Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Ковалевская Елена / Судьба В Наследство : " №01 Письмо С Которого Все Началось " - читать онлайн

Сохранить .
Ковалевская Елена Александровна: другие произведения. Книга 1. Письмо с которого все началось
        Дилогия: Судьба в наследство
        Аннотация: Ох, и паршивое же это дело: письма в мужские монастыри возить! Неприятностей после этого лопатой не разгребешь. Только вернулась к себе, даже передохнуть не успела, как уже новое доставить приказывают. Да мало того, еще и малохольную спутницу в дорогу подсунули. А тут, как назло, нападение по дороге, и епископ, чтоб ему пусто было, воду мутит...
        Книга 1. Письмо, с которого все началось.
        
        
        С большой благодарностью:
        Евгению Казимирову, всем моим
        друзьям без поддержки которых,
        не было бы этого произведения.
        
        Как тяжело быть пешкой в чужой игре...
        
        Пролог.
        Примерно за год до начала основных событий, сентябрь 504 года от основания Церковного Союза.
        
        - А вам не кажется, чересчур цинично решать проблемы подобным образом? - вскинул бровь мужчина, сидящий на беломраморной скамье. Он отставил бокал с кисловатым мурранским вином, так прекрасно утоляющим жажду, на широкие перилла беседки. Погода в Святом Городе для конца сентября стояла необычайно жаркая.
        Невысокая женщина, закутанная с головы до ног в черное, резко развернулась к говорившему. От порывистого движения серебряный крест на длинной цепочке, который висел на шее, хлестнул ее по плечу.
        - Вот как, бейлиф?! - точно змея прошипела она. - Цинично?! А когда вы строили себе уединенную резиденцию на берегах залива, не считали циничным - брать пригоршнями деньги из казны.
        Мужчина в смятении опустил глаза.
        - Благочестивая, - вступил в разговор еще один собеседник. Белокожий, но неожиданно темноволосый с легкой сединой на висках, плотно сложенный, но невысокий мужчина был облачен в бордовые одежды верховного инквизитора. - Допустим, я не согласен с последним высказыванием бейлифа, однако у меня появился ряд других вопросов. Первое - где гарантии, что нам удастся такая авантюра? Второе - сможем ли мы справиться со всеми последствиями? Третье, и самое основное - почему вы считаете, что Империя затеет войну уже в следующем году, именно до начала казначейских проверок конвентом ? (Конвент - двухуровневый совет: первый уровень епископат, где участвуют все епископы и кардиналы, в бейлифате соответственно епископы и командоры, второй уровень - совместный совет из 12 кардиналов, 11 командоров и 3-х епископов от каждого ордена.)
        - Меня тоже волнует один вопрос, - подал голос сидящий в тени разросшегося плюща четвертый собеседник - высокий, сухой до болезненной худобы, словно состоящий из одних углов, жилистый старик в красном командорском одеянии. - Его Святейшество в курсе - что именно вы предлагаете затеять?
        - Скажем так, мой брат НЕ против того, что я предлагаю, - отрезала женщина, поджав тонкие губы. Поразмышляв пару мгновений, она повернулась к инквизитору и продолжила: - А теперь моя очередь задавать вопросы. Вы хотите отвечать за растрату перед конвентом? У вас есть желание закончить свои дни в убогом забытом всеми монастыре? Вы предпочтете воевать с имперцами, когда они окажутся подготовленными к войне наилучшим образом? Или все-таки решите разгромить слабого противника, который сам напал на нас?
        - А вы змея, Благочестивая, - протянул бейлиф, вставая со скамьи. - Опасная змея! Таких, как вы, в колыбели душить надо!
        - Уж кто бы говорил?! - огрызнулась в ответ женщина. - Или может быть, у вас есть другие идеи? Так поделитесь же с нами. Мы ждем.
        Сарказм в ее голосе прозвучал столь явственно, что мужчина от ярости пошел красными пятнами и крепко сжал руки в кулаки, пытаясь сдержать себя.
        - Нет у меня предложений, - зло ответил он. - Однако и ваше мне не нравится. Убивать свой народ ради сокрытия правды - мерзость и подлость!
        - Тогда подарите свою резиденцию кому-нибудь. Раздайте картины, баразские ковры, золотые украшения, статуи, что вы привезли из Похгуда. Ну же?! Давайте! - взвизгнула Благочестивая и, мгновенно успокоившись, фыркнула. - Что, не хочется?! То-то же. И даже если распродадите все до нитки, вам не удастся полностью покрыть даже часть ваших растрат.
        - Благочестивая, давайте продолжать разговор без взаимных упреков и оскорблений, - предложил инквизитор, беря с маленького столика, что стоял в центре беседки, засахаренную сливу. - Все присутствующие здесь в той или иной степени приложили руку к опустошению папской казны. И если нам в ближайший год-полтора не удастся придумать вразумительного ответа, как и куда подевались столь громадные средства, то всех после расследования ждет смещение с должностей, - мужчина сделал небольшую паузу. - Включая и вашего брата. Я не против решения нашей проблемы подобным способом. В конце концов, ничто не спишет расходы лучше, чем война. Строительство папской резиденции, резиденции его высокопреосвященства бейлифа Цемпа, мои мелкие слабости, ваши, как главы госпитальеров, непомерные вложения на возведение госпиталей, - он кивнул сидящему в тени командору, а затем перевел взгляд на Благочестивую, - и ваши подкупы - как первейшей интриганки, обошлись недешево. Но у нас должна быть уверенность, что задуманное удастся исполнить.
        Женщина, спрятав руки в широкие рукава балахона, сердито пожевала губами и, усевшись на скамью, начала говорить:
        - Скажем так: у меня есть некоторые связи в султанате, кое-какие рычаги влияния. Мать султана - весьма умная и хитрая женщина - в очередной раз занемогла и пока не может полноценно влиять на своего сына. Султан же по натуре своей горячий мальчишка, стремящийся прославится в веках. Как правитель он уже начал подавать большие надежды. Нам же, пока мальчик не набрался опыта, лучше сейчас отбить у него охоту воевать с Союзом, чем через пять-десять лет увидеть под стенами Святого Города его армию.
        - Имперские советники отнюдь не глупы, - вставил слово инквизитор.
        - Не глупы, но не менее властолюбивы, - возразила Благочестивая. - Или вы думаете, что все его визиры исключительно преданы ему? Да каждый из них спит и видит, как станет султаном взамен пятнадцатилетнего сопляка, основав новую династию. Дочерей у покойного султана Азхара осталось предостаточно, а вот из сыновей выжил только один - Камиль. А он наследников пока не имеет.
        - Но мы не можем рассчитывать, что султан-валиде проболеет целый год, - вновь попытался высказать свои опасения инквизитор.
        - Вот это, кардинал - уже не ваша забота, а моя. Сколько надо - столько и проболеет, - отмахнулась от него женщина. - А раз его малолетнее величество бредит захватом наших западных провинций, подтолкнуть его к решительным действиям ничего не стоит. Камиль слишком юн, горяч, и пока не осознает, что ни армия, ни флот еще не готовы к полномасштабным военным действиям. А визиры вряд ли станут рассеивать его заблуждения.
        - А в чем же наша роль? Каким образом мы поступим? - осторожно поинтересовался бейлиф.
        - Повышенное внимание к назревающим событиям и активное участие в военных действиях позволят нам придать им нужную значимость и направленность, - буркнул из своего угла главный госпитальер. - При умелом толковании общеизвестных фактов даже мелкую пограничную стычку можно представить великой битвой народов. Единственное, что необходимо определить: кто в нужный час доставит скорбные вести конвенту так, чтоб у нас осталось достаточно времени на подготовку к войне. А так же, чтоб у недоброжелателей не возникло подозрений, что вся эта затея - наших с вами рук дело.
        - Сведения придут из такого источника, и принесут их такие вестники, что ни у кого не возникнет сомнения в подлинности. Я позабочусь об этом, - пообещала Благочестивая.
        - А не много ли вы на себя берете? - с сомнением произнес бейлиф.
        - Зато вы на себя мало, - отрезала та.
        - У нас будет еще одна проблема, - вступил в полемику инквизитор. - Нужно не забывать об адмирале Форсине. У его ордена один из самых опытных дипломатических корпусов в Империи. Он может испортить нам всю задумку.
        - Давайте решать проблемы по мере их поступления, - раздраженно ответила Благочестивая. - Самое главное - стронуть эту громаду с места, а дальше она покатится сама, практически без нашего участия. Не мне вам напоминать: любая, даже самая хитроумная, партия начинается с хода обыкновенной пешки...
        
        Глава 1.
        Паршивее, по-моему, быть не может, чем стоять праздничный молебен после десятка дней пути, распевая гимны пересохшей, саднящей от пыли глоткой, воняя при этом, как навозная куча. Вот задержалась бы в пути хоть на пару часиков, тогда б не мозолила колени о каменный пол. Ох, думать иногда полезнее, чем торопиться выполнять приказание. Все равно пакет будет вскрыт лишь после окончания службы. Вообще-то он срочный, от нашей матери настоятельницы, иначе бы я не торопилась как ненормальная. А она баба суровая, епитимью наложит - будь здоров, не кашляй. Смотри, чтобы только хребет не переломился от этой епитимьи. Уставшая, грязная, словно в Пекле побывала, и еще эти наручи трут! Интересно, какая ..., взяла мои, да простит меня Господь за ругань, узнаю - покалечу!
        Ну когда же все кончится? Пакет-то срочный...
        Ох и не люблю я в мужские монастыри ездить! Мы, дщери Господни, и сами в состоянии управится со всеми еретиками, наставить овец заблудших на путь истинный. По-моему одной сестры Гертруды хватило бы, а если уж добавить сестру Бернадетту... Тогда берегитесь враги Господа нашего!
        Наконец-то!
        - In gloria Dei. Amen (Во славе Бога. Истинно), - с облегчением произнесла я вместе со всеми, и поднялась с колен.
        С трудом проталкиваясь между многочисленными братьями, я добралась к алтарю, туда, где стоял его преосвященство епископ Констанс и благословлял всех после службы. Ну и здоровенные же они здесь! Все как на подбор - на голову выше меня и в полтора раза шире в плечах, а уж рожи у них!.. Очень далеко им до благостных! Увидишь такую в темном переулке - с перепугу окочуришься.
        - Ваше преосвященство, вам пакет от матери настоятельницы, - подала ему большой, запечатанный бордовым сургучом конверт. Епископ принял его так, словно ждал, ни тени удивления на лице. - Благословите.
        Он протянул свою маленькую сухонькую ручку, осенил меня знамением.
        - Сейчас ступай дочь моя, - благообразный такой старичок, только взгляд у него холодный, точно у змеи. - А после вечерней трапезы зайди ко мне.
        Ох, чую, предстоит мне тяжелый разговор!
        Епископ был известен как очень дотошный и въедливый человек, от которого ничего невозможно скрыть. Недаром его называли Старым Лисом. Что ж теперь на своей шкуре придется убедиться - прозвища в орденах просто так не дают.
        - Брат Иннокентий, проводи сестру в ее келью, - тем временем распорядился его преосвященство.
        Брат, который стоял поблизости - подпирал колонну, ни слова не говоря, смиренно поклонился, развернулся и строевым шагом двинулся по галерее. Я заторопилась следом.
        - Могу ли я ополоснуться с дороги? - произнесла ему в спину, а точнее в лопатки. Вот громадина!
        - Безусловно, сестра, безусловно... - ответил он. Ну и голос! Что трубы Возвестника. - Я покажу тебе келью, а там послушники проводят, - кивнула, но вряд ли он это увидел; на спине у него глаз нет, или я пока их не заметила.
        Монастырь у варфоломейцев был огромный; мы все шли и шли по коридорам и переходам. На пути встречались братья, спешившие по своим делам. До чего же их много стало в последнее время! И откуда только набирают?
        Наконец мы пришли в гостевой флигель, где мне выделили маленькую келью размером четыре на семь шагов, куда помещался только жесткий топчан да столик с кувшином и тазом для умывания. Свет в помещение проникал через узкое окошко-бойницу. На стене над изголовьем кровати висел бронзовый крест. Ох, и богато же живут братья Варфоломея Карающего, раз Знак Божий в кельях для странствующих монахов из бронзы повесили! Хотя в остальном, как и положено по обетам, не было видно и следа роскоши. Те, кто стремится служить Господу, всегда дают обеты бедности, смирения, послушания, и еще множество других, среди которых присутствует, конечно же, целибат. Впрочем, этот обет дают все, кто стремится оказаться под милостивой, но твердой рукой церковной власти.
        Церковь - очень сильная и могущественная организация, чтобы с ней спорить, а уж противостоять ей - и думать нечего. Нас много, и мы слуги Господни, его карающая и милующая длань. Чаще всего карающая.
        Я из единственного Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтобы сетовать на это? Всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле. А уж по собственному ли разумению или по принуждению... Для своего успокоения можем считать, что по собственному. Но если ты не выполнил задание - 'урок Господа' - то упокой Он душу - в данном случае - твою. Amen.
        Упокаивая грешника, мы берем его прегрешения на себя, душу его очищаем и в Рай отправляем. Дальше нам их в свою очередь мать настоятельница отпускает. А уж ей кто? Епископ, не менее. Иначе столько грехов простому священнику нипочем, не списать и за десяток лет. Вот какие люди-то грешные, или точнее - стольких пришлось положить во имя истиной Веры.
        
        Уже в купальнях, сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву и, ожесточенно оттирая спину от недельной грязи и пота, по привычке стала припомнить - какие заповеди и положения устава успела нарушить. Первое правило - позаботься о коне, потом - об оружии, затем - о душе, а уж после всего - о бренном теле. У меня, похоже, все наоборот вышло. Хотя коня увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Душа? Душа все же была после коня, праздничный молебен-то я отстояла на коленях, а пол в монастырском храме, для общего сведения - не пуховая перина. А вот потом как раз вышла забота о теле. Я звонко пошлепала себя по мокрым плечам. Ну а оружие... Ладно, под дождь я не попадала, значит будем считать, что не заржавело. Хотя у нас в обители двухдневную епитимью я бы уже схлопотала.
        
        Слегка обсохнув и переодевшись в выданную чистую рясу, я решительно направилась на поиски трапезной. Есть хотелось зверски. А если выразиться точнее - жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник - мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению, вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка от неожиданности рот раскрыл и уставился на меня с изумлением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.
        - Ну, веди, веди. Не стой подорожным столбом! - поторопила я его. - Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.
        Послушник припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Деревянные подошвы его сандалий были невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом шаге. Тем не менее, мы быстро добрались до места.
        Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.
        Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: 'Вам сюда...' - и унесся куда-то в глубь помещения. Я уселась меж двумя широкоплечими братьями, словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, но здесь все братья как на подбор - один здоровее другого. Хотя чего это я удивляюсь, Орден Варфоломея Карающего - основной кулак Церкви и слуги в нем подобрались соответствующие. Хотя и мы в женском боевом ордене тоже не слабенькие. Я могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Но эти!..
        Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, не удержалась и воскликнула:
        - Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!
        В миске была каша на сале! Во время поста! А впрочем ... Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, кстати, так в крепости веры послушниц проверяли. Подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в Суровую Неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Так многие попадались. А потом, ой мама!.. Поэтому наученная опытом, не своим правда, я покрутила головой туда-сюда. Глядь, они все недозволенное в пост едят. Уж и ложку почти до рта донесла, но нет, не могу я так. Одна была бы, или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала. А здесь, ну словно перст Божий поперек горла! Сижу, устав соблюдаю. Вот, мол, какая я правильная. Сцепила зубы покрепче и терплю. Зря конечно, но все же. У меня там, в сумах лепешки припрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. Хоть и хиленькая это замена каше, но тоже еда.
        Трапеза подходила к концу, а я, пожевав хлеба и выпив кружку воды, глазела по сторонам. Братья вычищали миски до блеска. Когда все поднялись, за моей спиной, как по волшебству, возник послушник, который привел меня сюда.
        - Его преосвященство ожидают у себя... - он с любопытством вытянул шею, заметив мою нетронутую кашу, затем резко развернулся и, петляя между братьями словно заяц, помчался прочь. Чтобы не отстать от него, мне пришлось поспешать. И что за манера носиться как ошпаренному?! Ишь, как торопится. Никак, мальчик на побегушках. У нас с поручениями так только самые младшие послушницы бегают.
        Дверь в кабинет епископа внешне ничем не отличалась от остальных, разве что до нее пришлось долго топать узкими извилистыми коридорами. Любой орденский монастырь - это осадная крепость, где оборону можно выдержать не один год. Однако если враг и сумеет ворваться даже во внутренний двор, все равно увязнет в боях в этих тесных переходах. Тут парочку братьев на один коридор и довольно, пока не устанут, могут хоть кавалерию сдерживать. Хотя ни одна лошадь сюда не полезет, в некоторых переходах и я макушкой потолок царапаю, а уж длиннющие братья вовсе нагибаются. Мудрые люди этот оплот Веры строили.
        Меж тем паренек постучал в дверь, заглянул в помещение, засунул голову, коротко, но неразборчиво о чем-то доложил, и лишь потом сделал приглашающий жест рукой. Я зашла и, опустившись на одно колено, поцеловала епископу руку, на которой красовался перстень с крупным аметистом. Затем, пружинисто поднявшись, вновь вернулась к двери и, встав перед выходом, стала потихоньку оглядывать помещение.
        Кабинет епископа был роскошен. Вот тебе и обет бедности!... Стены отделаны лиловой парчой и панелями из мелкоузорчатой темной березы, потолок опирался на резные дубовые балки, тяжелая мебель украшена позолотой, а пол устлан мягким баразским ковром.
        Его преосвященство обошел стол и, усевшись в свое кресло, указал мне на табурет, стоящий посреди комнаты.
        - Садись, дочь моя. Разговор будет длинным.
        Я осторожно примостилась на самом краешке. Это в обители у настоятельницы я могла позволить усесться свободнее, да и то не всегда.
        - Трудный ли был путь? Дороги нынче не спокойны.
        Отвечать стала так же степенно и размерено:
        - Благодарю, ваше преосвященство, - склонила я голову. - Путь был легкий, препятствий на дорогах никто не чинил. Чего нельзя сказать о самих дорогах. В графстве Воринкшир и под Рябиничами они совсем отсутствуют, так что поспешать пришлось медленно.
        - Поспешать медленно следует во всех случаях. Спешка, невоздержанность и необузданный нрав приводят нас на дорогу, которая стелется прямиком в Пекло! - епископ изрекал очевидные богословские истины с таким видом, словно они только что стали для него очередным откровением Господа. - А ты, дочь моя, как я знаю, сегодня была очень воздержана в еде. С чего бы?
        Вот мы и добрались до первого поворота. Эк его исподволь тянет разговаривать!
        - Пост ведь, ваше преосвященство, грех вкушать скоромную пищу, - со всевозможным благочестием постаралась ответить ему. А то он и сам не знает что грешно, а что нет?! Не зря я все-таки от кашки отказалась. Не зря...
        - Пост ведь не строгий, не обязательный. Он только для отшельников и святых духом, - коротко заметил его преосвященство.
        В кабинете воцарилась оглушительная тишина. Я опасалась даже вздохнуть, подыскивая ответ. Вот это называется - перемудрила сама себя!..
        - Все мы грешны на этой земле, ваше преосвященство, и стремится не преумножать грехи - наш долг перед лицом Господа и Матерью-Церковью, - попыталась выкрутиться.
        Епископ посмотрел на меня со значением, словно моя самая распоследняя мыслишка ему была известна, будто бы он видел меня насквозь. Но что он там мог разглядеть?! Что?! Да я сама не знаю, почему эту бесовскую кашу жрать не стала! Не стала и все тут!
        - Дочь моя, - тем временем погрозил он мне сухоньким пальчиком (я такие пальчики по десятку за раз ломаю), - в тебе говорит уже другой грех, гордыня.
        Не сдержавшись, я изумленно уставилась на него. О чем это он?
        - Не возгордилась? Ну и хорошо.
        Епископ читал каждую эмоцию на моем лице. Я всегда была воином, а не проповедником. Закулисные интрижки никогда не были моим коньком. Хотя не буду утверждать, что ничего в них не смыслила, иногда очень даже, особенно если от этого зависела моя жизнь.
        - Как поживает сестра Бернадетта? Как дела у настоятельницы? - продолжил расспросы его преосвященство.
        Уй, какие мы любопытные!
        Битых два часа расспрашивал или точнее допрашивал меня епископ Констанс. Хотелось отделаться ничего незначащими ответами, и хотя я изворачивалась, как могла, но боюсь, все же рассказала ему больше, чем следовало. Ну, как я могла сказать, что это не его ума дело! Уж лучше сражаться с двумя десятками идолопоклонников-нуриватов, чем отвечать на его простые, на первый взгляд, вопросы.
        После того, как он дважды предложил мне вина, я все поняла и мысленно погладила себя по голове. Видимо в еде было что-то из трав намешано, что должно было развязать мне язык. Но зачем? Неужели разворачивается новая борьба за власть в высших церковных пределах, где даже не последние бойцы вроде меня - лишь разменные пешки? Полная картина, конечно же, известна только верхам. Но зачем нас-то сюда вовлекать? Боевой женский орден никогда не участвовал в сварах среди мужских, мы единственные занимаем свою нишу вот уже пару сотен лет и ничего при этом не меняется. Господь всемогущий, что-то назревает. Что-то затевается...
        Под конец беседы я украдкой попробовала старательно навяливаемый мне напиток, вино было неимоверно сладким и одновременно терпким, что отбивало все послевкусие, и оставляло во рту вяжущий ком. Именно в такие, да еще в несусветную кислятину подмешивали всякую гадость. Я так и не поняла, что же именно туда добавили, но некоторые компоненты узнала. Пара глотков и я бы выболтала все свои самые сберегаемые тайны, даже если бы мне не задавали вопросов.
        
        Из кабинета его преосвященства я выбралась на деревянных ногах и с чугунной головой, и тут же наткнулась на моего провожатого.
        Интересно, он здесь все время стоял или как? Хотя нет, не похоже, вон как дышит. Значит, его позвали. Ай да епископ - старый хитрый лис! Н-да, по ордену побродить не удастся... А как бы было удобно - 'я неместная, заблудилась, а что это вы здесь делаете?'. Как жалко, что не получиться! С меня ведь тоже спрашивать будут, чего, мол, видела, что узнала. Шпионить за собратьями по Вере среди церковников самое разлюбезное дело!
        - Ну и куда теперь? - поинтересовалась я у послушника.
        Он удивленно захлопал глазами глазами и растеряно выдавил:
        - А разве вы не хотите отдохнуть у себя в келье с дороги? Разве у вас глаза не слипаются?
        Та-ак! А это еще что за новости?!
        - А что, должны? - вопросом на вопрос ответила я.
        Мальчишка отчаянно замотал головой из стороны в сторону.
        Может прижать его? Да нет, опасно. Знать он ничего не знает, а вот рассказать об этом - расскажет.
        - Вот что, дружок, проводи-ка меня на конюшню.
        - Зачем? - подозрительно уточнил тот.
        - Затем! Я хочу посмотреть как там мой верный друг.
        - Какой друг? - у него что, приступ тупости?
        - Конь!
        - А-а. Ну, я не знаю, мне того...
        - Занят, что ли? Так ничего, я сама схожу...
        - Нет, нет, я провожу, - тут же затараторил он.
        Хм-м! Видно, приказали с меня глаз не спускать... И мы пошли.
        Ну, расстояния тут у них! И с чего бы это? Вроде и монастырь не настолько уж гигантский, а как идти, так битый час!
        Похоже, меня специально ведут дальней дорогой, по периметру, чтобы успеть доложить начальству, куда мы направляемся. Ох, чую, что-то здесь затевается... Ладно, душа моя, задницу в кучку, и будем наготове.
        На конюшне меня ждала еще одна неприятная картина. Мой жеребец громогласно ржал, и, вставая на дыбы, молотил копытами воздух. Один из конюхов привалился к стене и держался за грудь, а другой - здоровенный детина в кузнечном фартуке, боязливо жался к перегородке.
        - А ну, стоять! - гаркнула я во всю мощь. Кузнец вздрогнул и дернулся. Конь же, наоборот, чуть успокоился, услышав знакомый голос, но все же продолжал прижимать уши к голове и скалить зубы. - Что здесь творится?!
        - Бесовская скотина! - сплюнул кузнец. - Расковался он у тебя, красавица, но никого к себе не подпускает!
        - Да-а? А на какую ногу?
        - Ну, так это... На правую, только не подпускает он к себе...
        Ой, заливает он мне! Я на подступах к монастырю подкову заднюю левую меняла. Она еще могла подвести, ведь тот кузнец не наш - орденский умелец. А остальные проверяла, и точно могу сказать, что все было в порядке.
        - И что? Тебе-то, какое дело, твой конь что ли?
        -Дык, непорядок это... - как-то неуверенно протянул мужик. - Перековать бы полностью надо... - и снова потянулся к узде.
        Жеребец захрипел и взвился на дыбы. тот отшатнулся.
        - Вот бестия!
        - Пятый! Стоять! - рявкнула я снова.
        Конь рухнул двумя копытами на пол. Конюшня содрогнулась.
        - Слушай, малый, меня внимательно! - обратилась я к кузнецу. - Если еще раз подойдешь к коню - пеняй на себя! Он у меня дурной, никого не подпускает, и если зашибет - не моя забота. А сотворишь что-нибудь с ним, будешь иметь дело со мной, а потом и с Господом Богом, но уже там, на небе! Ясно?!
        Под конец я практически орала, тыкая пальцем в потолок.
        - Дык мне... - проблеял мужик.
        Но я уже не слушала никого. Подошла к жеребцу, тот как послушная собака ткнулся мне мордой в руку, ища ласки и поощрения. Я похлопала его по носу, потрепала по шее.
        - Хороший ты мой. Молодец мальчик! Сторожи. Нельзя трогать. Нельзя, - я указала ему на седло. Во время борьбы Пятый сбросил его с бревна на землю. И постучав по яслям с овсом, произнесла - Ни! - потянула за повод и еще раз сказала - Ни! - то же самое сделала и с водой. Теперь я была спокойна, его не отравят, он не подойдет ни к тому, ни к другому. Голодать ему недолго, сегодня перед вечерей ноги моей здесь не будет.
        - А почему вы назвали его - Пятый? - это было первое что я услышала от мальчишки, когда мы вышли из конюшни.
        Перед уходом я осмотрела подковы жеребца, они оказались в полном порядке. Интересно, какую байку мне собирались скормить?
        - Что?
        - Почему вы назвали его Пятый?
        - Потому что я была пятой из наездников, кто оседлал его и после этого остался в живых, - зачем-то ляпнула я.
        На самом деле стойло в ордене у жеребца было пятым по счету. Однако всю обратную дорогу паренек уважительно косился на меня, больше ничего не решаясь спросить.
        
        Братья пели. Чистые голоса взмывали в высь к сводам собора, отражались от красивейших витражей и рассыпались серебряными искрами в окружающем мире. Молитва неслась вверх, лилась из сердца и, казалось, что достигала престола Господа. И было от этого так хорошо, так прекрасно, хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, чтобы молитва никогда не кончалась. От всей души, до полного растворения себя в слове, я молилась. Руки сложены в молитвенном жесте, пальцы сцеплены так крепко, словно от этого зависит жизнь. И верилось что Бог - здесь. Он присутствовал тут, в этом храме, и смотрел на нас, чад своих неразумных. И было от этого так хорошо, так прекрасно. Хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы никогда не кончалась молитва. Потому что Бог - есть Все, и он всегда с нами.
        В разноцветные витражи собора светило закатное солнце, преломляясь причудливыми цветными узорами в витражах и падали на нас, стоящих внизу на коленях. От этой величественной красоты захватывало дух.
        - Benedictus, in nomine Domine. Amen, (Благословен, во имя Господа. Истинно) - вечерняя молитва закончилась. Солнце спряталось за облако, и свет в соборе слегка померк, от этого я очнулась, словно вернулась обратно.
        Братья стали подходить к алтарю для благословения. Пора было подумать, как бы поумнее смыться отсюда. Но нет, не удастся! Епископ уже вцепился в меня взглядом и не отпускал.
        Что ж, делать нечего, пришлось пристраиваться в очередь с остальными.
        - Благословите, ваше преосвященство, - как положено попросила его, когда дело дошло до меня.
        Он сотворил освящающий жест рукой, и протянул для поцелуя.
        - Что ты сейчас собираешься делать, дочь моя? - спросил он тем временем.
        - Отправлюсь к себе в келью. День был трудный, неплохо бы отдохнуть.
        - Ну что ж, хорошо, ступай, - мой ответ, похоже, его удовлетворил.
        Уф, выкрутилась, лживые слова в храме не были произнесены. Теперь так и сделаю: направлюсь в свою келью, но только вот у себя в монастыре. Да простится мне эта хитрость!
        Уезжать из обители следовало сразу же, после молитвы. С заходом солнца ворота закрывали и после было не выбраться. А завтрашнего дня дожидаться здесь никак не хотелось. Мало ли еще что они придумают?!
        Седельные сумки я заранее припрятала у входа в храм. Все что могла, одела на себя. Шлем, оружие и прочие вещи спрятала. Даже кольчугу на себя нацепила, правда под стеганный поддоспешник, и она неприятно натерала тело. Мне еще повезло, что местный кастелян выдал рясу широченную не по размеру, и она много чего скрывала.
        Меж тем, епископ слегка шевельнул рукой и от колонн отлипли два здоровенных брата.
        У меня душа рухнула в пятки. Но нет, еще один нетерпеливый жест и появился знакомый мне послушник.
        - Проводи сестру в ее келью.
        'Спасибо тебе Боже за твой дар!' - пронеслось у меня в голове. С двумя дуболомами я бы не справилась.
        В храме уже почти никого не осталось. Паренек неуверенно мне кивнул, смущенно улыбнулся и потопал вперед, я двинулась следом.
        'Прокололся ты Лис, ох прокололся! Тебе во что бы то ни стало нужно меня задержать в этих стенах, но вот огласки ты не хочешь. Что же происходит? Не сейчас!!! Об этом можно подумать потом! Хорошо, что лишь юный послушник сопровождает меня. Благодарю тебя Господи за спасение!'
        Храм был настолько большой, что вид на алтарь от дверей бокового нефа полностью закрывали колонны, поддерживающие его своды. Мы беспрепятственно вышли.
        По бокам аллеи, ведущей к храму, росли пышные кусты жасмина и барбариса. Ох, и колючие! Взгляда брошенного по сторонам было достаточно, чтобы убедиться - вещи на месте, а рядом никого. Сделав вид, что запнулась, я окликнула мальца. Тот подошел поближе.
        - Да вот подошва оторвалась, - я поставила левую ногу на пятку, и показывая, где именно, заставила его невольно наклониться. Легкий удар по затылку, и паренек обмяк у меня в руках.
        А теперь - быстро-быстро, нельзя терять даже мгновения.
        Я ужом скользнула в просвет между большими кустами жасмина и барбариса. Проход между ними еще не затянулся, мне сильно повезло, что ягоды недавно собирали. Так же шустро втянула за собой послушника. Достала веревку, что была у меня наготове, растянула мальчишку меж кустов за руки и за ноги, чтобы шумел поменьше, когда очнется, и воткнула кляп. Переметные сумки и шлем в них, я подвязала на грудь и живот; надо сказать, объемистое брюшко получилось. Все остальное, увы, придется нести в руках. Слегка закидав паренька травой, чтобы не так бросался светлой послушнической рясой в глаза, я вылезла из кустов, одернула рясу, опустила пониже капюшон, еще больше ссутулилась, и, прижав сумки к себе, заспешила в сторону хозяйственных строений.
        Добралась я до конюшен благополучно, никто даже не окликнул. Слава Всевышнему, конюхов на месте не оказалось. Я тихонько свистнула. Пятый радостно заржал, ткнулся мне мордой в грудь.
        - Тише, малыш, тише! - шикнула на него. Торопливо оседлала, закрепила сумки, и, взяв под уздцы, повела к выходу.
        Тут за воротами послышались шаги. Вот только этого мне не хватало?!
        Нервным взглядом я кинула конюшни в поисках подходящего орудия. В начинающей сгущаться темноте глаз выхватил лежащую у стены оглоблю. Тут же вооружившись ей, встала чуть в стороне от ворот.
        Вошел конюх с ведрами полными воды, я легонько замахнулась, и... Оглобля быстро подружилась с его затылком.
        Мужчина рухнул как подкошенный. Я, ухватив конюха за ноги, быстро затащила за охапки сена. А потом осторожно выглянула во двор, чтобы проверить нет ли там кого.
        Во дворе было пусто. Наконец-то можно убраться отсюда!
        - Тишь! - выдохнула я коню в ухо, выводя из конюшни. Пятый знал и эту команду. Теперь он, понурив голову, станет тащиться за мной как покорная водовозная кляча.
        Миновали двор, внутренние ворота, внешние, подошли к предмостным укреплениям, где маячила стража. Братья стояли у ворот и недобро посматривали на меня.
        Лишь бы получилось!
        Кинула повод на седло и крепко двумя руками ухватилась за луку. Братья нерешительно потянулись к алебардам, отставленным в сторону. А я шла, сокращая расстояние между нами. И, резко!
        - Ий-я-а-а-а! - конь понесся. Рывком, взвалив себя поперек седла, пролетела мимо стражников, отоварив при этом одного из них сапогами по лицу.
        Ворота промелькнули мимо. Подъемный мост. Еще рывок и уже в седле!..
        Подстегнув коня, я понеслась прочь.
        
        Главный тракт вился серой лентой, и по нему пришлось рысить часа четыре. Не уверена, что за мной была погоня, но со счетов сбрасывать не стоило. Солнце село, но небо еще розовело на западе, давая достаточно света. Я не знала что делать: опасно было оставаться на дороге, но в темноте полем или рощей далеко не уедешь, можно коню все ноги переломать. Расположиться на ночлег я тоже не решалась. Если меня так хотели задержать в ордене, то поутру точно кого-нибудь вышлют вдогонку. Значит, чем больше нас разделит миль, тем лучше.
        Остановиться пришлось лишь в самую темень. Луна была в ущербе, и разглядеть даже собственную руку оказалось сложно. Последний час я вела жеребца под уздцы в надежде найти стояночный колодец, которые иногда выкапывали вдоль главных трактов. Но нам не повезло. Плюнув на все, я решила расположиться тут же на обочине. На ощупь переседлала коня, а после слила всю имеющуюся воду в походный котелок, чтобы хоть его напоить. Все равно, едва только забрезжит рассвет, и в серых сумерках можно будет хоть что-нибудь разглядеть, снова тронусь в путь.
        Усевшись недалеко от дороги, я стала ждать утра. В голову полезли разные мысли, не давая задремать. Они крутились вокруг одних и тех же вопросов, прогоняя сон. В итоге промучилась всю ночь, для себя определенного ничего не решила. Единственное, что настоятельнице о поездке буду докладывать как придется - как Бог на душу положит.
        
        Лишь только стала видна дорога, я тронулась дальше. А едва подсохла роса, и вовсе свернула с главного тракта и углубилась в поля.
        Кстати, погони за мной не было, а может, мы разминулись.
        
        До монастыря добралась за полторы седмицы. Торопиться было опасно, но и излишняя задержка могла вызвать подозрение.
        Я возвращалась через крупные города, надеясь в случае чего затеряться в толпе. Ночевала на постоялых дворах, а не в госпиталях , как того требовали правила. (Госпиталь - единый комплекс, включающий в себя гостиницу для паломников и служителей Церкви, лечебницу, лавки с беспошлинной торговлей для приближенных к Церкви купцов.)
        Однако особой суеты мой приезд не вызвал. Ополоснувшись с дороги, я быстро отчиталась о доставленном пакете перед секретарем матери настоятельницы - старшей сестрой Иеофилией, и, стараясь более не попадаться ей на глаза, занялась своими повседневными обязанностями. Но матушка обо мне не забыла, вызов к ней ждал меня уже на следующее утро. Когда я проводила разминку после заутрени, она приказала явиться с докладом. Пришлось прерваться.
        Поскольку матушка ждать не любит, я коротко поклонилась другим сестрам, что рядом отрабатывали бой в парах, а затем поспешила к краю площадки, где меня уже ждала юная послушница с тазом в руках. Наскоро ополоснув вспотевшее лицо и промокнув поданным полотенцем, заторопилась к настоятельнице.
        Путь от учебной площадки до кабинетных покоев был неблизкий, пришлось даже пробежаться. Уже на бегу я поправила головной платок, заправив выбившиеся во время тренировки пряди волос. Наша настоятельница не терпит нерях и поэтому неустанно нам вдалбливает: 'Сестра должна быть всегда опрятна, собрана, тем самым, давая пример окружающим к благочестию!' Пытаться быть на тренировке опрятной, с благочестивым выражением лица колоть соломенное чучело, выше моего понимания. Скажу честно, хотя я все время стараюсь быть опрятной, мне ни разу этого не удалось. Сестры шутят, что послушницы со страху разбегаются, видя мою остервенелую морду. Хотя, по-моему, скорее - со смеху.
        Пролетев по аллее ведущей к жилому корпусу, я едва преклонила колени перед входом, осенила себя святым знамением, и рысцой поспешила до кабинета. Перед дверью еще раз одернула тренировочные одежды, дважды глубоко вздохнула и постучала. Была - не была! Все равно влетит за недостойный вид, но переодеваться в рясу времени попросту не было.
        - Входи! - раздалось из-за двери.
        Я, поежившись, преступила порог, словно в ледяную воду шагнула.
        - Слава Господу нашему.
        - Вовеки веков. Входи, дочь моя, - поприветствовала меня мать, сидя у окна в своем любимом кресле и перебирая в руках четки.
        Кабинет был небольшой и аскетичный. В высоких шкафах стояли фолианты со святыми писаниями, какие-то бумаги торчащие из переплетов лежали вперемешку со свитками. Но во всем этом наблюдалась своя гармония и порядок. Посередине комнаты стоял огромный стол, заваленный документами, по обе стороны от него - жесткие табуреты. На полу и стенах никаких ковров или панелей из драгоценных пород дерева, лишь простой серый камень. Единственное послабление - большое кресло с мягкими подушками перед узким окном, в котором матушка любила сидеть в часы размышлений.
        Я аккуратно присела на краешек табурета.
        - Ну, рассказывай! - велела настоятельница, продолжая смотреть в окно.
        - Отчиталась о доставленном пакете старшей сестре Иеофилии, матушка, - сдавленно начала я, склонив голову и глядя в пол.
        - Об этом мне уже доложили! - в голосе настоятельницы прорезались стальные нотки.- А теперь хочу услышать от тебя, дочь моя!
        Ну, начинается!..
        Мне хотелось как обычно быть невозмутимой, но душа ушла в пятки, и никак не желала возвращаться на место. Я подняла глаза, теперь настоятельница смотрела на меня.
        Наша матушка - женщина весьма крупная, немалого роста и телосложения, была облачена в рясу коричневого цвета, подпоясанную черным ремнем, на котором с боку висел положенный ей по сану небольшой топорик. На голове у нее белый горжет , а поверх - покров того же цвета что и ряса, но с белой каймой по контуру. (Горжет - женский головной убор, закрывающий плечи, оставляет открытым только лицо, одевается под покров. Покров - головной убор в виде платка длиной по колено.)
        - Благополучно добралась до монастыря ордена, передала пакет лично в руки его преосвященству. После обедни имела с ним продолжительную беседу, смысл коей сводился к выяснению вашего здоровья, а так же положению дел в нашей обители. Епископ расспросил меня о качестве местных дорог, моем смирении и крепости в вере.
        Протараторила я на одном дыхании, слово в слово, повторяя то, что сказала секретарю.
        - И все? - грозно.
        - Все, матушка.
        - А его преосвященство велел что-нибудь передать?
        - Нет, матушка.
        Настоятельница удивленно посмотрела на меня.
        - Ни письменно, ни устно? - недоверчиво переспросила она.
        Я нерешительно развела руками, мол, нет. В голове же лихорадочно билась мысль: 'Да что ж она на меня так наседает? Он просто не успел ничего, я смылась раньше. И что было в том пакете?!'
        - А что его преосвященство напоследок сказал?
        - Велел к себе отправляться... - кое как выдавила из себя, понимая, что эти слова звучать глупее дальше некуда.
        - Не смей мне врать! - рявкнула матушка и как стукнула кулаком по столу!.. Чуть не проломила.
        Могучие руки у нашей настоятельницы, она до сих пор подкову сгибала.
        - Правду говорю, Матушка, - проблеяла я с перепугу.
        Ох, сейчас точно в бараний рог скручивать начнет!..
        - Не врешь, не врешь, - скривилась та. - Но и всей правды не говоришь. Ну, чего молчишь?
        От стыда кончикам ушей стало жарко, но я продолжала отмалчиваться. А чего я должна была сказать-то? Правду не решалась, потому как надоело отдуваться за ее интриги. Вечно мною из-за знатного происхождения все дыры заткнуть пытались. Словно я не знаю, что настоятельница меня себе на смену готовила, приучала так сказать. Только радости мне с того?! Среди верховных церковников, как в клубке змей - не знаешь кто первый укусит и с какой стороны. Эх, лучше б уж я простой крестьянкой родилась, так хоть не трогали бы! А теперь?..
        - Ох и дурында ты, девка! - выдохнула настоятельница, грузно вставая с кресла. - Простого дела выполнить не смогла. А дела-то - на комариный чих!
        - Простите меня, матушка, грешную, что не уразумела вашего приказания, - затянула, бухнувшись на колени.
        Чтоб лишний раз не влетело, я старалась покаяться, к тому же - это хороший способ выкрутиться из положения, когда не понимала, что происходит.
        - Встань, встань...
        Настоятельница не любила, когда я так ныть начинала, сразу душой отходила.
        И хотя я старалась этим не злоупотреблять, а все же иногда приходилось на коленях поползать.
        Я снова села, а мать, обойдя стол кругом, вновь стала смотреть в окно.
        - Вот что! - сказала она пару минут спустя. - Поезжай-ка ты вместе с сестрами в монастырь Ордена Святого Августина, в тот, что неподалеку от Горличей расположен. Пакет отвезете, - в задумчивости настоятельница принялась постукивать себя пальцем по губам. - С тобой поедут старшая сестра Гертруда, сестра Юозапа и младшая сестра Агнесс. Вчетвером поедете, а то ты одна еще чего умудришься выкинуть.
        - Спаси Господи вас, Матушка - обрадованная что головомойка закончилась, я пружинисто вскочила.
        - Куда?! - рыкнула настоятельница, и я плюхнулась обратно. - Думаешь, я не догадываюсь, что у варфоломейцев что-то было? Еще раз спрашиваю. Епископ ничего не передавал?
        Меня аж в пот прошибло. Но я постаралась держаться крепко.
        - Нет, Матушка,
        - Смотри у меня, - она погрозила мне пальцем. - А чтоб впредь была более искренна, прочтешь за седмицу сто раз 'Верую', да до отъезда поститься будешь. И ко мне в тренировочных облачениях являться не смей! Ну а для полного смирения отработай с послушницами полосу препятствий. Поняла?
        - Как есть, все поняла, Матушка, - выдохнула с облегчением.
        - Ну, ступай. С Богом!
        - Благословите.
        Она, не глядя, ткнула рукой в мою сторону, перекрестила.
        - Все, ступай, ступай...
        Я вышла в коридор.
        Фух! Можно сказать - легко отделалась, к тому же епитимья мизерная, по сравнению с прошлым разом. Интересно, а что я на сей раз не так сделала? Последний раз чуть шкуру со спины не спустили, что из-за спешки не стала ждать, когда граф оставшуюся сумму привезет. А теперь-то что? Мне нужно было чего-то дожидаться в ордене? Чего? Двух братьев дуболомов в сопровождение?! Может, нужно было обратно доставить что-то важное, и братья должны были стать моей охраной? Ага, будто я сама слабенькая, да хиленькая! И коня, так, для улучшения боевых качеств перековать решили?! И пакостью всякой опоить собирались для улучшения мысленного процесса?! И кашка эта! А может, настоятельница чего-то ждала?.. Как они мне со своими тайнами надоели! Нет, ну наверняка чего-то в верхах не поделили, в своем вечном гадючнике! И теперь тягают туда-сюда всех, кто под руку подвернется. Ладно, по-быстрому смотаемся в очередной монастырь, а там, дай Бог, до зимы в дальнюю комендатерию сбегу отдохнуть чуток. (Комендатерия - земельный участок со строениями и безземельными крестьянами - собственностью монастыря, или владеющими землей.)

        Я возвращалась обратно на тренировочную площадку, начальственный втык занял немного времени, можно продолжать упражняться. Сестер, с которыми вместе поеду, извещать не буду, Иеофилия им и так пять раз все подробно объяснит. Очень уж она дотошная, к тому же - большая зануда.
        
        После обедни я решила заглянуть в арсенал, заранее подобрать себе что-нибудь по руке. Помещение было просторным, сухим и хорошо проветриваемым, здесь хранили все вооружение сестер ордена. Чего тут только не было! Стойки с мечами всех видов и размеров, под любую руку, разномастные топоры, пики, арбалеты, и прочее оружие. Половину помещения занимала броня: каждая кольчуга или доспех были свернуты, и лежали в промасленном парусиновом мешке. Все мешки были подписаны. Я, кстати, так и не нашла ту заразу, что взяла мои наручи. Вернулась, а они уже на месте лежали. Вот кому-то крупно повезло!
        Погрузившись в раздумья, я бродила среди стоек и стеллажей, когда кто-то со всего маху хлопнул меня по плечу. Покачнулась, чуть не упала.
        - Почетному пакетоносцу всея обители привет! - я узнала голос, поэтому спокойно обернулась.
        - И тебе не хворать, Герта. Издеваешься? Вот останусь однажды заикой. Что делать будете?
        - В два раза дольше молитву читать, - улыбнулась она. - В дорогу собираешься?
        - Тебе уже сказали?
        - Ага, успели обрадовать, - она присела на единственную в арсенале скамью.
        Сестра Гертруда была на полголовы выше меня и шире в плечах. Лет пять назад стала старшей сестрой, но вот дальше ей ходу не было. Она была родом из свободных крестьян, и лишь благодаря своей мощи стала полноправной боевой сестрой, а не подметала дворы в прислужницах. Красотой Герта не блистала, нос у нее был сломан, левую щеку от внешнего угла глаза до подбородка пересекал шрам. Хотя мы все здесь не красавицы при таком служении Богу. Нам это и ни к чему.
        - Прежним составом поедем? - как бы между прочим спросила она.
        - Нет, нам Берну новенькой сестрой заменили, - поспешила разочаровать ее.
        Обычно в боевые патрули и дальние рейды мы ездили слаженной четверкой.
        - Значит, на легком молоденькую обкатывать будем, - фыркнула она.
        - Не сказала бы, - протянула я рассеяно, взяв со стойки клевец , чтоб прикинуть его к руке. В дорогу мне хотелось взять что-нибудь основательно убойное. (Клевец - топор с треугольным загнутым книзу клювообразным лезвием, отдаленно напоминающим кирку с ребристой поверхностью, с обратной стороны имеет молотообразное утолщение обуха, снабжается длинной рукоятью. Нанесенные клевцом раны практически не заживают, но им очень сложно отразить удар. Вес 1- 1,5 кг. На сленге называется 'киркой' или 'тяпкой'.)
        - А не сочиняешь? - непохоже, что я ее взволновала.
        - Мне так кажется...
        Так клевец точно возьму, он поудобнее в бою для меня будет. Секира больно тяжела.
        - Ой, Фиря, если кажется, ты знаешь что делать надо, - отмахнулась сестра.
        - Считай, мне озарение было, - я пристально посмотрела Герте в глаза, намекая, что все не просто так.
        Она поднялась и выглянула в коридор, посмотрела по сторонам, плотно закрыла дверь и снова села.
        - Рассказывай!
        - Нечего!
        - Брешешь?!
        - Совершенно нечего, но все так гадостно складывается. Хотя нет, не складывается... - я отложила выбранный клевец в сторону, и стала ходить из угла в угол.
        - Не мельтеши ты! Так не бывает, чтобы совсем ничего! Рассказывай уже, не томи!
        - Сама ничего не понимаю. Съездила к варфоломейцам, один пакет отвезла, теперь второй по приказу повезу. И все, знаешь ли, по военным маршальским орденам. В монастыре Святого Варфоломея ко мне епископ Констанс прицепился, суету непонятную вокруг развел. Еле от него смылась, - я не боялась рассказывать сестре Гертруде свои тайны, мы с ней давно в боевой четверке. Мы подруги, в конце концов. - Приехала, а тут матушка стала пытать: что, да как! Однако ничего при этом ясного не сказала. Не нравится мне все это.
        - И все? Сестра, по-моему, ты пуганая ворона, - ехидно заметила Герта.
        - Меня опоить пытались...
        - Уже серьезней, - согласилась та. - Но все же недостаточно.
        - Давай к августинцам в полном облачении съездим?! - я решила ей предложить, то, что в принципе никогда в таких поездках не делалось. Мы ж не в рейд собрались.
        - Ага, сейчас! - фыркнула Герта и покрутила пальцем у виска. - Ты в своем уме?
        - В своем, в своем, - заверила ее я, и тут же заискивающе спросила: - Ты Юзу обо всем предупредишь?
        Я знала, сестра Юозапа будет сильно возмущаться, когда узнает, что заставляю ехать в доспехах. Поэтому сообщить ей такую неприятную новость я попросила Гертруду. Для Юзы она бо?льший авторитет, чем я.
        - Предупрежу, куда ж я денусь! - нехотя согласилась та.
        Хотя Герта и была старше годами, и военный опыт имела гораздо больший, но я по старшинству стояла выше. Сказывалось дворянское происхождение.
        - А что с новенькой будем делать? Тоже по-полной нагрузим?
        - Тоже.
        - Слушай, жарко будет, в стегачах запаримся, - сентябрь на дворе стоял слишком теплый и в толстом стеганом поддоспешнике можно было заживо свариться.
        - А ты льняной, потоньше возьми. Знаешь, как говорят наемники: лучше переб...
        - Знаю, - перебила та, зная мою страстную любовь к поговоркам и прочим бородатым перлам народной мудрости. - В общем, так: ставлю всех перед фактом, пусть пыхтят, но едут. Но если что, ты виноватая! - крайней быть Герта никогда не хотела. - Когда в дорогу?
        - Иеофилия не сказала? - меня сестра секретарь отчего-то не любит. Видимо думает, что если я займу матушкин пост понижу ее в чине...
        - Ответила, что скоро, но не уточнила когда.
        Я пожала плечами.
        - Юзе сегодня же все расскажи, чтоб готова была. И, Герта, свою любимую секиру возьми. (Секира - выглядит как топор с не очень широким лезвием, вверх у которого торчит длинный пиковидный или копьевидный клин. Обух снабжен крюкообразным или молотковидным выступом.)
        - Ну, ты уж прям, совсем... - протянула она, но потом обреченно кивнула. - Ладно, шут с тобой!
        Теперь мне можно быть относительно спокойной, старшая сестра Гертруда предупредит Юозапу, и мы будем во всеоружии. А младшую сестру Агнесс можно вообще не принимать в расчет, на то она и младшая.
        
        Глава 2.
        За три месяца до описываемых событий, июнь 505 года от основания Церковного Союза.
        
        Дни первой декады июня в святом городе стояли невероятно жаркие. Даже легкий ветерок не беспокоил тончайшие занавеси распахнутых настежь окон. Кардиналу в его алой шелковой сутане было неимоверно душно. Дабы облегчить страдания, он расстегнул пару пуговиц тугого ворота, освободив дыхание. В такую погоду в свои сорок пять он чувствовал себя столетним старцем. Пот каплями катился по вискам, и черные волнистые, как и у любого жителя Салмины, даже не тронутые сединой волосы, от влаги на висках завились тугими кольцами. Смуглая кожа давно покрылась испариной. Его высокопреосвященству было дурно.
        - Сильнее Лоренцо! Сильнее! - рявкнул он недовольно, и стоящий возле его кресла дюжий брат усерднее замахал опахалом, достойным нурбанского шаха.
        Прохладный ветерок охладил кожу кардинала, принеся временное облегчение.
        - Франсиско, холодного вина! - приказал он, и дверь тотчас же распахнулась, а на пороге появился брат с подносом в руках, на котором стояли чаша с колотым льдом и кувшин мурранского.
        Прислужник поставил его перед кардиналом. По небрежному взмаху руки, он положил в серебряный бокал несколько кусков льда, налил из кувшина золотистого, с зеленоватым оттенком вина, и только после того как отпил сам, подал его высокопреосвященству. Тот, взяв со стола скомканный шелковый платок, оттер край и сделал большой глоток, зажмурившись от удовольствия.
        На самом деле в обычные дни, как и любой житель Салмины, кардинал Джованне с легкостью перенес бы удушливую жару, но вчерашнее ночное гульбище с обильными возлияниями и дурманящими голову курильнями, делали это невозможным.
        Его высокопреосвященство сделал последний глоток и протянул вмиг опустевший бокал прислужнику.
        - Еще! И льда, льда побольше!..
        Брат Франсиско подобострастно подхватил его и вновь быстро наполнил его. Кардинал уже более спокойно отпил новый глоток.
        - Можешь идти, - разрешил он прислужнику. Тот угодливо поклонившись, поспешил удалиться.
        В последнее время Джованне не доверял никому, его борьба с Благочестивой обострилась до предела. И ныне он чувствовал себя охотником из старой притчи, который сидел верхом на тигре и держал его за уши. В резиденцию из дальних монастырей были выписаны только его земляки, которые перед подачей любых блюд и пития, пробовали их. Его высокопреосвященство боялся, что Саския найдет способ его отравить, и старался обезопасить себя как мог.
        Ах, эти знания! Как они много давали, как много дорог открывали перед ним!.. Но деньги! Их безумно не хватало. И чтобы получить свободу от Святого Престола, от конвента и Папской курии, их требовалось еще больше. Тысяча бесов и все Пекло! То, что он узнал, давало огромные возможности, но так же было опасно - один неверный шаг и он мертв. А Благочестивая знает, что он знает. И он знает, что она знает, о том, что он знает...
        Мучительно заныла голова, в висках застучало. Бесовские курильни! Как от них хорошо вечером, и как скверно на утро. Ум мутный, как северные болота... А в голове на ровне с мигренью все стучит: 'Деньги. Деньги. Нужно найти деньги!'.
        Последний его подарок Благочестивая швырнула в лицо. Сакорское жемчужное ожерелье перламутровым дождем рассыпалось по полу, не долетая до кардинала. И ее едкое: 'Всевышнему в моем лице не нужны дары моря. Тем более подаренные столь нечестивой рукой!', - до сих пор насмешкой звучало в ушах.
        Тогда его высокопреосвященство прошиб холодный пот, и вовсе не оттого, что она отвергла дар. А осознание того, сколько сотен золотых сейчас рассыпались по полу, и он не сможет их собрать! Конечно же, эта благочестивая стерва потом прикажет собрать их и распорядится по своему усмотрению, но подарок от него, как попытка купить ее расположение считаться не будет!
        'Деньги. Деньги. Нужно найти деньги!' - стучало в голове, а в душе поднималась волна ненависти к этим 'святошам', к этим лизоблюдам, лжецам и подхалимам! Как же он их ненавидел, как стремился вырваться от них. Из этого удушающего, сжимающего в объятьях, словно гигантская змея города. От их вечного присмотра, наблюдения, лицемерия. Где за постными рожами скрывается все та же вседозволенность и разврат, которые он хотя бы имеет смелость не прятать.
        А-а, бесы с ними! Если найти еще немного денег, еще пару подарков и выплат, то потом!.. Потом он, манипулируя своими сведениями, получит все сполна! Приолонь станет его.
        Кардинал вновь ухмыльнулся, отпивая немного вина.
        От блаженных мечтаний его отвлек стук в дверь. А потом в кабинет заглянул брат Франсиско и с жутким акцентом уроженца северной Салмины доложил:
        - Кх фвам ефво приосфвящшенстфво епфискхоп Сифс... Сипсф... Ефво приосфвящшенстфво! - и так, не закончив фразу из-за плохого знания языка, застыл в поклоне.
        - Кто там еще? - недовольно пробурчал себе под нос кардинал, и громче добавил: - Пускай!
        Едва прислужник убрался от двери, в кабинет зашел священнослужитель в фиолетовой сутане, подпоясанной малиновым поясом, что означало - пришедший состоит в епископальном совете конвента. Выглядел пришедший не очень хорошо - одутловатое лицо было бледным, по рукам и лицу рассыпаны мелкие язвочки, волос редкий, с небольшими плешинами. Даже с виду болезненный, неприятный человек.
        Кардинал Джованне, когда увидел, кто появился на пороге, переменился в лице, передергиваясь, словно от омерзения.
        - Я же просил вас не приходить ко мне! - недовольно рявкнул он, даже не утруждая себя встать с кресла. - Негоже чтобы вас видели здесь.
        Но епископ на эти слова даже бровью не повел. Он давно привык, что многие люди реагируют на него подобным образом и поэтому, дабы не затягивать с обменом 'любезностями' сразу перешел к делу.
        - Я пришел к вам с предложением... - он закашлялся, а кардинал поспешно заслонил нос и рот лежащим на столе мятым платком. - Так вот я пришел к вам с предложением, которое думаю, будет для вас полезно.
        - Ближе к сути, Сисварий, - поторопил его преосвященство, не убирая платок от лица.
        - В последнее время мне все сложнее стало находиться в Святом Городе. Некая дама... Не будем называть имен. Так вот, некая дама, несмотря на мою щедрость, оказывает все большее влияние на своего родственника, дабы удалить меня...
        - Так от меня то вы что хотите? - перебил его кардинал. - Сейчас заем я вам отдать не смогу.
        - Я и не требую от вас немедленного возврата. Совсем наоборот. Я хотел вам кое-что предложить...
        - Что именно и что от меня потребуете взамен? Ну же, не тяните!
        - Как скажите, - угодливо согласился Сисварий, суетливо потерев руки. Его преосвященство невольно бросил взгляд на раздутые суставы пальцев епископа и содрогнулся. А тот не видя этого, продолжал. - В скором времени я собираюсь получить наследство, только герцогский титул , что сопутствует ему, мне лично, ни к чему. А вам он, возможно, пригодится. Давайте уговоримся следующим образом - едва я получу деньги, титул не отойдет, как положено к короне, а перейдет к вам. Делайте с ним что хотите. Взамен же я попрошу у вас обеспечить мне некоторую протекцию при Престоле, а так же вы пообещаете сократить вдвое следующую выплату в казну или хотя бы отсрочить платеж на год. (Священнослужители лишены права получать дворянские мирские титулы. При получении дворянского наследства священнослужителем титул отходит короне государства, которому принадлежат земельные владения.)
        - А немного ли вы просите? - пренебрежительно изогнул бровь кардинал, хотя в его голове, несмотря на последствия ночного возлияния, замелькали мысли, просчитывая возможные варианты.
        Епископ зачастил:
        - С вашими возможностями как правой руки Папы, несмотря на некоторую с ним размолвку, это не так уж сложно... В теперешнем моем состоянии нет возможности платить столь значимые суммы, которые жаждет видеть конвент. А вот поддержать вас... - тут он с хитрецой посмотрел на его преосвященство. - Это сложный период для нас обоих. Вы довольно молоды и жаждете воли в поступках, я же... Не знаю сколько мне осталось - может пару лет, а может и десяток. Я хочу закончить остаток своих дней в спокойствие и достатке Святого Города.
        - Я не могу вот так сразу определиться, - нерешительно протянул кардинал.
        - А вы подумайте, - вкрадчиво посоветовал епископ Сисварий. - Я же не требую от вас немедленного ответа. Неделю, другую время терпит. Подумайте.
        
        ***
        Мы выехали сразу после заутрени, через четыре дня после моего разговора с Матерью. Настоятельница передала мне запечатанный красным сургучом и лентами пакет, наказав отдать лично в руки настоятелю монастыря Святого Августина. Правда при этом загадочно добавила, что если там окажется епископ Бернар, то будет еще лучше, а паче всего вообще отдать командору ордена главному маршалу его высокопреосвященству Урбану. Только вот я не знаю, зачем маршалу торчать в той глуши под Горличами, а не как обычно в ауберге у Святого Престола. Не спорю, места окрест Горличей красивые, дороги неплохие... Но ведь это совсем на окраине Церковного Союза, да и еще в другом государстве. (Ауберг - главное представительство (замок, крепость) ордена в котором почти всегда находится кардинал или командор (глава ордена). Расположен он (ауберг) в городе Святого Престола (Solus Sanctus Urbs - Единственный Святой Город). Государство, на территории которого находится город Святого Престола - Альтисия. Монастырь Ордена Святого Августина расположен на территории другого государства - Канкул, по соседству с вольным городом -
Горличами.)
        Сейчас хорошо - Церковь много государств Верой объединила. Пройдешь небольшой пост на границе, тебя запишут в книгу регистрации, если не церковник подорожный налог заплатишь и можешь быть свободен. А раньше, еще лет триста тому назад - ужас что творилось! На границе обдерут, разденут, разуют, если вообще живым доедешь. Нынче же все спокойно - дороги патрулируют постоянные орденские разъезды Бедных Братьев Святого Симеона. Ни банд тебе разбойничьих, ни грабежа, разве что на окраинах Союза бароны да вольные князьки пошумят немного, и тех быстро успокаивают. Церковь многим людям мир и процветание принесла.
        А тому, что некоторые злые языки про нас говорят, то верить не след, потому как Церковь - есть Вера, благоденствие и спокойствие на границах. Ну а с говорливыми братья из орденов Слушающих и Ответственных беседуют, потому как люди эти отступники веры. Но это так, лирика. (Орден Слушающих и Орден Ответственных - инквизиторские и дознавательные ордена.)
        Если матушка столько наказов перед отъездом дала, то правильно я сестер по-походному облачиться заставила. Не все же нам налегке бегать. И еще интереснее, а почему меня, как обозвала Герта, почетным пакетоносцем назначили? Ведь боевых сестер по мелочам не гоняют. Для этого вестовые сестры имеются.
        
        Вдоль дороги тянулись орденские угодья: ржаные и пшеничные поля, разделенные небольшими рощами, разнотравные луга с пасущимся скотом, небольшие чистенькие деревеньки принадлежащих монастырю крестьян, одинокие подворья свободных землевладельцев.
        Владения у нашего ордена не малые: больше десятка комендатерий с полусотней деревень и огромная ремесленная слобода. Хотя если сравнивать с другими орденами Матери-Церкви, то мы будем стоять чуть ли не в конце списка. Самыми значительными по угодьям будут ордена Госпитальеров, за ними маршальские и туркопольерские ордена. Меньше наших - только территории Ордена Святого Георга, но зато там все рубаки отчаянные, все-таки Святой Престол охраняют. Не приведи Господь на них в бою нарваться! Костей не соберешь! (Туркополь (Turcopol) - наемные солдаты из местного населения. Туркопольер (Turcopolier) - командор боевого ордена, командующий туркополями. Эти ордена отвечают за охрану береговых и сухопутных границ, внутритерриториальную охрану.)
        Солнце поднимаясь все выше, начинало нешуточно припекать. Я искоса посмотрела на сестер. Юозапа недовольно поджимала губы. Жеребца своего пятками едва под брюхо понукала. Опять обленились, что Юза, что ее конь! А младшенькая молчала, правда побледнела слегка, украдкой пот над губой вытирала и в седле как-то странно покачивалась... Ох, какая же она молоденькая! Ни единого шрамика, не то, что мы - битые волчицы. О! А Герта улыбается. Еще чуть дальше от монастыря отъедем, точно балагурить начнет, над Юозапой подшучивать, да к новенькой потихоньку присматриваться...
        - Все! Не могу я больше! - не выдержала Юозапа. - Упарилась! Фиря, ты как хочешь, а я разоблачаюсь!
        - Сестричка, милая, ну потерпи а? Ты у меня такая сильная, такая выносливая, - стала я подлизываться.
        Если ее не умаслить, Юза мне потом неделю спуску не даст. Характер демонстрировать станет так, что будь здоров, не кашляй!
        - Ты же знаешь, что просто так я ничего не прошу. На все есть основания, и поэтому нам лучше быть вонючими, но живыми...
        - Не выражайся при мне как закостенелый солдафон! - сразу же рявкнула она.
        Юозапа терпеть не может, когда кто-нибудь из нас - а это я и Герта - начинаем говорить чуть менее пристойно, чем полагается.
        - Я Юзу поддерживаю, - важно вставила свое слово Гертруда. Ты ж глянь! И эта туда же?! - По-моему ты перегрелась на солнце, сестра, или головой обо что ударилась. На нас же все как на умалишенных смотрели, когда мы в полном доспехе поехали.
        Та-ак! Бунт в четверке?! Ох, как же мне их уговорить? Попробую...
        - Сестры, мне настоятельница столько указаний напоследок надавала, что в пору в цельнокроеном железе ехать. И будь моя воля, то так бы и сделала.
        На мои слова, старшая сестра только скептически сощурилась, а Юозапа вовсе демонстративно фыркнула и отвернулась.
        Хотя может сестры и правы - действительно, становилось жарковато, а ведь еще не полдень. Сентябрь выдался чересчур теплым, осень не думала вступать в свои права, листва по-прежнему зеленела на деревьях. К тому же бригантина давила на плечи до невозможности. (Бригантина - доспех из пластин около 30-40 штук, вшитых в карманы матерчатой куртки стык встык, или из мелких пластин, наклёпанных под суконную основу, в которой пластины располагаются с нахлёстом. Вес 10 кг. Бригантина закрывает корпус и достигает до бедра. Одевается сверху на кольчугу. К ней добавляются латные элементы в виде наручей и поножей.)
        - Ладно уж, - согласилась я немного подумав. - Бог с вами, снимайте свое железо. Но учтите, только доберемся до границы влияния ордена, одоспешеные поедем. И там, хоть заживо сваритесь - никаких отговорок не приму!
        - А сразу нельзя было? - ворчливо сказала Юза, тут же поворачивая коня к обочине. - Вон к той рощице поехали, там и поскидаем все.
        - Младшая сестра Агнесс, ты как, живая еще? - Герта не забыла про нашу новенькую.
        - Да, старшая сестра Гертруда.
        - Оставь полные именования для монастырей, да госпиталей. В бою пока прокричишь все это, десять раз прибить могут. Так что привыкай. В поле меня Гертой зови, Сестру Юозапу - Юзой, а эту сестру - Фирей, ясно?
        - Да, стар... Ой, да Герта, - а голосок-то какой тихий, едва слышно лепечет. Малохольная она какая-то... Да ей, похоже, только семнадцать стукнуло, а уже младшая сестра. Что творится! Скоро совсем соплюх в рейды посылать начнут.
        - Вот и замечательно, - подвела итог Герта и пришпорила коня, направив его через луг.
        Мы подъехали к небольшой роще с густым подлеском, где могли с удобством, не попадаясь никому на глаза, переодеться.
        Спешились.
        - Ох, Фиря, - прошипела Юозапа, тут же начав расстегивать пряжки у своей бригантины.- Прибить тебя мало за эти издевательства. Заставить париться на солнце в доспехах. На такое даже инквизиторы Слушающих неспособны! - ну все, завела нескончаемую песню: то это плохо, то другое нехорошо. В нашей боевой четверке Юза исполняет роль совести и благочестия, но иногда ее начинает заносить, и тогда она устраивает многочасовые нотации вперемешку со стенаниями об измученной душе или теле.
        - Ладно, перестань, - отмахнулась я, чувствуя себя виноватой за излишнюю мнительность. - Не делай из меня садистку.
        - Никто садистку из тебя не делает, ты ею являешься.
        - Что-о? - отыграться решили?
        Ну хорошо, вот я вам устрою!..
        - Сейчас как заставлю все обратно на себя вздеть и рядом с лошадьми часа два побегать! В конце концов, кто здесь командир вы или я?
        - Юза, родная, - вмешалась в нашу уже нешуточную перепалку Герта. - Ты же оговорилась, называя нашу добрую и любимую сестру таким нехорошим словом? Ну, согласись. - Гертруда приобняла сестру за плечи, и громко зашептала на ухо - А то ведь правда, заставит!
        От этих слов сначала в ступор впала - уж от кого, а от Герты я не ожидала, что она купится на эту уловку?! На самом-то деле я ж не зверь какой... У меня уже и брови от изумления чуть не до середины лба доползли, гляжу, а сестра мне подмигивает, косясь на новенькую.
        Все ясно... Снова придуриваются! Насидятся с постными рожами в обители, а потом неделю окружающим страдать приходиться от их забав и подначек. Тоже мне, шутницы выискались!
        Под такие незатейливые подтрунивания мы быстро посбрасывали свою амуницию. Увязали все по переметным сумкам.
        - А ты что стоишь как статуя? Иди сюда, помогу.
        Голос Гертруды оторвал меня от шнурования сапога. Я подняла голову. Агнесс с мученическим выражением лица пыталась справиться с ремнем плечевого щитка. Эта копуша толком ничего не сняла, только мелочевку расстегнула.
        Да, досталась нам юная неумеха. И где только таких воспитывают?
        Герта споро выпотрошила ее из защитных накладок и кольчуги. Броня наздевана на нее не ахти какая, а уже падает. М-да хлипковатая спутница нам досталась! Одоспешь чуть посерьезней, не поднимется.
        - Агнесс, как давно ты стала младшей сестрой? - как бы между прочим поинтересовалась я.
        Мне, дуре, расспросами раньше заняться следовало, еще в ордене. Глядишь, отвязалась бы от такой обузы.
        - Полгода...
        Чего она там шепчет?
        - Громче! Тебя же совсем не слышно.
        - Полгода, старшая сестра.
        - Сколько?! У тебя же начальный этап обучения не закончен!
        Теперь мы все оторвались от своих дел, и уставились на новенькую.
        - Ну, я не знаю... - смутилась Агнесс.
        - То есть, как это не знаешь? - у меня аж сумка из рук выпала. - Ты где обучалась? Из какой комендатерии?
        - Из дальней...
        - Из дальней, девочка, понятие растяжимое! - отрезала я.
        Ничего себе! Еще и говорить не хочет, откуда она.
        Сестры смотрели на меня в ожидании, они-то прекрасно знали какой должен последовать приказ. Несмотря на то, что взять ее в дорогу был приказ настоятельницы, я не имела права таскать ее за собой, пока у нее положенный срок не вышел.
        - Живо собирай свои вещички, и мухой в монастырь! И моли бога, чтобы там не заметили твоего отсутствия!
        - Не могу, - Агнесс втянула голову в плечи. - Мне мать настоятельница приказала с вами ехать.
        - Возвращайся обратно! - рявкнула я не слушая ее отговорок.
        Мало мне забот с письмом, так еще и эти проблемы!
        - Не могу, - продолжала упираться та. - Мне сказано с вами ехать, куда бы вы ни направлялись. У меня на то есть приказное письмо от настоятельницы.
        - Приказ сюда!
        - Лишь в монастыре Святого Августина его велено отдать. Это тоже распоряжение настоятельницы.
        Ты смотри, девчонка-то какая упертая! Вот навязали на мою голову такое наказание!
        - Тогда живо собирайся!
        Да, думаю, что быстро съездить не получится! Сестры Гертруда и Юозапа поглядывали на меня с осуждением, смешанным пополам с неудовольствием.
        А я что могу сделать? Не по своей же прихоти я эту доходяжку тащу. Что меня особенно убивает в роли командира среди своих подруг: если решение им нравится - они его с радостью выполняют, если же нет - от разобиженных взглядов неделю отделаться невозможно.
        Я отошла к Пятому, поправила подсумки, проверила подпругу, села в седло, только собралась тронуться...
        - Ты что творишь, бесстыжая?!
        Нет, меня точно с ними сегодня кондрашка хватит! Ну, чего Юза опять разоралась?!
        - Как ты посмела волосищи свои напоказ выставить?!
        Я оглянулась. Та-ак! Еще не легче! Агнесс взялась сегодня нас добить! Мало того, что она сидела в седле точно в поговорке у кавалеристов: как собака на заборе, так и ехать собралась в поддоспешнике нараспашку, с непокрытой головой. Неудивительно, что Юозапа завопила, как резаная. Без боевого облачения верхом, сестрам полагается путешествовать в рясе, с разрезами по бокам. Под нее одеваются широкие кальцони и высокие сапоги по колено, на голове горжет, а поверх него не очень длинный покров. Эта же ворона, только кольчугу в мешок упихала - и сразу в седло полезла. (Кальцони - разъемные, широкие штаны-чулки.)
        - Бегом, переоделась! - рявкнула я на Агнесс, злясь на ее дурость.
        И что за недоразумение настоятельница нам в четверку подсунула?!
        В итоге мы сидели верхами с кислыми лицами, смотрели за суетными раскопками младшей сестры в своих сумках и тихо переговаривались.
        - Герта, скажи. Неужели и я такая беспомощная была, когда меня определили в четверку? - я начинала под присмотром Гертруды.
        - Не все так печально, как здесь, но ты полчаса блевала после своего первого трупа и потом еще два дня зеленая ходила, - услужливо напомнила мне та.
        - Если после боя ее будет тошнить меньше, я поставлю самую толстую свечу апостолу Фальку.
        - Если она вообще кого-нибудь сможет прикончить, - выразила наше общее сомнение Юозапа.
        Прошло не менее получаса, прежде чем мы снова смогли тронуться в путь. Гертруда сразу же принялась исправлять огрехи в обучении Агнесс. Она прирожденный наставник, многому научила меня и Юзу.
        - Спину держи прямо! Бока коленями сожми!
        Такими темпами девочка к вечеру света белого невзвидит, через неделю нас проклянет, а через две - чему-нибудь научится.
        
        До города мы добрались к самому закату, из-за Агнесс приходилось ехать медленно. Под вечер она едва не выпадала из седла. Ворота пока были распахнуты, десяток стражников сидевших возле них, лениво посматривали по сторонам: места спокойные, да и народа желающего попасть в город к ночи становилось маловато. Проводив нас лишенными интереса, пустыми взглядами, поскольку с церковников-то налог содрать нельзя, они продолжили созерцать засыпающие окрестности. А мы, миновав арку ворот, направились к небольшому навесу, притулившемуся неподалеку от них. Поскольку Витрова находилась в ведении нашего ордена, там расположилась пара боевых сестер, в обязанности которых входило фиксировать въезжающих в город церковников и проверять у них проездную бирку - металлическую пластину с названием ордена и именами путешествующих священнослужителей.
        - Господь посреди нас, сестры, - поприветствовала я их, предъявляя пластинку.
        - Есть и будет, - последовало в ответ. - Госпиталь неподалеку от северных ворот.
        - Благодарю.
        Я и так знала, где он расположен, но таковы были правила.
        Если бы я не показала бирку, нашу четверку должны были задержать до выяснения цели поездки. А посмей мы воспротивиться, из неприметной калиточки появились бы еще шестеро сестер, и две из них - с арбалетами. В Церкви все серьезно, нечего болтаться без дела. Если нужно куда-то съездить, проси у начальства подорожную и отправляйся куда хочешь, вернее куда отпустят. Беглых таким способом разыскать тоже просто: при первом же въезде в город без бирки - поймают.
        Проплутав с полчаса по кривым и узким городским улочкам, мы наконец-то добрались до госпиталя. Перед его воротами, обшитыми металлическими листами, во всеоружии стояли два брата Ордена Святого Жофре Благочестивого, поскольку в их подчинении тот госпиталь и находился.
        В Единой Церкви лишь два ордена заведуют госпиталями и паломниками: этот и орден Святого Бенедикта Путешествующего. Братья вели себя отлично от городских стражников: были собраны, внимательны, зорко следили за проезжающими.
        Я поприветствовала их и один из братьев распахнул створку ворот. Мы спешились, и, ведя коней в поводу, прошли во двор.
        Госпиталь оказался небольшим: угрюмый трехэтажный корпус гостиницы, приземистое здание больницы, трапезная и часовня. Все эти строения по периметру были окружены стенами, вдоль которых расположились с десяток торговых лавок, уже закрытых к этому времени.
        Не успели мы осмотреться, как к нам сразу подскочили мальчишки, чтобы увести лошадей в конюшню. Я отвязала сумки и взвалила на плечо, сняла скатку с оружием, хлопнула Пятого по крупу, разрешая: 'Иди, можно', а то не доверяет он чужим. Потом оглянулась: все ли на месте? Герта подхватила вещи младшей сестры, та стояла на нетвердых ногах, слегка покачиваясь. Да уж! Сама бы себя до кельи донесла, и хорошо.
        Едва вошли в гостиничное здание, как к нам подлетел невысокий, круглый, с большой лысиной монах из братьев-прислуживающих.
        - Общую комнату на четверых, - попросила я.
        - Как скажете. Вас проводить? А то трапеза скоро.
        - Веди, - кивнула я согласно.
        Брат подхватил фонарь и заспешил впереди. По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, прошли в глубь коридора. Распахнув одну из дверей, он показал нам узкую келью с единственным окном, вдоль стен которой стояли пять топчанов, а также табурет с большим тазом и кувшином в нем. Положив вещи тут же у порога, мы вышли.
        - Больше никого не подселяй, - распорядилась я.
        - Как скажете, - брат ловко отцепил от связки, висевшей у пояса, нужный ключ, закрыл дверь и протянул его мне.
        - Идемте. Молитва вот-вот начнется, - с этими словами он развернулся и заспешил обратно, подняв повыше фонарь, чтобы не споткнуться в потемках коридора.
        Мы торопливо спустились вниз, пересекли двор и вошли в трапезную. Хотя она и была небольшой, однако многие места пустовали. Едва расположились за накрытым столом, как прозвонил колокол. Настоятель госпиталя встал со скамьи, и возблагодарил Господа за хлеб насущный. Мы помолились и приступили к еде.
        На столе стояли плошки с пшенной кашей, горкой лежали редис и лук, ржаной хлеб был нарезан крупными ломтями, в кувшинах - вода. Сегодня пятница - постный день.
        Еду в госпиталях подавали всегда скромную до безобразия. Конечно, можно было отправиться на постой в трактир или харчевню и поесть нормально, но могу дать руку на отсечение, какой-нибудь доброхот обязательно донесет об этом настоятельнице. Правда это не так страшно... Самое главное, что за ночевку в городе нам пришлось бы платить свои, кровные. А я, между прочим, за прошедший год сильно поиздержалась.
        Несмотря на то, что все мы дали обет бедности, выжить в этом мире 'небедным' гораздо проще. Так что в денежных делах каждый из нас крутился, как мог. Я, например, имела небольшой доход от ткацкой мануфактурки, кузни, пары торговых лавок в вольном городе и нескольких вкладов в банках на разные имена. Основную часть денег переводила в капитал, а оставшуюся мелочь пускала на прожитие. Известно, что стяжательство грех, но если мой доход сравнить, например, с епископскими средствами, то я - так, мелкий лавочник супротив негоцианта. Ныне большинство братьев и сестер получали свою маленькую денежку, покровительствуя либо состоя в доле у торговцев или ремесленников. А епископат с бейлифатом смотрели на это сквозь пальцы, зная, что в любой момент могут взять нас за горло, и повода искать не нужно. Впрочем, такие вещи имели и обратную сторону: случится какой бунт и зависимые от священнослужителей люди с большим рвением поддержат Мать-Церковь. Подобное положение устраивало всех: от Папы до последнего золотаря.
        На протяжении всей трапезы я чувствовала на себе чей-то взгляд. Пыталась определить, кто бы это мог быть, оглядываясь украдкой, но так и не смогла. За столами сидели около десятка паломников, четверо из братьев-прислуживающих, трое братьев из непонятно какого ордена, несколько путешествующих монахов из духовенства и сопровождающие их беллаторы из ордена Святого Георга. Кто из них - неизвестно. Ели в молчании. Под конец я настолько извелась от сверлящего взгляда, что едва сдерживала желание выскочить отсюда.
        Но вот вечеря практически закончилась, и настоятель поднялся со своего места, ознаменовав завершение. Мы тоже встали, и только направились к выходу, чтоб пойти к себе, как Агнесс попыталась что-то спросить.
        Герта тут же оборвала ее:
        - Рот закрой! - так яростно прошипела она, что Агнесс от неожиданности прикусила язык.
        Та-ак! Похоже, и старшей сестре что-то не понравилось во время трапезы!..
        Мы в полном молчании поднялись в келью, и только начали распаковывать вещи, как Гертруда обратилась к девочке:
        - Еще раз чего-нибудь спросишь при посторонних - месяц заставлю молчать!
        Да-а, старшая сестра не на шутку рассвирепела.
        Агнесс сникла и нахохлилась, вроде как, собираясь заплакать. Я же, не обращая внимания на ее понурый вид, тихо спросила у Герты:
        - Тоже почувствовала?
        - Тут бревно только не заметит... - так же тихо ответила та. - Но кто это был, я так и не определила. А ты? - обратилась она к Юзе, которая на своем топчане расстилала постель.
        - Да вы обе дурью маетесь! Мерещится вам, что ни попадя.
        - Ничего нам не мерещится, - немного возмущенно ответила сестре, отрываясь от разбора сумки. - За нами наблюдали. Значит, я была права, когда заставила всех напялить на себя доспехи.
        - Чего права-то?! - возмутилась Юозапа. Бросив расправлять одеяло, она подошла ко мне ко мне. - Теперь и дальше будем таскаться с баулами за спиной, ни к уму, ни к сердцу.
        - Вот и хорошо, - из ее фразы я умудрилась сделать немного нелогичный вывод. - Зато эти загадочные соглядатаи не знают, что доспехи у нас есть. Только как бы нам поступить, чтоб они и дальше не знали?
        - Да кому мы нужны?! - возмутилась Юза.
        - Может сделать вид, что мы ничего не заметили? - предложила Герта, не обращая внимания на недовольную сестру. - Выедем неодоспешеными, а потом за городом переоденемся...
        - Я не собираюсь опять туда-сюда с переодеваниями бултыхаться! - не выдержав, взвилась Юозапа. - Надоело! Сначала Фиря чудит, а теперь ты тоже! И вообще...
        Мы встали тесным кругом посреди кельи, и продолжили тихо переругиваться, решая как быть дальше.
        Старшая сестра поддерживала мою сторону, начиная понимать, что все мои подозрения имеют под собой основу. Юозапа, наоборот, крутила пальцем у виска, утверждая, что у нас крыша поехала. Агнесс сиротливо уселась на дальнем топчане и молча плакала, пытаясь подавить всхлипы.
        Все же довели младшую сестру до слез. С одной стороны, жаль ее - девчонка совсем, с другой - быстрее всему научится, легче в пути будет и ей, и нам. Если такая нежная, чего к нам пришла? Отправлялась бы куда-нибудь к элиониткам и тихо себе молилась, не покидая стен монастыря.
        - Рясу сверху накинем, покровом прикроем, а как отъедем, снимем, - волевым решением я поставила точку в споре, и дала распоряжение по келье: - А сейчас все спать! Дверь свободным топчаном подпереть, сумки перепаковать, чтоб завтра с утра не мешкая уехать.
        
        Поднялись по темноте, еще до заутрени. По-тихому собрались, и спустились в конюшни, чтобы оседлать лошадей. Агнесс встала с опухшими глазами, видимо всю ночь проплакала. Лучше бы спала, честное слово! Теперь половину дня носом клевать будет. Что-то совсем мы девочку затюкали, даже жалко становится... Хотя будет сожалеть, это для ее же пользы. А то, ну в самом-то деле, какая из нее боевая сестра? Пока - сплошная размазня.
        Из госпиталя выехали без проблем: один из братьев, стоявших в ночном карауле, открыл ворота и выпустил нас. Быстро добравшись по пустынным улочкам до выезда из города, мы махнули на прощанье сестрам из караула и покинули Витрову. А потом, направив коней на восток, зарысили по Битюновой дороге.
        Солнце медленно выплыло из-за несжатых полей, окрашивая их в золотисто розовый цвет. Тинькали и пересвистывались утренние птахи. Мы проехали городское предместье, его, аккуратные и не очень, пригородные усадьбы, кожевенные и гончарные слободки. Едва лишь из виду скрылись последние строения, мы скинули рясы и бодрой рысью припустили по прямой как палка Битюновой дороге в сторону Каменцов - майората герцогов Рибургов. А после них и до границы с Канкулом будет рукой подать.
        Агнесс кулем болталась в седле, но на ее неловкость никто внимания не обращал. Не может - научится, не хочет - заставим научиться. И зачем только нам настоятельница ее навязала? Ведь ясно же, как божий день, что девочка ничего не умеет. Да еще таинственность странную с пакетами и приказными письмами развела. Неужели Агнесс - доверенное лицо матери? А может, кого из епископата? Тогда с ней надо держать ухо востро. Только шпионов и доносчиков мне в четверке не хватало!.. Ладно, поживем - пожуем, и видно будет! Кстати, где-нибудь к обеду надо будет остановиться, дать лошадям отдых, ведь без вьючных едем, а у нас вес довольно-таки приличный. Орденские кони хоть и выносливые, но не настолько.
        
        Ближе к полудню нас стал нагонять орденский разъезд из трех верховых. Вот только чей? Видно, что орденский - амуниция и кони справные, а цветов одежд отсюда не разобрать. Впрочем не все обязаны их в дороге носить.
        Боевыми тройками разъезжают многие: Орден Святого Кристобаля Сподвижника - братьев защищающих все земли с севера от набегов Гугритов - варварских племен, многобожников поганых, орден Святого Жофре Благочестивого, Орден Святого Бенедикта Путешествующего, орден Тишайших - нашей разведки на границах Церковного Союза, Орден Святого Варфоломея Карающего в том числе. Кто из них - гадать можно до бесконечности. Я старалась как можно реже оборачиваться назад, чтобы не вызвать подозрения. С другой стороны, не буду же я от каждого куста шарахаться? Может Юозапа права, я сдуру переполошилась, а на самом деле пугаться здесь нечего. Эка невидаль - второй пакет доставить! Да в моей жизни события покруче оборот принимали! Гораздо круче. Если впредь я начну вздрагивать от каждого непонятного мне чиха, то следует бросать служение, отправляться в дальний скит и не казать оттуда носа.
        Вот ведь - пропадь! Не могу отделаться от неприятных ощущений. Бывает же так: вроде все хорошо, а у тебя на душе неспокойно, ровно гадость какую-то ждешь, и никуда от этого деться не можешь.
        Все, хватит бабские сопли разводить! Будет настоящая опасность - буду дергаться. И нечего над сестрами издеваться, после привала предложу основные тяжести поснимать. Мотыляюсь из стороны в сторону, позорище! Мне аж стыдно стало за свое малодушие.
        Разъезд потихоньку догонял нас. Трое братьев: двое впереди в ширину дороги едут, один сзади. Одоспешены как обычно, копья уперты в стремена, из-за спин выглядывают легкие щиты.
        Все ближе раздавался лошадиный топот, всадники приближались. Мы с сестрами попарно сместились к краю дороги, пропуская разъезд. Герта впереди с младшей сестрой, я с Юозапой сзади.
        Вдруг Юза вскрикнула, покачнулась в седле и приникла к гриве коня. Из ее правого плеча торчал арбалетный болт.
        Я обернулась. Два брата опустив копья наперевес и крепко прижав их к боку локтями, что есть мочи, неслись на нас.
        - Hostis! Rapide! Porro! (Враг! Быстро! Вперед! (лат.)) - прокричала я.
        Гертруда ударила пятками коня, посылая его в галоп, я следом. Несмотря на ранение, Юза держалась рядом.
        Мы с предельной скоростью понеслись вперед, в надежде уйти от тяжелых братьев. Нам, женщинам не выстоять в лобовой копейной сшибке. Во время скачки Агнесс тряслась и подпрыгивала в седле. Оставалось лишь молиться - чтобы она не вывалилась под ноги лошадям. Девочка, сильно удивленная нашими маневрами, рискнула оглянуться...
        Боже! Как она завизжала! Ее конь шарахнулся в сторону, чудом не скинув наездницу. Скакун Гертруды взвился на дыбы. Наши лошади сбились с галопа, смешались в кучу и ринулись прочь с дороги, чудом не переломав себе ноги. Но это оказалось спасением - резко свернувшие скакуны попросту выдернули нас из-под атаки братьев. Те не успели среагировать и пронеслись мимо. Но увы, отъехали они недалеко, и уже разворачивали коней в нашу сторону.
        Мы с Гертой, стараясь не терять ни секунды, с трудом справились с ошалевшими лошадьми, и нещадно раздирая им губы трензельным железом, вылетели обратно на дорогу.
        Я вытянула из петли клевец, отцеплять и подхватывать щит времени не было, события развивались слишком быстро. Проскочила мимо нападающего, крепко сжимая оружие. С трудом увернулась от нового удара копьем, которым вблизи шибко не поорудуешь, и наотмашь ударила клевцом ему в спину, глубоко пробив пластины доспеха.
        Противник бессильно уткнулся в гриву своего скакуна. Похоже я перебила ему позвоночник. Чтобы освободить застрявшее оружие я дернула его на себя. От сильного рывка тело упало на землю.
        Я покрутила головой. Гертруда уже расправлялась со своим противником. Она ловко зацепила крючковатым обухом край его щита, дернула на себя, заставляя открыть лицо, а затем быстро и резко ткнула вперед. Раз, и пика секиры попало противнику в лицо. Есть! И этот не жилец!
        Словно напоминание щелкнула тетива арбалета. Я совсем забыла про третьего!!!
        Но нет, вот он, все в порядке. В его голове торчал болт, и он зацепившись ногой за стремя и волочился за лошадью.
        Оказалось, что о нем позаботилась Юозапа. Пока мы с Гертой схватились с братьями, она, даром что ранена, спешилась и отцепила от седла арбалет, а потом взвела его, ведь левая рука и ноги у нее не отказали. Уж не знаю как она целилась, но брату, которому пришлось остановиться, чтобы выстрелить в Юзу - единственного в четверке арбалетчика, не повезло. Едва он догнал своих, как сестра оказала ему теплый прием в виде железного болта в голову.
        - И кому мы теперь вопросы задавать будем?! Одни молчуны остались! - горячка боя еще не схлынула, и я была чересчур резка в своих словах.
        - Сейчас тела осмотрим и узнаем - кто такие, - прокричала мне Герта. Она осталась посреди дороги и посматривала по сторонам: не видно ли еще кого. - Отъедем к перелеску и разберемся что к чему.
        Я поискала глазами нашу младшую.
        - Агнесс, ну где ты там? - позвала я ее, но не услышав ответа направила Пятого к обочине.
        С высоты седла увидела, как девочка, лежа в высокой траве, закрыла голову руками, и нервно вздрагивала. Спешившись, я подошла к ней поближе.
        Оказывается, дело было куда хуже: Агнесс еще и скулила на одной ноте. Так! Похоже, нужно принимать срочные меры.
        - Да заткнись ты! Встать! Живо! Кому сказано! - если девчонку сейчас не встряхнуть, например, наорав на нее, то истерика может продолжиться еще долго. А чем скорей Агнесс придет в себя, тем лучше. Хорошее средство - пара оплеух, но я рисковать не стала, латная перчатка может разворотить лицо. Впрочем, та меня не слышала. Попробую еще раз: - Подъем! Встать! - бесполезно.
        Ко мне подошла Юза, баюкая руку, чтобы не бередить рану.
        - Истерика, - сухо прокомментировала она состояние девочки, а потом, сделав еще пару шагов приблизилась к ней и несильно поддала ногой в бок.
        Агнесс свернулась в комок и запричитала. Да, дело серьезно! Неужели девчонка повредилась умом? Нервно выдохнув я передала поводья Пятого Юозапе. Что ж, видимо придется приводить ее в чувство методом Гертруды.
        Покопавшись в седельной сумке, я достала фляжку с крепкой настойкой и, подойдя к Агнесс, с размаха пнула ее в спину, а когда невольно выгнулась, разворачиваясь, я добавила еще пару раз под дых. Серьезно повредить я бы ей не смогла, кольчуга и толстый поддоспешник - неплохая защита от ударов. Потом вздернула на подгибающиеся ноги и сунула фляжку в губы.
        - Пей! - Агнесс невольно сделала пару глотков, подавилась, закашлялась, но в ее глазах появилось осмысленное выражение. - Ну, вот и молодец! Умница.
        Что-то нам слишком приходится с ней нянчиться. У меня стали закрадываться мысли, что девочка вообще не боевая сестра. Ни одна из сестер ордена при виде мчащегося на нее всадника визжать не станет. У нас этому специально тренируют. Ладно, все раздумья позже...
        Когда Агнесс самостоятельно смогла стоять на ногах, я развернулась к сестре.
        - Юза, ты как? Серьезно?
        - Да нет, всего на пару пальцев зацепило. Прошло как-то вскользь или арбалетик слабый и изношенный, - поморщилась та.
        - Сильно кровит?
        - Дотерплю.
        Тем временем Гертруда поймала бесхозных лошадей, подвела к нам и сунула все еще бледной Агнесс поводья. А потом мы вместе со старшей сестрой подтащили тела нападавших и взвалили поперек седел, зацепив их же собственными поясами за луки. От вида крови и изуродованных лиц Агнесс перегнулась пополам, и ее стошнило. Но рук не разжала и коней не выпустила. Молодец! Уже - что-то!
        Отобрав у нее поводья, я отвела нервно вздрагивающих от запаха крови лошадей в сторону, а Гертруда, когда девочка утерлась и кое-как выпрямилась, чуть ли не волоком дотащила беднягу до жеребца и, спросив: 'В седло сядешь? Ну, давай!', - словно пушинку закинула наверх.
        Потом мы прицепили коней с убитыми братьями как заводных и направились в сторону деревьев маячивших в стороне.
        - Вот что, Есфирь, - обратилась ко мне Герта. - Нам серьезно придется обо всем этом поговорить.
        - Еще бы! Ой как серьезно придется. Агнесс, ты меня слышишь?
        
        Глава 3.
        За две недели до начала описываемых событий 30 августа 505 года от основания Церковного Союза.
        
        Брат Боклерк шел к епископу с не очень приятным известием - сестра, доставившая сегодня пакет, сбежала из обители после вечерней молитвы. Ему даже было немного страшновато докладывать об этом, поскольку время, чтобы отправить вслед за ней погоню, безвозвратно упущено. Часовые на воротах не сразу рискнули сообщить непосредственному начальству, что они проворонили и упустили бабу. Старший брат, заведующий охраной барбакана, в свою очередь не поторопился оповестить настоятеля... В итоге: на дворе глубокая ночь - хоть глаз выколи, какая уж тут погоня! Тем не менее, на орехи может достаться именно ему - Боклерку, секретарю его преосвященства. Опять-таки и будить епископа Констанса, сообщая сию 'радостную' новость, тоже - ему. А что делать? Обязанность такая. Попробуй, скажи с утра, вообще греха не оберешься! Вот и приходится спешным образом идти по пустынным коридорам монастыря, зябко кутаясь в не полагавшийся по уставу шелковый пелиссон , наброшенный прямо на ночную рубашку. Трепещущий огонек свечи так и норовил погаснуть, поэтому требовалось прикрывать его рукой, и одновременно держать подальше,
чтобы не заляпать горячим воском нарядный плащ. Сквозняк леденил голые ноги, обутые в домашние туфли без задников.
        Келья, что в этот раз выделили брату Боклерку, в нарушение правил, располагалась в другом конце жилого флигеля. Обыкновенно она была смежной с епископскими покоями, дабы личный секретарь был всегда под рукой. Однако по каким-то причинам его не поселили рядом, и теперь приходилось спешить по темным извилистым коридорам, рискуя в любой момент споткнуться и расшибить голову.
        Наконец брат добрался до комнат, где находились покои его преосвященства. Немного покопавшись за воротом рубахи, он снял со шнурка на шее ключ, аккуратно повернул его в замке и медленно стал открывать дверь - не приведи Господь, скрипнет. Войдя в кабинет, прошел по ковру, густой и мягкий ворс которого скрыл звук его шагов, обогнул массивный стол, и, нащупав между шкафом и большим напольным канделябром сливающуюся с панелями дверь, вошел в спальню. Епископ спал на большой и высокой кровати, стоявшей в нише, сейчас скрытой темными занавесями из расшитой парчи. Едва секретарь затеплил пару свечей стоящих на комоде, как блики света заиграли на резных деталях украшенных благородным металлом, стало заметно светлей. Поправив распахнувшиеся при ходьбе полы плаща, он прошептал: 'Господи прости!', - и отодвинул портьеру.
        Едва его рука коснулась сухонького плеча спящего, епископ открыл глаза. Взгляд у него был ясный, как у бодрствующего человека.
        - Боклерк?
        - Ваше преосвященство, сестра, что доставила сегодня письмо, покинула монастырь, - напряженным шепотом сообщил тот.
        - Послали кого? - тут же спросил епископ.
        - Братья вовремя не доложили, - виновато начал оправдываться Боклерк.
        Констанс откинул одеяло и, свесив худые с шишковатыми ступнями ноги, сел на кровати. Брат отошел к камину и разворошил рдеющие угли. Пламя взметнулось маленькими язычками. И хотя еще было лето, ночью камин приходилось топить, поскольку епископ, привыкший к теплу, царившему в Святом Городе, здесь в Интерии постоянно мерз. Подхватив домашние туфли стоявшие подле кровати, секретарь поднес их к огню, слегка подогрел, и поставил перед его преосвященством. Тот всунул ноги и встал, тонкая ночная рубашка, доходившая до лодыжек, не могла скрыть сухощавого тела. Боклерк взял с кресла, что стояло возле камина, длинный подбитый мехом халат и накинул его на плечи епископа. Констанс запахнулся поплотнее, вмиг став похожим на взъерошенного филина, поскольку седые волосы топорщились в разные стороны и смешивались с оторочкой одеяния из чернобурок. Усевшись в освободившееся кресло, он сухо приказал:
        - Рассказывай.
        - Вечером, перед закрытием врат, сестра в спешке покинула монастырь, о чем сразу не было доложено. Настоятель узнал слишком поздно и только что сообщил мне.
        - Ясно, - еще суше произнес епископ. - Простых вещей поручить нельзя. Что-нибудь известно об этой девице?
        - Нет, ваше преосвященство, о ней у нас ничего.
        - А о настоятельнице этого ордена?
        - Так сразу сказать не могу, мы же не в ауберге. А здесь я полную подборку не держу. Опасно, - развел руками секретарь.
        Констанс недовольно поджал губы. В представительстве в Святом Городе, в личных покоях у епископа был собран внушительный архив на основных действующих лиц церковной власти. Здесь же в главном монастыре епархии, где помимо его преосвященства мог остановиться другой епископ ордена и воспользоваться оставленными без присмотра сведениями, заводить такую подборку не имело смысла и даже являлось бы большой глупостью.
        - Плохо, - одним словом выразил он положение дел, а заодно и свое отношение к ним.
        Когда Боклерк слышал это слово, ему невольно хотелось находиться подальше, и ни коим образом не быть связанным с теми людьми, о которых ТАК мог отзываться епископ.
        - Кому еще может быть доставлено подобное послание?
        С содержанием письма его преосвященство ознакомил брата сегодня вечером, поскольку тот был доверенным лицом и ходячим кладезем нужных сведений.
        Секретарь немного подумал, а затем осторожно предположил:
        - Полагаю, что в Орден Августинцев, как к еще одному из основных военных орденов, и возможно к Святому Иерониму. Но к ним - с меньшей вероятностью, поскольку почти все их обители сосредоточены в прибрежных государствах.
        - Подкинь еще дров и сядь, - неожиданно предложил епископ.
        Боклерк взял с подставки изящную кочергу, и, положив на угли пару небольших полешек, разворошил вновь угасшее пламя. Затем подтащив стул поближе к креслу сел и выжидательно глядя на его преосвященство. Епископ вытянул ноги к разгорающемуся огню. Некоторое время он молчал, глядя на игру оживших язычков, которые жадно принялись за сосновые поленья.
        - Ладно, - неожиданно произнес он. - Где сейчас могут находиться командоры этих орденов?
        Секретарь задумался.
        - Когда мы уезжали от Святого Престола, - начал он. - Адмирал иеронимцев находился у себя в крепости и снова лечил подагру. По моим сведениям он довольно сильно страдает ею больше двух лет, но тщательным образом старается скрывать этот факт, так как его заместители, страстно рвущиеся наверх, не преминут этим воспользоваться. Маршал августинцев отправился с посольством к нашим возможным союзникам в Бувин, и застрянет там надолго. Местные свободолюбивые бароны и князьки не желают над собой власти Святого Престола, а их беспомощный король страстно мечтает их утихомирить. Переговоры могут продлиться до начала зимы, а потом делегации довольно долго придется добираться обратно по высоким сугробам.
        - Какой ближайший к сестрам монастырь августинцев?
        - Их несколько, один возле соленых озер, другой близ Горличей, правда, до озер путь несколько дальше.
        - Кто там настоятели? - уточнил епископ.
        - У озер - преподобный Клижес, а у Горличей - Жофруа, - сразу же ответил Боклерк. - На Клижеса собирать что-либо бесполезно, он законченный аскет и почти святой. С детских лет посвятил себя религии и неукоснительно соблюдает все предписания. Я думаю, что настоятельница вряд ли направит кого-нибудь из сестер к озерам, Клижес на дух не переносит весь женский род. А вот к преподобному Жофруа - запросто. Насколько мне помнится, тот в молодости особой праведностью не отличался; более подробно нужно посмотреть в заметках, у нас на него что-то есть.
        - Упущенного не вернешь, - нехорошо усмехнувшись заметил епископ. Непонятно к кому это относилось: то ли к уехавшей сестре, то ли к настоятелю Жофруа. - Подготовь письмо для настоятеля монастыря августинцев близ Горличей. Препятствовать распространению сведений мы не в силах, но можем попытаться замедлить их продвижение хотя бы в самом вероятном из направлений. В послании настоятельно 'попроси' лично пакет не вскрывать, ссылаясь на возможную опасность изложенных в нем сведений. Пусть его куда-нибудь дальше везут. Надеюсь, мы не опоздали с этим решением и известия не были отправлены во все монастыри маршальских орденов одновременно. Впрочем, подобное маловероятно. Пакет отправить немедля. Для смягчения 'просьбы' передай необходимое вознаграждение, пусть дважды подумает. Насколько я знаю, августинцы в последнее время весьма стеснены в средствах. Утром собирай вещи, мы возвращаемся в Святой Город. Марк поедет со мной, он показал себя расторопным мальчиком. Повозку пусть подадут после завтрака, не хочу трястись на пустой желудок.
        Брат Боклерк встал, поклонился его преосвященству.
        - Подожди, - епископ с трудом выбрался из глубокого кресла, поднялся и направился за ширму; зажурчало. Потом вернулся, приподнимая длиннополый халат повыше, не дай Бог, запнется в потемках. Скинул его перед кроватью на заботливо подставленные руки секретаря и, забравшись обратно в постель, приказал: - Свечи не забудь погасить перед уходом и кабинет закрой.
        Боклерк сложил халат в кресло, аккуратно поправил портьеру, скрывшую епископскую постель, и, затушив свечи, вышел.
        После натопленной спальни в коридоре монастыря показалось очень холодно. Запахнувшись поплотней в пелиссон, он стремительным шагом поспешил до своей комнаты. Туфли норовили свалиться с ног. И что за мода на подобную обувь?..
        От быстрой ходьбы перед его дверью свечка не выдержала и потухла. Выругавшись про себя в сердцах, он снял с шеи шнурок с ключами, долго возился в темноте, отыскивая свой, и только потом, нащупав замочную скважину, отпер келью.
        В помещении было не теплей, чем в коридоре. Брат с тоской оглянулся на камин, растапливать нечем, для него дров никто не припас. Поскольку из-за дальнейших дел возможности поспать не представлялось, Боклерк запалил все свечи, имевшиеся в наличии, и сразу стал переодеваться по-дорожному: в черную сутану , теплые кальцони и удобные башмаки. (Сутана - черное разрезное платье с застежками до пола.) Потом выложил из сундука, стоявшего у стены, свои вещи и переложил в сумки. Нарядный пелиссон убрал туда же, взамен его достал коричневый походный, подбитый заячьим мехом. Застелил разобранную постель, а уж после преступил к чтению своих записей в поисках компромата на настоятеля монастыря Святого Августина.
        Походные записки были небольшого размера, всего пара томов, их возили с собой для извлечения при необходимости важной информации о некоторых людях. Основная информация хранилась в представительстве Ордена Варфоломея Карающего, в покоях его преосвященства. В замке ауберга свои апартаменты имели все епархиальные епископы и, конечно же, командор ордена.
        Констанс всегда находился в центре политических и религиозных событий, всегда старался располагать информацией об интригах, которые непрестанно затевались возле папского престола. К тому же он разительно отличался от своих собратьев.
        Епископы ордена были все как на подбор, высокие и крепкие мужчины, ведь начинать приходилось с низов, тогда как Констанс - невысок и сухопар. Каким образом он поднялся до такого поста, оставалось загадкой. Представить его в латах и с мечом на могучем боевом скакуне не хватило бы воображения даже самому отчаянному фантазеру, а думать о покупке им места даже не хотелось - опасно.
        Теперь же, несмотря ни на что, его преосвященство являлся главой со своей резиденцией в этом монастыре, официальным представителем командора, а так же его первым достойным доверия во многих вопросах ордена и церковной политики.
        Пролистав необходимые документы, секретарь вспомнил, что в юности у настоятеля августинцев и девицы Орман, ныне покойной, была связь, вследствие которой у нее родился сын, но она сама померла родами. Девица была единственной горячо любимой дочерью графини д`Эрнес. А графиня в свою очередь была любимой сестрой своего брата, нынешнего кардинала адмонитианцев - вот что теперь являлось для настоятеля самым страшным. Он мальчика оставил при себе, и в настоящее время тот служил в монастыре архивариусом. (Орден Святого Адмонтия Терпеливого (Адмонитианцы) - братство духовное - они всегда были угодливы и преданы Папскому престолу как собаки. Неустанные искоренители борьбы с ересью, оппозиционных Святому престолу лиц, в угоду Церкви могли вымарать любого в грязи и предать во имя Веры. Нередко вмешивались в дела ослабленных высших церковных чинов - за что их не любили, но престол их поддерживал. Были миссионерами и всегда помогали духовной инквизиции.)
        Боклерк составил витиеватое послание, в коем намекал на возможные неприятности со стороны кардинала, если настоятель ордена надумает вскрыть письмо, прибывшее от настоятельницы монастыря Святой Великомученицы Софии Костелийской. А также аккуратно порекомендовал отправить его дальше, например кому-нибудь из епископов, находящихся в ауберге ордена, а еще лучше самому командору. Перечитав написанное, он убрал слова, содержащие явную угрозу, вдруг настоятель вздумает проявить упрямство, добавил еще пару размытых пожеланий о процветании, и переписал его набело. Утром нужно будет показать епископу, а после отправить с вестовым.
        Зазвонили колокола, созывая на утреннюю службу. Секретарь убрал в небольшой, окованный железом переносной сундук походные записи, уложил туда же большую чернильницу-непроливайку и связку перьев. Закрыл его на висячий замок, а ключ повесил на отдельный шнурок на шее, и спрятал под сутану. Вот теперь можно было идти к его преосвященству собирать вещи.
        От бессонной ночи глаза покраснели, а ощущение было такое, словно под веки песка насыпали. Боклерк умылся ледяной водой, но это мало помогло - спать все равно хотелось; а сегодня в путь. К тому же в повозке особо не выспишься: несмотря на мягкую внутреннюю обивку и неспешный ход, в ней здорово мотало из стороны в сторону. Пересаживаться на лошадь тоже не сахар, с непривычки весь зад отбить можно. Но потакать усталому телу нельзя - дела превыше всего
        Самостоятельно сделать карьеру на церковном поприще Боклерк бы не смог. Однако, поднимаясь совместно с его преосвященством по должностной лестнице, сумел достичь почти тех же высот. Оказавшись на службе у епископа, брат старался быть полезным, стремился стать его незаметным, но верным помощником, всегда готовым по первому требованию пожертвовать личными нуждами, во благо. Где бы он был, если б потворствовал своим слабостям? Так и мог остаться младшим подавальщиком старшего подметальщика.
        Еще раз окинув взором келью и проверив - все ли собрано, Боклерк поспешил в покои к его преосвященству. На пороге он столкнулся с братом-прислужником, выносившим ночной горшок, значит - епископ уже проснулся.
        Констанс встретил секретаря в спальне, восседая за накрытым столом. Только что подали завтрак. Трапеза была не по-монастырски богатой и радовала обилием мясных блюд.
        - Доброе утро, ваше преосвященство! - поприветствовал Боклерк, кладя на край стола пару исписанных листов. Епископ, не отрываясь от еды, вопросительно изогнул бровь, и брат поспешил пояснить: - Это вариант письма для настоятеля Жофруа.
        Епископ сделал знак рукой - читай - и секретарь, вновь взяв листы, начал.
        Констанс внимательно выслушал послание, даже перестал жевать и хмыкнул, когда речь зашла о сыне.
        - Хорошо, - одобрил он написанное. - Отправляй спешно. Деньги вон там возьми, - указав зажатой в руке двузубой вилкой на дорожный сундучок, в котором перевозилась походная казна.
        Секретарь подошел, достал оттуда небольшой, но все же довольно увесистый кошель и продемонстрировал епископу.
        - Подойдет, - согласно махнул тот.
        Закончив завтрак, Констанс встал и, приглашающе кивнув на стол Боклерку, направился мыть руки в серебряном тазу. Наскоро перекусив, секретарь поспешил начать укладывать епископские вещи.
        - Можешь завернуть с собой, - великодушно разрешил тот, наблюдая за жующим на ходу братом.
        Столь хорошего и исполнительного помощника, которому к тому же можно доверить многие тайные сведения, у его преосвященства прежде не было. Он нашел его в одном из монастырей Бремула, когда останавливался у настоятеля Торкунитов. Юноша был там младшим переписчиком. Когда прежний секретарь, разболтав пару секретов, 'нечаянно' отравившись в дороге, заболел и умер, епископу в спешном порядке потребовался новый. Тогда никого лучше не нашлось, и Констансу пришлось согласиться на предложенную замену. В дальнейшем он предполагал отыскать более опытного помощника.
        Однако Боклерк с таким рвением взялся за работу, выказывая при этом незаурядную сообразительность и полную преданность, что после нескольких проверок, он решил оставить его при себе. И вот уже более семнадцати лет епископ имел в своем распоряжении отличного помощника, даже при решении щекотливых вопросов.
        Собрав все вещи, секретарь поспешил известить настоятеля монастыря, что они немедленно выезжают. Настоятель, сделал вид, что сильно опечален их отъездом, но, несмотря на его скорбное лицо, было ясно: он весьма рад избавится от столь почетных гостей, вновь стать полноправным хозяином в обители.
        Боклерк попросил собрать в дорогу послушника Марка, предупредить братьев-сопровождающих о скорейшем отъезде и, дабы не огорчать епископа, приказать подать в дорогу корзины с лучшей едой. Распорядился он и об отправке письма, выразив при этом, как бы невзначай, сомнение в скорости его доставки.
        Поскольку сомнение личного секретаря его преосвященства рассматривалось как сомнение самого епископа, то письмо отошлют адресату с максимально возможной быстротой. Что ж, еще одна прелесть его нынешнего положения была в том, что он, будучи всего лишь простым братом по Вере, мог приказывать настоятелю огромного монастыря.
        
        Часам к десяти во внутренний двор подали каррусу , запряженную цугом четырьмя мохноногими тяжеловозами. Впереди на неширокой скамейке сидел возница, у него за спиной разместились корзины с провизией и сундуки с вещами, не требующимися в пути. Двенадцать братьев-сопровождающих уже были в седлах, а послушник Марк крутился подле них. Настоятель и старшие боевые братья вышедшие проводить в дорогу его преосвященство, терпеливо ждали его появления. (Карруса - повозка - представляет собой громоздкое деревянное сооружение в виде комнаты на колесах, обитая снаружи перекрещивающимися металлическими полосами, и укрепленная большими щитами на случай опасности. Изнутри стены, пол и потолок покрыты мягкой обивкой.)
        Наконец, где-то через четверть часа, вниз спустился епископ Констанс, следом за ним, отставая на пару шагов, вышел его секретарь. Придерживая расшитый пелиссон, его преосвященство торопливо пересек мощеный двор, и ни с кем не прощаясь, тут же забрался в каррусу. Едва он удобно расположился на мягких подушках, как Боклерк, указав мальчику на место рядом с возницей, сделал знак рукой, что можно трогаться, и нырнул следом. Один из братьев-прислужников, провожавших епископа, поспешил поднять служившую входом часть борта. Едва он закрепил его на месте, как щелкнул кнут, раздалось протяжное 'Но-о-о!' и, скрипнув, повозка тронулась в путь.
        
