Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) Юрий Григорьевич Корчевский
        Атаман
        Наш человек в Московском Царстве.
        Наш современник на службе у отца Ивана Грозного.
        За разгром крымских орд и победы над ляхами «попаданец» пожалован княжеским титулом и чином воеводы.
        И теперь ему вести в атаку передовой полк конной разведки.
        Ему защищать границу с Диким Полем.
        Ему вершить княжий суд и учить ратников «огневому бою», чтобы остановить нашествие степняков на южные рубежи Руси.
        Юрий Корчевский
        Огневой бой. Воевода из будущего
        
        
        Воевода Ертаула
        Глава 1
        Давно заметил - только дела начинают идти в гору и жизнь налаживаться, откуда ни возьмись возникает новая проблема, а то и беда на пороге ждет.
        Сколько раз вокруг меня кружила смерть, но так остро, как вчера, на дороге из Смоляниново в Вологду, я еще не ощущал ее ледяного дыхания. Цепенея от ужаса, наблюдал с подвернувшегося у обочины дерева, как стая голодных волков догрызла моего коня и эти твари, оглашая окрестности диким воем, ждали падения моего коченеющего на морозе тела, чтобы продолжить кровавую трапезу. Казалось - нет надежды, все, пропал. Да, видно, не зря говорят - нет худа без добра. Откуда он здесь мог взяться - мой спаситель, запозднившийся охотник Демьян, что спешил вернуться в город?
        А может быть, не все задачи в этой жизни я выполнил и нужен Ему, пославшему мне чудесное спасение свыше? Для свершения неведомых мне до поры дел?
        Мне, как никогда, хотелось жить и действовать: бороться, защищать и спасать, добиваться торжества Правды и поражения зла, быть полезным и любить. Но прежде надо встать на ноги, помороженные вчера.
        Утром я проснулся с трудом - знобило, поднимался жар. Нога, что поморозил ночью, распухла почти до колена, кожа на стопе покрылась пятнами. Отморозил, ешкин кот! Мне только этого не хватало. Надо в баньку сходить, попариться, да горячего молока с медом да малиновым вареньем попить, полежать, пропотеть.
        Я позвал Федьку, приказал истопить баню. Заодно и поинтересовался:
        - Где спаситель мой, Демьян?
        - Затемно еще поднялся, ушел.
        Эка незадача.
        - Куда, не сказывал?
        - Сказывал - на торг.
        - Поручи баню холопам истопить. Сам на торг ступай, найди и приведи Демьяна. Не успел я отблагодарить человека, да и виды на него имею. Убедился я - лучник он отменный. А мне еще воинов набирать надо - государь землицею жаловал, так что дружину личную увеличивать надо.
        - Понял, бегу.
        В спальню вошла Лена.
        - Что вчера случилось? - встревоженно спросила она. - Почему так поздно вернулся - и без коня?
        - Стая волков на меня напала. Коня съели, сам едва живой остался, да, похоже, простыл, ногу вот еще отморозил.
        - Бедненький! Сейчас я тебе молока согрею, да с медом.
        - Холопам напомни про баню, я им распоряжение дал.
        - Суетятся уже, Федька наказал.
        Вскоре молоко было готово, я напился.
        В постели под одеялом было жарко, пот катился градом. Но стоило отбросить одеяло - знобило.
        К полудню баня согрелась, и я отправился париться. Стоило немного плеснуть воды на каменку, как пар, казалось, обжигал кожу. Помороженная нога вообще не давала даже прикоснуться к себе. Тем не менее я стоически выдержал часа два, то поддавая парку, то расслабляясь на полке. Когда с меня сошло семь потов, решил - хватит. Оделся в чистое исподнее, посидел, остывая, в предбаннике, попил отвар трав, что приготовила жена.
        Почувствовав облегчение, я побрел в дом. А в трапезной уже сидят Федька с Демьяном.
        - Вот, боярин, еле нашел охотника - уж совсем было отчаялся.
        - Ты что же, Демьян, ушел не попрощавшись? Я тут приболел немного после вчерашнего.
        - В баньку, боярин, надо, да отвар из трав целебный попить.
        - Только из баньки. Подождите меня.
        Я вышел из трапезной, прошел к себе в комнату, взял мешочек с монетами. Вернувшись в трапезную, с благодарностью вручил его Демьяну. Тот взвесил на руке мешочек, сказал:
        - Многовато даешь, боярин.
        - Думаешь, моя жизнь дешевле стоит?
        - Это уж кому как виднее.
        Демьян приподнялся было с лавки.
        - Ты не торопись, охотник. Дело у меня к тебе. Видел я вчера, что из лука пострелять ты мастер. Не хочешь в дружину ко мне прибиться? О куске хлеба и крыше над головой думать не надо будет, жалованье положу, броню да оружие дам.
        - Уж больно сладкие речи ведешь, боярин. А ну как враги, в сечу идти?
        - Так святое же дело - за Русь постоять!
        Демьян задумался. Я не торопил. Одно дело - сам себе хозяин, вольный человек, другое - в дружине ходить, под боярином. Не тяжкая доля в мирное время, однако и голову в сече сложить можно или калекой остаться.
        - А что, согласен, - махнул рукой охотник. - Пропади она пропадом, такая жизнь. Федор твой, пока с торга шли, расписывал, какие трофеи на саблю берут. А мне хлеб тяжко достается. Зверя выследить надо, изловчиться убить, шкурку обработать. Да налог заплатить деньгою - это опять на торг ехать.
        - Ну, вот и славно. Принимай, Федор, нового воина в дружину. Учи сабельному бою, пусть из мушкета постреляет, пообвыкнет. А в остальном пусть лучником и останется. В дозоре да в засаде лук нужен. Сам знаешь: мушкет грохочет - за версту слышно. Место в избе найдется - веди, Федор.
        Новому воину я был рад. Жалованная земля - это хорошо, но и воины в поместное ополчение с площади земли во владении боярском исчислялись. Надо бы еще двух к себе сманить или купить. Только абы кого не возьмешь - не всякий жизнью рисковать захочет. У воина жизнь более веселая, беззаботная и хмельная, нежели у хлебопашца или ремесленника, но и более короткая. Редко кто из них до старости доживает. Потому и стоят выше на социальной лестнице.
        Я прошел в спальню. Что-то утомился, хотя и не делал ничего. Видно, болезнь ослабила. Пощупал лоб - вроде жар спал, но вялость и слабость оставались. Жена подсуетилась, принесла жиру барсучьего - ногу помороженную намазать.
        Так я и отлеживался три дня. Простуда прошла, но нога зажила только через месяц. Представляю, что было бы, просиди я на дереве до утра, когда потянулись бы первые обозы и мужики отогнали волков. Точно без ноги бы остался, калекой, а может, и насмерть замерз. Повезло, что Демьян проходил.
        Я периодически интересовался у Федьки, как учится ратному делу Демьян.
        - Огненного боя не любит, саблей владеть научился, но больше - ножом. Лазутчик прирожденный, - ответил Федор. - Рядом пройдет - и не услышишь.
        - Охотник все же.
        - Вот-вот. Лазутчиком али пластуном быть - его доля. У нас так никто не может. По лесу идут - ровно стадо, шум да треск стоит. Только и могут, что железом махать.
        - Это хорошо, что лазутчик у нас будет. Еще бы двух боевых холопов надо, да где их взять?
        - А смотр когда, боярин?
        - Через месяц.
        Федька присвистнул.
        Рано утром, едва рассвело, в ворота постучал гонец. Я чертыхнулся - принесла его нелегкая в столь ранний час! Ведь наверняка не с радостной вестью в ворота стучит. Или беда стряслась какая?
        Я только к воротам подошел, как гонец через забор прокричал:
        - Воевода вызывает! - и умчался.
        Я вздохнул - тяжка боярская доля! Только наведешь в вотчине своей порядок - неси государево тягло. Или на заставу - порубежье охранять, или воевать - с татарами, Литвою, шведами - да мало ли у Руси врагов, жаждущих урвать у соседа землицы, угнать пленных в рабство, поживиться добром чужим. Несть им числа!
        Умывшись и одевшись подобающим образом, я поднялся в седло. Это уж Федька-заноза подсуетился. Пока я себя в порядок приводил, он коня оседлал.
        До управы ехать недалеко, однако морозный ветер быстро прогнал остатки утреннего сна.
        Я легко взбежал по ступенькам и, войдя в кабинет воеводы, отвесил легкий поклон, пожелал здоровья.
        - И тебе здоровья и удачи во всем. Садись, боярин.
        Я уселся на лавку, сняв шапку, и приготовился ждать остальных бояр, думая, что вызваны все. Но воевода начал разговор, не дожидаясь прибытия остальных.
        - Ты знаешь, что в городе бунт зреет?
        Я удивился - никто мне раньше не сообщал об этом, да и с чего быть бунту?
        - Не ведаю, воевода, - честно ответил я. - Да и не по чину мне - на то Разбойный приказ есть.
        - И причины волнений не знаешь?
        Я пожал плечами.
        - Простыл я сильно, воевода, да ногу поморозил, почитай - месяц в постели провалялся.
        - Тогда понятно. Из-за соли волнения. Сам понимаешь - товар наиважнейший, без него за стол не сядешь. А на торгу соль пропала. Уходят обозы в Соль-Вычегодск и как в воду канут. Вот и подумали мы с наместником - кто-то воду мутит, выгоду от того ищет. Ладно бы, если торговцы решили товар придержать да цену поднять. Так ведь нет соли у купцов. Почитай, как снег лег, так ни одного обоза с солью и не было. А впереди весна, распутица. Вот и порешили - пока не припекло, обоз за солью отправить.
        - Я-то здесь каким боком?
        - Купец с обозом поедет, соль - его забота. Ты же со своими ратниками за целость обоза отвечаешь. Коли разбойники - руби, другое что - ну, мне тебя учить не надо, решай на месте.
        Только я рот открыл, как Плещеев замахал рукой:
        - Знаю, знаю, на порубежье был, коли не война - тебя три года трогать не можно. Только у меня бояр разумных да боевых не так много. Саблей помахать - найдутся люди, да сдается мне, тут головой думать придется. Вон как ты раскрутил убийство злопакостное боярина Ивана Андреева. До сих пор стряпчий государев Федор Кучецкой о тебе вспоминает, как встретимся. Знать, понравился ты ему.
        - Что я, динар золотой или талер - всем нравиться?
        Воевода озлился, хлопнул ладонью по столу.
        - Тебе город честь оказывает. А ну - бунт вспыхнет, думаешь, тебя обойдет? Всех на вилы поднять могут! Ты об этом подумал?
        И впрямь - своя рубашка ближе к телу. Я действительно думал о своих нерешенных делах, а не о зреющем недовольстве. А случись бунт - можно и не успеть в Смоляниново сбежать, укрыться в вотчине. Да и не в моих правилах бегать - тем более не от неприятеля.
        - Усовестил, воевода! Прощения прошу. Когда выезжать?
        - Обоз уже готов. Сегодня выехать хотели, да о тебе вовремя вспомнили. Сколько тебе времени надо?
        Я прикинул - холопы на месте, припасы в дорогу взять - полчаса.
        - Через час буду готов выступить.
        - Вот и славно. Я распоряжусь - пусть обоз выходит, вы верхами его быстро нагоните - по дороге на Великий Устюг. С богом!
        Я поклонился и вышел.
        Слов нет - честь, конечно, оказана. Но и дома теперь меня недели три, а то и месяц не увидят.
        К моему удовольствию, ратники мои были все в сборе и одеты по-походному. Осталось только оседлать лошадей да припасы собрать.
        - Молодец! - похвалил я Федора.
        - А то! Как гонец прискакал, так я сразу и понял - собираться надо. Уж и припасы из кладовой в сумы уложены. На кого воевать идем?
        - Обоз соляной сопровождать в Соль-Вычегду.
        - Дело! В городе соли уж две седмицы нету.
        - Чего же ты молчал?
        - Дык, - растерялся Федор, - хозяйке, боярыне, значит, я сказал - ее это дело.
        - Седлайте лошадей - обоз уже вышел, мы догоним. Я мигом.
        Я забежал домой, обнял Елену, пояснив, что уезжаю на месяц, не на войну - соляной обоз сопровождать.
        - Кстати, и нам соли привези - хошь мешок. Наша почти закончилась.
        Поцеловав жену на прощанье и обняв Васятку, я выбежал из дома и с крыльца - сразу в седло. Федор расстарался, подвел лошадь к ступенькам.
        Галопом моя кавалькада вылетела из города. Сначала гнали на север, а достигнув замерзшей реки, свернули на нее. Вот и обоз, недалеко ушел. Длинный.
        Пока обгоняли его по заснеженному льду, я посчитал подводы - двадцать штук. Каждая лошадь в долгом пути по триста килограмм на санях утащит. Итого - шесть тонн. Неплохо!
        На передних санях, укрытый медвежьей шкурой, важно восседал купец. Я пристроил коня рядом с санями.
        - День добрый!
        - И вам того же. Воевода прислал?
        - Он самый. Как звать-величать?
        - Первуша Ткач.
        - Первый сын в семье, значит. А меня Георгий Михайлов, боярин.
        - Во как! Соли в городе не стало, так и боярина с дружиной отрядили. Вечно у нас так - жареный петух не клюнет, не почешемся. Значица, так - давай определимся. Мое дело - соль купить и привезти, твое - обоз и людей сохранить. Так?
        Я согласился:
        - Так, о том и воевода меня предупредил.
        Купец повеселел:
        - Значит, сходимся, боярин.
        Я понял, о чем он. Боярин выше купца, и Первуша боялся, что я командовать начну. Но у меня и без соли забот хватит, пусть коммерцию он себе оставит, на то он и купец. Меня другое заботило - почему соль в город не везут.
        На Руси бунты бывали - медный, хлебный, слышал я и о соляных бунтах. Но то было, когда цена на соль поднялась. А вот почему обозы с солью исчезают? Купцы с деньгами едут, люди при обозе. Куда же все пропадает? Разбойники балуют? Все равно - хоть кто-то, да уцелел бы, дошла бы весть. «Не стоит расслабляться, - решил я, - хоть и по своей земле едем, противника нет, однако же он должен быть, этот неведомый враг…»
        Ехали до сумерек. Остановились на постоялом дворе. В трапезной ратники налегли на суп да мясное. Сидевший с нами за одним столом купец заказал только постное и осуждающе покачал головой:
        - Пост ведь Великий, мясо грешно вкушать.
        - Путникам, воинам и болящим дозволяется. Вот мы и едим, - ответил за меня Федька.
        Он вообще не терпел, когда кто-нибудь, кроме меня, делал замечания или пытался поучать.
        Доели уже молча и улеглись спать. Целый день верхом да на морозе - утомительно.
        Через неделю мы добрались до Устюга. Здесь дали лошадям день отдыха.
        Я хотел поговорить с местным воеводой, но его в городе не оказалось. Местные бояре же ни о чем подозрительном не слыхивали, и соль в Устюге была.
        - Первуша, а соль-то в Устюге есть. Давай здесь купим да вернемся, - предложил я.
        - Ты что, боярин? Здесь соль изрядно дороже будет. Да и много нам надо, небось во всем Устюге столько не наберется. И вообще, ты уж извини, боярин, соль выгодно купить - мое дело.
        - Как знаешь.
        Отдохнувшие и отъевшиеся сеном лошади шли бодро - только пар из ноздрей валил.
        А у меня мыслишка закралась. Коли в Устюге с солью все в порядке, стало быть, закавыка как раз на обратном пути должна быть, и непременно - на пути от Устюга до Вологды. По крайней мере, по логике получалось так.
        Еще несколько дней пути, и мы - на месте. Соль-Вычегодск, небольшой городишко на северо-востоке, на Русском Севере. Главное его богатство - соль. Солью торговали все - купцы, мелкие разносчики на торгу; солью были забиты лавки, лабазы, амбары. Везде - мешки с солью. А как иначе - товар, можно сказать, стратегический. Без него - ни рыбку посолить, ни суп приправить. Соль на Руси ценилась высоко, частенько ее мешали с перцем, и у путников, воинов мешочек с нею всегда был в суме.
        Пока Первуша занимался закупкой, я обошел торговцев, ненароком спрашивая о предыдущих обозах с Вологды.
        - Были обозы - мы уж всех ваших, кто солью торгует, знаем. Так ведь как снег лег да морозом реки сковало, были из Вологды покупатели, много соли брали. А что случилось-то? Неуж соль кончилась?
        Пришлось приврать, что обоз под лед провалился. Известное дело - соль воды боится, вот и пропал товар.
        Я умышленно не говорил о пропаже обозов. Если это разбойничьих рук дело - сообщников неосторожными расспросами насторожить можно. А коли тати здесь ни при чем, так продавцы быстро цену поднять могут. Торговля - дело тонкое и хитрое.
        С ратниками перемолвился - они тоже не слыхали о грабежах, не жаловался никто.
        Мы скупили соль, нагрузили сани и назавтра тронулись в обратный путь. Федьку-занозу, как более опытного из дружины, я поставил во главе трех холопов прикрывать обоз сзади. Сам же с тремя другими холопами ехал впереди обоза, опережая его метров на сто. Обычно авангард не уходил так далеко, сопровождая обозы. Но я решил перестраховаться: случись нападение - сзади успеет подойти на помощь Федька с холопами, а обозники смогут развернуть сани, чтобы уйти в безопасное место с грузом.
        Но дорога не преподносила новых сюрпризов, и мы благополучно добрались до Устюга.
        Первуша уже роптать начал, сидя за ужином в трапезной.
        - Спокойно все, зря только вас с нами послали. Я дорогу как свои пять пальцев знаю, не заблужусь. У меня в обозе одних возничих два десятка, и каждый при топоре - за себя постоять сможем.
        Я слушал и думал - флаг тебе в руки, но тогда где другие обозы? Убегать с деньгами никто бы не стал: не приказчики с обозом ехали - купцы.
        Отдохнув день, мы выехали на Вологду. Груз замедлял движение, и лошади шли медленнее - это не пустые сани тащить.
        Зимник сошел со льда Сухоны и пошел по лесу. Река здесь делала изрядный крюк, и через лес путь был короче. «А ведь местечко для нападения всякой шушеры - самое удобное», - подумалось мне.
        - Осмотреть и приготовить оружие, - распорядился я.
        Дружинники впились глазами в окружающий лес, а я не столько за лесом смотрел - чего увидишь за стволами деревьев, - сколько на снежную целину по бокам от санника. Если разбойники приготовили засаду, они обязательно выйдут на дорогу или перейдут ее, чтобы напасть с двух сторон. По-любому следы на снегу останутся: сейчас не лето, когда прошел по траве и через полчаса - никаких следов, примятая трава поднялась, и все.
        Снег был девственно-чист. Даже вороны и сороки молчали, а были бы люди в чаще - галдели бы.
        Впереди, за небольшим изгибом дороги, показалась полоса тумана. Бывает так по утрам - в низинах, где поморознее, что-то вроде тумана ложится. Но днем в лесу - как-то необычно это. Однако я тут же успокоился. Ну - туман и туман, хотя он чаще летом бывает. У погоды свои причуды. Случаются ведь грозы с молнией и громом даже зимой, хотя и не часто.
        Однако чем ближе подъезжали мы к полосе тумана, тем больше овладевало мной беспокойство. Даже не знаю почему, но что-то зашевелилось в груди - легкий страх или какая-то неуверенность.
        Лошадь моя запрядала ушами и сбавила ход. Нечисто что-то…
        Я остановился и послал назад ратника, чтобы притормозить обоз.
        Ратник вернулся не один. На санях следом за ним ехал Первуша.
        - Чего стоим, боярин?
        - Туман мне не нравится.
        - Тю! Ну, туман - и туман. Ты что - тумана никогда не видел?
        - Зимой?
        Первуша задумался.
        - Да, как-то не припомню. Туман бывает, когда тепло, да над водою стоит часто.
        - Первуша, а ты посмотри на туман повнимательней.
        Купец слез с саней и пошел к полосе тумана.
        Я-то, пока ратник ездил к обозу, пригляделся к молочной пелене. И вот что странно. Когда подходишь к обычному туману, воздух постепенно становится влажным, видимость тоже падает не сразу. А тут поперек дороги - необычная полоса тумана. Да, он бесформенный, клубится, но больно уж границы его четкие. Или я уже - как пуганая ворона, что каждого куста боится?
        Первуша потоптался на дороге и повернул назад.
        - Что-то нехорошо мне, вроде как угроза от тумана.
        - И я о том же.
        - Что делать будем, как разумеешь?
        - Мое дело - товар купить, твое - обоз провести. Я свое дело сделал, теперь ты решай, боярин.
        Вот хитрован! Как возникают сложности, так - решай сам.
        Я слез с коня, подошел к пелене и провел рукой по поверхности. Ничего не произошло, но я заметил, как у места, где я стоял, туман сгустился. Он что, живой? Я сделал пару шагов вперед и остановился. Туман был мне пока еще по пояс. И тут у меня возникло странное ощущение - как будто маленькие ручки нежно, едва ощутимо прошлись по одежде, по ногам.
        Я выскочил обратно и направился к своим. Надо решать, что делать дальше - не может же обоз ночевать на лесной дороге.
        Когда я приблизился, остроглазый Демьян, который спас меня от волков, показал пальцами куда-то вниз.
        - Боярин, что у тебя с портами?
        Я посмотрел вниз. Ешкин кот! Штанины были в небольших дырках с неровными краями, как будто их кислотой обрызгали. Сколько живу, о таких туманах не слыхал. Про дожди кислотные знаю - но это уже в моем времени, а сейчас-то им откуда взяться?
        Что же делать? Назад повернуть и объезд искать? Долго!
        - Вот что, парни, - решился я. - Идите к обозу, берите топоры и рубите сучья посуше - только к туману не приближайтесь.
        Демьян и еще один ратник стремглав кинулись к обозу и вскоре вернулись с плотницкими топорами.
        - Идите в лес, ищите сухостой. Надо сделать что-то вроде факелов.
        Ратники разошлись по лесу, не удаляясь от дороги. Я же стал разглядывать дырки на штанах. Интересно, что могло их проесть? Может, сел на лавку с уксусом или еще какой-нибудь дрянью в трактире в Устюге? Нет, мои дружинники мгновенно бы заметили - углядел же Демьян дырки сразу? Стало быть, и появились они недавно. Выходит, не показалось мне, что вроде как пальчики по одежде бегают.
        Прискакал с конца обоза Федька-заноза.
        - Чего стоим? Или ждем кого, боярин?
        - Туман впереди, да странный какой-то. Я вон по пояс в него зашел, буквально пару шагов сделал - и погляди теперь на мои порты.
        Федька оглядел меня со всех сторон и присвистнул.
        - Как дробом прострелены.
        - А я ведь и был в том тумане совсем немного.
        - Что делать будем? В обход пойдем?
        - Пойдем, если не получится. Придумал я одну штуку, сейчас попробуем.
        Ратники вернулись - каждый нес перед собой охапку сучьев. Попробовали их поджечь, но промороженное дерево не занималось.
        - Я сейчас! - Федька вскочил на коня, унесся к обозу и вернулся с горшком.
        - Масла льняного у обозников выпросил. Правда, тут не больше половины.
        Мы обмотали сучья тряпками и обильно смочили льняным маслом. Теперь самодельные факелы вспыхнули.
        Мы подождали немного, чтобы огонь с тряпья перекинулся на дерево.
        - Так, становимся в цепь, в каждой руке - по факелу. Идем к туману и по моей команде бросаем в него факелы - постарайтесь забросить подальше. Все готовы? Тогда пошли.
        Мы цепью из пяти человек двинулись к молочной пелене. Не доходя двух шагов, я скомандовал:
        - Стой! - Все замерли. - Бросай!
        Мы зашвырнули факелы подальше. Мгновение ничего не происходило, затем в тумане раздался слабый вой, быстро перешедший в громкий, очень высокого тона звук, практически - визг. Мне даже в шапке заложило уши.
        Все оцепенели, а потом, как по команде, в панике бросились назад - к лошадям. Не удержался и я - тоже побежал, но, промчавшись пару десятков метров, одумался, остановился и обернулся.
        С туманом что-то явно происходило. Он стал уплотняться, собираясь в плотные, непрозрачные, большие комки, потом собрался в одну сплошную массу и стал втягиваться в лес. Ратники мои вернулись ко мне.
        - Ты прости, боярин, что бросили тебя одного, - сконфуженно молвил Федька. - Спужались мы - сроду такого не видели.
        - Прощаю - я и сам струхнул. Глядите - уходит туман с дороги. Не рассеивается, а уползает, как живой.
        - В лес уползает - не понравился ему огонь, - пошутил оправившийся от первого испуга Федька.
        Так, похоже - выход найден.
        Я уселся на коня, ратники мигом оседлали своих лошадей. Наше счастье, что кони не разбежались, а то лови их сейчас по лесу. Ратники, похоже, тоже осознали, что проявили слабость, и виновато отводили глаза.
        Я подскакал к обозу и остановился.
        - Слушать всем! Берите топоры, ступайте в лес - только от дороги далеко не отходите. Рубите сучья на факелы. Обмотайте их тряпками и полейте маслом - хоть немного. Когда все будете готовы, тогда дружно поджигайте - и вперед по дороге! Нигде не останавливайтесь и лошадей подгоняйте - потом отдохнут. Коли увидите, что из леса туман выползает, кидайте в него горящие факелы, и подальше. Все ли понятно?
        Видимо, Первуша уже успел рассказать обозникам об увиденном тумане. Возничие пошли гурьбою в лес, а Первуша подбежал ко мне.
        - Что там, боярин?
        - Ты на порты мои погляди!
        - В дырах порты. Прожег, что ли?
        - Зашел в туман на два шага - и погляди, какие дырки. Факелами туман в лес загнали.
        - А что там за визг был? Как крысе на хвост наступили.
        - То туман визжал.
        - Чудны дела твои, господи! - Первуша перекрестился.
        Наконец, все были готовы.
        - Поджигай! - скомандовал я.
        Сам с дружинниками взял факелы и поехал справа от обоза - по целине, между лесом и санным путем. Мои холопы растянулись за мной цепочкой.
        Обозники рванули дружно. Застоявшиеся и продрогшие лошади сами, без понуканий резво тянули тяжело груженные сани. Обозники бежали рядом с санями - так лошадям было легче.
        Таким образом, мы гнали лошадей и бежали рядом с ними около версты - пока не кончился лес. От лошадей валил пар, а возчики хватали воздух широко открытыми ртами. Факелы, многие из которых уже догорели, мы побросали в снег. Кажется, прорвались.
        Дальше путь опять шел по реке. Тут уж обоз двигался неспешно.
        Устали все - и люди и лошади. И хотя до сумерек было еще около часа, мы остановились на ночлег в первом же встреченном постоялом дворе.
        За ужином я выпил вина сам и позволил пригубить ратникам. При воспоминании о тумане по спине пробегал холодок. Что за дьявольское порождение?
        Первуша приложился к кувшину с вином поболее моего. Лицо его раскраснелось, он пьяненько допытывался:
        - Ты как, боярин, насчет факелов-то скумекал? Подсказал кто или ранее встречался?
        - Не видел такого никогда, а догадался сам.
        - Хм, башковитый! Я думал - ты только сабелькой махать горазд.
        Дальнейший путь протекал гладко, и через несколько дней мы въезжали в Вологду.
        Я подъехал к купцу:
        - Продай мешок соли.
        - Возьми так.
        - Не хочу быть должником.
        - Я от чистого сердца, кабы не ты - сгинули бы мы бесславно, и никто бы не узнал, где косточки наши. Бери!
        По моему знаку Федька подхватил из саней мешок соли и положил перед собой поперек седла.
        Все! Закончен поход. Не сказать, что повоевали - все вернулись в целости и обоз привели, но пережить такое еще раз я бы не согласился. На муромской дороге тоже было жутковато, но там я видел врага и знал, что делать.
        Обоз с солью потянулся к купеческим амбарам. Я же отправил всех ратников домой, а сам направился к воеводе. Надо успокоить его и доложить о выполнении задания.
        Плещеев был на месте и, увидев меня, обрадовался.
        - Обоз с солью доставили?
        - Уже разгружаться у амбара должен, боярин.
        - Ну, здравствуй, Георгий! Дай я тебя обниму. Молодец!
        Мне почему-то показалось, что воевода хоть и рад меня встретить, но не чаял увидеть живым.
        - Садись, боярин, расскажи, как поход прошел.
        - И рассказывать особо нечего - съездили в Соль-Вычегодск, купец Первуша соль закупил. Если бы не одно обстоятельство.
        - Разбойники? - в нетерпении аж подпрыгнул в кресле воевода.
        - Нет, туман.
        - Туман? Эка невидаль.
        - Вот и я о том же.
        - Слава богу - соль в городе есть. Теперь бунта можно не опасаться.
        - Истинно так.
        - За службу от всего города благодарность тебе, Георгий. Иди, отдыхай. Пока не случится чего - не потревожу более.
        Я откланялся и вышел.
        Дома уже царило оживление, какое бывало всегда, когда дружина возвращалась из похода. Из трубы в бане валил дым - уже грели воду. В доме на кухне суета - кухарка металась между столом и печкой.
        Скинув тулуп, я обнял Лену и Васятку. Вырос парень, заметил я. Надо его уже в походы брать.
        Мы прошли в горницу. Лена тут же обратила внимание на мои порты.
        - Неуж материал плохой купили?
        - Нет, тут другие обстоятельства.
        И я рассказал им о страшном тумане. Оба слушали, ра-зинув рты от удивления.
        - Башковитый ты у меня, - молвила жена, когда я закончил свой рассказ.
        - Батюшка, возьми меня с собой в следующий поход, - попросился Васятка.
        Пообещав взять, я переоделся в своей комнате. А вскоре и обед подоспел - даже, судя по времени, почти ужин.
        За стол сели и домочадцы и ратники. Поев и немного выпив, мужчины отправились в баню.
        Затем пир продолжился - почти до полуночи. А с утра - на коня и в вотчину. Хоть и неплох управляющий, а пригляд нужен.
        В Смолянинове я застал обоих - Андрея и его сына Павла. Обсудил с ними хозяйственные нужды, отдал распоряжения. Глядь - а по дороге Тучков собственной персоной скачет и за ним - двое его дружинников.
        Мы обнялись, расцеловались.
        - Здорово, Никита.
        - И тебе не хворать, Георгий.
        - Давно не виделись.
        - Мы с тобой видимся, когда воюем.
        - Ох, не надо бы, лучше - вот так, по-соседски.
        Я извинился перед Никитой, отошел в сторону и спросил Андрея с Павлом:
        - Стол по-быстрому соберете? С боярином посидеть надо.
        - Так уж готово почти. Как сын мой тебя увидел, так и распорядился. Только второй кубок поставить - и пожалуйте за стол, бояре.
        - Молодец - ловок, шельма.
        Я вернулся к Никите.
        - Стол готов - не погнушаешься с соседом кувшин доброго вина распить?
        - Когда я был против?
        Засиделись мы с Никитой - поели, выпили, поделились новостями. Я рассказал о соляном походе и тумане. Никита поудивлялся, но заявил, что никогда в жизни о таком диве не слыхивал.
        Мы попрощались, дав друг другу обещание встречаться чаще - все-таки добрые соседи.
        Домой я ехал не спеша, переваривая услышанные новости. Вот интересно - Тучков от города живет дальше, а новости узнает первым. Сорока ему на хвосте приносит, что ли?
        Еще подъезжая к дому, я увидел у ворот двоих дружинников. Неужто опять ко мне?
        - Здрав буди, боярин, - скинули шапки ратники. - Сам воевода к тебе пожаловал.
        Ох, не к добру такие визиты. Но вида не подал, что встревожен, - въехал во двор. Ко мне метнулся Федька, принял коня.
        - Слышь, боярин, воевода к тебе в гости, да не один - с ним еще человек, по одеже - служивый. Недавно приехали. Боярыня сказала - вскорости будет, вот и дожидаются.
        Войдя в дом, я повесил тулуп в сенях, пригладил пятерней волосы, шагнул в горницу и поклонился гостям. Оба встали и отвесили ответный поклон.
        Ну - на воеводу я насмотрелся, а кто же второй? Лицо незнакомое - явно не вологодский. Ликом благообразен, бородка небольшая, аккуратно правленная. Кафтан из дорогого сукна, но покрой обычный. Оба без оружия. Слава богу - не в боевой поход звать приехали. Да и был бы сбор - воевода гонца бы прислал, сам бы не поехал.
        Все одновременно сели.
        - Вот что, Георгий, - о погоде и урожае не будем, времени нет. К тебе человек из самой Москвы приехал, государем послан.
        Воевода повернулся к незнакомцу, как бы передавая слово.
        - Я - путный боярин Лыков Никита, Ерофеев сын. Скажу сразу - отправлен за тобою ближним боярином Векошниным с ведома и одобрения государя.
        Я весь обратился в слух. Что-то новенькое, необычное. Зачем я понадобился ближнему боярину государеву? Чин большой, считай после государя - в первом десятке. Наверное, на уровне нынешнего премьера. Да и сам посланец в чинах. Путный боярин - дворцовый чиновник, обычно управляющий каким-либо приказом или ведомством. Я по сравнению с ним - как холоп рядом с князем. Очень занимательно!
        - Так вот, - продолжил Лыков, - седмицу назад во дворцовых покоях чашник государев убит был, из старого и уважаемого рода Голутвиных - князь и любимец государя. Опечален правитель. Разбойный приказ найти злодея не может, да стряпчий государев, Федор Кучецкой, подсказал вовремя - есть-де на Вологодчине боярин разумный. Так что собирайся. Я сюда на ямских лошадях добирался, обратно так же поедем - быстрее выйдет.
        Ешкин кот, а меня кто-нибудь спросил? Хочу ли я в столицу ехать? Только-только с обозом из Соль-Вычегодска вернулся. Дома, считай, второй день. Что за жизнь такая? У них в Разбойном приказе люди с опытом - и они не нашли, а разве я смогу? И какие уж следы найти можно будет, коли времени прошло много?
        - Когда убили Голутвина?
        - Ровно как седмицу и один день.
        - Похоронили?
        - А как же - по христианскому обычаю. Собирайся - в дороге доскажу, что знаю.
        Я вышел из горницы. Нашел Елену, известил об отъезде. Только и успел, что мешочек с деньгами за пазуху сунуть да пистолет за пояс.
        Бояре уже стояли в сенях, и расторопный Федька протягивал им шубы. Посмотрел Лыков на пистолет за поясом, улыбнулся, но не сказал ничего.
        Сытые ямские лошади шли ходко, верста за верстой летели назад. При таком темпе разговаривать было невозможно.
        Ехал я и думал - многого я достиг в этой жизни, даже вот боярином стал - почти немыслимое дело для нынешнего человека. Вотчина у меня, жалованной грамотою государя наделенная, воины в подчинении, холопы в управлении, женой-красавицей обзавелся и приемным сыном, не высовываюсь без надобности, хоть и не отсиживаюсь, как барсук в норе, коли надо за честь постоять, не лезу в политику. Но - не везет.
        Почему государев стряпчий Федор Кучецкой вспомнил обо мне? Что, в Разбойном приказе более умелых да опытных людей не нашлось? Сомнительно. Может, высокая политика вмешалась? Я знал из разговоров, что вокруг государя бояре - в вечных склоках. Образуются разные кланы, при дворе идет борьба за влияние, за земли - за богатства, наконец. Может, это именно тот случай? Дворцовые и приближенные к власти люди всегда пирог сладкий делить пытались. Как я знал из истории, будущий сын нынешнего государя Василия III - царь Иван IV Грозный бояр в страхе держать будет, не верить им, головы почем зря рубить - даже тем, кто ему был верен и предан.
        Вот и сейчас - времени после убийства Голутвина прошло много, убитый похоронен - стало быть, осмотреть труп уже невозможно. Теоретически, конечно, его эксгумировать можно - могилу разрыть и осмотреть. Но это в теории. На практике - никто сделать этого не позволит, а ежели сам посвоевольничаю, церковь проклянет, а государь распорядится на кол посадить. Прах усопшего беспокоить - святотатство.
        А ежели падет на кого из приближенных к государю особ подозрение, так стоит мне рот открыть - убьют и псам скормят. А всем объявят - пропал, мол, бесследно. У меня в Москве защитников нет, а кого интересует судьба провинциального боярина из далекой Вологды?
        Резкий свист кнута, которым Никита Лыков подстегнул лошадь, прервал мои тяжкие раздумья. Вокруг простиралась искрящаяся на солнце снежная целина с одиноко тянущейся вдаль колеей вологодского тракта и редкими верстовыми столбами.
        Двадцать пять верст до следующего яма пролетели быстро. Никита Лыков предъявил смотрителю государеву подорожную. Нам подвели свежих лошадей, и гонка продолжилась.
        Ехали, с переменами лошадей, до позднего вечера. И когда я уже взмолиться готов был - ну совсем пятую точку отбил, путный боярин решил остановиться на ночлег на постоялом дворе.
        Поели, даже можно сказать - набили пузо; ел я последний раз утром и проголодался изрядно. После ужина попадали в приготовленные постели и отрубились. Было не до разговоров. Лыков захрапел первым.
        Мне было досадно - еще недавно сюда, в Вологду, гнал, теперь - обратно. Так попу напрочь отбить можно - седла-то деревянные, кожей только обтянуты. А каково Лыкову? Путный боярин и немолод уже, муж умудренный, не мальчик на побегушках.
        Еще вопрос - почему его послали за мной - могли и стрельца снарядить. Не по чину мне уважение такое. Путный боярин доступ к государеву телу имеет, все при дворце есть - почему он? Нет, не конкретно Никита Лыков. Это мог быть и другой. Нечисто здесь что-то. Точно - в политику я вляпался. Попаду между интересами двух могущественных кланов - сотрут в порошок и не заметят. Впрочем, теперь, когда я Рубикон перешел, аlеа jасtа еst! - «жребий брошен», обратной дороги нет. Утрою бдительность, чтобы избежать опалы, подобной учиненной мне московским князем Овчиной-Телепневым. Под эти мысли я и уснул.
        Еще затемно меня растолкали. Открыв глаза, я увидел в сумраке Лыкова.
        - Вставай, боярин, подкрепимся - и в путь.
        Как же не хотелось! Только начал отходить от скачки, угрелся в тепле и сытости.
        После завтрака снова в седло, и скачка весь день. Менялись на ямах кони, менялась под копытами дорога, пролетали мимо деревни, села и городки.
        К исходу третьего дня Лыков прокричал:
        - Первопрестольная!
        Да я и сам уже увидел сверкающие в заходящем солнце луковки церквей.
        Кстати, уже забытым словом «стольный город» тогда на Руси называли центр княжества. Под управлением князя состояла территория - «княжеский стол» или «престол». Отсюда и - «первопрестольная» Москва.
        Сдали в почтовом яме лошадей.
        - Идем в Разбойный приказ. Там уже знают о тебе и ждут.
        Через полчаса ходьбы мы подошли к Разбойному приказу. Располагался он в центре, рядом с Кремлем, на нынешнем Васильевском спуске. Здание из красного кирпича производило мрачноватое впечатление.
        Страж у входа, завидев Лыкова, вытянулся и открыл дверь. Вошли. Видимо, Лыков здесь уже бывал - уверенно прошел по коридору и толкнул дверь одной из комнат.
        Из-за стола поднялся служивый в синем кафтане, щуплый, с рябым лицом. Склонился в поклоне, но явно небрежно.
        - Здрав будь, боярин. Вот, доставил по поручению государеву боярина Михайлова из Вологды. Работать будете совместно. Жилье дашь?
        - Есть комната, пусть живет.
        Я вмешался:
        - Я лучше на постоялом дворе остановлюсь.
        Оба московских боярина засмеялись.
        - Тута пыточной нет, кричать никто не будет, зато домой ходить не придется.
        Я успокоился. Ну, коли орать никто не будет, можно и здесь пожить. Я надеялся - недолго.
        Путный боярин откланялся и вышел. Ага, передал с рук на руки - и все дела, поручение выполнил. А у меня, похоже, все только начинается.
        - Садись куда хочешь, - сказал хозяин кабинета.
        Я уселся на лавку.
        - Так как там тебя?
        - Георгий Михайлов.
        - Я - Выродов, подо мной Разбойный приказ. Ты на лошади?
        - Нет, ямскими добирались.
        - Город знаешь?
        - Откуда?
        - Плохо. Придется к тебе человечка из местных приставить.
        Ага, ловко подвел. Города не знаю, так соглядатая прилепил сразу.
        Видно, уловил что-то в моих глазах боярин.
        - Думаешь, соглядатая да шпиона к тебе приставляю?
        - Именно так.
        - Забудь, пустое. Мне результат нужен, а что ты делать будешь - мне все едино.
        Помолчав, он спросил:
        - Почему именно тебя назвал и советовал Кучецкой государю?
        - А почему бы тебе самого Кучецкого или государя не спросить? Сижу дома после похода, не очухался еще, приезжает путный боярин, и меня на перекладных - в первопрестольную. Думаешь, я сам понимаю?
        - Так ты ни при чем? Тогда все проще. Родня в Москве есть?
        - Нет.
        - Хм, занятно.
        Мне кажется, сейчас Выродов решал - почему назвали меня и кто за мной может стоять?
        В зависимости от этого и линию поведения со мной выбрать.
        Но пока у него что-то не получалось с определением. Боюсь, он подумал, что я хитрю.
        - Послушай, Выродов.
        - Меня Кириллом звать.
        - Послушай, Кирилл. Мне с тобой делить нечего. Если получится раскрыть убийство и супостата сыскать, тем же днем в Вологду ворочусь - у меня там жена, сын, вотчина, наконец, которая пригляда требует. Покровителя высокого у меня здесь нет, так что козней с моей стороны не будет, если тебя это волнует.
        Выродов откинулся на спинку кресла, внимательно меня осмотрел. А что он ожидал услышать от провинциального боярина? В заляпанных сапогах, в беленом тулупе, лисьей шапке. Боярин, каких много на Руси, становой хребет и опора государева. Что у государя из казенного воинства есть? Пушкари из Пушечного приказа, немного стрельцов да наемный полк, в основном из немецких ландскнехтов. А кто порубежную службу несет? Бояре со своими боевыми холопами. Кто в седло садится отбить нападение ворога? Опять же боярин - не один, конечно, с дружиною своею, которую содержит и вооружает на свои деньги.
        - Непрост ты, боярин. И в ситуации определился, и про соглядатая догадался. Кажется, я начинаю понимать, почему тебя Кучецкой назвал. Давно с ним знаком?
        - Не очень. - Я ответил уклончиво - уж не знаю, рассказывал кому-нибудь Кучецкой об убийстве вологодского боярина Ивана Андреева или нет. Чем меньше о тебе знают, тем лучше, решил я.
        - А говорил - не знаешь никого в Москве.
        «Нет ли намека здесь на былую службу у князя Овчины-Телепнева под моим прежним именем? - с тревогой подумал я. Но про тайну эту знал лишь мой покровитель Савва из Спасо-Прилуцкого монастыря, а на святого отца я мог положиться. - Лучшая защита - нападение», - решился я, сохраняя лицо невозмутимым.
        - Хочешь на слове подловить?
        - Нет, это я так, по привычке.
        - Тогда давай ближе к делу. Где, что, когда?
        - Наверное, тебе боярин Лыков уже рассказал, что десять дней назад убили чашника государева, боярина Голутвина. Вотчина у него недалеко от Москвы - на закат. Дом в Москве новый, два года как после пожара отстроил. Убили кинжалом в спину, прямо во дворце. Представляешь?
        - Постой, погоди, Кирилл. Кто нашел убитого?
        - Какая разница? Слуги наткнулись.
        - Почему решили, что кинжал? Кинжал - оружие боевое, с ним во дворец не ходят.
        - Правильно спросил. Рана в спине была, но самого кинжала не оказалось. А решили, что кинжал, потому что удар в спину был нанесен и лезвие насквозь тело пробило - есть рана выходная спереди. Ножей такой длины не бывает.
        - Со слугами-то разговаривали? Может, успел перед смертью боярин сказать что-то важное?
        - Какое там! Он уже бездыханным был, а под ним - лужа крови.
        - Враги у него были?
        - У кого их нет? Даже в тебе я не уверен, что, повернись я к тебе спиной, ты не выстрелишь в меня. Шучу я так, не дергайся.
        - Кто тело осматривал?
        - Я сам, как дьяк приказной, да двое людей моих, в сыске сведущих. Не возьму же я с собой палача? - плоско пошутил Выродов.
        - Резонно.
        - Чего?
        - Разумно, - поправился я. - А одежда, в которой его убили, где?
        - Почем я знаю?
        - Его ведь не в ней хоронили?
        - Помилуй бог, она же вся в крови. Обмыли, переодели, все по-человечески, по-христиански, упокой Господь его душу, - перекрестился дьяк.
        - Где живет, вернее - жил Голутвин?
        Вместо ответа дьяк Выродов встал, приоткрыл дверь и рявкнул, как ротный старшина:
        - Андрей, подь сюда.
        В кабинет с полупоклоном вбежал служивый.
        - Вот, знакомься - вологодский боярин Георгий Михайлов. Он будет сыск вести по убийству Голутвина. Поступаешь под его руку - показать, что нужно, по городу провести. Понял?
        - Как не понять?
        - Тогда иди с боярином, куда он скажет.
        Дьяк повернулся ко мне:
        - Сам понимаешь - не тяни. Будут задержки в чем или помощь нужна - сразу ко мне.
        Я поклонился и вышел вместе с Андреем.
        - Боярин, чего изволишь? - склонился в полупоклоне Андрей.
        - Давай по-простому, не юродствуй. Мы вместе должны выполнить работу. Потом я - домой. Если нас ждет успех, думаю, оба не останемся незамеченными. Потому работаем дружно. Хочешь - можешь доносить на меня Выродову. Думай и решай сам.
        Андрей не ожидал от меня настолько прямого обращения и покраснел.
        - Прости, боярин. Начальства много, все помыкают, думают - лучше меня знают. Тебя тоже поначалу за выскочку принял. Слова твои принимаю и помогу чем могу.
        - К дому Голутвина веди.
        Мы пошли по заснеженным улицам. Это у нас в Вологде снег был, как и положено - белый. А в Москве - серая снежная каша. Немудрено - пепел от многих печей, навоз, грязь - все перемешалось человеческими ногами и конскими копытами.
        Жил боярин Голутвин недалеко, в чем я и не сомневался. Не будет же боярин из дворцовых на окраине жить? Были на месте через десять минут.
        - Прости, боярин.
        - Называй Георгием.
        - Поздновато уже, могут не принять.
        - Попробуем, стучи.
        Андрей кулаком стал бить в ворота. Долго никто не отпирал. Затем послышались шаги.
        - Ну, кого там нечистая носит на ночь глядя? Нет дома никого!
        - Открывай калитку! - заорал Андрей. - К тебе боярин из Разбойного приказа! Али плетей отведать хочешь?!
        Калитку отворили. Во дворе стоял пожилой слуга. Увидев Андрея в кафтане служивого, мужик растерялся.
        - Боярыни и прислуги нет дома, в вотчину отбыли. Один я тут сторожую. Как схоронили боярина нашего, так и уехали все.
        Слуга всплакнул. То ли над судьбой убитого боярина, а может - потому, что его одного оставили в большом доме.
        - Ладно, будет. Мы ненадолго. Убийцу боярина твоего ищем.
        - Да чем же я могу помочь?
        - Мы на улице будем говорить, или в дом пустишь?
        Слуга отступил в сторону. Мы прошли во двор, подождали, пока он запрет калитку, и вместе вошли в дом.
        Парадные сени сразу впечатлили размерами. Мы сняли верхнюю одежду, и слуга провел нас в гостиную.
        На столе одиноко горела свеча, углы комнаты оставались в темноте.
        - В чем боярина хоронили?
        - В одеже.
        - Подожди, Андрей, - прервал я не в меру ретивого сыскного помощника и обратился к слуге: - Ты скажи - тело обмыли, одели в чистую одежду, так?
        - Так. Я и обмывал, а одевали мы вдвоем с Пронькой. Одному мне не управиться было.
        - Понятно. А где одежда, в которой его домой привезли, - та, что в крови?
        - Где ей быть - выбросили, боярин.
        У меня екнуло сердце.
        - Куда?
        - Известное дело - на помойку, что на заднем дворе.
        - Веди! Да, факелы возьми.
        Слуга принес два факела. Мы оделись, зажгли пропитанную смолой паклю и пошли вокруг дома - на задний двор. Помойка была в задах хозяйского двора, подальше от боярских глаз.
        - Вот она, - ткнул слуга пальцем.
        Скомканная, окровавленная и смерзшаяся одежда валялась сверху. Хорошо, что все из дома выехали, и слуги не успели залить одежду помоями.
        Андрей вытащил из выгребной ямы обледенелый ком и протянул слуге:
        - В дом неси, к печке - пусть лед растает; там и осмотрим.
        Слуга возроптал было, но Андрей глянул строго, и слуга покорно пошел за нами со страшным окровавленным тряпьем в руках.
        - Печь на кухне топлена?
        - Должна быть теплая, к ночи топил.
        Мы сбросили в сенях тулупы, прошли на кухню и положили тряпье перед печью. Уселись на скамью, разглядывая смерзшийся ком. Шло время, с одежды натекла лужа воды пополам с кровью.
        - Возьми тряпку, вытри!
        Слуга дрожащими руками вытер натекшую воду, мы же с Андреем аккуратно развернули одежду и разложили ее на полу.
        Я внимательно стал рассматривать последнее уцелевшее свидетельство гибели боярина, надеясь восстановить картину его убийства и обнаружить детали, проливающие свет на события десятидневной давности. Кафтан немного поношен, обшлага у рукавов пообтерты, но ткань хорошей выделки, не иначе - английское сукно. На спине, напротив сердца, красовалась прореха. Я прикинул: сантиметра четыре - четыре с половиной длиной. Перевернули кафтан. Тут тоже была прореха, но маленькая - не более сантиметра. Точно - выходное отверстие.
        - А скажи-ка, любезный… э… э…
        - Агафоном меня назвали родители.
        - Агафон, а боярин толстый был?
        - Не сказать, что толстый, дородный - это да.
        - Андрей, встань рядом со мной.
        Андрей подошел ко мне.
        - Агафон, посмотри - у боярина какая фигура была? На кого из нас он был более похож?
        - Дык вы оба худосочные будете.
        - Андрей, иди надень тулуп.
        Андрей, если и удивился, сумел не подать вида - сбегал в сени и вернулся уже одетый, даже шапку натянул.
        - Агафон, а сейчас, в тулупе - похож фигурой?
        - Вроде похож.
        - Андрей, надень кафтан боярина.
        - Да он же мокрый и это… в крови, - запротестовал мой помощник.
        - Кровь отмоем опосля, надевай.
        Андрей поднял с пола кафтан убитого, отжал его - да так, что кафтан затрещал по швам, встряхнул и надел поверх тулупа.
        - Агафон, теперь - похоже?
        - Телом - вылитый боярин будет, - с ужасом выдавил бедный слуга, не понимая смысла моих действий.
        - Вот что, Агафон, найди-ка мне две лучины, да подлиннее.
        Я развел руки и показал, какой длины лучины мне требовались. Вскоре Агафон вручил мне их.
        - Андрей, подними левую руку.
        Андрей поднял руку, а я приложил лучину к его левому боку, совместив в проекции входное и выходное отверстия. Теперь я не сомневался - удар был нанесен сверху, но вот что меня смущало. Выходное отверстие в кафтане было правее, ближе к центру, чем входное. Обычно бывает наоборот. Уж чего-чего, а судебную медицину в институте у нас преподавали неплохо и спрашивали строго. И хоть мне никогда не нравилось возиться с трупами, прочно вбитые знания сейчас помогали.
        - Агафон, дай табурет или стул.
        - Вот. - Агафон услужливо подставил мне табурет. Он отрешенно исполнял мои приказания, не имея сил возражать.
        - Андрей, опусти руку.
        Я взгромоздился на табурет, положил ему лучину на плечо и, глядя сверху, попытался совместить проекции прорех. Точно, выходная прореха на кафтане была значительно правее входной. Отсюда вывод - бил левша. Удар сильный, крепкого мужчины, скорее всего - прошедшего не одну сечу, потому как от удара кинжал сквозь все тело прошел. И - обязательно левша. Если бы удар наносился правшой, выходная прореха была бы левее.
        - Снимай кафтан.
        Андрей с удовольствием разоблачился.
        - Ой, тут и тут кровяные пятна на тулупе. Можно я сбегаю, снегом ототру?
        - Иди. А ты, Агафон, палку небольшую, чуть больше локтя, найди.
        Мелко дрожа, на негнущихся ногах слуга вышел вслед за Андреем, не ведая, что еще удумают служивые из Разбойного приказа и когда же кончится это тяжкое для сердца пожилого сторожа действо.
        Оба вернулись одновременно - Андрей и Агафон.
        Я повесил кафтан на палку, как на плечики, и попросил слугу подержать. В распахнутых от страха глазах сторожа сквозила вынужденная покорность. Трясущимися руками он взял у меня палку с кафтаном.
        Я застегнул кафтан, через прорехи просунул длинную лучину.
        - Гляди, Андрей, что видишь?
        - Дырки в кафтане, ты через них лучину просунул, - удивился очевидному для себя служивый.
        - Лучина - вроде кинжала сейчас. Сзади был удар нанесен, там прореха шире. У кинжала лезвие к рукояти расширяется, а у ножа лезвие прямое. Так?
        - Истинно!
        Андрей слушал и смотрел внимательно, пытаясь понять ход моих мыслей.
        - Подойди ближе, посмотри сбоку. Видишь, лучина сверху вниз идет, стало быть, удар нанесен сзади и сверху, обратным хватом. Так бывает, когда нож или кинжал до поры до времени в рукаве прячут.
        - Похоже, - согласился Андрей, глядя на кафтан и ходившую ходуном лучину в дрожащих руках Агафона.
        - А теперь самое интересное - кинжал при ударе слева направо в тело боярина вошел.
        - И о чем это говорит?
        - Убийца левшой был, у правшей удар не так поставлен.
        Я вытащил лучину из прорех кафтана и показал, как наносят удар правши и левши. Андрей от удивления широко открыл глаза.
        - А ведь и вправду. А мы даже кафтан не оглядели. Так ты сейчас и убийцу назовешь?
        - Не торопись, мне еще несколько вещей знать надо.
        - Каких же?
        - Потом скажу. Агафон, любезный, спасибо тебе, ты нам здорово помог. Мы уходим.
        Из груди слуги вырвался вздох облегчения.
        - Слышь, боярин, ты убивца-то найди. Душа-то неотомщенного успокоиться не может, сказывают, - среди живых бродит.
        - Постараемся. Ну, прощай.
        Надев тулупы и шапки, мы вышли. Агафон открыл калитку, поклонился.
        - Куда теперь, боярин?
        - Андрей, не знаю, как ты, а я есть хочу. Сегодня только завтракал, потом весь день скакал. Устал, и желудок к спине прилип. Веди в трактир. На сегодня все, сам видишь - темно уже. Покушаем - и спать. А с утра за работу!
        - Что на завтра намечается?
        - Во-первых, надо с охраной дворцовой завтра поговорить - пусть вспомнят, кто в тот день во дворец приходил.
        - Так ведь опрашивали уже, даже списки всех, кто тогда был, имеются.
        - Где они?
        - У меня, в приказе.
        - Вот с утра и посмотрим.
        - А еще?
        - Лошадей бы найти, надо в вотчину голутвинскую ехать.
        - Лошадей искать не надо - в приказе есть, вот только далековато имение, туда и обратно - весь день уйдет.
        - И что с того? Ехать по-любому надо, поговорить с вдовой, думаю - подсказку она даст.
        Андрей от удивления забежал вперед и перегородил мне дорогу.
        - Неужто она сообщница?
        - Андрей, ты в своем уме? Нет, конечно! Пошли есть, а то ты меня с голоду уморишь.
        Мы зашли на постоялый двор, прошли в трапезную. Поскольку еще продолжался пост, народу было мало. Заказали много чего. Мясного не было, потому похлебали ушицы, заев рыбными пирогами, потом - пшенной каши с конопляным маслом, сдобренной сухофруктами, напились сыта с расстегаями.
        Я почувствовал, как тепло и благость разливаются с живота по всему телу. Глаза начали закрываться сами собой.
        - Андрей, веди в приказ, дьяк Выродов комнату с постелью обещал. Спать хочу - сил нет.
        - Пошли, пошли, боярин. Как же - в седле целый день, а потом не евши. Эдак любой устанет.
        Стражник у дверей Разбойного приказа, узнав Андрея, отступил в сторону. Несмотря на поздний час, по коридору сновали служивые.
        Андрей провел меня на второй этаж, открыл ключом дверь и сделал приглашающий жест.
        Я зашел, уселся на постель. Андрей зажег свечу, поставил на стол.
        - Тулуп давай, боярин. Э, да ты уже совсем квелый. Давай-ка я с тебя сапоги стяну, да ложись.
        Уснул я мгновенно, как в яму провалился. И спал, как мне показалось, недолго.
        Проснулся внезапно, от ощущения, что в комнате кто-то есть. Осторожно открыл глаза. За столом сидел Андрей, крутил в руках пистолет. Я цапнул себя за пояс - нет оружия. Потом только дошло, что в комнате светло, а свеча не горит. Стало быть - уже утро, рассвело.
        - Андрей, ты чего - не уходил?
        - Почему же, уходил, поспал в соседней комнате. Захожу утром, а ты свернулся, да пистолет за поясом в ребра упирается. Ты уж прости, вытащил его от греха подальше.
        Андрей вернул мне пистолет.
        - Андрей, мне бы умыться да поесть. Неизвестно, когда кушать в следующий раз придется. А потом проглядим списки - кто во дворец ходил в день убийства?
        Я поднялся, надел сапоги. Тело после нескольких дней скачки еще ныло, особенно ноги и пятая точка. Вспомнив, что сегодня снова предстоит ехать верхами, я чуть зубами не заскрежетал.
        Пока я умывался, Андрей принес миску с горячей гречневой кашей и кувшин с квасом, положил на стол краюху хлеба. Я жадно съел, поблагодарив Андрея. Тот вынес пустую посуду и вернулся с бумагами в руках.
        - Тебе всех счесть?
        - Дай я сам просмотрю.
        Я начал читать бумаги. Допрос стрельца Коркина - так… и далее десять фамилий - боярин Барбашин, бояре Денисьев, Трубецкой, Румянцев и еще, и еще… Взял второй лист. Стрелец другой, фамилии почти те же самые. Все не запомнить.
        Я взял чистый лист бумаги, Андрей услужливо подвинул чернильницу с пером.
        - Давай сведем всех в одну бумагу. Бери по порядку листы, читай фамилии.
        Андрей стал зачитывать список, а я записывал. Во втором и последующих листах фамилии часто повторялись, но их я уже не писал, только черточки ставил напротив фамилий.
        Когда закончили с писаниной, в итоге получилось четырнадцать человек.
        - Андрей, это все?
        - Все.
        - А обслуга где? Кто-то же на кухне кашеварит, во дворце убирает, белье стирает, на стол подает. А рынды где? А служивые из Дворцового приказа? Надо было бы писать всех.
        - Так это же список какой выйдет! - изумился мой помощник.
        - Понятно, неохота, но надо. Учти на будущее.
        Я свернул бумажку с написанными мною фамилиями, сунул за пазуху.
        - Лошади готовы?
        - Под седлом уже.
        Мы прошли по коридору на задний двор, поднялись в седла, тронулись. По Москве ехали шагом, а миновав посады, пришпорили коней.
        Часа через три на пригорке показалось сельцо.
        - Голутвино, имение боярское.
        - Ты вот что, Андрей. Я сам поговорю с боярыней. Ты смотри, слушай, но не встревай.
        - Понял - слушать и молчать.
        Мы доехали до усадьбы.
        Хмурый слуга пускать не хотел, но после того как Андрей рявкнул: «Разбойный приказ, по велению государя!» - открыл ворота.
        Мы спешились, завели коней во двор в поводу. Въехать верхом мог только сам хозяин или государь. Иначе такой поступок сочли бы проявлением неуважения к хозяину, и нарушителя обычая могли побить палками.
        Слуга принял поводья, мы взошли на ступени высокого крыльца, отворили дверь.
        С трудом удалось уговорить служанку позвать боя - рыню.
        Через некоторое время хозяйка дома спустилась по лестнице. Одета в черное, глаза - опухшие от слез.
        Я извинился за визит, объяснив, что мы приехали ненадолго.
        Боярыня пригласила нас в горницу. Села сама, указала на лавку нам. Усевшись, я откашлялся.
        - Мы из Разбойного приказа, по велению государя проводим сыск. Убийцу мужа твоего - царствие ему небесное, ищем, боярыня.
        - А если и найдете, мужа уже не вернуть.
        - Зло должно быть наказано, тогда душа боярская покой обретет.
        - Что вас интересует?
        - Расскажи, боярыня, кто в знакомцах ходил у хозяина?
        Боярыня назвала несколько фамилий.
        - А враги были у боярина?
        - Явных - ну чтобы убить могли, не было, но завидовали боярину многие. Не всем удается ближним боярином стать. Это же какая честь - быть вблизи государя, помогать по мере сил.
        - Назови завистников.
        - Вдруг ошибусь, а вы их на дыбу?
        - Да что же мы, на кровопивцев похожи? И не позволит никто по одному лишь слову на дыбу.
        Боярыня колебалась, потом все-таки решилась.
        - Бороздин Михаил, Белевский Алексей, Морозов Дмитрий, Соковнин Петр, Румянцев Василий.
        - Подожди, боярыня. Это какой же Соковнин? Левша который?
        - Да нет же. Левша - Морозов. Он даже пишет левой рукой. Поговаривают - то дьявольская отметина.
        - Ну, это лишнее наговаривают. А полюбовницы у боярина не было?
        Боярыня покраснела.
        - Нет, не слыхала. Да и хозяин мой в летах был, не до девок ему. Сыновья подрастают, все заботы о них были.
        Я краем глаза глянул на Андрея. Он поерзывал на лавке, снедаемый с трудом сдерживаемым нетерпением.
        Я поднялся.
        - Прости, боярыня, что в сей час скорбный потревожили тебя. Прощай.
        Мы с Андреем откланялись, надели в сенях тулупы и вышли во двор. Слуга снял с лошадей заботливо наброшенные попоны. Мы взяли поводья, вывели лошадей со двора и поднялись в седла. Тронули лошадей.
        - Боярин, брать его надо, брать немедля и - в подвал, в пыточную, - разом выдохнул мой молодой коллега по сыску.
        - Ты о ком?
        - Да о Морозове этом. Сам же слышал, что левша он.
        Глаза Андрея азартно горели. Видимо, он почувствовал, что напал на след убийцы, и его распирала жажда немедленных, стремительных действий, предвкушение быстрого, громкого успеха. Да и у кого в такие годы не закружится голова? Лишь горький опыт неудач и трагических ошибок может отрезвить лихую голову, но этого опыта моему молодому помощнику еще долго надо набираться.
        - Э, брат! Так не пойдет. А если он не виновен? Представь, что среди тех, кто во дворце был, еще левша найдется? Подозрение - даже скорее тень его - есть. Проверить сперва надо, когда был Морозов во дворце, когда ушел? Вот сам подумай - вдруг Морозов пришел во дворец утром и к обеду ушел, а боярина убили уже после. Вы же все суставы ему на дыбе вывернете, калекой сделаете, а он боярин боевой. Вдруг понапрасну обидите честного человека? Нет, время нужно, чтобы проверить все досконально и чтобы утвердиться - он. И тогда уже по Судебнику дело вершить.
        - Долго и муторно, - пробурчал Андрей.
        - Под пытками любой в чем хочешь сознается. Это не довод. Представь - на тебя подозрение в чем-либо падет, тебя на дыбу подвесят, а ты - ни сном ни духом. Хорошо, если после дыбы на плаху не ляжешь. Отпустят ежели увечным - руку никто не подаст, а и подаст - сам пожать не сможешь, суставы-то повывернут. Захочешь по нужде, гашник развязать не сможешь. Правда - она ведь не в силе, она в справедливости.
        Андрей долго ехал молча.
        - Вот разумен ты не по годам, боярин. Такое знаешь, что у нас в Разбойном приказе сроду не делали. Откуда сие у тебя? Али учили где?
        - Было немного и давно, на чужбине.
        - Эх, поработать бы с тобой! Ты не смотри, что я не боярин, не белая кость. Да, из поганого сословия, однако государю предан и учусь быстро. Грамоту вон - за год освоил, - не без гордости сообщил Андрей. - Сам Выродов говорит: «Учись, Андрей, далеко пойдешь, даже, может - и до подьячего», - мечтательно вспоминал молодой сыщик, витая в мыслях где-то в облаках, в то время как тело подпрыгивало на жестком деревянном седле, в такт шагам лошади. Впрочем, как и мое, настрадавшееся в долгих переходах…
        - Вот присматривайся, как другие работают, и учись. Только помни - это в бою врагов жалеть нельзя, а в приказе вокруг тебя все свои, русские. И прежде чем на пытки человека определить, ответь по совести - достаточно ли у тебя доказательств, что он виновен? Не будет ли совесть потом мучить? И не придется ли на том свете, на Страшном суде отвечать?
        - Чудно ты говоришь, боярин. Действуешь быстро, знаешь - что делать. Чую я - раскроешь убийство, хватка есть у тебя, а говоришь чудно, даже не верится, что не священник из церкви.
        - Потому и говорю, что знаю жизнь. За каждым человеком семья его, род. Не только несправедливо обиженному, но и семье больно будет. При ошибке сыска честь фамилии посрамлена будет, звание опоганено, за родом позор потянется - разумеешь?
        Долго ехали молча. Это хорошо, пусть задумается, Разбойный приказ - место жестокое, там легко душой очерстветь, на пытки и казнь за вину малую отправить или вовсе невиновного.
        Уже перед Москвой Андрей спросил:
        - Завтра что делать будем?
        - Стрельцов, всю челядь опрашивать - не только кто во дворце был, но и кто когда пришел и когда ушел. Причем все по-тихому будем делать, чтобы людей не будоражить.
        - Понял уже. И тогда ка-а-а-к!
        - Не торопись.
        Андрей обиженно засопел.
        Два последующих дня мы с Андреем занимались нудной, но нужной и неизбежной работой. Опрашивали всех, кто был во дворце в день убийства боярина Голутвина, - кухарок, прислугу, стрельцов - всех, кто кого видел. Ситуация осложнялась тем, что часов не было. Ответы звучали приблизительно так: «Был боярин Денисов с утра, когда ушел, не видел, кажись, после полудня».
        И все-таки к концу второго дня начала складываться картина разыгравшейся трагедии. На листе бумаги я вписал фамилии, против них - предположительное время прихода и ухода из дворца.
        Трое из бояр были во дворце в предполагаемое время убийства. Один из них - Морозов Дмитрий - тоже там был, и он левша. Надо бы за двумя другими понаблюдать. Редко бывают совпадения, но вдруг кто-то еще левшою окажется?
        - Андрей, знаешь, где эти живут - Трубецкой и Кашин?
        - Где Трубецкой - знаю, а про Кашина спросить надо.
        - Тогда узнай, завтра этими двумя боярами заниматься будем.
        - Как скажешь, боярин.
        С утра, плотно поев, мы отправились к дому Трубецкого во Всехсвятском переулке. Только подошли к дому, постояли немного - даже замерзнуть не успели, как распахнулись ворота и выехала крытая кибитка.
        - Андрей, за кибиткой!
        Лошади шли не быстро, но мы бежали за кибиткой бегом. Через квартал я уже вспотел.
        На наше счастье, еще через квартал кибитка остановилась у церкви, вышли боярин с боярыней и прошли в храм. Мы с Андреем - за ними. Сняв шапки, перекрестились и пристроились недалеко от Трубецкого, прячась за спины прихожан. Я обратил внимание - молился, то есть крестился боярин правой рукой, деньги из поясного кошеля для пожертвований доставал тоже правой. Посмотреть бы еще, с какой стороны он оружие на поясе носит, да в церковь с оружием не ходят.
        Боярин с боярыней отстояли службу и вернулись домой. Мы последовали за ними.
        Нам пришлось померзнуть на улице часа два, пока ворота распахнулись вновь и боярин выехал верхом в сопровождении двух слуг. На этот раз на поясе у боярина висели нож и сабля. К моему разочарованию, с левой стороны. Стало быть - правша. Значит, его можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Но на выяснение данного факта полдня ушло.
        - Андрей, узнал, где Кашин живет?
        - А как же, ты же приказал!
        - Веди!
        Мы пропетляли по узким улицам, пересекли по льду Москву-реку, и вскоре Андрей ткнул рукой в варежке:
        - Должен быть этот.
        - Точно этот, или ты предполагаешь?
        - Да чего я - у него в гостях был? Мне объяснили, я и привел. Сейчас у прохожих узнаю.
        Андрей остановил мужика, тащившего деревянные сани с вязанкой дров, и коротко переговорил с ним. Вернувшись, кивнул.
        - Этот дом. Только дома боярина уже неделю нет.
        - Хм, интересно. Надо бы у слуг узнать - где боярин.
        - Пойду сейчас и спрошу.
        - А если он и есть убийца? Насторожим его, скроется.
        - И куда же он побежит?
        - Да к тем же литвинам.
        Андрей смутился:
        - И вправду. Что делать будем, боярин?
        - Завтра снимешь кафтан свой, оденешься похуже и будешь ждать у дома. Как кто из слуг на торг пойдет - или по другим делам, постарайся познакомиться, и вроде невзначай - ну, чтобы не насторожить, узнай, где боярин. Надолго ли уехал и не левша ли он. Только - деликатно!
        - Это как?
        - Ну, скажем, так - мягко, исподволь, не в лоб. А как узнаешь нужное - не уходи сразу, поговори о чем-нибудь. Коли мужик будет - винцом угости, о девках поболтать можешь. Пусть слуга в неведении останется, зачем ты его расспрашивал - вроде как случайная встреча и разговор пустой. Вник?
        - Попробую.
        - Девка попробовала - бабой стала. Не пробовать надо, а узнать. Заведение твое серьезное, тут факты нужны, а не предположения.
        После обеда я улегся на постель - надо было все, что известно на данный момент, взвесить и сопоставить. Если Кашин окажется правшой, остается только за Морозовым последить - чтобы уж наверняка, чтобы не опозориться. Тогда чего, собственно, я лежу? Андрей занят Кашиным, у меня время есть - вот и займусь боярином Морозовым.
        Я уже оделся и собрался было выйти, как вспомнил, что не знаю адреса. Тоже мне, сыщик! К дьяку пойти? Не хочется, а придется. И не хочется потому, что называть фамилию знатного человека придется. А вдруг он невиновен и я иду по ложному следу? Плохо, что кроме Андрея у меня нет знакомых в Разбойном приказе.
        … Я постучал в дверь комнаты Выродова и, получив ответ, вошел.
        - А, Георгий! Рад видеть тебя в добром здравии. Садись. Как продвигается сыск?
        - Продвигается помаленьку.
        - Что-то я ни тебя, ни Андрея в последние дни в приказе не вижу.
        - Волка ноги кормят, Кирилл.
        - Это верно. Рассказывал мне о твоих методах Андрей. Признаюсь - удивлен. Коли убийцу найти сможешь, расскажешь потом, как действовал?
        - Почему нет? Обязательно поделюсь.
        - Ну, вот и договорились. Так ты с какой нуждою ко мне?
        - Адрес нужен - боярина Морозова Дмитрия.
        - Двое у нас Морозовых. Дмитрий… По-моему, он живет у Чистых прудов. Но не уверен. А где Андрей?
        - По моему заданию работает.
        - Ты с ним построже. Парень толковый, но заносит иногда его по молодости - поправляй. Сейчас человека дам, проводит.
        Дьяк вышел в коридор, я - за ним.
        Выродов зашел в большой зал, где скрипели перьями писари.
        - Кто знает, где боярин Морозов живет - Дмитрий?
        Отозвалось несколько голосов, остальные продолжали писать.
        - Ты! Иди сюда.
        К нам подошел почти подросток, с едва пробивающимся пушком на щеках, поклонился дьяку.
        - Чего изволишь, боярин?
        - Проводи боярина к Морозову.
        - Будет исполнено.
        Юноша быстро довел меня до места и так же быстро исчез. Будь моя воля, я таких юнцов в Разбойный приказ не брал бы. Слишком много сосредоточено в этом месте жестокости и несправедливости. По моему глубочайшему убеждению, работать здесь должны мужи зрелые, могущие мыслить аналитически, с твердым характером, состоявшиеся как личности. А иные только дров наломают. И хотя есть поговорка «Лес рубят - щепки летят», за каждой щепкой - человеческая жизнь.
        Я стоял на углу улиц, поглядывая на дом Морозова, и решал, что делать. Мерзнуть без толку можно долго, ни на йоту не приблизившись к истине. «Будь что будет», - решил я и зашагал к дому боярина.
        Может быть, шаг и неправильный, только насторожит Морозова, если убийца - он, но и сидеть в Москве до Троицы мне тоже не хотелось.
        На мой стук появился слуга, коему я объяснил, что я - боярин Михайлов и хочу увидеть хозяина.
        Закрыв перед моим носом калитку, слуга опрометью кинулся к дому. Несколько минут ничего не происходило, затем слуга выскочил из дома и бросился открывать передо мной калитку.
        Не успел я войти во двор, как на крыльцо вышел хозяин с боярыней. Хозяйка держала в руках ковш, боярин же спустился на пару ступенек лестницы и замер.
        Подойдя, я поклонился, принял из рук боярыни ковш, выпил теплого сбитня и перевернул ковш, показывая, что он пуст.
        - Гость в дом - радость в дом, - пробасил Морозов.
        Меня провели в сени, шустрый слуга в сенях принял мой тулуп. Пройдя в горницу, я перекрестился на образа.
        Боярыня сразу ушла, мы же с хозяином присели.
        Внешне Морозов производил благоприятное впечатление - дородный, но не толстый; волевое лицо с аккуратно подстриженной бородой, на голове - тафья. А вот на поясе, к моему разочарованию - ничего: ни сабли, ни ножа.
        Начали разговор с погоды - де морозы держатся уже десять дней, не спадают, снегу выпало много, и похоже - урожай хороший намечается, если весной заморозков не будет.
        - Так что за дело ко мне, боярин?
        - Вологодский я, в первопрестольную перебраться хочу, вот люди добрые и подсказали - дом, мол, продать хочешь.
        - Это кто же такое сказать мог? На этом месте, на этой земле дом деда и отца моего стоял. После пожара известного я каменный дом поставил. Дети мои здесь живут, и продавать отчее гнездо я не собираюсь. Надо же - придумать такое!
        - Прости, боярин, напраслину люди сказали. Человек я здесь новый - три дня, как приехал, никого не знаю.
        - Отобедаешь с нами?
        - С превеликим удовольствием.
        Мне надо было задержаться в доме - посмотреть и самому убедиться в том, что боярин - левша. Пока он этого никак не проявил.
        Морозов кликнул слуг, и вскоре стол был заставлен горячими и холодными закусками.
        Мы выпили по кубку вина, закусили. Нож боярин держал в правой руке, используя его для резки мяса и одновременно как вилку - накалывал им куски мяса и отправлял в рот.
        За неспешным обедом хозяин дома расспрашивал меня о Вологде, пытаясь найти общих знакомых, и в какой-то момент я понял - боярин уводит разговор, пытаясь больше узнать именно обо мне. Потому как назвал фамилию дьяка Разбойного приказа в Вологде. Я пожал плечами:
        - Не знаю такого. - Но перечислил ему знакомых бояр, ходивших со мной в боевые походы.
        Отобедав, я надел тулуп и вышел на крыльцо. Боярин пошел проводить и на прощание закинул крючок:
        - Общение твое мне в радость, заходи как пожелаешь. Хоть и познакомились по ошибке нелепой, случайно. А кто хоть тебя обманул так?
        - Боярыня Голутвина, - ляпнул я.
        За секунду до вопроса я даже не подозревал, что могу назвать это имя. Однако эффект получился неожиданный. Боярин левой рукой схватился за правый бок на поясном ремне, где у левши должно было бы висеть оружие, и изменился в лице. Правда, длилось это одно мгновение, и боярин, справившись с эмоциями, придал лицу безразличное выражение - по-моему, даже слишком безразличное, явно переигрывая.
        Любой другой, будучи местным, проявил бы сочувствие к вдове или осудил убийцу, а Морозов лишь процедил:
        - Бабья дурь, хоть она и боярыня.
        Хозяин протянул мне руку и пожал. Крепкая хватка, силушкой Бог хозяина не обидел. Отвесив легкий поклон, я вышел на улицу и пошел не спеша. А ведь нечисто с боярином - он это.
        Чем больше я вспоминал жестов и мимики, тем сильнее чувствовал: убийца - Морозов. Но вот каков мотив? Зачем одному боярину убивать другого? Оба - не бедные, у обоих дома в Москве и вотчины есть, оба вхожи во дворец, а туда не всякого пускают - только по приглашению, будь ты боярином или даже князем. Вроде как равны. Может - личное что? Ведь для того, чтобы убить боярина, да во дворце, нужны веские причины и смелость, граничащая с безрассудством. Найдись хоть один свидетель, и охрана не выпустит из дворца. А дальше - скорый государев суд и плаха либо - виселица. Убийство одного боярина другим - происшествие далеко не рядовое. Даже по прошествии десяти дней в трактирах не утихали разговоры об убитом Голутвине.
        Что мне теперь делать? Надо дождаться Андрея - пусть доложит, что о Кашине узнал. Вдруг еще один фигурант появится. Если нет - надо идти сегодня же к Выродову. Расскажу про мои догадки, подозрения - а дальше пусть решает сам. В конце концов - он дьяк Разбойного приказа. А я тут - человек случайный. Мое место - в Вологде, да и домой хотелось, больно уж мне не нравилось житье в Разбойном приказе.
        Я не успел дойти до Ивановской площади, переименованной впоследствии в Красную, как спиной почувствовал взгляд. Так, балбес! Надо было бы перепровериться хотя бы - ведь прямым ходом в Разбойный приказ иду. А Морозов, скорее всего, соглядатая ко мне приставил.
        Поворачивая за угол, я мельком взглянул через плечо. Так и есть - вдали маячил уже знакомый мне слуга, что открывал калитку в доме боярина.
        Не подавая виду, я пошел к трактиру, заказал вина, посидел часок. Если соглядатай не ушел, пусть померзнет.
        Я спросил у хозяина - есть ли другой выход. Трактирщик сделал вид, что не понимает, но взгляд у него был плутоватый.
        Я положил на стойку две полушки, хозяин понимающе кивнул, подозвал полового и показал на меня. Паренек вывел меня через заднюю дверь, за сарай. Потом провел какими-то задворками, и я очутился на незнакомой улице. Здорово!
        Я обежал квартал и выглянул из-за угла. Соглядатай мой стоял недалеко от трактира, притоптывая ногами и охаживая себя руками по бокам в попытке согреться. Ну-ну, стой и мерзни.
        Я ухмыльнулся и прямым ходом направился в Разбойный приказ. Здесь, в отведенной мне комнате, уже ждал Андрей.
        Я едва успел снять тулуп, как Андрей выпалил:
        - Пустой номер с этим Кашиным. Он в вотчине своей уж давно проживает - почти седмицу, и никакой он не левша; щуплый, почтенного возраста. Не, на убийцу не похож.
        - Смотри, Андрей, дело серьезное, я тебя перепроверять не могу.
        - Боярин, я самолично все проверил, можешь не сумлеваться.
        - Ну, тогда идем к Выродову.
        Мы подошли к комнате начальства, постучали. Зайдя, поздоровались. Дьяк широким жестом указал на лавку.
        - За помощью пришли?
        - Нет, доложить о сыске. Думаю, убийцу можно вязать. Куда уж его дальше - решай сам. Я, вернее - мы, - я посмотрел на Андрея, - свое дело сделали.
        - Ну-ка, послушаем.
        Я рассказал все - как осматривали кафтан, какие мысли возникли в ходе расследования, куда ездили, - и закончил рассказ о соглядатае, которого послал за мной боярин Морозов.
        - И как же ты от него ушел?
        - Через задний ход на соседнюю улицу.
        - Учись, Андрей. Мало того что боярин сыск быстрый учинил, так еще и тебе и всем нам урок преподал, как дело вести надо.
        Выродов оглядел меня с головы до ног. И во взгляде том было и восхищение, и зависть, и сожаление одновременно.
        - Не хочешь у меня послужить? Сразу столоначальником будешь, да и на месте сем не засидишься, я мыслю.
        - Прости, боярин. Семья и вотчина моя на Вологодчине, туда мне и путь держать.
        - Зря! Тут первопрестольная, будешь служить верно и усердно - заметят, сам государь заметить может.
        - Я - боярин, вольный человек. Позовет государь - соберу свою дружину и пойду на ворога. Не будет сечи - холопы землю пахать станут, опять же государство кормить. Куда ни кинь - всюду польза. А убийц ловить - не мое, не любо.
        - Вона ты какой! Похвально, что стержень в тебе есть, к чинам не рвешься. Только кто тебя на краю Руси заметит?
        - А зачем мне? Где я - там и земля моя. Сын у меня растет, думаю человека из него воспитать.
        - Коли ты упрямый такой, то уж доводи дело до конца. Бери стражу - думаю, пять человек верхами тебе хватит, и вяжи боярина Морозова. Пока он чего не учудил. Думаю, заподозрил он что-то, не зря ты за собой «хвост» заметил. Вези его в приказ, а я здесь подожду. Допросим, если надо - то и с пристрастием, а уж завтра государю все доложу.
        Глава 2
        Андрей побежал во двор за стражниками. Я же зашел в свою комнату, проверил пистолет и сунул его за пояс под тулуп, чтобы замок не замерз на морозе, не подвел в решающий момент. Помчался на задний двор, перепрыгивая через ступеньку. Конечно, такая спешка не к лицу боярину, но сейчас время поджимало.
        Андрей уже держал в поводу две оседланные лошади, а за ним виднелись пять всадников в кафтанах служивых людей.
        - Боярин Михайлов. Сейчас все подчиняетесь ему, - рявкнул Андрей.
        Я оглядел свое воинство. У всех сабли на боку, у седел веревки приторочены. Вид грозный. Но каковы они в деле? Может, и способны только на то, чтобы безоружных вязать, испугав перед тем грозным кличем «Разбойный приказ! По велению государя!».
        - Вперед, к дому Морозова!
        Андрей скакал впереди, за ним - двое стражников, потом я, и замыкали нашу кавалькаду трое остальных. Гнали быстро, испуганные прохожие жались к стенам. Уж форму Разбойного приказа в Москве знали.
        Мы вывернули из-за поворота. На утоптанном снегу моя лошадь оскользнулась и едва не упала. А посмотрев вперед, я чуть не взвыл от досады. Ворота дома Морозова были открыты нараспашку. Ушел, гад! Вся моя работа псу под хвост!
        Мы с Андреем соскочили с лошадей. Во дворе заметили слугу. Тот, завидев нас, юркнул за угол дома. Ну нет, не уйдешь от нас! Мы побежали за ним и быстро нас - тигли.
        - Где хозяин?
        - Уехал.
        - Куда?
        - Не сказывал.
        - Давно?
        - Нет, перед вами.
        - Один?
        - С ним двое ратников его.
        - В какую сторону?
        Слуга махнул рукой.
        - Взять его - и в приказ! - приказал я одному из стражей. Затем повернулся к слуге: - Ежели соврал - сам на дыбу тебя подвешу!
        Слуга завыл было, но страж перетянул его по спине плеткой, и слуга замолк.
        - Вдогонку! Надо взять! - заорал я.
        Мы повернули по улице налево. В этом направлении указывал слуга. Мною овладело бешенство. Это же надо, на несколько минут опоздали! Выдал себя боярин, выдержки не хватило.
        Мы гнали по улицам. Заметив проходящего сбитенщика, я остановился.
        - Трое верховых давно проезжали?
        - Перед вами.
        - Куда?
        Сбитенщик указал рукой. Один из стражей сказал:
        - Не иначе - к Коломенским воротам.
        Мы снова пустились вскачь. Вот и городские ворота. Мы пролетели их не задерживаясь.
        На дороге было полно встречных и попутных саней.
        - Дорогу! - орал во весь голос Андрей. - Поберегись!
        Мы скакали, едва не задевая оглобли и сани. И все-таки мы неслись по санному следу быстрее, чем Морозов со своими людьми.
        Вот вдали показалась группа всадников, нахлестывающих своих коней. Медленно, но неуклонно мы приближались.
        Один из преследуемых обернулся, заметил нас, и вскоре вся группа повернула на боковую дорогу.
        Там было пустынно, и встречались лишь редкие сани, везущие товар из Москвы. Я понял замысел Морозова: оторваться насколько возможно, а не удастся - дать нам бой без свидетелей.
        Я догнал Андрея, прокричал ему:
        - Без боя они не сдадутся! У тебя оружие есть?
        Андрей вытащил на скаку пистолет из-за пазухи. Молодец, и когда успел только? В кабинете у Выродова оружия у него не было.
        Версты через две лошади стали выдыхаться, причем не только у нас. Близилась развязка. Морозов это тоже понял и дал знак своим ратникам. Они остановили коней и развернулись к нам. Все трое вытащили сабли. Воины тертые, бывалые. По тому, как они держат сабли, как сидят в седлах, по уверенным взглядам я понял, что если мы их и возьмем, то с большими потерями и сомнительно, что живыми.
        Мы с Андреем приблизились первыми. Встали метрах в десяти. Четверо оставшихся стражников остановились за нами. Я обернулся:
        - Вы двое - обходите слева, вы - справа.
        Стражники съехали с дороги на снежную целину, стали заходить с обеих сторон и окружать группу Морозова. Но те и не думали отступать, хотя дорога сзади была свободной.
        Андрей прокричал:
        - Разбойный приказ! По велению государя вы задержаны. Сдайте оружие!
        Один из морозовских ратников бросил с дерзким хладнокровием:
        - Подойди и забери, коли сможешь.
        Подал голос и сам Морозов:
        - А ведь ты, боярин, мне сразу не понравился! Лжу возводил - де дом покупать приехал. Да в Москве уже все знают, что из Вологды боярин приехал сыск проводить. Интересно только, как ты из трактира незамеченным ушел.
        - Ты подойди, я тебе на ушко шепну. Бросай оружие!
        - Накось, выкуси!
        Боярин показал мне дулю, и все засмеялись. Понятное дело - дразнит, чтобы во гневе я ошибок натворил.
        - Андрей, вытаскивай пистолет, целься в ратников, по моей команде - пли.
        Мы вскинули пистолеты. Морозов и воины такого явно не ожидали.
        - Андрей, готов? Пли!
        Я нажал на спуск, рядом громыхнул пистолет Андрея. Воин, в которого целился я, упал. И, к моему удивлению, повалился на шею лошади и боярин Морозов. Сабля из его руки - левой руки! - выпала на землю.
        - Андрей, ты в кого стрелял? - опешил я.
        - В левого ратника, - растерялся Андрей.
        - Растяпа - в боярина попал, а его живым надо было брать!
        Стражи из Разбойного приказа тоже времени даром не теряли, и после наших выстрелов окружили единственного оставшегося невредимым ратника. Завидев смертельное ранение хозяина и осознав свое безвыходное положение, он бросил саблю на снег.
        Мы с Андреем подъехали к поверженному боярину. Он был ранен пулей в грудь, еще дышал, но я видел, что жить ему осталось недолго.
        - Дмитрий, перед богом вскоре предстанешь. Скажи правду, тебе уже не страшен суд людской - зачем убил Голутвина?
        - Он мое… место занял, - просипел с перерывами боярин. - Мне государь… семьсот рублей… жалованья платит… ему двенадцать тысяч серебром… Такие деньжищи… я…
        Боярин захрипел:
        - Ненавижу… - И испустил дух.
        - Ратника связать, боярина привязать к седлу, чтобы не упал. Возвращаемся в Москву.
        Убитого ратника обыскали, забрали оружие и скинули на снег. Его лошадь взял в повод один стражник. Сдавшегося страже морозовского воина связали, повод его лошади взял другой стражник. Андрей подхватил повод коня боярина. Потихоньку поехали в столицу.
        Начало смеркаться. А в принципе - куда теперь спешить? Убийца мертв - только и сумели, что ратника повязать да слугу. Мало они чего знать могут, крохи только. Не было их при убийстве. Ну - высекут плетьми, допросят да выгонят из Москвы - и все дела. А главный-то, сам убийца, теперь уже не подсуден ни государю, ни Разбойному приказу.
        Я досадовал на себя. Ведь можно же было установить слежку за домом боярина, в конце концов - послать гонца за Морозовым, якобы к государю. Не посмел бы ослушаться, приехал. Там бы и повязали.
        Городские ворота перед самым носом, буквально в ста метрах, закрыли. Но Андрея это не смутило. Он подъехал, пнул ногой в ворота. Сверху невидимый нам стражник закричал:
        - Я тебе щас попинаю, я…
        Стражник не договорил. Андрей гаркнул:
        - Разбойный приказ! Слово и дело! Отворяй живо!
        Ворота со скрипом открылись, и мы въехали в Москву. Состояние мое было удручающим. К горлу подкатил ком горькой досады. Еще бы! Мне быстро удалось найти преступника, он уже был почти в моих руках, и из-за моей ошибки, моего недосмотра он ушел. Конечно, он поплатился жизнью, но я жаждал не такого результата.
        Добрались до Разбойного приказа. Стражники потащили морозовского ратника в подвал, мы же с Андреем поднялись наверх, к Выродову.
        Едва вошли, как по нашим лицам и виду дьяк понял, что случилась неприятность. Андрей сжимал руками шапку, мне давил на горло ворот, было душно.
        - Ушел аспид?! - вскричал Выродов, привстав в кресле.
        - Почти. Догнали на Коломенской дороге. Сдаваться не хотел, застрелили. Один из его ратников живой, в подвале, все может подтвердить.
        - На хрена мне его подтверждения? Завтра иду к государю и доложу, что преступник изобличен и убит при попытке бегства. Он ведь бежал?
        - Бежал.
        - Ну вот, не погрешу против истины. Идите, отдыхайте. Завтра скажу, каково мнение государя.
        Дьяк отер вспотевший лоб, опустился в кресло и, довольный, отвалился к спинке.
        Но ни завтра, ни послезавтра дьяк на прием во дворец не попал. Единственно, что он мне сказал:
        - Жди, указания отпустить тебя домой не было. По велению государя приехал сюда - стало быть, никто не вправе тебя из Москвы отпустить, кроме него. Кстати, я уже рассказал все знакомцу твоему.
        Я удивился:
        - Это кому же?
        - Угадай! Шучу! Стряпчему Кучецкому. Встретились во дворце, рассказал я, что супостата ты нашел да убил при бегстве. Велел он тебе с визитом к нему домой явиться, как государь отпустит.
        Мне стало приятно. Чин высокий, а помнит обо мне.
        На третий день лишь удалось дьяку повидать государя. Ждал я его возвращения с нетерпением.
        - Ну, что государь решил? - даже забыв поприветствовать боярина, спросил я.
        Выродов не спеша уселся в кресло.
        - Вот уж не замечал у тебя ранее спешки, от Андрея набрался?
        - Не томи, боярин.
        - То, что убийцу нашел, - тем государь доволен. Не думал он, что змея подколодная во дворец вхожа. И кручинился, что боярин Морозов убит. Лично с ним поговорить хотел. Но что случилось, то случилось - назад не вернешь.
        - А со мной-то как же?
        - Езжай в свою Вологду. Государь благодарит тебя и более в первопрестольной не держит.
        - Уф, хорошо-то как! Так я сегодня и съеду.
        - Должок за тобой, - прищурился Выродов.
        - Нет за мной долгов.
        - А стряпчий? Сегодня снова его видел - спрашивал он за тебя.
        - Прости, боярин, выскочило из головы на радостях.
        Выродов усмехнулся.
        - Нет, тебе при дворце служить никак нельзя. Как станешь столоначальником, так и умрешь им.
        - Это почему же? - обиделся я.
        - Потому! Встречи со стряпчим московские бояре месяцами добиваются - вельми уважаем, и государь к его мнению прислушивается. А тут - Кучецкой сам приглашает, а ты - «запамятовал». Нет, не сделаешь ты карьеры - разве только на бранном поле.
        Помедлив секунду, Выродов вдруг взглянул мне прямо в глаза. Его взгляд был острым и пронзительным. Чувствуя, что это наша последняя встреча, московский вельможа, искушенный в тонкостях великосветских отношений и повидавший много на своем хлопотном посту, искренне напутствовал меня и - как знать - быть может, предостерегал от излишней прямолинейности и твердости там, где важнее гибкость.
        - Все у тебя есть: ум, сообразительность, грамотен ты. Андрей сказывал - ты так быстро пишешь, как у нас писцы, для кого письмо - всю жизнь хлеб, не могут. Но только нет у тебя способности поднести начальству на блюдечке результат, которого оно ждет. Даже больше скажу - спину лишний раз согнуть не хочешь. А гордыня - грех. Ладно, чего мне тебя учить - сам боярин, люди под тобой. Другой бы, такие слова заслышав, возмутился, но я мыслю - тебя не изменить. Единственно прошу: позову в трудный час - не откажи. Тем, кто к трону на четвереньках ползет, верить до конца нельзя. С тобой в сечу я бы пошел, чтобы рядом рубиться. Знай - повезло и жене твоей, и дружине, что хозяин у них такой. И сына таким же воспитай.
        - Спасибо за добрые слова, боярин! Прощай! Будешь в Вологде - мой дом для тебя всегда открыт.
        - И тебе удачи и долгие лета.
        Я отвесил поклон и вышел. За дверью томился Андрей.
        - Ну что, боярин, уезжаешь?
        - Уезжаю, Андрюша. Только просьба у меня к тебе напоследок.
        - Все исполню, только скажи, - обрадовался возможности быть мне полезным Андрей.
        - Ты знаешь, где стряпчий государев Кучецкой живет?
        - Да кто же в Москве этого не знает? - удивился Андрей.
        - Проводи меня к нему.
        Я собрал свою тощую сумку с пожитками, оделся. Возвращаться в Разбойный приказ я уже не собирался.
        Мы не спеша шли с Андреем по московским улицам, он показывал на дома: этот - боярина Сабурова, а левее - боярина Репнина, а вот эти хоромы - князя Кутузова. Я чуть не ляпнул: «Того самого, чьи потомки французов били?», но вовремя прикусил язык.
        Так, за разговорами, дошли до солидного, но без вычурности, дома из белого пиленого камня.
        - Пришли, - невесело заявил Андрей.
        - Что нос повесил?
        - Люб ты мне, боярин, расставаться жалко.
        - И мне тоже. Не заладится что в приказе - перебирайся в Вологду, под мою руку.
        - Нет, пока можно - здесь служить буду. Тятенька велел. Вот я - из простых, а ты - боярин, и разница между нами - ого-го! А мне просто с тобой, и есть чему поучиться. Несколько дней всего, а я повзрослел на год.
        - Вижу - даже по моему примеру пистоль купил.
        Щеки Андрея заалели.
        - Давай хоть обнимемся, Андрей! Кто знает - свидимся ли еще.
        Мы обнялись, похлопали друг друга по спине и пожали руки. Андрей нехотя развернулся и побрел к Ивановской площади.
        Я постучал в ворота. Открыл вальяжный слуга.
        - Хозяин не принимает.
        - Передай ему - боярин Михайлов спрашивает.
        Слуга окинул меня подозрительным взглядом. Вероятно, в его глазах я на боярина и на уважаемого человека явно не тянул. Тем не менее он отправился в дом и вскоре пригласил меня. В сенях брезгливо принял тулуп, рядом повесил мою котомку и проводил в горницу.
        Навстречу шел стряпчий Федор Кучецкой.
        - Ба! Сколько лет, сколько зим, боярин! И ведь не заглянул к старому знакомцу!
        - Так ведь с твоей подачи меня государь из Вологды вытащил, все дни делом занимался, без продыха. Не было возможности дать знать о себе.
        - Говорил мне дьяк Выродов о твоих успехах. Хвалил, что убийцу нашел быстро, когда у них у всех руки опустились. Знал я - не подведешь. Так и государю сказал. Молодец, не подвел. А что до Выродова - я никогда прежде не слышал, чтобы он кого-то хвалил из своих подчиненных. А со мной - соловьем разливался. Цени!
        - Ценю.
        - И чем же государь тебя за службу отблагодарил?
        Я пожал плечами. По лицу Кучецкого пробежала тень.
        - А ведь дьяка-то отметил. Дом убиенного ныне злодея Выродову отписал.
        - Так ведь и я не на улице живу - в своем доме, и вотчина есть.
        - Ты знаешь ли, сколько дом с участком в Москве стоит?
        Федор оглядел меня - наверное, слуга доложил о моем тулупе. Но кафтан-то на мне был неплохой, английского сукна.
        - Вот что, постой-ка, а лучше - присядь.
        Кучецкой вышел, а я разглядывал горницу. Совсем неплохо стряпчий живет. Печь вон изразцами выложена, мебель из мореного дуба. Тяжелая, но век стоять будет и не скрипнет. В окнах стекла вставлены, а стекло дорого стоит.
        Не успел я все разглядеть, как вернулся Кучецкой, неся в руках шубу.
        - Держи, боярин, награду. Правда, не с государева плеча, но и я чего-то стою.
        Я смутился. Еще подумает, что я за наградой приперся. И только рот открыл, как Кучецкой засмеялся.
        - Бери-бери. Не последняя. Это от меня - за то, что не подвел, не ударил в грязь лицом. Государю я ведь тебя посоветовал - стало быть, за слова свои отвечать должен. Ты правоту мою доказал делом. Садись, чего вскочил? Добирался сюда, в Москву - как?
        - С Лыковым, на ямских лошадях.
        - На обратную дорогу подорожную грамоту дали?
        - Нет.
        Кучецкой помрачнел. Потом тряхнул головой.
        - Когда уезжать думаешь?
        - У меня, собственно, дел уже и нет. Думал после тебя и домой подаваться.
        - Ты вот что - не торопись. У меня переночуешь, места хватит. Ты в братчине состоишь какой?
        - Нет, - сознался я.
        - Э, брат, - не дело. Боярин боярина держаться должен. Понятное дело - не всякого. Хочешь со мной в братчине состоять?
        - Хочу, а что для этого надо?
        Федор засмеялся, хлопнул себя по ляжкам.
        - Ну, вы там, на Вологодчине, совсем заплесневели. Не обижайся. Братчина - это пивная братия. Зерно приво-зишь - ну, свою долю. Мои холопы пиво варят. Пару раз в год, а когда и чаще бояре, что в братчине, встречаются. Пива попить, в баньку сходить, дела обсудить. Коли вступишь в братчину, обратной дороги нет. И подсуден в случае чего, при споре, потом будешь только членам братчины. Понял ли?
        - Понял, согласен.
        - Ладно, зерна у тебя нет - это я уже понял, долю деньгами отдашь. Сейчас отдыхай, к завтрему готовься - слуга комнату покажет.
        Стряпчий позвонил в колокольчик. На звон явился слуга, забрал мою уже шубу и провел меня в гостевую комнату.
        Я снял сапоги, разделся и рухнул в постель. И в самом деле - надо отдохнуть. Устал я за эти дни - скачка в Москву, напряженная работа. Имею же я право устроить себе день-два отдыха?
        На следующий день стали собираться бояре. Двор быстро заполнился знатным народом, слуги отводили в конюшню лошадей.
        Бояре заявились без слуг и ратников.
        Меня пока никто не звал, и я находился в отведенной мне комнате, разглядывая с высоты второго этажа прибывающих бояр. Все лица были мне незнакомы. Да и откуда взяться знакомым, коли в Вологде сижу, а когда и выезжаю на государеву службу, так вокруг - бояре местные, вологодские.
        Наконец, вошел слуга:
        - Боярин, тебя ждут.
        Когда я вошел в огромную трапезную, стушевался. За длинным столом сидело человек тридцать бояр. Одеты - без изысков и украшений.
        Все с интересом разглядывали меня.
        Поднялся Федор Кучецкой.
        - Собрались мы, уважаемые бояре, дела наши обсудить, пива попить да нового члена принять.
        Поднялся боярин на дальнем конце стола.
        - А не уроним ли честь и достоинство свое новым членом?
        Мне и вовсе стало неловко. Уйти? Нет уж, буду стоять до конца. Не убьют же, да и опозорить не должны.
        Федор Кучецкой продолжил:
        - Честь свою не уроним, принимая боярина Михайлова. Дважды он мне доказывал, что разумен и умен, да и воевода вологодский, боярин Плещеев, о нем лучшего мнения.
        - А пиво пить может?
        Я и ответить не успел. Слуги внесли в зал огромную братину - ведра на три, с усилием подняли на стол, боясь расплескать пенный напиток.
        - Пусть докажет.
        Все с любопытством уставились на меня.
        Кучецкой толкнул локтем:
        - Пей!
        Ни кружки, ни другой емкости не было. Я сделал шаг к столу. Пенный напиток источал тонкий солодовый аромат. Я наклонил немного братину и припал губами к краю.
        - Раз! - дружно заорали бояре. - Два, три, четыре. Эй, нам оставь - видим, что можешь.
        Я поставил братину на место, отер пену с усов и бороды, перевел дух.
        - Ну что, братья, принимаем нового члена? Люб ли?
        - Люб, люб, - зашумели бояре.
        Федор повел меня за собой вдоль стола, за которым на лавках вольготно расположились бояре.
        - Боярин Кикин.
        Боярин привстал и пожал мне руку.
        - Боярин Пушкин.
        - Боярин Милославский.
        - Боярин Вельский.
        И далее пошло: Курбский, Куракин, Татищев, Телятевский, Троекуров, Романов, Апраксин, Горбатый, Румянцев.
        Федор называл и называл фамилии, а я просто обалдел. Да тут собран весь цвет боярства, люди, которые прославят себя навсегда и оставят след в истории России - а не они, так их потомки.
        Лица сливались воедино, сначала я еще пытался запомнить, но потом махнул рукой - в процессе общения запомнится само.
        Бояре пустили вдоль стола братину, отпивали и передавали дальше. Когда пиво кончилось, слуги унесли пустую братину и вернули ее наполненной до краев.
        После изрядной дозы свежего, холодного и крепкого пива все дружно набросились на еду. За столом стало шумно. Общались запросто, невзирая на занимаемые должности при дворе.
        Потом принесли вино, сменили закуски на горячее.
        А я уже есть не мог, живот был полон. Однако, передохнув, продолжил трапезу. Подходили бояре, чокались кубком с вином, выпивали.
        Часа через три голова пошла кругом. И не у меня одного - некоторые уже лежали лицом в тарелке.
        «Устал!» - говорили про таких наиболее крепкие питоки. Слуги бережно вынимали из-за лавки «уставшего» боярина и уносили. Я ушел сам, заблудился, но встреченный мною слуга довел меня до комнаты. Едва стянув сапоги, я рухнул на постель.
        А утром - о… о… о… Голову оторвать от подушки было нельзя, все плыло. Да и почему не быть похмелью? Вчера мешали пиво, вино, и все - в огромных дозах.
        Деликатно постучав, вошел слуга:
        - Тебя ждут, боярин.
        - Я не могу.
        - Все уже собрались.
        Я с трудом встал, слуга помог обуть сапоги, и с помятым лицом я отправился в зал. Ха-ха-ха! Большая часть именитых людей выглядела не лучше.
        - Немного пива - только поправиться, и - в баню, - предложил радушный хозяин дома.
        Почти в полной тишине бояре подходили к братине с пивом, прикладывались и отходили. Приложился и я. В голове полегчало - по крайней мере, перестали стучать молотки в висках и давить в затылок.
        Отправились в баню. Она тоже была огромна - не меньше, чем трапезная. Хорошо прогрета, видно - слуги топили с раннего утра.
        Банщик плеснул на камни квасом, потом еще. В воздухе запахло хлебом.
        - Будем париться али как? - спросил я банщика, стараясь предугадать вкусы и предпочтения именитых москвичей.
        - А кто как хочет.
        Банщик вернулся с целой ватагой молодых женщин, стыдливо одетых в сорочки.
        Бояре оживились, порасхватали девок. Кто постарше или перебрал вчера - на самом деле мылись, а девки охаживали их вениками, терли мочалками. Те, кто помоложе да был не сломлен вчерашним пиром, пользовали девок вовсю. Уж и рубашки их куда-то делись.
        Угомонились часа через два. Выйдя в обширный предбанник, уселись на скамьи, попили прохладного и ядреного кваса, закутавшись в простыни. Отойдя от жара бани, оделись и потянулись в трапезную.
        А там уже новые блюда - огромная севрюга, молочные жареные поросята, да шулюм перепелиный, да сладости восточные… Да как же без вина? Тут и рейнское, и мальвазия, и терпкое испанское, и наше яблочное, да меды стояные, да перевар. Пей кто что хочет.
        Я еще помнил начало, а потом - провал.
        … Очнулся я от скрипа полозьев. Что такое? Куда я еду? С трудом разлепил глаза. Совсем рядом с лицом тянулся санный след. Я пощупал рукою - я в тулупе, а сверху прикрыт дареной шубой. Куда же меня везут?
        Я собрался с силами и сел в санях.
        На облучке сидел возничий, помахивал кнутом.
        - Эй, любезный? Я где?
        - Знамо, в санях, боярин.
        - Сам вижу.
        - Тогда чего спрашиваешь?
        - Куда едем?
        - В Вологду, вестимо. Кучецкой приказал - доставить боярина в целости. Вон - и охрану дал.
        Я обернулся назад. За санями верхами ехали два ратника. Черт! Я упал на сено. Это же надо так упиться. Погрузили, как мешок с грузом, на сани, а я даже попрощаться и спасибо Кучецкому сказать не успел. Вот стыдуха!
        Я опять уселся в санях, потом сбросил шубу, тулуп, спрыгнул с саней и побежал за ними.
        - Эй, боярин, - обеспокоились верховые. - Ты чего это? С тобой все в порядке?
        - В порядке, успокойтесь, это я хмель выгоняю.
        Пробежавшись и изрядно вспотев, я быстро надел тулуп и уселся в сани. Стало получше, по крайней мере - голова не кружилась. Ни фига себе попировали. И в то же время распирала гордость. Сидеть за одним столом с именитыми людьми - уже честь великая. Кто я для них? Рядовой боярин, коих в каждой губернии - не один десяток. А в братчину приняли, посчитали за ровню. Все благодаря Кучецкому.
        А я же уехал, вернее меня увезли - пьяного в стельку. Осрамился, как есть опозорился. «Ладно, - успокаивал я себя, - не на бранном поле позор принял - тот не отмоешь, на всю жизнь останется, коли струсил. А за пиршественным столом упиться - еще не позор, вон другие бояре - тоже «устали», невзирая на высокое положение. И небось сейчас голову лечат, а не корят себя». Я успокоился.
        Ехать на санях пришлось долго. Замерзнув, сидя неподвижно, я соскакивал с саней и бежал. К моим выходкам верховые уже привыкли и не реагировали так остро, как в первый раз.
        Мы немного не доехали до Вологды - на день пути, как нас обогнал служивый, лихо крича: «Дорогу! Дорогу государеву гонцу!» Только вихрь снежный за его конем закружился.
        Ну - вот и Вологда. Надоела мне суетная Москва, здесь и дышится легче, и, кажется, даже стены милее.
        Мы подъехали к дому.
        - Ну что, ребята, переночуйте у меня. Подхарчитесь, да завтра и обратно.
        - Благодарствуем, боярин.
        Все трое поклонились. Федор показал гостям места в воинской избе, распорядился насчет лошадей. Я же степенно пошел в дом, хотя так и подмывало побежать. Однако нельзя, достоинство боярское не позволяет, дома все на виду.
        Я обнял и расцеловал жену, Васятку.
        - Вот я и дома. Простите великодушно, подарков не привез - не до того было.
        Вошел Федор.
        - Боярин, тут шуба в санях. Нести?
        Ох ты, господи, про подарок Кучецкого я и забыл!
        - Неси, конечно, это награда моя за труды.
        Федор занес шубу, Ленка взвизгнула.
        - Надень-ка, хозяин, шубу, покажись.
        Я надел шубу. Тяжела, московского покроя - до пят, рукава тоже почти до пола, в средине - прорези, чтобы руки выпрастывать. В такой шубе можно только стоять или сидеть - даже по ступеням подниматься неудобно. Про езду на коне и прочем, требующем хоть какого-то движения конечностями, и речи быть не может.
        В таком подарке принято в Думе боярской сидеть и потеть или суд править.
        - Повесь-ка ее, Лена, в шкаф, пусть висит - к обычной жизни она негожа.
        Лена вздохнула, огладила мягкий мех ладонями и унесла шубу. Вот так-то лучше.
        Ближе к вечеру заявился посыльный от воеводы.
        Ехал я к нему злой. Да сколько можно меня дергать? Я еще и в вотчине своей не побывал, а гонец тут как тут. Однако взял себя в руки: войдя к воеводе, поклонился, пожелал доброго здоровья, поинтересовался - как жена, как дети.
        Плещеев ответил обстоятельно. Затем огладил усы и бороду, уселся в кресло.
        - Уж не знаю, чем ты государю так угодил, знать, не зря в первопрестольную ездил, только что гонец указ государев привез. Читай!
        Я взял в руки затейливо украшенную бумагу, вчитался: «Освободить от сборов, налогов и тягот на год, исчисляя с февраля первого числа вотчину и хозяйство боярина Михайлова». Писано было витиевато, но смысл такой.
        - Везет же людям! - завистливо вздохнул Плещеев.
        - А чего вместо меня в Москву не поехал? Сыскал бы преступника, как я, и тебя освободили бы от налогов.
        - Вишь, не пригласили. Обскакал ты старого воеводу. Так, глядишь, вскоре и мое место займешь.
        - Я и своим местом доволен - на твое не претендую. Хотел бы чинов - в Москве бы остался, предлагали.
        - Неуж отказался? Ну ты и дурень - прости уж за прямоту, - изумился боярин.
        Я свернул государев указ, сунул за пазуху.
        - Погоди, не торопись. Гонец еще пакет привез - лично тебе в руки.
        Воевода протянул бумагу, свернутую квадратом и запечатанную сургучной печатью. Таких я еще не видел.
        Я осмотрел сургуч, орла на нем, сломал печать и развернул бумагу. «Братчина о тебе помнит. Прости, что отправил поспешно - срочные дела. Федор».
        Коротко и ясно. А я-то укорял себя всю дорогу, что уехал не попрощавшись. Не у каждого чина хватит благородства даже на такую короткую писульку.
        - Чего там? - полюбопытствовал воевода.
        - Письмо личное от стряпчего.
        Воевода покачал головой - то ли с укоризной, то ли завидуя.
        Я попрощался и вышел.
        К черту все дела - еду домой, отсыпаюсь, молюсь и пару дней проведу с семьей. На торг надо сходить, подарков купить. Для женщины и ребенка подарки - вещественное доказательство любви, уважения и заботы мужчины.
        Баня дома уже согрелась, и мы мужским коллективом - я, Васятка, Федька и сопровождавшие меня до Вологды ратники - пошли мыться.
        Самое милое дело - с дороги да в баньку. Ну а потом, как водится - застолье.
        Утром выспался. Когда проснулся, зашел Федька, доложил, что ратники кланяться велели - съехали утром со двора в обратный путь.
        Ну а я после завтрака с женой и сыном собрался на торжище. Денег взял достаточно - решил шубу купить жене, да не московскую, а новгородскую, где полы и рукава короче и в которой удобно ходить. И себе бы не помешало купить хотя бы доху. Я помнил уничижительный взгляд слуги в доме стряпчего - не бродяга ли в дом стучится? Тулуп - теплый, удобен на каждый день, но абсолютно непрезентабельный.
        Вот и купил жене шубу соболью из меха мягкого, легкого, удобного в носке. Себе взял доху - короткую, чуть выше колена шубейку из бобра. Мех ноский, не боится сырого снега, для меня - как нельзя лучше. А Васятке присмотрели доху волчью. Молодому парню - в самый раз: удобная, короткая и очень теплая. Все равно растет быстро, глядишь - на следующий год и маловата будет.
        Кошелек растряс сильно, но и покупки достойные. По улице пройдемся семьей - да хоть в церковь в субботу, сразу видно - семья боярская, не прощелыги какие идут.
        Дома еще раз примерили обновы. Всем понравилось. Особенно Лена долго крутилась у зеркала, потом заявила:
        - Милый, к такой шубе и шапка нужна, и чтобы в один цвет.
        Вот незадача - не предусмотрел, упустил.
        - Надевай шубу, идем на торг.
        Кто был бы против? Лена уже была в шубе, только в валенки нырнула да платок накинула.
        Обойдя на торге меховой ряд, я купил все-таки шапку - из соболя, одним цветом с шубой. Надела шапку жена, взглянул я на нее и обомлел. Красавица! Да и одета теперь так, что не стыдно и в Москве хоть к самому Кучецкому в гости заявиться.
        Отдохнув денек, я занялся текучкой, съездил в свою вотчину. Делать в Смолянинове зимой было почти нечего, крестьяне неспешно чинили инвентарь к посевной. После того, как по предложению Андрея пни от деревьев, что на стройку пошли, выкорчевали, угодья расширились, и хлопот по весне добавится.
        Дома вспомнил, что неплохо бы заняться старинным манускриптом. Все-таки вызванное мною привидение - даже затрудняюсь дать ему название - почти Старик Хоттабыч, только кувшина не хватает.
        Я вообще-то планировал весной или летом, по теплу, продолжить раскопки колодца и катакомб. Не все камеры и переходы подземелья я осмотрел досконально, да и предчувствие было, что мы открыли не все тайны старой карты и подземной части бывшей усадьбы князя Лосевского. Но сейчас зима, какие по морозу и снегу раскопки?
        Я заперся в кабинете. Взял в руку древний манускрипт, стал читать вслух непонятный текст. И вновь, как и в первый раз, задрожал воздух, появился сгусток - тумана или марева, в нем смутно виделось лицо. Когда лик его стал ясным, джинн или привидение зевнуло и ленивым голосом спросило:
        - Опять ты, самозванец?
        - Это почему же?
        - Боярское звание тебе не по наследству перешло, стало быть - самозванец. Чего вызывал?
        - Как тебя звать-величать?
        - Тебе без надобности. Это все?
        - Нет! Ты только о прошлом ведаешь или будущее тоже видеть можешь?
        - Что тебя интересует?
        - Мое будущее.
        - Оно темно, я не вижу тебя здесь.
        - Я перед тобой, как же не видишь?
        - Я бесплотный дух, а ты человек не этого времени и умрешь тоже не здесь. На этой земле, но не сейчас.
        - Поясни подробнее.
