Самоход. «Прощай, Родина!» Юрий Григорьевич Корчевский
        Героическая фантастика
        Он попал на Великую Отечественную из нынешней Российской Армии.
        Он не спецназовец, не разведчик, не диверсант, а простой солдат-срочник, наводчик противотанкового орудия «Рапира».
        И боевое крещение в кровавом 1941-м он принимает за прицелом пушки-«сорокапятки», которую на передовой прозвали «Прощай, Родина!» - слишком большие потери несли наши противотанкисты в схватках с немецкими танками.
        Но фронтовая судьба хранит «попаданца», пересадив его в боевое отделение самоходки. Сначала это трофейный «Артштурм», потом легкая Су-76, которую кличут «сукой», «голозадым Фердинандом» и «братской могилой экипажа». А в свой последний бой САМОХОД из будущего идет на грозной Су-85, способной «завалить» даже «Королевского Тигра»…
        Юрий Корчевский
        Самоход. «Прощай, Родина!»
        Глава 1
        В пекле
        Повестка в армию пришла неожиданно. Нет, Виктор знал, что придется отдать священный долг Родине. Но только вчера он получил диплом техника по ремонту и эксплуатации автомобильной техники, и на завтрашний день были планы оттянуться по полной с сокурсниками - за три года техникума он обзавелся друзьями по интересам. И вдруг - как гром среди ясного неба.
        Служить не хотелось, и не столько пугала дисциплина и хождение строем, как дедовщина. Правда - это кому как повезет. В их большом многоэтажном доме были парни, отслужившие в армии, и кто-то дедовщиной пугал, другие же говорили - брехня.
        Отец назидательно сказал:
        - Я три года срочной отслужил и, как видишь, жив и здоров. Армия из тебя мужчину сделает.
        Виктор понимал, что в чем-то отец был прав. Ныне без службы в армии ни в силовые структуры, ни на государственную службу не устроиться.
        Мать всплакнула и под бдительным оком отца собрала тощий сидор.
        Утром провожали всей семьей - отец, мать и младший братишка Иван.
        Около призывного пункта народу было полно, провожающие слегка хмельные, кто-то на гармошке наяривает, остальные песни горланят. Девушки - у кого они есть, конечно, - на шеях у призывников виснут, дождаться обещают.
        А потом построение, перекличка. Тут же, на призывном пункте, переодели в армейское, постригли. Многие себя в зеркале не узнавали. Конечно, лысые, все в одинаковой форме и похожи друг на друга, как болты в коробке.
        Автобусом до железнодорожного вокзала, и - здравствуй, Мулино, 468-й окружной учебный центр.
        Виктор резонно полагал, что в армии его обучат на водителя бронетранспортера или механика-водителя танка, а попал в учебный противотанковый артиллерийский полк. И пушечки далеко не новые, 100 мм, буксируемые МТ-12 или 2А29 серии «Рапира». Производиться они начали еще во времена СССР, с 1970 года. Позже, в армии, для борьбы с бронированными целями появились ПТУРСы - противотанковые ракетные комплексы, причем управляемые сначала по проводам, а потом - по лазерному лучу. Пушки потихоньку уступали позиции, однако и ракеты оказались не без изъянов. Стоило противнику пустить дымовую завесу, и лазерное наведение слепло. Кроме того, пушки обладали лучшей кучностью и точностью боя.
        Виктор вначале расстроился. Пушкарь - не очень современно. Но затем ему стало интересно, тем более что механика его всегда интересовала.
        Расчет у этой пушки состоял из шести человек, но Виктор попал в наводчики. Прицелы изучали - АПН-6-40 и ОП4М-404, материальную часть пушек. Хуже всего были занятия по баллистике - сплошная математика и расчеты. Для стрельбы прямой наводкой по цели они не очень-то и нужны, тем более что все расчеты вел командир батареи или огневого взвода.
        Порядки в «учебке» были строгие: подъем, умывание, физзарядка, завтрак, занятия, и с непривычки он к вечеру падал в койку полумертвым. Однако через месяц-два привык, втянулся, полегче стало. А когда от теории перешли к полевым занятиям - и вовсе интересно. Плохо только, что пушка тяжела, три тонны весом, попробуй по неровному полю расчетом в шесть человек катить ее, да еще капонир отрыть!
        Потом к стрельбам перешли. Тренировались по мишеням - сначала неподвижным, а потом движущимся. Для экономии дорогих боеприпасов в ствол пушки вставлялся вкладной стволик под патрон крупнокалиберного пулемета 14,5 мм, и все номера расчета действовали так, как будто стреляли боевыми снарядами. Заряжающий вкладывал пулеметный патрон в ствол, клацал затвором, а после выстрела кричал «Откат нормальный!», хотя никакого отката не было совсем.
        К концу «учебки» проводились стрельбы боевыми снарядами, по три на ствол. Но снаряд - это по-обывательски. В артиллерии снаряд - это то, что вылетает из ствола и поражает цель. А вообще-то, если грамотно - патрон или выстрел, который объединяет снаряд и гильзу с пороховым зарядом, довольно тяжелые.
        Батарея состоит из шести пушек. Командиры орудий приказали:
        - Готовьсь! Зарядить подкалиберным!
        Заряжающий патрон в камору ствола втолкнул, затвор сам закрылся.
        - Наводи! Дальность - восемьсот метров!
        Виктор приник к дневному прицелу, увидел далекую цель и стал вращать маховички вертикальной и горизонтальной наводки. Только сразу некую странность заметил - изображение у сетки прицела не такое, как всегда. Сначала подумал - не глаза ли «замылились» от напряжения? Повернул голову влево - там пушка, где наводчиком Лешка, сосед по кровати. Нет, все нормально, к прицелу приник, лицо сосредоточенное. И видит его Виктор четко.
        Он снова приник к прицелу. Первое указание было - стрельба по неподвижной цели, силуэтику. А тут мишень качается, и полное ощущение - на тебя настоящий танк ползет, да еще на лобовой броне крест немецкий. Для боевых стрельб нарисовали?
        Однако командир орудия вел себя как всегда. Он резко опустил поднятую руку с флажком и крикнул:
        - Выстрел!
        Виктор нажал спусковой рычаг. Грянул выстрел, пушка подпрыгнула, ствол откатился назад, звякнула выброшенная из патронника гильза и остро запахло сгоревшим порохом. Заряжающий закричал «Откат нормальный!», но Виктор обратил внимание, что голос у него изменился, сиплым стал. У заряжающего Павла голос звонкий, мальчишеский еще.
        Виктор повернул голову и замер: рядом с пушкой стояли два солдата, однако они были совершенно незнакомы ему, а еще и в советской форме старого образца - с петлицами вместо погон.
        Виктор скосил глаза - и у него погон нет. Все это было непонятно и странно, тем более что и пушка была ему незнакома. Не его МТ-12, а маленькая, низкая - такие он в старой кинохронике видел, «сорокапятка», или «Прощай, Родина!» - так ее называли пушкари. По сравнению с его «Рапирой» просто игрушечная, и заряжающий вбрасывает в казенник патрон удивительно маленький.
        Командир орудия с тремя треугольниками в петлицах кричит:
        - Попали! Горит, сволочь! Целься по бронемашине, слева двадцать!
        Виктор оторопел - кто горит, почему? И люди вокруг настроены сурово и решительно. А еще - они же незнакомы, но почему-то его за своего принимают.
        Виктор приподнял голову над низким щитом: впереди, метрах в трехстах, стоял и дымил настоящий немецкий танк T-II - видел он такой на фотографиях и в хронике, такие в поверженный Париж входили. Бред какой-то!
        Но слева от танка бронетранспортер выползает.
        Виктор припал к прицелу. Ну да, прицел тот, в который он целился - прицельная марка в виде треугольника. Стекло слегка мутноватое, не такая кратность, как на прицеле «Рапиры».
        Виктор навел марку на капот двигателя и нажал кнопку спуска. Грянул выстрел, и бронетранспортер встал. Из него посыпались солдаты в серой форме.
        - Попал! Так им! - И командир витиевато, от души выматерился.
        Виктор украдкой осмотрелся.
        Пушка стояла в неглубоком капонире, благо - сама низкая. Впереди, в полусотне метров, была видна траншея и пулеметный окоп, мелькали стальные каски.
        В эту секунду из пулеметного окопа по немцам ударил пулемет. Звук был необычный, отличался от РПК или «печенега». И щиток на пулемете - неужели «максим»? Виктор ведь его только в музее видел, на стенде, посвященном Гражданской войне.
        Каждая минута приносила удивительные моменты, которые он объяснить не мог.
        Его слегка толкнули в руку.
        - Пить будешь? - заряжающий протянул ему солдатскую фляжку.
        Виктор кивнул, отпил пару глотков и вернул флягу. Неожиданная мысль пришла ему в голову: если это сон, то почему вода настоящая? И самое непонятное: если он неожиданно оказался в другом времени или пространстве, то почему никто из расчета пушки не видит, что у прицела сидит другой наводчик? Неужели так похожи лица? Форма солдатская одинакова у всех, понятное дело, армия - но лицо? Голова шла кругом, но с разборкой Виктор решил пока повременить - ситуация не та.
        И тут он едва не прокололся, похлопав пушку по казеннику:
        - Это «сорокапятка»?
        Сказав так, он едва не прикусил язык. В документальном кино он видел хронику, и пушки были точь-в-точь такие, но везде говорили о калибре в 45 миллиметров. Откуда ему было знать, что в основе противотанковой артиллерии РККА была немецкая лицензионная пушка РаК 3,7 см 35/36, которая начала производиться на подмосковном заводе имени Калинина под индексом 1К и которая стала первой противотанковой пушкой Красной армии? На тот период пушка показала хорошую эффективность - на 300-метровой дистанции ее снаряды пробивали 30 мм брони.
        Но отечественный завод производил пушки полукустарно, многие детали слесарям приходилось подгонять вручную, и на первых порах было много брака. Кроме того, бронебойные снаряды отечественных заводов уступали немецким - причина была в неправильной термообработке. Перекаленные снаряды просто раскалывались о броню, не пробивая ее.
        В боях 1941 года участвовало немало пушек 1К, использовавших трофейные боеприпасы. Почти все 37-миллиметровые отечественные пушки были потеряны в тяжелых боях лета и осени сорок первого года.
        В 1937 году пушку переделали. На лафет 37-миллиметровой пушки положили 45-миллиметровый ствол, ввели подрессоривание колес. Увеличение калибра позволило увеличить бронепробиваемость. Снаряд весом 1,43 кг на дистанции 500 метров пробивал по нормали 43-миллиметровую броню. Осколочная граната давала сто осколков - по фронту 15 метров, в глубину 5 - 7 метров. Картечь давала осыпь по фронту 10 метров, а в глубину - до 400.
        Пушка обладала малым весом - всего 560 кг - и скорострельностью 12 - 15 выстрелов в минуту. Немаловажно еще и то, что ее силуэт был низким - это позволяло легко маскировать ее на поле боя подручными средствами.
        Но и немецкое танкостроение не стояло на месте. С началом войны, столкнувшись с новыми моделями наших танков КВ и Т-34, немцы увеличили толщину брони основных танков первого периода войны - T-III и T-IV до 50 мм, и «сорокапятка» могла поражать их только в борт или с малой дистанции - 100 - 200 метров.
        Бой стих. Подносчик снарядов и заряжающий выбросили за бруствер гильзы и подтащили поближе ящики со снарядами. Виктор ждал, когда командир орудия отдаст приказ о смене позиции. Как хорошо ни маскируй орудие, после первых выстрелов оно обнаруживает себя - по вспышкам выстрелов, по звуку, по взметнувшейся перед стволом пыли. Немцы наверняка позицию засекли и могли накрыть ее артиллерийским огнем.
        Однако командир уселся на пустой снарядный ящик и закурил.
        Виктор офицерского училища не заканчивал, но несколько правил армейской жизни усвоил. Дал очередь из автомата - перекатись, смени позицию. А тут - полная беспечность.
        Он подошел к сержанту.
        - Садись, закуривай! - предложил тот.
        - Нам бы позицию сменить, - не удержался Виктор. - Мы отстрелялись, немцы нас засекли - как бы чего плохого не вышло.
        Сержант помрачнел лицом, на скулах заходили желваки.
        - Твое дело - наводить и попадать в цель. А решать будет командир батареи. Ясно?
        - Так точно! Разрешите идти?
        - Идите…
        Так, контакта с командиром пушки не получилось.
        Заряжающий и подносчик снарядов разговор Виктора с сержантом слышали.
        - Ты чего сам нарываешься?
        - На что?
        - Капонир копать хочешь? Саперной лопатой не наковырялся?
        Виктор пожал плечами: не хотят - не надо.
        Он осмотрелся, нет ли где поблизости окопа или воронки - на всякий случай.
        Укрытие понадобилось уже через довольно короткое время - далеко в небе показались точки, довольно быстро приближающиеся. Через несколько минут они превратились в пикировщиков Ю-87, прозванных красноармейцами «лаптежниками» за характерный вид обтекателей на неубирающихся шасси.
        Пикировщики встали в круг, передний вошел в пике.
        Заряжающий закричал:
        - Воздух! - И бросился в капонир. Сделал он это зря, поскольку сверху капонир виден отлично.
        От самолета отделились бомбы.
        Секунду Виктор смотрел на них, пока наконец до него не дошло - надо спасаться. Он бросился в ложбину метрах в двадцати от пушки. Успел упасть и прикрыть голову руками.
        Бомбы падали с противным воем, а еще для устрашения на пикировщиках включили сирену. Жутковато стало.
        Грохнул один взрыв, за ним с полусекундной задержкой - еще три. Правда, далеко, метрах в ста пятидесяти, и наверняка по другим позициям.
        Второй самолет отбомбился ближе, а третий сбросил бомбы на их позицию. Все заволокло пылью, уши заложило.
        Когда самолеты отбомбились и улетели, Виктор выбрался из укрытия.
        Картина его взору предстала нерадостная: пушка лежала на боку, рядом с капониром - две воронки.
        Виктор пошел к пушке. Заряжающий был убит и наполовину присыпан землей. Командир орудия также убит - ему оторвало обе ноги. Жив был лишь только подносчик снарядов, да и то потому только, что в окопчик спрятаться успел.
        И в это время от траншеи пехотинцев раздались крики:
        - Танки!
        Виктор быстро осмотрел пушку. Видимых повреждений он не заметил, скорее всего орудие просто перевернуло взрывной волной.
        - Ну-ка, помоги! - приказал Виктор подносчику.
        Навалились вдвоем, поставили орудие на оба колеса. Виктор - сразу к прицелу - не помят, не искорежен, оптика цела. Стрелять можно.
        - Патрон!
        Виктор снова приник к прицелу. Далеко, едва заметно переваливаясь на неровностях, ползли четыре танка. Но надо ждать, пока они подползут поближе. Пятьсот метров, четыреста, триста…
        И в этот момент из пехотной траншеи раздался выстрел из противотанкового ружья - кто-то не выдержал напряжения. Но танки так и продолжали ползти.
        Правее Виктора хлопнул пушечный выстрел, и стоящий рядом подносчик сказал:
        - Это из нашей батареи, расчет Поликарпова. Цел, стало быть…
        - Сколько было пушек в батарее?
        - До бомбежки - четыре.
        Танки открыли огонь из пушек.
        Виктор подвел треугольник прицела немного ниже башни. В передней ее части с обеих сторон есть наклонные листы, и если попасть туда, снаряд срикошетирует вниз и пробьет броню корпуса сверху - там броня тоньше всего. Называлось это место заман.
        Выстрел! Танк прополз еще немного по инерции и встал. Из люков и смотровых щелей повалил черный дым. Распахнулись люки, и из танка стали выбираться танкисты в черной униформе. Тут уж пехотинцы не оплошали и открыли огонь из винтовок и пулеметов, вымещая всю скопившуюся злость, ненависть и страх перед бронированными машинами. Все четверо членов экипажа были расстреляны и застыли на броне в самых немыслимых позах.
        В начале войны немцы атаковали танковыми клиньями. Сосредотачивали на узком участке фронта - с километр - 50 - 60 танков, и противостоять бронированному кулаку было почти невозможно, средств же борьбы с танками не хватало. По довоенному штату стрелковая дивизия РККА имела 54 противотанковых пушки, а по штату июля 1941 года - всего 18, да и то калибра 45 мм. Нельзя же всерьез рассматривать бутылки с горючей смесью, прозванной коктейлем Молотова, или противотанковые ружья. Они были эффективны против бронетранспортеров или автомобилей, а у танка при удачном попадании могли перебить гусеницу. Нехватку пушек в стрелковых дивизиях старались возместить противотанковыми ружьями.
        Кроме того, налицо был тактический просчет. Все пушки противотанковых батарей ставили линейно, на некотором удалении друг от друга за траншеями пехоты. И только с опытом, уже в 1942 - 1943 годах стали создавать противотанковые опорные пункты, находящиеся в огневой связи друг с другом - тогда пушки обоих пунктов могли стрелять по одной цели. Только дались эти знания ценой большой крови.
        Пушка расчета Поликарпова сделала еще один выстрел и подбила танк, двигавшийся на нее. Но два целых, еще не поврежденных танка засекли пушки и открыли по ним огонь.
        Первый снаряд немцев разорвался с недолетом. Но Виктор успел выстрелить в ответ и угодил в гусеницу. Танк потерял возможность двигаться, превратившись в бронированную огневую точку, и стал посылать снаряд за снарядом в сторону пушки Виктора. Короткоствольная 50-миллиметровая танковая пушка, прозванная немецкими танкистами «окурком», стреляла каждые десять секунд.
        Виктор и подносчик снарядов укрылись в воронке от авиабомбы - при необходимости она могла вместить десяток человек.
        Позицию пушкарей заволокло пылью и дымом.
        Выпустив с десяток снарядов, танк стрелять перестал, и Виктор осторожно выглянул. К танку, потерявшему ход, с кормы подъехал другой танк. «На буксир хотят взять!» - догадался Виктор.
        Пехотинцы открыли огонь, пытаясь помешать танкистам, но экипаж второго танка прикрывал подбитую машину своим корпусом.
        Виктор подполз к пушке. Ей досталось: щит пробит осколком, прицел разбит вдрызг. Стрелять фактически нельзя - как целиться? Но уж больно нагло немцы ведут себя!
        Дальность прямого выстрела пушки превышала дистанцию до танка, и Виктор решил рискнуть. Оба танка сейчас неподвижны, несколько минут - и танкисты прицепят трос и потянут подбитый танк в свой тыл. Полчаса на смену поврежденного трака - и танк снова в строю! Ну нет!
        Виктор открыл затвор и навел пушку по стволу, целясь во второй танк. Сам загнал снаряд в ствол и выстрелил. Не глядя - попал или нет - он снова приник к стволу и маховичками навел пушку на первый танк, из которого вели пулеметный огонь. Снова снаряд в цель - и выстрел!
        Виктор поднял голову над щитом. Броневой щит хоть и тонкий, но от пуль защищает. Это уже в 1942 году появилась модернизированная «сорокапятка», у которой толщину броневого листа увеличили с 4,5 мм до 7 мм.
        От обоих танков валил дым.
        - Ура! - это кричал стоящий рядом подносчик снарядов.
        - Прицела нет. Все, амба пушке.
        - Так ты же стрелял!
        - Через ствол целился. А попал потому, что цель неподвижна.
        Оставшийся неповрежденным единственный танк попятился задом и скрылся в кустарнике.
        - Пойдем к Поликарпову, - предложил подносчик снарядов, - может - подмогнем.
        Идти до соседнего капонира было недалеко, и где ползком, а где перебегая они добрались до соседнего орудия.
        Картина предстала их взору неприглядная. Пушка с оторванным колесом, вся посеченная осколками, а вокруг, в нелепых позах - артиллеристы. Видимо, снаряд из танка угодил в капонир.
        Подносчик медленно стянул с головы пилотку:
        - Одним снарядом всех, сука!
        - Сопли вытри… Где другие пушки батареи?
        - Забыл, что ли? Влево от нашей стояли, только после авианалета я не слышал, чтобы они стреляли.
        - Идем туда!
        - Не пойду! Чего я там не видел?
        - Ну и черт с тобой, оставайся!
        Виктор пошел назад, к своей разбитой пушке, а от нее по кустам - влево.
        На пути стали попадаться большие воронки от авиабомб. Немцы боеприпасов не жалели, самая маленькая бомба была в пятьдесят килограммов, а чаще - «сотка».
        Вместо капонира Виктор увидел искореженный ствол, остальные детали пушки были раскиданы, а от бойцов - только куски тел. «Наверное - прямое попадание», - подумал Виктор. От вида оторванной ноги в сапоге его едва не стошнило, и он поспешил уйти к другому орудию.
        Виктор успел пройти всего полсотни шагов, как из-за кустов выбрался пехотинец с винтовкой СВТ, прозванной бойцами «Светой».
        - Ты кто такой? - спросил он, направив на Виктора винтовку.
        - Пушкарь, - спокойно ответил Виктор. - Пушку мою разбило.
        - А вон там целая стоит, только бойцов побило. Пойдем, покажу… - Боец забросил винтовку за плечо.
        Капонир оказался неподалеку. Пушка, стоящая в нем, была цела, и рядом с ней - несколько ящиков снарядов.
        - А бойцы где?
        - В ровике прятались. Бомба рядом угодила, и всех наповал.
        Смотреть на убитых Виктор не пошел - слишком тяжелое зрелище. К крови и виду оторванных конечностей он еще не привык, и такие картины действовали на него угнетающе.
        Виктор осмотрел пушку. Цела, ни одной царапины. Нелепо как-то - железо осталось, а люди погибли.
        Он уселся на снарядный ящик, пытаясь привести свои чувства в порядок. Все вокруг настоящее, не виртуальная игра и не бред воспаленного мозга. Только один вопрос мучил его - за что и как он сюда попал? Вроде службу нормально нес, не подличал - почему именно он? Половину срока по призыву оттянул, еще столько же - и на дембель… А здесь запросто убить могут. И в «учебке» его, наверное, уже разыскивают: был человек - и пропал.
        Голова была полна новыми и не очень приятными впечатлениями. В горячке боя он не чувствовал страха, а сейчас испугался. Попади бомба ближе - и он лежал бы сейчас, как эти парни, его сверстники. Или это испытание дано ему судьбой? Выдержит ли, сможет, как они?
        Размышления Виктора прервал подносчик снарядов, наверное - неуютно стало одному. Батарея разбита, бойцы погибли - куда податься? Вот и пошел Виктора искать.
        Подносчик снарядов уселся рядом на бруствер и протянул Виктору пачку сухарей в бумажной обертке. Сухари армейские, ржаные, квадратные.
        - Перекуси… Думаю, старшина обед не привезет. Где она, та полевая кухня?
        Виктор взял сухарь и с трудом отгрыз кусок - таким только гвозди забивать можно. Полежали на складах, в запасах, а случилась война - на фронт отправили.
        Все-таки сухарь он съел - сказалась армейская привычка. Есть возможность спать - спи, как говорится, солдат спит - служба идет. Вот и с едой также. Лучше съесть ее, пока есть такая возможность, потому что неизвестно, покормят ли потом. А на фронте - тем более.
        - Что делать будем? - спросил подносчик.
        - А что ты меня спрашиваешь? Я не командир.
        - Ты младший сержант и по должности выше, наводчик. А я рядовой.
        Вот незадача! Одно дело - решать за себя, и совсем другое - за подчиненного.
        - Пушка цела, снаряды есть - будем стоять до приказа.
        - Думаешь - мы его получим, этот приказ?
        - А какой тебе нужен приказ? Отступать? Позиции оставить? Драпать надумал?
        - Так германец сильнее!
        - И где ты намерен остановиться? На Волге? На Урале?
        Подносчик оторопел и, глядя на Виктора, молча хлопал глазами. Не хотел Виктор урок агитации преподать, само получилось.
        - Чего молчишь? Крыть нечем? - продолжал Виктор. - А ты о людях, о жителях подумал? Женщинам, детям, старикам - им под немцем быть? Сам-то ты откуда?
        - Куйбышевский…
        - Ага, думаешь - не доедет немец? А если каждый, как ты, приказ об отступлении ждать будет, так и случится.
        - Особисту донести хочешь?
        - Тьфу на тебя! Дурак ты - дурак и есть. Объяснить тебе хочу…
        - Так ведь резервы быть должны… Подойдут из тыла, немцев отбросят…
        - Для мобилизации время нужно. Обуть-одеть новобранцев, оружие в руки дать и пользоваться им научить. А это все время. Вот мы и должны стоять, чтобы они, резервы эти, подготовлены были и сюда переброшены…
        - Да я все это понимаю, только жить охота.
        - А им? - Виктор показал рукой в сторону ровика, где лежал погибший расчет пушки.
        - Героем стать захотел, да?
        - Нет. Я солдат и долг свой перед Родиной до конца исполнить хочу. Негоже, когда немцы нашу землю топчут. Это моя земля, и твоя, и всех нас…
        - Здорово тебя комсомол воспитал…
        - Опять не то! Я не за партию и комсомол воюю, не за Сталина - за страну.
        Подносчик огорченно махнул рукой и замолк, ничего не ответив более - у него было свое мнение. Он понял, что Виктора не переубедить. А хуже того - донесет он. К сожалению, стукачей было много и в армии, и среди обывателей. Всеобщая истерия о врагах, о предательстве охватила массы, маховик репрессий был раскручен.
        Немалую лепту перед войной внесли в это сами немцы. Будущему противнику, СССР, подбрасывали очень похожие на правду документы - через дипломатов, через разведку. И Сталин купился, перед войной по армии прокатился поток репрессий: многие командиры, прошедшие Испанию и Халхин-Гол, были брошены в лагеря или расстреляны, а на командирские должности были поставлены партийцы из числа пролетариев. У них и большевистский фанатизм был, и преданность идеалам Ленина - Сталина. Вот только военных знаний не было. Молодые, закончившие краткосрочные курсы, они не обладали ни обширными военными знаниями, ни культурой. Их потолок был - рота, ну - батальон, а их поставили командовать дивизиями, армиями. Ошибку в дальнейшем исправили, заплатив за нее миллионами потерянных человеческих жизней, оккупированными землями и разрушенной промышленностью.
        Конечно, слова Виктора были кощунственными. Как это - не за Сталина, не за ВКП(б)?
        - А какое сегодня число? - спросил вдруг Виктор.
        - Запамятовал? Или бомбежка мозги напрочь отбила? Четырнадцатое сентября сорок первого года.
        Виктор присвистнул.
        В этот момент из-за кустов вышел командир - на малиновых петлицах его было по два кубика.
        Виктор с подносчиком вскочили и в приветствии приложили руку к пилотке.
        - Вольно, бойцы! А где расчет?
        - Только мы остались, - доложил Виктор.
        - А батарея?
        - Нет ее, мы на других позициях уже были. Одна пушка осталась, и нас двое.
        - Плохо!
        Лейтенант присел на ящик, вытащил портсигар и протянул его Виктору и подносчику:
        - Курите…
        Однако оба отказались - ни тот ни другой не курили.
        - Снаряды есть?
        - Несколько ящиков.
        - Полагаю, немцы до вечера еще попробуют наступать. Я командир пехотной роты, что перед вами стоит, и на вас одна надежда. Немец танками силен, выбить их - ваша задача. Помощь нужна?
        - Нужна. Немцы все позиции наши засекли, надо другой капонир рыть. Вдвоем не осилим.
        - Людей не хватает… Вырыть не успеем, но несколько человек дам, перетащите пушку в другое место.
        Лейтенант ушел.
        - Ты побудь здесь, а я пройдусь, поищу выгодную позицию, - сказал Виктор.
        Он прошел влево-вправо метров на сто и обнаружил небольшой бугорок. Если подрыть его немного у основания, пушка за ним отлично встанет. У нее силуэт низкий, и от огня танковых пушек она прикрыта будет. Ну а самолеты налетят - так уже ни капонир, ни ровик расчет от бомбы не уберегли.
        Когда Виктор вернулся, у пушки его ждали двое пехотинцев.
        Пушку выкатили из капонира, ухватились за станину и покатили дальше.
        Виктор в душе ругал себя последними словами. Одно слово - наводчик, а не командир орудия. Пешком-то он легко проделал путь, а с пушкой пришлось искать, где можно проехать. То близко растущие деревья мешали, то воронка от бомбы, то русло пересохшего ручья. Казалось бы, очевидная вещь - вернуться к пушке и по дороге назад прикинуть, где ее катить проще. Нет опыта, все приходится на своем горбу тащить. Однако пушечку к бугорку они подтащили.
        Сначала пехотинцы саперными лопатками копали, где Виктор указал. Когда же они умаялись и сели передохнуть, их лопаты взяли Виктор и подносчик Илья.
        Но много ли накопаешь малой саперной лопаткой? Получалось небыстро и физически утомительно. Но Виктор работой своей остался доволен.
        - Бойцы, а теперь снаряды перенести надо.
        Красноармейцы вздохнули, да деваться некуда. За месяцы войны они уже столько земли перекопали, сколько за всю предыдущую жизнь. И пушкарей без помощи оставить нельзя, на них вся надежда. Прорвется танк к траншеям - расстреляет из пулемета или крутиться на траншее начнет - обрушит, погребет под землей. Поэтому хоть и устали, ящики со снарядами несли безропотно. Однако едва положили их у пушки, тут же ушли. Останься - младший сержант еще работу найдет.
        Виктор сказал:
        - Я к капониру вернусь, может быть, что-нибудь полезное найду. А ты тем временем пушку замаскируй, чтобы ее с десятка шагов заметно не было. Вернусь - проверю.
        - Так нас после первого же выстрела засекут!
        - До первого выстрела еще дожить надо…
        Возвращение Виктора к опустевшему капониру не было зряшным. Он нашел там бинокль в кожаном чехле - вполне исправный, и еще ящик снарядов, присыпанный землей. Маркировка снарядов была странная - 53-Щ-160. Бронебойные имели бы в обозначении «Б», осколочные - «О». А что такое «Щ»? Такая маркировка поставила его в тупик. У Ильи спросить? Опозоришься только. Как это - наводчик, и не знает маркировки снарядов к своей пушке? Однако ящик на новую позицию принес.
        Илья кинул взгляд на ящик:
        - На кой черт нам картечь?
        - Вдруг пригодится?
        - Ты как Амошкин, тащишь все, что плохо лежит.
        - Ну не пропадать же добру?
        Виктор обошел пушку спереди.
        Илья наломал веток, прикрыл ими пушку, и та с десяти шагов выглядела как куст. До первого выстрела вполне укроет, а потом никакая маскировка не спасет.
        Начало смеркаться. Теперь можно отдыхать, немцы ночью не воюют. Но шинелей ни у кого из них не было.
        - Моя у старшины в обозе осталась, - сожалеючи сказал Илья.
        - Моя тоже, - соврал Виктор.
        - И где старшину носит? Ни поесть в обед не привез, ни снарядов… Как теперь спать? К утру прохладно становится…
        Виктор наломал веток и устроил лежанку под елью. Дерево мощное, и от росы спасет и даже от небольшого дождя.
        Улегся, но сон не шел. То, что он попал в серьезную передрягу, Виктор уже понял. Но сколько ему здесь быть? А еще хорошо бы узнать ответ на вопрос - как ему вернуться в свое время? И должно же у него быть личное оружие - винтовка или карабин? С тем и уснул.
        Проснулся он от ощущения прохлады. Зябко, да и тело затекло от долгого лежания на земле. Ветки помогали плохо, примялись.
        Виктор встал и потянулся, сбрасывая остатки сна.
        - Илья, подъем!
        Тишина. Виктор обошел вокруг пушки, покричал еще немного - нет подносчика. Но он успокоил себя тем, что Илья мог пойти за водой к ручью. Однако есть этот ручей поблизости или нет, Виктор не знал. Но берут же где-то воду пехотинцы? Или до ветру пошел - не пакостить же у пушки?
        Однако через полчаса он понял, что Ильи не будет, ушел по-английски, не попрощавшись. И хорошо еще, если он дезертировал в свой тыл - а если к немцам перешел да расскажет им о расположении пехоты и пушки?
        От таких мыслей его пробил холодный пот. Плохо быть одному. Кому теперь докладывать о дезертирстве подносчика снарядов?
        Виктор полез в нагрудный карман гимнастерки и достал красноармейскую книжку. Илья сбежал, а приди на позицию любой командир - он ведь не знает, какого он полка и как его фамилия. Будет не смешно.
        Когда он открыл книжечку, то увидел свое черно-белое фото и свои же фамилию, имя и отчество. Фото было 3 на 4 - такое, какое он делал уже давно на какие-то документы. Но как оно оказалось в потрепанной красноармейской книжке? Виктор стоял несколько минут, пребывая в совершеннейшем шоке. С одной стороны, это даже хорошо, не забудешь, но книжка, и особенно его фото в ней, его просто потрясли.
        Он пришел в себя, вернул документы в карман и направился к позициям пехотинцев. Они находились немного ниже позиции пушки - с возвышения отлично просматривались траншеи.
        Он спрыгнул в извилистый ход и тут же наткнулся на пехотинца.
        - Где лейтенант?
        - В блиндаже, - махнул рукой боец.
        Ход траншеи извилист, узкий, неглубокий, благо бруствер голову прикрывал со стороны немцев.
        Накат блиндажа был серьезный, из бревен в три слоя, но двери не было, вход занавешен дырявым одеялом.
        Виктор кашлянул. Без стука входить было неудобно, а стучать по одеялу - нелепо.
        - Заходи!
        Виктор откинул одеяло и шагнул за него.
        В блиндаже ему показалось темно. Но всмотревшись, он увидел - на импровизированном столе из трех патронных ящиков стояла коптилка из снарядной гильзы.
        Лейтенант сидел на ящике и ел из банки тушенку. От ее запаха у Виктора потекли голодные слюнки, и он непроизвольно сглотнул их.
        Лейтенант заметил это.
        - Садись, пушкарь!
        Откуда-то позади себя он достал банку тушенки и ловко взрезал ее ножом:
        - Ешь.
        Виктор уселся и вдруг обнаружил, что есть-то и нечем - хоть пальцами немытыми.
        Лейтенант протянул ему нож, и он набросился на тушенку. Показалось - ничего вкуснее не ел. Глядя на него, лейтенант заметил:
        - Извини, хлеба нет - как и сухарей.
        Ну, с хлебом это было бы совсем роскошно…
        Виктор съел содержимое банки дочиста, но ему показалось мало.
        - Спросить хотел - а где пехота воду берет?
        - Ну ты даешь, пушкарь! Да за разбитой пушкой, слева от твоей позиции ручей…
        Виктор помялся.
        - Личного оружия для меня не найдется? Винтовку хотя бы… А то мою осколками покорежило, - соврал он.
        Лейтенант протянул руку к топчану, достал наган в кобуре и протянул его Виктору:
        - Владей!
        Подарок был удобным. С винтовкой за плечом сидеть за прицелом неудобно, она длинная и за все цепляет.
        - Вот спасибо! - Виктор расстегнул ремень и вдел его в шлевки на кобуре.
        - А вот запасных патронов нет. Но барабан полон, - предупредил дальнейшие вопросы лейтенант.
        - Спасибо.
        - Ты, главное, по танкам бей, - напутствовал его лейтенант.
        - Постараюсь…
        Виктор поднырнул под одеяло и вышел. Жизнь показалась ему веселее, в животе разливалась приятная тяжесть.
        Он отправился к ручью, напился и умылся. Когда был в «учебке», не ценил простых вещей - вот того же полотенца нет, и неуютно. И еще много чего нет, что казалось ему когда-то обыденным - мыла, зубной щетки, ложки, расчески…
        А еще плохо одному. Лейтенант на него надеется, а он один. Об ушедшем Илье он не сказал лейтенанту - духу не хватило. Может, и зря. Наверное, не хотелось пятно позорное на батарею бросать. Фактически он не знал никого из бойцов, но в бою и под бомбежкой они полегли все - честно, как солдаты, выполнившие свой долг. Да черт с ним, с Ильей! НКВД или особисты рано или поздно поймают и шлепнут. С дезертирами разговор суровый, по законам военного времени.
        Виктор вернулся к пушке, открыл затвор. Ствол чистить надо, но где банник взять?
        Он прошел по позициям батареи - где-то же должны быть передки? Это такие ящики на колесах, к которым цепляли пушку. В передках везли снаряды, там же хранились принадлежности по уходу за пушкой.
        Один передок лежал разбитый вдрызг, но у крайнего орудия передок оказался цел.
        Виктор взял банник, ветошь, масло и выдраил ствол у пушки до зеркальной чистоты, благо калибр у пушки мал. Он помнил, как чистили банником ствол МТ-12 - всем расчетом работали банником до седьмого пота.
        Потом он снял затвор, отчистил его от пороховой копоти и пыли и слегка смазал маслом. Вернув затвор на место, щелкнул спуском. К бою готов.
        Он не знал, как пройдет день, но почему-то верил - останется жив. Присел на станину, достал из кобуры револьвер. В армии приходилось из «калашникова» стрелять, а вот наган он впервые в руках держал. Оружие архаичное, 1905 года выпуска, Тульского Императорского оружейного завода - еще с царским гербом. Во всех каморах - тупорылые патроны. Как оружие ближнего боя - сгодится…
        Бой начался неожиданно. На позициях пехотинцев раздался взрыв, потом еще и еще - это немецкая артиллерия вела артподготовку. Немцы перед атакой или обстреливали из пушек, или бомбили. Без подготовки они не шли, берегли пехоту.
        Виктор взял в руки бинокль - полевой, восьмикратный, он позволял увидеть вдалеке серые коробки танков и едва видимые фигурки солдат.
        Он открыл снарядный ящик и вбросил в ствол пушки бронебойный патрон. Все, тихое утро закончилось.
        До танков было еще далеко, стрелять бесполезно, но наиболее нетерпеливые из пехотинцев уже начали постреливать из винтовок. Пустая трата патронов, на дистанции в километр в ростовую мишень попадет только очень меткий стрелок. Но мишень стоит неподвижно, а немцы передвигаются.
        С дистанции в пятьсот метров танки открыли огонь из пушек. Первые два снаряда взорвались на позициях пехоты, а следующие два - у покинутого вчера капонира, и Виктор с удовлетворением отметил, что они не зря старались, перетаскивая пушку и копая землю. Засекли вчера немцы его позицию и сегодня накрыть решили. Только нет там уже пушки.
        Стал слышен рев моторов, потом донесся лязг гусениц, и Виктор приник к прицелу - по сетке оптики можно определить дальность. Не так точно, как дальномером, но вполне приемлемо.
        Пехотинцы открыли огонь из пулеметов и винтовок. Триста метров - дальность поражения эффективная.
        Он подвел треугольник прицела под башню танка Т-III, на лобовой броне корпуса - ненавистный крест. Задержав дыхание, маховичками вертикальной наводки поправил маркер на цели и нажал спуск. Дымящуюся гильзу выбросило из казенника.
        - Откат нормальный! - закричал Виктор.
        На позициях пушки никого не было, и можно было не кричать, но он это сделал - для того, наверное, чтобы подбодрить себя - уж больно тошно одному у пушки. Затем уже работал быстро: хватал патрон из ящика, вбрасывал в ствол, наводил прицел и стрелял.
        Виктор торопился. Танки уже обнаружили его и сейчас откроют огонь. Сколько времени ему осталось, чтобы расстрелять эти железные коробки? Из четырех танков один уже горел чадным пламенем, второй застыл неподвижно - ни огня ни дыма не видно. Для верности Виктор влепил в танк еще один снаряд.
        И тут он заметил, что два танка разделились. Один забирал влево, второй - вправо. Там и пехоты нет, как сказал лейтенант - стык батальонов. Прорвутся туда танки - каюк! Обойдут, расстреляют или подавят гусеницами. А одному пушку развернуть тяжело. Как бы сейчас пригодилась помощь подносчика снарядов!
        Один из танков на несколько секунд подставил борт, объезжая крупную воронку, и Виктор успел выстрелить. Танк прошел по инерции еще несколько метров и замер. Потом из моторного отделения показалась струйка дыма, люки на башне распахнулись, но выбраться немцы не успели. Из верхнего люка метров на десять вверх взметнулся фонтан огня, потом сильно грохнуло, башню сорвало и отбросило в сторону - это взорвался боезапас.
        По остановившемуся танку пехотинцы били из бронебойного ружья. Виктор по нему стрелять не мог - с его позиции виден был только верхний край башни.
        Он вытер пот и подхватился - ведь у него есть ящик с картечными выстрелами. Он никогда не стрелял такими снарядами - в современной армии их не было, изменилась тактика. И в атаку не бегают шеренгами, а передвигаются на бронетранспортерах.
        Он вбросил снаряд в казенник.
        Немцы были метрах в семидесяти-ста от наших траншей, накатывались двумя волнами. Куда целиться? Выше цели или прямо по солдатам? Он навел по первой шеренге и выстрелил.
        Эффект от выстрела превзошел все ожидания. Снаряд разорвался на небольшой высоте, осыпав все пространство перед собой свинцовыми шариками. От ранений или уже мертвыми упали солдаты не только первой шеренги, но и второй. Неплохо!
        Виктор целился и стрелял.
        Снаряды закончились неожиданно быстро, в ящиках оставалось всего шесть патронов. Однако пехоту он выручил, потери среди немцев были велики. Потеряв танки и ужаснувшись числу убитых и раненых, они стали быстро отступать. Перебегая, прятались за укрытия и вскоре исчезли.
        Виктор подтащил к пушке последний ящик с бронебойными снарядами - больше не было никаких боеприпасов. Израсходует - и все, конец стрельбе. А ведь пехота на него надеется!
        Виктор решил пройти по капонирам батареи. Может быть, в укрытиях, так называемых снарядных нишах, отыщется хоть один ящик?
        Называется - раскатал губу. Нашел всего два снаряда - один лежал у станины разбитой пушки, второй достал из казенника изувеченного орудия. Зажав их под мышками, вернулся к орудию. Если стрелять точно, то два снаряда - это два подбитых танка.
        У пушки его встретил лейтенант.
        - Я уж думал - куда пушкари запропастились?
        - Снаряды собирал. Почти не осталось.
        - Плохо! Ты нас здорово поддержал, особенно с картечью. Сила! Как метлой по немецким цепям прошелся.
        - Нет их больше, один ящик всего-то и был…
        - Жаль! А где второй боец?
        Не хотелось Виктору говорить, да, похоже, время пришло.
        - Сбежал ночью.
        - Дезертировал? Как в тыл отведут, надо особисту рапорт подать.
        Виктору стало стыдно - ведь он даже фамилию подносчиков снарядов не знает. Только имя - Илья.
        - Непременно, - кивнул Виктор.
        - Стало быть, один воевал? Хм, похвально… Давай по сто грамм фронтовых?
        - Стакана нет… и закуски…
        - Из фляжки по очереди.
        Лейтенант снял с пояса фляжку, открутил колпачок и протянул фляжку Виктору. Ну, было бы предложено…
        Виктор поднес флягу к губам и сделал несколько глотков. Горло обожгло, во рту появился непривычный вкус - не водки. Он закашлялся. Крепкий напиток!
        - Это ром. Наши ночью на «нейтралку» лазили, в ранцах у немцев харчи знатные: консервы, шоколад и выпивки полно. У каждого! Представляешь? Ночью все и съели. Тушенку-то ты ел ихнюю, трофейную…
        Лейтенант припал к фляжке, осушил в три глотка, крякнул и занюхал рукавом.
        - У меня в роте восемнадцать бойцов осталось, неполные два отделения. Со штабом батальона связи нет, патронов осталось - одну атаку отбить. Вот жизнь, едрит твою корень!
        Лейтенант достал портсигар, закурил.
        - До войны пушки по Красной площади тянули, танки ехали, тягачи - где это все? Патронов и тех не хватает! - Лейтенант был явно удручен и раздосадован. Поднявшись, он с силой втоптал окурок в землю.
        - Ты держись, пушкарь, без тебя нам крышка. Боец - он чувствует, когда сзади поддержка. Что у него против танков? Бутылка с зажигательной смесью. А ты со своей пушкой ему моральный дух поддерживаешь. Веришь, так картечью немцев накрыл - мои бойцы в штыковую атаку рвались!
        Лейтенант неожиданно прервал монолог, повернулся и ушел. Как командир, он понимал, насколько неустойчива их позиция. Если немцы предпримут атаку с большим количеством танков - сомнут. Обидно ему было за роту, за батальон, за всю Красную армию.
        Виктор его состояние понял: поддержки нет, как будто забыли. Ни пополнения, ни боеприпасов, ни еды… А впрочем, у него у самого не лучше.
        Немцы начали обстрел русских позиций из тяжелой артиллерии. Виктор сразу убежал в лес, подальше от пушки. Если немцы ее засекли, находиться там просто опасно - ни окопа, ни ровика нет, посечет осколками.
        Траншеи пехоты заволокло пылью и дымом - там бушевал огненный смерч.
        Артиллерийский налет длился около получаса. Наконец взрывы стихли, и Виктор вернулся к пушке. К его удивлению, ни один снаряд рядом с нею не упал. Но траншея пехоты была почти разрушена и завалена землей. Да есть там хоть кто-нибудь живой?
        Виктор испугался - как без пехоты воевать? И все-таки он уловил какое-то движение, показалась каска. Стало быть, есть живые! Виктор приободрился.
        Как всегда, после артподготовки немцы пошли в атаку.
        Внезапно над головой раздался рев мотора, и довольно низко пролетел наш, советский штурмовик Ил-2, за ним - еще два. С ходу они принялись штурмовать позиции немцев. Стреляли из пушек и пулеметов, сбрасывали бомбы.
        Самолеты делали заход за заходом.
        Пехотинцы выскочили из траншеи, бросали вверх пилотки и кричали «Ура!» - в первый раз за несколько дней они ощутили поддержку.
        Отбомбившись, штурмовики улетели. Виктору был знаком их силуэт по фото и документальному кино.
        Немецкая атака захлебнулась. Два танка горели, и в бинокль были видны многочисленные трупы в серой форме.
        До вечера попыток наступления не было. Немцы зализывали раны, а может быть, решили наступать на другом участке.
        Сидеть одному у пушки не хотелось, и Виктор пошел к пехотинцам. Некоторые блиндажи и пулеметные гнезда были разрушены, большие участки траншеи засыпаны землей, стенки ее обвалились.
        Виктор нашел блиндаж лейтенанта.
        - Жив? - удивился лейтенант. - А у меня под ружьем четверо. Расстреляем завтра все патроны и уйдем. Есть будешь?
        - Буду.
        - Есть рыбные консервы и галеты.
        - У меня что, выбор есть?
        Лейтенант ножом вскрыл банку и подвинул ближе к Виктору бумажную пачку галет - все надписи на пачке были на немецком языке. Понятно, трофей.
        Виктор быстро съел угощение.
        - Можно я у вас посплю?
        - Места много, не стеснишь.
        Виктор улегся на топчан. В блиндаже, под накатом и теплее и спокойнее.
        Спал крепко, а проснувшись, увидел за столом лейтенанта.
        - Садись, завтракай.
        Такие же, как и вчера, консервы, но уже без галет - кончились.
        Поблагодарив за завтрак, Виктор прошел к пушке. Что-то здесь изменилось, но что, он сразу и не понял. А когда дошло, схватился за голову - из пушки вытащили затвор. Пушка есть, а затвора нет. Сам Виктор его не снимал - он это помнил точно. И случайно зашедший на позицию пехотинец тоже не мог этого сделать. Для этого знания нужны, пушка - не винтовка.
        Виктора охватило отчаяние - без затвора стрелять невозможно. На него надеется лейтенант и его бойцы, а он…
        Виктор уселся на станину - что делать? Попробовать снять затворы с разбитых пушек? Но подойдут ли? Качество производства скверное, достаточно сказать, что у такого простого изделия, как автомат ППШ, магазины подгонялись вручную, напильником. От другого автомата они зачастую просто не подходили. Тогда что говорить о таком сложном изделии, как пушка?
        Виктор и пошел бы снимать затворы, но из леса к пушке неожиданно вышел Илья. Вот уж кого не ожидал увидеть Виктор!
        Подносчик снарядов гаденько улыбался. В правой руке он держал снятый затвор пушки, на плече висел карабин.
        - Геройствуешь? - не здороваясь спросил он и уселся на станине напротив Виктора.
        - Не всем же дезертировать, как тебе…
        Следил он из леса за Виктором, что ли? Или узнал о стрельбе в одиночку по гильзам и пустым снарядным ящикам? Зачем тогда явился? Совесть пробудилась? Но в этом Виктор сильно сомневался…
        - Небось, голодуешь? Тут километрах в двух деревня брошенная. Жители ушли, а на улице наша разбомбленная автоколонна. Я хлеба с консервами наелся до отвала.
        - Ты зачем явился? Жратвой дразнить? Так я не мародер…
        - Ну да! Я у тебя и дезертир, и мародер. Еще как-нибудь обзовешь - заброшу затвор в кусты. Попробуй найди…
        - Если сказать больше нечего, иди восвояси.
        - Ой какие мы грозные! Немцы с самолета листовки сбросили - полно около деревни. Я подобрал одну. На-ка, прочитай… - Илья вытащил из кармана листовку и протянул ее Виктору.
        Виктор взял лист бумаги, взглянул на текст. В начале было: «Русский солдат! Германские войска подходят к Москве, зимовать они будут в столице. Сопротивление бесполезно».
        А дальше - о прелестях жизни в плену. Под теплой крышей жить будут, есть сытно - даже нормы питания приводились. Виктора поразило - 25 граммов мармелада к вечернему кофе! У наших солдат иной раз куска хлеба за день во рту не было.
        А в конце: «Бросайте оружие, убивайте комиссаров. Данная листовка служит пропуском».
        - Ты что же, к немцам хочешь перейти? - Виктор был удивлен и шокирован. Его сослуживец, с которым он воевал - пусть и один день, - готов изменить присяге и Родине.
        - В тылу особисты. Заградотряд с пулеметом стоит, вовремя я их приметил. Дома тоже не спрячешься, НКВД найдет. Почему не сдаться?
        Рассуждения прагматичные.
        Виктора покоробил циничный тон Ильи.
        - А как же присяга, семья? У тебя же мать и отец есть!
        - Куйбышев от фронта далеко. А мне жить хочется - здесь и сейчас. У меня эта война уже вот где! - Илья ткнул пальцем в кадык.
        Неужели он не шутит? Впрочем, изменой Родине не шутят. Предателей не любят ни в одной армии мира. Лизать немцам сапоги? Да никогда!
        - Положи затвор пушки и уходи.
        - Сейчас? Белым днем? Да меня лейтенант пехотный в спину из пулемета расстреляет!
        - Зачем ты тогда здесь?
        - Подожду, пока немцы в атаку пойдут. Пушечка-то твоя - тю-тю! Танки окопы и траншею проутюжат - тогда можно идти…
        - Ну ты и сволочь! - Виктор вскочил.
        Илья тоже поднялся, бросил на землю затвор пушки и стянул с плеча ремень карабина. И тут он совершил оплошность: сделав шаг назад, запнулся о станину и упал. Уже в лежачем положении попытался передернуть затвор карабина.
        Виктор понял, что медлить нельзя. Еще секунда - и подносчик выстрелит. Он рванул клапан кобуры, выхватил револьвер и выстрелил.
        Выстрел прозвучал негромко, не целился, а попал.
        Илья выронил карабин и зажал рукою рану на животе.
        - Откуда у тебя оружие? - простонал он.
        - Подарок лейтенанта.
        - Больно как, если бы ты знал…
        Лицо Ильи на глазах бледнело, он стал часто дышать.
        - Знал бы про револьвер - сразу застрелил бы…
        От слова к слову голос Ильи слабел, последнее слово он произнес уже шепотом и замер.
        Виктор так и остался стоять с револьвером в руке. Первый раз он выстрелил в человека и убил его. Два дня назад Илья был его сослуживцем, вместе сухари ели, Виктор пил из его фляжки…
        На душе появилась тяжесть, стало муторно. Стреляя из пушки, он убил не одного немца, но они были далеко, и он не видел их мучений, смерти.
        Из ступора Виктора вывел взрыв снаряда на позициях пехоты. Он сунул «наган» в кобуру и припал к прицелу. Танки были еще далеко. Чувствовал Виктор себя неуютно, как будто Илья смотрел ему в спину из-под прикрытых век.
        Виктор встал с сиденья наводчика, подошел к убитому и забрал его карабин. Илье он был уже не нужен, Виктору же мог еще пригодиться. Было противно, но он взялся за ноги убитого и оттащил тело в сторону. Подобрав с земли затвор, обтер его рукавом, вставил в казенник и снова уселся на место наводчика.
        Но Илья не шел из головы. Вот как так случилось, что парень в одночасье предателем стал? Да, он еще не перешел к немцам, но морально уже был готов к этому и листовку-пропуск приберег. А ведь ходил в школу, как все, песни пионерские пел, маму целовал… Или была уже червоточина, которую никто не заметил?
        Взрыв снаряда раздался рядом с позицией пушки, как раз там, где лежал труп Ильи. Второй снаряд угодил в бугор перед пушкой. Осколки ударили в щит, Виктора и пушку заволокло пылью, сильно запахло сгоревшим тротилом. Взрывной волной Виктора отбросило от пушки и крепко приложило спиной к земле - так, что даже дыхание перехватило.
        Несколько минут он приходил в себя. Потом встал. В ушах звенело, и все звуки доносились, как через вату.
        Виктор осмотрел себя. Обмундирование в пыли, кое-где порвано, но крови нет, руки-ноги двигаются.
        Пыль рассеялась, и он вернулся к пушке. Одного взгляда на орудие хватило, чтобы понять - все. Щит покорежен и пробит справа осколком, из накатника тонкой струйкой течет стеол. Других повреждений не видно, но вернуть пушку к жизни может только ремонт в артиллерийской мастерской.
        Виктор посмотрел вперед - танки уже близко. Да, засекли его позицию, надо было брать у лейтенанта двух бойцов и перекатывать пушку в другое место. Благо еще что сам жив остался. Ну и что теперь делать? Брать карабин и идти в траншею?
        Один из танков вырвался вперед и пер, как слон на водопой. Увидев это, Виктор подумал: «Но ведь один выстрел пушка сделать может? Развалится после него - это да, но в танк попасть надо попробовать».
        Он уселся в кресло наводчика, подвел прицел под борт танка и нажал на спуск. Грохнуло здорово. Ствол откатился назад, да так и застыл. Гильзу не выбросило, а из накатника ручьем хлынуло масло. Вот теперь все… Пушка - хлам, только в переплавку.
        Виктор подобрал карабин и разочарованно вздохнул: э, оружие-то к бою негодно. Осколок, пробивший щит, как ножом срезал дульную часть ствола с мушкой.
        В этот момент на позициях пехоты хлопнул выстрел бронебойного ружья, и Виктор выглянул из-за пушечного щита. Горел танк, в который он стрелял, и еще один. Он уже дошел до траншеи, стал крутиться на ней, и бронебойщик всадил в него пулю с расстояния несколько метров.
        Потом забил «максим» и быстро смолк.
        Из траншеи не доносилось ни одного винтовочного выстрела. Неужели все погибли? Виктору стало страшно. Танки еще ползут по полю, следом за ними бежит немецкая пехота, и остановить их некому. Он один остался, а из оружия - револьвер с шестью патронами. Им врага не остановить. Знают ли в штабах, что рота погибла, как и противотанковая батарея, и путь перед наступающим врагом свободен?
        Послышался треск кустов, и к пушке выбрался лейтенант. Гимнастерка на нем была порвана, пилотки на голове не было, в руке - пистолет ТТ.
        - Жив? - обрадовался он, увидев Виктора.
        - Я-то жив, а вот пушку разбило.
        - Суки! От роты я один остался, а от батареи - ты. Все полегли! Все, уходим, немцы уже траншею нашу заняли. У пулемета патроны закончились.
        Лейтенант сунул пистолет в кобуру.
        - Попить есть?
        - Ни фляги, ни воды.
        - А, найдем…
        Резко повернувшись, лейтенант зашагал прочь, и Виктор бросился догонять его - вдвоем сподручнее.
        Шли через лес.
        Через час бодрого хода вышли к деревне и остановились на опушке.
        - Наши в деревне или немцы?
        В деревне не было видно ни жителей, ни военных - как вымерла.
        - Идем. У изб колодцы есть, хоть воды напьемся. Да узнаем, где наши.
        Но деревня оказалась брошенной. Двери изб нараспашку, людей нет.
        Они зачерпнули ведром воды из колодца, напились, и Виктор умылся.
        - Интересно, где штабы, где позиции наших? - Лейтенант потер подбородок, и отросшая щетина затрещала под его пальцами.
        - Ладно, идем. Думаю, за дезертиров нас не примут.
        Виктор в этом уверен не был. Но сейчас в их паре лейтенант старший, и он решает.
        Из деревни вели две дороги.
        - Вот эта на восток ведет, пойдем по ней.
        Но не успели они пройти и двух-трех километров, как увидели, что дорога перекопана, и не взрывами, а специально. Из-за бруствера торчало тупое рыло «максима».
        Увидев идущих по дороге, навстречу им шагнул сержант НКВД - василькового цвета околыш фуражки и такого же цвета петлицы не оставляли в этом никаких сомнений. Однако согласно рангу специальных званий сержант госбезопасности приравнивался к армейскому лейтенанту.
        Сержант вскинул руку:
        - Стоять!
        Виктор и лейтенант остановились.
        - Почему в тыл идем? Где ваши подразделения?
        - Я командир роты лейтенант Гуськов.
        - Где ваша рота, лейтенант?
        - Перед тобой! Разуй глаза! Я один из ста человек остался. Можешь пройти в траншею, убитых посчитать! - разъярился лейтенант.
        В траншеях людей остро не хватает, патронов, а эти мордовороты в тылу окопались…
        - А с вами кто?
        - Наводчик противотанковой пушки, единственный оставшийся в живых из всей батареи, что нас прикрывала.
        - Ваши документы!
        Виктор полез в карман гимнастерки, но лейтенант перехватил его руку:
        - Сначала ты свои предъяви! Может, ты диверсант немецкий!
        Сержант госбезопасности побагровел:
        - Что ты себе позволяешь, лейтенант! - И схватился за кобуру.
        Зря он это сделал. Фронтовика угрозами и видом оружия не испугать.
        Гуськов выхватил пистолет первым и взвел пальцем курок.
        - Замри!
        Сержант успел расстегнуть кобуру, но вытащить оружие уже не смог. Так и замер с рукой у кобуры.
        - На позициях, что занимала пехота, теперь вражеские танки. И между ними и тобой - ни одного красноармейца. Теперь твоя пора геройствовать настала. Хотел бы я посмотреть, как ты это делать будешь…
        - Как «ни одного»? - Сержант побледнел и уже не выглядел так браво.
        - А вот так! И «максимом» ты их не остановишь. Отступать будешь или держаться до последнего бойца?
        - Ты пистолетик-то убери, вдруг на спуск нажмешь случайно…
        - Сдрейфил? Ну так что, возвращаться нам или как?
        - В пятистах метрах от нас сборный пункт - не заблудишься. Там формируют сводный батальон.
        - Понял, - лейтенант убрал пистолет в кобуру. - Можно следовать?
        - Идите. - Сержант выглядел растерянным. Если правда то, что сказал лейтенант, дела плохи. В составе заградотряда десяток бойцов при одном пулемете - и ни одной гранаты. А немецких танков они боялись так же, как и окружения. При крике «Танки!» многие бойцы и командиры начинали паниковать. А если появлялись сведения, что немцы сомкнули клещи и окружили, старались прорваться на восток, оставляя позиции. Не все, но в начале войны - часто.
        Глава 2
        Артиллерист
        На сборном пункте было много бойцов и командиров - сотни две, и все из разных родов войск. Мелькали петлички танкистов, пехотинцев, связистов, кавалеристов - из них спешно формировали взводы и роты. Оружие почти у всех было свое, вынесенное с передовой, и самое разномастное - от русской трехлинейки до немецких трофейных автоматов.
        Командовал сборным пунктом батальонный комиссар - строевых командиров не хватало. Едва укомплектовав четыре взвода в полноценную роту, ее тут же отправляли на передовую.
        Лейтенанта Гуськова сразу назначили командиром роты. Была острая нехватка командиров взводов и рот, младшие командиры гибли или выбывали по ранению чаще других.
        Когда Виктор предъявил свои документы, политрук, занимавшийся формированием, посмотрел на петлицы и нашивки на левом рукаве.
        - Был приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина летчиков, танкистов и артиллеристов противотанковых батарей и дивизионов отправлять только в соответствующие части.
        У обычных пушкарей были черные петлицы с двумя скрещенными стволами, у противотанковой артиллерии эти же петлицы имели красный кант.
        - Иди вон к той группе. Должна машина прибыть, вас заберут.
        Когда Виктор уже отошел от политрука на некоторое расстояние, кто-то сказал:
        - Счастливчик, в тыл отведут.
        Ему тут же возразили:
        - Не завидуй, мало кто из ИПТАПов после первого боя выживает.
        Виктора при этих словах передернуло. Впрочем, не зря бойцы на фронте называли 45-миллиметровую противотанковую пушку «Прощай, Родина!» - прозвища фронтовики давали меткие, не в бровь, а в глаз.
        На западе погромыхивало, и бойцы с тревогой прислушивались. Линии фронта на этом участке фактически не было, уж Виктор об этом знал.
        У дерева собралась небольшая группа: танкисты в черных и темно-синих комбинезонах, один летчик в кожаной куртке и летном шлеме и, судя по петлицам, несколько артиллеристов.
        К Виктору подошел танкист:
        - Закурить не найдется?
        - Не курю.
        - С такой жизнью не бросишь. Не поверишь - две машины подо мной сгорели, и оба раза выскакивать успевал.
        - А что за танки?
        - БТ. До войны гордились ими - быстрота, натиск, маневр. А броня для войны тонкой оказалась. Новые танки весной получили - так они на складах и остались. Ни солярки к ним не было, ни снарядов.
        - Немцам достались? - удивился Виктор.
        - Замки из пушек вытащили, а сами танки сожгли. Слезы капали, поверишь? Новую технику сами жгли…
        За разговорами прошло уже достаточно времени, когда подъехала «полуторка», еще довоенная ГАЗ-АА - с полукруглыми крыльями и двумя фарами. Военного выпуска грузовики шли с завода с одной левой фарой и угловатыми крыльями над передними колесами - не хватало на заводах железа, прессов штамповочных.
        Быстро уселись на пол кузова, и грузовик тронулся. На разбитой гусеницами и воронками дороге трясло немилосердно, и Виктор вцепился руками в борт.
        Отъехали уже километров на десять, как вдруг летчик вскочил и забарабанил кулаками по крыше кабины:
        - Воздух! Останавливай машину!
        Водитель затормозил, и военнослужащие стали выпрыгивать из кузова.
        Виктор тоже спрыгнул, а приземлившись, поднял голову.
        С запада приближались две точки. И как только летчик их заметил? Или глаз наметан?
        Кто-то дернул его за рукав:
        - Чего статуей застыл? Бежим!
        Самолеты стали снижаться, вошли в пологое пике и открыли огонь из пушек. Разрывы прошлись по кузову, кабине, капоту. Грузовик задымился, а самолеты сделали горку и ушли.
        Несколько минут все лежали, ожидая - вернутся или нет?
        Первым к грузовику подошел водитель.
        Дым прекратил идти, пожара не случилось, но продолжать движение было невозможно. Мотор был разбит, из него текло масло и бежала вода из радиатора.
        Водитель огорченно сплюнул.
        Рядом остановился танкист:
        - Далеко идти?
        - Еще километров пять-семь.
        - Тогда веди.
        Теперь они шли, постоянно поглядывая на небо - опасались повторного налета.
        Изредка со стороны запада доносилось погромыхивание, - стало быть фронт еще держался.
        На сборном пункте их сразу развели по военно-учетным специальностям: танкистов - в одну группу, пушкарей - в другую. Летчик оказался в одиночестве.
        Артиллеристов оказалось восемь человек. Команду принял капитан:
        - Я командир батареи капитан Савельев. Следуйте за мной.
        Шли недалеко. В полукилометре, укрытая под деревьями, стояла батарея пушек 76-мм Ф-22 УСВ. Это на ее базе выдающийся советский артиллерийский конструктор В.Г. Грабин создал в конце 1941 года лучшую дивизионную пушку Великой Отечественной - ЗИС-3.
        После испытаний в 1936 году Ф-22 УСВ военные во главе с маршалом Куликом заставили снять дульный тормоз, мотивируя это тем, что с тормозами пушка быстро обнаруживает себя пылью, поднятой после выстрела. Кроме того, обязали расточенную зарядную камору уменьшить под стандартную гильзу 76-миллиметрового патрона, которым стреляла еще знаменитая в прошлом трехдюймовка.
        Объяснение было простое - на складах скопилось 54 миллиона снарядов, выпущенных в годы Первой мировой войны на отечественных заводах и закупленных в Англии, Франции, Японии и Америке. Большая часть этих пушек была захвачена немцами в виде трофеев в артиллерийских парках Западного военного округа.
        Немцы пушки испытали и признали их превосходными. Замысел Грабина они разгадали, поставили дульный тормоз и расточили зарядную камору, увеличив мощность пушки в 2,5 раза. Немцы дали ей обозначение РАК 36 (R) и приняли на вооружение, поскольку их противотанковая 37-миллиметровая пушка оказалась неспособна пробить броню наших новых танков Т-34 и КВ-1 - снаряды только царапали броню. Немецкая пехота тут же метко прозвала свои пушки «дверные колотушки».
        Переделанная немцами Ф-22 УСВ стала в первом периоде войны единственным оружием, способным бороться с нашими новыми танками. Наши танкисты ее всерьез опасались и прозвали «гадюкой». Позже у немцев появились 88-миллиметровые танковые пушки, превзошедшие «гадюку».
        Батарея оказалась некомплектной: при подходе к фронту батарея подверглась бомбардировке истребителями, и в одну из машин, где сидел расчет, угодила бомба.
        Капитан тут же, у пушки, начал выяснять специальности. Он ткнул пальцем в грудь бойца.
        - Боец Сапрыкин, дальномерщик, - вытянувшись по стойке «смирно», доложил тот.
        - Будешь заряжающим.
        Наводчик оказался только один - Виктор. Зато командиров орудия - два. Одного из них капитан оставил при себе.
        - Будешь корректировщиком огня, все равно в расчете лишний.
        Расчет дивизионной пушки состоял из семи человек, а новичков было восемь. Но командир здраво рассудил, что после первого же боя в людях снова будет дефицит. Капитан успел повоевать на Халхин-Голе, и на его груди одиноко висела медаль «За отвагу», высоко ценившаяся в войсках. Но в боях с немцами он не участвовал и оттого ощущал некоторую ущербность.
        Единственным расчетом в его батарее, столкнувшимся с немцами, были новички - им дали два часа на изучение пушки.
        Для всех, кроме заряжающего, пушка была незнакома. Вроде все, как у других пушек - ствол, щит, станина, прицел. Но у каждого орудия свои особенности, и у пушек Ф-22 УСВ они тоже были. В частности, Виктора неприятно удивило, что горизонтальная и вертикальная наводка - их маховики - были по разные стороны от казенника. При стрельбе по неподвижным целям это несущественно - так же, как и при стрельбе с закрытых позиций. А для отражения танковой атаки, когда цель ежесекундно меняет местоположение, могло сыграть роковую роль.
        Новички даже для слаженности работы расчета провели тренировку - заряжали орудие и наводили его по цели. Сам прицел Виктору понравился.
        Только вспотели за тренировкой, как получили приказ на выдвижение. Пушки буксировались грузовиками ЗИС-5, прозванными «захарами». Сложили станины, зацепили за фаркоп и залезли в кузов. Пушкари расположились вольготно, на ящиках со снарядами.
        Но что Виктора расстроило - так это вес пушки. После противотанковой она показалась ему мастодонтом, все-таки 1700 килограмм - много. Перекатывать вручную, расчетом, учитывая, что колеса у пушки узкие, артиллерийские, затруднительно. Позже на всех пушках колеса стали ставить автомобильные, но не с камерами, накачанными воздухом, а наполненные пористой резиной во избежание повреждений при попадании пуль и осколков.
        Прибыли на позицию.
        Впереди, перед батареей, окапывалась пехотная рота. Пехотинцам на войне пришлось рыть землю больше, чем другим родам войск. Пушкари после указаний комбата тоже стали рыть капониры и маскировать пушки.
        Не успели толком закончить, как высоко в небе показалась «рама» - немецкий самолет-разведчик. Он был с двойным фюзеляжем, за что и получил это прозвище.
        Батарейцы на него особого внимания не обратили - летит высоко, не бомбит. Только побывавшие на передовой сразу встревожились, поскольку после полетов «рамы» всегда следовал налет бомбардировщиков. Не сговариваясь, в отдалении от капонира они стали рыть ровик. Походил он на короткий отрезок траншеи и мог укрыть расчет, поскольку бомбили в первую очередь расположение пушек.
        На позиции батареи приехал на полуторке старшина роты, на прицепе - полевая кухня.
        Солдаты повеселели - сытыми воевать сподручнее. К полевой кухне, от которой аппетитно пахло, потянулись бойцы с котелками. Однако поесть никому не удалось, наблюдатель закричал:
        - Воздух!
        Все кинулись врассыпную.
        Виктор свалился в только что отрытый ровик - на него падали другие бойцы. Многие батарейцы совершили роковую ошибку, кинувшись в капониры - сверху, с самолетов, они хорошо просматривались четкими очертаниями.
        На позиции пехоты и батареи стали пикировать «лаптежники». Относительно тихоходные, на пикировании бомбили они точно, попадая в одиночную цель - танк, дот, артиллерийскую позицию.
        Первым зашел ведущий. Раздался звук сирены, а потом - незнакомый свистяще-воющий звук. Он нарастал и буквально парализовал волю. Бойцы стали руками закрывать уши, чтобы не слышать этого леденящего кровь звука.
        Какой-то предмет, вырастая на глазах, с грохотом упал возле одной из пушек, не взорвавшись. Это оказалась железная бочка из-под горючего, пробитая в нескольких местах. При ее падении воздух проходил сквозь дыры и вызывал вой - немцы применяли такие трюки для подавления морального духа советских воинов.
        А потом посыпались настоящие бомбы. Землю трясло, и лежащих в ровике подбрасывало так, что казалось - стены сейчас рухнут и погребут их под собой, завалят. Было страшно. Все заволокло дымом и пылью. Бойцы кашляли, терли глаза, но поднимать головы боялись.
        Сбросив бомбы, самолеты прошлись по позициям пулеметным огнем.
        Когда рев моторов стих и пыль осела, бойцы стали выбираться из ровика.
