их спинах воины Нижнего мира яростно заорали, потрясая плавящимся прямо у них в руках оружием.
        - Беги, Черный! Беги! - закричал Кузнец, бросаясь наперерез…
        Но бубен продолжал звенеть.
        - Не только из-за тебя, Черный, все плохо! - выдохнул Брат Медведя и протяжно заревел, запрокинув голову. На поверхности черной воды булькнуло - из ее глубины вынырнула кость. Гладко отполированная течением старая голяшка. Всплыла еще одна кость, и еще… Входя в пазы суставов, кости соединялись друг с другом. Не хватало нескольких ребер, но когти и полная зубов пасть оказались на месте. С беззвучным ревом скелет медведя прыгнул навстречу мамонту и вцепился ему в хобот! Из Озера один за другим всплывали новые скелеты. Неслышно завывая, стая мертвых волков атаковала авахи, сшибая их со спин мамонтов. Воины подземного мира катались по поверхности Огненного Озера - древние кости дробились в их могучих лапищах, но зубы скелетов успевали дотянуться до горла врага.
        - Беги, Черный! - с трудом выталкивая слова из не приспособленной для речи пасти, прохрипел Брат Медведя и вскинул то ли руку, то ли когтистую лапу. Из глубин Озера с давней, не позабытой даже после смерти грацией выпрыгнул скелет огромного тигра. Призрачный язык смачно прошелся по клыкам. Ударом костяной лапы тигр отбросил подвернувшегося воина. Скелет гигантской хищной кошки взвился над водой и рухнул на отряд сверху. Послышались страшные вопли - и все заволокло Огнем.
        Черный Шаман не шевелился - лишь его бубен продолжал неистово рокотать. С омерзительным жужжанием тысячи духов болезней сбились в плотный рой - гной и слизь сочились сквозь поры их крохотных тел и падали в Пламя. С почти жалобным шипением неистовые языки Огня опадали, точно захлебываясь в этой мерзости. Скрежеща на лету и скаля крохотные острые зубки, духи ринулись к шаману.
        - Если вы ждете от меня криков, что не только он все делал неправильно, - перебьетесь! - Вытянувшись в стремительном прыжке, Жрица пронеслась у шамана над головой. - Потому что я все и всегда делаю правильно!
        Теперь срывающиеся с ее растопыренных пальцев голубые пылающие шарики стали крохотными, верткими - и веером хлестнули по духам.
        Стая завизжала, рой заложил петлю в воздухе и с гулом, от которого свербело и чесалось все тело, понесся прочь. Жрица взлетела и рванулась за ним - голубые Огненные шарики осыпали стаю, разнося ее в пыль. Останки духов серым налетом колыхались на булькающей черной воде…
        - Да беги же ты! Как был упрямым, так и остался! - отчаянно прокричала Жрица.
        Потому что авахи шли. Вспыхивая живыми кострами… Теряя своих в когтях и зубах мертвых зверей… Рассекая черную воду, между ними неторопливо скользили гигантские змеи. Гвардия Повелителя стягивалась к одной точке. К замершей на антрацитовой поверхности Озера тонкой фигуре Черного Шамана. Кольцо вокруг него смыкалось… Шаманская колотушка с силой ударила в бубен - точно ставя жирную, окончательную точку.
        Озеро вскипело у ног шамана, и, разбрызгивая маслянистые, плотные капли, из воды выпрыгнул молодой авахи. Его железные волосы взвились, как бичи, и захлестнули плечи шамана, притягивая руки к бокам. Сталь врезалась в тело, разрывая кожу…
        Авахи рванул, подтаскивая к себе беспомощного шамана, стянутого железными прядями…
        - Не уйдешь, проклятый убийца! - прохрипел он. - У тебя ничего не вышло!
        - А я еще ничего и не делал, - тихо шевельнулись бледные губы. И залитые мраком глаза Черного Шамана уставились авахи в лицо. Железные волосы бессильно соскользнули с плеч пленника, и авахи канул в глубины черного Озера.
        Гладкая поверхность Озера дрогнула. Бегущий на помощь товарищу многорукий авахи вдруг коротко вскрикнул, замер на миг, отчаянно балансируя всеми имеющимися руками, - и провалился в расступившуюся под ним воду.
        - А-а-а! - озеро взбурлило… и один из отрядов мгновенно ухнул в глубину. Черной воде точно надоело прикидываться твердью. Она словно вспомнила, что она - вода. Вспомнила или напомнили? Уголки губ Черного Шамана дрогнули в едва заметной усмешке. На поверхности, отчаянно фыркая и цепляясь за кинувшихся на помощь змеев, начали появляться уцелевшие авахи…
        И в этот момент Черный Шаман взвился в стремительном прыжке.
        - Ба-бах! - точно громадный невидимый камень ухнул среди боевых построений. Воронка гигантского взрыва взметнулась к самому своду, смесь черной воды и Огня облизала скалы. Подброшенного взрывом гигантского змея впечатало в каменный потолок. Черный Шаман спикировал вниз - прямо в середину отряда авахи.
        - А-а-а! - Копья и топоры, булавы и секиры ударили туда, где он только что был.
        - Ба-бах! - Шаман успел оттолкнуться от поверхности и взлететь снова - и следом за ним, раскидывая воинство подземного мира, поднялся черно-огненный фонтан взрыва.
        - Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! - опускаясь и снова взмывая, Черный Шаман бежал по поверхности Озера. И за его спиной грохотали взрывы, а вокруг рвали воздух брошенные вслед копья… Он бежал сквозь обезумевшую воду, он бежал сквозь вздымающиеся столбы Огня, и его крик перекрывал гул Пламени и гром взрывов.
        - Вместе! Уходим - только вместе! Без вас у меня ничего не получится!
        - Ах, чтоб тебя Повелитель наконец загрыз! - швыряя последнюю порцию Огненных шариков, яростно выкрикнула Жрица.
        Стремительно, как волчок, она завертелась на одном месте… Ее окутал прозрачный шар, сотканный из того же Голубого пламени.
        - Давайте сюда! - Рывком она втянула внутрь Брата Медведя, и Огненный шар стремительно понесся сквозь пылающее Озеро. Шар втянул в себя Кузнеца, подскочил повыше…
        И с налету подхватил взвившегося в прыжке Шамана!
        Синий шар с четырьмя ездоками внутри вырвался из бушующего Огня и плюхнулся на поверхность вытекающей из Озера огромной Реки, что катила свои черные маслянистые воды меж зыбких берегов, вылепленных, казалось, из серого тумана. Поток подхватил шар с беглецами и понес вверх. Вопреки всем законам природы река не падала вниз, а забирала выше и выше, вздымаясь отвесной стеной. Черная вода грозно бурлила, разбиваясь о скальный свод, и исчезала в дыре между камнями. Там, в зияющем в своде бездонном провале, ворочалась тьма. И казалось, оттуда тянет едва заметный свежий ветерок…
        Озеро вдруг разом колыхнулось, как густая похлебка в миске. Неистово забурлило… и, раздвигая пылающие Огненные столбы, точно густую траву, над Пламенем начал медленно воздвигаться гигант! Сперва появилась громадная голова - ни одна скала не могла бы с ней сравниться! Ярко-синие треугольные глаза на черно-красном, как горючий камень в горне, лице пошарили вокруг - и уперлись прямо в шар с беглецами. Сплетаясь, оранжево-синие струи Пламени ударили вслед.
        - Повелитель Куль-отыр! - выдохнул Шаман, когда Огненные языки облизали стенку шара.
        - Сам явился! Лично за тобой пришел! - отчаянно взвизгнула Жрица и метнула на Шамана злобный взгляд.
        Похожая на пещеру громадная пасть распахнулась. Гигант взревел - и сдутые с поверхности Озера потоки Рыжего пламени понеслись на шар.
        - Осторожно! - закричала Жрица, обеими руками упираясь в прозрачные стенки, из-под ее пальцев хлынули потоки Голубого огня, укрепляя тонкую пленку.
        Огненный вихрь налетел со всех сторон, закружил, завертел… Поверхность Реки вспыхнула, шар запрыгал в потоках Пламени.
        - Я долго не продержусь! - крикнула Жрица, продолжая гнать Пламя в стенки шара.
        - У-ух! - гигант неспешно распрямился, упираясь головой в скальный свод, и двинулся вслед за беглецами, одним шагом переступив половину Озера.
        - Нам бы только до выхода из Нижнего мира добраться! Дальше он нас преследовать не сможет: кто ушел - тот ушел! - произнес Шаман.
        - А ну, навались! - Брат Медведя налег на стенку шара, словно это могло заставить тот мчаться быстрее.
        Рядом уперся плечом Кузнец, с отчаянным усилием бросился вперед Шаман… Шар дрогнул и чуть качнулся ближе к поджидающей их бездонной дыре…
        Гигант шагнул снова - и протянул руку. Свет тусклого солнышка померк - громадная ладонь с растопыренными пальцами нависла над беглецами. Тугая волна горячего воздуха ударила в зыбкую полупрозрачную пленку. От толчка Синий шар подпрыгнул… и влетел в дыру!
        - Вырвали… - раздался торжествующий крик Шамана. И смолк, точно его разрубили пополам.

* * *
        Не близко и не далеко - там, где черные воды Океана смыкаются со свисающим краем нижних небес, - земля содрогнулась. С протяжным скрипом длинная трещина располосовала сплошное белое поле льда. Громадная глыба со свистом взвилась в воздух. Язык Ярко-голубого пламени взметнулся к тревожно мигающим звездам, и из курящейся дымом дыры вылетели четыре тени. Голубое пламя поднялось еще выше… и ухнуло обратно, оставив лишь уродливый оплавленный шрам во льдах.
        Четыре тени повисли в прозрачном воздухе, будто вслушиваясь во что-то далекое.
        - Я зову души детей… - тихий, едва слышный напев заставлял дрожать и вибрировать воздух. - Мальчиков, которые будут носить огниво, девочек с лентами в косах… - напев настойчиво тянул тени в разные стороны, волок прочь, не давая им зацепиться друг за друга, растаскивая на четыре стороны света.
        - Я найду тебя, Кузнец! Даже если я забуду тебя - все равно найду! - отчаявшись ухватиться хоть за что-то, прокричала тень, похожая на девушку с развевающимися волосами. - Я найду и тебя, Донгар Кайгал! - последнее прозвучало не обещанием, а скорее угрозой.
        - Я найду тебя, Жрица! Я найду тебя, дочь Повелителя! - откликнулись ей из пустоты два исчезающих голоса.
        - Мы найдем тебя, Брат Медведя!
        - Я найду вас… - вздохнуло едва слышным шепотом ветра, и над ледяными полями вновь воцарилась тишина.

* * *
        - Аккаля! Это мой прадедушка Аккаля! Дед моего отца снова вернулся к нам! - выкрикнула старуха, поднимая на руках туго зашнурованного в ночную колыбель младенца.
        Из люльки немедленно закапало теплое и желтенькое - новорожденный прадедушка приветствовал престарелую правнучку.
        - Встретила прадедушку - другим дай. Не тебе одной, всем, однако, надо, - в чуме послышалось неодобрительное многоголосое ворчание. Старухи, бойкие тетки и совсем юные, почти девочки, - с десяток женщин выстроились у берестяной стены чума, поближе к глиняному очагу-чувалу, в отверстии которого добродушно гудел Голубой огонь. У каждой в руках была колыбель с младенцем, подвешенная на длинной оленьей жиле.
        - Всегда она так, - неодобрительно разглядывая счастливую старуху с ее прадедушкой, прошамкала другая бабка. - Лишь бы своего назвать, а что другие без имени и без души останутся…
        Облаченный в тяжелый плащ из птичьих перьев и оттого похожий на огромную бескрылую птицу шаман кружился посреди чума, с силой ударяя колотушкой в здоровенный бубен. Бубен откликнулся грозным вибрирующим звоном.
        Клюв птицы приоткрылся…
        - Тихо вы! - послышался из-под маски раздраженный мужской голос. - Предков много, на всех хватит!
        Тетки сразу утихомирились, посерьезнели и, уже не обращая внимания на убравшуюся в сторонку счастливицу с младенцем, дружно качнули веревки из оленьих жил. Подвешенные на них колыбельки запрыгали в воздухе.
        Громадная птица опять закружилась по присыпанному свежей хвоей утоптанному снеговому полу. Взлетали рукава-крылья, размеренно ударяла в бубен тяжелая колотушка. Сине-золотистые блики ревущего в чувале Голубого огня танцевали на пестрых лентах и перьях шаманского плаща, на маске с клювом, вспыхивали на колокольчиках бубна.
        - Я зову души детей… - мерно выводил шаман. - Мальчиков, которые будут носить огниво, девочек с лентами в косах… Слетайтесь, духи! Голубому огню поклонимся, вместе с именем душу в младенца впустим, узнаем, кто из предков вернулся, в среднюю Сивир-землю вошел…
        - Тонья… Рап… Томан… - монотонно выводили женщины, вопросительно замирая после каждого имени, словно дожидаясь ответа.
        Оленья жила, на которой вверх-вниз качалась одна из колыбелек, вдруг резко натянулась. Люльку дернуло вниз, будто она враз потяжелела, и с силой ударило об пол. Из чувала вырвался короткий трескучий сноп Голубых искр.
        - Никак свекровь моя, мужнина мать! - с неуверенной опаской косясь на крохотную смуглую девочку в колыбели, пробормотала старая Секак. - Радость-то какая! - Похоже, на самом деле она сильно сомневалась - такая ли уж это радость? Да и малышка глядела на старуху с тем же кисло-неодобрительным выражением, с каким когда-то мамаша покойного мужа Секак - на привезенную из далекого стойбища невестку.
        Шаман усмехнулся. Как есть глупые тетки! Удивляются потом - душа вроде деда, брата, свата, а ребеночек совсем иной, непохожий растет. А что тело другое, да родители иные, да кроме главной души, что из Нижнего мира вновь в Средний возвращается, в каждой девчонке еще три, а в мальчишке и все пять мелких душ поселяются - так про то и вспоминать не хотят! Что из дитяти будет - не знают ни шаман, ни верхние духи, ни сам Голубой огонь!
        Огонь в чувале недовольно зашипел.
        - Все Голубой огонь ведает, все знает… - пугая женщин, завопил шаман.
        Длинный ряд женщин у чувала распался. Мамаши и бабки нянчили уже наделенных именем и душой малышей. Лишь одна, совсем юная, в старенькой меховой парке[Парка - короткая меховая одежда с широким воротником, шилась обычно из оленьих шкур.] , все качала и качала колыбель, сквозь булькающие в горле слезы безнадежно повторяя имя за именем. Сбивалась, начинала снова, низко опуская голову под устремленными на нее пристальными взглядами. Только сейчас старый шаман ощутил, какое недоброе, пристальное молчание повисло в чуме. Даже младенцы не пищали.
        - Не берется имя на ребенка. - Узкие глазки старой Секак сузились еще больше. Она пристально уставилась на безымянного младенца. - Не селится душа предка. А может, некуда, занято место? - Старуха аккуратно отложила колыбель с внучкой. - Злой дух милк раньше пришел, свою душу в мальца поселил, чтобы через него другим милкам дорогу открыть - кровь людскую в чаны сливать, мясо человечье жарить, кишки на чум наматывать. - С каждым словом голос старухи поднимался все выше, срываясь на визг. - Сдается, в селении-то у нас - милкова дорога! Милки вэй!
        Шаман даже вздрогнуть не успел. Истошно заорав, старуха прыгнула к чувалу. Костяной нож сам собой вынырнул из рукава парки. Ударил, метя точно в глаз спящему малышу.
        Хрясь! Старая желтая кость лезвия с сухим треском переломилась. Прижимая к себе младенца, молодая мать отскочила, выставив перед собой клинок. Хмуро блеснуло широкое, как оленья лопатка, темное лезвие.

«Сталь. Настоящая. Южане ковали», - успел подумать растерявшийся шаман.
        Секак очухалась быстро:
        - Отрезала! Вот эту самую руку как есть по локоть отрезала! - заорала она, глядя на расчертившую ладонь длинную царапину. - Уже людей кромсать начала, чтоб сынку ее жрать было сподручнее! Спасайтесь, люди - милки идут! Милки вэй!
        Только что мирно улыбавшиеся своим младенцам женщины, завывая, как голодные волчицы, рванулись к жмущейся у берестяной стены молодой матери. Дикий визг ударил по ушам. Грязные обкусанные ногти, скребки с налипшими остатками жира, каменные лезвия полосовали воздух. Прикрывая собой младенца, мать крутилась волчком. Одна из нападавших ударила кремневым шилом. Промахнулась. Колючий обломок кремня вонзился в щеку другой - та яростно заверещала. Снаружи сквозь тонкую бересту просунулся тяжелый каменный наконечник охотничьего копья. Мужчины услыхали вопли своих жен. Молодая мать отпрянула от стены. Брошенный ей в ноги берестяной короб подшиб под колени. С воплем ужаса упала она на утоптанный снег. Колыбель вывалилась из рук. Брошенный из задних рядов нож вошел в пол у головы младенца. Мать отчаянно взвыла и кинулась сверху, прикрывая ребенка собой. Меховой полог у входа отлетел в сторону, в чум ворвались вооруженные копьями охотники…
        Бам! Шаманская колотушка въехала в лоб старой Секак. Старуха постояла, покачиваясь… глаза ее закатились, и она тихо осела на пол.
        - Вот бы она тебе язык отрезала - всему селенью б повезло! - рявкнул шаман. - Секак теперь у вас шаман? - словно не замечая толпящихся у входа вооруженных мужчин, он тяжелым недобрым взглядом уставился на замерших от неожиданности женщин.
        - Ты наш шаман, - наконец неловко пробормотала одна, совсем молоденькая, и тут же прикрыла лицо рукавом, прячась от немигающего взгляда старика.
        - Так чего вы каждую старую негодную колмасам[Колмасам - неумная и неумелая, грубая женщина. Отрицательный персонаж сказок.] слушаете? - гневно загремел шаман, и бубен его откликнулся согласным звоном. - Когда милки вэй поблизости - звери чудесить начинают! Человечьими голосами говорят, выдры за молоком идут, барсуки на медведях плавают… Может, с какой из вас пес заговорил, а? - издевательски вопросил он, уставившись на тетку, вытирающую со щеки кровь. - Сказал: «Мамками стали, бабками стали, а всё не поумнели», так?
        Из толпы мужчин послышались негромкие смешки.
        - Или не знаете, что на мальчика имя в сторону рода отца берется? - уже спокойно продолжал шаман. - А женщина наша сына своего… м-м… - он замялся, поглядывая на скорчившуюся на полу молодую мать, все еще прикрывающую собой младенца, - от чужого родила… - наконец выдавил он, косясь то на широкий нож в руке молодой женщины, то на Голубой огонь, играющий в чувале. - Не знаем мы его рода.
        - Какой там род - у этих-то, - презрительно пробормотала ушибленная тетка. - Бродячих…
        - Пошли все отсюда! - рявкнул шаман, без разбора тыча младенцев женщинам в руки. - Пошли! Камлать буду! Чужих духов, чужого рода предков звать! Нечего вам тут делать!
        Глухо ухнул бубен. Меховой волчий полог хлопнул по плечам и спинам толпящихся у входа, словно поторапливая. Короткий порыв ледяного ветра пронесся через чум, дергая за меховые капюшоны. Снова заверещав, женщины с младенцами ринулись прочь. Полог опять приподнялся - крепкие мужские руки ухватили валяющуюся без чувств старую Секак и выдернули наружу. Чум опустел. Лишь судорожно всхлипывающая после пережитого ужаса молодая мать осталась лежать у ног шамана.
        Дрожащей рукой старик отер стекающий из-под маски горячий липкий пот. Жарко тут. Жарко. На воздух бы, на холодок… Хмельной араки хлебнуть, олениной закусить… Маленькая ладонь вцепилась в край шаманского плаща.
        - Спас! Спас! Духов за тебя молить… - Молодая мать запрокинула к нему залитое слезами лицо.
        - С духами я сам договорюсь, - ворчливо буркнул шаман. Перевел оценивающий взгляд на стальной нож, невольно залюбовался грозным лезвием. - Этот оставил? Ну - твой?
        Женщина закивала.
        - Сказал - если сын родится… ему… - сквозь всхлипы выдавила она… и вдруг сунула нож шаману в руку: - Возьми! Спас…
        Шаман поджал губы, скрывая довольную улыбку. Пальцы сомкнулись на рукояти. Он едва слышно вздохнул, глядя, как танцуют голубые блики на кованом лезвии. Вот это нож! Ни у кого такого нет! Такое оружие только для голубоволосых ведьм… Прости, Огонь! - Он быстро покосился в сторону чувала. - Для достославных и великих жриц! Да еще у этих, жрецов их бродячих… Ходят, понимаешь, Голубой огонь для Храмов ищут… забредают куда не надо - а ты, старый шаман, камлай потом!
        - Ладно, что с тобой поделаешь, возьму, пожалуй. Камлать поможет, имя ребенку узнать - пока тетки наши совсем не озверели, - с деланой неохотой пробормотал он, торопливо пряча бесценный подарок под плащ.
        Пощелкивая всеми суставами - все-таки стар он, стар для таких вещей! - шаман поклонился Голубому огню. И колотушка привычно ударила в бубен.
        Удар, неожиданно сильный, больше похожий на резкий вскрик, прокатился по просторному чуму. Снежный пол, утрамбованный до каменной плотности, вдруг пошел трещинами под притопывающими по нему торбозами[Торбоза - высокие меховые сапоги из шкуры нерпы с подошвой из тюленьей шкуры.] шамана. Туго закрученный вихрь завертелся вокруг - и ударил точно в отверстие чувала. Голубой огонь зашипел разъяренной лесной кошкой. Длинные гибкие языки Пламени метнулись вперед, точно пытаясь остановить бьющее в них снежное копье. Снег навалился на чувал. Придавленное его тяжестью Голубое пламя рванулось… захрипело, как человек, которого душат, и пропало, задавленное тяжестью набившегося в чувал сугроба. Снежный смерч распрямился, с торжествующим рокотом взмывая к дымовому отверстию чума. Шаман даже не увидел, а почувствовал, как берестяные стены тают в его безудержном кружении.
        За ними не было крохотного пауля - поселка охотников хант-манов, притулившегося среди низкорослых тундровых деревьев. За ними было… Да ничего за ними не было!
        Смерч завьюжился кольцом. Рушащийся крупными хлопьями снег стеной отгородил крохотный пятачок с шаманом, испуганной женщиной и младенцем на руках. Шаман завертелся волчком, выставив перед собой колотушку, - сквозь бешеное завывание вьюги прямо ему в уши сочился тихий вкрадчивый шепот:
        - Андарлыннап кылыйган аш кара кускунум…
        Снежный занавес распался, словно разорванный сильной рукой. Выставив когти, прямо в лицо шаману прянул истошно каркающий черный ворон. Шаман рухнул в снег. Ворон пронесся над ним, обдав ветром от бьющих в воздухе громадных крыльев. Шепот стал громче, теперь он гремел:
        - Ты по воздуху плавно несешься, мой черный ворон, голодный ворон! Ты - мой черный разведчик, ты - мой белый разведчик! Приди ко мне, приблизься… Арай-ла бээр, оон-на бээр!
        Ворон рухнул прямо на голову ребенку. Мать отчаянно закричала, пытаясь отогнать каркающую птицу. Сквозь сплошное кружение снега медленно начал проступать темный мужской силуэт. Бубен и колотушка вдруг рванулись, едва не выдернув руки шамана из плеч. Пронеслись сквозь вьюгу - в сплошном кружении снега их подхватили невидимые объятия. Бубен зазвенел с силой и звучностью, какой у старого шамана не издавал и в прежние времена.
        - Бедей кара чедырымче! - сквозь завывание метели ритмично выводил глубокий мужской голос. - Пора мне возвращаться домой! Время войти в мой черный чум!
        В такт его словам басовито заорал младенец.
        И тогда шаман понял. Он заорал тоже - тоненько и жалобно, как придавленный волчьей лапой заяц. Дрожащей рукой рванул спрятанный под плащом нож. И кинулся к ребенку. Он должен успеть! Ему нужен всего один удар.
        Вьюга взвыла. Подхваченный вихрем бубен завис перед шаманом в мельтешении снега, не подпуская к ребенку. Рука с поднятым ножом замерла, будто схваченная сильными пальцами. Смерч закружил над головой младенца. Темная тень жадно приникла к мягонькому, прикрытому лишь тонким пухом детских волосиков родничку на головке малыша. Начала медленно таять, просачиваясь внутрь. Исчезла.
        Словно под навалившейся вдруг огромной тяжестью колыбель вырвалась из рук матери. Грозно и гулко ударилась оземь. Взметнувшийся вверх столб снега отшвырнул женщину прочь.
        Старый шаман выкрикнул имя. Имя, пришедшее из страшных старых времен. Имя, которое уже тысячу Долгих дней и ночей помилованные голубоволосыми жрицами белые шаманы вспоминали с содроганием - и то лишь когда не слышат чужие уши.
        Младенец медленно открыл глаза. Черный и страшный, засасывающий, как полынья над омутом, взгляд уставился на старика. Нож вывалился из враз ослабевших пальцев. Захлебываясь ужасом, старый шаман упал. Скорчился, словно пытаясь спрятаться в снегу.
        Завывающий вокруг снежный буран исчез, будто его и не было. Пропал вьющийся над головами ворон. Вокруг воцарилась тишина.
        Шаман робко приоткрыл один глаз. Он стоял на коленях посреди своего чума, у засыпанного снегом погасшего чувала. Рядом полуоглушенная молодая женщина раскачивалась, держась за голову, ничего не замечая вокруг. Посредине, в выбитой в полу глубокой яме, стояла колыбелька. Малыш в ней глядел перед собой младенчески-бессмысленным взглядом и тихонько агукал, пуская пузыри.
        Шаман подполз к колыбели и тяжело плюхнулся рядом, безнадежно глядя то на младенца, то на потухший чувал.
        - По-твоему пусть будет, - наконец, словно смирившись с чем-то страшным, но неизбежным, тихо выдохнул старик, склоняясь над самой колыбелью и пристально вглядываясь в безмятежно-невинные, пустые глазенки. - Не убью я тебя. Боюсь. Не хочу, чтоб ты меня там дождался. - Он махнул сухой ладонью куда-то вниз. - Но и помогать не буду. Думаешь, снова жить станешь? - старый шаман злорадно оскалился. - А вот не выйдет! - Поглядев, не пришла ли в себя полуоглушенная женщина, он быстро сделал в сторону младенца неприличный жест. - Никто от меня имени твоего не узнает! Ни мать твоя, ни ты сам! Поглядим, как твоя душа с остальными управится, - с торжеством закончил старик. Кряхтя, поднялся на ноги. Еще раз поглядел на малыша. - Ну зачем ты пришел? - с упреком бросил он. - Зачем в нашем селении родился? И от кого? От жреца храмового бродячего! - в голосе старого белого шамана прорвалось просто обжигающее презрение. - От геолога!
        Свиток 1
        О страшных историях на Ночь глядя
        Тринадцать Долгих дней спустя
        Аж из ледяного города богатей стражу вызвал. По всему стойбищу часовых выставил. И у чума своего тоже. Скачет из тайги белка рыжая… Махнул стражник мечом - срубил белке голову! Померла белка. Смеется богач - не пробраться тебе в стойбище, Черный! А на снегу у самых торбозов стражников черная тень проползла. Вынырнула из ручья нерпа… Бросил стражник копье - проткнул нерпу. Померла нерпа. Опять смеется богатый - не добраться тебе до моего чума, Черный! А в ручье вода черная стала, бежит, журчит, к чуму течет. Прилетел с далекого юга гусь… Выстрелил стражник из лука - подстрелил гуся. Упал гусь с самого неба и помер. Снова смеется богатый - не войти тебе в мой чум, Черный! А над чумом, над самым верхним отверстием, черная тучка пробежала. Ночь пришла, поел богатей оленины, тюленьего жира поел, сытый стал, сонный - начал укладываться. Лег он… Наверх посмотрел… А над полкой, где он спит… Черный шаман на стене висит! Глаза горят! Прыгнул черный шаман богатому на грудь - рот открыл… И втянул в себя его душу!
        Девочка в слишком большой, явно справленной на вырост малице[Малица - верхняя меховая одежда с капюшоном, из двойного слоя шкур, сшитых мехом вовнутрь.] , испуганно прикрыла род ладошкой:
        - Съел?
        - Зачем съел? - Рассказчик, толстый солидный мальчишка со стянутыми в короткую косу жесткими темными волосами, снисходительно усмехнулся, постукивая кончиком шеста-хорея по корке снежного наста. - Богатый сам помер. Без души как жить?
        - А посему стлазники белку убили? И гуся? - шепелявя беззубым ртом, спросил пристроившийся рядом с девочкой малыш, закутанный так, что из меха торчал лишь похожий на плоскую пуговицу нос.
        - Темный ты, Рап, прямо как вся Долгая ночь! - снисходительно ухмыляясь, обронил рассказчик. - Хороший шаман превращаться может. Берет звериную шкуру, на себя надел и - р-раз! Белкой стал! Р-раз - гусем стал… Вот стражники и думали, что это все Черный подбирается!
        - Тебе, Аккаля, самому лучше думать, чего говоришь. Разве черный шаман хорошим может быть? - хмуро пробурчал еще один мальчишка. Он сидел на корточках у самых корней невысокой, жмущейся к мерзлой земле тундровой сосны. Его голова была низко опущена к коленям, волосы, длинные и, похоже, никогда не чесанные, свисали спутанной копной, закрывая лицо. - Черные порчу наводили - люди от нее мерли. Если кто из богатых болел сильно, Черного звал. Тот слугу брал и болезнь в него засовывал…
        - Как засовывал? - из-под капюшона маленького Рапа сверкнули любопытством раскосые глазенки.
        - Как-как… Так! - немедленно ухмыльнулся толстяк Аккаля, несколькими выразительными жестами изобразив, как и куда именно Черный шаман засовывал болезнь.
        - У-у-у, - испуганно провыл маленький Рап. - Там у слуги потом и болело, да? А как же он сидел?
        Старшие захохотали.
        - Тихо вы! - сидящий у сосны мальчишка резко вскочил. Спутанные волосы откинулись на спину, открывая очень худое лицо с запавшими щеками и резко выступающими скулами. Он с тревогой огляделся, стреляя по сторонам беспокойными темными глазами.
        Совсем неподалеку от них, между редкими низкорослыми тундровыми деревьями, заворочалось тяжелое. Но парня напугало не это. В блекло-голубоватом свете мерцающего под луной снега мелькнули роскошные тяжеловесные рога. Лохматый олень-карибу ударил копытом в снежный наст и начал что-то из-под него выедать. Кажется, успокоенный невозмутимым поведением рогатого красавца, мальчишка опустился обратно в ложбинку у корней и почти шепотом добавил:
        - Наш шаман говорит - нельзя по Ночам шуметь! Йим! Запрет! Беда может быть!
        - Что, Пукы, со страху в штаны наложил? - протянул Аккаля, кривя полные губы и презрительно глядя на тощего. - Боишься, Черный из тундры за твоей трусливой душонкой придет?
        Пукы закусил губу - словно жалея, что заговорил. И снова угрюмо опустил лицо к коленям, прикрытым полами старенькой затрепанной парки.
        - А какую душу Черный забирает? - с жадным любопытством спросила девочка. - Уй - птицу сна, что по ночам к человеку прилетает? Или ийс - тень? - она перечисляла деловито, один за другим загибая тоненькие пальчики, как будто пушнину продавала. - Или лили - дыхание, что от предков шаман приманивает? Или ту, которая у человека в одежде живет?
        - Думаешь, Черный просто снял с богатея штаны? - раздался спокойный уверенный голос.
        Ответом был новый взрыв хохота. Сам шутник, расслабленно привалившись к развилке сосновых веток, лишь лениво улыбнулся. Третий из старших мальчиков не походил ни на кругленького Аккаля, ни на тощего Пукы. Откинутый капюшон открывал густые, заплетенные в аккуратную косу волосы и красивое лицо с хищным, как орлиный клюв, носом. Парка аж потрескивала на широких плечах. Если приглядеться, становилось понятно, что одежда его такая же старенькая и бедная, как у Пукы, но почему-то выглядела она совсем по-другому. Наверное, потому, что держался парень со спокойной уверенностью хозяина тысячи стад.
        - Ну ты, Орунг, и скажешь, - пробормотала девчонка, смущенно ковыряя снег носком торбоза. Даже в лунном свете было видно, как покраснели ее щеки. Она из-под длинных ресниц покосилась на мальчишку. Мечтательно вздохнула, залюбовавшись тугими - уж точно не хуже, чем у страшных древних эрыг отыров, - узлами мышц, игравших на его наполовину открытых руках. Рукава детской парки давно стали мальчишке коротки. Хоть и бедный, а все равно в поселке он… Ой, да в их глухомани и слова-то для него подходящего нет! Разве что тетка рассказывала, как городские девочки говорят на модном нынче диалекте южан, горных мастеров, - cool! Орунг точно кул - ну самый, самый холодный!
        - Ты, Тан, не бойся, - неожиданно вмешался Пукы. - Ничего Черный не заберет - сказки это все. Спасибо голубоволосым жрицам - не осталось больше черных шаманов! Всех истребили, одних только Белых оставили, чтоб было кому камлать-лечить.
        - А тебя, сопливый-слюнявый, никто не спрашивал! - Аккаля пнул деревце, под которым сидел Пукы. На плечи и голову мальчишке с ветвей обрушился плотно слежавшийся пласт снега. Влез тут! Он, может, сам собирался девчонку успокоить. Или наоборот - еще страшных историй порассказать, чтоб больше напугалась. - Можешь вообще отсюда шагать - прямо к своим голубоволосым ведьмам, если так их любишь! Воткни им свой сопливый нос туда, куда…
        - Ой, Аккаля, ты что говоришь? - перебила его Тан и с явным ощущением собственного превосходства добавила: - С голубоволосыми нельзя носами тереться! Голубым огнем сожгут. Мне мамка рассказывала, что ей сестра рассказывала, а той тетка рассказывала, которая в ледяном городе бывала. Как парень один голубоволосой сказал, что она красивая.
        - Пьяный, наверное, был, - пробормотал Аккаля. - Или дурной совсем.
        - А голубоволосая ка-ак глянет на него! - увлеченно продолжала девчонка. - И прямо у него из-под ног Голубой огонь ка-ак ударит! Парень горит, кричит, мечется, люди разбегаются… Так и сгорел! Еще дом и две лавки огонь растопил. - Она покосилась на Орунга, проверяя впечатление.
        - Только за то, что сказал - «красивая»? - потрясенно выдохнул Аккаля.
        - Так ему и надо! - с глубочайшей убежденностью кивнул Пукы. - Правильно все жрица сделала. Жрицы - добрые, благородные и грозные, а уж никак не красивые! Их уважать надо!
        - Жрица в поселок прилетит, ты ей так и скажешь, - все так же лениво протянул Орунг. - Что она некрасивая и ты ее за это уважаешь.
        Девочка мгновенно представила: Пукы со своими нечесаными патлами и в лохмотьях подходит к какой-нибудь надменной голубоволосой ведьме… И захохотала в голос! Рядом радостно повизгивала малышня и, прямо как олень, трубил Аккаля.
        - Тогда мы точно от Пукы избавимся. Пых - и нету! - изображая пальцами вспышку, сквозь смех простонал Аккаля.
        Орунг медленно повернулся к нему:
        - Ты о моем брате говоришь. - Голос его звучал так холодно, что, казалось, был способен заморозить и эту морозную Ночь.
        Аккаля попятился под недвусмысленно угрожающим взглядом:
        - Ты чего, Орунг? Ты ж сам…
        - То я. А то ты. Понятно? - все тем же спокойным ледяным тоном пояснил Орунг, и Аккаля торопливо закивал.
        Тан глядела на Орунга совсем восторженно - ну ку-ул!
        - Пойдемте, оленей посмотрим, - после недолгой паузы примирительно предложил Орунг. - Скоро в пауль возвращаться.
        - Я с тобой, Орунг! - Девочка вскочила первая. - А то сказки такие страшные рассказывали, боюсь я теперь одна. - Тан застенчиво зажмурилась - глаза ее превратились в тонкие лукавые щелочки. Орунг усмехнулся и, подхватив оба длиннючих шеста-хорея, свой и девчонки, направился к оленям. - Цо! Цо! - хорей Орунга легонько похлопывал по оленьим спинам, разгоняя зверей по тундре на поиски уцелевшего под снегом корма.
        - Цо! Цо! - звонко вторила Тан.
        - Боится она, - обиженно проворчал Аккаля вслед удаляющейся парочке. - Истории страшные про Черных Аккаля рассказывает, а бояться так с Орунгом ходят. - Он круто повернулся и направился в противоположную сторону, зло тыча хореем в гладкие оленьи бока с уже заросшими шерстью клеймами. Толстая, отъевшаяся за минувший День важенка[Важенка - самка оленя.] укоризненно фыркнула ему в лицо, обдав теплым дыханием. Олени еще жались к людям, но скоро они свободно разбредутся по тундре, глодая веточки низкорослых деревьев и разбивая наст в поисках скудного корма. Аккаля вздохнул. Хорошо, что их еще долго не придется собирать - почитай всю Долгую ночь. Зато как Долгий день настанет, уж набегаемся. Аккаля приуныл - гоняться за одичавшими за Ночь оленями он не любил. Да еще опять все девчонки за Орунгом побегут, а ему достанется малышня вроде Рапа. Или Пукы, нудный, как сучение веревок из жил. Толстяк неприязненно уставился в спину идущему впереди Пукы. Потом украдкой оглянулся через плечо - не видно ли Орунга. На полных губах заиграла шкодливая ухмылка. Он погрозил кулаком поспешающему за ним Рапу. Малыш
удивленно уставился на старшего, потом понимающе усмехнулся. Аккаля протянул хорей перед собой. И, выждав момент, резко ткнул Пукы под коленки. Тощий нелепо взмахнул руками и рухнул плашмя. Рап хихикнул.
        Аккаля остановился над неподвижно лежащим противником и все с той же усмешкой потыкал в него хореем:
        - Так и будешь лежать? Может, встанешь, сделаешь чего? - Он кивнул на отлетевший в сторону хорей Пукы. Мальчишка не шелохнулся. - Не встанешь, - сам себе кивнул Аккаля. - Так и знал, однако, - и ударил Пукы шестом по плечам. - А теперь как, сопливый-слюнявый?
        Пукы поджал колени и, прикрывая руками голову, откатился, пытаясь уйти из-под ударов. Аккаля немедленно перехватил шест и ткнул вперед, угодив свернувшемуся в комок мальчишке в бок:
        - Вставай! Бери хорей! Драться будем! - сопровождая каждое слово очередным болезненным тычком в грудь, в ребра, в ноги, повторял надвигающийся Аккаля. Но Пукы только больше сжимался, отползая в сторону. Маленький Рап перестал хихикать, глаза его стали круглыми от испуга.
        - Оставь его, Ак, сдурел, однако? - малыш бесстрашно метнулся вперед, повисая на локте старшего.
        - Не лезь, Рап! - взревел Аккаля, одним взмахом руки отбрасывая того в снег. Пукы отползал. Ветви стелющегося почти по земле деревца мягко ткнулись ему в спину, потом раздались - и Пукы остановился, упираясь спиной в тонкий жилистый ствол. Он не кричал, лишь судорожно вздрагивал под сыплющимися на него ударами. Глаза Аккаля налились кровью. - Бить его буду! - брызжа слюной, орал он, то и дело попадая хореем по веткам и стволу деревца. Над тундрой прокатился глухой стук. - Пока не встанет и драться не начнет! Вставай! Хоть раз будь как хант-ман, ты, сопля теплая! - Он вскинул шест. И, обеими руками перехватив хорей за конец, широко размахнулся.
        Хрясь!
        Сухой треск удара заставил пасущегося неподалеку оленя прыгнуть в сторону. Хорей резко вывернулся из рук, едва не вывихнув Аккаля плечо, и рухнул прямо на колени Пукы. Чужой шест со скоростью атакующего медведя прянул навстречу и с силой толкнул обидчика в грудь. Издав короткое «пуф!», Аккаля уселся в снег.
        - Ты чего, с деревом дерешься, Аккаля? - опуская свой хорей, поинтересовался нависший над ним Орунг. За его спиной медленно поднимался на ноги дрожащий Пукы. Мгновенным движением Орунг подцепил на кончик торбоза упавший хорей Аккаля и быстрым толчком ноги швырнул его владельцу. Тот едва успел подставить руки - иначе хорей угодил бы ему в нос. - Вставай, однако. - Хорей Орунга завертелся таким стремительным колесом, что порыв ветра взметнул вокруг вихрь снежинок. - Со мной подраться попробуй! - стоя в ореоле кружащих снежинок, процедил Орунг.
        Аккаля встал. Потопал торбозами, отряхивая прилипший к одежде снег. Заячьим скоком порскнул прочь, пригибаясь за деревцами и обходя Орунга по широкой дуге.
        - А ты, Пукы, не смей говорить, когда я рассказываю! И с девчонками нашими не заговаривай, понял? - донесся его голос сквозь сплетение ветвей. - Не то я тебя достану! Брат с тобой не всегда будет!
        Маленький Рап развел руками, словно извиняясь, и, раздвинув ветви сосны, нырнул следом за Аккаля. Послышался его громкий, возмущенно выговаривающий голосишко, потом звук затрещины - и удаляющийся басовитый рев. Похоже, Аккаля нашел, на ком сорвать злость.
        Свиток 2
        Про то, что хант-ман хант-ману - друг, товарищ и брат
        - Хант-ман, - опуская хорей, презрительно пробормотал Орунг. - Большой охотник! - Он стремительно повернулся - и ткнул брата хореем в грудь, снова опрокидывая его в снег. - Ты чего с ним не дрался? - нависая над упавшим, требовательно спросил Орунг. - Зачем себя бить позволил?
        - Неправильно хант-ману хант-мана бить, - отплевываясь от снега, прохрипел Пукы. - Обычай не велит, предки не позволяют…
        - Тебе не позволяют, Аккаля попросил - ему позволили? - в свете луны было видно, как насмешливо поползли вверх густые брови Орунга.
        - Аккаля еще за это поплатится, - потирая бок и грудь, простонал Пукы. - Помрет, попадет к ним, предки его спросят: зачем своего хореем бил?
        - Тебя он раньше к предкам отправит, - фыркнул Орунг и плюхнулся в снег рядом с братом. - Не хочешь с Аккаля драться - зачем перебиваешь, когда он байки рассказывает? Сам знаешь, не любит он, бешеный делается.
        - Неправильные его байки! - с непробиваемым упорством мотнул нечесаными волосами Пукы. - Постоянно он про черных шаманов говорит - то богатых они дурят, то стражников обманывают. Нехорошо это! Неправильно!
        - Ай-ой, Пукы! - досадливо передернул плечами Орунг. - Что ты за хант-ман такой? Как оленей в тундру гонят, всегда страшное рассказывают - про мэнквов-людоедов, про Донгара черного шамана…
        - Э, ты имени-то не называй! - опасливо оглядываясь по сторонам, пробормотал Пукы и упрямо добавил: - Страшное тоже правильно рассказывать надо. Как тысячи Дней назад жили в средней Сивир-земле черные шаманы, и не верхним, небесным, духам камлали, как Белые, а нижним, что в подземном царстве повелителя своего, Куль-отыра, живут! И дела те шаманы творили тоже, знамо, низкие да черные! А самым сильным и злобным среди них был Донгар Кайгал, прозванный Великим Черным. Тот самыми могучими из нижних духов повелевал, в царство Куль-отыра, как к себе в чум, ходил, в схватке шаманской никто против него устоять не мог, а побежденных Черный Донгар не щадил, даже своих же Черных. А уж простого сивирского люду погубил своим камланием - тысячу, нет, тысячу тысяч, нет, больше даже - тысячу тысяч многих тысяч!
        - Ох и людный же тогда Сивир был! - с насмешливой недоверчивостью протянул Орунг. - Под каждой елкой по человеку.
        Но Пукы не заметил насмешки.
        - Какой ты умный, Орунг, а я даже и не подумал! - он восторженно поглядел на брата. - Конечно! Это же все Донгар! Из-за него теперь от стойбища к стойбищу, от поселка к поселку по десять, двадцать переходов! И, глядя на ужасы, творимые Черными в темноте Долгой ночи, возрыдала Най-эква, матерь Огня, сестра Нуми-Торума, владыки верхних небес, - интонации Пукы стали заученно-напевными. - И от сверкающих слез ее, упавших на среднюю Сивир-землю, народился Голубой огонь, а с ним и первые жрицы, матери-основательницы Храма…
        - Если Огонь - из слез, то жрицы из чего-то другого должны были народиться, - снова рассудительно перебил его Орунг. - Я так думаю, что жрицы - из соплей. Наревелась Най-эква всласть, сморкнулась со своих верхних небес на нашу Среднюю землю, вот и заполучили мы… эдакое счастье!
        Пукы поглядел на него возмущенно:
        - Да если бы не жрицы, на всем Сивире, может, никого бы и не осталось! Там, где Голубого огня много от слез Най-эквы народилось, жрицы храмы построили! Весь Сивир храмами покрылся!
        - Угу, - мрачно согласился Орунг.
        - А как понял Кайгал, что побеждают его черное воинство… - Пукы опасливо понизил голос и свистящим шепотом закончил: - Говорят, друзей своих подземному повелителю в жертву принес! Чтоб помощь от него вызвать! - И уже нормальным голосом добавил: - Нашли тоже, с кем дружить, дурные, с Черным Донгаром! А воинство подземное жрицы все равно Голубым огнем пожгли! Бежал Кайгал невесть куда, в тундру-тайгу, и помер один, вдали от людей, как зверь дикий. И никто ему даже фигурку-иттерма не сделал, чтоб его душа могла в ней жить, пока не возродится! - торжественно закончил Пукы. - Победили Черных вчистую, так, что одни Белые остались!
        - И теперь по Ночам камлать некому - ни отвернувшуюся удачу обратно призвать, ни болезнь вылечить… - мрачно дополнил Орунг.
        - Да не лечили Черные! - затряс головой Пукы. - А если лечили, так только богатых! За плату!
        - Что-то не замечал я, чтоб Храм что забесплатно делал! - ухмыльнулся Орунг. - Эту историю про доблестных жриц и злобных Черных наш шаман по пять раз на День рассказывает! А вот мне… - Орунг понизил голос, как признаются в самом сокровенном: - мне Черный Донгар нравится даже. Не знаю, наверное, он и правда всякое страшное делал… - Орунг неловко замялся, его хорей раз за разом втыкался в снег, оставляя глубокие ямки. - Зато смелый был, как охотник! Как жрицы шаманов Голубому огню покоряли, Белые сразу струсили, а Донгар драться стал. А как проиграл - все равно не сдался.
        Пукы даже жалеть себя перестал. С каждым словом он все дальше отодвигался от брата, глядя на него испуганно расширившимися глазами:
        - Ты такое неправильное говоришь, Орунг, что мне от твоих слов на сердце жарко делается! - наконец не выдержав, перебил он. - Ничего Белые не струсили - они просто сразу поняли, что жрицы правильные! Тоже скажешь - Черный Донгар смелый! Смелый людей в жертву приносить не станет! Нет, Орунг, ты мне брат, конечно… - Пукы помотал головой, будто получивший удар олень. - Только придем в пауль, я твои глупые слова нашему шаману передам! Пусть он тебе объяснит, как думать правильно!
        - Тебе какой возраст, Пукы? - с насмешливой вкрадчивостью осведомился Орунг.
        Пукы немедленно растопырил обе пятерни и зашевелил губами, видно, производя сложные подсчеты. Порой он взглядывал на свои обутые в торбоза ноги, словно сожалея, что еще десять пальцев прячутся там и ими нельзя воспользоваться. Заметивший это Орунг откровенно ухмыльнулся и услужливо предложил брату свои десять пальцев. Пукы смутился, торопливо спрятал руки за спину.
        - Тринадцать Дней мне! - обиженно проворчал он и уточнил: - Тринадцать Долгих дней и Долгих ночей, если точно!
        - Шамана нашего слушаешь, предков слушаешь, жриц голубоволосых так слушаешь, как будто у тебя не два, а четыре уха! - вздохнул Орунг, осуждающе глядя на брата. - Себя слушать не пробовал? В тринадцать Дней хант-ман не должен уже такой правильный быть. Беда может выйти.
        Пукы словно подавился холодным воздухом, судорожно закашлялся, глядя на брата так, будто тот сознался, что он - злой дух милк и каждую ночь ходит кусать старую тетку Секак за попу.
        - Ты, может, у чувала заснул? Голову нагрел - мозги потекли? - откашливаясь, прохрипел Пукы. - Это если неправильно делать - тогда беда! Правильно надо жить - обычаи старинные соблюдать, запреты соблюдать, законы соблюдать, жриц слушаться, шамана слушаться, старших слушаться, предков почитать… - сосредоточенно перечислял он, загибая пальцы.
        - А кое-что не треснет? - хмыкнул Орунг.
        - А мы хоть пробуем? - завопил Пукы так, что с сосны обрушилась очередная порция снега. - Хант-маны почему плохо живут, бедно? Неправильно потому что!
        - Один ты правильно.
        - Я стараюсь, - прошептал Пукы, - Очень стараюсь.
        - Чего тогда… - вскипел Орунг и осекся, как поперхнувшись.
        - Чего?
        - Ничего. - Орунг отвернулся. Он мог бы спросить брата, почему весь малый достаток, который есть в их доме, приносит он, Орунг, а не старательный Пукы. И порадовался, что удержал язык. Нечестно бы вышло. Потому что Пукы действительно старался. Стрелять из лука, копье кидать, невод тянуть, ловушки ставить, охотничий чум ладить, по дереву резать… Пукы слушал наставников так, что, казалось, в рот им ушами залезал (отчего те бесились, как волками покусанные). А потом тренировался истово, до полусмерти, до изнеможения, пока непокорные лук и копье не начинали повиноваться ему. Только получалось почему-то хуже, чем у остальных парней, хотя делал все Пукы… правильно. Как наставники учили. Только Орунг ведь тоже не виноват, что все, дававшееся Пукы таким трудом, ему покорялось само, без всяких стараний. Будто все это он умел раньше, а теперь лишь вспоминал. И наставников особо не слушал - а зверь под его копье будто сам выскакивал. И олени у него не разбегались, и волки их обходили стороной, словно боясь приблизиться. А Пукы последнее время старики вовсе со стадом не хотели пускать - когда он оказывался
поблизости, серые убийцы резали оленей одного за другим. По нынешним временам, когда за огорожу крохотного пауля на десяток домов хант-маны высовывались не дальше, чем на переход, да и то после долгой разведки, потеря даже одного оленя грозила голодом. Но когда сказали, что и Рап, и даже Тан идут, а он останется в поселке, у брата стало такое лицо, что Орунг стариков уговорил.
        - Хочешь, можешь сказать шаману, что я про Черного Донгара говорил, - великодушно согласился Орунг, поднимаясь.
        - Он тебя пороть будет! - предостерегающе сказал Пукы.
        - Ха! - небрежно отмахнулся Орунг, словно такие мелочи, как порка толстым жгутом из оленьих жил, его вовсе и не волновали. - Пошли, проверим оленей - и обратно, к ребятам. А то Тан одна осталась.
        - Как же это она от тебя отвязалась? - проворчал Пукы.
        - Велел ей, - пристально вглядываясь в темноту в надежде различить силуэты бредущих оленей, отмахнулся Орунг. В голосе его звучала абсолютная уверенность в том, что ослушаться его, да еще какой-то девчонке, просто невозможно.
        Пукы поглядел на брата с невольным восхищением и побрел следом, как всегда стараясь ступать в его следы. Ну что ты с ним будешь делать? Всегда он такой - неправильный. Нехорошо думает, нехорошо говорит, а сам - хороший. И любят его все. С тем, что брата в стойбище любят, а его, правильного Пукы, - нет, он уже давно смирился. Хотя понять, почему так, до сих пор не мог. И напрасно Орунг думал, что своим разрешением пересказать шаману глупые слова про Черного Донгара Кайгала он брату жизнь облегчил. Конечно, если знаешь, кто из соседей твоих или родичей плохое, противное Голубому огню говорит, делает или думает, - расскажи! Шаману или хотя бы ору-старосте. Ведь если никто про ошибки не узнает - никто и не поправит. Но мысль о том, как их шаман - хороший шаман, настоящий Белый! - поправляет ошибающихся, заставляла его невольно поджимать пальцы на ногах. Хотя шаман смеялся так радостно, когда Пукы ему рассказывал, где чего неправильное слышал. Всегда слушал Пукы, хвалил сильно. Старую Секак или других теток не слушал и не хвалил, ругал даже. Наверное, доверял Пукы больше всех, знал, что тот всегда
правильное говорит, напрасно не станет. Рассказать про брата тоже правильно - но почему-то сильно не хотелось. Может, самому еще с ним поговорить, без шамана?
        Свиток 3
        В котором два брата идут по следу беды
        Идущий впереди Орунг резко остановился, пристально уставившись себе под ноги. Пукы невольно ткнулся ему в спину.
        - Гляди-ка, - напряженно сказал он.
        Пукы выглянул из-за плеча. Все-таки брат станет великим охотником. А может, даже величайшим из великих. Пукы ничего бы и не заметил в темноте Долгой ночи - плотно слежавшийся наст плохо держал следы. Но след, несомненно, был - мелкие хрусткие трещинки, похожие на отпечаток ноги.
        - Может, из наших кто? - жалобно пробормотал Пукы.
        Орунг даже отвечать не стал. Пукы прерывисто вздохнул - и сам все понимал. Своих, из пауля, он знал наперечет - и морды их наглые, неправильные, и следы в снегу. Этот был чужой. Чужой поблизости от пауля - и в мирные времена настораживало, а уж сейчас-то…
        Орунг растер в пальцах смерзшийся кусочек настовой корки:
        - Свежий, недавно шли. - Широко растопырил большой и указательный пальцы, замеряя след. - Маленький, - в голосе его звучало облегчение. - Не отморозки, значит.
        - Правильно говорить - древние великаны эрыг отыры, - наставительно поправил как всегда не любящий неправильностей Пукы. - И вообще их не бывает! Сказки все это! - настойчиво повторил он, уговаривая то ли брата, то ли себя.
        - А вот сейчас и узнаем, - бросил Орунг и рванул с места, то и дело наклоняясь к земле и высматривая едва заметные отметины на потревоженном насте.
        Мгновение помедлив, Пукы кинулся за ним. Наст хрустел под ногами. Братья бежали бок о бок, то появляясь в лунных лучах, то снова ныряя в глубокую тень. Петляющий меж низкорослых деревьев след уводил их все дальше от недавней стоянки, где при оленях остались Тан и ребята. Выглядел след странно. Иногда чужак явно сторожился, идя верным охотничьим шагом, прячущим отпечатки ног. Потом, словно забывая об осторожности, шагал как попало.
        - Кружат они, - пробормотал Орунг. - Заблудились. Их двое. Один что-то несет. Устали сильно.
        Не сбавляя шага, братья выскочили на высокий заснеженный берег реки. Последнее время шаман велел брать воду только у самого поселка, и старые проруби намертво затянуло льдом. Река сверкала под луной нетронутой белой дорогой, поперек которой неровной прерывистой цепочкой тянулись следы.
        Пукы тяжело уперся руками в колени и со свистом втянул в себя морозный воздух. В боку отчаянно кололо, колени подрагивали, слабость кружила голову. Нет, ну разве правильно, что другим такая пробежка - как плевком на морозе звякнуть, а он едва живой?
        - Они не догадываются, что наш пауль рядом! - дыша легко и свободно, будто не он только что мчался по проваливающемуся под ногами насту, сказал Орунг.
        Пукы обеспокоенно оглянулся. Позади белым полем слабо мерцал наст с темными пятнами жмущихся к земле сосен. Впереди, за рекой, поднималась череда невысоких скал, похожая на обломанный гребень какой-нибудь великанши.
        - Далеко мы ушли, - пробормотал Пукы, стараясь не выдать неприятной дрожи в голосе. Конечно, чужой след у пауля проверить - правильно, но… Может, правильнее не вперед за реку бежать, а назад в поселок - взрослых охотников звать? Сказать это Орунгу он не решился. Еще от него не хватало услышать насчет «в штаны наложил»! Неловко выдавил: - Оленей не видно совсем. И наши там одни остались.
        - По Аккаля заскучал? - Орунг фыркнул, сдувая с лица выбившуюся из косы длинную черную прядь. - Или боишься, что они… - Орунг захохотал, - в тундре заблудятся?
        Хохоча, он со всех ног понесся вниз по склону. С разбега перепрыгнул на белую речную гладь и, чуть согнув ноги в коленях и балансируя хореем, стремительно заскользил по льду.
        Пукы застонал. Никогда он так не умел! Никогда! Это Орунгу все просто, а у него крутой спуск вызывает настоящий ужас - когда тело вдруг начинает бежать быстрей ног, и ты летишь кубарем, впечатываясь лицом в твердую, как скала, поверхность реки. Пукы застонал еще раз - и взял разбег.
        Получилось! Лед больно ударил в ступни, Пукы замахал руками, едва не заехав собственным хореем себе по лбу. Невесть как удержав равновесие, понесся по поверхности реки. Скалистый берег мчал навстречу, ветер трепал волосы. Впереди длинными скользящими шагами подбирался к берегу Орунг. Гладкий, как булыжник, ледяной обломок подвернулся Пукы под ногу. Его волчком завертело на льду. Он беспорядочно замахал руками и рухнул плашмя. Мальчишку закружило, понесло, он на всей скорости въехал головой в снежный покров противоположного берега.
        Орунг грустно поглядел на него сверху вниз. Опять соплями, как елка лишайником, занавесится! Опять над ним всем паулем смеяться будут, сопливым-слюнявым дразнить! Он нагнулся и, ухватив брата за ворот старенькой парки, рванул. Вытащенный из снега Пукы затряс головой.
        - Быстрее меня добрался, однако, - серьезно сказал Орунг, протягивая брату оброненный хорей. Крепким толчком направил вверх по береговому склону. - Бегом! Чую, спешить надо.
        Опираясь на хорей и отплевываясь от набившегося в рот снега, Пукы полез наверх.
        Здесь, на другой стороне реки, почти не росло деревьев, лишь острые зубья камней выступали из-под слежавшегося снега. Покрытые сверкающей наледью каменные плиты поднимались все выше и выше, переходя в гигантские валуны у подножья скал. След петлял между камней, словно идущих шатало. Один не иначе как упал, поскользнувшись на обледенелом камне, - снег сбит и разворочен. Видно, второй путник помог товарищу подняться. Через несколько шагов упали уже оба. Кажется, сил у них не осталось, следы торбозов сменились широкой колеей - теперь двое ползли, волоча за собой нечто небольшое, плотно увязанное.
        Прыгая с камня на камень, Орунг рванул вперед, как унюхавшая четкий след собака, - прямо к расщелине у подножья темных скал. Исчез, словно растворившись в сгустившемся мраке. Наступила тишина. Казалось, расщелина просто проглотила его. Пукы завертел головой, прислушиваясь. Он был один в черных скалах. Ветер насмешливо посвистывал в камнях.
        - Орунг! - шепотом позвал Пукы. Тишина стала еще глубже. - Ну нельзя же Ночью кричать! - страдальчески простонал он. Испуганно озираясь и стараясь даже снегом не хрустеть, подкрался ко входу в расщелину. Сунул голову в сплошную тьму. - Ору-унг!
        - Пукы, скорее! Они здесь! - загрохотало навстречу.
        - Ох, Куль-отыр! - Пукы отпрянул. Сам себя хлопнул по губам - нашел время и место подземного хозяина поминать! - и, ощупывая на ходу вырастающие с двух сторон скальные стены, опасливо ступил в темноту.
        - Пошевеливайся! - нетерпеливо позвал из глубины Орунг.
        Расщелина сильно раздалась в стороны. Посветлело - сверху падали бледные лунные лучи, выхватывая из темноты подымающуюся уступами скалу и склонившегося у ее подножия Орунга.
        Прижимаясь к камню, под навесом скального уступа лежала… девочка. В первый момент ни Орунг, ни Пукы даже не поняли, что это именно девочка, не старше их самих - таким истощенным было ее лицо и такие страшные, совсем старушечьи морщины залегли у запавшего рта. Смуглое лицо с плоскими скулами и коротким носом белело, почти как снег вокруг. Веки плотно сомкнуты, и только по неровно вздымающейся груди можно распознать, что девочка еще жива. Новенькая светлая парка, подбитая пушистым соболем, изодрана и обожжена. Кое-где ее покрывали размоченные снегом разводы черной копоти, словно девочка побывала в пожаре. К ее боку, глядя на пришельцев отчаянными горячечными глазами, прижимался ребенок постарше - не понять, то ли мальчик, то ли девочка. Завидев стоящих над ними братьев, он только жалобно, без слов, заскулил и попытался спрятаться за девочку. На груди у нее, плотно замотанный в горелую шкуру, лежал совсем крохотный младенец.
        - Вы кто? - отрывисто спросил Пукы. - Откуда? Что с вами случилось?
        Ответом ему был только новый скулеж. Ребятенок слепо, беспомощно вытянул руки, словно прикрываясь от чего-то невыносимо страшного.
        - Смотри. - Орунг нагнулся и отвернул край рваной девчоночьей парки. Провел пальцем по остаткам некогда богатой вышивки. - Из нивхов они, по узорам видно. А что случилось… - Он постарался улыбнуться настороженно наблюдающему за ними малышу. - К вам отморозки приходили? Эрыг отыры? Большие такие мужики, страшные сильно? И еще чудища такие - с длинным-длинным носом? - Он выразительно потянул себя за нос.
        На лице ребятенка отразился дикий ужас. Он закричал - долго и протяжно - и ткнулся лицом в одежду девочки, сотрясаясь, как в лихорадке.
        Нивхская девочка медленно открыла глаза. Взгляд ее был мутным и бессмысленным, казалось, она вовсе не видит склонившихся над ней мальчишек. Сухие губы дрогнули, и она едва слышно прошептала:
        - Чэк-най… Огненный потоп… Рыжий… Рыжий огонь… Твари в огне… Смерть! - и снова провалилась в забытье.
        - Все понял? - поднимаясь на ноги, буркнул мрачный, как вода в полынье, Орунг. - Чэк-най сжег стойбища нивхов - а потом и отморозки от тепла из-под земли поперли. - Орунг скривился, как от зубной боли. - Они всегда голодные отмораживаются.
        - Не может такого быть, - с глубочайшей убежденностью в голосе возразил Пукы. - Шаман говорил, что жрицы говорили - нет никакого чэк-ная! Огонь может быть только Голубым, Рыжий огонь - это вредные бабушкины сказки! А отморозков, то есть эрыг отыров… и чудищ Вэс в нашей земле уже тысячи тысяч Дней как нету, спокойными можем быть!
        - Пукы! Вот дети, они нивхи. - Орунг снял с груди девочки младенца и сунул его брату в руки. - Они не в своей земле, они здесь, у них одежда паленая, они без вещей, старших с ними нет! Про чэк-най говорят, отморозков боятся. Или ты слепой-глухой?
        - Еще скажи, что я сопливый-слюнявый! - обиделся Пукы. - Ты своей головой подумай - стали б жрицы нас обманывать, если б нам и правда что грозило? - размахивая в запале младенцем, выпалил он.
        - Не тряси малого - он не деревянный!
        Смущенный Пукы немедленно зажал младенца под мышкой - как тючок. Орунг покачал головой - ну что с ним поделаешь!
        - Ты-то сам дойдешь? - он вопросительно поглядел на старшего ребятенка. Тот не ответил, но молча встал. Наверное, это означало, что дойдет. Уже легче. Орунг отложил свой хорей в снег и примерился…
        - Думаешь, это она так чувал растапливала? - пропыхтел он, хватая девчонку за обожженную парку.
        - Не знаю я! - гаркнул в ответ Пукы. - Раз жрицы сказали нет - значит, нет! Ни Вэс, ни отморозков, ни…
        Орунг поднатужился и одним плавным движением, будто добычу поднимал, вскинул девчонку себе на плечи. Выпрямился…
        Его нос уткнулся… тоже в чей-то… нос. Широкий и плоский - совсем как у Аккаля.
        Прямо на Орунга скалилась поросшая шерстью морда.
        Свиток 4
        Где оказывается, что люди далеко не самые страшные животные в тундре
        Сперва мальчишке показалось, что существо всего на голову выше его самого, но тут же понял, что оно просто сильно горбится. Будто непомерно широкие плечи сгибались под тяжестью перевитых, как жгуты, мышц. Одежды на великане не было, все тело покрывала слежавшаяся шерсть, лишь на плечах болтался обледеневший ветхий плащ из звериной шкуры.
        Придерживая болтающуюся на плечах девчонку, Орунг попятился.
        Припавшее к скальному уступу существо предостерегающе заворчало. Его верхняя губа вздернулась, угрожающе приоткрывая выщербленные желтые клыки. Покрытая густой клочковатой шерстью лапа шевельнулась, подтягивая поближе сучковатую дубину.
        - Это… кто? - прижимая к груди младенца, севшим голосом спросил Пукы.
        - Это те, которых нет, - с изумившим его самого задушенным хихиканьем пробормотал Орунг.
        - Древние великаны эрыг отыр? - тщательно, словно он очень сильно боялся ошибиться, уточнил Пукы.
        И тут впервые они услыхали голос нивхского ребятенка.
        - Отморозки! - заверещал тот. - Бегите! Отморозки! - отчаянно рванувшись, он заячьим скоком кинулся прочь.
        В прячущихся под низкими надбровными дугами глазах существа вспыхнул лютый Рыжий огонь. Тварь жутко зарычала - и сиганула со скалы прямо на Орунга. На мальчишку дохнуло смрадом из раззявленной слюнявой пасти. Здоровенная лапища ухватила его за плечо и стиснула с силой, какой не бывает даже у медведя. Острые когти разодрали парку. Желтые клыки приближались к шее…
        - На-а! - не выпуская зажатого под мышкой младенца, Пукы огрел тварь хореем по башке. Плашмя, как бьют оленей.
        Хорей с треском переломился. Существо остановилось. Задумчиво ворча, поглядело на обломки палки, валяющейся у его здоровенных, как снегоступы[Снегоступы (лыжи камусные, подволошные или просто подволоки, т. е. подшитые) - широкие овальные лыжи, по поверхности подклеенные мехом, дают возможность не скользить, а ступать по снегу, не проваливаясь. Голицы - скоростные лыжи с гладкой поверхностью.] , босых ножищ. Широкой, как оленья лопатка, ладонью отморозок потер низкую скошенную макушку, по которой пришелся удар, и озадаченно уставился на Пукы. Обиженно хрюкнул и небрежно отпихнул Орунга. Парня отнесло в сторону, он взвыл, ударившись спиной о валуны. Отморозок обеими руками ухватил свою здоровенную дубину… и со всего маху обрушил ее на голову Пукы. Тот с неожиданной прытью пригнулся. Дубина врезалась в скалу. Гул удара ухнул, отдаваясь в расщелинах, длинный язык снега сполз со скальной стены, обнажая черный камень.
        - Бежим! - поворачиваясь, заорал Орунг.
        Упираясь в камень непомерно длинными, почти достающими до земли руками, за его спиной стоял второй эрыг. Взгляд пылающих красных глаз перемещался с Орунга на бесчувственную девочку у того на плечах - и обратно. Отморозок почти по-человечески - если не считать здоровенных клыков! - ухмыльнулся, облизнул черные губы.
        Сзади в скалу снова ударило. Новый клуб снега ухнул вниз… накрыв второго отморозка от скошенной башки до мохнатых пяток. Мимо Орунга, истошно вереща, пронесся Пукы с младенцем на руках. Орунг оттолкнулся от камня и сиганул в сторону, проскальзывая у самого бока ворочавшегося в сугробе отморозка.
        - Ходу, ходу! - бросаясь к выходу из расщелины, прокричал Орунг. Сзади послышался глухой вой, полный раздражения. Переваливаясь на слишком коротких для могучих тел ногах, эрыги бежали следом. Не быстро, конечно. Но обостренным чутьем охотника Орунг чувствовал, что так они могут бежать бесконечно - и уж точно дольше, чем он.
        - Девчонку им скормить - чтоб отвязались? - прибавляя скорости, пробурчал он.
        - Не надо! Неправильно! - хватая воздух широко распахнутым ртом, прохрипел Пукы и покрепче стиснул младенца.
        - Я ее несу - мне лучше знать, что правильно! - поудобнее перехватывая ношу, огрызнулся Орунг. На самом деле он отлично понимал, что первый, кто останется позади, будет как раз Пукы. Долго брат такого темпа не выдержит. И недолго тоже. Орунг мельком покосился на Пукы, на его ходящую ходуном грудь… Этого тощего, даже вместе с мальцом на руках, эрыгам все равно на один укус - зубищи-то какие! Пыхтя и толкаясь, ребята проскочили сквозь узкую горловину расщелины. У Орунга на мгновение мелькнула надежда, что отморозки застрянут, плечи-то у них широченные…
        Из-за скального уступа прямо на них вихрем вылетел сбежавший нивхский ребятенок. Его изможденное лицо сейчас было белее снега вокруг, лунный свет отразился в оледеневших от ужаса глазенках…
        - Там! Там… - выдавил он сквозь прыгающие губы.
        Мог и не договаривать. Следом за ним из-за уступа высыпала целая толпа отморозков. Кривоногие великаны бежали с молчаливой сосредоточенностью, лишь изредка порыкивая вслед улепетывающей добыче. В лапах многие сжимали тяжеленные сучковатые дубины. Орунг заметил даже пару каменных топоров, грубо примотанных прямо к выломанным стволам низкорослых сосен. Братья круто развернулись и со всех ног рванули в противоположную сторону. Нивхский мальчишка мчался за ними.
        Они бежали вдоль скал. Позади громко хрустел снег. Под лапами настигающих эрыгов.
        - Догоняют! - в очередной раз спотыкаясь, прохрипел Пукы.
        - Беги! - единственное, что смог выдавить Орунг. Он и сам чувствовал, как девчонка, еще недавно казавшаяся ему легче лисьей тушки, теперь давила на плечи невыносимой тяжестью. Ноги тряслись. Пукы споткнулся и, не удержавшись, кубарем покатился в снег. Бегущий за ним маленький нивх рухнул Пукы поперек живота, едва не придавив младенца. Сзади раздалось радостное уханье преследователей. Опираясь на костяшки пальцев и припадая к земле, самый шустрый из отморозков сделал длинный скачок и очутился рядом… Навис, жадно щеря клыки… Пукы истошно заорал и задергался, скребя пятками по снегу…
        Земля содрогнулась, как дрожит бубен, когда в него ударяет шаманская колотушка. Бух-бух-бух! Скала впереди ожила. Встряхнулась… У скалы оказались четыре гигантские, похожие на столбы ножищи. Живая гора медленно повернулась навстречу беглецам. Ее бока, спину и голову покрывали огромные, как камни, колтуны сбившейся и намертво смерзшейся шерсти. На тупой морде торчали громадные, как шесты для чума, загнутые клыки, а между ними свешивалась длинная складчатая кишка носа.
        Уже настигающие ребят отморозки остановились и сбились в плотную кучку. Живая гора задрала вверх свою кишку на морде - и грозно затрубила! Орунгу показалось, что земля под ним качнулась, становясь на дыбы и снова возвращаясь на место. Одновременно от этого жуткого звука в голове словно что-то прояснилось… А может, наоборот, потемнело…
        - Вставай! Скорее! - Орунг ухватил нивхского ребятенка за ворот и рывком сдернул с Пукы, походя отвешивая брату пинок.
        - Ты чего? - уже приготовившийся помирать Пукы потерянно охнул.
        - За мной!
        Новый пинок заставил Пукы вскочить. Одной рукой придерживая свисающие ноги девчонки, а другой волоча маленького нивха, Орунг понесся прямо навстречу жуткому зверю - живой и непрерывно трубящей горе.
        - Нее-ет! - пытаясь вырваться из Орунговой хватки, заверещал ребятенок. - Это Вэс! Вэс!
        Поздно. Обвешанный нивхами Орунг и следующий за ним Пукы на полной скорости проскочили между гигантскими ножищами. Казалось, они попали в пещеру - пещеру с мохнатым меховым потолком, с которого свисали чудовищные сосульки из льда и шерсти. Когда Вэс шевелился, сосульки вздрагивали, звеня. Таща за собой остальных, Орунг побежал.
        Сзади раздался нестройный хор яростных воплей. Каменный топор со всего маху врезался чудовищу между маленьких глазок. Вэс заревел, мотая головой - громадные уши с шелестом гоняли морозный воздух. Обледенелая шерсть над головами мальчишек закачалась.
        Свисающая с морды Вэса кишка поднялась. Бу-бух! Вслед за ударом послышался дикий вопль, переходящий в судорожный предсмертный хрип.
        - Скорее, нас сейчас раздавит! - проорал Орунг, в последнее мгновение проскакивая между столбами задних ног Вэса.
        Мальчишки кубарем выкатились в снег.
        Вэс ринулся в атаку.
        Гигантское чудовище вломилось в толпу отморозков. Кончиком свисающей с морды кишки, как рукой, ухватило одного из эрыгов поперек туловища и швырнуло себе за спину. Дрыгая руками и ногами, отморозок просвистел в черном небе… и ударился о мерзлую землю. Вскочил как ни в чем не бывало и с размаху вогнал каменное копье Вэсу в заднюю ногу. Чудовище затрубило от боли, топнуло ногой… Раздался вопль и хруст раздавленных костей. Но остальные эрыги лезли на Вэса со всех сторон, цепляясь за мерзлую шерсть, молотя чудовище дубинами и топорами. Один из них подпрыгнул, повисая на хлещущей во все стороны кишке, и с рычанием всадил в нее клыки. Чудовище страшно закричало и затрясло кишкой… Отморозка ударило об скалу…
        - Отползаем! - скомандовал Орунг, волоча за собой девчонку.
        Не смея подняться, они кубарем скатились вниз по крутому берегу прямо на лед. Оскальзываясь и то и дело падая, рванули через реку.
        - Наших найти… - тяжело переводя дыхание, пробормотал Орунг, выбираясь на родной берег. Он оглянулся. Шум схватки далеко разносился над рекой. Непрерывно трубящий Вэс вертелся в толпе врагов, топча их ножищами-столбами. - И бежим в пауль! - поудобнее пристраивая на плечах девчонку, скомандовал Орунг, размеренной рысью припуская обратно по их собственным следам. - Надо рассказать… что отморозки близко…
        - И Вэс… - пискнул нивхский ребятенок. Он терпеливо бежал рядом с Орунгом, то и дело бросая на него восхищенные взгляды. Пукы почувствовал, как зависть острыми зубками цапнула за сердце: стоит хоть кому провести рядом с братом немного времени - и они уже ходят за ним хвостом да пялятся восторженными глазами!
        - Ты уверен, что это были отморозки? - спросил Пукы, ковыляя вслед.
        - А кто? - устало огрызнулся Орунг. - Снежная Королева с Советником на прогулке? - Он еще разок оглянулся. Река осталась далеко позади. Сбавил шаг. Силы его явно были на исходе. Хоть бы ребят найти…
        - Наверное, наш шаман все перепутал, - все еще пытаясь найти объяснение необъяснимому, вздохнул Пукы, устало переставляя ноги вслед за Орунгом. - Не может быть, чтоб жрицы ошибались!
        Орунг лишь издевательски хмыкнул.
        - Но если это все-таки эрыги… Если сказки - правда… - Пукы даже остановился, такая неожиданная мысль пришла ему в голову. - Старые истории говорят, они людьми были! Богатырями! Значит, слова понимать должны! Договориться с ними можно! Объяснить, что хант-манов есть нельзя. - Он покосился на младенца у себя на руках. - Нивхов тоже - вообще никаких людей!
        Орунг остановился. Эх, жалко, руки заняты! А то взять бы братца, да окунуть в снежок, да держать там, пока голова не охладится…
        - Знаешь что, - вместо этого предложил он. - Ты, если так сказкам веришь, обратно иди. Глядишь, и уговоришь эрыгов тебя не есть… Какое-то время. Они после Вэса сытые будут - так что ты отлично у них долежишь на холодке. Пока снова не оголодают.
        Нивхский ребятенок хихикнул. Орунг покрутил головой - совсем у брата от большой правильности мозги степлились, скоро закипят! - и зашагал дальше. Через пару ударов сердца за спиной послышался скрип наста под торбозами Пукы…
        - Ору-унг! - Тан стояла спиной к приближающимся мальчишкам и, сложив руки у рта, громко звала: - Пукы! Ору-унг! Ну где же они? Это все ты виноват, Ак!
        - А чего я-то! - совсем близко проворчал Аккаля, и крона тундровой сосны зашевелилась, будто кто-то выдирался из зацепившихся за одежду ветвей. - Это все сопливый-слюнявый, он…
        - Орунг! - уже чуть не плача, прокричала Тан.
        - Не кричи! - негромко, но внятно откликнулся Орунг. Обрадованная Тан обернулась… и тут же в ужасе замерла, глядя на измочаленную одежду братьев, на тело девочки на плечах у Орунга и измученного ребятенка, плюхнувшегося прямо в снег. - Не шуми Ночью, Тан! - с усталым вздохом повторил Орунг, опуская бесчувственную нивхскую девчонку наземь и на всякий случай настороженно оглядываясь назад. - Правду говорят - беда может выйти!