        Однако привидение разговаривать больше не захотело - облачко тумана быстро поблекло и исчезло, а с ним и мой бестелесный собеседник.
        «Э, нет, так не пойдет», - рассердился я.
        Я снова прочитал заклинание.
        Облачко и лицо появились вновь.
        - Экий ты настырный да надоедливый!
        - Зато ты невежлив - исчезаешь, не договорив. Ты подчиняешься заклинанию на манускрипте?
        - Конечно, разве ты не понял?
        - Если будешь дерзить и исчезать самовольно, сожгу манускрипт, понял?
        Привидение явно задумалось.
        - Нет, не торопись сжигать. Этот манускрипт в единственном экземпляре. Сожжешь его, и я навечно останусь в безвестности. Не подпитываясь от плотского мира, с годами и столетиями я зачахну.
        - Ишь, как разговорился, когда о себе любимом речь зашла. Теперь обо мне поговорим, тебе все равно делать нечего, если ты дух. Ты ведь и уставать не должен.
        - Я не знаю усталости, мне неведомы радости и огорчения.
        - Значит - зря существуешь.
        - Тебе не понять. Спрашивай - что хотел?
        - В подземелье еще есть камеры?
        - Есть, и не одна, есть даже в одной из них злато-серебро, которое вы, люди, так любите, что из-за него готовы убивать близких.
        - А еще что?
        Привидение скорчило гримасу.
        - Там еще есть Книга судеб. Каждый может прочесть в ней свою судьбу.
        Я растерялся слегка.
        - Занятно.
        - Этой книге нет цены, а многие, стоящие у трона, отдали бы все свое богатство, чтобы завладеть ею.
        - Ладно, по теплу доберусь я до нее. Ты вот что скажи - не ждут ли меня какие неприятности и беды?
        - Неприятности будут, но ты и сам с ними справишься. А беды? Пожалуй, что и нет. Возвысишься ты на время, это будет. Только…
        Туман внезапно стал светлеть, привидение померкло и исчезло - как растворилось в воздухе. Что за ерунда? Вызвать в третий раз? Не случилось ли с ним чего? Так я и помочь ничем не смогу. «Потом», - решил я, и так много интересного узнал.
        В подземелье забраться надо по весне - это уже решено, злато-серебро, конечно, не лишнее в этой жизни - но Книга судеб? «Вот бы полистать!» - загорелся я. А вдруг прочесть не сумею? Ведь в манускрипте тоже тарабарщина какая-то писана, понять невозможно. Найду книгу, а воспользоваться не смогу - то-то будет огорчение.
        Стоп, а что это чучело туманное говорило о моем возвышении? Неужели в Разбойном приказе поработать придется, заняв высокую должность? Неохота. Поподробнее расспросить бы привидение, но уж больно оно несловоохотливое, каждое слово тянуть как клещами надо. Посоветоваться бы с кем, только ведь к Савве, настоятелю Спасо-Прилуцкого монастыря, с этим не пойдешь. Он ведь поручал мне древние книги найти - я и нашел, утаив только этот манускрипт. Оказывается, там, в подземелье, таится до поры до времени еще более ценная вещь. Может быть - даже вероятнее всего - именно Книга судеб и была целью поисков? Только, похоже, скрывает от меня это Савва, может - боится, что зажилю. А что мне в той книге? Только бы узнать свою судьбу да судьбу Лены и Васи. Потом можно и Савве отдать. Или Кучецкому нужнее будет?
        Я заколебался. А впрочем, чего делить шкуру неубитого медведя? Надо сначала книгу найти и попытаться ее прочесть. Окажется она на старом, забытом языке, вроде древнеаравийского, что в мое время знали единицы из историков и археологов, и считай - все труды пошли прахом. А может, все это - средневековая дурь и предрассудки? Ну как может в книге, написанной не один век назад, быть предначертана моя судьба? И привидение или джинн - не знаю, как его назвать - цедит слова. Нет чтобы подробно и толково все рассказать. И о прошлом, и о будущем, тогда и книгу искать да читать не стоило бы.
        Глава 3
        Бурные впечатления прошедшего дня утомили меня: на тело навалилась усталость, глаза закрылись, и я не заметил, как погрузился в сон.
        Снился мне мой мотоцикл: лента шоссе летела под колеса, пахло бензиновым дымком. Кто не сидел на мотоцикле, а передвигался машиной, не знает этого упоительного чувства слияния с природой - когда ветер бьет в лицо и пахнет травой. Стоит чуть повернуть ручку газа, как целый табун лошадей под тобой мощно - так, что только держись за руль, - уносит тебя вперед, и дамочки с наманикюренными пальчиками в авто с тонированными стеклами остаются далеко позади…
        Я проснулся посреди ночи с тревожно бьющимся сердцем. Сон вызвал настолько сильные ностальгические чувства, что захотелось вот сейчас, немедленно вернуться домой, в свое время.
        Чу! А ведь и в самом деле пахнет дымом. Вернее - не так. Дымом зимой пахло всегда - топились печи для обогрева, печи на кухнях. Сейчас дым пах по-другому.
        Почуяв неладное, я, как был в исподнем, обул валенки, накинул на плечи тулуп и вышел на крыльцо. Ешкин кот! Горел дом на другой стороне улицы. Огня пока не было видно, но дыма было много. И пах он не дровами - примешивался запах горелой кожи, домашней утвари, тряпья.
        - Пожар! - заорал я и ворвался в воинскую избу. - Подъем! Пожар! Быстро всем одеться, взять ведра и багры и тушить!
        Ратники мои вскакивали с постелей, чертыхаясь, одевались, не попадая спросонья в рукава и штанины. Я тоже помчался домой, быстро оделся и выбежал на улицу.
        Вокруг дома уже сновали мои ратники, соседи, и подбегали новые люди. Они встали в цепочку и передавали наполненные водой ведра. Федька-заноза лил воду на стены.
        - Люди где?
        - Все здесь!
        - Я не про наших. Из дома где люди?
        - Не знаю, - растерялся Федька.
        Я ринулся в дом. А там уже дыма полно. Ночь на дворе, только зарево пожара светит в окна. Видно плохо, но дым идет поверху.
        Я встал на четвереньки и пополз. Одна комната пустая, вторая. В третьей сквозь треск горящих бревен услышал чей-то хрип. Я подполз к лавке. Сосед - запрокинул голову, но дышит. Тяжело дышит, с хрипом. Я бесцеремонно стащил его с лавки, ухватил за ворот исподнего, поволок из избы. Ногой распахнул дверь, вытащил соседа во двор.
        - Федор, оттащи его подальше и уложи на какую-нибудь подстилку. Ему свежего воздуха надо, вишь - угорел.
        - Боярин, ты никак снова в избу собрался? Погодь маленько, отдышись, - теперь мой черед.
        - Федя, комнату спереди и две слева я осмотрел. Ты смотри по правую руку. Только на четвереньках - дым поверху плавает, дышать нечем.
        - Понял!
        Федька исчез в дверях дома, я же встал на его место и стал поливать стены водой из ведер. На крыше гулко ухнуло, что-то обрушилось, полетели искры. Народ отбежал от горящего дома и стал поливать водой забор и сарай, чтобы пламя не перекинулось на соседние дома. Уже было ясно, что горящую избу не погасить - она обречена.
        Из двери вынырнул Федька. Был он черен лицом от копоти, кашлял от дыма, но тащил за собой за одежду женщину. Ее тут же подхватили соседки и понесли в соседнюю избу.
        - Все осмотрел?
        - Дальняя комната осталась, не смог. Баба уж больно тяжела, еле выволок.
        Я опрокинул на себя ведро воды и ринулся в дом.
        - Боярин! Куда! Вернись, не то сгоришь.
        Я набрал в легкие побольше чистого воздуха и, пригнувшись, побежал по коридору избы, натыкаясь в дыму на стены и утварь.
        Вот и дальняя комната. Я упал на колени - в дыму не видно ничего, пошарил руками по постели - пусто. Надо сматываться, с потолка уже падают горящие головешки. Напоследок бросил взгляд под деревянную кровать. Тряпье там, что ли?
        Я протянул руку и наткнулся на детское тельце. Ешкин кот! Чего он туда забрался? Я подхватил под мышку тело ребенка и рванул к выходу. Дым был уже везде - даже внизу, сильно припекало.
        Я выбежал во двор и, задыхаясь и кашляя, сунул малыша кому-то в руки.
        Крыша в это время рухнула, взметнув сноп искр и столб огня. Меня же согнуло в кашле. Кашлял долго, до рвоты, выплевывая черную дымную слизь.
        Остатки избы соседи заливали водой.
        - Пошли, боярин. На тебе вон тулуп прогорел, и волосы сзади на голове опалены. Тут уж и без нас справятся.
        Федька полуобнял меня, повел к дому. Глаза слезились, но кашель отступал.
        Дома, едва завидев меня, Лена всплеснула руками:
        - Да нешто ты в огонь лез?
        Федька подтвердил:
        - Ага, в самое пекло - в избу. Зато двоих вытащил.
        - Ты мне дороже, чем соседи! - в сердцах бросила жена.
        - Так людей же спас, - встрял Федька.
        И тут впервые за все время Елена сорвалась:
        - Молчи, холоп! Я за боярина беспокоюсь!
        Мы с Федькой молча переглянулись, и он ушел в воинскую избу. Я же поплескался на кухне тепленькой водичкой и отправился досыпать. И так уже утро скоро, считай - пропала ночь. Благо - зима, дел немного, можно и утром отоспаться.
        Я спал до тех пор, пока солнце через окно не заиграло лучиками на лице. «Часов одиннадцать, должно быть», - подумал я, проснувшись. В доме все ходили на цыпочках и говорили шепотом.
        - Хватит тихариться, я уже проснулся, - приоткрыв дверь, гаркнул я. - А если бы даже и спал, меня разговорами не разбудишь.
        Оделся, вышел во двор.
        От пожарища напротив тянуло противным запахом горелого. Среди возвышавшегося остова печи, черных бревен и обуглившейся хозяйской утвари ходили горестные погорельцы. «Надо будет им помочь встать на ноги, как велось на Руси во все времена», - подумал я. М-да, еще немного - и пламя перекинулось бы на соседние дома.
        Горела Русь, ежегодно выгорали улицы, а то и целиком села и города. Дома и избы деревянные, в подсобках - сено для лошадей, коров и мелкой живности, вроде овец. Печи - во всех домах, да иногда и не по одной. У меня, к примеру, так целых четыре: одна - для обогрева дома, другая, на кухне, - для приготовления пищи, третья - в воинской избе, и четвертая - в бане, и все при недогляде могут к беде привести. Хорошо хоть не курят, не дошло еще из Америки к нам это зелье. Это уж Петр Великий потом заразу эту привезет из Голландии.
        Шло время - прошла Масленица с ее веселыми гуляньями, кулачными боями и сжиганием соломенного чучела. А после нее, в свой черед, в свои руки взяла бразды правления весна. Снег сразу осел, везде появились лужи, и дороги через несколько дней развезло так, что они стали непроезжими.
        Я занимался с ратниками у себя во дворе, набивая руку, оттачивая свои умения и мастерство своего воинства. С утра и до обеда я гонял холопов до седьмого пота - не делая исключений и для приемного сына. Васятка уже вымахал с меня ростом, легко держался в седле, владел саблей и копьем. В свободное время с ним иногда занимался Демьян, обучая стрельбе из лука. Смотрел я на них из окна и думал - какое оружие покупать парню: лук или мушкет?
        Для стрельбы из лука сила нужна немалая, постоянные тренировки, да и капризен лук - боится влаги. Поэтому под дождем из него не стреляют. Испортить его - пара пустяков, а стоит дорого.
        Мушкет же громыхает сильно, ствол гладкий, прицела нет, относительно точно можно попасть пулей только с близкого расстояния, а заряжать долго, в минуту всего-то один-два выстрела, и то при определенном навыке, сделать можно. Но! При всех этих недостатках за огненным боем - будущее.
        Из мушкета Васятка уже стрелял, я его обучал сам. Но своего у него не было. А пора уже парня в походы брать, чай - боярский сын, и надо его приучать нести службу.
        «Ладно, время для выбора личного оружия еще есть, понаблюдаю пока со стороны за его успехами», - решил не торопиться я.
        Пока сохли дороги, заняться было решительно нечем. Народ сидел по деревням, селам и городам, и лишь отдельные всадники рисковали проехать по неотложным делам.
        Между тем я уже обдумывал свои действия по дальнейшим раскопкам подземелья - кого привлечь, что обследовать.
        Однако планы мои были внезапно нарушены. Явился Федька-заноза и доложил, что у ворот стоит монах и спрашивает меня.
        - Чего ему надобно?
        - Не сказывал, говорит - только боярину самому скажу.
        - Зови!
        Я спустился в горницу. Федька меж тем ввел в комнату монаха-чернеца.
        Был он в заляпанной грязью рясе, клобуке и рыжих от глины сапогах. Войдя, повернулся к красному углу, перекрестился, отвесил поклон иконам. Повернувшись, поклонился и мне и неожиданно густым басом, никак не вязавшимся с его щуплой фигурой, поприветствовал:
        - Здравия желаю, боярин!
        - И тебе того же. Присаживайся.
        Монах степенно прошел к лавке, подобрал полы рясы и уселся. Я молчал, выжидая - все же он ко мне пришел, а не я к нему, пусть первый и начнет разговор.
        - Поклон и привет тебе передает настоятель Савва.
        От нежданного приветствия и громового баса я вздрогнул.
        - Федя, выйди, нам одним поговорить надо.
        Федька вышел.
        - Правильно, лишние уши нам ни к чему. Плохие ноне дороги, однако - еле добрался.
        - Это же какая нужда привела тебя в мой дом?
        - Не сам, по велению настоятеля.
        - Внимательно слушаю.
        - Гость тайный в монастырь прибыл, в городе появляться не хочет, - понизив голос, сообщил монах. - Оба - и настоятель и гость - с тобой встретиться хотят.
        - Что, прямо сейчас?
        - Велено не мешкать.
        - Ах ты, господи! Да ведь на дороге лошадь по брюхо увязнет!
        - Мне велели - я передал, а ты услышал. Решай сам. А я в Никольский собор пойду.
        - Может, перекусишь?
        - Пост! - рыкнул монах.
        Ему бы с таким басом в хоре церковном петь, а не по дорогам грязь месить.
        Монах поклонился, осенил меня крестом и вышел. Федька проводил его до ворот. Я вышел на крыльцо:
        - Федя, запрягай!
        - Куда ж тут ехать? Коня только запаришь!
        - Я недалеко.
        Федька пошел на конюшню, я же стал собираться в Спасо-Прилуцкий монастырь. Оделся скромно, в темное, однако же саблю к поясу прицепил и пистолет за ремень сунул.
        В городе улицы были частично вымощены дубовыми плашками, потому ехать по ним мне не составило труда, а вот как только я выехал за городские ворота, так и остановился в задумчивости. На дороге была грязь - жидкая, перемешанная множеством ног и копыт тех бедолаг, которым попасть в город нужно было просто позарез.
        Стражник от городских ворот, видя мою нерешительность, посоветовал:
        - Ты по обочине, боярин, езжай, там потверже. Да полы кафтана за пояс заткни, меньше забрызгаешься грязью-то.
        Так я и сделал. Но тем не менее несколько верст до монастыря добирался не меньше двух часов. От коня перед воротами монастыря валил пар, и он дышал, как после долгой скачки.
        Не успел я спрыгнуть с коня и постучать, как ворота распахнулись и вышел уже знакомый привратник.
        - Заходи, заждались уже.
        - Попробовал бы сам добраться по такой дороге, - буркнул я.
        Пройдя знакомым путем, я постучал в дверь и, получив приглашение, вошел.
        За столом сидел настоятель Савва. Завидев меня, он поднялся, пошел навстречу. Мы поздоровались как старые знакомые.
        - Проходи, присаживайся.
        Я уселся.
        - Прости, что вызвал в распутицу, да нужда заставила.
        - Я уж привык, настоятель. Время выбираешь не ты, а обстоятельства.
        - Истинно так!
        Савва кашлянул, подав знак.
        Из темноты вышла мужская фигура в черном плаще и капюшоне. Я непроизвольно схватился за пистолет. Мужчина откинул капюшон.
        Ба! Да это сам Федор Кучецкой! Вот кого не ожидал здесь увидеть!
        Федор улыбался. Я шагнул ему навстречу, и мы крепко обнялись.
        - Ну, вижу, знакомить вас не надо, - довольно улыбаясь, произнес Савва.
        - Да уж не надо, - крепко хлопая меня по плечам, ответил Федор. - Это мой побратим, в одной братчине мы.
        - Гляди-ко! - удивился Савва. - А мне ничего не сказал! Садитесь, други, потом обниматься будете. Дело не терпит отлагательств. Я вас оставлю, поговорите наедине. - Савва поднялся и вышел.
        - Ты уж прости, брат, что в распутицу вызвал, сам понимаю - не время для поездок. Да дело тайное, государево. Как дали мне особое поручение - о тебе вспомнил. Не хочу, чтобы меня в Вологде видели, потому и остановился в монастыре, да и свиты с собой не взял - двух ратников, только для охраны.
        - Чем смогу - помогу.
        - Не перебивай. Расскажу вкратце, чтобы тебе понятнее было. Думаю, знаешь, что на престоле польском ноне Сигизмунд, да и о ярой ненависти его к русскому государю небось немало наслышан. Все мечтает, как бы города исконно русские себе под крыло взять. Хитер и коварен аки змей. Потому и снюхался с Магмет-Гиреем, крымским ханом. Грамотки ему шлет, дарами богатыми хана осыпает - подбивает варвара сего с юга Русь воевать. А сам внезапно от Литвы удар замышляет - города русские, и особливо Смоленск, победою себе вернуть. Нельзя, чтобы хищники объединились - смекаешь? - рубанул рукой Федор. - Государь желает союз их упредить. Нет у Василия столько рати, чтобы ворогов сдержать, Русь прикрыть с запада и с юга! Надо государю нашему замыслы Сигизмунда знать и монархов в Европе, союзных России, определить.
        Я внимательно слушал московского боярина, пытаясь узреть место самого Кучецкого в государевом замысле. Своей же пользы в том - из Вологодчины-то! - я и совсем не понимал.
        Видя мое замешательство, Кучецкой помолчал немного и решился:
        - Скажу тебе, почему это Магметка все тянет и выжидает. Так думаю: султан османский, Селим, хоть и жесток и честолюбив, да свой интерес к Литве имеет и с нашим государем торговую дружбу держит, потому и не велит хану бесчинства творить. О том послы наши из Порты доносят. Разумеешь теперь?
        Я из вежливости кивнул, хотя тайны московского двора меня занимали мало. Я терпеливо ждал главного - какую роль в сем Кучецкой уготовил мне?
        Увидев мое одобрение, Федор еще больше оживился.
        - Это ты еще не все знаешь, да то и не твоего ума дело - другие люди есть во всех делах разуметь. Магмет-Гирей мечтает сыновей своих с помощью государя нашего на царство в Казани и Астрахани возвести, да и под руку свою взять. И начнет тогда наследие Батыево под Тавридою срастаться… Для того и ищет дружбы Василиевой, что не может сам Астрахани одолеть. Вот и обещает Василию даже грамоту и дружбу саму с Сигизмундом порвать и от него отклониться, коли государь наш пошлет рати свои на Астрахань. Сам понимаешь, лед уже непрочный - реки скоро вскроются, судоходство не за горами, значит, решение принимать пора. Я тебя в государственные тайны посвятил. Надеюсь, у тебя хватит ума держать язык за зубами. Теперь понял, почему спешка?
        - Наворочено, однако, но суть понял. От меня что требуется?
        - Вот, в корень зришь. Я тайно поеду в Краков - есть у меня там людишки, в ближнем окружении самого Сигизмунда. Встретиться с ними надо, поговорить, узнать, коли получится - что Сигизмунд злоумышляет против государя нашего. Сам понимаешь - ратники в таком деле не помощники, московские бояре примелькались уже при дворе, а ты - в самый раз. При дворе тебя никто не знает, ты разумен - при случае и совет дельный дать можешь, и, случись какая оказия, знаешь, каким концом саблю в руке держать. И еще два момента. Подозреваю - в окружении государевом лазутчик Сигизмундов есть. Сам посуди - только государь с грамоткой к Магмет-Гирею, ан там уже послы Сигизмундовы с дарами.
        - Да, занятно, не иначе - после поездки мне предстоит лазутчика этого сыскать.
        - Не торопись, допреж в Краков съездить надо.
        - А второе что?
        - Ежели бы я из Москвы с собой кого из Посольского приказа взял, лазутчик тотчас бы Сигизмунду донес, а в Вологде твоим отсутствием никто не заинтересуется.
        - Ага, понял.
        - То-то и оно. Честь и ответственность на тебе большая. Я еду под видом купца, ты же оденься ратником - было у меня их двое, станет трое. Выезжаем через пару дней. Отдохнуть мне немного надо - уж больно трудна дорога, а там, глядишь, - и грязь чуть подсохнет. Так что жду тебя в монастыре в субботу. О деньгах в дорогу не беспокойся. Я же купец, и подорожная в том есть! - Федор засмеялся.
        Мы попрощались, и я пустился в обратный путь.
        Дома я сказал Лене, что уезжаю со срочным поручением в Москву. Подобрал одежду простого ратника, выбрал себе в дорогу дамасский клинок и пистолет с запасом пороха и пуль.
        На наше счастье, солнце светило вовсю, грязь подсыхала, и на третий день утром я стучался в ворота монастыря. Небольшой отряд Федора уже был готов, и мы выехали.
        За первый день пути мы с трудом преодолели верст пятнадцать. Лошади и всадники были заляпаны грязью по уши. На постоялом дворе долго пришлось отмываться и оттираться. Мало того, что самому, так еще и лошадь чистить требовалось.
        Второй и третий день были похожи на первый. Господи, да когда же кончится грязь!
        Но чем дальше мы продвигались к западным границам Руси, тем грязь становилась плотнее, и к пятому дню пути местами можно было даже пускать коней галопом.
        На порубежье стражники долго разглядывали подорожную, потом подозрительно спросили:
        - Коли купец, тогда где товар?
        - Я за товаром только еду.
        - К заклятым «друзьям» нашим? Ладно, езжайте. Коли денег много, поосторожнее будьте - на литовской стороне банда рыщет, иногда к нам перебирается, через рубеж. Давеча на сельцо напали, пограбили, полон увели. Маловато у тебя охраны, купец, в ватажке той сабель десять будет, не меньше.
        - Авось с Божьей помощью пронесет.
        На литовской стороне нас никто не остановил, глянули лениво на подорожную и махнули рукой:
        - Проезжайте.
        А дорога получше пошла - где мощеная, где грунтовки подсохли. Вестимо - сюда весна раньше приходит, да и снега зимой меньше было.
        За время в пути мы с Кучецким общались тесно и стали почти друзьями. Я понимал, что между мной и Федором пропасть, по крайней мере - не одна ступенька. Он - из столбовых дворян, приближенный к государю человек, наделенный большой властью и полномочиями. Я же - рядовой боярин, коих на Руси - сотни. Но - оказался в нужное время в нужном месте, потому стряпчий государев меня и приблизил. И еще - были у меня подозрения, что Кучецкой появился у Саввы не просто так. Что-то их связывало. Да и жалованные мне земли и грамотки не появились ниоткуда. Не Кучецкой ли тот человек в Москве, на которого опирается Савва и чьей благосклонностью располагает? А светская и духовная власть идут в связке, в одной упряжке.
        Но догадки свои надо держать при себе, все равно потом это как-то да должно подтвердиться. Не в меру любопытных и умных власть не любит.
        Так, без происшествий, мы проехали Литовское княжество и теперь скакали по дорогам Польши.
        Любая дорога когда-нибудь заканчивается, вот и наша тайная миссия подъехала к Кракову.
        Я с любопытством разглядывал старинный город - высокие каменные здания под черепицей, узкие улочки. Почти на каждой площади - костел. Площади и улицы мощены булыжником - Европа! - однако грязи везде полно, как и у нас. Вдоль улиц, у самых домов, текут зловонные ручьи. Централизованной канализации-то нет. А еще свою лепту - в виде навоза - вносят кони и прочая живность.
        Видимо, Кучецкой в Кракове бывал и раньше, потому как ехал по улицам уверенно.
        Недалеко от центра, в глухом переулке, мы остановились на постоялом дворе. Хозяин и Кучецкой поздоровались как старые знакомые. Федор довольно бойко говорил на польском, чем меня удивил. А вообще-то чего удивляться - при его должности поездки за рубеж бывают, наверное, часто, и языки знать надо.
        Мне отвели комнату вместе с ратниками. Мужики неплохие - чувствовалось, что вояки опытные, тертые. И на руках у них мозоли грубые не от сохи - наверняка от долгих упражнений с железом. Куда бы мы впоследствии ни заходили, сначала первыми - они, затем уж Кучецкой, а за ним, охраняя тыл, - уже и я.
        Федор остановился в соседней комнате.
        К вечеру он ушел, предупредив, что сопровождать его не надо, и заявился только ночью. Одет он был как русин - так называли русских, проживающих в Польше и княжестве Литовском. Даже если бы он и надел европейскую одежду, его бы все равно выдала борода. Европейцы были почти все бриты, но на голове - прическа. Русские же были бородаты, а брита голова. Правда, не у всех, только у воинов. Купцы, ремесленники, крестьяне и прочий люд голову не брили. У воинов это было необходимостью - меньше потела голова в войлочном подшлемнике, а случись рукопашная - за волосы врагу не ухватить.
        Мы с ратниками сидели безвылазно на постоялом дворе, ожидая распоряжений Кучецкого. Федор предупредил, чтобы без нужды мы в город не выходили - уж больно внешность наша живописная. А поляки и так русинов в своем отечестве за людей не считают, могут возникнуть ненужные нам конфликты. Паны - то бишь бояре польские - чванливы, заносчивы, высокомерны и крайне обидчивы. Из-за косого взгляда на паненку за сабли хватаются, причем пользоваться ими умеют неплохо. Так что проще сидеть на постоялом дворе, что мы не без удовольствия и делали. Пиво пить Федор разрешил как единственное послабление, а то чувствовали бы себя как узники в тюрьме.
        Три дня по вечерам Федор исчезал один, видимо - на встречи с нужными людьми. А на четвертый день попросил меня его сопровождать, приказав надеть темный плащ и взять оружие.
        Мы вышли с постоялого двора, как только стемнело. Моросил противный мелкий дождь, как осенью. Оно, может быть, и хорошо - людей на улице мало.
        Федор шел быстро, я - за ним, отстав на два шага. На перекрестке мы остановились под навесом.
        Вскоре из улочки выехала крытая карета и остановилась возле нас. Федор открыл дверцу, попросив меня остаться снаружи, сел в нее и закрыл дверь.
        Из кареты доносился приглушенный разговор двух мужчин. Я поглядывал - то по сторонам, то на кучера. Тот сидел на облучке, как истукан. Дождь лился ему на шляпу, стекая на одежду, но он даже не шевелился.
        Разговор в карете перешел на громкие тона, похоже - что-то не поделили, не договорились.
        Я насторожился и незаметно вытряхнул грузик кистеня из рукава в ладонь. Карета качнулась, не иначе - внутри завязалась борьба.
        Теперь настала пора вмешаться мне.
        Я вскочил на колесную ось и тюкнул кистенем кучера по виску. Он молча завалился на облучок. В следующий момент я прыгнул вниз и распахнул дверцу, другой рукой выхватив пистолет.
        На сиденье боролись - даже скорее барахтались - Федор и незнакомый мне мужчина. Для настоящей драки или борьбы в карете просто места нет - она узенькая и рассчитана только для двоих.
        Недолго думая, я перехватил пистолет за ствол и его рукоятью ударил незнакомца по темечку. Он обмяк и повалился на спинку. Я взял его руку, пощупал пульс: «Живой!»
        - Ты чего так долго, он меня чуть не задушил, - просипел Федор, потирая шею.
        - Я как увидел, что карета качнулась, оглушил сначала кучера, а потом - вот этого.
        - Ладно, обошлось на этот раз. Подвела меня эта гнида, - Федор ткнул кулаком в бок незнакомца. - Деньги взял, а дело не сделал.
        Федор высунулся из дверцы кареты, осмотрел улицу.
        - Никто не видел, как ты его?..
        - Нет, пусто на улице.
        - А и ладно. Добей его, и уходим.
        Федор выпрыгнул из кареты.
        Вот черт! Убить врага в бою - доблесть, а добивать оглушенного - не по мне, с души воротит. А деваться некуда. Очухается - всех нас сдаст, не выбраться тогда из Кракова.
        Придется инсценировать ограбление.
        Я заткнул за пояс пистолет, вытащил нож из ножен, срезал кошель на поясе незнакомца. Несколько раз легко чиркнул ножом по кистям, как будто незнакомец защищался руками от вооруженного ножом грабителя, и потом убил его ударом в сердце. Нож обтер об одежду убитого и вложил в ножны.
        Федор ожидал меня метрах в двадцати от кареты.
        Дождь моросил по-прежнему, и на улице - ни души. Это нам на руку, свидетелей - никого.
        Был уже поздний вечер, когда мы дошли до постоялого двора. Перед входом, где горел масляный светильник, Федор остановился, тщательно осмотрел мою одежду.
        - Крови не видать. Хозяин постоялого двора, хоть и куплен мною с потрохами, однако же большого доверия не вызывает, потому лучше не давать пищу для подозрений.
        Мы зашли под навес и, сняв мокрые плащи, отжали воду. В трапезной немного перекусили, попили вина. Федор больше молчал, погруженный в думы. Потом неожиданно спросил:
        - Ты по-ляшски говоришь ли?
        - Прости, Федор, не разумею.
        - Жалко. Пошли ко мне, посоветоваться надо.
        В комнате перед жаровней мы развесили плащи. От них пошел парок, и комната наполнилась тяжелым влажным духом.
        Федор показал рукой на скамью. Я присел и приготовился к разговору, расстегнув ворот. Боярин мерил комнату шагами, лицо его было угрюмым. Что-то, неведомое мне, угнетало его - я чувствовал, как непросто ему начать разговор, но терпеливо ждал, когда Федор соберется с мыслями.
        Кучецкой тяжко вздохнул.
        - Не удалось мне все задуманное свершить, Георгий. Можно сказать - не выполнил я задание государя. Единственное, что остается, - забраться в дом к одному человеку.
        Федор оглянулся на дверь, понизил голос:
        - Он посланник папы римского и при дворе Сигизмундовом вроде папского легата. Почти все списки грамот, что король посылает, у него есть. Надо бы нужную грамотку государю нашему, Василию, доставить. К самому Сигизмундову хранилищу не подобраться, да и тревога изрядная поднимется, а легат, я думаю, об утрате молчать будет. Коль и заметят пропажу - сделают новые списки с грамот, тем и кончится. Только вот как это сделать? - обреченно развел руками Федор.
        Боярин снова нервно зашагал по комнате, снедаемый тяжкими думами. Я понял, что у Федора нет не то что плана действий, - даже зацепиться было не за что. Боярин принялся рассуждать вслух:
        - Дом у легата - каменный, дверь из кованого железа, ну и прислуга, конечно. Штурмом дом не взять, он - как крепость. Обманом разве что в дом проникнуть? Что присоветуешь? - без всякой надежды посмотрел на меня Кучецкой и присел рядом.
        - А план дома есть? Где этот священник хранит списки грамот?
        - Рассказывал человеку моему конюх его о расположении комнат. Спальня легата и кабинет его на втором этаже. А вот где документы легат хранит - про то конюх не ведает. Мыслю - в кабинете.
        - Пойди еще попробуй в том кабинете найти бумаги нужные, - почесал я затылок. - Не на видном же месте они лежат!
        - Это верно, - снова вздохнул Федор. - Да что о кабинете говорить, когда мы не знаем даже, как в дом проникнуть.
        Боярин снова встал и зашагал по комнате. Ночную тишину нарушали только нервные шаги государева стряпчего. Я лихорадочно думал, пытаясь представить себе обстановку. Как назло - ничего путного в голову не приходило. Мимо прислуги незамеченным на второй этаж не проникнешь, они на службе не спят - обязанности свои несут справно. Вот! А когда спят? Эта мысль мне определенно понравилась. Я представил себе ночную операцию - действовать придется по обстоятельствам, тихо и быстро. Это - шанс!
        Мое оживление не осталось незамеченным - Федор вперился в меня взглядом.
        - Я проникну, - решился выручить побратима, хоть и не представлял пока, как это сделаю. - Только желательно легата из дома выманить, чтобы его ночью в доме не было.
        - Чего удумал-то? - недоверчиво покосился Кучецкой.
        - Не скажу пока, лишнее. Сделай так, чтобы легата на одну ночь дома не было, остальное - мои дела.
        - Попробую, - воспрянул духом Федор.
        - А грамотки с виду каковы? Я же прочесть не смогу, что там написано.
        - Если бы я их видел, сказал бы.
        - Так вдруг у него там целый мешок разных грамот - что же мне, все тащить?
        - А что еще остается?
        - Тогда решено: беру все, что найду. Повозку какую-нибудь недалеко от дома поставить надо. Если я ночью с мешком по улицам расхаживать буду - первые же встречные стражники за вора примут и в тюрьму отведут.
        Федор подумал немного:
        - Выполню, даже ратников своих дам, пусть недалече крутятся, в случае чего - тебе на помощь придут, отвлекут на себя слуг.
        - И еще мыслю: как грамотки возьму - кабинет поджечь. Даже если не только кабинет, но и что другое в доме сгорит, нам убытка никакого, а легат подумает - случайность. Пожар все следы скроет. Не украли бумаги, а сгорели они, сгинули в огне!
        - Молодец! Голова! - Федор хлопнул меня по плечу. - Теперь план есть, буду действовать. Как только удастся все подготовить, дело за тобой. А сейчас спать иди, я обдумать должен. Не так это просто.
        Я откланялся и пошел спать.
        Два дня прошли в томительном ожидании. Ратники из охраны Федора развлекались по-своему - играли в кости, и за проигрыш давали друг другу звучные щелбаны по лбу.
        Я наблюдал за состязанием взрослых дитятей, откровенно скучая. Хлопнула дверь, и мы услышали, как хозяин приветствует Кучецкого.
        Зайдя в свою комнату, Федор тут же позвал меня и плотно закрыл дверь. Эти два дня я его и не видел. Выглядел он осунувшимся, под глазами - темные круги. Видимо - в трудах и заботах ни поесть ни поспать толком не получалось.
        - Георгий, ты готов ли?
        - Чего мне особо готовиться?
        - Ох, не сорви дело. Много трудов и денег казенных потрачено на него. Сегодня папский легат будет на приеме у короля, потом - бал. Вернется он поздно, а может, и заночует во дворце. Мой человек постарается его всячески придержать. Повозку с лошадью я приготовил - уже стоит на постоялом дворе.
        Я выглянул в оконце. Федор перехватил мой взгляд:
        - Кучера отпустил. Ездовым посажу одного из ратников, другой неподалеку будет. Теперь все зависит от тебя. Не подведи. Как только списки сыщешь - в мешок и к подводе. А завтра с утра, как ворота городские откроют, надобно ноги уносить от греха подальше.
        - Согласен. Я готов. А то засиделись мы тут. А списки, если они в доме, сыщу!
        - Дай-то бог! Пойду к ратникам, надо им дорогу к дому показать да на месте определиться, где повозке стоять. Отдыхай пока, ночью не до того будет.
        - Уж бока отлежал.
        Я пошел в свою комнату, а Федор, забрав с собой ратников, ушел.
        Я улегся на постель. Никаких конкретных планов или предположений у меня не было. Я не знал, какая мебель в кабинете, да еще и уверенности не было, что искомые документы именно там окажутся. И времени у меня будет не много - часа три-четыре, если брать худший вариант, что легат после приема и бала сразу домой вернется, а не останется ночевать во дворце.
        Вернулся Федор. Ратники его как-то сразу посуровели - все-таки дело серьезное, это не в кости играть, баклуши бить.
        Стемнело. Федор нервничал. Вида он не подавал, но мерил шагами комнату, щелкал пальцами.
        - Пора!
        Ратники вышли из комнаты, и вскоре я услышал перестук копыт и погромыхивание колес повозки по булыжной мостовой.
        - Георгий, и нам пора! Очень тебя прошу - сыщи эти бумаги. Да, а мешок? - спохватился Кучецкой.
        - Уже приготовил.
        Мы вышли из постоялого двора и пошли по темным улицам Кракова. Навстречу попалась парочка мужиков, довольно разбойного вида, но связываться с нами они не стали. А может, и опытом горьким научены: чего ждать от русинов - неизвестно, лучше уж своих городских ляхов потрясти. Ну и правильно, зато живыми остались.
        Видимо, они это чувствовали звериным своим чутьем и обошли нас стороной.
        Мы завернули за угол, Федор придержал меня за руку.
        - Вон повозка, там Алексей. Трифон, второй ратник, на том углу стоит. Если что не так пойдет - легат раньше времени вернется или еще что приключится - он знак подаст: свистнет или камнем в окно запустит, по обстоятельствам. Так что уши на макушке держи. Коли кто из прислуги обнаружит тебя - не жалей. Тут, брат, большая игра и ставки высокие, пожалеешь - многими тысячами ратников наших за жалость такую расплачиваться придется. Сам дом легата - вон, на той стороне. - Он показал чернеющий в темноте высоченный особняк с остроконечной крышей и с оконцами в ее скате.
        - Да понял я!
        - Тогда с богом!
        Федор остался за углом - где и стоял.
        Я подошел к дому, осмотрелся. Кроме наших, никого и не видно. А Федор мне сейчас - только помеха. Пристанет потом - как ты проник в дом?
        Я не торопился, стараясь представить, где лучше пройти. Тут вход с железной дверью. Рядом - наверняка окно комнаты привратника. Да и где же ему еще быть? Справа от двери еще три окна. Дом неширокий - по фасаду метров двенадцать, но в три этажа. Окна узкие, как бойницы, да еще и решетками забраны. И в самом деле - не дом, а крепость.
        Под одним из окон я прилип к стене, вжался и прошел сквозь нее.
        Темная комната, ничего не видно, лишь слышно чье-то дыхание. Дыхание ровное - видимо, человек спит.
        Я застыл на месте, давая возможность глазам привыкнуть к темноте. Через несколько минут стала различима постель со спящим человеком, дверь. Туда я и направился и беспрепятственно прошел сквозь нее, попав в коридор. Здесь горело несколько светильников, давая довольно скромный, колеблющийся свет, но после темноты он показался мне настолько ярким, что я даже на секунду зажмурил глаза.
        Затем я двинулся влево - к входу. Лестница на второй этаж, по моим понятиям, должна быть там. И точно: каменная, довольно широкая, со щербинами лестница оказалась здесь. Осторожно ступая, чтобы в тишине не было слышно звука шагов, я поднялся наверх.
        Куда теперь? В коридор выходило не менее пяти дверей. Я прислушался. В доме по-прежнему тишина полная, жильцы спят.
        Я прошел через ближнюю ко мне дверь. Видимо, здесь - небольшая молельня. На постаменте крест с распятием Иисуса, в углу - деревянная фигурка Девы Марии. Горит свеча. И все! Комната пуста, тут ничего не спрячешь.
        Прямо через боковую стену, не выходя в коридор, я проник в следующую комнату. Здесь, без сомнения, спальня. Жесткое деревянное ложе застелено тонким шерстяным одеялом.
        Стоит бюро для письма с принадлежностями на нем, стол, несколько венецианских стульев с гнутыми спинками, шкаф для одежды. С него я и начал, только там, кроме ряс да пар черных же штанов, ничего не было. Открыл незапертый письменный стол - стопка чистой бумаги, перья. В бюро тоже пусто. Я не поленился, поднял одеяло, под которым - только голые доски.
        Не медля, прошел через боковую стену и попал - даже не знаю, как определить - в кабинет ли, библиотеку? Боковые стены были уставлены книгами на деревянных стеллажах. Посредине стоял низенький столик и два стула - не иначе как для приватных бесед.
        Застрял я здесь надолго. Сначала перелистывал книги - не прячет ли легат копии грамот, называемых списками, здесь. Но через полчаса понял - кроме книг, ничего не найду. Черт! Время неумолимо идет - даже бежит, а я пока так ничего и не нашел.
        Пойти осмотреть следующую комнату? Ну не может он хранить документы далеко от себя! Я неосторожно задел угол стеллажа. Раздался скрип, и стеллаж на пару шагов отъехал в сторону. От неожиданности меня пробил холодный пот, но я сразу ринулся туда. Темнотища полная, окна нет. Я взял из библиотеки светильник, чиркнул кресалом и вернулся в тайник.
        Ба! Да вот же они, документы! На небольшом стеллаже узенькой комнаты-пенала лежали свернутые трубочкой списки. Не просматривая и не читая - все равно не разумею по-польски, я стал укладывать их в мешок, который достал из-за пазухи. Мешок вскоре оказался полон, и я, недолго думая, уселся на него весом своего тела, смяв бумаги. Затем снова стал укладывать оставшиеся свитки. Все! Я забрал все до единой бумаги. Мешок стал объемным - как надутым, но веса почти не имел.
        Пора устраивать пожар и уносить ноги.
        Я попробовал поднести к дереву стеллажа огонь светильника, но дерево упорно не загоралось, хотя и было сухим. Щепочки бы сюда. Я вспомнил - книги! Рядом в комнате книги - это еще лучше щепочек.
        Я вытащил в библиотеку мешок, на обратном пути принес охапку книг, выдрал страницы, поднес к огню. Бумага сразу вспыхнула - я бросил ее на стеллаж в потайной комнате и выдрал еще несколько страниц. Огонь начал жадно поглощать книги.
        Со светильником я переместился в библиотеку и устроил пожар и здесь.
        Когда огонь набрал силу, я подбросил в него еще книг, подхватил драгоценный мешок и прошел сквозь стену в коридор. Здесь еще даже не пахло дымом, и я потихоньку сошел по лестнице вниз, хотя так и подмывало побежать.
        Прислушался - тишина. И вышел сквозь стену на улицу.
        Совсем рядом оказалась темная мужская фигура. Мы оба отпрянули друг от друга в испуге. Я вытряхнул из рукава в ладонь кистень, но фигура голосом Федора спросила:
        - Георгий, ты?
        - Фу! Напугал.
        - Взял?
        - Да!
        - Ходу отсюда!
        К нам уже спешил ратник Трифон, не спускавший глаз с дома. Мы почти бегом направились к повозке. Я забросил на нее мешок, и ратник Алексей, не мешкая, тронулся. Мы оглянулись. Несколько окон дома уже были ярко освещены разгоравшимся на глазах пожаром.
        - Леша, быстрее! - сказал Федор.
        - Нельзя торопиться, боярин! Только что стража проходила, внимание привлечем.
        - Ты прав, Алексей.
        Мы ехали по ночным узким улочкам Кракова медленно, даже вроде как с ленцой. А так хотелось соскочить с телеги и побыстрее оказаться на постоялом дворе!
        - Как прошло? Все бумаги взял?
        - Долго ничего не мог сыскать, пока не обнаружил потайную комнату со списками грамот. Все, что там было, прихватил. Все списки не входили в мешок, так я их примял.
        - Не беда, расправим, лишь бы бумаги нужные там были.
        Мы беспрепятственно добрались до постоялого двора.
        Ратник пошел распрягать лошадь и ставить ее в конюшню. Мы же с Федором поднялись наверх - в комнату, где он остановился.
        Трясущимися от нетерпения руками Федор стал развязывать веревки у горловины мешка, и это у него никак не выходило. Тогда он достал нож и разрезал ее. Перевернув мешок, вывалил из него бумаги на постель, схватил одну и стал читать, шевеля губами.
        - Ах, собака!
        - Я-то здесь при чем, - чуть не обиделся я.
        - Да я не про тебя! Вот она, грамотка-то эта, подлость Магмет-Гирея подтверждающая. Представляешь, о прошлом годе Сигизмунд в знак дружбы передал Магмет-Гирею тысячи золотых червонцев; тот золото взял, а сам послал четыре темника - это, почитай, сорок тысяч сабель - грабить южные земли короля. Говорил я тогда Василию, государю нашему, что совсем Магметке верить нельзя! Вишь, так и вышло. У этого басурмана ничего святого нет!
        Федор отбросил в сторону список грамоты, схватил второй, третий… Он быстро просматривал копии грамот, одну за другой отбрасывая их в сторону. Я ждал, наблюдая за ним - пока его лицо не выражало ничего, кроме досады. А вдруг нужной ему не окажется и операция наша бесполезна?
        Пока я слышал только отдельные замечания: «Нет, не то», «Опять не то», «Так вот что, оказывается, Максимилиан в Австрии предлагает…», «… великий магистр Альбрехт Бранденбургский…», «Ну, а эта хула на государя нашего им так не пройдет!»
        - Федор, потише, ночь уже, и у стен тоже уши бывают.
        - Верно! Прости, уж больно грамотки занятные.
        Перерыв с десяток документов, Кучецкой радостно вскрикнул и впился глазами в текст. Я понял: «Есть!» От души отлегло. А Федор сиял, поглаживая бороду и глядя на меня торжествующим взглядом.
        - Ну, будет чем государя порадовать, будет! - потрясал в воздухе свитком боярин. - Однако ж время не ждет! Георгий, уложи все поплотнее да прижми, чтобы мешок в глаза не бросался!
        Я уложил бумаги, потоптался на мешке. Стал он почти плоским, уменьшившись по крайней мере втрое по толщине.
        - Георгий, как тебе удалось в дом проникнуть? Я ведь смотрел за тобой. Стоял у дома и вдруг исчез. И обратно появился внезапно - как из ниоткуда. Ты, случаем, магией черной не владеешь?
        Я достал из-за пазухи крест.
        - Разве маги православные?
        - Ладно, потом поговорим. Главное - дело сделано. Домой приеду - не один день читать придется. Грамотки бы в целости только домой доставить. Сведения в них тайные да великие. Да, не зря говорят - все тайное когда-нибудь явным становится. Молодец, Георгий! Не зря я о тебе вспомнил, сразу ты мне понравился тогда. Однако надо собираться, поутру выезжать.
        А чего мне да ратникам собираться? Подпоясались, попили воды, оседлали лошадей - и готовы.
        Федор приторочил мешок у своего седла - опасался за груз.
        С утречка и тронулись в путь.
        Из города выехали беспрепятственно. Стражи на воротах больше присматривали за въезжающими, чтобы никто беспошлинно товар не провез. А с выезжающих чего взять? Пусть едут себе!
        Как отъехали от Кракова верст на пять, хлопнул звучно Федор себя по ляжкам да захохотал зычно.
        - Ты чего, Федя?
        - Удалось ведь, Георгий! Как дал государь поручение, думал - ни в жизнь такое выполнить невозможно. А ведь сделали! Домой доберемся - поведаю государю о твоих заслугах, пущай отметит. Может, землицы отписать желаешь?
        - Не! - испугался я. - На землю ратники новые нужны. Смотр скоро, а у меня в дружине одного воина не хватает. Если только сына выставить новиком. Он уж оружием владеть обучен.
        - Ладно, поразмыслю, какую тебе награду за службу верную вручить. То когда еще будет…
        - Верно, только еще до дома добраться надо.
        Мы гнали лошадей с утра и почти до самого вечера, остановившись только на обед - себе да лошадей покормить.
        Через несколько дней добрались до порубежья. Поляки, едва глянули на подорожную, махнули рукой:
        - Езжайте!
        Так же спокойно мы проехали и Литву.
        А на нашей стороне заминка случилась. То ли стражникам делать было нечего, то ли уж очень рьяно службу несли.
        Прочитав подорожную, они потребовали показать - что в мешке?
        - Не твоего ума дело! - резко бросил Федор.
        - Ты как, купчина, с ратником на службе государевой разговариваешь! - вспылил стражник и наставил на Кучецкого острие алебарды. - Ну-ка слазь!
        Я вмешался:
        - Зови старшего!
        Страж сунул пальцы в рот и засвистел по-разбойничьи. Из небольшой сторожки вышел десятник, что-то дожевывая на ходу.
        - Вот, отказывается мешок к досмотру предъявить, - пожаловался страж.
        - Ты чего, купчина?! Плетей отведать захотел?
        Я спрыгнул с коня, подошел к десятнику.
        - Ты что, ополоумел? Стряпчего государева, боярина Федора Кучецкого не узнал? Сейчас и сам плетей отведаешь, и вся стража твоя! Протри глаза!
        Десятник смутился:
        - Не знаю я в лицо стряпчего, да и в подорожной про то ничего не писано! Сказано - купец, по делам торговым.
        - Коли неприятностей хочешь - зови боярина, что стражей ведает. Вы откуда?
        - Костромские мы.
        Кучецкому надоело слушать наши препирательства.
        - Боярина ко мне! - рявкнул он.
        Один из стражников сел на коня и умчался галопом. Остальные окружили нас, наставив копья.
        Через полчаса вернулся стражник, и с ним боярин - зрелого возраста муж. Едва завидев Кучецкого, он поклонился ему в пояс:
        - Здрав буди, боярин!
        - И тебе того же. Чего это люди твои на нас окрысились?
        - Прости, боярин, не признали. Ну - чего с оружием на изготовку? Плетей захотелось?
        Ратники опустили копья и отошли в сторонку. Вестимо - от своего начальника можно не только плетей отведать.
        Мы тронули поводья.
        - Боярин! Поосторожнее, ляхи пошаливают на дороге.
        - Ну так не зевайте! Чем здесь путников мурыжить попусту, леса бы прочесали.
        Отдохнувшие кони понесли легко.
        Мелькали мимо кусты, деревья, затем показалось первое село. Вернее - даже еще не само село, а колокольня церкви.
        - Там и остановимся, уже не стоит опасаться - мы на своей земле!
        Мы быстро нашли в небольшом селе постоялый двор. Хозяин - явно на польский манер - повесил на заборе вывеску, где коряво было написано: «Постоялый двор Агеева», а также нарисован поросенок на вертеле и кружка с пеной.
        - Гляди-ка, прямо как у ляхов! - заметил один из ратников.
        Прислуга увела коней в конюшню, а мы пошли в трапезную. Поели нашей, русской кухни блюд, попили нашего пива. Хозяин лично, ввиду отсутствия других гостей, провел нас в отведенные комнаты. Федор расположился отдельно, я - в комнате рядом с ним, а воины - в комнате напротив Федора.
        Я снял сапоги и кафтан - дальше раздеваться не стал, положил рядом с собой саблю, а в изголовье, под подушку, сунул пистолет. Привык я так спать в походах. Да и то: застигнет враг врасплох - голым не повоюешь.
        Заснул сразу: у поляков спал вполуха и вполглаза - вымотался. Но выспаться мне не дали.
        Далеко за полночь в селе раздались крики. Проснулся я мгновенно, сел в постели, прислушался - не показалось ли?
        Нет, был слышен звон оружия, крики детей и женщин. Не та ли это банда поляков, о которой предупреждали порубежники?
        Я быстро обулся, надел кафтан, опоясался саблей, пистолет - в руку. Выбежал в коридор, а ратники Федора уже там - одеты и обуты, к Кучецкому в дверь стучат.
        - Ну, чего там? - послышался сонный и недовольный голос государева стряпчего.
        - Поднимайся, боярин. Похоже, поляки на село напали.
        Вскоре Федор уже вышел к нам, одетый и с мешком в руках.
        - Коли случится со мной что, мешок доставить в Посольский приказ, там уж знают, что делать. Седлайте коней, уходим.
        - Может, здесь пересидим? В избе обороняться удобней, - сказал Алексей.
        - Подпалят избу - и все дела, - ответил я. - Быстро в конюшню!
        Ратники побежали седлать лошадей.
        Федор повернулся ко мне.
        - Мешок с грамотками сейчас дороже любого села. В драку не ввязываться, будем прорываться и уходить. Понял?
        Я кивнул.
        - За мешком следи пуще, чем за мной.
        Мы побежали к выходу. Крики раздавались уже в ближних избах.
        У ворот стояли готовые лошади. Оба ратника подтягивали подпруги.
        Мы поднялись в седла. Первым выехал Алексей, за ним Федор, потом я, и замыкал нашу кавалькаду Трифон - второй охранник.
        Битва кипела где-то рядом. Деревенские мужики отбивались топорами, косами. Бабы визжали, дети кричали.
        Трифон крикнул мне:
        - Может, поможем?
        - Нельзя!
        Мы во весь опор скакали по деревенской улице и уже почти поверили, что ушли, как впереди возникло несколько всадников.
        - Стой, пся крев!
        Я сместился чуть в сторону от Федора и выстрелил на голос. В той стороне вскрикнули - видимо, пуля нашла цель, и прогремел ответный выстрел. Алексей упал на шею коня. Мы же гнали вперед, не сбавляя хода. Один из всадников кинулся нам наперерез, но с ним вступил в бой Трифон. Теперь мы с Федором остались одни и, не жалея, пришпоривали коней.
        Версты через две, когда не стало слышно криков и выстрелов, мы остановили лошадей. Гнать в такой темноте по незнакомой дороге - чистое безумие. И так нам несказанно повезло, что ни один из коней не споткнулся и никто из нас не сломал себе шею.
        Но я рано радовался.
        - Георгий, посмотри, по-моему, я ранен, - попросил Федор.
        Я соскочил с коня и помог спуститься Федору. Весь рукав его кафтана был липким от крови. Темно, не видно ничего. Я снял с луки седла веревку, отмотал от нее кусок и, отрезав, перетянул ему руку почти у подмышки импровизированным жгутом, чтобы остановить кровь.
        - В седле удержаться сможешь?
        - Постараюсь, - сквозь зубы ответил Кучецкой.
        Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.
        Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут - в данном случае веревку - нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.
        Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.
        Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:
        - Кого тут ночью нечистая носит?
        - Эй, холоп, здесь боярин раненый. Прими лошадей да в избу проводи, надо помочь.
        - Ах ты, беда какая! - Селянин бросился открывать ворота.
        Заведя лошадей, я помог Федору спуститься на землю. Он уже сильно ослаб - стоял на ногах с трудом, его качало.
        - Мешок не забудь, - прохрипел он.
        - Не забуду, Федя, не забуду.
        Я помог ему зайти в избу, а фактически - затащил на себе, усадил на лавку. Сам же - бегом во двор, схватил мешок с бумагами и - снова в избу.
        Федор уже лежал на лавке в беспамятстве.
        - Света дай! - прокричал я хозяину.
        - Сейчас, сейчас!
        Он засуетился, зажег сначала лучину от лампадки перед иконой, а потом уже - масляный светильник.
        Я ножом взрезал рукав кафтана. Твою мать! Пуля попала в плечо и, по-моему, задела плечевую кость, зацепив какой-то сосуд. Кровь уже запеклась сгустками, в данный момент не кровило, но стоило мне отпустить веревку, что я использовал вместо жгута, она заструилась вновь.
        Черт! Как не вовремя! И инструментов никаких нет. Я же ратником здесь был - не лекарем.
        - Так, давай иголку с нитками, да попрочней, не гнилых. Перевар есть?
        - Есть.
        - Неси быстрее, да тряпок чистых поболе прихвати. А потом найди мне две ровные палочки с локоть длиной.
        Ждать пришлось недолго. Селянин принес иголку, нити и кувшин с переваром - мутной жидкостью с сильным запахом сивухи.
        Я щедро полил ею рану, плеснул себе на руки, достал нож из ножен и прокалил его острие и иглу на огне светильника. Огонь - лучший стерилизатор, такой способ применялся еще в Древнем Риме.
        Вздохнул тяжко - свет скудный, инструментов нет - как не опечалиться - и ножом разрезал кожу. Теперь я увидел все страшные последствия выстрела ляха: мышцы разорваны, месиво из костных отломков, крови и кусочков свинца.
        Федор застонал, дернул рукой.
        - Тихо, тихо, Федя, потерпи!
        Мне удалось найти расплющенную пулю, подцепить кончиком ножа и удалить ее из раны. Небольшая артерия кровила, и я, поддев ее иглой, перевязал ниткой. В моем времени, в современных условиях, меня за такую работу лишили бы диплома.
        Соединив мышцы, я сшил их, а на кожу наложил швы, но не стягивал ее и узлы не вязал. Такие раны, если их ушить, будут гноиться, а ежели оставить свободный отток для экссудата и гноя, заживают быстрее.
        Перемотав предплечье чистыми холстинами, я приложил к руке поданные крестьянином палочки и примотал их, сделав своеобразную шину из подручных материалов.
        Все! Я сделал то, что было возможно в этих условиях.
        Вымыв руки, я уселся на лавку передохнуть. Полежать бы, да нельзя.
        - Вот что, хозяин, давай перенесем боярина на постель.
        - Жена у меня там.
        - Пусть на лавке пока поспит, - грубо ответил я.
        Хозяин согнал с постели жену.
        Мы вдвоем с хозяином еле перетащили тяжеленного Федора. Уложив, сняли с него кафтан и сапоги. Стряпчий был в беспамятстве.
        - Ну, Федор, ты свое дело сделал, теперь лежи, выздоравливай.
        Хоть и не слышал - не мог слышать меня Федор, но мне хотелось как-то его приободрить, чтобы он понял - не бросил я его в тяжелую минуту.
        - Вот что, хозяин, - звать-то тебя как?
        - Антоном.
        - Бери, Антон, любую из лошадей, на которых мы приехали, да скачи до своего боярина - пусть пулей летит сюда.
        - Рано же еще, он меня и слушать не станет, а то еще хуже - выпороть велит.
        - Тогда передай ему, что, если он с рассветом не явится, его самого запорют до смерти и вотчину отберут. Понял?
        - Это ты, что ли, запорешь? - хитро прищурился Антон.
        - У меня власти такой нет, а вот у него, - я показал на Федора, - есть. Все! Садись на коня, и чтобы я тебя без боярина здесь не видел.
        Крестьянин, бурча что-то себе под нос, вышел.
        Устал я. Вчера весь день в седле, ночью ляхи выспаться не дали.
        Я уселся на лавку, смежил веки.
        А проснулся от грубого тычка в бок. Оказалось, я позорно уснул, боком улегся на лавку и проморгал появление боярина.
        Я открыл глаза. Рядом со мной стоял толстый и вальяжный боярин - в летах, судя по седым усам и бороде.
        - Это ты меня высечь собрался? - гневно спросил он.
        Я встал, потянулся и зевнул, демонстрируя полную независимость.
        - Не я, а он, - кивнул я на постель.
        - Если он такой же прощелыга, повешу обоих! - рыкнул боярин.
        - А ты подойди, может - узнаешь, - посоветовал я.
        Боярин твердой походкой подошел к постели, сдернул одеяло, сшитое из лоскутков, всмотрелся в лицо Федора, охнул и подошел ко мне. Походка его утратила твердость, а в лице появилась растерянность.
        - Неуж сам стряпчий государев? - поразился он.
        - Он самый и есть. Высечь или повесить не раздумал еще?
        Неожиданно боярин бухнулся на колени.
        - Не губи. От незнания я, обидеть не хотел.
        За обещание высечь или повесить вельможу высокого чина или ближнего боярина казнить могли люто, невзирая на заслуги.
        Приехавший боярин струхнул не на шутку. За такую неслыханную дерзость он и сам головы лишиться мог, и семейство его извели бы под корень. Ну а землица отошла бы в казну.
        - За вотчиной не смотришь! На твоей земле ляхи бесчинства творят! Государева стряпчего чуть не убили - ранили тяжко, а ратники его все до единого полегли. И ты еще повесить нас хотел?! - нагнетал я обстановку.
        - Не губи, милостивец! - чуть не в голос завыл боярин.
        - Встань! Как звать тебя? Кого упомянуть мне государю?
        - Троекуров я, боярин местный. Дед мой здесь жил, отец, теперь вот я. Про ляхов не слыхивал, да и о беде со стряпчим - тоже, иначе бы давно уже здесь был, - оправдывался боярин.
        - Хорошо, делом вину искупишь - умолчу о тебе государю.
        - Все, все сделаю, что смогу! - ударил себя кулаком в грудь боярин.
        - Так. Слушай внимательно. Перво-наперво приставь к избе ратников своих - человека три-четыре, да чтобы из лучших.
        - Сделаю.
        - Ключница твоя пусть о пропитании нашем озаботится.
        - Невелики заботы.
        - Не дослушал еще. Сам же немедля в Москву, в Посольский приказ поедешь - аллюром три креста. Передашь там - ранен Федор Кучецкой, отлеживается. С ним - документы важные. Пусть распорядятся - стрельцов для охраны пришлют да повозку какую. Отойдет от ран стряпчий государев, да и двинемся в первопрестольную.
        - Все сделаю, как велишь. Вот те крест на том! - Боярин перекрестился.
        - Ступай, не мешкай.
        Боярин выбежал из крестьянской избы как ошпаренный. Я же проверил пульс у Федора - частит, и опять прилег на лавку.
        Вскоре во дворе раздался топот копыт, выкрики. Я вскочил, выхватил саблю и - во двор.
        Тьфу ты! Дружинники боярские прибыли для охраны.
        Перестарался Троекуров с испугу, десяток прислал, заглаживая вину.
        Он самочинно расставил ратников вокруг избы и у ворот. Причем поставил грамотно - каждый из воинов видел соседа справа и слева.
        - Исполнено, боярин! - подскочил ко мне Троекуров.
        - Старший кто?
        - Вот он! Митька, подь сюды!
        К нам подбежал зрелого возраста боевой холоп, на руке и лице виднелись старые шрамы.
        - В избе старший он, - Троекуров указал на меня холопу. - Пока меня не будет, подчиняешься только одному боярину… - Троекуров замялся.
        - Георгию Михайлову, - подсказал я.
        - Ну вот, вроде все. Так я поехал? - Троекуров посмотрел на меня.
        - Езжай! Не перепутай ничего.
        - Как можно!
        Боярин вскочил на лошадь, пришпорил ее. За ним последовали двое его дружинников.
        - Дмитрий!
        - Слушаю, боярин, - подскочил ко мне старший дружинник.
        - Не шумите, там, в избе, боярин знатный, ляхами раненный, ему покой нужен - тяжко ему.
        - Понял.
        Я вернулся в избу и снова улегся на лавку.
        Часика два удалось вздремнуть, и поднялся я слегка взбодренный. Первым делом - к Федору. Лоб горячий, повязка подмокла сукровицей, пульс на раненой руке есть. Как бы нагноение раны не получилось. Я кликнул хозяина избы.
        - Вот что, Антон, поищи подорожник.
        - Да ты что, боярин, не время ему еще.
        - Походи по пригоркам, одним словом - где солнышка побольше и потеплее. Может, и найдешь несколько листиков.
        Я сунул хозяину серебряный рубль - все равно ведь за постой платить надо. Антон обрадовался страшно невиданной щедрости, захватил с собой жену, и они отправились на поиски подорожника.
        Я уселся на лавку и задумался - все ли правильно сделал? Не упустил ли чего существенного? Может, правильнее было бы самому с мешком грамот скакать в Москву? Только тогда Федор без моей помощи загнуться вполне мог бы. А документы важные - я чувствовал, что по их получении политика государства может резко измениться. Что дороже - жизнь моего побратима Федора или документы? Совсем непростой вопрос.
        Размышления мои прервала ключница троекуровская. Постучав в дверь, она вошла в сопровождении служанки. В плетеных корзинах принесли снедь. Ого! Да тут на всех еды хватит, не только на нас двоих.
        С поклоном они положили еду на стол и молча вышли.
        Я попробовал осторожно разбудить Федора, но он лишь стонал. Ладно, попозже попотчую, когда в себя придет.
        Я наелся сам, оставив Федору куски получше, остальное отдал дружинникам - надо ведь и о служивых позаботиться. Впопыхах Троекуров, возможно, забыл распорядиться об их кормежке.
        К обеду пришел в себя Федор - застонал, прохрипел что-то.
        - Тут я, Федя.
        Я поднес к губам Федора кружку с разбавленным вином. После кровопотери организм обезвожен, и раненые не столько есть хотят, сколько пить.
        Федор жадно выпил, еле слышно попросил еще. Я поднес еще одну кружку, подложил для удобства вторую подушку ему под голову. Федор откинулся на них, обвел мутными глазами избу. Я понял, что он хотел увидеть.
        - Федор, я с тобой, и мешок с документами здесь. Ты серьезно ранен в руку. Пулю я вытащил, однако крови ты потерял много, да и рука сломана - пуля в кость угодила. Боярин местный, Троекуров, охрану из дружинников своих вокруг избы поставил да в Москву подался по моему велению, в Посольский приказ. Думаю, недели через две повозка для тебя прибудет, а к тому времени ты и сам немного окрепнешь. Тогда вместе и поедем в первопрестольную - с бумагами. Заждался уж небось государь вестей-то.
        Федор выслушал мой монолог и слабо кивнул головой - понял, мол. Затем смежил веки и уснул. Ну и слава богу - сон для больного или раненого нужен не меньше, чем уход.
        А вскоре и Антон с женой заявились. Хозяин принес листьев подорожника - маленьких и всего несколько штук.
        - Все ноги стоптали, пока нашли, - радостно сообщил крестьянин.
        Я обмыл листья, размотал на руке холстину, приложил листья к ране и снова наложил повязку.
        - Антон, еще одно поручение - с березы сдери кору аккуратно, надо лубок на руку вместо палок наложить.
        - Это мы запросто. Берез вокруг полно. - Антон ушел.
        Глава 4
        В заботах и уходе за Федором прошло десять тревожных дней. Он уже окреп, пошел на поправку. Сам мог вставать, сидел за столом, потихоньку ходил. Но был еще слаб - быстро уставал, часто присаживался отдохнуть. Рана-то затянулась, а вот перелом давал о себе знать. Но меня радовало, что он мог шевелить пальцами, и рука не потеряла чувствительности. Стало быть - нерв цел, не перебит, а то бы рука плетью висела и в дальнейшем усохла.
        Как-то после обеда Федор спросил:
        - А кто мне пулю доставал из раны и врачевал ее? Что-то я лекаря здесь и близко не видал?
        - Федя, да я сам все и делал.
        - Иди ты! - изумился Федор.
        Находившийся в избе хозяин подтвердил:
        - Он, все он делал. Раненого тебя в избу на себе затащил, при светильнике руку резал, потом моей иглой штопал, затем меня за березовым лубком гонял да подорожник искать.
        - Не знал я, Георгий, за тобой такого умения. Ан ты не только сыскать кого можешь, но и на ноги поднять. Выходит - жизнью я тебе обязан?
        - Опосля долгами сочтемся, Федор.
        - Не люблю я в должниках быть, - мотнул головой Кучецкой.
        И этим же вечером в деревню на взмыленном коне ворвался Троекуров, а за ним с гиканьем летели на вороных конях стрельцы, числом не менее двух десятков.
        В селе сразу сделалось шумно. Троекуров взялся людей на постой определять, а стрелецкий старшина к Федору направился. Тот, заслышав шум, сам вышел на крыльцо.
        Стрелецкий старшина поклонился в пояс.
        - Привет тебе государь передает и здоровья желает. Надеется вскорости тебя в покоях своих увидеть. Мы посланы для охраны, повозка отстала изрядно, но дня через два-три будет.
        - Хорошо! - Федор огладил бороду. - Значит, в ближние дни и домой поедем.
        Повозка и в самом деле притащилась через три дня.
        Мы простились с Троекуровым, о радении которого Кучецкой обещал государю слово замолвить. Боярин поместный при этих словах Федора стрельнул в меня глазами, но я сделал вид, что меня происходящее не касается. Расставаясь, Федор протянул ему снятый с пальца перстень. Троекуров воспрял духом и оглядел своих дружинников - все ли видели, как сам государев стряпчий со своего пальца снял и подарил ему перстень?
        Стряпчий уселся в повозку, я уложил в ногах драгоценный мешок с документами. Сам сел верхом, и мы тронулись в Москву.
        Впереди и сзади ехали стрельцы с бердышами на изготовку, грозно поглядывая по сторонам. Кавалькада потянулась из села.
        Антон с женою, стоя на околице, еще долго махали на прощание руками - Федор в награду щедро сыпанул им серебра.
        Мы ехали по грунтовой дороге в Москву. Повозку с Федором трясло на ухабах, и я беспокоился - как он перенесет дорогу. Вообще Федор оказался мужиком стойким - при ранении пулей в кость и огнестрельном переломе с кровопотерей обычно бывает шок, и при этом люди почти сразу теряют сознание от нестерпимой боли. Он же еще некоторое время после ранения держался в седле. Одним словом, крепок здоровьем и мужественен оказался московский боярин! А еще, наверное, сильное чувство долга и ответственности за мешок с добытыми такой ценой документами. Ведь только когда ему стало совсем уже плохо, он попросил меня о помощи. Я же в запарке ночного бегства от ляхов и внимания-то сразу на состояние стряпчего не обратил. Ну, скачет Федор, значит, все в порядке.
        Ехали долго, до вечера. Я уже беспокоиться за Федора начал - как бы хуже не стало.
        Мы остановились на постоялом дворе, заполнив его целиком. Я осмотрел руку Федора и остался доволен его состоянием.
        А на следующее утро - снова в путь. И так - десять дней.
        Конечно, верхами добираться было бы значительно быстрее. Но этого не позволяло ранение Федора.
        И вот настал день, когда мы добрались до предместий первопрестольной.
        Въехав в город, наш небольшой отряд сразу направился к Посольскому приказу, что располагался тогда на Неглинной. Федор сам сошел с повозки, я подхватил мешок, и мы вошли в здание приказа. А навстречу уже спешил дьяк - поклон отвесил Федору, поздоровался. Федор поприветствовал дьяка, махнул мне правой - здоровой - рукой.
        Я передал дьяку мешок, добытый нами с таким трудом.
        - Сам грамотки просмотри. Самое интересное мне покажешь, да не медли - завтра к государю идти.
        - Дык когда успеть мне? - опешил дьяк.
        - Помощники у тебя для чего?
        - Сделаем, боярин, как велишь, - склонился в поклоне дьяк.
        - То-то! Прощевай.
        Мы вышли. Я остановился на крыльце, раздумывая - сразу домой, в Вологду, возвращаться или отдохнуть на постоялом дворе?
        Федор, уже усевшийся в повозку, повернулся ко мне.
        - Ты чего встал, Георгий?
        - Думаю вот - домой сразу ехать или…
        Федор меня перебил:
        - Я разве тебя отпускал? Ко мне домой едем, уж как-нибудь найдется комната да кусок хлеба для побратима.
        «Кусок хлеба» обернулся длительным застольем. Федор ел и пил умеренно - больше говорил, но ни разу не проговорился за столом о том, где мы были и что делали. С негодованием повествовал о подлых ляхах, что делали вылазку на нашу землю, о ранении своем, сожалел об убитых ратниках своих, но о посещении Польского королевства, тайной миссии нашей и добытых документах - ни полслова. Хотя за столом сидели домашние да несколько бояр.
        Честно говоря, я чертовски устал после дороги и, поев, мыслил только о постели. Федор, по-видимому, угадал мое состояние, потому как распорядился отвести меня в выделенную гостевую комнату.
        - Отдыхай, я завтра - к государю, а там видно будет.
        Я разделся полностью, сбросив с себя одежду и пропотевшее исподнее, и, впервые за много дней улегшись в постель, ощутил несказанное блаженство. Отрубился сразу и спал крепко до утра.
        Утром меня разбудил слуга:
        - Боярин, банька готова, не желаешь ли обмыться?
        - Желаю, только вот исподнего чистого нет ли?
        - Так твое уже постирано.
        Мать твою! Вчера прислуга забрала из спальни и постирала мою одежду и белье, а я даже и не слышал, как кто-то заходил. Когда я не дома - в походе или ночую на постоялом дворе, и входит чужой - просыпаюсь мгновенно, и такая бдительность не раз меня спасала от верной гибели. Здесь же расслабился, почувствовал себя в безопасности.
        - Хозяин где?
        - И! Батюшка уж спозаранку уехал, не сказамши куда, а тебя велел не беспокоить.
        Я с легким сердцем направился в баню в сопровождении холопа. Вымылся, попарился от души, не торопясь.
        В предбаннике меня уже ждал цирюльник.
        - Боярин, постричься надо, хозяин наказал - как гость в баньку сходит, привести его голову в порядок.
        Спорить я не стал, нагишом и уселся на табурет. Цирюльник ловко заработал ножницами и расческой, оправив бороду и волосы на голове. Когда я встал, сам удивился - остриженные волосы лежали грудой на полу.
        Пришлось снова пойти обмыться, и вышел я из мыльни, как новый пятак - чистый и сияющий. Осмотрев себя в медной полированной пластине, я остался доволен своим видом. Холоп подал мне мою же выстиранную и поглаженную одежду, проводил в трапезную.
        Ел я в гордом одиночестве, да и то - все уже давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.
        Пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.
        - Ну, помылся и поел?
        - Твоими заботами, Федор.
        - Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.
        - Да я готов - пострижен и помыт.
        Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.
        - Эй, кто там?
        В трапезную вбежал холоп.
        - Одень боярина как подобает, когда он к государю идет.
        Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую - лазоревую, штаны немецкого сукна - коричневые, ферязь легкую, летнюю - зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок - новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.
        - Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, - посоветовал холоп, знающий установленные правила.
        Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но - представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги - мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было - дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…
        Прошли годы, я постарался изменить внешность, сумел убедить князя сохранить наше общее прошлое в тайне. И вот я снова еду в Кремль… Вспомнит меня государь в прежнем качестве - плахи не миновать, несмотря ни на какие заслуги! И Федор окажется бессилен.
        Мы оставили повозку под присмотром слуги и вошли через ворота в Кремль. Дальше дорога шла на подъем, и вскоре мы подошли ко дворцу государя, соединенному с церковью Благовещенья.
        В государевых палатах прошли мимо стрельцов, во внутренних покоях уже везде стояли рынды из государевой охраны - в белых кафтанах и штанах с маленькими, блестящими серебром топориками на плечах. Все как на подбор - молоды, стройны и прекрасны лицами. Федор шел уверенно, оно и понятно - дорогу знал.
        Мы зашли в небольшую, вытянутую по длине приемную палату. Здесь стояла глубокая тишина. У второго ее выхода рынды преградили дорогу.
        - Занят пока государь, ждать велел.
        Федор уселся в кресло, я - рядом на лавке.
        Через полчаса из двери вышел боярин с бумагами в руке и пригласил нас.
        В тронной палате, обитой красным материалом - вроде бархата, в углу стоял монарший трон из искусно выделанного дерева, на котором восседал Василий - повелитель земель русских. На стене висел образ. Перед венценосцем с правой стороны лежал колпак, с левой - посох.
        Мы отвесили глубокий поклон.
        Федор двинулся к государю, а я остался стоять на месте. Кучецкой тихо переговорил с государем, и тот махнул мне рукой:
        - Подойди поближе, боярин.
        Я приблизился, бросил беглый взгляд на государя. Зрелых лет - Василию не было и сорока. А вот какого он роста, сказать было нельзя - он сидел. Телосложения среднего, наружность благородная, одутловатое лицо с редкой бородой, умный проницательный взор темных глаз. С тех пор, как я видел Василия, он заметно постарел.
        Я замер от страха, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Одна мысль сверлила меня: «Признает ли государь во мне того удалого дружинника князя Овчины-Телепнева?»
        Меж тем всевластный правитель Руси мягко и даже ласково спросил:
        - Наслышан я уже о тебе, боярин. Это ты убийцу боярина Голутвина сыскал?
        - Я, государь, - от сердца отлегло: не признал, кажется, пронесло!
        - И сейчас стряпчий мой о тебе прямо небылицы рассказывает. Зело полезен ты государю деяниями своими. Служи и дале так же добросовестно и рьяно. А государь тебя не забудет.
        Я отвесил поклон.
        Федор одобрительно улыбнулся.
        Государь продолжил:
        - Проси награду, заслужил.
        Я растерялся. Обычно начальство само решает, какой награды достоин подчиненный. И что принято просить?
        - Не награды пришел я просить, государь. Твоим указом землицей одарен, благодарю покорно. А остальное на меч возьму.
        Федор засмеялся, а Василий хлопнул ладонями по подлокотникам трона.
        - Ты гляди, какой скромный! Бояре московские без особых заслуг все время чего-нибудь выпрашивают, а он - просить не хочет.
        - Батюшка-государь, а ты удиви боярина, чтобы награда редкая была, - предложил ненавязчиво Федор.
        - Да? Ну хорошо, размыслю. Так, князя дать? Так удел на княжение нужен, а новых земель нет. Землицей одарить? Так дарил уже! - загибал пальцы государь. Похоже, эта игра ему и самому нравилась.
        - Оружие какое саморедкое подарить? Невелик подарок. А и хитер ты, Федор! В тупик государя поставил. Ну, тогда сам чего-нибудь присоветуй.
        Федор нагнулся к уху монарха, пошептал. Государь оживился.
        - Выбирай. Дьяком в Приказ тайных дел или в Вологде целовальником государевым.
        - Прости, государь, то не по сердцу мне, - скромно ответил я, живо вспомнив Ржев - как тогда раскрыл измену государственного целовальника Ивана Сироты, а также недавние встречи с сыскным дьяком Выродовым.
        - Экий ты привередливый да несговорчивый. Должность целовальника на кормление даю, а он нос воротит! Кабы не верное служение твое, ей-богу - осерчал бы.
        Федор сбоку от государя делал мне какие-то знаки, но я не понял, что он от меня хотел.
        Государь разглядывал меня с интересом, как диковину заморскую. Похоже - прежде он не встречал среди бояр таких чудиков.
        - Ладно, - изрек Василий. - Инда последнее мое слово. На время военных действий назначаю тебя воеводой сводного полка из ополчений малых.
        Я поклонился:
        - Спасибо, государь, за награду.
        Поняв, что прием закончен, я попятился задом и вышел из тронной палаты. Не искушенный в тонкостях обычаев дворца, я не знал, можно ли по окончании аудиенции поворачиваться к государю спиной.
        Я ждал в коридоре, пока выйдет Федор. Вскоре он вышел, хлопнул меня по плечу здоровой рукой. Мы пошли к выходу приемной палаты.
        - Ну ты и дурень! - изумлялся по дороге Кучецкой. - Тебе на кормление целую волость давали! Ты что, на посту целовальника перетрудился бы? Знай за виночерпиями следи да за налогами на хлебное вино. Воруй понемногу, но меру разумей - и все дела, - продолжал сокрушаться стряпчий. - Ладно, сказанного не воротишь.
        - Федор, а что воевода делать должен и где мой полк?
        Федор остановился, внимательно на меня посмотрел и покрутил пальцем у виска.
        - Ты не прикидываешься ли?
        - Нет, я всерьез.
        - Полк твой только на бумаге существует, а вот жалованье как воевода ты получать будешь. Случись война, полк твой в Коломне соберется. Это ополчение дворян местных с ратниками из небольших деревень и сел, в основном - государевы земли.
        Федор прищурил глаз, припоминая:
        - Если мне память не изменяет - тысячи полторы воинов, большинство пеших. Сила невеликая, но ведь и Москва не сразу строилась. Побудешь воеводой годика два, а ежели в боях себя проявишь - на повышение пойдешь. Приметил тебя государь - порадовал ты его.
        Мы вышли из государева дворца и направились к площади за стеной Кремля, где нас ждала повозка.
        Федор жестом пригласил меня сесть рядом.
        - Поехали ко мне: по случаю моего возвращения пир небольшой будет, побратимов своих по братчине встретишь.
        Доехали мы быстро - Федор имел хоромы недалеко от Кремля, почти в центре Москвы. Во дворе уже толпились бояре, ожидаючи хозяина. Хоть и по приглашению явились, однако согласно этикету входить в дом в отсутствие хозяина - дурной тон.
        Все радостно приветствовали Федора, обнимались со мной.
        Сразу прошли в трапезную, столы в которой ломились от угощений.
        Бояре скинули кафтаны да ферязи легкие, оставшись в портах да рубахах.
        Снова вынесли братину, полную пива, и все по очереди испили для начала немного напитка. Зазвучали здравицы государю и Федору.
        Когда все утолили голод и слегка захмелели, встал сам Кучецкой.
        - Предлагаю заздравную побратиму нашему - вологодскому боярину Георгию Михайлову! Принимали мы его в братство наше недавно - полгода тому, однако же он успел сослужить службу государю, о которой говорить пока не могу - тайна сие, да жизнь мне спас умениями многими своими. Государь сам принимал его сегодня, жаловал воеводой сводного полка!
        Все одобрительно зашумели, потянулись ко мне с чарками вина, норовили поцеловать, похлопать по плечам, пожать мне руку.
        Выпили, закусили.
        Федор поднялся снова.
        - Государь за службу во благо государства наградил побратима нашего Георгия, а теперь я хочу его наградить. Не как Федор Кучецкой, а как стряпчий государев. Подарок мой - во дворе, а пока поднимем чаши, други, за братчину нашу!
        Все дружно выпили и, не закусывая, ринулись во двор. Снедаемый любопытством, выбежал и я.
        Ба! Во дворе двое холопов держали под уздцы вороного коня арабских кровей. Все застыли в восхищении. Стоил такой жеребец, как весь мой удел. Дорогой подарок и люб сердцу каждого мужчины. И когда только Федор успел?
        Я расчувствовался, подошел к Федору и обнял его.
        - Спасибо, Федор!
        От волнения перехватило горло. Хотелось сказать еще - от сердца, от души, но слов не хватало.
        Все снова направились в трапезную.
        Поднялся князь Трубецкой.
        - Предлагаю поднять чаши, дорогие мои побратимы, чтобы в трудный час каждый из нас пришел на помощь другому!
        Все дружно, без команды, поднялись и осушили чаши.
        - А что, не пойти ли нам в баню? - предложил кто-то.
        Предложение было принято, но я не пошел. Я хорошо помнил, чем все кончилось зимой - меня тогда везли на санях, как беспомощную куклу.
        После славного пира я крепко спал всю ночь и отлично выспался.
        Утром с холопом первым делом я пошел в конюшню. Надо же было рассмотреть подарок Федора поближе. Конь был хорош - темнокожий, поджарый. Шкура лоснится, грива подстрижена.
        Я посмотрел на своего вологодского коня, стоявшего в стойле чуть дальше. Грива нечесана, в хвосте - репьи. Шкуру, правда, холопы уже вычесали щеткой. Мне стало немного стыдно. Конь накормлен и напоен - за этим я следил строго, но после дороги обиходить коня не было ни времени, ни сил.
        Холоп восхищенно поцокал языком:
        - Хорош конь, норовистый, правда. Когда уезжать будешь, боярин?
        - Да сейчас и поеду. Вот только попрощаюсь с Федором.
        - Приболевши хозяин, отлеживается после вчерашнего. Так я седлаю обоих коней?
        - А что, на вороного седло разве тоже есть?
        - А то как же! Седло богатое!
        - Седлай, я скоро.
        Я взбежал по ступенькам, постучал в комнату Федора. Услышав слабый ответ, зашел.
        Федор лежал в постели, рядом на табуретке стоял огуречный рассол. Густо пахло перегаром. Выглядел Кучецкой неважно - глаза опухли, белки покраснели, одутловатое лицо выражало страдание.
        - Федя, ты бы поберег себя, уж не мальчик - по столько пить.
        - Последняя чарка лишней была, - согласно кивнул боярин.
        - И предпоследняя - тоже.
        - Ты чего пришел?
        - Попрощаться. Подарок твой посмотрел. Восхищен! Спасибо тебе, я сам бы такого коня не купил.
        - Пользуйся, заслужил. Может, еще на несколько дней останешься?
        - Давно дома не был, по семье соскучился, да и вотчина пригляда требует.
        - Тогда прощай! Думаю - свидимся еще не раз.
        Мы пожали друг другу руки, и я вышел. Во дворе сел на своего коня, а подарок вел в поводу.
        Выехав из Москвы, я прибавил ходу. Верст через десять, когда мой конь стал уставать, пересел на арабского скакуна. Седло было непривычным, луки седла - высокими, но сидеть удобно. Седло обито красным бархатом, на луках - серебряные пластинки. Когда я рассмотрел седло повнимательнее, то понял, что стоит оно немалых денег. Щедр Федор!
        Теперь мой конь шел в поводу.
        Араб нес меня легко, проходя версту за верстой и не выказывая признаков усталости.
        До вечера я преодолел верст сорок, чего никогда раньше мне не удавалось. И в самом деле - хорош конь: вынослив, быстр. С характером только, что не по нему - мордой крутит, а то и за колено укусить пытается. Но, получив пару раз сапогом по морде, больше таких попыток уже не делал.
        Добрался я на сей раз до Вологды быстро.
        Домашние, понятное дело, обрадовались. А уж как я был рад обнять Лену и Васятку!
        С удовольствием помылся в баньке после пыльной дороги и начал отъедаться на домашних харчах.
        А потом - в вотчину. Слава богу, что здесь все было в порядке. Управляющий дело свое знал, и мое посещение только и свелось к тому, что я деньги забрал за работу мельницы да постоялого двора. Сбор урожая еще впереди, но все крестьяне были на полях - пропалывали репу и капусту.
        На обратном пути из Смолянинова я подъехал к заброшенному колодцу, где в прошлом году я манускрипты сыскал. Наверное, пора и за продолжение раскопок подземелья браться, а то я все откладывал: дела не давали или зима препятствовала.
        Решено - завтра и приступим, опыт уже есть. И не злато-серебро меня привлекало, о котором мне дух поведал, вернее сказать - не столько оно - я же все-таки не бессребреник, сколько сокрытая где-то в камере подземелья Книга судеб.
        Я собрал поутру дружинников и отобрал четверых во главе с Федькой-занозой - из тех, кто язык за зубами держать может. Веревки и лопаты у нас еще с прошлого года были.
        И началась работа - дружная, но пыльная и тяжелая. В основном копали дружинники, а чтобы работалось веселее, я им каждый день вечером вручал по серебряному рублю - деньги весомые.
        После получения первых же денег парни шли копать с большей охотой. А как же - корова два рубля стоила. Или одеться и обуться можно было на торгу. Вот и старались мои помощники.
        Я помнил слова привидения из тумана, возникающего после чтения заклинания из манускрипта, потому до камеры с золотом добрались быстро. Ценностей было не так уж много - набралось на четыре увесистых мешка, но уже одна эта находка оправдывала с лихвой все труды. Но меня золото и серебро как-то не сильно волновали - я искал другое, более ценное сокровище.
        И вот, когда рухнул последний камень старинной кладки в проломе стены подземелья, я отодвинул в сторону Федора, взял в руку светильник и полез в темноту. Пыль, паутина, мрак кромешный. Бр-р-р!
        В центре небольшой камеры, на полусгнившем деревянном столе стоял сундучок, окованный медью. С бешено бьющимся сердцем я повернул ручку, откинул крышку сундучка и заглянул внутрь, поднеся светильник. Есть! На дне лежала большая старинная книга.
        Я не стал ее доставать из сундучка, а тем более открывать. Преждевременное любопытство может обернуться мне боком: книга-то непростая! Закрыл крышку сундучка и, взяв под мышку, вытащил его наружу, на свет божий.
        - Все, парни, похоже - раскопки закончены! Думаю, ничего особо интересного здесь больше нет! Даю каждому по два рубля за труды и старания!
        - Ура! Слава боярину! - бурно возрадовались мои помощники.
        По дороге в Вологду я бережно держал сундучок перед собой, а дружинники мои везли мешки с ценностями.
        Дома ратники бережно отнесли мешки в мой кабинет и собрались во дворе, ожидая моих приказаний. Срочных дел на ближнее время не предвиделось, и я освободил их от службы до вечера и на весь следующий день - пусть отдохнут, заслужили. Кто-то подался на торг, а Демьян поехал в родную деревню.
        Подхватив сундучок, я быстро пошел к дому. Елена, зная мой характер, проводила меня понимающим взглядом, благоразумно не вмешиваясь в мои дела.
        Я взбежал по ступенькам на второй этаж, неся перед собой заветный сундучок. Поставил его на стол, запер дверь и уселся в кресло. Волнение было велико - даже во рту пересохло. Очень хотелось немедля прочесть свой вердикт, но… я боялся. Страшно узнать свою судьбу, а еще страшнее - судьбу своих близких.
        Наконец я решился: отбросил крышку сундучка и взял в руки старинную, с пожелтевшими страницами книгу. Руки тряслись, я не мог набраться решимости открыть ее и прочитать о себе. Потом взял себя в руки: чему быть - того не миновать!
        Я уселся в кресло, перевернул обложку книги. Руки оказались в пыли. Да, давненько никто не открывал сей фолиант. Перелистал. Вот оно!
        Строчки рукописных букв прыгали перед глазами. Так, «Юрий Котлов, будучи перенесен во времени…», и далее шли уже известные мне события. «… И заимев за заслуги обманом боярское звание…» Я покраснел. Но из песни слов не выкинешь, что было, то было. Что там дальше?
        «… За заслуги в битве с крымскими татарами будет жалован княжеским званием, но ненадолго. Волею случая и судьбы будет перенесен в свое время…»
        И это все? Я так стремился узнать свою судьбу, а тут - коротко, даже слишком лаконично.
        Я перевернул страницу. «… Жена его невенчанная именем Елена покинет сей мир в возрасте сорока лет, умерев от чумы…»
        Меня обдало жаром. Я опустил книгу, не в состоянии читать дальше. Это сколько же Елене сейчас? По-моему - двадцать восемь. Или двадцать девять? Недолго осталось ей жить - чуть более десяти лет. А где я буду в это время? Черт! Не написано, когда я вернусь в свое время. Так! А избежать чумы можно? Хм, если было бы можно, наверное, в книге не было бы про смерть. Чувство жалости к Елене теснило грудь.
        А с Васяткой что? Я еще перелистал страницы.
        «… Сын его приемный, именем Василий, примет после отца княжеское звание, и славен будет сей муж подвигами ратными. Много деяний совершит, будет в опале при царе Иоанне Васильевиче, да возвысится потом. И умрет в своей постели от старости в окружении детей и внуков…»
        Ну, хоть одно предсказание оптимистичное!
        Я перелистал страницу - пусто, другую - опять пусто. Странно! Книга толстая, а заполнены три страницы всего. Никак не должно такого быть. А может, каждый видит в ней лишь то, что написано на роду только для него и для самых близких ему людей? А другие люди увидят иное, свое?
        Я вскочил на ноги и стал возбужденно ходить по комнате. Тяжко знать свою судьбу и судьбу своих близких. Не стоило мне искать эту книгу. Будут теперь предсказания будущих горестей и неминуемой кончины в конце жизненного пути давить, подобно дамоклову мечу, нависавшему на конском волосе над главой древнегреческого героя во время пира… Правда, Дамоклу было еще хуже - ему не было дано знать, когда оборвется волос. Однако ожидание грядущей опасности куда тягостнее ее самой…
        Первой мыслью было: «Сжечь ее?» Нет, поспешное решение. Надо спокойно поразмыслить. А вот что я сделаю - подарю-ка я ее настоятелю Савве. Про себя я уже все узнал, пусть теперь он сон потеряет… Слишком сильны впечатления.
        Гляну-ка я еще раз. Я открыл книгу вновь, но все страницы были девственно-чисты. Да что за непонятки такие? Я перелистал еще раз - пусто! Исчезли буквы и слова, словно их и не было. Книга-то действительно не простая!
        Я положил книгу обратно в сундучок, оседлал коня и галопом помчался в Спасо-Прилукский монастырь.
        На стук в ворота открыл окошко знакомый монах.
        - Не вызывал настоятель.
        - Я сам, без вызова. Подарок настоятелю привез.
        - Проходи тогда, дорогу знаешь.
        Я прошел в палату к настоятелю и застал его коленопреклоненным перед иконой. Увидев меня, настоятель кивнул и, завершив молитву, встал.
        - Здравствуй, Георгий! Неожиданно появление твое. Случилось чего?
        - Случилось, отец Савва.
        Я поставил сундучок на стол и вытащил из него книгу.
        - Сегодня в подземелье нашел! Прочти, но помни - сможешь это сделать только единственный раз, - предупредил я настоятеля.
        Настоятель взял книгу в руки, зачем-то понюхал, поставил поближе свечи. Провел ладонью по обложке, открыл книгу и начал читать.
        Лицо его по мере чтения менялось - сначала приняло удивленный вид, потом побледнело. Странно! Обычно лицо его остается невозмутимым и никакие чувства на нем не отражаются.
        Настоятель захлопнул книгу, посидел, закрыв глаза. Видимо, то, что он прочел, сильно его потрясло.
        Наконец, он открыл глаза, раскрыл книгу еще раз, стал листать - страницы были пусты.
        Охрипшим враз голосом он спросил:
        - Читал о себе?
        - Да!
        - Удивлен?
        - Сильно!
        - Вот и я немало. Оставишь книгу мне?
        - Дарю. Страшно читать о себе и близких.
        - Да, не каждый, прочитав о своей судьбе, останется в твердом разуме. Больше ничего в подземелье не было?
        - Немного злата-серебра, - ответил я, снова утаив до поры от Саввы наличие древнего манускрипта.
        Настоятель помолчал.
        - Книгу не иначе как ангелы писали, под водительством Всевышнего.
        - Не могу сказать, не знаю.
        - Я знаю! - неожиданно рявкнул Савва. - Я не спрашивал, я утверждал.
        - Прости невежество мое, святой отец, виноват.
        - Да не виноват ты. Редкостную книгу мне доставил, хвалю. Но о том - молчок.
        - А то ты меня не знаешь, настоятель!
        - Людей хорошо знаю, потому и прошу. Ступай, устал я что-то.
        Я поклонился, настоятель осенил меня крестом, и я удалился.
        Ехал домой уже в сумерках и размышлял. Нельзя ли как-то обмануть судьбу? Получалось ли это у кого-нибудь? Наверное - нет. И спросить не у кого, даже Савва не ответит на этот вопрос.
        Лену жалко. Ну, хоть с Васяткой определилось. А вот как она! Останется одна, да еще и эпидемия чумы свалится.
        В душе пусто, как после битвы. Сидишь, отходишь от сечи, и - никаких чувств. Нет радости ни от того, что в живых остался, ни от победы. Одна пустота и оглушение.
        Но пройдет немного времени, и возвращаются запахи и краски мира, появляются чувства. Жизнь продолжается!
        Теперь я знал главные вехи судеб - и своей, и своих близких. А полученное знание ко многому обязывает…
        Мне стало легче. Я подъезжал к дому, к людям, ставшим мне дорогими в суровую эпоху правления великого князя Василия.
        Глава 5
        Несколько дней я ходил под впечатлением от прочитанного в Книге судеб. Эх, простофиля, торопился прочитать, перескакивая с одной строчки на другую. А надо было читать медленно, вдумчиво. Хотя кто же знал, что текст можно прочитать только единожды, что затем я увижу только пустые страницы? Но сделанного не вернешь, чего теперь кручиниться?
        Все валилось из рук, ничего не хотелось. Зря я так стремился прочесть свою судьбу. Теперь вот хожу как в воду опущенный.
        От нечего делать решил разобрать золото-серебро, что до сих пор лежало в мешках. Как доставили их от колодца, ведущего в подземелье, так они и валялись у меня в кабинете.
        Нехотя я вытащил мешки из угла, развязал тесемки, начал выкладывать на стол находки из подземелья. В первом мешке - чаши, ендовы, круглый серебряный поднос. Во втором - кольца, перстни, височные кольца, браслеты, шейные цепочки - все из золота. Оно уже потускнело от времени. А в третьем я увидел диковинную брошь из золота в виде ящерки, вместо глаза - зеленый камень. Яхонт или изумруд? В камнях драгоценных я разбирался плохо.
        Я покрутил в руках занятную вещицу, полюбовался. Сделана она была мастерски - чувствовалась рука большого художника-ювелира. Я потер украшение о штаны и посадил ящерицу на рукав рубахи. Солнечный луч на мгновение упал ей на глаз, и камень заструился отраженным зеленоватым светом. Как завороженный я любовался старинным украшением, ощущая, что мое настроение начинает понемногу улучшаться. Красота!
        Я позвал Лену.
        Открылась дверь, и Лена, не зная, чем я здесь занимался, обвела изумленным взглядом мешки и россыпь украшений на столе. Тут она заметила ящерку на моем рукаве, подошла ко мне и застыла в восхищении.
        - Нравится? - улыбался я, довольный произведенным впечатлением.
        - Ой, какая прелесть! Где взял?
        - Это тебе подарок из глубины веков. Носи!
        Ленка чуть не задушила меня в своих объятиях, покрывая лицо горячими поцелуями.
        - А посуда откуда и чья?
        - Теперь наша. Забирай и владей. А то, ежели гости высокие придут, а у нас и посуды дорогой нет.
        - Как здорово! - восхищалась не избалованная изыском и богатством Лена. Думаю, такое великолепие ей и прежде видеть не доводилось. - Сейчас кухарку кликну, вместе и перенесем посуду в трапезную. Там шкаф стоит, туда и поставлю.
        Лена, напевая что-то веселое, вихрем унеслась по лестнице вниз. Я смотрел вслед сияющей от счастья жене и радовался - не зря мы столько трудились впотьмах в ходах и камерах подземелья! И в очередной раз подивился превратностям судьбы: драгоценности эти были из того самого заброшенного колодца, который едва не стал моей могилой…
        Я стал потрошить последний мешок. Здесь уже разное было - фибула для плаща, маленькая нательная иконка-складень и прочая мелочь.
        Я выбрал массивную золотую цепь довольно неплохой выделки и оттер ее до блеска. Затем вышел во двор и позвал Васятку, который занимался с воинами. Он подбежал - вспотевший, с горящими от азарта боевых занятий глазами.
        - Звал, отче?
        - Звал, сынок. Ну-ка, примерь на себя. - И я протянул ему цепь.
        Васятка - впрочем, какой он Васятка - парубок уже, стало быть - Василий, боярский сын, воткнул саблю острием в землю, принял от меня цепь и надел на шею.
        - Ну, как?
        - По-моему, замечательно.
        Нас обступили боевые холопы.
        - О, с обновкой тебя! - поздравил Федька-заноза.
        - Цепочка хороша, прямо - боярин, - восхищались ратники.
        От слов таких Василий заулыбался, расцвел.
        - Спасибо, отче. Это за что же подарок такой?
        - За прилежание в занятиях воинских. Думаю, в следующий поход новиком со мной пойдешь, пора приучаться к боярской службе.
        - Давно пора, вон другие ребята уж сходили по разу, а ты меня все не берешь.
        - Сеча - не детская забава, и вороги тебе в бою скидку на молодость да неопытность делать не будут. Срубят буйную головушку, и все. Потому и не брал, что считал - не готов ты.
        Вмешался Федька-заноза.
        - Да он уже не хуже многих сабелькой владеет, из пищали стреляет, да и Демьян его из лука учит стрелы метко пускать. Думаю, он в бою не оплошает, коли не струсит.
        Василий насупился:
        - Это почему же я струшу?
        Я похлопал его по плечу.
        - Не обижайся. Трус человек или нет, можно сказать только после первого, а то и после второго боя. Федор уже давно со мной, делом доказал, что не трус, так же как и другие ратники. Вот они все - не трусы, потому так говорить могут. Людей без страха не бывает, только один может в себе страх тот подавить, а другой - нет. А боятся перед боем все.
        Василий кивнул и отошел в сторону. Ничего, молодо-зелено, побывает в первом бою - сразу многое поймет.
        Я поднялся к себе - старинной золотой и серебряной утвари на столе уже не было. Лена с кухаркой перенесли всю драгоценную посуду вниз. Для простого боярина это слишком шикарно - два пуда золотой и серебряной утвари. Достойно княжеского стола, а не боярского.
        Маленькую икону-складень с Георгием Победоносцем я решил оставить себе и носить в походах.
        Постепенно тяжкое впечатление от прочитанного в Книге судеб как-то само по себе растаяло, оставаясь где-то подспудно в глубине сознания.
        В трудах и заботах пролетел месяц.
        В один из дней, как всегда неожиданно, в ворота постучал гонец:
        - К воеводе!
        Дружинники оседлали мне и Федору коней, и мы помчались к поместному воеводе Плещееву.
        - Вот! Познакомься! - едва ответив на мое приветствие, ударил кулаком по столу воевода. - Гонец от государя прибыл, крымчаки на Русь двинулись, Одоев осадили.
        - Били и еще побьем!
        - Я не только об этом! Гонец указ государев привез о твоем назначении воеводой сводного полка. Так что отныне ты с дружиной не с поместным вологодским ополчением пойдешь. Ждут тебя в Коломне, можешь выступать. Поздравляю с повышением! Ты что, не рад?
        - А чему радоваться, боярин, коли ратников своих только в Коломне первый раз и увижу? Каковы они в бою, кто знает?
        - Тут я тебе не советчик, - развел руками Плещеев. - С Богом!
        Я выбежал из управы, вскочил на коня, и мы с Федором понеслись домой.
        Едва въехав во двор дома, я объявил сбор в боевой поход.
        Мои ратники были уже приучены собираться быстро, и через час, ушедший в основном на сбор и укладку в переметные сумы продуктов, собрались во дворе, готовые выступить в поход.
        Я отвел Федора в сторонку и попросил приглядывать за сыном и оберегать его, по мере возможности, в бою.
        - Не волнуйся, боярин, буду смотреть в оба.
        - На тебя вся надежда. У меня сводный полк под рукою будет, может так случиться, что и рядом не окажусь.
        Лена стояла на крыльце, впервые провожая вместе с дружиной и Василия. Он держался от меня по правую руку.
        Мы выехали со двора.
        По дороге попадались небольшие отряды ратников, спешащих к местам сборов ополчения, а еще через день мы обогнали большую колонну конных из Мологи и Углича.
        А через четыре дня мы объехали Москву с восточной стороны. К столице по всем дорогам стекались войска из ближних и дальних поместий. На дорогах пыль, суета - ни проехать, ни пройти.
        С трудом добрались до Коломны. Здесь, на берегу Оки, на полях и лугах уже были развернуты воинские станы. Узнав у проходившего ратника, где располагаются воинские начальники, мы направились туда.
        Около большого шатра стояло с десяток лошадей и толпились рядовые воины.
        Не без некоторой робости я вошел. За столом восседал князь Трубецкой, вокруг стояли бояре - все оружны.
        Я громко поздоровался и назвался:
        - Боярин вологодский Георгий Михайлов. Государевым указом воевода сводного полка.
        Воеводы и помощники оторвались от дел и воззрились на меня.
        - Наконец-то, - выдохнул Трубецкой и подмигнул.
        Мы с ним встречались на братчине у Федора Кучецкого. Приятно встретить среди множества незнакомых людей побратима.
        Подозвав меня жестом к столу, Трубецкой с ходу обозначил мою задачу:
        - Вот что, боярин, полк твой собирается у деревеньки Крюково, отсюда в двух верстах. Поезжай, принимай полк и бери бразды правления в свои руки, завтра прибудешь сюда за указаниями. Путь в деревню покажет мой гонец, он у палатки, Андреем зовут.
        Я откланялся и вышел.
        - Кто Андрей?
        - Я! - ко мне подскочил шустрый сухощавый воин.
        - Князь велел дорогу показать к деревне Крюково.
        - Будет исполнено, боярин!
        Гонец лихо вскочил на лошадь и круто развернул ее на месте. Я уже был в седле, скомандовал своим воинам:
        - За мной!
        Мы двинулись за Андреем.
        Через четверть часа были уже у деревеньки в три избы. Гонец Трубецкого тут же развернулся и умчался в главный стан.
        Я смотрел на место сбора моего полка и поражался царившему здесь хаосу. На поле тут и там были в беспорядке расположены воинские становища. Скорее всего, отдельно друг от друга располагались ратники из разных селений.
        Меня удивило, что нигде не было никаких дозорных и нас никто не остановил. В походах настолько расслабляться нельзя: если не выставить боевого охранения, враг, тем более такой мобильный, как крымчаки, может напасть внезапно и вырубить всех. Плохо!
        Я остановился в центре поля.
        - Здесь будет наша стоянка! Складывайте вещи, Федор, распорядись, чтобы отвели коней, и кого-нибудь выстави на их охрану.
        Когда были сброшены переметные сумы и сняты седла, коней увели.
        - Парни, теперь придется маленько побегать. Обойдите все стоянки и соберите ко мне старших. Я нынче воевода сводного полка.
        Ратники мои разбежались исполнять приказание, а я тем временем приготовил чернила, перо и бумагу для записей.
        Вскоре ко мне потянулись со всех стоянок старшие.
        Я сообщил им, что назначен воеводой сводного полка и ратники поступают под мою команду.
        Мне приходилось на ходу постигать науку формирования полка из прибывшего сюда ополчения. Вот где сгодился опыт походов на Псков и Смоленск! Я разложил роспись для сверки. Именно с этого и начинается формирование полка в месте сбора ратных людей.
        Старшие по очереди представлялись и сообщали о своих людях, я делал отметки в списках, одновременно интересуясь численностью малых дружин, вооружением и наличием коней. Отмечая дворянских детей, я обнаружил и «нетей» - не все прибыли на место сбора. Ожидать иного не приходилось - это крупный недостаток любого ополчения. И в то же время организация единого войска на основе поместного ополчения позволила государю более успешно защищать Русь от врагов: разрозненные дружины отдельных княжеств не могли защитить города и деревни при набегах татар, более того - ослабляли себя в междоусобной борьбе.
        Забота русского государя была многотрудной - сохранить последний оплот православия на вверенной ему земле. Она включала обязательную военную защиту всех подданных «православных христиан» от порабощения, борьбу с хищническими набегами татар, угонявших в полон тысячи жителей. Страшные следы опустошений я видел, когда с малой своей дружиной стоял в дозорах на засечной черте.
        Суровая необходимость требовала объединить княжества в единое государство, создать крупное войско, обеспечить его всем необходимым. И государь нашел способ, как это сделать. Несогласных с Василием дворян ждала опала, земли их отбирались и раздавались верным государю дворянам и боярским детям. Но - при обязательном условии несения военной службы. Потому такие земли называли «поместьями» - по месту службы. Так возникло поместное ополчение, созываемое указом государя, когда возникала военная опасность - как ныне.
        Численность войска быстро росла, и военное устройство Руси стало более организованным. Для учета ополчения потребовалось создать специальное учреждение - Разрядный приказ. Дьяки загодя стали готовить роспись полков войска - «разряд», от слова «разряжать», то есть расписывать, распределять ратных людей. В росписи указывалось место сбора ополчения, воеводы и помощники воевод, из каких поместий должны прибыть ратные люди, в каком количестве, и список такой росписи лежал сейчас передо мной.
        Место сбора - под Коломной, главная оборонительная линия - по течению рек Оки и Угры. вдоль этой линии и к югу стояли города-крепости Калуга, Зарайск, Тула. Что сейчас под Тулой? Слышал я от бояр - татары приступ готовят. В степи для них - раздолье. Всю землю русскую крепостями не обстроишь, потому Василий расселил здесь, к югу от окской линии, «украинников» - казаков, приграничных жителей.
        Пока шло накопление спешивших под Коломну служилых людей, главной задачей наших воевод, как я понимал, было не дать переправиться крымчакам на левый берег - ведь тогда открывалась прямая дорога на Москву. А вот соберется войско в кулак - ударит по татарам и погонит их за Дон и дальше - в Крым. «Береговая» служба на Оке, организованная государем, за эти годы стала ратной школой для воевод и простых воинов. Теперь пройти ее предстояло и мне.
        Несмотря на то, что в переданной мне князем росписи уже были расписаны помощники воеводы, боевой порядок полка обычно отличался от намеченного дьяками, и теперь я должен был сам все проверить и принять решения.
        И вот сейчас вокруг меня собирались старшие отрядов ратных людей. Из них мне предстояло найти самых опытных воинов и назначить трех-четырех помощников воеводы. В бою по моему сигналу они будут выполнять тактические задачи. При гибели воеводы помощник должен быть способен заменить его и управлять полком. Все ополчение мне придется разделить на несколько боеспособных отрядов конницы и пеших ратников и вверить их помощникам воеводы.
        Когда я опросил последнего из подошедших и подвел итоги, они были неутешительны.
        Рати моей набиралось восемьсот человек, из них конных - триста. Всего триста! Какая тут может быть мобильность? Да и вооружены слабенько. У пеших - копья, у меньшей части воинов есть еще сабли. Щиты, правда, есть у всех, зато кольчуг или жестких панцирей - почти ни у кого. Понятное дело - в бою я мог рассчитывать в основном на конных. У них и вооружение было получше. Сабли и щиты - у всех конных, у большей половины - кольчуги. Шлемы хоть и были у всех, но самых разных видов - с личиной и без.
        Конные были в основном боярские из малоземельных, обедневших родов да боярские дети. Насколько я понял, многие конники в сечах уже участвовали, боевой опыт имелся.
        Пока считали, подтянулось еще несколько групп воинов, в основном - пеших. Пришли они запыленные, утомленные переходом. И то - за два-три дня с вооружением и запасом продуктов им пришлось пройти по несколько десятков верст. Жалко мне их было, супротив конного крымчака, поднаторевшего в боях, им долго не продержаться - несколько минут всего.
        Э-хе-хе! Моя задача пока неизвестна, но ведь завтра поставят. И при любом раскладе мне с полком надо будет противостоять злому, жестокому и опытному врагу, выполнить боевую задачу и при этом по возможности обойтись малой кровью со своей стороны.
        А как это сделать, когда многие из пришедших ратников не участвовали в боях, не воевали строем? Придется их погонять, хоть и устали.
        Я отпустил конных, оставив старших от них.
        Подозвав старших и десятников от пеших, я объяснил им, что землячество - вещь хорошая, но не в бою. Сила пехоты - в дисциплине, монолитности строя, взаимопомощи.
        Приказал старшим собрать своих пеших воинов и построиться в две шеренги. Господи, в две шеренги они строились полчаса, да и встали неровно.
        Я прошел вдоль строя.
        - Так, встали все в четыре шеренги, - громко скомандовал я.
        Долго толкались, но встали.
        - У кого копья короткие или сулицы, встать в первые ряды, у кого длинные - во второй и последующие ряды.
        Исполнили, изрядно потолкавшись.
        - Теперь каждый запомните соседа слева и справа, спереди и сзади.
        Ратники стали вглядываться в соседей.
        - Чтобы и впредь по моей команде так же становились. Теперь прикройтесь щитами!
        Ратники прикрылись. Я прошел вдоль строя, поправил щиты у тех, кто держал их неправильно.
        - Прикрывать щитами надо свой левый бок и правый бок товарища! Теперь всем - шаг вперед!
        Строй неровно шагнул.
        - Еще шаг!
        Задние шеренги отставали.
        - Так не пойдет. Когда вы вместе - вы сила, а одну шеренгу прорвать для татарина - раз плюнуть. Левое плечо вперед!
        Что тут началось - полный разброд, прямо броуновское движение, а все потому, что большая часть пехотинцев путала правую и левую сторону.
        Я оглянулся в сторону стоявших неподалеку старших от конных бояр и выбрал из них наиболее опытного, на мой взгляд - зрелого мужика лет тридцати пяти.
        - Воинское дело знаешь ли? В сечах бывал?
        - Уж приходилось, боярин, - сверкнув глазами, поклонился бывалый воин.
        - Будешь моею правой рукой - помощником воеводы, конницей управлять будешь. А пока бери под свое командование пеших, учи их поворачивать строем влево и вправо и разворачиваться на месте. Разумеешь?
        - Понял, воевода.
        - Как звать-то?
        - Денисий.
        - Командуй, Денисий.
        Не теряя времени, я занялся осмотром конных ратников. Обошел конников, проверил самолично оружие у всех.
        Так, в заботах, пролетел остаток дня. В сумерках прибежал Федька.
        - Боярин, ты же весь день не емши. Кулеш давно готов, дружина ждет.
        Мы поели из одного котла, таская ложками варево по очереди.
        Незаметно стемнело. Воины улеглись спать на войлочные попоны, положив под головы седла.
        Утром я попросил Денисия продолжить занятия с пешими воинами, сам же в сопровождении Василия и Федьки направился в ставку.
        Войск там заметно прибавилось, царила суматоха. Какие-то воины строем уходили, новые воины подходили. Беготня, пыль, жарко.
        Я вошел в шатер, доложился.
        На этот раз вместе с моим побратимом, князем Трубецким, сидели князь Василий Семенович Одоевский, с коим я ходил в поход на Смоленск, и князь Иван Михайлович Воротынский.
        - А, боярин, - узнал меня он. - Ты ноне воевода сводного полка, так?
        - Так, - подтвердил я.
        - Известно мне - воины под твоей рукой, прямо скажем, слабые.
        - Пеших да необученных много, - посетовал я.
        - Знаю, потому и задачу ставлю не из сложных. Карту понимаешь?
        - Да, княже.
        - Подойди к столу.
        Князь развернул рисованную карту, довольно смешную на первый взгляд. Но сориентироваться по ней можно было.
        Я нашел взглядом Коломну, деревушку Крюково.
        - Пойдешь с полком сюда, - Одоевский ткнул пальцем. - Полагаю, не должны сюда крымчаки пойти - холмы там да речка, а татары ровную степь любят, где конница в полную силу развернуться может. Но совсем удара здесь не исключаю. Держись! Подмоги не будет. Большие силы там не пойдут, а с малыми и сам справиться должен. Тогда бой по собственному разумению учини. Если уж совсем туго будет - шли гонца. Все понял ли?
        - Понял, князь.
        - Определил помощников воеводы?
        - Пока только - по коннице, Денисия помощником воеводы поставил. Он сейчас с пешцами занимается, не готовы они к сече. Вернусь - назначу остальных.
        - Хорошо, - согласился Одоевский.
        - А сколько людей тебя сюда сопровождало?
        Я сказал, что двое.
        Князь нахмурился.
        - Твоему неразумению лишь наперво спускаю. Впредь с охранением прибывай, сам должен понимать - татары рыщут, а полк без управления, без воеводы - толпа.
        Князь смягчился и встал, расправив плечи.
        - А сейчас мы тебе будем знамя полковое передавать. Выделяю два десятка конников для охраны. Вернешься в полк - определи людей, которые неотлучно при нем будут - в походе и в бою. Где ты, там и знамя быть должно. Какой бы жестокой сеча ни была - сбереги его! Понял ли?
        Меня обдала волна жара. Впредь я должен буду отвечать и за выполнение боевого задания, и за сбережение ратных людей, и за сохранение знамени, вверяемого мне от имени государя. Даже победа, но с утраченным стягом, омрачит государя - виновники в том подлежали наказанию. Готов ли я к этому?
        Одоевский, видя мое смятение, помог мне справиться с охватившим меня волнением.
        - Знаю, знаю о доблести и подвигах твоих на поле брани и верю в тебя, воевода Михайлов.
        С этими словами князь сделал знак рукой, и вот в палатку воины внесли полковое знамя. Он бережно расправил полотнище.
