Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Коваленко Владимир / Камбрия : " №03 Камбрийская Сноровка " - читать онлайн

Сохранить .
Камбрийская сноровка Владимир Эдуардович Коваленко
        #
        Владимир Коваленко
        Камбрийская сноровка
        (сс-by) 2011
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        КЕР-СИДИ
        Триада первая

1
        Она бежит по городу - рыжие вихры, серые глазищи на пол-лица, треугольники ушей, нос-кнопка, пелерина за спиной вьется, как знамя, подол уличный прах баламутит - горожане расступаются, а на ком шапка - шапку долой! Бежит неуклюже, как только не падает - да ни разу не споткнулась. На пути лужа - прыжок, и если это на мощеной улице - горе тем, кто принял работу портачей! Будут переделывать. А не будут… Нет, конечно, будут. Не враги же себе? И хорошо, если беда - всего лишь нерадиво сложенные плиты.
        Сегодня луж нет: ночью дождя не было, теперь собирается. Такая в Камбрии погода - если за окном не стучат тяжелые капли, не косит водяная штриховка, не оседает промозглая морось - значит, дождь собирается. Камбрия и дождь - почти одно и то же! Так что от тронутых утренним солнцем ступеней мостовой отталкиваются почти босые ноги - не считать же за настоящую защиту тонкую ткань шоссов… Шаг, другой - потом ступенька! Всякая улица в городе на холме немного лестница. Ну-ка, дурно подметена? Через час спустя горожане натопчут так, что не придерешься, но теперь дворнику не открутиться от последствий дурно сделанной работы!
        Если придется сойти с камня на сырую землю, она остановится. Под пелериной обнаружится мешок, цепляющийся лямками за плечи. Оттуда явятся сапоги с широкой подошвой - кошмар кавалериста. Некрасивые? Зато следы будут не глубже, чем у других обитателей города, а когда бег прервется - ноги будут чуть меньше болеть.
        Она смотрит по сторонам - жадно, будто прощается с серыми стенами свежевыстроенных домов, крышами, что посверкивают зеленым сланцем, с ивами, березками, липами, дубками. Все деревья - едва укоренившиеся саженцы, по два у всякого дома. Листья пока не появились, а вот почки она различает даже на бегу. Большие глаза видят четко и подробно, словно к ним навечно приставлен бинокль. Стоячие уши вертятся, выхватывают среди голосов жителей монолог города: размеренное буханье копров и скрип талей на стройках, шуршание водяных и ветряных колес, утробное рычание лесопилок, стук механических молотов в кузнях.
        Никуда она не денется - завтра опять побежит, разве по другим улицам. Это не прощание - это приветствие! Первый час первой стражи, начало нового дня. Утро сиды Немайн, великолепной и могущественной хранительницы правды республики Глентуи и города Кер-Сиди. Вот, не прекращая бега, остановила пляску одного уха. Вот второе уставилось туда же - к берегу реки, к ветряным башням.
        Под ногами уже не камень - доски временной мостовой, а там и упругая, чуть влажная грунтовка - не пыль, не грязь. Такое счастье раз в год случается! Прорытые высокими колесами колеи. Мычание быков далеко за стеной. Появление гужевых повозок внутри города строго запрещено. Для работы есть вода, ветер, огонь. И человеческие руки.
        Ее несет к самым стенам, хотя «стены» - сказано громко. Земляные валы желтеют прошлогодним дерном. Поверху щетинятся тонкие прутики ивовых саженцев. Подрастут, и будет грозному укреплению не страшен ни враг, ни ливень. Зато башни над валами - настоящие, боевые и рабочие разом. Вот - подошвенный этаж, амбразуры в ров хмурятся. У двери из дубовых досок с железной оковкой, такую не сразу высадишь - копье в нос. Суровый вопрос - разом с улыбкой: эти уши не подделать. Пароль - отзыв. За спиной громкое:
        - Воительницы - внимание!
        Положено говорить - воины, но гарнизоны башен состоят из тех, кого жальче тащить в поле. Женщины аккуратней, заботливей, а боевые машины заботу любят. И, увы, аккуратность. Что поделать - уровень техники. Ей и так приходится прыгать выше головы.
        Запах сосны, сухой, свежепиленой, серого камня из вершины холма и холодного железа. Узкие столбы света из бойниц. От нацеленной вдоль городского вала машины веет мощью и надежностью.
        - Полибол к осмотру!
        Машина в полном порядке - литые вороты и винт начищены до блеска, наборы льняных веревок скручены и подготовлены к быстрой замене. Короба со стрелами в полном порядке. А что, если немного приналечь?
        Машина поворачивается - легко и без скрипа. Без скрипа, который режет уши с доброй половины башен! Да со всех, что построены без нее. Да вот же он, снова! Аж руки к ушам тянутся - зажать. Сверху… Значит, что? Гарнизону благодарность, а ей - взлететь на этаж выше. Сказано - этаж, а в нем четыре человеческих роста, сида пять раз уместится - от пяток до макушки.
        Здесь - никаких паролей-отзывов. Удивленное морщинистое лицо, короткие седые усы…
        - Леди? Ох, как хорошо, что ты пришла. Вишь, скрипит, зараза. Собирался уже письмо в щель бросить. А ты сама…
        Она кивает - рассеянно. Рассматривает добротный вал, шестерни, ремни.
        - Здесь. Смазываете?
        - Каждый день. А толку?
        Она задумчиво обходит вал, рассматривает ходящие над головой деревянные зубья. Смотрителю интересно. Пусть она живет в том же городе, бегает по тем же улицам, что он - ходит, но ведь сейчас колдовать начнет! Будет, о чем порассказать.
        Немайн лезет в карман.
        Платок. Маленький! А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Красивый, с кружевом и вышивкой. Только она в него ни высморкается, ни пот с лица не оботрет… все маленькие, простые, белые из карманов таскает. Так для чего большой? Для красоты?
        Сида, между тем, проводит краем платка по самым шестерням. Рассматривает грязь.
        - Только сейчас смазал?
        - Постоянно умащиваю, великолепная!
        - Верю… Потому ничего и не сломалось пока. Но это лишь оттянет поломку. Скрипит, значит, трется. Так. Неужели при производстве размеры нарушили? Не верю! Их пилят по лекалам, с запасом в палец… Первые ветряки ставили при мне, там порядок. А тут нет зазора вовсе. Хмм. Что, если…
        Она тянется к поясу. Там - холмовые клинки. Кованы, правда, людьми - точней, мастером Лорном из Кер-Мирддина. Но - не хуже. А ей нечисть глаза не отведет! Если злые фэйри тормозят вал, когти в шестерни суют - сейчас полетят клочки, брызнет волшебная кровь… Только…
        - Великолепная, не надо!
        - Чего не надо?
        Уши прижала.
        - Не руби хоба, пожалуйста. Хобы вовсе не плохие! Может, это я чего сделал неправильно? Вон, видишь, в углу мешок муки. Я же понимаю, хоб - обычный мельничный фэйри, и есть ему надо. Пусть берет! Лишь бы не скрипел и ничего не ломал. А может, ему еще что надо? Ты спроси!
        Ответ - вздох. И рука ложится не на меч или кинжал - на самый маленький из ее клинков, меньше ножа для еды. На перочинный ножик. Узорчатое лезвие впивается не в невидимого хоба - в главный вал! Летит стружка.
        - Так. Смотрим: тут сверху следы твоей смазки. Отлично. Хорошо ветряк содержишь.
        Приходится напомнить:
        - Он мою семью кормит. Как за ним не ходить? Договор такой же, как и у тех, кто получил машины до того, как ты саксов колотить отправилась: твои четыре часа в утренний бриз, остальное время мне в кормление… Так что с хобами?
        - С хобами - ничего. Будут докучать, отца Пирра позовешь. А вот с теми, кто построил ветряк, а детали не пропитал, я разберусь…
        Ладонь ложится на кинжал.
        - Они у меня получат!
        Смотритель вздыхает. Знал бы, что виноваты люди, поговорил бы с ними сам. Она же так разберется, что и хоронить нечего будет. Хуже того - никто и не вспомнит, что кого-то надо хоронить! Ее власть - над текучей водой, а что такое время, если не река? Вот сделает так, что человек и не рождался никогда… Страшно, аж жуть!
        Она между тем медленно и четко, так, что каждое слово в уши врезается, доводит:
        - Ты - не виноват. Чинить будут те, кто машину запорол… без оплаты. Но недели две работы потеряешь. Можешь строителей простить, можешь требовать возмещения убытка… Ну?
        Смотритель руками разводит.
        - Хватит с них и того, что «за так» две недели проработают. Неплохая наука! Я не зверь.
        Она еще слушает - одним ухом, но уже сбегает вниз по лестнице. Мимо ремней и деревянных шестерен, мимо пристроек к башне: вот валяльня для сукна - стоит, вот пила по камню, бруски из серых глыб нарезать - тоже стоит. Зато вертится цепь с черпаками. Плещет вода - из реки в акведук, по которому журчащий поток пойдет к подножию другой башни, потом - на самый верх, опять ветром, и уж оттуда, под напором, вода разойдется по всему городу. Пока - не в дома. Пока только в колонки, по одной на два дома.
        Она бежит дальше. Недостроенный Собор проступает из земли, как не раскопанная до конца древность, кутается в леса Университет: второй этаж не перекрыли, на первом уже занятия. Надо заглянуть, как ни жаль отвлекать что студентов, что преподавателей. Для треугольных ушей дверь - не преграда. Каждая аудитория сама докладывает, что в ней происходит.
        Отец Пирр пытается наспех вколотить в студентов теологического факультета хотя бы азы. Курс ускоренный. Доучивать можно, отзывая от прихода. Будут подменять друг друга по очереди. Группа будущих врачей собралась кружком вокруг лысого человека в белом балахоне. Темноволосая девчонка - прямо перед студентами - до хрипоты спорит с друидом. Тот не соглашается, но спор ведет почтительно: Нион Вахан - ватесса, пророчица высшего уровня посвящения. Друид такого достигает после двух десятков лет обучения - если хватит способностей и трудолюбия. Ватессу ничему не учили - сама подсматривала. Любопытный ребенок, рано понявший, что лишний вопрос приближает смерть, а лишнее услышанное слово продлевает жизнь. Вот и живет на свете девочка, не умеющая развести огонь в очаге, зато способная разбить самые сложные интриги. Теперь обсуждает, какую логику следует преподавать студентам: аристотелеву или математическую. Друид, который о второй не слыхал вообще, скромно настаивает, что начинать нужно с того, что понятней.
        - А что понятней? Ну вот, пример: если для всякого эпсилон существует такое лямбда, отличное от нуля, что для любого пси менее лямбда… Ты пришла! Здравствуй, Немайн! Я - это ты.
        Именно так и считает. Раньше даже не здоровалась: к чему с самой-то собой? Пророчица - часть богини. Не такая большая, как рука или нога, но за палец сойдет… Так что простое приветствие - большой шаг вперед. Может быть, когда-нибудь Нион Вахан с удивлением поймет, что она - это она, и что индивидуальность не мешает быть частью чего-то большего, если это большее стоит того. Но теперь рыжая и ушастая рада и такой малости, как здравица.
        - Я пришла. Доброго тебе утра, Нион. Мне кажется, что Аристотель понятнее тем студентам, кто пришел к нам взрослым. Да и остальным не повредит.
        - Мне понятней математическая.
        Разумеется. Про Аристотелеву рассказывает друид, а ватесса до сих пор побаивается друидов, хотя ирландские мудрецы не имеют ничего общего с чудовищами, которые лишили девочку детства. Математической учит предмет обожания… хорошо, что уже не обожения. Значит, интересней. Значит, полное доверие учителю. И - никаких пережитков античности в голове. Хорошая ученица. Беда в том, что другую такую в седьмом веке отыскать вряд ли получится.
        - Тебе, Луковка, - «Нион» это чуть исковерканное «нионин», лук, - да. Но ты это я. Значит…
        - Тебе тоже?
        - Точно. Но мы с тобой - не все.
        - Забыла! Опять…
        Немайн улыбается. Действительно, «я - это ты».
        - Я тоже временами забываю. Заметишь - напомни, хорошо?
        Серьезный кивок.
        Вот чем хорошо кельтское язычество: боги вовсе не непогрешимы. И если богиня - пусть решившая жить с людьми и крещеная, но, с точки зрения Луковки, все равно богиня - просит проверить, не наделала ли она ошибок, бывшая жрица охотно проверяет. И находит! Вот и теперь - насупилась.
        - Похоже, тебе кто-то и без меня напомнил и вряд ли просто сказал. Опять неприятности на стройке?
        - На производстве ветряков. Сида в поход - пропитку дерева прекратили. Думала - украли состав. Нет, в подвалах башни каждая бочка на месте. Нетронутая. И ведь объясняла: пропитка нужна, чтобы дерево не разбухало и не гнило. Нет. Что на них нашло?
        Луковка вздыхает.
        - Злого умысла не вижу. А ты?
        - Тоже. Но терпеть самовольные отклонения от техпроцесса? Нет уж. Загляну к Анне, она как раз читает простые волшебные вещи…
        Анна - старшая ученица и самая матерая ведьма в округе. Не в смысле характера, а на деле. Зелья - лекарства и яды, огромный врачебный и ветеринарный опыт. Сама себе лучшая рекомендация: в раннем средневековье люди стареют рано, а она, на четвертом десятке, - красавица, каких поискать, светлая голова. Второй человек после Луковки, что обладает техническим мышлением. Картина мира у нее в голове еще та: подобия, Силы, истинные имена - но ведьминские понятия на диво удобно срослись с инженерной наукой двадцать первого века. Теорию решения изобретательских задач, например, ведьма применяет изящней наставницы - может быть, потому, что у нее в голове нет готовых рецептов, что человечество накопило за полторы тысячи лет. Так и выходит, что наставница учится у собственной ученицы и надеется, что Анна сумеет перевести науку на язык, который поймут в этом веке.
        Если в этом мире и этой истории инженер будет именоваться ведьмой или волшебником
        - какая в том беда? На костер в темные века не потащат. В варварских правдах все четко: если ведьма изведет человека, платит обычную виру. В римском законе запрещено знаться с демонами под угрозой предания мечу, но изучать окружающий мир при помощи математики дозволено. И вот - перекрестие взглядов, что готовы ловить тысячелетнюю мудрость. Получат, но вместе с работой. Все равно практика нужна…
        - Нужны аккуратные девочки и мальчики, - объявляет сида, - за взрослыми присматривать. Следить, чтоб все было сделано, как я говорю. И точно так, как я говорю. Платить буду, как взрослым.
        Желающих нашлось много. Мальчишки - вообще все. Анна глазами показала, кого лучше взять. В таком деле наставница послушает старшую ученицу. Только потом отведет в сторонку, спросит:
        - А девицы чего мнутся?
        Анна вздохнет.
        - Умные. Подумай, как их любить будут! Это ведь позор, если взрослого подчиняют ребенку. Я не обсуждаю решения, наставница - но, как ученица, хочу знать, отчего тебе нужно поступить именно так.
        - А чтоб те взрослые больно умными себя не считали, - окрысилась сида. Зубы показала. Острые. - Собрались мудрецы… Пропитку дерева отменить, это ж надо додуматься! И чем объясняют? «И так дерево хорошее», «а чего возиться, морока одна»! А кругом сырость, и вода при водоподъеме просачивается. Вот и результат: у прогнивших шестерен зубья отлетают. Нет, прав сын стали. Все решает работник. Дураку хоть Творец план составь, результат один. А уж дураку деятельному… Так что работники нам, Анна, нужны новые. Которых нам же и учить.
        - Послушные? - Анна пыталась сообразить, кто таков «сын стали». Что это излюбленная подмена имени на кеннинг, понятно. Последний год норвежская поэзия изрядно завладела умами, спасибо норманнам, телохранителям Немайн. Теперь угадывай, о ком наставница ведет речь… Ясно одно: сталь - сплав сидовский, до Немайн люди ее не знали. Значит, «сын стали» - сид. Кто-то из старых богов. Кто? Пока неважно.
        - Нет. Соображающие! А эти… Что масло и деготь сэкономить можно, догадались. И ведь даже не украли. А что пропитка не просто так, ни один не додумался!
        - Додумался. Каждый, - Анна вздохнула. Лить грязь на род человеческий не хотелось. Но раз сида решила жить среди человеков, ей стоит знать людскую породу. Работники все прекрасно поняли. Пропитка нужна, чтоб на ветряках и водяных колесах не завелись хобы, незлые Славные соседи, что на мельницах помогают. Небось, еще поругивали хранительницу-фэйри, что удумала лишить их подручных. И сделали все по-своему. Наполовину из лени, наполовину из суеверия. Не верят они в благодарность машин, положенную за добрый уход. Зато в хобов - верят.
        Дальше просто. Не учли, что хоб на мельника трудится не за спасибо, а забирает часть муки. А тут не жернова, тут ремни и зубья. Большая часть башен воду качает, хобы же водичкой жить не привыкли. Со злости валы грызут и шестерни. Те разбухают… Привет, поломки. Вот, кто мешок муки хобу поставил - у того ветряк и стоит пока. Только хоб все равно недоволен. Наверное, не нравится воду качать и валять сукна…
        Так и рассказала. И прибавила:
        - Привыкай, наставница. Это и есть судьба ведьмы. Друг друга понимаем, а вокруг… Волшебный туман.
        - Тьма египетская, - кивнула сида. - Ничего. Выучим. Не всех, всех не получится. Лучших. Достаточно, чтоб хоть самим не сталкиваться с «туманом». Значит, говоришь, недовольство будет?
        - Ошиблась, - ученице можно, - не все знала. Будет, но только у наказанных. Остальным мастерам объясним. Скажем, что наказание и присмотр - за лень. За попытку свою ношу на чужой горб переложить. Ношу, кстати, оплаченную. Это все поймут. Что Славные Соседи лайдаков не терпят, в Камбрии еще помнят!
        Славные Соседи - волшебный народец. Лучшие из него. Тилвит тег, озерные девы и правители холмов. Кто скажет - не бывает? Вот они: Луковка - озерная, хоть и выглядит почти человеком. Немайн - сида, холмовая, по ирландски - дини ши. Пришли к людям, живут как обычные люди. Нет. Как лучшие из людей!
        Немайн поправила на плече ремень, пожелала счастливо оставаться - и на улицу, а по улице - чуть не вприпрыжку. Теперь бежать нужно всерьез - времени уже… Взгляд цепляется за вершину холма, вокруг которой раскинулся новорожденный город - ее город, второй ее сын! Там три башни, но всерьез вытянулись пока только две: Водонапорная и Жилая, она же донжон - самая неприступная, самая высокая. Пока поднято пять этажей из восьми, но вид с недостроенного донжона открывается - залюбуешься. Сида с месяц назад полюбовалась и решила: пусть каждый день в обеденное время работы встают на час, чтобы всякий желающий мог залезть, оценить красоту города и мощь Республики, потыкать пальцем в укрывшиеся туманом холмы:
        - Это еще Глентуи? Или уже Дивед?
        Закончится стройка - будет видно все побережье, и вся река, и вся граница.
        Когда король Диведа передавал Немайн здешние земли - сказал, сколько миль вокруг холма, на котором растет город. Окружности не получилось, и виной тут не только река и морской берег: никто не будет вести границу по полям одного хозяина, одного рода, одной общины. Попала в назначенный круг крепость общины - значит, все земли отходят к Республике, и окружность выпускает щупальце, словно медуза. Не попала - на границе получается щербина. Крепости все на холмах - значит, с башни должны быть видны обратные склоны. Значит, высокая будет!
        Сиде некогда попусту глазеть по сторонам. Она - часть своего холма. Пушатся первой зеленью леса, корабли снуют по реке, дымят кузни и гончарные печи, сида носится по городу. Вот так - правильно, привычно. Какой-то месяц прошел, как ушастая из похода вернулась, а жителям славного Кер-Сиди кажется, что и не уходила, и не денется никуда. Она же бессмертная!
        На вершине Водонапорной башни, чуть пониже цистерны, медленно вращаются круги с цифрами. Осталось десять минут. Надо бежать!
        Уши прижаты. Сапоги грохочут по камню. Пробежка утром - прекрасно, только на службу опаздывать никак нельзя. Но - успела, на самую на верхушку! Даже позволила себе сделать последние шаги чуть медленней обычного. Вот и присутствие, оно же дом, оно же крепость. Точней - главная башня, донжон. Внутри - все готово! За пологом ждет бочка с горячей водой и белый церемониальный наряд. Несколько минут плеска - и хранительница правды в республике Глентуи готова взяться за куда более скучную работу: бумажную. Только сперва к сыну заглянет… Не тому, что в дереве и камне встает в устье Туи - тому, что научился сидеть, ползать и даже раз-другой сказал «мама». Начинается новый день: двадцатое марта 1400 года от основания Рима. Или 646 года от Рождества Христова.
        Во-первых и в главных - люди. Те, кого пригласила с вечера - и все, кого и приглашать не надо. На лице, после встречи с сыном - следы восторга и умиления, в душе мир. Оруженосец у двери зала совещаний вытягивается. Кулак взлетает к виску. Хорошее приветствие, заодно и напоминание склонному к усобицам народу: «Пока мы едины, как пальцы в стиснутом кулаке, мы непобедимы!»
        - Привет, Нейрин.
        Ответ - улыбка. Часовой не имеет права разговаривать ни с кем, кроме начальника караула - одного из рыцарей. Но что хранительница помнит имя - приятно. Она, конечно, помнит все - кроме того, что предпочитает забыть…
        Говорят, королю Артуру хватало двенадцати рыцарей за круглым столом. Немайн мало трех полудюжин, но разом за столом окажется не больше четырех человек. Остальные? В отъезде. На срочных заданиях. Отсыпаются после ночного бдения… Зато четверо - уже на месте. Трое откинулись на резные спинки стульев. Один выбрал древнюю мебель: водрузился на широкий и низкий табурет, поверх прикрытый подушкой. Сэр Кей: молодой, гибкий. На пятках сидеть научился! Пробовали все, пример сиды заразителен. Увы, привыкнув с детства к стульям и скамьям, редкий человек будет чувствовать себя удобно, сидя на собственных ногах.
        Из трех учениц - две занятия ведут. Третья - Эйра, сестра - здесь. Предпочла стул.
        Немайн выбирает сиденье старинное. Поправляет наряд. Вот - выпрямилась, взгляд обегает стол по кругу. Все на месте.
        - Доброе утро, родичи.
        Семью и дружину в Камбрии не различают! А что до тех, кого пригласили в башню на раз, так еще неизвестно, доброе ли для них утро - или впереди одни неприятности. Половина получит на голову стрелы и громы - все, кто наломал дров, пока сиды в городе не было. Кто справился хорошо, ждет награды.
        Завтра перед Круглым столом предстанут те, кого сегодня оторвали от работы. Еще не остановлена стройка нового ветряка, не стоят и пилы по валам и шестерням - а проблемой займутся уже сегодня. Сегодня… А сегодня, наоборот, раздача пудингов!
        За запас саженцев - не все пустили почки, так еще есть время заменить - благодарность, грамота, несколько золотых. За новые якоря - хорошо держат, а сделаны из обычного железа - почетная приставка к имени, тугой кошель, грамота, утверждающая клеймо. Это не значит, что другие не имеют право делать якоря. Это значит, что изобретатель получил еще одну работу: смотреть, чтобы качество изготовленных было не хуже, чем того, что на испытаниях так и не сдвинулся, пока канат не порвался. Сможет удержать качество - родится новая гильдия.
        Но вот чужих глаз и ушей больше нет. Можно поговорить всерьез. Выслушать, как прошла ночь… неплохо прошла. Ветер был. Вода в ремесленных цистернах поднялась до переливной отметки. Значит, у города есть двенадцать часов работы на критических участках - вне зависимости от капиризов ветра. Проблемы тоже есть: ночные смены хуже укомплектованы.
        Сэр Ллойд - старший в дружине, докладывает о порядке в городе. Несколько драк. Один случай поножовщины. С виновных взыскана вира за кровь и увечье, трупов нет. Из интересного: в город на франкском корабле пришли иноземцы, каких прежде не видывали. Страже объявили себя, как благородные люди из народа уар, по торговому делу. Франки их называют аварами…
        Авары… Слово знакомое! Немайн забралась в чужую память. Что вспомнилось? Могучий каганат на Дунае, битвы с византийцами, славянами, франками… Образ злых великанов в «Повести временных лет». Поговорка: «Погибоша, аки обре».
        - Это обре, что ли? - переспросила сида.
        Добрые сэры пожали плечами.
        - С греками поговори, - посоветовала сестра, - наверное, знают…
        Стали планировать дела. Немайн про себя решила - прежде любых бесед надо непременно на грозных и загадочных обров-авар-уар взглянуть самой. Греки могут быть пристрастны, это раз. Во-вторых, интересно! В Камбрии - едва ли не главный довод. В-третьих… Зимний поход высосал все деньги из казны, вместо золота и серебра по маленькой республике ходят долговые расписки сиды. Хранительница правды не королева, скорее, кто-то вроде епископа: не расплатишься с долгами на июльской ярмарке - сдавай знак власти, ивовый посох. Значит, нужно смотреть внимательно: вдруг от иноземных гостей хороший доход получится?

2
        Ссылка на остров - обычное для Рима наказание женщине, проигравшей в борьбе за власть. А еще оно очень растяжимое. Когда остров маленький и бедный, это значит - перебивайся с воды на хлеб, живи редкими подачками из столицы, которые случатся, если о тебе среди державных забот вспомнит победитель. И если чиновники, от столичных до местных, забудут, побоятся или побрезгуют эту малость разворовать.
        А что, если остров - Родос? Великий город, древний побратим Рима - настолько близкий друг, что его жители считались полноправными римскими гражданами еще во времена, когда этой чести не удостоились соседи-италийцы. Морское сердце империи - вот что такое Родос! Пусть колосс разрушен землетрясением - так и надо языческому идолу! - но город по-прежнему силен и славен, и порт заполнен кораблями, военными и торговыми. Так что означает ссылка в средоточие имперской мощи?
        Уж, разумеется, не привольное житье среди имперских тайн… Башню оно означает. Высокую, с толстыми стенами. С решетками на бойницах, в которые не пролезет и кошка. А мелочи, вроде обстановки в камере, качества кормежки и возможности погулять по дворику форта зависят не столько от базилевса в столице, сколько от местного коменданта. А тот совершенно не настроен злить ту, к которой еще может снизойти милость Господня.
        Комендант поступил просто - сунул узницам под нос полученные из столицы инструкции. Дочери императора - значит, грамотные. Пусть читают. И - не обижаются, а ценят человека, который сделает для них все, что не запрещено приказом святого и вечного базилевса!
        Значит, пища с его, коменданта, стола. Значит, будет заглядывать, спрашивать, есть ли просьбы. Просто - разговаривать. Никому другому нельзя! Кроме него - только священник, и только для исповеди. Врача - не пускать. Друг с другом поговорить тоже нельзя. Сестра Августина еще спросила:
        - А книги?
        Услышав ответ - «Только Библия», вышипела:
        - Переменит Господь счастье племянничка, оскоплю гадину…
        Еще оглянулась, когда разводили по разным башням.
        - Помни, сестра - у тебя есть я! Ты не одна!
        Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться - виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни. Августину на свою, Анастасию - на свою. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается.
        - Очень скучает, - сообщал тот. - Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе - письма тебе. Передать не могу. Приказ.
        - Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал…
        Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Недоходящими до адресата письмами и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка… только волосы, как крыло феникса, по ветру! Неприлично? Так она специально, для племянника. Инструкции не допускают к
«священным телам миропомазанных август» - тех самых, которые во всех прочих местах приказа значатся, как «богомерзкие кровосмесительные отродья» даже врача? Так пожалуйста - низложенную августу видит больше тысячи солдат - в таком виде, что непотребная девка застеснялась бы. А так… стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась - среди мелькающих крыльев и сварливых криков. Чайки любят подраться за кусок.
        На втором году «ссылки» Августина перестала выходить наверх. Заглянул комендант, сказал, что следует молиться за сестру. Напомнил о милости Господней, молол разные слова - а рука дергалась к шитому золотом квадрату на алом военном плаще. Анастасия ждала кинжала, потому слов не расслышала - тихонько молилась. Но вот рука скрылась под жесткой тканью… вынырнула, неся не смерть - подарок! Единственную книгу, дозволенную узницам.
        - Это - ее, - сказал комендант, - а она желает твою. Это нарушение приказа… но такое, которое невозможно заметить. Потому… Я христианин, и отказать умирающей не смог. Молчи об этом!
        Анастасия метнулась к схваченной решеткой бойнице. Свою книгу - отдала. Дождалась, пока затихнут шаги милосердного цербера. Широкая бойница - стол из камня, что равно тепел днем и ночью. До решетки - и моря! - всего две сажени. Вот открыт тяжелый переплет… Смеяться нехорошо - в соседней башне умирает сестра. Единственным оправданием Анастасии служила гордость - за ту, что везде осталась собой. И тут умудрилась книгу заляпать! Весь титул покрыт коричнево-рыжим. Что это? Не кровь, точно. Что-то знакомое!
        Вместо благочестивого чтения - воспоминания. В прежней счастливой жизни Августину было терпеть невозможно. Засунуть младшей сестре репей в волосы, пребольно пнуть под столом, где никто не видит, подсказать неверный ответ перед строгим наставником - это она. Правда, если на урок мать заглядывала или сам отец решал проверить успехи дочерей, подсказка всегда бывала верной. А перед торжественной службой в Софии ящерицу за ворот получила не сестренка, а Констант! За напыщенность. Ну да, сын и внук императоров, будет править! А вредных теток выдаст за кочевых варваров. Ради империи! Вот и получил. В момент, когда доставать ползающее по спине существо поздно - нужно стоять смирно, молитвы повторять и кланяться. Августину потом заперли в собственных покоях: с книгами! Хорошо провела пару дней. Еще тайное письмо прислала, пусть и понарошку. Нужно было папирус над свечой подержать - и на чистом листе проступили коричневые рисунки: улыбающаяся ящерка, птичка с веткой в клюве и сама Августина, уткнувшаяся в книгу.
        Анастасия еще раз взглянула на залитую коричневым страницу. С ужасом и восторгом поняла - Книга испорчена нарочно. Сестра рискнула спасением души - ради того, чтобы настоящее письмо дошло до соседней башни! И была свеча, подогревающая края папирусных страниц - писать между строк Писания даже сестра не осмелилась. Прости ее, Господи! А над пламенем свечи проступали строки, дарящие злую, мирскую, радость.

«Здравствуй, сестра. Пишет тебе великая грешница Августина, что осмелилась замарать священное. Видно, и верно я - лопоухое кровосмесительное чудище… Прощения мне нет, но у меня остался долг, не исполнив который я не имею права уйти. Не умереть! Собственно, это я и должна - сообщить тебе, что я не больна и умирать не собираюсь. Все притворство! Скоро я буду свободна… Тебя вытащить не сумею: лазейка только на меня, и то придется тело и душу до крови оборвать. Скажут - умерла, не верь. Покажут тело - знай, подделка. Не печалься о разлуке, я тебя помню и люблю, и всегда буду. Как только наберу силы - вызволю. Как, пока не знаю. Может, выкраду, может, выменяю, а глядишь - и возьму Родос на меч! Тогда быть тебе моей соправительницей, а Константу-зверю… Грешна я, прости меня, Господи, и спаси сестру мою, Анастасию. Августина - пока еще узница».
        Больше ничего.
        Через неделю - известие: сестра умерла. Тело не показали: не сумели подделать. Значит… Анастасия молилась: богу - о сестре, сестре - о свободе. Ничего не происходило. С башни было видно, как суетятся в порту люди-муравьи, входят и выходят щепки-кораблики… Каждый раз, как показывался большой флот, вспыхивала надежда: сестра идет! Ничего.
        Через год коменданта сменили. Наверное, не из-за книги…
        Перо и чернила отобрали - пришлось сочинять письма сестре, не записывая. Еда стала хуже, но Анастасия оставляла немного хлеба для чаек. Неблагодарные птицы орут, дерутся, клюют кормящую руку. Ну и что? Они напоминали о сестре. Напоминали - ты не одна, Августина с тобой. На небе ли, на земле ли… После прогулки оставалось искать надежду в Евангелии. Спать. И молиться за сестру. Во здравие! Очень уж хотелось верить, что умная Августина что-то измыслила, ухитрилась сбежать - и вот-вот распахнет для сестры огромный мир, большой, как небо, и быстрый, как чаячий полет!
        Полгода назад она смотрела, как из гавани уходит великий флот: звонят колокола, вьются флаги, вокруг длинных дромонов и пузатых купцов взлетают крылья из десятков весел… Куда - опальной августе не доложили. Наверное - на агарян. Или - кто знает, как все повернулось - на персов, на авар, на лангобардов, против славян. Сердце шептало: а вдруг навстречу римской силище идет другая, тоже римская? Может, вот оно - «возьму Родос на меч!» И не надо никакого соправительства. Тем более, по римскому закону императрица - лишь источник власти для мужа. Глядишь, передерутся! Главное - сестру обнять. Услышать полузабытый голос…
        Четыре месяца назад флот вернулся. Корабли шли на половинных веслах - значит, людей убавилось. Церкви ударили не весельем благодарственной службы, печалью покаянной. На башне римская императрица не знала, что ей делать - то ли плакать, оттого, что царство христиан понесло поражение, то ли смеяться, ожидая радости. Еще месяц спустя ворота башни отворились. Трава под ногами показалась мягче ковров Большого Дворца. Новый комендант, что прежде и не заглянул, разговаривал просто и непочтительно.
        - Твоя сестра умерла, так судил Бог. К сожалению, в одной из дальних провинций появилась самозванка, использующая свое уродство, чтобы опорочить потомство великого Ираклия, твоего отца. Потому, ради чести семьи, ты должна солгать. Тебя доставят в Константинополь. Ты достаточно похожа на Августину, чтобы толпа признала в тебе сестру. В обмен за заботу о семейной чести базилевс, святой и вечный, обещает тебе…
        Да хоть полцарства! Когда-то уже обещал править совместно: с мамой, братьями, Августиной… Из рук матери, ему - бабки, корону получил. А что за ним иные люди стояли… Какая разница? И все-таки она согласилась. Предпочла удавку чуть позже удавке сейчас. И еще задумала каверзу. От тихой, застенчивой Анастасии император Констант не ждет злой шутки. А она пошутит разок… Как сестра. Та, которую довелось полюбить только в башне. Той, которая просто - не успела. Пусть ей будет легче!
        Что осталось в памяти от морского перехода? Смрад с гребных палуб. Теснота, доносящая обрывки разговоров.
        - Рыжая-ушастая. Григорий - Африка, Августина - Британия…
        Британия? Провинция, которую давно бросили на произвол судьбы, еще стоит? Был древний век, в котором бритты, по ошибке записанные галлами, брали Рим. Был век - в составе мятежных легионов шли сажать своего императора. Словно запыленная фигура вдруг отыскалась, встала на доску. Шах! И Анастасия не станет пешкой, закрывающей короля!
        Порт. Закрытые носилки. Многолюдный шум - страшный! Неужели выставят перед толпой? Тогда у нее и рот не откроется сказать, что задумано, от страха. Констант выиграет ход? Нет, дудки!
        Полог задернут небрежно. На темном пурпуре - яркий надрез. Солнце Константинополя царапает глаза. Что можно увидеть? Людей - много. Стены. На стене - царапины, крупно. Успела разобрать: стишок. Простой, такой всякий накорябает:

«Царству на горе, сцепилась родня.
        Сестры в раздоре, меж братьев резня…»
        Нет, сестры не в раздоре! А если Констант еще и собственного брата удавил… как это чудовище терпят?
        Дворец - Влахерна. Маленький, легче охранять. Новый разговор. Племянник личным визитом не почтил, говорил магистр оффиций. То же самое: «самозванка, честь семьи»… Обещания, которым нет смысла ни верить, ни не верить: сочтут выгодным, сдержат, не сочтут - отбросят. Поторговалась для вида - без толку, как о стены кулаками молотить.
        - Монастырь? Нет. Конные прогулки? Нет. Переписка? Нет. Другой остров? Нет.
        Церковь усиливать не хотим. Боимся, что сбежишь. Боимся, что найдешь сторонников. Боимся, что тебя украдут. Сулили: богатый стол, удобный дом внутри крепости, десяток прислужниц, книги, личного священника. Огороженный двор - ходить по траве. Собачку… И жизнь, конечно.
        Согласилась.
        И вот - черные волосы старательно заворачивают, чтоб ни локона не видно! Зато чужую медную прядь пристраивают, будто случайно выбилась. Хорошо, глаза, как у сестры, серые, не то б выкололи. Обряжают…
        - Не пелерина. Военный плащ! Белый, черная вставка!
        Вовремя вспомнила! Мать, когда отец умер, пыталась одеть - не позволили. Что сестра с мала носила, просмотрели… Она всегда гордилась, что била с отцом персов: родилась в походе.
        Что до багрянородства… Когда-то у девочек было три брата: достаточно, чтобы меж собой не меряться. Решили: одна старшая, другая багрянородная. Равные. И вот теперь из зеркала серьезно смотрит сестра. Прошло четыре года, и Анастасия превратилась в Августину… А та кем стала?
        Военный плащ - одежда сестры. Плохо? Нет, очень хорошо: пусть на мгновение, но против племянника встанет равная ему правящая августа. Не дама под защитой родственника - та, что отдает приказы.
        Зал, толпа. Потом она поймет: людей куда меньше, чем на больших выходах отца. Но после башни - чуть с ума не сошла. Спаслась тем, что представила: это - не люди. Чайки. Прилетели, галдят, хотят хлеба. Будет им! Трон с императором. Констант-Константинишка. Вырос злой мальчишка, глядит спокойно и свысока. Ящерицу бы ему за шиворот! Или нет. Змею. Падают напыщенные слова: «ведут уединенную благочестивую жизнь», «отмаливают грехи родителей».
        Потом… На мраморном полу рассыпался поддельный локон, покрывало покрыто алыми пятнами, злой перестук мечей, мечущийся под сводами крик:
        - Я не Августина! Я…
        Тут из легких выбило воздух, сильные руки обхватили - и вынесли. Сто шагов под небом, десять - под темным сводом прохода в стене. Тогда она впервые услышала, как стрелы входят в человека… Кто-то упал, кто-то развернулся к преследователям… Считай, умерли, и умерли плохо. Но ее несут дальше - к лошадям, волнам, крутому борту маленькой галеры.
        Запах моря, волосы, вот грех, по ветру вьются. Хмурый спаситель - или похититель?
        - разглядывает добычу, Анастасия рассматривает его. Обычный римлянин в немалых чинах… Только на плечах кафтан странного кроя, на ногах - мягкие сапоги без каблуков и без шпор, носки загнуты вверх, на боку, вместо прямого меча - чуть изогнутая сабля. В руках - хлыст.
        - Здоровья тебе, драгоценная. Правда же - ни за какие сокровища мира я не продал бы то, что создавал годами… Но тем из моих людей, кто еще жив и переживет ближайшие недели, придется таиться, лежать тише воды. Мы рискнули - чтобы освободить царицу Августину…
        - Ты кто? - спросила Анастасия.
        Хлыст хлопнул по широкой ладони.
        - Меня зовут Баян, по имени последнего великого хана… По званию? Не знаю. Вчера - точно был аварским послом. Послом, который даже не знает, если ли в пуште хан! А вот кто ты, поддельная августа? Нам нужна настоящая, но я взял ту, что предложила судьба.
        - Я не поддельная, - сообщила Анастасия, - я просто - другая…
        Потом гадала, что было бы, если бы - не призналась? Мол, нашли на Родосе девку, похожую на августу, привезли, припугнули - да недостаточно. В Константинополе - слух догнал - что-то такое по улицам и ползает. Не верят, что настоящая августа волосы показала. Баян поверил. У него есть доказательство - часть формулы опознания, которую дети императорской фамилии на всякий случай учили наизусть. Слова… Их нужно не только произнести, но произнести - правильно. Когда-то регент империи хан Баян знал тридцать слов. Теперь, его посол - только пятнадцать.
        Потом был Дунай, ветер, несущий против течения… Пороги, хрип людей и волов, валящиеся под киль бревна - вот как можно приделать кораблю колеса! Правда, как выкатятся из-под кормы, нужно опять под нос перекладывать. Кругом - раскосые гуннские лица, на корабле таких нет. Народ уар, именно так называют себя сами авары, состоит из разных родов… Тридцать и одна пошлина: сперва каждому из болгарских родов, потом каждому из аварских - всем осколкам великой степной державы по очереди. Конечно, никакой багрянородной Анастасии на борту не было, как и посла. Был не больно расторговавшийся купец с дочерью. Кто скажет, что простоволосая красавица в алом кунтуше, в вышитом языческим звериным узором платье, не доходящем до лодыжек, да еще в шароварах - греческая царица, пусть и беглая? Не похожа! Да и лицо - самое обычное для знатных кочевников.
        Не всякий знает, что персидская кровь у римских императоров и аварских ханов - общая.
        В среднем течении корабль чуть задержался. К скромному купцу заглядывали - по торговым делам - разные люди. По одному, по два. Смотрели… Мелькнула мысль: сватают! И чем это лучше Родоса? Шли по реке - за спиной вечно маячила пара
«служанок» - у каждой на поясе сабля, рубиться умеют не хуже мужчин. А степь может стать не худшей темницей, чем море. Спустя неделю страхов заглянул бывший посол. Анастасия затаила дыхание.
        - С тобой познакомились, - услышала, - достаточно, чтобы понять: жена-августа будет для претендента в ханы величайшей честью. Такому все слабые роды поклонятся
        - и сильным деваться станет некуда. Только никому не нужна ни самозванка, ни августа-полонянка. Потому решено: мы везем тебя к родне, что восстала против Константа. Пусть признают. Пусть сами, без принуждения, выберут - кто станет им первым другом на Дунае! Если, конечно, им нужен здесь друг.
        Четыре года в башне, за которые девочка превратилась в невесту… Ее ничему не учили! Августина знала бы что ответить, но и у Анастасии нашлись слова:
        - А если они выберут другого друга?
        Баян развел руки:
        - Значит, много хороших людей умерло зря. И так бывает. Мы даже обиду не затаим - это привилегия сильного, а каганат теперь слаб. Теперь решай: есть два пути. Во-первых, против нынешнего императора выступил в консульской Африке твой дядя по матери, Григорий. Даже в нынешнем виде, правителя одной богатой провинции, он станет ценным союзником. С другой стороны, в Британии объявилась рыжеволосая женщина, которая - от урожая до сева! - поставила остров на уши: строит город, громит саксов, торгует с Африкой. Многие подозревают, что это Августина, хотя сама она называет себя иначе, и достоинства августы не признает. Если это она… Военный талант в наши смутные времена дороже золота. Так куда мы отправимся?
        Получив ответ, аварин позволил себе уточнить:
        - Ты ее опознаешь?
        Анастасия, казалось, уже в пути на далекий остров. Ответила:
        - Даже ослепнув.

3
        Бесконечное небо, тени перистых облаков. И крылья! Самые широкие крылья, что раскрываются над Британией. Крыльев две пары, а красавцев-орланов - парочка. Темных, словно пятнадцатое столетие от основания Рима. Кончики широких маховых перьев растопырены пальцами, черными на фоне белесого свода.
        Пара то расходится, то сближается. Кажется, даже соприкасаются крыльями. Нежно. Вот уж кто счастлив. Для них пришло время пира, время безопасной сытости, ибо некому натянуть тетиву, отгоняя добытчика стрелой от ягненка. Да и ягнята уже не интересны - теперь сами стрелки стали пищей. Самой для орланов желанной. Той, что не может увернуться. Мертвечиной. Падалью.
        Но не только крылья темны на присыпанных изморозью полях южной Англии. Серым маревом или темными хлопьями оседает с небес замерзший дым. Не горьковатый вкусный дым очагов - едкий смрад пожарищ, след уходящего на северо-запад мерсийского войска. И еще стылые тела.
        Кружат орланы. Пир им. Пир всем, кто не брезгует полежавшей под снегом человечиной. Пир изобильный, дружеский - какие ссоры, если хватает всем? Волкам, забредшей с шотландских гор росомахе, одичавшим собакам и небесным падальщикам. Этой весной добыча не стоит драки - рядом лежит не хуже. И поют в холодной стране волки. А вороны, спускаясь на падаль и мертвечину, согласно грают, восхваляя короля Пенду: «Мудр, мудр!»
        Крик этот ласкает слух. А сквозь птичий шум звучат чужие слова, завязшие в голове, как наваждение:

«Кусает крыса, воняет тля,
        Ребенок дает пинки
        Но воин, погибший за короля,
        Не может поднять руки»
        Всего лишь слова. Не слишком складные, точно переложенные на камбрийский язык впопыхах. Так оно, наверное, и есть. Но слова возвращаются с каждым оборотом окованных железом колес. Отчего? Может, похоронная команда упустила кого-то из его людей. Многие воины присоединились к отряду, в начале зимы задерживавшему войско Хвикке. Многие остались на обочине римского тракта, потерявшись в скоротечных, но жарких стычках. Не всегда можно было подобрать упавших. Но, что еще хуже, иных, присоединившихся час назад, не успевали даже запомнить…
        Мелкая, словно боль в застуженных зубах, дробь совпадает с такой же тряской. Но это больная нога переживет. А при верховой езде хрупкой после перелома кости пришлось бы работать. Врачи говорят - рано. Не срослась толком после декабрьского сражения. То ноет, то дергает… Но если на дороге повстречается враг, кучка недобитых хвикке или отряд уэссекских дружинников - узнают и мощь ручной баллисты, что на крюке прикреплена, и силу руки Окты, графа Роксетерского. От раны в ноге он меч держать не разучился. Два десятка рыцарей, что скачут по бокам колесницы - тем более. И пусть уэссексцы тоже обзавелись стременами, неоткуда им взять уверенную посадку графской дружины - для этого надо было победить в теснинах Ронды! Или хотя бы пережить их. Тогда, при рождении умения, у врага еще оставался шанс. Сегодня рыцари охромевшего графа непобедимы и смертоносны, как погони древних бриттских богов. С кем поведешься…
        Строгий взгляд проверяет охрану. И здесь камбрийская троица: метатели дротиков в дозоре, лучники снаружи строя, тяжеловооруженные всадники внутри. Теперь этот порядок кажется правильным и естественным, как дыхание. А ведь еще полгода тому войско Роксетера обходилось одними латниками.
        Новый обычай пришел с новыми подданными, которых рыцари-мерсийцы уже не называют бриттами. Окликнуть так - обидеть. «Бритты» - имя побежденных, а эти - победители. Потому камбрийцы, по имени страны. Или кимры, что значит «друзья». Меж собой и с теми, кто не злоупотребит их расположением. Вот подскакал «друг» из передового дозора, прозвенел копытами коня по не отошедшей с ночного мороза дороге.
        - Впереди засада. Меня не заметили, - всадник выдыхает облачко пара.
        - Сколько?
        - Пешие, больше десятка. Но и не больше двух. За дорогой следят. Назад не оглядываются. - Дозорный говорит отрывисто, не сбивая дыхания длинными фразами, наверное оттуда же и римская военная краткость, - Точней не считал. Боялся, что заметят.
        А ведь рыцари Окты шли бы по дороге. И хотя бы головной дозор да попал под внезапный удар. Все-таки жители Кер-Гурикона, который мерсийцы зовут Роксетром, а римляне - Вириконием, «Белым городом среди лесов», слишком цивилизованны. Зато некованым лошадям воинов холмовых кланов бить копыта о камни не следует. Так что идти по обочине для них - привычка. Добрая, полезная привычка, спасающая жизни.
        - Ждут нас на дороге? Хорошо. Мы зайдем со стороны холмов, - решает Окта. - Разомнемся. А то я замерз.
        Дружинники скалятся молча - мокрый холод пробирается под одежду, сколько ее ни надевай. Согревает только движение…
        Увы, на колеснице в кусты не сунешься. От всего боя графу достаются конское ржание, шум борьбы, короткий стук щитов, да привычное зрелище: дротики с коней в упор - саксонские щиты с таким украшением проще бросить, особенно рукам, ослабленным голодом и холодом - и рубка пехотинцев длинными кавалерийскими мечами. Роксетерцы сражаются молча, камбрийцы вопят и улюлюкают - вся разница. И оценить ее саксам вряд ли придется. Осталось вскинуть «скорпиончик» - на полноценное римское насекомое ручная баллиста не тянет - и ждать удачливых беглецов. Рядом разочарованно вздыхает кимрский рыцарь. Тоже наложил стрелу, а бить некого. Ничего, потерпит. Бездоспешным нечего делать в укрывавших засаду зарослях. А бить бегущих - посмотрим, кто успеет выстрелить раньше. Прирожденный конный лучник из Камбрии или рубака-мерсиец. Рыцарю - натянуть тетиву. Его сеньору - нажать на спуск.
        Но беглецов все нет и нет… Зато на гребне холма с другой стороны дороги показалась вторая ватага. Помощь? А толку, когда на холме застыла колесница? И «скорпиончик» взведен. Щелчок тетивы. Рядом опустошают колчаны кимрские рыцари. Они успевают выпускать новую стрелу, когда первая еще в полете. Баллисту же взводить долго. Но единственный болт сделал свое дело. Заставил бегущих притормозить. Окта еще под Глостером заметил, насколько «скорпиончик» пугает врагов. Разница между ним и луком, как между мечом и топором. Топор может застрять, требует большего замаха. Но если уж железко пришлось по врагу - никакая кольчуга не удержит. «Скорпиончик» и того сильней: попадет болт в руку - прощай, рука. Попадет в ногу - прощай, нога. В голову - разобьет череп, как орех. Вместе со шлемом. В грудь, в живот - прошьет навылет, верная смерть. Любой щит - либо насквозь, либо вдребезги. Защиты - никакой. Вот и выходит, что даже одна колесница на холме ломает дух врага. А когда дух надломлен…
        Рука тащит из ножен меч. По привычке. Серый красавец просит крови, а врагов уже не осталось. Живых. Приходится в качестве извинения слегка порезать палец. Куда бежали эти безумцы? Пешими, без строя - на конных лучников? Странно. Но вот на холм взлетают всадники, и Окта издает приветственный клич: перед ним свой, мерсийский разъезд. Сплошь латники. Командир знаком. И даже шапочно дружен - младшим сыновьям нетрудно приятельствовать. Хотя теперь Окта граф. Лен добыл сам, не получил по наследству. Друг так и остается младшим сыном отца, и только.
        Что, конечно, подтачивает старую приязнь, рождает упреки уязвленной гордости:
        - Совсем кельтом стал, на телеге ездишь! А я говорил, бритый подбородок до добра не доведет! Сбрей усы - римлянином заделаешься, - сам говорящий красуется пышной растительностью над верхней губой.
        - Я колесницей только что ватагу хвикке разогнал, - хмурится Окта.
        - С седла б не смог, или неудобно? - ухмыляется приятель.
        - Смог бы. Через месяцок-другой, когда нога подживет. Так что выбирай: или я в колеснице, или меня тут нет!
        - А, так это из-за раны? - и сразу видно, что зависти тут нет, иначе не звучало бы уважения, - Тогда я рад, что ты рядом, на чем бы ты ни передвигался. Славно поохотились: я загоном, ты из засады… И все-таки, чем хороши в бою колеса?
        Быстры - четыре лошади на двоих ездоков и легкую повозку - это, все-таки, не одна с грузом на спине. Да, удобны раненому командиру, для которого, впрочем, делать их специально… Разве что престижа ради… Хороши колеса, но с недостатками, из которых главный: торсионная - волховское словечко, но отдающее римской стариной - колесница дорога. И баллиста тоже дорога… А вот про то, что показывает себя исключительно в компании другой конницы, приятелю лучше не знать. И никому другому тоже. Пока Роксетер не воспитает достаточное число собственных колесничих.
        Снова дорога…
        К вечеру погода испортилась. Спустился туман, сделавший перекличку крылатых и четвероногих любителей падали гулкой, потусторонней - не зря исстари обладатели этих голосов служили проводниками в мир мертвых. Вот и сейчас в густой волшебной пелене они исполняли исконную службу, тем охотнее, чем обильнее плата, данная мертвецами… Окта плотнее укутался в теплый плащ, подумал о будущем, согреваясь теплом не наступившей еще весны.
        Новые люди придут. Не успеют кости побежденных истлеть, как удобренные войной поля разрыхлит, вместо саксонского плуга, легкая борона. Глубокая вспашка истощает холмы и рождает овраги. И откуда б ни пришли новые поселенцы, им придется учиться у соседей. Подчас - у Славных Соседей. Волшебный народ не сказка. Свидетельство тому - недавние победы, вернувшие бриттам былую веру в себя, а с ней и силу для новых свершений. Те, кого раньше почитали за богов, не оставили родную землю. Об этом следует помнить не только врагам, но и друзьям. Да и как забыть, если сам был свидетелем волшебной силы…
        Из сумрачной дымки показались серые стены с наспех залатанными брешами. Как ответ на воспоминание, как ненавязчивый намек - с утра думал, придется ночевать в поле, но путь сквозь туман оказался короче. Случайно ли?
        Хвикке - дикари. Бат для них оказался всего лишь бесплодной землей, плохо приспособленной к обороне. Да еще источником строительного камня. Некрасивого, серого. И прочного… Разбирали по преимуществу стены. Мрамор колонн и портиков остался. Туман скрадывал повреждения, и графу на миг показалось, что волшебная дорога завела квадригу на пару столетий в прошлое - показать былую славу прежних хозяев… Только окрики часовых успокоили - легионы здесь стоят уже не римские, а мерсийские. На смену золотым орлам и кумачовым штандартам пришли и утвердились медные драконы с черными полотнищами. Это хорошо, потому как к Клавдию и Агриппе дел у графа нет. Да и мучеником за Христа становиться никакого желания. Нет уж! Окта, как и мерсийский король, верен старой вере и Тору-громовику, но с христианами камбрийского толка дружен. Пенда тоже христиан не притесняет иначе, чем вполне терпимой насмешкой. И служить такому «язычнику» христиане Мерсии и Камбрии почитают честью!
        Немудрено: он великий вождь. Может быть, через столетия воспоминания короля Пенды станут столь же знамениты, как записки Цезаря. Только, если Римлянин писал для толпы, а потому привирал, словно сам был галлом, то Мерсиец готовит военное руководство для своих детей. И потому пишет честней! Ходят слухи, что старик предусмотрел все. Даже разгром и захват страны. Который не означает, меж тем, окончательного поражения.
        Среди белой дымки - туман и мрамор - показалась умная остроглазая рожа с характерно выбритым лбом. Новый секретарь - камбрийский монах. Увесистое, откормленное на королевских харчах свидетельство того, что до короля сведения о письмах Кентерберийского архиепископа дошли, проверены, перепроверены и подтвердились. Пенда вынул из-за пазухи гадюку, заменив на ужа: камбриец если и цапнет, так не насмерть.
        Торопливый слуга ловит расстегнутый плащ.
        - И кольчугу, - добавляет монах.
        - Кольчугу? Сейчас стяну.
        У Пенды что, приступ подозрительности? Прежде такого не водилось.
        - Иначе, сиятельный муж, если ты нырнешь в ней в горячую и соленую воду, она быстро заржавеет.
        - А?
        - Король отдыхает. А раз уж он в Бате, то отдыхает в воде. Услышав же, что его лучший посол хромает и морщится при каждом шаге, - глаза секретаря щурятся, как от яркого света, - полагает, что целебная купель и тут не повредит.
        Такой вот весельчак. Под стать господину.
        Впрочем, от кольчуги Окта избавился бы и без предупреждения, едва вступив в нынешние королевские палаты. Жаркий и влажный воздух терм встречаясь с зимним холодом превращался в туман более густой, чем за городом. Одежда грозила окончательно промокнуть, а железо - граф поймал себя на мысли, что боится услышать звук поедающей металл ржавчины.
        И в этом тумане, уподобившись римским владыкам, обретается сам король половины Британии. Облик же мерсийский лис имеет скорее эллинский. Чашу с темным виноградным вином в одной руке и пергаментный лист - в другой дополняет густая борода, совершенно не римская. Ну, пергамент в руках властителя обычен. Да и дорогое прежде вино оказалось дешевым, ибо взято как военная добыча из церковных амбаров, которые победители не обидели вниманием, в отличие от самих церквей. Покой домов христианского бога «ужасный язычник» - а в саксонских летописях пишут именно так - хранит со всей строгостью.
        Однако вблизи Пенда и на грека мало походит, выглядит типичным русобородым плешивым германцем, в меру седым, в меру худощавым, без рельефных мускулов атлета. Зато жилист. Таким и подобает, судя по самому мерсийцу, быть королю - не сильным, но достаточно выносливым, чтобы десятилетиями тащить на нешироких плечах страну, сшитую, словно лоскутное одеяло, из трех враждебных народов. Англы, саксы, бритты. А еще - полукровки вроде графа Роксетерского, к ним Пенда последнее время благоволит. Видит, наверное, в смешении будущее единство. Вот и за сына просватал камбрийскую королевну, завещая новый народ еще не родившимся внукам…
        - Ковыляешь? - спросил дед нации вместо приветствия, явно не требуя ответа. - Сломай лекарю руки за криво сросшиеся кости, - но заметив, как поморщился вассал, усмехнулся. - Хотя, твою чудо-повозку, небось, все равно трясет - никакой лубок не поможет. Так что сам виноват… Кстати, ты на своей колеснице дырку в сиденье сделал? Если нет, озаботься.
        Вот только решишь, что привык к его шуткам - придумает новую.
        - Недоумеваешь. Значит, еще не дожил. Сделай дырку, и, если будет на то воля норн, не познакомишься с хворью, что так любит старых кавалеристов. Я вот продырявил кресло, в котором за столом сижу. И знаешь - не болит! Ну, влезай. Двум хворающим найдется, о чем поговорить. Я старик, ты ранен, а дела не ждут. Я распускаю армию
        - сев на носу. Да и у тебя хлопот прибавилось. Много.
        Через полчаса Окта знал - судьба в лице властителя назначила ему разить врага не столько мечом, сколько словом, впитанным от матери. Камбрийским.
        Король, меж тем, наливает в пригоршню вассала воду - вместо обычной горсти земли - символ принятия присяги от нового края. Вода вольно течет в щели между мозолистыми пальцами - меч стирает кожу чуть хуже плуга - уходит обратно в купальню. Король что-то желает этим сказать? Или всего лишь очередная выходка? Пенда это Пенда. Сказал:
        - Край болотистый, вода сойдет.
        Тут же перескочил на другое:
        - Ну вот, одно дело обсудили… Как водичка? Ногу отпустило?
        - Нет пока… Но отогрелся, словно всю зиму у камина просидел!
        - Что ж, возблагодарим Немайн, - вино из королевского кубка щедро выплескивается в воду. Взбухло недолгим облачком и растворилось - жертва. Возлияние Немайн-Неметоне-Нимуэ-Сулис-Минерве-Афине… Христианским вином крещеной богине от верующего в иных богов…
        - Она христианка, - напомнил Окта.
        Король не замедлил с ответом:
        - Римляне - христиане. Камбрийцы тоже. Куда ей деваться? А ведь куда-то девалась, на столетия… Теперь вот вернулась, - Пенда засмеялся, довольный чем-то понятным ему одному. Пояснил: - Правила новые приняла, да так, что люди ее встретили с радостью. Но играет свою игру. Не чужую, - русые усы встопорщились в улыбке. - Нашла момент и место. Согласись, это она хорошо находить умеет. Как тебе это место, а? Между прочим, ей посвященное…
        Король хмыкнул довольно. Окта понял - в самозванстве сероокую король больше не подозревает.
        - Она умеет еще много чего. Например: взяла три города. Быстро. Делай что хочешь, но мне нужна эта сноровка! Да, летом война будет малая. До урожая. Но потом…
        - Первый город, это была игра. Второй - волшебный холм. А вот под Глостером мы с сидой повозились!
        - Первый город был судебным испытанием, - шутливые нотки исчезли, теперь говорит сильнейший правитель на островах с одним из сильнейших вассалов, назначает службу,
        - и ей нужно было выиграть. Любой ценой. Решалось, сможет ли она жить со своим любимым народом… Поставить в игре против защитников города их же детей - славный ход. Как и превращение юридической процедуры в праздник. Кер-Миррдин «пал» потому, что никто не желал оборонять его всерьез. Второй город… Машины. Машины против бога. Машины справились. И третий. Много работы лопатами… Ради того, чтобы ударить в другом месте. А возня была с полевой армией, так?
        Окта кивнул - хороший шутник умеет говорить серьезно. А главное, мудро. Самую суть.
        - Когда следующей зимой будем добивать Уэссекс, умение брать бурги и римские города, как орешки, нам пригодится. И я, наконец, понял, почему ее манера кажется знакомой. Божественная манера.
        - Тор? - брякнул Окта, чтоб не выглядеть слишком умным. Точно, сюзерен оказался доволен. И слова правильного ответа смаковал куда больше, чем целебное тепло или кислое монастырское вино.
        - Божественный… Цезарь!
        Окта кивнул. В этих двух словах перемешались признание, восхищение - и опаска. Некогда лысый римлянин заявился на окраину Галлии со смешного размера войском. Спустя несколько лет он высадился в Британии - а потом перешел Рубикон!
        Триада вторая

1
        Дорогу в страну сестры Анастасия перенесла, как сказочный сон. Люди, страны… Она выросла в городе, что считал себя большей частью мира - и зло ошибался. Мимо проходили просторы - бескрайние, люди - необычные. Сменялись языки, непонятные и разные, словно и не человеческие вовсе: синичье щелканье, собачий лай, змеиное шипение. Названия королевств, ведомых, верно, лишь самим себе. Изредка - искореженные имена знакомых городов: Страсбург, Вормс, Кельн… Жалкие домишки внутри обветшавших римских стен, грязь - местами по колено, местами выше головы. Мычат коровы, хрюкают свиньи. Наморщишь нос - услышишь исковерканную латынь:
        - Дитя степей. Не понимает цивилизации! Вот мы, франки - почти римляне…
        Хоть смейся, хоть плачь, а лучше вовсе не сходи с идущей по Рейну барки. Неужели сестра живет среди такого? Тогда и правда, лучше степь и рука храброго воина с кривым клинком на боку. Баян еще ухитряется что-то покупать. Объясняет:
        - На остров нужно везти вино. Саксы виноделием не занимаются, у бриттов так холодно, что лоза не живет. А они христиане, им для причастия надо. Я притворяюсь купцом - как я могу не брать товар? Ничего не возьму или возьму неверный - заподозрят. Теперь же мы похожи на настоящих торговцев…
        Анастасия испугалась. Куда они плывут? Куда же занесло Августину? Что это за земля, где и лоза мерзнет? Край вечного льда? Вспомнились карты, что показывал учитель: круг тверди земной, Иерусалим в середине. Восток и Райский сад сверху, слева - тьма и лед, справа - жар и песок. Внизу, повыше обители зубастого, о пяти хоботах и шести фонтанах, Левиафана - два острова. Британия и Гиберния. Сестра обосновалась на большем, на нижнем краешке. И там, оказывается, люди живут. Больше того. И там когда-то стояли легионы.
        Ирландское море опасно, но кормчий был весел. Говорил, что от Пемброука до Думнонии самый страшный враг - деревянная ладья пиратов из Хвикке. Этим даже рабы не нужны, режут всех. Резали! Теперь королевства саксов-язычников больше нет, спасибо героям Британии, и Немайн-холмовой. Холмовая, видимо, потому, что всех земель у нее один холм. Немайн - имя, под которым скрывается сестра. Один холм… немного - но оба великих Рима стоят всего на семи, а славному Амальфи хватает лишь склона.
        Баян, будто всю жизнь провел в морях за торговлей, рассказывал, что с исчезновением Глостера и Бригстоу пиратство не сошло на нет: камбрийцы и ирландцы тоже шалят, но с ними рискуешь больше деньгами, чем жизнью: даже если нет денег, ирландцы позволяют выкуп отработать. Сам святой Патрик пять лет пас свиней одного из прибрежных кланов. Если кельты возьмут корабль…
        - Кричи: «Выкуп!», и все будет хорошо. В худшем случае придется терпеть дурное общество около года. И латынь, и греческий сойдут: это слово морские разбойники отлично знают. Увы, в этих морях остались саксы Уэссекса. Если нападут и ворвутся на палубу - кому доверишь честь тебя убить?
        Страшные слова, но - правда. Дочь Ираклия не может быть запятнана! Значит… Но доверить право решить свою судьбу одной из девиц с саблями, что приставили в степи? Тем, у кого для нее находится изредка ломаное греческое слово: «Нельзя»,
«Не следует», «Не надо»… Отцовская кровь - персидских царей и римских граждан - требовала кинжал. Уже не маленькая, сама обязана! Но погубить душу? Сказала:
        - Тебе. Ты спас от неволи.
        - Тогда, если что, держись рядом. Чтобы я успел.
        Помяни черта, он и явится! Когда позади показалось три корабля под желтыми флагами, она и встала рядом с воином, хотя было страшно - так, что из головы все молитвы вылетели, даже «Отче наш». На губах осталось только: «Спаси меня, Господи…
        На подходящую смерть смотреть не стала. Уставилась на доски палубы, старалась не слышать панических команд и ждала - удар, боль, смерть. Быструю, короткую, милосердную…
        Смерть медлила.
        Сначала к страху примешалась обида: как же, умереть в нескольких часах пути от сестры. Потом - злость. Августина-Ираклия, значит, армии бьет, а для Анастасии три жалких корабля - гибель? Вот что значит - четыре года ничему не училась! Вот что значит - вместе с матерью посмеивалась над сестрой, что аварский клинок рядом с постелью пристраивала и схемы боевых машин разбирала… Но если нет умения, чтобы выжить или биться, то храбрость от силы не зависит.
        Она подняла голову - как раз, чтоб увидеть: по волнам бежит крутобокий корабль под невиданными треугольными парусами. Ветер клонит его борт к волнам - напряженный скрип снастей и обшивки, что не уловить ушами, слышат глаза! Сердце колотится: перевернется! - а парусник идет вперед, волны разбиваются о лишенный тарана нос брызгами зеленого стекла. Саксы забыли о добыче, рвутся навстречу более опасному врагу - быстрые, хищные. Вдоль бортов ярятся под солнцем багряные щиты, щерятся с носов кабаньи пасти. Расходятся - не широко, не узко, как раз, чтобы напасть со всех сторон. Два с бортов, один с носа. Чьи бы вы ни были, храбрецы с высокобортного корабля - удачи вам! Вы враги - в море друзей не бывает, но вы займете саксов, и те на время забудут о медлительном купце, что ползет в сторону неведомой страны именем Камбрия. А саксы займут вас!
        - Если на парусном достаточно воинов, шансы равны, - заметил Баян, - Он невелик, выйдет трое на одного, но высокий борт, по сути, крепость. Сейчас сцепятся…
        - Нет.
        Анастасия сама удивилась обретенной уверенности. Но четыре года ее главным занятием было - корабли рассматривать, да припоминать, что о них некогда сестра щебетала. С башни над крупнейшим военным портом империи можно увидеть больше, чем с малопонятных рисунков в книге. На папирусе и пергаменте корабли даже не мертвые
        - нерожденные. В гавани - живые. Входят и выходят, становятся к причалу. Их вытаскивают на берег, переворачивают или накреняют. Чинят. И - испытывают! Боевые машины - тоже… Аварин смотрит, будто у базилиссы-беглянки крылья выросли. Вот только что - молитву Господню не помнила, теперь же показывает рукой на мачту ирландца:
        - Там! Видишь? Сейчас! Ну!
        Послушна девичьему крику, на мачте парусника поворачивается к ближайшей жертве стрела с тяжелым грузом на цепи. Удар кистеня размером в мачту - врагу в середину палубы. Брызги из щепы, воды и крови! Этому - не плавать!
        - Называется - «дельфин», - объявляет Анастасия, - Греческое изобретение!

«Дельфин» - греческий, прочный дубовый форштевень - нет. Нос парусника не уворачивается от столкновения, наоборот, рыскнул навстречу, чтоб враг не ушел. Саксы не успевают осадить назад… Хруст, с которым смялась голова вепря - лишь в воображении, крики - настоящие. Над поверхностью моря торчит корма, и ту быстро дожевывают ненасытные волны: мешанина из брошенных и переломленных весел, суетящиеся человечки, что на расстоянии кажутся совершенно безопасными и даже смешными. Только что из-за них чуть дышать не перестала, потому - не жалко! Один прыгнул, уцепился за выступ на борту парусника, но через борт перегнулась фигура воина, солнце блеснуло на шлеме. Удар длинной пики, окольчуженное тело камнем уходит в воду. Так ему!
        По другому борту парусника отдельное сражение. Баллисты посылают вниз болт за болтом. Быстро! Куда быстрей, чем все, что доводилось видеть на Родосе. Катафракт из лука стреляет медленней! Над бортом - редкая изгородь из пик. Отголосок команды на чужом языке, короткой, четкой: «так-ТАК!» Самой хочется что-нибудь сделать, только непонятно, что… Фигуры воинов встают над бортом - как их мало! Прыгают вниз… Была ли схватка? Если была, так недолгая. Ладья показывается из-за борта ирландца, на ней все кончено - только пяток воинов склоняются, чтобы добить чужих раненых, перебрасывают бездоспешные тела в воду, снимают железо с вождей…
        Анастасия отвернулась.
        - Не для твоих глаз, - согласился Баян. - Жаль, что теперь победитель займется нами… Купцу не уйти. Да от такого и дромону не уйти! При ветре.
        Вот парусник подошел вплотную. Нападут? Над кормой взлетает квадратное полотнище - какой богач не пожалел шелка? Алое - сверху, зеленое - снизу. Вышитая серебром арфа.
        - Мы живы, - сообщил Баян. Анастасия услышала: «Ты жива», - Арфа, значит, ирландцы. Выкуп сдерут… С этим драться безнадежней, чем с теми тремя! На него не влезешь: саксов расстреляли сверху, как оленей.
        Скоро загнутый внутрь борт нависает сверху, оттуда гремит:
        - Кто такие? Куда следуете?
        Ответили: корабль из Австразии, в трюмах всего понемногу, идет в Глентуи и Дивед. Наверху обрадовались.
        - Будете в Кер-Сиди, подтвердите победу! Яхта «Бригита», клан О'Десси, на шестинедельной службе республике… Вам ничего не стоит, а нам за спасение торговца платят больше, чем за пиратский киль! Передайте в Жилую башню это… На нем арфа - наш знак!
        Палуба вздрогнула: в нее врезался дротик. Маленький, зато со свинцовым грузом.
        - В какую башню?
        - Увидите… С моря ее далеко видно!
        Плеск волн о нос - даже не поцарапан, скрип талей - поднимают остроносую гирю, чтобы была готова ударить пирата, если еще попадутся. Кормчий, чтобы не выказывать радость слишком уж явно, ворчит под нос:
        - Откуда у ирландцев такие корабли? Сколько помню, всегда на кожаных вонючках ходили… Видно, слухи не врут: начались в Камбрии чудеса, и закончатся не скоро.
        Анастасия молчит. Улыбается. Не зря сестра дала слово… Вот, спасла - второй раз! Скоро будет можно ее обнять, и поплакать, и рассказать, как было плохо одной и хорошо вместе… Только ветер стихает, и часы превращаются в ночь. С утра - туманное марево. Холод охватывает руки злыми рукавицами, норовит залезть за ворот. Сквозь туман проглянула скудная зелень берега - от сердца отлегло. Дубравы, овцы - никак не хуже страны франков. Очередной холм уходит назад и вбок, открывает устье полноводной реки. Не Дунай, зато над серо-стылой блестящей, как масло, водой - город.
        Сердце сжалось от вида ровных улиц, что разбегаются вниз с высокого холма. От вида желто-бурых стен, увенчанных прямоугольными башнями. У каждой наверху крылья, как руки, и эти руки машут, приветствуют подходящий к устью корабль. Моря зеленых и тростниковых крыш - дома не сбиваются в беспорядочную тесную кучу в тесном укреплении - стоят ровно и достойно, как гвардейцы-доместики на смотру. У подножия
        - длинные и округлые валы ипподрома. Муравейники строек выдают назначение, когда корабль огибает город на пути к речной пристани. У каменного здания стены лежат крестом? Собор! Легкие своды поддерживают крышу над открытой всем ветрам мостовой? Форум! И, скорее всего, рынок. Утро, а там толчея.
        Главное - на вершине. И башней не назовешь, так велика, а в лесах. Еще растет! К небу. На мгновение душу царапнуло - Вавилон! Нет, чуточку скромней. Продли чуть склоненные линии стен - сойдутся ниже рваных облаков. Предел, отпущенный человеку.
        - Прошлым летом был дикий лес, - говорит корабельщик, - холм, на котором кричал демон. А теперь так!
        Встал гордо, будто сам строил - город. Нет, неверно! Правильно: Город.
        На причале встречают воины, ничем не отличимые от солдат с Родоса. Клепаные шлемы, щиты, равно округлые со всех сторон, лишь узор на рубахах иной, да короткие копья загнуты крючком. Тут же - безусое лицо, широкий подол с десятком вставок, светлая коса поверх пестрой накидки - и уши у нее островатые! Но и у девушки - такое же копье и щит. Разве к поясу привешен не топор на длинной рукояти - железный клюв. Легче, наверное.
        - Здравия вам, гости, - греческий у нее старомоден и витиеват, - на земле республики Глентуи!
        Кланяется слегка - и теперь говорит мужчина. Все привычно: портовый сбор, пошлина. Есть и новое! Ни на Дунае, ни на Рейне, такого слышать не приходилось!
        - Если вы не собираетесь торговать в Кер-Сиди, а желаете подняться выше по реке, например, в Кер-Мирддин, пошлину платить не обязательно. Тогда вам опечатают трюм. Сорвете печати до отплытия - штраф. Если желаете пока прицениться, советую выбрать печати. Надумаете торговать у нас - оплатите пошлину, печати снимем… Не надумаете
        - серебро при вас останется.
        Баян сразу согласился на печати. У одного из воинов с собой оказалась маленькая жаровня. Маленькая, но хитрая: внизу деревянная чаша с водой, выше железный противень с углем, над тем глиняная чашка для воска. Девица сунула руку в прорезь широкой юбки, достала палочку воска. Увидела, какими глазами глядит Анастасия.
        - Карман, - пояснила на грубой латыни. - К разрезу изнутри небольшой мешок пришит. Очень удобно…
        Вояки и купцы отправились обходить люки. Печати должны лечь как следует. Потом появились дела на берегу - отдать тот же дротик… Баян отправился притворяться с ними, экономить истертый медяк, оставив талант золота под присмотром обычной охраны, «служанок» с саблями на боку. В степи женщина может оказаться правительницей: регентшей при сыне, единственной наследницей отца, молодой вдовой без детей… Правление - это война, не только в степи. То-то сестра «Стратегикон» учила старательней Псалтири! На самом деле охранницы вполне достойны августы, все из хороших родов. Жаль, больно суровы. Пока рекой шли - ни на палубу лишний раз выглянуть, ни поговорить с кем. «Тебе нельзя!» А поболтать после молчания в башне так хочется!
        Воительница осталась на корабле - ждать своих, присматривать за чужими. Оперлась на копье. Спросила:
        - А кто вы будете? Я таких нарядов ни разу не видывала… А нравятся! Где такое носят?
        По всей степи, неведомо какое столетие подряд. Ничего необычного. Аварский наряд в империи привычен, разве не на девицах. Камбрийка - рассматривает, и мелет, мелет языком. Глаза уставились мимо - на охрану. Купеческая дочь ей не интересна!
        - Длинная куртка - хорошо, но рукав шнуровать? Нет уж, лучше … - тут она замялась, не нашла латинского слова - а, увидите. И спереди на одном поясе держится! Не дело. Штаны - хорошо, а то в порту сыростью поддувает. Но всего одна рубашка? Послушайте совета, добавьте еще хотя бы по одной, не то пальцем на вас показывать будут… А вышивки у вас какие!
        В ответ - тишина. Для общения с восточными римлянами и торговли большинству авар вполне хватает греческого. На западном краю державы знают и латынь, но таких в охране не оказалось. Анастасия подумала - и вступилась за честь чужого народа.
        - Этот язык здесь понимаю только я… Но раз ты знаешь греческий, говори на нем, и тебе ответят.
        - Ой, привет тебе! Я вас греческим встретила, но эти несколько слов месяц учила! Глупая я, языки не даются. Ты кто?
        Пришлось врать. Заодно объяснить, что мир большой, и менять наряды в угоду обитателям любой его части - полотна не хватит. Не говоря про лен и шелк. Камбрийке мало:
        - А чего с отцом не отправилась? Новый город смотреть интереснее, чем топтаться по надоевшим за дорогу доскам! У меня-то служба, хоть и дешевая: за стол, наряд и угол. Я же не в дружине хранительницы, служу городу. Стража… как это… слово старое… О! Муниципальная!
        По старым понятиям, выходит, она вигил. Сторожить тюрьмы, тушить пожары, собирать для Церкви десятину, порядок поддерживать - не имперская забота, городская. Занятие вполне почетное… Церберы смотрят, но латыни не знают. Выговаривать за болтовню будут позже, с глазу на глаз.
        - Уйти без спроса? - как-то такая мысль и в голову не приходила. - Нельзя. Меня и так, видишь, охраняют!
        - Так прикажи охране! Или тебя с корабля не выпускают? Боятся, что в чужом городе что нехорошее случится?
        Анастасия кивнула.
        - Варвары… Значит, ты вещь? Или просто трусиха?
        - Я свободная и достойная девица! - дочери купца как раз, - а варварка ты. Ну, не римлянка же!
        - Римлянка, - отрезала воительница, - клан Монтови, мы все от солдат из холмовых фортов, тех, что не ушли с Максеном Магном…
        В истории императора Феодосия его соперника звали не Максеном, а Максимом, но перекрученные имена оказались такими же понятными, как и перекрученные слова местной латыни:
        - Значит, я варварка, а ты достойная? А если обидят, защитить себя сумеешь? Или прятаться станешь - за отца, за брата, за мужа? Если брякнешь честное, но злое слово - защитишь право говорить, как думаешь?
        Вспомнилось: заполнивший площадь сброд кричит матери, коронованной августе: «Ты не царица! Ты лишь мать императоров…» Мать тогда не смогла сделать ничего! Повернулась, ушла. А, правда, хорошо бы: вытащить крикуна из-за спин трусливой толпы, поставить в круг, нацелить смерть в глаза… Хороший обычай у варваров. Нет! У римлян. Рим никогда не стеснялся перенимать полезные обычаи соседей. Значит…
        - Я не вещь. Придет время… - легенду тоже следует соблюдать! - Возьму в руки кривой клинок.
        Даст Господь, доведется взглянуть в лицо племяннику-одногодку. Припомнить все… И вырванный язык матери, и истекших кровью братьев. Он меч не кровавил, приказы отдавал. Наверняка только пыжится хорошо, а дерется плохо.
        От предвкушения мести лицо стало мечтательным… Настолько, что камбрийка сменила гнев на милость.
        - Так ты еще ребенок! Ну, если так, ждать тебе недолго. Вон какая вытянулась! Кривой клинок, наверное, хорошо. У хранительницы тоже… - камбрийка аж глаза закатила, а слова для сабли в своей латыни не нашла. Вставила непонятное: «шашка».
        - Жаль, Лорн дорого просит за такое чудо: мне и за жизнь не скопить. Мастера попроще делают только прямые! Да и научиться владеть таким не у кого…
        Пригорюнилась. И сразу - вспыхнула:
        - Слушай, попроси отца! Пусть разрешит с нами клинками поиграть, с городской - ну их, сложные слова - стражей. Честью поклянемся - не обидим и защитим, как сестру… Ты научишься с прямым мечом скакать, нам покажешь, как изогнутым рубиться. А? Ну, соглашайся!
        Анастасия сама не поняла, как согласилась. Потом вернулся Баян - довольный. Сказал, что все дела уладил, можно спускаться на берег: в городе найдется удобное жилище.
        - Порядки тут странные, - сказал, - но мне нравится. Я заплатил и мне дали вот что…
        На свет показалась стопка деревянных кружков. На каждом - рисунок. Корабль и монета.
        - У кого есть это, имеет право на кров и стол в любом заведении, на вывеске которого такой же рисунок. Таких немало, и есть довольно приличные… Устроимся, разузнаем, как увидеть правительницу. Объявляться не будем. Сначала издали посмотрим…
        - Почему? - спросила Анастасия.
        - А если это самозванка?
        - Кем нужно быть самозванке, чтобы построить это?
        Рука обвела порт, и стены с башнями, на которых перестали крутиться крылья, и все крыши Города - зеленого камня и выцветшего тростника.
        - Языческой богиней? - предположил Баян.
        Ответом стало надменное фырканье наряженной в степной наряд римлянки.
        В трактире началось обычное: обед в комнату, все входят-выходят, переговариваются по-своему, только Баян изредка что-нибудь наспех перескажет. В путешествии у него дел не было, так сколько интересного рассказывал! А тут - скука. В трех шагах от свободы… Шаг к двери - окрик на плохом греческом:
        - Нехорошо.
        Анастасия остановилась. Да, это - ее охрана. Только как ее охраняют? Как во дворце, или как в темнице?
        - Нехорошо, - отрезала так решительно, как сумела, - но надо.
        Сделала шаг вперед - и ничего. Только ворчание за спиной. Рука легла на ручку двери. А на нее - чужая рука, сильней.
        - Подождать Баян.
        Как в тюрьме или как во дворце? В гинекее тоже не все разрешали. Требовали спросить маму. Только… Теперь Анастасии не двенадцать лет! Вырваться? Просто. Здесь считают себя римлянами. Достаточно заголосить на латыни, что тебя, свободную римлянку, похитили. Дальше аварам будет очень плохо. Особенно когда Анастасия сумеет доказать, что действительно является римской гражданкой… и не простой!
        Но Баян - действительно хороший. Или притворяется? Под сердцем нехорошо заныло.
        - Хорошо. Подождем.
        Ожидание. Наконец - уверенные шаги. Вот он остановился, увидел настороженные лица.
        - Что случилось?
        Спрашивает по-гречески. Значит, главный ответ - за ней.
        - Я хочу спуститься вниз к вечерней трапезе.
        - Зачем?
        Вот это она придумала!
        - Не в аварском обычае прятать дочерей. Получится подозрительно.
        - Но ты же боишься большого количества людей. Их будет много.
        Анастасия прокляла собственный язык! Да, за время путешествия аварин многое рассказал, но и узнал, оказывается, немало!
        - Я не могу прятаться всегда. Надо привыкать… И мне будет проще, если на меня не будут обращать излишнего внимания.
        - Будут.
        - Почему?
        Аварин вздохнул.
        - Ты красивая. Вот почему, когда мы уплывали - лучшие женихи лучших родов обещали ждать решения твоей старшей сестры…
        - Есть долг. Иначе гречанки бы в степь редко выходили.
        Четыре года назад она бы сказала «никогда». Но многое переменилось. А Баян - не шутит! Неужели, правда - красивая? Кровосмесительное чудовище?
        - Есть долг. И есть радость, что долг может связать с красивой и умной девушкой, а не с тупой уродиной… Здесь тебя сочтут дочерью купца, трактир купеческий. Не передумала выходить?
        Помотала головой в стороны. Баян снова улыбается:
        - Помнишь, у болгар это «да»?
        - Помню. Не передумала… Ох, дай мне сил, Господи!
        Сил хватило. Ступни сами вспомнили правильную походку… сколько учили: «у базилиссы нет ног!» Теперь же, как плавно ни шагай, всяк увидит мягкие сапожки. Но - дошла до места, села рядом с поддельным отцом, который и выбрал заказ:
        - Местная кухня! Но такая, чтобы грек переварил.
        Анастасия смотрела в стол. Чтобы стало страшно - ушей достаточно. Пиршественная зала гудит, мелькают обрывки разговоров. Вот кто-то возмущается:
        - Представьте, добрые люди, только с барки схожу - суют какой-то лоскут и предлагают заплатить! Я, конечно, кожу им обратно, в морду. Кто знал, что это знак… Подергался по городу, возвращаюсь - а в порту говорят: для вас уже особая цена. Вдвое выше прежней. Хранительница де велит грубость терпеть, но цену набавлять… Хамы! Неужели в городе нет заведения, в котором кормили бы просто за деньги? Без всяких глупостей.
        Значит, Баян предусмотрителен, а страна - действительно необычна. Деньги и в империи значат многое, спорят со спасением души, а уж в землях варваров… Расслышать бы ответ! Когда голос не налит праведным гневом на людей иного обычая, в трактирном гаме его не вдруг различишь.
        - …пытались … маленькую булочную … рабочих, что строят … нет! … толпа! Но никого не убили! Лилась бы кровь, если бы не рыцари Немайн!
        - Почтеннейший, здесь полагают, что абы кто не имеет право кормить людей. Нельзя доверять всякому проходимцу желудок… Может, правы?
        - И все равно… Я из Испании, сам не гот, больший римлянин, чем эти варвары! Но гостиниц для подобных мне… Ну, пусть достаточно. Но ведь не пускают туда, куда сами ходят!
        - А германцы везде ходят. Им только за красный флажок нельзя.
        - А это что?
        - «Опасность». Упасть, значит, что-то может на голову - никаких извинений, сам виноват! Или под землю провалишься…
        - В преисподнюю, что ли? - хохот.
        - А лучше в преисподнюю. Видел, улицы чистенькие? Заметил решетки по краям? Я спрашивал, зачем… Внизу галереи, туда вся грязь проваливается. Высокие, чтоб чистить. Человек, говорят, не наклоняясь ходит - если ног при падении не сломал. Потом лежи, жди, пока нечистоты поднимутся, закроют рот, потом ноздри… Страшная смерть! И позорная. Так что за флажки нельзя. Даже саксам! Странно: думал, местные с ними воюют.
        А вот и человек из-за стойки вмешался в разговор. Тоже латынь, но выговор иной. Мягче. И слова произносит медленней.
        - Позвольте заметить, почтенные, что помянутые вами германцы - из королевства Мерсия. Никакие, в Аннон, не саксы! По большей части англы, а на добрую треть и вовсе наш народ. К тому же у них это есть!
        - Что?
        Пришлось поднимать взгляд - поверх голов, в красующуюся над стойкой копию вывески. Там значок торгового гостя нарисован, но не один. Рядом множество других.
        - Такой знак! «Друг Республики». Их везде пустят, конечно, но мой трактир - рекомендован. Так что вас, любезные гости, никто не обидел. Мой трактир из лучших. А я сам хранительнице… Ну, не родня, но из того же клана! Привилегия у нас - королями быть не можем. Не наше это - приказывать. Зато помочь людям сговориться - умеем.
        - Это так?
        - Просто. Вкусно накормим, настроим беседу на мирный лад - сами не заметите, как все споры добром разрешатся. Сытый с сытым, и волки не грызутся. Да и встретить нужного человека проще, если на вывески заведений поглядывать. Кому куда по чину…
        Баян щелкнул пальцами, словно мысль, как комара, прихлопнул.
        - То есть, если на пивном доме изображены только дерево и топор, то туда могут войти лесорубы, но честного купца выкинут?
        Трактирщик просиял.
        - Ты понял! Пойми, малые люди тоже имеют право на общество себе подобных. Свободный человек должен служить под чьим-то началом, таков мир. Но где-то должна быть вольная воля, и только плечо равного рядом? Так почему не в пивном доме?
        - Разумная система, - согласился аварин. - Есть место для достоинства. Есть уважение к положению. А знаки не подделывают?
        - А как? Ну, разве Робин Добрый Малый сумеет. Видишь ли, тут есть защиты…
        Слова, слова… Людей много, а тебя словно и нет. Даже кожаный кружок не помогает. Сейчас это хорошо. Получается, что и люди вокруг - и есть, и понарошку. Не так страшно! Можно осторожно опустить взгляд… Снова не на людей! На первую перемену. Кожаный мешок… и это можно съесть?
        - Ножом, ее, - голос из-за плеча, - она мягкая. Позволь, покажу, как…
        Словно стольник за трапезой настоящего отца… Только в Большом Дворце мясо не грозило брызнуть соком при неловком движении. Просто жареные куски, наваленные на большое блюдо. А тут… Из раны в боку бурдюка ударил ароматный пар.
        - Старинное блюдо из Гвинеда… Для приезжих в самый раз: и в обычаях страны, и ничего, что показалось бы незнакомым. Всего лишь мясо трех видов, вареное в свиной шкуре. Немного моркови, репы, лука…
        Вот кожаный мешок превратился в заполненную густым мясным варевом мягкую чашу. Ничего, с чем не управились бы нож и ложка! Анастасия подхватила ножом кусок посимпатичней - пальцы обожгло даже сквозь перчатку. Горячо! Но если приноровиться… вкусно. Глядь, а нож уже донышко царапает.
        - Достойная дева народа уар ест, как камбрийка! - хвалит трактирщик, - И благородный господин от нее не отстает… Позвольте спросить - какое масло вы бы предпочли к иным блюдам? Оливковое - от лучших карфагенских рощ, но пережившее трудный путь по морю? Или местное, свежее - но сливочное?
        Животное масло? Ужас! А Баян спокойно сообщает:
        - Хозяева придунайской пушты всегда любили плоды своих стад… Пусть будет сливочное. Но у вас маленькая страна - откуда скот?
        Ну, пусть авары его едят - Анастасия к варварскому яству не притронется… Но что несет трактирщик?!
        - В стойлах держат, - объясняет, - траву сеют, как хлеб. Сеяный луг не дикое поле, зелень поднимается в полтора человека. Потом все это скашивают - и коровам. Свиней пасут в лесах, овец в холмах… А масло у нас отменное. Опять же, именно от нас берут в Башню, к столу хранительницы. Бочонок всякий день.
        У Анастасии холодок по спине пробежал. Ее сестра ест холодный белесый жир? Бочками? Или на холме, и верно, обосновалась демоница с ослиными ушами и круглыми глазами ночной птицы?
        - Человек столько не съест, - сказала она.
        - Ты права. А Немайн ест меньше обычного человека. Но у нее ученицы, сестра, дружина… Помогают.
        Да, она вошла в чужую семью… Интересно посмотреть на ее новых сестер. Не приревнуют ли? Но к чему бояться раньше времени? Выйдет, как с маслом - только что сердце приостановилось, теперь смеяться хочется. Дружина! Десяток-другой воинов и два бочонка варварского яства приговорит, не заметит. На столе появляются новые блюда: камбрийский сыр с гренками, напиток из корней цикория… Что? Она научила? Наверное, вычитала в одной из книг. Действительно, согревает и успокаивает. Люди победней готовят из ячменя? Интересно. Да был ли знаменитый «ячменный отвар» Цезаря пивом? Может быть, на деле имя ему было - «кофе»?
        Меж столов - новое явление. Высокий лоб, умные, чуть насмешливые глаза, смоляные усы свисают к белой, расшитой переплетенными алыми кольцами мантии. Серп на поясе.
        - Дозволит ли почтенный купец обратиться к его дочери? Я филид, запоминатель второй ступени посвящения, я знаю больше сотни больших историй и малых без счета… Прекрасная дева скучает! Быть может, интересный рассказ будет к месту? Не позволишь ли ей задать тему моего рассказа?