        ***
        Ее высокопреподобие Серафима мать настоятельница Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской поздним вечером, почти что ночью, заканчивала обход монастыря. Теперь, когда все свечи в коридорах были погашены, погрузив обитель в темноту, а сестры и послушницы, кроме часовых на стенах, разошлись по своим кельям, чтобы прочесть последнюю молитву перед сном, матушка могла спокойно уйти к себе в кабинет для размышлений.
        Неспешным шагом она вошла в комнату, тихо притворила за собой дверь, и тяжело вздохнув, опустилась в любимое кресло. В распахнутое, из-за не по-осеннему теплого сентября, окно заглядывало черно-синее небо. Искорки звезд подмигивали одиноко горящей свечке, стоявшей на столе. Настоятельница еще раз глубоко вздохнула и привычным движением пальцев передвинула бусину в четках, ей требовалось основательно подумать.
        Сегодня утром был отправлен еще один пакет с письмом в другой маршальский орден. Верно ли она поступила, приказав доставить послание командору ордена его высокопреосвященству Урбану? Может - не стоило? Может быть следовало сообщать такие вещи сразу не обоим военным орденам, а дождаться ответа от варфоломейцев? Неизвестно. В этой жизни все настолько ненадежно. Всякий власть имущий так и норовит извлечь выгоду из любой крупицы информации, стремится подсидеть вышестоящего, напакостить равному, и подгадить подчиненным...
        Нет, раньше Единая Церковь была другой. На заре образования Союза вера крепла в людях, и каждый церковник стремился помочь ближнему. В течение сотни лет, одно за другим, семь государств объединились под знаменем единого исповедания. Духовенство заботилось о своей пастве. Монастыри становились центрами земледелия, ремесел, врачевания и торговли. Любой путешественник мог найти здесь приют, помощь и охрану от инаковерующих. Одни братья взяли на себя заботу о духовном состоянии мирян, другие о телесном. Для помощи в паломничестве истово верующим появились госпиталя и боевые ордена для защиты оных. Прочие оружные братья взяли на себя охрану границ и подвластных Союзу территорий. Постепенно были перебиты разбойничьи банды, положен конец разорительным для крестьян стычкам баронов; ведь монахам нет никакой разницы, на чьей земле те творят разбой, лишь бы бесчинства прекратились. Наладилась торговля, люди безбоязненно стали пересекать границы. Идолопоклонников и многобожцев с их жертвоприношениями извели под корень: кого смогли - обратили в истинную веру, сопротивляющихся - истребили. В народе стало
считаться почетным, если кто-нибудь в семье был церковным лицом или оказывался как-то связан с духовенством. Верные слову Божьему миряне принялись жертвовать немалые суммы на нужды Церкви и строительство храмов. Правители государств тоже стремились привлечь как можно больше церковных эмиссаров в свои государства, даря им деревни с жителями и земли под монастыри. Другие страны, видя, как хорошо живется соседям, тоже потихоньку перебрались под сень Единой Веры.
        Земли росли, территории ширились, увеличивалось благосостояние людей. Многие государи сочли излишним расточительством содержать большие армии. Зачем? Это же слишком дорого. Под боком есть добрые, отзывчивые и умелые братья, готовые, пусть и не совсем бескорыстно, бросится на врага. Так же дешевле. Да и врагов становилось все меньше. Ведь тех, кто не захотел присоединиться добровольно, постепенно завоевали; так что простирался ныне Союз от пустынных земель на севере и востоке, до морских побережий юга и запада.
        Да и в меж земельных дрязгах все стало по-иному - если тебе сосед не по нутру, но самому связываться с ним неохота, то на него можно нажаловаться Папе. И вот там пусть с ним разбираются. А чтобы дело шло быстрее и к разбирательству отнеслись с большим вниманием, следовало послать с жалобой мешочек поувесистее. Да не мешочек - сундучок, еще лучше штук шесть и дарственную на земли с парой - тройкой деревень.
        Территории Церкви ширились и росли столь же быстро, как и тяжелела ее мошна. Обленилось духовенство, разжирело. Пусть не сразу, не за один век, но привыкло к богатой жизни и не хотело ее терять. Ныне прикажи Папа и полетит у неугодного правителя голова с плеч. Поздно стало что-либо менять, да и страшно. Жить с оглядкой гораздо привычнее и спокойнее. Вот и стали теперь церковники всемогущими - истинно наместники Бога на этой грешной земле. Всемогущими, но уже не едиными. Принялись перетягивать одеяло друг у дружки. Из-за каждой малости всяк на себя стал тащить.
        Вот и приходится в нынешние времена депеши с оглядкой посылать. А кому - решать самой, недаром настоятельница. Но не отправлять нельзя, сведения больно важные и тайные, за них брат Ансельм своей жизнью заплатил.
        Матушка все гадала, почему его преосвященство не отправил весточки о полученном письме, почему промолчал?
        От подобных размышлений разболелась голова. Не замечая своих действий, она принялась потирать правый висок.
        'Есфирь, корова пугливая! Чуть что не так, сразу замыкается. Слово клещами не вытянешь. Что же такого могло произойти у варфоломейцев, что она молчит, как в рот воды набравши. И не припугнешь ведь, еще сильней упрется. Что за натура такая! Ах, Констанс - Хитрый Лис, чего же ты удумал? Что вновь затеваешь? У меня и без твоих политических загадок ныне голова кругом. Все мысли только об одном - у Ирены такое несчастье! Бедная девочка! А тут разом и письмо приходится посылать, и... Как некстати!'
        Настоятельница перекладывала кусочки разрозненной мозаики и так, и эдак, но цельной картины сложить не удавалось. Окончательно сбившись с толку, она решила еще раз перечесть все депеши направленные из Нурбана. Но тщетно, яснее так и не стало. В письмах не встречалась ни единого слова о надвигающейся опасности.
        'Как же тогда сведения от Ансельма? Неужели фальшивка?.. Да нет, глупости, источник верный. К тому же из-за пустых слухов люди в имперских подвалах не исчезают. Нурбанский глава безопасности просто так свой хлеб не ест. Значит в письме истина. Ох, Есфирь, коровушка! Все еще больше напутала. К тому же и с Иреной пришлось решать в спешном порядке. Ох, глупо было все сливать в одно, но с другой стороны, девочка теперь под надежной охраной. Раз сестры взялись за дело, то костьми лягут, но выполнят'.
        Было уже за полночь, когда матушка поднялась из кресла; следовало лечь и хоть немного поспать. До заутрени оставалось часа четыре. Она взяла со стола свечку и, прикрывая пламя рукой, отправилась в спальню. Ее келья не отличалась от келий прочих сестер, лишь полный доспех на подставке серебристо посверкивал в углу. Хороший доспех, добротный, и в деле не раз побывал, только хозяйке уже в нем не ходить, поскольку не втиснуться. Сильно раздобрела матушка от неспешной, но чересчур головоломной жизни. Имелось у нее еще одно послабление кроме мягкого кресла: хорошая кухня и вкусная еда. Старшая сестра Иеофилия, зная слабость настоятельницы, всегда старалась порадовать застольным разнообразием.
        - Завтра, все завтра... - произнесла мать Серафима и задула свечу.
        
        Утро началось со звона колоколов созывающих на молебен. Сестры и послушницы торопились в монастырский храм. Чуть опоздаешь и можешь смело отправляться в молитвенную келью учиться смирению и упражняться в чтении псалмов. Настоятельница лично встречала спешащих женщин у огромных ворот храма. Когда последняя послушница прошмыгнула мимо, схлопотав положенный подзатыльник, матушка зашла внутрь и с натугой затворила массивную, окованную металлом створку. В полной тишине, прошла к алтарю, покрытому синим бархатом и, встав на колени, сложила руки в молитвенном жесте. Собравшиеся преклонили колени следом.
        - Laudamus te. (Восхваляем тебя) - громко запела она хорошо поставленным голосом.
        - Benedicimus te.(Благословляем тебя) - подхватил многоголосый хор.
        Солнце поднималось, расцвечивая своды причудливыми красками сквозь высокие стрельчатые окна. Строгие, но добрые лики святых взирали на молящихся. Великомученица София внимательно, с бесконечным терпением смотрела с витражного окна на своих верных дочерей.
        - Glorificamus te. (Прославляем тебя) - продолжали петь сестры.
        Голос преподобной выводил песнопение, но мысли витали далеко от восхваления Господа. Голову занимало множество проблем, которые требовали скорейшего рассмотрения. Необходимо было принять просителей из дальних подворий, распорядиться насчет передачи еще двух акров земли в пользование вольным крестьянам, проинспектировать строительство новой конюшни, и обсудить вопрос о дополнительной закупке бруса и кирпича. Да многое еще предстояло упомнить и решить. Тяжела доля настоятельницы. Ох, тяжела! Старшая сестра Иеофилия - преданный и верный друг - помогала во многом, но основные тяготы ложились все же на плечи настоятельницы.
        Час молитвы подошел к концу, за это время удалось определить дела, которые требовали первоочередного внимания. Хор смолк, и мать Серафима, поднявшись с колен, принялась благословлять подходящих к ней женщин.
        - Останься, дочь моя, и отойди в сторонку, - сказала она одной из сестер, и лишь когда остальные вышли, вновь обратилась к ней. - Пойдем Бернадетта, присядем.
        Женщины подошли к стоящим у стены деревянным скамьям.
        - Разговор, дочь моя, у нас будет важным, - неспешно начала настоятельница. - Будет для тебя поручение. Необходимо отвезти письмо адмиралу Форсину в ауберг Ордена Святого Иеронима, но так, чтоб ни одна живая душа не догадалась, что и куда ты везешь. Поедешь явно, не тайно...
        - Но... - Серафима подняла руку, прерывая заговорившую.
        Бернадетта благочестиво опустила голову. Сестра была высокой, статной и отличалась особой грацией движений. Лицо имела очень красивое, но строгое, словно списанное с образов святых.
        - Для этого я тебе дам пару других посланий, но и их чтобы не вызвать подозрения, тоже придется доставить по назначению. Знаю, что ты не вестовая сестра, - сразу отмела мать все возражения. - Но на благо ордена трудиться любым способом не зазорно. Одно из писем будет секретарю Святого Престола, а другое, главному госпитальеру Ордена Святого Жофре Благочестивого. Попеняю ему на состояние госпиталя в Витрове, а то совсем забросил. Своими силами я поднимать его не намерена. Послания будут слабо запечатанными, вскрыть их можно легко. По первому требованию их не предъявляй, поупрямься немного, но смотри - до мордобоя доводить не смей! А то знаю я тебя: чуть что - лекарей звать замучаешься, - несмотря на красивую внешность и кажущуюся хрупкость Берна была одним из лучших бойцов монастыря. - Раз на лицо нежна, изволь соответствовать. Мне же нужно, чтобы тайное письмо было передано адмиралу лично в руки, а уж как ты к нему попадешь, это твоего ума дело. Извернись, но доставь по назначению. Послание спрячь так, чтобы при обыске не обнаружили. Я его малого размера сделаю. Вскрывать и читать его не смей ни
под каким видом! Одна не езди, сестру себе в пару подбери помолчаливее. Направитесь неспешно, ни от кого не скрываясь, как положено с ночевками в госпиталях. Тайну из поездки не делай, но и языком не трепи. Хотя тебя ученую учить - только портить... Еще что? Как письма доставишь - без промедлений обратно. Денег в дорогу я дам, а то ты у нас одна такая принципиальная, дохода никакого. Благо хоть убытка нет. Ладно, все ступай! Выезжайте завтра, еще до заутрени. За письмами вечером ко мне зайди.
        - Благословите матушка. - Бернадетта опустилась на колени.
        - Ступай с Господом! - настоятельница протянула руку для поцелуя, встала со скамьи и направилась к выходу из храма.
        Сестра осталась и продолжила молиться.
        
        ***
        Через скошенный луг и убранные поля мы добрались до небольшого перелеска, где благополучно спешились, и, поручив все еще зеленой Агнесс переседлать наших лошадей, вдвоем со старшей сестрой занялись переноской трупов.
        Пока мы оттаскивали их в сторонку, Юозапа подхватила снятые с ее жеребца сумки и, отойдя подальше от девочки занявшейся скакунами, начала самостоятельно снимать доспехи.
        Гертруда присев на корточки, принялась внимательно разглядывать нападавших.
        - Ты Юзой занимайся, а я этих осмотрю, - бросила она мне, не поворачиваясь.
        Я согласно кивнула, и направилась к раненой, поскольку лучше всех в нашей четверке разбиралась в медицине. Подойдя к сестре, которая уже успела расстегнуть мелочь вроде наручей, я помогла ей снять бригантину.
        - Пластину нужно будет поменять, - сказала ей, откладывая доспех в сторону. - Потом Герту попросишь.
        - Я сама о себе позабочусь.
        - Сиди уж, сама! Сейчас посмотрим что у тебя там, - цыкнула я на нее, помогая выскользнуть из кольчуги.
        Положив кольчужку рядом с другим снаряжением, я постаралась шустро сбросить свое железо: оно могло помешать мне при осмотре ранения. Едва Юозапа начала теребить одной рукой завязки подшлемника , как я подскочила к ней, ослабила шнурки и сдернула тот с головы. После расстегнула поддоспешник, и, заставив подняться, аккуратно сняла его. С внутренней стороны стегач оказался изрядно подмочен кровью. Нужно положить его на солнышко - пусть подсохнет, а потом отдать на штопку Агнесс. Авось у нее лучше получится, а то шитье не было нашей сильной стороной. Затем осторожно сняла промокшую рубашку и принялась осматривать рану. Действительно зацепило несильно, болт, пробив пластину, вошел под углом чуть в сторону над лопаткой, рана оказалось чистой повреждения не большими. Повезло.
        Заставив сестру вновь сесть, я достала из ее сумки чистую тряпочку, смочила из баклажки и принялась протирать спину. Юозапа зашипела, но ни разу не дернулась. В воздухе разлился едкий запах уксуса. Во фляжке была вода, смешанная пополам с крепким винным уксусом, чтобы обеззаразить раны. Кровь уже почти не текла, зашивать тоже было нечего, поэтому я решила ограничиться тугой повязкой. Когда закончила, Юза надела запасную рубашку и привалилась к дереву.
        - Больно? - участливо поинтересовалась подошедшая к нам Агнесс.
        - Жить буду, - буркнула Юза. Сестра всегда терпеть не могла, когда ее начинали жалеть.
        - Ребенок, уйди отсюда. Возьми поддоспешник и разложи где-нибудь на солнцепеке, - мягко попросила я, складывая бинты и фляжку обратно в сумку. Я поспешила спровадить девочку подальше, пока Юозапа вконец не разозлилась.
        - Может постирать? - робко заикнулась та, явно не понимая, что сестру лучше сейчас не сердить.
        - Ты что, совсем дура? Кто их стирает, и где? - рявкнула Юза.
        - Иди, погуляй пока, - я сунула куртку ей в руки, развернула за плечи и несильным толчком направила прочь. - Успокойся! - это уже Юзе.
        К нам подошла Гертруда.
        - Чего вы ее? - спросила она, оглянувшись вслед Агнесс, удалявшейся с понурым видом.
        - Дура, потому что! - пока не снимем повязки Юозапа будет походить на разбуженного зимой медведя: такая же злая и раздраженная.
        - Да неопытная еще, и обсудить кое-что надо без лишних ушей - пояснила я.
        - Давай за разговором пробой вправлю, - предложила Герта, рассматривая покривленную пластину. - А в первом же госпитале я тебе кольчужку залатаю и пластину заварю, - пообещала она. Старшая сестра слыла не самым плохим кузнецом, хотя путевый меч не выковала бы, кольца же заклепать и заплатку поставить ей было вполне по силам.
        Я тоже плюхнулась на землю рядом со сброшенными вещами. Не спеша расшнуровала и стянула подшлемник, затем кале . (Кале - мужской чепец, одевался в повседневной жизни, а так же под подшлемник.) Ветерок принялся нежно перебирать влажные, неровно подстриженные волосы. Подставила лицо ласковому солнышку, пробивавшемуся сквозь негустую, уже начавшую желтеть листву. Тихо, хорошо, не нужно никуда спешить...
        - И долго ты будешь молчать как еретик на допросе?
        Юозапа! Теперь такое настроение у нее надолго...
        - Ладно, - вздохнула я. - Герта что у тебя там?
        - Сейчас будет готово, еще немножечко...
        Сестра одними лишь пальцами выпрямляла пластину, сплющивая развороченные края отверстия.
        - Да я про трупы.
        - А-а, там?! Да ничего особенного.
        - В смысле?
        - Ничего. Ни на оружии, ни на доспехах клейм оружейников нет. На лошадях тавро не ставили. Обычных орденских знаков на одежде не обнаружила. Кто-то очень хотел, чтоб ребята появились как бы из ниоткуда.
        - А тела хорошо осматривала?
        - Я их что, раздевать должна? Нательные кресты у них есть - я проверяла, а портки спускать не заставите, что я там не видела?
        - У северных братьев рисунок особый на спине бывает, - решила я блеснуть знанием.
        - Парни из Кристобаля Сподвижника все на медведей похожи, их даже впотьмах не спутаешь. А эти так: хрен поймешь, два разберешь! Инквизицию или 'тишайших' ты ни за что не отличишь, пока они сами не представятся. Ты давай не умничай, а колись что происходит.
        - Что происходит, я еще в монастыре рассказала. Если ты Юзе передала, то это все.
        - Передала, передала, - подтвердила та. - Только, если всё правда, а не твои страхи, то дело - дрянь! - если уж Юза начинает выражаться, то дело не просто дрянь; но она продолжила: - Ты знаешь, что за пакет отвезла?
        - Понятия не имею.
        - А почему не вскрыла?
        - Я что, с дуба рухнула, пакеты настоятельницы вскрывать? Заметили бы, голову оторвали. Да и без некоторых тайн мне спится как-то спокойней.
        - Пакет сюда давай, - приказным тоном бросила Юозапа.
        - Сейчас, спешу - тороплюся! - ехидно ответила я. - Там четыре печати, и одна из них - ленты сквозь лист пропущены и сургучом склеены. И это - только конверт. Думаешь, одна такая умная? Другие варианты тоже могут быть. Например, виной всему эта юная сестричка, - я указала на Агнесс, с удрученным видом слонявшуюся неподалеку.
        - Возможно, - согласилась со мной сестра.
        - Все закончила! - Гертруда прищурив глаз довольно взирала на ровнехонькую пластину.
        - Ты не слышишь, о чем мы говорим? - желчно выдала Юозапа.
        - Не за что благодарить Юзенька! Носи с удовольствием! - Герта привычно пропустила колкость сестры мимо ушей. - Я прекрасно поняла, что ты имеешь в виду, и поэтому отвечаю - не может быть, а - скорее всего. Она же верхом едва сидит. А по-дамски боком, да так чтобы ноги на скамеечке, ей, похоже, было бы привычнее. Я это заметила, пока по дороге обучала. Сдается мне, что она не боевая сестра, и даже может быть совсем не сестра.
        - Ты не одна такая догадливая, - вздохнула я, озвучив, наконец, свои мысли.
        - Как тебе ее мать поручила? - с таким тоном Юзе бы в допросной работать, еретики за пять минут в грехах каялись.
        - Да ни как. Сказала, что со мной поедут те-то и те-то. Взяла и перечислила. Про нее ни полслова.
        - А может Серафима сама не знает, кто эта девочка? - предположила Гертруда.
        - Если настоятельница не знает, что у нее за люди по монастырю болтаются, то я завтра же пойду требы божку Карипоков класть, - изрекла Юозапа, исподлобья глядя на старшую сестру. - Чтобы мать за полгода о ней ничего не узнала? Быть того не может.
        - Агнесс у нас полгода? - удивилась я.
        - Да. Когда она появилась, ты с Гертой в комендатерию к сестре Беруте ездила. Настоятельница лично ее сестрам представила, сказала, что та очень слаба после болезни, и на тренировки ходить не будет. А эта слабая как коза по аллее скакала, когда думала, что ее никто не видит.
        - А что ж Серафиме не доложила? - удивленно спросила Гертруда.
        - Мне больше всех надо? - саркастически ответила вопросом на вопрос сестра.
        - Так, ладно, - я прервала болтовню, хлопнув себя по коленям. - Нечего рассиживаться. Лучше убраться подальше от места побоища, а ну как этих неизвестных скоро искать начнут? Агнесс вечером допросим, по темноте все равно никуда не денется.
        - Уверена? - вдруг засомневалась Юза, моментально став собранной и деловой.
        - На нее раз крикнешь и уже слезы в три ручья. Куда она побежит? - махнула рукой Герта, соглашаясь со мной. - С телами что делать?
        - А доспехи на них как? - поинтересовалась я.
        - Средней паршивости. Не самые плохие, но я бы такие носить не стала.
        - Тогда бросим все здесь, - решила я. - Закапывать много чести, да и времени нет. Их рано или поздно хватятся, вот пусть тогда и хоронят что останется. Лошадей подальше отведем и отпустим, скотине-то за что маяться.
        - А может себе заберем? Тавро все равно на них нет, - предложила Юза, известная своей скуповатостью.
        - Ага. На наших есть, а на других нет. Вопросы возникнут. Оно тебе надо? - возразила Гертруда, а потом резонно добавила: - Мы, между прочим, еще неизвестно кого положили.
        - Да я так, предложила...
        - Так! Все, хорош! Па-адъем! - я пружинисто поднялась, подавая пример сестрам. - Агнесс, пойди сюда! Да, с поддоспешником! Юза, а ты рубашку не забудь, потом отстираешь и зашьешь.
        - Ишь, раскомандовалась... - фыркнула та, просто так, лишь ради протеста, но рубашку аккуратно сложила и спрятала в свои сумки.
        Я стала помогать ей одевать в куртку, стараясь, чтобы сестра поменьше шевелила правым плечом.
        - Может все-таки не стоит доспех надевать и бередить рану? - спросила я беспокоясь, чтобы кровавое пятно не проступило сквозь повязку.
        - А если там еще одна такая троица?
        - Ну, смотри...
        Одела ей на голову чепец, потом подшлемник. Сестра сама заправила выбившиеся кудрявые золотисто-русые прядки. Я плотно затянула ей все шнурки, потом помогла осторожно нырнуть в кольчугу, чтоб от резких движений повязка не соскочила. Продела через голову бригантину, и слегка повозившись с пряжками, застегнула ремни по бокам. Подпоясала.
        - Все, все. Я сама, не маленькая, - заворчала она. Юза принимала только минимально необходимую помощь.
        Гертруда тем временем подошла к лошадям, проверила работу нашей младшей сестры и, поискав, но не увидев ее рядом, громко позвала:
        - Агнесс, давай сюда! - похоже, Гертруда решила не спускать с нее глаз.
        Едва та подошла к старшей сестре, как Герта, не давая времени на раздумья, запихнула девочку в седло. Я отвязала поводья чужих лошадей от деревьев, подвела скакунов к нашим, и только одного передала Герте - все-таки за Агнесс следить; а двух взяла себе. От седел мы их уже избавили, бросив тут же, незачем лишние следы для будущих хозяев оставлять. Напоследок проверила, не забыли ли чего, и только потом уселась верхом.
        - И как поедем? - задала самый главный вопрос Юозапа, утвердившись на своем жеребце.
        Я озадаченно почесала кончик носа, а потом, припомнив окрестности, предложила:
        - Вы втроем прежним путем вернетесь на дорогу, а я сделаю небольшой крюк. Состыкуемся ближе к вечеру. За Кривым Холмом есть ручеек, неподалеку и заночуем. Герта ты найдешь? Мы пару раз там останавливались.
        Старшая сестра недовольно скривилась, и предложила свой вариант:
        - Может лучше в 'Трех крепнях'? Трактирчик неплохой.
        - Герта, ну какие нам 'крепни'. Березняки деревня большущая. Не дай Бог, кто-нибудь там дожидается! - возразила я. - Пара ночей в поле еще ни кого не убили.
        Гертруда пожала плечами и бросила:
        - Смотри, мое дело - предложить. Давай, мы поехали, - и первой развернув коня, возглавила кавалькаду в сторону дороги.
        - Лошадь отпустите подальше отсюда, - спохватившись, прокричала я им вслед, на что сестра только махнула рукой.
        Я дождалась, пока сестры пересекут поле, а потом тронулась направо, вдоль кромки деревьев.
        День выдался ясным и солнечным. На всякий случай я попетляла, закладывая невероятные виражи с двумя лошадьми в поводу, то пускалась вскачь через поля и опушки, то возвращалась на дорогу, или вовсе проезжала обратно по своему же следу. Я оставляла за собой как можно больше отметин, чтоб направить возможную погоню по ложному пути. Конечно, если этих братьев хватятся, скажем, через неделю, то все мои труды выеденного яйца не будут стоить, но предосторожность - превыше всего. Лошадей отпустила возле небогатой деревеньки.
        Центральные области заселены довольно густо, невозделанной земли практически нет, но это село - приютилось как-то на отшибе. Вдруг им коняшки в хозяйстве пригодятся? Правда, из приученной к седлу лошади никудышная тягловая сила. Скорее всего, их продадут по-тихому или поменяют на что-нибудь нужное, но это уже не мои заботы. Потом вновь выбралась на одну из проселочных дорог и постаралась держаться кратчайшего пути к месту сбора.
        
        Лишь когда солнце коснулось земли, собираясь уйти на покой, я добралась до кривобокого холма, и, обогнув его с левой почти что отвесной стороны, стала искать сестер. Светило быстро опустилось за горизонт, так что стоянку, хитро устроенную Гертрудой в густом березняке, я нашла по чистой случайности, буквально свалившись им на головы.
        - И где тебя носило? - первое, что я услышала от Юозапы.
        - Да так, болталась - то тут, то там, - ответила немного смутившись.
        - Оно и видно.
        - Как твое плечо? - поинтересовалась я у нее.
        - Нормально, обойдется без твоего внимания, - похоже, сестра еще злится из-за ранения. - Мы уже пару часов тебя дожидаемся.
        - Там все в полном порядке. Я посмотрела: слегка кровит, но, думаю, что к утру перестанет, - сообщила мне вышедшая из темноты Герта. В руке она несла котелок полный воды. - Агнесс, лошадь прими!
        - А что сразу...
        - Я сказала, лошадь прими!
        Следом появилась Агнесс в рубашке, к подолу которой были привязаны кальцони, закатанные до колен. Ноги босые, а в руке связка из четырех рыбин. На голове у нее красовался съехавший набок горжет, видимо урок Юозапы пошел впрок. Девочка аккуратно положила выловленную рыбу на лопух, тяжело вздохнула и протянула руку.
        - Давайте...
        Я передала поводья и она увела Пятого в темноту, где пофыркивали остальные лошади. Уже привык к ней, зараза, дается в руки. Сестры сняли доспехи, я решила последовать их примеру. Болтаться круглые сутки, имея на плечах около трех стоунов , удовольствие ниже среднего. (1 стоун - 6,35 кг.) Обычно мы свое снаряжение возим увязанным в тюки и притороченным к седлам, облачаясь лишь во время боевых действий. В данной же ситуации моя мнительность избавила нас от возможных ранений, а Юозапе сохранила плечо. Не будь на ней положенной амуниции, болт прошил бы ее насквозь, и неизвестно как тогда могло дело обернуться.
        - Завтра как поедем? - я задала свой коварный вопрос, стягивая свою бригантину, мелочь типа перчаток и прочей ерунды уже успела сложить в аккуратную металлическую кучу.
        - Одоспешенными.
        - Юза, ты ли это? Что я слышу? - но та моей шутки не поддержала, глядя на меня с нехорошим прищуром.
        Герта разворошила угли прогоревшего костра, укрытого так, что со стороны его почти невозможно было обнаружить. Обмазала рыбу глиной, которую накопала рядом у ручья и зарыла в малиновые головни. Суббота, праздничный день, можно полакомиться! М-м-м! Обожаю!
        - Действительно, где ты так долго? - поинтересовалась она, пристраивая котелок с водой прямо на угли. Потом уселась на притащенный откуда-то ствол поваленного дерева и протянула озябшие ноги к теплу. Как и Агнесс, она была босая.
        - Носилась, где ни попадя. Проверяла, нет ли где таких же злобных братьев, - ответила я.
        - И как? Не было 'злобных братьев'?
        - Не-а.
        - А почему мы уверены, что это братья? - неожиданно спросила Юозапа.
        - Действительно! Почему? - подняла голову Герта и посмотрела на нас.
        - А кто еще? - я удивленно выгнула бровь, расстегивая стегач.
        - Это могли быть кто угодно: солдаты, туркаполи, наемники на худой конец, - предложила варианты Юза.
        На эти слова Гертруда отрицательно мотнула головой.
        - Не наемники - это точно. Первое - у них доспехи однотипные были, а наймиты вечно одеваются кто во что горазд. Здесь же сразу в глаза бросалось, что броня из одной мастерской вышла. Второе - какие наемники в центральных областях Союза? Они стараются здесь не появляться, чтобы не нарываться на орденский патруль. К тому же какой наймит бросится на орденских в полутора днях езды от головного монастыря?
        - Стоп, стоп! - вскинула я руки, останавливая рассуждение сестры. - Тогда согласно твоим рассуждениям это были и не солдаты и не туркополи. Иначе будь это они, то нападение было случайным.
        - Почему случайным?! - возразила Юза.
        - А ты считаешь, что сидели эти молодцы и ждали, когда же мы такие красивые поедем именно в сторону Каменцов? - я изумленно посмотрела на сестру. - Сама подумай! Да и зачем солдатам нас цеплять?
        - К тому же не забывайте, что уже в госпитале за нами наблюдали, - напомнила нам Герта. - Так что, этот 'кто-то' так или иначе связан с Церковью.
        - Сейчас мы можем спорить без конца, - поддержала ее Юозапа. - Но давайте придерживаться фактов. Во-первых: мы не знаем, кто были нападавшие. Во-вторых: хорошо, признаю, в госпитале за нами наблюдали, а может быть еще и до госпиталя. Ты ведь подорожную при въезде в город показывала.
        - Сестры? Да ну, бред сивой кобылы!
        - Может и не сестры, но ты что, каждой в душу заглядывала?
        - Так стоп! - прервала нас Гертруда. - А то знаете, до чего мы сейчас договоримся?!
        - Хорошо, сестер опустим, - миролюбиво согласилась Юозапа. - Но для полной ясности картины знаний маловато. Короче: кто-то напал, но зачем - непонятно. Так что давайте бросим ковыряться попусту...
        - Ничего себе попусту! - фыркнула я, усаживаясь к костру. - Юза, тебя чуть болтом насквозь не продырявили, а ты попусту...
        - Смысл - переливать из пустого в порожнее? - резонно заметила та. - Сейчас девочка придет, что делать будем?
        - Есть, - твердо сказала Герта. - Сначала поедим, а потом хоть всю ночь болтайте.
        Я вздохнула; все ясно, снова проснулся наш доморощенный тиран. Если старшая сестра сказала: есть и только после болтать, то так оно и будет. Гертруда воспитывалась в крестьянской семье, где царили жесткие патриархальные нравы, и за едой не разрешалось разговаривать. Такой порядок, подкрепленный орденскими правилами, она, будучи боевой сестрой в четверке, заставляла соблюдать нас неукоснительно.
        Вернулась Агнесс, и старшая сестра подвинулась, предлагая сесть рядом.
        - Ноги к теплу вытяни, - посоветовала ей Герта. - А то, не дай Бог, простудишься. Рыба запечется, и поужинаем, а как закипит вода, я травяной завар сделаю. (Завар - травяной сбор, или по-современному травяной чай.)
        - Здорово, - неподдельно обрадовалась та.
        Все неловко замолчали, не зная с чего начать. Я подобрала палочку и поворошила угли. Взметнулись искры.
        - Осторожней! Золы в воду не напускай! - одернула меня Гертруда, веточку пришлось отбросить. Мы опять замолчали.
        - Ладно, шут с вами! - махнула она рукой, разрешая. - Давайте, до еды разбирайтесь.
        Ну, наконец-то можно, а то попробуй, скажи что-нибудь без ее дозволения. Та-ак прилетит!
        - Агнесс, девочка моя, - осторожно начала я, разница между нами в возрасте была более десяти лет, так что подобное обращение казалось уместным. - Скажи, откуда ты такая взялась на наши головы? - та молчала, уставившись на закопченный бок котелка. - Ну?
        Младшая сестра сначала помялась, повздыхала, надеясь вызвать наше сочувствие, но не дождалась. Не выдержав моего настойчивого взгляда, она поднялась, подошла к сложенным в стороне сумкам и, откапав в них что-то, принесла к огню. Это оказался вчетверо сложенный лист.
        - Вот, - она протянула его мне.
        Я прочла.
        - И что? Поверь, я безмерно рада, что придется оставить тебя у августинцев, но ты не находишь - подобного объяснения как-то маловато.
        - Я племянница матери настоятельницы, - выдала Агнесс с неохотой.
        - Дальше! Мне каждое слово из тебя клещами тянуть?
        - Все.
        - Все? А откуда ты? Из какого монастыря? Только сказки мне про боевой не рассказывай! - я принялась забрасывать ее вопросами. Нужно было немедленно выяснить, кого же навязали на нашу голову.
        - Мне тетка Серафима рассказывать не велела, - уперлась та.
        - Да мне как-то плевать, что велела тебе Серафима! - вмешалась в допрос Гертруда. - Ты не находишь, девочка, мы не в той ситуации, чтобы скрытничать, и, возможно, из-за тебя попали в переделку. Рассказывай, давай! А если будешь молчать - отправлю на все четыре стороны, и чихать мне на материн гнев!
        Ну это уже Герта блефовала вчистую. Случись что с девочкой, с нас шкуру с живых спустят и скажут: что так и было! Мы периодически слышали от настоятельницы: моя сестра то, моя племянница се! Теперь ее придется на руках носить и пылинки сдувать.
        - Меня матушка к тетушке отправила...
        - Так, стоп. Во-первых: какая матушка? - уточнила Гертруда.
        - Моя родная мать, ну которая родила меня, отправила в монастырь. Тетя представила как сестру. Зачем - правда не знаю!
        - Не заливай! - вставила Юозапа, внимательно прислушивающаяся к разговору.
        - Я, честно, не знаю! - чуть не заплакала Агнесс.
        - И выходит, ты ни какая не сестра? - уточнила я.
        - Да. Ой, я не знаю, почему меня так назвали.
        -Уж повезло, так повезло! - вздохнула Герта. - Наплачемся мы с ней! А ты хоть что-нибудь из воинской науки знаешь? - похоже, сестра решила точно установить: с чем мы вынуждены иметь дело.
        - Ничего, - сдавленно всхлипнула та.
        - Не реви! - только слез мне здесь не хватало.
        - А что ты умеешь? - продолжала допытываться Гертруда.
        - Читать, писать, считать...
        - Это мы и сами умеем.
        - Вышивать, теперь еще лошадей чистить...
        - Шить умеешь? - неожиданно поинтересовалась Юза. Та-ак, понятно, откуда ветер дует. Рубашку, похоже, еще никто не стирал и не штопал. - А стирать? - нет, ну я точно оказалась права! Девочка кивнула. - Замечательно!
        - Это все лирика, - оборвала я их. - То есть ты понятия не имеешь, зачем тебя отправили к тетке, и не знаешь, что это были за братья, напавшие на нас?
        - Не знаю.
        - Врать не смей. Узнаю, шкуру спущу, - пообещала я, а сама в голове лихорадочно прикидывала: могли ли эти неизвестные нападавшие нацеливаться именно на племянницу настоятельницы. Только этого нам до кучи не хватало!
        А Агнесс тем временем утерла слезы с лица, и, шмыгнув носом, сказала:
        - Я не знаю их, правда-правда, не знаю. Может съездим к нам домой, и тогда станет все понятно?!
        - Ага, сейчас! Все бросила и побежала! Сказано: к августинцам доставить, значит к августинцам! А будешь сопротивляться, свяжу и так довезу!
        Не хватало мне еще по всем округам мотаться! И так творится не пойми что, а она еще неизвестно куда стаскаться предлагает...
        - Все, хватит трепаться! - прервала нас Гертруда.
        Пока мы пытались выжать из девочки сведения, вода успела вскипеть и старшая сестра принялась заваривать травы. Что ж, похоже и рыба должна быть готова. Пока Герта возилась с заваром, я отгребла почти остывшие угли - пригодилась палочка - и выкатила запекшиеся рыбины. Глина нигде не треснула. Замечательно! Затолкала на заранее приготовленные листья лопуха и раздала сестрам.
        Агнесс с недоумением уставилась на поданное ей нечто в золе.
        - Не знаешь как есть? - спросила Юозапа, девочка помотала головой, мол, не знает. - Смотри. - Юза проворным движением ножа проковыряла с боку дырочку, подцепила, и глиняная корка с легкостью отошла, обнажив дымящийся рыбий бок. - Готово. Только соль возьми. Ой, ладно, дай сюда, - смилостивилась она, видя неуверенные движения. Отдала ей свою вскрытую порцию, и принялась проделывать тоже с другой.
        Пока моя рыбина немного остывала, я озвучила давно интересовавший вопрос:
        - Тебя на самом деле как зовут?
        - Ирена. - ответила мне девочка, дуя на горячий кусок.
        - Все равно будешь Агнесс, ты у меня в подорожной так записана.
        - А на кой пень тогда спрашивала? - полюбопытствовала у меня Герта.
        - За потому что! - нелогично ответила ей, на самом деле я однажды слышала, как настоятельница называла Иеофилии имя своей племянницы. Это был последний кусочек проверки подлинности Агнесс, которая Ирена.
        Быстренько умяв всю рыбу, мы сидели у вновь разожженного огня и неспешно потягивали горячий завар, пахнущий мятой и бессмертником. Гертруда всегда возила с собой мешочек, наполненный различными травами, меняя сбор в зависимости от времени года.
        Я очень любила посидеть вот так, неспешно попивая из оловянных кружек, любоваться звездным небом и никуда не спешить: ни в бой, ни на молитву. Холодало. Несмотря на теплые дни, ночи уже стали по-осеннему зябкими. Еще немного и могут зарядить затяжные дожди, что висят противной моросью в воздухе, от которой не спасает ни пропитанный жиром кожаный плащ, ни многослойная куртка. Тогда воздух становится влажным, и медленно проплывающие облака бесконечно извергают все новые порции воды, царапая свою тяжелую брюшину о пожелтевшие и обтрепанные верхушки деревьев.
        Пока же еще можно было просто сидеть и наслаждаться последними теплыми деньками.
        - Давайте решим, как дальше поедем, - предложила Юозапа, когда завар был допит. Она всегда рациональна и старается не растрачиваться по пустякам. - Пока осень позволяет, я считаю, что нужно ехать с ночевками в поле.
        - Неплохой вариант, - согласилась я, да и мало удовольствия спать в клоповнике под названием 'дешевый постоялый двор'.
        - А я - против! - возразила Герта. - Я хочу, в конце концов, нормально поесть! Мне надоело питаться одним хлебом и водой, мясо еще никому не помешало! Я устала вечно постовать!
        Ну началось - кто про что, а вшивый про баню! В монастыре наесться вдостоль еще никому не удавалось, вот она и наверстывала упущенное по трактирам, харчевням и гостиницам, за свой счет, разумеется.
        - Успеешь ты еще! - осадила ее Юза. - Не через госпиталя же нам ехать, когда погода испортиться.
        - На меня сильно не рассчитывайте, - предупредила я их. - Я на мели, и новых вливаний раньше зимы не предвидится.
        - У меня деньги есть, - неожиданно предложила Агнесс.
        - О, живем!
        - Герта, побойся Бога! - одернула я ее. - Девочке еще у августинцев оставаться, а у них, сама знаешь после потери Сгарры - не перекреститься, не зарезаться. От местной кормежки она ноги в два счета протянет.
        Старшая сестра смутилась, но мысли своей ни оставила.
        - По сколько мы можем скинуться? - стала определяться она. - Фиря у тебя что?
        - Не больше трех золотых.
        - Двойных ? (Двойной золотой = 100 серебряников; 1 золотой = 50 серебряников; 1 серебряник - 20 медных; 1 медная = 10 грошей.)
        - Ага, сейчас! Держи карман шире, одинарных!
        - Хреново! С такими суммами нам бы лошадей прокормить, а самим попрошайничать что ли?!
        - Я тебе пятьдесят серебряных должна, - напомнила мне Юозапа. - В общий счет пойдут.
        - Не пятьдесят, а сорок девять, - уточнила я.
        - Мне для сестры серебрушку не жалко, - гордо заявила Юза.
        - Короче, по пять с половиной на брата, ну на сестру естественно, - поправилась Гертруда.
        - А у тебя самой с деньгами-то что? - поинтересовалась я.
        - Пусто! - рыкнула та, явно недовольная моим вопросом. - Мои торгаши на весеннем потопе баржу с зерном потеряли.
        - А не надо было Аделаиде на слово верить! - как-то мстительно произнесла Юза.
        - А я и не буду! Монеты, сказала, весной вернет, как только у нее лавочники расторгуются. После этой истории, я ее деньги обязала выплатить. Ей впредь наука, чтоб других неповадно было под расход подводить.
        - И у тебя все - в перспективе, - подытожила я. - Н-да-а! Паршиво получается, подруги мои! Придется на подножном корму до последнего чирикать.
        - Да кто же думал, что нам вход в госпиталя теперь заказан?! Я прикидывала, что где-нибудь на границе с Канкулом попировать маленько, а на обратную дорогу у вас занять, - призналась Герта.
        - Отзанималась. А у тебя Юза с наличными как? - коварный вопрос, выцыганить у нее лишнюю монетку не проще чем воду из камня выжать.
        - Терпимо, но больше пяти не сброшусь, скажи спасибо, что я тебе долг возвращаю.
        - Тогда завтра напрямки поедем, незачем петли по дороге наматывать.
        - Кто бы говорил, - буркнула Юза
        - Так, все девочки, успокоились! Завтра направление на Малые Багрянцы. У кого-нибудь на сеновале заночуем, чуть выше брод есть, заодно и на пароме через Вихлястую сэкономим, - определилась Герта.
        Вихлястой в народе именовали реку Аркана за неимоверные петли на всей ее протяженности. В районе деревни Малые Багрянцы, река сильно раздавалась вширь и мелела, что делало возможным перейти ее в брод. Этим многие пользовались, отчего Малые Багрянцы давно уже следовало переименовать в Большие Багрянцы, настолько они разрослись.
        - Ладушки. Кто первым дежурит?
        - Кто первым спросил, тот последним и дежурит.
        - Юозапа! Ты что сегодня, словно с цепи сорвалась! - не выдержала я, на что та надулась, встала и отправилась за одеялом.
        - Хорошо, я последняя.
        - Только одолжения мне не делай! Тебе как раненой сегодня спать полагается. Вот и спи. Герта ты последняя, я первая, - определилась я.
        Гертруда была ранней пташкой, и по крестьянской особенности ложилась и вставала с петухами. Я же предпочитала подольше поспать по утрам. Представляете, какая пытка подниматься каждый раз на молитву в четыре утра? Выспаться я могла только в 'поле', то есть когда куда-нибудь отправлялась в одиночестве и не спешила, а это удавалось сделать всего лишь пару-тройку раз в год. За семнадцать лет нахождения в ордене я так и не смогла привыкнуть к ранним побудкам.
        На мой демарш Юза никак не прореагировала, просто отошла в сторонку и улеглась, завернувшись в одеяло и положив седло под голову. Гертруда устроила Агнесс поближе к костру, заставив предварительно одеться и натянуть сапоги: утренник обещал быть холодным. Не дожидаясь пока Гертруда ляжет, я затянула поддоспешник, прицепила к поясу небольшой хозяйственный топорик - мало ли что, и пошла проверить лошадей. Их удобно расположили неподалеку в лощине, стреножили и отпустили пастись на больших поводьях. Кони ученые, так что не сбегут, даже если перерезать им путы. Возвращаться в лагерь не стала, Гертруда хорошее место выбрала с одной засидкой, которая все подступы перекрывала. Если неприятель станет пробираться с другой стороны врасплох не застанет, шуму все равно наделает. Устроившись поудобней, я принялась разглядывать окружающий пейзаж.
        На черном небе нарождалась новая луна, тонкий рожок смотрел влево, Молочная Дорога сверкала мириадами звезд. Где-то скрипел сверчок, кузнечики и прочая живность вроде комаров, давно отзвенелись, и сидеть в дозоре было одно удовольствие. А весной и летом - ни какой возможности нет: комарье жрет заживо, особенно вблизи ручья. На горизонте ни облачка, значит, дождей не предвидится. Сегодня закат был красный - завтра ветрено, но ясно. Благодать, одним словом!
        Часа через четыре Герта встала и сменила меня. Я шепнула: 'Все спокойно', - на что она махнула рукой, и смачно зевнув, потянулась до хруста.
        - Давай, - так же шепотом произнесла она. - Начнет светать - разбужу.
        Я, стараясь не шуметь, направилась к стоянке. Когда подошла, Юза приоткрыла один глаз, проверить: свои ли. Мы чутко спали. Агнесс сладко посапывала, высунув лишь кончик носа из-под одеяла. Я легла на нагретое старшей сестрой место, и, замотавшись в одеяло, словно гусеница в кокон, мгновенно провалилась в сон.
        
        Глава 4.
        Рассвет выдался зябким с обильной росой, так что долго рассиживаться не стали. Наскоро перекусив простым хлебом, попрыгали в седла и уже третий час ходко продвигались по проселочным дорогам в северо-восточном направлении. Думаю, если в пути ничего не случится, мы успеем добраться до Малых Багрянцев засветло. Правда, уже к обеду дорог ведущих в нужную сторону не нашлось, поэтому пришлось с осторожностью направить коней по травяному раздолью.
        Вольные крестьяне, что жили здесь, возили товары по Битунской дороге, но она проходила далековато от Багрянцев, практически в половине дня пути. Правда от тракта к ним тоже была накатана неплохая колея, но нам не имело смысла забирать углом, раз представлялась возможность срезать в пути.
        До деревни мы добрались раньше, чем рассчитывали. Солнцу еще предстояло часа три висеть на небосклоне, когда показались первые делянки с репой и зимней капустой. Несмотря на горячую для крестьян пору, на полях никого не было. Странно.
        Все прояснилось, когда мы въехали на центральную улицу. Вся деревня гуляла, поскольку кто-то из местных богачей справлял свадьбу. Столы, выставленные вдоль улицы, ломились от блюд, самогонка и пиво лились рекой. Перед трактиром на свободном месте вовсю наяривал оркестрик, музыканты которого нещадно фальшивили, однако окружающим было на это наплевать. Молодежь дружно и весело танцевала джигу. Парни и девушки выстроились в две линии, на четыре счета танцующие сходились и расходились, то приливая друг к другу волной, то отступая. Танец был в самом разгаре, парочки с залихватским: 'Хей!' - подпрыгивали на месте, а потом сходились, хлопая руками над головой, и менялись местами.
        - Погуляем! - обрадовано бросила Гертруда.
        Естественно, нам задарма и уксус - что мед!
        Когда нас заметили, накал пиршества слегка поутих, и сидящие за столами люди возбужденно зашушукались меж собой. С почетного места во главе застолья неспешно встал осанистый дородный мужичина в расшитом таперте , и вышел нам навстречу. (Таперт - длинный жакет, достигающий в длину до коленей, украшен по всем краям зубцами, фестонами, туго стягивающий талию, нижняя часть имела складки.) Он не слишком глубоко поклонился, прижимая правую руку к сердцу, не спуская при этом с нас внимательного взгляда. Мы, не слезая с коней, кивнули в ответ.
        Возникла неловкая пауза. Неужели у него хватит наглости не пригласить нас к столу? Или не хватит?
        Но хозяин, решив, что мы не представляем для гуляющих угрозы, широким жестом указал на накрытые столы.
        - Прошу! Вы оказали нам огромнейшую честь, почтив сей скромный праздник своим присутствием, - уж выдал, так выдал! Сразу видно, что он не из простых вольных: либо староста, либо местный купчина.
        А мужчина не зря волновался: ну как заявим, что за дочкой или за невесткой приехали? Между прочим, бывали такие случаи. Правда, девицы сами с радостью рвались из-за свадебных столов, по их же весточке за ними являлись. А как еще прикажете орден пополнять? У нас никто никого не неволит: хочешь - иди замуж, а не хочешь - молись, и делов-то!
        - Благодарю, - я за старшую, значит, мне и отвечать за всех.
        Мы с сестрами спешились, а какой-то паренек сразу подхватил поводья.
        - Уй, зараза! - раздалось тут же, едва я сделала пару шагов в сторону. Я Пятого по крупу хлопнуть забыла, условный знак не подала, вот он и цапнул конюха. Пришлось вернуться и проделать полагающийся ритуал, иначе в ход могут пойти копыта.
        Нас проводили к накрытым столам и усадили на почетное место. Я оказалась права, приветствовавший нас оказался здешним купцом, это его дочь выдавали сегодня замуж за старшего сына старосты. Еще бы не гулять всей округе, такое событие один раз в жизни! Нас усадили рядом с местным священником, что повенчал молодых. Сами молодожены кружились где-то в танце. Музыканты играли польку.
        - Господь посреди нас, - поприветствовал нас святой отец: маленький пузатый старичок с плешью на голове.
        - Есть и будет, - отозвались мы хором.
        - С самого ордена?
        - С самого, - подтвердила я немногословно.
        - А я, знаете ли... - и понеслось!
        За полчаса мы выслушали все проблемы его прихода, нравственные терзания паствы, виды на урожай на брюкву в этом году, и отел коров в прошлом.
        Соскучился старичок по родной церковной душе. Заметив наши постные лица, купец занервничал: вдруг встанем и уйдем, тогда позора не оберешься! Он попытался было побольше подливать святому отцу. Куда там! Священник тотчас замахал руками: 'Мне нельзя, в боку колоть будет', - и устроил экскурс в историю его болячек. Часа через полтора остервенев от его болтовни, мы готовы были разнести здесь все по камушку. Агнесс от скуки порывалась пойти потанцевать, но, увидев бешеное лицо Юозапы, плюхнулась на место.
        - С ума сошла! - зашипела та на нее. - Монашки не танцуют! Совсем спятила!
        А святой отец вцепился в нас как клещ. Мне приходилось совсем туго, я сидела рядом с ним. Наконец хозяева нашли выход: к нему с другой стороны подсадили какого-то почтенного старика, и они о чем-то увлечено заспорили. Пока священник отвлекся, нас увели на другой конец стола, где сидела вся молодежь, и освободили место недалеко от жениха и невесты.
        Но и тут хрен редьки оказался не слаще! Молодые уже вернулись с танцев и теперь переводили дыхание. Едва мы опустились на новые места, как девушка начала сильно краснеть и смущаться, а жених заметно нервничая, принялся нас разглядывать.
        - Я не статуя, чтобы на меня таращится, - не выдержала Гертруда его пристального внимания.
        Н-да-а. Конфуз может быть!
        - Идите, опять потанцуйте, что ли, - посоветовала я им, а то когда так глазеют, кусок в горло не лезет.
        Пара, облегченно вздохнув, снялась с места. Слава Богу! Нас оставили в покое! Теперь можно основательно приняться за еду. Что ж всего два часа мучений и ужин задарма наконец-то набил наши изголодавшиеся животы.
        
        Поздно вечером гуляющие разбредались кто куда. Половина деревни уползала со свадьбы на карачках. Вот похмелье у народа будет завтра!
        Мы же не могли позволить себе даже слегка напиться, поскольку устав запрещал. Когда более или менее трезвые почетные жители Багрянцев плавно переместились в трактир, мы с сестрами подтянулись туда и теперь сидели вместе со всеми. Уставшая подавальщица наравне с остальными обнесла и нас пивом, выставила на стол подкопченное сало и жареные колбаски. Пара музыкантов из оркестра, что перекочевали сюда с улицы, выводили что-то печальное, юный менестрель нежно пел о вечной любви.
        А пиво оказалось замечательным и очень вкусным: мы с Юзой предпочли светлое, а Гертруда темное. Агнесс налили ягодного компота, мала еще хмельное хлебать. Вот интересно выходит у народа: замуж в пятнадцать выходить это нормально - не маленькая, а если пиво пить незамужней в семнадцать, то рано еще...
        Так, похоже, меня развозит. Надо на сало налечь - протрезвею. А где Юозапа? Только же была здесь. А вот она! Договаривается с кем-то о провизии. Ее с верного пути не собьешь, так набьет сумы, до самой границы свадебной провизией кормиться будем.
        Рядом с нами сидел отец невесты Тревор Борк, ничего - компанейский оказался мужик. Как он сам признался, когда нас увидал, так душа в пятки ушла. Неужели его Марика не захотела замуж?! А потом ничего, успокоился, вспомнил, как он ее с сеновала гонял. Знает, хитрец, что порченых девок мы не берем.
        Агнесс было невесело: танцевать нельзя, пить нельзя, не церковные гимны петь тоже возбраняется. Юза быстро разъяснила ей, что пусть она и не настоящая боевая сестра, но позорить одеяние ей никто не позволит. Теперь вот сидит теперь - куксится.
        За то Гертруда наелась вволю. За столько лет все ни как не перестаю удивляться: куда в нее столько помещается? А мне просто было хорошо; копченое сало, вкусное пиво, теплая компания. Ну что еще надо для счастья? Ничего!..
        
        Проснулись мы у старосты на сеновале, похоже на том знаменитом упомянутом, с которого Борк свою ненаглядную дочурку гонял. Ночевать нас к себе зазывали чуть не половина сидевших в трактире, но мы отказались. Скажите на милость, какая радость в том, чтобы остаток ночи провести, слушая храп хозяев и дыша перегарными ароматами. Дома в деревне были сплошь большие и справные, но отдельную комнату там вряд ли найдешь.
        Встали поздно, потому что легли далеко заполночь, можно сказать - почти утром. Солнце успело пройти уже половину небосвода.
        - Славно посидели, - выдала Герта, сладко потягиваясь на душистом сене.
        - Ты хотела сказать: сильно погрешили? - поправила ее Юозапа.
        - Юза, вот что ты за человек такой?! - вяло отмахнулась та. - Две кружки пива в год, разве это грех?
        - Нам по уставу не положено, - похоже, совесть по имени 'боевая сестра Юозапа' заговорила вовсю.
        - Ты что хочешь стать как сестра Бернадетта? По-моему только она способна соблюдать все заповеди Я же не такая! - ну началось...
        Пока ссора не успела разгореться, я постаралась перевести разговор в иную плоскость:
        - Юза, родная, у нас только Берна после строгого месячного поста способна мечом махать, а если меня и Гертруду не кормить нормально, то мы через неделю в своих железках на коня не влезем.
        На мою отповедь сестра только фыркнула. Что ж все как обычно! Эта дискуссия ведется между нами уже много лет. После очередного застолья, а подобное действительно бывает не больше двух раз в год, Юза начинает читать нам проповедь - какие же мы грешные. Сами прекрасно осознавая, что она права, мы соглашаемся и начинаем каяться, но хватает нас буквально на четыре-шесть месяцев, а потом все по-новой. К тому же столь малое прегрешение, как кружка пива или пара бокалов вина раз в полгода не являются смертным грехом. Да и жить без таких редких дней отдохновения станет очень скучно. А вот отправься с нами сестра Бернадетта, не вышло бы у нас вчерашних посиделок, такой праведницы как она еще поискать. Что удивительно: Берна непрестанно изнуряет себя постами и молитвами, но при этом сильна и вынослива, как Гертруда на усиленном питании. Воистину чудо!
        - Юозапа, я тебе обязуюсь праздничный молебен на коленях отстоять, - меж тем пообещала ей Герта.
        - А куда ты денешься! Не отсидишь же. У нас все службы на коленях проводятся.
        - Хорошо, я самую толстую свечу поставлю...
        - У тебя денег нет.
        - А чего ж ты хочешь? - не выдержала старшая сестра.
        - Ничего.
        - То есть как это?
        - Ты не мне должна обещать, я вчера с вами грешила. Ты Ему должна обещать, и у Него покаяния просить, - указала та пальцем вверх. - Мы уже три дня утренние молитвы не проводим...
        Сестры затянули спор о Вере, что она есть для нас.
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        Юозапа весьма раздраженная поднялась и, отряхивая сюркот от налипших соломинок, продолжила отчитывать Герту. Та не выдержав, тоже встала и, приводя одежды в порядок, начала резче чем следовало отвечать ей. (Сюркот - одежда в виде туники, расшитая геральдическими знаками одевается поверх доспеха.)
        - Так все! Хватит! Заканчивайте свой теологический диспут! Не веруй мы, нас бы сегодня здесь не было. У всех свои слабости и мы с ними боремся, но у каждого свой путь. И закрыли тему! - постаралась я закруглить их разговор. - Вы лучше скажите, где Агнесс?
        - А она не спит? - удивилась Герта.
        - Она, в отличие от нас, не пила, поэтому давно встала. Слоняется, поди, где-нибудь поблизости, - язвительно ответила Юза.
        - Сестра, сбавь тон! - жестко сказала я; если сейчас это не прекратить, то мы перессоримся. - Герта извинись перед Юзой и мной, я перед тобой и Юозапой, а ты передо мной и Гертой. Ну, живо! Мы сестры, а не склочные торговки на базаре!
        Если бы сейчас кто-нибудь зашел на сеновал, он стал бы свидетелем удивительной сцены. Три взрослых женщины стоят друг против друга, каются, просят прощения, а после обнимаются со словами: 'Прощаю тебя сестра, как Господь прощает'.
        Позже мы разыскали Агнесс, та сидела, привалившись спиной к стене, и гладила разомлевшую кошку. Серая мурлыка прищурив глаза, улеглась у нее на коленях, и благосклонно принимала свалившиеся на нее ласки.
        - Поехали? - спросила девушка, когда мы вышли из ворот сеновала. Я кивнула. - Лошади на конюшне у купца Борка, можем хоть сейчас седлать, сумки - там же.
        Лихо наша тихоня управляться научилась! Все успела.
        Мы пошли следом за Агнесс. На улице было пусто, деревня отсыпалась после вчерашнего. Девочка привела нас к большущему двухэтажному дому, обнесенному высоким забором, и проскользнула в створку ворот. Едва мы зашли во двор, как пара цепных собак, зайдясь хриплым лаем, рванулись к нам. Откуда-то из дворовых построек вышел мальчишка лет девяти, оглушительно свистнул, псы умолкли.
        - Здравствуйте тетеньки. Вам лошадок, да?
        - Лошадок, - подтвердила Герта.
        - А поможете мне их заседлать, а то одному подойти боязно, уж больно злющие. Вчерась вот, Корка покусал один, а вдруг и меня покусает.
        - Пойдем, - согласилась я; собаки заворчали нам вслед, но кидаться уже не посмели.
        Конюшня у купца была большой и чистой. В крайних стойлах были привязаны наши кони. Пятый радостно всхрапнул, и потянулся ко мне, прося угощения. Я вытянула загодя припасенные подсоленные ломти хлеба, он мягкими губами аккуратно взял с ладони поданное лакомство. Потрепав коня по шее, принялась пристраивать на спине потник, потом накинула седло и затянула подпругу. Вставила трензельное железо и застегнула оголовье. Жеребец начал перекатывать грызло, пристраивая его поудобнее.
        - Кто-нибудь о провизии договаривался? - спросила Герта, когда мы вывели лошадей со двора.
        - Сейчас в трактир заедем, там сумки дадут, - коротко ответила Юза и села в седло. Было видно, что она все еще раздражена прошлым разговором.
        На улицу выбежал пацан, что помогал седлать лошадей.
        - Тетеньки, тетеньки, а меч дайте подержать?!
        - Во-первых, не тетеньки, а сестры. Во-вторых, ты его не удержишь, - ответила ему Герта.
        - Ну пожалуйста-а-а. - заныл он.
        - Это девчачий меч, - давать в руки оружие, кому не попадя, я не собиралась, и поэтому на такой случай имела идеальную отговорку: - Настоящие воины с такими не ходят. Ты же - не девочка? - мальчишка помотал головой. - Вот и незачем.
        Мы тронулись к трактиру, а парнишка, ковыряя грязным пальцем в носу, смотрел вслед. Получив сумки с провизией, направились к броду. В этом месте Вихлястая привольно раскинулась вширь, и неспешно перекатывала свои серебристые воды. Пологие песчаные берега поросли травой и осокой. Весной, когда таяли снега и река разливалась, откосы скрывались под серебристо-синей гладью, осенью же - русло мелело, и вода местами едва ли доходила до брюха коню.
        Чтобы попасть на другой берег мы втроем с сестрами разделись до исподнего, распихав всю одежду по сумкам. Вода оказалась холодной, но вполне терпимой, чтобы поплыть рядом с лошадьми. Заставлять окунаться Агнесс не рискнули, она не была закаленной как мы, и запросто могла простудиться. Пришлось усаживать ее верхом, заставляя скрестить ноги на луке седла, заставив для страховки покрепче ухватиться за невысокую спинку. Девочка покачивалась на спине у лошади как индюшка на насесте; оставалось надеяться, что она не свалится при переправе. Ухватив своего и коня старшей сестры за уздечки, я первой вошла в воду, следом Герта с Агнесс, Юозапа замыкающей. В этом году река сильно обмелела и была неглубокой, мы больше брели, чем плыли. Однако когда перебрались на другой берег, уже зуб на зуб не попадал. Все-таки, не лето. В зарослях негустого ивняка, переоделись в сухое белье и покрепче отжали мокрое. Ничего, вечером высушим. Гертруда глянув на мои синие губы, велела отхлебнуть из своей фляжки. А что, дельный совет. Сделала пару глотков, и настойка огненной дорожкой побежала в желудок. Протянув фляжку звонко
стучащей зубами Юзе, я спросила:
        - Будешь?
        - Д-давай. - согласилась она не думая.
        После недолгих споров как лучше ехать, мы направились дальше, держа путь на Каменцы.
        
        В майорат Рибургов мы въехали по Битунской дороге, вновь вернувшись на нее недалеко от границы. Полями удалось срезать довольно большой кусок пути, сэкономив при этом едва ли не полтора дня. Ленные владения герцогов с разбросанными тут и там скромными деревушками особым богатством не отличались. Да и земля была здесь каменистой и скудной на урожай.
        Стоило только пересечь границу, как в первой же убогой деревне, где располагался приграничный контроль, у нас дважды проверили проездную бирку: сначала орденские и потом тут же герцогские служаки. Даже невооруженным глазом было видно, что они терпеть не могли друг друга и в любой момент готовы подложить противнику свинью, но, тем не менее, с вежливыми оскалами общались друг с другом.
        Несмотря на церковные разъезды бедных братьев Святого Симеона, Рибурги дополнительно охраняли свои владения, содержа на службе наемных солдат. Хотя чего там охранять-то? Громадина замка на господствующей высоте, с которого просматривались окрестности, пять плешивых коз на каждое селенье и непролазные буреломы еловых лесов, в которые ни один нормальный человек не совался.
        Заявились мы ближе к вечеру, предполагая прямо в этой же приграничной деревне остаться на ночлег. В доме, где велся учет въезжающих, орденским предъявили проездную бирку, и им оказалось этого достаточно. А вот служивые Рибургов хоть и не посмели расспрашивать нас - кто мы и откуда, потому что вид четырех сестер в боевом облачении вызывал уважение, но, тем не менее, тщательнейшим образом записали все сведения. Пока наши имена вносились во въездную книгу, Юозапа отправилась раздобыть чего-нибудь съестного, выполняя как всегда роль главного снабжающего. За четыре дня пути все, что брали из Багрянцев, мы съели подчистую.
        Сестра вернулась смурная, заметно нервничая. Не пожелав ничего нам объяснять, и не слушая причитаний Агнесс, она чуть ли ни пинками загнала нас обратно в седла. На недоуменный вопрос Гертруды страшно прошипела: 'Все потом!' и с места рванула в галоп.
        Остановились мы лишь минут через пять.
        - В конце-концов, ты можешь объяснить, что случилось? - взвилась Герта, едва спешились.
        Мы пошли пешком, ведя коней в поводу, чтоб, не дай Бог, не запалить.
        - Тебя кто за зад укусил, что ты дернула из деревни как ошпаренная? Ладно бы по дороге, так заперла нас в какую-то глушь! Чудом лошадям ноги не переломали. Подобное я только за Фирей замечала!
        - Герта, охолони маленько, - перебила я старшую сестру, привычно не замечая шпильки в свою сторону. - Дай отдышаться. Прекрасно знаешь, что Юза не паникер, без причины бы оттуда не сорвалась. Чего разворчалась?
        - Да я с размаха запрыгивая, задом на край седла рухнула!
        - Тебе не привыкать! - огрызнулась Юза, но потом совершенно другим тоном продолжила. - Там в деревне я наткнулась на двойной разъезд варфоломейцев: вестовой и пять братьев сопровождающих. Все с заводными конями. У вестового перевязь со 'срочной лентой'. Направляются к августинцам. Никого не наводит на размышления?
        - Погоди, ты точно уверена, что к ним? - переспросила ее Герта, напрочь забыв о своем возмущении.
        - Своими ушами слышала, как тебя сейчас.
        - Они тебя видели? - тревожно спросила я; ничего себе картиночка вырисовывается!
        - Нет. Я у одной бабки сыр покупала, а там корзины высокие, так что навряд ли заметили.
        - Точно? - продолжала допытываться я.
        - Да точно, точно! Это же с поездки к ним в монастырь все проблемы начались, поэтому я и решила убраться по-быстрому. К тому же у нас довесок за спиной, - сестра кивнула в сторону Агнесс, которая ковыляла позади с мученическим выражением лица. - Так что сцепляться с ними я бы не рискнула.
        - Да с Агнесс это становится проблематично, - согласилась я. - Милочка, они точно не по твою душу? - решила я на всякий случай уточнить у девочки; та испуганно замотала головой. - Из-за чего весь сыр-бор?! Сиди, думай, голову ломай! Бродим словно с завязанными глазами, ни хрена не понятно!
        - Не ругайся, - по привычке одернула меня Юза. - Лучше давайте решать, что делать? Дальше по дороге поедем или для безопасности дальним путем попробуем?
        - Сталкиваться с ними я совершенно не желаю, - определилась я.
        - А кто ж хочет! - веско бросила старшая сестра, а потом, глянув на небо, обеспокоено сказала: - Похоже, к ночи тучи натянет, может дождь пойти. Юза ты не слышала, они там на всю ночь останутся или дальше поедут?
        - Кто их знает! - пожала плечами та. - Проще нам в поле заночевать, чем гадать, где они остановились. Если мы здесь останемся, то точно не пересечемся, - и, вздохнув, обрадовала нас: - Но в монастырь они первые прибудут, нам с ними бесполезно в скорости тягаться.
        - Ясен пень, что первые! - согласилась Герта, а после предложила: - Может петлю к Измальцу сделать, а уж там мимо Горличей на монастырь?
        - Не далековато в пути будет? - усомнилась Юза.
        - А ты хочешь с ними нос к носу столкнуться? Мне не горит.
        - Ладно, сестры, все это мелочи где пограничную метку ставить, - прервала я их, и высказала то, что больше всего беспокоило. - Меня другое волнует: что нас по приезду в монастыре Ордена Святого Августина ждет?! Мне не особенно охота туда соваться, не понимая чего ожидать.
        - И что ты предлагаешь? Весточку Матери слать, что мы в монастырь боимся ехать!? Что страшно, аж жуть берет?! - едко поинтересовалась старшая сестра.
        - Герта не ерничай!
        - А ты не умничай! Сейчас бесполезно голову ломать! Теперь дорога длинная предстоит, вот и подумаем.
        
        Мы добирались до Горличей целую неделю, и все семь дней шел непрерывный моросящий дождь. Осень в единый миг решила вступить в свои права. Листва разом пожелтела и начала опадать. Чахлые березы и осины обреченно повесили ветки, и лишь могучий ельник темнел суровой стеной. Дороги развезло, и они превратились в мешанину цепкой грязи, в которой вязли как кони, так и люди.
        Добираясь до приграничного Измальца, конь Гертруды потерял подкову, и мы вынуждены были потратить день на поиски кузнеца.
        Под непрекращающимся дождем мы вымокали до нитки, плащи положения не спасали. Агнесс плакала от холода и хлюпала покрасневшим носом. Чтобы девочка окончательно не разболелась, мы старались ночевать под крышей, но это не улучшало ее состояния. Одежда за ночь не успевала просыхать, и по утрам приходилось натягивать ее сырой.
        Чтобы доспехи не заржавели, мы сняли их и увязали в промасленные мешки. От полагающейся уставной рясы тоже были вынуждены отказаться, потому что длинный подол сразу же намокал, и на него налипали фунтовые комья грязи. Мы - то ехали, то брели рядом с лошадьми, завернувшись в плащи с капюшонами так, что наружу торчал лишь нос, с кончика которого каплями стекала дождевая вода.
        Вдобавок, я предложила сестрам сделать дополнительный крюк и оставить Агнесс в Горличах. Раз уж мы петляли, словно подстреленные зайцы, милей больше - милей меньше, какая разница. Глупо было - переться наобум к августинцам с племянницей настоятельницы, лучше уж потом ее к ним отвезти. Долго спорили, кого с ней оставить, наконец решили что Юозапу, как самую изворотливую: случись непредвиденное - и девочку сбережет и обратно вернуться сумеет. В орден поедем я и Герта, как два самых сильных бойца в четверке. Мы уговорились, что оставшиеся ждут нас пару недель, а после оседают где-нибудь и шлют весточку матери в монастырь.
        Очертания городских строений появились неожиданно, словно нарисованные на небе они вынырнули из серых дождевых сумерек.
        Горличи - большой вольный город, населенный торгашами и сомнительными личностями всех мастей, свободно раскинулся в излучине реки. Огромные крепостные стены были уже не в силах вместить желающих жить здесь. Небогатые дома давно бурным потоком выплеснулись за его пределы. Всегда шумный и суетный город замирал глубоко за полночь, и оживал с рассветом. Рукотворный залив, в котором устроили порт - основную золотоносную жилу, был расположен под присмотром городских укреплений и не затихал круглые сутки. Соединенный каналом-пуповиной с руслом Арканы, он принимал у своих причалов бесконечные швартующиеся речные суда. Те в спешном порядке разгружались и вновь загружались, а потом уходили по торговым делам. Пара фортов ощетинившихся баллистами и катапультами с обоих берегов взирали на его бесконечную суету. Каменные крепостные стены скрывали за собой кривые и узкие улочки, в которых так удобно сдерживать неприятеля. Чудовищно высокие, соединенные многочисленными башнями с устроенными над ними галереями, они совсем не радовали глаз и создавали гнетущее впечатление.
        Перед укреплениями мог селиться любой желающий, а под защитой стен только люди состоятельные - богатые торговцы, купцы, управляющие городским советом и их приближенные.
        Внутрь за крепостные стены мы въезжать не стали, чтобы остановиться там наших денег не хватит. Решили снять на ночь небольшую комнату в средней паршивости постоялом дворе, самое главное: чтоб была возможность согреться.
        Уже завтра Юза найдет жилье в другом месте, так чтобы мы не знали. Излишней предосторожности в таких делах не бывает, а то еще неизвестно, как дело может обернуться. С тех пор, как мне поручили отвести это письмо, сплошь возникали непредвиденные ситуации. Встретиться договорились на площади перед эшафотом, там всегда людно. Юозапа должна будет приходить через день к послеобеденной молитве и сама разыскивать меня или Герту.
        На постоялом дворе 'У Покарта', где мы решили остановиться, было многолюдно. Все столы оказались заняты посетителями. Вид у них, конечно, был еще тот, но по заведению - и публика. Слава Господу, на нас никто не обратил внимания. Да и сложновато разглядеть лицо в сумрачном зале под грязными разводами. К тому же мало ли кого принесло: осень в разгаре, скоро зима, лед на реке встанет. Вот и мотаются разные люди туда-сюда, торопятся - навигация-то к концу подходит.
        Герта протолкалась к стойке, а мы с Юзой зажали Агнесс в угол и прикрыли спинами, чтоб не светила. С нами связываться поостерегутся, но при виде хрупкой и маленькой девушки мало ли у кого что в голову стукнуть может - местечко-то не самое благополучное. Но вот сестра махнула нам рукой: мол, айда. Юозапа двинулась первой, следом я направила Агнесс, а сама прикрываю - бодигарды, ни дать ни взять. Какой-то му... мужик все же ухватил девочку за плащ, рывком разворачивая к себе.
        - О! - только и успел произнести он, как Гертруда оказалась рядом и, положив руку на плечо, вкрадчиво поинтересовалась.
        - Паря, тебе, что жить не весело? - хватка у сестры железная, захочешь, не вырвешься. - Тряпочку отпусти! - и сжала пальцы.
        Не слишком приятное ощущение, когда в захвате мышцы над ключицей оказываются, руку от боли чувствовать перестаешь. А я повернулась лицом к сидящим в зале, недвусмысленно показывая перекрестие меча, чтобы лишних движений не намечалось. Агнесс тоже умница, стояла молча и не паниковала. А то только заварушки нам здесь и не хватало!
        - Вот и молодец, - так же тихо прошептала Гертруда на ухо мужику, когда тот выпустил полу плаща. И уже нам: - За мной.
        Мы отконвоировали девочку наверх. Не спутница, а все тридцать три несчастья.
        Комната, которую удалось снять Гертруде, оказалось небольшой, вмещала лишь пару нешироких кроватей и колченогий табурет возле мутного оконца.
        - Скромненько, - входя, прокомментировала Юозапа.
        - Сколько денег было, на то и дали, - ответила, словно бы оправдываясь, старшая сестра. - Спать по двое будем, - и захлопнула за нами дверь.
        Все, можно было расслабиться, сегодня никуда не спешим.
        - Камин здесь или печка есть? - спросила продрогшая Агнесс, выбившая зубами отчетливо слышную дробь.
        В комнате было холодно, вдобавок от окна сильно сквозило.
        - Окстись! Кто тебе печку принесет? Не зима ведь. Так согреемся, - сказала я, снимая переметные сумки с плеча и бросая их на пол, чтоб ничего не испачкать. Сами все грязные с ног до головы, и вещи тоже.
        - А если я еще денег дам? - предложила она.
        - Деньгами светить, когда я так отчаянно торговалась? Ты в своем уме? - постучала пальцем по лбу Гертруда. - Чем меньше нас запомнят, тем лучше. Это заведение не того пошиба. Твой заказ переносной печки станет большим событием для прислуги. А оно нам надо?! Раздевайся и лезь под одеяло, отойдешь. Я за едой вниз пошла.
        - Может лучше я? - предложила свою кандидатуру Юозапа.
        - У меня быстрее выйдет. Ко мне, знаешь ли, точно не привяжутся, - хмыкнула Герта, потирая пальцем шрам на щеке. - Даже оружие доставать не понадобится, а тебе в случае чего помахать придется.
        Действительно полезть к старшей сестре мог бы только умалишенный. Со статью и размерами першерона она у любого отбивала желание цепляться.
        Гертруда спустилась вниз, а мы принялись раздеваться. На спинки кроватей развесили сырые плащи и куртки, стянули напрочь мокрющие сапоги. Да, переносная печка или на худой конец жаровня оказалась бы сейчас истинным удовольствием!
        В дверь постучали. Мы с Юзой как были в исподнем и босые, единым движением схватились за клинки.
        - Да? - громко спросила я.
        - Это Герта, со мной прислужник.
        Мы расслабленно выдохнули. Махнув Агнесс рукой на дальний угол, мол, давай туда, я дождалась пока Юза встанет за дверью, и уже только после этого повернула ключ в замке. Подперев коленом, чтоб не распахнули рывком, стала неспешно открывать вовнутрь. В образовавшемся проеме стояла Гертруда и какой-то мужичок сомнительного вида с двумя ведрами в руках.
        - Держи, - старшая сестра сунула мне поднос, заставленный мисками с едой, и вновь повернулась к нему. Стараясь удержать поднос одной рукой, я передала его Юзе, и тут же встала как прежде. А Герта отобрала у мужика ведра и бросила: - Свободен!
        Прислужник замялся, норовя заглянуть внутрь, однако сестра закрывала ему весь обзор, второй преградой была я, тоже с не очень ласковым взглядом. Догадавшись, наконец, что тот просто-напросто хочет получить маленькую монетку за труды, я завела руку за спину и пошевелила пальцами; наш условный знак. Юозапа положила мне в ладонь какую-то мелочь. Я высунула руку в дверь, и поманила его к себе.
        - Держи.
        Мужик бочком подскочил, ловким движением ухватил медную монету, и шустро вернулся обратно. Похоже, сестра припугнула его изрядно.
        - Благодарствую. Ежели что, зовите, - он коротко поклонился, а потом припустил по коридору и горохом скатился по лестнице.
        Я забрала Гертруды одно ведро, и отойдя от двери, пропустила ее в комнату.
        - Водичка! - оптимистично воскликнула Юза, увидевшая ведра. - Хоть сполоснемся чуток.
        От воды поднимался легкий парок: горячая, благодать. Мы наскоро умылись, обтерлись от двухнедельной грязи, не до роскошеств хорошей купальни сейчас, и приступили к ужину. Еда была немудреная: вареное мясо большими кусками, каша со шкварками, золотисто-рыжей горкой поджаренный на сале лук, здоровые ломти хлеба и горячая варенуха в кувшине. (Варенуха - глинтвейн) Правда, не та, которую я пила в детстве - с корицей и гвоздикой. Такую подают только в богатом доме, а для простого люда она слишком дорога. Здесь же был обычный травяной завар из мяты и тысячелистника, смешанный наполовину с ягодным самодельным вином и приправленный большим количеством меда. Но, выпив его тоже можно согреться.
        Мы заканчивали ужинать, как вдруг Агнесс, уже клюющая носом, заерзала, недвусмысленно намекая, что ей надо на двор.
        - Сейчас, все бросили и повели тебя строем, - буркнула недовольная Юза, - Вон в углу пустое ведро, вперед, - девочка замялась, похоже, ей были непривычны подобные удобства. - Давай, если хочешь, мы отвернемся, застенчивая ты наша.
        В походах мы не обращали на подобные мелочи никакого внимания; просто удивительная двойственность поведения. В монастырях мы были само смирение и образец добродетели, ну хотя бы старались принять подобный вид, а в 'поле' сквернословили, ругались между собой, справляли нужду друг перед другом без малейшего смущения. Думаю, что настоятельница прекрасно знала о нашем поведении, сама была когда-то боевой сестрой, и не пыталась что-либо изменить. А вот в духовных орденах было все по-другому. Там что в монастыре, что за его стенами - сплошная скромность и следование всем обетам; проще заставить свинью летать, чем монашку непристойно выражаться. Возможно все дело в войне: мы же боевой орден, не до сантиментов бывает, когда кому-нибудь голову сносишь. А уж братья! Те скажут, так скажут: иной раз просто заслушиваешься, как и кого они склоняют!
        Когда девочка закончила свои дела, плотно прикрыв крышку на ведре, я решила поподробнее расспросить ее о прежней жизни.
        - Агнесс, ты ведь у нас из благородных, можно сказать белая кость, - начала я издалека.
        - С чего вы взяли? - насторожилась она.
        - Хгм-м. Уж за дур нас совсем не держи, - посоветовала я. - Во-первых, ты племянница настоятельницы, а ее отец маркизом был. Во-вторых - по тебе же сразу видать, где воспитывалась. Скажи, чья ты дочь? - я решила отбросить все политесы.
        Не люблю, когда меня норовят поводить за нос.
        - Это как?
        - У тебя отца как зовут? - продолжила допытываться я.
        - А вам зачем? Мне тетка строго-настрого запретила что-либо о себе рассказывать. Вы даже не должны были знать, что я - ее племянница.
        От удивления я опешила, но быстро справившись с собой, возмущенно выдала:
        - Ничего себе таинственность! Слушай ты, ларчик с потайным дном! Может мы из-за тебя в нехорошую историю влипли, сидим - знать, ничего не знаем! Нам о тебе что-то в монастыре Святого Августина говорить надо? Надо. Тебя же там оставлять придется, вот и давай рассказывай, - продолжила давить я на нее.
        - Мне тетка еще одно письмо дала, я его настоятелю должна передать, - наконец выдавила из себя Агнесс.
        - Так, красавица! Для меня у тебя все письма? Или может быть стоит хорошенько поискать?! - терпеть не могу подобную таинственность! Нам ведь неизвестно из-за чего на нас тогда напали, то ли из-за письма, то ли из-за нее?
        - Нет, это все, - мотнула головой девочка. - Вы должны меня оставить там, а дальше - это не ваши заботы.
        Я взбеленилась. Никто, кроме настоятельницы не смел со мной разговаривать подобным образом. А эта сопля позволила себе наглый тон?!
        - Смотрите, как мы заговорили! Как от холода рыдать или от стертой задницы, это мы завсегда, пожалуйста, бедная малышка! А тут - чисто герцогиня!
        Агнесс смутилась:
        - Я не в этом смысле, просто тетя сказала, что чем вы меньше знаете, тем для вас лучше, - сразу же поправилась она, и виновато добавила. - А чтобы я вам ничего не разболтала, она и мне не рассказала.
        - Но назвать имя отца ты все же можешь, - я так просто не сдамся!
        - Давайте не надо... - как-то нелогично попросила она. - Вы все равно скоро от меня избавитесь.
        - Есфирь, да отстань ты от девочки, - попросила меня Юозапа. - Что за мания у тебя такая - вечно все выспрашивать?! Мало по спине за свое любопытство получала?!
        - Про письмо я ничего не знала, а что в итоге?!
        - Да ничего в итоге. Констансу, поди, что-то узнать надо было помимо этого, вот и пытался опоить. А коня перековать собирались, так чтобы побольше времени дать старику подумать, или письмо там какое написать. Думаешь ты одна такая невезучая? Меня вон тоже однажды опоили, так оказалось, что пытались урожай овса в наших комендатериях заранее выяснить, чтоб свой по низкой цене не отдать, а то вдруг продешевят! Он, наверное, и матери собирался что-нибудь передать, а ты смылась как чокнутая! - поведала мне сестра.
        Я скривилась. Если то, что сказала мне Юза - правда, то я, конечно же, выгляжу дура-дурой, но чует мое сердце, что здесь не все так просто.
        - Ладно, давайте спать, - бросила я к облегчению Агнесс, все одно толком сегодня у нее допытать не получится. - Нам завтра вставать рано.
        Мы улеглись на кровати по двое - Гертруда с мелкой Агнесс, а я с Юозапой. Хоть вышло тесно, но спать вместе гораздо теплее. Правда, поворачиваться будем, как в той шутке 'по команде', иначе попадаем.
        
        Утро выдалось холодным и пасмурным. За ночь комната так выстыла, что при дыхании с губ срывался едва заметный пар. Мы лежали с Юзой ложечкой: спина к груди, Агнесс закопалась Герте под бок, и укрылась с головой. Я осторожно толкнула сестру пяткой и шепотом добавила:
        - Подъем.
        - Уже полдень? - раздалось из-за спины. А когда я повернулась, Юозапа лениво приоткрыла один глаз.
        - Почему полдень? - удивилась я.
        - Потому что ты сама проснулась, - едко прокомментировала она.
        - Язва.
        - Вы, засони! С добрым утром! - в полный голос сказала Гертруда. - Я на вас уже час смотрю. Па-адъем! - гаркнула она и ухватила спящую Агнесс за бока.
        Вы видели, чтобы с кровати выпрыгивали, оттолкнувшись от нее всем телом? Редкое зрелище! Просто чудо, что после невероятного скачка наша красотка устояла на ногах и не убилась. Она хватала воздух открытым ртом, и очумело оглядывалась по сторонам.
        - Утро доброе! - поприветствовала ее Юза, и, потягиваясь, поднялась с постели.
        - А? Что? Доброе... - девочка, наконец, проморгалась, выдохнула, обретая дар речи.
        Вот так выглядит знаменитая побудка Гертруды в чужом исполнении, если смотреть на это со стороны. В данном случае жертвой стала Агнесс. С нами же подобным образом уже не пошутишь, в ответ прилетит - не отмашешься.
        - Ну что, быстренько позавтракали и по коням?! - предложила я, начиная одеваться. Поддоспешник был чуть влажный, а сапоги совершенно не высохли в холодной комнате.
        - Три тебе завтрака. Здесь жратву подают только после обеда, - обрадовала нас старшая сестра.
        - Вчера предупредить не могла?! - раздраженно заметила Юза, натягивая стегач. - Все бы не съедали.
        - Сегодня пятница, постный день, - начала выкручиваться Герта.
        - А ты головой нигде не ударялась? Обычно посты за тобой не наблюдаются, - выгнула бровь Юозапа, перестав застегивать поддоспешник.
        - Ну хорошо, я просто-напросто забыла об этом сказать! - наконец созналась та. - Ничего страшного, можно подумать, нам привыкать.
        Ох-хо-хо! Тоскливо будет отправляться в дорогу на голодный желудок. Настроение махом скисло. Мы споро собрались, надвинули капюшоны пониже, и гуськом вышли за дверь. Быстро прошли по коридору, спустились вниз в залу. При свете дня постоялый двор предстал перед нами во всем своем убожестве.
        Нет, мы ночевали в местах и похуже, но тут тоже был изрядный клоповник. Лавки лежали на столах кверху ножками. Ну надо же! Здесь даже пытаются убираться или хотя бы подметать пол. За стойкой никого не было, у входа на голой лавке вытянулся какой-то бугай самого бандитского вида. Когда мы подошли к дверям, он, не вставая с лежбища, вытянул руку, преградив нам путь, и гаркнул.
        - Верус!
        На вопль вышел заспанный хозяин, почесал большой живот, и, бросив на нас хмурый взгляд, выдал.
        - Оплачено, отпускай, - потом громогласно зевнул, развернулся и утопал прочь.
        Здоровяк убрал руку. Мы вышли.
        Ну и обслуга здесь, ишь как пасут клиентов, а то вдруг смоются не заплатив.
        Под небольшим навесом стояли наши лошади, других не было. Свели что ли? Это наши чужому в руки не дадутся. А вот седла отсутствовали. Вот гады! Но нет, зря наговариваю: вон давешний мужичек тянет Гертрудино.
        Мы оседлали коней и выехали за ограду.
        - Ну что, сестры, с Богом! - попрощалась с нами Юозапа.
        - Давай, с Господом! - махнула я в ответ рукой. - Если все сложится удачно - встретимся.
        Гертруда тоже махнула им на прощанье и мы, направились вниз по улице, прочь от городских стен. Ехали не оборачиваясь, потому что оглядываться плохая примета.
        
        Глава 5.
        За месяц до описываемых событий, конец августа 505 года от основания Церковного Союза.
        
        В дальних аллеях, в самом конце дворцового парка Святого престола всегда было немноголюдно. Лишь прохожий, нечаянно ступивший не на ту тропку, мог случайным образом оказаться здесь. Даже садовники, так заботливо ухаживающие за насаждениями, являлись здесь нечастыми гостями.
        Однако ныне в этой части парка наблюдалось некоторое оживление - два представителя высшего духовенства беседовали. Хотя 'беседой' их манеру общения назвать было сложно. Они, конечно же, изо всех сил старались, чтобы их не услышали, но разговор то и дело взлетал на повышенные тона. Впрочем, на крик срывался только один из них - импозантный мужчина в алой сутане, белоснежном овечьем шарфе - палии - врученном ему лично Его Святейшеством Папой Геласием IX и такого же цвета поясе. (Палий - это элемент литургического одеяния, узкий шарф из овечьей шерсти с вышитыми на ней черными крестами. (авт) Носить палий имеют право только Папа, а также те, кто отмеченны особым правом. Палий символизирует особенную близость к Святому престолу, получить его го можно только из рук самого Папы.) Все его облачение говорило - что он является правой рукой главы Святого Престола. Второй - как раз весьма спокойно воспринимавший беседу - болезненного вида, сутулый, с головой покрытой плешинами чуть сгорбленный старик, был облачен в простые епископские одежды.
        - Я больше не могу ждать вашего обещанного титула! - сдавлено рычал мужчина в алом - его высокопреосвященство кардинал Джованне. - Вы уже третий месяц кормите меня посулами! Я уже выполнил свою часть, договорился об отсрочки вашего платежа. А вы что вытворяете?!
        - Поверьте, я всеми силами стараюсь выполнить обещанное, - смиренно кивал головой его преосвященство епископ Сисварий, стремясь всеми силами скрыть довольную улыбку, что вопреки его желанию начала расплываться на одутловатом лице. Если бы кардинал не был так взбешен, он бы обязательно заметил странное поведение своего собеседника. А тот, стремясь спрятать свое торжество, продолжал: - Но пока от исполнителей нет известий. Поймите меня - расстояния между объектом и Святым Городом нешуточные...
        И отступил от кардинала, заметив его гримасу отвращения.
        Когда Джованне отделило от епископа большее количество шагов, тот вздохнул свободнее и, помолчав пару мгновений, продолжил выговаривать:
        - Я не могу больше ждать! Не могу позволить себе промедления! Еще немного и Благочестивая вцепится в глотку нам обоим! Или вы предпочтете, чтобы я вас первого скормил ей? - он смерил Сисвария высокомерным и многообещающим взглядом. - Думаю, она будет только счастлива.
        Епископ судорожно сглотнул и пообещал с горячностью.
        - Я всеми силами постараюсь ускорить получение наследства.
        Но кардинала было не пронять. Он недовольно притопнул ногой и пригрозил:
        - Учтите, на ваш титул поставлено очень многое. Из-за вас, я все свои дела... - и осекшись, высказался иначе: - Вижу, с моей стороны было недальновидно складывать все яйца в одну корзину. Ну что ж, видимо все придется брать в свои руки. Вы как не выполнивший свои обязательства, хотя я уже выполнил свои...
        - Что вы, что вы! Я все понимаю...
        Епископ, порывшись за пазухой, вынул увесистый кошель и подал кардиналу. Деньги перекочевали из рук в руки.
        - Со своей стороны я могу только пообещать, что как только узнаю... - продолжал заверять Сисварий.
        - Так я могу просидеть до весны и ничего не получить, - уже с меньшим недовольством отозвался Джованне. - Времени почти нет...
        - О чем вы? - нахмурился сбитый с толку собеседник.
        - Неважно! - отрезал тот. - Главное, что я в скором времени уезжаю, - и немного помедлив, словно решался на прыжок со скалы, добавил: - Мне придется поручить вам то, что больше никому доверить нельзя.
        - Я в вашем распоряжении, - угодливо закивал епископ.
        - Едва соберется ближайший двухуровневый конвент, вы должны будете передать записку Благочестивой следующего содержания: 'Знайте, что я помню о вашей заботе о благе Союза', - и подпись - 'Кардинал Джованне', - ясно?
        После этих слов Сисварий вздрогнул от неподдельного испуга.
        - Я стараюсь даже не приближаться к ее благочестию...
        - А придется, - злорадно протянул кардинал. - Вам придется это передать, иначе я сделаю все, чтобы вас ждало аутодафе! Без очередной платы вы ничто в Святом Городе!
        И резко развернувшись, стремительно зашагал по аллее прочь от места разговора.
        Если бы он обернулся, то его глазам предстала бы интересная сцена: резкая смена эмоций на лице епископа; словно в нем боролись сразу несколько чувств - нешуточное опасение, торжество и облегчение от добрых известий.
        
        ***
        К обеду небо прояснело, воздух потеплел, и лужи стали подсыхать на глазах. Лошади уже не вязли в грязи, и мы довольно быстро продвигались в сторону монастыря. Если мы удержим такой темп всю дорогу, то к вечеру будем в монастыре у августинцев.
        В пути я любовалась окружающим природным великолепием. Вообще места близ Горличей очень красивые, такие редко где встретишь. Это и необозримые просторы разнотравных лугов, и серебристая лента Вихлястой сверкающая в лучах солнца... Дорога все петляет меж холмов; по обе стороны от нее то тут, то там огромные каменные валуны. Начало предгорий. Вот невероятно прозрачное голубое небо разорвал пронзительный клекот пустельги. А далеко на горизонте, словно бы нарисованные на небосводе, с белоснежными шапками снегов, притягивали взгляд горы...
        
        Ближе к вечеру, когда от голода начало подводить животы, мы наконец-то добрались до первых монастырских укреплений. Кони тоже устали, и с нашей стороны было бы жестоко их подгонять. Еще четверть часа пришлось трястись по перепаханному орденскими лошадьми ристалищу, прежде чем доехали до барбакана. Решетка оказалась опущена, за ней в глубине караульного помещения стояли трое братьев с алебардами. Никак не отреагировав на наше неспешное появление, они увлеченно о чем-то разговаривали.
        Чуть подождав для верности, старшая сестра прокричала:
        - Решетку поднимите! - голос у нее был весьма зычный, такой, взбулгачить всю округу - милое дело.
        - Зачем? - раздалось в ответ.
        - Пакет срочный! - продолжила надрывать горло Гертруда.
        - Откуда?
        - Я что, так и буду ор.. кричать? Сюда подойдите! - и тише добавила. - Уроды, всю глотку с ними сорвешь.
        Один из братьев не торопясь, подошел к прутьям решетки.
        - Откуда? - с ленцой в голосе повторил он.
        - Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской, - заученно протараторила я. - Срочный пакет его высокопреподобию настоятелю Жофруа.
        - Видели мы, как вы срочно от ворот ехали, - так же вяло ответил брат.
        - Слушай. Ты, - чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. - Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!
        Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:
        - Может, завтра приедете?
        От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.
        У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:
        - Ты что, ополоумел? - и уже увереннее продолжила: - Решетку подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться!
        Так, похоже сестра начала закипать...
        - Ладно, - ответил охранник и ушел куда-то в глубь помещения.
        Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, братья убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор предмостной башни. Звук лязгающих по брусчатке подков гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно для себя отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.
        Когда мы замерли перед рвом - мост был поднят - позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:
        - Письмо давайте.
        'Ага, сейчас!', - зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:
        - Приказано лично в руки.
        Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой. Если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовиться к неприятностям.
        'Да что ж у них такое происходит?!', - мелькали мысли у меня в голове. - 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'
        - Настоятель сегодня не сможет вас принять, - наконец небрежно с показным безразличием выдал начальник караула.
        Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето - конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя...
        Если присмотреться внимательнее, можно заметить - начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж!
        - Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, - произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.
        Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот из зеленого сукна, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:
        - Проезжайте, - затем махнул рукой кому-то из наблюдающих за нами через бойницу и мост опустился.
        Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий - подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится непонятное.
        У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань - треснувшее корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет.
        Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, но два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться мы не стали, но подобное положение вещей стало очень настораживать, поскольку не допускать гостивших церковников на общую молитву не полагалось.
        Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. К вечеру, когда нас вновь не позвали ни в столовую, ни в собор, эти подозрения усилились.
        - Ничего не понимаю! - возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. - Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.
        - Специально, - подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать клинок фальшиона . (Фальшион - короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 - 800 мм, вес 2,3-3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.) - Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И мы в ней, надеюсь, имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела.
        - Извини.
        - За что? - удивилась я столь необычному поведению старшей сестры; обычно извинения для нее не характерны.
        - Я считала, что ты паникерша, всегда из воробья как минимум орла пытаешься сделать, - простодушно начала она. Ну, спасибо! Никогда не знала, каким мое поведение выглядит со стороны, надеялась что осторожным, а вона как оказалось! - А теперь думаю, что по незначительным деталям умудряешься видеть всю картину целиком.
        - Спасибо тебе Герта на добром слове, но я не настолько мудра, как ты сейчас меня изобразила. Сейчас, допустим, я совершенно не понимаю, что здесь происходит, и что это за письмо такое загадочное, из-за которого все так суетятся. А еще не знаю, каким боком приходятся сюда те пятеро братьев и гонец, - точильный брусок скользил по лезвию сверху вниз, равномерно, плавно, как мои слова и мысли.
        Из-за моей высокородности и образования полученного в детстве, мать настоятельница уже углядела во мне свою возможную замену в будущем и теперь постоянно стремилась запихнуть меня в самую гущу политического водоворота. Хотя видала я эту политику в гробу и белых тапках! В ней же вечно приходиться держать ушки на макушке и на сотню раз перестраховываться. Иначе, чуть что не так, и моментально найдутся желающие спровадить тебя к братьям Ответственным. Так пусть лучше я буду казаться истеричкой, чем украшать собой какой-нибудь очистительный костер.
        - Может, Юза что-то напутала, и те варфоломейцы ехали не сюда? - меж тем продолжила рассуждать Гертруда.
        - Не думаю, - отрицательно качнула я головой. - Сестра говорит всегда только проверенные вещи, а значит, она была уверена в своих выводах. Просто мы не видим всей картины, и если честно, я бы не стремилась ее обозреть целиком.
        Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч - все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:
        - Интересно, нас долго здесь на полном пансионе держать будут?
        - Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, - пообещала я.
        Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре и за это время отъелись, отоспались, умудрились отлежать все бока. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе.
        Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте предпринять вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо - время поджимало. Естественно у ворот, что вели за внутренние стены нас обнаружили: хотя решетка была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала. Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.
        - У меня срочное письмо! Очень срочное!
        Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.
        - Не велено! - пробасил он.
        - Это очень, очень важно! - зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. - Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, и для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает и разгневается! - я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.
        - Не могу я... - видя, что он колеблется, я поднажала.
        - Его высокопреосвященство главный маршал Ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! - я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании высшего духовенства.
        Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. Сложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа. Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.
        - Сюда, - он указал на большую двустворчатую дверь, к которой нас привел. - Обратно как?
        - Отведут, - уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: - Я расскажу о тебе его высокопреподобию... А он точно там?
        Брат закивал.
        - Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.
        Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: всегда знать, где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.
        Наш провожатый убежал обратно.
        - Ну, ты даешь! - восхищенно шепнула мне Герта. - Такой отборной бредятины я никогда не слышала!
        - Ш-ш! - зашипела я на нее. - Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, - проинструктировала я и потянула дверь на себя. - Господь, помоги!
        В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной темно-зеленой рясе и белом скапулире , развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. (Скапулир - "наплечник", туника, с капюшоном сшитая из двух прямоугольных кусков ткани с оставленным в одном шве отверстием для лица.) Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал сворачивать пергамент. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие.
        - Кто позволил? - медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.
        Стараясь не упустить инициативу, я почти что вбежала в зал и зачастила, проглатывая окончания слов.
        - Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, - я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги, слегка помятый пакет.
        Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:
        - Кретьен выйди!
        Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:
        - Это очень срочный...
        - Я слышал! - оборвал меня преподобный Жофруа. - Кто вас сюда пустил?
        - Ваше высокопреподобие, - не сдавалась я, окрики чужого начальства на меня давно перестали действовать. - Прошу примите пакет, он действительно очень важный.
        - Ах, он очень важный? - вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. - Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Посланий такой важности я даже касаться не могу! - теперь растерялась уже я, не ожидая подобного выверта. Несложно было догадаться, что письмо у нас принять упорно не хотят, и просто тянут время. Но чтобы с такими хитростями... - Нет, нет, я не смею!
        - Но это вам! - я продолжала упорствовать, с глупым видом протягивая ему пакет.
        - Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше и никто - ниже саном! - в свою очередь как-то странно уперся преподобный. До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог, его не коснуться! - Вам придется немедленно отправиться к нему! Все, ступайте!
        - Погодите, - аж опешила я. - Где же я его должна искать?
        - Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, - сразу же ответил преподобный Жофруа. - Вам необходимо поехать к нему.
        - Позвольте высокопреподобный?!- я чуть не сорвалась на крик. - Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю письмо у вас.
        Мы как два идиота пытались спихнуть друг другу злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и хмуро молчала для придания солидности.
        - Не смейте! - едва не взвизгнул преподобный. Вот орет! Словно это не письмо, а ядовитая змея! - Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь, проводите сестер!
        - Я сейчас его здесь оставлю! - от бессилия что-либо сделать, я принялась угрожать настоятелю. - И никуда не повезу! У меня приказ!
        - Не оставите!
        - Тогда на пол брошу и уйду!
        - Вы не посмеете, - почти ласково произнес он, резко сменив тональность. - Если вы его бросите, я прикажу своим братьям не прикасаться к нему. И оно будет лежать здесь до тех пор, пока я не отпишу вашей настоятельнице, как вы справляетесь с поручениями, и она взашей не вытолкает вас обратно за ним! И тогда вы вдвоем вернетесь, поднимете его и повезете дальше, куда я вам сказал!
        Тут он меня уел. Подобный фортель я выкинуть не могла, мать с меня три шкуры спустит, если узнает! Я обязана передать пакет из рук в руки в буквальном смысле этих слов, таковы правила. И если преподобный не собирается его принимать, и перенаправляет дальше, мне придется ехать с посланием к следующему адресату, названному настоятельницей.
        Я, стояла в растерянности - в подобное положение попадать еще не доводилось - и все пыталась подобрать аргумент повесомей, как Гертруда подала голос, обратившись настоятелю:
        - Ваше высокопреподобие! Есть еще одно письмо для вас, личное. Оно о сестре Агнесс.
        - Нет! Никаких писем! - с жаром воскликнул настоятель, разве что руками не взмахнул.
        - Но ваше высокопреподобие! Сестра Агнесс, должна вот-вот прибыть к вам в монастырь, это сопроводительное письмо, - попыталась пояснить старшая сестра.
        - Никаких сестер я не приму, и писем тоже! Все, я сказал! Эй, кто там?! Проводите вестовых!
        На наше несчастье появились четыре брата, сопротивляться смысла не имело. Да и это было бы верхом кретинизма - пытаться поднять оружие против братьев по вере, тем более у них в ордене! Пришлось выйти с сопровождающими. Нас отконвоировали обратно до келий, охрану непосредственно у дверей ставить не стали, лишь заперли гостевое крыло.
        - И что теперь будем делать? - спросила у меня Гертруда, едва мы оказались одни.
        - Честно? Понятие не имею, - я устало опустилась на аккуратно заправленный топчан. Сумбурная аудиенция меня сильно вымотала. - Наверное, обратно поедем, и уже втроем будем решать.
        - А как же Агнесс? Ей же здесь остаться надо!
        - Почем я знаю! - не выдержала я, невольно начиная повышать голос. С подобным раскладом до конца поездки никаких нервов не хватит.
        - Может ее обратно к Серафиме отправить? - видя, что меня сейчас лучше не злить, примирительно предложила сестра.
        - Каким образом? Она у меня в подорожную вписана. Мы или едем все вместе или вообще не едем!
        - Успокойся, - сказала мне Герта. - А то ты на меня кидаться начнешь. Сейчас отдохнем, а завтра заедем за Юзой и что-нибудь придумаем. Утром голова свежее будет.
        - Завтра шестой день, - прикинула я, соображая как нам лучше поступить. - Чтобы нам не терять еще два дня, нужно до послеобеденной молитвы добраться до города... Как бы завтра нам еды в дорогу пораньше получить?
        - Сделаю, - пообещала Гертруда. - Добуду, и тебя разбужу. А сейчас ложись.
        Боевая сестра для меня как настоящая старшая сестра, которая была у меня когда-то. Всегда позаботится если плохо, и поможет в трудную минуту. Так, все. Спать, спать! Все - завтра! Будет день и будет пища, как говаривала моя нянька.
        
        Восход солнца мы встретили в седлах. Из ордена уехали беспрепятственно. Стоило только Герте заикнуться о провизии, как ее тут же принесли. Любая просьба выполнялась моментально. Августинцы так спешили от нас избавиться, что даже лошадей оседлали. Братья чуть ли не на перегонки торопились исполнить наши требования, лишь бы поскорее убрались. А когда мы выехали за ворота, разве что ручкой в дорогу не помахали.
        Под шумок старшая сестра вытрясла у них теплые плащи; ведь скоро первые заморозки. После такой неслыханной для их положения щедрости, стало окончательно ясно, что нас просто мечтают выпроводить отсюда.
        - Жаль денег не дали... - сокрушенно вздохнула Герта, когда монастырские стены скрылись вдали.
        - Ты б еще луну с неба затребовала. То, что дали - уже само по себе чудо!
        - Знаю, но мало ли...
        
        Мы ускоренной рысью добрались до города. Юозапа нашла нас, едва только колокол на соборной башне возвестил о конце молебна.
        - Хвала Господу! - воскликнула она и обняла по очереди. - Я уж и не знала что думать!
        - Сейчас расскажем, вообще мозги вывихнешь, - фыркнула Гертруда.
        - Все потом, - прервала я их. - Пошли туда, где вы остановились, и уже на месте поговорим.
        Юза повела нас в противоположную от порта часть внешнего города, где улицы были чище и спокойнее, нежели в портовом районе. Дом, в котором она сняла комнату, располагался в укромном переулке, там же находились и небольшие хозяйственные постройки. Лошадей мы оставили в конюшне, а сами поднялись по шаткой наружной лестнице на второй этаж. Комнатка была крошечной, с единственным окошком. В одном углу располагался маленький очаг, в противоположном - кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом, а подле нее на тщательно выскобленном деревянном полу лежал свернутый матрас. У окошка на табурете сидела Агнесс и читала какую-то потрепанную книжицу.
        - Ой, как здорово, что вы приехали! - девочка вскочила с табурета, прижав чтиво к груди, когда мы вошли.
        Она была одета в рясу и белоснежный горжет без покрова. И если бы не одежда, ее можно было принять за обыкновенную хорошенькую девушку на выданье.
        - Сестра Юозапа меня никуда не выпускала, - тут же поделилась она своим горем.
        - Этого еще не хватало, - отрезала та. - Проголодались?
        - Нет, мы в дороге перекусили, - качнула головой Герта.
        Окинув нас внимательным взглядом, Юозапа спросила:
        -Что-то случилось?
        - Да уж случилось! - стянув сюркот, буркнула Герта и принялась расстегивать поддоспешник. Обратно мы ехали налегке, не вздевая броню.
        Я рассказала о наших приключениях в Ордене Святого Августина.
        - Значит, письмо осталось у нас и Агнесс тоже, - подвела итог услышанному Юозапа.
        - Истинно, - подтвердила старшая сестра.
        - И что теперь? - удивленно спросила девочка, переводя взгляд с меня на Гертруду.
        - Думать будем, - ответила ей Герта, ставя свои сапоги поближе к очагу. - Лучше посмотрите, что я из них вытрясла! - ни мгновения не утерпела, решила похвастаться. Простодушная наша!
        Она развязала скатку и перед нами предстали совершенно новые двусторонние шерстяные плащи-шапероны немаркого коричневого цвета. (Плащ-шаперон - обыкновенный плащ, с капюшоном шапероном. Шаперон - капюшон, закрывающий плечи, с длинным "хвостом" от затылка.)
        - Частично проблема с одеждой решена. Уже легче, - сказала я, пощупав плащ, чтоб определить насколько он теплый, а затем перевела разговор в нужное русло. - Теперь давайте все обсудим. Сестры у нас два варианта: либо мы доставляем пакет в ауберг, либо отвозим Агнесс обратно в монастырь, и уже после везем пакет.
        - А ты как считаешь? - спросила меня Гертруда.
        Видимо после истории с настоятелем она какое-то время будет спрашивать у меня советов. Хотя пройдет день другой, и, как пить дать, все вернется на круги своя. Так бывало уже не раз.
        Юозапа промолчала.
        - Как? - в раздумье произнесла я. - Тащиться с письмом, как дурень с писаной торбой, в наш монастырь, и только потом - дальше, мне не хочется. Известия в нем устаревают со страшной силой, и, боюсь что, еще через месяц будут нужны всем как прошлогодний снег. Мать за это нас по головке не погладит. Но и возить за собой ее племянницу тоже чревато последствиями. Поэтому нам надо решить: что более важно и менее опасно. Пока согласны? - сестры дружно кивнули. - Вдобавок мы связаны между собой проездной биркой при пересечении границы как путами: куда один, туда и остальные. Так? Так. Предлагаю для начала прочесть письмо, что настоятельница адресовала преподобному Жофруа лично, то которое должна была передать Агнесс, а потом уже определяться.
        Герта кивнула сразу, Юозапа же чуть помедлила. Сначала ее подбородок пошел в сторону, но все же и она согласилась с моим мнением.
        - Хорошо, читаем, - подвела я итог.
        Я достала из-за пазухи сверток из промасленной кожи, в нем лежали два письма, одно непонятно кем проклятое, с которого началась вся эта история, другое Агнесс. Сломала простую сургучную печать, развернула и приступила к чтению.
        - Куда? - мне не удалось сдержать удивления по мере прочтения текста.
        - Что там? - обеспокоено спросила Юозапа.
        - Сейчас, - я дочитала его до конца и передала, как полагается по старшинству Гертруде. - Держи.
        Юозапа подсела к ней на краешек кровати, и они вдвоем склонились над бумагой.
        - Ну что там? - принялась теребить меня Агнесс.
        - А ты не знаешь?
        - Нет. Мне тетушка его так, уже запечатанным отдала. Что там написано?
        - Ничего себе, ближний свет! Это ж почти север! Край Союза! - выдала Юза, закончив чтение.
        - Да что там?! - девочка уже вся извелась. - Это же меня касается, а вы не говорите!
        - Успокойся! - осадила ее старшая сестра. - Тебя от августинцев велено переправить к сподвижникам.
        - Зачем? - ее удивление было не меньше нашего, а даже, пожалуй, и больше. - К каким движникам? Я не хочу ничего двигать.
        - Дурья башка! - расхохоталась Герта. - Не к движникам, а в Орден Святого Кристобаля Сподвижника.
        - Зачем? - от волнения девочка начала икать. Сестра подала ей кувшин с водой. Когда ее отпустило, еще раз переспросила. - Так зачем?
        - А там не написано, - сообщила ей Юза, отбирая кувшин, чтобы она от волнения ненароком не пролила.
        Агнесс выхватила письмо из рук Гертруды и быстро пробежала глазами по строчкам.
        - Ничего не понимаю... - призналась она и в бессилии опустилась обратно на табурет.
        - Да здесь все ясно, как Божий день, - выдохнула я, поскольку мне стало все понятно. - Настоятельница не хочет, чтобы кто-нибудь знал, куда направили ее племянницу. Чем запутаннее нить, тем сложнее размотать клубок. Это очевидно как два плюс два. Мы, не зная, кто такая Агнесс на самом деле, довозим ее до монастыря. Все первая ниточка обрывается. Абсолютно другие люди отправляют ее дальше - еще один обрыв. Агнесс, последний раз спрашиваю, у тебя больше нет писем, адресованных еще кому-нибудь? Нет? - она отрицательно покачала головой. - Что еще дала тебе настоятельница в дорогу?
        - Двести двойных монет золотом, - тихо ответила она.
        - Сколько?! - воскликнула Гертруда оторопев. - Да это же целое состояние!!!
        У нас после двухнедельной дороги осталось еще по три золотых на нос. И это притом, что наши кони не простые верховые, а кавалерийские , и питаться должны, чтобы не потерять своих качеств высококлассным фуражом. А стоит он, ох как не дешево. На пять золотых семья ремесленника может безбедно жить до полугода, а если поэкономят, то и целый год.
        - Девочку просто-напросто решили качественно спрятать, так, чтобы концов не нашли, - продолжала объяснять я. - А теперь мы возвращаемся к вопросу: кто твои родители.
        - Если меня хотели спрятать, может тогда не стоит их называть? - неуверенно предложила Агнесс.
        - Вот сейчас как раз и следует.
        - Погодите, - прервала нас Юозапа. - Пока никто ничего не сказал, может нам не нужно в это ввязываться? Отвезем девочку обратно к настоятельнице. Будь на самом деле проблемы, ее бы не отправили одновременно с опасным письмом.
        - А здесь сестры уже я сглупила! - что делать, придется сознаться. - Думала, что мать что-то затеяла и не стала рассказывать о странностях своей поездки. Отчиталась, словно все прошло как обычно. Она понятия не имеет об этой кутерьме, и даже не знает, что епископ что-то замышлял. Вот поэтому и решила, что мы самый безопасный вариант.
        - В следующий раз, будешь откровенна с настоятельницей, - поучительно произнесла Юозапа. Сестра всегда категорична в оценке действий.
        - В следующий раз, за свою откровенность я могу попасть в лапы к Слушающим, - отрезала я. Терпеть не могу, когда Юза лезет в дела, в которых ничего не понимает. - Одной тайной больше, одной меньше, уже не страшно. Агнесс, кто твои родители?
        - Герцог Амт, - наконец-то сдалась она.
        - А ты?
        - А я его единственная дочь.
        - Вот все и встало на свои места, - подытожила я. Мне до конца стало ясно к чему эти тайны.
        - У тебя, может быть, и встало! Но ты уж просвети нас убогих, - язвительно потребовала Юза. - Мы же не бла-агародные, этикетам не обученные, в политиках не понимаем!
        - Юза, перестань кривляться, - одернула ее я. - Только глухой не слышал об Амтах и политической ситуации в Винете.
        - А ты сделай милость, потрудись, расскажи нам, - продолжала та. Юозапа, мягко говоря, недолюбливала аристократию из-за возможности более легкой жизни в Единой Церкви.
        Сложилось так, что если ты знатен, то можешь достичь большего, даже если глупее всех окружающих на порядок. И не будь она дочерью поморского рыбака из глухого селенья, то давно стала бы старшей боевой и, может быть, имела бы свою боевую четверку, а не просиживала до сих пор в простых сестрах. Большинство ее родовитых сверстниц уже получили повышение, а ей - тридцатидвухлетней, будучи обыкновенной сестрой, до сих пор приходится подчиняться более младшей, но рожденной у титулованных богачей. Воистину, у всех нас есть свои маленькие слабости и амбиции.
        - Хорошо, - согласилась я с обреченностью. Если Юозапе сейчас не рассказать, она меня вновь издевками про голубую кровь достанет. Не знаю, правда, как эти известия воспримет Агнесс, но... - Герта встань-ка возле двери, - мой тон не терпел возражений, и старшая сестра послушалась. Пришлось рассказывать.
        Винет - государство очень богатое: плодородные земли, свинцовые и медные рудники, выход к морю - все способствовало процветанию. Монарх, что правил им, отличался особо резкими взглядами на взаимоотношения церковной и государственной власти. Он считал, что Церковь чересчур сильно влияет на положение дел в стране, берет слишком большие налоги, сокращая поступления в казну; спорил со Святым Престолом, прижимал госпиталя. В своих действиях он находил поддержку у приближенных, знатных и верных ему людей Винета. Среди них был герцог Амт, отец Агнесс. Поскольку государи не вечны, то сын должен являться продолжателем дел отца. Однако вышло по-другому - церковники нашли лазейку к принцу, и хоть он не был истовым ревнителем веры, но по существу стал марионеткой в руках Единой Церкви. Государь, по горло занятый заботами о благе страны попросту проморгал своего сына и наследника престола.
        - Король Гюстав II умер месяц назад. Нам живущим в Интерии подобное событие побоку, тем более что похороны прошли скромно, без массовых 'гуляний'. Но уже в то время, пока правитель был в предсмертной горячке, начались гонения на его приближенных. А когда он отбыл в мир иной, принц, а ныне - король Гюстав III взялся за чистку своего окружения основательно. Мать Агнесс - герцогиня Амт - умнейшая женщина, похоже, уже тогда понимала, что скоро запахнет паленым, и поэтому отправила дочь к сестре в орден, в надежде спрятать ее у нас. А как только известия о смерти короля достигли настоятельницы, та отправила племянницу в дальнюю дорогу. Теперь, всем все ясно?
        Юозапа пристыжено молчала. Агнесс сначала сидела точно громом пораженная, затем начала тихонько плакать, потом разразилась бурными рыданиями. Вдруг она вскочила, заметалась, начала хвататься за вещи, но тут же их бросала. В конце концов, кинулась к двери, где была перехвачена Гертрудой. Бедняжка отбивалась, брыкалась, но так и не смогла вырваться из медвежьих объятий старшей сестры. Под конец обессилив от борьбы девочка горько заплакала, прижавшись к ней в поисках утешения.
        - Вот этого я и опасалась, - спокойно прокомментировала я ее действия. Я не черствая эгоистка, но вряд ли стала бы так сильно убиваться из-за своей бывшей семьи.
        Агнесс еще долго плакала, пока не выбилась из сил и не заснула. Слезы и сон, порою, лучшее лекарство: и теперь она тихо посапывала, отвернувшись к стенке.
        Уже поздно вечером мы втроем решили, что наш дальнейший путь лежит в ауберг
        Ордена Святого Августина - это единственно возможная дорога. Обратно везти Агнесс мы не рискнули, ведь не из любви к путешествиям настоятельница отправила ее из ордена. Скорее всего, была очень веская причина в лице братьев Слушающих, чтобы отправить девочку в такие дали. И хотя особо светить ее лицом перед Святым Престолом не следовало бы, но письмо нам просто необходимо доставить, раз столько вокруг него суеты. А путешествие на север пока может подождать. К тому же, как известно: самое темное место - под свечкой, и думаю, что мало кому придет в голову искать девочку в Святом городе.
        Еще одним доводом к выбору дороги стало загадочное нападение. После того как мы узнали, что девочка единственная дочерь опального герцога Амта, а значит его единственная наследница, наши прежние рассуждения - что все только из-за письма - были подставлены под сомнение. Возможно, всему виной была именно Агнесс, и если нападавшими были церковники, то ею заинтересовалась инквизиция, а если нет, то кто-то другой. Ждали нас возле монастыря, следовательно, могли и далее быть в курсе, куда мы направляемся. А теперь, коль волей-неволей придется ехать в Святой город, причем самой короткой дорогой, думаю, нам удастся сбить возможных нападающих со следа.
        В дорогу необходимо было хорошенько подготовиться: не дело в такие путешествия пускаться с наскока. Предстояло пересечь три границы - расстояния не маленькие, чуть ли не месяц потеряем. Чтобы быстрее добраться до города Святого Престола мы постараемся срезать большинство петель выделываемых наезженными трактами. Добираться придется местами глухими, малонаселенными. Нашей основной проблемой, как это ни странно звучит, будут лошади, а точнее их кормежка. Наши жеребцы, слава Богу, не боевые жеребцы, но на травке, как мелкие степные лошадки далеко не уйдут. А кривоногие степняки нас самих далеко не увезут, поскольку вес имеем неслабый. Самая тяжелая - старшая сестра Гертруда: при росте больше шести футов , вес у нее ну ни как не меньше шестнадцати стоунов с амуницией. Я тоже не крошка - вторая после нее по размерам буду. Юза, правда, ни так, ни сяк, по росту не особо боец, но зато она хорошим арбалетчиком числится. Агнесс, как всегда, не считаем. Так вот, даже если мы сядем на степных малюток, то ногами землю будем царапать, словно на осликах едем. Еще у малорослых лошадок масса небольшая, пробивной
способности никакой, то есть она никого не затопчет, и чтобы вступить в схватку нам придется спешиваться. А на наших здоровяках, которые в холке до пяти с половиной футов мы за двенадцать, ой, Агнесс не берем, за девять бойцов пойдем. А теперь прикинем: сколько для четырех неслабых скакунов нужно фуража?! Придется брать еще минимум две вьючных лошади, да и то запасы пополнять не реже чем раз в шесть дней, плюс наше питание и снаряжение. Это вам не пару недель по обжитым местам неспешно смотаться - все серьезно.
        Юозапа прочла нам лекцию о расточительности, припомнив отпущенных скакунов убитых братьев. Бесполезно ее увещевать, что те были - верховые, а вьючная лошадь она тоже свою особенность имеет, тут просто так одно под другое не поставишь. И ведь сама все прекрасно знает: кто и куда должен быть применен, но чуть плешь нам этим не проела. Но, не смотря ни на что, мы все равно ее любим и ценим.
        На деньги растрясли Агнесс, с обещанием вернуть если не на обратной дороге, то в следующем году через тетку передать. Кстати, девочка все порывалась отправиться в семейные владения; как известно Амтам принадлежит часть провинции Фурток, там же их родовой замок. Реши мы тогда заехать, крюк перед Багрянцами получился бы небольшой, всего дней на пять. А теперь - дураков нет. Мало того, что не по пути, так и отец ее, поди, давно на том свете. Как ей в лоб заявила Юза: 'В подвалах Слушающих долго не живут. Помер, и весь сказ! За его душу мы помолимся'. Иногда она бывает такой жестокосердной стервой! Узнала, что Агнесс высокородная, перестала с ней церемониться и начала все как есть в лоб говорить. Про матушку заявила, что наверно ее в какой-нибудь дальний монастырь сослали - через год другой отыщется; а если вместе с супругом упокоилась, то и по ее душе молитвы отчитаем. Мы мол, и так из-за девчонки все головой рискуем, нечего к себе лишнее внимание привлекать. После такой отповеди девочка еще полдня рыдала.
        В итоге сборы заняли пару дней, и на рассвете в воскресный день второго осеннего месяца мы покинули Горличи.
        