        Так близко мне еще не приходилось видеть боевой стяг. В центре большого полотнища - священный символ: православный - восьмиконечный крест о семи степенях с подножием, по периметру - кайма. Древко завершалось навершием в виде креста.
        - Сим священным знаменем по воле государя нашего, великого князя московского и всея Руси Василия Иоанновича жалуем полк твой для почета и как сборный знак во время сечи. Знамя - слава, честь и жизнь ратных людей! Храните верность боевой хоругви и не дайте на поругание ворогу. Оборонять до последней капли крови! Поручаю тебе, воевода, выбрать по нескольку добрых детей боярских, которые всегда у своего знамени обретаться будут и в бою даже до смерти не оставлять его, понеже весь полк при нем содержится. И того ради надлежит им клятву чинить! Возить знамя только в бою, а до бою в полку знамя возить знаменщикову человеку! Если же перед неприятелем уйдут они и знамя свое до последней капли крови оборонять не будут - оным шельмование будет, а когда поймаются - убиты будут.
        Четкий торжественный голос князя Одоевского отдавался в моих висках, как набат.
        - Да хранит вас бог в смертном бою под этим священным хоругвием! Клянись, что верен государю и хоругви сей до смерти будешь!
        Я подошел к полковому стягу, опустился на колено, перекрестился и поцеловал край полотнища.
        - Клянусь оберегать знамя, не щадя самой жизни!
        Я вышел из шатра и неожиданно наткнулся на боярина Плещеева.
        - Ты уже здесь?
        - Со вчерашнего дня, боярин.
        - А мы только сегодня с ополчением подошли.
        Мы пожелали друг другу удачи. Эх, был бы я сейчас в своем поместном ополчении - не пришлось бы бегать, натаскивая неопытных в ратном деле пеших воинов. Отвечать за себя да за проверенную дружину всегда проще.
        Я поручил везти полковое знамя ждавшему меня Василию. Он гордо принял его, зардевшись от оказанного высокого доверия. В сопровождении Федора и выделенной князем охраны мы выехали в расположение моего полка в Крюково.
        По дороге я раздумывал о наставлении князя. Знамена всегда воодушевляли воинов. Я вспоминал из курса истории Куликовскую битву. В день сражения, когда русское войско билось насмерть с ордой Мамая, в гуще страшной сечи развевалась хоругвь Дмитрия Донского. И этот стяг придавал русским воинам новые силы. Он как бы говорил: «Ваш полководец с вами, и с вами слава и сила родной земли!»
        Издавна русские полки шли в бой с развернутым знаменем. Когда передний ряд дружинников врезался в строй ворога, скрежет железа, крики раненых, предсмертное ржание лошадей перекрывали команды военачальников. Но по реющему в самом пекле сражения знамени, по тому, где оно находилось, можно было определить, успешно ли идет бой. Его должны были видеть сражающиеся воины!
        «Что дает силы, позволяет побороть страх идущим в атаку, на сабли и копья врага, русским воинам? Что защищали ратные люди великого князя и поместное ополчение в бесчисленной череде сражений, за что сражались, рисковали жизнью, терпели лишения, свершали подвиги?» - раздумывал я. И ответ на этот вопрос я находил в священных символах и образах русских - храмах, иконах, крестах, знаменах: брань воинская являла и продолжала брань духовную.
        Русские воины верили, что великий князь есть исполнитель воли небесной: «Бой - дело божье. Что угодно государю, то угодно господу, служба государю - божья служба!» И главным орудием победы русских воинов был Животворящий Крест Господень на боевом стяге.
        Я взглянул на Василия. Он вез полковую святыню к сотням взявших в руки оружие русских людей, которые, возможно, уже завтра пойдут под боевым знаменем защищать свою землю от пришедших убивать беспощадных врагов.
        Добравшись до своего полка, собрал бояр.
        - Вот знамя полковое, которое нам вверил по велению государя князь Василий Семенович Одоевский. Под ним мы будем сражаться, если нападет враг.
        Я выбрал из детей боярских знаменщиков, и они принесли клятву охранять его денно и нощно, не щадя живота своего.
        Несколько молодых людей боярских определил для рассылки воеводских приказов. Пора выступать!
        - Выдвигаемся к деревне Крюково. Сюда уже не вернемся, потому вещи свои забрать. Я буду во главе колонны, за мной - пешие, а затем уж - конница. Денисий, бери десяток верховых, отвечаешь за дозор. Троих вперед, версты на три, остальных - слева и справа.
        - Понял, воевода, выступаем.
        - С богом!
        Пешие собирались и строились долго, конные были уже готовы.
        Наконец-то выступили.
        Колонна растянулась на полкилометра, и пыль от множества ног и копыт поднялась густым облаком, лезла в нос, забивала глаза и толстым слоем садилась на одежду. Но самое неприятное - она демаскировала нас, выдавала противнику наше движение, случись он быть невдалеке.
        К вечеру мы добрались до деревеньки. Одно название, что деревенька - так, стоят три завалящих избенки.
        На ночевку расположились возле нее.
        Пока воины разводили костры, чтобы приготовить похлебку, я собрал бояр и выехал с ними на осмотр местности, или, говоря современным языком, на рекогносцировку.
        Солнце уже садилось, но еще было видно окрестности.
        Мы пересекли вброд небольшую безымянную речушку и остановились. Увиденное не вселяло надежд.
        Перед нами расстилалась широкая - метров триста в ширину - лощина, постепенно, от реки, поднимающаяся вверх. С обеих сторон лощину подпирали два небольших холма, поросших редким кустарником.
        - М-да, - вздохнул один из бояр, по-моему, Ковшов. - Если татары оттуда, - он показал рукой на лощину, - пойдут да под уклончик разгонятся - не остановить их будет. Пеших сомнут просто.
        Все удрученно молчали. Воины они были уже тертые и понимали, что позиция не из лучших.
        - Зато и преимущество есть, - подал голос молодой боярин. - Холмы по бокам - не любят их татары. Их удел - степь. Чтобы скорость набрать да перед ударом стрелами закидать. По крайней мере, с боков не обойдут.
        - Это ты верно подметил. А уж как не дать им ударить в лоб, наша забота. Думать будем.
        - А чего думать? Предлагаю пешцев в две шеренги поставить поперек лощины. Татары ударят, замешкаются, пока прорываться станут - тут нам самое время и ударить конными, в сечу их втянуть.
        - Э, не сдюжат ратники! Неопытные! - зашумели остальные, перебивая друг друга.
        - У меня только пешие холопы, - сокрушенно заметил один из бояр. - Все ведь полягут, где новых брать?
        - Предложи лучше!
        - Стоп! Не будем спорить! - вмешался я. - Сейчас возвращаемся, едим и отдыхаем. А завтра с утречка встречаемся здесь, на этом же месте. Кто чего придумает, чтобы выстоять удалось, - тому от выживших почет и уважение, да и государь, думаю, не обойдет щедротами. Так что - думайте, бояре.
        Утром, едва поели кулеш, я вскочил на коня и переправился через речку. Почти сразу же подтянулись остальные.
        Перед сражением важно было на общем совете - «помычке», обсудить расположение позиций полка и замысел боя.
        По традиции начать обсуждение дислокации полка я предложил самым молодым боярам. Румяный и безбородый - почти юноша, боярин из-под Владимира предложил выкопать поперек лощины ров.
        - Ну что же, предложение твое серьезное, но пока невыполнимое. Представь, сколько лопат надо, да и ратники перед боем выдохнутся.
        Второй заявил, что нужна поддержка пушкарей.
        - Уже лучше, - подытожил я. - Только дай совет - где пушки взять?
        Боярин стушевался.
        Дошла очередь до старших.
        - Я вот что думаю, - заявил Денисий, - негоже пешцев под удар конницы подставлять. Надо их на склоны холмов поставить. Как мы сшибемся, пусть стрелы мечут издали да сулицы кидают, а потом уж с двух сторон - с холмов - и навалятся. Когда у конного скорости нет, двое пешцев его копьями одолеют.
        - Верно мыслишь, Денисий. Только если мы на себя удар в лоб примем, мало кто уцелеет. Еще предложения есть?
        Все молча переглядывались. Я продолжил:
        - Думаю вот что, бояре. Надо проволоки железной купить да на кольях поперек лощины ее натянуть. Трава высокая, проволоки видно не будет. И сделать несколько рядов такого заграждения. Татары на ходу ее не узрят, кони падать начнут, задние на упавших налетят - свалка получится, и тогда уже силы таранной у конницы не будет. Вот тут-то самое времечко по ним и ударить. Конники спереди, пешцы - с флангов. И стоять твердо! Коли побежит кто - сам зарублю! За нами войск нет. Вся Русь с надеждой на нас смотрит. Внушите это своим воинам. Отцы и деды наши татар бивали - думаю, слышали все о Куликовом поле. Так и нам стоять должно, для нас эта лощина - наше Куликово поле.
        Я замолчал. Все обдумывали услышанное.
        - А где проволоку-то железную брать? Нету у нас!
        - Купим! - заявил я твердо. - Подводы есть?
        - Есть! - нестройно ответили бояре.
        - Отрядите воинов с подводами в Коломну, и пусть скупят всю проволоку, что найдут - вот деньги.
        Я достал из поясного кошеля серебро и отдал Денисию.
        - На тебя полагаюсь!
        Денисий ускакал.
        - Остальным конным копья готовить. Проволоку привезут - покажу, где вбивать. Пешим - на холмы. Укрыться за кустами, лопухов нарвать, травой прикрыться - чтобы татары вас сразу не разглядели. А по сигналу моему - с холмов в атаку броситься. Вестимо - с холма бежать с оружием легче, чем в гору.
        - Какой сигнал будет? Не проглядеть бы!
        - Как татары падать начнут да наши конные в атаку пойдут, слушайте внимательно. Как рев раздастся - то и будет сигналом.
        - Это труба, что ли, такая, навроде охотничьей?
        - Ага. Теперь - за работу. На холмах деревья не рубить, а то татары углядят пеньки свежие. Рубите за рекой, где деревня.
        Все разъехались. Я же въехал на холм и огляделся.
        Вдали виднелся лес, в нем - широкая просека. Если татары в этом месте захотят ударить, сначала через просеку им проехать надо, потом построиться развернутым фронтом для атаки. На это не менее получаса, а то и поболе уйдет. Для нас - выигрыш во времени. Надо дозорных сюда поставить, пусть поглядывают.
        Я спустился вниз, переехал через реку и отдал распоряжение выставить дозор на вершине холма.
        Нашел в расположении лагеря молодого боярского сына Евлампия.
        - Назначаю тебя помощником воеводы - будешь отвечать за лагерь и обоз. Выставь охранение стана и готовь ему смены. Если же основные силы полка примут бой за рекой - будь готов принять отвод конницы и пешцев.
        Предусмотреть «отвод», то есть организованно собираться и отступить, было важно, чтобы сберечь ратников. А наличие за спиной надлежащим образом устроенного «обоза» благоприятно влияло на моральное состояние конницы перед боем.
        Я выделил Евлампию пеших воинов и конных ратников - для связи со мной.
        Воинский стан жил своей жизнью - тесали колья, чистили и точили оружие, драили песком и смазывали конопляным маслом кольчуги - так, что они сверкали, словно серебряные. Несколько человек кашеварили у костров. Почти привычная жизнь ратника в походе, но чувствовалось во всем напряжение. Всех тяготила неизвестность. Для воина держать оружие в руках - не обязанность, а почетный долг. Только судьба, жребий решит - кому пасть на поле брани, кому быть раненым, кому стать калекой безруким или безногим, а кто цел останется, пройдя самое пекло сечи.
        Меня беспокоил мой полк - все-таки государь облек высоким доверием в первый раз, и не хотелось ударить в грязь лицом. А пуще того - и побить крымчаков хотелось, и людей своих сохранить. Хоть и велика Русь, а со всех сторон окружена соседями злобными, желающими оторвать земли кусок или пограбить, в полон взять, причем угоняли самых молодых - будущее страны.
        Далеко за полдень вернулись подводы, тяжело груженные проволокой.
        - Всю проволоку на торгу скупили, боярин-воевода! И даже в сельских кузницах по дороге докупали, - похвастался десятник, - денег едва хватило.
        - Показывай!
        Десятник провел меня к подводам. На каждой лежали мотки проволоки.
        - Слышь, боярин, на торгу да в мастерских удивляются - зачем, мол, проволока ратникам понадобилась. Да я не сказывал - понимаю, что тайна сие, татары случаем прознать могут.
        Я объявил для конников общий сбор.
        Все отправились за реку - в лощину, туда же погнали и подводы с проволокой.
        Перво-наперво - разметить надо было, где натягивать проволоку.
        Мы с боярами встали в центре лощины. Я хотел выслушать их суждения. Большинство сходилось во мнении, что ряды проволочные надо делать в центре, поперек лощины.
        Мы посудили, порядили, но в итоге все пришли к одному - ставить их надо ближе к нашим позициям, но не далее чем шагов на сто пятьдесят от наших конников. Пусть конная лава успеет набрать скорость под уклон и сойти в лощину, - тем сильнее окажется завал. Коли заграждения вынести далеко, крымчаки успеют вскочить на уцелевших коней. Ход, конечно, потеряют, но оправиться время будет. А если поближе к нашей коннице - только начнется свалка, мы тут как тут.
        - Эх, хорошо бы сулиц побольше - подскакали, метнули. Если каждый конник хоть по одной сулице метнет, татарская конница заметно поредеет, - заметил Денисий.
        - А что, предложение дельное. Сколько их у нас в обозе?
        - Да десятка три, не более.
        - Плохо.
        Сулица - короткое легкое копьецо длиной от метра до полутора, предназначенное для метания по боевым порядкам противника. Весит оно немного, древко можно в лесу срубить, а вот где железный наконечник взять?
        Я повернулся к Денисию.
        - Пока мы с проволокой возиться будем, отправь свой десяток по кузницам сельским да в Коломну. Хоть сколько-то да привезут железных наконечников. Сейчас каждая сулица потребна.
        Я снова расстегнул кошель и отсыпал Денисию денег.
        Денисий ускакал.
        Я же с боярами поехал вдоль лощины и каждому из них показал, где его воины должны ставить проволочный ряд. По моему мнению, ряды проволоки должны отстоять друг от друга не более метра-полутора. Если кто и сможет проскочить над одним рядом, обязательно наткнется на следующий.
        Работа закипела. Колья забивали обухом топора, кои были у каждого воина. А уж топором почти каждый русский мужик владел, как ложкой.
        Стоп! Я подозвал бояр и показал им, что здесь непорядок - колья вбиты слишком близко к холмам. Надо между рядами проволоки и холмами оставить свободное место, метров по пятьдесят, причем - с обеих сторон. Случись нашей коннице в обхват идти, для окружения - должен быть свободный безопасный проход для маневра.
        Колья перенесли, затем стали натягивать проволоку. Высоко натянуть - видна будет, низко - конские копыта над ней пройдут и ее не зацепят. Кстати, надо учесть - с какой стороны солнце лощину освещает? Вроде мелочь, а блеснет проволока на солнце, и - пиши пропало. Фу, с утра солнце слева от лощины, после полудня - справа. Это хорошо, солнечные лучи вдоль проволоки идти будут.
        До вечера всю проволоку натянули. Я прошел вдоль проволочных рядов и остался доволен увиденным.
        - Воины! Осмотрите сами и запомните, где преграда. Коли случится в обход идти - у холмов место свободное, проходы оставлены. В лоб не рискуйте - кони ноги сломают, а вы шеи свернете!
        Ратники засмеялись.
        - Коли мы сами делали, боярин, так ужель забудем? Нешто поможет? Во скольких походах были, этакой хитрости не видывали.
        - Боярин-воевода, а после сечи железо-то снять можно?
        - Живы останетесь - можно. А лучше железо с убитых вами крымчаков снять. Богаче трофей будет.
        Ратники засмеялись снова.
        Хорошо, когда руки да головы совместной работой заняты, дух это поднимает. Тем более когда рядовые ратники видят, что бояре не вино хлещут, а о деле пекутся. Хуже всего, когда люди бездельем маются - мысли дурные да черные в голову лезут.
        Денисий со своим десятком вернулся уже затемно. Они привезли с полсотни готовых сулиц да столько же наконечников. Я распорядился сразу раздать конным доставленные сулицы, а к наконечникам с утра древки делать.
        Ко мне подошел Федька-заноза.
        - Боярин, ты бы поел. Как утром кулеша отведал, так весь день в седле и провел.
        А ведь и верно. За заботами и о еде забыл.
        Я подошел к своему десятку. Все сидели у костра и бодро стучали ложками, уплетая кашу из общего котла. Мне отложили в отдельную миску. Приятно - не забыли обо мне.
        Рядом с воинами, ничем от них не отличаясь, сидел сын Василий. Надо бы ему внимания побольше уделить, да времени на это за заботами не остается. После прочтения Книги судеб я как-то не беспокоился о своей и его жизни. Ведь писано же было - наследником и княжичем станет. О! До меня только сейчас дошло! Ведь ноне я боярин, а если сын будет княжичем, то, стало быть - и я князем! Писано же было - княжичем! Сыном князя, надо понимать! Хо, повоюем еще!
        Я дал указания сотникам выставить боевое охранение и, пожелав всем спокойной ночи, улегся на попону рядом со своим десятком. Долго не мог уснуть, мысленно перебирал варианты боя - все ли предусмотрел, не упустил ли чего? Ведь если ошибся где-то, не предусмотрел чего-либо - те воины, что спят сейчас рядом со мной в воинском стане, жизнями своими за это заплатят. Да и, честно говоря, не хотелось осрамиться с доверенным мне полком в первом же бою. Потом - через года даже, при упоминании фамилии Михайлова все будут спрашивать:
        - Это какой Михайлов? Не тот ли, что полк бесславно положил?
        Нет, такой славы мне не надобно! С тем я и уснул.
        После завтрака конники принялись рубить деревца с прямыми стволами для сулиц, а я повел пешцев на холмы. Разделил их надвое и назначил бояр командирами каждой половины.
        - Займите холмы и укройтесь, чтобы вас не было видно из лощины, - дал я указания старшим.
        Ратники разбрелись по холмам. Какое там - «укройтесь»! Никто даже за куст спрятаться не смог. Торчали, как три тополя на Плющихе из известного фильма.
        Я сделал боярам внушение, и через полчаса картина изменилась. Кто-то за кустики прилег, кто-то нарвал травы и зацепил ее за кольчуги, кто-то - воткнул в шлемы. Уже лучше. С первого взгляда, мельком, не сразу и поймешь - есть ли на склонах ратники и сколько их. Это мне и надобно.
        Я собрал ратников в лощине.
        - Перед боем постарайтесь укрыться еще лучше, чем сегодня. Чем позже татары вас заметят, тем больше шансов, что они попадут в ловушку, и вы тогда уцелеете.
        - Это почему же?
        - Стрелы метать не будут, ужель не понятно? Стрелами в цель попадать они мастера. А уж когда татары падать начнут, попав на проволоку, тут вы сигнала дождитесь - и вперед. Татарин страшен, когда он на лошади, да еще когда их много. А как с коня упал - бей его саблей, коли копьем. Убил своего врага - помоги товарищу рядом. Одолеем ворога, я уверен! С такими-то молодцами - да струсить? Не бывать этому! А сейчас есть - и отдыхать.
        Я добивался от воинов, чтобы они внимательно следили и понимали в пылу сражения мои сигналы - «ясаки» - звуком трубы, знаменем.
        Вечер прошел спокойно. У костров раздавались шутки, смех. Надо поддерживать у ратников боевой дух - унылый и удрученный воин уже проиграл.
        А утром примчался посыльный.
        - Татары недалеко - в одном дневном переходе. Князь приказал дозоры усилить. Сколько идет их - неведомо, но пыли много: сколько глаз хватает, везде пыль.
        Гонец ускакал.
        Много пыли - много воинов. Устоять бы. По спине пробежал холодок.
        Я собрал бояр, сообщил новости. Огорчились бояре - ведь каждый в душе лелеял надежду, что пронесет - повернут крымчаки на Литву, как уже не раз бывало. Но не пронесло. По нашей земле идут крымчаки, и, знать, не одно селение уже сожжено и малочисленные городки разорены.
        - Высылаю конный дозор, пусть уйдут верст на десять, упредят. А в дозор пойдешь ты со своими ратниками, - я показал рукой на молодого боярина, что первым высказывался на совете.
        - Так у меня всего трое конных!
        - Я тебя не с ордой воевать посылаю! Гляди в оба, не спи. Верный признак татарской конницы - пыль столбом на горизонте. Как увидишь - приближаются татары, так сразу сюда с докладом и скачи.
        - Понял, воевода, исполняю!
        - Остальным надеть брони, у кого есть, и коней с пастбища привести - пусть рядом будут. Пока стоять у реки, но не переходить.
        Все разбежались по своим десяткам.
        В ожидании дальнейшего развития событий мы простояли полдня, а в полдень примчались дозорные.
        - Самих татар не видели, но пыли много, а землю послушали - аж дрожит, знать - немалая рать идет.
        - Далеко ли?
        - Верст десять, да похоже - не на нас идут - вправо уходят.
        Я приказал всем вернуться к месту отдыха, оставив лишь дозорных.
        Татары сперва, как у них заведено, вышлют разведку - с полсотни всадников. Те выведают расположение наших войск, стрелы покидают и - галопом назад. А уж остальных надо с утра ждать, кони за ночь отдохнут после большого перехода. Вот и мне не стоит людей в напряжении держать. Как появятся их передовые дозоры, так жди вскорости и основные силы. А пока - отдыхать.
        Я поел со своим десятком и, несмотря на день, поспал.
        Ночь тоже прошла без происшествий.
        Утром я снова выслал дозор, определив в него десяток Денисия. Он воин опытный, не в одной сече был - не проглядит врага.
        И только мы позавтракали, как прискакал воин из его десятка.
        - Татары!
        Мы всполошились. Я объявил сбор, все помчались к коням, стали подтягивать подпругу. Несмотря на то, что мы ждали этого известия, но прозвучало оно неожиданно.
        - Где татары, сколько их?
        - С полсотни, боярин велел передать, не иначе - передовой дозор.
        - Сам-то боярин где?
        - Татары стрелы метать стали, он их - в сабли, и отогнал маленько.
        - Скачи назад, передай - пусть не увлекается, а то не заметит, как в ловушку попадет: татары - народ коварный.
        Посыльный умчался.
        Я оглядел уже готовых воинов. Пешцы собрались быстро, конники седлали лошадей из пригнанного табуна.
        - Все готовы? Каждый - на свое место. Выступаем! Евлампий, следи за сигналами моими и будь готов принять отвод! Знаменная группа - за мной!
        Через пять минут конники пересекли вброд неглубокую речушку и растянулись фронтом поперек лощины.
        Через полчаса пешие заняли места на склонах холмов.
        Вскоре у места слияния двух холмов, в верхней части лощины, появились всадники.
        - Наши, дозор возвращается! - разглядел кто-то.
        Всадники гнали лошадей быстро, несколько минут - и Денисий уже докладывал:
        - Татары близко - версты три! Тысяча!
        - Как вы посчитать успели? - изумился я.
        - А чего их считать? Там впереди мурза ихний - доспехи начищены, блестят. Рядом с ним воин бунчук зеленый несет.
        - И что?
        - Бунчук-то один, стало быть, всадников - тысяча.
        М-да, немного опростоволосился я, подзабыл про бунчуки у крымских татар.
        - Мыслю - в бой сразу ринутся, заводных коней при них нету.
        Это уже серьезно. Татары в походе запасных, или, проще говоря - заводных коней в поводу за собой ведут. Прямо на ходу пересаживаются, не сбавляя темпа. А когда в сечу идут - заводных в отдельный табун собирают.
        Ценные сведения Денисий доложил.
        - За зоркость твою и сведения ценные благодарю!
        Я еще раз окинул взором конницу. Пешцы засели на склонах холмов и замаскировались. Всадники стояли поперек лощины в ста метрах от реки плотным строем. Маловато нас против тысячи опытных вояк, маловато. В душе шевельнулся страх. Не за себя, нет - за полк. Удастся ли удержать врага, а если и удастся, то какой кровью?
        Наверху лощины показались первые татарские всадники. Они постояли и исчезли. А немного погодя вся седловина между холмами почернела - ее заполнили татары. Было их много, слишком много.
        Впереди на скакуне гарцевал мурза. На его груди уже можно было разглядеть доспехи, из-под которых видны полы расшитого халата. В руке сабелька поблескивает.
        Вот мурза оценил обстановку, счел, видимо, что мы не представляем серьезной угрозы, взмахнул саблей и что-то прокричал. Татарская конница перестроилась для атаки и стала медленно разгоняться, ускоряясь вниз по склону лощины. От топота множества копыт дрожала земля.
        В животе стало пусто, как бывало у меня перед сечей. Мои всадники стояли неподвижно, глядя на приближающегося врага, и ждали моего сигнала. Вот уже различимы лица, раскрытые в крике рты.
        - А… а… а… - накатывался татарский боевой клич «Алла!».
        Бояре стали переглядываться. Неуж татары благополучно миновали наши проволочные заграждения?
        Ан нет! Милостив русский бог!
        Первая шеренга всадников как будто споткнулась - падали, переворачиваясь через голову, кони, своими тушами ломая кости всадникам. Задние налетали на упавших и падали сами. Над полем брани стоял крик раненых и покалеченных, конское ржание. Пора!
        Я взмахнул саблей, привстав на стременах:
        - Трубач! Сигнал к атаке!! С богом! Вперед!
        Всадники хлестнули коней, и мы начали разбег. За полсотни метров до проволоки я показал саблей вправо и влево, и всадники разделились, устремившись к проходам. Через мгновение первые бойцы уже метали во врага сулицы.
        Ответные действия русских были очень неожиданны для татар. Вначале их таранный удар был смят нашим проволочным заграждением, потом внесли свою лепту сулицы, лишив жизни многих врагов - почти каждая сулица нашла цель.
        Татары сбились в плотную массу, не понимая, что произошло впереди. Они увидели наших ратников, обходящих их с обеих сторон.
        Теперь закипела сеча на саблях. Звон стоял, как в кузнице. Только к звону этому добавились крики, стоны, ржание. Дрались даже лошади - кусали за ноги всадников, вставали на дыбы, били передними копытами низкорослых, мохнатых и, в общем, неказистых, но выносливых татарских лошадей.
        Я оглянулся. За мной развевалась священная хоругвь, вдохновляя воинов на смертный бой с погаными, умножая силы. Знаменщики следили за моими сигналами, готовые в любой момент подхватить знамя, если кто-нибудь из них будет ранен или убит.
        Пора и пешцев в бой вводить: татары немного пришли в себя и пытались пробиться вперед, к речке - через раненых и трупы своих же воинов.
        Я привстал на стременах и заорал. Крик ли это был, звериный рык, рев? От оглушительного, парализующего звука присели на задние ноги кони - и татарские, и наши, запрядали ушами. Бой на мгновение остановился, все пытались понять - что это такое? Однако со склонов холмов поднялись и бегом вниз ринулись пешцы. Было их много, они с ходу били остолбеневших крымчаков копьями и рубили боевыми топорами.
        Теперь бой кипел по всей лощине. Эх, были бы еще силы - с тылу бы теперь ударить татар. Да нечем!
        Из дерущейся массы донесся звук пистолетного выстрела, затем - еще один! Мать твою! Да ведь пистолеты были только у моей десятки да у нескольких бояр.
        Я ринулся на звук выстрелов. Там ведь Василий, сын мой, должен быть!
        Навстречу мне из сечи вынесся татарин с перекошенным лицом и саблей в поднятой руке. Я выхватил из-за пояса пистолет и с пяти шагов успел выстрелить ему в лицо. Он упал, а я сунул пистолет за пояс и выхватил саблю.
        Вот кто-то яростно рубится спиной ко мне. А халат-то то на нем - татарский, и шлем не наш. Не раздумывая, я рубанул его поперек спины.
        Рядом на молодого ратника наседали двое татар, и мне было ясно, что долго он не продержится. Ближайшего ко мне татарина я ударил сбоку - прямо в подмышку, достав до сердца. Фонтаном ударила кровь, рукоять сабли стала липкой, скользкой. Второго кончиком сабли в лицо успел достать молодой ратник.
        Да где же мой десяток? По-моему - вон там, впереди. Только попробуй пробейся к нему, когда все вперемешку - и русские, и татары.
        Я пробивался вперед, когда на меня накинулись сразу трое крымчаков. От злости или гнева я, не владея собой, выбросил вперед левую руку, и в татар полетел клубок огня. Вспыхнули сразу все - и кони, и люди. Жуткий вой и лошадиное ржание на миг перекрыли звуки боя. От горящей троицы все бросились врассыпную - никто не понял, от чего они загорелись, а все непонятное пугает.
        Вот и мой десяток. Почти все целы - некоторые в крови, но не понять - сами ранены или чужая кровь на них. И Василий цел - саблей орудует.
        Я врубился в сечу, нанося удары направо и налево и постепенно приближаясь к сыну. За мной следовали знаменщики в плотном окружении конных воинов.
        Рядом с моим сыном - чуть позади его, прикрывая ему спину, яростно работал саблей Федька-заноза.
        С земли кинулся на меня с ножом татарин. Лошадь свою он уже где-то потерял в сече. Я успел выставить саблю вперед, и крымчак сам наткнулся на нее.
        Оглядеть бы сейчас поле боя, да как выбраться из сечи? По большому счету, управлять боем я уже никак не мог. Бой разбился на схватки отдельных людей или групп. Со всех сторон - лязг железа, стоны, крики, ржание и - страшный мат.
        Я подскакал к Василию и помог ему: зайдя справа, после короткого поединка отрубил крымчаку руку, а потом и добил его.
        Расправившись с крымчаком, я стал пробиваться к месту, где стояли проволочные заграждения. В самом начале татарской атаки там, в первых рядах, скакал мурза. В числе первых он и упал. Надо увидеть, что с ним. Живой полководец - как знамя, вокруг него образуется ядро схватки, он вдохновляет на битву остальных воинов. И пока он жив, татары будут биться до последнего. Если мурза погиб, татарские воины могут дрогнуть.
        Около груды тел у заграждений никто не сражался - некому было. Тяжело понять в сплетении конских и людских тел, этом окровавленном месиве - кто есть кто. Вот вроде халат цветной шелковый виден.
        Я соскочил с лошади, стал растаскивать мертвые тела. Точно - мурза! Мертв уже: глаза остекленели, голова неестественно вывернута - видно, сломал шею при падении.
        Я окликнул пробегавшего пешца. Мы вытащили тело мурзы, перекинули его через седло моей лошади и под уздцы повели лошадь на склон холма.
        Бой еще продолжался, но уже было видно, что перевес на нашей стороне. Меня поразил воин, сражающийся невдалеке. В кольчуге и шлеме, без щита, он двумя руками держал огромный топор-клевец и с легкостью крутил его перед собой, нанося смертельные удары направо и налево. Татары отступали перед ним. Что может легкая сабля против тяжелого боевого топора?
        Мы с ратником сняли с седла тело мурзы и поставили его на землю, придерживая с обеих сторон. Я заорал во все горло:
        - Эй, нехристи, вот ваш мертвый мурза! Вы проиграли. Бросайте оружие и сдавайтесь на милость государя!
        За мной гордо развевался полковой стяг, поддерживая дух уставших в жестокой сече бойцов.
        Бой на мгновение стих, а потом возобновился снова. Но не было уже того остервенения, с которым до этого момента бились бойцы с обеих сторон. Наши яростно наседали, а татары, деморализованные зрелищем убитого мурзы и русского стяга на склоне холма, лишь отбивались. Но и сдаваться пока никто из них не хотел.
        И все-таки они дрогнули. Из задних рядов вырвался татарин на лошади и рванулся вверх по лощине. Эх, сейчас хотя бы десяток наших конных наверху - никто бы из них не ушел. А бегство с поля боя - как лавина в горах: сорвался маленький камешек со склона, и вот уже целый поток камней несется вниз, сметая все на своем пути. Так и сейчас - бежал с поля боя один, за ним - второй, а потом и - многие. В панике татары старались поскорее покинуть это страшное место - ускакать или убежать. Но этих догоняли мои пешцы - кололи копьями, рубили саблями.
        Бой почти прекратился, оставались отдельные очажки сопротивления, которые вскоре были подавлены русскими ратниками. Разгром был полный, удалось уйти не более чем сотне татар.
        Я перевел дух. Победа! Первая в моей жизни победа во главе полка!
        Шум боя стих.
        Я стоял на склоне холма, рядом валялось тело мурзы. Поставив на него ногу, я вскинул руку и заорал:
        - Победа! Мы одолели их!
        В ответ раздался восторженный рев: ратники били саблями по щитам, грохот стоял невероятный.
        Я подал сигнал трубачу - играть сбор у знамени. Ко мне начали стекаться воины.
        Первыми подскочили ратники моего десятка, стащили с коня и стали подкидывать.
        - Отпустите, чертяки, уроните, - увещевал я их - все-таки во мне сто килограммов, да железа пуд, как не более.
        Наконец меня опустили на землю. Я снова взобрался на коня.
        - Своих раненых перевязать, татар - добить, оружие и прочие трофеи - собрать. Для трофеев подгоните сюда подводы.
        Ратники, опьяненные победой, ринулись собирать трофеи, попутно добивая раненых татар.
        - Своих раненых перевязать в первую очередь! - надрывал я глотку.
        Меня услышали, снесли раненых к реке и умело перевязали - чай, опыт у многих имелся.
        Бойцы собрали трофеи, коих набралось на три подводы.
        Я созвал бояр.
        - Други мои! От всего сердца благодарность вам всем и ратникам вашим выражаю. Не подвели вы государя и воеводу своего. Низкий вам всем поклон.
        Я отвесил им земной поклон, бояре тоже склонили головы.
        - Однако же я должен вам сказать, что за стол пиршественный садиться рано! Не похоронены еще товарищи наши, кои жизнью своей остановили недруга. Всем, за исключением дозора, собрать тела павших воинов наших и снести на холм. Там мы их и похороним по-христиански - в братской могиле. Вместе воевали, пусть вместе и упокоятся.
        Я выделил воинов в конный дозор, который встал на холмах.
        Мы сняли оружие и доспехи. Все без исключения сносили тела убитых русских воинов на холм. Когда последний погибший был поднят на вершину, воины стали рыть общую могилу. Мы же с боярами пересчитали павших героев - их оказалось сто тридцать два. Бояре опознавали своих погибших, а я отыскивал на бумаге фамилию и делал отметку.
        Когда эта скорбная работа была завершена, все спустились вниз, в лощину, и стали считать убитых татар. Хоронить их мы не собирались. Хищниками, волками они пришли на нашу землю, вот пусть другие хищники - волки, росомахи, воронье, наконец - обглодают их кости.
        Крымчаков оказалось семьсот пятьдесят. «Ого!» - удивился я и за мной - все бояре. Соотношение разительное. Оно могло быть и не в нашу пользу, кабы не наши хитрости с проволочным заграждением да с пешцами на холмах.
        Мы вернулись к месту последнего упокоения павших русских воинов. Я приказал товарищам воеводы выстроить ратных людей для прощания с погибшими. Знаменщики наклонили полковое знамя и застыли в скорбном молчании.
        Один из ратников, монах-расстрига, счел молитву, и все ратники приступили к погребальному молебну. После молебна воины стали осторожно укладывать тела погибших товарищей на дно большой братской могилы, складывая им по-христиански руки на груди и закрывая лица холстиной. Мужчины, седые и юные, многие с перевязанными наспех ранами, не скрывая слез на суровых лицах, прошли по краю могилы, бросая ритуальную горсть земли.
        Ратники начали засыпать могилу.
        Пока работали лопатами, двое воинов топорами срубили большой деревянный крест. Я же ножом вырезал на дереве следующую надпись: «Павшие русские воины, отстоявшие землю свою от татар. Вечная вам память!»
        В молчании, шурша сапогами по траве, спустились мы с холма, перешли вброд речку и вернулись в свой походный стан. Я снова взобрался на коня.
        - Други мои! Победой закончилась сегодняшняя сеча, но мы разбили лишь малую часть татар. Наши товарищи еще сражаются с врагом, и нам расслабляться нельзя. Струсившие и оставившие поле боя татары могут вернуться и привести с собой свежие силы. Потому сейчас - ешьте и отдыхайте. Разрешаю выпить по чарке вина, но не более! Кого увижу пьяным, завтра самолично буду сечь плетью перед всем честным народом! Брони надеть, оружие не снимать! Возвращаемся в лагерь!
        Я слез с коня, как с трибуны. Бояре недовольно сопели - привык русский народ пьянствовать после успеха. Но я хорошо помнил несколько случаев, когда татары целиком вырубали полки только потому, что все ратники были пьяны и не оказали сопротивления.
        Я отдал распоряжение о высылке дозоров на три стороны и смене караулов. Хоть и были недовольны бояре и воины, но перечить мне никто не посмел. После победы меня сочли удачливым, и авторитет мой к вечеру этого дня был значительно выше, чем утром - до битвы. Кем я был утром? Неизвестный в полку вологодский боярин, о коем многие и не слыхали. Вечером же я был уже умелым полководцем, сохранившим в сече со злым и жестоким врагом большую часть полка. А удача в эти времена значила много. Удачлив - стало быть, Бог на твоей стороне, и весть об этом в войске разнесется быстро. Еще надо было учитывать, что сводный полк, который хоть и ставили не на самые опасные участки, часто погибал в боях почти полностью - из-за плохой вооруженности, необученности, да что там - несогласованности действий отдельных бояр. Почувствовав перед боем и во время него мою твердую руку, полк подобрался и действовал согласованней и лучше. Те, кто воевал в этом полку раньше, быстро это поняли.
        Когда подоспела нехитрая похлебка, все поели и подняли по чаше вина за упокой душ убиенных на поле бранном и провели благодарственный молебен Господу о победе над врагом. Поскольку все устали и вымотались, то улеглись спать. Над лагерем стоял густой храп, некоторые во сне вскрикивали - видимо, по новой переживая события боя. Я тоже быстро отрубился.
        А проснулся от толчка в бок. Спросонья схватился за саблю.
        - Эй, боярин, ты чего? Это же я, Федька!
        Рядом со мной стоял Федька-заноза и толкал меня в плечо.
        - А, что случилось?
        - Утро уже, гонец за тобой приехал, ко князю требует.
        - Сейчас, только лицо умою.
        Я умылся, оправил на себе одежду. Пока я прихорашивался, подъехал на коне Федька, ведя моего коня в поводу. Шустер - и когда только успел?
        Я передал полк Денисию, отдал распоряжения. С десятком конных ратников мы помчались к стану князя. Войска вокруг поубавилось, видимо, все разошлись по отведенным местам.
        У шатра князя Одоевского мы спешились, и Федька сунул мне в руку какую-то тряпку.
        - Чего ты мне суешь?
        - Бунчук мурзы - я срезал с древка.
        Так я и вошел в шатер - с бунчуком в руке.
        - Боярин Михайлов, прибыл по вызову.
        - Ну, здрав буди, боярин. Как у тебя дела?
        - Да вот, повоевали вчера.
        Я бросил на стол татарский бунчук. Князь и его окружение удивились.
        - Не слышали ничего. Постой-ка, бунчук-то тысяцкого. Ты что, тысячу побил?
        Все уставились на меня.
        - Не - не всю, мертвяков ихних насчитали семьсот пятьдесят.
        По шатру пронесся легкий гул изумления - не врет ли?
        - А своих сколько положил?
        - Сто тридцать два ратника.
        В шатре все притихли, наступила полная тишина, только слышно было, как за шатром вдалеке перекрикиваются воины.
        - Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробней. Не бывало еще такого.
        Я рассказал о проволоке и пешцах на склонах холмов.
        - А проволоку где взял? - не поверил кто-то из находившихся в шатре.
        - Дал денег, и мои посыльные скупили всю проволоку в Коломне.
        Шатер вздрогнул от хохота.
        - То-то мы проволоку сыскать нигде не могли, когда хотели мосты вязать. А виновник-то - вот он! - дивился один из бояр.
        - Подожди-ка! - Князь Одоевский вышел из шатра и быстро вернулся.
        Вскоре в шатер стали прибывать бояре. Когда их набилось уже около сотни, князь попросил:
        - Расскажи-ка, как бой шел и как ты готовился.
        Я громким голосом, чтобы было слышно всем, пересказал подробности подготовки к бою и самого боя. Бояре удивленно загомонили. Но князь поднял руку, и в шатре стихло.
        - А теперь скажи, сколько татар положил.
        Я назвал цифру.
        - А каковы твои потери?
        Я снова назвал. На этот раз гул голосов был более продолжительным.
        - Поняли, что получается, когда человек за дело радеет и головой думает, не полагаясь на силу? - обвел взглядом бояр князь. - Все свободны!
        Я поймал на себе завистливые, восхищенные и даже злобные взгляды. Похоже, я приобрел себе не только друзей, но и врагов - завистников и недоброжелателей.
        Я тоже направился было к выходу.
        - Постой! - на мое плечо легла рука князя. - Воевода ты еще молодой, но после сечи должен был гонца послать с донесением. Прощупывают татары обстановку, ищут слабое место, где ударить сподручнее. Понял?
        Я кивнул.
        - А вообще - молодец, побратим. Всенепременно сам государю доложу. Когда вернемся в Москву - зайди в Разрядный приказ, отпиши, у кого из бояр какие потери. Имена храбрых для благоволения государя и наград представь. И малодушных в воеводской отписке покажи - для общественного стыда и немилости. Бояре-то все целы?
        - Все.
        - Ну, желаю удачи. Экий ты, братец, орел!
        Я вскочил на коня и, едва отъехали от шатра, поблагодарил Федьку.
        - Это ты здорово с бунчуком удумал, а то и не поверили бы.
        - Боярин! Это ты первым делом должен был сделать - прости уж за напоминание.
        - Вернемся - награжу.
        - Живыми бы домой возвратиться!
        - Вернемся! Из нашего десятка все целы, никто даже не ранен.
        - Дай-то бог!
        Мы вернулись в свой полк. Дозорные доложили, что видели вдалеке разъезды татарские, но никто близко подъехать не рискнул.
        - Ну и славно, - подытожил я.
        И в самом деле, чего им сюда соваться? Получили по морде, умылись кровавыми соплями - пусть в другом месте попробуют. А там другие полки стоят - свежие, не побывавшие в бою. К тому же сомнительно, что они будут прорываться здесь - лощина трупами людскими и конскими завалена, ни пройти ни проехать. Да и зрелище сие не добавит татарам уверенности в победе.
        Дозоры сменяли друг друга, и день прошел спокойно.
        Вечером мы посидели у костра, не спеша похлебали каши с мясом и салом, попили сыта.
        Ко мне подошел Василий.
        - Поговорить хочу, отец.
        Мы отошли в сторонку, присели на обрубки бревен.
        - Слушаю тебя, сын.
        - Вот скажи мне, все понять силюсь - как ты додумался до проволочных заграждений?
        Что я ему мог ответить? В фильмах видел? В прошлой жизни?
        - Всю ночь думал, как силами малыми крымчаков сдержать да русской крови поменьше пролить, вот и пришло в голову. Не иначе - Господь надоумил. В воинском деле не все сила решает. Иногда и хитрость нужна, и удача - как же без нее?
        Василий помялся.
        - Еще хочу спросить - не обидишься?
        - Как же мне на сына обижаться? В бою не осрамил фамилию, честь боярскую не уронил - спрашивай.
        - Вот когда ты к нам, к десятку через сечу пробивался, видел я краем глаза, что ты огонь с руки метал. Горели ведь те татары, живьем горели, вместе с лошадьми. Это что, тоже хитрость?
        Опа-на! Заметили в десятке все же! А может быть, и ратники из других десятков - тоже? Разговоров пока на эту тему я не слышал - в бою каждый был занят своим делом, и не до того было, чтобы на занятные вещи зенки таращить.
        - А нету хитрости, Василий. Сам не ведаю, как это получилось. Зол на татар был очень, да видно - Господь был на нашей стороне, помог.
        За тебя волновался, быстрее пробиться хотел, вот с руки огонь и сорвался.
        - За мной весь десяток присматривал, как за маленьким, - обиженно сказал Василий.
        - А как ты хотел? Чтобы я тебя, неопытного, к татарам в пасть одного бросил? Нет! Когда я был молодым и неопытным, за мной тоже присматривали, опекали. То ведь не трусость - все боятся, даже не одну сечу пройдя. Наберешься опыта - поймешь. Это твой первый бой был, и для меня, как для отца, главное, что ты не струсил и жив остался.
        - Я уж подумал, что ты во мне сомневаешься. Прости за глупые мысли, отец.
        - Ничего, повоюешь немного, хлебнешь лиха по самое горло - на многое по-другому смотреть станешь. Еще придет твое время; сначала десяток водить будешь, а потом и воеводой в полку, а то и повыше бери. Ты сейчас учиться должен ратному делу - ну, вроде как подмастерье, потому новиком и называешься.
        Мы вернулись к костру. Десяток уже спал, улеглись и мы.
        А проснулись все одновременно - хлынул дождь, перешедший в ливень. Вымокли все мгновенно.
        Вскоре ливень прекратился, и всходившее солнце осветило паривший от влаги луг и наше промокшее насквозь воинство. Малюсенькая речушка от избытка воды вздулась, мутный поток нес щепки, мусор, и переходить ее вброд сейчас было рискованно. Ноги разъезжались по мокрой траве, под сапогами чавкала грязь. По такой погоде татары точно не нападут - хоть это радовало. Однако дозоры я все равно выставил - не ровен час, татары наскочат.
        Надо было обсушиться и покушать. С трудом удалось развести костры - дерево намокло и больше дымило, чем горело. Ратники сушили тряпками оружие и кольчуги, протирали их салом. В тепле и сырости ржавчина появлялась на глазах.
        После полудня солнце грело по-летнему, и грязь стала подсыхать. Приехал - не прискакал, а именно приехал - дозорный. Конь его был забрызган грязью по брюхо, и сам дозорный был в грязи и пятнах крови. Он свалил на землю пленного татарина, что лежал у него до этого поперек седла лошади. Татарин застонал и заругался сквозь зубы.
        - Где взяли?
        - За холмами, верстах в трех отсюда. Двое их было. От своих отбились или заблудились - мы так и не поняли. Одного лучник наш снял, а этот дрался как бешеный, Гришку Косого в руку ранил. У, собака!
        Ратник пнул пленного сапогом.
        Я поднялся, подошел к крымчаку.
        - Кто такой?
        В ответ татарин лишь сплюнул.
        - Говорить, значит, не будешь?
        Молчание.
        - Может, языка не знаешь? Эй, кто знает татарский?
        Подошел старый седой воин.
        - Я понимаю, в плену у них два года провел.
        - Спроси его - сколько их и куда направляются?
        Воин заговорил по-татарски. Пленник сморщился, как будто лимон раскусил, заругался. Ругань была понятна и без перевода.
        Убить его или отправить в стан князя? Отправлю-ка я его к Трубецкому. Там есть мастера, быстро язык развяжут. А не будет надобен - и там повесить могут.
        Я отрядил троих всадников и отправил их с пленным под Коломну, написав сопроводительную грамотку. Я уже понял - надо о себе периодически напоминать, не надоедая без особой надобности. Начальство всегда любит победы. Когда ты одержал победу - это его заслуга, победа одержана под его руководством. Если же ты потерпел поражение - это твое личное поражение. Не зря еще древние говорили: «У победы сто отцов, а поражение - всегда сирота».
        Когда я отправлял пленного, старшему ратнику наказал:
        - Отдашь пленного и поговори с воинами, послушай - как дела, где татары? А то сидим тут, не зная обстановки.
        Меня все-таки неизвестность в определенной мере беспокоила и даже угнетала. Может быть, татары уже с флангов обошли и готовятся туда ударить внезапно - не со стороны лощины, а сбоку.
        Худо нам тогда придется, поскольку никакой защиты с флангов и тыла нет.
        Надо завтра с утра, как подсохнет, распорядиться хоть небольшой частокол из бревен поставить по периметру лагеря, как это римские легионеры делали. Немудрящая защита, но она не позволит внезапно налететь конной лаве и рубить спящих или не готовых к бою.
        Однако жизнь внесла свои коррективы.
        Утром, после неспешного завтрака, только я собрал воевод, чтобы распорядиться насчет частокола, как в лагерь прискакал гонец.
        - Кто воевода?
        Я встал.
        - Грамотка тебе.
        Гонец протянул мне свернутую рулоном бумагу. Я развернул. Текст был нацарапан криво, впопыхах: «Выручай, татары одолевают».
        - Кто тебя послал?
        - Плещеев, боярин. Мы в трех верстах выше по реке стоим.
        Глава 6
        Я собрал бояр.
        - Денисий, поднимай всадников, будем наших выручать. Пешим остаться здесь, быть в кольчугах и при оружии. Коли пешцев с собой брать - мешкотно получится, можем не успеть.
        Забегали ратники, брони стали надевать, оружие готовить. Дежурные побежали к табуну за конями. Как ни торопились, а полчаса на сборы потеряли.
        Наконец, все выстроились, готовые выступить. Я нашел глазами гонца воеводы Плещеева.
        - Ты дорогу знаешь - ты и веди.
        Я достал нательную иконку-складень Георгия Победоносца, что нашел летом в подземелье, поднес свой оберег к губам и взмахнул рукой:
        - Вперед! За мной!
        Мы пустили коней вскачь, только грязь из-под копыт летела.
        Мой десяток взял с собой по моему приказу мушкеты, у меня за поясом - два пистолета и по сабле с обеих сторон. Хотелось бы поговорить с гонцом, что там да как, да попробуй на ходу - . язык откусишь. Тяжело коням раскисшую дорогу преодолевать. Жалко их, да поспешать на выручку надо.
        Вырвались из-за леса, а на лугу бой кипит.
        Получилось так, что мы оказались у татар за спиной. Сбили они наших с позиций и теперь теснили. Крымчаки нас пока не заметили - наш выход был неожиданным: никакого топота, все глушила грязь.
        Я быстро оценил ситуацию, успев разглядеть татарский бунчук далеко впереди. Где-то там, значит, и мурза их. На лугу шел яростный лучной бой. Татарские конники, устремляясь за своими вожатыми, группа за группой, под громкие «язычные кличи» вели «напуск» - передовые наездники «крутили степную карусель» - проносились у переднего строя плещеевской конницы, осыпая русских всадников стрелами. Стрелы ударялись о щиты и брони наших конных, но чаще - достигали цели, сражая ратников и коней - многие всадники были без доспехов. Строй вологодского ополчения отвечал редкой стрельбой стрелами, почти без проку, выставив бесполезные покуда копья. «Долго им не продержаться, не смогут строй удержать, видно, врасплох застали», - мелькнуло в голове.
        С левого края сшибка перешла в свальный бой. Оттуда доносились звон и лязг железа, крики раненых, ржание подрубленных лошадей.
        Я бросил взгляд направо - в глубине дубравы маячили татарские кони, а может, и засаду там держали - под «притворное бегство», если лучным боем не удастся конницу Плещеева опрокинуть и рассеять.
        Во мне закипала злость: «А на обе стороны повоюйте теперь или - кишка тонка?»
        Я повернулся к своим:
        - Передайте дальше: разворачиваемся в цепь, все делаем тихо, никакого шума и криков.
        И добавил для Федора, что был рядом:
        - Останется до татар сотня шагов - делаем короткую остановку и стреляем из мушкетов. Потом - сабли наголо и вперед.
        Ринулись мы молча вперед, и оставалось уже не больше пары сотен шагов, как заметили нас татары, завыли, завизжали и стали разворачивать коней. Да поздно уже.
        Я поднял руку. Мы на миг приостановились. Десяток вскинул к плечу мушкеты - залп! Все заволокло едким дымом. А хлопцы уже - мушкеты за плечо, рванули сабли из ножен и - «Ура - а-а!». Чего уж после залпа молчать? Десять мушкетов сделали свое дело. Заряжены они были крупной - на волка - картечью. Почитай, в итоге получили татары пулеметную очередь на всю ленту…
        Корчились на земле сбитые с седел татары, бились в агонии лошади.
        Мы со свежими силами врубились во вражью массу. Денисий с конниками отрезал заметавшимся задним бойцам татарского отряда пути отхода. Его всадники секли крымцев из луков и саблями, топтали падавших наездников. В ход шли и копья. Дюжий молодец слева от меня приподнял на копье неудачливого всадника, мгновение - и вот он на земле, с выпученными глазами и широко открытым ртом хватает воздух. Я работал обеими руками - зря, что ли, учился у двоерукого воина, татарина Сартака? Сабли жадно чавкали и брызгались кровью, рубя татарское тело. В таком месиве руководить боем уже нельзя - только рубить, рубить, колоть, резать… Я лишь успевал время от времени бросать взгляды налево - на Василия. Как он там, не требуется ли помощь?
        Дрогнули татары, оказавшись между молотом и наковальней. И рады бы уйти, да некуда. Впереди - вологодцы, сзади - мы.
        Прыснули они в стороны, уходя из-под удара поодиночке, малыми группками стали убегать, нахлестывая коней.
        Были и те, что остались на лугу, только продержались они недолго. Посекли мы их всех. Дольше всех держался их мурза со слугой или телохранителем. Лихо работал он саблей и не одного нашего ратника уже ранил. Церемониться с ним я не стал, вытащил пистолет и элементарно всадил ему пулю в бок. Завалился мурза на шею коню, отчаянно завизжал слуга, соскочил с лошади, подбежал к господину, увидел, что он мертв уже, и сам бросился грудью на копья русские.
        Подскакал Федор, осадил поводья коня, и тот передним копытом наступил на упавший бунчук, вмял его в раскисшую после дождя землю. Не реять ему более над землей русской…
        А ко мне уже выезжает воевода вологодский Плещеев. На землю соскочил с коня, руки простер для объятия. И я спрыгнул с седла, обнял земляка.
        - Ну, боярин Михайлов, выручил. Думал уже - сомнут. Едва утром встали, как из-за леска басурманы выскочили. Не все мои ратники и кольчуги успели надеть.
        - Так ты что - и дозоров на ночь не выставил? - удивился я.
        - Думал - дождь, грязь - не нападут.
        Я покачал головой. Обернулся - вокруг знакомые по прежним походам вологодские ратники.
        - Боярин, наших много полегло?
        - Кто их считал? Бой-то только закончился.
        - Ну - тогда бывай, удачи тебе! Мне на свою позицию надо возвращаться, пешцы там остались, лагерь не укреплен. Как бы не случилось чего. Мы теперь соседи, будешь мимо ехать - заезжай.
        Мои конники заканчивали перевязывать раны. Не обошлось и без потерь. Мы привязали тела погибших к крупам лошадей и повезли в лагерь. Похороним их с почестями в братской могиле.
        Ехали назад не спеша - устали. А в голову лезли мысли: «Укрепи Плещеев лагерь да выставь вовремя дозоры, глядишь - и удалось бы избежать сегодняшней мясорубки». Полегли татары, так и наших сколько убито. Горько было видеть на обратном пути, сколько тел погибших воинов русских на лугу лежит.
        И, едва вернувшись в стан, я распорядился:
        - Полсотни пешцев роют братскую могилу, все остальные - рубят деревья и ставят частокол вокруг лагеря. Конникам после боя - отдыхать.
        Возроптали было пешцы, дескать - не на год пришли, зачем лишняя работа, да как поговорили они с конниками и узнали, сколько воинов вологодских полегло из-за того, что татары напали на незащищенный лагерь, примолкли - сами осознали, сколь тяжек труд воина на войне - не только копьем да саблей сражаться. Ну и славно - не пришлось заставлять.
        И вот могила готова. Подошли отдохнувшие конные ратники. Прервав работу, подтянулись пешцы. Мы снова провожали в последний путь погибших «за други наших» воинов, склонив над их телами полковое знамя…
        К вечеру ратники успели вкопать по периметру столбы в человеческий рост, заостренные сверху. Столбы стояли не вплотную, а с зазором. Человек не протиснется, и лошадь не пройдет, а экономия бревен и труда налицо, потому такое ограждение и называется не стеной или забором, а частоколом.
        Для выезда оставили только два промежутка - в сторону реки и в сторону деревни. У проемов на ночь я выставил крепкие дозоры, сами проемы на ночь закрыли переносными бревенчатыми «ежами».
        В эту ночь я спал спокойно. Опыт приходит после того, как сам допустишь ошибки или увидишь промахи у других. И еще один вывод я сделал: быть хорошим воином - одно, а воеводой - другое. Мыслить надо масштабнее, просчитывать действия противника, прикрывать наши уязвимые места, постигать хитрости военные - «стратегемы», как их называли, тогда и потерь будет меньше.
        Вот с огненным боем совсем худо. Пушечек бы нам, хоть парочку, да пищалей. У других полков есть, только сводный полк обделили. Надо будет у князя Одоевского спросить или в Москве, в Пушечном приказе, с дьяком, ведающим оснащением войска, поговорить, причем даже не просить, а требовать. В конце концов, не для себя, не для личных нужд - для дела государственной важности.
        Утром, после завтрака, послышались отдаленные раскаты грома. Все удивленно смотрели на небо - ни облачка! До меня не сразу дошло - да ведь это пушки стреляют. Далеко стреляют, и их много. Одиночный выстрел не дает такого эффекта. Палят залпами, стало быть - ситуация серьезная. А ведь все пушки почти собраны в большом полку, под рукою князя. Стало быть, татары нанесли главный удар там. Жаркая, наверное, сеча кипит…
        Руки зачесались поучаствовать, да невозможно. Надо стоять там, где указано главным воеводой войска. У каждого свой участок обороны.
        Пушки громыхали до полудня, потом стихли. Все гадали: «Чья взяла?»
        А вскоре прискакал посыльный из дозора.
        - Татары, вдоль реки скачут. Сколько их - понять невозможно. Похоже - бегут из боя, ни бунчуков нет, ни заводных коней.
        - Тревога! Всем в седло! Пешцам занять оборону в лагере!
        Забегали ратники. Пешцы бежали к выездам, становились в ряд, выставив копья. Лучники пристроились у щелей между бревнами частокола.
        Я же во главе конной части полка наметом вылетел из лагеря и помчался по берегу, вверх по течению реки. Справа от меня скакал Денисий.
        Из-за поворота навстречу нам вывернула нестройная группа конных татар. Группа-то потрепана, многие без щитов, а у кого они и расколоты. Завидев нас, они стали осаживать лошадей и разворачиваться. Явно настроены убегать, а не принять бой.
        А у нас кровь кипела, поэтому пришпорили коней. Догнали - все-таки татарские кони уже выдохлись, а у нас застоялись, и потому несли нас легко.
        Мы начали рубить тех, кого догнали. Собственно, это был не бой, а избиение. Многих порубили, но когда береговая полоса перешла в луг, татары рассыпались по нему, уходя от погони поодиночке.
        - Стой! Прекратить преследование!
        Мы и так уже отдалились от лагеря на пять-семь верст. И еще вопрос - не появятся ли новые татарские группы. За одиночками будем гоняться - все силы распылим.
        Возвращаясь обратно, бойцы соскакивали с коней и забирали оружие у убитых.
        Ко мне подскакал один из конного десятка - не моего - молодого боярина.
        - Воевода, посмотри, что я нашел. - И протянул мне небольшой мешок в четверть пуда весом. Я развязал его - монеты, серьги, ожерелья, цепочки. Успел награбить, гад!
        Когда приехали в лагерь, я собрал бояр и поделил ценности. Пусть сами своим людям раздадут. Трофей - никуда не денешься! В казну взятое на саблю не сдают. Государю достаются в войне взятые города и завоеванные земли, а уж воинам - все, что у чужеземцев представляло ценность и что можно унести в руках или увезти на лошади. Пленных у нас не было, а - тоже товар неплохой. Русские выкупали у татар своих воинов, татары у нас - своих.
        Подобранное у убитых татар оружие, щиты и прочее железо тоже поделим, но уже после похода. В основном железо у татар неважное, но, случается, попадаются просто удивительные сабли персидской работы - с отличными клинками, удобными рукоятями, инкрустированными самоцветами, в богато отделанных ножнах.
        Возле каждого боярина собрались его люди, начался оживленный дележ ценностей.
        Внезапно его прервал ворвавшийся в лагерь посыльный. Он осадил коня в двух шагах от меня.
        - Воевода, обоз татарский недалече!
        - Где?
        - За холмами.
        - Охрана велика ли?
        - Десятка два. Подвод груженых с полсотни будет, пленных гонят.
        Насчет обоза я бы еще подумал, а вот невольники? Надо освобождать!
        - По коням! - закричал я. - Показывай дорогу.
        Не успев толком передохнуть, ратники садились в седла, и вскоре полторы сотни конных уже мчались во весь опор. Всех конных я брать не стал, а пешцы так и остались в лагере.
        Вдали, у опушки леса, показался обоз. Завидев нас, часть татар бросились наутек, но большинство из них - всадников пятнадцать - решили вступить с нами в бой, практически не имея шансов на победу. Самое гнусное - несколько крымчаков принялись рубить связанных беззащитных пленных.
        Я махнул рукой Денисию:
        - Видишь непотребство? Займись ими, пленных надо сохранить. Если кого из татар возьмешь живыми - совсем хорошо будет.
        Удивился боярин, но слова не сказал, махнул своим конникам рукой и, забирая вправо, помчался к обозу. Крымчаки, по своему обыкновению - издалека, - начали стрелять из луков.
        - Десяток! Стой!
        Мои остановились как вкопанные.
        - Из мушкетов - товсь! Огонь!
        Громыхнул нестройный залп.
        Когда рассеялся дым, воевать было не с кем. Кони бились в агонии, а поверженные татары лежали на земле. Лишь один конный нахлестывал лошадь, счастливо избежав картечи.
        Конники бросились к обозу, уже захваченному десятком Денисия. Молодцы его пару крымчаков зарубили, еще двое были ранены легко и захвачены в плен.
        Вообще-то захватить крымчака в плен - нелегко. Как правило, они до последнего отчаянно сопротивляются - саблей, палкой, зубами. Малодушных после боя сородичи наказывали, часто смертью.
        Я направился к невольникам.
        - Развяжите пленных, - распорядился я.
        Ратники соскочили с коней, вмиг порвали веревки. Бывшие пленники, среди которых были молодые женщины и мужчины, окружили воинов и стали благодарить.
        - Отдаю вам на расправу крымчаков, делайте с ними что хотите.
        Измученные, со сбитыми в кровь ногами, люди - и откуда только силы взялись? - накинулись на мучителей. Били руками, подобранными камнями, ногами, кусали. Несколько минут - и вместо двух пленных лежали два растерзанных, окровавленных тела. Вместо лиц - кровавое месиво.
        - Так должно быть с каждым, кто на нашу землю с мечом придет, - крикнул я. - Забирайте с обоза съестное, можете покушать и возвращайтесь по домам.
        Изголодавшиеся и усталые люди побрели к обозу.
        Ратники шустро переворошили подводы. Еду - сыр, репу, муку - раздавали бывшим пленным. Остальное - трофей моих воинов. Мой десяток собрал оружие у убитых крымчаков.
        Ратники распределились по подводам и погнали обоз в лагерь.
        «Веселый», однако, сегодня выдался денек - с утра крымчаков побили, сейчас обоз захватили…
        Когда ехали в лагерь, Денисий мечтательно сказал:
        - Такая война по мне - обозы отбивать!
        - Это не война! - зыкнул я. - Война была, когда наскок татар отбивали. А это - взятие трофеев.
        Боярин оживился:
        - Как трофеи делить будем?
        - По справедливости.
        В лагере мы пересчитали подводы и, не глядя, что в них, распределили подводы между боярами, по жребию, а те уж - людям своим передавали.
        Ратники с интересом стали рыться в захваченных вещах. Трофеи на войне всегда привлекали воинов. Да и как им не снискать интереса? Обеспечивал всем необходимым - кормил, поил, обувал, вооружал, давал крышу над головой боярин, чьими боевыми холопами они были. Но ведь хотелось каждому холопу иметь еще что-то и в личном владении! А кроме того, жизнь холопа в боевом походе не всегда бывала длинной, иногда - до первого боя, и зависела от боевой выучки ратника.
        Глядя на разбор воинами вожделенных трофеев, я думал совсем о другом. О тех, кому они уже не нужны, кто сложил голову свою в минувшие дни. И вот же - чаще - по неумению своему ратному! А неумение то - от нерадения бояр некоторых к делу боевому! О том еще будет разговор с ними, как поход окончится. Видать, и поход сводного полка не последний - врага лишь на время войско государя усмирит, хлебнем еще лиха, если выучку полка к будущим сечам не подниму.
        Усердные бояре занимались подготовкой боевых холопов специально, пристраивая к неопытным молодым парням бывалых воинов. И коли гонял их боярин до седьмого пота, до синяков и шишек - дольше жил ратник, и боеспособнее было воинство его - десяток ли, полусотня. Ленился боярин, или все время уходило у него на добывание денег - и хирела дружина его. Мало выучить приемы сабельного, копейного или какого другого боя, надо движения довести до автоматизма, чтобы организм действовал сам, на рефлексах. Думать в бою не успеваешь, задумался - погиб. А еще совсем не лишней была выносливость, которая тоже приобреталась упорными занятиями. Мало толку от силы, если не отработана быстрая реакция. Здоровяки с пудовыми кулаками в бою гибли чаще, чем их жилистые, гибкие, с быстрой реакцией товарищи. Здоровяк - он хорош в кулачном бою, где-нибудь на рыночной площади во время Масленицы.
        Меж тем разбор трофеев воинами шел вовсю. Я же радовался уже тому, что теперь в обозе Евлампия прибудет телег, а то в основном вьючными кошами приходилось обходиться.
        Смотреть самому, что там - в телеге, выпавшей по жребию моему десятку, мне было неинтересно. А вот холопы мои перевернули вещи в телеге вверх дном, решая на пальцах, кому что достанется.
        Из трофеев меня интересовало лишь оружие - своих холопов довооружить или дать новым бойцам, а также - как железо, имеющее определенную ценность.
        Пока ратники делили трофеи, в лагерь заявилась нестройная толпа бывших пленных - они попросили сторожевых воинов позвать воеводу.
        Я подошел к воротам. Вообще-то «ворота» - громко сказано, большая прореха в частоколе - вот и все ворота, да деревянные «ежи» за ними - для защиты от первого удара конницы.
        - Что хотели, православные?
        - Куды нам идти-то, боярин?
        - Я ведь вас не держу, идите куда хотите. Вас ведь в плен взяли в избах ваших, в селах да деревнях. Вот и возвращайтесь.
        Вперед вышел молодой парень, отвесил поклон.
        - Прости, боярин, только возвертаться нам некуда. Избы и деревни татары проклятые сожгли, людей поубивали. Нет ни родных очагов, ни семьи.
        Бывшие пленники с надеждой смотрели на меня. Я растерялся. Виду не подал, но и что делать - не знал. Отправить их в Коломну? Там ставка главного воеводы, дворяне.
        Ко мне подошел один из бояр, отвел в сторонку.
        - Чего задумался, воевода? Удача сама в руки идет, а ты медлишь!
        - Ты о чем?
        - Раздай бывших пленных - они ничьи теперь, по боярам. Каждый будет рад себе холопов новых обрести.
        - Так ведь обуза они для нас!
        - А кто сказал, что они в воинском стане обретаться будут? Сразу и отправим их по владениям вместе с трофеями.
        - Тогда зови бояр.
        Я подошел к пленникам.
        - Вот что, православные. Кто хочет - может идти куда глаза глядят, никого неволить не буду. Кто желает приобрести крышу над головой и работать - сейчас распределим по боярам да отправитесь по вотчинам их. Решайте сами!
        Бывшие пленные загомонили, сбились в кучки, стали обсуждать мое предложение. Человек десять развернулись и побрели прочь от лагеря, видимо, решив попытать вольной жизни. Еще десяток молодых парней подошли ко мне:
        - В дружину твою, боярин, хотим вступить. Негоже православному себя защитить не уметь. Оружия нет, да не обучены, через то и в полон попали. Возьмешь?
        - Все ли по желанию идут? Ратный труд нелегкий. Мозоли на руках, как у хлебопашца, будут, да и головушку свою буйную сложить можно.
        - Ты нас не пугай, боярин. Все лучше за Русь голову сложить, чем в неволе у татар жить хуже собаки да сдохнуть от побоев.
        - Ну коли так, беру всех. На конях все хорошо держатся?
        - Конечно, сельские мы.
        Я кликнул Федьку-занозу, что отирался невдалеке.
        - Забирай, Федор, новых бойцов. Учи, будут в моей дружине. Коней подбери из трофейных, сабельки да шлемы - тоже. Кольчуги попозже найдем.
        Новики гурьбой пошли за Федором. А ко мне подошли бояре. Видимо, они уже были в курсе происходящего. Но, связанные воинской дисциплиной, остановились рядом со мной.
        - Как новых холопов делить будем?
        - По жребию, - уверенно ответили все, - чтобы без обиды.
        Мы вдвоем с Денисием подошли к бывшим пленникам. Бояре наблюдали, боясь быть обделенными. Денисий отвернулся и закрыл глаза.
        Я положил руку на плечо молодому парню.
        - Чей холоп?
        - А пусть мой! - с задором выкрикнул Денисий.
        - Отойди в сторону.
        - Чей?
        - Вельяминова.
        - Иди к боярину.
        Вельяминов вскинул руку, и парень пошел к боярину.
        Так мы поделили всех холопов. Всем досталось по три, а мне - четыре. Но бояре не роптали: когда делили трофеи, воеводе по уставу и традициям доставалось три доли. Я тоже не возражал, поскольку всех вновь обретенных боевых холопов определил в свою дружину.
        Солнце уже садилось, и потому я решил холопов оставить в лагере, покормить, а уж с утра - на свежую голову, думать, как их переправить в Вологду, в вотчину.
        Пока холопы жадно ели, я отозвал Федьку-занозу и Василия в сторону.
        - Давайте решать, как отправить холопов и телегу с трофеями в вотчину.
        - А чего думать? - сразу высказался Федька. - У меня в десятке есть раненный в руку, Трифон. Вот отправим его - пусть холопов ведет да подводу доставит.
        Вопрос решился проще, чем я думал. Во время боевых действий отправлять ратника в тыл - преступление, за это могли и покарать. Отослать же раненого - святое дело.
        Поутру из лагеря потянулись подводы с трофеями, а за ними - холопы. Бояре отправляли с оказией своих раненых. И то - раненый в воинском стане - обуза. Висит гирей на ногах, лишая полк подвижности.
        Раненых убыло много - не меньше сотни. Кое-кто легко, вроде Трифона из моего десятка, а кто-то лежал на телеге в беспамятстве, и я сильно сомневался, что такого довезут до боярской вотчины живым.
        Отправив холопов и телеги с трофеями, все облегченно вздохнули.
        Я же решил съездить в стан главного воеводы. Пока здесь затишье, надо все же узнать, как идут боевые действия и где основные силы татар. А может, и указания новые получить.
        Вызвав Денисия, я поручил ему полк.
        Решил взять с собой и Василия. Все-таки сын, надо ему осваиваться с воинской жизнью, начальство поглядеть, самому на глаза показаться, первые впечатления, когда вместе со знаменем возвращались, расширить.
        Я предполагал за пару часов обернуться: кругом все было спокойно и ничто не предвещало осложнений. Но как же я ошибался, выехав без охраны…
        Ехали не спеша. По дороге Василий подробно расспрашивал о разных воинских хитростях и уловках.
        Проезжали мимо воинского стана вологодских ратников во главе с воеводой Плещеевым. Ну как не заехать к землякам, которым совсем недавно помогали отбиваться от татар? Тем более что обстоятельства сейчас позволяли.
        Заехали. Боярин вышел из шатра с распростертыми для объятий руками, облобызал нас на радостях.
        - Заходите в шатер, отопьем винца за встречу.
        Отказать было неудобно, и мы зашли, пригубили по чарке. Я удивился:
        - Откуда у тебя здесь столь славное вино?
        - Трофей, у татар отбили. В телеге обозной бочонок лежал. Вроде по их вере Аллах вино пить запрещает, а вот поди ж ты, взяли где-то, не иначе - купеческий дом пограбили.
        Мы завели разговор о татарах, о последнем сражении, едва не кончившемся трагически.
        - Скажи, почему стрельба лучная редкой была? - спросил я.
        Лицо воеводы посерело от тяжких воспоминаний прошедшей битвы, и он поведал такие подробности боя, от которых у меня внутри все похолодело.
        - С утра здесь снова дождь пошел. Уж под крики напавших татар удалось мне арбалетчиков собрать. Ты же знаешь - арбалет и мощней и прицельней лука бьет. Побежали на позиции, начали стрелять - да куда там! Мокрые стрелы из мокрых арбалетов недалеко летели.
        Воевода вздохнул.
        - Я уж опосля понял - тетивы, что из жил воловьих, быстро размокли. Вода - враг оного оружия! А татары, так думаю, загодя свое оружие от дождя спрятали, и теперь конники на ходу стреляли в строй. А еще, заметь, без прицелу - ввысь стрелы пускали, так они дугой тучами сверху на наших летели да в глубине строя урон наносили. Много воинов моих лучники их положили. А всадникам с саблями да копьями и подступиться не давали. Молодец, боярин! Выручил огненным боем! Вернусь - непременно пищальниками займусь!
        Надо будет и мне учесть на будущее некоторые вещи. Горький опыт боевой дорого стоит - жизни воинов!
        Поговорив еще немного о приятном - трофеях, мы распрощались и поехали дальше.
        В стане главного воеводы было многолюдно. Проезжали конные, поодиночке и десятками проходили строем пешие. Недалеко от княжеского шатра, у деревянной коновязи, оставили коней. Стоявшие у входа ратники преградили дорогу:
        - Кто таков?
        - Воевода сводного полка боярин Михайлов, к князю.
        Старший охраны махнул рукой:
        - Проходи.
        Со света в шатре показалось сумрачно, даже темновато.
        В кресле у дальней стены восседал князь Василий Одоевский. У стола толпились бояре.
        - А, воевода Михайлов! Рад видеть героя. Воевода Плещеев уже докладывал, как ты его выручил, ударив в тыл татарам. Хвалю! А это кто с тобой?
        - Сын, новиком в поход пошел.
        - Похвально, весьма похвально. Прибавляется славного боярского роду. Глядишь - и сам воеводой будет. Как звать-то?
        - Василием, - серьезно ответил сын.
        - С отца пример бери. Воевода он башковитый и воин геройский, я уж самому государю докладывал - он ноне в Коломне.
        Князь повернулся ко мне:
        - С чем приехал?
        - Обстановку узнать. Сижу там, как в медвежьем углу, ничего не слыхать - где татары, что на порубежье творится?
        - Побили мы татар слегка. Они на главный полк в атаку, а мы подпустили поближе и - пушками! Посекли здорово, а потом и за сабли взялись. Да не добили, ушли раны зализывать. Жалко, конных у меня маловато, а то бы гнали да гнали. Мыслю - соберут они силы в кулак да ударят сызнова. Сейчас дозоры ихние везде шастают, слабые места наши ищут. Пока стой где стоишь, понадобишься - гонца пришлю. А сейчас пойдем к столу, подкрепитесь с дороги.
        Одоевский встал с кресла, пошел к столу, мы с Василием - за ним. Надоело уж неделю одним кулешом питаться. А тут - стол накрыт. Без излишеств, но все же по-княжески: поросенок жареный, рыба отварная на большом блюде, пиво. Каждый ножом отрезал себе кусок, клал на ломоть хлеба, как на тарелку, и закусывал. Вино не подавали, но пиво было свежим и прохладным. Мы подкрепились, откланялись и - в обратный путь.
        Время было далеко за полдень. Припекало солнце, ни дуновения ветерка. Ехали по узкой лесной дороге, вьющейся вдоль речки. Вдруг я осознал, что ветра нет, а листва у придорожных кустов шевельнулась. «А ведь место удобное для засады», - мелькнуло в голове.
        - Тревога, поберегись! - только и успел я крикнуть Василию, как сзади раздался легкий шорох, и на шею мне упал волосяной аркан.
        Последовал рывок назад, но… ожидаемого падения с лошади нападавшие не получили. Я с легкостью пропустил аркан через свое тело. Уж коли сквозь стены проходил, так аркан - вовсе не помеха.
        Я дернул за удила, резко развернул коня на месте и выхватил саблю. Не заметить метнувшего аркан было невозможно - кривоногий до ужаса татарин стоял посреди дороги и растерянно тянул к себе веревку. Он обескураженно взирал на аркан - тот был пуст, и пустая петля волочилась к его кривым ногам. Татарин никак не мог понять, почему и как я освободился. Ведь он своими глазами видел, как петля легла на мою шею.
        Но осмыслить сей феномен я ему не дал - в два прыжка конь одолел расстояние, разделявшее нас, я взмахнул саблей, и голова незадачливого крымчака покатилась в кусты. Из зарослей раздался приглушенный вскрик. Недолго думая, я выхватил из-за пояса один из пистолетов и разрядил его в самую гущу зарослей. Раздался предсмертный стон, треск ломающихся веток и звук падающего тела.
        Я соскочил с лошади и саблей стал раздвигать кусты. Нервы были напряжены до предела. Сколько татар было в засаде? Двое, трое или больше? Татары - мастера на уловки. Вскрикнут, притворятся мертвыми, подходишь, а тебя - дубиной по голове или нож в бок.
        Вгляделся: лежит кто-то в драном халате.
        Я обошел куст. Нет, этот уже не пырнет. Под головой расплывалась кровавая лужа.
        Присев, я осмотрел лесок вокруг. Никакого движения и звуков. Господи, а как же Вася?
        Я ринулся на дорогу и лишь успел увидеть, как за поворотом лесной дороги быстро удалялось несколько всадников. Ни Василия, ни его коня на дороге видно не было!
        Я вскочил на своего коня и кинулся вдогонку. Твою мать! Увлекся своими думами, своей персоной и начисто забыл о парне. А он ехал в спокойствии - неопытен еще, и на мое предостережение даже среагировать не успел. Вот и попал в плен.
        В том, что он захвачен и жив, я не сомневался. Если бы убили, он так и лежал бы на дороге, но тела не было. А татарским дозорным - какой резон тащить с собой убитого? Явно делали засаду с целью взять «языка», да живым. Напрашивался же Федька-заноза в сопровождение. «Экий я самонадеянный дурак, что поехал в ставку без ратников». Да и князь Одоевский предупреждал о бдительности», - запоздало корил я себя. Одно немного успокаивало - предсказание Книги судеб, по которому не суждено Василию пока умереть. Однако утешение слабое. Надо вызволять сына! Мысли лихорадочно скакали: «Что делать? Сколько похитителей? Как отбить парня?» Я нахлестывал коня.
        Открылся прямой участок дороги. Далеко впереди видны растворяющиеся в пыли силуэты всадников. Похоже, их не больше трех. На вылазки больше трех-пяти они и не ходят: попробуй-ка проникнуть в тыл десятком конных, да так, чтобы не заметил никто, не всполошился. Не в бой ведь идут.
        От бешеной скачки мой конь начал хрипеть. «Потерпи еще немного! - умолял я коня. - Вот нагоним супостатов - дам отдохнуть вволю!» Куда же они скачут? Или недалеко их основной отряд стоит? Тогда я пропал. Но и бросать преследование никак не возможно - сын у них. С добычей крымчаки церемониться не будут - оглушили или арканом с лошади сорвали, а дальше - кляп в рог, руки связать, перекинуть на спину лошади - минутное дело.
        Впереди должны быть дозорные из вологодского ополчения. Я их видел, когда к главному воеводе ехал. До них версты три-четыре.
        Меж тем расстояние до крымчаков медленно сокращалось. Оно и не удивительно, их лошаденки помельче моей.
        Татары заметили погоню.
        От них отделился всадник и повернул мне навстречу. Думают задержать, а сами тем временем свернут куда-нибудь, ищи тогда ветра в поле!
        Не выйдет! Я вытащил из-за пояса второй пистолет, взвел курок. Татарин уже близко, наклонился к шее коня, руку с саблей вниз опустил. Не визжит, по татарскому обыкновению, пытаясь запугать противника еще до боя.
        Мы стремительно сближались. Осталось пятнадцать метров, десять… Татарин привстал на стременах, готовясь нанести удар.
        Я вскинул пистолет и выстрелил с пяти метров ему прямо в лицо. Даже оборачиваться не стал вослед пронесшейся мимо лошади со всадником. После заряда картечи в лицо - почти в упор - не выживает никто.
        Я хлестанул коня плеткой, хотя он и так старался - несся, едва касаясь копытами земли.
        Все ближе и ближе татары. Увидели, на небольшой развилке дороги неожиданно разделились. Я свернул за тем, у кого поперек седла виднелась ноша. Татарин выскочил к реке, остановился, сбросил тело сына на землю и соскочил с коня сам. Когда я подскакал, он держал нож у груди Василия.
        - Уйди, урус, и я его не убью.
        - Если я уйду, ты его к татарам увезешь, а это - мой ратник.
        - Одним ратником больше, одним меньше, какая тебе забота?
        Вот собака, по-русски чисто говорит, без акцента. Хотя на внешность - типичный крымчак. Узковатые глаза, желтоватое, продубленное солнцем лицо, вислые усы.
        Я шагнул к нему, держа в руке саблю.
        - Убьешь ратника - самого порублю на куски, саблю вытащить не успеешь. Что твой нож против моей сабли?
        - Уйди! - завизжал татарин.
        Я медленно подходил, двигаясь по сантиметру. Татарин неожиданно схватил Василия поперек тела, заорал:
        - Сдохни, неверный!
        И швырнул Василия в реку.
        Кровь вскипела у меня в жилах. Сука! Он же связанный и с кляпом во рту! Захлебнется!
        Я кинулся к татарину и в ярости отрубил ему руку с ножом и обратным ходом сабли распорол бок так, что вывалились кишки. Отбросил саблю и, как был, в сапогах и кольчуге, бросился в воду.
        Василия уже не было видно. Метрах в пяти над водой показалась вздувшаяся пола кафтана.
        Отталкиваясь ногами от дна, благо было мелко - по пояс, я в несколько прыжков добрался до сына, ухватил его за одежду и выбросил на берег. Оскальзываясь на траве, выбрался сам.
        Первым делом вырвал кляп изо рта, разрезал путы на руках, перевернул его на живот, присел на одно колено и, приподняв, животом уложил парня на бедро. Изо рта его хлынула вода.
        Я положил Василия на спину, зажал нос, припал к губам и вдохнул в него воздух, потом еще и еще… Щеки у парня порозовели, он закашлялся и открыл помутневшие глаза.
        - Отец, где татары?
        - Ушел один, - зло бросил я.
        - Меня же арканом с лошади стащили! - виноватым голосом сказал Василий. Он крутил головой, ощупывая на шее следы от веревки.
        - Эка, с кем не бывает! На меня тоже аркан накинули.
        - Как же ты освободился?
        - Саблей успел перерезать.
        - А я и дотянуться до нее не успел.
        - Ну, давай - вставай и в следующий раз быстрее будь, я могу рядом не оказаться.
        Я не собирался его ругать - был рад, что удалось освободить сына из цепких татарских лап.
        - А конь твой где?
        - На нем другой татарин ехал.
        Я сплюнул с досады. Сабли и пояса на сыне тоже не было - успели снять.
        Ладно, черт с ней, с саблей, хотя и жалко - не из простых была, выбирал лучшее.
        Я усадил сына на своего коня, сам попытался поймать коня татарского. Но не тут-то было! При моем приближении он отбегал в сторону - я был для него чужаком. Ну, ничего не поделаешь, фактически у нас остался один конь на двоих.
        Ладно, добраться бы до лагеря вологодского ополчения, там Плещеев даст лошадь. Хуже, если снова встретятся татары по дороге: оба пистолета разряжены, запасной порох в мешочке на поясе вымок после купания в реке, сабля и та - одна на двоих.
        Мы прошли около версты, когда из кустов нас окликнули:
        - Стой!
        Я схватился за саблю.
        Но из кустов раздалось:
        - Сабельку-то опусти, боярин. Мы тебя сразу признали, как ты только появился. Свои мы, дозор вологодский. Ты пошто пеший?
        - Татары напали, лошадь у новика моего увели.
        - Это где же? - удивились в кустах.
        На дорогу выехали трое конных.
        - Верстах в трех отсюда. А что, выстрелы были не слышны?
        - Думали - показалось.
        - Лазутчики татарские рыщут, не иначе кого в плен взять хотят, о силах наших вызнать.
        - Надо Плещееву доложить.
        - И побыстрее, не ровен час - захватят еще кого. Надо бы лес прочесать.
        - Это уж как воевода решит.
        До лагеря было недалеко, и вскоре я уже сам рассказывал Плещееву о нападении. Тот аж зубами заскрипел.
        - Наглецы, под носом у нас промышляют. Сейчас же одну сотню подниму, пусть все в округе прочешут. Лошадь тебе дам, при случае - вернешь.
        Мы поскакали в свой лагерь.
        Когда Федька принимал у Василия лошадь, то удивился:
        - Василий, ты же уезжал на Ветерке? Лошадь-то, никак, чужая?
        - Чужая, Федор, - ответил я за сына. - Василия без малого крымчаки в полон не взяли. Найди ему оружие получше - саблю, нож да пояс справный.
        - Сделаю, боярин. Эка, не повезло парню.
        - Это еще как сказать - не в плену ведь и живой. А сабля и лошадь - дело наживное.
        Я собрал бояр и в двух словах рассказал о лазутчиках татарских.
        - Кто хочет со мной на вылазку? Дело добровольное, никого не понуждаю. Думаю, где-то рядом силы татарские собираются. Лазутчики не иначе как «языка» взять хотели. Далеко от основного отряда они не уходят. Вот и надо прощупать - где тот отряд, велик ли?
        Вызвались все. Меня охватила гордость за своих конных. «Молодцы!» Однако и оголять лагерь негоже. Вдруг - нападение?
        Я оставил за себя боярина Денисия, как товарища воеводы и как наиболее опытного ратника. Со мной пошли две сотни конных, и в их числе - моя десятка вологодская. Вновь принятых холопов я не брал - выучки нет, полягут почем зря.
        Василий уже надел новый пояс с ножом и саблей. Я непременно хотел взять и его с собой: пусть поучаствует в разведке, а выдастся - и в бою, в силу свою поверит - срубит хоть одного татарина. Оставь его сейчас в лагере - сломается парень, бояться будет.
        Я перезарядил пистолеты, взял свежего пороха. Напомнил десятку проверить и взять с собой мушкеты.
        Мушкет при столкновении с противником - средство сильное. Залп - и куча раненых и убитых, да и моральное, психологическое давление огненного боя на врага мощное. У татар огнестрельного оружия не было - луки со стрелами да сабли. Боялись ли они его применять или, может быть, больше полагались на привычное оружие, которым воевали еще их отцы и деды? К тому же тяжеловаты мушкеты, в бою хороши, только коли картечью заряжены: точность боя пулей невелика - стволы-то не нарезные. И еще один недостаток - осечек многовато. На десяток выстрелов - две-три осечки. Хорошо, если противник далеко, успеешь курок взвести да свежего пороха на полку у замка подсыпать. А в ближнем бою - так там одна надежда на саблю и остается, да на удачу еще, коли благоволит она тебе. Потому всадники других десятков, кроме сабель, при луках были, а когда внапуск на строй врага шли - копья применяли.
        Сейчас предстояло провести разведку в ближнем порубежье. И тихо подойти к татарам. Лучше застать их врасплох, не готовыми к бою. А уж тогда только броском бой завязать, «потравить» неприятеля, рассеять по оврагам и перелескам да подмогу вызвать или - порубить всех, если сил своих хватит. Не исключал я и возможность заманить на засаду, под «огненный бой», бегством притворным. Ну, обстановка покажет. А пока я знал - обнаружить неприятеля и подойти незамеченными будет непросто - воевать в степи они умеют. И пока неизвестно - много ли их переправилось через Оку с того берега?
        Мы выехали колонной, пересекли речку вброд. Куда вести конников? Я даже приблизительно не представлял, где могут быть сейчас крымчаки. Идти в сторону вологодцев? Смысла нет: после моего появления Плещеев наверняка сотню-две конных выслал. А направлюсь-ка я влево, за холмы.
        Так и сделал. Выслал вперед троих дозорных, чтобы упредить успели, коли татар заметят. Наказал скрытно ехать, не шуметь - не дать себя обнаружить.
        И едва мы проехали версты три, как они во весь опор назад летят.
        - Татары! Сотни полторы, лагерем стоят и подвод много.
        - Как же вы их узрели?
        - Берег высокий, а они на лугу стан разбили. Вот и улыбнулась удача.
        - Вас их дозоры не заметили?
        - Вроде нет.
        - Нарисуй на земле.
        Бояре столпились вокруг нас, и дозорный довольно четко набросал на пыли прутиком - где река, где луг с татарами, где табун расположили.
        - Вот что, мыслю я - надо зайти с двух сторон. Возьмем их в клещи, чтобы никто не ушел. Здесь берег высокий, в лоб на холмы они не попрут. В первую очередь надо со стороны их табуна зайти, чтобы их от лошадей отсечь.
        Я обернулся к боярам, нашел глазами сотенного.
        - Вельяминов, бери под свою руку сотню, иди в обход. Как готов будешь - шумни. А до поры - скрытно к ним подбирайся.
        - Чем?
        - Пистоль али мушкет есть?
        - Пистоль есть.
        - Вот и стрельни из него, для нас сигналом будет. Навалимся с двух сторон. Коли удастся их к лошадям не пустить, все должно получиться. Пеший татарин - не боец. С богом!
        Вельяминов с сотней ушел. Стук копыт вскоре стих.
        Мы отошли по дороге назад на полверсты, спустились с берега, пересекли реку и повернули направо. Теперь двигались по лесу. Ехали осторожно, стараясь не шуметь. Когда завиднелась опушка, встали.
        Я обратился к своему десятку:
        - Вот что, хлопцы. Как только сигнал услышите, все дружно вперед. По скоплениям татар - сразу огонь из мушкетов. Пусть не убьем, зато раним многих. Уже легче будет другим конным бой вести. Остальных - саблями. Не щадить никого, пленных не брать. Понятно?
        Кивнули.
        Стояли долго - не меньше часа, ждали сигнала Вельяминова. Выстрел ударил неожиданно.
        Сотня рванулась вперед.
        В татарском лагере удара не ожидали. Дозорные-то их за дорогами смотрели, да потому и проглядели - мы со стороны леса подошли. Подскакали поближе, с тридцати метров из мушкетов ударили по мечущимся в панике крымчакам. Вопли, крики, стоны. Попытались татары за возами укрыться, да с другой стороны уже сотня Вельяминова напирает.
        Поняли татары, что они в ловушке и что к лошадям не пробиться. Дрались отчаянно, осознавая - последний их час пробил. Да разве устоять пешему против конного! За полчаса и порубили всех. Некоторые пытались через реку уйти, так догнали их. Никто, ни один человек не вырвался из ловушки. Раненых добили.
        Все перевели дух и вдруг, не сговариваясь, кинулись к подводам. Я и останавливать ратников не стал.
        Подводы были полны мешками с горохом, репой, сушеным мясом и рыбой, много было и домашней утвари.
        - Продукты не трогать! Все на пропитание ополченцам оставим. А остальное - по жребию поделим.
        Одно немало омрачало - были и у нас погибшие и раненые. Убитых своих схоронили здесь, на высоком берегу. Поклонились воины, прощаясь с товарищами, погибшими за государево дело, за землю свою. Приметили могилу; выпадет еще раз здесь быть - крест христианский героям воздвигнем.
        А теперь возвращаться надо, чтоб засветло с медленным обозом добраться, раненых на телегах не растрясти.
        Возвращались уже в сумерках.
        - Ну как, Василий? Удалось тебе кого-нибудь из татар срубить?
        Ответил Федька.
        - Он, как берсерк, в толпу их влетел. Саблей крушил, как заводной. Я уж и сам опасался приближаться. Ты на кафтан его, боярин, взгляни. Весь в крови, а на самом - и царапины нету!
        - Молодец, Василий! Не посрамил отца да честь боярскую!
        В лагере с нетерпением ждали нашего возвращения. Мало того что мы вернулись в лагерь с малыми потерями, так еще и обоз трофеев пригнали. Раздали сразу кашеварам мешок гороха, мяса сушеного, и вскоре поплыл над станом ароматный запах. А то ведь поднадоела всем перловка. А горох еще щедро приправили салом.
        Пока варилась в котлах еда - а на дровах над костром да в большом котле приготовить - дело долгое, ратники обменивались впечатлениями от боя. У всех было приподнятое настроение - татарву бьем, и пока успешно, помаленьку трофеи множатся. Почему бы и не быть радости? Жив, здоров, сыт - много ли воину в походе надо?
        Вкушая ужин из трофейных продуктов, мы все подняли по чаше вина за упокой души погибших товарищей. И закончили вечер благодарственным молебном Господу о победе над иноземцами, за успех государева дела.
        Сон свалил уставших воинов, и только дозоры на подступах к бивуаку бдели, перекрикиваясь в тишине ночного леса.
        Из шалашей доносился храп сотен ратников, где-то, совсем близко, ухал филин. Я поправил кошму, укрывавшую безмятежно спавшего Василия, и провалился в дрему.
        Ну а поутру началась так ожидаемая всеми дележка трофеев. Мы опять бросали жребий, и никто не был в обиде.
        Часа через два после подъема послышался отдаленный гром пушек. Все перекрестились. Не иначе - татары вновь в бой пошли.
        Ратники непроизвольно потянулись к оружию, надели кольчуги и шлемы. Я же выслал дополнительные дозоры и усилил охрану бивуака. Ежели побегут крымчаки, как прошлый раз, - упредят. Здесь добивать станем. А коли не повезет основным силам русских и побьют их татары, будем здесь стоять до последнего.
        Долго громыхали пушки, но потом пальба стихла. А к вечеру гонец от главного воеводы прискакал. Только ворота проехал, как заорал во все горло:
        - Победа! Наша взяла!
        Ратники, услышав радостную весть, восторженно завопили. Теперь все знали: раз уж побили татар в сражении, то и нам здесь недолго сидеть. И правда: через два дня главный воевода Василий Одоевский вызвал меня через гонца. На этот раз я взял с собой свой десяток для охраны.
        Еще издалека мы увидели, что в княжеском лагере было многолюдно. У шатра толпились бояре, жадно расспрашивая подробности битвы.
        Князь Одоевский вышел из шатра, вскинул руки в приветствии собравшимся воеводам.
        - Победа, други мои боевые! Татары бегут! Но они еще сильны, грабят и осаждают города за Окой. Посему - каждому подойти, получить новое задание.
        Мне выпало со своим полком к Зарайску идти. Далековато! Для конницы - несколько дневных переходов, а вот пешим ратникам - замучаешься ноги топтать да пыль глотать. Однако выбирать не приходилось.
        Вернулся я в свой полк, в воинский стан, с грустью оглядел наш устроенный бивуак. Жалко покидать уже привычное, обжитое место: взять хотя бы тот же частокол - сколько сил надо было приложить, чтобы его возвести.
        Я собрал бояр, объявил им, что утром снимаемся и идем под Зарайск, осажденный отступающими татарами. К моему удивлению, бояре новость встретили безразлично - в Зарайск так в Зарайск. Государь да князья-воеводы лучше знают, где полку стоять или воевать.
        Утро было суматошным.
        После завтрака я начал формировать походную колонну. Дорогу я представлял смутно, да выручил один из бояр, проживавший ранее в здешних местах. Он-то и пошел в головном дозоре.
        Первыми двинулись пешцы, за ними - конники, а затем уже потянулся выросший обоз. На подводах лежало запасное оружие, провиант и взятые трофеи.
        К вечеру, едва я объявил привал с ночевкой, пешие повалились на траву. Воин в зрелых годах снял сапоги и, сидя на траве, разминал ступни.
        - Веришь, боярин, ноги гудят, - сказал он мне, когда я проезжал мимо.
        - Верю, служивый. Ноги не сбил ли?
        - Левую, кажись, малость.
        - Пока видно, поищи подорожник, приложи. Худо будет, коль идти не сможешь. Тогда десятнику скажи да у обоза держись. Путь долгий еще. Держись!
        Пока кашевары разводили огонь да готовили, многие уснули, не дождавшись ужина. Поскольку конным было полегче на марше, в дозоры заступили именно они.
        Через несколько дней пути, когда мы, уставшие и насквозь пропыленные, выехали из леса на опушку, то увидели вдали старинный город Зарайск.
        Невдалеке маячил конный отряд. Я заметил, как от них отделился одинокий всадник, видимо - гонец, и помчался к осаждавшим город татарам. Мне думается, что татары первоначально приняли нас за небольшой отряд русских, случайно вышедший на город. Но по мере того как весь полк выходил из леса и разворачивался во фронт перед опушкой, их пыл угас, и татарская полусотня, развернувшись, бросилась назад.
        Я не отдавал приказа на преследование. Это могло быть и любимой уловкой татарской. Сымитируют бегство и заманят в ловушку, под удар превосходящих сил в засаде. Нельзя спешить, надо сначала оглядеться, разведать - сколько татар и где стоят их основные силы?
        Вот я и послал конных лазутчиков с наказом - обойти город и по возможности прикинуть силы противника. Узнать бы еще, что с городом, сколько там защитников и сколько они смогут еще продержаться. А там и ударить можно. Татарам по-любому сейчас придется воевать на два фронта: держать осаду и остерегаться нашего удара им в тыл, стало быть - давление на город ослабнет.
        Пока лазутчики разведывали обстановку, пешцы порубили деревья, устроив нечто вроде частокола перед нашим порядком. Вздумают татары сейчас ударить, не сразу прорвутся: перед ними - заостренные, вкопанные в землю бревна, сзади нас - лес.
        Мы развели костры, приготовили еду. После марша надо подкрепиться. Голодный ратник - плохой воин.
        Вернулись несколько групп лазутчиков. Одна из групп притащила пленного татарина. Прямо подарок! «Язык» - это ценно.
        Сразу собрались бояре, из ратников нашли толмача, знающего татарский язык. Начали допрос. Татарин не запирался. Хоть и знал не много, но обстановку позволил прояснить.
        Оказалось, что город осаждают три сотни, сумевшие уйти после разгрома основного татарского войска под Коломной. Настроение у татар - хуже некуда, упадническое: есть нечего, все деревни вокруг города разграблены еще ранее, когда татары шли к Москве. Город не сдается, а с появлением моего полка татар охватывает тревога: а ну как это лишь головная часть большого русского войска?
        Когда татарина «выпотрошили», вызнав все, что нам было надо, один из бояр сказал:
        - Пора его повесить!
        А у меня в голове созрел другой план.
        - Нет, отправим его назад. Пусть мурзе своему передаст, что я даю ему время до заката солнца, чтобы уйти. Пусть думают, что завтра с утра на приступ пойду - с пушками и войском великим. Щадить не станем никого и пленных брать не будем. Толмач, переведи!
        Татарин выслушал, кивнул. Я указал взглядом на руки - толмач разрезал ему веревку на руках и вывел за наш стан.
        Пока они шли, татарин вертел головой. Воинов было много, и татарин это видел. Вот пусть поделится увиденным с мурзой.
        Долго еще виднелась одиноко бредущая в сторону города фигура татарина. Сначала он часто оборачивался, не веря, что свободен и ему не пустят стрелу в спину, но скоро скрылся вдали.
        А часа через три мы увидели удивительную картину - татары собирались, садились на лошадей и уходили. До заката было еще далеко, но, видимо, мурза татарский не захотел рисковать.
        Я отдал распоряжение конным дозорным проследить - ушли ли татары, не очередная ли это татарская хитрость? Построил пешцев, и в боевом порядке мы пошли к городу.
        Дозоры вернулись, сказав, что татары ушли и их разъездов не видно.
        Когда до города оставалось всего сто метров, ворота распахнулись и навстречу нам высыпали жители. Изможденные осадой, многие - с повязками на ранах, они со слезами радости встречали моих ратников. Оказывается, осада началась месяц назад. За это время подъели запасы провизии. Татары обложили Зарайск плотным кольцом и не один раз пытались штурмовать город, но защитники устояли.
        Я подивился про себя - почему татары не сожгли город? Вероятно, они рассчитывали взять его штурмом, поживиться трофеями и увести жителей в полон. Не удалось!
        Чтобы поддержать жителей, пришлось с обоза отдать весь трофейный горох и перловку.
        На ночь мы разбили лагерь у стен города. В самом городе, может быть, и было спокойно, но ратники расположились бы в избах - поди их собери, да и жители наверняка бы нашли, чем их напоить - пивом или твореным вином. Продукты-то жители съели, а вот спиртное в подвалах еще поди осталось.
        С утра я послал к главному воеводе Одоевскому гонца с донесением о снятии осады с Зарайска и уходе татар. А в ответ гонец привез указание возвращаться в Коломну. Похоже, война заканчивалась.
        Мы собирались не спеша и вышли на Коломну уже за полдень.
        Возвращаться обратно было веселее - не довлела неопределенность: что впереди? С каждой верстой все ближе Коломна, за нею - Москва, так до Вологды и доберемся. Скоро вернемся домой, да с такими трофеями!
        Я ехал с конными и знаменщиками впереди колонны, выслав передовой дозор. Колонна растянулась по степной дороге. Обоз в конце, под охраной Денисия. С ним за тыл наш я был спокоен.
        Проехали рощу. Взору открылось заброшенное поле с поникшими на солнце перезревшими колосьями ржи. Показалась деревенька. Мы увидели следы набега татар: свечками чернели остовы печей, на пепелищах сожженных изб, среди обугленных останков, копались и сновали бабы. Около двух уцелевших изб стучал топор - угрюмый мужик правил изгородь. Другой мужик на тощей лошаденке тащил жердины.
        Завидев воинов и стяг с крестом, крестьяне прикладывали загорелые ладони козырьком ко лбу, узнавали: «Свои едут!», и крестили нас вослед. Обозные - чем уж было - делились с погорельцами. А вездесущие босоногие мальчишки пристраивались к конникам и, с интересом разглядывая доспехи и оружие, бежали за нами до околицы.
        Перевалили за холм. Перед нами открылась уходящая вниз долина с леском на горизонте. Сверкнула на солнце лента небольшой реки. Нам было хорошо видно, как далеко впереди приближались к лесу наши дозорные. Вдруг они остановились. Один из них развернул коня и поскакал назад, к нам.
        Я насторожился. Обернувшись, поднял руку.
        - Сто-о-ой!
        Мою команду тут же передали по колонне.
        Я подозвал сотенного Афанасия:
        - Проверить оружие! Рысью - за мной!
        Мы с полусотней помчались навстречу дозорному. Вот он осадил лошадь и остановился.
        - Воевода, в леске мужики татар беглых окружили, кольями бьют ужасть как!
        Теперь мы уже и сами слышали жуткий вой, гортанные крики татар и русскую ругань.
        Я посмотрел на своих конных.
        - Подможем православным, боярин? - спросил с задором Федька-заноза.
        Да-а-а! А я-то думал, что все - покончили с басурманами в порубежье. Ан нет, не все еще удрали, для кого-то - вона как все оборачивается!
        Я послал конного к стоящей колонне - передать, чтобы усилили охранение: не ровен час, налетят крымчаки на обоз - им терять нечего.
        - Всем внимание! Развернуться в цепь, плотный ряд! Луки - приготовить, сабли наголо, за мной! - крикнул я, сложив рупором ладони.
        Конники кипели от нетерпения, желая поскорей сразиться с басурманами.
        Мы подскакали к лесу, углубились в чащу - здесь движению мешали деревья, выехали к опушке и… остановились.
        В лощине, полого спускающейся к речке, метались татарские воины, пытаясь защититься от наседавших мужиков - без своих лошадок, в разодранных халатах. Колчаны были пусты - видно, стрелы давно кончились. Татары отчаянно размахивали саблями и ножами - да что проку? Рассвирепевшие мужики пронзали очередную жертву кольями - спереди и сзади, справа и слева - и добивали на земле ножами и топорами. Много сраженных крымчаков корчилось в агонии; рядом валялись выбитые сабли и ножи. Кто - то еще пытался устоять на ногах, закрываясь руками от ударов рук, ног, кольев, а больше - катались по земле, сцепившись с косматыми мужиками. Татары визжали, рычали, пытались кусаться.
        Крестьяне крушили все направо и налево - жестоко, остервенело. «Бей его! У, собака! В зубы его, Трифон! Уй-е! А-а-а! Ы-ых!» - кричали мужики, огревая крымчаков всем, что подворачивалось под руку. В ход шли оглобли, колья, жердины, косы и топоры. Крики, стоны и глухие удары эхом множились в чаще.
        При нашем приближении расправа мужиков над татарами только усилилась. Похоже, вмешательство конников уже и не требовалось. Мы стояли и смотрели, как изливается гнев народный, но были готовы при надобности прий-ти на помощь - руки держали на рукоятях сабель.
        Какой-то дюжий молодец свалил дородного татарина в кожаной рубахе с вшитыми металлическими бляшками, стянул с него шлем и дубасил его по голове этим шлемом. Двое других взяли в оборот толстого, блестящего от брони татарина - опрокинув на спину, мутузили его огромными кулачищами.
        Один крымчак сумел-таки вырваться и побежал вверх по склону в сторону леса. Преследуемый целой толпой, он попытался найти спасение на березе. Какое там! Набросили вожжи, дернули - и он кулем свалился вниз, только ноги мелькнули в воздухе.
        Положение татар было плачевным. Они оказались в узком мешке: со стороны леса мужики наседали, а теперь еще и мы подошли. За ними - речка. Кому удавалось вырваться, как очумелые, бросались к ней, надеясь спастись бегством. Но низина в этом месте была заболоченной из-за ключей, бивших на берегу - на самой границе земли и воды. Мужики прижимали отступавших татар к берегу, колеблющемуся под ногами, и они увязали в илистой жиже без всякой надежды выбраться.
        Ждать исхода схватки пришлось недолго. Вот и у реки татар добили. Никто не спасся. Распаленные боем мужики, тяжело дыша и сверкая глазами, поднимались с земли, отряхивая порты от налипших листьев и мусора, собирались вокруг воинов.
        Я вышел вперед.
        - Все видели, что будет с теми, кто ступил на землю русскую с мыслями подлыми, с огнем и кровью? Ударили войском, навалились миром - и где теперь дерзкие, воинственные и чванливые крымчаки? Я благодарю всех - помогли покончить с нехристями, охочими до грабежей и наживы. Благоденствия вам, православные! - поклонился я всем.
        - По коням! - скомандовал я, и мы поскакали к ожидавшей нас на дороге колонне, чтобы продолжить движение к главному стану нашего войска.
        В стане главного воеводы было пустовато.
        Когда я вошел в шатер и поприветствовал князя Одоевского, он предложил присесть.
        - Ну что, Георгий, враг ушел несолоно хлебавши. Война закончена, государь распорядился распустить полк. Теперь тебе да боярам твоим путь через Москву. В Разрядный приказ знамя полка сдашь да воеводскую отписку подготовь, дьяку представишь. В приказе жалованье получить надо. А уж опосля - по домам. Не ожидал, что ты с честью полком командовать сможешь. Одно дело - десяток боярский в сечу водить, и совсем другое - полк. Молодец! Государю все обскажу. И что татар побил, сам малой кровью откупившись. Так и впредь воевать надо. Долго не задерживаю, понимаю - устал. Да и у меня дел невпроворот. Свидимся еще.
        Я откланялся.
        Полк мой остановился на ночлег здесь же, в главном лагере. Я собрал бояр, поблагодарил их и воинство за верность долгу, усердие в деле государевом, за храбрость. И обрадовал, что война закончена, государь ополчение по домам распускает. Сообщение было встречено с ликованием.
        Напоследок я дал задание боярам - о дружинах своих заботиться, подготовкой воинов заняться, у кого слабыми оказались, про доспехи и вооружение помнить. Обещал в Москве о пушках для полка договориться - чтобы людей для наряда пушечного готовили.
        Я собрал свою дружину и людей знаменных - им следовало со мной до приказа быть, и мы выступили в столицу.
        До Москвы мы добирались долго - сдерживали пешие ратники, да еще и дороги оказались забиты войсками, идущими из Коломны.
        Мы въехали в белокаменную уставшие, и - сразу в Разрядный приказ. В здании было много служивых. Нашли комнату дьяка. Знаменщики вошли со знаменем. Я опустился на колено, прикоснулся губами к краю полотнища и передал стяг дьяку. Священная хоругвь будет храниться в палатах до следующих сборов. Однако если война случится, получим мы уже другое знамя. Так делали при государе Василии, чтобы неприятель в бою не знал заранее - что за полк перед ним.
        Рассказал коротко дьяку о проблемах воеводских, про пушки и пищали. Осталось отписку воеводскую готовить, позже составлю и передам.
        Вышли от дьяка в шумный зал - приказ напоминал растревоженный улей: сновали писари, подьячие, толпились бояре, ожидавшие жалованья. Дошла очередь и до меня. Я получил жалованье, вздохнул облегченно, и мы в этот же день, хотя и наступил вечер, выехали из шумной столицы.
        Ехали до первого постоялого двора, надеясь на человеческий отдых - в постелях, но двор оказался забит до отказа такими же ратниками, как и мы.
        - Ну что, други, будем искать другой постоялый двор?
        - А может - ну его к черту? Месяц на земле спали, поспим еще, - предложил Федька-заноза.
        Отъехав с пару верст, мы нашли отличное место на опушке леса, у реки. Расседлав и пустив пастись лошадей, мы улеглись на потники и уснули. Даже готовить еду никто не захотел.
        Зато утром развели костер и покушали обстоятельно, не спеша. И ехали также не быстро. Куда теперь спешить? Врагу дали отпор, трофеи взяты, жалованье получено. Холопы боевые в уборке урожая участия не принимают. Можно и не торопиться.
        Однако по мере приближения к дому лошади сами стали убыстрять ход, и последние десятки верст мы уже летели галопом. Вот и Вологда показалась. Все, дома!
        Глава 7
        После радостной встречи дома, отмывшись и отъевшись домашними харчами, мы сходили в церковь - приняли причастие, поставили свечи Георгию Победоносцу и святому Пантелеймону.
        И вновь меня закрутил, затянул нескончаемый круговорот дел в вотчине. Хотя и принял новых холопов управляющий, однако надо было и самому поговорить с людьми, определиться - кто что может, какому ремеслу учен. Грядки с морковкой да репой полоть ума много не надо. А вот ремесло какое ведать - иное дело.
        Среди холопов, освобожденных из татарского плена и доставшихся мне по жребию, оказалась кружевница. Стало быть, мастерскую надо делать, да из девочек-подростков учениц набирать. Грядки да поля - занятие летнее, сезонное, зарядят дожди да зима нагрянет - что крестьянину делать? А мастерская и работу и доход круглый год давать будет. Мастеру - деньги на житье, а мне - прибыток.
        У меня в вотчине чистых крестьян не более половины, остальные - мастеровые. Построй избу, вложи немного денег на обустройство - дальше способный к ремеслу человек сам работать будет, коли не ленив. А места вологодские богаты. И мед диких пчел только что по земле не течет, и зверя промышлять можно, рыба в озерах и речках косяками ходит, руда железная в болотах неисчерпаемыми слоями громоздится. Не ленись только, работай споро. Пьяниц и лентяев не держал я - пустое.
        Опять же - боевыми холопами из новых заниматься надо. Целый десяток себе набрал. И во главе его поставил Федьку-занозу. Он у них теперь - десятником, и жалованье ему повысил. Федька взялся за дело всерьез, чувствуя ответственность. Гонял их до седьмого пота, по настойчивости от меня не отставал: «Когда кольчуги холопам справим? Да и мушкеты покупать пора», - наседал он на меня. Так и ушли почти все деньги из жалованья за боевой поход на кольчуги, мушкеты, порох да свинец для пуль и картечи.
        Во главе своего старого, проверенного, испытанного в боях десятка Василия, сына своего, поставил. Побывал парень в боях, понюхал пороха, саблей в бою поработал - пусть десятком руководит, к ратной боярской доле приучается.
        После похода число боевых холопов у меня возросло сразу вдвое. И забот прибавилось. Я уже с досадой вспоминал, как от землицы у государя отказался. Земля - она кормилица, ежели ее есть кому обрабатывать, только за нее я воинов - «оружно, конно и людно» выставлять должен. А теперь получается, что ратников у меня избыток. А и пусть, жизнь - она такая, по-разному сложиться может - пригодятся.
        Месяц крутился я по своему поместью, наставлял управляющих в деревнях, к тому же - сентябрь на носу, конец года, пора и подати собирать, свою долю боярскую с урожая.
        И пока дожди не зарядили, решил я навестить настоятеля Спасо-Прилуцкого монастыря, иеромонаха Савву. Не был у него давно уже, даже неудобно как-то.
        Выехал один, как делал всегда при поездках в монастырь. Афишировать эти посещения мне как-то не хотелось. Монах при воротах узнал меня, отворил калитку.
        Настоятель был в своей келье; принял радушно, но попенял за то, что давно не был - неужто совсем забыл?
        - Дела все, - неловко оправдывался я. - Вот, на сече с татарами был.
        - Уже извещен. Поздравляю с повышением - не просто боярин, а еще и воевода. Говорят, проявил себя. Рад, что я не ошибся в тебе. Не часто человек оправдывает надежды. Видно, Господь направляет твои помыслы. Расскажи, что делал, как сражался.
        Я начал скомканно, не зная, насколько искренне любопытство настоятеля и в каких пределах можно рассказывать ему кровавые подробности сечи. Однако в ходе повествования, чувствуя его неподдельный интерес, я разошелся - даже о захвате Василия татарскими лазутчиками поведал.
        Потом мы поговорили о мирских новостях, и под конец беседы настоятель неожиданно для меня вытащил из ящика стола и вручил мне нож в скромных ножнах.
        - Думаю, он пригодится тебе в ратном деле.
        Я вытащил нож из ножен и только хотел провести пальцем по лезвию, как Савва перехватил мою руку:
        - Не моги! Лезвие отравлено!
        Видя мое удивление, он пояснил:
        - Лазутчика мы тут папского, схизматика ватиканского поймали - так то его нож. Либо убить исподтишка кого хотел - не знаю. Допросить не успели - принял яд и отдал Богу душу.
        Лихо! С помощью испанского золота Ватикан организовал разветвленную шпионскую сеть по всей Европе, не исключая и Руси. Информация шла обильная, и Ватикан держал руку на пульсе, будучи осведомлен о жизни царственных дворов и даже простого люда. При этом сам Ватикан погряз в роскоши, пьянстве и блуде.
        Я сунул нож в ножны и прицепил к поясу. Надо припрятать его куда подальше и не забыть достать, когда на сечу поеду. Не приведи Господь запамятовать да хлеб или мясо им в походе порезать. Обидно будет умирать не от раны, а от своего же ножа.