…Аккаля остановился, тяжело отдуваясь. Поправил впившийся в плечо ремень волокуши, связанной из его и Тан хореев. На набросанных сверху сосновых ветвях лежала нивхская девчонка. Тан, несшая на руках младенца, косилась на нее то жалостливо, то ревниво - видно, никак не могла смириться, что Орунг чужачку на плечах таскал. Впрочем, нивхской девчонке это было все равно - в себя она так и не пришла. Ребятенок, оказавшийся все-таки мальчиком, брел, опираясь на плечо Рапа. Гордый поручением малыш суетился, заботливо отодвигая свисающие ветви с пути нового товарища, отчего те тут же шлепали его самого по лицу мохнатыми лапами. Нивхский пацан морщился, но терпел - кажется, у него просто не было сил говорить.
        - Почему я один волоку? - налегая на ремень, проворчал Аккаля. - Или я вам собака ездовая?
        - Академик ты ездовой, - неодобрительно косясь на него, буркнула Тан.
        - Это что за зверь? - опешивший Аккаля остановился. - Не знаю такого.
        - Я тоже, - неохотно созналась Тан. - Вроде в городе так говорят… Вроде бывают такие - ездовые академики, много свезти могут, без дорог да по снеговым заносам хорошо ходят.
        - Надо же! - вздохнул Аккаля с явной завистью к горожанам. - Академики у них в упряжи ходят! Не то что мы - все на оленях да на оленях…
        - Давай помогу, - примирительно предложил Орунг.
        Аккаля заколебался, потом все-таки совесть взяла верх.
        - Ладно, иди уж. И так устал-натаскался. - Потом злобно добавил: - А сопливый-слюнявый мог бы и помочь, а не налегке прохлаждаться.
        Тан и Рап поглядели на приятеля смущенно - на сей раз им показалось, что Аккаля зашел уж слишком далеко. Но оба промолчали - заступаться за Пукы казалось как-то… странным, что ли…
        Пукы окинул остальных ребят быстрым горячечным взглядом. И опустил голову. Длинные и больше чем обычно спутанные патлы упали на лицо, пряча его от чужих взглядов. Он подошел к Аккаля и молча забрал у него ремень волокуши. Орунг хмыкнул - и одобрительно покивал Пукы:
        - Правильно, брат! Мы ведь с тобой Вэса победили, эрыг отыров победили, людей спасли, теперь в пауль идем. Песню про нас сложат!
        Пукы изумленно воззрился на Орунга - что-то он не запомнил, когда они успели Вэс и эрыгов победить! Но Орунг на него не глядел, а увлеченно продолжал:
        - Великие охотники должны помогать слабым, которые волокушу до дому дотащить не могут!
        Рап и Тан дружно захихикали.
        - Это кто великий охотник - Пукы охотник? - Аккаля обвел ребят налитыми кровью глазами. В одно мгновение он представил, как Рап и Тан в поселке рассказывают про
«бедненького Аккаля, который совсем ослабел, и Пукы пришлось ему помочь!». Пукы! Хиляк, который и бревно поднять не способен! Неумеха, у которого копье не летит и нож из рук валится - соседу прямо в ногу! Его даже женщины гонят, когда рыбу потрошат! Аккаля с яростью рванул ремень волокуши. И, бормоча что-то насчет сопливых-слюнявых, мгновенно обогнал остальных.
        - И опять правильно! - одобрил Орунг, с довольной ухмылкой пристраиваясь в след волокуши - идти по притоптанному Аккаля снегу было значительно легче. - Придем домой, всем расскажем - как Аккаля Пукы помог, как Аккаля о Пукы заботился…
        Рап и Тан захохотали снова.
        - Ак и Пукы - друзья навек! - издевательски крикнул Рап.
        - Что, со мной уже и дружить нельзя? - тихо пробормотал Пукы, поглядывая на мальчишку сквозь завесу волос.
        Услышавший его Рап поперхнулся и изумленно окинул взглядом тощую нескладную фигуру в болтающейся, как на палке, драной одежде. Дру-ужить? С Пукы? Который, как в пауль придет, обязательно если не к шаману, так к старикам помчится - стучать, что запреты нарушали, в Ночи шумели, истории про Черного Донгара рассказывали и жриц не уважали? Тук-тук, Пукы, кто ж с тобой, дятлом лесным, дружить станет? Да не будь Орунг ему братом, давно б уже за поселком тощего прихватили и…
        - Ты что, Орунг? - перестав хихикать, Рап уставился на пошатнувшегося парня.
        Лицо у того побелело, он судорожным движением раздернул завязки на парке, потирая грудь.
        - Не знаю… Неладно что-то… Нехорошо… - Орунг мучительно сглотнул, захватил горсть снега и сунул в рот, катая пересохшим языком холодную влагу.
        Тан испуганно замерла, озираясь по сторонам и прижимая к себе младенца. Что Орунг - чувствует, знали все. С этим даже старики соглашаться стали, а уж с детства игравшие с Орунгом ребята давно приметили - если этому здоровяку худо, то не просто так. Беда близко.
        - Точно, точно! - подхватил Пукы. - Я тоже что-то такое… Вроде как неможется… - Он звонко чихнул и виновато шмыгнул носом.
        Тан одарила его презрительным взглядом. Этот-то куда лезет?
        - А когда тебе можется? - процедила она и отвернулась. - К паулю надо скорее.
        Орунг слабо кивнул. Настороженно поглядывая по сторонам, ребята в полном молчании двинулись вперед. Идти быстрее они не могли из-за волокуши и нивхского мальчишки, который едва переставлял ноги. Наконец сквозь темноту Долгой ночи слабо забелела стена спрессованного снега вокруг поселка. С невысокой сторожевой вышки на белый снег падали голубовато-золотистые отблески теплящейся наверху лампадки с крохотным язычком Голубого огня. За оградой лениво побрехивали собаки.
        - Нормально все вроде, - неуверенно пробормотал Аккаля, до рези в глазах всматриваясь в окутавшую поселок тьму. - Ты как? - он повернулся к Орунгу.
        Тот тяжело помотал головой:
        - Сам не пойму. Как будто воздух какой-то не такой…
        - В тундре не такой или здесь не такой? - уточнила Тан.
        - Везде не такой! - было видно, что Орунгу сильно не по себе. - И в тундре не такой, а возле пауля так вообще… Запах другой. Неужели не чувствуете?
        - Я чувствую! - с готовностью подтвердил Пукы. - Неправильный воздух! - и снова чихнул.
        - Нос прочисть, правильный! - рыкнул на него Аккаля.
        - К шаману надо идти! - упрямо насупился Пукы. - Он разберется!
        Остальные поглядели на него с раздражением, но ничего не сказали. Хоть и неприятно сознавать, но тощий прав. Поддерживая норовящую выскользнуть на уклоне волокушу, ребята принялись спускаться в ложбину к поселку.
        Идущая рядом с Орунгом Тан недоверчиво покосилась на бледного парня. Может, ошибся на сей раз - уж больно спокойным казался пауль. Дежурящий на вышке молодой охотник узнал своих и приветственно помахал копьем. Тан слабо махнула в ответ. Вот сейчас они в проем в снеговой стене войдут - люди из домов выскочат, расспрашивать, охать-ахать начнут, напугаются, про отморозков узнав. Зато как взрослые охотники Орунга зауважают, когда про Вэса услышат! Из-за стены доносился только обычный, мирный шум. Перекликаются малыши, как всегда игравшие у ограды в «тепло - холодно».
        - Холодно! Ой, нет, теперь прохладно! Опять холодно-холодно, ой, совсем мороз! - кричали голоса, намекая «искателю», что тот вплотную приблизился к спрятанной вещи. Послышался торжествующий вопль - не иначе как нашел. Потом торопливый галдеж - ребятишки выбежали из-за сторожевой башенки. Не только Рап, но даже едва живой нивхский мальчишка с любопытством уставились на них. Не обращая внимания на приближающихся путников, один из малышей прижался мордахой к стене, чтобы не видеть, куда остальные припрятывают рукавицу, и принялся громко выкрикивать слова считалки: «Жрица вылезла из Храма - голой попой села в яму! Там ее поймал Кайгал - затолкал к себе в чувал!..»
        Тан засмеялась и покосилась на Пукы - тощего перекосило, будто возле пауля по случайности желтого снега в рот напихал!
        - …Крышка открывается - жрица появляется! Все, что спрятано, найдет и для Храма заберет! - мальчишка выкрикнул последние слова считалки и повернулся, шаря глазами в поисках припрятанной рукавицы.
        - А что, вполне правильная считалка, - через силу улыбаясь, пробормотал Орунг. - Жрица ж все-таки вылезла из чувала!
        Тем временем «искатель» направился в прямо противоположную от спрятанной вещицы сторону - судя по тому, как ребятня разразилась предостерегающими воплями: «Тепло, ой, тепло! Жарит!»
        - Тепло, - вдруг помертвевшими губами прошептал Орунг. - Вот оно что - тепло! Воздух теплый! Чэк-най! - заорал он таким диким, пронзительным голосом, что его наверняка было слышно не только в пауле за стеной, но и на много переходов окрест. - Спасайтесь, люди, чэк-най!
        Свиток 5
        Повествующий про Огненный потоп и сокрушающую силу Голубого огня
        - Вы чего, Орунг? - Аккаля поглядел на орущего приятеля с изумлением. Не иначе рехнулся Орунг. А что вы хотите, они ж с Пукы родичи как-никак, а у тощего голова давно не в порядке. - Какой…
        Тан завизжала. Прямо в снеговой стене, четко различимая в темноте, возникла алая точка. Будто чей-то жуткий злобный глаз пялился на ребят.
        - Не может быть, - прошептал Пукы. Они ведь от Вэса ушли и от эрыгов ушли! Они до пауля дошли! Дома они! Взрослые тут, шаман тут, мама тут… Дома ничего плохого случиться не может! - Нечестно! Неправильно! - заорал Пукы.
        Из стены под его торбоза полился тонкий ручеек воды… А потом казавшаяся нерушимой стена поселка враз обвалилась, истошно шипя и оседая рыхлым валом ноздреватого талого снега. Позади стены обнаружилась старая тетка Секак - с берестяной кадушкой в руках. Некоторое время они молча пялились друг на друга - Секак на ребят, а те на нее…
        Клубясь черным дымом на краях, прямо из растаявшего снега вверх ударила струя Огня. Невозможного, рыжего, как лисий мех! Ребята услышали, как позади небывалого Пламени завопила Секак. Сторожевая вышка полыхнула, будто насквозь пропитанная жиром, мгновенно утопив в Рыжем пламени блеклый свет Голубой лампады. Сверху раздался отчаянный вопль - дежурящий на башне охотник сиганул вниз, в сугроб. Вскочил, заметался у воротного проема, словно в поисках невидимого врага - и с криком «Жена! Беги, жена!» кинулся в горящий пауль. Сторожевая башня заскрипела - и рухнула. Пылающие бревна шипели в снегу.
        - Мама! - отчаянно закричал Орунг и, увязая в талом снегу, тоже кинулся в поселок.
        - Мама! - Пукы побежал за ним.
        Рыжее пламя дохнуло ему в лицо - злобно, убийственно, совсем не так, как дышал родной Голубой огонь. Пукы судорожно закашлялся от залепившего рот и нос черного едкого дыма. Прикрыл лицо рукавом. И бросился вперед.
        Деревянные дома, до половины вкопанные в снег, пылали. Рыжие языки Огня плясали на крытых корой крышах, прыгали от стены к стене. Черные тени извивались внутри Пламени, жуткие одноногие многорукие твари трескуче хохотали, рассыпая вокруг себя снопы оранжевых искр. Длинный гибкий Огненный язык соскользнул со стены и хищно потянулся к Пукы - на мгновение мальчишка почувствовал, как изнутри пламени на него пялится широко распахнутый темный глаз. Глаз моргнул, словно бы в недоумении… Пукы бросился ничком в раскисший снег. Лента Рыжего огня пронеслась у него над головой, ударила в стену соседнего дома - и побежала к крыше, заливая все вокруг страшным алым светом. Не рискуя подняться, Пукы пополз в хлюпающей, омерзительно теплой снеговой каше. Их дом должен быть близко, но мальчишка уже терялся в стелющемся к земле черном дыму. Шатаясь, Пукы поднялся на ноги. В него с разбегу врезался кто-то. Запрокинув голову, мальчишка уставился в залитое горячим потом лицо ора-старосты.
        - Ты еще тут! - прохрипел тот, отшвыривая Пукы с дороги.
        Мальчишка отлетел в сторону - завизжал. Дотянувшийся от стены дома рыжий сполох обвил ему плечо и руку. Рукав парки вспыхнул. Крича от боли, Пукы плюхнулся в растекающуюся под ногами воду. Мимо замелькали ноги бегущих. Прямо через него пронеслась запряженная в пустую нарту собачья упряжка. Собаки отчаянно завывали от ужаса. Зажимая ладонью капающую из рассеченного лба кровь, Пукы поднялся на четвереньки. Вокруг стеной вставал Рыжий огонь и черный дым.
        - Мама! Орунг! Где вы? - безнадежным хриплым шепотом позвал Пукы.
        - Я здесь! - Огненная стена распалась. Из нее, прикрываясь мокрой оленьей шкурой, выскочил Орунг, волоча полуодетую мать. Та судорожно прижимала к груди закопченный котелок - видно, варила что-то, когда Орунг ворвался в дом. Даже сейчас, сквозь удушливый смрад горелого дерева, Пукы чувствовал исходящий от котелка сытный мясной дух.
        - Чего разлегся! - пинком Орунг поднял брата.
        Они побежали втроем. Рядом, будто жалуясь на свою страшную долю, истошно заскрипел дом. Крыша провалилась внутрь. Деревянная стена рухнула перед ними. Рыжий огонь зашипел, захлебываясь в талой воде…
        - Вперед! - прыгая с одного горящего бревна на другое, скомандовал Орунг.
        Они перемахнули истекающий раскаленным паром невысокий вал - все, что осталось от стены, - и с разбегу вломились в толпу жителей поселка.
        - Бегите - снег остановит Огонь! - закричал Орунг… и осекся.
        Широкая лента Рыжего огня стремительно катила по земле, заключая развалины пылающего поселка в правильный, как шаманский бубен, круг. Замкнулась, срослась в сплошное кольцо Пламени, бушующее вокруг жавшихся друг к другу людей.
        - Мы пропали! Пропали! - из толпы послышались истеричные вопли и судорожные рыдания женщин. Где-то пронзительно и безнадежно закричал ребенок.
        Снежный наст у ног Орунга провалился, и мальчишка кубарем полетел в распахнувшуюся яму. Плюхнулся на что-то твердое, но холодное… Прямо под ним, впаянный в глыбу мутного льда, спал эрыг отыр. Совсем как живой. Орунгу показалось даже, что покрытые мехом руки-лапы шевелятся… Веки эрыга поднялись, и на мальчишку уставились налитые Рыжим огнем глаза. Орунг оттолкнулся ногами от тающей ледяной глыбы…
        Никогда еще он так не прыгал! Его вынесло на край ямы. Из глубины послышался хруст разбиваемого льда - и вырвавшаяся из ямы длинная мускулистая лапища попыталась ухватить мальчишку за ногу. Орунг отскочил. Кто-то из взрослых охотников, он не успел заметить - кто, с яростным криком всадил в лапу копье. Послышался злобный вой, охотник сорвался вниз. Орунг кинулся прочь - снизу неслись дикие вопли и шум схватки, а потом… чавканье.
        - Отмораживаются! Отмораживаются!
        Из ямы медленно и пока неуверенно выползали покрытые слоем еще не растаявшего льда отморозки. Один, второй, третий… Вылезший наружу эрыг встряхнулся - мелкие сосульки посыпались с его шерсти. Жадно потянул плоским носом воздух - в глазах полыхнуло Рыжее пламя. Он с утробным ревом ринулся за мечущейся у стены Огня женщиной. Ухватил ее за край одежды и с жадным ворчанием потянул к себе. Женщина рванулась и с нечеловеческим воплем исчезла в Пламени. Чья-то стрела вонзилась отморозку в плечо - он лишь глухо взревел и пока еще неверными скачками рванул к обидчику. Орунг увидел Тан, скорчившуюся за спиной у отца. Выставив копья, охотники пятились от наступающего на них врага.
        Пылающие развалины поселка разметало, как взрывом. Орунг едва увернулся от рухнувшего сверху горящего бревна. Из земли поднялась складчатая серая кишка - и затрубила. Брошенные со всех сторон копья отскочили от башки чудовища. В маленьких, заросших шерстью глазках твари полыхнуло Рыжее пламя - кишка описала круг, расшвыривая охотников во все стороны. Торчащие прямо из морды желтые обледенелые клыки вонзились в землю, выворачивая целые пласты.
        Вэс выбрался на поверхность.
        Люди заметались, истошно крича. Никто не хотел умирать, но все понимали - это конец.
        Пронзительный вопль летучей мыши обрушился с небес. Поток Голубого огня, словно волной, стек прямо на Рыжее пламя. Пыхнул - выворачиваясь горой белой, как свежий снег, пены. Разрастаясь, пена прокатилась вдоль Огненного кольца. Задавленный Рыжий огонь со злобным шипением вжимался в землю, оставляя за собой четко очерченный черный спекшийся шрам. Спасающиеся от отморозков люди врассыпную кинулись прочь.
        Непрерывно трубящий Вэс продолжал неуверенно топтаться на месте, будто не знал, куда деваться. Его гигантские ножищи раскалывали в щепу уцелевшие в Огне бревна.
        Сверху снова завизжало. Словно откликаясь на этот вопль, прямо под брюхом Вэс из земли выросли острые колья. С утробным чваканьем они втыкались в ноги, грудь, вислый живот чудища, один кол насквозь прошил свисающую с морды кишку. Застрявший Вэс издал дикий вой, замер на один короткий удар сердца, потом рванулся всем огромным телом, с треском ломая колья. В вихре развевающихся голубых волос сверху спикировала хрупкая женская фигурка. Первый шар Голубого пламени ударил у Вэс перед мордой - чудовище в ужасе отпрянуло. Второй клуб Огня влепился прямо в широкую спину. Вэс даже не вспыхнул - Голубой огонь накрыл его сплошным сияющим пологом, мгновенно пожравшим шкуру и плоть гиганта. В растекающиеся от жара ручьи осел дочиста обглоданный Пламенем скелет.
        Сорвавшаяся с хищно скрюченных пальцев голубоволосой тонкая прозрачная пленка плотно обернула голову отморозка, петлей захлестнулась на короткой, уходящей в плечи шее. Голубой вихрь мелькнул мимо, уносясь за остальными эрыгами. Закатанная в прозрачную пелену тварь остановилась. Завертела сплюснутой башкой, словно ворочающиеся под низким толстым лбом мозги не в состоянии были осознать, что происходит. И вдруг отморозок задергался. Его бочкообразная грудь судорожно вздымалась, кривые когти драли лицо, пытаясь располосовать залепившую нос и рот пленку. Та трещала, но не поддавалась.
        Из беспорядочно мечущейся толпы вынырнул шаман:
        - Лови! - Сверкнув в лунном свете, нож шамана - настоящий стальной южный нож - мелькнул в воздухе черной птицей.
        Орунг подхватил его на лету. Отморозок как раз ткнул когтем прямо в свой распахнутый рот - пленка треснула. Тварь судорожно потянула воздух… Сейчас снова кинется! Орунг взмахнул ножом - ударил под поднятую лапу твари. Острие бессильно соскользнуло по жесткой шерсти. Яростно мотающий головой эрыг махнул лапой, сгребая мальчишку как лесной кот - зайца.
        - Бей его! Бей тварь! - где-то рядом отчаянно закричал Пукы.
        Бить? Как? Обеими лапами эрыг стиснул плечи Орунга, не давая даже шевельнуть рукой. Не обращая внимания на кипящую поблизости битву, с утробным ворчанием потянул к себе. Орунг понял, что ворчит у эрыга в желудке. Отморозок хотел есть. Орунг забился в лапах твари, изо всех сил пытаясь вывернуться и поднять нож.