        Глава 6.
        Около четырех сотен лет назад, в год 7324 от сотворения мира и 120-й от создания Церковного Союза Папа Декстер II повелел заложить город. Как записано в Скрижалях, которые хранятся в Главном Соборе: 'Дабы могли собираться пастыри Веры и говорить о чаяниях душ людских'.
        Тысячи мастеров более шестидесяти лет трудились над его возведением. Небывалый по величине, с широкими улицами, мощенными красным гранитом, где с легкостью могли разъехаться, не зацепив друг друга повозки, с домами не ниже двух этажей и фигурно постриженными деревьями возле них, он потрясал воображение людей. Протяженная белоснежная набережная, триумфальные арки на въездах, стелы и храмы, часовни, молельни, миниатюрные алтари, которые по сей день продолжают строиться наряду с обычными домами.
        На площади Всех Соборов расположились храмы десяти боевых орденов и одиннадцати духовных , каждый из них был непохож на другой. Все стремились перещеголять соседей пышностью отделки фасада и сложностью резьбы. Их шпили взмывали вверх на добрые три сотни футов, где каждый фрагмент, несмотря на высоту, столь же тщательно прорабатывался и украшался. Многоцветные витражные порталы, стрельчатые арки, бестиарий на карнизах...
        Единственный Святой Город или Solus Sanctus Urbs, как называли его все служители Церкви, действительно поражал своим великолепием и царственностью, а также грандиозными размерами. Он раскинулся на берегу Аплийского залива, в одном из живописнейших мест, где берег полого опускался к морю. Защищенный с запада от холодных осенних ветров невысокими в зеленоватой дымке лесов горами, он дольше иных городов нежился в тепле уходящего лета.
        Люди, привыкшие жить в тесноте обычных городов, где во главу угла поставлена безопасность, а не красота, однажды побывав здесь, навсегда оставались покоренными его величественностью.
        Большинство спешивших по своим делам, были облачены в рясы и сутаны священнослужителей, потому как Sanctus Urbs - центр религиозной жизни Союза. Здесь на одного обычного жителя приходилось по три, а то и четыре духовных лица. Каждое утро начиналось с плывущего над домами многоголосого колокольного звона созывающего на молитву, и горожане, от мала до велика, шли либо в храмы, либо в ближайшие часовни, чтоб прочесть ее, начав день праведно.
        Повозок на дорогах практически не было, потому что транспортом разрешалось пользоваться только верховному духовенству. Крестьяне и торговцы, доставлявшие продовольствие на телегах и тачках проезжали по малым узким проулкам, прячущимся за домами параллельно основным улицам. Там у черных входов или хозяйственных дверей продуктовых лавок они разгружались, а затем незаметно спешили обратно. Рынка, который обычно найдешь в любом городе, тут не было. Лавочники, закупающие товар оптом, раз в неделю собирались на торговой площади ближе к окраине города, и без ругани и громких споров договаривались с поставщиками. Выражения их, пусть и тихие, отличались цветистой заковыристостью.
        - О, если ты, неблагочестивый Карипок, еще раз привезешь мне увядшую зелень, то ниспошлет тебе Пресвятой Риарио дожди на три недели и гусениц на огороды! - с достоинством тихо выговаривал один.
        - Да простит меня Святая Витеге! Если бы твой плешивый помощник меньше копался, протирая свои неосвященные утренней молитвой глаза, и вовремя поставил ее в воду, то моя чудеснейшая петрушка не поникла бы как кающийся Ивон! - столь же неспешно раздавалось ему в ответ.
        Знание всех святых и грешников было обязательным залогом успешного ведения дел.
        
        Марк, впервые приехавший в город Святого Престола, вертел головой по сторонам, стараясь узреть как можно больше. Домов и зданий такой красоты он прежде не видел, от величия многочисленных соборов захватывало дух. Даже брат Боклерк, постоянно сопровождающий епископа в поездках, каждый раз возвращаясь сюда, не оставался равнодушным.
        Погода была теплая и мальчик, сидя радом с возницей смотрел как они неспешно, все ближе и ближе подъезжают к высокой арке, на барельефе которой многочисленные всадники на длинногривых лошадях салютуют своему полководцу. Каменные фигуры словно бы застыли на мгновение, и чудилось, что с их губ вот-вот сорвется победный клич.
        - Пос-тав-ле-но сие в честь Глав-но-го Бей-ли-фа Эппо, при-сое-ди-нив-шего в год 288 Пре-а-тию... - вслух прочел он надпись, выполненную футовыми буквами под копытами лошади, на которой восседал запечатленный в камне главнокомандующий. - Ух ты! Здорово!
        Повозка втянулась в проезд, и Марк закинул голову, рассматривая густо орнаментированный сводчатый потолок.
        - Красотища! - ща-ща-ща... покатилось отраженное от стен эхо, перекрывая уличный шум.
        Секретарь высунул свою кислую физиономию в окошко и недовольно глянул на виновника безобразия. Парнишка стушевался и слегка присмирел. Но вы попробуйте утихомирить двенадцатилетнего ребенка, увидевшего единым махом столько нового и необычного. Это невозможно!
        Карруса проехала триумфальную арку, и Марк с прежним интересом и энергией принялся рассматривать все вокруг, то привставал на сидении, то восклицал удивленно, благо теперь его возгласов не было слышно из-за гула спешивших по своим делам людей.
        Двадцать дней проведенных в дороге непоседливому мальчишке дались тяжело, пока шли дожди, приходилось сидеть внутри тряской повозки, которая подпрыгивала на каждой кочке или выбоине. Епископ, привычный к подобному способу передвижения, дремал или читал книгу, не обращая внимания на неудобства. Брат Боклерк с постным лицом сидел напротив его преосвященства и глядел на медленно проплывающие за окном пейзажи. Изредка Констанс задавал ему вопросы, а тот отвечал на них ровным, не выражающим ни толики эмоций голосом. Робкие расспросы мальчика или редкие попытки затеять разговор, заканчивались ничем. Ни епископ, ни его секретарь не удостаивали мальчика своим вниманием. И если выдавался погожий день, ему приносило гораздо большее удовольствие сидеть рядом с возницей, задавать кучу 'отчего' и 'почему', весело болтая на разные темы, чем безучастно созерцать потолок каррусы.
        Его преосвященство епископ Констанс возвращался после полутора месяцев отсутствия в Sanctus Urbs. Въехав в северные ворота, повозка пересекла центр города - площадь Всех Соборов и повернула на запад к замку Ордена Святого Варфоломея Карающего. Ворота аубергов всех орденов были обращены внутрь города, в сторону Главного Собора. Sanctus Urbs не нужны были крепостные стены, его защитой служили орденские цитадели, замкнутые вокруг него в кольцо, оставляя лишь небольшой промежуток для набережной и четырех врат сориентированных по сторонам света. Двадцать три ауберга - двадцать три неприступных крепости на пути сумасшедшего; если ли таковой отыщется и рискнет захватить город и Паласт Святого Престола, расположенный внутри города. (Паласт - неукрепленный дворец)
        Проезжая по улицам епископ Констанс решал, какие действия перво-наперво необходимо предпринять, ведь против него играло время - самый неумолимый соперник. Он не знал, как быстро распространяются сведения, сообщенные в письме - неважно правдивые или ложные, однако использовать их собирался себе во благо. Если допустить: что данные верны, то исполнение задуманной интриги, которую он планировал и выстраивал в течение нескольких лет, придется отложить.
        Демонстрируя герб ордена изображенный на бортовых щитах, тем самым заявляя всем любопытным, кто именно прибыл в Sanctus Urbs, карруса неспешно подкатила к воротам ауберга Ордена Святого Варфоломея. Перед ними в карауле, в парадных доспехах с алебардами в руках, застыла тройка боевых братьев. Их обязанностью была не столько охрана, сколько демонстрация богатства и силы ордена. Солнечные лучи, слепя глаза, играли на начищенных до зеркального блеска нагрудниках кирас, избегая красного простеганного жупона , они перескакивали на наголенники, отражались от сабатонов и вновь взмывали вверх к шапелям . Служить в рядах стражи ауберга считалось почетным, и при желании можно было сделать неплохую карьеру. Правда, после такой 'синекуры' многие седели раньше положенного срока, становясь невольными свидетелями интриг высшего духовенства, да на старости лет просили о переводе куда подальше, а не в приют для отставников при ауберге. (Жупон - простеганная шерстью или льном куртка приталенная по фигуре, достигает середины бедра, может быть расклешена от талии, к нему на плетеных шнурах крепились части доспеха.
Жупон так же служил повседневной одеждой. Сабатон - латный ботинок. Шапель / шапель-де-фер - шлем пехотинца с полями по форме напоминающий шляпу. Синекура - без заботы (лат.) должность, дающая хороший доход, но не требующая труда.)
        Повозка, миновав внешний двор, въехала во внутренний, и едва успела остановиться, как к ней подбежали двое братьев-прислужников и опустили борт. Епископ, кряхтя и опираясь на протянутые руки братьев, спустился на мощеный плитами двор. Утвердившись на ногах, он с трудом выпрямил согнутую спину и расправил плечи. Растрясло в дороге - все-таки не молодой юноша.
        Брат Болерк выбрался следом, держа в руках книги и походный сундучок, а помощники, что помогали епископу выбраться из каррусы, принялись за разгрузку вещей.
        Его преосвященство Констанс хозяйским взором окинул двор - как ни крути, второй человек в ордене после командора - и неторопливо направился в свои апартаменты, расположенные в правом крыле. Марк не зная, что делать, потянулся, было за ним следом. Но секретарь, подозвав одного из братьев вышедших поглазеть на прибытие, поручил ему заботу о мальчике, а потом устремился за Констансом.
        Двор крепости был чрезвычайно просторен. Посреди него, притягивая к себе взгляды, возвышался белоснежный каменный исполин - главная башня замка, которая должна была служить последним оплотом для обороняющихся на случай захвата. Однако при отсутствии военной опасности на протяжении нескольких веков, она была перестроена и дополнена всеми удобствами для проживания командора. Справа и слева от башни, во флигелях располагались апартаменты епархиальных епископов и их свиты. Несмотря на кажущуюся простоту отделки фасадов, все говорило о достатке, непрозрачно намекая на финансовые возможности его обитателей. Вход в апартаменты его преосвященства епископа Констанса ничем не отличался от прочих: лестница из белого мрамора, перила и надвратная арка, покрытые резьбой из перевитых виноградных листьев и лоз, дверь из мореного дуба с бронзовой головой льва посередине, держащая в пасти кольцо с молоточком.
        Брат Боклерк, опередив епископа, спешно поднялся по лестнице и коротко постучал. Дверь почти сразу пошла наружу, ее с натугой открывал прислужник. Он был облачен в серую рясу, подпоясанную широким ремнем, поверх был одет скапулир того же цвета, только капюшон оказался откинутым на плечи, что по уставу разрешалось лишь старшим братьям.
        - Слава Господу! - произнес он, явно обрадованный приездом главы своей епархии.
        - Вовеки веков! - сухо ответил секретарь.
        - Аминь, - Констанс поднялся и подставил руку для поцелуя. Брат коснулся губами аметистового перстня и отступил в сторону, продолжая удерживать массивную дверь.
        - С приездом, ваше преосвященство, - поприветствовал прислужник, не спеша более выражать свою радость, поскольку прекрасно знал - епископ не любит словоохотливых.
        - Спасибо, Эжен, - поблагодарил тот брата отворившего дверь и, войдя в холл, отдал распоряжения: - Как можно скорее подготовь купальню, и воду сделай погорячее, я весьма устал в дороге. А после - подай легкий ужин в мой кабинет. Предай брату Джарвису, чтоб тот поспешил доложить Боклерку о происшедшем за мое отсутствие. Командор сейчас в ауберге?
        Вот так - сей же миг разговор пошел о делах. Брат-прислужник привычный к особенности епископа озадачивать массой дел сразу, ответил на все разом.
        - Купальня будет готова через полчаса. Рулады из кроликов в имбирно-клюквеном соусе с зеленым горошком, печеные перепелиные яйца, сдобные хлебцы с паштетом из гусиной печени, галеты с устрицами и буженину с медово-коричной корочкой подадут, как только вы пожелаете. Командор в Паласте Святого Престола и неизвестно когда прибудет.
        Изнутри апартаменты выглядели не столь сдержано, как снаружи: затянутые цветными шпалерами стены, мебель из торинского розового дерева, мозаичный пол. На второй этаж, непосредственно в епископские покои вела лестница, покрытая яшмовыми плитками. Брат-прислужник еще раз поклонился и пошел на кухню. Констанс начал подниматься к себе, секретарь двинулся следом, зная, что теперь последуют приказания для него; и верно - они посыпались как из рога изобилия.
        - Боклерк, к утру собери сведения о матери настоятельнице боевого женского ордена, возникшей так некстати с этим посланием. Выясни, по-прежнему ли наше высокопреосвященство Сикст и Папа на ножах, это обязательно сделать до того, как мне придется явиться к нему на аудиенцию. Узнай как дела у нашего 'непримиримого епископата', не слишком ли сильно они продвинулись в своих намерениях, и что предпринял по этому поводу командор. А то опять мне придется в этом... - он слегка шевельнул кистью, будто бы стараясь подобрать слово помягче. - В этом серпентарии наводить порядок. Как там наш второй достойный доверия? Я ему не слишком доверяю, - епископ слегка приподнял уголки губ, улыбнувшись своему каламбуру. - Жду тебя после завтрака. Когда командор прибудет, сообщи ему, что я прошу принять меня завтра, после вечерней молитвы. Так что еще?
        Пока его преосвященство отдавал распоряжения, они поднялись по лестнице, прошли по коридору. Секретарь отворил дверь, и они вошли в личный кабинет епископа, смежный со спальней и купальной комнатой.
        Интерьер помещения, выдержанный в светлых тонах, столь модных в этом десятилетии, радовал глаз своей изысканностью. Небесного цвета портьеры на окнах гармонировали с серо-голубой обивкой кресел и стульев. Тончайшая резьба на мебели из розового дерева повторяла сложный узор ковра на полу.
        Боклерк положил сундучок в кресло, стоявшее подле двери.
        - И узнай также: внес ли Сисварий положенную для него мзду, и насколько велики были эти поступления. Уж слишком часто он вновь замелькал возле Святого Престола. Теперь все, можешь идти.
        Секретарь коротко поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Епископ Констанс выглянул в узкое окно - каррусу уже убрали. Внизу хлопнула дверь, значит, скоро принесут его вещи. Что ж, здравствуй водоворот церковной жизни, полной скрытых страстей!
        Кто бы тогда в его молодости мог подумать, что он четвертый сын, пусть и очень знатного рода д'Гем, несмотря на субтильное телосложение и малый рост станет епископом, а затем и первым достойным доверия в одном из самых больших и могущественных боевых орденов. Правда, его уже не устраивало, что он на протяжении двенадцати лет остается епископом. Что ж пора бы исправить подобное упущение.
        
        Главой боевого Ордена Святого Варфоломея Карающего являлся командор Сикст, в его непосредственном подчинении находилось двадцать епископов, распоряжающихся делами епархии. Среди них выделялись трое достойных доверия, имеющих право вместе с главой ордена заседать в совете при папском престоле - конвенте. Впрочем, иерархия священнослужителей любого другого ордена, боевого или духовного, не разнилась между собой. Отличие было лишь в том, что во главе духовников стоял кардинал, а не командор. И во всех орденах также было по двадцать епархиальных епископов, чтобы ни один из них не имел перевеса в численности сановников высшего духовенства. Кроме того, совет любого ордена включал трех достойных доверия и около сотни епископов-суффраганов - не входящих в совет, а подчиняющихся лично епископу своей провинции, и не имеющих апартаментов в ауберге. (Епископ-суффраган - (автор.)- епископ не входящий в конвент и подчиняющийся епископу своего ордена. У епископа в подчинении может быть до четырех-пяти епископов-суффраганов, не имеющих личных апартаментов в ауберге.) А уж им в свою очередь были подконтрольны
настоятели монастырей, а духовным еще и священнослужители приходов.
        Констанс сидел в кресле на протяжении часа, ожидая, когда маршал Сикст соизволит его принять. Епископ, имеющий немалый сан вынужден томиться в библиотеке, словно аббат из захудалого прихода. Возможно, ему следовало бы возмутиться или дать выход своему раздражению, позволить чувству собственного достоинства взять верх. Но как человек опытный в делах церковных, епископ счел, что поступать подобным образом было бы опрометчиво, и даже глупо. Констанс прекрасно понимал, почему командор держит его здесь - это прямой и непрозрачный намек на его неподчинение, ведь он не явился 'засвидетельствовать свое почтение' вчера вечером, или на худой конец сегодня утром. И заодно решили напомнить о его положении в иерархической лестнице - ведь он первый ПОСЛЕ, а не просто первый. Впрочем, ничего страшного в этом нет. Неприятно - да. Своеобразный щелчок по носу, досадная мелочь.
        В последние пару лет отношения между ним и командором сильно накалились, разговоры приобрели двойной смысл, скрывая в каждой фразе завуалированный выпад. Со временем их пикировки не ослабели, а лишь приобрели еще большую ярость и глубину. И приди ныне епископ на аудиенцию неподготовленным, без нужных сведений о произошедшем в ауберге, он совершил бы большую глупость. А Констанс был отнюдь не глуп.
        Но вот двери открылись, и командор вошел в комнату. Его высокопреосвященство главный маршал ордена Командор Сикст, как и большинство варфоломейцев был высок и крепко сложен. Ширококостная фигура, мощные руки делали его похожим на кузнеца. Короткая шея и мутноватый взгляд светлых глаз исподлобья, придавали вид угрюмого и недалекого человека. Если подобные выводы принять за истину, можно сделать крупную ошибку. Во-первых, маршал был умен и изворотлив, а значит опасен. Во-вторых, глядя на его плечи и дышащий силой торс, опытному человеку становилось ясно - его высокопреосвященство Сикст не перестал браться за оружие, и мог доставить сопернику неприятности как в церковно-политическом, так и физическом плане.
        Едва командор успел сделать пару шагов, как епископ с видимым усилием поднялся и пошел ему навстречу, при этом нарочито сутулясь и горбя спину. Ведь если ложь на словах - это явный грех, то неправда тела - дело совсем другое.
        - Слава Господу нашему, - учтиво произнес он, целуя руку маршалу Сиксту.
        - Вовеки веков, сын мой, - в устах более молодого командора обращение 'сын мой' выглядело слегка неуместно, но что поделаешь, таковы правила.
        - Я рад, что вы смогли прийти именно сегодня, - между словами проглядывало: 'наконец-то вы соизволили прийти', а если копнуть еще глубже, то: 'вы обязаны были явиться еще вчера, а имели наглость тянуть до сегодняшнего вечера!'.
        - Ваше высокопреосвященство, я тоже безмерно рад, что вы наконец-то можете уделить мне малую толику своего времени, - 'Вы заставили меня ждать!'. Главный маршал и его достойный доверия обменялись приветствиями и первыми словесными уколами. - Надеюсь, что мое отсутствие при заседании конвента НЕ ВЫЗВАЛО НЕПРИЯТНОСТЕЙ.
        - Вы правильно НАДЕЕТЕСЬ, сын мой. Должен сообщить вам, что наши пять рьяных епископов и два поддерживающих их монастыря, теперь занимают НЕ СТОЛЬ устойчивую позицию.
        - Из ВАШИХ уст я слышу благие вести, - снова обмен ударами. Констанс прекрасно знал - заверение командора прозвучало для отвода глаз. Оно было призвано скрыть реальное положение дел, потому что старания отколовшихся епископов в любой момент могли увенчаться успехом. - Но увы, ваше высокопреосвященство, сегодня мне придется выступить посланцем дурных известий, - продолжил он, изобразив на лице мировую скорбь, хотя приносить своему сопернику любые плохие новости было делом весьма приятным.
        - Что ж, это печально. Известия сии интересны всему конвенту, или...
        - Всему конвенту, ваше высокопреосвященство, - печально подтвердил епископ, тайно злорадствуя.
        Командор подошел к одному из столов, находящихся в библиотеке, опустился в кресло, неторопливо поправил полы сутаны и тщательно расправил складки на мантии . Несмотря на столь позднее время, маршал Сикст был в полном облачении, даже биретта присутствовала. (На плечах поверх сутаны епархиальные епископы и прочие вышестоящие священнослужители носят пелерину, именуемую мантией. Биретта - квадратная в плане шапка с помпоном посередине для кардиналов и командоров.)
        - Сын мой, присаживайтесь, я ВИЖУ, что дорога далась вам нелегко, - язвительно заметил маршал, намекая на сгорбленную спину его преосвященства.
        - Я всеми силами стремился добраться в ауберг как можно скорее, - словно бы не заметил поддевки Констанс. - Прежде всего, я хотел передать письмо. Вот с него список, само послание пришло нам в неприглядном виде.
        Епископ шаркающей походкой приблизился к командору и протянул копию письма, в котором он приказал внести небольшие изменения, сгустив краски описываемых новостей. Если уж новости стали известны ему первому, то почему бы не воспользоваться ими, и не напугать командора, подтолкнув того в удобном для него направлении? Оригинал же Констанс оставил у себя, к тому же тот действительно неблагопристойно выглядел - слегка измялся у сестры запазухой в дороге.
        Усевшись напротив Сикста, епископ стал внимательно следить за тем как тот небрежным движением руки, развернул лист, поднес поближе к свечам и принялся читать. Закончив, маршал резким движением бросил лист на стол, и о чем-то задумался. А Констанс терпеливо ждал.
        - Вот как?! Нурбан готовится к войне с нами?! - наконец произнес Сикст. - И, я так понимаю, вы доверяете этим сведениям?!
        - Ваше высокопреосвященство, - осторожно начал епископ, сложив руки на коленях. - Мать настоятельница Ордена Софии Костелийской, ее высокопреподобие Серафима, женщина прямолинейная, отличающаяся особым неуемным правдолюбием, но всегда была верной дочерью Церкви. Подозреваю, что без веских на то оснований, она не стала бы посылать столь... - он замолчал, подбирая подходящее слово. - Столь необычных известий. Осмелюсь даже предположить, что ей известно более чем написано в этом послании, - его преосвященство очень аккуратно строил фразы, стараясь не вызвать у командора и тени подозрения в свою сторону. Чтобы у того и мысли не должно было возникнуть, что Констанс причастен к небольшому сгущению красок и усугублению содержания послания.
        Командор Сикст прочитав письмо, прекрасно понял, чем грозят подобные новости для него лично. В случае начала военных действий, он как Главный Маршал самого многочисленного боевого ордена в единый миг должен будет отправиться на место возможных сражений. Сейчас, когда оппозиция из пяти епископов и двух настоятелей вместе со своими монастырями в Винете стремятся отколоться от ордена и основать собственный, это равносильно политическому самоубийству. Впрочем, на отказ ехать Папа прореагирует соответственно, и такой вариант для него лично также будет весьма неудобоварим. Вдобавок положение обострялось тем, что другой главный маршал второго по силе и величине Боевого Ордена Святого Августина, находился сейчас с папским посольством в Бувине.
        Епископ же прекрасно отдавал себе отчет, что едва маршалу поступит приказ выдвинуться на позиции, его захватят с собой, ведь Сикст ни за что не оставит его без присмотра. А это уже не устраивало его преосвященство. И чтобы такого наверняка не произошло, Констанс намеренно переправил послание от настоятельницы, расписав вероятность начала войны в более мрачных тонах. Тем самым епископ добавил себе лишний шанс, когда известие будет оглашено на конвенте, командору станет не до интриг, и в суматохе предвоенной подготовки Лису, как всегда, удастся выкрутиться и остаться в Святом Городе.
        - Когда было доставлено послание, и кому оно еще было отправлено? - наконец Сикст озвучил вопрос, который его больше всего интересовал.
        - Письмо прибыло в последний день лета, и я тотчас же отбыл из монастыря, чтобы доставить его вам лично. А отправлено, я подозреваю, еще в ордена Иеронима и Августина, но я не знаю, как скоро их доставят. Возможно в ближайшее время, а возможно... - епископ многозначительно замолчал, предоставляя командору самому ломать голову над скоростью и направлением развития ситуации.
        - Замечательно, - маршал выдохнул с явным облегчением. А Констанс едва не выдал себя улыбкой, командор поступал именно так, как ожидалось, как и рассчитывалось.
        И теперь епископ не спускал взгляда с лица Сикста, стараясь не пропустить и толику нужной ему реакции. А маршал тем временем продолжал:
        - Я попрошу братьев из 'тишайших' проверить сведения. В случае неприятного развития ситуации, я извещу вас, сын мой, и мы вместе понесем это тяжкое бремя, - все же в бочке меда, оказалась ложка дегтя. В последней фразе командор не преминул указать, что все же не оставит епископа без своего внимания.
        Сделав столь недвусмысленный намек, Сикст встал и направился к выходу, давая тем самым понять - аудиенция завершена.
        Его преподобие поклонился вслед уходящему командору, стремясь всеми силами удержать на своем лице безмятежное выражение, хотя у него скулы сводило судорогой от раздражения на прозвучавшее замечание.
        
        С раннего утра епископ активно приступил к делам. В этот день он запланировал многочисленные встречи: одни должны были состояться с представителями своего ордена, другие с церковниками из прочих. Но самая важная из них, была назначена после обеда возле паласта Святого Престола, с епископом Ордена Святого Иеронима. Лабиринты дворцового парка с затейливо постриженными туями, где полным полно укромных уголков, являлись самым лучшим местом для беседы без опасения быть подслушанными.
        На встречи его преосвященство прихватил с собой послушника Марка. Шустрому парнишке всегда можно поручить сбегать за кем-то или чем-либо, а так же попросить последить не вызвав подозрения. И теперь четверо крепких братьев несли паланкин с сидящим в нем Констансом, а мальчик шел справа, украдкой поглядывая по сторонам: любопытно же, уж слишком необычным и красивым был город.
        Сначала они посетили книжную лавку, где епископ пробыл около часа, затем лекаря - там застряли на полтора, потом к портному. Примерка длилась тоже не меньше двух часов. На самом деле епископ Констанс под видом совершено невинных дел встретился со своими осведомителями, для дальнейшего прояснения нынешнего политического положения в Sanctus Urbs. У него была большая и разветвленная сеть информаторов и доносчиков. И все: портной, продавец книг, лекарь были обязаны ему, и поэтому предоставляли для тайных встреч задние комнаты своих лавок и магазинчиков. Проследить, с кем произойдет встреча, было практически невозможно. Каждый дом имел две двери: одна из них вела на главную улицу, откуда заходил епископ, другая в тесный проулок, отсюда приходил информатор.
        Первая и самая короткая встреча была с мелким клириком из Ордена Святого Георга. Епископ со всеми удобствами расположился в личном кабинете книготорговца, потягивая из тонкостенной чашки новомодный напиток каффее, завезенный из-за моря в позапрошлом году. Его преосвященству нравилось пить его по утрам, так как казалось, что он дает бодрость и особую ясность мысли. Торговец, зная о подобной слабости, стремился угодить епископу, несмотря на безумную дороговизну продукта. Нередкие визиты столь высокопоставленного лица служили рекламой его лавке, и в свою очередь приносили ощутимый доход.
        Клирик не замедлил явиться, едва Констанс выпил половину чашечки. Это была серая непримечательная и невзрачная личность, в темно синей сутане положенной служителям ордена охраны Святого Престола. Невысокого роста мужчина с обыкновенным незапоминающимся лицом, подходящим для шпиона, поклонился епископу и опустился на предложенный стул.
        - Рад нашей встречи, Гийом, надеюсь, ты получил повышение, и тебя назначили старшим ризничным, - первым начал разговор его преосвященство.
        Он всегда выражал радость встречи с мелкими служителями и интересовался делами, создавая ощущение их собственной значимости, хоть на самом деле это было не так. Однако такой простой ход приносил немалую пользу: люди охотнее выбалтывали чужие тайны, причем за гораздо меньшие суммы. И не стремились найти нового покровителя, словно не замечая прицепленного к ним поводка.
        - Я безмерно счастлив, ваше преосвященство, что моя скромная персона интересует вас на протяжении столь длительного времени, - голос был столь же сер и бесцветен, под стать внешности.
        - Полно, полно Гийом, не будем... - махнул рукой епископ и достал из-за широкого пояса небольшой тихо звякнувший мешочек. Он аккуратно положил кошелек на край столика, на котором стоял поднос с недопитой чашкой и маленькими сахарными печеньицами. - Думается мне, что и эти скромные средства пойдут на благие дела.
        - Благодарствую, - клирик склонил голову, но не прикоснулся к деньгам. - Мои знания не столь велики как в прошлый раз, но надеюсь, и они принесут вам хоть какую-то пользу. - Констанс молчал, ожидая, когда ризничий продолжит. - Две недели тому назад, на день покровителя Святого Георга Его Святейшество Папа Геласий IX лично присутствовали в соборе ордена, без 'обладателя голоса' . (Обладатель голоса - титул доверенного лица Папы, заменяющего его при случае, его 'правая рука', решения которого равносильны решениям главы Единой Церкви; второй человек в церковной политике.)
        Констанс припомнил, что в последнее время все отчетливее слышались разговоры о размолвке между кардиналом Джованне - 'обладателем голоса' и Папой, на почве решения о присоединении свободного княжества Приолонь к Лукерму.
        При Папе Геласии VII за особые заслуги владение побережным районом Приолонь было передано князьям Бурфелидам. Свободолюбивые князья в отсутствие войны, а с Нурбаном мир длился уже на протяжении ста пятидесяти лет, откололись от Лукерма - государства одним из первых вошедшего в Союз. Мощные крепости княжества являлись неприступным клином, о который разбилась не одна военная компания империи. Его преосвященство кардинал Джованне противился возвращению княжества в прежние границы, видимо надеясь на предоставление личного протектората для этого района. Что ж, контроль над проливом Мирмиот - это весьма соблазнительный кусок.
        Теперь в свете предполагаемых военных действий многое выглядело по-другому. Вопрос по объединению территорий, который прежде обсуждался ни шатко, ни валко, будет решен в два счета и далеко не в пользу амбициозного кардинала.
        - Кардинал Джованне отбыл в Винет, как было озвучено, по приказу его святейшества, но поговаривают, папа очень гневались, узнав о его самовольном отъезде, - продолжал рассказывать Гийом. - Наш командор за последние четыре недели уже девять раз был приглашен в Паласт Святого Престола, а Его Святейшество Геласий трижды почтил своим присутствием праздничные службы в соборе. Это было на день святых апостолов Фалька и Мартина, день основания ордена и последний раз в день покровителя Святого Георга. И дважды на дни ордена он был без своего 'Голоса'.
        Клирик замолчал, ожидая замечаний или расспросов от епископа, но тот задумался о своем.
        - Хорошо Гийом, если подобной важности сведения появятся у тебя еще, извещай меня о них немедленно, - после непродолжительного размышления выдал его преосвященство. - Скажи мне, тепло ли Его Святейшество приветствовал бейлифа Цемпа на последней службе? (Бейлиф - титул главы Ордена Святого Георга.)
        - Довольно тепло, ваше преосвященство, - подтвердил ризничий. - Папа Геласий возложил руку на голову его высокопреосвященства, при целовании перстня. А командор Цемп приложился не только губами, но и лбом.
        - Замечательно, - кивнул своим мыслям епископ. - Гийом все твои труды, что ты совершаешь, служат только благим делам и на пользу Церкви. Думается мне, что в дальнейшем, ты достигнешь значительных высот.
        - Благодарю за столь лестную оценку, - с этими словами клирик встал, поклонился Констансу, и, взяв со столика кошелек, тихо вышел.
        Старший ризничий ушел, а епископ продолжал сидеть в кабинете торговца. Прошло четверть часа, прежде чем хозяин заглянул в комнату. Он старался никогда не видеть, с кем встречается его преосвященство Констанс. Как говорится: меньше знаешь - крепче сон, да и у братьев Ответственных в чрезвычайном случае не будет лишних вопросов.
        - Ваше преосвященство? - осторожно подал голос тот
        - Заходи, - разрешил епископ, поднимаясь с кресла. - Ты еще обещал показать мне старинную книгу с гравюрами двухсотого года от образования.
        - Сею секунду, ваше преосвященство, сею секунду!
        Книготорговец подошел к одному из шкафов, открыл дверцу и извлек на свет увесистый старинный фолиант, переплетенный в деревянные пластины, соединенные между собой широкими серебряными скобами. С видимым усилием он опустил инкунабулу на рабочий стол и отступил на два шага.
        - Вот! - с пиететом провозгласил он. Но затем вновь метнулся к столу, достал из висящего на поясе кошеля ключ, открыл замок скрепляющий книгу и опять отошел. - Прошу!
        Епископ провел пальцем по переплету, а затем поднес его к носу и вдохнул.
        - Вальмитовое? - торговец кивнул. - Хм-м.
        Вальмитовое дерево обладало множеством достоинств, среди которых были стойкий в течение многих веков аромат и сохранность проложенного между его дощечками любого материала, будь то бумага, пергамент, ткань или даже редчайший в этих местах папирус. В футлярах из вальмита хранили дневники Святого Симеона, мощи апостолов, и оригиналы святых писаний дошедших со дней возникновения Единой Церкви. Это было очень редкое и ценное дерево, чтобы растрачивать его по мелочам. Констанс поднял драгоценную обложку, под ней на пергаментном листе было выведено Оmnis aetas sanctus Benedict (Вся жизнь святого Бенедикта). Пролистал пару страниц, пока не натолкнулся на первую гравюру, слегка выцветшую, отчего чернила, которыми ее выполнили, приобрели коричневатый оттенок. Он внимательно принялся рассматривать рисунок. Спустя пять или семь минут перевернул еще с десяток листов и дошел до второй гравюры, так же внимательно изучил, а затем обратился к хозяину.
        - Это действительно подлинник? А то мне не хотелось бы... - он не закончил фразу, но книготорговец все прекрасно понял, чего именно не хотелось бы его преосвященству.
        - Безусловно! - жарко и без колебаний заверил тот. - Достоверность гарантирована! Она перекуплена мною у младшего сына барона Кроке, тот в свою очередь был племянником маршала Бонифация, которому эту книгу подарил папа Филипп VII. Барон разорился и распродает ценнейшие вещи, собранные многими поколениями его семьи! Это такой ужас!
        Хотя Констанс являлся ценителем и коллекционером старинных рукописей и книг, он все же проигнорировал столь соблазнительную информацию, и равнодушно произнес:
        - Я беру ее. Книгу переправишь в ауберг, моему секретарю, там же и получишь деньги или вексель, на твое усмотрение. А теперь проводи меня.
        Все то время, пока его преосвященство разговаривал с клириком, братья и послушник Марк постояли снаружи на улице. Наконец дверь открылась, и появился епископ. Хозяин вышел следом, чтобы попрощаться со столь почетным гостем.
        - Ваше преосвященство, прошу вас, загляните на следующей неделе, у меня должен появиться редчайший экземпляр жизнеописания Святого Руассара, датированный еще шесть тысяч девятьсот сороковыми годами!
        - Постараюсь, - суховато ответил тот, делая знак рукой братьям, чтобы подошли к нему.
        Носильщики, ухватившись за ручки, подняли резной паланкин с тротуара и поднесли к дверям. Торговец приложился к епископскому перстню губами, затем лбом, выражая великое почтение, и остался стоять в поклоне, пока тот, подобрав серый шелковый плащ, опускался на сидение. Марк задвинул бархатные занавеси, скрывая Констанса, и братья двинулись к другому запланированному на сегодня месту встречи. Мальчик держался рядом.
        Они прошли пару длинных улиц и пересекли площадь с шестью часовнями, прежде чем добрались до дома, на жестяной вывеске которого гордо красовались ланцет и клистир. Послушник подергал за шнур, который вел к повешенному где-то внутри колокольчику. Раздавшийся звон было слышно, несмотря на закрытую дверь. Отворил сам лекарь, облаченный в белую хламиду с тремя зелеными полосами по краю подола, положенную ему по роду занятий.
        - Ваше преосвященство, неужели?! Прошу вас, - он суетливо отступил вглубь прихожей.
        Епископ неспешно выбрался, опираясь на плечо подошедшего к паланкину Марка. Встал, расправил складки подбитого мехом пелиссона, и неспешно зашел внутрь.
        Довольно частое посещение лекаря у епископского окружения вызывало ложное чувство его немощности, а может быть даже скорой кончины. На самом деле Констанс был довольно крепок в свою вторую половину шестого десятка, и не собирался на тот свет еще как минимум лет двадцать. Вселять ложные надежды о своем здоровье было для него любимой шуткой, а так же хорошим подспорьем в делах. Кто будет принимать тебя за серьезного соперника, если все думают, что ты стоишь одной ногой в могиле.
        
        Дом лекаря епископ покидал в приподнятом расположении духа. Он бодрым шагом спустился с крыльца, нетерпеливым жестом подозвал к себе носильщиков, и приказав: 'На улицу Урсулы Заступницы!' шустро забрался вовнутрь и даже самостоятельно задернул занавес.
        Марк устало поплелся следом. Время еще не перевалило за полдень, а он бедный уже был измотан от непрестанного хождения по улицам и утомительного стояния возле закрытых дверей. Красоты города перестали интересовать его, любопытство было сведено на нет долгим однообразным ожиданием. Поутру, он еще обращал внимание на разодетых дам и кавалеров. Одни дамы передвигались пешком в окружении слуг, других несли в портшезах. У некоторых особо богатых женщин на руках были милые зверьки с блестящим мехом - хорьки. Вот по улице промаршировал отряд из Ордена Бедных Братьев Святого Симеона в сверкающих доспехах с копьями на плечах. Но до этого ему не было ни какого дела, хотелось одного - где-нибудь присесть. Братья, что носили паланкин епископа, были молчаливы, стояли в стороне и даже словом не перекидывались между собой, на мальчика они совсем не обращали внимания. То, что по началу казалось радостным приключением, теперь обернулось невыносимой скукой и бесконечным ожиданием. У дверей портного Марк, было, не выдержал и хотел уже опуститься на мостовую, но ему не позволили. Один из носильщиков не слова ни
говоря, вздернул его за шкирку и поставил на гудящие ноги.
        Когда его преосвященство Констанс вышел, повторился прежний ритуал. Портной, как и хозяева прочих заведений, раскланялся, поцеловал руку, заверяя про следующую неделю. После епископ вновь уселся в паланкин, дав новое приказание направляться к паласту Святого Престола.
        
        Дворец папы находился в стороне от центра города, ближе к крепостям боевых орденов и добираться до него пришлось около часа. Даже дюжие братья начали выказывать признаки усталости, чего уж говорить о мальчике: он плелся, позади процессии, едва переставляя ноги.
        Дворец Святого Престола казался необыкновенно изящным и воздушным, четырехэтажное здание с тремя парадными входами под высокими ажурными арками. Самый большой срединный - для Его Святейшества Папы, два других по бокам поменьше: левый для лиц духовных орденов, правый для представителей боевых.
        Перед правой аркой его преосвященство приказал остановиться и выбрался из паланкина. Братья подхватили его и быстро ушли куда-то в сторону, а Марк остался рядом с епископом.
        - Пойдем, не отставай, - бросил он и неспешным шагом двинулся, огибая здание с правой стороны.
        Негласные традиции, устоявшиеся веками, не позволяли церковникам бейлифата входить или обходить паласт с левой стороны, а епископата соответственно с правой. Сделать подобное означало выказать дурной тон. В жизни Sanctus Urbs всегда было много условностей и неписаных правил, соблюдать которые требовалось неукоснительно.
        Миновав дворец, его преосвященство Констанс направился по дорожке посыпанной розовым песком вдоль разноцветных клумб, через аллею уже отцветших олеандров и магнолий, туда, где парк переходил в рукотворные лабиринты из туи, при входе в который стояли стражами вечнозеленые кипарисы.
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        На пути им встречались степенно прогуливающиеся по-двое по-трое церковники. С одними из них епископ здоровался, другим только кивал головой, на третьих и вовсе не обратил никакого внимания. Приостановившись под сенью кипарисов перед входом в лабиринт, он негромко проинструктировал Марка:
        - Следуй за мной не ближе чем на двадцать шагов, смотри не потеряйся. Когда я стану беседовать с одним человеком, начнешь читать молитву Dies irae (День гнева). Говори громко, так чтобы я тебя слышал, как закончишь, начнешь снова. Понятно?!
        - Да ваше преосвященство, понятно, но только зачем...
        - Раз понятно, пойдем! - оборвал его Констанс и, развернувшись, направился по дорожке ведущей к первому повороту.
        Прошло совсем немного времени, епископ еще не успел, как следует углубиться в парковый лабиринт, как навстречу ему вышел широкоплечий мужчина в черной сутане. Он был довольно молод, высок и подтянут. На черноволосой голове, без единого намека на седину, красовалась круглая епископская шапочка . Отсутствие мантии и перстня указывало на его звание - епископ-суффраган. (Епископская шапочка - небольшой круглый головной убор одевается на макушку.)
        - Ваше преосвященство, Господь посреди нас, - поприветствовал Констанса более молодой церковник, слегка поклонившись.
        - Есть и будет, ваше преосвященство, - ответил тот, лишь слегка наклонив голову. Все-таки степень у епископа Констанса была выше. Мельком глянув на послушника, он повелел: - Начинай.
        Марк произнес первые строки.
        - Dies irae, dies ilia solvet saeclum in favilla...( День гнева, день тот обратит столетия в прах...)
        Молодой епископ улыбнулся, указывая на мальчика:
        - У вас замечательный способ быть услышанным, но не подслушанным, ваше преосвященство.
        - Рад, что вам понравилось, епископ Герран, но к делу: чем меньше нас видят вместе, тем лучше.
        - Как угодно, ваше преосвященство, как вам будет угодно.
        - Несмотря на довольно юный возраст, вы имеете значительную должность, но не останавливаетесь на этом и стремитесь занять степень повыше, - начал Констанс.
        - Я не столь юн, как многим кажется, - более резко, чем следовало бы, отозвался собеседник.
        - Мало кто может похвастаться должностью епископа-суффрагана в тридцать четыре, - прервал его Констанс. - Не сочтите за лесть, но забрались вы столь высоко благодаря своему уму, а не за счет знатности рода. И занимаете этот пост по праву. Еще знаю, что вы стремитесь выше, но места в конвенте пока нет, хотя и находитесь в числе первых в списках на повышение.
        - Несмотря на то, что вас не было в городе больше месяца, вы прекрасно обо всем осведомлены епископ, - позволил себе легкую улыбку Герран.
        За беседой они двигались по дорожке к центру насаждений. Говоривших не было слышно, все перекрывали слова молитвы, произносимые послушником.
        - Итак, скажите же мне, наконец, зачем я вам понадобился? - спросил епископ-суффраган после небольшой паузы. - Ведь не для того же чтобы услышать строки из воскресной мессы?
        - Не для того, - согласился Констанс. - Я сообщу информацию, которой вы можете воспользоваться на свое усмотрение. За эти сведения вы не будете мне ничем обязаны.
        - Так не бывает, всем что-нибудь нужно. Ничего не хотят только блаженные или мертвые, - тонко заметил собеседник.
        - И все же не будем об этом. Думаю что уже ни для кого не секрет, что командор вашего ордена, адмирал Форсин уже более двух лет страдает подагрой.
        - Это не секрет, - кивнул мужчина.
        - Боюсь, что эти сведения ложны.
        - Вот как? Вы хотите сказать, что адмирал здоров как бык? - молодой церковник выгнул бровь, демонстрируя свое неверие.
        - Я хочу сказать, что подагра это такая же ложь, как обещания Искусителя. Сахарная гангрена или проще говоря у вашего замечательного командора гниют ноги и на них отпадают пальцы. Он болен, но при должном уходе может прожить еще пару лет. ((авт) - подразумевается гангрена при сахарном диабете.)
        - Откуда подобная информация и насколько она точна? - сразу же деловым тоном осведомился Герран.
        - Пять дней назад в ауберг пригласили очень надежного лекаря, тому пришлось отнять у адмирала часть пальцев на левой ноге и все на правой, - пояснил Констанс.
        На что суффраган едко ухмыльнулся:
        - Теперь мне думается, что надежных лекарей не бывает.
        - Ну почему же, когда дело касается меня, надежнее человека не сыскать, - мягко заметил епископ.
        - Ваши сведения подтвердятся?
        - Командор не сможет прибыть в конвент, если вы это имеете в виду. Любой малограмотный лекарь по решению совета сможет все засвидетельствовать, - заверил собеседника Констанс.
        Ведь по законам военных орденов, физически неспособный лично возглавить командование на месте боевых действий - не может быть командором ордена.
        - Ну что ж! Это любопытно, наша встреча была не напрасной, - согласился Герран. - Но все же скажите мне, любезный епископ, что за корысть вам служителю совершенно другого ордена сообщать мне подобные новости? Что вам с того? Чего вы добьетесь, сообщив мне подобный секрет? - напор суффрагана был весьма ощутим, недаром он слыл одним из самых целеустремленных священнослужителей Ордена Святого Иеронима.
        - Молодой человек, позвольте дать вам один совет, - после недолгого молчания произнес епископ. - Вопрос этот не очень уместен, и не стоит настаивать на нем. Я бы рекомендовал вам впредь стараться задавать вопросы, ответ на которые возможно услышать. С подобным умением вы можете далеко пойти. А если беспокоитесь, что я использую вас, как это говорится у смердов, в темную, то напрасно. Я слишком стар, чтобы играть на несколько фронтов.
        - Умение и похвалить и указать на место в одном ответе. Браво! Это достойно! Недаром вас зовут Варфоломейским Лисом - ухмыльнулся Герран.
        - А вас Молодым Морским Волком за цепкую хватку, - не остался в долгу Констанс.
        - Значит, ответа не последует?! - уточнил суффраган.
        - И еще вас пологают слишком настойчивым в решении некоторых вопросов. Постарайтесь сдерживать порывы, епископ, пока ваши зубы не станут достаточно остры.
        - Для вас еще недостаточно?
        - Пока нет, но вижу, что вам осталось немного, - заверил того Констанс. - Желаю вам удачных трудов, и позвольте откланяться, а то мой послушник охрипнет, читая молитву в четвертый раз.
        - Всего доброго, ваше преосвященство, - молодой мужчина слегка склонил голову и направился в противоположную от епископа сторону.
        Измученный, с пересохшим горлом, Марк подошел к Констансу.
        - Возвращаемся в ауберг, - услышал он долгожданные слова.
        
        Глава 7.
        Последующие четыре дня епископа прошли в обыденных хлопотах. Так было всегда: после приезда его высокопреосвященства в ауберг церковники, принадлежащие епархии Констанса около недели занимались только бумажными делами. Он, как глава, самолично разбирался в распределении денежных средств на нужды монастырей, читал отчеты суффраганов о состоянии дел в их провинциях. К тому же необходимо было обратить внимание на различные доклады, доносы, рапорты и прочую бумажную волокиту, за которой нужен пригляд рачительного хозяина. А ведь никто не отменял заботы и о личных ленных владениях, в которых тоже нужен постоянный надзор за управляющими. С некоторыми бумагами Констанс предпочитал разбираться сам, не перекладывая эту обязанность на подчиненных.
        Львиную долю документов брал на себя старший брат Джарвис, заведующий всеми делами епархии в ауберге в отсутствие епископа, затем они попадали на стол к Боклерку, который приводил документацию в удобоваримый вид, а после чего отчеты попадали пред светлые очи его преосвященства.
        Наконец, дней через пять в вале бумаг и пергаментов забрезжил просвет, и епископ вновь готов был позволить себе заняться внутрицерковными проблемами и политикой, а проще говоря - продолжить интриговать, стремясь упрочить свои позиции и пошатнуть чужие. Всем известно: политика - эта игра, которая не надоедает.
        
        В среду у его преосвященства была запланирована встреча с нужным человеком из окружения самого Папы Геласия IX. В преддверии войны с Нурбаном Констансу необходимо было в спешно предпринять какие-то шаги, чтобы остаться в Святом городе, а не отправиться на места сражений вместе с командором. То, что война будет, он уже не сомневался, хотя в доставленном письме, сие описывалось весьма размыто. Епископ, сгустив краски, более четко обрисовал картину, нежели отражалось в послании. Такой вывод он сделал из продолжительного разговора, состоявшегося в лавке портного с предстоятелем Ордена Тишайших. Почему разведка до сих пор не свела все имеющиеся факты воедино и не подняла на дыбы бейлифат, оставалось только гадать. Впрочем, нынешнее промедление Констансу было на руку. При планомерном развитии событий, когда подготовка к войне протекала бы явно, без лишней суеты и спешки, маршал Сикст ни за что не позволил бы епископу остаться в ауберге, тем более что он уже пригрозил Констансу, что не отпустит его далеко от себя. А для его преосвященства совместная поездка с командором означала крушение всех его прежних
планов. Епископ медленно, но верно карабкался вверх, шаг за шагом стремясь к своей цели. Занимая позицию, он уже не отступал, а прочно закреплялся на ней. Последним препятствием стал командор Сикст, двоюродный брат короля государства Канкул - вершина невероятной величины, но его преосвященству Констансу упорства и терпения тоже не занимать. Уже восемь лет длилось противостояние, он все ближе был к заветной мечте - посту главы ордена. Но теперь вся тщательно выверенная интрига рушились, и чтобы хоть как-то спасти ее, епископу, во что бы то ни стало, требовалось остаться в ауберге на время боевых действий, чтобы, постоянно держа руку на пульсе, успеть скомпрометировать командора.
        Впрочем, последний разговор с клириком из Святого Георга натолкнул его преосвященство на весьма интересные мысли, заставив задуматься о выборе другой, более высокой цели, чем должность командора ордена. Пока Констанс не мог определиться в своем предпочтении, однако и попытаться усидеть на двух стульях стоящих в разных углах комнаты - задача невыполнимая. Но бросать старые замыслы и хвататься за новые, тоже было не самой лучшей идеей. Поэтому он решил - пока занять выжидательную позицию, но за оставшееся до начала военных действий время постараться приблизится к окружению Святого Престола.
        Первым шагом на этом пути являлась сегодняшняя встреча с младшим прокуратором Геласия IX. (Прокуратор - управляющий.) Она была намечена в небольшой капелле на улице 'Третьего Дня Возвещения'.
        Его преосвященство Констанс прибыл за четверть часа до назначенного времени, и был этим весьма недоволен. Равномерно распределив злость на послушника и братьев, что несли паланкин, оставшиеся до встречи минуты он заставил гулять их по соседней улице. Положение складывалось двоякое: с одной стороны, звание младший прокуратор на пару позиций ниже, чем епархиальный епископ, с другой - предстоящий разговор очень важен, и опоздать на него - означало проявить неуважение к собеседнику. В идеале, Констанс должен был появиться в четко оговоренное время, не уронив своего достоинства. Поэтому за несоблюдение требуемых условий поплатились Марк и носильщики.
        Когда же положенный срок настал, паланкин опустился перед входом в часовню. С лица его преосвященства в миг сошло недовольное выражение, и оно приобрело благостное радушие. Перед дверью он осенил себя знамением, а затем вошел.
        Внутри капеллы царил полумрак, слегка разгоняемый горящими свечами. Над алтарем, чуть наклоненный вперед располагался резной, увитый терниями и розами символ Веры - большой крест из торинского дерева. Под ним, ниже, на позолоченной подставке находилась статуя Великомученицы Кудруны, в простых одеждах и покрывалом на склоненной голове.
        Едва его преосвященство оказался возле алтаря, как навстречу ему из ризницы вышел худой высокий мужчина, в светло-серой сутане с тонкой алой оторочкой по низу, указывающей на служащего среднего ранга при Святом Престоле. Из-за слегка вытянутой формы головы лицо его имело довольно сухое и, можно даже сказать, строгое выражение. Впечатление дополнительно усиливали впалые щеки и острый подбородок.
        - Господь посреди нас, - первым вступил в разговор мужчина, по чину - младший прокуратор.
        - Вовеки веков. Аминь, - отозвался Констанс, как будто не замечая, что к нему обратились как к равному, а не вышестоящему по положению. - Благостного дня вам прокуратор, - епископ даже опустил полное титулование собеседника.
        Когда было необходимо, он смирял гордыню, позволяя небольшое умаление занимаемого им сана. Впрочем, как только надобность в таком человеке исчезала, епископ моментально вспоминал допущенные в свою сторону выпады, и наносил оскорбившему стремительный удар. Прощать, пусть даже мелкие нападки, в Sanctus Urbs было не в чести.
        - И вам того же, - отозвался прокуратор с ленцой в голосе. - Вы чего-то хотели ваше преосвященство?
        - Всего лишь короткой встречи ваше преподобие, - поскольку, его наглость начала переходить все мыслимые границы, епископу пришлось указать на степень при помощи титулования, ведь обращение 'преосвященство' находится на две ступени выше 'преподобия'. - Насколько я знаю, в пятницу Папа Геласий IX дает открытый завтрак в честь дня Святого Бенедикта, и мне бы хотелось в этот праздничный день преподнести Его Святейшеству подарок.
        - Епископ, - весьма сухо начал прокуратор. - Распределение приглашений на трапезу Его Святейшества находятся вне моей компетенции.
        - Ну что ж, жаль, очень жаль! - как-то неожиданно легко согласился Констанс, отчего непроницаемая маска строгого высокомерия, нацепленная на лицо мужчины, потрескалась, и теперь тот выглядел слегка растерянным. - Видимо, мне придется обратиться к младшему прокуратору Эрманериху.
        Мужчину перекосило, едва он услышал имя соперника.
        - Я постараюсь что-нибудь для вас сделать, - поспешил туманно заметить он.
        - Увы, мне необходимо знать наверняка, - твердо произнес его преосвященство, продолжая давить на собеседника. - А если я буду знать точно, то моя благодарность будет иметь вес, и немалый. Надеюсь, вы понимаете меня?
        - Я постараюсь сделать все от меня зависящее, но... - прокуратор заметно оживился, но давать полного согласия пока не решался.
        - Я буду ОЧЕНЬ благодарен! А вам подобное содействие не доставит неприятностей, - заверил его Констанс, видя, что лишь неуверенность в собственной безопасности удерживает собеседника от безоговорочной капитуляции.
        - Хорошо, - наконец решился прокуратор. - Сегодня же вечером у меня будет требуемое приглашение, правда на место за столом вы можете не рассчитывать, будете лишь только как наблюдающий.
        - Этого достаточно, - заверил его епископ.
        - Тогда необходимо что бы кто-нибудь забрал бумагу у меня прямиком из паласта. После окончания ночной службы, я буду ждать вашего человека у третьего кипариса слева возле входа в парковый лабиринт.
        - Замечательно, - его преподобие позволил себе скупую улыбку. - К вам подойдет кто-нибудь из моих братьев, а чтобы вы не ошиблись, скажет: 'Святая Витеге, будь милостива к моему урожаю', - заодно и передаст вам мою благодарность. После чего вы поймете, что сотрудничать со мной одно удовольствие.
        На подобное замечание мужчина ничего не ответил, но слегка склонил голову в знак согласия, а затем решил распрощаться.
        - Спаси вас Господи.
        - И вас, - кивнул ему в ответ Констанс.
        Прокуратор развернулся и ушел в ризницу. Епископ постоял еще немного, подняв глаза к Божьему знаку, потом, склонив седую, увенчанную епископской шапочкой, голову подобно Великомученице Кудруне, осенил себя знамением, и вышел на улицу. Едва он оказался за дверями капеллы, как с его лица слетело все благодушие, на скулах заходили желваки, до того крепко он стиснул зубы. Нетерпеливый взмах рукой, и носильщики чуть ли не бегом сорвались с места, поспешив опустить паланкин перед его преподобием.
        - Зарвавшийся щенок! - бросил он со злостью, и, выдохнув, добавил. - В ауберг! Живо!
        
        За присутствие на открытом завтраке Его Святейшества Папы Геласия IX епископу Констансу пришлось выложить крупную сумму в 30 золотых. Единственным оправданием такой расточительности служило то, что место, доставшееся его высокопреосвященству, было внизу на стуле, а не на балконе, как у многих.
        Открытые завтраки, обеды или ужины были самым привычным делом у пресвитерия в Sanctus Urbs. В просторном зале с узкими внутренними балконами по двум сторонам устанавливался большой стол, за которым трапезничали глава мероприятия и его гости. За этим процессом могли наблюдать приглашенные зрители. Попасть на такое застолье считалось очень почетным. Конечно же, верхом важности было бы оказаться за одним столом с хозяином, но и стать наблюдающим оказывалось не менее престижным. Среди зрителей первыми по степени значимости являлись посаженные на стулья непосредственно в зале, вдоль одной из его стен. Ко второму сорту были отнесены люди, стоящие на балконах и смотрящие вниз на накрытый стол.
        Утренний зал, в котором давал открытый завтрак Его Святейшество, был очень большим и светлым. В окна, выходящие на восток, уже вовсю заглядывало солнце, в лучах которого сверкала и переливалась парчовая драпировка стен, затканная узорами из роз, так любимых нынешним главой престола.
        До начала открытого завтрака, первыми провели приглашенных на балконы, вторыми тех, кому предназначались стулья. Констанс пришел на завтрак, облаченный в полагающуюся ему по сану фиолетовую сутану с широким поясом малинового цвета с белой окантовкой, указывающей на степень primus fidem merens. С собой он принес завернутую в шелковый халистийский плат книгу, приобретенную за баснословную стоимость у книготорговца в прошлую пятницу. Оказалось, что рядом с ним будут сидеть еще двое: епископ адмонитианцев и недавний собеседник - епископ-суффраган Герран. Едва войдя в зал, они легким кивком поприветствовали друг друга, и более ни единым жестом или действием не показали, что знакомы.
        Слегка затянув паузу, к столу прошествовали четверо гостей. Последним в зал вошел сам Папа Геласий IX - весьма бодрый старец, сильнейший глава Единой Церкви за последние шестьдесят лет. Он с подслеповатым прищуром окинул всех собравшихся, желчно усмехнулся: 'Полна шкатулка...' - и уселся в кресло. Следом на сиденья опустились гости, потом епископы, прочие же остались стоять.
        Его Святейшество Геласий IX был приблизительно одного возраста с Констансом. Небольшого роста, сухой старец со смуглой кожей и черными глазами урожденного халистийца. Белоснежные от седины волосы пушистым облаком вились вокруг лица, и солнце, что падало со спины, заставляло светиться их, образуя ореол над головой.
        За накрытым столом с двух сторон от Геласия IX сидели четверо гостей: командор Ордена Святого Георга главный бейлиф его высокопреосвященство Цемп, кардинал Ордена Слушающих верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус, командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид и ее благочестие или главная надзирающая за женскими орденами при Святом Престоле ее высокопреподобие Саския - единственная женщина в паласте.
        Со всеми сидящими за столом Констанс был шапочно знаком, но более тесного общения до этого момента старался избегать. Самым безобидным, поскольку был совершенно предсказуемым из присутствующих, являлся главный бейлиф Цемп - верный пес Папы, готовый в любой момент сложить за него голову. Епископа усадили лицом как раз к нему; бейлиф если узнал его, то не подал вида. Остальные же были людьми опасными, на пути у которых вставать никому не рекомендовалось. Главный госпитальер - высокий, сухой и жилистый старец в красном командорском одеянии - был завзятым интриганом, идущим к намеченной цели по головам, а точнее по трупам. Верховный инквизитор Тамасин де Метус - плотно сложенный, но невысокий мужчина только-только перешагнувший полувековой рубеж - единственный в епископате, кому дозволили оставить за собой право именоваться фамилией семьи - слыл человеком страшным, фанатиком своего дела, но так же являлся безмерно преданным главе Святого Престола. Ее благочестие Саския - родная сестра Геласия IX, была единственной женщиной, допущенной в паласт за последние семьдесят лет. Маленькая, всегда закутанная с
ног до головы в черное, она являлась обладательницей несгибаемой воли и гадючьего нрава. А в крепости и стойкости веры могла потягаться с сидевшим напротив ее кардиналом Тамасином. В общем, теплая компания.
        Его высокопреподобие Констанс опасался из присутствующих на завтраке лишь одного человека, а точнее одну - благочестивую Саскию. Если он, как епископ боевого ордена, для кардинала Тамасина не был подчиненным, то для сестры Его Святейшества не существовало подобных препятствий. Разделения на духовные и боевые ветви Единой Церкви она попросту игнорировала. Впрочем, из-за возможного пристального внимания со стороны этой дьяволицы он не собирался отказываться от своего нового намерения - занять одинаковое с ними положение. Как говориться: уравняем силы, а потом посмотрим - кто кого.
        Личный брат-прислужник положил Папе на тарелку порцию приготовленной на пару луфари и маленький похгутский хлебец. В бокал налил белой мальвазии. Его Святейшество отправил первый кусочек в рот, немного пожевал, проглотил и запил вином.
        - Сносно. Братец положи-ка мне вон того соусу, желтого, - приказал он, замершему за его спиной прислужнику. Тот поспешил исполнить.
        После того как глава Святого Престола попробовал первое блюдо к трапезе уже могли приступать все присутствующие за столом. Командоры и кардинал накладывали себе разнообразные явства, благочестивая Саския положила себе маленький кусочек от карпа с раковым кулисом и вяло без аппетита в нем ковырялась.
        Безусловно, стол был впечатляющим и радовал разносолами: терины с крылами в пуре зеленом, крыла в пармезане, котлеты из вепря в сливовом соусе, тешка из северной рыбы, кальмары с ветчиною, пулярды с трюфелями, тартелеты, соленые персики и гато из зеленого винограда.
        Епископ не был особо удивлен разнообразием поданных блюд, он сам мог позволить себе не менее грандиозный завтрак, обед или ужин. Однако выбрасывать такие деньги на удовлетворение своих прихотей считал чрезмерным расточительством.
        - Сегодня весьма погожий день, не так ли?! - обратился главный бейлиф Цемп к сидящей рядом с ним Саскии.
        - Не так, - буркнула та, не поднимая на него глаз.
        Цемп не смутившись, продолжил:
        - Вы считаете, что день Святого Бенедикта должен быть дождливым?
        - Я считаю, что день Святого Бенедикта должен быть, - последовал ответ.
        - Саския, душа моя, вы сегодня не в настроении? - осведомился Папа со своего места во главе стола.
        - Когда я вижу большие суммы, выбрасываемые, чтобы пустить пыль в глаза, то испытываю крайнее недовольство. Такие деньги могли бы расходоваться более целесообразно! - едко ответила благочестивая.
        - Вы всегда слыли экономной, душа моя, - заметил Геласий IX, нисколько не смущенный резкой отповедью сестры. - Однако этот завтрак оплачивает кардинал Тамасин.
        - Лучше бы он построил себе новый каземат, - тихо прошипела она.
        - Спасибо, ваше высокопреподобие, темниц у меня достаточно, - равнодушно ответил инквизитор Тамасин, прекрасно расслышав задавленное шипение с противоположного края стола. Он неспешно намазывал серебряным ножом на похгутский хлебец паштет из соловьиных языков. - В день покровителя всех паломников, думается мне, можно потратить небольшую сумму, чтобы угостить завтраком столь преданную дочь Веры и нашей Матери Церкви.
        На последовавшую затем четверть часа за столом воцарилось молчание, прерываемое лишь звоном столовых приборов о фарфоровую посуду. Но вот Папа, утолив первый голод, принялся оглядывать зал.
        - Я смотрю, у приглашенного нами...- обратил он внимание на сидящих возле стены. - Епископ Констанс из Ордена Варфоломея Карающего, если я не ошибаюсь?!
        - Ни в коей мере, Ваше Святейшество, - подтвердил тот, деликатно склонив голову.
        - Я смотрю у вас какой-то сверток в руках?
        - Да, Ваше Святейшество, это подарок в ознаменование сего светлого дня Святого Бенедикта.
        - Вот как? Интересно. Сын мой, подойдите-ка сюда. Кто-нибудь поставьте стул и приборы для епископа. Насколько я помню, вы не просто епископ, а первый достойный доверия?
        - И это истинно, Ваше Святейшество, - согласился Констанс, подходя к Папе и еще раз кланяясь.
        - Вот сюда, - указал Геласий на место рядом с собой брату, который принес стул. - Мне любопытно, что у вас?
        К епископу подошел личный прислужник Папы принял у того завернутый фолиант и поднес к Его Святейшеству.
        - Посмотрим... - Геласий лично принялся разворачивать шелковый плат, добираясь до содержимого. - О! Великолепно!
        - Ключ, Ваше Святейшество, - епископ протянул главе Единой Церкви футляр, внутри которого на бархатной подкладке лежал маленький ключик. Тот слегка шевельнул рукой, брат-прислужник опустил фолиант на подставленный стул, и, забрав из рук его преосвященства коробочку, открыл ее. Потом достал серебряный ключ и раскрыл книгу на первой странице.
        - Что ж символично! - произнес Папа, прочтя название. - Где вы ее нашли? Эти жизнеописания считались давно утерянными.
        - Папа Филипп VII подарил эту книгу маршалу Бонифацию, после чего она долгое время хранилась у рода Кроке. Зная, что вы ищите подобные вещи, я поспешил выкупить ее у младшего сына барона, - пояснил Констанс, стоя рядом с братом-прислужником.
        - Это замечательно, что есть столь верные сыны у Церкви. Прошу, сын мой, - книгу унесли, и Констанс аккуратно опустился на подставленный стул.
        - Благодарю вас, Ваше Святейшество, - он положил на тарелку немного паровой луфари и приступил к еде.
        Все! Можно сказать - взлет сделан стремительный, теперь самое главное - не упасть.
        - Скажите, епископ, - обратился к нему главный госпитальер Ортфрид, подаваясь вперед, чтобы ему было лучше видно из-за сидящего рядом кардинала Тамасина. - А что бы вы сказали ее благочестию Саскии на замечание об излишней трате средств?
        Казалось, что все сидящие за столом затаили дыхание. Вот оно, началось! Главный госпитальер Ортфрид, как прожженный интриган первым решил прощупать новичка, входящего в круг избранных. Естественно он был наслышан о хитрости и изворотливости Варфоломейского Лиса, и хотя не сталкивался с ним нос к носу, но краем уха уловил слухи о его коварстве.
        - В какой-то мере я разделяю осуждение ее высокопреподобия о напрасном расходе денег на столь пышный завтрак, - осторожно начал Констанс, - хотя стол и выше всех похвал. Но я бы израсходовал эти суммы на другие цели.
        - Вот как? - сухо улыбнулся командор. Он явно предвкушал возможную атаку инквизитора на дерзновенного.
        - Именно так, - подтвердил епископ. - У меня бы были немного другие способы потратить эти деньги.
        - И куда бы вы их потратили? - холодно поинтересовался кардинал Тамасин, повернув голову к сидящему рядом епископу.
        - Я ценю старинные книги и рукописи, кои стремлюсь собирать и возвращать в ведение Церкви и ордена в частности.
        - Это похвально, сын мой, - благодушно заметил Его Святейшество, откидываясь в кресле.
        Констанс, зная заранее о слабости Папы, с легкостью выкрутился из пробной ловушки, которую ему устроил главный госпитальер. Теперь после одобрения его занятий Геласием, никто из присутствующих кроме сестры Его Святейшества не посмеет высказать своего неудовольствия. Саския же промолчала, не обращая внимания на подковерную возню Ортфрида.
        Завтрак шел своим чередом, после основных блюд подали сладкое и разнообразные вина. На протяжении всей трапезы сидящие за столом, исключая Папу и его сестру, постоянно устраивали епископу словесные ловушки, наносили слабо завуалированные выпады, всячески старались вывести из равновесия, дабы тот очернил себя перед Святым Престолом. Но его преосвященство был весьма опытным бойцом, отточившим мастерство за многие десятилетия. Он с легкостью выворачивался из клещей, в которые его стремились загнать главный госпитальер Ортфрид и подключившийся к нему инквизитор Тамасин, отвечал на редкие вопросы главного бейлифа Цемпа. И с непринужденной грацией, отработанной годами, сам умудрялся раз за разом ускользать из западни, сталкивая очередного каверзника в подготовленную им же самим яму. По окончании застолья Констансу был сделан роскошный подарок, которого он не ожидал, но тайно на него надеялся - Папа Геласий IX пригласил его преосвященство на молебен в Главный Собор, который должен был состояться в это воскресенье.
        
        Известие о созыве внеочередного конвента для многих грянуло как гром среди ясного неба. Командор Ордена Варфоломея Карающего главный маршал его высокопреосвященство Сикст срочно вызвал епископа к себе в покои. Когда Констанс вошел к командору, тот расхаживал по кабинету из угла в угол, нервно перебирая четки в руках.
        - Вы знаете, по какому поводу собирают внеочередной конвент?! - опустив положенное приветствие, маршал сразу перешел к делу.
        - Нет, ваше высокопреосвященство, ни в малейшей степени, - заверил его Констанс понимая, что это звучит довольно неискренне.
        Последние дни в Ордене Святого Иеронима то и дело вспыхивали ссоры и скандалы, которые не удавалось удержать в стенах их резиденции. Наиболее активным участником, как слышал его преосвященство, был епископ-суффраган Герран.
        - Предстоит смещение адмирала Форсина, и замена его зеленым сопляком! - с негодованием рычал командор Сикст.
        - Но это же замечательно, - наигранно произнес епископ. - Вам это только на руку. На возможную войну отправится молодой полководец, который будет стремиться покрыть себя в боях неувядаемой славой.
        - Брехня! - рявкнул маршал. - Не стройте из себя идиота, Констанс! Я прекрасно знаю, что вы не настолько глупы, как пытаетесь казаться! Эти кретины в понедельник на конвенте собираются ни более, ни менее, как снять с адмирала все полномочия! И вы как никто другой об этом знаете! Эти безмозглые дураки еще пол года будут рядить между собой, кого поставить на его место! А пока во главе ордена будет стоять слюнявый безвольный тупица Козимо! На войну поеду я! Я-а! - кричал на епископа Сикст, стуча себя кулаком в грудь. - И не делайте такие невинные глаза, будто не знаете, что она будет! Учтите, епископ, если я отправлюсь в Приолонь, то вы поедете со мной! И вас ничто не спасет от этого! Ни заступничество змеищи Саскии, ни даже самого Папы!
        Сикст абсолютно не доверял своему первому 'доверенному' лицу, зная о стремлении того занять место главы ордена. Однако старался держать его поблизости, соблюдая поговорку о необходимости не выпускать врага из виду. Известия о готовящейся войне, сообщенные настоятельницей женского боевого ордена, оказались для командора весьма неожиданными и представляли собой немалые проблемы, настолько немалые, что тот пока не рискнул озвучить письмо на конвенте. Маршал прекрасно понимал, что епископ, зная об этом, постарается извлечь из ситуации наибольшую выгоду, но при данных обстоятельствах ничего не мог с этим поделать.
        - Ваше высокопреосвященство, - осторожно начал Констанс, едва командор собрался перевести дух. - Я всегда был верным сыном Церкви, и со смирением понесу любое бремя, выпавшее на долю нашего ордена...
        - Прежде всего, вы верны самому себе! - перебил его Сикст. - Думаете, я не знаю, что вы спите и видите, как бы занять мое место! Нынче вы вертитесь вокруг Святого Престола, как будто там медом намазано, если не чем другим! Единственный раз предупреждаю, Констанс, если я доподлинно узнаю, что это вы причастны к смещению адмирала Форсина, то вас не спасет даже заступничество Самого! - он указал пальцем в потолок. - Можете быть свободны, епископ!
        Его преосвященство ничего не ответил на обличительную речь командора, слегка поклонился и вышел из кабинета, где ему только что был устроен 'начальственный разнос'. Естественно, он знал - все его заигрывания со Святым Престолом рано или поздно будут замечены, но не ожидал, что маршал в столь резкой форме выскажет свое возмущение по этому поводу. На памяти епископа, Сикст ни разу не позволял себе явно демонстрировать обуревавшие его эмоции. В замечании о причастности Констанса к смещению адмирала Форсина, маршал ясно дал понять, что и в этом усматривает руку епископа. Но его преосвященству просто необходимо было усугубить условия для командора ордена. Ведь устранив с арены сражений адмирала, тем самым он увеличил неразбериху, которая должна будет возникнуть после объявления войны. Хотя, сложив все эти факты вместе, Сикст может в приказном порядке отправить епископа в Приолонь, но бурное переизбрание адмирала, отсутствие второго главного маршала, и наличие поддержки со стороны Святого Престола, сильно повышают шансы Констанса остаться в ауберге.
        Епископ являлся хорошим политиком и опытным интриганом, но совсем не был силен в искусстве обороны городов и крепостей. Своим уделом он считал сложнейшие многоходовые партии с рокировкой фигур, множеством обманных ходов, над которыми можно было подумать хотя бы пару часов. Однако совсем не разбирался: когда следует начинать стремительные атаки по фронтам, а когда устраивать прорывы на флангах.
        При отбытии его на войну в любом качестве - хоть епископом, хоть командором, сложнейшая интрига, которую он выстраивал многие и многие месяцы, может полететь в тартарары. Если рассматривать первый вариант, то есть отправляться на фронт в качестве помощника Сикста - ему шагу не дадут сделать без уведомления маршала, при этом существует реальная угроза потерять все договоренности, достигнутые на данный момент в управлении при Святом Престоле. При рассмотрении второго варианта получается еще хуже - должность главного маршала будет смертельна для его церковной карьеры, ведь как полководец Констанс из себя ничего не представляет, а значит, подняться после позорного поражения будет невозможно. Впрочем, после столь 'доверительной' беседы, произошедшей в кабинете командора, епископ, наконец-то принял решение - нужно всеми силами постараться занять пост выше командорского, а проще говоря - стать 'Голосом' самого Папы.
        После того как станет известно о начале военных действий, свободное княжество Приолонь перестанет существовать на карте, став одной из провинций Лукерма. Горячий и темпераментный кардинал Джованне насовсем рассорится с Папой Геласием IX из-за вожделенных земель, а Констанс постарается в меру своих сил этому помочь. Потом, ему предстоит устранить еще пару-тройку препятствий, и дорога к долгожданному возвышению будет свободна.
        
        Последующие три дня маршал и епископ старательно делали вид, что разговора на повышенных тонах между ними не было. Но после столь 'задушевной' беседы каждый из них принял меры относительно другого. Маршал, сорвавший свою злость на Констансе, тщательнейшим образом принялся контролировать его действия, не позволяя никакой самостоятельности. Епископ и раньше весьма осторожно планировавший встречи со священнослужителями из окружения Святого Престола, чтобы не вызвать излишние подозрения у командора Сикста, теперь вынужден был еще тщательнее их скрывать. А общение со своими информаторами и вовсе поддерживать через брата Боклерка.
        Вечером в кабинете епископ Констанс вместе с секретарем разбирали скопившиеся бумаги, попутно Боклерк докладывал о собранных сведениях и событиях произошедших в последние дни.
        - Ваше преосвященство, сегодня днем, когда вы были в Главном Соборе, принесли записку от ее благочестия Саскии. Я имел смелость ее прочесть из-за необходимости дать немедленный ответ, - осторожно начал докладывать Боклерк, даже через столько лет помня об участи постигшей предыдущего секретаря.
        - Все в порядке, ты в курсе основных моих дел, и ничего страшного не произошло, - заверил его епископ. - Ее благочестие лучше не заставлять ждать. Что она хотела?
        - Ее благочестие Саския...
        - Боклерк, нас здесь никто не слышит, и ничего страшного не произойдет, если ты опустишь полное титулование сестры Геласия. - махнул Констанс.
        - Она просила о встрече с вами, завтра перед конвентом. Вы должны были подтвердить, что сможете прийти к ней. От вашего лица я выразил согласие.
        - Все правильно, - кивнул тот. - Где состоится встреча?
        - В дальней оранжерее, после заутрени. Время назначал не я, - сразу же предупредил секретарь.
        - Естественно не ты! - фыркнул епископ. - Ты никогда не пожертвуешь моим удобством. За что ты мне нравишься Боклерк, так это за твою предусмотрительность во всех мелочах. Однако за последнее время ты не справился с одним заданием - не раздобыл сведения, о которых я просил тебя. Прошло уже семнадцать дней, а доклада я так и не услышал... - и выдержав небольшую паузу, продолжил: - Хотя в связи с последними событиями это уже не важно. Сисварий как был бельмом в глазу, так и остался. Про его выплаты все узнают по привычке, дабы понять насколько глубоко в этот раз можно запустить деньги в Папскую копилку. Нынче же меня гораздо в большей степени интересует кардинал Джованне.
        - Осмелюсь признаться, ваше преосвященство, епископ Сисварий оказался не так прост, - начал оправдываться секретарь. - Казалось бы, при его положении вблизи Святого Престола удерживает только чудо! Ведь все на поверхности, и грехов за ним воз и маленькая тележка! Только копни чуть глубже и полетит голова. Ан, нет!.. Всем общедоступна информация о его болезни, и то каким образом он ее получил, но далее стоящее найти невозможно. Сплошные потемки...
        - Боклерк, я же сказал, меня уже не интересует Сисварий, - недовольно оборвал его епископ. - Сейчас больше важен вопрос - как получить место кардинала?!
        - Вот поэтому я и завел речь о епископе! - поспешил пояснить секретарь. - Как выяснилось, он некоторым образом связан с кардиналом Джованне!
        - Тогда рассказывай, что ты там накопал, - приказал Констанс. - Это может быть важным. Но сначала, сходи и распорядись, чтобы через полчаса принесли ужин. Пусть подадут чего-нибудь не пряного и легкого, а в питье кислого морсу, а то сегодняшний обед у старшего прокуратора был чересчур тяжел для живота. Что у него за манера такая - кормить похгутской кухней?!
        - Как скажете, - поклонился тот и вышел из комнаты.
        Пока Боклерк отсутствовал, епископ успел закончить читать последние донесения и пересел из-за стола в кресло, что стояло подле камина. Рядом с ним стоял изящный столик с напитками. Устроившись поудобнее, он принялся ждать обещанного доклада.
        Секретарь вернулся буквально через четверть часа, и аккуратно опустившись на край стула, стоящего недалеко от кресла, в котором сидел его преосвященство, начал.
        - Епископ Ордена Дилуритов Сисварий - человек очень скрытный, и найти концы, как и откуда приходят средства, вливаемые в казну Престола, мне не удалось. И хотя я поднял на ноги осведомителей в казначейском управлении, мне ничего не смогли сообщить. Всем известно, за что он платит Папе, и даже если тщательно покопаться, можно найти более точные суммы, но вот где он их берет - это сплошная тайна. Но по пути, мне кое-что удалось выяснить - существуют какие-то секреты, связывающие между собой Сисвария и кардинала Джованне. Наши соглядатаи много раз наблюдали их встречи в весьма укромных уголках. Они постоянно о чем-то спорили, кардинал всегда гневался, но, тем не менее, соглашался с епископом. При расставании Сисварий неизменно выглядел довольным, а Джованне злым или прибывающем в бешенстве. Но если они пересекались где-нибудь на людях, то всегда учтиво раскланивались друг с другом.
        - М-да... Не густо, - выдохнул епископ. - То, что Джованне постоянно взбешен, будто его укусили за такое место, название которого и произнести неприлично, никого уже не удивляет. А вот то, что он соглашается с Сисварием... - Констанс поднял вверх указательный палец, привлекая внимание к этому известию. - Оч-чень интересно! Но продолжай.
        - Я распорядился выяснить подробнее, что за дела связывают кардинала и пресловутого епископа. Но пока этого не удалось. Сведения еще собираются.
        - А вот это очень плохо. Я подозревал, что одного, что другого прохвоста с наскока не возьмешь!.. - Констанс побарабанил пальцами по резному подлокотнику. - Ну да ладно! С самого начала было понятно, что Джованне тот еще хитрец, и сковырнуть его с насиженного место трудная задача. Предстоит немало потрудиться, пока удастся достичь желаемого. Хотя некоторые шаги в этом направлении я уже предпринял.
        Он достал письмо из папки лежащей на столике, и подал секретарю, тот поспешно поднялся и взял протянутый лист. Боклерк быстро пробежал по нему глазами, и выжидательно посмотрел на епископа.
        - Здесь отчет о тратах кардинала за истекший год, - пояснил тот. - Двенадцать цифр - двенадцать месяцев. И заметь, столбец 'доход' куда скуднее, чем 'расход', неизмеримо скуднее! Отсюда следуют два вопроса. Первый - почему такая большая разница между доходом и расходом, и второй - каковы причины делающие доход столь мизерным?
        - У меня появился еще один вопрос, Ваше Преосвященство, - обратился Боклерк к епископу, стоя рядом. - Куда тратит настолько большие деньги кардинал Джованне?
        - В этом то, как раз, ничего неизвестного нет, - саркастически улыбнулся Констанс, посмотрев на секретаря снизу вверх. - Кардинал всегда любил жить на широкую ногу, и оттого охоч до денег, как сластолюбец до женщин. Они дают ему свободу и независимость от конвента в определенной мере. Как известно, больше половины кардиналов, командоров и епископов в совете ненавидят его до того, что готовы удавить голыми руками. Лишь привязанность Папы, которая в последнее время сильно остыла и значительные подарки все тем же командорам и кардиналам, позволяющие на время заткнуть рты, до сих пор помогают удержаться ему у Святого Престола. Полученные им когда-то бенефиции еще как-то выправляют положение, но на дальнейшие подкупы нужны средства. (Бенефиции (beneficia) - титул с землями, дававшиеся во временное владение лицам высшего класса с которых они получали доход.) А у кардинала их нет. Подношения благочестивой Саскии в последнее время тоже стали обходиться, ой как дорого! - епископ желчно усмехнулся. - С недавних пор сестра Геласия страшно невзлюбила кардинала, и он всеми силами пытается купить ее
расположение. Как любой житель Салмины, он считает, что женщину могут интересовать только побрякушки и красивые наряды. Самовлюбленный идиот! Во-первых, Благочестивую невозможно купить таким способом, несмотря на ее принадлежность к слабому полу. А во-вторых, стоило бы ей только захотеть, все богатства мира были бы у ее ног. Как ни крути, но она родная сестра главы Святого Престола. Ах как хотелось бы узнать, за что Саския так невзлюбила Джованне?!...
        Констанс на миг в предвкушении прикрыл глаза, но тут же сбросил с себя мечтательность.
        - Но Бог с ней! Копаться в делах Благочестивой гораздо опаснее для жизни, чем целоваться с гремучей змеей.
        Он вытащил новый лист из папки и протянул его Боклерку.
        - Вот донесение, что даст нам ответ на второй вопрос. Все личные имения кардинала пришли в полный упадок и не приносят и сотой доли своего дохода. Он полностью обескровил земли постоянным оттоком средств. Дурак! Надо ведь не только брать, но еще и вкладывать! Сейчас Джованне беден, как церковная крыса! - епископ рассмеялся? потом посерьезнел и пробормотал себе под нос: 'Воистину, крыса... нищая церковная крыса...'
        Брат позволил себе осторожную улыбку.
        - Кстати, Боклерк, - продолжил Констанс: - Приценись, через третьи лица, за какую сумму кардинал готов продать свои владения. Насколько я знаю, сейчас ему очень нужны деньги. Можно провернуть неплохое дело, убивая сразу двух зайцев. И отличное вложение средств сделаем, с последующей немалой прибылью, и в дальнейшем отрежем его от скудного, но все же источника финансирования.
        Он до того загорелся этой идеей, что даже подался вперед, словно прибывал в нетерпении, и принялся неосознанным движением потирать руки, как перед подсчетом прибыли.
        - Хорошо, ваше преосвященство, - кивнул секретарь. - Предстоятель Ордена Торкунитов, ваш большой должник, и он на протяжении пары лет стремиться каким-нибудь образом, отблагодарить вас. Предоставить ему эту возможность?
        - Это преподобный Игнатий?
        - Да.
        - Ну что ж, он мне действительно задолжал. И к тому же он не из болтливых. Подойдет! - согласился Констанс, вновь откидываясь на спинку кресла. - А теперь перейдем к первому вопросу - почему же доход и расход Джованне настолько различны.
        - Это же понятно, - удивился секретарь. - Дохода у него нет, а подарки, что он покупает, и взятки обходятся дорого. Вот и разница.
        - А откуда у него эти деньги? В донесении не указано ни одного поступления.
        Секретарь бегло просмотрел лист, который держал в руках.
        - Но это же укрупненный вариант, - заметил он.
        - А сей укрупненный вариант сделан с личной расходной книги кардинала, куда он заносит все пришедшие поступления, вплоть до медного грошика! Но почему-то кроме этих! - со своеобразной значительностью произнес епископ, заостряя внимание секретаря на данном моменте. Его щеки залил румянец, глаза горели как у гончей перед охотой. - А деньги, тем не менее, у него берутся, словно из воздуха?! Откуда? В свете последних известий это очень, очень важно!
        Секретарь виновато опустил глаза, показывая всю глубину своего сожаления и раскаяния
        - Я постараюсь узнать, ваше преосвященство, - пообещал он.
        - Только осторожно, - напомнил Констанс. - Не стоит привлекать к себе излишнего внимания.
        - Извините, что перебиваю, ваше преосвященство, - извинился Боклерк, словно вспомнив что-то и от этого резко переменившись в лице. - Но у нас есть одна маленькая неприятность, о которой вы только что мне напомнили.
        - Вот как?! - удивился Констанс.
        - Вами начали интересоваться, но очень осторожно. А вот кто? Пока неизвестно, - пояснил секретарь, отступая назад на пару шагов.
        - А по подробней?! - попросил объяснения епископ, вставая с кресла. Он взял со столика небольшой кувшинчик, налил себе немного белой мальвазии в изящный стеклянный бокал и отпил.
        Секретарь с заметным облегчением выдохнул, и начал объяснять:
        - Подробностей немного. Кто-то аккуратно начал расспрашивать наших людей: братьев-прислужников и сопровождающих. До информаторов еще не добрались, но некоторые уже занервничали. Говорят, им кажется, что чувствуют за собой слежку.
        - А что за личности их расспрашивали? - Констанс стремительно развернулся, и пристально посмотрел на секретаря. - Описать могут?
        - Уже опросили. К ним с расспросами подходили всегда разные люди, от простолюдинов до клириков. Внешность не совпадает.
        - Та-ак! Похоже, кому-то из неизвестных врагов я дорожку перешел! Знать бы еще кому именно! - он отвернулся, поставил бокал на столик и подошел к окну.
        Солнце садилось, окрашивая белые крепостные стены ауберга в золотисто-розовый цвет. В задумчивости епископ побарабанил пальцами по свинцовому оконному переплету. От подобных известий хорошее настроение в миг улетучилось.
        Боклерк терпеливо ждал.
        - Плохо, конечно, - наконец произнес Констанс. - Но не неожиданно. Отправь послания во все поместья: если кто будет интересоваться хоть чуточку мной или моими средствами, пусть сразу же извещают. Предупреди братьев, чтобы с посторонними не болтали, и обязательно постарались захватить мне хоть одного любопытного. А уж там допытаем.
        Он вернулся и снова сел в кресло, тщательно расправив складки сутаны на коленях. Секретарь сложил донесения, поданные ему епископом обратно в папку, и опустился на стул, на котором сидел прежде.
        - Так, давай вернемся к нашим баранам, - как-то устало предложил его преосвященство, после недолгого молчания. - Компрометирующие сведения, которыми мы на данный момент располагаем - это деньги кардинала, которые он не записывает в расходную книгу.
        - А может у него есть еще одна? - предложил Боклерк.
        - Возможно, конечно, но тогда бы умнее было не только приход не записывать, но и расход. Ты знаешь, как это бывает. Мой человек делавший списки служит непосредственно у кардинала, и чтобы он не нашел ее при тщательном обыске... Подобное маловероятно. Джованне опасается разглашать источник средств, а вот траты он записывает туда, не задумываясь по привычке. Наверное, как-то так... - рассудил епископ, и опять задумался. - Давай попытаемся найти иную ниточку и размотать клубок с другой стороны, - определился он после пятиминутной паузы. - Ты доложил, что кардинала и епископа в последнее время часто видели вместе?! Вот и замечательно! А давай попробуем распутать веревочку со стороны Сисвария? Собери все сведения о молодости этого резвого козла. Ты не помнишь, почему скандал с его болячкой не был сильно раздут?
        - Сейчас посмотрю, ваше преосвященство, - сказал Боклерк, встал и направился к небольшому шкафу, стоящему у стены слева. Открыл дверцу, вынул какую-то книгу и тот отъехал в сторону, открывая дверь в потайную комнату. Секретарь вошел вовнутрь и через минуту вернулся с большим растрепанным, распухшим от вложенных закладок томом, который и положил на епископский рабочий стол. - Вот подшивка церковных дел за 487-ой год, - Констанс поднялся и пересел на кресло, что стояло у стола. - Из-за того, что прежде епископ Сисварий не попадал в сферу интересов вашего преосвященства, отдельного досье на него нет. Скорее всего, здесь имеются разрозненные заметки. Боклерк вставил книгу-замок на место и шкаф, скрипнув, заслонил собой потайную дверь.
        В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет зашел брат-прислужник с подносом, уставленным тарелками с несколькими блюдами и кувшином вина.
        - Ужин его преосвященству, - негромко произнес он, ставя поднос с краю на рабочий стол. Это был невысокий, субтильного телосложения мужчина, в положенной рясе и скапулире, откинутом на плечи, как носят все старшие братья Ордена Святого Варфоломея.
        Прислужник поклонился и собрался, было, выйти, как его окликнул Боклерк.
        - А почему брат Эжен сам не подал ужин?
        - Он немного занят, боится, что ростбиф из ягненка подгорит, и попросил подать меня, - смиренно объяснил тот, не поднимая на секретаря глаз.
        - Постой! - Констанс оторвался от чтения записей и теперь внимательно рассматривал принесшего поднос. - Подойди-ка сюда.
        Брат подошел к рабочему столу.
        - Налей и выпей, - приказал епископ, указывая на кувшин с морсом.
        - Ваше преосвященство, я же не могу пить из вашего кубка, я недостоин...
        - Пей!
        Брат взял с подноса кубок, слегка дрогнувшей рукой налил в него из кувшина, и уже было поднес ко рту, как вдруг неожиданным резким движением выплеснул содержимое Констансу в лицо. Следом запустил кубок, метясь в голову и, сорвавшись с места, кинулся к двери. Секретарь, быстро сориентировавшись, постарался преградить ему путь и с криком бросился наперерез. Прислужник вытащил откуда-то из складок рясы недлинный нож и, не глядя, отмахнулся от Боклерка. Тот с неожиданным проворством нырнул в сторону и вниз, все же стараясь при этом сбить беглеца своим телом с ног.
        Констанс, несмотря на свою показную старческую слабость, проворно увернулся от выплеснутой на него жидкости и брошенного кубка, попросту рухнув на пол вместе с креслом под защиту массивного стола. И едва прислужник рванул к двери, епископ шустро выбрался из-под тяжелого кресла, и, метнувшись к себе в спальню, захлопнул дверь.
        Беглец, не обращая никакого внимания на маневры епископа, перепрыгнул падающего Боклерка, и выскочил вон. Впрочем, далеко уйти ему не удалось, уже на лестнице его встретили два брата-сопровождающих с обнаженными фальшионами. С трудом затормозив на скользкой лестнице, он вынужден был развернуться и ринуться обратно в кабинет. Поднимавшийся с пола секретарь, оказался вновь сбитым, отчего придушенно охнул и осел сбоку у распахнутой двери. Однако при падении ему каким-то чудом удалось выбить нож из рук прислужника; тот улетел рыбкой в сторону. Следом за беглецом ввалились два дюжих брата-сопровождающих.
        - Живым! - сдавленно выкрикнул Боклерк, стараясь отползти в угол, подальше от места возможной драки.
        Братья неспеша наступали на мужчину, слегка разойдясь в стороны, чтобы взять его в клещи. Тот в ужасе заметался перед большим столом, к которому пытались прижать его братья; вырваться не представлялось никакой возможности. Тогда лже-прислужник схватил с подноса чудом не упавший кувшин, сделал из него пару больших глотков, а оставшуюся жидкость выплеснул в лица наступающим. Братья проворно закрылись руками. Секунду другую длилась немая сцена. Затем беглец спокойствия как-то странно вздрогнул всем телом, схватился рукой за скапулир возле горла, словно пытаясь оттянуть, но почти сразу свалился на пол, дернулся пару раз и затих. Однако братья-сопровождающие не спешили подходить к нему, настороженно поглядывая на распростертое тело.
        - Что стоите, дурни! - прохрипел Боклерк из угла. - Окно откройте! Все уже! Не встанет он!
        Один из братьев подошел к окошку и распахнул настежь, другой постучал в дверь спальни епископа.
        - Ваше преосвященство, - пробасил он, - Можно выходить! Безопасно!
        Спустя полминуты дверь открылась, и епископ вышел из комнаты. На нем, прямо на сутану, была одета короткая до бедер безрукавная кольчуга , с полами, запахнутыми одна на другую, из-за чего на груди образовывался двойной слой. В руке он сжимал кинжал.
        Окинув комнату быстрым взглядом и слегка задержавшись на распростертом теле, Констанс немного нервно поинтересовался:
        - Сам, или вы постарались?
        - Сам, ваше преосвященство, - ответил один из братьев.
        - Боклерк? - спросил епископ, выходя на середину кабинета.
        В комнате царил изрядный разгром: перевернутое при падении кресло и стул, сбитый рухнувшим на пол секретарем, валялись кверху ножками, сбившийся складками ковер залит морсом и усыпан останками трапезы с упавшего подноса. Маленький столик оказался опрокинутым, его хрупкая столешница не выдержала и разломилась пополам. Поверх всего этого лежали рассыпавшиеся по всей комнате листы из сброшенной со стола книги.
        - Со мной все в порядке, ваше преосвященство, - прохрипел секретарь из своего угла, до сих пор так и не вставший на ноги, слишком крепко его приложил вернувшийся убийца.
        Братья принялись осматривать тело прислужника. Епископ брезгливо обошел лежащий на полу труп по широкой дуге и направился к окошку вдохнуть свежего воздуха, от ядовитых испарений сильно разболелась голова. К тому же кислый запах разлитого морса и смешавшихся с ним блюд вызывал дурноту. Наконец Боклерк поднялся и, ссутулившись, тоже проковылял к телу. Присев он осторожно, двумя пальцами, повернул голову лежащего туда-сюда в надежде опознать. Не удалось, в памяти ничего не всплывало.
        Дюжие братья шустро стянули скапулир и распахнули рясу на его груди - никаких отметин указывающих на принадлежность к наемникам не было, только простой нательный крест.
        - Ну, что там? - нетерпеливо спросил Констанс, не оборачиваясь.
        - Пока ничего не ясно, ваше преосвященство, - ответил секретарь, и протянул руку одному из братьев. - Дай-ка сюда нож, и поднос тоже.
        Тот протянул ему клинок со своего пояса, другой подал серебряный поднос, на котором убийца принес ужин. Боклерк обнажил руку покойника, задрав широкий рукав рясы, подложил под нее поднос и ловким движением полоснул по сгибу локтя, перерезая вены. На светлый металл нехотя полилась алая кровь.
        - Что и требовалось доказать, - как бы для себя произнес секретарь, а затем уже громче обращаясь к епископу добавил: - Ваше преосвященство вас хотели отравить синильной кислотой . (Синильная кислота - цианистый калий, при отравлении цианидами организм перестает усваивать растворенный в крови кислород, отчего даже венозная кровь становится ярко алой.)
        - То, что хотели отравить, я уже и сам понял, - ворчливо выдавил из себя тот. - И то, что это была синильная, тоже много не дает... Круг желающих поквитаться со мной широк до невозможности!
        Столь очевидное заявление Боклерк комментировать не стал.
        В дверь кабинета заглянул послушник Марк. Лицо его было белее мела, а посиневшие губы дрожали.
        - Т-т-там... Т-т-там... - судорожно силился произнести он.
        - Ну что там? - недовольно рявкнул епископ.
        Но мальчик не отвечал, он округлившимися глазами уставился на распростертое на полу тело, вокруг которого копошились пара братьев и секретарь с окровавленным ножом в руках. Следом за парнишкой в дверях показался еще один брат-сопровождающий.
        - Ваше преосвященство, - начал он спокойным и деловым тоном. - На кухне старшего брата Эжена и его прислужника зарезали. Лично осматривать будете?
        - Боклерк?
        - Буду, ваше преосвященство, - кивнул тот, вставая с колен и отряхивая сутану, оказавшуюся разрезанной в паре мест нападавшим. - Может хоть что-то разъяснится.
        - Пошли, - Констанс отошел от окна и направился к двери. - Этого, если уже закончили, унесите куда-нибудь, и избавьтесь от тела по-тихому, чтобы никто не знал. А после, прикажите навести порядок. И смотрите, чтобы за эти стены ни одного слова не просочилось!
        Секретарь вышел из кабинета первым, сдвинув с дороги так и не пришедшего в себя Марка, за ним епископ, отвесивший мальчику подзатыльник.
        - Живо к себе! И чтобы до завтрашнего утра не появлялся! - послушник словно бы очнулся, оторвав взгляд от трупа, судорожно сглотнул и дернул что есть силы по коридору к узкой лесенке, которая вела на третий этаж, где ему выделили маленькую каморку.
        Возглавляемые братом они спустились на первый этаж, прошли по неширокому коридору и попали в жаркую кухню. Противоположную от двери стену почти полностью занимал очаг, на огне которого уже обуглилась тушка небольшого поросенка, отчего по кухне плыл, перебивая все остальные, запах сгоревшего мяса. На большом столе, стоящем поперек помещения, лежал молоденький парнишка лет пятнадцати с неестественно вывернутой головой. На лавке стоявшей перед столом ничком лежало второе тело - брат Эжен. Из-под него натекла большая кровяная лужа. Брат-сопровождающий, нимало не смутившись, прошел до очага, снял вместе с вертелом сгоревшего поросенка и отставил его в сторону. Боклерк, стараясь не испачкать обувь, вошел следом. Епископ застыл на пороге, брезгливо прикрывая нос вышитым платком. Секретарь подозвал брата-сопровождающего, и они вдвоем перевернули тело Эжена. Вся ряса и скапулир были пропитаны кровью. Боклерк осторожно, стараясь не замараться, оттянул ткань и обнажил неширокую рану слева у основания шеи, ставшую причиной почти мгновенной смерти.
        - Удар профессиональный, - заметил он, обращаясь к епископу, и продолжил осмотр. - Бил через одежды, так чтобы не обрызгало, мальчику же попросту, как куренку, свернул шею. Однако во всем случившемся я не вижу хорошо подготовленного покушения, - сделал он вывод из всего увиденного. - Похоже, кто-то в сильной спешке отправил к вам наемника, не знакомого с внутренними порядками ордена. Наверное тот, кто подослал убийцу, очень торопился или хотел все решить наскоком.
        Находясь на службе у епископа, Боклерк выучился распознавать множество ядов и симптомы отравления ими, разбираться в манерах и методах работы наемных убийц, усвоил несколько способов и приемов защиты от них. Обучился многим вещам, о которых большинство церковников, следующих заповедям Господа, и не слыхивало.
        - Упокой, Господи, душу раба твоего... - выдохнул Констанс, осеняя себя знамением, и распорядился. - Окажите брату Эжену и его помощнику полагающиеся почести. Боклерк, проследишь. При похоронах посторонним сообщите, что умерли они от естественных причин, да простит меня Господь за эту ложь! Не нужно, чтобы об этом все языком трепали.
        С этими словами он развернулся и ушел к себе.
        - Ишь, стервец, орудовал мастерски! - замелит брат-сопровождающий, как только епископ скрылся. - Кровищи словно на бойне натекло! А на самом убивце, поди, не пятнышка?
        - Не пятнышка! - подтвердил секретарь, оттирая испачканные пальцы о кухонное полотенце.
        - Ну, надо ж!
        - Вот что Тиас, - обратился Боклерк к брату-сопровождающему. - Ты же в своей тройке за ведущего?
        - Ну!
        - Сейчас ваша очередь дежурить? - тот опять кивнул. - Тогда поднимай остальных, пусть прочешут все помещения сверху донизу, мало ли что. Необходимо усилить охрану апартаментов нашей епархии, но так чтобы другие не пронюхали. Старшим назначаю тебя, если кто-то будет роптать, направляй ко мне, я лично поговорю с недовольными! Предупреди всех боевых братьев, прислужников и помощников, нечего им прохлаждаться! Переводи на осадное положение, за пределы помещений ходить только по двое, всем вооружиться, но скрытно. Когда приславший убийцу поймет, что затея с отравлением провалилась, то следом могут попытаться убрать его преосвященство при помощи чего-нибудь колюще-режущего. Так, что еще... - секретарь невольно копировал манеру речи и интонации епископа. - Завтра его преосвященство должен будет сразу после заутреней быть в Паласте, сопровождающими будете по шесть братьев разом! Не приведи Господь, что случится с епископом, сам знаешь, где всем скопом оказаться можем! - он указал пальцем вниз, намекая на подвалы Ответственных.
        
        Глава 8.
        Оранжереи в Sanctus Urbs давно славились своим разнообразием сортов растущих в них растений и деревьев. К папскому столу круглый год подавались то северная лесная ягода, то прихотливая южная алыча или персики, заботливо взращенные трудолюбивыми монахами. А залы и комнаты в зависимости от сезона украшались ароматными нарциссами, разноцветными нежными ирисами, капризными розами или пламенеющими георгинами.
        Утро еще разгоралось розовой ленточкой на востоке, когда его преосвященство епископ Констанс прибыл на назначенную встречу. Он явился, предприняв всевозможные меры предосторожности: с усиленной охраной, одев под сутану свой хоубергеон. Брат Боклерк сопровождавший епископа снарядился не худшим образом, захватив с собой спрятанный в одежде длинный боевой нож.
        В оранжерее, что предпочла для укромной беседы ее благочестие Саския, выращивали гладиолусы, и куда ни кинь взгляд, повсюду пестрели длинные колосья цветов, к этому времени в природе уже отцветших, и с тщательной искусностью задержанных в росте здесь, в саду Его Святейшества. Ее благочестие пришла на встречу как всегда облаченная в черное с ног до головы. Монотонность ее одеяний нарушал лишь небольшой серебряный крест на длинной цепочке увитый терниями и розами - символами трудностей и радостей духовной жизни. Саския была женщиной невысокого роста, слегка сутулящейся, с цепким взглядом агатовых глаз. Как большинство халистиек в молодости она блистала красотой, но быстро увяла и теперь походила на сморщенный урюк с немного торчащим вперед носом. К тому же чертами лица она совершенно не походила на своего брата.
        - Рад приветствовать вас, ваше высокопреподобие в столь чудесный, уже освященный первой молитвой, утренний час, - куртуазно начал Констанс, слегка поклонившись.
        - Вы всегда слыли искусным собеседником, умеющим поддержать разговор любой сложности, - кивнула она в ответ. Голос у Саскии оказался весьма глубокий, ласкающий слух бархатными обертонами. - Но полно упражняться в словоблудии епископ. Пусть ваш сопровождающий выйдет, ничего интересного для него здесь нет.
        Констанс махнул рукой секретарю, подтверждая распоряжение благочестивой. Боклерк поклонился и произнеся: 'Я буду у входа, ваше преосвященство. Ваше высокопреподобие ...' - вышел из влажной оранжереи.
        - Какой преданный и воспитанный мальчик! - фыркнула Саския, пряча руки в рукава черной хламиды. - Говорят, все ваши люди вам преданны?!
        - Не жалуюсь, ваше высокопреподобие.
        - Теперь мы здесь одни, так что я даю вам разрешение называть меня Благочестивой, - милостиво кивнула она и, повернувшись, пошла по дорожке между цветами. Торопливые и мелкие движения ее ног едва угадывались под бесформенным одеянием. Епископ последовал за ней. - Меня, знаете ли, утомляют все эти расшаркивания лизоблюдов и подхалимов, стремящихся выдоить как можно больше денег из папской казны. Святой Престол - это вершина Единой Церкви, а не кормушка для свиней! Давайте присядем вон на ту скамью, еще успеем набегаться за весь день.
        Ее благочестие направилась к мраморной скамейке установленной в живописных зарослях цветов, где высокие колосья цветоносов достигали ярдовой длины.
        - И что вы думаете о моих рассуждениях, о предназначении Святого Престола? - спросила она, повернувшись лицом к Констансу, когда тот опустился на другой край скамьи.
        - Благочестивая, что вы хотите от меня? Чтобы я подтвердил: является или не является Святой Престол свиным корытом? - смело произнес епископ. Если в подобной манере с ним заговорила сестра Геласия, то и ему в данный момент не стоит опасаться подобных фраз.
        Саския отличалась иногда излишне шокирующей прямотой и могла говорить такие провокационные вещи, которые не решался высказать ни один из священнослужителей. Статус родной сестры главы Единой Церкви многое ей позволял. Однако ее резкость в суждениях не раз приносила свои положительные плоды для брата. Но вот если Благочестивая начинала разговаривать с кем-нибудь с нарочитой мягкостью и любезностью, то это служило явным сигналом для собеседника - жди беды. Гадюка тоже негромко шипит перед броском.
        - Так вы подтвердите или опровергнете? - продолжала настаивать она.
        - Для начала давайте определимся - кто свиньи?
        Благочестивая высвободила руки из складок одеяния и зааплодировала. Хлопки недалеко разнеслись во влажном воздухе сада.
        - Perfecte euge! (Великолепно!) Достойно Лиса!
        - Каков вопрос, таков ответ, - сухо заметил Констанс. Он не любил, когда при нем упоминали это глупое прозвище, прицепившееся, когда его шевелюра не была снежно белой, а отдавала на солнце золотом и рыжиной.
        - Ну что ж! Давайте назначим свиней сами, - предложила Саския после небольшого раздумья. - Ваши пожелания?
        - Боюсь, Благочестивая, мои свиньи могут отличаться от ваших, - выкрутился епископ. Называть мешавших ему людей он пока не решался, но подозревал, что пара позиций в их списках все же совпадут.
        - Вот как? А я надеялась, что ваши звери и мои одного имени и породы! Ох уж мне эти опасения в закулисных интригах и подковерных дрязгах! Епископ, я знаю кое-что про вас, а вы знаете кое-что про меня, так что давайте не будем играть словами, - похоже Благочестивая начала раздражаться и терять терпение. Как все халистийцы она была горяча нравом. - Даю вам последний шанс, не разочаруйте меня!
        Констанс был вынужден сдаться. Когда тебя просит, а если быть точным и назвать все своими именами - приказывает родная сестра главы Престола - не подчиниться будет полным идиотизмом, тем более что он действительно 'кое-что' знает.
        - В моем хлеву имеются два поросенка, Благочестивая, одного из них зовут Джованне, а второго возможно Сисварий...
        - Какие знакомые имена! Это даже не поросята, а целые хряки! А вот третьего поросеночка по имени Сикст в вашем хлеву не значится? - Саския поддержала шуточную манеру епископа, но продолжала выпытывать всю требующуюся ей информацию.
        Констанс на пару мгновений задумался, как бы получше ответить.
        - Боюсь, Благочестивая, я недавно вывел его из хлева и переопределил в другое место, - верно или неверно ответил? Женщина продолжала пытливо вглядываться в его лицо. Прошли несколько томительных минут, показавшиеся вечностью, прежде чем она изрекла:
        - Это мудрое решение, епископ! Очень мудрое! Не дело держать в хлеву единственную боевую лошадь, которая может вывезти нас из беды.
        Констанс в момент покрылся холодным потом: 'Неужели она знает о надвигающейся войне?! Откуда?! Мать настоятельница отписала и ей?!', - но Благочестивая после легкой паузы продолжила.
        - Вижу по вашему слегка изменившемуся лицу, и вы в курсе основной ситуации. Но я одобряю ваше молчание. Да и десять-двадцать дней большой погоды не сделают. Перед посадкой нового урожая крестьяне всегда выжигают старую солому оставшуюся на полях. А теперь давайте поговорим без вихляний, мы же с вами не маркитантская лодка. Я знаю, что сведения, просочившиеся об адмирале Форсине - это ваших рук дело. Правильные действия. У руля всего флота не может стоять больной калека, который к тому же является напыщенным дуралеем. Тем более к весне успеют избрать нового. Там много умных и талантливых мальчиков, кто-нибудь да подойдет. Но вот ваших действий относительно командора ордена я принять не могу. Сикст нам нужен, как верная скаковая лошадь, которая приведет всех к победе.
        - Ваше благочестие, смею заметить, я не предпринимаю ни каких действий относительно командора, только лишь в его пользу, - аккуратно возразил Констанс, мысленно возблагодарив Бога за своевременную беседу с клириком из Ордена Святого Георга.
        - Это радует, - кивнула женщина. - Теперь вернемся к сегодняшнему заседанию конвента. Вы должны проголосовать за снятие адмирала Форсина с его должности.
        - Увы, ваше высокопреподобие, я не могу пойти против воли своего командора, - притворно выдохнул епископ.
        - Жаль, очень жаль. Вы знаете, как опытный наездник иногда приучает норовистую лошадь к повиновению кнутом? Здесь как раз такой случай.
        - Благочестивая, я очень ценю вашу аллегорию, но пойти против решения командора - это значит, открыто объявить ему войну. Максимум что я могу сделать - воздержаться. Решение все равно будет принято не в пользу нынешнего адмирала. Мой голос не будет решающим.
        - А как остальные ваши доверенные? Как проголосуют они?
        - Противоположно моему решению.
        - Так вы в меньшинстве?
        - Увы, увы... Высокий рост и наличие громких побед считается в боевом ордене большей благодетелью, нежели светлый ум и ясность взгляда.
        - Ладно, придется довольствоваться малым, - вздохнула Саския. Поджав губы, она немного помолчала и продолжила: - А теперь обсудим ваш хлев. Свинки Джованне и Сисварий в последнее время меня весьма раздражают. Первый своей неуемной жадностью, которая может спорить лишь с его глупостью. А второй - лишь одним фактом своего существования! Я не потерплю, чтобы подобные люди имели хоть какое-нибудь отношение к Единой Церкви! - теперь женщина почти кричала, распалившись лишь от темы разговора.
        - Здесь я с вами заодно, Благочестивая, - поддержал Констанс, видя в какое негодование приводят ее рассуждения о них, и делая себе легкую пометку об этом в уме.
        - Значит, в вас я не ошиблась и верно разгадала ваши маневры, - Саския тут же успокоилась и продолжила прежним тоном. - Так что даю вам полную свободу выбора методов борьбы с этими НЕ людьми. И я на многое закрою глаза, заодно и прикрою их Слушающим, дабы они вам активно не досаждали. Насколько знаю - и у того, и у другого, есть прикормленные люди в этом ордене. Но смотрите епископ, времени у вас до весны, а там сами знаете, что начнется. Я бы предпочла видеть возле Престола верных, преданных и умных людей, а не скопище безмозглых идиотов. К тому же если удастся сместить Джованне - место будет свободным. Вы меня понимаете?
        - Превосходно, ваше благочестие, - заверил ее Констанс.
        - Вот и отлично! Я помогаю вам, а вы помогаете мне. Церковь перед лицом грядущих бед должна быть сильна, как никогда! Кстати, в некоторых вещах вы можете ссылаться на меня, но постарайтесь этим пользоваться только в случае крайней необходимости и не злоупотреблять понапрасну, - резко оборвав разговор, Саския поднялась со скамьи, расправила бесформенную хламиду и подошла поближе к участку, засаженному красными гладиолусами. - Посмотрите, разве они не прекрасны? Кровь, что течет у нас в жилах, и та не может быть краснее, чем эти цветы. Полюбуйтесь ими еще некоторое время епископ, - выдав неожиданное пространное замечание, она развернулась и быстрым шагом покинула оранжерею.
        Констанс же остался сидеть и размышлять о нежданно свалившейся на него удаче. Заполучить в союзники родную сестру Папы - счастье, о котором можно только мечтать, но это же и большое неудобство. Обращаться с ней придется как с красивейшей, но оч-чень ядовитой змеей.
        При воспоминании о том, как Саския непрозрачно намекнула, что ей все известно о надвигающейся войне, его снова прошиб холодный пот. Подобного поворота событий он не ожидал. Этим знанием Благочестивая держала его на крючке, сорваться с которого было практически невозможно. И чтобы в дальнейшем иметь влияние на свою судьбу, а не быть игрушкой в чужих руках, зависящей от любой прихоти, ему просто жизненно необходимо стать 'Голосом Папы'.
        