        Зрелище предстало перед их глазами ужасающее. Все пушки были разбиты, от одной вообще только колеса остались - прямое попадание. Везде были воронки и лежали убитые, а также валялись куски разорванных тел.
        Одного из пушкарей стошнило.
        Батарея, не сделав ни одного выстрела, перестала существовать. В живых осталось семеро бойцов, прибывших пополнением со сборного пункта и не поленившихся вырыть укрытие. Был бы капитан пожестче, заставь он батарейцев рыть укрытия - большая часть личного состава уцелела бы.
        Все стояли в растерянности. Что делать? Пушки теперь были годны только в металлолом, стрелять из них невозможно, да и комбат убит.
        Потоптавшись на месте, один из пушкарей выматерился.
        На него обернулись, а он продолжал:
        - Вот же скоты! Сволочи! Полевую кухню-то за что!
        И действительно, кухню разворотило осколками, и из пробитых котлов вытекли суп и каша.
        Батарейцы подошли к кухне и увидели - под колесом лежал целехонький мешок с хлебом и бумажный кулек с сахаром-рафинадом.
        Расхватав хлеб и сахар, бойцы стали есть, запивая водой из фляжек.
        - Что делать будем? - спросил заряжающий. - Батареи нет, командир убит… К своим, в тыл?
        Уйти с позиции означало не выполнить приказ. Однако и остаться было невозможно - чем воевать? Карабинами?
        - К пехотинцам идти надо, - неуверенно сказал подносчик снарядов.
        Виктор толком еще не перезнакомился с расчетом и людей знал только по номерам.
        - Любой новобранец за неделю винтовку освоит, а вот артиллеристов не хватает. На сборный пункт идти надо, - твердо сказал командир орудия - он был сейчас старший по должности.
        Виктор молчал.
        Они съели почти по буханке черного хлеба, но остатки в мешке не бросили - это был их НЗ - неизвестно еще, когда поесть придется. Все уже успели повоевать, знали, что харчи на передовую привозят нерегулярно, и к продуктам относились с уважением.
        - А если заградотряд? Расстреляют всех не за понюх табаку…
        В этот момент раздался стук копыт, и на позицию разбитой батареи влетел конный. Увидев последствия бомбежки, он посмурнел лицом и спрыгнул с коня.
        Конный оказался посыльным от командира дивизиона.
        - Здорово вас накрыли!
        - Ни одной целой пушки, только наш расчет и уцелел.
        - Соберите личные документы убитых, - распорядился посыльный, - я отвезу их командиру. Убитых схоронить, потом идете в дивизион. Штаб в деревне Большие Колодцы - это километров пять отсюда на северо-восток.
        Документы собрали быстро. Некоторые из них были залиты кровью, и разобрать записи было невозможно. Солдатские книжки были из бумаги скверного качества, и чернила на них расплывались. Выручало то, что у многих были другие документы - комсомольские и партийные билеты, а также личные письма.
        Все собранное едва влезло в кожаный планшет. Перекинув его ремень через плечо, посыльный вскочил на коня и ускакал.
        Убитых было много, и похоронить их оказалось непростой задачей. Выход подсказал заряжающий:
        - В капонире, где от пушки только колеса остались, воронка от бомбы большая. Там парней и упокоим.
        Бойцы согласились. Конечно, гробов не было - где их взять на фронте? Убитых обертывали плащ-накидками, шинелями - даже брезентовыми пушечными чехлами. Собрав тела, уложили их в воронку. На гражданской панихиде молитву бы прочитали над убиенными, но в СССР и РККА религию считали атавизмом, и поэтому командир орудия сказал несколько прощальных слов - уйти молча было как-то не по-людски. Плохо было еще и то, что новички батарейцев не знали ни по фамилиям, ни в лицо.
        Потом Виктор положил на могильный холмик пробитую осколком каску, а заряжающий воткнул рядом искореженный карабин.
        - На карте отметить бы братскую могилу, да карты получить не успел, - сказал командир орудия.
        Закончив скорбные дела, батарейцы отправились в штаб дивизиона.
        Располагался он в небольшом здании школы. Пищала рация, звонили полевые телефоны, по коридору пробегали бойцы.
        Батарейцев направили к начальнику штаба - он уже знал о трагедии.
        - Вот что, бойцы! Болтаться без дела в столь тяжелый для Родины час никому не позволено. Получите предписание и отправляйтесь в Горький. Явитесь на артиллерийский завод номер девяносто два и получите новую материальную часть.
        До ближайшей станции их довезли на попутном грузовике дивизиона, где был склад боеприпасов.
        Поезда на Москву пришлось ждать долго. Потом перебирались с вокзала на вокзал, а Виктор с любопытством разглядывал военную Москву: на улицах баррикады из мешков с песком, военные патрули, окна домов крест-накрест заклеены полосками бумаги, чтобы не разлетелись вдребезги от взрывной волны. Народу на улицах мало, да и те в большинстве своем в военной форме - даже женщины.
        В Горький ехали в товарном поезде, в теплушке. Поскольку сухой паек съели еще до Москвы, то пробавлялись кипятком на станциях.
        Как оказалось, в июле 1941 года по инициативе конструктора пушек В.Г. Грабина на легкий артиллерийский тягач Т-20 «Комсомолец» установили новую противотанковую пушку ЗИС-2, вернее - ее качающуюся часть со щитом, назвав симбиоз ЗИС-30.
        Разработчиком тягача был конструктор завода № 37 Н.А. Астров. Транспортер был мал - всего 3450 мм в длину, 1860 мм в ширину и высотой по кабине 1580 мм. Массу имел 3,5 тонны и в движение приводился двигателем в 50 лошадиных сил. Бронирование имел противопульное: лоб корпуса 10 мм, а борта и корма - 7 мм. Имел экипаж из двух человек - механика-водителя и командира-стрелка, поскольку вооружался танковым пулеметом ДТ. Радиус поворота был всего 2,4 метра, то есть - почти на месте. Скорость развивал до 50 километров в час. Всего с 1937-го по 1941 год было выпущено 7780 тягачей, и производство было прекращено из-за перехода завода на выпуск танков Т-34 и семейство легких.
        Большое число «Комсомольцев» в 1939 году попало финнам как военные трофеи. В 1944 году финская армия имела 215 тягачей Т-20 и эксплуатировала их до 1959 года. Тягачи достались также вермахту. Их обозначили литером STZ-3(R) - на них устанавливали 37-миллиметровые пушки.
        Самоходка получилась компактной и самой маленькой из аналогичного вооружения всех воюющих армий Второй мировой войны. Но артиллеристы ее полюбили. Передвигалась сама, дефицита запчастей не было - ведь двигатель и коробка передач были автомобильные, от грузовиков производства ГАЗ.
        История же пушки была интересной. Перед войной наши наркомы получили сообщение, что немцы и англичане готовят к выпуску толстобронные танки. Тут же было выдано задание ОКБ Грабина, и противотанковая пушка была создана, испытана и принята на вооружение.
        Действительность показала, что немцы создали такие танки только к 1943 году - семейство «кошачьих». «Тигр» имел лобовую броню 100 мм, а борт - 80; «пантера» же - 80 мм лоб и 50 - борт. На начальном периоде войны немцы воевали на танках T-III и T-IV, броню которых пробивала 45-миллиметровая противотанковая пушка. Выпустив 341 орудие, пушку ЗИС-2 производством прекратили с небывалой в истории артиллерии формулировкой - «в связи с избыточной мощностью и отсутствием соответствующих целей». Легкая, мощная, простая в производстве, технологичная и дешевая - фактор важный для массового производства - пушка была снята с выпуска.
        В январе 1943 года на Ленинградском фронте были почти одновременно захвачены два танка T-VI «Тигр». Новинки немецкого танкостроения испытали на полигоне обстрелом из различных пушек, и оказалось, что только 57-миллиметровая ЗИС-2 способна поразить их. Бронебойный тупоголовый снаряд пробивал 109 мм гомогенной брони на дистанции 300 метров по нормали.
        Стрельба из самоходки ЗИС-30 велась только с места. С кормы откидывались два сошника, но из-за короткой базы и малого веса тягач после выстрела полз назад юзом.
        Всего самоходок ЗИС-30 было выпущено сто одна, и к лету 1942 года их из-за потерь в строю почти не осталось.
        Когда Виктор увидел самоходку в цеху в первый раз, он сильно расстроился. Несуразно маленький тягач, на спине которого громоздилась противотанковая пушка - только без колес и станин. Выглядело все нелепо. По отдельности тягач и пушка производили приятное впечатление, но вместе… Сама пушка смотрелась красиво, как любой совершенный механизм.
        Бойцы расчета тоже переглядывались - неужели «это» может остановить танковые колонны врага?
        Однако после стрельб на полигоне мнение Виктора изменилось. Конечно, ЗИС-30 не была настоящей самоходкой, как наши СУ-76 или немецкие StuG-III, где экипаж закрыт броней. Расчет был открыт непогоде и не защищен от пуль и осколков. И запас снарядов мал - всего 20 выстрелов к пушке и 12 дисков к пулемету ДТ. Ввиду малого тиража пушки и спешки никаких печатных наставлений не было, устройство объясняли пушкарям конструкторы и рабочие сборочного цеха. Артиллеристы были люди обстрелянные, фронтовики, и особенности пушки схватывали быстро.
        После учебных стрельб формировались противотанковые бригады и поездами отправлялись на фронт. Почти все подразделения попали в полосу Центрального и Юго-Западного фронтов, прикрывавших направление на Москву. Гитлеровцы рвались к советской столице - ее быстрое взятие для них было делом чести. Обычно со сдачей столиц - как это было в европейских странах - следовала капитуляция. Москва готовилась к упорной обороне: на всякий случай эвакуировались заводы, вывозилось население - особенно женщины, старики и дети. Минировались мосты, здания предприятий, общественные здания, метро.
        Ситуация складывалась критическая. Многие оборонные предприятия были на Украине, в частности - танковый завод в Харькове, выпускавший танки Т-34, машиностроительные заводы. Заводы после эвакуации на Урал и Сибирь только разворачивали производство. Легкие танки выпускал ГАЗ, средние - Сталинградский тракторный, тяжелые КВ - Ленинград. Но остро не хватало двигателей. Доходило до того, что приспосабливали авиационные двигатели, требовавшие качественных бензинов и легко горевшие.
        С самолетами положение было не лучше, Сталин лично распределял каждый танк и самолет по фронтам. С пушками ситуация была немного легче, их выпускали несколько заводов - в Горьком, Мотовилихе, Ленинграде.
        Для Красной армии самоходки были новым классом оружия. Если немецкие войска изначально были насыщены самоходками, как средством поддержки пехоты и танковых частей, то у нас они возникли сперва от безысходности. Самоходка - особенно такая, как ЗИС-30 - стоила в разы дешевле танка, не требовала специальных сталей, двигатели были автомобильные и производились на самом ГАЗе.
        Воинский, или литерный, эшелон - как тогда их называли - шел до Москвы без остановок. Бойцы грелись в теплушках и гадали - куда, на какой участок фронта попадут. Впрочем, хрен редьки не слаще, на всех фронтах немцы продвигались вперед. Каждый день в сводках Совинформбюро появлялись названия все новых и новых городов, у стен которых велись бои. На каждой остановке, когда менялись паровозы, из штабного вагона приходили политруки, читали газеты и проводили беседы.
        Виктор, как и многие бойцы, их недолюбливал. Газету он и сам прочитать мог, если бы дали. И воевать не очень хотелось, но нутром он понимал - это жизненная необходимость, каждый мужчина должен защитить свой дом, свою семью, свою страну. Ни дома, ни семьи у Виктора не было, но страна была. Зачем кричать о патриотизме, об идеалах дела Ленина - Сталина? Возьми оружие и молча бей врага. А если патроны кончились - зубами глотку рви. Через не могу, через не хочу, а немца убей.
        Их бригада попала на Смоленское направление. Батареи бригады раскидали на большом участке ввиду нехватки противотанковых средств пехотной дивизии, которой они были приданы. Начали обустраивать позиции. Вот что у самоходки ЗИС-30 было плохо - так это ее высота. Обычно противотанковые пушки во всех армиях мира делали низкими для незаметности, и капониры были неглубокими. А сейчас пришлось рыть укрытие глубже роста человека. Намахались лопатами до мозолей, хотя копать было делом привычным.
        К каждой батарее был придан грузовик для подвоза боеприпасов. Ящики со снарядами уложили в нише рядом с капониром - командир орудия решил использовать снаряды сначала из ниши. Случись менять позицию в бою - боеукладка самоходки будет полной.
        Пехотинцы появление пушек встретили одобрительно, хотя взирали на странный симбиоз тягача и пушки с удивлением.
        Фронт в те тяжелые дни не был сплошным, в линии обороны были прорехи. Иные обусловлены были рельефом местности. Для танков ровная местность нужна, без рек, оврагов и крутых склонов. По иному рельефу танк не пройдет, а без поддержки танков немецкая пехота не воевала. Поэтому пушки ставились на танкоопасных направлениях.
        И ждать врага долго не пришлось, уже на следующий день после полудня командир батареи объявил тревогу. Расчеты заняли боевые посты согласно расписанию.
        Виктор приник к прицелу - вдали показались железные коробки. Они медленно приближались и издалека не казались грозными.
        Потом донесся рев моторов - за танками на полугусеничных бронетранспортерах ехала немецкая пехота.
        - Заряжай бронебойными! - прозвучала команда.
        Звякнул снаряд, клацнул затвор.
        - Дальность - пятьсот. Наводить!
        Это уже была команда наводчику. Но Виктор и так держал в прицеле немецкий танк и ждал команду открыть огонь.
        Однако командир батареи не хотел обнаруживать свои позиции раньше времени, желая подпустить врага поближе и стрелять наверняка.
        Танки уже приблизились на расстояние четыреста метров. Рука Виктора сама потянулась к спуску и замерла в последний момент. Как только прозвучала команда «Огонь!», Виктор выстрелил.
        Самоходку сильно качнуло. Тут же прозвучала новая команда:
        - Заряжай бронебойным! Огонь!
        Виктор с удивлением увидел, что танк, по которому он стрелял, продолжает движение. Однако он поклясться мог, что попал! Но ни дыма ни огня не было. Наоборот, танк выстрелил из пушки. Это был средний T-III, и его снаряд разорвался на позициях пехоты.
        Виктор навел в башню и выстрелил. На этот раз эффект был сильный, танк взорвался. Башню сорвало и отбросило, а железную махину охватило пламя.
        - Есть один! Заряжай! - снова прозвучала команда.
        Виктор выбрал другую цель. Обычно немцы пускали вперед танки T-IV, а вторым эшелоном - T-III, у которых броня была тоньше. Сейчас же они шли вперемешку.
        Виктор навел прицельную марку прямо на смотровую щель механика-водителя. Выстрел! Танк прополз немного и встал. И опять Виктор не увидел ни огня, ни дыма.
        - Почему он не горит? - тихо спросил он себя.
        Командир орудия стоял рядом и услышал его. Наблюдая за попаданиями в бинокль, он ответил:
        - Попадание было, я искры видел.
        Виктор понял, что не промахнулся. Он решил выстрелить еще раз в неподвижную цель. Подвел марку прицела под башню и выстрелил.
        На этот раз башню сорвало, она съехала назад и набок, ствол склонился вниз и смотрел в землю. И опять - ни дыма, ни огня.
        Немецкая пехота покинула бронетранспортеры через задние двери и рассыпалась цепью. С бронетранспортера по нашей пехоте стал бить пулемет.
        - Ударь по транспортеру, пулеметчик нашим головы поднять не дает.
        Из-за скошенной лобовой брони виднелась только голова пулеметчика.
        Виктор прицелился немного ниже сверкающего огнем пулемета и выстрелил. Когда самоходка перестала раскачиваться после выстрела, он увидел в прицеле, что у транспортера разворочена лобовая броня, а пулемета не видно, его сорвало с вертлюга.
        Нарвавшись на сильный пушечный огонь и понеся потери в технике и людях, немцы отступили.
        - Надо позицию менять, - сказал командир орудия Тихон. По званию он был младший сержант, как и Виктор. - Заводи!
        Позицию самоходки наверняка засекли, и вскоре последует артналет или бомбежка.
        Тягач задом, ломая молодые деревья, двинулся в небольшой лесок. Командир решил отвести орудие назад, а после налета вернуться в капонир.
        Так и случилось. Уже через четверть часа немцы открыли огонь из гаубиц. Стреляли точно, снаряды рвались рядом с капониром, и если бы они остались, пушка была бы повреждена.
        Налет продолжался около получаса. Командир орудия посмотрел на часы - большие, карманные.
        - Обед у фрицев, по расписанию живут.
        Немцы и в самом деле не ходили в атаку и не вели артобстрелы во время завтрака, обеда и ужина. Немецкий орднунг!
        Но атак не было до самого вечера. Перегруппировались они или искали мотоциклетными дозорами прорехи в линии обороны - неизвестно.
        Виктор подошел к Тихону.
        - Товарищ младший сержант, разрешите сходить к подбитым танкам! - обратился он.
        - Зачем? - удивился командир орудия. - Горелого железа не видел?
        - Посмотреть хочу, почему при попадании снаряда танк не загорелся и движение продолжил.
        - Хм… Надо тебе к командиру батареи идти. Сам понимаешь, «нейтралка». А вдруг ты к врагу перейти хочешь?
        Виктор козырнул и пошел к комбату.
        Старлей сидел в небольшой землянке и при свете коптилки заполнял документы.
        - Разрешите обратиться?
        - Разрешаю.
        Виктор объяснил причину обращения.
        Комбат внимательно посмотрел на него:
        - Не ты первый внимание обратил, самого этот вопрос занимает. Идем!
        Старлей накинул шинель, наверное - еще довоенного пошива, поскольку петлицы были бархатные, а не черного сукна, как шили в военное время, и они прошли к пехотинцам.
        Старлей нашел ротного, молодого лейтенанта. Тот ничего не имел против и даже дал двух автоматчиков для охраны. «Нейтралка», мало ли что… До танков было далеко, ближайший из них - в двухстах метрах от траншей, да и видно уже было неважно, старлей периодически подсвечивал трофейным фонариком с синим стеклом.
        Это был тот танк, по которому Виктор стрелял в первую очередь - T-III. Вот и входное отверстие от снаряда.
        - Сюда попал? - спросил старлей.
        - Это был первый выстрел. После него танк продолжал движение и даже выстрелил. Вторым снарядом я в башню угодил.
        - Надо посмотреть.
        К удивлению обоих, на корме обнаружили выходное отверстие - овальной формы, с рваными краями.
        - Вот оно что! - присвистнул комбат. - Первый снаряд насквозь прошел, экипаж не задел и мотор не затронул. Бронебойный - это же просто болванка, проткнул, как шилом. А на башне броня толстая, снаряд всю энергию ей передал - башню-то и сорвало. Идем смотреть другой.
        Вторым оказался танк T-IV. Пробитие было там, куда целился Виктор - входное отверстие находилось рядом со смотровой щелью. Наверняка первым снарядом механика-водителя убило, а вторым башню сорвало.
        Виктор рассказал, как было дело. Комбат не поленился, забрался на корпус танка, посветил фонариком и отшатнулся.
        - Если нервы в порядке, лезь сюда. - И протянул Виктору фонарик.
        Наводчик заглянул. Картина его взору предстала жуткая: сплошное месиво из костей, крови - как после мясорубки. Снаряд убил водителя, а когда снесло башню, погиб весь экипаж.
        - Интересная складывается картина! - лейтенант, укрываясь за корпусом, закурил папиросу.
        - Выходит, надо сразу в башню стрелять.
        - Я думаю, товарищ комбат, есть еще вариант.
        - Ты закуривай! - Старлей протянул ему пачку папирос, но он отстранил его руку.
        - Не балуюсь. Кажется мне, что надо у легких танков или T-III в гусеницу бить, даже в ведущую звездочку. Танк развернет, и тогда вторым снарядом - по мотору. Всяко загорится.
        - Разумно. Я всем командирам орудий скажу.
        На немецких танках - в отличие от советских - ведущая звездочка была передней. Если попасть в саму гусеницу, ремонт несложный, и наши, и немецкие экипажи быстро меняли разбитый трак - иногда даже на поле боя, под огнем. И снова в бой. Запасные траки вешали на лобовую броню как дополнительную защиту. Но если разбита ведущая звездочка, ремонт предстоит серьезный. У немецких танков карданный вал от мотора шел вперед и приводил в движение передние звездочки - они были ведущими и направляющими.
        На наших танках привод был устроен рациональнее. Не было длинного карданного вала, отнимающего место у экипажа и дающего лишний вес.
        Когда они вернулись на позицию батареи, комбат спросил:
        - Как твоя фамилия, боец?
        - Младший сержант Виктор Стрелков, наводчик второго орудия.
        - У тебя есть склонность к анализу, желание докопаться до истины. Это хорошо, не безумно воюешь. Тебя бы в военное училище.
        - Время тяжелое, товарищ старший лейтенант. Не до учебы, немцы прут.
        - Рано или поздно остановим мы их. А хорошие командиры всегда нужны, особенно когда немцев погоним. Хочешь, с командиром бригады поговорю?
        - Спасибо, не хочу. Не навоевался еще.
        Старлей засмеялся:
        - Сколько тебе лет, Стрелков?
        - Девятнадцать скоро будет.
        - Понятно, в солдатики в детстве не наигрался. Свободен!
        - Есть!
        Вылазка к танкам на «нейтралку» дала пищу для размышлений. Получалось, что высокая скорость снаряда оказывала плохую услугу - танки с тонкой броней пробивались навылет. Отсюда напрашивался вывод - бить по башне или мотору.
        Виктор уснул с ощущением, что сделал открытие.
        А проснувшись утром, сообразил еще одну вещь: выходит, что по танкам средним, с относительно тонким бронированием, можно стрелять издалека. Снаряд потеряет скорость, но его энергии хватит, чтобы надежно поразить цель. Одно плохо - артиллеристы себя загодя обнаружат. Танки и немецкие наблюдатели позиции пушкарей засекут и ответным огнем накроют.
        Немцы обстреляли пехотные траншеи из тяжелых минометов. Видимо, расчеты минометчиков были опытными, мины кучно ложились у траншей и блиндажей. Даже смотреть со стороны на сплошные разрывы было страшно - пыль, дым, гарь, проблески огня, взметнувшаяся вверх земля, летящие куски бревен….
        Едва стихли взрывы и улеглась пыль, немцы пошли в атаку. Уже традиционно впереди танки, за ними бежит пехота. Танки не стреляли, выжидали, когда наши артиллеристы откроют огонь и обнаружат себя.
        Вот дистанция уже сократилась до четырех сотен метров.
        Командир орудия, получив приказ, скомандовал:
        - Огонь бронебойным!
        Виктор давно выбрал для себя цель - T-IV.
        У немцев была излюбленная тактика: первым в наступление идет более тяжелый танк, немного позади - более легкий T-III, а уж за ними - устаревший T-II или Т-38 чешского производства, фактически - с противопульным бронированием.
        В течение всей войны усовершенствовали T-III и T-IV, фактически эти танки были основой танковых войск вермахта. Сначала увеличилась длина пушки, потом возрос калибр. На лоб корпуса навесили дополнительные листы брони, затем на борта - броневые экраны, эффективно помогающие при обстреле кумулятивными снарядами.
        В начале войны у немцев танковые роты имели смешанный состав. Танки могли быть разных типов, и на более тяжелом танке находился командир. Но позже структура изменилась, поскольку тыловикам проще было снабжать боеприпасами и запчастями однотипные машины.
        Как только последовала команда к стрельбе, Виктор подправил прицел и выстрелил по башне. Наверное, не один выбрал своей целью головной танк - с секундными интервалами на броне танка вспыхивали и гасли огненные проблески.
        Танк остановился и из него повалил дым. Из открывшихся люков стали выбираться танкисты, и тут уж наши пехотинцы стали их расстреливать из винтовок и пулеметов. Никто из немецкого экипажа не выбрался из танка, все до одного так и повисли на броне.
        Но чего у немцев было не отнять - так это хорошей радиосвязи. Все танки имели рации, вели активный радиообмен и указывали цели. У нас на танках рации имелись только на командирских машинах, сигналы же передавались флажками или действовали по принципу «Делай, как я».
        По T-III Виктор стрелял, как и задумал. Первым снарядом - по гусенице, и танк развернуло. А вторым - по моторному отделению. Танк вспыхнул, как свечка, но танкисты успели выбраться через боковой люк башни, прикрываясь от пулеметного огня русских корпусом своей машины.
        Через четверть часа атака захлебнулась. На поле боя горели пять немецких танков, лежали убитые солдаты. Уцелевшие танки стали пятиться задом, солдаты же просто убегали.
        Однако дальше случилось неожиданное. Сзади, за позициями артиллеристов, раздался рев моторов и лязг гусениц.
        На батарее запаниковали, все подумали, что это немцы прорвались и заходят с тыла. И пушки назад не развернуть - они на тягачах, в капонирах.
        Первоначально все кинулись врассыпную, прятаться стали - в ровики и в воронки от бомб и снарядов. Танки легко и пушки сомнут, и пушкарей подавят. А главное - отбиться нечем, ни гранат, ни бутылок с зажигательной смесью нет.
        Но оказалось, что танки это наши, устаревшие БТ - с маломощной пушкой и клепаным корпусом. Откуда они взялись - непонятно, но четыре танка промчались рядом с пушками, преодолели траншеи пехоты, также изрядно напугав бойцов, и ринулись на отступающих немцев. Какая-то «умная» голова из штаба решила развить успех и отбитую немецкую атаку перевести в наступление. Дурь полная, потому что БТ были слабо бронированы и без поддержки пехоты обречены на быструю гибель. Единственное достоинство легкого БТ - в их быстроходности. Пятисотсильный бензиновый двигатель позволял быстро мчаться по бездорожью, а по шоссе да еще со снятыми гусеницами - и вовсе на уровне легкового автомобиля.
        Во взвод управления, из-за некомплекта равный по численности отделению, поступил приказ - поддержать танки огнем. Приказ был отдан явно от безысходности. Противотанковая пушка 57 мм имела слабый осколочно-фугасный снаряд, и против пехоты ее применение было малоэффективно. Но приказы в армии не обсуждаются, а выполняются, и расчеты заняли свои места у пушек. А целей не видно. Немецкие танки скрылись за изломом местности, и вражеских пушек не заметно: замаскированы тщательно, и до первого выстрела их не обнаружишь. Виктор еще подумал: «Парни в танках - смертники, не все вернутся». И как накаркал.
        Подпустив поближе, немецкие пушки открыли огонь. Конечно же, их быстро засекли. Почти все немецкие пушки - и полевые, и танковые - имели дульные тормоза и при выстреле поднимали тучу пыли и создавали ясно видимое пламя.
        Виктор сам, без указания командира орудия, засек в прицел немецкую пушку и выстрелил по ней осколочно-фугасным снарядом. Он упал рядом, разметав маскировку, и орудие стало видно как на ладони.
        Вторым выстрелом - бронебойным - он угодил в саму пушку, но за это время фашистская батарея уже успела расстрелять все четыре танка. Машины горели, и только из двух успели выбраться танкисты - их фигуры ясно виднелись в прицеле Виктора.
        Но видел их в прицеле, конечно, не только Виктор, и потому на поле боя, вокруг подбитых танков, стали рваться мины. Минометов у немцев было с избытком, даже на вооружении пехотных рот стояли 50-миллиметровые легкие минометы.
        Мины рвались густо, и танкисты залегли. Помочь бы им, подавить артогнем минометную батарею, да минометы укрыты в глубоких окопах. Их можно накрыть только гаубицами или бомбардировкой с воздуха.
        Так и смотрели артиллеристы, как немцы спокойно расстреливают наши танковые экипажи. Назад не вернулся никто. Бойцы только матерились - попусту были угроблены четыре танка с экипажами.
        Наши командиры, не имея боевого опыта, а в массе своей - и хороших знаний, боясь проявить инициативу, в начальном периоде войны не жалели людей и технику, бездумно бросая их на врага. По-настоящему научились бить врага к концу 1942 года, да и боевая техника стала поступать в войска более современная - с трехлинейкой и наганом против автоматов не попрешь.
        От такой бестолковой атаки Виктора покоробило. А еще, как при позднем зажигании, пришел испуг. Ведь их ЗИС-30 тоже считались самоходными орудиями, и дурные головы штабистов могли и их послать в эту атаку, как говорится - поддержать танк огнем и гусеницами. И они бы тоже сейчас горели. Аж мороз по коже прошел!
        Видимо, такие мысли посетили и других бойцов расчета. Кто-то из них закурил, а командир орудия, Тихон Сапунов, сказал:
        - Я бы сейчас водочки выпил, парней помянул.
        Никто ему не ответил, настроение у всех было паршивое.
        И все-таки немцы прорвались. На соседнем участке фронта следующим днем сильно громыхало и были видны пикирующие бомбардировщики Ю-87, бомбившие позиции неизвестного полка. Оттуда тянуло дымом, гарью.
        А назавтра поступил приказ - отходить. На полуторку погрузили ящики со снарядами, забросили на тягач тощие «сидоры» и уселись сами. Надо сказать, что даже в самые тяжелые месяцы первого года войны снаряды к противотанковым пушкам доставлялись исправно. Ведь главной ударной силой вермахта были танки, и остановить их могли только пушки. За годы войны 70 % танков было уничтожено именно артиллерией.
        Сидя на жестком сиденье, Виктор прижимал к себе небольшой ящик со снятой панорамой. Без прицела пушка слепа, а оптика - вещь хрупкая. Беречь панораму и заботиться о ней было задачей именно наводчика.
        Ситуация на фронте для Советского Союза складывалась плохо. Немцы, осуществляя план «Барбаросса», вторглись на его территорию четырьмя группировками. Финляндская группировка имела целью захватить Мурманск, Ладогу и Беломорье. Группа армии «Север» - Ленинград, армии группы «Центр» - взять Москву, армии группы «Юг» - оккупировать Украину. Пограничники задержали вторжение на несколько часов, а потом немецкая армия двинулась вперед, пройдя за три недели боев 300 - 600 километров на разных участках фронта. Первоочередной задачей гитлеровцев было выйти на рубеж Волга - Архангельск, а затем идти до Урала. На захваченных землях планировалось создать четыре рейхскомиссариата. Крупные города - Москва, Ленинград, Киев и ряд других городов должны были быть полностью уничтожены вместе с жителями.
        И поначалу у немцев задуманное получалось. К началу июля 1941 года под Ленинградом в окружение попали 11 дивизий, а 320 тысяч советских бойцов и командиров попали в плен. 9 сентября был блокирован Ленинград, 19 сентября окружен Киев, где в плен попали 650 тысяч бойцов РККА. Под Вязьмой были окружены и уничтожены несколько дивизий народного ополчения и 8 армий - в плен попали 670 тысяч бойцов.
        Успехи кружили немцам голову, и потери их не останавливали.
        В этот котел и попал со своей батареей Виктор. Он ехал на тягаче и не знал, что немецкие танковые клинья уже далеко обошли их батарею, взломав советскую оборону.
        Командир батареи вел их по грунтовке, идущей через лес. Старлей боялся авианалетов - немецкие самолеты пролетали часто, но их не обнаружили.
        Одна самоходка шла первой, за ней - орудие Виктора. Машины с боеприпасами и взводом управления замыкали колонну.
        Вдруг первая самоходка резко остановилась, за ней встали другие. Лес кончился, они были на опушке. Дорога шла через луг к железнодорожному переезду, а по железной дороге медленно двигался бронепоезд. Батарейцев поразили кресты на его бортах - все были уверены, что едут в собственном тылу. Наши отступающие части не всегда успевали взорвать мосты и дороги, и немцы этим пользовались.
        Паровоз пыхал паром, колеса стучали на стыках рельсов.
        Бронепоезд остановился на переезде. Ни шлагбаума, ни будки обходчика здесь не было, но подъезд удобный. Сюда вел, ориентируясь по карте, комбат.
        Выглядел бронепоезд внушительно: бронированные вагоны с орудийными башнями, в бортах - амбразуры с пулеметами. В голове и хвосте поезда - зенитные орудия.
        Однако комбат службой был приучен: видишь врага - бей! Созвав командиров орудий, он попытался принять единственно правильное решение. Если вступить в бой, самоходки сожгут - у бронепоезда подавляющее преимущество в пушках. Поэтому выход комбат нашел единственно приемлемый:
        - Все четыре орудия выезжают разом. В стволах уже должен быть бронебойный патрон - заряжающий держит в руках второй. Делаем в быстром темпе три выстрела - и сразу назад, в лес. Чтобы не распыляться - первое орудие бьет по первому броневагону, второе - по второму - и так далее…
        - А паровоз? - спросил командир второго орудия сержант Сапунов.
        - М-да, про паровоз я как-то… Ну хорошо, ваше орудие бьет по паровозу. Обездвижим паровоз - тогда расстреляем весь поезд. Бить прицельно по орудийным башням, они - самая главная опасность. А сейчас к орудиям, проведете краткий инструктаж - кому какие цели брать. Выезд на основанную позицию - по взмаху флажка.
        На опушке леса росли молодые деревца - тягач такие легко ломал корпусом.
        Когда Тихон сказал Виктору о паровозе, наводчик уточнил:
        - А куда стрелять? По колесам, по будке машиниста или по котлу?
        Тихон задумался:
        - Черт его знает! А ты один снаряд в котел, другой по будке, а третий - в колеса. Остановка коротка, три выстрела - и пятимся задом в лес, - напомнил он механику-водителю.
        Заряжающий втолкнул снаряд в казенник. Он стоял на коленях, держа на руках, как младенца, еще один снаряд, чтобы быстро перезарядить.
        И вот комбат взмахнул красным флажком. Взревели моторы, самоходки выползли из леса и замерли. Практически сразу залпом громыхнули четыре пушки.
        Виктор прицелился в котел паровоза, прикрытый листовой броней. Раздался хлопок, и из паровозного котла со свистом стала вырываться струя пара. Еще выстрел - на этот раз Виктор целился в будку машиниста. И третий выстрел - по колесам.
        Едва прозвучал последний выстрел и из казенника выбросило гильзу, как тягач дернулся и вполз под деревья, причем механик-водитель пятился метров пятьдесят. Трещали, ломались и падали деревья.
        Наконец тягач замер, а Виктор побежал к опушке - посмотреть, что сделалось с бронепоездом.
        Попадания в орудийные башни были - из двух тянулся дымок.
        Немцы, видимо, были в шоке от атаки русских и пару минут не открывали ответного огня. Но когда шевельнулись стволы пушек в бортах, Виктор бросился к тягачу и залег за ним. Какое ни есть, а укрытие.
        Немцы начали гвоздить по лесу осколочно-фугасными снарядами. Цели они не видели и били вслепую. Снаряды их ударялись в деревья, рвались, и то, что механик-водитель отогнал их тягач подальше, спасло и расчет, и самоходку.
        Грохот от обстрела стоял недолгий. Потом начали бить пулеметы, и пули щелкали по стволам деревьев. Пушкари лежали, прижавшись к земле.
        Стрельба как по команде стихла, и бойцы услышали медленный перестук колес. Не должно быть! Ведь паровоз имеет повреждения!
        Виктор снова бросился к опушке - бронепоезд медленно уходил влево. Виктор глазам своим не поверил. Но откуда ему было знать, что в состав немецкого бронепоезда входила бронедрезина? Она была прицеплена в хвосте поезда и под обстрел не попала. Дрезина имела автомобильный мотор и служила для разведки, для патрулирования. И сейчас именно она изо всех сил старалась увести поезд.
        Ситуация для артиллеристов выгодная. Пушки бронепоезда, которые были расположены в его бортах, имеют небольшой сектор обстрела, а те, что в башнях, повреждены. Такой удобный случай упускать нельзя.
        Виктор кинулся к комбату и сбивчиво объяснил ситуацию. Старлей сразу понял, что вытащил из рукава козырную карту.
        - Заводи! Всем выезжать на огневую позицию - самостоятельно вести огонь!
        Самоходки выбрались из леса, развернулись влево и встали в цепь.
        На батарее уже имелись раненые и убитые от обстрела, и обозленные бойцы выпустили в бронепоезд весь боезапас, бывший на тот момент на тягачах. У кого оставалось пятнадцать, у кого - десять снарядов, но все они попали в цель.
        Бронепоезд значительно больше танка по размерам, медлительнее и идет по рельсам, не имея возможности маневрировать.
        Один из снарядов батареи угодил в боезапас. Ахнул мощный взрыв, и бронелисты вывернуло изнутри, как лепестки цветка. Повалил дым, возник пожар, но бронепоезд медленно скрылся за поворотом.
        За стрельбой пушкари не услышали гула приближающегося самолета. И откуда он только взялся, одинокий «мессер»? Обычно они летали парами.
        Он с ходу ударил по самоходкам из пушек и пулеметов, а подлетая, сбросил бомбу - никто не успел отбежать или спрятаться.
        Обстрел бронепоезда дался дорогой ценой - одна самоходка была разбита вдребезги, другая сильно повреждена. Оба расчета погибли.
        Радость победы померкла, а самолет исчез так же внезапно, как и появился.
        По приказу комбата две уцелевшие самоходки загнали в лес и принялись рыть братскую могилу - негоже бросать своих убитых. Рыли по очереди, и могилу выкопали быстро. А едва схоронив погибших, продолжили марш.
        Батарея сильно поредела - две самоходки и два грузовика. Один со снарядами, другой вез взвод управления. Переползли переезд, двинулись на восток. Впереди, за лесом - поле. Но только выбрались на него, как вдалеке прозвучал выстрел пушки и рядом взорвался снаряд.
        Самоходки дали задний ход и укрылись за деревьями. Гадали - немцы впереди или наши по ошибке выстрелили. В наших войсках самоходок не было, силуэт ее не примелькался, и запросто можно было принять за немецкую.
        Комбат решил послать вперед артиллерийского разведчика-корректировщика. Отдал ему единственный имевшийся на батарее автомат ППД довоенного выпуска. За разведчиком следили в бинокль, но вскоре он исчез из поля зрения. Однако через полчаса он встал во весь рост. Было далеко, но разведчик понимал - за ним следят в оптику. Он размахивал руками, показывая - опасности нет.
        Самоходки снова выбрались на поле. Когда-то здесь сажали картошку и даже успели убрать ее, но земля была рыхлая, и тягачи ползли с трудом. Грузовики шли по колее, утрамбованной их гусеницами.
        Оказалось, на другом конце поля стояла рота пехоты и единственная 76-миллиметровая «трехдюймовка» - с началом войны со складов в войска выдали морально и технически устаревшее вооружение. Эти артиллеристы и приняли самоходки за немецкие, ведь красных звезд на них не было. Не на щите же их рисовать? А других мест не было.
        Пушкари извинились, осмотрели самоходки и поинтересовались, не видели ли батарейцы немцев. А услышав о бронепоезде, сильно удивились. Никто и предположить не мог, что он появится так близко. Ни пехоты, ни танков немецких поблизости не было, а бронепоезд объявился. Хотя… И вооружение на этой подвижной крепости мощное, и пехотный десант имеется… Наша батарея наткнулась на них случайно и увидела первой, в противном случае немцы могли нанести нашим частям значительный урон.
        Виктор с интересом обошел «трехдюймовку». Перед ним была пушка Первой мировой войны, принятая на вооружение еще в 1902 году - на ней даже щит не был установлен. Выглядело орудие архаично. Много их участвовало на первом периоде войны, пока не погибли при бомбежках или под гусеницами танков.
        Долго не задерживались - комбат старался выполнить приказ и занять отведенные позиции, тем более что и ехать было уже недалеко.
        Через четверть часа они въехали в покинутую жителями небольшую деревню - здесь и должна была расположиться батарея. Но вот где и как расположить орудия? Стволами на запад или на юг, откуда развивалось немецкое наступление?
        И комбат принял Соломоново решение: одну пушку расположить стволом на запад, другую на юг - так меньше риска. Он сам выбрал позиции.
        Пушкари принялись рыть капониры, а бойцы взвода управления, которых комбат решил использовать как пехоту - траншею. К этой деревне должен был подойти батальон ополченцев, но пока их не было.
        Бойцы с тревогой прислушивались. Громыхало со всех сторон: и с севера, и с юга, и с запада, и с востока - это вели стрельбу пушки. Их звук слышен за 5 - 10 километров, пулеметная же стрельба - за 2 километра. Все боялись попасть в окружение, зачастую это плен, смерть. И уж лучше смерть в бою, на глазах у товарищей, чем позорный плен. Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин, а за ним и карательные органы считали плен изменой Родине. Родственники без вести пропавших, коих много было в первый год войны, и пленных подвергались репрессиям. Их увольняли с работы как неблагонадежных, а то и ссылали в ссылку - в Сибирь или Казахстан.
        Орудие Виктора расположилось за избой - там бойцы выкопали неглубокий капонир. Пушку хорошо прикрывали кусты смородины, растущие на огороде. Осень стояла теплая, листья были еще зелеными, не опали и хорошо маскировали пушку.
        Наступил вечер. Поев всухомятку, уставшие бойцы улеглись спать, предварительно выставив караул.
        Первым выпало дежурить Виктору.
        Около одиннадцати часов вечера послышался неясный шум с востока. Не звук моторов, а именно шум, напоминающий звук морского прибоя.
        Виктор сразу разбудил командира орудия:
        - Слышу подозрительные звуки.
        Сон с сержанта сразу слетел.
        - Идем.
        Но оказалось, что это подходил к деревне батальон ополчения. В ночной тишине шум множества ног и легкое бряцание оружия производили эти странные звуки.
        Батальон был не укомплектован полностью и имел две полноценные роты.
        Комбаты определились с позициями, и ополченцы сразу стали рыть окопы. После длительного перехода они очень устали, но понимали, что единственная возможность уцелеть при обстреле - это зарыться в землю. Только она, землица родимая, укроет и защитит от пуль и осколков.
        Когда рассвело, Виктор разглядел бойцов ополчения. Одеты они были в гражданское, оружие разномастное, видимо хранилось на складах еще со времен Гражданской войны. Некоторые набили лопатами кровавые мозоли. Большая часть ополченцев - невоеннообязанные по состоянию здоровья или имевшие бронь от призыва. Но грянула война, и люди добровольно пришли в военкоматы.
        Формировались батальоны ополчения по месту жительства, выучка у бойцов была слабая, и потому потери были большие. Да и как им не быть, если Виктор заметил на лицах некоторых ополченцев очки? А ведь «очкарикам» трудно совместить прицел, мушку и цель. Тем больше возросло его уважение к этим людям. Каждый из них имел право отсидеться в тылу, и никто бы слова худого не сказал в его адрес.
        Ополченцы пушкам были рады, поскольку сами они не имели ни противотанковых ружей, ни противотанковых гранат.
        Но и батарее с ополченцами было спокойнее. Прорвись немецкая пехота - и противотанковые снаряды их не остановят, как и личное оружие малочисленных пушкарей.
        Ополченцы подходили к самоходкам, знакомились с расчетами. Пушка была мощной, но в комбинации с тягачом смотрелась несуразно и архаично и на ополченцев впечатления должного не произвела - Виктор видел их разочарованные лица. Ничего, бой покажет, кто чего стоит.
        До полудня ничего не происходило, ополченцы продолжали обустраивать позиции.
        Глава 3
        Десант
        А потом случился авианалет. Послышался рев моторов, и на деревеньку посыпались бомбы. Ополченцы и артиллеристы забились в окопы, отрытые щели и просто ямы.
        Пикировщики Ю-87 работали не спеша, не встречая сопротивления нашей авиации или зенитной артиллерии. Некоторые ополченцы пробовали стрелять по «лаптежникам» из винтовок, но что пикировщику винтовочная пуля? Да еще попасть в подвижную цель надо суметь!
        Взрывы грохотали, земля тряслась, все вокруг заволокло дымом, в воздухе ощущался запах сгоревшего тола.
        Сбросив смертоносный груз, пикировщики улетели. Но не успели «юнкерсы» скрыться из виду, а ополченцы привести себя в порядок, как снова уже несколько голосов закричали:
        - Воздух!
        На этот раз мимо них и на приличной высоте прошли «Юнкерсы-52». Потом из них стали выпадать черные точки, и видевшие это сначала подумали, что летят бомбы. Но над точками раскрылись парашюты.
        Десантников было много, не меньше сотни. Однако «юнкерсы» сбрасывали их далеко, километра за три-четыре от позиций. К тому же немцы обычно сбрасывали парашютистов в нашем тылу, для захвата важных узлов - железнодорожных мостов, переправ, узловых станций. Для таких случаев существовали войска по охране тыла, НКВД, но только не в данной ситуации, когда было неизвестно, где фронт, где тыл, где свои, а где чужие?
        У батальона ополченцев была своя задача - оборонять позиции у деревни. Десант встревожил всех своим появлением, но комбаты решили - парашютистами есть кому заняться. У ополченцев рации не было вообще, а рация взвода управления была разбита осколками. В общем, вышестоящее командование о десанте не знало, а если бы и узнало, то не смогло бы предпринять никаких мер, поскольку никаких резервов не имело.
        Сброшенные на парашютах немцы были непростыми десантниками - это была рота полка «Брандербург-800». Этот полк состоял из чистопородных немцев, в совершенстве владевших русским языком. Военнослужащие прошли подготовку по подрывному делу, диверсионной работе и при заброске в тыл Красной армии были переодеты в красноармейскую форму, имели поддельные красноармейские книжки и наше оружие. В нашем тылу они убивали военнослужащих, резали линии телефонной и телеграфной связи, уничтожали партийных и советских работников, захватывали мосты и удерживали их до подхода фашистских войск, сеяли панику в тылах, крича, что немцы обошли их и все попали в окружение, портили военную технику, передавали по радио разведывательные данные. В общем, крови нам они попортили изрядно. Красная армия подобных подразделений не имела.
        Немцы приземлились без потерь. Парашюты они не собирали и не прятали, как это обычно бывает при выброске диверсантов. К чему? Через несколько часов или дней эта территория все равно будет занята войсками вермахта.
        Немцы были одеты в форму частей НКВД с петлицами василькового цвета. С такими подразделениями старались не связываться армейские части - побаивались после массовых репрессий тридцать седьмого года и «чисток» командного состава РККА. К тому же в такой форме удобно устраивать заставы на дорогах. Они также вполне могли бы сойти за заградительные отряды, особенно учитывая неразбериху в тылах Красной армии.
        Пока диверсанты строились в колонну, их командир, обер-лейтенант Рихтер, привязался по карте к местности и повел роту к перекрестку важных в тактическом отношении дорог. Немцы деловито выставили на перекрестке два ручных пулемета, и несколько диверсантов тут же стали останавливать машины и проверять документы. Никто не заподозрил, что перед ними чужаки.
        Держать всю роту на перекрестке было бы расточительно, да такая масса людей могла бы вызвать подозрение. Поэтому обер-лейтенант отправил половину - два взвода - в рейд по тылам русских.
        Педантичные немцы, привыкшие к жесткой дисциплине, шли строем. Вооружены все были автоматами ППД. В наших частях автоматы были пока редкостью, и имели их взводные и ротные командиры или политруки.
        И так уж случилось, что эти два взвода диверсантов вышли к деревне, где занимали оборону ополченцы и две самоходки ЗИС-30.
        Увидев небольшую колонну бойцов, командир ополчения обрадовался: все-таки кадровые бойцы, поддержат и помогут добровольцам, по своей сути - людям сугубо гражданским.
        Ни комбат ополченцев, ни комбат пушкарей документов у подошедших не спросили. Да и проверив, они бы не заподозрили ничего, поскольку сфабрикованы те были качественно. Единственное, что могло их насторожить, - это скрепки на документах, у немецких подделок они были выполнены из «нержавейки». Но таких тонкостей комбаты не знали.
        Командир диверсантов, одетый в форму лейтенанта, обошел позиции. Опытным взглядом он тут же определил, что окопы неполного профиля, а пулеметов нет вовсе. Немец удивился про себя - неужели эти гражданские всерьез надеются хотя бы на час задержать продвижение доблестной немецкой армии?
        Вид самоходок лейтенанта насмешил. Он видел немецкие самоходки - приземистые, с бронированными рубками, защищающими экипаж. И этим русские хотят бить немецкие танки? Суррогат какой-то! Однако он и грузовик со снарядными ящиками, замаскированный ветками, увидел.
        Как только поблизости не оказалось русских, он сказал командиру подрывников:
        - Надеюсь, сержант, ты видел, где у них грузовик с боеприпасами. Твоя задача - уничтожить его. Немного времени у тебя есть. Наши скоро начнут атаку, в суматохе и подберешься. Впрочем, не мне тебя учить.
        - Так точно, товарищ лейтенант!
        Все разговоры диверсанты вели только на русском языке. Русские подозрительны, и если случайно услышат немецкую речь, у диверсантов будут проблемы.
        Командир диверсантов решил при первом же удобном случае расстрелять ополченцев и артиллеристов. Русских было больше, но у немцев автоматы, эффективные в ближнем бою, а главное - подготовка солидная, каждый диверсант даже без автомата одним ножом убьет не одного русского.
        Немцы заняли две пустующие избы.
        Ни ополченцы, ни пушкари не подозревали, какая над ними нависла угроза. Они полагали, что враг еще далеко, а он оказался рядом, хуже того - за спинами, и выжидал удобный момент.
        Виктор в свое время много читал, да и фильмы видел о работе НКВД. Поскольку к этим органам он питал нелюбовь, за вновь прибывшими бойцами приглядывал. Если они воевать пришли, поддержать ополчение, то почему не роют окопы или траншею, а отсиживаются в избах? Ведь при танковой атаке избы обстреляют в первую очередь. Похоже, воевать они не собираются. Но тогда резонный вопрос - зачем они здесь? Предположим, заподозрили кого-то в измене. Так явились бы 2 - 3 человека, забрали предателя и убрались бы с ним в тыл.
        О своих пока еще неясных подозрениях Виктор переговорил наедине с комбатом. Тот сначала отмахнуться хотел, а потом задумался. И правда, зачем здесь люди из НКВД? Заградотряду тут не место. У каждого воинского подразделения есть свои задачи: связисты тянут связь, пехотинцы держат оборону в траншеях, артиллеристы стреляют из пушек - а эти? Комбат припомнил презрительный взгляд пришлого лейтенанта, когда тот смотрел на самоходку. Понятно - неказиста. Но было во взгляде еще какое-то скрытое превосходство - словами это не объяснить.
        - Ты кому-нибудь о своих подозрениях говорил?
        - Никак нет.
        - И впредь молчи. А пока боев нет, последи за ними - только не очень наглядно… Да ты парень смышленый, сообразишь.
        Виктор ушел, а комбат размышлять стал. Раньше он не задавался вопросом, зачем здесь два взвода НКВД. У каждого военного свой приказ, и знать его другим не положено. Но кто они? Беглые лагерники? Однако этот вариант он сразу отмел - где им взять столько обмундирования и оружия? О существовании же разведывательно-диверсионного полка «Бранденбург-800» комбат не подозревал.
        Виктор же стал приглядывать за чужими бойцами - что делают, как себя ведут. О том, что перед ним не наши, не советские, он не то что не думал - в страшном сне предположить не мог. Полагал, что пришлые какое-то особое задание имеют, но в чем оно? Провокацию массовую ополченцам учинить и тут же арестовать, слепить дело? На большее его фантазии не хватало. Хотя - бред.
        Он заметил, что вновь прибывшие держатся кучно, разговоров ни с кем не ведут. Тоже объяснимо, в своем взводе все знакомы.
        Один из прибывших бойцов бросил окурок, Виктор проходил мимо, случайно посмотрел. А окурок-то от сигареты! Виктор застыл на месте, а боец ушел спокойно.
        Наши солдаты если и курили, то крутили самокрутки. Когда боев не было, старшина батареи раздавал курящим табак в пачках - особенно ценилась моршанская махорка. Командиры получали папиросы - «Беломор», «Звездочка», еще какие-то. Но сигарет ни у командиров, ни тем более у бойцов Виктор не видел.
        Выждав, пока боец доберется до деревни, он подошел к кустам. Окурочек-то - вот он… Подобрал, не погнушался. Едва видимая надпись - обгорелая, боец выкурил сигарету почти до конца. Виктор понюхал окурок: запах был не наш, какой-то химический, и он еще больше укрепился в своих подозрениях.
        По лесу прошел стороной и сразу направился к комбату. Про окурок доложил, предъявил даже.
        - Что ты к ним прицепился? Ну не любишь ты НКВД - так кто их любит? А сигареты трофейные…
        - Чтобы трофеям откуда-нибудь взяться, надо в окопах сидеть. А сами-то вы, товарищ старший лейтенант, давно в окопах бойцов НКВД видели?
        - Только в заградотрядах, один раз. Задал ты мне задачу, Стрелков. И с нашими связи нет, иначе я бы сейчас выяснил.
        Комбат явно не хотел брать на себя ответственность за дальнейшее нежелательное развитие событий.
        - Свободен, Стрелков!
        - Есть.
        Виктор вернулся к орудию. Но на душе у него было неспокойно, скребло как-то. Он проверил снаряды в ящиках - одни бронебойные и ящик осколочно-фугасных. Не поленился, сходил к грузовику и принес ящик с картечными выстрелами. Зачем - и сам объяснить не мог.
        Близился вечер. Бойцы батареи перекусили сухим пайком - сухарями и консервами.
        Командир орудия распределил, кто в карауле стоять будет - смена Виктора выпала с двенадцати ночи.
        Спалось ему плохо.
        В полночь его разбудил заряжающий:
        - Освободи теплое местечко, тебе в караул.
        Виктор поднялся с лежанки.
        У орудия было прохладно. Он проверил личное оружие - наган.
        Постепенно глаза привыкли к темноте. Показалось ему или нет, но вроде тени мелькали около изб, где расположились пришлые бойцы.
        Виктор забрался на тягач и принялся крутить штурвал горизонтальной наводки. Черт, не хватает сектора обстрела! Да и понадобится ли ему стрелять?
        Стрельба вспыхнула неожиданно. В стороне, где была траншея и находились окопы ополченцев, сразу забили десятки автоматов. Треск выстрелов просто оглушал, были видны десятки вспышек на стволах.
        - Суки! Да это же пришлые! - дошло сразу.
        Виктор загнал в казенник снаряд с картечью и припал к прицелу. Темно, в оптику видны только вспышки - по ним и выстрелил. Если он ошибался, и бойцы НКВД настоящие, его расстреляют. Но он уже не останавливался. Снаряд в ствол, доворот пушки по огонькам - выстрел!
        Он успел выстрелить четыре раза, израсходовав ящик картечных снарядов, когда рядом возник командир орудия:
        - Ты что вытворяешь? Куда стреляешь? Немцы?
        - Немцы… Волки в овечьей шкуре!
        Автоматная стрельба стихла, слышались только отдаленные выстрелы. Кто, в кого? Не понять.
        Прибежал комбат.
        - Что случилось?
        - К ополченцам автоматчики подобрались, я стрелял картечью.
        - Ой!.. - дальше следовали сплошные непечатные выражения.
        Комбат схватился за голову. За неправильные действия подчиненных всегда отвечал командир, и комбат уже сейчас чувствовал себя подсудимым. И штрафбат - это самое легкое, на что он мог рассчитывать.
        Он стащил Виктора с тягача за ногу.
        - Ну смотри! Если по своим стрелял, своей рукой шлепну, без трибунала обойдусь!
        Внезапно раздался топот ног, и к пушкарям подбежал запыхавшийся политрук ополченцев:
        - Кто стрелял?
        Комбат с мрачным лицом показал на Виктора.
        Политрук схватил руку Виктора и стал трясти ее:
        - Выручил! Автоматчики к нам прорвались! Тихо подошли, с тыла. И сразу - из всех стволов!
        Комбат понять не мог - откуда автоматчики? Но потом вспомнил об автоматах бойцов НКВД - только у них были ППД.
        - Где они?
        - Кто в живых остались - разбежались. Преследовать я запретил.
        - Ваш комбат где?
        - Наповал. У его окопа стрельба началась.
        - Вы все - за мной! И ты, политрук, тоже. Оружие наготове держать.
        Комбат направился к избам, где должны были располагаться бойцы НКВД, но избы были пусты. Решили ждать до рассвета, чтобы определиться со своими потерями и рассмотреть, кто напал. Никто уже не спал, все были возбуждены, да и - чего скрывать - боялись нового нападения.
        Потери у ополченцев были велики. Блиндажей построить они не успели, а в отрытых окопах и траншеях от автоматного огня погибли многие. Но и трупов в форме бойцов НКВД было много, три десятка. Получалось, что часть автоматчиков ушла.
        Политрук стал обыскивать карманы погибших. У всех красноармейские книжки - не подкопаешься. А только на шее на цепочке жетоны, как у немцев. И тут только поняли, что не бойцы НКВД это были, а диверсанты немецкие. И все равно политруку и комбату начальство в вину может поставить политическую близорукость и отсутствие бдительности - не рассмотрели врага.
        Комбат с политруком отошли в сторону и стали решать, как оправдываться будут за потери. Потом приказали собрать автоматы и патроны у убитых диверсантов - при отражении атаки они очень даже могут пригодиться.
        И в этот момент раздался сильный взрыв, хотя не было ни артналета, ни бомбежки - это взорвался заминированный немцами грузовик с боеприпасами батареи. Полуторку разнесло в клочья, и благо, никто не пострадал, поскольку грузовичок с опасным грузом поставили поодаль, в ложбинке. Немцы поставили магнитную мину, имевшую взрыватель с замедлителем - у наших таких мин в обиходе не было. В незначительном количестве они появились у главного диверсанта СССР И.Г. Старинова - с химическим замедлением, а также радиоуправляемые фугасы, которыми был взорван в Харькове немецкий штаб. Но в армейских частях о таких новинках не слышали, и грузовик после боя с диверсантами не осмотрели.
        Плохо было то, что батарея лишилась части снарядов и грузовика для их подвоза. Еще часть снарядов - осколочно-фугасных и бронебойных - хранилась в нише недалеко от пушек.
        Бегство диверсантов имело последствия. Вернувшись к основной группе у перекрестка дорог, они связались по рации с передовыми частями вермахта и доложили координаты батареи и ополчения.
        Около десяти часов утра издалека ударили немецкие гаубицы. Послышался нарастающий вой падающих снарядов, потом разрывы - кучно, сразу четыре рядком.
        Стреляла одна батарея. Расчеты гаубицы работали слаженно, разрывы звучали каждые десять-двенадцать секунд.
        У некоторых ополченцев сдали нервы: они заметались по траншее, выскочили на поверхность и были убиты. Страшно, кажется - после очередного взрыва обрушится стенка траншеи или окопа и тебя заживо погребет под массой земли. Но надо было пересилить себя, ведь только земля укроет от осколков.
        Артналет продолжался минут десять, но разрушений он натворил много. Избы в деревне были разрушены все, в рядах ополченцев появились убитые и раненые. Один тягач «Комсомолец», получив повреждение двигателя и ходовой части, потерял способность передвигаться. Но пушка его была цела и сохранила способность стрелять, превратившись в неподвижную огневую точку.
        Как обычно после налета, немцы начали атаку. Первыми заметили танки ополченцы и забили тревогу.
        - Танки! - пронеслось над траншеями.
        Теперь ополченцами командовал политрук.
        Расчеты заняли боевые посты у орудий. Немцы, полагая, что пушки подавлены артогнем, шли широкой полосой. За ними в бронетранспортерах ехали пехотинцы.
        Виктор поймал в прицеле T-III. Все наступающие танки были этой модели, и ЗИС-30 справлялась с ними легко.
        Командир батареи приказа на то, чтобы открыть огонь, не отдавал, желая подпустить танки ближе, и Виктор в душе возмущался. Из пушки можно было поразить T-III с дистанции прямого выстрела, метров с восьмисот. Но танки были уже в полукилометре, и в прицеле хорошо были различимы кресты и запасные траки на лобовой броне.
        - Огонь! - прозвучала долгожданная команда.
        Виктор выстрелил в лоб корпуса и увидел попадание. Танк встал и задымился. Из его люков начали выбираться танкисты, но они не его цель.
        Рядом горел еще один танк, подбитый второй самоходкой.
        Но и противотанкисты обнаружили себя. В прицел Виктор видел, как T-III, остановившись, поворачивает башню, наводя орудие. Немцы стреляли с коротких остановок - так точнее.
        - Готово! - закричал заряжающий, клацая затвором.
        Виктор сразу выстрелил, целясь в башню. Счет шел на секунды - кто кого, и Виктор успел первым. Башню сорвало с корпуса мощным взрывом, из погона корпуса вверх взмыло пламя, видимо - снаряд попал в боезапас.
        Один из танков выстрелил бронебойным снарядом и угодил в гусеницу и каток тягача. Самоходку сильно тряхнуло - удар снаряда был достаточно мощным. Тягач лишился хода, но орудие и расчет были целы, и пушка продолжила вести огонь.
        Виктор обнаружил танк, стрелявший по пушке. После выстрела с остановки он вновь двинулся вперед и держал направление именно на самоходку. Ну да, не хотел подставлять борт, полагая, что лоб корпуса или башню пушки не пробить. Немцы не сталкивались с применением новых 57-миллиметровых пушек и считали, что русские ведут огонь из 45-миллиметровой пушки.
        Виктор сильно разочаровал немецких танкистов. Он подвел марку прицела под нижний срез башни и выстрелил. Ничего не произошло, танк продолжал движение.
        А заряжающий уже вбросил в казенник новый снаряд.
        Виктор решил выстрелить еще раз - уже в лоб корпуса, но в этот момент танк задымил и встал. Ни один танкист из горящей машины не выбрался.
        И вдруг командир орудия закричал:
        - Влево доверни двадцать, влево! Мать твою, танк прет!
        За поединком Виктор перестал следить за полем боя, и один из танков подошел совсем близко, дистанция была метров двести. Он почти непрерывно вел огонь из пулемета. Фонтанчики от пуль взбивали пыль на бруствере траншеи ополченцев и тянулись к пушке.
        Танк на ходу раскачивало, и пулеметчик не мог точно прицелиться, хотя он явно целил по пушке.
        Виктор стал быстро крутить штурвал горизонтальной наводки. Вот уже в прицеле виден крест на броне.
        Танк и пушка выстрелили одновременно. T-III стрелял осколочно-фугасным снарядом и угодил в кабину тягача. Легкая, противопульная броня в 10 мм не выдержала попадания снаряда - ее разворотило.
        Близкий взрыв оглушил, сбросил Виктора с сиденья наводчика на землю. Но железные части тягача и пушки приняли удар осколков на себя, и Виктор уцелел. Он не был ранен, но в ушах звенело, и он ничего не слышал.
        Поднявшись на четвереньки, Виктор повернул голову. Танк, стрелявший в них, горел.
        Сделав над собой усилие, Виктор поднялся и увидел - рядом с тягачом лежали тела расчета. Из всех номеров уцелел только он один.
        Повернувшись всем корпусом, он увидел еще и то, что вторая самоходка была разбита. Батарея прекратила свое существование.
        Он окинул взглядом поле боя. К траншеям ополчения прорвался один-единственный танк, и сейчас он утюжил окопы, давя бойцов. Вот из одного окопа вскинулась рука, и на моторное отделение танка упала, разбившись, бутылка с зажигательной смесью. Вспыхнул огонь.
        Сначала танкисты не почувствовали пожара, но потом, во время разворота, двигатель заглох. Виктор этого не услышал, он увидел - гусеницы не вращаются, а из моторного отсека уже валит черный дым. Танк, многотонная железяка, в которой и гореть вроде бы нечему, сгорает за несколько минут. Немного промедли экипаж - и он сгорит вместе с машиной.
        Люки распахнулись, и из танка стали выбираться танкисты. Но ополченцы не дали им спастись, прицельным огнем из винтовок они расстреляли всех.
        Немецкая пехота, видя поражение танков и лишившись их поддержки, стала отступать. Из траншеи по ним не стреляли - слишком мало ополченцев осталось.
        Понемногу звон в ушах прошел. Виктор озирался по сторонам, пытаясь понять, что ему делать. Пушки нет, расчет погиб… Идти в траншею? Или искать комбата? Жив ли он?
        Покачиваясь, он направился к машине взвода управления - замаскированная, она стояла в лесу.
        Комбат был здесь. С забинтованной головой, он сидел на подножке кабины и курил папиросу. Подняв голову на звук шагов, он увидел Виктора и удивился:
        - Жив? А я уж подумал, что вся батарея полегла. Ты как?
        - Контузило, отошел уже. Снарядом тягач и пушку разбило, думал - оглох.
        Виктор уселся на землю - в голове была пустота.
        Комбат встал с подножки:
        - Пройду по позиции. Может быть, кто-нибудь из наших и остался жив…
        Виктор так и остался сидеть. Сколько времени прошло, он не знал.
        Комбат вернулся, покачал головой:
        - Все убиты. Я документы собрал, у кого смог. От некоторых просто куски тел остались.
        Отчитываться перед подчиненным было необязательно, но комбату хотелось выговориться. Он был морально раздавлен быстрой гибелью батареи и растерян. Связи с командованием нет, да если бы она и была - батарея как боевая единица перестала существовать.
        - В штаб дивизиона идти надо, только где он сейчас? За трое суток, что связи нет, он мог передислоцироваться. Оружие есть?
        Виктор похлопал по кобуре револьвера.
        - Из такого только застрелиться. Иди найди себе автомат или винтовку.
        Виктор направился к разбитым пушкам, потом в сторону ополченцев. Он видел винтовки с гнутыми стволами или с расщепленными осколками ложами. Наткнулся на убитого ночью диверсанта - из-под него выглядывал ствол автомата. Ополченцы должны были собрать оружие, но то ли не увидели, то ли побрезговали прикасаться к трупу…
        Ухватившись за одежду, Виктор перевернул убитого и поднял автомат. Отщелкнул магазин - пуст. Но на поясе подсумок с двумя запасными. Виктор расстегнул на убитом пояс, снял подсумок и повесил на себя.
        Автомат - оружие ближнего боя. Он создает высокую плотность огня и при внезапном столкновении с противником просто незаменим. Одно плохо - на триста метров, а то и ближе в цель не попадешь. Но все же он лучше, чем «наган».
        Виктор вернулся в лес, к грузовику. Увидев в его руках автомат, комбат удовлетворенно кивнул.
        - Я решил искать свой дивизион, - сказал он. - Идем.
        - А что, грузовик не на ходу?
        - Разве ты умеешь управлять машиной?
        В предвоенные годы даже велосипед был неслыханной роскошью, а легковые машины имелись в автопарках райкомов ВКП(б) или исполкомов. В личном же владении - по пальцам руки пересчитать можно, в основном - творческой интеллигенции да при наемных водителях.
        А для Виктора умение водить автомашину было делом обыденным, еще отец в детстве учил его ездить на «Москвиче».
        - Дело простое, - ответил Виктор.
        - Садись, попробуй, - комбат явно повеселел. На машине до штаба можно добраться быстро, да если еще штаб в другое место перебрался, поездить придется в поисках.
        Виктор уселся за руль. Единственное, с чем он замешкался, - так это со стартером. Мотор не ключом запускался, как на современных машинах, а отдельной круглой педалью. Но он все-таки понял, завел мотор, прогрел его немного. Бак был заполнен бензином наполовину.
        Комбат уселся на сиденье и положил автомат на колени.
        - Трогай.
        Маломощный мотор тянул ровно, но баранка была тяжелой, никакого гидроусилителя не было. И коробка передач переключалась с хрустом. На педаль тормоза приходилось давить изо всех сил. В общем - управлять грузовиком мог настоящий мужчина.
        По грунтовке они выбрались к перекрестку.
        - Куда?
        Комбат сверился с картой:
        - Давай направо.
        Судьба отвела их от беды. Если бы они поехали прямо, наткнулись бы на заслон, а фактически - засаду из диверсантов. А левая дорога через пяток километров уже была захвачена немецкими мотоциклистами.
        Пустой грузовик немилосердно трясло на ухабах разбитой грунтовки - не дорога, а направление. Сколько танков и другой техники прошло по ней за три месяца войны - не счесть. А еще приходилось объезжать воронки от снарядов и бомб.
        Съехали по небольшому уклону, миновали небольшой бревенчатый мост, впереди - роща.
        Комбат закричал:
        - Стой! Там самоходки стоят, как у нас были. Только из нашей бригады.
        Самоходки стояли на опушке и были хорошо замаскированы, но комбат разглядел знакомые неуклюжие силуэты.
        Они подъехали. Комбат выпрыгнул из кабины, нашел командира батареи. Оказалось - пушки их дивизиона, фактически собранного из остатков разбитых батарей. Три самоходки - это было все, что осталось от дивизиона.
        Узнав, где штаб, комбат поспешил к полуторке.
        - Едем! Он в деревне, тут всего три километра.
        Ехать действительно пришлось недалеко.
        В деревне царила суматоха, бойцы выносили из изб ящики и грузили в машины.
        Комбат успел в штаб в последние минуты - командование перемещалось дальше в тыл. Боеспособность дивизиона была утрачена, три самоходки оставили на танкоопасном направлении. А дивизион должен был отводиться в тыл, пополняться техникой и личным составом.
        После коротких переговоров комбат уселся в кабину.
        - Трогай за колонной.
        Шесть грузовиков дивизиона уже начали движение, поднимая клубы пыли, и Виктор на полуторке пристроился за ними.
        Комбат привалился к дверце и задремал - ночь-то оказалась бессонной.
        За шумом мотора Виктор не услышал, как на колонну свалились два «мессера». От шедшего впереди грузовика полетели куски бортов, он вильнул в сторону и съехал в кювет.
        Над полуторкой с ревом на малой высоте пронесся истребитель с черными крестами на крыльях, а следом за ним зашел в атаку на пологом планировании еще один.
        Виктор ударил по тормозам, остановил машину, выпрыгнул из кабины и бросился в кювет. Комбат тоже успел покинуть кабину и залег с другой стороны дороги.
        Немецкий пилот прицельно бил из пушек и пулеметов, несколько снарядов попало в мотор и кабину.
        Истребители сделали «горку» и ушли, а уцелевшие бойцы потянулись к машинам. Но на ходу оказался только один грузовик.
        Командир дивизиона достал из сейфа документы и печать, сложил все в вещмешок, а сейф сбросили на обочину. Бойцы и командиры залезли в кузов, но уж больно он мал! Ехали стоя, держась друг за друга, стояли на подножках у кабины.
        Полуторка была сильно перегружена и скрипела рессорами на неровностях, но ехала.
        Добравшись до большака, они повернули налево. От грузовика пыль поднималась столбом, и, как только водитель сбрасывал скорость, пыльное облако покрывало всех. Люди кашляли и терли руками слезящиеся глаза, размазывая грязь по лицам.
