Тусклый свет электрических фонарей Сергей Николаевич Козинцев
        Древнее волшебство взрослеет вместе смиром. Тропинки, путающие странника, превращаются висчезающие улицы. Призраки поселяются втелефонных сетях. Современный город, разнообразный, загадочный, непознанный - одно изглавных действующих лиц, место соприкосновения реального инереального. Впоисках потерянной возлюбленной герою предстоит постигнуть тайны этого города. Обиных сущностях, скрывающихся под маской обычного, иодверях между мирами - эта книга.
        Тусклый свет электрических фонарей
        Сергей Козинцев
        Дизайнер обложки Сергей Козинцев
        
                
        Бездушный холод мрамора
        - Мне сегодня опять снился сон… Подожди, подожди…
        - Какойсон?
        - Вчерашний. Мои пальцы росли, росли…
        - Твои нежные пальчики?
        - Ну вот, ты опять забыл. Яже тебе рассказывала.
        - Нет, я незабыл. Росли, росли…
        - Ичтоже дальше?
        - И… Ивыросли.
        - Ах ты противный! Ты опять всё забыл! Авот я тебя сейчас подушкой!
        - Нетрогай подушку… Ой, черт! Ах вот ты как! Ну, моя подушка нехуже твоей!
        - Получай, получай! Будешь знать, как забывать!
        - Нояже всё помню!
        - Ничего ты непомнишь!
        - Ладно, непомню. Нозато готов слушать.
        - Правда?
        - Без сомнения.
        - Ну ладно. Слушай опять. Только невздумай снова забыть!
        - Да незабуду, незабуду.
        Кати отбросила подушку ирасслабленно упала намраморно-белые простыни, распластавшись покровати. Я аккуратно сидел вуголке илюбовался ее нежным телом, тающим впрозрачных складках тонкой рубашки. Улыбаясь, Кати рассудительно начала:
        - Так вот. Пальцы. Они росли, росли, становились мягкими, такими, знаешь, как пухом покрытыми. Ився я становилась такая пушистая имягкая… Несмейся, подушка уменя под рукой. Сначала я удивилась, что я такая пушистая, апотом поняла, что я - это нея. Ну, что, вобщем, какая разница, пушистая я или нет. - Кати внезапно села накровати искоро продолжила. - Можно ипушистой быть. Когда я это подумала, мне вдруг почудилось, что я всё могу. Всё-всё. Тогда я встала ипошла кокну. Воздух заокном был такой плотный, что понему нетолько летать - ходить можно было. Иябы полетела… Нотут… Да ты спишь!
        - Нет, я всё слышу, - очнулся я. - Ты хотела полететь, нопочему-то неулетела.
        - Я оглянулась. Оглянулась иувидела тебя. Ты был такой смешной иперепуганный. Я засмеяласьи…
        - Ичто?
        - Ипроснулась. Видишь, какой ты вредный - недал мне полетать!
        - Я неотвечаю зато, как веду себя втвоих снах.
        - Авот иотвечаешь!
        Тут я понял, что Кати слишком взбудоражена, чтобы уснуть, апоскольку всё, кроме моей бренной оболочки, дрыхло впотемках моего тела уже неменее часа, ситуация требовала самых решительных действий. Я потянулся кней, обхватил руками ее расслабленное ивтоже время слегка испуганное тело ипоймал своими губами ее влажные, нежные инемного дрожащие губки.
        Кати заснула намоем плече, авсе мои сны, обнаружив свой ревнивый характер, обиженно разбрелись кто куда. Я лежал соткрытыми глазами иравнодушно изучал нелепые полосы лунного света напотолке. Суетливые пылинки, так безудержно метавшиеся днем под солнечными лучами, сейчас были аккуратно разложены - каждая насвоем месте. Внешняя тишина проникала вмои мысли, которые меланхолично растворялись вее теплых объятиях. Наих место приходили другие, давно забытые, даже немысли уже, абесплотные образы. Ия представил вдруг весь огромный город, посреди которого я лежал. Темный город, наполненный снами, как затонувший корабль - водорослями истайками светящихся коралловых рыбок. Сам город неспал, только вего душе возникали, переплетались, исчезали чужие видения, наполняя плоть каменных стен имостовых ощущениями сбывшихся желаний ипервой любви. Казалось, я чувствовал тоже самое. Огоньки одиноких окон иночных фонарей превращали темноту запределами города внерушимую пустоту, асам он повисал втолще Мироздания как большая молчаливая рыба. Тоненькие сети телефонных проводов нервами пронизывали ее тело, ивэтих сетях
безмятежно спали люди. Их неподвижность небеспокоила паутину, идневные хлопоты тоже подремывали, готовые встрепенуться влюбой миг, лишь только дрожание паутины выдаст существование жертвы. Исреди всех этих спящих душ лишь одна ярким светом пробивалась наружу, через прозрачную плоть. Кати…
        - Кати! - я мгновенно проснулся и, неуспев еще открыть глаза, повернул голову кокну. Полупризрачная фигурка Кати стояла босыми ногами нахолодном белом подоконнике. Она смотрела впрозрачную глубину затаившегося города. Окно было открыто, исумрачный ветер, пьяный тусклым светом ночных фонарей, фамильярно трепал ее волосы. Я вскочил наноги итихо повторил:
        - Кати…
        Кати обернулась, увидела меня изасмеялась:
        - Какой ты смешной! Ну чего так испугался?
        «Это сон, - соблегчением подумал я, - просто сон». Ивтотже миг, противореча собственным мыслям, я сделал два быстрых шага кокну икрепко обхватил ее колени. Реальность обрушившихся наменя ощущений, казалось, разбила всё мое существо вдребезги. Я почувствовал ступнями ледяной пол, авсей кожей - холод ночного воздуха. Теплое трепещущее тело Кати напряженно иперепуганно окаменело уменя вруках. Я бережно поднял ее иаккуратно положил накровать. Ее наполненные тьмой глаза неотрываясь смотрели наменя.
        - Так это было… Это было насамом деле? - сказала наконецона.
        Ответа наэтот вопрос нетребовалось, ия, непроизнеся ни слова, крепко обнялее.

* **
        Втрубке прозвучала незатейливая мелодия изсеми нот идлинный гудок.
        - Алло.
        - Привет, Кати!
        - Привет!
        - Всё там утебя нормально?
        - Ага.
        - Сходила кврачу?
        - Сходила. Какие-то таблетки дал. Говорит, что я после них буду как засыпающая рыба. Ая нехочу как рыба.
        - Ничего, пусть уж лучше как рыба.
        - Ты зайдешь сегодня?
        - Незнаю. Работы много. Поздно закончу. Ноесли всёже вырвусь, то зайду.
        - Заходи. Я буду ждать.
        - Постараюсь. Ну ладно, счастливо. Целую твои пальчики.
        - Счастливо.
        Я положил трубку инекоторое время неподвижно сидел исмотрел настол, заставляя себя приступить кработе. Однако, как только я начал, мир исчез вокруг меня. Всебя я пришел, только когда всё закончил.
        Часы безмолвно сказали мне, что уже давно ночь. Я встал, потянулся, взглянул вокно. Свет фонарей отражался отблестящей глади улиц промокшего города. Надев плащ ишляпу, я спустился кчерной блестящей воде асфальта ипошел поней кКати, вовсе неощущая себя богом.
        Я шел через улицы, аони проходили сквозь меня. Серпик луны впрорывах облаков потерял уже всякую надежду победить живое свечение ночного города. Я шел без мыслей познакомым улицам, мимо гаснущих окон. Одинокие ночные автомобили время отвремени пробегали мимо, разбрасывая вовсе стороны искорки брызг. Внезапно холод этих брызг коснулся моего лица, ия понял, что уже несколько минут стою наперекрестке, какбы ожидая кого-нибудь. Оглядевшись, я понял причину замешательства моего внутреннего поводыря. Перекресток, накотором я стоял, был мне незнаком. Беспомощно оглядевшись, я попытался вспомнить, как я сюда вышел. Всё вокруг казалось знакомым, нокуда идти вэтом знакомом месте, было неясно. Подойдя ктемной ивлажной, как кора старого дерева, стене, я вгляделся втабличку под разбитой лампочкой. Наней было написано: «улица Нелепая».
        Я незнал никаких нелепых улиц. Наверное, самым разумным былобы повернуть назад ипопытаться выйти кизвестным мне местам. Номне нехотелось терять время, и, понадеявшись наудачу, я побрел вдоль невысоких домов средкими горящими окнами.
        Скоро я обратил внимание, что фонарей наулице становится всё меньше. Улица тянулась вбесконечность, пропадая вомраке. Ивспышкой молнии этот мрак прорезало белое пятно. Наперекрестке, внише науглу дома, стояла статуя. Единственный фонарь этого перекрестка обнимал ее тело своим нежным светом. Перепрыгнув лужу, я подошел поближе. Мраморная обнаженная девочка, нагнувшаяся кмраморному кувшину, занимала центр этого ночного мира. Темнота вокруг нее поглотила дома, мокрую мостовую, черные листья молчащих деревьев именя, случайного созерцателя изтени. Холод, заставлявший меня ежиться, неприкасался кней, замирая вмиллиметре отповерхности ее тела. Мраморные глаза блестели тонкой пленкой дождевой воды, ивних звездным небом отражались маленькие огоньки ночного города. Каменные губы мягко улыбались каким-то мыслям, ведомым лишь статуям.
        Струдом оторвав взгляд отплавных изгибов ее тела, я посмотрел наслова, выбитые под нишей. Разобрав скрытые темнотой буквы, я прочел неуместную надпись: «Вмастерской Бога, как вмастерской любого настоящего художника, царил хаос».
        Я долго стоял втемноте рядом скаменным созданием, необращавшим наменя никакого внимания. Только когда серый рассвет сделал ощутимее холод пространства, я встряхнулся ипревратился изстатуи вчеловека. Утренний свет менял всё вокруг, и, свернув напервомже перекрестке, я оказался взнакомом месте. Идти кКати втакую рань было глупо, но, раз я начал ночью путь вэтом направлении, мне хотелось всёже завершить его. Сначала я шел медленно, понимая бессмысленность спешки впять часов утра. Ночем ближе я подходил кдому Кати, тем сильнее исильнее мне начинало казаться, что мое ночное приключение имеет какой-то неуловимый, как забываемое сновидение, смысл. Чем пристальнее я разглядывал этот смысл, тем быстрее он терялся среди уверенных ирассудительных мыслей. Я пошел быстрее, ипризрачное беспокойство начало нарастать вместе стемпом моей ходьбы. Наулицах показались первые заспанные автомобили, иих нервный шум подхлестывал меня. Было уже совсем светло, казалось, ночная тьма перебралась изгородского воздуха вмою грудь. Мне оставалось всего несколько кварталов, когда моя тревога выросла впанику ия побежал полужам,
пересекая серые улицы созлыми иравнодушными машинами.
        Перед домом Кати я остановился. Темное распахнутое окно навысоком этаже итело Кати натротуаре, рядом счерной спокойной лужей. Казалось, что это маленькая блестящая рыбка, случайно выброшенная наберег. Итоненькая струйка крови, растворяющейся затейливыми завитками вагатовой воде. Было слишком поздно. Бездонная лужа выпила всю жизнь Кати.
        Рассвет под мостом ичеловек срастрепанными волосами
        Я долго немог прийти всебя. Время исчезло. Дни сменялись ночами, ночи днями, ая всё жил всером зябком утреннем сумраке. Я никуда невыходил, только бросил однажды мокрый ком земли нагулкую крышку гроба. Дожди сменились солнцем иярким небом, поэтому я глухо зашторил окна. Новсё равно просыпался каждое утро втот момент, когда восходило солнце.
        Мое восприятие действительности изменилось, имне начало казаться, что статуя, найденная мною ночью посреди промокшего города, исмерть Кати связаны между собой. Я вышел кнеуместной радости солнца имрачным призраком бродил познакомым улочкам, пытаясь найти среди них незнакомую. Однако я ивправду хорошо знал этот район, ивнём небыло места для незнакомых улиц.
        День заднем я выходил издому ипроходил уже привычным маршрутом. Наконец, осознав бессмысленность подобных блужданий, я задумался. Теперь уже немои ноги, амои мысли ходили покругу, тщетно пытаясь найти приемлемое объяснение. Вконце концов я плюнул навесь этот хаос нелепиц и, невсилах больше оставаться внадоевших стенах или бродить поосточертелым переулкам, отправился впротивоположную часть города.
        Медленно бредя вдоль ограды старого парка, я благодарно впитывал всебя окружающую тишину. Вечерний ветер, пропитанный светом заходящего солнца, слегкостью выдувал измоей бедной головы прошлогоднюю пыль воспоминаний. Оранжевое небо беззаботно играло владошки сосвежими листьями деревьев. Небыло ничего, кроме этой ограды, этих деревьев иэтого вечера.
        Внезапно возникшая калитка заставила меня повернуть голову ибросить взгляд вглубину парка. Там, натемном фоне деревьев, стояла маленькая светлая фигурка.
        - Кати… - прошептал я и, ничего несоображая, помчался сквозь шелест листьев ктакому знакомому силуэту. Ноуже через несколько шагов силуэт этот распался наотдельные пятна: наблики солнца, упавшие напесчаные дорожки, набелые стволы берез. Я остановился, удивляясь безумию своей радости, ивэтот момент знакомый тихий смех раздался замоей спиной. Оглянувшись, я увидел Кати - так близко, что вее существовании уже нельзя было обмануться. Она стояла, пронизанная последними лучами, смотрела наменя исмеялась. Струны солнечных лучей дрожали втакт этому смеху, иее тело трепетало вместе сними. Невсилах смириться сабсурдом реальности, я зажмурился изакрыл глаза ладонями. Нонежный смех Кати уже звучал совсех сторон и, казалось, даже внутри меня. Как стихает ветер, смех этот стал слабее, азатем исчез. Я открыл глаза. Солнце зашло. Кати нигде небыло.

* **
        - Садись, чего стоишь?
        - Я немогу сидеть! Представляешь, я бродил около парка ивдруг увидел…
        - Покрайней мере, немаячь перед глазами.
        - Ладно. Остин, это очень важно!
        - Ну хорошо, кого ты там увидел?
        - Кати!
        - Успокойся. Ты сам понимаешь, что тебе всё это померещилось?
        - Как померещилось! Да я видел ее, как тебя сейчас!
        - Может, тебе всё приснилось? Разве то, что ты видел, казалось тебе реальным?
        - Мне исейчас то, что я вижу, кажется нереальным.
        - Ох, господи! Прямо незнаю, что тебе сказать. Пропавшее тело неповод…
        - Что?!! - окружающий мир плавно тронулся под моими ногами, как поезд, уходящий прочь отперрона кчуждым итаинственным странам.
        - А, чёрт! - выругался Остин. - Я забыл, что ты незнаешь.
        - Чего незнаю? - поезд вселенной всё набирал скорость, ия уже струдом удерживался наногах. Остин молчал, глядя впол. Я незнал, что сказать. Наконец выдавил:
        - Немолчи!
        - Сядь всё-таки. Сейчас я тебе всё скажу. Подожди.
        Я сел, невсилах стоять. Железные колёса вмоей груди гулко стучали пожелезным рельсам. Наконец Остин произнес:
        - Тело Кати исчезло. Тебе неговорили, потому что… Ну… Потомучто…
        - Агроб?
        - Гроб был пустой.
        - Неможет быть!
        - Успокойся.
        Я закрыл глаза. Мир достиг своей крейсерской скорости. Меня уже нетак трясло, только сердце равномерно постукивало настыках рельс. Остин еще помолчал, апотом сказал, странно-спокойно:
        - Пойдем накухню. Я тебе чаю дам. Хороший чай. Тебе понравится.
        - Я равнодушен кчаю, тыже знаешь. Лучше расскаживсё.
        - Рассказывать-то инечего. Пойдем-пойдем. Всё, что знаю, - скажу…
        Вспыхнувший под потолком свет неяркой лампочки сотворил маленькую пещерку кухни. Остин привычным мановением руки чиркнул спичкой, зажег голубое пламя иуютно расположил над ним чайник. Я сидел устола иждал.
        - Рассказывать действительно нечего. Тело Кати пропало. Непонятно даже, вкакой момент. Носмерть кэтому моменту уже была установлена. Надеюсь, ты неверишь вживых мертвецов?
        - Призраков несуществует, - равнодушно сказаля.
        - Вот видишь. Небери вголову. Вот ичайник закипел.
        Некоторое время я наблюдал, как Остин возится счаем ипрочей ерундой.
        - Знаешь, Остин, я понимаю, что выгляжу полным идиотом. Когда я говорил про Кати впарке, я склонен был думать, что уменя начались галлюцинации. Нокогда ты сказал про пустой гроб…
        - Ну хорошо, допустим, видел ты что-то… Тебе сколько сахара?.. Ноэто событие никак неможет повлиять натвою жизнь. Понимаешь, оно ничего неменяет. Занимайся своим делом иживи, как жил раньше.
        - Я немогу ничем сейчас заниматься.
        - Ну, тогда ходи покладбищам иразыскивай своего несуществующего призрака!
        - Ты это серьезно? - я оторвал взгляд отомута недопитого чая иудивленно взглянул наОстина.
        - Более-менее. Ну если ты ничем неможешь заниматься, то действительно поброди покладбищам. Ночи сейчас холодные, когда ты совсем замерзнешь или, еще лучше, простудишься, то поймешь наконец, что Кати уженет.
        - Нет, ты серьезно хочешь, чтобы я бродил ночами покладбищу? - уОстина была вредная привычка время отвремени чрезмерно удивлять меня.
        - Нет, почему ночами? Ворота вдругой мир открываются всумерки.
        - Почему всумерки?
        - Ну, как тебе сказать… Есть день, есть ночь. Асумерки - ни то ни сё. Ни силы света, ни силы тьмы невладеют ими. Поэтому именно всумерки илегче всего пройти вдругой мир. Вообще, любое «ни то ни сё» куда-нибудь да ведет. Берег реки (незря ведь тролли под мостами жили), сумерки, кладбищенская ограда, Хеллоуин, когда одно время уже закончилось, адругое еще ненаступило. Или смех, например…
        - Смех-то здесь причем?
        - Смешно то, - сготовностью начал Остин, - что содержит всебе парадокс. Два образа мысли, которые противоречат друг другу. Амежду этими мыслями есть пространство, которое непринадлежит ни одной изних, иименно там есть проход внечто иное. Тебе нужно быть веселее, друг мой. Стаким выражением налице ты уж точно ничего ненайдешь!
        - Ты сейчас говоришь правду или хитришь?
        - Я говорю правду, даже когда хитрю, - улыбнулся Остин.