        Внеочередное собрание конвента прошло в точности, как и предполагал Констанс. Когда больной адмирал Форсин не смог присутствовать на совете, его большинством голосов заочно сняли с занимаемой должности. За свое долгое правление глава Ордена Святого Иеронима нажил себе множество врагов, и его смещение было обусловлено скорее не политическими, а в большинстве своем личными мотивами заседающих. Командор Ордена Святого Варфоломея Карающего главный маршал Сикст был недоволен позицией, которую занял епископ, но ничего с этим поделать не смог. И де-юре и де-факто первый достойный доверия был прав - калека не может стоять у руля, но от осознания этого, злость на его преосвященство не уменьшалась.
        Выходя из зала заседания конвента, Констанс шел позади маршала, стараясь лишний раз с ним не пересекаться. Епископа сопровождал брат Боклерк. Впрочем, только стоило им выйти в соседнюю галерею, ведущую к главному выходу, как командор Сикст обернулся и обратился к епископу.
        - Сын мой, раз вы все еще здесь, то чтобы не утруждать вас вызовом в мой кабинет, нам не мешало бы перемолвиться парой фраз.
        - Раз вы настаиваете, ваше высокопреосвященство... - нехотя ответил епископ.
        - Настаиваю. Я имею на это право, поскольку являюсь вашим командором! Потрудитесь следовать за мной! - безапелляционно заявил он и, развернувшись, направился через анфиладу залов.
        Констанс скрипнул зубами и, сделав знак рукой секретарю - не отставать, двинулся за маршалом.
        Они шли по залам дворца, который изнутри был не менее роскошен, чем снаружи. В его многочисленные узкие, но высокие окна лился свет, и, преломляясь в разноцветных стеклах, создавал причудливые узоры на каменном полу. Стены из зеленоватого мрамора то тут, то там были украшены мозаичными медальонами с изображенным на них белым флагом с золотыми крестом, посохом и митрой - символом главы Единой Церкви. Потом прошли по длинной открытой галерее, свод которой поддерживался ажурными арками. В каменных цветочных вазонах, что стояли у подножия аркадных колонн цвели гайлардии и карликовые хризантемы. Затем пересекли еще пару коридоров, и вышли на веранду, с которой можно было спуститься в замковый парк. Маршал Сикст сел на одну из скамеек, расположенных у невысоких перил, наконец-то соизволив обратить свое внимание на епископа. Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Констанса до бешенства, игнорируя его. Впрочем, его преосвященство не собирался доставлять подобного наслаждения командору и показывать свои эмоции.
        - Итак, сын мой, я весьма недоволен вашими действиями на сегодняшнем заседании конвента, - без предисловий начал Сикст. - Вы как primus fidem merens обязаны поддерживать решения главы своего ордена, а вы что вытворяете? В последнее время мы совсем не понимаем друг друга. Поэтому я предлагаю вам оставить пост доверенного лица!
        Вот так, без обиняков, маршал сразу взял быка за рога. Но на подобное заявление Констанс никак не прореагировал, разве только что слегка изогнул бровь, как бы спрашивая - а не ошибся ли он. Затем преспокойно уселся на скамью рядом с маршалом, с издевательской тщательностью расправив складки сутаны на коленях. И лишь спустя пару минут переспросил тихим, слегка шипящим голосом.
        - А вы уверены? В подобном случае вы можете многое потерять.
        - Не смейте мне угрожать! Я тверд в своем решении! - мгновенно взвился маршал.
        - Ну что ж! - как-то ехидно улыбнулся епископ. - Требовать - это ваше право, но, увы, оно не осуществимо.
        - Да как...
        - Конвент будет не в восторге, когда узнает, что вы скрыли от него сведения о возможных военных действиях, - перебил своего командора Констанс. - Я, как верный сын ордена, доложил вам об этом, а вы в свою очередь не озаботились поставить в известность конвент в течение почти что трех недель.
        - Ты, п... Вы... Ты смеешь меня шантажировать? Меня? - маршала аж перекосило от злости. - Я туда все равно поеду! Днем раньше днем позже, не играет ни какой роли! Но прежде чем уехать, я отправлю тебя - паскуда - в самое дальнее захолустье, которое мне удастся отыскать!
        Командор шипел и плевался ядом. Будь они у себя в ауберге, он бы уже орал во весь голос, но в людном месте приходилось сдерживаться.
        - Правда? - издевка со стороны епископа была уже неприкрытой. - А как же наш непримиримый епископат? Вы плюнете на него и позволите ордену расколоться? Или вы мечтаете войти в историю как командор, разваливший самый могущественный орден из-за собственных амбиций?
        - Никуда эта пузатая мелочь не денется!
        - Да неужели? Я ведь могу поддержать их в случае моего смещения, совместно со всей своей епархией. Как вам такая перспектива?!
        Лицо маршала налилось кровью, став почти багровым, и казалось, что его вот-вот хватит удар. Он часто дышал и беззвучно разевал рот. А Констанс продолжал тем временем его добивать, не брезгуя явным блефом. Когда горят пятки, средства для их тушения особо не выбирают.
        - Ваше высокопреосвященство, те сведения, о которых вы так громко собирались рассказать на совете для самого верха уже не секрет, просто срок для их оглашения еще не настал. А разглашение их с трибуны на совете может оказаться весьма пагубным делом. И я здесь буду вовсе не при чем. Только вот с поста полечу уже не я, а вы! Подумайте о таком варианте на досуге.
        - Искуситель бы вас побрал, Констанс! - выдохнул командор, разом растеряв свой боевой задор. - Вы хуже главного госпитальера Ортфрида! Такая же гадина!
        - Я ценю ваше мнение, Командор, но не разделяю.
        - Спелись с Благочестивой, и считаете что вам все можно!
        - Не совсем все, но многое, - кивнул Констанс, собираясь вставать.
        - Сядьте, я еще не закончил! - епископ опустился обратно и выжидательно посмотрел на командора. Однако тот не выглядел сломленным после проигранной схватки, а имел вид человека обладающего козырем в рукаве. - Теперь давайте поговорим о послушнике, что вертится вокруг вас в последнее время, - епископ молчал. Сикст еще более обнадеженный тишиной, продолжил развивать тему. - Насколько я знаю, мальчик - сын вашего покойного младшего брата и приходится вам племянником?!
        - Вы не ошиблись, - как-то недовольно и очень сухо проронил Констанс. Теперь они с маршалом поменялись местами. Сикст наступал, а епископ держал оборону.
        - Замечательно! Я обратил на него внимание - парнишка очень смышлен и расторопен! У него может быть большое будущее. Предлагаю вам перевести его на обучение прямо в ауберг. Здесь он может получить самое лучшее образование.
        - Мне бы не хотелось расставаться с племянником, ваше высокопреосвященство, - с кислым выражением лица отозвался епископ, прекрасно понимая, куда клонит командор.
        - А я считаю, ЧТО ИМЕННО ЗДЕСЬ ему будет гораздо лучше, и под МОИМ личным присмотром. Надеюсь, я ясно выразился?
        - Более чем, - подтвердил Констанс, обреченно склонив седую голову. - Но мне нужно будет что-то отписать его матери.
        - С вашей богатой фантазией такая мелочь не составит труда, - впервые за весь разговор маршал позволил себе торжествующую улыбку. - С завтрашнего дня я перевожу его из ведомства вашей епархии, непосредственно в свое подчинение. И дальнейшее благополучие мальчика будет зависеть исключительно от вас.
        - Я прекрасно вас понял, ваше высокопреосвященство, - с тяжелым вздохом согласился епископ. - Я могу идти?
        - Ступайте, - разрешил тот.
        Констанс встал и, ссутулившись, спустился с веранды и вышел на парковую дорожку. Брат Боклерк двинулся следом. Как только они повернули, и сидящий мраморной на лавке командор скрылся из виду, он сказал тихим и печальным голосом.
        - Мне очень жаль, ваше преосвященство, что так получилось с мальчиком.
        - С мальчиком? - епископ выпрямился и вздернул подбородок. - Боклерк, оставь эти глупости! Стал бы я из-за подобной ерунды расстраиваться! Главное, чтобы Сикст поверил, что держит меня за глотку. Ради этого я готов пожертвовать десятком мальчиков! Марк - нахлебник и отродясь никому не был нужен! Чтобы он не путался под ногами у наследных братьев, его сплавили в монастырь. Я думал сделать из него мальчишку на побегушках, да Бог с ним! Он пригодится и в виде приманки! Пусть о нем заботится наш драгоценный командор, а заодно считает, что я у него на коротком поводке.
        
        К середине октября, в природе в Sanctus Urbs начала чувствоваться осень. Первые листья стали наливаться багрянцем. Цветы пытались насладиться последними теплыми днями и распускались, радуя окружающих буйством красок. Хризантемы стремились перещеголять рудбекии, те в свою очередь старались затмить своей яркостью астры и гацании, а те превзойти пеларгонии. Город был красив как никогда. Со стен ауберга Ордена Святого Варфоломея Карающего открывался прекрасный вид на находящийся невдалеке Паласт Святого Престола, точнее его внутренний фасад, и соответственно все его многочисленные клумбы. Замковые садовники все лето трудившиеся в парке могли гордиться своим композиционным шедевром. Епископ Констанс не чуждый эстетическому наслаждению, в безветренный день с огромным удовольствием ужинал на площадке одной из башен обращенных во внутрь города, с которой можно было любоваться пестрым цветочным ковром. Мелких деталей, конечно же, было не разглядеть, но цельная картина просматривалась великолепно. Компанию епископу неизменно составлял брат Боклерк.
        После того как послушник Марк был определен под надзор командора ордена, они находились, в основном, в обществе друг друга. Двенадцать плечистых братьев-сопровождающих незримо охраняли персону его преосвященства от возможных посягательств. Взамен убитого Эжена на кухню был выписан новый брат-прислужник, ничуть не худший повар, и теперь Констанс мог наслаждаться доступными ему жизненными удовольствиями в полном объеме. Как всегда, за процессом поглощения аппетитных яств обсуждались вопросы церковно-политического, а также личного характера. Впрочем, епископ считал, что его дела, как церковные, так и личные, являются единым целым. Основным неразрешенным вопросом в последние дни был епископ Сисварий.
        Стол, накрытый белой скатертью, был заставлен разнообразными яствами, которые по изобилию и изысканности не уступали поданным на открытом завтраке у Его Святейшества. На двух раскладных креслицах друг напротив друга сидели епископ и секретарь, они ужинали, одновременно рассуждая о тревожащих их вещах. Также Боклерк докладывал епископу о текущем положении дел. Прислужники, что накрывали стол, удалились, так что за столом его преосвященству все блюда подавал брат Боклерк.
        На площадку поднялся кто-то из священнослужителей, но, увидев, что место занято епископом Констансом сразу же поспешил удалиться. Другие епископы ордена, видя возникшее между командором и Констансом напряжение, старались не поддерживать общение с ним, опасаясь вызвать гнев Сикста.
        - Ты видишь, все эти трусливые шакалы поджали хвосты и прячутся от меня как от чумного! - презрительно сказал его преосвященство, как только показавшийся быстро скрылся. - Страшатся! Выжидают, что же будет дальше! Если я вновь буду облагодетельствован командором, они с радостью кинутся мне на шею, а если я рухну вниз, то с удовольствием спляшут на моей могиле. Не дождутся! Мне как можно скорее необходимо решить проблему с постом 'обладателя голоса'. Иначе мы с командором попросту придушим друг друга! Нам вдвоем в ордене слишком тесно.
        - А вы совершенно уверены, что Папа утвердит вашу кандидатуру на этом посту? - осторожно спросил секретарь, понимая, что сейчас решается и его судьба тоже. После случая с Марком, он стал еще тщательнее исполнять свои обязанности, в надежде, что его преосвященство будет нуждаться в его службе. Хоть он и понимал, что незаменимых людей не бывает, но все же рассчитывал на некоторую зависимость его преосвященства от своей персоны.
        - Утвердит, - кивнул епископ, подцепляя двузубой вилкой кусочек фазана запеченного с фисташками. - Джованне нынче нагл сверх меры и его последний демарш, вывел Геласия из себя. К тому же мою кандидатуру пока поддерживает Саския. Пока мы играем с Благочестивой совместно - многие вещи нам не страшны.
        - А вы не боитесь, что сестра Его Святейшества в один прекрасный день может повернуться против вас? - Боклерк задавал свои вопросы аккуратно, стараясь узнать максимально возможные сведения из первых уст.
        - Естественно я опасаюсь. Она вообще может сделать это в любой момент, - ответил Констанс, отпивая из бокала налитое секретарем вино. - Но пытаться контролировать Благочестивую - все равно что пытаться обуздать ураган. Также бесполезно, и заранее можно записывать себя в проигравшие. Мне придется смириться с подобным неудобством, тут выхода нет.
        Они немного помолчали, отдав дань мастерству нового повара. Епископ задумчиво поглядывал вдаль. Там на самом высоком шпиле паласта в безветрии печально поник бело-золотой флаг Святого Престола.
        - Ваше преосвященство, можно еще вопрос? - вновь подал голос секретарь. Констанс милостиво кивнул и перевел взгляд на Боклерка. - Почему Благочестивая не рассказала своему брату о надвигающийся войне?
        Епископ задумался, и, помолчав немного, он ответил:
        - Саския, по-видимому, преследует какие-то свои цели, и разглашение тайны ей не с руки. А может он давно уже в курсе. Это не так существенно. Гораздо важнее то, что об этом не знают в конвенте. Единственное в чем Благочестивая права - день, другой погоды не сделают. А до весны еще далеко. Скорее всего, она, как слепой приверженец идеалов веры, вычищает всех, кто не вписывается в рамки. Отделяет так сказать зерна от плевел.
        - Надеюсь, вас она не считает плевелом?! - с испугом вскинулся Боклерк. - Подобное было бы неправильным!
        - Пока я держусь в рамках заповедей Господа, она закроет глаза на любые мои амбиции, - едко усмехнулся Констанс. - И к тому же безвольный смиренный кретин у власти ей не нужен! Не волнуйся Боклерк, ее благочестие далеко неглупа, она понимает, какие люди должны стоять у кормила Единой Церкви. Она подбирает, если можно так сказать, новых приближенных для трудных времен. Но я вижу, ты хочешь еще что-то узнать?! - спросил он, видя нерешительность и немой вопрос, написанный на лице своего секретаря. Протягивая ему тарелку, епископ попросил. - Положи мне немного молодой зайчатины. И спрашивай все, что тебе требуется.
        - Ваше преосвященство, поверьте, я не из праздного любопытства интересуюсь...
        - Знаю, знаю!
        - По какой причине Благочестивая столь отчаянно борется с кардиналом Джованне и люто ненавидит епископа Сисвария, ведь он платит большие деньги в казну?
        - Благочестивая Саския раньше была настоятельницей одного из самых закрытых женских духовных монастырей Ордена Святого Экзилия Чудотворца, - лениво начал рассказывать Констанс, аккуратными кусочками нарезая снятое с кости мясо. - Ты знаешь этих фанатиков. Там особо непримиримая борьба даже с простыми мирскими слабостями, не то что с грехами. Полная аскеза и усмирение плоти. А теперь представь, у престола отирается такой грешник как Сисварий?! Он ее раздражает больше чем... Чем... Я не знаю, даже сравнить не с чем!
        - Н-да! Чудны дела твои господи! - удивленно выдохнул Боклерк. - Про Сисвария понятно, а вот Джованне ей чем не угодил?
        - Темна вода в облацех! Кто поймет женскую душу?! Возможно тем, что связался с Сисварием, а может тем, что не помолился вечером! У нее какая-то своя логика! Женская! - фыркнул епископ.
        - А почему она не отдаст приказ Тамасину де Метусу? Ведь власти у нее хватает.
        - Ну, во-первых, Тамасин слушается только Папу, а Геласий не отдаст такой приказ, пока Сисварий щедро пополняет казну. Папа человек практичный и не захочет резать курицу, несущую золотые яйца. А во-вторых, инквизитор терпеть не может Саскию и находится с ней если не в состоянии войны, то вооруженного нейтралитета - точно. И пока Папа, как минимум пару раз не повторит приказание, он и пальцем не пошевельнет. Также возможно, что Сисварий и ему отчисляет какие-то суммы. Кстати, что мы имеем на кардинала и епископа? - Констанс вопросительно посмотрел на секретаря. - Ты что-нибудь еще раскопал?
        Боклерк отложил вилку и с готовностью принялся докладывать.
        - Я распорядился выяснить подробнее, что за дела связывают кардинала и пресловутого епископа. Единственное что получилось узнать - много раз через подставных лиц и третьи руки, кардинал получал некоторые денежные суммы от Сисвария. А пара платежей и вовсе были проведены через папскую камеру . (Папская камера - папская казна.) Каждый раз деньги были не очень значительные, но сам факт получения именно от епископа установлен. Хотя в итоге набегает значительная сумма.
        - Да так и есть! Наконец-то все связалось воедино!.. - восторженно епископ с видом человека нашедшего ответ на сложный вопрос. И тут же, растеряв весь пыл, раздосадовано пристукнул кулачком по столу: - Только от этого все становится гораздо сложнее. Теперь так просто не получится удалить Джованне от Папы и соответственно освободить от должности. Пока он связан с Сисварием... То есть пока епископ платит большие деньги в казну Престола, которые после попадают карман кардинала, убрать того легко, без большой шумихи, не удастся.
        - Ваше преосвященство, позвольте уточнить, - удивленно поднял брови Боклерк. Он явно не понимал некоторых выводов епископа. - Почему вы считаете, что кардинала ни за что не удастся разлучить с Его Святейшеством, именно пока Сисварий платит деньги?
        - Джованне не оторвать от Папы в принципе, до тех пор, пока идут большие финансовые вливания помимо епархиальных каналов. Недаром же он так мечтает о Приолони - там огромные деньги - тысячи тысяч золотом. Епархиальные средства так или иначе подотчетны конвенту - безнаказанно трогать их кардинал не может. А вот платежей частных лиц это не касается - они прямой дар Богу. А тот вне ведении земных канцелярий - так гласит всем известная папская булла . Продажу индульгенций в расчет не берем, так или иначе на эти капиталы давно наложил руку конвент... - Констанс небрежно махнул рукой. - Поскольку самые большие платежи до сих пор делал именно Сисварий... Кардинал получет деньги от епископа, причем некоторые даже через папскую казну. А так же их что-то связывает, помимо финансовых отношений - недаром они часто встречаются и странно себя ведут... Теперь я знаю откуда у кардинала берутся деньги. Вернее догадался об их источнике! (Булла - важный акт, указ, скрепленный золотой круглой печатью. Индульгенция (от лат. indulgentia - снисходительность, милость) - полное или частичное прощение "грехов", даваемое
верующему, а также свидетельство, выданное церковью по случаю "отпущения грехов".)
        - Сисварий?! - как-то недоверчиво переспросил секретарь.
        - Именно! - довольно отозвался его преосвященство. - Хотя я боюсь, что те сведения, что ты нашел, скорее всего, верхушка айсберга. А основные суммы... Ладно, нечего гадать. Теперь докладывай, что ты нашел на епископа Сисвария.
        - О нем мы знаем: первое - весь скандал с его болезнью разразился в Винете 18 лет назад. На самом деле, когда он заболел, мы никогда точно не установим, но первые признаки заболевания как раз обнаружились в этом году. Проболтался об этом его личный лекарь. Что случилось с ним после этого, мы тоже не узнаем, да и не так это важно сегодня, но скандал замять не удалось. Уже тогда Сисварию прочили кардинальскую биретту, но после обнародования сведений подобного рода ему уже ничего не светило. Его даже хотели с позором лишить сана священнослужителя, но вот тут в ход пошли его деньги, и деньги немалые. Его Святейшество Папа Геласий IX тогда только взошедший на престол был очень стеснен в средствах, и епископа оставили на церковной службе, - секретарь сделал глоток вина, чтобы смочить горло, и продолжил. - Второе - через пару лет суммы отчислений увеличились, и ему даже был возвращен сан епископа. Тогда-то и появилась эта красивая сказочка о богоугодном деянии из сострадания и принятии чужой болезни из любви к ближнему, дабы его от оной избавить. Тех, кто наградил его подобной 'прелестью', сожгли за
колдовство на костре, но вот сами заведения где он это подцепил остались, и до сих пор благополучно работают. Подробнее узнать пока не удалось. Третье - на сегодняшний момент, когда все признаки болезни уже видны на лице, потребность в Сисварии у Святого Престола значительно уменьшилась, а у членов конвента появляется все большее недовольство, что в их рядах находится такой... настолько грешный человек. Папа не хочет запятнать себя порочащими связями, но, тем не менее, деньги получать все же любит. Скорее всего Сисварий, чтобы восстановить свое прежнее влияние, обратился к кардиналу Джованне. Однако ему это пока не сильно помогло. Джованне мот, но идиотом его назвать сложно.
        - Если он связался с Сисварием, то он не идиот, а безголовый выродок! - обозвал его епископ, беря с маленькой тарелочки марципановое печенье.
        - Кем бы он ни был, но он не торопится выполнять просьбу о восстановлении епископа на прежних позициях влияния.
        Констанс на мгновение задумался припоминая.
        - А почему тогда при разговорах с Сисварием Джованне всегда в бешенстве, а тот доволен как кот обожравшийся сметаны? Ты же мне сам докладывал.
        Секретарь смутился.
        - Вот это я затрудняюсь сказать, ваше преосвященство. Возможно, все происходит из-за горячности нрава кардинала, а может что-то пошло не так. Епископ как всегда невозмутим, в его состоянии ему уже бояться нечего... А может вовсе мои предпосылки ложны. Я пока не могу докопаться до истины. Здесь все - сугубо догадки.
        - Так ладно, оставим твои загадки на потом. Ты ешь, ешь, а то зайчатина остынет, она сегодня особенно удалась, - Боклерк послушно положил себе в тарелку кусок мяса и цветной капусты. А епископ тем временем продолжал рассуждать. - Нам во что бы то ни стало необходимо найти источник денег Сисвария, отрезать его от этой пуповины. А после прекращения поступлений к Святому Престолу, Джованне отпадет как клещ покрытый маслом. Это и есть наша первоочередная задача. А где ты говоришь, весь этот скандал разразился?
        - В Винете, - ответил секретарь спешно проглатывая.
        - Ешь не торопись, - махнул Констанс. - А где епископ находился все это время, пока не был приближен к Святому Престолу? Тоже в Винете? - брат кивнул. - И после пребывания в Винете, у Сисвария появились большие деньги?
        - Выходит что так, - подтвердил тот, запивая проглоченный кусок.
        - А куда у нас уехал кардинал Джованне? - он неспешно продолжил рассуждать дальше.
        - В Винет.
        - Какое чудесное место этот Винет, там словно медом намазано! - ухмылка у его преосвященства вышла особо желчная и саркастичная. - Нам бы тоже неплохо туда наведаться, чтобы узнать все поточнее, прямо на месте, но сейчас недосуг. Слишком много других дел. Командор Сикст чуть кипятком не п... Нервничает очень, и наши отношения с ним накалились. Уехать сейчас - это вызвать его дикий гнев, он тогда точно снимет меня с должности. Буду сидеть здесь, изображая полное смирение, до тех пор, пока не придет очередное письмо из женского монастыря. Терпеть не могу этих прытких баб! - неожиданно вспылил епископ, словно ему наступили на больную мозоль. - Вечно лезут, куда их не просят! Интересно, вот почему им первым пришли сведения о надвигающейся войне?! Не разведке, ни пограничникам, а именно им?! Что Серафиме этой, что Саскии?! Ну ладно, Саския умная, и молчит! А эта куда?! Привыкла у себя оглоблей махать, и командовать своими бабищами, которых если нормальный мужик при свете увидит, так навсегда калекой на это дело останется! И давай орать на весь свет! Кстати, от Августинцев ничего не приходило? А то
может быть, никому больше и не посылала, чем искуситель не шутит?!
        - Сегодня днем прибыл голубь из-под Горличей, - хлопнул себя по лбу Боклерк, опасливо поглядывая на его преосвященство, а ну как рассердится! - Отписался тамошний настоятель - Жофруа. К нему прибыло две сестры из женского боевого ордена, так он отправил их со сведениями дальше. Скорее всего, они едут в ауберг Ордена Святого Августина. Будут здесь не раньше чем через две, а то и три недели.
        - Что ж, изрядно он перепугался за свою шкуру! Иметь во врагах кардинала адмонитианца, я не пожелал бы даже Искусителю! Эти фанатики кого хочешь на кол посадят, не взирая на сан!.. Вечно так - натворят дел в молодости, а потом всю жизнь расхлебывают последствия! Ужасная недальновидность! - презрительно заметил Констанс, искривив губы.
        - Когда прибудет письмо, что мы будем делать? - уточнил секретарь, видя, что епископ не сердится.
        - Немедленно уедем. Я не собираюсь протирать сутану в Приолоне, под обстрелами требюше! Наш командор сразу же окажется чрезвычайно занят вызовами к начальству. К тому же и непримиримый епископат не останется в долгу и задаст жару! Ему точно будет не до нас!
        Констанс откинулся на спинку креслица, сцепив руки на животе. Он сидел в задумчивости какое-то время припоминая, какие же еще вопросы они не обсудили.
        - Боклерк?
        - Да, ваше преосвященство? - секретарь расправился с зайчатиной, и теперь попивал вино маленькими глоточками, закусывая его марципановыми печеньицами.
        - Тебе удалось что-нибудь выяснить о том отравителе? - епископ знал, что особых подвижек в этом вопросе не было, но для порядка спросить все же стоило.
        - Нет, ваше преосвященство, - отрицательно качнул головой брат. - О нем ничего узнать не удалось, поскольку со смертью наемника оборвались все ниточки ведущие к нанимателю. Ничего не удалось раскопать и о том, кто подослал убийцу. Однако случились кое-какие вещи, точнее сказать не случились, - Констанс вопросительно изогнул бровь. - После столь топорного покушения, перестали появляться любопытные, которые интересовались вами в последнее время. Как отрезало.
        - Плохо, - выдохнул епископ. - Противник затаился, и теперь будет хитрее. Если он попытается что-нибудь предпринять, то уже будет действовать какими-нибудь другими способами, а мы к сожалению не знаем, с какой стороны его ждать.
        На башню, пыхтя, поднялся брат-прислужник. На его небольшой залысине поблескивали капельки пота. Он трясущейся рукой отер лоб и щеки, отдышался, перестав издавать хрипяще-булькающие звуки, и лишь затем сказал:
        - Ваше преосвященство, к вам пришли.
        - Кто? - раздраженно поинтересовался Констанс. Ему не хотелось покидать башню сразу же после плотного ужина.
        - Он не представился, но посетитель облачен в одежды положенные священнослужителям немалого сана, - поспешил объяснить прислужник, вновь вытирая лоб.
        - Какого 'немалого'?! - не выдержал епископ. - Толком сказать можешь?!
        - Нет, ваше преосвященство. Пришедший не снял пелиссон, так что точнее сказать не могу, но ткань пошедшая на одежду очень хорошего качества...
        - О Господи! Иди, а то замучаешь меня своими объяснениями! Скажи, что я сейчас буду, отведи его в гостиную, а за дверьми поставь охрану! А то неизвестно кого там еще нелегкая принесла!
        Брат прислужник судорожно кивнул, подхватил полы рясы и со страдальческим стоном нырнул обратно в дверь, ведущую на лестницу.
        Епископ нехотя поднялся с кресла, подошел к парапету и посмотрел вниз. До земли было ярдов двадцатьпять-тридцать. В связи с предстоящим спуском на сытый желудок, ужин здесь уже не казался столь прелестным времяпрепровождением.
        - Ну что ж, пойдем Боклерк! - позвал секретаря Констанс и с недовольным видом направился к небольшому люку, что вел на площадку.
        Однако первыми на лестницу нырнула пара братьев-сопровождающих, а уже за ними стал спускаться епископ. По витой лестнице, преодолев около сорока ступеней, они спустились до уровня внутренней фортификационной стены и по закрытой галерее прошли до башни наиболее близко расположенной к жилому флигелю. После этого Констанс вынужден был осилить еще не меньше пятидесяти ступенек, прежде чем смог оказаться у выхода в свои апартаменты. Под конец пути он тяжело дышал, но останавливаться, тем не менее, не пожелал. Ведь быть епископом боевого ордена, и проявлять при этом телесную немочь... В данных обстоятельствах это являлось недопустимым.
        Прежде чем выйти к посетителю епископ привел себя в порядок, сполоснул лицо в поданном ему тазу, чтобы остудить раскрасневшиеся щеки, застегнул все пуговицы на сутане, все-таки преодолеть почти сто ступеней на шестом десятке лет занятие не шуточное, поправил съехавшую на бок шапочку.
        В гостиной, сидя на стуле, его дожидался не кто иной, как епископ-суффраган Герран.
        - Ваше преосвященство, какой внезапный визит?! Чем обязан? - удивился Констанс, увидев столь неожиданного гостя. - Может быть, пройдем ко мне в кабинет?
        - Не стоит. Я тут же уйду. Чем меньше нас видят вместе, тем лучше? Кажется, вы тогда именно так мне и сказали? - таинственно улыбнулся Герран.
        - У вас превосходная память, - кивнул ему епископ. - Но в этот раз инициатором встречи являетесь вы, и уже вам решать, что требуется - тайна или повсеместная известность.
        - Думаю, что и здесь уместнее всего соблюсти скрытность, - определился молодой церковник. - Однажды вы мне сообщили интересную информацию, которой я мог распорядиться по собственному усмотрению.
        - Было такое дело, - согласился Констанс, присаживаясь в одно из кресел стоявших в гостиной.
        - И за эти сведения я не был ничем вам обязан?! Так?!
        - Истинно, - вновь согласился епископ, пока не понимая, куда клонит собеседник. - И вы мне до сих пор ничего не должны.
        - Однако я так не считаю, и решил сделать вам ответный жест доброй воли, - суффраган поднялся со стула на котором сидел, и принялся расхаживать по комнате. - Но для начала я хочу поведать вам небольшую предысторию. На протяжении трех недель я ломал голову: зачем же вы рассказали мне про адмирала Форсина, и никак не находил ответа. Но сегодня, в первой половине дня к нам в ауберг прибыл посланец. Внимание, теперь я думаю, история напрямую касается вас! - он выдержал эффектную паузу и продолжил. - Итак, прибыл посланец из Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской с очень интересным письмом. И о чудо! Все сведения, сообщенные вами, вдруг выстроились в строгую логическую цепочку! - епископ Констанс пристально глянул на разглагольствующего суффрагана из полуприкрытых век. - Я не знаю, зачем вам понадобилось утаивать подобные сведения, однако ничем вас не выдам.
        - Молодой человек, - холодным тоном начал Констанс. - С чего вы решили, что я знаю, какие именно сведения принесла вам сестра?
        - Хорошо, не хотите говорить - не надо, оставим это как мои домыслы, - покладисто согласился Герран. - С адмиралом вы все-таки нам очень помогли. И я решил на всякий случай известить вас о визите сестры в ауберг.
        - И что, прибыла только одна сестра? - уточнил Констанс.
        - Да, сестра Бернадетта. Очень красивая девушка. С ее лица впору лики святых писать, - парой фраз обрисовал приехавшую суффраган.
        - Насколько я помню, в женском боевом ордене есть такая Бернадетта, - поделился с ним епископ. - Только смотрите осторожнее, она истинная дочь Церкви во всех смыслах этого слова. А то были уже поползновения...
        - Я ничего такого и не думал, - отмахнулся Герран от этих слов, словно от назойливой мухи. - Содержание письма, которое она привезла, заслуживает гораздо большего внимания, чем ее красота. Увы, пересказать его я вам не могу, поскольку завтра о его содержании будет доложено на внеочередном конвенте. А вот предупредить о его наличии - запросто! - тут молодой церковник сложил пальцы домиком и повернулся к епископу. - Надеюсь, вам столь малые известия будут полезны.
        - Я подумаю, какое им найти приложение, - с прежним холодом в голосе ответил ему Констанс, даже не шелохнувшись в кресле. - Ненужных сведений не бывает. Благодарю вас, епископ.
        - Ну что ж! - видя, что Констанс ни как не прореагировал на его монолог и не выдал своих намерений, Герран поспешил откланяться. - Тогда всего доброго, епископ! С Богом!
        - И вам того же! - пожелал ему Констанс.
        Епископ-суффраган стремительно вышел. Едва только за ним закрылась входная дверь, Констанс сбросил с себя напускную неторопливость и немедленно позвал секретаря. Брат заглянул в гостиную.
        - Ваше преосвященство?
        - Только что в Орден Святого Иеронима прибыло послание, отправленное настоятельницей монастыря женского боевого ордена. Завтра о нем будет доложено на конвенте!
        - Те сестры не могли так быстро добраться, - возразил ему Боклерк.
        - Это известие привезла сестра Бернадетта, так что собирай вещи, мы немедленно уезжаем!
        - Куда и как надолго? - уточнил секретарь, соображая, что же ему брать с собой в дорогу.
        - В Винет и почти на всю зиму!
        
        Глава 9.
        Начало октября выдалось погожим, но, несмотря на яркое солнце днем, по ночам лужи уже начало прихватывать ледком. Выехав ранним утром, мы свернули на юго-запад, к дороге ведущей в Корч.
        В путь мы подготовились основательно, у меня и Юозапы в поводу было по вьючному неказистому мерину. Коней мы выбирали не по красоте, а по выносливости, потому как собрались добраться до ауберга как можно скорее. Доставшиеся нам на халяву теплые плащи пришлись как нельзя кстати. Правда, для Агнесс мы его подрезали покороче и подшили, ведь орденская одежка была рассчитана на людей не столь мелких.
        Весь вчерашний день девочка с нами не разговаривала, просьбы выполняла молча, а на Юзу даже глаз не поднимала. Впрочем, на такое поведение сестра никак не реагировала. В итоге, настроение было у всех подавленное, никто не болтал. Мы чувствовали себя паршиво, словно были виноваты в случившемся с ее родителями. Ну, во всяком случае, я и Герта точно.
        Весь день мы расчетливо гнали лошадей по мощеному тракту, останавливаясь лишь для небольшого отдыха, и к вечеру, отмахав миль шестьдесят, уже сами готовы были выпасть из седел. На ночлег решили расположиться у стояночного колодца, на расстоянии где-то полуторадневного перегона от Горличей. Поскольку за Агнесс негласно закрепили чистку лошадей, то едва мы остановились, она ни слова не говоря, принялась за работу. Как только запалили костер, к месту стоянки подошел небольшой купеческий караван. Разглядев, кто именно расположился у огня, торговец очень хмурый до этого, разом повеселел и даже залихватски подмигнул старшей сестре. Сначала мы не поняли причин его столь внезапного счастья, но когда узнали, чем собирался расторговываться купец, моментально смекнули, почему он обрадовался нам как родным. На подводах везлись весьма ценные грузы: соль, листья вайды и сушеный кермес для покраски тканей, а также оливковое масло. Хотя на дорогах сейчас было относительно спокойно, но случись нападение лихих людей, соседство трех боевых церковников могло стать весьма весомым подспорьем. На вопрос Гертруды причине
о малочисленности охраны каравана, купец сознался, что пожадничал, и теперь трясся как осиновый лист, стараясь ночевать в караванных домах прямо на своем товаре.
        Обычно отправляясь с таким ассортиментом на восток или на север, в сопровождение торговцы стараются взять, чуть ли не по пятерке бойцов на каждую телегу, все одно окупится сполна. Его подручные, пятеро заросших черной бородой до самых глаз уроженцев Похгута, были угрюмы и молчаливы. Жители этого жаркого края, славившиеся разговорчивостью и веселым нравом, оказались сильно измучены переправой через покосившийся мост у Сторыни - узкой, но глубокой речушки - притоке Вихлястой. Из-за того, что купец захотел срезать в пути, сэкономив тем самым два дня, мужчинам пришлось разгрузить и на себе переносить товар на другую сторону, а потом практически на руках умудриться переправить через хлипкий мост неуклюжие телеги.
        По-быстрому съев походную похлебку и распределив караул, они растянулись прямо на подводах с товаром и провалились в сон, а купца, довольного нашим соседством, прямо-таки прорвало на разговор. Хозяин каравана попался до того словоохотливый, что сам себе исполнял роль собеседника, и наше участие в его монологе было бессмысленным. Иногда ему поддакивала Герта, почему-то вызвавшая к себе особое расположение купца. Мы же трое, молча съели предложенный караванщиками ужин и тихо сидели в сторонке. Агнесс, уперев подбородок в согнутые колени, смотрела на прогорающий костер. Юозапа тоже молчала, и ей, похоже, было безразлично, что за настроение царит в нашей четверке. Во всяком случае, девочку она тоже демонстративно игнорировала, так что, по крайней мере, в этом они были взаимны.
        В последнее время я стала замечать странности, происходящие с характером нашей сестры. Она сделалась чересчур резкой и язвительной, можно даже сказать циничной. Но пытаться вытянуть ее на разговор, докапываясь в чем суть, было бессмысленно, если захочет сама расскажет, а нет - пошлет куда подальше и еще больше замкнется. Ладно, поживем - пожуем...
        Костер прогорел, наш торговец наконец-то угомонился, и стоянка погрузилась в сон.
        Первое дежурство, как всегда досталось мне, последнее Гертруде.
        
        Ночью ударил мороз, и по утру на пожухлой траве выпал иней. Мы поднялись и с восходом солнца продолжили свой путь. Очередной день тоже прошел в молчании.
        
        Мы все дальше удалялись на юго-запад. Скоро дорога должна повернуть строго на юг, делая петлю к Триполью и дальше на Гарунь, нам же требовалось кратчайшим путем добраться до Корча.
        На третий день во вторник мы свернули направо и поехали по бездорожью. Впрочем, поля и перелески, лежавшие на нашем пути, были довольно ровными без оврагов и колдобин. Кони могли скакать хорошей рысью, не рискуя повредить ноги. За день нам удалось покрыть приличное расстояние, лишь немногим меньше чем по накатанному тракту. Мы рысили на приличной дистанции друг от друга.
        К полудню, когда вновь потеплело, между нами завязался нормальный разговор, в который оказались вовлечены все. Первой, как всегда, голос подала Гертруда, скакавшая на два корпуса впереди.
        - А чего мы просто так едем?
        Ее мощный голос без труда покрывал разделявшее нас расстояние.
        - Почему просто так? - спросила я громко, не понимая сути вопроса. - Мы с конкретной целью едем в Sanctus Urbs.
        - Да я не про то! Мы просто едем без заделья, а Агнесс у нас неученая. Ее ведь на раз-два вычислят.
        - Как это вычислят?
        - Девочка в нашем деле ничего не смыслит! Ни в воинском, ни в церковном! При нынешнем положении ей одна дорога - в монастырь. Так хоть, она при тетке останется, а не в какой-нибудь глуши грядки полоть будет, - пояснила всем старшая сестра, оборачиваясь в седле. Мы с Агнесс направили лошадей поближе к ней, чтоб не приходилось сильно напрягать горло.
        - В принципе, это идея! - поддержала ее я, но не забыла предупредить. - Но из нее толкового бойца не получится, а тем более за столь короткий срок. Ты глянь, какая она маленькая, чуть выше пяти футов.
        - А нам толкового бойца и не надо, - отмахнулась Герта. - Суетится под ногами и визжать не будет, уже хорошо. Агнесс ты как, согласна?
        - Делайте, что хотите, - ответила та с безучастным видом, даже не поворачивая головы в нашу сторону. - Мне - все равно.
        - Все равно, не все равно, а учиться - будешь. На лошади уже сидишь, не валишься, и тут - так же, - бодро заявила ей Герта.
        - Девочки, не заставляйте ее, - неожиданно возразила Юозапа. Она, понукая пятками своего жеребца, подъехала к нам, чтоб слова не уносило ветром в сторону, и было лучше слышно. - Если человек не хочет, то и не нужно. К Богу так не приходят.
        - Юза, дорогая, это ты у нас осознанно пришла, - я, обрадованная ее внезапно прерванным молчанием, постаралась не упустить возможность вовлечь в разговор. - Некоторые вынуждены были податься к нам от безысходности. Здесь именно такой случай. Ее все равно не сразу в сестры определят: пока начальный этап, то да се... Может положение еще выправится, а лишними эти умения не будут.
        - Возможно, конечно, - с сомнением протянула она, задумчиво глядя вперед. - Но если уж вы собрались тянуть ее на Божий путь, то делать это следует всесторонне, а не только физически.
        - То есть - всесторонне?
        - Нужно чтобы она и в духовном плане захотела, - разъяснила мне Юозапа.
        - Ничего я не хочу! И никуда не собираюсь! - вдруг выкрикнула Агнесс, дала шенкеля лошади и поскакала вперед.
        Мы, не обращая на ее демарш никакого внимания, продолжили наши рассуждения.
        - Юза, ну какой ей духовный план?! - Герта придержала своего жеребца, и теперь наши кони рысили рядом, морда к морде. - У нее же в голове одни куклы!
        - Когда я решила уйти в монастырь, - менторским тоном начала Юза, повернувшись к нам. - То решила это сделать в гораздо более юном возрасте, нежели Агнесс.
        - Мы знаем! - хором отозвались мы с Гертрудой. - Тебе было четырнадцать лет!
        - Вот именно! - со значительностью подтвердила та, довольная нашим знанием ее прошлого. - Я с детства поняла, что буду служить Господу нашему! И когда укрепилась в своем решении, то пришла в Костелийскую обитель. - Гертруда закатила глаза, подняв их к небу.
        Эту историю мы выслушивали в тысячный раз. Про то, как Юозапа собралась уйти в монастырь, мы знали с первого дня нашего совместного нахождения в боевой четверке. Правда, когда с нами была Бернадетта, то единоличный рассказ Юзы превращался в спор двух сестер - кто же из них раньше понял свое предназначение. И всегда после их препирательства, о том кто круче, мы со старшей сестрой чувствовали себя белыми воронами, потому что такой упертости в вере не испытывали.
        - Хорошо, Юза, - вставила свое слово Герта, едва она окончила рассказ. - Тогда твоей святой обязанностью будет рассказать девочке, как правильно ей следует уверовать.
        - А чего это я то? - подозрительно спросила та, косясь на старшую сестру. - Возьми и сама расскажи.
        - Не-е, мне нельзя! - уверенно заявила Гертруда. - Я же не осознано, не как ты! Ей такой способ не подойдет!
        - Да, не подойдет, - сразу же согласилась Юза, припоминая историю старшей сестры. - Тогда давай, ты Фиря, подай пример!
        - Моим путем, я вообще не советую, куда бы то ни было, приходить! - отбрила я резким тоном, как всегда, стремясь отбить желание расспрашивать о моем прошлом. - Ты у нас Юза самый положительный пример - тебе и флаг в руки! - та поджала губы, понимая, что от обязанности главного проповедника ей не отвертеться.
        Хотя сама виновата, никто не настаивал на душеспасительных беседах, первая разговор о них завела.
        - Ой, сестры, - перевела разговор в другую плоскость Гертруда. - Вера конечно хорошо, но у нас и в другом деле непочатый край работы! Нам надо научить ее основным навыкам боя, чтобы она не махала, как ни попадя.
        - Чтобы она в принципе махала, - хмыкнула Юозапа.
        - Это точно! - согласилась я, и с трудом начала припоминать с чего же нас начинали обучать в ордене. - Ты дыханье для начала ей поставь, а то побежит десяток ярдов и сипит как удавленник. Ведь благородным девицам полагается пару шагов сделать и уже запыхаться.
        - Н-да... - похоже, теперь и Гертруда осознала всю необъятность добровольно взваленной на нас работы. - Что-то я не подумала, за что мы собираемся взяться. Тяжелый случай!
        - Вот, вот! - подтвердила я. - Но для начала нам самим надо будет вспомнить: как и чему нас первым делом учить начали. Предлагаю до вечера подумать, а потом определиться.
        - А что тут думать! Пусть распевки устраивает! - неожиданно подала идею Юозапа. - Ты же сама сказала, что ей воздуха не хватает. Так пусть поет, - и тут же позвала девочку сюда. - Эй, Агнесс! А ну давай сюда! - та подъехала с недовольным видом. - Повторяй за мной!
        И сестра красивым и хорошо поставленным голосом, впрочем как у большинства сестер в обители, пропела 'аллилуйя'.
        - Зачем? - удивленно спросила Агнесс, явно не понимая для чего это надо.
        - За надом! - отрезала Юза и повторила. Поняла?! Давай, давай!
        Девочка тихим голоском повторила 'аллилуйя' и посмотрела вопросительно на нас.
        - Чего замолчала? - спросила ее Герта. - Дальше!
        - Да зачем?
        - Учиться будешь! - ответила старшая сестра, хватаясь за возможность увильнуть от головоломных изысканий методов обучения.
        - Я умею петь.
        - А ты не поешь, ты распеваешься, - пояснила ей я, тоже стремясь проехаться за чужой счет и не истязать воспоминаниями собственные мозги. С послушницами возиться я всегда терпеть не могла. - Легкие разрабатываешь, чтобы через пять минут после начала тренировки не хрипеть от нехватки воздуха. Так что давай, раз двадцать без перерыва, потом пять минут отдышалась и заново. И не менее пяти раз за сегодняшний день. Только не пищи как комар, а пой так, чтобы тебя вся округа слышала, во всю мощь своего горла. Ну?!
        - Я не буду, - заупрямилась Агнесс.
        - Бего-ом! - рявкнула на нее Гертруда. - Иначе ты неумелым действием или словом там где не надо, всю поездку завалишь и подведешь всех нас под монастырь!
        - Под какой? - под нос пробурчала девочка. - Можно подумать, вы уже не в нем...
        - Под Ответственных! И поговори мне еще! А ну, живо пой, да погромче! - старшая сестра, похоже, рассердилась.
        Да в принципе, кто бы на ее месте не начал злиться?! Стараемся ведь как лучше! Из-за неумелости Агнесс мы все можем загреметь в тартарары.
        Девочка горько вздохнула и запела, но на третьем повторении она сбилась и закашлялась.
        Да-а, воздуха ей действительно не хватало. Она обернулась, вопросительно глядя на нас, но я, крутанув в воздухе рукой, мол, давай еще, заставила упражняться ее дальше. К обеду голос у Агнесс охрип и лишь тогда мы сжалились. Хоть со стороны весь процесс и выглядел сущим издевательством над безвольной жертвой, но это было для ее же блага. Как говорится - тяжело в учении... Продолжение и так все знаем. А еще я надеялась, что боя не будет.
        
        К концу первой декады месяца листья с деревьев почти облетели, усыпав землю шелестящим золотисто-багряным ковром, и лишь десяток самых стойких продолжал трепетать на осеннем ветру на фоне красного заката. В октябре смеркалось стремительно, словно кто свечу задул. Небо быстро затянуло тучами, скрывшими луну. Вскоре темнота обступила нас кругом - хоть глаза выколи.
        Решив переночевать в небольшом лесочке, мы расседлали лошадей, развели костер и даже собрались варить кашу, но так и продолжали спорить между собой, с чего же следует начинать учить Агнесс.
        Юозапа попыталась было продемонстрировать пару простых на ее взгляд ударов, Гертруда же стала возражать, что для начала ей следует укрепить кисти, а уже потом отрабатывать приемы.
        Видя, как девочка мается от наших бестолковых указаний, разрываясь между противоречивыми командами, я решила прекратить этот балаган.
        - Сестры так не пойдет. Она же ничего не знает. А при нашем бездарном обучении еще вернее голову сложит, чем без него.
        - Почему это? - поинтересовалась Гертруда, насыпая из мешочка крупу в котелок. Сегодня ее очередь была кашеварить. - Нас же таким способом и учили.
        - Да совсем не таким! - возразила я горячо. - Ну, вспомните же! Нас же в ордене почти полгода подготавливали, укрепляли телесно, - и оглянувшись, позвала Юозапу, которая не оставляла попыток заставить Агнесс отразить примитивный удар первой попавшейся палкой. - Юза, да бросайте вы это глупое занятие и идите сюда!
        Сестра подошла к костру, и уселась на принесенный ствол поваленного дерева, следом за ней неохотно приблизилась Агнесс и присела на безопасном от нее расстоянии. Но Юозапа наклонившись, протянула руку и дернула ее за штанину, вынуждая пересесть ближе.
        - Помню-помню, - закивала Герта, пристраивая котелок на огонь. - Мы где-то полгода одни гимны пели и с камнями на разминке бегали. Между прополкой огорода и чисткой конюшен.
        - Мы сейчас не о нашем обучении разговор ведем! - прервала я пустую болтовню. - С девочкой, что делать будем?
        - Учить! - твердо заявила Юозапа, Гертруда согласно кивнула.
        - А как? Каким образом? - ехидно поинтересовалась я у них. - Идеи есть?
        - Я уже предложила, - с гордостью произнесла Юза. - Теперь ваша очередь.
        - Петь - не вариант, - отмела ее прежнее предложение Герта. - Распеваться надо долго и умеючи. Здесь же она только голос сорвет и ничего больше.
        - Ну почему же, - возразила Юза, пакостным таким тоном. - От ее воплей нападающие с перепугу разбегутся.
        - Ты еще скажи - со смеху перемрут! - фыркнула я. - Девочки, я же серьезно! Нам надо либо оставлять все как есть, либо по-путевому с ней заниматься. Посмотрите на нее, - мы все дружно уставились на Агнесс, отчего та смутилась и уткнулась взглядом в землю. - Доспех на ней абы какой - плохонькая кольчужка! Из оружия - одноручный меч! И так уже потенциальная жертва, а если еще неумеючи в драку полезет, то все, пиши - пропало!
        - Ты шибко умными словами-то не бросайся. Тоже мне потенциальная! Я ить таких и не знаю! - тут же поддела меня старшая сестра, едва я попыталась поумничать. - Никто и не спорит, что учить ее надо. Только как? Ты вроде у нас самая грамотная, вот и подскажи!
        Так, похоже, мой авторитет, приобретенный в монастыре у августинцев, приказал долго жить. Правда, этого следовало ожидать, поскольку время моего беспрекословного командования в четверке долгим никогда не бывает.
        - Давай, давай! - поддержала ее Юза, довольная, что такую обузу можно переложить на чужие плечи. - Ты у нас за старшую, вот и крутись!
        - Ой, язвы! - протянула я, понимая, мне не отвертеться. - Переложили со здоровой головы на больную, и довольнехоньки!
        - Это кто еще больной, а кто здоровый?! - мгновенно вскинулась Юозапа.
        - Так, ладно! - прервала нашу назревающую перепалку Гертруда. - Определись чему и как ее учим, и все дружно приступаем с завтрашнего утра.
        - Для начала укрепить ее действительно не помешает, - начала прикидывать вслух необходимые этапы. - А там и удар поставить не плохо бы.
        - Может пусть рядом с конем бежит? - полувопросительно, полуутвердительно предложила Юза. - Возьмется за стремя и чешет рядом?!
        - И когда мы в ауберг к августинцам прибудем? К нурбанским колядкам? - поинтересовалась у нее Гертруда.
        - Вообще-то, это мысль! - поддержала я Юозапу. - Мы же лошадей не все время на рысях гоним. Как только на шаг переходим, пусть она мелкой трусцой рядом бежит. Тоже неплохая тренировка. А к концу недели или на следующей - с распевками совместить можно.
        - Ага, а еще пусть по щиту удары отрабатывает, - предложила свой вариант тренировок старшая сестра, включаясь во всеобщий мозговой штурм. - Помните у нас старый щит толстым слоем тряпок и кожи обматывали, и мы учились - лупцевали что есть силы?
        - Да, было, - покивала я задумчиво. - Дерево какое-нибудь приспособим под это дело...
        - И нас найдут по зарубкам, оставленным на стволах! - засмеялась Герта.
        Мы тоже расхохотались.
        - Да-а! - протянула я, вытирая набежавшие слезы. - Останется только подпись сделать 'здесь были мы' для завершения полной картины!
        - Кажись, чего-то горит, - заметила Юозапа, потянув носом.
        - Каша! - хором воскликнули мы с Гертой.
        Старшая сестра, как ответственная сегодня по кухне, усиленно принялась перемешивать готовящееся блюдо. В воздухе отчетливо поплыл аромат подгоревшего. Юозапа недовольно скривилась.
        - Ну чего ты сквасилась? - обиделась Гертруда, заметив ее гримасу. - Мы все хороши, вместе проворонили, а не одна я!
        Она достала из поясного кошеля ложку и попробовала получившееся блюдо.
        - Все готово, налетай!
        Я тоже достала свою ложку и подвинулась поближе к снятому с огня котелку. Гречиха разварилась в коричневое непонятное месиво. От варева попахивало гарью, но меня это не остановило, потому что есть хотелось сильнее, нежели размышлять о съедобности кушанья.
        Агнесс осторожно заглянула в котелок.
        - А что это? - сморщилась она, недоверчиво разглядывая подозрительное варево.
        - Каша, - пояснила я. - Ешь, давай, тебе сил надо теперь будет много. С завтрашнего дня тренировки начнем.
        - А может, я не хочу, - недовольно и очень тихо прошептала она.
        - Есть?
        - Тренироваться! Вы все никак определиться не можете, что мне делать. Ставьте опыты на других, на мне не надо. У меня горло после ваших песен болит.
        - Ну, потом у тебя не только горло, но еще и все остальное болеть будет, - обнадежила ее Герта. - Но хочешь - не хочешь, а придется.
        - Агнесс, ну ты пойми, - сказала я, проглотив очередную ложку каши. - Мы же для тебя стараемся, и ничего дурного тебе не желаем! Так у тебя больше шансов живой до сподвижников добраться.
        - А я и так доеду, без ваших этих тренировок, - продолжила отпираться она, осторожно пробуя варево.
        - Ты не забывай, что по дороге на нас нападение уже было. И мы так и не знаем, зачем и кто им был нужен. Просто так, знаешь ли, на боевых сестер не нападают! - напомнила я ей тот случай.
        - Это давно было, - буркнула она, уже вовсю уплетая из котелка, и не обращая внимания на странный вид содержимого. - Может больше не будет.
        - Будет - не будет! Только гадать не надо, - отрезала я.
        Мне уже до печенок надоели свои раздумья, о том, что может случиться и мозги набекрень свернулись оттого, что произошло; а теперь еще и Агнесс взялась предположения делать. Такие пустопорожние рассуждения мне давно оскомину набили и вызывали только раздражение.
        - Девочка, мы не в бирюльки играем, а странное, и может быть, опасное письмо везем. В дороге всякое случиться может. К тому же оставить тебя негде, чтобы самим без помех смотаться. Ты, похоже, являешься сейчас лакомым кусочком для инквизиции и просто так тебя отпустить - это отправить на верную смерть. Так что учти, дорога у тебя одна: либо к Слушающим, либо в монастырь поближе к тетке. Я тебя не пугаю, просто прошу подумать, и на твоем бы месте я бы выбрала второй вариант. С утра мы или начинаем тренировки, или прощаемся, и ты можешь отправляться на все четыре стороны. А настоятельнице скажем, что ты сбежала, мы тебя, мол, поискали, поискали, но не нашли. Решили что ты сестра боевая, сама о себе позаботиться сможешь, и не переживали понапрасну. Про то, что ты ее племянница и знать, ничего не знаем. Ну, так что?
        - Шантажистки, - угрюмо ответила она, на мою тираду, обреченно опустив голову.
        - Есть малехо! - кивнула я с кривой улыбкой. - Определилась?
        - Куда я от вас денусь, - вздохнула она тяжело.
        - Ну и замечательно! - обняла за плечи сидевшая рядом с ней Гертруда, и потрясла ее как куль с мукой, улыбаясь во всю ширь. - Только давай без халтуры, и на полную силу?! Договорились?
        Девочка кивнула. Старшая сестра, обрадованная согласием, хлопнула ее по плечу, отчего та упала навзничь. Мы снова расхохотались. Мир в четверке был налажен, даже Юозапа, похоже, оставила свое предвзятое отношение к благородному происхождению Агнесс, и довольно смеялась вместе со всеми. Девочка села, отряхнулась от приставших листьев, робко улыбнулась, но затем сама присоединилась к нам. На небольшой полянке стоял веселый гогот.
        
        На следующий день после того, как между нами были восстановлены прежние хорошие отношения, мне показалось, что и день стал солнечнее и дорога ровнее начала стелиться под ноги коням. К полудню опять потеплело. Хорошо бы весь октябрь стоял таким же погожим, как и прошедшие дни, тогда оставшийся путь покажется более легким.
        Я задрала голову вверх, откинувшись назад в седле. Небо, раскинувшееся над нами, такое невероятно голубое и высокое, такое бесконечное и чистое, без единого облачка... Ах, если бы можно было просто упасть на землю и смотреть, смотреть в него... Обожаю вот так куда-нибудь ехать, ни о чем не думать, и просто любоваться небом, горами, лугами - всей этой красотой.
        
        Скоро полдень, опять коней нужно шагом пускать, чтобы раньше срока не устали, а вот Агнесс вновь бегать заставим. Каким она нас взглядом одарила, когда в первый раз пробежалась! Даже Юозапе фору на сто шагов вперед смогла бы дать, хотя та артистка, каких еще поискать надо. А девочка-то ничего, осваивается помаленьку. Раньше все больше молчала, ну плакала еще. Теперь же пререкается, в спор вступает, шутит даже. Чего ни попадя от нас нахваталась, стала на язык остра. К концу пути мы совсем девку испортим, ей точно только в наш монастырь дорога останется. Куда ж еще ее с такими речами-то возьмут?!
        - Агнесс, с коня! - скомандовала Гертруда. - Шевелись! Да не кривись ты! Можно подумать тебя полностью одоспешеную бегать заставляем! Одна кольчуга не считается!
        Сами мы ехали налегке, упаковав доспехи по мешкам. Места спокойные, видимость хорошая, засад устраивать негде. Зачем себя лишний раз мордовать?! А вот на девочку кольчужку напялили, пусть привыкает к ее постоянному весу. Хотя она и так притерпелась, но одно дело в ней на лошади сидеть, другое дело на собственных ногах вес таскать. Разница сразу ощущается.
        Агнесс спешилась, перекинула поводья через голову лошади и подала их старшей сестре.
        - Теперь с правой стороны встань, чтобы левой рукой держаться, - посоветовала я ей, улегшись на шее у Пятого. Мне до того было лениво, что я вынула ноги из стремян и почти что валялась на лошадиной спине. - Нагрузка равномернее ложиться будет. Под конец ты все равно на стремени весишь, так хоть руки разно-тренированными не будут.
        Девочка покорно обошла коня и ухватилась за правое. Конь недовольно всхрапнул и покосился на нее.
        - Ты то хоть мне нервы не мотай! - с безысходностью произнесла она, похлопав его по боку, и громче уже для нас добавила. - Все, я готова!
        Мы тронули лошадей. Скорость была не ахти какая, так, легкая трусца, но через пятнадцать минут девочка уже держалась за правый бок, забывая утирать льющий со лба пот. Теперь только смотри - как только начнет запинаться и норовить упасть, так остановимся, а пока пусть терпит. Хороший результат только через ''не могу'' получается. Еще минут через десять наступил ожидаемый финал - Агнесс упала на одно колено, но поднялась на шатающиеся ноги с готовностью продолжить дальше.
        - Все! Стой! - прокричала я Гертруде, усаживаясь ровно в седле. Сестра обернулась. - Хорош, можно и отдохнуть. Давай вон к тем деревьям.
        Я указала рукой направление. В ярдах трехстах от нас росла пара вязов. Мы ехали в большинстве своем по разнотравным лугам, по бездорожью, срезая петлю тракта и экономя на этом почти три дня. То тут, то там на нашем пути встречались рощицы или одинокие деревья, вымахавшие до исполинских размеров, и мы предпочитали останавливаться возле них, а не посреди поля. Все приятнее - сидеть, прислонившись спиной к стволу, да и коня есть куда привязать, чем заваливаться на спину посреди необъятных просторов.
        Мы доплелись до деревьев, слезли с коней и сразу же блаженно растянулись на сухой траве. Надо бы переседлать лошадей, но вставать совершенно не хотелось. Я начала задумываться, а права ли я, задав такой темп? Ведь через пяток дней кони начнут быстро уставать, мы-то не в счет, вытерпим как-нибудь, не в первый раз. Животины, вот, находятся под седлом почти семь часов, а это чересчур много для них. Ладно, уменьшим время перегона, устроив двухчасовой привал посреди дня.
        Я, кряхтя поднявшись, принялась отстегивать покров, чтобы после стянуть надоевшую походную рясу. Дурь, конечно, все эти положенные уставные облачения, но куда ж деваться - вдруг в пути кого встретим. Крестьянам все равно как боевые сестры одеваются, лишь бы церковный знак был, а вот свои, если увидят - так насядут, что ничем не отбрешешься. Под рясу поддет стеганый поддоспешник, без него ехать было бы уже прохладно, а с ним жарко, спина взмокает и чешется.
        Все, долой неудовольствие и ворчание! Как там, в Правилах сказано? Сначала позаботься о коне... Вот и надо позаботится, скотинка она же ни в чем не виновата.
        - Сестры па-адъем! - скомандовала я, аккуратно стягивая рясу, и складывая ее на свернутый покров. - Давай! Давай! Не разлеживаемся! Быстро обиходим лошадей и пару часов отдохнем!
        - Чего ты разоралась, - лениво спросила меня Герта, приоткрыв один глаз. - Сейчас, только чуток полежим...
        - Ничего не знаю! Вставай, давай! Твой конь больше всех устал, ты у нас самая тяжелая! - не унималась я, уже расстегивая и скидывая поддоспешник, чтобы рубашка на ветерке просохла. - Юза! Агнесс!
        - Фиря, тебя кто за зад укусил? - проворчала Юозапа, лениво вставая. - Скачешь, как ужаленная!
        Сестры нехотя поднялись, разделись и принялись расседлывать каждая свою лошадь.
        Я стянула с Пятого седло, потник, затем сорвав пук сухой травы скрутила ее в жгут и принялась тереть ему спину. Жеребец блаженно прикрыв глаза, подрагивал шкурой, пофыркивал и переступал с ноги на ногу, как бы пританцовывая.
        - Хороший мальчик, - ласково нашептывала я ему, усиленно скребя, и стараясь захватить шею и даже грудь. - Стой спокойно, умный мой.
        - Ты его еще поцелуй! - фыркнула Юза, яростно растирая своего гнедого. Ее жеребец тоже подставлял бока под травяную скрутку.
        - Надо будет, поцелую, - усмехнулась я. - Для такого хорошего мальчика мне ничего не жалко!
        - Угу, - кивнула сестра. - Только ты не забудь, что на тебе сегодня и одна из вьючных, так что долго со своим красавцем не милуйся.
        Ой, и правда!
        Я по-быстрому закончила возиться с Пятым и принялась за привязную лошадь. Небольшой, но выносливый каурый мерин спокойно стоял и дожидался, пока я разгружу его.
        - Девочки, - обратилась я к сестрам, прикидывая вес снимаемых мешков. - А овса то у нас на два дня осталось, не больше.
        - До Корча не хватит? - поинтересовалась у меня Гертруда.
        - Да Бог его знает, - пожала я плечами. - Если темп не сбавим, то хватит, но на границе фураж гораздо дороже. Неплохо бы в одной из деревень закупить.
        - Каких деревень? - удивилась Юза. - Здесь же, на двадцать миль вокруг точно ни одной!
        - Не похоже, - отрицательно махнула я головой. - То здесь, то там на пути я натыкалась на признаки не очень далекого жилья.
        - Ага, только ты их хрен найдешь! - убила все мои надежды старшая сестра. - Если до ближайшего торгового тракта пара дней пути, и где-то здесь есть деревня, то живущие в ней явно позаботились, чтобы их отыскали не сразу. Эти два дня ты будешь плутать на оставшемся корме, выискивая их, чтоб в конце выяснить, что живут там пять баб да трое стариков с малолетками. А на все поселение у них - одна коза и дохлая лошаденка. И что овса у них отродясь не водилось. Фиря, оставь ты эти глупые мысли! Доедим до Корча, а там затаримся. Может, в госпитале чего урвать сможем!
        - В госпитале?! - я покрутила пальцем у виска. - Там мы только вшами запастись с избытком сможем! В Корче самый нищенский госпиталь, который я видела! Хоть городок и пограничный, но церковники там не прижились, больше всякий сброд. Ордена Бенедикта и Жофруа который год поделить не могут, чья территория, поэтому один другому не дают нормальный госпиталь открыть. А мы страдаем! Если не хотите поселение искать, не надо - так поедем, но я вас предупредила. Пеняйте на себя, если раскошеливаться придется.
        - Един перец, придется! - согласилась со мной Герта, и вздохнула. - Вся эта поездка - сплошные траты... А куда ж деваться?! Сначала премся до Sanctus Urbs, потом обратно, на другой конец света!
        - Не напоминай мне о дороге на север, - передернула плечами Юозапа, отбрасывая ненужную траву. - Как представлю, так в дрожь кидает!
        - Зато обратно, от сподвижников легче пойдет, - попыталась я обнадежить ее. - Две с половиной недели и мы дома.
        - Если ты только сможешь отрастить крылья и полететь аки сокол над горами! - Юза и здесь не упустила шанс съязвить. - А кто до перевала топать будет? А кто по окружной дороге плестись? Вся эта поездка одна сплошная...
        - Хрень! - закончила за нашу брюзгу Гертруда, наконец, управившись со своими двумя лошадьми.
        Сегодня была наша с ней очередь следить за вьючными. Забота о них возложенная на Агнесс, была снята, потому что мы приняли решение гонять девочку как сидорову козу. Ей и так бы с непривычки не надорваться, куда ж еще трех лошадей обихаживать! Если о своем жеребце позаботится и не упадет от переутомления после тренировки, то уже хорошо.
        Старшая сестра подхватила с земли фляжку и вместе с поясом, к которому она была прицеплена, вытащила из нее пробку и надолго приникла к горлышку. Это показалось мне заманчивым.
        - Не будь жадиной, а?! Поделись! Тем более что это моя фляжка! - попыталась я урезонить присосавшуюся к воде Гертруду. Не добившись результата, я наглым образом подошла и взяла ее фляжку. Ага, сейчас! Та была пустая. - Герта! Экономь воду!
        - Ой, да на, ты, на! - сунула она полупустую емкость мне в руки. - У нас еще три полнехоньких меха!
        - А лошади?!
        - Святые угодники! Вроде бы Юзе над всем трястись полагается, а не тебе.
        - У меня сегодня праздничный день, и я сегодня отдыхаю, так что пусть Фиря пыхтит, - томно ответила Юозапа, вновь разлегшись на траве и закинув руки за голову.
        - И что за праздник? - поинтересовалась я, присаживаясь рядом с ней.
        - А что сегодня за день? - спросила она, не открывая глаз.
        - Среда.
        - Значит день поста. Чем тебе не повод?
        - Да ну вас! - я махнула рукой, и, опершись спиной о ствол дерева, полулежала, наблюдая за окрестностями.
        Агнесс все шебуршилась, не в состоянии улечься на отдых. Она принялась отряхивать поддоспешник, затем перестегнула пряжки на сапогах, поправила косу под горжетом... Косу? Косу?! Косу!!!
        - Агнесс! - девочка подскочила, встав на колени, и посмотрела на меня вопросительно, что, мол, еще не так сделала. - Горжет долой!
        - Зачем?!
        - А ну сними!
        Она стащила убор, обнажая голову.
        - Ну чего ты? - Юозапа приподнялась и посмотрела на меня недовольно. - Чего голосишь, спать не даешь?!
        - Ты только посмотри на нее! - я указала на девочку.
        - Ну...
        - А теперь на меня! - я тоже сдернула горжет. - Видишь разницу!
        - Герта!
        Теперь и у Юзы прорезался голос.
        - Обалдеть! - выдала свой вердикт старшая сестра. - Ничего себе, проморгали!
        С плеча у Агнесс свисала толстенная туго заплетенная каштановая коса длинной до пояса, переливаясь на полуденном солнце оттенками начищенной меди и бронзы. У меня же на голове красовались серого мышиного цвета мною же неровно стриженные, можно даже сказать клоками выкусанные короткие волосы, длиной в три-четыре пальца.
        - Надо стричь! - твердо сказала Герта.
        - Не дам! - истерично взвизгнула девочка, вцепляясь двумя руками в косу. Пожалуй, все бы так поступили же, увидев убожество на моей голове. - Только через мой труп! Не позволю! Мне же замуж идти! А обстриженную никто не возьмет! Это позор! - ее глаза подозрительно начали наполняться влагой.
        - Какой замуж?! Ты что? Какой теперь тебе замуж? - заголосили мы с сестрами хором.
        - Ты что с дуба рухнула? - брякнула я свою любимую присказку, маленько отдышавшись от потрясения, которое вызвало ее заявление.
        - Меня по весне должен герцог д'Амастис сватать! - расплакалась она. - Он такой красивый и добрый! Зачем я ему буду нужна, страшная, с обрезанными волосами!
        Тут Агнесс не на шутку разрыдалась, принявшись размазывать ладонями слезы по лицу. Гертруда встала и, подойдя к ней, подняла на руки, словно маленького ребенка, а потом перенесла под деревья и усадила рядом с нами.
        - Ну не плачь, не плачь, - утешала она ее, гладя по голове. - Волосы не зубы - отрастут.
        - Н-е-ет, - захлебывалась девочка. - Они лет десять до прежней длины расти ста-а-анут! Герцог меня ждать не бу-у-удет! На другой женится-а-а! Я к тому времени буду старая-а-а!
        - Герцог, поди, теперь рад радешенек, что на тебе не женился, - тихонечко проворчала себе под нос Юза, но Агнесс все равно ее услышала и зарыдала еще сильнее.
        - Не реви! Кому сказала, не реви! - рявкнула я, в надежде, что окрик заставит ее поубавить плачь. Подействовало, во всяком случае всхлипы стали пореже и потише. - Во-первых! Ты слышишь меня?! - она кивнула, не отлипая от груди Гертруды. - Так вот, во-первых, Юза права. Герцог просто счастлив, что не успел жениться на тебе. Это ясно?!
        - Не-е-ет!
        - Ты лишена всего имущества, а значит и приданного. Следовательно, этот д'Амастис к тебе больше не посватается. Во-вторых, если и посватается к тебе, то уж никак не герцог, а скажем какой-нибудь уродливый купчина, и то из-за твоего знатного рождения. И в-третьих, тебя тетка укрывает от Слушающих, какая вообще может быть свадьба?! Тебе теперь одна дорога - в монастырь! Это-то хоть понятно?! - я пыталась всеми силами достучаться до ее убитого горем разума. Попытка надо сказать не из легких!
        Девочка кивнула, но вновь заплакала. Через ее всхлипы мы кое-как разобрали, что: 'Я так мечтала выйти за-а-амуж за краси-и-ивого! Я так хотела сва-а-адьбу! Теперь все пропа-а-ало!' Старшая сестра вновь принялась гладить ее по голове, приговаривая и увещевая:
        - Ну зачем тебе свадьба?! Зачем сдался тебе этот муж?! Ничего хорошего в том нет.
        - Тебе то откуда знать?! - донеслось сдавленное.
        - А я со своей свадьбы в монастырь сбежала, - поделилась с ней Герта.
        - Правда? - девочка подняла голову и недоверчиво посмотрела на нее. Лицо у нее было зареванное, нос распух и покраснел. - Зачем?
        - А чего я там забыла в замужестве этом?! Сватали меня двое, - начала свой рассказ Гертруда. Агнесс перестала плакать и прислушалась. - Сын владельца харчевни, точнее не сын, а его отец за своего сына, и мельник. И тому и другому потребовались и жена в дом, и рабочая сила по хозяйству. Я тогда уже здоровая да справная девка вымахала...
        - А сколько тебе лет было? - прервала ее заинтересованная Агнесс.
        - Пятнадцать по весне стукнуло. Так вот, мельнику понадобилась крепкая жена. Он вдовый был. Две прежние жены у него померли. Первая родами, когда четвертого рожала, а вторая - сама повесилась. У мельника детишек шестеро по дому бегало, правда, той же весной, пока он ко мне сватался, двое примерли, но четверо все же осталось. И подумала я, что не хочу идти за мельника, он и меня в могилу сведет, как двух первых жен. Ведь не от хорошей же жизни вторая сама на себя руки наложила? Хозяину харчевни нужна была дюжая невестка в услужение, жизнь тоже не сахар: с утра до ночи на кухне батрачить, да пьяных клиентов обносить. А тут еще по ночи, с поздних посиделок шла и увидала, как сын хозяина харчевни, одну из ихних подавальщиц загнул и охаживает. Та бедная пищит, кричит что больно, а вырваться не смеет. Да и куда денешься от хозяйского сына.
        - Что он делает? - не поняв, переспросила девочка.
        - Ох, и дитя ты еще! Вроде семнадцать, а сущее дитя! - вздохнула Гертруда, покрепче прижав ее к себе, та только пискнула. - Блуд он творил нехороший!
        - Как это?
        - Да неважно, - отмахнулась я от ее глупых вопросов. Эту историю полностью я слышала впервые. Знала раньше, что Герта со свадьбы сбежала, но вот отчего, понятия не имела. - Рассказывай дальше.
        Старшая сестра посмотрела на меня с благодарностью и продолжила.
        - И прикинула я: ни тот, ни другой меня не устраивают, ни с тем, ни с другим весь век коротать не хочется, взяла да и сбежала за два дня до назначенной свадьбы. За кого уж собирался выдать меня отец, я так и не прознала, но не жалею, что смылась оттуда. Сказала родным, что вечером с подругами гадать пойду на всю ночь, у нас в деревнях такой обычай был...
        - Грешный обычай! - выдала молчавшая доселе Юза. - Гадать - страшный грех!
        - Сейчас то я знаю что грех! - согласилась с ней Герта. Она, придерживая оной рукой Агнесс, освободила другую и попыталась отвесить Юзе щелбан. Та проворно откатилась на пару футов в сторону, чтобы оказаться в недосягаемости от Гертиных пальцев. - Ты пойди это молоденьким селянкам объясни! Страшно, боязно, но жуть как интересно. Отговорилась я от родных, а сама припустила что есть мочи до первого госпиталя. Бухнулась в ноги тамошнему настоятелю, говорю ему: хочу, мол, служить Богу. Он посмотрел на меня, посмотрел, да и позвал остановившихся там сестер. Повезло, ночевавшие сестры были как раз из нашего ордена. Они посмотрели на меня, покрутили, обо всем подробненько расспросили, и взяли к себе. А что: я здоровая, высокая, для боевых сестер самое то! Вот так и оказалась в монастыре.
        - Ясно, - вздохнула Агнесс. - А я бы все равно хотела замуж выйти.
        - Не судьба! - припечатала ее Юозапа, вставая и вновь укладываясь ближе к нам. - Человек предполагает, а Господь располагает!
        - Да, - Агнесс скорбно кивнула, соглашаясь с ней. Поерзала немного, утерла лицо и посмотрела вопросительно на меня.
        - Что? - я догадалась, о чем она хочет меня спросить, но прикинулась дурочкой.
        - А ты как попала в орден? - озвучила девочка свой вопрос.
        - Да никак, просто пришла и все, - как можно спокойнее ответила я. Рассказывать мне не хотелось совершенно. Терпеть не могу тревожить призраков прошлого.
        - Совсем просто-просто? - продолжила допытывать она.
        - Совсем просто-просто, - кивнула я. - Ты лучше лицо умой.
        - И ты совсем ничего не расскажешь?
        - Да, нечего, - отмазалась я. - Просто решила и пришла в орден.
        - Ясно, - еще раз вздохнула она, встала и принялась мыть из поясной фляжки раскрасневшееся лицо.
        Я же невольно принялась ворошить прошлое.
        
        Не люблю вспоминать свое детство, не слишком оно было радостным. После того как умер отец, и ленными владениями управлять стало некому, точнее мать не захотела, ее родня решила вопрос просто - вдову с двумя дочерьми выдали замуж. Быстро сговорились с ближайшим соседом, не захудалого рода, барона, и тоже вдовца. Мать радовалась свадьбе. Она была из тех женщин, которые не могли обходиться без мужского плеча, всегда нуждалась, чтобы кто-нибудь о ней заботился. Ее призвание, как и у многих женщин нашего времени - хлопать красивыми глазами, вздыхать, краснеть, бледнеть да падать в обморок. Сосед оказался мужчина видным, властным, нетерпимым к непослушанию других, но мать ему пришлась по нраву. Свадьбу сыграли той же весной, едва закончился положенный траур. Нам с сестрой он не нравился, но кто нас тогда спрашивал?! Да и спрашивали ли когда-нибудь детей - хотят ли они нового отчима или мачеху? Взгляд у него был тяжелый такой, ощупывающий и оценивающий. Мы старались не показываться отчиму на глаза, а он не торопился выказывать нам свою любовь и заботу. Мать вновь расцвела с новым мужем, она была не так
уж и стара - всего тридцать. Лиане же тогда было двенадцать, а мне восемь лет.
        Так продолжалось года три. Сестра уже в пятнадцать выглядела как взрослая девушка, я же в свои лета как была доской, мосластым и костлявым жеребенком, так и осталась, только вытянулась сильно вверх.
        Я не помню, как и что развивалось, но постепенно стала замечать, что сестра все реже начала выходить из комнаты, и чаще стала сидеть и играть со мной. Мать же все больше и больше становилась ею недовольна, злилась, но я не понимала отчего. В ту же пору пошли разговоры о скором замужестве с младшим сыном графа д'Эбове, мол, засиделась девица.
        Все случилось в один из вечеров, когда мать поехала навещать троюродную тетку, а отчим, сославшись на подагру, остался дома. Услышав непонятный грохот, я побежала в комнату к Лиане, но ее дверь оказалась заперта. Я кричала, билась, стучала, но никто так и не открыл. Слуги на шум никак не отреагировали, и не пришли посмотреть, что же случилось. Я же довольно долго стояла, уткнувшись в запертую дверь, все плакала и звала сестру.
        Неожиданно ключ в замке провернулся, и дверь распахнулась; оттуда вышел отчим с расцарапанной щекой. Я испуганно отшатнулась в сторону, прижавшись к стене.
        - И ты, маленькая сучонка, здесь! - он оттер кровь с лица. - Прибежала! Попробуй вякнуть что-нибудь матери, и с тобой придется познакомиться так же близко, как с твоей сестрой! - и, выдав мне оплеуху, пошел прочь.
        Я залетела в комнату, стулья были опрокинуты, посуда и подсвечники сброшены со стола. Лиана сидела в углу, и невидящими глазами смотрела на меня, держась руками за горло. Платье все было разорвано, на шее красовались синяки, а нижняя юбка в пятнах крови.
        - Ли... Ли-и, - я подбежала к ней, крепко обняла. - Ли, он тебя бил?
        - Нет, - прошептала она искусанными губами, так тихо, что я едва разобрала. - Другое... - потом с силой оттолкнув меня от себя, крикнула: - Уходи! Уходи отсюда! Убирайся из этого дома! Как можно скорее убирайся из этого дома! - я вылетела как ошпаренная.
        Ночью Лиана повесилась, запершись у себя в комнате. Ее обнаружили, когда вернулась мать, на другой день после обеда. Когда я вся в слезах попыталась рассказать ей, что произошло, она отвесила мне оглушительную пощечину.
        - Не ври! Ты всегда мне врешь! Завидуешь моему счастью, и она завидовала! Всегда на него заглядывалась! Беситесь, что у меня скоро будет наследник, не чета вам, девкам! - и так далее все в таком же духе. Много я тогда могла понять?! Лишь плакала и смотрела на нее большими глазами.
        Меня на неделю заперли в своей комнате. Только от няньки я узнала, что в смерти Лианы обвинили сына конюха. Будто бы он это сделал, потому она и повесилась. Мальчишку запороли до смерти на конюшне. Отец, которого заставили смотреть на изуверство, творимое с его ребенком, не выдержал и умер там же на месте.
        Спустя месяц, когда живот матери стал заметен, отчим почему-то принялся оценивающе посматривать на меня. Нянька начала одевать меня как можно страшнее, старалась сделать более неуклюжей, но это мало помогало. Тогда няня предложила мне, чтобы я носила крест и всем рассказывала, что собираюсь в монастырь, замаливать грехи за сестру и служить Богу. Доброй она была женщиной и всегда хотела как лучше. Сначала это действовало, но все же мать стала косо поглядывать и на меня. Впрочем, тут же заговорили о свадьбе, опять-таки с сыном графа д'Эбове - раз не вышла одна, выйдет другая. Было странно, но ни граф, ни его младший сын вовсе не противились. И почему-то никого не волновало, что мне еще только двенадцать. Отчим стал просто невыносим. Он так и норовил прижать меня к стене, где-нибудь в темном коридоре. Говорил, что мне теперь все равно не уйти в монастырь, блудниц туда не пускают, и что раз мне замуж, то никто и не заметит, что я не девственница. Лишь тогда я поняла, что он сделал с Лианой.
        Нас, девиц благородного происхождения, очень оберегали от знаний, что происходит между мужчиной и женщиной, но некоторые вещи мне все же стали известны. В последнее время барон уже не считал нужным прятаться по углам от любопытных глаз домочадцев.
        В тот день я прошипела ему: если он коснется меня хоть пальцем, то зарежу его. Отчим навешал мне затрещин, но зажимать по углам стал чуть реже. С того дня мне запретили выходить за пределы дома, и даже посещать семейную часовню не дозволили. Я вновь сильно испугалась, и уже с истинным усердием принялась молить Господа об избавлении от ожидающего меня кошмара.
        Получилось так, что пару недель спустя к нам на ночлег попросились сестры из Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Мои отказать не посмели, с Церковью ссориться не хотелось, поскольку эта пара теток могла полдома разнести, если рассвирепеют. Мне каким-то чудом удалось пробраться в столовую залу, где они трапезничали вместе с отчимом. Я влетела, рухнула на колени. На мне было платье - скромное котарди серого цвета, с массивным крестом на худющей шее. Меня попытались вытащить оттуда, но одна из сестер рявкнула, и слуги отстали. (Котарди - полуприлегающее платье-туника с застежкой спереди по центру или без нее, со съемными или переменными рукавами.)
        - Святые сестры спасите мою душу! Мне запретили ходить в часовню и молится! - я быстро сообразила, что следует говорить. - Мне не разрешают служить Господу нашему!
        - Она помешанная и развратница! - отчим нашелся мгновенно. Он раскраснелся от злости, и, сжимая руки в кулаки, принялся обличать меня. - Сестра ее такая же, втянула ее в блуд, да к тому же заразившись дурной болезнью, повесилась!
        Мать на сносях страдала страшной дурнотой и сидела у себя в комнате, так что защищать меня в столовой было некому. Да и не стала бы она за меня заступаться.
        - Он лжет! - я обвинительно ткнула пальцем в его сторону, не вставая с колен. - Я девственна и невинна! Это он опорочил Лиану! Я сама видела! И то же самое он собирается сделать и со мной! Это он не дает служить мне Богу! Не дает замолить грех сестры! Она поступила не по ученью Веры, не смогла пережить позора и надругательства! Помогите мне! Позвольте замолить грех сестры! Я могу поклясться на писании, я невинна!
        - Шлюха! - отчим не выдержал, и, подскочив ко мне, ударил по лицу, его трясло. Я упала на пол, носом и из разбитой губы пошла кровь.
        Сестры даже бровью не повели.
        - Ты дочь графа Чезра? - спокойно поинтересовалась старшая из них - мощная, рослая женщина лет сорока.
        - Да, - я даже не пыталась подняться, боясь нового удара.
        - Хорошо. А ты можешь доказать свою невинность? Дочери Бога не должны знать мужчины.
        -Да!
        -Нет!
        Мы крикнули с отчимом одновременно. А монахиня, как ни в чем не бывало, продолжала.
        - Ты сможешь пройти проверку?
        - Да!
        - Нет!
        - Помолчите барон, не о вашей душе и теле идет сейчас речь!
        - Зато о моих деньгах, - прошипел тот в бессильной злобе.
        - Ну, так как, дитя мое?
        - Да! Клянусь Господом Богом, да!
        - Встань с пола, и иди сюда. Мужчины выйдете вон и закройте двери.
        Проверка была не самой приятной вещью в моей жизни, но я ее пережила. Когда сестра ополоснула руки, двери распахнулись, и вошел отчим.
        - Ну что я вам говорил?! - начал он уже с порога. - Эта грязная тварь не заслуживает прощения! - он был уверен в своей правоте, я любила ездить на лошади по-мужски.
        - Помолчите, сын мой! Это дитя поедет с нами.
        - Вы не можете забрать ее! Скоро свадьба! Мы пытаемся пристроить ее, чтобы разорвать этот порочный круг блуда!
        - Этот ребенок невинен. И он поедет с нами, раз желает служить Богу. Или вы думаете, барон, что в лоне Церкви девочка не будет охранена от блуда? Что Мать-Церковь не способна побороть порочные страсти Искусителя?
        Отчим ничего не ответил. Спорить с церковниками было бы себе дороже.
        - Граф Чезра что-нибудь завещал своим дочерям? - спросила другая монахиня, разглядывая узоры на вышитой скатерти.
        - Нет! Ничего он не оставлял! Они нищие! Все по праву принадлежит мне! А я этой шлюхе и копейки не выделю! - отчим просто бесновался.
        - Мы проверим, барон, проверим... - спокойно покивала старшая из сестер. - Скоро время вечерней молитвы, и ты дитя мое, - она указала на меня. - Пойдешь с нами, и ночевать тоже будешь с нами. Вещей тебе собирать не надо, незачем брать мирское в Божью обитель.
        Наутро я уехала с сестрами и оказалась в монастыре. Так я стала послушницей Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Орден в ближайшие полгода, отсудил и забрал у отчима причитающиеся мне наследство, приписав его во благо Церкви. Моя мать благополучно разродилась сыном, а потом и еще двумя дочерьми. Отчим унаследовал титул графа Майренского, и теперь преспокойно живет с моей матерью в новом поместье. Я же стала сестрой Ордена. Мать никогда не навещала меня. Я тоже с ней не встречалась.
        
        Глава 10.
        - Эй, Фиря! Па-адъем! Чего замечталась?! - оклик Гертруды выдернул меня из глубин памяти. - Зову тебя, зову, а она сидит, уставившись в одну точку, и ухом не ведет! Вставай, давай, ехать пора!
        Я с трудом поднялась на затекшие ноги. Ого! Уже пролетели мною же отведенные два часа, а я и не заметила. Верно говорят, что от прошлого не убежишь, а чем сильнее от него стараешься избавиться, тем реже, но сильнее оно тебя накрывает. Все, забыли! Забыли, забыли...
        - О чем ты так задумалась? - спросила Юза, проходя мимо меня, и неся седло на животе, поскольку таскать его на руках сестре было неудобно. - Поделишься с нами?
        - Да так, - отмахнулась я. - Мелочи всякие. Соображала, что еще надо будет по пути в ауберг сделать. Мать нас всяко пытать будет: что, да как было. Чего увидели, чего узнали...
        Такой простенький прием не раз отбивал у людей охоту выспрашивать. Надо сразу же много и обстоятельно начинать объяснять ход своих мыслей, забивая их головы ненужными сведениями, помогает на раз-два! Правда, я вообще ни о чем таком на самом деле и не думала, но дурить мозги за свою жизнь научилась, дай Бог каждому. Не хочу я, чтобы сестры знали о моем детстве, не хочу и все! И прекрасно понимаю, что врать грешно, но пусть лучше такой грех на душе, чем выносить позор семьи на всеобщее обозрение. Девочки, наверное, меня бы поняли, расскажи я им, но не могу. Язык не поворачивается.
        - Ну ты зануда! Похлеще Юозапы! - протянула старшая сестра, слушая мой пустой треп. Что ж, пусть так. - Смотри, ум на бок свернешь. Слышь, Юза?! Вот помяни мое слово: лет через семь Серафима из нее полноценную замену для себя сделает, а к сорока годам Фиря настоятельницей станет! Я не я буду, если это не так выйдет!
        - Ага, станет она, как же! - фыркнула та, оставаясь как всегда в своем репертуаре. - А Серафиму... Уф! - она взвалила на своего жеребца седло и принялась застегивать подпругу. - Да стой ты! А Серафиму ты куда денешь? Она еще, между прочим, нас всех вместе взятых переживет!
        - Ну, если Серафимы не станет, то точно она этот пост займет! Вишь, какая ответственная, о благе поездки печется!
        Язвы! Ой язвы! Но настроение от их издевок у меня все же поднялось. Я принялась оседлывать Пятого. Сестры уже справившиеся со своей задачей, начали взнуздывать одну из вьючных лошадей и жеребца Агнесс, которая, свернувшись в клубочек, мирно спала, невзирая на все наши выкрики и галдеж. Мы не стали будить девочку раньше времени, ведь ей еще придется сегодня и побегать и потренироваться, пусть отдохнет, пока есть время. Мы ж не садисты в самом деле, кто бы что не думал! Я, управилась со своим конем и принялась за давешнего каурого мерина, ну до чего ж флегматичная скотинка! А Юозапа тем временем все же растрясла Агнесс, та нехотя поднималась. Ну да, после слез всегда спится крепко.
        Заседлав лошадей, мы натянули на себя скинутые поддоспешники, поскольку без них было уже зябко путешествовать, а поверх напялили рясы и горжеты. Несмотря на яркое и веселое солнце, в воздухе чувствовалось приближение холодов. Поздняя осень наступала на пятки, и нас спасало лишь то, что мы ехали на юг к морю. У нас в монастыре, поди, и первый снег пробовал выпасть, а уж вода в лужах по ночам - замерзала точно. А здесь ничего, только листья все пообсыпались.
        Одевшись и прицепив по местам оружие, дружно попрыгали в седла и вновь пустились в дорогу.
        
        Когда начало темнеть мы стали располагаться на ночлег. Вечер нам предстоял сложный: нужно было сломить сопротивление Агнесс и остричь ей волосы, как того требовал устав, а еще начать обучать ее азам боя на мечах. И в том, и в другом случае работа предстояла не из легких. Как мы умудрились проморгать ее косу?! До сих пор ума приложить не могу! Хотя, чего это я! Иногда бываю жутко невнимательной к обыденным вещам: передо мной можно розового индюка таскать и я его не замечу, главное чтобы это делали каждый день. Видимо так получилось и с Агнесс. В начале дороги к ней шибко никто не приглядывался, а потом как узнали, что она племянница настоятельницы, так и вовсе из головы выкинули все ее странности. И только теперь, когда выяснили реальное положение дел, мы обратили внимание на несуразицу и принялись приводить ее внешность в соответствие с видом сестры нашего ордена. К тому же, мы всегда, как положено по правилам, ходим в одежде, даже спать ложимся в камизе , бре и горжете. А еще, девочке в первый же день нагоняй за непокрытую голову дали. Так чего мы хотим?! В общем, вечерок сегодня будет не из
легких! (Камиза - рубашка до середины бедра, расклешенная изо льна или шёлка, с длинными рукавами, зауженными к низу. Брэ - неширокие семейники до колена, с ластовицей и швами на боках из шелка или льна.)
        Остановились в ложбинке, где кряжистые столетние ивы опускали свои ветки до земли. Их могучие стволы с изрезанной временем корой, должны были послужить нам неплохой защитой от пронизывающего ветерка, что задул ближе к вечеру. Небо еще рдело на западе, но с востока уже наползали темные ночные облака. В наступающих сумерках мы быстренько насобирали хвороста, валявшегося здесь в избытке, и запалили жаркий костер, чтобы было теплей: низина все-таки, ивняк по сухим местам не очень-то растет. Сегодня кашеварить по очередности должна была я. Пошарившись в мешках, я извлекла на свет божий кулек с незабвенной гречневой крупой.
        - Опять?! - завопила Юза, увидев у меня в руках мешочек знакомой расцветки. - Только не гречка! Четвертый день ее есть я не в состоянии! Готовь что-нибудь другое!
        - А что, например? - флегматично спросила я.
        Мне лично было все равно, чем сегодня ужинать, можно гречкой, можно не гречкой. Я не гурман, могу хоть месяц на одном и том же блюде сидеть, лишь бы было сытно.
        - Свари сечку, - попросила меня старшая сестра, принося новую порцию хвороста.
        - Долго! - скривилась я. Эта крупа действительно долго варится. - Может пшено?
        - Можно подумать оно не дольше! - вставила свое слово Юозапа. - Пшеном нас караванщики потчевали, давай сечку. Тем более, пока Агнесс обстрижем, пока потренируемся, каша - как раз сварится и даже еще остыть успеет.
        - Ладно, было бы предложено, - пожала я плечами, вновь принимаясь за раскопки.
        Мешок с сеченой пшеницей я обнаружила, словно по закону подлости, на самом дне, и мне пришлось заново перекладывать всю сумку, чтобы в ней впоследствии можно было хоть что-то найти. Пока я занималась поисками крупы и нарезанием стратегического запаса круто-соленого сала для каши, Гертруда принялась точить нож, проверяя его остроту сухой травинкой. Агнесс наблюдала за ее действиями со страхом.
        Лишь когда старшая сестра осталась довольна остротой ножа, она закончила его точить.
        - Ну? Горжет долой, - обратилась она к Агнесс, похлопывая лезвием по ладони.
        Девочка схватилась за одеяние двумя руками, в ее глазах плескался неподдельный ужас.
        - Может не надо?!
        - Надо, надо! - закивала Герта, едва сдерживая улыбку; уж до того комично выглядела Агнесс, обхватившая голову. - Раздевайся, давай!
        Девочка в надежде посмотрела на меня. Я-то тут причем?! Если так полагается, то какие могут быть сожаления?! Я тоже помахала ей рукой - снимай, мол. Та отчаянно замотала головой.
        - Агнесс! - весомо произнесла Гертруда. - Давай без детских глупостей!
        - Нет! Ни за что! - уперлась та. - Вот объясните мне, зачем меня нужно стричь? Почему я не могу ходить с косой? Где сказано, что у сестры не может быть длинных волос?
        - В писании! - подала голос Юозапа. - В писании сказано, что первый муж, залюбовавшись прекрасными волосами первой девы, пошел за ней. А потом деву увлек сладкоголосыми речами Искуситель, из-за чего и мужа и деву изгнали из Рая. Можно подумать, ты не слышала ни одной проповеди!
        - И что? Из-за этого надо меня стричь? - не сдавалась Агнесс.
        - В уставе сказано, - продолжила прежним менторским тоном сестра. - Дабы женщина, греховный сосуд, не завлекала честных мужей своей красотой, следует ей, стремящейся к благочестию в услужении Богу, длинных волос не носить, а уши покрывать, дабы Искуситель не нашептывал ей скверных и смущающих душу речей! Ясно?!
        Про греховный сосуд она загнула, конечно! Но в остальном, так в нашем уставе и сказано.
        - Правда, правда! - покивала я. - И если носить горжет, то в уши не дует.
        - Есфирь! - завопила Юза, понимая, что вся ее поучительная речь пошла насмарку.
        - А я что? Истину, между прочим, сказала. Ни у одной из нас воспаления уха пока не было.
        - Все равно не дамся! - уперлась девочка, наотрез отказываясь резать волосы. М-да, тавтология, однако. - Я замуж хочу выйти! И все ваши отговорки на меня не действуют! Вот встречу самого красивого и доброго, так сразу за него и выйду! И вас не спрошу!
        - Встретишь, встретишь, - участливо покивала Герта, глядя на Агнесс, как на блаженную. - Как встретишь своего принца с золотыми яйцами, так и выйдешь, но не в этой жизни!
        Девочка покраснела, да и чего греха таить, я - тоже! Старшая сестра чего-нибудь как отчебучит, так отчебучит! Даже я, любитель подобных прибауток, иногда теряюсь.
        - Герта! - взвизгнула Юозапа, сорвавшись на фальцет. - За языком следи!
        - Короче, мы ее стрижем или я просто так нож правила? - старшая сестра даже ухом не повела, игнорируя Юзин вопль.
        - Стрижем, конечно, - отозвалась я, прокашлявшись от смеха. - Агнесс хватит уже! В писании сказано, в уставе сказано. Хватит комедию ломать! Посмеялись, и будет - ведь не в игры играем!
        Девочка обреченно принялась откалывать с головы покров, с трогательной медленностью она свернула его и положила рядом. Затем так же неспешно, принялась выправлять концы горжета из-под ворота рясы. Гертруда, не выдержав ее похоронного темпа, подошла к ней и по-быстрому сдернула с головы некогда белый колпак.
        Ох, после долгой дороги чистота одежды оставляет желать лучшего...
        - Перед смертью не надышишься! - прокомментировала она свои действия.
        - У Сестры Юозапы тоже коса есть! - предприняла последнюю попытку девочка.
        - Значит, и ей срежем, - выдала Герта.
        - Да идите вы! - теперь уже взвыла дурниной Юза. - Она у меня крошечная! Всего на три пальца! Без нее волосы во все стороны лезут! Они ж кудрявые, не причешешь, ни запихнешь зимой под кале!
        - А ну обнажи голову, - потребовала я у нее. У нас с этим строго, чуть зазевалась, обросла больше нормы и все, могут чего-нибудь нехорошее приписать, доказывай потом что не ослица. Я вот для верности вообще предпочитала стричься как можно короче, оставляя лишь минимально необходимую длину для смягчения под шлем. Да и чем короче волосы, тем меньше с ними мороки.
        Юозапа сердитым рывком сдернула с головы горжет и повернулась к нам спиной. На затылке у нее действительно красовалась куцая косица в три пальца длинной. Большая часть волос из нее выбилась, и теперь упругими завитками торчала в разные стороны.
        - Удостоверились? - едко поинтересовалась она.
        - Эт можно! - махнула рукой Гертруда, самым внимательным образом оглядев Юзину прическу.
        - А у тебя? - обратилась она к старшей сестре. Похоже, Агнесс решила биться до последнего. Лучше бы в чем другом проявляла такую же настойчивость.
        - У меня тоже косы нет! - Герта начала заводиться. Она со зверским выражением лица сняла с себя уставное облачение; и правда - у нее оказалась стрижка под горшок, как у большинства крестьян. - Довольна?!
        Девочка кивнула с убитым видом и покорно подставила голову. Гертруда ухватила за косу у основания головы и одним ловким движением срезала волосы. Недаром сестра нож точила, прошел как сквозь масло. В левой руке у нее осталась метровая каштановая коса.
        - Держи, - она сунула ее в руки девочке и принялась ровнять пряди, которые теперь свободно падали на лицо. В три приема она укоротила их с одной стороны, и так же споро с другой, быстро соорудив Агнесс прическу похожую на свою. - Все, готово!
        Герта отошла на два шага, любуясь результатом. Агнесс нерешительно тряхнула головой, затем, заведя руку назад, осторожно ощупала затылок. Еще раз встряхнула волосы, отчего те взвились пушистым облаком, и опали мягкими локонами вокруг ее лица.
        - Легко, - удивленно заметила она, прислушиваясь к необычным ощущениям. - Голове так легко! А посмотреться в зеркало можно?
        - Нельзя! - отрезала Юозапа, заправляя свои растрепанные волосы под горжет.
        - Почему? - даже обиделась та.
        - Нам нельзя смотреться в зеркало, ведь оно создано для того чтобы женщина могла прихорашиваться, - принялась пояснять я. - Мы не должны никому нравиться кроме Бога - а Ему мы любые хороши - значит и зеркал нам не нужно. Если у какой-нибудь сестры его в келье найдут, ту ждет суровая епитимия.
        - А если в глаз что-нибудь попало, или лицо поранила? - оторопело спросила девочка. Похоже, с такими сторонами монастырской жизни она столкнулась впервые.
        - Для этого надо лишь попросить другую сестру, и она тебе поможет, здесь все просто, - ответила я. - Но довольно заниматься самолюбованием, покрывай голову и дуй тренироваться с Юзой.
        Первое буйное пламя на костре уже опало, и большинство веток теперь равномерно прогорали. Наконец можно ставить вариться кашу, а то есть хочется, прямо сил нет.
        - А чего это - со мной? - вновь подскочила возмущенная донельзя сестра. Можно подумать она забыла давешний уговор!
        - Есть другой вариант? - ответила я вопросом на вопрос, устанавливая котелок с боку у огня. - Или ты мне предложишь с ней заняться? Девочка ростом три фута с шапкой в прыжке! Ты хотя бы ростом пять с половиной, более или мене с ней одинаковая, а я выше пять и восемь. Ну и каким образом мне ее обучать? Ты же привычная к бою на свою высоту, я на свою!
        - Ладно, ладно, - замахала руками сестра. - Только не зуди, я согласна! Эй Агнесс, чего столбом стоишь?
        Я оглянулась, та действительно стояла с обрезанной косой в одной руке, другой перебирая срезанные волосы. Заинтригованная новыми ощущениями она, кажется, забыла обо всем на свете. Ох ворона!
        - А ну иди сюда! - девочка оглянулась и вопросительно уставилась на сестру. - Чего смотришь?! Тренировку пора начинать!
        - А косу куда? - протянула она вперед руку с зажатыми в ней волосами.
        - Брось в костер, - последовал ответ.
        Агнесс нерешительно направилась к огню.
        - Куда?! - теперь уже раненым буйволом взревела я. Похоже сегодня у нас вечер заполошных криков. - Я только что жратву на огонь поставила! А ты со своими космами! Положи вон к мешкам, после сожгу!
        Девочка сложила косу где-то там и, вытащив из общей кучи вещей свой меч, направилась за деревья вслед за Юозапой. Минут пять стояла обычная тишина, затем ее вспорол истошный Юзин вопль. Нет, ну я же говорила, что сегодня вечер криков!
        Мы со старшей сестрой кинулись к ним, не забыв прихватить клинки. В отличие от Агнесс мы свое оружие держали всегда под рукой, например фальшион я с пояса почти не снимала, еще и полуторник всегда был в районе досягаемости, да и клевец в принципе тоже. Примчались мы с Гертой как сумасшедшие. Открывшаяся картина, оказалась достойна Бенедиктинских полотен. Юозапа стояла с мечом Агнесс в руках, и таращилась на него как на оскверненную святыню. Впрочем, было от чего так на него пялиться: клинок одноручника покрывали большие пятна ржавчины, а на режущую кромку казалось, можно было сесть, и доехать до ауберга, не порезавшись!
        - Агнесс, - простонала я, едва не хватаясь за сердце. - Горе наше луковое! За что ж ты его так?!
        На девочку было одновременно и жалко и смешно смотреть, такую умильную рожицу она сквасила.
        Гертруда отобрала у Юзы меч и понесла обратно к огню, чтобы повнимательнее рассмотреть. При свете костра весь ужас произошедшего с оружием предстал в полной мере.
        Так запустить клинок не удавалось еще никому на моей памяти! Даже у последнего бандита с глухой дороги, он находился бы в гораздо лучшем состоянии.
        - Ты хоть раз его чистила или точила? - тихим и напряженным голосом поинтересовалась у нее Герта.
        - Нет, а надо было? - неуверенно уточнила та.
        Этим она нас сразила наповал! Все! Слов нет!
        - Ну а ты как думаешь?! - простонала я, обретя дар речи, минут через пять. Мы, конечно, все неидеальны, но не до такой же степени! - Господь всемогущий! - проникновенно начала я, задрав голову к небесам и сложив руки в молитвенном жесте. - За что ж ты нас так наказал? За какие такие прегрешения?
        - Перестань, - одернула меня Юозапа. - Не поминай всуе!
        Старшая же сестра, рассердившись на отношение Агнесс к оружию, сплюнула в огонь, и, забрав клинок, пошла за точильным камнем. Теперь она будет сидеть и править его, пока не доведет до идеального состояния.
        - Только лезвие ей не затачивай, а то порежется! - крикнула ей вслед Юза. - Или еще чего доброго, меня покалечит!
        - Не учи дедушку кашлять! - раздалось ей в ответ.
        Да, умудриться довести Гертруду до состояния разозленного медведя очень не просто, но девочке похоже это удалось. Все, сегодняшняя тренировка откладывается, из-за отсутствия оружия, да и пока мы тут препирались и охали над мечом Агнесс, как Салминки над куском испорченного бархата, сечка почти сварилась. Еще четверть часа и ужин будет готов, пойду только помешаю, чтобы как вчера не пригорело.
        
        Следующие два дня, по вечерам, мы в основном занимались тем, что пытались научить Агнесс более или менее удерживать оружие в руках. Ох, и намучались мы с ней, но и нахохотались тоже! Для начала мы принялись учить ее крутить меч, чтобы девочка ощутила его вес, да к тому же заодно кисть разработала и укрепила. Первыми попробовали объяснить, как вертеть так называемые восьмерки. Сперва дело пошло с трудом, но потом худо-бедно у нее все же получилось. Правда синяков она себе понаставила, будь здоров! Потом заставили ее подбрасывать и ловить клинок, перекидывать из руки в руку. Проку от этого особо никакого, но с одной стороны - выглядит эффектно, а с другой - баланс даст почувствовать.
        Ох, куда он только у нее не летал: и в сторону, и вперед. Один раз девочка даже умудрилась закинуть его за спину! После этого случая Гертруда обозвала Агнесс клешеручкой. Ну а уж когда мы показали, как прокрутить клинок вокруг руки, когда рукоятка проскальзывает по тыльной стороне ладони и по инерции возвращается обратно, совершая круг; то тут вообще начались настоящие чудеса! Прилетело всем, кто стоял поблизости. Поэтому мы теперь старались держаться подальше, когда она выполняла это упражнение. Но больше всех конечно досталось Юзе, как непосредственной напарнице по тренировкам Агнесс. Для учебного боя мы изготовили из толстого куска древесины подобие щита и вручили его сестре, чтобы девочка могла молотить по нему вволю, не рискуя испортить нормальное снаряжение. Юозапа закрывалась этим выкидышем плотницкого искусства, имитируя нападающего. В итоге, вместо того чтобы рубить по условному щиту, Агнесс постоянно попадала сестре по голове. И после каждого учебного боя, разозленная Юза спрашивала у нее, хотя спрашивала - это мягко сказано: 'Агнесс! Долго ты мне еще шлем рихтовать собираешься?!'. На
шлеме у сестры образовалось множество зарубок, которые потом довольно долго придется выправлять нашим оружейникам. А еще, при атаке девочка сбивалась с шага и не успевала отступить, вся как-то сжималась, сворачивалась. В конечном итоге она или падала, или оттаптывала Юозапе все ноги. Мы старательно втолковывали ей: 'Агнесс будь внимательна! При нападении ты совершенно не смотришь на противника. Ты вся скукоживаешься и замираешь! А отбиваться, кто будет? Если ты и дальше будешь такой растяпой, из тебя ничего путного не получится!' Но пока все было бесполезно. Правда Юза обозвала девочку еще и клешеножкой, и теперь по-другому ее не называла. Более сложные элементы нашей ученице мы не рискнули показывать, пусть для начала хоть с этими освоится.
        
        К середине октября, в аккурат в субботу, мы наконец-то добрались до Корча. Это был небольшой грязный пограничный городишко, где полным-полно сомнительных личностей и всяких дельцов низкого пошиба. Его улочки, подчас настолько узкие, что не представлялось возможным открыть окна, не зацепив дома напротив, были неимоверно грязны. К тому же город, похоже, умирал. Лачуги вокруг крепостных стен, которые когда-то сразу бы обзавелись новыми жильцами, теперь стояли заброшенными, и горожане победнее приспособились растаскивать их на дрова. Впрочем, что вы хотите?! Без нормального госпиталя в городе, а значит без нормальной обстановки в округе ни один добропорядочный купец или ремесленник сюда не сунется. А если нет торговли, то нет и хорошей жизни - все очень просто и закономерно.
        У ворот стражники, невзирая на церковное облачение, попытались содрать с нас как с гражданских проезжающих положенную мзду, и только громкая ругань Гертруды спасла нас от растрясания без того тощего кошелька. И так путешествуем на заемные деньги, а тут еще - эти хапуги!
        Едва въехав в городские пределы, мы принялись спорить: Юозапа настаивала поселиться в госпитале, я же ее отговаривала. Экономность, конечно же, дело хорошее, но если не идет в ущерб себе. Герта молчаливо склонялась в пользу сестры. В итоге, так и не переубедив их, я мысленно плюнула и согласилась. 'Ничего, еще увидим, кто окажется прав!' - ехидно думала я, первой направляя коня в паутину узких и кривых улочек. В Корче я побывала года три тому назад, не думаю, что он изменился в лучшую сторону, вот в худшую - сколько угодно. Пока мы ехали верхом, торговцы и прохожие прижимаясь к стенам обшарпанных домов, поливали нас площадной бранью. С трудом, преодолев пару улиц верхом, мы вынуждены были спешиться из-за низко свисающих веревок или распахнутых створок окон, и уже дальше добираться до госпиталя, ведя коней в поводу. Нашу импровизированную колонну замыкала старшая сестра Гертруда, как самая высокая, ведь стоит здесь чуть зазеваться, обязательно что-нибудь слямзят.
        Пока мы добрались до госпиталя, находившегося практически на другой стороне города, раз двадцать успели переругаться с местным населением. А когда наконец-то добрались, то открывшаяся картина никого не оставила равнодушной. Госпиталь был до того крошечный и убогий, что представшие перед нами ветхие строения одноэтажного жилого корпуса и покосившейся часовни, проняли до печенок даже скуповатую Юзу. Забора, который должен был окружать все эти постройки, не существовало и в помине. У входа в гостиничное здание, на колченогой лавочке привалившись к стене, дремал старичок в застиранной сутане. Он был такой же ветхий и замшелый, как все здешние постройки, с лицом похожим на сморщенное и высохшее недозрелое яблоко.
        - Ну?! - саркастически усмехнувшись, посмотрела я на сестер. - Убедились?! Вот зачем, спрашивается, нужно было добрый час ноги сбивать? Поселились сразу бы где-нибудь у ворот, а рано по утру уехали!
        - Да ладно, не гунди, - отмахнулась от меня Гертруда, обреченным взором окидывая госпитальные постройки, но, похоже, все еще не собиралась сдаваться. - Может внутри ничего страшного.
        - Ну, ну! Успехов! - многообещающе выдала я, и, указав на дверь, скомандовала. - Вперед! Действуйте!
        Юозапа с самым решительным видом направилась к дедушке, теперь проснувшемуся и разглядывавшему нас с не меньшим интересом. Она остановилась рядом с ним и принялась что-то ему втолковывать, что именно расслышать из-за орущих на соседней улице мальчишек не представлялось возможным. Покричав ему минут пяток, сестра в сердцах махнула рукой и потопала к нам обратно.
        - И? - вопросительно приподняла бровь Герта.
        - Жуть полная! - неохотно подвела итог Юозапа только что состоявшейся беседе. - Он тут самый главный прислужник, с ним еще парочка таких же божьих одуванчиков. В госпитале действительно - шаром покати. Еда должна быть своя, постель своя, а конюшни нет и в помине.
        Я стояла, закатив глаза к небу, и демонстративно постукивала ногой по пыльной укатанной до каменного состояния земле. Девочки, недовольно глянув на мое показное: 'Ну что я вам говорила?!' принялись между собой перепираться. Опять заголосили дети на соседней улице, и сквозь их крики я расслышала:
        - Оться где скажет! - это Гертруда.
        Еще один дружный вопль и:
        - Есь статься?! - теперь Юозапа.
        Снова гвалт и я разобрала:
        - Иты к ичастию! Я на нормальных простынях ночевать хочу! - так, похоже удача повернулась сегодня ко мне хотя бы боком, и сестры если и не признают свою ошибку, то согласятся, и сегодня все будет по-моему.
        Я преспокойно стояла и дожидалась когда они дойдут до кондиции, дозрев до разумного решения, а сама меж делом прикидывала, где бы лучше остановиться. В прошлый раз я здесь была проездом и недолго. Тоже по дурости поперлась сначала в госпиталь, но после первой же ночевки в продуваемой всеми ветрами келье смылась на постоялый двор. Плохо конечно, что от нужных ворот мы так далеко забрались, а плюсы все же есть: до рынка ближе. Хотя его близость означает для нас повышение стоимости гостиничных услуг. В принципе есть тут неподалеку одна небольшая харчевня, с приемлемыми ценами, можно туда, но до нее еще пару кварталов топать.
        Ну вот, сестры дозрели, и теперь принялись размахивать руками, указывая каждая в свою сторону. Ох уж это мое номинальное главенство! Сплошная зубная боль! И толку никакого, подруги ведь все-таки, и сейчас меня крайней сделают за неудачное заселение.
        - Куда теперь? - едко поинтересовалась у меня Юза, напрочь игнорируя осторожные Гертрудины тычки в бок. - Предложения есть?
        - Куча! Целых два, - не упустила я возможность поддеть их. - Мы или назад топаем и снимаем комнату поплоше у ворот, или отмахиваем еще пару кварталов и селимся в не самом паршивом местечке, но недалеко от рынка. Какой больше устраивает?
        - Второй, - выбрала Герта.
        - А сразу предложить не могла?! - Это уже Юозапа. Ну что я говорила?! Так и есть - я крайняя!
        - Пошли за мной. А на лошадей не садитесь - там улицы узкие и ставни низкие, - сразу же предупредила я их, видя, как старшая сестра намеревается взобраться на коня.
        Мы тронулись в путь прежним порядком, я возглавляю, Герта замыкает. До меня доносилось раздраженное Юзино сопение: 'Город дурацкий, на лошадь не сесть, улицы узкие и грязные, сильно воняет...'. Ну, что правда, то правда! Я едва успела отскочить в сторону, чтобы мне с криком: 'Поберегись!' - не выплеснули на ноги помои, но с другой стороны спасибо, в этот раз хоть предупредили. В прошлый мой визит просто так вылили, две недели потом сапоги от ароматов ночного горшка промывала. И ведь что обидно, сапоги-то новые были, выкинуть жалко, а носить - моченьки нет.
        Протопав пару улиц, я свернула в проулок. Ну что ж, еще пара поворотов и мы почти на месте. О! Вон вывеска, кажись, добрались.
        Я остановилась перед небольшой доской, на которой было изображено какое-то странное бело-черное нечто с кружкой в лапах, а ниже корявыми буквами красовалась название 'Пьяный барсук'. Это барсук?! Второй раз в жизни вижу такой рисунок, и второй раз сомневаюсь, что именно это животное хотел изобразить рисовальщик.
        - Сестры, нам сюда, - указала я на неприметные ворота в заборе, что начинался сразу за зданием харчевни. - Только сходите кто-нибудь вовнутрь, свисните, чтобы открыли, - и увидев как Юозапа собралась возмутится, тут же попросила ее так, чтоб она не смогла отказаться: - Юзонька, дорогая, сходи, а?
        В ответ на мою просьбу сестра недовольно фыркнула, но развернулась и, кинув поводья мне в руки, нырнула в добротную дверь харчевни, я же, подхватив брошенные концы, потянула коней к воротам. За мной последовали Гертруда и Агнесс. Перед ними мы простояли не больше пары минут, как их распахнул рябой парень в замурзанной котте и залатанных шоссах . Бросив взгляд на его ноги, я с удивлением на них обнаружила драные башмаки. Ничего себе! Это как же хорошо должны идти дела в этом заведении, если у него конюхи обувь носят?! Обычно прислуга вся ходит босая. Ну все, сейчас как заломят цену! (Котта - нечто среднее между курткой и рубашкой, может служить домашней одеждой. Шоссы - поверх брэ и рубашки надеты обтягивающие чулки из шерсти, льна или другой прочной ткани, подвязывающиеся к нижней рубашке.)
        - Идите, - замахал нам рукой парень, держа створку ворот.
        Я первая ввела внутрь лошадей, девочки за мной. Двор харчевни был небольшой, можно даже сказать маленький, вмещал в себя немного: лишь пару кособоких строений, да крытую поленницу вдоль свободной стены, полную свеженаколотых дров. Из задней двери вышла невысокая девушка, в длинном переднике, наверное, подавальщица или кухарка, и, уперев руки в боки, стала наблюдать за нашими действиями. Парень же закрыл ворота, заложив их изнутри тяжелым брусом, а затем направился к одной из сараюшек.
        -Коников сюды поставить надоть, токма сами, а то вдруг че пропадеть, а на меня думать будетя. Да-а.
        Он что блаженный?! Только этого не хватало!
        Мы с Гертрудой переглянулись и принялись стаскивать полупустые сумки, складывая их прямо на землю, Агнесс посмотрела на нас и решила не отставать. А девушка все стояла и наблюдала за нами. Мы закончили разгружать коней, и, оставив Агнесс приглядывать за сумками, повели лошадей в конюшню. Придурковатый конюх двинулся за нами.
        - Тапереча я сам, - заулыбался он, едва мы потянулись к подпругам. - Вот поставили, а тута я сам.
        Мы, неуверенно кивнув, вышли. Тут наблюдавшая за нами девушка сказала:
        - Пойдемте, можете не волноваться, Курт все прекрасно сделает, - заверила она нас, видя, как мы настороженно посматриваем на парня.
        - Точно? - усомнилась Гертруда, с подозрением косясь на блаженного, шустро расседлывавшего лошадей.
        - Можете не сомневаться, - мягко подтвердила она и, развернувшись, скрылась за дверью.
        Мы подошли к Агнесс которая стояла рядом с кучей наших вещей. Ой, я и не думала что у нас так много всяких пожитков!
        - Ты куда нас приперла?! - тихо прошипела Гертруда, пока мы навьючивали на себя все сумки.
        - Раньше его здесь не было, - так же тихо ответила я. - Почем я знаю, почему они этого слабоумного пригрели. Если что не так, шкуру мы с них всегда спустить сможем.
        - Надеюсь, - выдохнула сестра.
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        Подобрав все баулы, мы втроем поднялись на крыльцо, вошли в заднюю дверь и, пройдя недлинный темный коридор, вошли в саму харчевню. Внутри она была чистенькая и опрятная: гладкие стены аккуратно оштукатуренные белой глиной, в центре невысокого немного закопченного потолка подвешено колесо с оплавившимися свечами. Вдоль стен, торцами к ним стояли десяток недлинных выскобленных начисто столов, а напротив входной двери, прямо по проходу образованному столами располагался большой очаг. Однако! А у хозяина дела-то действительно пошли в гору!
        - Эй, где все? - негромко позвала я, сваливая свои сумки на пол.
        Хлопнула дверь, и откуда-то сверху спустился круглый невысокий плотный мужичок в белом кале и таком же белом переднике.
        - День, добгрый, - програссировал он, забавно перекатывая звук 'р'. - А я как граз, показывал вашей дграгоценной сестгре комнаты, как только мы договогримся о сумме они ваши, - начало мне уже что-то не понравилось.
        Тут появилась Юозапа. Только теперь я разглядела, что лестница тугой спиралью поднимающаяся наверх, хитро спрятана за небольшим выступом стены. Я вопросительно посмотрела на сестру, ну что, мол? Юза чуть кивнула, а потом медленно согнула раскрытую ладонь, соединив ее с большим пальцем, на нашем языке условных жестов это означало - нормально, но следует постараться уменьшить плату. Я прочистила горло.
        - Хг-м! Ну что ж уважаемый, давайте попробуем договориться, - первой начала я. Раз уж я их эту харчевню привела, мне и торговаться.
        - А что тут договагриваться! - всплеснул руками хозяин. - Вы я вижу, не пегрвый граз у меня останавливаетесь, лицо ваше мне тогда запомнилось, так что все как обычно!
        - Как обычно - это сколько? - осторожно поинтересовалась я. Знаем мы такое 'как обычно' потом последние бре снимут!
        - С вас всего лишь сегребгряник, и эти замечательные покои ваши, - торжественно объявил картавый хозяин, суетливо потирая руки о белоснежный передник.
        - Сколько?! - мы с Юзой аж взвизгнули на два голоса.
        - Побойся Бога, стяжательство это грех! - поостерегла его я, и обратилась к Юозапе. - Сестра ответь мне, неужели у него наверху там все баразскими коврами выстелено? - начиналась наша обычная игра - 'додави жадного трактирщика'. Иногда мы с Юозапой такие показательные выступления устраивали! Просто загляденье! Здесь тоже должно прокатить, а нет, так пустим в ход доводы поубедительнее.
        - Нет, сестра, - со скорбной миной ответила мне Юза.
        - А может, у него пуховые перины по кроватям разложены?
        - Нет, сестра, - печально вздохнула та.
        - Или гости с золотых тарелок едят?
        - И в этом я сомневаюсь, сестра, - с этими словами она сложила руки в молитвенном жесте, возвела очи горе и хорошо поставленным голосом начала. - Requiem aeternam dona eis, Domine. In memoria aetema erit Justus. Quantus tremor est futurus, quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus! Tuba mirum spargens sonum per sepulchra regionum...(Покой вечный даруй им, Господи. В память вечную воздается справедливо. Какой ужас настанет, когда явится Судья, бесстрастно каждого осудить! Трубы удивительный звук пронесется над кладбищенскими странами...)
        - Что она делает?! - занервничал хозяин.
        - Молитву читает, чтобы Господь простил тебе все грехи, когда ты предстанешь перед ним, - таким же заунывным голосом пояснила я. - Ведь тебе предстоит упокоиться с миром. Продолжай сестра.
        И Юза продолжила:
        - Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit... (Все тайное станет явным, ничто не останется безнаказанным...)
        - Так я ведь еще пожить собираюсь, - побледнел хозяин.
        - А это только одному Богу ведомо, - пространно заметила я, поднимая глаза к потолку.
        Хозяин потоптался на месте, скорбно повздыхал, слушая размеренно роняемые сестрой слова, и выдавил из себя:
        - Полсегребгряника с четвегртиной, и две комнаты ваши.
        - Полсеребряника, и две комнаты и бочки с горячей водой в счет, - выдвинула я свое контрпредложение.
        - Это ггабеж! - чуть не подпрыгнул он.
        - Грабеж - это то, что ты предложил, - подала голос Гертруда. - Соглашайся на то, что дают, а то у тебя конюх блаженный, вдруг он нам лошадей попортит. Что тогда?
        - Кугрт, он хоть и дуграк, а лошадей еще ни гразу не обидел, - отмахнулся от ее слов хозяин. - Полсегребгряника с четвегртиной!
        - Продолжай сестра, - выдохнула я скорбно. - Похоже, мы не договоримся. А тебе старшая сестра все же придется взяться за секиру. Сознаю теперь, что ты была права, и я ошиблась в добропорядочности хозяина здешнего заведения. Придется все-таки наставлять его на путь истинный.
        Гертруда демонстративно потянулась за оружием. Едва мужичок увидал этакую махину в руках, как судорожно сглотнул, покрылся обильным потом, а затем простонал:
        - Шут с вами, полсегребгряника...
        Вот! Я же говорила, что если не помогут наши доводы, то аргументы Герты подействуют наверняка. Хотя большинство наших оппонентов ломались еще на 'кладбищенских странах'.
        Подхватив свои сумки, мы принялись подниматься наверх. Узкая и крутая лестница привела нас в небольшой коридор, в который выходили четыре двери. Юозапа протиснулась вперед, и, хлопнув по одной из них, что это тоже наша, распахнула другую. Расселяться стали как обычно, ну если бы была Бернадетта, то как обычно, а так я с Гертрудой, а Юза с Агнесс. Снятые нами комнаты были небольшие, но опрятненькие, как и вся харчевня. Кровати стояли уже с чистым бельем, на высоком табурете таз и большой глиняный кувшин в нем, за ширмой ночной горшок с плотной крышкой. Ну, надо же! Вот это обслуживание! В прошлый раз, когда я здесь жила, то это была забегаловка среднего пошиба, превращенная ныне в приличную гостиницу. Я опустила свои пожитки в сторонке от двери и по привычке принялась проверять: насколько легко распахиваются окна, и можно ли заложить их с нашей стороны. Потом открыла и закрыла дверь - вроде не скрипит. А то в жизни по-всякому случается, иной раз так припечет, что не знаешь, куда бежать.
        К нам заглянула уже знакомая девушка и поинтересовалась, не надо ли чего. Гертруда принялась уточнять, когда можно будет помыться. Мы в дороге вроде всего чуть-чуть, дней семь не больше, но лошадьми от нас уже разило изрядно, да и к тому же едкий запах вощеной кожи и металла от доспехов не добавлял воздуху свежести. В небольшом помещении это чувствовалось особенно сильно. В принципе, я - не ханжа, но если есть возможность сполоснуться, предпочитаю это делать до появления устойчивого амбре от тела, нежели позже.
        - А что за парень у вас на конюшне служит? - принялась я выспрашивать у девушки, когда старшая сестра узнала все, что хотела. Этот блаженный внушал мне смутные опасения, и лучше уж уточнить возможность появления неприятностей заранее, чем потом расхлебывать пущенное на самотек.
        Она, похоже, была не прочь поболтать, поэтому прислонилась к косяку двери, и, сложив руки на груди, начала рассказывать:
        - Курт - он сын отцовской родной сестры, с детства был слаб на голову. Когда тетка померла, то отписала все свое имущество отцу, с условием что он будет заботиться о дурне. Не бросать же родную кровь! Вот парень и живет теперь у нас.
        - Надо же, - покивала я, участливо. - А лошадей он хорошо обиходит?
        - Ой, да вы не сомневайтесь! - махнула она ладошкой и задорно улыбнулась. - Курт только с ними общий язык и находит! Кони ваши будут и вычищены и накормлены, ей-ей правда!
        - Это хорошо, - выразила я наше с Гертой общее мнение. А то действительно, Бог его знает! - Значит, вы харчевню заново отстроили? А то когда я здесь бывала раньше, она похуже стояла.
        - Отстроили, - подтвердила девушка. - Это все тому года два назад случилось. Отец, как только деньги получил, так решил, что нечего здесь всяким сомнительным личностям есть да пить, а надо, чтобы приличный люд шел. Вот сегодня вечером и посмотрите. Это сейчас никого нет, а вот часа через два подходить начнут, но люди все порядочные, побогаче чем прежде.
        - Ясненько. А комнаты у вас часто снимают? Ваш отец такую нам цену заломил, что едва с ним сторговались.
        - А сколько он с вас спросил? - уточнила она.
        - Договорились за полсеребряника.
        - Обычная цена, с ним обычно на столько все и сторговываются.
        Вот шельмец! Еще комедию ломал, что мы ему руки выкручиваем! Оказывается у него это обычная уступка. А нам весь вечер придется терпеть гундеж Юозапы, что мы богохульствовали, и молитву не к тому делу приставили. И хоть каждый раз таким способом сторговываемся, причем с ее же одобрения, нотацию потом она нам читает обязательно.
        - Зачем же он сначала такие суммы называет? - спросила у нее Гертруда, аккуратно складывая снятую рясу на кровати.
        - Дак ведь есть такие, что и не торгуются, - пояснила та. - А другие если цену меньше услышат, так вообще нос воротят. Нам марку держать надо.
        - Угу, - согласилась я с ней. Вроде все, что хотела узнать, узнала и можно умерить беспокойство.
        - Раз вы такие солидные, чего ж вы хозяев самих заставляете лошадей в конюшни водить? - подметила еще одно несоответствие старшая сестра.
        - Люди ведь всякие бывают, - вздохнула девушка. - Комнаты то у нас снимают не часто, больше ходят поесть да поговорить, но все же бывают и постояльцы. Увидят, что Курт немножко того, и начинают крутить, что мол, из сумки у него пропало или еще какая оказия. Отец и наказал ему: чтобы сам сумок не снимал, чужого руками не трогал. В общем, повода давать не велел.
        'Марта!' - закричал снизу хозяин. Хотя в его исполнении это звучало как - Магрта: 'Где тебя Искуситель носит?!'.
        - Ой ладно, побежала, а то меня отец зовет, - девушка выпрямилась и мазнув подолом котарди по полу проворно спустилась по лестнице.
        Я затворила за ней дверь и принялась раздеваться.
        