«Да поднимайся же ты, поднимайся!» - мысленно взмолился он, когда на лицо упали капли слюны с оскаленных клыков отморозка.
        - Да бей же! - визг Пукы стал нестерпимым.
        Нож словно сам собой шевельнулся у Орунга в пальцах. Рванул вверх, волоча руку мальчишки за собой. Непонятно как, но руке удалось вывернуться из захвата. И нож с мерзким чавканьем вонзился отморозку в глаз.
        Тварь заорала, мгновенно выпустив мальчишку. Вскинула лапы к лицу. Зашаталась. С глубоким вздохом отморозок рухнул в снег у ног Орунга.
        - Метко ты попал, - пробормотал Пукы, остановившимися глазами пялясь на потемневшее лезвие.
        - Я… Это не я. Ей-Торум - оно само! - выдохнул Орунг, растерянно оглядываясь на шамана. Его работа? Но ведь их шаман - Белый, его время - День, а камлать в Ночи могли только так пугавшие Пукы Черные…
        Лицо шамана искажал ужас. Как будто старик увидел нечто более страшное, чем Вэс, чем отморозки, чем…
        - Какой у тебя нож, мальчишка! Украл? - с издевкой поинтересовался женский голос.
        Орунг завертел головой. Равнина вокруг недавно еще существовавшего пауля хант-манов превратилось в сплошное озеро мутной воды. Посреди грудой паленых бревен возвышалось то, что осталось от поселка. Хлопья сажи и куски горелого дерева вертелись в крутящихся то тут, то там бурунчиках. По щиколотку в воде бродили ошеломленные, потерянные люди. Остро и противно пахло горелым мясом - впереди, как три костра, пылали тела отморозков. Горели Синим пламенем. Голубым огнем. Орунг почувствовал, как его губы растягиваются в мучительной ухмылке. Он задрал голову. Прямо над его макушкой, небрежно опираясь на воздух, парила женщина с волосами голубыми, как ее Огонь.
        - Никак нет, большая начальница жрица! - подобострастно кланяясь, шаман выступил вперед. - Этот нож несколько Дней назад, отправляясь в свой поиск, оставил в нашем пауле почтенный странствующий жрец. За оказанные ему некоторые услуги.
        - Знаем, что за услуги, - презрительно скривилась жрица. - Всегда одно и то же - геологи не меняются! Стоит им хоть на переход удалиться от Храма… - Она махнула испачканной сажей ладонью и плавно скользнула к земле.
        Орунг и Пукы уставились на жрицу во все глаза. Пукы - восторженно. Орунг… Он и сам не знал - как. Жрица оказалась стара. Ее лицо походило на ссохшуюся шкурку, но фигура была как у юной девушки. Густые голубые волосы, расчерченные вкраплениями седых прядей, плотным плащом падали ниже пояса. Из-под края волос выглядывала небрежно замотанная вокруг бедер повязка. Голые босые ноги уверенно попирали талый снег. Блекло-голубые, непривычно большие и круглые глаза насмешливо щурились, разглядывая прожженные и покрытые копотью парки хант-манов.
        Шаман поклонился вновь:
        - Охотничьи люди хант-маны благодарят великую жрицу за спасение и нижайше кланяются высокому Храму…
        - Что ж, тем лучше! - не дослушав славословия, перебила его жрица. - Значит, хант-маны тем более не откажутся помочь оберегающему их Храму!
        К паулю, позвякивая колокольчиками оленьих упряжек, подъезжали сани большого обоза.
        Свиток 6
        В котором жрица с голубыми волосами в доступной форме объясняет всем, что происходит
        - Чтоб тебя приморозило, а потом оттаяло! Чтоб тебя Куль-отыр под землю забрал! Чтоб тебя жрица себе на обед зажарила!
        - Тихо ты! Тихо! Услышит! - перепуганная Тан гонялась за Аккаля, пытаясь закрыть ему рот ладонью.
        Аккаля скакал на одной ноге, зажав вторую руками, то ругаясь, то тихо подвывая от боли.
        - Я не хотел! Я это… не специально, вот ей-Торум, - топчась у него за спиной, бормотал Пукы, норовя припрятать за спину деревянный кол, которым он только что заехал Аккаля в ногу. - А говорить так… как ты сейчас, - неправильно!
        Аккаля взревел совершенно по-медвежьи и, вытянув руки, рванулся к Пукы. Тот попятился. Аккаля поскользнулся на еще не сбитом льду и плюхнулся плашмя, ударившись грудью.
        - Мы лучше пойдем, - беря брата за руку, сказал Орунг.
        Склонившаяся над ушибленным Аккаля Тан отмахнулась - дескать, уходите скорее.
        Волоча Пукы за собой, Орунг заскользил прочь. Вокруг еще дымящихся и воняющих гарью развалин поселка деловито сновали жители. Громко стучали топоры в руках охотников, скрипел лед под разбивающими его кольями. Растопленный сперва Рыжим, будь он проклят, а потом и Голубым, будь он тоже… будь благословен… огнем снег на Ночном холоде смерзся в сплошное озеро льда. Теперь его приходилось тщательно расковыривать, чтобы уцелевшие могли поставить хоть пару берестяных чумов. Ну а тем, кто не спасся, - тем уже все равно.
        Братья остановились, молча глядя на аккуратно, рядком, выложенные у края ледяного поля тела погибших. Последним и чуть в стороне - не хант-ман все же, чужой род, чужой обычай - лежал нивхский ребятенок. На его теле не было ни отметин от жутких клыков отыров, ни следов Огня. Казалось, мальчишка просто спал, подложив ладонь под щеку, а Ночной холодный ветер ласково шевелил его темные волосы, осыпая их блестками изморози.
        - Стойбище его сгорело - он живой ушел. От Вэс ушел, от отморозков ушел, до нас добрался… А тут… Вот… А мы даже как звать его, не знаем. - Орунг почувствовал, как от бессильной ярости у него сводит зубы. Все это было… как Пукы говорит - неправильно!
        - Младенца их Тан вынесла. И девчонка нивхская уцелела. Говорят, в себя пришла. Есть просит, - пробормотал Пукы.
        Братья вскинули головы и оба уставились туда, где на толстом бревне, еще недавно бывшем воротами их пауля, восседала жрица. Голубоволосая ковырялась в котелке с олениной, что вытащила из Огня мать. Жрица морщилась, кончиками пальцев перебирая дважды подгорелое - сперва в чувале, а потом в пожаре - мясо. Какой-то ломоть не понравился ей особенно сильно, и она брезгливо швырнула его в снег. Стайка караулившей каждое ее движение детворы ринулась вперед. Вокруг брошенного горелого кусочка завязалась драка. Не обратив на катающихся у ее ног чумазых детей ни малейшего внимания, жрица продолжала копаться в котелке.
        - А правильно старики ей мясо отдали, - сказал Пукы, хотя Орунгу показалось, что убежденности в голосе брата даже слишком много. Словно тот хотел убедить в первую очередь самого себя.
        - Правильно, - кивнул Орунг.
        Пукы воззрился на него удивленно - не привык он, чтоб Орунг соглашался насчет жриц.
        - Этих до отвала кормить надо, голодные - они злее, - невозмутимо пояснил Орунг.
        - Она нас спасла! - запальчиво выкрикнул Пукы.
        - Спасла, - неохотно согласился Орунг. Он и сам понимал: не явись голубоволосая прямо с темного неба, сейчас бы у них вовсе никаких забот не было - ни лед долбить, ни развалины по бревнышку раскатывать, ни остатки еды из-под завалов выскребать. Просто потому, что вместо ледяного поля было бы тут сплошное поле мертвецов, над которыми пировали отморозки. Да только быть обязанным спасением жрице… почему-то сама мысль об этом казалась отвратительной. - Знать бы только, как она здесь оказалась? Близко была - значит, к нам и ехала. Зачем? Обоз при ней - тоже зачем? Оброк Храму мы еще в конце Дня заплатили.
        - Она скажет! - горячо заверил его Пукы.
        - Не сомневаюсь. - Орунг сморщился.
        Жрица наконец закончила трапезу и небрежно швырнула детворе котелок с остатками.
        - Эй, вы! Да-да, вы, двое!
        Орунг почувствовал, как его душу заполняет смесь ярости и самого настоящего страха - по-старчески крючковатый палец жрицы с украшенным голубыми камнями желтым ногтем тыкал в его сторону.
        - Все равно ничего не делаете - велите людям собраться сюда! Говорить буду, - распорядилась голубоволосая.
        - Лед отбивать надо, - немедленно набычившись, пробормотал Орунг. - Чумы поставить негде - детей уложить.
        Пукы коротко ткнул его своим колом в ногу. Орунг был уверен, что на этот раз - не случайно.
        - Будет исполнено, большая начальница жрица! - кланяясь и улыбаясь до ушей, провозгласил Пукы. При этом физиономия у него была такая счастливо-маслянистая, будто его в горшок с тюленьим жиром макнули.
        Орунг неуверенно покачал головой, глядя, как тощая долговязая фигура брата мелькает между работающими людьми. Пукы вроде даже стал выше и значительней и со стариками говорил с уверенностью, которой Орунг в нем раньше не замечал. Как будто пустячное поручение жрицы облекло его частицей силы Голубого огня. Не надо бы Пукы со жрицей связываться. Что б ни повелела голубоволосая - радости это никому не принесет. Жрице-то ничего не скажут - а вот Пукы потом припомнят. Мать опять плакать станет.
        Из сбившейся у бревенчатого завала толпы выбралась мать и встала рядом с Орунгом, как всегда, притянув его к себе за плечи. Он ткнулся щекой ей в плечо и тихо засопел, вдыхая родной запах ее мехового халата-сахи, который не могла заглушить даже горелая вонь. Мать погладила его по макушке натруженной рукой, шутливо дернула за косу. Сердце у Орунга сжалось, будто враз смерзлось в сверкающую веселую льдинку. Ничего… Он теперь уже почти охотник… Да что там, совсем охотник! Все будет хорошо. Главное, живы… Мама жива. А новый дом они поставят, и шкур он добудет, и… Рядом появился Пукы, поглядел на протянутую к нему руку матери и… как всегда, не подошел. Хотя видно было, что хотелось, очень хотелось, просто до крика. Вместо этого отвернулся независимо и с преувеличенным вниманием уставился на жрицу. Орунг и мама обменялись быстрыми веселыми взглядами: «Суровый Пукы, однако!» Мужчину из себя корчит. Не все мужчины прямо от медведицы рождаются, некоторые еще и от мам.
        - Ну, все тут? - каркающий голос жрицы разбил приятный холодок, словно дыхание родного дома, окутавший Орунга. Парень вздрогнул.
        Стоящая на завале жрица нетерпеливо постукивала пяткой по бревну, брезгливо косясь на собирающихся внизу людей.
        - Ор и шаман ваши где?
        Раздвинув толпу, из задних рядов выбрались шаман и староста, переглянулись и дружно согнулись в почтительном поклоне, едва не ткнувшись лбами в босые ноги жрицы.
        - Тогда можем начинать, - кивнула та.
        Насторожившийся Орунг вдруг увидел, что от обоза, остановившегося подальше от образовавшегося на месте поселка ледяного поля, к ним направляются воины. Одинаково, но очень добротно одетые в крепкие сапоги с меховой опушкой и толстые куртки синего цвета с символом Храма - чашей со вздымающимся над ней Голубым огнем - на спине и груди. Во все глаза мальчишка уставился на болтающиеся у пояса каждого сабли. Не южная сталь, даже ему видно, но тоже настоящее железо. Небось в городах ковали.
        - Храмовая стража, - испуганно прошептала у него над головой мать. - Зачем они тут?
        - Во-во. Зачем они тут вместо того, чтобы за рекой отморозков гонять? - пробормотал Орунг.
        Полуобернувшийся Пукы метнул на него бешеный взгляд:
        - Тихо ты! Жрица говорит!
        - Ну, так. - Жрица обвела испуганно сгрудившуюся толпу пронизывающим взглядом блекло-голубых, неестественно круглых глаз. - Если ваш шаман хоть немного выполнял свои обязанности, все вы должны знать, что в давние-предавние времена, когда на Небесах светило не одно, а три солнца, испепеляя все живое своим Жаром, по средней Сивир-земле бродили древние великаны-богатыри эрыг отыры. Храма тогда не было, так что мира они не знали и непрерывно сражались между собой, пожирая тела своих врагов. Потому большая часть их исчезла с лица Сивира. Уцелевшие же вмерзли в лед, когда великий герой Хадау сбил лишние солнца своими могучими стрелами, оставив лишь одно, отчего на Сивир пришел живительный холод.
        - Иногда его могло быть и поменьше, - зябко кутаясь в меха, пробормотал старый шаман, с завистью поглядывая на полураздетую жрицу. По ее морщинистому лицу стекали редкие капельки пота, которые жрица небрежно стряхивала ладонью. - Хант-маны знают историю, достославная, - возвысив голос, сказал он. - Краткий курс истории Храма - это у нас главное при обучении молодых охотников. Ну еще ОБЖ, - признался шаман. - Как ловушки правильно ставить, как от медведя удирать, если что, как людоеда-мэнква от зимовки отвадить…
        - Ладно, ладно, - жрица отмахнулась. - Верю. Ну вот, а теперь эти самые уцелевшие эрыг отыры, или, как вы их называете, отморозки, соответственно, отмораживаются, - резким рубящим тоном, далеким от интонаций сказительницы, еще недавно звучащих в ее голосе, отчеканила жрица. - С ними еще всякая гадость прет вроде мамонтов… вы их Вэс называете. И так повсюду. Жрица-наместница Югры отправила послание в главный Храм Снежной Королеве и ее Советнику. Но сами знаете, люди, королевский двор далеко, их дело заботиться обо всей Сивир-земле. Пока что надо справляться самим. Объединиться, сплотиться и так далее. - Жрица сделала небрежный жест. - Как видите, я прибыла к вам с отрядом храмовой стражи…
        - Они будут драться с отморозками! - восторженно прошептал Пукы. Он обернулся к брату и матери, сверкнув улыбкой, радостной, как первый лучик нового Рассвета после Долгой ночи. - Я! - Пукы подпрыгнул и замахал руками, чтобы жрица заметила его за широкими спинами стоящих впереди охотников. - Я покажу, где мы с братом видели отморозков!
        Жрица скользнула взглядом по скачущему оборванному мальчишке. Ее фиолетовые губы исказила едва заметная презрительная гримаса. Она выдернула из-за края набедренной повязки свиток:
        - Советом жриц при наместнице решено весь наш район, всю Югрскую землю, объявить зоной бедствия. Разработан план мероприятий по преодолению чрезвычайной ситуации. - Она снова посмотрела вниз в мгновенно словно промерзшие лица хант-манов и усмехнулась снова. - Ну да, столько сложных слов… Короче, чукчи!.. - сворачивая свиток обратно, отрубила она.
        - Мы хант-маны, великая, - пробормотал шаман.
        - Неважно! В стране беда, ясно? Поэтому решением Совета все ваши продовольственные запасы передаются представительницам наместницы - то есть мне - и будут вывезены в центральный Храм Югрской земли в Хант-Манске!
        Свиток 7
        О том, как непросто определить, чья правда правильней
        - Вас и правда всех пороть будут - пока не скажем? - прерывистым шепотом спросила Тан. - Прямо по голому? - Она с ужасом покосилась на насмешливо оглядывающих ее пухленькую фигурку стражников. - При всех?
        - При всех - это когда одного порют, - рассудительно ответил Орунг, отшагивая так, чтобы прикрыть Тан от взглядов. - Вот как меня перед нынешним Закатом, когда шаману в араку болотной воды подлили…
        - Ты и подлил! Легко тебе говорить, - шмыгнула носом Тан и опустила голову - вплетенные в ее косы медные птички слабо вздрагивали, будто хотели улететь. - Вы, мальчишки, привычные. А я девочка! Меня еще никогда не наказывали!
        - Не бойся, маленькая, - мать Орунга и Пукы обняла девочку. - Сейчас поспать всем надо, отдохнуть… А там, глядишь, до вас и не дойдет. Взрослых ведь сперва. Ора и шамана первыми.
        - А им вообще полезно, - мстительно улыбнулся Орунг. - Потерпим, если не хотим Долгой ночью с голоду околеть!
        Тан прерывисто вздохнула, вытерла кулачком слезы, кивнула на прощанье и, лавируя между расположившимися на развалинах поселка людьми, побежала к дому своих родителей. К тому, что от него осталось.
        - Порка-то ладно, - устало вздохнула мать, глядя вслед девочке. - А вот что мы есть будем? Дети уже сейчас просят, - она с тревогой перевела взгляд с одного сына на другого.
        - На это у них и расчет, - сквозь зубы процедил Орунг, чувствуя, как его трясет от ярости. - Маленькие от голода плакать начнут, у родителей сердце не выдержит - и побегут за едой, а эти-то… - он злобно кивнул на кольцо Огней вокруг развалин пауля. Там мелькали тени, слышался мужской смех, вжиканье меча по точильному камню. Одурительно пахло едой - стражники варили мясо. - …И проследят, где у нас амбар с припасами! Только много ли тех детей потом до конца Долгой ночи доживет? - Орунг вскочил, уронив с плеч обгорелую оленью шкуру. - А если ты, мать, про нас - так мы с Пукы уже не совсем дети. Хотя еще и не совсем охотники, - нехотя признал он. - Ты-то чего молчишь, а? - накинулся он на сидящего рядом Пукы.
        - Ничего, - не поднимая головы, ответил Пукы. Спутанные волосы, как всегда, падали на его лицо, не позволяя разглядеть выражение глаз. - Не видишь - занят я! Мужские вещи от женских отделяю! Нельзя им вместе лежать - йим! Запрет!
        - У нас женских вещей осталось - мамины рукавицы, а мужских - наши с тобой торбоза! - Орунг сунул брату под нос снятую для просушки пару торбозов. Пукы невольно сморщил нос. - Ты их Торум знает сколько раз туда-сюда перекладываешь! Ты мне скажи, что сам думаешь? - на всякий случай Орунг понизил голос.
        - Много вы на сходке спрашивали, что я думаю! - прошипел в ответ Пукы.
        - Младших-то вообще не спрашивают, - резонно возразил Орунг.
        Пукы невольно кивнул - верно. Поэтому он стоял и молчал, когда их шаман вдруг начал говорить, что все припасы в поселковых сумьяхах - амбарах, что возле домов, - остались под развалинами и теперь их не достать. А и достать - так ведь подмокшие, горелые, достославные жрицы до гадости такой не снизойдут. Что оленей, как всегда, отогнали в тундру, а там их отморозки пожрут. И охотиться уж поздно - ушел зверь. Вот и выходит - где уж хант-манам отдавать, впору самим помощи просить. У Храма… Или к родичам на поклон всем паулем идти, в вечные работники наниматься. Или вовсе в ледяной город податься - а что же, еды нет, жить негде. Как думает достославная жрица - примут бедных хант-манов в городе или погонят от ледяных стен? И это говорил их шаман! Тот самый шаман, настоящий Белый, что учил Пукы превыше всего почитать Голубой огонь и его Храм, да род свой, да предков, да обычаи… И теперь врал жрице Храма, а род молчал - да еще и кивали все как один одобрительно. И Пукы молчал. Не годится младшему поперек старших говорить.
        Но больше всего Пукы потрясло лицо жрицы. Она смотрела на толпящихся у ее ног людей сверху вниз, и в ее ледяных, по-тигриному круглых глазах отражалось бесконечное, терпеливое презрение. Будто ничего иного она и не ожидала.
        Она даже так и сказала: «Чего еще ждать от жадных дикарей? Пусть другие погибают - лишь бы свое брюхо набить». Это презрение полосовало Пукы как раскаленным ножом, так что он готов был уже выскочить из толпы и… И не выскочил! Не годится младшему, не охотнику еще, да в собрании…
        - Не след бы ору нашему ее… - мать кивнула на Огни стражницкого обоза, явно имея в виду жрицу, - Советником стращать!
        Пукы тихо застонал сквозь зубы - не след? Когда их толстяк-ор вдруг налился алой краской, как снег у оленьей туши, и пошел вопить, брызгая слюной чуть не в самое лицо жрицы, Пукы хотелось сквозь землю провалиться да замерзнуть там вместе с Вэсом и эрыг отырами, лишь бы стыда такого не видеть! А уж что нес-то ор, что нес: он, дескать, до самого Советника дойдет, тот, дескать, и этой жрице покажет, и остальным всем, и самой Ее Снежности… Хорошо, охотники сзади навалились, рот заткнули.
        Вот когда Советника помянули, лицо жрицы и стало как изо льда отлитое. «Поглядим, - говорит, - как вам Советник поможет!» И повелела пороть всех от старших до младших, пока не скажут, где спрятана еда.
        - Будто Советник когда против Ее Снежности пойдет, - явно одобряя предполагаемую верность первого мужа Сивира, пробормотал Пукы.
        Орунг покосился на брата насмешливо - даже в их пауле, куда вести с остального Сивира доходили раз в День после ярмарки, и то знали, что нынешний Советник избран Снежной Королевой не за преданность и верность, а вовсе даже наоборот. Чуть ли не мятеж он поднял, да многие богатые роды его поддержали, да оказались сильны настолько, что для сохранения мира на Сивире и власти Храма - на нем же, многострадальном - пришлось Ее Снежности вожака мятежников в свои Советники возвести. Видать, в их глухом селении Пукы был самым глухим - слышал только то, что хотел!
        - Говорят, Советник мужик правильный, может, и вступился бы, окоротил жрицу, - с подсердечной тоской пробормотала мать.
        Да что ж она говорит-то такое?
        - Жрица нас всех спасла, - возмутился Пукы.
        - Ай-ой - чтоб голодом потом уморить? - мотнул косой Орунг. - Так лучше бы нас отморозки сожрали - все быстрее б помирать вышло!
        - Ты не понимаешь! - Сквозь спутанные волосы Пукы яростно сверкнули красные, воспаленные глаза. - Слышал, что она говорила? Всюду чэк-най, везде отморозки, по всей Югре!
        - А раньше вроде говорили, что нету. Ни чэк-ная, ни отморозков, ни Вэс… - невинно напомнил Орунг.
        Но Пукы было так просто не сбить:
        - Это чтоб мы не боялись! А сейчас Храму помочь нужно - чтоб всю землю защитить! Им вон стражников кормить. - Пальцем с обкусанным до мяса ногтем он ткнул в пристроившегося на передке обозных саней стражника, самозабвенно хлебавшего что-то из берестяного туеса.
        - Так пусть они стражников здесь оставят! - бешено прошипел Орунг. - Не нас сторожить, а отморозков гонять! Вот тогда мы лучше сами не доедим, а их прокормим!
        - Значит, в другом месте стражники нужнее!
        - В Храме, например, - насмешливо процедил Орунг.
        - А хоть бы и в Храме! - выпалил Пукы. - Много паулей чэк-най пожег, отморозки пожрали. Кто без дома остался, кто уцелел - все в Храм идут.
        - Пукы! - простонал Орунг, вскакивая. - Оглянись! Это нас чэк-най пожег! Мы без дома остались! Мы в Храм идем? Мы тут остаемся! А не выйдет, погонят нас отморозки - дальше в тундру пойдем, к родичам. Там не уживемся - к совсем дальним родичам отправимся, к хант-манам рода Пор, которые в тайге поселились. - Он со вздохом добавил: - Хоть они все и «поросюки». - Орунг прижал нос пальцем и похрюкал. - От мэнквов-людоедов свой род ведут, и нам, честным хант-манам рода Мось, от них бы лучше подальше! Да только к ним мы пойдем, а в Храм - нет! И жрица твоя нас в гости не зовет - она только припасов наших хочет! Девчонка нивхская и младенец - они тоже не в Храме, они тут, у нас! А мы их даже накормить не можем - потому что жрица тоже тут!
        - Тише, дети, тише! Тише, Орунг! - опасливо косясь на оглянувшегося в их сторону стражника, прошептала мать, одной рукой хватая за край парки Орунга, а другой придавливая колено Пукы. - Не ссорьтесь, мальчики! Если еще и родичи меж собой ссориться начнут…
        Орунг коротко выдохнул и, не сводя с Пукы пронзительного взгляда, медленно опустился на место. Пукы только плотнее обхватил руками тощие коленки. Яростно сопя и стараясь не глядеть друг на друга, братья мрачно уставились в разные стороны.
        - А давайте вот что! - Мать торопливо рылась в тутчане - мешочке для швейных принадлежностей, висящем на поясе ее мехового халата-сахи. - Давайте хоть Огонек разожжем, чтоб не так мрачно сидеть! У меня еще вот - одноразовый храмик остался! Из тех, что на прошлодневной ярмарке в храмовой лавке на шкурки выменяли! - она разжала руку.
        На ладони ее лежала прозрачная, как изо льда вылитая трубочка. Мать щелкнула колесиком, ударил кремешок - на конце трубочки вспыхнул крохотный язычок Голубого пламени. Мать бережно поднесла его к кучке относительно сухих щепочек. Маленький, будто игрушечный Голубой огонь запрыгал между насупленными братьями. Пукы покосился на него и мрачно буркнул:
        - Даже Огонь у нас от жриц! Мир-сусне-хум - над средней Сивир-землей, его отец Нуми-Торум - над Мир-сусне-хумом, а Голубой огонь - над всеми, ибо все происходит из него и все есть он! - напевно произнес Пукы ритуальную формулу.
        - Угу, - филином ухнул Орунг. - Кроме наших припасов.
        Пукы зло натянул шкуру на плечи и повернулся спиной к Орунгу и матери, показывая, что не желает больше разговаривать. Через мгновение дыхание его стало ровным.
        Мать тихо всхлипнула - спит. Здесь, живой… А мог ведь и не вернуться. Надо же - Вэс, отморозки… Бедный мальчик. Совсем не такой, как его однозимники, - слабенький, болезненный. Мать тихо вздохнула, глядя на спутанные космы Пукы, падающие на воротник парки. Ей невыносимо хотелось вытащить гребень и бережно, одну за одной распутать слипшиеся пряди. Обнять, прижать к себе. Но она знала, что Пукы опять шарахнется, отвернется, уйдет…
        - Он просто хочет всегда поступать правильно, - словно оправдываясь, она оглянулась на Орунга. - Это я виновата. Не надо было мне его к шаману отпускать - тот ему и вбил всю эту правильность в голову. А я-то, дура-колмасам, надеялась, он Пукы шаманить научит.
        - У шамана свой внук есть, - покачал головой Орунг. - Ничего, мам, все обойдется. Главное - живые все.
        Пукы не спал. Он лежал, закрыв глаза, стараясь дышать тихо и ровно, вслушиваясь в негромкий разговор за спиной. Они не понимают! Никто не понимает! Разве наместница послала бы своих жриц к хант-манам, если бы и правда не нужно было? Если б вся Югрская земля не пропадала? Ну что Храм - зла хант-манам хочет, голодом заморить? Это Храм-то, который обо всем Сивире заботится - и в голод, и в холод, и в тепло… Вон, когда восемь Долгих дней назад убийственное летнее солнце прошлось по тундре - и прямо под их старым селением болото распахнулось. А в селенье одна детвора мелкая - взрослые все за ягодой ушли. Если бы жреческий патруль не пролетал - пропали бы! Пукы маленький совсем был, а помнит жадную тяжесть, волокущую ко дну… а потом накрывшая с головой черная жижа с недовольным чавканьем отпустила и он взлетел к небесам. Уверенные руки держали его за плечи, голубые, как Дневное небо, волосы вились у самого лица, а ласковый голос шептал: «Не бойся, малыш, я тебя не уроню!»
        Однако нынче - вся Долгая ночь впереди… Пукы прикусил губу. И начало Дня будет нелегким. Олени, считай, пропали - тут шаман прав. Пукы представил себе пустые котелки в чувалах, ревущих от голода детей, мать, еще более изможденную, чем обычно… И Тан… Голодная, плачет, есть просит… А чтоб не было этого, всего-то и надо - промолчать. Ну, потерпеть немножко (Пукы почувствовал, как у него внутри разливается неприятное тепло - его ведь тоже никогда не пороли, разве что мать подзатыльник даст). Зато потом жрица уедет - не ночевать же ей тут! И они благополучно переживут Долгую ночь и пауль отстроят - на полный-то живот чего не отстроить! С новой стеной - ледяной, как в городе! Род решил - не отдавать запасы, а кто такой Пукы, чтоб идти против всего рода?
        Пукы резко распахнул глаза. Вот так, наверное, и Кай-Отступник когда-то! Тоже раздумывал-раздумывал - и поддался слезам Искусительницы Герды, да и покинул дворец первой и величайшей из Снежных Королев, так и не сложив из кусочков священного льда слово «вечность», что должно было даровать людям бессмертие. И сердце его, и глаза его проклятые растаяли навеки!
        Пукы аккуратно повернул голову. Мать спала, крепко прижимая к себе спящего Орунга. А его так никогда не обнимает… Он резко отвернулся - не очень-то и хотелось! Взрослый он уже для этих тюленьих нежностей! Пукы тихо приподнялся на локте. Над развалинами пауля царил сон. Спали измученные недавним ужасом и тяжелой работой жители поселка. Даже дети не плакали, сморенные усталостью. От саней обоза доносился могучий храп - стражники тоже дрыхли, кажется, совершенно уверенные, что никто из хант-манов никуда не денется. Да и куда тут денешься - в тундру, отморозкам в зубы? Лишь от головных саней, на которых стояла плотно закрытая кибитка, исходило ровное голубоватое сияние. Казалось, что светится нарисованный на кожаном пологе символ Храма - чаша с Голубым огнем. Пукы неслышно поднялся и, стараясь даже снегом не скрипеть, направился туда.
        Свиток 8
        В котором хант-маны остаются без припасов и надежды
        - Куда прешь, хант-ман? - Стражник лениво приподнял копье, острие нацелилось в грудь вынырнувшего из мрака паренька.
        Пукы во все глаза уставился на наконечник. Ему бы испугаться, но уж больно хорошо копье! Темный наконечник с разводами проковки. И искорки голубые по нему бегают, словно внутри Огонь прячется. Вот бы Орунгу такое! Или себе…
        - Оглох? Тебя спрашиваю! - Острие слегка - не злобно - кольнуло мальчишку.
        - Мне бы… жрицу повидать, - опомнился Пукы.
        - Это еще зачем? - стражник хмыкнул. - Хочешь ее уговорить не полировать твою тощую задницу?
        - Нет, он просто хочет начать прямо сейчас, - гулко захохотал сидящий на передке саней второй стражник. В его здоровенных ручищах поигрывал, извиваясь, плетенный из оленьих жил хлыст. - Чтоб себя ожиданием не томить и нам быстрее управиться! - Он с оттяжкой полоснул хлыстом по передку саней.
        Пукы нервно сглотнул, глядя на отколовшуюся длинную щепку.
        - Хватит запугивать мальчишку и портить храмовое имущество, - сквозь занавеси кибитки спокойный женский голос звучал приглушенно, но ясно было: горе тому, кто его не расслышит. - Пропустите его ко мне.
        Стражники переглянулись. Один из них крепко ухватил Пукы за плечо - и подтолкнул к кибитке.
        - Ну иди, хант-ман… раз пришел, - криво ухмыльнувшись, велел он.
        Пукы вдруг остро захотелось снова оказаться рядом с Голубым костерком, возле матери и Орунга. Он попятился… Крепкая рука пихнула его в спину. Головой вперед он влетел в плотные меховые занавеси, забился в них, заворочался, как в сугробе. Его пихнули снова - больно отбив ноги об приступочку саней, он очутился словно бы в крохотной комнатке с меховыми стенами.
        Голубой огонь там действительно горел - в плоской металлической чаше. Опираясь на локоть, жрица полулежала на заваленной мехами полке. В руках она сжимала кружку. Пукы глянул и тут же быстро опустил глаза - сквозь разметавшиеся по плечам голубые с проседью волосы проглядывали полоски дряблой старческой кожи. Жрица засмеялась - и шумно отхлебнула из своей кружки.
        - У нас еще один амбар есть! - выпалил Пукы. - Кроме того, что в поселке!
        Полка тихо скрипнула. Послышались шаги. Так и не осмелившийся поднять глаза Пукы почувствовал, что жрица стоит возле него.
        - Бульону хочешь?
        Прямо ему в нос ткнулась кружка с чем-то желтоватым, с круглыми разводами жира. От кружки исходил одурительный сытный дух. Пукы почувствовал, как желудок скручивает яростный голодный спазм. Казалось, все сидящие внутри него души в один голос завопили: «Дай!» Пукы отвернулся:
        - Нет. - Он сглотнул наполнившую рот слюну. Остальные голодные сидят, и не ради этого он сюда пришел. - Благодарствую, однако…
        - Брось! - властным жестом жрица смахнула все его колебания. Она взяла крохотный желтенький кубик и кинула его в другую кружку. - Это вроде того порошка, что вы делаете из рыбы. Порса[Порса - рыбная мука.] , кажется, называется? - В кружку полилась струйка воды. - Только этот не рыбный, а мясной. - Жрица поболтала кружкой и сунула ее Пукы.
        Дрожащими от почтительности руками тот принял. Надо же - тоже вся железная! Страшно и прикоснуться к такому сокровищу.
        - Что у вас еще один амбар есть, я знаю, - со спокойной задумчивостью сказала жрица.
        Кружка в руках Пукы дернулась - часть бульона выплеснулась на покрывающий пол кибитки южный войлок. Жрица едва заметно поморщилась.
        - Всегда есть еще один амбар, - так же задумчиво повторила она. - Вопрос - где он?
        Пукы уткнулся носом в кружку и сделал глоток, даже не чувствуя диковинного вкуса. Надо говорить - не зря же он сюда пришел! - но горло как веревкой перехватило. Рассказать все жрице - правильно. А вот идти против рода - неправильно. Но если род идет против жрицы - тогда как? Пукы почувствовал, что голова у него идет кругом. Ну почему он должен мучиться? Все поселковые виноваты! Если бы они не решили обмануть жрицу…
        - Ты думаешь, я твоих хант-манов не понимаю? - обычно резкий голос жрицы сейчас звучал спокойно и задушевно. - Очень даже понимаю! Вы целый День не покладая рук работали, оброк честно заплатили - а теперь что же, опять давай? А самому на всю Долгую ночь пояса затягивай, пока другие на вашей провизии отъедаться будут? Обидно, однако!
        Пукы снова вздрогнул - она говорила, точно как поселковые тетки!
        - Это нормально, что каждый хочет о своем роде, о своих детях позаботиться, - кивнула жрица. - Только ты-то уже не ребенок, верно? - Блекло-голубые глаза пристально уставились на него. - И не старая безграмотная тетка из пауля, от которой только поркой можно чего-то добиться! Грамотный ведь? Писать-читать учился?
        - Спасибо жрицам, их повелением… - Пукы кивнул, чувствуя невольную гордость от ее слов. Конечно, он уже не ребенок! И уж точно не глупая тетка вроде старой Секак!
        - Значит, можешь и по-другому рассудить. - Жрица кивнула, словно получив подтверждение своим словам. - Не только для себя, а для всех! Не всем повезло, как вам, некоторые вообще все потеряли. О них ведь тоже позаботиться надо.
        - Но вы же… - Пукы откашлялся, чувствуя, что язык толком не повинуется ему. - Вы же не все заберете?
        - Ну конечно, глупышка! - жрица даже засмеялась. - Или хант-маны не дети Голубого огня? Просто твои соплеменники заботятся о себе. А Храм думает обо всех. - Она подалась к Пукы и заговорщицким тоном прошептала: - Покажешь, где ваш амбар?
        Пукы судорожно кивнул, не в силах произнести ни слова.
        - Тогда пошли, - решительно скомандовала жрица, направляясь к выходу.
        Пукы заметался, не зная, куда поставить кружку. Наконец приткнул ее возле чаши с Огнем, вздохнул - эх, жалко, толком даже не распробовал! - и кинулся за жрицей.
        Снег заскрипел под ее босыми ногами. Стражники поднялись, вопросительно глядя на хозяйку. Пукы тихо застонал. А вот этого-то он и не сообразил! Сейчас весь обоз - и сани, и стражники - снимется с места, и пауль проснется! Нет, он, конечно, не боится! Ни шамана, ни Секак, ни другого кого - он знает, что все делает правильно! Но… Кто его знает, что тот же Орунг выкинет.
        - Не бойся, - понимающе усмехнулась жрица. - Они тут останутся. Вдвоем пойдем.
        Пукы поглядел на нее восторженно. Никто еще не понимал его так, как она! Жрица повелительно кивнула стражникам и велела:
        - Веди!
        Они бежали вниз по реке прочь от пауля. Пукы чувствовал, что его восторг перед жрицей переходит просто в молитвенное поклонение - почти как перед самим Голубым огнем! Бегала она ничуть не хуже Орунга! Босые ноги легко, не оставляя следов, касались наста. Голубые волосы разлетались, заставляя Пукы мучительно смущаться и глядеть только на скользящую по обледенелой земле тень. Если смотреть на тень, можно даже представить, что жрица - девчонка, сбежавшая вместе с ним из пауля. Понравился он ей, что ли…
        - А полететь вы можете? - стараясь отвлечь себя от непочтительных мыслей, спросил Пукы.
        - Могу, - каркающим старческим голосом бросила жрица. - Но тебя не унесу. Да и не годится такого взрослого мальчика на ручках таскать. Далеко еще?
        - Пришли уже. - Пукы свернул в сторону от реки, продрался через невысокие заросли сосен и остановился на голой пустой площадке.
        Жрица замерла у него за плечом, тяжело переводя дух и озираясь по сторонам.
        - Ты что это - подшутить надо мной вздумал, мальчишка? - тон ее стал неприятным.
        Пукы засмеялся - здорово, что он может хоть чем-то ее удивить, - и, упав на корточки, всадил нож прямо в снег. Плотно сбитый снежный пласт отвалился в сторону. Под ним мелькнуло дерево. Пукы принялся торопливо счищать снег. Обнажились хорошо очищенные лесины.
        - Ну-ка! - скомандовал самому себе Пукы, берясь за край. Жрица вцепилась рядом - крепко сколоченная деревянная крышка отлетела прочь, открывая глубокую темную яму. Жрица опустилась на колени и сунула голову внутрь. Ее длинные голубые с проседью волосы свесились вниз, обнажая худую старушечью спину в коричневых пигментных пятнах с торчащими, как у скелета, позвонками. Пукы уставился в снег - ему вдруг стало неприятно.
        Жрица длинно присвистнула. Пукы вымученно улыбнулся - он знал, что она там увидела. Рыбу - сушеную и мороженую. Мешки с порсой. Покрытые наледью оленьи туши. Берестяные туеса с тюленьим жиром, выменянным на ярмарке у поморов.
        - Раньше у нас обычный амбар был. На сваях, - чтобы разбить повисшее молчание, пробормотал Пукы. - Яму Орунг в конце Дня придумал - когда слухи про отморозков пошли. А старики и ухватились. - О том, как он сам злился на Орунга с его придумками, когда пришлось всем паулем ту яму в мерзлоте прорезать, Пукы умолчал.
        Жрица поглядела на него через плечо.
        - Да, парень… - странным тоном протянула она. - Талантливый у тебя род. Даже жалко. - Она поднялась, отряхнула руки от налипшего снега и, не повышая голоса, скомандовала:
        - Загружайте!
        - Чего загружать? - не понял Пукы.
        - Это она не тебе, парень, - хмыкнули за спиной.
        Пукы оглянулся. Они все были здесь - и стражники, и сани обоза с запряженными оленями. Как они очутились так близко, как шли за ними, что он не увидел и не услышал! Пукы вдруг ощутил прилив жгучего стыда - прав Аккаля, он и впрямь сопливый-слюнявый. Ни на что не годный.
        Его толкнули. Пукы сел в снег. Закрывающий амбар большой деревянный щит сбили парой ударов топора - Пукы протестующе пискнул, но на него не обратили внимания. Кто-то из стражников спрыгнул в яму - и наверх потянулись куски мороженых туш, мешки и туеса.
        - Кажется, все, - кивнула жрица, оглядывая доверху набитые сани и разоренное хранилище. В истоптанном снегу валялись выломанные доски, припорошенные просыпавшейся из мешка порсой и мелкими сколами мороженого мяса. Она обернулась к Пукы, все так же сидевшему в снегу, и повторила: - Талантливые твои люди. Сообразительные. Такой амбар отморозки бы не нашли. И я бы не нашла. - Она вдруг криво усмехнулась. - Если бы ты не показал.
        Ответом был дружный хохот стражников.
        Пукы с коротким вскриком сорвался с места и кинулся к яме. Рухнул на колени у края, точно как жрица свесил голову вниз… Амбар пуст. Совершенно, гулко пуст. Ни мяса. Ни порсы. Ни туесов.
        Он поднялся, устремив на жрицу ошалелый взгляд.
        - Но вы же обещали, - одними губами прошептал мальчишка, - что не все заберете!
        - Я бы так и сделала, мальчик, но, видишь ли, жрица-наместница категорически приказала… Ты знаешь, что такое «категорически»? А впрочем, откуда тебе… Велела оставлять часть припасов только тем, кто сразу сдаст все. А если кто оказывает сопротивление - выгребать подчистую. Чтоб неповадно было. Ты же понимаешь, я не могу нарушить приказ. Нельзя идти против своих, - с издевательской наставительностью сказала жрица.
        Стражники снова захохотали.
        - Вы обещали! - почти не слыша, что она говорит, только понимая, что проклятая старуха обманула, обманула, обманула, закричал Пукы.
        Жрица прижмурила круглые глаза, как сытая тигрица, желающая поиграть.
        - Ну, раз обещала… - Она рывком сдернула с саней один небольшой мешочек с порсой. Тот упал и лопнул по шву. Белый порошок струйкой посыпался в истоптанный снег. - На! Оставляю. Хочешь - сам ешь, хочешь - с чукчами своими делись. - Она легко вскочила на передок саней. - Трогай!
        Позвякивая колокольчиками, олени неторопливо тронули сани. Заскрипели полозья.
        - Мы - хант-маны, - тихо прошептал Пукы и свернулся в снегу, прижимая руки к животу. Внутри болело, будто воткнули копье. Хотелось только одного - чтоб его нашли отморозки. Нашли и съели. Чтобы никогда не пришлось возвращаться в пауль.
        Снег заскрипел снова. Пукы задохнулся - сумасшедшая дикая надежда окатила его щекочущей волной холода. Жрица вернулась! Это была шутка! Злая, жестокая, но всего лишь шутка! Пукы вскочил.
        Перед ним стояли жители поселка. Впереди всех - шаман, а рядом с ним - Орунг. Лицо брата было белее окрестного снега.
        Свиток 9
        Про то, как Пукы едва удается избежать жестокой расправы
        - Да что вы его слушаете! Правильно он сделать хотел, как же! Порки он испугался! За зад свой тощий! - Пронырнувший между ног охотников Аккаля с размаху пнул стоящего на коленях Пукы.
        Покорно и равнодушно, как неживой, Пукы завалился на спину. Вес его собственного тела больно придавил связанные за спиной руки. Почему-то он вовсе не чувствовал ни боли в затекших запястьях, ни ломоты в груди, где по нему прошлись кулаки охотников - прежде чем Орунг прыгнул и накрыл его собой. По-настоящему мешал только напрочь забитый нос и жар во всем теле, опять - в который раз - предвещавший долгую болезнь. Вот этого сейчас и не хватало! Скорчившийся в кругу людей Пукы громогласно чихнул - раз, другой, третий… Не помогло. Лишь Аккаля еще разок замахнулся на лежащего ногой:
        - Расчихался тут, сопливый-слюнявый!
        - Прекрати, Аккаля! Убью! - мечась за спинами у оттеснивших его взрослых охотников, закричал Орунг. В голос выла мать.
        Цепкая старческая лапка юрким соболем метнулась вперед - и ухватила Аккаля за плечо. С неожиданной силой шаман отшвырнул мальчишку от его жертвы - прямо в толпу.
        - Совсем одичали, хант-маны, мальчишка в собрании охотников говорит и делает. - Шаман обвел людей тяжелым взглядом.
        - Может, мой сын и мальчишка. - Отец Аккаля, такой же кругленький и толстенький, как сынок, поднял того на ноги. - Но я-то охотник…
        Пукы, так и оставшийся лежать на спине, невольно дернулся. Вот уж кто молчал бы! На охоту отец Аккаля давно уже не ходил, предпочитая возить добытые другими шкурки на обмен. И еще каждый раз приговаривал, что весь пауль должен быть ему благодарен - вон он как ловко меняет! Пукы считал, что благодарностью можно и не утруждаться - хватит и того, что добрая четверть выменянного оседала в сумьяхе семейства Аккаля. И это был тот редкий случай, когда Орунг соглашался с братом. Орунг… Пукы постарался незаметно повернуть голову, ловя в толпе лицо брата.
        - Я - охотник, - повторил отец Аккаля, обводя остальных взглядом - не скажет ли кто против. - И я повторю то, что сказал мой сын: этот мальчишка всех нас… Убил, вот что! - вдруг разом потеряв внушительный тон, он растерянно развел руками.
        - Проклятый! Сам проклятый, и семья его вся проклятая! На ножи его, хант-маны, на ножи! - не узнать визг старой Секак было невозможно.
        В толпе послышалась возня, звук удара, короткое «эк!». Люди подались в стороны. В образовавшийся просвет Пукы увидел валяющуюся в снегу Секак с расквашенным носом и нависшую над ней разъяренную мать. На мать смотрели хмуро. Считали - не дело той, что родила предателя, руки распускать. Но стукнула-то она старую Секак, которую каждому в пауле хоть раз, да хотелось по самые уши в снег вколотить. Потому молчали.
        - А вот окажется, что Секак дело говорит, - вдруг бухнул отец Аккаля. На него воззрились изумленно. Он сперва смутился, а потом, набравшись храбрости, рявкнул: - Да! Есть нам нечего! Поголодаем, поголодаем и, как в стародавние времена, - виновного-то и съедим! - он искривил губы в подобие улыбки - вроде бы намекая, что это у него шутка такая, как черная Ночь. А может, и не шутка. Во всяком случае, Орунг все воспринял совершенно серьезно:
        - Давай лучше тебя съедим!
        - Не пререкайся со старшими, мальчишка! - обиженным фальцетом выкрикнул отец Аккаля. - Я жрицу на амбар не наводил - меня-то за что?
        - За сало!
        Все семейство Аккаля, на которых сала и впрямь было побольше, чем на остальных, невольно попятилось.
        - Да уймитесь вы, - как колотушкой в бубен, гаркнул шаман. - Слушаю вас и думаю: может, я по старости поселок перепутал? Вроде у хант-манов шаманом был, а сейчас к мэнквам-людоедам попал!
        - Ты - старый. И ты шаман. Ты смерти не боишься. А у нас дети, - мрачно буркнул отец Тан, поглаживая плачущую дочь по косам. На руках его молодой жены сидели два младенца - их собственный, родившийся этим Днем, и нивхский приемыш. Еще один малыш цеплялся за край парки.
        - Они все умрут! - хлюпая разбитым носом, завопила старая Секак. - А этого убийцу даже не накажут? - Она злорадно скосила и без того раскосый глаз на мать Пукы.
        Краснолицый ор вдруг наклонился, вглядываясь в безучастно лежащего на снегу Пукы.
        - Надо же… - помутневшими словно от страшной боли глазами всматриваясь в лицо мальчишки, пробормотал он. - Такой маленький - а уже столько народу, почитай, уничтожил. Больше, чем эрыг. Больше, чем шаман какой черный.
        Пукы дернулся.
        - Порки забоялся? - Толстыми здоровенными ручищами ор ухватил Пукы за плечи и рывком вздернул над головой. Связанный мальчишка беспомощно повис, болтая ногами в воздухе. - Будет тебе порка!
        Пукы почувствовал, что летит, - и со всего маху рухнул лицом в утоптанный снег. Ор навалился сверху, рыча, как разъяренный медведь. Выхваченный из-за пояса нож вспорол парку у Пукы на спине. Мальчишка отчаянно рванулся, пытаясь выкрутиться.
        - Я не из-за порки! - срывая голос, из последних сил заорал он. - Слышите, Орунг, мама, я не… - его крик перешел в хрип - колено ора вдавило голову в снег. А потом дикая раздирающая боль разломила спину надвое.
        - Будет тебе порка! - ревел староста. - За каждого, кого из-за тебя голод сожрет, получишь! - Новый удар, казалось, пробил тело насквозь. - По счету! - И снова боль разорвала Пукы.
        Кто-то налетел на ора, вцепился, пытаясь оттащить от мальчишки.
        - Ты что делаешь, живодер! - кричала мать, молотя кулаками по плечам и груди старосты. - Он слабый! Он не выдержит! Ты убьешь его!
        - А он нас что? Он - нас? - брызгая ей в лицо слюной, выкрикнул ор. - На-а! - Сплетенная из оленьих жил веревка полоснула мать по рукам.
        - Мама! - Длинным рысьим прыжком Орунг метнулся из толпы и повис на плечах ора, лупя его по голове. Мужик завертелся, пытаясь стряхнуть цепкого мальчишку. Орунг впился ему зубами в ухо. Ор закричал, рухнул на спину, стараясь придавить Орунга. В последнюю секунду мальчишка откатился в сторону. Разъяренный ор тут же вскочил на ноги. Измазанная кровью веревка из оленьих жил взметнулась над Орунгом.
        - Нет! - защищаясь, вскинул ладонь Орунг.
        - Не надо! - отчаянно вскрикнул Пукы.
        Веревка словно переломилась в полете, извернулась в воздухе, захлестнув шею ора. Глаза его полезли из орбит, лицо стало еще краснее, чем обычно. Ора опрокинуло на снег, как пойманного оленя.
        Грозный рокот прокатился над толпой, меховой плащ на шамане вздыбился, захлопал, будто его трепал ураган. И тут же налетел ветер. Погнал перед собой мелкие мерзлые снежинки, злыми жалящими уколами осыпал лица людей. Со свистом закружил в толпе. Визжащую старуху Секак подняло в воздух…
        - Шаман! - закричал отец Тан. Порывом ветра его бросило на колени. - Что ты делаешь?
        - Не… я!.. - поднятый ветер срывал и уносил прочь слова. - Духи… Духи!
        В подтверждение его слов из ниоткуда раздалось громкое зловещее карканье. Кричал ворон. Бушующий ветер резко стих. Секак шлепнулась оземь и затихла, боясь малейшим движением привлечь внимание разгневанных духов. Люди медленно подняли головы. Высоко на темном небе, усыпанном мелкими колючими звездами, парил крылатый силуэт. Взмахнул крыльями, развернулся… исчез, словно растворился.
        Шаман не смотрел в небо. Его остекленевшие и неподвижные глаза вперились в пустоту, а губы шептали:
        - Думал, обойдется… Не обошлось… Не… - Он бросил затравленный взгляд на прижавшихся друг к другу братьев и, словно решившись на что-то, твердым голосом отчеканил: - Духи сказали свое слово. Не хотят, чтоб хант-маны были как мэнквы-людоеды.
        Толпящиеся вокруг жители поселка переглянулись. Свернувшись клубочком, тихо всхлипывала тетка Секак. Полузадушенный ор протяжно застонал и сел, тупо пялясь перед собой. С его шеи свисала веревка из оленьих жил.
        - Может, твои духи нам еще скажут, где еду взять? - прерывая воцарившееся молчание, пробормотал отец Тан.
        - Я знаю где! - Орунг вскочил.
        - Ты что - дух? Не тебя спрашивают, мальчишка!
        - Пусть говорит! - рявкнул шаман. - Вдруг это духи через него вещают?
        - Я-то думал, духам положено вещать через тебя, - ехидно бросил отец Аккаля. - Ладно, пусть говорит.
        - Ну убьете вы Пукы - что с того? Еда-то от этого не появится! - зачастил Орунг, торопясь, чтобы его не заставили молчать. - А даже если его съесть - так его ж на всех не хватит!
        - Бульончику из него наварить! - приподнимаясь, пискнула неугомонная Секак и на всякий случай тут же прикрыла голову руками.
        Пукы едва слышно застонал сквозь зубы. Жрица… бульончик… Как же она могла! Наверное, это неправильная жрица или вовсе не жрица!
        - На охоту надо идти! - заглушая старую тетку, звонко выкрикнул Орунг.
        - А казалось - умный, - после недолгого молчания задумчиво заключил отец Тан.
        - Позволили мальчишке в собрании говорить, - скривил пухлые губы отец Аккаля. - Или ты не знаешь… - глядя на Орунга с презрительным превосходством старшего и опытного, бросил он, - нет сейчас охоты - ушел зверь.
        - Какой ушел - а какой и пришел, - невозмутимо ответил Орунг. - Мы Вэса промышлять пойдем! А чего такого? - заторопился он, прежде чем потрясенная тишина разразилась негодующими воплями. - Вэс, он хоть и большой, а все равно - зверь. Эрыги его бьют - сам видел! Кучей наваливаются - и бьют! И жрица… - Он осекся, боясь, что упоминание о жрице заставит поселковых снова вспомнить о поступке Пукы. - Жрица Вэса на колья насадила!
        - Так мы ж не жрица! Колья у него под брюхом не вырастим! - выкрикнули из толпы охотников.
        - А и не надо! - азартно мотнул косой Орунг. - Высылаем разведчиков - чтоб на эрыгов не напороться. Отыскиваем, где Вэс, - корму ему в Ночи почти нет, он бродить будет, искать. На его пути землю Огнем протаим - и выроем яму! Глубокую! А на дно - кольев! - Орунг присел на корточки, щепочкой чертя прямо на снегу. Охотники невольно сгрудились позади него, поглядывая мальчишке через плечо. - Факелы сделаем, костры разведем и пугнем Вэса Огнем. - Орунг несколькими быстрыми движениями прочертил в снегу стрелки. - Огня он боится, все видели, - побежит прочь. Прямо в нашу яму! - пропоров снег еще раз, щепочка с треском сломалась. Орунг торжествующе отшвырнул ее. - А мы его копьями добьем! - он поднял глаза, обводя взглядом стоящих над ним охотников.
        - А если не найдем? - пробормотал один из охотников, не сводя глаз с рисунка на снегу.
        - Найдем, - буркнул второй. - Их много отмораживаться будет.
        - Где два - там и третий, - согласно кивнул еще один.
        - Вы что - согласны с ним? - Ор, пошатываясь, поднялся с земли и тяжело навалился на плечо ближайшего охотника. - Совсем пропасть хотите? Да он только затем это все и придумал, чтоб брата спасти! - Староста ткнул трясущимся пальцем поочередно в Орунга и Пукы.
        - Орунг - не такой, - хрипло выдохнул Пукы. - Он не стал бы ради меня весь род губить…
        - Может, и стал бы, - со свойственной ему задумчивостью отец Тан покивал головой. - Мать да брат - ближе никого нет. Только нам-то хоть так, хоть эдак - пропадать.
        - А сколько за шкуру Вэс следующим Днем наменять можно будет… - ни к кому специально не обращаясь, будто в пустоту кинул Орунг.
        Отец Аккаля сразу занервничал:
        - Так вы ж ее кольями продырявите!
        - Вэсова шкура пока по тундре бегает! - осадил его отец Тан. - Ты что скажешь, шаман?
        - Не знаю я. - Старый шаман растерянно развел руками. - Белый я. Только Днем камлаю. Ночью ни лечить, ни погадать, ни удачу к охоте приманить не могу. Решайте сами.
        Молчание снегом накрыло поселок. Каждый вспомнил страшное, запретное имя того, кто мог и смел камлать в Ночи. Отец Тан помотал головой, отгоняя наваждение:
        - Торум с ним, с тем камланием! Угощение Мир-сусне-хуму и духам выставим - авось не покинут. Идем! - он решительно хлопнул рукавицей по бедру.
        - Ладно, коли так… - Ор нагнулся, ухватил Пукы за стягивающую запястья веревку и рывком поднял с земли. - Но вот этот у меня в яме возле пауля останется! Если ты, парень… - он злобно навис над Орунгом, - все выдумал и никакой охоты не выйдет - я его запорю! И тебя вместе с ним!
        Свиток 10
        О страшных снах, что снятся хант-ману в неволе
        - Болит? - Орунг отодвинул сплетенную из палок решетку и спрыгнул вниз, в яму, где сидел Пукы.
        Мальчишка зыркнул на брата сквозь свисающие на лицо волосы. Он сидел в привычной позе - подтянув колени к подбородку и крепко обхватив их тощими руками. Орунг наклонился над братом, бережно взял за плечи и повернул спиной к себе, раздвигая вспоротую парку. Едва сумел сдержать вздох - глубокие рубцы вздулись, налились черной кровью.
        - Сейчас, сейчас. - Орунг принялся торопливо развязывать принесенный с собой туесок. - Тут у меня мазь есть. Шаман дал. - Он выволок наружу пахнущий травой и прогорклым жиром горшочек. - Повернись!
        Пукы зашипел, грызя губу, на глаза навернулись слезы. Спина горела. За что ему все это? Ну за что? Как больно-то! Пукы рванулся из рук Орунга и отполз прочь по обледенелому дну ямы.
        - Терпи, не маленький уже. - Орунг нагнал брата и придавил к земле. - Смазать надо, а то помрешь! - Его рука снова стала елозить по рубцам, развозя мазь.
        Пукы завыл:
        - Пусти… Медведь… Эрыг… Шаман черный…
        - Отпускаю уже, отпускаю, - хмыкнул Орунг, действительно слезая с брата. И привычным жестом положил ладонь Пукы на лоб. - Опять засопливился? - Он укоризненно вздохнул.
        - А я виноват? - немедленно огрызнулся Пукы. Пожар на спине начал стихать, будто снегом присыпанный. Пукы как мог оправил на себе парку и снова подтянул колени к подбородку. - Орунг, - тихо-тихо позвал он брата. - За что они меня так?
        Тот аж подпрыгнул - Пукы показалось, если бы не решетка, брат взлетел бы в темные небеса.
        - За что?! - завопил Орунг. - Да ты… Да не будь ты моим братом, я б тебя, однако, сам…
        - Давай! - проныл Пукы. - Давай, бей! Все равно я правильно сделал! Правильно! А если правильно - остальные тоже понимать должны… - в его голосе появились нотки бесконечной растерянности.
        - А они - не понимают! - рявкнул Орунг с такой силой, что наверху мелькнула перепуганная рожа ора. Орунг резко понизил голос: - Голодные станут - еще меньше понимать начнут! А как первый помрет - вовсе перестанут!
        Он плюхнулся рядом с Пукы, и братья опять, как всегда, уставились в разные стороны.
        - Правда пойдешь на Вэса охотиться? - наконец тихо спросил Пукы.
        Орунг молча кивнул.
        - Боишься?
        - Угу, - ухнул Орунг. - А что делать?
        В его тоне был упрек - даже не упрек, а так, напоминание. Пукы обиделся. Потом вспомнил, что так и не поблагодарил Орунга за помощь, - и снова обиделся. Вздохнул:
        - Ты меня спас.
        - В первый раз, что ли? - ухмыльнулся Орунг.
        Пукы зашипел сквозь стиснутые зубы - вот тетерев таежный! Ходит, голову задрал - курлы-курлы!
        - На. - Орунг вынул из туеса горшок с болтушкой из порсы. - Поешь.
        Изголодавшийся Пукы торопливо запустил ложку в горшок.
        - А я уж думал, мне не дадут ничего, - наворачивая, прочавкал он.
        В яме на мгновение повисло молчание. Пукы остановился. Сглотнул.
        - Ты мне свое отдал? - не глядя на брата, спросил он. И попытался всунуть горшок Орунгу в руки.
        - Ты ешь, ешь. - Орунг похлопал брата по плечу. - Мне мать или Тан еще один утащить обещали. - Он поднялся. - Пойду я. Скоро уже. - Он запрокинул голову, с тоской глядя на просвечивающее сквозь деревянную решетку небо.
        - Погоди. Я спросить хотел… - Пукы замялся. - Как ты это сделал - ну, с веревкой? И раньше, когда эрыги полезли, - с ножом? Я думал, только шаман такое может.
        Орунг остановился.
        - А я думал, с ножом мне показалось, - задумчиво сказал он. Увидел расширившиеся - аж круглыми стали! - глаза Пукы и засмеялся. - Не делал я ничего! Я же не шаман! - Он подтянулся и легко выбрался наружу. На решетке стукнул деревянный засов - Пукы снова заперли.
        Пукы еще немного подумал - наверное, совсем состарился их шаман. Силу потерял. Не он духами командует, а они сами, как хотят, куролесят.
        Наверху затянули песню хозяину охоты Хингкэну - значит, мужчины уже вышли из пауля. Пукы привычно вслушался, ожидая охотничьего камлания, - и тут же себя одернул. Шаманский бубен, как и положено, молчал. Не Черный, однако, их шаман, чтоб Ночью духов тревожить. Песня удалялась - и вот стихла совсем.
        Спина больше не горела, а надсадно, изматывающе ныла. Нарастающий жар во всем теле заставлял Пукы мучительно трястись, скорчившись на дне ямы. Кровавый туман плавал перед глазами. Пукы почувствовал, что его веки каменеют, голова отяжелела, как полный котел. Медленно опустилась на грудь…