        Грузовик притормозил у выбоины, пыль осела.
        Виктор, стоящий у заднего борта, увидел сзади на большом удалении колонну автомашин.
        Они тронулись дальше. Впереди был пологий спуск, протекала речушка, и через нее был мост - деревянный, узкий. Перед ним скопилось несколько автомашин, гужевые повозки с гражданскими людьми.
        Полуторка с бойцами встала в конец очереди. Сзади уже нарастал шум приближающейся колонны - над ней тоже стояла пыль.
        Виктор всмотрелся: похоже - впереди танк. Правда, далеко до него, в бинокль бы посмотреть… Он только успел оглянуться на комбата, как впереди, у моста, громыхнул взрыв. Виктор сразу закричал:
        - Вижу танки сзади!
        Но для того чтобы разглядеть, было слишком далеко и пыльно. Правда, выстрел сам по себе говорил - чужие!
        Бойцы стали быстро выпрыгивать из кузова. Виктор с комбатом побежали в сторону: танк в первую очередь будет стрелять по технике. Но для танкового пулемета пока еще далеко, и огонь неэффективен.
        Отбежав немного в сторону, оба - и комбат, и Виктор - повернули направо, к мосту. А туда уже бежали все, бросив повозки и машины.
        Раздался еще один взрыв, и снаряд из танка угодил в последний грузовик, на котором ехал Виктор и бойцы дивизиона.
        На мосту и под мостом возились саперы - они минировали мост. Хоть и невелика речушка, но правый берег крут, а левый заболочен. Танку, не говоря уж о вражеских грузовиках, речку без моста не преодолеть.
        Рев двигателя нарастал. Танк расстреливал машины, освобождая путь к мосту.
        Саперы закричали:
        - Все с моста! Сейчас взрывать будем!
        Люди прыгали в воду, а кто не успел добежать до моста, сворачивали к реке.
        Танк был уже в двух сотнях метров. Теперь уже экипаж не стрелял из пушки, опасаясь разрушить мост, но танковый пулемет бил непрерывно. Люди гибли и получали ранения.
        Комбат и Виктор добежали до берега и кинулись в воду. Сапоги вязли в толстом слое ила, и их приходилось вытаскивать силой.
        Кое-как они выбрались на берег, и вдруг рядом ахнуло - это саперы взорвали мост. Во все стороны полетели бревна и куски дощатого настила.
        А танк все ближе…
        Комбат замешкался, но Виктор схватил его за руку и потащил к кустам. Они бежали, пока хватало сил.
        Сзади слышалась интенсивная стрельба. Иногда долетали шальные пули, сбивая листья и ветки с кустов.
        - Все, привал, надо отдышаться.
        Старлей уселся на землю, снял сапоги и стал выливать из них воду. Виктор сделал то же самое: противно, когда в сапогах хлюпает, да и сапоги с портянками тяжелыми стали.
        - А где наши?
        В грузовике ехало человек двадцать пять, но после обстрела из танковой пушки и пулемета бойцы рассеялись. Никого из штабных Виктор не знал, просто по-человечески было жаль парней. Неразбериха в первые месяцы войны была сильной.
        Немного передохнув, комбат решил идти на восток. Для кадрового военного сориентироваться по сторонам света - раз плюнуть. Положение солнца, мох на деревьях и кроны их подсказывали направление.
        Виктор подпортил настроение:
        - Автомат где?
        - В кабине грузовика остался.
        - А знамя полка?
        Для каждого военнослужащего знамя части - святыня. Даже если убиты все бойцы, а знамя сохранено, подразделение укомплектуют и полк или дивизия будет существовать дальше. Если знамя утрачено - сгорело, превратилось в рванье из-за осколков, а паче того - досталось врагу - позор, хуже которого не бывает. Такую часть расформировывают, даже если в наличии есть личный состав и боевая техника.
        Комбат, услышав вопрос, чертыхнулся - за знамя должен отвечать командир дивизиона или комиссар. Они обязаны были вынести его, даже если для этого пришлось бы обмотать его вокруг своего тела. А где сейчас комиссар? Он, как и все, бежал к переправе. И они не знали, жив ли комиссар или убит, и судьба знамени была неизвестна. Может, убит комиссар и немцы захватили знамя как почетный трофей?
        От этих предположений комбату стало плохо. Вот выберутся они к своим, и те спросят - где знамя? Что комбат им ответит? А ведь он коммунист, красный командир! О том, что до своих еще надо добраться, избежав позорного плена, думать не хотелось. Уж лучше застрелиться! Но и за реку вернуться нельзя, сейчас там немцы.
        Старлей поднялся:
        - Идем.
        Стрельбы у моста уже не было слышно, зато громыхало впереди.
        Виктору пришла мысль - не в окружении ли они уже? Он задал этот вопрос комбату.
        - Ты бы чего полегче спросил… Умеешь настроение испортить!
        После купания в реке на повязку на голове комбата осела пыль, и она выглядела грязной тряпкой. Да и сами они смотрелись непрезентабельно - в мятой и грязной форме.
        До деревни шли около получаса. В ней оказалось несколько стариков и старух.
        - Немцев нет? - был первый вопрос комбата.
        - Германцев не видели еще с Первой мировой. А наши вчера драпали.
        Словечко «драпали» резануло по ушам, но устами старика глаголила истина. А на правду, сколь бы горькой и неприятной она ни было, обижаться нельзя.
        - Поесть ничего не найдется?
        Комбату явно неудобно было просить: старик был настроен недружелюбно, глаза колючие.
        - Уже и жрать нечего? А пушки, танки и самолеты ваши где? Пели ведь «Если завтра война, если завтра в поход…» А случилась война - отступаете. До Москвы бежать будете или еще дальше?
        - Ладно-ладно, дед… нет так нет…
        Комбат, а следом и Виктор повернулись, уже намереваясь уйти, как старик вдруг сказал:
        - Погодьте… У меня у самого двое сыновей в армии. Тоже небось как вы…
        Старик зашел в избу и вскоре вышел с небольшим лукошком. В нем лежали хлеб - половина ржаного каравая, два вареных яйца, две луковицы и несколько соленых огурцов.
        - Все, что с собой можно взять, разносолов немае. Сальца бы вам, да раздал я уже все. Кабы вы первые были! - Старик в расстройстве махнул рукой и продолжил: - Встречался я с германцем в пятнадцатом году. Хоть бы нас отсюда вывезли, зачем бросаете?
        После таких слов Виктор хотел вернуть лукошко старику, ведь все, что он сказал, - чистая правда. Только до населения ли армии, если сама отступает, а бойцы и командиры в плен десятками и сотнями тысяч попадают. РККА несла ощутимые потери, погибли или попали в плен люди обученные, многие имели опыт Финской войны или боев на Хасане. Конечно, пополнение или новобранцы в армию придут, только вот опыта наберутся они нескоро. А на войне опыт - он через потери приходит, через кровь, лишения и страдания.
        Оба ушли в лес. Смотреть друг на друга им не хотелось, было стыдно. На своих боевых постах они сделали все, что могли, и не их вина, что армия отступает. Огрызается, наносит немцам ощутимые потери, но ведь пятится! И на них армейская форма, так что любой гражданский вправе спросить, как этот дед, - на кого же вы нас бросаете?
        Есть начали нехотя, ком в горле стоял. Но оба были голодны, а аппетит приходит во время еды. Съев все подчистую, собрали и бросили в рот крошки хлеба.
        - Эх, довелось бы с дедом этим встретиться, когда мы немцев назад погоним! - мечтательно сказал комбат. Он хотел закурить и уже вытащил из кармана пачку папирос, но увидел, что после вынужденного купания в реке все папиросы расползлись. Смяв пачку, комбат выбросил ее.
        Виктора так и подмывало рассказать ему о победном мае сорок пятого, но он сдержался. Комбат или не поверит - что вероятнее всего, или сочтет, что после контузии у наводчика с головой неладно. А подозрений ему не хотелось.
        Дальше они шли по лесам, держась недалеко от опушки. Стрельба слышалась со всех сторон, но в отдалении, и непонятно было, где свои, а где - немцы.
        К вечеру выдохлись и улеглись на ночевку. Виктор забрался под большую ель, у основания ствола которой был слой опавших иголок - все не так жестко, как на голой земле. К утру оба пожалели, что нет шинелей - продрогли.
        У первого же встреченного ручья умылись, напились - и снова пеший переход.
        Около полудня вышли к селу, но зайти в него побоялись. На улице были видны грузовики, а вот чьи они - издалека было не разобрать. Потому обошли село стороной. Оба хотели есть, но жизнь дороже куска хлеба.
        Комбат подбадривал:
        - Ничего, скоро к своим выйдем, поедим. В тыл нас должны отправить, на переформирование.
        - Так ведь нет уже дивизиона…
        - Другие создадут, пушки дадут. Будет еще на нашей улице праздник.
        Комбат говорил убедительно.
        Еще через несколько километров отчетливо стала слышна пулеметная стрельба. Комбат прислушался:
        - Не, не «максим» и не ДП, скорее всего - немецкие.
        Дальше шли с осторожностью. Услышав металлическое позвякивание и шум, сначала остановились, а потом и вовсе залегли.
        Комбат сказал:
        - Ползти надо.
        Через полсотни метров показалась грунтовка, а на ней - колонна пехоты, да не нашей - немецкой. Прошло не меньше батальона.
        Когда пехотинцы скрылись из виду, комбат сказал:
        - Сколько их прет! Да рожи у всех откормленные, сытые!
        Немцы явно шли к передовой, поэтому комбат решил идти вдоль дороги, но на нее не выходить.
        Через какое-то время по дороге промчались два мотоциклиста в черных клеенчатых плащах.
        Впереди снова стала слышна перестрелка, уже отчетливо были слышны винтовочные выстрелы и автоматные очереди - до передовой было не больше километра.
        Комбат распорядился:
        - Сидим в лесу до вечера, а ночью пробуем перейти на свою сторону.
        Виктор успел вздремнуть, комбат же все время наблюдал.
        - У немцев в нашей полосе три пулеметных гнезда. Колючей проволоки нет, мины поставить не успели, как я думаю. Нам бы через траншею перебраться только.
        Когда стемнело, немцы стали стрелять из ракетниц осветительными ракетами - они зависали на парашютиках, освещая местность мертвенно-белым светом. Не успевала погаснуть одна ракета, как слышался хлопок, и в небо взмывала другая. Переход усложнился, если вообще стал возможен, поскольку при подозрительном движении или звуках с нейтралки немецкие пулеметчики сразу стреляли длинными очередями.
        Комбат, видя «иллюминацию», сказал:
        - Здесь нам не перейти, идем вправо вдоль линии фронта. Сам знаешь, не везде линия соприкосновения сплошная, где-нибудь да повезет.
        Шли крадучись, стараясь не шуметь, не наступить ненароком на сухую ветку или железку, коих встречалось много - пустые консервные банки, упаковки снарядов, гильзы, детали разбитой техники. Немцы обозначали передний край осветительными ракетами, и это позволяло ориентироваться.
        Уткнулись в реку.
        - Будем идти по берегу до моста? - предложил Виктор.
        - На мосту немцы будут. Да и не факт, что он цел. Предлагаю переплыть.
        Они зашли в воду. Дно реки было песчаным, и идти по нему было удобно.
        - А может - вдоль берега? Река-то вроде на восток идет? В воде немцев не будет, - сказал Виктор.
        - Давай попробуем.
        Они двигались в пяти-шести метрах от берега, уровень воды - по пояс. Хлопки выстрелов были слышны слева, откуда они пришли, а у реки темно и тихо.
        Река своим течением делала изгибы, но в целом направление было на восток.
        Через час замерзли ноги.
        Виктор уже хотел попросить комбата выбраться на берег, чтобы согреться, как с берега прозвучал голос:
        - Стой! Кто такие?
        - Свои, противотанковый дивизион.
        - Дивизион, и в воде? Ну-ка, на берег с поднятыми руками!
        Спотыкаясь и оскальзываясь, они выбрались на берег и оказались лицом к лицу с красноармейцем, наставившим на них винтовку с примкнутым штыком.
        - Разводящего вызови или к командиру нас отведи, - попросил комбат.
        Из темноты появилась фигура.
        - Что тут у тебя, Петренко?
        - Двое по реке в нашу сторону шли, говорят - свои.
        Подошедший оказался старшиной. Первым делом он вытащил у комбата из кобуры пистолет, а у Виктора - револьвер.
        - Шагайте вдоль берега.
        Идти пришлось недалеко - их привели к землянке.
        - Присмотри за ними, - приказал старшина бойцу, стоявшему у входа. А сам нырнул внутрь.
        Послышались голоса, и почти тут же старшина появился вновь.
        - Заходите.
        В землянке горела коптилка, сделанная из снарядной гильзы. На пустом снарядном ящике сидел лейтенант.
        - Кто такие? Документы есть?
        Старлей и Виктор доложились по форме и протянули документы. Изучив их, лейтенант вернул книжки.
        - Вынужден отправить вас в Особый отдел полка - приказ такой есть. Всех вышедших из окружения - на проверку.
        - А мы ни в плену, ни в окружении не были! - вскипел комбат.
        - Так вышли-то вы к нам с немецкой стороны… Перед нами частей Красной армии нет.
        Крыть комбату было нечем, личное оружие отобрано.
        До утра они просидели в траншее под приглядом караульного.
        За ночь со стороны немцев вышли еще шесть человек, из них один - писарь из штаба дивизиона, комбат знал его в лицо.
        Утром «окруженцев» под конвоем отвели к особисту. Усатый, с бритой головой капитан допросил всех и записал показания.
        В «окруженцах» особист не усомнился и всех отправил на сборный пункт - в войсках остро не хватало личного состава и требовалось пополнение.
        Сборный пункт располагался в здании бывшей школы и сейчас выглядел как растревоженный улей. Здесь были военнослужащие всех родов войск, кроме авиаторов - тех напрямую отправляли в летные части.
        Виктор держался рядом с комбатом, и к ним же прилепился писарь дивизиона. Впрочем, его сразу пристроили к делу - оформлять документы, поскольку у него был каллиграфический почерк.
        Для начала их накормили. Кухня работала весь день, поскольку бойцы на сборный пункт прибывали в течение всего дня. Они нуждались в еде, помывке - многие не мылись неделями, и почти все - в замене обмундирования, порванного и испачканного.
        Только успели помыться, как объявили построение. На помывку едва теплой водой давали по малюсенькому кусочку хозяйственного мыла, но люди были рады и этому.
        «Покупатели» - как называли среди бойцов представителей воинских частей - в первую очередь отбирали технических специалистов - танкистов, связистов, артиллеристов. Оставшихся забирали в пехоту, и за два-три дня состав сборного пункта обновлялся полностью.
        Когда вперед выступил капитан с петлицами танковых войск, Виктор напрягся:
        - Танкисты или самоходчики есть?
        Комбат локтем толкнул Виктора.
        - Так точно! - И сделал шаг вперед. В следующую секунду Виктор встал рядом.
        - Фамилии?
        Комбат назвал свою и Виктора.
        - Встаньте за мной.
        Вышедших из строя оказалось четверо.
        Капитан расспросил их, кто на чем воевал, и, услышав о самоходке ЗИС-30, удивился:
        - Не слыхал о такой! Вот что я вам скажу, бойцы. Воевать придется на трофейной технике, на танке «артштурм».
        Виктор и Донцов переглянулись - ни один, ни другой о таком танке не слышали. Но дело в том, что самоходные артиллерийские установки у немцев числились за танковыми частями. Наши воины, захватив или подбив трофейные САУ, писали в донесениях: «Захвачен танк без башни». Поскольку никто из бойцов и командиров раньше с самоходками не сталкивался, никто из них соответственно не знал этого вида оружия. К тому же самоходчики у немцев носили униформу танкистов - короткие черные курточки.
        Когда в наших частях появились первые отечественные самоходки, они были причислены к артиллеристам, и петлицы носили соответствующие.
        - Неклюев, командир танковой роты, - представился капитан. Он ушел с документами в канцелярию сборного пункта, а комбат повернулся к Виктору.
        - Ты на танках ездил? Опыт есть?
        - Даже на броне не сидел.
        - Ладно, разберемся, не боги горшки обжигают.
        Капитан вскоре вернулся, раздал личные документы и подвел отобранных им людей к полуторке:
        - Садитесь.
        Ехали около часа по разбитым дорогам, а по прибытии в расположение роты бойцы увидели этот «артштурм». Это были уже знакомые самоходки на базе танков T-III и назывались они Sturmgeschutz III, или сокращенно - StuG III. На фронте бойцы называли их «штуками».
        Основой этой самоходки служило шасси танка T-III, пушка 75-мм - короткоствольная, отличная оптика и хорошее бронирование: лоб корпуса - 50 мм, как у танка. Самоходки имели радиостанцию и боекомплект в 54 выстрела. Двигатель был бензиновый, в 300 лошадиных сил, и позволял двадцатидвухтонной машине развивать скорость сорок километров в час. Экипаж самоходки состоял из четырех человек.
        Как наши войска, так и немецкие использовали трофейное вооружение. В Красной армии немецкая бронетехника появилась с первых месяцев войны. Например, весной 1942 года на Западном фронте было два батальона немецких танков, значившихся как отдельные батальоны литер Б. Были они на Волховском фронте - ими была укомплектована 3-я рота 107-го отдельного танкового полка 8-й армии.
        А в 121-й бригаде были T-III, в 52-й танковой бригаде - T-IV, в 5-й гвардейской танковой бригаде - самоходки StuG III. Трофейная бронетехника гибла, получала значительные повреждения и становилась донором запчастей для других танков и самоходок, пополнялась в боях. Многие образцы ее смогли дожить до победного мая 1945 года. Но пик применения трофейной техники пришелся на 1942 - 1943 годы.
        Была с «немцами» трудность - нехватка запчастей и технических жидкостей - масел, антифриза, бензина. Кресты на корпусе закрашивали, крупно рисовали звезды - в том числе на крыше боевой рубки, чтобы наши по ошибке не разбомбили.
        Позже, когда наши заводы, эвакуированные в тыл, стали в полной мере обеспечивать войска своей техникой, острота проблемы снялась - хотя полностью от трофеев не отказались. С марта 1943 года на заводе № 37 на базе танков T-III и StuG III выпускались самоходки СУ-76И - на них устанавливалась другая рубка и отечественная пушка ЗИС-3.
        Создание самоходки для ее главного конструктора С.А. Гинзбурга оказалось трагичным. Еще в середине сороковых годов он выезжал в Германию - с его участием вырабатывались требования и техпроект для создания StuG III, поскольку Красная армия собиралась их закупать. Потом командование РККА от этих планов отказалось, сочтя самоходки «недотанками». А когда с началом войны стала понятна и весома роль САУ, Гинзбургу поручили проектировать отечественную самоходку.
        Подвела нехватка нужного по мощности двигателя, и как вынужденную меру на СУ-76 стали устанавливать параллельно два двигателя ГАЗ-202 по 70 лошадиных сил. Летом 1943 года дефекты силовой «спарки» проявились, и конструктора в наказание отправили на фронт, где он и погиб.
        Несколько дней новичков знакомили с трофейной техникой. Виктор освоил пушку быстро, собственно - вся разница-то в том, что маховички расположены в другом месте и прицел новый.
        Хуже всего пришлось механику-водителю. Виктору самоходка понравилась, после суррогатной ЗИС-30 она была даже комфортна. А вот пушка, хоть и была крупного калибра, бронепробиваемость имела слабее, чем у нашей ЗИС-2. Зато действие осколочно-фугасного снаряда было сильнее.
        В последующих модификациях самоходки немцы исправили промах, снабдив пушку длинным, 43-го калибра, стволом. Но и с такими «окурками» - как называли сами немцы короткоствольные пушки - они научились бороться с нашими Т-34 и КВ.
        Пользуясь тем, что «артштурм» имел низкий силуэт - меньше двух метров высотой, они удачно маскировались в складках местности, подпускали наши танки поближе и старались бить в борт и корму - в лоб броню наших танков «артштурм» не брал.
        Постепенно и наши самоходчики переняли немецкую тактику.
        Старшего лейтенанта Донцова назначили командиром взвода, Виктор был наводчиком пушки на его самоходке. Вообще экипаж подобрался из понюхавших пороха, все успели повоевать.
        Механик-водитель Александр Артюхов был по званию старшина, его танк дважды подбивали. Как он сам говорил - повезло. Первый раз снаряд угодил в моторное отделение, и весь экипаж в полном составе успел покинуть горящую машину. Во второй раз вражеский снаряд врезался в башню, и спасся один Александр. Как-то вечером он украдкой показал Виктору крестик, пришитый изнутри к карману.
        - Маменька дала, намоленный. Он и спасает, не иначе. Ты только политруку не проболтайся.
        Заряжающим служил рядовой Вяткин Слава. Парень он был разбитной, и все дела делал с шуткой-прибауткой.
        А вскоре их кинули в бой. Называли не батареей, как обычно самоходки, а ротой, по-танковому. Надо было отбить у немцев деревню на небольшой высотке. Сама деревня после боев представляла собой развалины, но была важна высота, с нее немцы могли вести огонь по нашему расположению - позиция просматривалась на десяток километров.
        Капитан Неклюев согласовал действия с командиром танковой роты. Решили атаковать с двух направлений: танки - с востока, а рота самоходок - с севера.
        Танковая рота представляла собой сборную солянку: два Т-34, два БТ-7 и два Т-40, которые танками можно было назвать условно. Легкие, подобные немецким T-II, они имели на вооружении один крупнокалиберный пулемет ДШК и один ДТ винтовочного калибра и тонкую броню, способную защитить от пуль и осколков. Их поставили позади - для прикрытия.
        По сигналу желтой ракеты бронетехника двинулась на немецкие траншеи - на броне танков и самоходок находился танковый десант.
        Немцы открыли огонь из пушек, но маломощные 37-миллиметровые противотанковые не брали броню «тридцатьчетверок». Правда, в момент начала обстрела танковый десант машины покинул.
        У роты самоходчиков начало получилось лучше. При выходе на позиции они едва не напугали нашу пехоту. Увидев в тылу знакомые очертания «артштурма», пехотинцы запаниковали и стали разбегаться по траншее, крича: «Танки!» Однако потом быстро разобрались и вернулись в окопы.
        Самоходчики начали атаку на деревню тихо, без единого выстрела. Немцы тоже не стреляли, видимо, приняв самоходки за свои. Рота без сопротивления добралась до немецких траншей и здесь принялась работать гусеницами. Десант спрыгнул с брони и начал прочесывать траншеи огнем.
        Первую линию взяли быстро и без потерь, но со второй линии стала стрелять пушка из артиллерийского дота. Но самоходки двумя выстрелами подавили ее и двинулись к деревне.
        Немцы все свое внимание и все огневые средства сосредоточили на отражении танковой атаки, и экипажам самоходок пришлось сильно пожалеть, что на их «артштурмах» нет пулеметов - сейчас бы много пехоты вражеской положили…
        На более поздних модификациях немцы эту оплошность исправили и установили МГ-34. Самоходка, так же как и танк - без пулемета беззащитна в ближнем бою против пехоты. Стоит подобраться ближе и бросить гранату или бутылку с зажигательной смесью - и машина сгорит.
        Рота начала обстреливать немцев с тыла из пушек. Те, кто сидел в траншеях с восточной стороны, ничего не могли понять: самоходки с виду свои, а ведут по ним огонь.
        Ложку дегтя в бочку меда добавили наши легкие танки - оба Т-40 открыли по самоходкам огонь из крупнокалиберных пулеметов. Существенного вреда не нанесли, но посбивали фары и шанцевый инструмент.
        Уже после боя экипажи самоходок побили танкистов легких танков - в запале боя те забыли, что с северного направления атакуют свои, но на трофейных самоходках. Тем более что они стреляли из пушек, как им показалось, по ним.
        Виктор тогда порядком струхнул. Что было бы, если бы по самоходкам начали стрелять Т-34?
        Экипажи остались довольны в бою самоходками - низкая, маневренная, мощная техника. На тот период войны у нас равноценной ей не было. А что до пулемета - так после боя все экипажи получили ДП. Для самообороны - случись машине быть подбитой - очень пригодится.
        Особенно Виктор был доволен цейсовской оптикой. Изображение в прицеле четкое - даже на больших удалениях. Пушка ЗИС-2, стоявшая на тягаче «Комсомолец», была по бронепробиваемости лучше, но прицел по сравнению с немецким был скверного качества. И экипажу комфортно, ход у самоходки мягкий - в отличие от тягача.
        После боя они обсуждали подробности. Обзорность из «артштурма» была отличной для всех членов экипажа - стояли призматические приборы и смотровые щели. Наш Т-34, лучший средний танк Второй мировой войны, страдал «слепотой», и этим зачастую пользовались немцы. Только с появлением модификации Т-34-85 с новой пушкой и башней положение несколько изменилось - для командира танка была поставлена командирская башенка с круговым обзором. Кроме того, на наших танках была плохая вентиляция, и при стрельбе из пушки танкистам, чтобы не угореть, приходилось открывать люки на башне. Но Т-34 был прост и дешев в производстве, не требовал легированных сталей, а экипаж не требовал долгого обучения. И если еще учитывать короткую жизнь танка на войне, это становилось решающим фактором. На заводах в тылу Т-34 и самоходки на его базе производили старики, женщины и подростки, заменившие у станков ушедших на фронт мужчин. К тому же наши танки, произведенные на разных заводах, сильно отличались по качеству - танкисты особенно не жаловали горьковские.
        Глава 4
        Самоход
        В танковых подразделениях Красной армии к САУ вначале относились настороженно-презрительно: башни нет, пулемета нет - недотанк! И частушки складывали про самоходчиков, и прозвища давали. И среди них самое благозвучное - «самоход».
        У немцев же САУ пользовались заслуженным уважением, потому что без их поддержки не обходилась пехота, не шли в бой танки. У немцев была выработана тактика, согласно которой САУ являлись мощным средством поддержки - в бою они шли во втором, а то и в третьем эшелоне. Наши же поперва пускали их вместо танков, а то и в одном боевом порядке. А ведь САУ имели более тонкую броню и не были предназначены для лобовых танковых атак.
        Ни Виктор, ни Донцов, ни даже командир роты Неклюев таких особенностей не знали. Самоходка ведь чем хороша? На шасси равного по весу танка можно устанавливать пушку более крупного калибра и за меньшие деньги. В поворотной башне танка не хватает места для установки более мощной пушки. И стоимость производства при массовом выпуске играет большую роль - особенно если война принимает затяжной характер, на истощение всех ресурсов - и людских, и материальных. Война - это не только борьба людей, политики, промышленности, но и денег. Достаточно сказать, что танк Т-26 стоил 65 тысяч рублей, БТ-7 - 110 тысяч рублей, танк Т-34 - 429 тысяч рублей, пушка А-19 - 240 тысяч рублей по ценам 1941 года. Средняя же зарплата квалифицированного рабочего - токаря, фрезеровщика - была 354 рубля. И это при том, что килограмм мяса стоил 22 рубля, масла - 24 рубля, картошки - 6 рублей.
        Самоходчикам выбирать не приходилось. Получен приказ от командования - надо его выполнить любой ценой. И никто не интересовался, подходят ли для выполнения данной задачи самоходки или легкие танки. Сводки Совинформбюро день ото дня становились все тревожнее, враг всеми силами рвался к зиме занять столицу, Москву, покорить Ленинград. Войскам Красной армии казалось, что силы и резервы немецкой армии неистощимы. Немцы несут потери, а все равно прут на всех участках.
        Но резервы подходили к концу. В упорных оборонительных боях Красная армия перемалывала людей и вражескую технику. Лучшие немецкие дивизии, прошедшие Европу, покорившие десятки стран, оказались обескровлены. На второстепенных участках фронтов воевали немецкие союзники: на севере - финны, в центре - венгры, румыны, итальянцы, испанцы. На юге также находились румыны. А еще в немецкие части призывали чехов и австрийцев. Были и добровольческие дивизии, в основном - СС, прибалты и украинцы. Да что скрывать, и русские тоже были - власовцы, казаки, горцы.
        В один из осенних дождливых дней - все-таки октябрь на дворе, - когда мелкий моросящий дождь загнал всех в укрытия, поступил приказ.
        Роте самоходок предписывалось занять позиции на танкоопасном направлении. Неклюев вывел самоходки, сам указав места расположения.
        В роте было шесть «артштурмов»: три располагались на небольшой высотке, еще три - вокруг перекрестка дорог. Замаскировались тщательно. Неклюев сам проверял, видно боевые машины с тридцати-сорока шагов или нет - в оптику чужих танков любая небрежность будет видна.
        Пока самоходчики возились, срезали ветки, все вымокли. Плащ-накидок по табелю им было не положено, а ватники пропитались водой, отяжелели и тепло не держали.
        В самоходки экипажи забрались с удовольствием. Хоть и железо вокруг, а все-таки крыша над головой. В эти минуты Виктор вспомнил ЗИС-30 - ни крыши, ни тебе брезентового навеса. И боевой пост не покинешь - обсушиться.
        Попискивала на приеме рация, в боевой рубке было сумрачно. Неожиданно в эфир ворвались голоса немецких танкистов:
        - Ахтунг, ахтунг! Русише панцерваген! - видимо, кто-то из разведывательной машины упреждал основную группу.
        Радиус действия немецких раций на ровной местности был 18 - 20 километров, для танка - двадцать-тридцать минут ходу.
        Наши самоходчики сразу взбодрились - немцы где-то недалеко.
        Самоходка Виктора стояла в небольшом естественном углублении, только верх рубки выступал, да и тот слева был укрыт наполовину осыпавшим листья кустом, а спереди набросаны ветки. Что делать, с маскировочными сетями трудно, дефицит. Немцы же сети, причем разных раскрасок - летней, осенней, зимней, - применяли широко.
        Самоходки стояли немного впереди траншей пехоты, на стыке двух дивизий. Обычно это были уязвимые участки, немцы старались наземной и воздушной разведкой стыки выяснить и ударить именно туда.
        Виктор периодически посматривал в прицел, но ничего достойного внимания не видел - из-за пелены дождя видимость была ограничена 300 - 400 метрами. Двигатель самоходки был заглушен - экономили топливо и моторесурс. Но с началом боевых действий двигатель всегда работал. Угол горизонтального обстрела у самоходки невелик, приходилось доворачивать на цель всем корпусом машины, а без работающего мотора это невозможно.
        Танки появились неожиданно, в серой пелене дождя показались темно-серые коробки. Впереди шли два T-IV, за ними, уступом - около десятка T-III. Дождь приглушал звуки, и танки шли почти беззвучно, да еще и не стреляли.
        Виктор даже глаза протер - не привиделось ли? И тут же в наушниках шлемофона прозвучал голос Донцова:
        - Не спишь, Виктор? Цель видишь?
        - Вижу.
        - Подпускай ближе, чтобы наверняка…
        Командир показал заряжающему кулак - в бою приказы легче и быстрее отдавать жестами. Сжатый кулак - это бронебойный снаряд, растопыренная пятерня - осколочно-фугасный.
        Вяткин вбросил снаряд в казенник.
        Виктор выбрал для себя цель - T-III, шедший левее головного T-IV, и держал его в прицеле, слегка вращая маховик наводки. Танк раскачивало на кочках, и марка прицела была то на башне, то на корпусе. Дистанция - метров двести пятьдесят.
        Пора было уже, но и Донцов и Неклюев медлили. Кабы была 57-миллиметровая противотанковая пушка, Виктор бы уже открыл огонь. Но на самоходке пушка слабее.
        На броне танков уже отчетливо были видны кресты и значок дивизии в ромбе.
        Неожиданно головные танки стали поворачивать влево, и за ними, явно по команде - остальные. Случай удобный, немцы сами подставляют борта.
        Со стороны пехотных траншей не выдержали бронебойщики, хлопнул выстрел противотанкового ружья. И сразу в шлемофонах команда: «Огонь!»
        Виктор нажал спуск. Грохнуло, со звоном вылетела гильза, рубка заполнилась пороховыми газами. Вяткин сразу вогнал в казенник новый снаряд, а Артюхов завел двигатель.
        Корпус самоходки наполнился гулом и мелкой вибрацией. Виктор в прицел видел, что попал точно в борт, и перенес прицел на другой танк. Успеть бы, каждая секунда на счету. Танки развернутся, подставят лоб корпуса - тогда поразить их будет сложнее.
        Он все-таки успел выстрелить еще раз. Танк в это время делал разворот, и снаряд угодил не в борт, а в передний каток. Гусеницу сорвало, танк лишился хода, но вполне мог вести огонь.
        Виктор понимал, что командир танка и наводчик орудия сейчас приникли к смотровым приборам и высматривают, где пушка. Идет незримое соревнование - кто быстрее найдет в прицеле противника и успеет выстрелить.
        Немцы потратили драгоценные секунды, а Виктор уже видел цель, и как только Вяткин зарядил пушку, выстрелил под низ башни. Сверкнуло, внутри танка раздался взрыв, ударной волной вырвало запоры люков. Из танка рвалось пламя, валил черный дым. Другие самоходки тоже били из засады, и на поле боя горело уже семь танков. Успех во многом определился тактикой засады и хорошей маскировкой. Для немцев такие действия русских были неожиданными, потому что чаще наши танкисты шли в лобовые атаки.
        Отстреливаясь, немцы смогли расстрелять одну самоходку, и ее экипаж сгорел.
        Танки стали пятиться и ушли. Виктор не знал тогда, что совсем недалеко от него, в немецком T-III, уходит ставший потом знаменитым Михаэль Виттман, одержавший на фронте 158 побед, правда, в большинстве своем на «тигре».
        Франц Лонг одержал 113 побед, и все - на StuG III, Бодо - 76 побед на такой же самоходке. Франц Ридель - 40 побед на T-IV, из них - 13 советских Т-34-76 в одном бою. Эрнст Альберт одержал 80 побед на САУ «Nashorn».
        Рекордсменом Великой Отечественной войны стал эсэсман Курт Книспель, одержавший 168 побед, и все - только на Восточном фронте. Он начал войну на T-I, затем последовательно - T-II, T-III, T-IV и T-VI «тигр». Фельдфебель неоднократно представлялся к наградам, но имел несносный характер: выпив, он любил подраться и был обделен карьерой.
        Лучший советский ас - гвардии старший сержант Дмитрий Федорович Лавриненко за 2,5 месяца боев провел 28 схваток и уничтожил 52 танка на своем Т-34-76. Погиб в бою 18.12.41 года.
        Бочковский В.А. на Т-34-76 уничтожил 36 танков и самоходок. Кучников М.П. - 32 победы на СУ-85. Лейтенант Федор Сергеев в одном бою 9 августа 1941 года на КВ-I уничтожил 8 танков. Токарев В.И. на Т-34-85 в одном только бою 13 августа 1944 года уничтожил 8 танков, включая «пантеру» и «тигра». Щербаков В.С. уничтожил 7 танков врага, и из них в одном бою за 10 минут - 4 «пантеры».
        Бой стих. Из рубок выбирались самоходчики - подышать свежим воздухом. Лица их были закопченными, но счастливыми: счет побед был в нашу пользу, что в начале войны бывало нечасто.
        А через неделю ударили морозы. Снега было совсем мало, грязь замерзла и превратилась в монолит. И в связи с этим немцы и наши на трофейной технике в полной мере хлебнули проблем. Сначала стало застывать масло, и приходилось не один раз за день прогревать моторы. Потом грязь стала замерзать в траках и катках, напрочь лишая гусеничную технику подвижности, и надо было сразу после марша очищать ходовую часть или по утрам до седьмого пота работать ломами.
        Наши танки, особенно из новых - Т-34 и КВ-I - таких проблем не имели. По утрам моторы разогревали подогревателями - вроде больших паяльных ламп, а вечером укрывали моторно-трансмиссионное отделение кусками брезента, чтобы двигатель как можно дольше сохранял тепло.
        А уж когда повалил снег, у немцев встала и колесная техника. Пришел «генерал Мороз». Мало того, обмундирование немцев не выдерживало суровой русской зимы. Шинели были тонкие, для осени, а шапок и валенок не было вовсе. Наши же танкисты имели ватники - в них в технике воевать сподручнее, а многие бойцы - полушубки. Да и шинели, которые были на бойцах, грели куда лучше немецких. Только вот ноги мерзли. Валенки получили с большим опозданием, и многие пехотинцы обморозили ноги.
        Танкисты и самоходчики валенок не носили. В танке педали в них не нажмешь, и в случае пожара выбраться проблематично. Зато ватные штаны пришлись впору - удобно и тепло. Правда, самоходчики и танкисты вечно ходили чумазые и в промасленной одежде. Как ни бережешься, но то капли моторного масла на рукав попадут, то при заправке солярой на штаны плеснут, то при чистке пушки пушечное сало на телогрейке следы оставит. После стрельбы пушку чистили всем расчетом. Ствол опускался, все хватались за банник - и раз-два! Немецкая техника была более требовательна к уходу, чем наша.
        Как только ударили морозы, Виктор увидел, как стреляют «катюши», или БМ-13. К расположению роты выехали несколько грузовиков - трехосных ЗИС-6, накрытых брезентом. Свободные от дел самоходчики стали глазеть - что привезли? Но когда брезент убрали, все увидели направляющие, очень похожие на рельсы.
        Заряжающий Вяткин сразу пошутил:
        - Рельсы прокладывать будут, а по ним бронепоезд пустят - до самого Берлина.
        Никто не поверил, но Виктор сразу понял, что перед ним реактивная артиллерия залпового огня. В то время она секретной была, и направляющие, как и снаряды, укрывали от чужих глаз. Каждая боевая машина заминирована была, и в случае окружения или угрозы захвата противником расчет должен был уничтожить установку. Оружие это эффективное, но только по площадям - скоплениям техники и пехоты.
        До «катюш» было метров сто, и установку было видно отчетливо. Бойцы опустили опорные лапы, чтобы установку при стрельбе не раскачивало, и отбежали подальше.
        Командир установки сидел в кабине. Что он там делал, никто не видел и не слышал, но с направляющей неожиданно сорвался снаряд. С шипением и грохотом он, оставляя дымный след, улетел в сторону немецкого тыла, видимо - пристрелочный был.
        А через несколько минут, буквально - с секундным промежутком, каждая машина выпустила все снаряды. Впечатление было ошеломительное, почти шоковое. Огонь, дым, грохот, улетающие к горизонту огненные кометы… Самоходчики смотрели разинув рты.
        Батарея «катюш» отстрелялась за несколько минут. Бойцы быстро убрали опорные лапы, и установки тут же уехали, выстроившись колонной. С момента их появления и до момента отъезда прошло не больше четверти часа.
        - Ни фига себе!
        Самоходчики шумно обсуждали увиденное.
        А через несколько минут на место, откуда стреляли «катюши», обрушились снаряды. Немцы успели засечь установки и открыли огонь из гаубиц, но уже по пустому месту. Самоходчики попрятались в щели.
        К слову, у немцев тоже был реактивный многоствольный миномет на колесном шасси, прозванный нашими пехотинцами «ишаком» за характерный звук при стрельбе. Но дальность его действия была мала, и ожидаемого эффекта он не дал.
        Меж тем фронт придвинулся к Москве, и уже 19 ноября бои велись на подступах к столице. Из города эвакуировали жителей - стариков и детей, вывозили оборудование заводов. Многие здания минировали, готовя их к подрыву. Все делалось под покровом секретности. На улицах сооружали баррикады, а комендантский час был введен еще в сентябре.
        Бойцы батареи красили самоходки в белый цвет. Краски не было, но зампотех роты где-то раздобыл известку. Из ветоши соорудили кисти, и все экипажи занялись покраской. На фоне выпавшего снега самоходки теперь не выделялись.
        Но и немцы проделали то же самое.
        Бои шли тяжелые, каждодневные. Наткнувшись на сильную оборону РККА на подступах к Москве, не осилив взять столицу в лоб, немцы предприняли обходной маневр, зайдя с юга и решив прорваться от Тулы. Вот тогда танкисты и самоходчики и столкнулись с применением подкалиберных снарядов - они пробивали даже броню КВ. Для изготовления твердых сердечников таких снарядов требовались присадки - марганца, ванадия, хрома. С захватом на Украине Никополя наши лишились производства таких сплавов. А к немцам шли поставки на судах-рудовозах из Норвегии и Швеции.
        Немецкая техника плохо переносила русскую зиму. Была глубокая осень - даже не зима. Но осень 1941-го года выдалась холодной, рано ударили морозы, лег снег. Узкие гусеницы самоходок «артштурм» не держали тяжелую машину, вязли в снегу, и самоходка зарывалась в снег, толкая перед собой снежный вал. Т-34, хоть и тяжелее был, но имел более мощный двигатель и широкие гусеницы. Там, где он проходил, StuG III застревали.
        На какое-то время фронт замер на месте - немцы выдыхались. Расчеты кое-как, ломами и кирками выдолбили капониры, довольно быстро, впрочем, занесенные снегом. Самоходки стояли как огневые артиллерийские точки на танкоопасных направлениях. Днем экипажи находились в машинах в полной боевой готовности. В самоходке зимой холодно, отопления в боевых машинах нет - хоть в КВ-1, хоть в Т-34, хоть в немецких. Вокруг толстое, промерзшее железо. Дотронешься голой рукой до брони - и пальцы примерзают. От дыхания экипажа влага на броне осаживалась изнутри корпуса и превращалась в иней, и к вечеру замерзали все ужасно. Вечером кормили горячим ужином, выдавали фронтовые сто грамм, но и они помогали слабо. Пока угреешься в землянке, где буржуйка горит, уже вставать пора. А дрова такая железная печурка жрала, как паровоз - немерено. Однако стоило ей погаснуть, как через четверть часа в землянке было холодно - все тепло через трубу вытягивало. Но позже приспособились. Брали кирпичи из разбитых домов и клали их в ведра с соляркой, которую брали у танкистов. Полежит такой кирпич в дизтопливе, пропитается за несколько
часов - и вместо дров в печь. Горели такие кирпичи долго и тепла давали много.
        Некоторые ухитрялись строгать толовые шашки и топить ими. Для взрыва нужен взрыватель, детонация, а без него тол просто горит. Каждый экипаж выкручивался как мог, но хуже всего приходилось в траншеях и окопах пехоте, где по холодному времени года было много обмороженных.
        Вечером тыловые службы устроили помывку и смену белья. Для бойца на фронте баня - удовольствие редкое, долгожданное. Вымылись, поужинали, водочки выпили, разомлели - даже песни попели. А утром - немецкая атака.
        Самоходчики стояли почти сразу за траншеями пехоты - в полусотне метров от траншей, где немного дальше.
        Первыми всполошились пехотинцы.
        Виктор, услышав крики «Танки!», приник к прицелу. Вот они, крашенные в белый цвет - даже крестов не видно.
        Танки начали стрелять издалека, и на позициях пехоты появились разрывы. И точно били, сволочи, по пулеметным точкам, по орудийным капонирам. Видимо, их разведка поработала хорошо.
        Противотанковые пушки открыли огонь, но комбат самоходчиков Неклюев приказа открывать огонь не давал, подпускал поближе.
        И вот уже дистанция метров двести. В наушниках щелкнуло:
        - Сигнал один! - Это Неклюев так маскировался. Самоходки немецкие, и радиостанции на них работают на волне, которую могут слышать немцы.
        Почти залпом выстрелили «артштурмы». Каждый наводчик уже выбрал себе цель и вел ее в прицеле, дожидаясь приказа.
        Сразу вспыхнули три танка. В первом эшелоне шли T-III. За ними во втором эшелоне их поддерживали StuG III. Удар самоходок был неожиданным, но рота Неклюева тем самым обнаружила себя. Совсем близко к боевым машинам стали вспухать разрывы, осколки били по броне.
        Однако наши самоходки выпускали снаряд за снарядом. Вот еще два танка загорелись… Противотанковые пушки подожгли еще два, а один уже стоял с перебитой гусеницей.
        Немцы не выдержали губительного огня и сначала остановились, а потом и вовсе стали отползать к далекому селу. Однако, даже отступая, они отстреливались. По полю убегали уцелевшие танкисты из подбитых машин. Если недалеко был танк или самоходка, они останавливались и подбирали своих. Те устраивались на броне, за башней. В танке свободного места нет, самим тесно.
        Неожиданно по рации поступил приказ атаковать и ворваться на плечах отступающего врага в оккупированную деревню.
        Зимой на фронте пехотинцам приходилось плохо, они старались оставить в траншеях боевое охранение, пулеметчиков. А солдаты, если поблизости была деревня или село, старались укрыться в избах. Печи грели хорошо, стены держали тепло, и порой в такую избу набивалось до полусотни человек, только бы улечься в тепле.
        Самоходки покинули капониры и пошли по полю.
        Виктор в душе считал приказ невыполнимым. Да их в голом поле постреляют, как куропаток! Ведь они только что сами так же расстреливали танки немцев.
        Самоходки зарывались в снег, их кидало на кочках. Вести стрельбу с хода было невозможно, пустая трата снарядов.
        Донцов распорядился Артюхову:
        - Держи по танковой колее. И двигаться легче, и шансов подорваться на противотанковой мине меньше.
        На этом поле мины - и противопехотные, и противотанковые - ставили глубокой осенью, перед снегопадами и морозами. Ставили и наши, и немцы, и было удивительно, как еще никто не подорвался. Виктор предположил, что взрыватели покрылись льдом, замерзли, иначе почему не сработали?
        Но не мины вывели из строя большую часть самоходок, а танки. Они вернулись в деревню, пятясь задом и подставляя под огонь лоб корпуса, где броня толще. И сейчас они оказались в выгодном положении, прячась за избы, сараи, хозяйственные постройки. Некоторые самоходчики стреляли фугасными снарядами по постройкам, когда танк становился виден, и уже потом по нему вели огонь бронебойными снарядами.
        Но вот подбита одна самоходка, загорелась другая… Самоходка Виктора была крайней справа.
        Донцов отдал приказ не стрелять, да и видимых целей не было.
        Механик-водитель гнал самоходку по следу танка. Чем больше была скорость, тем меньше шансов у наводчика вражеского танка попасть в самоходку. Правда, останавливались пару раз - осмотреться.
        Основная перестрелка шла левее - там разгорелся настоящий бой, в эфире была слышна и русская, и немецкая речь.
        Непонятно каким чудом, но самоходка проскочила целой до окраины деревни. Теперь они двигались медленно, осматриваясь в перископы - где затаился танк или самоходка?
        Неожиданно сверху по рубке застучали железом. Экипаж удивился: десанта на броне не было, кто мог стучать?
        Механик остановил самоходку. Донцов снял шлемофон - иначе надо отключать вилку танкового переговорного устройства, привстал и приоткрыл люк. В следующую секунду его чуть не хватил удар - на крыше рубки сидел самый настоящий немецкий танкист. Видимо, он успел взобраться на броню, когда они делали остановки. Да и что мудреного спутать? Самоходка немецкая, силуэт ее всем немцам знаком, окрашена в белый цвет, как и «немцы», знаков - звезды или крестов над кабиной не видно. Принял за своего, тем более что самоходка по деревне не стреляла.
        А потом и сам танкист сыграл роль сигнала опознания. Если кто-то из танкистов и пушкарей ловил в прицеле самоходку, он видел на ней танкиста в немецкой униформе. Униформа черная, с пехотной формой, как и с советской, не спутаешь.
        Так и въехали в деревню.
        Немец при виде показавшейся головы Донцова засмеялся, крикнул:
        - Данке шен! - И спрыгнул с самоходки.
        Вокруг уже были немцы. На самоходку они внимания не обращали - своя ведь, только что с нее танкист спрыгнул.
        Экипаж, когда просек ситуацию, струхнул. Для ближнего боя оружия нет, как у танка, и если немцы их раскусят, подожгут или дымовыми шашками закидают. Не захочешь задохнуться - сам вылезешь. Выкуривали иногда немцы экипажи из наших подбитых танков.
        Самоходчики стали вполголоса совещаться - что делать? Одной самоходкой деревню не взять, преимущество у немцев в технике подавляющее. Подобьют, подожгут - и сгорят самоходчики не за понюх табаку. Кроме того, пехоты полно, через смотровые щели видно - не меньше батальона. Поэтому решено было, что по своему следу будут назад выбираться. И тоже страшно - одна «немецкая» самоходка из деревни к нашим позициям поползет. Что пушкари предпримут? Да расстреляют, подумают - геройство «немец» проявить решил. Но других вариантов не было.
        Развернувшись на месте, они на малом ходу поползли из деревни. Прошли уже половину дистанции, как эфир наполнился шумом голосов - немецких. О чем говорят, непонятно, но отдельное словечко - «штюг» - различимо. О самоходке Виктора речь ведут. Наверное, выясняют, кто приказ об атаке отдал, кто командир экипажа.
        И вдруг русский голос прорвался:
        - Донцов, ты?
        - Я, не стреляйте! - только и успел сказать старлей, как в эфире возникла какофония. Голоса немецкие забили эфир, свист прорвался какой-то и шорохи.
        И тут Донцов посмотрел назад, в смотровую щель. Выматерившись, он по танковому переговорному устройству - ТПУ - доложил экипажу:
        - Парни, за нами два немецких танка увязалось.
        Немцы, увидев, что по их самоходке никто не стреляет, решили поддержать атаку. Ситуация не смешная, для самоходчиков скорее трагическая.
        Несколько минут они так и шли. Наши не стреляли, опасаясь задеть самоходку - ведь танки шли в створе, прикрытые корпусом «артштурма».
        До Донцова это дошло.
        - Артюхов, давай влево и разворачивайся кормой назад. Слава, заряжай бронебойным! Виктор, с короткой остановкой - выстрел по танку, и потом идем кормой вперед к своим. Как поняли?
        - Поняли, исполним.
        Самоходка свернула к пробитой колее, взрывая снег, и, проехав метров сорок-пятьдесят влево, совершила крутой на месте разворот.
        Виктор услышал лязг затвора. Он припал к прицелу, а руки уже крутили маховики наводки. Все надо было сделать быстро, пока немцы ничего не поняли.
        Как только в прицел попала башня танка, он нажал электроспуск. Громыхнул выстрел. Он попал - видел искры от брони. Танк встал, но не загорелся. Ну и черт с ним!
        Самоходка резко дернулась, и кабы не танковые шлемы, члены экипажа поразбивали бы себе головы.
        От наших позиций сразу раздались два выстрела, и второй танк, объезжающий первый, развернуло - с него сорвало гусеницу. И в этот момент кто-то из пушкарей влепил ему в борт снаряд. Мгновенная вспышка пламени, и танк застыл.
        Самоходка же на всех газах двигалась кормой вперед.
        Донцов вывернул шею, всматриваясь в смотровую щель - только он единственный из экипажа имел возможность глядеть назад и направлять механика-водителя.
        Вот уже пройдена траншея нашей пехоты. Донцов решил не останавливать боевую машину - она как на ладони видна противнику. Он решил гнать самоходку до близкого леска, там остановиться и под покровом ночи перегнать ее в капонир.
        Однако немцам не терпелось наказать самоходчиков, наверное - сильно обозлились. По самоходке начали стрелять, снаряды рвались то слева, то справа, и экипаж с тревогой констатировал то недолет, то перелет. По корпусу били осколки, но машина не теряла хода.
        Внезапно Донцов закричал:
        - Тормози!
        Артюхов рванул на себя рычаг, самоходка проползла еще немного по инерции и зависла передней частью корпуса на краю большой воронки. Не удержавшись, медленно сползла вниз и уткнулась кормой в склон. Почти весь корпус скрылся в воронке, над землей немного торчал только его лоб.
        Толчок был чувствительный, двигатель заглох.
        - Все целы? - спросил командир.
        - Целы.
        - Повезло. Всем оставаться на местах. Переждем обстрел, а потом решим, как выбираться.
        Главное - они выбрались на свою территорию.
        Немцы потеряли цель. Только что самоходка была видна - и вдруг пропала. И потому, выпустив наугад несколько снарядов, они прекратили стрельбу.
        Артюхов стянул шлем с вспотевшей головы:
        - Вырвались! Чуть не влипли по самые уши!
        По рации Донцов попытался связаться со своими - объяснить ситуацию, но связи не было. То ли воронка была глубока, то ли осколками антенну срезало.
        Когда взрывы стихли, Донцов открыл люк и выглянул из рубки.
        - Не видно ни черта, в яме какой-то! - пожаловался он. - Виктор, стрелять все равно никуда нельзя, пушка в небо смотрит. Да ты вылезь, посмотри, что и как. Артюхов, запускай движок.
        Виктор выбрался на рубку, оттуда перепрыгнул на склон воронки, а затем - на ровную землю.
        Самоходка стояла на склоне воронки от бомбы большой мощности, не меньше «пятисотки» - уж больно воронка велика. И угол был изрядный, градусов тридцать, если не больше.
        Виктор засомневался, сможет ли самоходка без помощи тягача выбраться из западни? Был у них в роте тягач, тоже трофейный T-III, танк без башни.
        Однако Донцов был иного мнения. Он высунулся из люка по пояс:
        - Виктор, впереди чисто?
        - Чисто.
        - Артюхов, давай на первой вперед.
        Самоходка взревела мотором, выпустив дымное облако выхлопных газов, и дернулась. Гусеницы ее гребли под себя снег и землю, но боевая машина стояла на месте.
        - Глуши! Не выбраться без помощи…
        Мотор заглох.
        - Виктор, иди в роту, пусть тягач пришлют.
        В армии приказ положено исполнять, поэтому Виктор повернулся и пошел в расположение роты. Но не успел он отойти и полсотни метров, как послышался все нарастающий свист снаряда, и Виктор рухнул в снег.
        Сзади раздался сильный взрыв, его подбросило. Когда улеглась снежная пыль, Виктор поднялся.
        Самоходка горела жарким пламенем, снег вокруг нее подтаивал от жара, и темное пятно на глазах увеличивалось.
        Не веря своим глазам, Виктор обежал воронку с горящей в ней самоходкой. Никого!
        Отослав Виктора за тягачом, Донцов спас ему жизнь. Шальной снаряд угодил в «артштурм», и все самоходчики погибли.
        Сознание отказывалось верить в происшедшее. Только что сидел с парнями в самоходке - и вот уже машина в огне, а экипаж мертв. Жалко было до слез.
        Виктор поплелся в расположение роты, и первый, кого он встретил, был зампотех.
        - Виктор, почему пешком?
        - Самоходка сгорела вместе с экипажем…
        - Ах, беда какая! А ты как же?
        Виктор объяснил ситуацию.
        - Надо же, повезло тебе. Потери в этом бою большие, на ходу только две самоходки осталось. Теперь не знаю, расформируют нас или пополнять будут - как комбат решит. Иди к политруку, доложи о гибели парней, пусть извещения о смерти родным пишут.
        Писал обычно писарь, а подписывал или комбат, или политрук.
        Виктор доложил политруку о трагической гибели экипажа.
        - Сам видел?
        - Как вас, товарищ политрук.
        - Вечная слава героям! Отдыхай, боец, заслужил.
        Весть о гибели еще одного экипажа быстро разнеслась среди личного состава.
        Виктор прошел в землянку, которую занимал экипаж. В ней было холодно - с утра не топили. Разломав снарядный ящик, он разжег печурку и улегся на топчан. Было холодно и на душе тоскливо.
        В землянку ввалился старшина роты, поставил на топчан котелок с кашей и положил фляжку с водкой.
        - Ты поешь.
        - Не хочу.
        - Давай помянем братов наших - пусть земля им пухом будет.
        - Не в земле лежат - в самоходке.
        - Сам знаешь, что от тел остается - горстка пепла.
        Виктор на правах хозяина достал кружки, старшина разлил водку - принес он ее на весь экипаж. Помянули, выпили. Виктор захмелел быстро.
        - Ты ешь, ешь, на голодный желудок развезет.
        Виктор съел котелок каши, пока она была еще теплой.
        Старшина ушел, бормоча что-то себе под нос, а Виктор уснул. Сколько он уже смертей вокруг себя видел! На войне случайность - великое дело. Не пошли его Донцов за тягачом - тоже превратился бы в пепел, как парни из экипажа. А ведь старлей мог послать другого - того же Вяткина.
        Проснулся он от холода. Буржуйка уже погасла, тепло выдуло через трубу, и в землянке зуб на зуб не попадал. И то сказать, снаружи мороз градусов тридцать. Это по ощущениям, термометров на фронте не было. И обычно в землянке тесно от экипажа, а сейчас было пусто, одиноко и тоскливо.
        Виктор отправился в землянку экипажа Пильняка - она была недалеко. Хотел от тягостных мыслей отвлечься, в тепле посидеть, а пришел на застолье - поминали погибшие экипажи. Рота сегодня понесла тяжелые потери, и Виктор был единственным уцелевшим из сожженных самоходок.
        Встретили его молча, усадили на топчан и вручили кружку.
        Виктор понюхал жидкость - не водка, это точно. С виду на коньяк похоже, но запах другой.
        - Чего нюхаешь, пей!
        - Это что?
        - Ром трофейный. Пей! Мы пили - не отравились.
        Виктор поднял кружку:
        - За однополчан - тех, что не вернулись.
        Они выпили и принялись за закуску - огурцы соленые, кусок сала, нарезанный ломтиками, и нарезанную крупными кусками полукопченую колбасу. Виктор такую давно не видел и, взяв кусок, понюхал его. Пахло вкусно.
        - Тоже трофей? - спросил он.
        - Он самый! Из подбитой самоходки немцы сбежали, а мы в рубке нашли. Видимо, НЗ с собой возили.
        Виктор съел кусок, заедая его ржаным хлебом. НЗ - неприкосновенный запас - был в каждой самоходке. Несколько банок тушенки, сухари, иной раз - брикетированное гороховое пюре. Случалось, когда повара не успевали подвезти горячую кашу - самоходки на марше были или позиции бомбили, - экипажи без угрызений совести съедали НЗ. Зампотылу ругался, но бойцы только посмеивались - не сидеть же голодными. А заряжающий Вяткин однажды даже высказался по этому поводу:
        - Оставим НЗ нетронутым, а нас подобьют. Столько добра пропадет - лучше уж слопаем.
        Засиделись допоздна, начали разговор о перипетиях боя. Оказалось, самоходку Донцова наши потеряли из виду - но как немцы ее проглядели? А ведь ворвись в деревню хотя бы три самоходки - и исход мог бы быть другим. Но что говорить о несбывшемся?
        Ночевать Виктор ушел в свою землянку. Забив топку дровишками, он уснул. Проснувшись утром, заснул снова и спал до полудня. Самоходки и экипажа нет, служба остановилась.
        Проснувшись в обед, вышел из землянки, умылся снегом и сразу взбодрился.
        Тут появился посыльный:
        - Стрелков, к комбату.
        Неклюев занимал комнату в избе, остальные помещения принадлежали замполиту и штабу.
        - Здравия желаю, товарищ капитан! - Виктор приложил к шапке ладонь.
        - Садись. О беде твоей знаю и вот что хочу предложить: у нас почти исправная самоходка есть, недавно в расположение роты притащили. Мотор неисправен, перебирают. Думаю тягачом ее в ваш бывший капонир затащить. Ты же наводчик, вот и будешь огнем поддерживать - как из артиллерийского дота.
        - У пушки электроспуск, напряжение в бортовой сети должно быть.
        - Ты посмотри на него, яйцо курицу учит! Аккумулятор зарядим, поставим - всего-то и дела что на две копейки. Иди к помпотеху, принимай технику.
        - Есть! - Виктор вскочил.
        Комбат принял решение, его же дело - выполнять. Неклюева понять можно: потери большие, и даже одна, пусть и неподвижная пушка - большое подспорье.
        Виктор отправился к помпотеху.
        У самоходки был снят броневой щит над моторным отделением и вместо двигателя зияла пустота.
        - Знаю, комбат говорил, - встретил его помпотех. - Иди, перетаскивай снаряды с грузовика. Как стемнеет - перетащим твою самоходку.
        Виктор уже хотел возразить - какая она моя? Хотя… Двигатель отремонтируют и поставят, экипаж наберут, и вполне может статься, что это его будущая машина.
        Он забрался в «артштурм», открыл замок пушки, осмотрел ствол, покрутил маховики, проверил прицел. Все было исправно. В двадцати шагах стояла полуторка со снарядами. Маркировка на всех ящиках немецкая, ящики аккуратные, добротные…
        Виктор притащил по одному пять ящиков, потом перегрузил снаряды в боеукладку. Пустые же ящики перенес в свою землянку - будет чем печь топить.
        Пока возился, настали сумерки - зимой темнеет рано.
        Когда он вернулся к самоходке, ее уже прицепили тросами к тягачу - причем сразу двумя тросами, и это называлось «брать на усы». Если бы в самоходке был механик-водитель, хватило бы и одного троса.
        Виктор взобрался на рубку - на башенном погоне тягача-танка сидел помпотех. Так они и поволокли самоходку.
        Громко лязгали траки. Когда работает мотор, их не так слышно, солирует рев двигателя.
        Самоходку загнали в капонир, и только тут Виктор спохватился: самоходка окрашена в серый цвет и будет выделяться на снегу. Пришлось на тягаче ехать на рембазу, брать ведро с известкой и белить рубку. На морозе известковый раствор не столько сох, сколько сразу замерзал, но все же труды его не пропали даром - самоходка не бросалась в глаза.
        Усталый, Виктор поплелся на кухню - за всей этой суетой он забыл пообедать.
        На кухне повар выскреб из котла остатки каши.
        - Ты бы еще позже пришел! Уже и караул свою пайку забрал.
        - Я делом был занят! - возмутился Виктор.
        - Водку будешь брать? Фляжку давай.
        - Ну ее…
        В землянке он затопил буржуйку, поел и снова завалился спать.
        А утром после завтрака направился к самоходке. Забравшись в рубку, включил на прием рацию: вдруг атака и надо будет огнем поддержать… Но потом сообразил - он нужен будет только для отражения немецкого наступления, для большего у наших сил нет. С двумя оставшимися на ходу самоходками деревню не взять, удержать бы эти позиции.
        Виктор начал вращать верньер настройки и услышал голос Левитана - тот передавал сводку Совинформбюро.
        Очень некстати в открытый люк заглянул помпотех:
        - Чего аккумулятор сажаешь? Выключи рацию! В атаку все равно не пойдешь, а если немцы попрут - услышишь без рации.
        Виктор радиостанцию выключил. Черт, принесла нелегкая помпотеха, сводки с фронтов прослушать не успел.
        Одному в самоходке сидеть было скучно и холодно, и он периодически разглядывал в прицел деревню, занятую немцами - прицел приближал видимое. Иной раз были четко видны фигуры немецких пехотинцев, и Виктор подосадовал, что среди наших бойцов нет снайпера, иначе гитлеровцы не ходили бы столь вольготно. Из пушки стрелять по одиночному человеку слишком расточительно, а из обычной винтовки не попасть. Снайперское же движение в РККА широко развернулось только в 1942 году.
        Виктор добросовестно отсидел в самоходке половину дня, а потом выбрался из стальной коробки и пошел обедать. Когда человек голоден, он мерзнет сильнее.
        За едой поболтал с ремонтниками. Возвращаться в выстуженную самоходку ему не хотелось - ноги не шли, как будто предчувствие было. И верно - только забрался в рубку, как немцы начали стрелять из гаубиц.
        Обычно артиллерийский налет предшествовал атаке.
        Немцы злобствовали долго - около получаса. Снаряды ложились то в районе пехотных траншей, то переносились в глубь нашей обороны.
        Потом огонь стих и послышался отдаленный рев танков.
        Виктор приник к прицелу - от деревни в сторону наших позиций шел десяток танков. Немцы шли грамотно, укрываясь время от времени своими подбитыми танками.
        Виктор слез с сиденья наводчика, взял из боеукладки бронебойный снаряд и загнал его в казенник пушки. Еще один снаряд уложил у самых ног, чтобы не метаться в тесноте.
        Танки дошли приблизительно до середины поля и вышли из-за сгоревшей техники. Тут же захлопали противотанковые ружья - к зиме в войсках появилось довольно много такого оружия.
        Били в первую очередь по гусеницам. В случае попадания танк теряет ход, а то и разворачивается, подставляя бок, - тогда можно стрелять в борт.
        Начали стрельбу две противотанковые пушки - их резкие выстрелы отличались по звуку от глухих выстрелов танковых пушек.
        Виктор счел, что дистанция сократилась до эффективного поражения, поймал в прицел танк T-III и выстрелил. Увидел искры на броне, стало быть - попал.
        К его удивлению, танк выбросил вперед длинный сноп пламени. У горящих танков или самоходок огонь прорывается через люки, смотровые щели и вентиляцию.
        Как потом оказалось, танк был огнеметным и выпустил вперед струю горящей смеси, причем довольно далеко, метров на семьдесят-восемьдесят.
        Виктор, как и многие пехотинцы, в первый раз видел в действии огнеметную технику. Честно говоря, страшновато.
        Немцы к зиме успели поставить в войска новинки. Столкнувшись с нашими КВ-1 и Т-34, лобовую броню которых не брали их 37-миллиметровые противотанковые пушки, а также 50-миллиметровые и 75-миллиметровые короткоствольные танковые пушки, снабдили бронетехнику подкалиберными и кумулятивными снарядами. При прежней мощности пушек эти снаряды обладали повышенной бронепробиваемостью.
        И в этом наступлении немцы пустили в атаку два огнеметных танка, а остальные танки и самоходки имели, кроме бронебойных, еще и подкалиберные снаряды.
        Виктор зарядил пушку, снова навел ее на танки и выстрелил - на этот раз удачно. Танк остановился и загорелся. Распахнулись люки, но танкисты не успели покинуть машину. Раздался хлопок, и танк превратился в огненный шар - это взорвалась цистерна для огнеметной смеси. В небо взметнулся огненный шар, за ним тянулось дымное облако. Со стороны смотришь - маленький ядерный взрыв.
        Однако вчерашняя побелка известью на морозе сыграла с Виктором злую шутку. Известь не высохла, а схватилась ледяной коркой. При стрельбе белая корка отвалилась пластом, обнажив темно-серую покраску. Виктор считал, что самоходка белая, что она замаскирована, но на самом деле машина уже после второго выстрела стала выделяться на фоне снега.
        Он достал из боеукладки снаряд, зарядил пушку и приник к прицелу. Вот еще один танк ползет, а за ним, видимая только на правую половину корпуса, движется StuG III.
        У самоходки броня слабее, и Виктор решил стрелять по ней. Он навел прицельную марку на корпус и выстрелил. И тут же в прицел увидел вспышку ответного выстрела - это стрелял танк.
        Через мгновение по его самоходке сильно ударило, болью обожгло правый бок. Виктор находился на месте наводчика, слева от пушки, а снаряд танка ударил в правую часть рубки, разворотив броню. Казенник пушки прикрыл его от большей части осколков, но правой ноге и руке досталось.
        Он откинул люк и стал с трудом выбираться. Правая половина тела слушалась плохо, но в голове билась мысль - надо во что бы то ни стало покинуть машину. Сейчас она загорится, и он сгорит заживо. Хотелось жить, и на то, чтобы выбраться из люка, он потратил последние силы. Запас их кончился, и Виктор замер на крыше рубки.
        Пожара, которого так боялся Виктор, не последовало. Двигатель с самоходки был снят, бензин из бака слит.
        Сколько он пролежал без сознания, неизвестно.
        Танковую атаку отбили, и когда бой стих, мимо изувеченной самоходки пробегали двое санитаров. Были они из пехоты, но самоходчика, лежащего на крыше рубки, узрели. Они подбежали к Виктору, и один сразу сказал:
        - Готов. Посмотри, весь правый бок в крови, и кровь уже замерзла.
        - Погоди, не торопись, давай хоть пульс пощупаем.
        В этот момент Виктор застонал.
        Санитары стащили Виктора с рубки, привычно уложили на носилки и понесли на медпункт. В одной палатке оказывали медицинскую помощь - перевязывали, делали несложные операции. В соседней же, в которой топилась буржуйка, лежали раненые бойцы. Скоро должны были подойти грузовики, чтобы эвакуировать раненых в полевой госпиталь.
        С Виктора сняли, предварительно разрезав, штаны, телогрейку, перебинтовали и снова одели. Раненые лежали в палатке на полу, на еловом лапнике, и хоть буржуйка была раскалена докрасна, от земли тянуло холодом.
        Раненые вели себя по-разному. Кто стонал, кто ругался, другие требовали обезболить, третьи матерились сквозь зубы.
        После перевязки Виктор пришел в себя, и сразу мелькнула мысль: «Сплоховал я, надо было сначала по танку стрелять». Он тут же отключился и пришел в себя уже в кузове грузовика - от сильной тряски. Каждая кочка или рытвина отдавалась болью в ноге и руке. Виктор скосил глаза: руки и ноги были на месте, не оторвало, и доктор не отрезал. Он крепился, но иногда боль была настолько сильной, настолько нестерпимой, что он непроизвольно стонал.
        - Что, худо? - спросил сосед слева. - Глотни, полегчает. - И протянул фляжку.
        Виктор принял фляжку здоровой рукой, приложился губами. Во фляжке было спиртное, но что именно - он не понял, глотал, как воду.
        - Хорош, окосеешь! - Сосед вырвал из его рук фляжку.
        Вскоре по телу разлилось тепло, боль стала ощущаться не так сильно.
        Наконец пытка перевозкой закончилась. Грузовики подъехали к двухэтажному зданию бывшей школы, у входа в которую даже вывеска сохранилась - «Крапивинская семилетняя школа».
        Санитары быстро перенесли раненых в здание. После кровопотери от ранений бойцы мерзли и могли получить обморожения - грузовики были открытыми. За время, проведенное на фронте, Виктор ни разу не видел санитарных автомобилей.
        Всех раненых уложили в коридоре, а потом по одному заносили в перевязочную. Некоторых из нее - в операционную.
        Дошла очередь и до Виктора - его раздели на столе донага.
        - Эх, досталось тебе, парень! - сказал военврач. - Кто это тебя так?
        - Снарядом из самоходки.
        - Пехота?
        - Самоходчик.
        - Сестра, эфирный наркоз!
        Виктору положили маску на лицо, и он почувствовал, что запахло чем-то медицинским - сильно. Сделав несколько вдохов, он лишился сознания, а когда пришел в себя, услышал:
        - Ногу по самое колено.
        Виктор испугался - неужели ногу отрезали? Стать безногим инвалидом в неполные девятнадцать страшно. Он хотел спросить, но язык не слушался. Голова после наркоза была тяжелой, тошнило.
        Его переложили на носилки, перенесли на деревянный топчан в палату - бывший класс, и здесь он снова вырубился.
        Когда очнулся, показалось, что качается, как на волнах. Во рту было сухо, губы потрескались.
        Повернув голову, увидел, что находится в плацкартном вагоне, все полки которого были заняты ранеными. На потолке едва горел синий дежурный свет.