        Часа через два, после того как привели себя в порядок, мы сидели внизу, ужинали, а заодно еще и решали, как поступить дальше. Я предлагала сестрам, несмотря на довольно уже позднее для торговли время, закупить овес и требуемые товары, а завтра с самого утра продолжить путь. Не то чтобы я стремилась как можно лучше исполнить поручение настоятельницы, просто мне хотелось поскорее сбыть письмо с рук. К тому же, сведения действительно могут сильно устареть к тому времени, как мы доставим его адресату. И если получится, что мы привезли его слишком поздно, то мне, как главной в четверке не просто влетит от матери, а достанется так, что шкура клоками полезет. Из-за таких вот перспектив я готова была торопить сестер изо всех сил. Вот только девочки не очень-то рвались в дорогу, они хотели немного отдохнуть от походной жизни. В этом я их тоже понимала, и даже в какой-то мере желала бы поддержать, но приказ - есть приказ, никуда нам от него не деться. Вдобавок неизвестно - к чему может привести промедление.
        Итак, мы сидели в чистом уютном зале харчевни и ужинали. На стол хозяин подал тертую редьку со сметаной, пшенную кашу с подливой, ароматную поджаренную кровяную колбасу, гору жареных на масле пампушек и два кувшина варенухи. У всех трещало за ушами, давно мы нормально не ели, да еще столь пристойную пищу. Естественно, что сестры были со мной не согласны.
        - Нет, Фиря, - отвечала мне Гертруда с набитым ртом. - И не уговаривай! Какого хрена мы, на ночь глядя, попремся на торжище, чтобы потом ни свет, ни заря вскакивать и мчаться в ауберг?! Завтра неспешненько встанем, закупимся, и в путь.
        - Юза, ну хоть ты меня поддержи?! - обратилась я к ней в надежде на помощь.
        - Сестра, что с тобой?! На тебя это не похоже. Ты никогда первой не мчалась выполнять приказы, - выгнула она бровь и пристально посмотрела на меня. - Не трясись, мы все успеем! Судя по вашим рассказам, виноват в том, что послание не было доставлено вовремя, только настоятель августинцев, а отнюдь не мы.
        - Угу, - язвительно подтвердила я. - Тогда ты настоятельнице отчитываться и пойдешь! Вот там заодно подробно все и объяснишь, что, да почему.
        - Фиря, да успокойся ты! - не выдержала старшая сестра. - Перестань трепать нервы за едой! Ничего не случится за один день, мы везде успеем!
        - Девочки, поймите, у меня предчувствие, что нам надо спешить...
        - Да задолбала ты со своими дурацкими предчувствиями! - перебила меня Гертруда. - Сейчас как дам ложкой по лбу, вмах забудешь о своих необоснованных страхах! Взяла моду - за едой о делах разговаривать! - так, похоже, наш доморощенный тиран проснулся. Ох уж это деревенское воспитание!
        - Между прочим, мое дурацкое предчувствие в последний раз кому-то плечо спасло! - я решила не сдаваться и продолжила давить на сестер.
        - Один раз не считается, - буркнула Юозапа, макая румяную пампушку в масло.
        - А еще...
        - Ты еще вспомни, что в младенчестве тебе показалось и сбылось, - вновь перебила меня старшая сестра. - Есфирь дай нам хоть немного отдохнуть! Нам же потом больше двух недель в седле трястись! И за все это время только одна остановка в приличном месте будет!
        - Не одна, а две, - уточнила я. - Про госпиталь в Зморыне не забывай. А вот в Робату мы можем вообще не останавливаться.
        - Сейчас, все бросила и проехала мимо! - возмутилась всерьез Гертруда. - В твоем разлюбезном госпитале кормят, знаешь ли, не очень. К тому же нам в Робату волей-неволей стопориться придется, фураж для лошадей подойдет к концу.
        - Ой, ладно, - замахала я руками на них. - Сдаюсь! Шут с вами! Что хотите то и делайте! Как скажете, так и поедем! С вами спорить - никаких нервов не хватит.
        - А с нами спорить и не надо, - улыбнулась Герта. - Ты слушай, что старшие говорят, и соглашайся.
        - Можно подумать, что я маленькая девочка, - фыркнула я скорее весело, чем недовольно. Обычно сестра никогда не намекала на разницу в возрасте, ведь пять лет между нами - это не то же самое, что более чем полтора десятилетия с Агнесс, но здесь видимо, не удержалась.
        Наверное, я и вправду слишком взвинтила темп, ведь не девочки уже, жизнь на вторую половину поворачивает, пора начинать уставать, а не как ранее без продыху в седлах болтаться. Да Бог с ним, с этим письмом, может и отдохнуть чуток? Но время, время... Время - уходит!
        
        Глава 11.
        Утро выдалось солнечным и ясным, осень вообще в этом году радовала нас необычайно хорошей погодой. Не было пока затяжных дождей и промозглой хмари на весь день, только по ночам подмораживало.
        Встали мы, по монастырским меркам поздно - часов в девять. Неспешно позавтракали и отправились втроем на рынок, оставив Агнесс в комнате с вещами. Решили, что вернемся к полудню, соберем свои баулы, и где-нибудь к обеду - пустимся в путь.
        На улице, когда мы вышли, наблюдалась какая-то непонятная толчея, все куда-то спешили, суетились. Хотя, Бог их знает, сегодня же - воскресенье, может что намечается, месса какая-нибудь или казнь... И в том и в другом случае народ бурлит одинаково. С трудом проталкиваясь сквозь толпу с парой вьючных меринов в поводу, мы наконец-то добрались до базара. Здесь тоже наблюдался какой-то нездоровый ажиотаж, люди скупали провизию, вино в большущем количестве. Из-за этого цены подскочили на порядок, и нам пришлось изрядно поторговаться, даже больше не поторговаться, а погрозить орденской расправой, чтобы нам продали нужную меру овса и провиант за более или менее нормальные деньги. А к вину мы и вовсе приценяться не стали, его стоимость отчего-то возросла до небес. В итоге, плюнув на все непонятки, что творились на рынке, мы отправились назад в харчевню - собираться в дорогу. На обратном пути нам повстречался какой-то явно свихнувшийся или юродивый, который забрался на моровой столб на одной из улиц и вещал оттуда. Он вопил, что все обрушившееся на них - это есть расплата за грехи жителей города, что люди
неусердно молятся и не почитают святых. Полный бред! Корч навряд ли мог претендовать на место Святого города, чтобы удостаиваться воскресной проповеди на людях с базальтовой глыбы, напоминающей о числе умерших в какой-то мохнатый год, это же - явный перебор. Когда мы принялись проталкиваться через толпу, намертво запрудившую улицу, крикун, зашедшийся в проповедническом экстазе, увидел нас и заорал с новой силой:
        - Люди внемлите знаку Господа нашего и праведников его! Он явил нам трех непорочных дочерей своих, чтобы они спасли нас и оградили от соблазнов Искусителя! Коснитесь же, о девы, чистотой своей всех неразумных чад!
        Что тут началось! Ошалевшие от его речей люди развернулись и уставились на нас, как удавы на кроликов. Мы замерли. Через несколько томительных мгновений и к нам со всех сторон потянулись руки, чтобы прикоснуться. Мамочки! Ни мощь старшей сестры, когда она первая попыталась вырваться, на наши присоединившиеся усилия, нам не помогали. Мы барахтались в напирающей толпе, как мухи в меду, боясь, что вот-вот, и нас попросту сомнут. Но тут свихнувшийся пророк завопил снова:
        - Сестры, благословите, отпуская все грехи! - это нас и спасло.
        Мы принялись, крутясь вокруг себя, со словами: 'Domine Deus, fac benigne, miserere omnium. Benedictus, in nomine Domine.' - осенять горожан святым знамением. (Господь Бог, сделай милость, помилуй всех. Благословен, во имя Господа.)
        Люди попадали на колени и, закатив глаза, принялись читать молитвы, а мы же по-шустрому стали пробираться через коленопреклоненных горожан. Кое-как продравшись через толпу, вышли на соседнюю улицу, а сразу же оттуда - припустили, что есть духу в харчевню.
        - Дурной город, - начала возмущаться Юозапа, едва мы свернули в проулок, где было относительно спокойно. - Сумасшедшие люди, спятившие, все - как один! Вот зачем, скажите мне, им понадобилось это представление? Надо ж было - вцепляться в нас, отпущения требовать?! Мы же не священники, чтобы грехи отпускать и благословления раздавать. Мы же прав на это не имеем...
        - Имеем права мы или нет - чушь собачья! - рявкнула на нее еще не отошедшая от недавнего сумасшествия Гертруда. - Но только откажись мы на этой улице устраивать, как ты выразилась 'представление', нас бы порвали на крошечные кусочки!
        - Все, сестры, все! - прервала я их, заворачивая за очередной угол, на той стороне улицы в ярдах тридцати впереди уже видна была вывеска нашей харчевни. - Надо как можно скорее выбираться из города. Сейчас живо покидаем все шмотки, и по коням.
        - Десяток фанатиков на улице это еще не повод чтобы нестись сломя голову, - едко бросила Юза, как бы ни к кому не обращаясь.
        - Да что ж это такое! - не сдержалась я. Ну вот, снова поцапались! - Если сказано быстро, значит - быстро!
        - Ладно, как скажешь, - неохотно кивнула мне старшая сестра.
        Вот тут чаша моего терпения переполнилась, и меня прорвало. В последнее время мы только и делаем, что собачимся. Пора расставить все по своим местам.
        - Герта, между прочем, это не просьба, это приказ. И сейчас давайте договоримся, раз и навсегда: если я настаиваю на чем-либо, значит это, нужно мне не просто так, а для дела. Ясно?! И если впредь я говорю, что мы убираемся откуда-нибудь рано поутру, то мы так и делаем, а не препираемся битый час! Это тоже, надеюсь ясно?!
        - Тоже мне командирша... - фыркнула Юозапа. Мы добрались до ворот, постучали, и теперь стояли в ожидании, когда же нам откроют.
        - Юза, я серьезно! - грозно произнесла я. - Мы не в бирюльки играем! Пусть вы и считаете меня номинальным начальством, но настоятельница спрашивать с меня будет как с настоящего командира боевой четверки. И оправдание, что мы подруги, у нее в кабинете не пройдет!
        - Слушаю и повинуюсь, о великая и мудрая...
        - Юозапа, перестань! И так - нелегко! - мне впервые за много лет захотелось плакать. Хуже нет, чем ссориться с подругами. - Если хочешь, то, как приедем обратно, я пойду к Серафиме и скажу, чтобы тебя в нашей четверке назначили за старшую, и вот тогда мудохайся с нашими капризами сколько влезет! А сейчас, я очень тебя прошу - не начинай!
        Тут открыли ворота, и мы почти что ворвались внутрь. Я, кинув поводья груженого мерина Курту, с глупой улыбкой наблюдающему за нашим пришествием, взлетела на крыльцо и скрылась за дверью. Сестры догонять меня не стали, видимо принявшись обсуждать мою выходку. Что ж понимаю... С одной стороны, так не делается: раз мы подруги - я не должна ставить условия. Но с другой, сил моих больше нет - цапаться по каждому поводу и без. Мы похожи уже не на боевых сестер, а на салминок спорящих по каждой мелочи. Что с нами творится?! Последний год - все злимся, шпилькой друг другу в бок норовим ткнуть... Нет, я права, так дальше продолжаться не может! Или сестры принимают мое главенство, или я снимаю с себя полномочия. И плевать, что Серафима скажет. Ей Богу, плевать! Наигралась я в командиры во - как, по самое - не хочу! Отпрошусь у нее подальше, в самую глухую комендатерию и останусь там старшей сестрой. Уж лучше грядки полоть, да холопов гонять, чем нервы мотать себе и окружающим!
        С этими мыслями я белкой взлетела по лестнице, едва не сбив по пути Марту. Та что-то хотела мне сказать, но, увидев мое перекошенное лицо, пискнула и юркнула в одну из дверей. Я просунула голову в приоткрытую дверь в комнату к Агнесс, и рявкнув: 'Складывай сумки! Немедленно уезжаем!' - ворвалась к себе. Вещи были собраны мною еще с вечера, так что упаковывать особо было нечего. Правда в последний момент, перед выходом, я вспомнила что произошло с нами на улице, и решила обрядиться в доспехи. Если опять навалятся всем скопом, проще будет отбиваться.
        Когда я пристегивала второй наруч в комнату вошла Гертруда.
        - Решила в доспехах ехать? - уточнила она, демонстративно не глядя в мою сторону.
        - Да, - ответила я сухо.
        - И мне тоже?
        - Во всяком случае, я бы рекомендовала тебе натянуть твою чешую . Если толпа снова подпирать будет, легче выбраться. К тому же на облаченных в броню так слепо не полезут. - Ну да, ну да, - покивала она, распутывая тесемки на промасленном мешке. - Юзе - ты скажешь? (Чешуя - доспех из пластин, накладывающихся друг на друга как рыбья чешуя, собранных на матерчатой или кожаной основе. Пластины доспеха крепятся за счёт шнуровки (пришивания) к основе по верхнему краю и заклёпок. Тяжелый, но очень удобный, не сковывающий движений, надежный и прочный доспех для крупных и сильных людей.)
        - Да. Она у себя?
        - Угу, тоже пошла собираться.
        
        Я, наконец, справилась с непослушными пряжками, прицепила к перевязи ножны с бастардом, поудобней поправила на поясе кинжал, сдвинула с левого бока чуть назад фальшион и потянулась за латными перчатками. Вдела руку в кожаную основу, зацепила ремнями к кисти, затем то же проделала с другой. Закончив одеваться, я еще раз перепроверила, надежно зафиксирован ли клевец в петле, а потом подняла с пола две сумки, вскинула их себе на плечо. Последним я пристроила шлем на сгиб левого локтя, правой рукой подхватила щит, и, подцепив ногой двери, вышла вон.
        В коридоре я плечом толкнула дверь сестер и, бросив им: 'Едем одоспешенные' - начала спускаться вниз.
        Во дворе нас уже поджидал Курт с оседланными лошадями. Я похлопала Пятого по морде, и скормив ему припасенную корку, принялась навьючивать. На крыльцо вышел хозяин харчевни, как-то хитро на меня посмотрел и спросил:
        - Вы точно собгрались сегодня уехать?! Остаться не хотите? Цены для вас я буду дегржать по-божески, один сегребгряник с комнаты.
        Я зыкнула на него исподлобья и весьма холодно выдала:
        - Если хочешь что-то сказать, говори прямо. Нечего путаные намеки делать. Ну?!
        - Нет, нет, совсем ничего, - таинственно ухмыльнулся он, но добавил: - И все же вы имейте в виду, если что, то я возьму по-божески!
        Дверь открылась, вышли груженые сестры, обогнули хозяина и направились к своим коням. Все в молчании закрепили сумки, элементы боевого снаряжения на них, последний раз проверили подпруги и вскочили в седла. Конюх распахнул перед нами ворота, и мы, одна за одной, выехали на улицу.
        Сутолоки в городе прибавилось, люди спешили куда-то, но вот бегающей ребятни на улице почему-то не было видно. Странно. Я направила Пятого к ближайшему выезду из города, сестры последовали за мной. Народ в молчании расступался в стороны, давая дорогу. Провожали они нас странными взглядами. Смотрели вслед с надеждой что ли, или с завистью? Непонятно... Происходящее в Корче становилось все страннее и страннее. Мы уже держались плотной группой, и с опаской поглядывали по сторонам. Пока добрались до ворот, я успела, Искуситель знает что, передумать. А вот перед ними нам и открылась вся картина: на сторожевых башнях развивались желтые полотнища - знак заразной болезни. Сами ворота изнутри заложили двумя массивными брусьями, а для верности еще и завалили перевернутыми телегами. Выезд из города был закрыт.
        Ругнувшись в душе, и заодно вспомнив всех святых, я спешилась и пошла к завалу. Навстречу мне с угрожающим видом двинулась пара стражников из городской гвардии с алебардами наперевес. Они шли неспешно и уверенно, оружие держали твердо; в общем, не мандражировали, по ухваткам сразу видно - матерые ветераны.
        - Город закрыт! - прокричал один из них мне с приличного расстояния. - Ближе не подходи, арбалетчики будут стрелять!
        Я подняла руки вверх, показывая, что они пустые и прошла еще пару шагов вперед, срывать голос я не собиралась.
        - Почему?
        - Глухие что ли?! - вновь проорал тот. - Холера! Управляющий городом Брюн приказал закрыть ворота! Карантин!
        - Заболевшие есть?
        - Хватает!
        - Да твою же ж мать! - негромко ругнулась я, и громче продолжила: - Давно закрыли?
        - Сегодня часов в десять.
        - Етить твою за ногу, перекинув через забор! - уже во весь голос выдала я. - А с чего решили что холера?
        - Личный врач сера Персиваля сказал.
        - У нас срочное письмо в ауберг к его преосвященству епископу Бернару, пропустите нас.
        - Ничем не могу помочь, - прокричал мне служивый. - У меня приказ никого не выпускать! А попытаетесь прорваться силой, вас болтами утыкают так, что за ежей сойдете!
        Я оглянулась: ко мне, нахлобучив на голову шлем, направлялась старшая сестра, и ласково покачивала секиру в руках.
        - Герта не дури! - рявкнула я на нее. - А ну марш к лошадям! - она неохотно остановилась и нерешительно замерла на месте. - Это приказ, старшая сестра! Жопу в кучу и пошла отсюда! - если она сейчас меня ослушается, ее с легкостью превратят в подушку для иголок.
        На двух невысоких башнях засели по пятерке арбалетчиков и если они решат, что сестра надумала пробиваться сквозь охрану, то увидимся мы с ней в следующий раз только в Раю. Но она передумала и неохотно потопала прочь. Слава Богу! Я повернулась к стражникам и продолжила переговоры.
        - А карантин когда снимут?
        - Как достопочтимый Гулд разрешит, так и откроем!
        - А может достопочтимый Гулд ошибается, и это не холера?! Ведь середина осени на дворе!
        - Ничем помочь не могу! У меня приказ!
        Та-ак, со стражниками не договорится, их дело маленькое, что сказано, то и выполняют. Похоже, придется топать к градоправителю, к этому Брюну, чтоб Искуситель его медленно на огне поджаривал, и уже там вправлять ему мозги. Нет, ну какая холера?! Осень сухая, и по ночам уже морозец основательно прихватывает. А они - холера! Ладно бы еще, дождями местное кладбище размыло или весна, жара неимоверная, тогда б все понятно было. А так! С ума они там все, что ли поспрыгивали?!
        Я развернулась и несолоно хлебавши отправилась к сестрам. Взобралась на коня и, дав шпоры в бока, направилась во главе нашей маленькой колонны в центр, к дому баронета.
        Горожане все так же жались по сторонам и молча уступали дорогу. Так вот что имел в виду этот хитрый жук, хозяин харчевни, потихоньку намекая на цену?! Ах, он гад брюхоногий, поползень облезлый! Ведь знал паразит, и ни слова не сказал! Ну еще бы, с какой радости ему нам что-то сообщать! Хрена бы мы тогда съехали, и цену за комнаты пришлось бы оставить прежней, а так на новое заселение и новые расценки! Скотина мохнозадая! Нет, ну каков гусь?! И я тоже хороша! Нет, чтобы настоять на своем! Ехали бы сейчас себе и горя не знали. А что теперь?! Что теперь делать, я спрашиваю?! Мы же застряли здесь до морковкиного заговенья!
        С мыслями скачущими, словно зяблики - с одного на другое, я доехала до дома градоправителя. Слезла с Пятого и принялась долбить латным кулаком в двери. Выходило звучно. На стук мне открыла служанка с зареванным лицом.
        - Баронет дома? - грозно спросила я у нее. В сложившейся ситуации, когда время убегало как песок сквозь пальцы, я готова была голыми руками порвать любого, кто встанет у меня на пути.
        - Дома, - сообщила она между всхлипами. - Но он не примет, его сын заболел. Единственная кровиночка... - служанка зарыдала вновь.
        - Холера?! - уточнила я, уже заранее подозревая, что она мне выдаст. Та закивала, слезы побежали еще сильнее.
        Такой ответ погасил мой пыл. Да, хреново дело складывается! Если бы сынуля баронета был здоров, я бы его еще уломала, а так он упрется рогами, но ворота не откроет, будет следовать правилам до последнего.
        Дело в том, что во всех странах Церковного Союза был издан указ: при обнаружении таких болезней как тиф, холера, чума, оспа и другие, та область, где находили заболевших, объявлялась карантинной, и оттуда был запрещен выезд, впрочем, как и въезд в оную. Если это город, то крепостные ворота запирались изнутри, и их не отворяли до тех пор, пока не перестанут появляться новые заболевшие. Если же это была деревня, то ее окружали церковными постами и отлавливали всякого, кто пытался оттуда сбежать. В монастырях такая зараза почти что не появлялась, поскольку чистоту не только духовную, но и телесную мы соблюдали неукоснительно. В основном люди болели в маленьких тесных городах, где на улицу вываливались помои и другие отходы, где ошивалось множество нищих, бродяг и подозрительных субъектов всех мастей. Короче, в таком месте как Корч. Ох, и попали же мы в передрягу!
        Делать было нечего, видимо придется возвращаться обратно в харчевню, не в госпиталь же нам переться. Только вот с хозяином оной я поговорю по-свойски, в конце-концов - мы боевые сестры на задании, а не элионитки на прогулке в монастырском саду. Все, хватит - хорош миндальничать!
        Я повернула Пятого в нужную сторону, сестры молча последовали со мной. Это хорошо, меня лучше сейчас не трогать. Мы вновь поплутали по уличным лабиринтам, прежде чем добрались харчевни. Я лишь один раз успела садануть кулаком по створке ворот, как их тут же распахнул Курт. Он как всегда радостно заулыбался и замахал рукой, приглашая нас. Едва мы въехали, я спрыгнула с коня, и, бросив поводья конюху, поспешила вовнутрь. Ну, сейчас я буду договариваться! Ох, как я сейчас буду договариваться!
        Обычно, меня трудно по-настоящему разозлить, как правило, я покиплю сама в себе, спущу пар, и только. Но вот сейчас, когда я нахожусь в бешенстве, лучше на дороге у меня не вставать, сомну как дестриэ пехоту. Девочки вывели меня из себя, на воротах добавили и обозлили, а у дома градоправителя окончательно довели до белого каления. И если теперь трактирщик не примет мои условия, я его просто-напросто пришибу, и заведение поменяет хозяина.
        Стоит только Искусителя помянуть, и он - тут как тут. Когда я влетела через заднюю дверь в зал, трактирщик стоял за стойкой и что-то писал в большой амбарной книге, видимо проверял счета. На шум он оторвался от дел, поднял голову, подслеповато прищурившись. Разглядев, что это я, он приветливо заулыбался.
        - А, очень град, что вы грешили остановиться у меня, - прокартавил он, и захлопнул счетную книгу. - Цена, пгредложенная мной утгром, остается в силе.
        - В силе?! - яростно прошипела я и, сделав пару широких шагов, обогнула стойку. - В силе говоришь?! Ах ты сучий потрох! Гнида ты недодавленная! - перепуганный потоком слов и резкими размашистыми движениями, хозяин принялся пятиться к дальней стене, откуда торчали вмурованные в нее краники для бочкового пива. Я наступала. - Курвин ты сын! - тот уперся спиной в стену, отступать дальше было некуда. Недолго думая, я схватила его двумя руками за грудки и скрутила ворот коты у горла. - Ты, почему сволочь такая, не предупредил нас, что в городе холера?! Почему я тебя спрашиваю?!
        - В-вы б-бы не зап-платили б-больше... - с трудом выдавил он. Из-за того, что я была выше его на полголовы, ему приходилось смотреть на меня снизу вверх. Лицо его потемнело, налилось кровью, по роже обильно потек пот, губы затряслись.
        - Не заплатили бы больше?! - взбешенно уточнила я, сильнее прижимая его к стене, все туже затягивая ворот на горле. - Легких денег захотелось?!
        Хозяин теперь даже моргнуть не мог от испуга, лишь судорожно хватал губами воздух. Тут в зал ввалились сестры, груженные сумками с нашим барахлом. Увидев такую картину, они оторопело остановились. Юза попыталась что-то сказать, но я рявкнула, не оборачиваясь: 'Молчать! Не видите - торгуемся?!' - и вновь занялась трактирщиком. Для верности процесса, вздернула его тушку вверх, несчастному пришлось приподняться на цыпочки. В запале я даже веса его не чувствовала.
        - Халявы захотелось?! Плата тебе будет полсеребряника как прежде, и не грошиком больше! Ну?! - трактирщик захрипел. Я чуть ослабила хватку и позволила встать на всю ступню.
        - Я пожа...
        - Ты, что?! Пожалуешься?! - я вновь приподняла его, но на сей раз повыше, так что теперь только носы башмаков доставали до пола. - Кому ты пожалуешься?! Только вякни, и я самолично развешаю твои кишки по забору! Пусть на ветерке полощутся.
        Я опустила его вниз, для верности стукнула головой о стену, и только лишь после этого чуть отпустила ворот.
        - Пожалуйста, - пробормотал он, с трудом переводя дух. - Я согласен, согласен...
        - Вот и чудненько! - я полностью отпустила его одежду и даже одернула подол коты. - Комнаты прежние?! - хозяин кивнул, прокашливаясь.
        Я развернулась к сестрам, наблюдавшим за устроенным мною представлением.
        - Ну что стоим?! Расселяемся, - и, подавая пример, первой подхватила свою сумку и двинулась наверх по винтовой лестнице.
        
        Я ходила по комнате из угла в угол, металась как дикий зверь, запертый в клетке. Гертруда, даже не снимая доспеха, забросила свои пожитки и сразу же ушла к Юзе с Агнесс, оставив меня одну. Нужно было подумать и решить, как выбраться из этой большой кучи дер... большой кучи навоза, в которой мы оказались по самую макушку. На ум ничего не приходило. Нет, приходило же конечно, но те мысли, которые делу ни как не могли помочь. В голове просто не укладывалось, что мы застряли здесь надолго. Все зудело, вертелось, что не может быть эпидемии холеры просто так, с бухты-барахты! Осень, прохладно, по ночам мороз, сухо - дождей нет... Не может быть! Ну, бывает конечно и при таких условиях, но редко! Но не в нашем же случае! Не в нашем!!! Больших эпидемий вообще давно по Союзу не было, лет десять точно. Так, очаги небольшие... Неужели мы оказались в таком очаге?! Не верю! О Господи, за что же ты меня так?! Чем я Тебя прогневила?! Месяц, если заболевших немного... Придется сидеть здесь целый месяц! Что мне делать?! Целый месяц! Мать меня потом на ленточки распустит! Коз пасти отправит, или выгребные ямы
чистить! И это будет еще наименьшим из наказаний. Так стоп, подобные мысли к делу не относятся! Думай, девочка, думай! Выход должен быть! Завтра еще раз нужно будет сходить к градоправителю. Довольно странно, что его сын одним из первых подцепил эту заразу. Они ж - богатые, что попало - не едят и не пьют, с кем попало - не знаются. Не может быть, чтобы он заболел холерой. Как-то невероятно. Может лекарь - дурак, полный кретин и маразматик? Шут его знает! Завтра... А сегодня?! Нет сегодня рано! Если предположить, что их драгоценная деточка обкушалось чего-нибудь, и теперь ее полощет с двух сторон, то за сегодня улучшения не будет. А завтра, может, полегчает... Эх, это ведь так все мои догадки и предположения! А если - холера?! Как?! Будем надеяться, что у сынка просто банальный понос. Завтра... День теряем! Мысли в голове разбегаются, словно двухвостки из-под сапога. Ничего путного придумать не могу...
        В дверь коротко постучали, и в комнату заглянула Герта.
        - Фирь, ты не сильно занята? - осторожно поинтересовалась она.
        - Да нет, - выдохнула я. Все едино, не знаю что делать, хоть с сестрами поговорю. - А что?
        - Вот, - она аккуратно вошла в комнату, следом за ней с кислым видом появилась Юза. - Поговорить пришли.
        - Заходите, - махнула я приглашающе рукой, и устало опустилась на кровать. - Только о чем?
        Юозапа прошла и села на вторую койку, старшая сестра осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Одна повздыхала, другая попыхтела, но, наконец, они начали:
        - Мы... Как бы тебе сказать. Мы... В общем, мы хотели бы извиниться, - кое-как выдавила из себя Гертруда. Она возвышалась у дверей такая большая, такая смущенная.
        - Да именно, извиниться, - подхватила Юза. - Мы понимаем, что это по нашей вине мы застряли тут на неизвестное время.
        - Ну хорошо, хоть понимаете, - голос у меня был какой-то обреченный, впрочем каким же ему быть, при таких-то обстоятельствах. - Еще бы вы придумали что делать...
        Сестры молчали, похоже, идей не было. Герта рассматривала носки своих сапог, Юозапа выводила указательным пальцем на покрывале кровати какие-то замысловатые вензеля, и не отрывала от этого занятия взгляда.
        - Ладно, - выдохнула я. Похоже, каяться гораздо проще, чем предложить что-нибудь путное. - Но вы хоть впредь признаете за мной право командовать? - дожимать, так дожимать. - Девочки поймите, я не рвусь в начальники, просто кому-то это надо взять на себя. Иначе мы далеко не уедем. И, увы, еще раз повторюсь, спрашивать потом, будут с меня, как с главной.
        - Эт - ясен пень, - протянула старшая сестра, не поднимая глаз.
        - Так вот, если четко не можем определиться: кто, куда и зачем, снова где-нибудь умудримся застрять. И только ради этого нам нужно единоначалие. В этом-то хоть вы со мной согласны?
        - Да, - сухо кивнула Юза, и посмотрела на меня, вид у нее был как у обреченного.
        - То есть решающий голос остается за мной, и если я говорю 'Мы едем туда-то', вы слушаетесь?!
        - Угу, - подтвердила Герта.
        - Слава Богу! - протянула я чуть веселее. - Хоть до чего-то договорились.
        - Но если ты не права, мы все равно тебе выскажем, - сразу же добавила Юза.
        - Куда же я от вас денусь! - фыркнула я. - Вы мне потом всю плешь проедите, если что не так! Единственное, чтобы ваши высказывания были по делу, а не просто, что это неправильно, или мы, мол, устали... Лениво там...
        - Хорошо, - не очень довольным тоном согласилась Гертруда, видно поняла, в чей огород камень. Обычно под предлогом ее усталости, мы пару дней торчали в приличной гостинице, потихоньку объедались, и до сих пор это проходило. В Робату я ей точно долго рассиживаться не дам!
        - Да ясно, ясно, - немного раздраженно выдала Юза, ага и ей камешек попал куда надо.
        Мы неловко замолчали.
        Решив подвести итог нашу разговору, я сказала:
        - Короче, я так понимаю, мы разобрались, все друг другу высказали, и теперь можем спокойно решать: как нам быть дальше.
        - Может нам не стоит так торопиться? Ведь это события так сложились, - осторожно предположила Юозапа, а после чего заключила: - Посудите сами, мы жертвы обстоятельств.
        - Мы будем жертвами гнева настоятельницы, - обреченно пообещала я ей. - Ты представь, что с нами сделает мать, если мы уже должны были, как максимум вчера обратно вернуться?!
        - Может, дороги развезло, и мы задержались... - начала искать оправдания Юза.
        - Да?! Ты хочешь сказать, что на дорогу сроком в две с половиной - три недели в оба конца, ушло три с половиной месяца?! - я аж задохнулась от возмущения.
        - Почему три с половиной? - так, похоже сестры не понимают.
        - А когда, по-вашему, мы обратно вернемся? Дай Бог к середине декабря допилим! Сначала до Sanctus Urbs, затем до монастыря сподвижников - Агнесс довезем, потом назад. Сколько получается? А ведь сегодня уже ни много, ни мало пятнадцатое октября! И тут, наверное, на месяц застряли! Так вообще выходит, что не раньше, чем к Новому Году!
        - М-да, как-то не задумывались, - растерянно протянула Гертруда и присела на кровать рядом с сестрой.
        - Вот вам - и не задумывались! А теперь представьте, что нам устроят, когда мы в середине зимы обратно в орден заявимся?!
        - Трындец полный! - озвучила наши мысли Герта.
        - То-то и оно, что полный! А вы мне еще говорите, чтобы я не дергалась. Тут в пору как ужаленному бегать! - выплеснула я свои эмоции. Затем выдохнула, попыталась успокоиться, чтобы вернуть разговор в нужное русло. - Так, короче, надо решать - что делать. Идеи есть?
        - Может, через стену переберемся? - бросила первую же пришедшую на ум мысль Юза.
        - Ага, и как ты себе это представляешь? - воззрилась я на нее. - Мы сами - через стену, а лошадей что, в карманах или за пазухой проносить станем? А может быть Герта, как самая сильная, их через стену побросает?! Или может нам пёхом до Альтисии добираться? Чушь-то - не пори! Дельное предложение надо.
        - Надо бы с местными поговорить, - в раздумье старшая сестра принялась теребить прядь волос, выбившуюся из-под кале. - Понять - что и от чего. Много ли заболевших. А то так, ни с того ни с сего... Странно.
        - Ты думаешь, что нам горожане точную информацию скажут. Поди, все слухами заросло, и правды никогда не узнаем, - с сомнением произнесла я.
        - Да нет, здесь, как и в любой деревне, слухов, конечно, тьма будет, но если расспросить трех-четырех, да потом поделить число больных пополам, то приблизительно получим.
        - Ну что, вариант, - согласилась я. Лучше-то все равно нет. - Можно сегодня начать. Что день терять?! Ох, выбираться нам отсюда надо!
        - Кто ж спорит, - прошептала Гертруда, и тут же громче добавила. - Доспехи я могу заносить в комнату?
        - Заноси, конечно, - оторопело выдавила я.
        - Лады, а то кто тебя знает! Когда ты злишься, к тебе подойти страшно.
        - Герта, да Бог с тобой, я ж ничего такого не сделаю.
        - А по твоему виду не скажешь.
        
        С обеда мы решили начать расспросы населения, а к вечеру собраться и сопоставить услышанное. Я, обученная великосветскому политесу, пошла потолковать в ратушу с местной знатью, Гертруда с мужичьем на базар, Юзе достались завсегдатаи харчевни. Со мной в ратуше никто разговаривать не стал, меня вообще в нее не пустили. Когда я туда подошла, на двери висел амбарный замок, а служащие оказались разогнаны по домам. Попробовала вновь подступиться к дому градоправителя, но куда там! Проще штурмом Святой город взять, чем сквозь кордон его слуг пробиться. Проплутала часа три, и все почти без толку. Только с одной бабкой на улице переговорила, да и то - больше вынуждена была слушать ее причитания, чем толковые сведения. Но все же из ее рассказа я кое-что выудила: похоже, заболевших не так уж и много, а если поделить на два, как советовала Гертруда, а лучше на три, то и вовсе человек десять-пятнадцать, вдобавок, все - то ли дети, то ли подростки.
        В итоге, я решила положиться на счастье сестер, может у них будет больше сведений, и отправилась обратно в харчевню, ведь там у нас с вещами сидела Агнесс. Мы ей запретили выходить, еще случится что-нибудь, греха потом не оберешься; племянница настоятельницы, как ни как. Мало того, что мы запретили ей выходить, так еще - есть без нас или пить чего-либо, даже простую воду. Мы ж теперь с ней обречены, как с малым дитем возиться.
        Вернулась я обратно, если не считать разговора с бабкой, с пустыми руками. В нашей комнате меня дожидались Юозапа и Агнесс, старшей сестры пока не было. На лице у девочки была написана мировая обида и скорбь, видите ли, ее никуда с собой не берут. Юза же стояла и бездумно смотрела в окно.
        - Ну как? - спросила она не оборачиваясь.
        - Пусто, - выдала я, и прежде чем сесть на свою кровать, принялась стягивать с себя рясу. Как же меня достали все эти тридцать три одежки! В помещении в поддоспешнике жарко, на улице без него холодно, а надевать его поверх не моги, не полагается. - В ратушу не попала, до баронета этого идиотского не добралась. Лишь с одной бабкой поговорила, но после ее рассказа в голове полная сумятица. А у тебя как?
        - Тоже ничего не пойму, - призналась сестра. - Посетителей конечно же нет, растрясти некого. С одной Мартой только и поболтала.
        - А хозяин?
        - А что хозяин?! Он теперь нас до заикания боится, похоже, рад бы сбегать пожаловаться, и на нас всех собак спустить, только вот некуда. Да и потом нажалуется он, не известно еще, чью сторону примут, мы ж дщери Господни.
        - Но хоть что-нибудь ты вызнала? - спросила я, справившись с верхней одеждой. Так, осталось еще кальцони переподвязать к подолу рубахи и все: можно заново напяливать рясу.
        - Давай Герту дождемся, чтобы на пять рядов не пересказывать, - предложила мне сестра, отходя от окна, затем не к месту добавила: - Похоже, к вечеру может дождь начаться, - а после вышла.
        - Только этого не хватало, - вяло выдохнула я. Нервничать или расстраиваться по данному поводу сил просто не было, все поутру растратила.
        Я рухнула на кровать, вытянувшись во весь рост и заложила руки за голову. Что ж, будем вынужденно отдыхать. Агнесс пересела ко мне.
        - Есфирь, а Есфирь, - тоненьким и жалобным голоском начала она. - Мне скучно.
        - Займись чем-нибудь, - О, Господи! Только молоденьких герцогинь я не развлекала.
        - Можно я погуляю? А то я взаперти второй день сижу.
        - Вот и сиди.
        - Вы меня в Горличах держали, и здесь держите, - продолжила ныть она. - А я так хочу посмотреть обычный город.
        - Насмотришься еще, успеешь. У тебя теперь для этого вся жизнь впереди.
        - А я хочу сейчас.
        - Агнесс ты маленькая что ли?! Хоть немного-то понимать должна, что такое город, и что такое холера в нем.
        - Вечно вы так! - она резко встала с кровати.
        Я неохотно села.
        - Если нечем заняться, надень кольчугу и поприседай, а лучше от пола отожмись. Все полезней будет, чем ныть попусту. Хотя погоди. Юза! Сестра Юозапа! - прокричала я во всю мочь.
        Та почти сразу заглянула в комнату и с недовольным видом поинтересовалась:
        - Ну что?
        - Девочка у нас томится, займи чем-нибудь полезным.
        - Чем, например?
        - Тренируется пусть, силу нарабатывает. Как стало скучно, пусть отжимается или еще чего. Как говорится - добрый труд всю дурь вон выбивает.
        - Где я тебе тут тренировку устрою? Места мало.
        - А вы сходите с ней, во дворе помашите, там места хватит. Мельницу ей покажи, и ту, и другую.
        - Ага! - Юза покрутила пальцем у виска. - Мельницу ей! Она и так удар простенький через раз отбивает, а ты мельницу. Либо она себе чего-нибудь отшибет, либо я калекой останусь.
        - Ну, пойди просто потренируйся, а заодно и вправь ребенку мозги на место. Лучше тебя этого никто не сделает. Все одно Гертруду ждем, так хоть время убьешь.
        - Вот спасибо! Наградила, - скривилась сестра, и, посмотрев на Агнесс, выдала: - А ты что стоишь, смотришь?! Марш одеваться!
        - Какие же вы злые! - выкрикнула девочка, но вышла. Было слышно, как хлопнула соседняя дверь - послушалась. Впрочем, куда ж она денется: оденется и пойдет.
        Я вновь растянулась на кровати и закрыла глаза. Если ничего не могу сделать, то остается просто ждать, а ожидание лучше проводить во сне.
        
        Мы с Юзой и Агнесс сидели внизу и после ужина пили завар, когда возвратилась Гертруда. Было уже довольно поздно, на дворе стемнело, принялся накрапывать противный осенний дождь. Вернулась она уставшая, но с весьма довольным видом. Не переодеваясь, подсела к нам, заговорщицки подмигнула, взяла со стола ломоть ржаного хлеба, бросила на него сочный кусок мяса и впилась в него зубами.
        - Ну?! - мы с Юозапой едва не взвыли от нетерпения, с надеждой воззрившись на Герту. Неужели она что-то узнала?
        - Угу, - промычала она, делая знак рукой, что сейчас, мол, все скажу.
        Она быстро прожевала откушенное, отобрала у меня кружку из рук, сделала большой глоток, утерла губы и только после того сказала:
        - Жрать хочу, как собака!
        - Что-нибудь узнала? - не выдержала Юза.
        - Да узнала, узнала, - отмахнулась она. - Дайте только червяка заморить, и я вам такое расскажу - со скамей попадаете!
        - А по ходу рассказа не получится? - мне не терпелось услышать, что же она накопала.
        Она замотала головой и выдала с набитым ртом:
        - Ум-у, не фавутитца...
        Мы терпеливо стали ждать, когда же она доест и примется за рассказ. Наконец старшая сестра дожевала, взяла кувшин с горячим заваром, налила в мою кружку до краев, сделала первый глоток, и только после того начала:
        - Пошла я на базар, послушать, что говорит местное население, и в одном месте набрела на интересный разговор. Стояли с пяток крепких серьезных мужиков, видимо не последние люди в этом убогом месте, и обсуждали между собой этот неожиданный карантин. Он им тоже - как кость в горле. Уж не знаю я, кто они там были, местные негоцианты или бандюги большого пошиба, но вот ворота им точно открытые нужны, - сестра сделала большой глоток, и продолжила: - Так вот, стояли они и обсуждали, с какого это перепуга ворота закрыли. И если действительно в городе холера, то заболевших почему-то никто в глаза не видел. Тут я ушки навострила и принялась слушать дальше. А они тем временем продолжили свои рассуждения: с чего слухи-то такие поползли, почему паника в городе началась. И вышло у них, что, опять же - по слухам, болящими оказались только детки здешних богатеев. А отчего - тут уж они сразу смекнули. Вся эта золотая молодежь повадилась в местных лесах охоту устраивать. Но... На кого бы вы думали? - Герта подняла кружку, заостряя наше внимание на этом моменте, и, сделав из нее новый глоток, выдала: - Они здешних
бродяг на лошадях загоняют. Развлечение у них, у паскуд, такое! Так вот вчера, по словам одного из мужиков, они забили какого-то очередного приблудного нищего, то ли из Веслы, то ли из Табоха. А что там, что там, по лету холера недолго была. В принципе все городские об этом увлечении знали, да помалкивали от греха подальше, потому как до центральных властей - сто верст и все лесом, а тутошняя - под боком. Но вот незадача, по словам все тех же мужиков, скоро в этот вшивый городишко пообещали направить то ли викария, то ли диакона, для оценки госпитального имущества. Естественно, по приезде этот церковник узнал бы - что здесь творится, полетели бы чьи-то головы. Ан нет! Если в городе холера, то кто ж сюда сунется? Извините, но психов нет. Поэтому какой-то прислужник, видевший, что творили эти говнюки, пошел по приказу языком чесать: холера мол, холера. К тому же личный медик Брюна подтвердил. И понеслось! Мельница слухов заработала на полную мощь. А на самом-то деле, за этим скрывается только страх за собственных деточек, потому как боятся они до дрожи в коленях того, что могут сделать с ними
церковники, когда сюда нагрянут. Вот воспитывают уродов, а потом не знают куда бежать! Короче, так как верховодит этой шайкой-лейкой ни кто иной, как беспутный отпрыск дражайшего градоправителя, сера Персиваля, папочка из-за опасения за сыночку ворота-то и закрыл. Вот такие вот пироги с котятами получаются!
        Сестра закончила свою речь и надолго приникла к кружке. Мы молчали. Я лично была слегка потрясена услышанным. Вообще-то я не невротичная девица, не в тепличных условиях выращена, и знаю, что иногда господа своих холопов по полям гоняют для развлечения, или нападают на соседские владенья, грабят, жгут, баб портят. Но творят подобные вещи только законченные самодуры, а их по всему Церковному Союзу раз, два - и обчелся. Да и к тому же стоит пострадавшей стороне, то бишь соседу, утратившему свое имущество, будь то корова или пяток порушенных деревень, пожаловаться в местный церковный магистрат , то все. (Магистрат - церковный аппарат управления в городе.) С соседом быстренько разберутся Бедные Братья Святого Симеона, контрибуцию там назначат, или натурой что-либо заберут, в общем, восстановят справедливость. А за лихость еще и накостылять могут, чтобы в памяти закрепил, да на чужие земли больше не совался. Мы ж все-таки в Союзе живем - закон на всех единый. А тут - богатенькие детки ради развлечения забивали людей?! И остаются безнаказанными?! Это уж ни в какие ворота не лезет. Да! Вот к чему приводит
отсутствие надлежащего контроля верховной власти. Обнаглели вконец, распоясались, а как жареным потянуло, так принялись вертеться как ужи на сковородке. Решил баронет обезопасить своего наследника таким способом, взяв при этом, целый городок в заложники. Приедут проверяющие, увидят желтые полотнища, и повернут обратно. А может достаточно будет и слов проезжающих через эти места торгашей, чтобы отложился приезд священнослужителя на неопределенный срок, ведь в свежий городок, переживший моровое поветрие, никого и калачом не заманишь. Теперь понятно, откуда у местной болячки уши растут.
        Тем временем старшая сестра уплела еще один такой же кусок хлеба с мясом и сказала:
        - И решили все эти мужички, пойти завтра с самого утра вправлять мозги здешнему градоправителю, чтобы он по-хорошему ворота открыл. Иначе они бунт в городе устраивать собрались.
        - Серьезно тут дела заворачиваются, - выдохнула я. - Только в центре пожара народного мятежа я не оказывалась! - и тут меня осенило: - Так это что получается: завтра мы сможем отсюда уехать?!
        - Выходит что так, - согласилась со мной Герта. - Вот только точнее сказать не могу: завтра ли, нет. Бог его знает, сколько они там провозятся! Баронет-то будет упираться до последнего.
        - Это понятно, но у нас хоть надежда есть, и то ладно, - обрадовано заявила я.
        К нам подошел хозяин и, не поднимая глаз, угодливо поинтересовался, не нужно ли нам чего-нибудь еще. Мы ответили, что нет и он все так же, не глядя на нас, торопливо убрал со стола. Эк я его!
        - А вы сами-то чего разузнали? - спросила у нас Гертруда, как только хозяин убрался прочь.
        - После твоих известий, наши ничего не стоят, да и вообще глупостью полной являются, - резонно заметила я.
        - Ну лады. Давайте определимся, будем ли мы сами в этом участвовать? - осведомилась старшая сестра.
        - Ни в коем случае! - замахала руками Юозапа. - С ума сошла?! Где ж это видано, чтобы мы, дочери Господа нашего, против законной власти шли?
        - Где ж ты тут закон-то видишь? - вскинула брови Гертруда
        - Как это где? - удивилась Юза. - Ведь подозрение на болячку есть? Есть. Доктор подтвердил? Подтвердил.
        - Но это ж неправда! - воскликнула старшая сестра.
        - А кто докажет что неправда? - продолжала упираться Юозапа.
        - Так больных нет! - уже негодовала Герта.
        - И что? По бумагам есть. Может, сыночка баронета простой понос прохватил, пережрал он там чего-то, а запишут все как холера. Врач свой, на сто рядов перекупленный. Градоправитель все по правилам сделал. Так что здесь не прикопаешься.
        - И что ты нам предлагаешь? Сидеть тут и киснуть?! А вдруг у них ничего не получится?! - не сдавалась Гертруда. - Есфирь, ты что предложишь? Ты ж у нас теперь самая главная. Вот и давай решай! Как скажешь, так мы и поступим!
        - Что скажу, что скажу, - я в раздумье почесала кончик носа. - Лезть нам, конечно же, на рожон не надо. Опасно просто. Однажды припомнят такое восстание - мало не покажется. Но и сидеть как квочки на насесте тоже не дело. Для начала мы с Гертой завтра с утра сходим, посмотрим, как у народа дело пойдет. Если не очень, и будет ясно, что даже к вечеру город нам не покинуть, то уже сами полезем брать за грудки пресловутого баронета. Нам лишь бы до него добраться, а уж там я придумаю, чем и как его пугануть, - пообещала я многозначительно.
        
        И на другой день мы тоже поздно проснулись, уже рассвело. Вдумчиво и толково размялись, сменяя друг друга в тренировочном бою одна против двоих. Ох и глаза были у Агнесс, когда она смотрела, как мы гоняем друг дружку по двору, и восхищенные и перепуганные одновременно. По окончании поединков, она восторженно выдала нам: 'Никогда бы не подумала, что так можно! Вы прям как настоящие рубились! Жуть как страшно!' - на что Юза фыркнула, а Гертруда долго смеялась приговаривая: 'Можно подумать, мы - не всамделишные!'. Потом неспешно позавтракали, и как договорились вчера, оставив как всегда Агнесс под присмотром Юозапы в харчевне, мы со старшей сестрой отправились в город разузнать, что к чему. На улицах было неспокойно, похоже, что виденные Гертрудой вечером мужики потихонечку начали раскочегаривать народ. Хоть с дрекольем еще никто не бегал, но напряженная атмосфера уже ощущалась вовсю. Мы неспешно дотопали до главной площади, где стоял дом баронета. Вот тут-то и было основное скопление людей. В основном здесь собралось мужское население, но все же то тут, то там мелькали женские чепцы или платки.
Видимо дамочки побойчей тоже решили поучаствовать. Дом градоправителя сегодня походил на крепость, окна первого этажа заколочены изнутри деревянными щитами, второго наглухо притворены ставнями: да, ребята решили держать оборону всерьез. Непосредственно перед закрытыми дверьми стояли четверо осанистых мужчин, крупных таких, и о чем-то разговаривали, изредка размахивая руками в разные стороны.
        - Они? - спросила я у Герты, указывая на них взглядом.
        - Ага, они самые, - подтвердила она, и спросила: - Присоединяться будем?
        - Для начала просто поговорим, - ответила я и направилась в их сторону.
        Люди перед нами расступались как по мановению волшебной палочки. Еще бы! Мы ж вместо ряс сюркоты орденские на поддоспешники надели, у Герты вдобавок за поясом матово поблескивала секира, а у меня фальшион. Мы уверенно дошли до мужчин, и я обратилась к одному, прикинув на глаз что именно он за старшего - и поосанестей будет и таперт побогаче.
        - День добрый, сестры, - учтиво протянул он. Надо ж, а не ошиблась!
        - И вам добрый, - кивнула я вежливо. - Вы собрались тут выяснить, отчего ворота закрыли?
        - Так ить... - неуверенно подал голос другой, с окладистой такой бородой с проседью. - А что?
        - Да ничего, ничего, - постаралась сказать я как можно мягче. - Ничего особенного, даже можно сказать правильно, что вы тут собрались, - мужчины расслабились. Конечно, мы произвели на них впечатление; во-первых: подошли орденские и к тому же с оружием, а во-вторых: стоим вровень с ними ростом. Тут есть от чего беспокоиться и напрягаться. - Нужно обязательно выяснить: по всем ли правилам был объявлен карантин, все ли условности соблюдены.
        От таких слов они, конечно же, приуныли. Ну а что они хотели, чтобы мы с гиканьем сразу же врубились в баронетские двери? Мне в этом городе торчать тоже не то ни к чему хорошему это не приведет. В случае чего, всем достанется: и нам, и горожанам. Были случаи: шел народ против власти. И что в итоге?! Виновников колесовали да жгли на кострах, а оставшихся в живых жителей принуждали вскладчину выплачивать огромные штрафы. Короче, мало никому не казалось. Так вот и здесь - чего на рожон переть? Может без мордобоя сумеем договориться. К тому же, если баронет поймет, что дело совсем труба, он городскую гвардию и стражу со стен отзовет, и на народ спустит. Попрут они против своих, не попрут, дело десятое, но все равно заваруха начнется - будь здоров, не кашляй!
        - Вы с градоначальником уже говорили? - спросила я у них.
        - Так ить, нет еще, - ответил тот, что с окладистой бородой. - Не выходят, на стук не отзываются.
        Ну я бы на месте баронета, тоже из дома пока носа не казала.
        - Угу, - кивнула я значительно, и принялась расспрашивать их дальше. - А заболевшие-то в городе вообще есть?
        - Нету, - ответил старший. - Поговаривают, что полегли лишь богатые деточки, но, по-моему, и это - вранье.
        - Это те, которые на охоту выезжали? - решила уточнить у них Гертруда. От ее голоса мужчины вздрогнули. Поди тут, не вздрогни! Голос у старшей сестры низкий, грудной вдобавок немного надтреснутый.
        - Те самые, - опасливо глядя на нее, подтвердил третий, на кузнеца похожий мужик.
        - Ясненько, - выдохнула я и почесала кончик носа. Потом подхватила Гертруду под локоть и потянула в сторону. - Пойдем, обговорим.
        Мы отошли.
        - Ну что решим? - первой спросила она.
        - Влезать нам в народный бунт, конечно же, идиотизм, но и дожидаться, когда же все само растрясется, у нас нет времени. Они здесь сегодня могут просто потолкаться, потом взять да и уйти. Настоящее восстание начнется, когда в городе вся провизия к концу подойдет, а до этого пока еще ой как далеко. Надо, как мы и решили, с самим Брюном потолковать.
        - А он тебя послушает? - с сомнением в голосе осведомилась у меня Гертруда.
        - Надеюсь что да, - ответила я. - Для начала я у него спрошу: отправил ли он гонца, сообщить властям, что в городе холера. Потом еще парочку каверзных вопросиков задам.
        - А если не поможет?
        - Ну, на крайний случай, я постараюсь сослаться на одну дамочку в Sanctus Urbs, авось подействует.
        - Это почему?
        - Да ее все в Союзе боятся до заикания. Думается мне, что и баронет не исключение.
        - Тогда пойдем, - махнула головой старшая сестра и двинулась в сторону осажденного дома, а я за ней следом.
        Мы подошли к дверям, и Гертруда принялась стучаться в дверь рукояткой секиры. Грохот стоял на всю улицу. Народ, толпившийся на площади, принялся с интересом наблюдать за нашими действиями. Однако от простой долбежки не было никакого толку. Тогда я, набрав побольше воздуха в грудь, прокричала:
        - Именем Господа Единого и Матери Церкви откройте! - конечно, я не имела права так говорить, не было у меня полномочий, но с другой стороны кто кроме сестер это знает? К тому же подобная формулировка убийственно действует на окружающих. Вон даже толпа стихла и отпрянула подальше от дома.
        Нам пришлось колотиться и голосить на всю округу минут десять, прежде чем на втором этаже приоткрылось окно, и из него осторожно высунулся мужичок затрапезного вида: похоже послали, кого не жалко. На лице у него был написан страх смешанный пополам с возмущением: кто посмел пользоваться столь громкими словами. Но, увидев, что стучаться именно те, кому не возбраняется, мужичонка махом скис и нырнул обратно. Мы выжидательно уставились на приоткрытое окно. Минут пять ничего не происходило, но вот из него выглянул седой старик с надменным выражением на породистом лице, важно откашлялся и зычно произнес:
        - Сер Персиваль сегодня не принимают! Приходите завтра!
        И уже собирался, было, захлопнуть ставни как я на всю площадь выдала:
        - Если градоправитель не соизволит принять представителей Церкви немедленно, нам ничего не остается, как применить грубую силу!
        Вот тут я не блефовала. Если мы втроем заявимся сюда и начнем рубить его двери, нам никто даже слова против сказать не посмеет. Мы боевые церковники, а значит городская стража нам не указ, духовенство тоже, а представителей другой бейлифатской ветви здесь что-то не наблюдается. Вдобавок, если мы только не будем пытаться прорваться за ворота, стражники против нас даже пальцем не шевельнут, ведь уличенный в нанесении оскорбления словом или действием любому священнослужителю подлежит наказанию в виде отрезания языка - если словом, или повешением - если делом. Нет, естественно нас костерили в лицо, и это сходило с рук; мы ж боевые сестры - не высшие чины церковной иерархии, а вот если бы кому-нибудь треснуло в голову принародно оскорбить Папу, то все - хана, языком не отделаешься. Тут - молись, чтобы смерть была не слишком мучительная. Неосмотрительно было так же ругать кардиналов, командоров, даже епископов весьма нежелательно, могло в ответ прилететь серьезно; но вот вступить в схватку прилюдно даже с рядовыми бойцами, то смертный приговор. Тут Церковь карала строго. А с 'неприлюдно', я думаю, мы
сами разберемся.
        Не меняя интонации, старик произнес:
        - Я так и передам, - и исчез внутри дома.
        Мы снова вынуждены были стоять и ждать, когда еще кто-нибудь выглянет к нам.
        - Слушай, может, поторопим их, - предложила я старшей сестре.
        - Да запросто!
        Герта шагнула, встала чуть сбоку от двери, перевернула секиру лезвием вверх, замахнулась и со всей мочи саданула обухом. Железко ушло в дерево пальца на три. Господь-вседержитель! Я думала, она просто постучит. Сестра тем временем чуть качнула застрявший крюк, выдернула и еще раз с размаху долбанула.
        - Хорош! - замахала я рукой. - Достаточно.
        Мне пришлось сделать вид, что все так и задумывалось. На этот раз Герте потребовалось большее усилие, чтобы извлечь секиру из дверного полотна. Н-да! Дури ж до хрена, вот и пользуемся. Однако ее действия возымели успех, в окошко вновь высунулся старик и немного нервно произнес:
        - Сер Персиваль примет вас немедленно! - и весьма поспешно скрылся.
        Почти тут же дверь немного приоткрылась, и на улицу выглянул тот самый затрапезный мужичонка, которого первым заставляли выглядывать из окна, бросил боязливый взгляд на повреждения и почтительно поклонился нам.
        - Прошу, - все так же оставаясь склоненным, он шире распахнул дверь и, пятясь задом, отступил в сторону. Х-м! Однако?! В такой позе двери мне еще никогда не открывали!
        Я сделала важное лицо и первой двинулась вовнутрь, Гертруда топала за мной, дыша в спину.
        Нас провели на второй этаж, где в комнате с опущенными шторами, которые видимо должны были скрыть затворенные окна, сидел баронет. Антураж, конечно, они создали соответствующий: полумрак, едва разгоняемый десятком маленьких свечей, темные стены и обивка мебели, вуаль, накинутая на большое напольное зеркало. Интересно, где ж они его в такой глуши откопали и сколько оно стоит? А посреди этого мрачного интерьера, в кресле смахивающим на тронное, облокотившись на стол и рукой прикрывая глаза, сидел лично его милость сэр Персиваль. Весь его вид выражал мировую скорбь и вселенскую трагедию. Ну что ж, мы знавали и лучших комедиантов! Нас на мякине не проведешь! Уж слишком показательно, слишком наигранно вел себя барон. Мне ж видно: под этой нарочитой наигранностью скрывается обычный страх. Не ожидал баронет, совсем не ожидал, что в его городе вместе со всеми окажутся заперты и боевые церковники.
        Мы вошли, грохоча сапогами по голому полу (а ковры-то постелить жаба задавила) и остановились посреди комнаты. Стульев или табуретов для нас предусмотрено не было. Ага! Знаем мы и этот приемчик. Окинув помещение взглядом, Гертруда сразу же отошла обратно к двери и со скучающим видом, прислонилась к косяку, а я принялась разгуливать по комнате. Боронет молчал и продолжал сидеть неизменной позе. Подойдя к зеркалу, я сдернула с него тончайшую ткань и кинула на пол. Так вот в чем финт ушами! А зеркало составное, то есть собранное из небольших прямоугольных стеклянных пластин, закрепленных малюсенькими шпеньками в общей раме. Я внимательно принялась его разглядывать, провела пальцами по поверхности. Баронет положения не поменял. Ну что ж пойдем дальше. Подошла к окну, отдернула занавесь - точно закрыты. Короче, я принялась разгуливать по комнате с совершенно невозмутимым видом и рассматривать все, что мне попадалось на глаза: поковыряла узоры пальцем на мебели, простучала стены, вытворяла все, что мне вздумается. Баронет, так и сидевший неподвижно с трагической миной на лице, при всех моих действиях,
выглядел по-идиотски.
        Тут Гертруда откашлялась, и хрипло спросила:
        - Ну? Долго здесь еще драма века разыгрываться будет?
        Его милость словно ждал этого момента. Он отнял руку от лица, тяжело и прерывисто вздохнул и поднял глаза на нас.
        - У меня сын болен, можно даже сказать умирает, - с трагическим надрывом в голосе выдал он. Н-да, переигрывает.
        - Угу, угу, - рассеяно покивала я, старательно пытаясь отковырять кусочек штукатурки от стены. - А зеркальце вон то, - я указала большим пальцем себе за спину. - Где брали?
        - Вы что не понимаете?! - вот тут баронета перекосило. Неужели он думал, что его глупый спектакль меня введет в заблуждение? - У меня сын умирает, а вы про какое-то зеркало спрашиваете!
        - А что? - я повернулась и пристально посмотрела на Брюна. - По-моему мой вопрос гораздо важнее и интереснее, чем мнимая холера вашего чада.
        - Почему мнимая?! - баронет вскочил из кресла. Эк его! Значит точно, болячка не настоящая, иначе он бы так не суетился. Если б его дитё болело на самом деле, он бы злился, а не возмущался, что я де посмела усомниться в его словах. - Вы... Как вы можете так говорить?!
        - Сидеть! - рявкнула я, резко поменяв манеру общения.
        - Что вы себе позволяете?! - взвизгнул он.
        - Сидеть! - я добавила в голос еще больше металла. - Когда твой выродок народ по лесам гонял, он был здоров как лось! А сейчас почему-то решил заболеть?!
        Я принялась давить на него. Мне просто необходимо было выбить почву у баронета из-под ног, поскольку по закону он прав: раз есть подозрение на холеру - ворота должны быть на запоре. И точка!
        А баронет тем временем с недовольным видом плюхнулся обратно в кресло, отчего оно отчаянно заскрипело. Ничего себе курдюк отъел! И принялся теребить руками подолы жупона, ерзать в кресле, выдавая тем самым, что нервничает.
        - Разожрались тут не в меру без пригляда Матери-Церкви, распоясались! Страх потеряли! - я вновь принялась расхаживать по комнате, демонстративно положив руку на висящий у пояса фальшион.
        Однако мои незамысловатые нападки на него не подействовали, помнит скотина - кто в доме хозяин. Приняв надменную позу, баронет попытался насколько возможно грозно мне возражать:
        - Как вы смеете меня оскорблять?! В городе заразная болезнь, эпидемия холеры, от которой вдобавок пострадал мой родной сын. Я, несмотря на это, неукоснительно выполнил все требования и предписания Церковных властей. А вы?!
        Задолбал уже, ей Богу, со своей патетикой! Думает, что если так будет себя вести, то я куплюсь на его побитую молью невинность? А быть может полагает, я не смогу его дожать? Наивный. Засиделся ты в своей глуши, баронет ох засиделся! Забыл: грозный вид и громкие окрики на таких как мы не действуют.
        - А как насчет гонца? - продолжила гнуть я свою заранее спланированную линию разговора.
        - А что гонец? Причем здесь гонец? - чего он так засуетился? Вопрос-то прост дальше некуда.
        - Как причем?! - произнесла с самым грозным видом. - Отсюда должен был поехать гонец. И я вас спрашиваю про гонца, того самого гонца! - ой, как бредово звучит!
        Чего ж он так взволновался, казалось бы, из-за простого факта? Отправь послание, что в городе холера, подержи пару недель ворота на запоре и все, больше ничего не нужно. Все равно - глушь...
        Однако сер Персиваль спал с лица, и даже щека у него дернулась от нервного тика.
        - Ну?
        - Ну...А... Он поехал дальше... - промямлил тот.
        На мгновение я впала в ступор, не понимая, что же такое выдал мне сейчас баронет. Но разговор все же следовало продолжать, чтобы он не успел перехватить инициативу в свои руки.
        - Правда? - с издевкой поинтересовалась я; надо же мне было хоть что-то сказать. Однако меня тут же осенило: и я продолжила разговор уже в прежней манере, то есть холодно и жестко: - А может быть, он никуда и не поехал?
        Похоже, градоправитель все же не исполнил всех наложенных на него обязанностей. Уже хоть что-то! Кажется я на правильном пути. Отчего-то у баронета задрожали руки, и чтобы не выдать себя, он вынужден был сцепить их в замок. Странная реакция, по идее он не должен так сильно дергаться. Я бы на его месте тут же сказала, что гонец отправляется сей миг, а не пыталась справиться с дрожащими пальцами.
        - Нет, нет, - принялся уверять меня он, причем чересчур уж яро. - Совершенно точно, он поехал дальше!
        Так, речь точно идет не о сообщении в магистрат. А о чем? Интересный разговорчик вырисовывается!
        Знать бы мне, что имеет в виду баронет, произнося такие странные речи. Но раздумывать некогда, продолжим.
        - Ой ли? - я изогнула бровь. Надо его еще чем-нибудь давануть. - А как отнесутся там, - я указала в потолок, - Наверху, когда я сообщу им о гонце? - я принялась тыкаться вслепую, в надежде разобраться в ситуации. - Такое важное сообщение, такой срочный пакет.
        Неожиданно баронет рухнул на колени, подполз ко мне и попытался обнять за ноги. Ничего себе номер! Похоже, решил, что мне все известно, вот и кидается об пол. Но ведь из-за простых бедолаг я ему сейчас ничего не сделаю. Зачем этот спектакль? Я отступила назад, чтобы Брюн чего доброго не ухватился за меня, а тот пополз за мной следом и запричитал:
        - Пощадите, дитя глупое, неразумное, не соображал что творит! Он вообще не виноват, его заставили!
        На меня словно озарение снизошло! О-о-о! Да тут все куда круче, чем кажется! Похоже, деточки завалили в лесу не приблудного нищего, а государственного посыльного. Оттого-то так и тщился уверить меня его милость, что гонец поехал дальше. Вроде как уехал, но на самом деле, теперь нигде и никогда не объявится, потому как зарвавшиеся от безнаказанности малолетние подлецы, наткнулись на него в лесу и решили покуражиться.
        В раздумьях я села в баронетское кресло, а тот все так же на коленях двинулся ко мне, сцепил руки просительно и проскулил:
        - Не губите, единственный наследник ведь...
        Я молчала и думала, как мне быть. С моей последней догадкой все становилось на свои места: если поначалу я недоумевала, почему же баронет так поспешно затворил ворота. Конечно, в случае приезда чиновников Церковного Союза градоправителя за 'невинные' забавы его сыночка по головке не погладят, но и смертельного ничего не случилось бы. Дал бы на лапу и откупился, ведь диаконы и викарии тоже люди. А вот если деточки порезвились с гонцом, везшим какие-то важные бумаги, то гипотетический визит проверяющего, практически превращается в миссию дознавателей. Есть тут от чего занервничать. Холера - это прекрасный повод закрыть ворота, не пустив тех в город, и наилучший способ избежать расспросов. Умно, ничего не скажешь. Так народ пока бы раскочегарился, глядишь или слухи сработали бы, или церковники как приехали, так несолоно хлебавши и уехали бы. Прокол получился лишь в одном - вместе с овцами, в загоне оказались - львы - мы оказались заперты в городе! Теперь же мне надо все провернуть так, чтобы баронет ворота открыл. Так как он считает, что все подробности происшествия мне известны, то мне следует по
максимуму этим воспользоваться. Пообещаю-ка я ему закрыть глаза на все это дело, прикинувшись, что не нашего ума это дело, глядишь, выгорит, и он откроет город. Может и сработать, а может быть и нет. Если и сработает, то немалые шансы получить от баронета вдогонку пяток арбалетчиков, которые положат нас на первом же привале, во избежание распространения ненужной информации. Все сложно. Н-да! Ситуация складывается как в притче про тигра, которого держат за уши!.
        - Во что, сер Персиваль, - сказала я, поразмыслив минут пять над положением, в котором мы оказались. - Мы очень торопимся в Sanctus Urbs, нас благочестивая Саския ждет, - тут я врала, конечно, Благочестивая знать о нас ничего не знает, и ждать не ждет, но сильнее страшилки, чем ее имя пока не придумано. И упоминание в разговоре о ней, во-первых: подтолкнет баронета к открытию врат, а во-вторых: заставит раз пятнадцать подумать, прежде чем посылать кого-то вслед за нами. - Времени возится с вашим гонцом, попросту нет, да это и не так важно. Мы и так по вашей вине тут на два дня застряли. Так что давайте поступим следующим образом: я забуду про безобразия, творящиеся в вашем городе, а вы доставите бумаги, которые вез посланец, до места. Надеюсь, сохранить их - ума хватило? - Брюн судорожно мотнул головой в знак согласия. - Такое происшествие, как гибель гонца, со временем все равно выплывет, однако вы имеете значительную фору. Как вы будете объяснять, почему послание оказалось в ваших руках, меня не интересует, но о правдоподобности вам нужно озаботиться всерьез. Братья Спрашивающие - очень дотошные
люди. - Сэр Персиваль вздрогнул, лоб его покрылся испариной. - Но все известия должны быть на месте - это раз. Ворота города должны быть открыты немедленно - это два. И третье: каким угодно чудом заманивайте сюда госпитальеров, но чтобы через полтора месяца, когда я поеду обратно, в городе был нормальный госпиталь и прочная церковная власть. Ясно?
        Конечно, я лгала напропалую; никуда я не поеду через полтора месяца, но творящееся в Корче действительно следовало прекратить. А то прознают бандюги про развлечения местной молодежи, поймут, что даже номинальной власти здесь нет, и получим мы в итоге приличный гнойник на теле Союза. Оно надо? А так, поугрожала только, а жизнь глядишь и наладится. Может мне еще раз доведется через эти места мотаться, так хоть в доспехах спать не придется, ожидая нападения из-под каждого куста. А вот забирать бумаги, которые вез гонец, и соображать что куда, я не собиралась, мне своего письмеца хватало выше крыши.
        Баронет согласно кивал, обрадованный моим решением, все норовил поцеловать руки и называл спасительницей. И вот тут до меня окончательно дошло: 'Ой-ей-ей! А гонец-то, похоже, был церковный'. Теперь уж точно понятно, отчего так срочно ворота захлопнули. Ведь за такие дела, могли и всех участвовавших колесовать, а семьи виновников, включая стариков и грудных младенцев сослать куда-нибудь к сподвижникам, фьорды от Гугритов помогать защищать. Ладно, дураки не поняли, умные виду не подали! Глядишь, где-нибудь в Робату или Зморыне, стукну кому надо, пусть проверки и расследования проводят, все-таки здесь нужны умельцы из Ордена Ответственных.
        Я поднялась и вслед за Гертой направилась к выходу, уже на пороге, обернувшись, бросила через плечо:
        - Мой вам совет, сер Персиваль, вправьте своему ребенку мозги на место, и чем скорее, тем лучше, пока за вас этого не сделал кто-нибудь другой, причем с возможным для парня смертельным исходом.
        
        Ворота по приказу баронета открыли в тот же день, часа через два, после нашей с ним беседы. А мы с Гертрудой, вернувшись в харчевню, рассказали все Юзе, и дружно собрав вещи после обеда покинули Корч от греха подальше. Уж лучше ночевать где-нибудь под кустом, чем еще раз оказаться запертыми в городе. Заложив пару заячьих зигзагов по оврагам и полям, а вдруг градоначальник не внял голосу разума и решил разделаться с опасными свидетелями, этим же вечером мы пересекли границу Канкула и на ночевку расположились уже в Гридвеле, другом государстве Союза.
        
        Глава 12.
        В западном крыле паласта стены нескольких удаленных от главных коридоров комнат были забраны зеленым шелком. Все оттенки, начиная от нежной зелени молодой травы, до сочного малахитового навевали находящимся в них, будто бы они оказались в шкатулке с ограненными изумрудами. Обильная позолота, как оправа для драгоценностей, лишь усиливала это сходство. Такая обстановка могла бы подавить любого, однако люди удобно расположившиеся в изящных креслах дискомфорта не испытывали.
        - Ну что ж, наша партия началась успешно, - легко, словно обсуждал погоду, заметил кардинал Ордена Слушающих верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус.
        Он легким жестом убрал со лба темную прядь и вновь замер недвижным пятном бордовых одежд, резко выделявшимся на фоне интерьера так же выдержанного исключительно в зеленых тонах и золоте.
        - Вы уверены? - сухо отозвался другой собеседник - высокий, жилистый старик в красной сутане - командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид. Только шишковатые жилистые пальцы нервно теребили кисть диванной подушки, в остальном же он был само безразличие.
        - Пока все развивается согласно плану. Конвент громогласно обсуждает будущие военные действия. Адмирал Форсин устранен, - тут инквизитор благодарственно кивнул в сторону закутанной в черное фигуре, которая словно приведение сидела на простом стуле в самом темном углу комнаты. - Надо отдать вам должное Благочестивая. Не знаю, как это удалось, но все прошло великолепно.
        На эти слова женщина предпочла не прореагировать, что впрочем, не смутило мужчину, и он продолжил:
        - Единственное, нам где-то осталось добыть немного денег на начальные военные расходы. За это время казна не сильно пополнилась. Я прав, Благочестивая?
        - Правы, правы... - наконец недовольным тоном отозвалась она. - И в этом случае вам не следовало пускать немыслимые суммы на званные завтраки. Лучше бы приберегли их на военные нужды!
        - Я не собираюсь оплачивать солдат из своего кармана, - холодно отрезал инквизитор.
        - Значит, на свои нужды из казны вы брать можете, а отдавать вам сложно? - тут же прошипела та.
        На бледных щеках инквизитора загорелись гневные пятна, он готов уже был ответить, как спокойное: 'Довольно', - произнесенное чуть дребезжащим старческим голосом, прекратило бессмысленный спор.
        - Ваше высокопреподобие Саския и вы ваше высокопреосвященство Тамаси де метус оставьте на время вашу взаимную неприязнь, - продолжил госпитальер Ортфрид. - Ни вы, - он указал в сторону женщины, которая недовольно нахохлившись, теперь походила на какую-нибудь горгулью с крыши собора. - Ни вы, - шишковатый палец переместился в сторону инквизитора, - вряд ли захотите пополнить Папскую камеру за свой счет. Поэтому давайте рассматривать по-настоящему возможные денежные поступления, нежели чем бессмысленно проводить время в спорах. С Форсином действительно все сложилось наилучшим образом. Хотя, насколько мне известно, руку к этому в большей степени приложил епископ-суффраган Герран с подачи небезызвестного нам первого достойного доверия епископа Констанса, нежели чем вашими заботами - Благочестивая, - на что та лишь глянула исподлобья, а госпитальер отвел глаза. - Но возможно я и ошибаюсь... А вот дальше мы топчемся на месте. На все дополнительные ассигнования наложил руку конвент. И хотя для полной казначейской проверки времени нет - все это слишком долго и муторно, но считать все заседающие в нем
умеют. Требуется найти некоторый капитал, под который мы потом все подведем, раздув его до невозможности.
        - Продадим несколько бенефиций. В конце концов у нас наблюдается некоторая нехватка в епископах-суффраганах, - начала предлагать Благочестивая. - Отберем эту привилегию у пары орденов послабже. Вы, - она указала на госпитальера Ортфрида, - поговорите с папским казначеем. Вы с ним давно на короткой ноге. И, в конце концов, пора стрясти выплаты с монарха Бремула. А то он как-то подзабыл, что его государство является уже как полвека в залоге у Святого Престола. Пусть заплатит положенное. Отец его величество Камбел не производил выплат. Его дед, и отец вносили, а он нет. Так же нажмем на департамент покаянных дел , нечего складывать в свой карман деньги от продажи индульгенций...
        - Что-то вы разошлись ваше высокопреподобие, - вскинув бровь, заметил инквизитор, до этого рассеяно слушающий ее предложения. - С каких это пор больше положенного удавалось выжать из департамента?
        - А вы что предлагаете, сидеть и ждать у моря погоды? - тут же огрызнулась та.
        Еще некоторое время продолжались ожесточенные споры, пока заговорщики не пришли к общему мнению.
        На некоторое время воцарилась тишина, и верховный инквизитор не поинтересовался.
        - Кстати, а как там наш болезный епископ? Он уже выплатил очередную мзду? Чем нам не возможность дополнительно пополнить казну? Нажмем на него, пусть заплатит вперед года на три.
        - Заплатит он как же, - осторожно пробурчала себе под нос Благочестивая, но госпитальер, несмотря на весьма преклонный возраст, услышал ее.
        - Тогда пригрозите начать расследование, а то и вовсе предать анафеме . Рычаги давления на него всегда просты и безотказны.
        Но женщина ни сказала не слова, лишь недовольно поджала губы и еще больше ссутулилась.
        - Что скажите ваше высокопреподобие? - в свою очередь поинтересовался у Саскии Тамасин де Метус. - Вас он боится до заикания. Прикажите и...
        - Нет! Нет! Я не могу! - закричала она, подскочив со своего насеста. - Нет теперь у нас рычагов давления на него! Нет! Вы думаете все так легко и просто?!
        На ее перекошенное яростью лицо страшно было смотреть. Черные глаза полыхали безумным огнем.
        Госпитальер Ортфрид удивленно поднял взор на беснующуюся женщину, инквизитор и вовсе не отрываясь смотрел на нее. А та продолжала:
        - Он спелся с этим... этим поганым... - на несколько мгновений она захлебнулась воздухом и лишь в необузданной ярости сжимала пальцы, словно кого-то душила.
        Тамасин, опасаясь, как бы ту не хватил удар, налил в высокий бокал вина и подал. Женщина пригубила, и одновременно взяла себя в руки.
        - 'Обладатель голоса Папы', кардинал Джованне - чтобы ему вечно в Пекле гореть - узнал, что война - это наших рук дело! Он потребовал отдать ему Приолонь, иначе разгласит все на конвенте. Почему вы думаете, я нажала на совет и княжество только временно присоединили? А-а-а?! Для собственного удовольствия?!
        Благочестивая вновь начала заходиться в крике, но, вовремя вспомнив про бокал, зажатый в руке, сделала еще пару глотков.
        - Этими знаниями он держит нас за...
        - За глотку, - устало закончил за нее Ортфрид. - Вы попытались его... Эм.. Удалить с этого света?
        - Да! - крик эхом прокатился по комнате. - Тысячу раз - да! Но он обезопасил себя от моих попыток! Выписал прислужников из дальних монастырей, которых не то чтобы подкупить, заговорить с ними об этом невозможно. Они даже слов не понимают, говорят на своем местном диалекте.
        Благочестивая обессилено опустилась обратно на стул.
        - Кардинал больше месяца назад уехал в Винет, - выдохнула она. - Зачем узнать не удалось. Но здесь за себя он оставил не кого-нибудь, а епископа Сисвария. Джованне посвятил его в тайну, ведь недаром хлопотал за него. На кануне конвента этот... Он подошел ко мне и передал весть от Салминского выродка!.. Мы не можем требовать с поганого епископа денег. Ни грошика! Если не хотим разглашения...
        Женщина с такой силой стиснула пальцы, что серебро, из которого был сделан кубок, погнулось, точно тонкая фольга.
        - И вы до сих пор об этом молчали?! - вскинулся верховный инквизитор. Его и без того бледное лицо побледнело еще сильнее.
        - Вы не верный вопрос задаете, - перебил его госпитальер. - Правильным же будет - каковы наши дальнейшие действия.
        Саския вздохнула.
        - По следу кардинала, а так же пресловутого епископа я направила очень сообразительного церковника. Его никто не свяжет с нами, а в его действиях не заподозрят ничего кроме личного интереса.
        - Вы так уверены в нем, - протянул Тамасин.
        - Да, - кивнула Благочестивая, хотя в ее словах и промелькнуло некоторое сомнение. - В положении котором он оказался, единственным его спасением будет получить должность выше, чем его соперник.
        - Не говорите загадками, - попросил Ортфрид. - Называйте все своими словами. Кто это?
        - Епископ Констанс, а его соперник - его непосредственный начальник - командор ордена Святого Варфоломея Карающего его преосвященство маршал Сикст. Я пообещала епископу место Джованне, если он избавится не только от него, но и от поганого.
        - Так вот почему Форсина... - оборвал фразу верховный инквизитор. - М-да, Благочестивая. Бейлиф Цемп прав - вы страшная женщина! Очень!
        - Бойтесь другого, - хмыкнул госпитальер. - О ее высокопреподобие Саскии мы хотя бы знаем, на чьей она стороне. А вот про Констанса... Не даром его кличут Варфоломейским Лисом. Он очень хитер и изворотлив. Возвышать его не самая лучшая идея. Мы можем посадить себе на шею еще большую опасность.
        - Не посадим, - отрезала та и уверенно добавила. - Я лично направляю все его действия.
        Хотя на самом деле она лишь воспользовалась его интересами себе в пользу.
        
        ***
        Его высокопреосвященство кардинал Джованне прибыл в Винет в начале октября, когда землю уже прихватили первые заморозки, а листья изобилующих здесь буков и кленов устлали землю золотым ковром. Его прибытие в столь дальнюю провинцию Церковного Союза было вызвано жизненной необходимостью. Опасная как гремучая змея по своей натуре и оттого не менее страшная Благочестивая Саския поклялась отправить его на тот свет. И ни у кого сомнения не вызывало, что она не оставит своих попыток. Все стремления кардинала сбросить ярмо папской власти приводили лишь к обратным результатам - удавка еще туже затягивалась, а противник начинал все более яростные атаки. Теперь у него осталась единственная возможность - получить под свой контроль богатые земли, где его бы не достала цепкая рука Церкви. И таким местом было единственное в Союзе - свободное княжество Приолонь. Но владеющие им князья Бурфелиды по доброй воле не потерпели бы над собой ни чьей власти. Оттого то и приходилось его высокопреосвященству разыгрывать столь сложную многоходовую интригу, где немаловажную роль он отводил герцогскому титулу и своему
племяннику, для которого хотел его получить. Его так кстати пообещал шелудивый епископ, только отчего-то тянул с его передачей. Отчаявшись обрести его простым способом, кардинал отбыл за ним так далеко.
        Проще всего это было сделать в Винете раздираемом сейчас внутриполитическими дрязгами, где Гюстав III недавно взошедший на престол занялся чисткой рядов среди местного дворянства.
        Прибыв в столицу государства - Славну - кардинал Джованне первым делом осведомился о свободных титулах. Таковых оказалось целых три. Но если на два из них просматривались вполне законные претенденты, то третий был практически свободен. Оставалось лишь исключить из ряда наследования одну девицу, и дело было бы сделано. Поскольку церковники крутили монархом Винета как желали, получить его кардиналу показалось не особенно сложным.
        Первым делом он решил надавить своим титулом 'обладателя голоса' на местную епархию Ордена Слушающих. Это оказалось легко. Поскольку все семейство сейчас находились под следствием, а единственно возможный наследник в розыске - подмахнуть листок об его поиске и награде за это стало минутным делом, а вот дальше процесс застопорился. Поиски беглого пока не приносили быстрых положительных результатов, наймитов, которых он подключил к этому делу только начали прочесывать земли Союза.
        Тогда его высокопреосвященство решил долго не ждать и, подделав бумаги, объявить наследника умершим, а самому заявить о правах на наследство и титул. Но неожиданным препятствием на пути встал духовник монарха, который из-за его спины фактически управлял государством. Он, не объясняя своих решений, заморозил все начинания кардинала. Оттого-то и вынужден был его высокопреосвященству задержаться на самом краю Церковного Союза дольше, чем рассчитывал, да продолжать безуспешные поиски, повысив сумму награды за поимку.
        
        ***
        Во второй половине октября осень решила вступить в свои права, и теперь наверстывала упущенное в виде обложных дождей, моросивших почти круглые сутки. Естественно мы промокали, мерзли, и даже плащи-шапероны, которые вытребовала Гертруда на прощание у августинцев, не особо спасали положение. Хотя мокрая шерсть и грела, но промозглый северо-восточный ветер, который задул со среды, умудрялся неожиданными порывами проникать под плащи и выстуживать сберегаемое тепло. Агнесс вновь начала жаловаться, что ей холодно и сыро, и мы то уговаривали ее потерпеть, то угрожали, что если она продолжит ныть, вновь заставим заняться бегом, держась за стремя. С того момента, когда начались дожди, мы прекратили забеги, боясь, что она промочит ноги и, не приведи Господь, сляжет с простудой. Однако тренировки с мечом все же не оставили, правда, путного у девочки получалось мало: клинок продолжал улетать в разные стороны. Юозапа получала новые вмятины на шлеме, и от этого уже не просто бесилась, а зверела самым настоящим образом. Уговаривать ее заниматься с девочкой удавалось все реже, так что теперь и я, и старшая
сестра по вечерам тоже стали обучать Агнесс. Нам с Гертой из-за большой разницы в росте прилетало, конечно же, не в голову, а куда-нибудь в грудь или подбородок, но все едино доставалось. После первой же тренировки, когда старшая сестра, отмахнувшись от моего предложения надеть шлем, получила мечом в челюсть, хорошо хоть плашмя, и едва не потеряла передние зубы, мы стали выходить против девочки, словно собирались в бой, напяливая на себя хотя бы обязательный минимум доспехов.
        Впрочем, несмотря на плохую погоду, мы продвигались довольно ходко, и уже к следующему понедельнику почти полностью пересекли территорию Гридвела. И теперь, в дне пути от границы с Сонкарой, заехали закупаться провизией и фуражом в Робату.
        Робату - очень большой город. Говорят, братья Ордена Святого Теодора Заступника подсчитали, что в нем живет где-то около пятидесяти тысяч жителей, по меркам Церковного Союза - огромное количество. (Теодорианцы - Орден Святого Теодора Заступника - духовное братство; в основном монахи этого ордена занимались различными бумажными видами деятельности, т.е. переписывали книги, следили за архивами, в том же числе и переправляли церковные книги согласно требованиям Веры, а не исторической правдивости событий.) Рассказывали, правда, что в Нурбане были города, где жило даже в два раза больше народу, но мне в это не верилось.
        В город мы приехали уже вечером. Смеркалось, к тому же небо было напрочь затянуто низкими тучами, которые вновь угрожали начать поливать нас противным мелким дождем.
        Разница между Робату и пресловутым Корчем была видна даже слепому, да простится мне такой оксюморон. Булыжные мостовые, аккуратные домики, никто не толкался, ничем особым не пахло, что говорить - город хоть и сутолочный, но чистый. Поскольку приключения на границе Канкула с Гридвелом нам все еще аукались, единогласно было решено остановиться в ближайшей приличной гостинице, которую встретим сразу после въезда.
        Подходящий постоялый двор нашелся сразу же, едва мы проехали пару широких улиц. Над дверьми красовалась вывеска с затейливо прописанными буквами 'Резвая лань', а для неграмотных совсем правдоподобно была нарисована олешка, бегущая по зеленой траве. Я спешилась и, кинув поводья Гертруде, быстрым шагом вошла внутрь. Мнение о гостиницах и постоялых дворах я всегда составляла по первому впечатлению и давно уже не ошибалась. Это, наверное, оттого, что в последние годы постоянно находилась в дороге. Редкий месяц, за последние пять лет удавалось провести на одном месте, и теперь я уже навскидку определяла качество услуг, которые могла ожидать.
        Остановившись на пороге, я стала внимательно рассматривать залу, где в этот час сидело немало посетителей. По залу проворно сновала дородная подавальщица и разносила по столам то поднос с заказанной едой, то десяток глиняных кружек за раз, прижав их обеими руками к объемной груди. За длинной деревянной стойкой на другом конце залы румяный парень неспешно наливал пиво, да так умело, что белоснежная пенная шапка еще долго стояла над напитком. Высокие мужики, что облокотились на отполированную бесчисленными рукавами столешницу, с видимым удовольствием ее сдули, а потом, зажмурившись, стали отхлебывать из запотевших пузатых кружек. Ну что ж, опрятно, мне нравится; остается только выловить хозяина, узнать цену и можно будет заселяться.
        Тут из распахнувшейся кухонной двери пахнуло мясом, копченостями и тушеной капустой. Ох! В животе у меня заурчало, напоминая, что есть один раз в день все же - маловато. Мгновенно откинув оставшиеся сомнения, я быстрым шагом пересекла зал и подошла к стойке.
        - Постояльцев принимаете? - поинтересовалась я у парня.
        - А то ж! - он залихватски подмигнул мне, но я не обратила на это никакого внимания. - Вам на день или на неделю?
        - Нас четверо, лошадей шестеро, и через сутки мы уедем, - обрубила я все потуги со мной позаигрывать. Сопляк! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же!
        Но парень, не меняя веселого выражения лица, выдал мне: 'Сей момент!' - и шустро нырнул за дверь, ведущую в кухню. Хг-м, а может, я поторопилась, считая, что тот пытается ухлестнуть за мной? Возможно, он так со всеми постояльцами общается, или вообще у него настроение хорошее. Ну не люблю я, когда мужчины проявляют излишнюю любезность в мой адрес, всегда негативно воспринимаю. Хотя с моей-то рожей давно пора бы перестать обольщаться и принимать любую вольность в поведении на свой счет. Моя внешность, которая и от рождения была так себе, из-за травм в бою под Лоэном, когда мне основательно сломали нос и разворотили лобешник, оказалась напрочь испорчена.
        Парень появился уже через пару мгновений, ведя за собой пацаненка лет двенадцати.
        - Вот, Ив отведет вас.
        - А стоимость? - запоздало спросила я.
        - По восемь грошей с лошади, если вы на сутки останавливаетесь, - принялся перечислять он, уточнив: - У вас же боевые? - я кивнула. - Тогда еще три медяка сверху, а то они овса много выжрут. Комнату на всех? - я снова кивнула. - Еще шесть. Если с дороги помыться желаете, то все семь. И того с вас полсеребряника с четвертиной, не считая двух грошиков.
        Надо ж как быстро считает!
        - А еда? - после ароматов с кухни у меня кишка за кишкой по всему брюху гонялась.
        - В стоимость входит обильный ужин каждый день, а если что сверху, то за свой счет, - так же шустро ответил он с прежней улыбкой, а потом повернулся и прокричал в кухонные двери. - Риська! Комнату на четверых перестели! - и снова ко мне. - Еще что-нибудь?
        - Нет, спасибо, - устало отмахнулась я, торговаться с ним не было никакого желания.
        Да и вряд ли бы он уступил, ведь чем ближе к сердцу Союза, тем цены выше. Если в том же самом Корче я готова была удавить хозяина харчевни за четвертину серебряного, то здесь мне на это пришлось закрыть глаза.
        Я развернулась и пошла к выходу, сестры наверняка уже заждались; пацаненок потопал за мной следом. Естественно, девочки встретили меня недовольными взглядами, Юза даже буркнула, что если меня за смертью послать, то мы будем жить вечно.
        Мальчик, выделенный в провожатые, нырнул за угол здания и распахнул незамеченные ворота. Въезд во внутренний двор был хитро спрятан, я даже и подумать не могла, что ворота могут выглядеть как и довольно высокий, но обыкновенный забор. Двор располагался позади здания, и вмещал в себя все необходимые строения. Мы с сестрами, практически не задумываясь, поснимали сумки, и, спровадив лошадей на конюшню, скоро пошагали внутрь.
        Есть хотелось зверски, и от этого у меня непрестанно бурчало в животе. Сестры тоже были голодные, поэтому мы, не сговариваясь, направились прямо в залу, и вместе со всеми баулами уселись за стол. Нам тут же подали запеченную свиную ножку с тушеной капустой и мятым горохом каждой, половину подового ржаного хлеба и два кувшина варенухи. Со стола смели все чуть ли не за четверть часа и уже после, сытые и довольные, поднялись к себе.
        
        На следующий день мы встали не очень рано. Ну, это для нас - не очень рано, а многие постояльцы, наверное, только-только начали продирать глаза. Агнесс, естественно, тоже спала, будить мы ее не стали, сегодня все одно спешить некуда. За неделю дороги мы умудрились почти полностью нагнать потерянные в Корче дни, и теперь просто обязаны были дать роздых не только лошадям, но и себе. Поэтому пусть девочка сегодня подольше поспит, заодно сил наберется; любой с нами с непривычки умается, а тут тем более. Ее ж никто под клинок специально не растил.
        Завтракали без нее. Однако, несмотря на столь раннее время, народа в зале все же хватало. Оказалось, что некоторые из постояльцев тоже ранние пташки и в большинстве своем спустились в залу. Ох, зря, мне думается, мы здесь остановились, уж больно место людное, а нашей юной попутчицей, небось, интересуются. Нам бы ее следовало светить поменьше, да прятать получше...
        - Вот что девочки, - обратилась я к сестрам, стараясь говорить как можно тише. - Пойду-ка я сейчас к ратуше и узнаю: вдруг нашу красотку в розыск объявили?
        - Какую красотку? - не поняла сначала меня Юозапа. - Ты про Агнесс что ли?! - я кивнула, подтверждая, что именно про нее. - А зачем?
        - А затем, чтобы мне спокойнее было, - пояснила я.
        Обычно сестры в церковно-политические дела не вмешивались, а вот я на этом почти собаку съела, ну если уж и не съела, так понадкусала всласть, и точно знала, что излишней предосторожности в них не бывает. По идее, нашу принцессу действительно запихнуть бы куда-нибудь к сподвижникам, а не волочь с собой через весь Союз, демонстрируя направо и налево. Ведь только недавно я сообразила, что проблема Агнесс серьезней, чем мне представлялось ранее. Девочка - дочь герцога Амта, единственная наследница! Да она лакомый кусочек для любого мало-мальски сообразительного интригана. Несмотря на признание ее отца святотатцем или кем-нибудь еще, девочка все равно являлась носительницей знатной фамилии. Нашелся ли кто-нибудь по мужской линии и прибрал титул, а так же все что осталось после конфискации к рукам - неизвестно. Да и что-то я в этом сильно сомневалась. А вот если бы посторонний, непричастный человек на ней женился, то-то было бы счастье его наследникам: прямо-таки из грязи на верхушку аристократической лестницы. Поэтому-то мне и хотелось узнать: объявлена ли девушка в розыск. Если нет, то нам следовало
опасаться только людей не связанных с Церковью, а если да, то все - пиши пропало! Это будет означать, что верхушка имеет на нее немалые интересы. А какие? Здесь простор для размышлений неограничен.
        - Ой, Фиря, - скривилась старшая сестра. - Вечно ты со своими инициативами лезешь, придумываешь себе разное. Ищут или не ищут... Какая разница! Мы везем письмо. Ты этим в Корче, между прочим, сама всю плешь проела, а сейчас опять суешься, куда не просят, и новые проблемы себе и нам находишь.
        - Да ладно, ладно, - принялась отмахиваться я. - Я по-быстрому гляну, а как вернусь, мы сразу на базар пойдем.
        - Твои ноги, ты и бегай, - ворчливым тоном высказала свое мнение Юозапа. - Только нам на уши не приседай, ладно. Вечно накрутишь, а мы потом страдаем.
        - Юза-а, - протянула я.
        - Ой, иди ты, иди! - махнула она рукой и встала из-за стола.
        - Я мигом, - бросила я сестрам, вставая, и направилась к выходу.
        
        Я бодро топала к центру города, направляясь к розыскной, или как еще ее называют - 'позорной' доске, установленной перед ратушей, где любой желающий мог посмотреть, кого же в данный момент срочно ищут Слушающие или местная власть. Различных мелких преступников там не вывешивали, только сплошь важных и очень опасных персон. А на самых важных даже портреты были, и хочу заметить очень правдоподобные, схожие с оригиналом. Вот на такой-то портрет я и не хотела бы полюбоваться. Если там весит просто описание Агнесс, то это - так мелочи, в сестринском ее никто не узнает, а если там ее личико красуется... Это страшно, а для нас еще и вдвойне опасно.
        Шагать мне пришлось довольно долго, Робату очень уж большой город. Точно брешут, когда говорят что в Нурбане якобы и побольше города есть. Нет, ей Богу, брешут.
        С такими размышлениями я и подошла к ратуше. Позорная доска была огромная, даже не доска, а стена целая, и на ней бумажек разных было вывешено великое множество. А вот портретов было мало - всего с пяток. Ох, ты ж! Глянь! Это что, эрцгерцога Жерара Вийо бывшего маршала и двоюродного брата короля Гюстава II, разыскивают? Я думала, его первого в расход списали, а он, оказывается, сбежать успел. Так, кто тут у нас еще? Лжепророк... Ну, этого давненько ищут, но похоже шиш найдут. Еще какой-то крендель... Кто таков? Да Бог с ним! Не то, не то... Да чтоб тебя!
        Мне захотелось плюнуть, но я не стала привлекать к себе излишнего внимания. Нашу девушку, действительно объявили в розыск. И хотя с длинной косой уложенной по последней моде и в богатых одеждах, ее трудно было узнать с первого взгляда (не иначе как список с какого-то парадного портрета делали), но сходство все же имелось - будь здоров. Если к ней начнут приглядываться те, у кого память на лица хорошая, то заметут проще простого. Искуситель и все его отродье! Еще одна проблема на наши головы! Если б я знала что дело так обернуться может, ни за что бы ее с нами не поперла, точно бы обратно настоятельнице свезла. А теперь что? Возвращаться в орден в два раза дальше, чем до Sanctus Urbs тащится. Остается уповать на то, что в самом сердце Союза ее никто искать не будет. Не станут под носом у себя смотреть, и поэтому, Бог даст, проскочим.
        Мне хотелось плеваться, материться, короче хоть каким-нибудь способом снять нервное напряжение, которое испытала, увидев портрет Агнесс на позорной доске. Лишь усилием воли заставила себя остаться и заинтересованно продолжить рассматривать прочие вывески и надписи, будто бы увиденное меня вовсе не касалось. И только простояв еще минут десять, повернулась и направилась обратно на постоялый двор 'порадовать' сестер своими сведениями.
        
        Я скорым шагом влетела в двери 'Резвой лани', и уже было собиралась подняться к себе, как мой взгляд упал на дальний столик, за которым сидела наша разыскиваемая красотка, беззаботно хихикала и строила глазки какому-то юнцу лет восемнадцати. Чуть не взвыв от досады, я развернулась и поспешила к парочке. Юнец немного развязно обращался с Агнесс, пытаясь положить руку ей на плечо. Наша клуша краснела, делала вид что стесняется, но все же давала понять, что не против этого. Я с суровым видом, на какой только была способна, остановилась перед столом. Парочка подняла головы на звук шагов. Парень в растерянности уставился на меня, а вот Агнесс немного побледнела, однако гордо вздернула свой носик вверх: мол, ничего серьезного не происходит.
        Я откашлялась, и как можно более холодно, чтобы ни у кого не возникло желания со мной спорить, спросила:
        - Сестра, тебе не кажется, что пришло время продолжительной молитвы?
        Девочка, открыла рот, попыталась что-то сказать, но так ничего не выдав, продолжила смотреть на меня.
        - Сестра, нам следует пойти к себе и помолиться! - жестко повторила я.
        - Стар... - но я перебила ее; и что за дурацкая манера пользоваться именами при посторонних!
        - Я сказала, нам следует пойти к себе и помолиться! - с этими словами я обогнула стол, вздернула Агнесс за локоть на ноги, и потянула за собой.
        Когда я вытаскивала ее из-за стола, мой взгляд упал на их руки, соединенные под столом. Зло зыркнула на парня и он поспешно разжал ладонь, будто обжегся.
        - Я пойду... - неуверенно выдавил он.
        - Рекомендую, - процедила я, и волоком потащила девочку прочь.
        Я была зла, неимоверно зла на Агнесс. Нашла время шашни крутить! Особенно в облике сестры!
        Первой запихнула ее в комнату, зашла сама следом и закрыла за собой дверь.
        - Ну? - грозно начала я, глядя в упор на сестер. - А вы, какого хрена сидите?! За ней не смотрите?!
        - Есфирь, ты чего? - совсем не понимая ситуации, спросила у меня старшая сестра. Она сидела за столом и очищала от начинающейся ржавчины свои латные перчатки.
        - А ничего! - начала я. - Сидите ушами хлопаете, когда эта... Эта... Кокетничает напропалую!
        - Она что? - недоверчиво уточнила у меня Юозапа, отрываясь от маленькой книжечки псалмов.
        - Что слышали! Она сидит с посторонними, языком чешет, а вы тут кукуете!
        - Фирь, ты чего взвилась-то так? - попыталась успокоить меня Герта, но я не желала униматься. Еще бы! Они ж не знают, то, что знаю я!
        - Да ничего! Ее, - я ткнула пальцем в девочку, - в розыск объявили, а она треплется с кем ни попадя - это раз. А во-вторых: она ж в одежде сестер, какие вообще могут быть разговоры с мужчинами, тем более - подобным образом?!
        Сестры дружно посмотрели на Агнесс, опустившую голову и с недовольным видом смотрящую в пол.
        - Агнесс, - менторским тоном, начала Юозапа. - В твоем положении слишком опасно пускаться с какие-либо разговоры с посторонними людьми. Этим ты можешь навредить не только себе, но и нам. И если ты впредь продолжишь свои необдуманные действия, то...
        - То я ее выдеру, как сидорову козу! - закончила я за сестру. - Сниму свой ремень и выдеру!
        - Вы не посмеете, - тихо, но гордо произнесла девочка.
        - Я - что-о? - уточнила я у нее, не веря своим ушам. - Что я - не посмею? - но та молчала. - Знаешь что, моя хорошая?! Ты уже давно не ребенок, и тебе скоро будет восемнадцать...
        - Семнадцать, - все так же тихо поправила меня Агнесс. - Не надо из меня старуху делать.
        Мы дружно поперхнулись от такой реплики.
        - Так тебе еще и семнадцати нет?! - в изумлении переспросила я. - Так какого ж тогда хрена ты нам все время головы морочила?!
        - Я вам не морочила. Вы сами решили, что мне семнадцать.
        Н-да! Сами. Привыкли, что боевыми сестрами раньше чем в семнадцать не становятся, оттого-то и посчитали. А она, правда, ни разу возраст не называла.
        - Так ладно, - выдохнула я примирительно. - Сколько бы тебе ни было - семнадцать или шестнадцать, но в следующий раз думай что творишь. Чтоб я возле тебя ни одного парня больше не видела. Ясно?! - девочка промолчала. - Я спросила - ясно?!
        - Да, - нехотя выдавила она из себя.
        - Сейчас мы оправляемся на базар, а ты останешься тут, - начала я раздавать распоряжения.
        - Можно, я с вами? - тут же перебила меня Агнесс, будто бы напрочь забыв, о чем я здесь говорила.
        - Нет! - рявкнула я раздраженно, пересчитывая монеты, которые хотела взять для закупок. - Сиди в комнате.
        - Вечно вы так! Это мне - нельзя, то мне - не можно! Это вы специально меня не берете, из вредности! Вам лишь бы покомандовать над кем!
        - Ты смотри: говори, да не заговаривайся, - предупредила я ее. В последние недели девочка все больше и больше начала демонстрировать свой настоящий характер. Похоже, избаловали ее родители вседозволенностью без меры, а нам теперь расхлебывай.
        - Я не заговариваюсь, - попыталась пререкаться она. - Вы специально не хотите ничего мне показывать!
        - Агнесс, что за детский лепет?! - вскинула брови Гертруда, прикалывая к горжету покров. - Тебе же только что старшая сестра Есфирь объяснила: почему мы заставляем тебя здесь сидеть.
        Девочка недовольно фыркнула, а потом сменила тон с обиженного на просящий.
        - Ну, что вы испугались, кто там меня узнает в таком наряде... и без косы? Ну, хоть одним глазком посмотреть-то я могу?
        - Нет, - отрезала я категорично. Если сестры еще могли поддаться на уговоры, то я пропускала ее слова мимо ушей. Слава Богу, я только понаслышке знакома, как работают жернова святой инквизиции, но мне и этих слухов хватило по самое горло. Была б моя воля, я бы ей теперь при въезде в большие города мешок на голову натягивала, только боюсь, спутница с подобным украшением вызовет чересчур много любопытства.
        - Да вы! Да вы! Вам совсем все равно, что я чувствую, оставаясь одна! - выкрикнула она разозленная моим отказом.
        - Так, заканчивай представление. Мы ушли, - я махнула ей рукой, мысленно плюнув на ее бесконечные стенания, и открыла дверь, чтобы выйти.
        - Ну и пожалуйста! - надулась она.
        С этими словами девочка улеглась на кровать, демонстративно отвернувшись лицом к стенке.
        
        Мы стали спускаться по лестнице.
        - Фирь, а ее - серьезно ищут? - тихо переспросила у меня Гертруда.
        - Серьезней некуда, - кивнула я. - С портретом и вознаграждением.
        Юозапа втянула воздух сквозь сжатые зубы, зашипев как змея.
        - То-то и оно, - весомо подтвердила я. - Я возвращаюсь, а она тут глазки какому-то молокососу строит. Да меня чуть удар не хватил!
        - Ой, мать твою за ногу... - выдохнула Герта. - Не было печали - купила баба порося! Что делать-то будем?
        - На авось положимся, все одно выхода нет, - ответила ей я. - Ладно, все, закрыли вопрос. Покупать из провианта что будем?
        