* **
        Я ступил намост ипочувствовал, как он вздрогнул. Проносящиеся автомобили заставляли этого железного монстра трепетать, как трепещет юная девушка, открывающая неожиданное письмо. Я поежился отночного холода. Луна уже спряталась где-то там, запределами города, ипочти сразуже облака затянули ставшее бесполезным небо. Я медленно брел сквозь металлические колонны ирастяжки. Огни моста делали его похожим набольшой уставший пароход, плывущий поволнам светящегося планктона. Подойдя кперилам, я взглянул вниз. Темная неспокойная вода поглощала всю стройную ипродуманную систему огоньков, превращая их вбеспорядочно суетящиеся искры. Оглядевшись, я увидел наконец то, что искал: квадратный люк схолодной железной ручкой. Приподняв тяжелую крышку, я, тщетно стараясь неиспачкать плащ, спустился вниз. Ночная тишина города притворилась тишиной замкнутого пространства. Я нашел вкармане фонарик, вытащил его ибросил сонный кружок света ксвоим ногам. Мост снова вздрогнул, новсёже разрешил мне ощупать светлым пятнышком свою душу.
        Ничего неожиданного неоказалось вэтой душе. Ржавая пустота, металлические балки, тонкая жесть под ногами. «Совсем сума сошел, - подумал я осебе. - Неужто ивправду я ожидал увидеть под мостом троллей?» Я попытался прочувствовать всю нелепость этого предположения, нонеощутил внутри себя вообще ничего. Только ржавчина ипустота.
        Луч фонарика неожиданно зацепился закрай еще одного люка. Внедоумении я открыл его иувидел далеко под собой черную рябь речной воды. Было полным безумием спускаться вэто отверстие, ноэто безумие также оставило меня безучастным. Я сел накрай дыры, спустил ноги ипопытался нащупать хоть что-нибудь твердое. Неожиданно просто это удалось. Впрочем, если здесь есть люк, то как-то предполагалось через него спускаться. Довольно скоро нетолько мои ноги, ноивсе остальные части моего тела оказались подвешенными вжелезной паутине над равнодушно текущей рекой. Усевшись поудобнее насплетении труб, я взглянул насвои ботинки, легкомысленно болтавшиеся нафоне искрящихся отражений, ихолод железных конструкций проник через мою одежду исковал внеподвижности мое тело ледяными иголками. Металлические кружева моста сплелись схолодной сетью внутри меня. Мост сделал меня своей частью, ипроехавший грузовик заставил трепетать нетолько его, ноимое тело.
        Так мы иглядели вместе нанеторопливую воду. Из-за поворота реки показалась баржа и, светя неяркими огоньками, двинулась внашу сторону. Снеторопливостью верблюда она приближалась кмосту, неся насебе свое бремя - горб толи изпеска, толи изчего-то стольже бесполезного. Совершенно незаметно она вдруг оказалась прямо подо мной: сначала эта гора соспящими наней птицами, апотом иогоньки, придававшие всей этой громаде иллюзию осмысленности. Фонарик, воспользовавшись тем, что мои пальцы утратили всякую бдительность, вырвался наволю и, вращаясь, плюхнулся вводу сразу закормой судна. Несколько мгновений он пытался светить из-под воды, азатем, оставив бесплодную затею, погас.
        Холодный ветер засвистел важурных конструкциях, имост радостно принял его всебя. Потом ветер стих, икапли дождя покрыли реку узорной вуалью. Лишь под мостом вода осталась такой, как была. Дождь усиливался инаконец полил как изведра. Тяжелые капли, падая вреку, подбрасывали вверх мелкие брызги, поднимающиеся лживым туманом почти допарапета. Я был благодарен железной ладошке, укрывающей меня отпотопа. Вскоре дождь стал слабеть ивдруг отпустил обиженную реку. Небо посветлело, ночные облака медленно расходились, освобождая чистое небо. Последние звезды выглянули попрощаться сгородом иживущим собственной жизнью мостом. Легкий холодный туман ласково закрыл обнаженное дождем тело реки, но, увидав восходящее солнце, выглянувшее из-за туч, тактично исчез, давая темной воде возможность согреться. Под взглядом красного, неумытого светила я почувствовал, что отчаянно замерз. Неуклюже поднявшись наноги, я стал аккуратно переступать сбалки набалку, стараясь неглядеть вниз. Добравшись долюка, я, окончательно перепачкавшись, забрался взакрытое ответра ипотому теплое нутро и, сожалея опотерянном фонарике,
спотыкаясь побрел квыходу.
        Пустынное раннее утро насмешливо смотрело намою ссутулившуюся фигуру. Хотелось спать, аненасытная пасть подземки еще неприступила ксвоему завтраку. Желая как-то провести бесполезный час, я укрылся вближайшем парке. Солнце, недовольное тем, что его разбудили так рано, всё время пыталось завернуться втеплые облака, ноте, проявляя неожиданную для них черствость, постоянно старались улизнуть. Мокрые после дождя листья роняли прозрачные капли набесстыдно обнаженную после соития снебом землю. Пользуясь слепотой своих глаз, холодные статуи спали накаменных постаментах. Одна изних мне показалась знакомой. Мне почудилось, что тогда, наНелепой улице, я видел именно ее. Я остановился, затем подошел поближе иприлежно вгляделся внеживое лицо. Нонет, неона.
        Разочарованно отвернувшись, я увидел человека вмокром светлом плаще. Он брел пошуршащим листьям, и, казалось, все статуи нааллее при виде его просыпаются итутже замирают вкаменной неподвижности. «Господи, - подумал я. - Откуда летом столько листьев наземле?» Итутже усомнился всвоей памяти - действительноли лето сейчас? Ачеловек неторопливо приближался ко мне впочетном карауле каменных богов. Его светлые растрепанные волосы почему-то делали его похожим накаменное изваяние, несклонное приспосабливать внешний вид ктребованиям моды илюдских мнений. Подойдя вплотную, человек остановился ивопросительно взглянул неожиданно живыми глазами. Мне нестерпимо захотелось что-то сказать, ноя молчал, подбирая слова. Незнакомец терпеливо ждал, пока я соберу мысли.
        - Я искал вас! - наконец произнес мой голос.
        - Ты слишком настырно нас искал, - голос собеседника иего манера обращаться на«ты» создавали иллюзию давнего знакомства. - Ты назойливо появлялся вовсех тех местах, которые нам были нужны. Ипри этом сущности этих мест непонимал - для тебя они были лишены смысла.
        - Простите, - я опустил голову.
        - Насамом деле это мы виноваты перед тобой. Иты имеешь право получить ответы. Видимо, это единственное решение.
        Незнакомец замолчал, ожидая вопросов. Ия спросил:
        - Из-за вас погибла Кати? - исподлобья взглянув насобеседника, я увидел кивок его головы изадал второй вопрос: - Зачем?
        - Еслибы неона, умербы кто-то другой.
        - Нопочему именноона?
        - Мы так решили. Или ты хотелбы сам принять подобное решение?
        Светлые растрепанные волосы шевелил ветер. Еще одна несуразица - мокрый плащ исухие волосы.
        - Эта неизвестная улица… Улица истатуя. Они ведь имеют какое-то отношение кее смерти? - пользуясь случаем, я хотел выяснитьвсё.
        - Эта улица истатуя - для тебя. Твоя любовь всё время защищала Кати. Ты мешал нам. Тогда мы дали тебе статую, вкоторую ты могбы влюбиться. Нескольких минут такой любви было достаточно.
        Я слушал этого человека, отвратительно спокойно рассказывавшего обубийстве моей возлюбленной, иуже готов был разбить его лицо окаменные колени изнеженных нимф сослепыми глазами, новспомнил онеизвестной пока части правды.
        - Недавно, - сказал я, - я виделее.
        - Это была неона.
        - Нояже видел…
        - Ивсёже это была неона. Призраков несуществует.
        Я вздрогнул, услышав знакомую фразу. Толи осенний, толи летний утренний ветерок добрался домоей кожи наспине, ия понял, что спрашивать мне больше нечего. Мой собеседник тоже это понял. Он несколько секунд еще смотрел наменя, затем, отворачиваясь, сказал неожиданно:
        - Мне очень жаль.
        Я попытался понять, насколько реальнее всё стало вокруг после таких ответов, носразу после восхода солнца я обычно соображаю неособенно быстро.
        - Если уменя еще возникнут вопросы…
        Незнакомец опять взглянул вмое лицо. Затем запустил руку вкарман ивытащил оттуда потертый трамвайный талон.
        - Вот, возьми. Он счастливый. Это всё, что я могу тебе дать.
        Передав бумажку, человек отвернулся исделал несколько шагов всторону.
        - Ты иты, - ткнул он пальцем всторону двух статуй, - пойдем сомной.
        Статуи неспеша выпрямились исделали неуклюжий шаг сосвоих постаментов. Анезнакомец уже уходил поаллее куда-то вглубину парка. Потянувшись, чтобы размять окаменевшие мышцы, две мраморные девушки неторопливо отправились заним. Я смотрел им вслед - человеку идвум камням грациозной формы, - пока они нескрылись заповоротом. Потом устало сел нахолодный опустевший постамент. Невыносимо захотелось спать, и, пытаясь отрезвить измученный ум, я тупо прочитал слова напустом постаменте напротив, небез труда находя вних смысл: «Сморщенный ком глины давно уже умер отжажды, распахнув впоследнем вздохе сухие пасти трещин».
        Голоса
        - Алло! Алло, я вас слушаю.
        Я молчал, незная, что ответить совсем юной девушке, которая всё спрашивала:
        - Вас неслышно! Алло!
        Я нажал нарычаг. Наверное, это было глупо. Причем глупо вдвойне.
        Следующий раз я позвонил только через день. Тщательно приготовившись кразговору, я, робея, набрал номер. Голос втрубке меня обескуражил. Сомной говорил пятилетний ребенок:
        - Алё. Я слушаю.
        - Позови маму, пожалуйста, - нашелся наконеця.
        - Амамы нету.
        - Когда будет?
        - Я незнаю. Атыкто?
        - Как тебе сказать… Это сложный вопрос.
        - Почему?
        - Знаешь, я перезвоню попозже.
        Я повесил трубку.
        После встречи сзагадочным незнакомцем я успокоился. Нельзя сказать, что я получил ответы насвои вопросы. Ноя узнал, что эти вопросы покрайней мере имеют ответы. Теперь я мирно спал ночи напролет, ходил наработу, общался сдрузьями. Походы насумеречные кладбища я прилежно старался забыть. Номир, как вывернутая наизнанку перчатка, хоть ибыл похож напрежний, но, очевидно, стал иным. Мой пытливый ум, успокоившийся иоживший, пытался понять этот новый мир, найти новую логику взаимоотношения вещей исобытий взамен утерянной старой. Всё чаще, возвращаясь сработы, я прокручивал вуме происшествия мокрого рассвета. Инаконец нащупал вкармане счастливый билетик, подаренный незнакомцем. Это была моя единственная ниточка. Желая пройти путь доконца, я собирался уже съесть мятую бумажку, но, повинуясь глупому обычаю проверять чудеса, решил удостовериться всчастливости подарка.
        Мне это неудалось! Совершенно невозможно было проверить, счастливый билет или нет, потой простой причине, что количество цифр нанём было нечетным! Я почему-то полагал, что вовсех странах мира вот уже второе столетие все трамвайные билеты несут насебе четное число цифр. Именно для того, чтобы среди них попадались счастливые. Весь мой предыдущий опыт подтверждал такую точку зрения. Итеперь я был обескуражен. Что имел ввиду незнакомец, называя билетик счастливым? Очевидно, он вкладывал всвою фразу определенный смысл, нокакой?
        Я ломал голову неделю. Взадачке явно нехватало данных. Поскольку некая мистичность сопутствовала предшествующим событиям, я попытался найти ответ мистическими средствами. Однако попытки добыть истину спомощью нумерологии были пустыми. Нумерология крайне плохо приспособлена кработе страмвайными билетиками вприложении креальным событиям. Реальность оказалась настолько сильнее всех мистических манипуляций, что довольно быстро я отказался отних ввиду их полной бесперспективности.
        Вконце концов я осознал, что достаточно долго занимаюсь полной ерундой - пытаюсь разгадать тайны Вселенной, пользуясь трамвайным билетом. Тем неменее остаться без ответа я немог ипотому решил посоветоваться сосвоим другом. Я положил изрядно потрепанную тайну рядом стелефоном исобрался уже набрать Остина, когда, скользя взглядом позагадочным семи циферкам несъеденного счастья, вдруг осознал простоту, изящество инелепость истины. Я вернул трубку наместо инекоторое время боролся состатками разума. Затем вновь снял ее инабрал номер.
        Первые две попытки позвонить пономеру натрамвайном талоне непринесли мне ожидаемого откровения. Впервый раз я незнал, что ответить девушке, снявшей трубку. Вторая моя беседа состоялась сагрессивным младенцем, задававшим концептуальные вопросы омоей сущности. Теперь, перед третьим звонком, я был готов кчему угодно. Наэтот раз записанный намагнитофонную ленту диктор меланхолично продекламировал: «Время покрыло пылью вглубоком прошлом расставленный натюрморт, жестоко обнажая его мертвую натуру».
        Слушая короткие гудки, я машинально попытался сравнить их частоту счастотой своего пульса. Пульс явно побеждал. Я позвонил снова, желая еще раз прослушать сентенцию, нотрубку, застав меня врасплох, поднял человек:
        - Алло, - довольно немолодой усталый голос.
        - …Добрый вечер!
        - Добрый.
        - Мне ваш телефон дал один знакомый.
        - Да, я слушаю.
        - Ксожалению, я незнаю его имени, - господи, он примет меня засумасшедшего. - Ну, такой, знаете, вплаще исрастрепанными волосами.
        - Его зовут Голем.
        Кровь прилила кмоей голове. Нелепица становилась реальностью, превращая реальность внелепицу.
        - Кто вы? - резко выпалил я, инамгновение мне почудилось, что я сказал свою реплику голосом собеседника.
        - Акто ты? - эхом откликнулись надругом конце провода.
        - Я первый спросил, - я почувствовал себя ребенком - наверное, из-за обращения наты.
        - Резонно, - согласился собеседник. - Вообще-то меня по-разному зовут. Например, дядюшкаХо.
        - Бред какой-то, - несколько невежливо заметиля.
        - Бред, - согласился дядюшка Хо. - Ноты непредставился.
        Я назвал свое имя. Нужно было задавать вопросы, пока сомной готовы говорить. Мне казалось, что стоит положить трубку, ичудо исчезнет, апонабранному номеру вновь окажется бездушный робот. Противореча моим желаниям, моя рука сама собой дернулась крычагу, но, ксчастью, нажала его лишь ввоображении. Итут я понял, что ничего изряда вон выходящего непроизошло. Есть уэтого дядюшки Хо знакомый срастрепанными волосами исостранным именем. Ну ичто? Чуда небыло, я лишь придумал его, потому что оно мне было необходимо. Или всёже…
        - Видители, - тщательно подбирая слова, начал я, - сомной случилось несколько необычных происшествий…
        - Я знаю, - отозвался дядюшка. - Потому ты ипозвонил.
        - Вы знаете меня?
        - Мне отебе рассказывали.
        - Кто?
        - Много кто. Их имена тебе ничего нескажут.
        Я замолчал внеуверенности. Нужно было спросить нечто, что сразуже далобы мне уверенность впричастности собеседника кнедавним событиям. Сдругой стороны, если этот Хо является случайным человеком, он примет меня запсиха. Ну чтоже, казаться идиотом - меньшее иззол. Преодолевая внутренний протест, я выдавил:
        - …Скажу конкретнее. Я видел призрака.
        - Ты ошибся, мой друг. Призраков несуществует.
        Мое дыхание перехватило. Как, иэто всё? Собеседник, который мог оказаться мистическим существом, был всего-навсего человеком? Ион еще будет учить меня, что может быть, ачего быть неможет?!! Накопившееся напряжение хлынуло потоком злых фраз:
        - Да что вы смыслите вовсём этом! Я вам говорю, что видел, авы тут умничаете, что я немог этого видеть! Сам знаю, что немог. Новиделже!
        - Ивсёже, - терпеливо отозвался Хо, - призраков несуществует.
        Вярости я швырнул трубку нарычаг. Итутже неразумно инепоследовательно схватил ее снова. Номедитирующий гудок уже начал погружение ввечность.
        Я сидел иразочарованно слушал его бесконечное «ом-м-м-м-м…". Только-только я нашел тропинку ктайне, ивдруг - «призраков несуществует». Я положил трубку ипобрел вкомнату, прочь оттелефона. Опустив свое тело вкресло, я закрыл глаза ирасслабился. Взбаламученное сердце медленно покрывалось ледяной корочкой. Разные кусочки моей жизни, реальные инереальные, возникали вмоем сознании, перемешиваясь друг сдругом в«кровавую Мэри». Очередное всплывшее изглубины воспоминание гейзером взорвало нетолстый еще слой льда изаставило меня вскочить наноги. Яже слышал уже «призраков несуществует»! Инеодин раз! Это говорил тот самый Голем, если его, конечно, ивправду зовут так. Иеще кто-то… Ктоже…
        - Чёрт! - воскликнул я вслух инаправился ктелефону.
        Дрожащими отнетерпения пальцами я набрал номер.
        - Алло. Остин? Привет!
        - Привет!
        - Слушай, помнишь, ты мне как-то сказал, что призраков несуществует?
        - Ну, может быть.
        - Неможет быть, аточно!
        - Ну допустим, ичто?
        - Ты что имел ввиду?
        Некоторое время Остин молчал. Затем ссомнением спросил:
        - Стобой там всё впорядке?
        - Как тебе сказать, - я задумался. - Ладно, спасибо.
        - Э, постой! Невешай трубку. Зачто спасибо-то?
        - Приятно поговорить собычным человеком.
        - Аскем ты еще говоришь? Скем-то необычным?
        - Да нет. Сам незнаю. Просто он тоже это сказал. Про призраков.
        - Кто он-то?
        - ДядюшкаХо.
        - Какой еще дядюшка?
        - Ну просто человек послучайному номеру.
        - Так. Слушай, давай я ктебе подъеду. Нет, сейчас уже поздно. Давай завтра?
        - Там видно будет. Небеспокойся, сомной всё хорошо. Я тебе потом объясню.
        - Ну-ну. Звони, есличто.

* **
        Я понял, что мне необходимо отвлечься отвсех этих чудес. Впоследнее время я совсем разучился понимать, что соответствует обыденному положению вещей, ачто выходит заего рамки. Апонимать это было необходимо. Я спрятал билетик подальше изапретил себе нанеделю вспоминать онём. Летнее солнце наполняло мир каким-то своим, расслабленным ибезмятежным, смыслом. Я ходил наработу, повечерам пил чай ичитал книги. Апотом, окончательно успокоившись, пошел вближайший парк, сел наскамейку иначал размышлять.
        Было совершенно очевидно, что мир несоответствует моим прежним представлениям онём. Или я свихнулся, имне попросту кажется, что мир нетакой, как обычно. Или еще интереснее. Я свихнулся, ипотому мне кажется, что мир должен быть иным, анасамом деле разгуливающие статуи - впорядке вещей. Этот вариант был, покрайней мере, оптимистичнее. Издвух последних возможностей следовало, что мне пора впсихушку. Поразмыслив, я решил, что всумасшедший дом обратиться никогда непоздно, аследовательно, лучше, оставаясь насвободе, разузнать оновом мире как можно больше. Умиротворенный рассуждениями, я встал соскамейки иотправился домой добывать истину.
        Дома я поставил телефон рядом скреслом и, неторопясь, набрал счастливый номер.
        - Алло! - трубку опять взяла девушка.
        - Добрый день! Мне нужен дядюшкаХо.
        - Его нет сейчас.
        - Акогда он будет?
        - Незнаю. Новсё, что нужно, можно узнать уменя.
        - Нет, ябы хотел поговорить сдядюшкой Хо. Я позвоню попозже.
        Я повесил трубку. Путано излагать свой абсурд незнакомому человеку нехотелось. Нужно было подождать иперезвонить через пару часов. Зеленые ветви заокном раскачивались, словно дирижерская палочка. Шелест листвы складывался внезатейливую мелодию. Сидя вкресле, я лениво наблюдал через окно заэтим бесконечным концертом. Сам того незамечая, я начал засыпать. Колыхавшиеся ветви становились призраками знакомых, нозабытых друзей. Призраками, которых несуществует.
        Встрепенувшийся телефон прозвучал звонкой оплеухой. Неродившийся еще сон рассыпался осколками елочных игрушек. Я спешно схватил трубку.
        - Ты хотел говорить сомной? - вопрос застал меня врасплох.
        - Извините, ктоэто?
        - Я - дядюшкаХо.
        - Ах да, конечно. Подождите секунду…
        Некоторое время я судорожно пытался причесать свои мысли, нопарадного вида они так инедостигли.
        - Да, я хотел поговорить свами. Видители, вы мне можете помочь решить…
        - Могу.
        - Неперебивайте, пожалуйста. Свами можно встретиться? Свами иГолемом.
        - Про Голема лучше унего самого спроси. Асомной… Зачем сомной встречаться, я ипотелефону всё скажу. Если, конечно, утебя есть конкретные вопросы. Аесли нет, то ивстреча непоможет, только время уйдет впустую.
        - Хорошо, потелефону. Во-первых, Голем действительно голем? Всмысле, это искусственный человек?
        - Нет, конечно. Его просто зовут так. Да ито невсегда. Иневсе.
        - Ладно, - я собрался, наконец, смыслями. - Кого я видел впарке - похожую наКати?
        - Ая откуда знаю?
        - Ну хорошо, - вроде пока меня несчитали идиотом. - Тогда такой вопрос. Вы - человек?
        - Вкаком смысле?
        - Ну, скажем, вбиологическом.
        - Всё равно непонимаю.
        - Увас есть сердце, почки?..
        - Нет.
        - Ага. АуГолема?
        - Незнаю, я его невскрывал.
        - Имного таких, как вы сГолемом?
        - То есть? Мы сГолемом разные.
        - Ладно, много таких, каквы?
        - Очень много. Или никого, смотря что ты имеешь ввиду.
        Ачто я имел ввиду? Для описания неизвестных понятий мне явно нехватало слов. Было ясно, что кроме обычных людей вэтом мире существует еще некто, нокак этих некто обозначить?
        - Между вами иГолемом есть что-то общее?
        - Да.
        - Что?
        - Рождение.
        - Какэто?
        - Мы - братья.
        - Ипри этом он человек, авынет?
        - Я неговорил, что он человек.
        - Актожеон?
        - Как кто? Он - Голем.
        Кажется, разговор зашел втупик. Собеседник мой оказался наредкость терпелив. Так безропотно отвечать набольшое количество глупых вопросов. Ябы несмог.
        - Извините, что я спрашиваю. Я просто хочу понять вас. Расскажите что-нибудь осебе.
        - Знаешь, мне сейчас некогда, давай вследующийраз.
        Ну вот, аразговор так удачно складывался.
        - Подождите. Давайте всё-таки встретимся испокойно поговорим. Заходите ко мне вгости, или, если так будет удобнее, я квам.
        - Ну, если так хочешь, пиши адрес.