«Отец» кивает. Можно. Все уставились. Хочется стать невидимой, чужое внимание жжет душу. Избавиться, поскорей! А из сердца рвется сокровенное:
        - Про хранительницу этих земель. И не старинное, свежее!
        Услышать, увериться, успокоиться.
        Человек в белой мантии отвешивает поклон.
        - Отличный выбор, о мудрая дева. Обычно мы, филиды, пересказываем старину, а свеженькое излагают случайные свидетели… или даже участники событий, которые, может, и видели все, да каждый со своего места. Я же могу выслушать всех и сложить общую историю, правдивую, интересную и полную. Это работа, и небыстрая, потому мне придется умолчать о том, что вовсе уж близко.
        Полились рассказы, в которые, по очереди, и верилось, и не верилось… Как пришла сестра в одной рясе, а ее из-за ушей за нечисть приняли, а она от такого прозвища не отказалась! Раньше… То-то и дело, что раньше. Тогда, четыре года назад, и то жаловалась: вон, у дяди Григория дочь в броне и с копьем на коне скачет, а я августа - мне нельзя! Потом из-за этого звания стало нельзя даже книги читать и с сестрой разговаривать. Да и титул немного переиначили: «кровосмесительное отродье», вот она кто теперь! Как и Анастасия… Только в ней что-то жительницу холмов узнавать не торопятся. Уши маловаты?
        Так и спросила.
        Филид - так и ответил. Да, маловаты!
        Приложил к голове собранные лодочками ладони, поболтал.
        - У сиды вот такие.
        Зло. Но Констант когда-то и не так передразнивал. Сестра ему как-то пообещала оторвать именно что уши - специальной ухоотрывалкой. Даже ящичек показала: мол, почти доделала… Или он предпочитает отсечение носа? Всего лишь патрикию за оскорбление святой и вечной августы меньше не положено. Зловредный племянник убежал жаловаться отцу… сам получил взбучку, отстал.
        Что базилисса может ходить с непокрытой головой и открытыми ушами и не сгореть от позора, на собственном опыте убедилась.
        Сказитель только собрался продолжать, а Баян возьми и спроси:
        - А нельзя ли ее как-нибудь увидеть, хранительницу? Хотя бы издали?
        - Просто, почтенный гость, - сообщил филид. - Вот поговорить - трудней. Нужно интересное ей дело. А увидеть ее проще всего утром, если с улицей повезет… Каждый день по городу бегает. Несправедливость высматривает.
        - Просто? Пешком? Не в носилках, не в возке?
        - Именно так. И вот что… Увидишь - дорогу не заступай, она всегда торопится. Шапку скинуть не забудь. Ее не уважать - не уважать Республику, то есть всех граждан. А потому - очень могут побить, особенно иноземца. Кажется, все. Удачи!
        Завтра! Завтра удастся увидеть сестру. До вечера - ответы невпопад, и даже люди казались добрыми и неопасными, как в далеком детстве. До башни… Ох, как же она может теперь в башне жить? Может, думает, лучше самой закрыться? А еще - как ей пригодилась кривая сабля!
        Тут вспомнился причал. «Всякая свободная отвечает за свои слова». Августа - тем более! Пришлось беспокоить «отца».
        - Саблю? - удивился тот, - Стоило бы и поучить - и их, и тебя… Супруге хана стоит владеть клинком, но мы немного отложим уроки. Завтра утром узнаем, правит здесь твоя сестра или языческое чудовище, что только распустило слухи. Тогда и решим: тут сабле учиться или ехать в Африку, к дяде Георгию. Хорошо?
        Опустился на колено, держит руки в своих… Смотрит в глаза - снизу вверх.
        - Хорошо. Завтра!
        И, когда он уже шагнул к двери, добавила:
        - Кровосмесительное.
        - Что?
        - Чудовище. Кровосмесительное. Как я!
        Когда вышел - села на постель. Только что верила каждому своему слову, а тут…
        Вспомнился рассказ филида, другие слухи… Масло. Пение. Сидение на пятках. Это она откуда придумала?
        Села в постели. Ноги под себя подвернула. Выпрямилась. Кажется, так? По крайней мере, ничего не болит. Все равно - странно. Страшно! И даже плакать нельзя! Разве завтра… Когда страхи разнесет ветер!
        Заснуть так и не довелось, пока окно не посветлело. Только зевнула - уже от усталости - заглянули охранницы. Анастасия, словно не было бессонной ночи, вскочила навстречу. Сегодня! Сейчас!
        Несмотря на весну, стужа усилилась. В Константинополе в такие дни ставят легкие стены на форумах, перекрывают улицы навесами, чтоб ветер не так гулял, чтобы бездомный люд не перемерз. Здесь бездомный жив не будет! На стылые камни ранних прохожих гонит дело или государственная служба. Да и не так все плохо, когда поверх кунтуша наброшен плащ. Как завернуть в него августу? Просто: сперва набросить на плечи, потом запахнуть полы: левый край забросить за правое плечо, правый - за левое. Они не убегут, в них грузики вшиты - если быстро идти, по спине хлопают. Вот и все о дурной погоде: сквозь плотную шерсть ни ветер, ни дождь не пробьются.
        Вот нужная улица, нужный угол. Остается ждать, но разве можно ждать единственного дорогого себе человека - спокойно? Анастасии кажется: вот прибежит сестра, к ней прислониться - и четыре года кошмара исчезнут, а останется женская половина Большого Дворца, и старшая сестра, ведущая ее за руку… Куда? Неважно, хоть и на экзамен. Даже если опять будет неправильно подсказывать.
        А если не сестра? Саженцы-деревца размахивают полуголыми ветвями, словно ветер утащил у них главное, любимое. Мимо торопятся первые прохожие - шапки, вороты, капюшоны. Здесь женщины ходят с непокрытой головой. Говорят, нельзя прятаться от Господа - зато от ветра и дождя - еще как! Сестры все нет и нет. На башне часы. Странные. Два круга - быстрый и медленный - проносят цифры мимо неподвижных указателей. Слева - медленный круг - часы. Справа быстрый - минуты. А сколько времени - не поймешь. Цифры - чужие, незнакомые. Холод достает до сердца - Августина наверняка сделала бы часовую машину со стрелками, как в Афинах, и цифры подписала бы римские.
        Нетерпение оказалось сильней гордости.
        Остановила самую знатную даму - и что та делает на улице в столь ранний час? Идет быстро, капюшон отброшен. Волосы рыжие… только у самых корней русые. Красится, грешница, и волосы распустила… Синее платье шито золотом, пояс - яркая цепь. Застегнута точно посередине, излишек до колен свисает, на конце золоченая гирька. Повернулась - семь подолов колоколами вздулись.
        - Холмовых цифр не знаешь, только римские? - переспросила, - И то хорошо! Грамотная! Подумай, не стоит ли учиться дальше. Не думала, что когда-нибудь так скажу, но нам не хватает ведьм. С ног сбиваемся! А часы без стрелок сделаны с умыслом. Так, чтобы время узнать мог только грамотный… Лишний повод учиться.
        Анастасия окаменела. Как это - в христианской стране так колдуньи нужны, что не хватает? Или, правда, в башне живет не сестра - синерылая демоница?
        - Я христианка!
        Тут и Баян встрял - по отведенной роли.
        - Чего ты хочешь от моей дочери? Я сам не христианин, но она верит в распятого бога…
        - Я тоже. И я не верю, что Господь, установив этому миру познаваемые человеком законы и даровав нам разум - не желает, чтобы мы пользовались что тем, что другим! И ведьма с ведьмаком - те, что в меру сил изучают эти законы… а не вызывают демонов, как темные колдуны. Церковь нас не то, чтобы одобряет - не осуждает. Ты купец? Подумай: после года на подготовительном курсе твоя дочь сможет быстро делить и умножать, освоит способы исчисления, которые позволят тебе гораздо лучше управлять средствами: это называется статистика. Выучит основы полезных для торговли в Британии языков, узнает многое об устройстве вещей…
        - Интересно. Но - кто ты такая, и какова цена?
        Аварин серьезен, будто вправду готов отдать августу в ученицы! Колдунья довольна.
        - Разумные вопросы. Видно человека дела. Цена - десять солидов золотом, восемьдесят милиарисиев серебром или шестьдесят милиарисиев расписками хранительницы правды за год учебы. Или служба Республике. Год за год. Как видишь, душу не требую… Я - Анна, - имя произнесла так, словно его должны немедленно узнать, но к иноземцам снизошла, уточнила. - Анна Ивановна. Ректор Университета.
        Бросила взгляд на башню.
        - Похоже, сегодня опять опоздаю. Доброго дня, почтенные.
        Ушла, оставив запах лука: вот чем гриву красит. Не торопилась. Не с ее чином. Ректор! В Большом Дворце только у одной дамы не императорской крови должность выше. Значит, здесь все-таки римские порядки, хоть и странные. Значит, с холма может явиться и сестра!
        Так кто? Она или не она?
        Сверху лишь шелест ветра… Сколько времени, сиятельная - так титулуется звание ректора - Анна так и не сказала. Может быть, уже поздно? Может быть сегодня хранительница правды, кто бы она ни была, промчалась другой дорогой? Хорошо бы… Можно будет вернуться в трактир. Там тепло, там надежда и отчаяние не будут разрывать сердце пополам. До вечера. А потом - снова? Вот Анастасия уже не знает, чего ждет, на что надеется и чего боится. Только широкая улица, только людей все больше, только…
        ОНА!
        Бежит не сверху, снизу: обратно в Башню. Ни с кем не спутать, ни со случайным прохожим, ни с чудищем из недавних кошмаров. Каждое движение стремительного бега словно кричит: «Я - Августина!» Сердце поет, и, словно не было всех уговоров:
«Сначала посмотрим, потом разговаривать явимся. Нельзя же вот так, прямо на улице…
        - младшая дочь императора Ираклия рванулась навстречу старшей сквозь напрасные окрики за спиной. Да она сама кричала - имя той, которую узнала.
        Не остановилась, когда навстречу, вместо приветствия, хлестнуло заполошное, с захлестом за ветряки и валы:
        - Не стрелять!
        Тяжелый наконечник ударил по сланцевой плите, брызнули искры… верно, стрелок, выжав спуск, успел чуть отвернуть ручную баллисту. Второй болт пошел под ноги метнувшимся вслед аварам. Не видела! Пальцы вцепилась в плечи сестры, глаза впились в лицо - наглядеться!
        Навстречу - плошки свинцовых глаз, стрелки треугольных ушей. Чудовище. Демоница из камбрийских сказок… Хочется кричать - но все силы ушли на последний рывок. Остались сведенные намертво пальцы, веки, которые невозможно зажмурить, потому что сквозь уродство проступают черты сестры. Ее высокий лоб, ее гордые скулы, и нос, и подбородок, и даже манера щуриться на яркий свет. Все перекручено, все изувечено, но все - ее.
        Ни ужас, ни счастье, что боролись в груди, не добились победы - слились, стали одним чувством. Стали словами. Шепотом.
        - Сестра, что же с тобой сделали…
        Как только с губ слетело: «сестра», ужас ушел. Снова вместе! Прочее неважно. Анастасия плачет на родном плече, как мечтала долгие годы, и Августина-Ираклия хлюпает носом вместе с ней, обнимает, шепчет ласковое. Длинное ухо ворошит сестрины волосы, и в этом нет ничего странного или уродливого.

2
        Двери распахиваются одна за другой, шуршит винт. Подъемная машина называется лифт. Послу в привычку, двоим, шагающим за спиной - нет. Изукрашенная броня, добрые мечи, кумач и золотое шитье плащей - ясные знаки положения. Один сед и могуч, а вечные проказливые морщинки вокруг глаз сегодня сменились треснутым льдом. Другой безус, но брови сдвинул к переносице, зубы стиснуты. Оба правы: ехали договариваться о подготовке визита Пенды, а придется каркать воронами. Дурные вести! Даже могильные. Что может их смягчить? Разве то, что принес их друг.
        Насколько он друг бриттской богине, граф Окта Роксетерский ничуть не заблуждается. Дипломатия допускает дружеские чувства, но требует от честного человека - или божества - соблюдения интересов своего государства. Потому для него сперва Мерсия и Роксетер, для Немайн сначала Республика Глентуи и Камбрия. Дружба - потом, и поскольку не мешает.
        Теперь - не мешает. Известие о гибели небольшого отряда на почтовой линии скреплено, как печатью, кровью врага. По недавно занятым землям бродят остатки разгромленных хвикке, что потеряли короля, урожай, землю, зачастую семьи, но не оружие и не способность убивать. Вот и ищут вдоль занятых бриттами и англами дорог пропитания и мести. Словно старые хроники вывернули страницы в зеркале: «и бритты бежали в лес, и мы на них охотились, как на диких зверей…» Так писали саксы, и совершенно не ожидали, что роли поменяются. Только банде дикарей не по силам разбить укрепление!
        Почтовая станция была почти готова. Добротный бревенчатый дом выстроили квадратом
        - с прикрытым двором. Успели присыпать землей - по-норманнски, до самой крыши. Ни поджечь, ни развалить тараном. И все же он пылал… Ответом на вопрос: «кто?» застыла брошенная врагом катапульта. Окте уже приходилось встречать на поле боя латинскую мудрость, и что нужно делать, он знал. У дипломата всегда найдутся чернила, перо и пергамент. Немного времени - и готово плоское подобие. Вышло не слишком хорошо, но вдруг камбрийские ведьмы сумеют и по такому сглазить вражеские машины?
        Потому на последних шагах - рисунок в руку, трубочкой. Пришли. Из-за дверей - перезвон девичьих голосов на полузнакомом языке. Греческий! Створки распахнуты. Зал с круглым столом, умершие на губах слова оборванного разговора. Никаких церемоний! Поворот к гостям - прыжком! Настороженные уши чуть трепещут. Немайн - словно гончая, рвущаяся со сворки! Поводок - левая рука, охотник… Охотница! Тоже сероглазая, и похожа на хранительницу настолько, насколько девушка-человек может быть похожа на девушку-сиду. На полголовы выше, через плечо переброшен хвост из волос, черных и блестящих, как нортумбрийский гагат. А глаза на мокром месте - как и у сиды.
        Лицо Немайн светлеет, словно первый луч солнца после дождя выглянул. Взглянула в глаза, прочла вести - закаменела. Непоседливый ребенок обратился храмовой статуей. Всего отличия, что у крашеного мрамора не бывает красных зареванных глаз, да не говорит камень на языке Цицерона:
        - Здравствуй друг. Что случилось?
        Черноволосая шмыгает носом. От этой тучку еще не отнесло… Точно ревели, в обнимку, ручьями. Стоит, в левую кисть Немайн обеими руками вцепилась. Они что, знают? Уж не обзавелась ли Республика третьей ясновидящей? И как в таких условиях работать дипломату? Окта невольно оглянулся: спутники смотрят спокойно. Верно, рассказ очевидца может уточнить любое видение, а хранительница все равно вытащит подробности, и вместо нескольких тяжелых слов выйдет целая история - что застали, кто как лежал…
        Немайн слушает. Куда делось счастье? Брови сведены, на лбу вертикальная складка. Изредка, на мгновение, прикрывает глаза. Вспоминает! Она ничего не забывает, и теперь перед ней, вместо заколотого, иссеченного, обожженного тела встает человек. Такой, каким сида видела его в последний раз. Каждый - жив. Большинство - веселы. Чего им горевать? Отправляются на новую службу… Интересную, это для камбрийца важно. Будут строить почтовые станции. Звон копыт, скрип колес, задорный девичий голос заводит песню. Сида смотрит вслед… как тут не оглянуться?
        А каково ей - помнить всех? Так ведь и под Кер-Нидом было… Граф и рад бы сжать пытку, но - нельзя. Любая подробность может пригодиться для мести.
        Наконец, закончил. Пока говорил, шло превращение. Встретила - веселая девочка. Теперь перед ним - богиня войны, по непонятному недоразумению одетая в веселенькое платье с вышитыми по вороту ромашками.
        Неметона прикрыла глаза ладонью.
        - Все, - сказала, - все. Кроме…
        Махнула рукой - словно кровь с клинка отряхнула. Заметила свернутый в трубочку пергамент. В глазах полыхнула злая искра. Верно, раз она не сошла с ума за все битвы и все столетия - черная кровь из вражеских сердец действительно лечит боль потерь.
        - Подобие?
        Ладонь требовательно раскрылась. Окта вложил в нее рисунок. Наградой стал кивок.
        - Пригодится. Сейчас соберем Совет… Насколько доверенны твои спутники? Кто они?
        Граф уже называл имена охране: не фальшивые, но не совсем верные. На мгновение захотелось вывалить всю правду. Показалось правильней. Увы, приказ есть приказ. Представил: граф такой и элдерсмен[Традиционный английский и саксонский титул, примерно соответствующий графу - имеющему происхождение римское.] того-то. Номер не задался - сида подняла бровь.
        - Лжет? - вмешалась девушка в странном наряде. В голосе - искреннее любопытство. Точно, ясновидящая… Думал, что хуже Луковки не бывает? Вот опровержение: получи и приложи печать. Если у этой к способности читать невысказанное богиней вслух еще и неспособность держать язык за зубами… Нион Вахан тоже поняла бы: лукавит, но промолчала бы. Нион, даром что почти ребенок, политик. Эта же - вовсе дитя, хотя в Камбрии таких, бывает, замуж выдают, да и в Мерсии кое-где. Только простая саксонка или горянка скажет: «врет», а то и «брешет», и не вырядится так. Посмеет
        - отец поперек колена бросит да выпорет как следует! Вот англичанки носят короткое
        - но и они, как Немайн, под короткую верхнюю тунику с разрезами по бокам оденут второе платье до пят, а не шаровары и обтянутые по ноге шнуровкой остроносые сапоги. Интересно, где такие наряды водятся? Ясно одно: не близко.
        Хорошо хоть, отвечать на вопрос не обязательно. Немайн выручает.
        - Не лжет. Предлагает правила игры. А у меня дела, и тебе стоит немного подождать наверху. Тебе отведут хорошую комнату…
        - Нет!!!
        Цепляется за кисть сиды, как ребенок - за материну юбку, ладонь к груди прижимает. В голосе не страх - ужас.
        - Я только тебя нашла! Августина, ты что, не узнаешь меня? Я же Анастасия! Ну посмотри! Я же точно такая, как была ты! Я через весь мир ехала… Я докажу…
        Снова слезы на глазах. У сиды уши прижаты, уголок губ подергивается. Скоро покажется клык - чуть подлинней человеческого. Влепит пощечину? Нет, прижала к себе. Рослая рыдает на плече у маленькой. Немайн гладит ее по голове, приговаривает:
        - Я тебе верю. Верю, понимаешь? Ты Анастасия… Мы докажем это… А я - Немайн, я помнить тебя не могу. Но за тебя - глотку перегрызу, на меч брошусь, душу не пожалею. Веришь? Только не могу за тебя отдавать чужую жизнь. А теперь может умереть один очень хороший человек. Поверь мне, как я тебе, и прости… Посол?
        Ее голос из бархата обращается шелковой струной. Такая может петь, а может перехватить глотку. Ласкающая смоляные волосы рука исполнена нежности - на лице оскал зверя. Клыкастый!
        - Да, хранительница.
        - Подтвердите - вы нашли только одно женское тело: одета в синее, волосы - выжженная на солнце солома, коса с руку толщиной, закололась. Так?
        - Да. Ведьма была только одна. Убила себя, - Снова захотелось оглянуться, тем более старый хитрец убедился, что Немайн не проведешь. Да, за спиной у графа Окты не простые вельможи, а король Мерсии и его старший сын. Можно было бы закончить игру, но сида ее продолжает. Вот Пенда разжимает кулак, словно выпускает на волю зажатую меж пальцев птичку. Можно говорить дальше.
        - Саксы два раза выставляли против нас заслон. Смертников. Во второй раз это были уэссексцы! Полегли все, но дали своим уйти. Возвращаясь, мы нашли вот что…
        Старался рассказывать коротко и точно, вспоминать малейшие подробности.
        Сида склонилась над чертежом чужой катапульты… Окта выложил еще свидетельство.
        На стол лег клочок ткани с простой вышивкой. На мгновение Немайн прикрыла глаза - вспоминая.
        - Платье Мэй… - шепчет. - Все верно, убита Серен.
        Убита, не покончила с собой. Значит… Бывает, что в бою человеку приходится жертвовать собой ради остальных, и не всегда смерть приносят вражеские клинки. Это и для христианина не грех, а подвиг: рискнуть бессмертной душой ради товарищей. Так и следует говорить, и всем приказать, не то не нюхавший боя священник упрется и не отпоет. Серен, как и сида, крещеная. Им важно.
        Вместо обсуждения подготовки визита короля Мерсийского вышел военный совет. За небольшой перерыв - Немайн увела девушку в штанах - собрались ее ближние. Сели за круглый стол, который полосы света из стрельчатых окон расчертили надвое. С камбрийской стороны - пятеро. Сама богиня-хранительница, сидит в низком кресле, но на собственных ногах. Анна, за ведьминскую сноровку прозванная Ивановной, предпочла обычный стул, навалилась локтями на столешницу. Эйра, сестра Немайн и ее наследница, опять с учений, и опять в броне - чернильницу ей подвигает Нион Вахан, тень богини для своих и девка из Ада - для врагов. Устроилась, кстати в курульном кресле - с подлокотниками, но без спинки. У нее своя - прямая, как ясеневое древко. Сэр Ллойд, вождь дружины, старый рыцарь, что отложил уход на покой ради интересных времен. Славный рубака, лицо накрест перечеркнуто шрамами. Уже доводилось слышать гуляющую по городу шутку. Вопрос: «Сэр Ллойд - славный боец, но что можно сказать о тех, кто наградил его отметинами?» Сама Немайн давала такой ответ: «Они скончались». Увы, молва не верит, что сида может выражаться так
просто. Потому говорят: «Одних уж нет… И других - тоже!»
        С мерсийской стороны трое: посол и двое формально безвестных спутников. Лица злые, тревожные. Настроение - словно у сиды над головой дамоклов меч повис, но Немайн, несмотря на красные глаза, самая спокойная. Рассказывает технические подробности, которые удалось вынести из начерченного Октой подобия…
        - …варварский вариант римского онагра. Сиятельный Окта, должна тебя поздравить - становишься первостатейным волшебником, и не только по воде! Все четко, ясно, размеры указаны точно, легенду не забыл. В общем, твой чертеж лучше греческих. Машина - хуже. Ложка и половины той силы, что праща, не дает. Слабая машина… только мы и такой не ждали. Друзья мерсийцы, это и вам предупреждение: скоро можете увидеть такое и против себя. Может эта штуковина вот что…
        Сыплются подробности, размеряемые в локтях, фунтах, расписан возможный эффект от разных типов выстрелов: стенобойного, дробового, огненного… Богиня - настоящий союзник. Наглядно удалось посмотреть только стенобой, а она обо всем предупредила.
        - Какое дерево? - спрашивает Нион-Луковка.
        Сиятельная Анна немедля уточняет:
        - Просушено ли?
        Сэр Ллойд и Эйра молчат. Старый вояка всю жизнь обходился без хитрых машин. Он видел их в деле, он оценил их силу - но намерен слушать тех, кто в древней мудрости разбирается. Эйра, пусть по титулу старшая после Немайн, ригдамна-наследница, но что ведовству, что правлению только учится. Знает это! Спокойна, величественна. Сверкает холмовая кольчуга, украшает стол шлем с римским гребнем. В руке перо. Перед носом - пергамент. Скобленый-перескобленый, но все-таки не дощечка. Записывает то, что богиня и так запомнит? Что поделать, христиане. Книгопоклонники.
        А дерево сырое, свежее - духмяная сосна, смолой пачкалась… Была бы сухая - стало бы ясно: в набег ходила целая армия. Пропитка - значит, постройка боевых машин стала регулярной. Но чего нет, того нет! А вот взять с собой железную крепь и веревки может и небольшой отряд, что потащит за собой обоз. Правда, в отряде нужен знающий человек - собрать машину на месте, и плотники. Значит, были. И что-то говорит Окте, что ведун, которого схватить не удалось, носит сутану.
        Саксы подошли к почти достроенной станции ночью. Затемно собрали машину. Оцепили укрепление, чтоб никто не ушел. Для того же ждали утра. Потом… Камбрийцы сидели внутри, рыцарь стрелял из лука, ведьмы - из «скорпиончика». Возле катапульты был толстый щит - Окта срисовал и его. Потому расчет достать не могли, а вот тех, кто подносил камни… Король с удовольствием рассказал, насколько много врагов он застал лежащими со стрелой в сердце или в горле, наколотых на болты малой баллисты. Увы, камней меткие стрелы не остановили.
        Саксы разбили угол кладки, ворвались… Там, во дворе, мертвые лежали вперемешку - живых найти не удалось. Пожар начался уже потом, когда победители ушли. Немайн темнеет, хотя, казалось бы - куда дальше? У ее жрицы зубы скрипят, сэр Ллойд, легат над дружиной, встал и кулаками о стол оперся. Можно понять: потери дружину затронули, а дружина в Камбрии - часть семьи. Несколько ополченцев, конюхи, рабочие - тоже потеря, и Немайн наверняка помнит их лица и имена, но гибель людей, что прошли с ней зимний поход, сидели за тем же костром, ели из одного котла - тяжелей. Славный рыцарь не вернется к жене, а у двух аннонских ведьм и не будет никогда семей, кроме той, за которую погибли.
        У Нион Вахан, жрицы Неметоны, что крестилась вслед за богиней, потрясение проявляется лишь в чуть большем сосредоточении. Загляни ей в голову - наверняка мысли холодны и колючи, как зимний ветер. Все ее ведьмы христианки новообращенные, оттого чуточку фанатичны. Что убивать себя нельзя, знают. Ни боль, ни позор - не оправдание. Прощение идущий на заведомую гибель человек может получить, лишь отдав жизнь во спасение других людей. Немайн вынесла вердикт: «убита». Значит, аннонки что-то узнали или поняли. По крайней мере, Серен. Что именно - рассказывает
«элдерсмен» Пеада, наследник мерсийского престола. Сам вел погоню, теперь переживает ее заново. Руки молотят воздух, как мельничные крылья.
        - Ушли, жаль… У нас легких мало, только у Окты. Зато ловкие! Веревкой круть - и сакс уже на земле, вяжи его!
        В мерсийском войске теперь есть камбрийцы. Скотоводы из Глиусинга на шестинедельной службе графа Роксетерского показали, как в долинах Нита и Тафа треножат скот веревкой с грузом на конце. Пару врагов удалось схватить живьем. Увы, заговорили языки не сразу: меняли время на боль… Хорошо держались! Настолько, что до Кер-Сиди ни одного живым не довезли. Если сжать то, что они сказали, до одного слова, выйдет: «Тинтагель».
        Ведьма ногтями по столу скребет, того и гляди стружку снимет. Сэр Ллойд роняет слова, которые рыцарю при дамах и помнить не пристало, а особенно при Немайн - в одном из заворотов Ллуд помянут, один из старых британских богов и ее родной отец. Других хулителей в другое время запела бы насмерть или располосовала клинком, но теперь словно и обиды не заметила. Формально она в иной семье и может сделать вид, что ее это не касается. Это понятно, странно другое: слово «Тинтагель» не произвело на сиду впечатления. Известие о гибели обустраивавшего почтовые станции отряда и похищении одной из лучших аннонок взволновало больше.
        - Я помню Мэйрион, - сида смотрит в стол. - Умница. Это она после сражения организовала сбор добычи: без мародерства, зато быстро! Наградной солид просверлила, носила на ленточке… Права: кусок золота - лишь знак признательности. Теперь пришло время доказательства. Что мы можем для нее сделать?
        Подняла взгляд. Глазищи в душу заглядывают, каждому по очереди. Решайте, послы и короли - верный человек, что умирает за вас - кто вам? Щепка, пес или товарищ?
        Ни слова о себе. Ни слова - о Тинтагеле. Словно не служилая ведьма, а любимая дочь в плену, и назначена в жертву. Благодарный взгляд сэра Ллойда. Разогнувшая узкие плечи - хороша! - Луковка часто смаргивает. Да, за такого вождя дружина будет умирать не по обязанности. Но с Тинтагелем им все равно придется что-то решать. Слишком непростое место. Один из пяти старейших корней Неметоны в Британии. Средоточие южной пятины, Корнубии. Там древняя священная роща, неметон. И место зачатия короля Артура тоже там, и не случайно! Если вспомнить, что восточное и северное средоточия выкорчеваны благочестивыми христианскими королями-саксами - то самое рвение новообращенного… Корней у Немайн на земле осталось - Тинтагель, Бат… и еще Сноудон. Великую гору врагу не снести.
        Бат почти цел и снова жив. Похоже, быть ему новой столицей Мерсии: такое место король не отдаст, а какой город следует укреплять лучше всего? Вот то-то и оно! А пока Бат у Пенды, он держит божественную союзницу за горло. Вежливо, даже нежно, но крепко. Хватка взаимна: если король желает благополучно лечить кавалерийские болячки, вести себя он будет прилично.
        Зато Тинтагель… Теперь там земли Уэссекса.
        - Что с Мэйрион сделают? - интересуется Немайн. Как будто не знает! У врага есть средоточие пятины, а теперь и жрица. Дальше любой глава рода знает - и у бриттов, и у саксов, и у англов. Впрочем, варианты, и верно, есть. Ровно три.
        Луковка тарабанит, как школяр на экзамене:
        - Название обряда: несущественно. Сущность: жертва-подобие. Не добровольная. Жертва: ведьма. Место обряда: Тинтагель. Возможны три вида жертвы…
        Каждая - как руку топором отхватить! Что выберет враг?
        Можно нанести удар по землям богини, чтобы сорняки заполонили поля, а добрые злаки чахли и осыпались до срока, чтобы расплодились хищные звери, пашни и сеяные луга обернулись болотами, а вместо трав землю покрыли едкие кристаллы соли… Для этого следует найти священное дерево средоточия, выкорчевать так, чтоб ни корешка не осталось. Хорошо присыпать солью или залить мочой. Жрицу - похоронить в полученной яме живой. Так земледелец просит об урожае у себя или недороде у соседа. Только прикапывает петуха или свинью, а то и просто дюжину яблок. И дереву, понятно, не вредит.
        Можно выбрать удар по людям. На республику обрушатся чума, немочь, припадки, люди будут в приступах беспричинной злобы убивать друг друга… Только срезать траву, срубить дерево - и готово. Отрастут, но человеческий век короток, людям хватит. Жертву заколоть мечом. Такой ритуал еще и прибавит сил воинским богам саксов: Вотану, Тору или Тюру.
        Можно попробовать достать саму богиню. Для этого следует все предать огню. Жертву дымом не душить, обязательно дать ей почувствовать живое пламя. Огонь стоит подкормить маслом…
        И четвертый вариант. Его Окта не посчитал… ошибка! Саксы могут рискнуть, ударить выше. По тому, кому и Неметона поклоны бьет. Дерево - срубить. Жрицу… распять!
        Впечатлены все. Даже богиня, непонятно почему: на ее веку и не такое творилось. Лишь король раздумчиво поглаживает бороду.
        - Я бы подобных глупостей делать не стал. Король Уэссекса… Он подлец, и он в бешенстве, но он умен. Его, как любого короля, учили воевать с богами. Он поймет: ты выживешь. Есть Бат, есть Сноудон… Пенда друзей не предает, поверь. Если надо - быков принесем… Даже пленников! Не мы начали злую игру. Ударить выше тебя Кенвалх не посмеет. Ему все еще нужны союзники в христианском Кенте. Зато он попробует заручиться благосклонностью Вотана. Значит… Дерево зажгут - удар по тебе. Жрицу зарежут, кровь и тело - в огонь, чтоб ушла с дымом. Побольше отнять у тебя, отдать ему. Христианского бога трогать не будут.
        Луч света из окна Немайн в глаз попал - щурится. Стучит пальцами по столешнице. Уши уже не прижаты: вздернуты. В глазах - блеск, злой и озорной разом. Встает. Решение принято! Но сначала - склонила голову. Траур по еще живой? Нет! Знак уважения союзнику.
        - Благодарю вас, друзья. Вовремя сказанные слова дороже рубинов и яхонтов… Прошу вас о помощи. Нет, жертв не надо. Я христианка! Сейчас вы услышите приказы хранительницы. Их выполнению вы можете помочь. Как и насколько, решайте сами, но и малое содействие будет замечено и оценено. Не сумеете ничем - не обижусь, времена у вас трудные.
        Англы встали, поклонились в ответ. Окта уже хотел ответить, но король вновь подал условный знак. Не права девушка в штанах. Неполные, сниженные имена - не ложь. Обычная королевская игра, что делает полную церемоний жизнь чуточку проще.
        - Слушаем тебя, - говорит Мерсиец.
        Немайн начинает отдавать приказы.
        - Луковка!
        - Я это ты! - вскочила, как подпружиненная.
        Ее богиня говорит! Правы христиане, нельзя из Немайн творить кумира. Нельзя сравнивать с идолом - живую! Любить можно, этого достаточно. Луковка - любит.
        - Выяснить, чем или кем Кенвалх действительно дорожит помимо шкуры и власти. Захватить или выкрасть. Да, снимай с крыш охрану, что туда рассадила. Они тебе пригодятся. Впрямую Мэй освободить не пытайся - этого от нас наверняка ждут, засады расставляют… А мы меняться будем!
        Поклон. Радостный, хотя работы прибавилось.
        - Мне позволено вести группу самой?
        Короткое размышление.
        - Нет. Прости, но ты ценнее Мэй как жертва. И других ведьм береги. Это работа лучников. Сэр Ллойд!
        Рыцарь поднимается неторопливо - возраст не тот, чтобы скакать козленком. Только, когда на дыбы встает медведь, это вовсе не медлительность. Это подготовка к скорости. Смертоносной!
        - Отберешь из дружины всех, без кого мы можем продержаться хотя бы месяц. Отряд поведешь сам. Задача: пробраться в Тинтагель. Сжечь к чертям. В схватки не ввязываться, людей беречь. На подготовку операции три дня. Требовать можешь все, что есть. Если иначе вовсе никак - меня, с вами пойду. Сам погибай, а товарища выручай.
        Ллойд вытянулся. Кланяться не стал. К виску взлетел сжатый кулак. Еще недавно посмеивался: мол, только для сиволапых ополченцев нужно напоминание… «Мы вместе!» Оказывается, иногда жесты куда выразительней слов.
        - Эйра! Прости, сестра, что работу наваливаю и от учебы отвлекаю. Принимай дружину
        - все, что сэр Ллойд оставит. Ты моя и его ученица - вот тебе практика.
        Еще одна - навытяжку. Еще один кулак к виску. Все-таки прялка, ткацкий станок и вышивка сутулят женщин. Самые красивые изгибы прячутся! Зато кольчуга и шлем - выпрямляют. Окта решил непременно поделиться наблюдением с женой.
        - Мы вместе, сестра!
        И Луковка свой котеночий вскинула. И тут… Глаза на лоб лезут, а не повторить за собственным королем и наследником никак нельзя: вставай, граф Роксетерский, поднимай кулак в обещании борьбы и мести. Что ж, радуйся, богиня. Ты получишь помощь! Пенда кулак не разжимает… Значит, говорить послу.
        - Мы можем помочь. Когда-то мы дружили с Уэссексом… обратного не было, но мы не замечали. Получили удар в спину, зато теперь у нас довольно людей, неплохо знающих страну врага. Мы дадим проводников. Поможем проникнуть на чужие земли с наших. По границе устроим шум - громы Тора тихими покажутся!
        Краем глаза видно - король опустил руку. Значит, наобещал достаточно. Пора отрезать проданную холстину.
        - Это все, что мы можем, но это мы сделаем.
        И это - немало. Интересно, как скоро Пенда опустил бы кулак, если бы ушастая сделала иной выбор? Могла приказать лесное святилище вырубить, но долго это, да и кара за осквернение места пала бы на людей. Вряд ли хоть один человек вернулся бы из рейда. Корчевать еще дольше, да и неурожаем рисковать не стала. Весь удар - на себя. Да, это не удар топором. Это просто прижигание каленым железом.
        Просто…
        - Спасибо, друзья! И простите, что смогу уделить мало внимания. Видите - военная необходимость. Впрочем, я полагаю, король мерсийский пожелает ознакомиться с городом. Потому советую присмотреть наиболее интересные для него места. Укрепления, здания, мастерские, верфи. Все, что пожелаете! Доступ друзьям Республики открыт всюду, кроме опасных для жизни мест. Туда тоже можно, но после того, как вам расскажут, в чем опасность и приставят опытного человека в сопровождение.
        На прощание - не кланяется. Не за что пока! Немайн - «некоролева», от нее не нужно пятиться задом, как от иных властителей.
        - Тоже символично, - говорит король, - Зад задом… «Ко мне можно повернуться спиной». Хочу такие порядки в Мерсии!
        Раз хочет - значит будут. Пенда доволен. Ну и что, что затея - приехать заранее под чужим именем - не сработала на ушастой особе? Та поддержала шутку. Выбирать интересное - все и посмотреть, да не наряженное! Щуку бросили в реку. Король улыбается в бороду.
        А еще он, оказывается, заглянул в записки ригдамны. Сын не исхитрился, теперь должен угадывать: почему та скребла перышком не тогда, когда Немайн говорила главное…
        - Не успевала?
        - Тогда она писала бы все время. А то и подождать бы попросила… Нет, времени ей хватало.
        Отскрипели лифты. Под сапогами уже не брусчатка - пол доброго трактира. Не посольского, не купеческого - строителей собора и резчиков по камню. Вряд ли сюда насовали соглядатаев! Запахи аппетитные, а простая пища для человека, проведшего жизнь в походах - не беда. Король смакует «почетное блюдо» заведения. Называется:
«закат на болоте». Злые языки так сиду называют, за цвет лица и волос. Исходит жаром противень, на нем - яичница. Всем бы хороша, только в белок будто чернил накапали, желтки словно ржавчиной приправлены. Но Пенда доволен.
        - Уже не зря приехали! Граф, у тебя же теперь есть кусочек берега? Озаботься: пусть твою жену побалуют. А то с восточного побережья до тебя довезут разве тухлые… Хорошие яйца кайры несут. Гораздо вкусней гусиных. Правда, птичек жалко…
        Птиц, действительно, жалко. В Мерсии положен строгий закон: брать яйца дважды. Кайры так устроены: если забрать первое яйцо и второе, они успевают снести третье и вывести птенцов. И люди сыты, и птицы род продолжают! Увы, крики кайр иногда мешают Ушастой спать. Потому по всему берегу маленькой республики никаких ограничений на разорение гнездовий морских птиц отныне нет. И будут годы жирные… и годы пустые - на птичьи яйца.
        Придется оттенять пиво устрицами. Или гренками с сыром! Что-то их долго не несут друзьям республики… Может, только кажется? А то на допрос, который Пенда учинил отпрыску, уже смотреть больно. Особенно, когда понимаешь, что выдал бы поменьше версий, чем принц Пеада. А ведь на всякую - один ответ:
        - Нет, элдерсмен!
        Нарочно именует меньшим титулом. Не обидно - это личина. Но и намек: пока, сын, ты и на вверенное тебе графство версий не надумал, а когда-нибудь придется принять на голову венец всей Мерсии.
        Так что Пеада обходится введенным сидой варевом, хотя рядом стоит прихлопнутая крышкой кружка с «темным угольным». Пиво ему нравится больше кофе, но туманит разум. А кофейную гущу - и откуда поверье взялось! - сколько ни рассматривай, свежих идей не появится.
        - Последняя версия, - вздыхает принц инкогнито, - если неверна, придется надеяться, что хоть младшие братья вырастут умней меня, дурака…
        - Случись что со мной, - замечает король, - растить их все равно тебе. Так что не смей сдаваться. Ну?
        - Учебное задание.
        - А говорил, дурак. На графа точно тянешь.
        Пеада и есть сейчас - граф. Владение не велико, не мало - точно как у Окты. Наверное, в десятую часть всей державы. Как раз - шишки набивать! И люди… Раньше Окта думал - выделил король сыну кого не жалко. Для опытов и учебы камбрийцы сойдут! Город Кер-Магнис, по-мерсийски Кенчестер, некогда сам выбрал мерсийское подданство, как и Роксетер, он же, по-камбрийски, Кер-Гурикон. Ополчение, то есть три четверти способных носить оружие мужчин и добрая четверть женщин - полегло в битве с войском Нортумбрии. Пришлось маленьким королевствам выбирать: делать последнюю ставку, после проигрыша которой рожать будет некому, или проситься к союзнику под крыло. Выбрали не по родству, а по силе и благородству. Не прогадали. Ни те, ни другие! Всей разницы было: в Кер-Гуриконе из королевской фамилии выжила наследница, которой приглянулся Окта, а Кер-Магнис остался совсем без правителей. Пенда и отдал город с округой сыну. И жителям спокойно - наследника Мерсиец в беде не бросит, и отпрыску практика в государственных делах.
        - Ты узнал больше?
        - Да. Попросту подсмотрел. Запомни: хорошая разведка - вторая голова! То, что я увидел, мне понравилось. Задание Эйры было напрямую связано с нашим разговором. Она училась править: записывала решения, которые приняла бы на месте сводной сестры. Разумеется, до того, как Немайн сама отдавала приказ. Наверняка сейчас обсуждают… Отличная идея. Мы с тобой тоже попробуем.
        Пеада отхлебнул пива. Теперь можно. Не выдохлось! Вот почему люди сами додумались до крышек на пивные кружки, а очищать напиток через кокс - нет? Надо было ждать, пока сида рецепт подскажет. Ленив человек! То-то отец детей думать учит. Кстати об ответах…
        - У ригдамны сходилось?
        - Нет.
        Почти приятно. Что неприятно - отец наверняка переймет шутку. Вот, улыбается в усы. Паузу держит. Наконец, заговорил:
        - На месте сиды я не стал бы ее ругать. Хорошая девочка. Еще чуть - и можно давать графство. Расхождение у них одно: Эйра собиралась мстить, а Немайн спасать. Республику, пленницу, себя. Таким чередом…
        - Знаешь… - Пеада вовремя проглотил обращение. Сейчас король ему не отец и не совсем король, так, старший товарищ и наставник, - Я поступил бы так же, как Эйра. Вот уж не думал, что окажусь злей и циничней Неметоны! Кстати, а сама Немайн как? Заслуживает графства?
        Король смакует пиво. Пляшет огонь в камине. Наконец, Пенда снимает с шеи посеребренный циркуль - знак друга Республики. Языки пламени сверкнули рыжим на повернутых вверх иглах. Инструмент совсем не бутафорский!
        - Пять чего? - спросил Окта. Хотя букву «в» узнал тоже. «Виктори» - «победа»?
        - Пять месяцев, - пояснил Пенда, - пять месяцев, как она взяла в управление голый кусок земли. И вот, смотри - греки рты разевают, на башню дивятся. Какое тут графство… Как бы всей Британии маловато не оказалось. Я, конечно, проверю, не морок ли это.
        - Как?
        - Это меня христианин спрашивает? У вас в Евангелии описан отличный способ. Им собирался воспользоваться некто Фома. Жаль, не посмел. Тогда, может быть, и я бы крестился… Ну, я не апостол, а Немайн не Христос. Посмею! Тем более, совать пальцы я намерен вовсе не в кровавую рану и не за ворот. Пощупаю, насколько город крепок, и только. И, скорее всего, нащупаю твердое. Иначе… зачем это позволение ходить везде, смотреть все? Узнала же! Могла признать и начать пускать пыль в глаза. Не захотела. Но я должен увериться, что все взаправду. Ладно! Сегодня пиво, гренки с сыром и мясные шарики. Персты вложим завтра.
        Снова уставился в огонь. Половины того, что думал, не сказал. Как всегда… Но раз уж сегодня, пусть и понарошку, они равны в титулах… Можно спросить!
        - А ты не боишься, что загадку загадают нам?
        Король рассматривает рыжие, как лохмы Немайн, языки огня. Кажется: спит в кресле. Но принесли горячие гренки - встрепенулся.
        - Ты считаешь меня трусом - бояться каких-то загадок?
        - Нет. Прости. Я не так сказал…
        - То-то. Я не боюсь. Я уверен - загадает, и от ответа будет зависеть…
        Снова улыбка в бороду.
        - …очень многое.
        Наутро начали вкладывать персты - с плавилен и кузниц. Если про массовые плавки в тиглях Окта королю докладывал, и особого удивления не вышло, то вот в самой кузне… Пенда не поленился, посетил все десять. Десять раз окунался в адскую жару… Видел одно и то же: меха вздувает речка, уголь в горн бросает речка, за молотобойца по заготовке лупит все та же речка. И за какого молотобойца! То, что камбрийцы обозвали молотом, скорее походит на железную скалу. Скалу, что поднимается и падает - неторопливо и размеренно, раз за разом, без устали.
        Даже точит оружие река, подмастерье лишь подносит еще не закаленный клинок к шлифовальному кругу.
        У одного из мастеров случился удивительно ранний обед - с ним и поговорили, на свежем воздухе. Прибежала девчушка с судками. Дочь? Нет, на плече приколота ленточка кэдмановских цветов. Трактиры - привилегия клана, лишенного прав на королевское достоинство. Значит, посыльная. Точно, сгрузила не все. Пожелание приятной трапезы, обещание забрать посуду попозже - и тут-то ее и видели. Среди веселого треска мелькнуло:
        - А ногами мне бегать недолго! Говорят, хранительница поминала машину для быстрой езды по городу - без лошадей. С колесами! Хочу-хочу!
        Окта представил себе камнемет с колесами: сначала махину взводят десятка три рабочих или река, а потом посыльные из трактиров развозят на ней заказы… Ну, мостовые в городе крепкие, но устоят ли дома?
        Беседовали рядом со стойкой, заполненной готовыми изделиями. Мастер, не смущаясь полным ртом, гордо тыкал в свои произведения, показал, где ставит клеймо: «OF. CAER SIDHI». «OF» - значит, officias, мастерские. Не личное клеймо, но гордое, гильдейское. И метят им все, не только мечи. Только у мечей клеймо идет по лезвию, вдоль дола, а у боевых топориков - по обуху.
        Вот - опять сидово новшество - вовсе невесомые иглы боевых кирок. Такую никакая кольчуга не удержит, любой умбон - насквозь. Правда, засядет во враге намертво. Оружие на один удар. Оружие знатного воина: пожалеть деньги и потерять в бою жизнь, встретив слишком бронированного противника, глупо. Оружие волшебника: такой киркой можно откалывать образцы камней. У Окты, графа и начинающего чародея, клевец имеется… Оружие слабой женщины. Лучше один удар, но верный, чем неспособность причинить вред врагу. Да и таскать у пояса, показывая статус полноправной гражданки, куда как легче.
        А еще - оружие богини! Неудивительно: она разом воин, волшебное существо и женщина. Клевец для Немайн - то же, что молот для Тора. Оружие похоже, и боги похожи: не лгут. Только у камбрийской богини волшебство не в оружии, а в кузне. Ее клевцы - обычные: над кузней висит знак собственного хранительницы поставщика боевых и чародейских кирок. Для одноразовой вещи булат и клеймо «LORN F» -
«сделано Лорном» - дорого и не обязательно, передельная сталь в самый раз: второй раз точить не надо. Зато в кузове колесницы - с десяток новеньких, острых! Подходи, бронированный вражина!
        - Это все - сталь? - у «элдерсмена» Пеады аж дыхание от восторга сперло.
        Граф Окта полностью разделяет благоговение. Как любой воин, он знает откуда берутся мечи, тем более, что назначение послом в Камбрию принял с расчетом разжиться в стране знаменитых кузнецов хорошим оружием. Каких трудов стоит собрать руду, выплавить и перековать крицы, представляет. За меч весом в фунт английский кузнец просит денег, как за год обычного занятия ремеслом - а получается сыромятина, что гнется от сильного удара. Теперь у него на поясе славное оружие, равно прочное и твердое, но его ковал тот же мастер, что создал наследника знаменитого Эскалибура - для сиды. Право купить оружие по дорогой цене стало немалым подарком. А теперь средненький мастер, только глянув на серый клинок, объявляет:
        - Он у тебя, светлейший посол, сварной! Разные части варили и ковали отдельно, закаливали тоже хитро, глиной обмазывали… Дорогая вещь, хорошая. Я бы мог сделать
        - но долго и хуже: Лорна мне не переплюнуть. Мы другим берем… пошли внутрь. Посмотрите волшебный молот в деле. Магия сидовская, белая - именуется механика.
        Внутри - пекло, мастер рядом с тяжелой машиной не выглядит повелителем. Скорее наоборот, живая скала со вздохом соглашается слушаться рычагов: так уж и быть, по дружбе… ради сиды! Мастер налегает на рычаг - неподвижные деревянные колеса сдвигаются. Двигает другой - начинается бег по кругу. Молот взлетает - секунды! Сколько людей нужно, чтобы поднять такую же чушку простой лебедкой? Удар! Впустую, по наковальне. Но щипцы уже выхватили из горна истекающую желто-розовым жаром заготовку.
        Удар! Золотистые искры - как оторочка дождевой капли, разлетаются в стороны. Зевакам лучше держаться подальше! Попади такая на кожу - прожжет до мяса, а на обмазанном глиной полу - безопасно потемнеет, станет сперва вишневой, потом черной.
        Мастер работает - а подмастерье уже положил в горн новую заготовку. Потом друзьям из Мерсии объяснят: металл после плавки выходит годный, только пористый, непрочный. Потому из него нужно выколотить дурь. Убрать поры, выгнать шлак. Сталь не железо! Слиток даже расплавить нельзя, разве Немайн знает как - но пока таких премудростей не рассказывала. Но плавить и не надо, чтобы стал ковким, достаточно нагреть докрасна. А ковать теперь недолго: то, чего прежде молотобойцы добивались, неделю за неделей обрушивая кувалду на слиток, молот-великан делает за минуты. Немудрено. В нем этих кувалд, по весу… Только заготовку на наковальне поворачивай!
        Конечно, и после этого остается много работы: нужно придать металлу форму, но и тут нечеловеческая сила ударов только на пользу. Потом заготовка должна остыть: точить нужно холодную. Потом снова в горн - перед закалкой.
        - Могли бы работать быстрей, - пояснил мастер, - в горн больше одного слитка войдет. Только спешка того не стоит. Гильдия следит, чтобы мечи выходили не хуже шедевра. Сочтут портачом - отберут мою утреннюю кузницу…
        Странный образ. Или - не образ?
        - Почему утреннюю?
        - Потому, что моя она восемь часов каждый день. Потом - чужая: вечернего мастера и ночного. Ночным быть плохо: человек не сид, ночью спать должен. Опять же, расход на масло для ламп. И все равно не так светло… Правда, наш ночной привык. Говорит, воздух прохладней - плюс. Каждое утро от него принимаю хозяйство - под приложенный палец. Мол, ничего не утрачено. Потом так же сдаю вечернему. Хлопотно, но спокойно. Зато еще два добрых человека с того же горна и молота кормятся. Сытно! Сами знаете цены. А я делаю восемь мечей каждый день… И все берет сида. Цену как объявила - не снижает. Чего еще желать? Ну, это мне. Но и вам стоит подумать: мой меч в бою не хуже сварного будет. А что после битвы иззубренный и тупой вручную не заточить - так берите новый, задешево! Моих десятка три за один ваш выйдет…
        Вышли. Окта заметил - у короля на лбу густой пот, будто не на весеннем ветерке стоял и издали на чужой труд любовался, а вкалывал у самого горна… Пенда промакнул лицо краем плаща. Сказал:
        - Пощупал… Словно пальцы оторвало! Понимаешь, что такое восемь мечей за утро?
        Расчет простой - для того, кто озаботился изучить сидовские цифры. За день - двадцать четыре. Десять больших молотов дадут в день двести сорок. Сорок рядов по шесть человек: такой отряд на поле боя заметен! Дует ветер, течет река, кормятся люди - и, как река, течет на врага бесконечная колонна воинов. За месяц - легион. Не знамя, как в Британии - настоящий, римского штата. Вот и все о знаменитом греческом контракте! Прищурь глаза - увидишь: месяц, и безоружные ополченцы вооружены не топорами даже - сплошь мечами, прикрыты стеганым доспехом. Еще месяц
        - у каждого прибавятся простой щит и копье. Еще месяц - на каждом шлем…
        Не такой, как взяли в походе на саксов - полоски накрест, поверх кожа. Не клепаный из четырех частей - у короля такой, и у самой Немайн! Сейчас делают такие, каких никто прежде не видел: кованые из одного куска. Клепаный, понятно, настолько прочен, насколько крепка самая слабая заклепка. Поди их все проверь! А этот врагу надо прорубать. Или вминать - но, опять же, цельный кусок, а не рвать заклепки.
        Ткацкие станки проверять не стали. Сунулись только в валяльни. Труд сукновала - один из самых тяжких… Только и здесь мастер больше смотрит за машиной, чем занимается ручным ремеслом. Да сила ветра вместо силы воды: сукновальня не меха, остановится на время - горе невелико. И никакой волшбы, не считая машин. Только огромные деревянные столпы, словно великаньи ноги, пинают тюки с шерстяной тканью. И не злы они вовсе, только их равнодушие страшней любого гнева. Попади под них человек - так же безразлично перемелют в кровавый куль… А вот у молота душа воинская, недаром оружием занят - он-то бьет то, что может держать удар.
        А что у машин есть души, хоть не людские и не звериные - точно. Те же ветряки - без сомнения живые. Смотритель рассказал, что собранные без Немайн машины вышли неправильными, скрипели, словно бы зубами, ломались. Вернулась - и все вернулось. Если ветряк от начала правильный, ничего ему не надо, кроме ухода и ветра. Раз построил - служить будет и внукам… Заглядывала ткачиха: у их гильдии и на торговлю сукнами привилегия.
        - Новеньким интересуетесь? - спросила, - Вот вам, чего не жалко: пуговица.
        Ткнула в лиф платья. Ну, это Окта уже видел. Даже в церкви слышал проповеди: мол, теперь у блудниц, носящих платья с вырезом ниже ложбинки, нет оправданий, что детей кормят! Пуговицу-то расстегнуть недолго. Значит, благочестивая жена может и под горло застегнуться. А то, как сида, и шею захватить стоячим воротом. Лиф с застежкой на пуговицах - вот фасон, одобряемый Церковью.
        Оказывается, это не столько для святых отцов, сколько для ткачих: это у них грудь в разрез норовит выскочить, а ведь за станком и королевы стаивают! Ткать гобелен - куда здоровей, чем губить глаза вышивкой. В Мерсии дамы додумались прелести отдельной полосой ткани прихватывать. Хорошо, только детей кормить мешает…
        Так что до недавнего времени камбрийки мирились с поношениями в проповедях. Но если за обычным, стоячим, ручным станком выскочившая грудь ничем, кроме епитимьи, не грозит, то в Кер-Сиди станки новые, лежачие, и работают сами, не от человеческих рук.
        - Утягиваться - тесно! - отрезала камбрийка. - Пуговки лучше… А потом, мы, конечно, добрые христианки и ничего такого на уме не имеем, но петелька может и соскочить. Случайно! Главное, не на рабочем месте. Иначе… Открывали мастерские - Эйра-ригдамна пела песнь машин! Немайн сама хотела, но упросили сестре доверить. Голос Неметоны - оружие. Понятно, что постарается никого не задеть - а вдруг? Так же, как с машинами:
        Помни, наша жизнь - слепой закон:
        Не умеем мы жалеть, прощать, любить.
        Обиходишь - будешь награжден.
        Подведешь - не поколеблемся убить!
        Титьку оторвать - только так. Мастерская - не место парней завлекать!
        - Не страшно рядом с чудищем таким?
        - Не-а! - и снова пропела:
        - Мы сильны, но если ты позволишь,
        Пусть нас движут ветер и вода-Наши сила и умения - всего лишь
        Продолженье ваших воли и ума![Немайн опять использовала стихи Киплинга. Причем не постеснялась немного изменить смысл.]
        Наши машины - наша доля славы! И если бы не ограничения гильдии, я бы и с двумя станками управилась!
        Вечером король перешел с пива на наливки. Сделался разговорчив. Отломил кусок хлеба, сунул наследнику под нос.
        - Это что? Отвечай!
        - Хлеб. Хороший. Пшеничный.
        - То-то. А в Камбрии пшеница не вызревает. Ничего, из Африки привезли. Почему? В Кер-Сиди есть машины, в Африке нет. Все, что делают здесь, получается дешевле и лучше, кроме того, что родит земля. И если греки могут платить Немайн лишь хлебом и золотом… с чем останемся мы?
        - С углем, он нужен для топок и каминов, - откликнулся Окта, - с железной рудой. Она тут вся моя! Зерно - это Африка, и золото - Африка, но у нас есть серебро, мясо, кожи, строевой лес.
        Граф настоящий был искренне весел. Поддельный - не приободрился.
        - Все это есть у многих, - сказал Пенда. Вот поссорится сида с тобой, купит руду у франков или вестготов. Уголь у нее вообще свой. Что до мяса… Может быть, наведаться в порт? Что-то мне говорит, что рыбой Немайн скоро приторговывать будет: копченой, соленой и всякой вяленой. Ну, а соль тут всегда варили….
        В порт с утра не пошли. Король буркнул:
        - И так ясно. Не удивлюсь, если завтра корабль вверх по реке попрет без гребцов и без паруса…
        Решили посмотреть форум, что работает рынком. Стены - подковой, колонны - лесом, в три ряда. Первый ряд от стены: склады и всякие загородки. Ряд второй: открытые лавки. Ряд третий: крыша для покупателей. Это Камбрия, здесь крыша нужна: по ней опять барабанят капли, толстые, что майские жуки.
        Когда-нибудь тут будет мрамор и камень, а пока - дерево. Горожане не унывают, выкрасили колонны в любимый зеленый цвет, поверх разрисовали цветами. Простенько, но ярко, очень по-камбрийски. Нет двух одинаковых колонн, зато лавки все одного размера - это уже по-немайновски. Можно закрыть глаза, отсчитать несколько шагов, открыть - и увидеть другой товар. Меняются, одна за другой: вот суконная, вот льняного полотна, здесь железный инструмент, там котлы… Стоп! Не медные, не бронзовые… Оказывается, чугун. Говорят, отход от получения стали. Ничего себе отход - неплохой дает доход!
        Две глупые, по-камбрийски срифмованные на концах строчки получились случайно. Вертятся в голове… А в самом чугуне ничего глупого. Пули из него вышли дороже свинцовых, зато котлы - куда дешевле медных. Всех размеров и форм. Торговля идет бойко, словно ярмарка началась: горожане покупают. Уже прилепили новое название: чугунки.
        - Цены заметил? - спрашивает Пенда сына о том, что посол при всяком наезде отписывает. Привык, и жене насоветовал: пусть дома, в Кер-Гуриконе, за ценами посматривает. А что делать надо, если пойдут не туда, понять нетрудно. Достаточно посмотреть, что в такой же ситуации делают Немайн или король мерсийский.
        - Ну, чугун дешев. Вообще, все, что делается по-сидовски, довольно дешево. Зато остальное… Дороговато. Еще много привозных товаров. Ох ты, даже шелк! Так, я здесь задержусь. Посмотрю, нет ли чего-нибудь, годного в подарок, например… дочери графа.
        Что ж, подарок невесте - дело нужное. Официальные подношения уже отобраны и едут на долгих по римскому тракту. Вот еще новшество: раньше не было никаких «долгих», был поезд, королевский! Теперь это называется: «на долгих», а для быстрой езды нужны подорожная и колесница с торсионами.
        Можно обойтись и без крученых веревок, но без подрессоривания жив от почтовой езды не останешься. А так - закинуть три полога, шерстяной, кожаный и грубого конопляного холста, защитный. Проверить, удобно ли будет доставать оружие. И - вперед, меняя на станциях усталых лошадей на свежих, печать и росписи на подорожной - на трапезу и сон. Спокойный… если не вспоминать о саксах и их катапульте. Потому ночевать нужно в городе. В Камбрии городов много, и на почтовых добраться от одного до другого засветло можно всегда - если есть печать и подорожная. Которую, кстати, можно купить в конторе хранительницы за золото, но которую золото вовсе не заменяет. Так и здесь!
        - О дочерях ничего не скажу, не обзавелся пока, - заметил Окта, - но моя жена оческами не заинтересуется. Вот перед этой самой поездкой распекала меня за то, что служу больше, чем обязан… Дома бываю редко. Уж не начал ли заглядываться на глазастую и ушастую? А я показываю ей несколько шелковых отрезов. «Это», - говорю,
        - «тебе. От нее. За барки, что ты ей под Глостер по Северну спустила.» Радости сразу стало больше, чем достаточно.
        Пенда улыбнулся.
        - Длинная нить, - сказал, - ясно. То, чем римляне наружу не торгуют. Похоже, я тебе второй медовый месяц испортил, вытащив сюда снова.
        На деле, спас. Если не от смерти, так от второго перелома и преждевременной глухоты. Но вслух это говорить Окта не стал. Зато рассказал то, что скоро раззвонят кумушки по всему острову. А то, пожалуй, и по всему подлунному миру.
        - Жена говорит, ткань дворцовая… Узор не вышит, выткан.
        Пенда застыл. Казалось, он на мгновение превратился в обычного вольного пахаря, что становится в строй фирда не в первом ряду, и которому не грех в затылке покопаться при затруднении. Потом… вместо пожилого служаки прямо посреди торговых рядов возник властитель. Правда, говорящий ровно и негромко. Так, что по хребту пот и мороз разом!
        - Подарок был именно ей? Не тебе?
        - Ей. Как я и сказал, мой ко…
        - Ша!
        Вовремя одернул.
        - …граф. Что не так?
        Вздох - снова рядом переминается с ноги на ногу пахарь, не правитель. Причем пахарь, огорченный до крайности.
        - Хорошо, что парень с лавочником товар перебирает… Рано ему. Вот как женится, поймет. Не раньше. Ты - поймешь. Видишь ли, у моей жены нет платья такого тканья. Шелковое - есть, да узор на нем лишь вышит. А то, что помянул ты… Давай ухо!
        - Рынок…
        - Самое лучшее место: все сплетнями делятся. Да и тайны особой нет. Кому здесь нужны подробности семейной склоки, что ждет мерсийского графа? И тонкости торговли шелком, которые выложит любой римский купец?
        Король рассказывает - тихонько. Так, что прохожему и не понять, что «жена моя, Киневиса» - королева. Имя, конечно, чуточку выдает, оно значит - «королевская мудрость». Но девочек этим именем нарекли - не сосчитать! Кто угадает, что речь идет о той, с которой и началось поветрие! Многие хотят, чтобы дочь вышла похожей на супружницу Пенды: красивая, добрая, верная, любимая… И несчастная! Муж всегда в походе, вернется ли живым? Полководцу следует быть позади, но ей достался поклонник Тора-громовержца. Громит врага не только хитрыми планами, но и зажатой в тяжкой длани булавой. Может, оттого Киневиса столь истовая христианка. Молится за супруга, не теряет надежды уговорить, обратить в свою веру. Народ королеву жалеет
        - и тем больше любит.
        За нарядами Киневиса не гоняется, но шелк императорских мастерских - дело чести. И королевы, и династии. Такие наряды исходят лишь от римских царей. Их можно получить в подарок, взять ими дань, снять с убитого, украсть… Все едино. Такая одежда - знак силы. Чем лучше ткань, чем реже и ценней, тем больше сила. Просто длинная нить - всего лишь «не продаем иностранцам», запрет, который обойдет быстроходный корабль, но есть нити и краски, что запросто купить нельзя, нужно особое разрешение. Простой пример. Чтобы уничтожить изношенную и негодную вещь такого качества, законный владелец должен написать извещение в канцелярию Большого Дворца. Горе ему, если она где всплывет! Вот, выскочила. Некроеными отрезами платья на три!
        Такая красота к иноземцам попадает редко. Или знак благоволения римского царя, или, редко - дань. Правда, римляне и дань пишут подарком. Слова одни: «святой и вечный август, да благословит его Господь, жалует…» Разве что последнее время вместо «август» чаще пишут по-гречески: «базилевс». И если уж сида взялась передаривать такое - по негласной росписи, скрепленной шелком, как большой печатью, она отныне первая сила в Британии. А графиня Роксетерская - вторая!
        Почти оскорбление, не только королеве - всей Мерсии. Но Немайн вряд ли желает ссоры. Значит…
        - Хранительница - голова, - такое можно и вслух сказать, - выкрутится.
        Король кивнул.
        - Да. Например, по поводу свадьбы поднесет счастливой матери жениха отрезов пять. Киневиса сразу пару в церковь пожертвует, два отложит до времен, когда Кинебурга с Кинесвитой подрастут… Не в том дело. Раз у сиды есть такой шелк, греков она, считай, раздела донага. С нами что будет?
        - Думаю, ничего страшного. Мы, все-таки, с одним врагом сражаемся.
        Повисло молчание. Вернувшийся наследник - так и есть, кошель похудел! - переводит взгляд с отца на Окту и обратно.
        - Опять война дотянулась?
        - Нет. Задумались, что будет после.
        Ряды окончились - половина подковы пройдена. Впереди суровое здание - словно из старого Рима заглянуло. Не мраморной, но усталой имперской столицы - из глиняного и дерзкого города, еще лишь стремящегося к величию! Серые колонны местного камня темны от влаги, фронтон блестит сланцем облицовки. По краю - насечка огамой, по центру - изображение римского механического замка и латинские буквы. Сверху большие: «Республиканское хранилище». Пониже мелкие: «Защита и преумножение».
        - И что там хранят, защищают и преумножают?
        Окта привычно пожимает плечами. Немайн - богиня текущих вод. Война, священные места, ольха и яблони - наносное, постольку-поскольку. Вот и город у нее - текущий. Не видел месяц, считай, приехал в новое место.
        - Не знаю. В прошлый раз тут были кучи камней, бадьи с раствором и много шума. Кстати, сам присылал мастеров - учить здешний народ резать ровные блоки. Зайдем?
        Пол покрыт сланцевой плиткой - она почти вечная. Внутри - гулко и не слишком людно. Каменный барьер, в нем широкие окна, через которые переговариваются люди - те, что снаружи, с теми, что внутри. Иногда человеку снаружи открывают большую дубовую дверь. Стоит шагнуть через порог, навстречу раздается дробный стук деревянных подошв. Фигура полненькая, лицо тонкое, шея лебяжья. Как так? Да у нее под верхним платьем - коротким, как у сиды - броня! На поясе, кроме обычного кинжала, два клевца. Волосы распущены: считает себя ведьмой. В городе новый обычай: вместо клетки носят те цвета, какие нравятся. Вот и у этой ленточка Монтови на плечике: завязана в бантик, прихвачена булавкой. На шее - монисто из значков. Можно читать, как книгу. Мать - ткачиха, отца то ли нет, то ли не состоит в гильдии. Живет в северо-западном секторе, учится в Университете на подготовительном. На ученицу пока не тянет, а с косой распрощалась… И кажется себе могучей волшебницей, везучей и бессмертной.
        Такие и лезут в любое пекло первыми - на почтовые линии, например… Так и есть: в Хранилище принята за доблесть: уши обвязаны ленточками. Ходила в зимний поход! А вот и замок - такой же, как на фронтоне. Значок маленький, железный. Значит и служба такая же.
        Друзьям республики кланяется в пояс. Конечно, она все расскажет! Для того она и есть - рассказывать. Дело новое, приходится многое объяснять. Ей даже сырые яйца положены за счет учреждения - горло смазывать. Заодно и завтрак! Но мерсийские гости, наверное, все сами знают, и только спросят что-нибудь?
        Увы ей. Король желает слышать все и с начала - словно горец из Сноудонии. Даже интересно, с чего растрепа начнет?
        С того, что Кер-Сиди - город. Место, где много соблазнов потратить денежку! Пройдешь по рынку с полным кошелем - выйдешь с пустым, и еще с кучей вещей, которые непонятно зачем нужны! Конечно, можно не носить с собой денег. Все нужное для жизни можно получить по значку клана или гильдии - за взнос или вычет из дохода. Чтобы остаться голодным, голым, босым, бездомным надо этого хотеть и добиваться. В городе за товары дают хорошую цену. Любое ремесло оставит кое-что поверх! А куда девать денежку, что медяк, что золотой? В кошеле или за щекой, даже в земле они не в безопасности. И не от воров, от самого владельца: всегда можно достать или откопать! Вот и уйдет на глупости! А здесь, в Хранилище, будет ждать превращения - в дом, в мастерскую, в корабль… Не республиканский - свой. Или, хотя бы, арендованный. Называется - целевой вклад.
        Вот что такое Хранилище! Большая глиняная копилка - всех горожан! У сиды тут тоже что-то лежит: не все же держать в Башне? В собственную казну так легко запустить руку!
        Защита тут хорошая, люди надежные. Ее работа называется «говорунья» - молоть языком, просто мечта девчонки… но присягу принесла. Случись нападение - должна биться и живой достояние горожан грабителям не отдать. Пользуется ли Хранилищем сама? Да! Вот, на броню уже набралось. Не Бог весть что - тонкая стеганая куртка с зашитыми внутри стальными пластинами, доспех и поддоспешник разом. Пока предел мечтаний - дом! На выкупленной у хранительницы земле, каменный, в три этажа. Пусть кормление клерку положено небольшое, так должность, может, еще подрастет! И целиком копить не обязательно. Довольно половины… Краснеет. Ясно - кто-то уже копит на вторую.
        Плата? Нет, с полноправных граждан плату за услуги не берут. Больше того - расписки Немайн, положенные в Хранилище, не потеряют в цене! Она их все на следующий год перепишет, без платы за охрану серебра и чернильную работу.
        Чем учреждение кормится? Купцами, детьми, мужниными женами и жениными мужьями. Что до купцов, тут все просто: серебро и золото штука тяжелая, возить трудно и опасно. На дорогах разбойники случаются! Расписке же торгового человека поверят не всегда. Любой может проторговаться… или попросту остаться без наличных. Другое дело, Хранилище, за него сида отвечает. Значит, приходит негоциант и деньги в обеспечение расписки закладывает. Заодно за хранение платит - не за срок, за количество переводов! Все! Теперь он и сам забрать блестящий металл не может - если вексель на руках не сохранил… Что такое перевод? Это так: заверенная старшим клерком Хранилища кожа отправится, скажем, в твой, сиятельный посол, Кер-Гурикон. Там на нее купят железную руду… Ее возьмут: это не просто долг, это право получить настоящее золото, которое лежит в хранилище и которое никто и ни по какой причине тронуть не смеет. Потом невесомый вексель поедет обратно в Кер-Сиди с мерсийским купцом. Здесь он может либо получить все вложенное золото, либо заплатить за новый перевод и уплатить местному купцу векселем. Местный перевод очень
дешев, многие пользуются. Город есть город. Бывает, кошели срезают. А на векселе имя написано и палец приложен… Кто украдет - не воспользуется.
        Неграждане и за хранение платят. Не только иноземцы. Дети, мужнины жены и женины мужья… Да, можно попросить опекуна сделать вклад. Так это опекун копить и будет! А хочется - самим. Но - нет оружия на поясе, нет присяги - десятую часть суммы за год хранения вынь да положь! С такими больше всего хлопот: иное дите каждый день ходит, требует показать: на месте ли отложенная на стеклянного лебедя медь? Отпираем двери, ведем. Конечно, на месте! Хранилище - не логово ростовщика. Мы денег в долг не выдаем, вклады от сборов различаем. Вот поэтому оплачивать сбор нужно в другую кассу, не для того, чтобы люди побегали - а чтобы не путались… Нет, вру. Чтобы не было самой возможности перепутать!
        Ровное течение речи оборвалось на полуслове. Рука говоруньи метнулась к оружию, сама резко повернулась, но на шум не бросилась. Закрыла собой гостей. Все верно: чужая драка - самая опасная, а ей поручены мерсийцы, их и защищает! Окта прикрыл короля слева, принц справа. Позади стена. Можно стоять…
        Впереди, у одного из окошек с клерками громоздятся спины служащих Хранилища. Против них - пятеро в пледах клановой расцветки. Двое цветущих крепышей, воин постарше, две женщины - какого возраста, не поймешь, укутаны от дождя плотной шерстью. Мечи, топоры, клевцы, булавы - еще не выхвачены, но до крови - мгновения. Оценивающие взгляды - не людские, волчьи. Две стаи, привыкшие работать вместе, готовы сцепиться. Клетчатые, пожалуй, друг к другу привычней… Зато у служащих оружие короче, удобней для свалки в тесноте здания. Люди, минуту назад исполненные вежливой предупредительности, пылают готовностью к смертельной схватке. Кто нанесет первый удар? Нет, сначала слова.
        - Эй, Тармоны! Оставьте в покое Марвина!
        - Ваш ведьмак пытается сглазить мои расписки! Колдует прилюдно!
        Говорунья-охранница - лицо каменное, выкрик веселый… Фальшивое веселье!
        - Марвин, ты правда способен к сглазу? Это женское колдовство!
        - Нет, - доносится из деревянной крепости. - Я вообще не ведьмак. В отличие от некоторых, в Университетах не обучаюсь! Меня вообще счету и письму мама учила… Я Монтови, у нас много грамотных.
        Голос ровный, мягкий. Кажется, бой откладывается. Двое расспрашивают друг друга о том, что и так знают - ради того, чтобы их разговор услышали горцы - и не бросились! Умно. Больше того - хитрость заготовлена заранее. Кем? Гадать незачем, а тыкать пальцем в хозяйку холма невежливо, даже если у нее уши треугольные.
        - А чего непонятными словами бросаешься?
        - Ну не колдую же! Так, слово уронил… ремесленное. Как у кузнецов, скажем. Сейчас объясню… Деривативом называется особая расписка. Точно как та, что почтенные Тармоны желают положить на хранение: в ней обещается вернуть не серебро или золото, а другие расписки. Такие мне приказано не брать. Так что я не вредный, я хороший… Сейчас придет начальство, объяснит понятней, я сам тут новенький…
        А вот новое явление: серебряный замок на шее, пластинчатый доспех, меч. Пусть в Кер-Сиди оружие дешево - все равно человек не маленький!
        - Я начальник над этой сменой. Приветствую вас, почтенные. Чем мы вам не угодили?
        - Иниры - клан честный! Всегда платят долги. А твой мальчишка не берет их расписки.
        - Ясно… Поверьте, я уважаю и клан Иниров, и ваш клан. Горцы блюдут честь… Но мы - тоже. Присягу дали - должны выполнить приказ. А он гласит: не брать кожу, которая обещает другую кожу… Вот и все. Никаких обид и сглазов. За корявые слова городскую молодежь простите: набрались иноземных слов. Латинских, греческих…
        - Холмовых да аннонских, - прибавляет один из клетчатых. Но - уже не зло.
        Другой - не поймешь, то ли возмущается, то ли уговаривает:
        - Они же безымянные! Вдруг кто украдет! Возьми. На неделю. Плачу вдвое против обычного… Двадцать расписок клана Инир, каждая обещает серебряный милиарисий! Вот палец старейшины, вот палец казначея! Никакого обмана.
        Рука начальника над Хранилищем сжимает рукоять оружия чуть сильней.
        - У меня приказ. Извините. У вас есть здесь иные дела?
        Горцы ответом не удостаивают, тянутся к выходу. На лицах недоумение, обида. Последней идет женщина. На выходе поворачивается. Совсем девчонка, и на ушах ленточки - точно, как у говоруньи! Резкий жест, указующий и обвиняющий.
        - Если кожу украдут, виновны вы!
        - Нет.
        - Да!
        Шагнула наружу. Высокая дверь тихо затворилась следом - сама. Тихо… Лучше бы скрипнула. Воин с серебряным замком на шее хлопает кулаком о ладонь.
        - Ну что за день! Сегодня - пятая компания. И у этих - четвертый этаж! Расписка, обеспеченная распиской третьего уровня, обеспеченной распиской второго уровня, обеспеченной распиской, обеспеченной… Нет, не серебром - еще одной распиской. Немайновой. Каково? Правда, двадцать милиарисиев… Откуда у простых горцев такие деньги? У Тармонов только старшина жирует…
        Откуда - выяснилось чуть позже, на второй половине форумной подковы. Лавка, не хуже и не лучше других. И что выкрикивает зазывала?
        - Купите расписки клана Инир! Сейчас отдаете медь - через год получаете…
        - Золото? - встрял принц Пеада. Известно, золото нечистой силе родней.
        - Нет! Серебро, сэр. И никакого мошенничества! Просто у клана закончилось серебро… А расписок сиды много!
        - Продали бы. За серебро.
        - Так и хотели. Потом подумали… Решили - можно сделать лучше. Советчик нашелся. Хороший! Понял, почему у сиды денег на все хватает… Секрет раскрыт! Мы открыли денежное колдовство, и предлагаем его вам!
        - Колдовства нам не надо… Мы христиане.
        - Немайн тоже христианка! И ничего тут черного нет, только логика и математика! Смотрите: у клана есть расписка хранительницы. Немайн ее оплатит… куда денется! Значит, расписка - все равно, что серебро. Так?
        - Пусть так.
        - Значит, расписка клана, обещающая на ближайшей ярмарке расписку Немайн - столь же надежна! Тогда ты принесешь ее казначею клана, он тебе дает расписку сиды. Ты идешь в контору Немайн - и вот оно, серебро. За такую расписку я прошу пять медяков! Но можно сделать хитрей! Четыре медяка или половина милиарисия - и ты получаешь расписку, обеспеченную распиской клана - той, что я предлагаю за полдесятка монет… Смотри: ты на ярмарке приходишь к казначею, ждешь, пока ему отдадут расписку за пять медяков. Меняешь четверную на пятерную… А как получить из пятерной расписки серебряную монету, известно! А еще у меня есть расписки за три, две, одну медяшку! Разница - сколько придется на ярмарке перед палаткой казначея отстоять! Понимаешь?
        Пеада задумался. Окта тоже попытался мысленно пробежать схему. Места в голове сразу стало мало. Как будто все верно… Но подвох есть! Причина проста - таких расписок можно написать много. Хоть четыре уровня, хоть пять, хоть восемь![Перед недавним кризисом ипотечных бумаг в США число уровней бумаг-деривативов доходило до восьми. Славно грохнуло!] Значит, и людей за серебром может явиться сколько угодно.
        Значит… Или колдовство сиды, или чужое мошенничество!
        - И в чем секрет?
        - Ни в чем. Просто это плата - за ожидание и хлопоты. Побегать придется. Но и доход не плох, а? Покупай…
        - Я погожу…
        - А я беру! - мимо принца протолкался бедно одетый молодец… рубаха конопляная, штаны залатаны, на ногах - деревянные сабо. Таких в городе много. Бедняк, которого собственный клан выдавил с плодородных земель, теперь предпочтет не пасти скот богатого соседа, а податься в город. В Кер-Сиди сыто и весело! Да и монетка-другая в кармане звенит.
        Окта не выдержал, вмешался. Его дело - сторона, но уж больно крепок душок от проделки! Пахнет кровью… до которой пока не дошло, но дойти может. Вспомнилась стычка в Хранилище. А что, неплохой совет!
        - Добрый человек, дошел бы ты до Хранилища.
        - Так там надо медяк к медяку откладывать! Мне, сэр, каждый пОтом дается. А тут… Дождаться лета, и к ярмарке - серебро!
        О прилавок звякнула монетка.
        - Давай кожицу… Невелик труд, подпереть палатку казначейскую!
        Мозолистая рука загребает вожделенное обещание веселой ярмарки. Но вдруг - бьет по ушам медь колоколов. Фальшивая! Колокола - не горшки, вдруг лить не научишься… Впрочем, громко. Достаточно, чтобы наступила тревожная тишина. В которой над городом разнесся крик. Далекий, но четкий. Хранительница говорит!
        - Граждане Республики! Берите только расписки, что обеспеченны золотом и серебром! Не послушаете - на себя пеняйте! Немайн сказала.
        Снова тишина. Потом - надвинувшаяся на торговца расписками толпа.
        - Мошенник! Колдун!
        Человек за стойкой не теряется. Выставил перед собой ладони, словно в лист совершенно прозрачного стекла уперся.
        - Нет! Честное, белое волховство. Только сида не желает выдавать секрет! Я думал, добрей она… Все секреты людям открывала. Оказывается, лучшее для себя держит. Ладно, раз такой оборот - готов выкупить расписки. По той цене, что продал. Так - честно, граждане Кер-Сиди?
        В ответ - гул одобрения. Снова стук монет по прилавку, только теперь они возвращаются к хозяевам. Вот и давешние Тармоны отдают расписки: написано - серебрушка, получают два медяка. Суровая горянка недовольна. Говорит:
        - Может, пусть по-настоящему платит? Сколько обещал к лету. Или подождем… Честь в горах дороже серебра. Заплатят. А нет… Саксы теперь далеко, можно и на домашнюю распрю отвлечься.
        - Так они не виноваты, - сказал старший из воинов, - Слышала же… Клану серебро на какое-то дело понадобилось. А продолжат расписки продавать - Немайн их, как есть, сглазит! Так что успокойся, дочь. Вот продадим полотно… найдется для тебя немного серебра.
        - Да уж, - буря прошла, но тучи остались, - только и тут городские впереди: на них ветер и речка работают, и продавать только через них… Может, и мне податься в городские? Ополчение от хорошей лучницы не откажется. Я - из лучших! Ну, а после присяги и дело завести станет проще.
        - Душно внизу, - откликается один из молодых воинов. - А вот ветер… Уж чего в горах много! Может, и у нас можно поставить башню с крыльями и лежачие станки?
        Семья - теперь ясно, что семья! - отправляется дальше, обсуждая животрепещущий вопрос: согласится ли ветровая башня работать в горах, хватит ли простого мастера или нужно просить Ушастую, где можно взять денег в обход старшины…
        Печальный продавец обещаний между тем ворчит под нос:
        - Твоя земля, великая сида - твое право. Только кто клану расходы на пергамент возместит?
        Обедали в особом заведении, не просто рекомендованном гостям и друзьям Республики
        - только для них. Снаружи - обычная для Кер-Сиди острая крыша, узкий фасад. Окна смотрят во двор, и правильно: нечего прохожим рассматривать посетителей. Можно ведь и камнем кинуть, и ножом… За дверью короткий коридор, слишком широкий для обороны, зато с охраной и стойкой для оружия. Дальше - пиршественная зала.
        Хозяин местный, но повар - беженец из Александрии, тот самый, что желал открыть собственное заведение. Потому, хотя кухня тут римская, доброе пиво - на месте. В Египте пенный напиток почитают простонародным, но к некоторым блюдам советуют именно пиво! Вот, пожалуй, только пиво здесь действительно хорошо. Остальные греческие изыски… Дома, в Кер-Гуриконе, кормят лучше, но здесь и сейчас надлежит ублажать не желудок - уши. Нужно поймать разговоры римлян, и если не слова, то настроение.
        Зал не создан ни для подсматривания, ни для подслушивания. Общего трапезного стола нет - ни по-камбрийски круглого, ни по-английски длинного. Столики круглые, но маленькие - за такими втроем неплохо, вчетвером терпимо, впятером тесно. Ни выгородок, ни занавесей, они только облегчают шпионство. Кому нужно надежней - может выйти во дворик, побеседовать там. И никто не спрячется за кустом: украшение двора - бассейн, и прогуливаться следует по перекинутым через сонную воду деревянным мостикам. Заодно можно выбрать рыбину потолще - ее выловят сачком и подадут под фруктовым соусом. Есть рыбу с рыбным гарумом способны, пожалуй, только истинные римляне…
        Внимательный глаз заметит, что заведение скороспело: доски мостиков еще не потеряли запах, кое-где видно не до конца ободранное машиной корье. Бассейн вообще не выкладывали, а отлили - много раствора, и камни не укладывал старательный человек - их просто навалили. Со временем стенки и дно наверняка схватит вездесущая в Кер-Сиди сланцевая плитка… вот ее делают руками. Спрос велик, и мастера-сланцерезы набрали немало учеников.
        Сейчас в зале царит некоторое оживление: обсуждают утреннее событие. Мол, к хранительнице на улице подскочила варварка, назвала сестрой - потом обнялись, и ну плакать! Окта сразу припомнил виденную в Жилой башне непривычно одетую девушку. Себя называла Анастасией… не слишком варварское имя! Немайн называла сестрой. А еще они похожи! Но что тут странного? Еще один кусочек прошлого, только и всего. Сиде, по ирландским записям, никак не меньше трех тысяч лет. Прошлое должно не то, что изредка проявляться - валиться бурным потоком, как река через пороги. Только Анастасия - человек, а значит, это прошлое - недавнее.
        Зато торговлю почти не обсуждают, и это значит, что корабли приходят и уходят в заранее оговоренные сроки, несут согласованный груз. Разве что слышатся мнения:
        - Кер-Мирддин? Ярмарка? Один корабль в год! Это, по нынешним меркам, мелочная торговлишка! Да и то, есть гильдия торговцев вразнос: скупит трюм оптом, раздаст меж своих, разложит по коробам - и в холмы. У горцев деньги есть: шерсть, кожи, сыр не слишком дороги, зато нужны всегда… Короли? А королям что, если гильдия платит за привилегию?
        Но подобные тирады редки. Обычно звучит простое:
        - Почтеннейший, зачем брать телячьи мозги, когда есть суп из кролика? Да, не хуже чем на Сицилии!
        - Привет тебе! Что задержался?
        - Этот соус. С ним пробовал? А листья боярышника пока кладут сушеные, с прошлой весны…
        - А для меня что-нибудь есть?
        - Посмотрим…
        Среди чаш и тарелок появляются дощечки - вощеные и нет. По вощеным царапают палочки деревянные, по простым деревянным сланцевые.
        - Мой трюм полон, друзья, но есть место в офицерской каюте. Небольшой тюк возьму… Что? Сланцевые палочки? Думаешь, купят?
        - Надеюсь… В дороге пишущая палочка лучше, чем перо и чернила. Не брызгает. Но - не уверен. Потому и небольшой тюк.
        - Восковая табличка тоже не брызгает.
        - Зато воск слишком легко затирается… Шансы есть!
        Тюк с несколькими сотнями сланцевых палочек нашел место на борту уходящего на Карфаген дромона. А рядом обсуждают виденное с городской стены поле. Хорошие всходы! Не ячмень, не овес… И тут знаток находится.
        - Это им Сикамб привез в прошлом году. Да, уже прозвали «греческим зерном»…
        Хорошая, мирная суета. Таким и его, Окты, город становится, только разговоры идут вокруг руды, железных криц, угля и леса. И у короля с сыном разговор такой же. Начинается с трапезы, но понемногу сворачивает на дело.
        Принцу Пеаде не нравится разведенное вино. Да еще подогретое!
        Король смеется:
        - Так римляне здесь мерзнут! Горячее пиво - гадость, лекарство. Вот и приходится вино едва не кипятить.
        - Угу. Только выходит еще хуже… Лучше уж кофе. Жаль, тут не подают: варварский напиток.
        Старательно выдергивает из карпа косточки. Это блюдо, хоть и числится римским, совершенно английское: рыба, гарнир из репы, соус. Но дело ведь не только в том, что приготовят - важно, как!
        - Все недоволен?
        - Да! Тут рыжие-ушастые с чужеземками из дальних краев ревут друг другу в плечико, а меня невеста ждет… Я даже не знаю, насколько она похожа на портрет, что нам прислали. Художники-камбрийцы умеют льстить не хуже поэтов. Если все правда, я соглашусь, что маленькое княжество на краю моря стоит больших земель на севере и прикрытой спины. Или новой дружбы… - понизил голос, - с Кентом. Здешним-то некуда деваться: они уже воюют на нашей стороне.
        Пенда вздохнул.
        - Я больше не верю саксам. Тетку свою видел? То-то. Она готовится к постригу. Отказалась ехать с нами… вообще показываться людям. Хотя это была бы лучшая месть саксу, что прожил с ней много лет, а потом вдруг приказал отрезать нос и уши, да гнать взашей только оттого, что увидел, как шурин прикрыл пару бургов на границе. И я не хочу, чтобы ты однажды проснулся на супружеском ложе - от удара кинжалом под ребро. Саксы ценят только кровное родство, свойство для них ничто, даже если христианский священник объявит мужа и жену единой плотью.
        Король замолк. После того, как он принял окончательное решение в пользу камбрийки, ему начал сниться сон: светловолосая женщина в коротком, по обычаю саксов, верхнем платье, безразлично смотрит, как Пеада - лишь чуть более взрослый, чем теперь, корчится у ее ног. Выглядывает в окно знакомого замка. Винчестер, резиденция Кенвалха Уэссекского! Сколько раз там доводилось пировать, а скоро придется осаждать. Женщина делает знак. Открываются ворота - в них влетают всадники в цветах Кента и рубят, рубят, рубят растерявшихся мерсийцев… Сыну не сказал, а с послом поделился. Говорил, все равно, посылают ли знак боги или уставший от беспокойных размышлений разум так изливает тревогу. Один сакс один раз ударил в спину. Один бритт один раз был верен - до смерти. Почему этого должно быть мало?
        Принц Пеада пожимает плечами.
        - Я не спорю. Просто хочется, чтобы у меня с женой было что-то кроме общих детей и верности…
        Пенда откидывается на спинку стула и хохочет.
        - Отец, ты чего?
        Король смахивает с лица веселые слезы.
        - Я и не знал, насколько мы переплелись с бриттами! Не думал, что тебе так запали в душу сказки, что пели сказители Кадуаллона. Знал бы, не сомневался. Это твое
«что-то» для германца - болезнь, наказание, посланное богами. Для бритта - благородное безумие, дар. Счастье, даже в горе и вечной разлуке. Помнишь песню о Тристане и Изольде? По глазам вижу - да. Значит, дар богов? А где у нас ближайшая бриттская богиня? Бегает где-то в округе. То-то! Еще спрашиваешь, почему мы заехали сюда перед Кер-Мирддином?
        Принц улыбается, собрался ответить… но от дверей раздается лязг шпор, бряцание оружия. Рыцарь хранительницы старается, чтобы его заметили, к стойке не идет - шествует. За ним - те самые варвары, о которых было столько разговоров. Чернявы, как римляне, странно одеты… И мечи у них кривые, как у Немайн!
        Рыцарь между тем прихватил хозяина заведения за локоть, втолковывает что-то: негромко, но внушительно. Доносится:
        - … личные гости хранительницы. Сам при них все время быть не могу, оставлю оруженосца, и…

«И» вошла последней: сланцевая палочка за островатым ухом, через плечо сумка с дощечками для письма, длинные пальцы сцеплены в замок. Озерная, и ее явно сорвали с занятий в Университете. Что значит - умная озерная? Верно… Аннонская ведьма.
        Кто-то в зале, не больно и тихо, ляпнул:
        - Поменялись!
        Да. Аварочка в Жилую башню, ведьма - чужеземцам. На деле - обычная римская практика. Неофициальные послы оставили заложника, получили сопровождение, взяты на государственный кошт. В переводе с дипломатического: ждите, вас позовут… Что-то затевается. Что?