* * *
        Мальчишка встряхнулся, разгоняя навалившуюся одурь. Поднял голову…
        Черный шаман пришел за ним. Плотно завернувшись в плащ, он висел вниз головой, будто большая летучая мышь, пальцами босых ног цепляясь за прутья решетки. Пошевелился и, переваливаясь неуклюже, как эрыги, пошел с решетки - на стенку ямы. Навис над Пукы, уставившись на мальчишку. Его глаза то сужались в две узкие щелочки, то расширялись, становясь почти круглыми, как у жрицы. И горели. Огнем. Огнями. Правый - Голубым. Левый - Рыжим. Или наоборот?
        Шаман спрыгнул на дно. От него волнами расходился одуряющий жар. Он открыл рот… Между зубов показалась… голова маленького человечка! Человечек кубарем выкатился наружу. Он мерцал, как порой мерцает и дрожит воздух над костром, то вырастал в великана с раскосыми глазами и смуглым лицом, прекрасным, как у самого всадника Мир-сусне-хума, повелителя средней Сивир-земли. То вдруг оборачивался крохотным существом с мерзкой ехидной рожей злобного уродца. У него была всего одна нога и четыре руки… Нет, все как обычно - две руки, две ноги и… две головы! Потом…
        - В-вот эт-тот? - сильно заикаясь, спросил человек-не-человек. Голос его был похож и на рев медведя, и на олений крик, и на журчание воды, и на шум ветра, и на…
        Застывший за его спиной Черный молча кивнул.
        Пукы ударило под дых с такой силой, будто олень копытом лягнул. В груди перехватило. Весь воздух вокруг исчез.
        - А-ах! - мальчишка попытался вдохнуть…
        Ему словно влепили снежком по зубам. Что-то плотное и в то же время неосязаемое впрыгнуло в рот… Пукы замотал головой, пытаясь выплюнуть, но челюсти сковало. Нечто деловито протискивалось в горло. Пукы чувствовал, что его сейчас стошнит…
        - Н-не взд-думай, - предостерегающе сказал голос.
        Пукы судорожно сглотнул… Оно - с радостным хихиканьем! - ухнуло в живот.
        Черный расхохотался в ответ, вздымая полы шаманского плаща… сгреб Пукы и, словно пушинку, одной рукой выкинул из ямы.
        В уши ударил пронзительный - и почему-то женский - вопль:
        - …Вот он! Решетку разломал! Удрать хочет!
        Пахнущий дымом и кровью морозный ветер ударил в лицо. Мальчишка открыл глаза, ошалело озираясь по сторонам. Он был наверху. Стоял на краю ямы, в которую его посадили. В решетке словно выпилили аккуратный круг. Никакого черного шамана рядом. Вместо него перед Пукы торчала тетка Секак, глядя так, как, наверное, мэнкв-людоед смотрит на одинокого охотника, и бешено орала:
        - А я вам говорила! Еще тринадцать Дней назад говорила! Милк он!
        Свиток 11
        О том, что действительность бывает страшнее самого страшного кошмара
        Толпящиеся за спиной Секак поселковые уставились на Пукы. Мальчишка поглядел в их лица и понял: Черный - это, однако, не самое страшное!
        - Милк он! - входя в раж, орала Секак. - Еще когда имя не бралось, его убить надо было! А мне не верили! Шаман не верил, смеялся, колотушкой в лоб бил!
        - Надо было ломиком добавить, - безнадежно глядя на Пукы, вздохнул старый шаман.
        Но Секак было не остановить.
        - А теперь выходит - права старая! - Секак торжествующе огляделась. - Милк и есть! Думаете, чего жрица приехала? Он навел! - ее обвиняющий перст снова уперся в Пукы.
        - Не я… Она всюду ездит… - пролепетал Пукы, сам понимая, что его слова звучат жалко, да и не слушает его никто. Под устремленными на него недобрыми взглядами мальчишка попятился. Поселковые дружно сделали шаг вперед.
        - И еду из амбара тоже он сожрал! - уже из середины толпы продолжала кричать Секак.
        Пукы все пятился, обходя яму. Поселковые надвигались.
        - И нас сожрет! - в визге тетки звучал настоящий восторг. Похоже, она просто мечтала, чтоб Пукы немедленно начал закусывать кем-нибудь из родовичей. - Орунга уже загубил! А какой парень был!
        - Орунг? - Пукы остановился, испуганно переводя взгляд с одного лица на другое. - Что с Орунгом?
        - Ты убил его! Ты! - Толпа распалась, и на Пукы кинулась растрепанная, плачущая Тан. Ее растопыренные, как когти хищной птицы, пальцы полоснули его по лицу, оставляя на щеке пять бороздок от ногтей. Пукы вскрикнул от боли, попытался перехватить руки Тан.
        - Ты куда к моей дочери руки тянешь, милк? - гаркнул отец Тан - и люди, крича, бросились на мальчишку.
        Пукы заверещал от ужаса. Попытался кинуться в сторону. На него, широко растопырив руки, бежал ор. Пукы рванул обратно - но там, наматывая на локоть ременной аркан, его уже караулил отец Аккаля. Мальчишка заметался, невесть как уворачиваясь от хищно тянущихся отовсюду рук. Прыгнул через яму и со всех ног помчался прочь. Брошенное сзади бревно подбило его под коленки. Пукы рухнул в снег. Попытался подняться. На него навалились со всех сторон. Чьи-то кулаки прошлись по спине. В боку вспыхнула дикая боль - утробно хакая, ор пинал мальчишку ногами. Очередной удар обрушился Пукы на голову - перед глазами все поплыло. Пукы почувствовал, как все его души начали отделяться от тела, готовясь в полет…
        - Помогите! - прохрипел мальчишка разбитым ртом. - На помощь!..
        - Никто… тебе… не поможет… Кому… ты… нужен… - в такт ударам выдохнул староста. Жилы на его лбу вздулись.
        - Хоть кто-нибудь… - чувствуя, как уплывает сознание, выдохнул Пукы. Ему даже показалось, что из его уст вырывается совсем незнакомый испуганный голос: - П-п-помогите…
        Звезды закружились вокруг, полыхнули. Пукы мгновенно ослеп, и на него навалилась тьма гуще самой Ночи.
        Тьма сменилась серой промозглой мглой. Свернувшийся калачиком, Пукы лежал, погрузившись в медленно движущийся туман. Бесформенные темные фигуры скользили сквозь мглу вокруг мальчишки. У ног его текла Река. Великая река. Она была огромна и беспредельна, а воды ее темны и маслянисты - и вызывали страх. Казалось, в ней заключены все реки Средней земли, и Верхней, и Нижней. Она то струилась спокойно и величаво, то начинала бушевать и покрываmься белой пеной, как на горных перекатах, зарастала льдом, вырывалась из-под льда… И все это происходило враз, одновременно. От ее вод невозможно было оторвать глаз. Пукы вгляделся в темные глубины. Постепенно сквозь густую и совсем непрозрачную воду начали проступать контуры человеческих фигур, развалины…
        Беззвучно крича, какие-то люди - Пукы они показались смутно знакомыми - лупили скорчившегося на земле мальчишку. «Забьют, однако. Не повезло бедняге!» - с сочувствием подумал Пукы.
        - Эт-то мне с т-тобой, к-кажется, не повезло, - раздраженно буркнул заикающийся голос. - Д-для кого я тут с-стараюсь? Т-ты д-делать что-нибудь думаешь, или мне снова ч-через т-тысячу Дней возвращаться?
        Ошалевший Пукы даже не успел задуматься - что за голос, зачем он собирается возвращаться через тысячу Дней, да еще снова… Картинка в Великой реке резко приблизилась, и Пукы с отчетливой ясностью понял - это же он! Его бесчувственное тело валяется там, под ногами. Его забьют, однако! Ему не повезло!
        Видный сквозь воду ор подхватил с земли палку и вскинул ее над головой. Сидящий у темной воды Пукы протестующе пискнул… Опустив руку в воду, попытался перехватить поднятую дубину. Ничего не вышло. Неожиданно Пукы почувствовал, что совсем недалеко находится что-то живое - и доступное ему! Недолго думая, мальчишка сгреб это живое за шкирку - он и сам не понял как! - и с размаху швырнул в ора.
        Истошно визжа и дрыгая лапами, перед физиономией ора прямо в воздухе возник… его собственный пес! Здоровенный серый вожак врезался в хозяина, и оба кубарем покатились по земле. Вожак вскочил и, исходя слюной от злобы, яростно рванул хозяина за воротник меховой парки.
        В толпу ворвались поселковые псы. Морды у них были совершенно ошалевшие - будто они и сами не понимали, куда бегут, зачем рычат и кого кусают. Поджарый пес, облезлый, как заяц после Ночи, выскалил клыки на мать Тан. Женщина отчаянно завизжала:
        - Это же наш Клык! Наш Клык!
        Обычно тихий и спокойный зверь, безропотно таскавший поклажу или лениво валяющийся у дверей дома, вцепился в одежду хозяйки. Отмахиваясь ременным арканом, вопил Аккаля, атакованный собственной ездовой упряжкой.
        Отчаянно лая, псы метались между людьми, как бешеные бросаясь на хозяев. Те орали - наполовину грозно, наполовину испуганно. Только старый шаман невозмутимо застыл среди безумия. Один из псов длинным прыжком кинулся к нему…
        - Мальчишка ты еще - на меня… - старик ухмыльнулся, - …чужой хвост поднимать. Вот Дней через двадцать… - Он резко ударил пса в нос.
        Плавающий в серой мути Пукы едва успел удивиться - с кем шаман сейчас говорит? - и тут же получил по носу. Больно!
        Старый шаман отшвырнул прочь присмиревшего пса и легко, как молодой, вертясь между отбивающимися от собак людьми, кинулся к бесчувственному телу на мерзлой земле. Склонился над мальчишкой и тихо, протяжно запел…
        Вода перед склоненным лицом Пукы разлетелась мелкими брызгами. Две старческие руки вынырнули из темной глади реки, ухватили Пукы за шиворот и дернули на себя… Пукы рухнул в воду - ледяную и кипящую одновременно - и понял, что захлебывается…
        Белый наст и низкие деревья тундры неслись ему навстречу. Он лежал на чем-то твердом. Мучительно болело избитое тело. Пукы попытался подняться…
        - Лежи! - знакомая рука прижала его. Пукы повернул голову. Рядом была мать. Легкая нарта, запряженная крупным серым псом, уносила их по ледяному полю прочь от пауля.
        - Мама! Мама! - забормотал Пукы, захлебываясь слезами. - Что со мной, мама? Серая мгла! Тени! Голос! Где я был, мама? Где?
        - Ничего, сыночек, сейчас, - явно не понимая, о чем он спрашивает, бормотала мать, обнимая Пукы за плечи. - Отъедем подальше. Не погонятся. Шаман не пустит. Обещал. - Вопреки собственным словам мать обеспокоенно поглядывала назад. Погони действительно не было. - Все, я тут спрыгну! - выкрикнула женщина, приподнимаясь, чтобы соскочить с нарты.
        - Куда ты, мама? Нет! - Пукы отчаянно вцепился матери в сахи[Сахи - двойная меховая шуба.] , и оба они на полном ходу скатились в снег.
        Отплевываясь, мать вскочила, встряхивая Пукы, как нашкодившего щенка:
        - Ты у меня совсем глупый?
        Почувствовав, что нарта стала легче, пес уже разворачивался к ним, виновато поскуливая. Кажется, извинялся, что потерял седоков.
        - Я ничего не понимаю. Я был… Как я тут очутился? - не обращая внимания ни на пса, ни на грозные крики матери, требовал Пукы. - Поселковые на меня кинулись, Тан кричала… - Он вдруг ясно вспомнил, что кричала Тан. - Что с Орунгом, мама?
        Женщина замолчала и опустилась в снег, будто у нее разом кончились силы.
        - Пропал Орунг! - тихо прошептала она, и на глазах у нее заблестели слезы. - Вэса они нашли. И яму с кольями выкопали - как раз над самой рекой. Только Вэс из нее вырвался. Брюхо пропорол, метался. За охотниками погнался. Еще б чуть-чуть - всех передавил. Орунг копье Вэсу в ногу воткнул. Вэс в реку сорвался, лед пробил и под воду ушел! И Орунга за собой утащил. Мужики говорят, Вэса еще попробуют достать. А Орунга… - она замотала головой, разбрызгивая слезы со щек, - Орунга так и не нашли.
        Пукы молча ткнулся маме головой в плечо. Так они и замерли, сидя в снегу, и только растерянный пес топтался вокруг них, жалобно поскуливая и то и дело тычась влажным холодным носом.
        - Думаешь, я виноват? - не отрывая лица от маминого сахи, тихо спросил Пукы. - Что Орунг…
        Мама не ответила. Отстранилась, решительно отерла слезы ладонью:
        - Я тебе лук Орунга положила, ловушки его, снегоступы… Уходить тебе надо. Не простят тебе люди.
        - Куда ж я - в тундру? Один? К эрыгам в зубы? Я ж там не смогу… - Он замолчал - вслух признаваться, что не сможешь выжить в тундре, невыносимо. Почему мать заставляет его это говорить? Почему отсылает его? - За что меня так? - Слезы неудержимо покатились по впалым щекам Пукы. - Я ж хотел, как учили… Как правильно…
        - Ох, сынок, какой же ты у меня еще маленький! - обхватывая руками его голову, мама засмеялась сквозь слезы. - Одна беда - люди этого не понимают. - Она развела руками, словно извиняясь перед сыном, что ничего уже нельзя изменить.
        - Они все просто меня ненавидят, - упрямо пробубнил Пукы. - Ну почему Орунга все любят, а меня - нет? Он ведь мой брат! - в ярости вскричал Пукы… и осекся, вспомнив, что Орунг…
        - Не брат, - опуская голову, тихо сказала мать. - Не родной. Его отец на заработки в город ушел и пропал. А мать тем же Днем от болотницы померла. Маленький остался, один совсем. Я взяла. Мы-то с тобой тоже совсем одни были. Веселее втроем. - Она вдруг начала копаться за пазухой своего сахи. - На! Шаман сказал - тебе вернуть. Отца твоего это нож.
        Всем известный в пауле нож настоящей южной стали лег Пукы в ладони.
        - Отца? Отца? - Пукы поднял на мать потрясенные глаза. Ему и без того худо, а от ее слов стало казаться, что наст качается туда-сюда, как сосна в буран. Сперва Орунг ему не брат, а теперь… - мой отец - геолог, странствующий жрец, который Голубой огонь для новых Храмов ищет?
        Мать молча кивнула.
        - Ты в Храм иди, - торопливо сказала она, вставая. - Нож покажешь - может, возьмут тебя. На кухню или еще куда… В Храме тебе хорошо будет.
        - Я не хочу в Храм! - закричал Пукы, отшатываясь от нее. - Не хочу, слышишь? Не гони меня! Я хочу тут! С людьми, с тобой!
        - Но люди тебя больше не хотят, - тихо сказала мать. - Мне одной тебя не защитить.
        Пукы снова уткнулся лицом в ее сахи, всей грудью вдыхая родной запах, словно хотел надышаться напоследок. Спросил - тихо и вовсе безнадежно:
        - Ты со мной не пойдешь?
        - А Орунг? - так же тихо откликнулась мать, обнимая его. - Поселковые его искать не будут. Другие у них дела. А я попробую… Может, найду, - в голосе ее мелькнула и погасла надежда.
        Они на мгновение прижались друг к другу - будто хотели стать одним целым. Потом она повернулась и пошла обратно к паулю. Пукы непонимающими, неверящими глазами глядел вслед. Мама уходила, становясь все меньше, меньше… исчезла совсем.
        Пес жалобно заскулил у ног мальчишки, рванулся за матерью, оглянулся, вернулся, жалобно скуля и таща за собой нарту. Пукы поймал его за постромки.
        - Тебе лучше со мной быть. Если Вэса не вытащат - собак есть начнут. А у матери даже собаки не будет. - Он заглянул в печальные, растерянные глаза пса… и перерезал постромки. Серый, поняв, что его отпускают, радостно залаял и рванул по следам хозяйки. Пукы глядел ему вслед. Из глаз его, подмерзая на щеках, катились слезы. Он ухватил легкую нарту за передок, зашипел от боли, закидывая постромку на плечо, и побрел сам не зная куда.
        Свиток 12
        О скитаниях по тундре и по железной дороге
        Плоский нос чутко и настороженно шевелился, втягивая морозный воздух. Красные глаза под выступающими надбровными дугами внимательно шарили по окрестностям. Приземистый эрыг отыр топтался на месте, переступая на кривых ногах. Из бочкообразной груди вырывалось глухое медвежье ворчанье. Наконец бешеный Огонь в глазах твари поутих. Тяжело переваливаясь, эрыг побрел прочь. Его сгорбленная спина все удалялась, удалялась, пока наконец не скрылась за горизонтом. Через блистающее в серебристом лунном свете снежное поле протянулась цепочка здоровенных отпечатков лап.
        Тишина. Долгая ночь. Безлюдье. А-а-п-чхи!
        В сотне шагов от места, где недавно топтался эрыг, зашевелился снег. Белый пласт отвалился в сторону, и из неглубокой ямки медленно выполз мальчишка в драной парке. На спутанных и сбившихся в колтуны грязных волосах позвякивали сосульки.
        - А-пчхи, а-пчхи, а-пчхи! - Мальчишка разразился длинной очередью чихов, от каждого из которых мучительно вздрагивало все его тощее тело. Замер, тяжело переводя дух и упираясь руками в колени. Выпрямился, потирая ноющую изнутри и снаружи грудь. Из служившей ему укрытием ямы рывком выдернул легкую нарту со скудной поклажей. Закинул постромку на плечо и побрел вперед, кособочась и то и дело прижимая руку к ребрам.
        При каждом шаге в боку вспыхивала острая боль. Пукы был уверен, что два, а то и три ребра у него сломаны. В собранной матерью поклаже нашелся и свиток старой бересты, и одноразовый храмик (Пукы боялся даже задуматься о том, остался ли еще хоть один для самой матери). Отогрев бересту на костерке, он перемотал ребра, как учил старый шаман. Идти стало легче, но боль никуда не делась. А еще кашель, забитый нос и мучительный, выматывающий жар, волнами прокатывающийся по всему телу. Но Пукы все-таки шел.
        Первое время он старался просто уйти подальше от переставшего быть родным пауля. Непрерывно оглядывался, каждый удар сердца ожидая, что вот сейчас из-за бескрайнего снежного горизонта вылетит вереница нарт. Даже спал урывками, боясь проворонить появление преследователей. Но один переход сменялся другим, а темнота Долгой ночи и белое мерцающее пространство тундры по-прежнему оставались безлюдными.
        Но очень скоро Пукы начал замечать, что тундра полна какими-то совсем иными существами. Порой мимо него проплывали бледные серые тени, отдаленно похожие на вылепленных из пара людей. Один раз Пукы остановился, едва не наступив на крохотных, с мизинец величиной, человечков. Рассмотреть их как следует ему не удалось - человечки моментально исчезли, словно просочившись сквозь снег. Перед глазами у Пукы все плыло, белая тундра то и дело расцвечивалась яркими пятнами цветов, которым и названия-то в человеческом языке нет. В такие моменты Пукы казалось, что рядом с ним идет невысокий худой мужчина, с участливым интересом вглядывающийся ему в лицо. Рассмотреть самого мужчину Пукы не мог - черты его были словно закрыты туманным облаком. Иногда спутник превращался в тощего мальчишку не старше самого Пукы. А иногда он понимал: этот мальчишка - он сам! Сам идет рядом с собой, поддерживая самого себя под руку.
        Одно наваждение оказалось и вовсе бредовым - такого даже наевшемуся сушеных мухоморов шаману не увидеть! Снег под ногами Пукы провалился, оказавшись неожиданно мягким и рыхлым, мальчишка кубарем полетел вниз - и больно стукнулся о твердое. Немедленно расчихался сильнее обычного - воздух, ударивший в ноздри, был ужасен! Слишком теплый и вонючий, он пах не холодом и снегом, а мерзкой застарелой гарью, как от тысячи тысяч чэк-наев сразу. Прочихавшийся Пукы отер выступившие на глазах слезы - и припал к земле. Над ним вздымались - дома! Они были четкой прямоугольной формы, точно амбары-сумьяхи, и все как один из камня! Хотя даже в их пауле известно, что и в самых больших городах дома изо льда льют! Прямо на Пукы из тумана пялился ярко-зеленый глаз. Глаз пару раз мигнул - погас, и тут же вспыхнул второй - цвета проклятого Пламени чэк-наев! Красный! Сзади раздалось жуткое завывание - будто сразу вострубили десятки Вэсов! Пуки обернулся - и заорал от ужаса. Видно, призванные красноглазой тварью, на него перли новые чудища! С круглыми стремительно вертящимися лапами, прозрачными, как изо льда вылитыми,
лбами и такими же неподвижными глазами! Грозно вопя, они наступали на Пукы, они были уже совсем близко. Сквозь их прозрачные лбы Пукы увидал, что внутри у них - люди! Живые люди, с мучительно перекошенными лицами, страшно выпученными глазами и распахнутыми в крике ртами. И понял, что чудища глотают людей! Живьем! А потом, видать, медленно переваривают! Одно такое аж пятерых заглотило! Отрезвляющий холод ужаса прокатился по спине - Пукы очнулся и побежал, сбрасывая на ходу снегоступы и отчаянно стараясь оторваться от преследователей. Нарта противно скребла по твердой дороге. Гудящий крик чудищ стал еще громче и страшнее - видно, испугались, что уйдет добыча! Пукы наддал - но они настигали.
        И вдруг из груди мальчишки вырвался отчаянный вопль радости. Впереди, прямо на крыше одной из каменных громад странно холодным и неподвижным, но голубым, несомненно голубым светом сиял символ Храма - пылающий в чаше Голубой огонь! Там храм! Здешний храм! Там он найдет убежище от чудовищ! Хрипя и задыхаясь, Пукы бежал к чаше с Огнем.
        - Куда ж ты по дороге прешь, чукча, в сторону давай! - заорал злой, но хотя бы человеческий голос, и мальчишку с силой рванули за плечо.
        Пукы хотел вякнуть, что он хант-ман, а вовсе не чукча, но ничего не вышло - он уже летел кубарем. С размаху воткнулся головой в сугроб, слепленный из такого грязного и вонючего снега, что Пукы его и за снег-то не принял! Липкая и противная холодная масса развалилась от удара, засыпая его с головой… Мальчишка отчаянно забарахтался, рванулся вперед и вверх… Вздымая вокруг себя целые тучи легких сухих снежинок, выкатился на крепкий наст.
        Сел, тяжело и надрывно дыша, потерянно оглядываясь по сторонам. Перед ним снова тянулось привычное белое безмолвие тундры, мерцающее серебром под луной. Пукы еще немного посидел, отирая и без того мокрое лицо снегом, пытаясь прийти в себя, то и дело судорожно мотая головой. Он отчетливо ощущал, что виденный им мир не мог быть не то что Средним или Верхним - такого ужаса и в Нижнем-то не встретишь! Такого просто не могло быть на всем течении Великой реки! В таком мире что угодно могло существовать, даже сказочные гигантские лодки, раскалывающие айсберги железными носами!
        Пошатываясь, ослабев, как после целого Дня болезни, Пукы снова брел сквозь блистающую белизну Ночной тундры, при каждом шаге проваливаясь по колено. Снегоступы остались где-то там - неведомо где.
        Теперь даже отморозки уже не так пугали. В первый раз ему повезло - яростно рыча, эрыги дрались между собой. Громадные дубины с треском колотили по толстым черепам. Один отморозок всадил каменный топор в шею собрата. И тут же принялся жрать, не обращая внимания на остальных дерущихся. Прячущегося за ненадежным прикрытием низкорослых деревьев Пукы стошнило. Не шевелясь и стараясь даже не дышать, он сидел в своем укрытии, пока эрыги не прекратили сражаться и не доели побежденных. Парочка уцелевших убрела за горизонт, поглядывая друг на друга жадными глазами и явно ожидая нового приступа голодной ярости.
        Пукы приноровился идти под прикрытием сосен. Издалека заслышав ворчанье и рык, он быстро вкапывался в снег и пережидал. Один раз осмелел настолько, что последовал за стадом, подбирая то остатки обглоданного оленя, то даже целую ногу Вэс. Но постепенно из тундры исчезли даже эрыги - снежный наст оставался чистым и нетронутым, будто Пукы приближался к краю земли. Нынешнего отморозка мальчишка едва не пропустил - так привык, что вокруг никого.
        Новый приступ кашля заставил Пукы скорчиться в три погибели и снова остановиться. Отдышавшись, он потер ноющую грудь, вытер ладонью мокрый лоб и огляделся по сторонам. Приходилось признать - он понятия не имел, где находится! У него вырвалось сдавленное, полубезумное хихиканье - он заблудился! Заблудился в тундре, где над головой - громадное небо и каждая звезда может безошибочно указать направление! На это действительно способен только сопливый-слюнявый!
        Впрочем, и небо с первого же дня пути вело себя… странно. Знакомые созвездия - Олень, и Волк, и Медведица, и Охотничий Путь - вроде бы оказывались на месте, готовые подсказать дорогу к Храму. Хоть в Тюме, хоть в Хант-Манске. Но стоило Пукы заснуть - и местоположение звезд неуклонно менялось, словно духи нижних небес переставляли их, специально, чтоб подшутить над измученным мальчишкой. А ведь ему так нужно в Храм!
        Он стоял у храмовых ворот, между выточенными из голубого льда гигантскими статуями Огонь-матери Най-эквы. Сперва, конечно, стражники не хотели его пускать и смеялись обидно, совсем как Аккаля. Но потом Пукы вытащил отцовский нож, и они сразу подтянулись и даже взяли на караул свои копья с наконечниками из настоящего железа. Потом его повели в Храм… И оказалось, что его отец - не просто геолог, а самый главный! Начальник геологической партии! И он вовсе не забыл про Пукы и мать! Все эти тринадцать Долгих дней он мечтал к ним вернуться, вот только работа не позволяла. А потом отец повел Пукы к самой жрице-наместнице. Она тоже была тут, прямо в том же храме! Ведь когда беда, она ездит по всей Югрской земле и обо всех заботится. Наместница выслушала Пукы и, конечно, сказала, что подлая старая жрица обманула его - никто не приказывал забирать у хант-манов всю еду. Да то и не жрица была, а принявший ее облик злобный дух куль. Наместница все равно похвалила Пукы, что тот хотел помочь Храму. Велела нагрузить полные сани мясом, и жиром, и порсой, и инструментами всякими железными, и еще парку Пукы новую
выдать - на собольем меху. И они с отцом поехали в пауль. Мать лед колола - а тут они. Она как увидит, как кинется к ним! Орунг следом - мать его найти успела… А ор и старуха Секак - тоже кинулись. В другую сторону - от их пауля подальше. Всех остальных - особенно Тан - Пукы простил. Даже Аккаля…
        Новый приступ кашля заставил Пукы очнуться. Вокруг все та же ледяная пустота. Он присел на корточки, пережидая слабость. Вытащил из мешочка на поясе одноразовый храмик. Щелкнул над сложенными шалашиком веточками. Колесико сухо лязгнуло, ударяя в кремень…
        Лепесточек Голубого огня не вспыхнул. Пукы щелкал еще и еще… Храмик оставался всего лишь бесполезной пустой трубочкой. Пукы замер в оцепенении. Конечно, он знал, что сила храмиков не беспредельна. Но гнал от себя мысль, что станет делать, когда храмик истощится. А вот теперь все. Голубой огонь тоже подвел Пукы. Как небеса, скрывшие от него путь. Как люди, которые не захотели понять его. Как Орунг, который исчез, оставив Пукы одного. Как мама, которая не смогла его защитить. А уж как он сам себя подвел!
        Пукы поднялся и медленно побрел дальше. Просто он не знал, что еще делать. Стоящая вокруг нестерпимая, звенящая тишина закладывала уши, заставляя мучительно вылавливать малейший звук, и, чтобы хоть как-то отвязаться от нее, Пукы громким противным голосом запел:
        - А по тундре, по железной дороге, где мчится поезд Ворк-у-та - Лен-ин-гуард… Мы бежали с тобою, опасаясь погони… - Он осекся. Совсем с мозгами плохо, однако, если вместо правильной и полезной песни кай сов с обращением к верхним духам, которой учил его шаман, он запел глупый шан сон. Да еще и запрещенную Храмом песню про Черного Донгара Кайгала, как он после поражения от жриц удрал, чтобы пропасть навеки. Очень сильно неправильную. Поезд - это ведь много-много саней. Получается, Донгар не один ушел, еще кто-то с ним был? Да кому он нужен, Черный! Битва между последними черными шаманами и голубоволосыми жрицами и правда была под Ворк-у-той - так в старину нынешнюю Ворку называли. А вот никакого пауля Лен-ин-гуард нету. Пукы точно знал, у их шамана храмовая карта в сундуке хранилась. Может, то был пауль черных шаманов и жрицы после победы его разрушили? Правильно сделали, если так! Ну а дорога, да вся железная, - такого не то что в тундре, даже на богатом юге небось нету!
        Нога Пукы зацепилась за что-то. Задумавшийся мальчишка снова рухнул ничком.
        - А-у-у! - вопль боли вырвался из груди, но он тут же зажал себе рот ладонью и испуганно скорчился. Неужели опять тот жуткий мир? Но вокруг тихо - никакого воя, - и Пукы осторожно приоткрыл один глаз. Облегченно вздохнул - луна, Ночное небо, снег… Он по-прежнему в своем мире! Обо что это он тогда, о камень, что ли? Он поднялся на четвереньки и принялся ладонью расчищать снег. Из-под сплошной белизны мелькнуло что-то темное… что-то… Пукы задушенно захрипел. Вскочил. Повел взглядом…
        Перед ним, проглядывая сквозь снег, лежала железная дорога. Не вся из железа, как в песне, а просто две железные полосы толщиной в мужскую руку, такие прямые и ровные, что, ей-Торум, не людьми делались. Полосы тянулись и тянулись, исчезая за горизонтом. Между полос, обернув лапы хвостом, сидел лис. Не простой черный, каких на ярмарках охотники пучками меняют. И даже не рыжий, шкурка которого годится только в дар верхним духам, чтоб отвратить беду. Лис был белым, как снег.
        Завидев Пукы, зверь вскочил и потянулся - будто долго ждал и наконец дождался. Поглядел, махнул хвостом, словно приглашая следовать за собой, и побежал вдоль железной дороги. Оглянулся, проверяя, идет ли за ним мальчишка…
        - Белый лис! Посланец верхних духов! - растерянно прошептал Пукы. Повернулся, бросив постромку нарты… и изо всех сил рванул в противоположную сторону.
        Его подшибло. На бегу он рухнул на четвереньки - белый лис, свернувшись клубком, подкатился ему под ноги. И теперь стоял рядом, укоризненно поводя длинной мордой. Пукы вскрикнул, стараясь отползти подальше.
        - Чт-то т-такое? - прямо в ушах мальчишки раздался раздраженный и сильно заикающийся мужской голос. - Эт-то п-посланец в-верхних д-духов. В-вот и иди за ним!
        - Никакой это не посланец! Не стал бы посланец верхних духов меня на железную дорогу звать - прямо в черное Кайгалово логово! Э, а с кем я говорю-то? - опомнился Пукы.
        - С-с кем ты можешь г-говорить, к-когда тут никого, - устало ответил голос.
        - Тогда все понятно! - Пукы неожиданно успокоился. - Это у меня просто мозги от жара плавятся. Я, когда болею, и не такое слышу.
        - С-слышишь г-голоса? З-звуки с-странные? - в голосе, что звучал у Пукы в ушах, послышался острый интерес. - Так эт-то же х-хорошо! П-просто з-замечательно!
        - Чего хорошего? - покачал головой Пукы. Эти голоса иногда такое неправильное говорят - хоть уши затыкай! Да и нынешний не лучше. Посланец духов, как же! Пукы настороженно огляделся. Лиса не было. Ага, как понял, что обмануть не вышло, сразу исчез! Пукы умный, Пукы шамана слушал, про духов все знает!
        Настороженно озираясь по сторонам, мальчишка вернулся за нартой. Ухватившись за постромку, попытался убраться прочь с железной дороги. Только поднял ногу, чтобы переступить железную полосу… Снег по другую сторону взревел. Взмыл в воздух, на мгновение составил контур гигантского белого лиса. Порыв ледяного ветра швырнул мальчишку обратно на дорогу. Льдинки, как острые зубки, осыпали лицо Пукы мелкими укусами. С обеих сторон дороги снежной стеной встал буран. Снег падал так плотно, что Пукы показалось - он находится в длинной норе, вырытой в огромном сугробе. Ни вправо, ни влево пути нет. Мальчишка задрал голову вверх. Громадная лисья морда из снежинок склонилась над ним, насмешливо щеря клыки, - дескать, что делать будешь? Дохнув холодом, смерч отшвырнул мальчишку на снежную стену. Некоторое время завывавшие холодные ветры перебрасывали Пукы туда-сюда, как в богатырской игре в каменный мяч. Наконец задыхающийся Пукы замер посреди железной дороги, стараясь не касаться ни одной стены бурана, ни другой. Насмешливый, как лисье тявканье в Ночи, свист ветра звенел в ушах. Пукы стоял на узкой тропе,
зажатой между двумя полосами железа. С двух сторон от него вздымались сплошные, непроглядные стены бурана.
        Железные полосы дороги мерно задрожали, будто где-то далеко невидимый шаман ритмично постукивал по ним своей колотушкой - тук-тук - тук, тук-тук - тук. Издалека донесся ровный гул. Стены бурана сдвинулись, намекая замершему между ними человечку, что выхода нет и дорога здесь одна. Пукы прищурился, вглядываясь назад… Отчаянно вскрикнув от ужаса, побежал. Вперед. Туда, куда звал его белый лис и куда он так не хотел идти.
        Позади, по железным полосам перло… чудовище. Явно родич тех, из неведомого мира! Огромное, длинное, дышащее клубами черного, как Ночное шаманство, дыма, с единственным пылающим глазом посередине тупой морды…
        - У-у-у! У-у! - неумолимо летя вслед за жертвой, выло чудовище. - У-у-у!
        Вскрикивая и задыхаясь, Пукы бежал между буранными стенами. Измученное больное тело стонало, пытаясь втянуть каплю воздуха в горящую Огнем грудь, но напирающий ужас гнал вперед. Ему казалось, что сейчас он выскочит не только из парки, но и из собственной кожи и костей.
        Чудовище за спиной выло все громче, глуша крики своей жертвы.
        - У-у-у!
        Пукы услышал, как захрустела позади брошенная нарта - чудовище просто смяло ее своим огромным телом.
        - У-у-у!
        Волна омерзительно теплого воздуха дохнула на него со спины… А впереди…
        Поперек металлических полос всю железную дорогу перекрывала… ледяная гора. Была она огромна, округлая вершина мерцала сине-голубым светом, загадочно и прекрасно переливаясь на гладких, без единой зазубринки склонах. Пукы сразу возненавидел эту гору! Не залезть. Не вскарабкаться. Не зацепиться.
        Мальчишка заметался по дороге, кинулся в сторону, пытаясь проломиться сквозь завывающий по обе стороны буран. Ветер хлестко ударил по лицу, возвращая обратно, на растерзание чудовищу.
        - У-у-у!
        Грохот за спиной стал нестерпимым. Мерзлая земля дрожала. Теплый воздух не давал дышать, толкал в спину. Сейчас чудовище впечатается в него своей тупой одноглазой мордой и размажет по ледяной горе.
        В сверкающем склоне появилась аккуратно прорезанная высокая полукруглая дыра. Визжа и сам не слыша своего визга, Пукы вбежал туда и помчался в таинственно переливающемся сине-зеленом сумраке. Яркий желтый свет из глаза чудовища бил в спину.
        Чудовище снова жутко завыло. Страшный вой отразился от ледяных стен, заполняя тоннель. Оглушенный Пукы зажал уши руками. Все вокруг содрогнулось от удара. Сеть змеистых трещин разбежалась по льду. Стены заскрипели, зашатались - куски льда посыпались на голову. Один больно чиркнул по уху - на ворот парки закапало теплое. Заскрежетало. Гигантская ледяная глыба с грохотом обрушилась в шаге от Пукы. Ледяной тоннель стонал и раскачивался. Глыбы откалывались одна за другой. Мальчик бежал, прикрываясь руками. Увернулся от валящегося на него очередного обломка. Прыгнул в сторону, упал, перекатился через плечо - острая сосулька вонзилась в землю там, где только что была его голова. Вскочил, побежал снова. Ледяная плита рухнула под ноги. Свод тоннеля разваливался. Громадный кусок упал за спиной, отрезая путь назад, еще один едва не вколотил Пукы в землю.
        Порыв ледяного воздуха ударил в лицо. Серебристые зайчики лунного света запрыгали в темноте. Пукы увидел, как его изломанная ийс-тень со всех ног бежит перед ним, а клубящееся на морозе лили-дыхание пытается ее нагнать. Тело тоже поднажало… Пукы кубарем выкатился из-под ледяного свода - в холодный, мягкий снег!
        Сзади загрохотало. Мальчишка приподнял голову, отплевываясь. Возвышавшуюся за его спиной ледяную гору плющило, будто озверевший великан колотил ее громадной ладонью. Куски и целые глыбы льда откалывались от стен. Сквозь тоннель, из которого вырвался Пукы, было видно, как осколки валятся с потолка. Проход завалило. Не вставая с четверенек, Пукы торопливо пополз прочь - подальше, подальше, подальше… Невыносимо громкий треск - словно тысяча сосен разом сломалась - ударил в небеса. Гора медленно осела, рассыпаясь сверкающим дождем льдинок. Мелкие обломки пробарабанили Пукы по голове и плечам. Мальчишка с писком рванул в сторону, ожидая, что сейчас из-под обломков выползет разнесшее гору чудовище…
        Пустота - никакого чудовища. Тишина - никакого завывания. Темнота - никакого пылающего глаза. Позади рассыпавшейся горы сплошной плотной стеной стоял невесть откуда взявшийся лес. Железные полосы выходили из него и обрывались, будто ножом срезанные, у ног Пукы.
        Мальчишка медленно, пошатываясь, поднялся на ноги. Огляделся по сторонам. И с глухой тоской понял, что лучше бы он остался в тоннеле, погребенный подо льдом. Или чудовище его в лепешку раздавило.
        Он стоял на краю большой лесной вырубки. Явно старой, но почему-то вовсе не заросшей лесом. Впрочем, Пукы догадывался - почему. Зловещей громадой темнея в пробивающемся сквозь кроны деревьев лунном свете, посреди вырубки стоял чум. Такой же, как у их шамана, только больше. И еще - он был совершенно черный.
        Свиток 13
        Про черный чум в черном пауле Черного шамана
        К занавешенному шкурой проему шаманского чума, как и положено, тянулась дорога верхних духов, заставленная выкрошившимися от времени деревянными идолами. В вытесанном на цельном стволе сосны суровом лице Пукы сразу узнал владыку верхней, небесной Сивир-земли, подателя света Нуми-Торума - у их шамана такой же был, только поменьше. Узнал он и его отца, создателя мира Корс-Торума, и брата его, повелителя грома Сяхыл-Торума. Так, чтоб лунный свет всегда падал на него, возвышался столб, изображающий хозяина луны Этпос-ойку. Мать-земля Калтащ-эква и ее сестра, хозяйка солнца Хотал-эква, тоже стояли здесь.
        Пукы обошел чум с другой стороны. В отличие от привычного чума Белых шаманов, там оказался еще один выход, и к нему тоже тянулась заставленная столбами дорога.
        - Черный ход! - в ужасе прошептал Пукы. Из толстенного, тщательно ошкуренного черного дерева, вкопанного у второго входа в чум, на Пукы пялилась жуткая рожа родного брата Нуми-Торума - подземного повелителя, многорукого и одноногого владыки нижней Сивир-земли Куль-отыра. И дорога, в начале которой стоял он сам, вела в царство тьмы. Дорога, по которой мог ходить только Черный шаман.
        В том, что перед ним последнее логово самого страшного из чудовищ Средней земли - Донгара Кайгала Черного, он не сомневался. Никто, никакие белые лисы, дышащие теплом чудовища, снежные бураны и ледяные горы не загонят его внутрь! Пусть уж прямо тут - съедят, раздавят, завалят… Все лучше, чем соваться туда.
        На вырубке, окруженной высоченными соснами, стояла полная тишь. Лишь похрустывающие под ногами льдинки напоминали о недавней погоне. Снова навалилась уже ставшая привычной болезненная слабость. Пукы обхватил себя руками за плечи, стараясь сдержать колотящую его дрожь. Ну почему - он? Без мамы, без Орунга… Изгнанный, усталый, голодный, больной, в самом страшном, неправильном месте, куда не должен попадать ни один правильный хант-ман.
        Невольно он почувствовал всплеск любопытства. А вдруг… Вдруг именно здесь - последний оплот черных шаманов? А где же тогда - Пукы огляделся - где знаменитый дом, который хоть и принадлежал черным шаманам, но почему-то именовался Белым? В старых байках, что рассказывали мальчишки в тундре по Ночам, говорилось, что из этого Белого дома Черные желали править всем Средним миром, и была у них для этого страшная красная кнопка. Нажмут на нее - и всю землю выжжет проклятое Рыжее пламя! Еще говорили, что в тот Белый дом стекались богатства со всего Среднего мира, и золота там - как в святилище Золотой Бабы! А уж сколько в Белом доме пушнины, оленьих шкур, парок, торбозов и моржовой кости, Пукы и задумываться боялся. Впервые ему захотелось, чтобы хоть часть этих баек оказалась правдой.
        Он выхватил отцовский нож - и снес голову злобному кулю, духу болезней, пытавшемуся заразить его чем-то страшным и ужасным. Вонзил южную сталь прямо в черное сердце трехголового мэнква - головы тому рубить все равно бесполезно, новые отрастают. Перелез ворота, кованные из настоящего железа, и ворвался в Белый дом. Все спрятанные сокровища он вывез. Часть из них отдал своему паулю - все плакали, благодарили его и просили остаться. Но он не остался. Орунга лечить надо было - мать его хоть и нашла, но больного очень. Забрал мать, брата и пса - и переехал в ледяной город. Там построил себе дом - и не изо льда, а каменный, как в том безумном мире, где за ним гонялись чудища на колесах! Остальные сокровища отдал в Храм. Чтоб больше еду по паулям собирать не надо было.
        - Э-хе-хе, - печально вздохнуло поблизости. Вроде как дерево заскрипело.
        Пукы потряс головой, приходя в себя. Стиснул в потном кулаке рукоять спрятанного под паркой ножа и, по широкой дуге огибая черный чум, двинулся дальше. Сердце колотилось где-то в горле - ну а все-таки… А вдруг… Ему уже достаточно досталось, ей-Торум, должно сейчас случиться что-то хорошее - иначе неправильно выйдет!
        Пукы обошел чум. Рука на ноже разжалась, и мальчишка мрачно уставился на открывшееся ему зрелище. Никакого Белого дома и железных ворот. Единственное, что там было необыкновенного, - расчищенные от подлеска делянки так и не заросли, хотя пяток самых обычных жилых чумов явно стоял тут Дни, и Дни, и Дни. К берестяной стене прислонились полусгнившие лыжи-гольцы. Сложенные некогда дрова рассыпались трухой. Стояли перевернутые на бок нарты - уцелели одни лишь гнутые полозья. Пукы досадливо цокнул языком. В неправильной песне была правда - с поля битвы под Воркой Черный Донгар и впрямь ушел не один.
        Пукы громко чихнул, вытер нос ладонью. И что теперь делать? Мучивший его жар усилился. Перед глазами плыло все сильнее, ему казалось, что чумы колеблются, как воздух над Огнем. Ему бы сесть. Или лечь… Вот бы сейчас мама подошла… Положила руку на лоб, озабоченно покачала головой, сбегала к шаману за травами, как она всегда делала, когда Пукы болел - а болел он часто.
        Ему вдруг показалось, что мама стоит у входа одного из чумов и манит его к себе. Он сморщил лоб - вроде бы не стоит туда входить. Но ведь это же не черный чум, а самый обычный. И куда ему деваться? Спотыкаясь, Пукы заковылял ко входу. Протянул руку к занавешивающей вход волчьей шкуре - под его пальцами она осыпалась клочьями серой пыли. Цепляясь за края проема, ввалился внутрь.
        Лунный свет падал сквозь отверстие наверху, заливая чум серебром. Чум был практически пуст - чувал из обмазанных глиной жердей, за многие Дни смерзшейся в камень, несколько горшков. Котелок из железа - но ржавый и прохудившийся. На него Пукы поглядел с сожалением. И запах - слабенький, едва заметный, но настоящий запах чума, где живет шаман. Запах старых трав. Пошатываясь от слабости, Пукы побрел к тающей в лунных тенях лежанке на другой стороне чума. Там должен быть сундук с травами, или мешок, или…
        Он замер, прижимая руку ко рту, чтобы не заорать. Сундук у лежанки действительно стоял. А еще на слепленной из утрамбованного снега полке лежал человек. На спине, вытянув руки вдоль тела. Длинное худое тело укрывал шаманский плащ, только сделанный не из птичьих перьев, как положено для камлания в Верхний мир, и даже не из шкур оленей, как для Средней земли. Плащ был сшит из медвежьих шкур, и Пукы даже побоялся думать, куда именно мог камлать шаман в таком плаще. В общем-то, понятно - куда. При черном-то чуме… Расшитая шаманская шапка сдвинута на затылок и открывает совсем юное, но до предела изможденное лицо. Молодой шаман - не больше чем на три-четыре Дня старше Пукы - казался обтянутым смуглой кожей скелетом. На его тонких губах застыла терпеливая улыбка. Как будто шаман ждал кого-то, спокойно, с полной уверенностью, что тот придет. Это выражение примерзло к его лицу, покрытому тонкой коркой прозрачного льда. Молодой шаман был мертв - очень, очень давно.
        Пукы попятился. Потом остановился, в нерешительности поглядывая то на тело, то на сундучок. Шаман продолжал улыбаться. Пукы знал, конечно, что на самом деле черный наверняка был злобным чудовищем: людей в жертву приносил, Храм не чтил и жрицам перечил (неизвестно, что хуже!). Но почему-то он вовсе не казался страшным. Так, парень и парень. Могли бы даже и подружиться. Если бы, конечно, молодой шаман не был Черным. И мертвым.
        Будь на его месте старик - Пукы ни за что не решился бы приблизиться. А этот - ну не сам же Кайгал здесь лежит!
        - Не л-лежит, - хихикнул знакомый заикающийся голос. - Эт-т т-точно, что н-не лежит!
        Пукы потряс головой, будто рассчитывал вытрясти надоедливый голос из ушей - не, явно хуже ему становится, делать что-то надо! Неуверенно косясь на мерзлое тело, Пукы наклонился над сундучком, откинул крышку. На него дохнули резкие, ощутимые даже сквозь заложенный нос травяные ароматы. В сундучке лежали мешочки из провощенной тюленьей кожи. Пукы торопливо растянул завязки - и впрямь травы. Тщательно высушенные и перетертые в мелкий порошок. С ними ничего не могло случиться и за тысячу Дней. В них было спасение. Пукы схватил с чувала горшок и принялся бросать в него одну щепотку за другой.
        - Откуда з-знаешь, какие б-брать? - с любопытством спросил заикающийся голос.
        - Я к шаману все время ходил, - пробормотал Пукы, продолжая отмеривать травы на кончике ногтя. - Помогал ему. Ну и слушал… всякое. И как он внука своего учил - тоже. Особенно про травы. Болею я часто, - неловко сознался он.
        - Что болеешь - это нормально. А что лечить выучился… - голос захихикал ехидно. - Похоже, с-старый Б-белый т-трус обхитрил с-сам себя…
        Пукы остановился в недоумении - неправильное что-то голос про Белых говорит, а еще в его собственной голове живет! Не станет он с ним больше разговаривать. Отвар выпьет, и тот вообще исчезнет! Пукы выскочил за порог, накидал в горшок снегу и повернул обратно. И только тогда сообразил, что совсем дурак. А заваривать-то на чем? Огонь кончился, чем чувал разжигать?
        И тут он понял, что напрасно посчитал это место нестрашным. Пустой и мертвый чувал вспыхнул. Веселый трескучий Огонь радостно заплясал, будто приветствуя забредшего гостя, затрещал, рассыпая вокруг себя искры. Вот только был он… Рыжим. Как Огненный потоп чэк-най. Как пожар в пауле.
        Снежная лежанка затрещала. Мертвец, такой же прямой и застывший, как и несколько ударов сердца назад, резко сел. Смерзшиеся веки медленно поднялись. И черный шаман уставился прямо на Пукы - глазами, в которых плясало Рыжее пламя.
        Свиток 14
        Где мертвые очень шустро бегают за живыми
        Мертвый шаман встал с лежанки. Медвежий плащ обвис на плечах, окутывая худое тело. На негнущихся ногах мертвец шаг за шагом двинулся к Пукы. Неподвижные глаза пялились невесть куда, в пустоту. Обледеневшие руки медленно поднялись и безошибочно потянулись к лицу мальчишки. Пукы прикрылся горшком, будто тот мог его защитить, и попятился. Так, пятясь, выбрался из чума. Шаман следовал за ним. Шаг, шаг, еще шаг - негнущиеся ноги скрипели. Пукы понимал, что надо повернуться и бежать, но был не в силах оторвать взгляд от завораживающих глаз шамана, до краев налитых Алым пламенем. Он все пятился и пятился… Пока не уперся спиной во что-то твердое, холодное…
        Пукы на мгновение замер, втягивая голову в плечи. А потом обернулся. За его спиной, глядя прямо перед собой, в пустоту, такими же остановившимися неживыми глазами, стояли еще два шамана. Мужчина средних лет в плаще из оленьей шкуры и дряхлый старик, облаченный в птичьи перья, Пукы даже успел мимолетно удивиться: разве верхние духи станут слушать Черного? Потом ему стало не до загадок - старик положил Пукы ладони на плечи. Мертвые окостеневшие пальцы с противным скрипом сомкнулись.
        До Пукы дошло: все страшные истории про Черных сейчас случатся именно с ним! Извернувшись, мальчишка с размаху шарахнул старика горшком. Прямо промеж оленьих рогов, украшавших шаманскую шапку. Горшок разлетелся вдребезги. Пукы отчаянно рванулся. Его старенькая парка затрещала, выдранные куски кожи и меха остались в крепко стиснутых пальцах старика. Одним прыжком выскочив из кольца окруживших его мертвых шаманов, Пукы заячьим скоком рванул прочь. Бежать, бежать, только бежать! Он понесся к черному чуму, обогнул его… и с маху врезался в молодого шамана в медвежьем плаще. Не удержался, рухнул в снег… Скрип-скрип, скрип-скрип… Переваливаясь на ходу, как деревянные куклы, к нему подбирались старик и мужчина. Пукы перекатом ушел в сторону, вскочил и метнулся на дорогу верхних духов, под прикрытие столба Нуми-Торума. Не могут черные сунуться туда, где сам повелитель верхней Сивир-земли, это же все знают! Но мертвым шаманам, похоже, плевать на то, что знают все. Старик и мужчина обходили его с двух сторон.
        Они двигаются медленно, единственное спасение - бежать! Бежать быстро! Длинными оленьими прыжками Пукы помчался вдоль дороги духов…
        Раскинув руки крестом, шаман в медвежьем плаще уже поджидал его в самом конце. Фигуры остальных двух маячили между столбами духов.
        - Да чего вам надо-то?! - отчаянно закричал Пукы.
        Шаманы двинулись на него. Не сводя глаз с мертвецов, Пукы отступил на шаг и еще… Почувствовал что-то за спиной… Застонал - нужно оглянуться, нужно! Но мертвые придвигались все ближе, отведи взгляд - и они уже рядом, вопьются в него своими высохшими обледенелыми руками. Темная тень за спиной все вырастала и вырастала… Извернувшись, Пукы бросил быстрый взгляд через плечо.
        За спиной у него темным провалом в беспредельную мглу открывался ход в черный чум. Волчий полог был откинут. Ждал. И эта жадно облизывающаяся в предвкушении чернота - страшнее подступающих мертвецов.
        Горячая волна окатила Пукы с головы до ног. Шаманы загоняли его в черный чум!
        - Нет! Не выйдет! - заорал мальчишка и, отчаянно зажмурившись, кинулся на теснящих его Черных.
        Его голова со звоном врезалась во что-то сухое, твердое… и оказавшееся неожиданно легким. Как гнилое дерево, подшибленный мертвый шаман рухнул навзничь, задрав к небесам скрюченные руки. Истошно вереща от ужаса, Пукы пробежал прямо по мертвецу - под ногами у него сухо захрустело, будто яичная скорлупа. Сухие пальцы попытались ухватить его за щиколотку - Пукы вслепую брыкнул ногой и рванул к спасительному лесу, как заклинание бормоча:
        - Мертвец не может уйти из своего пауля. Мертвец не может…
        - Г-грамотный к-какой! - пробормотал голос у него в голове. - Еще и вправду с-сбежишь!
        И тут Пукы почувствовал, что в его теле находится кто-то еще! Некто выпрямился внутри Пукы, заполняя его собой. Просунул свои ноги в его, как в торбоза, просунул свои руки в его, как в рукава парки. Пукы ощущал себя так, будто его тело вовсе не тело, а всего лишь натянутая кем-то одежда. И этот кто-то совсем не собирался бежать! Пукы встал как вкопанный - ни руки, ни ноги больше не повиновались ему.
        Сзади послышались приближающиеся шаги. Руки мертвых шаманов ухватили Пукы.
        - Что бы в-вы, ш-шаманы, без меня д-делали, - с упреком сказал голос, и Пукы почувствовал, как чужак внутри него снова сворачивается, оставляя мальчишку свободным - но в руках мертвецов.
        Пукы заорал, рванулся изо всех сил. Мертвые пальцы держали надежнее стали. Мерно шагая, Черные направились к чуму, волоча извивающегося и не перестающего орать мальчишку.
        Черная тень от входа упала Пукы на лицо. Сорвавший голос парень затих. Мертвецы втащили его в чум. Перед глазами у Пукы все закружилось. На мгновение как в хороводе промелькнули стены, увешанные шаманскими плащами, шапками и масками, жертвенными платками-арсынами, мешочками и деревянными мисками для приношений.
        А потом он увидел идола. На самом почетном месте, напротив двери, висела вывязанная из пяти разноцветных лент кукла. Ленты выцвели, почти потеряв краски. Идол глядел в никуда гладкой тряпичной физиономией, но Пукы был уверен - видит! Смотрит на него, не отрывая глаз, которых у него нет!
        Тихий вкрадчивый голос ветерком скользнул в уши:
        - Олу бээрге, Ог-ле ээлээр, Оскус ээрен, Чан-гыс ээрен… Идол сирота, идол одинокий, он будет хозяином юрты, когда я уйду, будет владыкой шалаша… - и твердо закончил: - Он будет ждать!
        Сорванный голос вдруг вернулся к мальчишке, и Пукы заорал с удвоенной силой. Ээрен-сирота - главный шаманский идол, дарующий силу и вдохновение и остающийся у потухшего очага мертвого шамана - в ожидании возвращения! Вопль Пукы отразился от берестяных стен. Прислоненный к центральному столбу громадный шаманский бубен недовольно заворчал.
        Шаманы дружно качнули Пукы - вперед-назад…
        Пукы забился так, что тело выгнулось дугой.
        Шаманы качнули снова…
        Пукы рванулся. Ноги отчаянно задергались, словно в припадке, он мотал головой, чувствуя, как изо рта начинает идти пена…
        Шаманы качнули его еще раз…
        Мир вокруг подернулся серой пеленой… Безглазая физиономия ээрена-сироты на миг зависла над ним…
        Пукы с плеском погрузился в воды Великой реки - спокойно струящиеся и бурные, покрытые льдом и вырывающиеся из-под него…
        Свиток 15
        О том, что быть съеденным - слабое удовольствие, даже в потустороннем мире
        По берегам Реки клубился густой серый туман.
        Он судорожно рванулся на поверхность сквозь толщу густой, как тюлений жир, темной воды. Всплыл и, отчаянно молотя руками и ногами, попытался пробиться к туманному берегу. Но течение мягко и уверенно, как огромная рука, повернуло перепуганного мальчишку и поволокло вперед, не обращая внимания на барахтанье.
        Пукы скользил сквозь темные воды, и странные, незнакомые картины мелькали перед его глазами. Залы, изукрашенные столь богато, что Пукы был уверен - такой роскоши и не бывает в мире людей, неоткуда ей взяться… Огромный молот, мерно ударяющий по раскаленной полосе клинка. На него дохнул жар Огня - страшного, запретного Рыжего, но почему-то перевитого с Голубым. Сквозь это двухцветное сияние проступило гордое, надменное лицо незнакомого юноши…
        Жар сменился прохладой и пустотой ледяных коридоров, и на него в упор ненавидяще уставилась девочка с волосами голубыми, как Дневные небеса…
        Невиданно высокие сосны поднимались стеной, и страшным звериным смрадом дохнула на Пукы медвежья пасть, вырастающая на месте добродушной, плоской, как бубен, физиономии парня не старше самого Пукы…
        Снова Огонь - Голубой, Рыжий, Голубой… Кровь, бегущие люди, сверкающие ледяные башни, оплывающие, словно топленый жир, трубят гигантские Вэс, звон скрещивающихся клинков, и все перекрывает мерный грохот шаманского бубна…
        Воды Великой реки взмыли гигантской волной, поднимая Пукы на гребне. Мальчишка снова почувствовал, будто летит куда-то…
        Он лежал на лавке - плохо оструганная поверхность царапала спину. Лавка стояла у стены чума, по самое дымовое отверстие завешанной звериными шкурками - беличьими, заячьими, соболиными. Сквозь слой шкурок кое-где проглядывала обтягивающая стены береста - не белая, не черная, а красная, как кровь!
        Пукы попытался приподняться - голова не пошевелилась. Он рванулся - тугие, врезающиеся в тело ремни намертво притягивали его руки и ноги к лавке. Кричать сил не осталось, и Пукы заскулил - жалобно-жалобно, как умирающий щенок.
        Кто-то наклонился над ним, и Пукы увидел старуху, одетую в новехонький, расшитый бисером меховой сахи снежно-белого цвета. Из-под такого же белого платка с бахромой выглядывали собственные старухины седые косы и добавленные для большей красы ложные, накладные, угольно-черные. И те и другие обвивали цветные шнуры, а на концах болтались подвески - зайцы и гусыни из настоящего золота. У ног старухи, послушные, точно псы, сидели толстощекие лоснящиеся бобры. Маленькие глазки с почти разумным любопытством пялились на Пукы.
        Старуха узловатой рукой погладила привязанного мальчишку по голове.
        - Малой совсем, - скрипучим, как старое дерево в бурю, голосом жалостливо прошамкала она. - Рано ему… Еще б Денька три-четыре подождать.
        - Сейчас нужен… - Пукы с ужасом почувствовал, что это шевелятся его губы, произнося слова. Но ведь он ничего не собирался говорить! Он даже не понимал, о чем речь. Вырывающийся из его собственного горла голос был знаком ему - но это был не его голос! Это был тот самый, заикающийся, только теперь он звучал отчетливо и ровно.
        - Через три Дня уж ветер станет выть над развалинами, - продолжил исходящий из его уст знакомый чужой голос.
        - Без тебя знаю, - проворчала старуха. - Молод еще старую бабку учить.
        - Разве великая мать-земля Калтащ-эква, грозная Умай, преславная Торум-щань, что покорила страну мертвых, свирепая Пугос, блистательная Маа-эма, божественная Маддре-акке, чьи золотые волосы развеваются как семикратная Обь вместе с устьем, а из кос исходит Дневной свет… - протяжно продекламировал голос.
        Пукы, чей рот был накрепко заткнут чужим голосом, протестующе застонал - какие там золотые! Седые они, как у теток в пауле!
        - Разве может она быть старой? - торжественно объявил голос. - Если она и молодой-то никогда не была? - шкодливо закончил он.
        - Почему же, была, - задумчиво возразила старуха. - Была и молодой… Горячей… Да и сейчас еще иногда… вскипаю. - Она многозначительно поглядела на связанного мальчишку, но Пукы сразу понял - не его она видит. Да и слова ее подтвердили: - А ты б хоть изредка помалкивал, Заика! - отрезала старуха.
        Пукы почувствовал, как то, что наполняло его горло, покорно исчезло. Дрожащим голосом мальчишка пробормотал:
        - Вы… вы хотите принести меня в жертву? Черному Донгару?
        Старуха насмешливо скосила на него совсем молодые, отливающие небесной лазурью глаза и беззубо усмехнулась:
        - Тебя в жертву Донгару? Вот это было бы самопожертвование так самопожертвование, - непонятно ответила она. - Кто я - знаешь? - спросила строго.
        Пукы покосился на белые одежды старухи, подвески в ее волосах, на покорно сидящих у ног бобров. Все это могло принадлежать лишь одному существу во всех трех Сивир-землях. Неужели голос говорил правду? И он выдохнул, сам себе веря и не веря:
        - Вам моя мама поклоняется! Вы эта… наша предка! Прародительница, однако! Я из рода Мось, - выпалил он на случай, если Калтащ-эква сама не догадается. И уставился на старуху обиженно. Он Калтащ никогда не одобрял! Неправильная у них прародительница! Хорошая прародительница помогать-защищать должна, а не к лавке привязывать. Сейчас он ей выскажет, что на душе накипело! И прямо в лицо Матери-Земле Пукы выпалил то, чего в их селении не то что его родная мать - даже шаман слушать не захотел, бубном прикрылся: - Не понимаю я - как же вы так могли сделать, на Заре-то Времен? - Он хотел укоризненно покачать головой, но веревки не пустили. - Если вы из верхних духов - правильно себя вести нужно, хороший пример подавать! А не изменять мужу, да еще с кем - с Куль-отыром! - Пукы покосился на старуху - и внутри у него все содрогнулось. Лицо женщины было искажено дикой, как рев чэк-ная, и страшной, как содрогания земли, яростью. Но Пукы все равно упрямо закончил: - Правильно вас Нуми-Торум с небес изгнал. Хорошо еще в среднюю Сивир-землю, а мог и прямо в Нижнюю. Раз вам Куль так нравится…
        - Ай-ой, лучше б я продолжал говорить, - безнадежно выдохнул голос Заики.
        Над головой у Пукы загремел вопль, бешеный, как кипение раскаленного металла. Фигура старухи поплыла, размываясь, раздаваясь вширь, вымахивая вверх… По глазам Пукы ударило яростное сияние. Над ним, грозно глядя на него сверху вниз сверкающими, как два солнца, глазами, возвышалась гигантская Золотая Женщина. Золотой палец толщиной с сосну надавил Пукы на грудь, так что мальчишка захрипел, судорожно хватая ртом воздух. Ну чего… она… так? Он же… все правильно… сказал… Должна ж она знать… что о ней… потомки думают…
        - Наглецом раньше был - наглецом и снова родился, ученик! - прогремело из золотых уст. - Может, мне голову тебе оторвать?
        - Лучше ногу ему отрежьте, - услужливо предложил голос.
        С металлическим грохотом Женщина медленно кивнула. Золотой ноготь, длинный, как когти мэнква-людоеда, чиркнул Пукы по колену. И отрезал ему ногу.
        Все страдания, испытанные им раньше - и вечные болезни, и голод, и нестерпимый жар, и обида, и презрение, и побои, и порка, - утонули в беспредельном, нестерпимом Океане боли. Сквозь застлавшую глаза кровавую пелену Пукы увидел, как его нога упала на пол, прямо под лапы сопровождавших старуху бобров. Звери оскалили крупные зубы - и принялись грызть, отрывая мелкие кусочки и складывая их дымящейся кучкой. Пукы зашелся в немом вопле - он ощущал каждый укус крепких челюстей так, словно нога вовсе не была отрезана.
        Золотой ноготь снова полоснул - и у Пукы отвалилась рука. Спутывающие его веревки лопнули, обвисая, но оглушающая боль не давала даже помыслить о бегстве. Крохотные человечки просочились из-под звериных шкурок, подхватили отрезанную руку. Послышался хлопотливый стук ножей - человечки деловито рубили руку Пукы на крохотные ломтики, как шаман требуху для ежедневной жертвы духам. Волны боли, которую Пукы и в страшных снах вообразить не мог, захлестнули его с головой. Он уже не чувствовал, не понимал, как его кромсают и почему он ощущает все, что проделывается с отрезанными кусками его тела. Последним всплеском угасающего сознания он поймал прикосновение золотого ногтя к своей шее…
        Голова Пукы лежала во главе длинного, как дорога, стола, и, судорожно хлопая глазами, наблюдала, как огромные, неразличимые человеческим глазом существа пировали, кусок за куском поедая его, Пукы, мелко нарезанное тело. Золотая Женщина с поклоном погрузила миску с его печенью в нечто величественное, сияющее, как звездное небо… Быстрый лунный блик пробежался по отрезанным пальцам - и те словно растворились в серебре. Старик с разметавшимися, как грозовой ветер, волосами деловито накручивал кишки Пукы на молнию. Но больше всех жрал страшный, черный, ухмыляющийся… Загребал куски Пукы четырьмя руками, совал в клыкастую пасть. Суетящиеся у его ног разнообразные твари - крылатые, когтистые, рогатые и длиннозубые - жадно подбирали сыплющиеся на пол ошметки.

«Это же я! Это от меня куски!» - Пукы хотел набрать полную грудь воздуха, заорать так, чтоб у едоков уши позакладывало… Но губы на отделенной от тела голове только бессильно плямкали, не в силах выдавить ни звука. И тогда Пукы почувствовал просто сумасшедшую злость. Да кто они все такие? Сидят тут, едят! Его, между прочим! А он их не приглашал! И собой угощать не собирался! Вон, полный стол его было - все подчистую сожрали, одна голова осталась! Пукы ощутил, как ярость просто распирает его, заполняя каждый кусочек порубленного и съеденного тела…
        Пирующие существа начали раздуваться, раздуваться, раздуваться, будто съеденный Пукы давил на них изнутри… И вдруг с громким, оглушительным грохотом лопнули. Пукы ощутил, как его разносит во все стороны - в один краткий миг он увидал голую тундру и непроходимый лес, сверкающие ледяные города, храмовые чаши с пылающим Голубым огнем, затерянные стойбища, вокруг которых бродят странные существа. Куски его размазало по стене гор у пределов Средней земли, и он услышал, как скребет о них свисающий край нижних небес, и увидел, как вокруг вершин вращаются звезды. Океанская волна с плавающими льдинами грохотала прямо в уши. Он вдруг увидел девчонок - невероятных красавиц в богатых одеждах, играющих прямо среди пушистых громад облаков, и погрузился в нестерпимо страшное Озеро черной воды, по которой с грозным гулом носились волны Алого пламени, и пролетел мимо тусклого щербатого солнца под каменным сводом…
        Грохот копыт ворвался в оглушительную какофонию звуков. Прекрасный смуглолицый всадник верхом даже не на олене, а на настоящем коне - Пукы про таких только от шамана слыхал! - ворвался в чум.
        - Ты опоздал, последний сын мой, Мир-сусне-хум, владыка людей! - прогрохотала Золотая Женщина.
        - Разве можно что-то сделать с человеком против моей воли? - задорно выкрикнул дух людей и, перегнувшись с седла, сгреб голову Пукы за вихор на затылке. Поднял ее к лицу, внимательно глянул мальчишке в глаза - Пукы содрогнулся и головой, и всем своим несуществующим телом, будто искрой прошибло. Мир-сусне-хум коротко дунул Пукы в рот - и швырнул голову прочь, прямо в завешенную шкурками стену Красного чума.
        Голова Пукы врезалась в стену и вместе с пучком шкурок упала на пол. Перед глазами у мальчишки все завертелось - его голова катилась под стол. Потом он перестал видеть вообще - голова по глаза замоталась в соболью шкурку. Серебристый мех прилип к его лицу и шее. Пукы почувствовал себя маленьким, легким, проворным… Переступил беленькими лапками, повел черным носиком, взмахнул пушистым хвостом… Из-под пиршественного стола серебряной стрелой метнулся юркий соболь… Лавируя между ногами гостей, понесся прочь.
        - Эге-ге-гей! - заулюлюкали ему вслед.
        Соболь прянул вперед и нырнул в густой серый туман - лишь пушистый хвост мелькнул серебряным росчерком. Туман клубился со всех сторон, залепляя маленькие ушки, отбивая нюх. Испуганно пища и поджимая лапки, соболь сунулся туда, сюда, чутко поводя носиком… Вокруг медленно плыли и вращались туманные клубы, в которых что-то приближалось, надвигалось на маленького зверька… Соболь отчаянно дернулся - вытянутое в прыжке тельце на миг зависло в тумане… Плотные черные перья обтянули его от кончика хвоста до головы. Носик вытянулся мощным клювом - и, мерно взмахивая крылами, черный ворон поднялся над туманом. Он летел и летел над сплошным клубящимся серым полем, пока далеко внизу черным клинком не сверкнула Великая река. Ворон завис над темными водами, сложил крылья и камнем ринулся вниз, на лету обрастая гладкой бобровой шкуркой. Без единого всплеска крупный бобер ухнул в мерно струящиеся воды - и скрылся в глубине.
        И только громкий голос Заики выкрикнул над беспредельными просторами Великой реки:
        - Донгар Кайгал Черный! Ты вернулся!
        Пукы моргнул. Лунный блик скользнул сквозь верхнее отверстие чума, прохладной ладошкой погладил по лицу. Круглая луна обеспокоенно заглядывала в чум. Пукы кивнул ей, как старой знакомой, и сел. С его колен на утрамбованный пол соскользнули соболья и бобровая шкурки, а затем и вороньи крылья. Пукы поглядел на них равнодушно - конечно, они должны тут быть, они принадлежат ему. Громовой голос по-прежнему звучал у него в ушах: «Слава Донгару Кайгалу!»
        - Никакой я не Кайгал! И уж точно не Черный! - громко сказал Пукы. - Меня зовут Пукы! Я - хант-ман! Я ненавижу Черных и их темное камлание! Я верен жрицам! Во мне ничего не изменилось! Слышите?!
        Ответом ему было молчание. Пукы поднялся на дрожащие ноги, едва не ткнувшись носом в висящего на шесте куклу ээреня-сироты. Белая, красная, синяя, зеленая и желтая ленты, из которых тот был сплетен, резанули глаза неожиданно яркими свежими красками, сияющими даже сквозь полумрак.
        Под центральным столбом чума лежали три кучки праха, прикрытые древними шаманскими плащами - медвежьим, оленьим, птичьим. Три шаманские шапки раскатились в стороны. Пукы постоял над прахом, почтительно склонив голову. На душе у него щемило. Ему было… жаль. Так жаль. Он похоронит их. Чуть позже.
        В животе жадно заурчало от голода. Он потянулся всем телом, сильно выгибая спину. Каждая жилка откликнулась радостным звоном от переполнявшей ее силы. Он высоко подпрыгнул, кувыркнулся в воздухе, приземлился на поджатые ноги, толчком выпрямился и потянулся на полку за спрятанным в просмоленный тюлений чехол луком. На мгновение смутно удивился - откуда ему знать, что там лежит лук? Сам покачал головой, упрекая себя за глупые мысли. Откуда-откуда, да он всегда там лежит! Уверенным движением натянул тетиву и крадущимся шагом выскользнул наружу.
        Здоровенный тигр, полосато-рыжей тенью скользящий между столбами духов, остановился, увидев прицельно глядящего на него человека. Длинный хвост стегнул снег, глаза хозяина тайги вспыхнули изумрудными огнями. С яростным рычанием тигр взвился в прыжке.
        Звякнула тетива. Тяжелая стрела вонзилась тигру точно в горло. Громадная кошка рухнула наземь, взрыла снег когтистыми лапами и затихла.
        Пукы довольно прищелкнул языком. Теперь у него есть еще одна шкура. Тигриного мяса наварить-навялить… А сердце и сырым едят! Пукы довольно зажмурился. В животе снова заурчало. Вытащив из-за пояса нож, он принялся экономными быстрыми движениями свежевать тушу.
        - Н-ничего не из-зменилось! - издевательски захохотал внутри него знакомый заикающийся голос. - С-совсем н-ничего!
        Свиток 16
        О могучем шаманском духе
        - Нет, ты н-не сумасшедший, - уже безнадежно бубнил голос Заики. - Чтобы сойти с-с ума, его надо иметь! А ты - недоумок!