        Виктор попытался попросить воды, но только сипел. Однако его услышали.
        Подошла медсестра, приподняла голову, поднесла к губам поильник - вроде маленького чайника, и Виктор жадно припал к нему. Пил бы и пил!
        Но он успел сделать всего несколько глотков, как медсестра отняла чайник:
        - Хватит, тебе нельзя много, утром попьешь.
        - Где я? - прошептал он.
        - В поезде санитарном. Ночь сейчас, спи. - И медсестра ушла.
        Виктор счастливо улыбнулся. Санитарный поезд, он в своем тылу, все будет хорошо. Он уснул. Не забылся от спиртного или наркоза, а сам уснул под перестук колес.
        Через два дня поезд прибыл в Ессентуки - на время войны курорт превратили в госпитальную базу. Чистый воздух, целебные минеральные воды, квалифицированные врачи, хорошее оснащение - все это благоприятно сказывалось на здоровье раненых.
        Палаты были переполнены, но раненые не роптали - они наслаждались теплом и покоем. На фронте была зима, лежал снег, стояли морозы. А в Ессентуках в это время стояла плюсовая температура и снега не было. Чудно! Выздоравливающие ходячие после перевязок и процедур выходили на свежий воздух, сидели на лавочках.
        Виктор же надолго превратился в лежачего. Инфицированные раны, переохлаждение после ранения, долгая тряска на грузовике и переезд поездом сказались на его здоровье. Раны заживали долго, гноились. Он перенес не одну операцию, когда из его тела вынимали осколки и чистили раны от гноя.
        Два месяца прошло, прежде чем он встал на костыли. Слабый, качался, но был счастлив. Не инвалид, на своих ногах стоял, а мясо заживет!
        Горожане приносили в госпиталь свежие фрукты - бойцам для выздоровления нужны были витамины.
        Лежа на больничной койке, Виктор пропустил важные известия о нашем контрнаступлении под Москвой, отбросившем немцев от столицы.
        Прошел стороной новогодний праздник, на 23-е февраля в палату вошла медсестра.
        Жители тыла посылали на фронт посылки незнакомым бойцам. В немудреных посылках были теплые носки, варежки, кисеты, иной раз книги - и всегда теплые письма. Посылки были безымянные: «На фронт, в действующую армию, бойцу». И доходили!
        - Стрелков, посылки привезли к празднику. Тут однофамилец твой прислал, держи! - И положила на кровать бандероль.
        Посылка лежала до вечера. Когда с прогулки вернулись ходячие, Виктор попросил одного из них распаковать бандероль.
        - О! Может - дивчина пишет, глядишь - познакомишься, - сказал Панченко.
        Украинец был ранен в живот, но после операции поправился быстро. Он быстро разорвал плотную бумагу.
        В бандероли был носовой платок с вышитой надписью - «Бей врага!», а также вязаные носки и кисет.
        Кисет Виктор протянул Панченко:
        - Забери, я не курю.
        - Спасибо! О, да тут еще письмо есть. Читать?
        - Я сам. - Виктор взял листок. Почерк был ровный, ученический.
        «Здравствуй, незнакомый боец! Шлет тебе привет семья Стрелковых из Орловки Свердловской области».
        У Виктора перехватило дыхание - его дед был из этих мест. Он впился взглядом в письмо.
        «Вся наша семья - папа Максим, бабушка Лена и я, ученик четвертого класса, пионер Женя желаем тебе здоровья. Бей немцев, гони их с нашей земли. Я вырасту и тоже пойду на фронт».
        Незатейливая короткая записка - не письмо даже. Но Виктор был ошарашен. Отца его Евгением звали, он сам по отчеству Евгеньевич - все сходилось. Выходит, его отец, еще маленький мальчик, прислал ему, своему сыну, бандероль и письмецо на фронт! Конечно же, бандероль не он посылал - собирала бабушка, отправлял дед.
        Виктор попросил Панченко:
        - Дай обертку.
        Тот кивнул и протянул упаковку от бандероли.
        - Ответить хочешь?
        - Как писать смогу. Тут же обратный адрес должен быть.
        Адрес и в самом деле был. По просьбе Виктора Панченко вырвал его, и Виктор положил бумажку в носок - меньше шансов, что тот потеряется.
        Вроде скромные подарки, а душа воспряла. И бандероль ли стала толчком, или молодой организм в конце концов пересилил, но Виктор пошел на поправку, раны на ноге и руке начали затягиваться. Да еще сведения с фронтов поступали обнадеживающие: немца остановили, фронт зимой и весной стабилизировался. Но это было затишье перед бурей.
        Виктор уже стал из госпиталя на свежий воздух в скверик выбираться. Солнце пригревало по-южному, женщины мимо проходили - бойцы провожали их голодными взглядами. Бывало, и в самоволку сбегали: на базар, прикупить чего-нибудь, огурцов свежих или семечек - а то и самогонки. Другие временных подруг находили.
        В дальнем углу сквера, за госпиталем, образовалась курилка, или скорее - некий клуб, где травили анекдоты и обменивались новостями из сводок. О фронте почти никогда не говорили, слишком тягостны были воспоминания. Правда, было исключение - говорили о счастливых случаях, кои тоже происходили. Один из раненых рассказал, что его боевой товарищ нес за спиной буржуйку. Сзади, в нескольких шагах, взорвалась мина, буржуйка в многочисленных дырах от осколков, а его ни один не задел.
        Другой рассказывал, как его подняли в караул - менять часового. Только он вышел из землянки, как в нее угодил снаряд и все отделение погибло, он один уцелел.
        Третий поведал, как он в разведку с товарищами ходил. Туда ползли спокойно, а когда возвращаться с языком стали, разглядели, что по минному полю ползли. И ни одна мина не взорвалась. И таких счастливых случайностей много было.
        В их курилке стал бывать боец лет двадцати пяти. Виктору он не нравился - из приблатненных. На переднем зубе фикса железная, языком цокает и взгляд нагловатый. Таких Виктор видел на фронте: любители трофеев, они не брезговали снимать с убитых немцев часы, обручальные кольца, сапоги. Сам Виктор никогда ничего не брал - примета плохая была, сам не раз убеждался. Стащил как-то один из самоходчиков с ног убитого немецкого офицера хромовые сапоги. В самую пору они ему пришлись, хвастал обновой. А через два дня шальным снарядом насмерть, на куски.
        Приблатненный из новоприбывших был и все интересовался, где рынок. Идти не пробовал, поскольку в бедро ранен был и ходил с костылем. А через несколько дней прямо в госпитале его арестовали. Оказалось - самострел. Когда приблатненному сделали операцию и извлекли пулю, то оказалось, что она выпущена из «нагана».
        Немцы, не пренебрегавшие нашим оружием, например СВТ, револьверами не пользовались, считая их анахронизмом. И издалека пуля прилететь не могла, как винтовочная. Мало того, в тощем «сидоре» у него нашли сверток с золотыми изделиями - часами, кольцами, перстнями. Явно с убитых снял.
        Среди раненых потом слушок прошел - под трибунал его отдали. О случаях самострелов Виктор слышал, но сам напрямую не сталкивался. Трусы из новобранцев, боясь передовой, стреляли себе в руку или ногу из винтовок, но обман раскрывали быстро. Если ствол находится близко к телу, то в ткань формы и кожи внедряются порошинки и появляется местный ожог. Узнав об этом, некоторые стали стрелять в себя через буханку хлеба - она задерживала порошинки. Им везло, если пуля проходила навылет. Если же нет, то при операции обман вскрывался - наши пули отличались от немецких. Тогда следовал доклад в Особый отдел, скорый трибунал и, как правило, расстрел.
        На выздоровление ушло полгода. Уже июнь настал, теплынь.
        Однако немцы начали новое наступление, и сорок второй год оказался не лучше и не легче сорок первого. Наши войска отступали под напором врага, и был сдан Ростов - эти ворота на Кавказ. Немцы ринулись на юг - они жаждали захватить бакинские и чеченские нефтепромыслы.
        В начале июня немцы взяли Армавир, и раненых и выздоравливающих эвакуировали поездом в Махачкалу. Виктору выдали поношенную, но чистую форму, вручили перед выпиской справку о ранении и сухой паек на три дня.
        В Махачкале их посадили на баржу, которую потащил в море старенький буксир. Теперь путь через Каспий был единственный в европейскую часть Союза. Как позже узнал Виктор, немцы заняли Ессентуки одиннадцатого августа и использовали городские здравницы как госпитали. Вместе с ними пришли румынские части.
        Баржа двигалась медленно. Никто из бойцов и командиров не знал, куда их везут. Одни называли Шевченко, другие - Астрахань, третьи - Гурьев. Вроде не так велик Каспий, а берегов не видно, вокруг - водная гладь.
        Большой воды Виктор побаивался. Небольшую реку переплыть или на море до буйков сплавать - это запросто.
        На второй день, рано утром, едва встало солнце, с северо-запада показались два самолета. Бойцы, наученные горьким опытом, периодически поглядывали на небо, и самолеты заметили, но сделать что-либо были бессильны. Средств зенитных нет, скорость у буксира с баржей невелика, цель для самолетов легкая.
        И пикировщики не заставили себя ждать. Сначала один, а затем и второй «Юнкерс-87», прозванные «лаптежниками» за неубирающиеся шасси с обтекателями, свалились в пике.
        Виктор лег у самого борта баржи. Случись прямое попадание - он спрыгнет за борт, о дальнейшем же думать не хотелось. Берега далеко, и чтобы добраться до них, сил не хватит.
        Бомбы легли недалеко от буксира. Немцы явно хотели повредить или утопить буксир, лишив баржу хода.
        И в этой ситуации никто не заметил, откуда вынырнул «ишак», истребитель И-16. В бою с более мощными истребителями Ме-109 шансы на победу у него были невелики, но тихоходные пикировщики - другое дело.
        Немцы же совсем обнаглели. Решив, что советская авиация разгромлена, они послали на бомбардировку «юнкерсы» без прикрытия истребителей.
        Раздались едва слышимые пулеметные очереди. Первый «юнкерс», сбросив бомбы, уже выходил из пике, как именно тут его и подловил И-16. Пулеметчик в задней кабине пикировщика пытался отстреливаться, но пилот истребителя метко бил по кабине и хвосту. «Юнкерс» задымил, стал терять высоту и упал в море, подняв огромный фонтан воды.
        Непрерывно следившие за боем бойцы закричали «Ура!»
        Второй «юнкерс», не долетев до цели, желая избавиться от опасного груза и облегчить самолет, разом сбросил все бомбы. Он развернулся и, дымя мотором на форсаже, попытался уйти. Но «ишак» не дал ему этого сделать, догнал и сбил.
        Этот бой был виден уже издалека, и деталей никто не разглядел - увидели только падающий самолет и шлейф дыма за ним.
        Через пару минут над баржей промчался наш истребитель, покачивая крыльями.
        Дальше плавание происходило без происшествий, и уже ночью к исходу вторых суток они причалили в Гурьеве. Всех поместили в казарму. Виктор не понял - учебный полк это был или сборный пункт?
        На следующий день всех переписали в канцелярии и по одному стали вызывать на комиссию - она решала, кого, куда и в какие войска направить.
        Очередь до Виктора дошла на третий день. Он вошел, доложился по форме:
        - Младший сержант Стрелков.
        За столом, покрытым зеленым сукном, под портретом вождя И.В. Сталина сидела комиссия - майор пехотный, политрук с красной суконной звездой на рукаве и мужчина в солидном возрасте, в военном френче, но без знаков различия. Почему-то Виктор сразу определил его как старого большевика. Голова выбрита, а усы а-ля Буденный.
        - В каких войсках воевал, сынок? - начал первым «старый большевик».
        - Противотанковая артиллерия, потом на самоходках.
        Дед удовлетворенно кивнул.
        - Откуда родом?
        - Свердловская область.
        - Воинская специальность?
        - Наводчик орудия.
        Виктор старался отвечать коротко и четко, чтобы не возникло дополнительных вопросов. Он в этом времени чужой, хоть и россиянин, и многих тонкостей не знает. Поэтому волновался.
        - Член партии большевиков? - не унимался дед.
        - Не успел, меня из одной воинской части в другую переводили.
        - Образование?
        Виктор на мгновение растерялся. Он-то закончил одиннадцать, но сколько классов было в средней школе в сороковом или сорок первом году - девять, десять, одиннадцать?
        Выкрутился, сказав:
        - Среднее.
        В СССР перед войной и во время нее была школа начальная, семилетка и средняя - 10 классов. С первого сентября 1940 года Указом Верховного Совета вводилось платное обучение в средней школе - как и в техникумах, педучилищах и вузах. В Москве и Ленинграде год обучения в школе стоил 200 рублей, в других городах и областях - 150 рублей. В вузах Москвы и Ленинграда год обучения стоил 500 рублей, в других городах - 300 рублей. Для многих семей это были солидные суммы. Отменен указ был в 1954 году.
        Члены комиссии переглянулись - среднее образование имел лишь каждый десятый боец. Слово взял председатель комиссии, майор:
        - Воевали вы, Стрелков, неплохо, ранены тяжело. Есть среднее образование, фронтовой опыт. Надо вам учиться дальше. Направляем вас в танковое училище, будете красным командиром.
        - Есть! Оправдаю ваше доверие!
        - Ваша команда сто третья. Как будет сформирована, вас отправят.
        - Разрешите идти?
        - Идите.
        Виктор козырнул и вышел.
        Судьба делает зигзаги. Он-то полагал, что его отправят в артиллерию, в действующую часть. Были бы отечественные самоходки - попал бы туда. Но самоходок не было, его о них не спросили, а он благополучно промолчал о службе на трофейной технике. Странно получалось: в войсках техника использовалась, военные о ней знали, но в официальных беседах и газетных статьях об этом не упоминалось. А стоило бойцу в курилке похвалить вражескую технику, как почти тут же следовал вызов к особисту, и зачастую бойца больше не видели. То ли в штрафбат попадал, то ли в лагерь - за восхваление вражеской техники и неверие в отечественную.
        Провести в Гурьеве ему пришлось неделю. Сформированные команды уезжали, из госпиталей и с фронта прибывали новые бойцы и командиры. Кормили неважно, и после госпиталя эта разница чувствовалась - Виктор все время ходил полуголодным. И выспаться толком не удавалось. Днем и ночью прибывали и убывали люди, в казарме ночью горел свет и стоял шум.
        Глава 5
        Лейтенант
        Команду все-таки сформировали и отправили по железной дороге в Челябинск.
        Ехали в теплушке, расположились на нарах вольготно. В теплушке разместили тридцать человек, хотя надпись на вагонах гласила: «40 человек или 8 лошадей».
        Челябинское танковое училище располагалось на окраине города, и учеба по военному времени была короткой - четыре месяца. Не хватало учебной техники, топлива, и вместо танков учились водить гусеничные тракторы. Развертывание танковой роты проводили «по-пешему» - каждый курсант изображал из себя танк. Атака шеренгой, углом, движение на марше…
        Стрельба велась не снарядами - в ствол старенького БТ вкладывали приспособленный для этого винтовочный ствол. Курсант припадал к прицелу, маховиком наводил пушку и давил на спуск. Вместо грохота пушки звучал приглушенный винтовочный выстрел. Но польза все равно была, многие курсанты научились стрелять из пушки.
        Были и теоретические занятия. Проводили их, как правило, фронтовики, получившие ранения, и те, кто не был годен к строевой службе, - таких была половина от числа преподавателей.
        Свободного времени не было, занимались от подъема до отбоя, а после отбоя без сил падали на койки.
        И вот уже выпуск - месяцы учебы пролетели быстро. Отличникам учебы присваивали звание лейтенанта, имевшим нарекания - младшего лейтенанта. Бывшие курсанты цепляли на петлицы первые «кубари». Никакого торжественного вечера не было, и уже утром после выпуска команды отправлялись на заводы для получения техники.
        Виктор в числе двадцати молодых лейтенантов был отправлен в Киров, на завод № 38.
        Когда ехали, гадали в вагоне, что за техника будет - Т-34, Т-50 либо другой танк. Но когда увидели на заводской площадке новые самоходки СУ-76, остолбенели. Кроме Виктора, опыта службы на самоходке не было ни у кого, а он об этом не распространялся. Расспросы пойдут - как там «немец» себя ведет, потом донесет кто-нибудь… Доносы не считались делом предосудительным, постыдным и даже поощрялись - доносчик свято верил в то, что выявляет скрытого врага.
        Самоходка СУ-76 была легкой серии, весила одиннадцать тонн, и бронирование имела слабое - от пуль и осколков. Рубка была бронированной сверху и тесной.
        Главным достоинством самоходки была отличная 76-миллиметровая пушка ЗИС-3 конструкции Грабина. На фронте она получила прозвище «сучка», а после боев на Курской дуге, где впервые были применены «элефанты», тяжелые немецкие САУ, называемые нашими «фердинандами» - по имени конструктора, так и вовсе обидное - «голожопый Фердинанд» - за внешнюю схожесть.
        Никаких наставлений по материальной части не существовало, рабочие и конструкторы на «живых» экземплярах показывали, что и как работает.
        Виктор с пушкой был знаком, его интересовала рация и отделение управления.
        Самоходный полк формировался при заводе - прибывали механики-водители, наводчики, заряжающие, командиры. Полк формировался новый: не было раньше в РККА отечественных самоходок - как и полков. Еще на заводе самоходки побелили известкой поверх зеленой краски.
        Неделя была дана на формирование и ознакомление с материальной частью. Потом погрузка на эшелоны - и на фронт. Куда везли, никто не знал, но поезда шли на юг - там были упорные бои, немцы рвались к Волге. Главной ударной силой вермахта были танки - для их успешных атак требовалось открытое пространство. И Сальские степи подходили для этого, как никакая другая местность - ровная, как стол, земля, разрезанная небольшими балками.
        Уже была окружена армия Паулюса, но немцы напирали на других участках.
        Виктор в душе волновался - впервые в его подчинении экипаж, грозная боевая машина. Как сработается экипаж, как поведет себя новая техника?
        Эшелоны остановили на небольшом безымянном полустанке, платформы подогнали к пандусу, и самоходки своим ходом съехали. Полустанок от налетов вражеской авиации прикрывали 37-миллиметровые зенитные пушки.
        Командир полка поставил комбатам задачу - выдвинуться к высоте 101.3, и самоходки батарея за батареей начали марш. Дороги фактически не было - направление. Небольшой снег, мороз и ветер.
        И тут самоходки проявили себя неприглядно - они стали ломаться. Из-за нехватки мощного двигателя на них ставили два автомобильных мотора и две коробки передач. При движении по пересеченной местности в трансмиссии возникали крутильные колебания и непредсказуемые поломки.
        К месту назначения добралась половина полка, а сломанные самоходки тягачом буксировались назад, к полустанку - устранить столь серьезные поломки в полевых условиях было невозможно. Сразу забегали особисты, подозревая массовую диверсию, а это был конструктивный недостаток.
        Командир батареи сам определил позиции для каждой самоходки, и экипажи начали рыть капониры. Все его члены были на фронте и хорошо знали, что только земля укроет от обстрелов, поэтому работали на совесть. К вечеру вымотались, но основной капонир вырыли. На следующий день вырыли запасной, поскольку вести огонь с одного места в течение боя было нельзя, немцы засекут и накроют артиллерией.
        Виктор был единственным в батарее, кто имел опыт боевых действий на самоходке. Остальные были призваны из танкистов, артиллеристов, тактика же действия танков и самоходок была разной, и Виктор это уже осознавал.
        Но многие командиры считали, что самоходка - этот тот же танк, только без башни - для дешевизны производства. А ведь отличия были не только в отсутствии башни. У самоходки более тонкая броня, но более крупный калибр, чем у танка, на шасси которого она сделана. Основная задача САУ - поддержка пехоты и танков в атаке, во втором эшелоне.
        Виктору удалось провести один бой.
        Утром из-за небольшого косогора показались танки. Были они окрашены белым, на фоне снега едва заметны, и если бы не рев моторов да стрельба из танковых пушек, их бы не сразу заметили.
        Немцы шли в атаку без предварительной артподготовки или бомбежки с воздуха. Видимо, разведка их на этот раз сработала плохо, занявший позиции полк САУ они не учли и жестоко поплатились за это.
        Виктор при виде танков скомандовал:
        - Бронебойный!
        Он выжидал до последнего мгновения. Уже по рации получен приказ открыть огонь, а он все медлил. Пусть танки подойдут поближе - ведь в атаку шли T-IV с дополнительными листами брони на лбу корпуса.
        Но вот настал момент, и он скомандовал:
        - Огонь!
        За первым выстрелом последовал второй. После первого же выстрела самоходка обнаруживает себя, и танкисты засекают опасного противника. В подобных случаях чем позже себя обнаружишь, тем эффективнее огонь и больше шансов остаться в живых.
        Танк, по которому они стреляли, загорелся после второго выстрела.
        И все же их засекли - прямо перед самоходкой в мерзлую землю ударил снаряд. С противным визгом он срикошетировал прямо над рубкой.
        Наши самоходки сожгли до десятка немецких танков. Столкнувшись с сильной обороной, немцы отступили.
        Едва танки скрылись из виду, Виктор сразу приказал переехать в запасной капонир. Он понимал, что немцы, конечно же, повторят атаку, но по засеченным местам, где стояли самоходки или противотанковые пушки, обязательно нанесут бомбовый или артиллерийский удар.
        Так оно и вышло. Через полчаса прилетели два десятка «Юнкерсов-87» в сопровождении истребителей. Те барражировали в вышине, пока пикировщики обрабатывали передний край обороны советских войск.
        Вот только время уже было не то, не сорок первый год. Налетели наши «яки», и часть из них кинулась на бомбардировщики. Другие же связали боем «мессеров».
        В небе закружилась круговерть.
        Виктор в первый раз видел воздушный бой прямо над головой. Ни звезд, ни крестов на истребителях не было видно, слышен был только звук моторов и пушечные или пулеметные очереди. То один, то другой самолет вываливался из клубка, с дымом снижался и или уходил в сторону своих, или камнем падал на землю.
        Несколько пилотов выбросились на парашютах. Двое из них приземлились на «нейтралке», а другие - в нашем тылу, их снесло ветром. К приземлившимся пилотам побежали пехотинцы.
        Небо очистилось от самолетов. Бомбардировщики успели сбросить часть бомб, но без особого успеха - наши «яки» подоспели вовремя.
        И вновь пошли танки. На этот раз немцы осторожничали: пройдут вперед, сделают остановку, постреляют, вызывая ответный огонь, и снова продвигаются вперед.
        Наша батарея сменила позиции и выжидала. Открыли огонь, когда уже начали стрелять противотанковые пушки, стоявшие недалеко от пехоты.
        Отбили и эту атаку. Немцы потеряли четыре танка и отступили. Правда, один подбитый танк с разбитой ходовой частью успели зацепить тросами и утащить с поля боя.
        К исходу сорок второго года и наши, и немцы активно занимались эвакуацией подбитой техники. Они по ночам выдвигали на «нейтралку» тягачи и тащили в свой тыл пригодную к восстановлению бронетехнику. Иногда после небольшого ремонта танки или самоходки возвращались в строй, порой из двух-трех разбитых машин восстанавливали одну - даже подразделения специальные ремонтно-эвакуационные создали. И случаи в связи с этим бывали разные.
        То наши и немецкие эвакуаторщики схлестнутся у одного танка, перестрелку между собой устроят. А как-то раз на поле боя заглох наш КВ-1, для немцев - лакомый кусок. Под прикрытием артиллерии они подогнали к нашему танку два своих T-III - один просто бы не смог отбуксировать КВ. Зацепили тросы, потащили. Однако наш механик-водитель включил передачу, завел с ходу двигатель и притащил в наше расположение два немецких танка, абсолютно исправных. Только экипажи немецкие по дороге сбежали.
        По зимнему времени темнеть начало рано. В самоходке было стрелковое оружие - на внутреннем левом борту пулемет ДП и два автомата ППШ. Была еще ракетница - ею подавали сигнал красной ракетой для своих самолетов, чтобы они не сбросили бомбы на наши подразделения. Она-то и явилась причиной трагедии.
        После боя все оружие - пушку, автоматы, ракетницу - необходимо было разрядить. Экипаж уже выбрался из тесной и загазованной рубки, и внутри остался только заряжающий - Олег Вихров. Нажал он случайно на спуск или зацепился за что-то, но хлопнул выстрел. Экипаж увидел, как рубка внутри озарилась красным огнем. Слышно было, как закричал Олег.
        Виктор кинулся к самоходке: он командир и должен был спасти заряжающего и машину.
        Он заглянул в открытый люк - Олег сорвал с себя телогрейку и пытался сбить пламя. Ракета шипела, горела, разбрасывая искры, и летала от борта к борту.
        Вспыхнула промасленная ветошь, которой обтирали снаряды от пушечного сала.
        Ракета залетела к механику-водителю, где располагались моторы и бензобаки. Потеки масла вспыхнули мгновенно, еще немного - и огонь доберется до бензина.
        - Олег, из машины!
        Заряжающий выбрался из самоходки.
        - Бежим, сейчас рванет!
        Стоит загореться бензину, как рванут снаряды.
        Едва они отбежали на безопасное расстояние, как из люков рвануло пламя и сильно ахнуло. От взрывной волны самоходчики попадали.
        - Твою мать! - не выдержал Виктор. - А что случилось-то?
        - Ракетница выстрелила, - чуть не плача объяснил Олег. - Я достал ее из чехла, а она…
        Виктор похолодел. Он командир, и ему отвечать, хотя его вины нет.
        А к самоходке уже бежал комбат.
        Самоходчики выстроились, и Виктор поднял руку к ушанке в приветствии.
        - Что случилось? - на комбате лица не было. Часть его самоходок сломалась на марше, а сейчас еще и взрыв… И немцы не стреляли, мог ведь быть и просто шальной снаряд.
        Виктор не успел ответить, как вперед выступил заряжающий:
        - Я виноват. Стал разряжать ракетницу, а она выстрелила.
        Даже в сумерках было видно, как побелел комбат.
        - Раздолбай! Своими руками боевую машину уничтожил. Новую, только с завода!
        Олега сразу отвели к особисту - в каждом полку были представители военной контрразведки.
        Виктор не спал в землянке всю ночь - переживал. А утром особист с двумя бойцами пришел за ним. У него отобрали личное оружие - пистолет ТТ, сняли ремень и повели к землянке Особого отдела. Вели под недоуменными взглядами самоходчиков полка - люди как раз шли к кухне на завтрак, и Виктору было стыдно - ведут, как преступника.
        Правосудие вершилось быстро. Допрос, протокол - и вот их уже везут на грузовике на станцию, где располагался трибунал. Тоненькая, в несколько листов папка с протоколами. Даже расследовать ничего не надо, заряжающий сам сознался в случайном выстреле. А по генпрокурору Вышинскому признание обвиняемого - царица доказательства его вины.
        Виктора слушать никто не стал. Председатель трибунала зачитал обвинительное заключение об уничтожении военной техники и срок. Вихров получил восемь лет, а Виктор - пять. Тюрьму заменили штрафными подразделениями.
        Штрафные роты и батальоны были созданы после известного приказа № 227 И.В. Сталина. Существовали они с 25 июля 1942 года по 6 июня 1945 года. Провинившиеся красноармейцы направлялись в штрафные роты, а командиры - в штрафные батальоны. Кто приговором трибунала осуждался на 10 лет, получал 3 месяца штрафного батальона, от 5 до 8 лет - 2 месяца, до 5 лет - один месяц.
        Для отправки в эти подразделения формировались маршевые роты. На всех фронтах существовали 65 отдельных штрафных батальонов численностью по 226 человек и 1037 отдельных штрафных рот по 102 человека. Через них за годы войны прошло 427 910 человек, или 1,24 % от численности РККА.
        Штрафные подразделения имели постоянный и переменный состав. Постоянный - командир роты или батальона, командиры взводов, связисты и писари. Переменный - осужденные. Освободиться из таких подразделений можно было по отбытии срока, однако это удавалось малому числу. Еще освобождали по ранению. Считалось, что если ранен, значит - смыл свою вину кровью. А еще - за личное мужество в бою. Но таких были единицы.
        Сталин не сам придумал штрафные подразделения - они существовали в армиях других стран. Например, Германия ввела их в 1936 году. У них существовала 36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер», 999-й батальон вермахта для политических, получивших срок от 3 до 5 лет, и пятисотые батальоны - 500, 540, 550, 560 и 561 для военнослужащих, совершивших преступления во время военных действий.
        Для Виктора переход из статуса боевого командира, самоходчика, в статус осужденного был шокирующим, он находился буквально в прострации.
        В камере их держали недолго. Сформировав маршевую роту в 36 человек, отправили в теплушке к месту дислокации штрафбата. Везли, как заключенных - на окнах решетки, конвой. Через сутки высадили на глухом полустанке, построили в колонну и повели по грунтовке через лес.
        Штрафбат располагался в землянках.
        Конвой сдал личные дела штрафников в канцелярию. Вновь прибывших построили. На морозе пришлось стоять долго.
        Наконец вышел комбат и представитель спецотдела. Они провели перекличку, а потом комбат обратился к присутствующим:
        - Всем снять с петлиц знаки отличия. Здесь у всех одно звание - боец. Вышел за территорию батальона - расстрел, за неисполнение приказа командира в бою - расстрел. За трусость и мародерство - расстрел. Разойдись.
        Командиры постоянного состава штрафбатов получали повышенное денежное довольствие, дополнительный паек и выслугу лет - месяц службы в штрафбате исчислялся в шесть месяцев.
        Штрафные роты и батальоны бросали на самые напряженные и опасные участки фронта, зачастую - в лоб на пулеметы, без предварительной артподготовки. Потери личного состава были ужасающие. Оружие - винтовки - раздавались перед боем, ни пулеметов, ни гранат не было.
        Все это Виктор и прибывшие с ним новички узнали в бревенчатом сарае, куда их поместили. Тут уже находились те, кто здесь пробыл неделю, месяц. Кто пробыл два - таких не нашлось.
        Кормили неважно - не как военнослужащих, а по норме заключенных в лагерях.
        Виктор познакомился с соседями по нарам. Слева находился, судя по выцветшим пятнам от ромбиков на петлице, комбриг, справа - капитан артиллерии. Петлицы на его форме были черные, со следами скрещенных пушечных стволов.
        За что их осудили, никто из присутствующих не рассказывал, но в целом взвод, в который попал Виктор, ему понравился. Все фронтовики, мужики серьезные.
        - Как в атаку бросят, любым путем надо добраться до немецких траншей, - сказал капитан. - Побежишь назад - свои же постреляют из пулеметов. А уж как ворвемся - кому повезет, хватайте у убитых немцев оружие - автоматы, гранаты. Тогда отобьемся.
        - Приходилось уже в такую атаку ходить? - спросил Виктор.
        - Да, два раза.
        Капитан покрутил головой - нет ли в бараке кого из постоянного состава, завернул ватник и гимнастерку: за поясом у него торчал пистолет.
        - У немца забрал. Выручил он меня. Если бы не этот пистолет, похоронили бы меня давно. Из-за угла траншеи немец выскочил - я первый успел шмальнуть. С винтовочкой, пока затвор передернешь, он из автомата из тебя сито сделает.
        Виктору капитан понравился, мужик боевой, и он решил в бою держаться поближе к нему.
        На следующее утро после жиденького чая с черным хлебом их погрузили на грузовики и повезли. Куда - никто не знал.
        Высадили у деревни. С одного из грузовиков раздали винтовки и по две обоймы патронов.
        - Выдвигаемся туда, - показал лейтенант, командир взвода из постоянного состава, направление, - по моей команде дружно поднимаемся - и в атаку. Отставших пристрелю лично. Задача - взять траншею, а лучше - занять вторую линию. Вас сменят обычные войска.
        - Мин нет? - спросил бывший комбриг.
        - Если и есть - разминируете, - ухмыльнулся лейтенант.
        Вот сволочь! Он ведь подразумевал - разминируете собой, подорветесь. Немцы всегда минировали «нейтралку» перед своими траншеями. А еще там могла быть колючая проволока, спирали Бруно. Только был ли у штрафников выбор?
        Шли по снегу цепочкой, след в след - так легче. Потом залегли. Виктор сколько ни смотрел, немецких траншей не увидел.
        - Не крути башкой, я эти места знаю, - сказал капитан. - Немцы в километре от нас. Поле ровное, как стол, постреляют нас здесь, как куропаток. Хоть бы белые маскхалаты дали… - Капитан сплюнул.
        Они залегли в снег. Холодно. Повезло тем, у кого тулупы были. Все прибыли в той форме, в какой их арестовали, и хуже всего пришлось тем, у кого на ногах были ботинки. В сапоги хотя бы снег не попадал, однако ноги отчаянно мерзли.
        Сзади взлетела желтая ракета.
        - Штрафники, в атаку - марш!
        Лейтенант поднялся с пистолетом в руке.
        Выставив вперед винтовки с примкнутыми штыками, штрафники побежали в сторону немецких позиций. Жиденькая цепочка осужденных растянулась на добрую сотню метров по фронту, и за каждым взводом бежал командир с пистолетом в руке.
        Виктор обратил внимание, что взводный бежит только по следу штрафника, опасаясь противопехотной мины, и прикрывается фигурой осужденного.
        Из немецких траншей довольно долго не стреляли. Наверное, немцы поверить не могли, что русские вот так, в лоб, без артподготовки, без поддержки танков - и на пулеметы… И только когда дистанция сократилась метров до двухсот, заработали пулеметы.
        Виктор припал на одно колено и прижал винтовку к плечу. После бега по снегу сердце колотилось, он никак не мог отдышаться, и ствол винтовки ходил ходуном. Через несколько секунд успокоился, взял на мушку едва видимую каску пулеметчика и выстрелил.
        Однако пулемет продолжал стрелять.
        Виктор выругался и хомутиком прицела установил его на число «200». Впопыхах стрелял на постоянном, потому промазал.
        В этот момент услышал, как сзади орет лейтенант:
        - Вперед! Почему встал?
        - Пулеметчика завалить надо.
        Он прицелился еще раз и снова выстрелил.
        Пулемет замолчал, но стреляли еще два.
        Виктор побежал вперед. Истрачено два патрона, осталось восемь, а он к траншее еще даже и не приблизился.
        Немецкие пехотинцы открыли автоматный огонь - раньше не видели смысла - из МР38/40, однако с расстояния в сто метров в человека попасть затруднительно.
        Виктор догнал капитана.
        - Гранат бы сейчас, механик! - прокричал тот.
        Сзади хлопнула мина, и Виктор обернулся.
        Взводный упал, выронив пистолет. Как ни берегся лейтенант, а от злого рока не ушел.
        Немного левее Виктора несколько штрафников ворвались в траншею - оттуда слышались крики и громкий русский мат.
        И немцы не выдержали. Штыковых атак они панически боялись, считая их жутким варварством. Немецкие пехотинцы стали разбегаться по траншее в стороны, а некоторые и вовсе выбирались и бежали ко второй линии траншей, метров за триста от первой. По ним не стреляли - у многих штрафников уже закончились патроны.
        Вслед за капитаном Виктор спрыгнул в траншею и тут же наткнулся на трупы убитых немцев. Капитан побежал по траншее вправо, Виктор - за ним.
        Траншея шла зигзагом, и метров через семьдесят из-за поворота выбежал немец - он держал в руке автомат.
        Капитан успел выстрелить первым, и немец упал на спину. Капитан нагнулся и вырвал из рук убитого оружие. В ближнем бою - в траншее, в городе - автомат сподручнее.
        В это время в траншею выбежал еще один гитлеровец. Виктор выстрелил, немец упал, а через секунду под ним взорвалась граната. Видимо, он выдернул чеку и хотел метнуть, но не успел.
        Капитан вырвал из подсумка убитого два запасных магазина, сунул их в карман шинели и побежал дальше.
        А вот и пулеметное гнездо.
        - Держи! - Капитан протянул Виктору автомат. - Стреляй только короткими очередями.
        Сам же схватил МГ-34, перенес его на другую стенку траншеи, в сторону убегавших немцев, приложился и дал очередь.
        Один немец упал.
        Капитан повел стволом и дал еще очередь - уже длинную.
        Еще несколько немцев упало.
        - А, суки, не нравится!
        В эту секунду раздался свист.
        - Ложись! - закричал Виктор, и оба бросились на дно траншеи.
        Он знал, что так свистели на излете минометные мины. В верхней точке траектории они замирали, потом падали вниз и тогда начинали свистеть.
        Один взрыв, другой, третий! Завоняло сгоревшей взрывчаткой.
        Минометчики положили мины точно, только с небольшим недолетом. Спасла траншея - осколки прошли поверху и ударили в бруствер.
        Капитан осмотрел пулемет.
        - Четыре патрона в ленте осталось. Пошарь в пулеметной точке, должны быть коробки.
        Коробок с пулеметными лентами оказалось четыре, и в каждой - по 250 патронов. Виктор посокрушался - богато! У нас к станковому пулемету меньше дают. Он принес капитану две коробки.
        - Еще две есть.
        - О, тогда живем! - обрадовался капитан. - Пока тихо, пройдись по траншее влево-вправо - метров по пятьдесят-семьдесят, посмотри, сколько наших осталось. Да не приведи Господь, если немцы в блиндажах попрятались - как бы в спину в бою не ударили. И автомат наготове держи. Секунду промедлишь - и ты труп. Стреляй первым.
        Виктор, держа автомат в обеих руках и положив палец на спусковой крючок, двинулся по траншее. По пути он видел трупы и наших штрафников, и немцев. Поднял еще один автомат и повесил его на ремень. У одного немца снял подсумок с запасными магазинами, еще у одного гитлеровца вытащил гранаты, заткнутые ручками в голенища сапог. Плохонькие у немцев гранаты с длинной деревянной ручкой, прозванные «колотушками»: запал терочный, горит долго, около четырех секунд. Да и осколков мало дает, наша Ф-1, или лимонка, куда лучше.
        Он зашел в блиндаж. На столе - котелок с ложкой, несколько банок консервов, буханка хлеба.
        Виктор взял солдатский ранец из телячьей кожи, вытряхнул его содержимое на нары, погрузил туда хлеб и консервы и надел лямки на плечи. Кормили в штрафбате плохо, невкусно и несытно, и из-за стола они вставали голодными.
        Вернулся к капитану. Тот уже раздобыл где-то бинокль, по всей вероятности, сняв его с убитого немца, и смотрел на вторую линию немецкой обороны.
        - Похоже, немцы к атаке готовятся, хотят траншею вернуть. Что это у тебя?
        - Консервы и хлеб в блиндаже нашел.
        - Это дело, жрать хочется. А я уж подумал - мародерствовал. Не люблю таких, презираю и брезгую.
        В пулеметном гнезде был уступ - вроде широкой полки, на котором раньше стояли коробки с пулеметными лентами. Виктор поставил туда ранец и выгрузил из него консервы и хлеб.
        - А нож? Открывать чем будем?
        Ножей штрафникам не полагалось, а открыть консервную банку четырехгранным штыком от трехлинейки не представлялось возможным - им можно было только колоть.
        - Промашка твоя, лейтенант. Нож ищи или плоский штык от «маузера».
        Плоские штыки были на отечественных винтовках СВТ или АВС и на немецких «маузерах».
        Теперь Виктор направился по траншее в другую сторону. Увидев убитых, он обшаривал карманы - вдруг повезет найти перочинный нож? Нашел винтовку с примкнутым штыком - немецкую, штык отомкнул.
        Оглядев траншею, он увидел поблизости вход в блиндаж. Распахнул дверь, и навстречу прозвучал выстрел. Пуля прошла рядом, ударив в деревянную жердь.
        Виктор выпустил в темное нутро блиндажа длинную очередь веером и, выждав немного, заглянул в него из-за двери. Дверь хорошая, из досок стругана, и крашеная - не иначе немчура с какой-то избы снял.
        На нарах лежал убитый им немец. Поперек живота - прямо поверх мундира - бинты намотаны, кровью пропитались. Ранен он был. Его камрады в блиндаж принесли, а убегая, бросили.
        Рядом с рукой убитого лежал пистолет. Виктор, вспомнив капитана, забрал пистолет, проверил магазин, поставил на предохранитель, сунул себе под ремень и прикрыл ватником.
        В проеме двери возникла фигура, и Виктор вскинул автомат.
        - Свои, свои, не стреляй. Выпить чего-нибудь есть?
        - Не знаю, я только вошел.
        - Это ты его? - В блиндаж ввалился штрафник. Старенькая шинель на нем была в брызгах крови, уже подсохшей.
        - Я. Стрелял в меня, сволочь.
        - Скажи спасибо - не задел, санитаров здесь нет. Давай пошарим.
        Немцы обустроились хорошо. После недолгих поисков нашлось несколько бутылок алкоголя, консервы, галеты, шоколад и бинты в прорезиненных пакетах.
        Виктор взял себе и капитану бутылку какого-то пойла, как потом оказалось - коньяка, весь шоколад и бинты. Незнакомый ему штрафник от шоколада отказался.
        - Только зубы портить.
        Но все бутылки со спиртным и консервы забрал.
        - Обрадую парней.
        - А сколько вас?
        - Шесть человек. Пулемет ручной захватили и миномет ротный. Боеприпасов - гора. Ну, бывай.
        Штрафник, нагруженный трофеями, ушел, а Виктор вернулся к капитану.
        - Кто стрелял?
        - Я - раненого немца добил. Сунулся в блиндаж, а он в меня из пистолета.
        - Не зацепил?
        - Повезло. Штрафника встретил. Их шестеро при пулемете, и миномет есть.
        - Выпивку искали?
        - А как вы угадали?
        - Поживи с мое… Нам принес?
        - Взял одну бутылку.
        - Давай, хоть погреемся.
        Виктор достал из-за пазухи бутылку.
        Капитан повертел ее в руках:
        - Знатный коньяк! Пробовал я его - еще до войны, когда выпуск в академии был.
        Капитан вздохнул - видимо, вспоминал о тех счастливых годах, когда не было войны, штрафбата и жизнь впереди казалась счастливой и безоблачной.
        Он штыком вскрыл бутылку. Потом взрезал консервные банки, разорвал упаковку галет. Взяв бутылку, понюхал:
        - Хорошо! - припал к горлышку. Потом протянул бутылку Виктору: - Глотни! Такой коньяк дорогого стоит. Его бы из фужера, да с шоколадом.
        Виктор хлопнул себя по лбу, достал из кармана ватника шоколад и протянул его капитану.
        - Здорово немчура устроилась, так можно воевать. И выпивка есть, и жратва, и патронов полно - не то что нам - по две обоймы. Пей-пей, думаю - ты такого больше не отведаешь.
        Виктор сделал глоток. Вкус у коньяка был приятный, отсутствовала жесткость водки. Он уже полтора года на войне, но пил редко, а если и приходилось, то только наркомовскую водку не лучшего качества.
        - Мне понравилось.
        - Еще бы! Давай есть. Вдруг убьют, так хоть сытыми будем.
        Они съели по банке мясных консервов с галетами, по плитке шоколада, допили бутылку.
        Капитан покрутил головой.
        - Взводный говорил, как возьмем траншею - нас сменят обычные войска. Штрафников только в атаки кидают - взять траншеи, отбить деревню. Потом отводят.
        - Почему?
        - Чудак-человек! Штрафнику веры нет. А вдруг оружие бросит и к врагу перейдет?
        - А что, были случаи?
        - Что-то не припомню… А ты, лейтенант, на фронте давно?
        - С сентября сорок первого.
        - Артиллерист? Петлицы черные, как и у меня.
        - Самоходчик. На немецком «артштурме» воевал - на нашей ЗИС-30, потом на «сучке».
        - Ездил, значит. Повезло! А я в дивизионной артиллерии, на конной тяге. Лошадей убило, раздобыли где-то трактор. К нему все пушки прицепили, он еле полз. А мы все пехом. И на всю батарею - один ящик снарядов.
        Капитан сплюнул, выматерился. Выпитое сказалось или наболело и прорвалось? Скажи он так в бараке - тут же донесли бы, срок добавили.
        Виктор посмотрел в сторону немцев! Е-мое! Немцы шли в атаку, цепью, молча, без стрельбы, без предварительного обстрела из пушек или минометов.
        - Капитан, немцы!
        Штрафник выглянул из траншеи:
        - Какие-то они… черные!
        Он взялся за бинокль:
        - Точно, форма черная.
        Ни Виктор, ни капитан раньше с эсэсманами не сталкивались - черная форма была у немецких танкистов и артиллеристов. Но они не должны идти в бой пешими!
        Капитан припал к пулемету.
        - Беги к парням! Небось, все выпили и караульного не выставили.
        Виктор схватил автомат и побежал по траншее.
        И точно, в одном из блиндажей он обнаружил «теплую» компанию. Лица штрафников раскраснелись, руками размахивают, рассказывая друг другу что-то.
        - Немцы в атаку идут! - закричал Виктор.
        - Ща мы их!
        Штрафники выбрались в траншею. Двое побежали к ручному пулемету, остальные - к миномету в большом окопе.
        Виктор бросился назад, к капитану, а из окопа раздался минометный выстрел. Потом еще один… Зачастил, как из автоматической пушки, наверное - кто-то из штрафников был минометчиком.
        Мины легли с перелетом, но штрафники скорректировали прицел и накрыли цепь. Часть наступающих была убита или ранена, другие же продолжали оголтело бежать вперед.
        Когда Виктор подбежал к капитану, тот уже начал стрелять - короткими экономными очередями, но точно, Виктор сам видел. Очередь - и две-три фигуры падают.
        - Глянь в бинокль, какие-то немцы странные…
        Виктор поднес бинокль к глазам. До немцев уже сотня метров, видны отчетливо.
        - Да они же пьяны в дупель, - удивился он.
        - Ага, хлебнули изрядно для храбрости. Я подозревал, - кивнул капитан.
        Слева от них длинными очередями бил пулемет, мину за миной посылал миномет. Цепь гитлеровцев таяла, но упорно шла вперед. Уже и Виктор стал палить из автомата, с удовлетворением видя, что не промахивается.
        Из наступающих до траншеи добежали единицы, но и тех успели застрелить.
        Когда к пулемету кинулся последний, Виктор нажал на спуск, но затвор только клацнул - кончились патроны. Виктор вырвал из-за пояса пистолет и почти в упор - оставалось три-четыре метра - выстрелил в немца. Тот упал, едва не достав руками до края траншеи.
        Присмотревшись, капитан увидел на его шлеме две молнии.
        - Так это же эсэсовцы! Упорные, сволочи!
        Он оглядел поле боя, усеянное трупами в черной униформе.
        - Слышал о них, но столкнулся в первый раз. Я думаю, что сегодня они уже больше не сунутся. Пошли к парням!
        Вдвоем, прихватив автоматы, они пошли к штрафникам. Те уже опять были на прежнем месте, в блиндаже - допивали остатки. Увидев капитана с Виктором, зашумели:
        - Садитесь, давайте по чуть-чуть!
        - Не, - отказался капитан.
        - Не уважаешь? - обиделась компания.
        - Да вы хоть видели, кто на нас в атаку шел?!
        - Немцы.
        - Эсэсманы, элита Гиммлера.
        - А мы их… Тр-р-р! И других так же! - хвастливо заявил один сильно пьяный штрафник.
        - Ночью могут разведку послать, вырежут всех втихую.
        - До вечера мы будем как стеклышки! - ударил себя в грудь один из штрафников.
        - Ну-ну… Я предупредил, парни…
        - Ты кто по званию? - вскочил один из штрафников.
        - Капитан.
        - А я майор! А ты же мне указываешь!
        Капитан молча вышел, Виктор - за ним. Только успел услышать:
        - Пусть катятся колбаской! Тоже мне, начальство выискалось… Такие же штрафники, как и мы!
        Капитан с Виктором вернулись на свою позицию.
        - Пошли в блиндаж, погреемся.
        В блиндаже была печурка - немцы топили ее брикетами из опилок. Горели они жарко, но быстро прогорали. Однако блиндаж прогрелся, и оба разомлели.
        К вечеру капитан поднялся:
        - Идем…
        - Куда?
        - В блиндаже нам оставаться нельзя. Немцы расположение своей бывшей траншеи знают и по дымку из труб определят, где люди. Туда ночью и нагрянут. Прикинь: траншея полкилометра тянется, а нас осталось полсотни. И дисциплина - сам видел. Будем дозор нести. Не спи, жизнь сохранишь.
        Капитан говорил разумные вещи, и Виктор согласился. Они покинули теплый блиндаж.
        К ночи мороз усилился, поднялся ветерок. Было холодно, но Виктор терпел - чем он хуже капитана? Часов у обоих не было - не положены часы штрафникам.
        Словно прочитав его мысли, капитан сказал:
        - Ты бы хоть часы с убитых немцев снял… - Виктор уже рот открыл - возразить, но капитан опередил его: - Это не мародерство, для службы пригодится.
        Часы у бойцов были редкостью. Если кто-то и носил, то большие, как будильники, и ими гордились.
        У немцев же наручные часы были у всех.
        Виктор снял часы с запястий ближайших к нему убитых, послушал - тикают. Одни часы отдал капитану, вторые надел себе на руку.
        - Так, сейчас - ноль-тридцать. Сверим часы.
        - У меня столько же. Самое гиблое время - с трех до пяти ночи, когда спать сильнее всего хочется. Разведка чаще всего именно в это время действует. Ты куришь?
        - Не научился.
        - И правильно! Их снайперы на огонек стреляют. А разведка по дыму, по запаху чует, где противник стоит.
        - По уставу на часах курить не положено.
        - Кто на фронте уставы соблюдает? Тебе твой экипаж когда честь отдавал?
        Виктор был вынужден признать правоту капитана.
        - Тебя как зовут? - спросил капитан. - А то я все лейтенант да лейтенант…
        - Виктор Стрелков.
        - Военная у тебя фамилия. А меня Сергей - Котельников. Все, разговоры прекращаем, надо слушать.
        - Что?
        - Как «что»? Шорохи и бряцание оружия, разговоры - да мало ли… Если услышишь что подозрительное, молчи. Ну рукой меня толкни, что ли… Но ни звука!
        - Понял.
        Ночь тянулась томительно долго. Ноги в сапогах замерзли, и Виктор досадовал на себя. Видел же в блиндаже у немцев теплые носки, надо было надеть. Побрезговал. Белая кость!
        После полуночи ветер разогнал облака, вышла полная яркая луна. Чистое, звездное небо обещало к утру похолодание, и Виктор зябко поежился - куда уж холоднее?
        Внезапно ему почудился шорох, и он осторожно выглянул из траншеи. Ему показалось, что по снегу скользнули тени.
        Притронувшись к рукаву ватника капитана, он показал на тени, пригнулся к его уху и прошептал:
        - Людей не вижу, а тени есть.
        - В белых маскхалатах потому что. Сними автомат с предохранителя, только аккуратно. Поближе подберутся - откроем огонь.
        Оба пристально вглядывались - не показалось ли Виктору? Нет, однако, не показалось, это луна отбрасывала тень от фигур немецких разведчиков. Кабы не она, увидеть их было бы невозможно - маскировочные халаты в темноте полностью сливались со снегом.
        Уже был слышен хруст, или, скорее, поскрипывание снега. Дистанция до вражеской разведгруппы - метров двадцать пять - тридцать.
        Капитан повернулся к Виктору и прошептал:
        - Дай гранату… Бросать будем разом обе.
        Виктор достал одну из двух гранат и отдал ее капитану. Тот выкрутил с торца ручки фарфоровый колпачок. Виктор синхронно повторил все его движения, потом резко дернул за колпачок - сработал терочный запал.
        Гранаты бросили оба одновременно. Секунда, вторая, третья - потом одновременно два взрыва.
        Немцы закричали, раздались стоны.
        Штрафники стали стрелять из автоматов. Они выпустили по магазину, пока не стихли крики и стоны.
        Со стороны соседнего блиндажа прибежал штрафник:
        - Вы чего вытворяете?
        - Разведка немецкая.
        - Где?
        - Да побили мы их! Вон - перед траншеями лежат.
        - Не может быть!
        - А ты сползай, посмотри…
        Штрафник и в самом деле пополз. Вернулся с трофеями - несколько гранат и отличные ножи золингеновской стали в ножнах.
        - Шесть человек, куртки и штаны белые. Кабы не кровяные пятна, даже вблизи не увидеть. А вы-то как узрели?
        - А мы не спали, как некоторые… Вырезали бы они вас, как курят, а одного бы в плен уволокли.
        Штрафник поежился - перспектива быть зарезанным или попасть в плен явно не прельщала.
        - Спасибо, парни, выручили… Должники мы ваши.
        Когда штрафник ушел, капитан повернулся к Виктору:
        - Тебе ничего странным не кажется?
        - Нет.
        - Мы же немецкую разведку расстреляли, а они молчат. Обычно в ответ минами забрасывают или из пулемета поливают, сейчас же - тишина. Но ведь поняли, что группа обнаружена!
        Виктор никак не мог понять, к чему клонит капитан.
        - Ну, лейтенант, дошло?
        - Никак нет.
        - Простим за неопытность. Поясняю: еще одна группа есть, где-то на соседнем участке. Вот почему немчура даже осветительные ракеты не пускает. Делай выводы. А мы сейчас нейтралку из пулемета прочешем, глядишь - и выдадут они себя.
        Капитан встал за пулемет и дал длинную очередь веером. Потом приподнял ствол и сделал это еще раз - в пол-ленты по нейтралке.
        Оба прислушались. Показалось или на самом деле крик послышался?
        Справа от них, в траншее, раздалась стрельба, и все стихло.
        - Вторая группа была? - спросил Виктор.
        - Хочешь узнать - сходи.
        Бродить ночью по траншее Виктору не хотелось - с перепугу какой-нибудь штрафник мог всадить очередь из автомата. Свои винтовки штрафники в угол окопа поставили и пользовались трофейным оружием: и удобнее, и патронов к нему полно.
        Уже под утро, когда их стало клонить в сон, сзади послышался шум, и капитан сразу перебросил пулемет на другую стенку траншеи.
        - Стой! Кто идет? Стрелять буду!
        - Свои! - И густой матерок.
        Немцы так ругаться не могли, стало быть, на самом деле свои - это привели на смену штрафникам пехотный батальон.
        Вновь прибывшие бойцы сразу рассыпались по траншее.
        Капитан взял свою винтовку:
        - Ты автомат положи. Все равно отберут - не положено штрафнику с оружием. Винтовку выдали - вот ее и сдай, чтобы утрату оружия не приписали.
        - Консервы остались. Забрать?
        - Надо съесть, пока нас не вывели, иначе отберут.
        Ножом они вскрыли банки и съели их содержимое.
        Пехотинцы смотрели с завистью, и капитан, облизав пальцы, сказал бойцу:
        - По блиндажам пройдись. Штрафников много полегло, не все обшарили. И вам чего-нибудь перепадет.
        За штрафниками явился ротный, прошел по траншее.
        - Всем идти назад со своими винтовками.
        Когда они возвращались назад, Виктор поразился, сколько лежало убитых штрафников на поле перед траншеями.
        Всех вернувшихся построили, пересчитали. Раненых не оказалось. Раненые всерьез, не дождавшись помощи, умерли или замерзли в поле. Из батальона в живых осталось сорок два человека.
        Винтовки погрузили в грузовик, штрафников вернули в барак. После траншей здесь было тепло и безопасно, можно было выспаться на нарах. Бросать в бой оставшийся от батальона взвод было бесполезно и бессмысленно - сил мало, но почти каждый день с маршевыми ротами и просто группами прибывали осужденные. Батальон быстро пополнялся.
        Первоначально новички пребывали в шоке - слишком быстр и разителен был переход от командира роты, полка, дивизиона или батареи к бесправному осужденному, а ныне - штрафнику, если откровенно - смертнику. И провинность многих была невелика. За серьезные проступки, вроде трусости в бою или дезертирства, просто расстреливали, зачастую - перед строем своих сослуживцев. Целью трибуналов и штрафных рот было запугать людей, запрессовать жесткой рукой государственной машины. Зачастую с пленными немцами обращались лучше - хотя бы в плане питания.
        Как только батальон пополнился до штатной численности, штрафников снова погрузили в грузовики. Фронт, как Молох, требовал новых жертв, и штрафники были самыми бесправными. Их посылали на самые опасные, порой неприступные позиции немцев, до того безуспешно атакованные обычной пехотой. У штрафника же путь один - только вперед. Залег под огнем или, хуже того, назад попятился - пулю от своих в затылок получишь.
        На место приехали в сумерках. Комбат выстроил штрафников.
        - Буду краток. В километре отсюда - село Сергеевка. Его штурмовали несколько дней, но безуспешно. Вам предстоит ночной бой. Раздать оружие!
        Штрафники подходили к замыкающему колонну грузовику с оружием и патронами, получали винтовки.
        Виктор держался рядом с капитаном Котельниковым. Командир опытный, у него есть чему поучиться. Кто такой Виктор? Наводчик пушки, окончивший краткосрочные курсы. А капитан - кадровый офицер, училище полноправное окончил, академию. Виктор чувствовал себя рядом с ним учеником и хотел стать похожим на него. Котельников замечал мелочи, на которые другие не обращали внимания, и умел делать выводы на основе этих мелочей - качество, нечасто встречающееся у людей.
        Между собой штрафники решили, что в атаку пойдут молча, без стрельбы и криков «ура» - так больше шансов, что немцы их не сразу обнаружат в темноте и огонь откроют с опозданием. Тогда штрафники смогут подобраться к траншеям врага ближе и с меньшими потерями.
        Отдали приказ, и штрафники побежали.
        Немцы, как всегда, периодически пускали осветительные ракеты, но пока их мертвенный свет не дотягивал до штрафников. Однако когда атакующие пробежали половину нейтралки, немцы их обнаружили, и дежурные пулеметные расчеты открыли огонь. Появились первые убитые и раненые. Но штрафники упорно бежали вперед.
        Виктор бежал рядом с капитаном.
        - Давай правее! - закричал Котельников. Прямо перед ними бил немецкий пулемет - в темноте были хорошо видны вспышки его выстрелов.
        Огонь с немецкой стороны усиливался. На ночь в траншеях оставались дежурные расчеты пулеметов и ракетчики.
        С началом стрельбы из блиндажей прибежала пехота, и вот уже весь передний край немцев обозначил себя вспышками выстрелов.
        Но был один участок траншеи, метров пятьдесят шириной, где вспышек выстрелов не было видно.
        - Туда! - показал Виктор.
        - Нельзя! Там какая-то ловушка! - крикнул на бегу капитан. - Наверное, минное поле!
        Но капитан ошибся. Некоторые штрафники тоже увидели этот участок и побежали туда. Когда дистанция сократилась до броска гранаты, из траншеи на атакующих сразу из нескольких точек рванулись струи огня. Огнеметчики!
        Виктор уже видел огнеметный танк, но с применением ручных огнеметов столкнулся впервые. Огнеметная смесь попадала на одежду штрафников, на открытые участки тела и горела. Люди катались по снегу, пытаясь сбить пламя, но не могли. Кто сообразил, сбросили горящие шинели, ватники, шапки, оставшись на морозе раздетыми, а из траншеи с противным ревущим звуком рвались новые струи огня.
        Уцелевшие штрафники в панике побежали назад.
        Откуда-то из центра села стали бить минометы. Мины упали с перелетом. Потом еще залп - разрывы уже ближе.
        Батарея прекратила стрельбу, боясь угодить по своим - русские были слишком близко к траншее.
        Немногим из батальона удалось добежать, и сразу завязалась рукопашная.
        Темно, и в этой темноте кололи штыками и били прикладами. Слышались крики на русском и немецком языках, стоны, раздавались выстрелы.
        И немцы не выдержали. Те, кто уцелел, побежали к селу - избы-то были совсем рядом, в сотне метров.
        Со стороны села Сергеевка, которое занимали немцы, не прозвучало ни одного выстрела - попробуй разбери в темноте, где свои, а где чужие.
        Штрафники сразу стали обыскивать блиндажи и окопы. Кто искал оружие - автоматы, пулеметы, а кто - харчи и выпивку. Взводного при них не было: либо убит, либо залег на нейтралке, выжидая, чем закончится бой.
        Капитан, видя это, закричал:
        - Штрафники, ко мне!
        Собрались человек десять-двенадцать.
        - Надо брать село. Хотя бы небольшой участок захватим - три-четыре избы. Укрепятся немцы в селе - сложно будет выбить их оттуда, большой кровью умоемся.
        Долго объяснять не надо было, все штрафники в прошлом - командиры и понимали, что ворваться в село на плечах отступающего противника, значит - облегчить выполнение поставленной задачи.
        - Бежим!
        Штрафники похватали у убитых немцев оружие - автоматы, пулемет нашелся один - и кинулись к селу.
        Бежали молча.
        Без потерь удалось добраться до первой избы, и штрафники рассыпались среди построек. Кто побежал к сараю, кто - к ближайшей избе. Если здесь немцы, надо очистить от них, иначе в спину ударят.
        Прибежала еще одна группа штрафников, человек пять-шесть. Они кинулись к соседней усадьбе, однако оттуда открыли огонь.
        Остро не хватало гранат. Закинули бы по гранате в окно - и можно штурмовать.
        Один из штрафников кинулся назад, к траншее.
        - Зря он, взводный пристрелит.
        Но убежавший вскоре вернулся - из-за его пояса торчали ручки немецких гранат. Видимо, собрал у немцев или нашел в блиндаже.
        Соседнюю усадьбу забросали гранатами.
        Едва прозвучали взрывы, штрафники открыли автоматный огонь и ворвались в избу через сорванную взрывом дверь.
        Убитых немцев было четверо, один из них - в форме артиллериста.
        Капитан сразу показал на него.
        - Пушки в селе есть - вот бы захватить одну.
        По одному или мелкими группками бежали от траншеи штрафники к занятым избам. Кто-то уже успел выпить - попахивало спиртным. Они кинулись штурмовать еще одну, соседнюю избу, но в ней никого не было.
        Так они заняли пять изб подряд. Сейчас бы дальше продвинуться, но сил удержать захваченное не осталось. Мало захватить, занять, выбить противника, главное - не сдать захваченное снова. Только штрафников мало и оружия и патронов не хватает. Рассветет, немцы ситуацию просчитают и даже в атаку пехоту не бросят, просто накроют село минометным огнем.
        В избе при капитане осталось пять человек.
        - Надо посыльного в штрафбат. Пусть подкрепление присылают, иначе все жертвы будут напрасны. Успеют до утра людей прислать - удержимся, а то и новые избы возьмем. Запоздают - всем нам хана будет.
        Вызвался один из штрафников:
        - Выгоню всех, кто в траншее застрял, - и в штрафбат.
        Дело рискованное, по возвращавшимся в тыл стреляли без предупреждения - не имел права штрафник вернуться с поля боя без приказа.
        Доброволец ушел, а через полчаса к избам пришла группа штрафников и заняла пустые избы. Теперь успех зависел от того, сможет ли доброволец убедить комбата прислать подкрепление. Да и до штрафбата еще добраться целым надо.
        Тем не менее к рассвету доброволец вернулся и привел с собой небольшую группу - около взвода - подмоги. Невелика помощь. Капитан явно рассчитывал, что комбат свяжется с командованием и на подмогу приведут обычное воинское подразделение, а еще лучше - роту пехоты и пару станковых пулеметов. Несколько радовало то, что подошедшее подкрепление доставило сухой паек - хлеб и рыбные консервы. Правда, и хлеб, и консервы были замерзшими, и пока их не разогреешь на костре, откусить или порезать невозможно.
        Все село было из одной длинной улицы, и штрафники захватили избы едва ли не в центре, практически расчленив немцев на две группы. Но войска у немцев насыщены радиосвязью, и обмениваться информацией обе группы могли - как и координировать свои действия.
        Штрафникам пришлось хуже. Вполне вероятно было, что немцы попытаются напасть с двух сторон, а в том, что они попробуют отбить утраченное, не сомневался никто.
        С рассветом несколько штрафников отправились в покинутые траншеи искать оружие. Брали все - автоматы, винтовки, патроны, гранаты. Они понимали, что если немцы выдавят их из изб, то в открытом поле перестреляют. Удержаться в избах значило для них уцелеть.
        Утром немцы предприняли разведку боем. Вдоль улиц осторожно шла небольшая - с пехотное отделение - группа. Они перебегали от избы к избе.
        Штрафники подпустили их поближе и расстреляли почти всех. Почти - потому что один все-таки ушел, перемахнул через забор и был таков. Но доложил своим, из каких изб огонь велся.
        Через полчаса немцы открыли минометный огонь, и мины клали густо. В одну избу сразу две мины попало, и четверо штрафников, находившихся в ней, погибли. А если мины рядом с избами падали, то бревна от осколков прикрывали.
        Стекол в избах не было - они все были выбиты взрывной волной. Надворные постройки - дощатые сараи, хлев, дровяники - все было развалено.
        - Надо батарею найти да обслугу уничтожить, - предложил майор из штрафников.
        - Да чего ее искать? Двести метров до нее, сам дым от выстрелов видел.
        Сколько в селе немцев, какая на вооружении техника - никто ничего не знал. Штрафников бросили в атаку сразу, с марша, и даже название села комбат в последний момент сказал.
        Добровольцев подобраться к минометчикам по занятому немцами селу не нашлось.
        Налет прекратился, и немцы пошли в атаку. Они перебегали от избы к избе по улице и шли по задам, по огородам.
        Атаку отбили - выбора не было. Уйти из изб штрафникам можно было только в поле, где они представляли бы собой легкую цель, поэтому избы удерживали яростно.
        Потеряв два десятка пехотинцев, немцы отступили. Наступила передышка.
        - Немцы пакость готовят, - сказал капитан. - Либо танки вызвали, раскатают нас по бревнышку, либо пушки подтягивают.
        С его мнением согласились все. Из минометов вести огонь с закрытой позиции сложно. А выкатят на прямую наводку пушки и не спеша развалят избы вместе с их защитниками. За броневым щитом обслугу не достанешь, а у штрафников тяжелого вооружения нет.
        Тем не менее передышка длилась до вечера, а в сумерках послышался вдали рев моторов.
        - Немцы танки подтягивают, - высказал предположение один штрафник.
        Но оказалось, что доброволец добрался до штрафбата, ухитрившись уцелеть, и доложил о ситуации комбату. Тот сообщил в дивизию. Видимо, никто изначально не верил, что штрафники смогут дойти до села, и на помощь прислали два танка Т-34 и роту пехоты на броне, десантом.
        Немцы выдвигающуюся колонну попытались обстрелять из пулеметов, но танки несколько раз выстрелили из пушек, подавив огонь, и прошли по селу.
        В избы, занятые штрафниками, набилось много пехотинцев, и сразу стало тесно. Из-за выбитых стекол в них было холодно, но всяко лучше, чем в открытом поле.
        Командир роты пехотинцев переговорил со штрафниками и выяснил, что пушек нет, а главную угрозу представляет минометная батарея. Танкисты пообещали утром раскатать ее в лепешку.
        Но утром оказалось, что немцы из села ушли. Снялись они тихо, и, как покинули населенный пункт, не слышал никто.
        Пехота и штрафники побежали в атаку за танками - и ни одного выстрела, избы и позиции пустые.
        Командир роты сказал:
        - Имею приказ после взятия села всех штрафников в штрафбат отправить.
        Штрафники дошли до бывшей немецкой траншеи и побросали трофейное оружие, оставив при себе только трехлинейки.
        Командир батальона построил вернувшихся, провел перекличку. Из боя вернулась едва ли восьмая часть. И снова езда на грузовиках, барак.
        Вновь с маршевыми ротами поступило пополнение, и в связи с этим штрафники получили несколько дней передышки.
        Однако немцы авиаразведкой засекли расположение штрафбата, и, когда подразделение почти пополнило штат переменного состава, штрафбат подвергся бомбардировке. Под прикрытием истребителей фронтовые бомбардировщики буквально разнесли лагерь. Поскольку штрафбат часто менял расположение, щели в мерзлой земле вырыть никто не удосужился.
        Штрафники разбежались подальше от бараков и землянок, стараясь укрыться под деревьями, в глубоком снегу, как будто снег мог прикрыть их от осколков.
        Бомбы рвались часто. Не успел один самолет отбомбиться, как на его место заходил другой.
        Одна из бомб упала недалеко, и Виктора осколком ударило в ногу. Сначала было ощущение, как будто ударили палкой. Но потом пришла боль, штанина стала липкой от крови. Однако он лежал, поскольку бомбежка продолжалась.
        Наконец самолеты улетели.
        Жилой барак и штабной были разрушены, появилось много убитых и раненых. Санитары оказали первую помощь, потом пострадавших погрузили на грузовики и повезли в госпиталь. Одного Виктор не успел узнать - как там капитан Котельников?
        Сначала его привезли в полковой медпункт, а потом переправили в госпиталь. Рана, вначале кровившая сильно, быстро зажила, и уже через месяц его выписали. По случаю ранения судимость сняли, и в штрафбат Виктор уже больше не вернулся, попал в запасной полк.
        В полку житье было тяжким, питание скудное: утром - кусок черного хлеба с жидким чаем, в обед - пустой суп с перловкой, на второе - перловая же каша, прозванная «шрапнелью», и чай с хлебом; на ужин - чай с хлебом и куском сахара.
        Переменный состав полка менялся ежедневно на треть. Приезжали представители воинских частей и отбирали себе пополнение. Самыми востребованными были специальности технические - артиллеристы, саперы, связисты, танкисты и ремонтники в полевые ремонтные мастерские.
        Виктор пробыл в полку неделю, но покупателей на самоходчиков не было. В запасном полку он встретил Новый год. В СССР того времени ни Рождество, ни Крещение, ни Новый год не отмечали, и все прошло буднично.
        А потом новости посыпались как из рога изобилия. Сначала 6 января в РККА ввели погоны, и это вызвало много разговоров. Мужчины в возрасте помнили, как погоны отменялись после Гражданской войны как атрибут царской армии, как тогда говорили - позорное наследие царского режима. А вот - снова возвращение.
        С 13 января погоны уже стали поступать в войска. Полевые погоны во всех родах войск были защитного цвета, но отличались цветом канта. У стрелковых войск были малиновые канты, у кавалеристов - темно-синие, у танкистов и артиллеристов - черные, а у тех, кто служил в авиации, - голубые.
        Сводки Совинформбюро радовали. Мало того, что немцев остановили - на некоторых участках Красная армия стала наступать. К первому января была освобождена большая часть Великих Лук, с 1-го по 18 января шла Ростовская наступательная операция, с 1-го января по 4 февраля - Северо-Кавказская наступательная операция, с 13 января началась Острогожско-Россошанская операция. 25 января был освобожден Воронеж, 28 - Касторная, крупный железнодорожный узел, 30-го освобождены Тихорецк и Майкоп.