3
        Англы за порог - Немайн следом. В дверях вспомнила, оглянулась:
        - Эйра, идем. Хочу тебя познакомить…
        Замолчала - на самом интересном месте. В голове полыхнула короткая озорная радость: тот, чью жизнь она помнит вместо своей, никогда бы так не поступил. Он предпочитал говорить точно. Немайн любит пробуждать интерес, и только потом позволять открытию свалиться в протянутую руку спелым яблоком. Человек больше ценит знание, которого хотел сам, а не то, что ему подбросили. Про насильно вколоченное - и речи нет. Вот и Эйра попалась: таблички под мышкой, шлем в руках, подошвы бойко стучат по ступенькам винтовой лестницы. Сестре уже интересно! Вот и хорошо. На площадке ее ждет выставленный навстречу палец и вопрос:
        - Видела римскую императрицу?
        Сестра хихикает. Совершенно по-девчоночьи, словно шелуха последних месяцев облетела. И куда грозная воительница подевалась? В том же доспехе - ребенок, радостно-громко пищит:
        - Да!
        В любой хорошей игре две стороны, и у каждой есть шансы. Один-один. Озадачила! Теперь наслаждается недоумением - нет, не хранительницы правды, наставницы и древней сиды - младшей сестры. Эйра бывает такой только с Немайн, только наедине, и то не всегда, лишь когда можно. Эта грань - осколок детства, прежней дружной семьи. Крохотный, но для Эйры драгоценен. Потому и следует играть в загадки: для дела только польза, и видеть сестру счастливой - Немайн в радость.
        И все-таки - почему «да»? Эйра не врет. Действительно видела! Где? Может, редкая монета? Немайн попыталась припомнить - водились ли в Восточной Римской империи императрицы, удостоенные такой почести… Чужая память молчит.
        Сестра улыбается. Выдает подсказку:
        - Аж трех разом!
        Где же… Ой!
        - Ага, полиловела. Вспомнила, значит?
        Не вспомнить картину, что висит на стене в твоей собственной спальне - позор. Одно извинение - купила не сама, а тот, от кого досталась память. Он же и запустил слух о британской августе: осторожный, только для того, чтобы наладить отношения между церковью и странной ушастой девицей. Только его больше нет - есть Немайн, которой и отдуваться.
        - Да, совсем древняя, выжившая из ума сида, - подтвердила Немайн, - а еще глупая: совершенная память не означает способности совершенно ею распорядиться… Ладно, сестричка, я тебя тоже порадую: сейчас у тебя будет возможность увидеть сразу четырех. Вот!
        Дверь в комнату - настежь. А комната у Немайн… Ей нравится, это главное. Собственно, это отдельный этаж башни. Единственная стена отделяет жилье хранительницы от площадки лифта и винтовой лестницы. Внутри - все сразу. Спальня, кабинет, личная библиотека… Места хватает, а перегородки не так уж и нужны. Немайн позволяет себе широкую улыбку, наслаждается настороженным, но не тревожным лицом сестры, что ждет незлой каверзы. До чего жалко, что у сид нет глаз на затылке, и нельзя посмотреть, как распахнутся ее глаза, когда хранительница Республики согнется в поясном поклоне и проговорит нараспев:
        - Святая и вечная августа Анастасия, позволь тебя познакомить с моей сестрой Эйрой, ригдамной Республики Глентуи, легатом колесниц и очень хорошим человеком…
        Анастасия как раз портрет разглядывала, обернулась.
        - Агустo, а как же я? Я тебе уже не сестра?
        Бывает так, что ответить правду - солгать, но и солгать нельзя. Не ей. Приходится отвечать длинно, зная, что сейчас все равно поймет не так. Потом? Не так вспомнит. Память человеческая выделывает странные штуки…
        - Я, как хранительница правды, была и остаюсь твоей, августа, младшей сестрой.
        Обычно такое именование - дипломатическая любезность. Равными или старшими братьями-сестрами базилевсы не признают никого кроме, разве что, персидских шахиншахов. Но где те цари царей? Кто жив, пытается где-то в Бактрии собрать остатки разбитых мусульманами войск.
        - Вот ты какая… - сказала августа, - Совсем не переменилась, да? Сейчас скажешь, что тебя здесь зовут Немайн. Тогда и я не буду Анастасией! Думала, переиграла? Не выйдет, Агустo. Ты-то здесь правительница, зато меня в Константинополе уже непотребной девкой объявили. А потому…
        Земной поклон отвесила. Не разгибаясь, в пол, проговорила:
        - Помилуй рабу свою, великая владычица!
        Немайн метнулась - поднимать, а попалась в объятия.
        - Надоело! - говорила Анастасия, - Еще раньше, до Родоса. Любимая песнь Агустo:
«ты рождена в Большом Дворце, в Багряной палате, а я так, прижита в походе…» Помнишь, сколько ссорились? А давний уговор? Ты старше годами, я местом рождения, потому равные - и больше не считаться! Давай так же снова… Хорошо?
        Плохо. Она, похоже, не понимает, что это означает политически. Увы, приходится выбирать между политическими проблемами и самозванством. Анастасия сейчас просто не в состоянии понять, что перед ней - не сестра. Ох, а ведь еще недавно казалось
        - хуже нет, чем объяснять, что ты и сида, и Немайн, только не та, про которую сказки сказывают. Из двух зол…
        - Хорошо… Равные! И отпусти, задушишь. Да, и второй уговор: меня зовут Немайн. Можно по-домашнему: Майни. Договорились?
        Договорились. Свобода! Оглянулась на Эйру. Та привалилась к стеночке, руки на груди сложены. Смотрит сверху вниз, как взрослая на детскую возню. Поймала взгляд. Пожала плечами. Хмыкнула. Мол, Майни, думала удивить? Так я-то знаю, с кем живу! Как говорят норманны: «Много странного совершили асы…»
        Сестры - хорошо, война - плохо, времени - совсем нет! Минутный диск и четверти оборота не сделал, а хранительница снова бежит по городу. Сестра-гречанка поручена сестре-камбрийке, пусть знакомятся. Немайн нужно на стройку! Не то, чтобы без нее совсем не справятся, но выйдет дороже, а теперь каждый медяк на счету. Потому, например, следует контрфорсы ставить не сплошные, а с внутренними галереями. Меньше камня уйдет! И договориться с отцом Пирром, чтобы не настаивал на наружной стене - незачем контрфорсы прятать, они отлично смотрятся, а экономия почти на треть…
        Взгляд назад, на Жилую. В окне ее этажа - две фигурки. Одна другой пальцем показывает… Не что-то, кого-то. Очень занятую сестру!
        Действительно очень занятую. Людей мало - а будет еще меньше. Уйдут рыцари, а рыцарь республики не только воин, но и универсальный администратор. Возьмется за любое дело, которое не сочтет бесчестным или низким. Увы, две трети этих нужных людей собираются в поход. Сама отправила. Права, но от этого не легче. И ведь это не последняя потеря для городского управления!
        В Рождественской битве пала глава «ирландского» клана, Этайн О`Десси. Дети ее пешком под стол ходят… Немайн поможет их выучить. Но вместо помощи с этой стороны
        - новая работа.
        Глава «римского» клана Монтови - жив, здоров, бодр. Регулярно шлет донесения, спрашивает совета. Полгода назад всего лишь крепкий хозяин - теперь правитель земель, не уступающих по размеру иному королевству: все приобретения Республики в зимней войне под его рукой. Пока справляется, хотя работа еще та: передел земли всегда порождает обиды, и в последних письмах Ивор ап Ител, комес Востока, жалуется на ссоры между горцами и эмигрантами-десси. Те, кто почти не воевал, самые беспокойные… И все-таки край заселяется, люди притираются друг к другу. Скоро никакой враг не прорвется к римским дорогам - просто потому, что его раньше изловит местное ополчение. Ивор уверяет, что так будет меньше, чем через год… но год это почти вечность для той, что впервые осознала себя четыре месяца назад! Для Немайн и день - долго, очень долго.
        Трудней всего обходиться без Эгиля и Харальда. Два норманна, явившиеся грабить южную Камбрию, попали в плен - прочей шайке так не повезло, все полегли! Зато повезло сиде, что выкупила их из королевского застенка. Харальд заразил местных поэтов полудесятком новых размеров, ввел в моду кеннинги - в отличие от норвежцев, камбрийцы не вставляют их в скальдический стих, а украшают иносказаниями обычную речь, именуя корабль - вепрем моря, битву - пиром копий, а хранительницу… Последнее изобретение - «львица трупов». Росомаха - как и лев, хищник. Любит падаль. Ворон, птица, любящая падаль, обозначается как «чайка трупов» - вот и пожалуйста! Ну, а что сида теперь подросла, и оборачивается не в ворону, как в сказках, а в росомаху, верят все, кроме нее самой. В Рождественскую битву Харальд был телохранителем Немайн - и исполнил службу как нельзя лучше. Спас, да еще и вражеского короля уложил. Теперь уплыл на родину, к невесте - за правым плечом сиды пусто, и нет той уверенности, которую придавало присутствие могучего и верного воина.
        Что до Эгиля, то он повез Харальда на родину. Заодно и сам покрасуется. Дело нужное: яхт голландского типа построено пока мало, так пусть человек, что выбрал титул, службу и дело в Кер-Сиди, защитит свой новый дом. Даст кораблю показать себя, да так, чтобы всякий понял: драться на драккаре против херрен-яхты дело безнадежное. Ни победить, ни догнать, ни уйти. Глядишь, потянутся из Норвегии вместо разбойников - заказчики! К тому же времени, как наловчатся строить сами, у республики будет хороший флот.
        Все верно, все нужно… Только раньше на Эгиле висела большая часть работ по строительству города. Немайн, когда в зимний поход ходила, все на него оставила - справился. Теперь он далеко в море, между жизнью и смертью, а стройка - не единственная забота хранительницы.
        Есть и другие люди. Они и по старинке бы управились! Только плати. Вот как раз с этим и проблемы… Новые методы дешевле.
        Мастера разглядывают чертежи, которые здесь называют подобиями. Качают головами, чешут могучие затылки. У них там думки думаются, да. Не надо быть сидой, чтоб прочитать. Главная: «Зачем это надо? Мы и так построим прочно.» Вслух не спрашивают, приходится самой отвечать на невысказанное.
        - Деньги. Камень денег стоит… а так я всем, кто над собором трудится, плату накину.
        Сделано! На лицах появляется понимание главного: цели перемен. Одна из обязанностей хранительницы - обеспечивать своему народу кормление, по возможности сытое. Значит, теперь она не вносит в человеческую жизнь подозрительные холмовые хитрости, а выполняет свои обязанности. А то, что прибавку получит и казна - тоже правильно. Почему Немайн должна себя обижать?
        С отцом Пирром сложней. Нынешний настоятель собора совсем не так прост, как казался месяцы назад. Простой старый священник… ехал к святым местам, но заинтересовался древними крестами, что издревле стоят в Британии, задержался. Сдружился с епископом. Спелся с приехавшими посмотреть на богиню-сиду друидами настолько, что те собираются креститься, а между делом читают классические предметы и основы медицины в Университете. Сговорился с камбрийскими монастырями, отправил весточки в Африку - и вот, пожалуйста, был в городе один священник, теперь никак не меньше десятка, и все способны читать лекции на теологическом факультете. Пирра, что характерно, слушаются неукоснительно!
        Не слишком для простого священника? Достаточно, чтобы отбросить слово «простой», и поднять навостренными ушами маленькую бурю.
        Глаза у Пирра плохие, приходится описывать внешний вид будущего сооружения на словах. Немайн старается… И до нее понемногу начинает доходить, что она, со своей памятью инженера-гидротехника, пытается посередине своего города возвести. Нервюры, принимающие нагрузку от купола, передающие ее на ребра контрфорсов, тонкие разгруженные стены… Все привычно, только давление идет не от воды, а от сводов. Так проще считать: не нужно определять нагрузку в каждой точке, только в ключевых. Так проще - и дешевле! - строить. Так - очень важно! - проще контролировать качество работ. Каждый камень не проверишь, а вот каждый контрфорс можно не только проверить - испытать! Навалить вместо отсутствующего купола кучу камней нужного веса. Держит? А полуторный вес? Да? Отлично!
        Еще это позволяет строить собор по кусочкам - когда стена временная и дешевая, в передней части нефа под временным перекрытием и за временной, деревянной, стеной может идет служба, рабочие в это время поднимать следующую секцию. Пройдет время - секцию перенесут, и неф вырастет на ее длину. Можно строить действующий собор годами… веками…
        Так строили в классическом и позднем средневековье - а достраивали и до двадцатого века…
        Немайн замялась. Пирр немедленно спросил:
        - Ты, великолепная, что-то вспомнила?
        - Название стиля, - сказала Немайн. - Такие соборы называются готическими. Вот что, оказывается, движет вперед архитектуру! Экономия!
        - Экономия… - эхом откликнулся Пирр. Слово он произнес чуть иначе, на греческий манер: «ойкономиа». Затих.
        Немайн поняла - попалась! Произнесла слово, успевшее за столетия поменять смысл. Что будет? Оставалось ждать, и она ждет, только ушами прядет.
        Наконец, священник заговорил.
        - Обычно об ойкономии говорим мы, клир, когда рассуждаем о том, насколько Церкви нужно прислушиваться к светской власти. Что можно попустить, а где стоять до конца, до мученичества… Выходит, и у правителей такое есть, только по отношению к Церкви?
        Снова вздохнул. Прибавил:
        - И наверняка языческое! На основе трактата Ксенофонта…
        - Есть, батюшка, - согласилась Немайн. - Например, согласиться на наружные, поверх контрфорсов, стены. Чистой воды ойкономия: мне одни убытки, гражданам убытки, зданию - лишняя нагрузка. Но ты просишь - сделаем, и все равно готический собор выйдет в два раза дешевле романского. Правда, если согласишься терпеть выставленные наружу «ребра», можно будет пораньше заказать что-нибудь из утвари, вставить витражи…
        Снова договорились! Может быть, потому, что обращение «батюшка» стало понемногу превращаться в титул духовного наставника Кер-Сиди - так же, как «папа» стало титулом епископов Рима. Что ж, Пирр действительно неплохо прижился, пусть радуется признанию. Правда, святой отец проявил изрядный интерес, как он выразился, «к аварской девушке, называющей себя Анастасией». Предположил, что ей нужно пастырское утешение и предложил свои услуги. Немайн согласилась. Почему нет?
        До самого полудня все спорилось. Даже сообщения о том, что в трактирах сегодня дерутся чаще обычного, не портят настроения. Ну, перебрали иные пива… особенно много влезает в горцев! Хорошее утро, но пора и поспать. Домой, в башенку - и на бочок!
        Не сразу. Сначала - маленький. Круглые, почти сидовские глаза августы Анастасии.
        - Твой… сын?!
        - Ага. Подарили! Еще летом… Назвала Владимиром. Вовка, знакомься - это тетя Настя… Она хорошая.
        Потом - привычное: лоскутный ковер под боком. Веселая возня. Если смотреть на малыша, как на ровню - играть с ним интересно. Он уже не сверток, только и умеющий дышать, сосать и пачкать пеленки. Уже знает несколько слов… скорей бы их стало побольше! Немайн счастлива, как всегда, когда с маленьким занимается - но вот ушастая голова завертелась. Сида словно из морока выскочила, вспомнила о той, что пробиралась в эту комнату через целый континент, надеялась застать здесь сестру. А нашла… Кого?
        - Анастасия… Мы не слишком бузим?
        Базилисса сидит на постели - с низкой мебелью еще не освоилась. Руки устало сложены на коленях, смотрит сверху вниз.
        - Нет… Вот уж не думала, что ты детей любишь. Маленьких.
        - Как можно не любить? Они хорошие… А этот, вообще, мой!
        - Странно… А, поняла. Ты для него игрушки изобретаешь.
        И это тоже. Все пришлось «изобретать» из памяти. И коника-качалку, и пирамидку, и кубики - со сточенными углами. Ничего, что не сделал бы хороший столяр после нескольких минут объяснений. Вот глиняные свистульки, глиняные, обожженные в печи, ярко раскрашенные, здесь уже есть. Немайн обещала лично запеть насмерть любого, кто подарит сыну такую: по большим ушам сиды крик свистульки бьет больней, чем плеть по задубевшей спине гребца-каторжанина. Зато птички, рыбки и лошадки без свистка - сколько угодно.
        Сегодня Немайн принесла сыну любимую забаву. Мешок, да не пустой: вот кого вытянет, не угадаешь. Значит, интересно! Малыш тянется, но мама прячет в мешке руку. Озорно крутанула ушами.
        - А что у нас в мешочке? Пушистенькое!
        Выдернула из мешка руку - на ней меховая рукавичка, только нос-бусинка пришит и усы длинные. Стоит чуть сдвинуть пальцы - усы забавно топорщатся, да и утробное мурлыканье в исполнении матери получается ласковым… Странная штука старые легенды: рычать сиде можно сколько угодно. А петь, даже колыбельные сыну - нельзя!
        Маленький рад. Хлопнул в ладоши. Попробовал игрушку схватить - не вышло, зверик увернулся. Немайн хихикнула.
        - А кто это? Это зверь! Скажи: зверь.
        Малыш посерьезнел, глазенки изучают шерстяную рукавичку - та и рада, крутится рядом, фыркает, нюхает воздух. Смешная!
        - Ну, так кто это у нас? Зверь? Скажи: зверь!
        Малыш молчит. Смотрит, внимательно. Говорит:
        - Мама.
        Немайн вздыхает. Выдергивает руку из игрушки, ставит пушистую перчатку на тряпичный ковер - мордочкой к сыну.
        - А теперь кто?
        - Звел!
        Загребущие руки хватают игрушку… Обнимают. Ну любит он рукавичку-звереныша! Спать без нее отказывается. А позади - другой ребенок, постарше. Окликает:
        - Сестра… Прости, не получается звать тебя чужим именем.
        - Зови сестрой. Можешь и младшей: тоже будет правильно!
        - Опять за свое? Не выйдет, дудочки! Ты старшая, я всегда на тебя быть похожей хотела… И хочу. Ты почему на полу лежишь?
        - А как с Вовкой играть? Я и так слишком часто смотрю на сына сверху вниз. Когда в кроватке качаю, когда кормлю, когда учу ходить…
        - А зачем игрушка такая страшная: зверь?
        - Почему страшная? Мягкая, теплая…
        - Страшная! Эйра говорила, тебя оборотнем считают. Может, поэтому?
        Немайн задумалась. Мягкая игрушка - изобретение сравнительно позднее. Медведей, похожих на зайцев, и зайцев, похожих на медведей породил девятнадцатый век. Тряпичные куклы водились и раньше, и будь у нее дочь, куклу бы и получила. А так… В голове уже крутился ответ, когда в дверь постучали. Явился отец Пирр, с порога начал что-то говорить. Что - Немайн не разобрала: по ушам полоснул пронзительный вопль, мимо глаз проскочило нечто смазанное, совершенно не напоминающее робкую Анастасию. Нечто врезалось в отца Пирра и со злобным рычанием - куда там
«страшному» зверику - принялось святому отцу бороду вырывать!
        Немайн сама разнимать не полезла. Сунуться между - с двух сторон и получить. Зато, отдав приказ, остаешься наверху. Судьей, как хранительнице правды и положено. Кроме того, когда тебя не отпихивают и не волтузят, есть время сообразить, что именно кричала сестра, и что пытается пробулькать священник. Когда самое неприятное будет позади, можно будет уставить на «простого» священника Пирра сверлящий немигающий взгляд, и поинтересоваться:
        - Извольте, ваше святейшество, объяснить свое поведение.
        Пирр, оказывается, целый патриарх Константинопольский, пусть и в бегах. Не самозванец: не узнай его базилисса, борода осталась бы целой. Сейчас Анастасия ходит вокруг тигрицей, цедит:
        - Предатель. Изменник. Иуда!
        Снова вострит когти.
        - Ворот распахнется. Тут мужчины есть…
        Зажала ворот рукой. Вот они, особенности аварского платья. Все лишь запахнуто, скромность защищает платье-рубаха, так и у него ворот нараспашку, на легкой шнуровке. Пирр ее, видимо, оттолкнуть пытался, порвал. Не придержишь - случится то же, что грозило местными ткачихам, пока сида не подсказала как делать пуговички. А в комнате мужчины есть, и взгляды нет-нет, да проскочат мимо девичьей груди… Интересно им!
        Тут Немайн поняла: ей тоже интересно. Мужская память? Ничего, в отличие от мужчин у сиды интерес невинный, и удовлетворить его легко. Будет сестра-по-должности мыться - заглянуть, спинку потереть…
        Анастасия краснеет - хорошо. Можно добавить для верности:
        - Или ты все-таки подменыш с Родоса? А то и портовая кошка - вон как царапаешься!
        - Я Анастасия Аршакуни, дочь великого Ираклия. Как и ты!
        - Тогда прости недостойного служителя божия Пирра… - раздался голос «простого» священника, - как сестра твоя Августина! Прости малодушного наставника твоего…
        Немайн покосилась на Пирра - уже не дрожит. Голову склонил, что в хитрых глазах прячется - не понять. Сейчас скрутит девочку словами… Сам хорош! Жил тут инкогнито, молчал. Августиной считает! Получай!
        - Хорош воспитатель… ученицам за пазуху лезет, а потом, пока те растеряны, словесами добивает. Молчи, пока говорить не разрешу. Иначе…
        Медленно сжала кулак. Проследила - дошло. Кивнул. Хорошо, теперь другая сторона.
        - И ты, святая и вечная, успокойся и изложи: за что сей человек подлежит борододранию. Просто так драться нельзя: римский император не ограничен никакой властью, кроме божественной, но ограничен процедурой. Именно для того, чтобы, вырвав кому-нибудь сгоряча бороду, не пожалеть об этом после. Ну?
        Следующие полчаса она слушала историю патриарха Пирра, человека весьма одаренного умом, но, увы, не храбростью. Говорили два голоса - обвиняющий и оправдывающийся, и Немайн получала истину, проводя между ними среднее.
        Пирр стал патриархом Константинопольским после Сергия. Тот тоже был соратником императора Ираклия, тоже стремился примирить расколовшихся в вопросе о количестве природ Христа христиан… Император считал, что, когда с севера идут авары, с востока персы, а на юге растет зубастый зародыш Халифата - устраивать внутренние дрязги не стоит. Сергий и Пирр разработали учение, которое должно было всех примирить, но результатом стал раскол недавно единого учения уже на три части. Монофизиты все равно сочли мусульман ближе по духу, чем иных христиан, в Сирии и Египте били императорской армии в спину… Поражения свели в могилу сперва Сергия - так Пирр и стал патриархом, а затем и Ираклия. Император просил патриарха присмотреть за семьей… а тот не справился.
        Видел кричащую толпу - и заготовленные слова застревали в горле, слова, которых было бы достаточно, чтобы успокоить, убедить, перетащить на свою сторону. Смотрел на вдову Ираклия, Мартину - но та тоже превращалась в изваяние.
        Пирр все умел договариваться - в покоях и залах, пока угроза оставалась словами и не могла реализоваться немедленно и страшно - но каждый следующий договор становился все тяжелей. С самого начала из перечня соправителей исчезли дочери Ираклия, потом и Мартина из коронованной императрицы оказалась всего лишь матерью императоров, потом к ее сыновьям прибавился племянник. Пирр просчитал, что дальше. Узнал, кого прочат на опустевшую кафедру. Сначала хотел добраться до дворца, предупредить - но на улицах было уже неспокойно, и он не рискнул. Корабль унес патриарха в Африку, а императорская семья осталась на расправу.
        Несколько юридических «подарков», оставленных в столице, поддержка Рима и Карфагена оказались достаточны, чтобы Пирра не смогли лишить сана. Теперь в Константинополе всего лишь местоблюститель, а патриарх Константинопольский стоит, повесив голову, на третьем этаже Жилой башни Кер-Сиди. Те, кого он бросил - кто жив - стоят перед ним. На деле - одна. Он считает, что две. Действительно рад, что может просить прощения у девочек, перед которыми кругом виноват…
        Немайн подводит итог.
        - Измены не было. Было малодушие… Дружинника следовало бы казнить. Формулировка:
«за трусость перед лицом неприятеля».
        - Так его! - кричит Анастасия.
        Пирр понурился. Наверное, ждал, что ему все простят и на груди возрыдают? Нетушки.
        - Ополченца ждал бы позор, барды беглеца бы на всю страну ославили… Вряд ли одного, в толпе. С этим живут.
        Помолчала. Вздохнула - нарочно, для Анастасии.
        - Только святейший Пирр - не дружинник и не ополченец, а малодушие, увы, и на апостолов накатывает. Петр от Спасителя три раза отрекся, чтобы шкуру спасти… А потом в Риме на крест взошел, и нынешние римские папы несут имя его наместников с гордостью. Переменился, выходит. А некто Пирр - переменился?
        - Не верю!
        Это Анастасия.
        - Переменился. Приехал сюда из Африки… Наверное, это было… Как мне - из болот наружу выйти. Страшно!
        Это Луковка.
        Беглый патриарх поднял голову, смотрит на нее - с надеждой, но Нион молчит. Может сказать что-то еще? Не на людях?
        Немайн стало интересно - и чуточку стыдно. Мгновение назад судьба человека была предрешена лишь оттого, что он из-за больных глаз и совести признал в ней базилиссу Августину. Теперь совесть заворочалась и в сердце сиды.
        - Хорошо.
        Сказала, словно чужим голосом. Хрип, не то карканье, не то рычание. Откашлялась - не помогло. Продолжила:
        - Если ты переменился - не испугаешься, когда я расскажу людям, что место батюшки Адриана, что при Кер-Ниде поднял в атаку резервы - трус занял. Встретишь их, объяснишь, что к чему. А?
        Пирр молчит. Что ему говорить? Но этого мало.
        - Или - топай в порт. Африка, Рим… православный мир все еще велик, и есть множество мест, в которых тебе не придется смотреть в глаза тем, кого ты бросил. Времени тебе - до завтра, до исхода первой стражи. Республика не может опираться на гнилую подпорку!
        - Я… - сказал Пирр. Заскорузлым, старческим жестом приподнял руку, дал ей упасть. Повернулся, поплелся к лифту - дряхлый, жалкий, ноги подгибаются.
        - Играет, - отрезала Немайн. - Уплывет в Африку - таким и останется.
        Немайн подразумевала - в ее памяти, в истории Республики. Камбрийцы, разумеется, услышали сглаз. Стали расходиться - один из рыцарей отчетливо пробормотал:
        - Так жить… Я бы прилип к полу собора!
        - Ты и так от врагов не бегаешь, сэр Берен, - пропел в ответ голос Луковки, - и просто не понимаешь трусов.
        - Не понимаю, - согласился рыцарь, - и, даст Бог, никогда не пойму!
        Излет дня. Рядом, в постели, громко дышит Анастасия, но под этот аккомпанемент работается даже лучше. Немайн трет лоб. Несколько процентов от текущих расходов удалось сэкономить на соборе, но где взять все эти деньги?! Наверное, впервые за столетия победитель, вернувшийся после победоносной кампании, не хвастает добычей. Новомодное гусиное перо скребет по трижды выскобленному пергаменту - хранительница правды республики Глентуи не настолько бедна, чтобы перейти на навощенную дощечку и острую палочку. Вдруг заметки случайно затрутся? Что до скобления, есть специальное устройство: вкладываешь туда кожаный листок, нажимаешь педаль - жесткая влажная щетка принимается за дело. Стоит в углу кабинета: не всякую ненужную грамотку сида Немайн может отдать на переработку чужому человеку. В задыхающейся от недостатка писчих принадлежностей республике скобление рукописей стало ремеслом, и весьма почетным. Члены новенькой, месяц от роду, гильдии скоблильщиков - люди честные, приносят присягу перед Богом, родным кланом и отечеством, что ни словечка не разгласят из полученных в обработку чужих писем, и читать
никому не дадут, и сотрут все до буковки! Но чужое золото и родную халатность никто не отменял. Так что некоторые грамотки в скоблилку хранительница закладывает сама, и сама на педали нажимает. Развешивают влажную кожу сушиться другие.
        Чернила пятнают вытертую кожу, цифры складываются в числа, столбцы чисел - в неутешительную истину, которую рыжая и ушастая, что сидит за столом, прекрасно знает.
        Война любит победу и не любит продолжительности.
        Сунь Цзы прав. Как всегда, когда касается войны цивилизованной. Варвар, народ-разбойник, наемник… Эти ухитряются жить войной! Для них все навыворот: «Да дай нам Бог сто лет войны, и ни единой бойни за сто лет!» Разумеется, если бьют не их. Сами они резать побежденных мастера! Только война, что кормит сама себя, рушится, столкнувшись с организованной армией, подпитанной из внешнего ресурса. Из экономики цивилизованного народа! В том случае, если народ не экономит, и не бросает на отражение беспощадного врага три процента бюджета и полпроцента населения. Так пал перед варварами Рим. Так пала перед саксами Британия - кроме маленького кусочка, Камбрии. Этой зимой саксы попытались вторгнуться и сюда - но их встретил весь народ. В строй встали даже женщины. Кто не встал - работал на армию.
        Результат - бойня! Только били варваров. Была слава, была гордость… Денег не было, но люди брали расписки хранительницы. Волосы цвета крови да треугольные, как у зверя, уши оказались лучшей гарантией. Сиды хитрые, это все знают. А не оплатить расписки бывшей богине нельзя! Хранительница - лицо священное, вроде епископа, неоплаченных долгов иметь права не имеет. Не расплатится - власть потеряет…
        Немайн разглядывает листки с расчетами, хмыкает. До ярмарки, когда истекает срок погашения расписок, еще почти квартал. Если постараться, можно успеть!
        Только никто не торопится. Видимо, думают, сида время растянет… Увы, она не растянет. Некуда! Все время, над которым властна - ее собственное, к нему много не прибавишь. Спать нужно, и здешний кофе клонит в сон. Нет кофеина! Цикорий, ячмень, желуди. Немного бодрит воспоминание о настоящем вкусе. Чужое. Свои у сиды только полгода, от прошлого Самайна. Остальное…
        Мысли сонно путаются. Не доспала днем - свалилась ночью. Ухо подергивается, вот-вот чернильницу опрокинет. Заглянула Луковка, в белом и широком, словно привидением притворяется. Ее печальному вздоху позавидовал бы призрак - как и решительному жесту руки, обращенной широким рукавом в птичье крыло. Песочные часы перевернуты, быстрая струйка насыпает светлую пирамидку на дне нижней колбы! Мистический договор с подвластной землей не разрешает хранительнице правды спать ночью более четырех часов…
        Утро город встречает фанфарами, искрами из-под копыт. По улицам проходит добрая половина дружины во главе с сэром Ллойдом. Вровень с конем вождя бежит - она. Даже за стремя не держится. Еще и последние советы дает. Просит не увлекаться, быстро ударить, все сжечь, и так же быстро - назад. Многие услышали:
        - Что роща? Новую посадим. Главное - вернитесь!
        А потом - ржание лошадей, непривычных к морским путешествиям, полные паруса на горизонте, машущие вслед руки.
        Лучники Луковки если и ушли, то тихо. Война не оставила город в покое! По улицам ползут слухи о падении почтовой станции, от человека к человеку проходят путь от были к легенде, от легенды к мифу. Недостроенная почтовая станция превращается в цитадель, исполнившие свой долг воины - в полубогов. А бредущая домой, в башню, сида со свешенными к плечам ушами - в мученицу за народ свой! Вчера вечером была жадина, не дающая легких денег - сегодня щит и опора. Что до вчерашнего, люди вспомнили: идет война. Да за одно то, что она ухитряется воевать, не залезая в мошну граждан - поклонитесь-ка ей в пояс!
        Иные, точно, кланяются. Сида шагает все тяжелей… Встала. Уши взлетают на макушку! Руки в боки, из горла… упаси Господь, не песня. Всего лишь сварливый окрик:
        - Что мне поклоны бьете? Тем, кто на тракте полег - им поклонитесь. Бога молите… за тех, кто в море и походе.
        Дернула ухом. Дальше поплелась, в собор, навещать рассекреченного патриарха. Вокруг - тихо, служек с патриаршими носилками не видно. Носильщиков тоже. Неужели опоздала, и патриарх уже в порту? У него еще два часа… В нефе одинокие богомольцы, редкие свечи в ящиках с песком. Некрасиво? Зато пожаробезопасно! Тренажер… После дневного сна нужно вернуться, отбыть епитимью. Срок, вообще-то, вышел, но нагрузки следует увеличить.
        Служка кланяется, ведет внутрь. Вот и кабинет Пирра. Старик сидит в трехногом кресле местного производства, глаза прикрыты. Диктует письмо секретарю-камбрийцу. Глаз не открывает, голову не поворачивает, а поза становится напряженной. Заметил и узнал.
        - Тяжелая у тебя походка, святая и вечная, - говорит, - понимаю, отчего язычники тебя пишут богиней… Христианину не пристало верить в неодолимую судьбу, но твоя поступь подобна шагам Рока. Уже пора? Толпа ждет Пирра? Пойдем…
        Открыл глаза. Встал. Медленно.
        - Что-то тихо. Или уши мне начинают отказывать так же, как и глаза?
        - Нет никакой толпы, - сообщила Немайн. - Я не стала выставлять против тебя твой страх. Мне довольно и готовности выйти ему навстречу! Отныне в Кер-Сиди есть первосвященник. Только…
        Она улыбнулась, свесила уши к плечам, заглянула снизу вверх свинцовыми глазищами.
        - …батюшка Пирр, не называй меня святой и вечной! И Августиной тоже! Это Анастасия
        - базилисса. А я Немайн, хранительница…
        Пирр развел руками. Мол, прости, но сама подставилась. Старый наставник укажет на ошибку - чтобы этого не сделал кто-нибудь менее доброжелательный.
        - Оговорился, великолепная. Разве откажу тебе в просьбе? Но прошу тебя - подумай. Старик Пирр сумел переступить через страх… всю ночь святому Петру молился, и с его помощью сумел. Попробуй и ты, ополчись на свои страхи - глядишь, и они окажутся не большим, чем испытание, назначенное добрым правителем…
        Триада третья

1
        С самого утра сестренки-Агусто след простыл. Знакомо. Отец, бывало, тоже не мог выбраться к семье с утра до ночи. Государственные дела… Перед Анастасией пока задачи попроще. Штат башни, жены, сестры, дочери и прочие родственницы рыцарей сестры - заметили, что проснулась. Робеют перед именем римской базилиссы, пока не является сестрина… наследница. Пусть пока будет так!
        - Какое платье наденет святая и вечная - римское, камбрийское или аварское?
        - Аварское. К вашему еще не привыкла…
        Римское напоминает башню, в которой четыре года узницей жила. Непонятно, почему сестра не построила себе обычный дворец. Да даже нору выкопать, и то, наверное, приятней, чем от брошенного в окно случайного взгляда - вспоминать! Пусть на Родосе зелень другого цвета, нет полноводной реки, и дома совсем другие, но по улицам спешат такие же маленькие человечки, снуют в порту лодки, входят и выходят корабли.
        Церемонии, конечно, забыты, но Анастасия никогда их особо не любила. Поклона и пожелания святой и вечной августе радости в новое утро - вполне достаточно. Дальше начинаются дела. Эйра выглядит высокопоставленным офицером - широкий военный плащ прячет девичье естество. Лицо настолько серьезно, что потеряло львиную долю свежести.
        - Немайн мне поручила сразу два дела, важных. Одно - помочь тебе освоиться в башне, городе, стране. Другое - командовать дружиной и ополчением. Мужчины высокого звания все на новых землях или в походе, а временное назначение - обещание постоянного, если человек справится, конечно. Вот и приходится хлопотать за двоих. Я к чему: не желаешь ли ты взглянуть на учение? Городское ополчение нужно постоянно тренировать, иначе они все перезабудут.
        Сказать «не желаю» значит поставить ту, которую Агусто зовет сестрой, в дурацкое положение. Хочется: настоящая-то сестра у нее одна! Но ведь поймет, обидится. Самое меньшее - огорчится. Потому Анастасия торопится согласиться, но шпильку подпустить не забывает.
        - Желаю… если расскажешь, что бы ты делала, если бы я отказалась!
        - Бегала бы туда-сюда, как колесничная лошадь! - соломенная головка и встряхнулась по-лошадиному, короткая толстая коса тяжело мотнулась от уха к уху, - Управилась бы. Мне, святая и вечная, бегать не привыкать. Лет с десяти заказы разношу…
        Осеклась. Уточнила:
        - Разносила.
        Носом шмыгнула. Простыла, что ли? Или, поднятая сестрой к вершинам власти и славы, жалеет о жизни в ремесленном сословий? Ее рука сунулась в неприметный разрез в поле плаща. Оказывается, там прячется платок - поменьше, чем на поясе, и совсем не вышит. Правильно: сильным не стоит показывать хвори на людях. И не стоит показывать, что есть, что прятать! Потому поясной всегда чист и всегда на виду.
        Эйра испросила дозволения, отвернулась, трубит носом. Кажется, белый уголок и по глазам пробежался… Значит, не насморк!
        Анастасия задумалась. Вспомнила, как грозила сестре - отказаться от имени. Если бы так можно было - произнеси отречение, и вернутся те, кого сгубил венец! Мама. Братья… И хорошо бы им не помнить о былом величии, не печалиться - не о потере, о слабости своей. Хорошо и самой забыть каменный мешок и крики вечно голодных чаек. Только… тогда сестра навсегда останется для тебя занудой-колючкой!
        - Власть, - шепчет базилисса без империи, - это кровь.
        Неожиданно понимающий взгляд. Кивок.
        - Она говорит, - Эйре не нужно уточнять, кто «Она», - так:
        Нашу землю кормили мы тысячи лет,
        И поныне кормим собой,
        Хоть и бездна болот давно солона,
        И стал солон морской прибой.
        Всем лежать средь камней
        Своих крепостей
        Средь останков могучих машин.
        Если собственной жизнью платить нам за власть -
        Каждый из нас властелин![Опять Киплинг, опять переделка: с моря на сушу. Еще Немайн убрала прямое обращение к Богу: нравы 7-го века во многом были строже викторианских.]
        Добавила, просто и буднично:
        - У нас отец погиб в Рождественской битве. Не смог отступить: командовал.
        Что сказать в ответ? Что умереть в бою, со славой - еще хорошо? Что иных императоров, свергнув, калечат? Выкалывают глаза, оскопляют - и не заботятся унять кровь… Даже если одному из них четырнадцать лет, а другому одиннадцать.
        - А нам ударили в спину.
        Как еще расценить мятеж во время войны?
        - И в Британии такое бывает. Из-за предательства король Артур ушел в холм, что на острове Авалон… Из-за предательства погиб Мейриг Гвентский.
        Эйра мотает головой, коса вновь летает над плечами, словно пытается отряхнуть тяжелый разговор.
        Пустошь за городским валом, год назад - безымянная. Теперь и навеки - Ager Martius. Марсово поле! Трава вбита сапогами в прах. Языческого алтаря, конечно, нет - вместо него колесница под тремя знаменами. Красно-зеленый гленский «Дракон», красно-синее квадратное полотнище - знамя западного квадранта Кер-сиди, их день. Белоснежная хоругвь с ликом Спасителя.
        Строй не такой парадный, как при смотре доместиков, но это ведь только горожане! Анастасия была бы удивлена, если бы ей сказали, что ополчение иного римского города, как правило, выучено, оснащено и даже вооружено лучше дворцовой гвардии. Бывало, императоры предлагали ополчениям превратиться в профессиональные части - и напарывались на жесткий отказ. Лучшие воины империи предпочитали жить ремеслом, но самим защищать свои дома…
        Обход строя. Обычные - для Эйры - доклады. Сколько в строю, сколько больных и занятых на неотложных работах. Привыкла слушать из строя, потом выходить вперед, оставляя за спиной пофыркивание лошадей колесничной роты. Теперь - устала кулак к виску вскидывать. Взгляды - особенно женские - прикованы к базилиссе. О ней по городу пока только слухи, но если ригдамна при обходе пристроилась сзади-справа почетной гостьи…
        Анастасия идет медленно, временами останавливается. Подданные сестры - это интересно. В оружии она не разбирается, в воинской выправке тоже. Остается разглядывать лица, хотя и их читать пока не выучилась. Да и есть ли знаки, что скажут, будет ли человек верен? Изменит ли, как египтяне и сирийцы, устроит ли заговор, как армяне и греки? Мелькают лица… Вот - знакомое. И уши островатые… Девушка-вигил, что встретила в порту!
        Анастасия останавливается.
        - Не передумала насчет тренировок? Тогда сразу после учений…
        После обхода поднялась на площадку трехзнаменной колесницы. Теперь осталось только смотреть, что творится на поле. А делалось там разом знакомое и новое…
        Строй несколько раз рассыпался и собрался. Затем Эйра встала позади.
        - Неприятель на двести шагов спереди! Луки - БЕЙ!
        Слова понятны: то ли остались от легионов, то ли сестра принесла латинские команды. Только выкрики - непривычны. Всегда две половинки: чуть растянутая подготовительная и резкая исполнительная.
        Задние шеренги поднимают оружие - туча стрел с грозным шелестом обрушивается на место, где должен быть неприятель. Потом «враг» приблизился - первые шеренги угостили его дротиками, потом подняли с земли тяжелые копья и составили щиты стеной, но ждать, пока в них ударит несуществующий враг, не стали. Ригдамна, перебравшаяся в первый ряд, крикнула:
        - Первую линию врага - ата-КУЙ! В копья, в билы! Кер-Сиди и святой Давид! Копья выше, держи саксу в глаза!
        Несколько шагов тяжелого бега. Тяжелый удар - в пустоту.
        - Стой! Конница на выручку пехоте, конницу ата-КУЙ!
        На этот раз копья опускают.
        - Хорошо, - кричит Эйра, - хорошо! В морду лошади, в шею, в грудь!
        Снова - удар в пустоту.
        - Стой! Равняйсь!
        Вот тут - заминка, а что было бы в настоящей схватке, с опасностью и азартом? Крики младших командиров, суета… Только линия выровнялась - ригдамна перед фронтом, только плащ за спиной вьется лебедиными крыльями от быстрого шага. Отмахивает рукой левому флангу.
        - Левое крыло! Сквозную атаку готовь! Прямо, за мной, шагом - сту-ПАЙ!
        Уходит вместе с отделившейся половиной…
        Вот, вдалеке:
        - Левое крыло - СТОЙ!
        Позади укоротившегося строя - назначенный Эйрой командир, с ним санитары, меченые алым крестом на одежде, волынщики, барабаны… С колесницы сняли знамена. Выносят: перед ближним фронтом красно-синее, перед дальним - красно-зеленое. Занялись барабаны, подняли крик волынки - хоть уши зажимай! Вот где варварство… но, может, ужасные звуки и врагов наизнанку выворачивают?
        На этот раз лучше слышно ближнюю команду, уверенный тенор:
        - Слушай меня! Вторую линию неприятеля - ата-КУЙ!
        Ревут волынки, грохочут барабаны - все чаще и чаще. Шаг бойцов все шире. Две ощеренных копьями стены сходятся, быстрей и быстрей. Доносится ликующий голос Эйры:
        - Бегом - сту-ПАЙ! Атака, атака, атака!
        Склоненные копья, грозный рев боевых кличей. Только перед самым столкновением, когда хочется закрыть глаза, чтобы не видеть смертоубийства:
        - Копья под-НЯТЬ!
        Шеренги бьют дружно, в мах, но не насмерть - щит в щит, воля в волю… Нет, кажется. Треск, свалка - но два строя протискиваются друг сквозь друга. Кого-то тащат санитары - не понять, понарошку, или правда приложили.
        - Общее построение!
        Снова идти вдоль крепкого строя, разгоряченного, словно из настоящей битвы. Выступают командиры. Доклад о потерях: есть ушибы… хорошо, ничего более серьезного. В ответ - короткий отзыв о работе:
        - Молодцами.
        Или:
        - Сильно увлекаетесь. Не лезь вперед соседа!
        Знамена переносят на колесницу. Команда: «разойтись». Учение окончено! Волынки наигрывают веселое, воины торопятся в город - пиво пить. Каждому кажется, что он прорвал вражеский строй, пусть и при учебе.
        А схватившаяся за голову Эйра пытается представить, что скажет Майни, если портовая стражница случайно выбьет учебным мечом глаз римской императрице!
        Утра хватило: к обеду Анастасия ртом воздух хватает, как вытащенная из воды рыба. Глаза, правда, оба на месте, уже хорошо! Почти мимо ушей прошло еще одно свалившееся на ригдамну поручение: организовать надлежащую церемонию официального опознания. Все верно, нужно… Родимые пятна в бане показать, тайную формулу при свидетелях оттарабанить - часть явно, часть Пирру, часть сестре. Потом они подтвердят: все верно, и делу конец. Главное, чтобы не прямо сейчас!
        Сил не достало ни попенять сестре, что почти не поела, ни удивиться откуда-то взявшейся манере спать днем. Да если у нее так всякий день, передохнуть от трудов просто необходимо. Базилисса с удовольствием присоединилась к Немайн в отбывании гейса - даже стучащиеся в занавеси солнечные лучи не помешали! Заснула с улыбкой. Проснулась - от вдруг накатившей тревоги: разбудил злой шум за окном, знакомый, страшный звук, издали похожий на морской прибой. Толпа!
        Метнулась к окну: зубы не чищены, в глазах засонки, на плечах ничего, кроме рубашки. Рядом - ни сестры, ни сестриной сестры. Обе на крыльце, что-то говорят муравьиной колонне, запрудившей все улицы… Не боятся!
        Позади - мягкий стук двери. Обернулась - темноволосая девчушка роется среди свитков. Не вовсе незнакомая - случилось видеть, когда патриарх получал вторую трепку: не за бороду, словами. Стояла и слушала, совершенно спокойно. Зато сейчас
        - не человек, воплощенная страсть. Страсть к поиску какой-то бумаги!
        - Ты кто? Почему роешься на столе правительницы?
        Называть сестру чужим именем язык не повернулся. В ответ - самые простые слова, зато не искореженные. Классическая латынь.
        - Я это она. Нужно подобие застройки. Будущей.
        И сразу, под нос, мешанина из латыни и местной речи:
        - Ад и Аннон! Ночью что, опять шелковинки хозяйничали?
        - Кто такие «шелковинки»? Я охрану позову!
        Нион - а в комнате хозяйничает, разумеется, именно она - вздыхает тяжко, почти как сида. Конечно, шелковинки, кому, кроме них. Молодчаги, конечно, но как не вовремя! Теперь догадывайся, куда старательные, но неграмотные существа спрятали Очень Нужную Вещь. Самое страшное, что жрица-легат торопится, а не ответить на вопрос новой сестры сиды никак нельзя. Ну, задача решается легко. Тем более, богиня опять одолжила на несколько слов командный голос.
        - Сама позову. Часовой! Разводящего сюда. Пусть объяснит святой и вечной, кто я и кто шелковинки, - на этом сталь и громы заканчиваются, и остается лишь негромкое и просящее. - Я спешу, дело Немайн. Извини!
        Слова отвлекли - а пророчица в спешке, при даре, да еще пытающаяся делать два дела разом, это не беда. Это катастрофа ходячая! Всему достанется, и ей самой - первой! Вот летят на пол шахматные фигурки - вместе со столиком. Рушится кувшин с водой. Да, острых черепков под ногами несчастной Луковке очень не хватает. Ну и что, что стойка для свитков низенькая? От стены оторвалась так легко…
        - Нионин?
        Вместо дежурного рыцаря явилась Анна Ивановна. Ну и что, что у нее нет друидического посвящения? Старшая ученица богини!
        - А?
        Канделябру тоже дорога на пол. Хорошо, свечи не горят - на дворе ясное утро. Обычно Луковка чувствует себя в церемониальном платье как зверь в шкуре, но теперь широкий тяжелый подол сносит все, что к полу не привинчено.
        - Что ты ищешь?
        - План городской застройки!
        Анна скептически наклоняет голову. Словно большая птица. Вот-вот клюнет. Что ей еще сказать?
        - Да, мы христианки. Но нигде не сказано, что нам не следует почитать старших! Кесарю - кесарево.
        Анна Ивановна замечает базилиссу. Кланяется, желает святой и вечной доброго здоровья… Анастасия между тем садится на постель сестры, протягивает руку к подушке, из-под которой торчит пергаментный уголок. Широкий свиток - в кулаке!
        - Вот план! Но… Тебя я помню! Ты ведьма. И ректор! Ты меня учиться звала! А кто вторая?
        Рыжая дама, от которой луком тянет, улыбается.
        - Точно. И теперь зову: чтобы править страной, нужно знать многое. Мы с Немайн об этом уже говорили… А рядом со мной - Нион Вахан, легат осадных машин. Сейчас она отправляет должность магистра оффиций… ну и учится этому ремеслу.
        Приближенность темноволосой девочки к сестре стала понятна. Фамилию Вахан Анастасия помнит. Трудно забыть имя командующего, что пал в несчастливой битве при Ярмуке[Автор вынужден покаяться. «Фамилию» Луковки он честно составил, использовав маленький средневаллийский словарик и статью об образовании имен в средневековом Уэльсе, написанную по результатам анализа древних церковных книг. Автор понятия не имел, что так вот совпадет! Мог бы - удалил бы «рояль», подобрав бедной Луковке другое, менее подходящее, имя. Но в двух уже изданных книгах ее имя - Нион Вахан, и автор попросту вынужден обыгрывать ситуацию. Это «рояль в кустах», да - но
«рояль», так сказать, естественный. В жизни и не такое случается!] , отдавшей арабам Сирию. Шесть дней продолжалось сражение, римляне даже врывались во вражеский лагерь, но Господь не дал победы. Стратиг Вахан пал вместе со своей армией. Кто ему Нион? Дочь, внучка, седьмая вода на киселе? Неважно. Осталась верна, когда отвернулись все. Значит - своя!
        Анастасия протянула план. Надо было что-то сказать… На чем? Родным языком ираклейской династии в Африке стала латынь, на греческом много говорили во дворце… Зато четыре года в башне намертво выбили из головы армянский и фарси. Пришлось выбирать самые простые слова на латыни. В конце концов, простота и краткость - родители достоинства.
        - Ты верная.
        В ответ - довольный кивок. Жадные глаза, изучающие линии и значки.
        - Немайн все предусмотрела. Смотри сюда! Вот! Написано: «городской парк»… И саженцы есть!
        - Луковка, пошли ко мне. Здесь работать уже неудобно…
        Анастасия оглянулась. Разгром… Хорошо, чиновницы, выходя, распорядились организовать уборку, причем опять помянули шелковинок, которым непременно нужно в мисочку с молоком добавить немного масла!

2
        Интересное закончилось. Можно продолжить изучение города. Навестить Университет, клиринговую контору, послушать хор в соборе. Заглянуть на ипподром. Посмотреть все-таки речной порт и верфь. У короля были большие планы. Были!
        До логова и питомника ведьм дойти не успели, как на улицах началось непривычное шевеление. Бегающие люди, резкие выкрики. Даже не разбирая камбрийской речи, в них можно выделить две части: подготовительную и исполнительную. Длинную «Дееее - " и отрывистую, лающую: «лай!» Граф Роксетерский речь бриттов впитал с молоком матери. Оттого обеспокоился еще больше.
        - Собирают ополчение. Строятся баталиями.
        Зимой одна-единственная, наспех обученная, выдержала натиск саксонской стены щитов, рассекла надвое. Теперь прошло три месяца… Каждый полноправный горожанин ходит два раза в неделю на ипподром. На четыре часа. Там ополченцев учат биться. Рыцари Немайн, сама хранительница. И вот результат: далекий ритмичный топот сотрясает землю. Скоро многоножки колонн двинутся… Куда?
        Университет исключением не оказался. Сиятельная ректор вывела школяров с занятий. Площадь звенит молодой удалью. Голоса деловиты, доклады кратки. Анна кому-то объясняет:
        - … куда денется? Ну, за день работы не заплатят… - возвышает голос, - Нам жалко одного дневного заработка? Той, которая сделала само имя ведьмы уважаемым? А потом, я думаю, что этот день она не только служащим республики простит - всем вернет упущенный доход… Есть у меня мысль, которая ей - понравится!
        - Какая мысль?
        На месте Анны посол Мерсии точно так же улыбался бы соседям и союзникам - в душе мечтая, чтоб они провалились куда-нибудь неглубоко. Чтоб против саксов помогали, но прямо сейчас не беспокоили. Особый соблазн в том, что место такое в Кер-Сиди есть. Вот как предложит сейчас сиятельная канализацию подробно осмотреть!
        - Посадить в роще хорошее, крепкое дерево и связать его с Мэйрион. Тогда, как бы ее ни мучили, ей будет чуточку легче. Кстати, деревьев будет много, и связать можно не только Мэй - всех, кто пожелает. Свое дерево в священной роще, это ведь хорошо!
        Даже очень хорошо. Но у всякой волшбы есть узкое место. Это Окта уже выучил, теперь пересказывает своему вождю. Пенда и сам немного волхв - королю иначе нельзя, но его сила в рунах, в камне, кости и железе. Таково знание народа англов. Камбрийцы другие, отличаются, как дерево от камня: подрубить самый крепкий ствол проще, чем раздробить скалу. Зато вербы и ивы могут прорасти заново - от пня, от пощаженной огнем веточки… Горе камню, что заслонит им солнечный свет!
        Дерево - не палка, но кроме вершков есть и корешки. Человеку, связавшему жизнь с деревом, оно, благодарное, половину хворей снимет. С другой стороны, всякий, кто себя с деревом связывает, половину жизни на него ставит. Погибнет дерево - у человека здоровья вычтется.
        Так что рощу беречь будут, как себя самих.
        Граф говорит громко… а в Диведе английскую речь понимают многие. А учатся-то в Университете в основном женщины. Новость летит, как ветер по сосняку: шу-шу-шууу. Быстро, тихо, с губ на ушко. Вместе с колонной Университета - вывалилась на улицу, ударилась о стены, побежала по другим колоннам, что идут к Башням. К Жилой и к Третьей, Водонапорная им без надобности. В Жилой нужно выпросить у хранительницы свободный от обычных работ день: разбить священную рощу. У стен Третьей - саженцы сложены, а в подвалах припасен немалый запас лопат - остался после рытья канализации, городских валов и рвов.
        Донжон охвачен человеческим морем. Расставь горожан в чистом поле - вышло бы не так и много, но стиснутые в камне центральных улиц колонны выглядят бесконечными. На ведущей к тяжелым дверям лестнице - два рыцаря, Луковка. И - сида! Ветер треплет белые крылья широких рукавов, рвет в клочья слова представителей народа. По старине, и человеческой, и сидовской, это должна быть старшина кланов, но сейчас не так! Говорят главы гильдий и магистраты секторов. Ректор та же! Сида… улыбается. Словно произошло что-то очень хорошее. Говорит! Вот ее слышно отлично.
        - Память о павших - то, что отличает народ от стада животных. Забота о тех, кто в беде - то, что отличает высокие души от низких. Как я могу отказать? Значит, сегодня мы разбиваем парк.
        Довольный гул. Сида чуть щурится: что-то припоминает. Такая у нее манера: поставить точный образ из памяти перед глазами… Что она вспоминает?
        - По плану, городской парк должен быть рядом с собором. Это недалеко! Анна, это твоя затея? Значит, организовывай - тем более, у тебя в подчинении самые грамотные. Лопаты выдавай под запись, они еще пригодятся… А я побежала: переодеваться. Не хочу испачкать единственное белое платье!
        И точно, извозюкалась. Ей только дай! Зато дерево посадила. Сама! Только ей достался не саженец… Сыскали стройную красавицу-ольху с густой кроной. Молоденькую, но взрослую. Несли - торжественно, лучшие люди плечи подставили. Немайн немедленно взялась помогать. Результат: шитый ворот в корье, подол в глине, ладони ободраны - зато хохочет!
        Дерево выпрямилось в яме, легла последняя щепоть земли. Теперь - табличка. На ней нацарапано, латынью и огамой: «Дерево Немайн верх Дэффид Вилис-Кэдман». Окта обводит взглядом толпу: понимают ли? Да, вполне. Не поняли бы - так нашлось бы кому объяснить… Теперь - намертво. Богиня будет защищать свое дерево и свой город…
        Вот дерево поменьше, другой знак: «Дерево Мэйрион Аннонской». Нион Вахан - бледная, со стиснутыми кулаками - кланяется. Христианскому священнику.
        - Ваше святейшество, благословите.
        Важный грек спокойно кропит святой водой капище языческой богини… Но богини крещеной! И это Луковкино кропит… А главное дерево… Пирр хитро улыбается, берет у служки ведро - и опрокидывает на корни взрослой ольхи.
        - Большое дерево, - говорит, - что ему какие-то брызги.
        Немайн хихикает и начинает спорить. О чем, непонятно: у Окты Роксетерского два родных языка, камбрийский и английский, он читает латынь классическую и может поддержать беседу на разговорной, легко объяснится с соседом - саксом или франком, свяжет десяток-другой слов на ирландском… Но греческий не изучил.
        Между тем саженцы горожан не остаются без освященных брызг: по новорожденной роще расхаживают иные священники, дьяконы, служки. Камбрийские, с подбритым лбом, приплывшие с оказией римляне - у этих тонзура на темечке. Иные помогают пастве в их трудах, иные сами деревья сажают. Удивительно - все слушаются отца Пирра. Наверное, им в Риме приказали… или в Африке. Вот и Пирр прихватил саженец. Хвалит Луковку, что его деревцу оставили место возле большой ольхи. Рядом - десяток лопат и сотня рук - помогать! Еще бы. Наверняка горожане ждали разноса, проповеди против языческих обычаев… А получили - одобрение, участие и дополнительное освящение!
        От созерцания невозможного посла отвлек тычок королевского локтя. Окта оглянулся: король доволен, как не был с самого Бата. И чему рад?
        - Она предпочитает договариваться, - сказал Пенда, - как и я. И она согласна отойти в тень… Заметь: никаких следов освящения по старой вере! Зачем видимость, если есть суть? Неметона присутствует, зачем обряд призыва? Роща ее, обряд добровольной передачи иному божеству не нужен. Хватает надписи: дерево мое. Огама, как и руны, имеет силу.
        Между довольных слов звучало: «Богиня сильна, очень сильна - но я ее понимаю. И - договорюсь о будущем Мерсии, как договорился с Кадуаллоном, а после - Гулидиеном о будущем Британии, как она договорилась с Церковью. Главное - быть, а не казаться!»
        Вот ходит растерянный друид. Его не смущало крещение богини, не удивила и терпимость камбрийских христиан. Но уж если рощу самой Немайн отныне следует сажать с христианским благословением, то что говорить о святилищах богов и богинь попроще, для которых приходилось сперва вызывать Страх, Ужас, Стылый Ветер, Зимнюю Бурю? Теперь, выходит, без христианского священника ни одному богу рощу не посвятишь… Ирландцы гонят, камбрийцы по большей части безразличны. И куда деваться староверам, помимо римской церкви? Зато если примут, им не придется чувствовать себя предателями. На мгновение Окта пожалел, что Тор-Громовик никогда не согласится стать вторым после триединого бога христиан. Значит, все усилия жен, пытающихся обратить мужей-язычников, обречены. Предавать, что людей, что богов - ни для короля Пенды, ни для его вернейшего вассала.
        Короля грусть не коснулась. Пенда был весел, светел, улыбчив. Таким и к сиде подошел. Немайн как раз жаловалась, что денег не хватает, а сегодня новые убытки… Вот и ляпнул:
        - У Мерсии есть серебро, хранительница. Неужели в твоем городе не найдется годного нам товара?
        Почти шутил. Ждал - скажет, подумаю, и товар подберу. А она замерла. Глазищи нараспашку, смотрит насквозь. Прозревает невидимое! Значит, шутки кончились. Измерен король Пенда со всей его славой и силой, взвешен. И…
        - Три выбора, король. Могу поставить зерно, наилучшую пшеницу. Много. Хватит - до следующего урожая. Всем. Кстати, обойдется дешевле, чем стоит сейчас на рынке…
        Что это значит? Значит, можно поднять ополчение на летнюю кампанию, когда у противника еще страда. И придется делать выбор уже Кенвалху Уэссекскому: самому поднимать фирд - остаться на зиму без хлеба, не поднимать - полечь под копьями и топорами уже летом. Хорошо! Но нет ли подвоха?
        А Немайн продолжает, заливается:
        - Могу, как римский контракт выполню, начать поставки оружия. Стального! Цельнокованые шлемы, длинные и короткие мечи, доспех… Много. За лето оденешь в сталь дружину, к зиме ополчение мечами опояшешь. Насколько хватит серебра!
        И тут славно. Враг, у которого в фирде и каменные топоры случаются, стенать будет:
«Увы, железо! Увы, сталь!» Не отразить ему стальной поток мерсийского воинства!
        Но сида говорит дальше:
        - Могу поставить и машины. Любые! Они могут снести стены вражеских городов. Могут сеять, жать, ткать, прясть, ковать, мять, тянуть… Скажи, какие - будут. Работа твоего народа станет легче, а дел переделать удастся больше. Скажи - и будет так…
        И это хорошо. Ничего не жалеет! Машины, как в самом Кер-Сиди! Тогда… будет своя сталь, и будет свой хлеб. Только - позже. Только - надо выстоять до той поры. Но - тоже хорошо!
        Отчего же Пенда хмур, как зимнее небо? Отчего цедит слова - медленно, осторожно, словно шагает по краю пропасти?
        - Мне надо подумать, - говорит король. - Решений три. Казна у меня одна.
        Немайн кивает.
        - Выберешь - приходи.
        Вечер. За окном - синь, перед носом исходит паром котел с кофе, стол украшает окорок, который местные назвали бы «долей героя». Увы, дела таковы, что аромат не радует. Да и вокруг - не шумная пиршественная зала, не почетное место возле камина. Четыре стены. Впереди - бессонная ночь.
        Король уже не темен - черен. Разгибает плечи - хруст. Ему хочется обрушить на рыжую голову секиру, располовинить… Как же, договориться с ней можно! Король сразу понял - дело нечисто, больно уж сладко поет ушастая. Только понял - иначе уж дотянулся бы, успел. И оружие выхватывать не надо - руку протянуть, сломать цыплячью шею. А теперь что? Вокруг чужое логово. До рыжей не добраться. А выбор, который она предложила… Нет его. Вовсе нет - если ты достойный человек.
        - Доля свиньи, доля пса, доля слуги. Выбирай!
        Молчание. Пляшут огоньки над свечами… нагара нет. Отменный воск! Просительный взгляд принца Пеады. Не желает вызвать отцовский гнев? Ладно.
        Окта прокашлялся.
        - Ну? - спросил король.
        - Объясни, - попросил граф, хотя сам все понял. Ну, почти. - Каждый выбор несет изъян, это ясно. Но где ты, мой король, нашел оскорбление?
        Плечи воителя, потрясающего всю Британию уже который десяток лет, поникли.
        - И до тебя не дошло?
        - Не совсем.
        Вот это - правда.
        В ответ - вздох. Король отвернулся - к глухой стене.
        - Не совсем. Просто все! Свинье задают корм, потом режут… Иначе никак. Нам предложили корм. За год мы бы с Уэссексом не управились, а ведь есть еще Нортумбрия… Через несколько лет у меня был бы народ, отвыкший от любого труда, кроме ратного, неспособный прокормить сам себя - и отдающий добычу за прокорм. Скот на заклание! Обязательное заклание. Думаю, Немайн не захочется иметь в соседях то, во что мы превратимся, приняв первый выбор.
        Пенда вернулся к столу, отхлебнул чуть горчащего варева. Продолжил.
        - Второй выбор… Тут получше. Мы не разучимся себя кормить и получим острые зубы - которые, знаешь ли, быстро портятся. Оружие снашивается, а нам придется за него платить. Добычей! Вот и выходит доля пса - загнал зверя, растерзал, рискуя шкурой
        - и в награду получил от хозяйки такой кусок, чтобы хватало сил на быстрый бег и добрую схватку. Остальное - ей! И на нее зубы не выскалишь: без них и останешься. Не выбьет, просто новые не даст. Зато подкинет стали соседям и мятежникам… Плохая доля, но это, пусть и собачья, все-таки жизнь. Третий случай почти такой же, только мы делаем оружие и другие вещи сами. Сами, но на машинах, поставленных сидой - до тех пор, пока они не сломаются. Мы будем продавать хороший товар во многие страны, а вырученное золото и серебро отдавать в Кер-Сиди - ради того, чтобы работать дальше. Обычная доля батрака. Я не желаю Мерсии такой судьбы. А потому - давайте думать. Сиды мудры… может быть, именно поэтому они всегда оставляют лазейку!

3
        Ночь для хранительницы драгоценна: можно побыть одной. Все спят! Сегодня - даже Луковка. Ничего, утром первая на ноги вскочит! В походе сложился обычай: сиду будит Нион Вахан. Теперь и другие живые будильники под рукой, но бывшая аннонская пророчица считает, что трясти Немайн за плечо - важная привилегия. Сейчас озерная ведьма свернулась калачиком, под рукой свиток с латинской грамматикой. Не измяла бы… Книгопечатания пока нет. Нужно, но руки никак не доходят. Немайн и теперь занята: осталось последнее на длинные сутки дело, приятное.
        Лифт? Глупости. Жаль, винтовая лестница слишком круто завернута, больше одной ступеньки не перепрыгнуть. Спускаться придется низехонько, куда как ниже вершины холма. Какой уважающий себя донжон обойдется без подземелий? В Кер-Сиди - роскошные! Из-за них холм Немайн и достался: больше никто не решался принять под свою руку заколдованные места. Шутка выветривания: при некоторых ветрах вход в пещеру… нет, не просто громко кричал. Большая часть диапазона криков пришлась на инфразвук с пресловутой «частотой страха». Чтобы заткнуть пугалку, пришлось построить мангонель, который накидал в зев пещеры достаточно земли, чтобы частота сменилась на более безобидную.
        Вторую жизнь, короткую, пещера провела в качестве каменоломни. Теперь вместо природного лабиринта вниз уходят такие же стройные этажи, как и вверх. Немайн улыбнулась, вспомнив, как ответила на вопрос, вырвавшийся у восхищенного аварского посла. «Как построить такую башню? Нетрудно сказать! Найти пещерку подходящего размера. И вывернуть!» Ух, какие у степняков были глазищи… А ни словечка не соврала. Камень для донжона взят из недр того самого холма, на вершине которого и воздвиглась Жилая башня.
        Мелькают мимо хранилища с запасами на случай осады. Под землей хорошо: прохладно и сухо. Дождевую воду отсекает слой глины… Но вот, наконец - место. Хороший пустой зал, неплохая акустика. Здесь можно петь!
        Пения Немайн боятся ничуть не меньше, чем некогда - криков холма. Так случилось, в Рождественском сражении она запела, и старинная легенда приросла намертво. Настолько, что случайный слушатель может умереть на месте просто потому, что так положено: по легендам, богиня священных мест и текущих вод, ворона войны, Немайн убивала песней до шестисот воинов зараз. Случаи были… Уверять, что она другая Немайн - без толку. Чтобы петь, приходится прятаться под землю. Словно для испытания ядерного оружия!
        Первый заряд!
        Дыхательные упражнения. О них Немайн никогда не забывает. Им отведено все время, когда она стоит или лежит - и при этом не спит и не разговаривает. Думать или писать упражнения не мешают. Повторить их стоит. Хорошо! Теперь - дальше…
        Второй заряд!
        Распевка. Снова и снова усиливать среднюю часть голоса. В голове - вокализы. Упражнения недостаточно спеть, нужно понять, как их спеть, чтобы была польза. Чтобы голос рос.
        Он и теперь силен, настолько, что хочется прижать уши: бьется о камень, рассыпается в тысячи кусочков - и это тоже хорошо, каждый кусочек нужно заметить, понять, использовать. Осколки превратятся в оттенки, оттенки - в цвета. Время исчезает, только на краю сознания идет счет: перегружать связки не стоит, какую бы радость ни дарил воздух, на выдохе превращающийся в чувство.
        Третий заряд!
        Теперь пошли вокализы - доросла до них! Специальных упражнений Немайн помнит мало, они ей только снятся. Наяву приходится подбирать кусочки арий. Обязательно - слова. Звук без мысли, звук без чувства - то же самое, что архитектура без расчета.
        Романсы - сегодня печальные. Такое сегодня настроение: рыцари ушли в поход, в чужом далеке саксы умучивают Мэй. Могла бы сглазить голосом - не пожалела бы глотки, дотянулась бы… А пока приходится ждать - до поры, и петь, словно оружие чистить. «По смоленской дороге леса, леса, леса…» Тоска отпускает сердце, выплескивается наружу. Днем не уходила, даже смех ее не взял. Поверху хохочешь, снизу - ядовитый лед. Теперь, когда грусть уходит, появляется вторая часть сосущего чувства: страх.
        Когда он появился?
        До дневного сна - точно не было. Потом был парк, саженцы. Люди работали… странно. Ни радости, когда получается праздник. Ни безразличия, свойственного официально-подпалочному мероприятию: память услужливо подсказала, как это бывает в исполнении студентов двадцать первого века. Горожане трудились буднично, как очередной дом ставят. Торопливо, как вал укрепляют ввиду вражеской армии. Лица серьезные… даже слишком. Одно мгновение это казалось лишь подготовкой к доброй шутке: хранительнице вместо саженца притащили взрослое дерево. Мол, пусть в роще, как в стране, будет голова!
        Тогда она не удержалась - засмеялась в голос. Поняла, что ей это напоминает. Субботник! Для чужой памяти это была история… Может, поэтому и аналогия пришла: враг у порога, в Кремле молчат простреленные куранты, а вождь сотоварищи тащит на плечах бревнышко. Не для того, кстати, чтобы показать близость народу. Просто - если у человека нашлось время прибрать у себя перед кабинетом, он, может быть, и в разорванной гражданскими неурядицами стране сумеет навести порядок.
        Смешно Немайн стало, когда она представила, как бы Владимир Ильич отреагировал на предложение поднести бревнышко с корнями. Никуда бы не делся, потащил, и под камеру улыбнуться бы не забыл.
        Тогда же стало и страшно. Чужая память, что недавно казалась лишь складом полезных сведений, сумела заставить сиду хохотать - когда ей, скорее, плакать хотелось. Не значит ли это, что в ней сидит кусочек чужого я? Заболей, ударься головой, попади в обновления - и вот ты снова не ты, а тот, кто был до тебя! Страшно…
        А голос несется вперед, заливается, словно шапка оземь брошена, и терять уж нечего:

«Уж ты плачь ли, не плачь - Слез никто не видит.
        Оробей, загорюй - Курица обидит!»
        Уши старательно ловят каждую каплю звука. Здесь, не во снах, Немайн - наставница и ученица разом… Только мягкие, неслышные человеческому уху шаги отвлекают. Кто?
        Анастасия. Поверх аварского наряда плечи обнимает плед. Покровительственно так… Мол, раз добралась до наших мест, здесь и пригодится.
        - Часовой сказал, иначе не пустит…
        Прав. Непременно похвалить.
        - Верно. Зачем тебе простужаться?
        Римская сестра оглядывается. Щупает стену.
        - Холодная… Нам надо поговорить.
        Немайн думала: ждет до утра. Ошибалась, выходит?
        - Хорошо. Ты нашла хорошее место. Здесь никто не подслушает… Если попробует приблизиться - я замечу раньше, чем обычный человек разберет слова.
        Кивок. Тонкие кисти прячутся под плед. Ей все-таки холодно! Значит, разговор должен быть короток.
        - Агусто, что с тобой сделали? Мне ты рассказать можешь. Умру, не выдам. Даже, если ты продала душу в обмен на свободу и месть…
        Если это говорит восточная римлянка, ревностная христианка по определению… Не выдаст. Было бы что!
        - Я не знаю, как меня сделали такой, какая я есть. Я несколько месяцев назад очнулась здесь, в Британии - такой, как ты меня теперь видишь. Ровно первого ноября, в день всех святых! В голове - память другого человека. Вот я и знаю все, что знал он, а он знал много… Только я не он, а я… Он выбрал мне имя: Немайн. Лицо и перстень сказали: Августина. А я…
        Сида осеклась. Анастасия смотрит спокойно и серьезно, словно ей ничего нового не рассказали.
        - Значит, ты обмирала. Бедная моя… Вот почему ты меня не успела вытащить! Знаешь, это тоже хорошо. Ты башню не помнишь! И как во дворец заговорщики врывались… Стой! Ты, наверное, не знаешь: после обмирания нужно заново креститься. У тебя теперь новая судьба!
        Обмирать. Греческий Немайн знает хорошо, вспоминать значение слова не приходится. Но одно дело понять смысл - другое дело догадаться, что за ним стоит. Анастасия, хоть и росла во дворце почти безвыходно, понимает слово куда лучше! Теперь объясняет сестре, забывшей много обыденного в обмен на необычные знания грядущего. Немайн слушает, сама диву дается: с чего разоткровенничалась с девочкой, которую и видит в третий раз в жизни? Может, оттого, что в Камбрии она - сида Немайн, и сколько ни говори: «не та», все, от Эйры и Луковки до свинопаса в дубраве слышат:
«самая та!» Оттого, что греки, от епископа Дионисия и патриарха Пирра до последнего каторжного гребца, видят лишь сияние императорской короны. Они сами находят объяснения. Не спрашивают. А которая спросила, той и отвечено!
        Анастасия рассказывает - то, что знает понаслышке, да понаглядке - в окно дворца, сквозь щелку занавешенного окна возка… В миллионном Константинополе людям слишком тесно! Громоздятся к небесам девятиэтажные дома - старый римский запрет, не строить выше семи этажей, благополучно забыт. На верхние, самые дешевые, этажи, не доходит вода из городских цистерн, сердитый ветер норовит поднять легкие - чтобы доходный дом не завалился! - крыши. Там не топят зимой, там невыносимо душно летом…
        За нынешний, седьмой, век, по городу несколькими цунами прокатились голод, безработица, чума, и лишь волны варварских нашествий пали, подсеченные твердынями стен и мужеством защитников Города. Обезлюдел бы Константинополь, но одно падение Африки выбросило на улицы десятки тысяч беженцев, а ведь арабы и Сирию заняли. На Балканах, от Дуная до греческих островов хозяйничают славяне, в Италии - лангобарды. Так что пока, год от года, людей в граде Константина становится не меньше, а больше!
        Людей, недавно имевших многое, теперь же проживающих последнее, что удалось унести с собой - и деньги, и надежду. Их валят с ног зараза, холод, простая житейская неустроенность. Иные впадают в летаргию - оттого появилось правило покойника не хоронить, пока разлагаться не начнет. Иные просто уходят на грань смерти, но возвращаются. Таких принято крестить вторично. Мол, отныне ты новый человек, и на Землю послан заново.
        Второе крещение дает человеку силы смириться с новой судьбой. Забыть былое благополучие, чтобы постараться создать новое. Но раз так… Анастасия недоуменно смотрит на сестру, которая аж пищит от восторга.
        - Что с тобой?
        Та лезет обниматься.
        - Значит, я могу назваться Немайн и забыть про базилиссу Августину? И про древнюю богиню тоже?! Ах, как хорошо!
        Огромные серые глаза блестят от слез радости. И Анастасии не устоять. Она прижмет сестру к груди - как недавно, на мостовой. Не сможет произнести слова разочарования. Пусть Немайн - да будет так! - неприятное Пирр рассказывает, на что он еще годен? Пусть она только завтра узнает, что новое крещение не отменяет других таинств - ни бракосочетания, ни - в ее случае - помазания на царство.
        Спать Немайн легла счастливой - на час позже, чем обычно. Пела! Заливалась бы до утра, но голос не следует нагружать сверх меры.
        Утром поднялась веселая, несмотря на недосып. Пробежка по городу настроения не испортила: обычные мелкие хлопоты, разве в одном из трактиров приключилась необычно ранняя драка. В заведениях попроще работа вышибалам находилась частенько, но чтобы с утра до рассвета? Свет с лица хранительницы подобная глупость прогнать не смогла. Нашла время забежать в пострадавшее заведение. Обнаружила, что вышибалы разглядывают сбитые костяшки, полы метут, из зала выносят сломанный стол…
        - Неунывающий у нас народ, - заметила сида, устроившись на уцелевшем трехногом стуле, - война войной, а пиво пивом! Кто пьяный на работу покажется - велю гнать в три шеи, за день не платить… И городским властям так же поступать посоветую.
        Хозяин заведения потрогал кэдмановскую ленточку. Мол, я твой родич и коллега, потому прислушайся.
        - У меня люди спокойные, - сообщил, - гильдия корабельных плотников. Мои с утра не надираются. Которые мастера, чтоб звание не позорить, которые подмастерья, чтоб науку не пропить, а ученикам и работникам я сам до вечера пиво не выставляю. Такой уговор…
        - Тогда что произошло?
        Немайн знала - сейчас начнется История. Камбриец, даже если не бард и не песню исполняет, а болтает по-житейски, любую житейскую мелочь превратит в эпос почище
«Илиады» и «Одиссеи». Только дай! Но время как будто есть. В городе тихо. Даже птицы на побережье отчего-то заткнулись. Трактирщик чуть прищурился. Понял: дозволено! Махнул рукой - и вот в руке у маленькой высокой гостьи дымится пинтовая кружка с отваром цикория. Самому хозяину и пива не надо: пьянеет уже оттого, что, наконец, почувствовал себя на отведенном легендами месте. И к нему волшебное существо заглянуло!
        - Квартал мой, хранительница, чуток беспокойный, но не так, чтобы уж. Те же корабелы, работники лесопилок… Кто не мастера - младшие сыновья в роду. Сама знаешь, земли теперь много - спасибо тебе и славным героям Британии! Только земля за холмами, за реками… А здесь всякий род получил столько, сколько всегда. Стали делить между своих - ну, младшим дальние земли и отвели. Так не у каждого сердце лежит родную землю покинуть. Вот и подаются в город. Кер-Сиди хорош: воздух здоровый, морской, чистенько, порядок. Главное, можно на дом заработать. В Кер-Мирддине, например, внутри стен строиться негде, а у нас простор!
        На слове «нас» улыбка Немайн стала шире. Трактирщик сразу спину выпрямил. Значит, правильно сказал. В Кер-Сиди не королевская власть! И если собрания по городу и республике хранительнице созывать, то на этой улице правит народное собрание, что собирается здесь, в «Сосне над морем». Значит, город и его чуточку.
        Рассказ ровно льется дальше. Вот речь зашла о десси - их наехало много… как бы не всеми тремя королевствами перебираются с зеленого Острова.
        - Беспокоят ирландцы? - уточнила Немайн, отхлебывая поддельный кофе. Хотя почему поддельный? Похоже, в этой истории именно цикориевому считаться настоящим… Эфиопы-то свой еще не распробовали!
        - Как можно? Что такое заезжий дом, понимают. Удивляются, что их у нас много, и только. Пожалуй, тем и отличаются, что норовят селиться вблизи заведений, где получше темное угольное. Да и какие из десси ирландцы? Там они числятся народцем дрянным, перестоявшим - потомки не Миля, а ранних поселенцев. Здесь - хороший клан, королевский. И так приезжали, а теперь, когда клану достались новые земли, а в городе полно места и работы… Все тут будут!
        Немайн кивнула. Втянула ароматный запах. Нет, если сделать еще несколько глотков, в Башне за завтраком ничего не влезет, обижать же поварих донжона не хочется. Они стараются!
        - А кто тогда бузил? Что Монтови или Кэдманы вот так, с утра… не верю!
        - Правильно не веришь, леди сида… Это горцы. Им в город спуститься - уже праздник! Продали сыр на рынке и веселятся, а у дикого народа и радости простые. Например, проверить на крепость черепушку ближнего. Им что, у них там сплошная кость. Татлум сделать не из чего![Татлум - шар из известкового раствора, замешанного на мозге врага. Часто носился древними героями с собой как знак доблести и применялся как подручное оружие.]
        Сказал один камбриец о других… Немайн вздохнула. Аромат защекотал ноздри. Глоток получился непроизвольно. Да, такая страна. Кельты! Шотландцев пока нет, так здесь лоулендеры с хайлендерами грызутся. Впрочем, у русских лучше? Если у деревни два конца, так парни с одного будут добираться до морд парней с другого… Только здесь, бывает, доходит до крови.
        - Кровь?
        - Капля-другая из разбитого носа…
        Выдох! В заезжем доме - можно! Та же капля, упавшая на мостовую, запустит месть, на нее ответят мечом и стрелой. Снаружи у всякого под рукой оружие. Здесь… ну, ножи для еды. Но ими в драке не пользуются. Стулья и столы - другое дело!
        - Ущерб велик? Много чего сломали?
        - Нет… Мебель у нас прочная, - у хозяина вокруг глаз собрались насмешливые морщинки, - топорной работы. Ты же знаешь, отчего в Кер-Сиди почти все стулья треногие?
        - Чтобы ножки не подпиливать… Почтенный, стишок «подлиннее эта ножка, подпилю ее немножко…» я и запустила. Только работа тут не топорная, машинная. Лекала грубы, и четырехногий стул нужно доводить руками, а треног и так устойчив. Но мы не о стульях, а о тех, кто ими дерется. Окрестным жителям сильно досталось?
        - Ничуть не досталось, леди сида. Горцы между собой сварились. Шума много, вреда никакого.
        - Ааа. Ну, будем надеяться, что они не вздумают у тебя шуметь каждое утро!
        С сожалением, нарочито медленным движением, отставила кружку. И - только хранительницу и видели - словно сидевший в засаде зверь промелькнул по направлению к двери. Все! У сиды есть и другие дела. Не везде же все хорошо - где-то будет и плохо!
        Ее вырвали с судебного заседания. Все тот же круглый зал, трон, в котором только и сидеть, что на пятках. Важная тяжба. Стороны, перемолачивающие в сотый раз все те же аргументы - пока хранительница думу думает. Крепко думает, аж ушами шевелит, словно мысли в голове помешивает.
        Вопрос-то сложный. Не в том, чтобы его разрешить, а в том, чтобы никого не обидеть. Благословенна скука! Минуту назад казалось - есть время спокойно распутать гордиев узел спора трех кланов за виноградник, единственный уцелевший на освобожденной от варваров-хвикке земле. Лоза одичала, но немного ухода - и будет свое вино… На троих не делится, компенсацию кланы брать не желают. Зато ирландцы уверяют, что в зимнюю кампанию понесли больше всех потерь. Легкая пехота! Начинали бой первыми, дрались до победы - без доспехов, защищенные только ловкостью и воинским умением. И намекают, заразы, что Немайн-де тоже ирландка! Невдомек им, что этим только вредят делу. Хранительница не имеет права быть пристрастной!
        Монтови упирают на то, что они в поход людей выставили больше всех, вооруженных лучше всех. Уверяют, что в них есть капля италийской крови - значит, лучше них никто с лозой не управится. Есть и свойство - через зятя. А главное, большая часть населения маленькой республики - они, потомки римских гарнизонных солдат. Обидь их
        - обидишь четыре пятых собственного народа.
        Кэдманы в который раз припоминают родство и свойство. И в дружине большинство рыцарей - из них. Эти люди сейчас где-то в Уэссексе, под Тинтагелем, ставят жизнь на кон… Неужели сида пожалеет их клану какого-то виноградника?
        Но - позвали. Вскочила… Оказалась стоймя - в кресле. Пришлось с трона спрыгивать, а там - раз простилась с величественной неподвижностью, подбежать к дверям. Выслушать. Вот и все… нет времени гордиев узел распутывать, рубить с плеча тоже нельзя. Но лучше так, чем затягивать дело, просить: подождите, потерпите… А вдруг войдет в привычку?
        Кер-Сиди болен. И ведь могла с утра прихватить, как простуду, по первым симптомам! Нет, просмотрела… Что ж, теперь у города под изумрудными крышами жар. Не сбить до обеда - будет кризис.
        И вот - за спиной почти вся оставшаяся в городе охрана. Вокруг - посланцы районов и гильдий. Галдят наперебой:
        - Невозможно терпеть! Шум, гам… да и за целость шкуры несколько сомневаешься.
        - Ткачихам тоже нужно где-то обедать… но теперь мы боимся зайти в заезжий дом без оружия!
        - Я и сам работаю, и жена… Обед готовить ей некогда. Что до завтрака и ужина, то это - долго! Она, бедная, даже не позволит мне помочь, нанять кухарку нам денег не хватит… И я не один такой, такова вся западная пятина!
        Пятинами в Кер-Сиди зовут четыре больших района: западный, восточный, северный и южный. Четыре. Так же именно на четыре пятины делятся Ирландия, Британия, и Камбрия, которая и сама - одна из пятин Британии.
        Пятая пятина тоже как бы есть. Даже две: одна - небольшая область в середине страны. В Ирландии - Мит, в Камбрии - гора Ар Витва. Чужая память услужливо напоминает английское название: Сноудон. Другая пятая пятина - не от мира сего. В Ирландии - второй Мунстер. В Камбрии - Аннон, страна-под-озерами.
        В городе середина совпадает с волшебной страной. Это донжон, Жилая башня. Немайн-то разом и правительница, и волшебное существо. Удобно. По крайней мере, пятин получается не четыре и не шесть, а именно пять: четыре больших и одна маленькая.
        А за спиной уже покашливает старшина лучших кланов: самых верных, самых спокойных, но и самых влиятельных. Мол, вернись, хранительница. Рассуди! Одно хорошо - никому не надо успокаиваться, говорить в очередь… Треугольные сидовы уши и так все разберут!
        - Я понимаю, - сказала Немайн, - горцев с утра прибавилось. Кричат, дерутся, хотят чего-то… пока не важно, чего. Важно, что обедать в заведении становится невозможно. Особенно женщинам или семьям. Так?
        Кивают.
        - Тогда так. Сегодня обед всем заказывать на вынос. Много лишней работы, но я не могу отменить судебный день. А вот завтра, с самого утра… Уж пожертвую шахматной игрой!
        Улыбнулась - как самой показалось, многообещающе. Показала зубы - острые, хищные. Не человеческие!
        Новое утро началось весело.
        Немайн по городу не бежит - идет. С такой уже запросто не раскланяешься: не своя девчонка в зелененьком с цветочками, не горняя владычица в белоснежном - медноголовая растрепа в багряной броне. За спиной - рыцари и оруженосцы, почти все, кто остался в городе. Башне сама отмахнула - закрывай двери, опускай решетку! Теперь в донжон без тарана ни войти, ни выйти. Кто к такой подойдет? Разве тот, кому нужна защита… Сегодня их много!
        - «Три цвета», горцы требуют пива с утра! А у нас не принято…
        - «Шесть колес», хотят мяса бесплатно!
        - «Дракон и орел», вламываются, а им не положено…
        Значит, заведение ткаческой гильдии, главное в северном квартале: там совет пятины собирается, и рекомендованное для важных переговоров, с римской кухней. Пожалуй, стоит начать с «Шести колес». Ткачихам завтраки разнесут, в «Драконе» вышибалы сами управятся - там сильные ребята, немногим хуже охраны Хранилища. Купцы и послы вполне заслуживают спокойствия, а желание иных людишек побеспокоить богатых гостей Немайн предусмотрела. Зато дать кому попало сорвать работу местной власти - верный путь и свою потерять.
        И вот - трактир. На вывеске тяжелая колесница, ниже набор значков: кого здесь обслужат. Дом - ни постоянный, ни временный, серединка-наполовинку. Крыша сверкает сланцевой черепицей, но ниже - не кладка плитками поверх серого камня, побелка по влажной глине. Поверх торчат деревянные балки, старательно выкрашенные в зеленый цвет. Верхние этажи нависают над нижними, и не потому, что хозяину жалко платить налог на землю, нет в Кер-Сиди такого налога. Сама учила: чтобы дерево не сгнило, нужно, чтобы дождь, стекая с верхнего этажа, не попадал на балки нижнего. Балки дом и держат. Стены - всего-навсего обмазанные глиной ивовые плетенки, между для тепла набит торф. Хороший дом. Состарится - на его месте встанет каменный, только чужая память говорит, что такие хоромы и по четыреста лет служивали…
        - Входим…
        Внутри привычные уже треноги, круглые столы с жаровнями посередине. Пахнет углями, мясом жареным - и дракой. Хозяева заезжих домов - народ не настолько мирный, как можно предположить по статусу. В легендарные времена, бывало, выставляли сотни полторы тяжелой пехоты, не считая щитоносцев, пращников и дротикометателей. Отец, вон, и вовсе первой линией в Рождественском сражении командовал.
        Здешний хозяин в зимнюю кампанию стал десятником, на учениях ополчения водит сотню. Каково ему - слушать насмешки? А перед стойкой водрузилось с полдюжины фигур в пестрых пледах.
        - Гыыы, - тянет один, - что это за заезжий дом, в котором не кормят любого странника? Это против щедрости! А кто не щедр - как может быть Хозяином заезжего дома?
        Они еще не видят, кто вошел. А вот хозяин видит. Потому отвечает резче, чем положено:
        - Это камбрийский заезжий дом… Дом в доброй стране, где нет нищих бродяг, где всякий может заплатить за свое мясо и пиво! А если вам по нраву давняя старина, так советую вспомнить: в те века любой, кто не выставлял копье за местного короля, именовался «серой собакой», и цену чести имел не дороже пса приблудного! Верно ли я говорю, леди Немайн?
        Вот тут горцы и обернулись… Немайн ждала чего угодно - только не радости. Неподдельной, умной, озорной. Блеснуло - и исчезло под злыми и тупыми личинами.
        - Ага, пришла… Ну и пусть пьет свое цветочное варево… или пиво, как хочет. Это заезжий дом, и любой вольный человек тут равен хоть королю, а хоть и хранительнице! И всякий имеет право сказать, что этот вот заезжий дом - не дом, а хижина… А его хозяин - не щедр, а значит, и не хозяин вовсе!
        А ведь они хотели, чтобы сида пришла! И что? Какой слепень под хвост укусит, прямо не говорят. Считают, древняя сида сама догадается? Зря. И это их беда.
        - Это мой город, - по складам выговорила Немайн. - Здесь любой дом под моей защитой. Заезжий или простой, дворец или лачуга. Город сиды на холме сиды - а раз так, наружные обычаи тут не действуют. Только те, что приняты гражданами Кер-Сиди. Вы же, благородные воины, пока не граждане…
        Хорошо говорила, гладко. Сама не заметила, где ошиблась, но слово за слово, и началось. Сперва один из горцев назвал рыцарей истуканами - верно, за дисциплину - и вот мускулистое тело отлетает назад от могучего удара… И пошло - стенка на стенку, только сиде противника не нашлось. За стойкой хозяин засучил рукава, но он-то на ее стороне!
        - Ущерб заведению на мой счет, - заявила Немайн, - так что… не стесняйтесь. Проучите грубиянов хорошенько.
        Хозяин кивнул и метнулся в бурю. Из-за столов поднимались немногие утренние посетители. Показать себя на глазах хранительницы возжелалось многим. И как ни тяжелы круглые столы - один своротили набок. Из жаровни на пол посыпались угли - черные, алые, малиновые, подернутые белой пленкой…
        Немайн оглянулась в поисках воды, но не нашла ничего лучше недопитой одним из добровольных помощников кружки кофе. Судя по запаху, ячменного. Прижала уши от грохота: чьей-то головой пробили стенку. Если рыцарской - переживет, в шлеме. Если горца - так ему и надо. Но, кажется, пострадал «доброволец». Вокруг сыплется побелка, с хрустом ломается мебель. Вот цветастый плед вылетает в окно: тонкие рейки переплета не выдерживают, разноцветные стекла разлетаются мелкими осколками.
        Плохо: поди докажи, что субъект порезался еще внутри, а не снаружи! Другое окно без стекла, прикрыто деревянным ставнем - буйный гость вылетает вместе со ставнем. Вот это - хорошо! Немайн стоит и смотрит: самой драться не по чину, петь - как бы весь город не разбежался с перепугу. Зато на нее не бросятся - репутация! Руки разведены в стороны: отгородила часть залы, куда хаос битвы не должен прорваться. За спиной - беспокойные лица тех, кому в побоище встревать рано или не положено. Женщины и дети, верно, хозяйские. Дети не уходят: интересно, а за спиной сиды - безопасно. А вот и хозяйка: отложила ухват - оружие! - коротко уточнила:
        - Дом устоит?
        Немайн кивнула. Несущим балкам разрушение что окон, что легких стен никак не мешает. Потом - поняла, протараторила поспешно:
        - Мужчины уже заканчивают.
        - Без меня?!
        Ну да, обидно ей. Пропорции у дамы совершенно вагнеровские. Вспомнилось из записок Цезаря: «Если галлу на помощь пришла жена, легионеры кабацкую драку слили. Даже если весь манипул набежит!»
        Кончено. Победа!
        Немайн больше не изображает наседку. Обходит поверженных. Да, крепеньки: синяки, ссадины, кровь из носа - не больше.
        - Ну, - спросила Немайн, - понравилось? В старые времена такое в заезжих домах каждый день случалось. Еще, бывало, татлумами бросались - но это, я думаю, лишнее.
        Цементным шаром и убить можно.
        Один из горцев сплюнул кровь из разбитой губы:
        - Добрая забава. Завтра повторим…
        Сида вздохнула. Самое простое и быстрое решение не сработало. Что ж, никто не запретил искать иных путей. Короткий взгляд на пледы побежденных, но не смирившихся с поражением: черно-красная клетка - поношенная кажется серо-оранжевой, соломенно-желтая диагональ. Иниры… А чем за последние дни Плант Инир прославились? Верно, продажей многоэтажных ценных бумаг.
        Немайн уперла руки в бока, как положено сварливой хозяйке.
        - Злитесь, что грамотки продавать запретила? - поинтересовалась.
        - Мы мяса хотели…
        Какая разница, что говорит горец? Большие глаза без белков видят, насколько расширились ноздри, как на виске чуть заметно дернулась жилка, стоячие треугольники ушей ловят удары чужого сердца. Стали ли чаще? Или - замерли?
        Вопросы сыплются один за другим, ответов сида не ждет. Изредка кивает - сама себе. Еще говорит - не «та самая»! Весь город видит: самая та! Нет, она еще не разобралась что к чему, времени нет. К тому же боится ошибиться. Чужая память подсказывает ответы: верные, проверенные опытом, только относящиеся к людям иной эпохи. Полторы тысячи лет - срок достаточный, чтобы рефлексы немного изменились.
        Все. Вопросы закончились, ответы еще не выведены. На слухи пока наплевать. У хранительницы срочное дело! Развернулась, руку подняла: за мной! Нужно спешить: дипломатам и купцам следует видеть силу и заботу власти… А горожанам - задание. Как передать - всем, всем, всем? Проще простого. Поманить раскрасневшуюся хозяйку
«Шести колес», шепнуть несколько слов на ухо… Самый быстрый способ! Граждане республики Глентуи, хоть и не сиды, а все же немножко холмовые: ох, и ушасты. Слух по городу летит, как верховой пожар по лесу - так отчего не использовать это свойство? Главное, поставить рамки, за которыми обычное привирание превратится в опасную ложь. Говорить сурово, не забыть брови к переносице сдвинуть… И - вперед, к новой битве! Где Немайн, там победа.
        Возле «Дракона и Орла» - другое упражнение. Хоромина серого камня выстояла: горцы внутрь так и не попали. Здесь носы и челюсти не посворачиваешь! Капля крови обернется реками… Так уж повелось: против саксов верхние кланы выставляют сотни, против соседей - тысячи. Одно хорошо - усобицу полагают не доблестью, бедствием. Потому вышибалы и держатся: стоят грудь в грудь, дышат в чужие усы чесноком и луком. Тут паритет: воины кланов благоухают не меньше. Зато запах соленых кабачков да огурчиков - это равнинное. Наверху не вызревают: холодно…
        Несколько минут напряженного топтания - и в дверь уже может проскользнуть небольшое существо. Сида, например… Осмотрит залу.
        - Почтенные купцы, благородные господа! Приношу извинения за возможные неудобства. Прошу всех, кто посетил мой город по торговым делам, обратить внимание, как одеты возмутители спокойствия. Пледы в клетку, да… Если вы отдадите распоряжение своим приказчикам не продавать некоторые товары людям, на которых хоть ленточка этих цветов, полагаю, грубияны с гор сообразят, что не следует беспокоить торговое сословие!
        Дальше - добрые драки и игра в подземку по-очереди. Потери: рыцари еще на ногах, но двое оруженосцев остались залечивать раны в освобожденных от варваров заведениях. Liberar Caer Sidhi di barbari! Голос сзади:
        - Леди Немайн, может, петь рано? Мы и кулаками управимся! А что несколько синяков получили, не беда.
        - Не беда, - соглашается сида. - Но, пусть защита желудков наших граждан дело нужное, пора задуматься и о наполненности своих. Да и спать мне пора, солнце уже высоко. Гейс!
        Вот и донжон отворили, на пороге что-то тараторит Луковка. Немайн вникать не стала. Разобраться можно и выспавшись. Теперь важней, чтобы Нион разослала по городу своих девочек: болтать, прицениваться, тратить медяки на всевозможные мелочи. За побитыми проследить: куда пойдут, что скажут. Поскрипывание лифта. Навстречу - два чудовища в стеганых поддоспешниках, набитых конским волосом, лица из стали, в руках - тускло поблескивают кривые клинки… Толстой кожи перчатки вскидывают личины, под которыми - милые личики. Сестры, камбрийка и римлянка! Учебное оружие для Анастасии тяжеловато, приходится учиться с затупленным боевым, отсюда и защита. Говорят, вечером нужно устроить церемонию признания базилиссы: в соборе, с патриархом, иноземными послами и мерсийским королем инкогнито… Надо - значит, надо.
        - Отлично. Подробностей не нужно, я вам доверяю полностью, - зевок удалось подавить. А что спать сестре-сиде хочется, поймут по свисшим ушам. - Успехи как?
        Девушки переглянулись. Ответили - хором:
        - Учусь…
        Смеются. Уточняют:
        - Я у святой и вечной - греческому!
        - Я у великолепной - фехтованию!
        Смеются! А ей, Немайн, сейчас нужен кусок мяса - вот такущий! - и постель…
        Будит, как всегда, Луковка. Светило еще высоко, но сон слетает, едва ладонь пробегает по изрезанной огамическими буквами дощечке.
        - На порог подбросили, - сообщает, - девочки заметили кто. Следим…
        В записке значится: верни клану деньги, которые Плант Инир потратил на пергамент и чернила для запрещенных тобой грамоток. Не согласишься - дороже выйдет. Все заезжие дома станут очень шумными и неспокойными местами. В тех, куда горцев пускают, будут драки меж посетителями. В тех, куда не пускают, Иниры перекроют входы и выходы. Горожанам станет негде столоваться!
        Подписи нет.
        Кулаки сами сжимаются. А Нион улыбается:
        - Глупые они, - говорит, - знают же: сида Немайн никому дани не платила и не будет.
        Права. И все-таки - что-то тут не так. Проскочил какой-то оттенок на лицах во время безответного вопроса… Немайн вздохнула.
        - Пошли за Анной и Эйрой. Сама приходи. И базилиссу Анастасию пригласи. Мне совет нужен. Может, я что-то неправильно поняла, не по-камбрийски. И… кто из рыцарских жен родом с холмов?
        Кто лучше женщин умеет читать чувства по лицам?
        Немайн снова бежит - не давят к земле доспехи, и меча на поясе нет, вместо него в руке привычная тяжесть ивового посоха. И одета, как обычно - в любимое, дареное, зеленое. По пустякам все равно не стоит останавливать, но если дело не пустяк? Сида останавливается в ответ на окрик. Дергает ухом.
        - Смотритель ветряка? Помню тебя. Слушаю, но недолго: тороплюсь.
        Значит, обычное нытье пожилого человека придется отложить пока в сторонку. Сказать главное.
        - Мне на рынке отрез ткани не продали. Сказали, твой приказ… За что? Я хороший…
        Уверенно говорит. И совсем не прячет от лишенных белков глаз прижатую деревянной фибулой ленту в красно-желто-черную клетку.
        - Хороший? А вот девушка идет - она плохая?
        - Да я вообще этой девицы не знаю, леди сида.
        Действительно, удивлен.
        - Зато она знает, что люди в такой же, как у тебя на плече, клетке заставили ее мать встать на два часа раньше и лечь на два часа позже, чтобы приготовить пищу ее отцу, братьям и ей с сестрой. А потом бегать по городу, разносить обед каждой из кровинок. Зато она как раз в суконной лавке первую половину дня работает! Вторую - учится. Твой клан ее обидел - тебе и отвечать.
        - Но я-то хороший…
        - Ты хороший. Так сними ленту. Все тебе продадут. Не хочешь? А ведь если твои горожане-соседи поссорятся с твоей горной родней, тебе придется выбирать. Если ты, конечно, их не помиришь.
        - Но старшина…
        - Я сказала. А старшина служит клану, не клан старшине. Или у верховских уже не так?
        Перехватила посох поудобнее и побежала дальше. Смотритель ветряка глядел вслед, пока сида не завернула с прямой улицы на круговую, потом вздохнул. Потрогал пальцами ленту. Потеребил. И решительно зашагал в сторону рынка.
        Новый день, заведение старое. Стены потрепаны, внутри из горожан лишь крепкий народ, что не опасается горских кулаков. Ни пледов, ни клановых лент: под булавками и фибулами цвета города - как на знамени баталии во время учений. Белый
        - цвет друидов и сиды. Небесный - цвет Богородицы. Купола над собором еще не поднялись, но будут как вечерняя синева. С золотыми звездами, не иначе!
        Почему одели городские цвета? Никто не желает впутывать родной клан в возможную кровную месть. Да и не у каждого горожанина за спиной клан. У греков, например, пока нет.
        Лица суровы, из кружек тянет горечью паленого ячменя. Если горцы обидят хоть кого… Если произнесут хоть какое поношение в адрес заведения или его хозяина… Увы. Иниры осмотрелись. Сникли - ненадолго. И ну свариться между собой! В воздухе такие речения повисли, что детей и девок - долой! А там и кулаки пошли в ход. Друг друга волтузят, но мебель трещит, и пол, того и гляди, подломится. В такой притон с семьей не заглянешь, да и спокойному ремесленнику обедать с оглядкой неловко. А придраться не к чему!
        Но вот одна из трех дверей трактира распахивается. Да, из трех, не из пяти - так и заведение поменьше рангом, чем «Голова Грифона», в которой до зимнего похода хозяином был Дэффид ап Ллиувеллин. Отец сиды! На пороге - сама.
        - Мяса мне, жареного, - Немайн говорит громче обычного, но вовсе не кричит. А слышно отлично. - Свининки, пожалуй.
        - Окорок, леди сида? Долю героя?
        - Нет. Мне еще не хватало тут всех изобидеть или, хуже того, поубивать… Давай ребрышки!
        И вкусно, и сакрального смысла никакого. Впрочем, и доля героя вряд ли вызвала бы возражения. Никто не усомнился, что маленькая сида способна уложить хоть всех богатырей Британии. Считают великой и ужасной - это хорошо, и почти правда. Но считают и древней богиней. Не тобой. Раньше, когда главным было - выжить, в глаза не бросалось, слух не резало… Теперь против шерсти, или словно уши надрали как следует. И неприятно, и стыдно, и неловко как-то!
        Немайн хмыкнула, снова прищелкнула пальцами. На сей раз ее почтил вниманием уже не хозяин - ему нельзя, он и других уважить обязан - девчонка. Видимо, дочь. Платье с карманами - «как у сиды», только белое. По рукавам и подолу - узкая полоска местного нестойкого пурпура.
        - Пока заказ готов будет, принеси мне кофе и сыра с гренками, - сказала сида, - в Башне сегодня ужинать не буду. Сама видишь, какое зрелище. Лучше, чем в Колизее…
        Подняла руку, кисть в воздухе крутнулась: гулять, так гулять! Ноги - со стороны жест залихватский, на деле точно выверенный, чтобы ничего, кроме ткани шоссов, не показать - на стол. Острые зубы хрустят горячими гренками. Уши чуть поджаты: все же горцы так шумят, что побелка с потолка сыплется. В остальном - безразлична. Видно, в древней Ирландии в заезжих домах такая гульба была обычным делом. А захочет что сказать - ее голос сквозь любой гам проходит, как нож сквозь масло.
        - Ставлю милиарисий против истертого медяка, что здоровый и рыжий устоит на ногах до конца!
        Но даже один к десяти - кто будет спорить с богиней, пусть и крещеной? Нет, навстречу - голос из-за стойки. Расцеловала бы!
        - Держу, великолепная! Если стараться, любую скалу можно оглоушить!
        Хозяин - молодец. Действительно, римлянин. Понял… А сама - не сразу додумалась. Смех и грех - когда стало ясно, что происходит, самый умный совет дала Анастасия, которую никто не учил править - и вообще не учил целых четыре года. Девочка осталась умницей, римлянкой и христианкой. Сказала:
        - А как в таких случая поступали Отцы Церкви или старые императоры?
        Так Немайн и припомнила одну из первых историй, которую ей довелось услышать в Камбрии. О том, как римляне с поединками почти покончили. Нет, запрещать не стали. Поняли: вредные бритты назло оккупантам друг дружку перережут. А кто налог в казну уплатит? Кто воинов выставит в лучшие легионы Империи? Что было делать?
        Наместник додумался. Полного запрета на поединки устанавливать не стал. Наоборот, драться разрешил - на арене ипподрома, в назначенное время. Ослушникам - такой штраф, что семьи по миру пойдут.
        И вот выходят поединщики биться насмерть, до отрезанной головы и приготовления татлума… а на трибунах солдаты и горожане. Пришли на кровушку полюбоваться. Жрут лепешки, прихватили кувшины с вином и пивом. Пальцами тычут, гогочут, подначивают. Да, безымянный наместник из старой байки куда мудрей хитроумного кардинала Ришелье!
        Вот и все. Дело сделано, теперь горцы - не помеха, а развлечение. Посетители не к драке готовятся, а обсуждают, как ловчей сцену для драк выгородить, чтобы всем видно было, чтобы мест в зале не стало меньше, и что придется повысить оплату вышибалам - за верховскую вредность…
        Клановые воины еще не поняли, что превратились в ярмарочных шутов. Мельтешат кулаки, тяжелое дыхание, хэканье, боевые кличи возносятся к потолку… Долго это не продлится. Продолжать веселье Инирам не позволит их же хваленая гордость. Это понял и неприметный человечек, что забился в самый уголок. Откидывает капюшон… Да он рыжее сиды: голова словно пламенем охвачена. Шаги не слышны в гаме. Встал. Смотрит… Немайн ноги со стола скинула. Снова не скучающая патрицианка, следящая за гладиаторским боем - правительница.
        - Назовись.
        В ответ - пожатие плеч. Да он думает, что знаком! Считает ясновидящей? Или себя - знаменитостью?
        - Робин Тот Самый к твоим услугам… Великая, чем тебе Добрый Малый-то не угодил? В прошлый раз, признаю, дурака свалял: мешал воинской забаве. Но что теперь тебе не по нраву? Или из Глентуи должно уйти веселье фэйри?