«Я никого не слушаю! Я ничего не слышу!» - мысленно повторял Пукы, шагая между гигантских, высоченных, совсем не похожих на привычные тундровые сосен. Нестихающий бубнеж ковырялся у него в мозгах, как крючок для разделки туш.
        - Мне бы с-сразу это понять! - продолжал сетовать голос. - Еще когда ты Калтащ сказал, что она и Куль… что ее… - Голос сорвался на хохот.
        Пукы почувствовал, как его тело начало содрогаться.
        - Ой, не могу! - заходился Заика. - Лежит, к лавке п-привязанный, и Калтащ, самой Калтащ про п-правильное поведение… и хороший пример…
        Изо рта Пукы вырвался громкий хохот. Мальчишка попытался зажать рот рукой, но безудержный смех пробивался сквозь стиснутые пальцы. Потеряв терпение, Пукы швырнул в снег свой узелок и остановился, в лучшей манере тетки Секак уперев руки в бока.
        - Я хоть одно слово неправды сказал? - зло глядя прямо перед собой - ну а куда еще смотреть, если твой собеседник сидит внутри тебя самого и глянуть в его наглые глазенки ты не можешь, - спросил Пукы. - Вот хоть одно слово? Я ж говорю - повезло ей еще, что муж ее только изгнал. Да у нас недавно ор женку застукал, как она с заезжим купцом носами терлась. Так он за ней по всему паулю с поленом гонялся, а уж как догнал…
        - П-повелитель верхних небес Нуми-Торум г-гоняется с поленом за Матерью-Землей. По всем девяти небесам и прилегающей Вселенной, - задумчиво сказал голос - и снова захохотал так, что Пукы пришлось согнуться, держась за живот. - Ну т-тогда это тебе повезло!
        - Чего это? - с трудом пробиваясь сквозь рвущийся из его собственного горла чужой смех, выкрикнул Пукы.
        - А ежели б он ее д-догнал? Да вдарил? От т-тебя б точно мокрое место осталось! И от хант-манов твоих, - задыхаясь от смеха, пояснил голос.
        Пукы хотел выпалить, что он тогда еще не родился, но промолчал. Кто-то ж тогда уже родился - от кого он потом родился. А он-то все гадал, почему Нуми женку свою небесную не поучил по-свойски! Людей пожалел, однако. Радостный от осенившего его открытия Пукы выкопал утонувший в снегу узелок - мало что сосны здесь высоченные, так и снег глубоченный, не такой, как дома! Забросив узел за плечо, пошагал дальше, аккуратно ставя на сплошной снеговой покров найденные в шаманском пауле древние, подбитые вылезшим мехом снегоступы. Те угрожающе похрустывали при каждом шаге, норовя разломиться. Ну и как он тогда дальше пойдет - тут же снега по пояс! А еще и в животе такое делается - страх просто!
        - Т-тебе страх? - немедленно влез Заика. - А мне-то каково - я ж тут, можно с-сказать, прям внутри процесса нахожусь! Т-только успевай уворачиваться! Ай! - Словно в подтверждение слов в животе у Пукы опять бешено заурчало, вскипело и вроде как даже рвануло. А еще внутри него забегали - громко ругаясь и жалуясь на
«обжорство некоторых». Мальчишка страдальчески застонал, хватаясь за живот обеими руками.
        - Тигров вообще есть не рекомендуется! - изнутри живота продолжал выступать разозленный Заика. - А ты его чуть не целиком сожрал!
        - И ничего не целиком! - вытирая с лица противно теплый пот, пробурчал Пукы. - С голодухи отъесться надо было и на дорогу подзаправиться.
        - Тебя кто-то в эту д-дорогу г-гнал? - Заика не желал слушать никаких отговорок. - Ч-чум заново очищать надо, идолы износились - в новые столбы их переселять надо… Кто это все делать б-будет?
        - Не я. - Живот вроде отпустило, и Пукы упрямо шаг за шагом двинулся прочь от оставленного им пауля Черных шаманов. - Сказано тебе - никакой я не шаман! Да еще… - Пукы содрогнулся от теплой волны омерзения, окатившей все его тело, - Черный! Привиделось мне все, - продолжая шагать, отрезал Пукы. - Больной я был, жар сильный - может, целый День брел в беспамятстве, видишь же - зашел сам не знаю куда. - Он широким жестом обвел густой, заваленный снегом лес, совсем не похожий на тундру, откуда Пукы начал свой путь. - Всякое присниться могло. И как чудища меня рвут-кромсают - тоже. - Пукы содрогнулся, совершенно явственно вспоминая острые лезвия и резцы бобровых зубов. И боль - затопляющую, оглушающую, невозможную. Он снова остановился, схватившись ладонью за шею. - И ведь нет чтоб убить просто! - словно в забытьи, прошептал он. - Мучили еще, на кусочки кромсали, а те кусочки еще на кусочки… Мэнквы безжалостные! Людоеды!
        - Нет, ну вы только п-послушайте этого неблагодарного! - возмутился его внутренний голос, и Пукы почувствовал, как тот всплескивает его же собственными руками. - Сил не жалели, зубов не жалели - для него же старались, а он обзывается! Да ты знаешь, чего мне стоило д-договориться, чтоб не ленились, помельче тебя шинковали? Какие я ради этого старые с-связи поднимал, а? Вон, шамана в пауле, где ты родился, всего на четыре части и разрубили, только ч-четырем духам рты набить хватило! Им он с т-тех пор камлать и может! Много у него власти, как думаешь?
        - Так это ты! Ты заставил меня вот так… в клочки… - захлебываясь от ужаса и ярости при одном воспоминании о пережитом кошмаре, закричал Пукы, отчаянно сжимая кулаки и готовый лупить самого себя - лишь бы добраться до той гадины болотной, что внутри засела!
        - Ч-чего заставил-то? Сам г-говоришь - привиделось тебе! - ехидно захихикал заикающийся голос.
        Пукы зарычал от злости и снова упорно зашагал вперед. Некоторое время они двигались в молчании - только скрип снегоступов нарушал ледяную тишину засыпанного снегом леса.
        - А что… - не выдержав, спросил Пукы. - Если человек все-таки шаман… Наш шаман из пауля, скажем… - торопливо добавил мальчишка. - И духи его едят… Это что значит?
        - А это они его жертву п-принимают, - охотно откликнулся голос. - Ты их собой кормил, кровью своей п-поил - им такая еда не часто перепадает, они теперь тебе должны н-немножко, можешь их просить, выслушают. Вы ж, шаманы, сами ничего не м-можете, - высокомерно-покровительственным тоном сообщил он, - кроме как с нами, духами, договариваться, чтоб мы чего сделали. Т-ты ведь и раньше малых д-духов просил, - вдруг неожиданно выдал голос. - Нож просил эрыга убить. В-веревку просил ора т-твоего придушить. Собачьи души просил, чтоб п-псы в пауле за тебя заступились.
        - Это не я! - мгновенно отрекся Пукы. - Это Орунг! Или шаман, - уже неуверенно закончил он. Когда с псами-то - Орунга рядом не было.
        - Угу, как же, - опять ехидно хмыкнул голос. - Только ты не удивляйся, если веревка и псы на тебя рассердятся. С ножом-то ты сразу расплатился, эрыговой кровью напоил, а те так и ходят голодные.
        Пукы неуверенно покачал головой. Шаман духов поит-кормит, одевает-обувает, подарки им дарит, камлает - о деле говорит. Если духи довольны - они его просьбы выполняют. Это все Пукы и раньше знал. Только оказывается, чтоб духи шамана слушать стали, тот сперва самого себя им скормить должен. Да они небось еще и не всякого есть станут, не то б шаманов было - ого-го! Каждый сам себе шаман. Пукы в очередной раз содрогнулся, вспоминая пирующих над его телом существ. Особенно того, черного, страшного… Выходит - если все правда, Куль-отыр, правитель подземный, его тоже ел? А потом обратно выплюнул? Теперь в нем, в Пукы, из Кулева рта куски?
        - Еще к-как ел! - кажется, внутренний голос и впрямь видел все, что творилось внутри мальчишки. И мысли читал. - Они там, в нижней Сивир-земле, из-за тебя чуть не передрались в-все! Обычная жертва - ж-жира плошка или дичины кусок - им еще иногда перепадает, а шамана-то они, п-почитай, тысячу Дней не едали! Б-белые им в горло не лезут, а с-совсем без шаманятины тоже вредно, - пояснил Заика. - Ты бы в-видел, как нижние наверх п-полезли, когда кровь черного шамана унюхали! Куль-отыру лично пришлось за д-дубину браться, п-порядок наводить! На пир он ни одного мелкого д-духа не взял, т-только самых сильных! Цени, какая честь! Теперь у тебя вся Нижняя з-земля вот где! - И он крепко стиснул кулак Пукы.
        Мальчишку от такой великой «чести» едва не стошнило - и буйствующий в животе тигр был тут вовсе ни при чем. Быстро скинув парку, он прыгнул под ближайшее дерево, дернул за пушистую сосновую лапу, обрушивая на себя целый сугроб.
        - Не Черный я! Не Черный! - лихорадочно оттираясь снегом, словно хотел содрать с себя оскверненную подземным повелителем кожу, бормотал он. - Не буду я нижним шаманить! Не буду!
        - Не будешь? П-покормить - покормил, а просить ни о чем не станешь? З-задаром, выходит, кормил. Для собственного удовольствия, - хмыкнул голос. - Ей-Торум, недоумок ты и есть! Сам Торум так и скажет! Он ведь тебя тоже з-за обе щеки н-наворачивал.
        Пукы вдруг остановился, замерев с горстью снега в руке. Невероятная, оглушительная надежда накрыла его с головой, заставив затаить дыхание:
        - Так что - выходит, Белый я? Верхним духам камлать буду? Раз меня сам Торум ел? - одними губами спросил он. А что, если Белым шаманом - он не против! Белым почет, белым уважение, Белых даже в Храмах привечают, Белые людям помогают, слово Храмово несут в эти… как это у них говорится… в масы! Или в массы? В народ, в общем!
        - Все т-тебя ели - и верхние, и нижние, и те, и эти, - вдребезги разбивая хрупкий ледок надежды, проворчал голос. - К-как всякого н-нормального Черного.
        Пукы взвыл.
        - Не Черный! Не Черный я! - снова судорожно натираясь снегом, забормотал он. - Отойди от меня, злой дух!
        - А может, у тебя уже шаманский припадок начинается? - задумчиво-спокойно предположил голос. - Cамое время - после съедения-то. С-слышь, тебе бы лучше на л-люди с-сейчас не показываться. Может, мне твои руки-ноги прихватить и обратно тебя отвести? - снова призадумался он.
        Пукы опять застыл, мрачно зыркая по сторонам. А ведь может. Опять ногами завладеет и обратно в проклятый черный пауль уведет. И даже за сосну не уцепишься - руки не послушаются.
        - Все равно убегу, - объявил угрюмо. - Не будешь же ты все время во мне сидеть. Как выйдешь - хоть ползком уползу…
        - А ведь уползешь, - вздохнул голос. - Ищи тебя потом… И в прошлый раз такой же упрямый был - никогда меня не слушался, - с упреком сказал он. - Я тебе, Донгар, еще тогда говорил - беги, а ты с девками этими ненормальными драться полез. И чем все кончилось?

* * *
        В ушах у Пукы вдруг пронзительно зазвенело. Неподвижный, сверкающий лунным сиянием снега лес поплыл в сторону. Низкие небеса нависли над ним, лихорадочно мерцая отчаянно перепуганными звездами. Вдалеке поднимался город. Пукы даже не сразу понял, что это город и есть - не было над ним ни сверкающего в ночи зарева Голубого огня, ни мерцающих под звездами ледяных шпилей. Походил он скорее на город виденного им чудовищного иного мира - дома, как вытянутые амбары, высокие, настоящие громады, серые, да белые, да темные совсем. А крыши - ей-Торум, железные! Крыши-то!
        Перед ним тянулось поле, покрытое сплошной коркой льда, и лед этот был красным от крови. Кое-где его проплавили черные круги, будто от Огня. Руки Пукы оттягивали бубен и колотушка. Во рту сухо и горячо, но даже помыслить нельзя, чтобы коснуться губами алого льда. Эта пища не для него… Колотушка в дрожащей руке тяжело ухнула в бубен… Кровавая корка разломилась со зловещим хрустом, и в клубящемся черном дыму и языках Рыжего пламени жуткие одноногие и многорукие существа взвились в воздух. Все вокруг наполнилось нестерпимым жаром. Красный лед потек, превращаясь в тысячи алых ручьев. Сжимая колотушку сведенными судорогой пальцами, он бил!
        - Выан! Выан-ан! - пронзительный, звенящий многоголосый вой взметнулся навстречу, и над железными крышами невозможного города густо, словно рой диких пчел, взмыли тоненькие девичьи фигурки. Точки сапфировых глаз сверкали во мраке. Выставив скрюченные, как когти, пальцы, в вихрях развевающихся волос они понеслись навстречу прущим на них чудищам. Стена Голубого огня рухнула сверху, вбивая чудовищ в кровавое месиво. Мир полыхнул двойным заревом.

* * *
        Пукы пошатнулся, мотая головой и прижимая руки к полуослепшим глазам.
        - Я не Донгар! Я - Пукы! - заорал он. С окрестных деревьев ухнули комья снега. - И ни про какой «прошлый раз» ничего не знаю!
        - Ну да, ну да… - печально согласился голос. - Если в елках скачут глюки, не пугайтесь, это - Пукы!
        Мальчишка отнял ладони от лица. Прямо перед ним в снегу виднелась подтаявшая проплешина. Только что ее здесь не было.
        - Глюки - это вроде маячек ваших, - пояснил голос и устало добавил: - Парку надень. Холодно.
        - Так это ж хорошо? - удивился Пукы.
        - Тебе, может, и х-хорошо, а я вечно то туда, то сюда шатаюсь. В п-подземном Мире - тепло, в вашем - холодно, на верхних небесах вообще… - голос помолчал, - с-своеобразно. У меня от этих п-перепадов температуры голова б-болит. Т-твоя голова, между прочим, с-своей у меня нету.
        Пукы немедленно почувствовал - и правда, побаливает слегка.
        - Кто ты хоть такой? - натягивая парку, злобно пробурчал он. - Самого-то как зовут?
        - Т-ты отлично з-знаешь, кто я такой и как меня з-зовут, - уже с раздражением буркнул голос.
        - Не знаю я ничего, - так же раздраженно буркнул мальчишка. Это была неправда. Все он знал. Давно. Помнил. Хотя откуда - не должен бы… Человек, если, конечно, он не черный шаман какой, знает, как кого зовут, только когда тот сам скажет. Неправильно иначе.
        - Знаешь, знаешь, - хмыкнул голос у Пукы в ушах. И вдруг мальчишка почувствовал, как его губы шевелятся против его собственной воли. Его рот распахнулся и во всю глотку на весь лес заорал: - Как меня зовут? А ну, Пукы, говори - как меня зовут? Как меня зовут? Как?
        Снег часто и густо сыпался с сосновых лап.
        - Чего орешь, прекрати! - на пару ударов сердца вклинившись в вопли, исходившие из не повинующегося хозяину горла, прошептал Пукы.
        - Орать буду, пока сам не скажешь - как меня зовут! - Голос перехватил власть над языком. - Ну - как? Кстати, тут неподалеку - через пару елок - шайка мэнквов-людоедов бродит. Как меня зовут? Как меня…
        - Мэнквы? Людоеды? Замолчи, Кэлэни, все что хочешь, только замолчи! - запищал перепуганный Пукы.
        - Не Кэлэни, а - Кээлээни, - с достоинством поправил голос. - Но для начала сойдет. Многоязыкий дух-заика, переводчик между Нижним, Верхним и Средним мирами. Обеспечиваю общение с духами, передачу новостей, деловых, личных и любовных посланий! Когда совсем ошаманишься и свою колотушку заведешь, ты меня должен на рукоятке вырезать - я тогда к тебе легко приходить смогу.
        - Ты чего разорался? - не вслушиваясь в болтовню Кэлэни, перепуганный Пукы упал в снег за пушистой разлапистой елью. - Одурел совсем - от тепла в Нижнем мире? Людоеды тут! Они же меня сейчас сожрут!
        - Т-так тебе ж не привыкать, - ехидно уведомил его дух. - Ты ж у нас щедрый - з-задаром скармливаться! Мэнквы тебя с полным удовольствием схрумкают, вот только остальных бедолаг переловят да прожуют.
        Невдалеке послышался хруст снега. Окружавшие Пукы гигантские сосны запрыгали, будто их подбрасывала неведомая сила. Даже крепкие корни с трудом притягивали их к земле. Тяжелые груды снега рушились наземь. Елочка, за которой прятался Пукы, тряслась, словно в припадке ужаса, завалив притаившегося за ней мальчишку пушистыми белыми хлопьями. Снег хрустел все ближе… Сквозь ажурную сетку ветвей Пукы увидел… ноги. Гигантские ножищи, толщиной со здешние сосны. Росший на коленях и голенях сине-зеленый, похожий на клочковатые бороды лишайник раскачивался при каждом шаге. Не выдержав, Пукы едва-едва приподнял голову, скользя взглядом по поросшим лишайником ногам. Выше… На фоне темного неба Пукы успел разглядеть гигантскую грудь, похожую на утес, ручищи, как медвежьи окорока… И вместо головы еще что-то… странное…
        Снег заскрипел снова… Великан опустился на четвереньки неподалеку от Пукы. Три черных, похожих на собачьи носа, сосредоточенно шевелясь, принюхивались к снегу. И тут только Пукы понял, что голов на широченных плечах три! Все они озирались по сторонам: средняя сосредоточенно всматривалась вдаль, правая оглядывала лес, а левая… Водянистые, слишком круглые для человека глаза пялились прямо в ветви укрывающей Пукы елки. Лицо мэнква, по крайней мере то из них, которое разглядывал мальчик, было и человеческим и нечеловеческим. Оно казалось одновременно лицом злого старика - и мордой старой собаки. Или, может, лисицы?
        Левый нос продолжал чутко шевелиться, водя по снегу, огромное лицо-морда надвигалось все ближе, ближе к присыпанному снегом Пукы… Мальчишка чувствовал, что отчаянно дрожит и от этой дрожи скрывающий его снег осыпается пластами. Водянистые глазищи мэнква размером с глиняную тарелку приблизились к самой елке - и в них вспыхнул неподдельный интерес. Черный нос ходил ходуном, втягивая в себя воздух вместе с колючими снежинками…
        И тут у Пукы опять забурчало в животе. Он обмер совсем - конец, сейчас услышат! Бурчание становилось все сильнее - будто вскипало! Пукы почувствовал, что его просто распирает! Сморщился, скукожился, пытаясь удержаться…
        Три черных носа ткнулись в елку. Пукы дернулся - и таки пукнул. Громко, будто ветка на елке сломалась.
        Мэнкв завизжал, как щенок, сдуру сунувшийся в горячую золу костра. Замахал лапами перед собой - будто невесть какой страх отгонял. Быстро-быстро отполз назад - от его коленей и локтей в снегу оставались глубокие борозды, точно от протащенного волоком бревна. Сел столбиком, как собака. Его ладони размером с хорошую снеговую лопату терли носы - один за другим. Из-под толстых, как сучья, пальцев прорывался обиженный скулеж. Потом мэнкв вскочил на ноги - и длинными прыжками кинулся прочь.
        - Эт-то что! - ехидно протянул Кэлэни. - Если б ты тюленьего жира c душком поел - на д-двадцать п-переходов окрест мэнквы полегли бы! Правду говорят: «Шаман п…нет - Сивир вздрогнет!»
        - Если бы тебя слышала моя мама - она бы тебе рот вымыла! Теплой водой! - вскакивая на ноги, запальчиво выкрикнул Пукы.
        - У меня рта нет, - с достоинством откликнулся Кэлэни. - А если бы ты слушал свою маму, а не посторонних голубоволосых теток - сейчас дома сидел бы, а не мэнквов по лесам своим… шаманским духом распугивал! Зато он к тебе больше ни в жизнь не сунется, - утешил мальчишку дух. - Мэнкв старый, зачем ему нарываться, охотясь на большого и с-страшного черного шамана, когда тут поблизости едет б-беззащитный обоз, а у охранников всего-то копья да стрелы!
        - Я не Черный! - с угрюмым упрямством откликнулся Пукы, лишь потом сообразив, что именно ему сказал дух. - Обоз? Тут люди поблизости?
        - А чего б им тут не б-быть - дорога наезженная, - рассудительно откликнулся Кэлэни. - Вон, даже мэнквы приметили - охотятся…
        - Чего ж ты раньше молчал? - вскакивая, взвыл Пукы.
        - А т-ты меня с-спрашивал? Э, т-ты куда? - закричал Кэлэни, когда Пукы, оправив на ногах снегоступы, ринулся в просвет между деревьями.
        - К обозу! - скользя по снегу, выкрикнул Пукы. - Их надо спасти! - Приминаемый снегоступами снег хрустел все громче, все сильнее… Сосны стремительно замелькали мимо…
        - Да к-куда ж ты н-несешься? - от быстрого бега заикаясь больше, чем обычно, простонал Кэлэни. - Хочешь спасти - с-спасай, чего проще-то! Даже для молодого шамана один старый мэнкв - тьфу! Землю у него под ногами р-разверзни, и все д-дела! П-проси Калтащ, она хоть на т-тебя и злится, а не откажет! Заодно п-помиритесь…
        - На Ночь только Черные камлают! - на бегу крикнул Пукы. - И отстань от меня со своими темными делишками! Сам сказал - посторонних не слушать, вот я тебя и не слушаю! Так справлюсь! По-людски!
        - Какой же я тебе п-посторонний, если я внутри тебя сижу? - возмутился Кэлэни. - Ближе меня у т-тебя, п-почитай, сейчас и нет никого!
        Лес вокруг начал редеть, позади Пукы ощутил уже знакомое дрожание земли - топ-топ-топ! Пока еще слабое, отдаленное, но явственное. Пукы наддал, разгоняясь по слежавшемуся снегу.
        Крак!
        Старый снегоступ с треском переломился. Потерявший равновесие Пукы полетел головой вниз. Забарахтался, ломая слежавшиеся пласты снега. Неподалеку, за деревьями, промелькнуло что-то… Пукы услышал скрип полозьев, рванул завязки, сдергивая с ноги ставший бесполезным снегоступ, и по-мэнквьи, на четвереньках пополз вперед. Скрип полозьев стал ближе. Пукы даже услышал подбадривающее цоканье возниц. Земля под ним стала подпрыгивать - где-то неподалеку мэнкв перешел на бег.
        - Люди! - хрипло заорал Пукы. - Берегитесь, люди! - Он еще раз рванулся, заскользил, съезжая по едва заметному уклону… и кубарем покатился вниз.
        Свиток 17
        В котором Пукы вместе с обозом спасается от многоголовых людоедов
        Бац! Он больно ударился обо что-то ровное и твердое и остался лежать. Над ним отчаянно затрезвонили колокольчики, послышались крики - и Пукы увидел над головой крепкие копыта. Мальчишка отчаянно зажмурился, понимая, что сейчас эти копыта обрушатся ему на голову, разнося ее вдребезги… У самого его уха громко шарахнуло! А потом теплое дыхание взъерошило ему волосы. Пукы приоткрыл глаза. Замшево-коричневая оленья морда склонилась к нему с участливым любопытством. Ездовой олень аккуратно переставлял копыта, чтобы не наступить на вывалившегося на дорогу мальчишку. Из-за оленя показалось перекошенное от испуга и злости мужское лицо в обрамлении темного мехового капюшона. Брызгая слюной, мужик завопил:
        - Тебя мамка не учила правильно дорогу переходить? Или тебе, малой, жить надоело - прямо оленю под копыта прешь, дубина еловая!
        Пукы приподнял голову и прямо в это орущее лицо прошептал:
        - Мэнкв! За вами…
        Выражение лица мужика мгновенно изменилось, став решительным и собранным. Раскосые глаза сощурились в прицельные щелочки. Он вскинул руку и зычно гаркнул:
        - Мэ-энквы! Мэнквы идут! Тревога! - Опустившаяся сверху ладонь ухватила Пукы за ворот парки. Натужно хакнув, мужик потащил его наверх. Пукы уцепился за бортик саней, подтянулся - и перевалился внутрь. - Сколько их там, малой? - торопливо спросил мужик, ударами шеста-хорея разворачивая упряжку.
        - Одного видел, - цепляясь за бортик, прохрипел мальчишка. - Возле меня прошел… А я от него ползком - и к вам… Предупреждать…
        - Не побоялся? Ка-акой ты смелый! - протянул восторженный девчоночий голосок.
        Пукы вскинул голову - и увидел прямо перед собой приятно плоское личико с симпатичным коротеньким носиком. Девчонка восторженно жмурила глаза, глядя… на него! Так, как в родном пауле девчонки смотрели только на Орунга! Щекам Пукы вдруг стало горячо, а потом сразу прохладно.
        - А вот я тебя сейчас хореем поперек спины перетяну! Что ж это за девчонка такая - мэнквы рядом, а ей и дела нет, с парнем заигрывает! - рявкнул мужик. - Лук мой ищи, копье давай, быстро, Нямка, быстро!
        - Да ай, батюшка! Что вы говорите такое! - Девчонка досадливо мотнула косами, едва не съездив Пукы по лицу привешенными на концах медными бляхами. Но покорно принялась рыться в тюках на дне саней, выволакивать из чехла тюленьей кожи длинное охотничье копье.
        Сани заложили крутой вираж - и встали как вкопанные. Мужик соскочил с передка, заворачивая оленей внутрь узкого кольца из уткнувшихся друг в друга саней. Олени нервно переступали копытами среди мельтешащих у их ног собак. Обоз оказался смешанный - тяжелые, нагруженные поклажей оленьи сани и легкие нарты. Нарты вместе с заходящимися лаем ездовыми псами загнали внутрь круга. Туда же набились испуганные женщины, прижимающие к себе вперемешку истошно ревущих детей и еще истошнее визжащих поросят. С быстротой, указывающей на немалый опыт, охотники залегли за санями, выставив острия копий. Среди каменных и костяных наконечников тускло поблескивали стальные. «Богатый род», - успел подумать Пукы.
        Деревья вокруг дороги зашатались. Земля задрожала, и из леса выступил мэнкв. Три головы озирались по сторонам, высматривая добычу. Завидев обоз, замерли, вытянувшись на трех жилистых, как у старого гуся, шеях. На морщинистых старческих лицах расплылись идиотски-счастливые улыбки, открывающие выкрошившиеся гнилые зубы. Мэнкв похлопал себя по тощему, поросшему лишайником животу и, радостно кудахча, как старики над миской с рубленой олениной, торопливо поковылял к обозу.
        Вот только что старый мэнкв был у кромки леса… Ручища-лопата взметнулась над обозом. Пукы обдало ветром, он испуганно присел, словно прочертившаяся по белому снегу черная трехголовая тень могла сожрать его. Со стремительностью атакующего медведя лапища врага протянулась поверх саней - и ухватила бегущего к матери ребятенка. Малыш завизжал. Сверкнул проблеск стали - подскочившая мать с размаху рубанула мэнква топором по запястью. Лапа людоеда разжалась - ревущий малыш упал в снег. Из-за саней послышался дикий, в три глотки, рев, и мэнкв воздвигся над обозом во весь свой гигантский рост. Снова потянулся за добычей… Грудью напоролся на вскинутые ему навстречу тяжелые - на медведя - охотничьи копья. Два сразу сломались. Одно удержалось, войдя людоеду в грудь на всю глубину остро заточенного наконечника. Пукы заткнул уши руками, когда яростный, полный боли и злобы вопль пронесся над обозом. Мэнкв рванулся. Выпустив копье, охотник откатился по снегу. Людоед отскочил, рывком выдернул из груди копье, швырнул его в сторону. И тут же жуткая трехголовая фигура выросла с другой стороны обоза.
        Новые копья ударили мэнкву в грудь. Лучники выстрелили по людоеду в упор - одна стрела воткнулась тому в щеку, вторая пронзила одну из шей. Наконечник торчал с другой стороны. Ухватив стрелу за оперение, мэнкв с силой дернул, разворотив себе горло. Шарахнул кулачищем по краю саней - Пукы увидел, как изломанное тело лучника рухнуло в алый снег.
        - Дядя! - тоненько, как поросенок, завизжала девчонка. - Дядечка, родненький!
        Этот визг привлек внимание мэнква - лютый голод пересиливал даже боль от раны. Высоким прыжком, невероятным для такого огромного тела, людоед попытался перескочить преграждающие ему дорогу сани. Частокол копий принял на себя громадное тело, прошивая его насквозь. Луки ударили в упор - в толстую шкуру людоеда вонзились десятки стрел. Все три лица старого людоеда исказились болью, тело задергалось, с треском ломая древки копий, а вытянутые вперед лапы все шарили вокруг, пытаясь ухватить добычу.
        Отец девчонки упер конец копья в снег, налегая на него, чтобы не упустить бьющегося на остриях людоеда. Ноги мужика разъезжались по утоптанному снегу дороги. Он поскользнулся и сел в снег, не удержав копье. Пополз, пытаясь уклониться от молотящих во все стороны лап мэнква. Позади Пукы послышался истошный визг - девчонка с луком и полным колчаном стрел бежала к отцу. Громадная лапа мэнква метнулась в сторону - и накрыла ее. Лук и колчан полетели в снег. Мэнкв поволок девчонку к себе - из его сжатой горсти торчали только отчаянно дрыгающиеся ноги.
        Пукы упал, перекатился, подхватил лук - быстрым движением наложил тетиву и выстрелил, даже не успев толком прицелиться. Стрела вонзилась мэнкву в один из шести глаз. Полузадушенная девчонка вывалилась из кулака. Забилась в снегу, хрипло кашляя. Мэнкв ухватился за правое лицо, зажимая выбитый глаз лапами. Пукы подскочил с ножом к стоящим внутри кольца нартам - и полоснул по ремням, одну за другой освобождая беснующихся в постромках собак. Псы серой волной ринулись к насаженному на копья мэнкву. Рычащая и завывающая свора рвала людоеда в клочья. Мэнкв опрокинулся на спину, весь утыканный копьями, как недошитая парка - иголками. Ярящиеся псы накрыли его серым шевелящимся ковром.
        - Уходим! - заорал отец девчонки, вздергивая дочь на ноги. - Выводите сани, выводите! Помогай, парень! - он налег на борт саней, выталкивая их из кольца. Пукы навалился рядом… Сани скользнули вбок, прыгающие от ужаса олени рванули постромки. Сани заскользили по дороге. Мужик зашвырнул на них едва живую дочь, вскочил сам. - Давай, скорее! - он перегнулся через борт, протягивая руку отставшему Пукы. Мальчишка вцепился в крепкую ладонь, запрыгнул на ходу. Мужик подхватил хорей. - Цо! Цо! А ну пошли! - шест прошелся по оленьим спинам, но скакуны и так неслись изо всех сил, то вытягиваясь в струнку, то запрокидывая назад увенчанные рогами головы.
        Вцепившись в задник уносящихся саней, Пукы неотрывно смотрел назад. Толкаясь и цепляясь бортами, остальные сани обоза разомкнули кольцо и, подхватывая седоков на ходу, мчались, насколько хватало оленьих сил. На дороге остались брошенные нарты да с рыком шевелилась сплошная куча псов… Один с визгом отлетел в сторону и остался неподвижно лежать на снегу. Куча вздыбилась… и трехголовый великан восстал, стряхивая повисших на нем собак. Громадная ножища поднялась - опустилась… Послышался истошный собачий вопль. От страшного пинка псы разлетелись во все стороны - мэнкв ринулся топтать их. Собаки резво развернулись - и со всех ног рванули за хозяевами. Мэнкв несся следом.
        - Ничего! Ничего! - оборачиваясь через плечо и работая хореем, гаркнул мужик. - Сейчас! Только до крепости доскачем!
        - Тут есть крепость? - цепляясь за подскакивающие борта, крикнул в ответ Пукы.
        - А ты разве не оттуда? - удивленно проорал мужик. Но разбираться у него не было времени - мэнкв нагонял последние сани. Брошенное копье заставило людоеда вильнуть.
        Их сани, кренясь на один борт, вошли в поворот дороги - и Пукы увидел крепость. Высоченная стена из гладкого, отполированного льда вставала впереди. Сквозь его полупрозрачную толщу едва виднелся деревянный каркас, на который был наморожен лед.
        - Мэнквы! Мэнквы! - заорал мужик, привставая на санях и размахивая хореем в воздухе.
        На венчающей стену деревянной башенке загремело медное било. Пукы вертел головой, напряженно вглядываясь то вперед, то назад. Сани обоза вывернули из-за поворота и теперь неслись по дороге, растянувшись длинной лентой. Упорный мэнкв, спотыкаясь, гнался следом. Впереди на ледяной стене суетились люди. Кто-то бежал вниз - Пукы хотелось надеяться, что открывать ворота.
        - Нас съедят? - испуганно глядя на бегущего следом мэнква, тоненьким жалобным голоском спросила девчонка.
        - Нет, конечно! - чувствуя себя большим и сильным, отрезал Пукы и изменившимся голосом добавил: - А может, и да!
        Лес по обеим сторонам дороги раскрылся, словно худой мешок, выпуская еще одного мэнква, другого…
        - Я ж г-говорил, что их шайка! - пробормотал у Пукы в ушах молчавший все это время Кэлэни. - А ты опять не слушал.
        Погонщики вскочили, лупя оленей хореями. Сани зигзагами пошли по дороге, мечась от одного ее края к другому. Гигантский кулак мэнква врубился в борт, пробивая сани насквозь. Двое седоков с маху перескочили на спины своих оленей, резанули постромки и понеслись вперед, подбадривая рогатых скакунов визгом. Ручеек обоза просвистел мимо гигантов. Ошалелые мэнквы мгновение смотрели на опустевшую дорогу. Очнувшись, с ревом ринулись вслед.
        - Выносите, рогатые! Выносите, красавцы! - охаживая шестом оленей, орал мужик. Те, казалось, летели. Сани то и дело взмывали в воздух, не успевая за скакунами.
        Створки ворот в ледяной крепости чуть дрогнули и начали открываться.
        Сзади топотали гигантские ноги. Пара мэнквов, молодых и сильных, легко обогнала старика и теперь приближалась к последним саням. Олени неслись, обезумев от ужаса.
        Ворота крепости начали медленно разъезжаться. Слишком медленно…
        Но мужик, вместо того чтоб осаживать оленей, только громче заорал, размахивая хореем. Сзади орали тоже - молодой мэнкв попытался ухватить крайние сани за борт. Рывок оленей выдернул их из-под ладони людоеда.
        Пукы отчаянно зажмурился - их сани летели прямо на не успевающие открыться ворота. Рядом высоко-высоко, на почти неслышной ноте заверещала девчонка…
        Тень накрыла сани, послышался истошный скрежет. Стесывая борта, сани влетели в полураскрытые створки. На широкий двор крепости. Всей тяжестью повиснув на постромках, мужик бросил сани в крутой поворот, заставляя оленей обогнуть двор.
        - На стены! Все, кто может держать оружие, - на стены! - Размахивая железным мечом, навстречу бежал старик в шлеме и куртке из тюленя, обшитой настоящими железными пластинами. - Сейчас начнется!
        Ошалевший Пукы получил рукоятью меча по спине, его отбросило к прислоненной к ледяной стене лесенке, и он, повинуясь приказанию, растерянно полез наверх. В распахнутые ворота одни за другими влетали сани обоза. Врезались друг в друга, напротив ворот образовалась куча мала. Уцелевшие псы с лаем проскакивали между копытами.
        - Лезь быстрее, малый! - его подпихнули сзади.
        Пукы выскочил на верх стены над воротами. Створки под ним захлопнулись с неимоверной быстротой и диким грохотом.
        Грохот повторился - бегущий первым мэнкв всей массой врезался в закрытые ворота. Широко раскинув лапы, распластался по створкам и с тихим обиженным ворчанием сполз вниз. Остальные двое лихо затормозили у самой стены, взрывая громадными пятками полотно дороги.
        Свиток 18
        Повествующий о славной битве и героической победе над мэнквами
        Сзади и вокруг тоже затопотали. По гребню стены, волоча связки копий, деловитой рысцой бежали воины в жестких доспехах из вареной рыбьей кожи. Только теперь Пукы сумел нормально оглядеться - и восторженно присвистнул. Такого, конечно, в родном пауле не увидишь. Верх громадной ледяной стены венчал сколоченный из дерева солидный помост - еще и с толстенными перилами. Видать, специально для ротозеев вроде Пукы, чтоб не сверзились, когда беснующимся внизу мэнквам на макушки плюют (Пукы украдкой отер губы, проверяя, не видел ли кто).
        Вдоль стены на жаровнях с Голубым огнем стояли большие медные котлы. Вода в них покрывалась суетливыми пузырьками - закипала. Но самым главным дивом были луки. Если, конечно, это можно назвать луками. Огромные, выгнутые из цельных молодых деревьев, они лежали на сбитых из крепких досок колесных платформах. Стрелу заменял остро заточенный кол, расщепленным основанием упирающийся в толстую тетиву.
        Пукы не то что не видал - даже в сказках о таких не слыхал! Задыхаясь от любопытства, он полез на платформу.
        - Эй, ты! Пошел отсюда! - послышался звонкий злой голос.
        Напротив него стоял мальчишка. Противный - жуть! Лицо не плоское, а какое-то все выпуклое, с высокими скулами и бронзовой кожей. Глаза лишь чуть растянуты к вискам, а нос, наоборот, непривычно длинный. Лоб перехватывал широкий кожаный ремень. Одет бронзовокожий-скуластый был лишь в замшевую рубаху да порты. Руки, густо измазанные чем-то черным, вытирал обрывком грязной шкуры. А глядел надменно, сверху вниз, будто он сам - воплощение Голубого огня в Средней земле, а ты - блоха у него под ногами. Парня Пукы не знал. Точно - не встречались. А вот рожу его наглую где-то видел, причем совсем недавно!
        Под его презрительным взглядом Пукы сперва невольно попятился. Остановился. Да что ж это такое? Опять, как в родном пауле, каждый-всякий будет его гонять? Да он с мэнквом дрался, пока этот тетерев гордый за стенами прятался!
        - Тебе можно - а другим нельзя? - стараясь говорить, как Орунг, когда осаживает обнаглевшего Аккаля, насмешливо бросил Пукы и снова наклонился к тетиве.
        - Я кому сказал - убери свои грязные лапы! - срывая голос, крикнул скуластый.
        - На свои посмотри, - хмыкнул Пукы, косясь на его грязнючие, с ободранными ногтями руки.
        Плечо прошило острой болью - будто иглу с размаху на всю длину воткнули. Пукы и охнуть не успел, как парень оказался рядом. Грязные пальцы, неожиданно сильные, как кузнечные клещи, впились в руку. Скуластый, оказавшийся на полголовы выше Пукы, навис над ним:
        - Тебе, стойбищный, что сказали? - процедил он, скаля зубы, как оголодавший ночной волк.
        - Я - из пауля, - процедил в ответ Пукы - и с размаху пнул незнакомого мальчишку ногой в голень. - Раскомандовался тут, прям воевода!
        Не ожидавший коварного удара парень кубарем слетел с платформы. И тут же чей-то кулак врезался Пукы в физиономию, вышибая слезы. Сквозь мутную пелену он увидел нависшего над ним старика в шлеме.
        - Ты! - рявкнул старик. - Да я тебя сейчас… - Из ножен со свистом вылетел стальной меч и, сверкнув в лунном свете, взвился над головой Пукы.
        - Я только хотел посмотреть, как оно работает! - Пукы прикрылся локтем, понимая, что бесполезно, остро заточенное лезвие сейчас развалит его надвое…
        - Мэнквы лезут! - загремело над стеной. - Воевода - мэнквы!
        Старик мгновенно забыл о Пукы, нагнулся над краем платформы:
        - Мастер Хакмар! Вы как - готовы, мастер?
        Прихрамывая от полученного удара, наглый скуластый, даже не глядя на Пукы, метнулся к гигантскому луку.
        - Сейчас! Сейчас-сейчас, - торопливо забормотал он, что-то подтягивая.
        Пукы переводил возмущенный взгляд с него на воеводу и обратно. У них в пауле Орунг добычи не меньше взрослого приносил, а все равно старики его за охотника не считали - чтоб место свое понимал. А тут воевода этого наглого, как его, Хакмар, сдается (ох уж имечко), - мастером зовет! Да ведь парень не старше Пукы! Неправильные какие-то тут люди!
        - Лейте кипяток! Лейте! - заорал воевода. - Что стал, бестолочь? - старик оскалился. - Хватай котел, если жить хочешь!
        Пробегающий мимо воин влепил мальчишке быстрый подзатыльник, подталкивая его к кипящему котлу. Не вполне соображая, что и как он делает, Пукы ухватился за обернутую плотной кожей ручку. Переступая мелкими шажками под обрывающей руки тяжестью, вместе с воинами водрузил котел на край стены…
        И заорал от ужаса и неожиданности.
        Прямо под ним, запрокинув все три лица вверх, висел мэнкв. При виде людей три пары его бессмысленных глазок озарились жадным восторгом. Мэнкв облизнулся в три языка и, утробно ворча, полез наверх, всаживая крючковатые когти в ледяную стену.
        - Переворачивай! - гаркнул воевода.
        Котел дернулся у Пукы в руках, едва не сбросив мальчишку со стены, и брызжущий паром кипяток хлынул мэнкву на макушки. Людоед завизжал, выдернул изо льда когти, пытаясь прикрыть головы, - и полетел вниз.
        - Лейте! Лейте! - Еще один кипящий водопад рухнул с другой стороны стены, сшибая вниз четырехголовую молодую мэнквиху. И еще один… Струи кипятка прожигали в ледяной стене глубокие дорожки, тут же застывая на морозе.
        Троица мэнквов барахталась под стеной, рыча и награждая друг друга тумаками. С высоты они казались не такими огромными. Расцепились и, завывая, снова упорно принялись карабкаться на стену. От поросших лишаями шкур валил пар.
        - Снова лезут! - испуганно заверещал Пукы, уверенный, что мэнквы уже не поднимутся.
        - А то! - весело крикнул кряжистый воин. - Они, когда голодные, совсем дуреют, только жратву и чуют. А у нас тут для них еды - вкусных маленьких мальчиков… - и он насмешливо ткнул в Пукы пальцем, - полно! Да ты не боись, малой, мы им в пасти не дадимся! Мы тут и сами кого хошь сожрем! - и он захохотал гулким басом.
        - Я и не боюсь! - оскорбился Пукы, старательно пытаясь скрыть мелкую дрожь в коленках.
        - Знаю, ты, парень, не трус! Мэнква в глаз бьешь! - воин одобрительно хлопнул Пукы по спине и поволок пустой котел обратно на огонь. - Воин!
        Пробегающая мимо девчонка - та самая, из обоза! - вывернула в котел горшок со снегом, улыбнулась, сверкнув белыми зубками. Пукы проводил ее взглядом - ясно, уже растрепала про его подвиги! И когда только успела? Вроде ж только приехали!
        Пукы казалось, что его завернули в теплую золотистую шкурку гордости. Ему сказали, что он - воин! А что - неправда разве? Чистая правда - мэнква он подстрелил, сейчас вот стену обороняет! И нечего всяким-разным его стойбищным обзывать! Пукы обернулся, ища недавнего обидчика. Думает, воевода за него всегда заступаться будет?
        Широко расставив ноги и положив руки на пояс, скуластый стоял на самом краю стены - прямой, как молодое деревце, гибкий, как хлыст. Лицо его казалось заострившимся. Старый воевода - на две головы выше мальчишки - переминался у него за плечом, нетерпеливо кусая губы:
        - Пора, мастер Хакмар? Пора?
        Мальчишка только, как олень, мотал головой.
        Мэнквы лезли. Лед мелко крошился под их когтями.
        Кривые когти вонзились в верхний край стены. Щепки помоста разлетелись во все стороны. С диким ревом старый знакомец - трехголовый мэнкв - поднялся над стеной, обдавая смрадом из раззявленных пастей. Его слюна капала на помост, протравливая дырки в старом мореном дереве.
        И лишь тогда скуластый Хакмар заорал:
        - Первая - пли! - и сам рывком отжал рычаг на гигантском луке.
        Хлопнула - как в било ахнула - канатной толщины тетива. Заточенный кол со свистом вспорол воздух, сшибая мэнква. Начисто снесенная с плеч голова людоеда взлетела в воздух, как подброшенный мяч.
        Разочарованный вопль вырвался у старого воеводы:
        - В сердце надо бить! В сердце! У них новые головы вырастают!
        - Всем! Прицел на два пальца ниже! - заорал скуластый.
        Краем глаза Пукы успел еще заметить, как слева и справа за гребень стены ухватились мэнквовы лапищи - приотставшие людоеды тоже добрались до вершины. Воины яростно крутили поворотные ручки - хищные жала стрел-кольев опускались. Но тут же события на других участках стены перестали Пукы интересовать.
        Потерявший голову - в полном смысле слова - мэнкв орал от боли и ярости двумя оставшимися головами. Он взвился в прыжке - деревянный помост страдальчески затрещал, когда в него ударили твердые, как гранит, пятки людоеда. Доски под мэнквом проломились. По самое бедро провалилась нога. Людоед застрял. На уцелевших головах появилось обиженное выражение. Непрерывно ревя и завывая, мэнкв дергал ногу. Обрубок шеи тоже дергался. Странно так, не в такт… Едва не потеряв рассудок от омерзения, Пукы увидел, как из обрубка медленно вылезает новая голова.
        Только что изображавший из себя начальника всей стены Хакмар хрипло вскрикнул, повернулся и сломя голову побежал прочь. Подальше от мэнква.
        Больше всего Пукы хотелось рвануть следом - новая голова людоеда уже проклюнулась по самые уши, открывшиеся глазки, выбирая жертву, бегали по людям на стене. Но… Ему сказали, что он воин! А воины, вооруженные топорами на длинных ручках, окружали мэнква.
        - Трус! - крикнул Пукы вслед сбежавшему скуластому и выхватил из-под парки отцовский нож. Что именно делать, Пукы не знал. Но он не отступит!
        Мэнкв махнул громадной ручищей - словно отвешивая всему войску оплеуху. Воина - того самого, что хвалил Пукы, - смело со стены. Но пятеро других с топорами наперевес кинулись к людоеду. Мэнкв взревел снова, рванул застрявшую ногу… Выломанные доски полетели во все стороны, со свистом проносясь над головами людей. Людоед взвыл - и прыгнул. Его пасти - теперь уже все три - распахнулись, он широко развел руки, будто собираясь сгрести всех одним махом и запихать в жадные рты…
        - В стороны! - заорали сзади - Пукы узнал звонкий злой голос скуластого.
        Строй распался, люди метнулись в стороны, прижимаясь к краям стены. Да чего ж они этого мальчишку слушаются? Пукы начал поворачиваться…
        - Ложись, недоумок стойбищный! - раздался сзади новый крик.
        Пукы успел увидеть Хакмара, стоящего на развернутой вдоль стены платформе соседнего лука. А потом весь мир заслонил летящий прямо Пукы в лоб заточенный кол.
        - Таки недоумок! - рявкнул внутри его головы голос Кэлэни, и Пукы почувствовал, как его с маху швыряют на помост. Прямо над головой у него с громким шелестом просвистел кол. Раздалось хрусткое - чвяк!
        Лежащий Пукы повернул голову. У мэнква в груди, точно напротив сердца, торчал кол. Людоед скосил вниз все имеющиеся глаза - что там такое? Еще мгновение постоял, словно в недоумении… Потом зашатался…
        Пукы истошно заорал - и на четвереньках рванул прочь из-под валящегося на него гигантского тела. Поздно! Длинная тень накрыла улепетывающего мальчику. Дохнуло смрадом. Мэнкв тяжело ухнул вниз, накрывая мальчишку своей тушей.