        Добравшись до дома, я закинул его на шкаф в своем кабинете.
        А через несколько дней ко мне в Вологду заявился боярин Тучков, мой сосед по поместью.
        - Давненько мы не виделись! Не возгордился, случаем? - едва поздоровавшись, спросил он.
        - Никита, разве ты плохо меня знаешь? Сегодня меня воеводой поставили, завтра - тебя. Дело случая!
        - Ага, случая. Я вот выше сотника никак подняться не могу, хотя бы товарищем воеводы.
        Должен напомнить, что товарищем назывался заместитель - сотника ли, воеводы.
        Я со всеми почестями провел Никиту в дом - все-таки мы с ним знакомы давно, соседи добрые, не в одной сече бок о бок рубились.
        Пока челядь собирала на стол, мы поделились новостями. Собственно, новостей-то было - раз-два, и обчелся.
        Когда стол был уставлен яствами, мы перешли в трапезную и отдали должное жаркому из поросенка, гречневой каше с фруктами, вину домашнему да рыбке.
        Вот и славно - пообщались! Прощаясь, Никита заявил:
        - Что мы с тобою все только в походах и видимся - вроде как и не соседи добрые. Приезжай ко мне на охоту. Медведь повадился на овсы ходить, скоро уже убирать нечего будет.
        - Я с удовольствием, только скажи когда.
        - А давай завтра - что откладывать?
        На том и уговорились.
        Я приказал Федору-занозе приготовить рогатины, ножи побольше размером и, немного подумав, добавил - еще и мушкет с пулями чтобы захватил.
        Зашел в комнату к Василию. Он сидел за столом у окна, старательно изучая книгу.
        - Чего читаешь, сынок?
        Василий смутился:
        - Вот - великие битвы изучаю.
        - Молодец! Хочешь завтра со мной на медвежью охоту поехать?
        - Конечно, хочу - зачем спрашиваешь?
        - Тогда завтра оденься попроще, кольчугу не забудь надеть и кинжал обязательно захвати. Федор рогатины приготовит.
        Рогатина - охотничье копье с толстым и прочным древком, часто перехваченное железными кольцами. Лезвие длиной сантиметров тридцать, широкое, с прочной поперечиной вместо гарды. Фактически - короткий меч на древке.
        Утром мы втроем - я, Василий и Федор - выехали со двора. Боевые холопы провожали нас завистливыми взглядами. Охота, тем более на медведя, - самое мужское занятие, окромя войны. И развлечение, бодрящее кровь адреналином. Если медведь молодой - и мясо вкусное, а шкура, ежели ее выделать хорошо, - прекрасный полог для саней - ноги в мороз укрывать.
        За шутками и разговорами мы добрались до поместья Тучкова. У его дома уже толпились охотники - человек семь.
        Увидев нас, с крыльца спустился Тучков.
        - Рад приветствовать! Это кто же с тобой?
        - Знакомься - сын мой, Василий, и Федор - нынче десятник.
        - А лица-то знакомые!
        - Когда на ваш стан татары напали, мы вместе вас выручали.
        - Значит, боевые побратимы. Это славно! Ну, раз все готовы - по коням!
        Все поднялись в седла и дружно выехали за ворота. Ехали на закатную сторону, удаляясь от моего и Тучкова поместий.
        Отъехав верст на десять, мы спешились. С лошадьми остался коногон, а мы, навьючившись оружием, пошли дальше пешком.
        - Давайте здесь, на опушке, расположимся. Перед нами - овсы. Медведь обычно с той стороны приходит, ближе к вечеру. Будем ждать, - сказал Никита.
        Мы улеглись на траве, а один из тучковских охотников залез на дерево.
        Прошел час, другой. Все лежали молча: у медведя обоняние и слух хорошие, звякнет железо - и ушел зверь.
        Сверху - с дерева - упала шишка, за ней, попав мне по спине - вторая. Я поднял голову. Охотник на дереве показал на поле. Ага, понятно - медведь появился.
        Я толкнул Тучкова, уже прикемарившего на траве. Никита осторожно поднялся и выглянул из-за кустов. Затем прошептал мне на ухо:
        - Здоровенный зверь - и прямо посреди поля. Делимся надвое и тихонько обходим его, чтобы не ушел - потом сближаемся. Медведь в кольце и окажется.
        Никита дал нам трех своих людей и махнул рукой влево. Туда мы и двинулись, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на сухую ветку. Пройдя метров сто, мы повернули на овсы, растянулись цепью и, выставив перед собой рогатины, двинулись к медведю. Я уже видел цепь людей и Тучкова, идущего нам навстречу.
        А где же сам медведь? Мишка сидел в овсах - видна была лишь верхняя часть туловища и огромная голова. Он был увлечен овсами - срывал колосья лапами и жадно ел, собираясь нагулять жирку к осени. Видимо, он услышал шуршание колосьев об одежду идущих людей, повернул морду, затем встал. Твою мать! Да в нем, стоящем на задних лапах, изрядно больше двух метров.
        Медведь стоял к нам спиной, видя только Тучкова и его людей. Вероятно, они успели подойти ближе.
        Внезапно он опустился на все четыре лапы и бросился бежать прямо на нас. Мы застыли на месте, отставив назад правую ногу и выставив вперед рогатины.
        Шуршание раздавалось все ближе и ближе. Но и медведь учуял наш запах. Он поднялся на дыбы в десяти метрах от нас, взревел, оскалился и пошел на задних лапах. Медведь был здоров, могуч и, судя по белым клыкам, молод. И что самое плохое - он пер на Василия, стоявшего от меня в десяти метрах. Что делать? Бежать на помощь? Унижу парня перед другими охотниками.
        Дальше - за Василием - стоял Федька. Он повернул ко мне лицо, но молчал, как бы ожидая от меня подсказки - что делать будем?
        Я решил - пусть все идет своим чередом, нужда возникнет - на помощь придем.
        Медведь приблизился к Василию. Я видел побледневшее лицо сына, пальцы рук, вцепившиеся мертвой хваткой в древко рогатины.
        Сын ударил медведя рогатиной, но неудачно - в брюхо. Раздался дикий рев. Медведь, размахивая лапами, пер на Василия, а тот, хоть и упирался ногами, не мог сдержать напора огромной туши и пятился назад. Пока ситуацию спасала мощная железная перекладина, не дававшая зверю приблизиться к охотнику.
        Пора и нам вмешаться.
        Я в несколько прыжков подскочил к медведю и всадил ему в правый бок свою рогатину. Медведь махнул громадной лапой, ударил по древку, и меня отшвырнуло в сторону, как пушинку.
        Положение спас Федька. Морда медведя была повернута ко мне; Федька незамеченным подобрался к медведю и ударил его кинжалом в левый бок, в самое сердце.
        Ранение, казалось бы, смертельное, но медведь продолжал стоять, размахивая лапами. Федька, сбитый ударом, покатился кубарем по овсу.
        Подоспели двое охотников из тучковских - и с размаху всадили в медведя свои рогатины.
        И лишь тогда рев утих, медведь закачался и упал на спину.
        Я перевел дыхание, бросил взгляд на Василия. По лицу его стекала струйка крови. Поднявшись, я бросился к нему.
        - Цел?
        С тревогой осмотрел голову сына. Слева, чуть выше уха, была глубокая царапина, обильно сочившаяся кровью. Кость цела, других повреждений нет. Слава богу, обошлось!
        А шрамы - не беда, они даже украшают мужчину.
        Я побежал к Федору - что-то он долго не встает. Федор лежал без чувств, но дышал. Я осмотрел его бегло - крови не видать, ощупал руки-ноги - вроде целы. Похлопал слегка по щекам.
        Федька приоткрыл веки, повел глазами.
        - Медведь?
        - Завалили уже.
        - Василий цел?
        - Царапиной отделался.
        Федька сел, схватился руками за голову.
        - Звенит и кружится, как после хорошей пьянки.
        - Посиди, спешить уже некуда. Видно, косолапый по голове тебя ударил.
        Подоспел Тучков с охотниками.
        - Завалили уже? Жалко, что без меня!
        Обошли медведя, подсунули под него рогатины, перевернули.
        - Эка вы шкуру попортили! - сокрушался Никита.
        - Сам бы попробовал! - огрызнулся я.
        - Да это я так, сгоряча, понимаю ведь. Эй, кто-нибудь! Телегу сюда гоните.
        Кто-то из охотников пошел через поле к деревеньке, что была за перелеском, пригнал телегу. Лошадь всхрапывала, косила на медведя фиолетовым глазом. Возничий из деревенских обошел тушу, покачал головой.
        - Да ведь в нем пудов двадцать пять веса. Не погрузим.
        Погрузили. Ухватились, приподняли, подсунули под него древки рогатин и, подняв, уложили на телегу. Тяжел! И духом звериным несет.
        Васька придерживал у головы тряпицу, прижав к ране, а я помогал идти Федору. Его покачивало, скорее всего - сотрясение мозга.
        Ничего, главное - кости целы, отлежится с недельку и будет как новенький.
        Мы оседлали коней и не спеша ехали за подводой, делясь впечатлениями от охоты. Никита все сожалел, что медведь не на него вышел. Шкура трофея полагалась охотнику, принявшему основной удар зверя на себя, то есть Василию, а мясо - пополам меж боярами.
        Прибыли в поместье.
        Пока охотники свежевали тушу, мы передохнули, выпили винца.
        - Ну, Василий, сын Георгия, с тебя причитается. Такого матерого зверюгу завалил. Небось, шкура на половину комнаты будет. Первый трофей?
        - Первый, - откликнулся Василий.
        - Хорошего сына воспитал, сосед. Пятнадцать лет, а уже новик и знатный трофей взял.
        Тут же, на дворе, развели костер и начали жарить медвежье мясо. Красноватое на вид, по вкусу оно походило на свинину. Кто-то из охотников говорил, что его лучше есть копченым.
        Пир продолжался до полуночи. Никита выкатил бочку пива, и мы ели мясо, запивая его свежим пивком.
        Василий чувствовал себя героем, белея в сумерках перевязанной головой. А вот Федьку было жалко: есть он не мог - его тошнило, и он лежал в пристройке. Поздно вечером туда ввалились и мы - хмельные, возбужденные. Попадали в постели, и нас сморил сон.
        С утра у всех болели головы: у Федьки - от сотрясения, а у нас с Василием - от обильной выпивки. Никита предложил вина в качестве лечения, но мы отказались, выпив огуречного рассола.
        Стало полегче. От одного упоминания о вине в желудке комок собирался и подташнивало. Я знал русское хлебосольство - хлебни сейчас вина, и пир продолжится до вечера.
        Никита выделил нам почти полтуши медведя, обильно посыпанной солью с перцем и обложенной листьями крапивы, чтобы мясо не испортилось.
        Мы попрощались и двинулись домой, сопровождая телегу с мясом косолапого.
        Добрались до дома. Федька сразу прошел в воинскую избу и улегся, его мутило.
        Ратники перенесли на кухню мясо. Чего его беречь, пусть все попробуют.
        Лена, как увидела перевязанную голову Василия, ахнула, прижала сына к груди и запричитала:
        - Где же это ты так?
        - Сучком о дерево окорябался, - не стал пугать мать рассказом об охоте Василий.
        …Настал сентябрь, а с ним и новый год. Осень стояла сухая, да и рано ждать дождей. Это попозже - в октябре задуют северные ветры, разверзнутся хляби небесные, зарядят дожди, развезет дороги, будут ползти, едва не цепляясь за крыши, черные тучи, напитанные влагой. В такую слякоть хорошо сидеть дома, в уюте, зная, что убран урожай и закрома полны, так же как и кошелек. Замирает в это время жизнь на Руси. Даже торговля, поскольку подвоза свежих товаров нет. Рачительный купец заранее лабазы товаром набьет и торгует до морозов припеваючи, ожидая, пока реки покроются льдом. А пока - все крестьяне на полях, торопятся убрать все, что еще не успели. И убирать не так много - капуста, репа, морковь уже давно убраны. Рожь да пшеничка - тоже, остается овес да лен.
        Вот в такую пору меня и нашел гонец, когда я ехал по центральной улице Вологды.
        - Боярин Михайлов?
        - Он самый.
        - Воевода Плещеев вызывает.
        Ничего не попишешь, раз зовет - дело важное есть.
        Я развернул коня и по Завратной поскакал к воеводе, распугивая редких прохожих. Свернул на Пятницкую, еще поворот. И вот я у дома Поместного приказа. Поприветствовав ратника у входа, прошел в кабинет Плещеева.
        - Здрав буди, боярин! Садись и слушай. Радения твои о выучке рати конной в полку сводном до государя нашего дошли. Отписку твою о баталии летней на Оке и предложения по бою огненному велел он воеводам своим обмыслить. Князья Иван Воротынский с Василием Одоевским совет держали, и после оного задумал государь полк ертаульный из самых резвых конных пищальниками усилить и тебе под начало отдать.
        Я обомлел. Ничего себе! Ертаул - это же лучшие ратники. И к разведке, и к бою годные - элита войска, можно сказать!
        - И то не все. Как видишь, к предложениям твоим интерес государь проявил, а потому, чтобы умение ратное поднять, поручает тебе конным людям с пищальниками заставу учинить под Великими Луками. Там князь Александр Владимирович Ростовский с воеводами стоит, туда и ертаулу сбираться велено.
        Я вытер рукавом пот со лба - все услышанное было для меня полной неожиданностью.
        Плещеев встал. Я тоже поднялся, и, кажется, мне удалось справиться с охватившим меня волнением. Воевода глядел мне прямо в глаза:
        - Еще скажу тебе: слышал я - неспокойно ноне на стороне литовской после налета на Рославль литовский псковского воеводы, ослушника государева Александра Сабурова. Дерзость же его в том, что по лету сей воевода без ведома государя с набегами в земли литовские вошел. Объявил себя преемником - де от великого князя Василия под руку короля Сигизмунда идет. А при нем три тысячи ратников голодают. Поверили горожане, провизию дали. Вел себя Сабуров до поры до времени чинно, а в торговый день ворвался в город и обогатился добычею, людишек побил и пленных взял, уйдя благополучно. Так что всяко там сложиться может, Сигизмунд обид не прощает. А гетман его, Константин Острожский, после Орши, горькой нам, силу почувствовал. Да небось и сам слышал о Константине сем - Божий враг и государев изменник!
        Я кивнул.
        - Мыслю так - тебе на Великие Луки сподручнее через Устюжну и Новгород идти. Ну, прощай! С богом!
        Я сбежал по ступенькам, вскочил на коня и - домой. Объявил сбор.
        Оба десятка собрались быстро, перекинули сумы с бельишком да провизией через седла, проверили оружие. Через час уже и выехали. Прохожие смотрели нам вслед и осеняли крестным знамением.
        Впереди скакал Федор, он хорошо знал местные дороги - здесь родился. Каждые полчаса мы пересаживались на заводных коней и до вечера успели пройти полсотни верст.
        Я ехал и размышлял. Ертаул, или яртаул, - это повышение для меня или понижение?
        Это сборное воинское подразделение; изо всех ополчений войска в него выделяют конные сотни наиболее опытных и хорошо вооруженных ратников - обычно из молодых детей боярских. В сражении ертаул шел впереди передового полка, осуществляя разведку и охранение и принимая на себя первый удар противника. В условиях внезапного столкновения с врагом от ратников требовались бесстрашие и стойкость, а от воеводы - быстрая реакция и умение вести встречный бой, жестокий и кровопролитный. Как правило, потери в ертауле были велики. Если противник был смят ертаулом, в дело вступал передовой полк, а ежели враг оказывался силен, от передового полка, а также полков правой и левой руки выделялись в помощь ертаулу «подъезжие сотни». В случае упорного сопротивления снова высылалась подмога, и в итоге в передовом, сторожевом и других полках зачастую оставалось не более половины ратников.
        Пришедшие на помощь ертаулу «подъезжие сотни» на время сечи переходили в подчинение к воеводе ертаула, и потому ему приходилось командовать значительными силами, доходящими иногда до половины численности всей рати. Каждая «подъезжая сотня» имела свой сотенный флаг определенного цвета, и в бою воевода мог видеть, где находятся его ратники. Сигналы передавались трубачом или барабанщиком. Часто у самого воеводы был закреплен на луке седла «ездовой тулумбас» - маленький медный барабан, и сигналы подавал он сам.
        Я ехал и перебирал в уме - что сделал и чего не успел сделать во время сборов. Получалось - вроде все.
        Через две недели мы уже подъезжали к Великим Лукам. Впереди показался конный дозор. Мы подскакали и остановились. Старший, узнав, куда и зачем следуем, отрядил нам проводника, и вот мы - у ворот заставы.
        Здесь располагался лагерь. По ровным рядам палаток, сотням ратных людей у дымившихся костров, множеству пасущихся невдалеке лошадей я сразу понял: князь Ростовский организовал лагерь ладно и дело свое знает - это не то неорганизованное ополчение, которое я принимал под деревней Крюково летом.
        Меня снова охватило волнение - совладаю ли? Однако ж надо наперво - к князю. Сопровождающий нас дозорный показал рукой на шатер с белым княжеским стягом в центре заставы. Мы спешились. Я оставил своих ратников у входа, назвался стражникам и вошел в шатер.
        Представился князю честь по чести. Он был немолод и, как я уже знал, отличился в сражениях с литвинами здесь, на порубежье, и с казанцами воевал. Рядом с князем сидели незнакомые мне бояре, сновали помощники и посыльные. Бояре, оторвавшись от дел, с любопытством разглядывали меня и переговаривались, одобрительно кивая бородами.
        - Садись, боярин Михайлов. Вижу, притомился с дороги - путь долгий, знаю. Отряд твой ертаульный, повелением государя из окрестных городов собранный, лагерем стоит, - он махнул рукой в сторону стана. - Важное дело государь поручает тебе - с молодцами сими заставу держать и ертаульные навыки в службе проявить. Воеводы мои в том помогут тебе. Вот - князь Федор Васильевич Оболенский и воевода Иван Васильевич Лятцкой. Как мыслишь дело ладить?
        Такого вопроса я ожидал - о том думал всю дорогу на переходе. И потому с жаром стал рассказывать воеводам о своих задумках, хитростях военных, использовании огненного боя.
        Воеводы слушали внимательно, не перебивая меня, однако видел - хмурятся. Конечно, мне не пристало не только поучать бывалых полководцев, но и даже выглядеть равным им - ведь в воеводах я недавно. Потому, трезво оценивая ситуацию, я апеллировал к их опыту, совету. Это принималось.
        Тут вступил в разговор Иван Лятцкой.
        - Складно сказываешь, боярин. Ну а коли в сражении настоящем тот же гетман Острожский сильнее и хитрее окажется и ертаул отрежет, истреблять зачнет - что делать станешь?
        Вопрос прямо в лоб, а отвечать - надо. На моей стороне было то преимущество, что я знал о боевом опыте Суворова, Петра Великого, да и Наполеона: не числом врага крушить, но умением. И относиться к полководцу вражескому следует как к достойному противнику, суметь его глазами на бой смотреть.
        - Так мыслю, бояре. Одной доблестью дело такое не выправишь. А чтобы конфузии и сраму избежать, надо разведкою силы и замыслы неприятеля выведать и представить, какую бы я, на месте противника, хитрость задумал и куда бы войско направил да в какой момент? То и гетман Константин свершить вполне может. Вот оттуда и мне удара главного ждать следует, предполагая, значит, что у гетмана умения и мудрости не менее моего может быть.
        Мне показалось, что воеводы меня не поняли. Что ж, это по истории наша русская беда - недооценивать противника, и разгром рати воевод Челяднина и Голицы на берегу Днепра под Оршей тому подтверждение. Тогда под натиском наших ратников строй литовский расступился и обнажил заготовленные пушки, без труда расстрелявшие в упор русских воинов. А ведь против 35 тысяч литвинов в войске Острожского нашего войска вдвое. Самонадеянность воевод подвела, их заносчивость и высокомерие. Шапкозакидательство, одним словом.
        Зашумевших бояр остановил князь Ростовский.
        - Ну что же, воевода, вижу - разумеешь в ертаульском напуске. Однако сведать о замыслах врага не просто. Коль почувствуешь, что может он посильнее оказаться, - отступи допрежь, силы набери, дождись перевесу, чтобы людей зря не положить!
        Действительно, это была военная доктрина Васильева войска - избегать боя даже с равным противником, а тем более - превосходящим нашу рать в силе. Ну что ж, суворовская и петровская наука побеждать меньшим числом еще впереди, потому я согласно кивнул.
        - Где прапорщик твой?
        - С ратниками у шатра дожидается.
        - Передай ему прапор ертаульский. Беречь пуще глаза!
        Товарищ князя вручил мне ертаульский прапор - тоже белого цвета знамя с раздвоенным концом. Я поцеловал его и спрятал на груди.
        - Пока иди, отдыхай, располагай людей своих. В стане для тебя шатер воеводский поставлен, а завтра с утра принимай ертаул, действуй!
        Я вышел из шатра озабоченный. Меня окружили занудившиеся долгим ожиданием ратники.
        Мы направились в лагерь. По дороге я пытался собраться с мыслями, но ничего не выходило - после долгой тряски в седле все тело ныло и требовало отдыха. То же чувствовали и мои товарищи. «Все! На сегодня - все! Отдыхать! Утро вечера мудренее», - с этой мыслью и уснул.
        И снился мне сон. Из детства… Я иду с матерью по мосту через бурную реку и крепко сжимаю ее руку, потому что в деревянном настиле моста много прорех. Через них видно, как стремительно несет свои воды быстрая река. У меня кружится голова, я перепрыгиваю худые места, выпавшие доски. Мне страшно - прямо под нами несется бурный поток.
        - Юра, гляди только под ноги, не смотри вниз, на несущуюся реку, не смотри вниз, не смотри…
        И вот мы уже прошли середину моста. Дальше настил поцелее был, как мне казалось. Я смело наступил на доску, она предательски ушла из-под моей ноги, и в последний миг я судорожно вцепился в руку матери.
        - Надо не только глядеть, но и видеть - не подведет ли тебя вроде бы и целая доска, - наставляла меня мать.
        Дальше я шел, сначала проверяя носком ноги настил и только потом наступал. Вот и берег. Где-то вдалеке послышался звон. Звук нарастал, отдаваясь в ушах громким набатом.
        Я открыл глаза.
        - Ну и силен ты спать, боярин! - это был Федька. - К заутрене колокол в Луках зовет. Все уже на ногах.
        Я стряхнул остатки сна, быстро поднялся и вышел.
        Рядом у костра собрались сотники. Грели над пламенем озябшие руки - осень ночной прохладой давала о себе знать. Над огнем в котле чавкала каша, расточая аромат.
        Мы начали есть, и так, за сытным завтраком, и перезнакомились.
        Бородатый дружинник - косая сажень в плечах - представился:
        - Сотник Матвей Снегирь. Из местных я, от великолукской рати.
        Подходили другие сотники - из вяземского полка, дорогобужского, смоленского, старицкого, из Холмов, Порхова… Сразу видно - воины бывалые, многие со шрамами.
        Оказалось, что Матвей и под Одоевом летом воевал. Общие воспоминания, радость победы в летней баталии, а еще - горечь утрат быстро сблизили нас, и вскоре разговор стал непринужденным, хотя я чувствовал, что ко мне как к воеводе присматриваются, и видел - дистанцию сохраняют.
        Я поблагодарил сотников за трапезу, встал и огляделся. В большой излучине Ловати, на холме за земляным валом с глубоким рвом, белели церкви и постройки древней крепости Великие Луки, известной с 1166 года. Здесь проходил путь «из варяг - в греки», и река Ловать входила в этот путь: вверх по Днепру, волоком до Ловати, по Ловати - в Ильмень-озеро, дальше - по Волхову в Ладогу, из нее - по Неве - в Финский залив.
        Перед лагерем была широкая поляна. Здесь я и распорядился построить отряд.
        - Сотники, выводи людей на построение! Трубач, сбор!
        Я начал объезд сотен, осматривая экипировку конников и вооружение. У ратников были в основном копья, луки, сабли, реже видел ручные заплечные пищали. Закончив осмотр, собрал сотников. Начал сверять людей по спискам, уточнять наличное оружие. Увы, огнестрельного было мало, в некоторых сотнях и десяток едва набирался. Решил всех пищальников свести в один отряд. Посоветовавшись с сотенными, назначил старшим над пищальниками седовласого ратника из Вязьмы, Левонтия Суморокова.
        Товарищем воеводы объявил Матвея Снегиря. Определил посыльных - из боярских людей.
        Кого назначить прапорщиком, или, говоря по-иному - знаменосцем? Дело ответственное, если случится с врагом встретиться. В бою видят ратники свой прапор, значит - здесь, с ними воевода, там, где знамя, - там центр. Повалилось знамя, не видно его - стало быть, беда со знаменосцем или, того хуже, - полк без воеводы остался. Такой сигнал в сражении приводил не к организованному отводу, а к паническому бегству. Прапор - святыня любого подразделения, и его утрата в бою ложится на ратников позорным несмываемым пятном. И даже десятилетия спустя бояре переспрашивают:
        - Это какой же Иванов? У которого ляхи прапор отобрали? Знаться с таким не желаем!
        А чего тут думать? Назначу прапорщиком Василия. Летом, в сражении с татарами, он опыт приобрел. Случись что - ертаульный стяг в надежных руках! Пусть сам назначит подпрапорщика из своего десятка, ратниками руководит. Ответственность большая, так и честь велика. И трубу, и ездовой тулумбас туда же передам.
        Так и сделал - торжественно назначил прапорщиком Василия и вручил ему прапор, а заодно и трубу с тулумбасом для подачи сигналов - «ясаков».
        Подъехали воеводы Оболенский и Лятцкой. Мы обговорили маршруты дозорных десятков - по низине Ловати, дорогам, ведущим на Новгород, Ржев, Опочку, и лесными тропами за рекой. Объяснил сотникам задачу, предупредив о бдительности. На порубежье тревожно, к любым неожиданностям с литовской стороны ратники должны быть готовы, зорко примечать все: следы от копыт коней, кострища, проверять подозрительных людей.
        С оставшимися в лагере, свободными от службы ратниками поручил сотникам на сегодня отрабатывать действия по «ясакам», а после обеда - упражняться в лучной стрельбе, на скаку в цель попадать. Каждые полчаса - отдых коням и ратникам.
        Видя, как лихо носятся конники по полю, выполняя команды сотников, воеводы довольно улыбались. Лятцкой с гордостью смотрел на конников:
        - Бог в помощь, боярин! Ишь, молодцы!
        Подключился Оболенский:
        - Крепость доспехов и мощь коня в атаке ертаула важны, но первее - отвага, стремительность, маневр!
        Я подхватил его мысль:
        - Пока вот - ясачные навыки да глазомер в лучной стрельбе на скаку отрабатываем, а дальше - завязку боя, атаку с флангов, тыла на неприятеля, притворное бегство под удар засады, отводы.
        Я с жаром рассказывал о своих задумках. Видя понимание, вошел в азарт:
        - Понимаю - в бою неприятель свой маневр будет строить, и до поры хитрость его нам неведома. Потому так делать думаю - при атаке ертаула буду ясаками вводную давать, к примеру - «враг слева», и сотня, что перед неприятелем окажется, передовой станет, а другие сотни порядок сохраняют, чтобы враг не смог сломить ертаул обманом с флангов или тыла. И - ждать моего нового сигнала. А вводные задания мои внезапными для всех будут, коих и сотники заранее не знают.
        К нам подъезжали разгоряченные сотники, уточняли задачи. На поле гремели трубы, сигналами стягов и громкими командами сотники управляли маневрами: всадники собирались в строй, рассыпались в лаву, порою мешая друг другу и путая команды. Впрочем, пока задачу добиваться слаженности действий ертаула в целом я не ставил: будем идти от простого к сложному.
        В следующие дни все свободное от дозорной службы время я посвятил освоению тонкостей ертаульных умений. Начал с возвышенности изменять вводные - посыльные неслись с новым указанием, а соответствующие сотни атаковали условного противника - слева, справа, с тыла, вторая линия атакующих устремлялась в контратаку, изображала отвод, бегство под засаду…
        Наблюдавшие воеводы охотно давали советы, бывало, и подправляли мои действия. Не оставил нас вниманием и князь Ростовский. Похоже, бояре были довольны.
        - А вот коль и в бою сумеешь отнять сотни таким устройством - то добро будет! - заметил князь Ростовский.
        Воеводы одобрили и прием, который бытовал в западноевропейской практике боя: перед атакой конницы по моему сигналу пищальники Левонтия Суморокова, чтобы ошеломить и расстроить условного противника, давали дружный залп.
        …С ночи зарядил холодный осенний дождь. Я проснулся от шума хлещущих по шатру струй и лежал, размышляя: как применить пушки на колесном ходу перед атакой конницы?
        Мои раздумья прервал посыльный князя Ростовского. Откинув полог, он крикнул:
        - Воевода, срочно князь зовет!
        Я растолкал Федора.
        - Что-то стряслось. Князь вызывает.
        У Федора сон как рукой сняло. Наскоро собрались и вышли из шатра.
        Только начинало светать. Серые дождевые тучи скрадывали время. Стражники ежились от холода, но службу несли справно. Завидев нас, тревожно вглядывались в лица: «Никак беда?»
        Капли дождя шлепались в лужи, фонтанчиками разлетались в стороны. Недобрые предчувствия охватили меня. Федька, на ходу протирая глаза, не отставал от меня.
        К шатру князя Ростовского спешили воеводы и помощники. Отряхнув мокрую одежду, я вошел в шатер.
        Подождав подоспевающих бояр, князь Ростовский начал:
        - Вот что, други мои! Приехал гонец от наместника Опочки Василия Михайловича Салтыкова. Худо дело! Осадили ляхи крепость, пушки подтягивают. Едва гонец от воеводы прорвался - помощь нужна. Сейчас же гонца отправляю в Вязьму, к князю Василию Васильевичу Шуйскому. И другого гонца в Москву снаряжать буду, посветлу поедет государю весть донести.
        Мы внимали словам князя с тревогой. Недолго мир длился, опять - война!
        Ростовский продолжал:
        - Пока рать из Вязьмы подойдет и государь войско главное соберет, Опочка пасть может. А сдать ее нельзя - то дорогу на Псков ляхам откроет. Сегодня тебе, Федор Васильевич, и тебе, Иван Васильевич, ратных людей к походу готовить, а ты, воевода Михайлов, ертаул готовь. Собираться не спешно - все самолично проверить, но и не мешкать.
        Князь перевел дыхание и положил на стол набросок местности - подобие карты. Мы нагнулись, разглядывая бумагу: изгибы реки Великой, Опочку, Псков.
        Князь пояснял:
        - Как сообщил наместник, стан гетмана Острожского стоит в десяти верстах от Опочки, при нем рать небольшая. Все силы - у крепости, там же и наряд пушечный. Мыслю - сначала разбить рать гетмана надо, а затем в тыл ляхам у крепости ударить.
        Бояре согласно закивали головами.
        Князь продолжил:
        - Одно плохо - Опочка от порубежья совсем рядом, а в Литве король Сигизмунд силы имеет до тридцати тысяч сабель. Коли управимся с гетманом быстро, Сигизмунд помощь послать не рискнет. А если затянем - не миновать войны на два направления. К тому же осаждены ляхами не только Опочка, но и Белья и Воронич. Силы распылять придется. Здесь, у Лук, будем большое войско сбирать, как ратники московские подоспеют: отсюда - дорога на Волгу Верхнюю, и Тверь, и Москву, потому застава крепкой должна оставаться. А у Опочки - на вашу рать полагаюсь. Держаться и со всех сторон неприятеля теснить, пока войско государево подойдет!
        Бояре зашумели, переговариваясь между собой.
        - Посему решил я - завтра малой ратью выступать следует, тянуть не можно. Построение в походе: впереди ертаул с воеводой Михайловым, - князь Ростовский указал на меня. - Коли бой завяжется, от него гонцы помощь могут попросить, исполнять немедля. Далее Передовой полк идет, с воеводою Иваном Лятцким, за ним - Большой полк под рукою князя Федора Оболенского. Опосля - полки Правой руки и Левой руки, и замыкает колонну Сторожевой полк. Князя Федора Васильевича главным воеводой ставлю. Такая планида. Все ли понятно?
        Бояре закивали головами. Ростовский повернулся к Лятцкому:
        - Проверь, Иван Васильевич, переправу - ноне разлилась Ловать от дождя, если надо - мастеровых людей из города возьми.
        Возвращался в лагерь с Федором, обдумывая ситуацию. До Опочки - несколько десятков верст по худой дороге. Надо тщательно продумать сбор ертаула - подстраховать будет некому, а обоз подтянется не сразу.
        В лагере уже вовсю дымили костры, из котлов шел пар.
        После завтрака я собрал сотников и Василия, рассказал о плане князя Ростовского. Дел на сегодня немало: снаряжение и оружие проверить, у коней подковы осмотреть, стрелы, порох, свинец - ничего нельзя упустить… Связался с кошевыми людьми князя. Здесь тоже вовсю готовились к походу. То неудивительно - служба на заставе предполагает и такие ситуации.
        Я думал о превратностях судьбы: быть может, уже завтра боевые навыки ертаулу в сражении применить придется. Что ж, мы готовы!
        Так, в приготовлениях к выступлению летел день. Князь Ростовский поспевал везде, проверяя сбор войска.
        Наступила тревожная ночь. Сон не шел. «Как там братья-славяне? Удержатся ли?» - пытался я представить положение гарнизона в Опочке.
        Вспомнился сон, как мы с матерью ветхий мост переходили. От чего она меня предостерегала?
        Утром лагерь напоминал растревоженный улей. Вели коней, бегали посыльные, ратники, обжигаясь, доедали кашу из котлов. И все говорили, кричали, коротко взревывали трубы. Шум стоял неимоверный. Поскольку мы должны были выступать первыми, я построил всадников.
        Первой по дороге пошла сотня Матвея Снегиря из Великих Лук. Они местные, знают все пути-броды - кому, как не им, и вести войско. За их сотней - я со своими двумя десятками и знаменем, дальше уже - остальные сотни, общим числом шестьсот всадников.
        Миновали мост через Ловать. Дорога шла вдоль реки и затем свернула в лес. Хорошо хоть подсохла после дождя. Шли резво, значительно опережая главные силы. В середине второго дня ко мне прискакал гонец.
        - Лукские на разъезд ляхов наткнулись, всех их посекли. Сотник спрашивает - что делать?
        - Только вперед!
        Дорога шла по скошенному полю, и я дал сигнал покачиванием знамени влево и вправо, сдублировав его двумя взревами трубы - рассыпаться в лаву.
        Псковская сотня стала уходить вправо и выстраиваться в линию, вяземские - влево. Остальные сотни - за ними. Мы начали понемногу разгоняться. В конном бою скорость - это все. Движущаяся масса сминает любого противника, если только он не засел в укреплениях, вроде «гуляйполя».
        Впереди раздались крики, звон оружия. Тут же примчался гонец - столкнулись с ляхами!
        - Сколько их?
        - Сотник сказал - около тысячи.
        - Продолжать бой!
        Посыльный ускакал.
        Сотня Снегиря рубилась отчаянно, мы вступили в схватку тоже. Над полем раздавался звон оружия, конское ржание, русский мат и польская ругань. Движение вперед было остановлено встречным польским ударом. Да и немудрено - поляков вдвое больше, чем нас. К тому же кони у них сытые, застоявшиеся, а наши измотаны переходами.
        Наступил момент, когда я должен был принять решение - посылать за подмогой или трубить отвод.
        Я направил коня на небольшой холмик, оглядел поле брани. Ешкин кот! Куда ни кинь взгляд, одни поляки в своих шлемах. Надо послать ясаула - доложить воеводе Оболенскому о столкновении и трубить «отвод», иначе без толку полягут все.
        Ясаулом послал Федьку-занозу, с наказом - найти князя и все ему рассказать. Бумаги писать было некогда.
        Я выждал несколько минут и дал знак трубачу - «Отвод».
        Отвод - не беспорядочное бегство, и русские его применяли часто: врага заманить в ловушку - привести его под удар главных сил или под пушки.
        Сотни отбивались от наседавших ляхов и отходили. Невдалеке начинался лес, который мы проехали недавно.
        Я подскакал к сотне боярских детей.
        - Вот что, сотник, мы постараемся ляхов у леса придержать. Дорога в лесу поворот делает, вот с этого поворота и уводи свою сотню в лес. Да затихаритесь там. Мы мимо пройдем, за нами - поляки. Развернуться для атаки им будет негде, лес помешает. Окажешься у них сзади. Как сигнал дам - ударишь им в тыл. Понял?
        - Понял! - прокричал сотник.
        - Выполняй!
        Сотня вырвалась вперед и вытянулась на лесной дороге. Мы же у леса развернулись, организовав оборону. Сотня за сотней рысью втягивались на лесную дорогу. Обойти нас по лесу было нереально.
        Я уходил с третьей сотней.
        Едва вырвавшись через пару верст из леса, я скомандовал:
        - Разворот!
        Мы описали полукруг и остановились метрах в двухстах от леса.
        - Лучники и пищальники! Товсь!
        Лучники доставали из саадаков стрелы и накладывали их на тетивы, пищальники соскочили с коней, положили стволы пищалей и мушкетов поперек седел, проверили порох на полках.
        Через пару минут с лесной дороги высыпали ляхи и стали разворачиваться в конную лаву. Пошли в атаку, выставив вперед коротенькие пики.
        - Лучники, стрелять! - голос у меня был зычный, стояли сотни кучно и меня услышали. Защелкали тетивы, полетели густо стрелы. Сотня из великолукских вся имела луки, у остальных - через одного. А пищалей и мушкетов, кроме моих двух десятков, набиралось не более полусотни. Не густо!
        Стрелы находили свою цель, выбивая у ляхов воинов. Я выжидал.
        Вот семьдесят метров осталось, пятьдесят… Сейчас, или будет поздно.
        - Пищальники, огонь!
        Громыхнул нестройный залп.
        Не успел стихнуть грохот выстрелов и рассеяться пороховой дым, как я, привстав на стременах, прокричал:
        - На конь! Сабли наголо! В атаку!
        Мы ринулись вперед. Залп из пищалей и мушкетов произвел на противника ошеломляющий эффект. Падали кони, и люди, скачущие следом, натыкались на эти завалы и падали, в свою очередь, сами. Ни о какой организованной атаке уже не могло быть и речи.
        Поляки это поняли и стали поворачивать коней, пытаясь уйти.
        - Прапор, дай сигнал - обходить!
        Василий качнул знаменем влево и вправо, но опытные сотники и сами сообразили - разбили строй посредине и стали обходить полуживой завал из раненых и убитых людей и лошадей.
        А с поляками случился конфуз. Они попытались ворваться на лесную дорогу и образовали свалку. Мне это напомнило узкое бутылочное горлышко.
        Мы напали с двух сторон. Полякам пришлось туго. У них не было скорости, и они были дезорганизованы. Мы окружили их, а вдобавок навстречу им на лесной дороге сотня из боярских детей выставила заслон. Издалека доносился шум боя, редкие пистолетные выстрелы.
        Поляки попали в западню. Однако их еще было много, и стоило кому-то опытному взять командование в свои руки, как нам самим пришлось бы туго.
        И такой начальник у них нашелся. Ляхи перестали пробиваться на лесную дорогу и все дружно развернулись к нам.
        Но и нам повезло. Сзади накатывался грозный топот - через поле к нам развернутой лавой неумолимым тараном шла конница Передового полка воеводы Лятцкого. Надо срочно убирать своих, иначе сомнут по инерции.
        Я скомандовал трубачу и прапорщику дать сигнал «Разойтись в стороны». Сотни и сами понимали, что оказались между молотом и наковальней, и приказ исполнили мгновенно.
        Едва мы убрались, как в самый центр ляхов ударили свежие силы Передового полка. Сеча стояла страшная - мы наблюдали ее со стороны. В пятнадцать минут с ляхами было покончено.
        Я рванул к воеводе Передового полка, найдя его место по полковому знамени.
        - Останови своих! Дети боярские впереди, на лесной дороге ляхам заслон поставили. Сейчас выходить будут! Как бы в горячке боя твои их не порубили да из луков не посекли.
        - Понял. Трубач, сигнал «Отставить!» - Противно завыла труба.
        Шум боя стал стихать. Ратники добивали отдельных сопротивляющихся или брали их в плен.
        Я рванул по лесной дороге в сопровождении десятка Федьки-занозы.
        За небольшим поворотом мы увидели убитых лошадей, трупы ляхов. Из чащи раздались два выстрела, пули прошли совсем рядом - я слышал их жужжание.
        - Свои! Не стреляйте!
        Мы остановились на дороге. Из-за деревьев с двух сторон высыпала сотня боярских детей.
        - Сотник, ко мне!
        Подбежал запыхавшийся сотник.
        - Прости, воевода, не сразу в горячке узнали.
        - У вас потери большие?
        - Убитыми два десятка.
        - Ляхов разбили - выводи своих.
        Сотник обернулся:
        - На конь!
        Мы развернулись в обратный путь.
        На поле ратники Передового полка и ертаула собирали оружие убитых. Я же помчался к воеводе Передового полка. По старшинству он - главнее. Спрыгнув с коня, доложил воеводе Лятцкому о стычке и о том, что ляхи разбиты, в том числе - и на дороге, силами сотни боярских детей.
        - Подожди, я не понял - а как сотня попала на дорогу, в тыл к ляхам?
        - Я приказал, когда отходили, укрыться в лесу и ударить в тыл.
        - Хитро придумал. Потери большие?
        - Еще не все сосчитано.
        - Вперед идти можешь?
        - Могу.
        - Тогда вперед!
        Я подскакал к ертаулу, отдал команду трубачу. Взревела труба, ратники оседлали лошадей.
        - Вперед!
        На этот раз впереди шла сотня из Вяземского ополчения. Сотню детей боярских я поставил в арьергард - им и так сегодня досталось.
        Ертаул резво шел по лесной дороге и вырвался на поле, где мы приняли первый бой. Обогнули павших - ляхов и наших - и дальше. От того, как быстро мы прибудем на место, зависит - продержится ли Опочка.
        Через час меня догнал посыльный от воеводы Лятцкого с приказом остановиться.
        Мы встали; лошади тяжело поводили боками. Ратники отряхивали пыль с одежды, чихали.
        Оставив за себя товарища - сотника из боярской сотни, я поскакал назад, к Передовому полку. Надо же узнать, чего удумал Лятцкой.
        - Вот что, Михайлов. Располагайся пока лагерем, дозоры не забудь поставить. Я лазутчиков вперед пошлю - где-то рядом стан ляшский должен быть. Не попасть бы нам под пушки. Как только известия будут - извещу.
        - Понял, исполняю.
        Вернувшись к своим, я распорядился встать на ночевку.
        Приказ приняли с радостью. После перехода и боя надо было отдохнуть и людям - поесть, привести свое оружие в порядок - целый день в седле, - и лошадям.
        Дежурные каждого десятка стали разводить костры - повезло, что ручей тек недалеко. Лошадей напоили да, стреножив, отпустили пастись.
        Огибая наш лагерь, проскакал десяток лазутчиков - все оторвались от своих дел и проводили их взглядами. Какие новости они привезут?
        …Вернулись лазутчики утром, когда лагерь уже проснулся. Костры не разводили, чтобы не выдать себя дымами. И почти сразу же после возвращения лазутчиков явился гонец:
        - Воеводу к князю.
        В шатре князя уже были прибывшие воеводы из разных полков. Подождали задержавшихся - некоторые полки стояли далековато, верстах в двух.
        - Воеводы! Только что вернулись лазутчики с ценными сведениями. Стан гетмана Острожского впереди, в трех верстах. Насколько удалось выяснить у взятого пленного, в стане у гетмана сейчас не более двух тысяч ратников, из них только половина конных. Остальные - пищальники, обозные, обслуга. Пришло время ударить в самое гнездо! Диспозиция такая - ертаул и Передовой полк обходят стан слева, полки Правой и Левой руки - справа, Большой полк с фронта наносит удар. Сторожевой полк в сражении не участвует, будет как резерв и для защиты тыла. Воеводы, как обойдете стан врага, ждите сигнала - две стрелы с дымами. Тогда дружно нападаем, и чтобы ни один лях не ушел. Иначе подмогу приведут из-под Опочки, где основные силы осаду ведут, лучше разобьем их порознь, так сподручнее будет. Все ли понятно?
        Бояре закивали:
        - Все!
        - Тогда с богом!
        По возвращении воевод лагерь каждого полка пришел в движение. И вскоре мы, ведомые лазутчиками, которые знали дорогу, уже выступили. Идти старались тихо, на рысях, но все равно - выдавала движение пыль. Обошли стан врага, укрылись в рощице.
        Один из ратников скинул кольчугу, отцепил пояс с оружием, снял сапоги и ловко взобрался на дерево. Надо следить - не подадут ли сигнал?
        Все сидели на лошадях, стояла почти полная тишина.
        Напряжение нарастало. Вдруг ратник на дереве заорал:
        - Вижу стрелу с дымом, вторую!
        Но их видели уже и без него. Стрелы с горящей и дымящей паклей взлетели в небо и описали полукруг.
        Лятцкой привстал на стременах. По праву старшинства командовал он.
        - Вперед, на врага! Постоим за Русь!
        Лавируя меж деревьев, мы выбрались на луг, стали разгоняться. Далеко впереди, в чахлой рощице, где виднелись шатры, забегали, засуетились люди. Поздно! Собраться, выстроиться в боевой порядок нужно время. Ляхи попытались оказать сопротивление небольшими группами, но организоваться не смогли. Да и как суметь, коли удар пришелся одновременно с трех сторон? Рубили ляхов остервенело, порой мешая друг другу. Крики сражающихся, конское ржание, стук копыт, звон оружия, стоны раненых - все слилось в жуткий шум.
        Через полчаса все было кончено. Пленных было мало, в основном - убитые. С нашей стороны убитых было немного, из потерь преобладали раненые. Зато обозы с добром были захвачены большие. Чего там только не было - продукты, порох для пушек, одежда, вино. Даже трофейное барахло, что успели они награбить. К великому сожалению, гетман Острожский сбежал, так же как и пан Юрий Радзивилл и пан Януш Свещевский - воеводы Константинова войска. А может быть, их в стане и не было, возможно, они находились в лагере осаждающих у Опочки.
        В захваченном лагере стояли два дня, зализывая раны. Надо было похоронить убитых, перевязать и отправить по поместьям раненых. Работа печальная, но необходимая, как на любой войне. Это значительно позже будут созданы специальные похоронные команды из числа нестроевых. А пока - рыли братские могилы, боевых товарищей хоронили все ратники, и не было разницы - из какого полка убитые. Как сражались вместе - плечом к плечу, так и лежали в могиле рядком, плечо к плечу.
        Ратники развели костры, похлебали горяченького - в предыдущие два дня ели всухомятку: сухари да сало.
        А следующим днем уже выступили на Опочку. Через пару часов хода наткнулись на заслон ляшский, с ходу его смяли и прорвались к позициям неприятеля.
        Сеча была жестокой, кровопролитной. Много людей королевского войска было побито, реку Великую запрудили трупы людские. Воеводу старшего рати литовской Сокола убили и знамя его взяли. Ляхи не выдержали - побежали, бросая орудия, припасы, раненых. Никакого организованного отхода - только бегство.
        Со стен крепости жители и воины радостно приветствовали полки государя, пришедшие на помощь.
        Я смотрел на крепость и удивлялся - земляной вал, а на нем деревянный тын - вот и вся фортификация. Как могло это бревенчато-земляное сооружение, которое и крепостью назвать язык не повернется, больше двух недель противостоять сильному врагу? Стены местами были разрушены и наспех заделаны бревнами, завалены хламом. Городок маленький и едва ли по численности превосходил неприятеля. И сравнить две жалкие пушечки на стене у крепостной башни с десятками тяжелых осадных орудий у гетмана? Как же силен русский дух!
        Ворота крепости распахнулись, и навстречу нам выбежали жители. Грязные, чумазые, перевязанные кое-как, но устоявшие перед лицом сильного врага.
        Ратники и жители обнимались, подбрасывали вверх шапки. Снята осада!
        Но радость наша была недолгой: уже утром лазутчики донесли, что Сигизмунд послал на помощь Острожскому войска. Видимо, король еще не знал о поражении гетмана, иначе не рискнул бы посылать войско на жестокое побоище.
        Князь Федор Оболенский, как главный воевода войска, объявил, что мы выступаем навстречу неприятелю. И лучше, если мы перехватим его на марше, а не тогда, когда он засядет в укреплениях. Пир во имя одержанной победы у Опочки пришлось отложить до лучших времен.
        Выступили в поход. Я с ертаулом шел впереди, по уложению. Колонну нашу вел лазутчик, знавший местность. Я беспокоился об одном - не пересечь бы порубежье. Это сейчас граница - вспаханная полоса, колючая проволока, пограничные столбы. В Средние же века границей являлись часто естественные преграды - река, холм, лес. И стража пограничная стояла только на столбовых, наиболее оживленных дорогах. А в глуши можно было пересечь порубежье и не заметить этого. А потом плюнул - чего мне-то переживать? Я хоть и воевода, но все равно человек подчиненный. Надо мной по старшинству еще много начальства.
        Ко мне подскакал Федька-заноза.
        - Боярин-воевода, враг близко.
        - С чего взял?
        - Сам посмотри. Впереди, над лесом, сороки да вороны шныряют. Не один человек идет.
        Молодец, Федор! Нюх разведчика выручил ертаул.
        Я сразу послал гонца с известием в Передовой полк, сам же объявил ертаулу тревогу.
        Всадники приготовили луки, мушкеты, пищали. Достали копья из петель, взяли в руки. И едва мы увидели ляхов, выезжавших с широкой просеки, как обрушили на них град стрел. Не ожидали ляхи встречного удара, смешались. Но оправились быстро, ринулись вперед, растекаясь широкой лавой по лугу. Я дал пищальникам команду на огонь, затем - сабли наголо, и - в бой! Жаркая схватка вышла. Поляки все высыпали и высыпали из леса, как из мешка Пандоры, а к нам подходили на подмогу сначала Передовой полк, потом полк Правой руки, затем и до Большого полка очередь дошла.
        Весь луг оказался занят сражающимися. Пушек не было ни у одной из сторон. Да и были бы - развернуться пушкам времени не было.
        А и встань пушки на позицию - куда стрелять? Вперемежку польские кивера, русские шлемы. Выстрелишь в русского, попадешь в ляха. Так и бились копьями, пиками, саблями, до ножей дело доходило.
        Бой стал неуправляемым. Кто в горячке смотрел на флаги? И никто сигналов услышать не мог в дикой какофонии боя. Каждый теперь дрался за себя, за свою жизнь. Поскольку я хоть и был воеводой и должен был управлять боем со стороны, но дрался в гуще боя. Во-первых, потому, что принял удар встречного боя на ертаул и оказался в эпицентре, без возможности выйти. Во-вторых - как вый - ти, если мои люди и сын здесь?
        Я бился наравне со всеми. Противник мне попался опытный, верткий, и сабля его была тяжелее, отбивать удары было не просто. Как я пожалел, что, став воеводой, не взял вторую саблю. А нож? Я забыл про нож, висевший у меня на поясе. Отбивая атаки правой рукой, мне удалось левой вытащить нож, подаренный мне настоятелем. Улучив момент, когда противник мой повернулся боком, приоткрыв незащищенную шею, я сильным броском вогнал ему в шею нож. Наверное, силу применять было излишним. Всадник замер на лошади, руки его упали, изо рта пошла пена, и он свалился под копыта лошади. Яд подействовал мгновенно. Я успел заметить краем глаза - рана почти не кровила! А должна была бы - на шее сосудов много.
        Тут же на меня кинулся здоровенный лях на такой же крупной лошади.
        - Гей, гей, рубиць маскву! - орал верзила с перекошенным от злобы лицом. В руке у него была булава, и мне пришлось бы очень туго - ведь щита у меня не было. Здоровяк взмахнул булавой и неожиданно осел, потом завалился на шею лошади. В спине, промеж лопаток, у него засел боевой топор. Кто его метнул, я в горячке боя разглядеть не смог, но ратник тот мне жизнь спас. Я невольно выдохнул воздух - пронесло. От удара булавой щит в щепки разлетается; саблей прикрыться можно, ослабить удар, но полностью парировать удар невозможно.
        Ратники были в крови, и различить, кто где, можно было только по шлемам да нагрудным кирасам - у поляков они были, в отличие от нас.
        Крики сражающихся всадников перекрыли дикие вопли. «Хура-а! Уракша-ай!» Э-э, да здесь и татары! Я едва успевал разворачивать коня, отбиваясь саблей слева, справа. «Хур-р…» - прервал саблей визг татарина Федор, очумело крутившийся рядом со мной. А слева в предсмертной агонии билась лошадь, подмяв под себя бородатого богатыря с обнаженной головой - смятый шлем откатился в сторону. Валы полуживых и мертвых мешали сражаться.
        Впереди взревела труба. Я осмотрелся. Понять, где передний край, где тыл, было просто невозможно. И чья труба ревела, подавая сигнал - наша или ляшская? Сражение продолжалось, и даже если сигнал подавался ляхам для отхода, выйти из боя было просто физически невозможно.
        Рука устала, и кисть уже скользила по рукояти сабли, мокрой от крови.
        Но вот произошел перелом: ляхи дрогнули, стали сдаваться.
        Полегло с обеих сторон народу - тьма! По лугу, ставшему в одночасье полем брани, проехать на лошади или пройти пешим было невозможно, чтобы не наступить на чью-то руку или ногу.
        После битвы собрали оружие у павших с обеих сторон, захоронили своих убитых в братских могилах, коих вырыть пришлось не одну. Вернулись под Опочку с намерением уже оттуда, как с базы, освободить Велью и Воронич, но литвины, уже прослышавшие о поражении своего войска под Опочкой и устрашенные появлением большой русской рати, и сами бежали, бросив пушки, пищали и обозы.
        Трофеи наши были велики. Пушки и огненный припас отошли в Пушечный приказ, все остальное было поделено меж боярами. Мне с похода досталось не очень много - три подводы, по жребию.
        Сдав знамена в княжий шатер и записав грамотку о павших и увечных для Разрядного приказа, я со своими людьми уже не спеша возвращался домой, в Вологду. За лето и осень я успел в качестве воеводы поучаствовать в двух походах и, похоже, не ударил в грязь лицом. Меня стали узнавать поместные дворяне, и я многих уже знал в лицо.
        Глава 8
        Погода как будто ждала нашего возвращения. На следующий день зарядили дожди, подул северный ветер, похолодало.
        Выйдя на крыльцо, под навес, я вдохнул свежего воздуха. Было ощущение, что недалеко уже лежит снег - воздух был очень уж бодрящим, а при выдохе шел пар изо рта. Вовремя успели!
        А в доме тепло, уютно, пахнет свежеиспеченными пирогами с вязигой. Только скучно как-то. Я же по натуре - человек деятельный, мне в движении быть надо, делать что-то. Пожалуй, как исключение - то редкое время, когда мне необходимо полежать на кушеточке - это когда возникает необходимость что-то серьезно обдумать. Лежа мне думалось лучше - может быть, потому, что я не отвлекался и мог сосредоточиться.
        Вернувшись с крыльца, я прошел в кабинет. Было над чем подумать. Вот, к примеру, почему у поляков полно полевых пушек на колесном ходу и калибры у этих пушек мощные? А на Руси пушки в основном в крепостях стоят, на тяжелых станинах. Неповоротливые, калибр маловат. У неприятеля учиться надо, если есть чему.
        Я размышлял о наших промахах, об устаревшем вооружении. Почему у бояр луки, а не пищали? Да, лук стреляет дальше и точнее, но в ближнем бою преимущество за пищалями. Много возникало вопросов.
        Когда я был простым боярином и отвечал только за свой десяток, я его учил, и я же отвечал за оружие. Холопу что? Вручил боярин саблю или копье - им и будет воевать. Сам холоп, будь он хоть трижды семи пядей во лбу, ничего себе из оружия не купит - деньги нужны, и порой немалые.
        Но, став воеводой и поучаствовав в новом для себя качестве в двух походах, я стал оценивать ополчение по-другому. Не привыкли бояре новое осваивать, коли их деды и отцы с луком и мечом воевали. Они воевали - стало быть, и мы так будем.
        И организация боя хромает. Тут и у татар поучиться не грех. Почему русские в походе идут, как правило, одной колонной? И построение незыблемое - сначала ертаул, затем Передовой полк, затем - Правой руки полк, затем - Большой, за ним - полк Левой руки, и замыкает колонну Сторожевой полк. По моему разумению, идти к месту боя надо минимум тремя колоннами и разными дорогами. Меньше пыли, которая демаскирует, легче лошадей кормить - трава после прошедших впереди полков почти вся съедена, движение быстрее, территория охвачена больше. Да и лазутчики вражеские обмануты будут. Покажется им - один полк прошел, а невдомек, что боковыми дорогами еще два идут.
        Поразмышлял я о сем, поднялся, сел за стол да на бумаге все свои мысли и изложил. Прочел написанное, кое-что вычеркнул, новое добавил - из того, что забыл. И работал я таким образом неделю, не упустив даже создание полевых лазаретов на крытых повозках, а также трофейных и похоронных команд.
        Взять те же трофеи. После боя ратники оружие по полю собирают, потому что железо дорогое, без пригляду оставить - растащат крестьяне из окрестных сел, да и поржаветь может элементарно. А если трофейное или собранное у своих убитых оружие в хорошем состоянии, его надо вычистить, смазать и хранить на складах, раздавая в случае нужды.
        Сейчас же после боя, вместо того чтобы преследовать врага и врываться в занятые им села и города на его же плечах, мы теряем много времени на сбор оружия и похороны павших. Не спорю - дело необходимое, но не ратникам же этим заниматься. Им и самим в себя прийти после боя надо, отдохнуть. А они раненых товарищей перевязывают, могилы копают, оружие по полю собирают.
        Войско, будь оно даже не резервным, а ополченческим, должно быть мобильным и хорошо управляемым. Здесь нам пример - татары.
        Мыслей таких было много, вот я и писал, рвал бумагу и писал сызнова. За неделю целый труд получился о двадцати листах. Конечно, я охватил не все стороны жизни войска, но то, что надо делать в первую очередь, - несомненно.
        Закончил я писанину и задумался. Гонца с писанием в Москву послать? Кто его в Кремль пустит? Слишком сошка мелкая. Через Плещеева передать? У него своих забот полно, специально гонца посылать не будет - это точно, и к бабке ходить не надо. Сунет бумаги в стол и будет ждать, когда гонец из столицы сам приедет. Самому поехать? Надежно, но слякоть сейчас, дороги паршивые. «Ладно, - решил я, - подожду до морозов, а там и сам в первопрестольную наведаюсь - через стряпчего Кучецкого государю передам. Он у государя бывает, знает, в какой момент бумаги подсунуть надо».
        И вообще, почему после боя, когда распускают бояр с ополчением по поместьям, мы ни разу не собрались вместе и не обсудили ход прошедшего сражения? Считалось: одержали победу - господь помог, удача была на нашей стороне. Но ведь были не только победы, но и поражения. Анализа же никто не проводил. Разбил врага - молодец, вот тебе награда. Побили враги - плохо. Вот и весь анализ. А почему победили или проиграли? Все сводить к случайному стечению обстоятельств нельзя. В истории сколько угодно примеров - от походов Александра Македонского и до выдающихся битв на Руси, когда малой ратью били превосходящего по числу противника. И не везение тут причина, а полководческий талант, умелое использование данной местности, знание слабых сторон противника, его численности - а это без разведки невозможно. Ошибки и промахи в каждой битве, особенно приведшие к поражению, надо изучать. Без знания их можно наступать на одни и те же грабли многажды.
        Воевода я был начинающий, но ошибки в руководстве войском уже видел. Однако захотят ли искать и исправлять эти ошибки и промахи воеводы и сам государь? Не сочтут ли меня клеветником, желающим умалить блеск их побед? Не наживу ли я себе могущественных врагов?
        Написав свои бумаги, я мучился этими вопросами и не находил на них ответа. Все-таки самому надо ехать в Москву - советоваться с Кучецким. Он хоть и воевода, но расклад сил при дворе знает. Наверняка подобные мысли приходили в голову кому-либо из воевод - уж он-то должен был что-то слышать о том, чем все это заканчивается.
        А сейчас думные люди не особо заняты: все равно зимой особо делать нечего, и войны об эту пору ведутся чрезвычайно редко. Это хлопотно и накладно: надо и шатры с собой таскать, и еду, но даже сало через несколько дней промерзнет до каменистой плотности. Сено и овес для лошадей приходится везти с собой - это летом они пасутся на подножном корме.
        И в итоге обоз получается большим - едва ли не больше боевой колонны. Он сковывает действия войск, требуя при этом ратников для своей охраны. К тому же и трофеи при зимних войнах невелики. Зерно и прочие продукты большей частью - в городах, в амбарах, под защитой крепостных стен - попробуй-ка их возьми. А те же татары воевать налегке идут, надеясь захватить харчи у врага. Это назад они идут с обозами да пленными. А если еще учесть короткий зимний день, то и вовсе получается - зимой воевать со всех сторон невыгодно.
        Много чего передумано было мною в эти дождливые дни, есть и в них своя польза.
        После обдумывания и написания своего труда я еще несколько дней мучился от безделья. «Хоть бы морозы поскорей ударили», - как заклинание повторял я. Но в природе все идет своим чередом, и на дворе был только ноябрь.
        От нечего делать я заперся в кабинете, взял в руки древний манускрипт, что был найден мною в подземелье, недалеко от моей деревушки. Много чего интересного я узнал благодаря привидению, появлявшемуся каждый раз после прочтения непонятного заклинания.
        Я вновь - в который уже раз! - прочитал непонятные слова.
        В центре комнаты возникло марево; оно сгустилось до тумана - зыбкого, дрожащего, и в нем появилось лицо.
        - Давно ты меня не вызывал, - сказал призрак.
        - Некогда было, воевал, - буркнул я.
        - Поговорить захотелось? - Возможно, мне показалось, но в голосе призрака прозвучали ехидные интонации.
        - Узнать хочу, как дальше дела мои пойдут. Стоит ли мне ехать в Москву?
        - Экий ты хитрый! От судьбы не убежишь, ее не обманешь. Но так и быть - подскажу, уж очень ты прямолинеен, прямо туп иногда. По моей подсказке Книгу судеб нашел, а склянки на полке видел?
        - Так князь небось алхимиком был?
        - Не без этого. Спустись снова в подземелье - там, в комнате, где Книгу судеб нашел, найдешь две одинаковые склянки. Порошок в них: в одной - белый, в другой - желтый. Свойства у них чудесные. Забери, они тебе пригодятся. И на том - прощай.
        - Эй, погоди! Чего со склянками-то делать?
        Но лицо в тумане побледнело и исчезло, да и сам туман несколько мгновений спустя рассеялся, как будто его и не было.
        Вот так всегда - паук пыльный. Скажет что-то важное, да не все. Поди догадайся, что это за склянки и для чего они? Может, яд в них? Так мне он ни к чему. Я и ножа отравленного боялся, лишний раз в руки не брал, и после битвы нож так и не искал, да и сами ножны после боя сразу выкинул. Да нет, не должен призрак мне яд подсовывать. Не собираюсь же я царя или князей отравить. Но ведь сказал же призрак о склянках, стало быть - важное что-то в этом есть. «Надо склянки найти, - решил я, - а потом видно будет, что с ними делать».
        Только как туда добраться, когда дороги развезло? Опять ждать. Ждать, ждать - ненавижу это слово. Однако пришлось смириться и больше времени проводить с семьей.
        Я был ласков с женой, с Василием обсуждал прошедшие сражения - пытался заставить его мыслить, выискивать ошибки мои, его и воевод других полков. Я хотел, чтобы он думал, анализировал, а не просто только впитывал полученные, прочитанные или увиденные события. Да и вообще - дети должны быть совершеннее или умнее своих родителей - по крайней мере, к этому надо стремиться.
        Молод был пока Василий - даже для десятника. Многие воины в его десятке, начинавшие еще при мне, были опытнее его. Но опыт - дело наживное, было бы желание учиться, а оно у сына было.
        Наконец дожди прекратились, выпал первый снег, под которым еще была грязь. И только через неделю ударили морозы. Сразу резко похолодало - градусов до десяти. За несколько дней грязь замерзла, и на реке встал ледок - правда, пока тонкий, хрупкий.
        - Вот что, Федор. Возьми веревку и фонарь. Хочу съездить к колодцу заброшенному.
        - Ратников и лопаты брать? - уточнил Федька-заноза.
        - Нет, быстро обернемся и копать в этот раз не будем.
        - Не лежит у меня душа ездить к тем развалинам, - признался Федька. - Чертовщиной там пахнет, нечистой силой.
        - Однако книжицы, что мы оттуда достали, монахи с удовольствием взяли, - парировал я.
        - Так-то оно так, - вздохнул Федька. - Когда выезжаем?
        - Давай завтра с утра.
        Мы выехали утром, часов в девять - еще темно было, да зимой поздно светает. Немного вьюжило, воздух пах морозом, бодрил. А в полушубках и шапках тепло, на лошадях попоны теплые, бегут резво - застоялись в конюшне.
        Вот и знакомые места - холмик небольшой, колодец прикрыт деревянным щитом. Едва нашли его под тонким пока слоем снега. А недели через две его навалит столько - до весны вход не найдешь.
        Мы с трудом сдвинули примерзшую крышку, сбросили веревку. Я прихватил масляный фонарь в корпусе из олова со слюдяными оконцами, спустился, высек огонь и зажег фонарь. Тянуло сыростью, землею - навевало мысли о могиле. Тьфу, примнится тоже.
        Я полез в узкий лаз. Вот и помещение, где нашли книги - пустое теперь. Так, направо дверь, переход, еще дверь… Точно, здесь Книгу судеб нашел.
        Я поднял фонарь, осмотрелся. Его скудноватый свет выхватил запыленные полки, на них - непонятные кувшинчики. Не о них ли говорил призрак? По-моему, он упоминал склянки.
        Я повернулся к другой стене. Ага, есть - стекло блеснуло. Стоят на полке две склянки, по размеру - как стаканы, со стеклянными же притертыми пробками. Понюхать? Нет уж, рисковать не буду, заберу и рассмотрю уже при свете.
        Я сунул склянки в заплечную суму и осмотрелся. Вроде бы больше ничего, заслуживающего внимания. Призрак каждый раз вещает новое о чем-то, скрытом в развалинах. Нет чтобы сразу про все рассказать.
        Я выбрался из колодца, отряхнул с одежды и лица паутину.
        - Ты прямо как диавол из преисподней вылез! - захохотал Федька. - И что же, спрашивается, лазил - ничего с собой и не взял. Не нашел, что ли?
        Я отмолчался.
        Мы задвинули бревенчатый щит на зев колодца, слегка набросали ногами снег. Если теперь и нужно зачем-то будет в подземелье, то теперь уж - до весны.
        Заехали в деревню, благо - Смоляниново было рядом; я поговорил с управляющим. Изба для кружевницы была поставлена, и теперь для мастерицы делали коклюшки да нить готовили. Это хорошо - будет чему детям крестьянским поучиться, ума-разума набраться. Эх, школу бы еще сделать - хотя бы для того, чтобы детей грамоте учить. Грамотный человек любому ремеслу обучается быстрее, да и отдача от него больше. Надо будет по весне обдумать. Воскресные церковные школы в больших приходах существуют. Да там только Библию читают и Жития святых. А мне хотелось научить детей читать и писать, простому счету.
        Избу сделать не проблема, - где учителя найти? Может, с настоятелем Саввой поговорить? Монахи все грамоте обучены, может, и изъявит кто желание. Не близко, конечно, от монастыря - так подводу летом или сани зимой могу выделить. Надо съездить, поговорить. Найдется желающий - будет и изба.
        Домой мы вернулись в сумерках, когда на небе уже звезды ярко светили да месяц высоко стоял. Вокруг месяца ореол радужный светился - к морозу.
        И в самом деле - морозы трескучие ударили, покрыв реки прочным ледяным панцирем, а потом пришли вьюги, замело-закрутило, сугробы навалило до пояса. Одной ребятне радость - на санках с горок покататься.
        Я несколько раз запирался в кабинете, доставал склянки с порошками - смотрел, нюхал - даже, взяв несколько крупинок, положил их на язык. Ровным счетом - ничего! Нет, надо вызывать привидение, пусть объяснит, для чего этот порошок, а то так и отравиться недолго.
        Я проверил, заперта ли дверь, и, достав манускрипт, прочитал заклинание. В комнате вновь появился туман, а в нем - знакомое уже лицо привидения или духа - уж и не знаю, как его точнее назвать.
        - Вижу - послушал моего совета, нашел склянки.
        - Найти-то я их нашел, да ума не приложу - для чего они и как пользоваться порошками.
        - Слышал ли ты о Хроносе?
        - А как же - повелитель времени.
        - Неуж знаешь? Тогда слушай. Если возьмешь из склянки желтого порошка да над свечой его сожжешь, увидишь то, что было в прошлом. Чем больше порошка на огонь свечи высыпаешь, тем дальше во времени видения увидишь.
        - Ни фига себе!
        - Не ругайся - не люблю.
        - А белый порошок?
        - Пользоваться им так же, но эффект другой. Спалишь несколько крупинок - окутает тебя туманом, и станешь ты на короткое время невидимым. Больше порошка - дольше эффект. Но не увлекайся.
        - А сколько времени я невидимым буду?
        Но вопрос повис в пустоте. Туман, а с ним и привидение рассеялись бесследно.
        Так! Я ошарашенно уселся на топчан. Оказывается, скляночки-то не простые. Я взял их в руки. Похоже, ими пользовались: порошка в каждой - наполовину. Интересно, но и жутковато. Поймают если на использовании - никакой государь не поможет. Сожгут на костре как дьявольское порождение, как нечистую силу. Не сказать, что я верил во всякие чудеса, но ведь и сам с чем-то подобным столкнулся. Проходил же я через стены и мог бросать с руки огонь - стало быть, существует в природе что-то, что наука объяснить не может.
        Любопытство перевешивало естественный страх перед неведомым; я осторожно взял маленькую щепотку из склянки с белым порошком и бросил на огонь свечи. Зашипело, брызнуло в стороны маленьким фейерверком, напоминающим бенгальский огонь. И ничего не произошло - ну то есть совсем ничего.
        Я ждал, что перестану видеть себя или руки. Ничегошеньки! «Наврало привидение, или порошок состарился», - расстроился я.
        Но подошел к зеркалу… и обомлел. В зеркале отражался шкаф за моей спиной, часть стены, а меня не было. Я даже зеркало потрогал. Зеркало есть, лицо я тоже ощупал, руки свои сам вижу, а в зеркале - только неживые предметы.
        Я решил все-таки осторожно проверить - видят ли меня другие. Недолго думая, просунул голову сквозь стену в соседнюю комнату, что занимал Василий. Опа! Девка из дворовой челяди стоит, нагнувшись, юбка задрана на спину, а сзади сынок пристроился. Ничего себе картинка! И смешно, и неловко. А в принципе - жизнью рисковать за государя и отечество ему не рано в его шестнадцать, а девку потрепать - не созрел? Пусть развлекается.
        Я тихо убрался назад. Ну Васька, ну сукин сын! Не ожидал!
        Не отпирая дверь, я прошел сквозь нее и спустился на первый этаж. Хм, не знаю - виден я или нет, но шаги мои слышны, и это надо учесть на будущее.
        Из дверей кухни вышла кухарка и, чуть не задев меня, прошла мимо с пустым ведром. Наверное, не заметила.
        Я вышел во двор, где занимались ратники под руководством Федьки-занозы. Прошел рядом, но никто и глазом не повел, не поприветствовал. Мимо меня, едва не зацепив, пролетел нож и воткнулся в бревно. Это ратники с ножами упражнялись. Надо срочно убираться - могут и убить невзначай.
        Я прежним путем вернулся в комнату. Занятно, весьма занятно. Как использовать эту находку, я еще не знал, но потрохами чувствовал - пригодится.
        Я встал перед зеркалом и снова ничего не увидел. «Буду стоять», - решил я. Надо же узнать, сколько времени зелье действовать будет.
        Прошло минут десять-пятнадцать. Точнее сказать не могу, часов нет. В зеркале стало проступать серое пятно - тень какая-то. Довольно быстро серый силуэт стал приобретать четкость, краски, и вскоре я увидел свое отражение. Так, это же сколько зелье действует? По прикидкам, выходило около получаса - сорока минут. Сильная штука! Если применить с умом, большую выгоду получить можно. Почти как «человек-невидимка».
        А что же вторая склянка? Я взял несколько крупинок желтого порошка из второй склянки и бросил в огонь свечи. Образовалось легкое облачко дыма. Оно увеличивалось в объеме, заполняя всю комнату, становилось прозрачным, в нем появились смутные тени, быстро приобретавшие четкость и цвет.
        К моему немалому удивлению, я увидел себя со стороны. Вот я бросаю щепотку порошка в огонь свечи, вот стою с дурацким видом у зеркала, вот просовываю голову сквозь стену… Передо мной как бы прокручивалась кинопленка - назад, но без звука. Изображение было, а звука не было.
        Я во все глаза смотрел на происходящее. Вот исчезло видение со мной в главной роли, появилась картинка с девицей, которая убиралась в комнате - мыла полы, подоткнув юбку за пояс. Причем девица была та, с которой баловался Василий. Потом снова появился я, лежащий на кушетке с лицом мыслителя. Затем видение стало меркнуть, сереть и пропало. Здорово! Я увидел все, что происходило в этой комнате с утра и в течение всего дня.
        За эти две склянки никаких денег не жалко, только их нигде не купишь. Считай - повезло. И повезло не сейчас, а раньше, когда я привез домой и решил сохранить древний манускрипт. А ведь хотел его сначала отдать в монастырь, настоятелю. Конечно, Савва нашел бы возможность использовать по полной и привидение, и все, о чем ему сообщил бы дух - о тех же склянках или Книге судеб. Надо обдумать, как и когда применять, а еще - отложить немного в кожаные мешочки, а основной запас оставить в склянках дома. Стекло - вещь хрупкая, а терять порошок мне уже совсем не хотелось.
        Я решил - не откладывая, отправиться к настоятелю Савве, пока лед не встал окончательно и не приобрел необходимую толщину.
        После приветствий сказал, что хочу устроить в Смолянинове школу, сложив по весне избу, да с учителем проблема - не поможет ли монастырь?
        Савва учреждение школы одобрил сразу.
        - Богоугодное дело - нести в народ учение. Мало кто из бояр помышляет о разуме народном. Одобряю, рад за тебя! С грамотным учителем из монахов помогу, вот только…
        - Я буду платить за работу.
        - Славно, каждый труд должен быть вознагражден. И еще - по воскресным дням пусть все желающие, а не только дети, воскресную школу посещают, где они будут изучать основы православия.
        - Принимается. Я не против - даже приветствую.
        Мы договорились, что, когда изба будет готова, Савва направит в Смоляниново послушника или монаха. И проживать учитель будет в этой же избе, не тратя времени на дорогу.
        Расстались мы довольные друг другом. Я приобретал учителя для детишек, монастырь - еще одну церковную воскресную школу да вдобавок - с полным коштом для учителя.
        Через неделю, когда купцы уже стали ездить на санях по льду, решил ехать в Москву и я. А самая лучшая и гладкая дорога зимой - это лед реки. Большинство сел и городов строилось на берегах рек, потому было где и на ночлег остановиться.
        После недолгих размышлений я решил взять в напарники Федьку-занозу. Привык я к нему за эти годы. А Василия оставить на управлении. Случись война - так его с обоими моими десятками в ополчение призовут, под руку воеводы Плещеева. Следовательно, кто-то должен был остаться дома.
        Я сообщил Федору, что завтра выезжаем. В кабинете просмотрел свои бумаги с предложениями по службе ратной, над которыми корпел последние дни, набил кошели серебром. Ссыпал понемногу порошка из каждой склянки в маленькие мешочки из мягкой кожи и повесил их себе на шею на тесемочке. Целее будут и всегда при мне.
        Мы взяли небольшой запас продуктов на всякий случай.
        Ехать я решил в полушубке и шапке меховой, однако и нарядную одежду взял. Припомнил я один из своих прежних визитов в Москву, когда «и в пир, и в мир, и в добрые люди» ходил в одной одежде. Урок этот я нынче учел.
        Поутру я попрощался с домочадцами, мы поднялись в седла и выехали со двора. Оба были при саблях и пистолетах, хотя шлемы и кольчуги не брали. Тяжело в них, да и холодят на морозе. А мы не на войну едем.
        За пару дней мы добрались до Мологи и здесь застряли на два дня. Вьюжило так, что за пять метров не видно было ничего, снегу лошадям по брюхо насыпало. Пусть уж другие торный путь пробьют.
        Мы отсиделись в тепле, а как выглянуло солнышко - снова в путь. И дальше уже до самой Москвы, останавливаясь на ночь на постоялых дворах.
        В первопрестольную въехали после полудня, и сразу - к дому Федора Кучецкого. Побратим всегда встречал меня приветливо, и я хотел остановиться у него. Однако нас ждал неприятный сюрприз - слуга хоть и узнал меня, но заявил, что стряпчего в городе нет и будет он не раньше чем через неделю.
        «Подождем на постоялом дворе», - решил я. Знакомые в Москве у меня уже были - тот же Андрей из Разбойного приказа, некоторые бояре из побратимов, но обременять никого из них не хотелось.
        Мы нашли постоялый двор - недалеко от дома стряпчего, где и остановились на постой. День отсыпались да отъедались - зимняя дорога отнимала много сил. Как от холода ни бережешься, а все равно к вечеру руки-ноги коченеют. Вот мы и отпивались горячим сбитнем.
        Через два дня, отдохнув и надев нарядную шубу - подарок Федора Кучецкого, - я направился в Кремль. Но с посещением государя тоже вышла неудача.
        - По каким делам? Кто вызывал? - едва сдерживая зевоту, спросил боярин на входе в государевы палаты.
        - Я - воевода Георгий Михайлов, с бумагами к государю.
        - Бумаги можешь в канцелярию отдать, коли не вызывали. Писцы да столоначальники сочтут - вызовут, ежели понадобишься.
        Так я и ушел ни с чем. Похоже - не пробиться к государю, надо возвращения стряпчего ждать.
        Чтобы не тратить время попусту, я посетил Разрядный приказ, сверил списки своей малой рати, что за мной числится. Ратников у меня больше, чем по земле выставлять должен, потому и оплата другая.
        У приказа кучковались бояре. Кто денег ждал, кто - назначений. Тут я и узнал новости. В Москве скоропостижно умер Абдыл-Летиф, названный преемником казанского царя Магмет-Амина после его смерти. Сам Магмет-Амин был жив, но очень болен - тело его было покрыто гноящимися язвами.
        В первопрестольной идут переговоры государя с послами Сигизмунда - панами Щитом и Ботушем в присутствии австрийского посредника барона Герберштейна. Послов сопровождала многочисленная свита из семи десятков польских дворян. И еще более мелкие новости - кто из бояр к трону приблизился, кто в опалу попал.
        Пятачок перед Разрядным приказом часто служил местом распространения политической информации. И бояре сюда нередко захаживали без дела - новости услышать. Поговаривали и о послах Максимилиана, императора Австрийского, что склонял русского государя объединиться для борьбы с Портой против султана Селима, завоевавшего земли от Кавказа и Египта до Венеции, о жалостном рабстве греческой церкви, унижении святыни - Гроба Спасителя Назарета и Вифлеема.
        Много чего нового услышал я для себя, чего не узнаешь в Вологде. Да и что сказать - провинция!
        Тем временем прошла неделя, и появился Федор Кучецкой. Встретил меня приветливо, обнял как побратима, усадил за стол.
        Выглядел Федор озабоченным и усталым. Расспрашивать его я не стал: захочет - сам расскажет. После взаимных расспросов - семья, дети, как по этикету положено, Федор спросил, какие дела в Москву меня привели? Я коротко пересказал ему свои размышления по поводу обустройства воинства и в завершение вытащил свои бумаги.
        Федор вздохнул:
        - Труд одобряю, редкость в наше время - размышления сии. Вот только, боюсь, не будет государь бумаги твои изучать, другим занят. Послы Сигизмундовы ноне в первопрестольной, с ними надо уговориться насчет мира, да больно много они просят - Смоленск вернуть, половину новгородских да псковских земель, а еще - Дорогобуж, Вязьму, Путивль. Аппетиты у панов большие, да только не выгорит у них ничего. Что Василий на меч взял, сроду не отдаст.
        Увидев огорчение на моем лице, Кучецкой задумался:
        - А впрочем - как сказать, как сказать… После победы под Опочкой, когда удалось малыми силами ляхов на место поставить, государь к ратным людям благоволит. Да, вот еще что я хотел тебе предложить. Посольство наше готовлю во главе с боярином, дьяком Борисовым, к Максимилиану. Не желаешь ли присоединиться, страны дальние посмотреть?
        - Ой, не по мне это дело - пороги властителей обивать. Не приведи господи - ляпну чего не то.
        - Да, посольское дело хитрое, не столько сказать надо, сколько суметь услышать, а это не всякому дано. Бумаги твои государю непременно передам, но уж не взыщи - когда еще он их изучит, да и сам ли читать будет или дьякам отдаст - на то его воля! Подожди несколько дней, может, я тебе чего и скажу.
        - Подожду. Неделю уж в праздности провел, чего же еще несколько дней не погодить.
        - Ну, вот и славно.
        Видя, что Федор занят и спешит, я откланялся.
        Несколько дней ожидания, про которые Федор говорил, легко могут растянуться на неделю, а то и две. Хорошо Федьке-занозе - сговорился с девкой из обслуги постоялого двора. И ночует там, и кушает там, и плотские утехи получает. По-моему, он даже и постоялого двора не покидал, а морда довольная, ровно у мартовского кота. Пусть его, заниматься все равно нечем.
        Однако уже на второй день слуга примчался от Федора с просьбой явиться к нему немедленно. Я и явился безотлагательно; тут пешком идти-то - десять минут. Интересно, зачем я ему так срочно понадобился? Неужто государь мои бумаги счел и побеседовать хочет?
        Федор встретил меня суховато - был встревожен. После приветствий сказал, что бумаги мои государю при личной встрече отдал, но сейчас вызвал по другому поводу.
        Таким раздраженным я его еще не видел. Федор мерил шагами комнату, теребил бороду.
        - Думаю, язык за зубами ты держать умеешь - проверено. Однако же предупредить хочу: за сказанное по неосторожности слово в лучшем случае - опала. - Федор посмотрел на меня тяжелым, испытующим взглядом. Я понял, что у него возникла большая проблема и он рассчитывает на мою помощь, но не решается мне об этом сказать.
        - Князь, коли ты не уверен во мне, так и не говори ничего. Сам знаешь: молчание - золото.
        - Вот-вот, о золоте речь и пойдет. Я уж прикидывал по-всякому, однако выходит - без тебя не обойтись.
        - Ты сказывай, о чем речь, все вокруг да около ходишь.
        - Ладно, - Федор махнул рукой, - хуже уже не будет.
        Он подошел к двери, выглянул в коридор.
        - Знаешь, может быть, по слухам, что посольство к императору Максимилиану готовится.
        - Сам же и говорил третьего дня.
        - Не перебивай. Казенный двор для посольства дары из казны отписал. Посольский приказ дары те получил, к себе перевез, а сегодня обнаружилось - пропали дары-то!
        - Как? - изумился я.
        - А вот так! Дары в ларце хранились: перстни с бриллиантами, ожерелье жемчужное - да много всякого. Мягкая рухлядь - шкурки соболиные да песцовые - те в наличии, а вот злата в ларце нет. Пустой ларец-то! Опись в нем осталась - с печатью сургучной казенного дьяка.
        - А ларец сей где хранился?
        - В Посольском же приказе. Там хранилище в подвале есть - специально для такой вот оказии. Сам понимаешь: когда посольство едет, дары от государя везут. Когда деньги - как для крымских ханов, когда ценности искусной работы - как сейчас. Злато-серебро на Казенном дворе хранится, в казне. Отпускается по государеву велению в Посольский приказ. А уж обеспечить далее сохранность да вручить правителю чужеземному - дело посольства. За сохранность дьяк головой отвечает. И вот дары пропали. В первый раз за все время. Коли всплывет - позор неслыханный! Посольству ехать скоро - ждут, когда государь распорядится. И все дело пока в переговорах с посланниками Сигизмундовыми. Выжидает Василий, что переговоры дадут.
        - Я-то здесь каким боком?
        Я начинал догадываться, куда клонит Федор, но решил сразу расставить точки над «i».
        - Надо ценности те сыскать. Можно было бы и из своих запасов ценности похожие подобрать, да боюсь, что барон Герберштейн, поклонник Максимилианов, опись видел.
        - Плохо! - покачал я головой.
        - А то! И чем быстрее эту пропажу найти, тем лучше. Вдруг завтра государь отмашку даст?
        - Тогда тяните с переговорами.
        - Придется. Уцепиться есть за что.
        - Так ты что - хочешь, чтобы я взялся за это дело?
        - Ну наконец-то понял!
        - Не могу.
        - Почему? - оторопел Федор.
        - Срок маленький и неопределенный. Может - день, может - неделя. Украл кто-то свой. Чужого к дарам не подпустят.
        - Это понятно.
        - Как, под каким видом я в Посольском приказе появлюсь? Похититель сразу узнает, что чужой на его территории рыщет. К тому же - если сыскать удастся, до государя доводить нельзя; тогда как ценности изъять да вора покарать, если похититель чинов высоких окажется?
        - Ты ценности найди, а уж покарать - мое дело. А государь знать о сем не должен.
        - Сложная задача.
        - Была бы простая - тебя бы не просил. Сам собрал бы стрельцов да дом похитителя штурмом и взял. Я же помню, как ты убийство во дворце раскрыл, потому сразу о тебе и подумал.
        Мы даже в Разбойный приказ ничего не сообщали пока.
        - Можно посмотреть хранилище и ларец в Посольском приказе?
        - Конечно! Не будем терять времени, едем!
        Федор быстрым шагом вышел во двор - так что я еле поспевал за ним.
        Мы уселись в возок, и кучер щелкнул хлыстом.
        Через несколько минут мы уже стояли у Посольского приказа. Думаю, и пешком было бы не намного медленнее, но этикет не позволял. Должность у Кучецкого высокая, идти пешком - умалять достоинство.
        Прошли в Посольский приказ. В коридорах сновали писари и подьячие, создавая видимость активной работы.
        Мы сразу прошли к дьяку.
        - Вот, познакомься - боярин Георгий Михайлов, я тебе о нем утром говорил. Уж если он не сможет найти - никто не сыщет. И человек он надежный - можешь довериться полностью.
        Дьяк Посольского приказа вид имел благообразный, да и то - не пошлет же государь к послам иноземным или к правителю чужой державы неотесанного мужлана с немытой харей? Голос у него был мягкий и какой-то обволакивающий. Одним словом - дипломат!
        Однако я держал ухо востро - на такие посты людей мягких да безвольных не назначают.
        - Итак, не будем терять времени, бояре. Что требуется от меня?
        - Ну, вы тут сами разбирайтесь, а у меня еще дела, - Федор откланялся и ушел.
        - Мне посмотреть хранилище надо и ларец. Кстати, он тоже в хранилище стоит?
        - Там, будь он неладен.
        - Свечку прихвати.
        - Там факел есть и масляный светильник. Пойдем.
        Мы спустились по крутым ступенькам в подвал. В небольшом коридоре стояли два стража. Увидев нас, они дернулись было к саблям на боку, но успокоились.
        Дьяк снял с пояса связку ключей и отпер одну из четырех дверей - тяжелую, из дуба, окованную железными полосами.
        Мы вошли в хранилище. Окон тут не было, помещение сухое, воздух свежий. Не иначе - вентиляция есть. И как ей не быть - тут же и шкурки, и меховые изделия хранят, а им нельзя в затхлом воздухе находиться.
        На одном из сундуков стоял ларец довольно внушительного вида - как маленький сундук. Локоть в длину, чуть меньше - в ширину и высоту.
        Дьяк вздохнул, отпер замок, откинул крышку. На дне ларца сиротливо лежала опись. А что, собственно, я хотел увидеть? Были бы там ценности - меня никто бы не позвал.
        - Я бы хотел остаться здесь один - ненадолго.
        Дьяк окинул взглядом стоящие в подвале сундуки - наверняка с добром немалым, вздохнул.
        - Ты уж прости, боярин, но я тебя снаружи замкну.
        - Давай, но через полчаса отопри.
        Дьяк потоптался в хранилище, еще раз тяжко вздохнул, повернулся и вышел. Хлопнула массивная дверь, лязгнул замок. Я остался один.
        Помещение освещалось двумя факелами - скорее всего, они горели постоянно, так как потолок был изрядно закопчен. И еще - горели они ровно, подтверждая, что есть в подвал приток воздуха.
        Я начал осматривать стены и нашел два продыха. Я поднес факел к одному - огонь отклонился к отверстию. Ага, значит, этот - на вытяжку. Ощупал его руками. Сделан давно, не переделывался, по размерам невелик: голова пройти может, но тело - нет. Стало быть, залезть сюда через отдушины и украсть что-либо нельзя. Окон нет, у дверей - охрана.
        Значит, ценности забрал кто-то свой, причем имеющий к ним доступ.
        Я решил бросить немного порошка на факел - за неимением свечи, чтобы вызвать хрономираж. Должна же быть отгадка?
        Из мешочка на груди я взял несколько крупинок и бросил их в пламя факела. Сам уселся на один из сундуков.
        И вот - в центре подвала появилось нечто зыбкое, колеблющееся. Видение начало сгущаться, стало четким.
        Я увидел этот же подвал, ларец, стоящий на сундуке, горящие факелы. И ничего больше - ровным счетом никакого движения. Что за чертовщина? Ценности пропали, а за ночь к ларцу никто не подходил. В конце концов, не нечистая же сила ценности забрала? Зачем ей золото? Им кровь людскую теплую подавай да души.
        Я сидел на сундуке и тупо глядел на видение.
        Вот открылась дверь, человек в одежде подьячего поставил ларец и вышел. Затем вошли двое, с кряхтением втащили сундук и ушли. К ларцу даже близко никто не подошел, не взглянул.
        Видение стало меркнуть и исчезло. Е-мое, да как же это? Мне удалось просмотреть события в подвале за последние сутки - и ровным счетом ничего, никакой зацепки. А я так надеялся на порошок из склянки. Факир был пьян, и фокус не удался. Ой зря я взялся за это дело!
        В унынии я уселся на сундук, ожидая, когда вернется дьяк.
        Так, паниковать пока рано. Ларец из Казенного приказа забирали с ценностями - по-другому и быть не могло. Ведь если дьяк Посольского приказа получал ценности по описи, а в подвале к ларцу никто не прикасался, то вывод следует один - ларец поставили в подвал уже пустым! А украли ценности по пути из Казенного приказа и до того момента, как ларец водрузили на сундук в подвале.
        Надо разговаривать с дьяком. Кто прикасался к ларцу - перевозил, охранял… Не думаю, что таких людей будет много. Да где же этот дьяк?
        Как будто услышав мои мысли, загремел замок, распахнулась дверь и вошел дьяк. Он окинул меня подозрительным взглядом, но слишком весомо было слово Кучецкого, что мне можно доверять.
        Мы поднялись наверх, в его кабинет. Я уселся в кресло без приглашения и с ходу заявил:
        - Ценности из ларца пропали не из подвала - там к нему никто не прикасался. Расскажи подробно, кто прикасался или мог прикасаться к ларцу?
        - Я.
        - Это понятно. Кто получал ларец с ценностями в Казенном приказе?
        - Я и получал, по описи все сверил. Ларец из рук не выпускал - даже в возке.
        - Дальше, дальше!
        - Приехал к себе, водрузил ларец на стол, вот сюда, - дьяк указал место на столе. - Полюбовался немного: редко когда красоту такую увидишь, уж очень работа искусная.
        - Рядом был кто-нибудь?
        - Никого. А - нет, подожди, подьячий мой был. Я уже ларец закрывал, когда он зашел.
        - И что дальше?
        - Меня позвали - барон Максимилианов, Герберштейн приехал. Надо было встретить, уважить - положено.
        - А ларец в это время где был?
        - Экий ты занудливый. Да на столе и стоял.
        - А кабинет был закрыт?
        - На ключ, как всегда. У нас в приказе так положено: вышел - дверь на ключ, чтобы никто документы важные не счел.
        - А потом?
        - А что потом? Барона проводил, вызвал подьячего - он ларец в хранилище спустил. Ключи от хранилища только у меня и у подьячего. Да и будь ключи у кого другого, стража к дверям не пустит. Стражники наши, Посольского приказа, трижды проверенные. Кто бы ни пришел, какую бы бумагу ни показал - если нет меня или подьячего, к дверям не подпустят.
        Я задумался. Вариантов немного - всего два. Или ценности похитили, когда ларец на столе в пустой комнате стоял, или когда ларец вниз несли - к подвалу. Второй вариант маловероятен - как можно украсть ценности из ларца в коридоре, на виду у писарей и прочего люда? Возможно, но уж очень сомнительно.
        Итак, наиболее вероятно, что ценности похитили из комнаты самого дьяка. Ему бы сразу ценности в подвал спустить, а потом уж барона привечать. Да что об этом сейчас говорить? Поздно!
        - Я хочу один в комнате твоей побыть - совсем немного.
        Дьяк побагровел лицом, но не промолвил ни слова - вышел и запер дверь на ключ.
        Не теряя времени, я достал из кожаного мешочка щепотку порошка и бросил на огонь свечи. Сам уселся в кресло и стал ждать.
        Снова появилось марево зыбкое, потом - видение. Время в нем отматывалось назад.
        Я увидел себя со стороны - вместе с Федором, потом - разный люд посольский, входящий к дьяку, потом снова Федор появился - в одиночку. «Ага, - сообразил я, - это утром было».
        Затем в кабинете стемнело - ночь. Опять светло - день вчерашний. Обычная работа приказа - заходят и выходят писцы, подьячие.
        Вот, опять интересно. Кабинет пуст, ларец на столе. Открывается дверь, и входит кто-то из посольских - в синем кафтане. Запирает дверь изнутри на ключ, достает из-за пазухи кожаный мешок, отпирает ключом ларец, пересыпает ценности в мешок и снова запирает ларец. Горловину мешка туго завязывает и сует его за пазуху. Кафтан топорщится - мешок-то великоват.
        Тогда вор - а я в этом уже не сомневался - задирает полу кафтана и подвязывает мешок за завязки к гашнику штанов. Опускает кафтан - снаружи ничего особенно и не видно. И, открыв дверь, выходит.
        Я смотрел, боясь моргнуть. Запомнил отчетливо одежду и лицо. Опознать бы надо, а в первую очередь - выяснить, куда делись ценности.
        Видение пропало, я же сидел в кресле и думал. Куда мог пойти вор с мешком под кафтаном? В каждой комнате приказа сидят служивые люди - писари, столоначальники, подьячие. Достать и спрятать мешок при них - нереально. На выходе стража стоит, тоже мешок не вынесешь.
        Загремел замок, вошел дьяк.
        - Чего надумал?
        - Ценности здесь украли, когда ларец на столе стоял.
        - Не может быть! - Лицо дьяка побагровело от негодования.
        - Пойдем, вместе посмотрим соседние помещения.
        Дьяк, заперев кабинет, пошел следом со мной. От его кабинета по коридору можно было идти влево и вправо.
        - Там что?
        - Людская, ну - писари. Направо - подьячие сидят, а в конце - отхожее место.
        - Да? - заинтересовался я.
        А ведь местечко-то подходящее - уединенное, из-под кафтана мешочек достать можно. Только вот куда его после деть?
        - Пойдем-ка, посмотрим отхожее место.
        - Чего я там не видел? Вонь! - сморщился дьяк.
        - Тогда постой здесь - я мигом.
        Я дошел до туалета. Маленькое помещение, два очка. В стене - небольшое окно, забранное крепкой решеткой. Ухватился за прутья, дернул. Нет, сделано на века - решетка даже не шелохнулась. Выглянул в окно. Эта стена выходила не во двор - в узкий проезд. Разгадка где-то рядом. Туалет, окно на улицу…
        Через окно ничего не выбросишь, это ясно. Но туалет-то типа сортир! Неприятно и противно, но придется искать.
        Я вышел в коридор, где меня терпеливо дожидался дьяк.
        - Когда выгребные ямы чистили?
        Дьяк растерялся - таких вопросов слышать ему еще не доводилось.
        - Э-э-э… Сказать не могу. Тут, в приказе, человек есть - так это его епархия: бумагой запастись, чернилами да перьями, а коли ямы выгребные полны - золотарей вызвать.
        - Зови.
        Золотарями на Руси называли ассенизаторов. Ездили они на телегах, в которых была здоровая бочка с крышкой. В телеге лежал длинный шест, к одному концу которого было закреплено ведро. Им и вычерпывали яму и выливали содержимое в бочку. Вещь сколь необходимая, столь и дурно пахнущая.
        Дьяк привел - я бы назвал его завхозом, а тут - управляющий.
        - Милейший, когда ямы выгребные чистили в последний раз?
        - Так недавно - недели две назад.
        - Зови золотарей - снова будем чистить.
        «Завхоз» посмотрел на дьяка, тот кивнул - исполняй, мол. Управляющий недоуменно пожал плечами и ушел.
        - Не уверен полностью, но думаю, нам стоит посмотреть на очистку.
        - Может быть - без меня? - попробовал увильнуть дьяк.
        - Нет уж! Думаю - ценности найдем сегодня. Из приказа вечером никого не выпускай.
        - Пойду распоряжусь.
        Прав я или ошибся? Вот конфуз-то будет, коли не найдем ничего. Если обнаружим пропажу - никто и не узнает, где и как сыскали. А если «пустышка», мне от этого - в прямом и переносном смысле - дерьма не отмыться.
        Прибежал управляющий.
        - Золотарь приехал. Начинать?
        - Погоди, за дьяком схожу.
        Я зашел в комнату дьяка и почти выволок его под ручку в проезд.
        Золотарь привычно снял дощатую крышку с выгребной ямы. В нос ударил зловонный запах. Дьяк брезгливо отшатнулся, и видно было, что его замутило.
        - Господа хорошие, вы бы отошли - вымажу невзначай, - бросил золотарь.
        - Потерпим, начинай, - поторопил я золотаря.
        Золотарь приступил к своей работе. Одно ведро поднято и опрокинуто в бочку, второе… Когда я уже потерял счет ведрам, а дьяк начал терять терпение, золотарь вдруг сказал:
        - Зацепилось чего-то, тяжело.
        - Тащи!
        Золотарь поднял ведро, поверх которого торчало нечто бесформенное.
        - Несите воды, да побольше! А ты постой пока, - это я золотарю.
        «Завхоз» исчез, и вскоре появился с двумя парнями, каждый из которых нес по два ведра воды.
        - Лейте! - я показал рукой на ведро с находкой.
        Одно ведро выплеснуто, другое…
        Стал виден бок кожаного мешка.
        - Ну-ка, ребятки, вытащите это…
        Дьяку тоже стало интересно, и он подошел поближе.
        Парни перевернули ведро, и из него на землю тяжело вывалился кожаный мешок.
        - Обмойте его как следует водой и - в приказ! - распорядился дьяк.
        Мешок обмыли, взяли за горловину и понесли в приказ. Дьяк шел следом, брезгливо зажимая нос и поглядывая по сторонам.
        Как только мы вошли в здание приказа - свернули в боковую комнатушку.
        - Несите холстины чистые! - распорядился дьяк.
        Когда холстины были доставлены, завязку у мешка взрезали ножом, мешок перевернули. Присутствующие ахнули. На холстины посыпались ценности - перстни, ожерелья… Все было слегка в грязи и попахивало. Но дьяк от радости аж подпрыгнул.
        - Нашлись! Языки всем за зубами держать! - он обвел присутствующих взглядом, ничего хорошего болтунам не обещающим. - Воды сюда! Отмывайте! За труды из писарей столоначальниками сделаю, возвышу!
        Парни исчезли. Дьяк повернулся ко мне.
        - Как догадался?
        - Потом скажу. Сейчас отмыть надо да злодея задержать.
        Парни на радостях тащили полные ведра воды, расплескивая ее по коридору.
        Ценности отмыли, и дьяк сам пересмотрел и пересчитал дары.
        - Принеси ларец! - бросил он подьячему.
        Ценности были сверены по описи и уложены в ларец. Дьяк не поленился - сам спустился в подвал и запер ларец в хранилище. Вернулся довольный, глаза сияли. Хлопнул меня по плечу:
        - Молодец, боярин! Я уж было духом пал, да видно - Господь ко мне Кучецкого послал. Он и вспомнил про тебя. Нет, каков умелец! Я бы сроду в нужник не полез, не подумал бы даже! Откуда будешь?
        - Вологодский я, Георгий Михайлов.
        Дьяк удивился:
        - С такой головой - и в какой-то Вологде прозябаешь? Боярин, иди ко мне в приказ. Сразу должность хорошую дам и жалованье положу.
        - Прости, боярин, в Вологде семья, поместье. А государю я и так служу - воеводою.
        - Воеводою?! - еще более изумился дьяк. - И в дерьмо не испугался, не побрезговал полезть. Федор-то ничего про воеводство не сказывал.
        - Не в чине дело - в пользе государю.
        - Правильно сказал! О, а про лихоимца мы и забыли-то. Надо гниду найти и раздавить! - сжал он кулак. - Нельзя в приказе изменщика подлого держать!
        - Согласен. Распорядись - пусть люди твои по одному из приказа выходят. Я тебе и укажу шпыня.
        - Э, погоди - я охрану позову. Его же схватить надо.
        - Ну, схватишь - потом что?
        Дьяк осекся. В тюрьму да в суд нельзя - дело огласку получит. При всех убить без суда - невозможно: по «Правде» виновный должен быть казнен.
        Выход подсказал управляющий.
        - Веревку с петлей в нужнике повесить - пусть сам и сведет счеты с жизнью.
        - А не схочет если?
        - Тогда на суде присягну, что он у меня калиту украл. За то кнутом бьют и ноздри рвут. И уж в приказе ему тогда не служить.
        - Иди, ищи веревку.
        Люди из Посольского приказа пошли на выход. Я и не думал, что здесь занято так много служивого люда. Конечно, выглядят они не в пример Разбойному приказу. Все одеты чисто, бороды подстрижены, лица приятные. А в Разбойном у половины не лица, а хари - почти как у их подопечных.
        Лица сменялись перед моими глазами, и вдруг я увидел его - так же четко, как в видении.
        - Он! - ткнул я пальцем.
        - Не может быть! - ахнул дьяк. - Это же секретарь мой! Семью языками владеет, мой первый помощник!
        - Истинно говорю, а там сам решай!
        Дьяк сокрушенно покачал головой. Управляющий показал глазами, и стражники заломили мужику руки.
        - Ну-ка ко мне его, - дьяк показал стражникам головой в сторону кабинета.
        Секретарь сник. Зашли в кабинет. Дьяк гневно глядел на Онуфрия. Тот затравленно озирался.
        - За что, отец родной?!
        - Неуж не знаешь?
        - Духом не ведаю.
        - А ларец?
        - Что «ларец»? - Но глазенки забегали.
        - Иди в нужник. Коли виновен, поймешь, что делать надо.
        Мужик неожиданно упал на колени.
        - Помилуй, отец родной! Бес попутал.
        - Какой я тебе отец! Ты меня предал, поживиться хотел. Думал ли ты обо мне, когда худое замышлял? А о чести приказа помнил?
        Стражники за руки подняли вора на ноги.
        - Ведите!
        Стражники повели лихоимца к нужнику. Мы с дьяком прошли в его комнату.
        - Расскажи, боярин, любопытство снедает. Почему ты смог найти, а я - нет?
        - У тебя голова не так работает.
        Я выдал ему наскоро придуманную версию, в которой, естественно, не было порошка и видений - одна логика.
        - И это ты сам все? Посидел, подумал и все понял? - изумился дьяк.
        - Как видишь - да.
        Дьяк поглядел на меня с уважением.
        - В первый раз такого вижу. Пошли в нужник.
        Вор понял все правильно. Он висел на веревке с посиневшим лицом и высунутым языком.
        Дьяк сплюнул, вышел в коридор и демонстративно развел руками.
        - Беда-то у нас какая - секретарь мой, Онуфрий, руки на себя наложил. Пойдите, снимите тело и отвезите домой.
        Мы прошли в кабинет, дьяк достал стеклянный штоф с вином, и мы выпили за удачное завершение дела.
        Вдруг дверь распахнулась и энергично вошел Кучецкой.
        - Я, похоже, вовремя! Наливайте!
        Мы все дружно выпили.
        - Мыслю - за удачу пьете?
        - За нее. Ценный у тебя побратим, Федор. И редчайшего ума, скажу тебе! - показал вверх пальцем хмелеющий от удачи и вина дьяк.
        - Других не держим! - выдохнул польщенный государев стряпчий.
        Глава 9
        - В Англии, я слышал, псы такие есть, по следу идут. Раб сбежит или еще что, так их хозяева по следу пускают. И что ты думаешь? Находят!
        Кучецкой, дьяк и я сидели в Посольском приказе и пили вино. Закуски, как водится, не было, а поскольку выпито уже было много, в голове шумело и координация движений была нарушена.
        Кучецкой продолжил:
        - Вот не обижайся - ты лучше ихнего пса. Пес - он что? Скотина безмозглая, носом берет. А чтобы вот так найти, как ты - и ценности, и вора, большой ум нужен. То не всякому дано. Уважаю!
        Он потянулся ко мне:
        - Дай пожму твою руку!
        Федор перегнулся через стол и с чувством пожал мне руку.
        Дьяк икнул. Держался он бодро, только лицо покраснело. Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку слюнявыми губами. В щеку - это потому, что я увернуться успел.
        - И я тоже ув… ва… жаю. Кабы не он, я бы уже сегодня к вечеру в темнице сидел. Нет, ну ты скажи - как можно людям верить? Этот лиходей у меня столько лет служил! Языки знает, грамоте учен! Так подвел! Своровал и ценности в нужнике спрятал. И сдох там же!
        Дьяка повело, и он ухватился за стол.
        - Боярин, я тебе обязан до смерти!
        - Не надо про смерть!
        - И то верно!
        Дьяк истово перекрестился.
        - Чем могу отблагодарить?
        Вмешался Кучецкой.
        - О благодарности завтра, на трезвую голову поговорим. А сейчас - по домам. Время уже позднее, а поутру всем голова свежая нужна будет.
        Мы с Федором откланялись хозяину, чуть не упав, и вышли из приказа.
        - Садись, довезу! - предложил Федор, устраиваясь в возке.
        - Премного благодарствую, но я лучше пешком пройдусь. Воздухом подышу, протрезвею маленько.
        - Прощай! Спасибо, что дьяка выручил, он мой старый знакомец и зело полезен бывает. И от меня спасибо, что не подвел Федора Кучецкого. Пусть все на Москве знают, какие люди у меня есть! Мы государю опора и…
        Федор уронил голову и захрапел.
        - Трогай уже, видишь - боярин устал, - сказал я кучеру.
        Возок тронулся, только полозья саней заскрипели по снегу.
        Я же нагнулся, захватил ладонью снег и обтер лицо. Немного «штормило». Закусывать надо было, да нечем. Если бы Федор не пришел, выпили бы мы с дьяком по чарочке-другой, да и разбежались.
        Я добрел до постоялого двора и, едва раздевшись да стянув сапоги, рухнул в постель.
        Утром голова раскалывалась. Я лежал в постели, делать ничего не хотелось, да и нечего было делать - не было у меня в Москве никаких дел. Бумаги Федору я отдал, когда ответ будет - неизвестно, да и будет ли он вообще? Прочтут писари мое послание, да и положат в архив. Тогда чего я торчу в Москве, дурью маюсь? Я, боярин и воевода, чищу нужники, раскрывая кражу. Да ну их всех, надо домой ехать. Соскучился я по семье. Но для начала надо встать, одеться. Солнце уже высоко стоит.
        Однако только я поднялся и начал одеваться, как услышал в коридоре шум. Дверь резко распахнулась, и на пороге появился Кучецкой.
        - Ай-яй-яй! Уж полдень скоро, а ты, я вижу, даже не умывался. Едем, дьяк ждет!
        - Сегодня-то я зачем ему понадобился? - едва не простонал я.
        - Голову поправлять поедем!
        - Нет, не хочу.
        - Собирайся, я сказал! - рявкнул Федор.
        Сам он был свеж и выглядел бодро, хотя вчера его увезли в возке «уставшим». Если бы сам не видел - не поверил бы. Крепкий мужик!
        Деваться было некуда. Я умылся и уселся в возок рядом с Федором. Всю дорогу он похохатывал, намекая на мое слабое здоровье.
        И дьяк выглядел как новый пятак. Благоухая заморскими благовониями, он был розовощек и улыбчив. Выскочил из-за стола, обнял и усадил в кресло. Умеют они тут, в Москве, пить! И самое главное - как им утром удается так хорошо выглядеть?
        Дьяк не погнушался сам поставить на стол чарки и штоф с вином. От одного вида вина меня замутило. «Потерять лицо» дьяк не боялся - и я, и Федор, и он сам были боярского сословия.
        Мы выпили - меня аж передернуло. Дьяк убрал в шкаф чарки и вино.
        - Будя, поправились; пора и к делам приступать. Ты, боярин, чего за радения свои хочешь?
        Я замялся. Чего мне желать от дьяка Посольского приказа? Не просить же назначить меня послом куда-нибудь в Европу? Так даже если и попрошу - не получится. Послов сам государь указом назначает. К тому же языков я не знаю - плохие у меня способности к языкам. В институте английский на троечку сдал.
        Я пожал плечами:
        - Да ничего!
        Федор рассмеялся:
        - Я же тебе говорил, что он ничего не попросит.
        Дьяк хмыкнул:
        - В Вологде что, все такие?
        В разговор вмешался Федор:
        - Не наглый он и гордый к тому же. На поле брани - герой, да и как воевода в двух походах - супротив татар да с литовцами под Опочкой - себя проявил. Князья, что главными воеводами были, о нем хорошо отзываются. А самое главное - голова у него работает, сталкивался я с ним в деле не раз - умен. А то, что одет без роскоши и не нагл без меры, - то достоинство его боярское, кровь в нем говорит!
        Вот уж не ожидал я от Федора такой речи в свою защиту. Дьяк смешался:
        - Да я что? Так сказал, не подумавши.
        Но Федор не отставал:
        - Вот и отблагодари человека, мужа славного за деяния добрые, думаю - не оскудеешь.
        Дьяк уселся за стол, размашисто подписался на какой-то бумажке, песочком мелким присыпал, сдул.
        - Бери!
        Я взял бумагу, прочитал. Подорожная, с моим именем. Имею право без досмотра и податей с нужными мне людьми пересекать границы безвозбранно. Неплохая бумага, в мое время цены бы ей не было - а в это? Я за рубеж ни разу не выезжал, да как-то пока и не собираюсь. Однако же свернул аккуратно подорожную и сунул за пазуху. Встал, отвесил легкий поклон.
        - Э, погоди, это не все.
        Дьяк полез в шкаф, вытащил небольшую золотую шкатулку искусной работы с самоцветами на крышке.
        - Дарю. Вещица иноземная, французская.
        Я вновь поклонился.
        - Ну что, пора и честь знать, дела государевы ждут. - Федор шагнул к двери.
        Я последовал за ним. Дьяк, провожая меня к двери, на прощание пожал руку:
        - Ты вот что, боярин, зла на меня не держи, коли обидел нечаянно словом неловким. Коли нужда в чем будет - приходи. Ежели по моему ведомству что - помогу.
        Федор, уже усевшийся в возок, высунул руку в окошко:
        - Дай посмотреть.
        Я протянул шкатулку. Федор покрутил ее, открыл крышку. Заиграл мелодию скрытый механизм.
        - Занятная штуковина. Ты куда сейчас?
        - Домой думаю, в Вологду. Бумаги через тебя передал, чего мне в Москве проедаться?
        Федор не возражал. И что ему сказать-то было? Он лучше многих знал, сколь медлительна и неповоротлива государственная машина.
        Мы обнялись на прощание, и я пошел на постоялый двор.
        Федька-заноза обедал в трапезной. Я заказал обед поплотнее и присоединился к нему.
        - Чего это ты, боярин, так наедаешься, как будто после поста?
        - Домой выезжаем, Федор.
        - Когда?
        - А вот доем…
        - Что-то уж больно поспешно.
        - Никак понравилось в Москве?
        - Все лучше, чем в Вологде. Там каждый переулок знаешь, и тебя каждая собака знает.
        Мы доели, я расплатился. Прислуга вывела наших коней - уже оседланных, отдохнувших и застоявшихся в конюшне.
        Федор быстро сгреб наши вещи в переметные сумы, и мы не спеша выехали со двора. Впереди еще полдня - далеко отъехать успеем.
        Выбрались за город. В Москве снег был серым от золы и пепла множества печей, а за городом снежная белизна глаза резала и дышалось вольготно.
        - Э-ге-гей! - заорал Федор во все горло.
        - Ты чего?
        - Так, боярин, от радости жизни.
        - Ну-ну.
        Мы пустили лошадей в галоп - только снежная пыль сзади завихрилась.
        Гнали до сумерек, остановившись на ночевку на постоялом дворе. Обстоятельно - не спеша и сытно - поужинали да и улеглись спать. После гонки по морозу в комнате уютно - тепло и чисто.
        Мы с Федором отрубились сразу. Однако же далеко за полночь были разбужены криками в коридоре. Оба сразу проснулись, по привычке мгновенно оделись, обулись, опоясались саблями и лишь после этого вышли в коридор. Из дверей выглядывали испуганные постояльцы, большая часть которых была в исподнем.
        Снизу, из трапезной, раздавались крики:
        - Ратуйте, люди добрые, убивают!
        Мы с Федором ринулись туда.
        За стойкой стоял бледный от испуга хозяин, зажимая рукой разбитый, окровавленный нос. Посредине трапезной здоровенный детина в синем кафтане стрельца, изрядно в подпитии, держал за косу женщину, стоявшую перед ним на коленях. Правой рукой он яростно размахивал бердышом и орал:
        - Не подходи, всех порешу!
        Кричала и плакала женщина, причитал хозяин, плакали в голос сбившиеся в угол служанки.
        - Чего тут происходит?
        - Постоялец напился. Показалось ему, что один из гостей на жену его заглядывается. Вот он и приложил гостя секирой своей.
        - Бердышом, - механически поправил я. - А чего он хочет?
        - Да кто же его знает?