* **
        Третий этаж. Лифт, запертый вклетку, ипотому невеселый инедружелюбный. Дверь. Обычная дверь. Хотя… Некоторое время я пытался понять, что такого особенного вэтой двери. Инаконец понял. Дверь была без замка. Ну, без замка ибез замка. Я ведь решил неудивляться. Ладонью коснулся мягкой ишершавой обивки итолкнул отсебя. Дверь бесшумно отворилась. Короткий коридор, туалет, ванная. Всё как обычно. Комната. Выйдя насередину, я недоуменно огляделся. Комната была совершенно пуста. Лишь ковер под ногами. Черный ковер, серые стены, белый потолок создавали ощущение какой-то странной изысканности, нежилой ивтоже время уютной. Хозяев небыло, но, судя поотсутствию пыли, комната была обитаема. Послонявшись немного изугла вугол ипостояв уокна, я уселся напол, опершись спиной остену. Надежда наскорую встречу сдядюшкой Хо неоставляла меня.
        Солнце опускало задома свое грузное тело. Уставшие отжары улицы лениво сворачивались кольцами сытого удава. Тишина, просачиваясь вкомнату сквозь стёкла, наполняла тело покоем. Неясная тень удвери привлекла мое внимание. Черная изысканная кошка смотрела спорога большими желтыми глазами. Я вопросительно посмотрел нанее вответ. Кошка неторопливо закрыла глаза, вновь их открыла и, мягко ступая черными лапами почерному ковру, направилась кпротивоположной стене, усевшись там впозе египетской статуэтки.
        - Ну как, скоро хозяева появятся? - спросиля.
        Кошка равнодушно взглянула наменя иначала умываться.
        Сонное солнце, неуклюже опрокинув стакан свишневым соком наприготовленную постель, брезгливо коснулось мягких облаков угоризонта. Вкомнате становилось темно. Я встал, чтобы включить свет, итолько сейчас понял, что вквартире нет нетолько ламп, ноивыключателей, идаже розеток. Подойдя кокну, я уложил светило вкровать, азатем вновь вернулся кстене. Так мы скошкой исидели упротивоположных стен, глядя друг надруга, потому что некуда было смотреть.
        Среди ночи я внезапно проснулся (оказалось, что я так изаснул, сидя устены). Низкая луна разложила напотолке хитроумный пасьянс изпрямоугольных пятен изамерла, задумавшись над следующей картой. Проехавшая под окнами машина попыталась перетасовать колоду, нобезуспешно. Тишина, наполнявшая комнату, лишала подвижности. Взглянув напротив, я вздрогнул. Два светящихся желтых глаза немигая разглядывали меня. Спасаясь отэтого взгляда, я закрыл глаза ипочти сразуже вновь уснул.
        Когда я проснулся вовторой раз, небо над горизонтом посветлело. Вороны ехидно кричали заокнами. Кошка упротивоположной стены спала, свернувшись клубочком. Я потянулся, растягивая затекшие мышцы. Втакое время суток хочется спать особенно сильно. Проще всего было вытянуться намягком ковре, нопочему-то это казалось неприличным. Я уселся как можно удобнее ивновь заснул.
        Истеричный телефонный звонок подбросил меня, поставил наноги илишь потом разбудил. Неоткрыв как следует глаза, я пошел назвук иобхватил ладонью телефонную трубку. Детский плаксивый голос непозволил мне даже сказать «алло»:
        - Я всегда так делаю. Аон мне сказал: «Она моя». Ая ему сказал, нет, моя. Он мне говорит, ты просто глупый испорченный ребёнок, ая говорю, сам ты глупый…
        Истерика сменилась короткими гудками. Я недоуменно посмотрел натрубку, струдом осознавая, где я. Оглядев комнату, я попытался вспомнить, был здесь вчера телефон или нет. Оказалось, что моя память незанимается подобными пустяками. Свернувшаяся кошка недовольно глядела наменя из-под лапы. Я медленно положил трубку нарычаг, ивтотже момент телефон вновь затрезвонил.
        Тяжелое дыхание изтрубки коснулось моегоуха.
        - Алло, - нерешительно сказаля.
        Дыхание хрипнуло, последовало несколько вдохов ивыдохов, илишь затем появился голос:
        - Если ты будешь перебивать… - три вдоха ивыдоха, - …я небуду говорить…
        Я закрыл рот истал ждать. Натом конце воздух нехотя, цепляясь заближайшие предметы, входил влегкие моего собеседника и, путаясь там, струдом выходил обратно.
        - Я… родился… далеко отсюда… Иоднажды… понял, что там… мне небудет хорошо… Тогда я ушел… Я говорил слюдьми, пытаясь понять… где хорошо… Ноони говорили глупости… Или я был слишком умен… Наконец я понял… что мне нужно идти некуда-то… аоткуда-то… Оттуда, откуда я был… Ия уничтожил мир, вкотором жил… Я смёл эти жалкие картонные домики, разорвал вклочья всех этих псевдолюдей, живущих вчерных клетках счерными коврами… Я растоптал Солнце, пытавшееся своими комичными протуберанцами ухватиться зажизнь. Луны ипланеты разлетались вдребезги, как елочные шары… Апотом я сел напустую землю… изаплакал… Я лег… набесплодную скалу… иумер… Мое мертвое тело… стало… почвой… Мои… седые волосы… вросли как корни… вэту почву… Измоих высохших слёз… получилось небо… Аизмоей черной мертвой души… возникли люди…
        Голос замолчал надолго, чередуя сопящие вдохи схриплыми выдохами. Я поймал себя натом, что тоже начал дышать также. Стряхивая чужую плоть, я попытался сказать:
        - Послушайте,кто…
        Новэтот момент дыхание оборвалось бесконечным рядом гудков. Я опустил трубку, уже догадываясь, что произойдет вследующий момент. Действительность согласилась смоим пророчеством, иаппарат задребезжал, непозволив мне даже отпустить его. Я лег напол рядом стелефоном, устроился поудобнее иподнес трубку куху.
        - Он позвонил мне случайно, - сказала девушка. - Хотел он позвонить какой-то своей знакомой, я даже неузнала, как ее звали. Он сказал, извините, я ошибся. Ая ему говорю, что ошибка - это тот выбор, правильность которого мы еще неосознали. Он засмеялся исказал, что я слишком самоуверенна, счем мне пришлось согласиться. Я часто соглашаюсь ссобеседниками, хотя они это невсегда понимают. Мы говорили несколько часов. Я заставила его признаться влюбви. Когда мы расставались, он пообещал перезвонить. Он неподумал, что незнает моего телефона. Я могу сама перезвонить ему, носделаю это позже, когда он вновь будет стой, имени которой я незнаю. Так получится интереснее.
        Наэтот раз я даже нестал класть трубку. Я нажал рычаг и, недав звонку развернуться вовсю свою длину, отпустил. Опять ребенок. Постарше. Девочка.
        - Я видела сон сегодня. Я накорабле, ичерная крепость посреди моря. Нас несет прямо ккрепости сильный ветер. Ивдруг угоризонта - корабль. Пиратский корабль! Он идет кнам под всеми парусами. Черная крепость, место нашей ожидаемой гибели, становится неожиданно местом нашего спасения. Мы спешим кней, нопираты быстрее. Они всё ближе иближе, его мокрый искользкий борт почти касается нас, нависает над нами, ударяется вдоски нашего корабля. Доски скрипят визгливо, я чувствую удар, иоба судна разлетаются щепками, перемешивающимися между собой - свои счужими. Воблаке этих щепок я упала вхолодную воду. Промокшая одежда обхватила мое тело, мешая пошевелиться. Тяжелые ладони моря обняли меня…
        Гудки, рычаг, звонок. Мужчина, несколько нетрезвый и, судя поголосу, небритый:
        - Я непозволю всяким там… Слышишь меня? Так слушай! Еще раз увижу тебя умоего забора - пеняй насебя. Я твою физиономию поэтому забору иразмажу. Будет вся рожа утебя всоплях. Понял, щенок? Тебя икошку твою! Обстену! Чего молчишь?
        Я неуспел открыть рот, как гудки вошли вмое ухо изастряли где-то вгорле. Голова несколько кружилась. Я нажал рычаг. Новый голос втрубке заставил меня вскочить наноги:
        - Привет! Помнишь меня? Нопомнить-то нечего. Нет меня, может, инебыло вовсе, - голос смеялся.
        Я неуспел выдохнуть имя, когда всё мое существо рассыпалось мелкой дробью коротких гудков. Мое бедное влюбленное сердце.
        Пустая квартира
        Я часто заходил впустую квартиру счерным ковром наполу. Хозяева непоявлялись. Через некоторое время я судивлением обнаружил, что попросту поселился вней. Повечерам одиноко сидел накухне, вединственном помещении, вкотором было электричество. Ночью располагался намягком ковре ипогружался втемноту. Изредка ко мне заходила кошка. Как она открывала, азатем закрывала засобой входную дверь, оставалось непонятным.
        Работа занимала меня днем, вечером я бездумно сидел над стаканом чая, аночью проваливался сквозь черный ковер вглубины снов без сновидений. Однако мое природное любопытство открывало всё больше ибольше глаз. Ставший непонятным мир дразнил своей близостью инедоступностью.
        Вночь, одну изпоследних ночей бесконечного лета, небо затянулось облаками, поглотившими Луну. Фонари под окнами несветили, итьма, окружавшая меня, стала абсолютной. Почему-то темнота эта будоражила воображение. Впервые задолгое время я почувствовал себя беззащитным впустой комнате незапертой квартиры. Тишина становилась осязаемой. Казалось, что рядом кто-то находится. Я встал, пошел накухню, зажег свет. Помаявшись там некоторое время инемного успокоившись, погасил свет ивернулся ксвоему ковру. Лишь только лег, страхи вновь начали своими вибриссами касаться моих ступней. Чудились шорохи, казалось, что перед самым моим лицом застыла звериная морда изатаенно дышит, разглядывая меня. Поворочавшись сбоку набок под ее пристальным взглядом, я вновь вышел накухню изажег свет. Неяркая усталая лампочка докидывала некоторые изсвоих лучиков докомнаты, вкоторой я спал. Этого засыпающего света хватало, чтобы прогнать несуществующих призраков. Я лег иначал смотреть натускло освещенный дверной проём. Глаза мои пытались закрыться, носвет накухне временами становился более темным, побуждая искать причину этого
втаинственном Некто между дверью илампочкой. Я вновь широко распахивал глаза, кляня себя заиспуг.
        Только под утро, когда светлеющее небо, издеваясь, заглянуло вмои зрачки, я смог уснуть.
        Следующую ночь я решил провести дома. Посидев немного наказавшейся чужой кухне ипобродив между насупленными книжными шкафами, я понял, что здесь мне тоже неуснуть, взял карманный фонарик и, кое-как закрыв дверь, направился кмоему новому обиталищу. Старое жилище считало меня чужим.
        Я долго бродил поночному городу, нерешаясь войти вдом сдверью без замка. Наконец скучающая комната радостно приняла меня всвои объятия. Как только голова моя коснулась ковра, я заснул.
        Ночные шорохи, призрачные или реальные, вновь разбудили меня. Всё таже тьма обступала мое тело. Нащупав под рукой фонарик иуспокоившись, я опять заснул.
        Влажное дыхание коснулось моего лица. Отгоняя наваждение, я протянул руку инеожиданно наткнулся начью-то мохнатую шкуру. Панически дернувшись, я рефлекторно попытался отползти назад. Чей-то мягкий язык провел пощеке. «Кошка!» - свнезапным облегчением подумал я ивспомнил про фонарик. Нащупав под ладонью спасительный прибор, прошарил лучом вокруг себя. Никого рядом небыло. Видимо, кошка, испугавшись моей неадекватной активности, забилась водин изтемных углов или шмыгнула задверь. Посветив еще некоторое время вразные стороны итак никого инеобнаружив, я вновь заснул.
        Следующее прикосновение было еще более явственным. Что-то мягкое итеплое провело помоему лицу. Я осторожно, чтобы неспугнуть призрака-кошку, протянул руку. Мои пальцы коснулись человеческой кожи. Некто передо мной обхватил ладонями мои плечи. Я почувствовал, как дрожат пальцы, ипопытался освободиться. Втоже время упругое женское тело прижалось ко мне инетерпеливое дыхание коснулось моего лица. Мои руки обхватили чью-то талию илегли наневидимую втемноте спину незнакомки. Ее губы поймали мои губы, инакакое-то время я потерял способность рассуждать. Придя всебя, я нехотя оторвал свои пальцы отнежной кожи, нащупал спасительный фонарик ирезко ударил световым лучом перед собой.
        Маленький неопрятный кружок света прилип кбелому потолку. Передо мной, рядом сомной, вокруг меня было пусто. Я некоторое время приходил всебя отвнезапного исчезновения телесных ощущений. Пустота вокруг начала казаться мне более страшной, чем чье-либо присутствие. Поднялся наноги, прошел изугла вугол. Пусто итихо. Темнота переполнила комнату ивязкой смолой выливалась наулицу. Мокрые липкие пальцы коснулись моей спины. Выскользнувший изруки фонарик погас сразу, как только коснулся пола. Пальцы взобрались ко мне наплечи илегонько обхватили мою шею. Я стоял, боясь пошевелиться, асущество изтемноты некоторое время держалось заменя, азатем резко оттолкнулось иисчезло, хлопая крыльями.
        - Пора выбираться отсюда, - сказал я вслух и, стараясь ненатолкнуться втемноте настену, направился кдвери вкухню. Замоей спиной раздалось хихиканье. Я обернулся, новтемноте ничего неувидел. Решив необращать внимание напризраков, по-видимому толпившихся вокруг, направился кдвери. Через двадцать шагов я еще невышел ни кдвери, ни даже кстене. Хихиканье заспиной возобновилось. Я упорно шел вперед, астены всё небыло инебыло. Явственное дыхание исмешки недавали остановиться. Наконец я невыдержал ипобежал, ожидая скаждым шагом стену, которая ткнется впротянутые ладони, отбросит их инаотмашь хлопнет камнем помоей груди. Ностены всё небыло, ия побежал быстрее, иеще быстрее, уже незадумываясь остолкновении среальностью, онеожиданности иболи такого столкновения. Ковер мягко принимал всебя мои следы.
        Мой бег могбы продолжаться бесконечно долго, ноя сбил дыхание. Физическая тяжесть отрезвляла. Я остановился, упершись руками вколени, посреди пространства без света играниц. Казалось, черная бесконечность растворяла меня всебе, слизывала кожу, неслышно поглощала тонкие струйки волос, лишала мышцы подвижности иволи, поатомам забирала плоть и, оставив ненужный скелет, равнодушно складывала потерявшие очертания кости намягкое пустынноедно.
        - Ну уж нет, - встрепенулся я, выпрямился ихлопнул ладонями, ощутив реальность своей кожи. Ивтотже момент боковым зрением увидел справа отсебя огонек. Я повернул кнему голову, ноогонек пропал. Ичерез мгновение опять зажегся еще правее, так, что поворота шеи уже нехватало, ия повернулся кнему всем телом. Опять темнота. Ивновь он вспыхнул напериферии бокового зрения, уже ближе, дразня изаставляя крутиться вокруг собственнойоси.
        - Ну уж нет, - повторил я изажмурился, погружаясь вту самую тьму, откоторой бежал еще несколько минут назад.
        Ностоять сзакрытыми глазами вкромешной тьме было совсем уж глупо. Я продержался так дотех пор, пока непочувствовал себя полным идиотом. Акогда поднял веки, передо мной стояла девушка.
        Безмятежный призрачный свет исходил отее тела, пронизывая тоненькое платьице исоздавая ощущение хрупкой обнаженности. Рядом сней, светлой инастоящей, я, погруженный вотьму, казался сам себе иллюзией, призраком иззабытого сна. Насмешливым взглядом, немного исподлобья, она смотрела наменя инемного заменя, делая мое тело еще более невидимым.
        - Веда, - негромко сказала она. - Меня зовут Веда.
        Девушка замолчала. Я разглядывал ее лицо, смешливые уголки губ, немного раскосые глаза, толи светло-серые, толи почти белые сзатейливым темным рисунком радужки.
        - Ая… - начал было я, нонезнакомка втотже момент коснулась ладонью моих губ, извуки растворились вмоем дыхании. Ноэтоже мягкое касание сделало губы реальными, такимиже настоящими, как она сама.
        - Зачем ты здесь бродишь? - отняв руку ивновь взглянув исподлобья.
        - Я… Я незнаю. Я даже незнаю, где это - «здесь».
        - Ты что-то ищешь? Или кого-то?
        - Икого-то тоже.
        Девушка вновь подняла руку ипровела ладонью помоей голове. Я почувствовал, потому что увидеть врядли смогбы, как мои волосы вспыхнули ярким светом истали вдруг невесомыми, окружая мою голову легким облаком. Ее ладони провели помоему лицу, материализовав мой лоб, пытающийся нахмуриться, мышцы щек, глазные впадины исами глаза, внезапно прозревшие иразглядевшие вокружающей темноте первозданный ибеспредельный Хаос.
        Жестом демиурга Веда дотронулась домоей груди, ия ощутил насвоей коже прикосновение ее пальцев. Неожиданно ее ладонь прошла сквозь мою плоть, как сквозь видение, погрузившись внутрь тела. Мягкое, нестерпимо легкое касание где-то вглубине моего тела.
        - Забавное, - сказала Веда. - Теплое исмешное.
        Внезапно отстранилась, стряхивая спальцев прозрачные сияющие капельки:
        - Икогоже ты ищешь?
        - Так, одну знакомую.
        Девушка нахмурилась.
        - Тут нет твоих знакомых. Нотут естья.
        Медленными движениями, пропитанными неизбежностью, Веда обхватила меня руками. Объятие приблизило нас друг кдругу, наши тела соприкоснулись. Новстречное движение при этом непрекратилось. Веда проникла через мою кожу, мои мышцы дальше, внутрь, растворяясь вомне, исчезая, перемешивая нашу кровь, переплетая наши мысли, запутывая наше дыхание внутри наших легких.
        Сияние растворилось вомне вместе снезнакомкой. Я был настолько обескуражен, что несразу сообразил, что вновь остался один среди темноты, внелепой позе срастопыренными руками, распятый впустоте хаоса. Ноименно я сейчас удерживал этот хаос, именно я был началом творения, островком гармонии среди бесконечности.
        Тьма иодиночество рухнули наменя, подмяв под себя. Я сел наковер, сжался изакрыл глаза. Вечность неторопливо перебирала четки, глядя наменя. Вкромешной тьме я незаметил, как глаза сами собой открылись, иобнаружил это, только когда вполе зрения вновь замаячил крохотный огонек. Наэтот раз он непрятался отмоего взора, анастырно раздражал одни итеже клетки черного омута сетчатки. Я встал ипошел ксвету.
        Огонек увеличивался. Судивлением я понял, что это костер, рядом скоторым сидят люди. Те заметили меня и, развернув ко мне свои лица, молча наблюдали замоим приближением. Наконец я ступил вкруг света. Костер лесным теплом дохнул мне вглаза. Я оглядывал незнакомцев. Те молчали. Одного изних я узнал. То был Голем - человек срастрепанными волосами. Быстро потеряв интерес кмоей персоне, он рассеянным взглядом воззрился напламя. Рядом сним полулежал, опершись налокоть, некий субъект сморщинистым, новродебы нестарым лицом илюбопытными смешливыми глазами, иронически ощупывавшими меня. Сдругой стороны отГолема примостилась старуха. «Ведьма, - подумал я, - типичная ведьма». Подобные мысли уже давно неказались мне метафорами. Четвертым был молодой человек, пожалуй, наименее интересный извсей компании. Аккуратная одежда, белый воротничок, спокойное лицо.
        Никто изчетверки, очевидно, несобирался начинать разговор. Я бесцеремонно уселся между молодым человеком иведьмой. Кроме треска костра, никакие звуки ненарушали тишину. Мягкий черный ковер вокруг пламени отжара превратился всерый пепел. Сейчас он больше всего был похож начерный болотный мох, под которым прячется зыбкая трясина. Я поднял голову, чтобы увидеть, как пламя освещает потолок. Потолка небыло.
        - Хороший мальчик, - неожиданно сказал сморщенный. - Пытливый.
        - Только жаль его, - бросил вответ Голем. - Именно потому, что пытливый, ижаль.
        Я перевел взгляд содного надругого, ноте уже вновь замолчали. Я покосился наведьму. Возможно, она была нетак уж стара. Или… Я широко раскрыл глаза иповернулся вее сторону. Несомненно, это было тоже самое лицо, что илицо старухи. Только сейчас рядом сомной сидела молодая девушки. Изящные черты, чуть влажные глаза, нежный контур подбородка.
        - Да, действительно жаль, - согласился сморщенный.
        - Анепытливого былобы нежаль? - вмешался юноша.
        - Тыже знаешь, я вообще против, - ответил Голем.
        - Так, господа, - вмешался я. - Я хочу получить отвас некоторые объяснения…
        - Сядь туда, - прервал меня юноша, указывая через костер наместо напротив себя.
        - Вот еще, - взбрыкнул я. Сейчас я вообще был несклонен повиноваться, тем более слушаться какого-то сопляка…
        Юноша повернулся ко мне, инаши глаза встретились. Я вновь потерял дар речи. Втемных зрачках отражался опытный ум, безоговорочное терпение, бесконечное прошлое, временами темное, временами светлое. Всё то, что никак неможет отражаться вглазах молодого человека.
        - Хорошо. Сиди, где хочешь.
        Незнакомец отвернулся ккостру, ивновь повисла тишина. Я разглядывал его профиль. Отблески костра плясали наего коже.
        - Расскажи, что ты чувствовал, - неповорачиваясь ко мне, сказал юноша.
        - Когда?
        - Когда Кати погибла.
        Темная иррациональная волна поднялась отгруди кмоей голове. Я вскочил наноги, сжал кулаки ибросился нанезнакомца. Мне показалось (или действительно так было), что сморщенный сделал какое-то неуловимое движение, ивтотже миг мир крутанулся под моими ногами, подменяя моего противника пылающим костром. Пламя обожгло иостановило.
        - Сэтим понятно, - насмешливо проронил юноша замоей спиной. - Апотом?
        Я обернулся. Дикая ярость вдруг присмирела иустало ткнулась носом вмое плечо. Сделав несколько шагов, я обошел костер исел между Големом истарухой свнешностью девушки, напротив юноши сглазами старика. Мне хотелось видеть его лицо.
        - Я отвечу наваши вопросы. Носначала Яхочу спросить.
        Никто непроронил ни слова. Я продолжил.
        - Во-первых, ктовы?
        - Ну, Голема ты знаешь, - ответил юноша. - Меня зовут Туссэн. Ее - Берта. Авот он… Можешь называть его Мороком.
        - Очень приятно, - усмехнулся я. - Я одругом спрашивал.
        - Аочём ты спрашивал? - усмехнулся Туссэн.
        Я задумался, вспоминая схожий разговор сдядюшкой Хо. Эти люди явно любили ставить втупик, дабы уйти отвопроса. Видя мое замешательство, Туссэн воспользовался моментом:
        - Теперь ты скажи. Ведь раньше ты представлял мир несколько иначе, правда? Нас удивило, как легко ты принял действительность. Как ты объясняешь для себя всё случившееся?
        Поправде говоря, вопрос оказался неожиданным. Адействительно, как я жил впоследнее время вмире, несоответствовавшем элементарным физическим законам, идаже неособенно удивлялся этому, неговоря уж отом, чтобы попытаться понять? Я старательно избегал вопросов, несчитая их жизненно необходимыми. Зря Голем сМороком называли меня пытливым. Туссэн терпеливо ждал.
        - Я для того сюда ипришел, чтобы понять происходящее, - попытался я выкрутиться несолгав.
        - Ты несможешь получить ответ, ненаучившись задавать вопросы, - немного невпопад вставил Морок.
        Я рассеянно взглянул нанего. Затем перевел взгляд наТуссэна:
        - Я неуспел еще всё обдумать.
        - Времени было достаточно, - отрезал Туссэн.
        - Я понял, что мир нетаков, каким мне представлялся.
        - Итебе этого хватает? Тебе всё равно, вкаком мире жить? Исовсем неинтересует, каков он насамом деле?
        - Почему неинтересует? Я для того ипришел сюда…
        - …Чтобы понять происходящее? Ты уже говорил. Ноты даже неможешь задать правильного вопроса. Ты спрашиваешь, кто мы такие. Допустим, я отвечу - тролли…
        Туссэн замолчал внезапно ивыжидающе уставился наменя. Я замялся, незная, чего отменя ожидают. Наконец проговорил:
        - Это так иесть? Вы действительно тролли?
        - Если я скажу да, тебя устроит такой ответ?
        Я кивнул. Туссэн усмехнулся:
        - Аведь я ничего несказал. Стемже успехом я могбы сказать вампиры, эльфы, домовые… Назвать - незначит объяснить. Атебе достаточно названия, чтобы думать, что ты знаешь ответ.
        - Я спросил обобстоятельствах вашего существования. Это вы ответили названием.
        - Правда? Спрашивая, кто мы, ты попросил, чтобы всех, кого ты здесь видишь, описали одним словом. Амежду нами больше отличий, чем сходств. Как, скажи намилость, тебе отвечать?
        Создавалось впечатление, что мы говорим наразных языках. Вновь повисла тягучая пауза. Туссэн прервалее:
        - Твой ум ленив. Он, как жвачное животное, потребляет только привычную пищу ипережевывает ее добесконечности, авсё новое выплевывает заненадобностью.
        Вот так. Сначала пытливый, атеперь ленив ижвачное животное. После такого уничтожающего определения я даже незнал, что ответить.
        - Ну ты уж совсем загрустил мальчика, - вмешался Морок.
        - Надоело говорить сглупцами, - отозвался Туссэн. - Зачем мы тратим время? Чтобы слушать его бессмысленные вопросы. Нетак уж это иинтересно.
        - Тыже сам вытащил егосюда
        - И, - продолжил заМорока Голем, - наверняка уже убедился втом, что затея пуста.
        - Когине эхи муна да, - непонятно ответил Туссэн, начто Голем отреагировал также туманно:
        - Сигитапа.
        - Стоп, - вмешался я. - Вы сейчас что-то говорили нанезнакомом мне языке. Вот вам ито общее, что вас объединяет, - язык.
        Голем ссожалением посмотрел наменя:
        - Ты всёже неумен.
        - Нопокрайней мере обучаем, - возразил Туссэн.
        Нужно было ловить момент.
        - Втой реальности, вкоторой я жил раньше, статуи немогли ходить. Это противоречит физическим законам. Какже…
        - Твои так называемые физические законы, - фыркнул Туссэн, - побольшей части инезаконы вовсе, апустые названия. Замена непонятного словами, создающими иллюзию ответа. Как раз то, очём мы говорили толькочто.
        Пожалуй, я нашел подходящее слово для описания этого субъекта: «невыносимый».
        - Наэтот раз я задал правильный вопрос. Авы опять неответили.
        - Ксожалению, - неожиданно грустно отозвался Голем вместо Туссэна, - статуи действительно немогут ходить.
        - Нояже видел!
        - Это так, пустяки. Донастоящего «ходить» им еще очень далеко.
        - Хорошо. Тогда ответьте про Кати. Она действительно мертва?
        - Да, действительно, - вголосе Туссэна небыло ни капли сочувствия. - Субринамохо.
        - Что-что?
        - Ну, когда говорят «субринамо хо», - пояснил Морок, - то это значит что-то вроде того, что сказанному можно верить.
        - Почему «что-то вроде того»? Это неточный перевод?
        - Сликси неможет быть точного перевода, - улыбнулся Морок.
        - Почему?
        - Это искусственный язык. Он построен таким образом, что нанём нельзя сказать неправду. Все фразы, сказанные наэтом языке, - истинны. Поэтому инепереводимы наестественные языки.
        - Какже тогда, - вопросил я после раздумья, - вы выучиваете этот язык?
        - Хинда ла буту, - всё также улыбаясь, ответил Морок. - Впрочем, возьми почитай.
        Впротянутой руке Морока была книга. Прикоснувшись ктеплой обложке, я взял книгу вруки иперелистнул несколько страниц. Вначале текст был вполне читаем. Первая фраза: «Доводов разума для борьбы сбеспорядком стало недостаточно, ивойна сним была объявлена делом чести». Ноудругой корки, вконце книги, разобрать что-либо было невозможно.
        - Можешь взять ссобой, - разрешил Морок. - Всё равно прямо сейчас тебе неразобраться.
        - Спасибо, - машинально сказал я. Морок легко махнул рукой: «Незачто».
        Костер жадными пальцами пытался ухватиться занаши ноги. Треск поленьев иголоса - единственные звуки пустого пространства. Выдержав паузу, я продолжил:
        - Хорошо. Сколько вас, говорящих наязыке… Как его там?..
        - Ликси.
        - Да, сколько вас таких? Я знаю уже шестерых, если несчитать статуй. Вас четверо, дядюшка Хо идевушка, которую вы послали мне навстречу.
        Собеседники переглянулись. Ведьма Берта как-то неуспокоенно спросила, впервые открыв рот засегодняшний вечер:
        - Какую девушку? Где ты ее видел? - глубокий грудной голос. Скорее молодой, чем старый.
        - Где-то здесь… Попути сюда.
        Над костром повисло молчание. Голем выглядел недоумевающим, Морок - равнодушным, Берта - обеспокоенной, Туссэн хитро посмеивался одними глазами.
        - Веда, конечно, - спокойно бросил Морок через костер, обращаясь, по-видимому, кБерте. Та нахмурилась. Пламя потянулось кней, и, вспыхнув снопом искр, ведьма исчезла.
        - Инам пора, - одновременно совспышкой сказал Туссэн. - Ты подумай надосуге, какие вопросы задавать, тогда поговорим. Еще увидимся.
        - Либа гуто приденсе, Мокка, - проронил Голем, кажется, несколько сердито. Морок дунул накостер, итот погас разом.
        - Э, подождите, - всполохнул я, новставшей привычной тьме уже никого небыло.
        Неохватная усталость положила лапы намои плечи идохнула мне влицо, забирая навдохе мое дыхание. Под ее тяжестью я сел напол, затем лег. Сон накинул наменя свою паутину, высосав меня, как муху, изопустевшей телесной оболочки ибросив бесчувственное тело напроизвол судьбы.