        9 января фельдмаршалу Паулюсу, командующему 6-й немецкой армией под Сталинградом, предложили через парламентеров капитуляцию, которая была отклонена. Но под натиском наших войск, потеряв аэродромы, через которые немцы получали провизию и боеприпасы, уже 31 января Паулюс, а с ним 16 генералов сдались в плен.
        Виктору надоело ждать покупателей, и он решил проявить инициативу. После госпиталя он похудел, а кормежка в запасном полку была скудная, лучше на фронт. И он решил, что, как только появится первый «покупатель», выкрикнувший артиллеристов или танкистов, сделает шаг вперед.
        Так и случилось. Уже следующим днем перед строем стояли «покупатели».
        Зенитчика Виктор пропустил. Пушки хоть и схожи по конструкции, но много специфических особенностей. И когда вперед вышел старший лейтенант и выкрикнул: «Танкисты, ко мне!», Виктор шагнул вперед первым.
        Старлей записал фамилии, сделал отметки в штабе. И уже потом, в теплушке, просматривая документы, удивился:
        - Здесь написано ИПТАП, потом самоходная артиллерия. Ты же, лейтенант, училище самоходчиков закончил, зачем вызвался?
        - В тылу прозябать надоело. А по большому счету, что самоходка, что танк - одно и то же.
        - В общем - да.
        Глава 6
        Горбач
        Попал же Виктор в отдельную танковую бригаду, находившуюся на переформировании. В бригаде было несколько легких танков Т-60, ожидали получения новой техники.
        И вот они прибыли на железнодорожных платформах - несколько эшелонов.
        Виктор был удивлен и поражен. Из Америки через Иран, морем, пришли танки M4A2 «Шерман». Поставки танков по ленд-лизу от американцев или англичан в 1941 - 1942 годах были очень значимы для СССР. По мере работы в тылу эвакуированных заводов выпуск отечественной бронетехники нарастал, и к концу 1943 года поставки по ленд-лизу стали не так важны и весомы.
        За свой характерный вид танки сразу же получили у армейских острословов прозвище «горбач». Кстати, «шерманы» оказались лучшими танковыми «иномарками», полученными по ленд-лизу.
        Импортную бронетехнику сводили в отдельные бригады и полки для удобного снабжения боеприпасами, запасными частями и техническими жидкостями - ведь моторы требовали качественного масла.
        «Шерманы» поступали с 75- и 76-миллиметровыми пушками и имели разные двигатели. То сдвоенная спарка дизелей, то авиационный звездообразный мотор, установленный вертикально…
        Спроектирован «шерман» был по немецкому образцу: сзади - моторное отделение, в середине - боевое отделение с башней, впереди трансмиссионное. Карданный вал к коробке передач тянулся в высоком тоннеле через боевое отделение, и потому высота танка была изрядной. Бронирование было неплохим, не уступавшим Т-34. Башня литая, бронирование 76 мм, лоб корпуса - 51 мм, а борт и корма - 38 мм. Кроме пушки имел два пулемета «браунинг» - спаренный с пушкой и курсовой, экипаж 5 человек. По боевым качествам танк не уступал нашей «тридцатьчетверке», но давал больший комфорт экипажу.
        Еще при получении танков Виктор обратил внимание на то, что броня башни изнутри оклеена пробковым деревом и окрашена в белый цвет. А в танке был комплект меховых кожаных регланов на весь экипаж и ящик сигарет «Кэмел». Кстати, в дальнейшем танки уже разворовывались тыловиками и регланы с сигаретами всплывали на «черных рынках».
        Танк, как после боев на нем поняли танкисты, имел много положительных качеств, и в первую очередь - хорошую, вязкую броню, в которой застревали немецкие снаряды. После иного боя вся лобовая часть - башня, лоб корпуса - была похожа на «ежика» от торчащих снарядов. Пробить лоб «шермана» могла только 88-миллиметровая пушка «тигров» или зенитная того же калибра.
        В отличие от Т-34, очень тесного и физически тяжелого в управлении, этот танк был просторен. Были случаи, когда экипажи подбитых «шерманов» помещались внутри боевого отделения подошедшего на выручку такого же танка. Оптика прицелов была отменная, не уступающая немецкой - уж Виктор имел опыт, мог сравнить. В управлении «шерманы» были легкими, ход на неровностях был мягким, механики-водители его любили. И ремонтникам он пришелся по вкусу - был прост в обслуживании.
        Но и недостатки были, и с некоторыми из них столкнулись этой же зимой. На Т-34 траки металлические, с грунтозацепами, за грязь и лед цеплялись хорошо, но и грохота было много. Наш Т-34 был слышен при движении за километр, демаскировка, однако.
        «Шерман» имел мелкозвездчатые траки, на каждом - резиновая вставка, и потому шумел он слабо. Однако на обледенелой дороге или на укатанном снегу был как корова на льду, все норовил развернуться и съехать в кювет. Из-за высоты и, конечно, высокого центра тяжести при таких съездах он опрокидывался набок. Если Т-34 мог развернуться на месте, то «шерман» для аналогичного маневра требовал площадку минимум 13 метров длиной и шириной. Но именно из «шермана» был подбит «тигр» танкового немецкого аса Михаэля Виттмана, а сам он при этом был убит.
        Две недели личный состав бригады изучал танки и белил их известью для маскировки.
        Необычный силуэт танка первое время приводил к трагическим случайностям - их обстреливали из пушек наши артиллеристы и бомбили штурмовики, принимая за немецкие.
        Танковые «иномарки» имели на вооружении многие части: 1-й механизированный корпус, 5-я гвардейская танковая бригада, 37-я бригада, 26-й танковый корпус и другие. Часть личного состава пересела на «шерманы» с английских танков или американских «генерал Ли», значительно уступавших М4А2.
        Имевшие практику на других танках, танкисты освоили «шерманы» быстро. Направлена бригада была на Юго-Западный фронт. Передвигались по ночам, своим ходом. На марше в полной мере оценили комфорт - мягкий ход, малую шумность, простор в боевом отделении. Даже пробковый подбой брони понравился, при касании руки не примерзали к броне. Но гусеницы подвели: то один танк, то другой кружились на дороге и съезжали в кюветы. Слава богу, никто не перевернулся. Колонну остановили, подтянули полевую мастерскую, на траки наварили железные болты как эрзац-грунтозацепы. Получилось не очень изящно, но роль свою они выполнили хорошо.
        Виктор не чувствовал себя среди танкистов чужаком. Немного другая тактика да поворотная башня - вот и все отличия от самоходки. По уставу самоходки идут в бою за танками, вторым эшелоном, поддерживая атаку огнем. У самоходки более мощные пушки, но слабее бронирование. Премудрость невелика. Хуже было, что экипаж из новобранцев, необстрелянный, не нюхавший пороха.
        Что еще облегчало боевую работу в «шермане» - все танки имели мощные радиостанции. Связь в бою - великое дело; правда, на марше пользоваться рациями было запрещено, у немцев была отлично организована служба радиоперехвата. Опытные «слухачи» распознавали работающих на рациях радистов и могли засечь передвижение подразделений.
        Бригада прибыла в указанный район - в нескольких километрах от передовой. Для начала замаскировали танки - зимой это сделать сложнее, чем летом.
        Судя по оживлению в тылу и активному движению по рокадам, готовилось наступление.
        Уже в боевых условиях Виктор понял: большая высота танка - беда для экипажа. Во-первых, вырыть капонир стоило немалых трудов, во-вторых, в боковой проекции силуэт танка велик, и для немецкого наводчика просто подарок, не промахнешься. С сожалением он вспомнил приземистый «артштурм», однако своему экипажу о том ничего не говорил. Помянул о слаженной работе экипажа в бою, от которой зависит выполнение боевой задачи, начал тренировать башнеров, и в первую очередь заряжающего - от быстроты его действий зависит скорость ведения пушечной стрельбы. В «артштурме» опытным экипажам удавалось выпускать снаряды с промежутком в 10 - 12 секунд.
        В «шермане» боеукладка была со стороны левого борта и перегородки моторного отсека. Виктор гонял заряжающего до седьмого пота, но добился, что тот заряжал орудие за 7 - 8 секунд - показатель отличный. Плюс наводчик на поправку прицела по цели возьмет 2 - 3 секунды - итог неплохой.
        И еще закавыка была - танки и самоходки подбитые горели очень быстро. Не успел экипаж выбраться из танка за двадцать секунд - все, сгорят заживо. Здесь играла роль каждая мелочь. Например, после удара снаряда по башне иной раз заклинивало запоры люков, и танкисты ходили в бой с открытыми люками башен. Это было необходимо и еще по одной причине - снижало загазованность боевого отделения пороховыми газами при стрельбе.
        А однажды командир подбитой «тридцатьчетверки» рассказывал, что, когда загорелся танк, он едва не погиб - не мог рассоединить провод шлемофона с танковым переговорным устройством. Догадался сорвать шлем и выбираться без него. Волосы на голове обгорели, но сам остался живой.
        Поэтому Виктор решил проверить экипаж на экстренное покидание боевой машины.
        Все залезли внутрь, закрыли люки. Виктор посмотрел на часы и скомандовал:
        - Всем из машины!
        И начал выбираться сам. Опа! Для человека в зимней одежде люк был узковат, и быстро выбраться не получалось. И так вышло, что хотел людей потренировать, а сам застрял. Если медленно, не спеша, как обычно выбираться - все хорошо. А быстро не получается, рукава мешают.
        Сняв с себя меховую куртку, Виктор опять забрался в танк и попробовал быстро его покинуть. На этот раз получилось. Хоть плачь: куртка красивая, теплая, удобная, с кучей карманов, а в бой идти в ней опасно. Пришлось для ведения боевых действий выпросить у старшины телогрейку. И членам экипажа он посоветовал сделать то же самое. Как потом оказалось, в дальнейшем эта мелочь спасла парням жизнь.
        Оказалось, что «шерманы» обладали еще одним хорошим качеством: в отличие от отечественной техники боеукладка у них не взрывалась. Не то чтобы совсем, но редко и давала время покинуть горящую машину - качество для любой бронетехники важное, поскольку позволяло выжить экипажу.
        В начале сорок третьего года, потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, немцы все еще были очень сильны и регулярно пробовали делать разведку боем, прощупывая наши позиции. Но Виктору уже было заметно - не тот немец пошел. Видел он их вблизи в сорок первом - высокие, откормленные, самоуверенные. И сейчас: прошла мимо небольшая колонна пленных - исхудавшие, обросшие, кутающиеся поверх униформы в отобранные у населения теплые вещи - вплоть до женских пуховых платков. К тому же и бойцы наши набрались опыта, научились воевать. И командиры стали более самостоятельными, не боялись сами принимать решения, не ждали приказов сверху, стали жизни солдатские беречь. Давно исчез из войск дух шапкозакидательства, осознали на фронте и в тылу - долгой и тяжелой война будет, с напряжением всех сил.
        Харьковская наступательная операция Красной армии началась 2 февраля наступлением Воронежского фронта. С левого фланга, с юга, его поддерживал Юго-Западный фронт. Продвигались быстро, и уже 8 февраля был освобожден Курск, 9-го - Белгород, 13-го - форсировали реку Северный Донец и вышли к окраинам Харькова - в районе Чугуева. 16 февраля был освобожден Харьков, и к 3 марта вышли на рубеж Рыльск - Суджа - Лебедин - Минковка. Но растянулись тылы, начались трудности с подвозом горючего, боеприпасов, питания. Да и выдохлись войска, неся тяжелые потери.
        Немцы подтянули резервы и начали контрнаступление. Под сильным натиском врага Юго-Западный фронт стал отходить, опасно оголяя левый фланг Воронежского фронта. 16 марта Харьков пришлось оставить, поскольку сил удерживать его не было.
        Отдельную танковую бригаду, в которой служил Виктор, ввели в действие не сразу. Военнослужащие слушали сводки Совинформбюро, где почти каждый день перечисляли все новые занятые нашими частями населенные пункты. Для многих красноармейцев они не были отвлеченными понятиями, в этих городах и селах жили их родные.
        И вот настал день, когда они по приказу стали выдвигаться маршем к передовым линиям. В небе их прикрывали от ударов вражеской авиации наши истребители.
        Продвигались днем, люки были открыты, и танкисты осматривали места недавно шедших здесь боев. С обеих сторон от дороги на полях виднелась разбитая и сожженная техника - наша и немецкая. Сгоревшие танки, раздавленные или разбитые попаданием снарядов грузовики - и всюду трупы, большей частью немецкие. Наших убитых хоронили похоронные команды или население освобожденных сел и деревень. Видимо, сопротивление немцев было сильным, поскольку военного металлолома на полях сражения было много. В одном месте, довольно близко друг от друга, стояли четыре сожженные «тридцатьчетверки», а через километр - разгромленная зенитная батарея 88-миллиметровых пушек.
        Виктор не сдержался и выругался. Стояли, сволочи, в засаде, ударили неожиданно. Судя по закрытым люкам сгоревших танков, ни одному из экипажей не удалось покинуть свои боевые машины.
        На марше в боевых условиях для наблюдения и отражения внезапной атаки нечетные танки поворачивали башни вправо, а четные - влево - так можно было быстрее открыть огонь. Горючего моторы жрали много, через каждые двести километров - заправка, следом за колонной шли бензовозы.
        Однако заправка растянулась надолго: в бак каждого танка входили сотни литров бензина, а одновременно из одного бензовоза могли заправляться только два танка.
        Пока заправились, по-зимнему быстро наступили сумерки. Но приказ надо выполнять, и продвижение продолжили при фарах, вернее - при одной. На «шерманах» стояла одна фара, да и та подслеповатая. Благо скорость невелика.
        Уже к полуночи, изрядно вымотавшись, они достигли района сосредоточения. Кухни безбожно отстали, и танкисты ужинали неприкосновенным запасом - американцы заботливо комплектовали танки спиртовыми подогревателями. Они работали на таблетках сухого спирта, и на них можно было подогреть котелок с остывшей кашей или банку консервов.
        Поев, уснули прямо в танках. По крайней мере, в них не дуло и было не так холодно, как на улице. Двигатели не глушили, чтобы не заморозить, к тому же прогретые моторы позволяли в любую секунду начать движение.
        Виктору вспомнился «артштурм». Всем неплоха самоходка, но если вечером на морозе заглушил двигатель и не удосужился за ночь несколько раз прогреть, утром завести его уже большая проблема: масло застывало напрочь и силы стартера не хватало провернуть коленвал…
        К утру замерзли все, даже в меховых куртках. Танкисты выскакивали из танков, приседали, бегали вокруг боевых машин, разгоняя кровь - в неподвижности человек замерзает быстрее.
        Утром подъехала кухня. Танкистов накормили горячей пищей и напоили горячим чаем. На морозе горячее питание - первостатейное дело!
        Снова дозаправились. Механики-водители, или, как их именовали сокращенно, мехводы, проверяли моторы и ходовую часть.
        А едва рассвело, по рации получили приказ выдвигаться к передовой, до которой было несколько километров. При приближении к позициям врага развернулись в боевой порядок. И Виктор, как командир танка, и наводчик пушки приникли к оптике. На войне кто первый увидел врага и успел выстрелить, тот жив остался.
        «Шерманы» с их тихим ходом подошли к передовой, будучи не обнаруженными немцами. Многие наши пехотинцы - да и немцы тоже - впервые видели американские танки.
        Немцы открыли огонь с некоторой задержкой.
        Танкисты, увидев вспышки выстрелов немецких пушек, делали короткие остановки и стреляли по артиллеристам. Если судить по виду разрыва, американские фугасные снаряды были мощнее наших 76-миллиметровых.
        По броне танка то и дело стучали пули, осколки. Пару раз раздались мощные удары от попадания снарядов, но танк не получил повреждений и упрямо шел вперед.
        Немного левее курса - вспышка выстрела пушки.
        - Леха! - крикнул Виктор наводчику. - Слева двадцать - пушка.
        Наводчик довернул башню.
        - Короткая, - скомандовал Виктор.
        Едва танк остановился, наводчик выстрелил. Попадание было точным, по щиту пушки. Взрыв, взметнулся снег.
        - Володя, не спи! Причеши-ка их из пулемета!
        Сразу забили два пулемета - курсовой у стрелка-радиста и спаренный с пушкой - наводчика. Разбегавшиеся от разбитой пушки артиллеристы попадали.
        - Вперед! - Это Виктор уже мехводу Николаю.
        В атаке нельзя останавливаться, быстро подобьют. И так уже два наших танка горят, а один стоит с перебитой гусеницей.
        Курсовой пулемет стрелка-радиста бил почти без перерыва.
        - Зигзагами давай, не жми по прямой! - приказал Виктор мехводу. Еще перед атакой он инструктировал Николая, да, видно, запамятовал тот в горячке. Первый бой - он всегда самый сумбурный, многие после него не могут вспомнить, - куда они стреляли. Все бежали, и он бежал, все стреляли - и он стрелял - зачастую не видя противника… Это уже с опытом приходило понимание, чувство опасности. Завыла подлетающая на излете мина - падай без раздумий, хоть в лужу. Снаряд или пуля мимо просвистела, а ты не услышал - то уже не твоя, мимо прошла.
        Танк ворвался на позицию пушкарей и навалился на пушку, подминая ее под себя. Заскрежетало, застонало, взвизгнуло сминаемое гусеницами железо. Виктор ухватился за пушку, чтобы с сиденья не упасть. Честно говоря, испугался - не перевернуться бы. Но танк помчался дальше. Впереди мелькали фигуры убегающих немецких пехотинцев.
        Внезапно раздался сильный удар в корму и двигатель заглох.
        Виктор медлить не стал:
        - Всем из машины!
        Он открыл люк, осмотрелся. Дыма и пламени не видно. Выбираться в бою, на передовой, очертя голову нельзя, запросто можно попасть под перекрестный огонь.
        Экипаж уже покинул машину и залег у гусеницы. У двоих - «томпсоны» в руках. Молодцы, не забыли!
        Американцы укомплектовали свои танки двумя пистолетами-пулеметами «томпсон» и одним пистолетом «кольт М1911» - все оружие под один патрон 11,43 мм.
        Оружие танкистам не нравилось. Пистолет тяжел, а магазин вмещает всего семь патронов. А у автоматов эффективная дальность огня невелика, наш ППШ значительно лучше и легче.
        Виктор слез с башни на моторное отделение, спустился на землю. В правом борту зияла пробоина. Понятно, почему двигатель заглох - поврежден.
        - Экипаж, в танк!
        Был приказ по армии. Если танк поврежден, но пожара нет, экипажу запрещалось покидать боевую машину, он должен был поддерживать огнем пушки и пулеметов своих товарищей. Иначе остановка танка или самоходки расценивалась как трусость и оставление поля боя со всеми вытекающими отсюда последствиями. А приговоры в военное время трибуналы выносили суровые, без исключения - расстрел.
        Танки бригады уже ушли вперед метров на триста.
        Танкисты забрались обратно в танк и даже успели засечь вражескую пушку и сделать по ней два выстрела. А потом - куда стрелять, если бой сместился вперед?
        Виктора по рации вызвал командир роты:
        - Седьмой, что у вас, почему стоим?
        - Снаряд в корму получили, мотор разбит.
        - Понял. Пошлю к вам БРЭМ. Конец связи.
        БРЭМ - это бронированная ремонтно-эвакуационная машина, фактически тот же танк, только без башни с пушкой, но с небольшим краном. Как правило, все БРЭМы были переделаны из тяжелых танков, имевших повреждения башни, и зачастую это были трофейные танки. Для БРЭМа главное - большой вес и мощный двигатель, иначе он не сможет буксировать разбитый танк.
        К слову сказать, ремонтные службы в РККА были на высоте, большую часть подбитых танков и самоходок восстанавливали в полевых условиях, возвращая в войска. Иной раз из двух-трех подбитых танков собирали один.
        У немцев же подобная организация была хуже. Танки отправляли на танкоремонтные заводы, а это долго и затратно. У нас определенную роль сыграла в этом простота и хорошая ремонтопригодность отечественной техники. У немцев же при всей их высокой технической культуре военная техника была мало приспособлена к ремонту в полевых условиях. Например, для замены двигателя на «пантере» необходимо было снимать башню, весящую почти десять тонн. Где в боевых условиях можно было взять кран нужной грузоподъемности? В 1943 году для таких целей у немцев была «берге-пантера», эвакуатор танков с поля боя.
        За годы войны РККА безвозвратно потеряла 96,5 тысячи боевых бронированных машин, немцы же - 32,5 тысячи. Немецкий танк до подбития ходил в атаку 11 раз, а Т-34 - 3 раза. Стоили танки дорого, например «тигр» - 800 тысяч рейхсмарок, Т-34 в начале выпуска - 440 тысяч рублей. Правда, потом цена упала в 2,5 раза за счет технологических упрощений. В частности, катки перестали делать обрезиненными, оставив голое железо.
        Ввиду больших потерь бронетехники еще в конце 1941 года был создан отдел эвакуации и ремонта техники, танкоремонтные заводы - ведь отремонтировать танк значительно быстрее и дешевле, чем сделать новый.
        Через час к подбитому «шерману» подъехал тягач - немецкий T-IV без башни. Механики-водители набросили на крюки стальные тросы и потянули «шермана» в тыл.
        При осмотре оказалось - повреждена головка двигателя и пробит радиатор.
        - Плевое дело, утром уже получите исправную машину, - утешил инженер.
        Однако Виктор засомневался. Объем работы большой, успеют ли?
        Квартировать решили при полевой мастерской, в полуразрушенной избе. Там же жили ремонтники. Главное - там была печь, и она топилась.
        Танкисты только на кухню сходили, поели, выпили фронтовые сто грамм, или, как их называли - «наркомовские».
        Когда шли обратно, увидели смазливую девицу в армейской форме.
        - Во, ППЖ идет, - сказал Николай.
        - Это кто? - не понял Виктор.
        - Не знаешь разве? Лидка-санитарка. Любовь крутит с комбатом.
        Николай сплюнул и процедил сквозь зубы:
        - Кому война - кому развлечение.
        Николай был семейным, и дома его ждали двое детишек. Шашни на фронте он осуждал, ведь поневоле думаешь - а как там, в тылу? Не наставят ли ему рога? Виктору же это было безразлично, лишь бы служба не страдала.
        Спали на полу вповалку и к утру продрогли.
        Утром они успели посетить кухню да еще разжиться буханкой черного хлеба и двумя банками рыбных консервов. Потом принимали танк из ремонта. На броню наварили стальную заплатку, а двигатель и радиатор заменили целиком. Американцы для ремонта поставляли не только запчасти, а и готовые агрегаты - моторы, коробки передач.
        Опробовали танк на ходу, все работает. А по рации уже командир роты вызывает:
        - Седьмой, Седьмой, ответьте Первому.
        - Седьмой слушает. Получили машину из ремонта.
        - Очень хорошо. Идите своим ходом до деревни Авдеевка. Нашел на карте?
        - Сейчас. - Виктор развернул командирскую сумку, под целлулоидом которой была карта. Нашел Авдеевку.
        - Нашел, товарищ Первый…
        - Перед нею дорога влево. Свернешь на нее и нас увидишь. Конец связи.
        В наушниках щелкнуло, и связь прервалась.
        Виктор свернул сумку.
        - Трогай.
        Чем дальше они ехали, тем сильнее и нагляднее были видны следы ожесточенных боев. Сожженные танки - наши и немецкие, искореженные пушки, разбитые грузовики и трупы, трупы, трупы… Иной раз вперемежку - наши и немцы, видимо рукопашная была.
        Сгоревшие танки и самоходки ни наши, ни немецкие ремонтные службы не забирали. Внутри все выгорело, деформировалось, а от огня броня зачастую теряла свои свойства.
        У небольшого моста увидели немецкий грузовик «Опель-Блитц». Капот, крылья, кабина - все было искорежено, скорее всего, танк ударил тараном и сбросил его с дороги.
        Николай остановился рядом:
        - Командир, досмотрим?
        - Валяй! Пусть Володя подстрахует…
        Оба выбрались из танка. Николай направился к грузовику, Владимир взобрался на башню с автоматом.
        При наступлении советских войск немцы зачастую бросали продуктовые склады, вещевые, склады с боеприпасами, и воинам удавалось иной раз разжиться провизией, выпивкой. Если в период затишья боевых действий они столовались со своей кухни, то на марше или в бою полевые кухни отставали, и вся надежда была только на трофеи. Голодному воевать тяжело, а зимой вдвойне холодно. Обычно НЗ съедали быстро, здраво рассудив, что если в танк попадет снаряд, НЗ пропадет.
        Мехвод забрался в кузов и начал выбрасывать оттуда на снег картонные ящики. Один из них от удара развалился, и во все стороны раскатились консервные банки.
        - О, будет чем подхарчиться! - обрадовался заряжающий Арсений Товчигречко - он выбрался из танка на помощь Николаю и стал переносить ящики к танку. У люка их принимал Алексей, наводчик.
        Уложили ящики на пол. Экипаж бы еще носил, но Виктор прервал:
        - Хорош! А то до боеукладки не добраться будет.
        - Так парней угостим, поделимся…
        - А что в банках?
        - Кто его знает… Откроем на стоянке, попробуем.
        Они прибыли в расположение своей роты. Из десяти танков - полного комплекта - осталось шесть. Два экипажа погибли, два успели выскочить из подбитых машин. Но на войне к потерям привыкаешь быстро, и общий настрой экипажей был боевой, приподнятый. Раньше все больше немцы наступали, а нынче советские войска вперед идут, освобождают от захватчиков землю.
        Виктор доложился командиру роты.
        - Пополняй боезапас и топливо, и занимайте на ночевку любую избу.
        - Слушаюсь.
        Пока возились с заправкой да загружали в танк снаряды и патроны, стало смеркаться, и к вечеру в избы оставленной немцами деревни набилось много танкистов. Николай принес из танка ящик консервов, нашелся и трофейный шнапс. Бойцы его не жаловали: пахнет самогоном, крепости никакой.
        Наводчик Алексей открыл ящик, взял в руки банку, повертел:
        - Хоть бы рисунок был, а то непонятно, что внутри…
        - А ты открой да посмотри, попробуй…
        Надписи на этикетке были на немецком языке, которым никто из присутствующих не владел. Ну разве что «Хенде хох!» да еще «Хальт!» В разведке владеющие языком были, да вот только где их искать? Подразделения бригады были разбросаны по соседним деревням.
        Алексей поставил банку на стол и вытащил из ножен финку. Оружие не табельное, но многие танкисты его имели - хлеб порезать, консервы открыть. Да и как оружие ближнего боя сгодится - последний шанс выжить.
        Он вонзил нож в жесть консервной банки. Тут же послышалось шипение, показался огонь.
        Кто-то крикнул:
        - Спасайся, бомба!
        И танкисты, мешая друг другу, кинулись из избы. Не успели захватить личное оружие, командирские сумки, а кое-кто и без курток или ватников на мороз выбежал. Если это бомба или граната, запал горит секунды четыре, а потом взрыв. А жить хотели все.
        Но прошла минута, вторая - тишина.
        - А что там было? - спросил один из танкистов, ни к кому не обращаясь. Он не видел, как пытались вскрыть банку, и выбежал вместе со всеми, услышав крик «Бомба!».
        Осторожно заглянули в окно: ни дыма, ни огня, банка стоит на столе, как стояла. Решили открыть еще одну банку, но теперь уже на улице да за углом сарая. Из танка принесли банку, поскольку в избу заходить побаивались, проткнули ножом дно, поставили банку на снег и кинулись за угол.
        И снова раздалось шипение, потом показался огонь…
        Когда все стихло, самый смелый взял банку в руку и тут же перекинул в другую:
        - Горячая, аж руку обжигает!
        Никто не мог понять, что за хитрые банки перед ними.
        В предвоенные годы и в сорок первом население и армию готовили к химическому нападению противника, создавали общества «Осоавиахима», раздавали противогазы. И потому на банки смотрели с подозрением.
        Виктор решился, подобрал банку. С одной стороны - линейная прорезь от ножа и копоть от огня, с другой - жесть цела.
        Он повертел банку, разглядывая ее - вот эту сторону он вскрыл ножом. Елки-палки! Да здесь мясные консервы! Вид аппетитный, пахнет вкусно, и самое главное - они теплые!
        Кто-то протянул ложку. Виктор осторожно попробовал консервы на вкус и увлекся, ложка за ложкой, съел все содержимое банки целиком.
        Как потом оказалось, немцы выпускали широкий ассортимент консервов для частей, воюющих на Севере, и в первую очередь для егерей в Норвегии, где расположился их арктический корпус. Банка с одной стороны имела двойное дно, где находился фосфор. Стоило проткнуть жесть гвоздем, штыком или ножом, состав воспламенялся, и солдат, даже будучи в промерзшем окопе, получал горячее питание.
        Расхватав банки, танкисты разогревали их прямо на улице, а потом несли в избу - опасались продымить ее. Дым от фосфора едкий, а им в избе еще спать. Посмеялись над собой, над своими страхами:
        - А ты видел, как Ивахненко из избы рванул? Чуть дверь с петель не сорвал! Ха-ха-ха!
        Но это им сейчас было смешно, а тогда все испугались.
        - Чего только фрицы не придумают! А с другой стороны, хорошо, всегда жратва теплая, - подвел итог командир взвода Вахтин.
        Получалось - и шнапс пили трофейный, и тушенку ели немецкую, только хлеб русский был.
        Немцев продовольствием снабжали лучше, питание было разнообразным и вкусным, а главное - вовремя. И с боеприпасами они нужды не знали. А у нас в сорок втором году из-за острой нехватки снарядов в сутки на орудие выдавали по одному-два выстрела.
        В сорок третьем ситуация коренным образом изменилась в лучшую сторону. Свои заводы выпускали патроны и снаряды, по ленд-лизу получали, когда создали каналы поставки. Кроме северных морских конвоев грузы и техника шли южным путем, через Иран, самолеты гнали через Камчатку.
        Утром завьюжило. Мороз небольшой, но сильный ветер, снег валит. Видимости никакой, танк в десяти шагах не видно. Самолетам - и нашим, и немецким - ни боевых вылетов не сделать, ни разведку провести. И артиллеристам вести огонь толком нельзя, поскольку корректировщики не видят попаданий. Так и просидели два дня по избам.
        Механики-водители периодически прогревали моторы, наводчики проворачивали вручную башни. Загустеет, замерзнет смазка - туго башня идет, медленно. Вроде бы секунды, мелочь, а в бою танковом эти секунды решают, жить тебе или же сгореть в железной коробке. Вот у «тигра», танка мощного, башня весила одиннадцать тонн и поворачивалась гидроприводом на 360° - полный оборот за долгие 60 секунд. По меркам танкового боя - целая вечность.
        Только на третий день улеглась метель, стих ветер. В иных местах намело по пояс. Грузовикам по дорогам не проехать, если только на буксире у гусеничной техники. Только под снегом не видно ям, воронок, траншей и других препятствий.
        Пока с башен, со смотровых приборов и прицелов снег смахнули, в воздухе рама зависла - как называли «Фокке-вульф-189», самолет-разведчик с двойным фюзеляжем.
        Ненавидели бойцы эту машину! Летал самолет высоко, не всякий истребитель достанет, вынюхивал-высматривал, а потом по его наводке обязательно бомбардировщики налетали.
        Так и на этот раз случилось. Только приготовились они к выдвижению, моторы прогрели, как по рации сигнал: «Воздух!»
        Самое благоразумное было в этой ситуации - танки покинуть и в окопы или щели прятаться. Только где эти щели и где эти окопы? Вокруг снежная пустыня. И в танке сидеть опасно, для пикировщиков Ю-87 цель заметная, крупная. Пилоты «лаптежников» опытные, ухитрялись бомбу точно в цель положить - будь то мост, дом или танк. Броня танкистов от осколков защищала, но от прямого попадания спасти не могла.
        Однако Виктор решил танк не покидать. Пока танки не двигались, они сверху малозаметны были, поверх корпуса снегом заметены.
        Пикировщики встали в круг и начали сбрасывать бомбы на избы, рассудив, что военнослужащие по теплым избам отсиживаются. Взрывы грохотали рядом, вздрагивала земля, по броне били осколки и смерзшиеся комья земли.
        Виктор подумал, что начни сейчас рота движение - было бы хуже. На снегу глубокие следы от гусениц, и с высоты они хорошо заметны. В танке тоже сидеть страшно было, но больше всего угнетала невозможность что-либо предпринять. Это в танковом бою бояться некогда. Ты стреляешь, в тебя стреляют, за противником наблюдаешь. А при авианалете невозможно предсказать, куда бомба упадет.
        Сбросив весь боезапас, «штуки» улетели.
        Тихоходные самолеты с неубирающимися шасси, выпущенные в массовом количестве, сильно досаждали нашим войскам, нанося большой урон. Главным достоинством «штук», как их звали сами немцы, была возможность бомбометания с пикирования. Самолет падал на цель почти отвесно, с углом пикирования от 70° до 90°, и накрывал точечные цели точно. Наш штурмовик Ил-2 такого не мог, бомбометание шло по площадям. Когда на Курской дуге против танков применили кумулятивные бомбы, то сотней бомб, сброшенных Ил-2, был поражен один танк.
        А пикировщиков ПЕ-2 было выпущено мало из-за дороговизны. Кроме того, толком бомбить с пикирования наши не умели. Массово применять такой вид бомбометания начал Полбин, ставший впоследствии командиром авиадивизии.
        Тут же по рации поступила команда выдвигаться. Порядок движения был оговорен заранее. Первым шел танк Самохина - с ним Виктор приятельствовал. Теперь ему приходилось хуже всего. Танк его торил дорогу среди глубокого снега, толкая перед собой снежный вал корпусом, как бульдозер отвалом. Временами он буксовал, сдавал назад, но снова упорно шел вперед.
        Вторым двигался танк Виктора.
        Вот танк Самохина закопался в снег по брюхо, забуксовал, потом сдал назад. И в это время из-под его гусеницы вдруг сверкнуло пламя и громыхнул взрыв - сработала противотанковая мина. При движении танка вперед взрыватель мины прошел между траками, а стоило ему двинуться назад, как произошел подрыв. Но экипажу повезло, все остались целы. Гусеницу разорвало, катки разбило, борт моторного отделения буквально измяло. А на танкистах - ни царапины. Взорвись мина под передней частью - так легко они не отделались бы.
        К месту подрыва собрались командиры танков, решали, что делать. На немецкое минное поле наткнулись или это еще старая советская мина сработала, установленная годом раньше?
        У командира есть приказ - выйти к назначенному рубежу вовремя, и попробуй его не выполнить. Но и дальше двигаться страшно. Если это минное поле - они все танки ни за понюшку табака потеряют. И саперов в роте нет.
        Экипаж подорвавшегося на мине танка оставили дожидаться ремонтно-эвакуационной машины, остальные же танки стали пятиться по уже проложенной колее до деревни.
        Командир роты, старший лейтенант Маханин, начал изыскивать по карте другие варианты пути. Раз немцы ушли, стало быть - есть незаминированные участки, проходы, дороги.
        Зимой саперам мины установить сложно, попробуй в промерзлой земле ямку под мину выдолбить. Противопехотные мины просто на землю ставили и снегом присыпали. Оно так даже лучше: осколки над землей идут, поражают большее количество людей. А противотанковая мина большая и тяжелая, и яма для нее нужна соответствующая.
        По рации Маханин доложил в бригаду о задержке, о минном поле и подрыве танка.
        Получив соответствующие указания, они двинулись другим путем, и на этот раз танк Виктора оказался замыкающим. Однако Виктор даже доволен был. Чего проще: двигайся по колее, двигатель надрывать не надо, как головному танку. Да и в случае столкновения с противником первый удар на себя примут машины, идущие впереди.
        Идти в обход пришлось дольше, и командир роты получил взбучку за опоздание. По плану танки должны были идти в атаку с десантом на броне, во втором эшелоне их должны были поддерживать самоходки СУ-76.
        На каждый танк взобрались по пять пехотинцев, вверх взлетела желтая ракета - сигнал к атаке, и танки, выбрасывая из-под гусениц шлейфы снега, рванули вперед.
        До деревни Белый Колодезь было уже близко, однако немцы почему-то молчали. Это плохо, поскольку не видно было, где огневые позиции артиллеристов. Ударят в упор, перебьют всех, и сделать ничего не успеешь.
        Тем не менее никакой стрельбы не было. Под прикрытием снежной бури, непогоды, немцы отвели своих из деревни: уж больно расположение у нее неудачное с военной точки зрения - в низине. Займи высотки - и вся деревня как на ладони.
        Деревню проскочили с ходу, не останавливаясь, и пошли дальше.
        Командиры танкистов и самоходчиков в штабы доложили, порадовали. А как, рассыпавшись, поднялись на пригорок, тут немцы и обнаружились - сразу две батареи и пехота. Вспышки выстрелов, пулеметный огонь…
        Десант сразу покинул броню и укрылся за танками.
        - Зигзагами иди, не забывай… - напомнил Виктор Николаю.
        Но в глубоком снегу двигаться зигзагами было очень тяжело.
        По танковой колее бежала пехота, и ей тоже было тяжело, ноги в снегу вязли. И у танка скорость не та, гусеницы узковаты, вязнут в снегу до промерзлой земли.
        Сильный удар пришелся по башне с правой стороны, и Виктор сразу искать начал - откуда стреляли. Ага, вот она, пушечка, за низким щитом мелькают каски прислуги.
        - Заряжай осколочным! - И тут же - наводчику Алексею: - Пушку видишь?
        - Как на ладони!
        - Накрой гадину!
        В этот момент немецкая пушка выстрелила и попала в лоб башни. Внутри танка загудело, как будто внутри колокола.
        Не успел звон стихнуть, как Алексей выстрелил. Его снаряд угодил рядом с пушкой, и видно было, как тела канониров разбросало в разные стороны.
        - Добавь туда еще снаряд - для верности…
        И только они выстрелили, как по броне, словно горохом, пули - это пулеметчик старается пехоту от танков отсечь. Обнаружив его, дзот разворотили осколочным снарядом.
        Виктор осмотрел поле боя. Один танк стоял с перебитой гусеницей. Дыма и огня не было видно, и это обнадеживало. Такую машину ремонтники быстро восстановят, лишь бы экипаж не пострадал. Номер на башне не виден, далеко.
        Танк ворвался на позиции батареи, но с пушками здесь уже было покончено. Некоторые из них были разбиты, а возле других убиты расчеты - одни трупы.
        «Шерман» пошел вдоль пехотной траншеи, поливая все живое из пулеметов. И немцы не выдержали, стали выбираться из траншей и убегать. Но попробуй бежать по глубокому снегу!
        Их расстреляли из пулеметов. Удалось это сделать не со всеми, одиночки все-таки добрались до лощины и скрылись из виду.
        В это время по рации поступил приказ:
        - Доложить об обстановке! Первый!
        Но в эфире стояла тишина.
        - Второй!
        - На позициях немецкой батареи. Матчасть исправна, экипаж цел.
        Опросив всех, командир не получил ответа от двух танков.
        Задерживаться на захваченной позиции не стали и, снова посадив пехотинцев на броню, двинулись вперед. Только снежная пыль летела!
        И в эти минуты почти сплошной полосой, прямо перед танками - разрывы! Это вела огонь батарея тяжелых немецких минометов.
        Танки встали. Попытайся они двинуться дальше - их бы накрыло. И так осколки по броне стучат.
        Пехота еще при первых разрывах с танков сиганула и залегла. Да и батареи не видно, издалека лупили.
        Сколько минометов было - непонятно, но стояла сплошная стена огня, вся немецкая батарея била залпами - Виктор засек по секундной стрелке на часах. Бах! Разрывы стеной… Одна, две… восемь секунд. Если сразу после взрывов вперед рвануть, вполне можно успеть проскочить. Ведь задача минометчиков ясна - задержать продвижение танков. За это время пехота немецкая должна окопаться и закрепиться или отступить, однако и то и другое нашим войскам невыгодно.
        Минометы стреляют по площадям и в танк могут попасть только случайно. Поэтому рискнуть стоило.
        Как только прозвучали взрывы, Виктор скомандовал:
        - Вперед! На полном газу!
        Танк дернулся, рванул снаряд. И только они проскочили полосу, где было уже множество воронок, как сзади прозвучали разрывы. Но танк уже был за ними и несся вперед…
        Небольшой плавный уклон - потом такой же подъем.
        Танк выбрался на перелом профиля, а там - минометная батарея. Минометы были в глубоких капонирах, между позициями траншеи в полный профиль вырыты. И видимо, не вчера, сейчас промороженную землю лопатой не возьмешь, только толом рвать.
        Рядом с минометами в полный рост стоит офицер - наблюдает в бинокль, огонь корректирует.
        Увидев танк, минометчики стали разбегаться по траншеям. Миномет не пушка, прямой наводкой в танк не выстрелит. А из личного оружия у минометчиков только карабины.
        - Ну, повеселимся! - закричал наводчик.
        Однако только он положил пальцы на спусковую гашетку пулемета, как раздалась автоматная очередь. Судя по звуку - наш ППШ, и где-то рядом. Ощущение такое, что как будто с танковой башни стреляют. Но такого быть не может, пехотинцы танковую броню еще в начале обстрела покинули.
        Однако сейчас выяснять некогда.
        Танк пошел вдоль позиций батареи. Где гусеницами траншею заваливал, кружился на месте, а где из обоих пулеметов по живой силе врага огонь вел. Чрево танка наполнилось пороховым дымом.
        Когда никакого движения на батарее видно не стало, остановились. Виктор открыл верхний люк - надо было проветрить боевое отделение и осмотреться. Трупов немецких солдат полно, не меньше полусотни, да еще в траншеях и окопах, заваленные землей, лежат. Славно поработали!
        Внезапно сзади, за башней, раздался шорох и металлический стук.
        Виктор резко обернулся и увидел: на моторном отделении - солдатик, молодой еще совсем. В покрасневших от холода руках ППШ сжимает. Когда же он успел на танк взобраться?
        - Ты кто такой?
        - Иван - из Опрышкино.
        - А на танке ты как оказался?
        - Когда гвоздить по нам стали, все попрыгали, а я остался. За башней-то безопаснее…
        - Испугался, значит?
        - Есть маленько…
        - Первый бой?
        - Ага…
        - Так это ты из автомата стрелял?
        - Я. Вижу - немцы бегут. Вот я им в спину… - С этими словами пехотинец повел стволом автомата.
        - Молодец!
        Сзади послышался рев танков - это приближалась остановившаяся было из-за минометного огня танковая рота.
        Около танка Виктора остановился танк командира роты, и из люка по пояс высунулся Маханин. Осмотрелся:
        - Это они по нам лупили?
        - Похоже.
        - Молоток! Представление на награду напишу, одним экипажем всю батарею раскатал.
        - Об Иване не забудьте, он из автомата поддерживал. Один из десанта на броне остался. Смелый парень.
        Командир роты достал планшет.
        - Как фамилия?
        - Красноармеец Черепанов!
        - Я запишу и сообщу в штаб вашего батальона. Стрелков, я свяжусь со штабом, жди указаний. - Маханин нырнул в башню.
        Через несколько минут он показался вновь.
        - По данным авиаразведки за тем леском немцы подкрепление подтягивают. Через лес просека идет. Иди первым, мы за тобой.
        Танк Виктора пошел к лесу, по его колее - остальные. Так меньше риска. Если подорвется на мине, так один, а не все.
        Но Бог миловал, и танк прошел с километр вдоль опушки.
        Слева показалась просека, и «шерман» свернул туда. Деревья задерживали снег, и потому на самой просеке были ветра и снега осталось мало.
        Шли с приличной скоростью, километров тридцать - тридцать пять, для неровной грунтовки - вполне приличная скорость. На просеку уже вся рота втянулась, не отстают. Иной раз в быстроте - залог успеха.
        Немцы их явно не ожидали, проморгала их разведка.
        Когда «шерман» выехал из леса, немецкий батальон занимался обустройством. Рыли капониры, траншеи, окопы - долбили мерзлую землю. И все позиции были тылом к лесу повернуты: видимо, фрицы полагали, что наши части лес обходить будут. Почему о просеке забыли, вот вопрос? А может, на карте ее не было? Ведь немецкие карты по данным авиаразведки делались, причем довольно точные были - но долго ли просеку проложить?
        «Шерман» Виктора сразу пехоту давить начал, оба пулемета огнем захлебывались. Мимоходом пушку раздавили. Расчет пытался развернуть ее в сторону просеки, но не успел. Трясло на ухабах, ямах, окопах и сминаемой технике немилосердно.
        А с просеки один за другим остальные танки уже выползали - и сразу в бой. В такой ситуации оборону, отпор организовать невозможно.
        С бронетранспортера немецкого, полугусеничного, пулемет ударил по танкам, по десанту.
        - Бронебойный! - прозвучала команда Виктора, но наводчик уже и без подсказки влепил в борт бронетранспортера снаряд.
        Пулемет замолк. Из железного чрева бронетранспортера повалил дым, потом жарко ахнуло. Боезапас взорвался или бензобак?
        Танки роты стреляли, давили гусеницами, уничтожали из пушек грузовики, бронетранспортеры, мотоциклы и живую силу противника. Четверть часа ожесточенной стрельбы, рева двигателей, лязга гусениц - и от немецкого батальона ничего не осталось. Взяли десяток пленных.
        Бой закончился как-то вмиг, все стихло. Танкисты открыли люки и выбрались на броню - после боевого отделения, провонявшего порохом, хотелось дохнуть свежего воздуха. Немногочисленные пехотинцы из десанта прошлись цепью по позициям разбитого и раздавленного батальона. Они выискивали спрятавшихся, забирали трофеи. Всех интересовала еда, а многих - и выпивка. Уцелевших после боя распирала радость, хотелось выпить, сбросить напряжение.
        Пленные немцы сбились в кучу, стояли с поднятыми руками и смотрели со страхом. Их никто не трогал, не охранял - куда они денутся? Только обуза лишняя: теперь конвой надо выделять, доставлять их в наш тыл… Командиру роты только головной боли добавилось.
        Танкисты из экипажа Виктора тоже разбрелись. Вернулись довольные - нашли бутылку рома, сухари и консервы немецкие. Однако что на пятерых бутылка? По два-три глотка на брата пришлось. Зато наелись досыта - после боя почему-то всегда есть хотелось.
        Замполит - как переименовали в армии политруков - смотрел на выпивку косо, но сделать ничего не мог. Вся рота немного приняла на грудь - так и дело к вечеру. И - ни кухни полевой, ни наркомовских ста грамм в помине нет. Вот сами трофеями и подхарчились…
        В бой замполит старался не ходить, больше в штабе отсиживался. А если обстоятельства заставляли, всегда в замыкающем танке находился, берегся. Как же, представитель партии в войсках! Не любили его в роте.
        Стемнело, на ночлег устроились кто где. Кто в танке, кто на моторном отсеке, постелив на жалюзи брезент танковый и им же укрывшись. Брезент огромный, плотный, тепло долго держит. Однако к утру продрогли. А тут и тягач пробился, два грузовика на буксире притащил. Один со снарядами, а второй - бензовоз. Еще до позднего рассвета успели танки заправить, всем экипажам снаряды в боеукладки загрузить. А по рации новый приказ - вперед!
        Первым шел танк командира роты, за ним - другие, а следом - самоходки поддержки, СУ-76 - они уже после боя подтянулись. Гусеницы на них узкие, моторы слабые, и даже по танковой колее они шли с трудом.
        Только и немцы резервы из тылов подтянули. Наши войска кое-где на сто-двести километров продвинулись. Вот немцы и обеспокоились, зашевелились, из Европы части подтянули. Но у тех, кто в России воевал, техника белым окрашена - под цвет снега. А вновь прибывшие этого сделать не успели, их танки и самоходки были серого цвета и выделялись на фоне снежной белизны. Их экипажи русских морозов и снегов по пояс не видели. И хоть в моторах их машин и был антифриз, машины ночью они толком не прогревали. Масло в двигателях замерзло, а шахматное расположение катков у гусеничных машин сыграло с ними дурную шутку. Грязь со снегом за ночь замерзла намертво, сковав ходовую часть как цементом. Танкисты и самоходчики по полдня молотками и ломами грязь со льдом выбивали, иначе их боевые машины не могли тронуться с места.
        Наше наступление постепенно выдыхалось, войска несли потери в людях и технике. Сейчас бы резервов из тыла - и немцев можно гнать дальше. Тем более не ожидали они, занимали позиции неподготовленные, без бетонных или бронированных дотов и укреплений.
        В танковой роте, где служил Виктор, осталось четыре боеспособных танка, в остальных ротах или пехотных частях - тяжелый некомплект.
        Немцы начали наступление - не привыкли они зимой атаковать. Обычно все свои наступления они планировали на лето, когда проходимы дороги и можно подвезти боеприпасы, топливо, вооружение. А зимой в России и дорог-то нет, а в иных местах - и направлений.
        По своему обыкновению, немцы начали с артподготовки. Снарядов не жалели, но из-за плохой, скоропалительной подготовки и недостаточной разведки зачастую били по площадям, где наших войск не было. Виктор сам наблюдал, как совсем рядом, на берегу небольшой реки, рвались снаряды. Еще с сорок первого года там остались окопы и траншеи, сейчас заметенные снегом. Видимо, с подачи авиаразведки их приняли за действующие.
        Потом в атаку пошли танки, поддерживаемые пехотой. Сначала Виктору показалось, что это уже знакомые ему T-III и T-IV, основные средние танки первой половины войны, рабочие лошадки немецких танковых войск, коих выпускали тысячами. Но немцы, столкнувшиеся в боях с Т-34 и КВ, броню которых короткоствольные пушки не пробивали, осенью сорок второго года значительно их модернизировали. На танках T-III поставили пушку с длиной ствола 60 калибров вместо 24, и теперь снаряд танка T-III модификации L или M пробивал с 500 метров бронебойным снарядом 75 мм брони, а подкалиберные - 115 мм. На танки навесили 20-миллиметровые броневые экраны, усилив защиту.
        На танках T-IV с весны сорок второго года в модификации G и D 75-миллиметровая пушка вместо прежней длины в 24 калибра имела 48, а затем - и 70 калибров. Броню тоже значительно усилили.
        На штурмовое орудие StuG III, или «артштурм», вместо 75-миллиметровой пушки в 24 калибра установили пушку в 48 калибров и увеличили толщину лба корпуса и рубки до 80 мм вместо прежних 50 мм. Однако ходовая часть осталась прежней, с узкими гусеницами, и до усовершенствования удельное давление на грунт было высоким. А после усиления защиты танки просто вязли в грязи и глубоком снегу.
        Виктор об этих усовершенствованиях не знал - новинки поступили в немецкие войска зимой - и к появлению танков отнесся спокойно. Он сам воевал на «артштурме» и знал его возможности.
        Его танк стоял за полуразрушенной избой, прикрывающей его слева. Это ухудшало обзор, но танк маскировало. А вот серые коробки немецких танков были отлично видны на белом снегу.
        Наблюдая за атакой противника, он еще удивился, почему немцы так медленно идут? Не хотят отрываться от пехоты? И останавливаются часто… Если бы для выстрела, тогда понятно. Но только понаблюдав подольше, он понял - танки буксуют, вязнут в глубоком снегу, поскольку после остановок они сдавали немного назад, а потом снова, уже с разгона, продвигались вперед. Для наших танкистов и самоходчиков это было только на руку, легче поймать в прицел.
        Виктор выжидал - пусть подойдут поближе, чтобы наверняка бить. Наводчик Алексей уже держал в прицеле T-IV, только команды ждал. Стоит выстрелить, как по пламени выстрела, по взметнувшейся перед танком снежной пыли их бы тут же обнаружили.
        Наши самоходки не выдержали и открыли огонь. В отличие от «шерманов» их силуэт был низкий, и замаскировать их было легче.
        «Рановато», - подосадовал про себя Виктор, но тут же услышал, как Маханин по рации приказал открыть огонь.
        Ударили почти залпом, и Виктор увидел, как их снаряд попал в лоб танку, вызвав сноп искр. Попали!
        Однако «немец» двигался вперед как ни в чем не бывало.
        - Леша, по гусенице бей! - кричал Виктор наводчику. - А как остановится - под обрез башни, в заман!
        Сразу после первого выстрела Алексей зарядил орудие бронебойным снарядом. Выстрел!
        У немца разорвало гусеницу, разбило ленивец. Танк развернуло, но Алексей не подкачал, выстрелил в борт. T-IV вспыхнул как свечка и тут же взорвался. Взрывом сорвало башню с корпуса, видимо они попали в боеукладку со снарядами.
        Не успели, однако, танкисты порадоваться, как совсем рядом прогремел взрыв - немцы успели их засечь и выстрелили по избе осколочно-фугасным снарядом. По броне ударили бревна, остатки полусгоревшей избы разметало, и высокий «шерман» стал виден как на ладони.
        По огневой мощи модифицированные немецкие T-IV были равны «шерману», но по броневой защите превосходили его.
        На немногочисленные советские танки и самоходки обрушился шквал огня. Довольно быстро загорелась сначала одна самоходка, потом другая… Броня на них была слабенькая, не для танкового боя. «Шерманы» же держались.
        Танк Маханина стоял в ложбинке, и над поверхностью земли была видна только башня - цель малоразмерная и хорошо бронированная. Его танк вел огонь почти непрерывно, выстрел следовал за выстрелом. На поле боя уже горели или стояли неподвижно четыре поврежденных танка с черными крестами на башнях. Вот только танков было много, и шли они двумя эшелонами - по десятку в каждом. В первом эшелоне - T-IV, во втором - T-III. А позади них еще самоходки виднелись - но очень далеко.
        - Бей по гусеницам, - скомандовал Виктор наводчику. - А как остановятся - в борт, «катушкой».
        Если скорость танка невелика, 5 - 10 километров в час, он при срыве гусеницы остановится. Ну а если скорость будет побольше, его обязательно развернет - ведь неповрежденная гусеница будет толкать корпус в ту сторону, где находится поврежденная. Вот здесь уже медлить нельзя, нужно сразу стрелять. Опытные танкисты иной раз крутились на одном месте, делая оборот почти на триста шестьдесят градусов и подставляя противнику не борт, а лоб, наиболее мощно бронированный.
        Алексей выстрелил, и ближайший танк замер неподвижно, но не развернулся - в глубоком снегу скорость мала.
        Алексей выстрелил по другому танку - на этот раз удачнее. Танк подставил борт, и «шерман» снова выстрелил - на этот раз крупнокалиберным снарядом, называемым танкистами «катушкой» за характерную форму.
        Немец вспыхнул.
        И почти сразу же последовал сильный удар по броне «шермана» - это стрелял первый танк, у которого сорвало гусеницу. Экипаж его был цел, пушка исправна, вот он и «достал» обидчика.
        - Леха, лупи по T-IV с перебитой гусеницей! Заряжающий - давай подкалиберный!
        Лязгнул затвор, выстрел!
        И в этот момент немец выстрелил снова.
        Куда попал Алексей, Виктор уже не видел. Грохот, вспышка, запахло дымом… Подбил сволочь!
        - Быстро из машины! - приказал Виктор.
        Если тянет дымом, значит - сейчас полыхнет, и времени для спасения - секунды. Чего же парни медлят?
        Виктор толкнул наводчика, и тот упал. Лицо его было в крови, и он не дышал. Виктор опустил голову, ища глазами механика-водителя и стрелка-радиста, но смотреть на них было жутко, мешанина из крови, мяса и обмундирования.
        Не мешкая, Виктор открыл люк, и в танк сразу и резко ворвались звуки боя - выстрелы пушек, пулеметная стрельба. Под прикрытием бронелюка он посмотрел по сторонам, оценивая обстановку - сейчас был самый опасный момент.
        Когда танкист покидает танк, он хорошо виден, и вражеские пулеметчики зачастую выжидают, когда же появится экипаж.
        Из боевого отделения уже хорошо доносился запах горелой резины, клубами валил дым, и медлить было нельзя.
        Виктор подтянулся, выбрался на башню и под прикрытием ее спрыгнул назад, на моторное отделение. А уж с него сполз с кормы на землю.
        Слева, в сотне метров от него вовсю горел «шерман». Номера на башне Виктору было не видно, и потому непонятно было - чей экипаж и жив ли он?
        Справа, невидимый за развалинами избы, чей-то «шерман» стрелял из пушки. Потом прозвучало несколько выстрелов из самоходки.
        Опытный вояка всегда в состоянии различить на слух, что стреляет. У танка звук выстрела резкий, как будто пастух кнутом ударил. У самоходки более глухой, как у обычной ЗИС-3. Также и пехотинец различит, ведет огонь пулемет «максим» или «дегтярев», ППШ или немецкий МР 38/40.
        Виктор упал в снег и подполз к углу избы. От нее остались только два нижних венца бревен, но от пулеметного огня они прикроют.
        Неподалеку стояла самоходка СУ-76. Двигатель работал - на морозе был виден выхлоп. Но самоходка не стреляла.
        Виктор подосадовал: наверное, командир неопытный. Спасение танка или самоходки в бою - подвижность. Если замешкался, встал - получишь снаряд. И, как говорится, кто не успел - тот опоздал. Так и хотелось Виктору крикнуть: «Парни, да двигайтесь же вы, не стойте!» Но в бою кто его услышит? Только голос сорвет.
        Виктор пополз к самоходке. Снег был рыхлый, глубокий и хорошо скрывал его от пулеметчиков.
        Он подполз к боевой машине сзади, встал в полный рост и заглянул в боевое отделение.
        Весь экипаж самоходки был убит, пол, стенки бронеотсека - все было в крови. На лобовом листе рубки зияла пробоина. Но пушка была цела, и мотор работал, стало быть - воевать можно.
        Виктор вытащил трупы из самоходки и уложил их рядком на земле.
        - Вы простите, ребята, что бросаю вас здесь, но бой еще не окончен…
        С «сучкой» он был знаком, только повоевать на ней не пришлось. Из-за нее и в штрафбат попал.
        Виктор уселся на место механика-водителя, выжал фрикционы, и, включив передачу, тронул боевую машину. Эх, наводчика бы ему - как не хватает! Была бы башня, как у танка, вращающаяся - тогда другое дело.
        А сейчас он рванул к полуразрушенной избе и встал за ней. Спереди корпус теперь уже его самоходки прикрывали бревна избы, немного вперед и вправо стоял его бывший подбитый «шерман». Он не взорвался - просто горел.
        Виктор перебрался на сиденье наводчика - прицел был целехонек. За оптику он опасался. Маленький осколок - и прицелу конец. Тогда стрелять можно было в белый свет как в копеечку.
        Он открыл затвор: снаряд уже в казеннике - отлично! Без механика-водителя плохо, у пушки ЗИС-3 угол горизонтального обстрела - по пятнадцать градусов вправо-влево, только для точной наводки. Грубая наводка возможна только поворотом всего корпуса самоходки.
        Но танков противника много, и один уже сам в прицел наползает.
        Виктор покрутил маховики и выправил вертикальную наводку, целясь под обрез башни - у каждого танка это уязвимое место.
        Как только прицельная марка совместилась с выбранным местом, нажал на спуск. Громыхнула пушка, звякнула о поддон выброшенная гильза.
        Виктор достал из боеукладки снаряд - единственный из оставшихся подкалиберных - и загнал его в казенник. Видимо, самоходчики постреляли активно, в укладке оставались только осколочно-фугасные снаряды. Снова припал к прицелу. А, горит танк, по которому он стрелял! Башню набок своротило, и из погона корпуса, из моторного отсека длинные языки пламени вырываются.
        То, что подбил, хорошо. Но только этот танк мешает целиться по другим. Хочешь - не хочешь, а надо садиться за рычаги и разворачивать корпус.
        Виктор встал с сиденья. У самоходки второго выпуска корпус открыт сзади и сверху, и стоит подняться, как обзорность отличная. Вот T-III проходит мимо подбитого им танка. Стоит довернуть самоходку корпусом немного влево, как он сам попадет в прицел.
        Виктор сел за рычаги, потянул на себя рычаг левого фрикциона. Самоходка дернулась и немного развернулась.
        Виктор протиснулся на сиденье наводчика и припал к прицелу. Уже в оптике показался угловатый силуэт. С учетом упреждения - пора!
        Он надавил на спуск, выстрел! С грохотом вылетела в поддон дымящаяся гильза. Одно в самоходке хорошо - не угоришь от пороховых газов, рубка открытая.
        Он снова поднял голову над бронелистом. Ура! Горит T-III, из люков танкисты выбираются. На двоих обмундирование горит, и, выбравшись, они сразу по снегу кататься стали, пытаясь пламя сбить.
        Только и его засекли. Наших танков и самоходок мало осталось, каждый выстрел из пушки заметен по дульному пламени. И стоило ему в очередной раз наклониться к боеукладке за снарядом, как в остатки избы ударил осколочно-фугасный снаряд, взметнув землю, куски бревен и мусор.
        Лоб рубки тонкий, всего 35 мм, и защищает только от пуль и осколков. Но его прикрыл, только взрывная волна поверху прошла. И сразу следом - жесткий удар по самоходке. Спасло его то, что он наклонился за снарядом. Решил: коли бронебойных нет, стрелять осколочными по пехоте. Стреляли по нему подкалиберным или бронебойным, причем болванкой, без взрывчатого вещества. Если бы кумулятивным - он не уцелел бы.
        Тем не менее его контузило, а мелкие осколки от брони посекли меховую куртку. В глазах потемнело, голова закружилась, он почувствовал резкую слабость и тут же потерял сознание.
        Бронированным кулаком немцы сломили сопротивление, уничтожили наши танки и самоходки и прошли дальше. Немецкие пехотинцы бежали за танками, добивая выстрелами тех наших солдат, кто еще подавал признаки жизни.
        Виктор уцелел. За мертвого приняли или просто мимо пробежали - кто знает?
        Только и немцы недалеко ушли. Через десяток километров они напоролись на роту наших тяжелых танков КВ на марше - их броню могли взять только 88-миллиметровые зенитные орудия, а с появлением у немцев «тигров» - и они. Бой был жарким, немцы потеряли большую часть танков, и наступление захлебнулось.
        Глава 7
        Угон
        На несколько дней установилось неустойчивое равновесие сторон. Единой линии фронта в ее классическом понимании - с траншеями, дотами и дзотами - не было. Каждая из сторон старалась подтянуть из тылов к линии соприкосновения воинские части. Но они были далеко, их следовало еще перебросить. А наступать уже не было сил: части обескровлены, техника частично уничтожена, ощущалась острая нехватка топлива, боеприпасов и продовольствия.
        Виктор пришел в себя вечером - от холода. Руки и ноги у него окоченели так, что он их почти не чувствовал. Кабы не меховая куртка, замерз бы насмерть. Конечно, полежи-ка на морозе, на обледеневшей броне несколько часов.
        Он с трудом поднялся на четвереньки, не удержался, упал и ударился - ноги и руки не слушались. В ушах как будто вата, звуки доходят приглушенно.
        После нескольких попыток подняться он все-таки встал, осмотрелся. Темно, и невозможно сказать, ночь сейчас или вечер. На снежном фоне виднеются сгоревшие и подбитые танки и самоходки. Снег вокруг сгоревших машин оплавился, и была видна земля. И вокруг - ни одной души. Виктор хотел крикнуть, но побоялся - вдруг немцы недалеко. Тогда смерть или плен.
        Он выбрался из разбитой самоходки, постоял, держась за борт. Понемногу руки и ноги отошли, да и слух восстановился. Надо идти - только куда? Где наши? Судя по битой технике, от танковой роты «шерманов» и приданных ей самоходок ничего не осталось.
        Он уже двинулся на восток, сделал с десяток шагов, как вдруг дошло - надо вернуться к самоходке, взять автомат. У него ведь только пистолет, и от немцев, случись с ними столкнуться, не отбиться.
        В каждом СУ-76 для самообороны имелся на левом борту пулемет ДП и автомат ППШ, а также гранаты Ф-1 в сумке.
        Пулемет был покорежен, да и не думал Виктор тащить с собой такую тяжесть. Он осмотрел автомат: исправен, но диск один. Где другие, искать не стал. Из гранатной сумки вытащил две лимонки - как называли на фронте гранаты Ф-1. Гранаты оборонительные, мощные, пригодятся. Нынче он не танкист, а пехотинец и сам о себе думать должен.
        Лимонки рассовал по карманам. Постоял, послушал, нет ли подозрительных звуков. Вроде как мотор работает - далеко. Посмотрел на часы и увидел - стрелки стоят.
        Звук двигателя доносился с востока, куда ему надо было идти. Туда он и направился.
        Показалась темная громада подбитого танка, по угловатым очертаниям - T-IV. За ним - отблески пламени.
        Виктор осторожно подошел. Удачно, что снег рыхлый и не скрипит под ногами.
        По сантиметру он обошел танк с кормы и вовремя остановился, еще укрытый тенью его корпуса: буквально в двух десятках метров от него на снегу горел костер, сложенный из досок снарядных ящиков, и возле него - трое немцев. В куртках, на головах - пилотки с опущенным «ушами». А за костром - ремонтно-эвакуационная машина, фактически танк без башни и пушки, наш Т-34.
        В войну немцы вступили фактически без тягачей. Когда брали Францию, Польшу и другие европейские страны, большой нужды в них не было, так как потери были невелики. Но в СССР немецкие бронетанковые войска стали нести тяжелые потери, и потому при дивизиях были созданы роты эвакуации танков, на оснащение которых были переделаны в тягачи трофейные танки. Чем тяжелее подбитый танк, тем масштабней и тяжелее должен быть тягач, иначе не хватит сцепного веса для буксировки. Советские танки для этой цели подходили отлично, как и французские. С них снимали башни, на погон приваривали стальные листы.
        В таком тягаче было всего два члена экипажа - водитель и командир, он же стрелок курсового пулемета. На тягаче устанавливались лебедки, краны с небольшим вылетом стрелы - мотор или башню снять. Экипаж имел несколько тросов для буксировки и хороший набор инструментов.
        Немцы дизель не глушили, и тягач рокотал на холостых оборотах - на морозе дизель заводится плохо.
        Фашисты ужинали, грелись.
        Решение пришло к Виктору сразу - закидать их гранатами и завладеть тягачом. От взрыва гранат тягач не пострадает.
        Он достал из карманов две гранаты и положил их на корму танка, за которым прятался. Выдернув у одной чеку, он метнул ее к костру. Дождавшись взрыва, метнул вторую - для верности. Гранаты Виктор не любил и, если честно, побаивался.
        После второго взрыва он выскочил из-за танка, держа в руках ППШ, но стрелять было не в кого, все три немца валялись мертвыми.
        Убедившись в том, что гитлеровцы мертвы, Виктор неуклюже влез на тягач - пальцы на ногах болели, саднили. Забравшись через люк внутрь, закрыл его за собой.
        Приборная панель была слабо освещена лампочками.
        Виктор пролез вперед и уселся на сиденье водителя. Выжав фрикционы, включил передачу. Получилось с трудом - коробка требовала изрядных усилий. Дав газу, тронулся.
        Трясло сильно. Т-34 никогда мягкой на ходу машиной не был, не «шерман». А тут еще и башня с пушкой сняты, вес значительно уменьшился… Вот и скачет тягач на неровностях, прямо как бешеная табуретка.
        Виктора подбрасывало на жестком сиденье, пару раз он сильно приложился головой, и если бы не танковый шлем, разбил бы себе голову.
        Не успел он отъехать и нескольких километров, выжимая из двигателя все, что можно, как на узкой заснеженной дороге увидел небольшую, в несколько автомашин, колонну. Грузовики завязли в снегу, и немцы облепили машины, пытаясь их вытолкнуть. Увидев тягач, они радостно замахали руками, думая, что с его помощью машины уж точно вытащат. Никто из них и подумать не мог, что за рычагами тягача русский, поскольку тягач шел из их тыла.
        Объехать колонну по снежной целине Виктор не пытался. Он ударил корпусом в грузовик, и многотонный тягач снес грузовик, как пушинку, столкнул с дороги. Следом другой грузовик постигла та же участь. Через «Кюбельваген» в середине колонны он просто переехал, подмяв его под себя и превратив в груду искореженного железа. В общем, разгромил колонну. В довершение всего развернулся, пересел за курсовой пулемет и стал стрелять, пока диск не закончился. Попал он в кого-нибудь или нет, было неясно - ночь, темно. Единственная фара тягача не горит, разбита при разгроме колонны.
        Виктор решил гнать тягач, пока его не подобьют или пока он не доберется до своих. Поэтому, крутанувшись на месте, он повел машину дальше.
        Слева мелькнули деревенские избы, и рядом - немецкие танки. Крестов на башнях в ночи не было видно, но спутать темные силуэты T-IV с другими боевыми машинами невозможно. Все немецкие танки угловатые, с рублеными формами, характерной ходовой частью, с командирской башенкой на башне. Наши танки на них совсем не похожи.
        Рев одинокого тягача никого не встревожил, никто не попытался выбежать на дорогу, чтобы остановить его или начать стрелять вслед. Для немцев отдых - святое дело, все по расписанию.
        Виктора беспокоило только одно: далеко ли наши и хватит ли горючки - указатель уровня топлива лежал почти на нуле. Он заскочил на деревянный мостик, который следом за его проездом рассыпался. Была бы скорость меньше - тягач бы рухнул в воду вместе с бревнами. Мостик строили задолго до войны колхозом, и нагрузка была рассчитана на подводы и полуторки.
        Следом - развилка дорог. На снегу следы накатаны - от гусеничной техники, покрышки грузовиков.
        Виктор остановился - куда направиться? Он не представлял, где находится. Ближе к нашим налево или направо? И по звездам не сориентируешься, где восток, небо тучами затянуто, луна ими скрыта. Тем более что линия соприкосновения вовсе не прямая с юга на север, а причудливо извита.
        Он решил свернуть направо, доверившись интуиции, и через несколько километров проскочил мимо грузовика, стоящего на обочине, не успев заметить его марку. А впрочем, на модель нет смысла обращать внимание. У немцев, кроме своих, исконных, были грузовики со всей Европы - чешские, французские, наши трофейные. Немецкие водители уважали наши «захары» - как называли ЗИС-5 наши шоферы. Прост в ремонте, хорошая проходимость по грязи, хоть и не полноприводный, не боится перегруза.
        И в нашей армии к сорок третьему году автопарк был разношерстным. Кроме отечественных в нем было полно немецких моделей, а также поставленных по ленд-лизу, большей частью американских. Почти все армейские авто американского происхождения имели привод на все оси, что для отечественных было редкостью.
        Когда Виктор проскочил мимо грузовичка, он понял, что рядом с ним висел какой-то знак. При работающей фаре глядишь - и рассмотрел бы, а сейчас дорогу смутно улавливал; просто она темнее была, чем окружающий пейзаж. Люк не открывал - и без этого холодно, а через триплекс обзор плохой; а тут еще тягач швыряет вверх, вниз, в стороны.