        Я подвинулся вперед, выглянул из-за стойки. Постоялец, которого ударил бердышом стрелец, лежал неподвижно, но крови видно не было. Это уже хороший знак. Может, он его не лезвием, а обухом ударил и оглушил?
        Я сделал еще шаг в направлении стрельца. Федор меня понял без слов и начал пробираться вдоль стены, обходя стрельца слева.
        - Стоять! - заорал стрелец. - А то я сейчас ей башку снесу, а потом и вас на куски порублю!
        Глаза его были красны от выпитого и возбуждения. В таком состоянии с ним говорить бесполезно, он даже не помнит, как его зовут. Черт, что делать? Убить его можно - Федор сделает отвлекающий маневр или шумнет, и стрелец переключит свое внимание на него. Достать его саблей за один прыжок можно, но убивать своего - не бандита - мне не хотелось. Обезоружить, в подвал холодный бросить, чтобы протрезвел, - и все дела. Но сейчас он - как разъяренный бык, да и могуч.
        Я сделал Федору знак подождать, отошел к лестнице, зашел за штору, достал из мешочка белый порошок и высыпал несколько крупинок в огонь светильника. Так, теперь надо зеркало найти. Себя-то я вижу, а вот окружающие?
        Зеркало висело аккурат рядом с хозяином, у стойки.
        Стараясь не стучать каблуками сапог, я подошел к зеркалу, но, уже выйдя из-за занавеса, понял, что невидим: на мое появление никто не среагировал - даже головы не повернул. Тогда пора.
        Я смело пошел на стрельца. Устав размахивать бердышом, он уперся им в пол. То, что надо.
        Подойдя ближе, я подпрыгнул и с размаху, изо всей силы ударил стрельца ногой в грудь. От неожиданного удара тот уронил бердыш, отпустил волосы женщины, отлетел назад и сильно приложился спиной о стену - так, что у него дыхание перехватило. Не в силах сделать вдох, он лишь беззвучно разевал рот.
        Федор бросился к нему и заломил руку за спину. Я же расстегнул пряжку ремня на кафтане стрельца, затянул ремень на руке и, подтянув вторую руку, туго их стянул. Мы с Федором действовали так согласованно, как будто он меня видел.
        Федор тихо прошептал:
        - Боярин, ты здесь?
        - Тихо, здесь! Тащи его с хозяином в подвал, пусть на холодке полежит, очухается.
        Я отошел от стрельца, ударом ноги отправил бердыш подальше, к стойке, и увидел, как от удивления у хозяина округлились глаза и отвисла челюсть.
        - Свят, свят, свят, - забормотал он и стал креститься, - не иначе - нечистая сила помогла.
        Ага, жди - как же.
        Я подошел к лежащему неподвижно постояльцу, осмотрел, перевернул. Крови нет, но на голове - здоровенная шишка. Повезло мужику, удар древком бердыша получил. И еще - сотрясение мозга. Не смертельно. Больно и неприятно, но главное - жив. А ведь запросто мог лежать сейчас с разрубленной надвое головой.
        Ну и все, представление окончено, больше мне тут делать нечего.
        - Эй, хозяин, - это Федор подал голос. - Давай буяна в подвал оттащим, пусть там протрезвеет.
        Хозяин утер кровь с лица замызганным полотенцем и нехотя побрел к Федору. Вдвоем они подхватили уже очухавшегося стрельца под руки и поволокли во двор. Я же, тихо ступая, пошел по лестнице наверх - в свою комнату.
        А вдруг стрелец не один? И в комнатах спят или играют в кости его сослуживцы? Неожиданных неприятностей я не любил и потому решил пройтись инкогнито по жилым комнатам. Все равно ведь пока не виден.
        Прошел сквозь ближайшую дверь. На столе горела свеча, а на постели в одном исподнем сидел купец и пересчитывал деньги.
        «Не то», - я прошел сквозь стену. Двое девиц лежали в одной постели в ночных рубашках, прижавшись друг к другу.
        - Ужас какой - ты слышала крики?
        - Тихо, Катерина, - конечно, слышала. Не дай бог, это животное с топором к нам в дверь ломиться будет! Я со страху умру.
        Я улыбнулся - теперь уже никто ломиться не будет.
        Прошел еще сквозь стену - следующую. Думал, будет моя комната, оказалось - не дошел, просчитался.
        На постели сидели двое мужиков. Без одежды, в исподнем. А потому определить - кто они, было невозможно. Мужики обстоятельно беседовали. Я бы прошел к себе, но разговор заинтересовал, и я решил задержаться.
        - Верно тебе говорю, Серафим! Охрана небольшая будет - всего два десятка стрельцов, а золота - два сундука. Набери шпыней непотребных, коих никто искать не будет, побольше. Погибнут в схватке - так и не жалко.
        - Так ведь не все погибнут!
        - А мы на что? Добьем сами, а золото поделим.
        - Опасно! Это тебе не купцов грабить. Золото-то государево.
        - На нем не написано, чье оно! Возьмем - наше будет!
        Ого, да тут, похоже, решили казну государеву ограбить, вернее - не саму казну, а «золотой обоз». Самое уязвимое место - перевозка. Сама казна - под укрытием мощных стен, пушек и многих стражей. Вот только где и когда они грабить станут? Черт, где зеркало? Надо посмотреть на себя, не дай бог - действие порошка закончится, и я стану виден.
        Я увидел в углу небольшое зеркало и двинулся к нему. Видимо, пошел неосторожно - каблуком стукнул или еще чего зацепил, потому что оба мужика сразу насторожились и замолчали.
        - Иване, у стен уши тоже бывают. У меня ощущение, что мы в комнате не одни.
        - У меня, Серафим, тоже. Вроде как ветерком обдало, да и запах чужой.
        Вот! Запах их насторожил. Всяк человек по-своему пахнет, и я этого совсем не учел. Пора мне убираться отсюда, а за мужиками проследить. Злодейство задумали.
        Я прошел сквозь стену в свою комнату - и вовремя. Сразу подойдя к зеркалу, увидел, как в нем на глазах стало проявляться мое изображение. Сначала - призрачные очертания, потом оно стало более четким, приобрело краски.
        В двери заскрежетал ключ, и вошел Федор.
        - Боярин, ты здесь уже - что-то я тебя просмотрел.
        - Бывает.
        - Ты голову кому другому дури, а я с тобой уже не один год. То с руки огонь пускаешь - думаешь, сеча была, так я не увидел? То, как сегодня - это другие поверили, что нечистая сила была. Я-то почуял, как меня ровно ветерком обдало, а потом стрелец в стену влип. Понял я сразу - твоих рук дело!
        - И что теперь? В церковь пойдешь или серой окуриваться станешь?
        - Как ты, боярин, подумать такое мог? Ты мне жизнь спас, и я тебе до смерти своей должен. А то, что бывают у тебя… - Федька подбирал слово, - … странности, так мы все не без них.
        - Вот что, Федор. За стеной два мужика договариваются, как обоз с государевым золотом ограбить. Что думаешь?
        - А чего думать - порешить их обоих, и все дела.
        - Порешить несложно, только, похоже, за ними люди из их банды есть. Один вроде - главарь, второй - наводчик. Плохо, что не знаю - где, в каком месте и когда злодеяние замышляют исполнить.
        Федор ответ выдал сразу:
        - Тоже мне загвоздка. Проследить за ними, вот и все.
        Я задумался, а Федор запер дверь, разделся и лег в постель.
        - Боярин, давай спать, до утра уже немного осталось. А утро вечера мудренее, завтра чего-нибудь и решим.
        Так я и сделал.
        Едва проснувшись, мы оделись и спустились вниз.
        Хозяин стоял за стойкой с распухшим носом и отекшей верхней губой. В трапезной было пусто. Довольно необычно: в это время народ завтракает поплотнее - и в путь.
        - Чего у тебя так тихо, постояльцев не видно?
        - Съехали все спозаранку, даже откушать не изволили.
        - Что случилось?
        - Так ночью стрелец бузил.
        - Видели, знаем.
        Хозяин оглянулся по сторонам, вроде боясь, что его кто-то подслушает.
        - Так нечистая сила, не иначе, помогла. Стрелец-то об стену как шарахнулся, чуть дух не испустил. Все то диво видели. Вот и решили - нечистая сила, да и разъехались чуть свет, испугавшись ее.
        - И стрелец?
        - Да выпустил я его, - махнул рукой хозяин. - Он в подвале холодном посидел - живо очухался, еле назад по ступенькам выбрался, аж посинел. У меня в подвале лед чуть ли не до осени не тает.
        - Что, и мужики из соседней с нами комнаты съехали?
        - И они, - подтвердил хозяин.
        - Твою мать! - огорчился я. - Называется - проследили. Ладно, хозяин. Давай-нито поесть, да поплотнее. Может, следующий раз покушать только вечером удастся.
        - Сейчас, сейчас! - засуетился хозяин. - Глашка, ты чего телишься, гости есть хотят!
        Глашка заполошно заметалась, выставляя на стол горшочки с кашей, обильно заправленной мясом и луком, пряженцы на блюде, пиво.
        - Э нет, пиво не надо, вина дай. От пива на морозе только замерзаешь, а вином немного согреешься.
        - Хозяин, а ты не видел, в которую сторону соседи наши направились?
        Хозяин огорченно развел руками:
        - Нет, не видал. Как-то все сразу разъехались. Да и не мое дело смотреть, куда кто поехал.
        - Верно, - вздохнул я.
        Почему-то мне подумалось, что один из гостей - Иван - отправился в Москву. Иначе откуда бы он знал о «золотом обозе»? Наверняка он не из простых, скорее всего, в Казенном приказе кружится, возможно, даже - мелкой сошкой, вроде писаря. Это только на первый взгляд кажется, что слуги да мелкие служилые люди мало знают. Умеющий слушать да наблюдательный может знать много. Наверняка идея - его. Узнав об обозе, он план захвата разработал да друзей старых нашел, чтобы разбой осуществить. Не зря же он этого Серафима уговаривал.
        А Серафим, скорее всего, в провинции живет, на пути следования обоза или просто недалеко. А где государева казна хранится? В Вологде или Белозере. И оба хранилища - на одной дороге, на торговом пути к Соловкам. Аккурат из первопрестольной через Дмитров, Ростов, Ярославль на Вологду, а далее на Белозеро. Так что если они и направятся куда, то непременно в ту сторону. Только больной на голову засаду устроит рядом с Москвой. Нет, если и задумают они обоз перехватить, так подальше от первопрестольной и, вероятнее всего, - между Ярославлем и Вологдой. Там и городков-то нет, изредка деревни да постоялые дворы. Помощи обозу в случае чего ждать неоткуда, а в лесах местных армию укрыть можно, не то что разбойников. Единственное, что мешать будет, - зима. В лесу без костра долго не усидишь, замерзнешь. Костры же разводить побоятся. Так что перед появлением обоза сообщник их предупредит.
        Что делать? В Москву вернуться, к Федору Кучецкому? А если его на месте не окажется? К другому кому? Могут и не поверить. В Вологду ехать? Плещеев точно поверит и ополчение соберет. Да ратью мы разбойников только напугаем, разбегутся по лесам - ищи-свищи их. Знать бы место засады и самим ударить по банде.
        Мои размышления прервал Федька.
        - Боярин, ты чего сиднем сидишь, не кушаешь? Если ехать надо, то ешь, не на голодный ведь желудок по морозу скакать.
        - Верно, Федор. Задумался.
        - Я даже догадываюсь, о чем.
        - Скажи, какой умный! И о чем же?
        - Где и как разбойников перехватить.
        - Тихо! Хозяину это слышать совсем ни к чему.
        Федор наклонился ко мне.
        - Мыслю - между Ярославлем и Вологдой нападут. Леса там глухие, да и стрельцы устанут - самое место!
        - И я так же думаю. Тогда давай есть - и в дорогу.
        Есть пришлось в одиночку. Пока я раздумывал, Федька уже успел покончить с завтраком - просто мне мешать не хотел.
        Вещей у нас почти не было, так что мы собрались быстро, а слуги вывели уже оседланных коней.
        И погнали мы направо, по торговому пути. Считай, с разбойником Серафимом нам было пока по дороге. Хорошо бы за ним проследить, если, конечно, удастся догнать.
        Ехали мы до вечера, так никого и не нагнав. Тракт был оживленный, саней и всадников много, но, как я ни вглядывался, знакомого лица не увидел.
        Периодически мы давали лошадям возможность отдохнуть, переходя с галопа на шаг или рысь.
        За день удалось проехать не меньше пятидесяти верст. Вконец вымотанные зимней гонкой, мы остановились на ночевку на постоялом дворе, что так зазывно светил огоньком в ночи.
        Мы плотно поужинали - ведь ели-то еще утром, часов десять назад.
        Я подступил к хозяину с расспросами, описав Сера - фима.
        - Ага, есть такой. Часом ранее появился. Как откушал, так из комнаты и не выходил.
        Я сунул ему полушку - за молчание. Медная монета мгновенно исчезла в широкой ладони трактирщика. Уф, догнали! Теперь не упустить бы.
        Я отсыпал Федору немного медных монет:
        - Пойди на конюшню, дай прислуге. Как запрягать Серафим станет, так пусть они нас немедля известят.
        - Сделаю, боярин.
        Я прошел в отведенную нам комнату, разделся. Как только Федор вернулся и запер дверь, меня сморил сон.
        Утром проснулись рано, не дождавшись известия от слуг. Умылись, плотно перекусили. Черт, чего Серафим не выходит? Долго ли нам в трапезной болтаться? Или он поджидает кого-то? Не подойдешь же, не спросишь. А может, взять его в плен да допросить с пристрастием? Сам ведь, по доброй воле, не скажет. А у нас, кроме подслушанного мною разговора, и улик никаких нет. Мало того что отопрется - скажет, что разговора не было, напраслину боярин возводит, так еще и в суд меня призовет за навет. Нет, задержание и допрос не годятся. Придется выжидать, хотя мне эта пассивность никогда не нравилась.
        Появился в трапезной все-таки Серафим - заспанный, зевает. Не торопясь поел и исчез в своей комнате. Вышел одетый и не спеша пошел в конюшню. Эдак мы полмесяца ехать будем.
        Серафим все-таки выехал. Мы отпустили его подальше, но в пределах видимости, и пустились за ним. Так и ехали - день, второй… Уж и Ростов проехали, Ярославль скоро…
        А за Ярославлем Серафим нам загадку подкинул - повернул с тракта направо и направился по льду замерзшей Волги. Там, в паре дней пути, Кострома. Неужели он костромской? Плохо. Если он местный, то город знает, сообщники у него там, и если от нас оторваться захочет, сделает это запросто.
        После Ярославля Серафим как-то насторожился. До этого он спокойно ехал, не оглядываясь. Спиной наши взгляды почуял или всегда при приближении к дому подстраховывался?
        Ближе к вечеру наш подопечный свернул с наезженной дороги по льду Волги на ее левый берег и по узкой санной колее поехал к небольшому селу на взгорке. Интересно, живет он там или к сообщникам направился?
        Пока мы не спеша продвигались по дороге, Серафим исчез. Близко подъезжать было нельзя - он бы нас сразу засек, отпустили подальше - и вот итог. Теперь гадай - в какой он избе, как долго пробудет?
        Уже темнеть начало. Если в селе есть постоялый двор, то нам, считай, повезло, все не на улице ночевать придется. Вечером селяне крепко закрывают ворота и чужаков не пустят. Да и не в каждой избе место свободное найдется - детей-то у крестьян много, сами вповалку спят.
        Глазастый Федор узрел огонек на единственной улице.
        - Боярин, давай подъедем.
        Тут и впрямь оказался небольшой постоялый двор.
        Мы остановились у ворот; Федор сбегал на конюшню, переговорил с конюхом. Вернулся слегка озадаченный:
        - Нет, боярин, конюх говорит - не приезжал никто.
        Мы завели лошадей во двор - хоть сами переночуем в тепле и лошади отдохнут. Как бы узнать, живет Серафим здесь или в гости приехал?
        Слуга повел лошадей в конюшню, мы же прошли в трапезную.
        Постоялый двор был пуст - мы были его единственными гостями.
        Обрадованный хозяин усадил нас на лучшие места и любезно осведомился, что милостивые судари откушать соизволят?
        - А все, что с пылу с жару, тащи на стол, - распорядился я. Мы здорово продрогли, хотелось поесть и согреться.
        Хозяин сам принес жареного поросенка, соленых огурцов, капусты, куриного супчика, вина стоялого, пирогов рыбных. Да тут еды хватило бы и на пятерых.
        Когда первый голод был утолен и мы немного согрелись, я завел разговор.
        - А скажи, хозяин, как село называется?
        - Кривой Лог, барин.
        - Много ли в нем дворов?
        - Много - пять десятков будет.
        - Жителей всех знаешь?
        - А то!
        - Не подскажешь - есть ли такой Серафим?
        Я подробно описал мужика. Хозяин поскреб затылок:
        - Да вроде не припомню такого.
        Я достал из поясного кошеля серебряную монету и бросил ее на стол. Хозяин цапнул серебро, но я припечатал его руку своей.
        - Сначала расскажи!
        - Не живет у нас такой, но заезжает. Третий дом отсюда - Самоха. Серафим - скользкий тип, да и Самоха не лучше. На что живет - непонятно. Огород в запустении, из живности во дворе только птица да свинья. А бабе своей меж тем одно обновки меняет. Наши бабы уж обзавидовались.
        - Ты - к Серафиму поближе.
        - А что Серафим? На постоялый двор заходит редко - только забежит иногда твореного вина выпить. Но вот приметил я - как Серафим в селе появляется, так Самоха на несколько дней куда-то пропадает. Не иначе - оба одним делом промышляют.
        - Каким же?
        - То мне неведомо.
        - Все сказал?
        - Что знал.
        Я убрал свою руку. Хозяин попробовал серебро на зуб, удовлетворенно кивнул и сунул монету в калиту на поясе.
        Мы доели поросенка, допили вино. Потянуло в сон.
        - Веди, хозяин, в комнату.
        Поднялись на второй этаж. Хозяин открыл дверь жарко натопленной комнаты.
        - Отдыхайте, гости дорогие.
        - Ты вот что, хозяин. Разбуди с первыми петухами.
        - Как изволишь, барин.
        Мы сняли тулупы и уселись на постели.
        - Что думаешь, Федор?
        - Мыслю, Серафим - главарь, а Самоха этот - подручный. Как Серафим приезжает, Самоха собирает людей своих по деревням - и на злодейство едут.
        - А что, пожалуй, верно думаешь! Я такого же мнения. Давай спать, я хозяину сказал - разбудить нас с первыми петухами. Коли первый встанешь, проследи со двора - не проедет ли по дороге Серафим.
        - Сделаю, боярин.
        - Тогда спать.
        Через минуту мы уже спали. Мне показалось, что голова только подушки коснулась, а в дверь уже стучат.
        - Кто? - спросонья хрипло спросил я.
        - Петухи пропели, ты же, барин, сам разбудить велел, - послышался голос хозяина двора.
        - Федор, встань, поди проследи за дорогой, я еще сосну чуток, а то будто и не спал.
        Федор оделся и, зевая, вышел.
        Я опять уснул, но и сейчас выспаться не удалось. Федор тряс меня за плечо. Я с трудом приоткрыл глаза и увидел раскрасневшееся лицо Федора. От него дохнуло свежим утренним морозцем.
        - Вставай, боярин. Только что Серафим проехал, едва его признал при луне. Я к тебе уж было бежать собрался, да следом - сани, и в них - трое мужиков.
        - Надо догонять, - всполошился я.
        Я стал быстро одеваться.
        - Боярин, я думаю - не надо торопиться.
        - Это почему? - от удивления я даже одеваться перестал.
        - Кабы засаду на нас не сделали. Сам подумай - почему затемно выехали? Чтобы не увидели.
        - Может - торопятся?
        - Помнишь, что хозяин сказывал? Как Серафим приедет, после этого Самоха исчезает. А тут они, почитай, вместе уехали. Ой, чует мое сердце, засаду нам приготовили.
        Я уселся на постель и задумался. В словах Федора правда была, как-то об этом не подумал спросонья. И если они засаду на нас делают, то участок, где это может произойти, невелик - между селом и Волгой. Дорога узкая - двум саням не разъехаться, лес по обе стороны. На льду Волги засаду не устроишь - издалека видать.
        - Пошли со мной.
        Мы спустились вниз.
        - Хозяин, у тебя лошадь и сани найдутся?
        - А как же!
        - Дай на время.
        - Деньги вперед.
        - Вот тебе деньги за постой, еду и лошадь с санями. И одежду старенькую найди - на двоих.
        - Этого добра хватает.
        Хозяин вышел.
        - Ты чего удумал, боярин?
        - Надо их с толку сбить. Если засада на нас, то будут ждать двух верховых. Мы же с тобой в санях поедем, а на наших лошадей чучела посадим.
        - Где их взять-то? - присвистнул Федор.
        - Сейчас хозяин старье принесет, на конюшне соломой набьем. В темноте и не разглядишь сразу - живой кто едет или чучело это, - обмануть их надо.
        Хозяин принес ворох старой одежды: дырявые штаны, ветхие рубахи - даже кожушок драный, сильно битый молью. Все это он брезгливо бросил у порога.
        - Лошадь с санями где?
        - Слуги запрягают. Лошадь-то опосля верните.
        - В лучшем виде! Не боись, не тати мы.
        Взяв в конюшне соломы, приготовленной для денников, мы набили потуже старую одежду, усадили чучела в седла своих лошадей и привязали. В предрассветной темноте да с расстояния в несколько шагов все выглядело натурально.
        - Пистолет проверь, - сказал я Федору.
        - Уже.
        Уздечки наших лошадей мы привязали к задку саней.
        Федор сел на облучок, я же лег на дно саней и прикрылся мешковиной. Пистолеты держал за пазухой, чтобы теплые были, не подвели на морозе. Тронулись.
        - Федор, как заметишь что подозрительное - шумни, а то мне не видно ничего за бортами. И… это… по возможности - Серафима или Самоху в живых оставить надо.
        - Ну ты сказал, боярин. Я же их в глаза не видел. И перед тем, как выстрелить, я что - имя спросить должон?
        - Да это я так. Уж очень побеседовать с кем-то из них хочется.
        - Оно понятно.
        - Все, едем молча.
        Тишину теперь нарушал лишь скрип полозьев по снегу да легкий стук копыт лошадей. Мы, по моим подсчетам, должны были уже на лесную дорогу выехать. Наверняка засада - если мы не ошибались, конечно, - подальше будет. У самого села не станут пакостить.
        Напряжение нарастало. Как бы от волнения не нажать раньше времени курки взведенных пистолетов.
        - Твою мать! - закричал во весь голос Федор.
        И тут же громыхнул выстрел, второй… Стрелял не Федор, но где-то близко.
        Я отбросил мешковину и сел в санях. В предрассветном сером уже сумраке к саням бежали две фигуры. Я вскинул пистолеты, нажал на курок одного и следом - другого. За моим дуплетом почти сразу громыхнул пистолет Федора. Я успел увидеть, как фигуры справа, по которым я стрелял, падают, и резко обернулся влево. И с этой стороны к саням бежали двое, размахивая чем-то железным. Чем именно - было плохо видно из-за темноты.
        Я бросил бесполезные уже пистолеты в сани, перевалился через борт и оказался на коленях в снегу. Почти тут же в сани ударило лезвие топора.
        Рывком вскочив на ноги, я рванул саблю из ножен и без замаха полоснул по разбойнику. Негодяй успел отскочить, но концом лезвия я его все же достал. Полушубок на нападавшем расползся на животе, обнажив белеющее исподнее.
        Рядом с лошадьми слышался звон ударов. Там сражался Федор. Прыжком я вскочил в сани и сверху атаковал врага, нанеся ему серию ударов. Разбойник не уклонялся, но успевал прикрываться топором. Попадая по железу, сабля высекала искры. Что-то мой противник больно ловок для простого крестьянина!
        Разбойник отбил очередной удар и неожиданно кинул в меня топор. Каким чудом я успел уклониться, и сам не пойму - лезвие только слегка задело рукав, распоров его на плече.
        Оставшись безоружным, разбойник кинулся бежать в лес, я - за ним. Подвела его крестьянская привычка носить зимой валенки. По снегу в них не побежишь так быстро, как в сапогах.
        Через десяток метров мне удалось догнать его и ударить тупой стороной клинка по голове. Разбойник ничком рухнул в снег. Воткнув рядом с ним саблю, я расстегнул его пояс и связал ему обе руки. Пусть полежит, надо Федору помочь.
        Я схватил саблю и кинулся к дороге. Но Федька-заноза справился и сам. Его противник лежал на снегу с отрубленной кистью, а Федька, матерясь сквозь зубы, перетягивал предплечье снятым с татя поясом, пытаясь остановить кровь.
        - Вот, боярин, - тяжело дыша, проговорил он, - как ты и просил - живой.
        - Я своего тоже спеленал. Пойдем, других посмотрим.
        Бросив пленника на дороге, мы сошли к лесу.
        Оба разбойника, в которых стрелял я, были мертвы. Пошарив по деревьям, что росли близ дороги, мы нашли две брошенные пищали. Так вот откуда эти два выстрела!
        - Куда же они стреляли?
        Мы вернулись к лошадям.
        - Боярин, посмотри-ка!
        Я подошел поближе. Оба чучела были просто изорваны в клочья картечью. Представляю, что было бы, если бы в седлах сидели мы! Мертвяки без права на реанимацию.
        Федька сбросил чучела на землю и зашвырнул в лес.
        Мы подошли к моему пленнику. Он уже очухался и зубами пытался развязать узел на ремне. Увидев нас, завыл, заревел, как медведь раненый.
        - Заткнись! - бросил ему Федор. - А то я тебе сам рот заткну.
        Мы подхватили его под руки и поволокли к саням. Темень уже сменилась сероватой мглой, и, присмотревшись, я узнал Серафима.
        - А-а-а, старый знакомый!
        - Я тебя не знаю, в глаза допрежь не видел.
        - Зато я тебя с Иваном, подельником твоим, видел.
        При упоминании об Иване Серафим дернулся.
        - Ну, рассказывай!
        - Что говорить? - срывающимся голосом спросил Серафим, искоса поглядывая на саблю.
        - Почему на нас напал, разбойник!
        - Я не разбойник. С Москвы еду, да преследовать меня стали двое верхами. Думал - ограбить хотят да порешить, вот и решил упредить.
        - Ловко сочиняешь байки. А с Иваном чего замышлял?
        - Ничего, по торговле мы.
        - А как насчет казенного обоза с золотом?
        Серафим снова дернулся.
        - Вот сука, Иван, - сдал! - чертыхнулся тать.
        - Ты говори - где засаду намечали да сколько человек будет.
        - Ничего не скажу, пропадите вы пропадом!
        Я засмеялся.
        - Ты еще меня не знаешь. Сейчас все расскажешь - даже запоешь, ежели попросим.
        Серафим только сплюнул.
        - Как знаешь. Федор, тащи сюда второго.
        Федор подтащил раненого. Тот был бледен и стонал.
        - Как звать-то тебя?
        - Самохой кличут.
        - И кто же тебя надоумил на нас напасть?
        - Вот он! - Глаза Самохи злобно уставились на Серафима.
        - Ты же не дите малое, неразумное - взрослый мужик, а на пакость согласился.
        - В первый раз - он денег обещал, истинный крест, - брызгал слюной Самоха.
        - Про крест не надо. Ежели в доме твоем, скажем - в подвале - поискать хорошо, там много чего интересного найти можно.
        Неожиданно Самоха дернулся и ногой ударил Серафима.
        - Жизнь свою спасаешь? Меня продал? Почто про схорон сказал?!
        Видно, с награбленными да запрятанными ценностями я попал в точку.
        - Так ты расскажи, куда и на что он тебя подбивал?
        Я наклонился к Самохе поближе. Глаза его с ненавистью и злобой смотрели на меня.
        - Ты глазенками-то не сверкай, а то вмиг их лишишься!
        - Да пошел ты! - отвернулся Самоха.
        - И говорить не будешь?
        В ответ - молчание. Ничего, я и не таких говорить заставлял.
        Я сорвал с Серафима шапку, вытащил нож и отсек ему ухо. От боли и неожиданности Серафим вскрикнул.
        - Я скажу, все скажу!
        Не обращая внимания на крики, я отрезал второе ухо.
        - Это чтобы ты понял - я шутить не буду. Начал бы говорить сразу, остался бы при ушах.
        - Скажу, все скажу!
        - Ну - смотри, иначе всего остругаю. Кто такой Иван?
        - Писарь в Казенном приказе.
        Я так и предполагал.
        - Он навел на обоз с золотом?
        - Он, иуда!
        - Где, в каком месте напасть думали?
        - За Ярославлем, на вологодском тракте; там место удобное есть - дорога в гору идет, обоз ход сбавит.
        - Когда обоз?
        - Через седмицу ровно.
        - А чего Иван сам обоз грабить не хочет?
        - Людей у него мало, десяток только.
        - Где встречаться должны?
        - Как обоз в гору подниматься будет, мы напасть должны, а Иван со своими людьми на обоз сзади нападет. Он за обозом из самой Москвы ехать должен. Мало ли - вдруг планы изменятся у стрельцов.
        В основном план прост и понятен.
        - Твои люди где?
        - Самоха и эти двое.
        Я резанул его ножом по подбородку, брызнула кровь.
        - Я же просил правду говорить. С этими тремя обоз с охраной не взять. У тебя еще два десятка быть должно. Где они?
        Сзади раздался щелчок. Я слишком хорошо знал этот звук и мгновенно упал на бок. Громыхнул выстрел.
        - Ах ты, сука! - Федор выбил пистолет из руки Самохи.
        Когда мы отвлеклись на Серафима, Самоха вытащил из-за пазухи пистолет и выстрелил мне в спину. Только щелчок взводимого курка смог меня упредить. Руку-то искалеченную ему Федька перетянул ремнем, но не связал, вот он и решил воспользоваться моментом, пока на него никто не смотрит.
        Обозленный Федор стал пинать сапогами Самоху.
        - Тать паршивый! В спину! Убью!
        - Остановись, Федор, допросить его надо!
        Я хотел продолжить допрос Серафима, повернулся и обомлел - тот лежал на дороге навзничь, а вместо лица у него была кровавая мешанина из костей. Вместо меня Самоха угодил в лицо Серафиму. Со столь близкого расстояния свинцовая пуля просто разворотила кости.
        Наука мне и Федору - не поворачивайся к живому врагу спиной. Мы сочли, что он ранен и слаб, и лишь случайность или чудо спасли меня от неминуемой смерти.
        - Хозяин твой уже много рассказать успел.
        - Сука он! Сволочь продажная! Ничего не скажу!
        - Это мы сейчас посмотрим.
        Я приказал Федору:
        - Разведи костер.
        Федор подобрал топор, с которым на меня бросался Серафим, срубил несколько веток и сложил их шалашиком. Наколол ножом лучину, поджег.
        Сначала нехотя, а потом все живее огонь стал лизать ветки.
        Я сунул нож в огонь.
        - Эй, барин, ты чего удумал? - спросил Самоха севшим голосом.
        - А вот как докрасна лезвие накалю, так глаза тебе им и достану.
        - Нет, не надо, не хочу! - завыл Самоха.
        - Тогда говори.
        - Все скажу. Черт с ним, с Серафимом, все равно сдох.
        - Где остальные люди?
        - В разных местах проживают. В моем селе их больше нет. - Самоха мотнул головой в сторону убитых пищальников.
        - Где еще и кто?
        - Всех не знаю. За Ярославлем деревенька Ясенево есть, там Гаврила лысый, под ним - пять человек. От Ясенева на Вологду верст десять - сельцо Красный Яр, Горбун там. Звать как, не знаю, у него - тоже пяток мужиков. Все жестокие, злые, ребенка не пощадят. В Ярославле самом, возле церкви Святого Дамиана…
        Голос Самохи стал тише, неразборчивее, он закатил глаза и смолк.
        - Эй, Самоха, очнись! - я тряхнул его за плечо.
        Куда там! Я взял его за руку - пульса нет. И этот мертвяк!
        - Давай-ка, Федя, сбросим их с дороги да снежком присыплем. Хоронить - много чести.
        Мы забросили трупы подальше от дороги и слегка присыпали снегом.
        - Что делать будем?
        - Для начала лошадь и сани на постоялый двор вернем.
        - Ага, и лошадей этих разбойников туда же, они им уже не нужны.
        По следам на снегу мы отыскали лошадь Серафима и с санями - лошадь Самохи, вывели их на дорогу. Чего животине в лесу мерзнуть да от голода мучиться?
        Потом развернули сани и двинулись в село.
        - Эй, хозяин, принимай! Лошадь твою с санями возвертаем в целости и сохранности - с прибытком даже.
        Мы загнали во двор самохинскую лошадь и сани. Увидев их, хозяин сразу понял, кому они принадлежали, и слегка побледнел.
        - А Самоха где?
        - С архангелом Петром беседует, наверное.
        Хозяин осуждающе покачал головой.
        - За что ж вы его так?
        - Из кустов он по боярину стрелял, - пояснил Федор, - вот и поплатился.
        Мы поехали по дороге назад, захватив с собой лошадь Серафима. Лошадь верховая, не тягловая, самим сгодится. Пока от самой Москвы за ним гнались, поняли - лошадь хоть и не арабских кровей, но ходкая и выносливая.
        - Куда теперь? - спросил Федор.
        - Пока к Ярославлю, а там думать будем.
        Глава 10
        Я трясся на коне и размышлял. Найти названных Самохой людей вполне можно. А дальше что? Арестовать или казнить их нельзя - улик нет, оба свидетеля мертвы. Да и полномочий таких у меня нет. Стало быть, и людей искать - пустая трата сил и времени. А вот Ивана с его бандой прищучить вполне можно.
        Через шесть дней обоз уже должен быть у горы. Про то, что Самоха и Серафим мертвы, Иван никак знать не может, поэтому будет за обозом следовать и выжидать, когда на ценный груз нападение произойдет, чтобы коварно ударить в тыл стрельцам. А вот что сделать надо. Перехватить обоз и переговорить со старшим; если он - мужик головастый, то суть сразу поймет. И потом устроить пальбу и имитацию нападения на горе, а как Иван с бандой подоспеет, всеми силами обрушиться на него.
        - Вот что, Федор, скачи в Вологду, домой. Коня вот трофейного бери в запасные. Возьми десяток свой, Василию передай - я велел. И будь с ними на горке, что Серафим описал, не позднее чем через шесть дней. Успеешь?
        - Если очень надо - постараюсь обернуться.
        - Успеха!
        Федор намотал на руку уздцы Серафимовой лошади, хлестанул своего коня и исчез в клубах снежной пыли.
        А мне-то что теперь торопиться? Обоз должен пройти Ярославль не раньше чем через два дня.
        Я в одиночестве прибыл в старинный русский город. Остановившись на постоялом дворе, отъедался, согревался и отсыпался. Поскольку выезд из города на Вологду был только один, я весь следующий день - с утра до вечера - проторчал там, но все впустую: обоза не было. И только на вторые сутки утром увидел выползающий с боковой улицы обоз - четверо саней и два десятка стрельцов охраны.
        Я вскочил на коня и подъехал к обозу, проезжающему городские ворота. Пристроился рядом с замыкающим стрельцом.
        - Кто старший из охраны?
        - Ты кто таков, чтобы спрашивать?
        - Боярин Михайлов.
        Стрелец оглядел меня, кивнул головой.
        - Вон, у первых саней едет, рядом с казначеем.
        Обоз уже проехал ворота, втянулся на тракт. Дорога была узкой, и старший из охраны ехал теперь позади саней. Я догнал его и пристроился рядом, стремя в стремя.
        - Доброго утречка! Ты старший будешь?
        - Ну.
        - Не нукай, не запряг. Я боярин Михайлов, из Вологды. Поговорить без посторонних можно?
        - Тут все свои, говори, коль дело есть.
        Что-то не понравился мне старшина стрелецкий. Вид нагловатый, смотрит свысока, да и не представился, когда я себя назвал. Неуважение. Плюнуть бы на него, да дело уж больно важное.
        - Нападение на обоз намечается.
        - Это кто сказал?
        - Я. От разбойника узнал.
        - Вот в Разбойный приказ и обращайся.
        Я решил предпринять последнюю попытку:
        - За вами Иван, писарь из Казенного приказа, со своими головорезами следует. Думает в тыл вам ударить.
        - Ништо, у меня два десятка опытных вояк. Ты где такие шайки видел, боярин?
        - Как знаешь, старшой.
        Я пришпорил коня и обогнал обоз. И нужно же было мне перед этим олухом унижаться? А, ладно, я свой долг выполнил, последствия теперь пусть сам расхлебывает.
        Я гнал коня по вологодскому тракту почти до вечера, изрядно опередив обоз. С комфортом переночевал на постоялом дворе и - снова в путь.
        Ближе к полудню дорога стала подниматься на холм. Зимник вился среди деревьев, забираясь выше и выше. Я обернулся.
        С возвышенности открывался отличный обзор: равнина, покрытая ослепительно-белым снегом, кое-где - островки леса, хорошо просматривалась дорога, верст на пять - как на ладони. Место для засады - лучше не придумаешь. По обеим сторонам лес - укрыться можно, и из него видно далеко, особенно - если наблюдателя на дерево посадить. Лошади на подъем ход сбавят, целиться удобно. А если еще и учесть, что ближайшая деревня - в десяти верстах, то место для разбоя прямо отменное.
        А ведь Федька скоро должен здесь быть или подъезжает уже.
        Я всмотрелся в даль - на дорогу. Не видать пока обоза. Да и рано еще его ждать. У саней ход невелик - почти вдвое меньше, чем у верхового. Так что, вероятнее всего, обоз будет завтра, да и то - после полудня.
        Я решил проехать вперед - осмотреть дорогу. После нескольких поворотов справа открылась вершина холма.
        Я остановил коня, всмотрелся, отыскал взглядом тонкую полоску дороги. А ведь скачет кто-то с севера, да не один! Не Федор ли сюда торопится?
        Учитывая, что мою помощь старший из стрельцов отверг, даже не дослушав суть, то зря хлопцев своих напрягал. Подожду их здесь, мимо меня не проедут. Посоветуюсь с Федором. Исполнитель он очень хороший, десятник - лучше не надо, но это - его потолок. Тем не менее одна голова - хорошо, а две - лучше.
        Долго я ждал всадников, даже продрог на ветру. Но вот из-за поворота вырвался мой десяток. Хлопцы раскраснелись на морозе, кони дышали тяжело, однако же ратники были одеты добротно, все при мушкетах, на боку - сабли. Справная дружина, хоть и невелика.
        Федор подъехал, соскочил с лошади.
        - Здрав буди, боярин. Наказ твой выполнил. Что прикажешь?
        - Молодец, Федор! И весь десяток - молодцы! Только вот что вышло здесь.
        Я понизил голос и слез с коня. Хлопцы деликатно держались в сторонке.
        - Перехватил я обоз в Ярославле, попытался предупредить старшего в охране о засаде, да не поверил он мне. Самолюбив больно, видно, жареный петух еще не клевал его в одно место. Послал меня в Разбойный приказ, представляешь? Что делать будем?
        - Да плюнь ты на них, боярин! Ты помощь свою предложил? Предложил! Отказался он? Так с тебя взятки гладки.
        - Так-то оно так. Только золото - не стрельца того, а государево. Что со старшим тем станется - меня не волнует. Не повезет - разбойники живота лишат, повезет и уцелеет - государь за обоз спросит. И еще неизвестно, что лучше.
        Федька рассмеялся.
        - Боярин, ты хоть ел сегодня?
        - Утром перекусил слегка.
        - Мы сальца да хлебушка захватили. Поешь немного, а то уже глаза впали. На сытый желудок и думается лучше.
        Я согласился. Демьян, как бывалый охотник, развел маленький, почти бездымный костерок - так только охотники и умеют. Федор нанизал на прутики сало и хлеб, промерзшие на морозе до плотности камня, и начал поджаривать все это над костром. Запах поплыл над поляной умопомрачительный. Хлопцы последовали его примеру.
        Федор протянул мне ломоть поджаренного хлеба в две ладони величиной, а сверху наложил кусок сала - розоватого, с прослойкой мяса. Я вонзился зубами в немудрящую еду. Вкуснотища!
        После того как мы все немного подкрепились, решение пришло само. Укрою-ка я хлопцев в лесу, на подъеме. Проедет обоз спокойно - мы уйдем, будет нападение - мы поможем отбиться. Решено!
        - На коней!
        Мы направились на обратный склон холма.
        Один из холопов по распоряжению Федора влез на высокую сосну - наблюдателем. Демьян снова развел костерок - хоть руки погреть да немудрящую еду приготовить. Кто знает, сколько еще ждать придется.
        До вечера ничего не произошло. Изредка проезжали крестьяне на санях, еще реже - проносились верховые.
        Лошади, укрытые попонами, сбились в кучу. Холопы бросили на снег овечьи шкуры, а кто порачительнее был - волчьи али медвежьи, и улеглись вокруг костра. А тут погода, будь она неладна, портиться начала: ветерок задул, закачал верхушки деревьев, завыл, стал снегом бросаться.
        К утру и мороз покрепчал. Неуютно в лесу зимой. Это на прогулку в парк выйти - хорошо, бодрит. А когда сутки на природе проведешь - уже и тепла захочется.
        Встали затемно, разминали затекшие и замерзшие руки и ноги.
        - Глянь, Терентий, у тебя щеки побелели! Разотри рукавицей, а то поморозишь!
        Развели костер, дров не жалели. Если даже и будет дым, кто в такой снежной круговерти со стороны дороги увидит?
        Покормили лошадей овсом из торб, сварили кулеш. Все жадно поели горяченького. Переметные сумы быстро опустели - овес съели лошади, небольшой запас продуктов - ратники. Ни я, ни Федор не рассчитывали, что ожидание обоза растянется надолго. Если и сегодня его не будет, вечером есть уже будет нечего. Хлопцы-то ладно, перебьются - не впервой. А голодная лошадь устанет быстро.
        Рассвело. Наблюдатель влез на сосну.
        - Федор, ты меняй ратника на сосне каждый час - ветер сильный, да и не согреешься там ничем.
        - Помню, боярин.
        К полудню наблюдатель закричал:
        - Вижу обоз!
        - Ну так слазь.
        Я оставил с Федором пяток бойцов, строго наказав ему ничем себя не обнаруживать, сидеть тихо. Выступать только по моему сигналу - выстрелу или крику.
        - Все исполню, как велишь, боярин. Поскорее бы уже, замерзли все.
        - Мушкеты и пистоли у кого есть - под полушубками греть, дабы не подвели.
        - Знают уже хлопцы.
        С другими пятью ратниками мы перебежали дорогу и укрылись там за кустами.
        Обоз был уже виден на подступах к холму. Поднимался он очень медленно. Что же они так тянутся? Пора бы уж им здесь быть. Ноги в сапогах задубели. Я растирал перчаткой лицо, чтобы не поморозиться.
        Внизу, между нами и подножием холма - не менее чем в полуверсте, хлопнул выстрел. А может, это дерево от мороза треснуло? Очень ведь похоже - такой же сухой треск. Или все-таки стреляли? Раздалось еще несколько выстрелов. Сомнения отпали. Похоже, на обоз напали, но не здесь, на мой взгляд, в самом удобном месте, а немного ниже.
        Я выскочил на дорогу. Ожидая сигнала, мои хлопцы дисциплинированно сидели на своих местах.
        Дорога просматривалась метров на двести вниз, потом делала поворот. На ней было пустынно. Придется оставлять удобные позиции и самим двигаться вниз, в сторону обоза.
        - На коней!
        Через пару минут небольшая рать уже была готова к выступлению.
        - Вперед!
        Замерзшие кони рванули с места в галоп.
        Двести метров пролетели мгновенно. На повороте я поднял руку. Не хватало еще, чтобы стрельцы нас за разбойников приняли да стрелять начали. Не хотелось подвергать бойцов неоправданному риску.
        - Федор, стоять здесь! Ежели появится кто с любой стороны - всех задерживать. Я посмотрю, что там.
        - Боярин, может, я вместо тебя?
        - Меня их старший сразу признает - видел в лицо, а тебя нет.
        Я рысью направил коня по дороге.
        За поворотом открылась картина боя. До остановившегося обоза было метров сто пятьдесят. Разбойники напали на него с левой стороны дороги. Стрельцы спешились и укрылись за санями, изредка постреливая из пищалей в нападавших - видно, заряды берегли. На дороге лежало несколько убитых стрельцов. Но что хуже всего - вдалеке я увидел приближающихся всадников - с десяток, но это были люди Ивана, я просто печенкой их чуял. Сейчас поднимутся сюда - не более получаса им для этого надо, возьмут оставшихся в живых стрельцов в клещи, и тогда им долго не продержаться.
        Что же делать? Подобраться к стрельцам по дороге рискованно - не стрельцы, так разбойники подстрелят. Вот что - углублюсь в лес по правой стороне и подберусь к стрельцам с тыла. Надо с ними попытаться связаться, предупредить о второй банде - она уже на подходе, и договориться о совместных действиях.
        Я свернул коня с дороги и направил его в глубь леса. Тяжело шел конь, снегу намело - по самое брюхо. И очень неприятно, если конь ногой попадет в нору или наткнется на поваленное и скрытое под снегом дерево. Он сломает ногу, и тогда я в решающий момент окажусь безлошадным.
        С трудом проехав половину пути, я остановился и привязал повод к дереву. Дальше надо было пробираться пешком. Конь - цель крупная, да и шуму от него много.
        Остаток пути я добирался почти ползком, проваливаясь в снег по пояс. Редкие выстрелы и крики на дороге позволяли ориентироваться. Я пополз к обозу.
        Вот и стрельцы. Большая часть - человек пятнадцать - живы, но что еще не понравилось - за тылом не смотрел никто. Все внимание было сосредоточено на нападавших.
        Когда я тронул за ногу лежавшего за санями стрельца, тот от неожиданности заорал.
        - Чего орешь?
        - Почто за ногу лапаешь? Ты кто?
        - Старший ваш где?
        - Вон, на дороге убитый лежит.
        Так, час от часу не легче. Потому стрельцы и отстреливаются вразнобой - руководить некому.
        - Ну, кто-нибудь - десятник есть?
        - Вон лежит, за теми санями.
        Где ползком, где перекатом я добрался до десятника.
        - Ты старший?
        - Над стрельцами теперь выходит - я. Да и над обозом, получается, тоже - казначей-то убит. А ты кто?
        - Боярин вологодский, Михайлов. Снизу десяток верховых поднимается - банде на помощь.
        - Тьфу ты, как чуял!
        - Не плюйся. У меня свой десяток ратников - чуть выше по дороге стоят. Давай так. Я со своими по лесу вас обойду и - на дорогу, встречу незваных гостей. Ты пока держись. Только нас не перестреляйте.
        Десятник повеселел. Приятно сознавать, что на дороге ты не один, пришла нежданно-негаданно помощь.
        - Давай, боярин. Уж теперь-то мы точно продержимся! Уцелей только!
        - Как звать-то тебя, десятник?
        - Прохором.
        - Удачи, Прохор!
        Я под прикрытием саней отполз назад, в лес, а уж там - где ползком, где на ногах, добрался до коня и выехал на дорогу.
        Хлопцы мои уж беспокоиться стали, что отсутствовал долго.
        - Парни, ситуация такая, можно сказать - хреновая. На дороге стрельцы оборону держат, от разбойников отстреливаются. А на помощь злодеям подмога спешит - десяток конный. Наша задача - по лесу обойти место боя, выйти на дорогу, спуститься вниз и разбить злодеев. Все понятно?
        - Все, боярин.
        - В лесу ноги лошадей беречь!
        - Знамо дело!
        Углубившись в лес, мы спешились и повели коней в поводу. Каждые двадцать-тридцать метров я менял идущих первыми лошадь и воина. Им тяжелее всех - дорогу в снегу пробивают. И прошли-то немного - метров двести с небольшим, а взмокли. От людей и лошадей пар валил.
        Наконец выбрались на дорогу.
        - Все целы?
        - Все!
        - Да я о лошадях!
        - И мы о них.
        - Проверьте мушкеты - вдруг снег на полки попал, да свежего пороха подсыпьте. Как сблизимся с татями, дам остановку. Тогда каждый выцеливает себе врага и стреляет. Чем больше мы их перестреляем, тем меньше сами потерь понесем, когда до сабель дело дойдет.
        - Ясно.
        - Тогда с богом - вперед!
        Дорога была узкой - в одни сани, но снег утоптан. Мы скакали в два ряда, стремя в стремя. Я с Федором впереди, десяток - за нами.
        Вскоре из-за поворота показались всадники. Они заметили нас и замешкались - явно не ожидали встретить конных с оружием.
        - Десяток, стой!
        Холопы рассыпались с дороги, образовав неровный ряд, вскинули мушкеты. Прозвучал нестройный залп, нас окутало кислым пороховым дымом.
        - Мушкеты за спину, сабли наголо, в атаку!
        Тем же порядком мы начали разгонять коней.
        Да не больно-то и получалось по снегу. Одно выручало - под уклон это делать легче.
        Среди противника - полное смятение и паника. Половину воинство разбойничье после нашего залпа потеряло; раненые лошади бились, не давая оставшимся в живых организовать оборону. Да и не могли разбойники грамотно организовать отпор: привыкли нападать из-за угла, из засады, нанося удар неожиданно и подло - в спину. А лицом к лицу, да против опытных бойцов, что были не в одной сече, рубились с татарами, литвинами и ляхами, кишка тонка!
        Двоих срубили сразу, остальные побросали оружие и подняли руки.
        - Сдаемся, не убивайте!
        Хлопцы окружили оставшихся в живых.
        - Кто из вас Иван?
        - Вон лежит, со свинцом в башке, - угрюмо сказал зверского вида заросший бородой до глаз мужик в заячьем треухе.
        - Парни, пленных связать, оружие собрать!
        Хлопцы сноровисто связали руки разбойникам, свалили в кучу собранное оружие.
        - Ты и ты - останетесь здесь, охранять. Остальные - за мной!
        Теперь по той же дороге мы пустились вверх, к обозу.
        - Стой! Зарядить мушкеты!
        Отработанными движениями холопы шомполами прочистили стволы, из рожков засыпали порох, утрамбовав пыжом, всыпали картечи, прибив новым пыжом. Из пороховницы подсыпали пороху на полки.
        - Готово, боярин.
        У меня созрела дерзкая мысль: не таясь, открыто подскакать к обозу и дать залп с дороги по разбойникам, наседавшим из леса. Конечно, поразим не всех - деревья помешают, но кого-нибудь да зацепим. А потом на конях к лесу и - в сабли их. Думаю, скажется эффект неожиданности. Они же подмогу ждут на конях. Лишь бы десятник сообразил, что это мы, да стрельцы бы нас за татей не приняли. Ну да бог любит смелых!
        Я объяснил холопам задачу. Отдавать приказы у обоза будет уже поздно - разбойники поймут, что мы чужаки, и организуют отпор.
        Мы поскакали по дороге. Кони уже изрядно устали и вверх по склону холма двигались не так быстро, как хотелось бы.
        При нашем появлении из-за поворота редкие выстрелы с обеих сторон стихли. Стрельцы и нападавшие выжидали, пытаясь понять - кто приближается.
        Как только мы поравнялись с обозом, я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил по мелькавшим среди деревьев фигурам. Мои ратники тоже начали пальбу.
        - Вперед, в атаку!
        Кони, сойдя с дороги, увязли в снегу. Холопы спешились, схватились за сабли.
        Сзади послышался шум, возбужденные голоса. Я обернулся. Это десятник стрелецкий Прохор, видя нашу атаку, поднял своих стрельцов нам на помощь.
        Рубились мы яростно. Разбойники быстро поняли, что помощи ждать неоткуда и пощады не будет, а потому бились за свою жизнь отчаянно. Но теперь нас - вместе со стрельцами - было в два раза больше.
        Наши люди обозлились: в плен никого не брали - рубили насмерть. Полчаса - и бой стих. Полегли разбойники - все до одного.
        Мои холопы собрали у убитых оружие и свалили его у дороги.
        - Федор, все целы?
        - Андрей убит, еще двое ранены, но в седлах усидят.
        - Тело Андрея к седлу привяжите, дома похороним по-человечески. Оружие - на сани.
        - Так не наши сани-то.
        Я посмотрел вопросительно на Прохора. Он кивнул.
        - Все равно в Вологду ехать, по пути.
        Я подошел к Прохору.
        - Ты как?
        - Я-то цел, а из стрельцов только пятеро в живых и осталось.
        - К награде готовься!
        - Это почему же? - удивился простовато Прохор.
        - Обоз и золото сохранил, а что людей твоих полегло много - так сеча жестокой была, считай - две шайки в обхват нападение затеяли.
        - Верно говоришь, боярин. Так ведь и не без твоей помощи!
        - Так-то оно так. Вот только людей сколько сгибло! Я еще в Ярославле к старшему вашему подъезжал, предупреждал о засаде, да не послушал он. А вот ты поостерегся, нас подождал - малой кровью все и обошлось.
        - Видел я тебя со старшим, да вослед только, уже ускакал ты. И о чем говорили вы - не ведаю. Старший ни словечком о засаде не обмолвился.
        - За что сам жизнью и поплатился.
        - Боярин, ты же вологодский?
        - Так, я ведь говорил уже.
        - Нам тоже в Вологду, в государеву казну. Поможешь с охраной? Сам видишь - людей у меня не осталось почти.
        - Один сундук с золотом нам отдаешь - и доведем в лучшем виде, - пошутил я.
        - Сундук? - задохнулся от возмущения Прохор. Шутки он не понял.
        - Да успокойся, шучу, - я широко улыбнулся. - Что со своими погибшими делать будешь?
        - Похоронить по-христиански не могу - земля мерзлая, к тому же золото доставить надо. Присыплю снегом; обратно через несколько дней поеду - заберу тела.
        - Ну, как знаешь, люди твои, тебе теперь до конца и ответ нести: и за ратных людей, и казначея убитого, а еще и за ценности, что на подводах.
        - Боярин, ты мне вот что скажи, а то никак в толк взять не могу, - ты-то откуда про сундуки с золотом узнал? Дело ведь тайное!
        - Оттуда же, откуда и про засаду. Теперь и сам знаешь - сюда тати разбойные на подмогу спешили. Так мы там, ниже по дороге, их побили. А среди них - писарь Иван из Казенного приказа. Смекаешь?
        - Вот где Иуда приживался, - заскрежетал зубами десятник. - Ну дык не зря говорят: на чужое польстился - все потерял. А тут - на казенное добро государев человек позарился! За мерзость такую и живота теперь лишился.
        - Готовься к движению, не до темноты же здесь стоять. Федор, пошли ратника за пленными и нашими парнями.
        - Боярин, так ты что - и пленных взял?
        - Не без того.
        - Вздернуть их надо, чего с собой тащить? - передернул плечами Прохор.
        - Оно можно и вздернуть, только тебе они в первую очередь нужны.
        - Мне-то зачем? - не понял десятник.
        - За людей своих, что вот тут, на дороге сгинули, отвечать придется. Разбираться начнут, а у тебя и виновные есть, они же и видаки.
        - А и правда, - схватился за мысль Прохор.
        - Я бы на твоем месте оставил их на ближайшем постоялом дворе, да с охраной из стрельцов.
        - Помилуй бог, боярин, у меня и стрельцов-то почти не осталось.
        - Оставь всех. Уж до Вологды, до самого хранилища, мы тебя доведем, а на обратном пути заберешь.
        Прохор задумался, потом махнул рукой:
        - Семь бед - один ответ, будь по-твоему.
        Вернулся посыльный, а с ним и мои хлопцы.
        Пленных гнали перед собой. Ратники вели за собой на поводу разбойничьих коней, навьюченных собранным оружием.
        - О, боярин, - удивился Прохор, - так у тебя и трофеи есть.
        - Зря, что ли, в лесу мерзли, обоз ваш дожидаючись! По коням!
        Мы оседлали лошадей и тронулись в путь. Скорость была невелика - тормозили движение пешие пленные да обоз. Золото - металл тяжелый, и лошадям, впряженным в сани, приходилось нелегко. Однако же дорога вскоре пошла с холма под уклон, а верст через пять и постоялый двор при дороге показался.
        До темноты еще оставалось время, но, учитывая, что люди устали, замерзли и проголодались, мы решили остановиться на постой.
        Лошадьми заполнили всю конюшню, пленных поместили в подвал.
        Мы заполнили трапезную до отказа и съели все, что было приготовлено на кухне. Хозяин был рад наплыву постояльцев, как же - зимой народу всегда меньше останавливается, чем летом.
        Я расплатился за еду и ночлег. Разместились в трех небольших комнатушках. Помогли стрельцам занести в комнату тяжеленные сундуки. Я со своим десятком занял две комнаты. Мне и Федору уступили постели, остальные спали на полу - люди рады были и такому: все не на морозе в лесу. Усталость и тепло от топившихся печей сделали свое дело - не успев толком раздеться, ратники повалились на пол и заснули.
        Проснулись утром поздно, уж солнце вставало. Первым делом - умыться и за стол.
        Хозяин, видимо, всю ночь не сомкнул глаз вместе с поварами, соображая, чем накормить такую ораву, и заодно предвкушая неплохой заработок. И не зря старался - от жареных поросят и гусей остались только начисто обглоданные кости. Когда-то еще доведется так плотно поесть? Вот и набивали мужики желудки впрок.
        Лошади тоже были накормлены и отдохнули за ночь. Четверых стрельцов оставил Прохор на постоялом дворе, чему те и рады были: в тепле сидеть - это не по морозу с обозом тащиться.
        Через два дня мы подъезжали к Вологде. Хотелось подстегнуть коня, промчаться вихрем оставшиеся версты, лихо взлететь на порог, обнять жену и сына. Но! Приходилось тащиться с обозом до конца.
        Мы подъехали к городским воротам. Вышедший навстречу остановившемуся обозу старший стражи пытался прояснить вопрос с мытом, но, увидев погибшего ратника, сваленное оружие, сундуки с печатями и услышав мои объяснения, все понял и отступил в сторону.
        Въехав в город, мы сразу направились к хранилищу - одному из двух главных государевых запасов. Второе находилось в Белозере, расположенном на берегу живописного озера Белое, у истоков Шексны. Суровые природные условия были естественным препятствием при набегах степных кочевников. В самой Москве государь больших ценностей не держал. Москва многократно горела, осаждалась врагами, начиная с татар и заканчивая наполеоновскими войсками в далеком будущем.
        Обоз остановился у знакомого мне здания, перед окованными железом воротами.
        На стук Прохора в маленькое оконце в двери выглянул усатый страж. Борода у него тоже имелась, но усы! Они меня поразили - таких роскошных, больших и ухоженных усов мне раньше встречать не доводилось.
        - По какому делу?
        - Из Казенного приказа, в хранилище - с ценно - стями.
        В окне показался левый ус и глаз, затем правый ус - стражник оглядывал телеги и людей, собравшихся у двери.
        - Подожди.
        Усач закрыл оконце. Вскоре сбоку открылась дверца, и вышел служивый в сером охабне с меховым воротником.
        - Бумаги давай.
        Прохор растерялся:
        - Какие?
        - Ты что, в первый раз?
        - На обоз нападение было, едва от разбойников отбились, вот боярин, спасибо ему, помог. Почти все стрельцы на дороге полегли, старшего охраны убили, казначей тоже погиб, - наверное, бумаги у него были.
        - Не можно без бумаг груз принять.
        - Да ты что, ополоумел? Куды мне сундуки с золотом девать? Я из стрельцов один с обозом. Это все - холопы боярские. Вон, смотри, те двое - ранены, на конях еле держатся. А ты… - У Прохора от недоумения и возмущения сорвался голос.
        - А мне все едино.
        Я не выдержал, схватил служивого за грудки.
        - Слушай, ты, крыса! С тобой я, боярин Михайлов, воевода государев, говорю. Хотя ты этого и не стоишь. Зови дьяка или подьячего.
        - Руки убери, я на службе.
        - Я тоже на службе. Еще слово скажешь, велю плетей всыпать!
        Служивый скосил глаза в сторону, где Федька демонстративно похлопывал плеткой по голенищу сапога. При этом он плотоядно щерился.
        Похоже, он поверил в мою угрозу.
        - Отпусти.
        Я отпустил охабень. Служивый оправил одежду и юркнул в дверь. Зажрались они тут, на спокойной службе.
        Дверь снова громыхнула, вышел дьяк.
        - Это кто тут грозится плетей дать государеву человеку?
        - Я, боярин Михайлов, жилец вологодский и воевода государев.
        Слово «государев» я выделил голосом.
        - И что хочешь?
        - Обоз золотой из Москвы привели. Выехал-то обоз под охраной стрельцов, да после Ярославля разбойники напали, почти всех стрельцов и казначея живота лишили. Мои люди помогли разбойников побить да золото до хранилища доставить. А теперь твой уперся - без бумаг, дескать, не приму.
        Дьяк задумался.
        - А бумаги где?
        Вмешался Прохор:
        - Думаю, при казначее остались, да убит он. В двух днях пути отсюда лежит.
        - Ну что же, сейчас золото сочтем при видаках да опись составим. Один список у нас останется, другой тебе отдадим. Ты же в приказе отчитаться должон.
        - Разумно.
        Мы с Прохором переглянулись и согласно кивнули.
        Сани въехали во двор.
        - Федор, езжай с десятком домой, доставь тело Андрея, о раненых позаботься да баню готовь пока.
        Я же с Прохором вошел во двор. Дюжие молчаливые мужики легко подняли сундуки и понесли их в комнату. Прохор и я вошли следом.
        Дьяк и служивый в охабне были уже там. Дьяк осмотрел сундуки и сургучные печати на них.
        - Печати Казенного приказа целы, так и запиши.
        Служивый стал записывать.
        - Открываем первый сундук.
        Дьяк снял с пояса связку ключей, отпер замок. Занятно! У Прохора ключей не было. Подозреваю, что и у убитого казначея их не было тоже.
        Долго пересчитывали монеты: отдельно серебряные, отдельно - золотые. Записали. Вскрыли второй сундук. Тут дело пошло побыстрее, так как он был с чашами, подносами, кубками. Все - из злата-серебра да с каменьями драгоценными. Но для счета удобно, предметы крупные. Сосчитали, записали на бумаге. Дьяк и служивый подписали, приложились пером и мы с Прохором. Служивый сыпанул щедро песочка на бумагу - вместо промокашки, сдул, протянул Прохору. Стрелецкий десятник свернул документ в трубочку, сунул за пазуху.
        - Фу, доставил! Как камень с шеи свалился.
        Мы пошли к выходу. Дьяк взял меня за локоть.
        - Слышал о тебе, боярин Михайлов. Говорили - смел, удачлив и крут. Убедился сам. Ну что же, рад знакомству.
        И протянул мне руку.
        - Фрол Артемьев я.
        - Со знакомством, значит.
        Всех вологодских бояр и многих служивых людей я в Вологде знал, но с Фролом раньше не пересекался. Он в хранилище своем сидит, а я больше на воздухе - то в поместье своем, то в походе. В принципе - мужик разумный, выход из положения нашел быстро, с таким приятно иметь дело.
        За воротами меня ожидал один из моей десятки. Он держал под уздцы коней - моего и Прохора.
        - Ну что, боярин, будем прощаться?
        - Зачем прощаться? Вечер скоро, обратно утром поедешь. Сейчас ко мне: в баньку сходим, попируем; переночуешь, а уж завтра - в обратную дорогу.
        - Приглашаешь, значит? Не против я. Видел я тебя в деле, боярин, - бились вместе, и за столом с тобой чарку выпить да хлеб преломить за честь почту.
        Мы вскочили на коней и через пять минут уже были дома. Банька была уже готова: все-таки ценности считали долго, думаю - часа два с лишком.
        Я обнял жену и Василия:
        - Видите, все нормально, я дома.
        Дворня уже суетилась, готовя на стол. Мы же с Федором и Прохором отправились в баню. Остальные холопы из вернувшейся десятки пойдут во вторую очередь - не по чину им в первую.
        Попарились знатно, смыли грязь, обмылись. А в предбаннике уже исподнее чистое лежит. Прохора тоже не обделили. Посидели немного, попили кваску - да и в трапезную. Стол от угощения ломился, как на пиру. И в самом-то деле - боярин, отец семейства вернулся.
        Поскольку мужики проголодались, накинулись сразу на мясо. И только когда утолили первый голод, тосты затейливые говорить стали, вспоминать подробности нападения татей. Из-за стола едва вышли уже за полночь, погрузнев от еды и выпивки. Я рухнул в постель и отрубился начисто.
        Проснулся рано - нужда пробудила. Глядь - а во дворе Прохор уже лошадь седлает.
        - Все ждал, когда проснешься, боярин. Негоже как-то уехать, не попрощавшись.
        - Не торопись, покушай на дорогу.
        - Кухарка покормила да сала с хлебом в дорогу дала. Теперь не пропаду!
        Прохор засмеялся. Мы обнялись на прощание.
        - Хороший ты мужик, Георгий, надежный. Мне бы - под таким сотником.
        - Сам дорастешь. Прощай!
        Я вернулся в дом и снова завалился в постель. Отоспаться хочу, устал за поездку. А Елена уже проснулась, глаза открыла.
        - Лен, в переметной суме шкатулка занятная - то тебе привез, возьми.
        - Хорошо, милый. А ты поспи еще чуток.
        Жена провела теплой ладошкой по лбу, и я уснул, счастливо улыбаясь. Много ли человеку для счастья надо? Тепло, сытно, жена любящая рядом, покой. Почаще бы так!
        Пару дней я отдыхал сам и Федору велел не беспокоить холопов. Отоспятся пусть, отдохнут, сил наберутся.
        Отпели в церкви убиенного раба божьего Андрея, похоронили по-христиански, на кладбище за церковью. Провожали его в последний путь все ратники и домочадцы. Когда опустили гроб в могилу и комья земли начали глухо ударяться о дерево, у дороги под деревом заржал конь. Я оглянулся: это был боевой конь Андрея, теперь уж под другим ратником.
        Свыклись уже с человеком, жалко было до слез. Однако битв - больших и малых - не бывает без крови и без потерь. И закон битвы неумолим: цена победы - жизни человеческие. Еще никому не удавалось добиться победы, не заплатив за нее кровавую мзду. Другое дело, что у талантливых воевод она меньше.
        Да и в конце концов еще никому не удалось избежать смерти, и по мне - так лучше встретить смерть в бою, чем в старости в постели, немощным маразматиком или того хуже - под забором, всеми забытым и ненужным. Хотя и говорят, что судьбу не выбирают, и на все - Его воля, только по мне - сражаться до последнего, хоть зубами, но под заклание шею не подставлять!
        С моим возвращением жизнь в доме снова закрутилась в круговерти событий. И тем приятнее были маленькие радости в суровой действительности. Моя награда - шкатулка с музыкальным звоном - пришлась по сердцу Елене, и она иногда открывала и закрывала крышечку просто так, чтобы послушать мелодичный перезвон. Знакомые дамы обзавидовались, просили у мужей такие же диковины. Тем только и оставалось, что беспомощно разводить руками. Ан штука редкая, заморская, и я таких на торгах разных городов не встречал.
        Я снова погрузился в дела поместья.
        Пролетел месяц, когда у дома моего остановились сани. Возничий рукоятью плети постучал в ворота.
        - Хозяева дома?
        Калитку открыли холопы - они в это время занимались упражнениями с саблями во дворе.
        Из саней, откинув медвежью шкуру, важно вылез дьяк - хранитель вологодской казны и прошествовал к крыльцу.
        Еще когда раздался стук, я позвал Елену; теперь она стояла в коридоре с корцом, полным сбитня, и поглядывала на меня.
        Не доходя трех-четырех шагов до крыльца, дьяк остановился.
        Я распахнул дверь. Мы с женой вышли и спустились с крыльца, выказав таким образом уважение к гостю, Лена подала корец дьяку.
        Гость по обычаю осушил его до дна, перевернул и пожелал добра моему дому и здравия хозяевам.
        Прошли в дом, я провел дьяка в гостиную. Перекрестился дьяк на иконы в красном углу, встал у кресла, подождал, пока я усядусь, потом уж сел сам.
        С чего бы ко мне пожаловал дьяк государевой казны? Мы расстались месяц назад, когда я сопровождал Прохора с золотом в хранилище.
        Дьяк, как водится, завел разговор о погоде и видах на урожай, но потом все-таки перешел к делу.
        - Не знал, не ведал, боярин, что у тебя знакомцы столь высокие при дворе.
        - Не буду скрывать, есть.
        - На днях я из Первопрестольной вернулся. Кого из придворных ни встречу да разговор о золоте заведу, все в один голос: «О, этот может!» А стряпчий государев послание тебе передал, пожелал на словах удачи и просил, как в Москве будешь - заехать.
        - За слова добрые и пожелание - спасибо. Не изволишь ли отобедать с нами, чем бог послал?
        - С удовольствием.
        Пока мы беседовали, Елена подняла на ноги всю дворню, и стол в трапезной быстро накрыли. Закуски полно - холодец, да с хреном, рыба заливная, щука фаршированная, огурцы соленые, яблоки моченые, капуста квашеная. А в печи подходил, источая необыкновенный аромат, гусь.
        Сели чинно, опрокинули по чарке.
        - Удачливый ты, Георгий. Много о тебе я в Москве услышал. По-моему, ты в первопрестольной известен даже более, чем в Вологде. Коли судьба не отвернется, далеко пойдешь - может, и в Москву заберут.
        - Чего я там не видел? Предлагали уже - и в Разбойный приказ, и в Посольский. Да и Кучецкой к себе не прочь взять. Только не по мне штаны просиживать в присутственном месте. А здесь я сам себе голова, сам решения принимаю. И сам отвечаю за свои действия.
        - Разумен, но гордыни в тебе много.
        - Не гордыни - достоинства, - вежливо поправил я.
        Мы продолжили обед, прерываясь на тосты и попивая винцо.
        Внесли горячее - гуся с яблоками. На несколько минут над столом повисла тишина, лишь ножи стучали о дно мисок. Каждый своим ножом отрезал себе кусок и резал его на более мелкие. Вилок-то не было.
        Ел дьяк быстро, аккуратно и, пусть не покажется странным, - красиво. Я с удовольствием наблюдал за ним со стороны. По-моему, он изучал меня тоже.
        Отдав должное обеду, мы вышли из-за стола. Дьяк засобирался.
        - Дела ждут!
        У меня осталось ощущение, что он не сказал чего-то важного. Решил приберечь на потом? Ладно, захочет - сам скажет.
        Я накинул тулуп, проводил гостя до саней, выказал уважение. Дьяк расплылся в довольной улыбке.
        Едва сани скрылись из вида, я прошел в дом и, сорвав с послания Федора Кучецкого сургучную печать, развернул бумагу. «Здрав будь, боярин Михайлов. С приветом тебе и пожеланиями наилучшими побратим твой. Было бы неплохо увидеть тебя в ближайшее время в Москве. Долго не тяни, по весне уеду. Обнимаю дружески, твой Федор». Внизу была приписка: «И возьми одежды парадные».
        К чему бы это? Парадные одежды зачем? Ладно, Федору виднее, он мужик умный, тертый, порядки знает - при дворе крутится. Раз написал «возьми» - так и сделаю.
        Решение пришло сразу: ехать.
        - Лена, я в Москву еду. Приготовь одежду попараднее.
        - Опять! - всплеснула руками жена. - Ты же не так давно вернулся оттуда.
        - Кучецкой просит. За пустым не позвал бы.
        Лена вздохнула:
        - Езжай. Федора возьмешь?
        - Непременно!
        Я сказал Федору о поездке - пусть приготовится.
        Утром мы и выехали, и через пять дней въезжали в столицу.
        Когда проезжали городские ворота, меня окликнули:
        - Боярин! Михайлов, подожди!
        Интересно, кто меня окликает?
        Прохор! Собственной персоной стрелецкий десятник. Не иначе - десяток его караул несет у городских ворот. Обнялись на радостях.
        - Здорово, десятник!
        - Не десятник я уже - сотник! Ты как в воду глядел, повысили меня!
        - Поздравляю, от всей души поздравляю, заслужил!
        - В том и твоя заслуга есть.
        - Пустое, сочтемся.
        - Ты как здесь?
        - Позвали.
        - Может, посидим вечерком в трактирчике?
        - Да я не против.
        Мы договорились о встрече, и я с Федором направился на постоялый двор - отдохнуть с дороги надо, себя в порядок привести.
        А поутру направился к Федору.
        Кучецкой уже проснулся, позавтракал и был в добром расположении духа.
        - Приехал? Ну, молодец. Я сегодня разузнаю все - завтра будь готов.
        - К чему хоть готовиться-то?
        - А я не написал? - ухмыльнулся Федор. - Завтра узнаешь.
        Ну, завтра так завтра. А сегодня я встречаюсь с Прохором. Хоть он и не боярин, однако ныне уже сотник стрелецкий - не холоп. Да еще и вместе в сече побывали - это почти что брат.
        Посидели мы с Прохором в трапезной славно. Поговорили, винца выпили - как без этого? Однако не напивались, все в меру - завтра мне к Федору идти, а может, и во дворец, а Прохору на службу. Повышением своим он был доволен и гордился. Разошлись друзьями, в хорошем расположении духа.
        Утречком, после завтрака, я надел нарядные одежды - штаны суконные немецкой выделки, рубаху шелковую новую, кафтан лазоревый, а уж сверху - шуба московская, подарок Федора, да шапка соболиная. На ногах - сапоги красной кожи. Посмотрелся в зеркало - вид напыщенный, ну прямо - думный боярин.
        Вышел в коридор и чуть с лестницы не упал - полы у шубы длинные, как и рукава. Сбросил шубу, перекинул через руку. Да в ней ходить только по ровному можно! Для выпендрежа придумали москвичи родовитые: у кого шуба побогаче и подлиннее да шапка подороже, тот, значит, знатнее, влиятельнее и ближе к самому… А мне плевать. Стометровку бы им в шубах к трону устроить - вот была б потеха!
        Федор, видя мои мучения, посмеивался в кулак, однако же вошел в положение, помог - поймал возчика на санях, уговорил его за три полушки доставить меня к Кучецкому. И в самом деле: в кафтане по улице идти - холодно, в шубе - невозможно, да и ноги в легких сапогах мерзнут.
        Доехали до Кучецкого.
        - А, Георгий! Выглядишь как придворный боярин, молодец, не ударишь в грязь лицом.
        - Перед кем?
        - То сюрприз.
        Ох, не люблю я сюрпризов, особенно в Москве.
        Мы пересели в крытый возок Федора. Кони быстро довезли до Кремля.
        - Никак к государю едем?
        - Угадал, - улыбнулся Федор.
        - За что же такая милость? Слушай, а делать-то что я должен буду?
        - Ничего, - хохотнул Кучецкой. - Приехали уже, пошли.
        Стража у входа в теремной дворец стряпчего узнала, пропустили. И меня вместе с ним заодно.
        Мы поднялись по лестнице и стали в зале ожидать, усевшись на лавки. Стояла глубокая тишина. Я разглядывал украшения дворца - когда еще здесь побываю? И поглядывал по сторонам: не появится ли князь Овчина-Телепнев. Он, хоть и помалкивал, когда встречал меня случайно - мое предупреждение действенным оказалось, - но все же сейчас встреча была бы некстати.
        Долго ждали, но пришел и наш черед.
        Распахнулись двери, слуга объявил: «Великий государь Василий, Божиею милостью…» и далее - длинный титул, вошли рынды в белых атласных одеждах, с серебристыми топориками, а за ними - и сам венценосец, опираясь на посох. Степенно прошел, уселся в простоватое кресло, обитое красным бархатом. Понятно, не тронный зал для приемов, можно сказать - рабочее место. К государю подошел Кучецкой, заговорил. Говорили тихо, не слышно ничего - далековато, а интересно было.
        Федор махнул мне рукой.
        Путаясь в полах шубы и потея от волнения, я подошел, поклонился. Волновался, не без этого. Все-таки первое лицо государства. Власть огромная и ничем не ограничена. По одному слову полки в бой бросить может, приведя в движение десятки тысяч бойцов. Казнить или миловать - все в его власти.
        - Узнаю тебя, боярин! Награждал уже тебя! Рад увидеть снова!
        Я поклонился.
        - За многие ратные заслуги - о чем воеводы мне донесли, за то, что живота не щадил, обоз с ценностями государевыми спасая, жалую тебя княжеским званием!
        Государь протянул руку в сторону, неприметный человек, стоявший до того за спинкой кресла, тут же вложил Василию в руку бумагу.
        - О том вручаю указ сей!
        Я стоял, оглушенный известием. Федор делал мне какие-то знаки.
        Я низко поклонился и едва успел подхватить падавшую шапку.
        - Благодарю за милость твою, государь! И впредь за тебя живота щадить не буду!
        Ну не кричать же «служу Советскому Союзу!». А что в таких случаях говорят, я и не представлял. И Федор хорош: знал ведь, зачем идем, что - подсказать заранее не мог, что ли? Побратим, называется!
        Государь махнул рукой, подзывая подойти поближе. Я приблизился к самодержцу.
        - Ты думаешь, мне лично то золото нужно было? - Он ласково смотрел мне прямо в глаза. Мотнул бородой. - Выкуп за пленных платить надо, врагов подкупить, чтобы друзьями стали, вот зачем золото надобно. Не одна спасенная жизнь в каждом том сундуке! Служи и впредь верно, и государь тебя не забудет, не обойдет милостью усердие твое.
        Я понял, что аудиенция заканчивается. Зажав в руке грамоту, отошел на три шага назад. Однако на этом сюрпризы не кончились.
        - Дарую тебе ко княжескому званию землю, да не в Вологде, в Подмосковье, дабы в случае надобности долго ждать не пришлось.
        Снова государь протянул руку в сторону, и человек за креслом вложил в его руку еще одну бумагу. Подойдя, я с поклоном ее принял.
        - Благодарю тебя, государь!
        - И ты здрав буди, князь!
        Федор сделал мне едва заметный знак рукой. Я попятился к выходу и вышел, чуть не упав в дверях из-за шубы. Фу!
        Я стоял в зале и никак не мог прийти в себя. Слишком много перемен, и все неожиданно. Я - князь! Да еще и земли привалило. Правда, князь служилый, не по праву рождения, но все же…
        Где хоть земля-то моя? Я развернул указ, вчитался. Так, деревни Чердынь, Охлопково, Обоянь, Вереши. Это же все на юг от Москвы, на Оке, недалеко от Коломны. Ох и хитер государь, а может - придворные дьяки. Землю вроде дали, а земли-то почти порубежные. Хочешь не хочешь, защищать от беспокойных соседей надо, стало быть - дружину сильную держать. Одним выстрелом государь двух зайцев убил.
        Вот дождусь Федора - надо с ним поговорить, звание обмыть. Не каждый день князьями становятся!
        Долго его не было, наконец вышел - улыбающийся, видно - сладились дела.
        - Поехали!
        - Куда?
        - Он еще и спрашивает! Ко мне, конечно. Княжеский титул обмыть надо.
        - Так это я должен пир закатывать!
        - Эка беда! Твоя радость - моя и наша радость! Побратимы рады приветствовать князя и ждут тебя на пир! - Он счастливо улыбался, насмешливо глядя, как я мучаюсь с горлатной шапкой, не зная, куда ее пристроить. - Думаешь, у меня запасы вина в подвалах оскудеют?
        Хитер Федор. Мало того что в тайне держал повод для вызова к государю, так еще и пир приготовил, сам гостей созвал.
        Когда мы на возке въехали во двор, он уже был полон саней, возков. Толпились побратимы, встретившие нас восторженным ревом.
        - Новоиспеченному князю - слава!
        Меня подхватили на руки и понесли по лестнице в дом, да все с шутками, прибаутками. Хоть бы не уронили - я мужик здоровый, тяжелый, да еще и в шубе этой пудовой.
        Расселись за уже накрытый стол. Слово взял сам хо-зяин.
        - Други мои, побратимы, любезные моему сердцу! Все знают, по какому поводу мы собрались?
        Собравшиеся завопили в шутку:
        - Не ведаем того!
        - Тогда скажу. Сегодня боярин славный Георгий Михайлов удостоен княжеского звания.
        Все закричали:
        - Ур-ра! Многие лета!
        Федор продолжил:
        - Вот уже год минул с тех пор, как боярин - наш побратим. Не ошиблись мы в нем. Так поднимем же полные чарки за князя, здоровья ему и многие лета!
        Все дружно чокнулись, выпили. Мне пришлось хуже всех - чарка была огромной, больше похожа на маленькое ведерко.
        После чарки закусили; многие подходили, обнимали, поздравляли. Дальше пошли тосты за государя, за хозяина дома, снова за меня. Я так понял, что вечер удался на славу, потому как дальнейшее вспоминалось отрывками, и проснулся я утром на постели, разутый и раздетый. Однако, хоть убей - не помню, как я это делал. Огляделся. Рядом стоял кувшин с рассолом. Заботливые слуги расстарались, видно!
        Я отпил половину содержимого кувшина. Немного полегчало. Одевшись, прошел в трапезную.
        К моему немалому удивлению, пир продолжался, хотя народу было значительно меньше, чем накануне. А больше всего удивил Федор - как новенький пятак. Он что, выпил мало вчера или ему незнакомо похмелье?
        - Садись рядышком, - хлопнул он ладонью по скамье. - Выпьешь?
        - Нет! - При одном упоминании о выпивке меня мутило.
        - Правильно! Тогда подкрепись.
        Есть тоже не хотелось, но, видя, как другие с аппетитом жуют цыплячьи ножки, я разохотился.
        - Удивляешься, Георгий, что званием княжеским жалован? - наклонился ко мне Федор.
        - Удивлен, не скрою.
        - Государю земли нужны, а чтобы эти земли защищены были, он хочет людей своих, надежных и умеющих это делать, на земли сии посадить. А еще государю злато-серебро необходимо - пленных выкупать, а пуще того - тех же крымчаков подкупить да ногайцев, чтобы не нападали, сел да городов не разоряли, людей в полон не уводили. Да время государю потребно, чтобы окрепла Русь, сил набралась. Не быстрое это дело, может, мы и не увидим, как сильна Русь станет - только потомки наши. Но верит государь, и мы должны верить, что настанет день и час, когда возвысится Русь, и государство наше могучим будет, а соседи злые его бояться и уважать станут. Не для себя казну государь собирает - для дела важного. И еще - любая вой - на требует денег, золота. И много! Сам прикинь: пищали, пушки, припасы к ним, а для ратных людей - жалованье опять же. Так что выходит - государь спасенным золотом доволен не меньше, чем твоими военными успехами.
        Мы просидели до полудня, потом побратимы стали разъезжаться.
        Попрощавшись с Кучецким, покинул его гостеприимный дом и я. С удовольствием вдыхая морозный воздух, я дошел, поскрипывая снегом, до постоялого двора.
        - Здравствуй, боярин! - радостно поприветствовал меня Федор.
        - Выше бери, Федор, князь я отныне!
        - Да ну?! - изумился Федька. - То-то я смотрю, ты прямо весь сияешь. Что делать будем?
        - Да вот раздумываю - земли мои новые, государем даренные, осмотреть или домой ехать?
        - Домой, конечно! - безапелляционно заявил Федор. - Домашние-то твои еще о радости, о чести великой не знают. Порадовать надо, а земля - она никуда не денется.
        - А и верно! Собирайся, едем!
        Мы собрались в пять минут и выехали за ворота постоялого двора.
        У городских ворот снова встретили Прохора-стрельца.
        - Здравствуй, боярин!
        - И ты здрав будь, Прохор. Только ноне не боярин я уже - князь!
        - Ого! Милостив государь! Поздравляю! Думаю - не раз еще свидимся, князь!
        Князь! С непривычки меня распирало от гордости - из чужих уст это звучало куда как весомо. А дальше - долгая зимняя дорога.
        Мы гнали лошадей, останавливаясь лишь на ночевку.
        Прибыли в Вологду в полдень на шестой день. Федор перепрыгнул через забор, распахнул ворота и дурашливо заорал:
        - Дорогу князю!
        Переполох поднялся, слуги забегали, из воинской избы холопы высыпали.
        Я сделал выдержку, въехал не спеша. Челядь и холопы поклонились мне как хозяину, а потом, вытягивая шеи, стали смотреть мне за спину - что за князь пожаловал?
        - Перед вами князь, остолопы! - заорал радостно Федор и подбросил вверх шапку. - Наш боярин - князь ноне!
        Люди еще раз склонились.
        Из дверей дома степенно вышла Елена, спустилась по ступеням, обняла меня.
        - Что за шум, Георгий? Про какого князя кричат? К нам гость едет?
        - Я и есть князь отныне, княгиня! Государь удостоил чести да землицу пожаловал в Подмосковье.
        - Рада за тебя, князь, поздравляю.
        Елена обняла меня и расцеловала. Холопы радостно заорали. Не часто такое увидишь.
        - Пойдем в дом, княже! Заждались мы тебя, каждый день, почитай, Василий на дорогу выглядывал.
        На следующий день с утра холопы и челядь бегали как заведенные, готовя дом к торжеству. А после полудня и гости стали прибывать на устроенный мною пир. Пригласил воеводу Плещеева, всех бояр, с кем делил тяжесть боевых походов, дьяка из государева хранилища и отца-настоятеля Савву из Свято-Прилуцкого монастыря. Я хотел поделиться своей радостью со всеми.
        Пир продолжался три дня.
        Я сидел в центре стола как хозяин дома. Понемногу привыкая к новому для меня обращению, смотрел на именитых бояр, которые как могли старались разделить радость, расточая любезности и восхваления мне и подуставшей от бурного празднества Елене. Бояре осоловевшими от вина глазами встречали новые и новые угощения, что подносили слуги.
        А я… я вспоминал свой тернистый путь после рокового пятьсот двенадцатого года, своих друзей - простых, без званий и титулов, но честных и смелых, которые делили со мной тяготы и опасности жизни. Вспоминал верного напарника, дружинника Петра, зарубленного татарами на далекой заставе в Диком поле, богатыря Михаила, полегшего при выполнении спецзадания в муромском лесу, нижегородского купца Ивана Крякутного, выручавшего меня много раз при нападении на город татар, а потом гонениях сыщиков князя Телепнева. А ведь Нижний - родина Елены, и Василий из тех мест! Поди соскучились. Надо будет съездить на родину да Ивана посетить. Я тепло посмотрел на жену. Она перехватила мой взгляд и, кажется, думала о том же. Что ж, за годы совместной жизни мы стали понимать друг друга порой и по взгляду.
        Жаль, условности мира, в котором я живу, не позволяют мне вот так - запросто - пригласить всех моих друзей за один стол: и боярина, и купца, и Федьку-занозу. Но в душе-то я - все тот же отчаянный и неугомонный Юрий Котлов - врач из такого далекого двадцать первого века и - князь великого государя всея Руси. Вот так…
        Сторожевой полк
        Счастье помогает смелым.
        Вергилий, римский поэт. Энеида
        Глава 1
        Пировать - это, конечно, здорово. Отвлекает от насущных дел, но все пиры когда-нибудь да заканчиваются, и наступают будни.
        Встал рано - не спалось. Поднялся в свою комнату. Через окно проходил свет занимавшейся утренней зари, который окрасил стены в алый цвет. Неестественно огромный диск солнца вполовину всплыл над горизонтом, подернутым легкой дымкой, - день обещал быть погожим. В такие минуты на светило можно смотреть не мигая, открытыми глазами - для глаз полезно, да и мысли в порядок приводит.
        Нравились мне эти недолгие мгновения утром, они позволяли сосредоточиться на главном - его не заслоняла второстепенная мишура.
        А поразмышлять мне было о чем. За несколько лет, что я в этом времени, в полной мере пришлось испытать превратности судьбы. Приходилось побывать в шкуре изгоя, преследуемого людьми князя Телепнева-Оболенского - тогда смерть в затылок дышала. Кто бы мог подумать - и это после того, как я спас московского князя от верной погибели! Давно ли то было? И вот теперь милостью государя - сам князь!
        Вспомнилось предсказание «Книги судеб», найденной под развалинами дома князя Лосевского, убитого собственным сыном. Похоже, действительно книга пророческая. Как там сказано: «…будет за заслуги… жалован княжеским званием, но ненадолго».
        Последнее слово меня озадачило. Кто, когда прервет княжение? Однако в голову ничего стоящего так и не пришло. «Поживем - увидим. Если случится что, княжение подхватит сын Василий. Титул-то наследственный!»
        Солнце уверенно взбиралось по небосводу. Вдали послышался колокольный перезвон, разорвавший утреннюю тишину: церковь Воскресения собирала паству на заутреню. Дом уже проснулся - домочадцы и слуги включались в круговерть будничных хлопот. И меня ждали дела. Княжеские…
        Дворяне подчеркнуто почтительно обращались ко мне «князь». Первое время льстило, иногда удивляло с непривычки, даже оглядывался посмотреть, где тут князь. Потом привык, воспринимая как должное, что при встрече с вологодскими боярами те первые шапки ломали да кланялись. А ведь они - родовые дворяне, бояре с рождения; я начинал в ополчении поместном еще неопытным воеводой, когда они уже сотни в сечу водили. Думаю, завидовали, но внешне это никак не проявлялось. Да бог с ним, с чинопочитанием. Не до того сейчас мне - закрутился в делах. И то сказать - то походы, то приключения, хозяйством и заняться некогда.
        Я несколько дней пропадал в вотчине: без хозяина на земле никак. Хоть и управляющие были толковые - что Андрей, что сын его, а все же и свой пригляд нужен. Да и деньги теперь потребуются немалые. Льготный год, на который государь освободил меня от налогов в казну, закончился.
        Занимаясь повседневными делами в Вологде и Смолянинове, я с жадностью ловил новости с порубежья. Мне было важно знать, как станут развиваться события после нашей победы под Великими Луками. Готовит ли Сигизмунд ответный удар, будет ли искать союза с Крымом против России? Вопросы для меня не праздные. Если польский король пойдет войной, государь снова призовет меня в войско, и мне будет не до Смолянинова, и тем более - не до подъема деревень в моем уделе под Коломной. Могу ли я расслабиться и продолжить многочисленные дела, прерванные войной?
        Конечно же, наш государь не станет ждать у моря погоды, а будет выстраивать отношения с соседями, искать союзников, исходя из своих, державных интересов. Мне важно было как-то ориентироваться в большой политике, чтобы определиться, где приложить свои усилия в этом году - здесь или под Коломной?
        Раздумывая на досуге об этом, я старался вспомнить историю этого непростого периода. Великий князь московский Василий Иоаннович продолжил дело отца - всеми силами стремился расширить свое влияние на земли, окружающие Московию, и распространить свою власть на Псков, Смоленск, Рязань, Казань, Астрахань… Историки назовут это «собиранием» земель в единое государство. Естественно, проходило объединение с помощью войск и немалой кровью - таковы времена. А в вой-нах не обойтись без союзников.
        Отец Василия III, Иван III, во главу угла ставил задачу ослабить Золотую Орду. Союзником и другом государя был тогда крымский хан Менгли-Гирей: интересы Москвы и Тавриды совпадали. Но вот позади поход русского войска и отрядов казанского хана Мухаммед-Эмина в Дикое Поле, в помощь Менгли-Гирею - против ханов Орды. Орда разгромлена и распалась на осколки - небольшие ханства. Кому они достанутся?
        Теперь, когда могущество Орды увяло, недавний союзник, крымский хан, сам мечтает владеть Астраханью и Казанью: «собрать земли правоверных» и возродить «царство Батыя» под своей рукой. Такого Василий III допустить не мог. «Значит, - думал я, - судьбу Поволжья и прикаспийских земель решит сила оружия, и мне надо быть готовым к походу». Но когда?
        Прошла весна, наступило лето. Оставив на время дела, я отправился в Москву, к Кучецкому. То, что поведал мне Федор, удивило и насторожило меня одновременно. Оказывается, ноне мы и крымцы - в друзьях! Хан Магмет-Гирей предложил Василию III союз против Литвы и направил отряды свои громить войско нашего врага - гетмана Константина Острожского, демонстрируя дружеское отношение к Москве! Глядя на побратима, я видел - и Федора такие отношения коробят, он морщился, стараясь скрыть досаду, однако политика - дело особое!
        Еще Федор сказал, что Сигизмунд изумлен нападением хана, которого дотоле считал своим союзником. Теперь же хан с торжеством разбойника опустошал королевство. Наемники - немцы и богемские славяне - после поражения под Опочкой с досадой покидали войско польского короля. По Литве толпами скитались беженцы из сожженных крымцами деревень.
        Я вернулся в Вологду. Вскоре и сюда дошли новые вести - русские полки вступили на земли княжества Литовского! Со дня на день я ждал вызова к наместнику Плещееву. Однако - обошлось. Государь пошел воевать Литву с дружинами из ближних городов.
        Я продолжал дела в Вологде, снова отложив поездку на Оку.
        Так шло время в ожидании развязки.
        Меж тем Плещеев сообщил, что дружины смоленского князя Василия Шуйского, псковского князя Горбатого, стародубского князя Курбского дошли до самой Вильны. Другая рать - московских воевод Василия Годунова, князя Елецкого, Засекина - штурмует Витебск и Полоцк. В походе на Литву третья рать - под началом царевича Феодора. Дружины вологодских бояр пока не собирали, но все может быть. Я жил в ожидании вызова к наместнику, безвыездно.
        «Так кто же для нас Магмет-Гирей? Друг и союзник или хитрый противник?» - недоумевал я. Ослепленный успехами, Василий Иоаннович склонился к первому и заключил-таки договор с кровожадным ханом. Дорого заплатит Русь за близорукость государя! Доказав Сигизмунду, что призрачный союз варваров хуже явной вражды, Магмет-Гирей то же докажет и Василию. Но еще два года будет накапливать силы для жестокого удара, до поры скрываясь под личиной друга.
        На следующий год Сигизмунд не выдержал. Видя бедственное положение державы, опустошаемой войной и язвой, он умоляет Василия III о перемирии, заодно задабривая щедрыми дарами злодея Магмет-Гирея.
        Ну что же, теперь можно и на Оку ехать - на новые земли, коими государь одарил. Тягло большое, земель много, новых воинов искать теперь нужно, дружину свою увеличивать. К тому же не думаю, что хозяйство мое под Коломной в порядке: на землях сих хозяина долго не было. Вернее, как я успел уже узнать, был пять лет назад боярин там, да в сече сгинул. За неимением детей земли те государю отошли. И какой там пригляд без хозяина был, я догадывался: с голоду крестьяне не мрут - уже хорошо, лишь бы налоги в казну платили.
        А на днях случай произошел - сколь странный, столь и удивительный. Дело было так. После пира дал я своим холопам три дня отдыха: родню посетить, по девкам пройтись. И все бы ничего, но после такого отдыха - дня через два - приходит ко мне Федька-заноза. Мнется, вид какой-то странноватый, вроде испуган чем.
        - Ну, Федор, говори смелее, - старался успокоить я своего десятника. - Ты же не из робких, на татар в атаку ходил, а сейчас - как девица красная. Говори, что натворил? Так и быть, строго не накажу, добрый я нынче.
        - Да не натворил я ничего, княже.
        - Тогда что тебя так встревожило?
        - Тут такое случилось, княже…
        И Федька, с трудом подбирая слова и сбиваясь, начал рассказывать о происшествии в Смолянинове, лишившем бывалого воина покоя.
        - Поскольку ты, княже, отдых дал, я с Артемием, что из нового десятка, в Смоляниново подался. Артемий - к кружевнице, она его еще в плену татарском приворожила, а я с ним на пару.
        - Ой, не темни, Федор, - к кому?
        - Да к Глаше. Вдовая она, вот я ее и приметил.
        Я заметил смятение парня, поддержал:
        - Давай уж сказывай, может, и не так страшно все.
        Федька передернул плечами, набрал воздуха и выпалил:
        - Ну, днем погуляли - молодые же, сам понимаешь, умаялись. Тут и вечер подступил, спать пора. Глаша - та быстро заснула, а мне все сон нейдет. Уж ночь на середину, а я ворочаюсь на полатях, про жизнь сумлеваю. Наконец, сморило меня - заснул. И привиделся мне сон, да как наяву.
        Федор замолчал, - может, с духом собирался, а может, соображал: говорить или не надо?
        - Помнишь того мертвеца в подземелье, с ножом в спине?
        - Это ты про прежнего владельца? Как его, дай бог памяти, князя Лосевского, что ли?
        - Он! Как есть - тот самый мертвец, в лохмотьях! Руки ко мне костлявые тянет, стонет: «Схороните меня, без этого душа не упокоится!» Поверишь ли, весь сон как рукой сняло! Проснулся в холодном поту, а сердце колотится в груди, как после бега долгого, и вдохнуть не могу - воздуха не хватает. Смотрю - Глаша спокойно спит, из оконца в избе свет лунный дорожкой на полу хаты лежит. Вдруг - представляешь? - слышу, будто что-то скрипнуло под оконцем. Я встал и, как был, подошел глянуть - чего там? Тут на луну туча набежала, потемнело враз - не видно скрозь пузырь ничего, в трубе ветер завыл… А скрип - батюшки мои! - у двери уже. Прислушался - пес Глашкин скулит во дворе. Я креститься начал. Жуть… Так до утра глаз и не сомкнул.
        У Федьки стучали зубы, он замолчал, переводя дыхание. Мне, конечно, приходилось слышать подобные истории, но они не касались меня, потому и не относился к ним всерьез.
        - Ну-ну, успокойся, Федор. Приснился тебе кошмар, так то все пьянство твое!
        - Какое, княже! - запротестовал Федор. - Я сперва тоже так думал. Утром на Глашу смотрю - хлопочет, как обычно, ну и успокоился как-то. Да только ненадолго. Ночью опять он мне во сне явился, снова руки тянет ко мне, пальцем костлявым за околицу указует, где, значит, колодец тот заброшенный. Проснулся я, барин, посреди ночи, ни жив ни мертв - едва утра дождался. Ну и деру дал, в Вологду - тебе обсказать. Вот те крест - так все и было. И боюсь мертвяка до ужаса, до дрожи в коленях. Ничего так раньше не боялся. Ратникам своим сказать не могу - засмеют, а хуже того - подумают, что разум потерял. Вот и пришел к тебе. Ведь ты-то сам его видел: сидит в лохмотьях, а у самого нож в спине.
        - Стилет, - механически поправил я.
        - Вот-вот, оно самое. Что делать-то будем - неспроста энто… Никак душа князя убиенного маяться будет, пока не упокоим. Может, похороним? - Он глянул на меня с надеждой.
        - Федор, дела у меня сегодня, а завтра подумаю.
        - На тебя одна надежа, княже. Спать он мне не даст. Жить уж спокойно не могу, а у Глаши и появиться страшно теперь.
        Федор ушел. Я силился припомнить, есть ли на скелете веревочка или цепочка с крестом. Ежели крещеный, то и священник отпоет, и душа упокоится. А если нет? Вдруг он католик? Где мне тогда католического священника искать? Вот задал Федька задачу. И не отмахнуться - Федька меня выручал часто, да и десятник он неплохой.
        А узнаю-ка я у привидения. Что-то давно я с ним не общался.
        Я поднялся к себе в кабинет, заперся, достал старый манускрипт. Начал читать заклинания. Появилось знакомое облако, а в нем - лицо привидения.
        - Ну, здравствуй, князь!
        - Откуда знаешь? Я не говорил.
        - А зачем мне говорить? Знаю - и все.
        - Князь Лосевский, чей скелет в подземелье, был христианином?
        - Был, так и крестик на нем висит.
        - Не смотрел я, да и темно там. Не очень-то веселое место.
        - А чего ты вдруг заинтересовался?
        - К холопу моему являться стал, похоронить просит.
        - Ай-яй-яй! Неуж без просьбы сами не додумались? Со священником отпойте убиенного да похороните. Оружие его забери, очень занятная штука - колишемард называется. Тебе оно пригодится. На Руси про него еще два века не узнают.
        - Что-нибудь еще скажешь?
        - С потомками Лосевского тебе вскоре встретиться придется. Вацлав, внук князя в седьмом поколении, здесь появится. «Книга судеб» его интересует.
        - Как я его узнаю?
        - Узнаешь. Берегись его. Он черной магией владеет. Чародей он слабый, поскольку умом ленив, но мелкие пакости устроить может.
        - Это какие?
        Но вопрос мой остался без ответа. Привидение стало бледнеть, облачко - рассеиваться, и все исчезло. Вот так всегда: скажет немного, да и исчезает в самый интересный момент.
        Утром я вызвал Федора.
        - Вот что, Федор. Решил я - и в самом деле князя Лосевского схоронить надо. Православный он. Только о деле сем никому ни слова. Прознает кто - расспросы начнутся, откуда покойник. Ты и я! Понял?
        - Как не понять. Только ведь гроб нужен и подвода еще. А отпевать где?
        - Подводу в Смолянинове возьмем, там же и плотник есть - гроб сколотит. И в церкви местной отпоет священник, а кладбище рядом.
        - Когда едем?
        - А прямо сейчас. Веревки только возьми покрепче да факелы или светильники.
        - Боюсь я что-то, княже.
        - И мне не по себе, но, думаю, обойдется все, дело то богоугодное, должна наконец душа христианская покой обрести.
        Федор ушел седлать лошадей. Вскоре мы с ним уже скакали по дороге. Добрались до Смолянинова. Федор убежал к плотнику - сказать, чтобы гроб сделал и крест. Я же с Андреем, управляющим имением, хозяйство объехал.
        Через полдня меня нашел Федька:
        - Готово все, княже!
        Мы выехали к развалинам бывшей княжеской усадьбы.
        Федор трясся на подводе с лежащим на ней гробом, прикрытым рогожей и подпрыгивающим на ухабах, и небольшим крестом с перекладиной наискосок. Он все косился на выглядывающую из-под рогожи крышку гроба, стуча зубами. Я ехал рядом на лошади, поглядывая по сторонам.
        Добрались быстро, благо было недалеко.
        Федор отодвинул бревенчатый щит и отпрянул - из черноты подземелья потянуло холодом. Я сбросил веревки. Федор мялся.
        - Ты чего?
        - Можно, я после тебя?
        Я засмеялся:
        - Вот уж не думал, что ты мертвяков боишься.
        Федор вздохнул обреченно и перекрестился, бормоча молитву.
        Мы спустились вниз. Сверху упал ком земли. Зубы Федора снова начали выдавать чечетку.
        По переходам мы добрались до мрачного помещения, где так и сидел скелет в ветхих одеждах.
        Я попытался вытащить стилет из спины. Не тут-то было. Скелет начал заваливаться назад, я едва успел придержать его за плечо. Федор, увидев качнувшуюся мумию с пустыми глазными впадинами и задранной бородой, побелел и отвернулся. Мне пришлось приложить усилия - грани клинка застряли между ребер.
        Стилет я сунул за пояс, скорее по привычке. С пояса скелета отстегнул ножны со шпагой и прицепил на свой пояс. Лезть с оружием по узким переходам неудобно, но возвращаться сюда еще раз не хотелось.
        Мы завернули скелет в холстину, что предусмотрительно взял с собой Федька. Потащили к выходу. Скелет был легок, но нести его было неудобно.
        В колодце Федор выбрался наружу, я обвязал сверток веревкой, и Федька вытянул его наверх.
        Затем я выбрался и сам. Не медля, мы опустили останки князя в гроб и накрыли крышкой.
        - Княже, я лучше пешком пойду, лошадь под уздцы поведу.
        - Федор, ты чего? Он в гробу уже!
        - Вот когда его священник отпоет, да он в могиле упокоится, тогда и страхи мои пройдут.
        - Ну, как хочешь.
        Федор пошел по дороге, ведя лошадь с подводой, я ехал следом.
        От нечего делать я вытащил из-за пояса стилет. Интересно, стилет находился в подземелье пару веков, а не поржавел даже. И чего с ним делать? Зачем я его с собой взял? По привычке, наверное, не могу оружие бросать. Хотя вот - и призрак советовал его себе оставить.
        А стилет-то непростой: лезвие четырехгранное, в полторы ладони длиной, рукоять рифленая, довольно удобно в руке лежит. Навершие рукояти - с гранями.
        Я механически повернул грань навершия рукояти, и оно поддалось. Занятно! Я стал крутить его дальше. Навершие отделилось и оказалось у меня на ладони. Для чего тут полая рукоятка? Я потряс ручку, заглянул внутрь. По-моему, там что-то белеет. Вытащить это «что-то» пальцем мне не удалось, и я решил заняться стилетом дома.
        Наконец мы добрались до сельской церкви. А уж в храм гроб занесли холопы. Негоже князю самому этим заниматься, да еще на виду у деревни, достоинство княжеское блюсти надо.
        Отпели, похоронили. Оказывается, Федор, пока плотник гроб делал, успел с холопами и могилу вырыть.
        Вкопали деревянный крест, да вот только на кресте том, кроме фамилии, ничего и не было: ни инициалов, ни года рождения, ни даты смерти - просто: «Раб Божий Лосевский».
        Назад в город Федор ехал довольный.
        - Исполнили волю усопшего, глядишь, отвяжется теперь призрак, во снах являться не будет.
        И в самом деле, после похорон минуло три дня и три ночи, и Федор спал спокойно, никто во снах не являлся.
        Ну вот, одной проблемой меньше стало. Теперь поеду-ка я в Подмосковье. Надо же землицу да деревни, даренные государем, посмотреть.
        Предполагая, что забот, времени и, главное, денег подарок государя отнимет немерено, я решил взять с собой Андрея. Все-таки давно на хозяйстве, глаз уже набит. Пусть проведет своего рода «ревизию» - что с полями, какие люди есть и, значит, - какие ремесла развивать надо.
        Втуне я надеялся переманить его на новые земли, поскольку Андрей оказался человеком на своем месте и с головой, разворотливым, рачительным и, что очень важно, честным.
        Но это позже, а пока я сидел у себя в кабинете и осматривал оружие, которым убили князя.
        Я открутил навершие стилета, засунул в отверстие тонкую палочку и выудил небольшой клочок китайской рисовой бумаги. Там было всего несколько слов на латыни, из которых я понял только одно-единственное - «lupus», что в переводе означает «волк». Но сколько я ни силился вспомнить другие слова, ничего не получалось. В принципе не проблема узнать, надо только съездить к Савве, он многим языкам учен: латыни, греческому в том числе - переведет. Тем более, есть повод съездить в монастырь - не посещал давно настоятеля. Может, что дельное и подскажет.
        Потом я взялся за колишемард, что отстегнул с пояса убитого Лосевского. Название оружия я слышал впервые.
        Взявшись за рукоять, я вытащил клинок из ножен. Староваты ножны, кожа на них рассохлась надо к оружейнику сходить, пусть новые сделает. А вот лезвие удивило. Сам клинок прямой, как у шпаги, но необычный. От рукояти лезвие идет обычное, приблизительно до половины длины, а затем становится - причем резко, с образованием тупого угла - значительно уже и тоньше. Занятно, не встречал раньше такого.
        Я вышел на середину комнаты и сделал несколько взмахов. Оружие легкое, прекрасно сбалансированное, в руке сидит удобно.
        Усевшись в кресло, я задумался: почему лезвие сделано именно таким? Объяснение было одно: толстое лезвие, что шло от рукояти, должно было принимать на себя удары оружия противника, а более тонкий конец - легко проникать в щели жесткого панциря - ну, скажем, на сочленении стального грудного панциря и защиты плеча или шеи. Я повертел лезвие - у самой рукояти полустертая надпись: «оrden…» и далее неразборчиво.
        Ну да, так я и предполагал: оружие немецкое, любили рыцари с оружием экспериментировать. Только почему-то не прижилось оно. Да и ничего, пусть в коллекции моей будет, в оружейной комнате, чай, каши не просит.
        Утром в сопровождении Федора я снова выехал в свою вотчину. Перед выездом сунул стилет за пояс, рядом с ножом в ножнах. Почему так сделал, и сам объяснить не могу, но это обстоятельство оказалось решающим в последующих событиях.
        За окраиной Смолянинова показались развалины княжеского дома, где совсем недавно из подземелья вытаскивали бренные останки князя Лосевского.
        - Княже, вроде бродит кто-то у развалин.
        Мы остановились, развернули коней. Свои, смоляниновские, здесь сроду не показывались, побаивались - разговоры нехорошие про место это ходили издавна.
        Кто бы это мог быть?
        Подъехали к развалинам, спешились. Никого не видно.
        - Федор, ты не ошибся?
        - Да нет же, человека видел, мужеска полу.
        - Давай посмотрим.
        И не успели мы отойти от лошадей на пару шагов, как из-за кустарника вышел молодой - лет двадцати пяти - мужчина. Одет не по-нашему - по-европейски. Плащ с застежкой у горла, большой малиновый берет, штанишки короткие, башмаки с бронзовыми пряжками. В голове как сверкнуло: а ведь вещал призрак про потомка князя Лосевского. Не он ли это?
        - Эй! Ты кто?
        У незнакомца был странный пронизывающий взгляд.
        - Сами кто будете?
        Встрял Федор:
        - Ты перед князем стоишь, владельцем вотчины, шапку ломай да поклонись!
        - Я сам княжеского рода, не пристало мне перед ровней кланяться.
        Настал мой черед:
        - Так ты не потомок ли князя Лосевского?
        - Он самый и есть, Вацлав, князь Лосевский, - слегка наклонил голову незнакомец. Имечко-то польское - из Ливонии? Княжич как будто меня не слышал, побрел мимо нас, глядя себе под ноги.
        - Ты не предка ли своего следы ищешь? Так схоронили его днями.
        Княжич резко обернулся, сверкнул глазами. Ох, и неприятный у него взгляд!
        - Так вы что - нашли тело?
        - Скелет уж один остался в ветхом рубище. Но похоронили по-христиански, в церкви отпели. Где могила его, показать?
        Вацлав промолчал, думая о своем. Похоже, слова наши его не заинтересовали.
        - Значит, уже побывали там? - Он показал взглядом под землю. - А я надеялся…
        Княжич пробормотал что-то неразборчиво.
        - Чего говоришь-то?
        - Ценности, я полагаю, присвоили?
        - Все, что на моей земле, мне и принадлежит.
        - Да это понятно. Но одну вещь я бы хотел заполучить.
        - Какую?
        - Фолиант один важный, что в сундучке малом был.
        Вмешался Федька - вот неугомонный:
        - Так все книги и свитки в Спасо-Прилуцком монастыре, нам они без надобности.
        - Молчи, смерд.
        Княжич махнул рукой, и Федька замер. Он просто застыл, как изваяние, с поднятой рукой и открытым на полуслове ртом.
        - Княжич, ты на моей земле, и, хоть гостя обижать не след, я могу и нарушить обычай предков.
        - Ты? - По устам Вацлава прозмеилась улыбка. Он пробормотал несколько слов себе под нос, и вдруг неожиданно из густой травы на меня поползли огромные змеи. Тварей этих я всегда недолюбливал, если не сказать побаивался. Выхватив саблю из ножен, я несколькими взмахами отрубил им головы. И вот что интересно - отрубишь голову, а змея исчезает, вроде ее и не было. Не иначе - химера, обман.
        Я подступил к княжичу с саблей:
        - Попугать захотелось? Пшел вон с моей земли!
        - Мне угрожаешь, червь? - ощерился Вацлав.
        Вскипела кровь; я взмахнул саблей, ударив наглеца поперек груди. Сабля перерубила тело. Сзади раздался смешок.
        Я резко обернулся. Княжич стоял в трех шагах от меня как ни в чем не бывало.
        Я повернул голову - никакого порубленного тела, вообще никого. Он что - неживой? Дух? Или магией так ловко владеет?
        - Не пробуй меня убить - не получится!
        Но я поймал его тревожный взгляд, брошенный на рукоять стилета. А ведь в ручке-то у него заклинание, что я прочесть не смог. Попробовать, что ли?
        Я выхватил стилет и снизу, без замаха, метнул в княжича. Похоже, удар достиг цели, или стилет в самом деле обладал какой-то необычной силой.
        Княжич схватился за живот, попытался вытащить стилет, но силы его иссякли, и он упал на спину.
        Сбоку раздался вздох, и я дернулся в сторону. Но это Федор отошел от оцепенения.
        - Князь, а что произошло? Я ничего не помню.
        - Наваждение, Федька. Княжич его навел, магией он владел.
        - Княже, ты погляди, что деется! - изумился Федька.
        Я повернулся к телу княжича и ахнул. Быстро - на глазах - кожа на его лице и руках стала сморщиваться, глаза впали, - даже одежда стала ветшать, терять цвет, и на ней появились дыры. К своему удивлению, через несколько минут мы увидели перед собой глубокого старика в рубище.
        - Ну ни фига себе! - Федька от избытка чувств не мог подобрать слов.
        Я и сам был поражен, столкнувшись с действием магии вплотную.
        - Слушай, княже. Старики бают, что нечисть нельзя оставлять на земле - ночью покойник ожить может. Сжечь бы тело надо!
        - Тогда хворост собирай да дерево сухое.
        Федор отправился за хворостом, благо далеко ходить не надо. Вернулся с охапкой, потом со второй. Притащил небольшое сухое деревце, подрезал ствол ножом, сломал ногой. Мы обложили тело хворостом. Федор надергал мху, поднес огонь.
        - Ой, княже, у него же стилет твой, вон - в животе торчит.
        - Черт с ним, со стилетом, поджигай.
        Я опасался, что вытащи я стилет - и покойник оживет. Не зря, надо полагать, опасался - ведь сабля моя ему вреда не причинила, а удар стилетом смертельным оказался. И все потому, видимо, что заклинание в рукояти лежит. Жалко, что перевести текст не успел, но запомнил его накрепко. Ладно, Савва поможет с переводом.
        Понемногу пламя охватило тело. Федор подбрасывал сломанные ветки дерева в слабеющий огонь.
        Мы зашли с подветренной стороны - приторный запах жженого мяса был невыносим.
        - Федор, неси еще дров, хворост прогорит быстро, а одного деревца не хватит.
        В пламени тело Вацлава повело, временами казалось, что он шевелится. «Не дай бог, оживет княжич», - подумал я. Кол бы осиновый ему в грудь вогнать, да осин поблизости нет, верст пять до осиновой рощицы - за Смоляниновом, по дороге к Тучковскому имению Талица.
        Федор, едва притащив сухую корягу, бросил ее в огонь и пошел в лес снова, сделал три ходки. Костер бушевал уже вовсю.
        По-хорошему надо было бы сложить бревна и на них уже положить тело. Но притрагиваться к нему не хотелось обоим: Федор просто боялся животным страхом, я же опасался, не выкинет ли чародей напоследок какой-нибудь фокус - а ну как дух его в тело мое перейдет?
        Мы смотрели на огонь, подкидывали в костер ветки.