* **
        Проснувшись, я долго неоткрывал глаза, решая, считать всё произошедшее сном или нет. Наверняка вокруг меня будет пустая квартира иполная свобода домыслов. Сердито я распахнул глаза иполучил щедрую порцию тьмы всвои зрачки. Таже пустота, тотже хаос. Неожиданно для себя самого я рассмеялся безмятежно ибездумно. Ивтотже момент слуха моего робко коснулся еле слышный звук. Обернувшись внужную сторону, я резво отправился сквозь тьму ктихому звону где-то вдали. Пришлось пройти довольно много, пока звук нестал громче. Чувствуя утреннюю бодрость, я помчался совсех ног сквозь радостно засвистевший воздух. Темнота уже непугала меня, я небоялся начто-либо наткнуться, потому что знал: вокруг меня пустота, пустота добесконечности. Теперь я слышал звон явственно иосознал вдруг, что издавало этот звук. Несбавляя темпа, я расхохотался итутже захлебнулся одышкой, вынужденно остановился, держась загрудь. Телефонный звонок манил вперед. Продышавшись, я побежал вновь. Звонок становился всё ближе, всё буднишней. Вот он уже совсем рядом. Я встал иопустился наколени. Рука моя легла нателефонную трубку.
        - Ну как, - незнакомый подростковый голос, - получил ответы насвои вопросы?
        - Ктоэто?
        - Ну ты, дядя, даешь! Так ничего инепонял?
        Насмешливое многоточие гудков.
        Ладно, бог сним. Сейчас передо мной телефон. Вкомнате он стоял устены (снепонятной уверенностью рассуждал я). Значит, еслибы я был всё еще вкомнате, противоположная стена находиласьбы впяти шагах замоей спиной. Еще четыре шага направо, идолжна быть дверь. Я поднялся наноги исосредоточенно отсчитал шаги. Споследним изних дверь доверчиво прижалась квыставленным вперед ладоням.
        Спеной урта
        - Что это закнижка утебя?
        - Так… Дали почитать.
        - Прочто?
        - Про некий язык, накотором нельзя сказать неправду.
        - Пологике?
        - Ну незнаю. Наверное. Я нечиталеще.
        - Покажи.
        Остин взял книгу вруки ипринялся задумчиво листать.
        - Хм, - пробормотал наконец, - занятная книжонка. Дашь посмотреть?
        - Ладно, бери. Ноненадолго.
        - Откуда взял эдакое чудо?
        - Так, знакомые дали.
        - Занятные знакомые.
        - Нето слово. Кстати, очудесах. Ты как кним относишься?
        - Всмысле?
        - Веришь, неверишь?
        - Ну ты, братец, вопросы ставишь. Смотря что понимать под чудом. Если то, что противоречит законам природы…
        - Эти твои так называемые физические законы, - вспомнил я, - просто пустые названия. Замена непонятного бессмысленными словами.
        - Невсегда всёже. Новобщем да, конечно.
        - Как «да»!? Я думал, ты спорить будешь!
        - Ачего тут спорить. Почему тела притягиваются кЗемле? Потому что находятся вгравитационном поле Земли. Ачто есть гравитационное поле Земли? Это совокупность сил, действующих натело под влиянием Земли. То есть поле - просто название некой совокупности сил. Оно ничего неможет объяснить. Однако, пользуясь им, многие пытаются объяснять падение тел. Аеще утверждают, что оно материально, иприписывают ему массу свойств, как будто это неназвание, ареальный объект.
        - Надоже. Покрайней мере, оттебя я неожидал такое услышать.
        - Ну отчегоже. Физика вообще мало соответствует представлениям обывателей оней, - улыбнулся Остин.
        - Ну спасибо.
        - Ладно, недуйся.
        - Да нет, пустое. Ты что-то про чудеса хотел сказать.
        - Ах, да. Чудеса непротиворечат законам природы. Чудеса…
        - …противоречат нашим представлениям озаконах природы. Знаем. Читали. Блаженный Августин.
        - Любишь ты банальности говорить, - поморщился Остин. - Я другое хотел сказать. Вот ты, например, знаешь, что если обернешься, то увидишь окно.
        Я рефлекторно обернулся. Окно было наместе.
        - Это знание, - тем временем продолжал Остин, - несвязано сфизическими законами. Набор таких очевидных истин есть улюбого ученого еще дотого, как он начинает свои исследования. Это то, что принимается как данное долюбых постулатов. Это то, что находится дофизики. Иэто та область, где могут жить чудеса, неприходя впротиворечие сзаконами природы.

* **
        Влажная вишенка солнца соблазнительно погружалась вовзбитые сливки облаков. Разговор сОстином, как это бывало обычно, перемешал мои мысли ввосхитительный коктейль. Бредя поулице, я, чувствуя себя состоятельным гурманом, неспеша смаковал замысловатую смесь вечерних пейзажей инеожиданных рассуждений.
        Я так увлекся этим действием, что несразу заметил, что посреди пустынного тротуара, широко расставив ноги изаложив руки заспину, стоял человек. Незнакомый. Совсем юный. Низкое солнце заставляло его волосы светиться огненным нимбом ивтоже время бросало его тень кмоим ногам. Я остановился зашаг откромки тени. Человек язвительно ижестко смотрел вглаза.
        - Чем обязан? Искем имею честь?
        - Алларих, - ровно произнес незнакомец, - хотя имя мое тебе недолго будет нужно.
        - Очень приятно, - усмехнулся я. - Аменя…
        - Твое имя мне вообще непонадобится, - отрезал Алларих.
        Незнакомец замолчал, непропуская меня вперед ивтоже время несовершая никаких движений. Нелепость ситуации начала злить.
        - Ну и? - поторопиля.
        - Ты много видел ислышал впоследнее время. Я хочу сказать ипоказать тебе еще кое-что. Обернись.
        Я оглянулся. Подлинному, почти что бесконечному тротуару ко мне, взявшись заруки, шли две девушки. Даже настоль большом расстоянии я узнал обеих. Одну - потому что она вновь светилась изнутри призрачным светом, хотя наэтот раз, скорее всего, так выглядел внешний свет вечернего солнца. Адругую - потому что немог неузнать. Неторопливые инеслышные шаги приближали их ко мне, исердце мое трепетало, ая всё пытался понять поком. Кати улыбалась мне, недоступная, ненастоящая, придуманная, новтоже время воплоти, реальная как никогда, втакомже воздушном платьице, как уВеды тогда, вотьме, ивтакомже, как уВеды сейчас. Пальцы Веды сжимали пальцы Кати, ия вспомнил вдруг, непамятью, аплотью, прикосновение этих пальчиков кмоему сердцу. Девушки приближались, ия узнавал всё больше ибольше черточек обеих: немного раскосые глаза Веды, так непохожие наглаза Кати, плавные изгибы тел, полуприкрытые воздушной материей, босые ступни, безбоязненно ступающие потротуару. Ступив намою тень, девушки задержались насекунду.
        - Смешной, правда? - полуслышно шепнула Кати. Веда согласно кивнула, улыбнувшись насмешливо. Нонемне, ачеловеку замоей спиной.
        Разжав пальцы, они обошли меня сдвух сторон и, нежно обняв, прижались кАллариху. Я онемел илишь молча смотрел наэту нереальную картину - надвух девушек, прикоснувшихся кмоему сердцу, вобъятиях чужого человека.
        - Теперь слушай, - зло смеясь иглядя мне впереносицу, отчеканил Алларих. - Невсё, что ты видишь, существует насамом деле.
        Сэтими словами он поднял руку инебрежно щелкнул пальцами пошейке Кати. Втотже миг схрустальным звоном потелу Кати побежали трещинки, идевушка рассыпалась набесчисленное количество прозрачных осколков.
        - Всё это - мираж. Морок, - Алларих поднял другую руку, иВеда тоже рассыпалась осколками, вспыхивающими своими гранями под лучами кровавого солнца.
        - Неищи никого. Те, кого ты ищешь, - несуществуют боле.
        Алларих отвернулся изашагал прочь, поставшей сумеречной улице. Ая остался один над осколками своих грез. Ничего несоображая, я сделал несколько шагов, опустился наколени ипринялся перебирать тоненькие стеклышки, только что обладавшие иллюзией мысли идыхания. Изпорезанного пальца текла кровь.

* **
        Избавившись отиллюзий, я вернулся вреальный мир, мир, начисто лишенный мистического. Покрайней мере, я старался незамечать всё мистическое, что есть вмире. Вквартиру снезапертой дверью я невернулся. Родное мое жилище встретило меня запахом пыли инасупленными взглядами шкафов. Пыль я вытер, перед шкафами извинился задолгое отсутствие, имы опять зажили как раньше - хлопотно, носувесистым ощущением материальности бытия, суверенностью виллюзорности грез. Я твердым шагом ходил наработу, ел встоловой блюда, вкоторых небыло нетолько иллюзий, нодаже капельки фантазии. Осень помогала мне, опустив намир серую вуаль настоящего. Один раз мой накатанный путь сработы домой переходила кошка. Попластике инеобычной графике движений я узнал свою знакомую изтемной комнаты. Кошка тоже узнала меня. Остановилась, села назадние лапы инавела ослепительно желтые среди серого дня глаза намою переносицу. Я замер намгновение, новследующий миг, суверенностью могущественного колдуна, разрушил наваждение одним коротким заклинанием:
        - Брысь!
        Кошка сжалась истремительно юркнула заугол ближайшего дома.
        Через несколько дней я проснулся среди ночи отощущения присутствия. Вмоих ногах, улыбаясь, сидела Веда. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, ноя опередилее:
        - Галлюцинация, - уверенно определил я. - Морок инаваждение, - изатем повторил тоже, что сказал кошке: - Брысь!
        Улыбка растаяла наее лице, иследом заней сама Веда растворилась вночном воздухе. Я повернулся надругой бок ипокойно заснул.
        Через неделю я осознал вдруг всё безумие моего предыдущего состояния. Боже мой, какие тролли, какие ходящие статуи, растрепанные волосы ипризраки. Призраков несуществует. Проникнувшись ощущением собственной ненормальности, я решил обратиться кврачу. Сходу отвергнув того, который занимался Кати перед самой ее смертью, я через Остина нашел себе другого. Остин был ему другом, асомной он был нето что знаком - мы раскланивались при встрече. Терпеливо, нобез особого интереса выслушав описания моих наваждений, доктор выписал мне лекарство. Я купил снадобье ваптеке, но, лишь взглянув наупаковку, смутно вспомнил похожую баночку укровати Кати. Жалея опотраченных деньгах, я сунул так инеоткрытое лекарство вдальний угол аптечки - чтобы наглаза случайно непопалось.
        Впрочем, время лечило меня вполне успешно, причем бесплатно.
        Как-то вечером Остин зашел ко мне вгости. Мы поболтали отом осем. Перед самым уходом Остин достал изсумки увесистый томик учебника ликси. Сердце мое застучало несколько чаще, чем полагалосьбы сердцу нормального человека при взгляде накакойбы то ни было учебник. Тем неменее я взял себя вруки идовольно равнодушно, намой взгляд, спросил:
        - Ну как, прочитал?
        - Ага. Занятная вещица. Откуда ты всё-таки взялее?
        - Знаешь, как-нибудь вдругой раз. Я нехочу сейчас думать обэтом ивспоминать что-либо.
        - Ты - жестокий человек, - определил Остин. - Так терзать мое любопытство! Экзекутор.
        «Хороший мальчик. Пытливый», - почему-то вспомнилось мне вдруг. Отгоняя воспоминание, я спешно спросил:
        - Инанём действительно нельзя сказать неправду?
        - Нельзя, как ни странно. Аты что, нечиталеще?
        - Нет, неуспел. Я тебе сразу отдал. Слушай, акакже можно сделать язык, накотором нельзя сказать неправду?
        - Хинда ла буту, - улыбнулся Остин.
        После его ухода я долго сидел надиване, держа книгу вруках, желая открыть ее ивтоже время пугаясь новой волны галлюцинаций. Наконец я встал и, так инеоткрыв книгу, аккуратно засунул ее взадний ряд книжного шкафа. Чтобы непопалась наглаза. Сгаллюцинацией я поступил точно также, как ислекарством отгаллюцинаций.
        Книга, точнее сам факт ее реального существования, разбередила вомне душу. Наследующий день я особенно старательно пережевывал столовскую котлету, вкус которой как ничто другое убеждал меня вгрубой реальности окружающей действительности. Квечеру я был практически внорме. Носледующее утро обрушило наменя новую лавину ощущений, пустив мои труды насмарку. Выглянув вокно, я обнаружил, что мир, еще вчера такой серый, вспыхнул вдруг ярким пламенем осени, огненными деревьями под весенне-голубым небом. Весь день я ходил отравленный оранжевым пожаром. Катастрофа ощущалась как неизбежное. Безумие гладило поголове мягкой ладонью иласково заглядывало вглаза.
        Когда черный занавес вечера прервал сумасшедшее действо, я вскипятил чайник, заварил чай - обычный, без трав, - ирешил раз инавсегда покончить снаваждением. Книга, которую я отыскал наполке, никак недолжна была оказаться книгой издругой действительности. Этот последний оплот безумия просто необходимо было разрушить. Спокойно раскрыв учебник впроизвольном месте, я увидел набор фраз, похожий наупражнение: «Нельзя победить непознав. Нельзя познать неполюбив. Нельзя познать несоздав. Нельзя познать неназвав». Вконце страницы: «Создал Творец сущность идал сущности имя». Всё остальное представляло собой невообразимую кашу непонятных слов.
        Я листал страницы, читал фразы, понятные ибессмысленные, народном языке и, видимо, наликси, идаже, казалось, начал немного понимать кое-что изэтой мешанины незнакомых слов. Реальность затрепетала иотступила. Быть шкафом более непредставлялось возможным.
        Я закрыл учебник иотдышался. Вконце концов, подобную книгу могли написать люди. Я попробовал найти выходные данные иненашел. Потусторонняя книга поставила меня наперепутье. Она немогла считаться доказательством иного мира, ноисовсем реальной явно небыла. Уменя было два пути. Выпить лекарство, забыть которое я пытался также безрезультатно, как пытался забыть книгу. Или явиться вновь вквартиру наваждений, удостовериться, что вней живут обычные люди, иуспокоиться. Первый путь был разумнее. Косвенно занего выступала некая симметричность, похожесть моего отношения клекарству наотношение ккниге. Второйже путь пугал возможностью обнаружить пустую комнату втом виде, как я ее оставил, ивновь погрузиться впучину морока. Именно нежелание считать такую возможность реальностью ипредопределило мой выбор.
        Я накинул плащ ивышел издому. Дорога была мне хорошо известна, ия шагал попустующим улицам бездумно, машинально. Я немог позволить себе иметь мысли. Любая изних принадлежалабы этой или иной реальности, ая незнал, какова реальность насамом деле. Холодный свет фонарей, свежий осенний воздух (оставалось около недели дооктября) касались моего лица. Взрыв эмоций, перевернувший мое естество вмомент заката, сейчас обернулся опустошением иапатией. Почувствовав неуместную усталость, я опустился накаменный бортик городского фонтана. Изгуб громадного гранитного лица стекала вода. Незрячие каменные глаза выпученно таращились назасыпающие дома.
        Я опустил руки вхолодную воду, набрал пригоршню иумыл лицо. Помоей неосторожности, рукав плаща промок. Вкакой-то момент мне почудилось, что каменное лицо шевельнулось. Я пристально взглянул нанего. Неподвижный гранит, сердитые складки угуб, нахмуренные брови. Я отвернулся, поднялся, чтобы идти дальше. Из-за спины меня окликнули:
        - Ты всё-таки решил вернуться?
        Я оглянулся насуматошные струи воды. Лицо выражало бесконечное равнодушие. Новот губы его чуть заметно шевельнулись инизким тихим голосом проговорили:
        - Напрасно.
        Возможно, мне это только почудилось. Беспорядочное бурление воды угуб могло создать иллюзию движения, аплеск ишорох струй, усугубляемые моим воображением, могли произнести слова. Нотем неменее я ответил - ведь если мне почудилось, никто просто-напросто неуслышалбы мой ответ:
        - Почемуже напрасно?
        - Этот путь никуда неведет, - наэтот раз движение губ было отчетливым. - Ты ведь уже понял, что Кати невернуть.
        - Понял, - согласилсяя.
        - Ивсе-таки ты опять идешь кнам? - пророкотало гранитное чудовище. - Зачем?
        - Видимо, уменя нет другого пути. Я хочу понять мир, меня окружающий.
        Каменные брови нахмурились еще сильнее. Ветер сбивал брызги фонтана намое лицо.
        - Всегда есть другой путь. Ты можешь сейчас пойти домой илечь спать. Азавтра уехать вдалекую иэкзотическую страну. Поверь, большая часть чудес мира - запределами этого города. Я могу даже подсказать, где искать. Ато, что ты сейчас считаешь путем, таковым неявляется. Ты долго уже пытаешься что-либо понять, ивсё без толку. Ты видишь мороки ипринимаешь их зареальность…
        Барельеф внезапно замолчал истал неподвижным. Будто весь предшествующий разговор померещился. Струи, наполненные оранжевым светом фонарей, размеренно стучали озыбкую водяную поверхность.
        - Новсёже невсё ведь, что я видел, было мороком, - возразиля.
        - Ачто тебе проку отэтого? - вновь ожило лицо. - Ты ведь несможешь отличить наваждение отреальности. Все истины, которые ты отыщешь, завтра обернутся прахом.
        Внезапно я понял, что он прав. Вэтом новом мире истины небыло, искать ее было бессмысленно.
        Никогда еще я нечувствовал себя таким беспомощным. Барельеф ждал. Холодный ветер бесцеремонно сунул свои холодные лапы мне зашиворот, видимо желая согреть их. Я поежился. Уехать отсюда накрай света кнеизведанным чудесам. Реальный выход изтупика, вкотором я пребывал. Пожалуй, даже слишком реальный для столь зыбкого мира.
        - Почему ты так хочешь, чтобы я исчез? Мне кажется, нетак уж всё бессмысленно, раз ты мне пытаешься помешать.
        Лицо усмехнулось:
        - Еслибы я хотел тебе помешать, ябы нашел более эффективные способы. Я просто даю тебе возможность четко представить тот выбор, который ты делаешь. Исовсем непринуждаю твою волю. Как ни странно, мне безразлично, что ты выберешь.
        Я набрал влегкие побольше воздуха:
        - Тогда я сейчас пойду кудашел.
        Внезапно лицо издобродушного стало гневным.
        - Дурак! - зло бросил мне барельеф. Брови его сдвинулись, губы сжались дотакой степени, что понапряженному мрамору суетливо побежали трещины. Вода, дотого спокойно стекавшая изкаменных уст, намгновение замерла, ненаходя выхода, авследующий момент, яростно вспенившись, хлынула через трещины рта. Каменный истукан разжал губы, иклокочущий поток извергся наружу, обдавая меня брызгами излыми словами:
        - Ну чтоже. Ты спрашивал как-то, почему выбрали именно Кати? Вот тебе ответ: мы бросили кости! Ну как, всё еще хочешь поближе познакомиться слюдьми, столь холодно решившими судьбу твоей возлюбленной? Какие еще подробности ты хочешь узнать?
        Я резко отвернулся исудорожно сжал кулаки. Казалось, водном изних бьется мое сердце. Необорачиваясь, ровными шагами я пошел прочь.
        Амфитеатр
        Я просидел наскамейке почти дорассвета. Ни домой, ни впустую квартиру идти нехотелось. Впредложении каменного чудовища был смысл. Уехать отсюда ко всем чертям, кновым чудесам, грандиозным иосмысленным.
        Перекресток, рядом скоторым стояла скамейка, вэтот час ночи был совершенно пуст. Лишь один раз завсю ночь через него промчался автомобиль - частица чужого мира. Фонари светили намостовую, так, навсякий случай. Старательный светофор ступой прилежностью мигал разноцветными огоньками. Для него вэтом был какой-то смысл, носостороны, смоей скамейки, занятие это казалось смешным ипустым. Черные деревья замоей спиной равнодушно икак-то зябко, словно пытаясь согреться, шевелили листьями. Черная кошка, старая знакомая, вышла изтемноты улиц ибеззвучно вспрыгнула наскамейку. Посмотрела наменя сочувственным взглядом иуселась рядом. Так мы исидели молча, глядя насерый асфальт, серые деревья исерые дома счерными дырами окон.
        Приближалось утро, наступили предрассветные сумерки. Кошка замурлыкала вдруг, ия понял, что продрог. Поднявшись соскамейки, я направился кквартире без замка. Просто потому, что она была ближе. Кошка встала навсе четыре лапы, выгнула спину, потягиваясь, зевнула ипошла следом.
        Мы остановились натретьем этаже усамой двери. Я протянул руку, чтобы открыть ее, нодверь распахнулась сама собой. Напороге стоял Туссэн.
        - Привет! - бросил он. - Заходите.
        Кошка гордо прошла первой. Я замер, сердитый инесговорчивый.
        - Да, непредвзятым вданный момент тебя назвать сложно, - усмехнулся Туссэн. - Это хорошо. Ты заходи скорее, мне есть что тебе сказать.
        Я переступил порог. Туссэн гостеприимно распахнул дверь вкомнату. Приблизившись кпроему, я ошеломленно замер. Вместо ожидаемой черно-белой комнаты передо мной возникла пустота, наполненная воздухом изапахом моря. Нескончаемый город лежал под моими ногами. Маленькие одноэтажные домики лестницей сбегали вниз, ксерому впредрассветных сумерках морю. Глиняные беленые стены распахивали рты дверей накрыши домов нижних уровней. Казалось, домики разместились наступеньках амфитеатра вожидании начала театрального действа. Третий звонок прозвенел, занавес светлеющего неба был готов распахнуться влюбой момент, выпустив навсеобщее обозрение главного актера.
        Я медленно шагнул вперед, начерный мягкий ковер - единственное, что напоминало опрежней комнате. Теперь он лежал наглиняном уступе, служившем площадкой удвери, изкоторой я вышел, икрышей другого дома под моими ногами. Сейчас он больше походил нашкуру громадного черного зверя. Маленький столик, два плетеных кресла свидом наморе.
        - Садись, - Туссэн указал наодно изних. - Хочешь кофе? Утебя вид человека, неспавшего всю ночь. Хороший кофий, совсем недавно привезли изколоний.
        Я удивленно обернулся наэту фразу ипоймал насмешливый взгляд неправдоподобно старых глаз нанеправдоподобно молодом лице. Отвернувшись, я уселся вкресло. Туссэн налил нам кофе изфарфорового кофейника итоже сел. Кошка прошла через ковер, пересекла его неровный край, мягко ступая поглиняному полу, подошла ксамому краю уступа иустроилась там, как имы, глядя наморе.
        Мы молчали, сидя под простуженным утренним ветром. Надругие уступы тоже выходили люди. Накрыше нашего домика, куда вела прислоненная кстене лестница, раздавались тихие слова нанезнакомом языке. Я оглянулся. Уступы домов продолжались занашей спиной всё выше ивыше итолько где-то наневообразимой высоте уступали место монументальной стихии заснеженных горных вершин. Вновь взглянул вниз. Люди накрышах домов зажигали костры напостаментах - судя повсему, нажертвенниках. Весь амфитеатр вспыхнул искрами пламени, ивэтот момент, отражая завороженный зрительный зал, узкая полоска светила выступила над горизонтом, рассыпав поморю рубиновые брызги бликов. Туссэн нарушил молчание:
        - Я расскажу тебе сказку. Ее придумал кто-то, тебе неведомый, давным-давно.
        Солнечный диск медленно выползал из-за горизонта, наполняя пространство утренней прозрачностью. Глиняные стены зарделись, смущенные встречей сним.
        - Когда-то, когда Бог только создал Землю, нонесоздал еще ничего живого, надумал он сотворить нечто себе подобное. Исоздал ангела. Он сделал ему прекрасное тело ивложил вэто тело душу. Посмотрел Бог внимательно насвое творение иувидел, что тело ангела прекрасно, адуша страдает изъянами, потому как невовсём подобна Богу. Исказал Бог ангелу: «Будешь моим помощником».
        Люди науступах зашевелились. Теплые солнечные лучи коснулись моей продрогшей кожи.
        - Он поручил ангелу самое простое - лепить тела. Асам взялся заболее сложную работу - задуши, намереваясь делать их как можно тщательнее. Они работали весь день. Наступил вечер, небо покрылось звездами, аони всё трудились, делая каждый свое. Месяц взошел иопустился, ночь прошествовала отгоризонта догоризонта, рассвет взглянул наБога иангела.
        Я слушал исмотрел наморе. Светило пило морскую воду инабухало, становясь всё толще ивыпуклее. Сзади нас, над нами, чей-то голос забормотал непонятные молитвы. Волна незнакомых слов побежала вниз, кморю, гул молящихся голосов нарастал совсех сторон, смешиваясь сшумом прибоя.
        - Всвете восходящего солнца Бог увидел, что ангел заснул посреди ночи, незакончив свою работу, ибо душа его была несовершенна. Вот так иполучилось, что Бог создал душ больше, чем ангел успел создатьтел.
        Туссэн замолчал. Молитва толи смолкла, толи растворилась вморском ветре. Завороженные собственными словами люди стояли лицом кпунцовому лику своего повелителя. Ветер насытился оранжевым истал теплым.
        - Это правда? - спросиля.
        - Это сказка, - отозвался Туссэн.
        Неподвижные фигурки людей зашевелились. Они неторопливо начали расходиться посвоим делам, отбрасывая длинные тени себе под ноги инастены собственных домов. Только сейчас я понял, что город неимеет улиц. Чтобы попасть наверх, необходимо было взбираться побесчисленным лесенкам скрыши накрышу. Илюди сновали полесенкам то вверх, то вниз. Город проснулся изажил привычной для него, нонепонятной для меня жизнью.
        - Когда мы тебе говорили, что нет ничего, что нас всех объединяет, - после долгой тишины произнес Туссэн, - мы несколько кривили душой. Просто никто изнас нелюбит вэтом признаваться. Поэтой, наверное, причине для нас, говорящих наликси, нет определенного названия. Аеще потому, что стоит нам как-то назвать себя, илюди сразуже начинают преследовать нас. Так нераз уже было. Вконечном итоге это отражается насамих людях - охота наведьм порождает новых ведьм. Амы всегда хотели избежать эскалации страха иненависти.
        Туссэн вновь замолчал. Я оцепенело наблюдал забудничной суматохой города-амфитеатра. Наплощадке под нами гончар завертел свой круг, шлепнув нанего ком глины сослепыми глазницами следов впечатавшихся пальцев. Солнце, неспешно переодевающееся всвои полуденные одежды, наконец согрело меня.
        Среди тысяч человечков, копошащихся вэтом муравейнике наизнанку, мое внимание почему-то привлек один. Видимо, потому, что его одежды ярко выделялись среди одежд соплеменников. Вопреки остальным, снующим то туда, то сюда, человек этот целенаправленно перебирался содной крыши надругую, поднимаясь всё выше ипоражая меня своей упрямой волей.
        - Поэтому вы убили Кати? - повернулся я кТуссэну. - Вам нужно было тело, чтобы поселить туда чью-то душу?
        Туссэн молча кивнул. Человечек настырно карабкался наверх. Теперь он был вкаком-то десятке уровней ниже нас, ия мог различить, как обитатели домов оглядываются нанего, удивленно инесколько настороженно. Вего фигуре идвижениях мне чудилось нечто знакомое.
        - Нопочему именно Кати?
        - Кого-то ведь надо было выбрать.
        - Ачто стало сее душой? Что вообще происходит сдушами, покинувшими тело?
        Туссэн коротко взглянул наменя:
        - Я незнаю. Иникто изнас незнает. Никакая издуш любого изнас никогда неостается без тела.
        Я резко вскочил. Легкий столик вздрогнул отмоего движения, инедопитый кофе выбросил несколько капель изчашки, как вконец проигравшийся игрок напоследних ставках выкидывает кости. Капли коснулись стола ирасплылись беспомощными кляксами.
        - Вы, ктобы вы ни были икакбы себя ни называли… Вы жестоки ибесчеловечны. Напротяжении веков вы убиваете людей итак спокойно говорите обэтом! Вы…Вы…
        Дыхание перехватило. Я замолчал. Туссэн неподвижно сидел всвоем кресле, глядя наморе. Моя ярость, что скопилась вомне запоследнее время, пыталась вырваться наружу, колотя кулаками иззапертой наглухо грудной клетки исотрясая всё тело. Стараясь сдержать себя, я закусил губу иотвернулся отТуссэна, взглянув вниз, вбездну. Гомон города-водоворота пульсировал ввисках. Человек, закоторым я наблюдал так долго, был уже совсем рядом снами. Гончар остановил свой круг испокойным взглядом проводил чужака досамой лестницы нанашу площадку. Вот показался его лоб, глаза, встретившиеся совзглядом кошки, рот сосжатыми губами. Алларих, мой недавний недобрый знакомый, явилсянам.
        Он стоял насамом краю, загораживая солнце иморе, ихмуро смотрел наменя иТуссэна. Кошка поднялась налапы, отошла отнего нанесколько шагов ивновь уселась.
        - Ты всё-таки вернулся, - сердито проговорил он. Мы стояли друг против друга, оба злые инепримиримые. Туссэн оторвался отсозерцания моря инасмешливо взглянул наАллариха.
        - Яже говорил тебе, всё, что ты тут увидишь или услышишь, - ложь, - неумолимо продолжал Алларих. - Этот город, он сам, - Алларих ткнул пальцем вТуссэна, - ивсё, что он говорит. Ты думаешь, он насамом деле так выглядит? Он даже имя тебе сказал подложное, его зовут вовсе неТуссэн!
        Моя злость струдом уже помещалась внутри. Однако, заполнив всего меня, она стала аморфной, малоподвижной. Я немог ничего сказать вответ, я немог даже шевелиться. Алларих оторвал отменя взгляд иуставился наТуссэна. Тот улыбнулся имягко пробормотал:
        - Тыже даже незнаешь, что я ему рассказывал, мальчикмой.
        Алларих промолчал ивновь повернулся комне:
        - Ты считаешь меня врагом, потому что я раскрыл тебе глаза…
        - Ты хочешь сказать, ты его друг? - насмешливо перебил его Туссэн.
        - Аты? - вскинулся Алларих. - Ты наего стороне?
        - Нет. Я ненаего стороне. Внекотором смысле, я против него.
        - Слышал? Тут все против тебя. Твою любимую убили, правду ты тут неузнаешь. Что тебе тут делать?
        Неожиданно для самого себя возлобленных интонациях моего собеседника я почувствовал противоестественный испуг, почти мольбу: «Уйди отсюда. Уйди иникогда невозвращайся».
        Я устало опустился всвое кресло. Алларих стоял перед нами напронизывающем ветру сморя, нелепый и, кажется, растерянный. Я взял чашку состывшим кофе иподнес ко рту. Темная, почти вязкая навид жидкость лениво колыхнулась под моими губами. Сделав глоток, я неторопливо поставил чашку настол изаявил:
        - Господи, как вы все мне надоели.
        Туссэн слюбопытством посмотрел наменя, затем наАллариха, затем опять наменя:
        - Я думаю, - сказал он наконец, - тебе стоит сейчас пойти домой. Наговоримсяеще.