«Веселье фэйри». Вот как теперь, оказывается, называют торговлю деривативами…
        Немайн с интересом рассматривает гения. Человека, в седьмом веке додумавшегося до ценных бумаг, обеспеченных другими ценными бумагами. Совершившего при их выпуске ошибку, которую охотно совершали и в двадцать первом: забывшего, что от количества выпущенных бумаг денег не прибавится. А значит, обиженные явятся за его мордой - если найдут или поймают. Глаза честные-честные… Какими и должны быть у величайшего мошенника столетия!
        - Рада приветствовать тебя. Я не великая, да и ты не столь уж мал: я тебе макушкой только до подмышки достану.
        Вокруг - тишина. Никто не хихикнет, даже обидно. Драка закончилась. Зрители перестали делать ставки… что будет, когда о них вспомнят? Что сида смухлевала при помощи древних сил? Немайн полезла в карман. На стол лег серебристый кружок.
        - Почтенный хозяин, я сорвала игру, извини. Вот мой проигрыш. Появилось занятие важней и дороже. Теперь, Робин, по твоему делу. Я не из тех сидов, что, забавляясь, приносят людям беду. А ты?
        - Мои шутки бывают злыми, - сообщил тот, - но я никогда никого со света не сживал.

«В отличие от некоторых». Не сказал - намекнул.
        - Я, бывало, убивала, - призналась Немайн, - должность такая. Не из забавы, по необходимости. Иногда следует остановить зло сталью.
        - Или песней.
        - Способов много.
        - И почему я - зло? Ты ведь меня остановила.
        - Остановила, как мастер - неумелого ученика. Чтобы каменной дробью глаза не выбило. Чтобы не вдохнул раскаленный воздух через стеклодувную трубку. Чтобы пилой не отхватило пальцы. Чтобы…
        Она замолчала, как молчал весь трактир. Люди смотрели, силясь навечно запечатлеть редчайшее - нет, невозможное зрелище: растерянного Робина Доброго Малого. Мгновение… Потом - сарказм:
        - Так ты обо мне заботилась?
        - Нет. Недоучка или, как в твоем случае, самоучка может повредить не только себе. Кстати, поздравляю: мне пришлось озаботиться.
        Робин кивнул. Есть с чем поздравлять, есть! Какой-то полукровка достиг силы, беспокоящей старых богов. Это лестно - и страшно. Прежняя, беззаботная, жизнь закончилась. Сам не заметил, как шагнул из деревенских побасенок в героическую легенду. А какая легенда ясна до конца, что ее героям, что слушающему старинные стихи? И какая заканчивается хорошо? Стал вспоминать… Вспомнил!
        Снова встал. Поклонился.
        - Здравствуйте, - сказал, - пустите меня в свою прекрасную Тару, о народ Дон! Я сын сида, вот только мать мне не сказала, которого…
        Улыбнулся. Когда-то так попросился в поселение сидов Ллуд, отец Немайн. И со временем стал королем богов! Правда, Ллуд знал имя своего отца.
        Эту легенду Немайн знала. Сама, отложив перевод Ветхого Завета на неопределенный срок, занялась сбором и - куда без того - правкой камбрийских и ирландских старин. Церкви пришлось принять как аргумент дохристианские кельтские кресты, что некогда стояли по всей Британии. Мол, древние евреи, избранный народ, и те не получали в древности подобных откровений… И если Ветхий Завет записан и переписан множество раз, не пропадет, то местные откровения следует перевести на пергамент раньше, чем прервется изустная традиция. Возражений особых не было: монастыри увлеченно занимались тем же самым и с удовольствием приняли заказы на копирование плодов своей работы.
        Немайн решила, что история отечества должна проходить через весь курс обучения - от начальной школы до диплома о высшей квалификации, в последнем случае обретая черты теории государства и права или философии истории… Университетский курс еще не готов, а уже пригодился! Теперь ясно, как следует ответить. Сида раскрыла ладонь.
        - Ворота Кер-Сиди не замкнуты, странник. Никаких споров и испытаний, как в старину, но умелые люди нам нужны не меньше, а больше. Вот только дело и шутки придется различать, - ухо Немайн дернулось. Да, шаги: давешняя девчушка тащит поднос с заказом. - Спасибо. Молодец, маленькая! Политика политикой, интерес интересом, а долг долгом…
        - Какая же я маленькая! Тебя переросла!
        Вот так. Тебя твоим же доводом! Робин хохочет. Немайн с удовольствием присоединяется. Следом за ней весь пиршественный зал взрывается весельем. Симфония, сквозь которую все равно слышен тоненький колокольчик сидовского хихиканья. Вот - смолк. Веселые слезы с глаз смахивает платочком уже хранительница. Истинная хозяйка холма!
        - Робин, ребрышки будешь? На мой желудок тут многовато…
        - Буду… Увы, серьезного человека из меня не выйдет. Я состою из шуток, - полуфэйри разводит руки в покаянии, полушутовском-полусерьезном. - И что делать с деньгами, что клан по моему совету извел на пергамент?
        Немайн вздыхает. Вот он, знаменитый «вздох жадной росомахи».
        - Сколько?
        Услышав число, отмахнулась.
        - Заработаешь и отдашь. А вот как заработать… Есть на примете персона, которую стоит как следует разыграть. И богата, и освинела последнее время так, что резать пора…
        Робин аж недоглоданное ребрышко отложил.
        - Резать - не ко мне.
        - Сама бы справилась. Но, вот беда, иных лиц убивать не с руки, хотя заслужили трижды. Я тебе все расскажу - с глазу на глаз. Решишь сам. Хорошо?
        Из трактира Защитница и Озорник ушли под руку, словно парочка. А как поладили - никто до поры не узнал… Торговлю с горцами город восстановил назавтра же. Правда, цены взлетели - специально для них - на десятую часть. И в церковный суд на лихву не пожалуешься: себе Немайн не берет ни медяка. Половина пострадавшим трактирам, другая - на постройку собора. И так - пока горцы весь ущерб от своих выходок не покроют!
        Триада Четвертая

1
        Переговоры идут, по старинной традиции, в заезжем доме. Комната особая, разговор в ней не подслушать: сама озаботилась. Рыцарь с оруженосцем и двое авар остались подпирать двери. Внутри - только двое.
        Мебель низкая, так и степнякам почет, и древний британский обычай соблюден, и Немайн удобней сидеть на циновке или подушке - всю жизнь, хотя чужая память и пытается ввести в заблуждение. Авары не удивились. Шашку видели, у самих оружие такое же, разве с крестовиной. Их сильней впечатлила их же родная речь, льющаяся из уст хранительницы. Немайн уже жалеет, что потратила эффект при встрече во время высадки парка. Несколько слов - заверение в расположении, время и место встречи - а теперь приходится говорить с людьми весьма изворотливого ума, уже не смущенного ни неожиданной внешностью сиды, ни другими сюрпризами.
        - Официальное признание будет носить формальный характер, - начала Немайн, - Анастасию я узнала. Потому теперь мы можем разговаривать так, как если бы церемония уже состоялась…
        Баян слушает. Сидит по-степному, по-турецки. Так тоже можно, но даже в голову не пришло: Немайн переняла старобританскую манеру от Луковки, а та схожа с японской или китайской. Интересно, аварин заметил? Его народ сидит на шелковом пути и до распада тюркского каганата был частью державы, раскинувшейся от Черного моря до Амура.
        А если нет - чему он про себя улыбается? Серьезен, но не от сидовых глаз спрятать иронию, что рвется изнутри наружу.
        Просчитал, что скажет странная правительница города с зелеными крышами? Мог, еще как. У Немайн владение небольшое, но крепкое, с хорошими союзами, с молодой, но грозной славой. Главное, свое, неоспоренное! А у авар все женихи лишь претенденты на власть, не правители. В чужую свару ей лезть не хочется. Потому рыжая римлянка
        - или камбрийка, гречанка, армянка, персиянка даже, не угадать, как правильней! - предлагает то, что выгодно всему каганату. Например, отмену пошлин для аварских товаров, что пойдут вверх по рекам Камбрии, на местных кораблях, разумеется. И - ни слова о замужестве сестры. На прямой вопрос отвечает прямо и необидно:
        - Рано. Анастасия потеряла четыре года обучения. Сейчас она августа только по крови. Я не желаю, чтобы она стала лишь животом для вынашивания родовитых наследников. Потому ответ вы получите через четыре года, и не от меня, а от взрослой девушки, полностью приготовленной к принятию власти, которую означает императорский венец. От взрослой: по римскому закону именно с двадцати лет начинается полное гражданство. Что до моей личной благодарности за ее спасение… Скажи, что я могу сделать для твоей страны, не ввязываясь в междоусобицу?
        Улыбка, наконец, вылезла на лицо аварина. Точно, просчитал… Ответ приготовил загодя: на низкий стол ложится стопка папирусных листов. И лица он читает немногим хуже!
        - Старые запасы, - пояснил, - сделаны еще до падения Египта. Купил на нужды посольства: загодя и много. Ты права. Кто бы ни победил в борьбе за право называться ханом, ему стоит дружить с Римом, а не ссориться. Исходя из этого наше предложение и составлено…
        Немайн успела подумать, что «дружба с Римом» в понимании авар означает дань с империи, либо прямую, либо замаскированную под обмен подарками или военную помощь. Потянулась к поясу, за чернильницей-непроливашкой - и тут обитые синей шерстью стены исчезли, как и сложный собеседник.
        Огляделась - вокруг сплошные стены без окон и дверей. Ни мебели, ни светильников, сам резной камень просвечивает жидким золотистым огнем. Как раз, чтобы красиво подсветить два туманных облачка и три человеческих фигуры. Или не совсем человеческих? Гигант в лазоревом, с серебряной вышивкой, халате для разнообразия не при оружии. На широкоскулом лице только торчащие наружу клыки мешают разглядеть природное добродушие. Крутит в руках какую-то рыжеватую вещицу. Человечек в половину великанского роста - карликом не назвать, сложен пропорционально - затянут в изящно изрезанный фламандский бархат по моде пятнадцатого века. Щекочет элегантную бородку гусиным перышком, а чернильницы нет, не перенеслась. Зато развалился не на тонкой подушечке для сидения на пятках, в мягком полукресле с высокой спинкой. С достоинством встал, уступил сиденье даме - блондинке в синем вечернем платье. Красивом, и ни капельки не средневековом! Та устроилась не сразу
        - сперва закинула левую ногу на правую, потом наоборот… Поправила платье.
        - Да, - сказала, - это девка. Вот вы, мальчики, см?трите на ноги, как вам и следует… А рыжее чудище вышивку изучает. Кстати, ручную.
        Нашла чем удивить средневековую сиду… Немайн чихнула.
        - Затхло тут, - сказала, - пыль облаками висит… Как у вас всех дела?
        - Хорошо, - первым откликнулось одно из облачков голосом громким, разборчивым, но слишком уж ровным. Можно сказать, механическим. - Окаменелости в культурные и геологические слои внесены - не только под твой вид. Например, в горных районах Поднебесной найдут некоторое количество клыкастых скелетов значительного роста… Мы даже терракотовую армию немного пополнили. Две сотни гвардейцев с алебардами-гэ, лица выкрашены толченым жадеитом на яичном белке. До археологов точно продержится. Так что Воин, а что важней, его потомство, смогут гордиться своими предками. Это важно: он ведь основал династию. Кстати, у Воина сорок шесть процентов свершений для возвращения. Ровно!
        Второе облачко отчетливо хихикнуло.
        - Потомства у него уже довольно много, так что мы сочли геологическое обоснование совсем нелишним. Что до Вора, - коротышка насторожился, - то он так старательно бреет ноги, что его все считают попросту недоростком. Кстати, у него шестнадцать и три десятых процента. Большую часть заработал за последний час…
        - Это как? - спросил Воин.
        Облака молчали. Вор погладил мефистофельскую бородку:
        - Ну, над нами очередные тучки сгустились: императору стало неудобно дальше поддерживать притязания моего приятеля Балтасара Коссы на папский престол. Его святейшество по старой пиратской привычке потащил меня в кабак, я прихватил с собой Яна Гуса - помните, я этого чеха неуемного от костра отмазал? Застрял доктор Гус в Констанце, психоанализ у меня изучает. Ну, мы даже не набрались как следует, а разговоры пошли… Я говорю: друзья, люди за вас не держатся потому, что вы не умеете стать нужными. И стали мы думать: как сделать так, чтобы никакой другой Папа кроме моего протеже императора уже не устраивал - и чтобы из учения Гуса следовало не «бей немцев», а - profit! Доход для всех, немцев и чехов. А обидеть можно, скажем, двух антипап. Ну и придумали… Такое, что кайзер Зиги сам прибежал к нам в кабак и мы с ним дальше песни орали! Похабные.
        Воин кивнул. Ему такая картина казалась совершенно нормальной. Папа, кайзер, доктор теологии и авантюрист-попаданец… Считай, те же клирик, паладин, монах и вор. Нормальная ролевая партия, только очень прокачанная!
        Немайн сощурилась.
        - Кажется, догадываюсь. Лютеранство?
        - Тут все будет иначе. Сам Лютер предпочел бы остаться католиком, да и ереси в его учении особой не было. Зато было главное: секуляризация! Гус бессребреник, Косса - он же Иоанн Двадцать Третий - уже терять нечего. Согласились. Зато всем светским государям возможность наложить лапу на богатство Церкви придется по вкусу. Так что кайзер к утру проспится, обратится к Собору - и они все утвердят. Осмелятся перечить - в городе полно солдат, готовых секуляризовать богатеньких прелатов, под отпущение от славного папы-рубаки… А как дела у рыжуни? А, Сущности?
        - У лунной эльфийки семь целых, три десятых процента в пользу Клирика, - сообщило облако. - Хотя я по-прежнему полагаю, что все это притворство. В конце концов, это мне пришлось заниматься изготовлением тела лунной эльфийки, одновременно являющейся римской императрицей. На какие хитрости приходилось идти! Например, вырастить из зародыша было нельзя - вопрос же не в генах, в миропомазании. Пришлось изменять уже имевшееся. Все равно могила базилиссы должна быть пуста… Я взял оригинал в момент биологической смерти мозга, именно для того, чтобы проблем со старой личностью не возникло. Представляешь, каково - менять генетическую структуру уже имеющегося организма? Править ядро в каждой клетке? Вырастить и имплантировать органы взамен умерших или те, которых у людей не существует, было куда проще… А теперь мне говорят, что в абсолютно чистом мозгу могла зародиться новая личность… Ты отчего посинела?
        Немайн зажала ладонью рот. Глаза, и без того на половину лица, казалось, растеклись вширь.
        - Ой, - сказала она, - ой.
        Снова замолчала. Потом улыбнулась.
        - Значит, Анастасия права - я действительно могу быть ее потерявшей память сестрой. Могу быть и новой личностью, только собой. Несмотря на все ваши расчеты, могущественные Сущности! И я не верю, что я Клирик. Ведь это будет означать, что я сошла с ума…
        - Моя точка зрения такова, - сухо заметила та Сущность, что до этого молчала, - что ты, вероятно, новая личность. Вариант «безумный Клирик» мне не нравится. И я подозреваю, что ответить тебе точно, кто ты теперь есть, не сможет и мой гениальный и эксцентричный друг. Даже если разберет тебя до молекул. Принцип неопределенности, знаешь ли. Может быть, со временем мы узнаем правду… Для меня главное, что ты желаешь, чтобы Клирик вернулся на Землю двадцать первого века и продолжаешь участие в эксперименте. На этом - все. Старые знакомые могут поговорить минут десять. Что до Немайн…
        - Я их тоже знаю! - сида говорила быстро-быстро, чтобы успеть до того, как ее отправят обратно на ее Землю, в Камбрию седьмого века, - и это единственные люди двадцать первого века, которых я сама помню! Видела мельком на прошлой встрече, а вы и поговорить не дали. Ну пожалуйста!
        Сущности молчали… но перед глазами маячили именно они, а не аварский посол. Немайн постаралась придать лицу умильное выражение, уши к плечам свесила. В ход пошел последний, самый главный аргумент - для камбрийки.
        - Мне же интересно!
        - Ладно, - проскрипела одна из Сущностей. - Общайся…
        Серебристые облачка, по краям прихваченные золотом, исчезли. Странные могущественные существа, устроившие не менее странный эксперимент, ради которого создали четыре копии Земли разных времен, четыре планеты - по одной для каждого из невольных подопытных, что когда-то были стандартной ролевой командой. Теперь у них под ногами настоящие средневековые миры с настоящей смертью вокруг, с живыми друзьями и врагами.
        У всех, кроме бывшей Колдуньи. На копиях Земли нет магии, да и на костер ей не захотелось. Она живет на копии Земли двадцать первого века - только там нет остальных троих…
        Для Воина и Вора - испытание, с которого нужно суметь вернуться. Да и подругу вытащить! Для Немайн - родной дом и возможность расплатиться за память с человеком, которого она знает куда лучше себя самой…
        Она смотрит на тех, кого знает чужой памятью - хотя вживе представляет только Колдунью. Воин… Большой зеленый полуорк, отправившийся в тринадцатый век - отражать Батыя под Рязанью. Успел пережить и плен, и партизанскую войну где-то в северном Китае. Интересно, захочет ли он возвращаться? Блага цивилизации - это здорово, но вряд ли в двадцатом веке ему пришлют сотню наложниц для основания царского рода. А тут - еще извиняются, что мало! Где еще он сможет командовать, деля войско - как в читанной в детстве книге - не на полки и дивизии, а на «круги желтого неба». Его подчиненные видят в желтом цвете образ справедливости, он - цвет кожи подданных. Сам вылетает впереди полков с кавалерийской алебардой наперевес. Позволяет себе искупаться в реке прямо на глазах изготовившейся к переправе монгольской орды - и выловить какую-то безделушку. Мелочь, но войско убедилось: удача правителя беспредельна, небеса благосклонны… Снова победа! Но и у него не все гладко. Вот, уговаривает Вора:
        - Друг, подари перышко. У тебя в Европах полно, а мне приходится кисточкой писать. Представь, научил своих соратников писать по-человечески, буквами, а не китайскими значками… Попросил бы ручку у чароплетки, но не пропустят. Не средневеково!
        - Иероглифами, - вставляет колдунья.
        - … да хоть картинками! Мне их учить и запоминать лень, это раз. Во-вторых, если будем так писать, то сами не заметим, как станем китайцами… К нам теперь много китайцев прибегает. Есть важные. Иной завернут в драную дерюгу, не жрал неделю, но смотрит на крестьян, как на грязь: ученый! Вот такие и давай квакать: мол, писать нужно только значками… Знаки несут смысл! И от того, как они нарисованы, смысл может меняться! Я и говорю: значит, вы, крысы тушечные, будете менять мои слова? Мои, первого вана царства Хрень?
        Немайн хрюкнула в ладошку. Вор захохотал, запрокинул голову.
        - Что, так и назвал?
        - Ага. А что? Янь было, Инь было. Ну и всякое звонкое: Цинь там, Цзинь. Мои парни как раз считают себя западным Инь, но на нынешнем китайском это знаете как говорится? Си-Ся! Это мне основывать сисю, да еще позднюю? Не дождутся. Будет Хрень. Умные люди, которые объяснят, что кроме двух элементов всегда есть третий, и он главней, найдутся… уже нашлись. Сказали, что им нравится вкус моего уксуса, и против русских букв ничего не имеют. Одно плохо: кисточкой писать! Эти кисточки для меня что спички… Да и тушь растирать… Сам тру - пачкаюсь, другие трут - засыхает раньше, чем слово допишу… Дай перо - покажу, пусть мне так же затачивают.
        - На, - коротышка вручил Воину желанную письменную принадлежность, - а вот с чернилами не помогу.
        - С чернилами, - сказала Немайн, - помогу я. Вот!
        Отцепила с пояса невыливашку. Пришлось объяснять, что это такое, потом - как делать чернила из узелков на дубовых листьях или гнилых желудей. А потом времени осталось мало, и гигант в небесном и серебряном протянул на необъятной ладони вещицу из оранжевой, как апельсин, яшмы.
        - Тебе. Отдарок! Минь-я научили… У них все по понятиям - правильным, да. Та самая штука, что я в реке нашел!
        Еле успела сесть на подушку - мир снова мигнул - и вот перед глазами аварский посол, для которого и мгновения не прошло. Только чернила и перо пришлось попросить новые. Пока же хранительница раздобывала письменные принадлежности, Баян подробно рассмотрел вещь, вдруг возникшую в руках у странной римлянки - из ничего!
        Узнал, как не узнать. И рисунок запомнил. Настолько, что смог его набросать.
        Увы, ни в составе посольства, ни даже на Дунае знатоков китайского цветочного письма не найдется. Придется рисунку проделать долгий, полный опасностей путь по северному отрогу Шелкового пути, чтобы в торговом городе на границе молодой империи Тан аварский купец задал вопрос местному каллиграфу.
        - Что значит эта надпись? Одному из наших людей довелось ее увидеть на печати. У себя, на западе.
        - Написано: «Великий западный князь». Кажется, у вас завелся хоть один вменяемый варвар… Только почему, если он столь мудр, что принял символ власти, достойный цивилизованного человека, он не склонился перед императором?
        Всякому известно, что ответом на дань мелкого князька следует подарок, куда как превышающий ценностью варварское подношение.
        - Не он, - скажет купец. - Она. В надписи же упомянута женщина?
        Каллиграф объяснит, что женщина, осуществляющая правление, должна писать о себе как о мужчине, ибо это функция князя, не княгини. Потом будет расспрашивать, как выглядит правительница далекой страны. Когда же довольный гость уйдет, на лице ученого заиграет неверящее озарение человека, попавшего в сказку.
        - Живет на острове посреди западного моря, в городе на горе, в башне из многих этажей, выше которой не бывает и в Поднебесной… Рыжая, и уши у нее звериные, значит, оборотень. Неужели кто-то из варваров удостоился чести видеть хотя бы оттиск печати самой Си Ванму?[Си Ванму - китайская богиня, одна из наиболее почитаемых в даосском пантеоне. В те времена полагалась повелительницей Запада, хранительницей источника и плодов бессмертия.]

2
        Кажется, еще вчера лучшая часть дружины растаяла вместе с парусом ушедшей к югу яхты - сегодня над городом ликующе захлебывается фанфара. Ясный звук не может выгнать с улиц висячую весеннюю морось, что обустроилась над городом с самого утра, дождь попросту перестают замечать. Любопытство гонит на улицу всякого, кто может бросить работу хоть на минуту. Толпа возникает мгновенно - и что за толпа! В Камбрии не любят тусклых цветов. В других городах мешает клетка - яркие вблизи, нити, сплетенные в клановый узор, издали сливаются в единый серо-буро-малиновый цвет, но Кер-Сиди завел иную моду. Кланам остались лишь пристегнутые к плащу ленты, зато остальное… Выставка цеха красильщиков, не иначе. И это на пользу городу! Пусть все видят - здесь на лен и шерсть не жалеют ни квасцов, ни красок. Даже таких, о которых за темный век, прошедший после гибели короля Артура, почти позабыли.
        В одном наряде под широкими верхними рукавами - малиновый сафлор из Африки - скрывается стянутая рядом меленьких пуговиц местная синь, вайда. Рыжая марена - фризы уверяют, что ради красильщиков Кер-Сиди будут собирать в год два урожая - на плащ, яркая желтизна шафрана - из королевства вестготов - на тунику. Зелень встречается куда реже - желтый и так дорог, а тут его приходится тратить на уже выкрашенную в синий цвет ткань. Или гнать из яблочного уксуса злую ярь-медянку, которая больше годится для дерева и камня, а ткань разъедает в считанные месяцы. Можно вещь спасти, добавив в краску привозной шафран. И так, и так выходит, что щеголяющие в зеленом фэйри из сказок - транжиры почище тех, что носят белое.
        Увы кошелям - когда Немайн возвращалась с войны, ей по дороге зеленое платье подарили. Теперь любимое. У нее и у всей прекрасной половины Кер-Сиди. «Как у хранительницы» - достаточный повод потрепать мошну, мужнину или родительскую, а то и самой, вздохнув по-сидовски, отложить лишний милиарисий на обновку.
        Вот и сида показалась. Выскочила из Башни, торопится встречать войско. За ней сестра. Немайн сдергивает с плеч пелерину, протягивает Эйре:
        - Прикрой голову. Это я не простужусь…
        - Нет! Сейчас я ригдамна и воин, а не просто твоя сестра и ученица… Мне что - сдавая командование ополчением, косы от дождя прятать?
        В ответ лишь подергивание треугольного уха.
        Фанфары все ближе. Немайн улыбается. Мелодия знакома. Как ни прячься, в Камбрии песню в подземелье не удержишь. Вот и рыцарский марш появился словно сам собой, только до ноты схож с маршем Домбровского. Да и слова… Когда-то пришлось вмешаться. Сказать, что петь о живой, пусть и прижатой к западному морю стране «не погибла» - неправильно. Как разборчиво ни выводи слова, ветер и версты съедят отрицание, и над холмами пролетит - «Камбрия - погибла». О таком не только петь, и думать грешно, как о могиле Артура!
        Ярость некогда разбитого и разделенного, но не смирившегося с позором польского народа передается другому, тоже некогда преданному и проданному собственным правителем Вортигерном. Летит над улицами песнь мужества и отчаяния, нечаянно напоминает: могло быть хуже. И будет - если забудете доблесть, если сцепитесь в междоусобице, клановой или сословной. Явно не сказано, спрятано между строк и слов. Тем верней пронимает души.
        Жить Британии вовеки,
        Пока Туи льется!
        Пока воин за Отчизну
        И за веру бьется!
        Припев специально поправили:
        Веди, на помощь!
        Через море - корнцам!
        Под твоим началом
        Саксов разметаем!
        Немайн нахмурилась. С Уэссексом война, но так широко задачу своему воинству она не ставила… Если рыцари подняли восстание - это ошибка и преступление разом. Кер-Сиди еще не оправился от зимнего похода… Рад бы помочь, да нечем!
        А на словах врага уже добивают. Всем городом.
        Снова выйдем к белым скалам,
        Свидимся с волнами:
        Все, что отнял враг обманом,
        Мы вернем мечами!
        На мгновение показалась себе оперной героиней. Народ обернулся хором, брусчатка - сценой. Летят по улицам быстрые слова, и когда выучили? А в груди у сиды сердце… если греческое, почему сжимается? Почему хочется подхватить припев?
        Едва сдержалась, а тут и воины показались. Фанфары смолкли, утихла песня. Лошадей нет, значит, для отряда война закончилась: мирные люди входят в мирный город. Значит, задача выполнена. В Корнуолле сгорела древняя роща, почитаемая священной, в Кер-Сиди высажена другая. Все хорошо. Главное, чтобы без потерь! Взгляд торопливо обегает лица. Все на месте! Все целы? Не совсем. Вот у оруженосца рука в лубке зажата, вот рыцарь на каждом шаге морщится, а некстати распахнувшийся плащ открывает повязку. Но - кулак к виску. Нужно принять доклад…
        - Задача выполнена. Священной рощи в Тинтагеле больше нет. Раненых четверо, все легко, - опережает сэр Ллойд приказ о немедленной отправке раненых к врачу. И - уточняет. - Задача выполнена не нами, леди сида. У нас очень интересные вести. Очень!
        Немайн кивает. Оглядывается на громкий чих за спиной. Дергает обоими ушами. Щурится, хотя небо пасмурно и в том нет никакой нужды.
        - Благодарю за службу, добрые сэры. А теперь… В Жилой, верно, уже горяченькое громоздят. После стылого моря в самый раз! Заодно все расскажете подробно.
        На сей раз за круглым столом - локоть к локтю. Содружество равных, в котором можно преспокойно залезть товарищу в тарелку… для того и вилки придуманы! Руками, действительно, нехорошо.
        В середине стола исходит жаром противень, шкворчит духмяное мясо - трех видов, как и положено в хорошем заезжем доме. Вот мудрость старого обычая: негоже, вернувшись с промозглого холода, вкушать остывающую пищу! А вот пиво должно быть холодным. Увы, лишь на следующий год в пещерах под башней заведется снег, а то и лед - если Туи все-таки попробует встать. Теперь приходится обходиться холодом текучей воды. Не так уж и плохо!
        Большая часть рыцарей до поступления в дружину и такого не видела. Республика Глентуи молода, а рыцаря нужно учить смолоду - потому мало за столом гордости камбрийских дружин, конных лучников. Впрочем, теперь, когда - спасибо Немайн! - появились стремена да сидовское седло с высокой задней лукой, копья и мечи изрядно прибавили в силе. А стрелы… у саксов такие луки, что добрая кольчуга выдержит. Вот живой пример - сэр Кей, уж такой кровоподтек заработал… Но поддоспешник смягчил удар, ребра остались целы. Остальное скоро пройдет. Главное - не жалеть ведьминских снадобий - снаружи, а пива и мяса - внутрь.
        Хранительница послеживает за Эйрой. Чихает - значит, пиво получит теплое. Не хочет? Немайн сегодня добренькая: значит, сестра пива не получит вообще. Будет сидеть на кофе, его теплым пить не противно. Голову ей вскружит и без хмеля - от рассказов. Не о бое и походе, сама не одного врага колесничным копьем подцепила, но - о чуде. К которому явно приложила руку - а скорее, голос - та, что сидит рядом, чья вилка норовит выхватить из-под носа кусок позажаристей, а уши мечутся синичьими крыльями, пытаясь поймать каждое слово. Вдруг - важное?
        Пока, скорее, интересное: про фонтан серого кита, например. Встретили по дороге! Чужая память подсказывает: истреблен к семнадцатому веку. А здесь - чудище, всего в два раза поменьше корабля. Потом - о том, как вышли к берегу, как искали место для скрытой высадки - кругом скалы, высокие, белые с рыжей прожилкой. Как ударил в ноздри горьковатый, сухой запах верхового пожара, так не похожий на кисловатый оттенок угольного духа, доносящегося от печных труб. Как кружили голову слова, вырванные из пленных саксов, услышанные от корнцев. Сэр Ллойд не торопился, смакуя добрые вести.
        - Мы опоздали, - сказал. - Мы видели пепел древней ольхи, политую кровью траву, опрокинутый жертвенник. Мы разбрасывали настороженные разъезды… Уэссекс получил изрядную трепку - от одного рыцаря! Он и выполнил нашу работу. Саксы успели подготовить церемонию раньше, хранительница, пусть и наскоро. Собрали вождей, привезли Мэйрион - в жертву приносить. Только когда начали камлание и зажгли священное дерево, из-за горящей ольхи выскочил рыцарь-бритт - со стрелой на тетиве и полным колчаном. Все говорят, возник из пламени, но я думаю, что молодец попросту прошел оцепление… Многие роды Уэссекса осиротели от его точных стрел. А рыцарь бросил нашу Мэй поперек седла и был таков.
        По слухам, их потом не раз видели - скачут бок о бок, и рыцарь сеет смерти, а ведьма будит души корнцев, напоминает об утраченной воле. Край гудит, как растревоженное осиное гнездо. Потому и встретится с героем не удалось. Молва разносит небылицы: проснувшийся рыцарь короля Артура, влюбленный в госпожу озера, Нимуэ… То есть, Немайн. То есть - в тебя! Потому ответь, если нам знать положено: ты никого в последние дни не будила?
        Немайн аж куском поперхнулась. Старательно замотала головой.
        - Никого… Даже сестер. Даже маленький не просыпался!
        Зато Луковка довольна.
        - Мэйрион хорошая, - говорит, - умная. Пусть работает… А как с ней связаться, это уже мое дело!
        Рыцари кивают, льют в утробы пиво. Ведьма ведьму услышит! А Британия-то - шевелится! В прошлом году пришла Немайн. В этом явился артуровский рыцарь. Глядишь, и сам король от ран на днях восстанет! Что рыцарь не поддельный, вернейшее свидетельство - стальной наконечник, вырезанный в оскверненной роще из раненого дерева. Сталь! Такая же, как та, которую научила делать Немайн. А сида и при Артуре состояла в советчицах, пока не рассорились.
        Улыбается Нион, ведьма и чиновница. Сиды лгать не умеют, но выученные ими ведьмы - еще как! Если самозванец оттянет у врага часть силы - слава ему. Только Мэй жалко… Раз начала игру - не уйдет. Она верная. Погибни Луковка - никто не имеет большего права сказать богине: «Я - это ты!»
        Немайн с сожалением отставляет пивную кружку. Голова ей нужна ясной. Церемония признания базилиссы Анастасии будет сегодня. Скоро позовут… Вот и дежурный рыцарь. Только слова - не те, что ждала. Какой-то граф просит разговора. Стоп! Это же Мерсиец, Пенда! Что ж, круглый стол занят дружиной.
        - Хорошо. Проводите ко мне, наверх… Добрые сэры, я вас покину - дела. Пируйте!
        Признание на носу, но обрядом есть кому заняться. Эйра, что два часа тому сдала командование ополчением, сама Анастасия, Пирр. Неужели не справятся с организацией редкой, но хорошо известной им церемонии?
        Их снова трое: король, наследник, посол, а вот Немайн одна. Стульев нет - приходится стоять, только посох хранительницы после приветствия можно отложить на стол. Рядом ложится второй - Пенды. Тоже регальный - король на него не опирался, в руках крутил. Вот оно что! Решил сделать камбрийский символ власти. Для новых подданных, что вперемешку с его англами заселяют земли близ Северна и для старых - таких, как жители Роксетера. Теперь советуется: нужно ли вырезать на посохе крест, ведь большинство камбрийцев - христиане. С другой стороны, сам король продолжает исповедовать старую германскую веру в Тора, Тиу и Вотана.
        Ну, этот вопрос простой. Той, которая перевела на камбрийский язык весь Новый Завет, недолго поднять из памяти нужные строки из апостольского послания к римлянам. Произнести нараспев:
        - Нет власти, что не от Бога, и неважно, во что веришь ты, пока правишь людям на добро и не напрасно носишь меч, пока ты - мститель делающему злое.
        - Значит, крест будет. Хорошо… - заготовка второго в Британии скипетра перекочевала в руки принца Пеады. - Теперь о твоей загадке, которую ты мне загадала, когда высаживали твою, хоть и благословленную христианами, рощу. Я выбрал, но не то, что ты предложила. Нужен ли тебе мой ответ?
        Немайн вздохнула. Плохо считаться древней. Во всем, что ни скажешь, ищут второе дно - а найдя, начинают докапываться до третьего. Ответила просто:
        - Услышу - скажу.
        Король держит паузу. Ему тоже нелегко. Ведет себя как с равной по чести, но он и с Тором-Громовиком разговаривал бы так же.
        - Я выбрал, - объявил, наконец, - Ни зерно, ни оружие, ни машины Мерсии не нужны! Зерно у нас растет, оружие мы можем выковать на машинах не хуже, чем в Кер-Сиди. Машины прослужат лишь небольшой срок, потом сломаются, и понадобятся новые… Потому мне нужны не зерно, не оружие и не машины - а люди, выученные у тебя сидовским наукам. За это я готов платить. За это… и еще за то, чтобы кто-то в следующую зиму удержал Нортумбрию от удара мне в спину. Каждое из этих двух дел для меня равно важно, другие не интересны. Будем ли говорить о цене?
        Смолк - а Немайн и сказать нечего. Образ средневекового короля-воителя, сложившийся в голове, рухнул - ярко и звонко, словно свежеостекленное окно, в которое по неосторожности заехали будущей потолочной балкой соседнего дома. Следует что-то ответить… что? Кто еще мог дать такой ответ - в этом времени? Да и в другом? Кажется, ближайший случай в будущем - Наполеон с его «гибель армии - беда, гибель науки - катастрофа», а в прошлом - Аэций, «последний римлянин», спокойно сообщающий поэту, завершающему перевод Гомера на латынь: «Постарайся закончить за год. Столько мы еще выстоим…»
        Оказывается, такой король был и в разгар темных веков. Что от него осталось в истории? Чужая память молчит. Видимо, «известен специалистам». Но вот он здесь, живой, во плоти и крови, ждет ответа. Что ж, если король Пенда способен идти в ногу с грядущим - Немайн готова шагнуть навстречу и вспомнить старину, несмотря на то, что прилипчивая маска древней богини от этого пристанет прочней.
        Сида сложила руки на груди. Чуть поспешно, чтобы король не успел понять неправильно - поклонилась. В пояс, так, что лоб чуть в столешницу не врезался.
        - Спасибо, король, за решение, которого я не ожидала. А теперь… Будем торговаться!
        Выпрямилась - скала, за каждую монетку готова биться, как голодная росомаха. Невдомек ей, что у короля всех англов камень с души свалился, и никакой торговли не выйдет. Ей теперь из мерсийца впору веревки вить. У него в голове крутится одно: ученик - не слуга. Ученик, если не глуп, со временем станет мастером! А казна… а что казна? Серебряные рудники еще не истощились!

3
        Анастасия в платье выглядит непривычно. До сих пор ее приходилось видеть только в степном наряде, или вообще в поддоспешнике. А теперь… Суровая рамка, беспоясной негнущийся футляр из африканской парчи, алый военный плащ с поспешно нашитой шелковой вставкой. Что осталось от девчонки, которая пляшет с учебной саблей, аж башня вслед приплясывает, словно сама фехтование осваивает? Той, которая взахлеб читает все, что в детстве не успела - а здесь, на краю земли, оказывается, нашлось? Голова. Волосы. Непристойно обнаженные для гречанки черные струи оттеняет огневая шерсть плаща. Даже странно, как спокойно она приняла местную манеру.
        - Теперь ты мне не только сестра, но и дочь! Только не говори, что я теперь старше!
        Немайн молчит. Одно дело покровительствовать вере, спорить с церковными иерархами. Другое - объявить символ православной и кафолической веры как свое исповедание. Громко. Публично. Устами, которые, по поверью, не лгут. Врать бесчестно. Изворачиваться некуда. Хорошо тем, кого младенцами крестят! Насколько у них потом веры набирается, настолько и хорошо. А тут… Сказала было, что чувствует сомнение. Так не Пирр, не святая и вечная, что в крепости четыре года провела - Эйра отрезала:
        - Сомнение есть всегда.
        Вот так. Летом веселая, хоть и чуточку вредная девчушка, что не знает разницы между верить и дышать, получает сестру-сиду. Года не прошло - и кто стоит рядом? Суровое лицо, зрелые мысли. И - воля. Случись что, она ведь действительно удержит маленькую республику в кулаке, привычном к мечу и ложу ручной баллисты.
        Потом была купель… Патриарх, помнится, предлагал поступить наоборот: сначала признать сестру, потом креститься.
        - Я уже признала Анастасию, - сообщила Немайн, - церемония проводится для сильных людей Камбрии и послов. Так какая разница, что раньше?
        И вот теперь - вторая часть церемонии. Белые одежды новокрещеной становятся облачением хранительницы. Немайн всю подготовку пробегала по трактирам, пропировала с дружиной, проговорила с королями-соседями. Теперь должна слушаться подсказок: встань здесь, повернись туда… Вот тащат в алтарь: когда-нибудь его покроет роспись, но теперь храм в храме сверкает белизной. Патриарх в алых праздничных одеждах уже отслужил обедню. Сегодня для Немайн совершается все разом: крещение, миропомазание, потом будет и причастие. Мягкая масляная кисточка в руках Пирра ловко выписывает кресты - на лбу, потом - на глазах.
        - Печать дара Духа Святого. Аминь.
        Теперь - причастие. Сегодня никакой ложечки. Чаша. Обеими руками, прямо с престола… Точно можно? Да? Горячий дух вина - или крови Господней? Такова ты, мастерица говорить правильные слова. Дошло до веры - пуста, как выеденная скорлупа. Хорошо, протестантов, исповедающих очищение одной верой, на Британских островах еще не водится. Есть пелагиане, но эти считают, что, кроме веры, человеку для спасения важны дела и свершения. С такими можно и сговориться!
        Долгий глоток. Плоть просфоры. Ухо ловит голос короля Пенды:
        - Вот это глоток!
        Язычника позвали, и с обедни не вытурили. У языческих королей, добросердечных по отношению к христианам, свои привилегии. Церковь помнит, что участие нехристя-Константина в Соборах завершилось возникновением царства христиан.
        Голова кружится. Вино? Вера? Стыд? Совесть? Теперь неважно. Теперь осталось просто стоять - как повернули, лицом к западу, стороне дьявола. Встречать зло с открытыми глазами, а освященное миро и молитва священников должны открыть зло, если оно попробует пробраться в императорскую фамилию под личиной сестры.
        Анастасию подводят, медленно, так, чтобы свет непременно падал на лицо. Символизм? Практичность? Все перемешано, не различить. Вдруг стало скучно. Стоять, ждать сигнала, когда можно будет сказать сестре, что она - это она… Вот для чего хороша репутация древней сиды. Никто в Камбрии и спрашивать не будет, почему римскую императрицу должна опознавать именно гленская хранительница. Остается стоять и рассматривать ту, которая может оказаться настоящей сестрой. Сущности не рассчитывали на то, что Немайн появится. Задание - в ее теле - должен был выполнить другой. А что взяло свое? Безумие? Не хочется верить. Древние легенды? Глупости! Теплящаяся в теле базилиссы Августины жизнь могла прорваться сквозь любую инженерию. Такое случается. То трубы на атомной станции ракушки забьют, то железобетонный свод в подземном туннеле продырявят крохотные существа, похожие на комочки слизи. Да и хочется верить именно в это! Только менее приятные версии со счетов сбрасывать тоже не стоит…
        Глаза в глаза.
        У нее тоже серые - и кажутся большими. Небольшой, резко очерченный рот - а ведь не пудрится и не мажется, тоже не по-гречески - старательно выговаривает слова. Язык империи - латынь. Смысл - молитва. Знакомая! Немайн потревожила память, свою, непристойно нищую, и чужую - обильную. Нет, слышать такого не приходилось. Тогда читать?
        Воспоминание оказалось цветным, солнечным: комната в трактире «Голова Грифона» - верховном заезжем доме королевства Дивед. Мешок - ох, и тяжелый! Грамоты, которыми Сущности подменили положенные игровой священнице свитки с заклинаниями. Заголовки:
«О здравии», «В морскую бурю», «Во одоление неприятеля». И - «Признание»! Все запоминающий взгляд, еще не принадлежащий нынешней Немайн, скользит по строкам. Вот эти значки… ударения? То-то у Анастасии выговор странный, эту молитву следует читать особенным образом. А ну как собьется? У нее-то память не абсолютная!
        Когда губы сестры шевельнулись, Анастасия не удивилась. Голос базилиссы, в одиночестве бившийся о стены собора, затерялся в звенящем металлом сопрано.
«Голос-нож», - слышала она от учениц Августины. «Голос-меч», - с почтением говорили рыцари, ходившие в зимний поход. Но здесь, под сводами, назначенными для чтения и песнопений, это был голос-столп. К беленому своду вознеслась колонна булатной стали, и речь самой римлянки превратилась всего лишь в одну из деталей узора. Красивую и органичную, если продолжать говорить без запинок и по-особому произносить слова.
        Так, как учили с детства.

«Вдруг потеряешься». «Так тебя не подменят на двойника». Позже прибавились объяснения: «У любого эпарха будут первые строки. У экзархов и патриархов - весь текст. Но как его проговорить, знаем только мы!»

«Мы» - это родители. Братья. Сестра. Пирр, которого она тогда считала мудрецом и не числила трусом. Половина семьи - отец Константа и его жена знали почти все… но
        - почти. Его боязливое святейшество удивлен. Думал, ему доверили все? Нет, и правильно поступили. Теперь звучат слова, которые во всем мире теперь известны лишь двоим. Главное - не сбиться, и все будет хорошо. Потому что сестра - вспомнила!
        Странный ритм, смещенные ударения… Немайн поняла - она почти поет. На людях! Никто не боится, никто не одергивает. Чудеса! Последнее слово. Неужели все? Еще хочется! Но теперь не следует ничего говорить, только выйти из алтаря и обнять Анастасию.
        Обнять… Снова реветь? Такое у Немайн свойство. Побочный эффект чего-то, который Сущности не потрудились устранить. Стоит обняться с женщиной, как из глаз слезы ручьем, да желание взять под крыло еще одну сестру. Уходят гнев, злоба, зависть. С другой стороны то же самое. Женской дружбы не бывает? С сидой и после обнимок - еще как!
        Пореветь подруге в плечико дело приятное. Другое дело, что высшее должностное лицо республики, на людях разводящее слезы и сопли - непристойность. Не двадцать первый век, когда власти предержащие из кожи вон лезли, чтобы показать: они тоже люди. Здесь и сейчас - все наоборот. Правитель немного не от мира сего.
        Что делать? А взять сестру за плечи. Осторожно, боясь прикоснуться тяжелыми складками белых одежд к алой шерсти военного плаща базилиссы, наклониться. Прижаться щекой к щеке, хотя хочется чмокнуть в кончик носа или слизнуть набежавшую в угол глаза капельку. Три раза. Вот и все. Обряд окончен. Или нет?
        - Дщери мои, - возглашает Пирр, - теперь я могу вернуть вам ваше. Аки диакон, что помогает облачиться епископу… Примите!
        На вытянутых руках патриарха - две полоски полотна. Пурпурные! Императорское достоинство создает не золото и сверкающие камни венца. Достаточно повязки на лоб
        - пурпурной, в римской традиции, или белой - в греческой. С этого и начались слухи об императрице - с ушей, которые захотелось прижать, чтобы больше походить на человека. Если бы тогда под руки попалось не белое полотно!
        Анастасия принимает скромный венец. Теперь не видно, что у нее уши круглые. Годы в башне никак не способствовали румянцу и загару. И если прикроет веки, чтобы не было видно белков… Как в зеркало смотреться! А она так и улыбается, с прищуром.
        - Ты вспомнила! Я рада. Нет! Я счастлива.
        Сил оттолкнуть руки, прячущие неправильные уши, не находится. А слова…
        - Я только хранительница Республики!
        Спасли ли они Цезаря от кинжалов?
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        КЕР-МИРДДИН
        Триада первая

1
        Палуба достаточно велика, чтобы не терять времени. Сестер нужно учить бою. Приемам, которыми ее наделили Сущности - просто за то, что игровой эльфийке положено владеть мечом. Год назад толку от этого было немного: сил не хватало. Сида и теперь не слишком сильна, несмотря на все благочестивые тренировки. Ежедневное потение на лично сконструированном тренажере в седьмом веке никто не воспринимает иначе как умерщвление плоти. Какая разница? Подражатели появились. Глядишь, появится новый вид аскета-христианина, здорового разом и телом, и духом. Что, если припомнить поговорку полностью, большая редкость.
        Сейчас Анастасия только смотрит, Эйра и Немайн показывают.
        Сида застыла: одна рука за спиной, в другой меч. Не любимая шашка - тупая железка в два раза тяжелей. Не на весу, слишком тяжело держать, рука устанет. Клинок удобно расположился на плече, тускло поблескивает - словно высматривает мгновение, когда следует сорваться с места навстречу другому железу. Не враждебному - парному. Сопернику в состязании, другу по пахнущему сосной ящику, партнеру в лицедействе - наглядном представлении науки смертоубийства.
        Эйра нападает первой.
        - Хха! - на выдохе. Нанесенный всерьез и настоящим оружием, удар развалил бы сиду пополам - правда, в сече на ней была бы покрытая алым лаком броня. Может, и спасла бы. А может, и нет… От удара тупой железякой у Немайн, несмотря на поддоспешник, ключица бы хрустнула. Но учебный клинок замер - в пяди от увечья.
        Эйра отбрасывает со лба светло-русую прядь. Выбиваются волосы, не слушаются - с тех самых пор, как девушка укоротила косу в знак траура по отцу.
        - Понятно? Три раза показали.
        - Да…
        - Повтори.
        Анастасия вовсе не уверена, что ей понятно.
        - Я боюсь, что не удержу руку… И - мы же на воде. Корабль покачивает…
        - Ничего страшного, Майни ловкая… А чтобы тебя успокоить… Смотри! Хха!
        Снова удар. Эйра быстра, как тигрица, но сида в последнее мгновение отшатнулась, ее рука выпрямилась - чуть быстрей, и глазом не поймать! - и вот учебный меч навис над спиной не успевшей выпрямиться противницы.
        - А зачем тогда?
        - Не всякий сможет уклониться. И не всякий будет ждать - от римлянки. Так, стоишь уже правильно. Ну!
        Самое трудное - удержать разбежавшееся оружие. У Насти получается. Хорошо, значит, можно показать, как защитить себя в случае, если удар не достиг цели. Только - позже… От обеих сестер валит жар, еле дышат. У самой ноги гудят. Так что желающие задать вопрос только кстати.
        - Перерыв. Могущественный Эмилий, у тебя ко мне разговор?
        Быстрый взгляд Анастасии - искоса, из-под ресниц. С этим тоже нужно что-то делать. Девочке шестнадцать лет, но впервые за четыре года она чувствует себя защищенной. Оттаивают, поднимаются из глубины сердца чувства - и те, каких прежде не было. Что ж, если это первая любовь - счастливой ей не быть. То-то римлянин, заметив девичий взгляд, деревенеет. Превращается в уставного истукана.
        - Святые и вечные, радуйтесь! Будет ли мне дозволено поговорить с хранительницей Республики?
        Он всегда говорит - «Республики» и никогда - «республики Глентуи». Не оставляет надежды, что Немайн однажды сорвет воск с рубина на пальце, сожмет кулачок и скажет: «Римом правлю я!»
        Не дождется. Пусть она допустила оплошность, ненароком превратив признание Анастасии в двойное признание, империя ей совсем не нужна. Немайн хочется жить - удобно, так, как ей нравится. Уютный и безопасный дом для себя и сына, любимая работа - крупномасштабное строительство, хорошие люди вокруг… Хорошие в ее понимании, а не по понятиям седьмого века. Этого хватит. А для этого хватит хорошего, сильного города. И никаких империй!
        Впрочем, это вовсе не означает, что римлянин в ее мире - лишний. Наоборот. Один из тех, кого она рада видеть рядом.
        Сейчас Эмилий вытянулся в струнку… а ее ноги еле держат. Приходится опереться на фальшборт. Сделать вид, что ползущий мимо берег - очень интересен.
        - Слушаю тебя.
        - Почему ты учишь святую и вечную именно так?
        Немайн разглядывает ползущую мимо сетку из полей. Здесь, в низине, все уже боронованы и засеяны. В иные семена легли по старинке, разбросанные рукой. По иным прошли сеялки. В другое время кланы отвергли бы новизну, но теперь рвут сеялки и жатки из рук - за серебро, за расписки, в долг под будущий урожай.
        После зимнего похода за Северном их ждет общая земля. Земля, которая, по традиции, станет чьей-то, только разрыхленная бороной и зазеленевшая всходами. Каждому клану хочется ухватить побольше! Особая сладость - сделать это из-под носа у переселенцев, даже у родичей-бриттов из Бретани, Думнонии и Стратклайда, или ирландцев-десси.
        Последних больше всего: на родине их считают за народ второго сорта, потомков побежденных, здесь, в Камбрии, за королевский клан. Оттого первое, что делает десси, переселившись на новые земли - шьет себе штаны, чтобы показать: он камбриец, пускай и ирландских кровей…
        Немало приплывает и римлян из Африки. Эмилий тому примером. Год назад явился как товарищ купца. Потом - взялся помочь со снабжением армии в походе и скупкой трофеев. Когда он прирос к холмам? Скорее всего, в тот день, когда не смог отдать врагу мост, на котором лежала искалеченная камбрийка. Эйлет, сестра Немайн. Тогда маска купца слетела, и рыцарей Уэссекса встретил разведчик-трапезит. Воин, сотня которых приравнивалась по силе к ополчению крупной провинции. Лучший из таких воинов. Как раз - сотник, жалованием и положением равный легату в обычном войске.
        Он пытался спасти легенду - потом. Сочинил байку: мол, это сестра древней сиды - героиня, а я так, раны ей перевязал. Обманул всякого, кто верит в древнюю сиду. А значит, не Немайн!
        И не ее сестер. Эйлет рассказала все, как было. А о чем промолчала, сказали глаза и жесты, напряженная спина и внезапная рассеянность. Признаться любимому не решилась, а тот взял и уплыл. Прощался холодно, как с чужой, будто и не стояли рядом - сперва в одном строю, потом спина к спине, потом - он над ней, как утес, укрывший застигнутую грозой странницу. Слез не было, только тихая скорбь: «Кому я нужна, однорукая?»
        Немайн, которую римский разведчик уже тогда счел за базилиссу Августину, он говорил иное.
        - Я не уверен, что вернусь, но поступить иначе - не могу. Не могу жить под личиной
        - с единственной, которой готов доверить спину. Не могу нарушить присягу и служить тебе, притворяясь, что верен другому императору. Потому явлюсь в Карфаген, скажу, что мне нужна отставка, и будь, что будет. И если от прежней службы меня избавит железо - скажи сестре, что бессердечный чужак из Африки не стоит ее слез…
        Возвратился. Живой, веселый, свободный - радостной и пьянящей волей, которая не от чего, а для чего. Сейчас от этой воли осталась половина. Эмилий снова на службе. У маленькой республики теперь есть магистр оффиций, который настолько ошалел от появления второй императрицы и признания первой, что безропотно присягнул обеим. Теперь вот смотрит, как две коронованные особы размахивают тяжелым и тупым с тем, чтобы научиться владеть изящным и острым. Солдатский способ! Но почему девушку в пурпуре следует учить, как рекрута?
        На лбу учительницы повязка белая. Как говорит сида - теперь, после нового крещения, даже для римлян - Немайн: «Жадная я». Британский пурпур дешевле средиземноморского, но на унцию краски все равно приходится извести тысячи моллюсков. Уши прижаты, глаза прищурены - обычный человек. И слова - обычные для правительницы. Разве что мудрые не по возрасту…
        - Человекоубийство, - говорит Немайн, - не должно стать для моей сестры любимым занятием, а искусство фехтования способно увлечь. Отвлечь от куда более важных и интересных наук. Так пусть останется скучной рутиной, набором повторяющихся изо дня в день приемов. Императрице стоит понимать простого воина, натасканного без изысков. Таких в любой армии - большинство… Ой, смотри! Подарки разбежались!
        Дверь, ведущая к устроенным в кормовой надстройке каютам, с тихим скрипом приотворилась. В щелку показалась черная точка носа, за ней последовала острая мордочка, покрытая короткой палевой шерстью, черные бусинки глаз. И, наконец, уши. Всем ушам уши! Мягкие, приминающиеся о препятствия - зато каждое с голову зверька. На их фоне и обычная лисья гордость, хвост, кажется малозначительной деталью.
        Зверек сел. Зевнул, показав набор острых белых зубов… почти как у сиды. Хищник, хоть и меньше кошки. Поворот, взмах пушистого хвоста - и вот игрушечный лис выволакивает на палубу то, что сразу через дверь протащить не сумел - крысу. Здоровенную, едва не больше его самого.
        - Не разбежались, - поправилась Немайн, - начали службу. Спасибо тебе за них, Эмилий! Лучше всяких кошек… А уж миленькие…
        Улыбнулась - так, что вся взрослость и серьезность осыпались, как акация в мороз.
        Новоиспеченный магистр оффиций пожал плечами. Немайн просила именно котов. Говорила, что камбрийская манера отпугивать диких крыс домашними очень повредила во время последней чумы. Ей лучше знать, но кошку в Африке оказалось не отыскать и днем с огнем. Египетская животина, а в Египте уже пять лет, как арабы хозяйничают. Эмилий справедливо рассудил, что пустынная лисичка, фенек, которую жители Карфагена держали как крысолова, подойдет не хуже. Не ошибся.
        Когда он поставил перед Немайн большую корзину с фенеками, та с минуту молчала, глядела, как ушастые лисята возятся друг с другом. Только руки на груди в замочек сложила.
        - Каваааиий…
        На почтительный вопрос, что значит это слово - не славянское, не аварское, не арабское, не персидское, выдала прищур и «понятный» ответ:
        - Ня!
        - А что такое «ня»?
        - Ня - это каваий…
        То, что местные жители называют сидовским объяснением. Фенеков немедленно окрестили «холмовыми лисами». За то, что такие же, как Немайн, ушастые! Здесь, на корабле, их почти половина - нужно раздаривать, парами. Глядишь, успеют размножиться до следующей большой эпидемии. Тогда зараза ударит по Камбрии и Мерсии гораздо слабее, чем по крысолюбивым народам.
        Лис может быть доволен: подвиг оценили. Серое-кровавое за бортом, зато охотника гладят в четыре девичьи руки. Уже не дети - те бы затискали до полусмерти. А так - всего лишь повод распахнуть пасть и лизнуть в нос черноволосый и круглоухий вариант святой и вечной.
        - Не забудь подарить пару лисичек моей старшей сестре.
        Эмилий кивает.
        Для него это означает - построй дом, который нужно было бы защищать от крыс. Введи в него хозяйку. И - будь счастлив! О которой сестре идет речь, переспрашивать не нужно. Ну, разве, чуть заметно мотнуть головой в сторону, откуда раздается веселое воркование.
        - Поговорю, - соглашается Немайн. Жест она поняла верно. - Не будет святая и вечная пытаться отбить тебя у той, что доброго мужа на поле боя выслужила. Просто… пойми ее. Ты - первый встреченный ею за годы верный римлянин. Не тюремщик, не предатель. Ты тоже выбрал нашу Камбрию. Общность судьбы. Любовь нам тут не нужна, а вот дружбу стоит вырастить!
        Резко повернулась, кричит:
        - Кто играет с лисятами, те не устали! Продолжаем занятия! Удар и уход усвоили, можно двигаться дальше.
        - А как можно… дальше?
        - По-разному. Мы женщины, потому для нас правильнее выбирать вариант, требующий скорее ловкости, обращающий силу врага - в свою. Вот, например… Эйра, играем?
        В ответ - тяжелый выдох и резкое движение меча. Снова мимо! Раз! Немайн уклонилась, бросила вперед руку с оружием - два! - но соперница на сей раз оказалась достаточно быстра, и клинок сиды с режущим ухо лязгом ушел к доскам палубы. Эйра развернулась - коса тяжело хлещет по плечам, острое жало, сбросив с себя чужую силу, рванулось к шее сестры - и замерло лишь тогда, когда Анастасия была готова кричать от ужаса. Три!
        - Рассмотрела?
        Кивок. На лице ни кровинки… Что, похоже на настоящий бой? Поняла, что им - обеим, лишь немного старшим - приходилось убивать, и не раз? Этого и тебе не избежать. Не сталью убьешь, так чернилами. Не чернилами, так словом. И - смотри. Все то же самое, только быстрей! Теперь острие отвернет, сбитое с пути рукой Немайн. Вот почему на боевые перчатки идет такая толстая кожа.
        Сида вскинула оружие. Вновь - несостоявшаяся угроза, остановленная смерть. Четыре!
        - Хорошо видно? Танцуем еще раз, сначала!
        Теперь продолжение - ближний бой. Захват, лезвие, подведенное под высокую грудь… Анастасия вспомнила - сестра кормит, хоть и не рожала. Пять! И, если начать сначала, а под захват нырнуть - уже другой меч окажется у иного горла. Шесть! Кажется, они могут продолжать бесконечно - пока хватит сил и воздуха в легких.
        Вот так же схватились Анна с Эйрой, когда пришло время решать - на кого оставить город, пока Немайн будет навещать в Кер-Мирддине родню и гулять аж на двух королевских свадьбах. Тогда вместо железа поединок шел на словах. И Эйре удалось провести атаку - правильную, но половинчатую. Уже теперь ей горько: только и удастся, что повидаться с мамой и сестрами да на свадьбах попировать. А потом - обратно в город, не стоит ему оставаться без принадлежащих к семье глаз. Немайн же еще погостит - ради политики и торговли, и тут к ней присоединится Анна. Поможет, а заодно и продолжит ненадолго прерванную учебу.
        Над рекой Туи стоит немелодичный лязг. Вокруг лежит мир - почти первозданный, почти не преобразованный. Опасный, и потому - нужно учиться убивать, а не красиво играть со сталью. На палубе - пока учеба. Здесь - безопасно, здесь кусочек Кер-Сиди и кусочек Камбрии. Впрочем, Камбрия следит за поднимающимся вверх по течению кораблем - странным кораблем без парусов и весел. Глаза передают странное сооружение, как эстафетную палочку - один оторвался, другой захватил.
        И не все взгляды - доброжелательны.

2
        Добрый месяц Глэдис глушила горе хлопотами - и ничего, кроме хозяйства, видеть не видела. И все приговаривала, мол, хозяйство для семьи - главное. Но вот оглянулась
        - а семьи-то нет. Так, осколки, как от разбившейся чашки.
        Шесть дочерей - а толку? У стойки торчит непонятная чужая рожа. Муж Гвен… А свадьбу и не вспомнить. Просуетилась. И в зале, будто, все чинно, но кресло у огня стоит пустое, а старая ветеранская компания словно усохла вполовину, да двадцать лет накинула. Сидят, перебрасывают слова про болячки. Взгляды в кружках ковыряются. Вот один, отведя глаза от «угольного», сообщит негромко, мол, Кадуаллон был голова. Тут с кружек схлебнут пену. И другой старый воин напомнит: старый Мейриг тоже был голова, хоть и ошибся разок. Тут делают по долгому глотку. И кто-нибудь напустит суровый вид, и скажет, что Дэффид был всем головам голова, хоть и не король. Старину вернул, и битву выиграл. И тут-то пьют до дна.
        Потом берутся за молодежь. Первым поминают Кейра. Славный был парень, вежество имел, солидное общество почитал. А вот годовое колесо разок провернулось - и что? Это - Хозяин заезжего дома? Тогда кто за стойкой? Говорят, занят важными делами в Сенате. А по чести сказать - штаны протирает. Потому как все по-настоящему солидные люди собираются тут, у огонька. А никак не в деревянном строении с колоннами. Там - отребье. Гонцы. Которые послушают важничающего Кейра, послушают, да пошлют к старейшинам кланов. Чтоб те указали, соглашаться с очередной идейкой, или нет. А старейшины серьезный вопрос тоже не вдруг решат, с правильными людьми посоветуются. Вот как раз с теми, что греют немолодые кости у камина в «Голове Грифона».
        Так что, подопри Кейр стену рядышком с ними - пользы было б больше. Конечно, здесь он был бы не «сиятельный принцепс», а мальчишка, до времени занявший место убитого тестя. Да власти, настоящей, у него прибавится.
        А новенький за стойкой… Перво-наперво - гвентец. Гнется перед каждой серебрушкой, словно деревенский корчмарь. Купец заезжий ему важней правильного человека. Вот с ними он разговаривает. Разок-другой даже Сиан прислуживать посылал. Да, а она его в ответ. По-гречески, по-латински да по-ирландски. Ну и Неметониной дорожкой - полем, лесом, холмами да торфяником. А чего тот хотел? Кер-Мирддин не Кер-Вент. Порт! Тут дите и не такого нахватается. Так что подхватила девочка поднос, да отправилась честь оказывать тем, кого и отец обихаживал.
        Может, только ради этой белой головки компания еще и собирается. Была б парнем, не посмотрели бы, что лет мало. Обронили бы по вескому слову - один в долине, иной в холмах, третий у моря. И был бы к исходу месяца у заезжего дома настоящий Хозяин. Ничего толком не умеющий, да. Но способный учиться.
        А так есть два дурака: один в Сенате, один за стойкой. И кого из них меньше переучить встанет, неясно.
        Вторая дочь, которой бы по старшинству мужа искать, рядом сидит. В огонь смотрит. Руку искалеченную баюкает. Словно ей не двадцать, а все сорок лет война накинула.
        А Глэдис все суетится. Ну, горе у нее. Иные вовсе рассудка лишаются. Но сегодня - она идет к огню. Кланяется-здоровается, словно в былые времена. Будто и не случилось ничего, только седины в волосах прибавилось!
        - Простите, люди добрые, что почет вам долго не оказывала, - говорит, - да и вы меня поймите - надо ж бабе вдовство свое оплакать. Горевать по мужу я не перестану, ясно, но вида больше не подам. На людях - отвыла.
        Дождалась степенных кивков. Опустилась в кресло Немайн. Она мать, ей можно. Продолжила.
        - Меня тут, почитай, не было. Потому хочу вашего слова - есть ли у моего дома теперь Хозяин?
        - Нет, - отвечали ей.
        Вздохнула. Но лицом посветлела.
        - Не совсем, значит, слезы мне глаза занавесили. А вот скажите - если я на недельку-другую в Кер-Сиди отлучусь, королевство устоит?
        Про хозяйство слова не сказала. Вспомнила - пока Хозяин заезжего дома дело делает, кланы любой убыток покроют.
        - Так стоит же, - ей ответили, - а к Ушастой тебе съездить не можно, а нужно. Грех дочерей не проведать.
        Сиан, что с подносом примчалась, сразу закричала:
        - И я к Майни поеду! Возьми меня с собой.
        - И меня.
        Эйлет встала - и все годы, что ей война на плечи, как плед, набросила, вдруг на пол опали. Хватит. Набегалась! Вот посмотрит милому в глаза последний раз. И снова в бой, очертя голову. Правая рука цела, голова цела, клановая колесница ждет на ипподроме. Врагов - половина острова Придайн, пусть и меньшая теперь. А горе забудется, когда Майни на ее плечи сотую часть своих забот навесит.
        - Возьму, - согласилась Глэдис, - а больше и некого. У Кейра этот, как его, регламент. Тулла без него не поедет. На хозяйстве останется Гвен.
        - А за стойкой - невежа с востока… - буркнул один из старожилов. - Нет, Глэдис, зря вы с Дэффидом меньшую свою отделили. Земля землей, честь честью, но за стойкой рыжая сида смотрелась недурно. И с ушами весело выходило. И заведенный отцом порядок понимала.
        - Верно, - откликнулся другой, и почесал лысину, - я вот с первого дня, как Немайнин к нам заявилась, понял - приживется. Да, именно как она Туллу от любви лечила… Потом, правда, когда дошло, кого вы в клан затащили, чуть штаны не испачкал. Но вот уже скучаю.
        - Так навести ее на новом месте. От твоих земель до Кер-Сиди, наверное, ближе выйдет, чем досюда.
        - Твоя правда, хозяйка. Вот именно так и поступлю!
        Отсалютовал кружкой, принял ответный поклон. И, обождав, пока легкие, несмотря на возраст и горе, шаги затихнут, заметил:
        - Глэдис дело сказала. Немайн - голова. Нельзя королевой зваться, стала хранительницей. Глядишь, и с заезжим домом матери чего насоветует.
        Другой завсегдатай откликнется:
        - А Глэдис сама - голова.
        Третий возразит:
        - Но две головы - лучше…
        Вокруг - довольные кивки. Раз Глэдис сидит с ними у огня в кресле Немайн, значит, она и есть всему голова. Женщине нельзя зваться Хозяйкой заезжего дома, но дело не в названии, верно? А в том, кто по-доброму да по-умному поговорит с правильными людьми! Вот они - солидные, исполненные достоинства… А в те ворота, что повернуты к реке, уже вбегает - не человек, новость о двух ногах. Первым принести историю - не единственное счастье камбрийца, зато ценное: подворачивается не так уж часто. А больше всего оценят вести именно в «Голове». Даже если звучат они глупо…
        - По реке мельница плывет! Против течения. Сама. Ей-богу, не вру…
        Другая компания не поверила бы. Другая компания отправилась бы смотреть. Но здесь собрались люди мыслящие.
        - Если против течения, - говорит один, - значит, снизу.
        - Если снизу, - прибавляет другой, - значит, от Кер-Сиди.
        - А раз от города Немайн, - завершает третий, - то удивляться нечему.
        Лишь один прихватит кружку зубами - да так, что придется белые осколки сплевывать. Не зубы, те у камбрийцев, сыр любящих, крепкие. Куски покалеченной кружки. Когда-то ее слепили из лучшей белой глины, даже не местной - привезенной с юга, из Корнуолла. Хорошо хоть, там саксы не все завоевали. Получается, что испорчена хорошая вещь, но легко заменимая.
        От этой мысли владельцу пяти барок, что ходят по реке, доставляя товар, легче не стало. Значит, Ушастая не просто торговалась… Предлагала: новые корабли, больше товаров для перевозки, больше денег. Только умные люди от добра добра не ищут, и если ремесло сытно кормит - чего еще надо? Водиться со старыми богами, искать славы и величия? Гордыня. Язычество. А еще - верный шанс оставить жену вдовой, а детей сиротами. Тот же Дэффид… хороший был человек. И с сидой породнился вовсе не из желания прыгнуть выше головы. Однако - нет его на свете, а победы и песни плохая замена мужу и отцу.
        Вот возчики и сговорились: и корабли, и цены оставить прежними. А если сиде нужно дешевле за тонну и больше тонн, чем могут поднять все барки, что ходят по Туи - ее беда. Теперь вышло - не только ее!