        Наконец пламя стало угасать, лишь угли багрово рдели. От тела остался лишь обугленный череп и кости.
        - Все, Федор, поехали, и так много времени потеряли.
        Мы взобрались в седла и тронулись в деревню. Всю дорогу молчали, переживая случившееся.
        С Андреем уговорился быстро, согласился управляющий новые земли посмотреть, а за себя младшего сына Павла оставлял.
        Назавтра решили выехать. Чего конному собираться? Есть и спать можно на постоялых дворах, с собой в переметных сумах - лишь одежда сменная да скудные личные вещи вроде расчески. Самое важное - деньги. Во все времена, имея их, можно было решить почти любую проблему.
        Едва рассвело, управляющий Андрей уже был у меня в Вологде. Я посмотрел на его лошаденку - куда на ней в Москву?
        - Федор, подбери Андрею коня получше, на его лошади мы до Москвы месяц тянуться будем.
        Переседлали лошадь, и мы выехали.
        Через пять дней были уже в самой Москве; не задерживаясь, по коломенскому тракту поехали на юг. И где эти земли-то мои? В указе государевом названия есть, только где их искать? Я знал только направление - под Коломной, на Оке, где воевал прошлым летом со сводным полком. Однако язык до Киева доведет. Нашелся знающий человек на постоялом дворе, показал. Добрались-таки до Чердыни. Мама моя! Убожество полное! Три полуразвалившиеся избенки, в коих живет едва ли десяток человек.
        Я приуныл: здесь работы - непочатый край.
        Бегло осмотрев земли, мы направились в Обоянь. Эта деревня оказалась посолиднее - полтора десятка крепких изб, земля обработана. Тут и старший нашелся - преклонных лет староста Никанор. Я представился, показал указ государев. Никанор, шевеля губами, долго вглядывался в бумагу подслеповатыми глазами.
        - Ну наконец-то хозяин объявился! - с поклоном вернул мне указ староста. - Тяжко мне в года мои воз этот тянуть. Ослобони, князь! Назначь кого помоложе.
        - Так у тебя деревня в порядке, земля обихожена. Стало быть, уважаем ты, слушают тебя люди. Если настаивать будешь, подумаю. Подскажи-ка, мил-человек, как в Вереши да Охлопково проехать?
        - Вот по этой дороге и пяти верст не будет.
        Добрались до Верешей. Деревня большая - дворов двадцать, однако запустение на землях и в домах полное. Контраст с Обоянью разительный! Староста здесь умер уж год как, так и жила деревня в безвластии. Удручающее впечатление.
        Охлопково смотрелось чуть лучше, однако и здесь не чувствовалось хозяйских рук. А места красивейшие: Ока рядом протекает, вид с холма просто изумительный. Лес березовый вокруг - красотища! От холма к реке - луг заливной, травы по пояс стоят. Сразу сердце подсказало: дом свой - имение княжеское - именно здесь ставить буду.
        Дело шло к вечеру, и потому после небольшого обсуждения решили, что Андрей останется на несколько дней здесь, на новых землях. Пусть осмотрит все досконально, составит план - что надо делать и сколько на это уйдет материалов и денег.
        Я же еду в Москву. Надо искать архитектора. Сам я не строитель, здесь нужен знающий человек. Это бревенчатую избу строить просто: нашел плотников, завез строевой лес - и все дела. Уж с деревом-то русские мастеровые обращаться умели. Однако жить в деревянном доме боярину, может, и пристало, но не князю! Поэтому я хоромы двух-, а то и трехэтажные, из кирпича или камня решил поставить, чтобы на века, чтобы это родовое имение было, Василию да его детям досталось. И не просто дом, а дабы и парк с дорожками и прудом были. Потому и хотел вернуться в Москву - там сейчас каменные здания итальянцы, точнее, итальянские архитекторы, строят, даже завод кирпичный поставили. Вот на них и хотел я выйти через Федора Кучецкого.
        В Москву приехали с Федькой-занозой уже вечером и сразу - на постоялый двор. Куда еще податься, когда поздно. Наелись досыта - и спать.
        А уж с утра я к Федору Кучецкому поспешил, чтобы дома его застать, пока на службу он не уехал. Поди его потом найди.
        На мою удачу, князь дома оказался, только встал, завтракать садился. Встретил радушно, сразу с собой за стол усадил.
        - Ты что же - князь уже, а по тебе и не видать, - укоризненно покачал головой Кучецкой.
        - А чего должно быть видно? - удивился я.
        - Так плащ красный, корзно называется, должен быть. Имеет право носить его только лицо княжеского звания, - добродушно корил он меня. - И опять же - свиты не видно. Достоинство свое умаляешь. Как незнакомый тебе человек определить сможет, кто перед ним - ровня или шапку ломать надо?
        - Прости, Федор, как-то запамятовал я.
        - Одно дело - когда с князем говоришь, другое дело - с простолюдином. Это важно. Исправь.
        - Сегодня же к белошвейке схожу.
        - То-то! С чем пожаловал?
        - На новых землях был, на даче.
        - Похвально!
        - Да пока ничего хорошего там не увидел. Земля в запустении, холопы - в нищете.
        - А ты на что? Понимаю, не одного года дело, так управляющего толкового ставь, холопов прикупи.
        - Где же их столько взять? Не только на землю холопы нужны, а и боевые холопы - для дружины.
        - Ты никак жаловаться ко мне приехал?
        - Упаси бог, Федор! Как ты подумал такое! Совета прошу.
        - Плоховато сейчас с людишками, - вздохнул князь. - Мор да глад о прошлом годе были. Мой тебе совет: бери корабль да - в Кафу, на невольничий рынок. Там и купишь себе людишек. Все лучше, чем им в неволе у нехристей томиться. Тебе ведь много людей надо, как я понял. Это лучший выход.
        - Спасибо, Федор. И еще вопрос. В имении дом каменный хочу поставить, вроде как родовое гнездо будет. Слышал, итальянцы на Москве сейчас кремль обустраивают, храмы.
        - И не только в Москве, а и в других городах. Мастера хорошие, спору нет. Каждая постройка красотою да благолепием изумляет, однако же и деньги серьезные за работу просят.
        - Не о деньгах речь, Федор. Сведи меня с мастерами. Ты же наверняка их знаешь.
        - Знаю, не без того. Подумать надо, кто из них сейчас сможет тебе дом в усадьбе твоей возвести. Кто-то - в Нижнем работает, а кто и здесь - на государевом заказе, отвлекать никак нельзя. С ними поговорить надо, сразу я тебе и не скажу. - Федор поднялся: видно, время торопило, на службу надо. - Давай так уговоримся: загляни ко мне через неделю, раньше не обещаю.
        - Согласен. Жди через неделю.
        Я откланялся, пожелав князю и его дому благополучия. Вернулся на постоялый двор.
        - Вот что, Федор, пока неделя времени свободного у меня есть. Поищи судно крепкое, мореходное, дабы нам, пока лето на дворе, в Кафу сходить.
        - В Кафу? - изумился Федька. - Это еще зачем?
        - Холопов на земли новые прикупить - это раз. Опять же с земель ратников считают, что каждый дворянин - боярин ли, князь - выставить в ополчение должен. Стало быть, и боевых холопов искать надобно. Это два. Придется или вольных уговаривать под мою руку отойти, или пленных покупать. Вот и думаю в Крым, в Кафу, сходить - там рынок невольничий самый большой, русских из плена выкуплю и себе холопов новых обрету.
        - Вона как! На землю-то хлебопашцев да мастеровых из плена выкупить можно, а вот насчет боевых холопов - сильно сомневаюсь. Воин сильным и, главное, смелым должен быть, а в плену сильный или не выживает, или ломается. Такой в бою дрогнуть может, побежит. А трусость в бою - как зараза. Один побежит, за ним - весь десяток.
        - Есть правда в твоих словах, Федор, да не вся. Сейчас иди - судно ищи, кто бы из владельцев согласился в Кафу сходить.
        - Пойду на пристань, поспрашиваю. Жди к вечеру.
        Однако же часа через три Федор примчался обратно, радостно потирая руки.
        - Княже, надо тебе самому сходить. Судно я нашел, только…
        - Чего замолчал, говори.
        - Судно в Кафу идет, невольников везет - литвинов.
        - Пойдем, посмотрим. - Неужели удача?
        Федор шел впереди, показывая дорогу. У деревянного причала покачивалась ладья. Федор заорал:
        - Хозяин!
        Откуда-то с кормы вынырнул хозяин. Был он самого разбойничьего вида: низкорослый, кривоногий, заросший бородой по самые глаза. И глаза те были бегающие, белесые, выцветшие какие-то. Одежда полутурецкая - штаны шелковые, красные, заправленные в короткие полусапожки, рубахи нет, а одет в синий жилет, которые так любят носить на Востоке.
        - Кто меня зовет? - Голос у владельца судна с хрипотцой.
        Я толкнул Федора в бок, чтобы помолчал.
        - Я бы поговорить с тобой хотел. Судно мне нужно. Из Кафы невольников привезти.
        - Чего их везти, вот - полный трюм. Хоть одного купи, хоть всех зараз. Однако же цену спрошу, как в Кафе.
        - Побойся Бога, хозяин. Их до Кафы еще довезти надо, кормить в дороге, расходы нести.
        - Ты невольников допрежь погляди, купец, все как на подбор - молодые, здоровые.
        - Хм, показывай.
        Хозяин повернулся к корме и что-то крикнул. Появился молодой амбал с кнутом в руке и связкой ключей на поясе. Отомкнул замок на люке трюма.
        - Эй, выходи все!
        Из трюма на палубу поднимались люди, в большинстве своем - молодые и, к моему сожалению, в основном - женщины и девушки. Мне-то рабочая сила нужна. Конечно, в деревне и женщины надобны - жать, полоть, лен мять, но основная тяжесть сельской работы - все же на мужиках. Им и пахать, и боронить, и мешки таскать. Да многое в деревне на мужских руках - избу подправить, забор сделать, колодец выкопать.
        Невольницы выстроились на палубе. Два десятка молодых и зрелых женщин, все с печальными лицами. Но синяков и следов побоев я не заметил, хотя амбал был с кнутом.
        Я обошел и осмотрел всех.
        - Мастерицы среди вас есть ли?
        Оказалось, что несколько женщин - из тех, что постарше, ведали ремесла - вышивку жемчугом да полотно ткать умели. Девушки никакого рукоделия не знали, однако тоже руки рабочие.
        Я спросил на выбор одну:
        - Чем дома занималась?
        - За скотиной ухаживала, коров доила.
        Уже неплохо. Похоже, надо брать всех.
        Мы начали торговаться с хозяином. Сошлись на трех рублях за каждую, коли всех заберу. И еще подрядил хозяина, чтобы вниз спустился, по Оке до земель моих, невольников завез.
        А чтобы не исчез с людьми и деньгами, на судно Федора посадил, пообещав расплатиться на месте. Скорчил хозяин гримасу, да деваться некуда - прибыль важнее.
        Федька по сходням взошел на судно.
        - Федор, ты только место, где сходить, не проворонь. Деревня Охлопково называется.
        - Да мне все равно, как она называется, я само место запомнил - где луг.
        - Я к завтрашнему вечеру там буду, думаю, вам раньше не успеть.
        С пристани - уже в одиночестве - на торг отправился. Коли людей на землю отправил, значит, теперь надо и о жилье для них побеспокоиться. Деревни я видел свои, поселить там двадцать человек просто некуда, а ведь я собираюсь еще холопов привезти. Не жить же им в голом поле - помрут или разбегутся. Не заметишь за делами, как осень заявится с дождями, а потом - и зима с морозами.
        На торгу нашел артели косопузых - так плотников рязанских называли за их привычку топоры за поясом носить, отчего одна сторона пояса вниз сползала.
        Когда я сказал, что мне много - двадцать, а то и более, изб ставить надо, артельщики опешили поперва, потом спросили вкрадчиво: а как платить будешь?
        - А сколько за избу просите?
        - С твоим материалом - по рублю за избу.
        - Так лес рядом, надо будет деревья рубить, от сучков чистить и возить.
        - Так это сколько людей надо! И подводы еще…
        - Ищите и нанимайте сами. Накидываю на каждые три дома еще по рублю.
        - Годится. Где строить надобно?
        - Недалеко от Коломны владения мои - по Оке. Пусть кто-нибудь со мной на коне поедет да узнает дорогу, и место я покажу. А остальные пока на подводах едут к Коломне. Там и встретимся.
        - Так, барин, коня-то у нас нету.
        - Я дам, решайте быстрее.
        Артельные пошушукались меж собой, затем вперед вышел молодой парень:
        - Я поеду.
        - Ну так пойдем.
        На постоялом дворе я расплатился с хозяином, пообещав вскоре вернуться. Плотника-рязанца усадил на коня Федора. Держался он на коне, как мешок с овсом, едва не падал, но ехать можно было, слава богу, недалеко.
        В обед следующего дня мы были уже на месте.
        - Дорогу запомнил ли?
        - Кажись.
        - Да как же ты товарищей своих сюда приведешь, коли «кажись»?
        - Запомнил, - уже тверже сказал парень.
        - Пойдем, я тебя с управляющим познакомлю. Он главным тут будет, покажет - где лес рубить и избы ставить.
        Я нашел Андрея, познакомил его с плотником. Обсудили, где избы ставить, чем и как вновь прибывших кормить.
        Я отдал Андрею деньги на плотников и подался на луг. А вдали на Оке уже знакомая ладья видна, причалившая через час.
        Ладья ткнулась носом в берег. Матросы сбросили сходни, и невольники начали осторожно спускаться на землю, растерянно озираясь. Волны ударяли в борт ладьи, она покачивалась. Одна из девушек, неловко ступив на трап, начала терять равновесие, вскрикнула от испуга и, если бы не вовремя подскочивший Федька, искупалась бы в воде. Хозяин неодобрительно хмурился: пока деньги за невольников не заплачены - это его товар. А я подумал: «Надо бы причал ближе к селу соорудить».
        Хозяин всех пересчитал сам.
        - Боярин, оба десятка на месте. Деньги где?
        Я отсчитал деньги. Хозяин судна попробовал серебро на зуб, удовлетворенно кивнул и ссыпал деньги в калиту.
        - Федор, веди женщин в деревню, к Андрею.
        Я и сам уже собирался сесть на коня, как хозяин ладьи дернул меня за рукав:
        - Барин, я вижу ты товаром не очень-то доволен?
        - Мне мужчины нужны, работники.
        - Ты в Кафу за ними собирался?
        - Да, а что?
        - Зачем в Кафу идти? Далеко, много времени потеряем.
        - Ты знаешь другое место? Где?
        - То мои дела. Обещаешь по пяти рублей за голову дать?
        - Так я товар не видел. Вдруг убогих да старых привезешь?
        - Скажи, сколь надо?
        - Десятка три-четыре, а то и полсотни возьму.
        - Я не смогу столько привезти за один раз. Больше двадцати - двадцати пяти в трюм не помещается.
        - Ну, так делай две ходки.
        - Не обманешь? Ты кто здесь?
        - Хозяин я на этих землях. А звать меня Георгий Михайлов. Ежели меня не будет, наверху, в деревне, управляющий мой будет - Андрей.
        - Тогда жди меня через десять ден.
        Хозяин взошел по трапу, и ладья тут же отчалила и подняла парус.
        Если на самом деле вопрос с людьми решится, так это просто здорово. Все-таки поездка в Кафу - занятие долгое и хлопотное, месяца два уйдет. Если не обманет ладейщик, много времени сэкономлю.
        Оставив невольниц на Федора - теперь и сами доберутся, я поскакал в деревню.
        Здесь уже вовсю стучали топоры, плотники укладывали обработанные бревна рядом с будущей избой. Приятно пахло смолой.
        Подошел Андрей.
        - Ну, принимай новоселов, - показал я ему рукой на подходящих к околице женщин.
        Впереди, энергично размахивая руками, видно, что-то на ходу им рассказывал, шел Федька.
        Женщины подошли к нам.
        - Слушайте, бабы! - подал голос Андрей. - Пока жить будете по избам местных, свое жилье вам вскоре поставят. Слушать во всем будете меня, я управляющий, звать Андреем. А это - князь, владетель сих земель. Считайте - вам повезло, что к нему попали. С голоду и холоду никто не помрет, а кто мастерством владеет, так и вовсе зажиточно жить будет. Теперь пойдемте со мной, определю вас по двое в каждую избу.
        Андрей повел женщин по единственной короткой улице.
        Ко мне подошел Федор:
        - Княже, дальше куда?
        - В Москву, Федя. Чую я, часто теперь мотаться придется из имения в Москву, пока все обустроим. Хоть экспресс пускай: «Охлопково - Москва».
        - Чего пускать? - не понял Федор.
        - Забудь! - махнул я рукой. - Поехали.
        Хоть и не хотелось опять трястись в седле, а деваться некуда.
        И снова мы в Первопрестольной, на том же постоялом дворе. А завтра - к Федору идти. Да вот только плащ я сшить не успел.
        Пока было время до вечера, пошел на торг - благо недалеко был, на Ивановской площади. Заказал плащ из алой ткани, похожей на бархат. Заплатил за срочность - завтра утром уже обещали отдать готовый.
        Я вначале засомневался, а потом подумал - а чего там шить? Рукавов и карманов нет, оторочить края да застежку на горловине приделать - вот и все дела!
        И уже в более приподнятом настроении я вернулся на постоялый двор. А то и в самом деле перед Федором неудобно - не просто так стряпчий меня за вид мой пожурил.
        Утречком - сразу на торг, за плащом. Прикинул на себя корзно, застежку на шее застегнул.
        - Ну прямо князь вылитый! - всплеснула руками швея.
        - Так я и есть князь! - отрезал я. Отсчитал деньги - и к Федору.
        А он уже во дворе, у возка. Увидел меня - обнял, потом отстранил и оглядел.
        - Ну вот, совсем другое дело! И собой хорош, и одеяние соответствует. Едем!
        Мы уселись в возок. Кучер тронул лошадей.
        - Куда мы едем?
        - На стройку, итальянец знакомый там храм строит, вот с ним и поговорим. Насколько я знаю, он и за отдельные работы берется - такие, как у тебя.
        - И кто он, позволь узнать?
        - Полное имя - Пьетро Антонио Солари. Тьфу ты, еле выговорил. Ну у них и имена!
        Я начал рыться в памяти, но ничего конкретного в голову не приходило.
        Через полчаса тряской езды на возке мы добрались до стройки. Храм был возведен только до половины, но даже беглого взгляда мне хватило, чтобы понять - архитектор талантлив. «Надо уговорить его во что бы то ни стало», - решил я про себя.
        Мы вышли из возка. Федор, похоже, здесь уже бывал, потому как направился уверенной походкой в строящийся храм. Я едва поспевал за ним. Каменщики и другие рабочие бросили работу и склонились в поклоне. Но Федор прошествовал сразу в открытый дверной проем и повернул направо.
        - Здравствуй, друг мой Петр!
        Сам бы я сразу и не приметил этого тщедушного человека среди рабочих.
        Итальянец, отложив дела, подошел к Федору, с достоинством склонил голову, а потом бросил взгляд на меня.
        - Вот, хочу тебя познакомить с моим другом, князем Михайловым. Удел новый князь получил и строиться хочет, да не абы как. Думаю, вам есть о чем поговорить. А у меня, простите великодушно, дела.
        Федор простился и ушел.
        Итальянец по-русски говорил, правда, со смешным акцентом.
        - Что князь хочет?
        - В усадьбе дом хочу - этажа два-три, дорожки в парке, пруд.
        - Дом, я полагаю, каменный?
        - Непременно!
        - Сначала мне надо осмотреть место, где будет стоять дом.
        - Могу предложить лошадь. Умеешь ездить верхом?
        Итальянец немного скривился, но не думаю, что езда на возке по коломенской дороге была бы комфортнее.
        - Хорошо, жду.
        Я направился на постоялый двор, Федька запряг коней - моего и своего.
        - Федор, пока здесь остаешься. Я итальянца в усадьбу повезу, жди меня через три дня.
        Я перехватил радостный взгляд Федьки-занозы, брошенный на подсобку. «Ну, понятно, успел пострел знакомство свести с какой-нибудь девкой из обслуги». - И поехал с Федькиным конем к Пьетро.
        Итальянец в седле держался неважно, и я всю дорогу опасался, как бы он не свалился да не повредил себе чего-нибудь. Но обошлось.
        Пьетро внимательно осмотрел место, выбранное мною под строительство.
        - Холопы нужны с лопатами, ямы копать.
        - Сейчас будут.
        Я с Андреем согнал мужчин с лопатами.
        - Копать здесь, здесь и здесь. - Итальянец прошел по участку, делая отметки на земле. - Надо сделать шурфы вот такого размера, - архитектор развел руки, - и глубиной в человеческий рост.
        Холопы принялись за работу. Итальянец бродил по территории, что-то бормотал себе под нос. Когда ямы были вырыты, сам спустился в них, осмотрел и вылез, довольный работой.
        - Князь, место для строительства удобное, на глубине глины залегают, дом устойчивым будет. В ямах крупные валуны положим, опоры под дом будут.
        Мы вернулись в Москву, остановились на постоялом дворе, где я постарался угостить Пьетро на славу.
        В недостроенном храме архитектор разложил бумагу на досках и набросал от руки эскиз.
        - Вот так будет стоять дом, парадными сенями к реке, перед ним - дорожка для экипажей, дальше - пруд. Сзади здания - флигель, соединенный с домом крытым переходом - для прислуги. Через неделю я нарисую подробно. Чьи материалы?
        - Пьетро, я хотел, чтобы все заботы о рабочих и материалах для возведения дома ты взял на себя, поскольку в строительстве я ничего не понимаю и людей у меня знакомых нет.
        - Это будет стоить дороже - помощники, рабочие, подвоз кирпича, извести и прочих материалов. Надеюсь, окна будут как в европейских княжеских домах - со стеклом?
        - Непременно!
        - Договорились, жду через неделю, покажу эскиз дома.
        Мы простились, и я направился за Федором на постоялый двор.
        Едва поев, вскочили на лошадей и - снова в имение. Стоило только начать - забот оказалось выше головы. Как в горах - тронь камень, и получишь камнепад. Одно дело цеплялось за другое, и конца этому не было видно.
        Нет, в боярах мне жилось проще. Не скажу - спокойнее, но и забот таких не было. А может, я взялся не за свое дело? Может, оно для меня неподъемное? Другие наверняка начинают княжение, имея свиту и надежных людей. А у меня? Василий - молод еще, не потянет. Федька - тот в бою хорош, но дела - не по его разумению. Андрей - дока на полях да в деревне, спору нет. «Эх, помощника бы мне!» - помечтал я. А что - князь ведь я, пора обзаводиться своим окружением. Известно ведь - короля играет его свита. Да только где ее взять?
        Несколько дней я вместе с Андреем решал проблемы. В первую очередь - еда для новых холопок, размещение их. Во вторую очередь - земля. Для обработки ее не хватало лошадей, плугов, борон - да проще сказать, чего было в достатке.
        Следующим днем я собирался в Москву, к итальянцу, но не получилось. Утром прибежал Федька:
        - Княже, там судно пришло - ну, с тем разбойником, холопов привезли.
        - Откуда знаешь?
        - К берегу пристают, сам с холма видел.
        Федька оседлал коней, и мы направились на берег.
        Показалась мачта ладьи. Парус был собран, матросы энергично подгребали к берегу, преодолевая встречный ветер. На корме стоял хозяин. С берега гурьба мужиков, связанных веревкой с лямками через плечо, тянула за канат судно.
        Я спустился к берегу. Матросы бросили якорь, цепь натянулась, и ладья остановилась, покачиваясь на волнах. Я понял, что мужики эти и есть невольники.
        С ладьи скинули трап.
        С борта сошел хозяин. Завидев нас, он стал довольно потирать руки, предвкушая хороший куш.
        - Доброго здоровья, барин. Вот, как и уговаривались - невольников привез.
        Я недоуменно посмотрел на хозяина. Он пожал плечами, мол, как иначе тяжелое судно против течения вести?
        Я прошел вдоль строя. Исхудалые, некоторые с синяками и ссадинами на лицах и руках. И одежонка - драная, ветхая.
        - Хворые есть?
        - Нет, барин.
        Я повернулся к хозяину ладьи:
        - Ты что, месяц их не кормил? Чего они у тебя все такие заморыши?
        - Взял таких, - огрызнулся он.
        Невольники оказались крестьянами, из литвинов. Меня это устраивало.
        - Ладно, всех беру. Однако скидку сделай. Их откармливать еще надо, не то помрут.
        - То не моя забота. Ладно, давай по четыре рубля за голову и забирай.
        Мы взошли на ладью, чтобы рассчитаться. И я сразу обратил внимание на невольника, привязанного к мачте веревками. Одежда на нем висела лохмотьями, через прорехи было видно исполосованное кнутом тело. Видно, дело рук того амбала с кнутом, что был в прошлый раз.
        - За что его так?
        - Убечь хотел, поймали. Да уж не первый раз.
        Я присмотрелся к невольнику. Одежда не такая и ветхая, скорее, от ударов кнута порвалась. И, похоже, одежда военная.
        Я присел перед невольником.
        - Ты кто?
        - Невольник я теперь. Али сам не видишь?
        - А допрежь кем был?
        - Какая разница?
        - Отвечай, собака, когда тебя спрашивают! Не то опять получишь по ребрам! - закричал хозяин.
        Не обращая внимания на слова хозяина, мужик пристально всматривался в меня, потом сказал с ухмылкой:
        - А ведь я тебя знаю, боярин!
        Я всмотрелся в его лицо.
        - Нет, не видел я тебя прежде.
        - Зато я тебя запомнил. Ты у Опочки воевал?
        - Было дело.
        - Твой отряд с моим столкнулся - лоб в лоб, у леса. Не повезло мне тогда, в плен попал.
        - Так ведь то еще о прошлом годе было, по осени.
        - Вот с тех пор в плену и маюсь. Не выкупили меня, - горько усмехнулся он.
        - Под меня пойдешь?
        - А не боишься, что убегу?
        - От себя не убежишь. Хозяин, сколько за него просишь?
        - За два рубля отдам. Или сбежит, подлец, или от побоев сдохнет. Забирай!
        - Развяжите его. Эй, Федор, забери еще одного!
        Я рассчитался с хозяином.
        - Еще невольников привозить?
        - Хватит пока, и так уже селить некуда.
        - И на голой земле не сдохнут, - проворчал он. - Тащите трап! Отчаливаем.
        Я сошел на берег, сел на коня. Вереница новых холопов уже тянулась к холму. Черт! И плотники не торопятся, еще ни одну избу не закончили. Взялись сразу за три, и все три готовы только наполовину.
        Первым делом я к плотникам и направился.
        - Вот что, мастера. Так не пойдет - закончите хоть одну избу. Мне надо, чтобы хотя бы одна изба под крышей стояла. Пусть даже пока без окон и дверей.
        - Как скажешь, хозяин. Завтра к вечеру будет. Бревна на венцы готовы, сегодня сруб закончим, завтра крышу завершим.
        - Вот и славно.
        Пока Андрей ломал голову, куда поселить хотя бы на день-два холопов, я подозвал к себе строптивого невольника. Тот подошел, ухмыльнулся.
        - Извиняй, боярин, шапку ломать не буду - нету шапки.
        - Не выкобенивайся, у ляхов научился? Как звать?
        - Макар.
        - Боевой холоп?
        - Бери выше! Из боярских детей я.
        - Ага, стало быть - землю пахать не станешь?
        - Не хочу. Ратник я. К седлу да сабле привык.
        Я задумался. А если рискнуть?
        - У меня служить хочешь?
        - Неужто саблю и коня доверить не побоишься?
        - На первых порах саблю и в самом деле не дам - тут ты прав. Саблю и коня заслужить надо делом.
        - Кем взять хочешь? - заинтересовался Макар.
        - Как и раньше - в боярские дети. Литве служил, теперь у меня можешь умения ратные применить.
        Недолго подумав, Макар согласился.
        - Семьи у меня нет, а коли боярин меня не выкупил, то и я ему ничего не должен. Согласен.
        - Только вот что, Макар. Земля эта для меня новая, только обустраиваюсь. Для холопов первую избу к завтрему сделают. Вторая пока моим временным пристанищем будет, а уж третья - твоя. А пока приоденься - вот тебе деньги.
        - А если с деньгами сбегу?
        - Что ты все заладил - сбегу, сбегу… Ну и беги, черт с тобой! Только ведь все равно кому-нибудь попадешься. Жизнь-то не кончилась, ее налаживать надо.
        - Спасибо за доверие, боярин.
        - Да не боярин я - князь!
        - О! Это честь для меня - князю служить. Мне бы только вот одежду сменить, чтобы поприличнее была, да где ж такую найти?
        Я задумался. В деревне - не купишь, до Москвы далеко. Коломна! Вот туда ему надо.
        - Федор! Иди сюда! Завтра оседлаешь коней и съездишь с Макаром в Коломну на торг, пусть одежу себе новую справит.
        Федька покачал головой.
        - Ой, княже, а стоит ли? Все одно - сбежит ведь!
        - Он передумал, у меня послужит.
        - Зарекалась собака кусаться! - тихо пробурчал Федька.
        Он недоверчиво хмыкнул и отошел. Похоже, дружбы у них не будет. Или у десятника ревность взыграла? Он ведь часто мне помощником был, и не только в ратных делах. Вырос из холопов, возвысить его пора. На десяток его другого ратника поставить можно - того же Демьяна. Проявил себя парень хорошо, для него это тоже повышение с соответствующим увеличением жалованья. Вернусь в Вологду - займусь этим.
        Рано утром Федька с Макаром сели на коней и отправились на торг, в Коломну. Ожидая их возвращения, я пошел по деревне на участок, где завершали срубы под новые избы. Здесь уже вовсю кипела работа. Плотникам помогали новосельцы - бывшие невольники из Литвы.
        Я остался доволен спорой работой плотников и, пожелав им «Бог в помощь», пошел дальше - к холму, на участок под барский дом и подворье.
        Вид отсюда на приокские просторы открывался изумительный - просто дух захватывало. Лента реки на изгибе искрилась, отражая поднимавшееся над землей солнце. По Оке медленно шел караван ушкуйников, невидимые отсюда гребцы под мерную команду слаженно рассекали веслами наваливавшееся на суденышки встречное течение. Вскоре караван скрылся за поворотом, и только беспокойные чайки сновали над самой гладью реки, извлекая из воды лакомую добычу. Да, пройдет время, и тропинка, что сейчас тянется по косогору к воде, превратится в дорогу. И повезут тогда с будущего причала купцы свои товары в Охлопково и дальше, в мой удел. И обратно - с зерном, мукой, другими продуктами, как налажу производство их в деревнях, в Коломну, Рязань, Москву…
        Что-то я размечтался. «А ведь первый же набег - кочевников или других лихих людей - и разграбят, пожгут мою усадьбу, коль не укреплю ее крепостью», - подумал я. Мне самому предстоит позаботиться о ее защите на случай приступа, из Коломны дружина наместника не сразу подойти сможет. Надо оградить будущий дом и подворье бревенчатым забором - «заплотом», как его называли на Руси. С крепкими, хорошо защищенными воротами и сторожевой башней. «Денег на это уйдет не менее, чем на сам дом», - вздохнул я. Но без укрепления усадьбы спокойно жить не дадут вороги да тати. Как показали дальнейшие события, чтобы убедиться в этом, ждать мне оставалось недолго…
        Издалека, со стороны Коломны, показался одинокий всадник. Он во весь опор гнал коня. Так это ж мой Федька! Но почему один? Меня охватила тревога.
        Десятник, завидев меня, свернул с дороги, ведущей к деревенским избам, и направил коня прямо ко мне.
        У меня похолодело в груди от недобрых предчувствий.
        Федьку было не узнать.
        - Беда! Не взыщи, князь, упустил я супостата! - выпалил он.
        - Да скажи толком, что стряслось? Где Макар?
        От негодования у Федьки клокотало внутри.
        - Приехали мы с негодником энтим на торг. Коней привязали и пошли по рядам. Долго эдак ходили - ну никак одежу выбрать он себе не может. Уж притомился я за ним таскаться, больно привередливым барчук оказался. Все ему не то да не так шито, вишь! Ну и предложил мне подождать его в трапезной, чтоб, значит, я не маялся зазря, пока он обрядится. Долго ждал, а как терпения не стало, искать пошел. Нету нигде! До коновязи дошел - а там один мой соколик стоит. Сбег, значит, с конем чужим! - виновато возмущался Федька. - Не взыщи, барин, - виноват я, не углядел! И коня он умыкнул, с… - снова зарядил Федька, повалившись на колени. - Ну, встретится он мне! - погрозил он кулаком. - Недобрый это человек, княже, я же говорил, душой чувствовал - гнилой! И веры не нашей.
        - Ладно, Федор, успокойся. Чему быть, того кто минует? Авось еще образумится. На тебе вины большой не вижу. Иди, омойся с дороги, отдохни чуток да в дорогу собирайся. В Москву мне надо, к архитектору Пьетро.
        Наутро мы с ним выехали в столицу. На Федьку было жалко смотреть. Всю дорогу десятник удрученно молчал.
        И вот - Москва. В суете большого города Федька оживился. Его простая натура, отвергающая хитро-мудрые вольности надменного Макара, понемногу приходила в обычное состояние, снова распахнулась для таких же простых людей, коих вокруг было не счесть. Вот за что я люблю Федьку - за его жизнерадостную, неунывающую душу. И верность. Такой не предаст. Он и сам ожидал от окружающих того же и доверял, но - до первого обмана.
        Я быстро нашел итальянца в храме, окруженном лесами, на самом верху нового яруса. Скорость возведения Божьего дома меня поразила!
        Встретил меня Пьетро приветливо, подвел к столу, расстелил бумагу.
        - Смотри, дом в два этажа будет, со сводчатым потолком, в центре столп - опора своду, - показывал он карандашом детали на эскизе. - Перед парадными сенями - навес небольшой, поддерживаемый колоннами. Здесь - трапезная, гостиная, налево - кухня. Наверху - две спальни, комнаты для детей, гостевые. А вот здесь повалуши - башни срубные, для защиты от неспокойных людей, крытые, в несколько этажей. Я покажу, где лучше ставить, а сладить твои плотники и сами смогут. Ну как, нравится?
        - В общем, да. Когда строить начнешь?
        - Э-э-э… Я бы хотел получить аванс.
        - Сколько?
        - Думаю, ограничимся пока ста рублями серебром.
        Я отсчитал деньги.
        - С тобой поедет мой помощник, он на месте будет руководить строительством. Я же буду наезжать время от времени, контролировать работы. Антонио, подойди ко мне!
        К нам подошел молодой мужчина, явно итальянец - бритое лицо, камзол и короткие штанишки.
        - Антонио, поедешь с князем, как мы и уговаривались. Начинай!
        Мы вышли из строящегося храма.
        - Вот что, Федор. Антонио поедет на твоей лошади. Возьми деньги, купи на торгу себе лошадь и седло, вернешься в имение на ней.
        - Я на своей привык.
        - Я же не навсегда забираю, вернуться-то на чем-то ты должен.
        Я отсчитал Федьке деньги.
        Антонио взобрался в седло, вызвав улыбку Федьки, и мы выехали из Москвы.
        Дорогу Антонио перенес тяжко. С трудом дошел до избы и рухнул на скамью, охая и потирая отбитые места.
        А тут и Федька по-молодецки влетел в деревню - на новом жеребце, распугивая живность на улице. Вослед ему грозили кулаками почему-то улыбавшиеся при этом загорелые крестьянки.
        По прибытии в Охлопково Антонио развил кипучую деятельность. Он долго ходил по участку, натягивал бечевку, вбивал колышки. Потом потребовал у меня землекопов, чем больше, тем лучше. А у меня и были-то только вновь приобретенные двадцать холопов. И не хватало лопат - пришлось срочно отряжать в Коломну Андрея.
        А ближе к вечеру в деревню вернулся на лошади Макар. И сразу - ко мне. Федька, завидев беглеца, дернул было навстречу, но я удержал горячего десятника.
        Я глянул на Макара и едва его узнал. Короткий шерстяной плащ прикрывал камзол, сшитый по европейской моде, бриджи ниже колен открывали черные гольфы. Туфли - на толстой подошве свиной кожи, на голове - берет. И главное - гладко выбритое лицо. Я-то в последний раз видел его с бородой, одетого в тряпье и с синяками на лице. А сейчас передо мной предстал хоть и не боярин - из боярских детей, но выглядевший, как человек боярского звания.
        Я ошеломленно разглядывал Макара.
        - Я тебя еле узнал! Не иначе - богатым будешь! Где же ты одежду такую нашел? Сомневаюсь, что в Коломне.
        - Вижу, серчаешь, князь. Каюсь, грешен, отстал от десятника твоего. Не было в Коломне одежды нужной. А он разве меня в столицу отпустил бы? Вот, в Москве я побывал - в Немецкой слободе, там и приоделся.
        - А побрился зачем?
        - Католик ведь я, по вере положено.
        Хм, только католиков еще мне здесь не хватало!
        - А я тебя уж в беглецах числить стал. Что удержало?
        - Говорил уже - не выкупил меня боярин литовский. Чего уж верность ему хранить? У меня теперь новый господин - ты, князь!
        - Похвально. Однако то, что в Москву сбежал без ведома моего, только напервой спускаю. Впредь предупреждай! Если новая вина за тобой будет - и эту припомню. Да, кстати, у меня здесь еще один католик появился - Антонио, помощник архитектора.
        - Прекрасно, будет с кем вознести молитву святой Деве Марии да выпить винца.
        - Винцом не увлекайся - не люблю.
        Федька гневно вращал глазами. Он с трудом принимал мою снисходительность к своевольному Макару.
        За неделю холопы вырыли траншею под фундамент дома. А потом пошли подводы с камнем. Прибыли и рабочие от Пьетро.
        Холопы помогали месить раствор, носить глину да замачивать известь. А уж клали камень в фундамент сами рабочие.
        Работами в Охлопкове я доволен, вроде бы все идет как надо, однако надо ехать в Вологду: у меня заканчивались взятые с собой деньги. Уезжал-то я просто поглядеть на земли, а застрял на полтора месяца.
        Глава 2
        Мы выехали втроем - я, Федор и Макар - на лошади, приобретенной Федькой в Москве. Андрея пришлось пока оставить в Охлопкове, потому как кто-то из проверенных людей должен был управлять холопами и помогать в строительстве. Ели только утром и вечером на постоялых дворах. А днем - то рысь, то галоп.
        Когда показалась Вологда, Макар сквозь зубы проговорил:
        - До чего ж Русь велика - я себе уже всю задницу отбил.
        Федька засмеялся:
        - Привыкай, то ли еще будет! И дальше походы бывают.
        Добрались до Вологды порядком измотанные. К дороге-то я уже был привычен, но только забот за прошедшее время было настолько много, что даже выспаться толком не удавалось.
        Мы с аппетитом поели домашних харчей и - спать. Лена и Василий, видя мое состояние, не докучали мне, терпеливо ожидая, когда я буду готов рассказать новости. Они уже рады были и тому, что я цел. «Все дела - завтра», - решил я, даже и в баню не пошел. Сил ждать часа три, пока баня истопится, не было.
        А утром уже - в баньку.
        Мылись все трое. Федор и я соскучились по бане. Сколько в Москве были, не мылись - негде.
        Позавтракали после баньки не спеша, а уж затем - что бывает редко - семейный совет в моем кабинете. Лена и Василий приготовились меня слушать.
        Я вкратце рассказал, как обстоят дела на новых землях. Нам надо было решить - оставаться ли Елене с Васей здесь, пока не возведут барский дом, или переехать в бревенчатую избу в Охлопково. Или же Елене ехать со мной, а княжича оставить в Вологде? Нельзя ведь без присмотра вологодское поместье и дом оставлять.
        Долго мы судили-рядили, прикидывали. Получалось, что лучше Елене и Василию в Вологде пока остаться. Я же в Подмосковье наездами буду. И по-любому выходило - надо искать на новые земли управляющего. Андрей - мужик толковый и опытный, но Смоляниново покидать надолго не хотел бы. Остро чувствовалась нехватка надежных и толковых людей. Просто надежные были - те же ратники мои. Идя с ними в бой, я знал, что за спиной надежная опора. Но! Все они были лишь исполнителями. Мне же был нужен человек в первую очередь - головастый, сообразительный, инициативный.
        Увы! Пробыть в Вологде долго мне не удалось. Лето на исходе - надо успеть холопам избы поставить, и постройка собственного имения тоже требовала моего присутствия.
        Взяв деньги, я выехал в обратный путь, сопровождаемый Федькой и Макаром.
        А по приезде меня ждал неприятный сюрприз. Охлопково встретило тишиной и безлюдьем. В душу закралась тревога. Не случилось ли чего? Может, холопы разбежались?
        С ходу мы подъехали к избе, где квартировал Андрей. Спрыгнув с коня, я вошел в избу. Завидев меня, Андрей попытался подняться в постели, но охнул и схватился за бок.
        - Что случилось, Андрей? Ты заболел?
        - Нет, побили!
        - Кто? Холопы?
        - Не знаю, кто они - пришлые. Холопов наших тоже побили - отлеживаются теперь по избам. Третьего дня явились молодчики - с десяток, а может, и чуть поболее. Ни слова не говоря, они набросились на нас с палками да кулаками. Кое-кто убежать в лес успел, но немногие. - Андрей схватился за скулу и застонал. - Ты знаешь, князь, одно странно: такое впечатление, что нападение это готовилось. Они не просто подраться пришли, как в деревнях бывает.
        - Почему?
        - Они не ватагой единой заявились, а с разных сторон - вроде как окружили нас сначала.
        Хм, а ведь и в самом деле. Деревенские себя так не ведут. Похоже на организованное кем-то избиение. Причем организатор этого безобразия, неизвестный мне пока человек, - явно воин. По крайней мере, так выходит по действиям его ватажки. Моему возмущению не было предела. Строить надо, а люди избиты, работы стоят.
        - А где Антонио?
        - Слава богу, его при нападении не было. В Москву уехал. Обещал первые подводы с кирпичом пригнать да каменщиков привезти.
        Это хорошо, что итальянца не было. Кабы его побили, мог бы больше и не приехать.
        Я вышел из избы, пожелав Андрею скорейшего выздоровления.
        Встревоженные Федор и Макар дожидались меня у избы. Мы отошли в сторонку, и я кратко пересказал им, что произошло.
        - Надо найти подлых людишек и намять им бока, - вспылил Федька.
        - И кто будет им бока мять? Ты, я да Макар? Андрей сказывал - их десяток был, а может, и поболее. Мое упущение - охрану не организовал. Что думаете?
        Ратники замолкли, переваривая услышанное. Первым голос подал Макар:
        - Во-первых, слишком ладно у нападавших получилось - нападение явно готовили. Второе: люди, что напали, не голытьба пьяная, те гурьбой нападают, не заходят со всех сторон. Потому вывод: опыт у них есть. Не иначе - боевой. И отсюда третий вывод: они не сами по себе, должен быть руководитель.
        - Молодец, как мои мысли прочитал. Я так же подумал. Потому действовать надо быстро. Думаю, повторят они набег, это только предупреждение было. Хотели бы они всерьез действовать - могли поубивать, а избы пожечь. Вот что, Федор. Понимаю, что устал, - только с дороги, но придется тебе снова в Вологду ехать. Бери свой десяток, Василию передашь: я сказал. Держи деньги - в пути людей кормить.
        - Прямо сейчас ехать?
        - Сейчас.
        - А вы как тут без меня? Вдруг опять эти заявятся?
        - Ну, думаю, если и заявятся, то не так скоро. Прежде ты своих успеешь привезти. Счастливого пути и удачи!
        Федор пожал плечами, вскочил на коня и скрылся на лесной дороге.
        - Вот что, Макар. Думаю, несколько дней передышки у нас есть. Надо за это время найти тех, кто напал на деревню. Если это были ратники, то за ними должен стоять боярин. Кто-то же их послал - не сами по себе же они бузотерить стали. А потому вот что: ты обойди вон те избы, а я - эти. Поговори с людьми - холопами, крестьянами. Не торопись, прояви терпение. Может, кто-то видел, откуда они пришли. Вероятно, местные в лицо кого-то узнали. Ну, прощупай, высоси с них все, любую мелочь - мне все важно знать.
        - Понял, князь, исполню все в точности.
        Макар направился к избам.
        Я же присел на пенек и задумался. Кто бы это мог быть? Если у меня недруг и завелся из завистников, то только в Москве. И где мои земли, государем дарованные, он знает. Но вот закавыка - высокий московский боярин или князь людей своих по мелочи посылать не будет. А избиение - не лучший метод воздействия для приближенных к престолу. У них и другие способы найдутся, посильнее да поизощреннее, чтобы перед государем опорочить, в опалу ввести. Тогда кто?
        После некоторого размышления проявилась у меня мыслишка - соседей прощупать. Не их ли козни? Может вполне так статься, что на земли эти претендовал кто-то другой, а тут я объявился: здравствуйте, я новый хозяин! Или вздор? Надо все-таки отработать этот вариант, на мой взгляд, наиболее вероятный.
        Я поднялся и пошел по избам. Холопы в большинстве своем ничего не видели, занимались обычной работой и почуяли неладное, только когда незнакомцы уже орудовать стали. А вот местные крестьяне - из тех, кто жил здесь и раньше, кое-что заприметили.
        Хозяин одной избы рассказал, что людишки пришли все вместе и с одной стороны, уж потом только разделились. Лиц знакомых он не увидел, но мелькнуло в разговоре, что по соседству, в десяти верстах отсюда, неспокойный боярин живет. К пьянству-де склонен да рукоприкладству. По слухам, побаиваются его соседи за буйный нрав.
        - Как звать того боярина и где его деревня?
        - Не деревня - село целое, дворов много. Сколько - не скажу, потому как счету не учен. А боярина того звать Никифоровым, и село - Никифоровка.
        Я выспрашивал у людей все: в чем были одеты нападавшие, не видел ли кто у них коней. Вроде всех расспросил. Вернулся к пеньку, а меня уже Макар ждет.
        - Что узнать удалось? - спросил я у него по праву старшего.
        - Людишки те с полночной стороны пришли - все вместе, одним конным отрядом. Их пастух видел. Полагаю, уже перед деревней разделились.
        - И я такого же мнения.
        - Может - навестить село? Врага в лицо знать надо.
        - Еще не факт, что боярин - враг, может, людишки те следы путали. И, во-вторых, кто пойдет? Ты да я? Ратников-то пока нет у меня. Они прибудут, самое скорое, через десять дней. Думаю, надо нам с тобой объехать остальных соседей. Насколько я знаю, кроме надела Никифорова этого к моим землям наделы еще двух хозяев примыкают. Вот их и навестим - познакомимся, поговорим, новости местные узнаем. Но это уже завтра, сегодня - отдыхать.
        Мы пошли к Андрею в избу, построенную специально для управляющего. Там и расположились. Мебели никакой, только перины на полу лежали.
        Ну да - воину не привыкать, в походе хуже приходилось - на голой земле спали. А тут - крыша над головой, перины.
        Утречком я умылся, позавтракал, правда, скудновато: хлеб да молоко.
        И в дорогу сопровождал меня Макар. Он подходил для сопровождающего - одет был неплохо, и единственное, чего ему не хватало, - так это сабли на поясе. Нож в ножнах у него был уже - как без него, даже не покушать. Но сабля стоила недешево, да и давать ее ему я пока опасался. Присмотрюсь, тогда и решать можно, все-таки - бывший враг. А врагов с оружием я иметь за спиной не хотел.
        Через час скачки по пыльной грунтовке мы добрались до Окунева. Крестьяне указали на солидный бревенчатый дом - там боярыня проживает.
        На стук в ворота вышел слуга. Я попросил встречи с боярыней. Слуга убежал в дом и вскоре вернулся.
        - Боярыня интересуется: кто ее спрашивает?
        - Князь Михайлов, сосед.
        Слуга вновь исчез.
        В доме засуетились, были слышны выкрики и топот слуг.
        Минуты шли за минутами. Макару ждать явно надоело.
        - У нас в Литве князь в любой двор въехать мог, а тебя ждать заставляют!
        - Не торопись, негоже знакомство начинать со скандала. И еще учти - она женщина. Небось прихорашивается да одежду покрасивее подбирает.
        Наконец выбежал слуга и распахнул ворота.
        - Извольте, милостивые судари!
        Мы спрыгнули с коней, отдали слуге поводья лошадей, а сами медленно пошли к крыльцу.
        Когда до него оставалось шагов десять, распахнулась дверь, выскочили две шустрые девки в сарафанах и разостлали перед нами дорожку. Это у боярыни заскок такой или слуга ошибся, сказал ей, что сам государь приехал? Я-то и в самом деле был в красном княжеском плаще.
        Но тут дверь открылась и выплыла - по-другому и не скажешь - боярыня: дородная, средних лет женщина, с пшеничными волосами под кокошником, в красном сарафане и таких же красных полусапожках. Она спустилась по ступеням и с поклоном поднесла мне корец сбитня.
        Меня все время подмывало обернуться - кому такие почести? Не привык я еще, что мне бояре поклон отдают. Сам недавно еще боярином был, но и общался тогда с ровней без глубоких поклонов. А тут женщина - и поклон мне в пояс.
        С легким поклоном я принял корец, опрокинул его, крякнул и обтер усы:
        - Хорош сбитень!
        Боярыня сделала рукой знак, одна из девок подскочила с кувшином и наполнила корец вновь. Теперь уже его вручили Макару. То ли в Литве его такие же традиции, то ли он с меня пример взял, только Макар в точности повторил мои действия.
        Дворовая девка забрала корец, а боярыня отступила в сторону и плавно повела рукой:
        - Проходите в избу, гости дорогие.
        Мы степенно поднялись по ступеням, скинули шапки, и, повернувшись к образам, я перекрестился, краем глаза наблюдая за Макаром.
        Он помедлил, но потом перекрестился тоже, правда, на свой манер.
        Боярыня пригласила нас присесть. Мы уселись на лавку.
        Первым начал я:
        - Познакомиться я приехал, соседушка. Земли у нас краями сходятся. Боярин, князь Георгий Игнатьевич Михайлов, сейчас в Охлопкове нахожусь, недалеко от него имение начал ставить. А это - Макар, из боярских детей.
        Боярыня склонилась слегка:
        - Рада соседям добрым. Меня тятенька Василисой назвал, а фамилия моя - Куракина.
        - И я рад такой соседке - доброй да красивой, - подольстил я ей.
        Щеки Василисы слегка зарумянились.
        - Не изволишь ли ты, князь, со спутником своим откушать у меня?
        - Изволю.
        Боярыня хлопнула в ладоши, и в горницу тут же примчалась служанка. Василиса отдала распоряжения, только почудилось мне, что это - напоказ, потому как вскоре уже нас пригласили в трапезную.
        Не сказать, что стол был богат - так ведь и гостей не ждали. Тем не менее курица вареная с лапшой была, огурчики свежие, пряженцы с рыбой и луком, квас. Хозяйка, самолично выказывая нам честь, разлила по чаркам наливочку.
        - Со знакомством! - предложила она тост.
        Все выпили и принялись за еду. Мы с Макаром быстро оставили от курицы лишь косточки.
        Боярыня налила еще наливочки. Теперь ответный тост был за мной:
        - За славную соседку, с кем имел честь познакомиться, и надеюсь на продолжение общения и впредь. За боярыню Василису Куракину!
        Боярыня прямо зарделась от удовольствия. Мы выпили, закусили.
        - Давно ли надел получил, князь?
        - Два месяца тому назад - государь дачей оделил. Да все руки не доходили за надел взяться. У меня еще поместье есть, но неблизко - в Вологде. А вот в Охлопкове постройку усадьбы начал. Как закончу, прошу в гости - на новоселье. Заодно и с женой познакомлю.
        - С удовольствием принимаю приглашение. А то живу, как в глухом углу. У нас с тобой, Георгий Игнатьевич, еще сосед общий есть, Никифоров. Нехорошо так говорить, но человек уж больно ледащий.
        - Почему же так? - насторожился я.
        - А ты еще с ним незнаком, князь?
        - С тебя, Василиса, решил знакомство начать.
        - А, тогда понятно. Зело он вино пьет, непотребные слова употребляет. Людей себе в дружину набрал - из тех, кого за грехи из войска выгнали, себе под стать. Все соседи от него стонут: кому хлеба конями потоптал, у кого девку скрал да снасильничал. А до Москвы далеко, к государю с челобитной не наездишься. О прошлом годе боярин Аксаков, сосед его с закатной стороны, челобитную писал. Да государь в это время с Литвою воевал, видно, некогда ему было. Так ничем все это и кончилось, а осенью у Аксакова сено в стогах сгорело.
        Мы с Макаром переглянулись. Похоже, наш неизвестный злодей обретал черты.
        Мы посидели еще немного, выпили по третьей чарке. Теперь тост говорил Макар. Я подивился его красноречию, не подозревал, что у него такие таланты. Видимо, научился у польской шляхты. Ну, поляки - те сроду славились как галантные кавалеры. Чванливы, горды чрезмерно, задиристы, но умению обольщать у них можно было поучиться.
        Мы тепло распрощались с боярыней, прислуга подвела коней. Как князь, я мог выехать со двора верхом, но, отдавая дань вежливости гостеприимной хозяйке, сел верхом только за воротами усадьбы.
        Мы отъехали немного, и Макар пристроился рядом, стремя в стремя.
        - Князь, сдается мне, что от этой соседки - боярыни Куракиной - угрозы не исходит. Мягка, женственна. Надо прощупать боярина Никифорова.
        - Тоже так мыслю. Но подожду, пока мои ратники подъедут. Лишь бы плотники не подвели, избы скорее поставили. Для холопов места не хватает, а еще ведь бойцы мои прибудут.
        В раздумьях мы добрались до Охлопкова.
        Пару дней прошли спокойно. Но мне нужно было жилье для людей, и потому, пока не прибыл обоз с итальянцем, я всех здоровых холопов, избежавших при недавнем избиении травм, бросил на помощь плотникам: бревна подтащить, ошкурить - да мало ли на стройке работ?
        А на третий день холопы привели ко мне связанного и упиравшегося мужика.
        - Вот, барин, в лесу захватили, за деревней нашей следил.
        - Ты кто таков?
        - А тебе не все ли равно?
        - Эй, - вспылил Макар, - ты с князем говоришь, попридержи язык.
        - Тоже мне - князь! Дружины нет, бояр приближенных тоже что-то не вижу.
        - Ты чего в лесу делал?
        - По нужде зашел, - продолжал дерзить мужик.
        - За дерзость твою плетей получишь!
        - Эва! Не впервой! - огрызнулся мужик.
        - Десять плетей ему, да в подвал. Пусть посидит, пока не поумнеет.
        Мужика привязали к березе, один из холопов сбегал за плетью и отстегал его. Затем мужика поволокли в холодный подвал.
        - Не нравится мне он, неспроста в лесу сидел. Явно за нами наблюдал. И ведет себя дерзко, видно - заступника за собой имеет, - хмурился Макар.
        - Верно мыслишь. Пусть лазутчик в подвале покамест посидит, думаю, заступник завтра выручать явится.
        Но назавтра заступник не явился, так как уже этой ночью мужик из подвала бесследно исчез. Охраны у подвала не было, и утром мы обнаружили открытую настежь дверь.
        Я особо не переживал, преступлений за ним не было, а охранять его было просто некому - ратники еще не прибыли. А следующей ночью мы проснулись от криков.
        Накинув на исподнее кафтан, я выскочил на улицу. Горела недостроенная изба. Тьфу ты! И тушить нечем - река далеко, а из колодца не начерпаешься.
        Холопы присматривали, чтобы искры от пожара не залетели на соседние избы, держа наготове несколько ведер с водой. Обошлось. Но я увязал вчерашнее задержание мужика с поджогом. А в том, что это был поджог, я не сомневался. Изба не достроена, и печи в ней еще не было. С чего загореться? Не от окурка же - табак до Руси еще не дошел. Избиение холопов, поджог - это уже не случайность.
        Тем не менее утром мы с Макаром выехали в Коломну - жизнь заставила. Надо оружие Макару приобрести да амбалов для охраны поместья на время нанять, пока Федор с ратниками из Вологды не вернутся.
        Макару дорога была уже знакома - недавно они с Федькой-занозой на торг ездили, с которого строптивый боярский сын в Москву за обновами самовольно подался, заставив всех изрядно поволноваться. Надеюсь, то была последняя авантюра, больше он самоволку себе не позволит после моего строгого внушения.
        Погода стояла отменная. Солнце уверенно взбиралось по небосводу, согревая остывшую за ночь землю. Широкая тропа шла по высокому берегу Оки. От реки, змеившейся внизу справа, тянуло прохладой. Со склона далеко просматривались окские просторы.
        Тропа ушла влево, и мы скакали теперь по сосновому бору, потеряв из виду реку. Смолистый аромат наполнял грудь свежестью. Тишину прерывала дробь невидимого трудяги-дятла.
        Вот лес начал редеть, и мы выехали на открытое пространство. Впереди на холме показались купола церквей, возвышавшихся за высоким деревянным частоколом, окружавшим крепости. Перед стеной пестрели многочисленные постройки посада. «Коломна! - крикнул Макар. - Нам налево», - показал он рукой в сторону небольшой реки.
        «Да, удобное место для крепости», - отметил я. Здесь с Окой сливались Москва-река и Коломенка, а сама Ока «ломалась» - делала крутой поворот, неся дальше свои воды в сторону Рязани. С холма далеко просматривалось заречье. Естественная водная преграда с трех сторон надежно защищала крепость от нападения степных разбойников. Недаром Дмитрий Донской выбрал Коломну для сбора дружины накануне Куликовской битвы. Здесь войско Ивана III поджидало рать хана Ахмата. Через Коломну проходила и торговая дорога с берегов Оки на Волгу.
        Миновав посад, мы проехали к реке Коломенке. Здесь на берегу все пространство было запружено подводами - шла бойкая торговля. Рядом лепились деревянные халупы и сараи с бараками. Это и был известный торг - «менок», как его называли местные. Отсюда, сказывают, и город Коломной назвали - «около мена» то есть.
        Мы пошли с Макаром сразу в оружейный ряд, присматриваясь к товарам.
        Я пусть и нехотя, но все же купил Макару саблю и пистолет, а также нанял на торгу четырех амбалов - из тех, у кого вечно чесались кулаки. Пусть с неделю поохраняют деревню.
        - Можете весь день спать, ковырять в носу, купаться в реке - все, что хотите, но ночью - не спать, сидите тихонечко у недостроенных изб. Появится кто чужой - бейте!
        - А ежели убьем кого невзначай?
        - Так случайно же! Подберите себе в лесу дубины - сподручнее будет.
        Амбалы, в общем-то, и не удивились моему поручению. Наверное, им не впервой получать такую работу.
        Эту ночь я провел спокойно, а следующей был разбужен криками и шумом драки. Мы оба - я и Макар - накинули кафтаны, натянули сапоги и, перепоясавшись поясами с оружием, выбежали на улицу.
        У недостроенных изб шла драка. Слышались звуки ударов, крики, мат. Потом внезапно ударил выстрел.
        Я выхватил пистолет и выстрелил на вспышку. Раздался вопль, затем звук падения тела и топот убегающих.
        Мы подбежали ближе. В потемках различили - на земле, недалеко друг от друга, лежали два тела. Рядом понуро стояли трое нанятых мною амбалов.
        - Жалко, Семку убили.
        - Что произошло?
        - Мы около изб сидели, как ты и сказал. Слышим, разговор тихий, потом кремнем ударили, искры посыпались. Ну, ясно, снова поджигать явились. Мы на них - в кулаки. Их четверо всего-то и было. Мы бы их помяли, да кто знал, что у одного из них пистоль есть. Он и выстрелил. А потом, сразу почти - еще выстрел. Этот, из нападавших, тоже упал.
        - Это я стрелял.
        - А мы уж убегать думали. Когда ты нас нанимал, об оружии разговора ведь не было.
        Мы с Макаром подошли к лежащим. Амбалу пуля попала прямо в сердце - на рубахе расплывалось темное пятно. В четырех шагах от него лежало тело второго убитого. Я подошел, наклонился. Надо же, стрелял в темноте, не целясь, а попал прямо в голову. Днем по движущейся цели промахнуться мог, а ночью попал! Подспудно я ожидал увидеть мужика, сбежавшего из подвала, но лицо нападавшего было мне незнакомо.
        Макар поднял пистолет убитого.
        - Куда его?
        - Пистолет оставь себе, заряди, пригодится еще.
        - Мне тоже так кажется.
        Утром амбалы попросили у меня подводу и увезли убитого в Коломну.
        Ко мне, держась рукой за бок, подошел Андрей:
        - А этого куда?
        - Чего с татем и поджигателем церемониться? Он сторожа убил, избы поджечь хотел. Пусть холопы тело его в реку бросят.
        - Нехорошо как-то, похоронить бы.
        - А избы жечь и людей убивать - хорошо? Ты бы еще в могилку его, да чтобы священник отпел. Не хочешь в воду - брось в лесу, зверью на поживу.
        Андрей ушел. А в полдень примчался незнакомый мужик.
        - Где князя найти?
        - Я князь и есть.
        - Ездовой я. Обозом с Москвы едем, камень на стройку везем.
        - Ну так везите, ждем.
        - Так не дают привезть! Верстах в двух отсель на дороге люди стоят, нас не пускают. Говорят - возвертайтесь. Меня Антонио послал: беги ко князю, пусть выручает.
        Час от часу не легче! Мы с Макаром проверили пистолеты и вскочили на коней.
        Через пятнадцать минут увидели обоз на дороге, а перед ним - с десяток дюжих молодцев недоброго вида. Разговор шел уже на повышенных тонах, молодцы готовы были драться, хватали ездовых за грудки. Итальянец благоразумно держался поодаль.
        Мы подскакали.
        - Эй, вы кто такие, по какому праву препятствие обозу чините?
        - Сам-то кто? - сквозь зубы процедил рыжий детина.
        - Князь я, из Охлопкова. Шапку долой, когда с князем говоришь!
        Рыжий медлил. Макар вытащил пистолет и взвел курок. Рыжий нехотя стянул шапку.
        - Повторяю, чьи людишки, почему бесчинствуете?
        - Боярина Никифорова, боевые холопы. А обоз не пускаем по его распоряжению - посевы нам потоптали.
        - Осень на носу - какие посевы? Где они, покажи?!
        Глаза рыжего воровато забегали.
        - Пропускай обоз, не то силу применю!
        - Не стращай, у нас сил поболе твоего будет! - фыркнул рыжий. Судя по его независимому поведению, он у них за десятника или за старшего.
        Я подъехал к рыжему вплотную и хлестнул его плетью по лицу - сильно, с оттяжкой. Где это видано, чтобы холоп, пусть и боевой, столь дерзко с князем смел разговаривать? В Москве за такое можно и на дыбу угодить.
        Рыжий вскрикнул и схватился за лицо. Из-под пальцев потекла кровь. Его молодцы уже готовы были кинуться на меня, но Макар сбоку красноречиво водил стволом пистолета.
        - Кто еще плети отведать хочет?
        Молодцы нехотя расступились.
        Вдали послышался топот копыт, показались всадники. Лица всех обернулись в сторону приближающихся. Ха! Да это мой Федор со своим десятком. Я обрадовался: быстро десятник обернулся, раньше завтрашнего дня его и не ждал.
        Ратники подъехали - потные, грязные, на взмыленных лошадях.
        Федор, весь седой от пыли, соскочил с утомленного коня, снял шапку и поклонился мне в пояс:
        - Здоровья тебе, князь! Прибыли мы, как ты и наказывал.
        Федька окинул собравшихся и мгновенно понял, что назревает конфликт.
        - Этих рубить?! - показал он на молодцов. Лица налетчиков сразу приобрели бледный вид - были-то они без оружия. Одно дело - обозников идти бить, другое - противостоять вооруженным конникам. Удальцы разудалые стушевались, бочком-бочком - да с обочины в поле, от обоза подальше.
        - Обошлось, Федор. Наконец-то вы прибыли. Сопровождай обоз до деревни. Коли препятствовать кто будет - руби.
        - Все исполню, князь!
        Федор распределил ратников вдоль довольно длинного обоза, и он продолжил свой путь. Мы же с Макаром поскакали в деревню - торопили дела.
        По прибытии обоза работа нашлась всем - холопы разгружали кирпич и пиленый камень, ратники чистили и поили коней.
        - Федор, занимай с дружинниками вот эту избу. Стены есть, крыша есть. Пока нет окон и двери, но это временно.
        - То не страшно, в походах хуже бывало. Лишь бы дождь не мочил.
        Пришлось мне идти к итальянцу с просьбой.
        - Антонио, у меня избы некоторые уже готовы, да вот печей в них нет. Не одолжишь каменщиков?
        - Я не против, пока у меня каменные работы подождут. Дам одного мастера, он все умеет класть - печи, камины. Но с оплатой ты с ним сам договаривайся, в цену дома это не входит.
        Антонио подозвал каменщика:
        - Вот, князь печи в избах сделать хочет, помоги.
        И только каменщик рот открыл, как Антонио добавил:
        - За отдельную плату.
        - Веди, князь, показывай.
        - Чего показывать - вон избы новые стоят. Во всех печи делать и надо.
        - Какие?
        - А какие бывают?
        - Голландские, русские.
        - Чтобы готовить и греться.
        - Тогда русские. Рубль за две печи.
        - Договорились. Когда сделаешь все, позовешь. Фу, хоть одна забота отпала.
        Я нашел Федьку.
        - Федор, на ночь выставляй караул. Тут у нас давеча одну избу сожгли, другие пытались запалить. Хоть поджигателя я и убил, бди!
        - Ничего себе тут события!
        - Потому накажи всем - в карауле не спать! И еще - с кормежкой пока туго. В Коломну за провизией каждый день не наездишься. Завтра я Андрея в город отправлю - круп, муки да масла купить. А ты выдели охотников - Демьяна да еще кого-нибудь, пусть в лесах поохотятся - ратников да холопов, а теперь вот и мастеровых людей мясом надо кормить, чтобы сила была.
        - Все исполню, княже!
        Федор ушел к своему десятку. Я же отыскал Андрея:
        - Ну, как здоровье? Оклемался?
        - Отошел. Побаливают еще бока, но ходить уже могу.
        - Бери завтра подводу и ездового покрепче. Купи муки мешка три, крупы - гречки, пшенки, масла льняного. Людей прибавилось, кормить чем-то надо. Мясо ратники в лесах добудут - чего-нибудь да подстрелят, кабанчика или косулю.
        Андрей кивнул:
        - Князь, у меня вопрос.
        - Давай.
        - Когда мне домой? Засиделся я здесь что-то. Уговора навсегда меж нами не было.
        - Да я бы и не против, только кого на хозяйство оставить? Ты же видишь - у меня забот со стройкой полно. Может, у тебя есть кто на примете? Или еще лучше - забирай всю семью и перебирайся сюда. На вологодскую вотчину можно сына твоего Павла поставить, неплохо себя парень проявил, опыта уже набрался.
        - Не думал я еще об этом, князь.
        - Тут вскоре интересно будет - имение вырастет, людей наберем, Москва опять же рядом.
        - А на кой мне Москва? Сроду в ней не был и без нужды не собираюсь. Тоже мне - пуп земли. Мне Великий Новгород куда как ближе и приятней.
        - Жалованье вдвое дам от прежнего.
        - Не торопи, княже. Вот домой съезжу, с женой поговорю - дело-то непростое.
        - Не отказывайся впопыхах, подумай. Просто мы с тобой сработались как-то. Ты мужик серьезный, рассудительный, хваткий. Часто видишь выгоду там, где я бы мимо прошел.
        Мы решили отложить пока вопрос до возвращения Андрея из Вологодчины.
        Ночью я лежал и все раздумывал: боярин соседский, Никифоров, мне козни строит, и главное - без видимых причин. Я его в лицо не видел никогда, распрей меж нами не было. Тогда почему он зло мне чинит? Холопов моих избил, избу сжег и злоумышлял другие спалить, обоз пытался обратно завернуть. Может, прекратить занимать оборонительную позицию? Самому ударить? Боярин, князь, чиновник служивый - чем они сильны? Властью, деньгами, людьми. Выбей из-под Никифорова одну, а лучше - две опоры, и пошатнется его власть, не до козней соседям станет - самому бы уцелеть. Только нельзя кидаться очертя голову, разведка требуется.
        Кого-либо из своих людей - из тех же ратников - послать за деревушкой его присмотреть нельзя, скорее всего провалится, потому как незнакомые лица сразу вызовут подозрения. Самому обстановку разузнать? А что - наведаюсь-ка я завтра, зачем откладывать? Порошок чудесный есть, обращусь в невидимку да и осмотрю логово врага. Именно врага - друг так не поступает. С тем я и уснул.
        Утром, после завтрака, я сообщил Макару, что меня некоторое время не будет, и наказал ему оставаться за старшего.
        - Князь, ты куда один собрался? Возьми хоть кого из ратников, коли меня брать с собой не хочешь - опасно ведь.
        - Дело деликатное, мне самому надо.
        Макар хитро улыбнулся:
        - Понимаю, боярыня Куракина понравилась.
        - Изыди, я по делу.
        Я проверил мешочек с порошком, кремень и кресало. Саблю и пистолет брать не стал - шум лишний мне ни к чему, ножа на поясе достаточно. Попрыгал на месте - не стучит ли чего, не звякает? Снял кошель с деньгами. Вот теперь я готов.
        Вышел из избы и сразу в лес.
        Я шел по опушке; пройдя версту, пошел уже между деревьев.
        Никифоровка открылась неожиданно, я чуть не вышел на открытое место. Меня выручили куры, которые бродили стайками за околицей села.
        Так, посмотрим, что это за Никифоровка.
        Посреди села виден купол церквушки. Ага, рядом дом двухэтажный, не иначе - самого боярина. Да и где ему еще стоять, как не в центре. Вот туда-то мне и надо. Но сначала я должен стать невидимым. Для этого не обойтись без пламени - оно поглотит чудодейственный порошок.
        Я огляделся. На лесной поляне, под ногами, достаточно всего, чтобы костерок разжечь.
        Собрав веточек и кусочки мха, я высек кремнем искру и запалил маленький костерок. Из кожаного мешочка набрал щепотку порошка, сыпанул в огонь - не как обычно - несколько крупинок, а поболее, чтобы получить продолжительный эффект.
        Глянул в полированную поверхность ножа - мое отражение на глазах таяло. Выждав для верности еще несколько минут, я вышел из леса и направился к селу.
        Странное состояние, однако! Идешь по улице, вокруг люди снуют, здороваются друг с другом, а тебя никто не замечает. Пару раз даже пришлось уворачиваться от встречных.
        Вот и боярский дом. Используя свои необычные способности, я прошел сквозь бревенчатый забор. Цепной пес насторожился, почувствовав чужой запах, гавкнул пару раз и замолчал, озадаченно оглядывая двор.
        Ну, во дворе мне делать нечего, тут лишь прислуга снует.
        Поднявшись по ступенькам крыльца, я прошел сквозь дверь. Встал в сенях, прислушался. Справа, из-за закрытой двери, доносились голоса.
        Пройдя сквозь стену, я оказался в комнате.
        За столом сидел мужик с окладистой бородой в два ручья и красной рожей, на лавке сбоку - рыжий холоп. О! Старый знакомый, я сразу узнал в нем того наглеца, что пытался повернуть обоз Антонио. Вид у него был не позавидуешь: лицо рассекал багровый рубец - след от моей плети.
        - …груз тяжелый, аж телеги просели! Хлопцы окружили, да один ихний вырвался, ускакал, - оправдывался рыжий.
        «Ага, про моих говорят! - догадался я. - Жаль, припоздал - начало разговора не застал».
        - Да-а, Зосима, оплошал ты с обозом-то! - гневился боярин.
        - Дык князь охлопковский появился, а потом ратники его оружны да конны. Куды нам против их силы. А оружие брать ты сам не велел.
        - И правильно сделал! Ты бы сдуру за саблю схватился, а это покушение на князя. Вас, дурней, порубили бы, а меня - в подвал к кату. Почему-де людишки твои оружны да на князя напали? А? Зло умышляешь? Хорошо, если только руки вывернут да имение отберут.
        - А может, ну его к лешему, этого князя? Он дружину малую привел, да с пищалями все, и сторожей вот нанял после поджога. К деревне ныне ни днем, ни ночью не подойдешь.
        - Не твоего ума дело, Зосима! Я здесь хозяин, мне и решать.
        - Так-то оно так, боярин, только чует мое сердце - не оберемся неприятностей с князем этим. Видел я ратников его, похоже, не для красоты таких держит. У меня глаз набит, повидал опытных воинов. Только прикажи таким князь - вмиг бы юшку нашим пустили, и рука бы у них не дрогнула.
        - Ты еще поговори, Зосима!
        - Так ведь одного холопа уже в ночной стычке потеряли!
        - Тьфу на него, никудышный был человечишка, оттого и сгинул.
        - Другие вот теперь тоже боятся.
        - Бунт? - взревел вдруг боярин. - Всех засеку!
        - Что ты, боярин? Какой бунт? Боятся просто.
        - Ты вот что, Зосима, - начал успокаиваться боярин. - Возьми ночью пару людишек, но в Охлопково не ходи покуда. А вот сено в копнах на полях стоит, так ты его пожги. Скотину-то кормить им нечем будет.
        - За что же ты зуб на соседа имеешь, боярин? Ты же его в глаза не видел.
        - Молчи, смерд! Не твоего ума дело это. На земли эти я виды имел! Без малого в Первопрестольной решить не успел. Приезжаю, а мне и говорят: государь землицу ту какому-то вологодскому выскочке отписал. Нет, ну ты скажи, это справедливо? - снова начал распаляться боярин.
        Я старался не выдать своего присутствия - едва дышал, но то ли шевельнулся неосторожно, то ли еще что, только рыжий повернул в мою сторону голову. И тут от него так пахнуло чесноком и еще чем-то резким, что я с трудом сдержался, чтобы не чихнуть. Надо уходить - спалюсь. А допрежь по дому его пройдусь.
        Я вышел из комнаты так же, как и зашел, легко, прошел по первому этажу. Пока ничего интересного - трапезная, людская, кухня. Слуги занимались своими обычными делами, не подозревая о моем присутствии. Только жирный кот, крутившийся на кухне под ногами кухарки, почувствовал мое вторжение на его территорию, сузил зрачки, распушил хвост и зашипел, но я благоразумно ретировался.
        Поднялся на второй этаж. Спальня, детская, еще спальня, светлица. О! Похоже, нечто вроде кабинета. Стол, стул, шкаф, окованный сундук в углу. Поглядим-ка, что в сундуке.
        Я отжал ножом крышку сундука, щелкнул запор. Откинув крышку, увидел свернутые в трубочку документы. Так, посмотрим. Указ государев о даровании земли. Сунул себе за отворот кафтана. А здесь что? Расписки - одна, вторая - должники написали. Сунул их к дарственной. Дома разберусь. Рядом с документами - мешочек кожаный. На ощупь - монеты. Отправил и его за пазуху. Сила боярина и в деньгах тоже. Вот и лишу его толики денег, тем более что он мне немалый ущерб нанес. Мне нисколько не было неудобно, стыдно или неловко. Не зная меня, не имея от меня обид, он чинил мне одни неприятности. Ну так теперь получи их в умноженном количестве!
        Я прикрыл крышку сундука. Пора уходить, не приведи Господь - действие порошка закончится, а я еще здесь, в самом логове неприятеля!
        Спустившись вниз, я беспрепятственно вышел во двор, а затем прошел сквозь бревенчатый забор и оказался на улице. Фу! Обошлось. Не зря сходил, узнал ближайшие планы боярина и хотя бы частично возместил ущерб.
        Дошел до леса и направился в Охлопково. И подходил уже, как вдруг остановился. Меня охватило сомнение: я сейчас видим или нет? Вот будет неприятность, когда в деревню к себе заявлюсь да распоряжения отдавать стану: меня не видно, а голос есть. Дияволом сочтут, паника в деревне начнется.
        Я нашел ручеек, наклонился. Отражение есть, только блеклое какое-то. Придется немного подождать.
        Я улегся в траву и начал читать расписки. Интересно! Купец Шмаков дает боярину Никифорову в долг на один год сто рублей серебром. Надо сохранить. Боярыня Куракина взяла в долг у боярина Никифорова двадцать рублей серебром. Тоже сохраню. Как знать, может, пригодятся.
        Я чуть не уснул, даже придремывать стал, когда рядом послышались голоса. Я поднял голову - мимо шли с покоса мои крестьяне с косами и вилами на плечах. Видимо, меня заметили: холопы остановились, опустили инструменты на землю и, стянув шапки, поклонились мне в пояс.
        - Здравствуй, князь!
        - И вам доброго дня. Откуда идете?
        - На Семеновом поле были, рожь жали, снопы ставили.
        - Молодцы, идите себе.
        Холопы пошли дальше, однако пару раз все-таки обернулись. Конечно, непонятно им - чего князь разлегся на траве да один? Стало быть, меня уже видно, и можно смело возвращаться в деревню.
        В избе своей я оставил бумаги и мешочек с монетами, позвал Федьку.
        - Вот что, Федор. На каждое поле, где покошено, по два-три человека с пищалями отправь. Пусть сидят скрытно, не разговаривают. Люди Никифоровы стога ночью пожечь хотят.
        - Ты гляди, что замышляют!
        - Как услышат посторонних - пусть стреляют. А уж утром разберемся. Крестьяне ночью спят, по полям бродить не будут. Только ратников предупреди, чтобы не ходили где не надо, а то еще свои же и подстрелят.
        - А как же избы? На все у меня людей не хватит.
        - Сегодня в деревне не оставляй никого, весь десяток - на полях должен быть. И зови Макара!
        - Как скажешь, князь! - подивился Федька, однако спорить не стал и пошел за Макаром.
        Подошедшему Макару я дал распоряжение сегодня не спать, охранять избы на всякий случай. Настала очередь Макара удивляться:
        - Так ратники же теперь здесь есть?
        - У них сегодня ночью другое дело будет.
        Макар пожал плечами, однако перечить не стал.
        Сам я улегся спать на перину в одежде, только сапоги снял да пояс с оружием. И уже проваливался в сон, когда в ночной тишине отдаленно громыхнули два выстрела, потом еще.
        Вот черт, выспаться не дадут!
        Я обулся, опоясался ремнем с саблей, заткнул за пояс пистолет. Вышел на улицу. Тихо в деревне, только псы заходятся в остервенелом лае. Издалека топот копыт - ближе, ближе. Вот и сами всадники.
        Первым с коня соскочил Федор.
        - Княже, злодеи сено пожечь хотели, да мы помешали. Эй, кто там? Захваченных ко князю.
        Ратники, что стояли за Федором, стянули с коней холопов. Ого! Трое!
        Федор, видя мое удивление, добавил:
        - Это еще не все. Смердов привезли, а убитых - чуть позже, их на лошадей грузят.
        - Дайте огня!
        Мне принесли факел. Я поднес его поближе к лицам пленных. Рыжий!
        - Похоже, старый знакомый!
        И еще один - тот, что из подвала у нас сбежал. Третьего я не знал.
        Лица холопов были в синяках, губы разбиты: хлопцы мои руку приложили.
        - Никифоровские? - Холопы опустили головы.
        - Так это он вас послал сено жечь?
        В ответ - молчание.
        - Федор, руки не развязывать - всех в подвал! Да охрану приставить, а то вот этот, - я показал пальцем на одного из пленных, - сидел в подвале нашем, да сбежать ухитрился.
        - У нас не убежит!
        Ратники потащили смердов в подвал. А через несколько минут подъехали еще всадники. Они молча сбросили на землю три тела.
        - Вот, князь, сено поджечь пытались. Ну, мы, как ты и сказал, стрельнули.
        - Молодцы! За усердие хвалю. Оттащите их пока подальше - вон к тому дереву.
        Подошел Федор:
        - Что еще прикажешь, княже?
        - Охрану у подвала поставил?
        - А то как же!
        - Теперь вот что. Люди твои все здесь?
        - Двое еще на полях остались. Вроде тихо у них.
        - Утром соберешь всех, кроме караульных у подвала. Поедешь в Никифоровку к боярину. Ехать велю во всеоружии, пищали взять. Боярина вязать - и ко мне. Коли сопротивляться будет - можно и побить его. Но убивать нельзя.
        Федор улыбнулся. Давно бы так!
        Я улегся спать. Надо отдохнуть, день завтра обещал быть нелегким.
        Утром проснулся от топота копыт. Федор со своим десятком ускакал в Никифоровку.
        Ко мне подошел Макар:
        - Дозволь, княже, слово молвить.
        - Говори!
        - Ты, князь, сено уберечь сумел, скотине пропасть от бескормицы зимой не позволил. Как с холопами лихими, которые задумали вред тебе учинить, поступить хочешь?
        - Допросить их поперва, глядишь, мои дружинники и боярина к тому времени привезут, тоже побеседовать хочу. А там видно будет.
        - Тогда я все приготовлю.
        - Чего готовить-то?
        - Да хотя бы тот же стул - за неимением кресла. Ты ведь князь!
        А ведь Макар прав, как-то я об этом и не подумал.
        - Делай как знаешь, по своему разумению.
        Пока я умывался да перекусывал, Макар уже нашел где-то стул, именно стул, а не табуретку. Интересно, где он его раздобыл? Что-то я нигде в избах их не видел.
        Макар поставил стул в центре двора:
        - Вот, княже, готово!
        Я накинул на себя красный княжеский плащ и сел на стул.
        - Выводи холопов! - распорядился я охране. Макар встал за моей спиной и картинно положил руку на эфес сабли.
        Ратники вывели смердов и поставили передо мной.
        - Ну так что, голуби сизокрылые, надумали чего в подвале?
        Холопы молчали.
        - Ты! - Я указал на рыжего. - Как звать тебя?
        - Зосимой тятя назвал.
        - Говори, Зосима, твоих рук поджог?
        Холоп молчал.
        - Кто тебе приказал?
        Вроде как с глухим говорю.
        - Вот что! Тебя поймали на месте злодеяния, и по «Правде» я могу тебя казнить, как татя. Будешь молчать - вздерну при всех и немедля!
        Холопы угрюмо сопели. Рыжий изредка бросал тоскливый взгляд вдаль, в сторону Никифоровки.
        - Вот сейчас боярина вашего привезут, так что не надейтесь, что он вас выручит. Ему бы самому от вас откреститься, чтобы на дыбу не попасть. Неуж надеетесь, что он вас выгораживать станет?
        Холопы переглянулись, видимо, решили, что лучше уж боярина подождать.
        - Ну-ну, подождать хотите! Ждите! Но в подвале!
        Ну что ж, пусть ждут своего боярина, а мне есть чем заняться, дел - по горло!
        Полчаса спустя показался Федор с ратниками.
        Я снова занял место на стуле и велел вывести холопов. Стуча зубами от холода, они стояли передо мной, ожидая продолжения суда. Да только что-то ратники едут медленно.
        Когда отряд подъехал, я понял причину.
        К седлу коня Федора была привязана веревка, он тянул за собой связанного по рукам боярина. Тот торопился перебирать ногами, чтобы успеть за конем и не упасть.
        Федька лихо спрыгнул с коня.
        - Вот, князь, исполнил твое повеление, доставил боярина. Как завидел нас - заперся в усадьбе. Мы хитрость применили, опосля расскажу тебе, княже, как в дом попали.
        - Сопротивление оказал?
        - А то как же! Даже драться полез, вон Егору фингал под глаз поставил. За оружие, правда, схватиться не успел, повязали мы его.
        Боярин огляделся, увидел своих холопов.
        - По какому праву, князь, честного боярина повязал?! Вот я ко государю с жалобой поеду!
        - Не поедешь, я тебя сам отвезу в Разбойный приказ - как татя!
        - Нешто я разбойник какой?
        - Люди твои?
        - Мои!
        - Сено на полях да хлеб в снопах пожечь пытались холопы твои. Вот и стоят повязаны, моими людьми схвачены. Потому и ты здесь!
        - Навет! Лжа! Я не виновен.
        - А вот мы сейчас и узнаем. Вот этого ко мне подведите поближе. - Я показал пальцем на крайнего холопа.
        Мужика подвели ко мне.
        - Ну, рассказывай.
        - Чего говорить? - Холоп обернулся на своего хозяина.
        - Что ты делал ночью на моем хлебном поле?
        - Я случайно забрел туда.
        - Случайно ты в носу поковыряться можешь, а от Никифоровки до моих земель не одна верста.
        - Заблудился я.
        - С факелом заблудился? Кто тебя заставил жечь хлеб моих крестьян?
        Холоп молчал, только глаза бегали.
        - Или ты сам все расскажешь, или я вздерну тебя на суку, прямо сейчас. Федор! Приготовь веревку.
        - Это мы мигом.
        Федор отдал указание ратнику. Тот размахнулся, перебросил веревку через толстую ветку березы и сделал петлю. Второй ее конец он привязал к луке седла.
        - Готово!
        - Так я тебя слушаю, шпынь!
        Мужик отвернулся, решив продолжить молчанку.
        - Вздернуть пса!
        Ратники подтащили упиравшегося холопа к березе и накинули петлю ему на шею. В последний миг он прокричал:
        - Ну скажи ему, барин!
        Боярин Никифоров отвернулся и сплюнул.
        Ратник тронул коня, холоп взлетел вверх и задергал ногами. Остальные мужики с ужасом глядели на качающееся тело. Видимо, до последнего момента они ждали защиты со стороны своего боярина, а может, думали, я остановлю повешение, хочу просто попугать. Теперь их настроение резко изменилось.
        - Ты! - Я указал на рыжего.
        - А что я?
        - Говори, сказывай все как есть, иначе ты будешь следующим, и прямо сейчас.
        - Ладно, твоя взяла, князь! Все скажу, жизнь дороже. Это барин нам приказал избы поджечь, а надысь - сено на полях да снопы.
        - И почему ко мне такая немилость?
        - У него спроси. Я холоп, мое дело маленькое: мне приказали, я исполнил.
        - Не сомневайся, спрошу. Боярин, твоя очередь говорить!
        - А вот не скажу я тебе ничего, - брызнул слюной боярин.
        - Да и не говори, люди твои уже все сказали.
        - Оговор! Ненавидят они меня, вот спьяну и оговорили. А казнить ты меня не можешь, хоть и князь!
        - Да и не собираюсь! Охота руки об тебя марать. Тебя вместе с людьми твоими в Москву отвезу, там заговоришь.
        Боярин стал ругаться, но я приказал холопам сунуть ему кляп в рот.
        - Грузите боярина и холопов его на подводы. Обоз все равно снова в Москву пойдет - за камнем. Федор, бери половину своих людей, будешь этих в дороге стеречь. Остальные ратники здесь останутся, вдруг еще кто из соседей пошалить вздумает. Я вас у Москвы догоню.
        - Будет исполнено, князь!
        Пленных и боярина потащили к строящемуся дому, где стояли подводы. Вскоре удаляющийся перестук колес да топот копыт известили об уходе обоза.
        - Вот что, Макар! Я еду в Москву. Ты остаешься за старшего, пяток ратников оставляю за тобой. На ночь караулы выставляй - не ровен час. Думаю, дня через три-четыре вернусь.
        - Как скажешь, князь.
        Я сел в седло, коня заранее подвели мои ратники, и выехал из деревни.
        Довольно скоро обогнал своих. Ратники приветствовали меня криками. Я решил, пока обоз тянется в Москву, посетить Кучецкого и рассказать ему о злокозненном боярине да происках его.
        К вечеру я уже въезжал в город и прямиком на постоялый двор.
        Утром - сразу к стряпчему. Слава богу, застал его на месте. Обнялись крепко.
        - Садись, князь, рассказывай.
        Я коротко пересказал о строительстве имения, о кознях со стороны боярина Никифорова и о том, что его самого и людей его, взятых на месте злодеяния, в Москву везут по моему приказанию.
        - Как, ты говоришь, его фамилия?
        - Никифоров.
        - Ага, слышал про такого. У него свояк в Разрядном приказе служит, вот он и решил, что бога за бороду держит. Пиши прямо сейчас жалобу на имя государя, все вины его опиши да испроси, чтобы государь возмещение ущерба на него наложил в твою пользу. Что уж он с ним решит - на то его государева воля.
        Кучецкой показал мне на стол, где лежали пачка бумаги и письменные принадлежности.
        Я присел и написал обо всем, слегка сгустив краски. Прочитав, Кучецкой крякнул с досады:
        - Все ли верно писано?
        - Холопы мои ратные подтвердить могут, да боярина Никифорова людишки, коих в Москву везут.
        - Это хорошо, поскольку боярин будет ужом извиваться да отрицать все. Жалобу твою постараюсь государю на днях отдать в руки, не то попадет в долгий ящик. А холопов боярина того вези в Разбойный приказ, там их место. Бумагу для дьяка я тебе сейчас отпишу.
        Кучецкой написал несколько строк, присыпал написанное мелким песочком, сдул и протянул мне.
        Я прочел: «Задержаны тати по государеву делу. Держать в подвале». И подпись.
        - Спасибо, Федор. Ты знаешь, и ущерб не так велик, да измотали, так и живешь в ожидании какой-либо пакости.
        - Впредь осторожней будь, опять один в Первопрестольную примчался, а ведь ты князь. Ратников всегда близ себя иметь надобно.
        Я сунул его бумагу за отворот кафтана, распрощался с Федором и выехал из Москвы - встретить обоз.
        Свой обоз поджидал у дороги. Долго не было обоза, далеко за полдень показался.
        Держась впереди обоза, я довел его до Разбойного приказа, что располагался рядом с кремлем и Большой площадью, названной потом Красной. Предъявив бумагу, сдал боярина с холопами охране. Правда, получилось это не быстро. Десятник долго читал бумагу, шевеля губами, затем ушел и продолжительное время отсутствовал, видимо, показывал бумагу дьяку. Но в конце концов всех приняли посчетно. На прощание Никифоров крикнул злобно:
        - Еще встретимся, князь!
        Я хохотнул:
        - Жду с нетерпением!
        Сдав зловредного боярина и его холопов, я вздохнул с облегчением и со своими ратниками вернулся в свое имение.
        Глава 3
        Прошел месяц. За это время стараниями каменщиков стены моего дома поднялись на половину этажа. Но уже сейчас было видно великолепное качество кирпича, пиленого камня и самой кладки. Добротно делали кладку - на извести, на века. Интересно, сколько простоит дом, доживет ли он до моего времени, или предстоящие катаклизмы в виде войн и революций разрушат здание? Такие стены - в метр толщиной - развалить непросто.
        А вскоре нашел меня гонец от Федора Кучецкого с просьбой - явиться в Первопрестольную.
        Я выехал немедля в сопровождении ратников.
        После приветствия Федор сказал с укоризной:
        - Что же ты, князь, носа в Москву не кажешь? Боярина с людишками его в Разбойный приказ сдал и больше не интересуешься следствием? Суд княжеский послезавтра будет. Ты ведь княжеского звания, потому и суд будет из князей. Трое достойных людей будут судить боярина, обидчика твоего. А ты - обвинитель, и ты же - пострадавшая сторона, значит, присутствовать должен.
        Я улыбнулся:
        - Ну, не больно-то я и пострадал, хотя убыток, конечно, понес. Знаешь, Никифоров для меня - как комар: сильно не навредит, но и спать спокойно не даст.
        - Ты бы и без суда иногда ко мне заезжал, все-таки недалеко от Москвы живешь, не в Вологде, чай.
        - Прости, Федор, дел много, закрутился совсем.
        - О! Еще один твой промах.
        - Какой же?
        - Ты - князь, ты во главе удела стоять должен, осуществлять планирование, так сказать - общее руководство. А конкретные дела подручные, свита твоя, исполнять должны под твоим неусыпным надзором. Если закрутился, значит, толковых помощников мало или совсем их нет. Твоя недоработка! Исправляй!
        - Помилуй бог, Федор! Где же их, надежных, взять-то?
        - Приглядываться, присматриваться к людям надо. Они сами по себе не появятся. Ты думаешь, мои помощники сами меня находят? Не тут-то было! Вот вспомни, как мы в Вологде с тобой познакомились?
        - Это когда я убийство расследовал?
        - Именно. Поглядел я на тебя - проворен, умен, сообразителен. Чем не опора? Помог, конечно, слегка, у государя слово замолвил, среди бояр да князей да высокого служивого люда разговоры о тебе пустил - де, умен и достоин. Думаешь, ты только заслугами своими звание княжеское да земли получил? Нет, конечно, заслуг твоих я никоим образом не умаляю, они есть. Но когда заслуги твои не забыты, в нужном месте и нужным людям упомянуты, то человека и дальше продвинуть можно. И тебе хорошо, и у меня опора есть. Не могу я при своей должности без опоры быть - без тебя, бояр да князей из братчины. И каждый побратим друг другу помогать должен. Вот тогда попробуй-ка нас сверни. Ты думаешь, у меня завистников да врагов нет? Есть, и больше, чем мне хотелось бы. Но свой человек вовремя предупредит, другой подскажет, глядишь, и не получилось злоумышления у твоего недруга. Мотай на ус! То ты в Вологде своей безвылазно сидел, теперь из вотчины не вылезаешь. Ты ведь не тиун княжеский, ты - князь!
        - Понимаю, Федор, но земли новые, бедные. Едва холопов приобрел, сразу избы ставить пришлось - осень ведь впереди, жить-то им где-то надо. Я сам не успеваю.
        - Неправильно княжить начал потому что. Не с низов, не с холопов начинать освоение дачи надо, а с верных людей - кого можно поставить управляющим, кого - тиуном, кого - десятником. Ты им указания отдавать должен, а уж они - шевелиться в меру своего разумения. Иначе захлебнешься в делах, к вечеру от усталости упадешь, а дело медленно двигаться будет, потому как не в корень зришь. Ладно, хватит о деле. Думаю, ты и сам понял, что дальше должен делать. Ты скажи лучше, скакун арабский, что я тебе подарил, жив еще?
        - Жив, что ему сделается. Выезжаю иногда, а больше - сын.
        - Жеребца в конюшне постоянно держать нельзя, он в форме должен быть. Я к чему это говорю? По весне из Персии боярин Гутионтов вернулся, по государевым делам ездил, - да не о том речь. Пристрастился он там к скачкам. Слышал о таком?
        - Слыхивал.
        - Поучаствуй, все на глазах у боярства будешь. К тому же деньги немалые на кону - люди ставки делают. Потому сам на коня не садись - тяжел ты для скачек. Подбери из своих холопов кого полегче. Да что мне тебя учить - сам понимать должен.
        - И где скачки проводятся?
        - Так на Воронцовом поле. Следующие - через две седмицы.
        - Спасибо, что известил.
        - Товарища в курсе дел московских держать - труд невеликий. Ты подумай над тем, что я насчет свиты да окружения ближнего сказал.
        Мы тепло попрощались.
        Суд послезавтра, время еще есть. А вот скачки? На постоялом дворе я подошел к Федьке-занозе, а ныне десятнику, и объяснил ситуацию:
        - За скакуном надо кого-то в Вологду отправить, да и наездник нужен, и не абы какой, чтобы и лошадей любил, и сам был веса невеликого.
        - Это, князь, вовсе нехитрая задача. На конюшне у тебя паренек есть - конюха твоего, Якуни-хромого, сынишка, пацан совсем. В лошадях понимает, любит их, чаще отца на конюшне бывает, почитай, живет там. Вот его и надо на скачки. И лошадь сдуру не запалит, и сам маленький - ему ведь годков двенадцать будет, не более.
        - Не маловат?
        - В лошадях разумеет, а для другого чего он тебе и не надобен.
        - Уговорил. Посылай кого-либо из своей десятки. Денег вот возьми - на прокорм в дороге. Да накажи ратнику, пусть парня сопровождает в пути, конь дорогой, кабы не случилось чего.
        Федор пошел к ратникам.
        Я отобедал на постоялом дворе да и улегся на постель - прямо поверх одеяла. Голова кругом идет - скачки, суд, стройка… Воинскую избу в Охлопкове ставить надо, конюшню, церковь! Где набрать столько строителей, материалов и, главное, денег?! Стройка и управление поместьем пока только поглощали деньги, как пылесос. И отодвинуть ничего нельзя.
        Взять, например, конюшню. Лошади не объяснишь, что денег не хватает, - ей зимой в теплом стойле стоять надо и овсом хрумкать. И церковь нужна: все холопы и слуги православные, в праздники да по воскресеньям в Никифоровку, к злыдню этому в церковь ходят. Да и в Москве дом какой-никакой - уж не каменные хоромы - приобретать надо. Ведь теперь часто в Москве бываю, и не один - с холопами, на конях. Все время на постоялом дворе останавливаться - никаких денег не хватит, да и неудобно. Приезжаешь, бывало, а свободных комнат и нет. Значит, надо свой угол иметь.
        И вот настал день суда. С утра я с Федькой-занозой направился к Разбойному приказу. У коновязи уже было привязано около десятка лошадей.
        Стражники на входе почтительно склонились в поклоне.
        В здании приказа царила обычная суета. Я осмотрелся и увидел - по лестнице спускается сам дьяк Кирилл Выродов. Это ж сколько времени прошло, как дьяк по предложению Кучецкого просил меня сыскать убийцу князя Голутвина! И вот он спешит навстречу мне - не иначе как Федор загодя известил. Мы тепло поздоровались.
        - Как же, как же, слышал о чинимом тебе соседом твоим зловредстве, мои люди разобрались тщательно.
        Дьяк с восхищением оглядывал мой княжеский наряд:
        - И с возвышением от государя поздравляю. Давно достоин!
        Выродов сделал жест рукой и пригласил войти.
        В небольшом зале стояли три кресла, сбоку - маленький стол с восседавшим за ним писарем. По бокам вдоль стен были расставлены длинные скамьи.
        - Князь Михайлов, - представился я.
        - Доброго здравия, князь, - вскочил писарь. - Присаживайся на лавку.
        Ждать пришлось недолго. Вошли трое незнакомых мне мужей в красных княжеских плащах. Я встал и склонил голову в приветствии. Князья ответили тем же. Затем не спеша они уселись в кресла.
        - Ну что же, сначала послушаем потерпевшую сторону. Князь Михайлов, тебе слово.
        Я встал и коротко, четко изложил основные события.
        - Можно сесть.
        Я уселся.
        - Теперь послушаем боярина Никифорова.
        Стражники ввели Никифорова.
        М-да, темница никого не красит. Опал с лица боярин. Щеки-то не такие уж красные, как раньше, и нет прежней наглости в глазах.
        Излагая события на свой лад, боярин увиливал как мог. Говорил, что его холопы попали на мои земли случайно, а факела нужны были, чтобы дорогу освещать.
        - И куда же они ночью шли? - невинно осведомился один из князей.
        Боярин не смог найти ответа.
        Его увели, затем поочередно доставили в зал никифоровских холопов. Были они в изодранных рубахах и со следами побоев.
        - Расскажите, как злоумышляли против князя Михайлова? Кто приказал избы жечь да сено и хлеб на полях?
        Холопы, уже допрошенные в Разбойном приказе с пристрастием, не запирались и рассказали суду, как было дело.
        После того как их увели, князья коротко посовещались. Приказав привести в зал всех участников процесса, судьи объявили свой вердикт:
        - Холопов боярина Никифорова повелеваем на рудники в Пермский край сослать, на самого боярина за убитого холопа князя Михайлова наложить виру - пять рублей серебром, столько же - в доход государев. А за избу сожженную - рубль серебром князю Михайлову. А кроме того, за злоумышления, неоднократно чинимые, изъять у боярина Никифорова земли в Подмосковье с селом Никифоровка и деревнями Озерки и Кондаурово в пользу государя, оставив за сим боярином поместье под Суздалем. Князь, все ли понятно?
        - Все, сударь.
        - Удовлетворен ли ты решением суда?
        - Да, благодарю.
        Я взглянул на злодея и не увидел в нем прежней заносчивости. Никифоров выслушал приговор княжеского суда с опущенной головой. И то неплохо - значит, суд ему пошел на пользу.
        Внизу меня уже поджидал дьяк Выродов. Он довольно кивнул головой:
        - Все знаю. В праведном деле мы завсегда поможем справедливость обрести. Если зло еще кто учинит, заходи! - и пожал мне руку на прощание.
        Я вышел из Разбойного приказа с легким сердцем. Зло наказано, беспокойный сосед впредь не будет уже тревожить мои земли и занимать мои мысли, напрягая холопов. Интересно, кому государь отпишет земли бывшего теперь владельца - боярина Никифорова? Не дай бог, попадется такой же наглый сосед! Впрочем, снаряд не попадает дважды в одну и ту же воронку.
        Ожидавший меня у входа Федька по одному моему виду сразу догадался - дело выиграно!
        Я в сопровождении Федьки отправился к Кучецкому. Федор собирался уезжать на службу, возок уже стоял во дворе, и я застал стряпчего в последний момент.
        Поздоровались.
        - Что, Георгий? Как суд прошел?
        - Благоприятно для меня. У боярина Никифорова, что злоумышлял против меня, земли изъяли в государеву казну, виру на него наложили да холопов его сослали в Пермский край.
        - Отлично! Не зря, значит, я с князьями, что в суде были, накануне говорил.
        - Я почему-то так и подумал, была такая мыслишка.
        - А ты сомневался?
        - Спасибо, Федор!
        - Долг платежом красен. Впрочем, шучу, конечно.
        - О том не забуду.
        - Не забивай голову пустым, мелочь. - Федор широко улыбался, явно довольный исходом суда.
        Стряпчий, как всегда, спешил по своим нескончаемым делам. Я не смел его задерживать. Мы обнялись на прощание.
        Заехав с Федором на постоялый двор и забрав ратников, мы выехали из Москвы. Некогда прохлаждаться в столице, дела в имении ждут, и подумать надо, крепко подумать - кого ставить на хозяйство, кого определить тиуном, воеводой своей пока малой дружины.
        Вот Федор. Как ратник - хорош, десятник неплохой, может командовать полусотней - вполне потянет, но это его потолок, большего ему не дано: нет кругозора, не видит перспективы. Как исполнитель - цены нет, но воеводой? Да и не может холоп воеводой быть. Ему придется в сечах с другими воеводами общаться, кои все из бояр или боярских детей. Кто из них холопа воспримет всерьез? Сына Василия поставить? Молод, опыта нет, пусть пока десятком покомандует, практику приобретет.
        Андрей как управляющий имением хорош, слов нет - разворотлив, сообразителен, хозяйственник, каких поискать. Но он свободный человек, а не простой холоп, приказать ему нельзя. Да еще вот к Вологодчине прикипел, в Подмосковье переезжать не горит желанием.
        Теперь о моей свите. Вот и Кучецкой наказал - свитой помощников себя окружить, которые бы сами могли делами заниматься, под моим приглядом. Так для нее бояре потребны или боярские дети. И потом - боярину ведь земля с холопами нужна для прокорма. А у меня в Подмосковье с землицей и так не густо. Можно, конечно, одну деревеньку с людьми боярину отдать, так любая из трех деревень мала, скудное кормление получается. Есть еще вариант - бояр на службу нанять. Существуют служивые бояре, что тянут у князя или государя службу ратную или в приказе каком обретаются, так они ведь и жалованье испросят соответствующее!
        И так - по всем направлениям. Денег не хватает, людей, способных к управлению, тоже почти нет. И что мне проку от громкого титула князя? Кругом одни проблемы. И главная - нехватка людей, не холопов-исполнителей, а умных, надежных, способных без подсказки дело делать. Вот вроде как есть у меня такой - Макар, из бояр литовских. Но не проверен пока делом или боем. Хоть и купил я ему оружие, да помнил подспудно, что из врагов он моих бывших и только случай не свел меня с ним в том бою под Опочкой один на один. Нет, спешить нельзя - присмотреться надо, повременить с его повышением.
        Через несколько дней в Охлопково прибыл ратник с моим арабским скакуном.
        Когда я увидел наездника, разочарованию моему не было предела. Небольшого роста, худенький, рыжий мальчонка в потрепанных обносках. Куда ему до скачек?
        Федор, видя мое разочарование, уверенно сказал:
        - Мал золотник, да дорог. Не смотри на его малый рост. Парень - прирожденный лошадник.
        Ну что же, посмотрим.
        Я подозвал маленького наездника к себе:
        - Звать-величать тебя как?
        - Тит, - с поклоном ответил мальчонка.
        - Ты и в самом деле с конем управляться умеешь?
        - А ты проверь, князь, - малец гордо вскинул голову, - сам увидишь, какой Набег молодец! - Он с гордостью поглядел на своего любимца.
        Я посмотрел на скакуна. И правда, необыкновенно хорош! Блестящая шерсть, тонкая грива, пушистый хвост, копыта, глаза, оскал - все изящно, чувствовалась порода чистой крови.
        Тит, увидев, что я тоже любуюсь конем, добавил:
        - А еще Набег самый умный! Он все-все понимает, лучше других лошадок.
        - Федор, у кого из твоих ратников лошадь резвая?
        - У Онуфрия.
        - Пусть оружие и доспехи здесь оставит - нечего лишний вес возить. Давайте все на луг, к реке, там и посмотрим!
        Предвкушая потеху, ратники сели на лошадей и - на луг, на берег Оки.
        - Вы оба - Тит и Онуфрий - проскачите полверсты, развернитесь и будьте готовы: как только Федор шапкой махнет - галопом сюда. Поглядим, кто чего стоит.
        Тит и Онуфрий отъехали на край луга. Федор остался на месте - знак подать, а ратники расположились на косогоре - отсюда удобно наблюдать за состязанием, и сразу же принялись обсуждать, кто придет первым. Демьян даже поспорил на полушку, сделав ставку на лошадь Онуфрия.
        Я услышал возбужденные голоса за спиной и обернулся. Ба! Да это ж, считай, вся деревня на холм сбежалась поглазеть, что это ратники на конях затевают!
        Вот всадники остановились, развернулись и замерли на исходной позиции.
        - Федор, давай отмашку!
        Федька привстал на стременах, взмахнул шапкой. Лошади рванулись вперед.
        Всадники пригнулись к шеям коней. Тит был настолько мал, что из-за головы лошади его и видно не было. Издалека казалось, что лошадь бежит сама по себе.
        Ратники закричали, заулюлюкали. Демьян сунул пальцы в рот и свистнул.
        «Давай, давай, Онуфрий!», «Не отставай от пацана, не подведи князя!», «Наддай жару!» - поддерживали ратники наездников.
        Господи, ратников всего-то десяток, а шуму - как на новгородском вече!
        Вот кони все ближе, ближе к нам. Стало заметно, что мой скакун вырвался вперед.
        - Эх, плакала моя полушка! - в сердцах бросил Демьян.
        Всадники стремительно приближались. Да, теперь уже не было сомнений - мой араб шел впереди на несколько корпусов. Рубашка у мальчонки надулась от ветра пузырем на спине.
        Вот всадники пролетели мимо нас. Демьян махнул с досады рукой:
        - Онуфрий! Что же ты отстал?!
        Ратники спустились с косогора и окружили всадников.
        Соревнующиеся подъехали. Глазенки у Тита азартно горели, а Онуфрий опустил голову.
        - Ну что, не смог догнать пацана? - беззлобно подначивали ратники товарища.
        Онуфрий беспомощно развел руками и повернулся ко мне:
        - Дык, княже, скакун у него уж больно резвый.
        - Не огорчайся, Онуфрий, зато у тебя конь - боевой, в сечах закаленный! А ты молодец, Тит! Чтобы в настоящих скачках так же скакал! Федор, вот тебе деньги, съезди с Титом завтра в Коломну, одень его поприличнее да сапоги купи, а то ведь как оборвыш выглядит.
        - Будет исполнено, князь!
        Мальчонка сиял от удовольствия. А как же? Забег выиграл, да еще и справу новую получит!
        Следующим днем Федор с мальцом уехали в Коломну, я же уговорил плотников-рязанцев взяться за строительство конюшни. Худо-бедно, но четыре избы уже готовы, даже печи в них сложены. Холопам и ратникам теперь есть где жить, а лошади пока под открытым небом ночуют.
        Через пару дней мы выехали в Москву, на скачки: я, Тит в новой одежде верхом на арабском скакуне и Федор с парой ратников - для охраны и солидности. Помня наставления Кучецкого, я прихватил с собой и красный княжеский плащ.
        Скачки должны были проходить аккурат на Яблочный Спас, или, по-церковному, на праздник Преображения Господня.
        Как уже повелось, мы остановились на постоялом дворе. Тит отказался спать в комнате, снял новые одежды, переоделся в старое платье и, как ни уговаривал его Федор, пошел ночевать в денник - на соломе, рядом со скакуном. Неволить парнишку я не стал, пусть его…
        И вот настал день скачек. Народ с утра потянулся к церкви, сходили и мы. А уж затем пошли на Воронцово поле.
        Прослышав про скачки, здесь собралась толпа желающих поглазеть на бесплатное развлечение.
        Я подошел к группе бояр, стоявших у небольшого шатра.
        - Доброго здоровья, бояре.
        - И тебе того же.
        - Кто Гутионтов будет?
        - Я, князь, - ответил с поклоном дородный боярин. - Желаешь в скачках поучаствовать?
        - Желаю. Выставляю жеребца с наездником.
        - Это хорошо, прибавляется нашего брата. Чисто мужское занятие. Забег - рубль серебром. Ставки делать будешь?
        - Буду. Только поперва немного, я тут новичок.
        - Новичкам всегда везет. На кого ставишь?
        - На своего жеребца.
        - И сколько же?
        - Двадцать рублей.
        Голоса бояр, гомонящих рядом, враз смолкли, все повернулись ко мне. Я увидел на их лицах изумление. Вот черт! Надо было бы через людей узнать сперва - какие ставки здесь делают. Много я поставил или мало?
        - Рискуешь, князь. Однако ставку принимаю. Правила знаешь?
        - Покамест нет.
        - Они простые. Все лошади выводятся за версту. По взмаху флажка начинается гонка. Кто первый придет, того и победа. Только запрещаются шпоры.
        - Понял, спасибо.
        Я вернулся к своим людям, объяснил правила.
        Федор с Титом не спеша поехали к месту старта. Предчувствуя скорое начало, зеваки выстроились вдоль места забега. Всего в забеге участвовало семь лошадей.
        Гутионтов сам поднял красный флажок, поглядел на конников - все ли готовы? - и дал резкую отмашку начала забега.
        Лошади сорвались с места. Издалека не было видно, кто вырвался вперед. По мере того как всадники приближались к зрителям, рев толпы нарастал: «Давай, давай, вперед, не сдавайся!»
        Когда большая часть версты была пройдена, стало видно, что вперед от основной группы вырвались две лошади.
        Меня охватил азарт: я стал вглядываться в лидирующих скакунов. Кто впереди?
        Летели секунды, нарастало волнение.
        На одном из коней я разглядел всадника в синей рубахе. А второго просто не было видно. «Мой!» - екнуло сердце. Понятно, мальчонку не видно из-за головы коня.
        Стук копыт нарастал, пыль плотной пеленой скрывала основную группу участников забега, кроме первых двух. Внимание всех было приковано к ним.
        За сто шагов до финиша мой скакун вырвался вперед. Тит почти лежал на лошади, его маленькая фигурка была малозаметна на фоне коня. Лишь рубаха вздымалась и опадала под напором ветра.
        И вот кони пересекли финишную черту. Мой скакун был на два корпуса впереди. Народ завыл, засвистел, закричал. Шум поднялся просто оглушительный.
        - Первым пришел скакун князя Михайлова! - громогласно объявил боярин.
        - Поздравляю! Князь, у тебя прекрасный скакун и хороший наездник. Только уж мал больно, - подивился боярин Гутионтов.
        - Так пацан еще, вырастет.
        - Князь, прошу получить выигрыш!
        Боярин отсчитал серебро. Я получил сорок рублей. Если не учитывать свои вложенные двадцать, то чистая прибыль - двадцать рублей. Неплохо! Но я не обольщался. Часто победа на скачках случайна. Сегодня мой жеребец пришел первый, завтра - другого владельца.
        Ко мне подъехали сияющие Федор и Тит. Я снял с седла мальчонку - легонький совсем - и подбросил в воздух.
        - Молодец, не посрамил боярина! В награду держи рубль.
        При виде серебряной монеты глаза парнишки радостно вспыхнули. Рубль - деньги серьезные, корову купить можно. А для парня, что больше медной полушки в руках сроду не держал, - так целое состояние.
        На постоялом дворе мы закатили пирушку. Тит, как главный герой дня, сидел за столом рядом со мной - по правую руку.
        Пир продолжался до вечера, пока не опустел щедро накрытый стол - с жареным поросенком да рыбными пирогами, да рыбкой копченой, исходящей немыслимым ароматом. И выпили много - за победу арабского скакуна и юного наездника, за удачу, однако Титу ввиду малолетства наливали только квас. Наелись так, что еле встали из-за стола. Тит все оглядывал да оглаживал свою новую одежду, где за кушаком рубашки лежал сверкающий рубль.
        - Служи князю верно, и всегда сыт, одет и обут будешь, - пьяно поучал мальчонку Федор. - А постарше станешь - в ратники пойдешь, в боевые походы, за добычей. Хочешь в ратники?
        - Не, дяденька Федор, не хочу. Я лошадей люблю.
        - Ну, тогда за заслуги твои князь тебя конюхом главным поставит али стремянным. То честь большая, да только заслужить ее надо. Вот видишь, я из простых холопов десятником стал.
        Федор икнул и чуть не свалился с лавки.
        - Все, хлопцы, все сыты и пьяны, - по комнатам, отдыхать! Завтра возвращаемся в Охлопково.
        Когда мы заявились в имение, ратники - из числа оставшихся - сразу же стали спрашивать Федьку:
        - Ну, как скачки прошли?
        Федор показал большой палец.
        - Мальчонка наш, даром что мал пока, первым пришел, за что князь рубль серебряный ему жаловал да пир в его честь закатил. - И хвастливо добавил: - И мы на том пиру были, мед-пиво пили!
        Ратники завистливо вздыхали.
        Имение мое медленно, но верно росло, уже были готовы стены первого этажа. А вот рязанцы меня беспокоили - строили хоть и добротно, да медленно. Эх, не успеем до осени поставить все, что задумано.
        - Рязанцы! У вас еще артели есть ли где? Помощь нужна, мне конюшню ставить надо, церковь.
        - Помилуй бог, князь! И так в полную силу работаем. Подряжались-то только на избы, а у тебя работы невпроворот. Не, до морозов все сами не осилим.
        Пришлось мне посылать Андрея в близкую Коломну - искать плотников. Нашел с трудом: дело шло к зиме, и все торопились завершить строительство.
        На следующий день на подводе прибыли пять мужиков. Мы оговорили место для конюшни, ее размеры и цену.