* **
        - Как ты думаешь, рай существует?
        - Ну ивопросы утебя потелефону! Во-первых, что значитрай?
        - Остин, немудри. рай - это то место, куда душа попадает после смерти тела.
        - Вот как. Тогда незнаю просто. Я даже неуверен ввозможности существования души вотрыве оттела.
        - Ясно. Аокаком рае знаешь?
        - Вот если раем считать то место, где всем хорошо ивсе счастливы, то такого рая точнонет.
        - Почему?
        - Аты думаешь, эмоции нужны человеку для развлечения? Они функциональны, они заставляют человека поступать так, анеэдак, они управляют им. Если извсех эмоций оставить только положительные, они станут бесполезны иненужны.
        - Нозачем управлять человеком?
        - Природа преследует свои цели. Ей нужно, чтобы человек размножался, питался, пытался управлять себе подобными, получал новый опыт, расширял территорию.
        - Как-то утебя всё прагматично получается.
        - Ну асам подумай. Допустим, Бог отбирает людей всоответствии скаким-то критерием, помещает их врай, атам, враю, погружает их впучины блаженства доконца времен. Ностремление кблаженству нужно человеку для того, чтобы идти кцели иизбегать несчастий. Если враю все счастливы, то внём никто ни кчему нестремится. Это мир, неимеющий смысла, лишенный развития. Зачем тогда отбирать праведников стаким трудом иломая при этом столько жизней, причиняя боль? Тебе некажется, что именно такой подход прагматичен - уверенность, что Бог существует только для того, чтобы гарантировать нам удовольствия после смерти?
        - Ах, Остин, ты всегда всё ставишь сног наголову.
        - Ну нужноже всё наконец вернуть вестественное состояние.
        Мы еще побеседовали. Потом, заметив, что стрелки часов стали совершенно сонными иуже струдом могут передвигаться, я попрощался иположил трубку.
        Я уже заканчивал чистить зубы, когда телефон вновь зазвонил. Выплюнув изо рта мутную воду, пошел вкомнату иподнял трубку.
        - Алло! Слушай, я забыл тебе сказать…
        Сон кубарем слетел сменя. Я слышал иронические интонации Остина, такие характерные для него. Ивтоже время наиндикаторе определителя я видел семь цифр счастливого билетика. Остин звонил отдядюшкиХо!
        Мысли слетались кодной идее, как зябнущие птицы ккормушке, - торопливо, расталкивая друг друга. Остин - один изних! Икакже я сразу недогадался. Онже впоследний раз говорил что-то наликси. Немогже он выучить его так быстро потакой идиотской книге. Ее иучебником-то назвать нельзя! Или мог всё-таки? Чёрт, почему я досих пор непосмотрел ее внимательно. Иеще… Было еще что-то… Я пытался собраться смыслями, найти нужный клочок воспоминаний вхаосе корзины для бумаг. Голос Остина сбивал меня. Я немог вникнуть вего слова ивтоже время немог сосредоточиться.
        - Заткнись! - заорал я. Грубо, неоправданно грубо. Тутже, спохватившись, добавил сухо: - Извини. Перезвони через пять минут, - ибросил трубку.
        Да, конечноже. «Призраков несуществует», - сказал мне Голем, иего слова показались мне тогда знакомыми. Я слышал их раньше именно отОстина!
        Я сел надиван, опершись локтями околени исвесив голову. Я ждал повторного звонка.
        Прошло пять минут. Еще пять минут. Телефон молчал. Я протянул руку ктрубке, нопередумал. Встал, походил покомнате. Телефон молчал. Сходил накухню, зажег газ под чайником. Тот, разбуженный среди ночи, недовольно заворчал. Поторапливаемый моим возбуждением, довольно скоро он вскипел, покрыв оконное стекло мелкими капельками. Я выключил газ и, так иненалив чаю, решительно вернулся вкомнату иподнял трубку. Семь магических цифр.
        - Алло! - такой знакомый голос дядюшкиХо.
        - Добрый вечер… Точнее, доброй ночи. Извините, если разбудил. Позовите Остина, пожалуйста.
        - Остина? Почему именно Остина?
        - Чёрт возьми! Потому что мне нужен именноон!
        - Милый мальчик, почему ты решил, что можешь требовать отменя таких вещей?
        Я опешил.
        - Ачто, позвать кого-то ктелефону - это так сложно? Вэтом есть что-то особенно неприличное?
        - Ненеприличное, аскорее невежливое. Инеуместное, разумеется.
        - Нопокрайней мере сказать, увас он или нет, вы можете?
        - Укого это «унас»?
        Я молча положил трубку. Дядюшка Хо вновь решил разыгрывать изсебя дурачка. Они поняли, что прокололись, ипытаются замести следы. Я вновь набрал номер, наэтот раз номер Остина. Вответ - длинные пустые гудки.
        Спать сейчас было немыслимо. Если Остина нет дома, ехать кнему - глупо. Если телефон дядюшки Хо стоит впустой квартире, очём я всегда смутно подозревал, то, пользуясь городским транспортом, который еще неуспел разбежаться поместам своих ночевок, я могу успеть застукать там своего лжедруга. Ничто, правда, немешает им вновь устроить какое-то представление изаморочить мне голову своими мороками. Ночто-то ведь надо было делать! Причем быстро.
        Нераздумывая более, я выбежал издому. Попутный трамвай наостановке, казалось, ждал меня. Я сел уокна впустом вагоне, пошарил покарманам и, ненайдя ничего другого, вытащил тот самый «счастливый билетик». Неколеблясь особенно, я сунул его взевающую пасть компостера - идырявый талисман может остаться при мне, акакой-то билет, пусть даже ифальшивый, пробить было надо.
        Нанужной остановке я выскочил иторопливо пошел кподъезду. Налестничной площадке перед дверью было по-ночному тихо. Небез волнения я толкнул дверь.
        Город-амфитеатр вновь был передо мной, замной, вокруг меня, погруженный вчерную тропическую ночь. Редкие костры горели то там, то сям науступах. Рядом снекоторыми сидели люди. Неспокойные волны внизу неспособны были отразить колпак звездного неба. Море было чернее самой ночи, и, казалось, вцентре амфитеатра - бездна. Знакомая площадка, накоторой я стоял, была пуста. Даже кошки небыло здесь. Я подошел ккраю уступа ивдохнул прохладный воздух, пропитанный запахом океана.
        Вобщем, этого иследовало ожидать. Избежать встречи для них проще простого.
        - Что ты делаешь тут, среди ночи? - голос заспиной.
        Я оглянулся. Тонкий силуэт девушки, сидящей наверхнем уступе. Костер, горящий там, наверху, очерчивал ее фигуру сияющим ореолом. Лицо пряталось втемноте.
        - Подойдиже, - позвала она, - я хочу вниз.
        Я послушно приблизился кстене, и, недав мне времени для колебаний, хрупкая фигурка оттолкнулась руками открая своей площадки ипорхнула вниз, намой уступ. Практически рефлекторно я подхватил легкое тело. Наши лица оказались совсем близко, ия узнал знакомые черты. Веда.
        - Ты ненаваждение? - спросил я. Так, навсякий случай.
        - Глупый, - отозвалась девушка. - Какая разница?
        Мягко освободив свое подвижное тело измоих рук, она отошла закрай ковра. Теперь свет костра нежными мазками рисовал ее начерном фоне ночи. Тьма, как ивпервую нашу встречу, поглотила весь мир, кроме одной светящейся фигурки. Моя трепещущая тень жадно тянулась кэтому единственному огоньку Вселенной.
        - Пойдем? - вопросительно взглянула Веда вмои глаза.
        - Куда?
        - Туда, кморю.
        Имы двинулись вниз. Перекладины приставных лестниц скрипели внаших руках. Мы спускались содного спящего уступа надругой. Иногда Веда, спускаясь первой, пряталась втени стен, я искал ее, затерянный вчужом мире, иненаходил дотех пор, пока она сама, смеясь, невыныривала из-за моей спины. Все вопросы исомнения заблудились среди лабиринта лестниц иплощадок, время уснуло, мы бегали поночному городу ивеселились как дети. Я незаметил, когда взошла луна, только понял вдруг, что всё вокруг изчерного стало серебристо-голубым. Море было уже ближе, новсё еще далеко внизу. Обрадовавшись, что уже есть что отражать, оно несколько успокоилось ипротянуло лунную дорожку отгородских строений ксамому горизонту. Немногочисленные люди, попадавшиеся нам напути, улыбались иотходили всторону, как будто этот город безоговорочно принадлежал нам. Редкие прикосновения друг кдругу учащались, ивкакой-то момент я поймал ускользающую Веду всвои объятия иприжал ксебе. Девушка сжалась вся инеожиданно прижалась кмоему телу так, как будто долго этого ждала. Мои ладони скользнули поее волосам иплечам. Жадные пальцы дотронулись доее
шейки.
        Споразительной ясностью, гораздо более реальной, чем серебряный город вокруг, я вдруг вспомнил щелчок пальцев Аллариха, после которого Веда рассыпалась наосколки. Его пальцы тогда коснулись тойже самой точки, которой сейчас касались мои. Я отстранился ивзглянул влицо моей спутнице. Потерянные вопросы, пользуясь нашей неподвижностью, нашли идогнали нас. Веда, смеясь, заглядывала вмои глаза.
        - Мне сегодня звонил мой друг, - сказал я. - Его зовут Остин.
        Я замолчал вожидании ответа. Веда тоже молчала, неотводя глаз.
        - Он звонил отсюда, - резко закончил я. Ожидаемой реакции вновь непоследовало. Лишь недоуменный взгляд.
        - Остин - один извас? - неунималсяя.
        - Незнаю я никакого Остина, - ответила наконец Веда, пожав плечами. - Ипочему ты решил, что он звонил отсюда?
        - Новедь это телефон дядюшки Хо? - допытывался я, держа девушку всвоих объятиях ипытаясь понять, напрягаетсяли ее тело при моих вопросах.
        - Счего ты взял? Глупенький, - Веда засмеялась, выскользнула измоих рук, отбежала нанесколько шагов, остановилась иобернулась ко мне, дразня возможностью бездумной охоты налестницах города.
        - Ачейже телефон тогда стоял вкомнате? - я решил проявить твердость.
        - Как чей? Морока, конечно. Втой квартире всё его. Это вообще его квартира.
        Я растерялся.
        - Агдеже тогда стоит телефон дядюшкиХо?
        Веда поняла, что игры вдогонялки неполучится, села накрай уступа ипохлопала ладошкой рядом ссобой. Я послушносел.
        - Дядюшки Хо, - начала она, - несуществует.
        Я молчал, ожидая продолжения. Серебряный город отдыхал отнаших шагов.
        - Поэтому, - Веда откинула слица прядь волос, - нет такого места, где стоит его телефон. Это просто голос, иничего более. Точнее, даже голоса он неимеет.
        - Какэто?
        - Он говорит теми голосами, которые хоть когда-нибудь пользовались телефоном. Слушает, запоминает, апотом говорит.
        - Ноэто непросто набор фраз? Мне показалось, что его слова связны иосмысленны.
        - Тебя он умнее, это точно, - хихикнула Веда. - Ивообще он очень умен. Унего много времени наразмышления, он может говорить сразу ссотней людей идумать сотню мыслей.
        - Значит, все те голоса, скоторыми я разговаривал…
        Веда кивнула.
        - Дядюшка Хо - только один изего голосов. Авсего их миллионы. Инетолько голосов, аихарактеров, переживаний, привычек.
        - Тогда почему считается, что он один?
        - Единство сознания иединство памяти.
        Луна, неморгая, глядела нанас. АВеда глядела наменя.
        - Ночто это засущество? Кто он такой?
        - Человек. Просто человек.
        - Ну уж ипросто.
        Веда стала совсем серьезной.
        - Невсе изнас хотят пользоваться чужими телами. Некоторые пытаются избежать этого. Поселившись, например, втелефонной сети.
        - Итакое возможно? - удивился я. Веда пожала плечами.
        Пауза легла между нами, как сторожевой пес ложится усобственной миски. Я пытался найти слова, чтобы усыпить его, иненаходил. Веда печально глядела наменя.
        - Что это загород? - наконец спросиля.
        - Его тоже несуществует, - просто ответила девушка и, словно невесомая, вскочила наноги. Сторожевой пес при внимательном рассмотрении оказался маленьким пушистым щенком. Я тоже поднялся ипредложил:
        - Давай всё-таки спустимся кморю.
        Веда кивнула.
        Наш дальнейший путь был нетаким сумбурным. Грустное оцепенение пробралось вмой мозг, непозволяя перенять беззаботность спутницы. Спускаться полестницам стало почему-то сложнее, чем вначале. Деревянные, плохо обработанные перекладины натерли руки. Мы спускались всё ниже ивсё более иболее растворялись вголубом серебре бесконечных граней. Красота окружающего мира просочилась сквозь толстую, нонепрочную стену мрачных мыслей, инезаметно наполнила меня целиком, отступней досамых глаз, ивдруг начала брызгать вокруг смехом, проливаясь через уголки губ. Город затягивал нас всё глубже иглубже. Совсем неожиданно вдвух уступах под нами оказалось море. Оно полностью успокоилось, лунная дорожка исчезла, превратившись вточную копию луны, плавающую вглубине. Мы спустились еще ниже иподошли ксамой воде. Головокружительное звездное небо раскинулось перламутровой пылью вбездне под нашими ногами. Земля исчезла, мы повисли между небом вверху инебом внизу вцентре звездной сферы. Мои руки обхватили тело Веды - единственную точку опоры, докоторой могли дотянуться.