        Он проехал еще с полкилометра, и прямо посередине дороги увидел пушку, да еще и не брошенную - расчет вокруг нее суетится. А главное - понять не могут, что на них мчится. По лязгу гусениц, по реву двигателя - танк, но больно уж низкий, едва выделяется на фоне дороги.
        Слава богу, не выстрелили.
        Виктор остановился перед пушкой. Наша «сорокапятка», расчет в тулупах - немцы тулупов не имели. Стало быть, свои. Он открыл люк механика-водителя:
        - Привет, славяне!
        - Фу, чертушка! Напугал! Вроде по звуку танк, а не видно.
        - Не знаешь, где отдельная танковая бригада?
        - Полегче что спроси… Тут сейчас все вперемешку. А впрочем, метров триста вперед, справа танк стоит - у экипажа узнай.
        Виктор тихо объехал пушкарей. Неужели все прикрытие от немцев - вот эта единственная пушечка по прозвищу «Прощай, Родина!»? Или он в темноте других не увидел?
        Через несколько минут справа от дороги показался силуэт танка. Виктор остановился, вылез из тягача и почувствовал, как болят кисти рук и ног. Неужели поморозил?
        Возле темной громады танка возились люди, позвякивал металл, иногда вспыхивал свет фонарика.
        Он подошел ближе. Ба, да это же «горбач»! Некоторые еще называли его «эмча». Знакомец «шерман» в сорок третьем - не частая машина на фронте.
        - Привет, славяне!
        Приветствие распространенное, а главное - сразу понять в темноте можно - свой!
        Кто-то включил фонарик, свет ударил в лицо, и Виктор зажмурил глаза.
        - О, Стрелков! А почему никто по рации не отвечает?
        Виктор по голосу узнал помпотеха бригады, где еще совсем недавно ремонтировался «шерман».
        - Так нет больше роты - как и приданных ей самоходок. Всех сожгли, похоже - один я остался.
        - Как «один»? А экипаж? Ты же на танке подъехал…
        - Не танк - тягач на базе «тридцатьчетверки». Угнал я его…
        - Как «угнал»? Ох и попадет тебе!
        - Не у своих угнал - у немцев… Гранатами закидал их и угнал. По дороге еще автоколонну раздавил…
        В ответ - немая сцена. Парни опытные, не один бой прошли, но чтобы от немцев наш Т-34 привести - такого еще не было. Все молчали. Соврать было нельзя, вещественное доказательство рядом мотором урчит. А правда чревата - в немецком тылу был. Особистам же только повод дай.
        Но Виктор уже не боялся, ему было безразлично. Воевал он уже в штрафбате, и там люди выживают. Хотя за что его? Вины он за собой не чувствовал.
        Помпотех вздохнул - он тоже просчитал услышанное:
        - У тебя трос есть?
        - Даже два.
        - На рембазу «горбача» помоги отбуксировать.
        - Только тросы сами заводите. У меня руки болят - сил нет, видно, поморозил…
        - Подгоняй.
        Виктор подогнал тягач, зацепили на усы - это когда накидывают на крюки сразу два троса, так буксировать легче.
        Помпотех уселся сверху на броню, рядом с люком - Виктору дорогу указывать, и потихоньку тронулись. Т-34 лишней нагрузки почти не чувствовал, дизель все же. Периодически помпотех кричал: «Влево поверни, а потом прямо!»
        Так они добрались до рембазы, располагавшейся в бывших мастерских МТС. На последних метрах Т-34 подвел, зачихал и встал - указатель уровня топлива был на нуле.
        Помпотех спрыгнул на снег.
        - Топливо кончилось, - огорчился Виктор.
        Хотя бы еще с полсотни метров проехал, а то на въезде, у раскуроченных ворот.
        - Ничего, считай - уже дома. Переночуй у моих парней, а завтра к командиру.
        От ночи осталось уже совсем немного. Виктор прошел в мастерские - там комната была, с печкой, нашел место на полу, сразу у двери, и улегся. Однако уснуть не получалось, болели руки и ноги. Он крутился до утра, а когда проснулись ремонтники, направился к командиру бригады. Каждый шаг давался ему с трудом, в ступни будто сотни иголок вонзили.
        Доложив по форме, рассказал, как проходил бой, как выбрался, как угнал тягач.
        Комбриг лишь недоверчиво качал головой:
        - Стрелков, лично я тебе верю, но особист с тобой побеседует. Подожди в коридоре…
        Видимо, комбриг позвонил по полевому телефону, поскольку особист заявился быстро.
        - Стрелков, идем со мной.
        Старлей шел быстро, Виктор же ковылял, передвигаясь с трудом.
        - Ну что ты как корова?
        - Руки-ноги поморозил сильно.
        Особист завел его в маленькую комнатушку.
        - Документы при тебе?
        Виктор молча достал из кармана удостоверение. Особист осмотрел его, кивнул:
        - Расскажи подробно, как было.
        Виктор рассказал о бое - как их подбили, как он воевал на «сучке», как его контузило. Потом - как немцев гранатами закидал, как тягач угнал, как автоколонну разгромил. И уже затем - о встрече на дороге с нашими пушкарями и о том, как отбуксировал на рембазу «горбач».
        - Складно рассказываешь. Вроде на правду похоже… Если бы ты к немцам попал, документов личных не было бы. Они их первым делом отбирают - как и оружие. Ты пистолетик-то на стол положи…
        Виктор вытащил из кобуры «кольт» и положил его на стол.
        Любой пистолет или автомат можно найти на поле боя - наш или немецкий. А вот «кольт» редкостью тогда был, поскольку приходил с танками, одна штука на «шерман» - для командира.
        - Я пока пушкарей найду, что на дороге стояли. А ты в медвзвод сходи.
        - Так точно!
        Виктор вышел в коридор и осел - ноги уже не держали его. Отдохнув, поднялся и поковылял в медпункт.
        Там фельдшер, вначале осмотрев руки, заявил:
        - Обморожение.
        - Сам знаю, после контузии в самоходке долго пролежал.
        - Сейчас мазью намажу и перебинтую.
        - Руки - ерунда, ноги у меня… Ходить не могу.
        - Разувайся.
        А вот с этим была проблема: ноги распухли, и снять сапоги было невозможно.
        Поколебавшись, фельдшер разрезал голенища ножницами и еле стянул их. Резать почти новые сапоги было жалко, но иного выхода он не видел. В валенках в танке несподручно - педали не нажмешь. Да и скользят они по броне, намокают, топливо впитывают, масла - на танке с этим беда. Комбинезоны вечно замаслены - то пушечным салом, то смазкой от снарядов, то моторным маслом. И запашок соответствующий.
        А вот портянки - хорошие, фланелевые, никак не хотели сниматься. Кожа на ногах полопалась, портянки пропитались сукровицей, прилипли - не отодрать. Их отмочили теплой водой и кое-как сняли, местами - с кусками кожи.
        Виктор увидел свои ступни, и ему стало жутко. Он слышал, что при серьезных формах обморожения ступни ампутируют.
        Растерялся и фельдшер. Он привык к ранениям и ожогам - у танкистов в бою чаще всего ожоги и случаются. Обморожения же - у пехотинцев, которые в окопах сутками сидят.
        - В медсанбат тебе надо, лейтенант, а то и в госпиталь. Не моего уровня такое лечение.
        Виктор, сам увидевший свои ноги, был не на шутку испуган. Как без ног жить, если врачи примут решение их отрезать?
        - Я не против, но сейчас ехать не могу, у меня особист документы забрал.
        - Тогда занимай койку, я тебе мазь наложу.
        Из всех мазей здесь была одна - вонючая мазь Вишневского.
        Фельдшер щедро намазал ею ноги Виктора, забинтовал их и для передвижения принес валенки огромного размера с отрезанными голенищами - получилось что-то вроде войлочных тапочек.
        В медпункте было тепло, на топчане лежал матрац - дело на войне почти невиданное.
        Виктор снял куртку, улегся и почувствовал, что забинтованные места колоть стало, как иголками, наверное отходили под воздействием мази.
        Виктор устал, вымотался, очень хотелось спать. Однако боль не давала уснуть, и он никак не мог найти себе места.
        Фельдшер заметил это.
        - Спирту махнешь?
        - Давай.
        Фельдшер налил полстакана спирта, а на закуску принес кусок хлеба с американской консервированной колбасой.
        Виктор выпил спирт, закусил его бутербродом, и показалось - отпустило. Он разомлел и уснул.
        Проснулся же от громкого разговора.
        - В госпиталь ему надо, - доказывал фельдшер, - ноги у него сильно поморожены, как бы ампутировать не пришлось.
        - Я ненадолго, только документы отдать.
        В комнатушку, где в ряд стояло четыре топчана, вошел особист.
        Виктор сел на топчане.
        - Лежи, лейтенант. Держи свои документы и пистолет. Твое счастье - полковая разведка утром из рейда вернулась. Сказали, что видели, как какой-то сумасшедший на танке без башни пронесся, автоколонну немецкую уничтожил. Они рядом были, фрица в плен взяли - из той колонны, кстати. Занятный немец, фельдфебель из роты снабжения. Много чего интересного рассказал - они же по всем частям ездили. Ну, тебе это уже неинтересно.
        - Выходит - повезло мне. А вы не верили…
        - Служба у меня такая, лейтенант. Выздоравливай!
        Особист вышел, и тут же в дверях показался фельдшер.
        - Я к комбату ходил. Сейчас транспорт подойдет - в медсанбат тебя отвезем, пусть там решают.
        Через некоторое время подъехал крытый брезентовый грузовик ЗИС-5. Виктору помогли подняться в кузов, где уже лежала большая охапка сена - все помягче будет.
        Грузовик трясло, временами он буксовал, но уже через час Виктора доставили в медсанбат. Поступающих раненых было мало, и его приняли быстро.
        Увидев его форму, хирург потянул носом:
        - Танкист?
        - Так точно.
        - Горел?
        - Отморозил.
        Врач удивился:
        - В траншее сидел, что ли?
        - Подбили нас, без сознания провалялся на морозе. Сколько - не знаю, часы остановились. Но, думаю, часов восемь-десять.
        Врач осмотрел Виктора, наложил новые повязки.
        - В госпиталь отправим, в тыл.
        В госпиталь так в госпиталь… Виктор на все был согласен, лишь бы ноги сохранить.
        Уже утром три грузовика с ранеными доставили их на железнодорожную станцию.
        Санитарного поезда пришлось дожидаться в здании вокзала.
        Грузили раненых по приходу поезда быстро, опасаясь налета вражеской авиации. Виктора, как относительно легкого ранбольного определили на верхнюю полку.
        Загрузившись недалеко от линии фронта, дальше поезд шел практически без остановок, останавливаясь только для смены паровоза или его бункеровки. В это время из поезда выносили умерших. Увы, происходило это на каждой остановке.
        Утром они прибыли на станцию назначения. Когда раненых выгружали из вагонов, Виктор успел прочитать крупную надпись на торце вокзала: «Пенза». Дальше раненых на грузовиках развозили по госпиталям - это были и больницы, и переоборудованные школы. И, господи, каким блаженством было растянуться на мягкой постели, на белой простыни, в тепле!
        Раненых накормили, стали осматривать.
        Виктор находился в офицерской палате. От палат для рядового состава они ничем не отличались, только вместо махорки раненым выдавали папиросы.
        В госпитале Виктор задержался надолго, перенес не одну операцию. Ноги заживали плохо. Хирурги срезали омертвевшую кожу, брали с бедра живую, целую, и подсаживали. Было больно, он скрипел зубами, но молчал.
        Хирург, старый уже еврей, Моисей Израилевич, посоветовал:
        - Ты кричи, легче будет.
        Народ в палате менялся. Даже бойцы с серьезными ранениями уже выписались, а Виктор все лежал. Угнетало то, что ходить пока невозможно было, и он все бока отлежал.
        Прошла весна - самое паскудное и нелюбимое фронтовиками время года. Дороги развозит, более или менее передвигаться могут только гусеничные машины. В окопах, траншеях, блиндажах и землянках полно ледяной воды, и не обогреться толком, не обсушиться. И так - сутками, неделями…
        Весну сменило лето, и в сводках Совинформбюро замелькали названия - Курск, Белгород. Сообщали о тяжелых боях.
        Раненые собирались в коридорах, слушали сводки. Им не надо было объяснять, что кроется за словами Левитана «продолжаются упорные бои» - это шла операция «Цитадель».
        Когда Виктор смог ходить, он стал выбираться в скверик рядом с госпиталем, чтобы погреться на солнце. Питание в госпитале было неплохим, но веса он не набрал - видимо, все свои силы организм бросил на борьбу с болезнью.
        Выздоравливающие бегали на базарчик, находившийся неподалеку. Однако цены там были высокие: бутылка водки стоила четыреста рублей, а командир полка получал шестьсот пятьдесят рублей месячного довольствия. Однако складывались, покупали водку, малосольные огурцы, немного выпивали, закусывали и спорили, спорили, спорили… И конечно же, о боях, вспоминали разные случаи.
        Выписали Виктора в конце июня. Направили в запасной полк, располагавшийся в Пензе - туда поступали годные к строевой службе из всех госпиталей города.
        «Покупатель» забрал Виктора в первый же день. Он посмотрел на его петлицы, где на черном сукне красовались танки.
        - Танкист?
        - Командир танка, раньше самоходчиком был.
        И дернул же его черт за язык!
        «Покупатель» обрадовался, забрал его документы, вместе с другими отнес в штаб, и уже к вечеру они ехали в битком набитом вагоне. При выписке из госпиталя получили сухие пайки на три дня.
        Оказалось - ехали на Урал, в Челябинск. Там формировался вновь образованный самоходно-артиллерийский полк, получал технику.
        Виктор не горел желанием воевать на самоходке - понравился ему «шерман». По бронезащите и вооружению этот танк был равноценен нашему Т-34, но для экипажа был более комфортен - если это слово можно применить к боевой машине. Кроме того, у него был опыт боевых действий на самоходке, и он мог сравнить. Танк нравился больше, и в первую очередь поворотной башней - можно быстрее среагировать на цель, если она внезапно появилась с флангов. Самоходку же развернуть надо пушкой к противнику, а это потери драгоценных секунд. В скоротечном же танковом бою каждая потерянная секунда может решить исход поединка. Успел выстрелить первым и не промахнуться - твое счастье. К тому же у самоходок при более мощной пушке бронирование более слабое, чем у танков.
        Виктор корил себя за излишнюю поспешность. Промолчал бы, глядишь - в танковые войска попал, а не в самоходную артиллерию.
        Вновь прибывших разместили в казарме, а наутро разбили по экипажам. Но техники не было. Зачастую практиковалось, что полки или бригады сами прибывали на заводы, получали танки или самоходки, обкатывали их на полигоне при заводе и проводили стрельбы. Но тогда страна пребывала в жесточайшем цейтноте, и иной раз один день решал многое. Например, от участи Сталинграда зависело, вступят ли в войну Турция и Япония. Одолели врага, и обе страны не решились начать войну, хотя и в Закавказье, и на Дальнем Востоке приходилось держать боеспособные дивизии, тогда как в них очень нуждался фронт.
        Только через три дня их подняли ночью. На станцию прибыли два эшелона с новенькими самоходками, и красноармейцы во главе с командирами должны были разгрузить технику.
        Эшелоны стояли у разгрузочной площадки. С платформ самоходки съезжали своим ходом - за рычаги сажали опытных механиков-водителей.
        Виктор, увидев самоходки, обрадовался. Это были не легкие СУ-76 или переделанные из трофейной техники, а наши СУ-85. Сколько раз в свое время он видел эти самоходки в документальных кадрах кинохроники, на старых фото и в художественных фильмах!
        История их создания началась еще в марте 43-го года, когда в боях под Ленинградом наши войска захватили новейший немецкий танк T-IV «Тигр» из первых партий. Произвели осмотр и обстрел из отечественных пушек, и результаты повергли военное командование в шок. Танк имел броню такой толщины - особенно лобовую, даже не имевшую рациональных углов наклона, что ее смогла пробить только 85-миллиметровая пушка образца 1939 года. Ни Т-34, ни КВ, ни противотанковые пушки лоб корпуса и башни не пробили, только борт, да и то с близкой дистанции.
        Сразу двум КБ - Грабина и Петрова - предложили в ускоренном порядке сделать проект установки мощных пушек в корпусе самоходки СУ-122 на базе танка Т-34. СУ-122 имел в лобовом листе рубки гаубицу М-30 калибра 122 мм. Ее снаряды имели отличное фугасное действие и бронепробиваемость. Но как истребитель танков она не годилась, имела низкую скорострельность и малую настильность траектории.
        В рубку самоходки вписалось лишь орудие С-18 конструкции Петрова, но и оно не удовлетворяло военных. Только летом 1943 года на самоходку установили пушку Д5С-85 и провели испытания. Самоходку усовершенствовали: на крыше рубки первоначально установили бронеколпак с приборами наблюдения для командира, но вскоре заменили командирской башенкой по образцу немецких. По бронепробиваемости пушка Д5С-85 была на 57 % лучше пушки Ф-34-76 на танках Т-34 и КВ.
        Постановлением Государственного Комитета обороны № 3892 от 7.08.1943 года самоходку приняли на вооружение. Первым начал ее выпускать Уралмашзавод, прекратив выпуск Т-34. Самоходка обходилась в производстве дешевле и была мощнее, нежели танк. Проблема установки аналогичной пушки в танк была сложнее, орудие не входило в старую башню, а сделать ее просторнее не позволял погон. Круг замкнулся.
        А фронт постоянно требовал танков и самоходок с мощным вооружением. Противопоставить новым танкам T-V «Пантера» и T-IV «Тигр», а также самоходке «Фердинанд» было нечего. СУ-85 имела боекомплект 48 выстрелов и при закрытых люках имела скорострельность 6 - 7 выстрелов в минуту. Мощность двигателя, скорость хода, дальность пробега не отличались от базы - танка Т-34. Имела радиостанцию 9РМ, 24 гранаты Ф-1 и 5 противотанковых в гранатных сумках и два автомата ППШ для самообороны экипажа.
        Из самоходок формировались полки из четырех батарей по четыре боевые машины в каждой. Также самоходками комплектовались истребительные противотанковые полки. Производили их около года и выпустили более двух тысяч, пока их не сменила в 1944 году СУ-100.
        На Виктора, да и на других самоходчиков, СУ-85 произвела хорошее впечатление. Большой калибр, длинный ствол, обещающий высокую начальную скорость снаряда. Были в полку бывшие танкисты, хорошо знавшие Т-34, на базе которого была создана СУ-85, подтвердили, что нововведением была только пушка, которую ранее не устанавливали на другой бронетехнике.
        Уже следующим днем на полигоне начались стрельбы - экипажу следовало научиться обращаться с пушкой. Стреляли по деревянным макетам танков и пушек. Орудие оказалось удобным в обращении, все маховички были под рукой. Но из-за высокой мощности снаряда уже после нескольких выстрелов в боевом отделении из-за пороховых газов нечем было дышать, а вытяжной вентилятор помогал плохо. Выход был один - открывать башенные люки, иначе можно было задохнуться. Лица самоходчиков после стрельбы были черные от пороховой копоти.
        Неделю с утра до вечера они упражнялись в вождении и стрельбе. Виктор помнил, как в училище они стреляли на винтполигоне из пушек винтовочными патронами из вкладных стволов. Кажется, не так много времени прошло, а окрепла Родина, заводы выпускают все больше боевой техники, боеприпасов. И на тренировки снарядов и солярки не жалеют. Чем лучше подготовлены экипажи, тем меньше будут потери в боях. К тому же экипажи должны сработаться, в боевой обстановке это делать поздно.
        Механик-водитель, Антон Бояринов из Архангельска, раньше уже воевал на БТ и Т-34, был опытным, каждую свободную минуту возился с самоходкой. То гусеницу подтягивал, то регулировал тяги коробки передач.
        Наводчиком был молодой татарин Юнус. Боевого опыта он не имел, но все мишени на полигоне поражал исправно. Заряжающим в экипаже был Яков Ершов, из Сибири - небольшого роста, широкоплечий, физически очень сильный. В танкисты и самоходчики брали людей среднего и небольшого роста - высоким из-за тесноты приходилось туго. Причем у немцев танкисты тоже были невысоки ростом. Специфика!
        Экипаж Виктора был во второй роте старшего лейтенанта Русакова. Статный, жесткий, с двумя орденами Красной Звезды на ладно сидящей гимнастерке, предметом зависти самоходчиков.
        Виктор наград не имел. То ранение и госпиталь, а после них - новая воинская часть. Да и не баловали наградами в тяжелые для Красной армии сорок первом - сорок втором годах. Это после Курской битвы начальство на награды щедрее стало, а уж в 1944 - 1945 годах вообще не скупилось. Только, к досаде фронтовиков, не все их получали заслуженно. Некоторые из награжденных пороха вообще не нюхали - это тыловики, политработники, а также полевые походные жены.
        А потом поступил приказ - на погрузку.
        Ехали тремя эшелонами, прибыли под Киров - это недалеко от Брянска. Фронт так и назывался Брянским - здесь готовилось наступление. Наши - 3-я, 11-я и 50-я армии имели целью прорвать фронт.
        С немецкой стороны противостояла 9-я армия.
        Разгружались ночью, чтобы избежать налета вражеской авиации. Сразу совершили небольшой марш, рассредоточились. Немцы явно что-то подозревали, поскольку русские развили в своем тылу на этом участке активность. В небе постоянно барражировали самолеты-разведчики. Всем полкам было запрещено до начала наступления пользоваться радиосвязью.
        Батарея самоходок старшего лейтенанта Русакова, куда входил и экипаж Виктора, расположилась в небольшом селе. Начало сентября, деревья еще пышные, зеленые, самоходки замаскировать легко.
        Многие избы и постройки в селе были разрушены, ведь боевые действия проходили через него дважды. Сначала наступали немцы, а наши оборонялись. Село активно обстреливали из пушек, бомбили с самолетов. Потом наступали наши, гоня немцев на запад, и селу вновь досталось. Но уцелела церковь, и, что самое необычное, в ней проводились службы.
        Самоходка Виктора стояла недалеко от церкви, в одном квартале.
        Буквально через два дня после прибытия к Виктору, который изучал только что полученную топографическую карту предстоящих боевых действий, прибежал Юнус.
        - Командир, там поп у самоходки…
        - Чего он хочет?
        - Говорит - освятить.
        Виктору стало интересно. За все время, что он воевал, это был первый такой случай.
        Он вышел из избы, отведенной экипажу для проживания, и подошел к самоходке. Там и в самом деле стоял священник - в рясе и с большим крестом на груди.
        - Добрый день, батюшка.
        - И вам, воины, доброго дня. Позволите ли освятить вашу боевую колесницу?
        Вопрос был щекотливый: церковь от государства отделена, замполит и особисты бдят строго. Позволишь, а, не приведи бог, кто-то из экипажа проболтается, и до замполита дойдет - выволочки не избежать. И в то же время освятить самоходку хотелось - вдруг поможет? В бою за каждую мелочь, которая выжить надежду дает, цепляться будешь.
        - Давайте, - махнул рукой Виктор.
        В штрафбат не сошлют, дальше передовой не пошлют. В звании понизить могут за неподобающее командиру поведение - как будто это что-то изменит.
        Священник прочел молитву, окропил самоходку а затем и экипаж святой водой. Юнус, единственный из экипажа мусульманин, не отошел в сторону. Да и тяжело на фронте соблюдать обычаи. И свинину он ел наравне со всеми - одной кашей сыт не будешь.
        После обряда Виктор поблагодарил батюшку, налил ему полстакана водки из припасов и банку тушенки из НЗ отдал - им-то скоро в бой. Выживут - добудут трофеи, да и кормят в армии. А священнику-то как выживать? Доброе ведь дело делает, тоже служба.
        Что самое интересное - многие самоходчики, хоть коммунисты и комсомольцы среди них были, на освящение согласились. Но об этом все молчали, никто не стуканул замполиту. Перед лицом смерти заступничества Высших сил хотелось, партбилет от пули не прикроет.
        На третий день командир САП - самоходного артиллерийского полка - собрал у себя командиров рот и танков.
        - Завтра наступление. В семь утра артподготовка, потом двинутся танки. Мы идет вторым эшелоном, с дистанцией двести метров. Прошу каждого командира лично проверить боеукладки, уровень топлива в баках. За выход из боя по техническим причинам отдам под трибунал.
        Дальше пошли чисто тактические вопросы - какая батарея на левом фланге, какая в центре. Жалобы командиров пошли - помпотех с маслом трансмиссионным жмется.
        Уже в конце встал командир самоходки Савельев. Воевал он с первых дней, дважды горел, был человеком опытным и прямым.
        - Пулеметы бы нам ручные в каждую машину. Случись - подобьют, отбиться нечем.
        Это было правдой. У командира самоходки и механика-водителя - пистолеты, для заряжающих - ППШ. Случись столкновение с вражеской пехотой - чем отбиваться? У танков два-три пулемета есть. Упущение конструкторское, а отдуваться придется экипажу. Понятно, машина в спешке создавалась, не все учли.
        Было и еще одно, сильно досаждавшее - вытяжной вентилятор слаб. Это выявилось еще на полигоне, во время стрельб. Загазованность боевого отделения большая, после шестого-седьмого выстрела першило в горле, слезились глаза и грудь разрывал сухой кашель.
        Командир полка о проблеме знал, но отговорился:
        - Все, что положено по штату, есть. Остальное у немцев трофеями возьмете.
        И в самом деле, в целом самоходка получилась удачной. По мере выпуска ее понемногу модернизировали, улучшали, и в итоге с 1944 года стали выпускать СУ-85М, но пулемета на ней по-прежнему не было. Конструкторы объясняли его отсутствие теснотой компоновки. Экипажу и без того тесно в боевом отделении, а для размещения пулемета шаровая установка нужна, место для боезапаса. Потому почти все экипажи в дальнейшем имели трофейные немецкие пулеметы МГ. Они были надежнее нашего ДТ - танкового варианта ручного пулемета Дегтярева.
        Когда Виктор вернулся к самоходке, Юнус уже сходил на полевую кухню вместе с заряжающим Яковом. Они принесли котелки с обедом, хлеб, две пачки махорки и пачку папирос для командира, а еще фляжку водки. Получал ее старшина хозвзвода в канистрах, разливал по фляжкам.
        Сели обедать. Когда не спеша поели, Виктор объявил о завтрашнем наступлении. Все понимали - надо, но каждый внутри себя переживал это по-своему.
        За самоходку Виктор был спокоен - новая, исправна. Но как экипаж проявит себя в бою? От действий любого члена их маленького коллектива зависела жизнь всех остальных. Слаженность, быстрота - вот залог успеха.
        Ночью Виктор спал плохо, несколько раз просыпался. Слышал, как выходил покурить на улицу Антон. Только Юнус спал беспробудно, храпел, и Виктор даже позавидовал - стальные нервы у татарина, что ли? Или это поведение новичка, не нюхавшего пороха?
        Утром лица у всех были хмурые, но завтрак съели - отсутствием аппетита никто не страдал. Пехотинцы же перед боем старались не есть - при ранении в живот у голодного больше шансов выжить. Танкисты и самоходчики таких ранений обычно не имели. При попадании снаряда в танк они либо гибли все и сразу, либо получали ожоги. Кому везло, успевали выбраться, особенно если снаряд попадал не в боевое отделение, а в мотор или в ходовую часть.
        Не успели они как следует подхарчиться, как в стороне линии фронта сильно загромыхало - это били наши замаскированные батареи. Стреляли и минометы, и полковые и дивизионные пушки, стоявшие на передовой. Их поддержала корпусная артиллерия. А затем уже в дело вступила реактивная артиллерия.
        Самоходчики не видели, как ночью, скрытно подошел дивизион гвардейских реактивных установок БМ-13 «Катюша». Ракеты с воем, с огненными хвостами, с дымным шлейфом многочисленными кометами неслись на вражеские порядки.
        Когда «катюши» выпустили весь боезапас, они сразу снялись с позиции, и вся колонна их быстро проследовала мимо села. Была у них такая тактика: подойти поближе к передовой, нанести удар и тут же уйти. Охотились немцы за «катюшами», засекали их позиции и старались накрыть артиллерийским огнем. Но не сейчас.
        В шквале огня разных видов артиллерии немецкие пушки молчали. Наши били по заранее разведанным позициям, и фашисты понесли тяжелые потери.
        Пока шел артналет, по рации поступил сигнал о выдвижении. За грохотом пушек лязга гусениц и рева множества моторов не было слышно.
        Над передовой в разных местах взметнулись красные сигнальные ракеты, в бой двинулись танки. Прикрываясь их бронированными телами, из траншей и окопов поднялась пехота.
        По рации прозвучало:
        - Самоходы, вперед! Не подкачайте, сынки!
        Виктор узнал голос командира полка.
        Самоходки пошли в атаку.
        Виктор прильнул к наблюдательным приборам, однако целей пока не наблюдалось. Что можно было подавить, уже было разнесено артиллерийским огнем.
        Проехали мимо нашего подбитого Т-34, и Виктор сразу насторожился - где-то впереди противотанковая пушка. Поле боя затянуто пылью, дымом, слышны резкие звуки выстрелов танковых пушек и самоходок, горохом - автоматная стрельба.
        Нашим войскам удалось прорвать первую линию траншей, но вторая была укреплена лучше, имела бетонные доты и пулеметные гнезда в бронированных колпаках.
        Впереди вспыхнул танк.
        - Становись за ним! - скомандовал Виктор. На ходу определиться, откуда ведет огонь противотанковая артиллерия, сложно.
        Несколько минут они стояли, а наводчик и Виктор через приборы наблюдения осматривали позиции немцев.
        - Юнус, влево двадцать - пушечный дот!
        - Якши, увидел.
        - Яков, заряжай осколочным. Антон, выворачивай из-за танка, разворачивай вправо, и сразу - короткая остановка.
        Самоходка дернулась, немного развернулась и тут же остановилась. Юнус быстро вращал маховики наводки, нажал на спуск. Громыхнул выстрел, самоходку качнуло.
        Виктор смотрел в прибор наблюдения. Есть попадание! Дот заволокло дымом. Угодил Юнус в амбразуру или нет?
        Когда пыль и дым снесло в сторону, стало видно - попадание рядом с амбразурой. Дот был бетонный, спереди присыпан землей. Сейчас взрывом землю разметало, и бетон обнажился.
        - Юнус, чуть ниже… Яков, осколочный!
        Клацнул затвор.
        - Готово! - крикнул Яков.
        Стрелять бронебойным по бетону бесполезно, единственно эффективное средство - попасть в амбразуру осколочным, тогда расчет погибнет от осколков.
        Ствол пушки в доте шевельнулся. «По нам наводят», - мелькнуло в голове у Виктора. Неуютно себя чувствовать под прицелом. Сейчас все решает скорость - кто быстрее.
        Выстрелы прозвучали одновременно. В амбразуре дота сверкнуло, вырвалось пламя. Прямое попадание! Но и в самоходку угодил снаряд - удар был сильный.
        - Все целы?
        Отозвались все члены экипажа. Стало быть, сквозного пробития нет. Осмотреть бы самоходку снаружи, но сейчас выбираться из боевой машины опасно: пули так и свистят, периодически щелкая по броне.
        - Вперед!
        Самоходка рванулась за танками. У второй линии траншей - порванная колючая проволока, сломанные колья, трупы наших пехотинцев. А дальше - подбитый танк. С виду цел, люк башни распахнут, мотор не работает.
        - Остановка!
        Виктор приподнял люк, осмотрел танк. В борту боевого и моторно-трансмиссионного отделений зияли пробоины. Огонь, стало быть, велся слева.
        Закрыв люк, Виктор стал осматриваться через смотровые приборы. Где-то должен стоять танк или противотанковая пушка.
        Не успел он засечь, как по самоходке ударил снаряд.
        - Всем из машины!
        А сам схватил дымовую шашку, открыл люк, выбрался, скатился на землю, поджег шашку и отбросил ее в сторону. Самоходку укрыло дымом.
        Виктор отполз за танк и укрылся за ним. Эх, бинокля ему сейчас не хватает!
        Сзади раздался шорох. Виктор резко обернулся и схватился за кобуру, но это подполз наводчик. В одной руке он держал ППШ.
        - У нас ленивец разбит и два трака.
        Два трака - ерунда, на левом борту на банках прикреплены запаски - можно поменять. А вот ленивец в полевых условиях силами экипажа не сменить. И ремонтно-эвакуационную машину во время боя не вызвать, ее тоже подобьют.
        Юнус взобрался на танк, укрываясь за его башней, и стал смотреть влево.
        - Командир, я его вижу.
        - Сориентируй.
        - Одинокое дерево, справа от него - противотанковое орудие.
        - Увидел! Прищучить бы их…
        Самоходка лишилась хода, скоро прогорит дымовая шашка, и СУ-85 будет как на ладони. Для верности немцы могут загнать в нее еще один снаряд. А не в них, так в другую машину.
        Юнус вызвался сам:
        - Командир, я в танк заберусь. Если прицел исправен и пушка цела, разверну башню и шарахну.
        - Давай…
        Юнус забрался в открытый люк и почти сразу же выбрался из него, его стошнило.
        - Командир, там…
        - Не тяни резину!
        - Танкисты погибшие, двое. Наводчик и командир. Месиво сплошное. Остальные выбрались.
        Конечно, снаряд в левый борт угодил, туда, где находятся наводчик и командир. Их убило, но они своими телами остальных прикрыли.
        Виктор Юнуса понимал. Парень молодой, в боях не участвовал, смерти вблизи не видел. Разорванное в клочья тело и бывалых людей иногда в ступор вводит, что же тогда говорить о новичке? Смерть никого не красит, даже тех, кто мирно почил в собственной постели.
        Виктор решил сам забраться в танк.
        - Снаряды в боеукладке есть?
        - Есть - и осколочные, и бронебойные. «Катушки» сам видел.
        Бронебойные были не нужны, они для бронированных целей. А поразить расчет можно только осколочно-фугасным.
        Виктор влез на броню и тут услышал совет Юнуса:
        - Командир, лучше через десантный люк, он открыт.
        Виктор спрыгнул. Да, через нижний безопасней будет, немцы не засекут. Если люки у бронированной машины закрыты изнутри, открыть их можно только специальным ключом - такие имелись у ремонтников-эвакуаторщиков. И перед тем как буксировать подбитый танк или самоходку, надо было забраться внутрь и поставить коробку передач в нейтральное положение.
        Нижний люк был предназначен для безопасной эвакуации экипажа во время боя, и располагался он в донной части боевого отделения. Чтобы забраться через него, требовалась определенная ловкость: из положения лежа, на спине пролезть в люк и подтянуться на руках. Покидать машину Виктору уже приходилось, но вот влезать через десантный люк - впервые.
        Неловко, чертыхаясь, но он влез.
        Открытый верхний люк башни давал свет. Боевое отделение было забрызгано кровью. На сиденьях командира и наводчика - разорванные останки тел. Стараясь не смотреть, Виктор столкнул наводчика на днище:
        - Прости, брат.
        Он бегло осмотрел прицел, казенник - с виду все цело. Приник к прицелу: оптика не разбита, и это уже обнадеживает. Открыл затвор, вытащил из боеукладки осколочно-фугасный снаряд.
        В Т-34 до сих пор стояли 76-миллиметровые пушки. У них и гильза, и снаряд меньше тех, что на самоходке.
        Он загнал снаряд в казенник, затвор закрылся сам. Электропривод поворота башни не работал, и пришлось поворачивать ее вручную, рукояткой, долго и мешкотно. Выставив пушку по горизонтали, стал крутить маховичок вертикальной наводки. Теперь вражья пушка была точно на марке прицела.
        Он нажал на спуск. Выстрел! Снарядная гильза со звоном выскочила из казенника.
        Не глядя в прицел, Виктор соскочил с сиденья, схватил второй снаряд и снова зарядил в пушку. Если первым выстрелом промахнулся, будет шанс исправить ошибку вторым выстрелом.
        Но его не потребовалось. Немецкая пушка лежала на боку, было видно колесо.
        Однако Виктор выстрелил второй раз.
        На немецкой позиции взметнулся взрыв. Если кто и уцелел после первого снаряда, он неминуемо должен был погибнуть сейчас. Только одна ли пушка была? Или их батарея? Немцы обычно не стояли поодиночке. Но сколько он ни смотрел в прицел, других целей не обнаружил.
        Выбрался из танка он тем же путем, как и залез в него, - через нижний люк. У гусеницы его ждал Юнус.
        - Видел попадание! Якши, командир!
        - Якши будет, когда мертвых бояться не будешь. Бояться надо живых немцев, а не наших убитых.
        Юнус смутился - опростоволосился он.
        Виктор, пригнувшись, обежал танк и спросил у Антона:
        - Сам не исправишь?
        - Нет, ленивец менять надо и два трака.
        - Тогда вызывай БРЭМ.
        Танки и самоходки уже ушли вперед. Оттуда доносились звуки пушечной стрельбы, рев моторов.
        Виктор связался по рации с комбатом, доложил о повреждении самоходки, а потом вызвал ремонтников.
        БРЭМ прибыла через час. Трое чумазых механиков осмотрели повреждения.
        - Через пару часов готово будет!
        Виктор сперва не поверил, но технари на самом деле были мастерами. Они споро сняли с подбитого танка ленивец и переставили его вместо разбитого на самоходке. Траки заменили запасными. Работали умело, со знанием дела. Ходовая часть у Т-34 и СУ-85 была одинаковой, детали - взаимозаменяемыми.
        - Ну все, парни, мы свою работу сделали. - Старший из ремонтников вытирал руки тряпкой.
        - Спасибо, с меня трофей! - пообещал Виктор. - В машину! - подал он новую команду.
        Если самоходка на ходу, надо догнать своих. Их же однополчане сейчас дерутся, и им необходимо быть там.
        СУ-85 рванула вперед. Антон старался вести машину по гусеничному следу, оставленному танками - так меньше шансов подорваться на мине.
        Пока ремонтировались, наступающие успели с боем пройти километров пять-шесть. Немцы яростно сопротивлялись, но под напором превосходящих сил вынуждены были отступать.
        Общим направлением наступления был райцентр Локоть. И причем чем дальше уходили наши от бывших передовых позиций немцев, тем слабее было сопротивление. Тут не было бетонных или бронированных дотов, заранее оборудованных огневых артиллерийских позиций, окопов и траншей.
        К исходу дня наши войска продвинулись на десять километров.
        Бой затих только ночью. В темноте прицелы слепы - как у нас, так и у немцев.
        На следующий день наступление продолжилось, наши войска заняли райцентр Глушково и Комаричи, а на другой день - Ямполь.
        Но и немцы не сидели сложа руки. Они поняли, что их группировке в районе Брянска угрожает окружение. Наши военачальники научились грамотно планировать операции, а бойцы - воевать. И Красная армия действовала сейчас так же, как немцы в сорок первом. Танковыми соединениями проламывали оборону после массированной артподготовки и охватывали в клещи вражеские войска.
        Немцы начали подтягивать из тылов полки, не брезгуя нестроевыми частями, и 5 сентября предприняли контратаку. Из-за малочисленности резервов атака эта была сильной, но единственной. Контрнаступление было отражено - у Красной армии уже хватало боевой техники и боеприпасов. И что немаловажно - поддержки с воздуха. Наши самолеты - штурмовики и истребители - почти целыми днями, сменяя друг друга, висели над немецкими позициями, бомбили и штурмовали. После Курской дуги немцы потеряли преимущество в танках и самолетах. Из их рук был выбит один из главных козырей - авиация.
        А вечером поступил приказ - готовиться к маршу. Наиболее боеспособные части перебрасывались на сто километров севернее. Марши совершали в темное время суток, дабы не быть обнаруженными самолетами-разведчиками. Сбить «раму» было очень тяжело, летала она высоко, нашим истребителям была недоступна, и всегда - с сильным истребительным прикрытием.
        Накопив запас топлива и боеприпасов, уже 7 сентября советские войска перешли в наступление на Брянск. Бои были упорные, но к 10 сентября наши овладели городом Людиново и форсировали Десну, захватив небольшой плацдарм.
        При поддержке самоходчиков пехота ворвалась на железнодорожный узел Брянск-2. Сам поселок был небольшим, но важный как транспортный - через него шли автомобильные и железнодорожные пути.
        По рации Виктор получил приказ:
        - Всем машинам - к станции!
        Да только где она, эта станция?
        Пехота продвигалась вперед, с боем захватывая дом за домом - самоходки прикрывали ее огнем.
        СУ-85 Виктора продвигалась по узкой улочке, когда впереди через перекресток по поперечной улице проскочили два мотоцикла с колясками, а за ними - «Кюбельваген», автомобиль чисто армейский. Виктор сообразил - важный чин едет, бегством спасается.
        - Вперед и на перекрестке налево, - скомандовал он механику-водителю. - И сразу короткая.
        И Юнусу:
        - Бей осколочным по машинам.
        Самоходка выехала на перекресток, лихо повернула и застыла. Через несколько секунд раздался выстрел, и снаряд угодил под колеса вездехода. Взрывной волной его подбросило и перевернуло.
        - Давай к нему! - скомандовал Виктор Антону.
        Мотоциклы, не останавливаясь, умчались. Сейчас бы их из пулемета «догнать», да нет его…
        Самоходка остановилась у перевернутой машины.
        - Яков, бери автомат, и за мной!
        Виктор выбрался из самоходки, за ним - заряжающий. Оба подбежали к машине, и Виктор распахнул дверцу.
        Водитель, как и его пассажир на заднем сиденье, были мертвы. А в ногах убитого стоял толстый кожаный портфель.
        Виктор подтянул его к себе, отщелкнул замочек и заглянул внутрь. Бумаги, бумаги, а прочитать невозможно - немецкого языка он не знает. Решил забрать с собой, потом передаст комбату. Может быть, что-то ценное есть.
        Они вернулись в самоходку, и Виктор подал команду трогаться.
        Впереди показались пакгаузы. Возле одного из них - два немецких грузовика, солдаты суетятся.
        - Дави их! - приказал Виктор.
        Солдаты при виде советской самоходки разбежались в разные стороны.
        Самоходка ударила корпусом в один грузовик, потом в другой - раздался хруст и скрежет сминаемого железа. А впереди - рельсы.
        - Направо.
        Самоходка свернула, и в приборах наблюдения появилось несколько составов. Один состоял из пассажирских вагонов, и на его бортах были четко видны красные кресты - состав был санитарным.
        Второй состав был из грузовых платформ. На них - ящики, какая-то техника, покрытая брезентом. То ли эвакуировать собрались, то ли резервы из тыла прибыли…
        Третий состав состоял из грузовых вагонов, и что было в них - неясно.
        - Антон, жми вперед!
        Самоходка Виктора ворвалась на станцию со стороны хвоста эшелонов - он хотел прорываться к голове, где пыхтели паровозы.
        Немцы не ожидали, что русские появятся так быстро, между путей ходили солдаты с котелками в руках. При виде самоходки они бросали котелки и в панике разбегались. Между путями расстояние невелико, только самоходке проехать. Солдатам деваться некуда, и они кинулись под вагоны.
        На станции поднялась паника, один из составов медленно тронулся.
        - Антон, газу! - закричал Виктор.
        Самоходку трясло и раскачивало, приходилось проезжать стрелки, ломая и круша их.
        Самоходка обогнала поезд, выбралась на выходные стрелки и развернулась.
        - Юнус, бей по паровозу осколочным!
        А паровоз неумолимо надвигается… Вес у эшелона большой, тысячи тонн, и самоходку он просто столкнет.
        Бах! Выстрел прозвучал неожиданно - Юнус не больно-то и целился. Паровоз - цель большая, с близкой дистанции не промахнешься.
        Паровоз окутался паром, из многочисленных отверстий хлестала, ширя, горячая вода, бил струей пар.
        Но инерция велика, и паровоз продолжал надвигаться…
        - Антон уводи самоходку!
        Боевая машина дернулась, гусеницы скрежетали и скользили по отполированным рельсам.
        Но паровоз, не дойдя до самоходки буквально пару метров, встал.
        Виктор рукавом смахнул пот со лба. Страшновато, когда на тебя надвигается такая махина!
        Самоходка съехала со стрелок.
        - Давай к вокзалу, влево!
        Однако на перроне уже было пусто, немцы разбежались. На выходных стрелках станции, препятствуя выходу других эшелонов, стоял подбитый паровоз. Еще один паровоз был прицеплен к санитарному поезду. Да, впрочем, если бы он и уехал, Виктор не огорчился бы. Не воевать же с ранеными, не по-мужски как-то… Хотя наших раненых немцы не жалели, расстреливали прямо на госпитальных койках или в санитарных палатках. Но он же не хотел уподобляться фашистам!
        Самоходка застыла на перроне напротив вокзала, развернувшись к нему пушкой. Виктор здраво рассудил, что в здании - телеграфная и телефонная связь с соседними станциями; там дежурный по станции, отдающий приказы на перевод стрелок и управляющий движением, семафорами.
        - Яков, с автоматом за мной! Юнус, если что - стреляй из пушки по вокзалу.
        В боевой обстановке механику-водителю по приказу было не положено покидать самоходку.
        Виктор выбрался из самоходки, вытащил из кобуры пистолет и передернул затвор. Яков держал автомат наизготовку.
        Они открыли дверь в вокзал, прямо в зал ожидания, и увидели - он полон немцев, человек сто, как не больше. Все при оружии, кое-кто перевязан бинтами. И их много, а самоходчиков - всего двое.
        Расклад плохой, но Виктор не растерялся. Он понимал: немцы набились в вокзал, потому что за жизни свои боятся, испуганы. В окна видят, что самоходка стволом пушки едва ли не в стекла упирается, и сколько еще русских на станции - им неизвестно.
        - Хенде хох! - крикнул Виктор.
        Немцы дружно вскинули руки. Дисциплинированный народ! Как бы еще сказать им, чтобы оружие положили на пол? Правда, из немецкого, кроме «хенде хох», он только еще «хальт» знает, но они и так стоят…
        Выручил Яков.
        - Оружие на пол! - по-русски приказал он и повел стволом автомата.
        Немцы поняли его, загромыхали винтовки и автоматы, падающие на пол.
        - Машиненгевер - туда!
        Немец понял, поднял автомат, прошел в угол и бросил его там. По очереди подходили другие: кто-то клал на пол винтовку, другие швыряли зло. Что-то не очень походили они на лихих вояк, какими были в сорок первом. Небриты, некоторые в очках… Как позже узнал Виктор, это были солдаты-связисты, а также раненые из ходячих с санитарного поезда.
        Когда оружие было сложено в углу, куча получилась большая, и Виктор задумался. Что с ними делать? Охранять? Так ведь у него своя боевая задача есть… Отпустить? Разбегутся, и не факт, что не попытаются пробиться к своим. Вот же, взял пленных на свою голову!
        - Яков, дай мне автомат из трофейных. Сходи к вагонам, посмотри - что там?
        Яков вскоре вернулся:
        - Коробки картонные.
        - С чем?
        - А я смотрел?
        И Виктор принял решение.
        - Вег! - он повел стволом к двери.
        Подогнав пленных к вагону, дверь которого была сдвинута в сторону Яковом, он скомандовал:
        - Яков, пусть они выгружают коробки на перрон.
        - А как им сказать? Я же не бельмеса по-ихнему…
        - Сам покажи…
        Пленные быстро поняли, что от них хотят эти русские, и стали разгружать вагон.
        Виктор отдал автомат Якову:
        - Присмотри за ними.
        Сам же бросился на вокзал - искать дежурного. Только его и след простыл.
        На столе стояли телефоны, и, пока Виктор соображал, как ему поступить дальше, один из них зазвонил. Он снял трубку.
        Говорили по-немецки, тон был приказной. «Наверное, из самого Брянска звонят», - Виктор положил трубку.
        Рядом пульт, лампочки сигнальные помигивают. Из пистолета пальнуть? Или взорвать гранатой? А вдруг нашим пригодится? И он не стал ничего трогать.
        Выйдя на перрон, он увидел, что пленные уже заканчивают разгрузку.
        Их загнали в пустой вагон - еле вошли стоя. Дверь задвинули, набросили задвижку.
        Слева послышалась стрельба, и оба побежали к самоходке. Оказывается, это наши прорвались и к станции бежали немцы.
        Самоходка Виктора подъехала к концу перрона и развернулась пушкой к отступающим. Немцам деваться некуда, и они стали бросать оружие и поднимать руки.
        К вокзалу подъехали две самоходки - на одной был номер машины комбата. Да он и сам выскочил.
        - Ты как здесь раньше нас оказался?
        - С той стороны, - махнул Виктор рукой, - пленных взяли, человек сто. Правда, не считали, в вагоне заперли.
        - Покажи!
        Виктор подвел комбата к вагону, открыл дверь. Из вагона на них испуганно смотрели пленные гитлеровцы.
        - Нас опередил, молодца! Поставь кого-нибудь их стеречь. А это что за ящики?
        - Не знаю, из вагона выгрузили. За этим эшелоном еще санитарный стоит.
        Комбат открыл картонную коробку - в ней были консервы. И во второй коробке, и в третьей тоже…
        - Знать бы еще, что в них, да языка не знаю, - вздохнул комбат. - Говорил батяня - учи! Не слушал его, а вот как сейчас бы пригодилось…
        Комбат вытащил из штанов перочинный нож, откинул лезвие и вскрыл банку.
        - Рыбные консервы! Неплохой улов. Надо в хозвзвод сдать.
        - Товарищ комбат, у меня еще портфель с бумагами. Немецкую машину подбили, а в ней офицер был. Я портфель забрал.
        - Давай. В штаб передам, пусть переводчики посмотрят.
        Виктор сходил к самоходке и принес комбату портфель.
        Как в дальнейшем оказалось, бумаги были ценными. Офицер был из службы снабжения, и на карте были отметки о дислокации частей, накладные - кому что поставлено из продуктов или обмундирования. Еще - приказы по армии о дислокации.
        Комбат написал в штаб рапорт на Виктора, дескать - первым на станцию ворвался, паровоз подбил, захватил два эшелона и взял в плен роту пехотинцев. Да что говорить, комбат тертый мужик был…
        Виктора и его экипаж представили к наградам - каждый получил по медали «За отвагу». А комбат - Красную Звезду, командовал-то батареей он… Под шумок награды получили вовсе не причастные к событиям - замполит полка и некоторые тыловики.
        Глава 8
        Поединок
        Награду Виктор получит, но позже. Сейчас же он и экипаж готовились к новым боям. Они заправили самоходку, загрузились боеприпасами. В погрузке снарядов участвовал весь экипаж. Один человек подавал снаряды из ящиков, второй, стоя на броне, передавал третьему, в люк, третий - четвертому, ну а четвертый - уже в боеукладку.
        Располагались снаряды в тесном боевом отделении в нескольких местах. В нише левого борта - 19 выстрелов, в ящике под казенником пушки - 18, в вертикальном стеллаже у моторного отделения - 10 и один, вертикально - у левого борта. В бою заряжающему было крайне неудобно.
        Потом всем экипажем чистили банником ствол. Работа тяжелая, и в итоге все были мокрыми от пота. Но от чистоты и исправности пушки в бою зависит все, потому от этой работы никто не отлынивал.
        Выполнив всю работу, экипаж уселся есть. К перловой каше, которую принес с кухни Юнус, добавили трофейных рыбных консервов, и получилось вполне сытно, даже какое-то разнообразие ощутили. А полевая кухня разнообразием их не баловала.
        Утром получили приказ - следовать за танками, поддерживать их огнем. Необходимо было взять другой важный узел, Брянск-1, тогда немцы не смогли бы доставлять по железной дороге подкрепление - ведь Брянск-2 уже был в наших руках.
        На танки и самоходки посадили десант из пехотинцев, и Виктор сразу предупредил десантников:
        - Как только стрелять из пушки начнем, прыгайте с машины и бегите за нами, под прикрытием. Если увидите пушку или вражеский танк, сообщите.
        - А как? Мотор-то у вас грохочет! - Это спросил сержант пехотинцев.
        - А ты по броне постучи - ну хоть тем же прикладом, я люк открою.
        - Ага, понял.
        Пехотинцам пространство лучше видно, чем самоходчикам из бронированной коробки.
        Они тронулись и несколько километров двигались за танками без стрельбы, не встречая противника.
        За пару дней немцы успели оборудовать огневые позиции, отрыть траншеи полного профиля. Подпустив танки поближе, они открыли огонь с трехсот метров.
        Несколько танков тут же вспыхнули. Пехота покинула боевые машины и залегла.
        Танки стали отстреливаться, маневрировать. Пушки немцы хорошие поставили - трофейные, советские, переделанные - наши их «гадюками» прозвали. Их снаряды пробивали даже лобовую броню башен и корпусов. Одно только танкисты могли им противопоставить - маневр, тогда наводчику сложно удержать танк в прицеле.
        Самоходчики тоже в стороне не остались: обнаруживая огневые точки, они подавляли их. Их 85-миллиметровые осколочно-фугасные снаряды обладали большей мощью, чем танковые.
        С короткой остановки самоходка Виктора сделала два выстрела, поразив пушку.
        Однако у немцев стояла не одна батарея. Местность была ровная, танкоопасная, немцы в танковых атаках поднаторели и знали, где пушки против русских выставить.
        Но и русские опыт боевой приобрели и напролом уже не лезли. По рации вызвали штурмовики, а пока танки попятились назад.
        Виктор же узрел лощинку, идущую наискосок в немецкую сторону.
        - Антон, вправо давай, только зигзагами.
        Самоходка рванула в сторону лощины, а дым от горящих танков прикрыл маневр.
        Ложбина, хоть и неглубока была, скрывала самоходку полностью. Единственно, чего следовало опасаться экипажу, так это противотанковых мин, но немцы не успели их поставить. Брянск был под оккупацией два года, и немцы расслабились, думали - навсегда пришли. Что их беспокоило, так это партизаны, но действовали они в лесах западнее Брянска. Вот там немцы минировали тропы и грунтовые дороги, но противопехотными минами, а они тяжелой технике не страшны.
        Только немцы ложбину вниманием не оставили. Они отрыли капонир, установили в нем танк T-IV с длинноствольной 75-миллиметровой пушкой, и получился бронированный пушечный дот.
        Счастье самоходчиков, что они вовремя узрели земляной бруствер по бокам капонира. Виктор сразу приказал Юнусу:
        - Бей бронебойными. Антон, короткая, и после выстрела - вперед.
        Грохнул выстрел, самоходка рванулась вперед. Как потом, уже при осмотре оказалось, снаряд угодил в командирскую башенку, снес ее вместе с приборами наблюдения и убил командира.
        С некоторым промедлением танк выстрелил - все-таки наводчик и остальной экипаж уцелели. Торопился наводчик вражеский, да и Антон через каждые полсотни метров направление движения менял - совсем немного, но шел пологим зигзагом.
        Немецкий снаряд прошел рядом с боевой рубкой, снес прикрепленное к борту бревно, предназначенное к самовытаскиванию.
        - Юнус, стреляй! Антон, короткая!
        После резкой остановки пару секунд выжидать приходится, пока самоходка качнется последний раз и замрет. В это время наводчик маховики быстро крутит, цель в прицел ловит. Да еще и цель невелика, над землей только верхняя часть башни танка видна.
        Юнус выстрелил. Попадание! Виктор сам видел, как выбило искры из брони танка, хоть немцы и стали покрывать свои танки циммеритом. Циммерит - это состав такой на основе цемента, чтобы противотанковые гранаты не прилипали магнитным дном - появились такие у русских.
        Однако «немец» не горел.
        - Юнус, еще один!
        Экипаж действовал как единый организм. Сразу после выстрела, едва гильза успела выскочить из казенника, Яков уже вогнал в ствол новый снаряд:
        - Готово!
        И через мгновение - еще один выстрел.
        Яков через люк выбросил наружу обе гильзы - уж больно дым от них едкий идет, пороховой.
        - Вперед!
        Самоходка была уже довольно близко от танка. Если он выстрелит, никакая броня не спасет, уже сотня метров осталась.
        Они остановили боевую машину в десятке метров от капонира. Виктор и Яков выбрались из самоходки - Яков держал наготове автомат.
        Однако люки танка были закрыты, никаких звуков не было слышно.
        Виктор стал осматривать танк. Ага, первым выстрелом снесло командирскую башню, поэтому у немцев заминка вышла. Вторым снарядом они угодили в бронемаску пушки, и ее заклинило, стрелять немцы не могли. Следующим выстрелом они пробили лобовую броню башни.
        Виктор перепрыгнул с земляного бруствера на моторное отделение танка и заглянул внутрь через дыру, образовавшуюся на месте командирской башенки. Все находящиеся там члены экипажа были мертвы, пространство вокруг забрызгано кровью.
        Измельчал немец, подготовка уже не та. Как помнил Виктор, в начале войны немцы грамотнее воевали. Да и то, третий год пошел, повыбили опытных вояк-то, которые в танковых школах долго учились. А сейчас подготовка ускоренная. Вот танк явно лучше стал. Вместо коротенькой пушки, самими немцами прозванной «окурком», сейчас длинноствольная стоит, с набалдашником дульного тормоза. На лобовую броню дополнительные листы брони наварены, по бокам броневые экраны навешаны. Бронезащита усилилась существенно, и вес увеличился. А вот проходимость по мягким грунтам ухудшилась. Все это Виктор ухватил с первого взгляда, поскольку знал уже, что в воинском деле каждая мелочь важна. Но главное, он убедился лично, что с 85-миллиметровой пушкой эффективно воевать можно, и уверенности у него прибавилось.
        Послышался рев танкового мотора - он приближался справа.
        - В машину, быстро!
        Яков побежал к самоходке, Виктор - к склону лощины. Упав на землю, он прополз немного.
        Ешкин кот! Сюда T-III несется! Видимо, немцы слышали стрельбу пушек, а рация на уже подбитом T-IV не отзывается. Вот они и решили проверить, что с экипажем случилось.
        Виктор отполз, вскочил и бросился к самоходке. Закрыв за собой люк, он подключился к ТПУ - танковому переговорному устройству, иначе его приказы в шуме двигателя никто не услышит.
        - Парни, к нам немцы на танке едут. Антон, разверни машину вправо, Яков, заряжай «катушкой». Юнус, как только танк покажется, сразу бей, и еще раз - для верности.
        Немцы самоходку не видели и потому допустили роковую для себя оплошность - они остановились на самом краю. Лощина хоть и пологая была, глубиной всего лишь три-четыре метра, но в месте, где сходились края и был отрыт капонир, склон был крутоват.
        Самоходчикам был виден лоб корпуса и небольшой участок днища танка. А броня снизу самая тонкая.
        Пользуясь тем, что немцы пока их не увидели, Юнус начал крутить маховики. Обзора вниз приборы наблюдения у танкистов не дают - мертвая зона. Но если люки откроют и выглянут, сразу засекут.
        - Командир, угла возвышения не хватает!
        - Антон, задом десяток метров.
        Самоходка взревела мотором и сползла вниз. И почти сразу после остановки - выстрел. Второго делать уже не пришлось, раздался взрыв. Сильный, видимо - в боеукладку угодили. С танка сорвало башню, из погона вырвалось пламя - на десяток метров вверх, и взрывная волна, ворвавшись даже через смотровые щели самоходки, обдала жаром.
        - Ни фига себе! - только и смог выговорить удивленный Антон.
        Люки хоть и закрыты, но не герметичны, а у механика-водителя он как раз на только что подбитый танк выходит. Два люка боевой рубки вверх смотрят - там волна слабее была. Вокруг танка трава пересохшая от жара вспыхнула.
        За один бой два танка подбили - это безусловный успех, не каждый такой удачей похвастаться может. А главное - самоходка и экипаж целы.
        Только и у немцев подозрения появились, они ударили по лощине из тяжелых минометов. Из пушек бить бесполезно, снаряды поверху пройдут. А у минометов траектория полета мины крутая, они сверху падают, и при определенном опыте минометчики могут попасть в одиночный окоп. Но самоходке осколки не страшны, только прямое попадание машину может изувечить.
        Немцы били наугад, самоходку они не видели. Разрывы стояли сплошной стеной, грохотало сильно. По броне били осколки, камни, комья земли.
        - Вот суки, хоть бы мотор не повредили, - бросил в сердцах Антон.
        Они сидели молча, пережидая налет. Внезапно в наушниках зашипело:
        - Седьмой, Седьмой, где вы?
        Виктор узнал голос комбата.
        - Седьмой - Первому. Машина и экипаж целы, подбиты и сожжены два танка! - не удержался Виктор.
        - Отлично! Где находитесь?
        - В лощине, рядом танк горит.
        - Вижу. Я думал, его артиллеристы подбили.
        - Нет, запишите его на счет батареи.
        За каждый уничтоженный вражеский танк давали денежную премию. Небольшую, конечно, но все же приятно.
        - Тогда так: в твою сторону идут бронетранспортеры с пехотой, наблюдаю четыре штуки. Уничтожь!
        - Понял, конец связи! - Виктор отключился.
        - Чего комбат от нас хочет? - поинтересовался Яков.
        - В нашу сторону бронетранспортеры идут с пехотой.
        - Побьем, чай не танки!
        - Ну тогда заряжай тупоголовым.
        Бронебойные снаряды были нескольких типов, все были созданы для зенитной пушки 52К, только новинку добавили - «катушечные» снаряды, или, если правильно, подкалиберные. Зениткам они ни к чему, у них цели другие. Тупоголовый же, в отличие от «катушки», после пробития брони взрывался внутри.
        Лязгнул затвор.
        - Готово! - закричал Яков.
        - Антон, выводи машину из ложбины.
        Еще неизвестно, где бронетранспортеры и нет ли поблизости танков или противотанковых пушек в засаде. Нужно быть очень осмотрительным.
        Только самоходка выбралась на ровную землю, Юнус закричал:
        - Вижу «броники», четыре штуки, удаление шестьсот!
        - Огонь! - скомандовал Виктор, сам же приник к приборам наблюдения. В отличие от наводчика через его приборы имеется круговой обзор, правда, с узкими непросматриваемыми зонами. Не притаилась ли еще опасность?
        А пушка самоходки выпускала снаряд за снарядом. Как только они подбили первый бронетранспортер - полугусеничный, похожий на бронированный гроб Sd kfz 251, другие остановились и из них стали выпрыгивать солдаты. На брониках только пулеметы, против самоходки они не «пляшут».
        А Юнус, разбив все машины и стараясь уничтожить живую силу противника, перешел на стрельбу осколочными снарядами.
        - Не переводи снаряды! Антон, дави их!
        Самоходка ринулась вперед. Пехота, уцелевшая после обстрела снарядами, стала разбегаться. Кого-то догнали, раздавили, но за каждым пехотинцем гоняться на тяжелой бронемашине не будешь.
        - Антон, давай к транспортерам!
        Два из них уже горели, другие же два выглядели неповрежденными. Виктор хотел снять пулемет, надежный МГ-34, либо МГ-42.
        Самоходка остановилась рядом с бронетранспортерами, и Виктор осмотрелся через приборы. Явной угрозы не было.
        - Яков, с автоматом на выход!
        Они выбрались наружу. С обеих сторон их защищала броня. Справа - их самоходка, слева - бронетранспортер.
        Виктор открыл дверь бронетранспортера. На полу - несколько убитых немцев.
        Он забрался внутрь, снял пулемет с вертлюга и подал его Якову:
        - Неси в самоходку и возвращайся.
        На полу бронетранспортера стояли коробки со снаряженными лентами - как их не взять? Он переставил коробки к открытой дверце, из кобуры убитого офицера вытащил «парабеллум» и запасной магазин. У многих самоходчиков такие трофеи были, теперь будет и у него.
        За сиденьем водителя транспортера - солдатский ранец из телячьей кожи. И его прихватил. А вот карабины пехотинцев ему не нужны, в самоходке тесно.
        Яков понес пулеметные коробки, а Виктор - ранец.
        Забравшись в самоходку, Виктор доложил комбату о выполнении задания.
        - Молодец! После боя рапортом в штаб сообщу. У тебя тихо?
        - Не стреляют.
        - Ты постой где-нибудь в укромном месте. Скоро атака будет, поддержишь огнем с фланга.
        - Понял.
        - На рожон не лезь только! Конец связи.
        - Антон, давай к деревьям…
        Это местечко Виктор еще с бронетранспортера присмотрел. Крона дерева большая, и случись авианалет, их сверху видно не будет.
        Подъехали, встали. Виктор открыл ранец. Сверху лежало чистое белье, но его сразу же забрал Антон:
        - Сгодится вместо ветоши.
        За бельем, завернутые в газету, лежали несколько палок копченой колбасы. У парней от ее запаха скулы свело и слюнки потекли: копченая колбаса на фронте - большая редкость. Если наши ее и выпускали, то до передовой она не доходила. Виктор дал каждому по палке и сам вцепился зубами в кусок, отрезанный от своей. Запах был одурманивающий, а вкус полузабытый. Да, хорошо немцы своих солдат снабжают!
        Яков с набитым ртом невнятно проговорил:
        - Хлебушка бы еще!
        - И без хлеба вкусно, - возразил ему Антон, - да еще и войдет больше…
        Колбасу умяли быстро.
        Еще в ранце оказался набор для бритья - отличная опасная бритва золингеновской стали, помазок и оселок для правки. Их забрал себе Яков: щетина на его лице была жесткой и отрастала быстро. Но - самое удивительное для передовой дело - в ранце лежал флакон одеколона. Его Виктор оставил себе: все-таки на инструктажи ходит, и лучше одеколоном пахнуть, чем соляркой.
        Только они успели перекусить трофейной колбасой, как получили приказ - в атаку! Снова двинулись вперед танки, за ними - пехота и самоходки.
        Виктор сразу увидел, что танков и самоходок стало меньше. Кого из приятелей он не досчитается после боя?
        Они выждали несколько минут, чтобы немцы отвлеклись на танки.
        - Антон, вперед! И забирай вправо…
        Вправо - это в тыл к немцам. Надо ударить внезапно, панику создать. Немцы после Сталинграда окружения боялись, как наши после Вяземского котла.
        С полкилометра они никого не встречали, но потом въехали на батарею зениток - малокалиберных «эрликонов». Для штурмовиков и истребителей наших - злопакостная штука, уж очень скорострельные. Однако против брони самоходки и они слабоваты были.
        Зенитчики, как увидели самоходку, даже стрелять не попытались, кинулись врассыпную.
        - Зенитки дави! - приказал Виктор.
        Сминаемое железо хрустело и трещало под гусеницами.
        Раскатали батарею подчистую и двинулись дальше - туда, откуда доносилась стрельба.
        Зашли в тыл противотанковой батареи. Расчеты суетились у пушек и самоходку заметили поздно. Юнус открыл огонь осколочными снарядами, чтобы пушки против них не успели развернуть.
        А самоходка - уже вот она, на первую пушку навалилась, вздыбилась над нею и смяла.
        Пушкари от всех пушек кинулись убегать прочь. Развернуть пушки они не успевали, а страшные русские - вот они, уже совсем рядом. Задержишься на секунду - и раздавит, раскатает в кровавое месиво.
        Виктор, увидев группу убегающих, не выдержал. Люк открыл, высунулся из него по пояс - и давай из пулемета трофейного их поливать, до того ненавистны ему были немецкие противотанкисты! Самые главные враги для советской бронетехники!
        Он успокоился, когда лента закончилась. Опустился на сиденье, прикрыл люк. От интенсивной стрельбы не то что ствол - кожух раскалился, руки обжигает.
        - Ну ты даешь, командир! - покачал головой Юнус.
        Прямо перед самоходкой вывернул танк - наша «тридцатьчетверка».
        - Не отставай! - закричал Виктор Антону.
        Танк прямым ходом шел к станции - надо было взять железнодорожный узел. Уже были слышны истошные гудки паровозов - это немцы пытались увести со станции составы.
        Они ворвались в пристанционный поселок - до войны в нем жили в основном семьи железнодорожников. Т-34 летел вперед, выжимая километров сорок, и самоходка от него не отставала. На ухабах и выбоинах ее трясло и подбрасывало, и через приборы ни черта не было видно - так они прыгали перед глазами. Виктор еще удивлялся - как это Антон дорогу видит? Некстати вспомнился анекдот о носороге, у которого плохое зрение, но это уже проблема окружающих.
        На одном из перекрестков немцы пытались установить противотанковую пушку. Они выкатили ее, развели станины - и сразу бросились врассыпную. Танк навалился на пушку и раздавил ее своей многотонной тяжестью. А следом за танком по ней еще и самоходка проехала. Так, друг за другом, они и ворвались на станцию. И пошла веселуха! Оба ведут огонь из пушек, а танк еще и из пулеметов все живое вокруг себя поливает. Корпусами какие-то ящики бьют, гусеницами давят.
        Паника поднялась жуткая. Немцы уже думали не об обороне станции, а как бы самим спастись.
        Танк доехал до паровоза, повернул башню да как шарахнет! Все вокруг затянулось паром, не видно ни зги.
        Танк попятился назад - Виктор скомандовал Антону выбираться к выходным стрелкам и покрутиться на них. Выведут стрелки из строя - ни один эшелон не уйдет. Правда, станция имеет еще один выход с противоположной стороны, но туда поезда не пойдут, там уже наши.
        Следом за Т-34 и СУ-85 на станцию выехал легкий танк Т-60. Такого у самоходчиков не было, он был явно из танковой бригады. И сразу - из пулемета по невидимой самоходчикам цели огонь открыл.
        Наступила тишина - ни выстрелов, ни криков. Из-за вокзального здания выбежала наша пехота, однако дело уже было сделано, железнодорожный узел взят.
        Солдаты разбежались по составам. Путей много, и на каждом - эшелон. Цистерны с горючим, выгоны с боеприпасами, провизией, обмундированием. Однако пехоту интересовала только еда и выпивка. Хоть и призывали командиры дальше наступать, да разве солдата от трофеев оторвешь? Не часы ведь наручные с убитых снимали, хоть и такое было, а поесть хотели, но перед этим - выпить, чтобы напряжение снять.
        Замполиты ротные бегали, в воздух из пистолетов стреляли, пытались наступление в сторону города Брянска организовать. Но зачем наступать без артподготовки, без поддержки бронетехники? Танки и самоходки нуждались в пополнении боеприпасов, боеукладки почти опустели. Но самое главное - необходимо было пополнить запасы топлива. Если танкистам двигатель нужен для движения, то самоходчики без работающего двигателя даже грубую горизонтальную наводку осуществить не могут - для этого корпус машины поворачивать надо. У самоходчиков в боевых условиях двигатели не глушились, при работе на холостом ходу топливо тоже расходовалось и баки осушались быстрее, чем танковые.