«Где я очухаюсь - в крепости или у остальных мэнквов в животах?» - полыхнуло в мозгу. Пукы провалился в глухое беспамятство.
        Свиток 19
        Про богиню Калтащ, правду и неправду
        Ему было хорошо. Только странно. Слишком мягко для крепостной стены. Слишком сухо для желудка людоеда. Еще что-то нежное и невесомое легонько щекотало нос. Пукы громко чихнул и открыл глаза.
        Он лежал в гнезде.
        Отличное гнездо, натуральный искусник его плел. Тоненькие, одна к одной веточки складывались в сложный узор, только мальчик никак не мог понять, что же он обозначает. Дно выстилал гусиный пух - свеженький, несвалявшийся, только что нащипанный. Зыбкий серый туман ходил по верхнему краю гнезда.
        Из тумана протянулись две руки и крепко ухватили Пукы поперек туловища. Прежде чем он успел толком испугаться, его перевернули на живот и принялись мять, крутить и тянуть во все стороны, будто тесто на лепешки. Пукы заверещал.
        - Живой? - осведомился гулкий женский голос, и крепкие пальцы принялись растирать мальчишке бока. Отбитые ребра откликнулись звонкой болью. С трудом вывернув голову, Пукы глянул через плечо. Склоняясь над гнездом, как хозяйка над кадушкой, стояла Калтащ-эква. Свои и накладные косы свисали из-под платка, покачиваясь в такт движениям рук. Пальцы Матери-Земли прошлись вдоль позвоночника, отзываясь новой вспышкой боли.
        С замиранием сердца Пукы понял - это она ему так страшно мстит! За слова про нее и Куля! Пукы закусил губу, давая себе слово терпеть. Ребром ладони Калтащ принялась растирать ему шею…
        - Не хотел обидеть! - попискивая от острой боли, выдавил мальчишка. - Ей-Торум, не хотел! Не надо, бабушка Калтащ! Не нада-а-а!
        - Надо-надо! - продолжая жестокую пытку, злорадно ухнула Калтащ. - Какая я тебе бабушка! - Она зачерпнула из горшка приятно пахнущей мази и принялась втирать ему в спину.
        - А кто? - Пукы так удивился, что даже боль в растертой докрасна коже на мгновение перестал чувствовать.
        - Мог бы сказать, что я красавица с румяно-янтарным лицом и веками с грациозными складками, - нараспев протянула Калтащ.
        - Но это же неправда, - обиженно пробормотал Пукы, косясь на глубокие морщины вокруг глаз старухи и красную сеточку сосудиков, расчертившую ее лицо. - Неправда!
        - Да ну? - насмешливо удивилась Калтащ. - А как ты отличаешь правду от неправды? - Облик старухи поплыл, растекаясь серым облаком. На краю гнезда, ехидно улыбаясь белоснежными зубками и болтая ногами в расшитых торбозах, сидела девчонка в белом сахи. Перевитые с накладными косами настоящие оказались золотистыми - почти рыжими! Она была похожа одновременно на Тан, на девочку из обоза и еще на какую-то, красивее и той, и другой, - Пукы знал на кого, но только никак не мог толком вспомнить. - И как отличить одну правду - от другой? Свою правду - от чужой? - звонко спросила девчонка.
        - Жрицы… Заветы Храма… - пробормотал Пукы. Храм всегда знает, что правильно, что неправильно. Надо только слушаться…
        - Жрицы всегда говорят правду? - Калтащ приподняла гладкие, как спинка соболя, брови. - Храм всегда прав?
        - Всегда! - выпалил Пукы и осекся. Та жрица, что приезжала в пауль, - она не могла говорить правду про приказ наместницы! Потому что, если она говорила правду, тогда… именно Храм велел заморить их пауль голодом ни за что ни про что? Храм, который всегда прав? Нет-нет, это он, Пукы, сейчас не прав! Он просто не все знает, не все понимает. - Всегда! - вкладывая в голос больше уверенности, чем испытывал на самом деле, упрямо повторил он.
        - Ох и трудно с тобой будет, - покачала головой Калтащ. Позади нее в сером тумане раздался какой-то шум. На выразительном девичьем личике промелькнула досада. Она вздохнула и строго велела: - Сиди тут! - перекинула ноги через край гнезда и соскользнула вниз.
        Пукы немедленно вскочил и натянул валяющуюся рядом рубаху. Боль и слабость исчезли, сменясь звенящей бодростью. Пукы казалось, что он сейчас ка-ак полетит… Он подпрыгнул… Полететь не полетел, но, цепляясь за плетеные стенки, быстро взобрался на край. Аккуратно, чтоб не заметили, высунул голову и чуть не заорал с перепугу.
        Он был в том самом Красном чуме, где его съели. Только теперь вместо него на столе безобидно дымился отвар трав. Чум был огромен! Или Пукы - так мал? Его гнездо, оказавшееся крохотным, стояло на полке. Рядом с пупыгами, идолами-охранителями, сплетенными из многоцветных тканей и увешанными жертвенными платками-арсынами.
        Нетерпеливо теребя цветной пояс, громадная Калтащ - и не поверишь, что только сейчас на краю крохотного гнезда сидела! - в облике девчонки стояла у стола. Над столом заклубился серый туман - и из него выпала уже ощипанная курица. Откормленная такая… Калтащ придирчиво взвесила подношение на руке и неохотно процедила:
        - Ладно, заходи уж…
        Из клубов серого тумана выступил крепкий мужчина в шаманском одеянии. Пукы он сразу не понравился - похож на того наглого мальчишку-мастера. Такой же бронзовокожий, с хищным носом и высокими скулами. Шаман почтительно склонился к ногам девочки.
        - Ну и чего явился, Белый, ни свет ни заря? - неодобрительно кривя пухлые красные губы, фыркнула Калтащ.
        Шаман распрямился, с опаской поглядывая на девочку.
        - Так ведь это… у нас еще пока Заря… Вечерняя, правда, - развел руками он. Говор у него был странный - Пукы никогда такого не слышал. Да и шаманский плащ выглядел непривычно. - Вот и велели покамлать напоследок! Вроде бы мальчишку какого-то ищут - непочтительность к Храму, преступное нарушение Заветов Голубого огня, связь с подземным миром…
        - И что? Ты предлагаешь МНЕ рассказать, где искать несчастного ребенка? - голос Калтащ стал окончательно неприятным. Девичий облик поплыл, и над шаманом нависла жуткая старуха. Пукы предпочел бы встретиться с теткой Секак, парочкой мэнквов и десятком эрыгов разом, чем с Калтащ в таком настроении. И это ей он рассказывал, как глубоко она не права? Ай-ой! - Чтобы вы отправили его на костер?
        - Нет! Нет, я - нет! - пятясь, пробормотал шаман. - Мне просто велели! Мне велели - я камлаю!
        - Ве-елели! Эк вас девчонки-то голубоволосые согнули - просто в бараний рог! - узкие губы старухи скривились.
        Пукы наверху, в гнезде, испытал мгновенный прилив гордости - а он знает, кто такой баран! На далеком юге зверь грозный с рогами неодолимыми водит за собой по скалам стада этих… диких баранок, во! Умен и покладист, говорят, необычайно.
        - Вот за что я вас, Белых, не выношу - трусы вы! Пошел вон, - негромко обронила старуха.
        Перепуганный шаман отпрыгнул назад, растворяясь в тумане.
        - И курицу свою забери! - гаркнула Калтащ, запуская птицей в клубящийся на месте его исчезновения туман. Из тумана послышался звук удара и болезненный ойк. - Еще скажи спасибо, что отпустила, - недобро кривя рот, процедила старуха. - Но ты принес мне нужную весть, и потому уходишь живым! Начинается дело! - Калтащ глубоко вздохнула. - И первый здесь, и второй уже рядом, - загадочно пробормотала она и, вскинув голову, поглядела. Казалось, прямо в глаза Пукы.
        Испуганный мальчишка нырнул за край гнезда, сорвался и покатился по пологой стене вниз, на пуховую подушку. Два гигантских пальца опустились в гнездо, ухватили Пукы поперек пояса. Громадная Калтащ поднесла крохотного мальчишку к лицу. Близоруко сощурилась. Глаза-щелочки лучились смехом:
        - По крайней мере, ты не боишься тех, кто сильнее тебя. Еще бы тебе научиться не дразнить нас понапрасну. - Она вдруг посерьезнела. - Ты знаешь, чем отличается шаман от остальных людей?
        - Травы знает, лечить может… - пробормотал Пукы, с опаской поглядывая вниз и на всякий случай покрепче цепляясь за большой палец гигантской Калтащ. - О, духами владеет!
        - Да, но почему он ими владеет? - терпеливо спросила Калтащ и, не дожидаясь, пока призадумавшийся Пукы найдет ответ, ответила сама: - У обычного человека шесть душ - у шамана может быть больше. Он может впускать их в себя, изгонять, возвращать, отсылать снова… Тебе обязательно нужно найти еще три души. Одна - путь к великому мастерству и дорога под землю, - напевно произнесла Калтащ и крепко стиснула между пальцев вскинувшегося на словах «под землю» Пукы, не давая произнести ни слова. - Вторая - путь к женщине и дорога в небеса. - Она многозначительно посмотрела на густо покрасневшего Пукы. - И третья - путь от человека к зверю и обратно, твоя дорога по Средней земле. Если эти три души будут с тобой - ты станешь непобедимым, Донгар!
        - Я не Донгар! - набычился Пукы. - Не нужны мне никакие другие души! Мне не нужно ничего от Черного Кайгала!
        - А у него их и не было. - Старуха улыбнулась лукаво. Так, что на старческих щеках заиграли девичьи ямочки. - Он не сумел их удержать!
        - Я их искать не стану! - яростно выкрикнул Пукы. Опять, выходит, не права Калтащ - и вовсе даже он не «дразнит понапрасну» тех, кто сильнее его! Это просто они не желают слушать, что он им говорит простым, доступным хант-манским языком!
        - Никуда не денешься! - брови старухи сурово сдвинулись. - Тебя из Нижнего мира никто не гнал - сам оттуда рвался, чуть всему подземному воинству головы не пооткусывал. Даже мои парни тебя удержать не смогли. - Она вдруг шаловливо, совсем по-девчоночьи хихикнула. И тут же серьезно добавила: - Они тебя выпускать не хотели - не верят, что ты беде помочь сможешь, боятся, хуже сделаешь. А я… - она тихо вздохнула и уж совсем шепотом добавила: - Я вот думаю, может, все-таки… Мэнквы да чэк-наи - это ведь только начало… - и посмотрела на Пукы так… Ну совсем как мать на Орунга, когда он охоту на Вэс затевал! С беспредельным страхом и робкой надеждой.
        Точно невидимая рука взяла Пукы за сердце и стиснула, как голодный мэнкв - шмат мяса. Запрокинув голову, Пукы растерянно глядел в нависшее над ним гигантское лицо. Мои парни… Пукы аж зажмурился от жуткой догадки. Так ведь это же Нуми-Торум - повелитель Верхнего мира и Куль-отыр - владыка Нижнего! Они - парни Калтащ! Это они в него не верят, причем оба разом! Они не выпускали его из Нижнего мира!
        - Б-р-р! - Пукы, как олень, потряс головой. И не его вовсе, а Донгара Кайгала Черного. И правильно делали! Уж Торум-то небось додумался, что такую гадину злобную, как черный шаман, и в Нижнем мире надо поглубже закопать, камнями завалить, смолой залить и еще сверху сесть, чтоб не вылез! Странно только, что подземный повелитель с владыкой Небес заодно…
        Калтащ вдруг звонко расхохоталась:
        - Так ведь закопали! И завалили! А ошметки того бедолаги, что сверху сидел, до сих пор по всему подземному миру собирают - четвертую ногу так и не нашли, и двух пар ушей не хватает… Может, вспомнишь, куда ты их закинул, когда выбирался? А то этот прохиндей подземный ноет, что у владыки на службе калекой стал, и требует отпуск в Верхний мир для поправки здоровья!
        - Не выбирался я ниоткуда! - завопил Пукы. Калтащ неодобрительно покосилась на него, и он невольно понизил голос, пробурчав: - Я ж ничего такого не помню!
        - Как совсем малым в колыбельку прудил, ты тоже не помнишь, но это ж не значит, что ничего такого не было! - склочно, совсем как тетка Секак, буркнула Калтащ-эква. - А души недостающие тебе и искать не надо - сами они тебя найдут! - Старуха разжала ладонь и коротко дунула. Прохладный вихрь подхватил Пукы и, вертя, как сосновую хвоинку, понес в серый туман. Вслед ему летел ехидный каркающий хохот старухи, переходящий в звонкий девчоночий смех.
        Свиток 20
        Из которого всем понятно, что иметь много родичей - это хорошо
        Прямо над головой Пукы радостно смеялась девчонка. Ему было твердо и неудобно. Что-то жесткое и колючее щекотало нос. Пукы громко чихнул и открыл глаза. Он лежал на лавке. Сухая хвоинка из набросанного на лавку елового лапника нахально лезла в ноздрю. На лбу у него лежала пропитанная чем-то остро пахнущим тряпка.
        - Она - где? - облизывая губы, прошептал он и, с трудом повернув голову, огляделся в поисках Калтащ.
        Между ним и низким деревянным потолком возникло улыбающееся лицо девочки из обоза. Ее косы упали ему на лицо, больно щелкнув по носу медной подвеской.
        - Кто - она? - немедленно спросила девчонка, и ее глаза подозрительно блеснули. - Кроме меня, тут никого! Или ты о мэнквихе? Так нету мэнквов, совсем нету! - она захлопала в ладоши, и костяные браслеты у нее на запястьях загремели. - Мастер… Молодой мастер Хакмар их всех своими страшными стенными луками разогнал! Знаешь, говорят, он сам их придумал и построил! Ах, он такой умный! - она восторженно закатила глаза. Потом скроила разочарованную гримаску. - Только гордый очень. Совсем не обращает на наших девушек внимания.
        А она бы и хотела! Пукы покосился на девчонку укоризненно. И это после всего, что между ними было! Целый мэнкв. И еще погоня… Все бабы - изменщицы, будь они хоть верхними духами, хоть девчонками из обоза!
        - Мы за тебя так боялись, так боялись! - Край деревянной кружки ткнулся ему в губы. Пукы сделал глоток. Не обращая внимания на его несчастную рожу, девчонка продолжала тарахтеть, проливая Пукы на грудь половину воды из кружки. - Воевода разрешил тебя тут положить - он такой добрый!
        Особенно когда саблей над головой машет. Пукы приподнялся на локтях и огляделся. Вдоль стен небольшой деревянной комнатки тянулись лавки. В деревянном поставце стояли собранные шалашиком колья. Входа в комнату не было - то есть вовсе никакого: сколько Пукы ни оглядывался, нигде не видел ни просто отверстия, ни полога из шкур.
        - Где я? - слабо спросил он.
        - А в караулке! Домик такой, где воины, которые стражу несут… - начала радостно пояснять девчонка.
        Пукы ее прервал:
        - Нет, где я вообще? Где мы все?
        Она жалобно сморщилась:
        - Ты совсем ничего не помнишь? Ой, это от удара, да! Это мэнкв тебе мозги отбил! - она многозначительно покивала, озабоченно хмуря брови.
        Пукы промолчал. Пусть так и думает, не объяснять же ей, что он и раньше понятия не имел, где находится.
        - Ты в таежной крепости! - начала возбужденно пояснять девчонка.
        Тайга? Ничего себе! Далеко ж его занесло от родного пауля.
        - Крепость мэнквов в лес отгоняет, дорогу для беженцев стережет…
        - Мэнквы? Беженцы? - Пукы наморщил лоб.
        - Здорово, парень, тебя приложило, если ты и этого не помнишь! - прогудел мужской голос. Пукы увидел, что часть стены отодвинулась, просто повернувшись на ременных петлях. Ой, так в городах делают - дверь называется. Тан рассказывала, что ей тетка рассказывала. Восхищалась очень. Хотя Пукы уверен: полог удобнее.
        Пригибаясь, чтоб не заехать лбом в притолоку, вошел отец девочки. Остановился над лежащим и уставился на мальчишку внимательным изучающим взглядом.
        Пукы, изобразив на лице неземное страдание - в случае чего, с раненого спрос меньше, - тоже разглядывал взрослого. Собственно, только сейчас он и сумел его рассмотреть - в обозе не до того было. Мужик оказался немолодым, но кряжистым и в то же время здоровым, повыше обычного хант-мана. Не иначе как с медведем или тигром в родстве. Выдубленная временем и ветрами кожа казалась совсем темной, почти черной, обычной косы мужик не носил, наоборот, стригся коротко-коротко, так что плотные темные волосы курчавились, как у южного зверя - барана.
        - Томан я, староста обозный, - прогудел мужик. - Ты, парень, можешь звать меня дядей Томом. - Мужик ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице. - А это дочка моя…
        - Нямка, - торопливо кивнул Пукы, искоса поглядывая на закрасневшуюся девчонку.
        - Нямь, - строго поправил его дядя Том. - Это она для своих Нямка!
        - Он нам разве чужой? - девчонка дерзко тряхнула косами. - Да если б он тогда на дорогу не выскочил - нам бы всем конец пришел! А я тоже знаю, как тебя зовут! - она лукаво покосилась на Пукы - дескать, не ты один догадливый. - Тебя зовут… - она сделала многозначительную паузу и выпалила: - Донгар!
        Пытавшийся умоститься поудобнее Пукы едва не рухнул с лавки. Он замер, зависнув на самом краю, и сдавленным шепотом выдохнул:
        - Ты с чего взяла?
        - А ты, как без сознания лежал, - все бормотал: я, мол, Донгар! Красивое имя, - одобрила девчонка. - Не хант-манское совсем.
        - Хант-манское у меня имя! - набычился мальчишка. - Меня Пукы звать! А вовсе не… Не так, как ты сказала!
        - Ну-у - Пукы! - девчонка разочарованно надула губки. - Донгар - гораздо лучше. На твоем месте я бы…
        - Да что ж ты за трещотка такая - на своем-то месте! - возмутился красный от гнева дядя Том. - Нет, зря я тебя не бью - дать бы вожжами для ума, может, научилась бы отца уважать! - в голосе его звучала безнадежность - похоже, в такой исход дядя Том и сам не верил. - А ну марш к матери, балаболка! С малыми ей пособи. А мужчины о деле и без тебя поговорят.
        Нямь надула губы, но все же встала. Бросила обиженный взгляд на отца и, часто оглядываясь на лежащего мальчишку, вышла, громко хлопнув дверью. Вот теперь Пукы понял, почему женщинам дверь нравится больше. Пологом так не шарахнешь!
        - Разбаловал я ее, - вздохнул дядя Том и прошелся по хижине туда-сюда. Набросанный на снеговой пол свежий сосновый лапник шуршал под его тяжелыми шагами. - Здешние думают, ты с нашим обозом приехал, - косясь на мальчишку, наконец пробурчал он. - А я решил - из крепости ты. Имен у тебя многовато для одного мальчишки. Кто ж ты такой, а?
        - Я… - Пукы замолчал, лихорадочно соображая. Может, сделать вид, что ему и впрямь мэнкв всю память вышиб - ничего не знает, никого не помнит. Он тоже осторожно покосился на дядю Тома и поспешно отвел глаза. Ох и взгляд у мужика! Не-е, такого не надуешь. Подловит на чем-нибудь, а там, глядишь, и к местному шаману поволокут. А Белые, они хоть в Ночи камлать не могут - духи их не слышат, - зато сами духов очень даже видят. Еще углядит притаившегося в нем Кэлэни - доказывай потом, что невиноватый ты, тот сам пришел! Лучше уж сказать правду. Не всю. Кусочек. - Я… издалека. Из хант-манов, из тундровых…
        - Родственничек, выходит? - оживился мужик. Окинул Пукы внимательным взглядом и ухмыльнулся. - Не иначе как «моська»!
        - Из рода Мось, - надувшись, поправил его Пукы. - Я ж вас «поросюком» не зову, хоть и так вижу, что вы из рода Пор.
        - Попробовал бы только, - хмыкнул дядя Том.
        Пукы почувствовал, что начинает заводиться, и уже хотел объяснить мужику, как тот глубоко не прав. Укоризненная улыбка Калтащ словно всплыла перед ним. «Не бояться тех, кто сильнее тебя, но и не дразнить понапрасну». Пукы резко выдохнул и зачастил:
        - У нашего пауля чэк-най поднялся, все порушил, а потом из-под земли эрыги полезли…
        Лицо мужика из сурового мгновенно стало сочувственным.
        - Что, погибли все твои, да? - тихо сказал он, и узловатая рука неожиданно погладила парня по голове.
        Пукы промолчал. Пусть мужик сам додумывает, а он говорить не будет. Лишнего слова зря не скажи - неизвестно, как его духи услышат. А в родном пауле, кроме Секак и ора, еще мать осталась. Ну и брат - во всяком случае, Пукы хотелось в это верить. И Тан. Он постарался мысленно представить себе Тан - но вместо нее перед глазами вертелась улыбчивая Нямка. Красивая, и не скажешь, что «поросючка». Пукы невольно потупился. Дядя Том, похоже, посчитал это признаком горя - ободряюще стиснул Пукы плечо. Так крепко, что мальчишка чуть не охнул.
        - Ты, парень, держись. Время, видать, пришло такое - горе на беде едет, порчей погоняет. Тут, в тайге, я тебе скажу, тоже не мед. - Он покрутил головой. - Чэк-наи поднимаются, люди целыми семьями в Огне тонут. Нашему селению, считай, повезло - все потеряли, да хоть сами целы остались. А еще мэнквы в лесах! Раньше ну один, ну два к охотничьему стойбищу вылезет, а нынче как из мешка их сыпануло - откуда только взялись? Шайками целыми бродят, на обозы охотятся. Едут люди новое место искать - от чэк-наев подальше, - а мэнквы уж у дороги караулят. Куда там вашим тундровым эрыгам!
        - У нас еще Вэс есть! - запальчиво возразил Пукы. Ему вдруг стало обидно за родную тундру. - Они знаете какие огромные! Топнут - пауля как не бывало!
        - Ну - Вэс! Вэс - зверюга тупая. - Мужика, похоже, тоже азарт взял - в соревновании «кто здесь самый несчастный» он твердо решил не сдавать позиций. - Говорят, вы на них охотитесь даже. Знать, сильны «моськи» - на мамонтов-то… - он ухмыльнулся ехидно.
        Ну не свинство «поросючье»?! Думает, если взрослый, так можно насмехаться?
        - Да мой брат… - гневно начал Пукы. И тут внутри него, прямо в животе вдруг сильно ударило. Как ногой кто лягнул. Громко лязгнув зубами, он ухватился обеими руками за живот.
        Мужик мгновенно всполошился.
        - Ты ж, наверное, голодный! Мы-то поели… Как, встать можешь? - Он заботливо наклонился над Пукы.
        Встать мальчишка мог давным-давно. Все его тело, казалось, пело от избытка силы. Будто он не с мэнквами дрался, а на лавке целыми днями валялся, медвежатину наворачивал. Пукы кивнул и сел.
        - Ну так одевайся и к кострам иди! Там, в котлах, еще много чего есть. Чтоб поесть! - весело скомандовал дядя Том, направляясь к дверям. Он остановился, держась за притолоку, и, не глядя через плечо, бросил: - Мэнквы в лесах, за стену высунешься - в зубы угодишь. Пока воевода не гонит - тут пересидим, помозгуем, как дальше быть. Нам разрешение на выезд лично господин Советник выправил, - гордо провозгласил он. - Жрицы нипочем бы не выпустили, а Советник - мужик справный, с пониманием. Как чэк-наи начались - он по всей Югре носится, во все сам вникает, вот и к нам заехал, на счастье наше. Понял, что совсем пропадем, если на старом месте останемся.
        Насчет разрешения Пукы ничего не понял, но, как всегда, когда при нем не по-доброму поминали жриц, нахмурился. Привычка у него уже такая сделалась - он все хмурится, а жриц все поминают… И чем дальше, тем хуже…
        - А как стронемся с места, можешь с нами ехать, - продолжал Томан. - Хоть в тундре, хоть в тайге - без рода не выживешь. Да и нам бедовый парень сгодится. - Он ободряюще усмехнулся и вышел.
        Свиток 21
        О непрошеных духах и других неприятностях
        Глубоко задумавшийся Пукы встал с лежанки и натянул валяющуюся рядом рубаху. То воином назвали, теперь вот - бедовым. А раньше все сопливым-слюнявым. Неужто Пукы теперь, как Орунг - настоящим охотником стал?
        - Ш-шаманом ты стал, - вздохнули у него в голове. - Пока не своим д-делом занимался, конечно, сопливым-слюнявым был, а как стал кем назначено…
        - Ты еще здесь! - взвыл Пукы, хватаясь за голову и аж подпрыгивая от неожиданности и злости. - Да когда ж я от тебя избавлюсь!
        - От меня? - девчоночий голосок задрожал от обиды. - А я тебе и не навязываюсь вовсе! - прямо напротив него в дверях стояла Нямь. - Я только вот, парку тебе зашила. И уйду сразу же, если я так тебе мешаю!
        Его собственная парка полетела Пукы в лицо, накрыв с головой. Нямь круто повернулась и, гордо выпрямив спину, шагнула за порог.
        - Нямь, погоди! - выпутываясь из рукавов, прокричал Пукы. - Это я вовсе не тебе! Это я… - С паркой в руках он выскочил следом за девчонкой, догнал, схватил за руку. - Это я… себе! Голове своей, вот! - поймав ее недоверчивый взгляд, выпалил он. - Болит после удара очень, однако! - он скроил несчастную рожу.
        Нямь стрельнула в него взглядом из-под пушистых ресниц:
        - А я уж думала, я тебе не нравлюсь!
        - Ну… это… оно-то конечно… - Пукы засмущался. Что, так ей и сказать - нравишься, мол? Да он и сам толком не знает!
        Но девчонку, похоже, его невразумительное бормотание устроило. Горделивым жестом она перебросила косы за спину и повелительно мотнула головой:
        - За мной иди!
        Натягивая на ходу парку, растерянный Пукы поплелся за ней. Пока он был сопливый-слюнявый, девчонки им не командовали, а как стал бедовым - тут же начали? Неправильно как-то получается.
        Они шли, с одинаковым любопытством вертя головами по сторонам. Внутри крепости прятался целый город! Во всяком случае, Пукы был уверен, что вот таким город и должен быть. К высоченным ледяным стенам лепилось до трех десятков домов - втрое больше, чем в родном пауле. Не иначе как там жили жены и дети деловито пробегающих мимо воинов - ребятам то и дело приходилось останавливаться, пропуская. Но даже этих домов обитателям крепости было мало - прямо на улицах горели костерки, окруженные спальниками из рубленых еловых лап, крытыми старым мехом, а порой и просто холстом. На спальниках ютились женщины и дети - ни стариков, ни мужчин-охотников.
        - Здесь еще беженцы из окрестных стойбищ прячутся, которые от мэнквов-людоедов спаслись, - солидно, будто прожила в крепости всю жизнь и сама лично принимала каждого беженца, пояснила девчонка. - Старики не дошли, а охотники прикрывать остались… - голос Нямь зазвучал очень грустно.
        До Пукы не сразу дошло - а потом ему стало страшно.
        - И что… погибли все? - с ужасом спросил он.
        - Не знает никто, - еще печальнее ответила девчонка. - Но в крепости они так и не появились. Тут ребята есть - до сих пор отцов ждут. - Она поморгала, стряхивая слезы с ресниц.
        Пукы торопливо отвернулся. Девчонка плакать может, а ему, как дядя Том говорит - бедовому парню, - не годится.
        Из верхнего отверстия стоящего на особицу дома валил черный дым и слышался непрерывный перестук молота. Пукы с робкой восторженностью предположил, что там - кузня. Куют самое настоящее железо! Он обязательно туда пойдет - только поест сперва, в животе аж ноет. Или это Кэлэни свербит?
        Девчонка свернула, огибая выставленные одни на другие сани и загоны с оленями.
        - А я знаю - ты из самой тундры пришел! - с торжеством в голосе объявила она. Печаль уже прошла, и теперь она кокетливо косилась на Пукы.
        Мальчишка остановился. Ну и откуда знает? Он ведь только с отцом ее говорил, не мог тот успеть дочери пересказать!
        - Поэтому ты такой грязный и обтрепанный, и волосы тоже… - она покрутила растопыренными пальцами у себя над ушами.
        Пукы смущенно оглядел свою парку. Никогда она еще не была такой чистой и аккуратной. Похоже, эта девчонка успевала все - и слушать, и болтать, и шить. Он потянул себя за висящие лохмы - под пальцами прощупывались плотно сбитые колтуны. Не признаваться же ей, что он всегда так ходит.
        - К Огню в таком виде не годится, - строго сказала Нямь, невесть откуда вытаскивая резной костяной гребень. - Иди сюда, я тебя расчешу!
        - Еще не хватало! - шарахнулся Пукы. - Сам как-нибудь. - Он выхватил гребень у нее из рук.
        Ой-е-е! Давно сбившийся колтун аж скрипел на зубьях гребня. Может, правильно мать говорила, может, не раз в День, а хоть два раза надо бы волосы чесать… Пукы отвернулся от девчонки, чтобы она не видела его перекошенного от боли лица, и принялся торопливо драть свои патлы гребнем.
        - А у нас тоже пауль чэк-най пожег, как и у тебя, - с удовольствием глазея по сторонам, сказала Нямь. - А мне даже и нравится! Если б переселяться не надо было - так бы всю жизнь и прожила на одном месте. И никогда ничего б не увидела!
        Пукы покосился на девчонку. Не, правду старики говорят: бабы за ягелем ходили, когда духи ум делили. Чэк-наю она радуется! Кошмар Рыжего пламени всплыл у него перед глазами, заставляя судорожно облизывать мгновенно пересохшие губы. Она бы еще с Вэсом носами потерлась - ее куцый носишка против его кишки!
        У девчонки, будто она прочла его мысли, вдруг горестно опустились уголки рта:
        - Только дядечку жалко!
        - К-какого дядечку? - заикаясь совсем как Кэлэни, спросил Пукы. Да что это с ней - вот печалится, вот уже радуется, теперь опять плачет!
        - Отца моего брат младший, - всхлипнула Нямь. - Веселый такой был, до-обрый… Он на дороге погиб - старый мэнкв убил. Ты еще его лук взял, - напомнила она.
        Пукы мгновенно вспомнил человека, падающего под ударом кулака мэнква.
        - А ты здорово стреляешь! - Нямь кокетливо покосилась на Пукы. Только что полные слез глаза уже горели восторгом. - Меня спас, - заглядывая ему в глаза, прошептала она и трогательно прикусила губку. Пукы замер. Она стояла так близко. И пахло от нее приятно. Травами.
        - Весь обоз спас, - опуская голову, прошептала Нямь.
        Пукы почувствовал, как его губы расплываются в глупо-счастливой улыбке. Никогда в жизни его еще столько не хвалили - и воин на стене, и дядя Том, и теперь вот Нямь…
        - Только что б она сказала, если б узнала, что ее любимый дядя погиб из-за тебя, - послышался сзади неприятный, каркающий голос.
        Пукы резко обернулся. На бортике оставленных саней сидел старик - высокий, тощий, закутанный в какой-то черный балахон, кажется, даже не из меха! Пукы с изумлением уставился на его голову - та была лысая, как колено, и отблескивала в Пламени костров.
        - Кстати, как и воин на стене, который тебя похвалил, - глядя на Пукы в упор, добавил старик.
        Мальчишка возмущенно уставился на незнакомца - и тут же торопливо отвел взгляд. Смотреть тому в глаза оказалось просто невозможно - будто заглядываешь в черные бездны, где шипит, ворочается, брызжет алыми Огненными искрами непроглядная мгла. Только мгла или не мгла, а не в характере Пукы оставлять такие неправильные слова без внимания. Он и так уже в ответ дяде Тому смолчал - хватит с него!
        - Чего это - я виноват? Я бежал, я кричал, предупреждал… Стрелял вот еще… - глядя в землю, хрипло спросил мальчишка.
        - Делал все, что мог сделать обычный человек, - кривя тонкие губы, презрительно протянул старик. - Хотя если бы ты просто утопил мэнква в Огненной яме, или порчу навел, или духов из-под земли вызвал, чтоб те его на куски порвали…
        От деловитых перечислений лысого свежерасчесанные волосы Пукы встали дыбом.
        - Людоед никогда не дошел бы до дороги! И эти двое остались бы живы, - выпалил лысый.
        - Эй-эй! Ты хорей-то не перегибай! - возмущенно прозвенел голос Кэлэни. - П-полегче с мальчишкой! Он еще ребенок.
        - Ребенок - а двух человек убил, - скривился лысый в черном. - Конечно, если бы он старого мэнква еще на подходах к дороге уделал, сгинул бы мэнкв, обоз спокойно до крепости доехал. Ни стрельбы, ни драки. Никто б и не хвалил, девчонка б оленьими глазами не глядела. Зато ее дядя-лучник сейчас бы мясо из котла ел, воин копье точил, вечером домой пошел - к женке с сынишкой. Только что нашему Пукы до того за дело - он у нас правильный, шаманскими штучками не балуется!
        Пукы уставился на лысого совершенно беспомощно. Да за что ж он так? Да еще при девчонке! Э, а чего это она его трясет?
        - Ты чего? - Пукы вырвался из рук Нямь, вцепившейся в его парку. Отскочил. Все с ума посходили!
        - Я чего? - возмутилась Нямь. - Это ты - чего? Встал вдруг как вкопанный, на сани пялишься, бормочешь… Я кричу, я зову - ты меня как не слышишь!
        - Я… Я и правда не слышал, - растерянно ответил Пукы. - Я… С мужиком вот разговаривал… - Он протянул руку, едва не ткнув пальцем в грудь старику в черном.
        Нямь проследила взглядом за его рукой… и покосилась на него очень странно:
        - Там же нет никого!
        - Как это - нет? - Пукы растерялся. - Вот же он - лысый, в черном…
        - Бедняжечка! - Нямь неожиданно погладила Пукы по плечу. - Лысые ему видятся, в черном… Страх-то какой!
        Лицо лысого стало обиженным. Откуда-то из рукава своего одеяния он вытянул облезлую старую шапку, встряхнул ее так, что от нее во все стороны полетела пыль, а Пукы звонко чихнул, - и напялил на лысину.
        - А теперь лысый - в шапке, - завороженно наблюдая за его действиями, пробормотал мальчик.
        - Ничего, это пройдет, пройдет… - ласково приговаривала Нямь.
        Пукы зажмурился и потряс головой - неужто и впрямь мерещится? Открыл глаза. Лысый в шапке стоял напротив, недовольно хмурясь.
        - Сильнее меня приложило, чем я сам думал. - Пукы ухватил Нямь за руку. - Пойдем-ка отсюда!
        Волоча за собой Нямь, он торопливо зашагал к костру. Лысый невозмутимо пристроился рядом - шаг в шаг.
        - Тебя послушать, так он за всех людоедов Средней земли отвечает! - из живота у Пукы послышалось недовольное ворчание Кэлэни: - Мальчишка сделал что мог!
        - Ерунда! - припечатал лысый, шагая рядом и глядя на Пукы неодобрительно. - Он мог гораздо больше - но не сделал!
        Пукы испуганно поглядел на Нямь: неужели не слышит? Но девчонка уже сворачивала к костру, радостно крича:
        - Я родича из Мось привела! Дайте ему миску, он голодный! - она улыбнулась Пукы и успокаивающим тоном добавила: - Сейчас поешь, и тебе полегчает!
        - Ну да, наестся - и выкинет погибших из головы, - немедленно высказался лысый. - Как уже позабыл и мать, и брата!
        - Я не позабыл! - этого уже Пукы стерпеть не мог.
        - Кого не позабыл, сынок? - спросила стряпающая у костра бойкая кругленькая тетка.
        - Никого! - быстро буркнул Пукы, нервно оглядываясь на толпящихся у костра людей. - В смысле… Ложку… Хлебать…
        - Это ты молодец, - похвалила стряпуха. - Ложка для мужика - главное богатство! - Она плеснула в глиняную миску сытно пахнущей мясной похлебки. Сверху шлепнулся сочный ломоть мяса. - На! - тетка протянула Пукы миску. Прямо сквозь старика в черном.
        Брезгливо оттопырив губу, лысый наклонил голову, изучая торчащую у него из груди руку с миской.
        - И долго мне так стоять? - презрительно поинтересовался он.
        Пукы торопливо схватил миску и отпрыгнул в сторону. Стряпуха поглядела ему вслед удивленно, постучала согнутым пальцем по лбу и вернулась к костру.
        Миска в руках у Пукы мелко дрожала - мальчишку трясло. Видится ему этот проклятый лысый, кажется! Совсем с головой плохо!
        Многострадальная голова Пукы мотнулась в сторону. На нее обрушился хлесткий подзатыльник.
        - С головой - плохо, - подтвердил лысый, немедленно отвешивая Пукы еще один, только с другой стороны. - Только я тут ни при чем! Может, тебе еще и под зад дать - чтоб ты в меня поверил?
        - Э-э, прекрати! - изнутри Пукы возмущенно завопил Кэлэни. - Я мальчишку нашел, я его жизни учу, а ты пришел на готовенькое - и сразу драться? Все вы, нижние, одинаковые! - Пукы почувствовал, как ноги снова не повинуются ему - в них, как в торбоза, просунулись чужие ноги… И перехвативший власть над его телом Кэлэни со всей силы пнул лысого. Пукы ожидал, что удар пройдет сквозь того - как миска с едой. И взвыл от боли в напрочь отбитых пальцах. Бедро у лысого оказалось твердым, как камень! Сухонький крепкий кулачок немедленно врезался мальчишке в зубы. - Хватит, я сказал! - голосом Пукы закричал Кэлэни, отвешивая противнику новый пинок. - Хватит, Самсай!
        - Самсай-ойка! - губы Пукы дернулись, сдавленный шепот пробился через перехваченное чужой властью горло. Самсай-ойка - Невидимый старик! Проклятый нижний дух, повелитель болезней, первый слуга Куль-отыра!
        Новый удар обрушился на Пукы сзади - с такой силой, что драгоценное мясо подскочило в миске и вывалилось в снег. Мгновенно вывернувший откуда-то тощий пес ухватил его и канул во тьму. Разъяренный Пукы развернулся и со всего маха шарахнул напавшего миской по голове. Вот тебе, проклятый Самсай!
        За спиной у Пукы стоял дородный, почтенный человек в богато расшитой парке, по которой тихо стекали остатки похлебки. И смотрел на Пукы вовсе не по-доброму. Да и человек ли то вообще? Может, новая маячка маячится?
        Для проверки Пукы ткнул толстяка пальцем в живот.
        Кэлэни у него в голове зашелся хохотом.
        Бледная - аж синяя, как тени на снегу, - Нямь юркой рыбкой проскользнула между толстяком и Пукы и затарахтела, как шаманская трещотка:
        - Господин шаман, господин шаман, не гневайтесь на него, господин шаман! Он не со зла, вот ей-Торум, не со зла! Он не виноват! Его на стене по голове стукнули - правда, правда. Кого угодно спросите!
        Пукы обвел ошалелым взглядом собравшуюся вокруг толпу.
        - Вы его что - тоже видите? - прошептал он, снова собираясь ткнуть толстяка пальцем.
        Нямь перехватила его вытянутый палец:
        - Видите, господин шаман, видите - что я вам говорила! Не в себе он!
        - Ай-ой! - До Пукы наконец дошло. Шаман! Местный, небось, из крепости! Настоящий Белый! - Ай-ой, господин шаман! Ей-Торум! - он стиснул руки, умоляюще глядя на оскорбленного им шамана. - Это не я! Это все вот он! Лысый! - Он повернулся, указывая на Самсай-ойку. Шаман, хоть и Белый, его обязательно увидит. И изгонит к Кулю. - А еще шапку надел!
        Невидимого старика нигде не было видно. Самсай исчез.
        - Вот Куль! - с досады охнул Пукы.
        Новая затрещина обрушилась на него.
        Белый встряхнул кистью и брезгливо поглядел на держащегося за щеку Пукы.
        - Сколько в вашем обозе детей? - неприятным голосом осведомился он у тетки возле костра.
        - Ну, так это… - Стряпуха нервно сглотнула, растерянно косясь то на Пукы, то на шамана, то на толпящихся вокруг родовичей. - Вот Нямка, значит… Еще внуков у меня двое… - Она снова поглядела на Пукы, не зная, считать его или нет. - Да младенцев штук десять…
        - И все так же неправильно воспитаны, как этот? - поинтересовался шаман.
        Пукы задохнулся: это он-то неправильно воспитан?
        - Через каждое слово нижних духов поминают? - продолжал шаман.
        - Так это… В дороге давно, - забормотала тетка. - От чэк-ная спасаемся… А шамана нашего еще в самом начале пути мэнквы съели. Отошел снег желтеньким сделать - а его ам! Одни торбоза и остались! Где ж детям хорошего набраться?
        - Чэк-най - не оправдание, - плавным мановением руки отмел все ее возражения Белый шаман. - Волей Голубого огня и заботами Снежной Королевы и ее Советника все дети Сивир-земли должны получать правильное начальное образование под руководством шамана! И вот что получается, когда законами пренебрегают! - шаман простер руку к Пукы. - Раз у вас нет своего шамана, образованием ваших детей займусь я! Ешьте, устраивайтесь. - Шаман окинул расположившихся у костров обозников пронзительным взглядом. - И я жду ваших детей у себя в чуме! Будут заниматься вместе с детишками стражников! - И, величественно стряхнув с рукава мелкие осколки миски, он удалился.
        - Вот же Куль! - вполголоса выругалась ему вслед стряпуха. - Забота, понимаешь, Снежной Королевы… Лучше б она стражников прислала - мэнквов гонять, пока они нас всех не поели, да еды какой, пока мы с голодухи друг друга тут есть не начали…
        - У Снежной Королевы забот много - вся Средняя земля! - с возмущением повторил Пукы слова жрицы. Да этих «поросюков» всех надо к шаману на выучку! - и голодухи у вас никакой нет - вон, мясо в котле!
        Из-под котла выскочил человечек в сапфирово-огненной парке. Трескучим, как костер, голосочком насмешливо произнес:
        - А они мэнква сварили! Тебя им накормят - и сам людоедом станешь! - и нырнул обратно в костер - только искры сыпанули во все стороны.
        Ай-ой! А ведь Пор - у них и правда людоеды в предках! Пукы поглядел на тетку, на Нямь - алые точки плясали в их глазах. Верхняя губа тетки приподнялась - из-под нее блеснули желтые клыки!
        - Ням-ням, - утробно проворчала девчонка. - Ням-ням!
        Дико вскрикнув, Пукы метнулся прочь от костра. Сзади послышался дробный топот ног. Он глянул через плечо - сверкая во мраке Ночи, яркие точки алых глаз стремительно настигали его.
        - А-а, она за мной гонится! Нямь! - Пукы нырнул в просвет между домами, слепо понесся, сам не зная куда… К шаману! Надо бежать к Белому! Рассказать! Он остановился. Но разве шаман его теперь послушает? Разве поверит? После того как он Самсая с Кулем помянул?
        Невдалеке послышался звонкий перестук молота. Пукы огляделся. Кузница! Там Голубой огонь пылает в горне, там кузнец - а кузнец, он иногда не хуже шамана помочь может! Пукы рванул со всех ног. Из кузницы пыхало жаром, из верхнего отверстия сыпались искры, а сквозь приоткрытую дверь валил темный дым. Мальчишка нырнул в этот дым, как в детстве бросался маме навстречу - помогут, укроют, защитят…
        Пукы судорожно закашлялся, из глаз его брызнули слезы: дым невыносимо вонял и ел глаза. Сквозь него слышался стук молота - быстрый, частый, веселый, будто прячущемуся в глубине кузнецу вовсе не мешала клубящаяся вокруг едкая гадость. Наоборот, звонкий молодой голос даже напевал в такт ударам:
        Закаливать железо мы научились.
        У подножия горы Сумэру, у хозяина вселенной,
        Как молоко, белым песком
        Ковать железо научились…
        Пукы вытянул руки - ладони мгновенно утонули в клубящемся дыму - и пошел на голос. Тот, казалось, приближался. Молоточек стучал уже совсем близко - еще шаг, и мальчишка увидит кузнеца, расскажет ему свою беду, посоветуется… Голос вдруг зазвучал справа, словно певец резко отпрыгнул в сторону:
        Научил нас этому искусству
        Один из сорока четырех тэнгриев
        Борон хара тэнгрий…
        Пукы остановился, вслушиваясь. Ошибся, наверное, мудрено не ошибиться - и повернул на голос.
        - То не наша сила и умение… - голос снова сместился - теперь он звучал слева.
        Да что такое? Пукы опять повернул… Сквозь дым проступило что-то большое…
        Голос - теперь он раздавался за спиной - пропел:
        То деяния черных кузнецов,
        семи сыновей Хожироя!
        Пошатнувшийся Пукы с грохотом врезался в полку на стене. Какие-то железяки посыпались на пол, а Пукы очутился нос к носу с железной куклой. Это была самая прекрасная кукла, какую он когда-либо видел - на спине железной рыбы о тринадцати плавниках стояло восемь фигурок. Одна большая и семь поменьше. В искусно выкованных из железа руках они сжимали клещи, и молоты, и котлы. У ног их возвышалась крохотная наковальня.
        Дым рядом колыхнулся, и из него вынырнул тот самый скуластый мальчишка, Хакмар, которого все называли мастером.
        - Какого Эрлика ты тут шастаешь! - заорал он, и, кроме лютой злости, Пукы успел разглядеть в его глазах испуг. - Подслушиваешь?
        - Я… Я кузнеца ищу, - пролепетал Пукы, мимолетно удивившись непривычному, нездешнему имени хозяина подземного царства. Кажется, Эрликом Куля на юге зовут…
        - Я тут кузнец! Я! Ясно? - выпалил в ответ Хакмар, старательно и торопливо оттесняя Пукы прочь от полки с железными куклами.
        - Да врешь! - мгновенно выпалил Пукы, глядя на скуластого презрительно. Он ведь заметил, как сквозь клубящийся дым проступает фигура кого-то взрослого.
        Прямо за спиной у скуластого, медленно распрямляясь, как будто поднимая на спине гигантскую тяжесть, вставал громадный могучий мужик. Огромный молот возлежал у него на плече, а голову венчала трехрогая корона, сплетенная из настоящей железной проволоки. Коронованный гигант медленно положил руки на плечи Хакмара - тот даже не дрогнул, словно и не почувствовал. Серый дым раздернулся - как сдергивают платок. Пукы увидел еще семь таких же огромных фигур, удар за ударом - бах-бах-бах! - лупящих гигантскими молотами по наковальне, калящих клещи, раздувающих огонь.
        На ладони нашей - волшебство-искусство,
        В каждом пальце - сила превращений, -
        уже на многие голоса грянула песнь.
        И в такт ей яростное пламя полыхнуло в горне - Рыжее пламя! Повинуясь какому-то наитию, Пукы поглядел на полку. Спина железной рыбы пуста - восьми фигурок там больше не было!
        - А-а! - заорал Пукы, отшатываясь от Хакмара. - Ты - злой дух! Злой дух! Подземный кузнец!
        - Ты что такое говоришь! - растерянно пробормотал тот, и в глазах его вспыхнул настоящий ужас. - Ты откуда знаешь… То есть… Не выдумывай! Постой! - он потянулся, чтобы схватить Пукы за рукав парки.
        И коронованный гигант потянулся тоже… Пукы завизжал - если этот его схватит, конец! - и отпрыгнул назад, спиной врезавшись в выставленные у стены металлические чушки.
        - Ты чего? Мало того что стойбищный, еще и припадочный? - уворачиваясь от раскатившихся по полу чушек, возмутился Хакмар. А коронованный гигант у него за спиной гулко захохотал, словно тот невесть как остроумно пошутил.
        Пукы в отчаянии зажал уши ладонями - и кинулся в едва очерченный в едком дыму контур дверного проема.
        - А ну стой, кому сказано! - заорал вслед Хакмар, но его крик потонул в раскатах оглушительного, грохочущего металлом хохота.
        Словно из-под земли на пути у Пукы вырос один из загадочных гигантских кузнецов. В руках он сжимал тяжелые клещи. Зажатый в них раскаленный добела кусок металла шипел, рассыпая искры. На Пукы дохнуло жаром… Задыхаясь от безнадежного отчаяния - не выпустят! - Пукы подхватил катающуюся под ногами чушку. С натугой вскинул ее над головой - и швырнул в гиганта. Тот неожиданно ойкнул… Схватился за лоб… И опрокинулся в снег, как сбитая ребенком кукла. Вихрем пронесясь мимо поверженного гиганта - не так уж вы сильны, черные! - Пукы выскочил наружу и со всех ног рванул прочь от проклятой кузницы.
        - Да стой же ты! - завопил сзади Хакмар, и за спиной у Пукы затопотали торбоза. Сперва одна пара - легко, как бегают мальчишки. Потом к нему прибавились тяжелые бухающие шаги взрослого. И еще одного. И еще. И опять… Леденея от ужаса, Пукы понял, что скуластый гонится за ним не один - следом мчатся еще семеро… И нет, не люди вовсе!
        Невыносимый ужас гнал Пукы. Мальчишка побежал между деревянными домами, нырнул в густо черный от сгустившейся темноты проулок и прижался к стене.
        - Эй! Ты где? - буханье погони приближалось. - Да не убегай, поговорить хочу! - мимо скрывающего Пукы проулка промелькнула тень. Худая, мальчишеская, угловатая… А следом еще одна - гигантская. И еще. И еще… с молотами, клещами, жаровнями… Последняя, самая громадная, увенчана трехрогой короной.
        Когда топот погони начал стихать, отдаляться, Пукы со стоном медленно сполз по стене. Поговорить, как же! Поговорил с ним уже один такой!
        Пукы выпрыгнул из проулка - и напоролся на жесткий жилистый кулак!
        Его отбросило назад, в темноту. У переулка, отрезая выход, стояли двое.
        - А вы что за духи? - закричал Пукы, разглядывая двух обыкновенных вроде бы мальчишек. Может, чуть постарше самого Пукы. Ага, скуластый Хакмар ему тоже сперва обыкновенным показался!
        Парни переглянулись.
        - Ты из себя припадочного-то не корчь! - мрачно сказал один, потирая отшибленный кулак. - Не поможет! Это ведь из-за тебя нам снова придется к шаману ходить?
        - Да из-за него, из-за него, мне бабка сказала, - склочным тоном подтвердил второй. - Нормально жили - ехали себе и ехали, от мэнквов отбивались, никто нас не трогал. А ты нас снова в учебу втравил?
        - А еще он с Нямкой носами терся! - рявкнул первый, засучивая рукава парки.
        - Не терся я! - пискнул Пукы, пятясь в глубь переулка.
        - А она сказала, что терся! И что твой нос - лучше наших! - заорали парни, стискивая кулаки и с ревом влетая в проулок.
        Пукы метнулся назад - и с разбегу врезался в выросшую перед ним деревянную стену. Переулок оказался тупиком. Он успел лишь повернуться лицом к нападающим… Удары обрушились ему на голову, на спину, на плечи. Его вдавило в стену.
        - Мы тебе нос-то открутим, трусло тундровое! - орали парни, продолжая месить его кулаками. - Чтоб не совал его к нашим девчонкам!
        Тело взорвалось болью. От удара в живот Пукы согнулся пополам. Перед глазами стало светло - будто в темном проулке прямо из-под земли вдруг вылетел сноп Огня.
        Вопль, полный торжествующей ярости, тряхнул небеса и земли. Из разверзшейся у ног мальчишки дыры между Пукы и его мучителями взмыло пахнущее кровью и гарью черно-красное существо. Человеческую голову венчали заточенные стальные рога, из пышущей пламенем щели рта выскакивал язык с острыми, как лезвие ножа, краями. В каждой руке существо сжимало по мечу, а голую грудь прикрывала лишь кургузая одежка без рукавов странного, зеленого в черных пятнах цвета. Пукы лишь успел подумать, что в такой одежке в елках прятаться хорошо, как черно-красная тварь распахнула пасть, полную стальных зубов, и захохотала:
        - Хо-хо-хо! Драка! Наконец-то! Я так и знал - как только ты вернешься, Донгар, будет славная драка! Только что-то ты совсем драться разучился! Давай-ка я тебе помогу, по старой дружбе!
        - Я не хочу! - успел сдавленно пискнуть Пукы.
        - А кто тебя спрашивает! - рявкнули в ответ молотящие его парни. Возвышающуюся над ними черно-красную рогатую тварь они явно не видели.
        - Во-во! - согласно захохотал рогатый. - Кто тебя спрашивает! - выкрикнул он… Взвился в воздух… И черной струей дыма, алой струей крови ударил Пукы в ноздри. Мальчишка почувствовал, что задыхается. Что-то невероятно сильное вломилось внутрь него, как вражеская армия в захваченный город…
        - Куда т-ты лезешь, Хонт! - заверещал изнутри Кэлэни. - Не видишь, з-занят мальчишка, в нем я сижу! - Дух-заика сдавленно вякнул, будто его придавило что-то тяжелое.

«Хонт-Торум! - в панике успел подумать Пукы. - Хонт-Торум, дух войны!» Он почувствовал, что снова теряет власть над собой. Некто, сидящий внутри него, натягивал его на себя, как доспех. Руки и ноги перестали подчиняться Пукы - другая воля командовала ими. И эта воля отлично знала, что делать, если два мелких придурка прут на тебя с кулаками.
        Вскинутый кулак одного из мальчишек был перехвачен на взлете. Пальцы Пукы сомкнулись железными клещами, и он резко вывернул запястье противника. Раздался хруст. Парень взвыл.
        Пукы почувствовал, как тот, кто сидел внутри него, рывком вздергивает его, Пукы, ногу. Пятка врезалась в подбородок второму мальчишке - клацнули зубы. Тело Пукы, совершенно непослушное ему самому, но обретшее вдруг невероятную, невозможную силу и легкость, волчком крутанулось на месте, подсекая противнику ноги.
        Пукы подбросило - он резко перевернулся в воздухе, уходя от брошенного камня. Носок торбоза подцепил камень на лету - тяжелый снаряд полетел обратно в противника. Пукы легко приземлился на ноги у стены. Отброшенные к выходу из переулка парни смотрели на него - на лицах их был ужас. И восторг одновременно. Пукы не мог видеть свое отражение в их глазах - темно, далеко, - но ему почему-то казалось, что видит, словно со стороны, точно такое же выражение на собственной обалдевшей физиономии - восторг и ужас одновременно. Он понял, что именно делает сейчас. Точнее, что делает с ним - делает им? - разбушевавшийся дух битвы. Древняя борьба, превращающая тело в непобедимое оружие. Секрет, тщательно скрываемый от всех, даже от Храма - в первую очередь от Храма! Тайна наполовину легендарного племени нанайцев - борьба нанайских мальчиков!
        Пукы бросил испуганный взгляд на свою руку. Пальцы ее вдруг выпрямились, чуть отгибаясь назад, и словно бы закаменели.
        - Не-ет! - заорал Пукы, видя, как, повинуясь чужой воле, его собственная ладонь, вытянувшись, как клинок меча, с силой вонзилась в деревянную стену между бревен. Пальцы Пукы сомкнулись на бревне - рванули. Старенький дом истошно заскрипел. Стена пошла волнами и осела, крыша скособочилась. Изнутри послышались испуганные крики, но Пукы их уже не слышал. Двигаясь, точно деревянная кукла, он развернулся к противникам, сжимая в руках выломанное из стены громадное бревно.
        Восторг с лиц парней исчез. Остался ужас - только ужас. Хрипло крича, они повернулись и, спотыкаясь, изо всех сил рванули прочь. Руки Пукы дернулись вверх, неожиданно легко поднимая толстенное бревно над головой. Изо рта снова вырвалось мучительное, с подвыванием:
        - Не-ет! - но ноги уже несли его вперед - размеренной рысью, позволяющей бежать долго-долго, не уставая.
        Вслед за улепетывающими беглецами Пукы выскочил в широкий проход между домами, размахивая бревном над головой, пробежал еще чуть-чуть… и вылетел на широкий, заполненный народом крепостной двор.
        - Бабушка! - завопили напуганные противники, врезаясь в толпу и кидаясь к кругленькой тетке у костра. - Он за нами с дубьем гонится!
        Десятки взглядов уставились на Пукы. А потом толпа с единым слитным вздохом подалась назад - видно, маленький тощий мальчишка с большим толстым бревном в руках представлял собой внушительное зрелище. Впереди - неподвижный - остался только тот самый парень из кузницы, Хакмар. А за спиной у него… Возвышаясь над толпой, проступая сквозь людей, плечом к плечу стояли гигантские кузнецы. Все восемь. И смотрели прямо на Пукы.
        Рот мальчишки открылся сам собой - и из него вырвался зловещий хохот духа войны:
        - Хо-хо-хо! И вы тут, молотобойцы! Поиграем?
        Пукы развернуло… Бревно вырвалось у него из рук и полетело прямо в грозную восьмерку. Стоящий впереди Хакмар плашмя упал на землю. Бревно просвистело у него над головой - и врезалось точно в лоб тому самому, с клещами. Без единого звука гигантский кузнец рухнул оземь - будто осело облачко тумана. Бревно шарахнуло, выбив в снегу внушительную яму. Народ с криками прыснул в стороны.
        - Ты что же делаешь? - у Пукы из живота раздался придушенный голос Кэлэни. - Ты же привлекаешь внимание! Ну почему все военные такие идиоты!
        - Кто идиот - я идиот? - изо рта Пукы вырвался возмущенный рев.
        Страшные толчки сотрясли все его тело. Мальчишка с ужасом уставился на собственный живот. Тот вдруг растянулся, принимая странные очертания - словно изнутри надавила занесенная для удара рука. Рука исчезла - оскорбленный Хонт изо всех сил вмазал по наглому Кэлэни. Кажется, попал - внутри у Пукы кто-то врезался в его позвоночник. Оттолкнулся - мальчишку скорчило. Ринулся навстречу врагу - Пукы почувствовал, как ему оттоптали желудок. Кожа на спине у мальчишки вспучилась. На мгновение в ней проступило очертание головы с рогами. Появилось - пропало, появилось - пропало. Кэлэни не дал себя в обиду - захватив Хонта, он колотил его физиономией об спину Пукы.
        - Пошел… в-вон… отсюда… морда рогатая! - в такт ударам изо рта Пукы вырвался заикающийся голос.
        - Сам пошел! - кратко и по существу возразила торчащая у Пукы из спины рогатая морда.
        В животе произошел мгновенный переворот. Кто-то шустро забегал между ребрами. Кости хрустели и скрипели от ударов. Внутри Пукы шло настоящее сражение.
        Мальчишка согнулся пополам, с трудом удерживая стоны, но устоял на ногах и, шатаясь от обрушивающихся на него изнутри ударов, побрел с площади. Ему нужно… добраться… до шамана… - изнутри его плотно схватили за горло. Ему нужно… - горло освободилось, зато едва не проломивший грудную клетку удар швырнул его на стену. Пусть Белый хоть убьет его - как Черного шамана, как прибежище нижних духов! Что угодно, лишь бы прекратилась эта мука! Скуля, завывая и корчась на каждом шагу, Пукы брел.
        Белый, как сугроб, шаманский чум лучился изнутри голубым светом. Пукы поднял измученные глаза… и понял, что вход в это последнее пристанище для него закрыт. У задернутого полога, грозная и неприступная, возвышалась сияющая стража верхних духов. Неумолимые, полные Голубого огня взгляды вперились в Пукы, давая понять, что оскверненный присутствием тварей подземного мира мальчишка не смеет переступить порог Белого чума.
        - Что такое думаешь, однако, - не смеет? - зазвенел у Пукы в ушах возмущенный голос Хонт-Торума, и битва внутри вдруг стихла. - Донгар, нас тут что - не уважают? Так мы сейчас это исправим!
        - Я не Донгар! - успел выкрикнуть Пукы, но его никто не слушал.
        Его тело швырнуло в воздух - он взвился в длинном прыжке. На лету отмахнулся рукавами парки - выпущенные в него стрелы бессильно отлетели в стороны. Приземлился прямо на голову одного из духов-охранников, вбивая его в снег. Ребром ладони снес острие направленного в него копья. Вырвал палку и обратным махом засветил по головам еще парочке противников. Короткий удар тупым концом копья в живот - последний из охранников Белого чума, стеная, свалился в снег. Пальцы Пукы с силой рванули занавесь - и мальчишка тяжело перевалился через порог.
        - Ну вот, а ты мялся-жался, однако! - довольно прогудел дух войны. - Я снова к твоим услугам, Кэлэни!
        - Нет! - понимая, что внутренняя битва сейчас начнется сызнова, Пукы рванул к возлежащему на лавке Белому. - Господин шаман! Спасите меня, господин шаман!
        Пукы склонился над лежащим шаманом, и слова застряли в горле. До горла закутанный в черные одежды, на лавке лежал Самсай-ойка. Отблески Голубого огня в чувале играли на его лысой голове.
        - Что-то, гляжу, тебе нехорошо, парень, - вперив в Пукы взгляд своих черно-огненных глаз, прогудел Невидимый старик. - Может, помочь?
        Он протянул тощую когтистую лапу - и по локоть сунул ее Пукы в грудь, что-то ощупывая изнутри. Пукы охватил ужас, смешанный с дикой яростью. У него и так внутри полно постороннего народу - только духа болезней не хватало!
        Пукы отчаянно рванулся. Рука Самсая выскочила. Пукы схватил стоящий у стены шаманский бубен - мелкие духи с истошными взвизгами посыпались с него, - и со всей силы шарахнул Самсай-ойку по голове. Кожа бубна гулко треснула, и остов повис на шее у повелителя болезней.
        - Бей Самсайку! - неожиданно заорал изнутри Хонт-Торум. - Нечего в мальчишку лезть, его и так мало, самим тесно!
        Озверевший Пукы сорвал порванный бубен с головы Самсай-ойки. Дух болезней с испуганным воплем сорвался с лавки и дернул прочь из чума. Пукы помчался за ним.
        Они выскочили наружу. Бегущий впереди Самсай вдруг начал истончаться - старик в черном одеянии медленно растворялся, превращаясь в облако черного дыма. Сейчас он унесется по ветру…
        - Бубном его вяжи, бубном! - заорал изнутри Хонт.
        В длинном прыжке Пукы нагнал повелителя болезней и надел на него прорванный бубен. Обод соскользнул нижнему духу до пояса - и с неожиданной для самого себя силой Пукы скрутил замысловатую загогулину. Черный дым рванулся - и опал, не в силах вырваться из пут. Еще мгновение - и дым сгустился, снова принимая обличье старика в черном. Гневно пялясь на Пукы мрачными провалами глаз, Невидимый старик отчаянно бился, пытаясь разорвать стиснувшие его путы.
        С настоящим медвежьим ревом Пукы подскочил к нему, ухватил за пояс, поднял над головой и швырнул в снег. В руках его невесть откуда взялась деревянная лопата. С яростным рычаньем Пукы запрыгал вокруг, забрасывая связанного повелителя болезней снегом.
        - Вот тебе! Вот! - приговаривал он, наваливая сугроб на скрученное тело.
        Кажется, кто-то пытался его остановить - наверное, мелкие злобные духи, но Пукы лишь вкруговую отмахнулся, и рядом снова стало пусто. Самсай сперва еще дергался, словно надеясь вырваться, но потом затих. Вскоре возле шаманского чума возвышалась гора снега. Его бы еще водой облить, чтоб льдом схватился, - и повелитель болезней не вылезет больше, не станет добрых людей мучить.
        Кажется, верхние духи услышали его - прямо рядом с ним возникло ведро с уже подернутой ледком водой. Пукы рванул его на себя - и с размаху плеснул на сугроб. Раскатившаяся водная дорожка схватилась морозцем, превращаясь в ледяную.
        - Эк ты его уделал, болезного! - всей грудью мальчишки вздохнул Хонт. - Ну и ладно! - бойко закончил он. - Сейчас еще Заику выселю - и совсем просторно будет! Тут-то мы с тобой, Донгар, и развернемся! Я - дух войны, ты - военный шаман…
        - Я не военный! - завопил Пукы. Ноги его разъехались на льду.
        - А! - Пукы испуганно открыл рот, замахал руками, пытаясь удержаться - и больно шлепнулся на задницу. Что-то вскипело внутри, словно подброшенное этим толчком, - и крохотная черно-красная фигурка рыбкой выскользнула изо рта, кубарем покатилась по льду, постепенно увеличиваясь в размерах. Но прежде чем она успела вырасти, Пукы уже был на ногах - и изо всех сил колотил по Хонту лопатой.
        - Не будет… тебе… просторно! - раз за разом вколачивая крохотного Хонта в лед, орал мальчик. - Не развернешься! Я - не Донгар! Не Донгар!
        - Если не Донгар - чего так дерешься? - отползая, визжал Хонт. - Донгар - он в войне понимал!
        - А я не понимаю! - умело вертя лопату вокруг себя и лупя по духу войны то острием, то черенком, рявкнул Пукы. - И пленных не беру, ясно тебе, вражина?
        С испуганным воплем дух войны рванулся вперед, выдираясь из-под настигающей его лопаты. Из спины его взметнулись перепончатые крылья. Пукы немедленно перехватил лопату, как копье, и с силой вогнал ее в крыло, пришпиливая Хонта ко льду. Дух войны заорал от боли, рванулся, раздирая перепонку в клочья. Тяжело взмыл. Неловко колотя по воздуху разорванным крылом, виляя и заваливаясь на бок, полетел прочь. Разъяренный Пукы метнул лопату ему вслед - дух войны едва успел нырнуть вниз, пропустив ее над собой.
        Пукы взвыл:
        - Промахнулся! А, Куль, промахнулся! Совсем разучился… - он осекся.
        В наступившей тишине из его же собственных губ вырвался издевательский смешок.
        - Разучился, г-говоришь? - протянул ехидный голос Кэлэни. - Ты ж вроде никогда и не умел, а, Пукы?
        - Про тебя-то я и забыл, Кэлэни, - зловещим шепотом ответил мальчишка. - Молодец, что сам напомнил!
        Пукы мстительно улыбнулся и, держа лопату наготове, сунул два пальца в рот.
        Слова Кэлэни сменились хриплым испуганным бульканьем.
        Свиток 22
        О том, что бывает, если в голове все дома и еще куча гостей
        - Очнись, Пукы! Да очнись же ты! - в дрожащем голосе явственно слышались слезы.
        Пукы еще разок встряхнули за плечи - голова безвольно мотнулась туда-сюда. Холодная маленькая ладошка хлестко прошлась по его щекам.
        - Ничего не помогает, - растерянно пробормотал девчоночий голос. - Может, снега ему за шиворот напихать?
        - Не надо, - промямлил Пукы, с трудом разлепляя веки. Перед глазами все плыло и кувыркалось. Сторожевая башенка на ледяной стене побежала вправо, побежала влево, остановилась, шатаясь туда-сюда - будто хмельной араки перебрала. Нежное мерцание Ночного снега вспыхивало пятнами - мерзкими, как болотная гниль. И привкус во рту - словно болотной жижи наглотался и гнусом закусил. Лицо стоящей перед ним Нямки то появлялось, то пропадало.
        - Б-р-р! - Пукы потряс головой. Напрасно - пляска предметов вокруг только усилилась. Зато Нямь обрадовалась.
        - Очухался наконец-то! - радостно крикнула она. - Пойдем скорее, надо тебя спрятать! - она потянула его за рукав парки.
        Нетвердо стоящий на ногах Пукы едва не упал. Уцепился за стену дома.
        - Погоди, погоди… - забормотал он. - Зачем меня прятать? Я ж это… не клад! - собственное заявление показалось ему вдруг очень смешным. - Не сокровище я! - мелко хихикая, подтвердил он. Ох, не сокровище!
        Нямь его веселья не разделила. Обведя улочку, в которой они стояли, испуганным взглядом, она снова раздраженно потянула Пукы за рукав:
        - Затем, что тебя ищут!
        - Кто ищет? - Веселье исчезло так же, как и появилось, - мгновенно. - Нижние духи? - задушенным шепотом выдавил Пукы, тоже озираясь.
        - Да лучше б тебя нижние духи искали! - потеряв терпение, рявкнула Нямка в полный голос. - Воевода тебя ищет! Воины ищут - всю крепость прочесывают! Молодой мастер тебя ищет. Мальчишки наши из обоза… - Нямка осеклась, подумала, потом покачала головой. - Не, те уже не ищут, те уже тебя один раз нашли - больше не хотят. Ой, я знала, что ты храбрый, знала, что ловкий, но что ты та-акой сильный - даже не думала! По тебе и не скажешь. - Она стрельнула в Пукы взглядом из-под ресниц. - Ну ладно, пошли, пошли, я тут нашла одно местечко…
        Пукы снова уперся.
        - А… Зачем меня все ищут? - недоуменно спросил он.
        - Ты что - прикидываешься? - Нямь возмущенно уставилась на Пукы, некоторое время гневно пялилась ему в глаза. Потом на лице у нее мелькнуло сомнение. - Ты не помнишь, чего творил?
        Пукы содрогнулся - помнил, еще как помнил! Только ведь он не виноват!
        - Нижние духи… - пробормотал он. - Это все они…
        - Какие еще нижние духи! - снова возмутилась Нямь. - Ты по всей крепости шороху навел! Как шаману миску с мясом на голову надел - помнишь?
        - Ну… - смущенно согласился Пукы. - Нехорошо вышло…
        - Конечно, нехорошо! - энергично кивнула Нямь. - Такое мясо пропало!
        - Это мэнквятина-то? - теперь уже возмутился Пукы. Хорошо, что его дух Огня предостерег - единственный приличный дух на всю недавнюю компанию!
        - Почему мэнквятина? - теперь уже Нямь уставилась на Пукы недоуменно. - Обыкновенная оленина. Ты дурной совсем - кто ж мэнквов ест? Они жесткие, их не уваришь!
        Ну во-от! Пукы расстроился - выходит, то вовсе не дух костра был? Дух Голубого огня - даже мелкий - врать не стал бы! Или стал?
        - А потом ты от костра рванул, - не обращая внимания на его расстроенную физиономию, продолжала Нямь. - Как будто за тобой гонятся! И орал - что за тобой гонятся! Что за тобой я гонюсь! - Нямь обиженно надула губы. - А мне вовсе не нужно за тобой гоняться, подумаешь, какой нашелся - гоняйся за ним! У меня парней на самом деле знаешь сколько? Это они за мной гоняются!
        - Я… вовсе не то имел в виду, - промямлил Пукы. Ну да, он имел в виду, что Нямь - людоедка, как ее предки-мэнквы. Вот только говорить об этом девчонке он не станет - он, может, и рехнулся, но еще не до конца.
        - Потом ты в кузню побежал. - Нямь поглядела на него вопросительно.
        Пукы кивнул - это он тоже помнил:
        - Спрятаться хотел…
        - От меня, что ли? - скривила губки девчонка, но, видя, что ответа не будет, продолжала: - Вломился в кузню, все там раскидал, заготовки для мечей расшвырял, молодому мастеру Хакмару шибко доброе слово сказал…
        - Я нечаянно… - пробубнил Пукы. Он ведь и правда - нечаянно!
        - Заорал и к выходу рванул, - продолжала Нямь.
        Конечно - заорешь тут! Знали б они, кто у этого мастера взаправду в кузне орудует!
        - А тут шаман как раз к мастеру шел - самописки железные для ребят из нашего обоза заказать. Для уроков. А ты на него… И как вдаришь по нему - он в снег брык! - и опрокинулся.
        Задумавшийся Пукы даже не сразу понял, о чем она толкует. Что за ерунда? Какой шаман? А как же подземный кузнец? С клещами? В дверях кузни?
        - Ты что говоришь? Я ударил шамана? - он непонимающе уставился на Нямь.
        - Железной чушкой по башке, - радостно подтвердила Нямь.
        Но… ведь этого не может быть! Он же видел кузнеца! Видел!
        - Потом ты на ребят наших наткнулся и на площадь их бревном выгнал, - увлеченно продолжала Нямь.
        - Это они на меня наткнулись… Двое на одного! - пожаловался Пукы. А потом смутился. Если считать подвалившего к нему Хонта - два на два выходит, все по-честному.
        - Ну, ты же с ними справился, - уверенно кивнула Нямь.
        В том-то и дело, что не совсем он…
        - Но бревном ты почему-то не в них, а в мастера Хакмара запустил, - вдруг призадумалась Нямь. - Ну а попал, сам понимаешь, в шамана. - Она развела руками.
        Пукы подпрыгнул:
        - В кого? Как… Зачем?.. Да откуда он там взялся, на площади?
        - А что ж ему - всю Ночь на пороге кузницы валяться? Ты сбежал, мастер за тобой, а шаман к моему отцу пошел - на тебя жаловаться. А тут и вы с бревном подоспели - и прямо в него!
        Пукы медленно сполз вдоль бревенчатой стены в снег.
        - Это конец, - прошептал он.
        - Еще нет! - радостно заверила Нямь. - Ты в припадке биться начал, корчило тебя, пена изо рта шла. И орал - да все на разные голоса, будто не один ты, а много вас там…
        А их и было много, уныло вздохнул Пукы. Хонт еще и Черным Донгаром его называл… Если это слышали - ай-ой!
        - Чего орал-то хоть? - простонал Пукы.
        - А не понял никто, на чужом языке потому что. Это какой был - тувинский? Отец сказал - похоже, да не совсем…
        - А потом что? - перебил ее Пукы. Хоть в чем-то повезло!
        - Ты в улицы уполз, а воевода велел шамана в чум нести. Только отнесли, из чума вышли… - на лице Нямь мелькнул отблеск недавнего страха, - а тут ты как выскочишь! И ка-ак кинешься! Стрелы на лету отбивал! Сто стрел, тысячу! Тучу! - в голосе Нямь звучал благоговейный восторг.
        - Всего-то две! - поправил ее честный Пукы. И не он на самом деле, а Хонт-Торум.
        - А, все-таки помнишь что-то! - возликовала Нямь. - А как воеводе тупым концом копья в живот засадил, что он до сих пор разогнуться не может, тоже помнишь? А как шамана его собственным бубном по крепости гонял?
        - Ай-ой! - только выдохнул Пукы. Второй раз сползти по стене он не мог - и так уже сидел, а потому испытал острое желание зарыться в снег.
        - А потом ты шамана снегом закидал! Лопату у моего отца отнял - и закопал! А у тетки какой-то - ведро! И под лед! Тебя остановить пытались - да где там! - частила Нямь. - Стражники шамана с другой стороны сугроба выдернули - ты вроде сперва и не заметил. А потом догнал и давай Белого лопатой охаживать! Он от тебя ползком - а ты догоняешь, догоняешь! Стражники опять к тебе - а ты вдруг такой страшный стал! Ну такой страшный! - она прижала руки к груди. - Потом ты в шамана лопату кинул, потом снова ее подобрал, потом… - девчонка захихикала. - Потом… ну… В общем, как бы тебе сказать… Ты на него… Тебя на него… Стошнило, в общем.
        - А потом? - совершенно безжизненным тоном спросил Пукы. Собственно, ему даже не было интересно. Совсем.
        - А потом ты вдруг в снег сел, лопату обнял, да так и застыл. Только дышал тяжело, - сказала Нямь. - Я поняла, что вот теперь тебя бить будут, - и к тебе! Схватила за руку - бежим, говорю! Ты и побежал. Хорошо бежал, только вот тут встал почему-то. - Она снова оглядела укрывший их переулок. - Надо нам снова бежать. Ты не бойся, все хорошо будет. Главное - не попадаться, пока воевода со стражниками не успокоятся. А потом моя мама их уговорит. Все ведь знают, что ты не виноват, ты просто мэнквом ушибленный.
        Вот глупая - будет еще воевода ее мать слушать! Но промолчал - старается ведь Нямка! Ради него!
        - А ты мне, такому ушибленному, зачем помогаешь? - грубовато спросил он.
        - Ну-уу… - девчонка засмущалась, накручивая на палец пушистый кончик косы и то и дело бросая на Пукы кокетливые взгляды. - Ты смелый. Из лука хорошо стреляешь. Сильный - вон как парней наших отделал, до сих пор дрожат. А еще, оказывается, и образованный - языки знаешь, - в голосе Нямь прозвучало глубокое уважение.
        Пукы поглядел на нее с возмущенным недоумением. Все у этих девчонок не так! И чтоб смелый, и чтоб сильный, и чтоб из лука, образование еще подавай - хотя какой от него прок, в тундре-то, с оленями? Только мысли неправильные, противные Храму, в голове заводятся! А вот главного-то - правильности его, преданности Храму - ни одна не ценит! У него полный живот нижних духов - а такая красавица, как Нямка, с ним нянчится, шамана за него просит, воеводу просит… А на простого правильного парня, каким он был раньше, небось бы и не глянула!
        - Еще помог ты нам, - торопливо, словно посчитав, что наговорила лишнего, напомнила Нямь. - Без тебя не только дядечка бы погиб - все пропали…
        Пукы мучительно сморщился, вспоминая слова Самсай-ойки, - если бы он признал себя Черным, мог бы спасти всех, и дядечку тоже! Да не может он, ей-Торум, не может! Вот так взять - и предать все, чему его учили! Ради кого? Ради мужика, о котором он и не слыхал тогда! Даже Кай Отступник был с Искусительницей Гердой хотя бы с детства знаком! И вообще - нашел кого слушать! Повелителя болезней!
        - Если тебе получше стало - может, пойдем отсюда? - тревожно спросила Нямь. - А то достоимся - найдут нас!
        - Уже нашли, - тихо сказал Пукы, устремляя глаза в пока еще пустой и тихий конец переулка.
        Ровно через три удара сердца в проулок ввалилась толпа.
        Свиток 23
        В котором все кончилось хорошо только благодаря женскому волшебству
        Впереди всех, как и положено, ковылял воевода. Видать, старику и впрямь крепко досталось - шагал он раскорякой, то и дело хватаясь за живот. Следом за ним валила вооруженная стража. А дальше с воплями и гомоном следовала беспорядочная толпа. И Пукы почему-то точно знал, кто первым заметит его, сидящего в снегу, и испуганно вжавшуюся в стену Нямку. Вот тот дядька с исцарапанной физиономией. Заметил. Замолчал, уставившись на ребят. Его молчание, как туман, поползло по толпе, запечатывая один рот за другим. Люди - много людей - стояли напротив измотанного мальчишки. И молча глядели на него.
        Воевода судорожно сглотнул - и заговорил. И снова Пукы знал, что он заговорит - именно сейчас и именно он, никто другой не решится.
        - Что ж ты наделал, эрыгов сын? - пробормотал воевода, поглядывая на потрепанного мальчишку с хорошо заметной опаской. - Ты зачем шамана нашего бил?