* **
        Яркое солнце слепило глаза. Я инстинктивно отодвинулся глубже втень итолько после этого огляделся. Некоторое время пришлось собираться смыслями, чтобы понять, где я икак здесь очутился. Маленькая комнатка сплохо оштукатуренными стенами изакругленными углами. Низкий потолок. Солома набелом глиняном полу. Ни одного окна. Дверной проём без двери, через который пропитанные ветром солнечные лучи рисовали наполу ослепительный четырехугольник. Запах моря.
        Я поднялся наноги, удивительно бодрый иумиротворенный впервые задолгие месяцы. Судовольствием потянувшись, сделал несколько шагов кдверному проему ивыбрался наружу. Бескрайний океан приветствовал меня грохотом прибоя, разбив умоих ступней прозрачную волну. Я оглянулся посторонам. Город уже давно неспал, горные вершины терялись вполуденной дымке, люди занимались своими делами. Я изабыл, что тут есть люди. Стыдливо юркнул внору ксвоей одежде иподумал, что, вобщем-то, окружающие одеты немногим более, чем ясам.
        Приведя себя впорядок, я вновь вышел наружу, чувствуя себя богатым туристом-бездельником вэкзотической стране. Разглядывая окружающую действительность, я неторопливо двинулся впуть между морем ибелеными стенами Города, Которого Нет. Соленые брызги холодными поцелуями касались моей кожи. Лодки, привязанные кдеревянным столбам усамого берега, терлись друг одруга боками. Ветер проникал через мои ноздри вголову ибессовестно перемешивал немногочисленные мысли. Одна изних, более цепкая, чем другие, добилась-таки моего внимания. Снекоторой тревогой я взглянул наверх, через бесконечные ступеньки амфитеатра. Выход отсюда был где-то там, непредставимо далеко. Взбираться втакую высь поприставным лестницам, азатем еще пытаться найти нужный уступ… Я поморщился отнеудовольствия. Впрочем, пока уходить нехотелось, атам видно будет.
        Среди залива, подальше отберега, рыбаки налодочках толи забрасывали, толи вынимали сети. Люди наберегу косились намою одежду, признавая вомне чужака. Наземле (точнее, нанабережной), прислонившись спиной кстене, сидел старый сморщенный человек слицом индейского вождя. Взгляд его был устремлен вморе, мышцы окаменели ипребывали внеподвижности. Я рассматривал его, пытаясь понять, чем он заинтересовал меня, ивдруг вспомнил. Это был Морок собственной персоной.
        - Добрый день, - вежливо поздоровался я. Морок неторопливо взглянул наменя икивнул чуть заметно. Лицо его вновь замерло. Сейчас он небыл похож натого Морока, скоторым я встречался ранее. Может, это всё-таки неон?
        - Это ведь ваш город? - поинтересовался я, садясь рядом устены. - Вы его придумали?
        Морок вновь кивнул.
        - Азачем? Такие громадные пространства, столько людей, всё живое… Сколькоже времени навсё это надо.
        Морок молчал, глядя нагоризонт. Я совсем уже разуверился вответе, когда Морок, неотрывая взгляда отвечного, произнес:
        - Уменя есть время… Много времени. Азачем… Уэтого города нет причины ипредназначения. Он низачем.
        Я почему-то почувствовал обиду. Мне нравился город, я уже любил его, ивдруг оказывается, что он бессмыслен.
        - Какже… Совсем низачем?
        Морок оторвал взгляд отволн:
        - Бесполезен, как илюбое искусство. Все наваждения бесполезны, как бесполезны картины, статуи, музыка…
        - Ну почемуже, - возразил я. - Искусство нужно. Всем.
        Морок смерил меня насмешливым взглядом.
        - Авы тогда зачем этим занимаетесь? - вспылиля.
        - Ая несчитаю, что обязан заниматься только осмысленными вещами, - язвительно заметил Морок. Вего оживших фразах проступила та его сущность, которую я хорошо помнил повстрече укостра.
        Я задумался, подыскивая ответ.
        - Значит, вы считаете мороки искусством? - наконец спросиля.
        - Это предельный вид искусства. Илюбое искусство является наваждением. Первобытные бизоны настенах пещер были первыми мороками.
        Ветер сморя усилился. Волна становилась всё сильнее. Рыбаки, свернув свои сети, спешили пристать кберегу. Небо покрылось маленькими облачками.
        - Ну вы сравнили. Бизоны - это просто рисунок. Аэто всё, - я похлопал ладонью понагретой солнцем стене, - обладает всеми чертами реальности: твердостью, запахами, вкусом, звуками…
        - Игораздо более важными свойствами реальности - потенцией развития, судьбой, прошлым, будущим, непредсказуемостью. Эти люди вокруг нас могут влюбляться, страдать, рожать детей, любоваться закатами, проявлять собственную волю. Укаждого свой характер, каждого можно вытащить вреальный мир, ион будет там жить обычной человеческой жизнью. Покрайней мере, никто несможет понять, так это илинет.
        Морок беззастенчиво хвастался результатами своих трудов.
        - Какже вы смогли сделать такое?
        - Я очень хорошо разбираюсь вприроде вещей, - Морок улыбнулся.
        - АВеда? Она тоже наваждение?
        - Веда? Нет, счего ты взял?
        «Ага, - подумал я. - Впрочем, он исоврет - недорого возьмет. Благо неналикси сейчас говорит. Иведь неспроста им такой язык понадобился».
        Морок тем временем разглядывал меня.
        - Видите, как много отличий между рисунками впещерах итем, что вы делаете, - сказал я под его взглядом.
        - Цель одна, - пояснил мой собеседник. - Ито, идругое пытается воссоздать реальность. Только внаскальных рисунках это получается лишь снекоторыми ее аспектами. Апотом художники научаются отражать действительность всё лучше илучше, появляется иллюзия пространства, объема. Пока лишь иллюзия. Добавляется звук, следом придут запахи, тепло, реакция наокружение. Опять-таки ввиде иллюзий. Сейчас вы еще неумеете этого делать иназываете такие произведения мороками. Ноискусство необязано останавливаться наиллюзиях. Вкакой-то момент мираж обретает плоть истановится реальностью. Художник понимает неожиданно, что созданный им цветок ничем неотличается отцветка настоящего… Вэтом неосознанная цель мастера - создать реальность, стать богом.
        - Выже сказали, что цели уискусства нет. Аоказывается, есть всё-таки! Да икроме этой я назову еще десяток!
        - Например? - ухмыльнулся Морок.
        - Ну, показывать красоту окружающего мира, раскрывать характеры персонажей, оказывать эмоциональное воздействие назрителя, учить его ивсё такое.
        - Это всё равно что сказать, что Мир создали для того, чтобы ты мог есть шоколад, - лицо старого индейца смяли ехидные морщины.
        Я вздрогнул. Его слова напомнили разговор сОстином ицель моего визита сюда. Лукавые глаза Морока несулили правды.
        - Вы так говорите, как будто искусство обязано повторять реальность, - я решил найти брешь врассуждениях. - Анасамом деле…
        Морок встал одним молодым движением. Я замолчал иподнялся тоже.
        - Идем, - весело позвал меня засобой, развернулся ибыстро зашагал вдоль стен. Его тело жадно впитывало сумасшедший ветер иснопы брызг разбивавшихся валов. Я летел следом. Укакой-то лестницы Морок остановился, оглянулся наменя: поспеваюли - имальчишескими движениями забрался наверх. Пройдя площадку, поднялся еще выше, потом еще. Наконец остановился. Я, запыхавшись, взобрался следом. Мой спутник стоял упроема ипропускал меня вперед. Ветер толкал вспину. Город делал вдох, затягивая мое тело вбеззубый рот двери.
        Как только я вошел, ветер исчез. Вместо комнаты передо мной было нечто неописуемое. Многообразные многоцветные предметы или существа жили своей жизнью, подчиняясь смутно понятной, ноневыразимой гармонии. Я сделал шаг вперед, иближайшее ко мне существо вдруг рассыпалось мириадами мелких горошин. Втотже момент другие выкинули щупальца иначали собирать рассыпавшегося товарища, тихо урча истановясь прозрачнее. Тоненькая хрупкая ложноножка доверчиво, жгуче имокро ткнулась вмою ногу. Я почему-то подумал, что стоит мне сделать еще шаг, ия сам рассыплюсь блестящими каплями.
        - Вот это самое сложное, - сказал Морок замоей спиной. - Создать нечто, совершенно непохожее нареальность, нонесмотря наэто обладающее законами жизни, многообразием, непредсказуемостью ивтоже время особой логикой, способное жить иразвиваться самостоятельно. Атакже познаваемое ипрекрасное сточки зрения обычных людей. Нечто совсем другое, нонеменее совершенное, чем наша обычная действительность.
        Бесконечнаяночь
        День ронял свои бледные лепестки, ите ложились нанебесный купол редкими облаками. Увядающее небо чернело икукожилось. Темнота становилась насыщеннее иглубже, ивдруг изнее посыпались мелкие семена звезд. Асерые лепестки всё падали ипадали, медленно, нонеотвратимо засыпая всё небо.
        Веда незримо присутствовала вкомнате. Она всегда, перед тем как явиться воплоти, напоминала осебе звоном передвигаемых чашек, гаснущим ивновь зажигающимся светом, смехом изпустоты. Поначалу ее забавляло мое недоумение, нозапрошедший месяц это вошло впривычку. Вот исейчас ее дыхание еле заметно коснулось моего лица, иторшер, из-за моего плеча заглядывавший вкнигу, погас. Серые сумерки наполнили комнату. Я сидел вкресле ибездумно глядел назасыпающие звезды вокне.
        Проснулся я оттого, что книга выпала измоих рук ишлепнулась напол. Тьма стала совершенной ивечной. Судя повсему, облака окончательно залепили небо. Я встал, сделал несколько шагов кстене. Пальцы впоисках выключателя пробежали пошершавым обоям ивдруг наткнулись напоцелуй. Веда была всё еще здесь. Ее невидимые (толи из-за темноты, толи насамом деле) руки обхватили мою шею, гибкое тело прижалось ко мне. Я протянул ладони, чтобы обнять девушку, нопередо мной была пустота. Вобъятиях, неимея возможности обнять самому, я почувствовал себя беспомощно. Веда поняла это, рассмеялась, отстранилась исовсем исчезла.
        Я вздохнул и, так иневключив свет, побрел вспальню. Здесь было светлее - ночной фонарь сболезненным усердием освещал комнату. Я разделся, постелил постель илег. Смутные тени, такие привычные задолгие годы, качались перед моими глазами. Они становились всё чернее ивыпуклее, казалось, они вздуваются гладкими пузырями наповерхности потолка. Смоляные капли выступили наэтой поверхности ипотянулись вниз длинными прямыми щупальцами. Всё ближе иближе кмоему лицу. Другие тянулись кполу, мебели, одежде настуле. Казалось, довсех вещей вкомнате они дотронутся одновременно. Момента прикосновения я непочувствовал, ноуслышал как негромкий стук рассыпанного гороха. Этот звук вновь разбудил меня.
        Астеничный осенний дождь нервно забарабанил тонкими подвижными пальцами пожести подоконника. Однако успокоиться ему неудалось и, взорвавшись приступом ярости, он начал хлестать постеклам мокрыми ладонями.
        Я лежал, слушая шум дождя, ипытался заснуть. Носон испугался яростной натуры безумца заокном испрятался вшкафу. Выцарапывать его оттуда было пустым занятием, и, вздохнув, я поднялся, дошел докухни, включил свет ипоставил чайник.
        Часы мерно тикали, нострелки недвигались. Чайник вскипел, заставив оконное стекло покрыться мелкой испариной. Я коснулся озябшими губами темного омута вмоей чашке иобжегся. Чай имел какой-то специфический вкус, присущий только чаю, заваренному среди ночи.
        Дождь устал инемного успокоился. Я снова лег. Мысли путались, расслабленно илениво двигаясь втакт моему дыханию. Скаждым выдохом несколько изних покидали мое тело, повисая облачком над моей головой. Скоро там собрались тучи нехуже, чем заокном. Они почернели, насупились ибыли готовы разразиться ливнем. Я испуганно глядел наних, пытаясь найти слова утешения, нослова - продолжение мыслей, амысли оставили меня. Напряжение между нами достигло максимума, ипервые тяжелые капли сорвались соблаков вниз. Наэтот раз я почувствовал их мокрое холодное прикосновение насвоем лице и, уж вкоторый раз, проснулся.
        Прохладные губы Веды касались меня. Видимые, осязаемые. Она неисчезла вобъятиях, ия ответил напоцелуй. Прижав ксебе теплое тело, я вновь заснул.
        Ивновь проснулся. Оттого, что дождь прекратился. Луна твердыми руками раздвинула облака ишироко распахнутыми глазами заглянула вкомнату. Я мог ее понять: всеребряных лучах плавные изгибы обнаженного спящего тела Веды были волшебными. Часы показывали половину второго. Вродебы впрошлый раз времени было больше. Или предыдущий раз мне приснился? «Половина второго», - произнес я одними губами, чтобы незабыть. Мои глаза сами собой закрылись. Бесконечная ночь опять поглотила меня.
        Казалось, втотже момент меня начали тормошить. Неочень сильно, новполне безжалостно. Разлепив веки, я увидел над собой Веду. Ее волосы касались моей щеки.
        - Вставай, - лицо мучительницы улыбалось, - нам пора.
        - Куда? - вопросил я ипостарался нахмурить брови как можно сердитее.
        - Надень рождения.
        - Ккому?
        - Вспомни, какой сегодня день, ипоймешь.
        Я вспомнил, какой сегодня день, ипонял.
        Шабаш
        Мы шли рядышком поночному городу. Я было свернул кквартире Морока, ноВеда качнула головой:
        - Нетуда.
        - Акуда? - удивилсяя.
        Веда назвала одну изгородских площадей.
        Был тот час, когда поздних прохожих уже нет, аранние еще непоявились. Недосмотренные сны неприкаянно шатались потемным переулкам. Помере приближения кцели нашего пути окружающее пространство малоуловимым образом менялось. Редкие горевшие окна исчезли совсем. Непонятно откуда появился запах тины. Асфальт под ногами стал бугристым, покрытым многочисленными трещинами, изкоторых пробивалась черная под светом тусклых фонарей трава. Я судивлением взирал наметаморфозы знакомых улиц. Итем неменее вид городской площади явился для меня обескураживающей неожиданностью.
        Здания вокруг превратились вруины. Пустые коробки домов, слепые окна без стекол, обрушившиеся крыши. Постенам извивались толстые стебли лиан, покрытые трепещущей влунном свете листвой. Булыжное покрытие площади местами было разворочено, иповсюду между камней выглядывала трава. Казалось, накаждой травинке сидит светлячок - или сами кончики травы фосфоресцировали втемноте, превращая поверхность площади вогромное мерцающее поле. Растительность самого разного вида освоила это пространство. Воду фонтана затянуло ряской, наее поверхности покоились огромные, ссильным дурманящим запахом цветы. Отэтого запаха, отпреображения знакомого города, отсумасшедшей бессонницы закружилась голова, ия сел прямо накамни мостовой. Трава вспыхнула при моём прикосновении ярким светом, исветовые волны побежали поее поверхности вразные стороны, рассыпая брызги разбуженных светлячков. Я беспомощно взглянул наВеду, присевшую рядом. Та смеялась.
        Через некоторое время, привыкнув кокружающей действительности, я решился всмотреться пристальнее влица ифигуры множества существ, заполнивших площадь. Я несразу понял, что одежда большинства изних чрезвычайно легка для глубокой осени - тонкие накидки, прозрачные платьица. Многие были обнажены. Далеко невсе изних походили налюдей. Удлиненные уши, вытянутые лица, слишком широко посаженные глаза, очень длинные или, наоборот, очень короткие руки. Надругом конце площади мне даже померещился кентавр, нофигура слишком быстро затерялась среди стволов деревьев, оставив меня внеразрешимом недоумении. Многих изприсутствующих, даже внешне похожих налюдей, отличала необычная манера движений, вычурная походка, слишком долгий немигающий взгляд. Я посмотрел наВеду исужасом обнаружил странную непропорциональность ее лица. Икак я раньше этого незамечал! Я поспешно отвернулся.
        Заблудившийся светлячок ткнулся вмой лоб. Неподалеку отменя, рядом споверженным, уже успевшим врасти вземлю ипозеленевшим бронзовым памятником, высился накрененный гранитный постамент. Наего краешке восседал Морок ипо-мальчишески болтал ногами. Увидев меня, он приветственно махнул рукой. Я кивнул вответ.
        - Гдеже именинник? - взглянул я Веде вглаза.
        - Пойдем, - вскочила та, имы двинулись через фосфоресцирующий океан площади. Всвоем теплом осеннем плаще я чувствовал себя несуразно среди практически раздетой публики. Кошка, моя старая знакомая, носилась втраве и, словно маленький котенок, гонялась засветлячками.
        Наконец, узияющей пустотой иощерившейся битым стеклом пасти витрины (я помнил этот магазин, иногда я покупал внём журналы), мы увидели Туссэна. Встаромодном потертом сюртуке, вокружении такихже молодых ибезудержно веселых товарищей, он более всего походил настудента свечеринки. Завидев меня, он заулыбался изамахал руками.
        - Я поздравляю тебя, - смущенно произнес я. - Правда, я незнаю, сколько тебе исполнилось, иуменя нет подарка.
        - Пустое, - беззаботно отмахнулся именинник.
        - Там, откуда я прибыл, - сиронией произнес я, - принято дарить подарки надень рождения!
        - Мальчик схарактером! - заметил один изсобеседников Туссэна. Тот хотел ответить, нонеуспел. Внашу компанию вихрем влетела девица невысокого роста сосветло-голубой кожей иизумрудными волосами. Обхватив Туссэна зашею, она защебетала что-то наих птичьем наречии. Обменявшись короткими репликами, парочка погрузилась взатяжной поцелуй.
        Почувствовав себя лишним, я обернулся впоисках Веды, нонеобнаружил ее. Легкомысленно пожал плечами, сунул руки вкарманы иотправился глазеть напраздничные чудеса. Аглазеть было начто. Настеблях вьющегося растения, зеленой шкурой покрывшего фонарный столб, распустились огненно-красные цветы сдлинными похожими нащупальца тычинками. Сперва я непонял, что привлекло кэтому растению такое количество народа. Присмотревшись, вужасе отшатнулся. Растение было хищным. Налюбое прикосновение ктычинкам лепестки мгновенно захлопывались снеприятным щелчком. Народ вокруг этого чудовища забавлялся тем, что дразнил его. Легкое касание пальцев кчуть липкой внутренности лепестков, отдернутая рука, обманутое растение, так инепонявшее, что его обманули… Я долго наблюдал заопасной игрой, нопопробовать так инерешился.
        Оторвавшись наконец отсозерцания чужих развлечений, я двинулся дальше, неоставляя надежды отыскать Веду. Ивскоре увидел ее, вбеззаботном упоении болтающую сподружкой. Присмотревшись кюной собеседнице, узнал Берту. Я попытался прислушаться ких речи, ноничего непонял. Вдруг Берта взглянула прямо вмое лицо инасмешливо сказала что-то Веде, кивнув вмою сторону. Та обернулась всем телом иобрадованно помчалась вмои объятия, чуть касаясь босыми ногами холодных камней иросы, впитывающей ипреломляющей свет, испускаемый травой. Я обхватил ее гибкое тело ивзглянул сверху вниз всчастливые глаза.
        - Ая знаю ее, - похвастался я. - Это Берта!
        Веда кивнула, неотрывая взгляда отмоих глаз.
        - Странное дело, - продолжил я. - Свиду вы одного возраста, атем неменее Берта почему-то кажется старше.
        - Она иесть старше, - рассмеялось чудо вмоих руках, - она моя мама!
        Я замер отудивления. Чтобы скрыть замешательство, спросил:
        - Очём вы говорили? Я так ничего инепонял. Этот Ваш ликси…
        - Это был неликси.
        - Ноявно ведь необычный язык.
        - Вполне обычный. Это тамрик. Такойже, как ликси, только другой.
        - Какэто?
        - Неважно, - отмахнулась Веда. - Какая разница? Есть вещи поинтереснее!
        Я посмотрел туда, куда показывала девушка. Насамом краю площади, перегораживая темное устье улицы, буквально изничего возникала башня. Этаж громоздился наэтаж, стройные ряды колонн ионического ордера брезгливо поддерживали грубую кладку изнеобтесанного камня, авних, всвою очередь, упирались стройные готические контрфорсы.
        - Что занелепица? - удивилсяя.
        - Вавилонскую башню строят, - пояснила Веда. - Игра такая - каждый достраивает этаж. Проиграл тот, укого башня рухнет.
        Некоторое время мы стояли и, запрокинув голову, смотрели нарастущую громадину. Темное вночи иабсурдное сооружение обладало какой-то странной красотой, объединяющей эстетику разных народов. Это действительно была вавилонская башня, новавилонская башня, строящаяся уже после смешения языков. Порыв черного ветра созвездного неба, обогнув громоздкий силуэт, дохнул вмое запрокинутое лицо. Я почувствовал, что продрог.
        - Увас принято угощать гостей? - обернулся я ксвоей спутнице.
        Веда кивнула ипотащила меня кдереву, проросшему через трещину встене одного издомов (под номером дома вместо названия улицы значилось: «Имя ей - Нун»). Сорвав сего ветвей два плода, один протянула мне, другой оставила себе. Как только я сдавил упругую кожу, плод, чмокнув, лопнул, обнажив сочную сердцевину стерпким ивяжущим вкусом. Веда бросила короткое «сейчас» иубежала. Набухшие губы покалывало изнутри. Мимо пробежала девушка, остановилась насекунду, судивлением глядя намое лицо, потом улыбнулась, провела пальцами помоей щеке, сказала непонятное иумчалась прочь.
        - Держи, - Веда протягивала мне съестное - втемноте непонятно, что именно. Я взял влажный кусок вруки иподнес конемевшим губам. Сочная мякоть коснулась моего языка, ия сужасом почувствовал вкус крови.
        - Что это?!
        - Мясо.
        - Оноже сырое!
        - Ну да. Сырое мясо всоке манго. Стертым орехом.
        - Как можно есть сырое мясо?
        - Почему нет? - Веда улыбалась толи удивленно, толи издеваясь. - Попробуй, тебе понравится.
        Я разжевал кусок мяса.
        - Оно ижилистое ктомуже!
        - Так это самое интересное, - моя подружка пресекла попытку каприза. - Рвать сырое мясо зубами!
        Я покосился насмешливое лицо, нопослушно продолжил жевать. Через некоторое время я судивлением понял, что мне действительно нравится терзать сырую плоть ичувствовать ее вкус языком.
        Внезапно одинокое облачко посреди чистого неба закрыло луну, погрузив площадь вомрак. Вследующий момент воблаке обнаружилась дырка, иузкая полоска лунного света, словно прожектор, осветила одинокую фигуру, идущую кнам. Складчатое одеяние Аллариха отражало свет внаши зрачки.
        - Эффектно, - оцениля.
        Веда пренебрежительно фыркнула.
        Алларих остановился накаком-то расстоянии, неотрывая взгляда отВеды. Та тронула меня запредплечье инаправилась кгостю. Машинально пережевывая мясо, я наблюдал заих беседой. Алларих взял мою подружку заруку. Та что-то говорила ему, потом обернулась, улыбнувшись, махнула мне, иоба существа исчезли среди толпы веселящихся монстров вчеловеческом обличье. Струйка мясного сока изсжатого вкулаке куска потекла поруке изабралась врукав. Впрочем, я был напразднике иимел намерение продолжать веселиться.
        Облако исчезло также неожиданно, как ипоявилось. Луна вокружении звезд щедро поливала буйную растительность, захватившую мертвый город. Бесцельно блуждая внутри праздника, я вновь вышел кповерженному монументу. Бронзовое лицо наполовину вросло вземлю, оставив снаружи подбородок, половину носа иодин глаз. При моём приближении глазное яблоко резко повернулось иуставилось наменя. Я вздрогнул. Услышав смешок, поднял глаза иувидел Голема, стоящего нанебритой бронзовой щеке.
        «Сколькоже здесь народу, - подумал я. - Сколько чудовищ, оказывается, живет вгороде под маской обычных людей. Я, кажется, встретил тут всех нелюдей, виденных мною запоследний год».
        Вродебы действительно всех. Кроме… Пот прошиб меня под плащом. Если Кати теперь одна изних, то она тоже где-то здесь. Ия смогу найти ее! Точнее, ее тело иту, которая ныне живет внём.
        Судорожно проглотив последний кусок угощения, я приступил кпоискам. Я взбудораженно носился поплощади, присматривался кдевушкам, останавливал их, заглядывал влица. Мое внимание девушки воспринимали по-своему. Смеясь, пытались втянуть всвои забавы, фривольно целовали вщёки, ая, неостанавливаясь нигде, всё мчался поплощади круг закругом. Наконец я понял, что одних итехже девушек я видел уже понескольку раз, ирасстроенно опустился насияющую траву. Кати нигде небыло.
        Карма, заработанная мною вовремя поисков, дала осебе знать неожиданно, нонезамедлительно. Сполдюжины юных созданий окружили меня иначали дергать, смеясь, кто заруку, кто заволосы, кто заодежду. Ошалевший отих гомона инепонятных слов, я попытался вырваться изих хоровода, нонетут-то было. Цепкие пальцы, веселые глаза, ласкающие прикосновения совсем дезориентировали меня вибез того запутанном мире. Мое тело щекотали совсех сторон, ия вспомнил почему-то сказки про русалок, способных защекотать свою жертву насмерть. Я сделал последнюю, отчаянную, попытку освободиться, ивследующий момент весь клубок обнаженных рук изаманчивых еле прикрытых тел разлетелся вразные стороны. Я удивленно огляделся, пытаясь понять причину столь внезапных перемен. Взглянув туда, куда глядели все, я открыл рот ионемел отпервобытного ужаса. Вавилонская башня, уже достигшая неба, невыдержала наконец творимых над ней безумств имедленно кренилась вмою сторону. Через мгновение я понял, что это некрен, асамое настоящее падение. Хрупкие статуи вырвались изсвоих ниш истремительно помчались вниз. Трещины пробежали повсему телу здания.
Крен становился всё больше, башня уже нависала надо мной. Гипсовая ваза грохнулась умоих ног, разлетевшись намелкие осколки. Кариатиды теряли головы, карнизы срывались сосвоих мест. Стена изнеобработанного камня наседала наменя, ивследующий момент прямо мне влицо уже мчался громадный каменный кулак.
        Удар бросил меня наземлю. Камни, кирпичи, обломки стен падали рядом сомной, вокруг меня, наменя. Несразу я понял, что, несмотря наудары, мое тело нечувствовало боли. Наконец каменный град закончился. Пыль медленно опускалась, наполняя содержанием лучи лунного света. Фосфоресцирующая трава выпрямлялась, освобождаясь из-под придавивших ее камней. Я был цел иневредим, покрайней мере физически. Вокруг высились обломки, загораживая остальную часть площади. Я потрогал их рукой - вполне материальные холодные камни. Влунном свете вспыхнул ореол воздушных волос - одна изрусалок, недавно игравшая сомной, склонилась ко мне. Волшебное лицо сбольшими глазами улыбнулось:
        - Мой…
        - Нет, мой, - отозвался голос еще одной девушки. Переполошившиеся светлячки запутались вее волосах. Я ощутил насвоем теле четыре ладошки, гладящие меня, ласкающие, пытающиеся забраться под одежду. Подняв дрожащие после недавнего потрясения руки, я наткнулся наих гибкие подвижные тела. Мои ладони, видимо, забыли осуществовании моей головы, почувствовав под собой нежную итеплую девичью кожу. Две пары губ прильнули ко мне, лишая остатков разума. Всё смешалось вмоём мозгу: холодные булыжники мостовой под моей спиной, светящаяся трава усамого моего лица, эфемерные создания, вкоторых растворялось мое «я», светлячки между нами извездами.