3
        Вот и Кер-Мирддин! Все, кто не занят работой - наверху, высматривают знакомых и родных. Корабль ползет медленно, слух должен был опередить махину. Немайн и Эйра своих уже увидели, ладошками машут. Эмилий улыбается… значит, его воительница тоже пришла. Только как угадать в цветастой, машущей руками толпе встречающих - которая. Однорукую еще можно приметить, так у этой рука всего лишь сохнет. Интересно, будет ли она считать такой размен - руку на мужа - горем или удачей?
        Анастасия отвернулась, чтобы не смотреть на римлянина. Решено - чужой, значит, чужой. Базилиссы не волчицы, добычу из чужого рта не рвут. Даже сестра… хотя зверь, что сидит в навершии ее штандарта, не брезгует ни отобранным, ни недоеденным. Зато, говорят, походкой на нее похож!
        Сама Августина - нет, уже Немайн! - уши торчком, привстала на цыпочки - вперилась в берег. Кричит-поет:
        - Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
        Сердце кольнула зависть. У сестры еще кто-то на свете есть, Анастасии же Немайн - свет в окошке. На радость ее смотреть больно, и за боль эту стыдно. Что ж, можно не смотреть. Найти для глаз иное зрелище, чуть приевшееся, но по-прежнему интересное. На то, как работают другие люди, смотреть можно вечно!
        Перед носом корабля крутятся лодки - не очень большие. Вот одна подошла к борту, сверху спустили якорь. За якорем тянется канат, толще чем в руку. Все, лодка торопится вперед - сколько бечевы хватит. Завозит якорь. Ударили весла… Страшно подумать, как маленькая блестящая штуковина удержит огромный корабль. Да, греки умеют строить большие корабли. В любой из зерновозов, что заходят в гавань Родоса, влезет три-четыре расшивы! Но уже военного корабля больших размеров не назовешь. Главное - на тех кораблях служат сотни людей. А здесь… три лодки, на каждую три смены. Три смены к вороту-кабестану. Капитан. И, конечно, машинная ведьма с подручными. Если говорить по-гречески - механики!
        Якорь упал в воду. Над кораблем, носящим странное название «расшива», прозвучало:
        - Носовые колеса - СТОП!
        Колеса, которые вращает речная вода, с недовольным скрипом останавливаются. Останавливается барабан, на который наматывается бечева, подтягивающая корабль вверх по течению. Корабль тоже приостанавливается.
        - Средние колеса - ХОД!
        Колеса начинают крутиться. Первые обороты даются легко, но вот только что заведенная бечева натягивается стрункой. Корабль вздрагивает… и начинает новое движение вперед. Ровно до тех пор, пока не поравняется с тем якорем, который завезли раньше. Снова остановка. Команда:
        - Носовой якорь - поднять!
        Люди налегают на кабестан. Оборот за оборотом - и вот острая стальная игрушка, больше похожая на оружие великана, чем на якорь, пойманной на крючок рыбой повисла возле борта. Ненадолго. К борту опять подходит лодка - за носовым якорем. Забирает. А вода вновь крутит колеса, наматывается бечева на барабан. Двое суток нелегкого труда - и экипаж, числом не больший, чем на обычной гребной барке, поднял вверх по реке груз, который не утащить и полусотне местных суденышек.
        Анастасия оглядывается на сестру, что размахивает руками и радостно вопит. Недостойно императрицы? Какая ей разница! Ее империя у нее под ногами. Отобрали одну - построит новую!
        Для такого корабля и причала не нашлось. Так расшива и встала - завела все четыре якоря, три рабочих и запасной, вцепилась в дно речное, замерла напротив низкого берега. Дальше - лодки, и для людей, и для грузов. Сначала - личные вещи пассажиров, потом - товар. И тот, что в республике сделан, и тот, что из Африки привезли. Выйдет - как меньшая ярмарка. Даже хорошо, что до настоящей недолго осталось - многим уже невтерпеж, а тут на прилавках появятся новые яркие ткани,
        Все, чего в Кер-Сиди много и что идет задешево, здесь можно сбыть по выгодной цене. Например, африканскую пшеничку. В столице Диведа наверняка распробуют
«гербовый» хлеб, пышную белую буханку со знаком циркуля на поджаристой корочке. Впрочем, здесь циркуля не будет, его заменит вздыбленный медведь Диведа - если керамические формочки для теста не разобьют при выгрузке.
        Меркантильным мыслям недолго держаться в рыжей голове - в Немайн врезается вопль:
        - Майни!!!
        А вслед за ним и младшая из старших сестер. Сиан. Ух, как выросла! И в носу щиплет…
        - Майни, ты чего плачешь?
        - От радости…
        И от эффекта обнимок заодно. Впрочем, самый сладкий рев впереди. У Немайн еще три сестры, и если с Туллой можно вежливо потереться щеками, с Эйлет и Гвен этот номер не пройдет. Все, до утра нет ни базилиссы, ни богини, ни хранительницы. Никого нет. Только счастье…
        И цепляющий спину горький взгляд. Анастасия! Разглядывает Глэдис. Шепчет:
        - Не похожа…
        Ну да. В глубине души, наверное, надеялась увидеть маму. Свою, базилиссу Мартину, пусть покалеченную почти до неузнаваемости. Надо что-то ей сказать… А что? Улучить мгновенье, подобраться, шепнуть:
        - У тебя есть я! А еще постарайся выспаться. С утра нужно к королю Гулидиену, иначе обидим. А вот до него - к тому, кто важней короля, весточку я уже отправила… Так что и встать до утра придется!
        Пусть гадает. Пусть помогает разобраться с грузом - хлопот хватит до вечера. Потом, за столом, она распробует стряпню Гвен… в Жилой повара хорошие, но не настолько. Понаслаждается вниманием - в узком кругу. Шестерых разом она переносит уже легко. Расскажет, как правильней распорядиться африканским шелком… А потом будет предутренняя тьма, распахнутое - снаружи - окно. Немайн, помогающая одеться, по очереди поторапливает и шикает. Почти побег. Для девушки, недополучившей четыре года детства - самое то!
        Черное небо без звезд. Луна с вечера была - закатилась. Все, что направляет в темноте - горячая ладонь сестры. Августина - нет, теперь Немайн - шагает медленно, словно ощупью, но уверенно. На взволнованный шепот ответила:
        - Я дорогу помню. Боюсь споткнуться или врезаться. Вдруг на пути что-нибудь положили?
        Остается верить. Глаза понемногу привыкают к темноте, но не видят ничего, кроме смутных теней, которые днем превратятся в деревья и дома предместья.
        Потом - косогор под ногами, сбившиеся полукругом острые колья, выхваченная рыжим факелом из тьмы каменная кладка. Ворота город ночью не откроет, но калитка для вылазок всегда готова принять человека, знающего верное слово.
        Гулкие шаги, ведущая со стен лестница…
        - Хорошо, - говорит сестра и повторяет: - Хорошо, что в этом городе я - своя. Хотя и строю новый…
        Внутри кольца стен - шаг шире. Сюда не пускают скот, здесь не держат кур, коз и свиней. Собаки, и те не всем позволены. Зато, не вступишь в нехорошее, и в городе будет меньше заразы. Здесь все еще помнят последнюю чуму, потому не ворчат. Считают, что заразу разносит дурной воздух. Сестра уверяет, что все зло от блох, но канализацию в своем городе провела и тоже не пускает на улицы живые инструменты. Права - пусть мудрецы спорят, какая зараза опасней, а ей, Анастасии, не по душе ни вонь, ни мелкие кусачие твари.
        Впереди крылом бабочки колеблется огонек. Потайной фонарь! Простенький: пять стенок и сальная свеча. А позади - мрак, который возле огня всегда гуще.
        - Привет, Тристан, - говорит сестра. В темноте не видно, но уши наверняка дернулись вперед. Теперь кажется, что они у нее всегда были, настолько подходят. - Вижу, мои рассказы пригодились.
        - Привет, Майни, - откликается темнота ломающимся голосом, - это что за взрослая с тобой?
        - Моя сестра, моя крестная, моя подруга… И она не настолько взрослая, чтобы с ней было неинтересно. Кстати, раз я здесь - приходи завтра на ипподром к третьему часу первой стражи. Буду учить бою тебя, ну и дружину заодно. Не передумал быть рыцарем?
        - Нет. Но отец все равно учит меня хирургии. Все время, что не ходит по вызовам и не корпит вместе с Брианой над книгой о тебе. Говорит, ты отличаешься - но не настолько, чтобы от этого не вышло пользы остальным.
        - Это хорошо… Дай-ка фонарь!
        Мерцающий и тихонько шипящий свет упал на мальчишку.
        - Возмужал, - констатировала Немайн, - в плечах прибавил. Пора браться за утяжеленный меч. Мулинеты освоил?
        - Ага. Показать?
        Свист рассекающей воздух палки. Быстрые удары в пустоту - туда, где могла бы быть голова противника, предплечья, сжимающие оружие кисти… Удары сверху, сбоку, снизу
        - градом. Вспомнилось, как на расшиве сестра уклонилась от удара Эйры. Но как уклониться от такого?
        - А еще я могу вот что!
        Палка перелетает в другую руку. И - то же самое, но левой! Дождался одобрения. Улыбнулся.
        - А ты тоже стала на взрослую похожа. Ну… статью.
        Не видно, но наверняка покраснел, как вчерашняя запеченная форель!
        - У меня сын.
        - Ага… А почему не подросла?
        - Я взрослая, Тристан. Вот такая маленькая, но взрослая…
        Дети - даже прошедшие войну и работу в полевом госпитале, неуверенность чуют за милю. Если это Тристан… Сестра рассказывала. Сын врача, желает быть воином, в прошлом походе помогал отцу. Теперь его учат на хирурга.
        - Совсем взрослая? Не верю!
        В ответ - печальный вздох. Августине до двадцати лет, полного совершеннолетия по римским законам, несколько месяцев. Что хуже - потерять в тюрьме годы детства или раннюю юность?
        - Взрослая. Но - сида! Кстати, отчего ты решил, что быть врачом и воином разом нельзя? Учебы больше, служба тяжелей… но ведь и чести больше!
        - Но ведь врачи не воюют…
        - Старый обычай. Времен, когда племена бриттов воевали между собой. Когда пленных щадили, а лекарь перевязывал раны чужим так же, как и своим… Теперь не так. При Честере с камбрийским войском было больше тысячи монахов. Братья собирались молиться за свое войско и помогать страждущим. Их пощадили? Сумело бежать не больше пяти десятков. Наступили иные времена, и врач на поле беспощадного боя будет выглядеть совсем иначе. Так, как бывало в иные времена…
        И полилась - сказка. Страшная! В ней поднимались к небесам кручи горных твердынь, шли в бой стрелки с самострелами, выпускающими десятки пуль в мгновение ока, ползали оснащенные баллистами чудища, ничуть не напоминающие слонов Ганнибала. Драконы со всадниками на них поливали землю огнем… Анастасия сначала испугалась, потом развеселилась. Это же сказка! В таком пекле не то что человек не выживет, черт окочурится.
        - Выживет, - сказала Немайн.
        Спокойно, буднично - словно не только по местным суевериям она холмовая сида, разменявшая четвертую тысячу лет. Словно видела и светило ярче тысячи солнц, и громовых птиц, взлетающих выше неба голубого - в небо черное!
        - Выживет, - повторила сестра, - но не всегда останется цел. Тогда и приходит время тех, о ком я и хотела рассказать. Врачей и воинов разом!
        Слова. Всего лишь слова, но глаза видят сквозь темень предутреннего часа. Пали с затянутых дымом небес винтокрылые - как это? - стрекозы. Враги, обступившие последнюю позицию израненных героев, отброшены пылающими стрелами.
        Сквозь гром, по трясущейся земле, спешат воины в шлемах с опущенными личинами. На черных одеждах - багряные кресты. Там, где они проходят, враг бежит. Тогда их ждет новая работа: тащить раненых к стрекозам. Чтобы вывезти из ада. Доставить в госпиталь… А чтобы дожили, в ход идут сталь хирургов, снадобья травников, ведьминские зелья.
        Госпиталь! Латинское слово! Значит, все-таки выдумка, вроде книги, в которой римская галера заплыла на небо и принимала участие в битве флотов Луны и Солнца. Можно выдохнуть… Хочется смеяться, но Тристан - серьезен.
        - Для меня было бы честью принять одежду с красным крестом. Эти воины - монахи?
        - Нет, - сказала Немайн, - многих дома ждали семьи. Но возвращались не все… И не всегда было, куда возвращаться.
        - Понимаю. Война.
        Тристан повернул фонарь к девушкам. Серьезный, недетский взгляд скользнул по лицу Анастасии. Потом огонек прикрыла заслонка, и будущий рыцарь превратился в тень на фоне сереющего неба. Проговорили, сказки прослушали - рассвет на носу, за городской стеной прячется!
        - Я понял, - сказал Тристан, - и я постараюсь. Когда-нибудь, Майни, я тебя вытащу.
        Хихикнул, совершенно мальчишески, и прибавил:
        - Или Анастасию. У нее тоже меч на поясе, пусть она и не воительница…
        С тем и разошлись. Надо успеть разойтись по домам и сделать вид, что выспалась. Сестре спать всю ночь нельзя, глупое местное суеверие, но она изобразит перебирание бумаг. Короля тоже ни к чему обижать.
        - Сам Гулидиен поймет, - нашептывала Немайн, - а вот его невеста… Очень самолюбивая и обидчивая особа! Хоть и воительница.
        - А как это быстро определить, воительница ты или нет?
        - По прическе. У воительницы - коса. Часто вплетают наконечник стрелы, но и самой косы достаточно. А ведьмы ходят с неприбранными…
        - Значит, косу мне нельзя. Ведьмой тоже быть не хочу. А что значат сложные прически?
        - Ничего не значат, кроме того, что женщина ничего, кроме прически, из себя и не представляет… Ах, да: в Кер-Сиди чиновницы-не-ведьмы повадились собирать волосы в хвост. Мол, служим Республике, но пером, а не мечом.
        - Ясно, - сказала Анастасия. - Значит, хвост - это чиновница? Пожалуй, самое то… Ленточка у тебя найдется? Волосы перехватить?
        В комнате почти светло - для больших глаз сиды. Прыжок, недовольное шуршание тюфяка… Все, врать не нужно, все сами увидят - спала! Ни мама, ни сестры ворчать не будут. Можно пристроиться на пятках у большого ларя, раскрыть чернильницу, обмакнуть перо… Но не начать работу: дверь осторожно скрипнула, приоткрылась…
        Что нужно, чтобы узнать ту, с кем делила комнату? Ту, которая когда-то схватила тебя за шкирку и заставила читать переведенный на камбрийский язык Новый завет горожанам - и они слушали, отставив кружки, ушастое большеглазое чудище - нечисть холмовую и проповедницу разом? Ту, которая была готова умереть на недостроенном мосту - ради того, чтобы к кому-то пораньше подошло подкрепление? Достаточно услышать один шаг и один вдох…
        - Эйлет, заходи. Я не сплю. Мне больше нельзя. Гейс.
        - Майни… Я не знаю, как так вышло, что ты оказалась римской базилиссой, с вами, ушастыми, всегда непросто… но это хорошо! Не смей отказываться!
        Немайн вздохнула. Если бы это сказала Настя, можно было бы понять… Но сестре-римлянке как раз все равно. Ей нужен родной человек, и только. Эйлет нужна императрица. И муж. А сиду можно спросить:
        - Ты мне сестра?
        Не боится, что в ответ прозвучит: «нет». Права. Странно, что вообще спрашивает!
        - Сестра.
        - Хорошо… Тогда слушай еще раз. Говорим серьезно, как ты учила.
        Значит, по-мужски. Не учитывая жестов и тона, не читая между слов недосказанное. Только смысл - четкий. Не допускающий толкования на двенадцать сторон.
        Села на пятки - так, что колени в колени, глаза в глаза.
        - Эмилий для меня - жизнь. Уйдет, руки на себя не наложу, не надо будет. Так засохну… как моя левая. Веришь?
        Голос спокойный, ровный. Рукав с парализованной рукой пристегнут к поясу, оттого кажется, будто сестра подперла бок и желает поскандалить. Правая, здоровая, рука поглаживает переброшенную через плечо соломенную косу. Медленно, размеренно. Словно успокаивает.
        - Верю. Но он не уйдет. Не теперь.
        - Теперь - не уйдет… Но жизнь долгая! А еще я лучше убью себя, чем сделаю его несчастным. Он счастлив, только служа Империи. Покажи ему, что ты и твой Кер-Сиди
        - и есть Империя. Это все, большего не надо.
        - Я с ним уже говорила. Он вполне доволен. Республика для него это я и Анастасия. Но я буду только хранительницей Глентуи, а не императрицей Рима. Я не хочу тащить на горбу все! Анастасия вырастет - решит сама. Захочет быть императрицей - станет.
        - Вот именно… Выйдет замуж, уедет куда-нибудь на континент! А Эмилий за ней… Я не хочу на чужбину, Майни. Даже в Константинополь.
        - Так и я не хочу, - сказала Немайн. - Видишь, как мы похожи? Сестры!
        - Значит, ты меня понимаешь. Вот и придумай что-нибудь. Ты умная.
        - Хорошо. Подумаю…
        Эйлет улыбается. Забывает, что сестра - сида. А к обещаниям холмового народа следует относиться осторожно. Исполнят неукоснительно, до словечка - а дальше, как сами поймут. Значит, думать будет. Вопрос - что ей в голову придет!
        Дверь снова распахивается. Быстро, широко… но грохота нет. Ручка зажата в крепких пальцах Гвен.
        - Ты не спишь, сестрица? Нам нужно поговорить. С глазу на глаз!
        Потом - все девичьи подробности: как живется с мужем, как хочется пожить для себя и не обзавестись сперва животом, а потом ребенком…
        - Как можно - маленького не хотеть? Тебе ведь помогут, не хуже, чем мне! Я ж не знала, с какой стороны за пеленки браться…
        Гвен отмахнулась.
        - Годик бы… Больше не надо, начнут говорить про бесплодную утробу, муж забеспокоится. А так… Я лентяйка! Во всем, что не касается готовки. Хорошо, все остальное любимый мой тянет, и в охотку. Только вот народ в зале все унылей, да и поредел. Что он делает не так - не знаю. Мама молчит. Я так думаю: раньше у огня сида сиживала. По вечерам Книгу читала. Так?
        - Было, - Немайн кивнула. - Я и сейчас у камина просушиться не против. А Книгу пусть кто-нибудь другой читает. Я свое дело сделала. Перевела. Дальше - другим подхватывать. Так что, если не пожалеешь сестре темного угольного…
        И шутка, и напоминание: хозяйство, не считая матери, на тебе. Ушастой-глазастой своих хлопот довольно… Висение на шее. Слезы.
        - Ты хорошая!
        Вот как мало надо для счастья! Так что ж ты, родная, еще горку наваливаешь да доливаешь - с мениском? Говоришь:
        - А еще устрой что-нибудь, чтоб они вспомнили, что ты - та самая Древняя! И что дела нужно решать у нас… а не в глупом новоделе, Сенате!
        И надо бы отказать, да не получается. А горло перехвачено, а из глаз - слезы. Не всегда «обнимки» - хорошо! Приходится Немайн самой себе напоминать: ты умная, это раз. Ты сида, пусть и не древняя, это два. Ты Немайн, это три! Значит, выкрутишься! Но стоит Гвен выскочить, взмахнув на прощанье золотистой гривой, как ей на место заступает следующее явление.
        Вместо старшей из камбрийских сестер - зять. Кейр ап Вэйлин, принцепс Сената и первый человек, проявивший к ушастому и глазастому существу хоть какое-то участие. Тогда, когда у сиды не было ни власти, ни родни, ни славы, а пожитки, не считая прикопанных в лесу золота и оружия, умещались в заплечном мешке. Теперь взлетел высоко… а наверху холодно, и ветер зол, и воздуха не хватает.
        Вот и получается - просит не о том, чего хочет на самом деле. Того, чего желать положено по мнению клана, семьи, жены. Почему сам? Не сошлась Немайн с самой старшей сестрой характером! Вот мужу и отдуваться… И сиде.
        Невелика шутка - непременно явиться в Сенат, и о делах разговаривать только там… или на пирах у короля, но уж никак не в заезжем доме. То есть - поступайте, соседи, не так, как я делаю, а как говорю. В Кер-Сиди-то все наоборот! В трактирах и есть средоточие дел, да и к сиде в башню последнее время вызывают «к завтраку» - как в ином мире и времени «на ковер». Даже шутка ходит: «За обедом и ужином Немайн людей не ест…» Иные иноземцы понимают буквально, им страх, горожанам веселье.
        Обычай завести пришлось. Человек, которому с порога вручают чашку кофе, может быть спокоен: разнос не перерастет рамок, которые дозволяет обычай по отношению к человеку, принявшему из рук хозяйки хлеб и питье. Не съедят, не заколдуют, не бросят в подземелье. Вот если чашку не предложат… тогда плохо. Но такое случалось редко, и наказанные были рады-радешеньки, что отделались штрафом или смещением с должности.
        И что теперь отвечать? Кейр уловил заминку, бормочет:
        - Если нельзя… Я понимаю… Жена же…
        Этот парень в Рождественском сражении командовал лучниками. Хорошо командовал. Потом - хорошо резался врукопашную. На войне выстоял. А дома?
        - Я обязательно загляну в Сенат, - сказала сида, - внесу вопрос, и дождусь решения…
        Зато какой вопрос задать, подскажут в пиршественной зале «Головы Грифона», у огонька. Принятие решения и его официальное оформление - вещи разные, но нужны обе. Не всегда хорошо, когда они совпадают. Не в Камбрии, которая разом неприступная для варваров крепость и уютный дом! Наружу должно сквозить имперской помпой, внутрь пусть идет домашнее тепло и вкусные запахи. Только…
        - А еще жена очень просит тебя показаться… как базилисса! Во всей славе. Мы с Туллой до сих пор не понимаем, как вышло, что ты оказалась девочкой с картины. Мы-то знаем, ты до фанфар не жадная. Я вот думаю: может, ты так желала, чтобы девочки спаслись с острова, что прошлое подстроилось? Но, как бы ни было, это очень нам поможет!
        Вот не сидела бы на пятках - со стула бы свалилась. Есть достоинства в обычаях времен, когда для бритта сохранить лицо важней, чем сохранить жизнь. Весь день ждала вопросов - никаких! Ни при встрече, ни за ужином. Оказывается - все решили за нее.
        - В Сенат, я, конечно, оденусь как римлянка.
        Вышитого шелка привезла достаточно, чтобы наспех с иголками не возиться. Драгоценная ткань ляжет старинными складками, соединив традиции Республики и Империи… Вот только на голове не будет ни платка, ни шапки: не столько ради местного обычая, сколько для того, чтобы всякий видел - на лбу сиды нет венца! Хорошо бы в приветственной речи Сенату напомнить легендарное происхождение бриттов. Хорошая шутка: «В стране потомков Брута нет места Цезарю!» Жаль, главный титул так называемого короля Артура звучит не иначе чем Imperator Britannia, да и Настю не хочется подставлять.
        Кейр то ли понял, что большего не выжать, то ли решил, что жене хватит, а самому не особо и надо. Торопливо распрощался. Дверь даже не скрипнула, так аккуратно притворил. Немайн взялась за пергамент, перо ловко выводит кружки и закорючки. Проблема волков и овец куда сложней задачи про волка, козу и капусту. Чем больше сторон, желающих разного, тем проще все сделать по-своему и никого всерьез не обидеть. Куда сложней решить, чего желаешь именно ты…
        Когда дверь обиженно крикнула, сида посадила кляксу - не на разрисованный лист, на платье Сиан. Самой младшей из старших сестер!
        - Застала врасплох! Ух ты! Вот тебе проигрыш: уши давай.
        Когда уши мнут и гладят, это неприятно. Как Немайн надеялась, что эту чашу до дна осушат фенеки… Увы, сестре сестру мучить слаще. Сначала мучить. Потом - радовать. Когда за ушами чешут - совсем другое дело! Умом можно понимать, что сладкое место за ушком досталась в наследство от четвероногой когтистой твари, которой самой толком его от блох не вычесать. А толку? Разомлела, веревки можно вить. Сестренка тоже сияет. Наверное, часть радости ей передается. Хорошая она, хоть и маленькая пока. Беречь надо!
        Сиан пытается что-то сказать, но у сиды не то настроение, чтобы слушать. Из ларя появляются подарки, что ждали позднего времени. Сюрприза не выйдет? Выйдет, сейчас. А предвкушение - тоже радость!
        - Секретом поделюсь. Вот, смотри! Это тебе, к королевской свадьбе. Не с моего плеча обносок - новенькое, по твоей мерке, но кроено как мое серое… Сейчас примеришь… а вот перед подругами похвастать не дам, не то запачкаешь до срока. А вот и серое! Тоже тебе… Это хоть каждый день носи.
        Приходится зажечь свет, чтобы сестра рассмотрела подарки. Она рада, очень рада. Вздыхает и ахает, с зеркальцами крутится, пытается поймать одним картинку из другого, чтобы хоть представить, как вся красота смотрится сзади. Немайн суетится вокруг, споро застегивает ряды крохотных пуговок, что таинственно перемигиваются со свечами.
        - Ну?
        В ответ - восторженный выдох:
        - Как взрослая…
        А раз взрослая - Сиан вздыхает и переходит к делу. Да, и она туда же!
        - У меня к тебе просьба, Майни. Очень серьезная. И не заглядывай мне в глаза снизу вверх! Тебя в городе опять… ну, не то что боятся, но как относиться - не знают. Ты уже была просто холмовой сидой, потом оказалась сидой древней, потом ригдамной, потом сразу хранительницей. Теперь ты еще и августа… Все сестры до хрипоты спорят, кем тебе быть правильнее - по их хотению! Так вот, Майни, кто бы ты ни была… ты мне сестра?
        - Да.
        Тихое. Обреченное. Но дети таких глупостей не замечают!
        - А раз - да, так вот тебе маленькая просьба: не мельтеши. Стань какой-нибудь одной тобой, не всеми вместе. Ненадолго: лет на семьдесят. Мне почти наверняка хватит.
        Немайн дернула ушами. По очереди их провернула: вперед-назад, вверх-вниз. Левое, правое.
        - Видишь? - спросила. - Помнишь, как мне их трудно все время прижатыми держать? Боюсь, и с «мельтешением» так же выйдет…
        Сиан встряхивает головой. Ответ не принят.
        - Майни, не увиливай. Реши. Выбери - кем тебе быть удобней. И будь ею! А я тебя какую угодно любить буду…
        Сида снова одна, снова на коленях распяленный на писчей доске пергамент, в руках перо. Замерло! Все силы, что сошлись вокруг в несогласованном хоре, учтены, расписаны, взвешены. Можно вычислить равнодействующую - и воздействие, которое приведет ее в желаемую сторону. Осталось провести одну черту.
        Кончик пера тихо стучит о донышко чернильницы. Вот на пергаменте появился значок - пара ушей-треугольников. Но вместо решающей стрелки-воздействия уверенная рука Немайн выводит… знак вопроса?
        Триада вторая

1
        Заявиться к королю запросто, с пустыми руками, могут разве подданные. С соседей иной спрос: без подарка приходить неловко. Вручать дар следует сразу же, чтобы у хозяина было время точно подобрать ответный - в ту же цену, да еще и со смыслом. Ошибиться в цене нельзя: кто подарил меньше, тот считается младше. Потому гость не должен дарить слишком много, могут понять как намек - если не как оскорбление. В Камбрии немало королей, чья честь куда как превосходит состояние.
        Королевство Дивед - одно из немногих исключений: на плодородные долины, богатые рыбные угодья, изобильные зверем леса опирается один из немногих римских городов, чьи стены за последние два с половиной столетия не одолел ни один враг, кроме чумы. И все-таки заставлять короля ломать голову - нехорошо. Способ улучшить отношения действительно ценным подношением еще представится: королевская свадьба. Даже две!
        Тогда можно будет дарить от души, сколько угодно, а в первое утро по приезде изволь представить нечто небольшое, недорогое, но почетное. Как решат привычную задачку сида и гречанка, многие судачили заранее, но тем горожанам, кому довелось оказаться возле ворот, ведущих в западное предместье, гадать не приходится.
        День задался славный с самого утра, теплый южный ветерок разогнал туман. Город блестит свежими красками - зелень травы, желтизна присыпанных песком дорожек, ненавязчивое тепло деревянных мостовых. Всем хорошо, одна сида щурится на слишком яркий свет, бурчит, что туман красивее… что с нее взять, с холмовой? У нее глаза другие!
        Рядом с Немайн шагает черноволосая девица, о которой горожане много слышали, кое-кто и рассмотреть успел - мельком. Кто не успел, может убедиться - то же лицо, только человеческое. И глаза у нее серые… и даже большие! Волосы не спрятаны под покрывалом, прихвачены пурпурной лентой. Диадема! У Немайн лоб открыт, зато в руках ивовая палка с крестообразным навершием. Регалия, а выглядит - будто дрючок прихватила, от королевских собак отбиваться.
        У Анастасии руки пусты. Обе одеты по старине, только не местной, а римской: белая шерсть, под ней - выбеленный лен. Шелк на обеих есть, только вовсе снизу, но женщины и это примечают - по тому, как лежат верхние одежды, как и то, что рубах, какими бы тонкими ни были, не больше трех. Меньше нельзя, а больше - жарко. Май, как-никак.
        Рыцари, почетная охрана, торжественны и сосредоточены. Подарки тащат оруженосцы. Один вышагивает гордо и важно, задрал подбородок так, что под ноги приходится коситься. На вытянутых руках обшитый шелком футляр. Не приходится гадать, что внутри - форма выдает. Лук! Не ополченский, буковый - клееный, рыцарский. И размеры выдают, да и простой лук - не королевский подарок.
        Второй оруженосец вовсе не так почтительно тащит корзину, неплотно укрытую наброшенным поверх полотном. Вот в щелку показался черный нос… выскочило здоровенное, почти как у сиды, ухо. Только у фенеков уши в шерсти, а у Немайн - голые, почти прозрачные. Осталось угадать, какой подарок вручат от хранительницы, а какой от императрицы!
        Перед королевским подворьем - встреча. Сида пришла вечером, по реке. Зато ночью, по римской дороге, явились мерсийцы. Вот незадача! Люди смотрят, спорят: кого Гулидиен МакДесси примет первым?
        Короля Пенду обижать никак нельзя! Сильнейший союзник, в ближайшем будущем родственник.
        Попросить подождать двух римских императриц? В стране, жители которой до сих пор считают себя римлянами? Проще объявить им войну. В конце концов, мятеж - дело обычное…
        Граф Окта Роксетерский с наслаждением ловит настороженные, едва не испуганные взгляды. Сегодня мерсийцы выглядят вовсе не так, как в Кер-Сиди. Сегодня прибывает великое посольство и свадебный поезд разом. Сегодня день старых традиций, потому соседи-диведцы с настороженностью и недоумением видят вместо привычных союзников - сущих варваров… которыми, увы, многие англы и являются до сих пор. Да, король читает Цезаря в подлиннике, ремесленники и земледельцы перенимают бриттскую сноровку… вот и с сидой договорились насчет учебы. Англы - жадные варвары, но сегодня они жадны до знаний и цивилизации. Сегодня они предлагают дружбу и совражество, и смешение крови - на брачных ложах и бранных полях.
        Увы, слишком цивилизованные камбрийцы не умеют читать знаки. Для них мерсийцы сегодня выглядят чужаками. Никто здесь не оценит беличий плащ на плечах короля, как и старинную фибулу в виде кабаньей головы. Вот разве ушастая! Эта должна знать. Помнить беличью мантию Аттилы, волчьи одежки готов, медвежьи накидки норманнов… Белка и вепрь - звери Тора. Знаки чести и власти отца богов. Сегодня король Пенда показывает - он ни перед кем не склонит головы, но будет прям и честен, как Тор, которому кладет жертвы.
        Когда-то вожди-иклинги предпочитали родство с медведем. Книжникам великий зверь нередко кажется неуклюжим недалеким увальнем… сильней не ошибиться! Хитер, непредсказуем, любознателен. Таков его бог - Вотан, таковы поэты и вожди грабительских походов, таковы дружины саксов и норманнов. Они придут, снесут все до основания и перепоют мир наново, под себя.
        Перепоют… уже доводилось слышать, как Тора называют сыном Вотана, что вепря отдали Фрейру, словно домашнюю свинью!
        Снесут - если не встать у них на пути. Человек трудящийся равно презренен для разбойника и поэта. Они любят повторять, что пот льет лишь тот, кто слишком труслив, чтобы взять чужое, а потому будет принужден отдать все, что пожелают храбрецы. Не понимают, насколько доставшееся тяжко дороже доставшегося легко, оттого так удивляются, когда клыки вепря вспарывают им брюхо. Мало кто из зверей может посмотреть в глаза медведю и сказать: «Ты не пройдешь к моим детям… в крайнем случае мы умрем вместе. Понял? Теперь посмотрим, не тонка ли твоя кишка!» Яростный вепрь, да. Но и росомаха, у которой голова никогда не идет кругом, тоже. А в этом краю одна есть - легка на помине!
        Немайн не нуждается в шкуре на плечах, чтобы разглядеть ее зверя - с белого лба отброшена темно-медная ость, треугольные уши приподняты кверху. Она христианка, а потому рядится в шерсть, выбеленную Солнцем, как оголенные кости. Росомаха в овечьей шкуре… ей нравятся такие шутки.
        - Привет, - говорит, будто расстались час назад, - мы с сестрой к королю идем. Вместе - уместно?
        Что решит король? Выход неплохой, никому не обидный, но тоже значащий. Если явиться не просто одновременно, а вместе, как одно - выйдет, что Камбрия и Мерсия уже перемешались: город сиды, как ни крути, часть Камбрии. Но если Немайн придет вместе с англами, получится, что мерсийцев от бриттов она не отличает… Это мысли посла. Что думает король?
        - Друг рядом уместен всегда, - говорит Пенда.
        Вот так. Просто, без рассуждений о богах и королевствах…
        И пусть у встречающих голова болит о том, как и сколько раз дуть в фанфары, тем более, их тоже - двое. Рядом с Гулидиеном его будущий тесть, король Риваллон, отец храброй и своевольной Кейндрих. Грузно развалился в кресле, на плечах - радуга, как положено местным королям: в одежде не меньше семи цветов. Встанет ли навстречу? Последние годы ноги плохо служат королю, хотя править ему это не мешает. Седина и морщины оправдывают носилки, и неправду Риваллон высматривает прямо с мягкого кресла. На пирах его под руки не водят, да когда пенятся полные пивом чаши всегда можно сказать, что в ноги ударил хмель. В ноги - не в голову!
        Теперь дело иное. Каждый шаг определяет будущее королевства. Пошатнешься - все королевство закачается. Обопрешься на посох - порадуешь дружину, но обидишь ополчение. Позволишь вести себя под руки - покажешь, что уже не с тобой и говорить… Проще - сидеть, а гости - пусть обижаются, если посмеют. Сами пришли! Иные из прежних королей так и умирали - выпрямившись на троне, с мечом, привязанным к руке.
        Но Риваллон - встал. Тяжело навалился на плечо дочери. И так, с отстраненным лицом человека, терпящего острую боль на каждом шаге, идет навстречу гостям. И в этом нет слабости.
        Есть - завещание.
        Пусть дальняя родня видит: без толку бунтовать королевство, кричать, что мужчина справится лучше. Кейндрих уже правит. Она водила армию в победоносный поход, и даже если где-то ошиблась по свойственной молодости горячности - не важно. Главное, земли приросли, верные награждены, соседи дружественны. Что дочь сама справится с правлением, без помощи мужа-диведца. Теперь этого хватит, а на то, чтобы смириться с грядущим объединением, понадобятся годы. На худой конец, Дивед и Брихейниог вновь разойдутся, поделенные между отпрысками единого королевского рода МакДесси. Теперь - единого.
        Немайн пожалела, что решила идти вместе с англами. Могла бы и подождать! Одна - заявилась бы простецки, по старой дружбе. Позволила бы себя за уши потягать, устроила бы сеанс одновременного рева с Кейндрих. Глядишь, лесная ревнивица и решила бы, что с ушастым ужасом можно ужиться - пока живет в другом городе, а заглядывает только мать проведать да подарки передать. Увы, королевская дружина выстроена, словно для смотра, слух терзают фанфары. Под ногами пружинит покрытая холстами трава. Рвет глотку глашатай. Первой, по чину, должны поименовать Анастасию, но звучат два имени, и уши, как ни держи, сами прижимаются к голове.
        - Немайн и Анастасия, Святые и Вечные, верные Христу Господу, Самодержицы, Августы и Великие императрицы римлян!
        Известие о взаимном признании август до Кер-Мирддина добралось всего за несколько дней до корабля. Гулидиен МакДесси тогда едва успел поприветствовать невесту… и наблюдал, как любимая из голубки обращается соколицей: яростной и мало соображающей. Сразу брякнула:
        - Заколдовала ушастая римлянку! Берегись ее, любимый мой! Она же до тебя добирается!
        Никакие резоны не доходили. Да, и римлянку заколдовала, и в соборе Кер-Сиди у всех был морок… даже у патриарха, в алтаре!
        - Ты ирландка, - напомнил Гулидиен, - ну, вспомни, чему тебя в детстве учили. В
«Разрушении дома Да Дерга» было что? Немайн, когда ее попросили имя назвать, соврать не смогла. Спрятала настоящее среди трех десятков поэтических. Зато со временем они забавляться умеют… И любят.
        Достаточно немного подумать - и станет ясно, как трехтысячелетняя сида, не умеющая лгать, превратилась в девятнадцатилетнюю римскую августу. Если она может сделать так, что человек попросту не родился… не могла ли и подкинуть себя саму? Скажем, вместо мертворожденного младенчика. Это в Камбрии любой умеет опознать подкидыша! А тут и уши прятать не пришлось…
        Римляне не приняли слишком странную, решили заточить. Выбралась. Вернулась. Нашла новую семью. Тут ее догнало измененное прошлое. Может, и отыграла бы назад, но то ли не получается пока, то ли Анастасию не желает бросать одну. Ее-то ведь тоже вытащила! Как? Спросить легко, понять ответ - трудно.
        Но как же ей не нравится титул! На каждом слове уши сердито прижимаются, потом падают к плечам. Недовольна, но молчит! Дает возможность исправить ошибку… Что не так? Глашатай неделю старался, зубрил императорский титул. Ни в словечке не ошибся… Что ж не так? Стоп! Точно, летая в небесах, забыли про кочку под ногами. Единственную землю, на которой рыжая и ушастая властвует не на словах. Родителей - приемных и родных в Камбрии не различают. Старинное правило - не могут быть королями да королевами те, кому за ними положено присматривать! И что делать принимающей стороне? Разве что - самому исправить:
        - Немайн, хранительница правды Республики Глентуи.
        На сей раз уши не упали - взлетели торчком, расправились… Это уже нарочно. Довольна! Можно выждать, пока зачитают титулы Пенды Мерсийского, подняться навстречу. Приходится сдерживать шаг - рядом, опираясь на дочь, медленно и важно выступает король Риваллон. Тяжело дышит, каждое движение дается с болью, а ведь моложе Мерсийца лет на десять. Трудное у соседа выдалось царствование… Сперва вражеское нашествие, что захлестнуло королевство, как прилив - до самых верхушек холмов. Жители ушли в круглые крепости-убежища, подрезали чужой армии тылы, и неприятель схлынул так же споро, как и накатился. Жители лесного королевства не боялись разорения полей - урожай был собран, и следующий должен был успеть вызреть. А что? Лес не вырубили, с пашен почву не увезли… Солнце в небе осталось. Так казалось. До тех пор, пока поднявшаяся по весне вода не захотела уходить обратно с разбухших земель.
        Уходящая армия разрушила то, до чего добрались руки - построенные при империи каналы и запруды. Камбрийцы за два с половиной века независимости позабыли римскую премудрость - но не то, для чего прорыты в земле каналы. Король велел копать землю, народ явился на службу от мала до велика… Не помогло. Мало было знать, что потеряно, нужно было знать, где рыть, как и сколько. Кое-где почва оказалась слишком топкой, где-то воды - хватит покрыть человека с головой. Королевство потеряло треть полей, и осенью пришло недоедание. Не голод, но пояса пришлось подтянуть.
        До травы дожили - казалось, будет проще. Только вместе с зеленью в королевство явилась болотная лихорадка и уже не ушла. Врачи говорили о дурном воздухе - на латыни «malus aeris», пробовали снадобье за снадобьем - люди умирали. Не все, многие. Она не пощадила королевскую семью, оставив от крепкой ветви восточных МакДесси один-единственный побег. Лихорадка зла… только и милует, что озерных фэйри, которые, бывает, замуж за земных людей выходят, да и к потомству их зачастую благосклонна. Что с них взять - они не совсем люди…
        Люди потянулись на более здоровые земли, что освободились после пожравшей прибрежные королевства чумы, но там мор пришел и ушел, родились новые дети, выросли - идти стало некуда. Пришлось жить - с болотной лихорадкой, которая лиходействовала, как в старых, доримских, легендах.
        Войны, заботы, дурная сырость… Когда приехал будущий тесть, Гулидиен озаботился, оторвал мэтра Амвросия от его штудий. Как раз ради того, чтобы лучший целитель взглянул - нет ли возможности как-то помочь? Прежде было нельзя, но с тех пор, как мэтр начал перевод книги о недугах холмового народа, он узнал много нового.
        Так вышло - да только не в радостную сторону. Врачу хватило одного взгляда. Не сказал, отрезал:
        - Поздно. Твоя невеста до осени станет сиротой - и правящей королевой!
        То, что Кейндрих - единственная дочь, ни при чем. Род на ней не заканчивается, а камбрийский закон: старшинство - старшему, власть - лучшему, никто не отменял. Она не просто годится для власти. Для ее страны, ее народа - она лучшая, и характер тут не помеха, подспорье. Люди любят королевну, дружина верна, ее рука привычна к луку и мечу. Даже лихорадка не смогла взять девочку - упрямица уцепилась за жизнь слишком крепко. Так же крепко, как теперь поддерживает готового рухнуть Риваллона.
        Помочь нельзя - выйдет политический жест, подчинение Диведа Брихейниогу. Остается проклинать связывающие королей сети обычаев и радоваться, когда боль хорошего человека облегчают другие.
        Немайн скосила глаза вбок. Сестра-римлянка все еще не любит больших и шумных сборищ, а тут на небольшом пятачке столпилось никак не меньше сотни человек. Так и есть - побледнела, лицо на гипсовую маску похоже, прикусила… не губу, это было бы слишком явно - щеку изнутри. Сделать шаг не только вперед, вбок? Прикоснуться плечом, тыльной стороной кисти… Пусть вспомнит, что сестра рядом, и не смотрит под ноги.
        А Настя и не опускала глаза! Вперилась во что-то впереди себя. Нет, это не боязнь толпы. Да она не может смотреть, как старик мучается! Хорошая, добрая девочка. Даже тюрьма не озлобила… Зато нарушать правила ее не научили, а Немайн положено! Лучший способ всем показать - она не императрица, а всего лишь «некоролева», которой не обидно пройти большую часть пути навстречу человеку с больными ногами. Довольно и того, что старик встал и двинулся навстречу…
        Сида прибавила шаг - сначала немного, затем перешла почти на бег - и тут ее руку стиснула ладонь сестры… И Анастасия потащила сиду за собой! Быстро, еще быстрей! Длинноногая! Кто думал, что она не умеет нарушать правила? Еще как, только - за компанию. Это плохо. Императрица должна уметь принимать решения первой, даже при хорошем муже.
        Сестра так торопилась, что сделала лишний шаг. Пенда и Гулидиен еще идут навстречу друг другу, а Немайн стоит нос к носу с королем в радужной накидке, так близко, что глаза уже не видят лица, только выхватывают черты - прямую бровь, нос-набалдашник, желтоватые белки глаз. Увы, отвлеклась на чужое лицо - правая рука расшалилась. Чужая память подсказывает: одна из шуток инженера. Протянуть руку так, чтобы визави пришлось пожимать ее снизу вверх, по-подхалимьи.
        Со своими подчиненными он так не шутил, а вот иных напыщенных господ лавливать приходилось. Особенно тех, кто любил сжать чужую ладонь до боли, поиграться силой
        - и рассчитывал развернуть кисть наглеца. Не выходило, и теперь не выйдет. Тренировки придали рукам сиды достаточную крепость, чтобы дальше играло уже умение… вот только не с больным человеком забавляться глупостями! Можно надеяться, мелкая оплошность пройдет незамеченной - ладонь уже прямая, словно по отвесу. Крупную не спрятать.
        Пожимать руку - обычай римский, бритты больше привыкли кивать да кланяться, и у Немайн получалось хорошо. Перемену заметят, уже заметили! Риваллон руку принял, стиснул точно в меру.
        - Рад тебя видеть. С моей дочерью Кейндрих вы вместе воевали - но ухитрились разминуться.
        Еще одно рукопожатие - чуть более крепкое. Перекрестие взглядов - один словно копье ударил, другой, как кривой клинок, отвел острие в сторону.
        - Святая и вечная… вот ты какая. Думаешь, можешь позволить себе милосердие?
        Тут встряла Анастасия. Еще бы, сестру обижают! Отрезала:
        - Милосердие - императорская привилегия.
        Вот тут сидовские уши взметнулись! Мгновение - и сида снова спокойна.
        - Не только, сестра.
        - Да. Не только… Главное - ты помнишь. Даже если сама не подозреваешь об этом!
        Римлянка разглядывает сиду словно золотник, который прямо на ладони превратился в отшлифованный рубин. Точно, околдована. Или… Кейндрих вспомнила - и похолодела. Все верно: девочке, которой предстояло водить армию, рассказывали не об одном Артуре и его рыцарях. Среди героев ее детства был и император Ираклий. Герой, принявший царство христиан разрушенным почти до основания - и победивший. Он не искал Грааль, но вырвал из рук неверных Истинный Крест. Только Артур, хоть и родился неподалеку, ушел в холмы ожидать своего часа, а Ираклий - жил и воевал пусть и далеко, но теперь. Казалось, прищурь глаза - и увидишь, как постаревший герой вновь ведет непобедимые фемы и меры на агарян и филистимлян…
        Увы, когда нахлынули магометане, император уже не мог подняться в седло. Как и ее отец! Ушастое чудовище ухватилось за святое. Приняла облик невесть где сгинувшей августы, заколдовала вторую. Зачем? Неужели все это нужно против наследницы малярийного королевства?
        Тогда почему синерылая не торжествует? Как же, еще одно «доказательство» - снизошла к человеку, больному той же болезнью, что и великий Ираклий. Первой, настоящая дочь императора выскочила уже за ней… Но Немайн смотрит в землю, полиловела - будь человеком, была б красней сапожек из греческой кожи. То ли совесть, то ли стыд… Раньше казалось, у нее ни того, ни того.
        Потом были подарки. Лисята - миленькие, но не более того. Сида долго нахваливала зверей: как они ловят крыс и тем ослабляют чуму. Хорошо, но полезно именно диведцам, и особенно - горожанам. В болотах на холмах лекарство от малярии нужней, чем средство от чумы! Впрочем, подарок делают Гулидиену. Но вот дело дошло до оружия. С лука слетает чехол…
        Лука?
        Лежащее на руках святой и вечной Анастасии оружие если и напоминает привычный лук
        - так изогнутой формой и тетивой. Остальное… Вместо дерева - маслянистый блеск лакированной стали. Тетива натянута на колесики блоков. Обтянутая серым рукоять - и еще одна отдельно! Зацеп с крючком-спуском, чтобы злой шелк не ударил по руке. Вот как бывает - одни учатся годами, как пускать стрелу ровней, а другие приспосабливают штуковину… И вряд ли это римляне! У тех все большое, грубое, уже с вида мощное. Пожалуй, внешне более грозное, чем на деле. Здесь иной подход, и тянет от него не сухим теплом Африки, а стылым ветром с вершины сидовского холма. Того самого, что вдруг обернулся человеческим городом.
        В том же чехле, что и оружие - футляр со стрелами. Снарядов не больше десятка, все тяжелые, наконечники в человеческую кисть длиной. Две - широкие и тупые. Учебные! Верно, новое оружие сначала нужно освоить. Остальные - отточены до бритвенной остроты и вышлифованы до звездного сверкания. Ох, не римская это работа! Римляне любят машины, но не путают их с привычным оружием. Здесь - помесь, ублюдок, урод… Которого так хочется взять в руки, испробовать холмовую волшбу в деле.
        Кейндрих решила: и свадьбы ждать не будет, выпросит у жениха подарок - побаловаться. Потому первые слова, сопровождающие дар, прослушала. Вторым - едва поверила!
        - Я, Анастасия Аршакуни - законная императрица Рима, но я пока не правлю - последние годы меня ничему не учили, да и годы еще не подошли. Потому я не могу как равная вручить подарок тому, чья власть и чей империум признаны уже столь многими владыками этого острова. Сочтешь ли ты уместным, если я вручу приветственный дар твоей невесте? Она ведь тоже будущая правительница!
        Гулидиен принялся отвечать, говорить так же неторопливо и напыщенно. Кейндрих не слушает. Главное различила: согласен! Остальное неважно, мишура. Сейчас королевна видит только новое оружие, предвкушает миг, когда шершавая даже на взгляд рукоять ляжет в руку, когда точные стрелы пойдут в цель - сперва в кругляк-деревяшку, потом в оленей да волков. А там и до двуногих мишеней дойдет - найдутся!
        Думать, считать Кейндрих станет после. Задохнется от зависти - столько вошло в короткую речь!
        Римлянка укусила племянника-узурпатора - сидящему в Константинополе царю еще нет двадцати, и по законам империи он не в состоянии распоряжаться наследством. Заранее отказала всем, кто пожелает признания со стороны Рима: я только учусь, приходите через четыре года! Камбрия до сих пор часть Рима, пусть и оставшаяся без единого правителя. Западные императоры отказались от власти над Британией, восточные промолчали, но никто не отменил права войска - поднять на щит собственного императора, а Церкви - помазать на царство!
        Императором Британии был слизняк Вортигерн, пригласивший для защиты острова саксов… На деле его звали иначе, но весь народ дружно решил забыть позорное имя, и человека, из лености погубившего страну, в летописи внести под кличкой, гласящей:
«Надменный тиран».
        Императором Британии был король Артур. Он почти исправил ошибку и почти спас Британию - помешали усобицы и чума.
        И вот две девушки принесли простенькие подарки.
        Римлянка очарованная - надежду на верность. Если она признает избранного императора - никто спорить уже не посмеет. Что видит Гулидиена равным - не намекнула, сказала прямо… Приложить к таким словам золотую буллу с государственной печатью империи - и кончено! У дальней родни не станет надежды, нового правителя будут выбирать из его с Кейндрих детей. Только вот признание, выходит, случится не скоро. Не раньше, чем через четыре года. Все это время нельзя ссориться ни с Анастасией, ни с колдуньей из холмов. Императрица смотрит на сиду, как дите на маму - пока действует заклятие.
        Волшба умирает с наложившим ее колдуном… Убить бы разлучницу ушастую! И Мерлин бы на волю вышел - именно Немайн, Дева Озера, его когда-то завлекла и заточила… Или все-таки убила? За последние месяцы много страшных сказок прибавилось - и одна из самых жутких - про артурова чародея, колодец и маятник. Хороший рассказчик сможет отсмаковать каждое мгновение приближения тяжелого ножа, жар раскаленных железных стен, холод ямы с ядовитыми гадами, а в полушаге от воли, когда расправляет крылья надежда на счастливый исход - хитрая половица, спускающая самострел. Последняя ловушка, которую не обойти!
        Впрочем, и с живого Мерлина толку немного. Юстинианову чуму он остановить не смог, а сида - принесла средство. Неожиданное, наверняка с подвохом: у лисят настолько хитрые морды, что поневоле вспомнишь ушастую.
        Жениху подарок, Кейндрих - лишь обещание подарка. Вдруг Немайн и лекарство от малярии знает? Знает, но не говорит. Не верит сида людям! Выдаст секрет - станет не нужна, примутся, взвешивая риски, примерять ей к шее веревку, к сердцу меч, к спине кинжал, а к утробе яд. За себя королевна почти уверена: не будь сида нужна как союзница, не было бы риска для всего королевства - постаралась бы соперницу извести, разве что не в гостях. Гостеприимство - свято.
        При мысли о соперничестве Кейндрих тяжко вздохнет. Холмовая умна, отчего же не видит: долг в королевне выше чувства. Предложи Немайн поменять любовь на жизни ее людей, дать лекарство и забрать жениха… пришлось бы согласиться. Таков долг правящей королевы! А может, все она видит? Просто ждет! Вот выждет, когда патриарх спросит: известно ли кому-нибудь, почему этот брак не может быть заключен? Выскочит, уши прижмет, да и крикнет: «Мне!»
        Страшно.
        Куда страшней саксонских клинков… Может, и оружие для того подарила? Как намек? Мол, умри в бою, не то хуже будет?
        Станет зябко. Королевна охватит себя руками, пристроится поближе к огню. Только кто ее поймет среди предвкушения веселья? Отец? Нет, даже он поймет не так!
        - Зря грустишь, доченька, - скажет Риваллон, - Свадьба уже скоро!
        Кейндрих промолчит, будет смотреть, как у нее в ногах возятся сидовы лисята. То ли тепло любят, то ли чуют, кто должен стать в этом доме хозяйкой. То ли на холмовую шпионят. Последнее - вряд ли. Все-таки они, хоть и ушастые, на Немайн не во всем похожи. На огонь смотрят - и не щурятся!

2
        На ипподром в белых одеждах заявляться глупо, особенно если ты не зрительница. Немайн заскочила в «Голову», сбросила, что луковица, лишние слои, скользнула в шкурку, какую не слишком жалко. На пояс - шашку и кинжал, отросшую челку - со лба долой! Готова.
        Немайн ухмыльнулась, показав родным стенам островатые клычки. Сегодня придется туго. Не сестер гонять, не мальчишку-Тристана учить… Ну, мальчишка он по меркам чужой памяти, здесь - вот-вот станет оруженосцем. Значит, полноправным воином, защитником семьи, города, клана и королевства. Сегодня бой кривым клинком будут осваивать рыцари. Придется не учить, переучивать - да еще людей куда более опытных в практическом смертоубийстве, чем полугодовалая сида. Что ж, Немайн работы не боится. Да у нее и для дружины припасен подарочек! Очередное разорение, самые трудные части которого только-только принесли от мастера Лорна. Осталось собрать и испытать. Но это - вдали от чужих глаз.
        Собиралась провести занятия дома - двор у «Головы Грифона» просторный, хватило бы места и с Эйрой клинок против клинка размяться, и за тренировкой Анастасии присмотреть, и полюбоваться, каких успехов достиг Тристан. Мальчишка собирался явиться с сестрой Альмой - значит, есть чем хвастаться. Не вышло. Дружина возмутилась, громко и именно что дружно. Искривленными мечами, оказывается, авары пользуются! Значит, людям такое оружие тоже подходит, не хуже, чем сидам. Значит - учи, рыжая. Интересно!

«Интересно» - значит, своего добьются, не мытьем, так катаньем, и правильно сделают. Шашка - оружие легкой кавалерии, а камбрийские рыцари, как ни крути, кавалерия именно легкая. Ипподром для их упражнений - самое место. Правда, самой наставнице ездить верхом - ни-ни. Гейс! Стоит прокатиться на спине у лошадки, как в республике случится недород, засуха, пожар или еще какая-нибудь напасть. Для этого и нужна «некоролева»: пока она ведет себя правильно, все будет в порядке. Для Немайн правильно - поднимать пыль столбом в колеснице, а не на горячем скакуне. Спать поровну днем и ночью, соблюдать судебные, пиршественные, шахматные и пивные дни…
        Внутрь городских стен заезжать не стали - к чему зря беспокоить охрану? Колесница, полтора десятка рыцарей, столько же оруженосцев - уже небольшая армия. А ведь есть еще и герои! Эйлет верх Дэффид, однорукая Дева Моста - одна стоит дружины. Так и есть, если рядом - Эмилий, еще недавно - центенарий трапезитов Африканского экзархата. Тайный агент, дипломат и воин разом. Что ж, теперь он магистр оффиций - пусть и в небольшой городской республике.
        Доволен. Для него главное то, что Кер-Сиди - часть Рима. Империи, притворяющейся республикой - или наоборот? И ему все равно, кого Немайн зовет сестрой и матерью. Ее поведение лишний раз доказало: когда-то ее звали Августиной Аршакуни, и она - коронованная императрица Рима. Два патриарха, африканский в Карфагене и константинопольский в Кер-Сиди, подтвердили, что ни усыновление, ни повторное крещение после обмирания помазания на царство не отменяет. Значит, он верен присяге, просто перешел из одного административного подчинения в другое. Что Немайн предпочитает называться хранительницей правды, а не августой или базилиссой, ему безразлично. Римские императоры, бывало, совмещали десяток разных должностей и титулов. Тот же Октавиан Август именовал себя всего лишь первым гражданином отечества…
        Эмилий скачет у борта колесницы, как некогда норманны-телохранители, негромко говорит по-гречески, улыбается, косится на пристроившуюся с другой стороны Эйлет. Со стороны посмотреть - два «Э» обсуждают свадьбу. На деле - тайный разговор, который никому и в голову не придет подслушивать.
        - Ты уже думала, что ответить базилевсу Григорию Африканскому? Раз уж сестра признала твою опеку… Те предложения, что я передал, касались именно тебя: признание твоего империума над Кер-Сиди, как частью римской провинции Британия и право распорядиться империумом над остальными ее частями по твоему усмотрению. Теперь же твоему дяде придется что-то передать и Анастасии… и, право, я за нее боюсь. Твои уши - лучший залог семейной дружбы. Ни одна часть империи, кроме Британии, тебя не примет. Потому от тебя твой дядя неприятностей не ждет. С другой стороны, тебя здесь считают своей, а чужака в правители не примут. Сковырнуть родственницу ради варварского королька? Тоже глупо. Вы с Григорием были идеальными союзниками - до появления и признания святой и вечной Анастасии. Теперь…
        Он отвесил сидящей вместо снятого стреломета Анастасии настолько низкий поклон, насколько смог, не покидая седла. Замолчал, предоставив сестрам самим домыслить очевидное. Теперь у Немайн есть более близкая римская родственница, чем Григорий Африканский. У Анастасии уши нормальные, и она - точней, ее возможный муж - вполне может претендовать на власть по всей империи. Отныне никакие обещания не истребят неизбежной опаски. «А вдруг?»
        - Вдруг, - сказала хранительница, - только лисята родятся. Нужно придумать решение, которое исключит любое «вдруг» раз и навсегда. Время есть: сейчас у Григория все мысли об арабском вторжении. Потом начнем разговор о восстановлении законной власти во всех провинциях и о новом разделе империи - не на восточную и западную, иначе. Так, чтобы Григорий и его наследники и мыслить не могли захватить долю Насти, и не боялись, что их обидит она. Как именно, я пока не знаю.

«Настя!» Эмилий слышал это чуднОе слово уже не в первый раз. Хорошее греческое имя Немайн превратила в славянское прозвище. Зачем? Почему приемыша Владимиром назвала? Аварский посол говорит - имя не просто славянское - княжеское! Кажется, идет игра, которую начали без Эмилия, но в которую ему придется влезть по должности. Намеки, полутона… Будь Августина-Немайн действительно гинекейной девушкой, можно было бы предположить интригу ради интриги, попытку заставить чужие мысли бегать по ложному следу. Но у хранительницы правды - характерный титул! - иная натура. Ненавидит лишнюю работу, ей нужной хватает.
        Улыбается Эйлет. Высохшую руку привязала за спину, словно перед судебным поединком с заведомо слабейшей. Так и есть: получат ли свое другие сестры, еще неизвестно, а ее добыча - рядом и уже никуда не уйдет. Сида исполнила пожелание: показалась так, что у римлянина отпали последние сомнения в том, что Немайн была дочерью императора Ираклия. Эмилий говорит, что, даже приняв должность, сомневался. Даже после двойного признания взвешивал возможности двойного самозванства в сговоре с патриархом. И, видимо, с Господом! Признание-то в алтаре было.
        Эйлет хихикнула, ладонью рот прикрыла. Со стороны глянуть - дите малое. Но ведь, правда, смешно! А что поделать, если любимый человек - римлянин? Они такие. А греки и того хуже. Для них человек всегда впереди Бога, и Эмилий до конца поверил Майни с Анастасией не перед лицом Бога, а тогда, когда две девчушки, забыв про императорское достоинство, бросились помогать человеку, больному той же хворью, что и Ираклий.
        Гвен и Тулле - хуже. Их желания противоречат друг другу. Вылезло, когда до
«Головы» подробности королевского приветствия добрались - а слухи бегают быстрей колесниц. Вот и гадают: кого сестра-сида предпочтет? Или ухитрится затравить и того зайца, что в горы побежал, и того, что в болоте укрылся? Сидят злые, а Сиан их отчитывает: мол, зачем младшенькую мельтешить заставляете? Нехорошо это!
        Вот и угловая башня, навстречу выросли стены вытянутого цирка. Сестра-сида хмурится. Что не так? Тристан опоздал… На него не похоже, обычно является загодя. Но - семеро одного не ждут!
        Возле маленького, всего в три этажа, колизея пристроились колесничные конюшни. Запахи обычные - навоз, конский пот, смазка. Вот одну вывели на песок - перетягивают веревочный торсион, осматривают ободы. Интересно, сколько боевых колесниц в Диведе теперь, после зимнего похода? Благодаря подвеске из скрученных веревок и малой баллисте колесница снова стала оружием, грозным, но ох и дорогим!
        А еще - вызывающим ревность у рыцарей, полгода тому назад бывших самым дорогим и боеспособным родом войск. Вот и теперь сэр Ллойд не преминул заметить:
        - В бою их защищать приходится. Нам!
        - Так у нас, в Кер-Сиди, колесничие - дамы, - откликнулась Немайн, - не грех и прикрыть. Или скажешь, что болты, бьющие в два раза дальше луков, на поле боя - лишние?
        - Нет. Но я предпочел бы прибавить к дружине четырех таких девочек, как Вивиан, а не колесницу! Одна нам нужна, тебе же нельзя ездить верхом. Гейс. А больше - излишество.
        Слово произнесено, сида замолкает, вступает Эйра.
        - Не излишество! Колесница живучее! У нее можно двух лошадей убить, борта стрелами утыкать, а она будет воевать!
        Вечный спор правителей. Как строить армию? На что тратить средства? На колесницы, которые скоро появятся и у врага, веревочный торсион - штука нехитрая? Здесь Камбрия вырвалась вперед и может свое превосходство закрепить. Так говорит Эйра, душа колесничная.
        Сэр Ллойд почитает костяком армии дружину, составленную из привычных рыцарей. Это практично: рыцарь - не только воин, но и администратор. Два «Э» только перемигиваются. Пехота, колесницы, рыцари… Главное - снабжение!
        Немайн быстро и меленько шевелит ушами, разрываясь между несколькими собеседниками. Спор старый, но могут и новые аргументы проскочить! Жаль, норманн Эгиль ушел в поход на Оркнейские острова, как в воду канул - в целый океан, Атлантический. Второй месяц ни слуху ни духу… Впору начинать беспокоиться: Колумб за такое время до Америки добрался, а тут всех дел - два раза измерить в длину Британские острова.
        Беспокойство беспокойством, а сегодня его точку зрения озвучивать приходится самой хранительнице. Осторожно - так, чтобы не объявить своим мнением. Сама Немайн еще не решила! Потому и приходится уточнять: «Эгиль сказал бы… А вот комес Южного берега уверяет… Зато Эгиль Создатель Машин полагает…»
        Полагает он, что без судовой рати - чужая память говорит: морской пехоты - никуда. Камбрия на три четверти окружена водой, изрезана реками. К чему дорогая конница, когда есть морская пехота… Которой, правда, нужно более тяжелое оснащение, чем рыцарям, да и стоят морские кони дороже обычных. Правда, седоков поднимают куда побольше. Теперь он в плавании, а то бы встрял и принялся бы нахваливать колесницу. Еще и назвал бы замысловато, например, вепрем волн полей. Сухопутным кораблем, только маленьким очень. Двухосная, боевая ему напоминает снаккар, шестиосная - транспорт вроде кнорра…
        Есть и сторонники ополчения, причем разного. Горожанам нравится идея тяжелой пехоты, фермеры уверяют, что камбрийцы всегда славились подвижностью, а вот пехотным луком стоит владеть вообще всем. Анастасия, и та наслушалась. Сказала:
        - Это разные темы. Нужно их разделить.
        Немайн тогда удивилась. В чужой памяти - никаких упоминаний об организации военной науки в восточной римской империи. Да и метод разделения умственного труда возник значительно поздней, еще в эпоху Возрождения образованный человек был специалистом во всем разом… Увы, та же память связывала восточный Рим с обидной кличкой
«Византия». Павшей стране и имени не оставили: забрали, как трофей. Может и достижение - было, но забыто прочно, как имперский - среднегреческий - язык.
        Немайн хотела переспросить, но только язык произнес - «тема», как все стало на свои места. Со средних веков язык изменил звучание. Даже буква «тета» превратилась в «фиту», а «тема» - в «фему». Форму военной организации, введенную в середине седьмого столетия…
        Раздумья Немайн прервал еле слышимый, но знакомый звук. Сида вскинула руку - ладонью вперед. Стой! Насторожила уши.
        - Так, - сказала, - мы не одни решили сегодня попробовать новое оружие. На ипподроме Кейндрих тренируется! Посмотрим. А там, глядишь, и сами что-нибудь покажем…
        Чуть погодя прибавила:
        - Но, что Тристана нет, мне решительно не нравится!
        Оглянулась на оруженосцев.
        - Эйлог, Ритерх - навестите дом мэтра Амвросия. Вдруг что-то случилось и нужна помощь?
        Скорее всего, ничего. Но вежливый вопрос не повредит.
        На трибуну забрались тихонько - даже шумные обычно оруженосцы. Об особом луке были наслышаны все, теперь доведется увидеть его в действии, и не в худших руках.
        Внизу, по гоночной дорожке, летит девица на вороном скакуне. Сегодня не время для церемоний, и наследница четвертого по величине королевства Камбрии одета - словно торфяники свои объезжает. Штаны и высокие сапоги со шнуровкой обычны для благородной всадницы. Широкая рубаха, черная, как лоснящиеся пОтом бока жеребца - сколько раз ее красили в разные цвета, пока не вышел устойчивый цвет южной ночи? На спине безвкусными переливами сверкает герб Брихана Мак Кормака - ирландского героя, именем которого и зовется королевство. Все-таки ирландец был варваром: классической геральдики, запрещающей накладывать металл на металл и финифть на финифть, еще не существует, но составить личную эмблему из трех цветов: яркого серебра, тусклого серебра и золота - надо додуматься!
        Хорошо хоть, ирландские «варвары» отличались совсем не саксонским подходом к римским землям. Отец Брихана, например, высмотрел королевство с единственной наследницей и предложил - руку, сердце, дружину и флот, не первый год несущий римскую патрульную службу… Это вам не Конан, что, несмотря на ирландское по звучанию имя, мечтал королевство завоевать! Пожалуй, всего-то «варварского» и было в человеке, что незнание латыни да сорочья любовь к блестящему. Таков был первый в роду, такова и последняя. Глядишь, потомству передастся, и будут дети Гулидиена носить вышитые золотистым по серебристому гербы.
        Королевна накладывает стрелу, вскидывает лук. Мгновенная задержка…
        - Промах! - выдыхает один из оруженосцев. Да, хорошо их натаскивают добрые сэры. В каждого вбили, прочней, чем латинское «Pater Noster» или переведенное сидой на камбрийский, но еще не признанное каноническим «Отче наш»: целиться нужно сначала, тянуть тетиву - потом. Не в человеческих силах держать рыцарский лук натянутым, не сбивая прицел.
        Тяжелая медленная стрела устремляется к мишени - и впивается в яблочко, в самую середку! За ней - вторая, древко к древку! Неужели стрелы ищут цель сами? Если вспомнить, чьи руки собирали оружие, неудивительно. Древнее колдовство? Дружина молчит, и только сэр Ллойд, как начальник и старший товарищ, высказывает общее сомнение:
        - Леди сида, эта волшба точно разрешенная?
        - Механика, - говорит Немайн.
        Большего не надо. Механику Церковь дозволяет, это знает уже вся Камбрия!
        Механика - значит то же самое, что и ставшие привычными малые баллисты на колесницах, требюше и перрье. То же, что и плывущий вверх по реке корабль или размахивающие крыльями ветряки. Зная это, можно просто смотреть и разбираться, что к чему. Колдовство Немайн ясное и понятное… пока пользуешься готовым. Кейндрих хватило часа и писаной инструкции. Рыцарям - нескольких минут наблюдения за воительницей.
        Она все-таки целится! Против правил, когда лук натянут до уха, и рука должна дрогнуть от напряжения. Учетверенная тетива и кругляхи блоков как-то увеличивают силу стрелка. Жаль, только при удержании - дальность у лука обычная. Ну, тут у камбрийцев свой секрет, общий с аварами и всяким скифским народом от задунайской пушты до границ Поднебесной. Этот секрет и делал конных лучников самой дальнобойной силой войска вплоть до появления стрелометных колесниц.
        Кейндрих приняла учебные стрелы от мальчишки-служителя - их у нее всего две. Или целых две, если учесть холмовую поговорку, вскользь брошенную сидой на одном из учений дружины. «Обучающийся стрельбе не должен иметь двух стрел». Чтобы лень было каждый раз бегать при промахе, чтобы не надеялся: «уж второй-то попаду». Правда, это сказано об оруженосцах, которым слуг не положено, а королевне так и так еще стрел принесут!
        Золотые шпоры королевны-рыцаря аккуратно, плашмя трогают вороные бока, жеребец начинает очередной круг. Меняются аллюры - от медленных к быстрым. Шаг, быстрый шаг - и, минуя рысь, галоп. То ли лошадь и правда в галоп легче поднимается с шага, то ли - остаток прошлой эпохи. Для всадника без стремян рысь - ненужная трясучка. И вот - грива и хвост вьются по поднятому самим скакуном ветру, ноги словно и не касаются земли, оскаленная пасть жадно хватает воздух. Вот с кого драконов-то рисуют!
        - Плоховато дышит, - говорит Ллойд, - привереда. Ипподром ему не нравится…
        На носу праздник, ристалище уже начали украшать, ветхий камень укрыт белеными щитами, поверху вьются «драконы». Знамена в виде круглой пасти, за которой прицеплена труба из ткани - на самом слабом ветерке колеблются и пляшут, словно ожили. Но праздники жеребец наверняка видывал.
        Скорее, ему не нравится запах города. В Брихейниоге вообще городов нет, а прошлые гостевания не в счет: дух Кер-Мирддина за последний год сильно переменился. Был бы вовсе смрад, обычный спутник крупного варварского поселения, но в Камбрии не случайно запрещены всякие животные в городских стенах. Исключение - только для собак короля и королевы, да хозяин с хозяйкой заезжего дома имеют право явиться в город с четвероногой компанией - не охотничьей собакой, а маленьким любимцем. Сам трактир, у которого на заднем дворе вечно кто-то хрюкает, мычит и гогочет - вынесен в предместье.
        У предместий иной плюс - их стены не теснят, можно строиться просторно. Вот и выходит - от клановых крепостей и королевских усадеб воздух города отличает только угольный дым, и теперь - его много. Даже в мае! Углежоги, пивовары, стеклодувы, кузнецы, гончары… Все заняты, и то, что вниз по течению еще старательней дымит добрым угольком из долины Ронды изумрудно-сланцевый Кер-Сиди, здешних ремесленников не беспокоит. После пришествия сиды работы хватит на годы: железо в сталь перековывать, выдувать через трубку - еще новшество! - большие пузыри, резать их - нужны стальные ножницы! - и получать отменно прозрачное оконное стекло. Стеклянные листы, старательно переложенные соломой, стиснутые мягким деревом упаковки, ждут скорой ярмарки, чтобы, пережив опасное путешествие по морю, украсить собой дома в королевствах франков и вестготов. Прежние мутноватые стекляшки вынут из рам… а то и вместе с рамами перенесут в подсобки и коровники. Иные переживут все невзгоды бурной европейской истории… Их много, все не переколотишь! Перекочуют в музеи, где их и будут показывать как ценнейшие свидетельства сравнительно
высокого уровня развития Европы до технического переворота пятнадцатого века от основания Города.
        Плата за переворот - дымок, от которого морщат нос горцы и раздувают ноздри вороные жеребцы из пасторальных королевств.
        Пасторальных, но сильных. Болота, малярия, нет городов… Но главная слава Камбрии - родом именно из тех краев. Что Немайн прошепчет чужая память о Камбрии-Уэльсе, если вычеркнуть профессиональное знание о полезных ископаемых, водных путях и портах? Валлийские стрелки! А еще раньше - валлийские лучники, собственно, и создавшие грозную славу «английского» длинного лука на полях столетней войны.
        Валлийские-камбрийские… Все камбрийцы неплохо стреляют из лука, но Гвинед больше славен копейщиками. Диведцы знамениты билами в руках ополчения и моряками-десси. Лучниками знамениты края лесные, горные, болотистые. То есть - как раз Брихейниог!
        Потому Кейндрих лук и получила, что в глазах ее народа это подарок разом и ценный, и обыденный… Вещь, которую нельзя обозвать ни ненужной дешевкой, ни чрезмерной роскошью.
        Сверху кажется, что ноги коня то вылетают параллельно земле, то прячутся под брюхом. Быстрей, быстрей! Поворот. Разумеется, у нее и спереди серебро с золотом! Но никакая безвкусица не в состоянии испортить зрелище - ловкая наездница на могучем коне, кажется, летит над песком. Мужские взгляды цепляет высокая грудь, женские - разрезы на рукавах, что демонстрируют тончайший лен нижних рубах. Наряд без слов говорит: «Приличия? Три одежки? Вот вам, кумушки - и отстаньте!» Ворот зашнурован под горло узорной тесьмой. Все приличия соблюдены, и никакой сидовщины вроде пуговиц!
        Немайн разглядывает лицо. Красивое, когда на нем ни ревности, ни тщеславия. Сейчас для Кейндрих есть только ветер в лицо, цель впереди, новое мощное оружие в руках… Верно, Гулидиен как-то увидал ее в учении или на охоте. Полюбил. Такую не полюбить
        - невозможно!
        Прямая к мишеням. Стрела наложена на тетиву, лук поднят. Не рано ли? Не дострелить! Но учебная смерть уходит в полет - неожиданно быстрый. За ней, сразу - вторая!
        Немайн вскочила - и замерла на полувдохе. Стрелы не просто достигли мишени - ударили мощно, впились, несмотря на тупые наконечники, глубоко. Будь на их месте бронебойные… Любая кольчуга - насквозь, причем два раза. Но как?!
        На мгновение мелькнуло недоверие - вдруг Сущности, несмотря на все обещания, засунули на планету какой-нибудь двухламповый автоматический исполнитель заклинаний, и теперь стрелы толкает вперед невидимая гадость, вероятно, радиоактивная? С них станется…
        Осознание пришло постепенно. Тогда широко распахнутые глаза сузились в щелку, приоткрытый рот весело показал клычки - всякая улыбка немножко оскал. Дыхание тоже вернулось…
        - Вот у лошади так же сбивается, если ее шпорой ткнуть или плеткой огреть, - уточнил Ллойд. - Что тебе не по нраву, леди сида?
        - Почему вы мне такого не показывали? - спросила Немайн. - почему на учениях не отрабатываем?! Вот так, строем… С галопа… Стрелы тяжелые, медленные, и разгон коней прибавится к скорости, сообщенной луком. Или треть к дальности, или к убойной силе. Сущая вражья погибель! Пешему лучнику на такое ответить нечем.
        Сэр Ллойд заглянул в лукавые щелки - и не увидел древней воительницы. Только восторженное существо, вроде оруженосца, впервые узнавшего, что, оказывается, и так можно! Видимо, в артуровских войнах она не участвовала. Тогда только такими атаками и держались. Редкий случай: деды говорили, что молодежь выросла крепкая. У прежних изнеженных бриттов один герой приходился на сотню робких, в Камбрии же один трус приходится на сотню храбрецов! Увы, мужество не означает умения. Когда рыцарей кормили рабы, колоны и клиенты, можно было собрать довольно большое войско, умеющее согласованно стрелять с галопа или строить кантабрийский круг. Если землю пашут воины - королям едва удается наскрести на малую дружину. У Немайн, например, пятнадцать человек, но выучены сызмальства - не все. Кто с детства тетиву не дергал, лучник наполовину!
        - У нас в дружине настоящих лучников…
        Старый рыцарь поднял два кулака. Один сразу раскрыл, на втором выставил один палец. Шестеро. Немного подумал, разогнул еще один. Пояснил:
        - Седьмая - Вивиан. Хорошо лук натягивает, но все-таки не мужчина. Дюймовый дубовый щит пробьет только с такими вот хитростями.
        Кивнул в сторону арены, на которой воительнице поднесли колчан с собранными стрелами. На этот раз всадница слегка тронула переднюю ногу скакуна тупым концом стрелы - и конь подогнул передние ноги у самой мишени. Короткий высверк бронебойного наконечника - в упор. Да, насквозь!
        - Показуха, - откомментировал сэр Ллойд, - в настоящем бою на изыски не хватает времени. Проще выхватить меч и рубануть.
        Немайн отчего-то захотелось спорить. Потом - подалась вперед, глаза расширились, уши навострились.
        - Сколько нужно готовить лошадь… для такого?
        Рыцарь пожал плечами.
        - Под рыцаря? Меньше, чем под колесницу. Сам трюк? Недолго. Но зачем?
        Ответом стал прищур.
        - Скоро узнаешь. Только я сначала те штуковины, что от Лорна привезли, сложу с теми, что с собой взяла. В одну!
        - Опять холмовые премудрости? Лучше бы на дружину таких луков… Как ты говорила, блочных?
        - Тебе - да, - согласилась Немайн, - и всем твоим пальцам незагнутым. Зато остальным… Ладно. Сейчас время шашек! И - дружиться с будущей соседкой. Сейчас она должна быть доброй.
        Настроение у королевны, и верно, неплохое. Если точней - стремительно ухудшающееся. Не дура, понимает, что позволила себе лишку, не сдержалась. Нельзя было так явно подарку радоваться! Вот и ушастая торопится, добрых слов ждет. Что ж, подарок поднесла базилисса, а ее не грех и поблагодарить. Девочка не виновата, что попалась в сети холмовой. Даже одета не пойми как: штаны и сапоги как на рыцаре, платье короткое, как на саксонке, а сверху и вовсе диковинная одежда - длинная, яркая, и держит ее только пояс. На котором пристегнут удивительно подходящий к наряду кривой, как у сиды, клинок.
        Конечно, пришлось пройти половину пути - до невысокой, ушастой по пояс, каменной стены, что делит вытянутый круг ипподрома пополам. Потом - кланяться, и низко.
        - Благодарю тебя за дар, святая и вечная, - сказала Кейндрих, - он принесет горе моим врагам…
        - Лук сестра собрала, - сообщила Анастасия, - хваля оружие, ты и ее радуешь.
        Пришлось притворяться дурой.
        - Так это не греческая работа?
        - Работа - здешняя, а кто это придумал… Августина многое знает.
        Сида дернула ухом, и римская императрица, святая и вечная августа, поспешно поправилась:
        - То есть, Немайн. Я к ее новому имени еще не привыкла.
        Сида вздохнула и принялась втираться в доверие. Разливалась про то, как восхищена меткой стрельбой, хвалила отца, воспитавшего храбрую и мудрую наследницу… Между славословиями несколько раз - как бы ненароком - пожелала семейного счастья. В глаза при этом почти не смотрела. Вот и верь, что сиды не врут!
        Ради королевства приходилось слушать, отвечать малозначащими словами. Немного скучно, немного противно, и все сильней злость берет. Прежде всего - на себя. Не могла вытерпеть, новую игрушку после отъезда красноволосого чудища опробовать? Теперь терпи, смотри, как та врет и глаза под ноги прячет… Нет, не прячет!
        Пялится на грудь, как безусый оруженосец!
        Было мгновение, в которое Кейндрих почти поверила, что Немайн - кровосмесительное отродье, армянка и гречанка разом. Настоящая римская императрица… вроде Мессалины. Извращенная и развратная.
        Потом - поймала смущенный взгляд. Поняла: изучает. Скопирует и жениха уведет! А уши ее кошмарные Гулидиену и так нравятся. Сам рассказывал…
        Тут и пожалела, что обычай о трех одежках блюла «для кумушек», не стала потеть в плаще и куртке. Сейчас бы запахнуть полы, и кончено - ни любви ущерба, ни державе. С другой стороны… Союз союзом, а гадить хозяйке, пусть и будущей, в ее же доме - нельзя! Так и сказала.
        Сида уши прижала и в долгу не осталась.
        - Нужны мне твои прелести, у меня свои есть, покрасивей! И король мне твой не нужен.
        Тут-то и попалась!
        - Докажи.
        Немайн фыркнула… но задумалась, вот удивительно. На грудь, правда, все равно зыркает.
        - Скажи, как доказать.
        - Сама замуж выйди!
        Сида засмеялась. Тихонько, невесело, но до чего обидно!
        - Во-первых, - сказала, - не хочу. То, что мне не нужен твой жених - еще не значит, что я себе другого насмотрела. Приглядываюсь пока. Я жизнь портить не намерена даже ради твоей дружбы. Во-вторых, это ничего не докажет. Я замуж выйду, а ты вспомнишь историю Гвиневры!
        Жены, наставившей рога королю Артуру - который, хоть и герой, и сам был не без греха. Двух супружеских измен хватило, чтобы прежняя Британия рухнула.
        - Тогда - сама придумывай. Не я к тебе в подруги набиваюсь.
        - Меня обвиняют, и я же - ищи доказательства? Женская логика…
        - А у тебя - мужская?
        В ответ получила растерянное, почти обиженное:
        - Дааа…
        И полиловение до кончиков ушей! Словно ее поймали… ну, не под кустом с добрым молодцем, но, по меньшей мере, зацепившей на пиру под столом башмак рыцаря - своим. Или - не рыцаря. Дамы… Тут и у Кейндрих щеки вспыхнули. Сколько упреков жениху бросала, а чудище завидущее, оказывается, к чужим невестам тоже неровно дышит. Еле отогнала дурные мысли. Отрезала:
        - Вот и думай. Веди себя, как подобает гостье… и я тебя до срока снесу. Время пока терпит.
        Сида расправила уши. Глаза, несмотря на яркий день, приоткрылись во всю ширь, сверкнули озорством. Выскалились хищные зубы. Какие сомнения? Точно - сида, и никаких римлян!
        - Почему пока, великолепная? Время просто терпит.
        Кейндрих не нашла ответа. Отмахнула рукой конец разговора, вместо прощания спиной повернулась. Ушла к конюшням - проследить, чтоб вороного устроили хорошенько, да и успокоиться хоть немного. Вороной жеребец норовист да сердит, но от него всегда знаешь, чего ждать. Не то, что от волшебного народа!
        На половине дороги оглянулась - сида стоит на прежнем месте, уперлась кулаками в камень, глазищи оловянными блюдцами вытаращила. Только смотрит не вслед. Внутрь…
        Камня на ипподром римляне не пожалели - ледникового гранита, розового со слюдяной искрой. Шершавый на ощупь, по-утреннему ласковый на поверхности, но тянущий тепло внутрь, в холод. Так ее душу внутрь тянет страх. Чужая память? А вдруг своя? Вдруг нет никакой Немайн, а есть человек, которого Сущности сунули в женское, да еще нечеловеческое, тело? Вот и сошел с ума… Сами экспериментаторы, чтоб им ни дна, ни покрышки, уверяют, что согласно приборам по Камбрии именно владелец этой памяти и ходит. На чужих невест засматривается!
        Немайн помотала головой. Нашла время и место психоанализом заниматься! Сейчас - шашка. А психология… Вместо дневного сна - в подушку! Все равно в уголках глаз щиплет. Хорошо, сиды косметикой не пользуются - провела по морде рукавом, и порядок. Можно повернуться к своим людям - неласковой, но деловитой.
        - Добрые сэры, приступим к занятиям. Позвольте продемонстрировать вам новейший ведовской клинок: шашку. Волшба в ней разрешенная, называется геометрия. Заклинаний два: степень изгиба и наклон рукояти по отношению к лезвию…
        Эмилию по прежней должности доводилось читать отчеты о грозных аварских клинках - но это были высушенные чернилами и пергаментом солдатские рассказы. «Оружием этим авары владеют весьма ловко». «Иные из наших испробовали и нашли, что для кавалерийского боя изогнутое оружие довольно удобно». И, разумеется: «Не подобает прямому христианину пользоваться кривым мечом. Меч - душа воина!»
        Теперь, под майским солнцем, сверкают новенькие клинки, уже прозванные «рыбками» за блеск, сходный с рыбьей чешуей. Рыцари ждут пояснений. Кривизна может быть позволена хитрой правительнице, пусть и носящей титул хранительницы правды, но не защитникам народа и веры! Этот вопрос не мог не прозвучать, а Немайн не могла не заготовить ответ. Может быть, даже подговорила кого-нибудь из рыцарей задать его сразу, чтобы сомнения никому учебу не портили.
        Она шагнула к соломенному чучелу, ее рука взлетела - не с оружием, с простой прямой палкой. Опустилась - медленно, так, чтобы всякий мог рассмотреть подробности.
        - Вот, - сказала, - самый простой удар. Вы, добрые сэры, за такой долго ругали бы ученика-оруженосца - я ударила без «потяга», да и прикрыться от такого легче легкого. Но это - удар, просто удар - сам по себе. Что в нем прямого? Мое плечо неподвижно, кисть проходит заметный путь, клинок близ рукояти - немногим больший, а клинок вдали от рукояти - очень большой. Разный путь, разная скорость. Вы должны были заметить - при ударе меч словно оживает, желает выпрыгнуть из руки назад, давит на кисть в области мизинца. Почему? Он желает уравновесить скорости. Не очень-то ему нравится - рубить. Он создан для укола. Удар сам по себе крив, и, хочешь не хочешь, приходится «кривить» прямое оружие. Увы, на это приходится тратить силы и время. При рубке бегущих это не столь уж важно, а во встречном бою? Ударить первым значит выжить и победить. Получается: рубить прямым мечом - обманывать собственное оружие, а обман ослабляет. Потому более верный путь - взять в руки искривленное оружие. Не сильно искривленное - ровно настолько, чтобы само хотело рубить! Вот так!
        Разжала кисть - и, не успела палка упасть на землю, дернула из ножен шашку. Проблеск клинка - чучело развалено пополам все тем же простым ударом.
        - Меч бы завяз.
        Обнаженный клинок отблескивает розовым, словно помнит, что закален в крови - хозяйки, двух ее учениц и кузнеца, создавшего шедевр.
        Это и было главное. Приемы рыцари знают сами. Сумеют - упростить, приспособить, приноровить. Немайн будет только давать советы.
        - Скорость для шашки важней силы. Неужели, сэр Кей, ты не чувствуешь, как оружие идет за рукой?
        Есть и недовольные.
        - Это оружие годится только для рубки…
        И те, кто их опровергает:
        - Острие хорошо заточено, вес - прямо перед рукой… Нет, сэр Берен. Колоть тоже можно, хотя и хуже, чем добрым мечом.
        - Зато оно в защите ловче!
        Скажи это мужчина, быть может, кто и постарался бы высмеять. Но острой сталью прикрывается Вивиан.
        - Доблестные сэры, а ведь рубка - важней всего со стременами. Надо бы верхами попробовать. А?
        Основной рыцарский бой - конный, и тут спешенная гейсами сида не советчица. Эмилий тоже взлетел на коня - проверять, как работает кривой клинок с приемами трапезитов. Зато у Немайн нашлась другая работа… и римлянин все оглядывается на невесту, что расцветает на глазах - с каждым новым движением. У нее клинок, чуть отличающийся от прочих - такой же искривленный, но рука словно спрятана в корзинку из стального кружева. Верно, однорукой щита не носить, но новое оружие позволяет защитить себя почти так же надежно. Это не значит, что Эйлет придется снова ходить в походы, найдется служба и дома. Но никто не посмеет сказать, что однорукая числится полноправной лишь в память о былой доблести!
        Сида разрывается на части. Рыцари и оруженосцы - один коллективный ученик, весьма умелый, но любознательный, как три десятка камбрийцев. Эйлет умеет рубить и колоть, но ей нужно ставить защиту: здесь удары парируют щитом, на худой конец - умбоном щита или кинжалом. Анастасии нужны азы. А Эмилию интересно все вместе, и в первую очередь то, как императрица-хранительница учит людей.
        Немайн не подозревает: только что она переменила классификацию холодного оружия. Пусть ее любимица, Рут, и снабжена хваткой, но лишенной гарды рукоятью наподобие шашки - в покинутом ею мире специалист, изучив клинок, вынес бы вердикт: «типичная ранняя сабля». Мог бы объяснить, что отличия в балансе - с шашкой можно вокруг себя круги писать и рубит она - сильно, страшно, почти как топор… зато при неудаче не развернуть, не закрыться. Сабля ударит слабей, зато позволяет закрыться. Так получилось: кузнец желал сделать хороший рыцарский меч-спату, но судьба и горячий металл распорядились иначе, и клинок вышел изогнутым. Верно, так и аварская сабля родилась! Получилось оружие с изгибом русской шашки, с рукоятью шашки кавказской, но с балансом сабли. В руках у рыцарей сверкает оружие попроще, но баланс у него тот же, привычный местным кузнецам. Так что здесь и отныне шашка - всего лишь слабо изогнутая сабля с особой рукоятью. Как назовут настоящую - неизвестно, да и будет ли она?
        Рыцари изучают новое для себя оружие, обсуждают, как его следует применять, стоит ли заменять им привычный прямой меч. А в «Голове Грифона», ничуть не прячась, лежат детали - одни прихвачены из Кер-Сиди, другие - изготовлены мастером Лорном. Нужно - собрать, подогнать их друг к другу… и на свет появится оружие, не уступающее блочному луку. Даже превосходящее - в том, что стрелка не нужно готовить с детства. Правда, дорогущее! Потому - только для своей дружины.
        Все опыты Немайн проведет тихонько-тихонько. И, если характеристики окажутся слишком хорошими, придумает, как их занизить. Чтобы рыцари не хвалились до поры…
        Шашка с тихим шепотом утонула в деревянных ножнах. Ладони горят… Интересно, сестра права и перчатки спасут - или у Рима будет вторая августа с мозолями? Зато, когда правая рука ложится на рукоять, так и хочется зацепить ребром ладони навершие, шашка сама в руку прыгнет, хлестнуть наотмашь. Анастасия понимает: против настоящего бойца ей и трех вздохов не устоять. Если враг успеет сделать первый!
        Бей первая - закон слабой. Бей быстро, сильно, без сомнения, без жалости. Руби бездоспешного, коли окольчуженного - и вперед! Повезет - прорубишься, нет - падешь со славой. С лозой уже получается… почти. С живыми врагами, наверное, не выйдет. Для этого нужна отчаянная, безоглядная наглость. Такая, как у сестры! Надо - с палкой на меч бросится и победит. Недаром сравнивают с неукротимым зверем… Кто бы еще рассказал римлянке-гречанке-армянке-персиянке как росомаха выглядит! В навершии штандарта скорее, хорь лесной - только большой. Выгнутая спина, выскаленная пасть, когти-ножи…
        Сестра в ответ на прямой вопрос сказала:
        - Сказки… А росомаха и есть хорек, только раз в двадцать больше! Характер - тоже… в двадцать раз. Если верить охотничьим россказням.
        Щурится на солнце, которое и закончило занятия. Пока дружина устраивает лошадей, рыцарь просто обязан присмотреть, как его боевой конь устроен, Августина - нет, теперь Немайн - ворчит на светило. Говорит, обязательно закажет ювелиру золотое седло на нос, чтоб в нем сидели, прямо перед глазами, два темных стеклышка. Мол, сойдут самые простые, бурые или зеленые, лишь бы сквозь них мир не таким ярким казался. Ей немедля сообщили, что кое-кому ярким днем спать положено. Гейс! Недодремлет минутку, с городом на холме случится что-нибудь нехорошее. Суеверие, с которым, ничего не поделать.
        - Все равно нужно. Будет нужно - вечером досплю. Или утром, заранее! Ох ты, Тристан! Не один…
        Точно, у выхода арены встречают двое: взрослый в тоге и мальчишка, с которым Немайн ночью познакомила. Тристан! Точно, как и обещали вернувшиеся гонцы: будет, но опоздает. С семьей все хорошо, за беспокойство благодарят. Выходит, и отец с ним явился - благодарность засвидетельствовать? Анастасия еще раз, при свете, рассмотрела мальчишку. Или уже юношу? Посередине… Примерно таким был старший брат, Ираклион. Тот, что был крестным отцом Константа, тот, что сам короновал племянника. Не верил в подлость человеческую. Как и мама…
        Похож - не внешностью, но и не одним возрастом да пушком на верхней губе. У него тот же упрямый наклон головы, та же способность выслушать родителей, но настоять на своем. Только Ираклион все старался победить словами - почти сумел, увы, почти
        - этот же выбрал меч. Что ж, когда законного государя не слушают подобру - нужно оружие, и кривое подойдет отлично. Сестра права, таким и следует рубить кривду! От прямого клинка, глядишь, увернется.
        Немайн между тем обсуждает давешнюю страшную сказку. И то, что, оказывается, многие ждут новой, и не в пересказе лекарского сына.
        - Я бы, как раньше, приходила, рассказывала. Увы, теперь я не только своя, на мне городские дела, времени очень мало. Приходите вы ко мне, в «Голову». Скажем, последний час перед закрытием ворот. Как раз успею историю выложить, а все, кто слушает - домой успеть. Подойдет?
        Тристан кивает. Потом переходит к делу.
        - Ты знаешь: я хочу быть рыцарем. Ты же мне для того и сказку рассказала, чтобы я понял: можно быть врачом и рыцарем одновременно. Так вот - я понял. Так отцу и сказал: пора меня учить воинскому делу всерьез. Иначе будет поздно.
        Мэтр Амвросий развел руками.
        - Я уговаривал сына. Даже припомнил, что в старые времена два учителя одного ученика пополам разрубили. Думаю, за то, что посмел приравнять их науки…
        - У него есть отец-врач, - отозвалась Немайн, - и братья-рыцари. Неужели в семье будет усобица?
        - Будет, - сказал Тристан. Та, кого он уже определил в Учителя, щурится, якобы на солнце. На деле - забавляется разговором. Все понимают, чем дело закончится, но играют в слова. Зачем? Нужно спросить при случае, Немайн объяснит. Не прямо, так в очередной истории.
        - Хитрый, - Немайн ткнула ему кулаком под бочок. Не то сестра брата, не то зазноба ухажера. Не то вообще товарищ по проказам! Анастасия округлила глаза. Когда это базилиссам разрешалось так себя вести? Вокруг - все тихо. Это Камбрия. Тоже Рим, но иного норова.
        Потом, не на людях, сразу две сестры-камбрийки ухватят сиду - каждая за свое ухо - и строго спросят: «Так ты еще маленькая или уже взрослая?» На что получат раздумчивое: «Немайн-хранительница - взрослая. А Майни - младше Сиан…» И вместо тягания придется им рыжую-хитрую за ушами чесать.
        Тристан обвинением в хитрости - горд.
        - А как без хитрости приплыть на двух лодках в два разных места?
        - Немайн, ты видишь? Вот так он дома разговаривает! Скоро уши заострятся!Еще немного, и мать решит - подменыш.
        - Угу, и три лишних позвонка у него тоже вырастут… Ладно, уговорили. Будем делить ученика. Тебе, мэтр, какую половину сына оставить? Левую или правую? Бородатая шутка - подсунуть фэйри голову, и пусть они ее кормят - не пройдет!
        Лучший врач Британии молчит. То ли, как книжник, не знает народных сказаний, то ли у бриттов расхожий сюжет не встречается.
        - Разделим, как Эмилий Павел и Теренций Варрон - войско.
        - Вспомни: это закончилось Каннами! Нет уж, я, подобно Фабию Медлителю, требую не половину дней, а половину воинов! Так что… давай делить. Кому, как не тебе, знать, что левая и правая половина неравнозначны. Какую предпочитаешь - ту, что с сердцем, или ту, что с печенью?
        Врач молчит. Не знает, как на шутку отвечать? Мальчишка - знает.
        - Учитель?
        - А?
        - Пока вы с отцом не решили, на какие половинки меня рубить, может, расскажешь историю про голову, которую кормили?
        - Кормили фэйри? Не забывай слов, не то услышишь не то, чего желаешь. Да вот, так уж вышло - горе побежденным. Даже лучшие из сидов для людей - Добрые соседи лишь до тех пор, пока разговоры подслушивают, и каверзы творят за всякую обиду. Стоит позабыть - жди неприятностей. С чего тогда началось? А, вот…
        Новая история! Или, скорее, притча…
        Построил себе один человек домик на самой вершине холма. Против обычая, да уж больно земля вокруг жирная, в ладони разотрешь - словно просит: «Расчеши меня легкой бороной, одари семенами - в десять крат отблагодарю!»
        Так и вышло… если не считать мелочи.
        В холме жили… ну, сиды, не сиды, но остроухая семейка из волшебного народца.
        Поначалу знака никакого не подавал. Что он вообще есть, узнали, когда по случайности бочку воды на дворе опрокинули. Назавтра к хозяину, что высокородно поднимал поле - плед через плечо, меч на бедре - подошел высокий и ладный молодец в наряде цвета майских трав.
        - Сосед, - сказал, - ты мне потолок залил. Нехорошо это…
        Семья, что на холме поселилась, перепугалась. Если фэйри возьмутся проказничать… не всегда и переезд спасет. А бывает и хуже: соберешь урожай, а тот волшебным образом в чужой амбар перенесется - всего лишь оттого, что кто-то сидам несколько жмень овсяной муки ссудил…
        Тут Немайн приостановилась, огляделась - вокруг уже вся дружина! Уточнила поспешно:
        - Нет, сама я овсянку не люблю. Даже с плодами или ягодами… В детстве перекормили!
        Овсяное печенье и лепешки, правда, ест охотно. Аж уши к макушке сдвигаются. Зато народ, к которому она, как верят местные жители, принадлежит - терпеть не может перловку. А пшеница в холодной и влажной Камбрии растет плохо.
        Вот скот у холмовых, по поверьям, хороший. Так что при следующей встрече с молодцом в зеленом зашел разговор о мене овса на отменнейший холмовой сыр - и дело сладилось.
        Шли месяцы, и люди привыкали, что соседи снизу - народ незлой, пользы от них немало, а случись что, достаточно извиниться. До «извиниться и продолжать», правда, не дошло. Не успело.
        Зрители разулыбались. История про Славных соседей шла к ожидаемому завершению. Анастасия уже успела наслушаться таких сказок… Хорошие для людей с поверхности концы водились только в героических песнях о битвах. Правда, сиды обычно оказывались хотя бы отчасти правы. Может, поэтому Немайн такие байки не то что терпит - сама рассказывать принялась?
        Как-то по весне молодец в зеленом явился в домик на холме, да предложил хозяину выгодное дело: засеять весь холм овсом, а собрав урожай - поменять у сидов на ячмень. Известно, холмовой народ за овес ячменя предлагает вдвое… а цены на ярмарке различаются совсем не в два раза. Выгода!
        - Столько земли поднять один не смогу, - пригорюнился хозяин, - разве вы, холмовые, поможете еще вола купить?
        Холмовому, надо сказать, от мены тоже получалась изрядная выгода. Ну любят мамы-холмовые детей овсянкой пичкать! Наверное, полезно это… Стали торговаться. Решили: вола купят вскладчину, половина будет числиться за живущим на холме, другая - за живущим в холме. Присмотрели скотинку, купили. Вот вол уже в стойле, а хозяева обсуждают приобретение за кружкой пива… Тут тот, живет на холме, и спроси:
        - Добрый сосед, мы купили вола пополам, но так и не решили, которая половина чья. Тебе какая больше нравится? Та, что с рогами, или та, что с хвостом?
        - Та, что с рогами, конечно, - ответил холмовой. Попался!
        Поутру верхний хозяин почистил хлев, собрал навоз, вынес на поле. Потом постучал вниз, в холм. Сказал выглянувшему молодцу в зеленом:
        - Вот, соседушка, со своей половиной я закончил. А теперь корми свою! Сено и репа с тебя…
        Кто-то хохочет, кто-то, как Эмилий, ограничился ироничной улыбкой. Потом магистр оффиций расскажет, что знает эту сказку. В Карфагене у нее уже борода отросла, только герои - не сид и камбрийский горец, а пуниец и грек.
        Тристан тоже улыбается сдержанно. Ждет, пока все успокоятся. Говорит:
        - Продолжай.
        - Что?
        - Историю. Этим ведь не закончилось! Не верю.
        Немайн приложила указательный палец к подбородку. Задумалась. Сочиняет! Правда, это понимают только Анастасия и Эмилий. Может, и Тристан - даром голову чуть склонил набок? Для прочих - сида роется в тысячелетних воспоминаниях. И верно, тысячелетних - свитки и кодексы императорской библиотеки бережно хранят древнюю мудрость. Даже языческую. Вдруг пригодится? Вот сестрино личико посветлело. Придумала!
        - Закончилось, - говорит, - холмовой, он любил добрую шутку. Ну, пошутил маленько в ответ, и все.
        Улыбается. Молчит. Ждет, пока спросят:
        - Как?
        - А просто. Приходит поутру верхний хозяин вола запрягать - глянь, а рога у того сзади, а хвост спереди, по носу хлопает. Пришлось скотину кормить, а потом с нижним хозяином спорить. Как-то договорились…
        - Чистюля-сид взялся хлев чистить? - поинтересовался кто-то. Немайн поморщилась.
        - Не сид, - сказала. - Если уж я говорю - фэйри, значит, народец был проще простого… А подробности оставьте навозному чиновнику! У нас разговор серьезный. Так вот, мэтр Амвросий, ты и правда пытался отдать мне голову, а себе взять хвост. Учителей с маленькой буквы у всякого человека может быть много. С большой - один. Если это буду я - мне и делить дни и часы этого молодого человека. По усмотрению! Мне просить специалистов - не одного и не двух - передать юноше те или иные умения. Которые выберу я. Тогда, когда скажу я, и столько, сколько отмерю я же. Ясно? Теперь решай. Говорят, одним топором не рубить вдвоем. По дереву. А скальпелем - по телу? Ты врач, вот и ответь. А учением - по душе?
        Немайн смолкла. Вперилась в будущего ученика… а куда лекарю деваться, если так решили и его сын, и Немайн разом?
        - Кстати, если… мне нужно будет очень подробно пообщаться с твоим духовником. Не подойдет - поменяю! А сейчас…
        Зевнула. Всем телом, от кончиков сапог до кончиков ушей.
        - … мне спать пора! Гейс!