        Технические службы подсуетились, подвезли снаряды и патроны. К бензовозам сразу по две самоходки подгоняли, но бак 470 литров только основной. А ведь еще дополнительный есть - снаружи, цилиндрический. И из него топливо расходовалось в первую очередь.
        К вечеру танкисты и самоходчики были готовы к новому наступлению. Радовались, что полевую кухню подвезли, водку на экипажи щедро налили, по тройной дозе - до подсчета потерь продовольствие по полной норме получали. Только в полку из 16 самоходок семь осталось: три были в ремонте, а остальные сгорели. Такие машины не эвакуировали, ремонтировать их было бесполезно. Броня после пожара теряла закалку и удар снаряда уже не держала, трескалась и легко пробивалась.
        К утру в штаб полка поступили сведения из дивизии. По данным авиаразведки, немцы оставили некоторые позиции и стягивались в Брянск для усиления обороны. Но в войсках уже никто не сомневался - они возьмут город! Настроение было боевое, люди почувствовали вкус побед. Конечно, солдаты устали, особенно пехотинцы, и завидовали танкистам. Один даже как-то сказал Виктору:
        - Вам хорошо, вы на самоходке… По любой грязи проедете, да и за шиворот не капает.
        - Так в чем проблема? - не растерялся Виктор. - У нас некомплект экипажей. Иди заряжающим. Долго ли научиться снаряды различать да из боеукладки в казенник вбрасывать?
        Однако боец отмахнулся:
        - Ну я уж лучше ногами… У вас ведь гроб бронированный! Навидался я уже, как танки горят.
        Вот и пойми пехоту! С одной стороны, завидуют, а сесть в танк или самоходку боятся. И правда, танкисты или самоходчики погибали экипажами, редко случалось, когда кто-нибудь один спасался, особенно среди самоходчиков. У них боевая машина и броню имеет более слабую, и компоновку более тесную.
        Утро началось с артподготовки. Били из многих стволов по разведанным позициям, по окраинам города. Особое внимание уделялось заводским трубам, мачтам, высоким зданиям. На них обычно корректировщики огня, снайперы, наблюдатели сидели - своего рода глаза своих войск.
        Не успели стихнуть взрывы снарядов, полетели, пуская реактивные снаряды, и сбрасывая бомбы, штурмовики. Потом еще и из пушек передовую обработали. Казалось, там никому не выжить, вся земля была изрыта. Однако когда пошли в атаку, фашисты открыли ответный огонь. Конечно, часть их пушек, танков и пулеметных гнезд была уничтожена. По пушкам, ведущим огонь, били танки и самоходки - особенно эффективным был огонь СУ-122.
        Гаубицы стреляли тяжелыми снарядами, фугасное действие которых велико. Одного попадания в огневую точку хватало, чтобы ее разрушить. И хотя их выпуск уже прекратили, командиры дивизий требовали подбросить для усиления хотя бы десяток таких машин.
        В одном месте танки прорвались через оборону, и в прорыв хлынули самоходки, побежала пехота.
        Городской бой - самый сложный. Сверху из здания могут швырнуть противотанковую гранату, иной раз пулеметчик, засевший на третьем этаже, нашу пехоту огнем поливает… А у танкистов и самоходчиков пушки на большие углы вверх не поднимаются, у СУ-85 максимальный угол возвышения двадцать пять градусов. И приходилось пехоте каждый подъезд с боем брать, немцев оттуда выкуривать. Но и бронетехника помогала.
        На одном из перекрестков по броне самоходки постучали железом. Виктор открыл люк и увидел - рядом стоял пехотный лейтенант и бил по броне рукояткой пистолета.
        - Эй, самоходы, выручайте. Вон из того дома по роте из пулемета бьют. Головы, гад, поднять не дает.
        - Сейчас. Ты только назад немного отойди.
        Виктор указал на дом Юнусу:
        - По окнам осколочными!
        Самоходка сделала два выстрела, и пулемет замолк.
        Близко к передней части самоходки стоять нельзя, при выстреле барабанные перепонки запросто рвутся, глухота обеспечена.
        Так они и двинулись вперед. Продвигалась пехота, освобождая дом за домом, квартал за кварталом.
        Пехотный лейтенант забрался на моторное отделение, а Виктор открыл люк. Боевая рубка прикрывала пехотинца от огня, а обзор у него был лучше, тем более что и солдаты подбегали, указывали на цели. Получилось неплохое взаимодействие.
        Но на одном перекрестке продвижение застопорилось. Там, держа под обстрелом две улицы, по которым наступали советские войска, стояла «пантера».
        Виктор рисковать не стал. Выведи он самоходку на прямое противостояние - исход был бы предрешен. Если мощность пушек приблизительно одинакова, то броня на «пантере» в два раза толще.
        Пехотный лейтенант, спрыгнув с самоходки, убежал. Но пока Виктор раздумывал, что предпринять, он вернулся:
        - Самоходы! Между домами проход есть. Ежели пробраться осторожно, можно сбоку выйти.
        Кто был бы против? Боковая броня «пантеры» тоньше, и можно гарантированно поразить танк.
        Лейтенант вместе с солдатом бежал впереди, за ними двигалась самоходка. Солдат оказался из местных и хорошо знал город.
        В одном месте они еле протиснулись между домами, и Яков уже зарядил в пушку бронебойный снаряд.
        «Пантера» была где-то рядом: слышался звук работающего мотора, пулеметные очереди, изредка доносилась стрельба из пушки.
        Все-таки пехотинец вывел их к немецкому танку. Ракурс был отличный, проекция почти боковая. Единственно - стрельбе мешал кирпичный сарай.
        - Антон, круши сарай! Юнус, как только «пантера» видна будет, сразу бей. Яков, после выстрела второй бронебойный заряжаешь. Вперед!
        Завалив стенки сарая, самоходка двинулась вперед. До «немца» было рукой подать - сто пятьдесят метров, и Юнус стал наводить пушку.
        На «пантере» самоходку тоже заметили, и башня танка стала поворачиваться в их сторону.
        И тут Юнус выстрелил.
        Башня танка замерла и перестала вращаться.
        - Стреляй, Юнус! - закричал Виктор. «Пантера» не горела, не дымила, не взорвалась, а стало быть, была опасна.
        Самоходка выстрелила еще раз, и танк вспыхнул. Из моторного отделения вырвалось пламя, из люков повалил дым.
        Пехотинцы вскинули автоматы, но из «пантеры» никто не выбрался.
        Однако даже горящая «пантера» мешала продвижению вперед, занимая перекресток. Обычно мешающую технику цепляли тросом и стаскивали в сторону. Но сейчас к горящей машине было не подойти, она источала сильный жар. Да и опасно было, с минуты на минуту мог взорваться боезапас.
        И взрыв прозвучал. Башня подпрыгнула, скособочилась, пушка уткнулась дульным срезом в асфальт.
        Виктор решил не ждать, когда танк перестанет гореть - сейчас его не отбуксировать в сторону.
        Самоходка свернула вправо и, проехав квартал, повернула еще раз. Здесь вовсю шла стрельба, и пули звонко били по броне. Сразу было не понять, где наши, где немцы. Пушек не было видно, и они осмотрелись через приборы.
        - Юнус, впереди двести - пулемет. Мешки видишь?
        Рядом с проезжей частью из мешков с землей, выложенных в несколько рядов, было выстроено пулеметное гнездо. Юнус выстрелил - мешки разметало, и пулемет замолк.
        Наши пехотинцы побежали вперед, а самоходка двинулась к центру города. Брянск не чета какому-нибудь райцентру, по площади велик, каждый дом и каждый квартал достается с боем, ценой немалой крови.
        Немцы за город цеплялись упорно, хотя уже было понятно, что его им не удержать. Танкам в городе не развернуться, простора нет, а пехоты у немцев не хватает.
        Хотя Виктора появление «пантеры» насторожило. В первую очередь новыми танками «тигр» и «пантера», так же как и самоходками «фердинанд», снабжались части ваффен-СС, и с «пантерой» Виктор и его экипаж воочию столкнулись впервые.
        Разговоров среди танкистов и самоходчиков о новой немецкой бронетехнике после боев на Курской дуге ходило много, только вот «тигра» Виктор не видел еще ни разу. Выпущено их было мало, за все годы войны Германия осилила немногим более пятисот «тигров»: уж больно сложны они были в производстве, да и дороги. Танк мощный, однако тяжел безмерно, редко какой мост мог его выдержать, поэтому своим ходом быстро перебросить их на другой участок фронта не получится. И по железной дороге не лучше. Из-за больших габаритов по ширине перед погрузкой на платформы приходилось снимать боевые гусеницы и ставить узкие, транспортные, а это потеря времени. И платформы нужны специальные - их держали на станциях в тупике, рядом с местом дислокации батальонов этих тяжелых машин.
        «Пантера» же очертаниями, особенно в боковой проекции, сильно напоминала наш Т-34, только габаритами больше - и в высоту, и в длину, и в ширину. Ну так ведь удалось подбить!
        О подбитой «пантере» Виктор доложил комбату и даже координаты привел. Были на фронте случаи, когда победы одних присваивали себе другие, а это и награды, и денежные премии.
        Самоходка с пехотой с боем прошла три квартала, и они вышли к какой-то площади. Виктор приказал на площадь не выезжать, а остановиться на улице: надо было осмотреться, у немцев здесь мог быть узел обороны. А на площади они будут видны со всех сторон, и всадить снаряд в борт могли запросто.
        И Виктор, и Юнус через приборы рассматривали улицы, выходящие к площади, и очень скоро обнаружили два пулеметных гнезда. Времени вырыть в земле дзот у немцев не было, и они устроили огневые точки из мешков с землей. Сделали они это быстро, но и обнаружить точку было легко, и так же легко было разрушить ее одним пушечным выстрелом. Так и сделали. Разметали одно гнездо, следом - другое… Только пулеметчики из второй точки снаряда дожидаться не стали. Оставив пулемет, они принялись убегать.
        Залегшая было наша пехота стала обходить площадь по периметру, бойцы жались к домам. Какое-никакое, а все укрытие. Спокойнее себя чувствуешь, когда знаешь, что в спину не выстрелят.
        Виктор решился - не стоять же у площади до вечера.
        - Антон, полный газ, чтобы площадь мухой пролетел!
        - Сделаю.
        Самоходка качнулась, резко прыгнула вперед и, громыхая гусеницами, помчалась через площадь. Они залетели на улицу и, не сбавляя хода, двинулись дальше, к перекрестку. До него уже оставалось всего каких-то двадцать-тридцать метров, как слева на перекресток стал выезжать немецкий T-III, и тоже гнал.
        По тормозам никто ударить не успел, и с грохотом танк и самоходка столкнулись. От удара самоходчиков бросило вперед, на броню. Танкошлемы смягчили удар, но все равно досталось здорово. Виктору показалось, что он на секунду, а то и более лишился сознания.
        Когда он очнулся, в машине было темно и тихо. Свет не горел, двигатель заглох. Он потянул носом - не пахнет ли дымом? Вроде нет. Спросил по ТПУ, все ли живы, но ответа не услышал: похоже - ТПУ не работало, поскольку привычного потрескивания в наушниках не услышал.
        Стянув с головы танкошлем, он услышал рядом возню.
        - Кто живой?
        В ответ - забористый мат.
        - Яков, это ты?
        - А кто же еще? Руку и плечо ушиб здорово. А что это было?
        У него, единственного из экипажа, нет возможности смотреть наружу. Его задача - заряжать снаряд в пушку, а не глазеть по сторонам.
        - С танком немецким столкнулись.
        Виктор приподнялся на сиденье, открыл люк, и в рубке стало светло. Тут он увидел, что Юнус лежит на полу рубки и лицо его в крови.
        Подобравшись к люку, Виктор осторожно выглянул - никого. Ни наших, ни немцев, ни гражданского населения. Ну, с гражданскими понятно, попрятались. А из самоходки выбираться надо, загореться может.
        Поднявшись по пояс, он подтянулся на руках и уселся на броню. Немецкий танк рядом, перепрыгнуть можно. Однако люки закрыты, и экипаж признаков жизни не подает.
        - Яков, пулемет дай и коробку с лентами.
        Установив пулемет на крыше рубки, Виктор вытянул ленту из коробки и заправил ее в лентоприемник. Если что, отстреливаться будут.
        - Яков, ты как? Сам выбраться сможешь?
        - Попробую…
        Яков открыл свой люк, потом положил на броню ППШ. Кряхтя, кое-как выбрался.
        - Надо ребят вытаскивать, - сказал Виктор.
        - Пусть внутри побудут, ударились сильно. Если погибли - не поможешь, а живы - так сами очухаются. Вдруг немцы нагрянут, так в рубке хотя бы пулями не посекут.
        Рассуждения были резонными, и Виктор приказал:
        - Ты прикрой меня, я посмотрю, что с немцами.
        До них - два метра, танк и самоходка ударились гусеницами. У самоходки был поврежден левый ленивец - прямо напасть какая-то, второй раз за несколько дней, а у танка - правое ведущее колесо. Ну и траки обеих машин погнуты, на себя удар приняли.
        Виктор постучал по броне танка рукоятью пистолета:
        - Эй, немчура! Сдавайтесь!
        Никакого ответа. Однако Виктор ясно услышал внутри танка какое-то шевеление. Ранены, как и самоходчики, или притаились и выжидают удобного момента, наблюдая через приборы? В самоходке есть гранаты, парочку противотанковых можно бросить на моторное отделение. Но если танк загорится, огонь может перекинуться на самоходку. А губить свою боевую машину Виктор не хотел, она подлежит ремонту.
        Он вернулся в самоходку и сообщил по рации комбату о происшествии.
        - Чего случилось? Я не понял, помехи идут, - отозвался комбат.
        - Мы немецкий танк таранили, двое из экипажа нуждаются в медицинской помощи. Самоходка повреждена, подлежит ремонту. БРЭМ бы на помощь выслать.
        - Немцы рядом есть?
        - Не наблюдаю.
        - Где находишься?
        - На Ворошилова, от какой-то площади идет.
        - Попробую помочь. Ты держись. Конец связи.
        Легко сказать - «держись». Виктор же не медик, как он поможет Юнусу и Антону? Да и Яков за плечо держится, лицо от боли кривит. А он парень физически сильный, терпеливый. Не перелом ли?
        От площади в их сторону приближалась пехота. О, знакомый лейтенант!
        Подбежав, тот спросил:
        - Вы чего, на таран пошли?
        - Ага, сам видишь: светофоров нет, а немец не по правилам ехал, - пошутил Виктор.
        - Чего? - не понял шутки лейтенант, и его бойцы, до этой минуты стоявшие рядом, побежали дальше.
        В это время раздался металлический стук и открылся нижний, аварийный люк, он же десантный люк танка.
        Виктор выхватил пистолет и отошел на десяток метров, чтобы виднее было.
        Из люка сначала показались ноги, потом тело, а уж потом - руки и голова. Немец был в черной танковой униформе.
        «Странно он выбирается, - подумал Виктор, - наши покидают машину через нижний люк головой вперед». Он направил пистолет на немца и поманил его пальцем:
        - Ком!
        Когда немец выбрался из-под танка, приказал:
        - Хенде хох!
        Немец поднял руки и стоял, покачиваясь. Пьян, что ли?
        Виктор, держа немца на мушке, подошел, вытащил из его кобуры «вальтер» и сунул пистолет за свой ремень. Пальцем показал на танк:
        - Живые есть?
        - Нихт ферштеен…
        Не понял, значит. И объясниться с ним Виктор не может, языка не знает.
        Немец полез левой рукой в нагрудный карман курточки, достал фото и протянул его Виктору.
        - Киндер.
        На фото был ребенок лет пяти и женщина. Семья, наверное, разжалобить хочет, боится, что русский застрелит его. А зачем в пленного стрелять? Он безоружен и уже безопасен.
        Виктор убрал пистолет в кобуру - все равно на крыше рубки Яков с автоматом. Если немец побежит, так он его очередью срежет.
        Виктор снова показал на танк:
        - Камерады?
        И словечко-то это долго припоминал.
        Немец покачал головой:
        - Алес капут!
        Виктор понял - погибли все. Да, удар был очень сильный, неудивительно. Черт, охраняй теперь танкиста…
        Виктор уселся на бордюр у самоходки и показал немцу - садись. Тот сел, достал из кармана пачку сигарет и протянул Виктору:
        - Битте.
        Виктор в ответ только головой качнул:
        - Нет.
        Немец закурил. Вид у него был отрешенный - война для него закончилась. С одной стороны, жив остался, а с другой - Сибири боится. Немцев Гитлер пугал Сибирью, ее жуткими морозами.
        Был бы танкист эсэсманом, Виктор бы застрелил его не раздумывая. Те фанатики, их не переделаешь. Но у тех две молнии на петлице, а на другой - череп с костями и погон один, на правом плече; видел он уже убитых эсэсовцев.
        В этот момент Яков призывно махнул здоровой рукой:
        - Командир, тебя по рации вызывают.
        Виктор забрался в самоходку и ответил - это были ремонтники.
        - Объясни, что повреждено?
        - Левый ленивец и траки.
        - Тогда жди.
        Ждать пришлось часа два. Бой в городе еще продолжался, но, судя по звукам выстрелов, смещался в центр города, все дальше от самоходки.
        Но вот с площади к ним повернул Т-34 без башни и с лебедкой на корме. Ремонтники осмотрели танк и самоходку.
        - Здорово вы их!
        - Как получилось…
        - Хорошо хоть живы остались.
        - Мехвод и наводчик внутри, не знаю, живы ли.
        У ремонтников на такой случай были длинные брезентовые ремни - ими они вытаскивали останки погибших танкистов из подбитых машин.
        Первым через люк вытащили Юнуса. Наводчик не дышал, голова его была сильно разбита. Затем через передний люк извлекли тело механика-водителя - Антон был тоже мертв.
        - Повезло вам, парни, - обратился к Виктору старшина ремонтников. - Видел я один раз танковый таран, правда, там в лоб сошлись. Оба экипажа погибли, а на «тридцатьчетверке» от удара сварные швы разошлись. Представляешь? А это кто? - старшина указал на немца.
        - Танкист, один уцелел.
        - Пленный, значит?
        Ремонтники взялись за работу и уже через час закончили.
        Немец с интересом наблюдал. Как же, русские кувалдами и гаечными ключами на улице выполнили ремонт, какой у них на танкоремонтном заводе делали. Увидев, что работа закончена, поднял большой палец:
        - Гут!
        - Заводи! - скомандовал старшина Виктору.
        Мотор завелся не сразу, но, выпустив клуб солярки, зарокотал ровно. Однако в бой идти было невозможно, некомплект экипажа. Да и Яков травмы получил, фактически один Виктор боеспособным остался.
        Ремонтники уложили тела погибших парней на моторное отделение. Туда же по приказу Виктора забрался немец.
        Ремонтники укатили, лихо развернувшись на одном месте.
        Виктор сдал назад, тоже развернулся и поехал в тыл. Яков сам пошел в медпункт, Виктор же отправился в похоронную команду. Была такая в каждом полку - из нестроевых или легкораненых выздоравливающих. Парней надо было по-человечески похоронить.
        Погибших в полку оказалось много, и вырыли братскую могилу. Гробов, конечно, не было. Тела, завернутые в куски танкового брезента, похоронили после краткой речи замполита и троекратного залпа из винтовок бойцов хозвзвода.
        После похорон Виктор пошел в медпункт, к Якову, но оказалось, что его с другими ранеными уже увезли в медсанбат, подальше от линии фронта. Так и вышло, что из всего экипажа он остался один.
        Старшина хозвзвода взял Виктора, как больного, под локоть и отвел к полевой кухне: обед, а по времени почти ужин был уже готов. Только самоходчиков нет, кто жив остался, все в городе воюют.
        Усадив Виктора за стол, старшина налил полный стакан водки:
        - Давай парней помянем.
        Выпив, Виктор поел и понял, что водка его не берет. Увидев это, старшина налил еще по стакану, они снова выпили, и Виктор пошел спать. Расстелил на моторном отделении самоходки брезент и улегся. От мотора шло приятное тепло, и Виктора после водки разморило.
        И приснился ему сон, а во сне - весь его экипаж. Вроде парни его живые и бой ведут. Кричат ему что-то, а он не слышит.
        Проснулся в холодном поту, чувствуя, как сильно бьется сердце. Жалко парней, привык он к ним. Не сказать, что дружили, но боевое братство объединяет не менее крепко, чем мужская дружба. Самое главное - на любого в бою он положиться мог, зная, что не подведут, не струсят в ответственный момент. Не одного боевого побратима он уже потерял, и после гибели каждого зарубка на сердце осталась, до конца дней своих не забудет. А к новичкам, что в экипаж придут, присматриваться еще надо, оценивать, кто чего стоит. Водку пить или анекдоты травить все горазды, а смерти в лицо смотреть, взгляда не отводя, - не каждый.
        Экипаж комбат сформировал быстро - были подбитые самоходки, были «безлошадные» самоходчики. И уже к обеду комбат сам привел пополнение к самоходке. Всех их Виктор уже знал - и в лицо, и по фамилиям, встречались по службе. Только экипаж - единица сплоченная, и им еще сработаться надо, притереться друг к другу. Однако времени на это нет, в полку самоходок осталось - по пальцам одной руки пересчитать можно. Понятно, что как бои закончатся, их на переформирование отведут, но сейчас-то бои еще продолжаются… Большая часть Брянска в наших руках, но не весь город.
        Авиаразведка доложила, что немцы выводят из города тыловые службы, а пополнения нет. Брянск уже с двух сторон обошли, еще одно усилие - и город окажется в окружении. Немцы это понимали.
        После заправки топливом и пополнения боезапаса все оставшиеся от полка пять самоходок пошли в бой. Сначала двигались колонной, потом распределились по улицам. Пехота требовала огневой поддержки, но командованию неоткуда было взять свежие части. У танкистов ситуация не лучше: они шли в первом эшелоне наступления, главный удар на себя принимали.
        Колонна двигалась, и Виктор смог оценить действия механика-водителя Алексея. Похоже, машину тот чувствовал хорошо и водил грамотно.
        На одном перекрестке перед самоходкой выскочил и поднял руку старшина-пехотинец:
        - Самоходы, подмогните огоньком. Пулеметчик, зараза, шагу ступить не дает.
        - А где он?
        - В доме засел, на втором этаже.
        Второй - еще терпимо, ствол пушки поднять можно.
        - Показывай!..
        Старшина спрятался за боевую рубку.
        Виктор поднял люк и высунул голову - от пуль крышка люка прикроет.
        Старшина скомандовал:
        - Стой! Сейчас налево надо, и впереди - дом трехэтажный красного кирпича. Второе окно слева.
        Старшина спрыгнул.
        - Заряжай осколочным. Юрий, ты слышал?
        - Не глухой, - отозвался наводчик, - второй этаж и второе окно слева.
        - Стреляешь по готовности.
        Самоходка повернула, остановка, и почти сразу - выстрел. Виктор видел в прибор, как внутри квартиры взорвался снаряд.
        Пехота сразу поднялась в атаку. Никаких криков «ура», бежали молча, зло. Слышны лишь были короткие автоматные очереди.
        - Вперед!
        Самоходка пошла вперед. Пехотинцы увереннее себя чувствуют, когда бронетехника огнем поддерживает.
        Через квартал - новая заминка, немцы поперек улицы баррикаду воздвигли. Разбитый грузовик, мешки с землей, куски рельсов… И в баррикаде - несколько пулеметных амбразур.
        - Осколочным - огонь! Развали-ка эту мусорную кучу!
        После пяти выстрелов осколочно-фугасными снарядами от баррикады мало что осталось. Самоходка двинулась вперед, сдвинув своим корпусом и протащив по мостовой грузовик и освободив широкий проход.
        Немцы же, резонно полагая, что баррикада не является серьезным препятствием для танка, приготовили «сюрприз» - они поставили в конце квартала противотанковую пушку. Только пушка была из устаревших, 37-миллиметровая.
        Пушка тут же выстрелила. Наводчик не промахнулся, снаряд ударил по броне и срикошетил. Однако второго шанса выстрелить Юрий, новый наводчик самоходки, немцу не дал. С первого же выстрела осколочным снарядом он снес пушку. Было видно, как раскидало по сторонам тела обслуги.
        Медленно двигаться - плохо, малоподвижная самоходка - легкая добыча для противника. И маневр ограничен узкой улицей. А быстро нельзя, пехота не успеет.
        Самоходка периодически делала остановки, дожидаясь пехоту. Если обнаруживали пулеметное гнездо, уничтожали.
        Рядом с кирпичным забором какого-то полуразрушенного завода обнаружили дот. Сделан он был серьезно, из бетона, и потребовалось несколько выстрелов бронебойными и осколочными снарядами, пока удалось попасть в небольшую амбразуру.
        Не успели двинуться дальше, как услышали - по броне стучат. У высунувшегося в люк Виктора пехотинец в изодранном обмундировании попросил:
        - Товарищи, на заводской трубе снайпер сидит. Уже двоих командиров у нас убил.
        - Понял.
        Но сколько ни смотрели в прицел и в наблюдательные приборы Виктор с наводчиком Юрием, они никого не видели. Не ошибся ли пехотинец? Были видны железные скобы, ведущие наверх, но - никого живого.
        - Шарахни по трубе, - приказал Виктор наводчику.
        - По какой ее части? - уточнил Юрий.
        - По верху.
        Юрий навел пушку и выстрелил осколочным. Посыпалась кирпичная крошка. И вдруг, неожиданно для всех, на самом верху показался человек. Он стал быстро спускаться по скобам.
        - Достань его!
        Пушка выстрелила еще раз. Ранен немец был или убит, но сорвался и полетел вниз.
        Хитрую огневую позицию подобрал себе снайпер. Виктор о снайперах слышал, в дивизионной многотиражке статьи читал о наших снайперах, но вот столкнулся с ним впервые.
        Похоже, силы немцев истощились, поскольку до окраины города самоходчики добрались беспрепятственно. Виктор доложил по рации, что город они прошли насквозь.
        - Точно? - попытался уточнить комбат.
        - На окраине стою, дорогу вижу - войск на ней нет.
        - Вот и стой там. Наши самоходки видишь?
        - Никак нет.
        Комбат отключился. Он и сам в бой пошел на Т-34, который числился за управлением САП - самоходно-артиллерийского полка. Туда же был приписан бронеавтомобиль БА-64, выполнявший функцию связной машины.
        В городе слышались редкие автоматные очереди и одиночные выстрелы - это пехота «зачищала» город от уцелевших гитлеровцев.
        Стоять на окраине пришлось до темноты, когда последовал приказ двигаться в полк. Приказ отдать легко, но как ехать, когда единственная фара разбита?
        Механик-водитель открыл люк и ехал потихоньку. Добирались часа полтора, но обошлось без происшествий.
        Однако повезло не всем. В темноте одна самоходка ухнула в овраг, по дну которого протекала небольшая речушка, скорее - ручей с топкими берегами.
        Утром туда выехал танковый тягач. Прицепили трос, однако вытащить не получилось. Тягач гусеницами уже траншеи вырыл, но сцепного веса не хватало - тягач без башни легче самоходки.
        На помощь послали самоходку Виктора.
        Зацепили двумя тросами: один к самоходке Виктора, другой - к тягачу. И застрявшая самоходка помогает, мотор ревет, а гусеницы только грязь назад отбрасывают. Но общими усилиями, да с помощью бревен, подложенных под гусеницы, самоходку вытащили. Виктор удивлялся еще, как самоходка боком в овраг съехала и не перевернулась.
        Два дня остатки полка приводили себя в порядок, отъедались, регулировали технику - в городских боях больше всего страдала ходовая часть. На твердой поверхности, вроде асфальта или булыжной мостовой, пальцы на траках изнашивались, гусеницы растягивались, провисали, того и гляди на поворотах соскочат с направляющих. На советской бронетехнике гусеницы были самым слабым местом и служили по четыреста-пятьсот километров пробега. Да только кто в бою эти километры мерил, когда танк два-три боя служил? Бывали счастливчики, по десять боев без царапин проходили, но таких было мало.
        Потом совершили марш в тыл. Впереди - БА-64, за ним - танк взвода управления и четыре самоходки, фактически - одна батарея.
        На переформирование остановились в селе Сопелки. До железной дороги рукой подать, но не станция, а полустанок. Но там выгружалась прибывающая техника, прибывало пополнение. Новичков распределяли по экипажам, они опробовали самоходки. Некоторые прибывшие были из госпиталей, с боевым опытом, но большинство - безусые пацаны, прошедшие краткое первоначальное обучение. И никто из них СУ-85 раньше не видел, иные стрельбы, как заряжающие, проводили впервые. На эти должности определяли людей физически крепких и малорослых, но необученных, не имевших воинских специальностей.
        Виктор смотрел, как ползают по полю самоходки, как они стреляют - впечатление создалось гнетущее.
        - Хлебнем мы с ними, - поделился он с комбатом.
        - Типун тебе на язык! Первое формирование и в самом деле получше было, а четыре машины всего осталось… И эти оботрутся.
        Вновь прибывшие на «стариков» смотрели уважительно - особенно на тех, кто имел награды. Виктору тоже медаль вручили и ко второй награде представили - за таран танка. На войне танковые тараны случались реже, чем у авиаторов, в основном - от безысходности, когда снаряды кончаются. У экипажа Виктора это случайно вышло, но танк они уничтожили, а самоходку сохранили. Вот за таран, за уничтоженную «пантеру» наградной лист наверх ушел, к начальству.
        В боях у Брянска и в самом городе была взята в плен одна тысяча двести человек, много трофейной техники, вооружения. Потому начальство наград не пожалело. Виктору вручили орден Красной Звезды, фотокорреспондент армейской газеты приезжал, заметка с фотографией вышла.
        Осень вступила в свои права, пошли мелкие моросящие дожди. Местность на Брянщине и так сырая - реки, речушки, ручьи, болота, а тут еще хляби небесные разверзлись. Грунтовые дороги развезло, а дороги с твердым покрытием были редки и разбиты военной техникой и боевыми действиями до состояния безобразного.
        Действиям танков и другой тяжелой техники мешали леса. Густые, для партизанских действий - самое то, что надо. Но танкам для действия простор нужен, а его нет. Одно радовало в такую погоду - авиация немцев сидела на аэродромах.
        Самоходчики уже надели ватники, да только намокали они быстро под дождем, а обсушиться было негде. Хуже всего пехоте приходилось. Ноги вязли в грязи, шинели и телогрейки намокшие, тяжелые, не греют.
        Благодаря поставкам по ленд-лизу грузовиков в армии прибавилось. Особенно любили «Студебеккер». Трехосный, полноприводный, с хорошей проходимостью - его использовали для переделки в носители реактивных систем залпового огня, артиллеристы - как тягач для полковых и дивизионных пушек. «Студер» показал себя машиной выносливой, надежной, по проходимости и грузоподъемности среди отечественной и немецкой автотехники равных ему не было.
        Брянский фронт, преследующий отступающую немецкую 9-ю армию, вышел на рубеж рек Сож и Проня и на некоторое время остановился. А потом пошли реорганизации и переименования. Брянский фронт третьего формирования был ликвидирован, воинские соединения были переданы Центральному фронту, и случилось это 10 октября. А 20 октября он был переименован в Белорусский фронт. Но и это был еще не конец.
        24 февраля 1944 года его разбивают на Первый и Второй Белорусский фронты. Все время шло переподчинение частей разному командованию. Бойцы едва успевали запомнить фамилии командующего, начальника штаба и прочих командиров.
        Тем не менее в октябре фронт перешел в наступление на Гомель и Бобруйск. Немцы оказались в более выгодном положении - обороняться всегда легче, тем более на подготовленных позициях, чем наступать по непролазной грязи, испытывая трудности с подвозкой боеприпасов, горючего и продовольствия. Тем не менее нашим войскам удалось захватить плацдарм на Днепре.
        Самоходчики продвигались за наступающими частями, пока командование придерживало полк в резерве. Следом за их полком шла колонна самоходок СУ-122, иной раз на ночных стоянках рядом находились. Потом пути полков разошлись.
        Вторая батарея, где служил Виктор, шла в голове полка, а его самоходка - второй, следом за машиной комбата. Для гусеничной тяжелой техники они двигались довольно быстро, километров 40 - 45 в час. Машина комбата проскочила бревенчатый мосток, а идущая за нею следом самоходка Виктора рухнула. Полусгнившие бревенчатые опоры моста, не рассчитанные на вес самоходки, разрушились.
        Вначале экипаж ничего не мог понять. Рев мотора, лязг гусениц, потом непонятный треск, мгновенное ощущение падения, сильный удар и журчание воды, которая затекала через нижний аварийный люк. Двигатель после удара заглох.
        - Все целы? Покинуть машину!
        Они выбрались на боевую рубку. Мостик-то - тьфу, десяток метров длиной, зато берега пологие, топкие. Самоходчики из колонны шутки отпускают, а экипажу невесело. Двое разделись донага, да только вода в октябре ледяная.
        С берега подтащили трос, зацепили за самоходку, но выдернуть не смогли. Со всего полка притащили бревна, которые были приторочены по левому борту для самовытаскивания. Когда танк или самоходка буксуют, бревно кладется под гусеницы, и через траки вбиваются скобы. Цепляясь за бревно, боевая машина ползет вперед, пока бревно не показывается сзади, и все повторяется сначала. Только сейчас из бревен гать сделали.
        Две самоходки сцепили цугом, иначе говоря - как вагоны в поезде. Всеобщими усилиями вытащили.
        Экипаж отмылся, оделся. С замиранием сердца попробовали завести двигатель. Если вода в воздухозаборник попала, последует гидродинамический удар, и тогда двигателю может помочь только серьезный ремонт.
        Однако продули цилиндры пневмоприводом от баллона со сжатым воздухом, завели двигатель. Только теперь обходной путь через ручей, будь он неладен, искать надо. А единственная машина на другой стороне - комбата, а весь полк - на этой стороне. По настеленной гати не переправиться: противоположный берег крутой, и самоходки не выберутся, не говоря уже о грузовиках технической и других служб.
        Разведчики на «Виллисе» помчались вдоль реки искать переправу. В пяти километрах выше по течению нашли еще один мост, и колонна, направившись туда, встала перед ним.
        Сначала опоры моста осмотрели ремонтники. Специалистов по мостам там не было, но все люди технически грамотные, помпотех с высшим инженерным образованием - это в войсках было редкостью. Подавляющая часть командиров имела за плечами краткосрочные курсы, другие - училища ускоренного обучения.
        Помпотех движение разрешил, но поодиночке и на максимально возможной скорости.
        Пропустили вперед грузовики технических и тыловых служб, броневичок, а уж потом проехали самоходки - приказ прибыть на место в предписанное время надо было выполнять.
        Глава 9
        В чужом тылу
        После артподготовки вперед двинулись танки и пехота, самоходки были во втором эшелоне. Оборону немцев проломили и с боем стали продвигаться дальше.
        Неожиданно Виктор заметил справа, на большом удалении, немецкую пушку, возле которой суетился расчет. Видимо, пушку разворачивали, поскольку раздвигали станины.
        - Юрий, справа восемьсот пушка, накрой осколочным. Алексей, разворот на девяносто вправо - и короткая.
        Крутанувшись, самоходка остановилась.
        Тем временем немцы уже установили пушку. Позиция удобная - танкам и самоходкам в борт бить.
        Однако гитлеровцы немного не успели, какую-то минуточку - Юрий выстрелил.
        Пушку подбросило взрывом, пушкарей раскидало.
        Виктор еще заметил группу немецких пехотинцев - около взвода, убегавших к лесу.
        - Алексей, вперед! - И заряжающему: - Михась, давай осколочный.
        Самоходка подъехала к разбитой пушке и сделала остановку - с этого места пехотинцы были хорошо видны.
        - Юрий, пару снарядов по немчуре!
        Выстрел, еще один… Большая часть немцев полегла, но несколько человек продолжали бежать.
        - Алексей, догоняй! Дави гадов!
        Самоходка рванула вперед. Следом за ней и левее метров на сто продвигалась еще одна - с их батареи, тоже стрельбу вела.
        После пехоты они увидели на дороге крытый грузовик. Его ударили корпусом и разломили почти пополам.
        В горячке боя они не заметили, как оторвались от своих. Танки и самоходки прошли прямо, а они забрали вправо.
        - Стой! - приказал Виктор механику-водителю - надо было определиться с местом, куда их занесло. А сзади уже ревела мотором вторая самоходка - рядом встала. Там экипаж - и вовсе одни новички, без боевого опыта.
        Люк на самоходке откинулся, и показался младший лейтенант. Спрыгнув с самоходки, он подбежал к Виктору. Тот тоже слез на землю.
        - Похоже, младшой, заблукали мы немного.
        - Да? - удивился командир самоходки. - То-то я смотрю, вы вправо, по пушке выстрелили, потом грузовик долбанули… И мы за вами. Бронетранспортер подбили! - Он протянул руку Виктору: - Младший лейтенант Серегин.
        Младший лейтенант выглядел довольным.
        Тем не менее от батареи им отрываться не следовало. Стоит наткнуться на танки или противотанковые пушки на заминированной и защищенной позиции, как дело будет швах.
        Виктор достал из планшета карту, повертел ее. Вокруг - ни одного ориентира, лес.
        Однако младшой не унывал:
        - Наша земля, как мы можем заблудиться? Выберемся назад по своим следам, и вся недолга!
        - Ага, а батарея уже за танками вперед ушла. Получается, отсиживались мы… Нет, будем вперед продвигаться до первой деревушки. У жителей название узнаем, свяжемся со своими.
        - Как знаешь. Ты старше, я во всем на тебя полагаюсь.
        По грунтовке двигались друг за другом. Еще на остановке Виктор предупредил:
        - Если стрелять начну, сразу из-за корпуса моей самоходки в сторону выдвигаешься, огнем поддержишь.
        - Так точно!
        Эх, молодо-зелено!
        Показалась деревня в два десятка домов.
        У первого же дома остановились. Виктор выбрался из машины, подошел к дому и постучал в окно.
        Из окна выглянул дед - лицо испуганное; кивнув, он вышел на крыльцо.
        - День добрый, дедушка!
        Дед, посмотрев по сторонам, подслеповато уставился на самоходки:
        - Никак - русские? Звезды вроде на танках?
        - Советские! Да не танки у нас, дед - самоходки!
        - А по мне все едино! Уезжали бы вы, хлопцы…
        - Что-то ты, дед, негостеприимно встречаешь нас, - насторожился Виктор.
        - Так в деревне солдаты немецкие! Много, человек двадцать - и при двух грузовиках. Машины большущие, крытые…
        - Понял. А как деревня называется, дедушка?
        - Да как всегда, Бекетовка.
        Виктор подошел к самоходке младшего лейтенанта. На фронте их называли просто - младшой.
        Лейтенантик по пояс высунулся из люка.
        - Слушай, в деревне немцы при двух грузовиках.
        - Тоже мне проблема! Раздавим!
        - Тогда не отставай и не зевай.
        Виктор залез в рубку своей самоходки и подключился к ТПУ:
        - Парни, в деревне немцы и два грузовика в придачу. Надо раздолбать. Заряжай осколочным. Алексей, вперед. Увидишь грузовик - дави.
        Обе самоходки рванули вперед.
        Они проскочили почти всю деревню, когда увидели на околице два грузовика, да не простые, крытые брезентом, а кунги. Из жесткой крыши торчали высокие антенны, рядом часовой ходит, за плечами - винтовка с примкнутым штыком.
        - Влево и на таран! - закричал Виктор.
        Часовой самоходки услышал и увидел, но не понял, что они советские. Когда же сообразил, едва успел отпрыгнуть в сторону.
        Самоходка ударила стволом в высокий борт, навалилась корпусом. Захрустело рвущееся железо, изнутри понеслись истошные крики.
        Рядом прогремел взрыв - это младшой выстрелил из пушки по второй машине.
        Виктор всмотрелся в приборы - немцев не было видно. Он открыл люк: оба грузовика - в хлам. Среди исковерканного железа была видна разрушенная радиоаппаратура и мертвые тела в мышиного цвета форме.
        Из второй самоходки высунулся младшой:
        - Как мы их! Первым же выстрелом!
        Нашел, чему радоваться! Со ста метров в здоровенный грузовик любой новичок не промахнется.
        - Пусть твой заряжающий с автоматом избы пройдет - вдруг там немцы попрятались…
        В пару к нему Виктор выделил и своего заряжающего, Михася.
        Однако не успели они и к первой избе подойти, как раздались пистолетные выстрелы, потом - две короткие автоматные очереди, и все стихло.
        Оба заряжающих вернулись, Михась нес в руке саквояж.
        - Офицер, гитлеровец, значит, убегать вздумал. Из пистоля стрелял. Я ему по ногам, а он застрелился. Сам! Вот портфель его.
        Виктор открыл саквояж - он был полон бумаг на немецком языке.
        - Избы все-таки обойдите, только осторожно.
        Сам же забрался в самоходку и вызвал по рации комбата. Связь была отвратительной: очень сильно мешали помехи, и голос комбата был слышен то отчетливо, то пропадал вовсе.
        - Первый, Первый, я Седьмой!
        - Слушаю, Седьмой.
        - Я с экипажем Серегина у деревни Бекетовка, прием.
        - Да как вы туда попали? Это же совершенно не в полосе нашего наступления!
        - Получилось так, товарищ первый. В деревне два грузовика огромных было - с антеннами. Так мы их разгромили, а у офицера портфель с бумагами забрали.
        - Возвращайся на соединение. Посмотри по карте: недалеко железная дорога проходит - как раз к нам выйдете.
        - Понял, выполняю. Конец связи.
        Он выбрался из самоходки.
        Рядом с боевой машиной стоял младший лейтенант.
        - Какие будут указания?
        - Дождемся заряжающих, а потом вдоль железной дороги - к нашим. Комбат приказал. Похоже, вздуют нас. Если что и поможет, так только саквояж с бумагами офицера.
        Заряжающие вскоре вернулись.
        - Немцев в избах не обнаружено, - доложили они.
        - По машинам! Младшой, ты не отставай.
        Младший лейтенант засмеялся и ловко взобрался на самоходку.
        Через четверть часа пути по разбитой грунтовке они выбрались к железной дороге, однако впопыхах Виктор приказал повернуть налево.
        Сначала они гнали вдоль железнодорожной насыпи - там узкая дорога шла. Потом впереди показался железнодорожный мост через речушку, берега которой были заболочены и поросли камышом.
        Виктор по рации связался с Серегиным:
        - Делай, как я! Выезжаем на рельсы, иначе как по мосту другого пути нет.
        Самоходка взобралась на насыпь и въехала на рельсы. Гусеницы шли по шпалам, сильно трясло, наблюдать за окружающим в приборы было невозможно, и потому Алексей сбавил ход.
        Мост они проехали осторожно: если он разрушен, можно было остановиться и сдать назад.
        Они успели отъехать всего метров триста, как из-за поворота, прикрытый лесом, выехал поезд. Он шел на весьма приличной скорости, и паровоз исходил дымом и паром, таща за собой крытые вагоны. Нашего поезда здесь точно быть не должно.
        Виктор закричал по ТПУ:
        - Алексей, съезжай с насыпи в сторону! - И сразу же по рации Серегину: - Младшой, впереди немецкий поезд! Сползай вправо и бей осколочными!
        Выстрел, другой, третий! Паровоз окутался паром из пробитого котла, но эшелон по инерции шел вперед.
        - Юра, осколочным по рельсам!
        Такой же приказ он отдал младшому - обе самоходки вели беглый огонь.
        Видимо, попали удачно. Паровоз накренился, упал с насыпи и потянул за собой вагоны. Они стали наползать друг на друга и падать. Грохот стоял такой, что в самоходке за ревом двигателя было слышно.
        Через пару минут все стихло, и Виктор вытер рукавом пот со лба. А если бы поезд им на мосту встретился? И поезд, и самоходки попадали бы в воду, а вагонами их бы еще и сверху придавило. Но одновременно с пониманием этого и червячок сомнения был - правильно ли он сделал?
        От вагонов проехали стороной, увидели - на боковых стенках орлы немецкие, надписи.
        Въезжать на рельсы Виктор не рискнул.
        Они добрались до будки путевого обходчика, и Виктор решил узнать, где они находятся. Он выбрался из самоходки и направился к будке.
        Ему оставалось сделать пять шагов, когда дверь будки распахнулась, и на пороге появился немецкий солдат.
        Виктор схватился за кобуру, немец - за карабин, висевший на плече. На мгновение Виктор опередил немца и выстрелил раньше.
        К будке он подошел с опаской - вдруг немец был не один?
        - Эй, кто внутри? Выходи с поднятыми руками!
        Дверь открылась, и на пороге будки показался путеец из русских, в черной железнодорожной куртке.
        - Не стреляй, господин-товарищ!
        - Ты кто?
        - Путевой обходчик.
        - А немец?
        - Приглядывал. Русских работать заставили, и к каждому приставили по немцу. Тьфу!
        - Ну, этот приглядывать уже не будет. Поясни-ка, где этот пост?
        - В десяти километрах туда, - путеец махнул рукой, - Кошелево.
        Виктор открыл карту. Ешкин кот, да они не в ту сторону подались, им назад надо. Впереди Гомель, километров пятьдесят до него, а наши севернее наступают… Надо разворачиваться.
        - Товарищ танкист! А что грохотало там?
        - Поезд проходил, так мы его под откос и пустили…
        - Мне так дежурному и доложить?
        - Что хочешь докладывай. Думаю, на днях мы возьмем Гомель.
        Путеец осмелел, зашел за будку и уставился на самоходки.
        - Огромные какие! Наши?
        - Уральские.
        Виктор забрался на броню и нырнул в рубку.
        - Разворачиваемся, идем назад, - приказал он Серегину.
        Тот засмеялся в ответ:
        - Опять заблудились? Жалко, что не к Берлину вышли…
        - Язык прикуси!
        Самоходки развернулись.
        Виктор приуныл: времени они потеряли много и горючее попусту сожгли. Ох и попадет им от комбата!
        На обратном пути Виктор делал остановки, сверялся с картой - особенно если встречал характерные приметы: изгиб реки, приметный холм.
        В бытность его в офицерском училище топографии времени отводили мало, и теперь это выходило боком. Найти на глобусе город или страну легко, а вот на военной топографической, когда глазу зацепиться не за что, сложно. Это сейчас многие населенные пункты имеют таблички с названием, а во время войны Виктор таких не встречал ни разу.
        Когда самоходки прибыли на новое место дислокации, Виктор с Серегиным отправился искать комбата. Сказать, что он был зол, было слишком мягко. Комбат был удручен и расстроен тем, что батарея потеряла в бою сгоревшими две самоходки, да еще Виктор пропал, и вторая самоходка с ним.
        Он был изрядно пьян, вытащил из кобуры пистолет и размахивал им перед лицами командиров самоходок:
        - Отсидеться в лесу захотели? Я вас под трибунал отдам! Нет, я вас сам пристрелю!
        Виктор, всерьез побаиваясь, что комбат случайно нажмет на курок, попытался сказать слово в свое оправдание.
        - Молчать! Смир-р-на! - закричал в ответ комбат.
        Оба самоходчика вытянулись перед ним по стойке «смирно». Увидев это, комбат немного успокоился и сунул пистолет в кобуру.
        - Докладывай, - буркнул он.
        И Виктор подробно рассказал, куда они заехали и что натворили.
        - Поезд под откос? - не поверил комбат. - Ты ври, да не завирайся…
        - Можете проверить. А насчет грузовиков - так вот саквояж с документами…
        Комбат открыл саквояж и вытащил оттуда пачку документов.
        - Не пойму ни черта! Пойду в штаб, а вам пока заправляться и пополнять боезапас. От машин не отлучаться. Вернусь - решу, как вас наказать…
        Когда комбат, покачиваясь, ушел, Серегин спросил:
        - Как думаешь, что с нами сделают?
        - Да ничего! Ни званий не лишат, ни с машин не снимут… В полку потери, кто воевать будет? Тем более что мы не отсиживались, немцам урон нанесли. Пошли к машинам!
        Пока они заправлялись и загружали снаряды, стемнело. Заряжающий с котелками побежал на кухню: обед они пропустили, и есть хотелось очень, а НЗ они приговорили еще вчера - так делали все.
        Уже и ужин съели, а комбата все еще не было.
        Спать улеглись на самоходке.
        Комбат заявился утром.
        - Вас, голубчиков, в штаб полка вызывают.
        - Есть!
        Пока они шли в штаб, Виктор предупредил Серегина:
        - Ты больше молчи, говорить буду я. Если что - я один виноват.
        Серегин шел с мрачным лицом. Вот же влипли!
        В штабе полка с ними разговаривал незнакомый майор. Рассказ о поезде его не интересовал, привлекли только грузовики с антеннами. Развернул карту:
        - Покажите, где машины с антеннами стояли?
        Виктор нашел на карте деревню и ткнул в нее пальцем.
        - Сколько человек обслуги было?
        - Не могу знать, мы раздавили их всех вместе с грузовиками. Офицер остался, отстреливался из пистолета, потом застрелился. Саквояж при нем был.
        - Большое дело сделали, парни! Это была одна из радиостанций абвера. Знаете, что это слово обозначает?
        - Армейская разведка.
        - Правильно! Она каждую неделю дислокацию меняла, чтобы по сигналу не засекли. Мы дважды разведчиков посылали, чтобы ее уничтожить - безрезультатно… Не успел офицер документы уничтожить, больно бумаги интересные. Правда, со всеми мы за ночь ознакомиться не успели… Поздравляю, товарищи командиры!
        - Служим трудовому народу! - хором ответили самоходчики.
        - Можете быть свободны! Спасибо! - на прощание сказал майор.
        - А наказание какое будет? Комбат грозился…
        - Какое наказание? Дырки под ордена на гимнастерках вертеть надо.
        Когда шли назад, Серегин спросил:
        - Насчет орденов - это он серьезно?
        - Кто его знает? Сказать - еще не значит сделать.
        Комбат слова худого не сказал, как заявились, как будто и не было вчерашнего разноса.
        С часу на час все ждали приказа выступать. В полку потери в первой и второй батарее, третью и четвертую господь миловал. Повреждения на самоходках были, но ремонтные службы за ночь исправили. Надо сказать, что ремонтники действовали быстро и умело, иной раз из двух подбитых машин за ночь одну боеспособную собирали.
        Виктор сидел перед самоходкой на пустом снарядном ящике и размышлял. Вот он случайно на войну попал. Историю в школе учил, общий ход войны знает: Курская дуга, операция «Багратион», когда победа придет, но все в общих чертах. А вот что с полком будет, с его экипажем, с ним самим - не знал ничегошеньки. А может, и правильно? Никому знать не дано о своей судьбе. Одно только беспокоило: навсегда он останется в военном времени или как-то к себе в полк, в батарею вернется? С родителями хотелось увидеться после дембеля, хотя до него полгода еще оставалось. С парнями с улицы встретиться, с девчонкой какой-нибудь познакомиться… Ему уже двадцать, а он и не целовался еще никогда. До армии не успел зазнобу завести, а на фронте - с кем? Мало было женщин на передовой, да и те, кто были, уже хороводились с кем-то. Пехотинцев да танкистов они вниманием не очень жаловали: парни они боевые, да жизнь у них очень уж коротка. Сегодня жив, а завтра сгорел в танке… С тыловиками или штабистами оно как-то спокойнее.
        Хуже нет, чем ждать или догонять.
        Время тянулось медленно. Мимо самоходок конвоиры вели колонну пленных. В потрепанной униформе, у некоторых - замусоленные повязки на ранах, прямо поверх мундиров. Лица обросли щетиной, глаза у многих потухшие. Но многие смотрели на самоходки с интересом, поскольку впервые видели русскую технику вблизи - раньше-то через прицел на нее смотрели. Что удивило Виктора, так это металлическое громыхание. Оказалось - у всех пленных с собой котелки и фляжки. Орднунг, однако! У русских военнопленных такого не было. А немцы в любых условиях о жратве заботятся. Кормили немцев в лагерях по нормам питания, установленным Женевской конвенцией, и зачастую получалось, что они ели лучше, чем женщины и дети в нашем тылу.
        А потом случился неприятный инцидент. Из-за самоходок выскочил младший сержант с ППШ в руках и начал стрелять в пленных.
        Услышав стрельбу, увидев своих убитых и раненых камрадов, немцы попадали в дорожную пыль.
        Конвойные растерялись. Солдат-то свой, хоть и бесчинство творит, как в него стрелять?
        Подскочили самоходчики, выбили оружие из рук, скрутили. Оказалось, сержант из белорусов, и вся его семья, включая малых детей, была уничтожена немцами - они согнали жителей деревни в амбар и всех сожгли. Видимо, накипело у человека на душе.
        Сержанта отдали в руки особиста, и потом его никто не видел.
        Происшествие долго обсуждали. Вроде немцы противники, но пленные же, уже безоружные, не опасны.
        Виктор в душе сержанта осуждал: мы не фашисты и поступать так не должны, но самоходчики в мнениях разделились. Кто сержанта поддерживал - много бед немцы на нашу землю принесли, мстить надо. Другие, как и Виктор, считали, что уничтожать врага надо в бою, а коли оружие сложил, он уже не противник. В лагерь его, и пусть разрушенное восстанавливает. Да и бесчинствовали на оккупированной земле не армейские части, а СС, гестапо и полицаи. Были и добровольческие соединения, вроде эстонской или украинских дивизий - той же «Галичины». Вот таких стрелять на месте надо, без суда и следствия. Впрочем, так почти всегда было.
        Особенно ненавидели предателей - власовцев, украинцев из УПА; затем, когда на польские земли пришли, - польских «повстанцев», руководимых правительством «в изгнании» - в Англии.
        Один раз Виктор сам из пистолета эсэсмана застрелил. Проезжал он на самоходке мимо подбитого немецкого танка. У танка танкист стоял, на гусеницу опираясь, покачивался, как пьяный. Форма на нем черная, какая у танкистов была, но когда Виктор присмотрелся, руны на петлицах увидел - в виде сдвоенной молнии. Он приказал мехводу остановиться, не поленился слезть с самоходки, достал пистолет и выстрелил «танкисту» в голову.
        Если в армейские части призывали, то в СС шли добровольно. А СС - это вооруженные отряды нацистской партии, и там заблудших агнцев нет, все идейные враги, которых надо уничтожать. И не жалел потом Виктор о том выстреле никогда. Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет, так еще со времен Александра Невского повелось.
        Но вот раздался крик «По машинам!», и самоходчики кинулись к боевым машинам. Комбат уже флажком сигнал подает - заводить моторы! До момента самой атаки пользоваться радиостанцией «на передачу» запрещалось.
        Разом заревели двигатели, самоходки окутались удушливым синим выхлопом, завоняло соляркой.
        Передняя машина начала движение. Ранее рассредоточенные самоходки собрались в колонну.
        Гнали к передовой быстро - передвижение большой колонны бронетехники от противника не скроешь. Лязг гусениц, рев множества моторов за пять километров слышны, и чем быстрее они до передовой доберутся, тем меньше времени у врага на подготовку, тем меньше потери.
        По уже отработанной тактике после артналета вперед пошли танки с десантом на броне, за ними - самоходки. Ухали танковые пушки, стреляли пулеметы.
        Немцы долго выжидали, не желая раньше времени обнаруживать свои огневые точки. Но вот они открыли огонь.
        Как только среди танков появились разрывы снарядов, десант покинул броню и бежал за «тридцатьчетверками» - так пехота прикрывалась броней, потерь меньше. Самоходки пока не стреляли - не было четко видимых целей.
        Танки с ходу преодолели проволочные заграждения, и почти сразу под их гусеницами стали рваться противопехотные мины. Танкам вреда они причинить не могли, но пехота ситуацию сразу просекла, и бежали уже по следу танковых гусениц. Научились воевать, снижать потери.
        Виктор видел, как их самоходки догоняют впереди идущий танк, и приказал Алексею:
        - Сбавь обороты!
        С одной стороны, для самоходчиков это выгодно - танк собой прикрывает; с другой - плохо, обзор перекрывает, закрывает сектор обстрела.
        Танки уже достигли первой траншеи и стали утюжить гусеницами доты и дзоты, двигаться вдоль траншеи, обваливая стенки и расстреливая немцев из пулеметов.
        Все произошло на глазах экипажа самоходки.
        Перед надвигающимся танком в траншее показался немец. До танка - от силы тридцать метров, ползет медленно. Пулеметчик и башнер немца видят, но он в мертвой, непростреливаемой зоне.
        Пулеметы в бронетехнике, как и пушки, имеют малый угол склонения, а траншея ниже уровня горизонта.
        У немца под мышкой труба видна. Хлопок!
        У танка от попадания люки на башне распахнулись - на защелки закрыты не были, мгновенно вырвалось и погасло пламя. Танк встал, и из него стали выбираться танкисты. У двоих из них горели комбинезоны. Упав на землю, они стали кататься, пытаясь сбить пламя.
        Самоходка Виктора остановилась рядом - надо было помочь своим.
        Заряжающий Михась выбрался быстрее всех, хоть и держал в руке огнетушитель. Он пустил из него струю, затушил огонь, но танкисты лежали неподвижно. Он понимал, что так быть не должно: комбезы даже прогореть не успели, и ожогового шока экипаж не получил. Тем более что горели только двое. И из танка дым не идет, огня не видно.
        Танкистов перевернули на спины и в ужасе отшатнулись: ресницы и брови их выгорели до кожи, глаза полопались. С одного из погибших сняли танкошлем: волос под ним тоже не было, и кожа была покрыта струпом.
        Пока самоходчики гадали, от чего погибли танкисты, Виктор обошел танк. Немец стрелял спереди - он сам это видел. Осмотрел лобовую броню. Вот она, малюсенькая дырка, размером с толстую иглу всего. Да это же кумулятивная струя такой след оставляет!
        Он едва по голове себя не ударил с досады. Труба у немца под мышкой была, и такое странное положение оружия поначалу ввело его в заблуждение. Но это же фаустпатрон! Прообраз, можно сказать - дедушка современных гранатометов. Только они сейчас на плече у солдат, и труба находится в горизонтальном положении.
        Виктор достал пистолет и спрыгнул в траншею - ему хотелось убедиться, что он не ошибся, найти подтверждение своей догадке. Почему-то раньше он был уверен, что фаустпатроны стали применяться в армии позже.
        Трубу он увидел сразу. Поднял, покрутил в руках - конструкция примитивная. Труба, сверху откидной штампованный прицел, а снизу - такая же пусковая скоба.
        Немцы начали производить «панцерфауст» с конца 1943 года, и первую партию из пятисот штук отправили на Восточный фронт. Примитивная конструкция не требовала долгого обучения и была эффективна против бронетехники. Однако сразу выявилось много недостатков: плохая точность стрельбы, малая дальность полета гранаты - всего тридцать метров. Но даже «панцерфаусты» первой серии пробивали по нормали 150 миллиметров брони, а в Красной армии бронетехники с такой мощной защитой не было.
        «Панцерфауст» - в наших войсках его называли фаустпатроном - стали быстро совершенствовать. Дальность полета гранаты увеличили до шестидесяти метров, бронепробиваемость возросла до 220 миллиметров гомогенной брони. За счет оперения возросла точность выстрела.
        В городских боях, когда противник был близко, иной раз в соседней квартире, «панцерфаусты» проявили себя отлично. А вот в боях с применением бронетехники на открытой местности - плохо. Малая дальность полета гранаты делала «фаустника» фактически смертником - кто из экипажа танка или самоходки подпустит близко солдата с весьма приметным оружием?
        Но в городах «фаустники» стреляли со вторых этажей, почти в упор, и советская бронетехника несла серьезные потери. Фаустпатронов боялись, поскольку после попадания гранаты в боевое отделение танка или самоходки шансов выжить у экипажа не было.
        Чуть позже подобное оружие появилось у американцев - его назвали «базука».
        У немцев был «панцерфауст» в более тяжелом варианте, со щитом и расчетом из двух человек; он был многоразового использования - в отличие от «панцерфауст» 30 или 30М.
        В наших войсках подобного оружия до конца войны так и не появилось. В городских боях танкисты сами приспосабливали поверх брони панцирные сетки от кроватей, наваривали решетки из арматуры.
        Виктор вернулся к самоходке в глубокой задумчивости - он своими глазами убедился в эффективности кумулятивных гранат. Отныне для экипажей «фаустник» стал самым ненавистным врагом. Для его уничтожения снарядов не жалели и иногда накрывали его огнем целой батареи.
        Танки уже ушли вперед, и самоходка стала догонять их. Трупы наших и немецких солдат, подбитые танки, раздавленные вражеские пушки… Картина была сколь страшной, столь и привычной для фронтовиков.
        За сутки удалось продвинуться на десяток километров.
        С боем взяли небольшой полустанок, перерезав железнодорожное сообщение. И вот тут в полной мере сказался русский характер: в тупике пехотинцы обнаружили цистерну. Вначале подумали, что в ней топливо, и сообщили танкистам.
        Один из прибывших зачерпнул из горловины цистерны ведром, присмотрелся, понюхал и отхлебнул. Пехотинцы были в шоке. Надо же, танкисты топливо пьют!
        А танкист выпрямился и громогласно объявил:
        - Чистый спирт!
        Лучше бы он молчал! Один из пехотинцев сдуру очередь из ручного пулемета по цистерне дал, и из пробитых отверстий фонтанчиками ударил спирт.
        К бодрящей жидкости кинулись солдаты. Кто котелок подставлял, кто фляжку, а некоторые - и рот. Пили от души, до отвала - дармовая выпивка!
        Через полчаса почти вся рота пехоты и два экипажа танков были пьяными в стельку.
        Новость мгновенно облетела всех, и на полустанок потянулись воины всех родов войск. Некоторые - с канистрами из-под бензина.
        Через час командование спохватилось, но было уже поздно. Упились многие, некоторые части стали небоеспособными.
        К цистерне выставили вооруженную охрану - отделение по охране тыла. Только пьяного человека быстро не протрезвить, тем более что многие успели запас сделать - емкостей хватало.
        Наступление, намеченное на следующий день, сорвалось. Командиры метали громы и молнии, но предпринять ничего не могли.
        У «смершевцев» возникло подозрение, что немцы оставили спирт специально. Боялись - не отравлен ли, были такие случаи на других фронтах. Но обошлось.
        А ночью немецкая разведка выкрала нашего офицера из полковой артиллерии - он вышел ночью из землянки до ветру и пропал. Утром хватились - нет командира.
        Тут же появился особист, всех опрашивать стал - не перешел ли офицер ночью к немцам? В частях сразу усилили караульную службу.
        А к вечеру близ немецких траншей столб вкопанный появился, а к нему наш офицер был привязан - истерзанный. Жив еще был, кричал что-то, да расстояние было велико, слов не слышно.
        Артиллеристы без приказа сверху огонь открыли - сразу несколько батарей, и на немецкой передовой разрывы полчаса не стихали, огненный ад творился. Когда пушки замолчали, столба с офицером видно не стало - случайно или целенаправленно кто-то из пушки в него угодил? Пленному уже не поможешь, так хоть мучения прекратить.
        Все случившееся оставило тягостное впечатление. Разведподразделения - что полковые, что дивизионные - для того и существуют, чтобы «языков» брать, в тылу врага определять дислокацию батарей и бронетанковых подразделений. И служба у разведчиков проходила не в белых перчатках: часовых снимали, диверсии проводили, машины обстреливали и взрывали, если дело этого требовало. Но чтобы вот так, на всеобщее обозрение пленного к столбу привязать перед своими позициями? Это было уже за гранью. Наши солдаты и командиры только ожесточились.
        Вечером командир полка собрал командиров рот и самоходных орудий и довел до их сведения приказ о предстоящем ночном марше - полк перебрасывали на полсотни километров южнее. В тех местах земля посуше, болот нет и есть где развернуться бронетехнике.
        Впереди колонны шел бронеавтомобиль, за ним - Т-34 взвода управления, потом грузовики полка, а уж следом - самоходки. Замыкал колонну танковый тягач. Случись поломка - ремонтники оперативно помогут, на худой случай на буксире притащат.
        Самоходка Виктора шла почти в самом конце колонны. Скорость в колонне всегда меньше, чем при одиночном следовании. Да еще по рокаде шли, грунтовой дороге, идущей параллельно линии фронта. Только рокада - это громко сказано. Разбитая бронетехникой, изрытая, в ямах и ухабах - не дорога, а направление. За час едва километров двадцать пять преодолели.
        Алексей по ТПУ Виктору доложил:
        - Гусеница по правому борту погромыхивает, подтягивать надо.
        - До ближайшей остановки дотянем?
        - Должны… - по ТПУ разговор короткий.
        У самоходки, идущей последней, за Виктором, забарахлил двигатель. Им разрешили остановиться и разобраться вместе с ремонтниками.
        Виктор, пользуясь удобным моментом, тоже приказал Алексею встать. Скорее всего, у последней самоходки грязь или вода в топливо попала.
        Каждому командиру танка или самоходки выдавали кусок шелковой ткани, похожей на парашютную, и заправлять машину топливом положено было через нее - шелк не пропускал воду и грязь. Но кусок этот в боевых действиях иной раз терялся, и заправлялись так.
        Тягач с ремонтниками, шедший замыкающим, тоже встал. Ремонтники с механиком-водителем самоходки осмотром двигателя занялись, а экипаж самоходки Виктора - подтягиванием гусеницы.
        Алексей доложил Виктору:
        - Дрянь дело, надо один трак выкидывать, подтяжка мало что дает.
        Выкидывать трак из гусеницы - дело хлопотное, не на пять минут, да еще и темно.
        - Подтяни на сколько сможешь. А как на место прибудем, утром трак уберешь.
        - Есть!
        Ходовая часть не была сильным местом «тридцатьчетверки», на базе которых делались СУ-85. Особенно досаждали пальцы, соединявшие траки. Присадок к стали, вроде марганца или молибдена, делавших ее износоустойчивой, не хватало.
        Пока с подтяжкой возились, ремонтники отремонтировали топливную аппаратуру второй самоходки, и маленькой колонной двинулись в путь. Единственная фара, да еще прикрытая с целью светомаскировки щитком с прорезью, свет давала тусклый и светила недалеко, метров на двадцать.
        Алексей для лучшей видимости люк открыл. Через какое-то время он по ТПУ доложил:
        - Колонну полка догнали.
        Виктор еще удивился про себя: что-то быстро получилось, хотя полчаса на ремонте потеряли. Но потом он присмотрелся и почувствовал, как по коже пробежал мороз.
        На наших самоходках и танках светотехника по военному времени скудная: одна фара впереди и один сигнальный фонарь сзади - специально для движения в колонне, чтобы наезда не произошло. А тут на корме два фонаря - по краям, так только на немецких машинах бывает. По очертаниям - вроде «тридцатьчетверка», но темно, деталей не разглядеть. На ухабе самоходку подбросило, и луч фары взметнулся вверх - немного, но достаточно, чтобы у танка башню осветить. А на башне с кормы - круглый люк, такие только на «пантерах» были, для установки пушки в башню.
        Мысли в голове заметались. Выстрелить по танку? А вдруг это трофейный? И у наших, и у немцев трофейные танки и самоходки использовались по прямому назначению - Виктор сам на StuG III воевал. С обеих сторон полки были, вооруженные трофейной бронетехникой. Даже войска СС не брезговали нашим Т-34, пушками ЗИС-2 и 3, автоматами ППШ и винтовкой СВТ. Вот только на наших самолетах немцы не воевали, как, впрочем, и мы на их.
        По рации с комбатом связаться? А если немцы впереди и радиоволну нашу прослушивают? На трофейной технике наши кресты закрашивали и на их месте звезды рисовали. Но ошибки трагические случались: на большой дистанции крест или звезду не разглядишь, и потому били по силуэту. Их танки T-III, T-IV, T-VI с другими не спутаешь, а силуэт T-V «пантера» с нашим Т-34 очень схож, только «пантера» больше в размерах.
        - Михась, заряжай «катушку», - приказал Виктор. - Юрий, будь готов к стрельбе.
        - Куда стрелять-то? - удивился наводчик.
        - Танк немецкий перед нами. И вполне может быть - не один.
        - Может, трофейный, - усомнился наводчик.
        Виктор и сам сомневался, иначе бы давно огонь приказал открыть. Но бездумно пальнуть проще простого, а вдруг по своим? Такой грех с души ни одним штрафбатом не смоешь.
        Танк, идущий впереди, стал сбрасывать скорость. Их и в самом деле оказалось два. Первый повернул направо, и Виктор отчетливо увидел крест на башне - он был черный, с белой обводкой. Второй «немец» следовал за ним.
        - Огонь! - закричал Виктор. Тут и целиться особо не надо было, корма «пантеры» перед носом.
        Наводчик влепил снаряд в круглый люк башни.
        Люк, в каком бы месте он ни был расположен - сбоку, сверху, снизу - самое слабое место бронирования.
        В башне полыхнуло, потом здорово ахнуло.
        - Перезаряжать! Бить по первому!
        «Пантера» горела, освещая и первый танк, и самоходки. Первая стала разворачиваться, и башня ее двигалась в сторону самоходок. Если немцы успеют выстрелить первыми, самоходчикам конец. Немецкая пушка мощная, и лоб рубки снаряд пробьет играючи.
        Самоходка тоже стала разворачиваться к танку. Она еще продолжала разворот, когда Юрий выстрелил. Снаряд угодил в борт моторного отделения - Виктор видел попадание.
        Танк замер - видимо, был поврежден двигатель. Однако спустя несколько секунд башня вновь начала поворачиваться - немецкий экипаж уцелел.
        Виктор осознал, что его подчиненные ничего уже предпринять не успеют, немцы их опередят.
        Выстрел! Виктор непроизвольно зажмурил глаза: страшно, когда смерть рядом, ледяным холодом в лицо дышит.
        Однако ничего не произошло. Зато в приборах наблюдения светло стало - это горела вторая «пантера».
        Не сплоховал экипаж второй самоходки. После первого прозвучавшего выстрела они не поняли ничего, ведь самоходка Виктора закрывала им обзор. Но свою пушку зарядили. А уж как увидели в отблесках пожара «пантеру», своего шанса не упустили. Этим выстрелом они фактически спасли и экипаж Виктора, и его боевую машину.
        Оба экипажа выбрались из самоходок. От горящих танков шел жар, и к самоходчикам уже бежали ремонтники из танкового тягача.
        - Что за стрельба? - стали они наперебой задавать один и тот же вопрос.
        И замолчали, увидев горящие танки.
        - Парни, уезжать надо, что вы на них пялитесь? Сейчас боезапас рванет!
        Экипажи разбежались по машинам. Взревели моторы, и танки стали набирать ход - экипажи старались как можно скорее покинуть опасное место. Через какое-то время они услышали тяжкий взрыв, за ним - второй.