«А вот сейчас раздастся крик, - с тем же отрешенным спокойствием подумал Пукы. - Вон та бабка, что на Секак похожа…»
        Истерический женский вопль взвился над молчаливой толпой:
        - Ой, шаманчик наш! Ой, Беленький! Как же мы без тебя! Что ж этот злодей с тобой сделал!
        - Дух он! Нижний дух! - завизжала вторая. - Разве ж мог мальчишка воинов побить!
        Напряженные, красные от злости воины заворчали, злобно косясь на Пукы. Мальчишка увидел, как руки их тискают древки копий… Достаточно лишь одного возгласа… Вот сейчас!
        - Бей его, кто в Торума верует! - взвился истошный вопль.

«Может, оно и к лучшему», - подумал Пукы, вставая и делая шаг навстречу качнувшейся к нему толпе. Запутался он, а распутываться - нету сил… Лишь бы Нямка убежать успела.
        Ну да, побежит эта дурища-колмасам, дождешься от нее! Тонкая девичья фигурка скользнула между ним и толпой.
        Лишь через полный удар сердца Пукы понял, что то вовсе и не Нямка. Похожа, да, такая же стройная, гибкая - глядеть приятно. Но эта была повыше, и двигалась без свойственной Нямь порывистости - мягко и плавно, как колышутся таежные ели под легким холодным ветерком. И еще - она молчала. Совсем. Стояла между Пукы и взбешенной толпой и молчала. Спокойно, терпеливо, как луна в небесах, как тундра зимой, как полынья подо льдом…
        Женщина поглядела на толпу огромными глазищами лесной лани. Озлобленные крики стихли. Отбросила назад волосы - роскошные, густые, как хвоя в глубинах тайги, не заплетенные в косы, свободно струившиеся по плечам, вьющиеся, как таежные ручьи. Толпа отшатнулась назад. Только что злые, распаленные обидой воины начали неловко переминаться, как нашкодившие ребятишки, пряча копья за спины, словно запретные игрушки.
        А Пукы понял, что ничего ему не привиделось. И не кончилось тоже - ничего!
        Воевода смущенно откашлялся, не отрывая глаз от молчаливой красавицы:
        - Э… Госпожа… Вы, конечно, очень верно все говорите…
        Красавица опустила длиннющие темные ресницы.
        - Так я ж и не спорю, не спорю! - тут же заверил ее воевода. - Конечно - болен, конечно - пострадал! Но все-таки непорядок получается. Набедокурил мальчишка, воинов опозорил…
        Красавица перевела трогательный взгляд на воинов. Те мгновенно подтянулись, невольно выстраиваясь в строгую шеренгу, будто перед наместницей на Храмовом плацу.
        - Да чего там, господин воевода, - выпячивая грудь и беря копье «на караул», прогудел ветеран с иссеченным шрамами лицом. - Сами виноваты. Готовы понести наказание за недостаточную против мальчишки боевую подготовку!
        - Ну да, ну да, - неопределенно согласился воевода. - А шаман как же - тоже готов?
        - Я зла не держу, - раздался в другом конце переулка слабый голос тяжело больного и измученного человека. В разорванном плаще, весь покрытый синяками и ссадинами, хватаясь то за голову, то за ближайшую стену, к ним ковылял шаман. - Мне бы голову удержать, - сжимая руками виски, пробормотал он.
        Поравнявшись с Пукы, он пошатнулся. Мальчишка качнулся к шаману - поддержать. Белый кинул на него испуганный взгляд и с неожиданной прытью метнулся на другую сторону улицы. На всякий случай еще и в стенку дома вжался, настороженно зыркнув.
        - Сказано - не держу зла! - громким хриплым шепотом выдал он оттуда. - Помочь, подлечить бедного ребенка не могу - Ночь нынче, не мое время! Разве что на следующий День…
        Красавица плавно повела тонкой рукой.
        - Говорите, прошло все? Больше не повторится? - задумался воевода. - Ну, глядите, под вашу ответственность, госпожа! - Он коротко отсалютовал красавице мечом и распорядился: - Эй, кто-нибудь, сопроводите господина шамана до чума, видите, неможется ему! - И воевода кинул на Пукы недобрый взгляд, ясно давая понять, что уступил просьбам, а сам не простил и не забыл ничего.
        Пара воинов двинулась было к шаману… Но толстяк Белый неожиданно отмахнулся:
        - Без меня идите. Госпожа меня прийти просила - пришел, не по чину сразу-то обратно бежать, не мальчик, чай. Посижу вот пока. - И он уселся в снег напротив Пукы. - Подумаю, откуда такие шустрые пареньки берутся. - И он с неподдельным интересом уставился на взъерошенного, похожего на линялую белку мальчишку.
        - Ну коли так… Доброй тогда всем Ночи! - удивленно пробормотал воевода, еще потоптался, скрипя снегом под сапогами рыбьей кожи, круто повернулся и вперевалочку утопал прочь. За ним, тихо переговариваясь и бросая короткие любопытные взгляды то на шамана, то на скромно опустившую очи красавицу, потянулись люди. Последним шел мастер Хакмар. Шел, то и дело оглядываясь. Не на шамана. Не на красавицу. На Пукы. Выражение лица у него было озадаченное.
        - Ну вот видишь! - стоило переулку опустеть, Нямка повернула к Пукы пылающее торжеством личико. - Я же тебе говорила, что моя мама…
        - Ты зачем мне соврала? - не дослушав, накинулся он на Нямь. - Зачем соврала, что я шамана прибил, что никаких духов не было? Вот же шаман - живой! - тыча пальцем во внимательно изучающего его шамана, выпалил Пукы. - А это - мис-не! Настоящая! - и он обвиняюще указал на красавицу.
        - Ну конечно, настоящая! - удивленно уставилась на него Нямь. - Это моя мама!
        - Мис-не? - потерянно пробормотал Пукы, вглядываясь то в красавицу, то в миловидное личико Нямь. А ведь похожи, ей-Торум, похожи! - Твоя мама - лесной дух?
        - Ну да! - с великолепным безразличием кивнула Нямь. - Мама - мис-не, лесная дева! А ты думаешь, откуда нашему роду столько удачи? И от чэк-ная мы спаслись, и припасы наши жрицы не нашли, и до крепости мы добрались! - она усмехнулась. - Только шаману не повезло. А нечего было говорить, что мама не за папу, а за него должна была замуж пойти. Папа у меня - мужчина! Настоящий охотник! Очень маме нужно было вместо него за этого сморчка старого, храмовую подстилку идти!
        Молчаливая мис-не улыбнулась и шутливо дернула дочь за косу. Пукы вздохнул. Вот и эти тоже - провизию от Храма утаили. И шаман у них небось правильный был - а мис-не его не захотела! Почему так?
        - А я - дочка мис-не! Меня кто угодно, любой охотник замуж возьмет!
        - Тебя и так - кто угодно замуж… И без мамы - мис-не, - пробормотал Пукы. - Ты это… Ну… Красивая. Вроде… И добрая.
        Уф, сказал! Пукы почувствовал, как щекам его становится мучительно жарко. Все-таки у Орунга это как-то легче получалось.
        Лесная дева рассмеялась. Одобрительно взъерошила волосы Пукы. Лукаво поглядела на дочь - и пошла из переулка, держась прямо, как молодое деревцо, походкой плавной и легкой, как туман над землей.
        - А ты вот так, с первого взгляда понял, что мама - мис-не? - стараясь не смотреть на Пукы, забормотала тоже покрасневшая Нямка. - Какой ты молодец! Даже мой отец не сразу понял, когда мама к нему в лесу вышла! А ты и раньше мог мис-не отличать или только теперь, когда тебя мэнкв подшиб? А может, ты теперь шаманом будешь?
        Сладкое смущение Пукы моментально улетучилось. Он аж подпрыгнул, чувствуя переполняющую его злость. И эта туда же! Мало ему духов!
        - Не буду я шаманом, слышишь, не буду! Не выйдет! - он едва не выпалил, что теперь-то точно ему шаманом не быть - ведь он с духами подрался, отлупил их как мог, прочь изгнал… Теперь-то уж они им командовать не смогут! И Черным его не сделают! Но вовремя опомнился. Скажи только, что ты в Черные шаманы чуть не попал! Или в совсем рехнувшиеся запишут, или… Сделают то, что всегда с противными Храму делают.
        Пукы содрогнулся, искоса поглядел на так и сидящего у стены Белого. И встретился с внимательным взглядом светлых, как Голубой огонь, глаз.
        - А знаешь, парень, - медленно, взвешивая каждое слово, произнес шаман, - если б сейчас День был, а не Ночь, я б сказал, что только шаманом ты и можешь быть. Уж больно дела твои сегодняшние на шаманское безумие похожи.
        - На что? - замирающим голосом спросил Пукы.
        - Ты что, у себя - откуда ты там родом - не видал, как шаманами становятся? - усмехнулся Белый.
        - Наш шаман-то старый, - вглядываясь в лицо Белого так, точно от следующего слова зависела его жизнь, выдохнул Пукы.
        - Ясно. - Белый кивнул. - Когда шаман посвящение проходит, духи на него накидываются. И тут уж от него все зависит. Поддастся - погибнет, замытарят его духи, замучают, тяжестью своей разорвут. Совладает - будет им приказывать, будут они на зов его приходить и волю его исполнять. И чем сильнее духи, которых шаман победит, тем сильнее он сам. Мне вот всякая мелочь лесная досталась, - грустно улыбнулся Белый. - Не в обиду твоей маме сказано, - кивнул он Нямь.
        Пукы стоял как оглушенный. Он вспомнил дорогу нижних духов позади черного чума - Донгарова чума! Выше Самсай-ойки и Хонт-Торума стоял только сам подземный повелитель - Куль-отыр! Он справился с сильнейшими! Значит, сам он…
        - А вот если человек… ну, справился с духами… Он обязательно становится шаманом? - дрогнувшим голосом ответил Пукы.
        - Птенец, когда взлетает, обязательно становится птицей? - величественно вопросил шаман. Посмотрел на ошалелую физиономию Пукы и, видно, решив, что мальчишке не понять высоких сравнений, отрезал: - Обязательно. Духи для того и приходят - чтоб совсем шаманом сделать.
        Пукы почувствовал, что его не держат ноги. Он снова сполз вдоль стены и плюхнулся напротив Белого. Обязательно. Обязательно. Для того и приходят.
        - Но тебе-то что за дело? - не отрывая от Пукы глаз, медленно протянул толстяк. - По Ночам духи к шаманам уже с тысячу Дней не приходили. С тех самых пор, как не стало Черных. Белые встречаются с духами Днем, камлают на свету, лечат под лучами солнца… Был бы ты и впрямь шаманом, мальчик, рассказал бы я тебе… сказку. Глупую и наверняка лживую, из тех, что порой старые, выжившие из ума шаманы рассказывают своим ученикам. Историю про всеми забытые времена до Кайгаловых войн. Когда Донгар Великий Шаман и его черное воинство вставало между людьми и Ночью. Когда злые духи не рисковали входить в стойбище, привлеченные писком новорожденного младенца, ибо кроме сладкого детского мяса да бессильных криков беспомощной матери их могла встретить ледяная ухмылка поджидающего Черного. Когда деревья в тайге вдруг набрасывались на похищающих наших женщин чудищ подземного мира, а земля проламывалась под лапами крадущихся к чумам мэнквов-людоедов. Когда кули, духи болезней, не истребляли к Рассвету целые селения. Но Черных шаманов нет уже тысячу Дней, а потому страшное время - Ночь, мальчик. - Белый вдруг подался
вперед, пристально вглядываясь Пукы в лицо. Голос его упал до едва слышного шепота. - Ночью нельзя болеть - никто тебе не поможет. Нельзя в лес идти - никто тебя не оборонит. Ночью темные духи гуляют на свободе - нет им в Ночи повелителя. Захотят - душу украдут, захотят - силу отнимут, мужчину достанут, женщину, ребенка… - по лицу его пробежала тень. Страшная тень - горя. Вечного, неизбывного. - А Белые лишь глядеть будут да выть от бессилия, а сделать - ничего не смогут. Поверь мне, я знаю. Сам глядел. Страшное время - Ночь, - повторил он и тяжело, по-стариковски, поднялся. - Выздоравливай, мальчик. Не стоит хворать Ночью. Нет в Ночи человеку защиты.
        Шаркая, будто у него враз отнялись ноги, Белый побрел прочь. Пукы не отрываясь глядел ему вслед.
        Свиток 24
        О тяжелом наследстве Черного шамана
        Она стояла перед ним, насмешливо улыбаясь. Огни ярко-сапфировыми точками мерцали в ее глазах, раздвоенный язычок хищно трепетал между приподнятых в улыбке губ, а тонкие руки уверенно сжимали копье. Он знал, что копье любимое, с удобным ухватистым древком, никогда не выскальзывающим из ладоней. Еще бы ему не знать, ведь он сам ладил это копье для нее. Когда-то.
        Сейчас - ее войско стояло за ее спиной. Ровными рядами выстроившись в снегу. Зависнув на ветвях вековых сосен. Кружа в темном небе под светом луны.
        За его спиной не было никого. Ни духов, покинувших его, ни соратников, оставшихся на залитом кровью поле. Никого, кроме тех троих, что сейчас торопливо уходили тайными лесными тропами, уходили от места последней битвы - часто оглядываясь, но не смея вернуться. Потому что он сам отослал их. Конечно, эти трое не смогут уже ничего изменить. Но, может, они сумеют хоть что-то сохранить?
        Она склонила голову:
        - Приветствую тебя, Донгар Кайгал, Черный Шаман, земной муж мой!
        - Приветствую и тебя, ведьма-албасы, небесная жена моя! - хрипло ответил он, чувствуя, как медленно, капля за каплей оставляют его силы.
        Она тоже это почувствовала - и ударила мгновенно. Именно так, как он когда-то учил. Копье завертелось сплошной мельницей, не давая понять направление удара. Хищное лезвие наконечника метнулось из круговерти, целя ему в грудь. Он отмахнулся своим копьем, принимая удар на древко, - руки двигались тяжело, словно до краев налитые свинцом. Попытался на обратном ходе достать ее тупым концом, но она легко, играючи, отбила удар и закружила вокруг него. Казалось, весь воздух наполнился сверканием копейного острия - она атаковала слева, справа, в лицо и со спины, кажется, пребывая во всех местах одновременно. Он топтался на месте, едва успевая подставлять свое копье под ее удары, и казался затравленным медведем, которого атакует шустрая сильная лайка. Осталось только немного подождать - и израненный медведь сам рухнет в снег, подставив беззащитное горло. Это видели все, в это верили все - ее соратники счастливо орали у нее за спиной, видя, как копье предводительницы загоняет в угол некогда грозного врага. Побежденного. Проигравшего. Обреченного на гибель. Всего один верный удар…
        Он явно слабел, копье его двигалось все медленнее, вот он открылся… Она ударила. Не могла не ударить - чтобы завершить их давнюю вражду, на глазах у всего войска победить его, пришпилить к мерзлой земле и оставить умирать, одного, никому не нужного… Пусть даже потом ей останется лишь умереть самой. Ее копье прянуло вперед.
        Он подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе. Наконечник ее копья просвистел у него под ногами. Донгар приземлился прямо на древко, ломая его пятками, опрокинув в снег женщину. Она успела только хрипло закричать и бесполезно закрыться руками, глядя на сверкнувшее над ней острие…

…С хриплым криком Пукы вскочил. Пошатнулся. Что-то подбило его под ноги, и он полетел вниз, распластавшись по покрытой ледяной коркой земле. Громко чихнул.
        Он лежал, уткнувшись носом в золу погасшего костра. У подножья саней, с которых только что свалился. Подаренное отцом Нямь одеяло из заячьих шкурок свисало с подножки. Он сел, потирая заспанную физиономию:
        - Какая еще жена… Не нужна мне жена, зачем мне жена, мне только тринадцать Дней…
        В ушах его все еще звенели боевые крики, а под веками плавало прекрасное девичье лицо с расширившимися от ужаса глазами. Она была красивая. Красивее Нямки. Пожалуй, даже красивее самой мис-не. Неужели он ее убил? Пукы разжал стиснутые кулаки и завороженно посмотрел на свои ладони. Кажется, они еще помнили ощущение шершавого древка…
        Он медленно огляделся по сторонам. Обозники безмятежно спали у погасшего костра. Пукы поднялся и подхватил с земли пустой берестяной туесок. Заглянул в котел. Если по стенкам да по дну поскрести, немного мяса наберется. Все не совсем пустым в путь пускаться. Пукы наклонил котел - дужка тихо звякнула. Знакомая тетка-стряпуха завозилась, зашлепала губами… и перевернулась на другой бок. Обмерший было Пукы тяжело перевел дух. Пронесло! Нервно оглядываясь, он отколупывал со стенок кусочки пригорелого мяса.
        - Ладно, на всю дорогу не напасешься, - пробормотал мальчишка, захлопывая крышку туеска. Он попятился от костра, не отрывая глаз от спящей на санях возле матери Нямь. Вздернутый носик тихонько сопел, темные косы девчонки переплелись с роскошной гривой мис-не. Уходить не хотелось - будет ли еще когда-нибудь девочка, которая станет смотреть на него… так? Не как та, из сна, а вот как Нямь?
        Именно поэтому он должен уйти! Он не сможет! Не вынесет! Не вынесет того взгляда, которым Нямь, и ее мать, и дядя Том посмотрят на него, когда узнают, что он - Черный! Пукы попятился еще больше. Круто повернулся и, не оглядываясь, нырнул в уводящую с площади улочку.
        Лежащая на санях мис-не приподняла голову, внимательно посмотрела ему вслед, вздохнула и устроилась поудобнее, натянув на себя и дочь меховое одеяло. На губах ее играла умиротворенная улыбка.
        - Ну и к-куда ты с-собрался?
        Знакомый голос раздался где-то возле самого уха Пукы, но мальчишка даже не сразу понял, кто с ним говорит. Слишком он уже привык слышать его или прямо у себя в ушах, или откуда-то из живота, или вырывающимся из собственного горла. Мальчишка стремительно обернулся…
        Зыбкий, лишь отдаленно похожий на человеческий силуэт плавал перед ним в воздухе, мерцая. То вырастал в великана с раскосыми глазами, то оборачивался крохотным существом с ехидной рожицей. Позади него, широко простирая перепончатые крылья, парила могучая черно-красная фигура в зеленом пятнистом одеянии. Пукы аж зарычал, чувствуя, как поднимается в груди клокочущее бешенство.
        - Мир! Дружба! - вскидывая ладони, выпалил дух войны Хонт-Торум. - Любовь, а не война! В смысле, Калтащ, а не я!
        - Все вы одинаковые! - хрипло выкрикнул Пукы. - И не будет между нами никакой дружбы! Вы меня обманули!
        - Инт-тересно, в ч-чем это? - заикаясь даже сильнее, чем обычно, протянул мерцающий Кэлэни, и по голосу чувствовалось, что дух-переводчик обижен.
        Но Пукы и сам был обижен. Так обижен, ну так… На всех! На духов - верхних и нижних, на всю среднюю Сивир-землю, на все девять небес, на… На маму! Ну где она, когда она ему так нужна! «Мамочка, ну пожалуйста! Помоги мне, подскажи, я не знаю, что делать, я совсем запутался!».
        - Обманули! - упрямо повторил Пукы. - Я думал, я с вами справился! Я думал, я вас победил!
        - Так справился же! - удивился Хонт. - Победил! Мне аж приятно стало - давно меня никто не побеждал! Никому-то я, старый, не нужен, хоть бойцовских белок иди тренируй, - по-старушечьи подперев рогатую голову когтистой лапой, пригорюнился дух битвы.
        - Духи не знают снисхождения, духи не знают жалости, духи не знают милосердия, - тихо сказал Кэлэни. - Духи не умеют поддаваться. Нас можно или по-настоящему победить - или погибнуть.
        - Но я думал, что перестану быть черным шаманом! - отчаянно выкрикнул Пукы.
        - Разве тебе это кто-нибудь обещал? - устало переспросил Кэлэни. - Если кто здесь и обманывал - так это ты. Себя.
        Пукы почувствовал, как слезы невольно катятся у него из глаз, и отвернулся, чтоб эти, подлые, не увидели. Не будут они над ним смеяться! Он снова решительно закинул туесок за плечо и пошагал через спящую крепость к воротам.
        - Ты д-до сих пор уверен, что быть Черным так п-плохо? - спросил медленно скользящий рядом с ним Кэлэни.
        - Здешний Белый говорил… странные вещи, - после недолгой паузы выдавил Пукы.
        - П-после того как ты меня… - Кэлэни замолчал, брезгливо кривясь.
        - Скажем так - вывел из себя, - предложил неторопливо летящий рядом Хонт. - С помощью двух пальцев в рот…
        Кэлэни одарил духа битв недобрым взглядом, но ввязываться в перепалку не стал, снова повернувшись к Пукы.
        - Я обратился «наверх». - Он ткнул пальцем в небеса. - И мне кое-что рассказали про этого Белого. День назад у него умерли жена и ребенок. От болезни. И дух болезни - куль, что в них вселился, совсем мелким был, Белый бы с ним запросто справился. Днем. А дело было - Ночью. И он ничем не смог помочь. Только выл - от бессилия, - повторил Кэлэни слова шамана.
        - Черные не лечили! - выкрикнул Пукы, повторяя то, чему его учили всю его жизнь. - Черные убивали! Черные наводили порчу!
        - Ого, еще какую! - оживился Хонт. - Я как вспомню порчу, что ты на то бабское войско навел, - вот это было да, вот это была порча так порча! Хоть в учебник вставляй отдельной главой: «Использование тактики боевого шаманства в полномасштабных боевых действиях».
        Кэлэни протянул призрачную руку и предостерегающе ткнул Хонта под крыло. Но было уже поздно.
        - Кого куда вставлять? - насторожился Пукы.
        - В свиток, - поглядывая на Пукы с жалостливым смущением, пояснил Хонт. - Ну… Специальный такой, для тех, кто воевать хочет научиться.
        Пукы опять остановился, пронзительно глядя на духа битв. Тот засмущался еще больше, забил крыльями… Когда молчание стало невыносимым, Пукы покрутил головой:
        - Вот только войны нам не хватает! Не-ет, правильно я не хочу быть Черным! - И он снова зашагал к воротам.
        - Если ты Черный - необязательно в-войну затевать! - вскричал Кэлэни, не обращая внимания на явное недовольство Хонта.
        - Донгар же затеял! - выкрикнул мальчишка.
        - Но т-ты же вроде бы говорил, что не Донгар? - попытался подловить его Кэлэни.
        - Не Донгар, - упрямо, убеждая скорее себя, чем их, повторил мальчишка. - Но все равно - лучше бы мне от людей подальше. На всякий случай.
        - И г-где это «подальше»?
        - А хоть в вашем черном чуме! - отмахнулся Пукы, сворачивая из узкой улочки на небольшую открытую площадь перед крепостными воротами. - Там меня никто искать не будет, а будет - не найдет, и я никого не увижу…
        - А что, Кэлэни, не самая плохая идея! - неожиданно поддержал его Хонт. - Посидит мальчишка в тишине, подумает, мы его пока подучим. Чтоб знал, что такое тактика. Ну или хотя бы что такое учебник…
        - А л-люди пусть т-тут пропадают? - гневно выкрикнул в ответ Кэлэни.
        - Ничего! - отрезал Пукы. Неожиданная поддержка со стороны духа битв его смутила - ясно ведь, что правильную мысль нижний дух не поддержит. Но лучше-то все равно ничего не придумаешь! - Люди раньше без Черных прекрасно обходились, и теперь обойдутся!
        - Раньше не п-поднимался чэк-най, не от-тмораживались эрыги и В-вэсы, не шастали голодные м-мэнквы, - захлебываясь словами, выпалил Кэлэни. - Ты бы х-хоть подумал… - Его яростный тон вдруг изменился, и он ласково-ехидно пропел: - Ты бы хоть подумал - кто тебя из крепости-то выпустит? - и Кэлэни ткнул в сторону накрепко закрытых ворот.
        Рядом с воротами на обтесанных бревнах сидели стражники и, не отрываясь, глядели на топчущегося Пукы. Один из них приподнялся и негромко окликнул:
        - Эй, парень, ты чего тут шатаешься, как разбуженный медведь? И с кем разговариваешь?
        Второй стражник приоткрыл один глаз, зевнул и сонным голосом пробормотал:
        - Это из обоза парнишка. Недоумок убогий, который шамана избил.
        - Тебя он тоже избил, - насмешливо ответил его напарник и, не обращая внимания на то, как побагровел его приятель, снова окликнул Пукы: - Слышь, убогий, шел бы ты отсюда. Не положено у ворот без дела шастать.
        - По-моему, нас опять не уважают, - пробомотал Хонт.
        - Тихо ты, - шикнул на него Пукы, забывая, что никто, кроме него, не может слышать духа войны, и подошел поближе к стражникам. - А я и есть по делу, господа стражники! Я выйти хочу!
        Стражники переглянулись. Один из них громко прыснул. Потом оба дружно захохотали.
        - Вход бесплатный, выход - рупь! - протянул один из стражников. - Серебряный, храмовый…
        Пукы поглядел на него растерянно. Деньги - медные полушки, с половинку медвежьего ушка, - он видел только у заезжих купцов. Но такого сокровища, как целый рубль, да еще серебряный, он и вообразить не мог!
        - Чего ж так дорого-то? - пробормотал он. Может, таежные цены просто сильно отличаются от тундровых?
        Стражники захохотали снова, потом один сжалился над Пукы:
        - Хорош над убогим издеваться! Не нужны нам твои деньги, парень, это так, пошутили мы. Никого из крепости не выпускают, ясно?
        - Тебе не наружу рваться надо, а радоваться, что внутрь попал, - рявкнул его напарник. - Сюда ваших, стойбищных, тоже не всех берут, а только тех, кто со специальным разрешением от Храма на переселение из района бедствия.
        - А что, не все разве переселяются? - на мгновение позабыв о своей цели, удивился Пукы. Разрешение от Советника поминал и дядя Том. А Пукы-то думал, что вся тундра, вся тайга нынче по дорогам тянется, от чэк-наев подальше. Еще удивлялся - отчего это засевшие в крепости беженцы дальше не уходят, да обозов - только Нямкиного отца, и больше ни одного.
        Стражник поглядел на него удивленно.
        - Ты что, не просто недоумок, а целый дурак? - удивился стражник. - Указом Снежной Королевы и ее Советника переселяться разрешается только родам, признанным особо ценными для дела Голубого огня. Уж не знаю, как вашему обозу повезло в особо ценные пролезть…

«Зато я знаю, - мелькнуло в голове у Пукы. - С кем мис-не, тем всегда везет!»
        - Только другим-прочим, не ценным, строжайше велено оставаться на месте и бороться с бедствием своими силами. Ну и то сказать, кому нужна эта орава нищих в спокойных-то районах? - рассудительно сказал стражник. - Это ж в дороге корми их, пои, на обустройство давай, землю выделяй, а ведь и без них уже все поделено.
        - Но… Но ведь люди все равно побегут! - вскричал Пукы. Он вспомнил слова Орунга - уйти в тайгу, к родичам Пор. Орунг тогда ведь и не знал, что здесь тоже беда.
        - А они и бегут, - ухмыльнулся стражник. - Не по дороге, конечно, на дорогу их мы не пускаем. По лесам, напрямую.
        - А там мэнквы! - подхватил второй.
        - А кто доходит до центральных районов…
        - А там кордоны пограничные! Храмовая стража, - снова подхватил второй. - И поворачивай, стойбищный, обратно!
        - Но так же все погибнут! - Пукы все никак не мог понять.
        - Зачем - все? - покачал головой старжник. - Кто в городах, за стенами, или в крепостях, на собранных припасах отсидится. Стойбища, конечно, мэнквы за Ночь подъедят. Потом друг друга жрать начнут - тут-то им и конец придет. Решится проблема без всякого для Храма беспокойства. А стойбища новые появятся - Сивир пустой не бывает.
        Пукы хотел спорить, хотел кричать, что стражники лгут, что Храм не мог бросить своих детей, даже если они живут в далеких стойбищах, и… промолчал. Многих чэк-най пожег, а других-то обозов и впрямь - не видно.
        Нет, прочь, бежать отсюда, из этого страшного места, где то, что всегда было правильным, оборачивается ложью, где даже ты сам оказываешься вдруг кем-то другим… Бежать, исчезнуть, забиться в какую-нибудь щель, пусть даже этой щелью станет черный чум…
        - Мне очень надо наружу, - умоляюще пробормотал мальчишка.
        Стражникам он явно надоел.
        - Если так сильно надо - мэнквам в зубы, - приноси разрешение от воеводы, тогда выйдешь! - и один из них замахнулся копьем, отгоняя мальчишку прочь.
        - Этого так впустили, - проныл Пукы, завистливо глядя на степенно шествующего мимо стражи человека в длинной, до земли серой малице и глубоко надвинутом на лицо капюшоне. - Или скажете, у него разрешение есть?
        - У кого? - стражник растерянно завертел головой. В это самое мгновение человек в серой малице неспешно проскользнул мимо него, не ускоряя плавного шага, словно и не боялся, что находящийся на расстоянии вытянутой руки воин его заметит. - Нет тут никого! Опять мерещится тебе, парень! Иди отсюда, пока цел! - Он снова замахнулся копьем. Древко зацепило неторопливо шествующего серого - и прошло насквозь.
        Пукы отпрыгнул еще дальше - и проводил скользящее через площадь существо взглядом. Его словно жаром окатило - существо вовсе не шло! Оно плыло в локте над землей, будто его гнал легкий ветерок. И ворота! Они-то оставались закрытыми! Никто не мог войти в закрытые ворота, кроме…
        - Это что - тоже дух? - дрожащим голосом спросил он.
        - Скорее в-всего, - неопределенно буркнул промолчавший весь разговор со стражниками Кэлэни.
        - А какой? - жадно спросил Пукы, не отрывая взгляд от удаляющейся фигуры.
        - Откуда я знаю? - раздраженно буркнул в ответ Кэлэни.
        - Ну так выясни! - сам не понимая, откуда взялся повелительный тон, рявкнул Пукы.
        Кэлэни внимательно поглядел на мальчишку:
        - Шаманом так он быть не хочет! А покомандовать бедным старым Кэлэни так он не отказывается! - И, снявшись в места, полетел незнакомому духу вслед.
        Догнал, описал круг и вернулся.
        - Куль, - хмуро буркнул он.
        - Куль-отыр? - ахнул Пукы.
        - Ты что, и правда - недоумок? - воззрился на него Кэлэни. - Или как с самой Калтащ познакомился, так нос выше гор Сумэру задрал? Вот тебе лично Куль-отыр, повелитель всей Сивир-нижней, здесь возьмет и явится? Может, еще и Нуми-Торуму в эту затрюханную крепость ради тебя спуститься?
        - Ну вы же двое явились, - сам удивляясь собственной дерзости, бухнул Пукы.
        Хонт поглядел на него укоризненно и пояснил:
        - Куль мелкий, обыкновенный, из хозяйства Самсайки, наверное, дух какой-нибудь болезни.
        - Чего он тут делает? - спросил Пукы.
        Кэлэни поднял глаза к небесам и, кажется, жалуясь кому-то, кто там, наверху, мог его услышать, убежденно сказал:
        - Все-таки он действительно - недоумок. Я д-даже не знаю, что хуже: самоуверенный - как в прошлый раз, или дурной - как теперь.
        - Не придирайся к мальчику, Кэлэни, - теперь уже за Пукы вступился Хонт. - Он просто еще не в состоянии соотнести свои новые возможности и свою прошлую жизнь. Его совсем другому учили…
        - А ты его не з-защищай! - взбеленился Кэлэни. - Как он тебе лопатой навернул, так сразу в любимчики п-попал?
        - Вы мне ответите или так и будете ругаться? - спросил Пукы; куль тем временем уже успел неторопливо пересечь площадь и скрыться за стражницкой караулкой.
        - Ну что тебе отвечать, вот что? - продолжал бушевать Кэлэни. - Не знаешь, зачем болезни приходят? Или что каждую Ночь в стойбищах п-половина народу вымирает? Впервые слышишь, д-да? Или д-думаешь, крепость от т-твоего пауля отличается? Стены от к-кулей не защита!
        - А чего ж теперь делать-то? - растерянно спросил Пукы, невольно делая шаг вслед ускользнувшему кулю.
        - Тебе - ничего, - отрезал Кэлэни. - Некоторые шаманами быть не желают - это, видите ли, не соответствует их жизненным принципам…
        - Чему? - Пукы почувствовал, что у него голова кругом идет.
        - Ничему! - рявкнул Кэлэни. - У Калтащ-эквы ты побывать успел! И мазью своей она тебя натерла! Теперь тебе никакая болезнь не страшна, любой куль тебя десятой тропой обойдет!
        Мазь Калтащ-эквы? Про нее в отличие от загадочных «принципов» он как раз все понимал! Действительно, натирала его Калтащ в их последнюю встречу, было дело. Но… Ведь он же не просил! Он даже не знал, что теперь защищен от всех болезней!
        - Так что делай что хочешь! - продолжал орать Кэлэни. - Можешь спокойно оставаться - будешь б-больным водичку подавать и мертвых хоронить. А тебя опять все хвалить станут, как за спасение обоза. - Кэлэни скривился.
        Пукы ощутил, как внутри него все горит и корчится. Значит, Кэлэни тоже - как Самсай? Считает, что Пукы мог сделать больше - и не сделал? Думает, похвалы ему нужны? Слова Самсая Пукы еще мог пропустить мимо ушей - нижний дух все-таки, чего его слушать! Но Кэлэни… Заика стал за последнее время единственной близкой душой… В смысле духом.
        - Или сматывайся - если тебе, жалостливому, тяжело на м-мертвых смотреть! - Кэлэни все не мог остановиться. - Тебе же не впервой уходить - а те, кто останется, пусть справляются со своими бедами как хотят!
        - Как же я смотаюсь? - ошалевший от этого взрыва Пукы уцепился за более-менее понятную фразу. - Ворота же…
        - Ой, проблема! - всплеснул прозрачными руками Кэлэни. - Перекинься вороном и улетай!
        Пукы застыл. Самые разные мысли и чувства тянули его в разные стороны. А ведь и верно. Чего он к стражникам-то приставал - зачем ему ворота? Достаточно натянуть на себя вороньи перья - наверняка у Белого найдутся! - и он оставит крепость позади. Крепость с заваленными трупами улочками. Крепость, где заболевших сжигают на Голубом огне - в надежде остановить заразу. Но юркий куль в неприметной серой парке шастает от дома к дому - а белый шаман лишь может следить за ним полными отчаяния глазами. Пукы перекинется, улетит и не станет на это все смотреть.
        Но если он сможет перекинуться - Ночью! - значит, лечить тоже сможет! Остановить проникшую в крепость болезнь… Но тогда - тогда придется признать, что он черный шаман!
        Пукы застонал.
        - Эк на паренька навалилось-то! - вдруг жалостливо вздохнул дух войны и погладил Пукы по голове когтистой десницей.
        - Некогда ждать, пока повзрослеет, - сквозь зубы буркнул Кэлэни. - К тому же еще неизвестно, что из него без нас вырастет.
        - Напрасно ты воевать не хочешь, - задумчиво сказал Пукы Хонт. - Это в мирное время всякие сложности, проблемы душевные, выбор. А на войне все просто - здесь свои, там чужие, чужих надо бить, своих спасать…
        - Пукы! Пукы, где ты? Куда ты подевался? - из-за стражницкой послышался скрип снега под торбозами и негромкий зов.
        - Это Нямка, - раздосадованно пробормотал Пукы. - Проснулась небось, меня не увидела и искать пошла. И чего ей на месте не лежалось?
        Хонт, сильно работая крыльями, взмыл чуть повыше. Подтверждающе кивнул:
        - Она самая. И, похоже, ее надо спасать. Хоть и не война, - хладнокровно заявил он и на вопросительный взгляд Пукы пояснил: - Куль-то как раз в ту сторону уплыл.
        До Пукы дошло. Лицо его изменилось, он заорал:
        - Уходи оттуда, Нямка! Уходи, быстро! - и ринулся в сторону стражницкой.
        Стражи у ворот опять переглянулись, один покачал головой:
        - Воеводу, что ли, позвать? Не нравится мне этот ненормальный, как бы не выкинул чего… - и приподнялся, отдавая копье напарнику.
        Свиток 25
        Повествующий о злобном духе болезни и его изгнании
        Пукы добежал до угла стражницкой.
        - Стой! - вцепившийся в него Кэлэни дернул мальчишку назад. - Куль не должен тебя видеть - иначе сразу в ней спрячется!
        Распластавшись по стене стражницкой, Пукы выглянул из-за угла - и понял, что опоздал. То исчезая в Ночных тенях, то появляясь в падающих от жаровни бликах Голубого огня, серый куль медленно плыл вокруг испуганно замершей Нямь. Девочка не могла его видеть, но текущая в ее жилах кровь мис-не позволяла ей чувствовать неладное. Она вертела головой, ощущая враждебное присутствие, но не в силах была определить, откуда оно исходит. И пугалась все больше.
        - Давай вдоль стены, - напряженно шепнул в ухо Кэлэни. - Надо подобраться поближе! Сгребешь его и держи, пока не сдастся! Понял?
        - Сгрести и держать, - дрожащим голосом шепнул в ответ Пукы. - Ничего сложного! Ничего!
        Кэлэни явно хотел съязвить, но потом промолчал и лишь ободряюще похлопал Пукы по спине. Пукы решительно выдохнул… Стараясь держаться поглубже в тени, выскользнул из-за стражницкой и, прижимаясь к стенам домов, неслышным шагом двинулся к кулю.
        Дух не спешил. Он словно наслаждался видом своей беспомощной добычи. А ужас Нямки достиг предела.
        - Кто здесь? - дрожащим голоском спросила девочка, вертясь на месте в попытках разглядеть невидимого врага. - Я вас слышу… вижу… чувствую! Не прячьтесь! Выйдите! Ну пожалуйста! Вы меня пугаете! Я… я маме расскажу! А у меня мама знаете, кто? У меня мама - мис-не…
        Нямь испуганно всхлипнула, губы ее задрожали, из глаз одна за другой покатились слезинки. От этого куль совсем ошалел. Он прекратил вращаться и завис перед лицом девочки, будто впитывая в себя ее нарастающий страх. По его серой фигуре шли волны, словно дух приплясывал от наслаждения. Пукы ускорил шаг. Он был совсем близко. Вылетел на середину улицы - за спиной у духа. Свет жаровни озарил его лицо…
        Глаза Нямь расширились - она увидела мальчишку. Радостно вскрикнула:
        - Это ты? Ты меня напугал! - и шагнула к Пукы, сама налетев на плавающего перед ней духа болезни.
        Серый туман окутал Нямь. Дух повернул голову, поглядел на мальчишку. Его выглянувшая из-под капюшона парки жуткая морда, похожая на прогнившую рыбину, исказилась страхом и одновременно торжеством… и дух втянулся в тело девочки.
        Тонкий, вибрирующий крик вырвался из горла Нямь. Ее выгнуло дугой, голова запрокинулась, от лица мгновенно отхлынула краска, сделав его белым-белым. Пукы едва успел подхватить рухнувшее ему на руки тельце. Удержать не смог - Нямь билась, как попавшая в силки лиса. Она упала на покрытую снежным настом землю, извиваясь в судорогах, таких сильных, что затылок касался пяток. Пукы упал рядом с ней на колени, обхватил обеими руками. Чьи-то еще руки - тонкие и нежные, но одновременно сильные - легли рядом на плечи девочки. Мис-не крепко обняла дочь. Ее густые кудри окутали мечущуюся девочку, дохнул запах хвои, воды, спокойствия леса… И Нямь начала затихать под руками матери. Успокоилась совсем, глубоко вздохнула, словно прогоняя наваждение, приподнялась, улыбнулась… и закашлялась. Сухой лающий кашель сотрясал худенькое тело. Она прижала ладони ко рту - и сквозь пальцы на снег закапала кровь. А по лицу и рукам девочки начали медленно расползаться сине-черные пятна.
        - Черная немочь, - страшным голосом прошептал кто-то сзади.
        Пукы обернулся. Стражник, с которым Пукы разговаривал у ворот, стоял совсем рядом. Позади него, плечом к плечу, замерли воевода и Белый шаман. Все трое, не отрывая глаз, смотрели на пятна на лице девочки, и выражение у всех троих тоже было одинаковое. Отвращение. Бессильная, беспомощная ярость. Но больше всего - страх. Кромешный ужас перед врагом, с которым нельзя сражаться, нельзя насадить на копье, нельзя даже увидеть! Ужас, от которого сильные мужчины теряют голову, превращаясь или в жалких слюнтяев, или в чудовищ, каких и в подземном мире не найдешь.
        - Это все они! Обозники! - потрясая крепко стиснутыми кулаками, выкрикнул стражник, и лицо его в этот момент было страшнее гнилой морды куля. - Они виноваты! Не нужно было их пускать! Одни беды от них! - он вдруг схватился обеими руками за живот. - Я заболел! В животе жжет! Будто черви внутри ползают!
        Пукы поглядел на крикуна с возмущением. Он ясно видел, что куль не успел коснуться никого, кроме Нямь!
        - Руки мыть не пробовал? - сквозь зубы процедил он, поднимаясь. - Такое древнее шаманство - мыть руки перед едой! Очень помогает!
        - Что-то я такого шаманства не знаю, - пробормотал Белый.
        Пукы вдруг с ужасом сообразил, что он ведь тоже о мытье рук перед едой от Белых никогда не слышал. Неужели это - из позабытых знаний нижнего мира, из памяти Черного Донгара?
        Словно прочитав его мысли, стражник вдруг снова завопил:
        - Это все их мальчишка! Это он Самсай-ойку у костра призывал - все слышали! Да он сам - куль! А может… - стражник вдруг аж задохнулся от своей догадки, - может, он - черный шаман!
        Для Пукы его слова были как ледяная глыба, со всего маху рухнувшая на голову. Мальчишка попятился, зацепился за лежащую на руках у матери Нямь и упал на снежный наст.
        - Эй-эй! - подскочивший шаман удержал воина за плечо. - Ты что говоришь! Черных шаманов уже тысячу Дней как нет…
        - Сейчас много дряни повылезло, какой тысячи Дней не было! - заорал в ответ стражник. - И Черные могли появиться!
        - Самое интересное, этот воин даже не представляет, до какой степени прав! - в левое ухо Пукы шепнул Хонт. - Где неприятности - там и Черный!
        - Только с-с чего все решили, что он их с-создает? - прозвучал над правым ухом голос невидимого для всех Кэлэни.
        Для всех - кроме мис-не! Склонившаяся над заходящейся в мучительном кашле дочерью лесная дева вдруг вскинула голову. Поглядела на Пукы. Ее огромные, завораживающие, прекрасные, как лесные озера, глаза смотрели на мальчишку не отрываясь. И была в них надежда - неистовая, как буран над тундрой. И вера, из тех, что раскалывает льды Океана. И еще приказ - не повиноваться которому было почти невозможно. Почти. Пукы отполз еще дальше - теперь уже от взгляда мис-не, обжигавшего страшнее, чем чэк-най.
        - Чего вы от меня хотите? - простонал он. - Зачем вы меня все заставляете? Я не могу! Я не хочу! Я боюсь, слышите! Я - не Черный! - словно отвечая на слова стражника, закричал он. - Черные плохие! Черные злые! От Черных все беды! Так жрицы говорят! Так говорят!
        - А ты и поверил! - насмешливым хором откликнулись Хонт и Кэлэни.
        Но Пукы их уже не слушал. Вскочив, он ринулся прочь по улице - бежать, бежать, бежать…
        - Держите мальчишку! - закричали ему вслед.
        Но Пукы не слышал ни топота погони, ни криков стражников. Он снова несся по крепости, но сейчас уже не убегал от духов. Просто бежал, пытаясь в бешеном движении выплеснуть свою боль, ярость, ужас… Ледяная стена словно сама выскочила ему навстречу. Пукы извернулся на бегу, отворачивая в сторону. Остановился, тяжело дыша. Мимолетно подумал, что еще совсем недавно ни бежать на такой скорости, ни тем более остановиться точно бы не сумел - вмазался бы в лед башкой. Медленно шагнул к стене и прижался к ней пылающим лбом. Откуда пришли эти новые силы? А главное, для чего? Чтоб стал Черным - и губил, накликивал порчу, вызывал войны, уничтожал тысячи людей? Или и правда - чтоб стал заступником от ужасов нынешней Ночи?
        - Докладываю - твою девочку отнесли в обоз, - доложил возникший из пустоты Хонт. - Белый возле нее - пытается травами отпоить.
        - Она… она вроде не моя, - словно именно это было сейчас важным, принялся оправдываться Пукы.
        - Не твоя - и не будет! - жизнерадостно заверил его дух битв. - Все равно помрет скоро - куля изгонять надо, а не отварами поливать!
        - Воевода велел обозу убираться из крепости, - возникая рядом, сообщил Кэлэни. - Его т-тоже можно понять - он за своих людей отвечает и за тех беженцев, что из разоренных мэнквами стойбищ пришли, - рассудительно добавил Заика.
        - Не поможет! - все так же жизнерадостно объявил Хонт. - Куль расправится с обозом - а потом вернется в крепость. Или приятелей позовет!
        - Это все вы! - выдавил Пукы, даже не замечая, что говорит почти как давешний стражник. - Я понял - это вы нарочно! Чтоб я согласился Черным стать! Подговорили Самсая, тот своего куля в крепость запустил…
        - Мне, конечно, нравятся упорные парни, но даже я начинаю уставать, - буркнул Хонт. От его недавнего добродушия не осталось и следа. - Ты, мальчик, нашего Самсая так бубном скрутил, что мы его до сих пор развязать не можем! Самсай здесь, в Средней земле. А кули его там, в Нижней, без начальника остались. Видать, этот явился повелителя искать…
        - Ну так забрал бы его и валил отсюда! - выпалил Пукы. - Чего он к Нямь соваться вздумал?
        - А вот теперь я, пожалуй, с тобой, Кэлэни, соглашусь, - торжественно объявил Хонт. - Парень действительно не очень сообразительный. Это же кули! Духи болезней! Они безмозглые совсем! Ты когда-нибудь задумчивый насморк видел? А образованный понос? Они нападают на людей не потому, что так задумали, а потому, что природа у них такая! Их только Самсай придержать и может! А Самсая нет!
        - А если Самсай велит этому кулю убраться? - с неистовой надеждой спросил Пукы. - Тот оставит Нямь в покое?
        Воздух вздрогнул, и между Хонтом и Кэлэни возник облаченный в черное Самсай-ойка. Устремленный на Пукы взгляд мрачных глаз аж искрился, даже лысина, казалось, сверкала от ярости.
        - Только после того, как ты меня освободишь! - рявкнул Самсай, всем телом извиваясь в стягивающем его ободе от бубна.
        - Он не обманет? - настороженно поглядывая на плывущего впереди Самсая, шепотом спросил Пукы у Кэлэни.
        - Очень мне надо - Черного Донгара обманывать! - немедленно откликнулся сам Самсай, презрительно оглядываясь на Пукы. - А ты потом опять вниз по Великой реке спустишься в подземный мир, устроишь самому повелителю Куль-отыру большой скандал, на меня всех ездовых собак навешаешь - причем в буквальном смысле этого слова! Виру за обман стребуешь - и буду я сто Дней до приказа служить у тебя на посылках? Знаем, проходили уже - больше не хочется!
        - Я не… - привычно хотел отречься от Донгарова черного имени Пукы. Но вдруг, если он не Донгар, его можно обманывать? Лучше уж он в этот раз промолчит.
        - Неужели? - делано изумился плывущий сзади Кэлэни. - Не иначе как что-то большое в лесу сдохло. Мэнкв, наверное. Если ты еще пару раз промолчишь, проблема мэнквов будет решена раз и навсегда.
        - Я не знаю, что такое «проблема», - не оглядываясь, буркнул Пукы. Темный он, стойбищный, откуда ему!
        - Ты не темный, ты Черный, - с ласковым издевательством откликнулся Кэлэни.
        - А ты не смей читать мои мысли! - рявкнул в ответ Пукы.
        - Я? Да ты сдурел, парень! - откликнулся незнакомый стражник, неожиданно выросший у него на пути.
        - А с вами вообще никто не разговаривает! - рыкнул Пукы, полоснув нежданного собеседника взглядом.
        Тот отпрянул. То есть хотел-то он навернуть наглому малодневке древком копья по шее. Но от устремленного на него взгляда мальчишки веяло такой жуткой, завораживающей силой, что стражника прошиб горячий пот. И он даже не отступил, а отпрыгнул в сторону, пропуская Пукы на окруженную воинами площадь, где уже собирал свои манатки несчастный обоз.
        Не обращая внимания ни на злобные окрики стражи, ни на причитания обозников, Пукы неторопливо шел к головным саням. Там никто не собирался: не грузил котлы, со стонами и жалобами не перетряхивал пожитки, не точил копья, осыпая проклятиями мэнквов, воеводу, Снежную Королеву с ее Советником…
        От этих саней слышался только частый лающий кашель: трое взрослых склонились над бессильно раскинувшейся девочкой. Сжимая руками голову, раскачивался в отчаянии отец Нямь. Поглаживая мокрые от болезненного горячего пота косы дочери, сидела рядом мать. Напрасно пытался шаман влить девочке в стиснутое судорогой горло какой-то отвар.
        Заслышав приближающиеся шаги, дядька Том поднял голову. Увидел Пукы - и его темное лицо налилось краской бешенства.