3
        Беспокойная компания разбежалась по домам, Сиан нашлось дело по хозяйству. Сида нежится в любимом кресле близ камина: в одной руке кружка с пенной шапкой, в другой - книга. Не для дела, для души, нет нужды поспешно перелистывать страницы, запоминая мгновенно и намертво. Вообще смотреть не надо: пальцы неторопливо скользят по пергаменту, и неровности засохших добрые полвека назад чернил сливаются в чеканные строки Вергилия… Языческая поэзия, одобренная Церковью - в одном из стихотворений предсказано процветание мира и рождение человека, что изменит течение земной жизни.
        Волхв, предчувствовавший рождение Христа - говорит Пирр. Немайн не помнит дат жизни поэта, но подозревает, что Публий Вергилий Марон попросту излил на бумагу веру всякого толкового писателя и поэта в то, что даже одиночка может изменить мир. А уж кого имел при этом в виду… Поди, угадай!
        Тогда к ней и подошел посетитель. Не завсегдатай ветеранского клуба, отнюдь. Старик, что сидел среди небогатой компании за столом в углу, шептался - так тихо, что даже всеслышащие уши Немайн не уловили, о чем.
        Добротная, но тронутая непогодой одежда, новенькие сапоги с широкой подошвой… Почти как…
        - Да, как у тебя, леди сида. За это тебе спасибо. И не только за это…
        Голос старика оказался чуть хриплым, но вполне приятным баритоном. Таким только байки и травить! Наверняка недурной рассказчик. Сейчас, вот, завел целую величальную речь. Впрочем, любые уши похвала радует, а уж если без особой лести - вовсе приятно. Итак, перед Немайн стоит не кто иной, как старейший в вездесущей гильдии бродячих торговцев, кто еще таскает по холмам тяжеленный плетеный короб.
        - Мы, леди, действительно старые. Даже древние - куда там ткачихам! Они гордятся грамотой от цезарей, а мы… Мы и до римлян были! Только на моей памяти никогда дела не шли так весело, как теперь. И все из-за тебя, юная леди.
        Строго погрозил пальцем, словно и верно пытался усовестить девушку, которая - как молодежь вообще - не такая, как было принято в старые времена. Немайн сообразила: лесть! На этот раз - почти грубая. Не ей, хозяйке холма и хранительнице города. Вечно юной старухе из легенд, которым перевалило за три тысячи лет. Начала подниматься злость, пришлось потушить. Что толку спорить? Мироздание, которое когда-то запомнили молодые глаза, не изменишь. Зато можно поискать выгоду… даже несколько рейсов водохода вверх по реке с лучшим товаром не окупят войны. А трогать неприкосновенное золото в подземелье башни ей не хочется! Потому сида молчит. Слушает - в оба уха. А седой коробейник заметил внимание, знай, разливается.
        - Вот пуговица… ты ее, наверно, выдумала - и не заметила, ерунда вещь, но идет ходко, дюжинами, а то и гроссами!
        Гросс - дюжина дюжин. У иной городской модницы столько на один наряд уходит! Камбрийки словно с ума сошли - застегивают, расстегивают… одно и то же платье может выглядеть как совершенно другое! Узкий рукав превращается в широкий - да еще и с контрастной отделкой. Верхняя юбка становится то узкой, то широкой, то раздается разрезом. И, глядя по погоде за окном, появляется и исчезает капюшон. Преосвященный Пирр уже собирается прочесть проповедь о греховности расстегивания верхних пуговок на вороте…
        - Правда, фибулы брать почти перестали, зато керсидская брошь, штампованная бронза, вот как! - просто разлетается. Железные иголки теперь всякому бедняку по карману - ну и берут. Даже сукно… в холмах не покрасить ни так ярко, ни так ровно, как в городе. Горные кланы, правда, берут краски для шерсти. Так не поверишь - у иных пледы и не узнать. Цвета как бы и те же, просто чище, а глядеть приятно! Мы теперь даже шелком торгуем.
        Сида подняла брови. Коробейник выпятил грудь, но честно прибавил:
        - В основном, лентами.
        Потом опустил голос до заговорщического шепота:
        - Но белых или пурпурных - ни-ни!
        Бедные камбрийские девушки! Не вплетать им в косы императорские регалии… Но вот дошло и до дела. В ладонь Немайн лег тонко вырезанный костяной знак. Как раз фибула, не пользующаяся спросом!
        - Это тебе, леди сида.
        Немайн молчит. Наверняка у подарка есть история или объяснение. Как и у того, что в одной голове уживаются древняя сида и римская августа. Впрочем… Для него это наверняка существа одного порядка. Далеко - не доедешь, высоко - точкой в небе не различишь. И почему им не быть едиными в одном глазастом лице?
        - Честь, конечно, невелика, да и власти никакой. Наш глава не может требовать ни денег, ни службы, потому мы никого и не избирали. Долго… Ну, теперь это ты. У нас ведь девки тоже есть - такие, что и короб тянут, и с копьем управляются. С волками и разбойниками иначе никак! Ты ведь тоже ходить умеешь, слышали… Вот и решили - подойдешь.
        Смолк. Ждет ответа, а Немайн только глазами хлопает. Обалдение и восхищение! С одной стороны, хитрюги только что обеспечили действительность гильдии на гленской земле. С другой - производителю всегда полезно дружить с розничной сетью, потому - не отказаться.
        - Ни денег, ни службы , - сказала Немайн, - а ну как костяную безделушку в речку закину?
        - Не обижай нас, - попросил старик, - не принимаешь, верни добром.
        Не тут-то было. Отобрать у ребенка сладости, стянуть с жены одеяло… у сиды новую игрушку. Что город, что фибулу костяную… не отдаст! Прищурится, ухом дернет, бровь выгнет, плечом поведет:
        - Я еще не решила, принимаю или нет! Ни денег, ни службы. Ни стричь, ни доить! Да… А отчет?
        - Что?
        - Отчет. Глава гильдии должна знать, как идут дела! Какой товар берут и насколько хватко, и почему. Скажем, деревянные пуговицы ломче, костяные дороже - что лучше берут? Или лучше идет литое олово? Если я это буду знать, польза выйдет не только мне…
        Коробейник задумался.
        - Ну, мы сходимся временами, - сказал, - говорим. Можно и записать… А лучше, конечно, если ты, по старине, запоминателя пришлешь и он тебе перескажет. Надежней. Человек, он всегда верней чернил, ведь так?
        Немайн улыбнулась, кивнула. Старик прав, но и ошибается - ровно пополам. Чернила, в отличие от человека, ничего не забудут… но ничего и не прочувствуют. Поэтому на всякое дело лучше всего смотреть двояко: и через бездушные цифры, и через пристрастное сердце.
        Сейчас хранительница отставит недопитое пиво. Широкий подол поднимет маленькую бурю, простучат по лестнице барабанной тревогой широкие подошвы сапог. Все, она наверху, в своей комнате, снова тихая и неподвижная. Сидит на пятках, крючком склонилась перед ею же порожденным божком - правительственной бюрократией Республики Глентуи. Дела - скобленый пергамент в свитках, кодексы из иссеченных огамой деревянных дощечек… Так пока проще, чем бумажную фабрику ставить! Специально прихватила с собой самое сложное да каверзное. Может быть, не видя сквозь окно изумрудных крыш, она увидит город четче. Без романтической дымки…
        На сладкое, перед коротким ночным сном - механика! Новенькая сталь и кожа, сверкающие от льняного масла, подогнанные и притертые друг к другу внимательными подмастерьями. Лакированное дерево, даже на вид теплое. Если все получится… Хорошо будет!
        Триада третья

1
        С утра - снова ипподром, снова тренировки. Немайн разрывается между учениками, среди которых теперь и Тристан - на сей раз законно и официально. Анастасия, уже ничему не удивляясь, слушает, как сестра перескакивает с языка на язык. Команда, личное обращение к Эмилию - латынь. Хочет, чтобы поняли все - переходит на камбрийский, то и дело вставляет словечко по-ирландски, да еще не забывает греческий - для сестры. Учит, подбадривает.
        - Помни - твой противник будет сильней, и руки у него длинней. Зато ты должна лучше чувствовать время, ритм… Сабельный бой - это танец, просто самый жестокий! А танцы - женское искусство.
        Только всех заняла - новость. Приехал епископ Дионисий Пемброукский. Немайн побежала встречать, как была, с рукавами поддоспешника, торчащими из-под верхнего платья. И точно, епископ перед службой переоблачался, а потому перехватить - успела.
        Пока с губ слетало приветствие, руки протянули корзинку. Что-что, а плести из ивняка красивые вещицы в Камбрии умеют. Еще и выбирают лозу разных оттенков, чтобы узор вышел…
        Епископ подарок принял, заглянул внутрь. Улыбнулся.
        - Ушастые. Чтобы я помнил о великолепной и в разлуке?
        - Чтобы мышей и крыс ловили, - сказала Немайн, - чтобы чумы не было.
        Попалась!
        - Крысы и мыши - понятно, но чума тут при чем? Как может животное помочь от дурного воздуха?
        Немайн дернула ухом. Заложила руки за спину, выпрямилась.
        - От дурного воздуха может произойти много хворей, но чуму переносят блохи, а блох
        - крысы… И зараженные люди - если болезнь поражает легкие.
        Слово за слово…
        Немайн сама не заметила, как помянула о микробах, но раз уж добралась - красок не пожалела. Маленькие. Невидимые. Часто - злокозненные. Часто - опасные.
        - Все разумные люди знают, что моровые поветрия проистекают от дурного воздуха, - сказал епископ. - Безусловно, без попущения Господня и лист с дерева не упадет, но вот так, напрямую приписывать болезни бесам… Это, дочь моя, мракобесием и называется! От кого, но от тебя такого не ждал. Чем занят его святейшество? Теперь ведь он твой духовник.
        - Книги читает, - сказала Немайн.
        - У него же глаза…
        Сида только улыбнулась. К островатым клычкам Дионисий за год жизни в Камбрии уже привык и полагал их приложением к происхождению базилиссы Августины от брака дяди с племянницей. Этакая форма неудовольствия свыше, причем в высшей степени справедливая. Родителям наверняка больно смотреть было, а девочка вполне собой довольна. Не тогда, так сейчас.
        - Меня тоже беспокоят глаза его святейшества. Я понимаю, он обрадовался… но как бы не испортил их еще сильней. Ему нельзя читать слишком долго. Эх, был бы он камбрийцем, я могла бы сказать, что это такой гейс. А так он в гейсы не верит.
        - Болезни, происходящие от бесов, гейсы… еще недавно ты боролась с пережитками язычества. А теперь?
        - А что теперь? Нет в ограничении нагрузки на больной орган ничего, кроме житейского здравого смысла, - сказала Немайн. И все же огненные вихры покаянно склонились, - но гейсом именовать, согласна, нехорошо. Виновата. Больше не буду.
        - А уверение, что все болезни от бесов?
        - Я, преосвященный Дионисий, мельчайшие существа бесами не именовала. Маленькие паразиты… Крысы невелики, блохи совсем малы, а эти совсем крохотные. В том, что они существуют, можешь убедиться. Они малы, но увидеть их можно, хотя для этого и потребуется инструмент…
        Если бы разговор шел внутри. Если бы не сбежались люди. Если бы добрая половина горожан не знала греческий…
        Теперь пути назад не было. Весь город знает - сида собирается показывать нечистую силу. Служба прошла скомкано. Люди молились искренней, чем обычно, но того, что будет дальше, ждали еще сильней. Наконец, явились носилки со святейшим Пирром - и устройством.
        Друиды уплыли в Ирландию, но всякий, кто видел в руках патриаршего секретаря блестящее стекло на бронзовых ножках, с винтами, вспомнил: у друидов и ведьм побогаче бывают иногда шары из прозрачного камня, которые они используют для снятия проклятий. Обычно - маленькие. Здесь - не шар целиком, только часть. Зато - большой!
        В нефе уже подвинули скамьи. Посередине, под пересекающимся светом из витражей - стол. Ушастая сида, что пристроила под лупой образец, и разводит руками.
        - У меня другие глаза… Святейший Пирр, твой секретарь умеет пользоваться большой лупой?
        Секретарь Пирра - свой, гленский, из вновь рукоположенных белых священников. Еще зимой был воин как воин, в общем строю стоял с копьем. Таким и остался, только сменил копье и топор на слово, и стеганую куртку - на сутану. Да жена-попадья окончательно перестала бояться развода… Оглядывается на патриарха.
        - Начинай, сын мой. Мне тоже интересно.
        Секретарь взялся за ручку маленького ворота. Принялся поворачивать - чуть заметно. Множество глаз - самых влиятельных глаз Британии, что уставились на него со всех сторон, не заставили руку ни дрогнуть, ни дернуться. Второго такого прибора нет. Оставить его святейшество с маленькой лупой из бесцветного камня, который сида называет «силикат бериллия»? Простить, пожалуй, простит. А совесть? Новый прибор - простому священнику заказать не по худому кошелю. У патриарха константинопольского денег тоже немного. Есть десятина - которая, на деле, куда меньше десятой части дохода гленцев, и так вся уходит на подготовку новых священников. Есть назначенное Римом и Карфагеном вспомоществование, но его хватит лишь на прожитие самому иерарху и скромному штату, никак не на скупку драгоценностей. Вот и смотрит патриарх на прибор для чтения так, словно это его глаз вынули и приспособили к делу.
        Пирр камбрийскому любопытству отказать не смог - не теперь и не в том, что оно же и принесло, опередив греческую мудрость. Стоит, раздумывает над иронией бытия: у Августины-Немайн в голове вся императорская библиотека, да и своих мыслей немало, но и ее обходят, словно легкая квадрига тяжелую трехосную колесницу в смешанной гонке в честь королевских свадеб… Так же ловко - на повороте, на разгоне. Так же временно - потому, что трехосная без груза немногим тяжелей, а тянет ее аж шестерка.
        Не зря украшали ипподром! Ристалища вышли славными, а зрители орали так, что вспомнился Константинополь. Какая разница, что вместо ипподромных партий своих во всю глотку поддерживали кланы? Та, что до поножовщины не дошло - на трибунах ипподрома нередко лилась кровь. Не все плохо в обычае кровной мести - иногда он придает людям должную сдержанность. Кстати, Кэдманы взяли немало призов, и искренне считают, что успехом обязаны своей сиде.
        Правы. Как только местная изобретательность повисает в воздухе, теряет нить - как и что искать, бегут за советом к Немайн. Без могучей основы, без греческого знания, у местных никаких открытий бы не было.
        Увы, она всего лишь девушка, пусть и касалась ее лба и рук душистое миро помазания. У нее не тысяча рук, и голова одна - приходится ставить на службу природную любознательность граждан. По Кер-Сиди объявлено - всякий хитрый опыт с новой механикой - разрешен, но за линией городских стен. Место надлежит огородить, на ограждение повесить красный флажок. Трижды громко объявить о возможной опасности…
        Все для того, чтобы зрители собрались! Бывало, иных потом для похорон по кусочкам собирали - все равно красная тряпица действует, как приглашение на состязание бардов или рыцарский турнир. Что ни день - то эксперимент, что ни неделя - удачный. И никогда не угадаешь, что следующим придет в голову пытливому камбрийскому разуму.
        Два месяца назад стекольщик был в гостях у гончара - тот хвастал новым гончарным кругом с водяным приводом. Мастерская стояла в предместье, красная лента нашлась в косе у дочери стекольщика, три раза проорать: «Берегись, колдуем!» - недолго…
        Так на гончарный круг легла не глина, а стеклянный расплав. Жертв не было, зато мастера приметили: куски стекла, отогнанные внутри быстро крутящегося горшка, получаются ясными, без пузырьков. В окно это не вставишь, зато можно отшлифовать и продать, как поддельный хрусталь. Тускловатый, зато большой. И разных цветов. И дешевый.
        Работа ювелира встала святой и вечной куда дороже стекла. А еще кто-то выковал четвероногую подставку, пристроил упругие зажимы, вороты - как в баллисте, только маленькие, клинья. Немайн говорит, ничего бы не вышло, если бы не новый инструмент, который - десятками! - выходит из-под ветряных и водяных молотов.
        Напильник.
        Маленькая полоска закаленной стали, покрытая сотнями насечек - каждая нанесена с силой полусотни молотобойцев. Благодаря ей получилось сделать то, что прежде получалось слишком большим. Благодаря ей Пирр может проводить больше времени со старыми друзьями - теми, встречи с которыми прежде были недолгими и оканчивались резью в усталых глазах.
        С каким трепетом он ревниво - привычка, въевшаяся за годы - выбирал самое светлое место в комнате. Как ставил поверх знакомых даже на ощупь страниц тяжелое устройство! Секретарю не доверил. Как туго шел ворот, а покрутить его пришлось изрядно, пока пальцы не освоили новую науку. Поиск того, что Немайн называет фокусом. Зато, какая была радость, когда перед глазами впервые за долгие годы поплыли не отдельные буковки - слова! Сквозь стекло они казались большими, словно переписанными специально под слабое зрение патриарха константинопольского. Чуть искривленные, чуть расплывчатые - какая разница? Он может их различить, легко, не напрягая зрение, и этого довольно!
        Руки секретаря прекратили двигаться. Он даже дышать перестал. Значит… Пирр хотел задать вопрос. Не успел. Камбриец так же медленно и основательно, как наводил резкость, произнес:
        - Я их вижу.
        Неф выдохнул вместе с ним.
        Священник продолжил, сквозь тишину:
        - Они не похожи ни на что, мне известное. Их… множество. Они быстро двигаются. Они пожирают друг друга!
        Вторым в микромир заглянул епископ. Винты трогать не пришлось, глаза у прелата оказались настолько же здоровыми. Около лупы столпотворение, новые и новые желающие взглянуть - быстренько, одним глазком - торопят тех, кто только-только уловил зрелище, и не спешит отрываться. Когда еще увидишь такое? Восторг и ужас! Истинное окно в иной мир, в преисподнюю, творящуюся в единой капле воды из сточной канавы…
        Секретарь Пирра раздобыл пергаментный лист и перо, торопливо делает наброски. Вокруг них - тоже споры. Кто-то еще не смотрел на страшных крохотулек, кто-то - иначе видит. Кто-то торопливо крестится - иные на манер сиды, тремя пальцами, но саму Немайн никто не слушает, а она уже почти голосит:
        - Это животные. Всего лишь животные. Такие же твари, как звери, птицы, рыбы!
        Ее слышат, но не слушают. Короли, рыцари и рыцарственные дамы искренне возмущены подлостью зла: если существо большое, дракона, например, победить можно, были б мужество и умение, то что делать с малявками, для которых острие меча - дурно мощеная улица?
        Впрочем, ушастая - ответ знает.
        Церковь тоже - веками.
        Вернейшее средство - огонь.
        - Вы видели загрязненную воду, - объявила Немайн, - теперь увидите очищенную дистилляцией…
        Новый образец. В котором - ничего!
        - Так вот она, кипяченая вода Нерона! - святейший Пирр потирает руки. - Кое-что знали и древние, несмотря на язычество. Дурной воздух, дурная вода, дурные животные… На деле - то, что они не могли увидеть. Правильно, что первой разглядела козни - христианская правительница, врага - священник. А люди… когда они понимали все? Мало ты проповедовала, великолепная! Не уяснила еще, как трудно заронить в головы паствы верное слово. Короткое, хлесткое, точное. Его надо найти. Иначе вредных малявок запишут в бесы, а проповеди пойдут меж ушей…
        А кругом - разговоры про шары друидов, и многие ворчат, что слишком уж много магии развелось последнее время. Даже если Церковь дозволяет механику и оптику - не попросить ли Немайн всем миром немного угомониться? Просто, по-соседски?
        Но у Диведа есть король, и он опускает кулак на широкую ладонь:
        - Открыть дорогу мору? Нет. Нам с братьями пришлось расти без родителей… может быть, из-за того, что в амбаре завелась лишняя крыса! И крысиное проклятие. С сего дня - для сидовых лис исключение. Да будет дозволено всякому жителю города держать их столько, сколько прокормит!
        Спину Немайн словно бурав крутит. Обернулась - злой взгляд королевны. А как иначе, если любимый с чужих слов поет! Осталось только руками развести. Мол, я этого не хотела, случайно вышло. И не бесов в лупу прихожане видят, не демонов - маленьких, но вполне земных тварей. Сколько же проблем из-за этих гадов… Гадов.
        Слово найдено.
        Осталось произнести.
        Немайн набрала в рот побольше воздуха… и выдохнула. Обещала Кейндрих вести себя прилично? Обещала младшей из старших сестер хоть постараться «не мельтешить»? Тогда зачем лезть в середину бури? Есть иные люди, которые куда лучше владеют словом. Например, Пирр и Дионисий…

2
        Лица, лица… Большинство Немайн впервые увидела на неделе, что прошла от ее появления в Кер-Мирддине до двойной свадьбы. Соседи, союзники и свидетели союза, невиданного со времен короля Артура. Раз король Диведа женится на наследнице Брихейниога, раз его сестра выходит замуж за наследника Мерсии - значит, остров рассечен от моря до моря. Этакая ось, на которую и нанизаны союзники помельче, в том числе и маленькая республика в устье реки Туи.
        Немайн улыбнулась. Хозяйку Кер-Сиди пристроили почетно и осторожно - между патриархом и Пендой Мерсийским. Властитель англов немолод, влюблен в молодую еще жену, ко всему язычник… Совсем не годится в мужья римской императрице. И вообще, у него по левую руку королева Киневиса, пусть сама за мужем и присматривает!
        Явно невеста постаралась. Логика-то - собаки на сене, да еще и с косточкой в зубах. Чувство велит не подпускать близко к кости-жениху. Политический расчет требует и в сене отказать, не дать новой и немалой силе соединиться с кем-нибудь из соседей… Вот и получается: ни кости сиде, ни травки. Так пока и не надо!
        Сида довольна. Собеседники неплохие, у Пирра отменные манеры, так что его компания была бы вполне уместна, даже если бы обычай пить вдвоем из одного кубка здесь и сейчас не отошел в прошлое. Так королевская свадьба славит стекольщиков и гончаров! Белая керамика с синей росписью уместна на любом столе, от королевского до крестьянского - разница только в тонкости кисти да искусности художника. Впрочем, из бело-синего пьют на дворе, под навесами - дружинники, крепкие хозяева, важные в городе люди, гости не великого значения. Здесь, в пиршественной зале, хватило места лишь лучшим из лучших. На длинных столах вдоль стен стекло звенит о серебро, за круглым - золото о золото. Вот она, кельтская вселенная в миниатюре - в виде правильного застолья.
        Западная сторона - стол мудрецов. Чиновники и священство, филиды-запоминатели, иноземные послы. Здесь - сестра Тулла и зять Кейр. Сам принцепс Сената - как был своим парнем, так и остался. Зато жена… Сущая римлянка, и платьем, и прической, а уж достоинства во взгляде столько, что хватит на пятерых сановников. Здесь, против общего ожидания, оказался Эмилий - по гражданской должности магистра оффиций, и Эйлет притащил - не как довесок к себе, а как помощницу в Зимнем походе. Интересно, насколько неуютно чувствуют себя чернильные души, сидя рядом с прославленными головорезами?
        На Западе сидеть бы и Анне, не будь она нужна в Кер-Сиди. Уж Немайн бы ученицу пристроила. Но… обойдется. У нее вся ведьминская карьера впереди. Ректор второго в Европе, после Константинополя, университета - это много, но ведь когда-то и до Академии Наук дойдет? А еще на закатной стороне сидят врачи. Мало ли что случится?
        Север - сторона воинов. Начальники дружин, вожди ополчений - те, кто не занят по службе прямо сейчас. Почти все женщины - на правах жен и дочерей. Но то-то, что почти. Начальница дружины Клидога Кередигионского - была, наверно, когда-то красива. Смоляные волосы хороши и сейчас, зато на лице - глубокий шрам, от высокого лба к шее через прикрытую повязкой глазницу. Как на нее смотрела Настя… Руку опустила на рукоять шашки. Шепнула: «Лучше так, чем в темницу». На севере - большая часть родни королей, что не влезла за главный стол. Достойные места, да за столом тесно.
        На востоке - те, кто создает богатство государства. Не больно почетные места. Здесь, например, сидит навозный чиновник, который уже знает, что в Кер-Сиди его должность называется «чиновник по плодородию почв». Единственный из всей невеликой администрации короля! Говорят, когда-то первого «навозника» попросту не пустили за свой стол ни мудрецы, ни вояки. Не пустили бы, верно, и барды: мол, вонюч - да кто пойдет проситься за пятый по статусу стол, когда за четвертый приняли? Ремесленники и купцы «навозника» приняли. У иных ремесло куда пахучей. Взять те же дубильни… Зато уголь здесь уже считают чище навоза. Может быть, зря. От навоза кровавый кашель не приключается, а вот от угольной пыли…
        Здесь - ниже, но по собственному чину - жена мэтра Амвросия, глава гильдии ткачих. Мужу с дочерью подмигивает, они-то ровно напротив. Одета… Ювелирши, нацепи они все содержимое своих лавок, не сумели бы превзойти! Синей шерсти на ней - десятки локтей, а из-под них, сквозь безжалостные - от плеча до запястья, от пояса до пола
        - разрезы, тончайший лен выглядывает. В волосах - серебряный обруч. Был бы золотой, да в дальние походы Элейн не хаживала, родной город сторожила. Оттого довольствуется серебром, как и большинство ремесленниц.
        Лишь за южным столом, среди королевских бардов и людей свиты, которых выгнать наружу нельзя, а за другие столы - не уместить, нашлось место остатку сидовой семьи. Тех, кто вкусно кормит людей, приравняли к развлекателям. Пятый стол - низший… и выше самого высокого. Именно барды могут напеть обид, от которых не отмоешься - или вознести до небес. Именно свитские играют королей. Люди же, которые кормят других людей да слушают их разговоры, могут прокормить и народное собрание, которое отрешит одного властителя и возвысит другого.
        Такого не случалось веками - но вдруг? А потому и к южному столу не проявят неуважения - ни те, кому достались более почетные стороны света, ни даже те, что восседают в середине залы за столом, круглым, как окоем. Все сошлось - и традиция, и кухня, и политический расчет. Как рассадить за стол две дюжины гостей державного достоинства и никого не обидеть? За длинным столом задача нерешаема. За круглым всего лишь трудна. Всего-то и нужно, подобрать соседей. И хозяева справились!
        Праздник получается веселый и сытный. Жаль, варварские пляски уже почитаются неприличными, а высоких придворных танцев пока не изобрели. Ввести бы торжественные шествия вроде полонеза или хотя бы паваны… Только это, наверное, тоже «мельтешение». А Немайн не отказалась бы посмотреть, как прошлись бы те же Пенда с Киневисой. Вот уж в ком и достоинства, и чувства меры - хоть отбавляй.
        Немайн никак не может себе признаться: самой плясать охота! Протяни ей кто руку - в хоровод затянуть - никак не устояла бы. А так… Короли едят - а Немайн уже сыта, проголодалась и снова сыта. Короли пьют, а ей уже некуда. Правда, и яства из трех видов мяса, и блюда из трех видов рыбы, и трех гадов морских, и трех птиц - испробовала по крошке. Откусишь чуть больше - другое не влезет, а попробовать всего хочется: ароматы щекочут ноздри, каждое блюдо словно кричит: съешь меня! Или хоть с краешка отведай…
        А еще сыры! Их трижды девять видов, и коровьи, и овечьи, и козьи, и смешанные… Красуются как есть - твердые, красивые, в плетеных из ивовой лозы корзинках. В других странах, быть может, сыр - пища бедняка, но в Камбрии - общая гордость и общее удовольствие.
        Самый частый напиток в кубке сиды - вода из холмовых родников. В Кер-Сиди такую по реке привозят, в огромных кувшинах - человеку и не поднять. Что ни говори горожанам - верят, что хрустальная вода из ручья вкусней и безопасней очищенной речной. Улицы сбрасываются - и водоносы каждое утро торопятся разнести по домам сладкую влагу холмов.
        Зря.
        Если там нет никакой заразы - значит, может быть слишком много железа или марганца. Обычная для Камбрии беда. Но горожане пьют воду природную, оставив речной-водопроводной хозяйственные дела, и только Жилая башня сохраняет верность фильтрованной.
        Вода отмывает язык, разделяет вкус от вкуса. Не только кушанья. Немайн собирается все перепробовать: и пиво, и сидр, и вина, от лучших греческих до местных плодовых. Так, чтобы влезло - по половине наперстка.
        Что еще делать? Слушать всех королевских бардов и арфисток по-очереди? Нельзя. Не потому, что поют плохо… хорошо поют, так ведь самой подать голос захочется! И что выйдет из двойной королевской свадьбы? Очередное сказание о разрушении. Когда гости разбегаться примутся - снесут стены, и крыша рухнет…
        Разглядывать зал? Так резиденция у Гулидиена новенькая, срублена при его же отце. Предыдущая сгорела дотла, так что строить пришлось наново - для деревянной постройки неудивительно. Стоило раз войти, чтобы глаз подметил небольшие отличия от римских домов: стены из деревянного бруса не прячутся стыдливо за штукатуркой и побелкой - ярко раскрашены. Толстые балки, что держат плоскую крышу - покрыты резьбой. Медведи Диведа, драконы Камбрии, травяная вязь… Красиво, но в «Голове Грифона» немногим хуже. Обычный камбрийский стиль - ни тебе римских древностей, ни британских.
        Зато пол чисто выметен, и вместо травы, в которой блохи прыгают - под ногами гладкая плитка. Хорошо! А как по ней звенят шпоры рыцарей и кованые сапоги ездящей пехоты!
        Остается языком чесать, да погромче, чтобы - не слышать. Всю ночь, пока молодые из спален не явятся! Хорошо, Пенда на вечер и ночь отложил дипломатию, и совершенно не мешает болтать с его женой. Киневиса, оказывается, про самые простые вещи умеет рассказать интересно. Как союзники-англы живут, что делают, когда им хорошо - и когда плохо. Как ссорятся, как дружат, как трудятся и веселятся. Что носят!
        Сама разодета в греческий шелк, сегодня на ней все, что не упрятано в сундуки для дочерей. Вся блестит - и парчой, и тяжелым ожерельем, и быстрыми, веселыми и меткими словами, которым сперва улыбаешься, потом начинаешь размышлять - иной раз и слеза навернется. Чужая память подкидывает сравнения - насколько англы отличаются от англичан грядущего, и сравнение выходит в пользу народа средневекового. Народа, которому не переломило хребет норманнское завоевание. Захватчики стали тем же народом, но создали верхний класс, который помнил - от низов следует отличаться! И чем более английскими становились верхи, тем меньше человеческого позволяли они себе в отношениях с низшими… Не справедливого или, тем более, честного - искреннего и свойского.
        Всякая прослойка общества принялась играть в ту же игру, и даже последний бродяга мог быть уверен: он - не самый низкий класс. Он выше многих, и если не будет вести себя как должно на его месте - скатится ниже.
        Отсюда вышли сословная честь и бремя белых. Отсюда - «Азия начинается за Каналом» и толпы цветного народа в городах бывшей метрополии. Кастовая система нуждается в париях, и даже готова им приплачивать - за то, чтоб они были. Отсюда - одиночество среди своего же народа, города, семьи, любовь к организациям социально равных - клубам, студенческим братствам… Здесь этого пока нет!
        У нынешних англов король и знать - плоть от плоти народа. Не от мира сего - да, сколько угодно. Именно потому, что не знают - чувствуют, чего им нельзя, а что можно. Вот и не приходится играть в божков с каменными лицами! Если Пенда будет счастлив и весел - захохочет, запрокинув голову, а королеву не то, что обнимет - на руки подхватит, и прилюдно. Кого стесняться? Своего народа? Это на чужбине, да при иноземных послах…
        Король немедля обнял Киневису за плечи. Зашептал на ухо - Немайн свое навела поточней:
        - Старшего сына женили, пора еще одного сделать. А?
        Королева краснеет, хотя из гостей подслушала только сида. А Пенда уже грохочет на всю залу, да еще по-латински:
        - А тебе, святая и вечная, замуж не пора?
        Кровь сама приливает к щекам, ресницы опускаются, отсекая назойливые взгляды.
        - Мне рано.
        На лицах греков - понимание. Для них Немайн - девица девятнадцати с небольшим лет. Замуж можно и раньше, по воле родителей или опекунов. Но если желает выбирать сама, и брачный контракт подписывать сама - еще полгода ждать. До гражданского совершеннолетия!
        То, что несовершеннолетняя правит пусть маленьким, но государством - не в счет. То, что узурпатор-племянник еще моложе - тоже. Государственные и частные дела в империи различать умеют.
        Камбрийцы - моргают, икают, подавившись куском, таращат глаза. Что за люди эти сиды, если для них на четвертой тысяче лет - замуж рано? И никак не вколотить в упрямые головы, что город на холме строит не медноволосая Немайн, а другая сида с тем же именем!
        Только король Пенда спокойно кивает, и его спокойное принятие дает силы пожать плечами и как ни в чем не бывало болтать с Киневисой, да по сторонам ушами покручивать, следить, как хмель понемногу туманит головы, несмотря на обильную закуску. Поймать в дрожащем от тепла жаровни воздухе сочувственный взгляд. Вторая совершенно трезвая за круглым столом - Гваллен, жена принца Риса, невестка Гулидиена. Ей хмельного нельзя, у нее скоро маленький наружу запросится. А на Немайн просто не действует! Точнее, действует, но не так, как на прочих. Для ее организма спирт - топливо. Устала под вечер, а дел невпроворот - влей в себя полпинты «угольного» портера. Сил достанет, чтобы еще разок город обежать, зато с утра будет болеть каждая мышца.
        Сейчас у нее в желудке плещется едва ли больше - правда, всего по капле. А другие гости еще и не начинали по-настоящему веселиться!
        Единой застольной беседы не сложилось, но разговоры становятся все громче. Разобрать можно, если постоянно шевелить ушами… а это, наверное, тоже
«мельтешить». Но уж на сестру-римлянку навести ухо просто положено!
        О чем говорит ее сосед? Катен ап Ноуи, известный книжник и брат свежеженатого короля, подсажен к базилиссе явно не без брачного умысла. Что в Камбрии обычен брак с женским старшинством, Настя уже знает. Что сестра-наставница видит ее не супругой императора, а самовластной правительницей, поперек римских привычек - тоже. Так вот, святая и вечная Анастасия, знакомься - в роду, который взлетает к власти над Британией, есть неженатый принц…
        А еще он симпатичный! Высокий лоб окружен каштановыми кудрями, глаза синие, нос точеный, губы тонкие, да улыбчивые. Погибель девичья! Сам об этом то ли не подозревает, то ли не заботится: волосы обрезаны неровно, скорее всего, просто кинжалом отхвачены, чтоб под шлемом не мешали, одет, будто не на свадьбе гуляет, а объезжает владения: белая туника длиной до колен, штаны заправлены в сапоги… Всей роскоши - выбеленный лен, да багряный плащ на плечах. Наряд, говорящий: я считаю себя не вассальным корольком, а дружинником брата.
        В зимний поход этот воин не ходил - стерег от соседей северную границу. Именно потому, что не стал спорить, не требовал долю славы… Просто выполнил работу, за которую другие не желали браться!
        Так почему около Анастасии непробивной скромник? Потому что согласится стать всего лишь мужем императрицы, и не потребует большего. А еще он бегло говорит по-гречески, да как! Даже воинские россказни в его устах звучат не камбрийской байкой, а цитатой из Ксенофонта.
        - …и вот Клидог переходит уже нашу границу! Коровы ему более не интересны, он пылает желанием со мной расплатиться. Собирался грабить нашу сторону, а тут на нем самом взяли добычу! Всю границу обскакал, столько скота мог взять - отказался. Одного хотел: нагнать Катена, вернуть свое. Невзятое чужое не так жалко! Только не сыскал никого и ничего. Я в это самое время снова ушел на его земли, развернул дружину частым гребнем. Хорошо мы шли, не обижали никого, кто не поднимал на нас копье, да и тогда старались обойтись стрелами без наконечников. Соседи есть соседи, и если им не будет хватать до весны, мы сами им поможем. Мне нужно было проучить Клидога, а не озлить кланы… так и вышло. Вернулся король кередигионский домой - а ему на два десятка миль от границы и сыра сварить не из чего, и на закуску разве дичину стрелять. Так волк и пожил в оленьей шкуре! Не понравилось. На три года набеги как отрезало, потом память у соседа прохудилась. Жаль, умен Клидог - второй раз ту же шутку с ним не сыграть…
        Анастасия смеется - медью, колокольчиком. Все, кто на нее не смотрел - обернулись, уставились. Не замечает! Ей все равно - в первый раз за долгие годы она не считает людей, веселится. Кажется, убедила себя, что есть только епископ справа, принц слева да сестра - через исходящую дымом жаровню, а прочие гости - морок, можно не считать. Это хорошо, так хорошо, что сердце в груди начинает быстрей колотиться. И все-таки в радости - немного отравы. Что не так?
        О том, что веселье принимает политическую окраску, можно не беспокоиться. Здесь пиршественная зала, не Сенат. Действуют правила заезжего дома, и даже разбитая в кровавые лохмы морда еще не значит ни поединка между благородными, ни войны между королями. Тогда - почему радость хорошей девочки отзывается в сердце фальшивой нотой? Когда Настя смеялась над ее историями, такого не было…
        Подпереть бы подбородок кулаком да подумать хорошенько, но ноги рвутся в пляс, а по голове, как пыльным мешком - громкий голос. Клидог Кередигионский! Неужели расслышал? Да еще и греческий разобрал?
        - Мудро сделал король Гулидиен, что заключил союз, - возгласил самый беспокойный сосед диведцев, - особенно со мной. Хорошо иметь добрых союзников!
        Можно выдохнуть. Просто похвальба… Сколько с ним торговались - кошмар. Да и выторговал Клидог немало: право на вторжение в Гвинед, единственное королевство Камбрии, у которого на троне вместо законного монарха нортумбрийская марионетка. Не заселенные врагом земли будет отвоевывать - явится освободителем к своим же братьям. В разы меньше послевоенных хлопот! Но - к чему перечить? Вот и принц Рис, самый младший из братьев диведского короля, согласен.
        - Хорошо… - говорит, - Но отчего твой разум остановился на этой мысли?
        - Оттого, - отвечает Клидог, - что от союза со мной Дивед получает многократную выгоду. Во-первых, забывает про возможное нападение из Гвинеда. Общей границы у вас нет, но кроме горных перевалов и прибрежных долин есть и общий путь - море. Во-вторых, доказывает, что вы все-таки на этой земле не чужаки. Ваш клан давно в Камбрии обитает, но вы - десси, ирландцы. А вот я, или, скажем, Артуис ап Мейриг - исконные жители…
        - То есть, - продолжил за него Рис ап Ноуи, - бритты.
        И, словно самого неприятного имени было мало, прибавил:
        - Трусы и бездари, отдавшие свою землю саксам!
        Зал, словно получив команду, вспыхивает злым шумом. Каждый стол - и каждый по-своему.
        - Верно! - гремит север, - Мы - не бритты. Мы - камбрийцы! Вот я зимой четыре головы Хвикке взял… Да если бы каждый бритт артуровских времен взял по одной голове - никаких саксов на нашей земле б не осталось!
        - Зато я первый в их лагерь ворвался!
        - Ну, я-то на стене стояла… Зато муж! Он у меня скромный, сам не скажет, но даже не смотрит, что там с врагом после удара делается… Нет нужды… Хотите - щит кулаком проломит? Без всяких копий?
        - На заклад? Без заклада не то веселье!
        Щит не меч, в пиршественную залу вхож. И куда деваться ему, крепкому, беленому, когда его держат в восемь рук, чтоб не увернулся? Щепки летят! В бою все не так, удар редко приходится прямо, и ловкий часто берет верх над сильным…
        Чиновный стол превратился в мечту разведчика. Не крапивное семя, брызжа в ярости слюной, мелочный сор под ноги королям метет - филиды, живые архивы британских держав, выбрасывают крючки и зацепы. У Эмилия память покороче, но до пергамента он все донесет, не расплескает. И начнет медленную и верную работу, именно что крапивную - из крапивных веревок рыболовные сети делают!
        Врачи сварятся громко, выразительно и совершенно непонятно. Латынь Немайн знает, но названия хворей переменились, и все богатство сравнений и пожеланий благополучно ускользает даже от треугольных ушей.
        У бардов слова понятны и сильны, но через меру обильны. Песни перепевают и выворачивают, стихи разбирают построчно, пословно и посложно. И как ловко друг друга поносят: иная хула на соперника выглядит как славословие своему королю… и, увы, не только королю. Каждый второй рискнул восхвалить римскую императрицу. И каждый четвертый - великую сиду. Так старались угодить, что в красавице, умнице да богатырше сиду можно было узнать только по имени. Что древнюю, что - настоящую.
        Немайн патока приелась быстро. Повернула голову, брови сдвинула - не притихли, но дружно вернулись к славным королям, да друг к другу. Выходит, хорошо, что по Камбрии ходят сказки о бардах, вдруг седеющих от одного взгляда Неметоны… Может, не так уж плохо - быть древней сидой? Такой, которой все по плечу, и ума особого не надо, пока есть сила и пророческий дар. Сила, которая уже дрожит в мускулах, и дар, который требует обернуться к восточному столу, за которым вот-вот случится страшное.
        Стол ремесленников. Оружейники, самые почтенные из всех, хвалятся умением и бьются об заклад - и добро, не здесь, на пиру, будут плавить и ковать! Потом. Получится соревнование в мастерстве… что плохого? Тем более, мастер Лорн, которому действительно есть чем хвастаться, молча ухмыляется в усы. Умеет ждать, а не умел бы - не выплавил бы первый в этом мире булат. Это было в прошлом году, а в этом… А в этом он пока молчит, и правильно делает!
        Разве то, что все чаще звучит имя Немайн, как судьи, да все громче нарастает уверенное:
        - Она наша! И сидит верно…
        Да. Немайн сидит на восточной стороне королевского круга. И это плохо, потому что столы вот-вот начнут делить королей. Но это и вполовину не так плохо как то, что развели ювелиры и ткачи. Гильдии, женская наполовину и женская поголовно!
        Голоса громкие, иные с тем серебром, что любой гам прошьет навылет. Немайн мгновение назад жалела, что сестра-римлянка плохо понимает по-камбрийски - теперь радуется. На востоке нарастает стремительный, неизобретательный, но ох и злой бабий лай. Хмель выплеснул то, что камбрийки привыкли прятать за достоинством воительниц, кровью и жизнью отвечающих за единое слово.
        Начиналось с обычного - про руки, глаза да мозги, мол, такой не то, что уток сидовского станка - иглу костяную не доверить.
        Выскочило - лютое, древнее. Времен, когда женщина была слишком слаба и слишком плохо вооружена, чтобы быть в состоянии убить другую. Дикое. И - римское! Изо ртов льется самое грязное и самое страшное, что только можно измыслить для поношения другой женщины - той, что назначена быть опорой дому, мужу и детям, хребтом семьи.
        - Заткнись, порожний мех! Двоих мужей со света сжила - так и от третьего приплода нет… Тут не быки виноваты, коровенку надо под нож!
        - Кто б говорил! Для меня без венчания и солененькое не в радость, а ты, сука течная, за труса вышла, что от походов под кровать хоронится - в которой ты с ухажерами кувыркаешься… И я-то не вру, примета есть: двойня от одного мужчины не урождается! А ты по зиме как раз двойню…
        Немайн захотелось встать, пригрозить… Еще чуть - и перейдут грань, за которой неважно - действуют ли на пиру правила заезжего дома. Довольно одной вспомнить, что она не говорящий скот, а человек. Значит, воин, а всякий воин Камбрии знает слова, что на любом пиру, в важнейшем из заезжих домов не оставляют обидчику выхода и означают одно.
        Поединок.
        Не до победы, не до первой крови - до отрезанной головы побежденного!
        Впрочем, лишь мужчины ограничиваются головой. Женщинам мало убить соперницу. Их обычай требует опозорить убитую - задрать платье, отрезать груди… Трофеи. В языческие времена их хранили - вместе с головой.
        Немайн вспомнилась Анна. Теперь ученица, а когда-то чуть-чуть до взятия трофеев не дошло. Немайн скосила глаза вниз, на собственные прелести. Когда-то были бугорки, теперь холмы. Урок: иногда стоит меньше восторгаться чужим, которого себе не желаешь. А то можно и подарок получить. Трофей, который ни у кого отрезать не пришлось, но которым ученица и подруга гордится куда больше обладательницы.
        Если бы в поединке всегда побеждал правый… но какая правда может быть в пьяной перебранке?
        В рыжей голове мелькают варианты приказов. Свару можно прекратить… Но у гильдии есть глава. Лекарева Элейн. Славная женщина, с которой хорошо вести дела - и которая в состоянии держать в кулаке склочный длинноволосый народ.
        И это она спокойно произносит половину роковой формулы - ровно до места, где должно стоять имя вызванной! За столом - тишина.
        - Веселитесь, девочки, - голос ласков, взгляд холоден. - Веселитесь. Но каждая, кого я окликну по-имени до утра…
        Вот именно поэтому глава гильдии - она. Последняя женская дуэль случилась в Диведе почти два десятка лет назад - и кто, думаете, на ней победил? Деловая хватка, ловко подвешенный язык, хорошие связи - все это влияет на выбор. Но власть, не способная при нужде опереться на страх - власть только по имени.
        И все-таки самая опасная свара - за своим столом, за круглым. Короли не будут резать друг другу головы, ни прямо теперь, ни через неделю, на формальном поединке. Попросту - затаят.
        Вот принц Рис мертвой хваткой вцепился в короля кередигионского, и считает уже не коров, коз и овец - каждую потоптанную травинку, каждый потравленный колосок. Клидог чует засаду… но не может отказаться от почести - признать славу. Но вот - финал:
        - Так вы на соседей ходите оттого, что у вас флота нет. А флота у вас нет потому, что вы боитесь ирландцев!
        Враг, которого принц думал втоптать в землю, довольно улыбнулся.
        - Мы-то в состоянии защитить свой урожай и на земле. А вот вы… Плохо держитесь за землю, плохо. Ей, пожалуй, хозяин получше нужен.
        - Уж не ты ли?
        - Сказал бы я, что с ней лучше вашего управлюсь… Но - не буду. Обещал вести полки на север, и так тому и быть. Дивед мне не особо и нужен. Южная пятина Камбрии! Женская. Вот и прятаться вам, как малышне, за женские юбки. А будут они римлянки, сиды или жены Мерсийца - сами выбирайте!
        Рис замялся… но спор подхватила жена, Гваллен. Улыбнулась. Погладила округлый живот, укрытый складками расставленного платья.
        - Повеселил ты нас, сосед, - сказала. - Ох, и повеселил. Значит, ты не ирландцев, ты женских юбок боишься. Так может и мои сойдут? А то воительницы частенько в штанах…
        Рис захохотал. Так, что Анастасия обернулась! Так, что слезы вытирать пришлось. Потом резко смолк.
        - Нравится тебе наша земля, сосед. Нравится больше холодных гор Гвинеда. И пугают тебя не прекрасные дамы Юга и не жены наших друзей. Тебя пугает наша сталь. Та, что блестит, вынутая из ножен, перед геройским ударом! Поэтому я буду рекомендовать брату не двигаться в поход, пока ты не снимешься и не пройдешь хотя бы половину дороги до Гвинеда!
        Немайн едва подавила улыбку. Рис говорил по-камбрийски, но слова и образы выбирает
        - то словно из легенд Зеленого острова, то - словно в римском Сенате. А вот Клидог осклабился - только не в веселье, в насмешке.
        - Тогда вы не пойдете в поход никогда, - сказал, - ибо если я чему и учен, так это тому, что не следует заключать договоров, если союзник во мне нуждается меньше, чем я в нем.
        Король Пенда размял не слишком внушительный кулак. Всегда брал другим, даже в рукопашной.
        - Гниль, - сказал, - нам не нужна. Только знай: предашь - станешь добычей.
        - И диведцы будут помогать саксу резать камбрийцев? - протянул кередигионец. - Славные времена.
        - Англу, - сказал Пенда, - англу, друг.
        Немайн уже не замечает, как ногти скребут стол. Союз, надежда на годы спокойной жизни, расползается по швам из-за нескольких кружек пива! Легкие хватают воздух - не быстро, не медленно - глубоко и размеренно. Англу, саксу… Для большинства камбрийцев разницы никакой. И для Немайн не было, еще недавно. Теперь - есть.
        Мнение менялось постепенно. Последней каплей, пожалуй стали разговоры с иными рыцарями Пенды. Окольчуженные всадники, внешне неотличимые от остальных мерсийцев, изъяснялись на бриттском - и не с лающим германским акцентом, а с певучим северным выговором. Еще, пожалуй, непринужденно вставляли в речь английские слова - зато латинские корни проскакивали куда реже. Как и положено воякам, они интересовались саблями и голосом - как оружием, Немайн - ими самими. Рассказанное породило короткий визит к филидам-летописцам, а на пиру - вопросы к Киневисе, которой здесь не с кем и поговорить - латынь и британскую речь она знает плохо.
        Рассказ королевы совпал и с оговорками рыцарей, и изустной хроникой. Сида не спрашивала напрямую - интересовалась освоением бывших земель Хвикке. Да, большая часть переселенцев - белоголовые англы, куда без них. Место оставили и для немногих саксов-хвикке, что рискнули испытать милость короля Мерсийского. Худшие земли, на которых с двупольной системой протянешь ноги, работная повинность вместо воинской, запрет на ношение оружия… И - в качестве соседей, советчиков и надсмотрщиков - элметцы. Шестьсот семей, переживших падение небольшого королевства, пожранного Нортумбрией. Эти не успели спрятаться под могучую руку Мерсийца - зато знамя «легиона сирот» наводит ужас на его врагов. Этих - не подкупить, не смирить, не запугать. Истинные бритты, но не трусы и не бездари. Люди, которым не повезло со своими королями, и теперь приходится служить чужому…
        Так что англ и сакс - вовсе не одно и то же, и знакомому по чужой памяти человечеству очень и очень повезло, что история создала на Британских островах Англию, а не Саксонию.
        Но для Артуиса Гвентского - разницы нет. Кого он видит перед собой? Не владыку в регальном плаще - дикого варвара в звериной шкуре!
        Его род десятилетиями держал границу. Королевство Гвент, словно щит в сече, принимало на себя удары все новых и новых пришельцев, перемалывало, убивало - защищая не только себя, но и сварливых соседей с тыла. Гвентцы даже сумели понять, что пришлых дикарей - именно сбрасывают. Только следствия не вывели. А вышло так, что англы-мерсийцы, что поколение назад признали бриттов за людей, отчего-то перестали числиться за людей у недавней родни. Артуис этого не заметил. Никакой вины на нем нет - сам Пенда узнал об этом, когда король Уэссекса объявил ему войну слишком уж экстравагантным способом. Отослав обратно сестру Пенды, свою бывшую королеву назад - без носа и ушей.
        Только каково теперь королю мерсийскому слышать, как его именуют саксом? Вот вызывающий взгляд и дерзкий тон - вынесет. Но слова…
        - Через мои земли не пройдет ни один сакс…
        Закончить он не успел. У Пенды - губы сжаты, но ни мускул на лице не дернулся. Зато старик Риваллон - сказал. Припомнил, что его кровинке пришлось вести армию - а самой лететь впереди - лишь бы успеть. Лишь бы встретить врага на чужой земле!
        - Тысячи. В прошлом году. Помнишь?
        - Это вы их сговорили!
        - В поход на нас же?
        - Да!
        А дальше… Говорят все. Быстро, громко, взахлеб. Друг друга не слушают - слышат лишь злость и несогласие, да видят рожи перекошенные… Громче, в ярости, в самозабвении, пока стол, неподъемный, круглый и плоский, словно сама земля - не прыгнул вверх! Покатились чаши, среди блюд-островов расплескалось море вина! Зло зашипели угли, воздух наполнился хмельным духом. Немайн, маленькая да умильная, вскочила, руки уперты в столешницу, головой тряхнула - разметала прическу, что с таким трудом из ее коротких волос ради праздника соорудили. Ноздрями трепещет в гневе! Уши прижала!
        Кто был пьян - протрезвел, на сиду уставился. Кто был трезв, чуть-чуть не оглох. Роста ни на палец не прибавила. Но - была ушастая девчушка, стала - кому августа, а кому и богиня!
        - Бахвалитесь? - голос - мертвый услышит. - Грызться начали! Мужья жен, как собак и лошадей закладывают, жены - мужей! Артура на вас нет! Или Ираклия! Тот последнюю медь заложил - не на спор, на битву, когда Константинов град с двух концов штурмовали… Не он - не было б теперь империи, и Истинный Крест был бы теперь в руках персов-огнепоклонников. Стыда у вас нет!
        И хотя от чиновного стола несется:
        - Свадьба - такое дело… А короли, леди сида, опять сговорятся. Не впервой…
        И замолкает. Взгляд, стать, голос… Барды за южным столом уже поняли - как и отчего поседел коллега! А ведь это еще тучка. Без грома. Без молнии!
        - У нас война! И свадьбы наши - для нее! Во хмелю и усобицах победить - не надейтесь. Война не та. Враг - не тот! Не нам - выиграть битву и успокоиться! Наш бой до последнего воина, до последнего берега. И пока на этом, последнем берегу, последний враг не сложит к нашим ногам последнее свое поганое знамя - раздоры не для вас! И не для меня…
        Круглые, словно удивленные человеческой мелочностью глаза обходят королей, королев да наследников, заглядывают в души. Совесть - есть ли?
        - Не для меня… - повторяет Немайн. Пальцы сжали край столешницы - мореный дуб промялся, словно последняя гниль. Острый зуб впился в губу.
        - Не сдержусь, - сказала сида, - Кто считает, что моей песни не вынесет - уходите. Скорей! Вы… короли… Здесь еще? Не трусы… Тогда - слушайте. В поход пойдут все. Когда скажу - Я. И последней двинусь тоже Я. Мне ваши коровы, земли… Вот. А теперь
        - петь буду!
        Ни у камбрийцев, ни у греков мысли не возникло - что можно хотя бы попытаться заставить Немайн замолчать. Когда у драконицы из ноздрей бьет дым - благодари, что она сумела придержать пламя! Когда святая и вечная ведет себя, как и подобает святой и вечной - как ей сопротивляться?
        Три стола - чиновный, ремесленный и поэтический - куда как поредели! Воинский и королевский - самую чуть. Кому нужен воин-трус? Королю, да и правящей королеве уйти - проститься с властью, она назначена лучшему в роду. Выслушать песню Немайн
        - вызов и проверка! Да вон и греки сидят, не двигаются! Только принц Рис поспешно выводит беременную жену, Гваллен оглядывается со страхом и сожалением. Кто в зале жив останется - тот не трус. Была бы с пустым животом, осталась бы рядом с мужем.
        Лебедью плывет к выходу Киневиса. Ей чего бояться? Ее муж - герой, и с ушастой дружен, а та верить и быть верной умеет. Сам Пенда не беспокоится, подпер рукой подбородок. Готов слушать! То, что пальцы до серебряного молоточка, что на шее висит, дотянулись - ни жене, ни гостям, ни богине-императрице знать ни к чему…
        - Все? - у сиды по подбородку - алое. Клыком располосовала!
        Немайн не слушает ответа. В зале звучит неизвестный никому язык. Звучит - песня!
        - Не для меня… придет весна.
        Не для меня Дон разольется.
        И сердце трепетно забьется
        В восторге чувств не у меня…
        Голос вновь вырос - под крышей тесно. Немайн подняла взгляд - выше глаз, выше голов. Через нее идет сила, сила выше ее самой. На глазах у всей Британии, иначе и не сказать.
        Печальные, отчаянные, неукротимые слова льются сквозь грудь, сквозь горло. Печаль и ликование разом. Сида оплакивает себя, мечту о спокойной жизни, ликует - от пения, от того, что лица вокруг вновь стали хорошими, хоть и бледными малость. Слов не понимают? Почувствуют душу. Поймут грусть, вызов, спокойное принятие долга и судьбы. Нет иного пути - значит, этот!
        - Не для меня журчат ручьи,
        Текут алмазными струями,
        Там дева с черными бровями,
        Она растет не для меня.
        Ни Луковка. Ни Настя.
        Сами пришли, да поздненько - так, что придется отдать, выпустить, как птичку с руки. Замужняя - останется другом, будет верна, да будет сначала мужнина, потом немайнина - а там и дети сиду подвинут. Это правильно, но больно.
        - Не для меня цветут сады,
        В долине роща расцветает,
        Там соловей весну встречает,
        Он будет петь не для меня.
        Немайн раньше приходилось петь эту песню, но не чувствовать. Не так…
        - Не для меня весной родня,
        В кругу домашнем соберется,
        «Христос воскрес!» - из уст польется,
        В пасхальный день не для меня.
        Люди - шевельнулись, узнали имя Господне. Узнала бы сида - в чужом языке, в песне? Веры той нет, наивной, наполовину языческой, но истовой. Да и война будет - между христианами. Враги-язычники на островах закончились, те староверы, что остались - будут драться в одном строю с камбрийцами, даже если на другом направлении.
        - Не для меня споют друзья
        И вся казачия краина…
        И на коня однажды сына
        Другой подсадит, но не я…
        Сида ослепла - от слез. Сын у нее есть - ее радость, ее сокровище. А что еще может сделать смерть за Отечество не только почетной, но и сладкой - как не сознание того, что враг не посмеет и не сможет обидеть твою кровинку?
        Она не видит, как принц Катен внимательно вглядывается в замершие лица гостей, что Мерсиец давно отпустил серебряный молот, что у аварского посла рука на сабле, и слезы в уголках глаз. Язык он узнал - отчасти, по знакомым славянским корням, но он узнал и степную волю, и слова, похожие на тюркские. Гадать будет - потом. Теперь ему попросту хочется - чтобы не стало непорядка в каганате, да чтобы авары перестали жить данью, а вместо того развернули коней на восток и вновь, как в былые времена, зачерпнули в шлемы воды великих Дона и Идела…
        А для меня кусок свинца -
        Он в тело белое вопьётся,
        И кровь горячая прольется -
        Вот это, братцы, для меня!
        Немайн смолкла - словно хребет вытащили. Согнулась, оперлась о край стола - не пошатнулся. Вытерла подбородок. Недоуменно уставилась на окрашенную кармином ладонь.
        - Кажется, - сказала, - я испортила праздник. Простите, если можете. Если больше не позовете - не обижусь, а позовете - вина мне не наливать! Но назад - ни единого слова не беру. Точка.
        Покаянно-мятежная речь споткнулась о смеющиеся глаза светловолосой сестры.
        - А Луковка-то права, - сказала Эйра.
        - В чем?
        - Когда говорит, что она - это ты. Сама же велела ей не наливать!
        Что творится с Луковкой, если ей поднести наперсток ягодного вина, все слышали. Тогда ее устами говорит Немайн. Но, оказывается, и самой сиде не стоит наливать лишнего. Пела - не как всегда. Песня знакомая, в песенном подземелье не раз слышанная, сегодня звучала страшно. Вдруг сбудется? Ничего в ней хорошего нет!
        О своем беспокойстве Эйра молчит. Зачем слова, когда есть разум и острая сталь? Нужно поговорить с Эмилием, с рыцарями. Чтобы поняли: сиду нужно беречь пуще глаза. В конце концов, нехорошо жить рыцарю, потерявшему вождя. Неправильно! А у большинства - жены, дети. Умирать не захотят. Будут во все глаза за ней присматривать.
        - Что ты испортила? - удивляется Мерсиец, - Мы теперь знаем главное: трусов здесь нет. Это стоит беспорядка на столе!
        Те, кто был бледен, те, кто только что собирался дождаться, пока сида выйдет, да громко выдохнуть - смеются. Искренне, залихватски. Прав мерсиец - теперь то, что случилось на двойной свадьбе, само превратится в песню. Барды будут поименно перечислять всех, кто уж точно - не трус. И королю Клидогу Кередигионскому теперь куда как легче будет унять желающих добычи с соседских земель.

«Принц Рис и брат его Катен со мной сиду слушали…»
        Артуис Гвентский развернул плечи, словно с них вериги спали. Так и есть - зимой он не решился встать с малой дружиной против саксонских полчищ, лечь костьми, покупая для соседей дни ценой жизни своего народа. Укрыл людей за стенами городов и холмовых фортов. Переждал.
        Сколькие были бы рады бросить первому рыцарю Камбрии обвинение в трусости - не в лицо, в спину. Не громким голосом - шепотком. Теперь навет встретит лишь недоверчивый смешок. «Ты что, считаешь трусом короля, что Немайн слушал? Шутник. Да ты б не то, что штаны перепачкал - ноги бы протянул!»
        Благодарность - чувство короткое. Короли и принцы Камбрии, увы, политики, но - и рыцари. А потому обдумывать последствия король Артуис будет потом. Сейчас он спокойно заявляет:
        - Я полагаю, нам и правда следует назначить кого-то одного, чтобы проследил за должным соблюдением договоренностей. Чтобы нам воевать без оглядки, знать, что спина прикрыта. И я думаю, что хранительница Республики Глентуи для этого подойдет лучше всех. У нее войско самое маленькое, зато самое быстрое. А значит - не только проследит, но и к битве успеет. Верно я говорю?
        - Решать будем не на пиру, - буркнул Клидог, - но лучше сида, чем ирландец или сакс! Хотя я предпочел бы тебя, Артуис ап Мейриг…
        Гульба закончилась. Начинался новый торг меж союзников. Пожалуй, чуточку более доверительный - даже в том, чтобы, пользуясь статусом пиршественной залы, выдержать взгляд соседа и открыто заявить:
        - Я тебе не верю!
        Утром выглянули молодожены. К удивлению своему, застали всех гостей за столом - трезвыми и задумчивыми. Немайн, которую никто никуда не прогнал, мило беседует с женой Пенды - тот сидит между, но сам только улыбается в усы и изредка подбрасывает дров в очаг беседы… Увидев сына с молодой женой, король сообщил:
        - Вы самое интересное пропустили. Жаль вас разочаровывать, но это так…
        Риваллон, встретив взглядом дочь, которую все-таки успел передать в руки достойного мужа, такого, что смягчит неуемный норов и позволит достойной соправительнице отца стать хорошей правящей королевой, поманил пальцем. Когда подбежала и склонилась, прошептал в ухо:
        - А твой отец все-таки совершил еще один подвиг.
        Королевна, обратившаяся королевой, ни слова не говоря, обойдет вокруг круглого стола. Встанет напротив рыжей и ушастой. Посмотрит, как та пунцовеет, поднимет руку для пощечины… И опустит. Потому как отец коротко выдохнет:
        - Не сметь.
        А муж, только что глядевший сытым котом, вперит в нее взгляд, обещающий первую семейную сцену. С глазу на глаз… жаль, слышно будет до предместий! Ирландец да ирландка. Воевать, пировать, петь да ругаться - без удержу!

3
        Домой, в «Голову», сида ногами не дошла - пришлось одолжить у его святейшества носилки, и восьмерых дюжих молодцов к ним заодно. Болело все - даже уши. Даже голос!
        Немайн отпаивали теплым молоком - да со сливочным маслом. Правую руку, несмотря на ломоту в каждом пальце, удалось заставить нацарапать перевод песни. Дословный подстрочник, нескладный, но точный. Иначе пришлось бы говорить - с каждым гостем по отдельности. А так… Немайн приболела, текст перевела - понимайте, как хотите! И все равно - в «Голову Грифона» то и дело заглядывают люди. Трех приколоченных к стене грамот - на латыни, камбрийском-латиннице и камбрийском-огаме - им мало. Непременно нужно уточнить у сидовской родни: а меня сида в песне не поминала? А ближних родичей? А клан мой? А соседей? А точно? Точно-точно? Гость успокаивается, лишь получив отрицательный ответ на все вопросы.
        На улице во всяком разговоре преувеличенно громко помянут, что никакое это было не пророчество, просто песня. Потом начинается спор о том, которую из множества текущих по Британии и Ирландии рек, названных именем своей матери-сиды, помянула Немайн. Аварскому послу, что рассказывает о великой реке далеко на востоке, никто не верит. Какое отношение та, степная река имеет к матери Немайн?
        Между тем аварин прав, и знает это! Только Немайн слишком устала, чтобы просчитывать всех, а говорить вообще не смеет. За голос боится! Тем, кому знать - невтерпеж, или действительно срочно надо, принуждены Баяну кланяться. Расспрашивать - что он услышал в песне?
        А он рассказывает истинно по-посольски. Правду - всем, только понемногу и разную, много интересного - тому, кто предложит что-то полезное для его истерзанной междоусобицами страны, а все до донышка - в обмен на прямую помощь его стороне. Не обязательно военную.
        Такой человек во всей Британии нашелся один - король Гулидиен. Призвал пред очи, встретил - не в зале, в малой комнате, один, без жены, без советников. Сам дверь затворил плотней, сам в окно выглянул - не подсматривает ли кто. Осторожно выложил на стол сверток. Развернул - блеснуло. Слиток! Не золотой, дороже!
        Сталь, подернутая прожилками. Аварин булат узнал - редко-редко, втридорога, доводилось покупать у персидских купцов. До тех пор, пока страна огнепоклонников не пала под нашествием с юга. С тех пор - как отрезало. Потому даже один слиток - драгоценен. Если и есть в степи подарок, способный перевесить императорский шелк, так это клинок из стали с древовидным узором. Или сам слиток - придать металлу форму оружия, привычного руке степняка, есть немало умельцев и в пуште. Это - возможность купить чью-то дружбу. Перетянуть на свою сторону колеблющегося, смягчить сердце противника.
        Баян почувствовал себя как записной игрок в кости, которому предложили волшебство: один раз выпадет то, что он пожелает. Всего один раз…. или?
        - Это, - сказал король, - подарок. За честную цену, если пожелаешь, сможешь взять пять, десять… даже двадцать, но не сразу.
        Посол протянул руку, взял тяжелый слиток. Даже простой брусок, казалось, наливал руку силой…
        - Я слышал, - сказал он, - что красная сабля Немайн закалена в ее священной крови, и не был удивлен. Но это - персидская работа! Тайное умение.
        - Это британская работа, - сообщил король, - диведская. Даже в Кер-Сиди еще нет мастеров, способных на такое… хотя будут, конечно.
        Аварин кивнул.
        Источник умения сомнения не вызывал. Больше того, доказывал, верно и окончательно, что Немайн - не самозванка. Церемонию в храме, признание божеством, при желании можно и подделать - жрецы всегда и везде хитрей паствы. Но как подделать секрет, уже утерянный в далекой Индии, а в Персии, быть может, вырубленный мечами арабов - взятыми, между прочим, с тел римских и персидских воинов? Колесницы, булат… Последние козыри древней династии. Тогда объяснима и песня - возможно, старинные связи, сохранившиеся с тех пор, когда всесильные персидские цари сажали родственников на соседние престолы. Сохранилась только младшая линия… у которой все равно больше прав на персидский престол, чем у нынешних шахов. И, между прочим, куда больше, чем на римский! Одна из причин, почему, потеряв всего лишь город - пусть и столицу, персы, по сути, вернули Ираклию империю - которую завоевали практически полностью. Династия зашаталась! Дехкане могли и вспомнить, кто именно вошел в Ксетифон. Махнуть, не глядя, зороастрийское царство на христианское шах-зороастриец не пожелал. Пришлось подписывать мир.
        - А розовые слитки будут? - спросил аварин.
        Гулидиен удивился, но вида не подал. Британские легенды породили веру в то, что розовый цвет сидовского оружия - знак того, что сталь впитала нечеловеческую кровь. Сиды - не боги… но не демоны и не совсем люди. Римские священники - молчат или напоминают, что форма ушей и глаз для спасения души так же несущественна, как цвет кожи. Есть, например, христианское Аксумское царство - люди черны, но души у них белые… Камбрийские говорят, что, когда Сатана восстал против Господа, его поддержала треть ангелов - вот это демоны и есть! Верные остались на небесах - это рать архангела Михаила. Но были и те, что растерялись и не выбрали сторону. Вот и пришлось им отправляться на землю - грешную, но не безнадежную. Жить вместе с людьми. Выбирать…
        Таковы Дон и Ллуд, сиды-родители Немайн. Сама она рождена на Земле. Странно рождена: вот, ухитрилась оказаться еще и римской императрицей в бегах. Только у сидов свои отношения со временем: оно у них то стоит, как в болоте, то журчит ручьем, то прет назад - как вода вверх. Не бывает? Еще как бывает - в водоподъемных колесах сиды!
        Король Пенда, пожалуй, прав, когда на все рассказы о связанных с сидой странностях отвечает двумя короткими фразами:
        - Много удивительного сотворили асы. И ваны, вижу, ничем не проще…
        Вот и еще сюрприз - оказывается, не кровь волшебного существа придает розовый цвет древесной стали. Что-то иное… Навряд ли сиды водятся в дальнем краю, именуемом Хорасан! А аварин знай, нахваливает розовые слитки… мол, хорошие.
        - Что сделано раз, можно повторить, - осторожно говорит король, - но скоро не будет. В лучшем случае - к осени.
        Позже король поговорит с мастером Лорном. Тот согласится - не кровь. Сама Немайн говорит, небольшое количество особой рудной примеси. Припомнит даже слово.
«Никель». Но сидова шашка, Рут, все равно одна на свете! Дальше Гулидиен сам додумает, по-британски. Один меч - кривой. Один лук, странный. На него и тетиву натягивать - замучаешься, зато натянутая - не так устает. И бьет на диво точно, хоть песни слагай. Барды, правда, пока не торопятся. Ждут. Два - число несовершенное. Скорее всего, Немайн завершит триаду. Будет третье оружие освобождения Британии от варваров. Интересно знать - какое?
        Впрочем, для разговора с аварином это неважно. Важно, что он принял цену. Простую: отныне такие слитки из авар сможет купить сам Баян, или человек, показавший грамоту с его отпечатком пальца. Сидовский способ растекается по миру, и немудрено
        - работу самого искусного ювелира проще подделать, чем тонкие линии печати, данной человеку от рождения! И кто после этого скажет, что Адам и Ева не сотворены благородными?
        Итак, уста посла разверзлись. Аварин выложил на стол свой подарок - все ту же грамоту с текстом песни, только под каждым словом - подписано - на каком языке есть похожее слово, что, он, аварин, узнал о сиде-императрице из каждой строки. И о странностях, на которые у него нет ответа…
        Песня - странней не придумать. Начать с того, что язык принадлежит народу, которого нет и никогда не было - не живут славяне по берегам Великого Дона, и не жили никогда! А тюркских слов в песне не так уж и много…
        - Великой Дон, - уточнил король, - Дон - женское имя!
        Аварин кивнул, переправил. Пояснил:
        - По-нашему о мужском и женском говорят одинаково. Не различают… Греческие слова по роду различать научился, с вашими часто ошибаюсь.
        Вторая странность: насколько язык славянский, настолько песня степная. Спето хорошо, широко. Спето о простых вещах, простыми словами - о том, что всякий видит. Так и поют в степи - что вижу, то и пою… Видит Немайн странно: не то, что есть - то, что было и то, что будет. Глаз в минувшее, глаз в грядущее, а в настоящем - как у зайца перед носом, темень.
        - Я до тебя с англами говорил, - сказал Баян, - так вот: так видят их боги. Прошлое знают, будущее прозревают. А в настоящем - такие же слепцы, как и люди. Да и настрой там самый тот: судьба определена, судьба принята. Воин с честью идет навстречу Року. Причем воин не из тех, что живут битвой, и даже не из тех, что кормятся от руки властителя. Это песня ополченца, взявшего оружие по необходимости. Там такая тоска по спокойной жизни…
        Гулидиен кивнул. Немайн такая.
        Аварин продолжил:
        - Пророчество - есть.
        Король вздрогнул. Вслух он этого не сказал - вдруг жене перескажут, но ушастую было очень-очень жалко. Только привык к доброй соседке, и на тебе! «Кровь горячая польется…» Потом сам смеялся - но что поделать, первый день медового месяца. Настроение - лучше некуда, особенно после того, как жену переспорил и разутешил. Правда, спать хочется… Кейндрих, собственно, как раз отсыпается. Сказала только, что Немайн ей какое-то доказательство должна, и скоро.
        - Есть, - повторил посол, - только хитрое. Не хорони святую и вечную раньше времени. О смерти в песне - ни слова, и еще неизвестно, кто выпустит свинец, а кто обольется кровью. Что-то саксы пращниками не славны, зато сиды… Да и у римлян во многих мерах вместо лучников - балеарцы. Ага, улыбаешься. Тоже рано. Может и Немайн достаться. Может и упадет с разбитой головой… но вряд ли. Может, и кровь наземь прольет - да не всякая рана насмерть! Временная боль - не то, что заставит храбрую воительницу печалиться. Просто ей хочется жить мирно… кто это поймет? Немайн любит города. Любит оружие, но не как воин, как мастер-оружейник. И уходя в поход, не радуется грядущей славе, а печалится о делах, что переделать не успела. А еще она умна. Нет лучшего способа проверить - кто в дружбе гнил, кто тверд, чем на время показать слабость. Мудрый каган после отлучки или болезни казнит больше изменщиков и воров, чем за десяток спокойных лет. Так что…
        Баян развел руками. Выходило, что сида спела о многом - и ни о чем. Тоже странность, и не последняя. Вот еще одна:
        - Песня у нее христианская. Насквозь. И языческая, причем на германский лад. Насквозь. Знаешь, мы с франками много торгуем, с иными дружим… У них не так. Человек может быть крещен, но держаться духа старой веры. И наоборот - еще не обратиться, но чувствовать по-христиански. А здесь… Христианское смирение доходит до божественной гордыни, и несокрушимая гордость - преисполнена христианского смирения. Как говорят греческие философы, - аварин улыбнулся - мол, поживешь в граде Константиновом с мое, не таких слов нахватаешься, - синтез. Слияние. Насколько совершенное - не мне судить.
        Гулидиен знал, кому. Это означало еще два разговора. Первый - с Мерсийцем.
        Король - глава самого сильного рода в народе англов, значит, заодно и верховный жрец Тора. Сила Немайн ему нужна - и уже потому интересна. У него жена-христианка, и сын, и подданные - пополам… Вот он и рассказал другу и союзнику, что нет у народов, верящих в Тора, сильней колдовства, чем женское. Обычно песенный сейд - дело злое, но Немайн и тут все наружу вывернула. Обидела себя, а союз сплавила намертво. Одно дело - знать, что святая и вечная с вами надолго, торопиться некуда. Совсем другое дело, когда судьба Британии - и твоего королевства! - должна решиться до зимы. А Тор-Громовик такое бы одобрил, несмотря на поминание христианского бога.
        Пенда сказал, что уже велел скальдам переложить песнь Немайн по-английски. Торова песня! Христианская? Может быть, но и торова разом. Да и мать Немайн-Неметоны, Дон, помянута - хотя и как река ее имени. Оказывается, так тоже можно…
        Во-вторых, следовало поговорить с патриархом или епископом - но Гулидиен не успел. Жена проснулась. Спустилась в опустевшую залу - в глазах остатки дневного сна, поверх рубашки плед болотных ее цветов намотан. Мягкий, уютный!
        Сладко зевнула - и заразила. Так и пришлось пересказывать новости - позевывая.
        - Врет холмовая, - сказала жена и королева. - Ты поверил ее пересказу? Ты не знаешь двуличности сидовских слов! Ей три тысячи лет. Она всю свою родню пережила, и нас переживет. А вот в то, что ей желается жалости твоей - еще как верю! Сам знаешь, как верней всего женщину утешить!
        - Знаю, - согласился король, - а потому сейчас тебя еще разок разутешу. А там и договорим - поспокойнее…
        За радостями семейной жизни побеседовать с Пирром Гулидиен забыл.
        Потому с патриархом пришлось разговаривать Немайн - сразу, как перестала общаться записками. Его святейшество явился в ее комнату, пошарил взглядом в поисках стульев и уселся на подходящий по высоте ларь - как раз в ногах у кровати. А раз с аварином он уже говорил…
        - И тут развела персидские древности, - сказал в качестве приветствия, - нехорошо. Христианам приличествуют стулья и скамьи, а не подушки и циновки.
        - Обязательно заведу. Для гостей. А мне так удобней. Уютней.
        Пирр повздыхал: мол, молодежь не понимает, что такое ломота в костях…
        - Как раз сегодня понимаю, - сказала Немайн. - Хотя ноют и не кости. Ты тоже по поводу песни?
        По тому как долго его святейшество молчал, Немайн поняла - разговор будет нелегким. Когда заговорил - удивилась. Говорил не духовник и не церковный иерарх. Сторонник партии Мартины мягко упрекал нынешнюю главу ветви династии в политической легкомысленности.
        - Зачем ты это сделала? Спела… да еще на чужом языке. Славянскую речь я узнал… Каждый увидел свое. Римлянам ты показала силу и власть. Накричала на королей - ни один не пикнул. Значит, признают твое право. Бритты увидели колдовство ужасной холмовой сиды. Голос-то твой… взять пониже - иерихонская труба будет. И как потолок не рухнул!
        Он остановился, перевел дух. Обнаружил рядом с собой кувшин да кружку.
        - Вода, - пояснила Немайн, - кипяченая. Попросить, чтобы нам кофе принесли?
        Пирр только рукой махнул. Налил полкружки, сделал глоток. Продолжил:
        - Что о тебе поняли англы и авары, я судить не берусь. Могу только вспомнить, что именно теперь вдоль всего Дуная аварин убивает славянина, а славянин - аварина, и оба падают замертво - тлеть непогребенными, потому что хоронить их некому… А еще - было мгновение, когда я поверил, что тот язык для тебя родной. Ты хорошо притворилась. Но - зачем?
        Сида дернула обеими ушами разом. Улыбнулась.
        - Потому, святейший отец, что я не притворялась. Я действительно могу думать на том языке. Как и на греческом, камбрийском, латыни, армянском, фарси, английском. Что до тройного истолкования… Это случилось бы в любом случае, какой бы язык я ни выбрала. Да хоть и латынь! Люди видят то, что ожидают: римляне - августу, камбрийцы - сиду. Кого-то видят англы и авары… Кого-то, кого я напоминаю. Не меня. Это следствие того, что я ни к одному из этих образов не подхожу полностью, зато ко всем - слегка. А почему пела… Не смогла не запеть, вот и все.
        - Но ты ведь и есть августа! Помазание на царство вторым крещением не смывается. А удочерение вообще процедура светская…
        Немайн пожала плечами - и поморщилась. Неприятно!
        - Ты лучше меня знаешь, что я по римским меркам не гожусь в августы. Уши, глаза… А кроме этого…
        Пирр аргумент не принял. Раскрыл ладонь, собрал лодочкой.
        - Тебе дано, - сказал жестко. - Царем Ираклием, Сенатом и Народом - но попущением свыше. Подходишь ты под суеверие толпы, не подходишь, неважно. Ты назначена. Тебе в руку хлеб положен, не камень - так ешь, а не бросай наземь…
        - Я не знаю, к чему я назначена, - пожаловалась Немайн. - Я не знаю, кто и что я есть. Меня видят по-разному, меня видят с трех разных сторон… Можно сказать, что римляне, камбрийцы и все остальные видят трех разных Немайн. Живущий на равнине видит, что мир - плоский, как этот стол, а удаляющийся всадник просто становится меньше, пока не исчезнет в ковыле…
        - Так видит аварин, - улыбнулся Пирр, - или перс. А камбриец?
        - Камбриец - и, кстати, армянин - живет меж гор и холмов, и мир его напоминает дно вогнутой чаши - до тех пор, пока не доведется взойти на вершину. Почему я пускаю всех к себе на башню? Чтобы видели - мир не замыкается их двором, их семьей, их кланом. Говорят, с горы Сноудон видна вся Камбрия - так, как Глентуи с верхушки моей башни. И я буду говорить, петь, проповедовать - до тех пор, пока не возникнет обычай, по которому каждому камбрийцу нужно хотя бы раз в жизни взойти на Сноудон. В ясный день, когда под ним раскроется мир… Лучше всего - в самой ранней юности, когда он - или она, тут никаких послаблений! - сумеет понять единство Родины сердцем, и когда все дела и свершения будут еще впереди.
        На вопрос о римлянах у святой и вечной тоже ответ нашелся.
        - Рим, - сказала она, - это земли, собранные вокруг моря - Нашего моря, римского! Грек - всегда немного мореплаватель. Потому среди греков всегда найдется желающий спорить с Аристотелем и доказывать, что мир выпукл. Иные мудрецы уверяют, что Земля вообще шарообразна - всего лишь из-за того, что уходящие за горизонт корабли скрываются постепенно. Сначала корпус, потом паруса, потом верхушки мачт. Третьи умеют налить вино в кубок так, чтобы держалось в нем выпуклым холмом, и говорят, что мы точно узнаем, что земля плоская, лишь когда кто-то вернется от края - и расскажет. А что круглая - если будет плыть все время в одну сторону и вернется с другой… Надо бы такой поход собрать, но денег не хватает. А кроме того, мне куда важней знать какой формы я сама! И доказать остальным.
        Пирр кивнул. Медленно. Когда поднял голову - перед сидой оказался не политик, а священник. Не патриарх, а исповедник - не императрицы. Странной девчушки с острыми ушами и глазами-плошками.
        - Ты изменилась, - сказал он, - не только внешне. Но и сестра тебя узнала не только по внешности. Я не могу и не буду спрашивать тебя о том, что было до признания - грехи, если были, вода крещения унесла, а остальное ты вправе хранить в тайне. И тебе самой придется соизмерять то, что тебе даровано - с даром иных людей, и догадываться, насколько тяжел будет с тебя спрос. Я только помочь смогу - если попросишь, когда расскажешь. А сегодня - утешу. В песне своей ты ошиблась. Пасха всегда и для всех, и для убитых в той же мере, что для живых. Именно потому, что воскресением Господним смерть побеждена! Так что, дочь моя, не все так плохо, как ты пела.
        Ушел, осторожно прикрыл дверь - и до ночного сна страждущая пребывала в покое. Последней, уже под вечер, заглянула Сиан. Посмотрела исподлобья. Сказала:
        - Сегодня ты мельтешила даже больше, чем обычно.
        И убежала раньше, чем Немайн успела рот открыть.
        А ночью ударили колокола - так, что мертвый вскочит и бросится на порог - в одной рубашке, зато с шашкой наголо. Просто так набат не бьют!
        Триада четвертая

1
        Над портом колышется зарево, жар бьет в лицо.
        - Эйра, назад! Вивиан, Кей, прикройте ее! Остальные - за мной!
        Доля наследницы - если сида рискует, самой на рожон не лезть. Из-за рыцарских щитов смотреть, как гибнет республика… Стоп. А как же Рождественский бой? Тогда на кону было все. А теперь, значит, только многое! Есть для чего беречь сестру.
        Кажется, только что Эйра была в постели - за окном ласковый, теплый без духоты вечер, речные тинные запахи, рутинная перекличка стражи. Мысли - свадьбу отгуляли, пора возвращаться в Кер-Сиди, к делам, среди которых интересных больше, чем скучных. Там хорошо, но привычно, оттого чуть скучно. И не хватает мамы. И Сиан, и других сестер, хотя как же от них устаешь!
        Злой голос колокола, реакция тела опередила мысль - проснулась уже в штанах, сапогах и стеганой куртке. Поживешь у сиды в башне, приучишься одеваться по тревоге. Осталось затянуть пояс с оружием - и вперед! Хорошо, у «Головы грифона» есть охрана. Не придется выскакивать биться в рубахе и мече наголо, но торопиться нужно. Иногда не хватает шага, чтобы успеть спасти своего и убить врага.
        Во дворе - голос, который не узнать нельзя, звон пожарных упряжек. Пожар не война, но бывает хуже войны! Здесь не Кер-Сиди, здесь в предместьях на крышах - солома. Если полыхнет…
        Что именно горит, Эйра поняла, уже когда ее отвели в сторону. Рядом возник Эмилий.
        - Святая и вечная пусть гасит пламя. У нас иная забота…
        Проверить - нет ли злого умысла. Оторвать от неотложного дела, допросить - с оглядкой через плечо. Там - гул огня, крученый полог дыма прячет от звезд разверзшееся на земле пекло. В пекле место чертям - и чертей в избытке! И во главе
        - демон! Пламя и зола превратили белые одежды в наряд обитательницы ада, по лицу, наискось - черная полоса, видно, рукой пот смахнула, волосы - присыпанная пеплом лава, уши торчат, как рога.
        Белого осталось - клыкастая ухмылка.
        - Ничего, наша берет! А ну, навались, ребята. Еще воды!
        Ребята - вигилы славного города Кер-Мирддин. Этим что враг под стенами, что пожар в ночи, все едино. Насос готов угостить любого неприятеля, багры - развалить высокий костер, растащить и добить головни поодиночке. Тут и народ поможет - ведра идут по цепочке, вода плещет не в огонь - на все, что нужно защитить от летящих с дымом искр. На земле побеждают люди. На воде торжествует огонь.
        От носа до кормы, от борта до борта, от волн до верхушек мачт пылает водоходная расшива. К небу взлетают искры - уже почти безопасные. Ее оттолкнули от причала, направили к другому берегу. Предместья в безопасности, убытки горожан - бессонная ночь да испуг.
        Убытки Немайн… Считать ей, не пересчитать! Вот и плечи опустила. А ведь сам пожар
        - не худшая новость!
        Искать и спрашивать не пришлось. Римлянин ждал сложностей… он их и дальше ищет, проверяет. Пусть. Эйре достаточно того, что в толстую чушку, за которую корабли причаливают, по самую рукоять вогнан нож. Особый, со значком на рукояти. Такой клинок готовят специально, месяцами носят на поясе - чтоб все знали - не подделан. Им не убивают врагов, не едят, не точат перья. Он только и годится, чтобы всадить его в дерево - по рукоять.
        Оставить знак.

«Это сделал я!»
        Тогда - клан не виноват и не платит виру. Кровной мести это не отменяет… но крови как раз и не пролилось! Поджог тоже карается смертью, но законом, а не обычаем. Зато преступника можно ловить - и нельзя прятать. Значит, нельзя терять ни мгновения, ни удара сердца!
        Кто именно - люди вспомнят. Сегодня - Эйлет. Приучилась такое замечать, еще в походе - вот и вгляделась чуть внимательней в усатую рожу, пьющую за здоровье молодых. Хорошо хоть не в зале - во дворе. Значит, не вождь клана, не филид, не вассальный принц… Хотелось за плечи схватить, вытрясти - но она назвала главное: цвета клетки!
        Имя назвали корабельщики. Сьярл ап Ислин ап Леу ап… неважно! Пришел не один, притащил бочки с жиром и - даже! - жидким греческий маслом… Сказал, сида купила. Сказал, надо на палубе закрепить. Поверили, и даже помогать поленились. Прошло совсем немного времени - и полыхнуло!
        - Фитиль, - сказал Эмилий, - чтобы загорелось не сразу. И еще что-то…
        Помянул земляное масло, серу. Пришлось махнуть на него рукой - мол, узнать точный состав смеси, которой зажгли корабль интересно - но потом. Сейчас есть имя - и право.
        Право, которое истекает, как вода из разбитого кувшина!
        Надо спешить, но Майни молчит. Смотрит в огонь, руки сцепила… Только жар шевелит красные лохмы. Значит, нужно подменить. Времени терять нельзя, а если сестра-ученица и ошибется - сида поправит!
        Эйра метнулась к дому. Скороговорка распоряжений - все слушаются. Даже мать. Даже короли! Долг хозяина, долг гостя… Деваться им некуда! И вот старик Пенда целует жену, что смотрит на мужа обеспокоенно и восторженно. Он ей что-то говорит… Некогда подслушивать, что! Наверняка успокаивает: «Это же не настоящий поход и даже не набег… Так, развлечение для гостей!»
        У многих камбрийцев лица вытянуты, но коней седлают. Иные, как Артуис Гвентский или Клидог Кередигионский, ворчат. Что? Неважно, раз в броне и седлают коней. Но до ушей доносится…
        - Мы получаемся вроде свиты… Королей много, Ушастая одна… Не специально ли подпалили?
        Но стоит услышать, почем обошелся водоходный корабль, умолкают. Такое богатство никто в здравом уме палить не станет! На деле все гораздо хуже, но это здесь знают только Майни да ее наследница. Расшива должна была сходить наверх хотя бы три раза! Тогда дешевая доставка товара снизу окупила бы и корабль, и зимний поход разом. Поднимать грузы на веслах очень дорого! Насколько?
        Два дня тяжелого труда крепкого мужчины - на каждую бочку! Вот и выходит - вверх по течению что есть река, что нет ее! Ничем не дешевле мулов с вьюками. А большие грузовые повозки могут ходить только по римским дорогам.
        Немайн высчитала: сплав вниз по реке увеличивает цену товара на четверть, подъем вверх по реке - вчетверо. То же самое и для дорог - римской и обычной торговой тропы. Потом смеялась над людьми, которые полагали, что римские дороги - это для легионов. Или даже - в первую очередь для легионов.
        Дудки! Это легионы - для дорог! Для того, чтобы ни разбойник, ни варвар не смели тронуть артерии и вены, по которым течет кровь империи. Товар!
        Тогда она была очень похожа на римлянку: на лице самодовольство, на плечах белая палла, в руках исчерканный свиток… Анастасия сияла, а Эйре стало грустно… Но сейчас с сиды наносная шелуха облетела! Теперь, когда она смотрит, как пылает ее очередное чудо: корабль, превращающий Туи в римскую дорогу, а подъем против течения - в сплав, в ней нет ничего римского. Просто ведьма, столкнувшаяся с
«тьмой египетской» и проигравшая. Самая сильная из ведьм, да и играла - крупней некуда…
        На саму Эйру родные руки уже набросили яркую кольчугу, ржут запряженные в боевую колесницу лошади, в руке - копье. На острие насажен кусок торфа, на который щедро плеснули маслом… Дым и пламя. Знак, который на острове знает всякий.
        Погоня!
        Погоня по горячим следам!
        Значит - есть ночь до утра и день до вечера, когда можно врываться на земли кланов, переходить границы соседних королевств, требовать у холмовых крепостей слова, что в них не дали убежища злоумышленнику - и горе клану, который поймают на лжи! Настанет вечер - их воля, но сейчас действует не право клана, а право погони, и горе тем, кто его нарушит!
        Дружина седлает коней, на ипподроме готовят колесницу. Сейчас - не имя клана, не имя государства. Эйра зовет - все, кто друг Немайн - за ней! И друзей оказывается много. Куда больше, чем думала ригдамна. Пожалуй, больше, чем мечтала!
        Брешут собаки - верно, у Гулидиена добрая свора. Наверняка уже взяли след… наверняка идет к воде! Ничего, найдут и на том берегу. Ах, какая сегодня будет погоня! Одних королей и королев почти десяток, а принцев, графов, клановых вождей
        - не счесть, и поведет их Майни. Кому еще? Уже за ней следом пойдут доблестный Артуис, хитрец из Кередигиона, великий Пенда, и, конечно, Гулидиен - будущий верховный король Британии. И его королева-гордячка - тоже!
        Ах, хорошо! В такой погоне ригдамне Эйре совсем не стыдно стать колесничей при сестре. Только… править лошадьми и сжимать в руках символ погони разом - трудно. Нужно передать сестре. Вот и Майни… нет, Немайн… даже Неметона! Ноздри расширены, словно след чует не хуже собак… а может, и чует! В глазах - отражение сигнального пламени, на голове - кровавая шерсть отобедавшей хищницы, в улыбке - клыки.
        Это древней ирландских старин… Древней людей - ангелы и звери сотворены раньше.
        У сестры изо рта рвется гортанное рычание, рука стискивает древко с пылающим торфом. Теперь одно слово, и…
        Копье ткнулось в воду. Брикет недоуменно зашипел. В порту, несмотря на затухающий пожар, словно темней стало. Казалось бы - какой свет от куска торфа? Да в камине горит десяток таких, и то трапезную не осветят, приходится жечь свечи или факелы, а тут в полусотне шагов догорает костер, для которого нужна бы печь размером со всю «Голову Грифона». И все-таки сумрак опустился. Стал громче треск, с которым умирает водоходная расшива, зато человеческие голоса смолкли.
        - Много чести - цвету Британии охотиться за кучкой скаредной дряни! - объявила сида, - Не время во время войны лить кровь братьев. Убитых нет, потому… прощу. Господь велел подставить другую щеку. Но и речные перевозчики, и горные кланы пусть знают: человек сотворен лишь с двумя щеками. Третью при желании не подставишь! Остальное - утром. А теперь ночь, и даже мне спать хочется…
        Ухватила за локоток и потащила домой.
        Только дверь за спиной хлопнула - маленькая, но сильная рука ухватила Эйру за шиворот, наклонила. Да, умерщвление плоти в храме явно идет сиде на пользу. Вот и кольчугу с сестры сдернула, будто льняную рубаху. Только тяжелый удар об пол и напомнил - сколько доспех весит на самом деле.
        - Никуда мы впопыхах не поедем, - сказала. - Ночь - это случайность, а сегодня нам случайности могли и приготовить…
        Опасаться тьмы велит сида, что видит ночью, как днем, а по знакомой дороге и колесницу проведет, на слух… Кто, кроме холмового народа, умеет готовить случайности - не то как суп, не то - как оружие к бою? У Немайн немало врагов среди старых богов: и Гвин, у которого она холм отняла, и Вотан, у которого храм сперва обокрала, а потом, забрав у саксов город, взяла себе и отдала под школу.
        Хорошо, Немайн хватило раз взглянуть на обеспокоенное лицо. Успокоила.
        - Скорее всего, ничего нет… Но у меня только два глаза и два уха. На всех не хватит! Помнишь, как в прошлую ночную погоню сэр Кэррадок головой стукнулся? О ветку?
        На деле, как раз не о ветку, а о сиду… Из сестры волховство летит, легко, как ветер с гор, даже когда она не колдует, но Немайн совсем не нравится вспоминать о неосторожном от любви рыцаре.
        - Да, - сказала Эйра. - Сэр Кэррадок чуть жив остался.
        Несчастливый влюбленный пережил крепкий удар веткой дуба по упрямому лбу, но в Зимний поход исчез из переклички. Судьба? Проклятие? Случай? Кто знает…
        - А тут бы поскакало с десяток одних королей, и не все друг друга любят. Ну, подумай, что будет, если кто-нибудь шею свернет?
        - Ой…
        - Ты права. Именно ой. Потому - спим. А об остальном утром подумаем!
        Опустилась в любимое кресло, зевнула, почти как фенек, свернулась калачиком и закрыла глазищи…
        Остальным оказалось как-то не до сна. Эйра припомнила одно из определений классического ведовства: инерция. Погоня не началась, но в мыслях люди уже разогнались. Теперь не могут сразу успокоиться, ходят, натыкаются друг на друга, разговаривают - все тише и медленней.
        Вот и Эйру нерастраченная энергия выбросила в порт - провожать великих мира сего к городским воротам, благодарить за готовность помочь. Друг познается в беде, и вдруг оказалось, что у Ушастой друзей больше, чем и представиться могло! Только останется ли хоть один после того, как она показала смирение? Эйра жалеет, что у нее уши круглые, не умеют ворочаться и ловить больше одного разговора за раз. Приходится довольствоваться обрывками.
        Вот Артуис ап Мейриг - ворчит, что забава сорвалась, но отчего так добродушно? Эйра не может услышать того, о чем король молчит. Но он не безумец - говорить при мерсийцах, что ему видеть, как англы будут резать камбрийцев, пусть и сколько угодно раз заслуживающих смерти - кость в горле! И он действительно благодарен сиде… и недовольство в его ворчании обращено не на нее.
        - Если кто-то… хоть пальцем… пламя до неба и никаких горячих следов! И по стылому пойду, пусть только позовет. Кто вздумает в кровную месть играть - до седьмого колена изведу. Слово короля!
        А слово, произнесенное при таких свидетелях, крепче, чем грамота с золотой буллой.
        Вот Кейндрих - только что была зла, теперь растеряна:
        - Почему? Почему она отказалась от погони? - и мужу, сердито: - Я понимаю, чему ты улыбаешься! Но почему?
        Эйра тоже понимает, почему император Британии доволен. Случись погоня, быть бы ему, несмотря на титул, подручным - то ли при богине, то ли при императрице. Как барды споют, а они споют, как в голову взбредет. Всех на жалованье не возьмешь. Может, поэтому Майни и отказалась ловить поджигателей? Ей города с лихвой хватает, а править всей Британией… Если старательно - поспать будет некогда. Если спустя рукава - зачем браться?
        Потому Кейндрих и не понимает, что злючка она. Взъестся, так скорей себе плохо сделает, чем и себе и сопернице разом - хорошо. Потому и теребит мужа - он доволен, значит, понимает больше. А ему что, ему Немайн друг! Вот, шепчет что-то жене на ухо. Объясняет. Наверняка до утра будут подробности уточнять… Ну и хорошо, королевству нужен наследник!
        Пенда Мерсийский, похоже, тоже не выспится. Жена смотрится в него, как в зеркало… Господи, и как она его каждый раз в поход провожает? Отпускает - понятно, такого удержать - потерять. Но сама-то как жива остается? Зато теперь счастье. Король вернулся, не уходя.
        Голоса, голоса… Если не слова, то хоть тон уловить! Короли и рыцари, аббаты и монахи, горожане, пахари с равнин, иноземные купцы и даже горцы с холмов - довольны. Хотя некоторые довольны по-злому!
        - Теперь - не расплатится. Не править ей больше городом-на-холме!
        Эйра хихикает. Всем застит глаза Рождественская битва, да боевая песнь, да осада Глостера… Успехи, каких сотни лет не бывало. Но они не слышали, как Майни клянет войну, как ревет в палатке у сестры на груди - и с каким удовольствием роет землю или строит машины. И верно - если бодливой корове Бог рогов не дает, кому достанутся самые острые когти и самые длинные клыки?
        Книжнице, рукодельнице, певунье.
        Самой домашней девочке из всех!
        И уж она никак не допустит, чтобы такое хозяйство, как Кер-Сиди, ушло из семьи.
        Немайн уже не спит. Глаза открыты, изучают потолок. Прожилок на балках не разглядеть - самое темное время ночи, неуютное даже для сидов. Сон не идет… В голове пустота. Что там может быть, когда случилось совершенно невозможное? Запах огня и воды, жажда погони, жажда крови, желание даже не вешать, резать или жечь - грызть и рвать когтями. При совершенно отрешенном сознании. Рычание, и то вышло спокойным и чуть деловитым: мол, дело есть дело, надо порвать кое-кого на клочки… не обессудьте. Но главное - память. Чья? Огонь, уголь, дым - хочется бежать, голосить дурным голосом. А еще хочется гнать добычу - летящим шагом, босой по снегу! Когда жертва завязнет или упадет от изнеможения, не спеша подойти, без гнева и пристрастия превратить чужую жизнь в свою - и сородичей. И если их, проглотов, рядом нет - лишнее спрятать на черный день, а самый сытный кусок принести домой, где ждут… Не маленький, не сестры и мать - кто-то другой, сильный, родной, понимающий.
        Почему хочется вести родичей за собой против великана, способного прихлопнуть тебя одним точным ударом - и знать, что он никогда не будет достаточно точен, ведь ты маленькая, но ловкая, а твое оружие острей?
        И почему все это появилось только сейчас?
        Неужели там, в темной глубине сознания, прячется дух божества, решивший занять неудобную оболочку, от которой отлетела человеческая душа?
        Немайн встала. Распахнула окно - слабый ветер сгоняет туман к реке, и у терпкой гари пожарища не выходит заглушить ароматы майской ночи. Вечерняя Луна уже зашла, утренняя еще не встала, влажное марево спрятало половину звезд, а оставшиеся - только для нее! - кажутся расплывчатыми болотными огоньками.
        Греческая императрица, возможно, нашла бы небо - свидетельством могущества и благости Господней, а темные очертания крыш и крепостных стен - мило провинциальными. Инженер двадцать первого века припомнил бы расстояния до нескольких звезд, и, быть может, порадовался бы, что сомнительное сидовское бессмертие дает ему шанс когда-нибудь взглянуть на них поближе - если работа будет выполнена верно. Древняя богиня с наслаждением втянула бы ноздрями запах своей земли, пусть не породившей ее, но признавшей, несмотря на все перемены. Слушала бы музыку шорохов, и ее вряд ли сильно бы волновало, кто там развесил звезды на небе
        - ей хотелось бы не летать, а петь!
        Немайн поняла - ей хочется петь.
        Петь навзрыд, плачем, разрывающим сердца, и при этом не испытывать ни ужаса, ни радости - только бесконечное уютное довольство плещущей через горло души.
        Порыв пришлось задавить. На смену ожиданию радости явилось холодное рассуждение. Шепот - мыслям трудней ускользнуть, если их проговаривать вслух.
        - Я - не главное, что у меня есть. Маленький - важней, да! Но я - мой главный инструмент.
        - Я не могу нормально работать, не зная, кто я. Сущности, кто бы они ни были, сделали больше, чем хотели и получили результат, который не просчитали. Но их интересую не я, а история - вот историю они и получат. А я должна заняться исследованием себя! Научным методом.
        Оперла подбородок на сцепленные в замок руки. А петь все равно хочется! Только… вдруг и правда выйдет вред родительскому дому?
        Осталось уставиться на мерцающие звезды и продолжить рассуждения.
        - Итак, вопрос сформулирован. Осталось установить методику и план исследования.