        Проходили мы по базару долго, часа три, а когда вернулись, то Агнесс в комнате не оказалось. Решив, что она, наверное, пошла на двор, принялись раскладывать, перераспределяя все купленное по разным сумкам. В основном мы набрали провизию: крупы разной, мяса сушеного и почти окаменелого сыра, из-за того, что такой в дороге меньше портится. Провозились с этим делом прилично - с полчаса как минимум, и тут Юозапа, начавшая вписывать все траты в расходную книжицу, поинтересовалась:
        - А Агнесс у нас где?
        Мы как бы очнулись от своих занятий и с нехорошими подозрениями посмотрели друг на друга. В связи с последними известиями всем на ум пришли одинаковые и не очень приятные мысли. Я, ни слова не говоря, бросила перебирать всякую необходимую в походе мелочь и вылетела из комнаты. Гоня прочь дурные предчувствия, на всякий случай решила проверить ту самую заветную часть двора за деревянной загородочкой, где располагалась выгребная яма. А вдруг у девочки живот прихватило, и она засела там надолго? Однако за загородкой было пусто. Тогда я поспешила проверить еще и конюшню: мало ли, вдруг ей приспичило наших лошадей проведать? Но ее и там не оказалось. Вот тогда я уже запаниковала, понимая, что с ней случилось только самое страшное.
        Первым делом бросилась искать хозяина, ведь он должен знать, что творится у него на постоялом дворе. Слуг расспрашивать я не рискнула, а вдруг среди них были те, кто признал в Агнесс разыскиваемую с портрета? Других вариантов я уже просто не допускала, прекрасно понимая, что иной расклад событий вряд ли возможен.
        От подавальщицы я узнала, что хозяин где-то на кухне, вернее даже не на кухне, а в кладовке, которая примыкала к ней, он должен был там что-то пересчитывать или перепроверять. Я, не обращая внимания на недовольное ворчание поварихи и недоуменные взгляды ее помощников, пронеслась по кухне и остановилась на пороге. Хозяин вздрогнул, замер, а потом проворно обернулся ко мне с уже готовой сорваться с губ резкой отповедью, но, разглядев, кто застит ему свет, осекся и вежливо осведомился:
        - Сестре что-то угодно?
        - Угодно, - резко ответила я. - Вы знаете, где наша спутница?
        - Какая из достопочтимых сестер? - осторожно уточнил он.
        - Та, которая осталась у вас в заведении, пока мы на базар ходили.
        - Не имею ни малейшего представления, - хозяин развел перед собой руками, как бы наглядно демонстрируя свое неведение.
        О Искуситель! Попытаюсь зайти с другого бока.
        - В наше отсутствие, то есть пока мы с сестрами были на базаре, ничего странного или подозрительного не произошло?
        Хозяин недоуменно посмотрел на меня, явно не понимая, чего же я от него хочу. Я провела рукой по лицу, в надежде немного успокоиться и решить, что мне следует делать.
        - Вы сейчас пойдете со мной, и для начала при вас я расспрошу прислужников из залы, - я в упор посмотрела на мужчину. Тон, которым я с ним заговорила, был сухим и не допускал возражений.
        Ох, теперь уже не до скрытности! Если хозяин ничего не знает, то мне следует допросить всех слуг в его присутствии, ведь без него те могут соврать, а разбираться с ними, выпытывая правду, мне некогда.
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        Прежде всего, я поспешила в зал, ведь именно через него все входят и выходят. Быстрым шагом прошла к стойке, туда, где все тот же румяный парень - кстати, старший сын хозяина постоялого двора - снова разливал по кружкам пиво для многочисленных посетителей. Сам хозяин прилетел за мной следом, точно собачка на поводке. Парень оторвался от своего занятия и выжидательно уставился на запыхавшегося родителя, искоса бросая на меня вопросительные взгляды.
        - Вы видели нашу сестру, ту, что хрупкая такая и невысокого роста? - тут же задала я свой вопрос.
        Парень посмотрел на отца, и лишь после того, как тот утвердительно кивнул, произнес:
        - Она ушла.
        - Куда? - от интонации, с которой был задан столь простой вопрос, парень поежился.
        - Она съехала... Я сперва неправильно сказал, она заплатила свою часть за постой и съехала...
        Меня прошиб холодный пот.
        - Что?! - в одновременном гневе и ужасе вскрикнула я. - Как?! Когда?!
        - Ну, да вот - с час, как вышла, - парень явно не понимал, с чего я так всполошилась.
        - Куда?
        - Да я-то почем знаю?! - пожал он плечами.
        Меня же затрясло с нервов, как, наверное, не колотило даже в первом бою. Эмоции перехлестывали через край, отчего я не могла ни говорить, ни двигаться. Ведь я всего ожидала, но чтобы она сама ушла?!
        - Да, вот еще, - продолжал меж тем парень, доставая откуда-то из-под стойки вчетверо сложенный лист бумаги. - Она вам письмо какое-то оставила. Я не читал.
        Я слегка подрагивающей рукой взяла протянутое послание, развернула и вцепилась взглядом в текст. Быстро пробежав глазами по четырем строкам, все-таки не выдержала и со всей мочи саданула кулаком по деревянной столешнице. Отчего пара кружек поставленных на стойку подскочили, и пенная шапка, всколыхнувшись, принялась оплывать по пузатым стенкам.
        - Твою ж мать! - парень испуганно отскочил от стойки. - Дрянь малолетняя! Курица безмозглая!
        Теперь переполнявшие меня чувства прорвались наружу, изливаясь потоком площадной брани. Однако я постаралась как можно быстрее взять себя в руки, а то уже половина зала начала с интересом прислушиваться, как сквернословит дочь Господня. Чтобы прервать извергаемый фонтан, я взяла стоявшую рядом кружку пива, сделала солидный, на треть кружки глоток, и только после того как смогла более или менее нормально разговаривать, приступила к расспросу парня:
        - Рассказывай все по порядку, - попросила я его, и тут же добавила: - Но только коротко и по делу.
        - Так и... - тот посмотрел на меня, словно не зная с чего начать. - Спустилась ваша сестра, с небольшой сумкой. Отдала мне это письмо, расплатилась и вышла.
        - Что прямо так и вышла? - тупо переспросила я.
        - Ну, так и вышла, - утвердительно кивнул он, но явно что-то вспомнив, продолжил: - Она у Карины ее самое лучшее котарди купила, так что - в нем была. Ее еще парень какой-то на пороге встретил, вот с ним ваша сестра и ушла.
        Чтобы вновь не заматюкаться, я припала к кружке и осушила ее в четыре исполинских глотка. Выдохнула, и только после этого обратилась непосредственно к хозяину постоялого двора:
        - Мы сейчас с сестрами уедем, оставив у вас все вещи в залог, возьмем только лошадей. Вернемся самое позднее завтра, и уже тогда с вами нормально расплатимся. Пойдет? - мужчина кивнул, и я снова спросила его сына: - Сможешь описать парня, с которым ушла наша сестра?
        - Некрупный такой, чуть пониже вас будет, жупон на нем ладный, видно, что с хорошего достатка пошит...
        - Ты мне его внешность и цвет одежды опиши, - прервала я его рассуждения.
        - Лицо как лицо, симпатичное, волосы темные, точнее отсюда не разглядеть было. Жупон кажется темно-зеленый, а может быть - серый. Больше ничего и не помню. Все.
        После этих слов, я бросилась к сестрам, чтобы обрадовать их новостью об Агнесс. Просто здорово все получается, дальше некуда! Смылась наша краля, а с кем непонятно, куда - еще более интересный вопрос.
        Влетев в комнату, я с порога 'порадовала' девочек:
        - Наша красотка сбежала!
        - ...! ...! ...! - реакция Гертруды была такой же, как у меня.
        Юза смолчала, но по ее лицу стало видно, что она полностью согласна со старшей сестрой.
        - Но это еще полбеды, - продолжила я, едва старшая сестра прервалась, чтобы набирать в грудь воздуха для новой словесной конструкции. - Ее на выходе крендель какой-то ждал! И на основании оставленной ею записки могу сказать - эта дура замуж собралась!
        - Куда?! - просипела Юозапа, поперхнувшись от неожиданности.
        - Как куда?! Замуж! - пояснила ей я, разворачивая уже изрядно измятый мною лист. - Вот ты послушай, что она пишет: 'Сестры, теперь я сама буду распоряжаться своей судьбой, и поэтому сейчас поступаю, как считаю нужным. Не ищите меня, а тетушке передайте, что я ей отпишу при первом же удобном случае' - и все!
        - С чего ты взяла, что она собирается...
        Но я перебила старшую сестру:
        - Герта, ты сама то хорошенько подумай! - я постучала двумя пальцами себя по лбу. - Что она собирается делать при наличии некоего юного хмыря, пары закаченных нам истерик про замужество, и после слов 'сама буду распоряжаться своей судьбой'? Только вот одна проблема: эта скудоумная дура, у которой хотелка проснулась, даже и не представляет, что может оказаться не в церкви на венчании, а в пыточной, куда ее сдаст новоявленный дружок! Причем за очень приличную сумму!
        - И где мы будем ее искать? - Юозапа как всегда была рациональна.
        - А хрен ее знает! - я нервно плечами пожала, опускаясь на ближайшую кровать. - Может этот жених ее сразу к ратуше попрет, а может, чем Искуситель не шутит, и к венцу потащит.
        - Из какого предположения будем исходить? - поинтересовалась Юза, похоже, ей гнев в голову не ударил, и она задавала точные вопросы.
        - Для начала нужно смотаться к ближайшим воротам и спросить стражников, вдруг какая монашка выходила, - предложила Гертруда.
        - Она переоделась, - сообщила я. - Так что фокус не пройдет, - и, видя вскинутые в немом вопросе брови старшей сестры, пояснила: - Она платье купила.
        - Ну, по платью опознают, да и к тому же она теперь стриженная, а такое сразу не забывается.
        - Ой, какая я дура! Я ж забыла спросить: какого цвета оно было! - я хлопнула себя по лбу и пружинисто поднялась на ноги. - Так все! Сейчас одеваемся, спускаемся и по коням!
        - Оружие брать? - уточнила Юозапа, собираясь натягивать рясу.
        - Да, на всякий случай, а то - шут его знает... И тогда уж - поддоспешники с сюркотами, а рясы долой, - определилась я, начав застегивать на талии перевязь с фальшионом.
        Лошади ждали нас уже оседланные. Мимоходом поинтересовавшись у сына хозяина о цвете нового наряда Агнесс, я птицей взлетела в седло, дала шенкеля, и, возглавив кавалькаду, вылетела со двора. Герта была права, когда посоветовала перво-наперво направиться к ближайшему выезду из города. Наша дурында без документов, значит: если ее дружок все-таки потянет ее к алтарю, то их обвенчают только в какой-нибудь захолустной церквушке, а не в Робату. Здесь - шиш им, а не венчание. Для записи в регистрационной книге нужны бумаги, а где их взять? Это в глубинке верят на слово, в больших городах - не тут-то было. Дай Бог, чтобы он ее к алтарю все-таки попер, а не на закланье, иначе, где ее искать - я не представляю. Вернее представляю, но мы туда ни за что не доберемся, как бы ни старались.
        Мы ураганом пронеслись по мощеным улицам и осадили коней лишь только перед двумя караулками, стоявшими возле ворот. К стражникам я обращаться не стала, перед ними народа много, так что вряд ли они чего запомнили или увидели, а сразу поспешила к небольшому строеньицу, где сидели братья Ордена Святого Симеона, дополнительно охраняющие въезд в подведомственный город. Церковники, несущие службу у ворот, никогда на посту ворон не считали, так что оставалась надежда, что они обратили внимание на девушку с обрезанными волосами.
        - Господь посреди нас братья, - первой поприветствовала я их, и едва дождавшись ответного: 'Есть и будет', - принялась расспрашивать о нашей потере.
        Естественно я не стала говорить, почему мы разыскиваем Агнесс, а выдала красивую сказочку, о якобы сбежавшей будущей послушнице, которую мы везли к Элиониткам. Вроде как, состоятельная девочка, родители которой почили, была отправлена своим дядюшкой в монастырь, а мы - ее сопровождающие. Да вот незадача, увлек наивную девочку бесчестный соблазнитель, от коего мы теперь ее и должны спасти. Приметы Агнесс им быстро пересказала. Пятеро братьев, посовещавшись между собой, вспомнили: они видели парочку, выезжавшую на гнедой лошади, и у спутницы, что сидела позади парня, как раз из-под платка во все стороны торчали короткие пряди. Внешность вроде бы тоже совпала, так что я обрадованная бросилась обратно к сестрам.
        - Есть! - крикнула я, на ходу запрыгивая в седло. - Не более часа назад! Так что у нас неплохие шансы нагнать!
        Едва миновали ворота, как пустили коней в галоп, не обращая внимания ни на медленно ползущие телеги, ни на путников, что выскакивали почти из-под копыт на обочины. Дорога здесь пока одна, развилок еще пару миль точно не будет, так что дай нам Господь удачу, и мы настигнем их. А уж там я мозги Агнесс на место поставлю, причем самым проверенным орденским методом.
        
        Две мили мы пролетели не больше чем за десять минут, но нашу парочку не встретили. Дальше начиналась развилка, одна поворачивала на юг, а другая так и шла прямо на юго-запад. Обе дороги были наезженными, широкими, только одна вела к границе с Сонакрой, а другая поворачивала на Присп: небольшой городок в двух часах неспешной езды от Робату.
        - Куда? - спросила меня Герта, с трудом удерживая разгоряченного скачкой коня на месте.
        - Я думаю, что в Присп, - махнула я, указывая направление. - На границе должен быть въездно-выездной контроль, а наша курица без документов.
        Юозапа ни слова не говоря, первой повернула своего жеребца на южную дорогу и пустилась с места в галоп. Мы ринулись за ней. Почти тридцать минут продолжалась скачка в прежнем темпе, а после начали чуть придерживать лошадей: не хватало загнать. Вдруг нам придется помотаться, а они бедные уже будут в мыле. Перейдя с галопа на рысь, мы проехали так еще минут десять, когда впереди я заметила одиноко сидящую фигуру и направила Пятого прямо к ней. Когда поравнялись, то оказалось, что на обочине у дороги сидел разыскиваемый нами парень, только вот Агнесс рядом с ним не было и в помине. Выглядел он не ахти, потому как избили его крепко, настолько, что он на ноги пока встать не мог, и похоже - даже сидел с трудом. Половина лица заплыла сплошным синяком, жупон разодран, один рукав так вообще висел на нитках, а руки сбиты в кровь. Похоже парень пытался отбиваться от нападавших. Но на нас это особого впечатления не произвело, и вообще не задело. Нам важнее всего было узнать, где Агнесс. Гертруда подъехала к нему вплотную и, наклонившись в седле, одной рукой вздернула за шкирку, поставив на нетвердые ноги.
        - Ну? - грозно начала я расспрос. - И где наша сестра?
        Паренек, которому ворот жупона почти передавил горло, только судорожно махнул рукой в сторону.
        - Да отпусти ты его, - попросила я старшую сестру. Та разжала кулак, и он кулем рухнул обратно на землю.
        Я наклонилась вниз и, опершись рукой о луку седла, обратилась к нему:
        - А теперь давай говори, кто, где и что случилось? Только не вздумай темнить, а то добавлю.
        Парень прокашлялся, утер с губы выступившую кровь и хрипло выдавил из себя:
        - Там... Четверо... Увезли...
        - Содержательно, - во мне начал закипать холодный гнев. - А теперь подробней!
        Но вместо того чтобы продолжить, паренек уперся обеими руками в землю, встал на четвереньки, и уже из этого положения кое-как утвердился на ногах. Его тут же повело и чтобы снова не упасть, он уцепился за мое стремя. Поняв, что толкового рассказа не предвидится, пока мы не дадим ему хоть чуточку прийти в себя, я сняла с пояса чудом захваченную фляжку с водой и протянула. Парень качнул головой в благодарность, сделал несколько глотков.
        - Спасибо, - и протянул мне фляжку обратно.
        - А теперь выкладывай, как все было, - потребовала у него Гертруда.
        - Мы ехали в Присп, - начал он. - К нам по дороге пристроились эти четверо. Напали, меня вот - побили, а Агнесс увезли с собой.
        - Ясно, - кивнула я. - И что, никто не помог? - я мотнула головой себе за спину, где на дороге по небольшой дуге народ с опаской объезжал нашу группу. Сейчас-то понятно, боятся впутаться в церковные разборки. А тогда вполне могли помочь: разбой на дорогах дело редкое.
        Парень отрицательно мотнул головой.
        - Не-а. К нам сунулись было, но один из них заголосил, что блудную дочь домой возвращают, вот и не полез никто.
        - А сестра наша не стала кричать? - не поверила я.
        - Ей что-то сказали, так она в сторонке стояла и молчала. Мне показалось, что с одним из них она знакома.
        - Описать ту четверку можешь?
        - Не очень...
        - А в лицо узнаешь?
        - О да!
        - Тогда поедешь с нами, - определилась я. - Лошадь твоя где?
        - Да они же и забрали, - парень сплюнул, слюна еще была розовая. Н-да, хорошо ему досталось.
        - Куда поехали? - решила уточнить у него Юозапа.
        - В Присп, кажись, и поехали, во всяком случае туда, - он махнул в сторону городка.
        Я посмотрела на сестер, Юозапа уже разворачивала коня, направляя его на дорогу: ну да, она ни за что себе мужика за спину не посадит, а Гертрудин конь двоих далеко не унесет. Ох! Вечно мне достается!
        - Старшая сестра подсоби, - попросила я Герту, мотнув головой в сторону парня.
        Та спешилась, подошла к нему и, крякнув с натуги, закинула ко мне за спину. Паренек судорожно вцепился в пояс, затем заерзал, пристраиваясь поудобнее, и начал перебирать руками по талии.
        - Слышь, ты, герой, - обратилась я к нему. - Поосторожней, не за те места ухватишься: руки вырву, воткну в задницу и скажу, что так и было!
        После моего обещания он замер, а затем взялся за мечевую перевязь.
        - Вот и молодец, - похвалила я его, пятками тронула Пятого под брюхо и направила его вслед за выехавшими на дорогу сестрами.
        Теперь мы ехали неспеша и поглядывали по сторонам, а вдруг преследуемая кавалькада куда-нибудь свернула. То, что главная дорога к Приспу была одна, еще ничего не определяло, ведь существовали и проселочные, ветвившиеся в разные стороны. Хотя следопыты и егеря из нас были никакие, но съезд с основного пути на второстепенный на влажной земле смогли бы заметить.
        - Тебя хоть как зовут? - поинтересовалась я у парня, спустя какое-то время.
        - Андре, - ответил тот.
        Все это время он держался только за пояс, особо не ерзал и лишь шипел при толчках, когда Пятый делал особо неудачный шаг.
        - Вот и скажи мне Андре, за каким бесом ты к монашке полез? - мне стало интересно, а чего же это парень сунулся к нашей Агнесс.
        На злодея с коварными замыслами он никак не походил, а настоящий охотник за беглецами так не лопухнулся бы. Это ж надо умудриться тащить разыскиваемую девчонку через главные ворота, да еще и в другую сторону от места выдачи денег?!
        - Жениться хотел, - тихо и как-то неуверенно выдавил тот.
        - Ты мне сказки-то не рассказывай, герой-любовник! - фыркнула я. Ага, так я и поверила во внезапно вспыхнувшие чувства. - Про салминские страсти ты кому-нибудь другому втирай, в особенности тем, кто помоложе.
        Паренек помолчал немного, а потом, видимо собравшись с духом, начал:
        - Мне приятели все уши прожужжали, что мол, монашку в особенности молодую, очень легко уломать. Ну, вроде они все чистые, а потом она никому и не скажет... - и замолчал. Я слышала только его сопение из-за спины.
        Мне было смешно, противно и грустно одновременно. Естественно мы знали, что не бывает вот таких вот слухов без дела. И существуют монашки, которые дают, и монахи которые под юбки лезут... Есть даже один епископ, которого в народе Святым Сифилитиком кличут, и, между прочим, не за просто так. И оттого мне было противно и грустно. А смешно от обломившейся жертвы, которой уже прилетело за одно лишь хотение неположенного, пусть сие было и не наших рук дело, вернее ног. Потому как поймай мы его первыми, то отдубасили бы исключительно ногами.
        - Дружок, вот что я тебе скажу, - обратилась я к сопящему за спиной парню. - От своих приятелей я бы порекомендовала тебе избавиться как можно скорее, а то неровен час, поймают на горячем, и пойдете все евнухами куда-нибудь на галеры. Это надо ж до такого додуматься: к монашкам приставать! Как у тебя только мозгов хватило?! И куда твои глаза смотрели, когда я к вам в первый раз подошла? Ведь и ежу было ясно, что я боевая сестра.
        - А при вас оружия не было, - тихо донеслось из-за спины.
        - Угу, - кивнула я насмешливо. - И ростом была меньше ... Вот дурень! Разве бывают такой вышины, а в особенности разворота плеч простые монашки?
        - Ну, я не думал...
        - Вот именно, не думал! - передразнила я его. - Впредь не мешало бы хоть иногда этим полезным делом заниматься!
        
        Глава 13.
        Так, внимательно оглядывая обочины, на наличие возможного съезда похитителей, мы за полчаса добрались до ворот Приспа. Городок был небольшой, всего минут за десять можно из конца в конец пересечь, но вот искать в нем нашу потерю занятие будет нелегкое. Стражников на воротах к этому делу привлекать я не рискнула, ведь чем меньше народу нас запомнит, тем лучше. Церковников расспрашивать тоже идея не особо, вдруг признают в Агнесс беглую? Наша разношерстная компания и так обращает на себя слишком много внимания, не следует еще сильнее его заострять.
        Миновав контроль и предъявив бирку, мы остановились на площади перед развилкой улиц.
        - Что делать будем? - спросила подъехавшая ко мне вплотную Гертруда. - Думаю, стоит охрану расспросить, так точно знать будем: здесь они или нет.
        - Не надо, - отрицательно мотнула я головой. - Лучше сами. Сейчас предлагаю поделиться: вы вдвоем возьмете на себя северную часть города, а я с Андре южную.
        - И чего мы делиться будем? - недовольно спросила у меня Юозапа.- Мы в рожу их знать - не знаем. Зачем глупостями заниматься? Старшая сестра права, надо охранников расспрашивать!
        - Не горячитесь, - попыталась успокоить я сестер. - Нечего лишний раз мельтешить перед городской стражей, и особенно перед церковной. Если всем скопом полезем с расспросами, то пересуды на неделю нам будут обеспечены. Сейчас вы вдвоем проедете к северным воротам и поинтересуетесь: не выезжали ли пять человек? - я знала этот трюк: чтобы сбить возможную погоню со следа, убегающие отрывались от преследователей, проезжали город насквозь, и пока те усердно их искали по путаным улицам, успевали смыться в нужном направлении. - Кстати, они все были верхами? - обратилась я к Андре.
        - Все. К тому же мою лошадь свели, - со скорбным вздохом подтвердил он.
        - Ну вот, расспросите про пятерых человек на пятерых лошадях. А заодно и посмотрите, вдруг где эта пятерка у коновязи стоит. Тогда нам вообще полное счастье будет.
        - Мудришь старшая сестра, ох мудришь! - скривилась Герта. Хм! А девочки при Андре тоже ни разу никого по именам не назвали; все же привила я им осторожность. - Мало того, что мы в рожу их не знаем, так еще и лошадей описать не можем.
        - А про лошадок нам поведает Андре. Правда? - обратилась я к парню, смирно сидящему за спиной.
        - Да вы что издеваетесь? - едва не взвыл тот. - Пока меня избивали, я еще их лошадей должен был разглядывать?
        - Не кипятись, - бросила я ему примирительно. - Вдруг ты все же обратил внимание. Нет? Ну хоть какая у тебя, скажи.
        - Гнедая кобыла, с белыми носочками и белым же пятном на лбу, откликается на Звездочку, - ответил парень.
        - Значит, ищем пять лошадей, среди которых одна - Звездочка.
        - А если они их куда-нибудь в стойло поставили? - саркастически поинтересовалась у меня Юозапа. - Тогда мы понапрасну будем круги нарезать. Ты о таком раскладе не подумала?
        - Подумала, - сообщила я столь же едко в ответ. - Для этого случая у нас есть другой план. Видите, там сорванцы играют? - я ткнула пальцем влево, где на улочке в большой луже мальчишки запускали деревянные кораблики и веточками толкали их, чтобы те быстрее пристали к противоположному берегу. - Сейчас вы отъедете, а я у них все выспрошу, от их цепких глаз навряд ли что укрылось.
        - И думаешь, это поможет? - скептически заметила Юозапа.
        - А пообещаю им пару монет, если они найдут место, где пятерка лошадей стоит. После этого пацаны мне не только нужную пятерку, но и Искусителя под землей разыщут.
        - Так сразу и пообещай, чего ноги лошадям бить, - бросила мне Гертруда.
        - Сестра, грех быть такой ленивой, - я посмотрела на нее исподлобья в упор. - Чем больше народа ищет, тем больше шансов на успех. Короче, хорош болтать: на нас юг, на вас север. Встречаемся через час вон в том трактирчике, - я указала на вывеску видневшуюся невдалеке.
        Девочки ничего не сказали, лишь недовольно глянули на меня и направили своих коней бодрой рысцой в путаницу улиц. А я, заставив парня слезть с крупа, спешилась сама и, взяв под уздцы Пятого, пошла к играющей детворе.
        Едва я подошла к ним, мальчишки прекратили игру и уставились на меня настороженными взглядами, в глубине которых все же нет-нет, да проскальзывало любопытство.
        - Добрый день, ребята, - поприветствовала я их. После того как парнишки в ответ нестройно протянули, что и мне, мол, того же, принялась их аккуратно расспрашивать. - Вы здесь давно играете?
        Мой вопрос озадачил мальчишек, они зашептались между собой, захихикали, но вот один из них видимо заводила всей ватаги ответил:
        - С полудня, - и тут же подозрительно уточнил: - А что?
        - Просто место у вас для игры такое удачное, видно всех, кто въезжал в ворота, - издалека начала я. - Сюда в город час или полтора назад должны были приехать наши попутчики, мы собирались встретиться. Вы случайно не видели, въезжали ли сюда пять человек верхами, четыре мужчины и одна девушка?
        Пацаны принялись совещаться, припоминая всех въезжавших.
        - Ум-у, - наконец мотнул головой заводила. - Таких не было, точно-точно.
        Я расстроено вздохнула, едва удержавшись, чтобы не застонать. Но тут к мальчишкам обратился Андре:
        - Парни, а не было ли вообще среди проезжавших через ворота мужчин в компании с одной девушкой и так чтобы одна лошадь непременно гнедая кобыла, с белым пятном на лбу и такими же носочками?
        Заводила в задумчивости поскреб затылок, запустив пятерню в спутанные волосы. А тем временем к нему бочком из-за стоявших впереди ребят протиснулся мальчонка лет шести и что-то зашептал ему на ухо, после чего тот постарался принять важный вид и поинтересовался у меня:
        - А если и видели, что нам за это будет?
        Я сразу поняла: разыскиваемые нами похитители в городе, но информацию все же следовало разузнать до конца. Поэтому полезла за пазуху и вытащила кошелек.
        - Один медяк, - предложила я. - Один медяк за рассказ.
        Пацаны оживились, начали обрадовано переговариваться между собой, ведь по их меркам я предлагала большие деньги.
        - Ага, проезжали, - начал отвечать старший. - Только их было четверо: одна девушка и трое мужчин, и лошадей тоже стока же. Одна кобыла такая, как вы сказали.
        - Замечательно, - я открыла кошелек и извлекла оттуда медную монету и протянула ему. - Держи. А скажи мне еще, - продолжила я.
        - Ну? - вопросительно изогнул бровь тот, видимо подражая кому-то из взрослых.
        - Если я попрошу вас найти их, вы найдете?
        - Зачем это? - подозрительно уточнил заводила.
        - Понимаешь, у одного из них здесь дом, но он забыл нам сказать - на какой улице. Теперь мы их ищем. Вы ведь в этом городе знаете все дома и улицы...
        - Допустим, знаем, - кивнул он важничая.
        - Ну так вот, если вы найдете где они остановились, то я дам вам три медных монеты, - пообещала я. - Единственное что вы не должны говорить им, что мы их ищем.
        Заводила посмотрел на меня внимательно, затем, хитро прищурившись, произнес:
        - Четыре.
        - Ну уж нет! - с улыбкой протянула я. - Четыре это ты загнул! Три и так большущая сумма.
        - Не хотите, как хотите, - пожал он плечами с нарочитым равнодушием.
        - Тогда пойду, найду другую ватагу и их попрошу, - как бы, между прочим, бросила я, разворачиваясь чтобы уйти. Мальчишки заголосили, а их заводила подскочил ко мне и ухватил за подол сюркота, останавливая.
        - Ладно, за три, так за три, - сообщил он, стараясь сохранить прежний важный вид.
        - Замечательно, - я повернулась к нему и уже весьма серьезно добавила: - Единственное: прошу, не показывайтесь им на глаза, а то поймают и так холку намнут, что мало не покажется.
        - Да не в жисть они нас не поймают! - с гордостью сообщил пацан.
        - Ну хорошо, смотрите, - кивнула я. - Как найдете, приходите вон в тот трактир, - указала ему на вывеску. - Я там вас ждать буду, - и уже собравшись уходить, бросила: - А если меня там не будет, значит, мы сами нашли, и тогда плакали ваши денежки.
        После моих слов мальчишки собрались в кучу, обсудили что-то и прыснули со всех ног, раскатившись в разные стороны как горох.
        Я же снова села в седло, и уже направила было коня вдоль улицы, как молчавший доселе спутник подал голос:
        - А я? Меня куда?
        Я тяжело вздохнула, и, протянув левую руку, бросила:
        - Давай сюда.
        Андре ухватился, оттолкнулся ногами от земли и, неловко усевшись позади меня, вновь осторожно ухватился за пояс.
        
        Мы осматривали свою часть города не долго, с полчаса не больше, как встретились с Гертрудой и Юозапой.
        - Ну как? - это первое, я что спросила у них.
        - Ни рожна, - отрицательно мотнула головой старшая сестра. - А у вас?
        - Та же история, - сообщила я. - Но пацанов на поиски разослала. На воротах что сказали?
        - Не выезжали такие, - ответила Юза. - Кстати, вы выяснили: они здесь? А то может мотыляемся напрасно.
        - Здесь, - кивнула я. - Так что - найдем, никуда они не денутся.
        - Ну, хорошо, - подвела итог Герта. - Тогда пошли, поедим что ли, чего понапрасну зады о седла стирать.
        - Тебе бы только брюхо потешить, - недовольно фыркнула Юозапа, но неожиданно для меня добавила: - Слушай, поехали в тот самый трактир, что ты показывала, а то действительно, чего попусту болтаться.
        - Девочки, я вам поражаюсь, - протянула я удивленно, хотя мое удивление было весьма неискренним. - У нас сестра пропала, а вы ленитесь ее искать.
        - Ой, можно подумать, что если мы будем болтаться по улицам туда-сюда, она найдется быстрее, - скривилась в ответ Юза. - Девчонка сама нашла на свою голову приключений, а мы теперь бегай. К тому же старшая сестра, - обратилась она ко мне. - Ты тоже не особо нервничаешь.
        В принципе, да. В Приспе я была более или менее спокойна оттого, что старший надзиратель города из ордена Слушающих со своими прихвостнями находятся в Робату, а не здесь. Поэтому, чтобы Агнесс оказалась в руках инквизиции, ее для начала нужно доставить обратно в город или кого-то из помощников привезти сюда.
        Мы все так же, виляя по улицам и проверяя многочисленные дворы на наличие четверки лошадей, добрались до искомого трактира. Только привязали лошадей к коновязи и расположились на лавках, как внутрь вбежал заводила пацанят. Ловко увернувшись от рук проходившего мимо слуги, он подлетел к нам.
        - Деньги давайте, - первым делом протянул он руку.
        - А вы нашли? - спросила я, скептически поглядывая на него.
        - Спрашиваете! Конечно, нашли!
        - Вот и хорошо, - кивнула я. - Сейчас ты нас проводишь, а как только мы убедимся, что это те, кого мы ищем, так я сразу отдам вам монеты.
        - А не обманите? - недоверчиво переспросил он.
        - Слово сестры.
        - Ну, тогда пойдемте, - пацан развернулся и побежал к выходу.
        Мы с сестрами встали, вновь накидывая на плечи плащи.
        - Сиди здесь, - бросила я Андре. - Жди, мы за тобой вернемся.
        - А чего я буду ждать? - удивленно вскинулся парень. - Вы же сами никого не видели, а вдруг это не те, кто нам нужны?
        - Тогда пошли, - кивнула Гертруда и первой направилась на улицу.
        Перед входом в трактир нас ждали пятеро мальчишек, чуть не приплясывающих от нетерпения. Едва мы вышли, как они пустили вдоль улицы, причем так шустро, что мы вынуждены были едва ли не бежать, чтобы не упустить их из виду.
        Вечерело. Пацаны привели нас на край города к солидному двухэтажному зданию. На улицу смотрел фасад лавки, закрытой по случаю позднего времени, и часть забора, огораживающего двор. После небольшой пробежки мы даже не запыхались, а вот с Андре дело было плохо: он дышал хрипло с присвистами. Едва остановившись, он согнулся пополам, упер руки в колени, и теперь пытался перевести дыхание.
        - Здесь, - махнул рукой заводила. - Во дворе лошади стоят.
        - А не врешь? - усомнилась я в его словах. Было похоже, что мальчишка говорит правду, но чем Искуситель не шутит. Больше всего мне бы не хотелось ошибиться, ведь мы сюда явились не завару попить.
        - Вот те крест, не вру! - мальчишка с возмущенным видом быстро мазнул рукой на уровне живота, как бы в доказательство правдивости своих слов. - Да вы сами посмотрите.
        - А ну-ка, - я подошла к Гертруде, и мы, сцепив руки крест-накрест, замерли возле забора.
        Юозапа понимая нас без слов, подошла и, наступив одной ногой на руки, другой оттолкнулась от земли и подпрыгнула, подтянувшись на заборе. Мы выпрямились, стараясь поднять ее повыше.
        - Ну? - спросила я у нее нетерпеливо, сестра все-таки не пушинка и ноги в сапогах каблуками пребольно давили на сцепленные кисти.
        - Четыре, - бросила она, повернувшись к нам. Затем снова заглянула во внутрь, тихо посвистела и позвала: - Звездочка, звездочка... Эй! Скажите этому олуху, чтобы он тоже позвал свою кобылу!
        Андре, негромко и мелодично просвистел, в ответ ему раздалось радостное всхрапывание.
        - Все, опускайте, - махнула нам Юза, и мы чуть наклонились. Сестра оттолкнулась руками от забора и спрыгнула спиной назад. - Есть, четыре там, и одна реагирует на нужное имя.
        Я отряхнула руки от земли, что обсыпалась с Юзиных сапог, и, вытащила из кошеля монеты.
        - Держите, - я протянула их ребятне; те довольные собой шустро схватили их и побежали прочь.
        Когда мальчишки скрылись за поворотом, я поинтересовалась у сестер:
        - Ну что, как обычно? - Гертруда пожала плечами, а как, мол, еще в таком случае. А вот Юозапа скривилась, будто бы ей уксуса дали хлебнуть. Конечно! Это ей опять умильное личико придется строить, ведь она и ростом поменьше и симпатичней.
        - А я? - как прежде влез в разговор Андре.
        - А что ты? - удивилась старшая сестра.
        - Может мне с вами пойти, я ж все-таки мужчина, и ...- с этими словами парень расправил плечи, стараясь придать себе воинственный вид.
        - Так, слушай ты, мужчина, - перебила его Гертруда, недовольная, что приходится терять время. - На этом твоя роль заканчивается, так что топай обратно в трактир и дожидайся нас там.
        - Но...
        - Сказано - в трактир, значит - в трактир! - еще более грозно, чем старшая сестра, произнесла я. - Ты нам только под ногами мешаться будешь, - и, видя, как парень покраснел от злости, чуть сбавила тон и пояснила: - Мы уже двенадцать лет слаженной командой работаем, а ты будешь выбиваться из общих действий. Так что шагай обратно, и жди нас. Ясно?
        - А...
        - Ясно?!
        - Да ясно, ясно, - плечи у Андре поникли, и он нехотя направился в сторону, откуда мы пришли.
        А мы стали готовиться: Гертруда встала слева от двери, я справа. Юозапа вынула из кошеля пару золотых монет, затем основательно закуталась в плащ, а то не дай Бог не вовремя распахнется, и, оставив снаружи лишь левую руку, постучала. Сначала ничего не происходило, и только после того, как сестра постучала второй раз, в окошечке появилось чье-то лицо.
        - Что надо? - неприветливо поинтересовались с той стороны.
        - Реджинальд Токус здесь проживает? - медовым голосом осведомилась она.
        - Нет, - последовал грубый ответ.
        - Но как же так?! - Юза умильно захлопала ресницами; она это умеет. - Но кажется, мне сказали... - и, не давая опомниться, протянула к окошку на ладошке золотые кругляши. - Вот, я ему долг принесла.
        За дверью от неожиданности крякнули, даже нам с другой стороны чувствовалось, как напряженно ворочаются мозги, как алчность побеждает осторожность и приказ - никого незнакомого не впускать. А Юозапа с невинным выражением лица стояла и продолжала держать деньги на раскрытой ладони, пока желание легкой наживы все-таки не победило. И ей было сказано:
        - Я, хг-м, совсем запамятовал, именно здесь он и живет, сейчас открою...
        Загремел отодвигаемый засов, и дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина чуть выше среднего роста, некрупный и симпатичный. Он был одет в щеголеватый ярко-синий жакет, сейчас распахнутый на груди, и открывающий взгляду тончайшую льняную рубашку; коричневые шоссы и кожаные туфли на ногах, а на голове у него красовалась сдвинутая на макушку круглая суконная шапочка. Окинув Юозапу с ног до головы веселым взглядом, он отступил внутрь и чуть в сторону и, сделав приглашающий жест рукой, произнес:
        - Ну что, заходи красавица, я провожу.
        Юза сделала пару мелких шагов входя, но тут же развернулась к щеголю и, вложив ему в руку монеты, провела ладошкой по щеке. Тот немало удивленный поведением гости вопросительно изогнул бровь. А Юозапа тем временем вынула вторую руку из-под плаща, положила ему обе на грудь, а потом изо всех сил дернула на себя. И тут же в двери метнулась Герта, с боевым ножом. Она саданула щеголя рукояткой по затылку, тот обмяк. Вдвоем с Юзой они заволокли потерявшего сознание мужчину, и аккуратно уложили на пол полутемной прихожей. Я, внимательно оглядываясь по сторонам - нет ли случайных свидетелей, зашла последней. Юозапа подобрала с пола раскатившиеся монеты, и спрятала их обратно в кошель. Стараясь производить поменьше шума, мы скинули с себя длинные плащи, а то не дай Бог запутаемся, и, проявляя безграничную наглость, сложили их здесь же на комоде, стоящем недалеко от дверей. Я отцепила от пояса фальшион, Юза поступила так же, а вот Гертруда вообще решила ограничиться все тем же ножом.
        - С этим что? - шепотом спросила я, кивая на тело. - Вдруг кто зайдет? Шум поднимет.
        Юза на цыпочках прошла вглубь узкого помещения, оглядываясь по сторонам, затем вернулась и прошептала:
        - Там под лестницей на второй этаж есть место. Туда.
        Ни слова не говоря, я подхватила щеголя за ноги, старшая сестра - за руки, и мы тихо отволокли тело, куда предложила Юозапа. Гробить его насмерть мы его не стали, не было ни какого смысла, мы же не знали наверняка, виноват ли он в похищении Агнесс.
        Управившись, я вскинула голову, как бы спрашивая - куда, а потом пояснила жестами, указывая на лестницу ведущую, вероятно, в жилые помещения, а затем налево, где была какая-то дверь: мол, наверх или туда? Юозапа попробовала подняться, но ступеньки так противно и громко заскрипели, что мы вынуждены были отказаться от этого варианта, и для начала решили проверить загадочную дверь. Я подошла к ней, тихонечко потянула на себя, она поддалась, значит - не заперта. Ну, была - не была! Осенив себя святым знамением, я распахнула ее и быстро влетела вовнутрь. Напрасно. Вход вел в небольшой коридорчик, который тоже оканчивался закрытой дверью, а вот из-за нее уже слышались голоса. Понятно. Это дом какого-то ремесленника, где его лавка была отделена от рабочей или складской, на случай излишнего шума или пыли. Я осторожно вошла и замерла возле двери, прислушиваясь. Сначала я отогнула один палец, сигнализируя сестрам, что слышу одного, затем второй - вроде два, и послушала еще. После этого я потрясла рукой - значение этого жеста у нас означало, что я не могу разобрать, сколько же там народу, но всячески больше
двух. Тянуть смысла не было. Я оглянулась через плечо и махнула сестрам, девочки подтянулись ко мне, Юза как замыкающая закрыла за нами дверь, ведущую в коридор. Не медля ни секунды, пока глаза не отвыкли от света, я толкнула дверь от себя, и мы дружно ворвались внутрь, расходясь для боя.
        Это было просторное помещение то ли под прядильни, то ли чего-то очень на нее похожего, потому что там стояли всякие приспособы для вычесывания шерсти, прялки, а в углу была свалена в углу гора кудели. На этой самой куче и сидела связанная Агнесс с кляпом во рту, подле нее находились трое мужчин и все оружные: один, самый крупный, сидел ближе всего к входу, справа на лавке, другой бесцельно прохаживался по помещению, а третий устроился по левую руку, возле стола на колченогом табурете. Обстановка беспечная и расслабленная, а тут врываемся мы. Естественно это была та еще картина! На мгновение все замерли, оценивая ситуацию, а затем каждый бросился к выбранному противнику.
        Гертруда кинулась к здоровому мужику, который сидел на лавке с обнаженным клинком на коленях, Юза к кренделю на табурете, а мне достался непоседа с кошкодером на поясе. (Кошкодер - прямой меч на подобие фальшиона со сложной гардой в форме восьмерки, длинна клинка до 70 см.)
        Противник старшей сестры пренебрежительно рыкнул что-то непонятное, и встал, держа меч перед собой. Герту долго упрашивать было не надо, ей все равно, какой клинок в руках противника. Сестра перекинула тяжелый боевой нож из правой руки в левую, и метнулась ему на встречу. Поднырнув под удар, она подопнула коленом навершие меча. Рукоятка подлетела вверх, проскальзывая у мужика в ладони. Правой рукой Герта тут же перехватила подброшенный клинок возле крестовины и, зажав в кулаке лезвие, саданула противника по морде. А другой воткнула ему под ключицу нож по самую рукоятку и тут же выдернула. Громила сначала рухнул на колени, а затем и лицом в пол.
        В то же самое время, пока старшая сестра еще успокаивала здоровяка, я, перепрыгнув через подвернувшуюся под ноги лавку, метнулась к своему противнику. Не собиралась я с ним долго чирикаться! Не снижая скорости, налетела на него с фальшионом. Наши клинки скрестились, небольшой доворот кисти и, проскользнув по лезвию, острым концом оружия я развалила ему шею.
        А вот у Юозапы получилась настоящая трактирная драка с использованием подручных средств. Ее соперник, видя каким образом разворачиваются дела, подхватил свой табурет и запустил им в сестру. Она увернулась. Следом полетели прялки, щетки, веретёна и прочая утварь, которая оказалась в пределах его досягаемости. Мы с Гертой уже заканчивали бой, а Юза даже не подобралась к своему противнику без возможности получить чем-нибудь по лбу.
        Первой пришла ей на помощь Гертруда. Быстро оценив ситуацию, она подхватила стоявшую рядом скамью, и с криком, обращенным к сестре: 'Пригнись!', - метнула ее в мужчину. Естественно, ему, зажатому почти в самом углу, увернуться не удалось, и летающая лавка погребла его под собой.
        - Фух! - выдохнула я, вытирая вспотевший лоб, хотя драка не заняла больше минуты. - Похоже, хоть один живой остался, будет у кого спросить.
        В углу замычала спелёнутая Агнесс, и старшая сестра поспешла к ней, чтобы распутать. Я же направилась к оглушенному мужчине, для того чтобы связать его, пока он не пришел в себя. Мы вдвоем с Юозапой по-шустрому подняли лавку, под которой тот лежал. Н-да! Рано я радовалась. Просто фатальное невезение! Неаккуратно прилетевшая лавка свернула ему шею. Я выругалась:
        - ...! Твою ж ... мать! И у кого мы теперь спрашивать будем, что это за уроды?!
        Тут к нам слегка пошатываясь, подошла наконец-то развязанная Агнесс. На ее лице все еще были видны недавние дорожки слез.
        - Это Гаспар Плови, - сказала девочка слегка хриплым голосом. - Он служит у нас, в имении Лёпит, управляющим... Вернее служил, - поправилась она после небольшой заминки, опасливо покосившись на быстро синеющее лицо своего знакомца.
        - Интересно бы еще узнать: многим ли они успели сообщить о твоей поимке, - выдохнула я со злостью.
        - Я не знаю, они при мне не обсуждали, - пожала плечами Агнесс.
        Юозапа окинув взглядом все помещение, и что-то прикинув в уме, обратилась ко мне:
        - Слушай, а Андре говорил, что их было четверо, однако в город въехало трое, а теперь опять четверо. Ничего не понимаю.
        - Они одного сразу же по дороге обратно в Робату зачем-то отправили, - пояснила Агнесс, пожимая плечами. - А другой нас здесь встречал.
        - Точно отправили? - переспросила я у нее.
        - Ну да, - девочка недоуменно посмотрела на меня. - А это так важно?
        Я пропустила ее идиотский вопрос мимо ушей, но вот внимание сестер заострила:
        - Девочки слышали?
        - Более чем, - подтвердила за всех Герта, моментально сделав единственно возможный вывод, и тут же выдвинула свое предложение: - Неча рассиживаться и ждать, пока сюда аппариторов припрут. Уходить отсюда надо, и чем скорее, тем лучше.
        - Лучше-то оно лучше, только вот остается тот посланец, который знает Агнесс в лицо, - сказала я немного нервно. - Он опознать ее может.
        - И что делать? - резким тоном спросила Юза, тоже волнуясь по поводу сложившейся ситуации.
        - Да понятия не имею! - рявкнула я. - ...! Попали по самое не могу!
        - Ладно, нечего! - заторопила нас Гертруда. - Мы тут матюкаемся, а время уходит!
        Я подошла к бледной и все еще плохо стоящей на ногах Агнесс, и только собралась подхватить ее под локоть, как дверь отворилась, и в помещение стремительно вошел молодой парень лет двадцати со словами: 'Они будут следом, через...'.
        Гертруда коротко взмахнула рукой, и ему в грудь ударил нож. Парень вскрикнул, качнулся назад, но к нему тут же подлетела Юозапа и рукояткой подхваченного с полу кошкодера приласкала по голове. Когда тот рухнул на бок, ногой перевернула его на спину, воткнула клинок в грудь и провернула для надежности.
        - Скольких людей из-за тебя положили, - произнесла она, со злостью глядя на Агнесс.
        Та, от увиденного спала с лица, позеленела, отвернулась в сторону и ее стошнило.
        - Так все, пошли, пошли отсюда! - вновь заторопила нас старшая сестра. - Теперь уже почти никого не осталось, кто бы ее опознал!
        Я бесцеремонно подхватила бледную девочку под локоть, вздернула на ноги и потянула к двери. Юза вытащила нож из тела, оттерла его и протянула владелице. Та по пути взяла его и убрала в ножны на поясе. Первой в дверь вышла Юозапа, следом за ней я, почти волоком тянущая за собой Агнесс, а Гертруда последней.
        Мы благополучно миновали помещение лавки. Перед выходом снова закутались в плащи, спрятав под них оружие, и я уже открывала входную дверь, как Герта быстро вернулась обратно. Первой на улицу вышла Юозапа, я следом вывела девочку в полуобморочном состоянии. Не успели мы пройти и пары улиц, как к нам с совершенно невозмутимым видом присоединилась старшая сестра, ведущая под уздцы кобылу Андре. Я дернула подбородком, молчаливо спрашивая все ли в порядке. Гертруда мне кивнула и, приблизившись, прошептала на ухо: 'Теперь уже точно никто...'. В ответ я беззвучно, выразительно шевельнула губами: 'Хорошо'. Тут же на меня вопросительно посмотрела Юза, а я утвердительно склонила голову. На наши молчаливые кивки Агнесс не обратила ровным счетом никакого внимания.
        
        С грехом пополам мы доволокли шатающуюся девочку до трактира. Сестры остались на улице, а я вошла внутрь. Андре сидел за самым дальним столиком в углу с угрюмым видом, потягивая варенуху из кружки. Я прошла к трактирщику, стоявшему за стойкой, расплатилась за использование коновязи, развернулась и, махнув рукой парню: 'Давай за нами', - решительным шагом покинула помещение. Первым делом, выйдя на улицу, Андре метнулся к своей кобыле. Естественно, к девочке его теперь калачом не подманишь! Лошадь же - его собственность, потеряй он которую, от родни по шеям схлопотать бы мог. А вот Агнесс хотела было кинуться к нему, но Гертруда ухватила ее за локоть, силой заставив остаться на месте.
        Взобрались в седла; нашу красотку, укутав в плащ по самые брови, усадили позади Юозапы.
        - Мы с сестрой через северные, старшая сестра с Андре через южные ворота, - начала распоряжаться я. - А в дороге состыкуемся.
        - Слишком сложно, - фыркнула Герта, но, поворотив своего жеребца, направилась к выезду.
        Мы же с Юзой, более не проронив ни слова, направили своих коней к северном воротам. Разделяя нас вновь, я старалась добиться чтобы как можно меньше людей видели нас полной компанией, ведь как говорится: чем меньше знают посторонние, тем крепче я сплю.
        Всю дорогу, пока мы вновь не встретились со старшей сестрой и парнем, девочка не проронила ни слова, но это и к лучшему. Сейчас вступать с ней в какие либо разговоры у меня, во-первых, не было ни какого желания, а во-вторых, меня мучил вопрос: 'Что нам делать с парнем?'. Он теперь был единственным из посторонних, кто больше всех знал об Агнесс. Сейчас мы дружной кавалькадой двигались в сторону Робату, и мне до въезда в город требовалось определиться, как же с ним поступить. В раздумьях я подъехала поближе к Герте, с решением обмозговать это совместно. Поделившись своими сомнениями, я заставила сестру ненадолго задуматься, после чего она предложила:
        - А может его - того? - и выразительно провела пальцем по горлу. Андре, который напряженно старался подслушать, что же мы такое обсуждаем, побледнел.
        - Не-е, - махнула я головой отрицательно. - Мы ж не наемники какие-нибудь.
        Еще в запале боя я могла грохнуть, или в случае очень крайней необходимости прирезать по-тихому, но вот так хладнокровно лишить человека жизни... Только в крайнем случае. Претило мне это. Мы же Воины Господни, а не наймиты, убивающие из личной выгоды. Парень тем временем облегченно выдохнул. А что?! Для него угроза была вполне реальная.
        - Ну, тогда не знаю, - пожала плечами Герта. - Думай сама.
        Тут ко мне приблизился Андре.
        - Может не надо меня - того... - он сделал выразительную паузу и сглотнул. - Разъедемся, считая, что я ничего не видел, ничего не слышал, и ничего никому не скажу?
        - А ты и так ничего никому не скажешь, - я решила его немного попугать, лишним не будет. Парень снова напрягся. - Я тебя лично до дома провожу, и прослежу: что да как. А в случае возникновения проблем с твоей стороны, если понадобишься - из-под земли достану.
        - Не волнуйтесь, я буду нем как рыба, - со всей возможной искренностью заверил тот.
        - Лучше скажи как могила, - пошутила Герта в своей черной манере.
        Услышав такие слова, парень шарахнулся в сторону, а Гертруда посмотрев на меня, подмигнула. Запугали мы нашего горе-любовника дальше некуда. Ничего, зато будет паинькой как минимум месяц.
        Едва успев до наступления ночи, мы въезжали в Робату, но через другие ворота, дабы не попасться на глаза тем же братьям из Ордена Святого Симеона. Заплатив пошлину за Андре, мы оказались за крепостными стенами на разъездной площади. Теперь сестры должны были повернуть в сторону постоялого двора, а я проводить нашего попутчика, как и обещала. Но вдруг Агнесс соскочила с крупа Юзиного коня и бросилась к парню. Всю обратную дорогу девочка с немой мольбой смотрела в его сторону, но тот напуганный мною и старшей сестрой чуть не до заикания, даже ни разу не глянул на нее. И теперь она попыталась использовать последний шанс. Однако старшая сестра направила своего жеребца между ними, оттерла девочку в сторону и вздернула к себе в седло. Действительно, нам только душещипательных сцен в духе древних трагедий не хватало! Агнесс попыталась было вырваться, но железную хватку Гертруды не смогла одолеть.
        - А ну прекратить! - яростно прошипела я, и прожгла ее грозным взглядом.
        Агнесс порывалась что-то сказать мне и даже открыла рот, но Герта шепнула ей гневно на ухо, отчего девочка ссутулилась, покорно замерев впереди. Сестры направили коней в сторону 'Резвой лани', а я осталась с Андре на площади.
        - Теперь веди меня, несостоявшийся жених, - ядовито предложила я ему, для наглядности сделав широкий жест рукой.
        Парень ничего не ответил, только покраснел, то ли от злости, то ли от смущения и, тронув кобылу пятками за бока, пустил ее тряской рысцой. Я на Пятом не отставала.
        Добирались до его дома недолго, минут десять и все по направлению к центру. А герой-то наш оказывается, совсем небеден, далеко небеден. Остановившись перед трехэтажным домом, парень спешился и принялся стучать кулаком в дубовую дверь. На стук ему открыла статная женщина весьма крупных размеров.
        - Явился таки! - это были первые слова, которые она выдала, увидев Андре. - И где тебя только Искуситель носит?! Вон опять всю морду разукрасили! Где носит, я тебя спрашиваю?! Нет, чтобы отцу или старшим братьям помогать! Все шляется, все шля... - тут женщина наконец заметила меня и осеклась на полуслове. - День добрый сестра, - поприветствовала она меня совершенно другим тоном. - Чем обязаны?
        Я спрыгнула и подошла поближе к двери, не на всю же улицу кричать.
        - Да вот, сына вашего блудного возвращаю, - от моих слов женщина поперхнулась, принявшись переводить ошарашенный взгляд с меня на Андре, и обратно. А я, как ни в чем не бывало продолжила: - Он у вас тут поразвлечься хотел, сестре нашей молоденькой глупости разные нашептал, даже жениться обещал, - я с кривой ухмылкой принялась рассказывать немного измененную историю похождений его матери. - Едва догнать успели, пока непоправимого не произошло.
        Женщина немного нервно сглотнула, и оторопело произнесла:
        - Это вы его так?
        - Да нет! После нас, он бы еще пластом лежал. Увы, не мы. Дальние родственники нашей сестры.
        - А... - у нее не было слов, чтобы что-нибудь сказать.
        - Не волнуйтесь, - заверила я женщину. - Я никому не собираюсь докладывать или доносить, но у меня есть одна маленькая просьба.
        - Я вся во внимании, - у матери наконец-то прорезался голос.
        - Подержите вашего олуха дома с месяцок под жестким контролем, а еще лучше отправьте куда-нибудь к родственникам подальше на полгода, чтобы наверняка. Ведь родня нашей сестры все произошедшее может истолковать весьма превратным образом, и ваш сын может оказаться втянутым в неприятнейшую историю.
        - Я сделаю все точь-в-точь, как вы сказали, достопочтимая сестра, - усиленно закивала женщина, и, обернувшись, прокричала в открытую дверь: - Рик, а ну подь сюда!
        На ее зов показался здоровый детина, молча взял кобылу у Андре, и потопал, ведя ее под уздцы по улице; похоже в городские конюшни ставить. А женщина, ухватив сына за рукав, потащила в прихожую со словами:
        - Я вечером все отцу расскажу! Ах ты, паразит! - и тут на мгновение развернувшись ко мне, сказала: - Благодарю вас достопочтимая сестра, что вы не стали докладывать вашим ничего об этом маленьком происшествии. Если необходимо, мы можем сделать пожертвование для вашего ордена. Вы только скажите: в какую сумму нам это обойдется.
        Однако! Так изыскано мое молчание никто не покупал. Искушение было согласиться поначалу, но я переборола себя, ничего, скоро в Зморын приеду и...
        - Лучше поставьте свечу в храме, и отправьте своего отпрыска куда подальше, - немного жестковато посоветовала я.
        - Как скажите, достопочтимая сестра, - женщина склонила голову, и тут же отвесив Андре подзатыльник, от чего тот втянул голову в плечи, добавила: - Как скажите, - и уже сыну: - Вот паразит! Ну, я тебе вечером устрою...
        И закрыла дверь. Н-да! При наличии такой матушки мне не стоит опасаться неприятностей со стороны Андре. Я забралась в седло и потрусила в 'Резвую лань'.
        
        Едва я вошла в зал, ко мне кинулся хозяин постоялого двора.
        - С вами все в порядке? - обеспокоено спросил он. - А то когда ваши сестры вернулись, одна из них была такая бледная, такая расстроенная.
        - В полном, - заверила я его. Это ж надо и когда только успел заметить!
        - Это хорошо, - кивнул хозяин, впрочем, не спеша отойти, и заняться своими делами. Что ж, придется остановиться и ублажить его сказочкой про наши похождения, а то ни в жизнь не отстанет.
        - Не волнуйтесь с нами и нашей сестрой все в порядке. Просто у нее весьма печальные известия, ее любимый дядюшка при смерти и она отправлялась его проведать.
        - Ну надо же, - недоверчиво протянул он. И я поняла, что дала маху.
        Он же видел, как я материлась после послания Агнесс. Надо было быстро выправлять ситуацию, поэтому я наклонилась к нему поближе и заговорщическим шепотом сообщила:
        - На самом деле этот дядюшка ее в монастырь-то и спровадил, а девочка не хочет. Они вместе со своим женихом бежать договорились, а тут такая незадача. Все ее наследство в пользу монастыря отписано... Ну вы понимаете? - я многозначительно замолчала, намекая на интригу. У хозяина загорелись глаза в предвкушении. Ох, как мы все любим истории с душком, как любим! Нет ничего слаще, чем послушать про обездоленных сироток, сосланных злыми родственниками в монастыри. - А мы что? Наше дело маленькое, доставить до места и точка. А попробуй не доставь, самим прилетит - мало не покажется.
        - У-у-у... - многозначительно протянул хозяин, состроив понимающее лицо.
        - Только вы про это никому, - еще тише сказала я, намекая на великую тайну. Как всем не терпится быть посвященными в них, вот в такие вот маленькие, и на самом деле никому не нужные.
        - Ни-ни, - замотал головой тот, а по глазам было понятно, что к утру, половина прислуги будет знать эту страшную историю.
        Я важно кивнула, будто бы поверила ему, и поспешила подняться к себе.
        Там уже девочки вовсю упаковывали сумки, чтобы завтра, как только откроют городские ворота, мы смогли покинуть Робату. Агнесс, надувшись как мышь на крупу, угрюмо взирала на сборы.
        - Ну что? - поинтересовалась у меня Гертруда, как только я закрыла дверь.
        - Сдала с рук на руки, - ответила я. - Будьте спокойны. С его мамашей я договорилась, рассказав сказочку про страшных и грозных родственников. Так что теперь, не слушая ни каких протестов, отправят паренька куда-нибудь в глушь к дальней тетке или дядьке.
        - Эт хорошо, - кивнула старшая сестра, упаковывая чешую в мешок.
        Я начала раздеваться. Усталость накатила неожиданно, тяжелый сегодня день выдался, нервный. И погоня была, и бой, и развешивание лапши по ушам всем ненужным свидетелем. Как я все это не люблю, кто бы только знал! А все Агнесс. Сидит, надулась, обидевшись на весь мир.
        - Ну а ты чего? - спросила я ее, стягивая сюркот. - Раздеваться будешь или как?
        - Да вам то, какое дело?! - неожиданно громко взвизгнула она. - Это вы! Вы виноваты! Почему вы поговорить с ним не дали?! А ведь он жениться на мне хотел!
        - Дура! - выкрикнула я зло, нервы взведенные с утра снова дали о себе знать. - Поиметь он тебя хотел, а не жениться!
        - Врете! Вы все врете! - она с пылающим от негодования лицом вскочила на ноги. - Он хороший и добрый! Он любит меня! Он сам так сказал!
        - Хрена он так сказал! - о, похоже, мы сейчас устроим выяснение: кто, кому, и чего! - С тобой бы позабавился, на один раз, а потом что?! Да ты 'спасибо' должна говорить, что мы за тобой погнались!
        - Не дождетесь! Да я вообще не виновата, что меня схватили!
        - Ах, невиновата она! Вы поглядите! Какого хрена ты в платье вырядилась?! Так подставиться! Тебя мало-мальски соображающий идиот опознать может!
        - Андре ведь не узнал!
        - Твое счастье! - мы разошлись не на шутку, и крики, наверное, собрали толпу у дверей комнаты. - Все заканчивай представление! Скидывай котарди, завтра я его хозяйской дочери верну.
        - Сейчас! Я за него заплатила! Вы не смеете его у меня отбирать! - Агнесс уже не видела берегов, напрочь забыв, с кем и о чем разговаривает.
        - Я - что-о? - мне показалось, что я ослышалась. - Короче так, моя дорогая! Раздевайся!
        - Да пожалуйста! - девочка принялась яростно срывать с себя платье ни капельки не заботясь об его сохранности. Послышался треск рвущейся ткани. - Раз я заплатила за это скверное котарди свои деньги, значит: что хочу с ним, то и делаю!
        И тут меня все достало! Вот маленькая избалованная дрянь! Эгоистка! Привыкла получать все на блюдечке и здесь хочет, чтобы так же прошло?! Не пройдет! Не в том положении! Нету здесь больше мамок и нянек, которые побегут выполнять каждое ее требование. В дальнейшем нам ее выкрутасы могут жизни стоить. Выкинет что-нибудь подобное в Sanctus Urbs, и нам потом будет одна дорога - на дыбу, ну а после на плаху. И если она не хочет понимать по-хорошему, значит поймет через орденский метод!
        - Камизу снимай, - грозно произнесла я, чуть остыв и принявшись стягивать с перевязи крепления для фальшиона, ножа и кинжала.
        - Зачем?! - резко бросила Агнесс, еще не смотря на меня.
        - За надом! Мозги вправлять на место буду!
        После моих слов девочка подняла голову. Гневным и гордым взглядом обожгла меня, но все же слегка побледнела, и немного укоротила боевой пыл. Однако ее последующая фраза прозвучала заносчиво и надменно:
        - Не посмеете! Вы даже права не имеете прикасаться ко мне!
        - Ну да?! - высокомерными речами меня было не остановить. Это даже добавило масла в огонь. - Чего смотришь? Ждешь особого приглашения?
        Она судорожно мотнула головой, по-видимому, до нее стало доходить, что я не шучу.
        - Хорошо, я больше не буду, - немного испуганно выдала она, решив пойти на попятный.
        - Естественно не будешь, - коротко кивнула я, соглашаясь. - Но за свои действия, дорогая моя, надо всегда держать ответ. Вот ты и ответишь. И скажи спасибо, что мы не в ордене, а то там бы с тебя шкуру клоками спустили, а я здесь лишь слегка, так сказать: нежно и трепетно. - Агнесс судорожно сглотнула. - Давай снимай, кому говорю!
        - Я уже обещала, что больше так не буду, - глаза у нее стали большими, теперь она со страхом наблюдала, как я планомерно снимаю с пояса металлические детали, одну за другой. Похоже, ее раньше никогда не пороли, но ничего, все бывает в первый раз.
        - Ну?
        Тогда Гертруда, тоже выведенная из себя закаченным представлением, шагнула и просто толкнув рукой, уронила ее поперек кровати. Девочка не успела извернуться, как я придавила ее к постели, уперев колено в поясницу, а свободной рукой схватила за волосы на затылке и потянула на себя, заставив прогнуться.
        - Вот что, радость моя, - с холодным гневом в голосе начала объяснять я, - Мы с тобой нянчились, можно сказать, пылинки сдували, а ты посчитала, что все наши слова и выеденного яйца не стоят. Мол, сестры накручивают проблемы сами себе, дурью маются, а я как хочу, так и поступать буду?! Нет, моя хорошая, раз мы говорим, нельзя - значит нельзя! И вот чтобы ты мои слова накрепко запомнила, лучшего средства, чем добрая порка пока еще не придумано. А после нее у тебя навсегда пройдет желание своевольничать.
        Агнесс засучила ногами, пытаясь меня пнуть, чтобы я с нее слезла. Не тут-то было, я и не дрогнула.
        - Девочки, а ну-ка, держите ее, - скомандовала я сестрам.
        Те подступили к кровати. Гертруда подошла ко мне сзади, поймала брыкающуюся девочку за ноги, Юза подскочив, ухватила за руки, и сестры растянули ее, не давая пошевелиться. Я отпустила волосы, сняла с поясницы колено, и принялась задирать рубашку, собираясь обнажить спину. Агнесс закричала. Тогда я наклонилась к ней и сказала на ухо:
        - Лучше молчи, а то рот придется заткнуть. Когда со своим хахалем шастала - молчала, вот и сейчас терпи молча.
        После этих слов она стихла. Я быстро задрала камизу, освободив тело до лопаток. Спина у нее была гладкая, ровная, ни единого пятнышка на молочно белой коже.
        - Расслабься, так легче пойдет, - посоветовала ей старшая сестра, и уже обратившись ко мне, добавила: - Ты смотри только по заднице не попадай, а то нам завтра весь день в седле болтаться.
        - Не учи, ученого, - отмахнулась я от ее слов. - Можно подумать первый раз этим делом занимаюсь. Ты сама, между прочим, когда меня в юности секла, особенно после учиненной драки в Фицениле, не больно-то за этим следила.
        - Ты после той порки только встряхнулась и пошла, а она от подобной недели две пластом бы пролежала. Соизмеряй свою выносливость и ее. Это у тебя кожа дубленая, а у нее глянь - какая нежная, аж жилки все видно.
        - Не боись, - я замахнулась и ударила не очень сильно, стараясь, чтобы выходило без оттяжки. Не хватало мне спину ей развалить. Тут главным все же воспитательный момент должен быть, немного болевой, а не уродующий. Девочка дернулась всем телом, коротко простонала, но вопль задавила в себе. - Больше положенного не прилетит. Десятка с нее вполне хватит.
        Я, не слишком торопясь, отсчитала положенные десять ударов ремнем, когда неспешно оно доходчивей выходит. После пятого удара Агнесс не смогла удержаться от воплей, и все-таки начала вскрикивать, а на последних двух - уже выла на одной ноте. Когда я закончила, сестры отпустили ее, но девочка лежала, не шевелясь, и жалобно всхлипывала. Ничего, полежит, подышит и отойдет, я ж не сильно. После порки даже рубцов не осталось, лишь кожа была красной, как после бочки с очень горячей водой. Знаю что больно, сама на себе не раз проверяла, но только после подобной процедуры ум, как наждаком прочищает. Сразу становишься послушной, исполнительной, не человек, а золото.
        Еще немного повалявшись на вытяжку, девочка свернулась на кровати клубочком и горько заплакала, а мы, не обращая на это никакого внимания, продолжили заниматься сборами.
        - Вы монстры! Самые настоящие монстры! - неожиданно для нас выкрикнула Агнесс, ни к кому не обращаясь. Мы ни как не прореагировали, а она тем временем продолжала: - У вас души нет! Садисты! Вам абсолютно наплевать на меня! Вы звери!
        - Ах вот, значит как?! Нам наплевать на тебя?! - взвилась я. Своими выкриками, особенно последними она опять умудрилась вывести меня из себя. Похоже, я так не злилась, когда мы обнаружили, что она самовольно ушла. - Значит мы садисты?
        - Да! Вы самые настоящие садисты! - подтвердила она, между всхлипами. - Вам все равно, как я себя чувствую! Вам все равно, что мне больно!
        - Значит нам все равно?! Ах ты, маленькая и неблагодарная дрянь! Вы посмотрите на нее! Это нам-то все равно?! - я вновь разошлась не на шутку, даже вечно спокойная Гертруда оторвалась от своих дел и начала недобро поглядывала на нее. Юозапу так вообще чуть ли не паралич хватил, она недвижно застыла возле своей кровати. - Да если бы нам было все равно, если бы мы не беспокоились за тебя, не стали бы бегать сломя голову по городу и разыскивать по всем закоулкам! Бросили бы тебя там, к едрени матери, и уехали подобру-поздорову! И бултыхалась бы, сколько твоей душеньки угодно! Сидела б и ждала, когда придут добрые дяди инквизиторы и поведут тебя в пыточную!
        - Можно подумать вы лучше?!
        - Паршивка! Мы всеми силами оберегаем ее, можно сказать нянчимся как с родной, а она вот что выдает?! Палачами нас называет?! - у меня было такое ощущение, что еще чуть-чуть и меня кандрашка хватит от нахлынувших эмоций, и тогда я уже себя не удержу.
        - Какая же ты скотина, Агнесс! - с отвращением произнесла Герта, четко выговаривая каждое слово. - Мы действительно относились к тебе как к родной. Щадили в дороге, ограждали от многих трудностей, ни разу по ночи караулить не заставили. А ты?! Вон что выкинула?! - она холодно посмотрела на нее. Теперь, когда из ее глаз ушла вся мягкость и доброта, лицо стало очень суровым и неожиданно чужим. Губы были плотно сжаты, рубец на щеке побелел, а скулы четко обрисовались. - Ты как маленький шелудивый щенок, который нагадил посреди комнаты; тебя ткнули мордой в наделанную лужу, незло, а только, чтобы поняла - так больше делать нельзя, а из тебя поперло!
        Старшая сестра встала, еще раз с презрением глянула на нее и вышла из комнаты. Довести Гертруду до белого каления это надо умудриться! А мой гнев полностью вышел, обернувшись еще большей усталостью. Все, если порка не действует, то ничего уже не поможет. Придется нам с ней до самого монастыря сподвижников мучиться. А что будем делать в Sanctus Urbs, я вообще ума приложу. Но тут в себя пришла Юозапа, перестав исполнять роль возмущенной статуи, и потихоньку принялась сворачивать разложенные на кровати вещи.
        - Знаешь что, Агнесс? - неожиданно тихо, но очень сухо произнесла она. - Ты законченная эгоистка. Пока мы были тебе внове, ты поступала как юная послушница, впервые выпущенная в мир, а как освоилась, так принялась выказывать свой характер, как привыкла. Только я хочу, чтобы ты поняла одно: привычного для тебя больше нет. И никогда не будет, - ее слова как ледяные глыбы падали в тишине комнаты, даже девочка перестала всхлипывать и прислушалась. - Так что или переставай вести себя, как будто в мире для тебя ничего невозможного нет, или убирайся на все четыре стороны! Ведь из-за твоих необдуманных, и безответственных действий можем пострадать не только мы, нам-то не привыкать, а еще и твоя родная тетка - наша мать настоятельница. Подумай хотя бы об этом. Неужели ты не поняла, что получи тебя сегодня надзиратель, она за укрывательство беглой взошла бы на плаху?!
        - Юозапа права, - поддержала я сестру хрипло. - Права во всем. Любой твой неосмотрительный шаг может обернуться бездонной пропастью не только для тебя, но и для всех окружающих.
        Агнесс тихо и сдавленно всхлипнула, а потом тихо выдавила из себя:
        - Я поняла, я больше так не буду. Только, пожалуйста, больше не надо меня пороть, это ужасно больно.
        - Выпорола я тебя, как порола бы любую сестру, которая вытворяет бес знает что, - устало начала пояснять я. - Поэтому нечего на меня дуться. Так приучают к послушанию пакостливых детей. И раз ты по поступкам пока не отличаешься от них, то и получаешь соответственно как они. А как будешь вести себя обдуманно, стараясь изо всех сил стать настоящей сестрой, то никаких претензий не будет. Жизнь для тебя теперь не легкая прогулка по дворцовому парку, а сложный и тернистый путь, с ответственностью за себя и близких людей.
        На нашу совместную отповедь девочка ничего не ответила, но по ее озадаченному лицу было видно, что наши слова глубоко затронули ее. Дай-то Бог, чтобы из случившегося сегодня, она сделала соответствующие выводы и, наконец, перестала вытворять, как ее левая пятка пожелает.
        Спустя полчаса в комнату вернулась старшая сестра. Она зашла и молча принялась готовиться ко сну. Мы с Юозапой тоже стали расстилать постели, ведь завтра раным-рано в дорогу.
        - А, правда что Андре не хотел на мне жениться? - вдруг спросила у нас Агнесс.
        - Правда, - кивнула я. Ой! Кто про что, а вшивый про баню. Но из моего ответа девочка сделала неожиданный вывод. - Получается, что мне никому верить нельзя?
        - Почему? - удивленно спросила я, и тут же пояснила: - Можно, но только очень близким и проверенным людям.
        - А вам?
        - Нам можно.
        
        Глава 14.
        Наш путь близится к завершению, больше шестисот миль за три недели непрерывной дороги осталось позади. Мы устали, лошади устали, но еще немного и я наконец-то смогу избавиться от этого проклятущего письма, передав пакет его преосвященству епископу Бернару. И ерунда что наш путь лежит обратно на север, к заливам и фьордам ничейной земли, где братья Ордена Святого Кристобаля Сподвижника сдерживают постоянные набеги варваров. Самое главное, что нам не нужно будет устраивать сумасшедшую гонку со временем, когда каждый день приходится выбирать: то ли еще один час провести в седле, сократив расстояние до цели, то ли остановиться и дать роздых лошадям. Оставалось всего ничего, каких-нибудь сто пятьдесят, ну максимум двести миль, которые мы, по моим прикидкам, преодолеем дней за шесть, если Господь позволит. Но сначала Зморын.
        
        - Вот ты мне объясни, - начала разговор Юозапа, когда мы повернули в сторону от торгового тракта. - Зачем нам туда тащится? Зачем нам останавливаться в местном госпитале, теряя половину дня, если мы можем без каких-либо дозакупок добраться до Святого города?
        - Из-за наличия банка 'Союза Вольных Городов', - пояснила я неохотно. А что было делать?! Девочки ведь неспроста интересуются. Если бы мы не останавливались в Робату... Ах, если бы! Мне бы не пришлось ничего объяснять.
        - И что? - не поняла сестра.
        Зато Гертруда ухватила сразу.
        - У тебя что: вклад или вексель?
        - И то и то, - ладно, чего таиться. Не получилось долго шило в мешке возить.
        - Фиря, я смотрю у тебя денег, как у куркуля, во всех концах Союза распихано, - не упустила случая поддеть меня Юозапа.
        - Юза, я тебя умоляю! Какой куркуль? Какие деньги? Можно подумать, мне доход с завещания отца идет?! Сколько монет удается сэкономить, столько и вношу до лучших времен. Ты думаешь, я сейчас получу мешок не меньше чем у Агнесс? Шиш с маслом! Все что мне удастся сделать, сняв все, это вернуть ей долг, и оставить пятнадцать монет на следующий год.
        - Ну, пятнадцать монет весьма приличная сумма, не каждый ремесленник такой чистый доход имеет, - заметила Юза. Вот ведь заноза! Не только у себя каждую монетку считает, но и у других тоже. Но благодаря именно этой стороне своего характера, она является нашим казначеем в путешествиях. Никто кроме нее не сведет наши расходы так, что мы ни одним грошиком не остаемся должные друг другу.
        - А Пятого я на что кормить буду? - немного рассердилась я. - Мотаюсь по Союзу в последнее время: то как заправский курьер, то как основной полномочный представитель настоятельницы. И думаешь, мне кто-то денежку лишнюю даст? Сейчас! Держи кошелек шире! А эта коняга жрет как проглот. Не буду же я его одной соломой кормить. А знаешь, сколько отборное сено зимой стоит? И чтобы каких-нибудь лютиков или чистеца там не было?! А овес? Морковь?
        - Ладно, ладно, - замахала она рукой. - А то ты мне сейчас всю его жратву перескажешь и цены на нее! Верю на слово!
        Зимой Юозапа как обычная сестра, наряду с младшими сидела в ордене. Холод, морозы, народ зазря не гоняют, да и лошадей простудить можно. Хороший боевой или кавалерийский конь стоит целое состояние, и попросту гробить ценных животных было бы страшным расточительством. Выходило почти одинаково, что двух боевых сестер полностью одоспешить и вооружить, что одного скакуна купить или вырастить. Отсюда кстати и получалось: только самая богатая и могучая власть могла иметь сильную и боеспособную армию, а в Союзе на такие траты была способна только Матерь-Церковь.
        Впрочем, ко мне это не относилось, то есть я не могла всю зиму отсиживаться в монастыре, отдыхая от летних мотаний, а должна была, как старшая сестра отправляться по приказу матери с поручениями. Однако Гертруды это касалось не так часто, ведь она не дочь графа, а простая, хотя и всему обученная деревенская девушка, можно даже сказать лучший боец из нас, но происхождение... Оно все переворачивает с ног на голову. И поэтому, увы, далеко не всегда лучшие и достойные стоят у высших постов.
        
        Уже показались предместья Зморына с его богатыми деревнями и обширными ленными владениями Сонкарской знати, как вновь зарядил дождь.
        - А чтоб тебя, - чертыхнулась Гертруда, когда моросящая пелена вновь окутала нас, размывая и без того серый и безрадостный осенний пейзаж. - И когда же эта пакостная погодка закончится?
        - Когда зима настанет, - угрюмо заметила Юза, натягивая поглубже капюшон.
        - Ладно вам девочки, не грустите, - попыталась обнадежить я сестер. - Мы скоро окажемся у моря, там погодка будет лучше.
        - Лучше? - желчно вторила мне Юозапа. - А по-моему - как бы не хуже. Я с детства помню, этот вечный промозглый ветер и воздух, такой сырой, что белье не сохло на веревках по три дня.
        - Сестренка, - я чуть повернула голову к ней, стараясь чтобы капли воды, стекающие с капюшона не падали мне на нос. - Ты выросла на северо-западном побережье Бремула, а мы едем на юг Альтисии, так что не сравнивай. На побережье будет тепло и хорошо, еще пара дней пути и мы это почувствуем. Я уже была раз в предместьях Sanctus Urbs, и знаю, о чем говорю.
        - Дай-то Бог, - кивнула Герта, не обращая внимания, что она перебивает сестру, готовую разразиться новой недовольной тирадой. - А то еще немного, и я квакать от сырости начну.
        - Так за одно и плавники еще отращивай. Мы тебя потом в речки спускать будем, чтобы ты нам броды искала или рыбу на ужин ловила, - сказала гадость Юза в адрес старшей сестры, видимо рассердившись, что та ее прервала.
        - Если я плавники отращу, то ты у меня икру метать будешь! - резко ответила оскорбленная Герта, обидевшись на Юзин выпад.
        Только новой ссоры нам не хватало! Я, конечно, понимала, что такая погода кого угодно доведет до белого каления, но между собою сцепляться не дело. Поэтому я придержав Пятого, направила его между жеребцами сестер.
        - Все девочки, успокоились. Довольно цапаться. Сейчас только завернем в банк, а потом окажемся в тепле госпитальной кельи.
        - Надолго ли? - ядовито бросила ни к кому не обращаясь, по-прежнему раздраженная Юозапа.
        Я решила оставить вопрос сестры без ответа, и тогда та обратила внимание на девочку.
        - Агнесс, ты живая еще? - нет, ну Юза сегодня точно не с той ноги встала! Осень что ли на нее так действует?
        - Да сестра, - как положено, то есть коротко и по форме ответила ей девочка.
        - А то едешь, молчишь. Даже слова лишнего не скажешь.
        - Чтобы вы меня потом снова выпороли? - в ровном голосе Агнесс появился маленький намек на сарказм. - Нет уж спасибо. Что-то не хочется.
        После того как утром третьего дня мы покинули Робату, девочка вела себя тише воды, ниже травы, и притом настолько, что мы иногда окликали ее, дабы удостовериться в присутствии. После порки, все-таки повлиявшей на нее самым положительным образом, Агнесс стала исполнительна, предупредительна, вела себя осмотрительно и аккуратно, словно являлась настоящей сестрой ордена, и только сегодня, оказавшись втянутой в этот глупый разговор, позволила себе небольшое проявление прежнего характера.
        - Да хватит уже! - тут я не удержалась, ведь Юза если задалась целью кого-нибудь достать, то она непременно это сделает. А тем, кого сегодня достали, как всегда буду я.
        Мы замолчали: Юозапа надулась на нас всех, Гертруда похоже обиделась на нее, и все мы дружно были недовольны погодой.
        
        Зморынский госпиталь был особенным: он не располагался как все остальные в стенах города, это город вырос при нем.
        Давно, лет четыреста тому назад, когда в местечке под названием Зморын еще не было и намеков на большое поселение, братья Ордена Святого Бенедикта Путешествующего основали для паломников, которые шли по пути Святого Бирага к месту совершения пятого подвига апостолом Фальком, огромный госпиталь. Со временем, подле него стали строить свои лавки, а затем и дома купцы, ремесленники, торговцы, не входившие в число приближенных к Церкви лиц. Потом за ними потянулся прочий люд, и теперь крепостные госпитальные стены занимали господствующую высоту над окружающим пейзажем, а город стоял рядом, соприкасаясь с одной из его крепостных стен.
        В сам Зморын мы въезжали уже под не на шутку разошедшимся дождем. Поскольку я уже не раз бывала в городе, то чтоб добраться до банка, возглавила кавалькаду по безлюдным из-за непогоды улицам. Сестры ни разу не бывавшие в этом городе, с любопытством оглядывались по сторонам, поскольку посмотреть здесь было на что. Здания в этом городе всегда старались украшать: то красили в радующие глаз цвета, причем так, чтоб каждое из них отличалось от соседа, то рисовали прямо на стенах разные небольшие картинки-вывески, по которым можно было легко отыскать кого нужно, не плутая по улицам среди похожих домов. Фасады украшали завитушками скоб, выставленными причудливо выкованными концами наружу, когда они сами поддерживали балки внутри здания. В каждом доме под крышей над большим окном торчал деревянный брус с крюком для поднятия тяжестей, а сами крыши в большинстве своем были устланы ярко-красной черепицей. Все ощущение праздника портила громада госпиталя, угрюмо довлеющая над городом. Он массивной темной горой возвышался на юго-западе и практически полностью закрывал дневное солнце для живущих в Зморыне.
        Я привела девочек в трактир недалеко от площади, где находился дом банкира - почтеннейшего Гюстава Трезо.
        - Подождите меня здесь, - попросила я их, с завистью глядя, как сестры развешивают мокрые плащи возле камина и протягивают руки к веселому огню. Эх! А мне опять под дождь выходить...
        - Ты надолго? - уточнила Герта, поворачиваясь. - А то может, мы и поесть успеем.
        - Нет, так что вы рассиживаться не планируйте, - ответила я, и в основном для Юзы добавила, поскольку Гертруде такое говорить было бесполезно: - Цены здесь не маленькие, так что с едой потерпите до госпиталя. Разве что горячую варенуху можете себе позволить.
        Юозапа услышав мои слова, кинула на старшую сестру взгляд, обещавший в случае чего лечь костьми, но не дать раскрыть кошелек. Поняв, что теперь наша тощая казна будет в целости и ей не грозит опустошение, я, подавив всякую жалость к себе, вновь вышла на улицу. Естественно дождь не думал утихать, и даже, по-моему, припустил еще сильнее. Одно благо, что до дома банкира было рукой подать. На Пятого садиться не стала, чтоб не морочится потом, где его поставить, а пешком направилась на главную площадь. Я уже заворачивала за угол дома, как меня с неподдельной радостью в голосе окликнули:
        - Сестра Есфирь, благодетельница вы наша, матушка-кормилица! А я уж прямо и не чаял вновь увидеть вас во здравии!
        Обдернувшись, увидела, как за мной следом спешит мужчина в плаще с шапероном, опущенным до самого носа. Привычно напрягшись, я кинула руку на фальшион, но тут же по особо запоминающейся походке и голосу сообразила, что это Бренгар Крост - торговец, владелец доходных лавок в Триплисе, совладелец на паях со мной, которому я семь лет назад ссудила большую сумму денег на открытие оных.
        - Бренгар? А ты здесь какими судьбами?
        - Да торговыми, матушка, торговыми, - наконец Крост догнал меня. - Я ить дело увеличивать надумал. А все благодаря вам. Вам и Божьей помощи.
        - Это хорошо, Брен, хорошо, - покивала я, меж тем чувствуя, как дождь уже насквозь промочил стегач. - Только я очень спешу, извини. А с ежегодным отчислением можешь пока не спешить, раз расширяться намереваешься, - я собралась уже было направится к дому банкира, который виднелся на том краю площади, но торговец остановил меня, ухватив за плащ. Он приблизился ко мне вплотную и тихо произнес:
        - Матушка, я деньги положенные уже отложил, все чин по чину, можете не сомневаться. Если в тепле и сухости сесть, я бы вам их векселем банка Вольных Городов передал. Вы б тут же и обналичить смогли.
        - Некогда, - мотнула я головой. - Ей богу некогда! - хоть предложение и было заманчивое, однако разбираться раньше времени с долевыми тратами, прибылями и прочей доходной возней было неохота, да и некогда. Вот по весне, когда настоятельница погонит меня на ежегодный собор военных орденов в Исбаунт, я поеду через Триплис, и это будет совершенно другое дело. Там я захвачу в дорогу расходную книгу, все занесу, распишу, цифирки подобью...
        Однако Бренгар Крост совершенно неожиданно для пустой площади оглянулся по сторонам и, приблизив лицо к моему, тихо прошептал:
        - Сестра Есфирь, тут дело есть очень важное и вас касательное, - и, видя, что я хочу отказаться, добавил: - Это не насчет денег и торговли, это вас лично затрагивает. И очень нехорошо затрагивает. Обговорить бы надо, причем безотлагательно.
        Не понравился мне его тон, ох не понравился! Но и рассиживаться с ним у меня времени не было. По-хорошему сейчас быстро бы обернуться с банкиром, забрать девочек из трактира и в госпиталь греться, мыться, сушится... А ладно!
        - Хорошо Брен, - согласилась я. - Давай, сейчас заскочим... - я покрутила головой в поисках вывески. - Да хоть в ту тратторию . (Траттория (авторская трактовка) - тип 'ресторана', с высоким сервисом и ориентированный на постоянную клиентуру, к которой относятся как к своим домочадцам - подчеркнутым с уважением. Соответственно за это брались и большие деньги.)
        Я и понимала, что сейчас денег с меня сдерут немерено, но все же время было дороже. Торговец, славившийся своей прижимистостью, поперек мне ничего не сказал, и даже как-то облегченно кивнул, что явилось очень странным. А когда он первым поспешил к двери, переваливаясь с боку на бок как утка, то это и вовсе заставило меня увериться, что известия отнюдь не шуточные.
        Мы нырнули в уютное тепло траттории, где в этот час сидела только пара клиентов. К нам ринулся было подавальщик, но увидев наши непритязательные плащи, убавил рвение и подошел гораздо спокойнее, чем собирался. А под конец, когда совсем разглядел в полумраке залы, что с нашей одежды набегает большая мутная лужа воды, наглым образом выгнул бровь и, уперев руки в бока, произнес:
        - Если желаете у нас отобедать, то меньше чем на серебряный, заказ не принимается.
        На что Бренгар вытащил из-под плаща увесистый кошель и, взвесив его на руке, сказал:
        - Вот тебе, малый, задатком три серебряных. Подсуетись, чтоб сей же миг нам предоставили лучшей варенухи в отдельный кабинет и полчаса, как минимум, не беспокоили. Если быстро обернешься, еще столько же накину сверху.
        С лица подавальщика махом слетела спесь, он переломился в поясном поклоне, и, выпрямившись, услужливо указал нам на противоположный конец зала, где виднелось несколько дверей.
        - За мной извольте, - елейным голоском едва ли не пропел он, и первым двинулся между столами.
        Бренгар, ни слова не говоря, двинулся следом, а я за ним. Подавальщик привел нас к отдельным кабинетам, распахнул перед нами дверь, приглашая войти и бросив: 'Один миг!', - рванул на кухню. Мы даже не успели толком расстегнуть плащи и усесться на стулья, как он уже вернулся обратно, неся поднос со здоровым кувшином, двумя серебряными кубками и тарелкой, на которой горкой лежал колотый сыр и соленые сливы. Проворно расставив все на столе, он поклонился еще раз и, скороговоркой выдав: 'Ежели что, зовите', - затворил за собой дверь.
        Торговец, приподнявшись со стула, щедро плеснул в кубки варенухи и подал один мне. Я глубоко вдохнула - по кабинету расползся пряный запах трав и горного меда, сделала большой глоток и почувствовала, как тепло растекается по телу. Но полно! Удивительная расточительность Бренгара и так обеспокоила меня сверх меры, заставив заволноваться от дурных предчувствий.
        - Ну Брен, ты меня сюда не рассиживаться позвал, - нетерпеливо начала я, рассусоливать было некогда. - Горячее, конечно же, хорошо, однако, что у тебя за дело такое безотлагательное?
        Крост тоже сделал пару глотков, отставил кубок в сторону и, откашлявшись, начал:
        - Благодетельница, ты уж не подумай что я по наглости своей, но...
        - Бренгар! - прервала я его, видя, что в обращении ко мне мужчина скатывается в купеческую велеречивость. - Я не епископ, чтоб ты мне песни, точно соловей пел! Мне время на пустые разговоры жалко! - торговец обиженно засопел, а я внезапно поняв, что он просто не знает, как ему начать, добавила: - Ты самое главное скажи, если мне что непонятно будет, я тут же уточню.
        - Ох, матушка, - тяжело вздохнул Бренгар, поглаживая бритый подбородок. - Дела тут такие по лету случились, что и не вышепчешь. Ладно бы с одним мною, так и Утрехт из Альмина отписался, что его таким же образом трясли.
        - Брен, да ты толком, толком говори, кто посмел вас беспокоить! Вы ведь под церковным протекторатом! - я аж подскочила от злости, когда услышала бессвязные речи торговца. - Ты мне только имя назови, а уж я эту суку достану!
        Еще бы мне не подскакивать. Это же надо! Надумали соцерковных ремесленников и торговцев трясти?! Ну я им устрою!
        Но мужчина как-то загадочно взглянул на меня и выдал фразу, от которой я невольно плюхнулась обратно на стул.
        - Так ить матушка, нас не просто трясли, а из-за вас. Только вами те молодчики и интересовались, - и пока я в растерянности соображала, что он мне такое сказал, и каким это образом может быть, торговец продолжил: - Сначала, еще по самой макушке лета приходил какой-то хлыщеватый тип и осторожно расспрашивал, что мол, да как? Давно ли мы вас видел? Давно ли встречал? Я сначала отнекивался, все говорил, что не знаю такую, а он нагло усмехался и списки с бумаг из ратуши мне под нос пихал, где мы с вами договор составляли, а потом вновь спрашивал...
        - Погоди, погоди, - остановила я его. - Ты хочешь сказать, что у него были копии бумаг на разделения по долевым паям?
        - Я не просто говорю матушка, я их сам видел, - печально ответил Бренгар, вновь берясь за кубок. - Но здесь же все чин по чину: никто же не запрещает под протекторатом Церкви лавки-то открывать, и бумаги такие в ратуше брать, если нужные люди там имеются. Так что отправил я его подобру-поздорову. Однако ж в оконцовке лета, где-то на последних днях, хлыщ пришел уже не один, а с молодчиками. Ну, по-первой они мне бока намяли, при этом спрашивая: давно ли я вас видел и где. А вот когда мне соседи на помощь пришли, то ужо я им взгрел. Только расспросить толком не расспросил, стража городская вмешалась. Они стражникам что-то шепнули и их отпустили, а мне же еще и внушение сделали, чтоб честных людей не метелил. На другой день они мою супружницу - Терцу - на рынке прихватили и держали, пока я им не рассказал, где и когда последний раз вас видел, да когда снова встретиться должны. Вы уж простите меня матушка, не хотел я, но Терца моя шестым брюхатая, и поэтому я все как на духу рассказал.
        Торговец приник к кубку, и шумно выпив его, утер губы. Я же сидела и думала о рассказанном мне Бренгаром. Удивительные вещи получаются: кто-то интересовался мной летом, потом еще настойчивее в конце августа и, причем, не у одного торговца, а у пары самых доходных, с которыми я встречаюсь, если не четыре раза в год.
        - Говоришь, тебе и Утрехт отписался? - переспросила я Кроста.
        Тот кивнул, тяжело вздыхая.
        - Истинно, матушка. Его летом точно так же с наскока расспросить пытались, а когда не вышло, то ближе к осени сразу явились в мастерскую и сказали: так, мол, и так, твоя жена и две дочки у нас, и если хочешь, чтоб они к тебе обратно вернулись, рассказывай как на духу - где сестра Есфирь.
        Я снова было задумалась, но Бренгар, вновь наполняя кубок, выдал:
        - Так это еще не все, матушка...
        - Не все? - удивленно переспросила я. Мне этих известий было выше крыши самого высокого кафедрального собора, а тут еще новости!
        - В начале этого месяца они еще раз приходили и спрашивали, виделся ли я с вами. А поскольку вы по сентябрю не приехали, то я им честно ответил, мол, нет. Вы уж простите меня, что струхнул и все разболтал, но Терца к своей тетке в этот день ходила, а я грешным делом подумал, она снова у них. Вот и выложил не запираясь, - торговец виновато опустил голову.
        - Ничего, Брен, ничего. Ты все правильно сделал, - рассеяно бросила я, крепко задумавшись.
        Получается, что спрашивали меня и после... Хм! Даже ума не могу приложить, кто бы это мог быть. Неужели тот дворянчик, которому я весною за хулительные слова про церковную власть при благородном собрании бока намяла? Неужели паскуда зло затаил? Да нет, не похоже... Нет у него того размаха и возможностей.
        Тут мне припомнилось загадочное нападение в начале пути. Я его поначалу со злополучным письмом увязывала, а потом, когда узнала, что Агнесс - дочь опального герцога, стала склоняться к другому варианту. А теперь выходит, что может быть и третий - я им нужна была. Хотя интересовались мной не церковники, а вот нападавшими были боевые священнослужители... А может и вельможные солдаты! Неужели дворянчик? Нет, нет... Наблюдали за нами еще с госпиталя, значит напали все же церковники... Или наблюдали за Агнесс, а нападавшие были с ними не связаны... Ох! От всех предположений уже голова пошла кругом!
        - Вот что Брен, - начала я, отпивая уже порядком остывшую варенуху. - Если к тебе еще раз сунутся - ты меня не видел, и не знаешь где я ни сном, ни духом. Понял? - торговец кивнул. - Говори сразу, не запирайся, нечего битым ходить и имущество в драках терять. Я сама с этими молодцами по зиме разберусь. Только вернусь из поездки, и буду выяснять, кто ж там такой прыткий! А по весне я к тебе не приеду от греха подальше. Мало ли, вдруг до конца разобраться не успею. Ты сейчас мне сможешь деньги за два срока разом отдать? Если нет, то сейчас давай хотя бы за летний, а осенний и зимний на мое имя в банк отдай.
        - За лето и осень я расплатиться смогу хоть сейчас, но только вексельной бумагой, - сразу же ответил торговец. - А за зиму ты уж прости матушка, за зиму я пока не могу, мне ить наторговать сначала надо. Деньги они же оборот любят.
        - Зиму я и не прошу, - поспешила я уверить его. Как только разговор зашел о дополнительных тратах, Брен начал походить на самого себя - то есть стал прижимист, основателен и практичен. Впрочем, другому человеку я бы никогда денег не ссудила, и в паях бы с ним не состояла.
        Торговец после моих слов, поднялся со стула, расстегнул таперт, полез глубоко за пазуху, вытащил завернутый в кожу пакет, и аккуратно развязал перетягивающую его бечевку. В свертке оказалась небольшая стопочка пергаментных листов с печатями выполненными зелеными чернилами. Взяв верхний лист, отложил его в сторону, а потом так же аккуратно завернул сверток, перетянул и вновь спрятал за пазуху.
        - Эй, человек! - прокричал он зычно. Через пару секунд в дверь сунулся подавальщик. - Чернила и перо для писания, - потребовал Бренгар.
        Когда нам было принесено требуемое, торговец осторожно обмакнул перо в чернильницу, стряхнул с кончика лишнее, и начал писать на отложенном листке. Выводил он долго, я бы богословский трактат переписать успела, а когда закончил, то стал дуть на него, чтоб чернила быстрее высохли.
        - Вот матушка, - Крост протянул мне вексель. - За лето шесть золотых и сорок два серебряника, поскольку расторговались мы знатно. А вот за осень не взыщи, тут как обычно - пять золотых и не грошиком больше. Ежели хочешь, то прямо и сейчас все расходы подобьем, чтоб все учтено было, чтоб без обману...
        Но я прервала его, поскольку Брена унесло на любимую стезю:
        - Все потом. Как только решу проблемы, я к тебе загляну и мы спокойно, не впопыхах, разберемся что к чему, - и специально для него добавила: - Деньги они же спешки не терпят.
        - Твоя правда, матушка, - кивнул торговец. - Истину молвишь.
        Я пружинисто поднялась из-за стола, свернула вексель трубочкой, спрятала его в рукав и бросив на прощанье: 'Бывай! Среди лета точно буду!', - поспешила к выходу.
        
        У банкира обернулась быстро: обналичила вексель, а вот вклад полностью забирать не стала, сняв лишь две дюжины монет золотом. Хотя сумма выходила меньше, чем я планировала взять на расходы на следующий год, но лучше уж поприжаться, ограничивая себя в тратах, чем собранное с трудом по ветру в единый мах пускать.
        Несмотря на то, что торопилась, как могла, девочки уже ждали меня с нетерпением.
        - Фиря! Ну где тебя носит?! - подскочила ко мне Юозапа, едва я вошла в трактир. - Мы тут уже битый час тебя ждем! На нас все косятся!
        - Тогда чего сидим?! - вскинулась я с порога. Тревожные вести Бренгара никак не давали покоя. - Поднимаемся, расплачиваемся и ходу!
        Сестры переглянулись между собой, накинули на плечи плащи и, подхватив сумки, направились к двери. Я открыла было рот, но Герта, бросила мне: 'Да расплатились уже!', - и вышла на улицу.
        Наши лошади стояли под крытой коновязью. Вновь прицепив сумки, мы взобрались в седла и выехали под дождь, который так и не думал утихать.
        Путь до госпиталя прошел в молчании, я не стала рассказывать сестрам о встрече с торговцем, поскольку это напрямую их не касалось. Хотя... Нет, нет! Все сплошные предположения! Пока точно известно, что трясли моих торговцев из-за меня и значит, нет смысла впутывать девочек в свои дрязги. Да и самой мозги ломать пока нечего, вот разберемся с приказаниями матери, и тогда... Проблемы с письмом решатся уже через несколько дней, нам ведь немного осталось - меньше недели в седлах. Потом дела Агнесс и уж только после - мои.
        
        Мы подъезжали к поднятой решетке предмостных укреплений уже под ливнем, даже две тройки братьев стоящих на страже предмостных укреплений попрятались под деревянные навесы. Они окинули нас внимательными взглядами, но не вышли под дождь, чтобы проверить въездную бирку, а дождались, пока мы попадем внутрь, и только после потребовали предъявить ее. Пока разглядывали бирку, с нас успела натечь целая лужа воды. Отчего старший брат, возглавлявший охрану, недовольно поморщился, и, протянув мне металлическую пластинку, требовательно произнес:
        - Давайте, проезжайте, чего застряли?! Только сырость разводите. Ее тут без вас хватает...
        Я ничего не ответила на столь нарочитую грубость с его стороны, только пришпорила Пятого, и вновь выехала под ливень во внешний двор госпиталя. Девочки потянулись за мной следом. Там перед конюшней под большим навесом, плавно переходившим в крытую галерею, стояла чья-то повозка, уже запряженная четырьмя тяжеловозами цугом.
        - Глянь, - обратила на нее мое внимание Гертруда, когда мы наконец-то спрятались от проливного дождя, заехав под крышу галереи.
        - Поди, шишка какая-нибудь из священнослужителей, - отмахнулась я, спешиваясь и пытаясь расстегнуть намокшие ремни седельных сумок.
        К нам подлетел брат из обслуги.
        - Ну куда вы прете?! Куда прете? - начал он еще издалека. - Сюда нельзя заезжать верхами! Слышите меня?! Нельзя! Живо разворачивайтесь и отправляйтесь расседлываться как положено!
        Я с трудом справилась с застежками, сбрасывая сумки на каменный пол, сестры поступили точно так же. А брат продолжал метаться между нами и требовать, чтобы мы немедленно перестали разгружаться и отправились через двор под проливным дождем в конюшню.
        - Утихни, - недовольно бросила я, когда тот окончательно достал меня своими воплями. - Лучше позови обслугу, пусть лошадей уведут.
        - Вы что совсем меня не понимаете?! Я же сказал, нельзя здесь! Не-ельзя-а-а! - продолжил голосить тот.
        - Слышь ты, задохлик несчастный, - обратилась к нему Гертруда, взваливая на плечо сумки с вещами. - Еще одно слово, и ты сам окажешься под ливнем!
        Брат замолчал, зло и недовольно окинул нас взглядом, как бы запоминая, а потом припустил по галерее периметром окружавшей двор в сторону хозяйственных построек.
        - Кто лошадей поведет? - поинтересовалась подошедшая ко мне Юозапа.
        - Могу и я, - решилась я на добровольную жертву. - Все поводья сюда давайте, а сами топайте в тепло, а то вон, - я обратила внимание сестер на девочку. - У Агнесс уже зуб на зуб не попадает.
        Действительно, стремительно холодало, и когда мы говорили, дыхание слетало с губ паром. Если сегодня к вечеру прояснит, то ночью будет хороший морозец.
        Девочки подхватили сумки и направились по галерее в сторону входа в жилые корпуса для паломников, я же вновь накинув капюшон, взяла шесть лошадей за поводья - три справа, три слева - и вышла под льющий стеной дождь. В воротах конюшни уже маячили пара конюхов, готовые принять их у меня. Вот обленившиеся мерзавцы, мокнуть, видите ли, им не охота?! А можно подумать мне хочется? Да поддоспешник уже можно просто отжимать, даже камиза мокрющая. Когда расселимся, надо будет попросить у прислужников, чтобы каким-нибудь макаром стегачи просушили, иначе, как мы завтра поедем.
        Спихнув наших лошадей с рук на руки, я все же тщательно проследила, куда сгрузили наши мешки с фуражом и провизией, а то потом недосчитаюсь чего-нибудь, кого винить за недогляд? Хотя в госпиталях никогда чужого не брали, но все-таки береженого Бог бережет.
        Сестры дожидались меня внизу в холле жилого флигеля.
        - Чего не заселяемся? - поинтересовалась я у них, подходя.
        - Свободных келий нет, - пояснила мне страшно недовольная Юза. Еще бы! Я сейчас тоже буду очень недовольной!
        - Для нас и нет? - вскинула я брови, разыскивая взглядом какого-нибудь брата-прислужника, чтобы устроить скандал и стрясти положенное.
        - Да у них паломников полон госпиталь, - пояснила мне Гертруда, видя решимость, написанную крупными буквами на моем лице. Ну еще бы, уж она-то как никто другой знала мою хватку, ведь я с них живых не слезу, и вырву свое. - Все в Sanctus Urbs к третьему ноября на день равноапостольных братьев Августина и Иеронима спешат.
        - Едрит твою! - вырвалось у меня. - Они уже должны были все пройти!
        - Но не успели, - фыркнула старшая сестра.
        Тут я заметила спешащего куда-то прислужника и кинулась наперерез. Тот резко затормозил, сбиваясь со скорого шага, когда я остановилась перед ним. Брат попытался обогнуть меня, но я ухватила его за локоть, задерживая.
        - Нам нужно одну келью на четыре кровати, - потребовала я.
        - Нету, ничего нету, - заученно забубнил он, пытаясь освободиться, но я не отпускала.
        - А вы уж постарайтесь найти, - жестко произнесла я, с силой сжимая пальцы.
        Брат скривился от боли, ожесточенным рывком выдернул свою многострадальную руку, и принялся потирать локоть.
        - Я же вам ясно сказал: у нас ничего нет, даже завалящего чулана. Все занято паломниками и вы меня хоть на части порвите, но я ничего с этим поделать не смогу.
        - Тогда потесните их, - продолжала я давить на него.
        - Куда уж больше то, - сморщился он. - Они и так почти на головах друг у друга сидят.
        - Короче, я не знаю что, куда и как, но нам необходимо четыре кровати, нормальный ужин и горячие бочки с водой, - безапелляционно выдала я, продолжая загораживать ему дорогу. - В конце концов, мы кто: завшивевшие пилигримы или боевые церковники? - и пообещала напоследок: - Если немедленно не предоставите нам нормальные условия, я вам здесь такой шум подыму, мало не покажется!
        - Я посмотрю, что можно будет сделать, - обреченно выдохнул брат и скорым шагом припустил в ближайший коридор.
        Я же вернулась к сестрам.
        - Ну? - вопросительно произнесла Гертруда. - Удачно?
        - Шут его знает, - пожала я плечами. - Если через четверть часа ничего не будет, то придется поскандалить.
        - Вот, я как задом чувствовала, что не надо сюда ехать, - едко прокомментировала Юозапа мои бесплотные старания. - Лучше б мимо, через Ноциль проехали. Так нет же, понесло тебя сюда, приспичило...
        - Юза-а! Ты-то хоть не зуди! - вздернулась я. - И так до бре все мокрые, настроение хуже некуда и ты туда же!
        Сестра недовольно засопела, но комментировать мои последние слова не стала. И на том спасибо!
        Мы простояли так минут десять, когда к нам подлетел все тот же брат-прислужник.
        - В цитадели вам решили выделить небольшую комнату, - начал он, прежде чем мы успели открыть рты. - Так что пойдемте за мной. Единственная просьба: во внутренней крепости остановилась очень высокопоставленная особа весьма недовольная задержкой из-за непогоды, так что ведите себя тихо, и лучше вообще постарайтесь не попадаться ему на глаза.
        Мы выразительно посмотрели на него, давая понять, что не дурнее ишака, и добровольно нарываться на обличенного властью церковника сами не хотели бы. Брат, прочитав все по нашим взглядам ни слова не говоря, развернулся и, махнув нам рукой, чтобы следовали за ним, направился к выходу из флигеля.
        Непогода на улице и не думала утихать: с неба все так же лило, поднялся ветер, вдобавок похолодало настолько, что руки без перчаток замерзали в считанные минуты.
        Пока было возможно, прислужник вел нас, под деревянными навесами и крытыми галереями внешнего двора госпиталя, но потом все же пришлось вновь вынырнуть под ливень. Тут брат припустил едва ли не бегом, стремясь как можно скорее преодолеть свободное пространство перед воротами, разделяющими внешний двор и оборонительную площадку между его стенами и стенами внутреннего замка. Стремительно шагая вслед за ним, мы пересекли ворота, потом зажатую с двух сторон двумя высоченными стенами мощеную площадь, где во время порывов ветра свистело как в трубе, и попали во внутренний двор цитадели. Рысцой, преодолев участок открытого неба возле здания арсенала, мы наконец-то оказались под крышей, заскочив в распахнутые двери главной башни замка. У входа нас ждал другой брат-прислужник - невысокий субтильный мужчина в темно-синей рясе и куколе того же цвета откинутом на плечи. (Куколь - монашеский головной убор в виде капюшона.)
        Передав нас с рук на руки, прежний провожатый поспешил обратно, а новый с натугой затворил массивную створку вслед за ним. Повернувшись, брат окинул нас внимательным взглядом, слегка задержавшись на натекающей с нас луже, и приложил палец к губам.
        - Говорите как можно тише, - прошептал он. И я поняла почему: каждый звук в просторном зале башни разносился гулким эхом, отчего даже такой тихий шепот было слышно как нормальную речь. - Чем меньше людей будет знать, что вы здесь находитесь, тем лучше...
        - Нас предупредили, - перебила я его, стараясь, чтобы мой голос едва можно было слышать. Мне не горело стоять и выслушивать рассуждения о правилах поведения, когда хотелось как можно скорее оказаться в тепле и переодеться в сухое.
        Брат поморщился, но смолчал и, развернувшись, направился к лестнице ведущей на второй этаж. Идя за ним, мы преодолели больше тридцати ступеней и оказались в длинном коридоре жилого флигеля пристроенного к главной башне. Едва миновали пару дверей выходящих в коридор, как наш провожатый обернулся и свистяще прошептал:
        - Я же просил тише, а вы сапожищами как по плацу бухаете!
        Действительно наши шаги отражались гулким эхом от стен. Гертруда пожала плечами, как бы говоря: 'Что мы можем поделать?'. Тогда брат выразительно махнул рукой и вновь заспешил по коридору, а мы постарались идти, ступая как можно тише.
        Коридор поворачивал и мы, завернув за угол, оказались в широкой зале, в которую с противоположной стороны вели трое дверей, а по правую руку начиналась большая сводчатая галерея, арочные окна в которой были разделены посередине резными столбиками. Брат проворно двинулся по направлению к ней, мы потопали следом. Вдруг шедшая рядом со мной Гертруда, пихнула меня локтем в бок, и когда я вскинула на нее свой взор, указала подбородком в сторону. Там на одной из резных лавок, стоявших в оконных нишах, сидел брат в одеянии священнослужителя среднего сана. Когда мы подошли чуть ближе, я рассмотрела его внимательней: мужчине было далеко за тридцать, темноволосый, но уже начавший лысеть, высокий, сухопарый, с резкими, однако незапоминающимися чертами лица. Спину он держал прямо, но подбородок был чуть опущен, из чего я сделала вывод, что он является не последним человеком в церковной лестнице, но явно и не первым, скорее всего викарий, а может быть чей-то помощник или распорядитель.
        Когда мы миновали его скорым шагом, он пристально смотрел нам вслед. Я это точно знала, просто лопатками чувствовала.
        - Что это за хорек? - спросила меня Герта, когда мы вышли с галереи и свернули в очередной коридор.
        - Понятия не имею, - ответила я, придвинувшись к ней поближе.
        - А чего он тогда так на нас пялился? Чуть спину не продырявил.
        Тут брат-прислужник, который вел нас с самых флигелей паломников, зашипел на нас:
        - Вас же просили, чтобы вы вели себя как можно тише!
        - Может быть нам еще невидимыми стать? - огрызнулась я в ответ.
        Однако тот не остался в долгу и бросил:
        - Было бы замечательно!
        Дальнейший путь прошел в молчании. Повернув еще пару раз по коридорам, мы остановились перед дверью, брат отпер ее и мы, наконец-то, попали в келью, которую выделили нам на эту ночь. Она была небольшой, с трудом вмещала в себя четыре узких топчана, и, похоже, что один из них впихнули сюда сверх меры, дабы обеспечить нас спальными местами. Едва мы протиснулись между койками, как прислужник, остававшийся у дверей, сказал:
        - Через четверть часа я приду за вами и проведу в купальню, так что будьте готовы и достаньте необходимое, потом провожу в столовую, где вас накормят. После этого я прошу, даже требую, чтобы вы не покидали келью до завтрашнего утра.
        - А... - начала было Герта.
        - Вон там, в углу, - как-то мстительно заявил тот, указывая на ночную вазу исполинских размеров. Поди, у кого-то из своей верхушки временно конфисковали и нам подсунули, только бы не высовывались.
        - Нам до завтра необходимо просушить поддоспешники, - поспешила я озвучить еще одно наше требование, на что брат вздохнул и чуть подумав, ответил:
        - Хорошо, возьмете с собой в столовую, я распоряжусь, чтобы их развесили возле кухонных печей.
        И пока мы не потребовали что-нибудь еще, закрыл дверь.
        - Вот урод, - обозвала его старшая сестра, едва прислужник вышел. - Совсем спятили со своей высокопоставленной особой. Ходи на цыпочках, говори шепотом! Можно подумать, если я пройдусь в другом крыле здания, эта самая шишка забьется в истерике.
        - Нет, конечно, - ответила я, принявшись раздеваться. - Похоже, им так хвостов накрутили, что они теперь чихнуть боятся, и сейчас выслуживаются, измываясь над нами.
        Мы принялись в скором темпе избавляться от промокшей насквозь одежды. Я оказалась права: сырым оказалось даже исподнее. Хорошо, что сумки у нас из вощеной кожи, сменное белье осталось сухим.
        Прислужник вернулся в точности как обещал. Он деликатно постучался в дверь и дождался, пока мы открыли. В руках у него были четыре темно-синих просторных рясы и по паре простых сандалий на деревянной подошве каждой. Ну надо же, какая забота! Но с другой стороны просто здорово, что мы можем сейчас не надевать свои вещи, а то те уже с грязи лопаются. Беспрестанные дожди и три недели пути сделали свое черное дело, ведь последний раз мы стирались аж в Горличах. Ну что ж, надо бы и сейчас постирушки устроить, а то, как нам в Sanctus Urbs в грязных рясах въезжать? Неприлично. Мы ж не свиньи.
        Я поблагодарила брата за одежду, попросила пару минут обождать снаружи, а после всех переодеваний мы с внушительными узлами белья предназначенного на стирку, вышли из кельи. Прислужник повел нас дальними коридорами, и узкими проходами, которые использовались обслугой. Н-да! Интересно кто ж их так припугнул? Неужели какой-нибудь кардинал или командор пожаловал?
        Немного проплутав, нас привели в дальний корпус, предназначенный под купальни и постирочные. Помещение, похоже, было большим, возможно даже огромным, но его истинные размеры оказалось невозможно определить в густом пару, идущем от чанов с кипятком, возле которых трудились по пояс обнаженные братья. Тут было очень жарко, из-за чего мужчины стояли босиком в бре, подхваченными у коленей. Они склонялись над водой, терли в щелоке , полоскали в чистой воде бесчисленные груды всевозможных вещей и постельного белья.
        Когда мы почти пересекли постирочные из конца в конец, кстати, на нас никто не обращал внимания, будто бы сестры тут каждый день табунами ходят, прислужник указал нам на небольшой закуток, отгороженный от остального помещения толстой дощатой стенкой высотой в полтора роста. Внутри стояли две огромные бочки до краев налитые горячей водой, от которой, несмотря на жар, царивший здесь, поднимался пар. Третья круглая и широкая была пустой. Прислужник прошел до стены, из которой выступал желоб и, указав нам на него рукой, пояснил:
        - Если поднять заслонку, оттуда пойдет холодная вода.
        - Я знаю, - ответила я, прерывая его дальнейшие пояснения.
        Можно подумать мы из леса сбежали и никогда не видели communis aqua или, иначе говоря, общую воду, которую подавали на весь госпиталь из реки или нескольких колодцев с впряженными в колесные вороты волами, как в самых богатых городах, в королевских дворцах и, разумеется, в Святом городе.
        - Ну что ж, хорошо, - кивнул брат, видимо довольный, что ему не надо объяснять, что и как. - Я вернусь за вами через полтора часа, как раз перед вечерней трапезой, надеюсь, времени хватит.
        С этими словами он вышел, а сестры стали оглядываться по сторонам. Я закрыла за братом дверь, заложив в скобах торчащих из стены мощный брус, и повернулась к девочкам.
        Гертруда уже успела скинуть с себя рясу и, оставшись в одних бре и камизе, наливала в пустую бочку парящую воду, Агнесс в точно таком же виде стояла возле желоба и, держа заслонку поднятой, наполняла ведро стоящее на полу холодной водой. Юозапа же стояла посредине помещения, все еще одетая.
        - Ну что, как водичка? - поинтересовалась я у них.
        - Прелесть, - ответила мне старшая сестра, зачерпывая очередное ведро и выплескивая в бочку. - Крутой кипяток, так что хватит не только помыться, но и перестирать всю нашу одежду на пять рядов.
        - Юза, а ты чего? - вскинула я брови, видя, что та по-прежнему стоит на месте.
        - Я среди толпы полуголых мужиков мыться не намерена! - нервно и категорично выдала мне она.
        - Юз, они же там за стенкой, - я откинула куколь, развязала тесемки кале, сняла через голову выданную рясу, следом за ней камизу, оставшись по пояс голой. - Засов мощный, стены прочные, они сюда не сунутся.
        - А там? - сестра указала рукой на щель между потолком и стеной.
        - Да там же меньше фута, - удивилась я. - Там только кошка пролезет. Не майся дурью, сдались мы кому-то.
        - А если подсматривать начнут?
        - Юза-а, - протянула я, и чтобы спрятать невольную улыбку повернулась к ней спиной. - Сейчас как напарим, ни шиша не видно будет. Да и было б на что смотреть - три жилистых тетки и одна худосочная девчонка. Еще раз повторяю: не майся дурью, а то мыться в бочке последняя будешь.
        Мое обещание подействовало на сестру самым положительным образом, она спешно принялась стаскивать с себя вещи, ворча при этом:
        - Последняя, как же! Да после вас мыться, только сильнее запачкаться. Вон, какие здоровенные вымахали, грязи на себя цепляете в два раза больше чем я.
        Гертруда уже сидела в бочке, погрузившись в воду по самую шею, и блаженно жмурилась. Приоткрыв один глаз, она окинула купальню взором.
        - Агнесс, где ты там? - бросила она. - Давай сюда, пока Есфирь тебя не обогнала.
        Девочка подошла к сестре.
        - Вместе? - с каким-то внутренним ужасом спросила она у Герты.
        - А что? - не поняла та. - Чем тебя не устраивает? Не хочешь со мной, можешь вон хоть с Юзой, хоть с Есфирь. Какая разница?
        - Я привыкла одна, - пролепетала та, глаза у нее становились все шире.
        - Теперь отвыкай, - я подошла к ней сзади и, подхватив за талию, подняла и запихнула, в чем она была: в бре и камизе, к старшей сестре.
        Агнесс от неожиданности завизжала, замолотила по воде. Я не думала, что она так отреагирует. А Гертруда схватив ее за руки встряхнула и рявкнула:
        - А ну спокойно! Сейчас сюда народ сбежится, - девочка замолчала. - Фиря права. Отвыкай от своих богатых замашек. Никто на тебя лишнюю воду переводить не будет. Нам еще стираться нужно.
        Пока Гертруда с Агнесс отмокали в своей большой бочке, я взяла пустое ведро, до половины наполнила его кипятком, успевшим остыть так, что уже могли терпеть руки, плеснула туда щедро щелоку и запихала сброшенные на лавке исподнее сестер, пусть пока полежит. Юозапа раздевшись, уселась на лавку и недовольная до жути нетерпеливо поглядывала на девочек, ожидая, когда же они освободят место. Порыскав по закуткам, я нашла большую лохань и занялась постирушками. От непрестанного ношения все мои вещи залоснились, а местами и поистерлись, похоже, в скором времени придется позаботиться о новых. Тяжела доля боевой сестры: никаких тебе удобств, все в седле, да в седле. Задница уже настолько твердая: садясь, орехи колоть можно.
        Когда Гертруда и Агнесс вылезли, мы слили грязную воду и по-новому наполнили бочку. Теперь была наша очередь с Юзой. Ох, и намылись же мы! До того чистыми стали, аж кожу стягивать начало. Перестирали все свои вещи, и через полтора часа, как и просил брат-прислужник, были уже готовы. Агнесс на протяжении всего купания удивлялась: до чего ж просто мыть короткие волосы, и полоскать их потом недолго, и расчесываются они легко.
        