* **
        Я проснулся оттого, что замерз. Открыл глаза иусамого лица обнаружил железное блестящее колесо. Полированный рельс прогнулся под навалившейся нанего тяжестью, выгнулся, пропуская колесо вперед, прогнулся под следующим. Я испуганно вскочил начетвереньки. Ранний трамвай неспешно прокатил мимо меня свое тело, грохотнув настрелке. Я отпрянул назад. Тело бил озноб. Наземле, заботливо свернутый иположенный под голову, лежал плащ. Визг тормозов, раздраженный гудок. Машина, светя фарами, вынырнула изсерого утреннего тумана. Извиняясь, я развел руками и, подхватив плащ, бросился кобочине ссередины проезжей части.
        Даже одевшись, я никак немог согреться. Площадь вновь обрела свой обычный вид. Раннее утро неуспело еще разогнать осенний туман. Немногочисленные машины колесили побрусчатке через то место, где я только что спал. Бронзовый поэт вернулся насвой постамент иглядел сочувственно. Город, борясь сосном, пытался открыть глаза.
        Ночные разговоры
        - Алло! ДядюшкаХо?
        - Здравствуй! - голос мальчика лет пяти.
        - Этоя…
        - Ая тебя узнал! Я вообще кого хочешь узнаю поголосу!
        Поведение тоже как уребенка. Икак стаким серьезно разговаривать?
        - Я хотел спросить. Напразднике уТуссэна были все изваших?
        - Меня небыло. Они там веселились, ая тут один был, - ребенок явно обиделся.
        - Акроме тебя?
        - Кого-то небыло, ноони сами непошли, аменя даже непозвали.
        - Нокакже ты мог прийти? Утебяже теланет.
        - Ты злой! Зачем мне говоришь такое? Небуду стобой разговаривать! - малыш бросил трубку.
        Я скомкал промокший насквозь носовой платок иотшвырнул его вугол комнаты. Сон набулыжной мостовой вовторой половине осени обернулся насморком, больным горлом, тяжелой головой. Я посидел некоторое время, держа трубку вруке ивяло раздумывая, продолжатьли допытываться утелефонного духа, куда подевалась Кати, или завалиться спать дополного выздоровления. Голова раскалывалась инаотрез отказывалась думать. Я опустил трубку нарычаг, тяжело побрел кдивану и, отвернувшись лицом втемный угол, заснул.
        Когда я проснулся, заокном было уже темно. Накресле впротивоположном углу комнаты сидела Веда ссердитыми глазами.
        - Ревнуешь?
        Веда кивнула. Мы помолчали некоторое время. Больная голова недавала соображать.
        - Послушай, - сказал я. - Вот вы все такие всемогущие. Вылечи мой насморк. Ичтобы голова неболела, игорло.
        - Мы неумеем лечить.
        - Почемуэто?
        - Нам ненадо. Мы неболеем. Мы хозяева своих тел иможем менять их так, как захотим. Вразумных пределах, конечно. Только старые умеют лечить - те, кто поселился втела, еще неумея ими правильно управлять.
        - Кто это - старые?
        - Ну, Мокка, Голем, Морок…
        - …дядюшкаХо.
        - Нет, дядюшка Хо нестарый. Могбы исам догадаться.
        - Как, интересно?
        - Развитая телефонная сеть возникла нетак уж давно.
        - А.Да.Я сейчас совсем плохо соображаю. Голова болит.
        - Так тебе инадо!
        - Необижайся. Так вышло.
        Веда вздохнула:
        - Я знаю, что неправильно ревновать. Тем более напразднике. Я просто слишком маленькая еще. Говорят, что после ста лет уже неревнуют. Вэтом отношении тебе неповезло - ты недоживешь доста, ия буду ревновать всю твою жизнь.
        - Это утебя шутки такие?
        - Да нет, всё так иесть. Чем дольше мы живем, тем меньше внас человеческого. Всё поведение меняется. Мы можем строить взаимоотношения друг сдругом ненаоснове первобытных инстинктов, атак, как захотим сами. Без ревности, зависти, стремления сделать карьеру, стремления быть выше других… Нодля этого каждому изнас нужно время.
        - Неболеть вы быстрее учитесь.
        - Надоже, какой ехидный!
        - Ехидный, - согласился я. - Итоже буду ревновать. Мне тоже сто лет еще неисполнилось. Сама ушла куда-то сАлларихом, анаменя обижается!
        Веда покраснела, затем вскочила скресла ивыбежала изкомнаты иизмоей квартиры.

* **
        - Алло!
        - Ты что-то хотел уменя спросить?
        - Дядюшка Хо, вы знаете, которыйчас?
        - Разумеется, - невозмутимо парировал телефонный дух. Втрубке щелкнуло, изаписанный напленку голос любезно сообщил точное время, предполагающее глубокую ночь.
        - Вы что, никогда неспите?
        - Когда я неговорю, меня какбы инет. Приходится говорить круглосуточно. Аночью сэтим особые проблемы.
        - Можно позвонить кому-нибудь издругого полушария.
        - Можно, конечно… Это сопряжено сопределенным риском. Я боюсь лишиться целостности.
        - Ладно, бог свами. Я действительно хотел спросить. Вам известно, почему Кати небыло напразднике?
        - Кати?
        - Ну, той, что живет сейчас вее теле.
        - Я ее плохо знаю. Мы пока мало общались. Ктомуже она еще совсем юная, ей необходимо время, чтобы освоиться вэтом мире. Ты лучше уТуссэна спроси.
        - Спасибо. Хотя я рассчитывал узнать больше.
        - Что поделаешь. Ринама конта стелабу.
        - Опять непонятно говорите. Ликси или тамрик?
        - Ликси.
        - Мне так досих пор инерассказали, чем тамрик отнего отличается.
        - Ну… Как иналикси, нанём нельзя сказать неправду. Нослова внём совсем другие. Ивообще всё другое. Сликси даже перевести ничего нельзя натамрик инаоборот. Также как сликси итамрика нельзя перевести наобычный язык…
        - Зачемже нужны два языка содинаковыми свойствами…
        - Азачем нужны тысячи человеческих языков? Кстати, унас недва языка, агораздо больше. Ивэтом всё-таки есть смысл. Есть такие утверждения, которые нельзя сказать наликси, номожно натамрике, инаоборот. Аесть такие, причем вполне правдивые, которые нельзя сказать ни наодном изязыков истины.
        - Как увас всё сложно.
        - Насамом деле еще сложнее. Мы кроме языков истины иногда пользуемся языками лжи. Лонгеварном, например. Любая фраза, сказанная наэтом языке, - ложна.
        - Аэто еще зачем?
        - Видишьли, разработка языков - это один изспособов познания мира. Я занимаюсь этим ссамого рождения. И, оказывается, исследуя искусственные языки, можно узнать невообразимо много оприроде вещей, так много, что даже дух захватывает.
        - Может быть, ты так думаешь потому, что язык - единственный метод исследования, который есть втвоем распоряжении.
        - Даже если так, - голос дядюшки Хо стал сухим, - это неповод говорить мне такие вещи влицо. Да, я ограничен всвоих возможностях, нотем неменее живу полноценной жизнью. Боюсь, что ты намоём месте былбы жалким идиотом. Ты исвое тело используешь лишь отчасти, недавая реализоваться сотням возможностей.
        - Извини. Я нехотел тебя обидеть.
        - Кроме того, - мгновенно смягчился мой собеседник, - когда ты рассказываешь сказку, ты инепытаешься убедить когобы то ни было всвоей правдивости. Аязыки лжи дают много новых возможностей для повествования, адля поэзии это просто находка. Наши языки - иязыки истины, иязыки лжи - это объединение того, что вы называете наукой, стем, что вы называете искусством.
        Разговор сдядюшкой Хо подействовал наменя благотворно. Наконец, после долгих дней болезни, я чувствовал, что выздоравливаю. Несмотря наглубокую ночь, спать нехотелось. Как всегда перед выздоровлением, мое тело медленно наполнялось силами. Окружающий мир казался романтичным инемного сказочным. Я лежал всвоей кровати под белой простыней ибездумно смотрел натемный прямоугольник окна, закоторым, оранжевый вэлектрическом свете, падал ранний первый снег.

* **
        Мы шли поночному городу. Зима еще неначалась, ноосень определенно закончилась. Кисейные лоскутки поземки доблеска натирали булыжники мостовой. Туссэн бодро шагал попустынной улице иразглагольствовал:
        - Вмире гораздо больше чудес, чем можно былобы предположить. Вот, например, видишь этот камень? - Туссэн жестко наступил носком своего ботинка наодин измногочисленных камней мостовой. - Этот камень - сердце города. Если его вытащить, город погибнет.
        Некоторое время мы продолжали путь втишине.
        - Иты так просто показываешь мне этот камень?
        - Аты оглянись.
        Я обернулся. Ровные ряды брусчатки скользкой чешуей покрывали изогнутое тело улицы. Найти среди них только что показанное чудо непредставлялось возможным.
        - Кроме того, - продолжил мой собеседник, - его нетак просто оттуда извлечь. Как ты думаешь, почему эта улица досих пор вбулыжнике, вто время как все ближайшие под асфальтом?
        Разговор вновь прервался. Размеренные шаги непозволяли торопить события.
        - Вмире, как оказалось, много нетолько чудес, ноичудовищ, - я нехотел грубить, нонесмог сдержаться. - Ввас многое пугает.
        Туссэн согласно кивнул. Нежелая останавливаться, я продолжал:
        - Вы скрываетесь ото всех, ведете двойную жизнь. Вы едите сырое мясо. Наконец, вы попросту паразитируете налюдях!
        - Атебе неприходило вголову, что всё обстоит противоположным образом? Видишьли, ты, как ибольшинство людей, склонен рассматривать человека впервую очередь вфизическом плане. Жизнь людей, по-вашему, это впервую очередь жизнь тел. Кто скем целуется, кто где живет, кого посадили втюрьму. Мыже, посамой своей природе, склонны рассматривать жизнь как жизнь идей. Ивэтом отношении люди паразитируют нанас. Вся человеческая культура живет засчет культуры нашей. Всё новое, что возникает вискусстве или науке, возникает внашей среде. Еслибы нас несуществовало, искусство вечно вращалосьбы вкругу уже придуманных образов, идей, сюжетов. Мыже постоянно создаем что-то другое, что-то, чего небыло ранее. Итолько поэтому культура досих пор неисчерпала себя.
        - Ну исамомнение увсехвас!
        - Это несамомнение, мой мальчик. Я живу давно имногое помню. Первые наскальные рисунки созданы нами. Триновант, Афины, Теночтитлан, Фивы, десятки других крупных городов стоят наместе наших поселений. Когда мы становимся герметичными итщательно прячемся отлюдей, развитие культуры останавливается. Единственное, что умеют создавать люди, - это каноны, закрепляя, таким образом, то, что придумали мы. Видимо, чтобы непозабыть. Вот тебе, вкачестве доказательства, пророчество. Мы стали готовить блюда изсырого мяса совсем недавно. Для вас это дикость. Нопройдет нетак уж много времени, ивы последуете занами: есть сырое мясо станет общепринятым.
        - Нууж.
        - Увидишь…
        Мы подошли кстарому зданию состенами, покрытыми барельефами. Чья-то усадьба двухсотлетнего возраста. Перед домом небольшой парк. Над воротами герб идевиз: «ВХаосе было всё! Нодаже Бог неотыскал там покоя». Туссэн остановился икивнул: «Заходи».
        Я прошел мимо сорванной спетель решетки. Тоненькая ледяная корочка, затянувшая мокрую ранку земли, хрустнула под моим ботинком. Бронзовые грифоны ежились отхолода.
        - Вот оно, - Туссэн положил руку науродливую ветку высохшего дерева.
        - Чтоэто?
        - Это мое прошлое. Кажется, дерево высохло недавно, аоно стоит втаком виде уже более пятисот лет. Задолго дотого, как здесь построили все эти дома.
        - Почемуже его несрубили?
        - Я недал. Хотя пытались несколько раз. Вот эти рубцы появились, когда возводили усадьбу. Тогда пришлось создать родовую легенду. Авот эти сделали втот момент, когда влегенды перестали верить.
        - Сним связаны твои воспоминания?
        - Ивоспоминания тоже. Нохватит обэтом. Говори, зачем пришел. Я думаю, это хорошее место, чтобы выслушать просьбу. Я набрал влегкие воздуха:
        - Я хочу увидеть Кати. То есть неКати, конечно, ату, которая сейчас вее теле.
        - Зачем тебе? Тело - это только тело. Кати умерла.
        - Незнаю зачем. Хочу. Немогу без этого.
        - Как можно отказать втакой просьбе! Необоснованное желание священно!
        Мне почудилась ирония вего голосе, новследующий момент я понял, что Туссэн абсолютно серьезен.
        - Кроме того, - продолжил мой собеседник, - я, как ни странно, понимаю тебя. Бороться засуществование куска трухлявой древесины неменее глупо. Но, боюсь, ты будешь разочарован.
        - Почему?
        - Ты необретешь покоя.
        - Я знаю.
        - Ничего ты незнаешь… Ладно, я скажу, где искать. Нонемчись туда сразу, дождись утра. Аувидев ее - возвращайся. Мне есть что тебе сказать.
        Искусство разочарований
        Ранний снег покрывал сырую землю тонким слоем. Нанежной белой пелене четко отпечатывались черные следы, превращая зимний пейзаж внеумелую декорацию. Также неестественно выглядела покосившаяся табличка, запрещавшая купание впокрытом тонкой пленкой льда пруду. Перевернутые кверху брюхом лодки наберегу всем своим видом давали понять, что лето безвозвратно закончилось ипотому они ни зачто неполезут вхолодную воду.
        Я прошел помосткам лодочной станции иостановился вожидании. Назначено здесь.
        Всю ночь я неспал. Напряжение перед встречей сКати обернулось страхом неизвестности, этот страх кутру успел покрыться коркой равнодушия, такогоже фальшивого, как всё вокруг. Впарк я пришел твердой походкой исоспокойным взором.
        Бутафорские часы намоей руке остановились. Ветра небыло. Рассветная тишина заполниламир.
        Снегромким всплеском, ломая застывшую поверхность ирассыпая ее блестящими осколками, изглубины пруда стремительно выпорхнуло длинное гибкое тело иодним движением уселось надеревянные мостки. Я вгляделся пристальнее внепостижимое существо, блестящее мокрой пленкой ледяной воды. Его можно было счесть кем угодно, нонечеловеком. Неправдоподобно светлая кожа, местами замещаемая чешуей, обтягивала тело, лишь отдаленно похожее надевичье. Необычно короткая шея незаметно переходила вголову. Овальное лицо идеально правильной формы несло насебе громадные раскосые глаза, маленький рот идва отверстия вместо носа. Лопатки, превращенные вжаберные крышки, приподнимались иопускались втакт дыханию. Существо должно было казаться уродливым, ноя почему-то видел его восхитительным. Носовершенно непохожим наКати. Я слыхал, что мои новые приятели свободно меняют свои тела, нонеподозревал, что дотакой степени. Монстры уничтожили нетолько душу, ноитело моей возлюбленной!
        Я молчал, незная, что сказать. Пустота наполняла меня. Так пустеет город перед приближением цунами. Большие глаза внимательно смотрели наменя. Я неловко пожал плечами. Существо отвернулось, ивэтом движении, вповороте головы, всмещении плеч я вдруг узнал движения Кати, ее существо, пробившееся сквозь толщу чужого. Мутная волна затопила меня, круша переборки хрупких строений моей личности. Стихия требовала выхода иненаходила его. Ничего невидя более, я бросился бежать. Прочь изпарка, кстарой усадьбе сзасохшим деревом, кчеловеку, накоторого я мог выплеснуть бурю гнева, клокочущего внутри.

* **
        - Вы монстры! Вы безбожно захватываете человеческие тела, убиваете их иприкрываетесь словами овысоком искусстве!
        - Унас нет выбора… - сейчас Туссэн больше всего был похож наюного студента перед грозным экзаменатором.
        - Выбор всегда есть!
        - Вы ведь тоже едите животных.
        - Как можно сравнивать! Люди неживотные. Ипотом, среди нас есть вегетарианцы.
        - Среди нас тоже, внекотором смысле.
        - Какэто?
        - Некоторые изэтических соображений нехотят селиться влюдских телах.
        - Гдеже они живут?
        - Вживотных, вдеревьях, - голос Туссэна стал совсем грустным. - Да малоли где. Да ты исам их знаешь. Дядюшка Хо, кошка изквартиры Морока…
        - Укошки человеческая душа? Надоже… Так ведь этоже выход! Почемуже вы по-прежнему убиваете людей?
        - Это дурной выход. Всё-таки наши души гораздо ближе кчеловеческим. Находясь втеле животного, мы неможем реализовать большую часть своих возможностей. Я даже неговорю отрансформации тел. Более простые вещи: говорить, думать по-человечески… Аведь желания остаются людскими.
        - Ну хорошо. Автелефонной сети? Там, намой взгляд, возможности несужаются, арасширяются.
        - Дядюшка Хо - это вообще особый случай. Других таких, как он, быть неможет.
        - Почему?
        - Если всеть поселить еще кого-нибудь, то голос всё равно останется один. Просто нельзя будет отделить одного отдругого, потому что каждый неимеет собственных отличительных признаков. Это всё равно что поселить две души водно тело. Очень скоро даже сам субъект несможет понять, где чья душа.
        - Есть другие сети!
        - Нетак много, исовременем их становится всё меньше. Еще есть радиоэфир, икто-то пробовал поселиться там. Досих пор мы незнаем, успешно илинет.
        - Тем неменее, - упрямо продолжал я, - лучше жить неполноценной жизнью, чем убивать людей.
        - Всё равно приходится убивать. Нелюдей, так животных.
        - Животные - это совсем другое!
        - Ичемже они хуже?
        - Они неумеют думать.
        - Какое отношение это имеет кправу жить? Животные умеют чувствовать истрадать. Страх они испытывают невменьшей степени, чем человек. Даже вбольшей. Умирать им страшнее.
        Вот вэтом разница между нами. Вы едите зверей и, чтобы оправдать это, придумываете теории, объясняющие, почему вы лучше их. Мы вынуждены отнимать людские тела, ноощущение вины вечно живет снами. Вся наша культура пронизана чувством вины. Ты был неправ, мы неприкрываемся искусством. Просто каждый изнас старается сделать как можно больше вэтом мире, повозможности гораздо больше, чем сделалбы погибший человек, потому что считает себя невправе впротивном случае владеть захваченным телом. Мы должны жить интенсивно, потому что знаем цену этой жизни. Мы научились менять тела ипродлевать жизнь доневообразимых пределов, потому что мы знаем, насколько бесценно тело каждого изнас. Мы пытаемся одушевить неодушевленное. Войны или убийства из-за денег для нас немыслимы. Поэтому мы придумали другие нормы общения, непостроенные надоминировании ииерархии. Всё это безумно сложно, поскольку исходный материал унас тотже, что иувас. Но, как я уже говорил, унас нет выбора. Мы делаем всё, что можем.
        Туссэн замолчал. Под его постаревшим взглядом я почувствовал смену ролей: теперь я был похож настудента, незнающего ответа назаданный вопрос. Наконец я отзеркалил последнюю фразу собеседника, неумея ответить посути:
        - Значит, нетак много вы можете.
        Некоторое время я неподнимал глаз. Акогда поднял, взгляд мой наткнулся напривычно любопытную иехидную улыбку.
        - Пойдем, - сказал он мне. - Я дам тебе возможность изменитьмир.
        Мы шли недолго. Свернули несколько раз изодного переулка вдругой, тяжелым ядром прокатились потемному туннелю, ведущему встарый двор, иостановились. Среди полуржавых детских лестниц ипокосившихся нелепых грибков, накрывающих песочницы, мальчишки играли ввойну, выпуская друг вдруга невидимые инеощутимые снаряды изоружия, гораздо более похожего нанастоящее, чем вовремена моего детства. Наскамейке, сжавшись отхолода, сидел молодой человек ссердитым лицом инервно курил. Туссэн ткнул внего пальцем ипосмотрел наменя:
        - Этот. Это тело следующее. Ты, так уверенный втом, как всё делать правильно, можешь его спасти. Выбор затобой. Если захочешь, мы нестанем убивать его, итогда погибнет один изнас. Как решишь, так ибудет.
        Бог, играющий вкости
        - Проходи.
        - Ты знаешь, Остин, спешу очень.
        - Даже чаю непопьешь?
        - Ага.
        - Надоже…
        - Держи.
        - Чтоэто?
        - Вот смотри, письмо вскроешь впонедельник, нераньше. Ивот тетрадка. Там какие-то мысли… Это то, что я хотел сделать и, видимо, неуспею. Тексты, стихи, ну ивсякое разное. Я буду рад, если ты что-нибудь изэтого доделаешь.
        - Слушай, утебя всё впорядке?
        - Более или менее. Ты бери-бери, я что, зря всю ночь писал?
        - Поночам спать надо.
        - Знаешь, Остин, я уже две ночи неспал исегодня, видно, небуду. Неуспеваю…
        - Чего неуспеваешь-то?
        - Ничего неуспеваю. Да, еще. Всубботу я всех друзей собираю, приходи обязательно, - я взялся задверную ручку. Уходить нехотелось. Нодел действительно осталось немало. Я повернул лицо кнесколько ошеломленному визитом хозяину:
        - Слушай, давно хотел тебя спросить. Если рая нет, то иБога нет также?
        - Это вообще нелепый вопрос. Кого ты имеешь ввиду, говоря «Бог»? - пожал плечами Остин.
        - Как кого? Это все знают.
        - Все думают, что знают, ноникто незадумывался всерьез над этим вопросом. Ну хорошо. Под Богом ты понимаешь творца Мира, или абсолютное добро, или причину всего, или абсолютный разум, или сущность, которая всё знает…
        - Всё вместе, повозможности, - остановил я бесконечный перечень.
        - Всё вместе неполучится. Всеблагость вместе совсеведением ивсемогуществом предполагают совсем иной мир, чем тот, вкотором мы живем.
        - Тогда творец Мира ивсё, что этому непротиворечит.
        - Видишьли, - вздохнул Остин, - говоря «творец Мира», ты постулируешь, что это некто живой иразумный. Аэти понятия определены для совсем других сущностей. Сказав, что Бог живой, мы тем самым утверждаем, что он занимается размножением, дышит, ест, атакже множество других вещей, для высшего существа довольно нелепых. Сразумом еще сложнее. Мы неможем сказать, разумныли некоторые изживотных, поскольку неимеем критерия разума. Какже можно рассуждать оразумности Бога. Короче говоря, считать Бога живым иразумным также наивно, как представлять его седоволосым старцем сбородой.
        - Ну ипусть. Я хочу знать, существуетли Бог, пусть даже непонятно, живойли, разумныйли.
        - Автаком случае, я опять спрошу, что ты понимаешь под словомБог?
        - Нечто, счего началсяМир.
        - Нечто, счего начался Мир, ученые называют Большим взрывом. Можешь считать, что это иесть Бог. Хотя особого смысла я вэтом невижу.
        - Эх, складно ты говоришь. Такбы ислушал всю ночь.
        - Так яже предлагаю: заходи, пей чай ислушай сколько угодно.
        - Нет, всё-таки спешу. Пока. Незабудь про субботу.