2
        Притихла «Голова грифона», захлопнула все пять дверей, заслонила окна ставнями. В заезжем доме никто не спит, хотя многие делают вид. Немайн, например, и вернувшаяся из порта Эйра. Разве Анастасия задремала - но в глубокий сон забытье перейти не успело.
        - Святая и вечная? - требовательный шепот. Рука на плече.
        Эйлет, Дева Моста, невеста магистра оффиций… Сестра говорит, она верная и храбрая. Таких обижать нельзя, на них и стоят царства. Или республики! Республика или царство Рим - толком не разберешь. Глентуи - тоже. Царство, притворяющееся республикой, притворяющейся царством, притворяющимся республикой… Меняется количество одежек, названия должностей, даже язык: латынь вечна, но подпоркой ей может служить и греческий, и пунийский - в Карфагене, и камбрийский, и даже ирландский!
        Сейчас разговор идет по-гречески, и хорошо: спросонья слова малознакомой камбрийской речи не подобрать даже для самых простых фраз.
        - Что-то случилось?
        Однорукая присаживается на постель.
        - Нового ничего. Старого достаточно: пламя Луну задевало! Но… ты называешь себя сестрой Немайн. Потому тебе должно быть интересно поговорить с нами, ее семьей - о том, как твою и нашу сестру вытащить из неприятностей! Мы уже собрались: мама, сестры, зятья. Нет только Майни и Эйры, пусть отдыхают. И вообще, они сами попробуют выкрутиться, без помощи. Гордые… - вздохнула. Улыбнулась, - особенно Эйра.
        - Хорошо, - сказала Анастасия, и принялась собираться.
        Значит, набросить нижнее платье, застегнуть ворот, рукава. Быстро! Полезная штука пуговицы. Дальше - сложней, собрание тайное, от увечной воительницы особой помощи не дождешься. Раз парадное одеяние сшить не успели, придется в шелк заворачиваться. Вот тот, что надевала на королевскую свадьбу - четыре локтя в ширину, тридцать - в длину. Для начала - ровно разложить по постели. Все не войдет, но главное, чтобы в ширину влезло. Дальше…
        - Ты что делаешь?
        - Одеваюсь! Если я нужна для разговора о государственных делах, я и выглядеть должна императрицей. Так, здесь собираем в складки. Раз я тороплюсь, подойдут крупные, к тому же они лучше подчеркнут рисунок… Так! Пояс здесь. Хорошо. Теперь…
        Самое приятное: плюхнуться на укрывающий постель шелк, прижать, где следует, резко перевернуться - раз, другой… Забыла! Ну, здесь и однорукая поможет.
        - Пояс давай!
        - А?
        - Пояс давай, скорей. Я складки руками держу и спиной прижимаю. Ну!
        Пряжка застегнута. Все, можно встать и заняться драпировкой выше пояса. Сложить вдвое, обернуть вокруг шеи - раз. Отпустить складки, тряхнуть, чтобы ткань расправилась. Пропустить полотнище за спиной, под правую руку, бросить через левое плечо. Все. Рисунок лег правильно? Вот и хорошо, а что сзади еще на добрый локоть волочится, это легко поправить, подняв лишнее и засунув за пояс.
        Все. Готова! Можно идти - в ночь, в мельтешение теней. К прячущимся по углам призракам Анастасия привыкла еще на Родосе, но там их хоть по именам не знали. Стоит придержать шаг, ткнуть пальцем - сестра сестры отзывается:
        - Наверное, брауни. По ночам в главный зал пробираются, пиво за постояльцами допивают. У нас их много развелось: мы угольное варим. А на портер, говорят, они даже днем приходят… А вот…
        Эйра остановилась.
        - Шелковинка… Пьет. Тсс! Не спугни!
        Темнота зашевелилась. Неужели - шелковинки, о которых столько рассказывали? Как можно жить в доме с нечистью, с душами неупокоенными? Сестра говорила - суеверие, нет ничего. Но - вот! Как раз около миски со сливками, которую им на ночь поставили… И что толку от учебного клинка на поясе против бесплотных духов? Всего оружия - знак креста, пламя свечи да невидимый щит помазания. Шаг вперед - и тьма отступает, зато вместо чудовища от оловянной миски поднимает мордочку цвета пустынного песка фенек. Розовый язык смахивает молочные капли с блестящего носа.
        Вот и все страхи. Лисичка! Ну-ка, иди сюда…
        - Да, - соглашается Эйлет, глядя, как святая и вечная подхватывает мышелова на руки, - правильно. Нечего шелковинок грабить! Еще уйдут… Рыжему и другой кусок найдется, а миску придется ставить повыше, чтобы лисята не добрались!
        Фенек щурится на факел, словно обещает: куда не ставь, все равно влезу! И вылакаю все до донышка! А вы, глупые, все будете верить в своих шелковинок…
        Комната для семейного обеда - за главным залом, с другой стороны камина. Здесь тоже огонь, домашний и уютный. Кажется, совсем другое существо, от которого дикое пламя пожара никак не может родиться. Увы, они одного племени.
        Так же разнятся и сидящие за столом.
        Усталый и мудрый взгляд Глэдис. Сестра согласилась звать эту женщину матерью. Почти случайно, но согласилась. Теперь становится ясно - почему.
        - Я не дочери моей и вашей сестре предлагаю помочь, - говорит Глэдис, - по мне, мы были счастливей до всякого величия, с Майни за стойкой… да и она как будто тоже. Только вот за счастливой жизнью дождались бы мы чужого войска к воротам - не я с Дэффидом, не вы - так дети ваши. Выходит, что ее дело - дело всей Камбрии. Непорядок, если ей придется вести нашу войну на деньги короля англов, как бы хорош Пенда ни был. Деваться ей некуда, кроме как брать мерсийское серебро… или наше! Предлагаю - собрать ей достаточно солидов, чтобы не наемницей Пенды в бой шла, не сестрой королей, а полководцем народа.
        Она улыбнулась.
        Народное собрание - сила, но на эту силу наложена узда. Принцепс Сената, хозяин заезжего дома. И та, кому люди верят! Другой должности вне семьи у Глэдис нет, но эта - куда весомей прочих, хотя не подтверждена ни законом, ни обычаем.
        Говорили почти стражу - кто и что должен сделать, чтобы все вышло. Чтобы короли мошну растрясли, чтобы кланы кровное выложили, чтобы гильдии сочли поход - добрым вложением. Старшие дочери Глэдис и их мужья стали спорить: кто больше людей уговорит, больше средств соберет. Эйлет молчит, разглядывает здоровую руку. Повернулась, спросила:
        - А что бы сказал Эмилий? Я ему была только подручная, но и то поняла: на войне идут не куда хочется, а куда надо…
        - Вот именно. Куда надо. А надо, чтобы англы не слишком много о себе понимали! В конце концов, мы - римляне, а они варвары.
        Анастасия сжала кулаки. Это не ее семья! Спасли Августину? Молодцы, и, в принципе, можете числиться родней… но не решать за нее, как вести войну.
        - Вы - римляне? - встать оказалось тяжело, и первые слова пришлось сквозь горло проталкивать, - Тогда, как смеете вы решать государственные дела за спиной августы? В Империи бывает всякое, но это всякое именуется мятежом!
        Если терпит поражение. А если побеждает…
        - Она моя дочь, - сказала Глэдис, - а сида, августа или кто-то еще - мне все равно. И если бы деньги были у меня - вот, в кошеле - я бы ей их просто отдала. Не в долг, так. Но у меня нет, и я думаю, где достать.
        Сердитые взгляды старших дочерей. Разводит руками Кейр - принцепс Сената.
        - Мне нужен крючок, чтобы зацепить кланы. Назло Мерсийцу - это неплохо. Знаете, многим уже поперек горла: Пенда Великий, Пенда Непобедимый…
        Анастасия промолчала, но отметила: таким и сестра скоро комом в горле станет. Империи нужно на кого-то опираться, но лучше никакого костыля, чем гнилье!
        Хозяин заезжего дома приподнялся навстречу сопернику.
        - А мне нужна приманка, и лучше - золотая! Каждый купец знает: дело с Немайн - дело золотое. Но на войне она не зарабатывает, и это тоже знают все. Мне нужна прибыль. Показать - торговые гости друг другу бока помнут, так сиде помогать заторопятся.
        - Купцы-ы-ы, - тянет Сиан. До сих пор сидела тихо, как и положено маленькой. Спину тянула. Радовалась, что разрешили надеть шелковое платье - почти без вышивок, зато работа тонкая… Сестра подарила. Загадка! Здесь с шелком работать еще не умеют, да и для Африки, пожалуй, слишком хорошо. Надо спросить - потом. Пока - объяснить ребенку, что к чему. Если поймет.
        - Торговля - одна из опор процветания страны, - сказала ей Анастасия, - кто не заботится о купцах и ремесленниках, будет беден. Потому лучшие из этих людей стоят близ императоров. Но денег просто так не дадут.
        - Те, кто растит хлеб и разводит скот, важней, - отрезала малявка.
        - И потому их место по другую руку императора. Или императрицы!
        Анастасия знает: чтобы Римом правила женщина, не из за мужней спины, а прямо - не бывало. Но… нет, не будет - уже есть: как ни называй Немайн свою должность, суть одна. Глава республики. А скромность… Октавиан Август даже тогу носил белую, без сенаторского пурпура. Зато правил так, что само имя августа стало титулом!
        Девочка кивает - важно. Чуточку слишком, как и положено, когда ребенок изображает взрослую. У Анастасии - она в этом не признается и самой себе! - эта манера тоже проскальзывает, хотя куда слабей. В чем-то родосский замок заставил ее повзрослеть быстрей, но в чем то - и медленней…
        Так что - сама такая, а смешно. Хорошо, улыбку удается удержать. От веселья и следа не осталось, когда Анастасия поняла, что Сиан представляет кого-то вроде венетов, «синих». Ее мать говорит похоже, но должна стоять над семьей… не для того ли ребенок и сидит на совете - высказывать мысли взрослой, которая должна изображать беспристрастность? Что ж, если продолжать греческую аналогию, то муж Гвен - глава прасинов, «зеленых». Кейр - военная партия, Эйлет, по жениху - дворцовая бюрократия.
        Выходит настоящий императорский совет. А если так…
        - Наверное, - сказала Анастасия, - я погорячилась, говоря, что любое совещание за спиной августы - мятеж. Простите меня, я совсем не знаю местных обычаев. Но точно вам скажу: если вы будете решать за сестру, она крепко обидится.
        Глэдис хлопнула ладонью по столу.
        - Во всем ты права, святая и вечная. Одно забыла: на мать не обижаются. Мать слушают!
        Анастасия молчит. Прижала ладонь ко лбу. Это было, было! Мама… «Ты только мать императоров, а не императрица!» - кричала толпа. «Император - я!» - ответил на уговоры брат Ираклион. Надеялся уговорить мятежников… С горожанами удалось, да и с солдатами тоже управился бы - не успел, начальники скрутили. Теперь его нет. Так, может…
        - Может быть, ты права, а римский обычай - глуп. Сестра его уже нарушает: и ушами, и тем, что правит. Так что… Чем я могу помочь?
        Оказалось - многим. Не только клан десси помнит, что римлянке скоро понадобится муж, и что выбор у нее, по уму, невелик: из всех камбрийцев да из всех ирландцев! У пиктов вообще жена всегда главней мужа, но их пока и не покрестили толком…
        Утро началось со смотра погорельцев.
        Место Немайн выбрала вполне подходящее - ворота заднего двора. Те, что на реку выходят. Пока в прошлом году трубы не проложила, сюда все нечистоты таскали выплескивать. Заезжий дом - лицо пятины, смердеть не должен!
        И все-таки душок есть - от конюшни, от скотьих загонов. Хрюкающие и блеющие здесь живут недолго, самое большее - от одной поставки живого еще мяса до следующей. Мычащие - другое дело, молоко в трактирном деле вещь необходимая… Так что легкий запах навоза должен был послужить неплохим намеком для потерявшей корабль команды… Нет. Не заметили. Может быть оттого, что чутье отбил дым?
        Сиде не забил, оттого левая рука старательно приподнимает подол верхнего платья. Самого дорогого! Нижнее да рубахи тоже недешевы, да у них судьба такая - пачкаться в грязи, блюдя приличия. В правой руке - нож. Тот самый, из причального кнехта. Еще один знак, чтобы виноватые лучше разнос прочувствовали. Одного взгляда на лица речников хватило, чтобы заподозрить: у них отказал не только нюх.
        Немайн ожидала чего угодно: растерянности, смущения, подавленности, равнодушия. Ведь хорошие люди… хотя и не лучшие. У лучших речников собственные барки. Кстати, один из лучших и оставил на пристани приметный нож! Выбор у Немайн мал, людей не хватает - на тысячу дел разом! Вообще перебирать не приходится, но на большой корабль ухитрилась взять хотя бы не худших. Таких, которым, казалось будет стыдно за дурно исполненную службу, жалко хорошей вещи, обидно, что их провели.
        Но нет! Все до единого, от капитана до последнего гребца - искренне возмущены поведением сиды. Они без кормления остались, а хранительница даже не попробовала поймать поджигателей! Непорядок… И не только потому, что хотелось бы посмотреть на полыхающий сруб с негодными человечишками внутри. Есть и высшие причины! Их и излагает капитан в посеревшем от копоти плаще. За его спиной - довольный гул. Зато за спиной Немайн - дружина. И все равно капитан говорит ровно и легко. Требует у сиды того, что она и должна хранить: правду!
        - Если позволять подлость, люди перестанут доверять друг другу… Вот скажи, леди сида, неужели со знакомыми допустимо вести себя, как с чужими? А в своей стране, как в чужой? Бочки не чужаки безвестные принесли - уважаемые люди, имеющие цену чести, на реке известные… Кто мог ждать - такого?
        - В Камбрии давно не случалось предательств? А если давно, так про последнюю битву короля Артура уже не поют? - спросила Немайн, - Эйра!
        - Слушаю, хранительница.
        Не сестра. Сейчас - по должности.
        - Я забыла, капитан Мервин ап Андрас в ополчении состоит?
        Капитану - словно хук справа влепили. От пощечины бычья шея не наклонится, а у этого и привычные к качке ноги чуть в пляс не пошли, так дернулся.
        - Я воин! Если…
        - Так воин - всегда помнит, что такое стражу нести. Лишь поэтому я не давала отдельных инструкций. Полагала, что они сами собой разумеются. Что ни ты, ни твои подчиненные в кошмарном сне не представят того, что совершенно посторонний человек будет говорить моим голосом!
        Вот теперь - появилась растерянность. Капитан, кажется, уже понял, и попросту молчит, но здесь - Камбрия. Говорливые найдутся всегда.
        - Как - твоим голосом? Своим голосом они говорили…
        - Ты из тех, кто в карауле стоял?
        - Я, леди сида.
        На этом - вообще ничего, кроме волос до плеч, усов до подбородка да подвязанных ремешком коротких штанов. Рубахи нет, ноги босы. Почему нет? Тепло, палубу постоянно драят. Если и было что с собой в мешке или сундучке - пропало с кораблем. Осталось - могучие плечи и крепкие икры гребца, ясный лоб без морщинки. И - взгляд. Собака наоборот: «ничего не понимаю, но за словом в карман не лезу».
        - Свои у них были голоса? Не мой? Не капитана? Ни слова тайного не говорили, ни грамоты не показывали с подписью и пальцем?
        Качание головой. Спокойное:
        - Нет. Зачем? Я их узнал, правильные люди… И почему не погнались?
        Он не спрашивал, просто недоумевал.
        - Правильные. Известные на реке. Отлично!
        Немайн обошла моряка кругом. Да, и со спины вид рельефный, а уж когда шею поворачивает… Помотала головой. К делу, голубушка, к делу. Ни дать, ни взять, Екатерина Вторая к гвардейцу присматривается.
        - И какое отношение имеет известность на реке к праву говорить моим голосом? Кстати, бывший капитан, вопрос и к тебе.
        - Почему бывший?
        - Командовать тебе уже нечем. Значит, вопрос - кто имеет право отдавать тебе приказы? Я. А прочей команде? Я и ты. Так почему какой-то известный на реке тип говорит от моего имени, и вы ему верите?
        - Он не говорил от твоего имени, - сказал караульный, - он говорил, что ты купила груз.
        - То есть передавал мои слова. Или, если я ему молча сунула деньги - действия. Отвечайте: имел ли поджигатель право взять мои слова или действия?
        Караульный моргнул. Еще раз.
        - Он не брал. Он сам сказал, своими словами. Басом!
        - А почему ты его послушал? Или любой известный на реке человек может у тебя…
        Немайн замолчала. Что можно взять с человека, у которого ничего, кроме штанов, нет? Да и штаны короткие. Вот!
        - …ремень из штанов выдернуть и себе забрать?
        - Так если бы забрать… А то же принес!
        - Лучше бы чего забрал… - сказала Немайн. - Верно?
        Вздохнула. Тем тяжелым, безнадежным вздохом, который жители Кер-Сиди переводят одним словом: «Убытки!» Корабль на нож - мена неравноценная.
        До некоторых, кажется, дошло. Кто-то кивнул. Уши уловили несколько «Да», «Так»,
«Верно». Маловато, но сида запомнила - кто это сказал. Что ж, у этих людей будет шанс получить место на следующем корабле.
        - Для того, - сообщила Немайн, - и существует такая штука, как устав. К примеру, римский устав гарнизонной службы, которым некоторые пользуются на суше… и отчего-то забывают, стоит ступить шаг на воду. А устав писан кровью, пожарами и прочими неприятностями, которые кто-то испытал до вас. Так что с сегодняшнего дня мои люди на реке будут служить, как на суше, и торговые - как военные. Кто позабыл, как это делается - не беспокойтесь. Вспомните. В Кер-Сиди, на Марсовом поле центурион вколотит. На этом - закончено. До свидания, добрые люди…
        Опустила взгляд на руки, сжимающие улику. Дернула обоими ушами разом.
        - Железо - дрянь. Не моя сталь…
        Бросила наземь. Повернулась, зашагала к собственно «Голове». За ней потянулась дружина. Послышались незлые насмешки над ополчением, что забывает службу за полстражи после учения… Не то, что рыцари: всегда верны, всегда наготове! Морякам понятно - случись наоборот, и обратись сидово неудовольствие на дружину, сами бы не преминули подколоть рыцарство. Непонятно было другое: в чем оконфузились-то? Кто знал, что на мирной речке Туи нужно служить, как в походе или на страже стен?
        Так задумались, что лишь один вспомнил о насущном и заорал в спину уходящей сиде:
        - А жалованье?!
        Немайн развернулась - вдруг, на месте, всем телом. Стало даже чуть страшно: люди так не могут. На лице заиграла улыбка. Ласковая. Почти…
        - За то, что вы отслужили до пожара, все выплачу, за каждый день, за каждую вахту, и за тушение пожара тоже.
        - Так это… а потом? Мы ведь не на срок наняты, а в кормление… Непрерывное!
        Улыбка превратилась в оскал, показались клыки.
        - В кормление от моего водохода. Как только вы займете на водоходе места по штатному расписанию, и жалование пойдет. Только - на этом самом водоходе! Другого у меня нет…
        Снова - платье колоколом, башмачки - дробью. Словно и не было! Остается обсуждать свое невезение.
        - Эх, друзья… Сида всегда сида. Своя, да чего у нее на уме - никак не поймешь!
        И другое, пободрей.
        - Ну, от этой вреда нет, только странности. Главное, денег до Кер-Сиди хватит, там всегда прокорм найдется.
        - А был бы Кер-Сиди без сиды? То-то. Вреда нет, верно. Польза есть, а что странная… Чего вы хотите от женщины из холмов!
        Моряки загомонили, принялись строить планы… Капитан молчал. Он понял - а толку? Поздно! Другого корабля у сиды нет, а и будет - доверит другому. Наверняка мальчишке, только отслушавшему книжную мудрость в Университете. Не нюхавшему речной тины годами, не знающему на Туи каждый плес, каждую отмель… И если молокосос погубит корабль - сида его, быть может, не простит - но поймет! Потому что молодые неумехи состоят сплошь из недостатков - и одного достоинства.
        Умения рассуждать так же, как Немайн!
        Эх, на их бы место человека с опытом да с тем же преимуществом… Какая бы перед ним открылась дорога почестей! Только сперва будут годы насмешек - кто пощадит солидного человека, усевшегося на одну скамью с юнцами, да еще, как правило, девчонками? Стоит ли оно того?
        Днем собрали военный совет. Первый, на котором принялись не хвастаться количеством воинов, не делить будущую добычу - планировать войну. Настолько, насколько ее вообще возможно запланировать.
        Здесь - те, кому решать главное.
        Пенда. Гулидиен. Немайн.
        Беличья накидка. Алый плащ. Белая пелерина.
        Сила. Право. Мудрость.
        Простой воин на месте короля мерсийского назвал бы собственную ванию - Удачей. Не всякому дано видеть, как счастливые случайности Немайн появляются на свет. Не выпадают, не рождаются, не призываются даже! Маленькая вания строит их, как корабли - в стуке топоров и визге пил, в поскрипывании гусиных перьев и плеске водяных колес, в грохоте механических молотов и жаре кузнечных горнов. Потом спускает на воду - и враг вдруг обнаруживает, что мимо камбрийского войска не пройти, в битве не одолеть, помощи не дождаться. Весь выбор - погибнуть со славой или сдаться на милость, которой у камбрийцев не так уж и много. Рабы им не нужны. Враги - тем более.
        Король и сам владеет такой магией. Взять эту же зиму: армия Уэссекса была больше. Сам Уэссекс - больше! А еще он длинный. Выходит, ополчениям собираться дольше, тащиться навстречу друг другу по забитым дорогам, оставшимся еще от Рима… Дальше началась катастрофа, которую иные христианские клирики объясняют исключительно попущением язычнику за грехи саксонских христиан. Может, и так - потому, что это попущение и милость Тора дали королю Пенде способность сообразить: бить врага нужно быстро и по частям, пока все вместе не собрались. Сначала тех, что в центре, потом тех, что подходят с запада и востока… Чтобы все вышло еще быстрей, пришлось самому разделить войско на отряды поменьше. Так, чтобы могли пройти и по дорогам попроще римских - в одном направлении, так, чтобы каждая могла продержаться до подхода помощи…
        Потом, когда враг пытался перекрыть поле ровной стеной щитов, английское войско просто и безыскусно било массой. Массой, выстроенной по наставлениям непобедимых римлян в «строй, подобный вертелу». Массой, привыкшей к победам, массой, чуть пьяной от сознания своей силы, своего превосходства. Один мощный удар обычно решает все. Если нет - вновь начинает играть составной характер мерсийского строя и численное превосходство. Пенда никогда не ставит все на один излюбленный маневр. Обычно, когда большая колонна под белыми драконами размеренно вышагивает навстречу врагу, отряд поменьше пробирается противнику в тыл. Часто - лесом, болотом, торфяником. Точно, как сида ругается! Тут большая сила не нужна. Бывали случаи, когда хватало знаменосца и хороших кустов, в которых могли бы быть мерсийские воины. Иногда не было, а враг бежал, как от настоящих. А время от времени бывали, и враг получал добрый удар в спину.
        Для военной мудрости у римлян есть слова: планирование, сосредоточение, снабжение. В английском - слово одно - удача! Но сколько слов у Немайн…
        Операционная линия, логистический узел, стратегическая тень, оперативный темп… Нет, она не только римлянка. И это хорошо - потому, что для врагов плохо. А еще потому, что новые слова превращают смутные тени, что иногда дарили короля неясными озарениями, в четко очерченные знаки, вроде рун. И хочется схватиться за голову: оказывается, ты это почти понимал. Но и сам для себя выразить не мог!
        Нет, не римлянка. Несмотря на всю схожесть: «мулы Гая Мария», «любимое занятие воинов Цезаря? - Копать!» «Что делает базилевс Ираклий, когда враги осаждают его столицу? - Идет и берет вражескую!» Надо будет ей сказать… Немайн прядет очередную нить, новое заклинание, что выглядит - пока! - непонятной магией даже для короля мерсийского. Перед самым советом подскочила, попросила ухо. Мол, просьбу невеликую прошепчу. Действительно небольшую: выслушать ее речи, потом сказать, кого она больше напоминает, камбрийку или римлянку. Пенда спросил:
        - Зачем?
        Сида сощурилась.
        - Для войны, конечно! Говорят, кто в совершенстве знает себя и противника, может сражаться в тысяче битв без страха - всегда победит. Кто не знает ни себя, ни противника вовсе, из тысячи битв не выиграет ни одной, даже если враг столь же туп
        - кровь будет, а победы не случится. Кто же знает только противника или только себя - тот и воюет так, как большинство полководцев - то победа, то поражение… Потому себя изучать ничуть не менее важно, чем врага!
        И как ей отказать?
        Приходиться слушать. Вникать. И… скрипеть зубами, а соглашаться. Действия полководца определяет не туманящая голову жажда мести, а целесообразность. Слова Немайн практичны, Пенда это понимает. Гулидиен… похоже, слушает голос богини, и слышит заклинание. Хорошо, его жены нет! У нее мысли потекли бы тореным руслом: мужа околдовывают… Но раз для короля слова сиды - волшебные звуки, значит, на деле совещаются двое.
        Тем проще.
        Есть стратегическая задача.
        И есть условия, которые диктует не месть и не спокойный голос сиды - сама земля. Британия, такая, какова она есть!
        Союз двух драконов, белого - Мерсии и красного - Камбрии, рассекает остров пополам. Посередине - свои, по краям - враги. Сида припечатывает одно слово, настолько точное, что хотел бы - от образа не избавишься.
        Ось.
        А раз Ось, хочешь, не хочешь, придется вертеться! Пользоваться тем, что врагам трудно соединиться. Бить их по одному, наваливаться всей силой. Хороший метод. Мерсийский. Здесь главное - не останавливаться.
        Добивать!
        Иначе - оправятся, ударят в спину. Добивать полностью, не ограничиваясь вассалитетом, договорами, обещаниями. Только - своя администрация, разоруженное местное население.
        - Рабы? Нам не нужны рабы… Рабы не защитят страну! Смерть или изгнание!
        Вот и от Гулидиена польза. Прав? Вряд ли. Он зол на саксов так же, как сам Пенда - лично на Кенвалха Уэссекского и его прихлебателей. Сида холодна. Ее ненависть лежит дальше к востоку. Как сказала перед песней - на последнем берегу.
        - Резня? Потеря времени, - говорит. - Будут отчаянные бои до последнего человека. Селения, в которых приходится платить за каждую улицу, каждый дом. Кровью - ладно. Временем! Днями и часами до удара в спину! Саксов нужно брать в плен, обещать жизнь - и держать слово.
        - Всех? - уточняет король Диведа, - И тех, что резали Честер?
        Странные люди камбрийцы. Выручить соседа не всегда пошевелятся, а вот причиненное тому зло запомнят надолго. Тут Пенде, англу, приходится молчать, и радоваться, что есть другой голос.
        - Если это принесет нам победу - и их. Если нет… - Немайн пожала плечами. - В плен можно брать не всех. Кадуаллон, например, вешал знать - тех, кто отдавал приказы резать камбрийцев. Могу только одобрить его подход.
        Авторитет последнего верховного короля Британии в Камбрии высок. Это хорошо: тем внимательней будут слушать его свояка и соратника Пенду! Впрочем, Гулидиен теперь тоже свояк, и соображения у него те же. Словно полтора десятка лет назад ушло. Когда-то они точно так же сидели в поместье Кадуаллона, так же и о том же спорили… Только не стыли на столе кружки с цикорием, да не крутила ушами вания, которая, выходит, скорей камбрийка, чем римлянка!
        А так… Кадуаллон тоже сначала желал резать всех. Потом передумал. Но у Гулидиена задача сложней. Его предшественник лишь наказывал. Он - придет на новые земли править.
        - Взять в плен весь народ? Женщины у саксов не воюют. И крестьяне. И дети… Их тоже пленить? И чем это отличается от рабства?
        - Тем, что это состояние временное, - сказала Немайн.
        Пенда кивнул.
        - Нам нужно лет пять спокойствия. Потом им можно предложить либо оружие и гражданство - если поверим, либо место на корабле. Не продавать. Просто - вывезти.
        Гулидиен приложился к кружке с кофе. Пробормотал:
        - Остыло варево.
        Откинулся на спинку стула, тот обиженно скрипнул. Не помогло. Встал. Прошелся до стены и обратно. Уставился в переливчатые, морской синевы обои - в упор, словно на свете нет ничего интересней переплетения крашеных вайдой тканей. Наконец, отвернулся. Сел на место.
        - Хорошо, - сказал. - Допустим, оставим мы саксов. Но даже проверенным в бою постоянно верить будет нельзя. Будут протаскивать на хлебные места родню, а там - бунтовать. Все саксонское завоевание началось с бунта наемников!
        - У нас не будет наемников, - улыбнулся Пенда, - как и рабов. А людей на должности должен подбирать король. И те, кому он доверяет. Саксы они, англы или камбрийцы - не важно. И каков смысл бунтовать, если верных больше?
        - Для того, чтобы поддержать иноземное вторжение. На континенте саксы еще остались! Да и кроме них есть кому… Да что там континент! Покажи слабину - и ирландцы полезут. Нет, я стою на своем. Высылка. Погрузить всех, отвезти на континент - и кончено!
        Немайн морщится. Чуть заметно, но - есть. Да, она не только не римлянка, но и не камбрийка. Она била саксов-хвикке, и безжалостно гнала со своих земель - до тех пор, пока знала - побежденным есть куда идти. И без того потрепанный Уэссекс теперь вынужден кормить, кроме собственных жителей, еще и беженцев, среди которых женщин и детей куда больше, чем воинов. Расчет. Стратегема. Но и милость.
        На такое способны римляне. Быть может, франки. И камбрийцы - только если враг не саксы!
        - Если у нас будет пять лет, - говорит Немайн, - иноземное вторжение станет немыслимым. Если не займемся раздорами, а выстроим флот!
        - Флот? - Гулидиен смеется, - Не здесь. Не в Океане! Поверь ирландцу, чей род сотни лет защищал земли Камбрии от пиратов. Океан - не река. Даже не ласковое море вроде Римского. Корабли не могут держаться в плавании в любую погоду и патрулировать - как всадники по суше, как корабли же - но по реке. Тот, кто желает сделать набег, всегда улучит момент! Мы чем держимся? Океанские пираты - как коршун, таскающий кур. Перехватить его нельзя. Отпугнуть - не всегда удается. Верней всего - добраться до гнезда, разорить притон.
        - Ты прав. Но…
        Немайн чуть прикрыла глаза. Явно читает с невидимого свитка.

«Надо сказать, что их собственные корабли были следующим образом построены и снаряжены: их киль был несколько более плоским, чтобы было легче справляться с мелями и отливами; носы, а равно и кормы были целиком сделаны из дуба, чтобы выносить какие угодно удары волн и повреждения; рёбра корабля были внизу связаны балками в фут толщиной и скреплены гвоздями в палец толщиной; якоря укреплялись не канатами, но железными цепями; вместо парусов была грубая или же тонкая дубленая кожа, может быть, по недостатку льна и неумению употреблять его в дело, а еще вероятнее потому, что полотняные паруса представлялись недостаточными для того, чтобы выдерживать сильные бури и порывистые ветры Океана и управлять такими тяжелыми кораблями. И вот когда наш флот сталкивался с этими судами, то он брал верх единственно быстротой хода и работой гребцов, а во всем остальном галльские корабли удобнее приспособлены к местным условиям и к борьбе с бурями. И действительно, наши суда не могли им вредить своими носами (до такой степени они были прочными); вследствие их высоты нелегко было их обстреливать; по той же причине не
очень удобно было захватывать их баграми. Сверх того, когда начинал свирепеть ветер, и они все-таки пускались в море, им было легче переносить бурю и безопаснее держаться на мели, а когда их захватывал отлив, им нечего было бояться скал и рифов. Наоборот, все подобные неожиданности были очень опасны для наших судов…»
        Гулидиен вскинул руки, словно прося пощады.
        - Остановись, вечная. Что ты «Записки о галльской войне» на память знаешь, я понял. Но что ты хочешь этим сказать?
        - Что если древние венеты могли построить корабли, способные держаться в океане при всякой погоде и биться с галерами, мы тем более на это способны. Флот станет деревянной стеной крепости Британия… Какое вторжение будет иметь успех, если в море ждет храбрый флот, а на берегу - сильное ополчение?
        - Бывает все… Я предлагаю - выслать всех. Через пять лет, когда армия освободится.
        - Нарушить слово? - спросила Немайн, - Предательства - без меня.
        - Саксы дадут повод, - пожал плечами Гулидиен, - предательство в их натуре. Пенда, свояк мой, в этом уже вполне убедился. Ведь так?
        Мерсиец вспомнил изуродованное лицо сестры - и чуть не сказал: «Да». Пришла пора и ему встать, измерить комнату шагами - от стола до стены и обратно. Облокотиться на спинку стула. И сказать - правду.
        - Простые саксы умеют быть верными. В Мерсии треть народа - саксы! Я своими глазами видел, как саксы-дружинники искали смерти, потому что не желали жить после гибели вождя - англа или даже элметца. Я своими руками закрывал глаза тем, кто умер - закрыв меня собой. В битве, в которой за спиной у нас был населенный бриттами город. Город, которым теперь правит мой сын и муж твоей сестры… Племя саксов подгнило, но народы, как рыбины - гниют с головы. Мы снесем лососю голову. Этого хватит, даже в Уэссексе. В Нортумбрии вовсе англов больше, чем саксов. А я, если помнишь, англ.
        - Но королям, элдорсменам, даже иным тенам… - Гулидиен угрожающе наклонил голову - а ведь уступил! Так же, как когда-то Кадуаллон. Что не помешало нортумбрийским монахам записать: «Пенда и Кадуаллон, язычник и полухристианин прошлись по земле, перебив всех людей… кроме подлых.» Для нортумбрийских королей и вельмож собственные крестьяне и ремесленники - люди подлые. Они это знают. Знают и то, что в Мерсии отношение иное… многие ли захотят отправиться в изгнание, а не купить верностью расположение новых королей?
        Сида-августа кивает.
        - Решили, - говорит, - идем дальше.
        Дальше - выбор главного удара. На юг, в Уэссекс, топить горе Пенды в черной крови врагов? Жажда мести - дурной советчик. На север, в Нортумбрию, по стопам Кадуаллона? Увы, тот плохо кончил…
        - Король Нортумбрии Освиу - англ, как и я, - сообщил Пенда, - и тоже умеет находить себе друзей. Только подобное тянет к подобному: я заключил союз с благородными людьми и сидами….
        - Я - человек! - вставила Немайн.
        Пенда не прервался.
        - … он - с пиратами Улада и Дал-Риады. Женился, подписал договор… Немайн, что с тобой?
        Чужая память… Порт Хейшем - как раз бывшая Нортумбрия, передышка после ликвидации крупного разлива нефти. Местный музей, чужая временная экспозиция. Пожелтевшая страница телячьей кожи. Почему она не забыта? У инженера из будущего абсолютной памяти не было! Но вот они, строки, перед глазами!

«Королевство Дал-Риада обязуется в случае войны выставить на помощь королевству Нортумбрии следующие силы:
        клан Кенел-Энгус - 645 воинов, 28 боевых галер.
        клан Кенел-Габрейн - 1490 воинов, 65 боевых галер.
        клан Кенел-Лорн - 1120 воинов, 48 боевых галер.
        Указанные силы не могут быть подняты во время сева и уборки урожая, а также на срок свыше девяноста дней в году. В свою очередь, королевство Нортумбрия…»
        Там была и дата.
        Двадцать лет назад!
        Немайн помотала головой. Раз видение пришло - абсолютная память сиды уже не потеряет ценную информацию. Устаревшую, но полезную.
        - Три тысячи воинов. Сто пятьдесят галер.
        - Да, - согласился Пенда, - Ты верно вспомнила. Кадуаллон о них не знал. Они тогда и решили дело. Если не знаешь противника, может повезти, может и нет… Не повезло. Потому я и предлагаю начать с Уэссекса - не только из личных счетов. Этих я прижму к скалам Дувра года за два, а северян, как ни громи, замирить можно только большой армией. Только уйдешь - с грампианских гор спустятся голоногие головорезы, придет флот с островов, явятся родичи прежнего короля из Ольстера - и все, страна в огне, твои гарнизоны в осаде.
        Немайн молчит. Тянет к себе лист пергамента. Единый взмах пера - грубый контур Британии. Еще грубей - границы союзов. Ось - одним куском, будто не из разных королевств и народов составлена. Противники, быть им отныне Ободом - два куска. Каждый поменьше среднего, а вместе - больше. Еще один остров рядом - Ирландия. Отчеркнула Ольстер.
        - Не весь, - поправил Гулидиен, - только улады и Дал-Риада… вот так. Зато у Дал-Риады есть земли в Британии. Вот тут!
        Кусок будущей Шотландии. Не вся, и даже не весь Хайленд. Другая половина гор занята Пиктавией, ниже будушие Мидленд и Лоуленд - Алт-Клуит, Галвидел… Северные бритты пока держатся. Все земли от Глазго до Карлайла! Здесь сложилась своя маленькая Ось из Пиктавии и бриттских королевств, и свой Обод - Нортумбрия и ирландские земли. И, между прочим, пару лет назад пикты и бритты неплохо поколотили ирландцев. Была великая битва, в которой за Дал-Риаду сражались и саксы: только принцев Нортумбрии пало двое.
        - Угу… - Немайн рассматривает получившуюся картинку. Она ей не нравится. Более слабый противник может получать помощь из-за моря, потому нужно сперва вынести более сильного… которого, на деле, быстро из борьбы не выведешь. Отчего-то ситуация кажется до боли знакомой. И - неправильной! Будто - неправильная точка зрения. Немайн кажется, что это она должна придумывать, как согласовать несогласуемые из-за больших расстояний действия окраинных держав, перебрасывать подкрепления между театрами, помогая выстоять под сосредоточенным, почти смертельным ударом центральной коалиции?
        Уже видно - если пойдет удар на юг, центр завязнет в Уэссексе. Тогда к драке подключится Кент, вспомнят о былой независимости сожранные Пендой мелкие английские королевства, начнется свара между камбрийскими королями… Выходит, как ты ни старалась, история течет по прежнему руслу!
        В чужом будущем Великобритания выросла из Уэссекса. Здесь…
        Палец Немайн шарит по карте, словно надеется зацепиться за шероховатость телячьей кожи. Уткнулся в Алт-Клуит. Гулидиен спешит объяснить:
        - Северные бритты врагов не пропустят. Но сами за римские валы не полезут. Ни на север, ни на юг. То же и пикты. Устали.
        - Угу…
        - Улады и Дил-Риада морем поплывут.
        - Морем…
        Очередное путешествие пальца.
        - Здесь? Узенько! И, помню, тут остров как раз напротив пролива. А на нем…
        Чуть не сказала: порт. Нет там еще никаких городов! Но природные гавани никуда не делись. Росчерк пера. Узнали.
        - Мэн, - говорит Гулидиен.
        - Нортумбрийский, - уточняет Пенда, - Недавно.
        - Да. Если на него базировать флот… То никаких войсковых перевозок мимо! Врага на севере можно добить в одну кампанию. И уж тогда, спокойно, неторопливо, неизбежно…
        Король мерсийский улыбнулся. Все-таки в крещеной сиде остался старый вкус к отмщению, холодному, как северные волны. Норманны говорят: «только раб мстит сразу». Сегодня Немайн куда больше напоминает богиню, чем христианку и римлянку. Щель в чужой броне высмотрела - жаль, ударить нечем. Увы, сида противника знает куда лучше, чем союзников. Похоже, лучше, чем себя!
        - Немайн, у меня флота нет.
        - Что?
        - Нет у меня флота. Есть несколько кораблей, чтобы враг не мог снять с побережий совсем всех. Но это против полутора сотен галер… Ничто.
        Сида уперла вопросительный взгляд в Гулидиена, потом вздохнула. Если король некогда отдал низовья судоходной реки просто за то, чтобы морские разбойники вверх по течению не поднимались…
        - У Катена три корабля, - сообщил король, - ну и у клана десси немало. На деле, много. Но это - не боевые галеры. Боевых…
        Руками развел.
        У Артуиса и Клидога державы тоже сухопутные. У Кейндрих-ревнивицы вообще выхода к морю нет. Даже теперь, после прирастания.
        Значит, не получается. И цена всем ударам сидовского пальца…
        Немайн встала. Пять шагов до окна. Снаружи - бегают друг за другом королевские собаки, солнце и весенний ветерок играют влажными листьями яблонь. Это Камбрия - если на улице не идет дождь, значит, только прошел - и скоро начнется. Дальше - частокол королевского подворья. Скучающий, но бдительный часовой. И, надо всем, далеко-далеко, белесым штрихпунктиром - профили далеких гор, что и дали имя стране.
        Настоящий мир. А то уподобилась: «Вот в воинственном азарте воевода Пальмерстон поражает Русь на карте указательным перстом». Правда, у лорда флот как раз имелся.
        - Для того, чтобы к осени иметь флот, мне нужны только деньги, - сказала сида, - Много денег. Как раз столько, сколько ты мне обещал за сдерживание Нортумбрии! Флот же все равно нужен.
        Такой субсидии достаточно, чтобы к ярмарке покончить с долгами. Серебро - теперь, расходы на постройку и походы флота - потом, постепенно. Город уже встает на ноги. Дела, что принадлежат хранительнице, не только кормят граждан - приносят доход. Потому все, что уйдет на покрытие долга, город отдаст достаточно быстро, чтобы денег хватило и на новые походы. Золото, идущее в обеспечение расписок, трогать не придется.
        - Допустим, - говорит Пенда, - ты закроешь море. Клидог займется Гвинедом… отлично. У Нортумбрии больше нет союзников. Один удар. И, если вспомнить, что мы, мерсийцы, с ними все же один народ - на следующий год ополчение северян будет воевать уже за нас.
        Недоверчивые взгляды. А что тут сложного? В северном королевстве крестьянин больше не обязан военной службой, зато должен содержать рыцаря-всадника или пешего воина-тэна. Побор взимает сам владелец… пока только земель, не людей. Вопрос - если система действует лишь одно поколение, но целое поколение, сколько крестьян мечтает занять место начинающей задаваться аристократии? Сколькие мечтают вернуть дедовские времена, когда на битву звали не малых числом избранных, а всех свободных людей? Времена, в которые не облагодетельствованный властью над соплеменниками воин целовал руку государя, а вождь прислушивался к вооруженному народу.
        В Мерсии до сих пор так. И что-то ни голода, ни чумы… Война есть, но война победная. Слава же штука притягательная.
        - Погодите… Кто Уэссекс держать будет?
        Гулидиен знает ответ, но ответ ему заранее не нравится. Так же, как королю мерсийскому - отложенная расправа над обидчиками сестры. Вот только Пенда понимает
        - если врагов можно выбивать по одному, их нужно выбивать по одному. Но с ответом не торопится. Изображает раздумье, даже обрамленную благородной сединой плешь чешет.
        - Надо, - говорит, - их удержать. Сейчас в их западных землях разгорается восстание. Если не помочь, корнцев вырежут. Если помочь - освободитель получит верных людей и их землю, разом. Я бы занялся, я с вашим братом договариваться умею… но мы решили, что моим легионам лучше ударить на север. Кто остается?
        Немайн, наконец, поняла. Не хочет англ решение ни подсказывать, ни навязывать. Желает, чтобы Гулидиен принял трудное дело сам.
        Король Диведа встал, уперся кулаками в стол. Смотрит Немайн в глаза - не так глядел, когда за ушами чесал - на плацу, перед зимним походом. Тогда она принесла спасение. Что теперь? Выбора нет. Есть долг. Долг платят.
        - А для меня, - пропел, припомнив сидовскую застольную, - поход на юг. Вместе с Артуисом ударим, тремя дружинами. Только боюсь, на такого врага, как на юге, мне не хватит ни дружин, ни ополчения, ни повстанцев.
        - Прибавь к своим силам дружину князя Ронды, - сказала сида, - и добровольцев из кланов Глентуи - конница на море не нужна. Я жадная - отдаю лишь то, что самой не надо! Колесницы, например, пять боевых, сорок тяжелых, под груз. Всадников Ивор поведет. Помнишь его?
        - Ап Итела? Из Монтови? Того, кто в Рождественском бою устоял на первой линии, да не один, со всей баталией? Такого забудешь!
        Голос повеселел. Сил-то прибавилось!
        - Колесницы и экспедиционный корпус вообще возглавит… - Немайн вздохнула. - Сестра моя и ученица, Эйра. Она, если что, и осадную машину построит. Береги ее! Не щади. Не прячь. Береги. Знай - в глаза тебе посмотрю. Не на этом свете, так на том.
        Значит, ему придется беречь двоих - чужую сестру и свою жену. И ведь обе полезут в пекло - собственной властью. Обеих не удержишь… Такова судьба короля - мочь многое, но отвечать за куда большее.
        Немайн - сказала. Умолкла - и великий Пенда раскрыл ладонь.
        - От Мерсии с тобой пойдет Окта. Не с посольской охраной, как в прошлый раз, со всей силой графства. И - Пеада, мой сын, и отныне - твой брат. Вместе - десять легионов, три сотни конных, пеших тысячи четыре. Больше отдать не могу - если уж решили главный удар делать на севере…
        Легионы у Мерсийца не те, что у прежних римлян. Были бы те - называл бы себя императором Британии и в подмоге не нуждался бы. Сейчас это отряды разной численности. Бывает, редко, тысяча воинов, чаще около пятисот, а иной раз и неполная сотня.
        За сына не просит. Не девица и не дама, пусть и воительствующая. Но в глаза смотреть будет все равно. И он, и сестра. А враг таков, что вернуться всем - не то, что удивительно будет, а просто чудесно. Если случится - значит, промысел свыше, не иначе.
        Мерсиец прочитал настроение короля первым.
        - Сражение давать не вздумай, - сказал, - твое дело не перебить врагов, а занять.
        - Именно! - подхватила Немайн. - В большую драку не лезть, играть в набеги и контрнабеги, защищать и осаждать города. Прикрываться от врага - рекой, валом, частоколом, лесом, болотом, городской стеной. Обходить по дорогам и без, бить фуражиров, палить обозы… Окта большой мастер, твой брат Рис - тоже. Тебе вовсе не нужно победить. Достаточно продержаться.
        Ни много, ни мало - до следующей весны.
        Великий полководец и вечная воительница смотрят в глаза. Скажи нет - найдется другой вождь. Но что проще? Вести, вместо Пенды, тридцать знамен на Нортумбрию? Там нужно к новой весне успеть взять все города, все холмовые форты и королевские замки. Поставить гарнизоны, назначить начальников. Устрашить, уговорить, улестить. Это - легче? Или, как сида, готовиться к морскому походу, из флота имея полдесятка парусников?
        Гулидиен тянет с решением. Спрашивает:
        - Где ты возьмешь столько моряков? На реке? Рыбаков-десси тебе не хватит!
        Сида дергает ушами.
        - Речные! Вот кого на флот если и допущу, так понемножку на каждый корабль, и чтобы за ними был присмотр! Сам видишь, как службу несут. А возьму…
        Задумалась. Ненадолго.
        - … горняков! Труд у них почти морской - тяжелый, опасный. Думаю, подойдут. А морской премудрости ирландцы научат! Но мне не случайно нужны именно деньги, и именно мерсийское серебро. Золото в Африке свое, довольно дешево, а вот серебра не хватает. Курс хороший. Флот же у императора Григория не слишком занят. Найму дромонов пять. Потом, кроме уладов и Дал-Риады, есть и другие ирландцы. В том числе и те, кто с ними в ссоре. С одной стороны - звон монет, с другой - шанс поколотить старого врага. Кто устоит?
        Гулидиен кивнул.
        - Вот это - мудрая мысль. Я напишу письма… десси по-прежнему считают нас родней, с О`Нейллами у нас мир и торговля. А корабли у них есть! Что ж: Немайн помогает Пенде, Пенда мне, я, чем могу - Немайн. Глядишь, и справимся. Значит, я иду на юг…
        Детали обсуждали допоздна. Вышли на крыльцо - темень, звезды, цикады. Зато - решено. Записывать не стали. Доверие есть, а что до человеческой забывчивости, так она на Немайн не распространяется. Как и способность лгать.

3
        Корабли Немайн, даже деревянные, целиком не горят.
        Это открытие Мервин ап Андрас совершил сразу после пожара, еще до разговора с сидой - и ее решения. Наказанием назвать нельзя: сида ничего дурного команде не сделала. Просто оставила на прежней службе. При головешках? Ее право. Жалование отменила? Так работы нет, а довольствие оставила… А о нем поговорить капитан не успел, да и не особо торопился. Правильно делал!
        Все-таки водяная магия - есть. А как иначе объяснить, что под слоем угля и золы обнаружилось дерево тронутое не огнем - водой! И камни. Балласт. Таков был приказ Немайн - выбросив груз, закладывать ближе к днищу такое же количество камней. Иначе, мол, колеса из воды высунутся, а от воздуха они отталкиваться не могут. Верно, Немайн всегда заведовала текущей водой, никак не ветрами. Оказалось, это и от огня помогает. На дым ушли надстройки, большой кусок борта, верхняя палуба. Огонь сожрал шлюпки и канаты, мачту, вороты-кабестаны. Не пощадил даже оси гребных колес - самое волшебное из всего! Но широкое крепкое днище осталось. Осталась часть борта. Нижняя палуба. Трюмы. Занятые отнюдь не только балластом.
        Зерно. Солонина. Припасы на недалекое путешествие тронуты водой, но не испорчены! Поводи барки по реке хотя бы с год - поймешь, как хранить припасы на воде. Глиняный кувшин с зерном следует не только пробкой закрывать - забивать горлышко маслом. Даже прогорклое защитит от воды. Бочки - ну, тут нужно смотреть, чтобы сделаны были хорошо.
        Так что обед команда получила из корабельных запасов. За ложки взялись скорей потому, что - бесплатно. Когда отложили, разговоров о том, как добираться до Кер-Сиди, уже не было. Дошло - служба продолжается. Если бы вчера были умными, как сегодня… Да если б их капитану не нужны были часы раздумий, чтобы перевести то, что случилось с сидовского на человечий… Но лучше поздно, чем никогда.
        - Кто желает, может уходить, - говорил Мервин, - ни я, ни хранительница никого не держим. Думаю, и хлеб за вами останется. Приходите раз в месяц, забирайте… Только, думаете, сладко будет жить со славой команды корабля-головешки? Если бы сида нас выгнала и заплатила за отказ от кормления, другое дело - свободны. А так… У машин есть души, все слышали?
        Слышали все.
        - Расшива наша - именно машина. Значит, может обидеться, если мы ее бросим. Начнет мстить… Глядишь, скоро встречу на улице с одним из нас люди начнут считать за знак неудачи. Нам такое нужно?
        Так и вышло, что команда, отложив ложки, взялась за топоры. Наращивать шпангоуты да поднимать борта - работа привычная. Запасные канаты уцелели. Дальше?
        Как устроен кабестан, капитан не вспомнил - а зачем, если на корабле служат две ведьмы да ведьмак? Дал распоряжение, те посовещались голова к голове. Сказали: сделаем! Портовому начальству Кер-Мирддина машина понравитась понравилось, и обещания построить парочку хватило для того, чтобы нашелся лес, и хорошо просушенный. Запасные канаты сохранились - от воды лен только крепче становится.
        Без ведьм, а может, и тайной помощи богини ничего бы не вышло. Со всеми добровольными помощниками, вырывать у донного ила почти триста тонн - зря надрываться. Но волшебники не подвели!
        - У нас конспекты сгорели, - жаловались. И все равно - работали! Рисовали на песке и пергаменте подобия, вспоминали добрыми словами ректора - Анну. Признавались: во время учебы честили так, что услышь сиятельная - голову бы отрезала! После поединка по всем правилам, конечно. Или отчислила бы - с позором. Но ведь какое ретроградство - грамотным людям и христианам зубрить формулы и таблицы наизусть. Пусть большинство зарифмовано, все равно долго и скучно. Уверения его святейшества, что в университете Константинополя учат наизусть больше, и рифмами себе труд не облегчают, ничего не меняли. Прошел огонь, и пергамент пропал, а головы остались.
        Достаточно умные, чтобы сделать «простые волшебные вещи», именуемые блоками, полиспастами, ременными и цепными передачами. Простое это было волшебство или нет, а разгруженный остов расшивы покряхтел, поскрипел - и двинулся! Шаг за шагом, оборот ворота за оборотом - огарок судна выполз на берег, не пробыв под водой и трех дней. Это было хорошо, проведи он в речной воде неделю, в дереве поселилась бы гниль. Тогда и все, что можно было бы сделать для машинной души - разобрать на дрова, чтоб не мучилась.
        Пробегала сида, с ипподрома в «Голову», спать. Синее платье с цветочной вышивкой в пыли, на щеке свежая царапина, на локте - повязка. Там как раз новые колесницы собирают! Видно, испытывала, сверзилась. Цепкий взгляд обегает работы. Кажется - подойдет, скажет, что не так, как можно сделать лучше. Даже не хмыкнула! Только ухо дернулось, и широкие подошвы зашлепали - дальше. Сердце царапнуло - неужели все безнадежно?
        Мервин оглянулся на ведьм с ведьмаком - те улыбаются.
        - Видела, но молчит - значит, все правильно, капитан!
        Так и оказалось. Спустя два дня, как раз, когда пришлось ломать голову, откуда взять строевой лес, в порту бросила якорь яхта под флагами республики Глентуи и клана Монтови. Командир, старый знакомец, по-камбрийски поклонился - совершенно обычно, ни легковесней, ни ниже, чем всегда. По-римски стиснул руку - ни слишком легко, ни слишком крепко. Добрый знак!
        - Принимай груз, - сказал, - и подобия. Брусья для шпангоутов, доски для обшивки - в счет вашего жалования. Тубус с подобиями - вот. Распишись и палец припечатай. Лучше - большой.
        Капитан расшивы кожаную трубу принял. На всякий случай сообщил:
        - Я в подобиях не силен.
        - При чем тут ты? Леди Анна говорит, если твои ведьмы не разберутся - они ее неприятно удивят.
        Обоих капитанов передернуло.
        Неприятно удивить Немайн плохо, но сида бывает доброй, временами - слишком. Ученицы строже. Нион Вахан была языческой жрицей, из краев, где человеческие жертвы кладут да мертвецов поднимают. Во крещении осталась беспощадной, но и злиться не умеет. Если накажет - ровно в меру, засомневается - чуток недодаст. Такое у нее понимание христианского милосердия. Эйра - та вовсе своя, сколько отмерить, душой чует. Другое дело Анна. Не зря великолепную зовут Ивановной! У леди ректора порядок ведьминский, и самые малые кары обрушиваются на повинную голову не скоро и не медленно, а точно тогда, когда жертва полней их прочувствует.
        Только вот что-то в словах командира яхты не так.
        - У меня две девицы и парень, - уточнил Мервин.
        - Значит, две девки в юбках, одна в штанах. Колдовать - занятие женское.
        Так же, как прясть, ткать и вышивать. Общий предрассудок Монтови. Римляне, да… Если на их землях мужчина возьмется за женское ремесло, дураки будут насмехаться, пока пару голов на поединках не отрежешь. Потом да, уважение. Женщину, занявшуюся мужским делом, на прочность проверяют по-другому. Такой приходится числиться в худших, пока не взлетит в мастерстве выше большинства мужчин. Чаще всего «пока» превращается в «если», а годы не прибавляют шансы, а уменьшают. Народ растет, людей становится больше, пирог гильдейского ремесла приходится резать на более узкие ломти.
        Приходилось - пока не пришла сида. Только многие этого пока не поняли, и исключение делают только для города на холме - и для ремесел, традиционно общих - гончаров и ювелиров. Так сложился обычай, хотя мешать глину - труд нелегкий, а варить ювелирные клеи и подбирать сплавы - сущее колдовство!
        В Кер-Сиди таково всякое ремесло. Везде рыжей рук не хватает, а уж голов…
        Так что, не будь капитан расшивы погорельцем, он, пожалуй, напомнил бы доморощенному римлянину о Мерлине, да свел все к шутке. Теперь…
        - Я ведьмаку передам, - сказал он, - и прикажу поддержать честь команды.
        - Так я ему голову отрежу. И грудь волосатую, ха!
        - Я не про поединок говорю. Он говорил, что самого Харальда слушал. О хульных нидах. Вот сложит - у тебя борода от огорчения вылезет. Посмотришь, кого бабой прозовут. Чье бы копье ни оказалось острей…
        - Со смертью колдуна… - начал было капитан яхты. Потом сплюнул, - Пожалуй, возьму свои слова назад. Не думал, что ты такой щепетильный.
        - Может, и не был бы щепетильным, - вздохнул капитан расшивы, - да получил дорогой урок насчет дотошности в отношениях с людьми.
        - С сидами, - поправил Монтови.
        Капитан-погорелец помотал головой.
        - Нет, приятель. С людьми. Если ты не научишься считать Немайн человеком, рано или поздно тебе придется искать не только новую службу, но и новую страну для жительства. Она странная, очень - но с людьми старается вести себя по-людски…
        О том, что получается не всегда, промолчал. Умный поймет. От погони хранительница правды отказалась - ладно. Пообещала бы отплатить поджигателям по-свойски, все бы поняли. Но нет. Простила, а угрозу направила тем, кто, по обычаю, в стороне.
        В голове словно щелкнуло. В стороне - по обычаю. А по правде? Кто уважаемого на реке человека на сиду науськал? Кто решил во время войны развлечь холмы охотой братьев - на брата? Монтови говорят: сделал тот, кому выгодно. Немайн и назвала - получивших выгоду. Что до отступления от обычая, так если бы он всегда совпадал с правдой, не нужны были бы ни писаные законы, ни императоры, короли да хранительницы.
        Мервин довольно потер руки - оказывается, и он кое-чего сообразить может. Вернулся к заботам, благо, стройка их подкидывает во множестве. Изменения, изображенные на подобиях, означают - прежняя расшива превратится в совсем иной корабль. Парень-ведьмак разобрался в смысле переделок первым.
        - Борт высокий, сильно завален внутрь. Вместо колес - шверты, мачты высокие, с реями. Сдается мне, не судьба нам больше по реке ходить.
        Девицы удивились.
        - А что, по земле будем ползать?
        - Или летать по воздуху?
        Говорили совершенно серьезно. От сиды можно ждать и не такого!
        - По воде, но не по реке, - улыбнулся тот, кто, наконец, снова стал капитаном в полном смысле слова, - Несмотря на недостроенный корабль, хранительница правды нам снова верит. Готовьтесь повидать мир. Нас ждет океан!
        Триада четвертая

1
        В «Голове» - перемены, для семьи чуточку грустные: Эйра уехала. На той же яхте, что привезла пиленые доски для перестройки расшивы в когг - и Луковку. Анна прислала пространный отчет, из которого следовало одно: ей не выбраться. Слишком много забот. Зато ученице магистра оффиций следует сделать начальству доклад, который ни коже, ни доске не доверить. Глэдис вышла, вместе с дочерьми, что от дел сумели оторваться, провожать-встречать. Сердце кольнула ревность, когда приблудница аннонская повисла у дочери на шее, причем не у ушастой.
        - Прости меня, Эйра-ригдамна! Я тебя вредной числила, минуты числила, когда Немайн тобой, не мной занята. Но без тебя пусто! Без тебя грустно! Без тебя никак нельзя!
        - А Немайн? - спросила Эйра.
        Та, о которой речь, глаза распахнула пошире да уши расправила. Внимает.
        - Как я могу быть без Немайн? Как могу быть не рядом? Но видеть ее глазами и слышать ушами - счастье! Здравствуй, Немайн! Я это ты.
        Поклоны, обнимки, рев на троих. Фигурка в белом церемониальном платье, машущая с кормы - аж пока ветер и течение не уносят яхту за поворот. После этого приходится выделить совещательную комнату - небольшую, на троих - и оставить там дочь, ее жрицу и будущего зятя. Эйлет сунулась было к двери, но жених ее придержал.
        - Должность, - сказал, - извини. Мы… ох, боюсь, долго проговорим. Но потом я снова весь твой.
        Торопливо поцеловал в щеку. Вот как далеко могут позволить себе зайти два человека, убивших не по одному врагу, вошедшие в песни и легенды. Что позволено крестьянам - бык телочку проверил, будет ли приплод, чего тут такого? - не дано великим. На них страна смотрит пуще, чем на королей! После того, как римлянин официально, перед городом и девятью королями сделал предложение, а Глэдис позволила не достигшей двадцати лет героине согласиться, бой на мосту превратился в одну из трех великих легенд о любви. Эмилий с Эйлет - Тристан и Изольда сейчас. Барды поют… а Глэдис страшно. У таких историй не бывает счастливого конца. Хорошо, если судьбе хватит иссохшей левой руки, да не верится. Разве Немайн сестру длинным ухом прикроет! Может, уже и прикрыла. Может, этого прикрытия и не хватило - Дэффиду.
        Стукнули два засова - обеих дверей. Тишина. Тоже Немайн придумала: через одну проще прослушать, зато если две, да обитые войлоком… В общем, обсуждать тайные дела серьезные люди ходят в «Голову». Лучшее место, разве что на королевском подворье не хуже… Глэдис смахнула слезу.
        - Мама ты что? Хорошо все.
        У Эйлет левый рукав так ловко привязан, что кажется - руку за спину заложила. Как Немайн, когда показывает приемы для одноруких - повернется боком, ловко, словно именно так и нужно драться, а левая рука вовсе не нужна. Правой хватает и на атаку, и на защиту. Глэдис шагнула к дочери, дернула узел… Эйлет повела плечом, скрывающий иссыхающую кисть рукав заколыхался.
        - Мам, так некрасиво! Болтается!
        - Ну и что? Зато видно, что ты свою долю горестей получила. А то вдруг судьба добавит?
        Редкий случай: Эмилий ошибся. Немайн вылетела из переговорной едва не вместе с запорами. В три прыжка - к себе, в три прыжка - вниз. В руках ивовый посох, на лице - страх опоздания.
        - Я в Сенат… Остановить! Магистр, легат - со мной! Дежурные - тоже. Сэр Ллойд… Спит? Будить, дружине тревога раз, всем к Сенату, форма парадно-боевая… Анастасию поднимите. Скажите, что ее сестра в Сенате, святую и вечную очень ждет!
        Исчезла, домашних аж ветерком обдало. Эмилий и Луковка, аннонский ужас, вылетели следом - так их хоть глаз различил.
        - Опять неприятности, - сказала Глэдис, - опять матери не говорит.
        Вздохнула, и тут же улыбнулась - заметила, что манеру переняла от младшей дочери.
        - Она на пожар не так бежала…
        - Значит, - сказала Эйлет, - случилось что-то более плохое.
        Запрокинула голову, заорала:
        - Тулла! Сестрица, э-эй!
        Та не выскочила - выплыла. Платье расставлено, чтобы на живот не давило.
        - Ну? Кстати, Луковка никого из своих ведьм не прихватила? Нион с Майни насчет детей серые, а вот иные из ее девиц хвалились, что могут узнать - мальчик будет или девочка…
        - Не привезла, увы тебе. У Кейра сегодня какая повестка?
        - В Сенате? Наша! Первым же вопросом. «О деньгах на кампанию против Уэссекса». Вы не бойтесь, он пробьет. Так что беготня по купчишкам дело лишнее!
        Выпад в сторону Гвен с мужем, взявшимся обеспечить взносы ремесленных и торговых гильдий. Глэдис нахмурилась.
        - Опять наперегонки бегаете, как в детстве. Когда вырастете? Когда поймете, что наша семья теперь - это ваша дружба? И твоя с Гвен! И с Майни! Древняя владычица и та не задается. Умная …
        Стражу спустя она так не говорила.
        Склонила голову, не смея смотреть в глаза старшей дочери.
        Кейр - лица нет, тога… Не приспособлено парадное одеяние с широкой пурпурной полосой по краю для того, чтобы в нем ходили, пошатываясь. На вопрос:
        - Что стряслось?
        Махнул рукой, осел в кресло у камина. Немайнино! Рванул фибулу, алый плащ в руках мнет.
        - Что случилось, говори!
        Тулла схватила мужа за плечи, рукой по спине провела, словно боясь, что у него в спине торчит рукоять приметного ножа… а то и просто кинжала. Убили же в сенате Цезаря.
        - Тулла?
        Мотнул головой, словно только узнал. Встал. Плащ под ноги полетел, словно тряпка. Зато жену обнял - осторожно, сбоку, чтобы животу не повредить.
        - Прости меня, - сказал, - но так уж вышло. Я более не принцепс!
        Тулла двинула локтем - отлетел в сторону, оступился… чашки на столе подпрыгнули.
        - Не смей так шутить!
        Кейр оперся на локти, медленно сел.
        - Я не шучу. Меня сняли. Абсолютное большинство… вотум недоверия… Наверное, мне эти слова больше не пригодятся. Вот так…
        На шум выбежала Гвен - из кухни, не может за поварами не присмотреть, и второй зять - от стойки. Вот бы кому по морде, но лицо держит каменное, а за взгляд бить… Можно! Тем более, у дочери такой же. И в уголках рта змеится… Получат, оба, но не кулаком. Словом.
        - Не смейте горю сестры радоваться, оно и ваше. Завидовали Кейру? Что ж, передавайте стойку и кухню старшей родне, - сказала Глэдис, - Если Кейр без новой службы остался, вернется на прежнее место. Не я верну - другие люди найдутся.
        Помолчала. Подняла голову. Зять играет желваками - дошло. Гвен как вдохнула, так никак не соберется выдохнуть. Для нее заезжий дом с хозяйством - жизнь. Мать - слушает, Туллу - не будет. Да и проиграет хозяйство под Туллой, а Кейр не может быть разом в двух местах… Но есть главный аргумент, его и выкладывает глава семьи:
        - Дэффид Кейром за стойкой был доволен. Значит, будет так!
        Все знают, это правда. Это подтвердит всякий уважаемый в Диведе человек. Толстушка Гвен уже ревет мужу в плечо. У нее есть опора. Тулла на свою зверем смотрит. Не за то даже, что вернулся - так. За то, что от одной мысли о возвращении в прежние, до внезапного величия, времена - улыбнулся.
        - Ты что натворил? А ну, рассказывай. И если там торчат короткие рыжие патлы и длинные уши…
        Кейр сидит на полу. Ощупал себя.
        - Ребра как будто целы… Аккуратно дерешься, жена.
        Всегда называл любимой. От свадьбы и до сих пор. Глэдис вспомнила рецепт сиды. Лекарство от любви: пяток лет супружеской жизни. Один прошел, эффект есть… Работает. Теперь, когда надо бы наоборот!
        - Рассказывай, - повторила Глэдис вслед за дочерью, - Все. По порядку. Подробно. Закончишь - будем решать, как выбираться из неприятностей. Семьей!
        Добавила про себя: «Семьей Дэффида ап Ллиувеллина». Пока есть семья - и сам хозяин заезжего дома стоит за спиной тенью, и не вдовой себе кажешься - женой. Не мужней, равноправной, которой привычно брать под руку все хозяйство и семейные неурядицы. Даже такие, как теперь. Особенно такие как теперь. Сенат создал ее муж, и Глэдис намерена оставить за семьей ее законное место и статус. Не столько ради дочерей и зятьев, сколько ради того, чтобы земной мир не покинула еще одна частичка Дэффида…
        Двери. Скрещенные копья перед носом.
        - Прости, великолепная. Нельзя. Даже королям, если не вызывали. Сенат - один во всей пятине, и старше королей. А ты хоть и сида, но даже не королева. Закончат сенаторы решать закрытый вопрос - проводим, со всем почтением к ивовому посоху.
        Немайн оглянулась, словно ища поддержки. Эмилий лаконичен.
        - Первая из граждан.
        Нион - тоже.
        - Не просто сида.
        Четыре глаза. Выбор, от которого не открутиться. Потому, что там, за колоннами, за высокими дверями, в полуциркульной зале, отделанной лучшими сукнами Камбрии, в неудобных - не спать, сенаторы! - курульных креслах сидят люди, занимающиеся не своим делом. Люди влиятельные, люди гордые… Если успеют сделать ошибку - у них не хватит сил ее признать. История сдвинется на прежнюю колею, в которой хрустнут и исчезнут, словно не было - жизнь человека, чьей памятью, как своей, пользуется сида и ее мечта об уютной жизни. Здесь как раз беды особой нет - пока дышишь, никогда не поздно начать сначала. Беда в том, что из-за ошибки, которую совершила родня, может перестать дышать слишком много людей. Большинство - совершенно незнакомых, поменьше - виденных мельком, Немайн и этих не забыть! Но могут погибнуть друзья. И - родные. Сами виноваты? А что это меняет?
        Если бы оставалась надежда… Но могущественный Эмилий не фенек, ловит не мышей! Разведка его и Луковки стараниями работает, как хорошо смазанное водяное колесо.
        Достаточно хорошо, чтобы сидящая в Кер-Сиди Нион знала то, чего не ведает Немайн в Кер-Мирддине. Достаточно, чтобы Эмилий принял идущую из дома хранительницы интригу за официальную политику - и испытание его способностей разом! Потому до последней минуты молчал, а потом похвастался успехами. Сообщил, что знает, как проголосует каждый из сенаторов! Выложил список. Того, что игра - не против Немайн, а как-то вбок - ведется за ее спиной, и в мыслях не имел. Теперь… счастлив!
        Сначала - потемнел. Его невеста, оказывается, в заговоре… Немайн не приняла отставку. Сказала:
        - Эмилий, здесь Дивед. Не империя! Моя родня в своем праве, Анастасия - ребенок… То, что они натворили - это не преступление, это ошибка.
        К счастью, Эмилий с перлами опытного христопродавца Талейрана не знаком. Вновь рядом, вновь верен. И - ждет. Пожалуй, даже с недоумением от того, что императрица медлит.
        Луковка тоже ждет, иного. Богиня обычно скромничает, но настало время показать силу! Что-нибудь, что и с церковью не поссорит, и покажет, кому людишки с пыркалками пытаются заступить дорогу. Ей интересно, что будет. Столп света, как над Бригитой при крещении? Или? В древности собрания кланов всегда обращались с просьбой о даровании мудрости к богам. Как не посмеют пустить ту, чьим именем тысячи лет освящали рощи?
        Немайн сжала кулак - в пальцы врезался патрицианский перстень. Вдохнула - точно готовилась запеть.
        Выбор.
        Когда-то другой человек дал ей имя - Немайн.
        Сущности - дали тело. Искореженное, но узнаваемое тело базилиссы Августины. От урожая до сева, и даже два месяца сверху - вот сколько ты выкручивалась, рыжая-ушастая. «Та самая, которая не та самая, а вовсе эта!» Теперь ты должна сказать точно. И тогда либо миф, либо старый римский устав распахнут тяжелые створки.
        Выбор сделан.
        Посох - в руки Эмилия. Кинжал наголо. Треск ткани. Повязка на лбу - впервые наложена своими руками с осознанием значения. Кровь рубина - к лицу часового. Слова, старомодные и чересчур напыщенные.
        - На нас диадема!
        Копья разомкнуты. Голос начальника караула догоняет уже под сводами, и чуть не сбивает с ног.
        - Святая и вечная императрица Рима следует в Сенат!
        В места, из которых возвращался отнюдь не всякий цезарь. Да еще набитые камбрийцами, а все камбрийцы - потомки Брута! Хорошо хоть, не того самого…
        Немайн снова спокойна. Проект в работе, о личном она вспомнит позже. Голова занята другим. Обычно в местном Сенате утверждаются решения, принятые в других местах, а зачастую - и другими людьми. Такой порядок завел Дэффид, ему было проще вести дела привычным порядком, а тоги с пурпурным краем и прочую римскую мишуру держать для престижа. Так должно было случиться и сегодня, но ход вещей придется сломать. Заставить сенаторов превратиться из машин для опускания шаров в урну в политиков. Превратить ритуал во властную процедуру. Иначе говоря - совершить революцию!
        Времени на подготовку - сколько требуется на то, чтобы дойти до зала заседаний. Короткий коридор после входа, достаточно широкий, чтобы сенаторы не устраивали давку, расходясь по домам, и достаточно узкий, чтобы караул мог задержать нападающих. Широкая зала - для переговоров и посетителей. Синяя обивка - Эмилию по плечо, Луковке по макушку. Выше - известковая побелка. Пачкается? Все лучше, чем свинцовые белила. Среди камбрийских сенаторов явно будет меньше лысых, чем среди римлян. В Константинополе наверняка мрамор, но здесь такой не водится. Можно было бы пустить на отделку сланец - любого оттенка, и розовый гранит из ледниковых глыб, и серый «портландский» камень. Красиво смотрелся бы и полированный дуб - но цвет считается важней материала.
        Еще один коридор - вторая и последняя оборонительная позиция. Здесь не одни копья
        - новенькие билы. Результаты учений в Кер-Сиди уже добрались и сюда. Как и новая форма била. Боевой с двумя шипами и крюком… чужая память говорит - гвизарма. Оружие, которое выросло из инструмента лесоруба и садовода за добрую тысячу лет. Враг скоро, очень скоро украдет форму оружия - но в выучке бойцов будет отставать долго, потому будет бит. Главное - не то, что насажено на древко, а прокладка между древком и сапогами.
        Последние шаги. Что за спиной? Ни партии нового типа, ни штурмовых рот, ни железнобоких, ни галльских и испанских легионов. Все впереди, оглядываются с лишенных спинок кресел - за каждым лицом острые копья и тугие луки, и не по одному десятку. Неудобно, сиятельные сенаторы? Ничего, перетерпите. Спускаться к месту принцепса Немайн не будет. Сверху вниз поговорит, с позиции матроса Железняка и лейтенанта Мюрата. Правда, ни пулемета, ни батальона старых ворчунов у нее тоже нет…
        - Немайн, императрица Рима, приветствует правительствующий Сенат! Сиятельные мужи!
        Замолчала. Выдержала паузу. Уперла руки в бока, сдвинула брови. Сидящие в курульных креслах могут сколько угодно считать себя римлянами… но как должен вести себя сенатор в присутствии императрицы, не знают. Зато образ намеренной поскандалить хозяйки знаком каждому. Близок, понятен, и не вызывает желания схватиться за висящий на поясе нож. Пусть пояс спрятан под гражданской тогой - в этом сенате все воины. А еще, как бы хорошо они ни знали латынь, родной язык им понятней.
        - Какого лешего вы лезете не в свое дело? Сенат от военной стратегии надо палкой гнать, как шкодливую хрюшку из огорода! Поговорка есть: знают трое, знает свинья. Вас тут собралось… О ваших планах скоро мелкие тварюшки из сточных канав знать будут… Знаете, что из такого подхода происходит?
        Немайн заложила руки за спину, вздернула подбородок. Шагнула вперед - к ступеням укрытой красно-рыжим сукном лестницы.
        - Кровь. Поражение. Гибель.
        Тяжелый взгляд. Кейр на месте принцепса собирается что-то сказать… неважно, что. Опередить. Иначе - может испортить все дело.
        - Будь у вас опыт, я сочла бы ваше обсуждение попыткой измены. Нет, петь бы не стала - просто пришла бы с десятью королевскими дружинами и вычистила бы Сенат от дураков и предателей. Как такое делается, знаю. Вы не слышали ни о Прайдовой чистке, ни о разгоне совета пятисот. Я - не королева, и денег у меня мало, но - вы знаете, чья я дочь! - я бы кормила народ три дня, которых хватит, чтобы в Камбрии появился новый Сенат. Который занимался бы тем, чем ему положено: посматривал, чтобы короли не умалили свободу народа, да обеспечили сытное кормление. По счастью, опыта у вас нет. Потому я пришла не карать дурость и измену, а предотвратить ошибку, которую могут совершить умные и честные люди! Потому я пришла одна, и прошу, чтобы, прежде чем принимать решение, вы выслушали мой рассказ о том, к чему приводит вмешательство сената в дело ведения войны…
        Немайн приподняла уголки губ, показались клыки - слишком остры для обычного человека. Вверх взлетел кулак с рубиновой печаткой. «Я - не такая, как все. Я - имею право!» И язык - снова дворцовая латынь!
        - Прошу - и требую. Возражения есть?
        Молчание. Просьба-требование - не стоит того, чтобы ввязываться в свару… с кем? Пожалуй, древняя богиня была бы более знакомой угрозой, чем римская царица. Более понятной, и оттого менее страшной. Чтобы первым выкрикнуть: «Не позволим!» - нужно собраться с мужеством. А пока собираешься, императрица делает еще шаг вперед и вниз. К вам! Маленький кулак с большим камнем врезается в рукоять свободного кресла возле прохода.
        - Благодарю вас, сиятельные мужи. Способность выслушать - одно из свидетельств мудрости. Надеюсь, способность учиться на чужих ошибках вам тоже не чужда… Итак, это было в стране, которую я не буду называть. Так же, как и имена. В той войне тоже довелось сражаться воинам Британии, и я не хочу случайно напомнить о позоре родов, давно искупивших прежнюю вину перед отечеством.
        На деле, страна называлась Францией, а война - первой мировой. Но в ней сражались полки из прежней Камбрии, прозванной англичанами Уэльсом, да и премьер-министром, кажется, уже был Ллойд-Джордж, такой же хитрый камбриец, как и те, что сидят здесь, разве что в костюме-тройке и цилиндре, а не в тоге.
        Что ж, пусть слушают горький рассказ о наступлении под Пашендейлом, иначе именуемом «бойней Нивеля». Разумеется, в понятных им словах и образах. Пусть услышат, как десяток партий обсуждал грядущее наступление, не стесняясь драк, пусть они шли не на кулаках, а в газетах. Как об итогах операций судачили на каждом рынке, и торговцы пытались угадать, куда исход битв сдвинет цены, и пытались перехитрить друг друга - ведь каждый считал себя умней других, и особенно
        - генералов. Какая разница, если это происходило не в переговорных комнатах заезжих домов, а на биржах? Суть та же. А сама битва… Да, солдаты шли в атаку не плечом к плечу, не фалангой - но переведенная в ряды и шеренги цифра наглядней. Как представить сотню дивизий? Легко! Всего лишь сто квадратов со сторонами по сто человек. Почти парад - парад обреченных.
        Как исчислить цену пройденных миль? В телах, покрывших землю. Убит ли солдат пулей из винтовки или из пращи, размозжен камнем из требюше или разорван фугасом, заколот штыком или копьем - нет разницы. Смерть та же, кровь та же, боль та же, и даже грязь под сапогами та же самая.
        Если же умный и дотошный узнает земли северной Франции и отправится туда с лопатой… что ж, он найдет кости германцев, павших под Арелатом, римлян Сиагрия, франков, фризов и англов, что делали в тех местах остановку перед вторжением в Британию. Достаточно, чтобы понять - на этой земле были битвы, великие и кровавые. Найдет остатки старых валов… и вспомнит, сколько земли перекопали те, кто узнал о направлении атаки заранее.
        Немайн говорит. Правду. О дождях из свинца и стали, таких, что под ними не подняться в рост - правда. О храбрецах, уже не шагающих - ползущих навстречу смерти, среди расставленных врагом колючек, чтобы выиграть шаг или два - правда. О людях, поднимающихся в рост по свистку - для того, чтобы пасть в считанные мгновения, как колосья под серпом. О том, что, когда в страшной жатве остался последний сноп, враги покинули укрытия, оставили рвы, насыпи и надолбы - и двинулись навстречу, отбирая малой кровью то, что было взято большой.
        Наконец, августа замолчала. Повисла тишина. Кажется, люди шеи свернули - все, кроме сидящего лицом к выходу Кейра - и теперь так и будут ходить спиной вперед. Ждут еще? Нет, хватит… У самой руки дрожат.
        - Все, - сказала Немайн, - кажется, все. Больше не помню, да и этого довольно. Решайте, нужно ли нам платить за урок кровью. Кровью вашей - вы ведь не будете отсиживаться за чужими спинами? Кровью ваших сыновей и дочерей. Кровью грядущего… Dixi. Голосуйте.
        Села. Зажмурилась. Зажала уши руками, не смея слушать - будет усобица или нет, попробуют ли ее и ее народ толкнуть на бойню. Или…
        Касание. Широкая мужская ладонь исчезла с плеча сразу, как только Немайн открыла глаза.
        - Что…
        Спокойный взгляд Эмилия.
        - Что и должно быть, святая и вечная. Сенат решил… Сенат доверяет ведение войны в руки императрицы, как первой гражданки Рима. Ведь Камбрия - тоже Рим, только другой.
        Веселая Луковка прибавляет:
        - Сенат напоминает, что в случае, если императрица сунет хоть палец в вопросы пошлин, помимо городских в Кер-Сиди, в проблемы гильдейского устройства, а также внутренних дел кланов и самого Сената - по рукам получит до синяков! Эх, лучше бы ты по-настоящему показалась! Богиней…
        - Мне еще и в эти дела лезть? Не хочу. Я ленивая! Мне и на войну неохота, да куда денешься…
        Уши свесила, посмотрела снизу вверх жалобно. Зал взорвался хохотом. Среди общего веселья из кресла поднялся ирландец - место гленских десси, лицо знакомо. Седьмая вода на киселе нынешней главе клана. Пригладил тонкий темный ус, сверкнул синим взглядом.
        - Сиятельные мужи, война - в надежных руках. Теперь я предлагаю решить несколько внутренних вопросов, связанных с тем, чтобы более не допускать ошибок вроде той, которую предотвратила святая и вечная. А еще я предлагаю официально, именем сената, попросить императрицу удалиться.
        Помолчал. Прибавил:
        - Но, конечно, не требовать. Если она желает унижения власти народа - пусть смотрит.
        Немайн встала.
        - Я, - сказала, - первая гражданка. Тоже народ! Могла бы и остаться. Но… ругайтесь, мальчики. Хорошая девочка нехорошие слова подслушивать не будет! Если понадоблюсь - я на ипподроме.
        Вышла. Сразу за дверями ноги ослабли. Пришлось прислониться к стене. Не стесняясь часовых, вытерла лицо - стянутой со лба диадемой. Знак власти превратился в грубый платок, едва не обдирающий кожу вместе с холодным потом.
        - До ипподрома не дойду, - сказала, - посижу немного в приемном зале…
        Но пришлось сделать еще несколько шагов и сказать еще несколько слов. Возник начальник караула.
        - Святая и вечная, - сказал, - в портике накопились твои люди. Беспокоятся, Цезаря поминают, Брута. Скажи им, что эти бруты не те, хотя, по правде, временами те еще скоты. Грубые ребята…
        Брут и значит - «скотина».
        - Ничего не грубые, - сказала Немайн, - хотя… я во время прений уши зажала и глаза закрыла. А что, все так плохо?
        Словно ответ, из-за дверей донеслось:
        - Да я тебе прямо в черепушке кисель замешу с известкой! И скажу, что так и было - с татлумом вместо мозгов и родился!
        И ответ:
        - А тебе и замешивать не надо!
        - Секретность… - вздохнула Немайн, - Скажи им, пусть на двойные двери деньги выделят. И на обивку войлочную.
        Воин удивился.
        - Зачем? Так, хотя бы, стражу нести не скучно…
        Немайн снова вздохнула. Ей командовать этими людьми. Других нет.
        Ноги гудят, но усталость от хорошо сделанной работы куда приятней, чем от растраченных нервов. Новенькая колесница на рессорах листовой стали заложила лихой поворот… Ни скрипа, ни скрежета. Все надежно! Новые рессоры нужно красить, нужно смазывать - но их хотя бы не нужно менять раз в три дня, и они не откажут в середине сражения. Стреломет со стальными дугами и винтами при том же весе куда мощней деревянно-веревочного. Лошади укрыты стегаными попонами - саксонский лук если и возьмет, то разве в упор. Это уже не «Пантера» - пусть и зубастая, но ломкая и капризная. Новая машина надежна, проста в обслуживании, и куда как дорога. Еще милиарисий, и их вообще не стоило бы строить.
        Сегодня сида не участвует в испытаниях. Других желающих достаточно! Тристана не оттащить от стреломета. Луковка после очередного заезда со стрельбами дотошно проверяет каждый узел, Настя сидит рядом и сочиняет речь. Риторике ее учили, и хорошо! Можно ненароком потянуться, заодно изловчиться и бросить взгляд через плечо… да, хорошо! Только пусть слова попроще использует. Не только в Камбрии, не только перед солдатами или толпой. Каждый слог уменьшает воздействие слова вдвое, меткий образ усиливает вдесятеро. Потому «упрямый» лучше, чем «бескомпромиссный», а «ослиный» лучше, чем «упрямый». В чужую память это врезано намертво, с детства, вместе с книгами Хайнлайна и стихами Киплинга… И ведь работает!
        Магистр оффиций спорит с мастерами-камбрийцами о лошадиных доспехах: мол, не лучше ли лакированная бычья кожа? Его слушают, всякий наслышан о римских тяжелых всадниках-катафрактах. Только цена… Брюхо и ноги лошадей все равно не прикрыть, а значит, хочешь, не хочешь, придется терять специально обученных лошадей. Ага!
        - Эмилий! Твоя могущественность!
        Смолк. Подошел - быстрым шагом, но не торопясь, коротко поклонился.
        - Святая и вечная?
        Теперь так будет всегда, на людях у императриц друзей нет. Бедная Настя. Бедная Немайн!
        - Скажи мне, сколько времени занимает цикл подготовки колесничной лошади?
        Вопрос из тех, ответы на которые он в состоянии дать в три утра спросонья.
        - Два года, святая и вечная.
        - Сколько времени назад мы начали цикл подготовки?
        - Три месяца назад.
        - Вывод?
        Могла и сама сказать, но надо же показать окружающим, что у магистра оффици под шлемом не только кость и… татлум.
        - При оценке потерь следует исходить из ценности лошади колесничных статей, но всего лишь наскоро обученной ходить в упряжке, - он чуть приподнял уголки губ, - и из военной целесообразности.
        Он вздохнул.
        - Все забываю, что здесь - не Африка. Кожи стоят столько же, а ткани куда дешевле… Значит, промежуточный вариант? И только через два года - совершенный?
        Немайн кивнула.
        - Тогда как назовем? Прошлая была «пантера», для этой нужен не менее мифический зверь. Дракона лучше отложить для машины окончательной…
        Да, для местных жителей пантера - всего лишь заморское чудовище, химера с четырьмя рогами, коровьими ушами и длинным красным языком в виде пламени. Только сама Немайн и знает, что ни персонаж книжного бестиария, ни настоящая азиатская кошка здесь ни при чем. Первая колесница получила прозвище в честь немецкого танка - настолько же ходкого, настолько и ненадежного.
        Эта машина сырая, но с отличной перспективой, и куда более надежная. Зато уязвимая
        - по сравнению с собой же будущей. Какое название выбрать - такое, чтобы не было слишком уж загадочным? Жаль, советские танки не обросли именами, а до номеров нынешняя цивилизация пока не доросла. Ну вот хороший вариант: американская самоходная артустановка с вращающейся башней - времен второй мировой войны. В американской армии она не удостоилась отдельного названия, так и воевала под прозвищем TD - от tank destroyer, истребитель танков.
        Англичанам самоходка понравилась больше. По крайней мере, имя неплохо вооруженной, но слабо бронированной машине дали громкое.
        - Пусть будет «Росомаха», - предложила Немайн, - в Британии этот зверь такой же миф, как и пантера…
        Старые колесницы сохранятся, их уже строят - и не только в Камбрии. И все-таки главные мысли теперь о флоте - и о том устройстве, что уже собрано и смазано, но руки никак не доходят проверить в деле. Колесницы для морского боя не нужны. Зато новинка лучше всего покажет себя именно на море… Луки не терпят сырость, зато на корабле много места, яхта - не колесница, в нее войдет многое. И это очень хорошо!
        Зато дома плохо.
        Так написано в записке, с которой прибежал один из младших приятелей Тристана. Круглый детский почерк - писала Сиан.