        Работа закипела. Мои холопы теперь едва успевали валить и шкурить лес да стаскивать его к месту стройки волокушами. Андрей сообщил, что в лесу уже вырублена изрядная делянка.
        - Что предлагаешь?
        - Луг рядом, на полянке бы бортника посадить, да с ульями. Богатый медосбор должен быть на следующий год.
        - Ищи.
        - Попробую. Одно плохо - знакомцев здесь нет, не знаю я, кто на что способен.
        - Ты в людях разбираешься, поговори с местными, приглядись. Не мне тебя учить.
        Через две недели Андрей все-таки нашел бортника из коломенских. К осени уже и ульи на пеньках стояли. Стало быть, следующим летом со своим медом будем.
        Одно было плохо - ратников мало. Вологодских, из Васяткиного десятка, я брать не могу - в случае войны Василий сам их выставить должен. И здесь у меня всего один десяток. Мало!
        - Вот что, Макар, - решил я поговорить с боярским сыном. - Иди куда хочешь, но набери себе людей. Твое дело, из кого - из свободных, из холопов или перекупишь кого. Мне воинство нужно. И не отребье всякое, учти. Сам же и десятником пока у них будешь - воинскому ремеслу обучать. Плохо обучишь - в сече полягут все.
        - Это дело по мне, князь. Только ведь деньги надобны.
        - Денег дам, когда людей приведешь, да уговоримся.
        - Несколько человек из рабов выкупить можно, напрасно скупишься, княже.
        Деваться некуда, пришлось отсыпать ему в кошель серебришко.
        Макар вскочил на лошадь, гикнул лихо, да и умчался. Стоявший рядом Федька, глядя ему вслед, сказал:
        - Конь справный, есть седло и оружие - да теперь еще и деньги при нем.
        - Ты о чем, Федор?
        - Убыток считаю, чую, не возвернется он.
        - Поглядим.
        Макара и в самом деле не было долго - около трех недель. Я сожалел сперва, что доверился ему, потом плюнул и перестал ждать. А вдруг - на тебе, Макар объявился! Да не один. Сам впереди на лошади едет, а за ним, пешком - толпа оборванцев идет, едва поспевает. Двадцать пять человек привел! Я такого и не ожидал.
        Макар выстроил всех в шеренгу.
        Федор услужливо скамейку маленькую для меня вынес, рядом встал. С другой стороны Макар пристроился.
        - Ты где их взял?
        - Пятерых из плена выкупил, русины литовские. Этих знаю - вояки обученные. Остальных из свободных людей набрал, что на торгу работы ищут - охотники, разорившиеся мастеровые.
        - Ну что ж, давай поглядим. Пусть по одному подходят.
        Пятерых русинов я принял сразу. За них Макар ручался, да и деньги уже уплачены. С остальными оказалось сложнее. Двоих отсеял сразу - не понравились они мне: глаза бегают, морды разбойничьи. От таких больше проблем будет, чем проку. Другим свободным людям я предложил остаться служить у меня - посмотрю, как они себя проявят.
        - Все, Макар, теперь это твое воинство будет. Одевай, вооружай, обучай… Деньги на первое время - вот! - Я протянул ему мешочек с деньгами.
        А утром вся ватага пешком отправилась в Коломну, на торг - одеваться, обувь покупать - ведь все пришли босые, оружие присмотреть. Впереди, верхом на лошади, ехал Макар.
        Я с тоской смотрел вслед босоногому «воинству». Коней бы им еще, но с этим погодить немного придется: не все к воинскому искусству способны, глядишь, некоторые сами уйдут, когда поймут, что это не их дело.
        Проводив взглядом Макара и его «команду», я сел на пенек и задумался. Интересно, все бояре так княжение начинают или я один такой, можно сказать, невезучий? Все достается тяжело, с потугами. И впрямь, посмотришь - у меня все не так. Может быть, я спешу, хочу всего сразу и быстро?
        Бояре на Руси - люди дородные, с животами, чтобы всем достаток их виден был. Худой - стало быть, бедный. Или больной. Так все бояре считают, но только не я!
        Вот и с другим атрибутом боярства - шубой - тоже непросто получается. Была у меня такая - подарок Кучецкого. Шубу эту московскую - тяжелую, с длинными рукавами и подолом до пола - не люблю: мешает она. Летом жарко, зимой на лошадь в ней не сядешь, пешком не пройдешь. Бояр в такой шубе двое слуг из доверенных под руки белые поддерживают, я же люблю одежду легкую, чтобы не стесняла движения, чтобы не мешала саблю в нужный момент выхватить или от кистеня увернуться.
        А в доме боярском? У всех бояр тараканы в домах так и шастают. Сядешь за стол - в миску со щами с потолка падают. И никто с ними не борется. А как же? Тараканы в доме - верный признак, что в нем есть чего покушать. И бояре, можно сказать, гордятся этим. А я чистоту люблю. Сколько раз по зиме этих тварей из дома вымораживал. Способ-то простой. Не топи пару-тройку дней печи зимой, да раскрой двери, окна нараспашку - тут и конец мерзким созданиям, потому как они тепло любят. Отсюда и вывод: боярин я неправильный. Ладно, более важными делами надо заниматься. Была у меня интересная мыслишка. Подойдя к Андрею, я сказал ему:
        - Андрюша, река под боком, а холопы да ратники суп пустой хлебают. Разве это дело? Чего скажешь?
        - Думал уже об этом, барин. Так ведь лодка для того нужна, сети и, главное, человек, знающий толк в сем деле.
        - Деньги на лодку и сети я дам. А рыбака можно и среди холопов найти. Ты поспрошай, может, кто раньше занимался рыболовством?
        К нашему общему удовольствию, рыбак среди холопов нашелся - из корелов. У холопа, как услышал он о рыбалке, глаза загорелись.
        - Князь, я и на удочку половлю, пока сетей да лодки нет. К вечеру всех ушицей угощу.
        - Ой ли?! Не дели шкуру неубитого медведя.
        - Чтоб я сдох, если вру!
        Обрадованный холоп убежал. И что же? К вечеру он и в самом деле пришел, неся на плече прутик с нанизанными под жабры рыбешками. Для первой рыбалки улов неплохой - два щуренка да с десяток окуней. Коли на удочку столько поймал, то с сетью еще ловчее выйдет.
        Мы с Андреем переглянулись. Похоже, не врал холоп насчет своего умения.
        Холопы сразу развели костры да котлы подвесили. Через полчаса запахло ароматной ушицей. И только уха сварилась, как издалека послышался шум. Что за диво - вроде барабан бьет?
        Ратники встревожились, взялись за оружие.
        В наступающих уже легких сумерках было видно, как из леса выходили люди. Они шагали строем в колонне по четыре, и все были одеты в одинаковые кафтаны, на боку - сабли в ножнах. А сбоку всадник красуется. Я вгляделся. Да это же мой Макар! Фу ты, свои!
        Ратники расслабились.
        Макар лихо подъехал ко мне, легко спрыгнул с коня.
        - Вот, полюбуйся, князь, на дружину свою.
        Я прошел вдоль небольшой колонны. Удивительно просто: все в зеленых кафтанах, шапках суконных, сапоги дегтем смазаны. На ремнях - ножи и сабли. А впереди - ратник с барабаном. Прямо пруссаки! Наши так не ходят. Вроде бы и неплохо, чувствуется войско. И пусть пока и кафтаны по фигуре не обмялись, и строй неровный - то придет со временем. А ведь неплохо Макар задумал!
        - Молодец! Ты превзошел мои ожидания, - похвалил я Макара. - Но люди твои проголодались небось. Зови к костру ратников своих. Как раз уха готова, пусть ужинают и - отдыхать. Ну а завтра начинай учить их воинским умениям - бою на саблях, занятиям с тяжестями - словом, делай из них бойцов.
        - Будет исполнено, князь!
        А ведь не иначе по литовскому образцу Макар дружину пытается создать. Да и пусть, посмотрим, как он справится. Начало неплохое.
        Я уловил взгляд, брошенный искоса Федором на новое воинство и Макара. Ба! Неужели продолжает ревновать?
        Следующим днем в деревне и около нее был просто муравейник. Сновали по стройке холопы, рядом с деревней новые ратники под командованием Макара учились ходить строем, собираться в шеренгу и колонну - по два, по четыре. Это азы, и Макар начинал обучение, на мой взгляд, правильно.
        Учеба продолжалась до обеда, потом еда, короткий отдых и - снова упорные занятия, до вечера. Когда приблизились сумерки, объявили ужин. После ужина новобранцы просто попадали от усталости, и вскоре их сморил сон.
        - Макар, может, полегче немного с ратниками своими? - встревожился я.
        - Ничего, тяжело только спервоначалу, а потом втянутся, привыкнут. Зато слабые телом и духом отсеются быстро, сами уйдут, а сильные и выносливые останутся, вот тогда я с ними всерьез и займусь, оружием владеть научу.
        - Хм, резонно.
        - Коли дозволишь, князь, слово молвить, я снова о деньгах просить тебя хочу. Без них доброе воинство не создашь.
        - Это еще на что? - удивился я.
        - Кони потом потребны будут, пищали. Сам понимаешь, кони - это быстрота, натиск. Ну а пищали - огонь. Вон у Федора в десятке все ратники с огненным боем. А ведь у русских бояр далеко не всегда ратники в дружинах пищали имеют. Стало быть, не понимают они пока, что за пищалями - сила. Сабля нужна, но за огненным боем - будущее. Еще хорошо бы пушки, хотя бы пару.
        - Ты как мои мысли читаешь. Только я немного погодить хочу - как-то обучение пойдет. Я сейчас не только новобранцев оцениваю, но и твои способности.
        - Я понимаю и не обижаюсь, сам бы так поступил.
        - Тогда спать ложись.
        Макар вздохнул, разделся и улегся спать. Вот ведь, чертяка, наблюдательный - не отнимешь. Душу растревожил. Давно уже о пушках думаю, еще с Вологды. Дороги пушки, и на базаре их не купишь, надо идти на поклон в Нарядный приказ, может быть, удастся одну-две из трофейных пушек купить. Но ехать в Москву - время нужно и деньги. А где их столько взять? А вот коней купить надо, вторую конюшню строить надо, а еще первая не готова - только ставить начали. Баня нужна, просто край как. Хорошо, тепло сейчас - лето, хлопцы обмыться бегают на реку. Так ведь оно на исходе, и холода скоро настанут. А я уж и сам по баньке парной соскучился. Без бани нельзя - обовшивеют ратники, тогда жди беды в виде тифа.
        И пищали нужны - это Макар правильно подметил. Значит, снова деньги, и немалые…
        Хорошо Андрею, Федору да Макару. Подходят: «Князь, дозволь слово молвить: деньги опять нужны…» Можно подумать, у меня их прорва.
        И кормежка становится серьезной проблемой. Людей много, продукты просто на глазах тают. Мешка муки на два дня только и хватает. И, наверное, кого-то из холопов поваром надо ставить. Не дело ведь - новобранцы после занятий с ног падают, а тут еще им же и готовить надо. Ладно, в боевом походе, коли лагерем стоим, выделяются дежурные. Здесь же вотчина, а времени впустую много уходит.
        А как-то после полудня конные в деревню прискакали. Федька-заноза сразу ко мне их проводил.
        - Вот, княже, люди государевы, сказывают - к тебе!
        Я поднялся с пенька, на котором сидел и наблюдал, как Макар занимается с новыми ратниками.
        - Не ты ли князь Георгий Михайлов будешь?
        - Он самый. С кем имею честь говорить и по какому делу ко мне?
        Служивые стянули шапки с голов, поклонились.
        - Мы помощники подьячего, с Разбойного приказа. По суду ты виру с боярина Никифорова получить должон.
        - Истинно так.
        - Вот ведь дела какие. Денег у него не оказалось, хотя клянется-божится, что были. Врет, поди. Согласен ли ты взять виру натурой - скотиной, зерном?
        - Отчего же не взять? В хозяйстве все сгодится.
        - Тогда человека своего с нами в Никифоровку отряди да расписочку составь. Сам понимаешь, мы люди подневольные.
        - Это можно.
        Я зашел в избу, написал расписку, что вира получена полностью. Кликнул Андрея:
        - Андрей, поедешь со служивыми московскими. Мне за злодеяния боярина Никифорова вира по суду полагается, а денег, вишь, у него нет. Возьми с собой двух-трех холопов. Выбери для хозяйства что-нибудь из скотины. Можешь коров, лошадей с телегами - все лишним не будет. Расписку мою служивым людям отдашь, как выберешь.
        - Вот и славно! Все хозяйству прибыток, - обрадовался управляющий.
        Андрей усадил в телегу пару подвернувшихся под руку холопов и уехал со служивыми в Никифоровку.
        Вернулся управляющий уже ближе к вечеру.
        Услышав шум и радостные голоса, я выглянул в оконце. Все свободные от работ крестьяне высыпали поглазеть на редкое зрелище. Вышел и я, заслышав мычание. И было чему дивиться и радоваться: во главе шествия ехал Андрей на подводе, за которой шли на привязи две упитанные коровы. А холопы вели под уздцы лошадей - каждый по паре. К ним сразу подбежал Тит, проворно осмотрел копыта, заглянул коням в рот.
        - Барин, две лошади тягловые - только под соху, а две - верховые, и все ухожены, - уверенно сообщил он.
        - Молодец, Тит! Забирай верховых лошадей. Пусть во дворе стоят, пока конюшню достроим. Приглядывай за ними. Вскоре конюшня готова будет, тогда лошадок и определим туда, помогать будешь с уходом. А ты, Андрей, коров да тягловых коней справным крестьянам отдай, на свое усмотрение выбери - тем, кто не ленится. Осень на носу, им еще сено на зиму заготавливать надо.
        - Исполню, князь.
        На Андрея устремились десятки горящих нетерпением глаз - кто ж из крестьян упустит возможность заполучить корову-кормилицу? Я не вмешивался в дела управляющего - он и сам прекрасно справится с задачей.
        Коровы - это хорошо: теперь молока, сметаны, масла вдосталь будет. К сожалению, коров в Охлопкове не было досель.
        Прослышав о новых лошадях, ко мне тут же заявился Макар.
        - Князь, позволь мне взять обоих коней для моих дружинников. У тебя, да и у десятка Федора, кони ведь уже есть.
        - Дозволяю, забирай. Титу скажешь - я разрешил.
        А еще через два дня воинство Макара понесло первые небоевые потери: утром недосчитались двух человек. Они просто сбежали, хлебнув нелегкой воинской доли. Утешало то, что сбежавшие не забрали оружие да не прихватили коней.
        Макар аж зубами заскрежетал, как узнал, и - сразу ко мне:
        - Князь, позволь догнать беглецов. Пешими они далеко не уйдут, я русинов в погоню возьму.
        - Хорошо. Бери у Тита пару коней никифоровских и двух своих людей, и с Богом!
        Через несколько минут трое всадников галопом вынеслись из Охлопкова по коломенской дороге. И, ко всеобщему удивлению, часа через три вернулись с беглецами.
        Макар привел несостоявшихся вояк ко мне для разбора:
        - Вот! Недалеко ушли, в трактире одежу казенную пропивали, да не успели, канальи!
        Оба вчерашних дружинника затравленно оглядывались по сторонам, ища сочувствия у бывших своих товарищей.
        - Судить их надо, князь! - запальчиво крикнул Макар.
        Я с ним был согласен. Такие поступки нельзя оставлять без последствий. Ненаказанный проступок или преступление развращают. Глядя на них, и другие могут сбежать. Вот дураки-то! Ну, подошли бы они ко мне, повинились, коли душа ратных тягот не приемлет. Разве держал бы? Хуже нет, если воин ненадежен - такой в бою подвести может.
        Вина их была очевидна, и потому свидетели не требовались.
        Я строго взглянул на беглецов. Они стояли, потупив глаза.
        - За самовольное оставление службы я должен наказать вас. Макар, собирай дружинников у вашей избы. Этих - туда веди. И я сейчас подойду.
        Какое выбрать наказание? То, что их следует прогнать - ясно. И другим урок надобно дать, как знать - кто еще в бега податься может? А без дисциплины в дружине никак нельзя. Ладно, послушаю, что их товарищи бывшие скажут.
        Я подошел к избе. Здесь уже толпились ратники, ожидавшие моего решения, - макаровские и десятка Федора.
        Десятники построили ратников. Боже! Какие же они разные! Дружинники Федора стояли подтянутые, строгие, макаровцы же были под стать начальнику-франту.
        Перед воинами стояли, понуро опустив головы, беглецы.
        Я подозвал Федора и Макара. Они подошли и встали рядом со мной. Я поднял руку:
        - Предупреждаю всех! Ратная служба непроста, спору нет. Мне дружина нужна, а не ватажка. - Повернулся к беглым: - Я взял вас на службу, доверив охранять жизни людей, которые вас во всем содержат, чтобы нужды ни в чем не знали. А вы еще и в деле серьезном не были, а уже подвели своего командира. Что ж вы так, соколики?
        - Да мы…
        - Вот даже слова честного смелости нет молвить! - Я посмотрел на макаровских боевых холопов: - Есть еще желающие от службы отстать? Говорите прямо - держать не стану!
        «Нет, барин! За тобой быть хотим!» - раздались недружные голоса.
        - А что полагается тем, кто бросил товарищей своих тайно, честь всей дружины поправ?
        - Кабы в бою то было - живота лишать надобно! - крикнул Федька. - А так - задать им каши березовой, чтобы помнилось дольше! И пусть изыдут!
        - Ну что же - так справедливо будет. А потому одежду снять - другим пригодится. Каждому по двадцать плетей, и в исподнем из имения выгнать.
        Приказание исполнили ревностно.
        Сорвали с незадачливых воинов одежду, но аккуратно, не порвав. Каждого привязали к дереву, и ратники из макаровской дружины «поработали» плетьми над спинами беглецов. Спины их покрылись вспухшими багровыми полосами.
        Федор, наблюдавший за поркой со своим десятком, ухмыльнулся.
        - Набрал Макар всякую шваль да пьянь. Это цветочки пока, скоро ягодки пойдут, - тихо процедил он.
        - Федор, угомонись. Они твои боевые товарищи. Тебе рядом с ними в бой идти, - заметил я вполголоса.
        - Не приведи бог, князь! Разбегутся же, как первый выстрел услышат!
        - Типун тебе на язык, - пытался урезонить я горячего десятника, однако же некоторая тревога в душе и сомнения в надежности макаровских дружинников остались. Еще и трудностей-то настоящих новобранцы его не видели, а уже двое дезертиров появилось.
        Наказанных отвязали от деревьев.
        - Пошли отсель! - Макар топнул ногой. Конечно, произошедшее бросало на него тень: не усмотрел, набрал ненадежных.
        С утра Макар взялся за обучение своего воинства с еще большим рвением.
        Я же подозвал Андрея:
        - Езжай в Коломну, подряди еще плотников. Баню надо ставить, вторую конюшню, воинскую избу. Не успеют рязанцы одни до холодов. И думаю, причал пора на берегу ладить. Дожди зарядят - дорога для подвод непроезжей станет. Как тогда известь да кирпич с камнем для стройки возить? А на ладье еще месяца два вполне можно материалы доставлять.
        - О том же думал, княже!
        - Тогда езжай.
        Андрей вернулся через день с целой артелью плотников, на этот раз - владимирских.
        И закипела работа: два дня - и на краю кручи, что к реке шла, появилась баня, еще неделя - и конюшня на двадцать лошадей. Рязанцы, видя, что конкуренты наступают на пятки, тоже темп работы подняли. Избы росли как на дрожжах. Забор бы еще бревенчатый вокруг усадьбы поставить, да рановато пока - не знаю, где постройки вокруг имения будут стоять.
        В баньке печник печь-каменку соорудил, и через несколько дней мы устроили первую помывку. Выходили из мыльни чистые и довольные.
        У меня в деревне, хотя я специально к этому и не стремился, образовалось две улицы. Прежняя улица - со старыми избами и хозяйственными постройками, что были до меня. Вторая улица выросла при мне. На ней по левую руку - жилые избы и воинская изба, справа - две конюшни: одна каменная, уже готовая, и вторая - большая, только приподнявшаяся на три бревна от земли, а еще и банька в этом же ряду. Выше по холму - мой строящийся каменный дом.
        Стены первого этажа уже стояли, лаская взор чистотой кладки и оконными проемами - пока без рам и стекол. Так и просился забор - окружить жилье от неприятеля, недоброго глаза, жулья да зверья зимой. Причем угрозы эти не гипотетические, а вполне реальные. Дам задание Андрею, чтобы выделил несколько холопов - пусть лес валят, чистят от сучьев да стаскивают в деревню. Вполне можно оградить забором уже имеющиеся постройки, а вокруг каменного дома попозже поставить, когда он готов будет. Так и сказал Андрею.
        - А что неясно будет, подойдешь ко мне, обсудим - ну, в смысле где башни сторожевые ставить, где ворота располагать.
        - Не хватает холопов. Крестьяне полем заняты, их не трогаю. Остальные на каменном доме помогают да лес валят для плотников. Две артели сейчас работают, теперь для них лес только подавай, едва бревна успевают возить, - пожаловался Андрей.
        - Все понимаю, да только зимой забор не поставишь - земля замерзнет. Понемногу начинай. Уж коли совсем туго придется, на несколько дней десяток Федора возьмешь. Надо до снега, до морозов тын поставить. Конечно, без рва да насыпи пока надо обойтись, народу не хватает, понимаю, но ров - дело будущего. Однако тын нужен - какая-никакая, а защита. А ну ворог нападет? С татарина станется.
        - Верно все говоришь, князь. Только и я уже замотался вконец, и холопы передышки просят.
        - Нельзя сейчас все бросить, понимаешь? Да и до холодов осталось времени немного. А пока, скажи им, пусть все же подналягут. Вот выпадет снег - до весны отдыхать будут, не побеспокою. Да, лодку нашел ли?
        - Ох ты, господи! Забыл совсем. Рыбак наш, что из холопов, лодку-плоскодонку у местных присмотрел, деньги вот только нужны.
        - Сам посмотри да поторгуйся.
        - Сделаю, княже.
        Спать я лег с чувством удовлетворения. Все-таки строится, растет моя усадьба. Людей прибавилось, почитай, вчетверо от прежнего, изб заметно прибавилось. Жизнь вернулась в деревню. Не сравнить с той убогой деревенькой, которую я увидел, когда приехал сюда - тишь да паутина по углам. То ли еще будет! С тем и уснул.
        Да только выспаться в эту ночь мне не удалось.
        После полуночи, ближе к первым петухам, в избу ворвался Федька-заноза:
        - Пожар, княже!
        - А, что?
        Я вскочил с постели, еще ничего не понимая, однако слово «пожар» сразу заставило очнуться ото сна.
        - Где пожар, что горит? - пересохшим со сна голосом спросил я.
        - Дык до ветру вышел я, княже, гляжу - зарево.
        - Так то не у нас горит, что ли, не в Охлопкове?
        - Спаси бог! Не в деревне, но недалече.
        Мы разом выскочили во двор. Вдали, справа, над лесом виднелось зарево. Мои деревни - Чердынь, Обоянь, Вереши - были левее и южнее.
        - У соседей горит чего-то. Не солома ли?
        - Не, - авторитетно заявил Федька, - от соломы искр много. Наверное, изба. - И добавил каким-то упавшим голосом: - И, похоже, не одна.
        И в самом деле, зарево было не одно, а целых три. Так деревни не горят. Если загорелся один дом, от искр может заняться соседний. Тогда издалека зарево все равно будет выглядеть как одно.
        Не беда ли случилась? На подмогу надо спешить. Похоже, горит поместье Василисы Куракиной.
        - Федор, подымай людей, седлать лошадей! Тревога!
        Я ринулся в избу, растолкал Макара.
        - Вставай скорее!
        Макар поднял голову от подушки, потер глаза.
        - Темно же еще, барин.
        - Беда у соседей - кажется, деревня горит. Дай мне пару русинов из твоих, что попроворнее и у которых кони есть. Сам на всякий случай со своими людьми оборону здесь займи. Не знаю сам пока - там просто пожар или похуже что. Но нам подстраховаться - не лишнее. Понял ли?
        - Понял, князь! Я мигом.
        Макар быстро оделся и выбежал из избы. Я тоже наскоро оделся - ведь на улицу с Федькой в одном исподнем выбегали. Опоясался саблей, оба пистолета за пояс заткнул. Вышел из избы. Во дворе спешно собирались ратники. Суматоха, беготня, кони ржут…
        Вскоре Тит подвел ко мне моего оседланного коня. Рядом собрались ратники десятка Федора, готовые к выступлению. Русины пристроились в конце колонны.
        - За мной, рысью - марш!
        Мы выехали из деревни. Хотя луна и светила ярко, было полнолуние, но все равно дорогу было видно плохо. Гнать галопом - значит переломать лошадям ноги. Я и ездил-то по этой дороге один раз, когда с Макаром решили соседку-боярыню навестить да поближе познакомиться.
        Меж тем зарево становилось все ближе и ярче.
        Когда до деревни оставалось совсем немного, мы увидели бежавшего по дороге запыхавшегося мальчонку. Завидев нас, он юркнул в кусты.
        Я поднял руку, дав знак отряду остановиться, и отъехал к обочине дороги.
        - Эй, я тебя видел! Вылезай из кустов!
        В ответ - тишина, только кусты зашуршали.
        - Вылазь, покажись, а то стрелять велю!
        Из кустов на дорогу выбрался мальчонка лет десяти, в порванной рубахе и босиком.
        - Кто таков?
        - Митька, из деревни я.
        - Чего бежал?
        - Татары у нас! Деревню подожгли! Помогите, дяденька!
        - Много ли татар?
        - Много!
        Откуда им тут большим отрядом взяться? Засеки порубежные есть. Или заставу порубежную вырезали втихаря да в набег? Послать гонца в Коломну? А если просто небольшая банда мародеров татарских просочилась? То-то позору на мою голову будет! Надо разведать. Опять-таки заставы порубежные не сплошной цепью стоят, небольшая банда вполне проникнуть могла. Может, сами справимся?
        - Митька! Дорогу знаешь?
        - Конечно, знаю, пастушок я, коз да овец гоняю.
        - Садись ко мне, дорогу покажешь.
        Мальчонка подбежал ко мне. Я за руки поднял легонькое тельце и усадил Митьку перед собой.
        - Давай показывай дорогу!
        Мы остановились на опушке леса. Перед нами предстала страшная картина: горела деревня, и от пылающих в ночи изб было светло, как днем. По улицам, размахивая саблями и копьями, носились конные, метались испуганные люди, истошно кричали женщины и дети.
        - Вот что, Федор. Я забираю пару твоих и еще русинов. Деревню обойду по полям - Митька вот путь кажет. Ты же нападай. Постарайся тихо подскакать, потом - залп из пищалей, и в сабли их бери. Коли немного их окажется - порубим.
        - А если банда большая?
        - Тогда сразу гонца посылай в Коломну, пусть известит наместника.
        - Слушаюсь, княже. Начинать по сигналу?
        - Какой к лешему сигнал, Федор? Сразу, как стренешься с врагом, так и начинай.
        По моему сигналу от колонны отделились двое федоровских ратников и двое русинов. Они подъехали ко мне.
        - Вот что, братцы. Басурмане в деревне бесчинствуют. Нам придется обойти вокруг деревни и ударить им в тыл. Сколько их, я пока не знаю, но рубиться без страха, чтобы видели - русские здесь! Вперед!
        От деревни мы старались далеко не удаляться. Митька показывал путь.
        В деревне от пожаров светло, со света в темноте ничего не видно, а крика в деревне хватает, и нас не услышат. Поэтому наше нападение получится внезапным для врага.
        Мы обогнули деревню, в это время на другом конце ее громыхнул залп. То вступил в бой Федор.
        Татары бросили гоняться за людьми и кинулись в сторону выстрелов. Однако не все.
        - Выезжаем на улицу. Как только татары встретятся, сначала стреляйте сами, без моей команды, потом саблей работаем. Вперед!
        Мы выбрались на улицу. Я остановился и ссадил Митьку.
        - Малец, заховайся где-нибудь в огородах. В избы не ходи.
        Мы рысью поехали по улице.
        Из распахнутых ворот крайней избы выскочил татарин с узлом в руках. Ему бы узел бросить и за саблю схватиться, да видно, жалко добра награбленного стало, замешкался. Это стоило ему жизни. Так и умер с узлом в руках. Срубил его русин, только голова по земле покатилась.
        - Вы оба - проверьте избу, не осталось ли кого живых?
        Русины спрыгнули с коней, кинулись во двор и вскоре вернулись.
        - Ни татар, ни русских.
        Мы доехали до следующей избы. Вдруг из-за поворота, из переулка вылетели на конях два татарина и на нас, с копьями. Ратник федоровский вскинул пищаль. Ба-бах! Обоих так и вынесло из седел. Все-таки картечь лучше пули.
        Снова русины пошли проверить избу и вышли понурые.
        - Вся семья порезана, кровищей весь пол залит.
        У следующей избы нас снова атаковали. Один татарин вылетел на лошади с саблей наголо, но был сражен выстрелом из пищали. Второй прыгнул на меня с плоской крыши сарая с ножом в руке. И ничего бы я не успел сделать, да лошадь моя в сторону от испуга шарахнулась, и татарин, промахнувшись, грохнулся оземь в шаге от меня. Подняться снова ему была не судьба. Из пистолета, что держал в руке, я влепил ему тяжелую свинцовую пулю в лицо, и захлебнулся татарин своей кровью.
        А навстречу еще татары скачут, да не один, не два - около десятка. Черт! Нас пятеро против них. Выдюжат ли русины макаровские, не дрогнут ли, не сбегут ли с поля боя?
        - Сабли наголо! - скомандовал я.
        Сошлись! От ударов саблями искры летели да звон стоял.
        С левой руки я выстрелил из второго пистолета во врага и кинулся на подмогу ратнику, на которого наседали сразу двое, и он едва успевал отбиваться. Ударил татарина в бок саблей, да вот незадача - клинок скользнул по кольчуге.
        А тут и Федор с десятком своим по улице летит, лишь сабли сверкают в свете пожара. Вовремя! С лихим посвистом, под крики, сопровождаемые непереводимыми словами, теснили они от изб не ожидавших такого отпора татар.
        Дрогнули татары, кинулись от горящей деревни в сторону, к реке.
        - Догнать и порубить!
        Все бросились за убегавшими татарами. Кто-то из отступавших сбросил со своей лошади узел, едва не попавший под копыта моего коня. Не хватало еще мне упасть с конем и шею себе свернуть.
        Один из ратников остановился, перевел на миг дух, вытащил лук, наложил стрелу на тетиву и замер, прицеливаясь. Тетива щелкнула. Впереди раздался вскрик и звук падения тела.
        Я подскакал.
        - Молодец, Демьян! И как только ты его в темноте разглядел!
        - Ненавижу тех, кто на землю нашу убивать православных христиан пришел. Я таких в темноте не глазами - сердцем вижу.
        Вырвавшиеся вперед ратники Федора догнали и принялись добивать убегавших татар.
        - Федор! Прочеши со своими всю местность вокруг. Вдруг спрятался кто. Если обнаружите, постарайтесь живым взять. «Язык» нужен - узнать, сколько их было и, главное, как просочились они на наши земли. Русинов я с собой беру.
        - Будет исполнено, князь!
        Федор собрал ратников и отдал распоряжение. Конники рассыпались широкой цепью и стали осматривать местность - овраги, заросли кустарника, скирды с рожью. Я же с двумя русинами направился в деревню.
        Недалеко от центра ее стоял многоголосый плач. Туда я и подъехал.
        У одной избы я увидел несколько повозок, доверху набитых узлами с трофейным добром. Понятно, татары приготовили обоз. Рядом с повозками стояли связанные люди. Воспользовавшись нашим нападением и отсутствием татар, они безуспешно пытались развязать узлы и освободиться. Тщетно. Разбойники связывали на совесть.
        - Хлопцы, рубите веревки!
        Русины соскочили с коней и ножами шустро перерезали пеньковые веревки. Освобожденные кинулись к своим избам - узнать, что с семьями. Лишь одна женщина бросилась ко мне. Грязное лицо, порванный сарафан, трясущиеся руки.
        - Князь!
        Я всмотрелся в ее лицо. Вроде бы тут меня никто и знать-то не должен, кроме боярыни. Ба! Да это же она и есть - сама боярыня Василиса Куракина! Вот уж никак не признал ее среди крестьянок.
        Я соскочил с коня.
        - Прости, боярыня, не сразу признал. Богатой будешь! - сморозил я от неожиданности ночной встречи.
        - Какое там богатство, князь?! Усадьбу спалили ироды, людей многих поубивали, саму в полон взяли. Да из дома моего все мало-мальски ценное вытащили. Откуда теперь богатству быть? - горестно развела она руками. - Спасибо тебе и поклон низкий за выручку-спасение! - Боярыня поклонилась мне в пояс. - Быстро ты на помощь пришел, я и не чаяла, что так скоро здесь будешь.
        - Подожди-подожди, ты о чем это говоришь? Ты что, гонца ко мне посылала?
        - Ну конечно! Как только татары нагрянули, я холопа своего, Гришку, к тебе за помощью послала, лучшего коня дала.
        - Видно, не доехал твой холоп, не было никого. Федор, десятник мой, случайно зарево от пожара увидел да меня поднял. А на дороге - уже совсем рядом от деревеньки твоей - мальчонку встретили, пастушка Митьку.
        - Неуж татары Гришку убили? Среди тех, кого в полон взяли, его не было.
        - Да и мы убитых на дороге не видели. Утек, наверное, от испуга, да от татар подальше и спрятался. Что делать думаешь, боярыня?
        - А что мне остается? Усадьбу, еще мужем построенную, восстанавливать буду. Осень уже, и зима на носу, жилье нужно. А ну как дожди зарядят? Избы ведь сгорели. Только вот ума не приложу, что делать - все ценности татары забрали.
        - Экая беда! Вон - все узлы на повозках лежат. Осмотри сама, коли холопам веры нет. Что из дома своего найдешь - забери, в хозяйстве все пригодится.
        Боярыня кивнула, соглашаясь. Я уже собрался ехать дальше по улице, сопровождаемый двумя русинами, как боярыня вскинулась:
        - Князь, ты еще не уезжаешь?
        - До утра побуду - рассвета уже недолго ждать. Сюда спешили, а обратно чего в потемках ехать - ноги коню переломать можно да себе шею свернуть. Тем более, хлопцы мои вокруг деревни твоей все прочесывают - не притаился ли где недобиток какой?
        - Слава тебе, Господи, услышал Ты мои мольбы. Плохо в имении без боярина, без сильной руки!
        И столько жалости к себе да сожаления в голосе ее было, что меня аж передернуло. И в самом деле. Мне, мужику, и то тяжко управляться с имением, времени на все не хватает. А каково ей тут одной?
        Из темноты возник Федька.
        - Князь! - в голосе его слышалось ликование. - Пленного взяли да еще холопа боярыни, в стогу прятался. А рядом конь бродил. Его, сказывает. Только че бросил-то? В голову не возьму, темнит он. А еще…
        Федька похлопал по узлу с барахлом.
        - Чего в узле?
        - Откуда мне знать, не смотрел покуда.
        - Коли вещи, можете себе оставить - то ваш трофей! Разделишь среди людей своих потом. А коли злато-серебро…
        Я не закончил предложение. Федор кивнул:
        - Нешто мы не понимаем!
        - Волоки сюда татарина и холопа. Допросить желаю.
        - Это мы мигом!
        Федька обернулся, заложил пальцы в рот и свистнул.
        К нам подъехал ратник. К седлу его была привязана длинная веревка, к другому концу которой были привязаны связанные по рукам двое мужиков. Кто из них татарин, а кто холоп, было ясно и так - по одежде.
        Я обратился к холопу:
        - Назовись!
        - Гришка, холоп боярский.
        - Подожди-ка, это ведь тебя боярыня ко мне за помощью посылала? Тогда почему тебя в стоге сена нашли?
        - Прости, боярин, испужался я!
        Федор хлестанул его плеткой по спине.
        - Князь перед тобой, смерд!
        - Вот что, Федор. Холоп этот трус и предатель. Не исполнил он боярского поручения - за помощью ко мне скакать. Свяжи его, да утром суд учиним.
        Холоп, заслышав мои слова, упал на колени и завыл.
        - Заткнись, пес смердящий! - Федор от души еще раз угостил его плетью.
        - А ты кто? - повернулся я к татарину.
        - Юнус.
        - Расскажи-ка мне, Юнус, сколько человек в набеге участвовало и где прошли порубежье?
        Татарин молчал.
        - Не хочешь говорить? Ты думаешь, я просто так возьму да отрублю башку тебе, как воину? Не воин ты, а разбойник. Поутру отдам тебя на растерзание крестьянам этой деревни. За то, что вы здесь натворили, они тебя живьем на части порвут.
        - Не надо отдавать, - испугался расправы татарин.
        - Тогда говори живей.
        - Нас было… один десяток и еще семь.
        - Федор, убитых татар считали?
        - Нет еще.
        - Посчитайте, свериться надо.
        - Откуда пришли?
        - Из Казанского ханства! - горделиво поднял голову татарин. - Из улуса Юмчи-бека.
        - Где шли?
        - По Дикому Полю - на той стороне Оки.
        - Так ведь заставы на порубежье стоят?
        - Напились они, мы их ночью и вырезали всех, - пренебрежительно сплюнул татарин.
        Меня передернуло - и что у них за привычка постоянно плеваться?
        - Здесь переправились? - показал я рукой в направлении Оки.
        - Нет, здесь, однако, река широкая, мостов нет. Дальше отсюда.
        - Так, выходит, эта деревня у вас не первая в набеге?
        - Еще одна была - вчера ночью на нее напали. Богатую добычу взяли.
        Татарин замолк, поняв, что проговорился, да было поздно.
        - Добыча где?
        - В этой деревне ничего взять не успели, ты отбил.
        - А из первой деревни, где добыча богатая была, куда трофеи дели?
        Татарин замолчал.
        - Федор! Попроси нашего гостя дальше говорить.
        Федор спрыгнул с коня, вытащил нож и полоснул им по щеке татарина. Татарин завыл и схватился рукой за щеку.
        - Князь! Промахнулся я в темноте. Позволь ему глаз вырезать, - подыграл Федор.
        - Зачем глаз? Не надо глаз! - заверещал до смерти испуганный татарин.
        - Как детям да старикам животы вспарывать, так вы горазды, а за свой глаз ишь как испугался!
        - Князь, не надо глаз. Все скажу. Там, на берегу, две подводы стоят. При них - десятник с двумя воинами. Там добыча.
        - Ну, смотри мне, коли врешь, бабам тебя отдам.
        Татарин радостно затряс головой.
        - Федор, бери ратников - и за мной! Макаровским - пленника охранять, да смотрите мне, чтобы не убег. А то я сам головы вам поснимаю.
        В предрассветных сумерках мы направились к Оке. Над водою стоял туман, и было промозгло.
        - Федор, бери половину воинов и иди вверх по течению, я же с остальными - вниз. Если помощь нужна будет, пальни.
        - Выполню, князь.
        Мы разделились и стали двигаться вдоль берега, стараясь не шуметь. В тумане, у реки голоса и так далеко разносятся.
        С той стороны, куда ушел Федор, раздался выстрел.
        Мы остановились, прислушались. Я подозвал Демьяна:
        - Так. Демьян, ты охотник. Потому поручаю тебе вот что сделать. Спустись по берегу еще на версту, только тихо. Посмотри, нет ли там еще где татар? Остальные - за мной!
        Мы развернулись и, не особо таясь, рванули через кусты, вверх по течению реки - на выручку Федору. Только помогать уже не пришлось. У подвод лежало двое убитых татар - явно из простых.
        Я огляделся по сторонам, ища глазами старшего татарской охраны.
        - А десятник их где?
        - Как нас завидел, сука, так к воде сиганул с мешком. Я ему в спину и стрельнул. Поплыл в Казань свою, кверху задницей. Не встречали?
        - Шутки у тебя, Федор! А что за мешок-то? Где он?
        - На дне теперь, а что в нем, не знаю.
        - Ну, так достал бы, коли упустил.
        Все ратники, как по команде, начали упорно разглядывать землю под ногами. Понятно, в воду лезть желающих нет, тем более что еще не рассвело. Пуще смерти они боялись навок, русалок и водяных. По поверьям, ночью в воде - их власть. Утащат в подводное царство или жизнь выпьют.
        - Ладно, посмотрите, что в подводах лежит. Чай, трофей ваш.
        Ратники с удовольствием ринулись к подводам. Вот так всегда: как барахло смотреть - так все кинулись, не то что в воду лезть.
        Я смотрел, что достают из узлов. Небогата добыча: одежда, полушубки, сапоги. Чего же это пленный говорил о богатой добыче? Все-таки надо доставать тот мешок из реки.
        А вот и немного провизии обнаружили воины - мешок крупы, вяленой рыбы. Очень кстати! Проголодавшиеся ратники развели костер, зачерпнули котлом воды из реки и высыпали туда найденную в повозке крупу.
        Вскоре запахло кашей. Ложки у всех с собой были - это непременный атрибут в любом походе. На день воин идет или на месяц - нож и ложку всегда с собой берет. У кого-то ложка за голенищем сапога, а у кого-то - в чехле на поясе, как у меня.
        Тут послышался топот копыт. Я всмотрелся - это Демьян вернулся.
        - Князь, проехал, как ты сказал, вниз по реке. Никого!
        - Ну и хорошо. Давай к костру! Каша готова.
        Федор разделил на всех вяленую рыбу, мы уселись вокруг котла и по очереди черпали ложками кашу. Была она без соли, но ее прекрасно заменял вяленый лещ.
        В животе разлилось приятное тепло. Мы передохнули немного, кое-кто уж и захрапеть успел. Меня не оставляла мысль о мешке на дне реки. Быть может, всего в нескольких метрах от нас находится такое богатство. Но - надо! Надо действовать!
        Я встал, сбросил одежду, стянул сапоги. Федор смотрел на мои приготовления удивленно.
        - Ты чего, княже?
        - За мешком полезу, коли все боятся, - буркнул я.
        Федор и сам потупился.
        - Ты же знаешь меня, князь, я не одну сечу с тобой прошел, не трус я. С врагами злейшими воевать пойду, скажи только, а в воде - нечисть речная, супротив нее с саблей не попрешь.
        Я улыбнулся суевериям отважного десятника, посмотрел на коряги, торчавшие у берега, на волны, с шелестом набегающие на гальку, поежился от одной мысли о предстоящей малоприятной процедуре и вошел в воду. Холодная вода обожгла ноги. Я невольно дернулся, сзади ахнули. Обернувшись, я увидел, что все ратники с тревогой наблюдают за мной. Федька трижды перекрестился, что-то шепча губами.
        Конечно, можно было бы и с берега нырнуть, да вдруг под водой на корягу какую наткнусь. Шею себе сверну, а молва недобрая сразу пойдет, мол, на их глазах водяной князя утопил.
        Зайдя по пояс, я наклонился и стал обшаривать руками дно. Ил один, да и все. Пошел вдоль берега, зашел поглубже, вновь ощупал дно - ногами. Ничего!
        - Федор! В каком месте татарин мешок бросил?
        - Да вроде там где-то.
        На берегу заспорили: «Дальше, кажись, выше по течению».
        Ладно, чего их слушать, не приметили. Да то и понятно - на воде ориентиров нет.
        Когда я уже совсем замерз и подумывал о выходе на берег, погреться у костра, ноги наткнулись на что-то плотное. А мне здесь уж по шею. Пришлось нырнуть.
        Руки нащупали что-то плотное - никак кожаный мешок? Я попытался его поднять. Какое там! Тяжелый, черт, вроде его и в самом деле водяной держит.
        Я вынырнул, глотнул воздуха. Все ратники подошли к реке и стояли у самого уреза воды, не представляя, чем мне можно помочь. Я нырнул снова, подтянул мешок волоком по дну под водой, в сторону берега. Снова вынырнул, а то от нехватки воздуха уже в висках стучало. Отдышался и опять под воду. С каждым нырком удавалось подвинуть мешок поближе к берегу. Как же татарин так далеко его зашвырнул? Или мешок воды набрал и еще более оттого потяжелел?
        Когда уже можно было стоять почти по пояс, я поднял мешок и с силой швырнул его на берег, заорав:
        - Поберегись! Это водяной!
        Мешок со звоном упал на гальку, не пролетев и метра, настолько он был тяжел.
        Ратники брызнули в испуге в стороны, даже Федька не удержался. Ох, и смеялся же я, даже про озябшее тело забыл. Стыдно бывалым воинам стало, руки мне протянули, помогли на берег выбраться. Федор подал какую-то тряпку. Я обтерся насухо, оделся и обулся.
        Глава 4
        Я присел поближе к костру, стуча зубами от холода. Федор меж тем подтащил мешок ко мне поближе.
        - Раз-звяжи! - У меня до сих пор зуб на зуб не попадал.
        Федор ножом просто взрезал веревочку у горловины мешка, потому что она набухла от воды и не развязывалась. Любопытствующие ратники попытались было сунуть нос в мешок, но Федор рявкнул:
        - Как в воду лезть, так вас не было, а как добычу смотреть, так вы поперед князя норовите! Брысь отседа!
        Ратники отошли, но не далеко. Уж очень им интересно было узнать, что там, в мешке?
        Федор запустил руку в мешок, вытащил в кулаке серебряные монеты и массивную серебряную же цепь с крестом. Среди ратников пронесся завистливый вздох.
        - Федя, все из мешка вывали на тряпку, а то там воды полно.
        Федор сбегал к подводам, принес чистую рогожу, опрокинул над ней мешок.
        Зазвенели и покатились по рогоже монеты. Небольшой грудой лежали кольца, перстни, цепочки, серебряные чарки и ковш.
        - Ого! - откинулся назад Федор.
        - Дай всем воинам по рублю серебряному, а подводы с добром дома поделите.
        Распоряжение мое было встречено восторгом и ликованием.
        - Князь, вот повезло-то! - торжествовал Федька.
        - Не рано ли радуешься, Федор? Как бы боярыне злато-серебро возвращать не пришлось. Жаловалась она, что совсем без ценностей осталась. А вот рухлядь, что в подводах - то уж точно ваш трофей.
        - И это трофей, князь! - горячился Федька. - Все, что на саблю взято, - наше!
        - Так не по-соседски, Федя. Сейчас в деревню вернемся, покажу боярыне все, что в мешке. Признает ежели за свое, то верну.
        - Ай-яй-яй! Креста на тебе нет, князь! - чуть не застонал Федор. - Кони да пищали для макаровских ратников надобны, а ты своими руками добытое серебро отдать хочешь!
        - Молчи, Федька. Знаешь поговорку: «Жизнь - государю, а честь - никому».
        Федька обиженно сопел всю дорогу.
        Занималась утренняя заря. Впереди показались черные остовы сожженных изб и блуждающие вокруг люди. Пахло гарью. Мы въехали в деревню, вернее, в то, что еще вчера было Окуневом. С полуобгоревших изгородей хрипло перекрикивались два чудом уцелевших петуха, возвещавших наступление тяжкого для погорельцев дня.
        Страшное зрелище открылось нашим взорам. Подожженные татарами избы догорали. Черные головешки еще тлели и курились дымком. На месте сгоревших изб лишь высились печные трубы, да и то не везде, а лишь там, где не топили по-черному.
        Ехали мы медленно, обоз разогнаться не давал. Может, оно и к лучшему: глазели по сторонам - прикидывали ущерб. Вчера, во время боя, было просто не до этого. Теперь же, когда рассвело, мы воочию увидели, какое горе и разрушение принесли своим неожиданным и стремительным набегом татары. Треть изб и построек была сожжена. У каждого двора лежали на холстинах тела убитых.
        У хлопцев моих от ярости и ненависти зубы скрипели.
        - Вот нелюди!
        Мы подъехали к сгоревшему дому боярыни. Она вышла навстречу нам, уже умытая и одетая в простенький сарафан, но явно не боярский, из холопских запасов - из тех, что понаряднее.
        - Здрав будь, князь. Прости великодушно, но угостить тебя и воинство твое нечем.
        - Да мы уж и откушали немного. Мы тут пленного татарина судить собрались. Вот, холопа твоего, Гришку, сыскали. Что с ним делать думаешь?
        - Высечь его, да пусть на свинарнике работает. Пригрелся в боярском доме, как змея, да и подвел в нужный момент.
        - Воля твоя, боярыня, только уж больно ты мягка. Он не поехал за помощью, струсил, в стогу прятался, бросив коня. Сама подумай, если бы мы не поспели на помощь вовремя, вы бы все сейчас за татарскими лошадьми на аркане в плен бежали. Думаешь, на чужбине да на скудных харчах и тяжелой работе долго протянуть можно? Или на невольничий рынок в Кафе отвезли бы и продали в рабство. Вспомни даже у соседей - вернулся ли кто-нибудь из плена?
        Боярыня наморщила лоб и задумалась:
        - Нет, не припомню таких.
        - Ладно, я тебе сосед, и не след мне тебя поучать. Сейчас татарина осудим, да и к себе поедем. Собери людей.
        Жители деревни к полусгоревшему барскому дому собрались быстро.
        Я сидел на коне - больше просто не на чем было. Боярыня стояла рядом. Макаровские русины привели связанного татарина. Я поднял руку:
        - Православные! Люди русские! Сейчас будем суд чинить. Один из разорителей деревни вашей - перед вами. Как народ скажет, так с ним и поступим. Остальных с Божьей помощью удалось живота лишить.
        Из толпы стали раздаваться гневные крики. Татарин втянул голову в плечи и затравленно озирался.
        - Все видели зверства и бесчинства татарские?
        - Видели! - разом выдохнули люди.
        - Чего заслуживает татарин?
        - Смерти! Казнить его! Вздернуть супостата! - кричал возмущенный народ.
        Я посмотрел на боярыню Куракину. Она устало кивнула головой.
        - Быть по сему! Федор! Повесить татя! Чтобы и другим неповадно было.
        Ратники нашли сук покрепче, перекинули через него заготовленную Федором веревку, и вскоре татарин уже болтался в петле. В самом деле - чего на него время тратить? Не в Охлопково же везти под охраной? Все свидетели и пострадавшие - здесь. И пусть все видят: скорая и справедливая кара настигнет каждого разбойника и убийцу.
        После казни все крестьяне быстро разбрелись по избам. Много у сельчан сейчас забот: в первую очередь - гробы делать да погибших хоронить по-человечески, по-христиански. А потом жилье восстанавливать, живым надо жить дальше.
        Я же подъехал к боярыне, соскочил с седла. Махнул рукой Федору. Он опустил передо мной тяжелый кожаный мешок.
        - Василиса! Трофей мы взяли. По «Правде» все, что с мечом у врага отбито, - мое. Но я хочу остаться в добрососедских отношениях с тобой. Посмотри, нет ли здесь и твоего добра?
        Федор осторожно высыпал на холстину ценности из мешка. Боярыня склонилась, перебрала руками блестящие чаши, цепочки.
        - Нет, князь, не признаю своего.
        Федор шустро собрал обратно в мешок ценности и довольно улыбнулся.
        - А мое добро, князь, не сыщешь ли? Ведь усадьбу поднимать надо! - с надеждой в голосе спросила Василиса.
        - Невозможного просишь, боярыня!
        - Да я понимаю, князь, сгинуло добро мое. Не возвернешь уже. Не осуждай, по-бабьи спросила.
        Плечи ее поникли.
        Жалко мне ее стало. Я задумался. Что можно предпринять? В голове мелькнула неожиданная мысль: «А попробую-ка я чудесный порошок из подземелья, что прошлое зримым делает». Чем дьявол не шутит, вдруг чего выгорит?
        - Ладно, попробую помочь тебе. Ежели не выйдет у меня ничего - не взыщи. К твоему дому пойду. Только вот одному мне побыть там надо. Федор! Не пускай никого к дому барскому, пока я там буду.
        - Исполню, как велишь, князь, - понимающе кивнул Федор.
        Боярыня стояла, не зная, что и думать. Ратники окружили сгоревшие дом и подворье цепью, но довольно далеко от пепелища.
        Я зашел через обгоревшие, валяющиеся на земле ворота во двор. Мне сразу же бросился в глаза лежащий недалеко от забора труп татарина с торчащими из спины вилами. Что же здесь могло произойти ночью?
        Запинаясь за бревна и рискуя сломать ноги на обгоревших досках пола, я прошел к остову одной из печей барского дома. Рядом багряно курился кусок упавшей балки.
        Я достал один из мешочков с зельем и бросил несколько крупинок на тлеющие угли. Затрещал огонек, поплыл дымок. Вокруг меня начали появляться видения событий, происходивших здесь в недавнем прошлом.
        Я увидел, как татарин вбежал в дом и стал выгребать ценности из боярского сундука в свой мешок. Потом он выбежал на крыльцо, бросил в дом горящий факел и побежал с мешком во двор.
        «Стало быть, - смекнул я, - ценности унесены из боярского дома». Только где они? Я колебался. Что делать? Подойти к не существующему на самом деле, можно сказать, призрачному окну или стоять на месте? Вдруг мое движение разрушит видение? И все-таки я решился. Осторожно ставя ноги между обгорелых досок и балок, я приблизился к окну и выглянул.
        Татарин уже собрался выбегать со двора, как из-за угла горевшего дома выбежал холоп с вилами и с силой всадил их в спину татарина. Тот выгнулся от нестерпимой боли, выпустил мешок из руки, выхватил саблю и ударил холопа в грудь. Потом упали оба. Затем холоп шевельнулся, приподнялся на четвереньки, схватил одной рукой мешок и медленно пополз за угол дома. Эх, жалко, что нельзя повернуть видение, как голограмму, посмотреть за угол. И звука нет - все происходило, как в немом кино.
        И вот видения прекратились.
        Я сошел с пожарища, обошел вокруг сгоревшего дома боярыни. Судя по всему, ранен холоп был серьезно. С таким ранением и мешком далеко не уползешь. На пепелище обгоревших человеческих останков нет. Стало быть, надо искать следы пропавшего мешка за домом.
        Где же здесь может быть тайник? Понятное дело, холоп лучше боярыни должен знать, где на заднем дворе есть потаенные места и куда мешок спрятать можно.
        Я начал обходить подворье. На заднем дворе стояли хозяйственные постройки - амбар с сорванным замком и распахнутой настежь дверью, сарай, дверь которого валялась рядом. Для очистки совести я добросовестно заглянул в них. Пусто! Нет, не стал бы холоп прятать здесь ценности.
        Я прошел дальше. Чем это так воняет? В отдалении стоял сарайчик. Судя по запаху - загон для свиней. «Вот! Свиньи!» - мелькнула дерзкая мысль. Татар из живности интересовали овцы, коровы, лошади и вся домашняя птица - утки, куры, индюки. Есть свиное мясо им вера их мусульманская запрещала. Потому к свинарникам они брезговали даже подходить.
        Я решительно направился к свинарнику. Заслышав мои шаги, свиньи захрюкали, завизжали. Понятно, жрать хотят. В круговороте событий скотину никто не кормил и не поил. Самим бы уцелеть!
        Я заглянул за свинарник. Вот он! Седой старик лежал на животе, прикрывая собой мешок, видно, старался укрыть его от посторонних взоров.
        «Прости, отец!» - Я перевернул мертвого холопа на спину, поднял окровавленный мешок и вернулся к пепелищу.
        Да, повезло боярыне! Можно звать всех.
        - Василиса! Федор! Идите сюда!
        Быстрым шагом оба подошли и выжидающе посмотрели на меня.
        - Нашел я ценности твои, боярыня! Вот они, в татарском мешке. Посмотри, твое ли?
        От вида окровавленного мешка боярыня побледнела, но держалась. Я кивнул Федьке. Федор взрезал ножом веревку у горловины мешка и высыпал содержимое его на землю. Покатились монеты, звякнул серебряный подсвечник, золотая ендова, блеснула в лучах солнца подвеска, из травы засиял драгоценный камень перстенька.
        - Мое! - сразу вскрикнула Василиса.
        Лицо ее просветлело, и она кинулась мне в ноги.
        - Великая благодарность тебе, князь! Сам Господь тебя ко мне послал!
        - Не меня благодари, боярыня, за спасение ценностей твоих. Я что - я только нашел их. А добро твое старый холоп твой спас. Он и татарина, умыкнувшего сокровища твои, убил. За свинарником сейчас лежит, бездыханный. Вот он - герой!
        - Неуж Порфирий это? Я еще малая была, а он у тятеньки моего уже служил.
        Василиса пошла в конец двора, заглянула за сарай и вскрикнула в испуге: «Бедный Порфирий!»
        - Похорони его по-человечески, да в церкви прежде отпой. Заслужил холоп таких почестей службой верною.
        Боярыня смахнула слезу со щеки.
        - Выполню все, Георгий Игнатьевич.
        - Тогда прощай, Василиса! Поедем мы.
        - Постой!
        Василиса подошла ко мне, порывисто обняла да и поцеловала - горячо, в самые губы.
        - Доброго соседа мне Господь послал - не то что негодяй Никифоров. Князь, может, примешь меня под свою руку?
        - С защитой всегда помогу, только гонца сразу посылай, как тревожное что почувствуешь, да надежного, а не такого, как Гришка!
        - Уж урок этот я запомнила. Теперь прощай, князь!
        Я приготовился дать команду ратникам и взглянул на Федора. Он теребил в руках шапку, и взгляд его был какой-то непривычно задумчивый.
        - Случилось что?
        - Князь, - нерешительно начал десятник, - позволь слово молвить.
        Я вопросительно посмотрел на Федьку.
        - Скажи, тот трофей, что мы в деревне этой у татар отбили - наш ноне?
        - Конечно. А что?
        - Мы, - он оглянулся на притихших ратников, - в общем, меж собой мы порешили так: пущай эти пожитки окуневским погорельцам и останутся. Ну невмоготу нам смотреть, как бабы убиваются на пепелищах и детки голодные надрываются. Не принимает душа христианская последнее забирать, коль знаем, чье это. Не татары же мы! - Федька перевел дух. - А нам и того добра хватит, что на подводах лежало, на берегу, те пожитки - не отсель.
        Я, признаться, в душе ожидал этого от ратников своих, но не вмешивался в события. Они жизнями рисковали, многие ранены, холстинами наскоро раны свои перевязали, и потому это - их выбор!
        - Ну, конечно. То по совести будет, и я рад, что вы так порешили.
        Василиса, стоявшая рядом, слушала, не находя слов. Лишь слезы стекали с ее щек на подбородок.
        Федька махнул рукой стоявшим поодаль ратникам. Те мигом сгрузили узлы с пожитками окуневских крестьян и бережно поставили их в ряд.
        - Ну, что ж, пора прощаться, Василиса! Дела!
        Я скомандовал: «По коням!» - и ратники с небольшим обозом тронулись в путь. Раненые, что не могли сами в седле держаться, ехали на подводах.
        Я оглянулся и увидел, как Василиса, одной рукой вытирая слезы с подбородка, другой осеняла нас вослед крестным знамением.
        Мы выехали из деревни на дорогу, ведущую в Охлопково, но еще долго слышались плач и стенания, раздававшиеся почти из каждой избы.
        Ехали не спеша. Все устали - ночь-то выдалась бессонной. Да, победа была нашей, но с привкусом горечи - много русских людей погибло. А не приди мы на помощь вовремя, еще больше было бы убитых, а живые угнаны в рабство. И еще одна русская деревня была бы стерта с лица земли.
        Меня одолевали тяжкие раздумья. Как свести к минимуму потери при набегах татар? Предотвратить набеги я своей малой ратью не могу - не в моих это силах. Заставы на порубежье стоят, немалые силы на то тратятся, а все равно небольшие банды прорываются, просачиваются на Русь. Стало быть, надо сделать две простые вещи. Во-первых, поставить в усадьбе на высоком месте вышку или хотя бы пока на высоком дереве соорудить площадку для наблюдения ратником. При пожаре или если татары вдали покажутся, он упредить дружину успеет.
        И второе. Необходимо с соседями объединяться - с теми, у кого рати малые есть. Сообща отбиваться сподручнее. Ладно вот как сейчас, когда татар мало было, одолели басурман. А если пройдет отряд побольше, даже полусотня? Что бы я тогда смог сделать со своим десятком?
        Когда неприятель - казанцы или крымчаки - большой силой идут, о том лазутчики да заставы наместника в Коломне или самого государя известят. Навстречу врагу сильному большое войско двинется. Но кто будет собирать многотысячную рать на сотню татар? Никто, даже наместник Коломны не успеет этого сделать. Сожгут татары одну-две деревни, как сейчас, и назад ускачут с добычей.
        Потому самим боярам нужно привлекать к защите своей поместных дворян. Когда нападение произошло, можно послать гонца к наместнику - в ту же Коломну. Но пока соберутся малые дружины сел и деревень, татары уже успеют вдоволь побесчинствовать, людей побить и в полон увести. А преследовать их на землях Дикого Поля не принято было. Местность чужая, незнакомая. Татарин все пути-дороги знает, и каждый встречный - земляк ему.
        Для нас же встречный - враг или лазутчик. И воинам нашим за рекой непросто: хоть трава в Диком Поле и растет - есть чем коней кормить, так ведь и вода нужна. Знать надо, где колодцы, ручьи и речушки. А сейчас даже мордва, живущая по соседству, вся под татарином, и нам они - враги покамест.
        Добрались до Охлопкова. Еще на лесной дороге, не доезжая деревни, из леса навстречу нам вышли ратники Макара.
        - Свои! Ну, слава богу! Что там стряслось?
        - Татары на Окунево напали, да мы их побили, но и раненые, видите, есть у нас.
        - С победою вас! Да, досталось и нашим хлопцам… - Ратники с сочувствием смотрели на пострадавших товарищей. - А что на подводах? Никак с трофеями вы? - Они завистливо поцокали языками.
        Молодец Макар, дозор выставил, хотя большой силы он не представлял. Пищалей нет, коней тоже - надолго задержать татар такой дозор бы не смог. Надо, и причем срочно, заняться безопасностью.
        Завтра же отправлю Макара с подводой в Коломну. Пусть покупает коней и пищали, вижу - пора пришла. Придется отложить дела и заняться защитой поместья. В противном случае все, что построено с таким трудом, пожечь могут татары, холопов убить или угнать в полон. И прекратит свое существование вотчина князя Михайлова, останется лишь выжженная земля. Ну, нет, пока я жив, не допущу такого!
        Уже на въезде в имение ко мне подбежал Макар.
        - Князь, у нас здесь все в порядке, тихо.
        - Зато у соседки, боярыни Василисы Куракиной - ты ее должен помнить - большое горе приключилось, гости незваные побывали. Избы пожгли, холопов многих поубивали.
        - Ох, беда-то какая!
        - И что удивительно, наша помощь лишь случайно вовремя пришла.
        - За то Федору спасибо.
        - Нет, Макар, больше таких случайностей я не допущу. Сегодня всем, кто ночью в Окуневе был, - отдых. Ратникам, что со мной ходили, трофеи по справедливости делить. Ну а твоим, кто ночь в дозоре стоял, - отсыпаться. Ты же, Макар, возьми несколько ратников своих и на лошадях Федора объезд сделайте - через Обоянь, Чердынь и Вереши. Как там? А завтра с утра тебе и Федору быть у меня.
        - Слушаюсь, князь!
        Устал я. Поел без аппетита, да и сразу в постель улегся.
        В Охлопкове было непривычно тихо, ратники отдыхали. Ничего, пусть сил набираются, завтра они им понадобятся.
        Подремав немного, я поднялся с постели и подтащил поближе кожаный мешок с трофейными ценностями. Надо же ревизию провести, что мне досталось. Оказалось, не так уж и много. После раздачи всем ратникам на берегу Оки серебряных рублей осталось их у меня шестьдесят два. Да еще цепочки, кольца и всякие-разные чарочки-ендовы потянут на четверть, а может, чуть менее полупуда веса.
        В общей сложности после ночного боя у меня оказалось около полутораста рублей. Неплохо, если учитывать, что отделался малой кровью - несколькими легкоранеными. Наше счастье, что татары не ожидали удара и в деревне были разрознены, грабежом занимались. Боюсь, что в чистом поле потери были бы более значительны.
        Прискакал Макар:
        - В деревнях наших все спокойно, князь!
        - Хорошо. Отдыхай. Утром - ко мне!
        Вечер прошел в размышлениях, а утром, сразу после завтрака, подошли Федор с Макаром, и я начал в избе совет. Надо было обсудить, как быть дальше с защитой усадьбы.
        - С последним набегом татар мы все урок получили. То, что Федор пожар увидел да подоспели мы боярыне Василисе Куракиной на помощь вовремя в трудный момент, то хорошо. Но это счастливая случайность, все могло сложиться и по-другому. Отдохнули бы татары в ее имении, с силами собрались, а следующей ночью на нас напали и порезали бы сонных. Так не годится. С себя вину не снимаю, закрутился за делами. Но более так продолжаться не может. Призвал я вас на совет, как начальников ратных. Хочу услышать от вас, как защиту усадьбы разумеете.
        Поднялся Макар:
        - Вспомни, князь, Опочку. И поселение вроде как небольшое - крепостной стены даже не было. А вот валом земляным окружили, и никакой нашей… - он осекся, вовремя вспомнив, что мы тогда были врагами, но тут же исправился, - …польской рати, даже с пушками, взять Опочку было невмочь!
        - То верно, Макар. Но вал возводить со рвом глубоким и тыном крепким - это же сколько времени уйдет, а татары снова могут нагрянуть в любой момент. Что поначалу делать будем?
        - Мыслю так, - подал голос Федька. - Пока что-нибудь покрепче построим, дозор нужон за подступами. Для того дерево надобно выбрать и наблюдение сверху окрест наладить денно и нощно.
        - А верно мыслишь! Ты, Федор, сегодня же подберешь сосну повыше, да чтобы еще и на пригорке была, на вершине наблюдательный пост оборудуешь - с площадкой, лесенкой. И впредь, и днем и ночью, ратников ставить будете - оба! И ты, Федор, и ты, Макар. Уговаривайтесь между собой, но чтобы воин на вышке стоял всегда. И не спал, а то прикажу прямо на вышке и повесить такого. Расслабились мы все, а враг - вот он, рядом шастал.
        - Князь, а почему чуть что, так Федор? Федор - туда, Федор - сюда! Мне вот вышку ставить, а Макар что?! - возмутился Федька.
        - Не перебивай! Ратники Макара конны должны быть, да с огненным боем. Тянуть более негоже. Потому, Макар, бери подводу и людей своих и - в Коломну. Коней всем купишь, пищали и огненный припас к ним. Головой отвечаешь за коней, чтобы строевые и справные были, да за пищали - все самолично проверь! Ну а уж как вернешься, вся учеба на тебе. Да то ты и сам знать должен - верховая езда, рубка, стрельба из пищалей. Выложись, но чтобы через месяц все твои ратники не хуже десятка Федора оружием владели.
        - Времени мало для того, князь!
        - Татарин спрашивать не будет, готов ты встретить его с оружием или нет. Тех русинов, что поопытнее, десятниками поставь, пусть тоже учат делу ратному. Федора попроси помочь, он не одну сечу прошел, может поучаствовать в подготовке новичков.
        - А что я… - начал было Федька.
        - Федор, как ты в бой с ними пойдешь, плечом к плечу? Ежели они слабину дадут, дрогнут, так и тебе не выстоять. Я вас не делю на старых и новобранцев. Вы все - Федор и Макар с людьми своими - моя малая рать. И государь с меня спросит, ежели что. Все понятно?
        - Все, князь, - нехотя согласился Федор. Макар просто кивнул головой.
        - Макар, вот деньги - в твое распоряжение!
        Боже, это ж почти все мое трофейное серебро уйдет на воинов Макара! Но делать нечего. Экономить на защите усадьбы - себе дороже обойдется.
        Довольный услышанным, Макар взял мешочек с деньгами и вышел.
        - Возвышаешь ты его, князь! - Федька сидел насупившись.
        - Иначе нельзя, Федор. Мне подготовленные ратники нужны, сам сегодня ночью видел, как лихо твои воины с татарами разделались.
        Моя похвала опытному десятнику немного успокоила Федора, но надолго ли? Вижу, трудно ему с Макаром уживаться.
        Федька собрал свой десяток, и все вместе пошли на холм выбирать дерево повыше.
        Сосен на участке было не много, больше лес низкорослый - береза, ольха, так что и выбор был небольшой.
        Вскоре уже застучали топоры. А вечером ко мне заявился потный Федька.
        - Принимай работу, князь, готово!
        Федор подвел меня к высокой сосне, что стояла недалеко от строящегося боярского дома. К стволу дерева были прибиты поперечины.
        Поплевав на ладони, я полез вверх. Несколько ниже вершины была обустроена небольшая площадка с ограждением по периметру. Я осмотрелся. Далеко видать! Вон Ока с плывущими корабликами, моя деревня внизу, а чуть дальше - Обоянь, Чердынь и Вереши. Я повернул голову вправо - и Никифоровка видна, точнее сказать, угадывается, далековато все же. Но коли пожаром займется, думаю, дозорный увидит. Эх, бинокль бы сюда или подзорную трубу, да не пришло их время.
        Я обернулся всем корпусом. Ха! Отсюда и деревня Василисы Куракиной видна, избы сгоревшие. А левее - верстах в пяти, еще чье-то имение. Вот туда я завтра и направлюсь, надо поговорить об организации защиты деревень и совместного отпора непрошеным гостям.
        Осторожно я слез с сосны.
        - Ну что же, неплохое «воронье гнездо», далеко местность просматривается.
        Польщенный Федор заулыбался.
        - Только вот что же вы навес сделать позабыли? Дозорному что - под дождем мокнуть, коль заморосит? А снег ежели? Да и летом под солнцем стоять - голову напечет.
        - Это мы мигом поправим, князь, до ужина еще! - с ходу оглядываясь по сторонам, откуда какие материалы тащить, бодро заверил Федька.
        - Давайте, хлопцы, надо поскорей закончить. И сегодня же первый дозорный дежурить должен.
        - Не беспокойся, князь, мы службу знаем.
        Я же занялся устройством ворот и ограды. Собрал артельных от плотников - и рязанских и владимирских. Мастеровые недовольны были, что их от работы оторвали.
        - Ко всем обращаюсь я, мастеровые люди. Татары вчера напали на соседнюю деревню. Нападение удалось отбить, но и селяне пострадали. Понимаю, что уговор у нас с вами был на избы и конюшни. Нарушать его не след, но прошу! Отложите на время все, что начали. Тын вокруг деревни поставить надо. Не ровен час, гости незваные нагрянут, а за тыном отсидеться проще. А уж потом за избы да за конюшни возьметесь.
        Сразу выступил артельный от «косопузых»:
        - Мы так не уговаривались, князь.
        - Подожди, - перебил его артельный от владимирцев, - князь дело говорит - вишь, нужда пристала. - Он повернулся ко мне: - Помочь можно, а как платить будешь?
        - Сговоримся. Сядем рядком да поговорим ладком.
        - Тогда пусть холопы твои землю начинают рыть, а уж забор ставить - наша забота. Ты только покажи - где!
        Я с обоими артельными обошел участок, наметил, где тын стоять должен. Тем более что часть бревен уже была приготовлена холопами по моему распоряжению. Мы уговорились о цене и ударили по рукам.
        И закипела стройка. Холопы рыли землю, плотники острили бревна, тяжелой «бабой» забивали их в ямы и крепили бревна меж собой.
        - Князь! А ворота-то где будут?
        - Да вот, пожалуй, парадные - тут, на дорогу, а там, к полю - для выезда с возами да ратникам на учения.
        Через два дня вернулся Макар со своими ратниками. Все на конях, с пищалями за спинами. А шуму наделали - топот копыт, земля дрожит, гиканье. Впереди Макар, в кафтане нараспашку. Так и распирает его гордость за свою братию ратную! В изумлении он остановился перед тыном.
        - Ого! И когда же вы успели?
        И невысок был тын - метра четыре в высоту, однако преграда, на коне не одолеешь. Меня подозвал рязанский артельный.
        - Хозяин, зряшную работу делаем!
        - Почему же? - удивился я.
        - Из дуба али лиственницы делать надо, тогда века простоит. А это сгниет скоро. Два-три года - и все, что в земле, трухою станет.
        - Где же я тебе дуб возьму, коли он здесь не растет?
        - Тогда смолу ищи. Мы ту часть, что в земле будет, обсмолим, глядишь, лет десять, а то и более простоит.
        - За совет спасибо. Да где же смолы-то столько взять?
        - Где-где! На верфях, вестимо, где корабли да ладьи смолят.
        - Я тебе денег дам и подводу - купи.
        - Э, нет, князь! Сам ищи.
        - И на том спасибо - за дельное слово.
        Пришлось Андрея в Коломну посылать, смолу раздобыть и привезти. Зато теперь концы бревен смолили.
        Следующим днем я поехал в село, что видел с вышки, взяв с собой Федора и двух ратников. Князь я или не князь? И корзно красное надел - для представительного вида.
        Село нашли не сразу, поплутали маленько. Оно оказалось довольно большим и, как положено, с церковью.
        Федор, скакавший несколько впереди, спросил местного:
        - Как село-то называется?
        - Так - Горькая Балка.
        - Экое название необычное. Хозяин-то у вас кто?
        - Боярин Татищев - вона его дом, в два поверха.
        - Спасибо, добрый человек.
        Мы подъехали к дому. Федор постучал рукоятью плети в ворота. Вышел холоп.
        - Скажи боярину - князь Георгий Игнатьевич Михайлов к нему.
        Холоп исчез за воротами.
        Вскоре ворота распахнулись.
        - Милости просим, князь! - Оба холопа, открывшие ворота, склонились в поклоне.
        Все спешились, ввели коней во двор. А уж на крыльце - боярин дородный с боярыней дожидаются. Оба - словно колобки, щеки - как у хомяков, глаза жирком заплыли. Друг на друга похожи, прямо по поговорке «Два сапога пара».
        - Здравствуй, князь! Рады видеть дорогого гостя в доме нашем. Не откажи - испей с дороги нашего сбитня!
        Боярыня поднесла корец. Я слегка склонил голову в приветствии, взял корец обеими руками, медленно выпил, перевернул и вернул хозяйке.
        - В дом прошу, князь, - проворковал радушно боярин, переглядываясь с пухлой супружницей. - То большая честь для нас, не каждый день князь в гости приезжает.
        Хозяева провели меня в гостиную, усадили в красный угол. А уж слуги в трапезную закуски таскают.
        Поговорили, как водится, о погоде, о собранном урожае. Сразу говорить о деле считалось неприличным. Отдав дань приличиям, я начал разговор:
        - Сосед я ваш, князь Георгий Михайлов. Недавно жалован государем нашим, Василием Иоанновичем, землею, усадьбу теперь обустраиваю.
        - Славно!
        - Неспокойно здесь, однако! - При этих словах моих супруги вздрогнули и испуганно переглянулись. - Третьего дня на соседку вашу, боярыню Василису Куракину, татары ночью напали.
        - Ой, слыхали уже, беда-то какая! - запричитала боярыня, сокрушенно покачивая головой.
        - Подожди-ка, князь! Не ты ли со своей малой ратью им помог?
        - Было такое, не скрою.
        - Почетно для нас, Георгий Игнатьевич, коли такой герой в нашем доме.
        - Так вот зачем я к вам приехал-то. Хочу предложить силы наши объединить, чтобы в случае нападения сообща действовать, дабы не разбил нас неприятель поодиночке.
        Боярин потеребил куцую бороденку, заерзал на скамье и закашлялся. Боярыня смущенно посмотрела на супруга, перевела взгляд на стол и начала упорно рассматривать щербинку на его поверхности.
        Наконец боярин справился с собой:
        - Я… да мы бы и с радостию… но никак не можно. Извини, князь, не могу. Ратников у меня мало, десяток всего. Под тебя отдам, как сам защищаться буду?
        Боярыня обхватила пухлые щечки руками и испуганно закивала головой.
        - Так у тебя даже забора трухлявого вокруг села нету.
        - Ты что, князь, в моем доме меня же поносить вздумал? - Боярин вскинул бороденку и сверкнул глазами, не находя нужных слов.
        - Прости, боярин, коли обидел невзначай. Просто заметил, когда проезжал.
        - До сих пор Господь миловал, авось и на этот раз минует нас лихо.
        - На Бога надейся, а сам не плошай.
        - Ты, князь, видно, из служивых, тебе все сабелькой помахать охота. У меня же хозяйство большое и крепкое, о нем голова болит, а холопьев мало.
        - Ой, большое, князь! - подхватила боярыня.
        - Жаль, что не договорились. - Я решительно поднялся с лавки.
        - Куда же ты, князь? А угощение? Нехорошо не емши-то из гостей.
        - Не кушать я приехал - о безопасности поговорить. Прощай, боярин.
        Я поправил плащ и сбежал с крыльца, провожаемый недоуменными взглядами Татищева с супружницей. Ожидавшие меня во дворе ратники вывели за ворота коней, мы поднялись в седла и припустили рысью из Горькой Балки.
        - Что, не согласился боярин? - спросил Федор.
        - Как угадал?
        - Да по лицу твоему мрачному.
        - Придется обо всем позаботиться самим, Федя. Жаль - не получилось у меня. Татищев отказался, да если б даже и согласился - силы у него невелики. Куракина в погорельцах, воинов совсем нет - еще и самой подниматься надо, в Никифоровке боярина пока нет, а когда государь землю эту кому-нибудь пожалует - неизвестно. Да и придет новый человек - слишком много дел сразу навалится.
        Куда ни кинь, всюду клин. Ну что же, никуда не денешься, получается, действительно, мне одному тянуть этот воз надо. Буду стараться, пока сил моих хватит.
        Подъезжая к Охлопкову, мы услышали пальбу. Что у них там случилось? В деревню влетели галопом, а это, оказывается, Макар своих стрельбе учит. Поставил в поле чурбаки и тренирует ратников. Похвально рвение сие, но предупреждать все-таки надо, чтобы не пугать попусту.
        А через пару дней меня неожиданно посетил Федор Кучецкой. Вот уж кого не ждал…
        Я в это время находился в избе. Вбежал Федька, выпалил с порога:
        - Княже, дозорный на дереве крикнул - в версте отсюда конные! Да важные такие - никак бояре какие, сюда скачут, видать, к тебе!
        Немало удивившись, я вышел. Кто бы это мог быть? Ждать ответа пришлось недолго.
        Е-мое! Во двор въезжала кавалькада конных.
        Впереди - двое ратников в сверкающих кольчугах, за ними на коне грузно восседал Федор Кучецкой, а уж дальше свита - несколько бояр. Замыкала колонну четверка ратников.
        Бояре из свиты шустро соскочили с коней, поддержали стремя и помогли спуститься с коня Федору. Хм, он и сам обычно проделывал это неплохо. На публику играет, видно. Черт, а у меня и сбитня нет, вино только.
        Пока бояре оправляли шубу на Федоре, я метнулся в избу, налил вина в трофейную чашу и вынес. Мы пошли навстречу друг другу.
        - Здравствуй, Федор!
        - И тебе здоровья и удачи, Георгий!
        Федор принял чашу, не спеша осушил, крякнул от удовольствия. Он уже собрался вернуть мне чашу, но она неожиданно привлекла его внимание - Кучецкой залюбовался чеканкой и резьбой по краю чаши. Видимо, понравилась.
        - Прими от меня в дар чашу сию, вижу, по нраву тебе она.
        Федор кивнул и, не оглядываясь, протянул руку с чашей назад. Боярин из свиты принял ее.
        - В первый раз я у тебя. Государь с поручением послал в Коломну. Думаю, дай заеду к побратиму. Подъезжаю, а у тебя тут уж острог целый. Тын, избы, конюшни. Пойдем-ка, покажешь свое хозяйство.
        Мы пошли по территории усадьбы. Я шепнул Федьке:
        - Быстро кабанчика на вертел, стол готовь!
        Федька-заноза кивнул и исчез.
        - Это у тебя что тут?
        - Баня.
        - А это?
        - Вторая конюшня.
        В это время послышалась частая стрельба. Охрана Кучецкого за сабли схватилась, бояре начали встревоженно оглядываться.
        Я их успокоил:
        - Да это мои хлопцы стреляют, руку да глаз набивают.
        - Молодец! А что это за лесенка на сосну?
        - Вместо вышки смотровой - покамест ее сделаю, с сосны холопы боевые наблюдение ведут, дозорный денно и нощно за местностью бдит.
        - Гляди-ка! - удивился Кучецкой. - У тебя тут прямо как на заставе.
        - Жизнь заставила. Недавно татары заставу нашу на порубежье вырезали, прорвались в эти места да усадьбу боярыни Василисы Куракиной грабить начали; людей ее многих побив, избы пожгли.
        - И что? - встрепенулся Кучецкой.
        - Федор, десятник мой, пожар ночью узрел. Поднял я людей своих да татар - в сабли. Ни один не ушел.
        Федор неожиданно хлопнул себя по ляжкам, так что накинутая на плечи шуба упала. Боярин поднял и попытался снова накинуть ее князю на плечи. Кучецкой нетерпеливо передернул плечами:
        - Оставь, мешает.
        И в самом деле - перед кем красоваться? Здесь не Первопрестольная.
        - Так это, значит, ты?
        - Что я?
        - Ты отряд татарский побил?
        - Выходит, я.
        - А мы понять не можем, куда они могли деться? Как заставу вырезали, мы тревогу по службе береговой объявили, коломенское ополчение поднялось, заставы усилили, чтобы татар назад в Дикое Поле с полоном не выпустить. Нигде татар тех нет, ну как сквозь землю провалились! А ларчик-то просто открывался!
        - Некому уходить уж было - всех побили, до единого.
        - Вот-вот… Мы объехали с коломенским воеводою вчера эти места, посмотрели. Две деревни начисто сожгли. Старики да мужики убиты, детей и женщин, вероятно, в полон взяли. Вот только до усадьбы боярыни Куракиной пока не добрались.
        - Не было полона. Вернее, был, из куракинских, да мы всех освободили.
        - Неуж банда не одна была?
        - Вот этого не скажу, не знаю.
        - А что же в Коломну не доложил?
        - Чего докладывать-то? Не Казань же взял - банду малую разбил. Там их всего-то семнадцать человек и было.
        Федор переглянулся с боярами.
        - За отвагу хвалю, молодец! Непременно государю доложу. Надо же! Все сам - и татар побил, и острог построил! Не сидишь сиднем, вот теперь и я вижу - не зря тебя государь землицею жаловал на Оке. Эдак ты далеко пойдешь!
        - Не корысти для стараюсь.
        - Вижу. Только скромен не по заслугам. Сделал дело доброе - доложи наместнику, да и о себе напомнить - не грех! А то - чего?
        - Дом каменный итальянцы ладят. Ты же сам меня с итальянским зодчим Пьетро знакомил.
        - Весьма похвально. Вижу, всерьез за поместье взялся. Ты кормить-то нас будешь?
        - Поросенок жарится, как готов будет - доложат.
        - Добре! А то после скачки по деревням здешним проголодался я что-то.
        Кучецкой еще прошелся по участку, удивляясь размаху кипящей стройки: кругом лежали заготовленные бревна, стучали топоры плотников, молотки каменщиков, сновали артельные люди, отдавая указания помощникам.
        А тут и Федька-заноза рукой призывно махнул. Значит, поросенок уже готов.
        - Побратим, к столу прошу с боярами - откушать, чем Бог послал.
        К моему удивлению, которое я попытался скрыть, стол получился неплохой. Поросенок - небольшой кабанчик - жаром да салом исходил. А еще - аппетитным запахом. У всех в предвкушении вкусной трапезы аж слюнки потекли. А на столе дожидались едоков тройная уха, караси, в сметане жаренные, капуста квашеная хрусткая, огурчики пупыристые соленые, грибочки да каравай свежий, дух которого перебивал даже аромат поросенка. Жбан с пивом стенками запотел, и во главе стола - кувшин с вином.
        - Неплохо Бог тебе послал, а скромничал, - весело сощурил глаза Кучецкой.
        Увидев сие изобилие, я смекнул - не иначе как Федька сумел привлечь к организации стола и деревенских девчат. Ну, молодчага! Мы-то пока обходились столом попроще - не до изысков было!
        По обычаю я сел во главе стола, справа - Кучецкой, за ним - бояре. По левую руку от меня сидели Макар и Андрей. Жаль, Федьку-занозу за один стол с боярами усадить нельзя - холоп он, хоть заслуженный и очень нужный. Нарушу традиции - обиду князю Кучецкому нанесу. Это в боевом походе еще можно допустить общую трапезу у костра, но не у хозяина дома.
        Взялись мы за еду дружно, только поросячьи косточки хрустели. За полчаса все и подъели подчистую.
        - Молодец, князь! Татарам укорот сам смог дать, острог воздвиг и гостей хорошо встречаешь.
        - Так побратим же, как можно иначе?
        - Ладно, бывай, князь! Нам еще по делам нужно. Пойдем на воздух свежий да и на коней! А то после такого обеда знатного вздремнуть потянет, ан некогда!
        Мы обнялись на прощание. Процедура посадки князя на коня повторилась: один боярин стремя держал, второй - подсаживал Кучецкого. Гикнули охранники, свистнули по-молодецки, и - в ворота, да по дороге - галопом. Фу, угодил, кажется высокому московскому гостю! Вот уж не ожидал, что Кучецкой, не известив, ко мне в поместье заявится. Может, любопытно стало, как я тут освоился, все равно от Коломны крюк не велик, а может, просто проголодался.
        Я хоть и служилый князь, да не при московском дворе, чего бы ему сюда ехать без особой надобности? А может, Федор опять замыслил чего, да желает привлечь меня к решению дел московского двора? Я по характеру не интриган, при дворе мне служить было бы тяжело - не мое это.
        А меж тем приближение осени чувствовалось во всем. Низко над землей, едва не касаясь верхушек деревьев, плыли тяжелые свинцовые тучи. Мужики ежились от пронизывающих порывов холодного ветра и, покормив скотину, старались поскорее со двора зашмыгнуть в теплые сени, взъерошенные воробьи жались поближе к жилью - к теплым трубам, конюшням, сараям для фуража. Через неделю дожди зарядили, начала желтеть и опадать листва.
        Плотники торопились подвести под крышу постройки, заканчивая укладывать берестяную кровлю. Каждую построенную избу венчали резной конек - охлупень и кровля крыльца над красными сенями, резные причелины и полотенца украшали фронтон, наличники окошек радовали глаз. Постарались мастеровые люди на славу! И тын крепкий успели до дождей поставить, окружив Охлопково. При взгляде с вышки забор охватывал поместье овалом неправильной формы.
        Строящийся каменный дом оставался пока за периметром. Я не беспокоился по этому поводу - грабить в доме нечего, у него еще второго этажа и крыши нет. А как готов будет, я каменный забор вокруг поставлю, да с башенками по углам. И глазу приятно, а коли время суровое настанет - первым ворогов встретит и лихих людей. Вот тогда поместье мое не острогом будет, а небольшой княжеской крепостью. Пушка будет нужна, и лучше - если не одна.
        С дождями осенними жизнь в поместье почти замерла. Урожай убран - и здесь, в Охлопкове, и в трех соседних моих деревнях. Там, конечно, все куда скромнее вышло, потому как запущены хозяйства оказались. Но Андрей распределил зерно по дворам - до следующего урожая хватит.
        Вот и стройка встала. Плотники, получив заработанное, ушли в город. Если куда-либо и надо было ехать, то лишь в случае крайней необходимости - дороги развезло. Только на реке еще продолжалась жизнь - суда сновали вверх и вниз по Оке. Купцы торопились завезти товар, чтобы было чем торговать в период распутицы. Через месяц, а то и менее, покроется Ока льдом, тогда и судоходство встанет. Сообщение между городами и деревнями прекратится. И только когда выпадет снег да морозы превратят грязь в твердь, потянутся санные обозы. А затем по окрепшему льду санные обозы по замерзшим рекам, как по дорогам, двинутся. На Руси все деревни и города на реках стояли. И самый удобный да быстрый путь - по льду рек. Никаких тебе кочек, и заблудиться невозможно - река сама ведет. Единственная опасность - полыньи. Ну, так не зевай, купец, гляди вперед - не парит ли где промоина?
        Управляющий Андрей пришел - в Вологду отпрашиваться.
        - Князь! Я и так на все лето остался, осень уже. Все работы на полях закончены. Дозволь домой в Смоляниново съездить, с семьей пообщаться, подумать, что дальше делать будем.
        - Спасибо за помощь, Андрей. Даже не знаю, что бы я без тебя делал. Много трудов ты приложил и смекалки проявил. За рвение сверх жалованья еще три рубля серебром даю. Конечно, можешь ехать. Только вот как? Дороги развезло.
        - Э, князь! Суда-то еще ходят. Пойду на причал, подожду, подберет какое-нибудь попутное судно до Коломны, - вона сколько их плывет ноне! А там, через Москву, и до Вологды доберусь, с обозом каким.
        - Тогда удачи тебе и легкой дороги. Надумаешь если в Охлопково переехать, нанимай сани и всем семейством сюда - добро пожаловать. Деньги на подъем семье твоей дам. Но только тогда и на Вологодчине хозяйство в надежные руки передай.
        - Решусь переехать - сыну Павлуше передам хозяйство, он уже опыта набрался.
        Я отсчитал жалованье и надбавку, и Андрей ушел. Жаль, если не надумает переехать, непросто мне будет найти здесь ему замену.
        Ратники в избах между караулами-дежурствами балагурили, играли в кости, спали. Пить вино я запретил, да и Федор с Макаром сами за этим следили строго. Выгонять сейчас людей на улицу на учения - было бы слишком. В эдакую слякоть хороший хозяин собаку на двор не выгонит.
        Вот в такую погоду к нам в Охлопково и забрели двое бродяг.
        Ко мне прибежал, укрываясь плащом, ратник из дежурной смены, что сидел в привратной сторожке.
        - Князь, там приблудились двое, просят пустить их - обогреться.
        - Кто такие, не сказывали?
        - Не знаю. Один в рясе, другой по виду - бродяжка. Кто их разберет, все в промокшей одежде.
        - Так и быть, впусти бедолаг. Непогода на улице, и стемнеет скоро. Пусть обогреются, обсохнут, а завтра идут своей дорогой.
        Сказав так, я и забыл о путниках. Мало ли их тут ходит? Если раньше, когда они, бывало, забредали, просились на ночевку в избы холопов, то теперь - тын высокий вокруг поместья, сторожка с охраной у ворот - не проберешься без спросу.
        Следующий день выдался хоть и хмурый, но без дождя. Насидевшись за несколько дождливых дней в избах, холопы и ратники высыпали на улицу. Вышел на улицу и я. Глаз мой сразу выхватил две новые фигуры. Я подошел поближе. Один и вправду был в черной рясе, опоясанный веревкой. Другой - в сильно поношенной, но опрятной и чистой одежде. Но что меня удивило - так это то, что они похожи, как две монеты. Не иначе близнецы, кои встречались не часто.
        Завидев меня, оба поклонились.
        - Благодарствуем за кров, за пристанище, барин. Совсем вчера промокли да обессилели. Бог да воздаст тебе за милость твою.
        - Невелика милость, - улыбнулся я. - Кто такие будете?
        - Из-под Козельска мы. Я - Василий, а это брат мой, Михаил, расстрига.
        - За что же расстрижен-то?
        - Не подумай худое, барин, - он хороший человек, нет в нем окаянства. Да вот беда - удержу в выпивке не имеет, как доберется. А откель на нее деньги взять? Ну и не сдержался, видно, бес попутал, - подаяние церковное пропил, вот и осерчал епископ. Даже покаяние не помогло. Инда сам уж не может при церкви состоять - соромно ему за неуемность страсти своей пагубной.
        - Куда путь-дорогу держите?
        - А куда глаза глядят. Помышляем до Москвы добраться. Ноги есть - дойдем.
        - Так где Козельск, а где мое поместье? Москва-то вон там! - махнул я рукой.
        - Эдак мы приплутали маленько, барин, уж больно попутчики-купцы попались веселые да добрые. Только они в Рязань отвернули - нам уж совсем не по пути.
        - Чем пропитание добываете?
        - Добрым людям в нужде их помочь везде случай выпадет: в деревнях у вдовушек али старушек где ограду поправим, где крышу подлатаем, глядишь - и покормят.
        - Два здоровых молодца, а у старушек кормитесь! Не стыдно?
        - Ты нас, барин, не кори работой на помочь. Любая работа Богу угодна. Мы у тебя ничего не просим. И чужого сроду не брали, нет такого греха на душе. А коли и у тебя работа для нас какая найдется, так мы согласные остаться.
        - Работа в имении всегда есть. Сейчас по осени ее меньше, а летом только успевай поворачиваться. В конюшню пойдете?
        - Чем платить будешь?
        - Крыша над головой, прокорм и полушка в месяц.
        - Негусто.
        - Так и работа немудрящая, не надорветесь.
        - Ну, тогда разве до весны только.
        - Согласен. Тит, поди сюда.
        Ко мне подбежал мальчишка.
        - Вот мой главный конюх. У него и работать будете.
        Братья-близнецы переглянулись разочарованно. Под мальчишкой ходить для взрослого мужика зазорно. Однако и до Москвы далеко, а братья босиком и в одежонке легкой. Потому, подумав немного, согласились.
        Брал я их временно, а получилось насовсем. Михаил оказался расторопным, но имел извечную русскую привычку, уж если добирался до вина, пил до упаду. А по жизни был веселым, зная много занятных историй, и всегда - заводилой, душой компании. Василий - полная ему противоположность: серьезен и рассудителен не по годам, трудолюбив и бережлив. За полгода, проведенных им у меня в поместье, я присмотрелся к нему и решился - назначил управляющим на место Андрея. Андрея же по прибытии его зимой вместе с семьей в Охлопково сделал тиуном княжеским. Для простого человека должность высокая. Но это я уж вперед забежал.
        На Покров Пресвятой Богородицы выпал первый снежок.
        Утром я выглянул в заиндевевшее по краям окно. Насколько хватал глаз, повсюду лежало снежное покрывало: на крышах изб и сараев, деревьях, кустах, дороге. Снег розовел в лучах восходящего солнца.
        Я оделся и вышел на крыльцо. Хрустальный морозный воздух приятно обжигал грудь, наполняя тело бодростью. Из труб, не рассеиваясь, дым поднимался прямо вверх - к морозам! Давно замечено: Покров - как граница между осенью и зимой. Теперь морозы день ото дня будут крепчать, сковывая землю прочным панцирем. А там и на санях можно будет ездить, ждать всего ничего осталось: по народным приметам от первого снега до санного пути - шесть седмиц. Хорошо, что в Охлопкове успели к зиме подготовиться - избы утеплили, дрова заготовили.
        Вскоре и морозы трескучие ударили. Каждый день температура опускалась все ниже и ниже. Земля застыла, на улицу выходить лишний раз не хотелось - ветер и колючие крупинки хлестали по лицу.
        Как хорошо, что избы с печами успели поставить, да конюшни лошадям. Не зря я плотников поторапливал.
        Днями подошел ко мне Демьян - охотник из федоровского десятка.
        - Князь, разреши на охоту походить. Делать ноне нечего, а приварок столу не повредит. Да и засиделся я в деревне, по охоте соскучился.
        - Дозволяю, дело полезное.
        С тех пор каждый день Демьян к вечеру дичь приносил: то глухаря, то зайца, а порою - и двух. Я к охоте равнодушен был. И все-таки соблазнил меня Демьян.
        Прибегает как-то:
        - Князь! Волки в лесу объявились! Целая стая! Давай загонную охоту устроим. Чего хлопцам попусту в избах сидеть?
        - Так собак у нас нету.
        - По следам я сам логово найду, а загонщиков у нас полно - все ратники.
        Ну что же, размяться можно. Если волков добудем - шкуры волчьи теплые, будут кому-то шубы знатные. Под дождем влагу не набирают, не линяют, и никакой ветер их не проберет.
        Ратники встретили предложение об охоте восторженно. Однако волки - хищники опасные. Я приказал взять всем ножи и пищали зарядить картечью. Демьян место нам с Макаром и Федором показал, где мы «на номерах» стоять должны.
        Ратники втихую лесок окружили и давай шуметь по сигналу Демьяна. Кричали, свистели, сжимая кольцо все уже.
        Не выдержали волки. На опушку сначала матерый вожак вышел. Осмотрелся, нос вытянул, пытаясь опасность учуять, да не повезло серому - ветер на нас дул. Рванулся вперед, а за ним - и вся стая.
        Выждали мы немного, чтобы от леса в поле волки отошли, да и вышли из-за стога. И тут же залпом ударили. Полегла стая серых разбойников почти вся. Почти, потому что вожак ушел. Рванул в сторону и был таков. А времени перезарядить пищали не было.
        Подошли мы осторожно к зверям. Демьян с Федором добили тех, кто ранен был. С богатой добычей возвращались ратники в деревню - несли на жердях шестерых волков. Демьян шкуры выделать обещал, а уж холопки сошьют из шкур шубы. Одну я решил сделать побольше, да с подолом подлиннее - до пят, и караульному на вышку давать: больно уж зябко там, а укрыться от ветра негде. Оставалось меха еще на другую шубу, да небольшая шкура молодого волка. Шубу эту я разыграть решил, чтобы без обиды было. На кого жребий выпадет, тот и носить ее будет. А из шкуры молодого волка жилет меховой для Тита сшить можно - заслужил парень.
        Когда женщины сшили две шубы и безрукавку, я распределил, как и планировал. Длинную шубу, в которой ходить несподручно, а на вышке стоять - в самый раз, в караул отдали. Жилет получился длинным - жаль, что на рукава меха не хватило. Тит аж просиял, когда подарок получил.
        А розыгрыш призовой шубы интересный получился. Ратники выстроились все, я отвернулся. Макару глаза завязали, и он ткнул пальцем в счастливчика. Шубу получил один из ратников федоровской десятки. Макаровским хоть и обидно было, но на то он и жребий, чтобы все по справедливости было, как и уговаривались. И я отворачивался, чтобы не сказали потом, что подсказал.
        Глава 5
        Зима шла своим чередом. Ратники под руководством Федора и Макара занимались учебными боями. Новобранцы уже вполне сносно рубились на саблях и стреляли из пищалей, быстро догоняя в умении опытных воинов Федора. Но! Бывалые ратники проверены в боях. С ними я ходил на татар, литвинов, и в каждом из них был уверен. Полноценным воином можно назваться, лишь только пройдя через горнило первого боя, получив «боевое крещение». Только сеча покажет - умелый ли ты, не трус ли? Битва - мерило ценности и зрелости воина, его мастерства и стойкости духа. Одно дело в учебном бою палкой размахивать, зная, что не получишь смертельный удар. А когда стоишь пешим в строю, да еще в первом ряду, а на тебя конная лава несется, всякого охватывает естественный страх, и возникает желание укрыться, убежать. Только тот человек устоит, кто смел и решителен, кто страх свой далеко в себя загонит, а слабый духом дрогнет, хотя физически может быть и подготовлен. Потому ветераны поглядывали на новобранцев снисходительно.
        Стройка в усадьбе стояла, и я решил: пока мало дел, съездить в Вологду. По семье соскучился да по дому - ведь уже месяца три, а то и четыре дома не был и известий оттуда не получал.
        Взяв верного Федора и пару ратников да поручив охрану имения Макару, я отправился в путь. На рысях мы уже через неделю приехали в Вологду. Верно говорят - дома и стены помогают. Хорошо в родных пенатах: все знакомо до последнего гвоздя, и даже запах родной, «и дым отечества нам сладок и приятен». После бытовой неустроенности в Охлопкове я здесь душой отмяк, отошел. Елена с Василием радовались моему приезду, стараясь во всем упредить мои желания. И только одну печальную мысль угадывал я в ее тревожном взгляде: «Надолго ли в этот раз?» Однако же расспрашивать об этом, по заведенным правилам, не смела.
        На земли свои съездил, в Смоляниново, постоялый двор посетил. Подати собрал, а как же без этого? И в Вологде семью содержать надо, и стройка деньги поглощает, как омут щепку.
        Отдохнув несколько дней, я решил съездить к настоятелю Савве - давно не видел. К тому же не терпелось услышать перевод фразы в заклинании, лежавшем в рукояти стилета. Запала эта фраза мне в память, покоя не давала.
        Савва встретил тепло, отложив четки, усадил напротив.
        - Как князем стал, заезжаешь редко. Никак возгордился? - попенял настоятель больше для вида - проницательные глаза его продолжали излучать тепло и радушие.
        - Что ты, отче! Как можно? Дачу государь под Москвою дал, необустроенную. Вот тем и занимаюсь - избы для холопов ставил, конюшни, баню. Ратников новых набрал, обучаю. И даже набег татарский отбивать пришлось.
        - То молодец, что о земле русской радеешь, - нисколько не удивившись, изрек Савва. Впрочем, мне давно пора привыкнуть к тому, что порой он знает обо мне и моих делах больше, чем я сам предполагаю.
        - Спросить давно хотел.
        Настоятель вскинул бороду и приготовился внимать.
        И я рассказал Савве о стилете и записке-заклинании, лежавшей в его рукояти. Даже нацарапал знаки по памяти на бумаге, поскольку зрительная память у меня отличная.
        Савва прочитал и посмурнел.
        - «Воина убьешь, чтобы не возродился». Странный текст, однако расскажи подробнее.
        Я напомнил об истории с подземельем, о том, что стилет был в спине убиенного князя Лосевского. Стилет мне понравился, а в рукояти записка сия была. Вот я и прочел, а перевести знаний не хватило. О призраке-вещуне, появлявшемся после прочтения магических строк манускрипта и который, собственно, и надоумил меня взять стилет себе, я благоразумно умолчал.
        Я поведал Савве и о том, как стилет спас меня от верной смерти, когда на развалинах дома встретился мне потомок Лосевского. Как он морок и порчу на нас с Федором пытался навести, и сабля его не брала. Лишь стилет убил.
        Заинтересовался Савва необыкновенным происшествием, аж с кресла привстал:
        - И куда вы труп княжеского отпрыска дели?
        - Сожгли.
        - То правильно. С дьяволом обручен он был, не иначе. Анафема ему, коль не сознался в своем окаянстве! - пристукнул он посохом.
        Савва снова уселся в кресле.
        - Что-то я про избы да конюшни в усадьбе твоей слышал, а про церковь - нет. Так что, в имении твоем есть уж Божий храм?
        - Нет пока, настоятель. Сил и денег недостает все сразу поставить. И так к зиме торопился жилье срубить - не спать же людям на снегу.
        - О людях заботишься, то похвально, - закивал одобрительно Савва. - Но и о душе забывать не след.
        - Летом поставлю. Имение себе каменное строить почал, и храм возвести хочу. И не деревянный, а из камня, чтобы на века.
        - Разумно и рачительно. Я благочинному в Коломну отпишу, пусть поможет со священником. Да про колокол не забудь.
        - Об этом особо позабочусь, отче!
        Настоятель внимательно посмотрел на меня, огладил бороду, помолчал, думая о чем-то своем, и неожиданно произнес:
        - Со стряпчим виделся днями.
        - Это с Кучецким?
        - А что, у государя Василия Иоанновича есть разве другой стряпчий? - Савва посмотрел на меня недоуменно. - Рассказывал он вкратце о поместье твоем. Говорит, не ошибся государь наш в тебе. Острог-де ты целый возвел за столь короткое время, поместье накрепко заплотил.
        - Жизнь заставляет, настоятель.
        - Ну, с Богом, Георгий! Пусть Он не оставляет тебя своей милостью, - перекрестил он меня на прощанье.
        Я откланялся и вышел. Интересно, к чему бы это настоятель про Кучецкого вспомнил? Хитер настоятель и опытен, ничего просто так говорить не станет. Заехать, что ли, на обратном пути к стряпчему? Так вроде не так давно и виделись. Потому мимо проехал, через Москву, и - в имение. Как оказалось, вовремя.
        На следующий день после приезда прибежал ко мне стражник.
        - Князь, там калика перехожий обогреться просится. Впущать? Невмочь ему на холоде, сказывает.
        Я было рот открыл, чтобы разрешить, да тревожная мысль одна пронеслась в голове. Я пошел со стражником к воротам, поднялся по лесенке в сторожку и выглянул. У ворот в ветхом тряпье трясся от холода нищий. Мне сразу бросилось в глаза: на обеих кистях не было пальцев.
        - Эй, прохожий! Ты где пальцы-то потерял?
        - Так наморозился. Пальцы на руках и ногах ни тепла ни холода не чуют.
        Твою мать! Такое бывает при проказе, или, по-научному, лепре.
        Я повернулся к стражнику:
        - Ты до него дотрагивался?
        - Нет, я же в сторожке, а он - за воротами.
        - Твое счастье!
        Я вытащил пистолет и навел на голову несчастного… Эхо выстрела прокатилось над деревней. С веток поднялись встревоженные вороны.
        Нищий упал. Стражник от удивления вытаращил глаза.
        - К-к-князь, ты за что его порешил? - Стражник смотрел на меня с нескрываемым страхом. - Ну, не хотел пускать - просто прогнал бы. За что человека сирого да убогого обидел?
        - Прокаженный он. Коли пустил бы на ночлег, как раз всех нас в деревне и заразил бы.
        Стражник с ужасом перекрестился:
        - Свят, свят, свят!
        - Ежели бы ты до него дотронулся, мне и с тобой пришлось бы поступить точно так же. При проказе так: одного пожалеешь - вся деревня вымрет.
        А к сторожке, встревоженные выстрелом, уже бежали ратники.
        Я с удовлетворением отметил про себя, что некоторые одеты не полностью - кто без шапки, кто без тулупа, но все - с оружием. На поясах - сабли, в руках - пищали. Верно все. Воин без оружия - хуже, чем голый.
        Запыхавшийся Федька взлетел по лесенке в сторожку и с ходу крикнул:
        - Кто стрелял?
        - Я стрелял, Федор. Пришлось прокаженного у ворот застрелить. Жалко Божьего человека, но иначе всем нам - смерть, медленная, мучительная и заразная. Оттащите его труп подальше в лес и сожгите. Руками не трогать, волочить палками с крюками. Палки опосля тоже сжечь. Сам лично проследи.
        - Понял, князь, исполню, как велишь, хоть и не по душе это мне. Но коль говоришь, что нет другого способа беду отвесть… - Он развел руками и пошел за баграми.
        Вскоре в лесу заполыхал костер, и даже в деревне почувствовался сладковатый запах горящей человеческой плоти.
        Ратники, сначала пребывавшие в оцепенении от моего поступка - как же, без вины Божьего человека застрелил, прослышав о проказе, резко изменили отношение к ситуации.
        - Правильно князь сделал, что заразу в деревню не допустил, - пробасил Демьян, - не по злому умыслу свершил он убойство сие.
        Говорившего поддержали все. Одно дело - сирого нищего калеку пожалеть, другое - спать рядом с прокаженным. Никому не хотелось обречь себя на медленное и мучительное умирание. О проказе наслышаны были многие.
        Жестоко я поступил? Да! Но вины своей я в том не видел. Да и сам несчастный мучился. Французы говорят в таком случае: «ку де грае» - «смертельный удар, кладущий конец мучениям».
        Кончилась зима веселой Масленицей, с непременным катанием на санях. И взрослые, и дети облюбовали крутой склон, ведущий от деревни к лугу и реке, и с удовольствием, с радостными криками и визгом, скатывались на санках вниз. Даже я, отбросив на время солидность, скатился пару раз, вызвав восторженные крики крестьян и холопов. Не всегда же быть суровым и строгим, иногда и подурачиться можно.
        Снег уже потемнел, потяжелел и стал проседать. Кое-где - в солнечных местах - уж проталинки появились.
        Я съездил по делам в Разрядный и Поместный приказы, а потом и Федора Кучецкого заодно посетил. Обнялись, посидели за чаркой вина, отобедали. И под конец Федор наклонился ко мне:
        - Слушай, Георгий, в это лето стройку лучше не затевай.
        - Почему так?
        - От лазутчиков да купцов прознали мы, что татары зашевелились. Неясно все пока, зыбко. Но просто так слухи такие не возникают. Предостеречь тебя хочу.
        - Может, мне и вовсе в Вологду пока перебраться?
        - Зачем панику раньше времени поднимать? Думаю так: холопы, как вспашут и отсеются, не нужны тебе там будут. Уведи их, а ратники пусть остаются. И сам при них будь.
        - Неуж все так серьезно?
        - Тут, вишь, такое дело. Сагиб-Гирей, хан нынешний казанский, и хан крымский Магмет-Гирей - братья. И сила у них немалая. А если еще и ногайцев учесть, так и вовсе бо-ольшая орда получается! А татары сроду только грабежом и жили. Сам прикинь - куда им идти за добычей? С полуденной стороны - Оттоманская империя, чуть на восход - персы. То державы сильные, вот и остается им - братьям, правителям Крыма и Казани, на полночь идти, на Русь. Тут есть чем поживиться - хотя бы пленными. Только чур, уговор, я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал. Но на ус мотай.
        - Хорошо, что известил, Федор. А то я уж летом семью из Вологды вознамерился было в Охлопково везти.
        - Не торопись пока.
        Я откланялся. Ехал в Охлопково и раздумывал. Похоже, события и в самом деле назревают тревожные. Уж коли Федор по дружбе меня известил, стало быть, есть на то серьезные основания. Федор больше моего знает, что вокруг Руси творится. Наверное, по весне всех лишних людей в Вологду отправлю, а за ними - и холопов, после сева. Стройка подождет. Да и продолжи я строительство, все может пойти прахом. Придут татары и пожгут. С княжьим-то домом им ничего не сделать. Дома того - один этаж, да и тот пустой. Стенобитные орудия к поместью не потащат, а пиками, саблями и стрелами камень не разрушить. Вот деревню жалко, ежели сожгут. Столько труда и денег в нее вложено!
        И, пожалуй, Василису Куракину предупрежу. Как-то потихоньку, не в лоб, но намекнуть ей о грозящей опасности надо. А то по весне имение отстраивать возьмется, а тут опять татары объявиться могут, чтоб им пусто было.
        В Охлопкове я обошел тын, осмотрел ворота. От небольшой банды - неплохое укрытие, пожалуй, можно продержаться. А от орды - защита несерьезная, бревна в тыне подожгут, избы стрелами с горящей паклей закидают. И амбец деревне, защитников ее там хоть голыми руками можно брать. К тому же на весь периметр защитников у меня мало - пойдут на штурм с трех-четырех сторон, и отбить атаку не сможешь, рук не хватит. И чем дольше я осматривал свой острог, тем мрачнее становился.
        - Ты чего смурной такой, князь? - весело спросил Макар.
        - А вот ты сам обойди тын, присмотрись. Представь, что ты мурза татарский, а за тобой - тысяча воинов. Возьмешь ты острог?
        - Чего его обходить, когда и так знаю - возьму. С двумя десятками, даже с сотней - это навряд. А с тысячей я даже штурмовать не буду - тын сожгу, избы тоже, а потом всех стрелами посеку.
        - Вот в том и дело все, я так же думаю, Макар.
        Макар встревожился:
        - А что, молва какая худая? Какой-то ты понурый с Москвы вернулся.
        - Достоверных сведений - нет, так, сомнения меня гложут.
        - А ты утоли душу винцом хорошим, князь, глядишь, на душе легче станет.
        - Кабы обо мне одном речь шла, я бы так и сделал. А холопов, ратников, скотину, коль сильный враг подступит, куда девать?
        Макар задумался. Видно, было о чем - сам в пленных после Опочки побывал.
        А я так и сделал, как задумал. Вот только трудно вопросы мне такие решать, когда Андрея рядом нет. И заменить-то его некем. Впрочем… Я вспомнил о братьях-близнецах, Михаиле и Василии. Вот! Надо поговорить с Василием.
        - Макар! Сходи-ка на конюшню да позови Василия.
        Через некоторое время передо мной предстал, как был - в рабочей одежде - помощник конюха.
        - Как работа, Василий, нравится?
        - Да не то чтобы очень, но кормиться-то надо, барин.
        - Я вот о чем, Василий. Давно я присматриваюсь к тебе и вижу - мужик ты справный. Мне такие нужны. Думаю, пора тебе более серьезным и важным делом заняться. Хочу я тебя управляющим в Охлопкове поставить. Избу тебе выделю и жалованье положу хорошее. Согласен ли?
        Василий задумался. Оно и понятно - с поместьем управляться непросто. То, что не кидается с кондачка решать, об основательности говорит. Я уже заметил - рачителен и бережлив, и это отрадно. А торопить такого - лишнее.
        Наконец, Василий справился с одолевавшими его сомнениями и решительно сказал:
        - За доверие такое благодарствую, барин. На первой сложно будет мне. Но если что - с Михаилом совет держать буду.
        - Вот и ладно.
        Прошла неделя. Василий быстро взял в руки управление хозяйством. Я даже не ожидал, что он окажется таким хватким. Ну что ж, пожалуй, уже можно с ним и о моем плане поговорить.
        Сел я с Василием, рассказал ему о задумке своей часть людей в Смоляниново переправить, да прикинул, кто на пахоте да севе нужен. Получалось, если незанятых людей со всех моих деревень убрать - их почти сотня получится. Да это же обоз целый! Но деваться некуда.
        - Вот чего, Василий! Живность всю: свиней, коров, птицу - в Коломну вези, на продажу. На вырученные деньги купи тягловых лошадей и подводы. По четыре человека на подводу, да скарб еще. Итого - двадцать пять лошадей и подвод надо.
        - И-и-и, князь, зачем уезжать?
        - Летом, а может, по осени, узнаешь.
        - Исполню, как велишь, - пожал плечами Василий.
        - С обозом и сам поедешь.
        - Что-то я не пойму, князь. То управляющим в Охлопкове ставишь, а то вывозить всех собрался.
        - Ладно, скажу тебе, но больше никому не сказывай, ни к чему людей раньше времени тревожить. Как бы татары нонешним летом не ударили. Вот людей и берегу.
        - Вот оно что! Так это почитай ненадолго?
        - Думаю, месяца на два.
        - Эх, елки-моталки! Самая горячая пора ведь! Урожай, сенокос!
        - Все успеем, лишь бы людей сохранить!
        С присущей ему основательностью взялся Василий поручение мое исполнять. Оказалось, небыстрое это дело - живность распродать. Ну, с птицей - той проще. Связали лапы, да на подводу. Свиней - так же. А вот коров вести за веревку надо, да и шаг у коровы медленный. Как ее хворостиной ни подгоняй, все равно - то траву сочную сорвать пытается, то у ручья норовит остановиться.
        - Ох и намаялся я с коровами, барин! - жаловался Василий.
        На вырученные деньги управляющий лошадей с подводами купил. То-то ратники дивились, глядя, как в ворота въезжает длиннющий обоз с порожними подводами.