        Брат вернулся за нами в положенное время, как и обещал. Мы уже одетые сидели на скамье и дожидались его, а все постиранные вещи лежали в большой плетеной корзине. Сначала он отвел нас к кухням, где мы отдали свои поддоспешники и белье какому-то прислужнику, чтобы он развесил все для просушки, и завтра мы могли бы забрать их. Думаю, что от жара печей даже стеганые куртки успеют просохнуть.
        После брат привел нас в столовую, где стоял, чуть ли не над душой и все торопил, пока мы ужинали, а после чуть ли не рысцой потащил обратно в келью.
        Наш путь вновь лежал через кухни, однако потом мы все же вывернули в общие коридоры, и, наконец-то почти преодолев галерею, уже должны были оказаться у себя. Юозапа с Агнесс шли впереди, мы с Гертрудой были замыкающими, как вдруг меня приморозил к месту раздавшийся из-за спины знакомый голос.
        - Старшая сестра Есфирь? Что же вы так быстро уехали от нас в прошлый раз?
        'Мать твою так!!! Еще и это!!!' - захотелось заорать мне, но я развернулась и ровным голосом произнесла:
        - Ваше преосвященство, слава Господу нашему, - передо мной стоял никто иной, как епископ Констанс.
        - Вовеки веков дочь моя, - он протянул для поцелуя руку. Я склонилась и коснулась губами епископского перстня. - Что же вы так быстро от нас уехали? Даже не попрощались.
        Все! Вцепился как клещ, не оторвешь. Не ожидала я его встретить, никак не ожидала! Я растерялась, и не знала, что же сейчас будет, о чем он спросит, что собирается делать? А вдруг он разозлился и сейчас примет меры, из-за того, что я, обманув его, сбежала из монастыря. Это ему по силам. Скорее всего, из-за его присутствия, все в госпитале по струночке ходят и боятся лишний раз чихнуть. В таком случае меня могут упечь в карцер. Нет, бред... Кто я такая?! Никто, мелкота. Не будет он из-за меня напрягаться. Или будет? А если я оскорбила его своим побегом?
        Мысли проносились у меня в голове, я напряженно искала выход из сложившейся ситуации, невольно затягивая паузу. А епископ, похоже, обо всем догадывался и стоял, наблюдая за мной, как кошка за мышкой.
        - Дела ордена, ваше преосвященство, требовали немедленного решения, - с трудом выдавила я из себя.
        Епископ чуть обозначил улыбку, явно намекая, что видит мою ложь насквозь, и перевел взгляд мне за спину.
        - И старшая сестра Гертруда здесь?
        - Ваше преосвященство, - склонила голову Герта, чуть слышно скрипнув зубами, а потом из-за сильной разницы в росте сложилась вдвое и тоже поцеловала протянутую руку с кольцом.
        Я же заведя руки за спину, отчаянно сигналила Юозапе, чтобы заслонила Агнесс. Мы же с беглой! Если сейчас ее опознают? Я об этом думать даже не хочу!
        Однако тут вперед вылетел наш провожатый, склонился низко-низко и затараторил:
        - Ваше преосвященство, извините, что ваш покой осмелились нарушить присутствием посторонних, но сложилась просто безвыходная ситуация, сестер некуда было поселить...
        Епископ холодно посмотрел на прислужника. Уж не знаю, как тот уловил недовольство высокого гостя, но махом заткнулся, сделал пару шагов назад, только после этого выпрямился.
        'Ничего себе! Как он их выпестовал!'.
        Тут мне сделалось по-настоящему дурно. Если с того времени, когда я в последний раз видела епископа, он приобрел такую власть, то значит, мне точно не повезет, и я останусь в местных казематах. О Боже! Кругом проблемы! Хоть бы сестер отпустил!.. Решено, буду брать удар на себя, а то Агнесс...
        - Ваше преосвященство, извините меня за столь спешный отъезд, - начала я, но епископ чуть изогнул бровь, и слова застряли у меня в горле.
        - Дочь моя, я понимаю, что дела ордена и епархии прежде всего, - он значительно посмотрел на меня. - Однако вы могли бы предупредить, я должен был отправить благодарность вашей матери настоятельнице за столь важное известие.
        Я была готова провалиться куда-нибудь от беспомощности и безысходности, мне с ним не тягаться, не тот уровень. Это вам не баронета из глухой провинции запугивать. Епископ давно наторел в словесных баталиях, а я привыкла больше мечом махать. Я стояла и лихорадочно соображала, что такого сделать, чтоб и отбрехаться от него, и перевести все внимание на себя, ведь с нами девочка.
        - Смиренно молю о прощении, из-за моей оплошности, ваше преосвященство, - я бухнулась на колени, а Гертруда сделав вроде бы невольный шаг, встала за моей спиной и закрыла, замерших Юзу и Агнесс от взора епископа.
        - Полно дочь моя, - махнул рукой епископ, кажется, мне удалось удивить его своим показным смирением. - Встань и мы с тобой немного пройдемся, побеседуем, - я поднялась с колен, готовая сею же секунду двинуться, куда он прикажет, а епископ продолжал: - Пусть и сестра Гертруда к нам присоединится.
        О-о-о! Похоже, его преосвященство решил сыграть по двум фронтам! Знает, что Герта менее опытна в разговорных сражениях, вот и тянет. Господи что ему от нас надо? Все в один день свалилось... У меня и так мозги на раскорячку!
        Епископ Констанс неспешным шагом двинулся по галерее, я с сестрой направилась следом, но напоследок оглянулась: Юозапа понявшая все правильно, уже уволакивала Агнесс в коридор подальше от посторонних глаз. Однако в стороне стоял темноволосый брат виденный нами ранее, и смотрел девочкам в след. Мне это не понравилось, но что я могла поделать, нужно было идти за его преосвященством.
        - Я весьма удивлен нашей встречей, - начал он после недолгого молчания. - Вы здесь, так далеко от ордена, - и выжидательно замолчал, вынуждая отвечать ему.
        - Дела, ваше преосвященство, - я постаралась, чтобы мой ответ звучал как можно более неопределенно.
        Епископ, повернул голову и бросил на меня взгляд, который ничего не выражал, но я поняла, что мой ответ ему не понравился. Ну что ж, а теперь можно немного поупрямиться, Агнесс то уже здесь нет.
        - А не те ли это дела, которые привели ко мне в монастырь в прошлый раз?
        - Я не знаю, у меня приказ Матери. Как вам известно, привезенное мною письмо было закрытым, и я не знаю, что оно содержало.
        - То есть сейчас вы с сестрами тоже везете подобное письмо?
        С-с-с! Я готова была себе язык откусить.
        - Нет, ваше преосвященство, просто я хотела сказать, что дело, порученное нам сейчас, возможно, и перекликается с содержанием письма, но я не знаю этого, - Ох! Я все больше и больше запутывалась в словесных кружевах.
        Епископ ничего не ответил на мои разглагольствования, и переключился на Герту.
        - А ты дочь моя, все так же крепка и упряма в своих убеждениях, как и сестра Бернадетта?
        - Да, ваше преосвященство, - кивнула Гертруда, бросая на меня искоса ошарашенный взгляд. Она явно не понимала, куда клонит епископ.
        - Ну что ж это похвально. Думаю, что вы в ближайшем времени вновь встретитесь с вашей четвертой сестрой.
        - Возможно, ваше преосвященство, - вновь кивнула Герта. Так, теперь уже и я запуталась и не понимала, чего же хочет Констанс, но он видимо преследовал лишь ему ведомую цель.
        - Вот видите, как замечательно.
        Почему епископ так исчерпывающе осведомлен о нашей четверке? Мне было непонятно, даже странно: кто мы, а кто он. Я предполагала, что нашу Берну знали очень многие в Церковном Союзе: еще бы такой скандал, такая несгибаемая воля и вера в Бога, что она смогла избежать костра. Но мы?! Это странно. Мы пешки, мелочь. Ох уж этот епископ! Вечно интересуется такими вот мелочами, наверно поэтому и приобретает все больше власти.
        - Кстати, сестра Бернадетта как раз в Sanctus Urbs, так что вы встретитесь, не так ли старшая сестра Гертруда?! - епископ сделал ударение на последней фразе, как гвоздь в доску забил.
        Он прекрасно владел голосом, отчего Герта собралась уже было открыть рот, но я, воспользовавшись, что епископ разговаривал, продолжая идти по галерее, то есть видел нас искоса, ущипнула ее за руку. Сестра, сделав едва заметную паузу, выдала:
        - Ваше преосвященство, возможно дела приведут нас в Sanctus Urbs, х-гм... - Герта откашлялась, стараясь выстроить окончание фразы в голове. - Но позже.
        - Вот как?
        - Это мои предположения, ваше преосвященство, - Герта смиренно склонила голову.
        Епископ обернулся и недовольно посмотрел на нас обеих. Что не удается в ловушку загнать?
        - Я думал, что дела вашего ордена приведут в Святой город, но видно вам не судьба увидеть празднования равноапостольных братьев. Ну что ж, жаль, очень жаль. Мне тоже не удастся побывать в этом году на столь чудном празднике. Может в таком случае, вы с сестрами сопроводите меня в поездке, на дорогах в эту пору неспокойно. Возможно нам по пути?
        Н-да! Хитер! Не мытьем, так катаньем!
        - Не думаю, ваше преосвященство, - осторожно начала я, но епископ меня перебил.
        - Почему? Вы ведь еще не сказали куда едите, так что вполне вероятно.
        Я замолчала, придумывая, какое бы место назвать, чтоб поглуше было. Хегайзег - наемничий гадюшник в горах на севере? Нет. Слишком близко от конечной цели нашего настоящего маршрута, да и не подходит. Не можем мы здесь болтаться, когда нам надо на север. Побережная провинция Кийу в Похгуде? Реальней конечно, но весьма оживленная дорога. А может быть маленькая и всеми забытая Лориль - весьма глухая провинция Лукерма, зажатая с двух сторон Бремулом и свободным княжеством Приолонь? Точно. Подойдет. И глухо и вроде как по пути.
        - В Лориль, ваше преосвященство, - озвучила я свои судорожные размышления.
        Епископ как-то странно посмотрел на меня, однако ни как не прокомментировал услышанное. Он опустился на скамейку стоящую у выхода из галереи, а мы с сестрой встали рядом и замолчали, выжидательно глядя на него.
        - В Лориль значит, - то ли переспросил, то ли подтвердил Констанс несколько минут спустя. - Ну что ж! Бог в помощь поездке сестры. Легкого пути.
        Я и Гертруда поклонились, понимая, что можем быть свободны, епископ, махнул рукой, подтверждая это. Мы тут же развернулись и поспешили уйти, пока от нас чего-нибудь не понадобилось.
        - Фух! Я уж думала, не вырвемся! - первое, что выдала Герта, едва мы свернули за угол в коридор, скрывшись от взора епископа. - Никогда не думала, что общаться с ним так тяжело. Верткий, что твоя лисица в курятнике.
        - А его, между прочим, так за глаза и зовут, - фыркнула я.
        - Как? Лисицей?
        - Почти. Старым Лисом или Варфоломейским Лисом.
        Мы вернулись к себе в келью, Юза и Агнесс дожидались нас в нетерпении.
        - Ну? - Юозапа подскочила на топчане. - Что ему нужно было? И вообще кто это?
        - Это, дорогая моя сестренка, был епископ Констанс, - начала пояснять я, раздеваясь. Все удовольствие от мытья прошло, как ветром сдуло. Даже помыться снова захотелось; пока разговаривала, умудрилась вспотеть от волнения и нервного напряжения. - А что ему нужно... Ты б что полегче спросила. Сие ведомо только самому епископу, ну и может Господу Богу.
        - Вот хитрый сморчок! - бросила Гертруда в сердцах. - Я только одного понять не могу: как такой доходяга в боевом ордене оказался?!
        Сестра аккуратно прошла вдоль стены до своего топчана.
        - А ты что не видишь, как при нем госпитальные братья себя ведут? - задала я риторический вопрос старшей сестре.
        - Ну так, теперь это понятно. Он же кто?! Ого-го какая шишка. А вот раньше как?
        - Слушай, да какая разница, - я чувствовала себя как высушенная слива из Похгуда. Две неожиданных и весьма дурных встречи подряд сыграли со мной злую шутку: первая выбила меня из колеи, а ко второй я была неподготовлена и сильно переволновалась. В последнее время не жизнь, а сплошные нервотрепки. - Главное, кем он стал! Еще бы хотелось понять чего он ко мне - простой боевой сестре цепляется. Я ж никто и звать меня никак.
        - Слушай Фиря, по-моему, ты недооцениваешь всей своей значимости в нашем ордене, - в задумчивости сказала Гертруда, снимая рясу, чтобы лечь в постель. - Епископ тебя знает, и выделяет по-особому.
        - Да он и тебя знает, - отмахнулась я от заявления сестры, укладываясь и натягивая одеяло до плеч.
        - Ну, меня-то он знает после той истории с Бернадеттой. А вот тебя? Ты ж тогда была ранена после боя, и отлеживалась в ордене.
        Герта тоже вытянулась на своем топчане, а Юозапа с Агнесс так и сидели, переводя взгляды с одной на другую, и слушали разговор.
        - Я понятия не имею. Настоятельница пихает меня, где только можно и нельзя. Везде свечусь в последнее время, - я повернулась на бок и, подперев голову рукой, продолжила: - Откуда я знаю? По уши увязла в половине ее дел, вляпалась в разнообразные дрязги, о большинстве которых, кстати, даже не подозреваю. А она меня не спешит в них посвящать.
        - Матушка у нас тоже хитрая - дальше некуда, - согласно протянула Гертруда, лежа на спине и смотря в потолок, и, чуть поразмыслив, выдала: - Но даже если принять в расчет, что Серафима прочит тебя в свои преемницы, то все равно уж слишком мудрено выходит. Епископу до этого дел быть не должно.
        - А почем я знаю, чего нужно епископу? Может, он просто из-за этого письма ко мне прицепился? Я же не знаю что в нем. А может и из-за дел матери...
        - Скорее - и то, и другое, - вмешалась в наш спор Юза. Она, поняв, что непосредственно сейчас ничего происходить не будет, то есть бежать никуда не надо, тоже начала готовится ко сну. - Ты и мелькаешь везде, и письмо самолично возила.
        - Один хрен, но это все наши предположения, - усомнилась старшая сестра.
        - Другого ничего нет, - развела руками Юозапа. - Чем богаты...
        - А может это из-за Агнесс? - я начала крутить всевозможные варианты.
        - Вот это вряд ли, он на нее даже не глянул, я за ним наблюдала, пока ты на коленях каялась, - пояснила Герта. - Кстати чего это ты сразу на колени? Я раньше за тобой подобного не замечала.
        - Помогает потому что, - пояснила я. - Но речь сейчас не об этом. За девочкой наблюдал тот хорек в сутане.
        - Какой хорек? - не поняла та.
        - Ну, помнишь мы святошу в галерее видели, когда первый раз в келью шли?
        - Ну?
        - Так вот он и смотрел вслед девочкам.
        - Искуситель и все его отродье! - Герта звучно ударила кулаком в раскрытую ладонь. - А ты знаешь кто он?
        - Скорее догадываюсь, - призналась я сестрам. - Похоже, это личный помощник или секретарь Констанса. Во всяком случае, когда мы уже заворачивали, епископ пошел из галереи, так тот двинулся следом за ним, и довольно близко.
        - Хреново! - старшая сестра пружинисто села. - И что делать будем?
        - Что именно и с кем? С Агнесс? - уточнила я, поскольку в голове перемешались сегодняшние события: встречи с торговцем и епископом.
        - Да, - кивнула Герта, а девочка вопросительно посмотрела на нас, теперь ее лицо выражало полнейшую сосредоточенность. Что ж не прошло для нее похищение бесследно, не прошло.
        - Смысл что-то с ней делать?! - удивилась я.
        - Ну, ею же секретарь епископа заинтересовался.
        - И что? У девочки на лбу написано, что она племянница настоятельницы и беглая? - вскинула я брови. - Нет. Так вот и чего паниковать?! У нас намечен план и нет смысла от него отступать. Сначала отвозим письма, затем Агнесс. Вон, ты глянь, ее теперь от обычной сестры не отличишь. Никакого глупого поведения.
        - А может, все-таки не потащим ее в Sanctus Urbs? - неожиданно внесла предложение Юозапа. - Опасно с ней туда соваться. Отправим к сподвижникам с какими-нибудь паломниками, а сами в город.
        - Юза, ты ли это? - удивилась я. - С чего вдруг? Во-первых, ты мне найди паломника, чтобы в такую глушь поперся. Во-вторых, если что с ней случится, нас же потом на фарш пустят. В-третьих, девочка теперь не вызывает к себе подозрения, да и надеюсь в сутолоке праздника к ней особо приглядываться не будут, так что...
        - Ну, я так просто предложила, - сразу же вздернулась сестра. - Необходимо же рассмотреть все варианты.
        - Короче, так, - я приподнялась на топчане, - приказ по келье: раз у нас начались пустопорожние разговоры, раздеться, Агнесс в данном случае это только тебя касается, и спать - а это уже всем. Завтра встаем рано, завтракаем, и в седла. Нам надо прибыть в Святой город самое позднее второго ноября.
        - Почему второго? - не поняла Агнесс.
        - Потому что третьего будет не протолкнуться из-за праздничных шествий, - пояснила я ей.
        - Если бы мы сюда не заворачивали, то с этим твоим разлюбезным епископом не встретились бы, - язвительно заметила Юозапа, натягивая одеяло до ушей и поворачиваясь к нам спиной.
        - Если бы мы, по чьей-то прихоти не заезжали в Робату, то и с епископом не встретились бы, а разминулись, - столь же едко заметила я, а про себя подумала: 'Неизвестно что лучше - заехали б мы сюда или нет'. - Все! Всем спать! Агнесс тебе ближе всех, так что задуй свечу.
        Келья погрузилась во тьму. Я повернулась на правый бок, устроилась поудобнее и провалилась в сон.
        
        Глава 15.
        Из Зморына убрались с самого раннего утра. Едва только колокол прозвонил к заутрени, а мы уже были в седлах, и даже миновали ворота барбакана. А теперь на рысях приближались к Святому городу.
        Как я и полагала, погода на подступах к нему совершенно переменилась, видимо сказывалась близость моря. Счастье долгой и сухой осени практически всей Альтисии и особенно Святому городу дарили Сетийские горы, которые опоясывали провинцию с северо-запада, сдерживая холодные ветра. Стало тепло и с неба прекратили сыпать обложные осенние дожди, дороги перестали походить на сплошное грязевое месиво, где в особо топком месте конь мог увязнуть по брюхо. Теперь они были широкими, мощеными булыжником, без малейших намеков на рытвины или ухабы. И от всего этого создавалось такое ощущение, будто бы мы в другой мир попали.
        После встречи в Зморыне с епископом Констансом, мы решили, что больше ногой не ступим в другие госпиталя - мало ли еще кого встретим. И все последующие ночи проводили или в дорогих гостиницах или вообще в поле, ведь по дороге шли паломники, которые занимали все места, где можно было относительно недорого переночивать. Но это были мелочи, самое главное - до окончания основной цели поездки оставались считанные дни. Да куда там - дни, часы!
        
        Где-то за сутки пути до Sanctus Urbs, едва мы проснулись и принялись собираться, как я начала талдычить сестрам о том, как следует вести себя в столичном гроде, и в особенности в ауберге Ордена Святого Августина.
        - Девочки, держите язык за зубами, и вообще думайте: кому и что говорите...
        - Фиря!!! - взревела Гертруда, когда я начала повторять все это раз на пятый. - Да знаем мы уже!!! Знаем!
        - Лишним не будет, - невозмутимо ответила я, вытаскивая из мешка и раскладывая на расстеленном одеяле части своего доспеха.
        Последний день мы должны будем проехать при полном параде, одоспешенные полностью, в сюркотах расшитых орденскими символами. Жаль, что по-другому никак нельзя. Мы после Корча из-за плохой погоды доспех ни разу не надевали, и я уже успела отвыкнуть от тяжести кольчуги и бригантины на своих плечах. Ведь кто же в железе под дождем ездит? Поржавеет все на корню. Вон у Герты, там, где нахлест одной пластины на другую, ржа пошла, а чистить все это одна маята.
        Однако делать нечего, нужно за дело приниматься и общими усилиями приводить всю нашу амуницию в порядок и придавать ей парадный вид.
        Мы долго провозились с этим занятием, и лишь к полудню кое-как закончили, оделись, упаковались и тронулись в дорогу.
        Но через четыре часа пути, сестры принялись роптать.
        - Куда ты торопишься, как сумасшедшая?! Лошадей загоним! - Юозапа, подстегивая своего коня, нагнала меня. Я на Пятом вырвалась далеко вперед, пустив его чуть ли не галопом. - Осади маленько! За сегодня все едино не приедем!
        Я принялась сдерживать жеребца, заставляя перейти на быструю рысь. Через четверть часа нас с сестрой настигли Гертруда и Агнесс с парой вьючных в поводу.
        - Ты что творишь?! - напустилась на меня Герта, едва мы поравнялись. - Совсем сдурела или как?! Последние мозги растеряла с этим письмом!
        - Чего ты орешь на всю округу?! - обрушилась я в ответ. - Еще флаг с надписью сделай, чтобы все знали: чего и куда мы везем!
        - А ты не веди себя как полоумная! Если сама дура, животина-то тут причем?!
        Я ничего не ответила на эти слова, да и что было говорить. Действительно, сестры правы, я начала вести себя неразумно, как малолетняя послушница, впервые получившая важное задание. Зная, что лишняя пара-тройка часов ничего не решают, тем не менее, устроила лихие скачки. Но как я могла объяснить сестрам, что меня будто бы сжигает желание отдать злополучное письмо как можно скорее: просто чувство такое, ощущения... Есть такая необъяснимая вещь как предчувствие, предупреждающее нас о том, о чем мы и сами не знаем, оно сидит в душе, свербит в районе груди, словно бы торопит куда-то. Вот и сейчас мне хотелось почти немедленно избавиться от послания, вручив его епископу Бернару.
        Не раз такие ощущения спасали мне жизнь, да и куда далеко ходить, последний раз меня так дергало, когда на нас было совершено нападение. Тогда я заставила сестер напялить доспехи: в итоге все живы, здоровы. А если бы не послушалась, что могло выйти? Неизвестно как бы дело повернулось. Хотя странно, насчет поездки в Зморын, где я встретилась с Бренгаром, а потом с епископом, оно молчало как зарезанное... Ладно, чего гадать! Однако кони, в самом деле, не железные, и продолжать скачку, как мне бы того хотелось, просто не смогут. Нужно просто задавить все свои дерганья, и вести себя как разумный человек, а не как истеричная девка, которая в каждом крике вороны предчувствует скорую и неминуемую беду.
        Переночевали уже на подступах к Святому городу с таким расчетом, чтоб к обеду мы смогли оказаться на месте. Я почти всю ночь не спала, прокручивая в голове возможные отговорки за столь позднюю доставку письма. Знаю, что мы ни в коей мере не виноваты, что пришлось везти его практически через весь Союз, тем более что быстрей его доставил бы только вестовой разъезд или специальный гонец... Но все одно - спрос только с нас! О-хо-хонюшки! Тяжела ты жизнь боевой сестры, ох тяжела... Я уже, наверное, это раз пятьсот за поездку повторила, но ничего с собой поделать не могу. Возможно оттого, что мотыляюсь по белу свету, как сорванный лист, но разве же это от меня зависит? Нет, ни капельки. А вот хотела бы я изменить свою судьбу, если б такое было возможно? Навряд ли. Я не представляю жизни вне монастыря, вне церкви. Здесь для меня все ясно, все понятно, место мое определено и будущее известно. Если проживу еще лет десять-пятнадцать и не сделаюсь калекой, лишившись зрения или половины конечностей, и при этом будет моя воля, то обязательно уйду на покой, осев в какой-нибудь дальней комендатерии. Буду новых
послушниц натаскивать, передавая мастерство и опыт, накопленный многими поколениями сестер. А может, буду наблюдать за принадлежащими ордену крестьянами, отвечая например, за запасы еды перед настоятельницей. Но, скорее всего - за оружейные мастерские; ведь мне только дай возможность с железками повозиться - ничем не оторвешь. Я в монастыре, как только выпадает хотя бы толика свободного времени, все норовлю в кузню или оружейную сбежать.
        А вот чего я точно не хочу, так это занять пост матери настоятельницы. Упаси меня Бог! Не хватало мне под старость лет голову набекрень сворачивать из-за того, что какой-нибудь там кардинал или епископ очередную интригу задумали или власть делят. Вот уж от этого увольте!
        
        На горизонте показались крепостные стены аубергов, опоясывающие Sanctus Urbs каменным кольцом. Все, казалось можно бы вздохнуть свободно, но я продолжала волноваться. Предчувствие гнало меня вперед, требовало: 'Давай! Еще быстрее!'. Меня сдерживало лишь осознание того, что девочки устроят очередной скандал, если я вновь пущу Пятого в галоп.
        Был полдень, и солнце стояло в зените, когда мы по восточной дороге подъехали к огромным воротам, ведущим внутрь города. Мы пристроились было вслед паломникам, стекающимся полноводной рекой на праздник, но наперерез нам, проходя через столпотворение, как нож сквозь масло, двинулся один из стражей, охраняющих въезд. Он выставил перед собой алебарду, преграждая нам путь, и зычным голосом, перекрывая шум толпы, произнес:
        - Стоять!
        Мы покорно остановились. Я никогда не была в Святом городе, поэтому не знала, какие здесь порядки и правила для въезда.
        - Куда на лошадях?! Разворачивай! - продолжал тем временем стражник.
        Я спешилась, и, расталкивая людей, которые потоками огибали нашу кавалькаду, подошла к нему. Ой-ё! Ничего себе! Какие гиганты здесь служат! Мужчина был выше меня на полторы головы, невероятно широк в плечах, что даже старшая сестра Гертруда показалась бы рядом с ним хрупкой веточкой.
        - У нас спешное сообщение в Орден Святого Августина, - я попыталась объяснить ему цель визита.
        - Без разницы, - непреклонно ответил он. - На лошадях вовнутрь нельзя. Первый раз, что ли? - я кивнула, взгляд стражника немного смягчился. - Нужно чтобы одна из вас пешая прошла в город, доложилась, а там вас по потерне поднимут.
        - Я понятия не имею, куда идти, - вырвалось у меня в отчаянии. В первый раз в жизни я была ошарашена и испугана таким скоплением народа и размерами города.
        Стражник на мгновение закатил глаза, как бы говоря: 'Свалилась на мою голову!', - и лишь после принялся объяснять:
        - Проходишь ворота, и пятая крепость по правую руку.
        - А снаружи как отличить? - вновь спросила я. Крепостные стены аубергов сложенные из белого известняка были похожи одна на другую, поэтому с внешней стороны я не смогла бы определить, какая именно нам нужна.
        Стражник на мгновение задумался, прикидывая что-то в уме, а затем предложил:
        - Проезжайте под стенами до следующих ворот, а там вторая крепость по левую руку, - похоже, он начал терять терпение, поскольку ответ его больше походил на отрывистый рык, чем на нормальную речь.
        - Спасибо, - поспешно поблагодарила я, и снова взобралась в седло.
        Мы, расталкивая паломников лошадьми, повернули и выбрались на дорогу, проложенную вдоль крепостных стен. Я подняла взгляд в надежде увидеть их зубцы, но мне пришлось полностью откинуть голову на плечи, прежде чем удалось разглядеть край парапета. До сего момента я не представляла, что Sanctus Urbs настолько огромен и величественен, и действует столь подавляюще, несмотря на светлый камень стен, и лазурь моря на горизонте.
        Оставив сестер дожидаться меня в стороне от дороги, я пешком отправилась в город через северные ворота. Как ни странно, но подорожную бирку при входе никто проверять не стал, стражники, такие же гиганты, окинули меня быстрым взглядом, и вновь переключили внимание на толпу, бурным потоком вливающуюся в распахнутые створки.
        Как некстати угораздило нас попасть сюда именно в предпраздничное время, да еще перед днем святого покровителя ордена! Теперь этому злосчастному письму не будет уделено должного внимания. Хотя, стоп! Чего это я печалюсь! Вовсе это и не плохо. Наоборот, очень даже здорово! В такой сутолоке и мне за промедление влетит поменьше, и на Агнесс никто лишнего внимания не обратит. Самое главное - чтоб девочка на людях не мелькала, а то вдруг еще какие знакомцы объявятся. А под шумок мы и снарядимся для путешествия на север по-полной, и доспехи поправим, а то у Юзы из-за занятий не шлем, а сплошная вмятина. Жаль только, коней не перекуем на зиму, погода еще не подходящая, да и дорога на сотню миль сплошь каменная. Ну, не беда.
        Я, миновав со всей толпой неширокий, но очень длинный тоннель между каменными стенами, перекрытый арочными сводами, под которыми в случае нападения наверно разместят не одну сотню стрелков; обогнула башню, смотрящую вовнутрь города, и направилась в указанном направлении.
        Первыми на моем пути оказались ворота ауберга Ордена Ответственных. Перед ними мрачными фигурами стояли четыре стражника, положив руки на простые мечи, висящие на поясах. Им, облаченным в черные сюркоты поверх обычных хаубергов, не нужно было иметь какое-нибудь древковое оружие. Достаточно символа ордена вышитого на левой стороне груди, чтобы люди, спешащие по своим делам, огибали их по широкой дуге. Я тоже постаралась проскочить мимо как можно скорее: опасности они для меня не представляли, но их слава пугала меня.
        Следующими были ворота Ордена Святого Августина, именно те, что мне и требовались. Перед ними, застыв в неподвижности, стояла боевая пятерка в бригантинах, покрытых зеленым сукном, и в зеленых же поддоспешниках под ними. На наплечниках и наручах был выгравирован знак их ордена - крест с концами в виде ласточкиного хвоста, а на пехотных щитах, покрашенных в цвет ордена, по центру во всю его длину - белым и черным изображен меч. На головах у стражников красовались одинаковые глухие шлемы, из-за чего разглядеть их лица не представлялось возможным. Оружием им, несмотря на символ ордена на щитах, служили алебарды, пятой упертые в мостовую у ноги, а навершием отклоненные в сторону.
        Я подошла к одному из братьев и обратилась:
        - Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской. Срочный пакет его преосвященству епископу Бернару, - почти теми же словами повторяла я, то, что говорила почти пять недель назад перед барбаканом монастыря возле Горличей.
        Стражник повернул голову, внимательно глядя на меня сквозь смотровую щель забрала, затем из шлема глухо раздалось:
        - Предъяви пластину.
        Я торопливо вытащила из-под кольчуги конец подшлемника, запустила руку за ворот, вытягивая на кожаном шнурке наш проездной документ, и не снимая с шеи, протянула брату. Тот довольно долго ее рассматривал; уж не знаю, что ему из шлема было видно, однако спросил:
        - А где другие три сестры?
        - За воротами дожидаются.
        Он еще раз внимательно глянул на меня, как бы сомневаясь в моих словах, но ничего не сказал, и, развернувшись, пошел к двери в створке ворот. Я двинулась за ним следом. Миновав ворота, и пройдя узким каменным коридором, где могла бы проехать только одна повозка, я попала во внешний двор крепости. Ко мне сразу же подошел бодрый дедок из числа братьев обслуживающих, а стражник ничего не объясняя, вернулся на свой пост.
        - Ну? - поинтересовался он, одетый, как и все августинцы низших рангов в темно-зеленую рясу и белый скапулир.
        - Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской. Пакет его преосвященству епископу Бернару, - отрапортовала я.
        - Да уж вижу, что не мужской, - едко прокомментировал тот. - Ты одна, или как?
        - С сестрами, они под городскими стенами остались, - начала отвечать я.
        - Угу, - дедок кивнул и, повернувшись, двинулся по двору, к одноэтажному каменному строению расположенному у основания стены. - А лошадок сколько, - продолжил расспрашивать у меня он.
        - Шестеро.
        - Ишь ты! Груженые ехали?
        Я отрицательно помотала головой.
        - Короткой дорогой.
        - Значит две фуражные, - сделал вывод дед. Интересно, а откуда он знает, что нас четверо? - Пойду, распоряжусь, чтоб подъемный помост у потерны спустили. Жди меня здесь. (Потерна - 'дверь' в центре стены на недоступной высоте, через которую замки снабжались продовольствием, с подъемом по наклонной рампе при помощи лебедки, или при помощи опускного помоста. Потерна так же могла быть для пешеходов и даже конных во избежание случайного проникновения шпионов.)
        Прислужник удалился, и только тогда я сообразила, что он просто-напросто знает, что боевые сестры в основном четверками ездят. В самый первый раз, когда я везла такое же злополучное письмо в одного - это был из ряда вон выходящий случай. Хотя, будь я тогда с кем-нибудь из сестер, шиш бы я выбралась от варфоломейцев.
        Я стояла и разглядывала внешний двор ауберга. Да, крепость они себе выстроили - будь здоров! И деньжищ во все это вбухали, поди, не мало, если даже по фасаду дворовых пристроек резной узор из завитков и спиралей вьется. Но охрана у них что-то подкачала: снаружи так не подступиться, а как миновала стражей, бросили меня одну. А вдруг я бы оказалась каким-нибудь шпионом? Ой, ладно... Тоже удумала - шпионом... Куда такому шпиону дальше этого двора деться? Здесь я как в просторном, но надежном каменном мешке заперта, путь из которого один - через наружные ворота. А если к жилым флигелям, то на это еще и внутренние ворота имеются, а при них, скорее всего стража немалочисленная наставлена.
        Я слонялась по двору чуть ли не полчаса. Мимо меня пробегали расторопные братья-прислужники, окидывали любопытными взглядами, но ни один из них так и не поинтересовался: что я здесь делаю и имею ли право тут находиться. Но, наконец, из двери ведущей, по-видимому, через внутреннюю оборонительную стену на хозяйственный двор ауберга, появились мои девочки, возглавляемые все тем же бодрым дедом-прислужником. Я поспешила к ним.
        - Доложите, пожалуйста, его преосвященству епископу Бернару, что у меня для него срочное послание от настоятельницы монастыря Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, - тут же попросила я у прислужника.
        - Вот прямо так и доложить? - ехидно переспросил он. Я глубоко вдохнула, стараясь унять гнев. У нас в монастыре, подобного прислужник себе никогда не позволял. А тут, в самом центре Союза, где сосредоточие всей церковной жизни, какой-то старый пенек смеет надо мной издеваться?
        - Прямо так и доложите, - жестко сказала я. - Послание очень срочное и важное.
        - У всех приезжающих сюда послания и спешные и важные, - недовольным тоном принялся выговаривать мне дедок. - Ничего, обождете. Никуда не сбежит ваше послание. Лучше сначала в порядок себя приведите, а то лошадьми от вас разит немилосердно.
        - Слышь, дед, - не выдержав, вмешалась Гертруда в ядовитый монолог прислужника. - Мы не для того сюда через четыре страны перлись, сбивая задницы об седла, чтобы твои паршивые замечания выслушивать! Раз тебе сказано, что срочное, значит, твое дело доложить, а не выкобениваться перед нами!
        Старый прислужник окинул старшую сестру злым взглядом.
        - Ишь громадина, вымахала, а ума не нажила. Будет вам Первый достойный доверия каждую девку, пожелавшую ему свою писульку принести, по первому требованию выслушивать! Доложат ему, доложат, не беспокойся. И если он пожелает, то тогда может и примет, а если нет, то сдадите письмо в канцелярию, его потом в положенный срок рассмотрят.
        Ума не приложу, как после этих слов я не сорвалась, и не схватилась за оружие. С трудом задавив в себе гнев и ярость, я крепко сжала кулаки, аж костяшки пальцев побелели и, стараясь членораздельно выговаривать каждое слово, произнесла:
        - Его преосвященство епископ Бернар сейчас в ауберге?
        - Нету его, - мстительно выдал дед, с явным злорадством сообщая мне это известие.
        - Тогда сообщи ему о послании тотчас, как только он появится, без промедления с твоей стороны.
        - Иначе?
        - Иначе вся вина за несвоевременно полученные сведения целиком ляжет на твои плечи, - пообещала я мрачно.
        - Своевременные, своевременные, - забрюзжал он, явно сдаваясь, но напоследок все же проворчал: - Захочу я, и не будет вообще ни каких сведений...
        - Ах ты сморчок старый! - вскинулась Гертруда, но я, ухватив ее за плечо, заставила остановиться.
        - Рекомендую поступить, так, как я сказала! - ледяным тоном выдала я. - И не шути со мной. Ясно? - произнесла я, стараясь, чтобы последнее слово выделялось особо.
        Старик зыркнул на меня зло, однако смолчал, и, пожевав губу, направился к двери, из-за которой привел сестер. Мы остались на месте. Не доходя до внутренней оборонительной стены несколько шагов, он обернулся и бросил:
        - Ну что встали как вкопанные?! Пойдемте в келью.
        
        Келья что нам выделили, была маленькой, но богато обставленной. Несмотря на двухярусные топчаны как в общих комнатах для послушниц, прочие атрибуты быта были добротными и даже очаровывали изящностью исполнения. Взять, к примеру, таз для умывания: довольно тонкий из белой глины, изнутри по краю он был расписан милейшими синими цветочками. А кувшин? Ведь глаз не оторвать! Бронзовый крест на стене и заботливо вышитый стих из псалма под ним... Ну, разве не прелесть? Интересно, кто его вышивал? Не братья же. Наверное, какая-нибудь мирянка из верующих со всей тщательностью и заботой не один вечер просидела над ним, а затем преподнесла в дар ордену. Красивые и уютные гостевые кельи в ауберге, ох красивые же. Даже наши монастырские, со всем старанием обустраиваемые нами, теперь показались мне не столь уютными как прежде.
        Едва мы остались одни, как Гертруда, разозленная прислужником, начала мне выговаривать:
        - Ну, и где этот образец благочестия и добродетели, что ты нам обещала? Где тот пример кротости и исполнительности, которым ты нам все уши прожужжала? Вот этот плешивый сморчок? - я молчала. - Сестры, ведите себя смиренно, достойно... Не ты ли нам этим всю плешь проела?
        Тут я не выдержала:
        - Герта, ну что ты хочешь?! Чтобы я начала биться головой об стены, если вещи, сказанные мной, не соответствуют действительности? То, что я говорила вам о добродетели и всем прочем - есть истина...
        - Нет, ты меня поражаешь! - перебила меня старшая сестра, вытаскивая из сумки походную рясу. - Дожить до стольких лет, выбраться живой из многих заварушек, и при этом продолжать считать, что в мире все устроено идеально! Ладно сама - правильная законченная идеалистка, так еще и нас пытаешься такими сделать!
        Я бросила вынутый покров на табурет и развернулась к сестре.
        - Может ты хочешь сказать, что я законченная идиотка?!
        - По-моему, вы обе - идиотки, - ни к кому не обращаясь, бросила Юозапа. - Завелись на пустом месте: одна с перепугу, другая из-за приступа острой ответственности.
        - Кто это - с перепугу? - вскинулась Гертруда.
        - Ты это - с перепугу, - передразнила ее сестра. - Ты думаешь, я твоих глаз не видела, когда помост вверх поднимать стали? Руками в перила вцепилась, чуть щепки из-под пальцев не брызнули.
        - А если бы вся эта конструкция рухнула? Что тогда? - Герта повернулась к Юозапе и гневным взглядом уставилась на нее.
        - Никто бы никуда не рухнул, - фыркнула та. - Там брусья с мою ляжку толщиной, и лебедка груженый обоз выдержит. А ты рухнет, рухнет...
        - Вот откуда ты знаешь, что выдержит? - требовательно спросила старшая сестра, в гневе раздувая ноздри. Из-за сломанного носа, когда она учащенно начинала дышать, это получалось весьма выразительно.
        И тут в разговор вмешалась Агнесс, сказав тихо, практически себе под нос:
        - А еще меня обвиняли, что я веду себя как ребенок.
        Замечание подействовало на нас как ушат ледяной воды, спор, разгоревшийся на пустом месте, мгновенно затих. Мы были весьма смущены, получив справедливое замечание от девочки, которую на протяжении всего путешествия заставляли вести себя как взрослую, а теперь сами устроили детские споры из-за пустяка.
        Спустя какое-то время, когда мы привели себя в вид положенный по уставу сестре, находящейся в пути, и сидели на топчанах, мучаясь ожиданием, Юозапа спросила:
        - А что мы будем делать, когда отдадим письмо епископу Бернару?
        - Для начала нам надо его отдать, - угрюмо заметила я. Письмо, наконец-то извлеченное из-за пазухи, и освобожденное от промасленной кожи, мятым четырехугольником лежало на столе. Ленты от моего пота, и дождя промочившего вещи до камизы, пошли разводами, печати немного обкрошились по краю.
        - Отдадим, куда оно денется, - отмахнулась Юза. - Дальше они нас никуда уже послать не могут, потому что некуда.
        - Ну почему? - я подняла на нее усталый взгляд. - Есть куда - например на...
        - Не смей! - рявкнула сестра, не давая мне произнести слово до конца. - Сама заставляешь говорить нас пристойно, и тут же начинаешь материться как последний сапожник!
        Я вздохнула.
        - Ничего я не начинаю.
        - Вот и не начинай. А лучше скажи, что собираешься делать после.
        - Не знаю, - мне хотелось, чтобы сестры оставили меня в покое.
        Юозапа тем временем встала, прошлась по келье от двери, до окошка, расположенного практически под потолком, а после предложила:
        - Давайте сходим, город посмотрим.
        - С нами Агнесс, - напомнила я.
        - И что? - вскинула брови Юза. - Здесь нынче столпотворение, кто ее разглядывать будет? А тут такой шанс. Ведь подумайте, может это - единственная возможность в жизни - посмотреть Sanctus Urbs. Вдруг, потом больше не удастся.
        - Нет, - предложение мне не нравилось, и я решила сопротивляться.
        - Чего ты уперлась как баран? - вклинилась Гертруда. - Юозапа дело говорит: нам обязательно надо посмотреть город. Что мы потом сестрам в обители рассказывать будем? Как все время в келье просидели?
        - Делайте что хотите, - неожиданно весь мой внутренний протест сошел на нет, и я решила покориться неизбежному. Я уже давно знала: если девочки что-то решили и уперлись, то все, с места их не сдвинуть. Проще уж согласиться, чем потом терпеть их нытье по дороге к сподвижникам.
        Постучали, и, не дожидаясь разрешения, дверь распахнулась, на дороге появился все тот же дедок.
        - Сидите? - едко осведомился он. - А вас ждут. Поторапливайтесь.
        Я, не обращая внимания на выкрутасы старого пенька, поспешно поднялась с топчана, схватила письмо со стола и поспешила на выход.
        - Мне с тобой? - бросила мне вслед Герта.
        - Нет, ждите здесь, - отрицательно качнув головой, я бросилась вслед за противным прислужником, который уже скрылся в коридоре.
        Дедка мне удалось нагнать за поворотом, несмотря на возраст, он бегал довольно шустро. Прислужник провел меня по узкому ходу, проложенному внутри крепостной стены, затем через жилые флигеля вывел к отдельно стоящему трехэтажному строению.
        Перед дверью нас ждал худой высокий мужчина, облаченный в традиционную черную сутану. Он окинул меня презрительным взглядом и холодно произнес:
        - Его преосвященство очень занят. Надеюсь, ваше послание достаточно важное, чтобы расходовать на него и без того малое количество времени.
        Я стиснула зубы, чтобы не сказать лишнего, и просто показала конверт брату.
        - Ну что ж, следуй за мной.
        Он распахнул дверь и зашел вовнутрь, я двинулась за ним. Мы поднялись на второй этаж, и остановились перед дверью украшенной искусной резьбой.
        - Не занимай его преосвященство слишком долго, - наставительно повторил мужчина и постучал.
        Раздалось требовательное: 'Да!', - брат повернул ручку, распахнул дверь и втолкнул меня в комнату. Я сделала невольный шаг вперед, оказавшись перед мужчиной лет пятидесяти, высоким и сухопарым. Он пронзительно смотрел меня единственным глазом, поскольку другой оказался затянут бельмом из-за вертикального шрама, что пересекал кустистую бровь и щеку.
        Я проглотила сухой ком, вставший в горле, и хрипловато произнесла:
        - Ваше преосвященство, спешное послание от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, - и протянула мятый конверт.
        Епископ забрал у меня послание, стараясь держать его двумя пальцами, как нечто неприятное, подошел к столу и при помощи кинжала лежащего на одной из папок, вскрыл, развернул, встряхнув небрежным жестом, и принялся бегло читать.
        Я же стала разглядывать его кабинет. Я никогда прежде не была в епископских покоях, вернее была, но не настолько богато обставленных. Даже не верилось, что августинцы, ныне весьма бедные, я бы даже сказала разоренные из-за потери Сгарры, одного из самых больших портовых городов, некогда вольного, потом принадлежащего Церкви, а теперь отвоеванного Ражпуром, государством распроклятых троебожцев, могут позволить себе такую роскошь. Даже у его преосвященства Констанса, являющегося епископом одного из самых богатых орденов, покои в монастыре были скромнее. А здесь стены покрывали кожаные пластины, с тесненным золотым узором; камин был выложен изразцами, с инкрустированным рисунком из каких-то синих и красных камней, мебель из золотистого пахгудского дуба, шелковый баразский ковер под ногами. Признаюсь честно, я прежде такого великолепия и роскоши не видела.
        Епископ тем временем закончил читать. Он фыркнул и, бросив письмо в какую-то папку, сел в кресло, стоящее сбоку от стола.
        - С одной стороны это неплохо, что оригинал теперь есть в нашем ордене. И сведения, изложенные в нем, получены из первых рук, а не пересказаны хитромордыми иеронимцами. Но с другой, - мужчина усмехнулся, отчего шрам, пересекающий щеку, смялся и сдвинулся в сторону. - Ваша настоятельница его еще бы весной послала, когда война будет уже в самом разгаре.
        Я стояла, ничего не понимая из того, что говорил епископ Бернар; все перекрывало одно - я опоздала. Тем временем епископ продолжал:
        - Я только одного не могу взять в толк: зачем ваша настоятельница второе письмо следом отправила? - я молчала, подавленная своими мыслями. - Может, боялась, что первое не довезут, или она что-то еще устно передала? Ну?
        Я встрепенулась:
        - Нет, матушка ничего не передавала, - и, вдохнув поглубже, выдала: - А это письмо предназначалось его высокопреподобию настоятелю Жофруа. Однако его высокопреподобие принять не захотел, направив к вам в ауберг.
        Епископ цокнул языком.
        - Не принял, значит... - протянул он задумчиво. - Вот как... Ну что ж, - Бернар похоже что-то для себя решал. - А когда вы сюда отправились?
        - Пятого октября, ваше преосвященство, мы покинули монастырь близ Горличей, - ответила я, со страхом ожидая его слов.
        - Оперативно, - похоже, что епископ похвалил меня. - Но все равно поздновато, - чуть приободренная душа рухнула камнем вниз. - Ваша сестра успела добраться до Ордена Святого Иероима на две недели раньше.
        Сумбур голове немного улегся, и до меня стало доходить, что наше письмо было не единственным, мать настоятельница отправила еще кого-то.
        Епископ Бернар поднялся из кресла, взял со стола небольшой серебряный колокольчик и прозвонил. Дверь сразу же распахнулась, и на пороге замер тот самый брат в черной сутане.
        - Тризус, проводи сестру, - приказал его преосвященство.
        Я поклонилась, направилась было поцеловать перстень как положено, но епископ нетерпеливо дернул рукой, и брат, ухватив меня за рукав рясы, потащил из кабинета. Мне ничего не оставалось, как покинуть помещение. На улице он сдал меня с рук на руки все тому же противному деду, а сам вновь скрылся в здании.
        Пока прислужник вел меня обратно, мысли в моей голове пришли в относительный порядок, отчего я смогла более или менее соображать.
        Когда я вернулась в келью, на меня вопросительно уставились три пары горящих.
        - Кто-то из наших уже успел доставить письмо, - первое, что сказала я, переступая через порог и закрывая дверь.
        - Не поняла... - ошарашено протянула Гертруда.
        - Точно такое же письмо привезли сюда на пару недель раньше, - пояснила я сестрам, потрясенным подобным известием.
        - Тогда на кой еще и нас везти заставляли? - возмущенная донельзя Юозапа подскочила с топчана, принявшись ходить от двери к окошку и обратно.
        - Ты меня спрашиваешь? - ответила я вопросом на вопрос. - Сама мозгами разъехалась так, что Святцы не упомню!
        Я плюхнулась на единственный табурет, стоящий у стены под окном и, уперев локти в колени, обхватила голову.
        - Слушай, помнишь, епископ говорил, что мы встретимся в городе с Берной? - задумавшись на несколько мгновений, напомнила Гертруда.
        - Ну, - сказала я, не поднимая головы.
        - Похоже, это она и привезла.
        - Святые угодники! Как мне надоели все эти дрязги и интриги верхах! - со злостью воскликнула я, порывисто поднимаясь с табурета. - Неслись сюда как дуры, торопились! Я из-за волнения чуть ли не поседела, а они точно такое же сюда отправили!
        Я по привычке тоже кинулась пройти по келье взад-вперед, но из-за того, что тем же самым занималась Юозапа, мы с ней столкнулись посередине, больно стукнувшись друг о друга. Лоб сестры пришелся мне как раз в кончик носа, губы и подбородок. Мы рухнули на пол. Из-за того, что я была выше ростом, а значит и тяжелее, сестра оказалась на полу, а я упала на нее сверху, придавив. На секунду мы замерли, а потом Юза разразилась руганью:
        - Слезь с меня, корова тяжеленная!
        Я скатилась в сторону, только потом поднялась и протянула Юозапе руку в помощь. Она оттолкнула ее, встав самостоятельно. У нее по лбу потекла струйка крови, сестра провела рукой, размазывая ее по лицу.
        - Зараза! - с чувством сказала она, и направилась к тазу для умывания. - Вот оглобля зубастая!
        Из-за порывистости, с которой мы бросились в объятья друг друга, сила удара была такова, что я верхними зубами раскровила ей лоб. Невольно слизнув кровь с губ, я тыльной стороной ладони утерла рот, но она выступила вновь. Оказалось что это моя, поскольку при столкновении я умудрилась прокусить себе нижнюю губу. Агнесс тихо захихикала, старательно зажимая рот руками.
        - Не смешно, - прокомментировала я, зализывая ранку.
        Юозапа умылась, и, прижав к еще кровоточащему лбу смоченное полотенце, села на топчан.
        - Ну что теперь будем делать? - спросила она, отняв ткань для проверки - бежит или нет. Бежало, поэтому она вернула полотенце на место.
        - Пошли в город, - бодро предложила Гертруда, с трудом сдерживая улыбку, похоже вид меня и Юозапы барахтающихся на полу в обнимку, немало повеселил старшую сестру.
        - Может не надо? - спросила я самым тоскливым и жалобным тоном, на который была способна.
        - Надо, надо, - покивала Герта, и, не вставая с места, подтащила к себе сумку. Покопавшись в ней немного, она извлекла кошелек с нашими деньгами и вытряхнула монеты на постель. - Н-да, не густо, - вздохнула она, разглядывая пяток золотых кругляшей поблескивавших в небольшой горке меди и серебра. - А нам еще обратно ехать.
        - Вот, - я попыталась уцепиться за эту возможность. - Нечего по городу болтаться, у нас для этого денег нет.
        - А мы ничего не будем покупать, - старшая сестра принялась ссыпать монеты обратно. - Чего нам надо? Ничего. Если постараться, то августинцев можно даже на подковы с шипами растрясти.
        - Сбрендила?! - я покрутила пальцем у виска. - Как мы потом поедем?
        - А мы у них подковы возьмем, а коней перековывать пока не будем, - пояснила ход своих мыслей Гертруда. - И вообще, возьмем и в дороге подзаработаем.
        - Вроде я с Фирей лбами стукалась, а не ты, - заметила Юза, продолжая держать полотенце прижатым ко лбу. - Как мы подзаработаем? Кто нам позволит? Нам же этого по уставу не положено.
        - Ой, девки, трудно с вами, - выдохнула Герта. - Пристроимся к каравану торговцев двигающихся в нужном нам направлении, скажем: что мы вас дополнительно охраняем, а с вас стол для нас, и фураж для коней.
        - Давайте подумаем об этом потом, - отмахнулась я от планов старшей сестры. - Я вам еще самого главного не сказала.
        - Чего? - поинтересовалась Юозапа, убирая мокрую ткань от лица. Ранка больше не кровоточила, осталась лишь маленькая полосочка от двух зубов пробивших кожу.
        - Того, что в письме написано, - пояснила я. - Весной будет война.
        - С кем? - сестры аж привстали со своих мест.
        - Вот чего не знаю, того не знаю.
        - А чего тогда говоришь, - упрекнула меня Гертруда, усаживаясь обратно. - Да и нам собственно с того, какое дело. Нас что ли на эту войну попрут? Нет. Вот и незачем дергаться лишний раз.
        - Герта, но так же нельзя, - до сих пор Агнесс сидевшая спокойно, широко распахнула и без того большие глаза и уставилась на старшую сестру. - Это же война в нашей стране.
        - И что? - не поняла та. - Ты хоть знаешь, сколько таких маленьких войн по всем границам ведется? И ничего.
        - А вдруг это не такая маленькая война, о которой не стоит упоминать, - усомнилась я в словах сестры.
        - Господи! Есфирь! Ладно Агнесс ничего не знает, но ты-то?! - Герта посмотрела на меня в упор. - Маленькая, большая - какая разница?! Сестры никогда в сражениях не участвовали. Да и что вы вообще заладили: война, война! Ее может еще сто раз не будет. До весны ой как далеко! Лучше бы подумали, куда в городе сходим, на что посмотрим.
        - Предлагаю в самый центр, а потом определимся, - предложила Юозапа вставая, и вешая мокрое полотенце на край таза. - Денег не берем. Незачем. А то вдруг решим чего купить, так хоть соблазна не будет.
        - Девочки, но... - начала я с надеждой образумить сестер, поскольку идти мне совершенно не хотелось.
        Гертруда встала, ухватила меня за руки и потянула, заставив подняться с топчана, на который я успела плюхнуться.
        - Пошли, пошли. Тоже мне удумала, самый красивый город Союзе не посмотреть.
        
        Мы гуляли по Sanctus Urbs уже больше четырех часов и все никак не могли насмотреться на его красоты. Едва вышли за ворота ауберга Ордена Святого Августина, так сразу же окунулись в предпраздничную сутолоку улиц. Толпа закружила нас, завертела, увлекая к центру города. Мы крутили головами по сторонам: разглядывали причудливо постриженные деревья перед домами, сами дома, с резными каменными наличниками. Любовались на часовни, храмы, рассматривали скульптурные портики соборов, задирали головы, пытаясь разглядеть их шпили. Все казалось таким невероятным, таким удивительным. Мы купались в перезвоне колоколов, созывающих людей на дневную молитву, тонули в почти что забытой из-за долгой непогоды синеве неба, а потом каким-то непостижимым чудом все же оказались на площади Всех Соборов. Там прошли по всем храмам боевых и духовных орденов, а потом отстояли предпраздничную службу в часовне Великомученицы Софии, даже побеседовали с сестрами, служащими в ней.
        - Все, девочки, я больше не могу, - взмолилась я, устало приваливаясь спиной к подножию какой-то стелы. Мы давно ушли с площади и продолжили бродить по городу, любуясь его улицами. Дни пути, проведенные в седле, последняя бессонная ночь и сегодняшняя нервотрепка сказались на мне неожиданно. Еще вроде бы четверть часа назад я была полна сил, а теперь у меня осталось только одно желание: где-нибудь упасть и уснуть.
        - Фирь, ты чего? - Гертруда оглянулась и увидела меня опирающуюся на постамент. - С тобой раньше ничего подобного не приключалось.
        - Честно? Устала и перепсиховала немного.
        - Ой, с тобой каши не сваришь, - выдохнула сестра, подходя ко мне. - И что делать будем?
        - Пошли обратно в ауберг, - попросила я, вновь становясь на ноги. - Завтра все еще успеем посмотреть.
        - А мы что еще и на завтра здесь остаемся? - спросила у меня Агнесс. Глаза у девочки горели от восторга.
        - Придется, - созналась я. - Если б мы сегодня никуда не пошли, я бы успела вытрясти из кастеляна все необходимое для путешествия. А так придется в лучшем случае до утра четвертого ноября ждать. Завтра же праздник покровителя ордена, ему не до наших просьб будет.
        - Здорово! - девочка принялась подпрыгивать на одной ноге, радостно хлопая в ладоши.
        - Агнесс! - одернула ее Юза, девочка перестала и виновато потупилась. - Ты как себя ведешь?!
        - Простите, - протянула она, не поднимая глаз. - Но просто я так рада, что и завтра мы здесь будем. Город такой красивый, я столько всего хочу еще посмотреть.
        Юозапа фыркнула, но промолчала, из чего я поняла, что она согласна с девочкой и тоже не прочь провести здесь еще один день.
        В обратную сторону направились неспешным шагом, больше разглядывая город, чем возвращаясь в ауберг. Сутолока в городе была невероятная, и, несмотря на близость вечера, нисколько не утихала. Однако особых беспорядков не было. Боевые ордена, поделив город на сектора, следили за спокойствием на вверенной им территории. То тут, то там на улицах можно было встретить тройки, пятерки и даже десятки боевых братьев, которые внимательно наблюдали за бурлящей толпой, пресекая беспорядки при первых же признаках. Мы шли, сталкиваясь с людьми, продираясь сквозь поток пешеходов спешащих во все стороны. Никогда в жизни я еще не оказывалась в столь большом столпотворении в мирное время. Мне приходилось оказываться в осажденной крепости, причем даже дважды, где защитники иногда сидели, чуть ли не на головах друг у друга. Но так, чтоб гигантская масса людей собралась в одном месте только для того чтобы поучаствовать в празднествах?! Такого еще не было.
        Оказавшись на очередной площади, когда мы стали огибать группу пилигримов, расположившихся на отдых прямо на каменной мостовой, в меня кто-то врезался. Я рефлекторно перехватила ударившегося об меня, не позволяя упасть и, одновременно удерживая на месте, чтобы не успел сбежать; а то знаю я такие случаи - вечно чего-нибудь не досчитаешься. Оказывается, со мной столкнулся мальчишка - послушник - достававший мне едва до плеча. Он, не глядя, принялся извиняться, но что-то в нем показалось знакомым, и я, ухватив его за подбородок, заставила поднять голову.
        - Привет, старый друг, - я узнала в нем того самого послушника из монастыря Святого Варфоломея Карающего.
        Парнишка вздрогнул, разглядев, кто же держит его за плечи, и попытался вырваться, дернувшись назад, но я не позволила.
        - Ну, ну, - попыталась успокоить я его, не ослабляя хватки. - Ты чего?
        - Отпусти, - попросил он с ненавистью, глядя мне в глаза.
        - Ладно, ладно. Будет, - и чуть разжала пальцы. - Ты уж извини, что я тогда тебя так, - попросила я его, а то действительно - нехорошо получилось. Можно сказать: оставила ребенка беспомощным. - Надеюсь, тебе ничего за это не было?
        Мальчишка шмыгнул носом, немного расслабился, видимо, раздумав убегать, после чего я его отпустила.
        - Да нет, - мотнут он головой. - Чего б мне было? Я сам выпутался. Стал бы я дожидаться, пока меня найдут и взгреют из-за вас.
        - Ну, хорошо, - я мягко улыбнулась, а потом спросила: - Слушай. А ты то сам как здесь оказался?
        Паренек, как-то сразу погрустнел, ссутулился.
        - Привезли, - коротко пояснил он.
        - У-у, - протянула я сочувственно, и выдала свое предположение: - Епископ?
        Мальчишка согласно кивнул головой.
        - Ясно, - н-да, бедный пацан. Притащили его сюда и бросили. - И что ты тут делаешь? - продолжила интересоваться я. Девочки разбрелись по площади, разглядывая все вокруг.
        - Вроде учусь, - совсем уж грустно вздохнул тот.
        - А на самом деле?
        Парень пожал плечами, а потом в свою очередь спросил:
        - А вы что тут делаете?
        - Да, по поручению одному приехали, - не вдаваясь в подробности ответила я.
        - А-а-а, - протянул он, словно я все ему объяснила. - Понятно. А вы завтра на празднике будете?
        - Да, - подтвердила я, кивнув.
        - Здорово, - почему-то обрадовался паренек. - А хотите, я вам город покажу?
        Поначалу я немного растерялась: с чего вдруг мальчишке предлагать четырем совершено незнакомым теткам, причем одна из которых, когда-то огрела его по голове и бросила связанного в кустах, свою помощь. А потом поняла - этот несчастный ребенок здесь никому не нужен. Епископ, видимо преследуя какие-то свои цели, привез сюда, а затем бросил за ненадобностью, и теперь мальчик предоставлен сам себе в полное распоряжение. И теперь он тянется к едва знакомым людям, кто проявил хотя бы малейшее участие.
        - С удовольствием! - согласилась я. Парень просиял. - А то мы с сестрами ничего здесь не знаем и ходим кругами.
        - Ладно, я вам такое завтра покажу, - сразу начал тараторить он. - И праздничную процессию, которая к Главному собору поедет, и шествие после службы, и...
        - Хорошо, хорошо, - поспешила я прервать паренька, пока тот не принялся перечислять все этапы празднеств. - Только ты для начала скажи мне: как тебя зовут? А то получается: мы с тобой давние знакомые, а я до сих пор не знаю твоего имени.
        - Марк, - представился он.
        - А я...
        - Я знаю, вы старшая сестра Есфирь. Еще с монастыря запомнил, - и ухмыльнулся, почесав макушку. Я улыбнулась в ответ.
        Ко мне подошла Гертруда, глядя вопросительно.
        - Ну что пойдем? - спросила она у меня.
        Я кинула, и обратилась к Марку:
        - Как мы завтра с тобой встретимся?
        Паренек ненадолго задумался, прикидывая что-то в уме, а потом поинтересовался:
        - А вы где остановились?
        - У августинцев.
        - У-у-у! - протянул он, и пояснил, - У нас в ауберге их не любят, - все прекрасно знали, что между орденами Святых Варфоломея и Августина давно идет негласная война. Маршалы и епископы соперничающих орденов постоянно перетягивали одеяло на себя, стараясь по-тихому через третьи руки очернить противника, поскольку Папа этого противоборства не одобрял. Эту же подковерную возню были вынуждены поддерживать и священнослужители низшего сана. - Тогда приходите к триумфальной арке на улице благочестивых Патрика и Сисилии, я вас там буду ждать.
        - Где это? - не поняла я, на что мальчишка сморщился и стал пространно объяснять. Однако я снова ничего не поняла, и Марк, махнув рукой, сказал:
        - Выходите в десять утра за ворота, лучше уж я вас там встречу.
        - Хорошо, - согласилась я. - А сейчас нам пора. До свидания, Марк.
        - И вам всего доброго, - парнишка махнул рукой и растворился в толпе.
        Девочки подошли ко мне.
        - Ну что, в ауберг? - спросила я их.
        - Да, - кивнула Юозапа, а потом поинтересовалась: - Что за мальчишка?
        - Так, один давний знакомый, - улыбнулась я.
        - У тебя знакомых по свету, как блох на дворовой собаке, - фыркнула в ответ сестра, ввинчиваясь в толпу, а потом, обернувшись, сказала: - Ну что встали?! Пошли! А то мне уже есть хочется.
        
        Глава 16.
        Утром девочки разбудили меня рано, еще солнце толком не всплыло из-за горизонта, а они уже принялись крутиться, спорить, и даже швыряться подушками, что для них вообще не характерно. Кстати я и проснулась-то из-за прилетевшей в меня подушки.
        - Что за?! - я убрала ее с лица, с трудом разлепляя глаза. Вчера, едва мы зашли к себе в келью, я рухнула, как подкошенная и проспала всю ночь, ни разу не встав.
        Сверху захихикали самым натуральным образом, а потом со второго этажа топчана показалась Юзина голова, потом она свесилась чуть ли не по пояс и, ухватив подушку, закинула ее обратно к себе. Я повернула голову: Гертруда смеялась, закрывая рукой рот, но, увидев мое заспанное лицо, не сдержалась и захохотала уже в голос.
        - Сестры, какого рожна в такую рань? - хрипло выдавила я из себя. - Ведете себя словно малые дети. Поспать дайте.
        - Хватит, отоспалась уже, - Юозапа улеглась на живот, и, подложив руки под подбородок, смотрела на меня сверху вниз. - К тому же сегодня праздничный день, нечего разлеживаться.
        - Садистки, - с чувством сказала я, продирая заспанные глаза.
        Потом посмотрела наверх напротив: Агнесс спала сном праведника, свесив вниз правую руку, и высунув из-под одеяла колени. Вот уж кому возня, затеянная сестрами, не помешала досматривать сны.
        - Слушайте девочки, - я зевнула, едва не вывихивая челюсть. - До подъема еще как минимум час, зачем разбудили?
        - Побудку уже давно прозвонили, - уведомила меня Герта, отсмеявшись. - А ты даже ухом не повела, спала как убитая.
        - А...
        - Здесь или встают раньше, или светает позднее, - ответила на мой невысказанный вопрос Юозапа. - Так что нечего бока отлеживать, надо подниматься. К тому же персонально нас кормить никто не будет, так что подъем, и шагом марш в столовую.
        Я села на постели, потянулась, только потом откинув одеяло, опустила ноги на пол; камень был ледяным. Да и в келье оказалось весьма зябко, у меня аж крупные мурашки по телу пошли. Рысцой добежав до таза, я плеснула из кувшина воды и принялась умываться. Бр-р-р. Водичка тоже не лучше. Быстренько сполоснув лицо, я поспешила одеться; хотя утренние процедуры в холодной келье на каменном полу стряхнули с меня остатки сна и придали бодрости, но длить их больше положенного я не желала.
        Девочки уже закончили застилать топчаны, и теперь спешно подвязывали кальцони, натягивали сапоги. В келье царило радостное оживление в ожидании праздника.
        Гертруда, притопнув ногой, усадила сапог, а после, не вставая с кровати, подняла руку наверх и сдернула одеяло с Агнесс. Девочка, не просыпаясь, попыталась нащупать его, и не найдя свернулась уютным клубочком, в попытке сохранить тепло. Видя, что она не добилась желаемого, старшая сестра встала и принялась теребить Агнесс за нос, толкать в плечо. Та стала вяло отмахиваться от Герты. Тогда она подхватила девочку на руки и, опустив вниз, попыталась утвердить на ногах. Агнесс хотела было прислониться к сестре, но проходившая мимо Юза, ущипнула ее за зад, отчего та взвизгнула, подскочила и махом проснулась.
        - Доброе утро, - поприветствовала я ее, уже прикалывая покров.
        Агнесс смуро посмотрела на меня, потерла пятую точку, перевела взгляд на радостно улыбающуюся Юозапу и, тяжело вздохнув, кивнула, мол, нам, того же.
        Поторопив девочку, мы покинули келью, чтобы едва успеть к началу молитвы перед завтраком. Приподнятое настроение не оставляло нас в течение всей трапезы: сестры перешептывались, прятали улыбки, приведя тем самым кастеляна в сильнейшее негодование.
        По завершению завтрака, нас из ремтера словно ветром сдуло. Решили сразу же отправиться в город. Несмотря на восемь часов утра, народ бурлил, толкался, все были оживлены и немного взбудоражены предстоящими событиями. До десяти часов пробродили по близлежащим улочкам ауберга Ордена Святого Августина, а в назначенное время, встретились с Марком. Мальчишка обрадовался нам как родным, тут же затараторил: куда мы сегодня должны сходить, и что сможем увидеть.
        Первым делом он потащил нас в центр, на площадь Всех Соборов, где должно было состояться главное действо - молебен в честь праздника равноапостольных братьев Августина и Иеронима. Выйдя на проспект, ведущий от северных ворот, мы с потоком людей устремились к площади, чтобы занять лучшее место и увидеть службу и последующую за ней торжественную процессию.
        По дороге Марк нам объяснял:
        - Вот эта триумфальная арка была поставлена в честь Главного Бейлифа Эппо, который присоединил Преатию в двести восемьдесят восьмом году.
        Я потрепала его по голове, взлохматив волосы, и с улыбкой сказала:
        - Спасибо, малыш, но мы тоже умеем читать.
        - Ничего я не малыш, - надулся было парень, но Гертруда зашла к нему со спины и коварно принялась щекотать за бока. Марк не выдержав, засмеялся, дернулся и, отбежав на несколько шагов в сторону, показал язык. Та шутейно погрозила ему кулаком, и заулыбалась в ответ.
        С такими шалостями мы добрались до входа на соборную площадь. Там собралась невообразимая толпа, и было не протолкнуться. Оказывается многие паломники, приехавшие в город, заняли места еще со вчерашнего вечера и теперь с нетерпением ожидали начала торжеств. Лишь благодаря сестринским одеждам и напору Гертруды мы смогли добраться до первого ряда у края площади, а дальше нам хода не дали. Люди уплотнились настолько, что пройти вперед было возможно, лишь прорубая дорогу мечом. Поэтому, плюнув на все, мы решили остаться на отвоеванном у паломников месте, все равно увидим процессию: и как поедут в храм, и как обратно.
        Марка поставили перед собой, чтобы ему было лучше видно, а вот Агнесс, несмотря на все ее просьбы, задвинули во второй ряд: нечего лишний раз мелькать. Люди стоящие рядом переговаривались между собой, периодически начиная толкаться, пытались встать получше. Чтобы ожидание тянулось быстрее, я стала рассматривать соборы.
        Но вот, стройной колонной на площадь вбежали беллаторы Ордена Святого Георга и рассыпались по периметру, оттерев собравшихся немного назад. Встав лицом к людям, они внимательно принялись наблюдать за толпой. Один остановился рядом с нами, и я тут же принялась разглядывать его: когда еще доведется вблизи увидеть кого-то из самых лучших воинов Церковного Союза. Да про них легенды ходят! Рассказывают, будто мечами машут любо-дорого посмотреть, а вот как именно - не описывают. Здорово было бы на это в действительности глянуть. Только как такое возможно? Против него выйти? Чего-то меня такая мысль не греет, и даже желания не возникает подобным способом тайну мастерства узнавать - жизнь дороже.
        Беллатор оказался велик ростом, выше Гертруды на ладонь точно, широкоплеч, с неулыбчивым взглядом льдисто-голубых глаз уроженца северных провинций Союза. Облачен воин был в довольно легкий доспех: бригантину с бархатной основой, пронзительно синего цвета, наплечники и наручи, дополнительно усиленные на левой руке. На голове у него - неглубокий круглый шлем с длинным наносником, а на поясе меч, какого я прежде никогда не видела.
        В это время на площадь ступили первые боевые братья в цветах своих орденов: августинцы в зеленом, а иеронимцы в темно-лиловом. Они шли двумя колоннами, каждая из которых возглавлялась знаменосцем, несущим полотнище на высоком штандарте с изображением святого покровителя. Следом, построившись в ряд по десять, шли, сверкая доспехами, лучшие воины ордена, и ауберга в частности. Позади, отставая от них на пару ярдов, рослые монахи в снежно-белых одеяниях мерной поступью, чуть враскачку, несли на большом изукрашенном цветами помосте позолоченный крест, увитый терниями и розами. И тотчас же многоголосый перезвон охватил площадь, колокола на всех храмах ударили разом. Звон поплыл, заполняя все окрест. Толпа радостно взорвалась приветственными криками. Следом за монахами пошли юные послушники, в белых расшитых стихарях , неся в руках корзины, украшенные лентами. Они разбрасывали перед собой и в стороны белые и красные лепестки роз и пшеницу - символы райской жизни и нынешнего благополучия на земле. Люди протягивали к детям руки в надежде поймать пшеничные зерна, ведь кому достанется хотя бы одно, будут
счастливы весь следующий год. За послушниками, под переменивший тональность колокольный перезвон появились двое носилок с золотыми ковчежцами с нетленными мощами апостолов Иеронима и Августина. Дюжие братья, так же обличенные в белые одежды, по трое с каждой стороны положили ручки носилок себе на плечи, и ровным шагом двигались по бело-алому ковру из лепестков, устлавших камни. Восторженный вопль, раздавшийся в момент, когда мощи показались на площади, перекрыл даже звуки праздничного благовеста.
        Тут стоящие на площади беллаторы слаженным движением, все как один обнажили свои странные мечи и вскинули их в приветственном салюте. Я сразу же принялась его разглядывать у ближайшего ко мне воина. Клинок оказался прямым, но с нехарактерной заточкой - полуторной, словно у фальшиона. Лезвие хоть и носило следы многочисленных рубок, было выполнено из очень хорошей стали, такой, что мне аж завидно стало. А еще оно оказалось довольно длинным, два с половиной фута точно, и широкое, я даже заметила утолщение ближе к концу. Утяжеление, что ли? Эфес весьма необычный: рукоятка под одинарный хват, а перекрестье уж вообще ни в какие ворота не лезет - ассиметричное, в форме неглубокой чашки, но как-то задранной в сторону, словно бы руку прикрывающее. Оно что должно защищать кисть бойца ? Воин перехватил мой изучающий взгляд, задержал на мне свой, посмотрев в упор пару секунд, словно вьюгой по коже продрал. Ох... Вот обмороженные буркала! Я постаралась принять незаинтересованный вид, и поспешила переключить внимание на продолжающую двигаться процессию.
        Показался богато украшенный паланкин, в котором восседал Его Святейшество Папа Геласий IX в белой парчовой каппе и митре , с пасторалом в руках. С абсолютно прямой спиной он сидел, не касаясь кресла. Взгляд его был невозмутим и безмятежен. Вслед ему понесли не менее красивые портшезы с главами празднующих орденов. Правда, место командора августинцев его высокопреосвященства Урбана, сейчас занимал епископ Бернар, в парадной сутане, подпоясанной широким полотняным поясом с белой окантовкой и кистями, в епископской шапочке на макушке. А вот кто же вместо адмирала Форсина? Того я знала, поскольку видела, когда была неподалеку от Святого города в гавани Исбаунт. Неужели прежний командор почил в борзе? Надо же, а я ничего и не знала. Однако нового командора иеронимцы, похоже, себе еще не выбрали, поскольку в портшезе сидел епископ в одеянии Первого достойного доверия, только выражение лица у него было как у человека очень недалекого. Ну ладно, не мне судить об уме священнослужителей пресвитерия. Далее, конечно же, пронесли Ее Благочестие Саскию, родную сестру нынешнего главы Святого Престола. Вот
сморщенная урючина! Как всегда в черном! Даже в праздничный день не изволила поменять цвета одежд. Мне отсюда было видно, насколько хмурым взглядом благочестивая окидывала площадь и радостную толпу, еще плотнее поджимая и без того тонкие губы. А потом пошли священнослужители саном поменьше: епископы, епископы-суффраганы, прелаты, прокураторы и прочая шушера. Процессия растянулась минут на десять.
        Я вытягивала шею, вставала на носки, стараясь увидеть, что же делается впереди, поскольку рассматривать мимо-проходящих и мимо-проносимых у меня не было ни какого желания. Там пред Главным Собором должно было разворачиваться основное действо. Несмотря на свой немаленький рост, мне не удавалось разглядеть происходящего. Ах ты ж! Посмотреть-то охота! Я принялась толкать локтем в бок старшую сестру.
        - Чего? - недовольно спросила она, тоже приподнимаясь на цыпочки.
        - Ну что там? - спросила я, стараясь перекричать шум толпы.
        - Где? - сначала не поняла меня та. - У собора что ли?
        - Ну!
        - Хреново видно, - пояснила Герта, безуспешно пытаясь рассмотреть поверх голов.
        У меня мелькнула идея; опершись сзади на плечи старшей сестры, я подпрыгнула вверх. Мне удалось разглядеть, как дюжие братья сняли с плеч паланкин Папы, и как он сошел на мостовую перед собором.
        - Ты что творишь?! - взвилась Гертруда, после того как я подскочила вверх. - Совсем рехнулась?!
        - Ты что?! Интересно же! - пояснила я, прижавшись щекой к ее уху.
        Колокола слаженно выдали последний сложный перезвон и умолкли. На мгновение наступила оглушающая тишина, а потом площадь наполнилась приглушенным гулом многотысячной толпы. Я рискнула подпрыгнуть еще раз; чтобы немного задержаться, уперлась руками в плечи сестры. Едва опустилась на мостовую, как Гертруда шустро развернулась ко мне.
        - Еще раз так сделаешь, тебя выкинут вон! - пообещала она. Мы стояли нос к носу, вернее нос к подбородку, поскольку теснота и давка была еще та.
        - Я же только посмотрела, - оторопело выдала я.
        - Это ты потом беллаторам объяснять будешь, - прошипела она. - Они уже на тебя косятся. Ты вроде первая из нас должна соображать: что можно делать, а что нельзя!
        Я ничего не ответила, только фыркнула и бросила взгляд на воина стоящего слева: тот неотрывно смотрел на меня. Вот незадача! Ладно, попробуем по другому. Склонившись к Марку стоящему сбоку от меня, и, бросив ему на ухо: 'Не пугайся!', - ухватила его за пояс и приподняла вверх.
        - Видно? - поинтересовалась я, стараясь пристроить его зад на своей груди.
        - Да! - раздалось сверху.
        Я, поудобней перехватила парнишку, буквально усаживая его себе на левое плечо, и искоса посмотрела на беллатора. Тот напряжено бросил взгляд в нашу сторону, но, видимо решив, что мальчик не представляет опасности, перестал обращать внимание только на нас, а продолжил пристально разглядывать толпу.
        - Ну? - нетерпеливо спросила я, одновременно подкидывая Марка, чтобы он не съезжал вниз.
        - Его Святейшество Папа Геласий стоит лицом к храму, - прокомментировал парень увиденное, потом, помолчав минуту, продолжил: - А теперь разворачивается к нам. Говорит что-то. Даже руки простер. О!
        - Что? - Гертруда, тоже не видя происходящего, заинтересованно вскинула взор на Марка.
        - Ему один из епископов празднующего ордена руку целует, - пояснил тот. - А теперь другой. Папа что-то им говорит, а они кланяются. Ух ты ж! Мощи в храм понесли. Похоже не пройдут в двери... Не-е... Прошли. А сейчас хор строится.
        - Какой? - подала голос Агнесс впервые за полчаса.
        - Обычный, - даже немного удивился Марк. - Тот, который всегда в Главном Соборе поет.
        - И что они будут делать? - спросила девочка.
        - Ну ты - глупая! - протянул пацан удивленно. - Петь, конечно!
        - Сам ты глупый! - возмущенно вскричала Агнесс.
        - Так, все! - я опустила паренька на землю. - Раз хор будет петь, значит, ничего пока интересного не будет.
        - Почему? - Марк удивленно изогнул бровь, почему-то отдаленно напоминая мне в этот момент епископа Констанса. - Там много чего интересного. Поднимите меня, я еще посмотрю.
        - Ну ты хитер, парень, - протянула я, восхищенная его наглостью. - Ты ж все-таки не пушинка, чтоб тебя часами на груди таскать. Будут самые интересные моменты - подниму, а так терпи.
        - А как вы узнаете, что момент самый интересный? - лукаво спросил тот.
        - Стой, вымогатель! - я постаралась спрятать невольную улыбку. Вот шалопай! Поди из своих родителей, пока был дома, веревки вил. - Как станет тихо, так и будет тебе самый интересный момент.
        И тут хор запел. Слаженное многоголосье перекрыло шум толпы, да и люди притихли. Грянули первые слова: 'Gloria in excelsis Deo. Et in terra pax hominibus bonae voluntatis.' (Слава в вышних Богу. И на земле мир людям доброй воли.) Люди стали опускаться на колени. На мгновение мне стало видно, как Его Святейшество с епископами и прочими высшими священнослужителями входят в главный храм, а потом и я опустилась на мостовую.
        
        Служба шла более часа. Для людей оставшихся снаружи собора она дублировалась хоральными песнопениями. Мы то опускались на колени, то снова вставали. Становилось немного скучно и неинтересно. Нам ничего не было видно через такое количество народа, лишь когда ряды перед нами опускались, мне на несколько мгновений удавалось рассмотреть что творится там впереди.
        По моим прикидкам скоро служба должна подойти к концу. И точно: через пять минут по толпе прокатился восторженный гул, но его перекрыл раздавшийся голос основного соборного колокола. Я, ни слова не говоря, подхватила Марка за пояс и вновь закинула себе на плечо.
        - Его Святейшество выходит, - тут же принялся докладывать парнишка. - Епископы за ним. Опять мощи выносят.
        - А чего они с ними делать будут? - спросила заинтригованная Агнесс. Удивительно! Похоже, девочка никогда не была ни на одном крупном празднестве, когда совершается не только церковное богослужение, но и когда молящиеся удостаиваются освящения города реликвией.
        - Вокруг стен пронесут, - пояснил ей Марк с превосходством в голосе, и тут же добавил: - Ну ты и темная!
        Агнесс вспыхнула как факел, было видно она с трудом сдерживается, чтобы не сказать какую-то гадость. Девочка стояла, яростно глядя на мальчишку, а тот, видя, что умудрился-таки ее достать, хитро улыбнулся, и как ни в чем не бывало, продолжил рассказывать об увиденном.
        - Все. Папа садится в паланкин, сейчас его понесут с площади. А перед ним снова строятся боевые братья с флагами. Угу. Точно. Сейчас тронутся. Ага. Пошли.
        Я поставила паренька на землю. Н-да, несмотря на кажущуюся легкость, руки-то он отмотал - будь здоров!
        Мы стали дожидаться, когда Его Святейшество Папу Геласия IX пронесут мимо нас. Надо же, никогда не думала, что самый главный и важный человек в Церковном Союзе столь тщедушен телом. Прям как епископ Констанс. Только вот думается мне, что дух его раз в десять посильнее моего будет. А уж ум?! Тут и говорить нечего.
        Агнесс высунула голову между моей рукой и плечом Юозапы. Кстати, сестра простояла молчаливо все шествие и последовавшую за ним службу. Странно, почему она себя так ведет?.. Ладно, захочет сама расскажет. Углубившись в раздумья, я, тем не менее, попыталась было задвинуть девочку назад, но она принялась сильно возмущаться. Пришлось сдаться: в самом-то деле пусть хоть конец процессии толком разглядит.
        Обратно прошествовали знаменосцы, боевые братья, потом пронесли ковчежцы с мощами, следом Папу в паланкине, рядом с ним неизменно восседала его сестра Саския. Мне даже смотреть на нее было страшновато. Говорят, что она та еще змеища, даже пострашнее кардинала Слушающих. Вслед им в открытых портшезах протащили заместителей командоров орденов. Н-да... А я почему-то ожидала большего! Думала и обратная процессия будет столь же пышной. Выходит, что нет.
        Тут меня в спину начала тыкать Гертруда.
        - Ты глянь, глянь! А этот-то все еще живой!
        - Кто? - недоуменно переспросила я, разглядывая братьев и епископов, которых те проносили мимо нас.
        - Да вон же! Разве не видишь?!
        - Ой, София-заступница! Правда! Ничего себе! Все еще не сдох от болячки...- удивленно выдохнула я.
        - Кто? Кто? - тут же встряла в разговор Агнесс. - Покажите кто?
        - Лучше скройся, - почему-то мрачным голосом посоветовала ей Юозапа. Сестра была на удивление неулыбчива, в отличие от сегодняшнего утра.
        - Почему? - сразу же обиделась девочка. - Вечно вы так! - она чуть помолчала, а потом, широко распахнув глаза от удивления, выдала: - А это кто такой??? А что у него с лицом?
        - Да скройся ты, - Юза толкнула ее плечом, но Агнесс лишь покрепче вцепилась мне в руку и продолжила разглядывать толпу.
        - Нет, ну правда, а кто это? И почему он так внимательно на нас смотрит?
        - А вот теперь действительно скройся, - мертвенным голосом потребовала я.
        Девочка мгновенно послушалась, даже встала за спиной у Гертруды.
        Я же напряженно встретила неприятный взгляд наиболее известного, в самом омерзительном смысле этого слова, епископа в Церковном Союзе. У меня возникло ощущение, будто бы по позвоночнику ледяным сквозняком повеяло, а в груди стало тесно и тяжело, все прежние пакостные предчувствия ожили вновь.
        - Ох ты ж! - тоже выдохнула стоявшая сзади Гертруда. - Вот вылупился! Помнит стервец!
        - Еще бы, - ухмыльнулась я печально. - Ему тогда от Берны мало не показалось, ты ж сама рассказывала. И надо было сегодня так нарваться!
        - Да кто ж знал-то?! - сердито бросила старшая сестра. - Нет, ты посмотри, даже оглядывается! Все настроение гад испортил!
        Все оставшееся время, пока мимо нас проходили остатки процессии, мы стояли мрачные и немного подавленные. Многие верующие последовали за ковчежцами со святыми мощами, которые теперь будут обносить вокруг города, освещая его.
        Потом, когда основная масса народа схлынула, мы немного посовещались и решили просто погулять по городу. Марк, не заметивший нашего состояния, тут же вызвался все показать.
        Однако стоило пройти пару улиц, как настроение поднялось вновь, мы начали улыбаться, шутить, забыв об инциденте. Марк забежал вперед, затерявшись где-то в толпе, и тут Агнесс поинтересовалась:
        - Вы мне так и не сказали, кто это был?
        - Да Святой Сифилитик, - отмахнулась от нее Гертруда.
        - Святой кто-о-о?! - протянула девочка.
        - Святой Сифилитик, - четко разделяя слова, произнесла я, благо такое можно сказать, поскольку мальчишки не было рядом.
        - Он ваш знакомый? - похоже, Агнесс по-прежнему не поняла, что я ей сказала.
        - Что ты! Господь миловал! - я аж вздрогнула, но пояснила: - Но его каждая собака в Союзе знает.
        - А почему он тогда так пристально смотрел на тебя?
        - С чего ты взяла? - я недоуменно взглянула на девочку.
        - Скорее он смотрел на меня, - пояснила ей Гертруда. - Так что не сочиняй.
        - Нет, - мотнула головой Агнесс, продолжая настаивать на своем. - Именно на тебя, я это точно поняла.
        - Да ну, - я отмахнулась от ее предположений. - Скажешь тоже! Он меня знать не знает. И надеюсь, не узнает никогда! - добавила я с чувством. - Самое главное, чтобы на тебя тогда не пялился. Вот что гораздо хуже.
        Девочка чуть помолчала, а потом продолжила расспросы:
        - А что у него было с лицом?
        - Агнесс! - не выдержала я, видя, что Марк возвращается. - Если это так интересно, то давай все расспросы ты продолжишь в келье. Хорошо?
        - Ладно, - недовольно буркнула та, но отстала.
        К нам подлетел Марк.
        - Давайте пойдем на площадь Бирага, там говорят, диковинных зверей из Похгуда показывают. Пойдемте а? - принялся просить он.
        Марк потащил нас сначала на площадь Святого Бирага, потом на улицу Виеринитов где мы посмотрели, как монахи Ордена Святого Теодора Заступника показывают поучительные истории из жизни равноапостольных братьев, когда те еще не стали святыми, но уже понимали свое предназначение. Глядя на разворачивающееся перед нами действо, я невольно поняла, почему в народе не очень любят теодорианцев: вечно они чего-нибудь переиначивают в угоду современным веяниям. Не успеешь приспособиться к одной трактовке жизнеописания какого-нибудь Святого, так они умудрились уже что-либо поменять, объявив прежние тексты ересью. После представления устроенного братьями мы неожиданно поняли, что за этот длинный день успели порядком проголодаться, и заикнулись было о возвращении в ауберг к августинцам, как мальчик тут же заявил, что знает, где в этот праздничный день кормят, раздавая еду всем желающим. Поскольку обратно в келью еще не хотелось, мы согласились и отправились вслед за нашим провожатым. Марк привел нас к большущей кухне, устроенной прямо на площади, где в пяти огромных котлах варилась какая-то похлебка.
Пристроившись в конец очереди, мы дождались своих порций. М-да... Однако... Все что раздавали бесплатно, оказалось не очень хорошего качества жидким просяным супом, с редко плавающими кусочками моркови и лука. Хотя с голодухи и это варево пошло 'на ура'. Потом мы еще погуляли по городу, и тут Марк предложил нам полюбоваться на парк, который находился возле Паласта Святого Престола.
        - Знаете, - взахлеб принялся рассказывать нам мальчишка. - Сегодня первый раз за этот год туда будут допущены все желающие!
        - А что там такого в этом парке? - недоуменно уточнила старшая сестра. - Ну посадили пару цветочков, может еще пару дорожек протоптали...
        - Вы не понимаете, - сокрушался Марк, чуть ли не бегом таща нас к паласту. - Я там однажды был и все-все видел! Вы точно не представляете, какая там красотища!
        И действительно, когда мы пришли в парк, от восхищения у нас пропал дар речи. Идеально правильной формы деревья, невообразимые по величине клумбы с какими-то цветами, названий которых я даже и не знала. Они разноцветным ковром от желтого, до бордового устилали все свободное пространство, а тропинки между ними были посыпаны розовым песком, привезенным аж с дальних провинций Бараза. Аллеей росли стройные высокие деревья, похожие на свечки. Я подошла к одному из них, и даже прислонилась к стволу, вдохнув удивительный и ни на что не похожий запах.
        - Это кипарис, - пояснил мне Марк с видом знатока. - Они вечнозеленые.
        - То есть? - я лениво приподняла одну бровь, опираясь спиной об ствол и дыша странным, но очень понравившимся мне ароматом. Он напоминал мне можжевельниковые заросли, по которым я любила прятаться в раннем детстве от отца.
        - Листья у них никогда не опадают.
        - Угу, - кивнула я, продолжая купаться в приятных воспоминаниях.
        
        До вечера мы бродили по дорожкам парка, любуясь прелестью природы и поражаясь умению братьев, что создали такую красоту. А после когда солнце стремительно начало опускаться за горизонт, неохотно покинули его и принялись прощаться с Марком. Мы с сестрами по очереди обнялись с мальчиком, пожелали ему удачи и не вешать нос в любых обстоятельствах. Он тоже пожелал нам доброго пути, говорил, что ему очень грустно расставаться с нами. Да и нам самим было невесело, поскольку всего лишь за день мы умудрились сильно привязаться к этому шалопаю. Даже жаль было оставлять его здесь, в городе, где он напрочь никому не нужен. Я обнадежила его, что мы однажды встретимся, хотя сама прекрасно понимала, судьба еще не скоро забросит нас в эти края. Прощались мы тепло и долго, но, все же, доведя мальчика до ворот ауберга его ордена, вынуждены были расстаться с ним.
        
        Закат в Sanctus Urbs был весьма стремителен: спустя четверть часа, когда солнце своим краем только касалось края морской глади, становилось сумеречно, а еще через четверть - совсем темно. Поэтому до своей кельи мы добрались уже по полной темноте.
        - Фух! Ну и находилась же я за сегодня, - выдала Гертруда, снимая сапоги с усталых ног.
        - Ага, - согласилась я, в изнеможении плюхаясь на топчан. - Нагулялась на год вперед.
        Юозапа прогнулась в пояснице, издав протяжный стон:
        - Ох, как хорошо! - добавила она, выпрямляясь, и тут же перескочила на другую тему: - Ну что завтра снова в дорогу? - я покивала.
        - Бедные, бедные наши зады, - простонала Гертруда.
        Она уже сняла покров и рясу, налила воды в таз и принялась умываться, отфыркиваясь. Я тоже стала разоблачаться, избавляясь от верхней одежды. Агнесс, потоптавшись возле общего с Гертрудой топчана, повздыхала, а потом, бросая на нас вопросительные взгляды, начала откалывать покров.
        Когда мы уже лежали на своих местах, я не выдержала:
        - Агнесс, ну что ты так на меня смотришь? Хочешь спросить - спрашивай.
        Девочка немного помялась, повертелась у себя наверху, но потом все же видимо не выдержав, приподнялась на локте и, не поднимая на меня глаз, задала вопрос:
        - Я так все-таки тогда так и не поняла, почему этот мужчина такой странный был? - она смущенно принялась теребить кончик одеяла.
        - Какой мужчина? - не сориентировалась я.
        - Ну там, в процессии, - пояснила она все больше смущаясь, и еще тише добавила: - Конечно, я многого не знаю, но иногда вы говорите мне какие-нибудь вещи, а я совсем теряюсь, не понимая, о чем идет речь.
        - Нашла чем интересоваться, - фыркнула Юозапа, мне было слышно, как она поворачивается на бок, а потом сестра неожиданно добавила: - Кстати, Герта, ты так толком и не рассказывала, что тогда с Берной произошло.
        Гертруда вздохнула, почесав затылок через горжет, откашлялась, немного смущенно.
        - Ну, девочки: вы как спросите, так спросите!
        - Ну не томи, - поторопила ее сестра. - Фиря вон знает, а я до сих пор нет.
        - Да что я там знаю, - бросила я вверх. - Мне тоже до сих пор не известно, почему факел не загорелся.
        - Тебе только про факел не известно, а мне - вообще мало чего, - недовольным тоном возразила мне Юза. - Так что не гони лошадей, пусть Герта по порядку рассказывает.
        - Ой, было б что рассказывать, - как-то печально и немного с надрывом начала старшая сестра. - Дело было восемь лет тому назад. Вы ведь помните, что тогда командиром нашей четверки была Бернадетта?
        - Помним, помним, - подтвердила я. - Еще бы такое не запомнить: мы тогда без ее дозволения и чихнуть не смели.
        - Ну так вот, я тогда еще тоже не была старшей сестрой, тебя и Юзу только-только из младших в простые сестры перевели...
        - Спасибо что напомнила, - буркнула Юозапа. - Что я уже столько лет в простых сестрах хожу.
        - Нет, я не поняла, кто просил рассказывать, ты или я?! - возмутилась Герта.
        - Ладно, давай дальше, - отмахнулась та.
        - На чем я остановилась? А! Короче, вы тогда с Есфирь в монастыре были: Фиря после ранения отлеживалась, а тебя то ли куда-то услали, то ли еще чего.
        - Я тогда в молитвенной келье месячную епитимию отбывала, - нехотя пояснила Юза. - Молодая была, строптивая.
        - Мать отправила нас с Берной в Шийен, близ свободного города Маребург, что в Канкуле. В общем, прибыли мы туда, остановились в местном госпитале. Кстати госпиталь там далеко неплохой, что б вы знали. А в ту пору, там тоже остановился этот паскудник. Ну и как-то после вечери решил он подступить к Бернадетте. Разум, что ли от ее красоты помутился или не знаю что там, но приставать он стал к ней нешуточно. Берна сначала даже не поняла; не мне вам объяснять насколько она истовая дочь Веры. Но когда он руки потянул, да чуть ли не прилюдно рясу задрать попытался, то - что тут было! Мама дорогая! Как она его отмудохала! Он кровью харкал! Господь свидетель, да его вообще едва живого с госпитального двора унесли! Если бы я тогда все это не увидела и не остановила ее, то сестра бы точно грех на душу взяла.
        - Нашел к кому приставать, - скорее презрительно, чем возмущенно фыркнула Юза.
        Гертруда тем временем продолжила:
        - Берну тогда тут же повязали, но она не сопротивлялась, и даже сама навстречу конвоирам пошла. Те прекрасно понимая, что сестра была во всем права, даже пальцем к ней не прикоснулись, только в карцер заперли. Я в этом госпитале неделю безвылазно просидела, умоляя настоятеля выпустить ее, но куда там. Этот гад, когда очнулся, первым делом потребовал, ссылаясь на свой сан немедленной выдачи сестры дознавателям Ордена Ответственных, поднял все свои епископские связи. Неделю спустя, когда он уже ходить кое-как смог, Бернадетту в Корпин перевезли к ближайшим дознавателям прямо в руки. Мне что оставалось? Я следом за ней дернула. Там конечно, первым делом сестру в оборот взяли, и допрос повели. Но вы же знаете Берну: от ее правдолюбия даже дознаватели тихо присели! Она с порога все им выложила, даже чуть ли не покаялась, а после припечатала, мол, таких людей, порочащих слово и истину Веры как злостных еретиков жечь надо, тем самым, спасая их души. Причем говорила она не так, как я вам сейчас рассказываю, а как в святых книгах пишут.
        - А ты откуда знаешь, что она говорила на допросе? - спросила у старшей сестры Юозапа.
        - Оттуда. Берна же сразу на предварительном допросе заговорила; а по правилам, если преступивший церковник добровольно в своих деяниях с первого же раза сознается, то рядом с ним должен быть его брат или сестра по ордену и вере. Вот и представьте: камера, инструментарий палачей кругом, и сидит наша Бернадетта на табурете точно ангелок: руки на коленях сложила, глаза на пол лица, и серьезная до жуткого сумасшествия в речах. Мне поначалу от окружения этого было страшно, но когда Берна заговорила, тут даже матерых дознавателей мороз по коже продрал. Допросы длились дней десять точно, по-моему, у тех дознавателей даже от таких речей мозги в сапоги стекли. Они спрашивают: 'Ты, дочь наша, такое непотребство сделала?', - а Берна им отвечает, что я. Они дальше: 'Признаешь ли ты себя виновной в этом?', - та: 'Признаю'. Те: 'Раскаиваешься ли ты в деянии своем?', - а Берна им: 'Нет, не раскаиваюсь...'. И снова долодом, как будто по Писанию читает. И ведь цитирует-то дословно, ни к чему не придерешься. Дознаватели вроде пытать ее собирались, так Берна чуть ли не добровольно к дыбе ломанулась. Я аж обалдела
сперва, но потом смотрю: дознаватели тоже тихо дуреют. Еще дней на пять ее в покое оставили, запрос куда-то в верха отправив. Не знаю, что бы на самом деле вышло, поскольку тут и я во всю эту круговерть влезла, наплевав на сохранность своей шкуры. Чуть ли не на дыбу с Берной полезла, но на наше счастье в Корпине проездом оказался епископ Констанс. Сестру тогда уже на костер затащили, осталось только факел поджечь, а тут на площадь епископ прибыл. Берна тогда, похоже, в озарении была, или я не знаю, как все это назвать, но перед тем как должны были огонь развести, она речь выдала. Я на всю оставшуюся жизнь запомнила эти слова: - 'Я безмерно благодарна Господу за сей урок. Если Ему угодно, и я грешна, то пусть праведный огонь спасет мою душу, очистив от скверны мирской'. Без надрыва так сказала, спокойно, но вся толпа, что собралась посмотреть на представление, услышала.
        - А дальше что? - Агнесс в нетерпении свесилась со второго этажа топчана.
        - Что, что... - Гертруда словно вновь переживала те события. Лицо у нее было серьезное, напряженное, скулы заострились, даже казалось, голос стал жестче. - Факел не загорелся. Палач трижды пытался высечь огонь, и трижды ничего не получалось. Толпа обмерла от случившегося. И тогда видя все это действо, вмешался епископ Констанс. Он потребовал бумаги по делу, бегло их просмотрел, а потом, воспользовавшись своим саном, повелел отпустить сестру, заявив, что сам Господь Бог не желает ее смерти. Вот такие дела. Берну, правда, после этого дела сразу же до простой сестры понизили, а тебя Фиря махом в старшие боевые сестры подняли, и назначили двадцатиоднолетнюю соплюху в командиры.
        - Да помню, я помню, как чуть ли не через ступень перепрыгнула, - подтвердила я, вздыхая. - Мне, между прочим, это до сих пор аукается. Все сестры в боевых четверках командиры как командиры, а я - не пойми что! Ни приказать, ни потребовать не в состоянии. Все упрашивать, уламывать, да уговаривать приходится.
        - Я одного не понимаю, - озадаченно спросила Юозапа, пропуская мимо ушей мои последние слова. - Как Берна смирилась с потерей не только лидера четверки, но еще и ступени сестринского звания?
        - А это уж ты, что полегче спроси, - посоветовала я ей. - Знаешь, что она мне заявила, после того как мы в мгновение ока крутанулись, поменявшись местами?! Ты, говорит, Есфирь, на меня не обижайся, что тебе в столь юном возрасте приходится на себя ответственность принимать, и знай что я, как подчиненная тебе сестра смиренно приму твое любое решение как командира.
        - Что прямо так и сказала?! - не поверила мне Юза.
        - Угу, так и сказала, - подтвердила я, усаживаясь на кровати. - Так что не вы одни в обалдении от речей нашей боевой сестры ходите.
        - Ничего себе, - удивленно протянула Гертруда, тоже садясь и глядя мне в глаза. - Н-да, Бернадетта умеет ошарашивать окружающих.
        Юозапа, не выдержав, тоже решила присоединиться к нам, поэтому спустилась с верха, захватив с собой одеяло, и уселась у меня на постели.
        - Слушай, Гертруда, - заговорщическим тоном начала она. - Ты мне только одно скажи, ты что-нибудь с факелом тогда делала?
        - Каким факелом? - не поняла старшая сестра.
        - Ну тем самым, которым Берну на костре должны были поджечь?
        - Нет! - твердо отрезала та. - Чем угодно тебе поклянусь, даже близко к нему не подходила.
        - Нет, ты, правда, хочешь сказать, что не причастна к тому, что он не загорелся?! - я вскинула брови чуть ли не до середины лба.
        - Сестры я когда-нибудь вам врала?! - похоже сестра даже обиделась на наше дружное неверие. - Я готова спасением души поклясться, но я не касалась его, и даже не видела до того момента, пока палач его попытаться зажечь! Хоть верьте, хоть нет, но я считаю, что это было чудесное проявление Божьей воли.
        Мы замолчали потрясенные услышанным. Обычно ведь как считается: чудо - это тщательно подготовленное событие, скрытое от посторонних, а потом преподнесенное в нужном свете. А тут на твоих глазах, с твоими близкими людьми происходит невероятное спасение!
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        Агнесс завозилась у себя наверху, а потом спустилась в обнимку с одеялом и, завернувшись в него, прижалась к теплому Гертиному боку. В отличие от нас, на нее рассказ старшей сестры не произвел такого впечатления. Наверное, потому что она совсем не знала сестру Бернадетту, а мы с ней бок о бок больше десятка лет провели.
        Девочка пригрелась, а после, не вытерпев, снова озвучила свой вопрос, с которого начался этот нелепый разговор:
        - А вы мне так и не ответили, почему у виденного на процессии мужчины было такое странное лицо.
        Я даже покраснела от смущения, не представляя себе каким, образом рассказать нашей любопытной красотке о подобном.
        - Слушай, дорогая моя, где же ты воспитывалась, что даже таких распространенных слов не знаешь?! - пытаясь открутиться от вопроса, я начала свой разговор издалека.
        - В нашем замке в Фуртоке, - честно ответила мне Агнесс. - Под присмотром трех нянек и тетушки Луизы, - и тут же пояснила: - Тетя Луиза это старшая сестра моего отца. Она никогда не выходила замуж, и поэтому жила с нами. Папа никуда не брал меня с собой, даже когда ездил в столицу. И когда мама уезжала с ним в разные путешествия, меня все равно оставляли под присмотром все тех же нянюшек и тети Лу.
        - Ну тогда ясно, - фыркнула я. Так вот откуда берутся такие вот тепличные растения. Теперь становилось абсолютно понятно, почему девочка ничего не знает о неприятной стороне жизни. Но похоже, теперь нам придется ее многому учить, объясняя что хорошо, а что плохо.
        Я глубоко вздохнула, собираясь с силами и стараясь побороть смущение, вызванное предстоящим рассказом, начала:
        - Дорогая моя, понимаешь, есть такая болезнь, называется сифилис... - слова дальше не желали выдавливаться из горла. Я прокашлялась, попыталась усесться поудобнее, сложив ноги одна за одну. - Дурная болезнь...
        - Почему именно дурная? - Агнесс удивленно посмотрела на меня. - Когда болеешь, любая болезнь - это дурно.
        Я с силой выдохнула, всколыхнув неровно-стриженную челку, выбившуюся из-под горжета.
        - Так! Попробуем по-другому, - сказала я после некоторого молчания. Сестры сочувственно смотрели на меня, стараясь подавить смех, однако на помощь не спешили, предоставив объяснять щекотливую тему самой. - Скажи мне: что ты знаешь о домах терпимости?
        - Судя по названию, там что-то терпят, - пояснила мне девочка с весьма серьезным лицом.
        Все! Я не могу! Девочки уже едва не рыдали от распиравшего их хохота, мужественно стараясь удержать ровное выражение на лицах.
        - Х-гм!!! Ну, можно сказать и так, - согласилась я, после того как смогла отдышаться и продолжить говорить. - Так вот в таких домах неприлично ведущие себя мужчины получают эту дурную болезнь, - я с трудом умудрялась подбирать слова. Выходило коряво.
        - А почему именно там? - девочка ничего не поняла из моего путанного объяснения.
        - Да потому что туда ходят, кто не попадя!!! И разносят!!! - не выдержала и рявкнула я, но постаравшись взять себя в руки, продолжила: - А Господь завещал тем, кто не служит Ему, то есть людям простым, жить в законном браке, быть мужьями и женами, - и все-таки вновь не сдержавшись, добавила: - А не шляться на сторону! Тогда и пакости никакой не будет!
        - А если муж с женой живут, то не будет? - уточнила Агнесс, похоже еще не до конца понимая, на что я намекаю.
        - Не будет, - подтвердила я. - Муж берет жену добропорядочную, непорочную... Для доказательства этого простыни наутро после свадьбы вывешивают. Мудрый обычай.
        Девочка помолчала, видимо размышляя о чем-то своем. Я уж было обрадовалась, что пытка закончилась, но не тут-то было! Она задала следующий вопрос:
        - А муж тоже должен быть непорочный?
        Девочки не выдержали: Гертруда засмеялась, развернувшись и уткнувшись лицом в подушку, а Юозапа просто закатилась в голос, ни капельки не скрываясь. Только вот мне было не до смеха: я не знала, куда себя деть от смущения. Объяснять такие вещи было выше моих сил. Поэтому я вновь прочистила горло и выдавила из себя:
        - В идеале, да.
        Девочка странно посмотрела на меня, а потом, собравшись с силами, задала свой главный вопрос:
        - А что между ними происходит?
        - Агнесс!!! - хором рявкнули мы, теперь уже втроем утирая слезы и смущаясь одновременно. - Ты у кого спрашиваешь, не забыла?!
        Девочка покраснела как маков цвет, замялась и спрятала зардевшееся лицо в одеяле.
        А мы смеялись, уже держась за животы. Вот правду говорят - и смех и грех!
        Кое-как успокоившись, Юозапа собралась было полезть к себе, как наша стеснительная красотка вновь огорошила нас вопросом:
        - Так я не поняла, а что же было у него с лицом?
        Юзу словно паралич хватил: сестра так и застыла в полуподъме с моего топчана. Я же стукнулась головой о стену от неожиданности, прикусив себе язык. Гертруда сначала тоже замерла, но потом, справившись с эмоциями, ровным голосом постаралась пояснить:
        - Эта самая дурная болезнь такими язвами у человека на лице проявляется.
        - Ой, жуть какая! - вздрогнула Агнесс. До нее похоже только сейчас дошел весь смысл моего рассказа.
        А Герта продолжала:
        - Поэтому его и прозвали Сифилитиком.
        - А почему святым? - растерянно уточнила девочка.
        Юозапа плюхнулась обратно.
        - Да потому что для всех была придумана сказочка, что его преосвященство принял чужую болезнь из любви к ближнему, совершая тем самым богоугодное деяние и избавив его, то есть ближнего своего от страдания. Святой человек! Угу. Да такие только позорят наше одеяние! А то по лицу у него не видно - от кого и какую болезнь он принял! Меньше бы в каких-нибудь 'резвых козочках' в свое время скакать надо было! - жестко выдала она. - Об этом все давно знают. Только я одного понять не могу: как он еще в Церкви епископом-то считается?!
        - Да обыкновенно, - пожала я плечами. Прикушенный язык немного болел. - Деньги могут все.
        Сестра дернулась от отвращения и вновь полезла к себе.
        Мы улеглись, погасив свечку, и тут в темноте Агнесс вновь поинтересовалась:
        - Как того епископа зовут на самом деле? А то все Святой Сифилитик, да Святой Сифилитик.
        - А мы разве не сказали? - переспросила я.
        - Не-а.
        - Епископ Сисварий.
        
        ***
        Увидев в толпе ее большие и широко распахнутые в каком-то детском изумлении глаза, он сначала не поверил себе и, лишь приглядевшись, был вынужден признать, что не ошибся. Ту, чьи деньги и титул он так упорно рассчитывал получить, устранив из рядов наследования... Та, из-за кого он приложил столько сил напрасно, неожиданно оказалась у него под носом, да ни одна, а в сопровождении трех боевых спутниц?! Он чуть не ополоумел, когда понял, что все его старания пропали в туне. Та, чей титул он обещал, чьи деньги рассчитывал получить, находилась на расстоянии десяти шагов от него!
        Все, все... Довольно! Теперь подключит все доступные связи, приложит всевозможные усилия... Да что там, к этому делу он подключит инквизиторов! Да, как и сделает! Она отступница, беглянка, скрывающаяся от правосудия... Идея великолепная! Именно так.
        А сколько сил он затратил, сколько проблем приобрел, пока пытался хоть что-нибудь узнать о ней. И еще этот червь, неустанно копающий под него?! Удушил бы этого Лиса голыми руками, шкуру бы спустил! Такого опытного наймита к нему засылал, а что в итоге? И недавно еще одного поймали. Повезло еще, что тот окочурился от страха раньше, чем все успел выболтать!.. А девка?!.. Оказалась прямо у него под носом!.. Нет конечно же надо перестраховаться, и инквизиторов, обязательно подключить инквизиторов, чтобы в случае чего, у него всегда имелось доказательство.
        
        Глава 17.
        Sanctus Urbs мы покинули после полудня, кое-как стребовав у кастеляна необходимое снаряжение для долгой дороги на север. Хотя правильнее направление следовало бы назвать северо-северо-запад. Спустя пять дней, почти на границе между Альтисией и Сонкарой в городке со смешным названием - Борунка, стоящем у подножия Альтисских гор нам удалось присоединиться к каравану из двух десятков телег, направлявшемуся в Виану через Тормин. Это оказалось практически по пути, и большую часть дороги мы должны были провести вместе с торговцами. К тому же вышло удачно: по совету Гертруды смогли пристроиться к ним в качестве сопутствующей охраны. Старшая сестра договорилась с хозяином каравана о бесплатном столе и ночлеге, а мы пообещали в случае чего помочь его охранникам. Приняли нас весьма охотно; а что, мы для них сплошная выгода. Купцу в три раза дешевле обойдется кормить нас и наших лошадей, чем заплатить дополнительному десятку тех же охранников.
        Торговцы из-за сильно груженых телег двигались неспешно, но в течение всего светлого времени суток, поэтому большую часть пути мы шли быстрым шагом, и лишь утомившись, садились в седла. По дороге возобновили обучение Агнесс, подойдя к процессу вдумчиво и основательно. Девочка не возмущалась как прежде, а с прилежанием взялась за освоение нелегкой науки: что поделаешь - жизнь заставляет. Глядишь с месяцок ее понатаскиваем, так она потом хотя бы от пары-тройки необученных мужиков отобьется. Да и мы с сестрами начали проводить ежевечерние тренировки для поддержания формы и повышения собственного авторитета. Хотя лукавлю, все же не совсем ежевечерние. Однажды под Свирельками, маленькой деревушкой графства Клирье, нам пришлось помогать торговцам проталкивать телеги, осевшие в вязкой грязи по самые ступицы. Так после не до того было, от усталости едва ноги переставляли. Но, тем не менее, тренировки были весьма частыми.
        Наступил ноябрь, принесший с собой не только слякоть и непрестанные дожди, но и сильные холодные ветра, которые делали промозглую сырость еще более невыносимой. Иногда по ночам ударял мороз, сковывая землю ледяной коркой, а днем вновь оттаивало, превращая дороги в непролазное месиво.
        К середине месяца пролетел первый снежок, что, впрочем, было неудивительно, а к концу и вовсе завьюжило. Это только в Святом городе долго тепло. Море, горы... А мы были там, где вместо осени зима уже вовсю заявляла о своих правах.
        