        Догнать своих на марше они не успели: полк уже добрался до пункта назначения - села Макарьева. Оба командира самоходок пошли к комбату на доклад - о причинах задержки, о немецких танках.
        Алексей с помощью экипажа стал заниматься гусеницей.
        - Стрелков, вечно ты в какие-то передряги попадаешь!
        - Виноват! Первой двести двенадцатая машина остановилась из-за движка. Ну и мы - гусеницу подтянуть.
        - Разгильдяи! Но что танки подбили - молодцы!
        Виктор знал, что с начальством лучше не спорить, а виниться и молчать. Тем более что русская пословица как гласит? «Повинную голову меч не сечет». Сожженные «пантеры» комбат записал поровну, на каждую самоходку - по танку.
        В селе они застряли на неделю. Технические неполадки устранили - у кого они были. Отдохнули, подхарчились. В наступлении полевая кухня за самоходками не поспевала, да и перерыв на обед не сделаешь. Хорошо, если раз-два поесть удавалось. Зато в спокойной обстановке на отдыхе они три раза ели.
        Помылись, поскольку к полку подогнали банно-прачечный отряд. Для помывки палатки установили, чистое белье выдали, а верхнее на прожарку забрали. В боевых условиях возможности для нормальной помывки нет - ни мыла, ни горячей воды. Спали скученно, вплотную друг к другу и в самых неподходящих для этого местах, и потому живность вроде вшей и блох водилась. Иногда и сами, когда непрошеные «гости» допекали, ставили на костер пустую бочку из-под горючего с вырезанным сверху дном. Когда она нагревалась, по очереди бросали в нее одежду. В этом случае главное было - вовремя вытащить комбинезон, штаны или телогрейку за заранее привязанную к ним проволоку. Иначе одежда начинала тлеть, в ней прогорали дыры. А поди выпроси у старшины хозвзвода новую форму, когда есть определенные сроки носки! Среди бойцов ценилось трофейное шелковое офицерское белье - на нем вши не заводились.
        Население освобожденных от оккупации сел встречало бойцов Красной армии с радостью, порой последним старались угостить, для ночевки уступали свои избы и хаты, перебираясь в сараи или землянки - они у многих на огородах вырыты были. В них прятались при артналетах или авиабомбежках - сначала немецких, а потом и наших.
        Кроме того, в приличных избах или домах квартировали немецкие солдаты и офицеры. Уходя от наступающих войск Красной армии, они зачастую жгли дома - для этого у них были специальные команды. Или же обливали бензином, а потом швыряли в дом горящие факелы. Либо команды огнеметчиков действовали. И чем стремительнее было наступление наших войск, тем меньше страдало оккупированное население. Немцы спасались сами, и в этом случае им становилось не до изб местного населения.
        Хозяйка избы, где расположился экипаж Виктора, была украинкой. Рядом с домом, в запущенном саду, стояла самоходка. Муж хозяйки служил в Красной армии, а сама хозяйка и рада была бы угостить воинов, да нечем. Единственное - компота сварила из сухофруктов. Но бойцам и это в радость, они за годы службы компот пробовали первый раз. Хозяйку же подкармливали тем, что с полевой кухни приносили, котелок супа и ломоть хлеба выделить - не в тягость.
        Трудно жителям в оккупации приходилось. Почти всю живность немцы съели - кур, гусей, поросят. И полицаи из своих зверствовали, отбирали ценные вещи, одежду, насиловали женщин и девушек, наводили немцев на партизанские отряды. В дальнейшем, боясь расправ, уходили вместе с немцами.
        За неделю отдыха посвежели, да и то - каждый день брились, что в условиях боевых действий было просто невозможно. Подворотнички чистые к гимнастеркам пришили - во время стрельбы они мгновенно становились серыми от пороховой копоти, а затем и черными. И отстирать их не удавалось, мыло было в дефиците.
        Но вот загромыхали батареи, низко над селом пронеслись штурмовики. Самоходчики завели двигатели и стали их прогревать, хотя команды на выдвижение еще не было.
        О скором грядущем наступлении фронтовики узнавали по второстепенным признакам. Движение грузовиков по дорогам оживилось - войскам подвозили с железнодорожных станций боеприпасы, топливо. Командирам выдали топографические карты, на которых были новые районы - к западу от места дислокации. Более активно стала действовать разведка, почти каждую ночь уходили разведчики в поиск во вражеский тыл за языком. Все вместе сложенное говорило о подготовке к наступлению.
        По рации поступила команда:
        - «Коробочки», на исходную позицию.
        Сохранять режим радиомолчания после артподготовки и авиаштурмовки смысла не было.
        На нашем переднем крае уже было пустынно, танки и пехота ушли вперед.
        Самоходки с короткого марша сразу стали разворачиваться в боевой порядок. Местность для действия большого количества бронетехники не самая хорошая, холмистая слегка, на таких холмах удобно устраивать позиции для противотанковой артиллерии. Хоть и небольшая высота у холмов, а поле боя видно как на ладони, и накрыть эти позиции можно только огнем гаубиц или минометов. В наступающих же порядках наших войск данного вида артиллерии не было.
        Обстановку Виктор оценил сразу, подосадовал - быть потерям среди атакующих. И как в воду глядел: один танк встал, другой загорелся…
        По рации сразу поступила команда:
        - Всем экипажам! Открыть огонь!
        А куда стрелять? Толком и не видно.
        Внезапно рядом с самоходкой, совсем близко справа - взрыв. По броне резко ударили осколки и комья земли. Самоходка проползла еще метров восемьсот, когда прозвучал еще один взрыв, и тоже справа. Стало быть, это не случайное совпадение.
        Виктор стал внимательно осматривать сектор впереди и справа - ничего похожего на артиллерийскую позицию. И вдруг из ложбинки показался орудийный ствол, а следом за ним - корпус самоходки.
        Это было штурмовое орудие на базе танка T-III, но уже не тот «артштурм», который был в сорок первом году - немцы постоянно усовершенствовали свою технику. Теперь им противостоял StuG40Ausf F с мощной длинноствольной, в 48 калибров пушкой с дульным тормозом. Орудие такое же, как и на «пантере». А еще сильный козырь - бронирование лобовой части теперь достигало 80 мм. По бортам для защиты от кумулятивных снарядов навешаны броневые экраны. Но и вес боевой машины увеличился почти до 24 тонн, соответственно - ухудшилась ее проходимость по мягким грунтам. Наше командование зачастую именовало эту самоходку «танком без башни».
        - Вправо семьдесят! - закричал Виктор мехводу. - Юрий, самоходку видишь?
        - Уже вижу.
        Немец выстрелил. Но времени для прицеливания у него было мало, снаряд прошел мимо, а штурмовое орудие дало задний ход и скрылось в ложбине. Юрий ответить выстрелом не успел, надо было доворачивать корпусом.
        Плохо было то, что экипаж не знал, в каком месте «штука» - как ее называли самоходчики - появится вновь.
        - Алексей, гони на полной вперед и забирай влево.
        Пусть для немцев тоже сюрприз будет, СУ-85 на другом месте окажется.
        Они вышли к перелому профиля. Все в напряжении - где немец? А его не видно. Справа, на удалении четыреста метров, полуразрушенное здание свинарника или коровника.
        - Юра, думаю - он там.
        - Да, больше некуда спрятаться.
        - Давай осколочным! Михась, сразу после выстрела заряжай «катушкой».
        Выстрел! Загремела выброшенная гильза, сразу клацнул затвор - Михась сработал очень быстро.
        Виктор не отрывал взгляда от строения. В левой его части взорвался осколочный снаряд - огонь, дым, вверх полетели доски и кирпич.
        Немец как будто ждал этого момента и выехал из укрытия, но не слева, как думал Виктор, а справа. Алексей, не ожидая команды, довернул корпус самоходки. Несколько секунд томительного ожидания, показавшиеся всем вечностью.
        Бах! Хоть и ждал Виктор с нетерпением выстрела, а грянул он все равно неожиданно. Есть попадание, в приборы виден просверк на броне чужой самоходки. Но пробития не было.
        Немец приподнял ствол - вот-вот выстрелит.
        - Леха, заднюю - и газу!
        Самоходка рванула назад, заряжающего по инерции кинуло на казенник пушки. Успели! СУ-85 почти скрылась за изломом профиля. Немец успел выстрелить, но его снаряд, задев краешек самого верха рубки, с визгом ушел в сторону.
        - Алексей, вперед! Юра, Михась - еще «катушку». Стреляйте и снова назад!
        Самоходка перевалила гребень, и немец, ожидая этого, тут же выстрелил.
        Увидев вспышку, Алексей рванул на себя правый фрикцион, и снаряд прошел мимо.
        Виктор бросил взгляд на секундную стрелку часов.
        Самоходка подалась влево, корпусом на немца. Короткая остановка - Юрий старательно крутит маховики, наводя пушку.
        Немец выстрелил еще раз.
        Алексей дернул рычаг левого фрикциона, и самоходка дернулась влево.
        Виктор снова бросил взгляд на часы - между двумя выстрелами в темпе прошло десять секунд. Немецкий экипаж подготовлен неплохо, но не ас. Мастера пушечного боя в восемь секунд укладываются - с перезарядкой и наводкой. А необстрелянные новички иной раз и в пятнадцать не могут вписаться.
        Снаряд снова прошел мимо и взорвался рядом. Кабы не своевременный маневр Алексея, снаряд точно угодил бы в лоб рубки.
        Самоходка замерла, Юрий выстрелил. Снаряд в его пушке был уже наготове, только момент он подгадать не мог, Алексей маневрами прицел сбивал.
        В немца они попали, но не в корпус, а в передний ведущий каток. «Катушка» разбила каток, отрикошетила в сторону и, как бумагу, разорвала легкобронированный экран. Уже хорошо, самоходка хода лишилась.
        - Алексей, вперед! Только под пушку немца не подставляйся!
        Немецкая самоходка лишилась хода, но не возможности вести огонь. Попадешь неаккуратно в сектор ее стрельбы, немец своего не упустит.
        Уже на ходу Михась зарядил пушку бронебойным тупоголовым снарядом. Он хорош тем, что в отличие от «катушки» после пробития брони взрывается внутри корпуса.
        Пока они гнали вперед, за немцем, Виктор наблюдал. Ствол его пушки сдвинулся вправо до отказа, а дальше - никак. Корпусом довернуть бы надо, а хода нет. СУ-85 на две сотни метров подошла, чтобы уж наверняка.
        Они остановились, и Юрий стал наводить пушку.
        Но тут на «штуке» распахнулись люки, и самоходчики стали покидать свою машину. Да шустро так, как тараканы. Побежали за строение, за которым до того прятались. Понятное дело, люди опытные, сообразили, для чего самоходка остановилась. Значит, с секунды на секунду выстрел будет, и коли не успеешь выпрыгнуть - все, конец.
        Юрий выстрелил. Целился он уже не спеша, угодил в левый борт рубки. Ахнуло, из распахнутых люков высоко вверх рвануло пламя. Все, такая техника восстановлению не подлежит!
        - Огибай ее, только подальше держись, - приказал Виктор Алексею.
        Самоходка обогнула горящую «штуку», развернулась. Экипаж «штуки» в полном составе убегал к своим, к концу лощины.
        Увидев это, Юрий закричал по ТПУ Михасю:
        - Осколочный! Сейчас я их прищучу!
        - Отставить! В плен возьмем! Леха, гони за ними!
        Самоходка быстро догнала и перегнала немцев, развернувшись к ним боком. Виктор выхватил из укладки автомат, открыл люк и дал очередь поверх голов бегущих. Немцы в испуге попадали.
        - Ком! - подозвал их Виктор.
        Против самоходки и автомата не попрешь, уж больно убедительные аргументы.
        Немцы поднялись, подняли руки и подошли.
        - Михась, я их на прицеле держу. Забери у них пистолеты, а руки их же поясными ремнями свяжи, на моторное отделение пусть забираются. Да документы отбери.
        - Слушаюсь!
        Михась выбрался из самоходки и подошел к немцам. Грамотно подошел, сбоку, не перекрывая сектор обстрела немцев своей фигурой. Сначала пистолеты собрал, рассовав их по карманам комбинезона, потом изъял документы из нагрудных карманов. Но когда за ремни взялся, немцы задергались, залопотали что-то.
        Михась - парень крепкий, а языка не знает. Влепил одному кулаком в зубы, остальные присмирели сразу, поскольку ушибленный пару зубов выплюнул. Он стянул немцам руки ремнями, и у них сразу стали сползать брюки - немцы их связанными руками придерживали. А Михась на моторное отделение самоходки показывает - лезьте, мол.
        Немцы к самоходке подошли, а взобраться на нее не получается, руки связаны. Михась их по одному, как мешки с картошкой, на МТО забросил.
        - Лежите смирно, не то капут будет, паф-паф!
        Только немцы это и сами поняли - Михась быстро научил их жесты понимать.
        Только Михась забрался в рубку и отдал Виктору документы немцев, зашипела и затрещала рация.
        - Седьмой, ответь Первому. Где находитесь?
        - В лощине. Самоходку немецкую подбили, экипаж в плен взяли.
        - К штабу вези, допросим.
        Встречать самоходку с пленными вышли особист, переводчик и три автоматчика.
        Виктор выбрался из боевой машины.
        Немцы пытались напустить на себя независимый, даже горделивый вид, но когда брюки спадают и приходится их поддерживать, это получается плохо.
        Особист покачал головой:
        - Где ты их взял, Стрелков?
        - Самоходку их в бою подбил, а они убегать вздумали. Вот их документы.
        Особист принял документы и передал их переводчику. Переводчиком в чине старшины служил одесский еврей. Он быстро просмотрел документы.
        - Вот командир - майор Курт Маркус. С сорок второго года на Восточном фронте, до этого служил в Норвегии.
        - Да ну? Давай его сюда, побеседуем! А должность?
        - Заместитель командира батальона по боевой подготовке.
        - Важная птица!
        Переводчик указал рукой на майора и залопотал по-немецки.
        Немецкий самоходчик стал слезать с боевой машины, ухватился руками за скобу и встал ногами на гусеницу. В этот моменты штаны возьми да и свались. А под ними шелковые кальсоны тонкие ноги обтягивают.
        Автоматчики заржали от увиденного.
        Майор покраснел от негодования, злобно поглядел на Виктора, заторопился и упал на землю.
        Штабной люд, находившийся поблизости, засмеялся.
        По-видимому, майор давно такого унижения не испытывал. Он неловко поднялся, подтянул галифе, но вид у него был уже как у мокрой курицы, вся спесь слетела.
        Остальные пленные оказались половчее, сползли с кормы самоходки.
        - Театр вам здесь? - прикрикнул особист на смеющихся. - Стрелков вон самоходку немецкую сжег, пленных взял, а вы только ржать горазды!
        Штабной люд рассосался сразу - особиста побаивались.
        - Стрелков, тебе не кажется, что бой еще продолжается?
        - Так точно! Только комбат приказал пленных в штаб доставить.
        - Доставил - и возвращайся.
        Когда самоходка вернулась на поле боя, наши уже ушли далеко вперед. Разбитая техника, трупы, лежащие тут и там, иногда - в самых странных позах - зрелище неприятное, но самоходчики уже привыкли. На фронте к виду смерти привыкают быстро. А вот в счастливую случайность верили, и в каждом полку или батальоне из уст в уста передавались байки о таких случаях.
        Боец по нужде из блиндажа вышел - и в этот момент в блиндаж мина угодила. Отделение разорвало на куски, а на бойце - ни царапины.
        Вот и у самоходчиков был подобный случай, чему Виктор сам свидетелем был.
        Экипаж уселся ужинать на снарядных ящиках. Прилетела шальная мина. У заряжающего осколком каблук на сапоге срезало, а другой осколок в пряжке ремня застрял. И - ни одной раны, а весь остальной экипаж погиб. А ведь рядом все сидели… Вот и не верь после этого в удачу, в случай.
        Чем ближе они были к линии боевого соприкосновения, тем больше людей. Шли в тыл раненые, поддерживая друг друга, вели под конвоем пленных - иной раз один конвоир на сотню пленных. Ходили санитары, отыскивая раненых.
        Вот лежит солдат, не шевелится, и крови под ним много натекло. А санитар присядет рядом - дышит потихоньку, жив курилка. В госпиталь его!
        За санитарами шла похоронная команда из нестроевых: они собирали трупы в одно место, изымали документы, смертные медальоны, награды. Уже потом писари в штабах будут вносить потери в документы, писать домой, родным, похоронки. Надо признать, у немцев сбор убитых и похороны их были организованы лучше, с истинно немецким порядком и пунктуальностью.
        У каждого военнослужащего на шее, на цепочке, висел жетон металлический, овальный. На нем был выбит личный номер солдата или офицера, и посередине он имел просечки. Если военнослужащий был убит, нижняя часть жетона отламывалась и вместе с документами отправлялась в штаб, а вторая половина так и оставалась на трупе - по номеру его всегда опознать можно было. А у нас же, если документы кровью залиты или осколками изодраны, да ко всему прочему и лицо обезображено, то труп так и оставался безымянным.
        Нашим выдавали смертные медальоны в виде небольшого пенала, круглого в сечении. Военнослужащему следовало заполнить бумагу с данными о себе и вложить в этот пенал. Они вначале деревянными были, потом эбонитовыми и легко повреждались.
        Заполнять листок считалось плохой приметой, и многие солдаты этого не делали, потому так много было похоронено неизвестных солдат.
        И для похорон у немцев были специальные мешки из плотной многослойной крафтбумаги - каждый убитый упокаивался в индивидуальном мешке. Имевшие пропитку, эти мешки долго не гнили.
        Наших же бойцов хоронили в лучшем случае завернутыми в плащ-накидки - где в боевых действиях можно было взять сотни, тысячи гробов?
        Немцы к войне были лучше подготовлены, но просчитались. Они полагали до морозов, до зимы все решить с Советским Союзом, но неожиданно натолкнулись на упорное сопротивление. Из блиц-крига, молниеносной войны, война перешла в затяжную. Ни боевая техника, ни обмундирование военнослужащих на морозы рассчитано не было. А на затяжную войну ни людских, ни денежных ресурсов не хватило, и гитлеровцы проиграли кампанию.
        Виктор с экипажем успел уже к окончанию боя. Они даже еще постреляли немного из пушки, а танки уже встали. Может быть, они бы и дальше шли, но снаряды к концу подошли. Осколочные еще оставались, а бронебойных уже не было. Особенно плохо было с «катушками», их всего по пять снарядов на самоходку или танк выдавали, а они были самыми эффективными против бронированных целей. Да и горючее было на исходе. Ежедневно и еженедельно Красная армия продвигалась вперед, освобождая все новые и новые населенные пункты и земли от врага.
        После Сталинграда и Курской дуги у немцев уже не было значительных резервов, они не могли перебрасывать крупные соединения, чтобы затыкать ими бреши. А союзники немецкие - румыны, венгры, итальянцы - воевали откровенно плохо. Пока упорно держали свой участок фронта только финны в Карелии.
        Глава 10
        Счастливый случай
        Времени на отдых, заправку и пополнение боеприпасов дали немного. Пока немцы не успели укрепить оборону, отрыть траншеи в полный рост, капониры и забетонировать огневые точки, надо было продолжать наступление. Уже поздняя осень, и повезло, что она сухая. А дожди зарядят - о наступлении можно забыть. Дороги развезет - автомашины ни горючее, ни боеприпасы подвезти не смогут, и в распутицу, весной и осенью, обе воюющие стороны переходили к позиционной войне. Они постреливали из пушек, по ночам работала разведка, но активных наступательных действий старались не планировать.
        Утром без артподготовки ринулись в атаку. Пушки у наших были - как и снаряды, но не было разведанных целей. А куда бить, если координат нет?
        Немцы успели вырыть окопы и в неглубоких капонирах замаскировать пушки, но все было сделано наспех, свежевырытую землю на бруствере даже дерном для маскировки не успели обложить. Выручали немцев маскировочные сети - ими прикрывали пушки, танки.
        Сети немцы применяли широко, причем для каждого времени года или местности - разные. Зеленые с нашитыми листьями из ткани летом, для осени - одни, для болотистой местности или песка - другие. Немцы вообще маскировке уделяли большое внимание, на чем многие наши бойцы пострадали. Применительно к танкистам и самоходчикам, особенно в первые годы войны, когда немецкие пушки не могли пробить броню новых Т-34 и КВ, они устраивали засады. В удобном месте укрывали два-три танка, а чаще - штурмовых орудия, маскировали так, что и с десяти шагов не разглядишь, и внезапно, с близкой дистанции, били в борт или корму, где броня тоньше. Получалось это у них неплохо.
        Когда у немцев появились новые танки - вроде «тигра», «пантеры» или самоходки «фердинанд», наши танкисты тоже применили такую тактику. И только с появлением в Красной армии мощных танковых пушек 100 и 120 мм стали использовать для боя дальние дистанции. А уж с появлением СУ-152, снаряд которой просто срывал башни с танков при попадании, немцы снова стали бояться вступать в открытые боестолкновения. Только новых танков было мало и у немцев, и у наших, та же СУ-152 появилась ближе к концу войны, когда исход ее был уже ясен и предрешен.
        Экипаж Виктора двигался вслед за танками. Били осколочными снарядами по окопам и пулеметным точкам. Однако немцы на нейтралке, ближе к своим позициям, установили минное поле. Подорвали один танк, другой… благо не загорелись. И экипажи уцелели, поскольку танки продолжали стрельбу из пушек, превратившись в бронированные доты.
        Увидев взрывы под гусеницами, Виктор сразу скомандовал:
        - Алексей, поворачивай вправо девяносто и гони!
        Поворачиваться бортом к противнику опасно, на нем броня хоть толщиной такая же, как и на лбу рубки, но почти без наклона, такую пробить легче. Но если самоходка полным ходом идет, попасть в нее трудно, наводчику угадать упреждение необходимо, что сложно. Кроме того, полевые пушки на большой угол поворота не способны, надо разворачивать все орудие.
        Самоходку швыряло на неровностях - Алексей гнал на полном газу. Экипаж бился о броню, люди матерились, но терпели. Дальше пошла роща, и Виктор скомандовал левый поворот. Для немцев это направление не танкоопасное, времени минировать не было.
        Конечно, танк себе путь и через лес проложит, повалив деревья, но скорость при этом будет малая. В таких местах и пушек обычно не ставили. Вот мины могли, но расчет Виктора на то бил, что не успели поставить. Единственное, что беспокоило: не посадили ли в окопы к пехотинцам фаустников? На дальних дистанциях они безопасны, фаустпатроны первых серий стреляли на дальность броска гранаты.
        Самоходка повернула и ринулась на окопы. Пару раз Юрий, заметив пулеметные гнезда, выстрелил осколочным снарядом. Основной бой шел левее, а здесь почти затишье.
        Самоходка ворвалась на позиции пехоты. Остро не хватало пулемета, окопы давили гусеницами.
        Немцы дважды бросали гранаты. Одна взорвалась, не долетев, вторая сработала при ударе о лобовую броню, не причинив вреда.
        И немцы не выдержали, побежали.
        А за самоходкой, увидев, что она одна утюжит немецкие окопы, а немцы бегут, уже от наших траншей бежала пехота. В общем, за несколько минут самоходка уничтожила немецкие позиции, раскатала их и дальше рванула.
        Немцы всегда оборону эшелонировали, и за первой линией траншей, на удалении в километр, находилась вторая, а дальше зачастую - и третья. Пока немцы не очухались, надо идти вперед. Тем более и слева танки наши оборону немецкую прорвали.
        Впереди вспашка.
        - Тормози!
        В бою приказы выполняются мгновенно. Самоходка клюнула носом и замерла.
        - Юра, видел выстрел?
        - Засек.
        - Лупи по ней, снарядов не жалей.
        Последовала серия из трех выстрелов осколочными снарядами, и Виктор сам видел в приборы, как разметало позицию артиллеристов.
        И снова ревет мотор и лязгают гусеницы. Еще одну пушку засекли, успели выстрелить первыми.
        Добрались до второй линии траншей, развернулись, несколько раз выстрелили осколочными по огневым точкам и принялись заваливать траншею. При длительной обороне немцы траншеи по всем правилам делали: откосы под углом, жердями выложены, а иной раз и досками от разломанных заборов и сараев. Но сейчас не успели, и такие неукрепленные стены заваливались легко. Кто из пехотинцев не успевал убежать, навсегда под землей оставался.
        А танки уже и эту линию траншей прошли, вперед рвутся.
        Виктор решил отпустить танки подальше. Положено ему во втором эшелоне в бой идти, вот и надо придерживаться. Алексей же на траншеях все зло вымещает, уже метров пятьсот завалил. А на пулеметных гнездах и блиндажах еще и крутится, превращая их в месиво из бревен, досок, земли и трупов.
        По рации комбат всех самоходчиков опрашивает. Когда до Виктора очередь дошла, он отозвался:
        - Первый, Первый, я Седьмой. На второй линии немецких позиций, окопы утюжу.
        - Не задерживаться, за танками идти!
        - Есть! - И Алексею по ТПУ: - Хорош в песочницу играть, давай за танками.
        Получилось, что танки в центре, на острие атаки, несколько самоходок на левом фланге, во втором эшелоне, а Виктор справа.
        Танки пересекли рокаду и продолжали идти вперед.
        Виктор скомандовал Алексею:
        - Давай направо, по рокаде.
        Свою дорогу немцы не смогли заминировать, самим нужна была до последних минут.
        Рокада - дорога, идущая вдоль линии фронта, по тылам. Обычно недалеко от нее штабы, склады, технические части - связисты, ремонтники, цель легкая и значимая. В штабе - знамя части, секретные документы и карты. Захватить их - большая удача. Лишилась воинская часть знамени - позор, часть расформировывают, даже если боевая техника сохранена и все военнослужащие по штату есть. И номер части, опозорившей себя, в дальнейшем не присваивается новым формированиям. Зато захватившему вражеское знамя - уважение и награды. Конечно, в бою не о наградах думают, а о том, чтобы выжить и врагу урон посильнее нанести.
        Попалась встречная машина - немецкая. Водитель грузовика и не подозревал, что навстречу ему несется русская самоходка.
        - Бей! - приказал Виктор.
        Когда сблизились и уже казалось, что грузовик проедет, Алексей развернул самоходку. Грузовик врезался в борт. Удар вышел чувствительный, самоходка вздрогнула. Виктор приоткрыл люк.
        Перед грузовика был разбит полностью, кабина смята. Самоходка же повреждений не получила, если не считать содранной с брони краски.
        - Гоним дальше!
        Видимо, штабы немецкие еще не получили данных о русском прорыве, а может, считали, что русские еще далеко.
        Послышался рев двигателя. Виктор стал смотреть по сторонам, пытаясь установить источник. И вдруг прямо над самоходкой пролетел самолет - транспортный «Юнкерс-52». Он именно взлетал, а не садился. У немцев рядом аэродром?
        - Алексей, давай влево тридцать! - Это было направление, откуда показался самолет.
        Гнали быстро, не разбирая дороги. Да и дороги-то не было. Сломали несколько деревьев, проскочили хуторок из трех изб и сразу увидели поле. Да не простое, на нем была уложена взлетно-посадочная полоса в виде соединенных железных полос. Полосы длинные, метров на пять, и шириной около двух, перфорированные крупными круглыми отверстиями. Через дыры эти дождевая вода в грунт уходила. С такого покрытия самолет в любую погоду взлететь может, не увязнет колесами шасси. Немцы строили такие вблизи линии фронта, на удалении 10 - 20 километров от передовой, и назывались они «аэродромами подскока». Базировались на таких временных аэродромах одно-два звена истребителей, и в случае прохода над передовой советских бомбардировщиков или штурмовиков по сигналу авианаводчика, переданному по рации, они моментом взлетали и связывали неприятельские самолеты боем. А следом уже с основных аэродромов, находившихся в глубоком тылу, взлетала вся эскадра. Придумано было хитро, и наши истребители потом переняли эту тактику. В случае необходимости на такой эрзац-аэродром садились самолеты связи, санитарные или транспортные.
        Виктор увидел в конце поля два истребителя.
        - Юра, огонь осколочными!
        Они успели сделать выстрел, как по броне рубки ударила очередь из снарядов - это открыл огонь из малокалиберной зенитной установки швейцарского производства «эрликон» расчет ПВО. Для самолетов угроза большая, но не для самоходки - снаряды зенитки отскакивали от брони. У немцев зенитной артиллерией войска были насыщены - от 20-миллиметровых автоматов «эрликон» до 88-миллиметровых пушек, поставленных затем на «тигр».
        - Дави ее!
        Зенитка была в полусотне метров, хорошо замаскирована сетью, и если бы сама себя не обнаружила, самоходка прошла бы мимо.
        Алексей уже и сам подвернул боевую машину, направляя ее на зенитку. Зенитчики бросились врассыпную. Их выстрелы не дали результата, а погибать под гусеницами никто не желал.
        Зенитку смяли, как пустую консервную банку.
        - Командир, самолет винтом уже крутит! - закричал наводчик.
        - Леха, вправо девяносто - и короткая! - Наводчик уже крутил маховики.
        Первый снаряд попал в самолет удачно - тот загорелся. Однако пилот второго запустил мотор и вот-вот начнет выруливать. Тогда в него не попасть, скорость велика - не приспособлена самоходка для стрельбы по быстро перемещающимся целям.
        А самолет уже выехал со стоянки. И в это время Юрий выстрелил. Осколочный снаряд прошел мимо и взорвался недалеко. Осколками пробило покрышки, и самолет развернуло на полосе.
        - Бей еще раз! - в азарте закричал Виктор.
        Выстрел! Однако пилот успел выпрыгнуть из самолета - сразу после того, как его развернуло. На этот раз снаряд угодил в фюзеляж, во все стороны полетели куски обшивки, и почти сразу же - вспышка: это загорелся бензин в баке. Вот это да! Случай необыкновенный! Обычно за танкистами и самоходчиками в трофеях числятся подбитые танки, разбитые пушки и подавленные огневые точки. А сейчас - два самолета. В полку самоходчиков такими трофеями похвастать никто не мог. Да и сомневался Виктор, что этот самолет запишут ему в формуляр, он не летчик-истребитель.
        Они выехали на середину полосы и развернулись. Ни одной живой души не было видно, все разбежались.
        Запищала, зашипела рация.
        - Седьмой, отзовись Первому.
        - Седьмой слушает.
        - Целы?
        - Так точно! Два самолета сожгли!
        Пауза длиной в несколько секунд, а потом - открытым текстом:
        - Стрелков, ты что, пьян?
        - Никак нет! Аэродром у немцев, на нем - два самолета. Оба и сожгли.
        - Ну смотри, сам проверю! Постой, а где этот аэродром?
        - Сейчас… - Виктор открыл карту, нашел дорогу, хутор. Никакого аэродрома на нем, конечно, не было. Да и не должно было быть, карта не разведслужбы. Что на ней было, так это черная линия немецкой передовой - уже прорванная и пройденная. Все же доложил:
        - Рядом с хутором Гремячим.
        - Далеко ты оторвался! Возвращайся в полосу наступления…
        - Есть!
        Пришлось по той же рокаде выбираться обратно.
        Они проехали немного, когда увидели - им навстречу двигаются немецкие мотоциклисты.
        - Дави!
        Успели подмять три мотоцикла с колясками, остальные же съехали с дороги в поле и понеслись в разные стороны. Не ожидали мотоциклисты, что со стороны их тыла вырвется русская самоходка. Они удирали от русского наступления, а тут снова русские!
        До своего полка самоходчики добрались за полчаса, раздавив по дороге грузовик с пушкой на прицепе.
        Во время наступления единой линии фронта - с траншеями, с нейтральной полосой, огневыми позициями - не было. Один населенный пункт наш, другой - немецкий, сплошная неразбериха. В такой ситуации обе стороны допускали ошибки, слишком быстро и непредсказуемо менялась ситуация.
        В захваченную нашими войсками деревню въехал мотоцикл с коляской и немецким офицером связи. Когда немцы поняли, что вокруг неприятель, лихо развернулись на улице, но было уже поздно: наш автоматчик срезал их очередью из автомата, а офицерскую сумку с пакетом штаба дивизии отдали в наш штаб.
        Другой случай по последствиям был похуже. Наша пехота захватила село, и комбат сигнальные ракеты пустил, обозначая - свой! Сигналы почти ежедневно менялись, минометчики перепутали сочетание ракет и ударили по своим. Пока разбирались, несколько пехотинцев погибло.
        Что у немцев было отлажено, так это радиосвязь. Почти все боевые машины имели радиостанции, командиры имели таблицы с указанием частот и позывных, и в ходе боя могли связаться с любым родом войск: с авиацией для поддержки, с артиллеристами для целеуказания, с танкистами.
        У нас же было значительно хуже. Рации на первом этапе войны имели только командирские машины - роты, батальона. Приказы подчиненным в бою или на марше передавали флажками, а пехота использовала проводные телефоны. О том, чтобы оперативно связаться с артиллерией или авиацией, и речи не было. В случае необходимости командир батальона по телефону докладывал в полк, оттуда - в дивизию, и только ее штаб имел связь с летчиками или артиллеристами. Это было долго и чревато многими уязвимостями. Порвало осколком провод - и связи нет совсем. Пока солдат-связник пройдет, а иной раз - и проползет под огнем весь кабель, много времени уйдет. К тому же немцы кабели перерезали, а в 1941 - 1942 годах их разведчики подключались к проводам, собирали сведения, а иной раз и ложные приказы отдавали.
        К ночи наступление остановилось. По темноте ни наши, ни немцы обычно не воевали. Обменивались артиллерийским огнем, разведгруппы ходили в чужой тыл, но активных действий не предпринимали. Ночных прицелов, как сейчас, тогда не было. А как без них огонь из пушки или танка вести, если ни зги не видно? Даже авиация в небо не поднималась, приводных радиостанций на аэродромах не было - как и радиолокаторов. Летала только ночная авиация - легкие бомбардировщики У-2, фактически - учебные фанерные самолетики.
        Виктор комбату написал рапорт об аэродроме. Комбат прочитал, хмыкнул:
        - В штаб сообщу. Боюсь только - не поверят.
        Фронт застыл на рубеже Петуховка - Новый Быхов. За передовыми частями не успевали тылы - склады боеприпасов, топлива, провизии, медсанбаты и прочее огромное хозяйство любой армии.
        В один из дней Виктора вызвали в штаб полка, причем к замполиту. Он удивился еще - зачем?
        Вошел в комнатушку в избе, где политотдел размещался, доложил о прибытии.
        Раньше в армии были политруки и комиссары. Они имели равные права с командиром подразделения и зачастую, не имея военного образования, руководствуясь, как тогда выражались, классовым чутьем, отменяли приказы командиров. Это подрывало один из принципов любой армии - единоначалие. Командир подразделения должен выполнять приказы вышестоящего командования и больше ничьи. И у воинской части может быть только один командир. С началом Великой Отечественной войны, когда армия стала нести большие потери, пагубность политруков осознали, изменили название должности, и эти люди стали на вторых ролях.
        Замполит обошел Виктора, осмотрел его.
        - Комбинезон грязный, в масле. И сапоги давно гуталина не видели, - укорил он Виктора.
        Виктору стало обидно, и он не сдержался:
        - Я в самоходке целыми днями, а не в штабе отираюсь!
        - Дерзишь! Меня партия сюда поставила! - От возмущения замполит даже покраснел. Сам-то он был в чистой и выглаженной форме, с ослепительно-белым подворотничком, в хромовых, начищенных до зеркального блеска сапогах. А на Викторе - порыжевшие, со сбитыми каблуками кирзовые сапоги и замасленный комбинезон. По сравнению с самоходчиком замполит просто франт.
        Замполит процедил:
        - Иди на вещевой склад - записку я напишу - и переоденься.
        Замполит сел за стол, карандашом настрочил на листке бумаги записку и протянул Виктору.
        - Позвольте спросить, товарищ замполит, по какому случаю переодеваться?
        - Тебе, как и еще трем нашим командирам, надо ехать в штаб дивизии, комдив награды вручать будет. И поторопись, машина через час.
        - Так точно!
        Виктор помчался к старшине, начальнику вещевого склада. Склада, как такового, не было. Было два крытых грузовика ЗИС-5, где хранилось и перевозилось имущество. В первом грузовике было обмундирование - брюки-галифе, гимнастерки, комбинезоны, нательное белье. Во втором - ремни, сапоги, танкошлемы.
        Старшина прочитал записку и вздохнул так, как будто со своим личным имуществом расставался:
        - Ты сегодня второй уже. За наградой едешь?
        - Именно!
        - Тогда замарашкой не след выглядеть, все же полк представляешь.
        Гимнастерку и галифе старшина выдал новые - как и пилотку. Порылся в коробке - погоны нашел. Пока Виктор звездочки на погоны приспосабливал, пояс офицерский с портупеей и кобура новая нашлись.
        Во втором грузовике сапоги примеряли, да не кирзачи подобрали, а яловые. Не хромовые, конечно, но все лучше кирзачей.
        Когда Виктор переоделся во все новое, старшина отошел на несколько шагов, оценил.
        - Непорядок, - вдруг спохватился он, - подворотничка нет!
        Оторвав от простыни кусок ткани, он достал нитку с иголкой.
        - Подшивай.
        Виктор подшил подворотничок, перевесил со старой гимнастерки на новую орден Красной Звезды и медали «За отвагу».
        - Ну вот, другое дело! - удовлетворенно произнес старшина.
        Для награжденных выделили полуторку. Сам замполит уселся в кабину, командиры - в кузове на скамье за кабиной устроились. Все четверо - как новые пятаки, любо-дорого посмотреть.
        Награждение проводилось согласно статусу награды. От имени Верховного Совета медали вручал командир полка. Кому вручали орден - делали это в дивизии, а уж орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза вручали в Москве.
        Ехать пришлось часа полтора по разбитым грунтовкам. Пока доехали, пропылились все, и, как выпрыгнули из кузова, принялись приводить себя в порядок. А замполит поторапливает:
        - Время, товарищи командиры!
        Награждаемых собрали из нескольких полков. Были рядовые, были командиры. Награждение производили в зале местной школы - он единственный мог вместить полсотни человек.
        Награждали быстро. Сначала заместитель командира дивизии речь произнес - о текущем моменте, о положении на фронтах, об успехах Красной армии. Потом офицер из штаба дивизии стал зачитывать пофамильно список. Награждаемые выходили из зала к столу, покрытому красной материей, и им вручали награду и удостоверение к ней.
        Виктор получил орден Красной Звезды - уже второй.
        Многие сразу же прикручивали награды к гимнастеркам. Один из офицеров полка взял с собой трофейный перочинный ножик, в котором было шило, и желающие сразу проделали дырки, прикрутили ордена. Лица у всех были веселые, счастливые - ведь Родина по достоинству оценила их ратный труд.
        А потом был торжественный обед. Награжденные собрались вокруг длинного стола, на котором стояла водка в бутылках, бутерброды с копченой колбасой и сыром, яблоки - провизия, давно не виданная на передовой, поскольку даже бутерброды были с белым хлебом. На фронте только ржаной давали, зачастую - плохо пропеченный, да и того не всегда вдосталь.
        Выпили. Как водится, первый тост был за отца всех народов товарища Сталина, а потом уже за победу над фашистской Германией, за награжденных.
        Обратно разъезжаться стали, когда уже смеркаться начало. Командиры оказались запасливыми, у каждого при себе, оказывается, фляжка с водкой была, один Виктор не догадался. Выпили крепко, да без закуски…
        Виктор алкоголь не любил, на фронте не пристрастился. Иногда с экипажем мог выпить положенные «наркомовские», а иногда свою долю отдавал экипажу. Но сейчас за компанию выпил.
        Командиры повеселели, стали распевать песни. А что? Имели право - награды получили! До Курской дуги награждали редко, даже за геройские подвиги. Медали, да и то не всегда, иной раз в звании повышали. Поэтому награды в радость были. Придет фронтовик домой после войны, а на груди - только нашивки за ранения, обидно. Да и в тылу коситься будут: нет наград, стало быть, воевал плохо.
        До расположения полка уже было недалеко, стемнело, и шофер включил фару и сбавил скорость. Фара была единственная, да еще накладкой с узкой щелью прикрыта - для светомаскировки. Дорогу едва метров на двадцать освещает, и тускло, как от керосиновой лампы.
        Однако немцы засекли идущую машину, скорее всего, дорога ими уже пристреляна была.
        Самого минометного залпа офицеры не слышали, но поперек дороги вдруг возникли четыре разрыва от минометных мин. Одна мина справа от грузовика угодила, близко - осколками кабину изрешетило. Замполита сразу убило наповал, водителя ранило осколками в руку.
        Еще одна мина за задним бортом легла. Виктор почувствовал сильный удар в грудь - как будто палкой ударило. Стало трудно дышать, при каждом вздохе ощущалась сильная боль.
        Грузовик вильнул, съехал в кювет и остановился. Фара погасла, и слышно было, как из пробитого радиатора течет вода.
        Шофер выбрался на подножку кабины.
        - Все целы?
        Виктор отозвался.
        - Кажись, в грудь ударило, дышать больно.
        Остальные командиры не отзывались.
        Шофер забрался в кузов, и они вдвоем начали осматривать находившихся там людей. Ни один из награжденных не дышал, гимнастерки у всех были в крови. В темноте кровь выделялась темными пятнами и была липкой на ощупь.
        - Похоже, повезло нам, - сказал шофер, - замполита убило, меня в руку ранило, а четверых - наповал.
        - До медсанбата далеко?
        - С километр еще. Но на машине ехать нельзя, пешком надо.
        Шофер спрыгнул на землю, поддержал Виктора, которому каждое движение причиняло боль, и они поковыляли по дороге к медсанбату.
        - Меня вместе с полуторкой мобилизовали, - пояснил шофер. С зимы сорок второго на фронте. Все время везло, да видать, везение кончилось.
        - Пустое говоришь, - перебил его Виктор, - людей наповал, а у тебя ранение в руку. И машина твоя в хлам не разбита. Отремонтируешь на полевой ремонтной базе - еще до Берлина на ней доедешь.
        Так они добрели до медсанбата. Виктора сразу уложили на деревянный стол, шофером занялся другой доктор.
        Хирург осмотрел Виктора, вымыл руки и закурил папиросу.
        - Повезло тебе, лейтенант. Переломом ребер отделался, через пару недель как новенький будешь.
        - Так меня осколком в грудь ударило! Четверых наповал, какой перелом?
        Хирург только руками развел.
        Виктора туго обмотали вокруг грудной клетки сложенной вчетверо простыней, а потом он вместе с хирургом начал осматривать гимнастерку. Сразу обратили внимание на то, что прорехи от осколка не было, и Виктору стало неудобно - что хирург подумает про него? Что он от фронта отлынивает? И сказать в свое оправдание нечего.
        С трудом он натянул гимнастерку, от намотанной простыни в объеме сильно прибавил. А когда стал рукой гимнастерку оправлять, зацепился за что-то острое и порезал ладонь. Присмотревшись, увидел - из ордена, прямо из центра, где солдат, торчит осколок.
        Хирург заинтересовался, осмотрел орден, потрогал осколок:
        - Плотно сидит. Спас тебя орден, лейтенант. Кабы не он, осколок прямо в сердце угодил бы тебе. Повезло. Это тот счастливый случай, который один на миллион бывает.
        - Только сегодня орден получил, а немцы испортили. Надо же…
        - Нашел чему огорчаться! - засмеялся хирург. - Санитар, веди лейтенанта в палатку.
        - Мне бы в полк сообщить…
        - Сообщим. В госпиталь отправлять не будем, ты к легкораненым относишься.
        Санитар провел его в палатку, помог стянуть сапоги.
        Виктор, кряхтя и постанывая от боли, улегся на низкий деревянный топчан, накрытый матрацем. М-да, съездил за наградой!
        Кормежка в медсанбате была по фронтовой норме, зато четко по распорядку, три раза в день. Сюда поступали раненые из полковых медпунктов, а то и сразу с передовой. Экстренных, с кровопотерей или тяжелых оперировали сразу, транспортабельных отправляли в тыловые госпитали. На некоторое время задерживались легкораненые или контуженные, которые могли быстро вернуться в строй.
        Немцы после госпиталя всегда возвращались в свой полк, в свою роту, и отпуска им были положены. У нас же после госпиталя военнослужащий редко попадал в свою часть - хорошо, если возвращался в свой род войск. Пехотинца могли направить к артиллеристам, там и необученные нужны - снаряды подносить.
        Когда через несколько дней Виктору стало немного лучше, он начал выбираться из палатки на свежий воздух. Хоть палатка не госпитальная палата, воздух в ней все равно был пропитан запахами лекарств и крови.
        Легкораненые собирались в курилке. Виктор не курил, но здесь было единственное место, где можно было послушать новости и услышать занятные истории.
        В первый же день его попросили показать орден с осколком. О счастливом спасении в медсанбате уже знали, такие новости быстро разносятся. Но каждый хотел сам убедиться - не врут ли?
        А через неделю Виктора навестил экипаж - полк был от медсанбата в двух километрах. Принесли ему в подарок банку тушенки и фляжку водки, поделились новостями.
        - Ты выздоравливай, командир. Нам временно старшину дали с подбитой самоходки. Трусоват он, в атаке к танкам жмется, чтобы корпусом прикрыться. А у нас обзора никакого и стрелять нельзя.
        Трусоватых в армии не любили. С теми, кто самовольно поле боя оставил, разговор короткий - под трибунал. Но были и трусоватые, прятавшиеся за спинами товарищей. На таких надежды в бою не было, а гибли они не реже других. Были и те, кого ненавидели, - стукачи и мародеры. Взять трофей из захваченной землянки или блиндажа в виде провизии - выпивки, консервов - это одно. Но находились и такие, кто снимал часы с убитых, кольца обручальные. А стукачи докладывали особисту, о чем говорят их товарищи.
        Все было бы в медсанбате неплохо, но донимал холод - палатки были щелявые от возраста, от осколков. Внутри две «буржуйки» стояли, топилось почти круглосуточно, но все тепло изнутри выдувало ветром. По ночам уже было морозно, грязь, как бетон, схватывалась, но снега не было. Да и то сказать - начало ноября. В иные годы, как в сорок первом было, в это время уже снег лежал. Конечно, в палатке лучше, чем на моторном отделении самоходки, но хуже, чем в землянке.
        Дней через десять раненые из глазастых увидели высоко в небе «раму». Многим стало тревожно. Либо самолет-разведчик скопление нашей техники высматривает, и тогда бомбежки жди; либо укрепления, и тогда наступление немецкое грядет. И то и другое - события крайне нежелательные.
        На палатках медсанбата - красные кресты в белом круге, причем крупно нарисованы, но кого из фашистских летчиков это останавливало? Сколько уже случаев было, сами фронтовики видели, когда бомбили и обстреливали колонны беженцев и санитарные поезда?
        И как в воду смотрели. На третий день утром они проснулись от артиллерийской канонады. До передовой километров семь, а громыхало сильно. Только понять нельзя было, наши это стреляют или немцы?
        Раненые привели себя в порядок, оделись. А после завтрака объявили - готовиться к эвакуации, немцы перешли в наступление. Севернее, у соседей, фронт прорвали.
        Виктор сразу направился к хирургу.
        - Отдайте мне документы и справку, к себе в полк пойду.
        - Да, эвакуироваться тебе смысла нет, через несколько дней все равно выписали бы.
        Справку о нахождении в госпитале Виктор получил быстро - как и удостоверение личности и пистолет. Оружие, если кто-то с ним в медсанбат поступил, сразу же отбирали.
        Виктор поблагодарил врачей, да им не до него было, и вышел на дорогу. Как назло, в сторону передовой - ни одной машины. Пришлось идти пешком, а временами - и рысцой бежать. В полную силу бежать не получалось - из-за боли.
        Еще издалека он услышал рев моторов - самоходки выдвигались к передовой для отражения немецкого наступления.
        Когда Виктор примчался, держась рукой за бок - так меньше болело, то увидел только корму последней боевой машины. С досады яростно сплюнул - стоило ли так бежать, чтобы опоздать? Быстрым шагом он направился к ремонтникам - иной раз там стояли почти исправные машины.
        Здесь и в самом деле стояли две самоходки. У одной была разворочена корма - так, что видно испорченную головку блока у дизеля, рядом со второй хлопотали ремонтники.
        - Привет, Виктор. А вроде говорили - в госпитале ты…
        - Сбежал, как услышал о наступлении немецком.
        - Исправных машин, как и экипажей, нет, прости, - развел руками помпотех.
        - А с этой что?
        - Не разобрались пока. Двигатель глохнет, будем топливный насос менять.
        Виктор приуныл. Его экипаж в бой ушел, а он болтается в рембазе, как… Ну, все знают, как и где.
        Недалеко стоял бронеавтомобиль БА-64 - их полка, из взвода управления. Виктор подошел.
        В бронеавтомобиле, маленьком и очень тесном, сделанном на шасси ГАЗ-64, вооруженном пулеметом Дегтярева, в поворотной башне сидел водитель, и слышно было, как потрескивала рация.
        Виктор поприветствовал водителя:
        - Скучаешь?
        - А что мне делать? Если подобьют кого - хоть технарям сообщу.
        Рация затрещала, и в кабину ворвался голос:
        - Двенадцатый! Справа девятьсот танк!
        - Понял.
        Шел бой. Черт, как неудачно! Да он почти здоров - и в тылу, а совсем рядом его товарищи бой ведут. Душа рвалась туда, но кому он там был нужен без самоходки? Да и как пехотинец тоже не нужен, у него ни винтовки, ни автомата. Не с пистолетом же на фрицев бежать?
        Снова подала голос рация:
        - Седьмой, Седьмой! Слева пятьсот самоходка!
        «Седьмой» - это позывной машины Виктора. Он так и привалился к дверце бронеавтомобиля.
        Но Седьмой на связь не выходил. Что там с парнями? Его же экипаж, да командир другой. Идет встречный танковый бой, по определению кровопролитный, с большими потерями с обеих сторон, очень маневренный. В таком бою многое зависит от командира боевой машины. Коли смел, наблюдателен, расторопен - шансов выжить для экипажа больше.
        Около получаса стоял Виктор у бронеавтомобиля - он слушал переговоры и пытался представить себе ход боя. А стрельба со стороны передовой была все ближе. Похоже, немец одолевает, а наши пятятся.
        Вдалеке, на небольшом пригорке, показался танк. По угловатому силуэту Виктор сразу определил - T-IV, основная боевая лошадка «панцерваффе». Танк несколько раз выстрелил по селу.
        Ремонтники засуетились. Бросить почти исправную самоходку нельзя, а промедлишь - сам погибнешь. Немцы могут село окружить.
        Через несколько минут мотор самоходки взревел. Его погоняли на разных оборотах - двигатель работал мощно и ровно, без сбоев.
        Услышав это, Виктор направился к ремонтникам:
        - Сделали?
        - Успели.
        - Топливо и снаряды в машине есть?
        - Солярку зальем - есть бочка, а снаряды сам смотри, не наше дело.
        Виктор забрался в рубку.
        Видимо, самоходка попала к ремонтникам сразу после боя. Бронебойных снарядов - половина комплекта, а остальных - всего шесть штук.
        Решение пришло сразу. Надо выдвигаться вперед, искать укромное место и использовать его как засаду. Подпустить несколько танков поближе и расстрелять. Одно плохо - экипажа нет, а одному не управиться. Хотя бы механика-водителя и заряжающего, а за командира и наводчика он справится.
        Только он начал выбираться из самоходки, как со стороны немцев прилетел гаубичный снаряд. Фронтовики по звуку взрыва уже научились определять, миномет «работает», пушка или гаубица, а также калибр.
        Ремонтники повалились на землю.
        - Эй, славяне! Механик-водитель нужен и заряжающий на эту машину, - Виктор похлопал ладонью по броне.
        Технари переглянулись, и один поднялся:
        - Я мехвод с танкового тягача.
        - Я не должность спрашиваю, парень. И не водку зову пить. Танки прорвались, видишь?
        - Понял, не дурак. Согласен, все лучше, чем в железе ковыряться.
        - Но мне еще заряжающий нужен…
        Двое технарей, не желая рисковать головой, опустили глаза.
        Но разговор услышал водитель бронеавтомобиля. Конечно, разговаривали на повышенных тонах - мотор самоходки работал и шумел.
        Водитель подошел сам:
        - Меня берешь?
        - Беру, давай в рубку. А вы чего встали? Катите бочку, заправляться будем.
        Технари побежали к сараю и выкатили из него бочку. Один катил бочку к самоходке, второй нес на плече ручной насос.
        Перекачивать топливо пришлось долго и по очереди. На ручке насоса менялись каждые пять минут, но упарились основательно.
        Едва они успели закрыть бронелючок, как Виктор скомандовал:
        - В машину!
        Механик взобрался через свой люк, спереди, заряжающий - через верхний. Опять проблема - танкошлемы только у водителя бронеавтомобиля.
        Виктор высунулся в люк:
        - Быстро два танкошлема! Мухой!
        Один из технарей забрался в разбитую самоходку и принес два шлема. Без них в бою плохо, звук мотора и выстрелы не перекричишь, а то еще и голову о броню разбить можно. СУ-85 не «шерман» с его пробковой обшивкой внутри башни.
        Они быстро перезнакомились, а иначе как команды отдавать?
        - Виктор.
        - Мама Федюней назвала, Федор я, - представился механик-водитель.
        - Иван, - коротко сказал заряжающий.
        Федора Виктор в лицо уже знал, приходилось сталкиваться.
        Он коротко провел инструктаж - сначала для заряжающего.
        - Кулак покажу - заряжаешь бронебойным, вот они, в укладке. А ладонь с растопыренными пальцами - тогда осколочными. Они здесь находятся.
        - Понял.
        - Не попутай смотри. Ошибешься - времени исправить ошибку не будет.
        И технику-водителю:
        - Если сказал - короткая, останавливаешься. Как только выстрелю, сразу трогаешься. Если командую влево двадцать, значит поворачиваешь влево на двадцать градусов.
        - В школе учил, - буркнул водитель. - Да знаю я, воевал в танке. Там команды почти такие же, только командир еще и пинается.
        Было такое у танкистов в экипажах на Т-34 с 76-миллиметровой пушкой. Мехвод сидит ниже командира, прямо у его ног. Толкнет его командир носком сапога по правому плечу - поворот вправо, по левому - влево, а обеими ногами - остановка.
        Движения и толчки ногами - вынужденная необходимость. Не всегда ТПУ - танковое переговорное устройство работало, а зачастую танкошлемы к нему разъемами не подключали - на первых порах разъемы заедали. При попадании снаряда в танк и пожаре - это потери драгоценных секунд. В таких случаях надо срывать с себя шлем и выскакивать из машины. Не успел за двадцать секунд - сгорел живьем.
        - Коли вы такие опытные и умные, вперед! А то распинаюсь я тут перед вами…
        Самоходка тронулась. Виктор до половины высунулся из люка - подходящее место присматривал. По пути увидел, как артиллеристы разворачивают у перекрестка «сорокапятку». С появлением у немцев новых танков и модернизацией старых T-III и T-IV пушка оказалась малоэффективной, только по гусеницам бить или в борт танка, если повезет. Потому как ни один экипаж, будь он в здравом уме, свой борт противнику не подставит. Но, видимо, более мощных пушек у командования под рукой не нашлось.
        Место для засады нашлось. С пригорка в село, через короткий бревенчатый мост, шла грунтовая дорога. Танки мимо моста не пройдут.
        Под мостом ручей, но берега крутые - для танка преграда.
        Они свернули вправо и заехали за саманный сарай с сорванной крышей. Самоходка ниже, чем Т-34, на базе которого она сделана, и сарай закрыл ее от дороги полностью.
        Когда самоходка встала в засаду, Виктор выбрался из боевой машины и осмотрелся. Кроме основной позиции нужна была еще запасная, а лучше - две. После первых же выстрелов самоходку обнаружат, и если немцы успеют сообщить по рации их координаты, позицию накроет артиллерия. Поэтому два-три выстрела, и надо передвигаться на другое место.
        Времени долго выбирать не было, и Виктор нашел укрытие за небольшой копной сена. Не совсем удачная позиция, из-за нее сектор обзора по правую сторону мал.
        Он уже возвращался к самоходке, как услышал нарастающий звук мотора - так ревели только немецкие танковые двигатели. У немцев дизельных моторов на танках не было, и перепутать звук бензинового двигателя с дизельным невозможно.
        Виктор забрался в самоходку и подключил разъем от танкошлема в ТПУ.
        - Что по рации слышно?
        - Немцы прорвались, наши вправо отходят; потери большие.
        - Так и сказали, открытым текстом?
        - Нет. Просто комбат самоходки вызывает, а они молчат.
        Да, молчание - знак плохой. Или сгорела самоходка, или находится в низине, где радиосигнал плохо проходит.
        - Ваня, давай бронебойный.
        Ох, долго Иван заряжает, навыка нет. Но все-таки клацнул затвор, и Виктор припал к прицелу.
        Черт, просмотрели они танк! T-III уже миновал мост, остановился и поворачивал башню.
        Виктор подвел прицельную марку под башню, нажал спуск. Выстрел! У T-III и T-IV было такое место, где передние и нижние углы башни имели скосы. Если попасть туда, снаряд рикошетом уходил вниз, пробивая верхнюю броню корпуса. Броня же там тонкая, только от гранаты защита, да еще от пуль.
        Попадание! Башню сорвало, и от мощного взрыва она отлетела на десяток метров. Видимо, снаряд угодил в боезапас. Так, эти по рации уже ничего и никому не передадут.
        Плохо было, что дым от горящего танка заслонял собой мост.
        Через несколько минут по бревенчатому настилу, изжеванному гусеницами танков и самоходок, проскочили несколько мотоциклов с колясками - это была немецкая разведка. Срезать бы их из пулемета, да где его взять? А для самоходки мотоциклы - слишком подвижная цель, да и жалко размениваться на мотоциклы. Виктор ждал цели бронированные, ударную силу вермахта, - без танков развивать наступление нельзя. Стоит их выбить, и наступление остановится, захлебнется.
        Мотоциклисты самоходку не увидели, но первый их мотоцикл был подбит «сорокапяткой». Прозвучал резкий выстрел, и передовой мотоцикл из небольшой колонны подпрыгнул, перевернулся и вспыхнул. Другие тут же остановились, и пулеметчики открыли огонь по расчету пушки.
        Артиллеристы успели сделать еще один удачный выстрел, попав в коляску следующего мотоцикла, и в итоге - еще двое уничтоженных гитлеровцев.
        Но больше пушка не стреляла, были видны погибшие бойцы. Щит у «сорокапятки» очень маленький, прикроет только одного наводчика, да и то, если он согнется за прицелом. А пушка в открытую стоит на перекрестке, и - ни капонира, ни маскировки, артиллеристы не успели оборудовать позицию.
        Мотоциклисты промчались дальше.
        Стала слышна пулеметная и винтовочная стрельба. Немецкая разведка доложила своим, что путь свободен. Наверняка сочли, что сожженный танк - дело рук артиллеристов, иначе бы к мосту не направлялся еще один танк и полугусеничный транспортер, набитый пехотой.
        Виктор решил сначала выстрелить по транспортеру: у него броня тонкая, противопульная, снаряд убьет всех. Танк - опасный противник, но выстрели Виктор по нему первому, и солдаты из транспортера сразу начнут выскакивать, побегут, как тараканы. Только действовать надо быстро.
        - Ваня, давай осколочный. Как только выстрелю, заряжай бронебойным.
        И сам проследил, как Иван загнал в казенник пушки осколочный снаряд и вытащил из боеукладки тупоголовый бронебойный. Если заряжающий сработает быстро, шанс уничтожить обе вражеские машины есть.
        Виктор поймал в прицел наползающий бронетранспортер. Вот уже треугольник прицела наполз на покатый капот, затем на лоб корпуса. Виктор нажал на спуск. Выстрел!
        Бронетранспортер прополз по инерции еще несколько метров и встал. Он не горел, не дымил, но из него никто не выпрыгивал.
        В танке отреагировали быстро, заметили, видно, вспышку выстрела. Башня у T-III стала поворачиваться, и ствол пошел вниз, нащупывая цель.
        - Ваня!
        - Готово!
        Виктор крутил маховики наводки. Медленно, очень медленно - ствол танка уже смотрел на них… Кто первый выстрелит?
        Виктор опередил немца и сам увидел, как его снаряд ударил в лоб корпуса.
        - Ваня, еще один! - И показал кулак.
        Иван зарядил еще бронебойный снаряд.
        Танк не двигался, башня его не крутилась, он не стрелял. Но он и не горел.
        Виктор решил для верности выстрелить по танку еще раз. Выстрел - уже не торопясь. Бронебойный тупоголовый снаряд весом в 16 килограммов на дистанции 500 метров пробивал по нормали 111 мм брони. На T-III такой толщины брони не было даже на лбу корпуса и башни.
        От попадания снаряда башню сорвало с танка и отбросило в сторону. Теперь он не опасен, хотя огня по-прежнему не видно.
        Пользуясь передышкой, Иван выбросил через люк стреляные гильзы. И так в рубке уже полно порохового дыма и копоти, от которых першит в горле и ощущается сладковатый привкус во рту. Правда, бывало и хуже, когда начинали слезиться и краснеть глаза.
        Несколько минут не было заметно никакого движения.
        Но все-таки экипаж танка сообщил о засаде - из-за пригорка показались сразу три танка. Два из них были T-III, и третья - «пантера», знакомые силуэты Виктор узнал сразу.
        Танки не приближались, стояли на месте. Виктор догадался, что их командиры через приборы наблюдения старались разглядеть, где прячется пушка. Корпуса самоходки видно не было, и танкисты из подбитого танка решили, что по ним бьет пушка ЗИС-3, либо какое-то другое орудие. Вот танкисты и выискивали, где стоит хорошо замаскированное орудие русских.
        Переезжать на запасную позицию было поздно, упустили момент, проветривая рубку. И теперь надо ждать, ничем себя не выдавая, неподвижную цель всегда труднее обнаружить. Так уж устроен глаз, что движение он обнаруживает раньше.
        Немецкие танкисты обнаружили на перекрестке «сорокапятку», и возле нее - погибший расчет. А обнаружив, наверное, решили, что именно эта пушка и сожгла танк и бронетранспортер. Для верности выстрелили осколочным. Пушку перевернуло, и она легла набок, задрав в небо изодранные осколками колеса.
        Танки двинулись вперед. Впереди шла «пантера», сзади - оба T-III. Башни у «троек» были развернуты в разные стороны - так можно быстрее обнаружить противника и выстрелить.
        «Пантера» подошла к мосту и остановилась - танкисты опасались, не заминирован ли он.
        Виктор уже руку на спуске держал и готов был выстрелить, как T-V двинулся вперед.
        Виктор крутил маховиком, сопровождая «пантеру» в прицеле. Пора было стрелять, иначе не хватит горизонтальной наводки пушки, придется наводить корпусом, а значит - обнаружить себя.
        «Пантера» ракурсом три четверти, это не очень удачно, но перед мостиком вообще была в лобовой проекции.
        Виктор чуть-чуть приопустил прицел - треугольная марка легла на борт, немного выше гусеницы - и выстрелил. Попадание! Сквозное пробитие! Виктор сам увидел в прицел разодранный бок танка.
        «Пантера» по инерции прошла еще десяток метров и встала. Из танка довольно шустро выбрались танкисты. «Опытные, - отметил про себя Виктор, - пожара боятся…»
        Один из танкистов рукой прямо в сторону самоходки показывает, сволочь. Срезать бы его из пулемета!
        - Ваня, бронебойный!
        Только закрылся затвор за снарядом, как последовал сильный удар по рубке, и сразу посветлело. Вражеский снаряд угодил в угол рубки, вырвал кусок брони и улетел в сторону. Метко фашист стреляет! Немного бы ниже или левее - и каюк всем…
        Виктор крутил маховик горизонтальной наводки. У него снаряд уже в казеннике, а немцу еще перезаряжаться надо. Но уже второй танк повернул башню, пушка пошла вверх… Нащупывает…
        Виктор выстрелил.
        Какую-то секунду ничего не происходило, но потом из люков и смотровых щелей танка вырвались мощные языки пламени. Никто из танка не выбрался.
        - Ваня, снаряд! - снова крикнул Виктор, показав кулак.
        Иван вбросил снаряд в казенник.
        - Последний, больше бронебойных нет!
        У Виктора мурашки по телу пробежали. Если он сейчас промажет - все, конец. Осколочным снарядом танковую броню не пробьешь, если только гусеницу повредишь.
        Он не успел припасть к прицелу. Сильный удар по корпусу, и двигатель заглох. И маховики не вращаются, заклинило.
        Виктор повернул голову в сторону Ивана, но тот, весь в крови, лежал на полу рубки.
        - Федя, ты жив?
        ТПУ не работает?
        - Федор, отзовись! - уже закричал Виктор.
        Тишина.
        Он слез с сиденья, толкнул механика-водителя в плечо, и тот безвольно сполз вниз - вместо лица у него было кровавое месиво.
        Надо было срочно покидать машину, пока она не загорелась.
        Виктор открыл крышку люка, но по ней сразу ударили пули. Они рикошетировали и отлетали сердитыми шмелями.
        Уцелевший танк вел огонь сразу из двух пулеметов - спаренного, который находился в башне, и курсового. Уничтожить экипаж хотели, а из экипажа один только Виктор в живых и остался.
        Он спустился на пол рубки, открыл нижний, десантный люк, выбрался наружу и ползком двинулся к корме машины, а потом - за сарай.
        Однако немец никак не успокаивался, отомстить хотел. Прозвучал выстрел танковой пушки - осколочным по сараю. Во все стороны полетели доски, куски самана, все затянуло пылью. Под ее густым облаком Виктор и кинулся в сторону.
        Разрушив сарай, танкисты могут влепить в самоходку еще снаряд - ведь дыма не видно. Как же он сразу-то не сообразил?
        Он моментом забрался в самоходку, схватил дымовую шашку, привел ее в действие и бросил на моторное отделение. Сам же отбежал подальше, благо за дымом танкисты его не видят.
        Заревел мотор, залязгали гусеницы - танк пошел по дороге. Он обогнул подбитую «пантеру» и T-III, переехал мост, а атаковать его было нечем… Наших - ни пехоты, ни артиллерии - не видно. Ну, с пехотой и самоходками понятно - из села вышли по приказу отражать контратаку. Но артиллерия где? Не считать же перевернутую «сорокапятку» серьезным прикрытием? А ведь даже один немецкий танк, не встречая сопротивления, может наделать много бед. В селе - ремонтная база, за селом - медсанбат, наверное, другие тыловые службы есть, и это - не считая мирных жителей. Только вот серьезного оружия, которое могло бы остановить танк, нет.
        Танк прошел мимо «сорокапятки», прямо по трупам советских пушкарей. Он уже удалялся по дороге, периодически останавливаясь, и стрелял из пушки и пулеметов по каким-то целям.
        Виктор, прячась в придорожном кювете, побежал к «сорокапятке». У артиллеристов из противотанковых батарей должны быть гранаты, положены - и оборонительные Ф-1 и противотанковые. Не особо надеялся: если положено, это еще не значит, что есть.
        Однако его ждало полное разочарование - ни гранатных сумок, ни ящика с гранатами.
        А танк уже метров на триста вперед ушел. Сообщит по рации, что дорога свободна, и хлынут сюда мотоциклисты, бронетранспортеры с пехотой. Займут село, а потом снова придется выбивать их оттуда, потери нести.
        В отчаянии он бросил взгляд на пушку. На станине вмятины, но ствол и прицел были целы. Пожалуй, стоит попробовать поставить пушку на колеса и развернуть. «Сорокапятка» легкая, с дивизионной ЗИС-3 такой фокус не прошел бы.
        Виктор уперся спиной в колесо, которое смотрело вверх, а ногами - в булыжники. Аж в позвоночнике затрещало!
        Но пушка поддалась, грохнувшись на оба колеса, а Виктор сразу упал в кювет - вдруг немецкие танкисты увидели движение сзади? Но нет, танк по-прежнему стрелял из пулемета, и на Виктора - ноль внимания. Да и зачем им назад смотреть? Самоходка русская подбита, дымит. Пушка перевернута, расчет мертв.
        Выждав пару минут, Виктор выбрался к пушке. Эта техника была ему знакома, с такой же, лицензионной немецкой, только калибром 37 мм, он начинал свою войну.
        Так, беглый осмотр. Затвор работает, прицел на месте, оптика не разбита. А снаряды в кювете, целых четыре ящика. Но ему и не надо столько. Если он подобьет танк с первого выстрела, что вполне вероятно, поскольку немец к нему кормой повернут - так удача воинская. А промажет - второго шанса немецкие танкисты ему не дадут, развернут башню и шарахнут из пушки.
        Виктор вытащил из ящика снаряд и загнал его в казенник. Затвор закрылся сам, и Виктор припал к прицелу. Корма с выхлопной трубой - как на ладони. Пальцы мелко дрожали на маховике наводки. Все, пора! Он задержал дыхание и нажал пальцем кнопку спуска в центре маховика. Выстрел!
        Виктор поднял голову. Снаряд угодил точно в корму - он видел просверк искр на броне.
        Из танка потек огненный ручеек, видимо - был поврежден бензопровод, и через пару секунд вспыхнул весь танк. Огонь охватил его мгновенно.
        Распахнулись люки - танкисты покидали машины. Один сразу вспыхнул, и, упав на землю, стал кататься, пытаясь сбить пламя.
        А, не понравилось? В порыве злобы Виктор метнулся к ящикам, нашел осколочный снаряд. Сейчас он экипаж уничтожит, как они его хотели убить, обстреливая из пулеметов. Он припал к прицелу.
        Что за кино? Вместо горящего танка в прицеле - деревянная мишень, как на полигоне.
        Еще не в силах осознать произошедшие перемены, он выпрямился, повернулся назад. Перед его взором - сержант, командир орудия. Да и пушка - уже знакомая МТ-12, а не «сорокапятка».
        По привычке Виктор скомандовал командирским голосом, как привык уже:
        - Сержант, ко мне!
        Сержант сначала кинулся, услышав приказ, но потом остановился:
        - Ты как, салага, с «дедушкой» разговариваешь?
        «Дедушками» или «дедами» в армии называли старослужащих срочной службы, кому до дембеля было рукой подать.
        - Да я тебе…
        Но Виктор уже повернулся к нему лицом, и сержант застыл с открытым ртом: на Викторе - гимнастерка старого, военного образца, а на ней - медали и ордена. Да и сам Виктор смотрится вовсе не салагой - на фронте рано взрослеют, а настоящим командиром - с жестким взглядом и волевым лицом.