«Не иначе как стражники ему наговорили», - равнодушно подумал Пукы.
        Стискивая пудовые кулаки, отец Нямь поднялся мальчишке навстречу.
        - Что ж ты, мэнквеныш, наделал, а? - переходя на крик, начал он, и на лбу вздулись толстые, как веревки, жилы.
        - Не надо… так… разговаривать… со мной… - раздельно произнес Пукы. Дядя Том думает, что он в ярости? Да он и наполовину не понимает, какая ярость сейчас бушует в самом Пукы! Тот и сам не знает, на кого сейчас кинется - то ли на засевшего в Нямь куля, то ли на Самсая с Кэлэни, то ли… самому себе горло от злости перервет! Впрочем, некстати подвернувшийся обозник тоже сгодится. И Пукы поглядел на дядю Тома.
        Старосте обоза вдруг показалось, что под ним разверзлась земля, а из глубин ее доносится жуткий рокот поднимающегося чэк-ная. Он метнулся вперед, прикрывая собой жену и ребенка…
        Мис-не ласково похлопала мужа по плечу. Потерлась носом о горячий лоб дочери, встала… поклонилась Пукы низко-низко, как кланяются даже не шаманам, а только высшим Храмовым жрицам. И спустилась с саней. Не оглядываясь, направилась прочь.
        - Что? Куда? - ахнул дядя Том.
        - Иди, иди, - рассеянно скомандовал Белый. - Твоя женка всегда знает, что делает.
        Мужик поглядел на шамана, на безмятежно помогающую обозникам собираться мис-не, на закаменевшего, как в бесконечной муке, Пукы и, глухо ворча, полез прочь. Шаман отставил чашку с отваром. Спускаясь с саней, оглянулся:
        - Знаешь этого куля?
        Пукы только молча покачал головой - ему казалось, еще хоть слово, и он не выдержит, снова ринется прочь отсюда, оставив Нямь во власти куля.
        - А я знаю. - Белый неприятно усмехнулся. - Прошлой Ночью он к нам уже захаживал. Держи. Тогда мне это не пригодилось. - И он протянул Пукы вырезанное из древесного сучка изображение.
        Пукы поглядел на лежащего у него на ладони идола. В жуткую - как прогнившая рыбина - морду. Мальчишка сунул идола под парку - и шагнул к лежащей на медвежьей шкуре Нямь.
        - Ну! Давай! - на выдохе потребовал он у Самсая.
        - Ты давай, - как всегда склочно, огрызнулся в ответ Невидимый старик. - Или ты думаешь, я скомандую: «А ну, выходь!» - и куль выскочит как ошпаренный? Куль, если уж в человеке поселился, даже повелителя своего не слушает. За ним лезть надо!
        - Ну так лезь! - чувствуя, что силы его на исходе, выкрикнул Пукы.
        - Ну так подсади! - рявкнул в ответ Самсай. - В смысле меня в нее подсади!
        - А сам ты - никак? - опасливо спросил Пукы. Он знал, как шаманы духов в людей запускают - для лечения или для чего еще. Их старый шаман, в пауле, не раз показывал. И делать это ему ну совсем не хотелось. Как голубоволосая жрица говорила - категорически, во!
        - Могу и сам, - насмешливо согласился Самсай. - Если ты, конечно, твердо решил от девчонки избавиться.
        - Он же в нее как сам полезет - в клочья разнесет, всеми болячками сразу заразит. - Хонт поглядел на Пукы как на полного дурака. - Под контролем надо… В смысле…
        Пукы не стал дослушивать. Если он еще немножко подождет - точно сбежит. Вместо этого он просто сгреб парящего перед ним Самсая - и принялся обеими руками мять его, как мама уминала тесто для лепешек, скатывая духа в круглый колобок. Крепко зажмурился - и сунул себе в рот.
        - Что он делает? - успел прокричать скатываемый в колобок Самсай.
        - Ест тебя - как положено по всем правилам, - откликнулся довольный Кэлэни.
        - Скажите ему, чтоб хотя бы не жевал! - уже изо рта Пукы выкрикнул Самсай.
        Мальчишка, который как раз и собирался по привычке всадить в духа зубы, замер. Щеки у него раздулись, как у грызущего дерево бобра. Самсай судорожно дергался внутри, щекоча язык. Пукы нагнулся над надрывно закашлявшейся Нямь и, разжав ей зубы, вдул Самсая из своего рта в ее. А потом с силой ударил девочку под дых. Глаза Нямки широко распахнулись, и она судорожно сглотнула.
        - Есть! - ухнул Самсай, сквозь горло проваливаясь ей в желудок.
        Глаза девчонки стали еще больше. Нямка отчаянно забилась, начала давиться.
        - А вот этого не надо! - Пукы с маху запечатал ей рот ладонью. И тут же в пальцы ему что-то ткнулось - будто брошенный с огромной силой мяч.
        - Спасибо! - послышался глухой голос Самсая. - Чуть не выкинул меня! Надо же, сколько силы набрал, бродяга! Ну я тебя сейчас!
        Нямь швырнуло вправо, швырнуло влево. Кожа на ее животе натянулась, проступая контурами головы, совсем не похожей на лысую голову Самсая. Пукы немедленно навернул по этой голове кулаком. Нямка скорчилась, прижимая к животу руки.
        - Держу! - тут же глухо закричал изнутри Самсай. - Выпускай нас!
        Пукы отпустил зажатый рот Нямки и тут же - точно как делал шаман в пауле, - дернул ее за нижнюю челюсть. Из широко раскрытого рта девочки воспарили две фигуры: лысый Самсай жилистыми лапами вцепился в тварь в серой малице. И какая же эта тварь стала огромная! Больше Самсая втрое! Из-под капюшона парки на Пукы сверкнули полные ненависти глазищи.
        - Чего встал, помогай! - рявкнул на растерявшегося мальчишку Кэлэни.
        Пукы подпрыгнул - и повис в воздухе, вцепившись в край серой малицы. Тварь дико завизжала и рванулась, едва не сбросив Пукы. Держащий ее с другой стороны Самсай немедленно вцепился ей когтистой лапой в горло. Тварь полоснула своего повелителя по глазам. Самсай закричал, но не выпустил куля. Тварь принялась отчаянно лягаться, молотя висящего на ней Пукы торбозами по лицу. Мальчишка почувствовал, как в носу у него что-то хрустнуло, и по подбородку потекло теплое. Пальцы скользили. Тварь поднималась все выше в воздух, волоча за собой мальчишку.
        - Идола давай, идола! - заламывая молотящий его по лысой голове рукав серой парки, прохрипел Самсай.

«Ну, если упаду, так хотя бы на Нямку! - подумал Пукы, пытаясь извернуться в воздухе. - Хотя толку-то от нее, тощей! Ох, недаром люди говорят, что толстые девушки лучше!» - Он наконец вытащил из-за пазухи крохотного деревянного идольчика с мерзкой рожей гнилой рыбины.
        Самсай торжествующе рявкнул - и со всей силы саданул тварь кулаком в лоб. Существо взвыло - и словно сложилось внутрь изваяния.
        - А-а! - сжимая идольчика в кулаке, Пукы ахнул вниз; Нямка, как назло, шарахнулась в сторону.
        - Вижу, тебе уже лучше, - буркнул он, выбираясь из сбитой медвежьей шкуры. Не обращая внимания на мучительно ноющее тело, вихрем слетел с саней, подскочил к костру - и швырнул идола в Огонь. Костер взвился тучей сверкающих искр. Затрещал, разбрызгиваясь во все стороны, как горный водопад. Поднялся, опал, поднялся снова… И рухнул в самого себя, мгновенно опадая начисто выгоревшим серым пеплом. Над этим пеплом поднялось густое облако дыма, сложилось в размытую серую фигуру, медленно отделилось от костра, взмывая в воздух, вытянулось в тонкую нить и со свистом всосалось в землю.
        - А уж дома я с тобой разберусь! - погрозил вслед кулю Самсай-ойка. - Будешь знать, как повелителя не слушаться! Кстати, с тебя плошка жира! - бросил он Пукы. - Договоры - договорами, а без харчей я работать не нанимался! Я все-таки уважаемый нижний дух высшей квалификации, а не бродяга какой!
        - Он не знает, что такое «квалификация», - хмыкнул Кэлэни. - А в остальном - отлично справился, парень! - И дух-заика похлопал Пукы по плечу, указывая на сидящую на санях Нямь.
        Девочка, не отрываясь, разглядывала свои руки, с которых, медленно тая, исчезали сине-черные пятна. Она подняла на мальчишку полные слез глаза и прошептала:
        - Пукы? Это ты сделал, да, Пукы?
        Свиток 26
        О шамане, молниях и неожиданном друге
        - Две плошки жира! - немедленно поднял расценки Самсай, поглядывая то на Пукы, то на девочку. - А то работаем мы, а слава, как всегда, достается шаману! Я еще скромно требую! С этими чэк-наями, мэнквами, Вэсами и прочими стало совершенно невозможно кулей в узде держать! Сами знаете - где беда, там и болезни! Для них же человеческие беды - первое лакомство, ну прям как… - Самсай замолк, подыскивая сравнение, - как кровь молодого Черного! - Повелитель болезней покосился на Пукы и невольно облизнулся. Ясно было, что и для него отданная при посвящении шаманская кровь - немалое лакомство. - Как запах здешних несчастий вниз просочился, так кули взбесились просто - на поверхность рвутся! Сами хоть и духи, а никакой духовности, только бы жрать! А тут людьми от пуза насосутся - и собственный повелитель им уже не указ!
        - Не набивай себе цену, Самсайка! - рявкнул Хонт. - Я, может, тоже от плошечки свеженького мясца не отказался бы, но как вежливый и хорошо воспитанный дух молчу - жду, пока предложат! - и он укоризненно покосился на Пукы - дескать, все не предлагают и не предлагают!
        - Теперь у нас ч-черный шаман есть, - примирительно сказал Кэлэни. - Теперь п-полегче станет. А может - и вообще обойдется, - тихо-тихо, кажется, для себя одного шепнул он. На постоянно меняющейся физиономии духа-заики застыло выражение усталого довольства. И что-то вроде спокойной, уверенной надежды. Как у долго ждавшего, долго трудившегося ради одной цели, уже почти изверившегося - и вдруг, когда сил совсем не осталось, увидевшего, как самое важное для него дело сдвинулось с места и уверенно пошло к исполнению!
        - И с кулями твоими, Самсай, как-нибудь совладаем! - твердо пообещал Кэлэни. - Сам понимаешь, нельзя им наверх подниматься!
        Ошалелый Пукы также устало покивал головой - конечно, нельзя! Кули - они похуже мэнквов с эрыгами. От тех хоть отбиться можно, за стенами отсидеться, а что кулям стены? Не спрячешься. И справиться тоже тяжко - пока одного из девчонки выволок, уже еле живой. Не-е, и без болезней муторно, а уж с ними вовсе конец Югрской земле выйдет. Одно лишь его удивляло: он-то всегда думал, Самсай-ойка только тем и занят, что лихоманки, немочи и трясучки в Среднюю землю отправляет, людям на погибель. А он, вона - гнать куля кинулся, да и сейчас только и думает, как их наверх не пустить. Да за такую помощь и двух бочек жира не жалко. Или врет на самом деле нижний дух, морочит, с правильного пути, указанного Храмом, сбивает? А сам только и ждет, чтоб через Пукы всех своих кулей наружу вывести да на людей натравить? Но вот же она, Нямка, живая-здоровая, выгнал из нее куля Самсай, дрался с тем кулем честно - или Пукы не видел? Чему верить - что Храм говорит или что своими глазами видел? В Храме жрицы - умные, образованные. А он кто - мальчишка из тундры. Дикий совсем. Как его этот скуластый прозвал - «стойбищный».
Что стоит древнему духу его, дурака, надуть? Мальчишка вцепился обеими руками в волосы - голова шла кругом, казалось, даже земля под ним качается.
        - Что это? - вдруг пронзительно закричала Нямь. - Пукы, что это? - Девчонка отчаянно вцепилась в борта саней, чтоб не вылететь.
        Сани под ней раскачивались, словно лодка. Ходили ходуном, норовя выкинуть визжащую девочку. Пукы завертелся на месте, испуганно озираясь. Почва под ногами действительно качалась. Да что там качалась - шла волнами! Слежавшийся снеговой покров осыпался кусками, обнажая прячущуюся под ним черную мерзлую землю. Сани обоза вертело и подбрасывало, они с грохотом сталкивались бортами, норовя пробить друг в друге дыру. Оказавшиеся на санях люди отчаянно хватались за что попало. Одни сани с грохотом перевернулись вверх тормашками, задрав к темным небесам полозья и вывалив седоков. Рядом послышался треск. Бревна деревянного домика стражников поползли в разные стороны. Из распахнутых дверей кубарем выкатились воины. Едва успели отскочить в сторону, как крыша завалилась внутрь, и здание осыпалось грудой бревен. Вздуваясь и опадая, земляные волны докатились до ледяной стены крепости. Послышался треск лопающегося льда, и гладкую поверхность расчертили длинные трещины. Сторожевая башенка над воротами зашаталась, как пьяная. Стена пошла рябью, словно была сделана не из прочнейшего льда, а из воды. Один из стенных
луков с величавой медлительностью перекатился через край. Перевернулся в воздухе и рухнул во двор, едва не пришибив стражников. Сорвавшись с тетивы, громадная стрела до половины вонзилась в мерзлую землю посреди крепостного двора. Из-под земли послышался тонкий пронзительный свист, как если бы земля была проколотым бурдюком из тюленьей кожи, до отказа накачанным горячим дымом. Пукы даже показалось, что он и вправду видит дым - легкий, желтоватый, тонкими полосками сочащийся из-под воткнувшейся в землю громадной стрелы и тающий в морозном воздухе без следа.
        Сама земля замерла. Вспучившийся волнами крепостной двор застыл черными холмами, покрытыми глубокими, как шрамы, трещинами. Сани прекратили качаться и подпрыгивать. Если бы не свист, можно было бы сказать, что над разоренным двором воцарилась тишина. Потом из-под перевернутых саней с оханьем выполз дядька Томан. Болезненно морщась от неприятного звука и спотыкаясь о вспученные холмики, заковылял прямо к стреле.
        Сочащийся из пробитой в земле дыры желтоватый дымок стал гуще - и дядя Том вступил прямо в него. Дымок словно того и ждал - заклубился вокруг, будто обнимая, смерчами закрутился у ног, поднялся до пояса, дотянулся до плеч. Но дядька, казалось, этого не видел - шагал к стреле. Свист не стихал.
        - Что ж это за стрела-свистулька? - с досадой вопросил дядя Том.
        И тут Пукы увидел! Клубящиеся вокруг Тома нити были вовсе не дымом! Тонкие полупрозрачные отростки, похожие на древесные корни, хищно шевелились, все плотнее оплетая мужика. А из болтающегося у самых его ног плотного клубка жадно поблескивали алые глаза. В этот момент дядя Том поднял ногу…
        - Стой! Не надо! - отчаянно завопил Пукы.
        Поздно. Дядька бросил на Пукы недовольный взгляд - дескать, чего орешь, бесноватый? - и кажется, специально, чтоб показать, что мальчишка ему, взрослому мужику, не указ, со всех сил пнул толстенную стрелу, вывернув вместе с ней здоровенный кусок земли. Рвущийся из глубин свист стих… и из открывшегося провала по всей крепости ударил невероятный, оглушающий смрад! Пахнуло так, будто каждому обитателю крепости под нос сунули стадо сроду немытых мэнквов, сгнившую тушу дохлого Вэса и не убранное после драки эрыгов поле битвы. Зажимая рот и нос ладонями, дядька Том отскочил от отверстия. Оттуда, гоня перед собой волну тошнотворной вони, хлынул поток болезненно-желтого гнилостного тумана. Один удар сердца - и сеть желтых туманных корней-щупальцев облепила дядьку Тома со всех сторон, вкрадчиво извиваясь, скользнула в рукава, пробираясь под парку, поднялась до горла. Лицо и руки мужика покрылись омерзительной жесткой коростой. Дядька Том испуганно охнул, принялся судорожно коросту отдирать - из-под нее потек гной.
        Туман стремительно расползался по всей крепости. Казалось, дома, стены и башни занавесили плотным желтым платком. Переставшие видеть друг друга люди испуганно перекликались в омерзительно пахнущем месиве. И вдруг кто-то из них судорожно, с надрывом закашлялся.
        В толпе закричала мис-не. Слышать ее голос было странно - и страшно. Дикий вопль смертельно раненной волчицы взвился к темным небесам.
        Пукы зажмурился, судорожно помотал головой, открыл глаза… И увидел… В сплошном мареве вонючего желтого тумана сверкали мелкие, как бисеринки, точки алых глаз. Сбоку проступила клыкастая морда, покрытая истекающими черным гноем язвами. Пукы шарахнулся прочь… Тут же рядом выгнулся голый костистый лисий хребет, поросший колючками ежовых игл. Прямо на мальчишку надвинулась знакомая рожа, похожая на гнилую рыбину. Издевательски ухмыльнулась Пукы - дескать, а я снова тут!
        - Куль! - выдохнул Пукы. И отчаянно закричал: - Бегите, люди! Это кули! Кули! Бегите!
        Поздно. Визжа от нестерпимого ужаса, на Пукы из тумана выскочила парочка знакомых мальчишек. Они слепо мчались невесть куда, не видя и не замечая, как длинные и гибкие, будто черви, пальцы кулей вцепляются в них со всех сторон. Кривые когти духов болезней нырнули им под кожу - мальчишки закричали уже не от страха, а от боли, судорожно прижимая руки к животам. Из глубины тумана послышался сухой ехидный смех. И тут Пукы понял, что и тумана-то никакого нет! Плывущее над крепостью вонючее марево - это кули, сплошь кули! Похожие на людей, и на насекомых, и на зверей, и просто на клубы дыма, и на чудовищ, которым нет названия в языках средней Сивир-земли, мелкие злобные твари роились вокруг вслепую мечущихся людей, приникали жадными, похожими на присоски пастями, впивались мелкими, но острыми, как шилья, зубешками в вены, где билась живая человеческая кровь!
        Пукы яростно обернулся к зависшему над ним Самсаю:
        - Это все ты! Я знал! Я подозревал! Ты - повелитель болезней, ты наслал!
        - Зачем оно мне надо? - огрызнулся в ответ Самсай. - Какой я повелитель болезней, если все мои подданные разлетелись? Кем я повелевать буду?
        Физиономия нижнего духа была настолько растерянной, что Пукы ему поверил. Почти.
        - Так что ж ты тогда стоишь - останови их! - рявкнул он и, сам не вполне понимая, что делает, пинком вбил повелителя кулей прямо в густой рой его вырвавшихся на поверхность подданных.
        Словно только этого ускорения ему и не хватало, Самсай ринулся на непокорных кулей.
        - Стойте! А ну все назад! - закричал он, вертясь в середине плотного, как лежалый сугроб, клубка духов.
        Его черные одежды распахнулись, развеваясь вокруг него, как дым из фонаря-дымаря, каким на охоте гнус отгоняют. Десятки - нет, сотни! - истошно визжащих тварей липли к этим летящим по воздуху одеждам. Вертясь волчком, Самсай прошелся из конца в конец крепости, наматывая кулей на себя, как нити на юркое веретено. Там, где с хохотом кружил повелитель болезней, в клубящихся роях кулей словно прорубали широкую просеку. Сам Самсай сейчас походил на толстый клубок - поверхность его одежд непрерывно шевелилась от налипших на них кулей. Духи болезней дергались, извивались, размахивая шупальцами-отростками, но вырваться не могли. Пукы даже показалось, что мерзкий липкий туман начал потихоньку редеть…
        Самсай вдруг замер на месте. Его облепленные кулями одежды тяжело обвисли. Повелитель болезней перестал смеяться. Морщинистое лицо сморщилось от напряжения - точно старик из последних сил пытался удержать неподъемный груз. Самсай неуклюже закачался в воздухе… И вдруг стремительно понесся к земле - будто его дернули вниз.
        - Перебрал… кулей! - раздался его отчаянный вопль, и обвешанный духами повелитель болезней с глухим чавканьем стоймя ухнул по пояс в землю. Вокруг места его падения, как по воде, побежали круги. Крепостной двор мгновенно превратился в чавкающую болотную жижу.
        Пукы бросился на помощь. На торбозах повисли пуды липкой грязи. Оскальзываясь и падая в жижу, мальчишка доковылял до Самсай-ойки. Повелитель болезней медленно погружался, все глубже уходя под землю, возвращаясь в Нижний мир. Его уже засосало по самые плечи… Недолго думая, Пукы вцепился в похожие на крылья нетопыря уши и поволок Самсая обратно.
        - Оторвешь! - прохрипел Самсай-ойка.
        - Ничего! Потерпи! Без тебя… не справиться… - выдавил в ответ Пукы. Уши старика скользили, их постоянно приходилось перехватывать, мокрая земля чавкала, словно у нее изо рта добычу вынимали. Мальчишка прогнулся назад в неимоверном усилии выволочь Самсай-ойку на поверхность. «А ведь расскажи кому, что я самого повелителя болезней из Нижнего мира на Среднюю землю тяну, скажут - как есть черный шаман Пукы, тварь злобная. И не объяснишь ведь никому, что без Самсая с кулями не совладать! Может, и все дела Черных тоже…»
        Додумать эту важную мысль ему не дали. Слепленный из кулей пронзительно визжавший вихрь ударил в лицо. Пукы невольно отшатнулся. Распадаясь надвое у самого его носа, рой просвистел мимо, даже не коснувшись его. Но скользкие уши Самсая вырвались из пальцев, и старик нырнул в землю, словно там, в Нижнем мире, его с силой дернули за ноги. Мгновение у торбозов Пукы блестящим гладким островком еще блестела лысина, потом земля забулькала вокруг, как настоящая трясина, и Самсай исчез.
        Победный вопль взбунтовавшихся кулей тряхнул крепость. Восторженно визжа, духи болезней густым роем пронеслись вдоль крепостных стен и, по широкой дуге обогнув Пукы, вновь хлынули на людей. Вонючий желтый туман протянул извивающиеся отростки к не видящим, не понимающим ничего обитателям крепости, просачивался в уши, в носы, в горла. Из его клубов выскакивали узкие, как щели, хищные пасти.
        Отчаянно закричав, мис-не метнулась к дочери. Опрокинула, упала сверху, накрывая ее распущенными волосами. В желтом тумане метались ошалевшие от ужаса люди. Старому воеводе показалось, будто сотни крохотных, но невероятно острых зубок пробежались по его рукам, ногам, лицу, спине… В груди стало невыносимо горячо - и сухой лающий кашель заставил согнуться пополам. Рядом рухнул облепленный клочьями желтого тумана стражник и забился в припадке - белая пена разлеталась с его губ.
        - Бабушка, нам плохо! Помоги нам, бабушка! - стонали знакомые Пукы мальчишки, а толстенькая тетка металась от одного к другому, пытаясь охладить пылающие жаром лбы. Крепостной двор наполнился кашлем, стонами, испуганными воплями. Люди один за другим валились наземь.
        И только Пукы видел, слышал, как над дрожащими фигурами с визгом и хохотом пируют невообразимые твари. Кули убьют всех, а потом, оставив позади мертвую крепость, разлетятся по Югрской земле - даже до крохотного пауля в тундре, где осталась мама.
        Пукы в отчаянии повернулся к молчаливо парящему рядом Хонт-Торуму:
        - Ты же дух битв! Сделай что-нибудь!
        - Ну-у… - черно-красный дух на мгновение задумался. - Могу придать тебе боевой дух! - наконец с энтузиазмом предложил он.
        Пукы взвыл не хуже кулей и рванул духа за крыло, опрокидывая его в вязкую слякоть под ногами. Кэлэни метнулся между ними.
        - Н-нечего на Хонта сваливать! С-сам делай! - выпалил он в лицо Пукы.
        - Я не знаю - что! - в отчаянии выпалил мальчишка.
        - А вот он - знает! - прокричал в ответ Кэлэни, указывая пальцем в глубь двора.
        Сквозь густую, как мошкара над болотом, завесу кулей Пукы разглядел низенькую, толстенькую фигуру Белого шамана. Под мышкой у него был зажат такой же кругленький, упитанный поросенок. Белый без остановки кружил по крепостному двору - кули разлетались с его пути, не смея сунуться к нему так же, как и к Пукы. Поросенок повизгивал, но его тоненькое верещание тонуло в несмолкающем вое кулей, обезумевших от свободы и запаха человеческого ужаса.
        Белый вскинул поросенка над головой, словно показывая его темным, безмятежным небесам. Небеса, равнодушно внимавшие как жутким завываниям духов, так и воплям погибающих людей, заметили. Высокие звезды моргнули раз, другой… Как юркие черные горностаи, по небу побежали торопливые тучки.
        Белый бросил поросенка себе под ноги. Подхватил колотушку и малый бубен (взамен подранного Пукы большого), закружился на месте, ритмично ударяя и громко выводя:
        Сяхыл-Торум, оой-оой, Нуми младший брат, оой-оой, молний-грома повелитель, оой-оой!
        Карактан-ар, кулактан-ар - смотрите, слушайте!
        - Правильно! Правильно! - шепнул Кэлэни. - Он зовет Сяхыл-Торума! Молния Сяхыла - единственное, что может убить куля!
        Карактажып-кулактажып -
        когда ты зоркий, когда ты заботливый,
        Хадын-биле, чазын биле, хамчык-чирик, ханаа-думаа, - с твоей бурей, с твоим дождем,
        пусть пройдут заразные болезни! -
        не останавливаясь в своем кружении, продолжал выводить Белый.
        Кули остановились, перестав терзать бьющихся в жару и ознобе людей. Зависли в воздухе, настороженно и с явной опаской прислушиваясь к песне белого шамана. А звезды на небесах начали исчезать под сгущающимся покровом тяжелых и пышных, как перина богатея, грозовых туч.
        - У него получается! - глядя то на небо, то на кулей, пробормотал Пукы. - Он вызовет Сяхыла!
        - Он белый шаман, а не волшебник из бабушкиных сказок, - брюзгливо процедил рядом Кэлэни. - Никого он не вызовет.
        Словно задавшись целью опровергнуть его слова, небо над крепостью зарокотало. Тучи провисли, как насквозь мокрые и тяжелые от воды тряпки; казалось, их перистые бока елозят по верхушке сторожевой башни. Поросенок взвизгнул снова - тучи откликнулись довольным ворчаньем. Далеко впереди, на самом горизонте мелькнул ветвистый язык молнии - будто небо облизнулось. Загрохотал гром. Молнии начали падать часто и густо - далеко впереди, словно там из небес в землю опустилась золотая решетка. Сверкающим дождем осыпались позади крепости. Пронзили небеса раз и другой. Словно кто-то, бродящий по облакам, тыкал в них на пробу, ища что-то. Гром, похожий на частый перестук копыт, загрохотал у самой крепости - и тут же удалился прочь, постепенно затухая. Вернулся, пройдя левее, смолк опять, чтобы загрохотать снова - уже в отдалении.
        - Не н-найдет нас дух грозы, - запрокинув голову к затянутым тучами небесам, пробормотал Кэлэни. В голосе его тлело разочарование, словно он вопреки всему надеялся, что отчаянный Белый все-таки совершит невозможное. - Обещанную свинью Сяхыл слышит, а б-белое камлание - нет. Не может понять, откуда зов идет, куда лететь.
        Белый шаман заплясал быстрее, непрерывно молотя колотушкой. Казалось, бубен взвыл в диком призыве… В ответ ударил гром - очень тихо. Очень далеко от крепости. Тучи над сторожевой башенкой начали неторопливо расходиться - и в них мелькнула равнодушная звезда на темных небесах.
        Кули захохотали. Их смех заставлял кишки в животе сворачиваться от отвращения - в нем было тявканье лиса-падальщика, подбирающегося к раненому охотнику, и хлюпанье засасывающей болотной жижи, и скрежет крысиных когтей в подполе. Шаманская колотушка сорвалась на бешеный, неостановимый ритм, но кули больше не боялись Белого. Визжа и завывая, они понеслись по крепости в безумном хороводе. Сквозь него мелькали то кашляющий кровью воевода, то корчащиеся в припадках стражники, то задыхающиеся в жару дети, которым никто не мог помочь! Их матери метались в бреду, а сильные руки отцов покрывались источающими гной язвами. Изнемогающие, слабеющие люди… Обреченные. И хохот пирующих кулей над гибнущей крепостью.
        Осмелившегося камлать в Ночи Белого словно накрыло черным куполом ужаса.
        Бубен вывалился из рук шамана. Прижимая к себе колотушку, толстяк рухнул на колени.
        - Мальчик… Мальчик… - шептали его посиневшие губы, а глаза отчаянно шарили по несущемуся вокруг страшному хороводу, пытаясь высмотреть кого-то сквозь него.
        - Тебя ищет, - с усталым равнодушием бросил Кэлэни. - Рассчитывает, что ты поможешь.
        - Но… Как я могу помочь? - выкрикнул Пукы. - Сяхыл же - верхний дух! Он белых шаманов слушает! А я-то… Я… - он не закончил. Кроме оглушающего, высасывающего силы отчаяния при взгляде на вертящийся вокруг страшный хоровод в глубине его души таилось еще и мелкое такое, гаденькое облегчение. Ни за что на свете он не мог шагнуть туда - сквозь сплошную завесу кулей. Так ведь и не надо, не надо! Все равно он ничего сделать не может.
        Кэлэни поглядел на мальчишку так, словно по-прежнему сидел внутри него - и видел этот самый мелкий червячок облегчения.
        - К-когда ты наконец поймешь? Черных слышат все. Черных слышат всегда. Черные для Дня - Черные и для Ночи. Черные камлают живым - Черные камлают и мертвым. И если уж Черные умудряются договориться со скандальными нижними духами, так с покладистыми и спокойными верхними у них и вовсе проблем не бывает. А м-может, ты вовсе и не хочешь понимать? Да что мы тебя, как девицу, уговариваем! - Кэлэни вдруг вытянулся тонкой струйкой дыма - и взвился в небеса. За ним сорвался Хонт, перевернулся в воздухе и, сложив крылья, ринулся вниз. Исчез, пройдя сквозь землю, как сквозь воду. - Решай сам, мальчик! Решай наконец сам! - грянуло с небес и из-под земли.
        - Куда вы? Куда? - закричал вслед мальчишка, но его крик повис без ответа.
        Пукы остался один - совсем как окруженный кулями Белый. В этот момент застывший на коленях Белый шаман схватился за сердце - и тяжело завалился на бок. Мальчишка накрыл голову руками - и, словно мечом, вспоров своим телом разделяющий их хоровод кулей, рванул к скорчившемуся на земле шаману. Ухватил толстяка за плечи, с натугой повернул к себе. Белый шаман хрипло дышал, но его посеревшие губы тронула слабая улыбка.
        - Хамнаар хамы чуве кара дуне хамнаар чуве, - слабо выдохнул он. - Тот, кому суждено камлать, тот камлает черной Ночью. - Его веки медленно опустились. Но Пукы еще почувствовал, как в руку ему ткнулась рукоять шаманской колотушки.
        Дунгурлугнун Дуву чангыс
        Орбалыгнын Оруу чангыс,
        У того, кто взял бубен, - путь один.
        У того, кто взял колотушку, - дорога одна.
        слова для ответа пришли сами собой.
        Мальчишка опустил шамана на землю. Выпрямился, пристально поглядев на вертящихся вокруг кулей. Поздно думать о Храме, о правильном пути и о верности заветам. И даже решать тоже уже поздно.
        Пукы подхватил валяющийся у его ног бубен - и колотушка в первый раз ударила в туго натянутую кожу. Он нерешительно притопнул торбозами - а потом ноги будто сами вспомнили, что делать. Он подпрыгнул на месте, крутанулся - и понесся по кругу, обратному бешеному хороводу кулей, не переставая выстукивать сложный призывный ритм.
        - Мой бубен как гора, моя колотушка как камень! - слова речитатива складывались мгновенно, словно он делал это уже сотни и сотни раз. - Вы - верхние духи, вы - повелители! Я вас славлю, я вас славлю, здесь ждет вас вкусная пища, придите и возьмите ее! Ты, Сяхыл-Торум, повелитель молний! Летит он стремительно, звучит свирель пронзительно… - в мерный рокот бубна и впрямь вплелся тонкий, пронзительный, как комариный звон, посвист свирели. И еще топот копыт. Топот приближался.
        Кули перестали хохотать. Карусель вокруг Пукы замедлилась. Духи болезней один за другим начали зависать в воздухе. Их измученные жертвы вываливались из скрюченных когтей, но духи даже не замечали этого, испуганно уставившись в небеса.
        А в небесах творилось странное. Сплошной покров облаков мелко задрожал, словно отвечая ритму приближающейся скачки. Копыта били все ближе, ближе… И по краю открывшегося над сторожевой башенкой окошка чистого Ночного неба, застилая звезды, пронеслись огромные сани, запряженные черными оленями. Их копыта дробным цокотом отозвались в ушах Пукы - нависающие над крепостью тяжелые тучи ухнули перекатывающимися грозовыми раскатами. Голос, неотличимый от ударов грома, прикрикнул на оленей. Громко щелкнули вожжи небесной упряжки - ветвистая золотая молния рухнула во двор крепости, пронзив куля с гнойными язвами. Жуткая тварь вспыхнула, рассыпавшись кучкой черного пепла. Восседающий на санях старик с разметавшимися, как грозовой ветер, волосами склонился над крепостью. Огромный раскосый глаз уставился прямо на двор. На стонущих людей, разбросанных по улочкам, словно ненужный мусор, на бесчувственного белого шамана, на перепуганного мальчишку со слишком большим для него бубном в руках… На роящихся в воздухе кулей. Пукы увидел, как этот глаз наливается яростью. А потом на крепость рухнул целый водопад золотых
молний.
        Небесные стрелы мелькали одна за другой, нанизывая на себя мгновенно вспыхивающих и рассыпающихся кулей. Истошно визжа - теперь уже от ужаса, - духи болезней заметались по двору в поисках укрытия, но молнии находили их везде.
        И тогда кули взмыли в воздух - и ринулись прочь, за крепостную стену. Золотые молнии прожигали в их роях целые просеки - но уцелевшие кули летели, летели…

«Да ведь я как всегда - сделал только хуже! - мысленно взвыл Пукы. - Стрелы Сяхыл-Торума только разгонят их, кули полетят по Югрской земле, а потом дальше - по всему Сивиру, пока никого живого не останется! Точно, черное шаманство - и впрямь злое дело! Или у меня удача такая?»
        Пукы отчаянно заметался - их надо удержать! Во что бы то ни стало удержать! От напряжения в ушах зазвенело, из разбитого в недавней драке носа снова закапала кровь… Проносящийся мимо него куль остановился. Завис перед Пукы. Метнулся прочь. Снова вернулся, будто не в силах решить, чего же он хочет - бежать или остаться. И, кажется, не в силах противиться необоримому желанию, вдруг протянул похожий на гнилой отросток палец. Движением, таким быстрым, что Пукы даже отпрянуть не успел, подхватил на лету капельку крови - и сунул в зубастую пасть. На его гнилой морде застыло выражение непередаваемого блаженства - и тут же молния Сяхыла испепелила его.
        - Ну хоть помер счастливый, - пробормотал Пукы, вытирая кровь из-под носа. И тут же услышал жадное ворчанье - десятки кулей зависли возле него, не отрывая безумных глаз от выпачканной кровью ладони. - Ах, вот оно что… - прошептал он. - Самсай говорил - любимое лакомство! Кровь шамана! А вас-то, мелких, к столу не пустили… Ну сейчас я вам устрою пиршество! - он отшвырнул колотушку и бубен и бегом рванул на развалины стражницкой - подальше от лежащих на земле людей. Оскальзываясь на раскатывающихся бревнах, взобрался на самый верх оставшейся от стражницкой высокой кучи бревен. Выхватив из-под парки отцовский нож, с маху полоснул себя по ладони. Боль показалась ему восхитительно холодной - наверно, таким и был знаменитый поцелуй Снежной Королевы, дар отважным и верным. Пукы широким веером окропил развалины брызгами своей крови. - Нате! Жрите! Идите сюда - возьмите! - он высоко вскинул руку.
        По толпе кулей прокатился стон. Стремительно удирающие от ударов молний беглецы зависли на месте. И словно некая непреодолимая сила потянула их обратно. Жужжа, они ринулись к забрызганным кровью Пукы развалинам, десятками и сотнями пикируя на каждую капельку его крови. Послышалось восторженное, захлебывающееся чавканье, где-то вспыхнула первая драка. Вытянувшийся в струнку Пукы видел, как со всех сторон надвигаются жадные глаза духов. Даже те, кто успел отлететь далеко, теперь мчались обратно, не в силах противиться одуряющему запаху шаманской крови. Ну что же Сяхыл, чего он медлит? Где молнии? Пукы запрокинул голову.
        Возвышающийся на небесных санях исполинский возница замер. Пучок молний дергался и искрился в его руках. Он растерянно смотрел на тонкую мальчишескую фигурку, плотно, со всех сторон окруженную желтым туманным морем духов болезней.
        Пукы огляделся - и понял, что ему не уйти. Духи сбились вокруг, неспособные оторваться от запаха, от вида бегущей по запястью крови. Молнии Сяхыла накроют их - и его!
        Пылающий жар ужаса вспыхнул в животе - а голову закружил холодок восхитительного восторга. Ему не придется решать! Не нужно будет судить, действительно ли доброе - это Белое, а все Черное - злое и всегда ли прав Голубой огонь. Он все-таки увернется от предназначенной ему участи. Никогда не назовут его злым черным шаманом, а имя его будут славить - может, даже в Храмах! Ведь он уйдет, унося за собой все болезни Сивир-земли!
        - Бей! Ну что встал - бей! - заорал Пукы, щедро разбрызгивая свою кровь во все стороны.
        Исполин наверху дернулся, как от пинка. Сгреб зажатые в кулаке молнии. В одно мгновение скрутил их в переливающийся всеми цветами пылающий клубок и швырнул вниз. Нестерпимо сверкающий шар понесся к земле. Волна ослепительного сияния накрыла зажмурившегося мальчишку. Пукы сжался в ожидании конца…
        Что-то тонкое и гибкое упало ему на плечи. Стиснуло, вышибая воздух из груди. Послышался громкий щелчок тетивы - и его рвануло вверх и вбок. Пронесло по воздуху… С силой шарахнуло. Пукы заорал от боли и широко распахнул глаза. Прямо под ним слепленный Сяхылом шар-молния врезался в толпу кулей. И полыхнуло! Отчаянный вопль-визг вырвался из глоток кулей, но кольцо нестерпимого света и жара уже катилось по ним, вплавливая оставшийся от них сухой пепел в мерзлую землю. Пламя едва коснулось ног бесчувственного дядьки Томана и, слабо зашипев, погасло у самых торбозов лежащей на земле мис-не.
        Сквозь плавающие перед глазами цветные круги Пукы видел, как громадная рука опустилась с небес на двор крепости. Сгребла бегавшего между ошеломленно озирающимися людьми поросенка. Втянулась обратно. Топот копыт растаял в затихающих раскатах грома.
        Сквозь боль в отбитом теле Пукы почувствовал, как его медленно, рывками тащат наверх. Мальчишка слабо дернулся - и понял, что его плечи стягивает тугая волосяная петля. Он болтался на веревке под самым краем крепостной стены. Другой конец веревки тянулся через платформу гигантского лука на колесах и уходил дальше, за внешний край. Стрелы в луке не было, а канатная тетива еще слабо дрожала.
        Пукы снова поволокло наверх - чьи-то руки вцепились ему в ворот парки и перекатили через край, на стену. Над ним нависла физиономия скуластого мальчишки. Того, кого все называли молодым мастером Хакмаром.
        - Слава Высокому Небу - не забыл еще, как аркан бросать, - бормотал тот. - Дед был бы доволен. Вроде тощий ты, а такой тяжеленный! Я думал, стрела тебя аж на ту сторону выдернет, а тебя до края едва дотащило! - Он зло поглядел на Пукы и, задрав тому рукав парки, принялся торопливо бинтовать тряпками располосованную руку.
        Пукы со стоном приподнял голову. Стрела выдернет? Какая… Ох, Куль! Который главный. Куль-отыр. До него постепенно начало доходить. Этот скуластый-длинноносый накинул на него петлю - прямо со стены. И пальнул из своего лука. Привязанная к концу стрелы веревка выдернула Пукы из-под удара молнии! Не дав ему погибнуть геройской смертью! Снова заставляя выбирать и решать!
        - Зачем? - простонал он, в отчаянии молотя свободным кулаком по льду стены. - Ну зачем ты это сделал?
        - Кажется, ты мне очень нужен, стойбищный! - затягивая узел у Пукы на ладони, неуверенно сказал Хакмар. - Кажется, от тебя зависит моя жизнь! - и он поглядел на Пукы с надеждой и вроде бы с испугом. Словно очень боялся ошибиться.
        - Тогда хотя бы не называй меня стойбищным! - удивляться Пукы уже не мог. Сил хватило только огрызнуться.
        - А как мне тебя звать? - миролюбиво поинтересовался Хакмар.
        - Пук… - начал Пукы.
        - Как-как? - переспросил Хакмар, и брови его презрительно поползли вверх.
        И тут Пукы вспомнил, где он его видел. В видениях. Когда его несло по Великой реке, в Красный чум Калтащ-эквы.
        Насмешливый голос тихо зашелестел в его ушах:
        Алганыптар хам-на болган
        Аскым кежии хуум-дур ийиии!
        Я - шаман, который рожден камлать,
        В этом - залог моего счастья!
        Пукы узнал этот голос - это был его, его собственный голос!
        Он тяжко вздохнул, смиряясь, и выдавил сквозь боль в груди:
        - Донгар. Меня зовут Донгар Кайгал.
        Глоссарий
        Арсын - ритуальный платок с зашитыми в уголках монетами, жертва-подарок духам.
        Великая река - река, текущая через все три мира - Верхний, Нижний и Средний и соединяющая их между собой. Истоки Реки находятся в Нижнем мире, оттуда она поднимается в Средний, в Верхнем делает петлю и вновь через Средний опускается в Нижний, впадая сама в себя. По Реке души умерших уходят в Нижний мир, а души новорожденных возвращаются в Средний. Путешествовать по Великой реке могут только шаманы. Иногда Великая река предстает в образе Великого древа - его корни растут из Нижнего мира, ствол находится в Среднем, крона - в Верхнем, где она служит коновязью скакунам духов. Потом Древо кренится так, что его ветви свисают обратно в Нижний мир, смыкаясь с корнями (и обитатели Нижнего мира вешают на них чайники).
        Вэс - громадное древнее чудовище, иногда появляется из мерзлых недр земли, а иногда живет в отдаленных озерах, реках или горных пещерах. Чаще всего описывается как мохнатый зверь с двумя хвостами и торчащими из морды рогами (бивнями), т. е. как мамонт. Но существуют и описания Вэс как гигантской рыбы, нападающей на лодки. Бытует предположение, что Вэс может менять облик.
        Девять небес - Верхний мир состоит из девяти небесных ярусов, населенных духами. В Нижних небесах имеются отверстия-звезды, через которые верхние духи могут наблюдать за жизнью в Среднем мире. Край Нижних небес свисает над землей, задевая верхушки гор Сумэру. Все девять небес связаны между собой небесной коновязью, к которой духи привязывают своих скакунов (Полярной звездой). Двигаясь вдоль коновязи, можно попасть с одного неба на другое.
        Долгий день - продолжительный период, когда Солнце все время на небе; Долгая ночь - период, когда Солнце уходит за горы Сумэру и царит постоянная тьма. Между ними есть Вечерняя заря (когда последние лучи заходящего Солнца падают из-за отрогов Сумэру) и Утренняя заря (подъем Солнца из-за отрогов Сумэру). Все вместе они составляют Сивирский год.
        Иттерма - кукла, изображающая умершего, делается в день похорон. У каждого человека несколько душ (четыре - у женщин, шесть - у мужчин). После смерти некоторые души уходят в Нижний мир, другие остаются с похороненным телом, пока оно не сгниет в земле, а некоторые вселяются в сделанную потомками фигурку иттерма. Иттерма можно приносить дары и просить предка о помощи. Хранятся они в специальном ящике - ив-тотап.
        Йим - ритуальный запрет, на пищу (например, девушкам нельзя есть оленьи хвосты), на действия (когда муж уходит на охоту, жене нельзя прясть - дорогу запутает), на темы разговоров (гадать вслух об успехе охоты - к беде).
        Калтащ-эква - дух земли, пожалуй, самый сильный и значимый дух. Своим мужем Нуми-Торумом сброшена с Верхних небес в Средний мир за связь с его братом Куль-отыром, владыкой Нижнего мира. Повелевает как рождением всего живого, так и смертью, а также судьбой. Ответственна за воспитание, обучение и наделение силой шаманов. Известна во множестве образов и ипостасей у всех народов. Именно ее изображает упоминаемая в северных легендах Золотая Баба, великий идол, спрятанный где-то в тайге. Может являться в разных обликах - старухи, девочки, гусыни, зайца. Волосы - седые до белизны или золотисто-медные. Главные помощники - духи-бобры. Обычно является в белых одеждах.
        Куль-отыр (он же Эрлик-хан) - дух-повелитель Нижнего, подземного мира. При этом сам относится не к нижним, а к верхним, небесным духам и должен регулярно появляться в Верхнем мире, на девятых небесах духов для пополнения своей силы, позволяющей поддерживать существование Нижнего мира. Один из «старших», самых значимых и сильных духов, вместе со своим братом - Нуми-Торумом, повелителем Верхнего мира, его женой Калтащ-эквой, Матерью-Землей, и их общим родителем - Корс-Торумом, творцом всех трех миров.
        Куль - мелкий дух из Нижнего мира, настолько чуждый Среднему, что само его появление в Средней земле вызывает различные болезни и приводит к эпидемиям.
        Кээлээни - дух-посредник, обеспечивающий связь между другими духами и камлающими шаманами. Дух-переводчик, знает все языки всех трех миров, а потому заикается - они у него путаются. Большой любитель шуток и розыгрышей. Изображение Кээлээни обычно вырезается на шаманской колотушке.
        Маячка - дух, чей образ может видеться - маячиться - людям, заманивая их в опасные места.
        Мир-сусне-хум - «за миром наблюдающий человек», младший из сыновей Калтащ-эквы, Матери-Земли, возможно, рожденный ею не от Нуми-Торума, а то ли от Куль-отыра, то ли от смертного человека. Вместе с ней был сослан из Верхнего мира в Средний, где стал духом всего людского рода. Ездит на белом восьмикрылом коне с золотой гривой. Его символы - золотой гусь и береза.
        Милк - злой дух. Если милк успевал наречь новорожденному свое имя раньше, чем тот получал имя от людей, то мог забрать души этого ребенка, а через него дотянуться и до других членов рода.
        Мис-не - лесные духи в образе прекрасных дев. Могут становиться невидимыми. Иногда, если охотник им приглянулся, показываются ему, предлагая взять себя в жены. Такая жена приносит удачу не только самому охотнику, но и всему его роду. После смерти своего избранника мис-не возвращаются в лес, оставляя своих детей среди людей, но продолжают покровительствовать роду.
        Обиженная мис-не отличается мстительностью: если выбранный жених откажет ей - погибнет на охоте. Несчастные случаи могут произойти также с членами рода, выказавшими недостаточное уважение к мис-не. Тогда мис-не уходит, уводя с собой детей, а на род обрушиваются несчастья.
        Мэнкв - лесной великан-людоед. Обычно мэнквы имеют две и больше голов, единственный способ убить их - пробить сердце. Могут вступать в брачные союзы с людьми и даже иметь от них детей, но дети урождаются в человеческих родителей (разве что потом вырастают силачами), а потому мэнкв всегда пытается их съесть.
        Най-эква - верхний дух огня, а также вулканической лавы, сестра Нуми-Торума. Най повелевает огнем в целом в его двойной сущности - огня подземного и огня небесного. Кроме нее еще существуют духи каждого конкретного костра, очага и т. д.
        Нуми-Торум - глава верхних духов и повелитель Верхнего мира.
        Пупыг (пубы) - идол-охранитель дома, часто делается из цветных кусков ткани, для него специально шьются ритуальные одежды. Для каждого пупыга - свои цвета и свои одежды. Изготовлять пупыгов очень опасно - мастер, сделавший пупыга неправильно, может быть наказан тем духом, которого пупыг изображает. Держат пупыгов на чердаке или самой верхней полке в доме (пубы-норма) - поближе к Верхнему миру, туда и ставят плошки с жертвоприношением. Пупыги насыщаются паром приготовленных для них блюд.
        Самсай-ойка - «Невидимый старик». Один из самых значимых духов Нижнего мира. Отвечает за мелких духов, не позволяет им проникать из Нижнего мира в Средний. Между чувалом и стеной в человеческом жилище обычно помещают изображение Самсай-ойки - тогда вырвавшиеся из Нижнего мира болезни пугаются и в дом не входят.
        Сумэру - горы, сложенные великим героем Уралом из тел гигантских змеев и великанов. Ограничивают пределы мира. Солнце и луна вращаются вокруг их вершин.
        Сяхыл Торум - дух грозы, грома и молнии. Когда он на своей оленьей упряжке несется по небесам, от ударов копыт начинается дождь, когда подгоняет оленей - слышится гром и сверкают молнии. Молнии Сяхыла выжигают любые болезни.
        Хадау - великий герой, обустроивший землю так, что на ней смогли жить люди. Создатель души шаманов. Окончив свои работы на земле, обратился в камень.
        Хингкэн - дух охоты, к которому обращаются с просьбами о богатой добыче.
        Хожир (Кыдай Бахсы Тойон, Хожи хара дархан) - создатель первой кузницы. У него есть семь сыновей-кузнецов: 1) Сар хара, мечущий искры из головы; 2) Бок шара, у которого искры сыплются из-под ног; 3) Худэрэ хара, в правой руке держит молот;
4) Нухур хара хара - сжигая красную лиственницу, он добывает уголь; 5) Аляа ху-бун - шаловливый сын, создатель прекрасного, ведающий онгонами - фигурками, в которые могли вселяться духи; 6) Абтай хубун - сын с волшебными кузнечными чарами; 7) Альгандаа арбан гурбан абтай жибтэй хубун, с тринадцатью волшебными чарами в ладонях. Покровительствуют родам черных кузнецов, с которыми встречаются у подножья гор Сумэру. Хожир и семеро его сыновей традиционно принадлежат к нижним духам, но к людям относятся благожелательно, причиняя вред лишь тем, кто обидит кузнеца. Остальные духи - как верхние, так и нижние - кузнецов побаиваются.
        Хонт-Торум - дух битв с ярко-красной кожей.
        Хотал-эква - дух - хозяйка солнца, отвечает за приход и уход тепла, обычно изображается с восьмью лучами.
        Чэк-най - огненный потоп, когда потоки Рыжего пламени поднимаются из-под земли, заливая Среднюю землю.
        Эрыг отыр - древние богатыри. Отличались огромным ростом и силой, а также неукротимой воинственностью. Перебили друг друга в постоянных схватках.
        Этпос-ойка - дух - хозяин луны, отвечает за прохождение светила через небосвод, изображается обычно с девятью лучами. Иногда вмешивается в дела людей - например, забрав к себе девушку, которую обижали родные.
        Ээрен - используемые шаманом для камлания вместилища духов, чаще всего делались из разноцветных лент или шкур. Ээрен-сирота был постоянным спутником шамана, отвечая за вдохновение, и оставался в его чуме после смерти хозяина, дожидаясь его возрождения. Ээрен-радуга помогал в лечении. Ээрен-ворон служил гонцом. Буга-ээрен (резная фигурка быка) принимал дары-ожерелья от пришедших за помощью. Ээрен-барсук и ээрен-филин защищали самого шамана. Ээрен-медведь (из медвежьей шкуры) не подпускал злых духов, но использовать его могли только очень сильные шаманы. Такие шаманы могли также применять эди ээрен («небесное тело»), т. е. метеориты, для лечения душевных болезней. И наконец, символом опыта и величия шамана был ээрен-ядро - делавшийся из подарочных платков (стоимость каждого приравнивалась к стоимости скакуна). На ээрен-ядро шло не меньше пятидесяти платков. «Ядро» висело над сундуком с шаманскими атрибутами и покидало чум только со смертью шамана.
        notes
        Примечания

1
        Парка - короткая меховая одежда с широким воротником, шилась обычно из оленьих шкур.

2
        Колмасам - неумная и неумелая, грубая женщина. Отрицательный персонаж сказок.

3
        Торбоза - высокие меховые сапоги из шкуры нерпы с подошвой из тюленьей шкуры.

4
        Малица - верхняя меховая одежда с капюшоном, из двойного слоя шкур, сшитых мехом вовнутрь.

5
        Важенка - самка оленя.

6
        Снегоступы (лыжи камусные, подволошные или просто подволоки, т. е. подшитые) - широкие овальные лыжи, по поверхности подклеенные мехом, дают возможность не скользить, а ступать по снегу, не проваливаясь. Голицы - скоростные лыжи с гладкой поверхностью.

7
        Порса - рыбная мука.

8
        Сахи - двойная меховая шуба.