        За три недели вместе с караваном, мы проехали всю Сонкару, и уже завтра должны были пересечь границу с Лукермом. А там день, другой и окажемся в Тормине. Вот тогда отделимся от торговцев и направимся мимо Хейгазега - этого наемничьего логова - к озерам, а там до сподвижников будет рукой подать. Дорога проходила чисто в мужской компании, исключение составляла повариха Умила - жена старшего помощника Льюиса. Однако путешествие не доставляло нам лишних хлопот - караванщики с уважением и почтением относились к одеждам дочерей Господа. Впрочем, на наше умение обращаться с оружием уважение распространялось не в меньшей степени.
        Вечером, когда добрались до небольшого приграничного городка, и торговцы уже расположились на караванном дворе, мы с сестрами решили сходить в ближайший трактир поесть чего-нибудь вкусненького. Умила, хоть и готовила замечательно, но из-за небогатого выбора продуктов - весьма однообразно, что даже я, всегда равнодушная к пище, стала поглядывать на еду с отвращением.
        С поисками трактира долго заморачиваться не стали, сразу двинули в ближайший возле караванного двора. Оказалось, заведение пользовалось немалой популярностью; войдя внутрь, мы с удивлением обнаружили, что практически все столы были заняты. Заметив свободные места в дальнем углу зала, Гертруда махнула рукой, указывая, и первой двинулась туда.
        Едва только успели сесть, к нам подскочила разрумянившаяся подавальщица, и Герта не давая нам с Юзой раскрыть рта, сразу же заказала изрядное количество блюд. Пока ждали заказ, я принялась разглядывать народ, что сидел в зале. Конечно же, большинство людей оказались так или иначе связаны с торговлей, то есть основные посетители те, кто останавливался в караванном дворе. Недалеко от нас сидело двое купцов со своими помощниками, прямо за едой обсуждавших условия торговой сделки. У одной из стен, за составленными в ряд столами, расположились обозники из пришедшего вслед за нами каравана, и теперь что-то отмечали, во всяком случае, выпивка у них уже стояла в немалых объемах. Сразу у выхода обособленно устроились несколько крестьян, и о чем-то увлеченно спорили. Дверь открылась, в зал вошли хозяин нашего каравана со своими помощниками - Тибольдом и Льюисом, а так же глава охранников - сержант Шарль. Они замерли на пороге и стали оглядываться по сторонам, в надежде обнаружить места, где можно сесть. Увидев их, Герта махнула рукой, давайте, мол, к нам, а Юозапа, сквасив кислую мину, зашипела на нее:
        - Зачем ты их сюда позвала?! Они тебе что, за день глаза не намозолили?
        - Да ладно, - отмахнулась старшая сестра. - Сама же видишь, что мест нету. Зачем вести себя как законченные мегеры? Да и в компании веселее.
        В ответ на ее слова Юза фыркнула, но ничего говорить не стала, поскольку мужчины уже подошли к нам. Достопочтенный купец третьей гильдии Гвидобальдо Мейс (вот уж наградили ребенка при поименовании в церкви) учтиво спросил разрешения присоединиться к нам, и только после осторожно уселся на лавку рядом с Юозапой. Сестра аккуратно сдвинулась в сторону, освобождая место, хотя у нее на лице крупными буквами было написано недовольство. Помощники и сержант Шарль расположились напротив торговца, на лавке возле меня и Герты.
        Подавальщица принесла наш заказ, и пока она составляла тарелки, купец дополнил список блюд на свой вкус, вдобавок заказав пива. В итоге наш стол ломился от обильной еды. Чего тут только не было: гусь печеный с гречихой, поджаренные кровяные колбаски, пара тушеных кролей, капуста топаная холодная с луком и тертая редька со сметаной в прикуску, три пузатых кувшина пива и кувшин варенухи для нас.
        Достопочтимый Мейс на правах старшего первым потянулся к пиву, но на полпути отдернул руку, как бы извиняясь, глянул на нас, торопливо забормотал короткую молитву, совершил святое знамение, только потом налил полную кружку и приступил к еде.
        Мужчины молча утоляли голод, жадно отрывая большие куски мяса, зачерпывали полные ложки закуски, сдабривая все немалыми глотками пива. Но и мы с сестрами не отставали, только взамен пива прихлебывали варенуху. Правда Агнесс, поначалу смутившись, принялась ковыряться в тарелке по старой привычке, но потом раздразненная нашим аппетитом, наворачивала наравне с нами.
        Наевшись, я поставила локти на стол, уперла подбородок в сцепленные пальцы и осоловелым взглядом окинула трактирную залу. Гертруда же поковырявшись в зубах кончиком своего боевого ножа, вытащила застрявшие волоконца мяса, сплюнула на пол, и сказала:
        - Хорошо, поели. Вот так бы каждый день.
        Юозапа вновь фыркнула и бросила на сестру красноречивый взгляд, в котором можно было прочесть все что угодно, от обещания скорой смерти, до часовой нотации едва мы останемся наедине. Впрочем, если сравнивать то и другое, для нас это равноценно.
        Мы сидели уже где-то полчаса. Завязался разговор сначала о разных мелочах, потом сержант Шарль рассказал пару забавных баек об охранниках каравана, Герта поделилась своими воспоминаниями боя под Лоэном, пытаясь вовлечь в этот разговор и меня. Но поскольку мои впечатления об этом моменте жизни были не столь яркими как ее, я старательно отмалчивалась. Тогда из-за глупого ранения, кровища из рассеченного лба заливала мне глаза, а сломанный нос сильно затруднял дыхание. В итоге я едва отмахалась от наседавшего противника. Да и воспоминания, как потом с меня снимали развороченный и вмятый вовнутрь шлем при помощи щипцов и зубила, не добавляли памятным дням особой прелести.
        В залу вышел бродячий менестрель и начал что-то бренчать на лютне. Толпа немного оживилась. Через какое-то время к нему подошел один из купцов и попросил спеть его веселую песенку - тот исполнил. Народ в зале оживился, бойко принялся заказывать выпивку, требовать новых песен у музыканта.
        Когда кувшины стали показывать дно, дверь в трактир распахнулась и в залу ввались пятеро крепких весьма неплохо одоспешенных мужиков. На мгновение в помещении наступила тишина, чтоб уже в следующее наполниться прежним гулом. Тем временем вошедшие не разыскивая свободные места в зале, выгнали из-за ближайшего стола крестьян и, расположившись, начали громогласно призывать трактирщика. Тот, зная такую нетерпеливую и весьма буйную публику, стал прямо-таки метать на стол закусь и кувшины с пивом. А согнанные с места крестьяне даже пискнуть не посмели, а, подхватив свои кружки и тарелки, ретировались к стойке, а потом и вовсе покинули заведение.
        Немного погодя за ними следом подались купцы, а вот обозники даже ни думали и как ни в чем небывало продолжили гулять.
        - Может, пойдем отсюда, - неожиданно робко попросила Агнесс. Похоже, девочка тоже чувствовала себя неуютно.
        - Вот еще! Буду я из-за каких-то наймитов среди разговора с места срываться, - скривилась Герта, и неожиданно с сожалением добавила: - Эх, а я как назло нормального оружия не взяла.
        - Сейчас! - резко бросила я, понимая, куда клонит старшая сестра. - Только драки в трактире не хватало! Мне в молодости мозги вправляла, а теперь сама туда же?!
        Гвидобальдо Мейс с удивлением глянул на Герту, а потом на меня. Интересно, а он думал, что мы сейчас встанем и пойдем брататься с наемниками, или наоборот по-тихому ретируемся из трактира? Не дождется ни того, ни другого!
        На мою отповедь Гертруда недовольно скривилась, но потом, плюнув на все, начала рассказывать новую историю. Я, полуобернувшись к ней, сделала вид, что заинтересована ее рассказом, а сама тем временем принялась разглядывать вошедших. Их неожиданный визит в трактир у караванного двора, где столуется только торговая публика, меня немного насторожил. У наймитов хоть и не было своих специфических мест, где бы собирались только вольные бойцы, однако возле караванных дворов они тоже не ошивались. Хотя... Может они кому-нибудь в наем решили пойти? Чем Искуситель не шутит?! Скорее всего, ребята направляются в Хейгазег, время там скоро будет горячее: гугриты из-за наступления зимы перестанут ходить в море, и снова примутся нападать на пограничные городки Лукерма, а наемники желающие подзаработать на защите крепостей, направляются в этот перевалочный пункт. И чтоб попусту ноги не бить, решили подзаработать на охране обоза, хоть подобное для них и не характерно.
        Ребята были одоспешены весьма колоритно, разношерстно, но практично. Двое из них были одеты в стеганые жупоны с нашитыми металлическими пластинами и кольчужными вставками. У одного поверх обычной набивной куртки - кожаная безрукавка, опять же усиленная пластинами и кольцами. Еще у одного - старый, но весьма добротный доспех из круглых металлических колец, с продетыми в них кожаными ремнями. Знавала я такой, сама по малолетству в комендатерии таскала; правда неудобный зараза! Его на спине приходится потайной шнуровкой стягивать, без посторонней помощи хрен влезешь!
        Последний наемник оказался одет в стегач со стоячим воротником, защищающим шею, а поверх него - длиннорукавную кольчугу, с вплетенными круглыми пластинами на груди и животе. Ноги у большинства были защищены стеганными набедренниками, а поверх железными наколенными пластинами; у одетого в кольчугу - кольчужные же получулки, стянутые сзади шнуровкой. На головах - простеганные подшлемники или шерстяные шапероны с обернутыми кругом хвостами для смягчения под шлемы. А сами шлемы в руках: в основном шапели, но у одного, похоже, какой-то кургузый салад, точнее отсюда мне не разглядеть.
        Немного посидев, один из них направился к стойке, и как раз мимо нас. Окинув стол цепким взглядом, который мне совершенно не понравился, он потребовал у трактирщика еще один кувшин пива, и пока тот нацеживал из бочки, стал демонстративно разглядывать нас. Неужели задирать вздумал? Ох, только потасовки с ними сейчас и не хватало! Ну и что нам теперь из-за этого с места срываться?! А рожа у него не треснет?! А брюхо не распуститься?!.. Правда, потасовка нам сейчас нужна была как зайцу пятая нога, но и выскакивать прочь из-за одних опасений глупо.
        Вечная ненависть боевых церковников и наемников друг к другу, известна каждому. Все знают, что если в местечке поглуше встретятся вооруженные священнослужители и наймиты, то драки не избежать. Несмотря на все церковные эдикты, ограничивающие наем вольных бойцов, те прекрасно существуют, и заказов у них не убавляется. Они как волки - их ноги кормят. Хоть и не держат нынче дворяне большие личные армии, однако охоты подраться с соседями у них не убывает. Не будет же церковная власть при каждом мелкопоместном баронете стражей держать во избежание произвола. Вот те и нанимают лихих ребят. Это опять-таки выгодней, чем своих солдат кормить, обувать да одевать, поддерживая мастерство на уровне. А у этих вся жизнь - постоянные пограничные стычки, да нападения. Они приходят со своим оружием и доспехами, а ты только за работу плати да стол предоставляй. Жизнь наемника: отвоевался, получил деньги, прогулял; отвоевался... На мой взгляд нет смысла в таком существовании, однако ж! Их все устраивает и меньше желающих уйти в наем не становится.
        Кстати, особый спрос на таких парней по задворкам Союза, где-нибудь в Лукерме, близ Хегайзега. Лукерм государство обширное, не крошечная Халиста, оно от пролива Мирмиот на западе, до отрогов Пойонских гор на северо-востоке простирается, так вот там Гугриты периодически набеги устраивают. Бувин опять-таки их вотчина, поскольку местные князьки бьются один против другого не меньше трех раз за год. Надеюсь, когда это государство все же войдет в состав Союза, и вольница разом поубавится.
        Наймит, тем временем получив свой заказ, кинул на стойку медяк и направился к своим. Я, продолжая поглядывать за ним искоса, увидела, как тот о чем-то посовещался с остальными и направился к менестрелю. Сказав тому что-то на ухо, он высыпал в плошку, где лежали деньги за песни, горсть медных монет. Музыкант побледнел и принялся мотать головой из стороны в сторону, вроде как отказываясь. Наемник же, с силой хлопнув его по плечу, вновь прошептал что-то на ухо и менестрель, сглотнув и затравленно глядя на нас, дрожащим голосом начал:
        - Всей силой сердца своего
        Я к Господу взывала:
        "Казни того, из-за кого
        Монахиней я стала!"
        
        После первых строк в трактире вновь воцарилась тишина; срывающийся голос менестреля был слышен очень отчетливо. А потом с той стороны, где сидели наемники, раздалось: 'Эй, задохлик, давай погромче!', - и стук сдвигаемых пивных кружек.
        Юозапа тут же зашипела, как раскаленная сковородка, а я демонстративно налив кружку варенухи, поставила перед ней.
        - Выпей и успокойся, - сказала я жестко.
        Сестра вцепилась в кружку обеими руками и, глядя в упор на пьющих наймитов, сделала большой глоток. Те, перехватив взгляд сестры, заухмылялись, один из них отпустил скабрезную шуточку в наш адрес.
        Юозапа вздернулась, порываясь встать на ноги, но я осадила ее:
        - Юза спокойно! Ты не мужик, чтобы лезть в бутылку из-за каждой оскорбительной фразы! Не сопливая девчонка, бурно реагирующая на дразнилку! Ты же видишь, тебя специально подначивают?! - сестра с недовольным видом села обратно.
        Музыкант, закончив проигрыш, заикаясь и еще сильнее побледнев, хотя казалось, дальше некуда, начал второй куплет:
        - За монастырскою стеной -
        Тоска и сумрак вечный.
        Так пусть утешен будет мной
        Хотя бы первый встречный!
        
        - Нарываются заразы! Ей Богу нарываются! - зло бросила мне Гертруда, стараясь перекрыть выкрики наемников, требующих у менестреля петь громче. - Вот, сволочи!
        Да сестра была права, мы с наймитами как кошка с собакой, не упустим возможности. Однако если наемники первые полезут в драку, по закону им грозит смерть. Поэтому они и заставили менестреля петь похабщину, чтоб мы первые бросились. А нам же устав запрещает без угрозы чьей-либо жизни обнажать оружие, и нападать на единоверцев. Хотя еще немного и чую, устав нас уже не удержит!
        Музыкант, сбиваясь через аккорд, с трудом начал выводить последний куплет:
        - И вот, отринув страх и стыд,
        Я обняла бедняжку...
        А Бог поймет, а Бог простит
        Несчастную монашку. *
        
        Юозапа не выдержала и вскочила с лавки.
        - Я сказала - сидеть!!! - мой грозный рык перекрыл последние строки. А потом немного тише добавила: - Лишнее телодвижение, и я тебе епитимью назначу - замучаешься молитвы читать!
        - Есфирь! Какого хрена?! - это уже Герта вскинулась.
        - Устав!!! - рявкнула я.
        - Да плевать я хотела на устав! Ты же видишь, что эти гавнюки специально нарываются?! Так давай им устроим!
        Как бы я сейчас хотела согласиться со старшей сестрой, но с нами Агнесс! Эх! Если бы не девочка, то бы мы тут устроили! Ах, Агнесс, Агнесс... Как же ты нас по рукам и ногам связываешь! Как вспомню свою потасовку в Фицениле, так душа от удовольствия замирает! И плевать, что мне тогда влетело от Герты по первое число! Сейчас же, если случится драка, это девочкам должно достаться от меня на орехи, ну во всяком случае по уставу так полагается, а на самом деле... Вот пропадь! Чую не выдержим мы долго, и пойдет молотьба! Весь трактир разворотим...
        Наемник, что заплатил менестрелю, предчувствуя, что драка уже близка, для верности подошел к нашему столу и презрительно бросил:
        - Ну что суки церковные, вот и пересеклись наши пути?!
        - Сейчас твой земной пресечется! - грозно пообещала я, поднимаясь.
        Юза обогнула стол и встала рядом со мной, Герта выразительно принялась разминать руки. Агнесс же сидела ни жива, ни мертва. Похоже, девочке еще ни разу не доводилось видеть трактирную драку, а уж тем более в ней участвовать. Достопочтимый Мейс тоже немного спал с лица, и напряженно смотрел на нас. А его помощники и сержант Шарль, напротив, ехидно ухмыляясь, готовы были присоединиться к потасовке.
        Остальные же наемники, видя, что мы уже готовы схлестнуться с ними, поднялись с лавок и подтянулись на середину залы.
        Обозники дружно повернулись в нашу сторону и стали с интересом ждать начала драки. Некоторые спешно допивали из глиняных кружек, чтоб использовать их как подручное средство в свалке. Трактирщик хоть и вытащил из-за стойки дубину внушительного вида, но пускать ее в ход пока не решался, нервно переводя взгляд с наймитов на нас и обратно.
        А подначивающий нас наймит в ответ на мои слова пренебрежительно фыркнул и, смакуя каждое слово, продолжил:
        - Кишка тонка! Вам не за мечи хвататься надо, а настоящих мужчин понежнее научиться привечать и ноги пошире раздвигать, чтоб удобнее было.
        Я едва успела перехватить и остановить руку Гертруды, которая уже наметила удар без замаха, потому что в это мгновение в трактир входил орденский патруль Бедных Братьев Святого Симеона.
        - Что здесь происходит?! - громыхнул старший брат, командовавший десяткой.
        - Легкое недоразумение. Ребята дорогу к Хейгазегу запамятовали, - ехидно ответила я брату возглавляющему патруль.
        Наемник стиснул зубы едва не до скрипа, но ничего не сказал, только глаза зло сощурил да с бешенством глянул на появившихся братьев. Его товарищи, также вынужденные поприжать боевой пыл, переминаясь с ноги на ногу, с неприкрытой злостью посматривали на орденских патрульных.
        А старший брат, тяжелым взглядом окинул сгрудившихся наемников, ледяным тоном бросил:
        - Надеюсь, они все успели разузнать и запомнили верное направление. А если нет, могу продолжить разъяснение прямо в магистратуре города. Ну так как?
        - Четко выяснили, - процедил сквозь зубы задиравший нас наемник, и резко развернувшись, направился к своему столу. Оставшиеся четверо его товарищей двинулись за ним следом.
        - Ну а вы что скажите? - теперь брат обращался к нам. - Подробно успели рассказать? Или все же придется уставными правилами воспользоваться.
        - Устав не был нарушен, - угрюмо ответила я, понимая, что еще бы немного и нам не удалось бы отвертеться от наказания за драку. - Я как командир боевой четверки это подтверждаю, то же могут подтвердить все находящиеся в зале.
        - Хорошо, - кивнул брат-патрульный. - Я думаю, мы задержимся в трактире, а вот вам как раз не стоит. Хоть сегодня и суббота, я как представитель бейлифатской ветви накладываю на вас ограничения. Ясно?
        Я кивнула. А куда было деваться?! Мы чуть не погорели на драке. Повезло, что я вовремя успела среагировать на открывающуюся дверь, и Гертин кулак перехватить. Обратившись к старшей сестре, я поинтересовалась:
        - Мы уже расплатились? - та утвердительно кивнула. - Тогда уходим.
        Когда мы злые и недовольные выходили из зала, от стола, где сидели наемники, в спину полетело:
        - Сучки церковные...
        Юза выходившая передо мной дернулась было вернуться, но я, загораживая собой практически весь проем, не позволила.
        - Вперед! - зло бросила я, и закрыла за собой дверь.
        Мы постояли пару мгновений, привыкая к темноте; на улице было хоть глаз выколи.
        - Скоты! - сказала с чувством Гертруда, ударив кулаком в стену трактира.
        - Расслабься, - посоветовала я, делая вдох полной грудью. Было морозно, дыхание паром вырывалось изо рта. - Ты прекрасно понимаешь, что они специально подначивали на драку. Это даже хорошо, что братья Святого Симеона вовремя пришли. А то в пылу схватки, чем Искуситель не шутит, пырнули бы Агнесс, и все пиши - пропало...
        - Да знаю я, - отмахнулась та. - Но все равно кулаки чешутся.
        - Ладно, чего стоять, пошли, - я двинулась по направлению к караванному двору.
        
        Боркай встретил нас низким пасмурным небом, обещающим очередной снегопад.
        - Кузнеца надо найти, - первое, что сказала Гетруда, когда мы проехали городские ворота. - И чтоб непременно хорошего, а то я знаю их шельмецов, потом на первой же миле подковы отпадают!
        - Зачем? - удивилась Юза, кутаясь в плащ, и дыша в кулак, чтобы немного согреть замерзшую руку. - Оттепель вряд ли будет, видишь, уже который день вьюжит? Скользкой дороги и наста не предвидится. Лучше перекуем, когда к сподвижникам приедем, а до них так дотянем. И дорога на подступах каменистая пойдет. Чего животин калечить?
        - Смотрите, - буркнула недовольная Герта. - Потом не жалуйтесь, если дороги в ледяные салазки превратятся.
        - Не превратятся, - отмахнулась я, следя за проезжающими мимо нас телегами. - Хоть погода здесь и переменчивая, что ветреная красотка, но не до такой же степени.
        Агнесс с угрюмым видом нахохлилась в седле, умудряясь еще больше съеживаться под резкими порывами ветра. Нос у девочки покраснел, она непрестанно хлюпала. Вот наше болезное наказание! Только бы довести ее до сподвижников, а там - гора с плеч.
        - Кстати, когда с достопочтимым Мейсом прощаться будем? - спросила я у сестер, видя как последняя телега покидает разъездную площадь. Вчерашняя несостоявшаяся драка в трактире меня беспокоила. Вроде ничего необычного в ней не было, поскольку нелюбовь между церковниками и наемниками как давняя притча: с одной стороны - вроде всем известна и стара как мир, а с другой - все время остра и злободневна.
        Тем временем Герта равнодушно бросила:
        - Зачем с ним прощаться? В Тормине скажем что все, и поедем себе спокойно. А пока чего суетиться? До него же еще два дня дороги, - и тут же развернувшись ко мне, пытливо поинтересовалась: - А ну давай говори, чего на этот раз удумала?! Опять чего-нибудь для себя намудрила?!
        - Ничего особенного, - ответила я уклончиво и, развернув своего жеребца, пристроилась в хвост последней телеге.
        
        Разместились мы в очередном караванном дворе. На этот раз жилой барак продувался всеми ветрами, в общей комнате даже раздеваться не хотелось. Народ с нашего обоза махом засуетился: кто дров пошел у хозяина добыть и печь посильнее протопить, кто запасные одеяла с телег притащил и одежку потеплее, чтобы ночью укрываться. Караванное житье оно дружное и совместное; все общее: и стол, и работа, и заслуженный отдых.
        Меня же снедало беспокойство. Я не могла объяснить причину, но меня постоянно грызло чувство тревоги. К девочкам со своими предчувствиями я как всегда лезть не стала: либо засмеют и обзовут заполошной дурой, либо, а вернее точнее всего - обругают на чем свет стоит, и дальше все будут делать наперекор.
        Прикинув и так, и эдак, но, не придя ни к какому конкретному выводу, я, плюнув на все, отправилась слоняться по караванному двору. Сержант Шарль окликнул меня, зазывая к общим посиделкам у растопленного очага, но я отрицательно махнув рукой, вышла на улицу. Сидеть с караванщиками и смеяться над бородатыми шутками, когда на душе кошки скребут, совершенно не хотелось.
        Я сходила в конюшни, проведала Пятого, угостила его морковкой, вычесала хвост и гриву, и уже собралась было вернуться обратно в общую комнату, как услышала голоса. Поначалу я не обратила на них внимания, мало ли народу шастать может, но когда разговор зашел о 'церковных сучках' - махом насторожилась. Переговаривались как раз за конюшней, всех слов отчетливо слышно не было: кони то всхрапывали, то постукивали копытами.
        Похлопав жеребца по морде, я затворила за собой стойло и двинулась к выходу. Интересно кто ж там лясы-то точит?! Хотя понятно кто. Не давеча как вчера эти ребята, нас так и обозвали.
        Осторожно выглянув из ворот, в сгущающейся темноте, я разглядела как парочка рослых мужиков в плащах, явно накинутых на доспех, топали к заднему входу в жилой барак. Запахнувшись поглубже в свой плащ и натянув шаперон, решила двинуться следом. Когда негромко хлопнула дверь, я, перестав таиться, смело метнулась к черному ходу. Поскольку свет уличных факелов озарявших двор, не попадал сюда, крыльцо оказалось в тени. Осторожно приоткрыв дверь, внимательно стала прислушиваться, что творится за ней, но поскольку ничего подозрительного не происходило, я нырнула внутрь. Плотно притворив за собой дверь и подождав, когда глаза приспособятся к абсолютной темноте, осторожно двинулась вперед, стараясь при этом не скрипнуть половицей.
        Я прошла половину длинного коридора, что вел к складской части барака, как услышала знакомые голоса. Положив руку на рукоять фальшиона и ориентируясь на слух, я подобралась к одной из дверей из-за которой они раздавались.
        - ...уда едут? - точно, это тот вчерашний наемник, что пытался нас задирать.
        - Ох, да я-то почем знаю? - нервно ответил другой. Так, похоже, это хозяин двора.
        - А если подумать, - сказал кто-то третий с явной угрозой в голосе.
        - Я знаю только, что обоз идет в Виану, - едва ли не умоляюще заверил хозяин. - Слышал, что от самых Борунок едут и больше ничего! Но только пожалуйста не надо!
        - Не ссы, ответишь - не отрежу, - хмыкнул третий, и тут же переспросил: - Точно с Борунок?
        - Да, да...- прямо через дверь я чувствовала панику хозяина караванного двора.
        - Ну смотри, обманешь, вернусь и тогда точно как нурбанский евнух запоешь!
        - Я уверяю вас!
        - Молодец, что уверяешь, - бросил первый, и чуть погодя продолжил: - А это тебе, чтоб язык за зубами держал...
        Я метнулась вглубь коридора. Как жаль, что к выходу не успею! А то я бы посмотрела на этих любопытствующих ребят!
        Дверь распахнулась, скрывая меня от выходящих наймитов, а свет, что лился из комнаты осветил коридор.
        - Смотри, вякнешь... - с угрозой начал один из них, демонстрируя длинный тесак, зажатый в руке. И оборвав фразу, первым направился к выходу.
        Мне пришлось дожидаться стоя за распахнутой дверью, когда наемники выдут, затем, когда хозяин двора на нетвердых ногах закроет за ними, и вновь вернется к себе. Можно конечно было показаться ему, а заодно и попытать чего еще хотели эти ребята. Но что бы это дало? Все и так ясно. А попытайся я проследить за наемниками?.. Тоже ничего. Понятно, что они нас ищут, а зачем, спрашивать - смысла нет, не скажут. Попытаться завалить их самой, на опережение? У... Это довольно сложно. Хоть церковники и лучшие воины в пределах Союза, поскольку из поколения в поколение приемы боя совершенствуем, но и наемники тоже не лыком шиты. У них в непрестанных стычках лучшие бойцы выживают, так что сцепись с ними, мало не покажется. К тому же я без доспеха, без нормального оружия, а ребята при полном параде. Да и мне - женщине - против двух хорошо обученных мужчин, сколько бы умения не было, устоять - та еще задачка.
        
        Полчаса спустя, вернувшись в общую комнату, я увидела, как старшая сидит возле очага и смеется, а Агнесс уже спит, закутавшись в одеяло по самый нос.
        - Фиря, где тебя носит?! - радостно воскликнула Герта, заметив меня у двери. - Давай сюда! Ты не поверишь, что мне сейчас Льюис рассказал! Оказывается настоятель прихода из Топляков, преподобный Боций, ну который пропал в позапрошлом году, и его еще все обыскались. Так вот, он теперь корчмарь при... Ты не поверишь, при веселом доме! - старшая сестра захохотала. - Я всегда говорила, что с этой сальной рожей не все в порядке! - и чуть серьезнее добавила: - Представь если про это кому-нибудь из надзирателей стукнуть?! Загребут ведь!
        - Скорее всего, он сан снял, и теперь что хочет, то и делает, - вяло отмахнулась я от ее слов, и, подойдя, прошептала на ухо: - Есть серьезный разговор. Надо бы выйти.
        Гертруда подняла на меня удивленный взгляд, как бы спрашивая, неужели настолько серьезный. Я чуть прикрыла глаза, подтверждая, что очень. Сестра накинула плащ, и недоуменно пожав плечами на вопросительные взгляды обозников, вышла следом за мной.
        - Ну что еще случилось? - недовольно начала она, поеживаясь на холодном ветру, когда я отвела ее в сторону к забору. - Зачем такую таинственность развела?
        - Нас ищут, - коротко проинформировала я ее. - Целенаправленно.
        - Кто? - старшая сестра удивленно распахнула глаза. - С чего ты взяла?
        Я подробно пересказала, что подслушала под дверью.
        - Вот так-то, дорогая моя, - сказала я, когда закончила. - А теперь самый главный вопрос: кому это надо и для чего?
        - Нет Фирь, ты точно это слышала? - переспросила меня Гертруда, явно отказываясь мне верить.
        - Герта! - недовольно бросила я. - Знаешь, такими вещами как-то не шутят! Ты же понимаешь кто с нами! А если теперь ее ищут теперь не только церковники, но и еще и кто-нибудь из высокородных?! Или еще чего?
        - Адово пекло! - старшая сестра стукнула кулаком в забор. - Как же все это мне надоело! То письмо это паскудное! То теперь с девчонкой проблемы! - и чуть выпустив пар, уточнила: - Что делать будем?
        - Завтра выезжаем с караваном как обычно, а где-нибудь чеса через три после начала пути на рысях уходим вперед. Наемники, уверенные, что мы с караваном, нападать на нас не будут. А мы тем временем заскочим в Тормин на рынок и ходу дальше до сподвижников.
        - А если они обгонят караван и тогда нападут? Их же пятеро, - сестра чуть скривилась. - Вообще-то пятерых положить задача не сложная. К тому же у Юзы арбалет в сумке... Не Фиря, смысла нет до Тормина отрываться.
        - Зачем до Тормина?! - едва ли не взвыла я. - Ты хоть раз видела, чтоб наймиты наш караван обогнали? Нет?! А тебе бой после Тормина нужен? Зачем им нашу дорогу дальше указывать? Смылись себе по-тихому, и ищи свищи ветра в поле!
        - Знаешь не факт, что они потом не нападут, - покачала головой Герта. - Они тоже не дурнее нас с тобой.
        - Так хоть шанс есть, - отмахнулась я, - А если с караваном до города доехать, то точно бой будет. Не забывай, что с нами Агнесс. Вдруг ее просто приказали убрать? Тогда пока мы в бою увязнем, девчонку положат, и что после делать будем?
        - Ладно, ты старшая тебе и командовать, - сдалась Гертруда. - Только ты Юозапе когда все скажешь? Она уперлась куда-то к Умиле и до сих пор не вернулась.
        - А ты сама не можешь? - скривилась я, представляя, что сейчас будет. - Только в сторонку ее отведи и тихонько скажи, чтоб лишних пересудов не было. А то здесь как в поговорке: в одной стороне деревни пернешь, а на другой скажут, что обделался.
        - Ты меня еще поучи, - фыркнула сестра. - Ладно, сейчас схожу, расскажу. А сама-то что?
        - Мне подумать еще надо, - отвертелась я.
        На самом деле мне действительно не мешало бы подумать. Девочкам я так и не рассказала о своем разговоре с Бренгаром Кростом, смысла не было, а теперь мне начали закрадываться подозрения: точно ли все дело в Агнесс, или может быть во мне? Если сложить то нападение и добавить историю с Бренгаром... А Искуситель задери! Ничего не складывается! Не все так просто! Первое нападение - следили из госпиталя; те, кто трясли моих торгашей - светские ребята. Теперь наемники. Разношерстная компания. И не факт что это звенья одной цепи. Вдобавок нападение и слежка из госпиталя могли быть не связаны... А чего переливать из пустого в порожнее! Надо просто уходить и все, нечего голову морочить. Вот сбагрю Агнесс, и тогда займусь всем подробно.
        
        Заставить Юозапу оторваться от каравана, пришлось чуть ли не с применением силы. Она тоже заявила, что лучше бы доехать до Тормина с достопочтимым Мейсом. Хотя с чего бы это? До сего момента она не питала к нему столь явную любовь, а теперь - гляди ж ты!
        Караванщик впрочем, тоже принялся уговаривать нас остаться, предлагая полный пансион, если мы проедем с ним до Вианы. Только нам оно надо?
        В общем, в десять часов до полудня мы откололись от каравана, и, подгоняя коней, пустились вперед по дороге.
        
        Когда ближе к вечеру мы все-таки добрались до Тормина, начинался снег. Он мелкой крупой принялся виться хороводами, стремясь лечь на землю, но подхватываемый резкими порывами ветра, срывался вверх вместе с серой пылью и продолжал кружить. Иногда снег начинал лететь крупными хлопьями, и тогда в этой бело-серой карусели не было видно дальше пяти ярдов.
        Стражники, чья очередь была стоять у ворот, нахохлились, запахнувшись в плащи, а те, кто мог отдыхать - грелись у полыхавшего в стороне костра. Они даже не сдвинулись с места, проводив нас равнодушными взглядами, когда мы на приличной скорости проскочили под герсой, остановив скакунов лишь перед будкой церковной стражи.
        Девочки уже проехали чуть вперед, а я немного задержалась с расспросами возле брата отвечавшего за охрану ворот. Бросив нечаянный взгляд на дорогу, и разглядев в начинающейся метели знакомые силуэты наймитов, я оборвала разговор на полуслове. Пока те расплачивались со стражниками за въезд в город, бросилась к сестрам и, крикнув им: 'Rapide', (быстро) - взлетела на жеребца. Герта возглавив кавалькаду, первой на рысях направила своего скакуна в глубь улиц.
        
        Тормин мы покинули через другие городские ворота меньше чем через час, успев похватать немного припасов на местном рынке. Едва за горизонтом скрылись городские стены, как началась настоящая зимняя пурга. Снег повалил белой стеной, крупными хлопьями, словно стремясь погрести нас. Скоро все завалило, и нам пришлось придержать коней, перейдя с рыси на неспешный шаг. Различать дорогу стало невозможно. Она сама, ее обочины, поля - все укрылось под плотным белым покрывалом. Снег падал с такой силой, что по прошествии пяти минут он начисто стирал оставляемые нами следы. И казалось, в этом белом сумраке навечно застыли четыре человека и шесть лошадей.
        
        Стемнело быстро. Почти на ощупь мы нашли небольшую деревушку и напросились на постой к старосте. Тот сначала не хотел нас принимать, но Агнесс так расчихалась, что он сжалился и все же пустил нас в дом. А поутру едва пока не начало светать, снова оказались в седлах, чтоб продолжить свой путь. Единственно было плохо, погода подвела: снег прекратился, и мы теперь оставляли отчетливо видный след на свежем покрывале.
        
        К обеду, так никого и, не встретив, мы стремительной рысью продвигались практически строго на север. Местность быстро менялась, став холмистой, по левую руку отчетливо виднелись отроги Пойонских гор.
        Днем, пропетляв немного, заскочили в еще одну небольшую деревушку, чтоб купить немного съестного. Хозяйка, продававшая нам провизию, обмолвилась, что про нас здесь уже спрашивали. Казалось нашему 'счастью' не было предела, но когда узнали: кто и сколько их вовсе 'обрадовались'. Оказалось нас ищут наемники числом около десятка. Не далее как пару часов сюда заезжали и узнавали. Матюкнувшись прилюдно, я сыпанула хозяйке десяток дополнительных грошей за эту новость и птицей взлетела в седло.
        
        - Никого, - в очередной раз говорила Юозапа, недовольно глядя на меня, из-за того, что я не ослабляла бдительности и требовала, чтоб мы по очереди выезжали на гребень очередного холма и проверяли: нет ли за нами погони.
        - Сплюнь, - советовала ей Гертруда по старой деревенской привычке.
        - Суеверия грех! - выдавала ей сестра и подавала своего жеребца чуть в сторону.
        
        На ночь мы остановились в глухом распадке между двумя холмами. Огня зажечь не рискнули, лишь на ощупь обтерли и переседлали коней, а потом всю ночь дежурили, посменно поднимаясь на холм и оглядывая окрестности в поисках возможных преследователей. Оставшиеся же внизу, лежали втроем ложечкой, завернувшись во все одеяла, в попытке хоть как-то сохранить тепло.
        Как только чуть рассвело, снова тронулись в путь, и теперь держали направление строго на север, в надежде проскочить, пока наемники прочесывали местность. Мы старались передвигаться по подножиям холмов, прячась за ними, и лишь изредка кто-нибудь из нас въезжал на более или менее пологий склон, забирался на вершину, чтобы посмотреть, где же погоня.
        После одного из таких оглядов, когда была очередь старшей сестры, она скатилась едва ли не кубарем, обрушив за собой вал снега. Взлетая с прыжка в седло, сестра крикнула:
        - Ходу! Ходу! - и дала шенкеля своему жеребцу.
        - Чего видела?! - проорала я, догоняя.
        - На гребнях... По трое... Прочесывают... - выдала она, обернувшись. - Отделяет один ряд... Их действительно около десятка!
        ...!
        - Rapide! (быстро) - закричала я, стараясь чтобы отставшим от нас Юозапе с Агнесс было слышно.
        Юза принялась настегивать своего жеребца. Вьючный мерин, прицепленный к седлу, сначала попытался взбрыкнуть, но, почуяв азарт, теперь бежал морда к морде с ее конем. Агнесс уже весьма уверенно сидящая в седле, пригнувшись к гриве, нахлестывала своего гнедого.
        
        Весь день мы успешно уходили от преследователей, не щадя лошадей. А что было делать? Теперь наш единственный шанс - это скорость. Еще пару раз я въезжала на вершину холмов, чтобы увидеть преследователей, но тщетно, они или тоже ехали по низинам, или отстали, оставшись далеко позади, однако мне почему-то не верилось в такое счастье.
        К ночи опять начался снег, и девочки уже обрадовались: он скроет все следы, но не тут то было. Погода подвела нас вдвойне: во-первых - потеплело, а во-вторых, снег, падавший крупными хлопьями, оказался сырым и тяжелым. Стало ясно, что к утру дороги развезет, превратив их в склизкое снежное месиво.
        
        - Доспех надеть, - хрипло приказала я в белесую мглу, в которой смутно угадывались силуэты сестер и коней. Бедные животные, уставшие за день, понуро стояли, опустив морды в торбы с овсом.
        - Нахрена? - вяло спросила у меня Гетруда, выныривая рядом со мной. - Померзнем в железе.
        - А ты хочешь болт в спину получить? - раздраженно бросила я.
        За напряженный день устали не только кони, но и мы. Нервы, нервы...
        - Как скажешь, - согласилась она, и начала отвязывать мешок с доспехами, притороченными к седлу.
        С трудом, скидывая оцепенение и дремоту, накатывающую на нас волнами из-за прошлой бессонной ночи, мы, помогая друг другу, облачились в доспехи. Оружие все развесили по петлям на поясе, щиты на ремне сразу закинули за спину, чтобы в случае чего не возится долго, и только шлемы прицепили к седлам.
        - Старайся всегда находиться между нами, - услышала я, как старшая сестра поучала Агнесс, что ей следует делать в случае нападения. - Это самое главное. Прикрывайся щитом, уворачивайся, с оружием не лезь, иначе зашибут.
        
        Ночь прошла в полудреме и тревожном ожидании. По началу из-за тяжести доспеха нам не было холодно, но затем сырой и морозный воздух, проникнув под стеганные поддоспешники и шерстяные плащи, начал выстужать одежду, заставляя ежиться, а Агнесс так даже трястись от невольного озноба.
        Едва рассвело, мы вновь тронулись в путь.
        
        Погода была мерзостная, мокрый снег залеплял глаза. Сильный ветер рвал плащи, норовя выморозить последнее тепло. Он трепал гривы лошадей, бросал снежные заряды им в морды, толкал в могучую грудину. Пытаясь хоть как-то укрыться от непогоды, я распласталась в седле прижимаясь к шее Пятого. Руки замерзли, я почти не чувствовала одеревенелых пальцев с трудом удерживающих поводья. Снег, налипающий на одежду, конские хвосты и гривы таял от жара тел, и тут же замерзал, превращаясь в крохотные сосульки. Дороги сильно развезло, на обледенелой снежной грязи лошади поскальзывались, оступались, и давно поводили взмыленными боками. Но останавливаться было нельзя, погоня наступала нам на пятки. Мы промокли, продрогли почти до костей, вдобавок были страшно измотаны. Попытаться справится с десятком здоровенных, прилично обученных мужиков не стоило и пытаться.
        Неожиданно Гертруда спрыгнула, стараясь не угодить под падающую лошадь. Бедная животина беспомощно заржав, рухнула на бок, но тут же взбрыкнув всеми ногами, оттолкнулась от земли и поднялась, устало всхрапывая. Сестра подбежала к ней и ухватила за уздечку. Мы вынуждены были остановиться.
        - Агнесс! Живо с коня! Юза, бери ее к себе, а мне давай вьючную! - быстро сориентировалась я.
        Гертруда торопливо отвязала груженую лошадь от Юозапиного седла и перебросила мне поводья. Я, высвободив ремни на всю длину и, соорудив что-то типа длинных поводьев, поставила вторую лошадь с левой стороны. Агнесс как самая легкая из нас уселась сзади, обхватив Юзу за талию. Старшая сестра, прицепив поводья своего коня к свободному седлу, вскочила на жеребца. Сначала тот присел на задние ноги, затем выровнялся, и мы дружно дали шенкеля, стремясь уйти подальше от преследователей.
        Наемники обнаружили нас поздним утром, когда мы огибали подножие очередного холма. Они сразу же бросились к нам. Вовремя заметив их, мы рванули что есть силы.
        И вот погоня длилась уже четвертый час.
        Они гнали нас, выматывая все силы из лошадей. Надо было что-то делать, что-то решать, так до бесконечности продолжаться не может. Еще немного и кони окончательно падут, Гертрудин жеребец - это первая ласточка.
        Начинались заснеженные каменистые осыпи, местность стремительно менялась. Пологие холмы превратились в отвесные утесы, то тут, то там с растущими на них высокими соснами - чувствовалась власть северных краев. Но мне было не до любования природой, я мучительно искала в голове возможный выход из создавшегося положения.
        
        Мы все-таки остановились и решили дать бой, убегать дальше стало просто невозможно - лошади находились на последнем издыхании. Опережая преследователей где-то на час, мы выбрали каменистое местечко рядом с небольшим еловым лесом и озером, на противоположном берегу которого взмывал вверх отвесный утес. Агнесс загнали в ельник, укрыв рядом с ней всех коней, и дали строгий наказ: если что-то пойдет не так, станет понятно, что мы поляжем, то она должна будет скакать прочь на северо-запад, держа ориентир сначала на среднюю гору в небольшом кряже. Потом забрать чуть левее, и миновав цепочку озер вновь держать строго на север. В том направлении должен находиться монастырь сподвижников, если повезет, она наткнется на их патруль. Места глухие, опасности мало, так что она и без нас сумеет добраться до места назначения. Мы же постараемся здесь положить по максимуму.
        Место боя выбрали с умыслом: наемники, видя наше малое число, могут пытаться стоптать нас конями, а на каменистых осыпях им волей-неволей придется принять навязанные условия. Посовещавшись между собой, мы прикинули, пожалуй, единственно возможную тактику боя и удобное для него оружие. А затем, подтянув ремни и перепроверив, удобно ли сидят доспехи, встали на виду и приготовились ждать нападающих. Построились как всегда: Гертруда во главе, я по ее левую руку, Юза спряталась за нами, вскинув арбалет на изготовку. Эх! Как же нам сейчас не хватало Бернадетты! Вчетвером мы могли бы разметать нападающих, но, увы, взамен нее в четверке оказалась Агнесс, а ее по понятным причинам в схватку допускать мы не собирались. Втроем мы еще можем выступить спаянной боевой единицей, и потягаться с противником, но если сюда приплюсовать девочку, наши шансы улетучиваются в один момент. Не умеющий воевать в слаженной группе, угробит нас всех. А так, есть хотя бы вероятность победы.
        Гнавшие нас наемники - десять человек, увидев, что мы их ждем, тоже остановились, спешились и принялись неторопливо вооружаться. Доспехи на них были те же, что и в трактире: в основном стегачи и кожаные безрукавки с нашитыми кольцами и пластинами, и с кольчужными же юбками. Правда у пары самых рослых - кольчуги с вплетенными по спине и груди горизонтальными пластинами, и застегивающиеся на груди как жупон, такие далеко на востоке носят. А вот со шлемами у них полная каша: кто в шапелях, кто в простых северного образца - неглубоких конических с наносником. У облаченных в восточные доспехи - полноценные салады . Вооружены кто чем: топоры, мечи, фальшионы, есть даже кистень. У половины из них кавалерийские и кулачные щиты. Короче бойцы подобрались - с бору по сосенке. Единственное, что очень обнадеживало, и можно даже сказать радовало - среди них не было алебардистов и копейщиков. Иначе будь такие ребята среди них, нам была бы крышка.
        Оставив одного с лошадьми, наемники, демонстративно поигрывая оружием, неспешно направились к нам. Самый большой, с саладом на голове, закинул полуторник на плечо и нагло ухмыляясь, возглавил колонну. Плечом к плечу с ним твердо шел второй бугай тоже с бастардом в руке. Рядышком с ними отстав на полкорпуса, топали остальные.
        Мы стояли с Гертой плечом к плечу и смотрели на их приближение. А наглецы действовали уверенно, неспешно подходя к нам. Похоже, будут брать в клещи, и словно волки, постараться раздергать по одиночке и добить. Что ж с их стороны план неплохой. Но кто ж им даст?! Эх! Если бы удалось завалить их главу, тогда половина дела была б завершена! Только кто из них командир? Понятно, что кто-то из двоих здоровяков, лучше всех одоспешеных... Ладно, посмотрим как дело пойдет!
        Мне в моем шлеме, прикрывающим лицо стальной маской, но оставляющим хороший обзор все было прекрасно видно, старшей сестре в ее глухом барбюте чуть похуже. Но ей, как самой мощной в нашей четверке, придется держать главный удар. Обычно она и Берна становились во главе, мы с Юзой по бокам уступом; теперь же основной силой будет она одна.
        Вдох-выдох, вдох-выдох, сердце колотится и убыстряет темп. Наемники все ближе. Еще чуть-чуть и все завертится.
        Не позволяя, чтобы инициатива перешла к противнику, мы первыми начали схватку. Я и Гертруда, словно по команде расступились в стороны, давая возможность скрытой за нас Юозапе сделать выстрел. Щелчок арбалета и один из противников с мечом падает на землю с торчащим болтом в груди. Один.
        Все, внезапность утеряна. Сестра, отшвырнув ненужный арбалет в сторону, обнажает фальшион и встает в башню. Мы оказываемся спина к спине - Герта справа, Юза слева. Позиция оборонительная: левая нога вперед, торс прикрыт щитом, правое плечо с зажатым в руке оружием чуть назад.
        Противники, стряхнув медлительность и последовавшее после выстрела оцепенение, бросились к нам. Здоровяк с полуторником кинулся к старшей сестре, намериваясь ее первой вышибить из башни. Шиш! Не давая завершить тому нацеленный по ногам удар, Герта шагнула вперед. Сбивая щитом клинок противника в сторону, она тут же рубанула секирой по сгибу локтя. И пока тот не осознал случившегося, качнулась, тычком вгоняя длинное трехгранное перо в лицо. И тут же отступила, возвращаясь в башню. Два.
        Какой-то наемник с мечом, но без щита, кинулся ко мне. Я, сделав выступ из башни, смогла клевцом только оттолкнуть мечника от себя, опрокинула его на камни, и вернулась обратно. Мой противник упал, но, откатившись под ноги своим, сбил порядок, выиграв время. Все еще два.
        Добрались до Юзы. Мужик с кистенем и баклером замахнулся, стремясь огреть сестру по голове. Юозапа, вскинула руку со щитом вверх, спасаясь от железного шара. Противник захлестнул оружие и, зацепив шипастой болванкой край, дернул на себя, открывая сестру нападающим. Юозапа шагнула следом за щитом, оказываясь рядом и благодаря малому росту, нанесла короткий колющий удар в лицо, пробив левую щеку. И тут же резким движением рубанула по шее. Два удара. Новый труп. Три.
        Наемники еще не сориентировались в произошедшем, и продолжили нападать.
        Вновь Гертруда. Один из атакующих, кинулся на нее с топором. Ему не повезло. Не разглядев в шапеле из-за подбородника что под ногами, он запнулся о поверженного громилу. Чтобы тот окончательно потерял равновесие и раскрылся, Герта толкнула его щитом. Падая, мужчина постарался прикрыть корпус, но ноги оказались незащищенными. За что был наказан: секир разрубила колено - все, на двух ногах не бегать. Сделав второй шаг из башни, сестра наступила на рукоять топора и тычком пера добила противника. Четыре.
        В это время я, прозевав какой-то удар на излете, получила ощутимый порез на левом бедре. Они что все на меня накинулись?! Тут же последовала другая атака: наймит с мечом и круглым щитом замахнулся. Я, вскинув левую руку, приняла удар на щит. Отбила. Не успела начать ответный, как противник, опережая, отшагнул и закрылся. Я, изобразив, что хочу достать снизу, обозначила подбой, противник дернулся вниз, приоткрываясь. Но я продолжила движение клевца вверх, докрутила кисть, развернула оружие и достала-таки мечника поверх щита, ударив в основание шеи. Пять.
        Тут же мне сильно прилетело по спине, бригантину не пробили, но дыхание вылетело. Я упала на одно колено, ссутулившись и подставляясь под удар. Юозапа видя это, наплевала на удачную атаку и встала обратно в защитную стойку, оберегая меня сверху. Башня пока цела.
        Но такой шаг не остался безнаказанным: она пропустила ощутимый удар в бедро. Ей тут же пришлось в слепую отбиваться от наседающего противника. Едва я принялась подниматься, какой-то наемник с топором, нанес мне мощный удар со спины, пробив бригантину с кольчугой и, похоже, развалил правый бок. Меня вновь бросило на колени.
        Тут вмешалась Гертруда. Видя, что с ее стороны никого не осталось, она развернулась и, вклинившись между мной и Юзой, вступила в бой. Противник, крупный наймит в саладе, вскинул руку с полуторником, чтобы добить меня колющим ударом, но от толчка сестры потерял равновесие на камнях и раскрылся. Не давая времени сгруппироваться, Герта, широко замахнулась, рубанула, разворотив здоровяку грудину напрочь. Шесть.
        Атакующие кинулись врассыпную, похоже шестым и последним, нам удалось завалить их командира. Наемник оставшийся при конях, вскочил на одного их них и понесся прочь. Оставшаяся в живых троица тоже бросились к лошадям и, попрыгав в седла, припустила вслед. Однако бесхозных коней они не побросали, а потащили за собой. Вот же сучья порода! Нигде своей выгоды не упустят!
        
        Когда наемники скрылись из виду, и горячка боя стала потихоньку отпускать, пришла боль. Я сначала почувствовала, как что-то мокрое стекает у меня по бедру. Затем в правом боку начиная со спины чуть ли не из-под лопатки и заканчивая под грудью, начало жечь, а потом загорело так, что я охнула, и едва встав, вновь осела на камни. Гертруда отбросила разбитый щит, кое-как стянула одной рукой, поскольку вторая видимо не слушалась с головы шлем, швырнула его на землю, и бросилась ко мне.
        - Что? - спросила она. Ее лицо, мокрое от пота, было бледным и напряженным.
        - Бочина, - прохрипела я, чувствуя, как начинает кружиться голова. - Кажись, рубанули неслабо.
        Юза, осторожно ступая на ногу, подошла ко мне и склонилась.
        - Встать сможешь? Или нести?
        - Попробую, - с трудом кивнула я. - Только помогите.
        Герта попыталась было приподнять меня со спины, но я так дернулась и зашипела, сдерживая крик, что та невольно отпустила меня вновь.
        - Мать вашу и все Искусительское отродье! - первое, что вырвалось у меня, когда я смогла нормально дышать, и потом чуть тише добавила: - За правый бок не хватайся.
        Гертруда нагнулась, перекинув в мою левую руку через плечо, кое-как вздернула на ноги и мы пошли. Юозапа подобрала с земли клевец, Гертин шлем, секиру, и с видимым усилием двинулась следом.
        - Наемники, - начала я, но Юза мрачно перебила меня.
        - Мертвые никуда не денутся, а живые пусть только сунутся.
        Как дошли до ельника, где мы спрятали Агнесс, я совершенно не помнила, в голове остались только ощущения то и дело подворачивающихся под ногами камней, морозный запах хвои и перебивавший его резкий запах конского пота.
        - Укладывай ее, - услышала я как сквозь вату, а потом почувствовала, как с моей головы стягивают шлем. После глотка холодного воздуха, зрение прояснилось, и я увидела перед собой склоненную старшую сестру. - Сейчас, потерпи еще немного, мы с тебя бригантину снимем и посмотрим.
        Я собралась и приготовилась. Девочки вдвоем, осторожно приподняв меня, расстегнули пряжки на левом боку и стащили доспех через голову.
        - Мать-перемать! - снова раздалось надо мной. - Да она вся в крови!
        - Надо кольчугу снимать. Есфирь ты как? - я с трудом по голосу признала Юзу.
        - Надо, давай... - не очень связно прошептала я. Слабость накатывала стремительно.
        Едва девочки снова начали шевелить меня, как боль пришла нестерпимой волной, но тут же схлынула оставив после себя ощущение полыхающего огня. Я постаралась стерпеть молча, но не удалось: стон прорвался через судорожно сжатые зубы. Узкая кольчуга, которую девочки пытались чулком стянуть с меня, зацепилась за что-то в районе подмышек и никак не хотела сниматься.
        - Придется ей руки поднимать или резать по всему боку, - услышала я, находясь будто бы в колодце: то всплывая, то проваливаясь в него вновь.
        - Не... Резать... - вытолкнула я. - Руки вверх...
        - Смотри, - неуверенно сказал кто-то, и вновь грянула боль.
        
        Я лежала с закрытыми глазами, было очень холодно, но меня не трясло, рядом кто-то тихо плакал, всхрапывали кони, неподалеку трещал костер.
        - Сейчас вода закипит, - судя по голосу, это Гертруда. - И можно будет промывать, пока не пришла в себя.
        - Поздно, - прохрипела я и сделала глубокий вдох. Зря!!! Больно!!!
        Когда в голове вновь прояснилось, я увидела сидящую неподалеку Агнесс. Лицо у девочки было заревано. Заметив, что я открыла глаза, она утерла слезы, пересела поближе и, всхлипнув, сказала:
        - Это все из-за меня, я приношу вам только одни неприятности.
        - Не бери дурного в голову, - отмахнулась от ее слов Юза, которая оказывается, опустившись рядом на колени, и с сосредоточенным видом разглядывала мой бок.
        Я подняла глаза: неподалеку стояла Гертруда. В руках она держала мою разрубленную бригантину: три полосы теперь торчали в стороны с лоскутами основы, словно вывернутые ребра с ошметками мяса. Рядом на одеяле лежала пряжка, срубленная и прихваченная с места боя.
        - Сами как... - прохрипела я, волнуясь за сестер.
        - Ты бы помолчала, - недовольно бросила Юозапа, доставая из своей сумки заветную фляжку с винным уксусом.
        - Так легче... Отвлекаюсь...
        - Ну хорошо, - она пожала плечами и извлекла на свет кожаный футлярчик в котором возила льняные нитки и кривые иглы для штопки в таких случаях. - Говорить, так говорить. Герта повтори-ка, о чем ты только что здесь рассуждала.
        - Я сказала, что, скорее всего, эти наемники были не за Агнесс. Верно? Это тебя пытались положить...
        - Не-е, - протянула я, все еще пытаясь отрицать очевидное.
        А Юза тем временем, вытряхнула на ладонь иголку и моток, отмерила нитку нужной длины, продела в ушко, и, поднявшись, бросила их в котелок стоящий на огне.
        - Извини, конечно, Фиря, - продолжала старшая сестра, отшвырнув на одеяло развороченный доспех. - Но сейчас у тебя разум от боли помутился, ты рассуждать нормально не можешь. Те наемники, которых мы неплохо покосили на камушках, были за тобой, а не за кем другим. И если бы ты сейчас могла нормально говорить, я бы тебя допытала, во что ты вляпалась на этот раз. Ты у нас знатная тихушница, пока поздно не станет, ни за что не сознаешься.
        - Ни во что, - проговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже.
        - Ага, - едко кивнула сестра, - И тебя едва не убили тоже ни за что. Ты лежи, слушай, а я говорить буду. Если б им нужна была Агнесс, то они постарались завязить нас в бою, а не переть так, будто это последняя рубка в их жизни. Несколько наймитов по-тихому отправились бы в обход, и взяли девчонку тепленькую. Ежу понятно, что спрятать ее за столь короткий срок кроме как в ближайшем лесу негде. А ребятки-то поперли прямо на нас, навалились всей гурьбой. Причем, в то время как нас с Юзой атаковали по одному, на тебя кидались, чуть ли не вчетвером. Благо, что толпой они себе больше мешали, чем нападали. Короче, валили именно тебя. А теперь вспоминай, кому ты дорожку перешла. Уж, не пресловутому ли Констансу?
        - Не... - прохрипела я отрицательно. - Нечем...
        - Ну не скажи, - скривила губы Герта. - У этих верхушников не поймешь, где и когда ты им подгадил по незнанию. Кого еще близко кроме Констанса знаешь?
        - Не...
        - Угу, ясно, никого, - перебив, ответила за меня Гертруда. - Но факт остается фактом, причем таким, что тебя зашивать сейчас придется. Кстати! - вдруг вспомнила сестра. - Как-то это мне напоминает то нападение близ Витровы, когда Юзу подстрелили. Ты не находишь? Трое неизвестных, без видимых причин напали на нас. Сомневаюсь, что тогда были наемники, но все же... Теперь это. По-моему дорогая моя, ты вляпалась во что-то очень нехорошее.
        Я промолчала. Да и что могла сказать? Что понятия не имею...
        А Юза вновь подходя ко мне, обратилась к девочкам:
        - Хватит болтать. Лучше держите ее, а то мне сейчас бок шить. Мало того, что одно из ребер разрубили, так в рану нитки попали и обрубки кольчужных колец. Буду промывать. Вот сволочи, развалили как на бойне! - добавила она с чувством.
        Да уж! Если сестра начала ругаться, дело не очень.
        - Сильно? - я попыталась приподнять голову, и увидеть, что там у меня, но бок дернуло так, что в глазах помутнело.
        - Тебе хватит, - бросила Юза. - Не трепыхайся.
        Запахло уксусом, потом я почувствовала прикосновение чего-то теплого к коже, а потом!!!
        
        Я поняла, что лежу, укутанная с головы до ног. Попыталась приподняться, бок и левую ногу прострелило, но терпеть было можно. Хорошо. Я кое-как села, пытаясь осмотреться: у прогорающего костерка, съежившись и завернувшись в одеяло, сидела Агнесс.
        - Сестры где? - первое, что спросила я.
        Девочка встрепенулась, и, поддерживая одеяло на плечах, кинулась ко мне.
        - Не вставай, Юза сказала, что тебе нельзя!
        - Мало ли что сказала Юза, - возразила я только из принципа, на самом деле голова сильно кружилась. - Где они?
        - Туда, к озеру пошли. Хотят узнать что там.
        Ясно. Значит, девочки решили осмотреть тела нападавших, если еще есть что осматривать. Поди, вернулись смывшиеся наймиты и обобрали трупы до нитки. Знаю я такое. За ними не заржавеет доспех получше с покойника снять.
        - Давно я так? - продолжила я расспросы.
        - Со вчерашнего дня, - пояснила мне Агнесс, а потом спросила: - А ты, правда, себя лучше чувствуешь?
        - Правда, - улыбнулась я через силу, и как бы невзначай откинулась на локти, а потом потихоньку вновь легла. Не люблю я болеть и беспомощной тоже быть не люблю. Но никогда не сознаюсь в этом и не покажу, пока сама хоть как-то переставляю ноги.
        Вернулись девочки, неся с собой какой-то сверток.
        - О! Наша болезная очнулась, - жизнерадостно воскликнула Гертруда; они с Юзой обе были в доспехах. Но оно и понятно, а то мало ли кто вернется и когда. - Сейчас сделаем тебе волокушу, и направимся к сподвижникам.
        - Я могу в седле, - возразила я, поворачивая к ней голову.
        - Не дури, - сразу же посерьезнела сестра. - Не строй из себя Святую Софию.
        - Я, правда, могу, - начала спорить я. - Волокуша это очень долго, а нам как можно скорее надо убираться отсюда. Вдруг оставшиеся в живых наемники кого-нибудь сюда притащат? До Хейгазега полтора дня пути. Здесь нормальной власти нет: медвежий угол. Концов потом днем с огнем не найдут. А мы здесь по моей вине второй день болтаемся! Хоть иногда головой думать-то надо!
        - Ты ж посмотри - разошлась! От задницы отлегло?! - взвилась Юозапа. - Я тут тебя штопаю, латаю, а ты меня срамить вздумала?! - и уже более миролюбиво добавила: - Раз тебя на ругань потянуло, значит, и вправду в седле усидишь.
        - Юза-а, - протянула Герта выразительно глядя на сестру.
        - Она права, - выдохнула та устало. - Мы можем попасть в еще худшую ситуацию. Не ты ли мне сама все уши прожужжала, что это нападение не простое?! Нам действительно надо убираться отсюда.
        - Шут с вами, - махнула рукой Гертруда, и, развернувшись, пошла упаковывать разложенные вещи.
        Я лежала и наблюдала за процессом. Оказывается, девочки принесли с собой небольшой кошель с деньгами, обобрав убитых. С одной стороны - мародерство большой грех, но с другой... На кой мертвым монеты? С собой не возьмешь, а нам пригодятся.
        Затоптав костер, Гертруда подошла ко мне.
        - Ну что, вставай, - сказала она, нехорошо глядя на меня. Знаю я такие взгляды: 'проверка на вшивость' называются. Смотрит, смогу ли я без помощи подняться.
        Я, закусив губу, осторожно повернулась на левый бок, потом, перекатившись на живот, кое-как умостилась на четвереньках, и только из такого положения с трудом встала на ноги. Меня повело, но я, ухватившись за сестру, и все-таки устояла.
        Девочки помогли мне одеться, кое-как напялили на меня поддоспешик, стараясь не бередить бок, обули в сапоги, нахлобучили подшлемник. Ой! Прям как с маленьким дитем возятся, а куда деваться...
        С превеликими предосторожностями усадили меня на Пятого, и мы тронулись в путь.
        
        Уже к вечеру я почувствовала еще большую дурноту, хотя и до этого состояние было не очень, но я терпела. Когда боль постоянная к ней претерпеваешься и можно ехать, но сейчас: слабость вновь разлилась по всему телу, голову будто бы песком набили. И бок... Я просто не обращала на него внимания, задвинув боль куда-то вглубь, и повторяла про себя как молитву: 'Я должна терпеть, я должна ехать, я должна...'
        
        - Эй Фиря! Фиря! Да очнись ты! - услышала я голос Гертруды. Я пришла в себя у нее на руках, Старшая сестра бережно опускала меня куда-то вниз. - Говорила я тебе, что надо было сделать волокушу, так нет, согласилась с этой полоумной! Знаешь, что она на голову ушибленная, и ты туда же.
        Кому это она, мне что ли?! Я все слышала, но вот открыть глаза не получалось.
        - Слушай, я все сделала правильно, - это было сказано голосом Юзы. - Но, похоже, все равно в ране что-то осталось. Ее вообще нужно в тепло и покой. И чем скорее, тем лучше. Это даже хорошо, что она в седле смогла сидеть, мы вон сколько проехали. Что на волокуше, что верхом, итог один... И не смотри на меня так! Нету здесь нормальных условий, чтобы раненых выхаживать! Нужно ее быстрее к сподвижникам доставить! А то она у нас на руках с такой раной окочурится!
        - Не дождетесь... - прохрипела я, с трудом разлепляя пересохшие губы, и кое-как открыла глаза.
        Надо мной склонилась Юозапа, с весьма озабоченным видом.
        - Ты как? - спросила она, но прежде чем я вновь успела открыть рот, поднесла к губам фляжку и наклонила. Боже, вода! Как здорово!
        Я немного отпила и ответила, уже не скрывая правду:
        - Хреново. Бок болит. Нога. Не могу, - дыхание, вырывавшееся с присвистом, опаляло глотку. Такое ощущение, что у меня в груди бушевал пожар.
        Юза распахнула стянутый как ни попадя поддоспешник, и зашипела, втянув воздух сквозь плотно сжатые зубы.
        - Что...
        - Нормально все, ты только лежи, - заверила меня он и отошла.
        Я прикрыла глаза.
        - Плохо дело, - услышала я вновь голос сестры. - Кровит, но это не страшно, хуже, что у нее жар.
        А то я не знала... Как только мое дыхание стало обжигать горло, я поняла: у меня жар, и, причем, не малый. Сердце, казалось, бухает чуть ли не в животе, с каждым новым ударом сотрясая тело. Болят все кости без исключения, в живот будто бы отпинали, а тело липкое от пота. Я понимала, дело мое не очень: раны воспалились.
        Голоса девочек удалились, а мне на лоб опустилась холодная ладошка. Я приоткрыла глаза: передо мной как в тумане плавало зареванное лицо Агнесс.
        - Ну что ты... - прохрипела я и попыталась улыбнуться. - Все хорошо...
        Та закивала, и пихнула мне в губы фляжку. Я сделала пару глотков и прикрыла глаза, сделав вид, что уснула. Девочка посидела со мной немного, а потом куда-то ушла.
        
        Словно во мгле я услышала голоса сестер, поняла, что меня куда-то перекладывают, укрывают. Потом меня немного дернуло и то, на чем я лежала, куда-то потащили. Понятно волокуша...
        
        Еще раз я пришла в себя ночью, алые отблески костра играли на напряженном лице старшей сестры. Она была сурова и задумчива...
        
        - Фиря, ты только потерпи...
        
        - Есфирь, пожалуйста...
        
        Глава 18.
        Осень была дождливой и слякотной, совсем не такой, к которой привык его преосвященство епископ Констанс, старавшийся проводить ее непременно в Альтисии. Ему не нравилось, что повозка и кони непрестанно вязнут в грязи разбитых дорог, что холод и сырость пробирают до костей. Однако свое недовольство он старался держать при себе, ведь пуститься в дальнюю дорогу его вынудили личные дела, а не чужая прихоть. И вот уже который день с трудом преодолевая превратности пути, епископ направлялся в Крисовы - приграничную провинцию Винета. Там в епархии подведомственной его преосвященству епископу Агриппе, находился один из монастырей ордена Святого Варфоломея Карающего. Вот в него-то и направлялся Констанс. В дороге его как всегда сопровождал брат Боклерк. Он сидел напротив его преосвященства, погрузившись в чтение святого писания. За дни, проведенные в пути секретарь успел перечитать и разобраться во всех необходимых бумагах, и ныне мог себе позволить немного отдохнуть. Епископ же в отличие от своего помощника о чем-то напряженно размышлял.
        - Нет, я все-таки не могу понять, зачем благочестивой Саскии понадобилось посылать гонца, чтобы задержать меня в госпитале, а затем самолично приехать, и сообщить мне эти сведения?! - Констанс вытащил руку в перчатке из теплого кокона и вздернул вверх съехавшее с плеча меховое одеяло. - Неужели нельзя было отправить все с гонцом? Ее же никто не просил передавать их устно через посыльного. Достаточно надежно запечатанного письма и... Нет Боклерк, за этим что-то кроется. А вот что именно? Это я и хотел бы узнать.
        Секретарь поднял взгляд на епископа. Видя, что его преосвященство настроен на разговор, он безропотно закрыл книгу, предварительно зажав между страницами закладку из цветной ленты.
        А Констанс тем временем продолжал:
        - Мало того, что своим появлением, она переполошила весь госпиталь, так еще всем дала понять, что я нахожусь с ней на короткой ноге, а если точнее сказать, - епископ недовольно поморщился, - Нахожусь у нее на коротком поводке. Слишком несовместимы то, что она мне рассказала, и ее приезд ради этого. По событийности это сравнимо с проведением парада на площади Всех Соборов для пожелания здоровья предстоятелю захудалого храма. По мелочам Благочестивая не разменивается. Нет. За всеми действиями Саскии что-то кроется. Но вот что?! Зная, что на самом деле ею движет, мне гораздо легче будет скинуть ярмо, которое она надеется на меня одеть. В другом случае она бы не стала столь активно помогать мне стать обладателем голоса. А я никогда не был дрессированной собачкой и не буду впредь.
        - Ваше преосвященство, ее благочестие очень хочет избавиться от присутствия кардинала Джованне и епископа Сисвария близ Святого Пристола, - в который раз начал рассуждать Боклерк. - И поэтому самолично решила известить вас о новом источнике денежных средств пресловутого епископа. Благочестивая - женщина, да к тому же халиссийка, значит, весьма импульсивна, возможно, только из-за эмоционального порыва она решила приехать.
        Епископ пристально глянул на своего секретаря исподлобья:
        - Боклерк, тащиться в Зморын почти неделю в тряской каррусе, чтобы сказать мне это?! Весь ее порыв сошел бы на нет уже на второй день пути по ухабистым дорогам. Здесь что-то другое. Я знаю, Благочестивая отдает себе отчет, что деньги правят миром. И только они все еще держат Сисвария на плаву и при его сане, только они привлекают Джованне к престолу. Не власть, нет, только они! Джованне молод, ему только сорок пять, возраст ничтожный для политики. Будь он дальновиден и терпелив, мог бы спокойно учиться управлению Церковью и Союзом, собирая все нужные ниточки в своих руках. А в решающий момент, сделать так, чтобы они сыграли разом и вуаля! - Констанс сделал энергичный жест рукой, вскинув ее вверх. - Да здравствует новый Папа Джованне II! - и вновь поправив сбившееся одеяло, епископ откинулся на спинку сидения. - А что делает этот идиот?! Он доит деньги из папской казны, тратит их на сущие глупости и не пользуется той, почти безграничной властью, которая находится у него под носом! После этого Джованне остается в долгах, как в шелках, и делает еще большую глупость! Нет, скорее даже не глупость, а
политическое самоубийство! Он связывается с самой омерзительнейшей фигурой в Церкви, которой, я уж не знаю, какие силы способствуют оставаться в ее лоне! Это выше моего разумения!
        Констанс замолчал на пару минут, невидящим взором уставившись на медленно проплывающий за окном серый, размытый дождем пейзаж. Секретарь терпеливо ждал, поскольку знал, что за этой пламенной речью, скорее всего, последуют откровения его преосвященства. За столько лет, что он служил епископу, Боклерк выучил его манеру разговаривать, вести беседы и размышления.
        Констанс же глубоко вздохнул, вздрогнул от холода, который свободно проникал в окно повозки, и как бы очнувшись от раздумий, продолжил:
        - Меня же деньги не интересуют... Они средство, очень нужное и весьма полезное, но средство. Все что меня интересует - это власть! Не для того я прошел столь трудный и тернистый путь, чтобы теперь сдаться и опустить руки перед самой вершиной. Безусловно, мне не стать главой Единой Церкви, для этого мой возраст уже слишком преклонный: как-никак мы с Геласием практически ровесники, и, скорее всего, уйдем приблизительно в одно и то же время. Но вот стать dominus vocis мне вполне по плечу, я не собираюсь упускать такой шанс. Я намерен поправить всласть, хотя бы в роли второго лица Церкви! И нам с тобой Боклерк... О да! Нам с тобой! Ты давно со мной в одной упряжке! - на эти слова секретарь лишь едва заметно кивнул. - Нужно сделать все, чтобы у нас получилось! Теперь из-за войны с Нурбаном будущей весной, все слишком усложнилось. Мои планы относительно командорского кресла пришлось в спешном порядке менять, перенацеливаясь на другое. Я не обладаю всей информацией, чтобы с ходу разобраться в происходящем возле главы Единой Церкви, но у меня нет выхода. Еще и Саския затеяла свою игру, - епископ в упор
посмотрел на брата Боклерка сидящего напротив. - Нам во что бы то ни стало необходимо разобраться в происходящем. Жизненно необходимо. Нужно стать голосом, иначе командор Сикст со временем вытеснит меня с поста, и я впрямь окажусь где-нибудь в глуши.
        - А вы не думаете, что все это изначально могло быть затеяно Благочестивой? - неожиданно спросил секретарь, набрасывая себе на ноги одеяло. Констанс вопросительно изогнул бровь. - Возможно, она хочет добиться чего-то неизвестного нам, при этом не своими руками, - тут же немного пространно объяснил Боклерк.
        - Ты имеешь в виду, что она не только хочет убрать Джованне и Сисвария с пути, используя меня как исполнителя, но и достичь помимо этого чего-то еще? - уточнил епископ. Брат утвердительно кивнул. - Это и так ясно, - фыркнул Констанс. - Если сравнивать с шахматами, то в политике никто ничего в один ход не делает. Все смотрят на десять-двадцать шагов вперед. Я думаю, что Саския попробовала все сделать сама в одиночку, но у нее отчего-то не получилось.
        - Неужели она не использовала свои методы? - недоверчиво переспросил секретарь.
        - Ты думаешь, что она не пыталась кого-нибудь из них отравить или еще что? - фыркнул Констанс. - Скорее всего, пыталась, но у нее ничего не вышло. Для Саскии не существует заповеди - не убий! Для нее цель всегда оправдывает средства. Она из Ордена Экзилия Чудотворца, у них в уставе прописано, что избавляя землю от грешника, они совершают благое дело. Все эти догмы благочестивая впитала и усвоила с малых ногтей, они для нее являются столь же непреложной истинной, как то, что солнце встает на востоке! Убирая мешающих людей с моей помощью, она сразу убивает двух зайцев: получает 'нового голоса', и усиливает свое влияние у престола. Саския далеко не глупа. Она прекрасно понимает, что проживет ровно столько, сколько будет жить ее брат. Следующий Папа просто объявит ее богохульницей и еретичкой, и в лучшем случае отправит простой сестрой обратно в орден. Но скорее всего с ней поступят как обычно... Скажут, что она не пережила кончины брата. И в какой-то мере это будет правда. Поэтому Благочестивая старается укрепить позиции не только ради Геласия, но и ради себя тоже. К тому же она прекрасно знает, что
я не пользуюсь грязными средствами для устранения своих противников, а ей это на руку. Все будет законно и благопристойно, как бы тщательно потом в этом деле не разбирались.
        - И сейчас мы выполняем всю работу за ее благочестие, - выдохнул Боклерк.
        - Сейчас да, - подтвердил Констанс. - Но потом Саскию ждет сюрприз: я не буду плясать под ее дудку, я найду способ скинуть то ярмо, которое она пытается на меня одеть. В данный момент наши интересы временно совпадают, но вот потом...
        Епископ замолчал, секретарь тоже не спешил продолжать беседу. В повозке на четверть часа воцарилась тишина.
        - Ваше преосвященство, может быть нам все-таки стоит сосредоточиться на кардинале Джованне? Ведь он занимает пост 'голоса' Папы, - неожиданно предложил секретарь, словно вырываясь из тряского плена неспешного путешествия.
        - Нет Боклерк, нет, - вздохнул его преосвященство, задумчиво глядя в окно каррусы. - Джованне сковырнуть не проблема, если у него нет денежной поддержки. Как только у него закончатся деньги - закончатся и сторонники .А раз оную ему оказывает Сисварий... Без нее, Джованне отпадет без малейшего давлении со стороны. Так что для нас сейчас важнее епископ. К тому же я боюсь, что если мы сейчас станем активно пытаться сместить кардинала, то возможно помешаем делам Благочестивой. А тут уже, не дай Бог, она может поменять свои планы и воззрения, тогда мне уже не видать места правой руки Папы. Тут все очень тонко...
        - После таких рассуждений создается впечатление, что Папа Геласий IХ, вообще не играет ни какой роли в управлении Церковью, - очень тихо произнес Боклерк, опасаясь быть услышанным кем то еще кроме епископа.
        Констанс ухмыльнулся.
        - Ему хватает других забот, помимо подковерной возни приближенных! Мы можем делать все что угодно, пока приносим какую бы то ни было пользу. Пока интриги сестры давали только устраивающие Геласия результаты, но если она хоть раз ошибется, ей тут же будет найден укорот, как и любому из нас.
        Боклерк вздохнул, поправил воротничок сутаны, как бы пытаясь ослабить его. Похоже, последние слова епископа произвели на него впечатление.
        - Ваше преосвященство, а есть ли смысл начинать поиски именно из Крисовы? - продолжил он свои расспросы. - Может быть лучше из Фуртока? Ведь благочестивая Саския сообщила вам, что епископа Сисвария в скором времени ожидает богатое наследство. То, что герцог еще не умер, хотя и стоит одной ногой в могиле, практически ничего не меняет. В Винете сейчас весьма запутанная политическая ситуация: я право даже не знаю как поточнее назвать... Скорее всего - чистка среди царедворцев, затеянная Гюставом III, весьма сокращает список наследников. А из-за наличия перекрестного родства в большинстве аристократических семейств, отдаленного и не очень, деньги могут оказаться у кого угодно. Не лучше ли нам быть там, и держать руку на пульсе, чтобы в удобный момент подловить Сисвария?
        - На чем ты его собрался подлавливать? - скептически спросил у секретаря Констанс. - На вполне законно полученных деньгах? - брат смущенно опустил глаза в пол. - Нет, Боклерк. Нам это не подходит. Вся жизнь Сисвария - очень сложный и запутанный клубок, и чтобы распутать его, нам необходимо начинать с начала. С самого начала истории, выясняя - что, откуда и как. Поэтому то мы и едем не в Фурток а в Крисовы, ведь именно в Кирсовах все и началось.
        Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
        Вновь в повозке на какое-то время воцарилась тишина, прерываемая поскрипыванием колес, всхрапами лошадей да окриками возницы. Секретарь сконфуженный своим последними словами так и сидел, глядя в пол. Епископ, все решив для себя, теперь прикрыл глаза, откинулся на спинку сидения и похоже задремал. Боклерк чтобы как-то оправдать себя в своих же глазах принялся размышлять о превратностях жизни, о людях с которыми он сталкивался.
        - Ваше преосвященство, - тихо произнес он, в надежде, если епископ уснул, то шепот его не разбудит.
        - Громче Боклерк, - в полный голос произнес Констанс, не открывая глаз. - Я не сплю.
        Секретарь немного смутился, а потом все же произнес:
        - Ваше преосвященство, помните, в госпитале мы встретились с сестрами? Среди них была та, что привезла письмо.
        - Помню.
        - Мне думается, что она соврала вам, говоря, что едет в Лориль.
        - Я знаю это, - ответил Констанс и открыл глаза. - Скорее всего, сестры ехали с точно таким же письмом в Святой город. Ты еще что-то хочешь мне сказать?
        - Нет, но... - он чуть запнулся, но, собравшись с духом, продолжил: - Сестер вновь было четверо, однако та, что была в их четверке - Бернадетта - в это время была уже в ауберге Святого Иеронима. Это раз. Во-вторых: мне показалось, но самую маленькую из сестер я уже где-то видел.
        - Боклерк, это все глупости, - отмахнулся от его слов епископ. - В монастырях боевые единицы меняются, как Бог на душу положит, и с такой частотой, что уследить за этим может только настоятель данной обители. А то, что ты кого-то где-то видел еще большая ерунда. Людей много, кто-нибудь на кого-нибудь да похож.
        - И все же, - не согласился с последними словами Констанса секретарь. - Что-то важное вертится у меня в голове, только я ни как не могу ухватить суть.
        - Вот когда вспомнишь, тогда и скажешь, - оборвал его епископ. - А теперь не мешай мне, я подремлю немного.
        
        Темнело, хотя сквозь метель заметить это было трудно, просто серая мгла просто сменялась непроглядной чернотой ночи. Резкий северный ветер свистел в скалах, пролетая меж высоких башен, выл и стонал на все лады. Высокие монастырские строения угрюмыми каменными исполинами царапали покоренное вьюгой небо. Снежные заряды бесновались среди них: врезались в дозорную башню, отскакивали от куртины, разбивались вдребезги о дожон, падали, а затем вновь подхватываемые внезапными порывами вздымались ввысь. Даже во внутреннем дворе, защищенном высокими стенами, невозможно было укрыться от разошедшейся стихии.
        Его преосвященство епископ Констанс, держа обеими руками вырываемые ветром полы мехового пелиссона, старался как можно скорее дойти от каррусы до едва приоткрытой двери жилого флигеля. Едва он покинул повозку, как капюшон сдуло с головы, и теперь седыми волосами играла непогода. Следом за ним, согнувшись и точно так же придерживая развевающиеся одежды, шел брат Боклерк.
        - Мерзавцы, - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал епископ, едва оказавшись в темном просторном холле.
        Он стряхнул скопившийся снег с меховой оторочки капюшона, похлопал в ладоши, избавляя перчатки от приставших к ним снежинок. В двери зашел секретарь, затворяя ее за собой. Боклерк точно так же очистил свой плащ, и, притопнув, сбил налипший снег с обуви.
        В глубине холла показался дрожащий огонек свечи, едва выхватывая из темноты лицо идущего брата. Он шаркающей походкой, немного постукивая деревянной подошвой башмаков по каменному полу, приблизился к епископу и его секретарю.
        - Слава Господу нашему, - тихо произнес он, подслеповато сощурившись и поднимая руку со свечкой повыше, чтобы падающий свет не слепил глаза.
        - Вовеки веков, - ответил за его преосвященство Боклерк. Констанс же стоял молча, спрятав руки в прорези пелиссона, всем своим видом давая понять, что он крайне недоволен оказанным ему приемом.
        - Ваш приезд оказался для нас весьма неожиданным, - извиняющимся тоном начал объяснять брат, по-прежнему держа свечку выше головы. - Брат-сопровождающий, посланный вами из-за разыгравшейся метели, добрался до нас недавно, и мы не успели подготовить апартаменты достойные вас. Нижайше прошу извинить меня, но вам придется или немного подождать или провести ночь в общегостевых покоях...
        От этих слов епископ поперхнулся, издав странный горловой звук, похоже, язык просто отказался служить ему. Боклерк тоже растерялся на мгновение, а потом, набрав полную грудь воздуха, слегка сдавленным от гнева голосом начал:
        - Вашу обитель почтил своим присутствием первый достойный доверия ордена, а вы смеете предлагать ему как простому брату общегостевые покои?! Дерзновенный! Ваш монастырь, несмотря на то, что он является резиденцией епископа-суффрагана, обязательно поплатится за подобное! Посметь сказать такое его преосвященству - это неслыханная наглость...
        - Довольно Боклерк, - сухо оборвал возмущенную речь секретаря епископ, наконец-то обретя дар речи. - Я прекрасно понял, что в этой обители мне потребуется все терпение и смирение, которыми я располагаю, - а затем высокомерно потребовал: - Немедленно проводите меня в мои покои!
        - Но ваше преосвященство, - растерянно начал тот. - Комнаты немного не пригодны для жилья.
        - Как это непригодны?! - гневно воскликнул Боклерк, вмешиваясь в разговор. - Почему ваш монастырь смеет отказывать его преосвященству в комнатах достойных его сану?!
        - В них долгое время никто не останавливался, и поэтому мы накрыли всю мебель чехлами, а помещения не топили, - едва слышно пояснил брат.
        - Да...
        - Боклерк! - вновь перебил секретаря Констанс, и тот осекся. - Я не собираюсь затевать скандал на пустом месте, не за тем я так далеко ехал! - и, добавив металла в голос, рявкнул на брата: - Немедленно!
        Отрывистый рык, изданный Констансом столь неожиданный для его субтильного телосложения, грохочущим эхом прокатился по просторному холлу.
        Брат вздрогнул, сделал приглашающий жест рукой и заторопился обратно. Епископ с отстающим от него на шаг секретарем двинулись следом. Сопровождающий, прикрывая трепещущий огонек рукой, прошел пару темных коридоров, прежде чем оказался в освещенном зале, из которого вели несколько выходов. Направившись в один из них, брат задул свечу, и, полуобернувшись к епископу, немного нервно сказал:
        - Я немедленно распоряжусь, чтоб братья продолжили приводить ваши покои в достойный вид.
        Констанс лишь бросил на него многообещающий взгляд и тихо пробормотал себе под нос:
        - Это я еще припомню Агриппе, ох припомню! И старому маразматику Убертину тоже!
        
        Покои, в которые привели Констанса, отличались как немалой роскошью, так и немалым запустением: хоть мебель уже успели освободить от чехлов, пол вымести, а камин затопить, все равно на помещении лежала печать нежилого. Воздух был ледяным, сквозняки беззастенчиво гуляли по комнатам, но тем не менее, запах затхлости и какой-то сырости чувствовался повсюду.
        Епископ весьма недовольный увиденным, подошел к окну и отдернул портьеру: оно оказалось закрыто ставнями, но, несмотря на это, на каменном подоконнике скопился снег. Бросив ткань Констанс развернулся и, поплотнее закутавшись в пелиссон, продолжил изучать обстановку. За окном яростно взвыл ветер, проникнув вовнутрь, шевельнул портьеру, и, обдав сквозняком его преосвященство, заставил всколыхнуться пламя свечей, стоящих на столе.
        - Боклерк, - рявкнул епископ. - Прикажи немедленно завешать окна дополнительно и добавить дров!
        Секретарь чуть кивнул в ответ, и, бросив взгляд, не обещавший ничего хорошего в сторону брата, направился к камину. Взяв из большой поленницы сразу четыре чурбачка, один за другим отправил их в огонь. А брат, едва пискнув что-то маловразумительное, тут же умчался за подмогой, чтобы спешно продолжить приводить апартаменты в божеский вид.
        
        Спустя пару часов, уже глубокой ночью, когда все работы по обустройству покоев были закончены и уставшие братья, наконец-то покинули комнату, епископ и его секретарь сидели перед жарко полыхающим камином. Уютно потрескивал огонь, сосновые дрова щелкали, смола вытекала из горящих поленьев и тут же весело вспыхивала от окружавшего жара.
        - Этот день оказался безмерно длинным, - устало произнес Констанс, проводя по лбу рукой с набрякшими венами, а потом весьма раздраженно добавил: - Терпеть не могу ездить в монастыри не моей епархии! Сидят в своей глуши, закоснели совсем! Ни уважения, ни почтения к сану. Хитрецы эти провинциалы, мерзавцы и хитрецы! Все время пытаются поставить кого-нибудь из пресвитерия в неудобоваримое положение, а сами оказываются в этом как бы не виноваты.
        - Что поделать, ваше преосвященство, - печально выдохнул Боклерк, поудобнее устраиваясь в своем кресле. - Провинция всегда не любила, как они именуют нас - выскочек из Святого Города. Считают, что вместо труда и непрестанного прославления Веры мы занимаемся только набиванием собственной мошны, да устраиваем козни и пакости друг другу.
        - Уж кто устраивает пакости, так они, - заметил епископ. - Видишь, что нам с апартаментами устроили?! Мало того. Теперь они при каждом удобном случае станут в нос тыкать: вот какие здесь смиренные и верные бедные церковники, когда мы там в Sanctus Urbs сплошь стяжатели и сребролюбцы, - он махнул рукой. - Но я не собираюсь обращать внимание на эти досадные мелочи. Мы приехали в эти глухие места, лишь разобраться с нашими заботами. А разобраться с ними жизненно необходимо, - Констанс кривовато и как-то печально ухмыльнулся. Он помолчал немного, задумчиво глядя на пляшущее пламя, а потом продолжил разговор: - Чем быстрее мы разберемся с ними, тем быстрее покинем сии негостеприимные стены. В той подборке бумаг, что ты показал мне в дороге, было коротко сказано, что дело о сожжении трех ведьм, обвиненных епископом Сисварием в колдовстве, проходило в подведомственном диоцезе данного монастыря. (Диоцез - область, провинция, возглавляемая епископом (любым), группы диоцезов образуют церковную провинцию - епархию.) Это для нас двойная удача. Во-первых: не нужно будет иметь дел с другими орденами, а
во-вторых: восемнадцать лет назад, когда происходили интересующие нас события, настоятелем обители, если мне не изменяет память, был его высокопреподобие Гонорий - человек сложного, я бы даже сказал мерзкого характера, однако у него было одно несомненное достоинство - педантичность. Он строжайшим образом повелел вести любые записи в обители. Поэтому, мне думается, что ты с легкостью найдешь описание всего процесса, а главное допроса тех, прости Господи, шлюх, - с этими словами епископ осенил себя святым знамением. - Может быть, они между своим раскаянием и сознанием среди своих раскаяний и признаний участия в мерзких делах, все же проронили пару слов об интересующем нас презренном служителе. К тому же я рассчитываю, что тебе удастся найти в здешних архивах не только материалы суда над блудницами, но и все бумаги связанные с самим скандалом. Тогда поначалу Сисварию грозила деградация , однако он умудрился отделаться только суспензией . (Деградация - снятие сана, имеющее своим последствием лишение всяких прав и привилегий и делающее священнослужителя подсудным светскому суду; наказание это производится
в храме, виновного торжественно разоблачают от всех принадлежностей его сана. Суспензия - временное приостановление пользования правами, впредь до исправления.) Не может быть, чтобы такое событие не оказалось занесенным в анналы по приказу Гонория. Сейчас об этом, конечно же, благополучно забыли, все подшили и убрали в архивы. Тебе необходимо с завтрашнего дня начать поиски этих бумаг.
        - Непременно начну, ваше преосвященство, - утвердительно кивнул Боклерк. - Только я заранее интересуюсь, можно ли мне, чтобы поиски продвигались более успешно, привлекать здешних братьев-библиотекарей?
        Епископ сразу же отрицательно замахал рукой.
        - Нет, и еще раз нет! Ни в коем случае! Нужно постараться всеми возможными способами избежать огласки. Никто не должен знать, что именно мы ищем. Я даже согласен гораздо больше времени просидеть здесь, нежели допустить распространение столь важных для нас сведений. Неужели ты думаешь, что братья-библиотекари не доложат настоятелю о наших интересах, а тот в свою очередь не сообщит об этом Убертину? А он - знатный сплетник. Такие известия с легкостью достигнут подножия Святого престола за какой-нибудь месяц, а там все кому не лень кинуться вставлять нам палки в колеса. Упаси меня Господь от этого! Нет, Боклерк, лучше уж я поморожу свои старые кости в этих неприспособленных апартаментах, чем позволю подобное! - Констанс поежился от очередного сквозняка, возникшего из-за особо сильного порыва стихии за каменными стенами. Ветер тоскливо завыл в дымоходе. - Кстати, ты уже приготовил мне глиняную грелку в постель? Терпеть не могу, ложиться на холодные простыни.
        - Сию секунду, - секретарь торопливо поднялся со своего места. - Сейчас пойду, проверю, вскипела ли вода, наполню и тут же положу. Мне кажется, все должно быть готово.
        - Хорошо бы, - благодарно кивнул Констанс. - День был чересчур длинный, суетный. Я уже не столь молод, чтобы еще и ночь проводить в неустанном бдении.
        
        Его преосвященство сидел, подле растопленного камина, накрыв меховым покрывалом колени, которые сегодня из-за разыгравшейся погоды немилосердно ломило, и внимательно изучал очередную кипу найденных секретарем в библиотеке документов. В комнату стремительно вошел брат Боклерк. Епископ оторвался от чтения, и, подняв голову, спросил:
        - Только не повторяй мне, что эти наглецы вновь посмели не пустить тебя к старым архивам?
        С самого начала, когда Констанс только приехал в монастырь в Крисовах, священнослужители во главе с настоятелем Дьедоне создавали разнообразные трудности для его пребывания в обители. Необустроенные покои, в которые поселили его преосвященство стали только началом, позднее Констанса не пригласили провести воскресный молебен, как полагалось бы по старшинству сана. Этим, а так же другими досадными мелочами епископу давали понять насколько он здесь нежеланный гость. Братья устраивали препоны в работе его секретарю: то не пускали в библиотеку, то не предоставляли нужные сведения в архивах, и Боклерку приходилось самостоятельно забираться по шатким стремянкам на верхние полки стеллажей и снимать многофунтовые фолианты без посторонней помощи. Из-за этих козней Констанс уже не раз 'беседовал' с его высокопреподобием настоятелем Дьедоне. В таких разговорах они непременно наносили друг другу массу завуалированных оскорблений. А иногда епископ и вовсе вынужден был опускаться до банальных угроз, чтоб получить для секретаря доступ к документам. Однако каким бы образом братья ни старались, чтобы его
преосвященство покинул обитель, епископ упорно сносил тяготы, а Боклерк неуклонно продолжал разбираться в архивах. Вот и на этот раз он не так давно отправился в библиотеку, как уже вернулся обратно и похоже с пустыми руками.
        - Нет, ваше преосвященство, - отрицательно качнул головой секретарь. - Пока пускают. После вашего последнего разговора разрешение все еще действует, но я поспешил к вам не поэтому. Прибыл гонец из нашего ауберга с известиями от старшего брата Джарвиса.
        С этими словами Боклерк расстегнул несколько пуговиц на сутане и достал из-за пазухи немаленький конверт.
        - Замечательно, - епископ обрадовано выпрямился в кресле, отложил папку с бумагами, поправил сползшее покрывало, и попросил: - Подкинь пару полешек в огонь и начинай читать. Кстати, как давно гонец выехал из Святого Города?
        - Чуть больше трех недель назад, - ответил Боклерк, и, положив конверт на стол, направился к сложенным у стены дровам.
        - Н-да... Оперативность, - немного мечтательно выдохнул Констанс. - Вот она молодость. Всего каких-то три недели и послание уже доставлено. Мы же с тобой сюда добирались более месяца... Но ладно, что там написано, - епископ, видя, что секретарь закончил подкладывать поленья, оборвал свои пространные рассуждения и приготовился слушать.
        Боклерк вскрыл письмо и начал читать:
        - Слава Господу нашему, пусть свет вечный воссияет, для всех детей его. Пишет вам смиренный старший брат Джарвис, коему вы поручили следить за потаенными делами, от четырнадцатого дня ноября сего года пятьсот пятого с первого дня Союза. Многие события произошли со дня начала вашей поездки, о каковых я и спешу вас уведомить. Командор ордена главный маршал его высокопреосвященство Сикст, узнав об отсутствии вашего преосвященства не только в ауберге, но и в Едином Святом Городе, безмерно гневались, даже при всех чадах своих, спустившихся в сей ранний час на утреннюю трапезу, пообещали на ближайшем епархиальном совете поднять вопрос о низложении с должности и даже суспензии. Но уже к полудню, после третьей молитвы, когда прибыл вестовой из паласта Святого Престола о внеочередном конвенте...
        - Все-таки собрали конвент, - желчно бросил Констанс, прерывая чтение. Секретарь вопросительно посмотрел на епископа, и тот махнул рукой, мол, можно дальше.
        Боклерк продолжил:
        - Немедленно отбыл в Паласт к Его Святейшеству Папы Геласию IX. По докладу одного из доверенных вам людей, известившему меня, о том, что на заседании наряду с наипечальнейшими вестями о войне с нечестивой и богохульной страной, каковую следовало бы поименовать геенной огненной, а не Нурбаном...
        - Что за манера писать столь витиевато и завуалировано, при этом, не потрудившись даже элементарно зашифровать послание, - вновь перебил секретаря епископ. - Я же правильно понял, что письмо не было зашифровано?
        - Совершенно верно, ваше преосвященство, - кивнул Боклерк, подтверждая.
        - Помяни мое слово, что однажды это приведет нас к беде. Сколько раз можно повторять, что внутреннюю, даже мало-мальски значимую переписку, пусть и содержащую всем известные вещи, следует вести тайно?! Будешь отвечать на послание, непременно попеняй этим брату Джарвису.
        - Безусловно, ваше преосвященство, - секретарь сделал какую-то маленькую пометку грифелем на полях. - Я могу продолжать? - Констанс чуть прикрыл глаза, как бы давая согласие. - Так же этот доверенный известил, что приказом Его Святейшества Папы Геласия IX, свободолюбивое княжество Приолонь, при практически единогласном одобрении пресвитерия, было присоединено к благому государству и верному брату Союза - Лукерму. А все земли сего княжества, подвластные епархиям различных орденов оказались переданы во временное руководство нашего достохвального ордена. Однако уже на третий день, когда вновь все главы орденов и достойные доверия были призваны в паласт к Его Святейшеству, дабы мудро решать...
        - Боклерк, прошу, опусти описания, зачитывай только важное, - не выдержав, епископ откинулся на спинку и принялся потирать висок. - Сил нет слушать его окольную писанину и прочее словоблудие.
        - Как скажете, - секретарь быстро пробежал глазами по строчкам, и постарался сжато изложить прочитанное: - На следующем собрании конвента была внесена поправка в приказ, и Приолонь лишь временно присоединили к Лукерму.
        - Плохо. Кто ж так постарался? - практически себе под нос пробурчал Констанс.
        - Дальше тут говориться, что... Я прямо зачитаю: '...куда Маршал поехал с намерением поднять вопрос о вашей суспензии, однако он был уже не столь тверд в своих желаниях когда...'. Похоже, что после третьего конвента, маршал Сикст поостыл с идеей вашего немедленного снятия с поста, а после и вовсе к ней охладел.
        - Видишь, - епископ заострил внимание секретаря на этой части письма. - Здесь отчетливо проглядывает рука Благочестивой. Но что там дальше?
        - Затем на протяжении двадцати двух дней состоялись еще пятнадцать конвентов...
        - Зачастили, - фыркнул Констанс.
        - На которых были приняты следующие решения... Так. Сейчас... Проверка крепостей Инсбург и Хорбург принадлежащих Бурфелидам , замка Нирионь принадлежащему маркизу Лерови, замка Клерво графа д'Тоси, и всех прибрежных городов способных к обороне. Далее... Приказано в спешном порядке пополнить запасы продовольствия в перечисленных местах, на случай их затяжной осады, запасы уксуса если нурбанцы применят негасимый огнь, и запасы сырья для производства этого огня. Приготовить запасы леса для сборки метательных орудий, и начать изготовление деталей для самих орудий... Так тут дальше все в таком же духе. Цепи, чтоб перекрыть вход в бухты, - секретарь поднял голову. - Ваше преосвященство мне читать, что сказано о приготовлении к войне? Здесь далее в письме перечисляется то, что надлежит делать монастырям орденов, и все столь же подробно.
        - Опусти, сейчас это не важно, я позже просмотрю, что там полагается. Читай только то, что непосредственно касается положения дел в ауберге или Святом городе.
        Боклерк, отложил одну мелко-исписанную страницу, и принялся торопливо изучать другую.
        - Я одного не могу понять, - неожиданно сказал он, не переставая просматривать послание. - Почему не был отдан официальный приказ Ордену Тишайших разузнать точнее: будет ли война? Здесь в письме об этом ни слова. Все выглядит так, словно война дело решенное. А ведь тем временем это могут быть пустые хлопоты, или того хуже - провокация со стороны Нурбана. Может войны не будет, информация ложная.
        Епископ хитро посмотрел на своего секретаря.
        - Скорее всего новости, привезенные неугомонными сестрами, которые были столь громогласно сообщены на конвенте, ни для кого из самого верха, прости за тавтологию, уже не новость. Просто по каким-либо причинам разглашение их не требовалось, а может, кому-то мешало. Взять, например Саскию, уж она-то точно знала о будущей войне, поскольку в оранжерее намекала об этом. Неужели ты думаешь, что у нас только бабы все наперед знают?! Сомневаюсь. Тут политика - дело очень тонкое и опасное, - секретарь, прервав просмотр письма, поднял голову и стал внимательно слушать его преосвященство. - Все конвенты с их бурной деятельностью, скорее всего, просто отвлекающий маневр. Вот только отвлекающий от чего?! О том, что о войне знали только верхи, но молчали? Сомнительно. Чтобы придать всей этой околовоенной возни значимость? А вот это запросто! Знаешь Боклерк, конечно, следует узнать, что же на самом деле происходит там, за кулисами, но меня в первый раз посещает сомнение, и даже больше могу сказать, опасение - а стоит ли? Пока я не прикрыт должностью голоса Папы, многие вещи знать просто опасно. Однако с другой
стороны, если я не узнаю все эти тайны заранее, то могу поплатиться за такое неведение не только деградацией, но, скорее всего, или даже вернее всего, своей жизнью. А она мне очень дорога. Знаешь, из услышанного пока меня больше всего настораживает факт, что после, казалось бы, верного решения о присоединении Приолони, приняли новое: о временном присоединении пока будет идти война. Интересно кто же так постарался для Джованне? Неужто Сисварий? Что-то мне не верится в такое могущество этого болезного. Слишком много вопросов. Однако больше всего меня удручает, что на них требуется чересчур много ответов.
        Констанс замолчал, а Боклерк, вновь вернувшись к изучению содержимого послания, вдруг сказал:
        - Это не все новости, ваше преосвященство, тут еще немного есть.
        - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался епископ.
        - Третьего дня перед отправкой гонца сюда, братьям из охраны нашей епархии удалось поймать одного из любопытствующих. Оказывается, они вновь объявились, - прокомментировал секретарь.
        - Ты читай, читай, - нетерпеливо оборвал его Констанс.
        - Так вот, от него удалось узнать, что его подослал к вам кто-то очень высокопоставленный, которого он боится до косноязычия. Братья даже под пытками не смогли выбить из него имя.
        - Ничего, и не таким языки развязывали, - отмахнулся епископ. - Думаю, что брат Джарвис уже все узнал, и в ближайшее время пришлет нового гонца со столь же нудно и путано изложенными известиями. Все-таки брат Лафе немалый умелец в допросах с пристрастием.
        - Боюсь, что нет, ваше преосвященство, - качнул головой Боклерк. - Тут написано, что брат Лафе слегка переусердствовал, спеша доставить вам максимально полные сведения. Допрашиваемый умер под пытками. Брат очень нижайше молит о прощении, обосновывая это тем, что не догадывался о столь слабом сердце у пойманного.
        - Бездари! - скривился епископ. - Упустить такую возможность! - он в сердцах махнул рукой. - Надеюсь, в следующий раз, когда вновь удастся поймать еще одного любопытного, они будут более аккуратны! Если будет - этот следующий раз... Что-то я сильно сомневаюсь. Думается мне, что наш таинственный интересующийся вряд ли допустит еще одну ошибку, и вновь станет кого-то ко мне подсылать. Теперь придется ждать новых действий, только уже с неизвестной на этот раз стороны. Ну, как вновь вздумает отравить меня, только не столь поспешно и топорно, как в тот раз, а как-нибудь виртуозно? Например, на обеде, где отказаться есть никак нельзя? А то подкинут отравленную вещь или книгу? Зашьют в обивку мебели ядовитую иглу, и я сяду на нее? Надышусь чем-нибудь? Да вариантов великое множество! Можно сказать - простор для воображения!
        Епископ с шумом выдохнул, пытаясь унять нервное негодование.
        - Ваше преосвященство, - осторожно начал Боклерк. - Я всеми силами постараюсь, чтобы ничего подобного не произошло.
        - Я в тебе не сомневаюсь, - мягко заверил его Констанс, немного остывая. - Ты, да еще несколько братьев самые верные мои люди. Но ты Боклерк, пожалуй даже самый верный из всех. Я ценю это. Знай.
        - Благодарю, ваше преосвященство, - секретарь склонил голову. - На этом письмо заканчивается. Теперь скажите мне, что передать брату Джарвису и брату Лафе?
        В этот момент в двери постучали, а затем в комнату вошел высокий и широкоплечий мужчина. Он, как и все братья ордена Святого Варфоломея Карающего был облачен в серую рясу, подпоясанную широким поясом, и скапулире одетом на голову. Весь его вид, от могучего телосложения до одеяния, говорил сам за себя: в епископские покои зашел боевой брат, ни младший, ни старший, а именно просто боевой брат, ведь младшим боевым братьям не полагался такой широкий пояс, а старший обязательно откинул бы скапулир на плечи.
        - В обитель вернулся его преосвященство Убертин. Его Высокопреподобие послал меня сообщить вас об этом, - басом выдал он, по военному четко отрапортовал и, развернувшись на месте, едва ли не печатая шаг, покинул покои.
        - Вернулся наш сплетник, - фыркнул Констанс, когда за братом закрылась дверь. - Вот увидишь Боклерк, теперь меня чуть ли не каждый вечер этот старый и замшелый пенек будет приглашать к беседе и стараться выведать, что же мне тут понадобилось. Теперь будь в двойне осторожен при разборе документов. Убертин - та еще гадина! Он только с виду мягкий выживший из ума старец, а на деле не хуже Саскии будет. Одно счастье - власти у него маловато! - пояснил положение дел епископ и в очередной раз вздернул вверх сползающее покрывало. - Теперь давай вернемся к нашим делам. Бери перо и пиши, я буду диктовать письмо для Джарвиса и Лафе. А то не приведи Господь, без моего руководства они еще что-нибудь, вернее кого-нибудь запорют.
        
        Ярко светило солнце в прозрачном и высоком небе, отражаясь мириадами искорок от белоснежного ковра. Деревья из-за оттепели, покрытые инеем, причудливыми ажурными изваяниями стояли по бокам аллеи. Снег похрустывал, сминаемый башмаками из добротной свиной кожи. Для начала декабря день в этих широтах выдался теплым и очень мягким, пар небольшими облачками вырывался изо рта говоривших.
        - Я так рад, что вы приехали сюда, - вздыхал один из гуляющих - согнутый, опирающийся на палку старик. Лицо его, однако, было загорелым и обветренным, и явно принадлежало человеку, привыкшему проводить много времени на открытом воздухе. Белоснежные брови, седая грива, непокорно выбивающаяся из-под капюшона пелиссона, словно бы выгоревшие на солнце бесцветные глаза, выступающий крючковатый нос и узкие, слегка с синевой, губы выдавали преклонный возраст. Именно таков был епископ-суффраган Убертин. - Мне одиноко, и особо не с кем поговорить по душам. Дьедоне еще молод, сущий мальчишка по сравнению со мной! Вы же, человек умудренный опытом и знаниями, столь долгожданный для меня собеседник. Ну же, расскажите мне, что же происходит ТАМ? А то у нас здесь в провинции сплошь скука и тоска, совершенно нет ничего выдающегося, - продолжил сетовать он.
        Констанс - второй из гуляющих по монастырскому парку - был не в восторге от этого моциона, ведь ревматизм, расшалившийся к перемене погоды и мучивший его последние дни, сильно вымотал. Однако делать было нечего, отказываться нельзя, вроде как - гость в монастыре, да и сослаться на недомогание тоже невозможно, ведь он епископ боевого ордена. И теперь его преосвященство неспешно шел рядом с епископом-суфраганом Убертином, тяжело опирающимся на свою сучковатую палку, но упорно ковыляющим по аллее.
        - Ничего особенного, - начал нехотя Констанс. - Все как обычно: Его Святейшество Папа Геласий IX мудро управляет нами, да продлит Господь его дни, и даст новые силы. Мы же дети его, послушно все исполняем.
        - Уж прямо так и послушно, - лукаво бросил епископ-суффраган. - Дети редко бывают покладистыми и иногда шалят. Я бы даже сказал, что чем младше ребенок, тем он проказливее. Ну не томите, рассказывайте, порадуйте старика.
        - Я, знаете ли, в этот год был далек от Святого Города, так что многое пропустил. Меня в основном занимают дела епархии, - принялся выкручиваться Констанс, мысленно прикидывая, какую бы устаревшую и самую незначительную сплетню скормить суффрагану, но на ум, как назло, ничего не приходило. Да и вновь начавшие мозжить колени весьма отвлекали и сбивали с мысли.
        - Выше преосвященство, - Убертин повернул лицо к епископу, сощурившись от яркого солнца. - Вы уж пожалейте меня, не обижайте. Или думаете, я не знаю что вы первый достойный доверия, и поэтому не можете все время уделять только епархиальным проблемам? У нас тут события весьма бурные, а уж у вас ТАМ и подавно. Вот, например, недавнее: после долгого судебного разбирательства богохульника и еретика бывшего герцога Мильтона Амта четвертовали и жену его Амарис вместе с ним. А все почему? Потому что богомерзкими деяниями занимались, закон Церкви попирали. И скоро у нас будет новый истовый верующий и преданный короне герцог Амт. Правда, там что-то с передающей по наследству фамилию дочерью непонятно, то ли нашли ее, то ли наоборот не нашли. Видите, какие события! В ауберге же дела поважнее происходят?!
        - В ауберге у нас никого не жгут и не четвертуют принародно, - скривился Констанс. Он не любил всю эту грязную возню и раздел наследства при помощи силы Церкви, но с другой стороны каким еще способом удержать в узде непомерно наглеющее дворянство?! - В основном открытые обеды, да праздники, посвященные дню святого покровителя ордена. Но если уж вам хочется что-нибудь этакого, то пожалуйста...
        Епископ принялся рассказывать безопасные, и не касающиеся его сведения о Бейлифе Цемпе, о смещении адмирала Форсина, умолчав о своем участии при этом. Ему проще было поделиться такой информацией, нежели продолжать открещиваться от расспросов настырного суффрагана, затягивая прогулку с вновь разболевшимися коленями. А Убертин, вцепившийся как клещ, казалось был готов хоть весь день бродить по аллеям парка, стремясь выведать крохи сплетен из Sanctus Urbs.
        
        Когда Констанс вернулся к себе замерзший и злой, с вдобавок безбожно обострившимся ревматизмом, в покоях его в нетерпении поджидал брат Боклерк. Едва епископ вошел, как секретарь бросился к нему навстречу, поспешил снять с него пелиссон, усадил в кресло, стоявшее у камина, разул и завернул его ноги в нагретое одеяло.
        - Не желаете ли горячего вина с пряностями, ваше преосвященство? - спросил он участливо.
        - Не помешает, - кивнул епископ. - Этот Убертин невыносим! Таскал меня битый час по морозу, показывал деревья в инее, словно в детство впал! Поскорее бы он на самом деле из ума выжил! Чтоб от него отвязаться, я ему едва ли не половину сплетен Святого Города пересказал. Ужас! А нам еще придется сидеть здесь, Бог знает сколько!
        - Не придется, - едва сдерживая волнение, ответил Боклерк. - Посмотрите, что я нашел! - Он протянул епископу желтый, обкрошившийся по краям пергаментный лист. - Это запись единственного допроса епископа Сисвария! Видимо поначалу он был весьма растерян, сразу после ареста и предъявления ему обвинения. Находясь под впечатлением от возможности деградации, он проболтался, а потом одумался, пустил в ход деньги или еще что случилось... В общем, больше ни одного документа не сохранилось. Позднее он проходил не как обвиняемый в грешном деянии, позорящем сан священнослужителя, а как пострадавшая сторона. Я тайно изъял сей лист из подшивки, и вынес под сутаной. Это единственный документ, указывающий...
        - Не тараторь ты, дай прочесть, - отмахнулся от оживленной и нервной скороговорки секретаря епископ.
        Боклерк, отошел к столу и принялся лихорадочными движениями перекладывать разложенные бумаги. Через минуту раздался удивленный и одновременно с оттенком торжества возглас Констанса:
        - Боклерк! Невероятно! Уму непостижимо! Кто бы мог подумать?! - секретарь бросился к камину, где возле кресла стоял епископ и потрясал зажатым в руке листом. - Сисварий получает свои огромнейшие деньги от домов терпимости, в которых сам подхватил заразу! Никто и в горячечном бреду вообразить бы такого не мог! Да простит меня Господь за столь грязные слова, но теперь мы держим этого Святого Сифилитика за... За яйца!
        
        Эпилог.
        - Выходит, что теперь эта девушка единственная наследница герцога и его огромного состояния? - раздраженно бросил Констанс, глядя в окно на серое февральское небо, обещающее снег.
        - Да, ваше преосвященство, - подтвердил Боклерк стоя перед пюпитром. Он самым внимательным образом просматривал старые записи в надежде найти выход из сложившейся ситуации, - вы абсолютно правы.
        Епископ отвернулся от окна и посмотрел на мужчину, сидящего на стуле перед дверью.
        - Вы понимаете, что с этой смертью все потеряли? Теперь у вас даже шанса нет.
        Мужчина опустил голову, помолчал немного в раздумье, а потом поднял глаза на Констанса.
        - Я слушаю ваши условия, - сухо вымолвил он. Епископ в немом вопросе изогнул бровь, и тот пояснил свою фразу: - Иначе бы вы не беседовали со мной, и не предавались размышлениям в слух.
        Его преосвященство слегка дернул уголком губ, стараясь сдержать улыбку.
        - А вы гораздо умнее и дальновиднее, нежели чем ваш сводный брат, - в устах епископа такая фраза звучала как изысканный комплемент. - Но полно... Скажите, у вас есть документы об усыновлении? - мужчина скопировав мимику Констанса изогнул бровь. - Маркиз официально признал вас своим сыном? Или все голословно, и у вас нет бумаг?
        - Только на словах, - подтвердил тот.
        Констанс недовольно поморщился и посмотрел на своего секретаря. Брат словно почувствовав немой вопрос, поднял глаза на его преосвященство.
        - Вообще-то в тех бумагах, что я сейчас просматриваю, есть незаверенный в магистратуре документ, в котором маркиз Фетич собирался усыновить своего первенца, но по какой-то причине не сделал этого. То есть у нас есть официальная бумага с подписью маркиза, однако нет печати и записи в церковной книге.
        Епископ вновь задумался, отворачиваясь к окну. Сквозь цветное стекло было видно, как во дворе братья-прислужники разгребают рыхлый снег, выпавший с утра.
        - Печать поставить не сложно, - выдохнул Констанс после недолгого раздумья, - однако даже официально по всем правилам усыновленные бастарды не могут наследовать титул. Это не подходит. Должен быть иной выход.
        В кабинете на некоторое время воцарилась тишина, прерываемая шелестом переворачиваемых секретарем листов.
        - За то могут наследовать его дети, - вдруг раздался голос Боклерка. Епископ бросил взгляд на брата. - У нас есть наследница огромного состояния, которая в отсутствии прямых наследников мужского пола, может передать своим будущим детям герцогскую фамилию и титул. У нас есть мужчина, который не может принять этот титул, однако если подготовить все необходимые бумаги, то уже его дети смогут...
        Лицо Констанса просветлело, а мужчина наоборот стал настороженно поглядывать на Боклерка.
        - Постойте, не хотите ли вы сказать, - начал он, но епископ, довольно улыбнувшись, оборвал его.
        - Сегодня мой секретарь подготовит все необходимые бумаги, а завтра вы их подпишите.
        - И что я должен буду подписать? - мрачно поинтересовался мужчина.
        - Первое - вы отписываете две трети будущего наследства, включая земли и вексельные бумаги в пользу церкви, в частности в пользу Ордена Святого Варфоломея Карающего, а точнее - моего диоцеза. Второе - вы соглашаетесь, что брат Боклерк становится полномочным представителем, чтоб от вашего имени, заключить брак с наследницей. Третье - в дальнейшем вы и ваши дети не претендуете на имущество, отписанное в пользу церкви.
        - Подождите, я что-то не понял о двух третях и браке, - выдавил из себя мужчина, ошеломленный речами епископа.
        - Что вы не поняли?! - резко бросил Констанс. - Вы не в том положении, что что-то выбирать! Вы отказываетесь от большей части наследства, получаете супругу, от которой у вас должен будет родиться наследник, вот он то и станет герцогом. Что не понятного?!
        - То есть вы предлагаете мне отказаться от многого, получив при этом в спутницу жизни неизвестно кого? - недоверчиво переспросил мужчина.
        - Я предлагаю вам оставить у себя хоть что-то! - еще жестче отрезал епископ. - На данный момент вы никто и звать вас - бастард маркиза Фетича. Пока вы управляющий крепости на задворках Винета! У вас нет выбора, и такой вариант - единственно возможный выход. Это в ваших же интересах. Если не подпишите бумаги - потеряете все. Новый наследник выкинет вас сразу же, едва только земли Фетичей отойдут к нему. И он вряд ли позволит взять больше, чем будет надето на вас в тот момент. Такой вариант вас устраивает? - в голосе епископа звучала явная издевка.
        Мужчина обреченно вздохнул:
        - Кто будущая невеста? Я хоть могу посмотреть на нее?
        - Зачем вам это? Самое главное - ее наследный титул, - недоуменно фыркнул епископ.
        - А...
        - Она девица, и для вас этого будет достаточно, - желчно продолжил Констанс. - Когда брат Боклерк привезет ее к вам, рекомендую, не мешкая повторить венчание в церкви, а на утро вывесить из окна спальни факт консумации брака. Тогда уже никто ничего не сможет опровергнуть или расторгнуть.
        - Я завтра приду и подпишу все необходимое, - глухо выдавил из себя мужчина после недолгого молчания. Хоть по его лицу и было видно, что он едва сдерживает гнев, но в голосе звучала обреченность.
        - Замечательно, - кивнул епископ. - А после можете смело отправляться к себе, и ждать ее появления в сопровождении моего секретаря.
        Мужчина поднялся со стула и, бросив короткий взгляд на епископа и его секретаря, вышел из кабинета.
        - Строптивый, но сообразительный. Знает, что в ином случае он лишается всего, - заметил Констанс, а потом устало вздохнул: - Как все неудачно складывается! Я надеялся, что мне гораздо раньше удастся столкнуть это наследство, а теперь придется с ним повозиться. Плохо то, что этим будешь заниматься непосредственно ты, Боклерк. Доверять такие вещи другим я не могу, я уже тебе говорил, - секретарь кивнул. - С другой стороны неожиданная смерть этого пропойцы и фигляра принесла мне не малую выгоду, - и резко поменяв тему, спросил: - Что у нас там с наследницей? Хотя бы приблизительно определили, где она сейчас находится?
        - Нет, ваше преосвященство, - качнул головой Боклерк. - Место не установлено, но мне известно, откуда следует начинать поиски.
        - Вот незадача, - открыто скривился епископ. - Теперь еще эту наследницу, не приведи Господь, по всему Церковному Союзу придется разыскивать.
        
        
        
        * - Монахиня - Лирика Вагантов. Немецкая народная поэзия в переводах Л. Гинзбурга.
        
        г. Омск
        февраль 2009 - апрель 2010 г
 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к