«Приходи скорей, пока есть куда!»
        - Как там? - спросила Немайн.
        - Тихо, - ответил мальчишка, - слишком тихо. Друг с другом не говорят.
        Значит, снова надо бежать. Со всех усталых ног! Хотя бы потому, что там маленький! Вокруг него не должно быть нехорошо!
        Гвен и Тулла - что два дракона, красный и белый. Ходят друг вокруг друга кругами. Примериваются - как уязвить одной другую. Пока - словом, но кто знает, до чего дойдет? Шипят, точно змеи… А вдруг в волосы вцепятся? А у обеих на поясе оружие. У Туллы - красивый кинжал, у Гвен - сподручный на кухне топорик. Кость перерубить или капустный кочан располовинить.
        - Ты желала унизить Сенат? - говорит Тулла. - Получила свое: Немайн поставила народное собрание и заезжий дом выше. Рада?
        - Ты просила Немайн стать римлянкой! - откликается Гвен, - Вот тебе целая императрица. Не чья-нибудь - наша, раз Сенат признал! Довольна?
        Мама молчит. Почему? Сиан встала между сестрами. Раньше, когда совсем маленькой была, получалось - мирить. Может, и теперь? Посмотреть на обеих - снизу вверх, попросить тоненько:
        - Сестрицы… Не ссорьтесь. Пожалуйста!
        В ответ:
        - Уйди, мелкая! Ты тоже виновата! Тоже Немайн ночами спать не давала, пристала, как репей в волосы: не мельтеши, не мельтеши… Будь собой… Выбери… Выбрала! Стала!
        Пришлось голову опустить, отойти к маме. Та - к себе притянула, рукой обхватила.
        - Сиан не трогайте, - сказала, - маленькая она.
        - А сида маленьких слушает, как взрослых!
        - Она вообще не различает, кто большой, кто маленький! Сама наполовину ребенок!
        Сестры друг с другом согласны… и это плохо. Потому что согласны они против Сиан, против мамы и против Майни. Хорошо хоть зятьев нет: на одном зал, на другом кухня. Оба отчего-то согласились в семейную свару не встревать.
        - Верно, не различает… - соглашается мама, - Зато вы обязаны различать! Потому - помолчите. Немайн - сида, и желания ваши исполнила по-сидовски. Чего просили, того получили, сполна. Здесь ее вины нет… И в том, что от помощи нашей отказалась, по-своему сделала - тоже.
        Сестры переглянулись. Теперь они союзницы.
        - Мам, ты что, ушастую защищаешь? - удивляется Тулла. - Мы к этой змее всем сердцем… А она…
        Сиан фыркнула. Вот уж кто никогда «всем сердцем» не принимал сиду. Всегда видел в ней домашнего дракона, да еще и кусачего!
        - Ее дело, - говорит мама. - Мы ее не спросили, она нас. Я старше в семье, она - во власти…
        Гвен тяжело дышит, словно бежала или поднимала тяжести. Но голоса хватило - перебить родительницу!
        - Если бы она не пришла, отец был бы жив!
        И вот тогда мама встала. Медленно пошла на дочь, которая взялась отступать, да так и уперлась в стенку. Глэдис подняла было руку для пощечины - опустила. У дочери глаза ясные, искренние… глупые! Такое болью не перешибешь.
        - Если бы она не пришла, мы бы умерли вместе. Благодаря ей мы с вашим отцом счастливы были… еще полгода! Благодаря ей - вы все живы. Ее кровь - наша кровь. Она с этим согласилась. Только поэтому - виновата. Не тем, что навредила тебе или Тулле. Вам - поделом. Но через вашу и ее дурость - страдает род. Мы все - одно, одну зацепишь - другой больно… Сколько раз вам это отец говорил? Сколько мне повторять?
        Как только увидела тень понимания - хлестнула по лицу. Несильно, да хлестко.
        - Для памяти, доча, - сказала, - а то снова забудешь.
        Обернулась - на старшую да младшую. Не улыбаются. Что-то поняли?
        - Марш наверх. Старшенькие сегодня лягут без мужей… чтоб выспались, и чтоб те вас не утешали, поддакивая. Подушек хватит. А с Немайн я сама поговорю. Тоже мне холмовая хитрунья, семью сытного места лишила, почестей убавила… Побольше вашего получит!
        И вот - одна. Сида на ипподроме, то ли безразличная такая, то ли домой стыдно показываться… Неважно, явится. Придет, как нажравшийся селянских коров дракон к пещере. А ждет ее Глэдис, которая не героиня, не рыцарь. Год назад была в ранге почтенной хозяйки, равной при хорошем муже. Который и оказался - вождем и героем! Он сиду удочерил. Не побоялся древней богини, как теперь не испугался бы и римской императрицы. Его она слушалась… Так может, напомнить?
        К встрече пришлось готовиться - будто и правда, в двери вот-вот ворвется истекающая зловонием и ядом змеюка. Пришлось вспомнить все, что муж приберегал для трудных бесед, да и от себя добавить. От старательных сборов сначала стало легче, потом пришел страх. Вот повернется чудище неловко, и семья разлетится, как невзначай сброшенная со стола глиняная кружка…
        Разговор с самого начала пошел не так. Голос Немайн был слышен от самых ворот - резкий, уверенный, с сердитыми нотками.
        - Могущественный Эмилий, напоминаю тебе, что ты пока еще не часть нашей семьи. С моей сестрой ты только сговорен, не обручен, да и обручение, в отличие от брака, расторжимо. А разговор будет - семейный. Да, именно об ошибке… Потому - чтоб ушей твоих близко не было! Невеста твоя захочет - перескажет. Не захочет…
        Тишина, вслед за ней - шорох открывающейся двери. Никакого чудовища, обычная Немайн: только-только достающая до бровей челка, торчащие из беспорядочных прямых прядей уши. Ни вверх, ни вниз - ровно. Белые одежды хранительницы - пелерину порвала, известно где. Трехцветная ленточка - не забыта, пристегнута. Просто так - или она все еще помнит, кто она в этом доме.
        - Явилась? - спросила Глэдис, - Что скажешь?
        Теперь все, что бы сида не вывалила, будет ответом на вопрос матери. Но приемная дочь оглядывается, словно ищет кого-то. И - молчит. Поторопить?
        - В Сенате у тебя было много слов.
        Кивнула. Но губы не разжала. При этом - ни улыбки, ни дернувшегося уха, ни прижатых ушей. Ничего. Только уперлась руками в стол… Набегалась, и теперь ей тяжело стоять - несмотря на хитрую обувь.
        - А для матери ни одного не находится?
        Развела руками.
        - Не всякие подойдут. Не дочери мать учить, не за помощь родню упрекать. А получилось неправильно. Так, как быть не должно.
        - А отчего оно так получилось, неправильно?
        Вновь разведенные руки. Молчание. Напротив - живой знак вопроса. Глэдис скосила глаза на окно - занавески задернуты. Хорошо. Можно встать, подойти - и, как некогда Дэффид, споро ухватить не ожидающую такого оборота сиду за длинное ухо! Крутануть - так, чтобы вышел свободный ход, чтобы голова наклонилась - к самой скатерти!
        - Уай!
        Ничего, что у этой по лицу ничего не прочла. Сида умная. Поймет. А не поймет - так и так семье пропадать.
        - А оттого, что ты о семье не подумала. О Тулле, об Эйлет, о Гвен, Эйре, Сиан. О матери-вдове, о зятьях, о племянниках или племянницах, что у сестер в животах зреют.
        В ответ - голос. Тихий, ровный. Угрожающий!
        - Отпусти. Немедленно.
        Глэдис заломила ухо покруче, и прихватила второй рукой для верности.
        - Я мать, кому еще дочерей тягать за уши? Одну по щекам отхлестать пришлось, а тебе, младшенькой, наказание самое то. Или не поделом? Ты даже о собственном сыне не подумала… кукушка и кукушонок разом!
        Безмолвие. Ни попытки разорвать захват, ни песни, ни удара клинком. Только дыхание
        - быстрое, глубокое. Надрывное.
        - Ну? Виновата? Я понимаю, ты должна была думать о своей республике и о Камбрии, а то и обо всем христианском мире. Не понравилась наша помощь - отвергла и ладно, дело твое. Но как ты, змея подколодная, посмела забыть, благодаря кому дышишь? Не Дэффид, валялась бы дохлятиной в королевском застенке. Не так?
        Ответа не было. Никакого! А слов уже не осталось. Разве повторить главное:
        - Зачем род отца позоришь? Зачем наследство расшвыриваешь? Кейр плох? Так другого в семье найди… Сама возьмись, но не набрасывай отцовский плащ на чужого человека!
        Потребовать:
        - Отвечай!
        Слов - не дождалась. А был - тихий всхлип. Была рука, отчего-то отпустившая треугольное ухо, ставшее ярко-пурпурным, будто на него полтысячи красильных ракушек перевели. Поднятое вверх лицо сиды - мокрое от слез. Неудержимое желание эти слезы смахнуть… прижать, повыть вместе над неправильным.
        Глэдис удержалась. Даже в голосе удалось удержать строгость.
        - Ты поняла?
        Кивок. Кажется, еще и онемела…
        - Ты запомнила?
        Снова наклон головы. Упрямый. Злой, несмотря на залитые слезами глаза.
        - Я, - Немайн слова словно выдавливает, - буду… помнить.
        С каждым словом выпрямляется спина. Уши прижаты, клыки оскалены. Но Глэдис чувствует - перед ней не «дракон». Дочь. Не съест. Но это не только дочь.
        - Запомни и ты. Еще раз, не спросив меня, полезешь в дела республики - построю-таки в Кер-Сиди монастырь. На тебя одну.
        За ухо уже не ухватишь. Поздно. Остается напомнить:
        - Иные бывшие короли из монастырей возвращаются - правящим детям помогать.
        - Ты - не королева. И не императрица. Ты только мать императрицы, - Немайн скривилась, словно уксус попробовала, - так дай себе труд советоваться со мной, прежде чем предпринимать какие-либо шаги. Чтобы не погубить ни людей, за которых отвечаю я, ни достояние рода, к которому и моя должность относится. Ни честь моего отца, которая и от моей чести зависит.
        Искушение прижать, приголубить - велико. Глэдис шагнула назад. Еще раз. И еще. Спросила:
        - Считаешь, ты хороша настолько, что старухе матери, управляющейся с заезжим домом пятины, тебе и помочь нечем?
        Сида снова уперлась в стол кулаками. На лице - мокрые дорожки.
        - Втемную - да.
        Вот тут Глэдис улыбнулась.
        - Честная, - сказала. - Умная. А вот насколько умелая? Докажи. Верни место принцепса в семью - и я приму твои условия. Можешь мне даже пощечину дать… для памяти!
        И дочь-гордячка сама склонила спину! Низехонько, в пояс. Согласна! Выпрямилась. А потом с истошным:
        - Мама, прости!
        Метнулась обниматься.
        И были слезы, горькие, соленые и сладкие разом, и мягкое пламя волос под рукой. Правда, наполовину дитя. Куда ей без матери! Что до второй половины… Императрица, богиня - какая разница? Главное, внутри - любящий ребенок. Значит, можно помириться и уговориться, что бы ни стряслось.
        До утра Глэдис спала крепко, сны снились истинно майские - молодость, живой Дэффид, залитый солнцем юный мир.
        Утро поприветствовало хмурыми лицами дочерей.
        - Немайн исчезла, - сообщила Эйлет.
        - И Анастасия.
        - И Луковка.
        - И кроватка маленького - пуста…
        Вот и все. Думала, поняла сиду?
        Все думали!
        И что теперь?

2
        Новость об исчезновении сиды в стенах «Головы» удержалась недолго. Город есть город - слух, что вернулся из противоположного предместья, не похож ни на правду, ни на первые пересказы. Да и дома… Ни рассказать, ни объяснить. Как - если и слов-то почти не было?
        - Мам, ты что, Майни выгнала? Совсем?
        - Так ей и надо!
        - Ой, она же и Эйру заберет… Как ученицу!
        - А кто нам страшные истории рассказывать будет?
        Три дочери хотя бы спрашивают, хотя и для них ответов нет. Эйлет стоит чуть в стороне, слушает - молча. Словно старше. Не возрастом, а опытом и страданиями. Вровень с матерью, и от этого - никуда не деться. Скоро и Эйра будет такая же. Если сида ушла насовсем, править республикой и городом на холме - ей. Хозяйство больше заезжего дома, беспокойней королевства. Девочка достаточно учена и сурова, чтобы не выпустить Кер-Сиди из сильных рук.
        Остальные, даром, что замужние и скоро сами матерями будут - обступили, заглядывают в глаза. Мать для них снова - власть и мудрость. Только Глэдис себя сильной и умной не чувствует. Скорее - наоборот. Хорошо, от внезапного известия ноги к полу не приросли. Хватило сил поднять руку, сказать:
        - Тише, дочки. Говорите по одной. У меня-то уши не ворочаются! И - заходите.
        Пока выговариваются, можно сесть на кровать, обвести комнату взглядом. Не только девочки. Еще и зятья, и жених Эйлет, которая, наконец, решила заговорить. Спокойно, аж мороз по коже. Не вопросы - то ли размышление, то ли уже решенное.
        - Я, пожалуй, уговорю мужа вернуться в Африку. Не хочу, чтобы наших детей саксы вырезали!
        Магистр оффиций улыбается.
        - Там хорошо, где нас нет… Тут саксы, там арабы. А еще в жарком климате женщины быстрей стареют.
        Вот она, римская сноровка в обращении со словами. Что дочери какие-то неверные? Не эхо даже - отголосок эха. Эйлет живых саксов не испугалась. Зато морщины страшны и героине… Что такое ранняя дряхлость, девочка знает. Видала и сборщиц ракушек, и тех, что таскают на заболоченные поля навоз, пока их мужья и братья подсыпают песок. За иными могла следить - скажем, на рынке, где тяжелая корзина, которую приходится таскать на голове, превращает девочку в старуху за время, за которое богатая горожанка не успевает толком расцвести.
        Подействовало. Дочь поменяла планы. Немного.
        - Можно в Мерсию переехать. Там камбрийцев принимают…
        Сговоренный жених только пожимает плечами.
        - Да, мне стоит поговорить с королем Пендой…
        Раньше, когда Эмилий изображал торговца, слова выбирал другие - прямей, резче. Теперь - не так. Кажется, сказал одно, на самом деле - другое. Ведь не согласился с невестой, только сделал вид. На самом деле показал, что у него есть дело к Мерсийцу, и что вовсе не против покинуть место семейной свары. Глэдис сообразила: это хорошо. Отложит главный разговор.
        - Так ступай теперь же. Дело есть дело. Кстати, работа есть у всех.
        - Так нас ведь тоже будут спрашивать! И еще как!
        Хороший вопрос - на него ответить можно.
        - Всякого, кто будет задавать вопросы, самого спрашивайте. Помнит ли, что у моей дочери большие глаза и острые уши? Помнит ли, что у нее на пальце - рубин, на лбу
        - белая повязка, а в руках - ивовый посох? Ответ может оказаться или не по уму, или не по чину.
        - Есть и хорошие люди, - заметил Кейр, - уважаемые… Не обиделись бы.
        На его слова кивнула не жена - маленькая Сиан.
        - Кто обидится - тот или недостаточно хорош, или не заслуживает уважения, - сказала Глэдис. - Считает себя умней сиды и выше… как это называется, совет при императорах?
        Она повернулась к Эмилию.
        - Консистория, - сообщил римлянин. - В нее совершенно точно вхожу я, патриарх, вторая императрица, наследница, начальник дружины. Все. Другие должности пока не заняты. И раз святая и вечная не созывала нас…
        Развел руками.
        Мол, если мы не знаем, то остальным тем более знать не положено. Только… Не созывала - не значит, что не говорила. Можно попробовать надавить. Но римлянин не сида, врать умеет. Это раз. Разговор может закончиться демонстрацией того, что место матери святой и вечной отныне ниже, чем у магистра оффиций. Это два. Значит…
        - Вот и все. Вечером, как закроемся - договорим. Сейчас у всех есть дело!
        У Эмилия - к королю Пенде.
        Нельзя заставлять важнейшего союзника беспокоиться… слишком долго. Своевременность
        - основа дипломатии! Еще хорошо, что одни из ворот заезжего дома смотрят в сторону города. Не нужно петлять по улочкам предместья. Короткая прямая дорога… и на той - люди. Там зло косятся на «Голову» и вслух говорят, что с уходом сиды Британия пала. Случаются и прибавления: мол, если бы рыжая выбрала нашу семью, все вышло бы иначе… Как будто святая и вечная выбирала! Когда защитница христиан спасла город, но свалилась изломанной куклой - кто возмутился, что сида брошена в застенок? Тогда Немайн была лишь нечистью холмовой - для всех, кроме Дэффида ап Ллиувеллина и его семьи.
        Зато теперь всклокоченный бард поет песню о третьем великом предательстве. Первое совершил Вортигерн, что призвал саксов на землю Британии. Второе - Мордред, племянник Артура, не ко времени решивший тягаться с дядей за престол. Третье… теперь. После каждой строфы бард переспрашивает, кто виноватее? Кто ударил в спину сиде больней и тяжелей? Поджигатели начали, Кейндрих-ревнивица - добавила, королевские склоки продолжили, Сенат дополнил, семья завершила.
        Нехорошая песня. Пришлось шагнуть в сторону певца, народ размыкается. Тем, кто еще не знает Эмилия из Тапса - цвет военного плаща говорит достаточно. Не пестрая расцветка клана, не багрец королевской службы… В Камбрии у белизны одежд немало значений. Белый - цвет священства и друидов, цвет фэйри и ангелов, цвет смерти и жизни вечной. Теперь еще - и цвет службы Республике.
        Знак высшего чиновника здесь, в Кер-Мирддине, еще не узнают - но золотой циркуль, вышитый на квадратной вставке, выглядит достаточно внушительно и значимо. Настолько, что певец умолкает, хотя наглость местным фиглярам выдают в утробе матерей. В Камбрии даже у бродячего певца есть надежда встать на дорогу почестей, ведущую к сытному и почетному месту при королевском дворе. Был бы дар затрагивать души ритмом слов, звоном струн, течением голоса - неважно!
        Этот - именно бродячий, причем из держащих нос по ветру: поет ни в склад, ни в лад, на земле тарелка для пожертвований. Здесь это ново. Обычно барды сговариваются за ночлег, стол, одежку… Да и нечем было платить уличным певцам - до того, как из Кер-Сиди расползлись маленькие кусочки кожи с отпечатком мизинца святой и вечной. На обороте - никаких обещаний о размене. Просто: «один обол». Но надо же - ходит не хуже, чем в Африке - медяки!
        Судя по количеству клочков кожи в деревянной тарелке, этот уже наработал на обед.
        - Не заткнешься - именем моей повелительницы снесу голову…
        Говорят, старшая императрица в состоянии так посмотреть на человека, что тот седеет на месте. После «не для меня», после Рождественской битвы - верится. Истинно императорский дар. Сказано: «страшно попасть в руки Бога живого». А кому Всевышним доверена власть над христианами, и честь противостоять нечистому - на земле, в миру?
        Певец и поэт вскинул голову, дернул ворот:
        - Совсем не петь?! Руби! Истинный бард не может жить без песни!
        - Совсем - но лишь до завтра. Завтра - можно…
        Бродяга держится с достоинством сиятельного мужа.
        - Завтра - твое дозволение и одобрение, как человека Немайн, и ее именем? На эту песню.
        Немало желает.
        - Да.
        Можно идти дальше. За городскими воротами - тише, куда тише, а на подворье Пенды - благолепная тишина. Мерсиец снял городской дом одного из кланов. Хоромина в случае осады должна вместить не одну сотню жителей - как из предместья, так и с окрестных холмов, так что посольство разместилось просторно и удобно.
        Сегодня - людно. Почти каждый сильный человек заглянул, и короли не исключение. Прямо сейчас у Пенды Гулидиен. Догадался, что все камбрийские союзники к нему пойдут - советоваться, требовать большей доли в невзятой добыче, а то и оставлять ряды. Без сиды - вовсе не то же, что с сидой! Как нясядут…
        Зато у Пенды - хорошо. Удобное кресло, кружка пива. Простой разговор - не о делах. Куда и спрятаться молодым? И римлянина заявившегося - сюда же! А что Мерсиец не удержался, и принялся насмешничать над христианами, так над плохими… Хороших он уважает.
        - Меня честят язычником, - говорит последний английский король старой веры, - а сами? Сида ушла, судьба свершилась… слушать противно! Я верю в приговоры Норн, но и их нити не прочней стали. Крепкий духом выбирает судьбу сам, а избрав - не бегает от нее! Помните ее песню? Вот. Я верю Немайн, а не в нее. Как товарищу, а не как в божество. Ушла? Значит, надо. Придет время, вернется. Скоро! Флот-то обещала выставить. Что скажешь, Эмилий?
        - Что я пришел сказать тебе то, что ты сказал мне. Теперь мне остается пить пиво за здоровье могущественных и великолепных!
        По-гречески и латински слово одно, по-камбрийски - два. Можно разделить - первое уместней применить к мужьям, второе к женам. Королям и королевам большего титулования не положено: и это следует сразу за императорским. Другое дело, что восхваления местным властителям привычней воздуха - при каждом дворе есть бард, одна из задач которого - захваливать короля и королеву до полной невосприимчивости к лести…
        - Немайн не может уйти просто так, - говорит Кейндрих. - Она мне еще ничего не ответила.
        - Трудный вопрос, даже для нее.
        - Она умная. Пусть думает. Впрочем… - Кейндрих улыбнулась мужу, - На сей раз она будет воевать в сторонке от тебя, милый, и это хорошо. Пусть никто не говорит, что королева Диведа и наследница Брихейниога из ревности мешает походу на давнего врага. Передай это Ушастой, римлянин. Если она ушла оттого, что ничего не идет в голову - пусть не прячется.
        Сдвинула брови, наклонила голову вперед.
        - Пока. До того, как мы снова увидимся.
        - Передам слово в слово.
        Повисшую тишину развеял веселый голос короля мерсийского. Опять незлая насмешка:
        - Эмилий, что я вижу: римлянин, и пьет пиво! А я уже собирался приказать принести вина…
        Магистр оффиций - то ли маленькой республики, то ли большой империи - оторвался от пенного напитка. Поменять настроение в комнате - дело нужное.
        - Камбрийцы числят себя римлянами, а пиво хлещут… Кстати, от их домашнего, без хмеля да без угольной чистки, я и теперь нос отворочу. Лучше пить воду пополам с уксусом, чем сходную с мочой бурду. А это…
        Рука поднимает высокую кружку - к льющейся из окна полосе света. Солнечные лучи легко пробивают тонкие стенки цвета морской волны, играют со спешащими кверху пузырьками. Пенная шапка играет, словно невиданный в Африке снег…
        - Благородный напиток. Шипит, когда его наливают, пенится, как море в шторм. Живой, как море, как создавшая его страна. Я назвал бы его ячменным вином… Замечу, что и разум оно туманит не хуже вина, а разбавлять водой это - преступление. Камбрии угрожает пьянство!
        - Для пьяниц искони есть фруктовое вино, - сказал Гулидиен, - оно еще крепче. И дешево.
        - Вот уж чего нельзя пить!
        - Тогда можно пить кофе… или просто воду. Очаг или несколько капель яблочного уксуса очистят воду от дряни, которую мы все наблюдали в увеличительное стекло патриарха. Как бы то ни было, лихорадок убавится. Сланцевые крыши покончат с большей частью крыс - им станет негде жить. С теми, что останутся, управятся лисята…
        Вспомнил ушастых зверей - вспомнил и ту, что их привезла. Помрачнел.
        - Она точно вернется? Короля Артура тоже ждали. Не то, чтобы я не верил. Просто - беспокоюсь.
        Ждали. Не ждут.
        Неужели - место занято? Местные легенды почти затянули святую и вечную… Хорошо, когда пришло время выбирать, она вырвалась из трясины. Только - не навсегда. На один шаг к берегу.
        Эмилий кивнул.
        - Вернется. Есть гарантия. Самая надежная из возможных.
        - Какая?
        Любому римлянину - ясно. Королю Пенде - тоже, улыбается в бороду. Гулидиен тоже поймет, сразу, как свои дети пойдут.
        Свояки, зятья и сестры, даже мать - всех можно оставить. Но для сына ты захочешь наилучшей судьбы! Именно поэтому Немайн вернется - в Кер-Мирддин и в Кер-Сиди, именно поэтому она займется делами бескрайней Империи. Только…
        - Она где-то ходит без охраны… Три девушки, младенец. А враги у нее есть!
        Мерсиец беспокоится. Весьма любезно с его стороны.
        - Месяц назад я бы сказал, что в этой стране ее пальцем не тронут, - сказал Гулидиен, - но после поджога - поостерегусь. Немайн сильный боец, и меч у нее волшебный, но ведь и прежних богов убивали! Навалятся кучей, и запеть может не успеть… Опять же, сильные духом и песню перенесут.
        - Нам она навредить не хотела, - заметил Пенда, - а обидчикам захочет. Еще как.
        Эмилий кивнул. Не просто захочет. Обрадуется! Она такое называет практическими испытаниями… Только не песни она проверять будет. Голос у святой и вечной - архангельский, но его истинная сила - в командах, разносящихся над битвой и в ободрении воинов. Зато странное устройство, которое августа собирала и доводила вечерами, исчезло вместе с ней. Если учесть, что ложе у штуковины отличается от ложа ручной баллисты разве качеством исполнения, нетрудно догадаться, что основным назначением хитрой машины является человекоубийство.
        Так она и шагает где-то: на животе переноска с ребенком, на левом плече - сумка с припасами на недолгое путешествие, на правом, на широком ремне - смертоносное оружие. Враг сунется - протянет ноги.
        Вслух Эмилий сказал понятное местным:
        - Сами говорите: сида стоит армии. Враги у нее есть. И армии у ее врагов есть. Только - далеко. Не здесь. Потому…
        Сказать: «не беспокойтесь» - язык почему-то не повернулся. Августа действительно не лжет. Оказывается, это заразно!
        - Потому - беспокойтесь умеренно.

3
        Хорошая обувь - хорошо!
        Когда ступня маленькая, просто широких подошв мало. В землю не провалишься, но устанешь - ничуть не меньше. Только сегодня - испытание не только нового оружия. Новые сапоги - разносить бы понемногу, но - судьба проверить и их, и ноги разом. Супинатор, оказалось, можно сделать из кожи, толстую, в половину ладони подошву - тоже.
        Немайн шагает быстро и широко, подошвы непривычно пружинят - и идти получается куда легче, чем всегда. Пожалуй, даже легче, чем босиком. Главное, ногу не подвернуть. По городу бегала - даже босиком ухитрялась вывихнуть. В такие дни возвращаться в Башню приходилось, словно убитой - на щите, пристроенном поверх копий стражи. Сегодня стражи не будет… зато сапоги плотно зашнурованы от тупых носов до верха голенища, жесткая кожа стягивает слишком гибкие для человека суставы.
        Немайн торопится. Сегодня ей хочется уйти подальше от людей… так, чтобы ни одного рядом не было. Увы, рядом с большим городом вся земля не то, что распахана - вскопана под огороды. Зерно в Кер-Мирддин можно привезти и издалека, зато овощи портятся куда быстрей. По склонам - дубравы, но из дубрав доносится хрюканье. Свиньи! Городу нужно мясо, а желуди - самый подходящий корм. Да и наземной мелочи, мышам да ящерицам, нелегко приходится. Впрочем, многие уверяют, что лесу свинские визиты полезны, и пятачки, в отличие от басни Крылова, не подрывают дубам корни.
        Вот еще одна причина любви камбрийцев к лесу - и к углю. Каждая роща - это множество тучных свиней. Выруби ее - и придется сидеть на пустой перловке да овсянке, либо - пахать, жать, копать репу для того, чтобы вырастить такое же количество мяса, как то, что роща позволяет взять без особого труда. Нет, пока камбрийцы не перестанут быть мясоедами, своих дубрав они никому не отдадут!
        И все-таки везде - фигурки людей, голоса. Вспомнилось, как галлы передавали сообщения о маневрах Цезаря: просто один сосед кричал другому - и, если надо, новость быстро пересекала страну. Камбрия - край не такой плодородный, и пустынные места есть, но не в миле-другой от большого города, а у бедной маленькой сиды уже болят ноги. Несмотря ни на какие сапоги! Сын - уже немалый груз. Ходить умеет, и пару раз прошелся ножками, держась за юбку - немножечко, чтобы не слишком устал. Потом - припасы, и широкий плащ на случай дождя - тяжеленный, тканый с двойной плотностью нитей. На поясе - шашка, кинжал и нож. А еще - полый стальной шар. Запасные двадцать выстрелов к главному оружию - и главному весу!
        Руку холодит свитый в трубку булат, плечо трет ремень. Новое оружие Немайн ждет проверки… но вдали от человеческих глаз. Даже с дороги глаз легко различает возможные цели. Не охотница - ни олений бок, ни белкин глаз не нужны. За мишень сойдет приметный лист, сучок, пятно на коре, цветной камешек.
        А заодно - нежелательных зрителей.
        Так и несут ноющие ноги куда глаза глядят. По сторонам трудяги и зеваки, да и прохожие припоминают поговорку: от зла охранит вода, текущая к югу, и человек, идущий с юга. Туи течет на Юг, Немайн топает на Север - все будет хорошо! Только бы в это верила сама сида… Но вот впереди - холм с нераспаханной вершиной, кругом
        - безлюдная роща. Сюда она уже заглядывала, но этот холм, в отличие от Кричащего, не подошел. Слишком близко к городу, полезные ископаемые в округе уже поверху общипали.
        Зато - свободен!
        Есть у камбрийцев такой пережиток язычества - на землях клана не запахивают одно поле, на своей полоске - не жнут последний сноп. Ленивая жертва старым богам. Один холм и одна дубрава возле Кер-Мирддина - именно таковы. Потому… Лямку с усталого плеча - долой! Сперва - мешок с припасами. Теперь - маленького достать. Не устал, сна ни в одном глазу - зато вокруг столько интересного. И безопасного - мама-то глаз не сводит!
        Теперь отдых. Обед. А потом - стрельбы.
        Рука тянется погладить оружие. Хороша машинка!
        В работе проверена, иначе - взяла бы она опасную игрушку для охраны своего главного сокровища? Но - каждая деталь многократно испытана, и все вместе - тоже, прямо в кузнице мастера Лорна. Оттуда какие звуки ни донесутся, горожане и бровью не поведут. Одно жаль, пристрелять удалось только на комнатную дистанцию… А потому, как только стихает гул в ногах - надеть переноску задом наперед. Взять сына на руки…
        Ему не надо плакать - достаточно насупиться.
        - Не хочешь за спину… А надо, надо. Там безопасней всего. Совсем не хочешь? Ох, веревки ты из мамы вьешь… Но ты будущий воин, а воину нужно смотреть в сторону врага… Рядом стой, за юбку держись крепче. И вот тебе - на уши. Такая же глупость, как у мамы.

«Глупость» - сооружение из дерева, веревок и кожи. По виду - кронциркуль для измерения голов. На деле - наушники… Сыну - чтобы не боялся, матери - чтобы не оглохла.
        Полированное ложе - к плечу. Предохранителя нет, потому - щелчок окончательно присоединяемого магазина, трубки на пять десятков пуль. Свинцовые шарики - братья, из одной формы - и, увы, только эта форма подходит к этому ружью. Стандартизации нет, и, до появления точных станков для работы по металлу, не будет.
        Баллон со сжатым воздухом присоединен, в нем запас на десять выстрелов. Теперь… сида не закрывает ни левый, ни правый глаз, хотя ее зрение вполне заменяет оптический прицел. Людям тем более не понадобится, на ружье - всего лишь прорезь и мушка, впрочем, у луков и того нет, а ведь попадают! Палец выбирает холостой ход спуска… Нажатие, толчок в плечо - и приметный лист попросту исчезает с ветки.
        Взгляд вниз. Маленький серьезен. Испугался?
        Немайн торопливо опустилась на колени, пригнулась. Разговаривать с сыном свысока? Невозможно! Только глаза в глаза, как бы мал он ни был! Сняла с головы сына наушники.
        - Страшно? Тогда мама больше не будет!
        В ответ - по-детски бесстрашный взгляд.
        - Мама. Бух!
        И - улыбка.
        - Точно не страшно?
        - Мама - бух!
        Да ему еще хочется! Заметил, что «бух!» делает мама, а разве от мамы можно ждать плохого? Да и бух через наушники вышел не слишком страшный. Так, щелчок, словно ветка треснула. Что ж, будет ему еще!
        Позиция для стрельбы стоя. Маленький чуть сзади, держится крепко. Хорошо. Перезарядка - вскинуть ружье стволом вверх, резко опустить. Так проще, чем передергиванием или давлением пружины. Любая механика может сломаться, гравитация… работает даже в невесомости, только по другому. Там магазин откажет. Но когда дело дойдет до стрельбы в невесомости, можно будет и на пружинные магазины перейти.
        Мягкие щелчки выстрелов ничуть не мешают слишком чувствительным ушам. В дубраву пришла короткая, на пяток листьев, осень. Шестой выстрел - - промах, но пуля сотрясает ствол молодого дерева позади «мишени». Насколько глубоко? Ну, щит бы пробило, а кольчуга плохо защищает от тупого удара. Седьмой - перешибает толстую ветку, да не ту. Давление в баллоне снизилось! Если протянуть ножки по одежке, выбрать цель поближе… Есть попадание! И еще… И еще… Со временем можно будет приловчиться и для последних выстрелов брать поправку.
        Жаль, прикладываться приходится каждый раз заново, так что рекорд лука по скорострельности не побить, разве что - в упор, не целясь. И все же… Как бы громоздко ни было духовое ружье, как бы дорого они ни было - лук ему уступит. И не только потому, что сила выстрела из ружья раз так в шесть выше. Просто потому, что к луку, даже блочному, нужен лучник, которого готовить - годы, и который будет тратить слишком много времени на оттачивание боевого умения. Рыцарь камбрийского типа. Профессиональный военный, способный с грехом пополам служить и чиновником. Или ремесленником. Или…
        Одно из первых ружей станет подарком тому, кто согласился совместить два пути. Тристан желает быть рыцарем и врачом разом? Что ж, пусть будет чуточку лучшим врачом… Остальные - разойдутся по рукам людей, выслуживших шпоры слишком поздно, чтобы суметь стать хорошими лучниками. Пожалуй, со временем оно эти шпоры и заменит. Вполне статусная вещь - именное ружье с гравировкой по стальному магазину.
        - Мама бух?
        - Нет, родной, я уже закончила. Сейчас мама присоединит запасной баллон, потом пустой подкачает… Это скучно, но это моя работа. А у тебя есть травка. Тоже интересно! Смотри - берешь травинку. Делаешь так!
        Сын что-то рассматривает - не траву, в траве. Хорошо быть сидой - была б человеком, пришлось бы подбегать чтобы увидеть - что. А так… Жук. Безвредный. Главное, чтобы в рот не потянул…
        Немайн взялась за насос. Те силы, которые лучник тратит в бою - натягивая тетиву - стрелок из духового ружья закладывает в баллон заранее. За день, за неделю, за месяц… Баллон выдержит. Потому можно бы и не качать, достать из мешка еще один заряженный - но уж испытывать, так испытывать. Тактического выигрыша нет или почти нет: баллон в бою тоже понемногу «устает», правда, его можно сменить на новый и неприятно удивить врагов «вторым дыханием», да сберечь собственные силы на рукопашную. Только прищурь глаза - и увидишь двойную линию всадников, разворачивающихся навстречу врагу. Лошади передней опускаются на колени… хотя лошадники уверяют, что это у них запястья, в середине-то ноги! Всадники вскидывают ружья. Залп! Страшный, потому что прицельный. У них над головами пробегает сухим громом второй… Мало? Вот сразу третий - всей перезарядки, что резко поднять ствол и опустить.
        У Немайн получилось опустошить баллон за минуту. В баллоне - десять выстрелов. Значит, два ряда дадут двадцать прицельных выстрелов в минуту на ширину конской задницы. Потом - команда. Либо - сменить баллон, либо - шашки вон! Рубить - не уставшей от многократного натягивания лука рукой.
        Еще лучше - ночное нападение на чужой лагерь, бесшумные пули полудесятка стрелков, прилетающие неведомо откуда. Неуловимые и вездесущие воины в зеленом, может, еще и с веточками на шлемах. Да какое тут «может»! Приспособят. И, к гадалке не ходи, ольховые. Без приказа, и даже если запретить. Ой, что про них подумают! А если вспомнить, что сиды из легенд вовсе не лучники, вроде фэнтэзийных эльфов, а именно пращники, и стреляют пулями… Ну, что про них скажут? «Если и отличаются от сидов, так разве ушами!»
        Ружье Немайн - не игрушка эпохи, когда пневматика принуждена была искать себе нишу при пороховых ружьях, оно больше напоминает шедевр Жирандони - оружие тирольских егерей времен наполеоновских войн, из которого, бывало, французских часовых отстреливали за двести метров. Да если бы не этот пример, Немайн и не взялась бы за задачку! Куда приятнее работать, пусть и не зная решения, но точно зная, что оно есть. Например, что, в отсутствие стальных крученых пружин можно сделать достаточно надежные медные…
        Конечно, то, что она держит в руках - лишь грубое подобие винтовки, созданной в конце восемнадцатого столетия. В стволе - никаких нарезов, баллон не приспособлен вместо приклада, а торчит снизу. Выстрелов в баллоне и магазине меньше, зато калибр больше. В наполеоновские времена не нужно было пробивать ни щит, ни доспех. И все-таки в конструкции очень много общего, и один общий недостаток.
        Цена! Ружье стоит столько же, сколько полный комплект тяжелого рыцарского вооружения. Сделать его куда трудней. Так что выигрыш от нового оружия - социальный, и духовое ружье означает создание элиты нового типа. Людей, для которых мирная профессия является основной, а военная - вторичной, хотя и жизненно важной. Людей, которые не смогут рассчитывать только на себя - потому, что даже в дружине бывшие метатели дротиков получат один насос на двоих, и одну большую зарядную машину - на город. Лук может сделать один мастер, а ружье - только многие люди, рассеянные по двум королевствам.
        Это оружие - не начало индустрии, не вершина ремесленничества, хотя на стволе и гравировано гордое: «Lorne fecit». Сделано Лорном.
        Это - помесь. Гибрид.
        Так и люди, что будут его носить, станут не феодалами и не индустриальной элитой - чем-то средним, как и нынешние камбрийские рыцари. Исход битвы по-прежнему будет решать ополчение, пусть и вооруженное по-новому. Сталь - вот что даст решающее преимущество над варварами! Защитная - в шлемах и кирасах, разящая - в мечах, клевцах и гвизармах, сильная и меткая - в ручных баллистах, быстрая - в рессорах колесниц.
        Враги могут взять трофеи - но что им толку от хороших мечей, которые после сечи нужно централизованно перековывать, потому что не точатся, слишком твердые? Баллисты и колесницы требуют понимания. Прослужат до первой поломки, в неумелых и грубых лапах - неизбежной и скорой. Разве доспехи могут послужить противнику, но что толку строю от отдельных комплектов? А шанса взять много не представится.
        Преимущества в численности у них не будет, но если военная хитрость врага или собственная небрежность отберет у камбрийцев победу, обычной резни и гибели народа не случится. Отход пехоты прикроет дождь из пуль, а на ближайшей реке за спинами отступающих вырастет деревянная стена - яхты!
        Насос идет уже тяжело. Сида пыхтит, а надо еще за сыном послеживать. Но много ли заботы - следить за собственным дыханием? Ребенок - ее часть, самая важная, самая дорогая… Кто еще нужен?
        - А никто не нужен, - воркует Немайн. - Нам с тобой друг друга хватит! Я это ты, ты это я…
        Слова Луковки! Вот и гадай - то ли сын для Немайн - божество, то ли ее богиня для Нион - дитя. Но размышлять лень! Сегодня - день без тревог и забот. Заполненный баллон, отнятый от насоса, сердито фыркает, будто кот, у которого отобрали рыбку. Его - на пояс, насос - в мешок. Все! Можно играть с сыном, грызть травинки, валяться на теплой, просушенной солнечным жаром земле. Интересно, какого цвета у сидов загар? В книге наверняка написано, но посмотреть было лень. Вот шутка будет, если - синий или фиолетовый!
        Можно даже петь - негромко, так, чтобы внизу слышно не было, подбирать камбрийские слова к оперным ариям и просто хорошим песням. Мешок с припасами и трогать пока не хочется. Немайн сыта свободой от долга и власти. Можно даже помечтать - что будет, когда врагов удастся отбить от границ, а Сущности отпустят заложника - того, чья память досталась сиде? Тогда - капюшон на уши, глаза сощурить - и кто отличит ушастую-глазастую от обычной девушки?
        Можно будет просто жить, и крепостью будет не башня, а обычный дом под островерхой крышей… а скорей, просто комната на чердаке, с окном, глядящим на Туи или на море, так, чтобы зелень сланцевой черепицы перетекала в зелень воды.
        Внизу - зелень дубравы, под ногами - зелень травы, ветерок теплой лапкой ерошит волосы, играет широким подолом, яркими пятнами мелькают крылья бабочек, звенят голоса птиц. Хорошо-хорошо-хорошо, словно пустили на небо. Ненадолго, чтобы с зарей вышла, до зари вернулась. Майский день длинен, да вечер холоден! Вот и дан Немайн один день - между войной и войной. Вынырнуть, как из морской пучины, хватнуть воздуха жадным ртом - и снова вниз, навстречу глубинным чудовищам: у них зубы, у них клювы, щупальца…
        Ради чего ныряет ловец? На дне - сокровища. Черный жемчуг - спасение друга, ярко-алый коралл - долг перед новой Родиной, пурпуровые раковины - надежда на мир и счастье для себя и маленького.
        Так? Может быть, но отчего на устах - зевок, а в голове - мысли о том, чем нужно заняться, спустившись с холма? Бывают ведь и иные ныряльщики.
        Им дана хищная радость вонзить нож в жабры подводного чудища! Опередить смерть на удар сердца, привязать к лодке тушу людоеда или гору мяса, так любившую мясо чужое? Налечь на весла, начать гонку - соревнование с монстрами, для которых твоя добыча - лишь наживка?
        Так что нужно Немайн для счастья? Майский ветерок или осенняя буря? Или - стылый ветер. Короткая россыпь слов, словно порвалась нитка с бусами: «Нарушение герметичности… снос… срыв якорей… нефтепровод…» Мгновенный расчет - конструкций, техники, людей. Надвинутый шлем.
        - Проход сужается, - в наушниках.
        Голос. Чужой, но в памяти - свой.
        - Сколько?
        Кивок - на ответ, словно могут услышать.
        Мощный мотор, что тащит к сердцу могучей машины. Машины, которой нельзя умереть. Медленно сдвигающиеся стальные стены. Скрежет. Робот? Предлагали, но кабель он не дотащит, далеко, а сигнал не проходит. Послать другого? Не в этот раз - решение нужно принять на месте.
        В голове крутятся варианты: «если… то… иначе…» Про обратный путь - ни мысли. Проход сужается быстрей, чем сказали. Значит, придется решить проблему - на месте, в одиночку. Или - умереть…
        Разум - холоден. Сердце - спокойно. Тот, кто останется жив, будет вспоминать дорогу туда - с улыбкой, нескромно жаловаться: «Там оказалось дел - на два удара кувалдой. Любой чернорабочий…» Врать. Для того, чтобы оправдать эту самую улыбку…
        Сида хмурится.
        Что-то такое счастье не напоминает ни мечты императрицы, ни страсти древней богини. Да и Пенда Мерсийский после недавнего совещания уверял, что Немайн не похожа ни на камбрийку, ни на римлянку… При этом о самом существовании чужой памяти он не подозревает.
        Самый противный вариант!
        Потому, что тогда выходит, что Немайн - сумасшедшая, хуже кэрроловских Безумного Шляпника и Мартовского Зайца.
        Безумный Шляпник… Слишком много от него. Вся память - его, как и вся ухватка. Тогда - почему все сыплется, рук не хватает - удержать, глаз и ушей - уследить? У него все получалось, и куда как более трудное. Немайн роется в чужой памяти, словно в своей, пытается найти ответ. В конце концов, это необходимый этап исследования себя - прогон на холостом ходу. Жаль, недолгий. Радость, что недолгий!
        Мысли прервал звук. Лес трещит, будто сквозь него семья кабанов ломится. Ружье наизготовку! Окрик - и побольше грозы в голос:
        - Кто смеет беспокоить римскую августу? Назовись или умри!
        Выбрала - так выбрала. Но для людей - не значит для себя…
        В ответ - звонкое, но усталое:
        - Другая римская августа!
        И, рядом:
        - Я это ты!
        Да, Анастасия не умеет ходит по лесу, а Нион-Луковка, верно, задумалась - и превратилась из неслышного болотного духа в ходячий танк. Интересно, сколько шишек набила! И…
        - А что вы тут делаете, а?
        Вот, теперь их, наконец, и видно. Анастасия тяжело дышит, подол весь зеленый, не отстирать.
        - Майни ищем!
        Сестра-римлянка - и «Майни»? Все время была Немайн, и - если забудет - «Агусто».
        - Ты забыла предупредить сестру, - сообщает Луковка, - она очень беспокоилась. Очень! Хорошо, вспомнила, что есть я. Меня ей почему-то не хватило, ну, мы отправились к тебе.
        - Сиятельная Нион Вахан отвела меня к тебе. За руку. Сестра, почему она знает то, чего не знаю я?
        Немайн помотала головой.
        - Я тоже не знаю. Нион, как ты меня нашла?
        - Я это ты. Ну, где ты могла быть, кроме как на холме Мерлина? Это его сейчас глупые холмом Мерлина зовут. А раньше, до того, как пришли римляне и озерные ушли в Аннон, был безымянный, просто волшебный… Кто бы на него ни забирался - не возвращался, не получив либо колотушек, либо видений… Я вообще сомневалась - ты так не хочешь быть собой… Может, Луковка уже не ты, и слышит неправильно. Боялась. Но ты - здесь. Значит, я - это ты.
        Не улыбнулась - просияла.
        И ведь права! Вот почему роща для свиней, а холм для распашки - табу! Скорее всего, друиды хорошо понимали, что если распахать склоны, пашню смоет - зато овраги искорежат и остальные поля. Простонародью же объяснили по-свойски. Иным - и колотушками.
        - Майни… - Анастасия словно сама не верит, что так называет сестру, - Ты меня не пугай больше так. Надо уйти - скажи. Только скажи, что вернешься! Или… даже, что уйдешь насовсем. Только говори, пожалуйста… Я выдержу. Я теперь сильная. Я ведь не ребенок…
        - Она же твоя сестра, - поясняет Луковка, - а не ты сама. Помнишь, ты меня учила с тобой здороваться и прощаться? А теперь сама забыла… И что нужно говорить вслух, тоже забыла!
        Немайн молчит. Говорить - стыдно. Потому что - дошло. Медленно, как до того динозавра с мозгом в основании хвоста. Ну, у сидов шея длинная, на три позвонка длинней, чем у людей. Да и гены… Сущности явно кроме росомахи и жирафа прибавили! И что толку от памяти гениального инженера, который умел подмять или воодушевить людей на решение одной задачи - как правило, недолгой. Недели. Максимум - месяцы. Потом победитель, увенчанный славой, шагал по карьере дальше, оставляя за спиной пунктир связей… и только! Он никогда и никем не управлял постоянно, семьи, и той не завел. Немайн - и есть то, что получилось в результате одной из самых серьезных его попыток.
        Что касается профессии… Половина коллег ненавидит вечно правого сноба, он не озабочивается отвечать тем же, просто растирает в пыль при случае - чаще всего ради доброй шутки. Остальные - нейтральны и профессиональны. Или делают вид.
        Сида в Камбрии - год. И если ей еще не плюют в лицо на каждом шагу, не вызывают на схватки до смерти и позора - значит, она что-то большее, чем «пожарный корпорации» и «победитель катастроф» из двадцать первого века… Только пока не понимает и не умеет пользоваться тем, что неосознанно приобрела.
        - Скажи что-нибудь! - говорит Луковка. - Анастасия не понимает твоего молчания!
        Что можно выговорить, когда стыд сжимает горло? Разве - согнуть спину и шею. Когда чуть отпустит - признать:
        - Я виновата… Простите меня! Анастасия, я же саму себя не помню… Вот и тебя чуть не забыла. Сестра, пожалуйста… Помоги вспомнить!
        Тут ухо сиды резко повернулось, раздался окрик:
        - Володенька, бяку брось! Брось, кому сказано!
        Сын выпустил тварюшку. Жук, обрадовавшись спасению от огромного и, очевидно, насекомоядного существа, поднял надкрылья. Тяжелое жужжание - и он, промелькнув темной размытой чертой, исчез. Быстро, почти как пуля! Немайн вновь обернулась к сестре и подруге - лицо все еще просительное. Виновато и чуточку гордо сказала:
        - Мальчишка. Глаз за ним да глаз…
        - За тобой тоже, - буркнула Анастасия. - Для чего еще существуют любящие сестры? Конечно, я тебе помогу! И если надо, прикажу бросить бяку!
        - Спасибо…
        Немного сказала, но этого хватило. С холма спускались вместе. У святой и вечной августы Анастасии через плечо оказался переброшен ремень новейшего оружия, освоенного буквально за пару часов. Когда еще она толком фехтовать выучится! Социальные изменения - хорошо, но дать тем, кто тебе дорог, шанс защитить себя - важней.
        У Луковки - мешок с насосом, зато без еды… Всех сидовых припасов как раз хватило втроем поужинать.
        У Немайн - сын в переноске. Уже не оглядывается по сторонам, спит себе. А у матери в уголках глаз…
        - Майни, ты плачешь? Тебе грустно?
        Сида провела по глазам тыльной стороной руки. МокротА! Но сестре нужно ответить. Луковка смотрит на Анастасию с удивлением, словно та не замечает очевидного.
        - Не грустно, - ответила Немайн. - Просто… Кажется, я счастлива. От того, что вы рядом!
        Эпилог

1
        Пляшет огонек в камине - не людей греет, беседу. Кресло Немайн снова пустует. Промелькнула над городом, как короткий летний ливень, оставив умытую посвежевшую землю, но и остовы сломанных деревьев, и попорченные потеками из прохудившихся крыш стены…
        Людям, заслужившим почет соплеменников ратными подвигами отныне придется считаться с Сенатом. Заведение, что задумывалось для пускания пыли в глаза соседям, отныне имеет собственный вес. Что для этого понадобилось? Две речи, два голосования и негласное обсуждение в «Голове». В Сенате - говорила августа. В «Голове» - оправдывалась перед своими солдатами императрица в старом, республиканском смысле слова: та, за кем армия пойдет на край света. В Сенате лились латинские речи - здесь хватило камбрийского говора.
        Тогда с ней согласились лишь потому, что перед войной начинать усобную свару не ко времени. Теперь - все тихо, все правильно, куда правильней, чем раньше. Все заняты. Сенат, взамен объявленного всемогущества занят настоящим делом - вопросы торговли, промышленности, транспорта занимают их с головой. Война и мир остались королям, работа на земле - кланам. Те, кто собирается в «Голове», как и прежде, лишь присматривают, чтобы никто не обидел народ - ни короли и их люди, ни клановая старшина, ни гильдии с Сенатом.
        Конечно, народное собрание должно созывать хозяину заезжего дома, но, если дело зашло далеко, десяткам, сотням и тысячам, сомкнувшим щиты, блестящим наконечниками копий и билов, понадобятся вожди.
        Вот они сидят у огня, пиво пьют. Забот не убавилось - просто на смену одним хлопотам пришли другие. Меньше сговариваться самим, больше - послеживать. Не только за сильными людьми, за слабыми - тоже. Кто должен устыдить, подать пример, а то и отвесить пинок? Люди, увы, ленивы, недальновидны, трусливы - или станут такими, если дать им полную волю.
        Пример - одна кумушка, наговорившись с греками, стала проповедовать, что, мол, отнимать жизнь - не женское дело. Что, мол, у греков женщина не ходит в походы, а почитаема как мать и жена. И никто не думает лишать ее прав на имущество…
        Немайн на нее не было! Перед самым отъездом уронила:
        - Власть - дочь острой стали! Закон - внук.
        То-то сама каждый день с клинком упражняется и сестер гоняет.
        Ничего, другие нашлись. Самую чуточку злые… Разоружить женщин - на треть убавить силу народного ополчения, что уже плохо. А совсем плохо - невозможность выбрать храбрую жену или невестку! Сын получается из матери… и если трусихи не будут умирать старыми девами чаще, чем героини - от рук врага, во что превратится народ Камбрии?
        К тому же многие видали этих «полноправных гречанок» в Кер-Сиди, и оказываемый им почет. Да, мужья и сыновья их любят. Зато говорят… «Послушай, что говорит женщина и сделай наоборот». «Волос долог, да ум короток». И просто: «бабья болтовня». Чего стоят слова, которые не подкреплены правом отстоять их с оружием в руках? Чего стоит мнение каких-то гречишек, когда еще вчера по городу хаживали две римские императрицы, и у каждой на поясе - шашка?
        Вот и еще одна оружная. У этой к поясу привешен легкий клевец. Сиан… пожалуй, она стала тем, чем была Эйра еще в прошлом году. Не ходит - шествует, умеет правильно поклониться и найти верные слова для приветствия. И больше сама подносов не таскает - для этого есть выделенные кланами помощницы. Лучшие: разносить яства и поддерживать беседу с гостями - не самая тяжелая из работ. Конечно, водяные колеса поменяли многое: и жернова крутит, и тесто месит, и белье стирает - речка. Сида научила воду даже чистить кольчуги и надраивать до блеска котлы! Но у котлов и жаровен на кухне стоять приходится живым поварам. А еще нужно стелить постели, прибирать комнаты… И все-таки нововведения означают для простых женщин дополнительные годы красоты и жизни. Так и должно быть в земле, в которой хранят правду!
        Правда заметна даже по настрою в пиршественной зале. Почти как при Дэффиде! За стойкой - свой, такой же воин и герой, не помешанный на приумножении добра скупец из Гвента. Хозяин заезжего дома теперь Кейр, а второй зять Глэдис председательствует в Сенате. Как раз по торгашеской душе работенка!
        Когда сида назначила нового принцепса - или, как она выразилась на выспренной латыни, «настоятельно рекомендовала кандидатуру», сестры ее чуть не разорвали - Глэдис спасла. Сказала, что Ушастая сделала как сказала мать… А если Гвен так мила кухня, а Тулле - торжественные наряды и перо за ухом, так они и при свояках могут трудиться. Заодно и присмотрят, чтобы мужчины не тащили из большой семьи в малую…
        Сестры переглянулись - и ну обнимать свою Майни… Слезы, сопли, всепрощение. Да только у Немайн улыбка не такая, как обычно при обнимках. То ли насмешливая, то ли снисходительная. Так или иначе - а тот же Кейр теперь под двумя каблуками разом. Вон, Гвен то и дело в зал выглядывает. Посматривает, значит. Гордая-гордая: раньше состояла у мужа в подчинении, а теперь у свояка, зато почти на равных. Даже готовить лучше стала - при том, что и раньше ее стряпня была выше любых похвал.
        Кейр тоже доволен. С женой - никаких ссор. Та по вечерам домой из Сената - не идет, бежит, так по мужу успевает соскучиться.
        Нет, право - хорошо, когда Немайн рядом… но - за углом, за поворотом, за речной волной, за текущей водой! Иными словами, у себя, в волшебном Кер-Сиди, где, верно, жители умеют дышать переменами, как рыбы - водой. А этому городу нужно от ее явления отдохнуть.
        Чем город и занимается - все, от короля, до полусонного стража на воротах. Соседи-союзники разъехались, горцы поднялись в прохладу вершин - иным только теперь пришло время сеять.
        Оживленно лишь на подворье, занятом патриархом Константинопольским. Пирр не стал месить грязь на весенних дорогах, решил подождать корабль, который спешно чинят на реке. Преимущество высокого сана и старости - не нужно ради нескольких дней выигранного времени мокнуть и мерзнуть. Заодно - повод заняться любимым делом, решением богословских проблем.
        Которые - есть! Самая простенькая: по городу и миру ползут привычные слухи, что водоход лишь пытались сжечь, но текущая вода не позволила… Те, кто не видел, а слышал, азартно спорят с людьми, помогавшими тушить корабль. И - переспаривают.
        Вот же он, бывший водоход! На нем стучат топоры, возле - сложены ошкуренный сосновый кругляк, корабельные ведьмы с ведьмаком споро черкают ножами по духмяному дереву огамические знаки… Корабль перестраивают для морского похода, а пожар - может, приснился? На сгоревшие корабли не ставят стянутые железными обручами составные мачты, головешки не откидывают в высоком борту громадную дверь. На том, что сгорело и пропало, не должны скрипеть тали, загружая в трюм строевое дерево и железную крепь.
        Пирр ходил смотреть. Трогал ирландские письмена, даже ладонь в смоле испачкал. Никакая не магия, разумеется - всего лишь цифры. Что удивило - буквы на греческие не похожи, но числа обозначают те же самые. Альфа - один, гамма - три, мю - сорок, ро - сотня… Стоило объявить о странности вслух, приставленная для объяснений
«ведьма» - на латыни эта профессия называется «инженер» - объяснила:
        - Так ирландцы до букв не сами додумались, увидели, как греки по вощеным дощечкам стилом скребут, захотели такое же. Запомнить можно все, но не все пересказать! Не поставишь филида у каждого могильного камня, у каждого приметного места, вместо всякой вывески. Даже ученика. Вот и взяли буквы. Но резать по дереву и камню что альфу, что бету, что омегу… Долго. Муторно. А так…
        Быстрые движения ножа. Буква, другая - номер… Готово.
        - Это будет балка в платформе для большой пращи. Колесницами перевезти - подвод двести нужно, а тут мы… Только везти все равно разобранной. А соберем - где скажет Немайн. На любом берегу, у любого города!
        Может быть, такой команды вообще не будет. Может быть, императрице достаточно того, чтобы враги ждали нападения - на всех берегах и на всех реках. Потому девица с всклокоченными патлами так словоохотлива. Здесь - Камбрия, женщины любят болтать, как везде… но камбрийки умеют и молчать, если надо.
        И все же главная забота - клир. Королевские свадьбы и признание двух август притянули в столицу Диведа аббатов и аббатис, епископов, черное духовенство и монашество всех сортов. По камбрийским меркам - почти Собор. Есть и новенькое - белые священники из Кер-Сиди. Горожане уже отсмеялись над выстриженными на греческий манер тонзурами. Ну, плешинка… И что? Портит она крепкого хозяина и славного воина? Прежде Камбрия обходилась монахами - теми, кто спасает души свои, и, по мере сил - чужие. Дело священников белых - не столько самим спасаться, сколько служить миру.
        Потому свита патриарха Пирра вызывает уважение именно прежними, мирскими заслугами. Они духовенство белое, им жить рядом с прихожанами, показывать пример. Потому и выбраны - из тех, кто уже стал примером.
        Одному из таких и доверено - стоять на низеньком крылечке и зачитывать послание. Сперва - латынь, потом - перевод. Полностью… Святейший Пирр сказал - ничего от братии не таить, зачитывать письмо от приветствия до подписи. Сам сидит рядом - ему кресло вынесли. Сказал, тоже слушать будет, если надо - скажет слово другое для пущей ясности.

«Святейшему отцу Пирру, вместе с уверениями в неизменном почтении и уважении - мое приветствие!
        После того, как мне пришлось покинуть Константинополь - с некоторых пор для строго держащегося православия священника оставаться там значит совершить грех самоубийства - я, хотя и числюсь легатом в Константинополе, пребываю в городе святого Петра. Поскольку за мной сохранены прежние должность и звание, занятий у меня немного, а потому я, по мере слабых сил, помогаю вести переписку с теми землями, что остались верны православному вероисповеданию. В Константинополе истинное исповедание ныне называют дуофелитством и громко анафемствуют… Во времена, когда во главе заблуждающихся стоял ты, этого не было.
        По правде говоря, добрых вестей я узнал немного. Большая часть писем приходит из королевств, которые еще недавно были языческими, теперь же отчаянно нуждаются в просвещении. У вестготов очередная усобица, двум королям франков лень даже воевать друг с другом, и вместо них этим занимаются все прочие вассалы. У берегов Фрисландии видели корабли северных варваров, делавших нападения на франкское побережье в позапрошлом столетии. Тогда держава франков была сильна, и нападения отразила без особого труда. Что будет, если вторжение язычников произойдет ныне, и подумать страшно.
        Хорошие новости пришли из Африки. Базилевс Григорий, да хранит его Господь, существенно увеличил свои силы. К сожалению, прознатчики сообщают о скором вторжении агарян, как и о том, что сами неверные прекрасно осведомлены о нашем знании. Уверенные в пособничестве своего ложного бога, они намерены сокрушить последний оплот истинной веры в Империи. По этой причине святой и вечный Григорий не сможет в этом году провести какие-либо операции против узурпатора в Константинополе. Что ж, возможно, победа над иноверцами отзовется в сердцах, не источенных ересью насквозь - ты сам прекрасно сознаешь, что колеблющихся, искренне заблуждающихся и обманутых среди монофелитов гораздо больше, нежели искренне преданных ложному учению.
        Должен тебе сообщить, что истинное месторасположение оружейных мастерских, помогающих Григорию оснастить новые легионы, престолу святого Петра известно. Тем большее недоумение вызвало полученное нами послание из Британии, а точней, из королевства Кент, от архиепископа Кентерберийского. Я бы охарактеризовал его как
«недоумение, доходящее до веселья».
        Полагая, что ты сочтешь это письмо занимательным, я поручил сделать его копию в части, затрагивающей интересующие тебя предметы, исключив лишь незначительные моменты, касающиеся исключительно престола святого Петра.
        Мартин, полномочный легат святейшего папы Римского»
        Пока читали письмо из Рима, вмешательство Пирра не понадобилось. Главное поняли все. Архиепископ Кентербери, что пытался решить проблему разграничения диоцезов острой сталью, не просто проиграл сражение - удостоился в Риме насмешек! Немало: отныне епископы франкского и вестготского королевств не станут слишком внимательно прислушиваться к увещеваниям, идущим от осмеянного Папой варвара-сакса. Значит, у него будут проблемы с приобретением союзников.
        С другой стороны, престол святого Петра не стал вмешиваться в островные дела напрямую, навязывать решения… Признание того, что в Британии достаточно людей, способных управиться с кризисом - по усмотрению!
        Которое зависит от копии чужого письма.
        Интересно, что вызвало в курии «недоумение, доходящее до веселья». Оправдания? Попытка сделать вид, что ничего не было? Неуклюжий шаг к примирению? Или - новая атака?
        Клир слушает. Священник-чтец всего лишь старателен, произносит слова четко и размеренно - но как же слушателям хочется его поторопить! Увы, архиепископ-сакс начал с безличных жалоб на упадок нравов и дурной характер времен, перечислил обиды, полученные миссией святого Августина от короля Пенды. Мерсиец, оказывается, не долго думая, потребовал от расположенных на его камбрийских землях монастырей службы, чиновной и проповеднической, на всех землях королевства. Камбрийские монахи явились… и произошло столкновение церквей. Разные службы, разные дни праздников…

«… доходит до того», - писал епископ-сакс, - «что полухристиане отказывают в причастии крещеным по римскому обряду, требуя произведения над ними нового крещения, поскольку не считают сакса-священника способным совершать таинство. Я со скорбью заключаю, что вальская[Вальскими землями англы и саксы изначально называли Рим, потом - Уэльс, к которому название и прилипло. Такая судьба постигла и другие земли римского пограничья - Валлонию и Валахию.] церковь впала в обычную для Британии ересь пелагианства…»
        Вот тут святейший Пирр разлепил уста.
        - Точнее, - сказал, - по нашему с преосвященным Дионисием Пемброукским совету, стали спрашивать у новокрещеных символ веры. На старых землях Мерсийца отвечали. Зато на новых, отобранных у Уэссекса… Матушка Редин, твой монастырь в Мерсии. Что говорят «крещеные» саксы?
        Сухонькая аббатиса - и в чем душа держится - развела руками.
        - Я своего епископа проповедовать отправила! И еще двух, из дочерних монастырей. Уж они порассказывали… Многих еще при прошлом короле загоняли в реку силой оружия. При нынешнем многие «раскрестились» - какой-то глупый обряд с текущей водой… Для них крещение - не таинство, а колдовство! Другие… «мне обещали новую рубаху!» Третьи… «Местных богов нужно почитать. Я почитаю Христа! Говорят, он пировал с дружиной, когда его предали и зарезали. Но на третий день он воскрес и перебил всех врагов! Уважаю! Так даже Вотан не может!»
        Собрание грохнуло смехом.
        - Чему радуетесь, братия? - возмутилась аббатиса, - Плакать надо! Потому, что эти люди христианами считают себя, а язычниками - нас. Одно спасение, над ними Пенда насмешничает… Он-то весь Новый завет прочел прежде чем жениться на христианке! Бывает, задаст вопрос, выслушает ответ, восхохочет… И в Мерсии становится как-то неловко числиться христианином, не ведая ни символа веры, ни молитвы Господней!
        Смешки стихли.
        Аббатиса Редин в гневе - хуже дракона и вполне сравнима… да, все с той же императрицей. Таков обычай местной Церкви: в делах, не касающихся таинств, аббат старше епископа, а женский монастырь может быть богаче и сильней мужского. Все зависит от рук, что правят хозяйством, и шансы на хорошее управление, пожалуй, равны. Если у иной мужской обители все труды крутятся вокруг пивоварни, то монахини, бывает, чрезмерно увлекаются вышивкой нарядов для праздничных служб и выпечкой…
        - Читай дальше, сын мой, - сказал Пирр, - дальше интереснее.
        Гленец продолжил, все так же невозмутимо, будто в третий раз читает:

«Главная напасть пришла с востока, от вальского королевства Дивед. Когда до меня дошли слухи, что там случилось явление демоницы Немхэйн…»
        Чтец остановился. Почесал тонзуру - как раз на темечке.
        - Это он так нашу хранительницу?
        Пирр улыбнулся.
        - В Константинополе святую и вечную августу Немайн именуют кровосмесительным отродьем… что, увы, не ложь, а грубость. Все-таки брак дяди с племянницей - немного слишком.
        - Сиды не демоны! - выкрикнул один монах, и прибавил чуть тише, но отчетливо. - Тупые саксы…
        Особенно тупые - теперь. Ни один камбриец не скажет этого вслух, но все они - кровосмесительные отродья, правда, в далеком поколении. Таково уж происхождение их родоначальника, Брута, что отплыл из горящей Трои для того, чтобы основать новую страну. Он ушел дальше на запад, чем беженцы, выбравшие Родос, чем избравший устье Тибра Эней… В Камбрии эту историю знает каждый крестьянин. Каждый священник скажет, что грех и вина лежат на родителях, а на детях - лишь последствия: более тяжелый путь, чем у прочих смертных, но если одолеть - и более славный. Из таких выходят великие герои, как тот же Брут, великие злодеи, как Мордред, зато надежд на спокойную жизнь у них мало: родительский грех словно притягивает зло, которому можно поддаться - или биться с ним, но не остаться в стороне.
        И у сидов такое случалось, да и у греков…
        Тут и прозвучал вопрос, который Пирр давно ждал. Настолько давно, что почти позабыл о нем!
        - А как сида может быть одновременно и гречанкой? Причем августой!
        Первый ответ - тот, которого обычно хватает.
        - Так сида же… с ними никогда не угадаешь.
        - Стойте! Ну, допустим, ее тут не было века. Могли ее базилевсы удочерить… вот как Дэффид! Но… Святейший Пирр, Немайн в бытность Августиной была ребенком?
        Патриарх кивнул.
        - Взрослой я ее только здесь и увидел. Она была очень умным ребенком… и очень шаловливым.
        Такой и осталась. Ребенком - в том числе.
        Чей-то неуверенный голос:
        - Может, казалась?
        Шиканье со всех сторон:
        - Да не умеет она казаться! Даже золото фэйри делать не умеет! Она даже чудеса - изготавливает! Как суп варит или меч кует.
        Греческие священники могут лишь пожимать плечами и переглядываться. Сказать нечего. Дионисий Пемброукский попробовал вставить:
        - Может, она вообще не сида?
        На что немедленно получил:
        - Но ты же ее видел! Кто же она еще? Лицо, уши… Скорее, не августа.
        - Августа! Ее сестра признала… и, что важней, она сестру! Сиды же не лгут.
        - Забыл, святой отец. Но тогда… Как она могла родиться сразу у двух пар?
        - Да, это даже для холмового народа - слишком. Да что там, даже для греков!
        - Она армянка.
        - Или персиянка.
        - Нет, римлянка!
        - И сида…
        - Причем коннахтская, заметьте!
        - Как это может быть?
        - Да это невозможно!
        - Но так и есть!
        - Черт побери!
        И - трубное, диаконское:
        - Матушка-аббатиса, не поминай нечистого!
        На мгновение наступила тишина… которой патриарх и воспользовался.
        - Позволено ли мне будет вставить слово?
        Встал, сдвинул брови… такому не позволишь. Пророк, готовый остановить солнце.
        - Молчите, значит, согласны послушать.
        Снова только умный старик.
        - То, что я вам теперь скажу - не истина. Всего лишь суждение, умствование скромного служителя божия, один раз уже оступавшегося из-за излишней веры в собственный разум.
        Иные слушатели улыбнулись. Узнали манеру… Хорошо. Пусть видят: ученица не ушла далеко от учителя. Пирр продолжил:
        - То, о чем вы спорите, возможно… Сейчас в Кер-Сиди собирают и записывают старые сказания, среди них многие - о сидах. Некоторые мне прочли - я все-таки боюсь слишком нагружать глаза, даже с большой лупой. Так вот, очень часто бывает, что в странных местах, например, внутри холмов, время идет иначе. Иногда - вспять, иногда - на годы. Насколько я понял, в Камбрии такие случаи считаются почти обычными.
        Пирр остановился, перевел дух.
        - Я верно понял?
        Нестройный хор согласия. Уточнения: например, совершенно точно есть такие острова. Или если вступить в хоровод Добрых Соседей, то можно проплясать сотню лет… Один король пропировал полвека в холме. И, в отличие от танцоров, в прах потом не рассыпался. Сверг внука-бездаря, и отправил еще лет двадцать - пока саксы не пришли… Патриарх поднял руку. Дождался тишины, продолжил.
        - Значит, может быть, бежав с Родоса, базилисса Августина попала на такой остров или в холм. Дальше… Нужно спрашивать филидов и друидов - упоминается ли Немайн в древних легендах как ребенок? Если нет… то она, и правда, может быть той самой. Августой, удочеренной парой из народа холмов. Но это - только пример того, что могло быть. Сама она не говорит…
        Один из аббатов пожимает плечами.
        - Я некогда числился в гильдии филидов. Знал две сотни больших историй, и малых без счета, имел право на девять человек свиты. Так вот - я говорю совершенно точно
        - во всех дошедших до нас историях Немайн - взрослая!
        Пирр улыбнулся.
        - Но ведь могли быть и не дошедшие до нас истории, не так ли? Как бы там ни было, сама мысль о том, что наша Немайн - демон, смешна. Читай дальше, сын мой.
        - … демоницей Немайн, прежде почитаемой глупцами за богиню, я полагал, что случилось всего лишь отпадение от Церкви и обращение к дряхлому язычеству. Увы, я ошибся. Когда войско простодушных язычников-хвикке, вступило в отдавшийся под покровительство сил тьмы край, их простому оружию были противопоставлены силы ада! Хвикке народ молодой и не испорченный в своей наивности. Они еще не приняли щит истинной веры и оказались бессильны против великого зла, от какого их могла бы спасти лишь сила креста. Их встретило чудовище с синей кожей, звериными ушами, рыбьими глазами и голосом, подобным зловонию виверн. Сильные от него становились слабыми, слабые погибали на месте. Не будь явлена сила Сатаны, саксы не бежали бы от бриттов!
        Чтецу снова пришлось остановиться - слушать было некому. Рты хватают воздух, руки придерживают животы, даже строгая аббатиса меленько хихикает в кулак. Ну да, никогда… Как будто алые хоругви короля Артура не реяли победно при горе Бадон и еще в одиннадцати битвах, как будто Кадуаллон не разбил «христианнейших и равноапостольных» королей Нортумбрии, отомстив за резню тех, кого они надменно называли «полухристианами». Как будто Господь не показал своего благоволения Камбрии, послав победу в решающей битве прошлой кампании именно в день светлого своего Рождества. Как будто «страшный демонский крик» не оказывался на деле то - молитвой, то доброй воинской песней, призывающей, помимо чести и правды, отстоять на поле брани святую веру…
        Когда веселье чуть стихло - новые перлы.
        - Она обучила колдунов и ведьм, и они метали камни, слишком большие для греческих машин - или слишком быстро. Она проходила сквозь стены городов и проводила за собой армии, и вот Хвикке более нет, а на их землях вместо народа, готового принять проповедь святой веры, поселились отступники из Диведа и закоренелые язычники Мерсии…
        Смех. Кто тут отступники? Да Дивед крещен на триста лет раньше, чем Рим - и назло тогдашней языческой империи. Саксонскому же христианству сто лет в обед! Что до Пенды… У короля-язычника жена и дети - христиане. А сам закоренелый язычник настолько требователен к исповедающим христианство, что не исключено - выйдут святые![В нашей истории так и вышло… Две дочери Пенды Мерсийского канонизированы и признаются католической и православной Церквями разом, поскольку произошло это еще до раскола.]
        - Она искушала людей ересями. Монофелитством, ибо уверяла, что человек может стать Богом.
        Тишина. Пирр снова встал… пока молчит. Улыбается… Так улыбаются рыбари морские, дельфины да косатки - ласково и зубасто.
        - Пелагианством, ибо не упоминала, что для спасения требуется помощь святой Церкви, а от священников требовала святости.
        Улыбка святейшего стала шире.
        - Манихейством, ибо отвергла Ветхий завет, а из Нового оказывала ложное почтение посланиям светлого апостола Павла…
        Патриаршая рука поднялась, и речь смолкла.
        - Обвинения отвергаю, - сказал Пирр, - В монофелитстве - оттого, что святая и вечная рассуждала не о природе Христа, а о нашей, человеческой. В пелагианстве, оттого, что она не отвергала таинств, а от священства требовала всего лишь доброго примера пастве. В манихействе… Так ведь именно в Ветхом Завете сказано: «Вы - боги!» Одно правда…
        Он вздохнул, тяжко зыркнул из-под сдвинутых бровей.
        - Немайн еще не перевела ни единой книги Ветхого Завета на камбрийский язык… Причина одна - ее отвлекли. Эти самые саксы, не исключая архиепископа! Полагаю, это действительно упущение, которое ей следует исправить. Полагаю, нам следует просить ее перевести для начала книгу Псалмов, как необходимую для отправлении служб на камбрийском языке…

2
        Бесконечное небо, тени перистых облаков. И крылья! Маленькие и трепетные. В небо ввинчивается жаворонок, уши ласкает трель, несущая любовь и радость. На полях вдоль римской дороги зеленеют всходы, в прозрачных водах под мостами стоят наевшиеся мух форели, играют в догонялки стрекозы - у них, как и людей, дележ владений, войны…
        Ни нежные звуки, ни красоты камбрийской земли, ни раскалившее доспехи солнце - ничто не может заставить графа Окту, посла короля Мерсийского, сдержать бег колесницы. Он торопится домой. На сей раз - надолго. Он по-прежнему специалист по Камбрии - и по Немайн, но именно потому ближайшие полгода проведет дома. Сиде нужно строить флот, и это означает поставки леса, руды, кож, вина - морякам, оказывается, положена винная порция - и конопляного волокна. Канатную фабрику сида ставит у себя, но половина подмастерий на ней будет из Роксетера. А жена уже, наверное, подбирает благородных юношей и девиц, которые будут учиться в Университете. Девиц, разумеется, окажется больше. Куда их еще девать? Руки у них слабей, чем у мужчин - так пусть поработают головами. Длинноволосый народ хитер, да и колдовство всегда было женским уделом.
        Какие у девиц еще преимущества?
        - Стойте! Сиятельный посол, стойте!
        Звонкий голос, коса через плечо. Белый плащ республиканской службы схвачен железным значком, вьется по безветрию, конь храпит, с морды пена срывается, под глазами юного создания мешки - верно, недосыпает. Поднятый к виску кулак - приветствие.
        - Почтовая служба Глентуи, младший курьер Анна ап Вэйлин. Вилис-Кэдман!
        Кэдманы - клан Немайн, и она этим горда. Как и скакуном, как и кожаной сумой при седле. А еще она весит меньше, чем парень! И карьера уже понятна - выйдет замуж, будет сидеть в городской почтовой конторе. А теперь - ветер в лицо, бешеная гонка, восхищенные взгляды парней…
        - У меня к тебе свиток от хранительницы. Вот… распишись, сиятельный муж, и палец приложи.
        Чернильница, перо, коробочка с влажной губкой внутри. Пергамент свернут в трубку, схвачен нитью, запечатан - не свинцом, золотом. Признание, немногим меньшее, чем шелковые наряды. Римские императоры королям франком и вестготов вешают буллу в два солида… аварскому кагану, кстати, в три. Здесь один… для графа неплохо. Сорвать печать. И что с ней делать? Ну, не совать же в кошель. Гонцов искони наградами жалуют, а какие вести принесены, толковый правитель не смотрит. Главное, что доставлено быстро, да по неспокойным землям.
        Печать ложится в ладонь, узкую, несмотря на грубую кожу перчаток.
        - Благодарю за старание. Служи своей августе честно…
        Снова кулак к виску - четко, заученно. А голос срывается от волнения:
        - Спасибо…
        Уставный отзыв явно забыла. Теперь мнется.
        - Сиятельный граф, мне ждать ответа?
        Зависит от послания. Так, почерк Эмилия. Восстание в Корнуолле нарастает… оказать поддержку, помочь переправить оружие… помочь снабжению трех яхт в Кер-Глоуи… Все можно. А вот совсем интересное - имена. Вожди восстания. Сэр Кэррадок, рыцарь… и ведьма Мэйрион. Да это ж те самые! Рыцарь, что влюбился в Немайн и невесть куда пропал, и ведьма, которую саксы собирались приносить в жертву. Живы! Хорошие новости.
        А вот куда менее понятное: «По некоторым сведениям, архиепископ Кентербери выпустил ценные бумаги, обеспеченные другими ценными бумагами. Если ты пожелаешь потратить некоторые деньги, чтобы увеличить вероятность того, что этот прелат не сумеет по ним расплатиться, то…»
        Граф Окта свернул свиток. Дело требует размышления и совета - хозяйство-то на жене. Решать надо дома - и вместе! А потому…
        - Ответа не будет. Просто передай, что я послание получил и благодарю за него могущественного Эмилия.
        Девчонка повторила - слово в слово, только с вопросительной интонацией. Кажется, курьеров филиды натаскивают, пусть и самую чуть.
        - Именно так. Ну, да хранит тебя твой Бог.
        - И тебе благословения Тора, сиятельный граф.
        Повернула коня - и только плащ по ветру!

3
        Кони с трудом поднимают облепленные грязью копыта, колеса чуть ворочаются в раскисшей колее, дождь и ветер хлещут наотмашь по полотняному верху повозки, но полдесятка всадников и колесница упрямо ползут вперед. Погода, кошмарная даже для Камбрии! Кому взбредет куда-то ехать в такую гнусь?
        Верховые закрываются от острых, что стрелы, струй, капюшонами некогда белых плащей, кутаются в посеревшую ткань. Сторонний глаз выхватит разве тонкие жала дротиков да кончики ножен. У одного из воинов - большой круглый щит, тяжелое копье. Этот держится вплотную к повозке. Телохранитель? На плаще сверкает золотое шитье… Пожалуй, стоит взять повыше. Рядом с возницей сидит русоволосая девица - голова открыта непогоде, из-под плаща тускло поблескивают пластины доспеха, волосы схвачены в хвост, но уши украшены ленточками. В прошлом - благородная воительница, теперь чиновница. Но щит прикрывает не ее, а полотняный полог - хотя тому, кто щит держит, кажется, хочется наоборот. Могущественный Эмилий, более не сдерживаемый службой, позволил себе… нет, не влюбиться. Полюбить.
        Разница? Ну вот хотя бы та, что магистр оффиций нисколько не поглупел. И, по привычке следя за окружающим - нет ли опасности? - продолжает размышлять, оценивать, взвешивать факты. Их много набралось, и некоторые попросту вопиют.
        Песня? Нет. Пусть она - свидетельство, что славяне могут принимать христову веру, и намек на то, где довелось постранствовать беглой базилиссе - это не срочное. Сейчас славяне, даже балканские - проблема узурпатора Константа, и им лучше оставаться именно проблемой. Новое оружие? Да, хотя на деле оно не слишком новое. Пневматические ручные баллисты есть на каждом дромоне: тетивы торсионных на море отсыревают. Принцип известен, а вот исполнение… Другое. Можно сказать - чуждое. Даже по виду!
        Никаких подвижных плеч. Ни ворота, ни рычага для ручного взвода. Насос? Отдельно, и им не успеешь воспользоваться в бою. Нужно рассчитывать каждый выстрел, и верить в каждую из полусотни стальных, медных, деревянных, кожаных деталей.
        Принцип - стар, даже старинен. Что нового? Подход. Точность. Дотошность. Кропотливость. То, до чего нельзя дойти в одиночку! Немайн требует многого, очень многого - но она точно знает, чего. И точно знает, что это - возможно!
        Значит, где-то это было. Не пыльная запись в книгах, не озарение одинокого гения - школа! Школа, которая, будь теперь жива, давно бы - выползла. Слухами, образцами, победами. Ничего этого нет? Значит, снова просрали.
        Как некогда - разведку. Очередной император решил, что сила есть - ума не надо, обрезал финансирование… Ничем хорошим, понятно, не закончилось. Теперь разведка снова есть - но кто знает, каким был бы Рим, если бы тогда не совершили глупость? Похоже, история повторилась - в науке и ремеслах. Страшно подумать, что отняла у Империи очередная смута. Сердце захватывает, когда только пытаешься представить - чем мог бы стать Рим, если бы…
        Эмилий хотел было выругаться - но глянул на повозку и улыбнулся. Невесте - и той, что сидит внутри. Выходит, Немайн - именно хранительница и есть. Не столько по титулу, сколько по сути своей. И тот Рим, который должен быть - будет. Просто чуть позже, потому как прорастать ему придется из далекой провинции, не самой отсталой, зато уж точно самой дальней…
        Гремят колеса. Спешит по дороге на Кер-Сиди тяжелая колесница: три оси, широкие шины. Навстречу свинцовому небу, как навстречу врагу, выставлено длинное копье с флажком, только длинные косицы промокли и, словно отвес, указывают на хляби под колесами. Цветов не разглядеть. Поворот! Вес валится на одну сторону… не хрустнут ли спицы? Нет. У колес - два ряда спиц: один наклонен внутрь, другой наружу. Такие, как ни кренись, не подломятся. Зато колеса окончательно вязнут. Всадники нехотя спускаются из седел, хлюпают сапогами - толкать. Негромкие слова, и те промокли. Из-под полотна выглядывают две девичьи головы, одна темна, как тучи на небе, другая - как медь в ночи.
        Рыжую голову украшают треугольные звериные уши.
        - Настя, подержи маленького.
        - Но…
        Звероухая не слушает. Прыжок - только дорожная жижа волной встает, брызги разлетаются. Кто лицо рукой прикрыл - молодец!
        - Я увесистая, - сообщает ушастая. Словно этого кто-то не знает, - Ну, толкнем?
        Несколько шагов, чуток пыхтения - и вот рыжая переваливается через задний борт идущей колесницы.
        - Это было новое платье, - сообщает спереди воительница, - сухое. Немайн, ты, может, и древняя сида, но ребенок и сорванец!
        - А ты - моя чиновница, Эйлет. Не тебе отчитывать начальство!
        - А ты - моя младшая сестра. Вне службы и войны… Настя, Луковка! Не отдавайте ей маленького! Майни теперь мокрая и холодная, еще простудит сына.
        - Я холодная? Тронь! Ну? И высохну я скоро!
        - Вот когда высохнешь, сына тебе и вернем… И не смотри на меня печальными глазищами! Никто его не забрал, он твой…
        Немайн успокаивается. Потом замечает грязь по подолу - почти до пояса. Уши обмякают, падают вниз. Это же был подарок! Уже второй… традиция. Кажется, сиде - судьба извозюкаться в дороге по уши, а жительницам южного Диведа - поднести ей новый наряд. В прошлый раз она возвращалась из похода, даже отдариться было нечем… никто и не попросил.
        Мол, ты наша, и точка. Какая разница, какие у сиды уши, когда она - встала в строй, сражалась за всю Камбрию, совершала чудеса, которые только в старых сказках и приходилось слышать, отогнала злых саксов. Не одна, да. Ей помогали отцы, мужья, сыновья. Благодаря ей - вернулись живыми. Сама Немайн осиротела на кровавом поле под Кер-Нидом…
        Теперь едет домой - проездом на новую войну, и снова будет делать все, чтобы воинов - родных, знакомых, соседей, да и самих камбриек - вернулось больше. И негоже ей носить платье настолько заляпанное, что уже и не понять, какого оно некогда было цвета - то ли голубое, то ли салатовое, то ли серенькое, под цвет глаз. Вот и подарили зеленое платье с зауженными рукавами на введенных ею пуговицах и необьятным капюшоном, который можно разложить красивыми складками… как раз по погоде!
        Сида его в путь и надела. Хотела сделать приятно. Во что превратилась дорога - видела… Ну не дура ли? Хорошо, одежда сохнет быстро. Можно потребовать маленького на ручки!
        Колеса крутятся, чавкает под копытами дорога. Сквозь тучи прорвались солнечные лучи, уперлись в землю золотистыми столпами. Самый конец весны, канун лета… Дождь пришел в чувство, струи сменились каплями, деревья перестали размахивать голыми ветвями. Поворот, еще поворот… Сколько их еще до Кер-Сиди? Не стеклянного замка из страшных сказок, земного города на высоком холме, над рекой. Той, что - до очередного поворота - бежит рядом с дорогой, волны легко обгоняют вязнущую в грязи колесницу.
        Немайн выглянула - показать сыну разбухшую от дождя Туи. Тучи словно ждали в засаде - сомкнулись, снова хлынуло - как из ведра. Канун лета? Так лето здесь - самая дождливая пора! Это Камбрия. Тут, если бояться хлябей небесных, никуда не доберешься! Зато…
        Треугольные уши поднимаются над рыжей макушкой, на губах проступает улыбка. Впереди много работы… И часть души этому радуется, но - только часть. Много опасностей… Другая частица Немайн радуется вызову, но беспокойство за близких отравляет радость. Впереди уют Жилой башни, скользкий камень постоянной мостовой, шершавые, но склонные выдать снизу фонтан доски временной, острые крыши, не просохнув от дождя, сверкают, как изумруды. На винтовой лестнице ушастый фенек лакает молоко из чужой миски… Немайн будет рада вернуться, но камень и дерево - не главное.
        Главное - увидеть, как Эйлет неуклюже, одной рукой, обнимет младшую сестру, не забыть сжать Насте руку покрепче - пусть помнит, у нее тоже есть сестра! Повиснуть на шее у старшей ученицы - а потом подробно расспросить об успехах, которые точно
        - есть. В который раз подивиться, как ведьминская терминология ловко совмещается с научными понятиями века двадцать первого… А ведь пройдет совсем немного времени, и в зале с круглым столом к голосу сэра Ллойда прибавятся другие мужские голоса! Вернется с восточных земель Ивор ап Ител, забелеют над портом паруса яхты Эгиля Корабела. К ученицам прибавится ученик: Тристан приедет слушать базовый университетский курс.
        А еще - будут спешащие на занятия волшебники, ведьмы, важно несущие тубусы с подобиями, сверкающие значками гильдий мастера, отвешивающие спешащей мимо хранительнице точно отмеренный поклон - свидетельство уважения к должности вообще, и мера текущего, к Немайн - разом. Торопящиеся с заказами разносчики буквально всего, возвращающиеся с работы в порту грузчики, владелица трактира, в который раз страдающего от внимания горцев…
        Сын с интересом разглядывает реку, лес. Да ему сейчас все на свете интересно! А вот простуда ему не нужна, совсем… Сида, поспешно прикрыв малыша от непогоды, скрывается под пологом. Поскрипывают заляпанные грязью стальные пластины рессор, чавкает грязь под копытами. Вокруг - седьмой век от Рождества Христова. И только впереди, как луч света - маленький кусочек будущего. Город на холме.
        Камень, сталь, машины - во-вторых.
        Душа Кер-Сиди - люди.
        Послесловие и благодарности
        Уважаемый читатель, благодарю за внимание. Надеюсь, книга Вам понравилась. Если Вы пожелаете оставить отзыв - это можно сделать на форуме при моем сайте site/rasamahlab/ или на форуме «В Вихре Времен» в отведенной для отзывов теме viewtopic.php?id=
895#p746386.
        Автор выражает благодарность тем, кто помогал в работе над книгой, а в особенности Александру Прибылову, Андрею Туробову, Наталье Ивановой, Сергею Акимову, Владимиру Камову, Константину Мацюшевскому.
        Автор выражает благодарность всем, кто сделал взнос на написание этой книги под свободной лицензией - и тем самым подарил ее всем читателям.
        Теперь несколько слов о лицензии. Книга распространяется под лицензией Creative Commons «С указанием авторства» (СС-BY).
        Это позволяет любому желающему частичное копирование, распространение, демонстрирование и исполнение творческих работ для некоммерческих целей и перевод работы в другой формат с условием, что пользователь дает должную атрибуцию подлинного автора и приводит ссылку на оригинальное произведение. Значит, сценарий или перевод книги на другой язык - сколько угодно. Книга «по мотивам» или «фанфик» - тоже... но автор заранее предупреждает, что все, что с ним не согласовано - к миру Кембрийского периода относиться не будет. Издавать можно тоже. Кто угодно, сколько угодно. Требуется лишь правильно указывать название, имя-фамилию автора, да оставлять ссылку на «каноническую» книгу - скажем, на мой сайт.
        Обложка работы Александра Прибылова, с которой распространяется настоящая книга, является «канонической» - то есть одобрена автором, как соответствующая миру. Иными словами, именно на ней изображены Немайн, Пенда, Пирр и Анастасия. Рекомендую рассматривать иллюстрацию именно как рисунок, а не фотографию - то есть, можно предполагать, что некие неточности и искажения на нем есть, но в целом соответствуют картине, написанной художником со слов очевидцев и с виденных живых моделей.
        Вынужден также заметить, что к изображениям на обложках первых двух книг серии это замечание не относится.
        Еще раз благодарю за внимание.
        Искренне Ваш,
        Владимир Коваленко
        notes
        Примечания

1
        Традиционный английский и саксонский титул, примерно соответствующий графу - имеющему происхождение римское.

2
        Немайн опять использовала стихи Киплинга. Причем не постеснялась немного изменить смысл.

3
        Перед недавним кризисом ипотечных бумаг в США число уровней бумаг-деривативов доходило до восьми. Славно грохнуло!

4
        Опять Киплинг, опять переделка: с моря на сушу. Еще Немайн убрала прямое обращение к Богу: нравы 7-го века во многом были строже викторианских.

5
        Автор вынужден покаяться. «Фамилию» Луковки он честно составил, использовав маленький средневаллийский словарик и статью об образовании имен в средневековом Уэльсе, написанную по результатам анализа древних церковных книг. Автор понятия не имел, что так вот совпадет! Мог бы - удалил бы «рояль», подобрав бедной Луковке другое, менее подходящее, имя. Но в двух уже изданных книгах ее имя - Нион Вахан, и автор попросту вынужден обыгрывать ситуацию. Это «рояль в кустах», да - но
«рояль», так сказать, естественный. В жизни и не такое случается!

6
        Татлум - шар из известкового раствора, замешанного на мозге врага. Часто носился древними героями с собой как знак доблести и применялся как подручное оружие.

7
        Си Ванму - китайская богиня, одна из наиболее почитаемых в даосском пантеоне. В те времена полагалась повелительницей Запада, хранительницей источника и плодов бессмертия.

8
        Вальскими землями англы и саксы изначально называли Рим, потом - Уэльс, к которому название и прилипло. Такая судьба постигла и другие земли римского пограничья - Валлонию и Валахию.

9
        В нашей истории так и вышло… Две дочери Пенды Мерсийского канонизированы и признаются католической и православной Церквями разом, поскольку произошло это еще до раскола.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к