* **
        Выйдя наулицу, я хотел было отправиться домой - еще много чего нужно было написать, вспомнить, доделать. Нотутже понял, что стоит мне сесть записьменный стол, как я усну. Ксчастью, были еще дела, связанные сактивными действиями. Через вечерний город я направился кМороку.
        Остановившись удвери, я внутренне сжался. Собрался сдухом, резко толкнул дверь отсебя истремительно вошел. Реальность оказалась обескураживающе обыденной. Я вновь оказался налестничной клетке, идверь хлопнула замоей спиной. Площадка слифтом зеркально повторяла площадку сдругой стороны двери.
        - Только этого мне сейчас нехватало, - сказал я вслух, ожидая услышать смех заспиной. Я уже давно привык, что надо мной смеются, ипредпочитал, чтобы это происходило открыто. Нолестницу заполняла тишина, разбавляемая лишь невнятным лепетом города застеклами окон.
        Я обернулся кдвери имедленно открыл ее, встав впроходе. Теперь я мог видеть обе половинки симметричной действительности: две лестничных клетки, два лифта, две тусклых пыльных лампочки. Ситуация была патовая.
        Решив проверить, как далеко простирается иллюзия реальности, я спустился вниз полестнице, ожидая влюбой момент смены привычной действительности фантасмагорией. Ногород снаружи оказался обычным городом, сдотошностью зеркала воспроизводившим реальность. Раздумывая, что мне делать, я вновь поднялся наверх. Завидя знакомую площадку, я вдруг испугался, что ненайду заней привычного мира инавсегда останусь втакойже, нотем неменее другой действительности. Стремительно промчавшись через проём, я успокоился, закрыл дверь ипостоял немного. Потом вновь вошел ивновь оказался налестничной клетке.
        - Чёрт побери! - выругался я. - Уменя нет времени играть вваши дурацкие игры. Иочень нужно поговорить!
        Так я ходил туда-сюда, ругался, пытался убедить невидимых, аскорее всего инесуществующих собеседников, пока, наконец, дверь напротив неоткрылась иоттуда невысунулась злая физиономия старухи:
        - Чего надо тут? - возможно, она ибыла ведьмой, новедьмой совсем иного рода, чем те, которых я искал. - Ану хватит хулиганить!
        Я внимательно вгляделся всморщенное лицо, злые глаза, тонкие белые пиявки губ. Извинился исказал, что сейчас уйду. Старуха, словно устрица, захлопнула свою створку, ая обернулся кзлополучному проходу, чувствуя спиной прицел дверного глазка. Вздохнув, я вышел издвери и, увидев напротив вытаращенную линзу, подумал, аестьли изаэтой дверью злобная бабка. Интересно былобы их столкнуть друг сдругом.
        Нестав, однако, экспериментировать, я отправился вниз. Усамого выхода взглянул начасы. Сердце екнуло. Секундная стрелка двигалась вобратную сторону. Или… Целую минуту я пытался сообразить, вкакую именно сторону должны идти часы. Да нет, всё правильно. Хотя… Впрочем, что может случиться счасами - они всё время были намне, идаже если я остался нестой стороны двери… Новые страхи карабкались помоим брюкам, куртке, шее. Ко рту, апотом внутрь, вглубину. Ая-то думал, меня уже неиспугать.
        Прислонившись кстене, я попытался успокоиться. Во-первых, даже если это зазеркальный мир, то что стого. Какая разница, где жить, если они одинаковы? Во-вторых, я всё-таки внормальном мире. Вот цифры надверях правильно написаны ивполне читаются. Или нет… Как-то нетак они выглядят. Или так… Я столько раз мотался туда-сюда, что совсем запутался! Сев наступеньку, закрыл глаза, попытался сосредоточиться имысленно представить, как выглядит правильный мир. Открыл глаза иогляделся. Вродебы всё впорядке.
        Слегка успокоившись ивыйдя изподъезда, я быстро зашагал кдому, жалея остоль бездарно потраченном времени ивнимательно вглядываясь вкаждую встречную вывеску: правильноли она выглядит, нетли вней чего-нибудь необычного, аесли есть, то невинойли этому моя взбудораженная фантазия. Фантазия, конечно, чтожееще!

* **
        - Я рада вновь слышать тебя!
        - Дядюшка Хо, когда ты говоришь женским голосом, называть тебя дядюшкой Хо как-то странно. Нетли утебя другого имени?
        - Уменя вообще нет имени.
        - Как так? Акакже…
        - Имя «дядюшка Хо» является моим невбольшей степени, чем любое другое.
        - Какже ты живешь без имени?
        - Азачем оно мне? Я уникальна. Других таких нет. Мне ненужно имя, чтобы отличить меня откого-либоеще.
        - Икакже тебя тогда называть?
        - Да как хочешь.
        - Акак обозначать вразговорах сдругими?
        - Я думаю, - после короткой паузы отозвался мелодичный девичий голосок, - это немои проблемы.
        - Хорошо! - Я разозлился изаявил безапелляционно: - Тогда втвоей женской ипостаси будешь зваться Сюзанной!
        - Может быть, может быть… - уклончиво отозвалась моя «крестница».
        - Ладно, чёрт сними, ствоими именами. Уменя важное дело. Мне нужен Туссэн.
        - Кстати, это тоже ненастоящее его имя, - ехидно заметила Сюзанна.
        - Я знаю, мне уже говорил кто-то, непомню, кто именно. Нонаего имя мне сейчас тоже плевать, - усталость, накопившаяся занесколько дней, вдавила меня вкресло. Я закрыл глаза, ивесь наш разговор вдруг представился мне сном. - Мне нужен онсам.
        - Я сейчас незнаю, где он. Ноузнаю, как только он позвонит.
        - Хорошо. При первойже возможности перезвони мне. Или пусть сам Туссэн перезванивает.
        - Ладно, если тебе это так нужно…
        - Всё! - я резко оборвал разговор ибросил трубку. Грубо, конечно, ноговорить дольше я немог.
        Попытка открыть глаза успехом неувенчалась. Разумнее всего было сейчас улечься спать, новремени совсем неоставалось. Надо написать несколько писем, попросить вних доделать то, что я доделать неуспеваю. Ивсё равно останется много такого, что исчезнет вместе сомной. При мысли обэтом уменя задрожали губы. Жаль, безумно жаль.
        Я сжался ирезко вскочил наноги, так инесумев открыть глаза. Сделал шаг, другой, разлепил клейкие веки ипобрел вванную, держась застену. Холодная вода сделала меня похожим начеловека - слегка зомбированного инеочень устойчивого, ноболее-менее дееспособного. Сев записьменный стол, я раскрыл тетрадь, ручка коснулась бумаги. Изамерла так, приняв насебя груз всего моего тела.
        Изоцепенения меня вывел дверной звонок. Я поднялся и, подгоняемый назойливыми трелями, добрался докоридора.
        Задверью стояла Веда.
        - Кажется, - пробормотал я вместо приветствия, - ты впервый раз входишь вмой дом через дверь.
        Веда засмеялась.
        - Иеще я никогда невидел тебя впальто.
        Веда разделась ибез разговоров прошла вкомнату. Я поплелся заней.
        - Знаешь, - извиняющимся голосом сказал я, глядя, как девушка уверенно занимает кресло, - уменя сегодня совсем нет времени. Авот всубботу я собираю всех своих друзей. Иты приходи, - я несразу обратил внимание, что говорю сней некак смифическим существом, акак собыкновенным человеком.
        - Знаю я, что ты задумал, - уверенно заявила моя подружка. Врядли это было правдой: уж больно весела она была.
        - Ичтоже?
        - Ты решил отдать свое тело вместо тела этого парня. Так ведь?
        - Так, - я нахмурил брови.
        - Это глупо. Ты неподходишь.
        - Почему это? - опешил я. - Чем я плох?
        - Неты, атвое тело. Мы нехотели тебе говорить… Нотеперь… Вобщем, ты болен. Твое тело нельзя использовать. Непереживай, это несмертельно. Новозможности потрансформации…
        Почему-то серьезность моей болезни меня сейчас неволновала совсем. Мое будущее менялось кардинальным образом. Ручка, досих пор зажатая вмоей ладони, выскользнула наконец наволю, нотутже беспомощно упала напол. Я бессмысленно стоял посреди комнаты инемог даже подумать отом, как теперь жить дальше. Мгновение назад вся моя жизнь была расписана поминутам досамой смерти. Ивдруг этих минут оказалось вомного раз больше.
        Инадо было вновь что-то придумывать поповоду юноши.
        - Ты выглядишь усталым, - заявила Веда изкресла. Она поджала ноги иизображала изсебя персонификацию уюта. - Тебебы поспать сейчас.
        - Какже так, - наконец произнес я. - Я насубботу уже поминки назначил.
        - Значит, - невозмутимо заявила Веда, - перенесешь сборище навоскресенье.

* **
        Телефон звонил очень долго, пока я наконец неосознал этот факт инепроснулся. Поспешно подбежав ктолько что смолкнувшему аппарату, я схватил трубку, ноуслышал лишь короткие гудки.
        Я выругался. Наверняка звонил Туссэн. Поспешно я набрал телефон дядюшки Хо. Наэтот раз пол моего собеседника определить неудалось - детский голос мог принадлежать как мальчику, так идевочке.
        - Дядюшка Хо, - привычно справляясь свнутренним протестом, выпалил я, - мне сейчас звонил Туссэн?
        - Откуда я знаю? Я неслежу затем, кто тебе звонит.
        - Ноты передал ему мою просьбу?
        - Да.
        - Значит, наверняка он. Ноты ведь опять скажешь, что незнаешь, где его искать?
        - Скажу, - покорно согласился мой собеседник.
        - Мне крайне необходимо видеть кого-нибудь извас. Может, всё-таки сможешь помочь?
        - Морок тебе подойдет?
        - Пусть будет Морок. Только побыстрее.
        - Экий ты нетерпеливый. Ладно,жди.
        - Спасибо!
        - Всегда рада помочь.
        Всё-таки «рада». Девочка, анемальчик. Ну ибог сним. Уже почти положив трубку, я вдруг вспомнил омассе незаданных вопросов. Быстро отдернув руку отрычага, я поспешно закричал втрубку:
        - Ты еще здесь, …Сюзанна?
        - Покада.
        - Я еще хотел узнать… Вот вам всем нужны бесхозные тела. Почему вы неберёте для этой цели свежих покойников?
        - Хм. Ты попроси Туссэна, он пошлет тебя накладбище соскелетами пообщаться. Может, тогда поймешь почему.
        - Асловами нельзя?
        - Словами нетак эффектно. Впрочем… Дело втом, что тело так просто неумирает. Есть внём вэтот момент нечто, несовместимое сжизнью. Потому инам оно негодится.
        - Допустим. Асамоубийцы? Уних есть то, что нужно вам иненужноим.
        - Когда это возможно, мы пользуемся телами самоубийц. Нокак-то чаще получается убедить их отказаться отидеи окончить жизнь.
        - Странная увас этика. Спасаете одних, убиваете других…
        - Этика вообще странная штука. Ноесли есть возможность спасти человека, мы неможем этого несделать.
        Только положив трубку, я вдруг понял, что незнаю, очём говорить сТуссэном или Мороком. Решение, окотором предполагалось сказать вчера, оказалось нереализуемым. Ладно, там видно будет.
        Некоторое время я сидел внеподвижности. Бесчисленные хлопоты отменились, несколько дней взбалмошная судьба обменяла навечность. Теперь я незнал, чем занять себя.
        Неспешно встав ипотянувшись, я подошел кокну ираспахнул его всветлый облачный день. Несколько одиноких любопытных снежинок сунулись было вмой дом, номестный климат им непонравился, и, капризно вздрогнув, гостьи удалились. Свежий воздух медленно наполнял комнату, ия ощущал себя рыбкой ваквариуме, вкоторый вернувшийся изотпуска хозяин решил добавить воды. Сознавая, что мои мысли дурны, я тем неменее немог освободиться отощущения радости.
        Я подошел кшкафу, открыл стеклянные дверцы имедленно провел пальцами покорешкам книг. Скользкие, упругие, шершавые, теплые, гладкие. Еще вчера я точно также касался их, прощаясь. Мой ум отдыхал после многодневной непрерывной работы. Яркими образами всплывали воспоминания омоих новых знакомых собратной стороны привычного. Туссэн, который насамом деле инеТуссэн вовсе. Голем, оживляющий статуи. Свиду страшный, апосути смешной мальчишка Алларих. Веда иее мать Берта, выглядящая чутьли немоложе своей дочери…
        Я замер.
        Что значит «дочери»? Разве уних есть дети? Иразве уВеды могут быть родители?
        Боковое зрение зацепилось затень уокна, ия поспешно обернулся. Наподоконнике сидел Морок, положив ногу наногу. Снежинки огибали его тело, залетая вкомнату.
        - Ты звал меня?
        - Да.
        - Ты уже знаешь, что ответить Туссэну?
        - Несовсем. Нокодному издвух исходов я склоняюсь больше.
        - Ккакому, любопытно знать?
        Я поник, нежелая отвечать прямо сейчас. Морок, глядя наменя, ухмыльнулся:
        - Азачем тогда звал? Ипри этом меня? Я неинтересуюсь этическими экспериментами.
        - Вы мне симпатичнее других. Ваши мороки чудесны. Их неотличишь отреальности.
        - Нато они имороки. Никогда нельзя быть уверенным вреальности происходящего. Я уже давно неделю окружающий мир нареальную инереальную половинки. Всё, что ты видишь вокруг себя, может оказаться наваждением. Илюбая фантасмагория может оказаться реальностью.
        - Ну уж, - неповериля.
        - Точно, - Морок соскочил сподоконника ипрошел вдругой конец комнаты. Заним тянулся холодный искрящийся шлейф, тающий втеплом воздухе. Подойдя ккреслу, он уютно устроился внём инеспешно продолжил: - Ты считаешь, что хорошо знаешь свое прошлое. Горюешь поКати, думаешь, что ее убили сцелью забрать тело.Но.Реальность может быть совсем другой. Например. Сказка, рассказанная Туссэном, устарела лет насто, поскольку примерно сотню лет назад проблема снехваткой тел была решена. Мои мороки ничем нехуже реальной человеческой плоти, авомногом илучше. Раньше вних действительно нельзя было поселить душу. Ноя незря работал прошедшее тысячелетие. Теперь ненадо искать обитель для души, ее можно просто создать.
        Я ошеломленно молчал. Морок говорил неостанавливаясь:
        - Тем неменее, вся наша культура произрастает начувстве вины перед человечеством. Вомногих сильно желание искупить причиненное зло, дать человечеству то, чем мы ранее оправдывали свое право натела. Некоторые изнас решили научить людей всему, что знают сами. Создавать мороки, управлять собой иокружающей реальностью, писать стихи наязыках истины илжи.
        Наша культура, всилу своего происхождения, насквозь пропитана этикой. Перенять эту культуру сможет далеко невсякий человек. Кроме того, необходимо, чтобы человек этот был умен, любопытен, имел способность приспосабливаться клюбой самой нелепой действительности. Поэтому избранники подвергаются определенным испытаниям, ивкакой-то момент перед ними встает этическая проблема, которую они должны правильно решить. Насамом деле ввыборе такого испытания есть некий субъективный элемент. Человека заставляют совершить тот выбор, который любой изнас совершал много раз ивправильности которого никто изнас доконца неуверен.
        Морок остановил свою речь, нопродолжал пристально глядеть наменя, еле заметно улыбаясь.
        - АКати? - выговорил я пересохшими губами. - Вы ведь убили Кати!
        - Кати никто неубивал потой простой причине, что Кати никогда небыло. Нет-нет, она неморок, - я закрыл открывшийся было рот. - Просто она одна изнас. Более того. Она - охотник. Она ищет претендентов иинициирует их попадание кнам. Кстати, далеко невсе донас добираются. Это комплимент.
        Я растерянно хлопал глазами, незная, верить встарую нелепицу, ккоторой уже привык, или вновую. Новая нравилась мне больше. Именно поэтому я боялся внее поверить.
        Вкомнате было уже довольно холодно. Я подошел кокну изакрылего.
        - Нотогда Кати никогда неумирала. Ия вновь могу сней встретиться.
        - Зачем? - отрезвил меня Морок. - Яже сказал. Она просто охотник. Она нелюбит тебя иникогда нелюбила.
        Я поник. Потом медленно поднял взгляд итвердо направил его вглаза собеседнику:
        - Ты лжешь. Я неверю тебе. Поклянись наликси.
        - Я разве сказал, что это правда? Это одна извозможностей, соответствующих тому, что ты знаешь. Таких возможностей бесчисленное множество. Илюбая изних может быть истинной. Аскорее всего, все они реальны.
        Морок потянулся неожиданно расслабленным телом, встал инаправился кокну. Наполпути он остановился ивновь взглянул наменя:
        - Кстати, ты зря так безоглядно веришь этой фразочке наликси. Дело втом, что она имеет смысл ивдругих языках, втом числе иналонгеварне - языке лжи. Иналонгеварне смысл ее совсем-совсем иной.
        Воскресенье
        - Хорошо посидели. Душевно.
        - Да, только немного обыденно.
        - Знаешь, Остин, для меня впоследнее время иобыденность - экзотика.
        - Догадываюсь. Ты долго уже сам несвой. Новедь нерасскажешь…
        - Расскажу, пожалуй. Только попозже.
        - Ну, попозже так попозже.
        - Слушай, утебя эта царапина налице разве справа была? Хотя извини. Идиотский вопрос.
        - Покрайней мере, какой-то странный.
        - Забудь.
        - Попробую.
        - Всё-таки приятно было увидеть всех старых знакомых разом.
        - Инезнакомых тоже. Что это задевушка была? Веда, кажется.
        - Так, одна приятельница.
        - Тоже позже расскажешь?
        - Ага.
        - По-моему, груз скрываемого тобой уже превысил критическую массу. Сейчас самое время. Ая тебе потом помогу посуду помыть.
        Остин указал нанеприбранный стол, оставшийся после ухода гостей. Неяркий торшер отражал свой свет вгранях пустых бокалов. Я махнул рукой:
        - Да ладно, я завтра сам помою. Впрочем, ты прав. Сейчас самое время.
        - Вот иславно! - обрадовался Остин. - Рассказывай. Кстати, смотри. Тут еще два бутерброда осталось. Один тебе, другоймне.
        - Ешь оба, я небуду.
        - Ты? Небудешь?
        - Да, я перестал есть мясо.
        - Скаких этопор?
        - Недавно.
        - Изверушек нежалко?
        - Так наоборот, потому инеем, что жалко.
        - Это слишком поверхностный взгляд. Ну представь, что будет, если все станут вегетарианцами. Вся экологическая система, построенная натом, кто кого ест ивкаких количествах, рухнет. Леса начнут вырубать под поля твоей вегетарианской еды. Животным придется совсем несладко.
        - Думаешь? - ссомнением спросиля.
        - Аты считаешь, что изменение типа питания такого распространенного вида, как Homo Sapiens, никак неповлияет навсе остальные виды?
        - Ты сумасшедший.
        - Я? Нисколько. Даже более того - я единственный нормальный человек вэтом безумном мире! Впрочем, мы отвлеклись. Ты хотел что-то мне рассказать.
        - Да, конечно…
        Я собрался смыслями иначал:
        - Помнишь, я давал тебе почитать одну книжку нанелепом языке?..
        Я рассказывал долго исумбурно. АОстин внимательно слушал, неотрывая отменя немигающих глаз инеперебивая. Заокном поднялся ветер ихлестал мокрым снегом постеклу. Забытая посуда настоле застыла воцепенении. Наконец я закончил. Остин взял последний оставшийся бутерброд истал жевать. Потом проглотил ипробормотал:
        - Хм. Занятная история. Это кое-что объясняет.
        - Знаешь, меня постоянно удивляет, что ты ничему неудивляешься!
        - Некоторые теоретики считают, что любая непротиворечивая теория имеет право насуществование.
        - Даже абсурдная?
        - Ага. Как, ты говоришь, звали того, кто рассказал тебе вторую версию происходящего?
        - Морок.
        - Да уж. Ябы нестал безоглядно верить человеку стаким именем.
        - Я тоже боюсь, что Морок морочит мне голову. Ктомуже отвыбора меня никто неосвобождал. Правда, суть моего решения совершенно различна вразличных вариантах реальности.
        - Ичто ты намерен делать?
        - Туссэн поставил меня перед вопросом: какая издвух незнакомых мне душ должна умереть. Вродебы, третьей альтернативы несуществует. Ноя понял, какое решение будет верным. Я откажусь отправа искать ответ. Это их выбор. Исвоим отказом я признаю заними право наэтот выбор.
        - По-моему, это самый худший вариант. Если истинна версия Туссэна, то парень, без сомнения, погибнет. Еслиже Морок сказал правду, то, скорее всего, прошедшим испытание будет считаться тот, кто возьмет этот выбор насебя. Доказав тем самым свою способность принимать решения подобного рода.
        - Я знаю. Ноименно так будет правильно.
        Остин покачал головой.
        - Я сегодня ночью постараюсь отыскать Туссэна идать ему ответ, - немного помолчав, сказал я. Остин только задумчиво кивнул. Мы еще помолчали, ия опять заговорил:
        - Почему так? Кати либо умерла, либо никогда меня нелюбила. Передо мной ставят задачу, неимеющую решения. Действительность влюбой момент может оказаться иллюзией. Надворе холодно, анастоле гора немытой посуды.
        - Что поделаешь, - философски заметил мой друг. - Мир далек отсовершенства. Всовершенном мире всё иначе. Там всегда тепло иласковое море. Там все умны икрасивы. Ивсе ходят обнаженными. Только я там такойже, как издесь.

* **
        Вщели между дверью икосяком торчала записка. Или кто-то писал Мороку, или его квартира опять выкидывала всякие фокусы. Аможет, записка предназначалась мне? Я выдернул сложенный вчетверо листок бумаги иразвернул его. Каллиграфическим почерком, перьевой ручкой, снажимами, делающими линию то толще, то тоньше, налистке было выведено: «Исотворил тогда Бог изНуна мир зашесть дней иобрел покой наседьмой. Потому как возложил бремя войны сХаосом насвое творение». Я пожал плечами исунул записку вкарман.
        Помня свое предыдущее посещение этого дома истрахи, преследовавшие меня досих пор, я очень медленно открыл дверь изаглянул занее.
        То, что я увидел, было обыденно ифантастично одновременно. Вместо комнаты Морока счерным ковром исерыми стенами меня ждала моя собственная квартира. Отбросив опасения, я зашел внее твердой походкой хозяина. Мимоходом взглянув натак инеприбранный после ухода гостей стол, я, нераздеваясь, вышел набалкон.
        Под моими ногами раскинулся город - толи тот, который был знаком мне сдетства, толи созданный Мороком для его собственных загадочных целей. Впрочем, обе эти гипотезы могли оказаться верны одновременно. Как он там говорил? «Обладают потенцией развития, судьбой, непредсказуемостью…» Иеще что-то про неразличимость.
        Холод забирался ко мне врукава изашиворот. Снежинки опускались вниз мимо самого моего лица. Быстро теряясь втемноте, они вдруг вспыхивали яркими точками, попав вконусы света под лампами фонарей. Город необратимо менялся уменя наглазах, покрываясь мягкой кожурой снежного покрова. Формы, размеры, ибез того плохо различимые вночном сумраке, растворялись вокружающей белизне. Белесое небо лежало накрышах белых домов, верх иниз переставали существовать. Редкие яркие прямоугольники окон висели впустоте. Одинокий автомобиль ракетой промчался через эту маленькую, уютную вселенную искрылся всоседних мирах. Я вновь остался один среди вихрей шестигранных безмолвных сущностей, готовых исчезнуть при одном прикосновении моей руки. Время остановилось.
        КОНЕЦ