        Собрали в дальнюю дорогу холопов - в основном женщин, стариков и детей. Скарб их немудрящий на подводы погрузили. Впереди на телеге - Василий.
        - Смотри, Василий, честь высокую тебе оказываю и труд великий поручаю: доведи до Смолянинова всех целыми и невредимыми. Деньги на прокорм я тебе дал. В дороге Федор со своим десятком охранять вас будет. Доведешь обоз, отдохнешь там немного, и возвращайтесь с Федором.
        Федор! Сопроводишь обоз до поместья, два дня отдыха даю и - сюда.
        - Слушаюсь, княже!
        - А тебе, Тит, мой особый наказ - сбереги Набега!
        Обоз тронулся и еще полчаса вытягивался из имения.
        Осиротели без людей деревни: не слышалось привычного кудахтанья кур, не скрипели более вороты у колодцев, не топились печи. Дивясь наступившему безмолвию, крутились у курятников в поисках пищи вороны, отгоняя любопытную сороку; осмелели воробьи - порхали ватагами над пустующими дворами и суетились близ сараев, выискивая зернышки.
        Неприятно было видеть, как затихли, словно от чумы вымерли, деревушки. И только в Охлопкове продолжалась жизнь: выходили на поля холопы да ратники круглосуточно несли службу, зорко наблюдая за окрестностями поместья и особливо - вглядываясь в дымку на горизонте с другой стороны Оки.
        Наступил июнь. Поскольку дела, не терпящие отлагательства, были завершены, я решил съездить к Василисе, боярыне соседской, взяв с собой двух ратников из русинов.
        Пара часов рысью, и мы - в деревне Окунево, у Куракиной. Сразу бросилось в глаза, что от былого пепелища и следа не осталось. Плотники ставили венцы из свежеошкуренных бревен, продолжая постройку новых боярских хором.
        Завидела меня Василиса, вышла навстречу.
        - Ой, князюшко! Рада видеть! - поклонилась в пояс.
        Я спешился и подошел к боярыне.
        - Как здравствуешь, Василиса? Вижу, спорятся дела!
        Боярыня обвела рукою новостройку:
        - Вот, с Божьей помощью дом новый ставлю, еще краше прежнего будет! Приедешь на новоселье? - скользнула она по мне озорным взглядом.
        Мне кажется, я немного смутился и покраснел. Мое невольное волнение не осталось незамеченным. Боярыня сделала всего-то один шажок навстречу, а сердцу вдруг отчего-то стало тесно в груди.
        - А как же, боярыня, пригласишь - непременно буду, меда хмельного отопью, - ответил я с легким поклоном.
        Поговорили, побалагурили.
        - Боярыня, давай в сторонку отойдем, дело у меня к тебе важное.
        - Я тут по соседству - временно - в избе расположилась, пока дом ладят. Может, туда и пройдем, коли дело тайное?
        - Пойдем, - согласился я.
        Зайдя в избу, Василиса отправила прислугу на улицу:
        - Идите, отдохните покамест. Мне с князем дела решать надобно.
        Сама уселась на лавку, рукой подбородок подперла:
        - Слушаю, князь.
        - Что ты все заладила: «князь» да «князь»! Али забыла, что меня Георгием звать?
        - Не забыла, князь! Ой, прости, Георгий.
        - Ты вот что, соседушка… Погоди со стройкой-то.
        - Это что же так? - изумилась она. - К зиме хочу в новые хоромы перейти, тесно мне здесь ютиться. - Василиса обвела глазами избу.
        - Не хочу панику поднимать раньше времени, Василиса. Однако же подозрения есть, что татары снова напасть могут.
        - Ты же лихо их побил, Георгий! - беспечно махнула рукой боярыня. - И еще побьешь. - Ее глаза были полны восхищения.
        - Те татары, что были, так - банда мелкая. А ноне, поговаривают, силы большие собираются. Если их пограничники не удержат и они на Москву пойдут - как раз их путь через Коломну будет, стало быть, и через наши поместья.
        - Ох, беда-то какая!
        Василиса по-бабьи прикрыла рот ладошкой.
        - Что же мне теперь делать? - вопрошающе смотрела она на меня.
        - Отсеялась?
        - А то как же!
        - Собирайся сама, холопов - на подводы и уходи. Есть где пересидеть лихое время?
        - Сестра под Ярославлем замужем за боярином Замайским. К ней подамся. Думаю, не выгонит сродственницу.
        - Вот и славно. Только молчок, никому из холопов ни слова, чтобы паника не поднялась.
        - А сестре?
        Я передернул плечами.
        - У тебя ведь пожар был?
        Боярыня кивнула очевидному для нее, силясь понять, куда я клоню.
        - Вот и скажи сестре: деревня вся сгорела, жить негде. Пока, мол, плотники избы ставят, пусть приютит на время.
        - А что, так и скажу. Ох, князь, как же благодарна я тебе - упредил о беде. Надежный ты, мне бы мужа такого!
        - Женатый я, Василиса, - ответил я тихо, глядя ей прямо в глаза.
        Бедняжка! Смутившись, она растерянно посмотрела по сторонам, глаза наполнились влагой, на лице вспыхнул румянец, губы задрожали. Боярыня качнулась и, не подхвати я ее за талию, упала бы без чувств.
        Руки ее внезапно обвили мою шею. От соприкосновения с пышной грудью и выступающим животиком по телу моему пошла волна тепла, нестерпимо заныло внизу.
        - Ну что ты, что ты, Василисушка…
        - Прости… прости… прости… - шептала она, пряча голову за моим плечом.
        Не без труда - боярыня была тяжела - я подхватил ее на руки, чтобы отнести на постель. «Пусть полежит, успокоится, непросто ей без мужского плеча», - с сочувствием думал я, склонившись над лицом Василисы. Я отвел в сторону спадавший на лицо локон. Глаза ее были закрыты, но веки вздрагивали, ноздри расширились, выдавая разгоравшуюся страсть.
        - Все будет хорошо, голубушка, - успокаивал я боярыню, поправляя плащ и намереваясь откланяться.
        Василиса приоткрыла глаза и посмотрела на меня. О боже! В ее ожидающем взгляде было столько грусти, покорности и в то же время безнадежности своего положения, что у меня перехватило дыхание: она поняла, что я сейчас уйду.
        Превозмогая себя, боярыня молча, в отчаянии, протянула руки, пытаясь что-то прошептать. Не находя во мне признаков ответа, она уронила руки, по щекам полились слезы. Василиса закрыла лицо руками, безуспешно пытаясь справиться с прорывающимся рыданием.
        Видеть это было выше моих сил!
        Я подошел к окну, задернул занавеску, проверил затвор на двери и, на ходу сбрасывая плащ, подошел к Василисе.
        «…Да кто же выдумал столько застежек», - сердился я. Три, две, последняя… Я притронулся к упругим, покачивающимся грудям Василисы, из груди ее вырвался стон. Дальше все происходило как в угаре. Жаркая и ненасытная в любви оказалась боярыня, истосковавшаяся по мужской ласке.
        И то сказать, управлять поместьем - мужская доля, здесь твердая рука и воля потребны. Хоть и удавалось боярыне с хозяйством управляться, да все равно ласки хотелось, опоры твердой.
        …Мы посидели, приводя в порядок дыхание.
        - Прощай, князь, не знаю, свидимся ли боле. Коли татары нападут, как оно повернется? Знамо дело - государь на службу в ополчение тебя призовет, а и сам в имении не усидишь. Ты за чужими спинами отсиживаться не станешь. А удача в бою - девка переменчивая, тебе ли не знать этого.
        Василиса впилась в губы мои и жарко поцеловала.
        - Все, иди. Долгие проводы - лишние слезы.
        Подхватив плащ, я вышел во двор. Завидев меня, ожидавшие в тени дерева русины подвели коня, и мы шагом выехали на дорогу.
        Я ехал в свое имение, погруженный в тяжкие думы. Как прознать - придут татары в этом году или нет? А ну как увезу немногих оставшихся людей в Вологду, а никакого нападения и не будет? Ведь за землей ухаживать надо - без урожая могу остаться. Не тороплю ли я события? А если нападут, да как обычно - внезапно? Людей потеряю. Тоже не выход. Велика ответственность, и груз ее ощутимо давит.
        В тревожном ожидании пролетел июнь.
        Я каждый день контролировал занятия ратников. Уж Федор, вернувшийся из Вологды, да Макар возроптали:
        - Князь, полегче бы, загонял ведь совсем!
        Макар съездил в Коломну, купил запас пороха и свинца, и теперь выстрелы за околицей грохотали часто.
        И все-таки, несмотря на подспудную надежду, что лихо минует нас, он наступил, этот проклятый и несчастливый для Руси день. С вышки часовой закричал:
        - На полдень вижу пыль! Много пыли!
        Я поднял тревогу. Холопов, коих осталось не так уж и много, усадил на телеги и дал денег на прокорм новому управляющему Василию. Обоз уже готов был тронуться в неблизкий путь на Вологодчину, да тут второй из близнецов, Михаил, стал упрашивать меня оставить его с ратниками.
        - Михаил! Мы не вино пить идем, сила страшная на нас движется. Там нужны ратники, пищальники - те, кто оружием владеют.
        - Оно понятно, только в каждом воинстве обоз есть. Мое место там. Хоть я и расстрижен, однако ратных людей словом Божьим поддержу, над убиенным молитву счесть могу, да и вещи ценные стеречь кому-то надо будет. Вот и сгожусь вам здесь.
        Видя мои колебания, Михаил замолчал, потом распрямил плечи и решительно сказал:
        - Ты не сумлевайся во мне, барин. Меня Церковь расстригла - не Господь, и я покаяние Ему принес, потому слово мое не может без силы остаться. Дозволь только, князь, с вами тяготы брани разделить!
        - Бог с тобой, есть желание - бери коня и присоединяйся к ратникам, только не жалей потом да домой не просись.
        Василий стеганул лошадь, и обоз начал выбираться из деревни на дорогу, а обрадованный Михаил побежал взнуздывать коня. А рядом уже Федор с Макаром к выезду готовы, только распоряжения ждут.
        - Федор, пошли ратников, пусть все избы пробегут - не забыли ли мы кого в спешке?
        Ратники бегом промчались по деревне.
        - Нет никого, все ушли.
        Еще бы, татар боялись. В городах еще можно было отсидеться, надеясь на крепость стен, опытность и мужество воинов. А в деревнях и селах путь к спасению один - в лес уйти, забрав семью и живность, или податься куда подальше, на север - туда татары не доходили.
        - На коней! В Коломну идем!
        Строем по трое мы покинули Охлопково. Я обернулся, окинул взглядом свой опустевший острог, раскрытые ворота. Запирать бесполезно - если дойдут сюда татары, подожгут, и все. До боли сжалось сердце. Удастся ли вернуться? А вернувшись, застану ли хоть что-то в целости? Жалко было трудов, вложенных в становление беззащитного ноне имения.
        Гнали галопом. Навстречу ехал купеческий обоз. Завидев грозных конных при полном вооружении, обоз остановился. Купцы удивились:
        - Нешто беда какая?
        - Татары идут! Возвертайтесь в Коломну! - крикнул я на ходу.
        Купцы переполошились и стали спешно разворачивать повозки, нахлестывать коней. А кое-кто и постромки рубил, бросая телеги с товаром на дороге, и вскакивал на неоседланных лошадей. Да вот только лошади были ломовые, тягловые и потому быстро ездить не могли.
        До Коломны мы добрались быстро - гнали почти без остановок.
        Показались избы посада. Здесь все было спокойно, буднично. Жители с удивлением смотрели нам вослед и продолжали свои обычные дела. Дорога поднималась вверх, к крепости. Я посмотрел за Оку, но ничего подозрительного не заметил. «Может, на привал татары встали, а может, стороной пройдут на Москву - поди узнай!» - терялся я в догадках. Но то, что орда уже близко, я не сомневался.
        Вот и деревянный частокол за широким рвом. Мы подъехали к городским воротам. А в городе - тишь, люди сонно по улицам ходят. Я закричал страже у ворот:
        - Татары идут!
        Старший стражи посмотрел на меня лениво.
        - Откель татарам взяться-то? Ты кто такой - панику поднимать?
        - Князь Михайлов. Где воевода?
        Услышав это, он подтянулся - сразу куда и сон пропал.
        - В Первопрестольную с утра уехамши, боярин.
        - Дай стражника, пусть к наместнику ведет немедля.
        Перед моим отрядом побежал стражник из молодых, указывая дорогу.
        - Вот… он… дом… наместника, - прерывающимся от бега голосом сказал стражник.
        Федор забарабанил в ворота каменного дома. Открылась калитка, и высунулся бородатый слуга.
        - Ну, пошто стучишь, балуешь? Ты чаво это, не знаешь, что здесь наместник живет? Вот скажу ему, он тебя высечь прикажет.
        Я спрыгнул с коня, оттолкнул опешившего слугу и прошел по двору.
        Во дворе несколько ратников, бросив разговор меж собой, оторопело уставились на мое княжеское облачение. Угадав среди них старшего, я рявкнул:
        - Как наместника охраняете? Службу забыли? Ужо я вас… канальи!
        Ратники испуганно моргали, переводя взгляды с меня на Федора, за плечом которого громоздилась пищаль, силясь хоть что-то понять.
        Я решительно вступил на парадное крыльцо. Стражники гуськом подбежали к Федьке, надеясь от него узнать, почему так серчает приезжий князь.
        Поднявшись по ступенькам, открыл дверь.
        Шедшая по коридору служанка с подносом от неожиданности шарахнулась в сторону и выронила чашки.
        - Наместник где?
        - Тута! - Она показала рукой на дверь.
        Я рванул дверь на себя.
        В трапезной за столом сидел очень толстый боярин, кушал и потел.
        Завидев меня, он побагровел и попытался встать - наверняка чтобы выставить нахала и наглеца вон! Как можно - врываться без доклада и этим мешать пищеварению?!
        Я решил сразу брать быка за рога.
        - Я - князь Георгий Михайлов, поместье мое в Охлопкове. Извини, боярин, за вторжение, но дело не терпит отлагательств. Татары за Окой собираются, скоро здесь могут быть!
        Наместник плюхнулся в кресло, икнул. Лицо его побагровело еще больше, и я испугался, что боярина может разбить паралич.
        - Какие татары? Не слышал я ничего, - просипел он.
        - Воевода твой в Москву с утра уехал - мне стража сказала. Так что поднимай ополчение боярское, готовь оборону. Гонцов посылай по деревням - пусть селяне в город идут, укрываться. Не мне тебя учить, боярин, ты государем сюда ставлен. Скажи лишь, мне с дружиной моею что делать? Она у дома твоего стоит - конна и оружна, с боем огненным!
        - Э-э-э… - растерялся от моего напора наместник. В голове его медленно ворочалась мысль.
        - И государю гонца немедля пошли!
        - Сейчас, сейчас! - Боярин вытер руки о бороду, потом о кафтан. - Вот что, князь! - справившись с первым волнением, начал, наконец, распоряжаться наместник. - С людьми своими в воеводство езжай - тут рядом. Там товарищ воеводы, боярин Замайский должон быть, он знает, что делать.
        Я повернулся и вышел. По-моему, боярин растерялся, видно, давно его татары не беспокоили, привык он к спокойной жизни.
        А вот в воеводстве, когда, вошедши, я представился и объявил о приближении татарского войска, паники это не вызвало.
        Боярин четко и быстро разослал гонцов в поместья для сбора ополчения.
        - Князь, мы с тобой как-то уж встречались. Не знаю, помнишь ли ты меня, мы тебе знамя вручали, когда ты воеводой сводного полка под Коломну на Оку прибыл. Я тогда в шатре был. Ну, после ты еще татар побил со сборным полком, помнишь?
        - То, что степняков побил, помню. А тебя, боярин, прости - запамятовал.
        - Для тебя сейчас важнее, что я тебя вспомнил. Вдруг тревога лживая, с перепугу? Ведь донесений от граничников пока нет. А про тебя ведаю - не при дворе служил, в сече был. Просто так тревогу поднимать не станешь.
        - Так-то оно так. Только что мне теперь делать? Дача для меня новая, я здесь еще и узнать никого не успел.
        - Зато я кое-что о тебе услышать успел, хоть ты на этих землях и новичок. Это же ты с ратниками татар побил по осени?
        - Это у Куракиной в деревне?
        - Конечно. Она зимою в Коломне была и к нам заезжала, делилась. Слухи - они, знаешь, как круги от камня на воде, - сразу расходятся. Хоть хорошие, хоть плохие. Я еще, помню, порадовался, что служилый князь объявился - не такой прохиндей, как Никифоров. Город у нас - сам видишь: на самом перепутье, крымчаки на Москву движутся - через нас идут. Казанские татары - тоже.
        В это время в комнату вбежал ратник.
        - Боярин, за рекою пожары видны!
        - Никак началось! И когда только угомонятся! Они, наверное, никогда кровью русской не насытятся! - Боярин заматерился. - Вот что, князь, ступай с дружиной в воинскую избу, располагайся. Думаю, к вечеру все боярские дружины соберутся. Тогда и поглядим. Коли татар немного, сами ударим, ну а если тумен или больше, попытаемся помешать переправе да большого войска государева дожидаться будем.
        Не успел я выйти, как в комнату вошел запыхавшийся боярин - весь в пыли, глаза лихорадочно блестят:
        - Худо дело! Сотня степняков на заставу мою на той стороне реки напала. Сгибли все, я с одним ратником и вырвался только, на лодку и сюда, воеводе сообщить. Несметно их идет!
        Я попрощался и вышел. Не мое дело в дела воеводские встревать, не уполномочен. Но на месте боярина я бы не только гонцов послал, но и лазутчиков на разведку. Не мешало бы знать, где находится враг, сколько его и куда метит он нанести главный удар.
        Чтобы воевать успешно, жизненно необходимо знать силы врага. В зависимости от численности его войска и тактику свою строить. Извечная беда многих русских воевод - собрать большие силы и ждать удара. Стоят они с ратью обычно у естественных преград - у реки, например. А ведь после любой переправы врагу еще собраться в кулак надо, и в это время он наиболее уязвим.
        Татары мобильны - все на лошадях. Обозами себя не обременяют, пушек тоже нет - ничего их не сдерживает. Если переправа в одном месте не удалась, могут и в другом реку форсировать. А буде их темник похитрее, так в нескольких местах переправу бы наладил и одновременно - поди удержи их тогда.
        Утром город напоминал растревоженный улей. Улицы были запружены телегами. С окрестных сел и деревень тянулись люди с узлами на плечах, подводы со скарбом, крестьяне вели за собой коров и лошадей, гнали овец. Из города такой же ручеек людской тек на север - к Москве. Шум, гам, столпотворение.
        Подъезжали конные ратники, с трудом пробивая себе дорогу к Соборной площади. К воинской избе, где я расположился с дружиной, ожидая дальнейших указаний, прискакал посыльный от товарища воеводы - передал мне приказ выйти с дружиной из Коломны к Оке и не дать татарам переправиться. Под мою руку отходили также ратники боярина Коврова.
        Приказы на войне надо исполнять. Ратники мои уже позавтракали и были готовы к выступлению. Мы мигом оседлали лошадей и стали пробиваться к воротам через людской поток.
        Недалеко от ворот нас ожидал десяток конных воинов. Отделившись от них, ко мне подъехал пожилой седоусый ратник в надраенных доспехах.
        - Не ты ли князь Михайлов будешь?
        - Он самый. А ты боярин Ковров? - Ратник кивнул.
        - Ну что, боярин, - ты местный и лучше меня знаешь, где татары переправиться могут.
        - Да почитай везде. На Оке бродов нет. Река широкая и глубокая. Потому все одно им остается - вплавь. Так что ждать переправ можно где угодно - все равно не угадаешь.
        - Тогда вот как сделаем, боярин. Ты от города по течению вниз идешь верст на десять, я - вверх. Коли обнаружишь врага, гонца ко мне шли.
        - Если татар слишком много будет, гонца я тебе пошлю, но сам в Коломну уйду. Сам подумай, что я с десятком-то супротив них сделаю?
        - Понятно, ты волен поступать по своему разумению, а я должен приказ выполнять.
        - Тогда тебе пусть Господь поможет! - Мы разъехались.
        Не торопясь ехали по берегу, скрываясь за кустами и раскидистыми ивами. Проехали верст пять.
        Справа показалась опустевшая деревня. Казалось бы, лето, крестьяне на полях должны быть - самый сезон для работы. А никого нет: не хрюкают свиньи, не мычат коровы, по пыльной улице не носятся ребятишки в длинных до пят рубахах. Эх, не красно на Руси с такими соседями жить, все хотят кусок урвать разбойничий: добро, людей в плен, живность. С юга - крымчаки, с востока - казанцы, с запада - литвины и поляки, с северо-запада - шведы. Руси силу бы набрать поболе надо, так татары людские резервы истощают, убивая и уводя в плен самый цвет русского народа - сильных, молодых и здоровых.
        Государю ставку бы на пушки сделать, что на лафетах колесных. Однако не видно на то его воли. Пушки-то в крепостях маломощные, на деревянных станинах. И самое главное - обслуга пушечная в основном из горожан да крестьян посошных. Слаженности и постоянных упражнений - никаких, так - время от времени огненным боем занимаются, потому и результаты стрельбы плачевные. Бояре не поняли еще, что время луков уходит безвозвратно, будущее - за пищалями да пушками.
        Впереди раздался всплеск воды, конское ржание. Я поднял руку. Все замерли.
        - Федор, отправь пешего лазутчика вперед, пусть посмотрит.
        Вперед ушел Демьян. Да и кому как не ему идти - из охотников он. Исчез в кустах без звука, ни одна веточка не шелохнулась. Только рядом стоял и - как не было.
        Вернулся Демьян быстро.
        - Там татары переправу ладят. Бурдюки надули.
        Понятно. Широкие реки татары форсировали таким образом. Впереди плыл конь, на спине его - оружие к седлу приторочено. Татарин же плыл, держась одной рукой за бурдюк, как за спасательный пояс, а другой рукой - за хвост коня, который его по воде тянул. Удобно, и никакого моста не надо. Вот только течение коней сносит, потому дольше получается переправа, чем поперек реки. Ну а нам всякая задержка - на руку.
        - Далеко ли?
        - Шагов сто, не более.
        - Всем спешиться! За кустами идем тихо, напротив переправы ложимся и готовимся к стрельбе. По моей команде стреляем.
        - Поняли, князь.
        Гуськом, укрываясь за кустами, мы двинулись к предполагаемому месту переправы. Впереди шел Демьян.
        - Вот они… - обернулся ко мне ратник, поднеся палец ко рту.
        Кони татарские уже в воду вошли, за ними - татары с бурдюками. Первая партия невелика, с полсотни. А на берегу толкутся не меньше тысячи. Всерьез их одолеть не в наших силах, но переправу сорвать можно. Конечно, тогда они в другое место сунутся, да вдруг там на них еще боярин с ратниками найдется? Мое дело - не шансы на победу считать, а саму победу приближать всеми силами. Убью хоть одного врага - и победа пусть самую малость, но ближе станет.
        Татары уже проплыли середину реки.
        Бойцы мои поглядывали на меня нетерпеливо. Но я выжидал. Пусть подплывут поближе, чтобы каждая картечина свою жертву нашла.
        Видя, что переправа проходит гладко, в воду вошла вторая полусотня. Когда до первых переправляющихся уже было недалеко - метров пятьдесят, я скомандовал:
        - Огонь!
        Громыхнул залп. Берег затянуло дымом.
        - Перезаряжай!
        Ратники натренированными движениями стали перезаряжать пищали. Вот уже к выстрелу готовы все. Дым снесло в сторону. Отличная работа! Из первой полусотни на воде держалось не более десятка, да и те повернули назад, к противоположному берегу.
        Повернула назад и вторая полусотня.
        - Огонь!
        Громыхнул второй залп. Жалко, что его эффективность была ниже. Все-таки уже далековато для картечи. Эх, пушечку бы сюда - небось на берегу не гарцевали бы так нагло-смело.
        В отместку за картечь татары выпустили в нашу сторону несколько стрел. Впрочем, без толку. Стрелы едва достигали середины реки, не причиняя нам никакого вреда. Ратники хохотали над бессильной злобой татар. Один из макаровских ратников выскочил на открытое место, приспустил порты, наклонился и похлопал себя по заднице. Уязвленные татары, видя такое непотребство, завыли, засвистели.
        Пора отсюда сматываться. Второй раз сегодня именно на этом месте они больше не полезут.
        Татары собрались и ушли вглубь. Куда-то они выйдут?
        Мы прошли к лошадям, продолжили дозор вдоль берега. Надо все-таки местность осмотреть и узнать, что там у боярина Коврова делается. Но далеко отъехать мы не успели, раздался приближающийся топот копыт.
        - Сабли наголо!
        А навстречу на рысях сам боярин со своими ратни - ками.
        - Это у вас стрельба была?
        - У нас. Татары переправиться пытались, да помешали мы им. Не менее полусотни отправили на дно, раков кормить.
        - Тьфу ты, нечистая сила - сроду раками брезговал! - перекривился боярин.
        - У тебя тихо?
        - Тихо покамест.
        В этот день стычек больше не было, и мы вернулись в Коломну. Откуда нам тогда было знать, что совсем рядом, на том берегу реки, соединились в огромную орду три силы: крымчаки хана Магмет-Гирея, отряды татар брата его младшего, Сагиб-Гирея, хана казанского, и украинские казаки под рукою атамана, наместника Черкасс, Евстафия Дашкевича?
        И перешли объединенные силы врагов Руси Оку выше по течению. Государь успел-таки выслать рать на Оку, под Серпухов, но московское ополчение не смогло воспрепятствовать переправе степной орды. Непонятно почему, но главным воеводой государь поставил юного князя Димитрия Вельского, коему от роду и двадцати двух лет не было, человека надменного и безрассудного, сына князя Федора Вельского - литовского вельможи, перешедшего на сторону великого князя московского.
        Был с воеводой и брат Василия Иоанновича - великий князь Андрей, были и другие воеводы, значительно более сведущие в деле воинском - да те же Иван Воротынский, Владимир Курбский, Шереметев и оба Замятнины. Однако же перечить приказам юного царедворца опытные и храбрые мужи не посмели. За что и поплатились.
        Враги сошлись на берегу Оки. Ударил Магмет-Гирей жестоко. Московское ополчение было опрокинуто многочисленным неприятелем. Побросав пушки и обозы, бежала русская рать. А Курбский, Замятнины да Шереметев убиты в том бою были.
        Некому было удержать неприятеля от грабежа на всем пространстве от Коломны до самой Москвы. Предав огню селения от Нижнего Новгорода до берегов Москвы-реки, татары угнали в плен несметное число жителей и долго продавали невольников толпами в Кафе и Судаке. Дети крымцев учились на невольниках умению пытать и убивать. Рабы на рынках подешевели - люди гибли от голода, побоев и ужасного обращения.
        Нашествие варваров было самым ужасающим и трагичным за все время правления Василия Иоанновича.
        Но я тогда с ратниками стоял в Коломне и еще не знал, что для меня и людей моих война, по-настоящему не начавшись, по сути, уже проиграна. Мы узнали об этом через два дня, когда к городским воротам подошли остатки разбитой русской рати, принеся в город страшные известия.
        Город замер в ожидании ужасной участи. Однако же татары двинулись на Москву, и двадцать девятого июля хан крымский во главе громадного войска уже стоял в нескольких верстах от столицы. Запылали в огне пригороды. Несмотря на предупреждения лазутчиков, нашествие застигло Василия III врасплох. Испугался государь и удалился в Волок - дожидаться, когда подоспеют псковские и новгородские полки, поручив оборону столицы царевичу Петру и боярам.
        Почти две недели стояла орда Магмет-Гирея, угрожая сжечь всю Москву и ожидая признания поражения государем.
        Митрополит Варлаам усердно молился с народом, воеводы с царевичем Петром готовили защиту, полагаясь на пушки и умение пушкарей. Да вот беда - огненных припасов не хватало, в первую очередь пороха. Сказывалась и другая беда - ужасная теснота в кремле грозила неминуемой заразой и эпидемией.
        Предвидя худые последствия, слабые начальники вздумали умилостивить хана Магмет-Гирея богатыми дарами и отправили к нему посольство и бочки с крепким медом.
        Опасаясь собирающейся русской рати, хан согласился не тревожить столицы - снять осаду и мирно уйти, ежели московский правитель обяжется письменной клятвою платить ему дань. Зачем же резать курицу, если она может нести золотые яйца?
        Василий Иоаннович смалодушничал и, боясь бедствий для Москвы, предпочел принять постыдные условия крымского хана, нежели испытать опасности кровопролитной битвы.
        Бояре написали хартию, скрепили печатью государя и вручили Магмет-Гирею. Довольный достигнутым, хан быстро отвел орду в рязанские земли, где располагался его стан.
        Однако же на этом бедствия для земли русской не кончились. Атаман казаков украинских, чувствуя себя обделенным и жаждая добычи, настойчиво советовал хану обманом взять Рязань, в коей воеводствовал Хабар Симский, воин опытный, умелый и храбрый. Хан, желая усыпить его бдительность, послал ему постыдную грамоту в подтверждение того, что война кончилась и государь признал себя данником Крыма. Меж тем войска татарские подходили под стены города якобы для обмена пленными. Воевода Хабар Симский по требованию хана выдал ему всех пленников, а также заплатил сто рублей серебром за освобождение князя Федора Оболенского, попавшего к татарам в плен. Однако же число татар и литовцев под стенами города и, самое опасное - у городских ворот, продолжало нарастать. Предчувствуя готовящийся штурм, воевода приказал пушкарям открыть огонь. И здесь отличился искусный рязанский пушкарь, немец Иордан, - одним выстрелом картечи он положил врагов множество, отогнав татар от стен города. В ужасе они рассеялись.
        Двенадцатого августа коварный хан удалился в степи спешно, получив от гонца известие о том, что в его собственные владения вторглись астраханцы.
        Описание находчивости и смелости рязанского воеводы Хабара Симского, спасшего не только Рязань, но и честь государя, внесли в книги разрядные и родословные на память потомкам. Ведь постыдная хартия московская осталась в руках воеводы, избавив Русь от дани. Симского за деяния его возвели в сан боярина.
        В то время, когда славный окольничий Хабар Симский спасал Рязань, князь рязанский, Иоанн, последний из удельных князей, противящихся верховенству Москвы, сбежал из московской темницы в Литву, воспользовавшись суматохой в городе. В тюрьме сей муж оказался не случайно - еще накануне нападения Магмет-Гирея он был уличен Василием III в измене и сговоре с крымским ханом, на дочери которого хотел жениться. Вполовину до того подчинявшееся Москве Рязанское княжество полностью перешло под руку московского государя - Василий III закончил объединение русских земель, начатое еще отцом.
        Но то уже после было. Москва славила свое спасение - провели крестный ход, благодаря Господа за избавление от супостатов.
        Василий Иоаннович судил воевод, не сумевших воспрепятствовать переправе неприятеля через Оку и допустивших хана до самой Москвы. Вину свалили на молодого князя Вельского. Тот, в свою очередь, винил великого князя Андрея, брата государя. Димитрий Вельский был пощажен, а наказан опытный и дотоле храбрый и решительный князь Иван Воротынский, видевший ошибки юного полководца, но по самолюбию своему не поправивший их для пользы Руси.
        Такие грозные события происходили в это лето. Мы же остались в стороне от разыгравшейся трагедии - нас она лишь слегка краем коснулась. И что удивительно, сеча была ведь рядом совсем, под Серпуховом, а до нас дошли только ее отголоски в виде прибившихся к Коломне остатков разбитой рати.
        Ожидание развязки затянулось. Пытаясь узреть, что происходит вокруг города, я прошел на северную часть Соборной площади. Отсюда открывался вид на замоскворецкие дали. На том берегу реки Москвы были видны башни и храмы Голутвина и Бобренева монастырей. Обе обители основаны были еще во времена Дмитрия Донского. Михаил-расстрига рассказывал, что среди построек Бобренева монастыря есть необычный храм «поющих ангелов». Называли его так из-за удивительного эффекта в соборе: когда в храме пели, казалось, что слова эхом отдаются под куполом и множатся, словно сами ангелы поют гимны вместе с певчими. Выпадет случай, надо будет посетить храм. А сейчас, когда через Нижний Новгород прошли казанские татары, жизнь на той стороне как остановилась.
        В кремле коломенском стало тесно от ратников и укрывшихся от нашествия татар селян. Я же со своими воинами жил на постоялом дворе в посадах.
        Ежели ударит враг, то и нам придется укрыться за высокими стенами. А пока все замерли в тревожном неведении. Куда повернет враг - на Коломну, Москву или другие города?
        Я не раз обдумывал вести, что узнал от пришедших в Коломну воинов. Почему разбили нашу рать? Ведь дома и земля помогает! В отличие от крымского хана, воеводы знали местность. Воины были подготовлены и по численности лишь немного уступали татарам и их союзникам. Тогда почему такой печальный итог? Одно только приходило в голову - неумелое руководство, несмотря на то что обороняться всегда легче, чем нападать. И даже пушки у нас были - в отличие от татар, да не смогли распорядиться ими грамотно. А стоило только татарам обойти русскую рать, как паника поднялась, побежали. Стало быть, разведки не было, заслонов надежных.
        И чем больше я анализировал, тем больше недочетов находил в действиях главного воеводы. Конечно, критиковать чужие действия всегда легче, чем действовать самому, но тогда почему государь поставил во главе войска воеводу молодого и неопытного? Не мог государь не знать, что сила прет великая. Рать заранее собрать было необходимо, поставить во главе полков воевод опытных и смелых, доказавших свое воинское умение победами. Пока же получалось - полководцев ставили по принципу близости к трону, а не по заслугам.
        Так, в тревожном ожидании, прошло около двух недель. И вдруг - весть из Москвы: договор подписан, война закончилась. Для нас она толком и не начиналась. Обрадовались в Коломне этому известию.
        Остатки разбитой рати в Москву потянулись, селяне - к своим деревням подались. Кто же знал, что не ушли еще татары, стоят на другом берегу, облизываясь на богатую Рязань?
        Решил и я со своею дружиною в Охлопково возвращаться. Доложил честь по чести воеводе коломенскому, дабы дезертиром и трусом не сочли, да и отбыл. Вперед дозор выслал из двух воинов, и ехали, не расслабляясь. Пищали заряжены, по сторонам смотрим внимательно.
        Проехали деревеньку боярыни Куракиной. С виду - ничего не изменилось, только людей нет. Ближе к вечеру, когда уже подъезжали к Охлопкову, вернулись встревоженные дозорные:
        - Князь, чужие в остроге! Костер жгут, дым виден, мясом пахнет.
        Кто же в остроге? Банда татарская прибилась или беженцы заняли, увидев пустующие избы?
        - Макар, пусть кто-нибудь из русинов твоих, кто половчее, поближе подберется - только тихо, да на дерево влезет. Сверху двор за тыном виден будет. Вот пусть и поглядит - беженцы там или татары.
        - Исполню, князь!
        Мы ушли с дороги и углубились в лес. Ратники слезли с коней и проверили оружие. Время тянулось. Где же лазутчик наш? Скоро темнеть начнет!
        И только когда уже солнце село и я всерьез беспокоиться стал, Макар подвел ко мне вернувшегося лазутчика.
        - Ну, что там?
        - Татары в остроге! Не знаю уж, всех ли смог счесть, только выходит не меньше двух десятков. И обоз там с барахлом трофейным. Костер разводили, барана жарили. Я аж весь слюною изошел.
        - Погоди про слюну. Караульные есть ли?
        - Есть. Я потому долго не возвращался, что к вечеру они в сторожках наших караульных поставили. Не мог же я посветлу на виду у них с дерева спуститься!
        Лазутчик помолчал, потом добавил:
        - Похоже, девок в полон захватили.
        - С чего взял? Сам видел?
        - Не, не видел, только из изб крики женские были слышны.
        Я задумался. Многовато татар, тем более - за стенами они. Легко их взять не получится. Или дать отряду поутру выйти да на дороге напасть? Тогда шансов разбить их у нас будет больше.
        А как же девки наши русские? То, что татары похоть ублажают - это полбеды. Но у басурман привычка изуверская есть - животы потом жертвам вспарывать, чтобы умирали медленно и мучительно.
        Надо рискнуть, попытаться спасти девок. Плохо - для нас плохо, что татары вина не пьют, а хмельного кумыса стоялого им взять негде.
        - Вот что, Федор. У тебя бойцы поопытнее. Пусть налегке, с одними ножами, за тын проникнут да караульных втихую снимут. Сможешь?
        - А то! Демьяна возьму, он ходит так, что его не слышно. Кривоногого Михаила еще - ловок, силен. И сам пойду - вдруг неожиданность какая.
        - Хорошо, сам решай, кто пойдет. Ворота потом открой.
        - Все сделаю, как велишь, князь!
        Федор исчез в темноте.
        - Макар, теперь ты слушай свою задачу. Раздели людей на пятерки, во главе каждой русина поставь - они в сечах бывали, поопытней. Как ворота откроют, к каждой избе - по группе. Избы заранее распредели. По возможности старайся не шуметь, хотя бы вначале - ножами их. А уж коли не получится, тогда - саблями, да пищали наготове держите.
        Макар кивнул.
        - Одну избу я на себя беру - ту, что крайняя, около бани. И еще тройку людей из федоровских у ворот поставлю, чтобы ни одна тварь живой не ушла.
        - Понял, князь.
        Оставив лошадей под охраной расстриги Михаила, мы пошли по лесу к острогу. На опушке замерли, вглядываясь в темнеющий тын. Тишина, ничего не происходит. Мы напряженно ждали.
        Но вот дрогнули ворота, открылась одна створка, другая. Молодец Федор, снял караульных.
        Макар со своими скользнул тенями вперед.
        - Так, вы трое - у ворот будьте. Ни одна мышь мимо вас проскочить не должна. Убежит хоть один татарин - вскоре помощь приведет. Ну а вы - со мной. Помните крайнюю избу в ряду, что недалеко от бани? Вот ее брать будем. Как ворота пройдем, все вправо и вдоль тына - к избе. А там ждите моего сигнала.
        Я пошел вперед, за мною - семеро ратников. Все со мной в боях уже бывали, на каждого положиться можно.
        Как только мы прошли ворота, их тут же закрыли на засов. Трое ратников взбежали на крыльцо сторожки и приготовили пищали. Мы же двинулись вдоль тына.
        Вот и изба, которая нам нужна.
        Я шепнул:
        - Лягте у входа и ждите. Если внутри шум услышите, врывайтесь сразу.
        Обошел избу. Сзади - знакомая глухая стена. То, что мне надо. Вокруг темно, даже луна спряталась за тучку. Я прижался к стене и прошел сквозь нее. Давненько я не практиковал такой способ проникновения.
        В избе тускло горел масляный светильник. На полу лежала подвывающая девка с задранным на голову подолом сарафана. А на ней пыхтел и дергал жирным задом татарин. И так он вошел в раж, что даже не услышал моих легких шагов, когда я приблизился. И лишь когда я приставил широкое лезвие боевого ножа к его горлу, он дернулся и замер.
        Не отпуская ножа, я повел глазами в сторону. На постели - рядом совсем - валялся его пояс с саблей.
        - Ну что, Ахмет, вставай, только не дергайся - враз умрешь.
        - Откуда имя мое знаешь? - удивленно прохрипел татарин.
        - Слухами земля полнится, - пошутил я. Конечно, не знал я его имени, наугад сказал.
        Татарин медленно встал, не спуская глаз с ножа, подтянул штаны, затянул гашник. «Быстро, однако, он в себя пришел от неожиданности», - отметил я.
        - Зачем помешал? - обиделся татарин.
        - Я тебя, Ахмет, в мой дом не звал! Ты незваным гостем заявился.
        - Не надо было тебе приходить - умрешь сейчас. Я прикажу своим воинам, и ты умрешь страшной смертью. Тебя разорвут лошадьми.
        - А ты не грози. Воины твои уже мертвы, да и тебе недолго жить осталось.
        Я хотел его допросить. Одежда на нем богатая, видно - воинский начальник, скорее всего - сотник. К тому же один в избе, а в других избах по пять-семь татар теснились.
        В это время девка, которую я выпустил из виду, неожиданно вскочила и с воплем кинулась к двери. Татарин не упустил момент, метнулся в сторону постели, пытаясь схватить свою саблю. Рефлекс сработал сразу, и я ударил его ножом в живот. В это же время раздался грохот, распахнулась дверь, в комнату ввалилась и упала девка. Перепрыгивая через нее, в избу ворвались мои ратники.
        - Чего, князь?
        - Да вот татарина пришиб.
        В соседней избе громыхнул выстрел.
        - Все быстро туда!
        Девка едва успела отползти к стене, как воины, топоча ногами, выбежали во двор.
        Я наклонился к едва дышащему татарину.
        - Предупреждал же, не дергайся.
        Он лежал на полу, прижав руки к животу, из-под пальцев обильно сочилась кровь.
        - Скоро с гуриями встретишься в райском саду, - констатировал я. Ну что же, сотник уже не боец, угрозы для девки больше не представляет.
        Девка смотрела на меня круглыми от ужаса глазами.
        - Будешь тихонько сидеть здесь - живой останешься, - сказал я, проходя мимо.
        Выйдя из избы, я прислушался, пытаясь понять, где стреляли. В трех избах было тихо - по всей видимости, бойцы застали врага врасплох, спящим. А вот в двух других кипел бой. Оттуда слышались крики и звон оружия.
        Снова прогремел выстрел. Надо бежать туда, похоже, помощь нужна.
        Снова прозвучал выстрел - теперь со стороны ворот, затем - еще… Ладно, в избах хлопцы сами справятся, лишь бы не ушел никто из острога.
        Я побежал к воротам. Еще издалека крикнул:
        - Свой! - Подстрелят еще в темноте.
        - Чего стреляли?
        - Эти двое попытались уйти! - кивнул в сторону ратник.
        Я пошел в указанную сторону, ратник - за мной, держа в руке саблю. Оба татарина были мертвы. У одного от близкого выстрела картечью снесло полголовы, второму заряд угодил в бок. Даже в темноте была видна лужа крови под ним.
        - Хорошо! Стерегите ворота!
        Сам же поспешил к избам. Там уже было тихо - видать, бой закончился. Бойцы вышли на улицу.
        - Федор, Макар, как у вас?
        - Сейчас осмотримся и доложим.
        Ратники стали выносить своих убитых товарищей, потом вытащили и кинули в кучу татарские тела.
        - А то весь пол в кровище будет, а нам тут жить, - сетовали они.
        Потом собрали на улице бывших пленниц. Жалкое было зрелище. Лица в синяках, рубахи порваны. Но, слава богу, хоть живые все.
        Разобравшись с состоянием дружины, подбежал с докладом Федор:
        - Мои все целы, князь, один только в руку ранен.
        Потом подошел Макар, хмуро глянул:
        - У меня потери велики, князь, прости. Семеро полегли. В двух избах татары не спали, играли в кости да девок сильничали. И было их там, как тараканов. Вот и влипли хлопцы. Федоровские помогли, за то - спасибо им.
        - Убитых татар-то хоть подсчитали?
        - Чего их считать? Скинем поутру с откоса в овраг, да и все дела.
        - Нет уж, утром поздно будет, идите и считайте.
        Федор с Макаром ушли. Я подозвал одного из ратников.
        - Беги, друг, в конюшню, лошадей татарских сочти.
        Вскоре вернулись все трое.
        - У меня двенадцать мертвяков, - сообщил Федор.
        - У меня десять, - добавил Макар.
        - Счел лошадей я, князь. Ровно двадцать пять, - доложил ратник.
        - Ты это к чему лошадей считал? - удивился Федор.
        А вот Макар понял мои намерения мгновенно.
        - Где-то еще трое прячутся.
        - Один, - поправил я его. - Двое у ворот лежат, караульные застрелили. Так, быстро всех ратников - в цепь, прочешите все: подполы, избы, курятники, сараи. Найти надо последнего татарина во что бы то ни стало. Никто не должен уйти! Федор, быстро двух караульных ко вторым воротам, а одного - на смотровую вышку.
        - Так ночь, не видно ни зги.
        - Исполнять! - рявкнул я.
        Ратники стали обшаривать территорию и постройки острога. Скорее бы уже рассвело, виднее будет. Прочесали всю территорию: избы, курятники, сараи, конюшни, подполы - нигде никого.
        Ко мне подошли обескураженные Федор и Макар.
        - Прости, князь, нет нигде басурманина. Может, он того - через тын перелез и убег?
        - Федор, тын в два с лишним человеческих роста высотой. Как его перелезешь, если лестницы нет?
        - Верно! - поскреб в затылке Федор.
        - В бане смотрели?
        - Везде, князь!
        - А может, их главный приехал одвуконь? - предположил Макар.
        - Ладно, утром еще раз обшарите. Караул смени да накажи, чтобы не спали. Не дай бог, снова татары нагрянут - всех вырежут.
        - Как можно, князь! А девок куда девать?
        - Выдели им избу. Пусть переночуют, а утром идут по своим деревням, или где там их дома.
        Федор с Макаром стали договариваться, кому из воинов караул нести.
        - Эй, Макар! Совсем запамятовал! Бери людей, пусть лошадей из леса пригонят. Там же Михаил с ними, поди, заждался нас.
        Макар хлопнул себя по лбу:
        - Упустил из виду. Прости, княже!
        Я отправился спать. Полдня в седле да полночи колготной сказались - устал. А с утра новых дел полно. В первую очередь - погибших воинов своих похоронить надо, лето!
        Но выспаться в эту ночь мне так и не дали. Вот, казалось бы, только уснул, как Федор уже трясет за плечо.
        - А, что? - спросонья я ничего не понял.
        - Пожар!
        - Где? - Сон сразу отлетел. Беглый взгляд в окно - темень во дворе, никаких отсветов.
        - Караульный с вышки сигнал дал. Пожар большой.
        - Да где пожар?
        - Не знаю пока.
        - Не у нас - и ладно.
        Я уже снова хотел было улечься, да что-то неспокойно на душе. Если пожар, так не иначе - татары избы подожгли. Тьфу на них, выспаться не дадут.
        Я обул сапоги - спал одетым, и вышел. Покрутил головой - вроде как везде темно, тихо. Лишь птицы какие-то поют в кустах, пересвистываются на деревьях, радуясь первым признакам рассвета на горизонте.
        Подошел к сосне, на вершине которой была устроена площадка.
        - Эй, караульный! Где горит?
        - Далече, но пожар сильный.
        Делать нечего, я сам полез наверх. Хорошо хоть лесенка удобная сбита. Немного запыхавшись, я взобрался на площадку.
        - Ну, показывай.
        Караульный вытянул руку:
        - Эвон!
        Я обернулся. Горело там, откуда мы приехали. Обожгла догадка - так ведь это же Коломна горит, в которой мы еще утром были. Как же так? Вроде война закончилась? Ратники из разбитой рати к Москве ушли, поместные дружины тоже разошлись по деревням. В городе только стража городская оставалась. Не иначе как казанцы трофеями решили разжиться в Коломне. А долго ли город зажечь, коли он весь деревянный - даже стены крепостные. Это уж после Василий Иоаннович распорядится в Коломне каменный кремль поставить, где стены толщиной метров по пять-шесть будут. А как же? Любил государь Коломну, частенько здесь бывал.
        Я раздумывал. К Коломне скакать, на помощь? Так там уж, поди, головешки одни, к шапочному разбору только и поспеем. Но вывод для себя сделал - нельзя расслабляться, татары недалеко. И наши мародеры голову поднять могут, пограбить под шумок.
        Спустился и улегся снова. А пожар в Коломне из головы не идет. Черт с ним со стенами, леса вокруг много, отстроят. Людей вот жалко!
        Утром позавтракали скудно - сухарями, запивая их водой. И за лопаты. Караульный на вышке за местностью следил, да еще двое в сторожках у ворот службу несли. Остальные же без отдыха в поте лица трудились, копая большую могилу на кладбище.
        Похоронили всех в братской могиле. У воинов так принято: павших после битвы не хоронить отдельно. Вместе воевали, вместе погибли - вместе и лежать будут.
        Расстрига Михаил погребальную молитву счел. Ведь как в воду глядел, когда говорил, что пригодится с церковными умениями своими. Лучше бы он ошибся.
        От братской могилы все шли молча.
        - Так, хлопцы. Лето, жарко, татарские трупы смердеть скоро начнут. Всех перетаскать и с кручи сбросить. Пусть волки их тела растерзают.
        Нехотя воины взялись за поручение. А меня девки окружили.
        - Из неволи вызволил - за то спасибо тебе и поклон. А теперь-то пошто гонишь, барин?
        - А куда мне вас девать? Война идет, в любой момент татары напасть могут; дружине моей к сече быть готовой надобно, а вы только обузой будете.
        - Некуда нам идти, князь! - выступила вперед женщина лет тридцати. - Селения наши пожгли, мужей поубивали. С голоду ведь помрем! А здесь нахлебниками не будем - кашеварить станем, ратников обстирывать, если дозволишь остаться.
        - Ну, воля ваша, я никого не принуждаю. И коль такое дело, поперва избы от крови отмойте.
        Женщины ушли, зато тут же заявились Федор и Макар.
        - Все, князь, исполнили! Всех басурманов убиенных с кручи скинули.
        - Ну, тогда еще подводы с трофеями татарскими разберите, и на сегодня - все. Ежели продукты найдете, отдайте женщинам. Я разрешил - они у нас остаются, пусть готовят.
        При слове «трофеи» оба повеселели. Бойцы тут же окружили повозки, крытые рогожей.
        Вдруг раздался дружный голос изумления. Не повернуться туда я просто не мог.
        От одной из повозок бежал, кривоного ковыляя, татарин. Ратники свистели вослед и улюлюкали, а двое молодых бойцов сорвались с места и кинулись вдогонку. «Вот и разгадка - куда последний татарин подевался!» - невольно улыбнулся я.
        Татарина все-таки поймали, связали руки - и ко мне.
        Ратники даже трофеи бросили разглядывать ради такого случая.
        - Ты чего в повозку залез?
        - Укрывался. Ночью по нужде пошел, оружие не взял с собой, а тут стрельба началась. Не могу же я безоружный на пищали ваши идти.
        - Разумно. Откуда вы тут взялись?
        - Мурза сказал: Магмет-Гирей бумагу о мире и дани подписал с государем вашим. Только там о нас, казанцах, ничего не прописано. Вот мы и решили сами трофеи взять. Что за боевой поход, коли домой пустым возвращаешься?
        По-русски татарин говорил чисто, лишь вместо «ш» произносил «с».
        - Сколько вас было?
        - До переправы - полсотни, все из нашего аула. Сюда - в острог - половина пришла.
        - А другая-то половина где?
        - Так говорю же - «до переправы». На воде нас русские обстреляли, не все на берег выбрались, утопли многие.
        - Где основные силы казанские?
        - Коломну брать ушли. Нижний-то Новагород мы взяли уже.
        Я мысленно охнул. Везде татары прошли, почитай, треть Руси спалили да пограбили.
        - Что же мне с тобой делать? - вслух размышлял я.
        - Повесить его! - зашумели ратники. Пленный понял, что подошла пора расплаты за злодеяния.
        - Урус, ты лучше выкуп за меня попроси или на русского пленного поменяй.
        - Э-э! Много ли за тебя дадут?
        Макар наклонился к моему уху:
        - Девкам его отдай! Самим руки марать не придется.
        А и верно!
        - Зови девок!
        Кто-то из ратников привел освобожденных из плена женщин.
        - Отдаю татарина вам, девоньки. Делайте с ним, что хотите.
        Завизжали девки, видно, узнали ночного мучителя. Накинулись все скопом, мешая друг дружке.
        Кто в волосья татарину вцепился, а хватать было за что: есть такая привычка у басурман - косички заплетать, кто ногами пинал. Ратники подбадривали женщин криками:
        - Рыженькая, ногой, ногой ему поддай по причинному месту!
        - Толстушка, чего ты его за волосья таскаешь, по морде бей!
        Татарин тяжело дышал, пытаясь хоть как-то закрыться от наседавших на него разъяренных женщин, но силы его быстро таяли. Через полчаса он испустил дух.
        Женщины вспотели, дышали тяжело.
        - Никак мы его, девоньки, забили насмерть?
        - А то что ж? - Макар посмотрел на бездыханное тело татарина. - Теперь сами и тащите его к круче - во-он туда! Да под откос, где остальные поганые валяются, и сбросьте!
        Тем временем ратники к телегам подались, на ходу шутками перебрасываясь - оно и понятно, настроение в ожидании дележа трофеев поднялось. Продукты и в самом деле нашли, и немало. То-то радости всем было! Одной только гречки два мешка. Да пшеницы мешок, да ржаной муки мешок, да горшки с гусиным жиром, да связка лещей вяленых. Все отнесли женщинам - пусть кашеварят, пора и горяченького всем поесть. Мы утром хоть сухарей пожевали, а у женщин и крошки во рту не было.
        Пришел черед узлы делить. Ну, то процедура знакомая. Только теперь Макар с Федором делили, и каждый зорко поглядывал на узлы - не обделил ли его соперник.
        После шумного раздела десятники забрали себе добычу - вдвое от ратника, и мне принесли - сам-пят.
        - В избу мою несите, что под ноги бросили? - для вида возмутился я.
        - Так мы показать только, не серчай, княже!
        А в общем-то, и неплохо сложилось для нас - татар побили, трофеи взяли, невольниц из полона освободили. А что больше всего душу мне грело - так это то, что острог мой целый стоял, не успели его татары спалить, уходя в степи.
        И слава богу!
        Глава 6
        Жизнь в уцелевшем от татарского разбоя Охлопкове потихоньку налаживалась. А что с другими моими деревнями? Я вызвал Макара и поручил ему объехать с ратниками мои земли. Вернулся Макар мрачный.
        - Нет боле Верешей, князь. Одни головешки. А ведь какая деревня была, только подниматься с тобой люди начали! Колодец там остался, коней напоили. И еще вот…
        Он протянул мне небольшой предмет, обернутый тряпицей. Я развернул и ахнул: Спас Нерукотворный! Это же любимый образ русских людей, видел я его и на воинских хоругвях. По краям - обугленные остатки резного оклада. Нижний край деревянной доски обгорел, здесь краска вздулась пузырями, но остальная часть иконы сохранилась! Не чудо ли? Сквозь копоть проглядывал спокойный лик Христа, со строгими печальными глазами. «Когда построю церковь, будет в ризнице как реликвия», - решил я.
        - Князь, Чердыни тоже боле нету, пожгли ироды. А вот Обоянь обошли, целы избы там.
        Да, придется мне крестьян из погоревших деревушек, как из Смолянинова вернутся, в Обоянь направлять да здесь селить, пока отстроимся.
        Много бед принесли татары на нашу землю. Ушли нехристи из земли русской, перестали избы гореть да бабы плакать. Я еще отделался малой кровью, потеряв семерых ратников из макаровских воинов, да две деревеньки потерял. Но появилась другая проблема - беженцы. Мимо острога тек ручеек обездоленных людей - бездомных, голодных, оборванных. Из тех, что успели в лесах укрыться. Плена избежали, к избам своим потянулись, а изб-то и нет, пожарище одно. Вот и бродили по земле русской, горе мыкая да пытаясь прибиться к какому-нибудь селению.
        Невозможно человеку одному долго выжить - подняться-устоять-выдержать на разоренной земле, особенно если это - женщина, старик или ребенок. Вот детей я жалел, брал к себе в острог, если просились и родни поблизости не было. Женщинам с огорчением отказывал - свои холопки в Вологде возвращения к родным очагам дожидаются, да еще и освобожденные от татар невольницы все у меня остались - почитай, два десятка наберется. А вот мужиков, да семейных, отбирал. Беседовал - на что годен человек, владеет ли мастерством каким. Молодых в ратники определял, крестьян - в деревню, на привычную им работу.
        Вот кузнец попался, да не сам по себе, а с походной кузницей - за плечами тяжеленная сума, а в ней молоточки всякие, клещи. Чаще беженцы налегке шли, а этот инструмент с собой прихватил, видно, заранее думал, как жизнь налаживать после татар, да еще и на новом месте - с нуля, считай. Практичный. Уважаю таких - со сметкой, что наперед думают.
        Я обрадовался ему пуще всех остальных. Нужда в кузнеце была великая: лошадей подковать, навесы сделать, плуг заварить. Кузнецу всегда работа найдется - хотя бы из трофейных сабель да пик татарских, в большинстве неважного качества, сделать что-либо полезное в хозяйстве.
        Место ему для кузни выделил подальше от изб, у бани.
        - Строй кузню. Лес разрешаю взять, холопов бери в помощь, камень на стройке найдешь.
        Обрадовался кузнец, что работу и пристанище себе обрел. А я не меньше его был рад.
        Через неделю людской ручеек иссяк. Видно, нашли себе место, устроились как-то. И то - горе людское после нашествия татар еще долго народу русскому изживать придется. Пока отстроятся, живность заведут, хозяйство поднимут, в землянках жить придется, пропитание в лесу искать да на уцелевших от пожаров полях колоски собирать. А многим тысячам несчастных, что в полон угнаны, и того не видать. Их участи не позавидуешь. Долго мучиться и стонать людям русским на чужбине - большинство уже не увидит родной земли до конца дней своих. Больные и немощные будут молить Господа, чтобы прибрал, пресек мучения в рабстве. И лишь немногим счастливцам удастся вернуться к родным очагам.
        Я обходил свой уцелевший от погромов островок благополучия - поместье мое оживало на глазах. При моем приближении суровые лица беженцев светлели, на лицах женщин я все чаще видел улыбку. Ради этого стоило стараться, вкладываться в дружину, в острог, в переселение холопов. Мне бы сейчас от нежданного прибытка новых людей руки потирать - холопов не меньше стало, чем до татарского вторжения, но саднило душу. Не моими трудами и чаяниями прибавка эта, а через горе людское.
        Воинов у Макара с Федором прибавилось. У Федора под началом стало два десятка, а у Макара - двадцать пять воинов. Оба рьяно принялись за обучение новобранцев.
        - Федор, ты десятников выбери из ветеранов. А сам во главе их будешь, назначаю тебя полусотником.
        Расцвел Федор. Понятно - ласковое слово и кошке приятно. А для воина повышение - признание его заслуг и ратного мастерства.
        - Бери пятерых воинов и поспеши в Вологду. Письмо для княгини я отпишу. Небось волнуется, прослышав о нападении татар под Москвой. И обратно обоз с людьми, что здесь проживали, приведешь.
        - Исполню, князь! Когда отправляться?
        - Завтра. - Я сумел скрыть довольную улыбку. Федор после повышения был готов рыть землю копытами, хотя я и раньше не мог пожаловаться на его рвение.
        Сам же за письмо засел. Давненько я писем не писал. Так… «Доброго здравия, любезная сердцу моему княгиня, жена славная Елена…»
        Письмо вышло на удивление длинным, хотя о набеге татар и их бесчинствах в Подмосковье я старался много не писать. Вкратце - о событиях в поместье, о приезде Федора Кучецкого, о делах по защите поместья, а также о том, что с Федором назад обоз с людьми отправить надо. Вот и получилось на целых две страницы.
        Утром Федор с ратниками уехал, увозя мое послание.
        Я заметил, как-то так получалось в жизни, что наиболее важные дела я поручал Федору, а не Макару. Ну что делать - соперничают они, ревностно следят, к кому больше я благоволю, хоть я старался держаться ровно с обоими десятниками.
        Да и как их можно сравнивать. Федор появился у меня на службе раньше, прошел со мной не один боевой поход и не без оснований считал, что главнее и ближе ко князю - он. Макар же более образован, воспитан, может быть, даже в чем-то по жизни и более опытен. И преимущество его в том, что он не холоп, хоть и боевой, а из боярских детей. Потому он себя и ставил выше Федора.
        Я же считал так: они оба воины, а в сече опасность поровну обоим достается, и случись непоправимое - и Федор и Макар в лицо смерть примут. И я тоже не исключение. Потому боевых товарищей своих на голову выше остальных своих людей считал - даже того же Андрея, управляющего имением на Вологодчине.
        Хоть и разворотлив и сообразителен Андрей, но смерти в глаза не смотрел, со мной рядом в атаку на ворога не ходил, не мок под дождем на голой земле на ночлеге. А более всего роднит именно сеча - только в боевом походе боярин мог из одного котла с холопом есть, не роняя своего достоинства.
        В Москву бы съездить после важных событий, потрясших столпы государства, узнать у Кучецкого - что да как на Руси делается. Ведь одни и те же события видятся сверху не так, как со стороны. Итальянцев опять-таки пошевелить надо, стройка стоит. Пусть и с моей подачи - сам просил повременить с домом. Зато теперь - пора вернуться к стройке.
        Ко мне подбежал один из караульных:
        - Князь, там тебя требуют.
        - Кто смеет?
        - Прохожий какой-то.
        - Гони его взашей, требовать у себя дома будет.
        Караульный убежал, но вскоре вернулся:
        - Не уходит.
        - Плетей всыпь, коли слов не понимает. Или я тебе сам плетей всыплю, коли с такими мелочами мне докучаешь.
        Караульный поежился и на всякий случай отошел от меня на пару шагов.
        - Еще он говорит, что знает тебя.
        Это становилось уже интересно. Заинтригованный, я пошел к воротам.
        Завидев меня, второй караульный отворил воротину.
        Передо мной в страшно грязном и изорванном донельзя кафтане стоял мужчина лет тридцати. Что меня удивило, так это висевшая на поясе сабля. Голова не покрыта, но на ногах - разбитые сапоги.
        Я всмотрелся в лицо. Обросшее и грязное, но что-то определенно знакомое угадывается.
        Прохожий склонил в поклоне голову:
        - Здравствуй, боярин.
        Караульный у ворот заметил:
        - Князь он, князь!
        - Здравствуй, человече. Прости, сразу признать не могу, хотя поручиться готов: виделись мы ранее.
        - Ну, слава богу, признал. Воевал я под твоею рукою, боярин, на Оке. Помнишь Крюково? Ты воеводою Сводного полка был.
        Ну, точно, вот откуда лицо его мне знакомо! Что мне сразу в нем понравилось, так это сабля на боку. Сам - оборванец оборванцем, а саблю не бросил, не потерял, не продал, не пропил.
        - Пошли ко мне, поговорим.
        В избе я усадил оборванца на лавку.
        - Рассказывай. Сказывай о себе, кто ты, какая нужда ко мне привела?
        - Боярин Кочкин я, из служивых. Род мой хоть и старинный, да небогатый. Деревенька на кормление была, да невелика только - четыре двора. Аккурат между Владимиром и Нижним Новгородом. Напали татары, деревню пожгли, холопов - кого убили, кого в полон погнали. Сам едва ноги унес, в лесу прятался. В Коломну пошел, а тут и войне конец. Ну, думаю, хоть в этом повезло, в Москву пойду, в услужение наниматься. А тут ты на глаза попался - с ратниками мимо проезжал. Куда мне без коня за тобой угнаться? Выспросил у ратных людей, где боярин Михайлов обретается. Мне и подсказали. А в этот же день к вечеру татары на приступ пошли, город запалили. Народу сгинуло - тьма! Опять повезло - живой остался. Вот, насилу тебя нашел.
        - Как звать-то тебя, боярин?
        - Глебом.
        - Зачем же ты меня искал, Глеб?
        - Под твоею рукою ходил, в сече тебя видел. Знаю, боевой боярин, сам поднялся, не придворный хлыщ. Потому у тебя служить хочу.
        Хм, такого поворота я не ожидал. Думал, еды попросит, одежонки. А ведь, ей-богу, бы помог!
        Пока он говорил, я приглядывался к нему и вспомнил его все-таки.
        - У тебя ведь двое боевых холопов было?
        - Двое, - подтвердил боярин.
        - И ты на правой стороне холма стоял, у лощины?
        - На правой, - кивнул Глеб.
        - Вспомнил я тебя. Присмотрелся и вспомнил.
        Я замолчал, раздумывая. Боярин начал беспокоиться:
        - Ну, так что? Князь, я не подведу!
        - Не о том я думаю. На службу - беру! Избу отдельную выделю, хотя и сложно с жильем. Беженцев много пустил, да своих холопов из поместья под Вологдой днями привезут - обоз целый. Вот о чем думки мои. Одежу новую купим, только повремени немного. Коломна-то в руинах, торга там нет. А у меня, сам понимать должен, нет здесь никаких припасов. Едва только несколько дней назад от татар свой острог очистил, благо спалить не успели. Жалованье кладу пока невеликое - десять рублей серебром, коня дам. Негоже служивому боярину пешим ходить. Сабля у тебя есть. А нож?
        - Нет ножа, в схватке потерял, ножны только при мне и остались.
        - Ну, это дело наживное. На условия мои согласен?
        - Согласен, князь. Я бы и раньше под твою руку отошел, да деревенька моя уж больно далеко от поместья твоего была. А теперь и вовсе нет ничего.
        - Пойдем, избу выделю.
        Я выбрал в ряду самую небольшую избу. И не потому, что боярина унизить хотел, просто когда обоз из Вологды придет, народу будет много, и всех под крышу селить надо. Я мысленно прикинул - воинов получалось почти полсотни, беженцев - столько же, детишек - двадцать, холопов с обозом прибудет человек семьдесят, и выходило около двухсот человек. Изначально я и не рассчитывал, что в моем имении будет столько людей.
        Значит, новые избы ставить надо.
        Два дня я решал насущные вопросы, из которых главный - питание. Готовить было кому, с женщинами перебор даже. Проблема в другом - из чего? И взять негде продукты, деревни вокруг разорены. Коломна вместе с ее богатым торжищем сожжена. Вот и думай, князь, где муки, да крупы, да маслица раздобыть. Напуганное войной зверье разбежалось. И охотники добычу теперь не каждый день приносили. А и принесут зайца, что он один - всех сытыми сделает? Рыба выручала покамест. Рыбаков своих я освободил от всех тягот - только они пока не давали людям ослабнуть от недоедания. В первую очередь - детишкам, остальным - поровну. Скудновато выходило, но и поправить стол я пока не мог. Надо в Москву ехать, к Федору зай-ду, на торге Глеба Кочкина приодену и продуктов куплю.
        Тянуть не стал. Оставив поместье на Макара, утром выехал. Обоз из трех подвод трофейных за нами тянулся. Впереди я, обок с боярином, позади - четверо ратников, все русины. В сече я их уже видел - опытные воины.
        Встречные на пути оборачивались, дивясь странной картине. Князь в корзно богатом, а рядом оборванец. Но Глеб не тушевался, держался с достоинством.
        Уже перед Москвою, на чудом уцелевшем постоялом дворе, удалось плащ шерстяной для Глеба купить, чтобы ветхое его одеяние не так в глаза бросалось. Здесь же, на постоялом дворе, ратников оставил - пусть обоза дождутся. Охрана не столько мне нужна, сколько обозу - особенно когда домой с продуктами возвращаться станем. После войны не все беженцы и погорельцы попрошайничали или к родне подались. Кое-кто в леса ушел да на разбойничью дорогу встал. Кистенем ведь проще еду добывать.
        Сами же в Москву подались. Повсюду страшные следы пребывания татарской орды. Посады разрушены, сожжены, а вот ближе к центру избы и дома были целы.
        Глеб осматривался с интересом.
        Начинало смеркаться, потому сразу на постоялый двор отправились. Поели досыта, хоть цены ощутимо поднялись.
        - А что ты хотел, барин? Война! - вздохнул хозяин. - За продуктами далеко на север теперь подводы посылать приходится. Все татары подчистую выгребли.
        Утречком - на торг. Обул-одел Глеба с головы до ног: шапка, рубаха, жилет, кафтан, штаны суконные, сапоги и, конечно, добротный нож. Кошель мой изрядно похудел, но Глеб стал похож на боярина. Теперь с ним и перед Федором показаться не стыдно.
        Первым делом к Кучецкому мы и направились. А того, как назло, на месте не оказалось.
        Хмурый привратник узнал меня.
        - Нетути боярина, уехамши. И будет не скоро, полагаю, ден через десять.
        Вот незадача! Выехали из Москвы на постоялый двор, а там уж обоз дожидается.
        Кружным путем подались в сторону Твери. Насколько я был наслышан, татары туда не добрались.
        Верстах в пятидесяти от столицы купили муки ржаной, круп разных, масла. Были бы деньги, еще бы купил, да дорого все стало, чуть не вдвое от весеннего.
        Обоз под охраной ратников я в имение отправил, а сам с Глебом поехал к итальянцу Пьетро Солари. Покочевряжился немного зодчий - работы-де много, татары здания храмов порушили несчетно, но обязался Антонио послать помощника своего.
        Вот теперь и домой можно.
        Мы отъехали от Москвы верст на десять и догнали длинный обоз. Поравнялись, ратники мои да и холопы с подвод шапки ломают. Оказалось, Федор с воинами уже из Смолянинова возвращается.
        Пожелав им добраться спокойно, мы с Глебом обогнали обоз и галопом - в имение. Хоть и с Федором Кучецким я не повидался, а все же продуктов купил, Глеба одел, с итальянским зодчим переговорил. Не зряшной поездка вышла.
        Ехал я и размышлял: два обоза сегодня к вечеру прибудут, а вот жилья не хватает. Да что же это такое, только выстрою, кажется, ну - все! Однако опять мало! В конце концов, ведь не город я строю, а только имение. По жителям - село большое, деревню уж давно переросли, ан таковым его назвать пока нельзя - церкви нет. Ну, так пусть будет острогом. Звучит для современного уха не очень благозвучно, так то уж после покорения Ермаком Сибири, и даже попозже, пожалуй, острогом станут тюрьмы называть. А пока острог - деревянная крепость.
        Неожиданно плечо обожгла острая боль, послышался щелчок бича. Задумался я, за дорогой следить перестал! Или расслабился: до имения-то моего верст пять осталось, почитай, дома!
        Я остановил лошадь, развернулся. А уж Глеб саблей машет, отбиваясь от двух разбойников. У них тоже сабли в руках - татарские. И работают они ими неумело. А справа у обочины стоит сухощавый жилистый мужик с бичом в руке и злобно щерится. Бич из воловьих жил, длинный. Такой в умелых руках - страшное оружие, запросто кость перешибает.
        Потому не стал я ближе подъезжать для сабельного удара. На мне ни кольчуги, ни шлема. Вытащил пистолет и всадил ему пулю в брюхо.
        Обернулся к Глебу, может, помочь надо? Какой там! Один разбойник уже валялся в дорожной пыли, суча ногами в агонии. Второй отбивался яростно, но нить его жизни явно кончалась. Глеб замахнулся для удара, разбойник подставил свою саблю для защиты, а боярин саблю вниз увел, да и полоснул татя по шее. Вот и второй готов.
        Мы осмотрелись. Никого нигде не видно. Глеб подъехал ко мне, склонился в поклоне:
        - Прости, князь, проглядел татей. Поперва намеревался впереди ехать, так ведь пылью не хотел тебе досаждать.
        - Не извиняйся, пустое. Эти кровопийцы могли в любой момент напасть, даже из-за спины.
        Теперь Глеб скакал впереди, метрах в десяти, а я сзади.
        По прибытии в Охлопково я вызвал Макара.
        - Не далее как пять верст отсюда тати объявились - напали на меня. Лежат теперь в пыли порубленные; всяк увидит, кто мимо ехать будет, да поостережется. Я вот что думаю, Макар. Мы с боярином Глебом отбились, да их-то и было всего трое. Однако в имение обоз с холопами идет, а следом - с продуктами. Бери людей своих и на десять верст все прочеши, как гребнем. Встретишь татей - вешай без жалости.
        - А как мне их узнать? Увижу на дороге кого - с виду, может, и недоброго, хмурого, а вдруг - то беженец идет? А если мрачность у горемыки такого - от безнадеги, а не думки черной?
        - У татей оружие при себе будет - кистень, дубинка или еще что. Дороги должны быть свободными! У государя дела важнее есть, руки до охраны дорог не доходят. Так на то мы - бояре есть.
        - Слушаюсь, княже!
        Макар объявил сбор и буквально через несколько минут выехал из острога с ратниками, оставив в нем лишь караульных.
        Вернулся Макар с воинами уже затемно, когда обоз с холопами и людьми Федора въехал в острог. Территория сразу наполнилась людьми, стало шумно.
        Макар подошел ко мне:
        - Твое приказание выполнил, князь!
        - Успешно?
        - Еще как! Шайку целую в лесу обнаружили, семь человек. Кого убили, кого повесили.
        - Молодец! Потери есть?
        - Обошлось.
        - Давай вот что. Раз в неделю, ну, может, в десять дней, по очереди с Федором будете дороги и леса прочесывать. Тати знать должны, что тут - моя земля, и быть на ней с недобрыми намерениями смертельно опасно. Любой обоз или прохожий должен чувствовать себя на моей земле в безопасности. Разбойник - враг хуже татарина.
        - Это почему же?
        - Потому что нападает только на слабых, и то - со спины.
        С тех пор и начали ратники регулярно патрулировать дороги, леса прочесывать. Поперва еще попадались тати, да одних быстро повывели, повесив на деревьях вдоль дороги, другие испугались неизбежного возмездия и ушли с моей земли подальше. Теперь любой из моих холопов, да и просто прохожий, не опасались за свою жизнь и добро. Спокойно стало добираться из Охлопкова в другие деревни, ходить в лес по грибы и ягоды.
        Отдаленный эффект получился и вовсе неожиданным. Ходоки ко мне заявились, двое мужиков зрелого возраста. Скинули шапки, поклонились.
        - Здоровья тебе, князь, и многие лета! Позволь слово молвить.
        - Слушаю.
        - Хотим на землях твоих поселиться. Дозволишь?
        - Почему именно на моих?
        - Спокойно тут, безопасно. В других местах тати проклятые все отбирают. А у нас семьи.
        - Так вы что, избы поставить хотите?
        - Ну да, мы так и сказали.
        - Место выделить могу, но зачем мне лишняя обуза? А заниматься чем будете? На полях у меня свои холопы работают. Воздухом семьи не накормишь.
        - А нам земли не надобно. Я горшки делаю да ложки режу, а он - валенки катает.
        - Ну, коли на земле моей жить хотите да под защитой моей - налог мне платить будете.
        - А велик ли?
        - Десятина.
        Мужики переглянулись:
        - Согласные мы.
        Мы с Василием - одним из близнецов, вернувшимся с обозом, коего я управляющим назначил, проехали к облюбованному мужиками месту. Небольшая поляна в лесу, недалеко ручей, рядом овраг. Неудобья, одним словом.
        - Вот тута мы приглядели, барин. В овраге глина есть, пробовал - жирная, мне такая в самый раз.
        Василий посмотрел на меня выжидающе.
        Ну что же, если теперь горшки свои будут - очень хорошо. А вот другому мужику, чтоб валенки катать, шерсть овечья будет надобна, а овцами никто здесь и не занимался. «Будем на торгу шерсть покупать, а там посмотрим», - решил я.
        - Согласен, по рукам.
        Мужики сами за месяц сладили по избенке, затем и хозяйством обзавелись. Полезными они для деревни оказались. В имении и ложки нужны, и горшки, и валенки. Зимой в сапогах не походишь, когда снегу по колено да морозы трещат такие, что в лесу деревья ломаются.
        Забегая вперед, скажу, что постепенно с моего согласия к ним присоединятся другие люди, и к весне в лесу уже будет стоять деревня о пяти домах.
        После вынужденного перерыва продолжилось строительство барского дома. За остаток лета и осень итальянцы дом надстроили, вырос второй этаж. Но вскоре стройка встала - зарядили дожди, дороги развезло. А потом и зима нагрянула.
        Снега сразу много навалило. Хоть и тесновато в избах было, зато тепло. Печи топились исправно, окутывая дымком острог. И лошади не мерзли в теплых денниках. Маленький Тит, главный конюх, ухаживал за лошадьми, как заботливая мать за своими детьми. Холопы под его началом слушались маленького начальника беспрекословно.
        Дети, коих много было - из беженцев, - освоили склон холма, обращенный к реке. С визгом и с шумом они катались на санках, бросались снежками.
        Спокойно в остроге, сытно и тепло. Наладился санный путь по льду Оки. Надо в Москву ехать к Кучецкому - побрататься да пива попить, пока на границах спокойно, а то не виделись давно. И главное - новости узнать. Не слышно ли тревожных слухов о беспокойных крымчаках или казанцах, не собирается ли Литва с войною на Русь идти?
        В Вологде мне жилось спокойнее, татары туда не доходили. А нынешнее имение - как постоялый двор на перекрестке дорог. Все, кто с южных границ нападал - крымчаки, ногайцы, казанцы, - шли на Москву через Коломну. И уходили тем же путем, грабя и опустошая деревни и города. Так что близость имения к Коломне - не столько благо, сколь многие неприятности, заботы и беды. И что острог мой не сожгли - просто счастливая случайность.
        Выехал я в Москву со свитой: меня сопровождал боярин Глеб Кочкин, боярский сын Макар и десяток ратников. Причем воины были нужны не только для представительства. На коломенском тракте разбойничьи шайки лютовали, не давая спуску купеческим и крестьянским обозам. А поехали мы по льду реки - это удобнее, чем по дороге. И засады опасаться не стоит - на льду не спрячешься.
        Впереди по пробитому санями пути ехали двое дозорных, затем я, обочь держались Макар и Глеб, а уж затем замыкали колонну воины. Завидев княжеский выезд, встречные обозы брали в сторону, а седоки ломали шапки. В принципе такое чинопочитание мне было безразлично, но традиции и заведенные порядки соблюдать надо. Пару раз Глеб даже плетью стеганул по тулупу зазевавшегося возничего, не успевшего шапку снять. Не иначе - рвение свое выказывал.
        Благополучно прибыв в Москву, в таком же составе сразу же мы направились к Кучецкому.
        На улице уж стемнело, и Федор был в своих хоромах.
        Князь вышел на крыльцо, окинул довольным взглядом свиту.
        - Здрав будь, Федор!
        - И тебе удачи и здоровья, Георгий. Вижу, не пропали втуне мои слова.
        - Как не послушать умные слова старшего друга, - подлил я елея.
        - Проходи, гостем будь. Эй, Прохор! Лошадей в конюшню, ратников - в людскую, да не забудь покормить.
        Мы с Глебом и Макаром прошли за Федором в трапезную.
        - Это кто с тобой, что-то я их ранее не видел.
        - Боярин Кочкин и боярский сын Макар, из свиты.
        Федор окинул их внимательным взглядом, задержавшись на Макаре:
        - Из Литвы?
        - Так и есть, князь.
        - То-то вижу - лицо бритое, да одежа по-иноземному шита. Инда ладно, служи князю Михайлову ревностно. С Литвою замиримся скоро, посольство наше к Сигизмунду государь направил. Отобедаете?
        - Не откажемся, мы с дороги - и прямо к тебе. Замерзли малость и проголодались.
        Федор хлопнул в ладоши. Тихо отворилась дверь, появился холоп.
        - Накрывай столы, чем Бог послал.
        Холоп неслышно вышел.
        - Какие новости, Федор?
        - Нонче летось, а может, и ранее снова крымчаков ждем.
        - Тьфу ты, напасть какая, - чертыхнулся я.
        Федор усмехнулся:
        - Так ведь грамота о дани и замирении к государю возвернулась. Магмет-Гирей, окромя пленных, ничего не получил. Доносят лазутчики, что на базарах в Перекопе, Кафе да и других Магмет объявил, чтобы его воины и мурзы готовились по весне к новому походу на Русь.
        - Неймется же этому кровопийце! До сих пор на базарах в Крыму русских рабов полно, а он уж о новом походе помышляет.
        - Потому и предупреждаю. Имение-то твое цело?
        - Охлопково, где острог у меня, уцелело, успели ратники мои отряд казанцев в нем истребить. А вот Чердынь и Вереши пожгли вороги. Я к тебе после набега татарского приезжал, да привратник доложил - тебя дома нет и долго не будет.
        - Да, знаю, он мне докладывал по приезде моем. Да что мы все о делах да о делах! Давайте откушаем, стол уж накрыт.
        Уговаривать нас не пришлось - дружно набросились на еду, только косточки у жареных кур трещали. Федор винцо сначала попивал, да глядя на нас, и у него аппетит проснулся. Вкушая яства, возносили тосты за государя, за хозяина дома - многие ему лета! А еще - за победу русского воинства предстоящей весной, если крымцы походом на Русь пойти осмелятся.
        Когда мы уже наелись, Федор неожиданно сказал, поднимаясь из-за стола:
        - Ну, пусть люди твои отдохнут, поедят неспешно без нас, а мы уединимся.
        Касаясь рукой моего плеча, Федор увлек меня в свой кабинет.
        - Садись. Князь Иван Воротынский в опалу попал. Слышал?
        - Нет еще.
        - Знал ведь, что делать должно на Оке, а смолчал, прямить, вишь ты, младому Вельскому не схотел, как действовать надобно было! Вот и, не дав отпору на порубежье, к Москве татарву допустили! - гремел Федор. - Если бы не Хабар Симский, - ай да молодец какой! - мудростию своею и приступ на Рязань отразил, и грамотой о подданстве Крыму сумел завладеть, от хана Магмета ее отнять, без силы - заметь! - это ж какая поруха чести государя нашего могла быть, смекаешь?
        Федор встал, нервно прошелся по комнате.
        - Коломну сожгли, сколько же народа побили!
        - Знаю, пожар видел.
        - Будет оборонительный рубеж на южной границе, а Коломна - оплотом его! Коломну государь отстраивать хочет. С обоими Алевизами, Большим и Малым, зодчими фряжскими, уж разговоры вел. Каменную крепость возводить потребно - накрепко путь татарам на Москву загородить. Но и начальствовать дружиною в сей крепости надежный, проверенный муж должон. Который загодя разуметь способен, - помолчав, добавил он. - Вот я и думаю подкинуть ему мысль - тебя воеводою в Коломну поставить.
        - Так ведь нет города, одно пожарище.
        - Это сейчас. Погоди маленько, мощную крепость воздвигнем, с пушками и сильным гарнизоном. Чтобы как кость в горле у татар стояла, дабы не от Москвы рать государеву двигать.
        - А почему меня?
        - Вот дурья голова! Ты деревянный острог на пустом месте воздвиг, оборонил его. Неуж с каменной крепостью не справишься? А кремль будет! И не меньше московского: зодчие есть, строители государевы, деньги из казны.
        - Так ты же говорил - татары весной снова в набег пойдут, крепость построить не успеем.
        - А мы сейчас ее строить и не будем. Вот разобьем татар, тогда и начнем.
        - Ты моего согласия спрашиваешь?
        - И не думаю! Ты князь, службу государю верно исполняешь, к тому же - побратим мой. Кого же еще мне государю предлагать? Странно ты, князь, глаголешь! Не пойму я тебя, сколько знаю. Вот и предложения твои о воинском деле, что государю писал, ценю! Другому намекни только, ужом лезть будет. Скромность, конечно, украшает, но, на мой взгляд - то о девицах сказано. Неужель тебе прозябать охота в имении своем - как бишь его?
        - Охлопково.
        - Ну да, Охлопково. А то - Коломна! Город, да какой - вторая столица будет! Под твоею рукой! Не торг, а торжище! На стрелке двух рек, ни один купец не минует. Город на кормление даю, а ты кочевряжишься! - горячился Кучецкой.
        - Государь может и не дать, - тихо предположил я.
        - А я на что? Я ведь стряпчий государев, коли ты забыл. И слово мое не последнее.
        - Считай, уговорил.
        - Ха-ха-ха! Уморил, ей-богу, уморил! Ты к весне готовься. Холопов и прочий люд, в руках оружие держать не могущий, - убери. Думаю, призовет тебя по весне государь на службу. Ты же и над яртаулом начальствовал, достойно проявил себя. Прошлым летом рать послали невеликую и воеводой поставили князя неопытного. Учел государь ошибки сии, рать заранее собирает, на полки князей да бояр опытных ставить будет. Встретим татар, как подобает. Не ошибусь, если скажу - на берегу Оки неприятеля встречать будем. Пушек много готовит, стрельцов пищалями вооружили - целый полк. Ну да сам потом увидишь.
        - Спасибо за известия, Федор, да за слова доверия добрые твои.
        - Сочтемся.
        - Да мне и так неудобно перед тобой - ты мне словом и делом помогаешь, а я тебе пока - никак.
        - Эва! А в Вологде? А в Разбойном да Посольском приказах не ты ли зело полезен мне был? Каждый чин или столоначальник на верных ему людях держится. Только ежели ты рядовой - пущай даже боярин, голос твой, как комариный писк, его и не услышит никто. А ежели будешь ты в воеводстве начальствовать, особенно в таком славном городе, как Коломна, где государь часто бывать изволит, тебя и увидят и услышат. А если у тебя таких верных друзей-побратимов не один? Вот и разумей!
        Я молчал. Все, что боярин говорил, было верно. Не виноват я, что не карьерист. Ну не по мне это - подлаживаться под чужой обычай. Да, чин боярский присвоил поневоле, приняв радения настоятеля Саввы, но к нему я не стремился. И звания княжеского не добивался, а получил его от государя в награду. Я наивно полагал, что добился всего своими трудами, а выходило, что без помощи и крепкой руки Федора, а может быть, и других его знакомых так и сидел бы в Вологде простым горожанином.
        - Пойдем к боярам твоим; то, что им слышать не надобно, я уже сказал. Вечер впереди, почему бы нам еще вина не выпить?
        Выпили мы в этот вечер изрядно. Глеб еще как-то держался, а Макар уснул, уронив голову на стол.
        Проснулся я вместе со своими боярами в одной комнате. На столе стоял жбан холодного кваса и кувшин рассола. Мы по очереди жадно припали к ним - во рту было сухо.
        Федор уже на службу в кремль уехал.
        Мы немного перекусили. Попросив дворецкого передать благодарение боярину за хлебосольство, мы покинули гостеприимный дом Кучецкого, сели на коней и выехали из Москвы.
        Над предложением Федора стоило поразмышлять на свежую голову.
        - Что-то ты, князь, опять невесел, - по возвращении в имение заметил Макар, - видимо, не самые хорошие новости ты в Первопрестольной узнал?
        - Так и есть, Макар. Опять татары в поход на Русь сбираются.
        Макар сокрушенно покачал головой.
        Время летело быстро, глядишь - солнышко пригрело, снег начал таять, ручьи зажурчали. А только земля просохнет - татары нагрянуть могут. Стало быть - снова обоз в Вологду направлять, оставляя в остроге только боевых холопов. Успеть бы только отсеяться, иначе останемся осенью без урожая. Цены на рожь и другие продукты и так сильно взлетели, потому без своего урожая - никак!
        В делах и заботах пролетела зима. Лед на реке потемнел и вздулся. В один из апрельских дней река вскрылась. Лед лопался с оглушительным грохотом, все обитатели острога вышли на холм понаблюдать за началом ледохода. Льдины наползали одна на другую, образуя заторы. Вода бурлила и разливалась. И вскоре луг у подножия холма скрылся под водой.
        А еще через месяц снег сошел окончательно, дороги начали подсыхать. Земля постепенно прогревалась, и в один из дней мой новый управляющий Василий заявил, что пора сеять.
        - Бери всех холопов. Мужикам - пахать, женщинам и детям - из тех, что постарше, - вслед за ними сеять. Как закончим сев, снова отправим женщин и детей в Вологду. В других деревнях этой весной сеять не будем.
        Василий понимающе посмотрел на меня и кивнул головой.
        Взялись за работу всем миром. Чтобы ускорить сев, сначала отсеялись на пригорках, где земля прогрелась сильнее, затем - в низинах. А буквально на следующий день после окончания сева первый обоз с женщинами и детьми был готов к отправке в Вологду.
        - Федор, ты сопровождаешь обоз до Смолянинова. Как доставите - день отдыха, и - назад. Еще ходку надо будет успеть сделать - убрать из имения всех, кто не нужен для обороны.
        Федор посерьезнел - он все понял с полуслова.
        Острог после отъезда обоза изрядно опустел: не слышны были уже детские голоса, женский смех. Оставшиеся холопы и воины чувствовали нараставшее напряжение.
        Через двадцать дней пустой обоз вернулся.
        Дав лошадям денек передохнуть, я снова отправил обоз в Вологду, вывезя из острога остальных холопов. Теперь со мной оставались только ратники.
        Хлопотно, накладно, но зато я вздохнул спокойно, зная, что принял все меры, уберегая своих людей.
        Весна подходила к концу. Знать, государь скоро будет призывать бояр с дружинами на службу.
        Я устроил смотр своим ратникам. Я не сомневался: Федор и Макар - люди серьезные и смотрят за вооружением и обучением воинов, но не помешает и самому проконтролировать.
        Федор с Макаром построили ратников перед воинской избой. Каждый воин стоял в полном вооружении рядом со своим оседланным конем.
        Я окинул взглядом шеренгу. Выглядит она куда как внушительно: полсотни воинов, и все при саблях и пищалях.
        С Глебом, Макаром и Федором я начал обходить строй. Ощупывал и осматривал все: сбрую у лошадей, самих коней, одежду и вооружение воинов. Мелкие недочеты вроде истершихся ремней сбруи, подношенных сапог у бойцов да легкой ржавчины на оружии у некоторых воинов были. Я даже не ругался, только глянул укоризненно.
        - Вот что, начальники. Давненько я смотра не проводил, на вас надеясь, да, видно, переоценил. Даю день на исправление недочетов.
        Сидя в своей избе, я слышал, как Федор и Макар распекали своих ратников:
        - Вы что же, сукины дети, обленились? Сабли должны быть острыми и смазанными. А у вас ржа завелась - хорошо, что не паутина! Перед князем нас позорите! Привести оружие и сбрую в порядок! А у кого руки не из того места растут, те будут безвылазно на вышке дежурить. Разойдись!
        На вышке дежурить бойцы не любили. Наверху все время дул ветер, площадку на дереве раскачивало, да и случись приспичить по нужде - еще спускаться надо.
        Ближайшее будущее меня не на шутку тревожило, поэтому я решил пообщаться с призраком из манускрипта. Все-таки предстояли серьезные события - вдруг услышу что дельное?
        Попытавшись вспомнить, когда же я в последний раз общался с древним духом, понял, что делал это довольно давно, еще в Вологде.
        Задвинул задвижку на двери, дабы не вошел кто неожиданно. Запросто могут посчитать, что их князь общается с потусторонними силами, и никак сам - порождение дьявола. Не отмоешься потом, если раньше не разбегутся, как от чумного.
        Вот и свернутый рулончиком манускрипт, который я благоразумно захватил с собой, будучи в Вологде.
        Усевшись на лавку, я прочел заклинание, по-прежнему не понимая его смысла.
        Заклубился туман, возникло лицо призрака, духа - для себя я его называл «Стариком Хоттабычем».
        - Давненько ты меня не вызывал, князь.
        - Дела мирские, знаешь ли, - все некогда. Это тебе хорошо, никаких забот и волнений.
        Привидение хихикнуло.
        - Чего на этот раз узнать хочешь?
        - О нашествии татарском.
        - Для государя твоего все обойдется, отступятся татары. Много войска соберет господарь Василий, и не решится Магмет-Гирей в большую войну ввязаться, хотя малые стычки будут - не без того.
        - Что мне уготовано?
        - Воеводой Сторожевого полка будешь, из сечи живым вернешься.
        - А… - я открыл уже рот для следующего вопроса, но призрак продолжил:
        - Отыщи Мертвый Лог - это от Коломны на Озеры, недалече от Бабурина, если не знаешь.
        - Зачем он мне?
        - Топь зыбкая на торфянике, однако ж через нее путь есть.
        Видение померкло, туман исчез.
        Вот так всегда - ни «здравствуй», ни «прощай». Исчезает, когда захочет, не объяснив толком ничего. На фига мне этот Мертвый Лог? Что хотел сказать «Старик Хоттабыч»? Но ведь не зря сказал, явно хотел надоумить меня на что-то. И это «что-то» связано с неким неизвестным пока для меня эпизодом из татарского нашествия, в котором мне суждено будет принять участие.
        Поразмышлял я немного, но слишком мало информации пока, чтобы делать какие-либо выводы. Вот что: съезжу-ка я завтра к этому Бабурину, сам погляжу; авось что-нибудь дельное и придет в голову.
        С утра пораньше, в сопровождении Федора и Демьяна-охотника, я выехал в сторону Озер. Дорога вилась вдоль Оки.
        Мы уже проехали несколько верст, поднимаясь по широкой живописной долине реки, то приближаясь к потоку воды, то удаляясь от него там, где пойма расширялась. Однако старались не терять реку из виду, чтобы не сбиться. Совет призрака - найти некую топь, гиблое место, диссонировал с тем, что я видел перед собой. Тропа вела по северному склону через сосновый бор с кустами можжевельника, раскинувшийся на песчаной террасе. Среди сосен сиротливо зеленели редкие клены, трепетали листьями на ветру липы. Свежий аромат кружил голову, дышалось легко и свободно.
        Мощный поток воды устремлялся то к одному берегу, то к другому, подмывая уступы пойменной террасы и оставляя следы своих метаний - многочисленные ста-рицы.
        Я посмотрел на противоположный склон поймы. Он был круче и выше, с оврагами, прорезанными бурными весенними талыми водами. «А ведь татарам, если попытаются здесь переправиться, непросто будет с такого склона к воде спускаться», - отметил я про себя. А преимущества защитников водного рубежа для меня были очевидными. Да и стрела татарская от одного берега до другого не долетит. Вся надежда на внезапность, чтобы врасплох наших застать. Ну так зевать не надо!
        Дальше долина реки резко поворачивала на юг, змейка Оки с каменистыми перепадами терялась за высоким склоном с редкими березовыми колками. Лес начал редеть.
        Чтобы не заблудиться, Федор уточнял направление у редких путников.
        Через час пути один из путников, судя по лотку - из бродячих коробейников, ответил:
        - Да вот оно, Бабурино. Только одесную берите. Влево топь будет. Уж сколько там людей да живности сгинуло! Потому Мертвым Логом прозывается.
        Федька поблагодарил коробейника. Когда он скрылся за поворотом, я приказал:
        - Нам - влево, к топи.
        - Княже! Смилуйся! Ты не расслышал, что коробейник сказал? Топь же там!
        - Вот нам туда и надо.
        Федька вжал голову в плечи, пробурчал что-то себе под нос и перекрестился.
        Мы проехали еще немного. Теперь тропа шла через березовый лес.
        За деревцами открылось поле, поросшее изумрудной сочной травой - осокой, хвощом, рогозом. А где же Лог? Я ведь представлял себе, что «мертвая» земля - это земля, на которой ничего не растет. Стало быть, не добрались мы еще, дальше двигаться надо. Но метров через пятьдесят Демьян сказал тревожно:
        - Княже! Нельзя вперед, возвертаться надо.
        - Мы же не добрались еще.
        - Княже, ты присмотрись-ка. Трава слишком зеленая и сочная - как на болотах, а где луг начинается, смотри - вон тростник какой вымахал, и живности никакой не видать. Перепела не бегают, мышей не видно - даже лягушек не слышно.
        Мы остановились. К Демьяну надо прислушиваться - он охотник, у него опыт большой, глаз острый, и в природе подмечает то, что другим видеть не дано.
        - Князь! - заорал Демьян внезапно. - Не стой на месте, поворачивай назад!
        Я попробовал было развернуть коня, однако это оказалось непросто. Копыта его уже были не видны, ноги медленно погружались в изумрудную траву. Напрягся конь - сам почуял гибель неминучую, дернулся, с чавканьем освобождая ноги, и - назад. Уф, вырвались!
        Так вот он, оказывается, какой - Мертвый Лог! С виду - как поле ровное, а на самом деле - торфяник зыбкий. Медленно засасывает, незаметно сперва. Хорошо, что Демьян заметил - настороже был. А если бы рысью кони шли да забрались подальше?
        В голове как взорвалось - так это же ловушка! Верная смерть для заехавших на поле. Именно сюда татар заманить надо! Вот почему о Мертвом Логе мне призрак поведал. Подожди, что-то он еще говорил…
        Я сосредоточился, припоминая. Вроде что-то про путь через топь. Надо поискать. Может, это и не торная дорога, а всего лишь тропинка. Да нет, не будут местные тропинку протаптывать.
        - Федор, Демьян, привязывайте лошадей к деревьям. Демьян, надо проход через топь найти.
        - А он есть ли?
        - Есть, - уверенно ответил я.
        - Ну, коли так - сыщем. Только надо палки срубить. Ими перед собой путь щупать, а коли в трясину затягивать кого зачнет, так за нее сосед вытянет.
        Демьян среди деревьев отыскал подходящие ветки, срубил, очистил и вручил мне и Федору.
        - Я иду впереди, а ты, князь, - за мной. И не отставай. Федор пусть страхует. По следам конским не пойдем - понятно, что топь там.
        Демьян осторожно шел вдоль границы луга. Присмотревшись, и в самом деле можно было понять, где его граница - здесь трава была выше и зеленее. Это ведь мы втроем на лугу этом были, а если сюда десяток конный влетит? Да на всем скаку? Да по инерции - дальше проскочит? Только путь, проход безопасный для нас самих искать надо, иначе вся затея не имеет никакого смысла. А проход должен быть. Призрак меня ни разу не подводил.
        - Есть, князь! Вот тут - твердь! - обрадованно закричал Федор.
        - Тогда идите с Демьяном вперед, на другой конец Лога. Думаю, топь закончится вон там, у тех деревьев.
        Демьян осторожно двинулся вперед, проверяя перед собой путь слегой. И ведь нашел, чертяка! Был проход, причем в несколько метров шириной, так что нам удалось-таки добраться до деревьев на той стороне.
        - Ну что, князь, обратно двинемся?
        - Нет, Демьян, погоди. Проход обозначить как-то надо. Представь себе: ты на другом конце топи - там, откуда мы пришли. Времени у тебя в обрез, ты на коне. Потому проход должен быть издалека приметен, но при условии, что обозначение его будет непонятно для других.
        - Понять-то я понял, да что-то ты мудришь, князь. А ежели на обеих сторонах прохода у деревьев верхушки надломить? Вот у этого дерева и на том конце?
        - Попробуй, а я погляжу.
        Демьян ловко залез на дерево, ударом тяжелого боевого ножа подсек верхушку и отогнул ее в сторону. Со стороны дерево стало приметным. Для непосвященного непонятно - то ли молния в дерево попала и расщепила вершину, то ли ветер сломал во время бури.
        С предосторожностями мы вернулись назад по обнаруженному проходу. Демьян напротив начала прохода снова сломал верхушку дерева. С этой стороны была прекрасно видна надломленная вершина дерева на другой стороне. Прекрасно! Теперь у нас есть два ориентира. И знаем о нем только мы трое. А другим знать пока ни к чему.
        Домой мы вернулись уже к вечеру. Конечно, Демьян и Федор остались в недоумении - блажит князь, что ли? Но я был доволен. Не обманул призрак, нашел я Мертвый Лог и проход. А главное, понял, что это - действительно смертельная ловушка для непосвященных. Пусть западня теперь ждет своего часа.
        Ждать пришлось недолго. Уже через два дня в Охлопково прибыл пропыленный гонец от наместника, вручивший мне приказ - со всеми ратниками немедля прибыть к месту сбора у Коломны.
        Долго ли ратнику собраться? Сало, сухари, крупу в мешочке - в походный мешок - и готов.
        Назавтра и прибыли в Коломну.
        Город представлял собой жалкое зрелище. Нашим глазам открылось почти сплошное пепелище. Восстановление шло медленно, но наиболее шустрые уже успели поставить новые избы, желтеющие бревнами.
        Завидев прибывающие рати, жители всполошились, и некоторые из них, припомнив недавние события, стали покидать разоренный город.
        Войск собралось много, ратники заполонили все поля, луга и даже поляны в непосредственной близости от города.
        На этот раз командовать войском и руководить обороной прибыл сам государь Василий Иоаннович. Для него и его многочисленной свиты натянули большой шатер. Ставку видно было издалека по большому великокняжескому стягу, возвышавшемуся над шатром.
        Размещение Большого полка государь определил на Девичьем Поле. Так называли его потому, что в давние времена отсюда золотоордынские баскаки отбирали самых красивых девушек в гаремы хана. Под стенами Голутвина монастыря государь распорядился поставить полк Правой руки. Передовой полк ушел к устью реки Осетр, а полк Левой руки - еще дальше, к Ростиславлю.
        Воеводами полков государь на этот раз назначил не молодых и самонадеянных бояр, а воинов опытных, одержавших не одну победу. И что особенно радовало меня - в рати было много пушек. Большие и малые, чугунные и медные, с внушительным обозом огненных припасов - пороха, ядер, картечи.
        Я получил назначение воеводой Сторожевого полка, принял знамя полка. Место мне указали значительно правее полка Правой руки - практически на фланге, на берегу Оки.
        Перед нами была Ока, создававшая естественную преграду. Однако же и я, и другие воеводы да бояре помнили, что в прошлом году Ока не явилась непреодолимой преградой для татар.
        Я прибыл в полк со своею дружиной. Писарь представил мне роспись полка - список численного состава.
        - Бояр собери!
        Писарь побежал собирать начальствующих людей.
        Вскоре у меня в шатре собрались все бояре, по сути - начальники своих больших и малых дружин. Представившись, я ознакомился с каждым лично - кто, откуда, сколько людей в дружине, опытны ли ратники и чем вооружены. Меня интересовало все, потому что от опыта, подготовки и вооружения дружины каждого боярина зависела боеспособность моего полка в целом. Впечатление, пусть пока и предварительное, складывалось пока благоприятное. Неопытных, не испытавших боев среди бояр не было. Да и фамилии боярские не были запятнаны трусостью. А судя по тому, как уважительно говорили со мной бояре, то и я им был знаком - и тоже заочно, по разговорам среди дворянства или людей, служивших под моим началом.
        - Итак, полк в сборе. Государем поставлена задача - выдвинуться на правый фланг и стоять на берегу Оки, пресекая попытки татар переправиться через нее.
        - Так ведь татар еще не видно, - почти разом воскликнули несколько бояр.
        - Зато в прошлом году проморгали - и что в итоге? Проверьте людей и коней, завтра с утра выдвигаемся.
        Утром довольно большая колонна Сторожевого полка снялась с бивуака и вытянулась по дороге на Серпухов. Я выбирал место для лагеря. Пожалуй, вот здесь удобные позиции - берег возвышается над урезом воды, есть деревья, где можно укрыть лошадей.
        - Привал! Разбить лагерь!
        В центре лагеря поставили шатер - для воеводы и помощников. Опытные воины нарубили веток и сделали шалаши для ночевки, постелив в них лошадиные потники. Воины помоложе отмахнулись - чего шалаши городить? Лето ведь! Опытные вояки переглянулись, усмехнулись. Под утро у воды даже летом прохладно и промозгло, а в шалаше - в самый раз.
        Я обошел с боярами берег, выделяя каждому участок для обороны.
        - Стоять накрепко! Коли помощь нужна будет, гонца шлите немедля. За спиной нашей ратей нет. Москва за нами! Поэтому не подведите. На вас надежда - защитить землю русскую от супостата.
        Бояре стали расставлять караулы.
        Себе я выбрал позицию на правом фланге. Дальше, в сторону озер и Серпухова, войск не было.
        Стояли день, второй, третий… неделю. О татарах ничего не было слышно.
        Ничто так не расхолаживает людей, как безделье. Сначала ратники, коротая время, играли в кости. Потом я заметил двоих пьяненьких. Мне это сильно не понравилось. Задержав провинившихся, я собрал бояр.
        - Чьи ратники?
        Выступил старый седой боярин:
        - Мои.
        - Почему выпивши?
        Боярин покраснел:
        - Высеку мерзавцев.
        - И поделом будет! На первый раз по тридцать плетей прилюдно. Увижу еще раз - отошлю всю дружину с боярином к государю, да с грамоткой срамной. Пусть он сам судит - я грех на себя брать не буду.
        Собрали весь полк, за исключением дозорных. Экзекуцию свершили свои же - из дружины, где служили провинившиеся. Боярин сам следил, чтобы били не для вида, а в полную силу.
        Ратники других дружин смотрели понуро. Понимали: не прибавляет непотребство сие в военное время доблести, геройства, духа воинского. Но и спустить прегрешение нельзя. Сегодня нескольким прощу - завтра половина может напиться. А ну как татары нагрянут? И как всегда, неожиданно? Большая часть полка ведь поляжет! Да ладно бы - уложив перед тем гору ворогов. А то ведь бесславно сгинут, да еще и путь на Москву без прикрытия оставят!
        Я не хотел, просто не мог допустить такое, чтобы при одном упоминании моей фамилии дворянство презрительно носы воротило! Потому и дисциплину старался держать жестко.
        И я, чтобы занять людей, да и воинское умение дружин посмотреть, устроил тренировочные бои. Одна дружина на другую ходили стенкой. Естественно, отбиралось равное число воинов с каждой стороны. Условие одно - никакой крови.
        В первой схватке сошлись до полусотни воинов бояр Левашова и Селиванова. Полукругом стояли ратники других дружин, подбадривая знакомцев криками. Оба ряда ратников укрылись за щитами, медленно сошлись, раздался сильный глухой стук - шеренги столкнулись щитами. Строй почти тут же сломался, учебный бой разбился на отдельные схватки. Кое-где перешло на рукопашную. Ни одной дружине не хотелось уступить. Начавшись как учебный, бой грозил перерасти в банальную свалку с разбитыми носами и помятыми ребрами.
        - Разведите своих! - приказал я боярам.
        Стенки нехотя разошлись в стороны, ратники, тяжело отдуваясь, построились в шеренги.
        Я встал посредине.
        - То, что я сейчас увидел, никуда не годится! Почему сломали строй? Запомните: ваша сила в монолитности, сплоченности. Каждый укрывает щитом свой левый бок и правый бок соседа! Поодиночке супротив конницы никому не устоять! Копья вперед и держать строй! Ежели твой товарищ из передней шеренги упал, воину из второй шеренги - тут же занять его место! И держать строй, во что бы то ни стало держать! Вклинится в шеренгу татарин - и ну саблей махать по вашим шеям и спинам, другим дорогу расчищая. Все тогда, вся шеренга пропала. А врагу того и надо - в брешь тут же другие супостаты ворвутся. Нового вам, братцы, я ничего не сказал. Но что я увидел? Кулачный бой! Завтра будут показывать свое умение дружины Лодыгина и Репнина. Готовьтесь! А сейчас - р-разойдись!
        Вот только посмотреть учебный бой нам не удалось. Позавтракав, ратники начали собираться на поляне, шумно обсуждая, кому и где стоять в шеренге. Десятники уточняли - кому что делать, чтобы не ударить в грязь лицом перед князем. Их команды перекрыл глухой звук разрыва. Еще один… Послышалось сразу несколько взрывов, всколыхнувших землю. С деревьев шарахнулись в испуге встревоженные вороны. Где-то далеко громыхнули пушки. Неужели началось?
        По моему приказу трубачи сыграли тревогу, и воины бросились по местам. У нас ничего не происходило, и все с тревогой прислушивались - не повторятся ли пушечные залпы?
        После полудня прискакал гонец.
        - Татары объявились, на Большой полк вышли. Немного, видно лазутчики прощупать оборону хотели. Государь велел из пушек бить, отогнали. У вас как, спокойно?
        - Пока ни одного татарина не видели.
        - Государь велел в оба смотреть!
        - Исполним.
        На ночь я усилил караулы, удвоив посты. Татары - народ коварный, запросто вырезать могут дозорных, особливо если те придремлют.
        Обошлось. Как всегда, поутру дымки от костров поднялись, смешиваясь с легким туманом над Окой. Бойцы готовили нехитрое варево. Прибежал один из дозорных.
        - Князь-воевода, по-моему, татары переправляются.
        - По-твоему или на самом деле? Сам ли видел? - встревожился я.
        - Дык дымка над рекой, не видно ни зги, только плеск слышен.
        - Молодец, иди на пост.
        Я оставил за себя товарищем воеводы боярина Соковнина, приказав ему вывести бойцов на позиции.
        - Только чтобы тихо, без трубачей. А я проверить хочу: дозорный доложил - подозрительные всплески на воде.
        - Пустое - знать, рыба поутру играет.
        Нет уж, по мне так лучше перестраховаться, чем недобдеть и проиграть бой. Я подозвал Федора и Макара.
        - Седлайте лошадей, надо берег осмотреть. Сбор всей дружине!
        - И то дело, - обрадовался Федор, - засиделись ужо здесь, ожидаючи.
        Макар молча кивнул головой. Посмотрев с тревогой в сторону реки, скользнул рукой по поясу с пистолетом и пошел за Федором готовить ратников к выступлению.
        Через четверть часа мы уже выезжали из расположения лагеря.
        Ехали шагом, всматриваясь в заросли кустарника в пойме реки, поглядывая на речную гладь. Проехали несколько рощиц - никого! Неуж почудилось дозорному?
        Мы доехали до Мертвого Лога и повернули обратно, уверившись, что все пока спокойно.
        Однако и версты не одолели, как из рощицы внезапно вылетели татары и понеслись прямо на нас. «Много, сотни полторы», - успел прикинуть я. Обычно они, атакуя, сначала издалека, по своей привычке, стрелами забрасывают, только не на этот раз. Вероятно, луки не брали, боясь намочить. Лук ведь, коли в воду попал, для стрельбы уже не годен. Его сушить потом долго придется, да и то в оправке.
        Кинулись они на нас с визгом, бешено крутя саблями.
        - Назад! Уходим!
        - Князь, к полку прорываться надо! - закричал Глеб.
        - Молчи, боярин, так надо.
        Мы развернулись и рванули галопом.
        - За мно-о-ой! - крикнул я и обернулся назад.
        - Демьяна ко мне и Федора!
        Ратники передали приказание дальше по цепочке.
        Бойцы, обогнав колонну, догнали меня и теперь скакали рядом.
        - Передайте дальше: всем держаться за вами, в сторону - ни шагу!
        Вот и знакомые деревья, впереди - топь.
        Я свернул вправо, за мной - мои воины. Пока держались колонной по двое.
        Вот и сломанная верхушка дерева.
        Ну, Господи, помоги, не дай нам погибнуть в топи страшной смертью!
        Не останавливаясь, я поднял руку: «Внимание!», и мой конь вступил на изумрудную траву узкого прохода. За спиной слышалось тяжелое дыхание коней моих дружинников.
        Я повернул голову. Из-за деревьев гурьбой вылетели татары. А как же иначе? Нас мало, взыграл у татар охотничий азарт - решили догнать и добить. Тем более - я впереди, в красном княжеском корзно. То-то пленник знатный в их руки попадет! За такого от русского царя хороший выкуп получить можно. Вот и рванули нам наперерез, всем скопом.
        Да только скорость их стала падать, а потом конники и вовсе встали, растерянно озираясь, попытались развернуть лошадей. Да поздно, уже успели почти до середины луга доскакать. И ведь, казалось бы, ничего не предвещало беды - вон же русские на лошадях через тот же луг рысью скачут.
        Мы выбрались на другой конец лога, выйдя к спасительному ориентиру - дереву с приметной верхушкой.
        - Внимание, всем стоять, здесь топь! - громко крик - нул я.
        Услышав мое грозное предостережение, бойцы замерли на месте, с ужасом оглядываясь вокруг, оборачиваясь назад и удивляясь тому, что татары, сократив путь, так до них и не добрались.
        А лошади татарские уже по брюхо увязли, не чувствуя под собой опоры, и дико ржали, животным своим нутром предчувствуя близкий конец. Бросали татары лошадей, оружие, пытаясь вернуться на твердь пешком. Да куда там! Ноги их увязали все глубже и глубже. Вот по колени их засосал обманчиво привлекательный луг, некоторых и вовсе по пояс. Татары кричали:
        - Урус, мы сдаемся, брось аркан, помоги выбраться!
        - Я вас не звал, сами сюда дорогу нашли - сами и выбирайтесь!
        Последними, отчаянными усилиями татары хватались за зыбкие кочки, головы друг друга, да чем больше барахтались, тем быстрее увязали в трясине. От истошных криков десятков гибнущих татар леденели души, кони фыркали, перебирая ногами, испуганно косились на ненасытную топь. С каждым мгновением на поверхности болота оставалось все меньше голов. С перекошенными от животного страха лицами широко открытыми ртами татары жадно хватали воздух. И вот последняя голова скрылась в чавкнувшей трясине, поглощая свою жертву. Наступила тишина.
        Ратники мои сами испугались, глядя, как на их глазах уходили в топь люди и кони. И недоумевали - ведь только что сами через луг скакали и ничего, живы все.
        Ко мне осторожно подъехал Глеб:
        - Князь! Как такое возможно? Мы проехали, а они утопли? Неуж чудо свершилось?
        - Проход через топь есть, мы с Федором да Демьяном отыскали. Потому сюда татар и завел - в ловушку. Теперь ты понял: если бы пробиваться к нашим начали, боюсь, немногие в живых бы остались. А так - гляди: мы все живы, а татары - где они?
        Мертвый Лог к тому времени оправдал свое название: мирно зеленела трава и - пусто! Никого! Ни людей, ни лошадей.
        - Жутковато что-то, князь! Ажно мороз по коже! - съежился Глеб.
        - Война! Привыкай, боярин! Вы все живы, и это сейчас главное. - Я привстал на стременах: - Всем в колонну по двое, возвращаемся!
        Я первым направил лошадь на скрытую твердь прохода. За мной ехали Федор и Демьян, а уж за ними - все остальные. Теперь ратники жались к ним поближе, боязливо поглядывая на такую внешне ласковую изумрудную травку. Боялись - до испарины, до дрожи в коленях боялись. И только когда выбрались к лесу, расслабились.
        - У-ф-ф, пронесло, - отдувался, крестясь, Федька. - Благодарствую, святой угодник Николай! Слава Христу и Пречистой Матери Его! Спаси и сохрани от такой смертушки.
        Ратники радовались нежданному спасению, благодарили небесных покровителей. А я с теплом вспоминал бестелесного помощника из подземелья. Если бы не его совет, трудно сказать, чем закончилось бы столкновение моей дружины с отрядом татар.
        Несколько минут постояли, посмотрели на ровное зеленое поле, только что - на наших глазах - поглотившее большой отряд татар. Как будто привиделось все! Но ведь были татары, и видели их все!
        - Все, хлопцы, передохнули и - в лагерь! В пути соблюдать тот же порядок, каким двигались сюда, и - глядеть в оба.
        Ехали молча. Все были подавлены увиденным. Для ратника ранение и даже сама смерть в бою - дело обыденное, но умереть вот так бесславно никто не хотел.
        В лагере было спокойно, и бояре удивились, заметив, что я с дружиной долго отсутствовал. Узрев возбуждение вернувшихся воинов, обступили меня, горя желанием услышать подробности.
        - Отряд татар встретили, - пояснил я. - Полторы сотни.
        - Никак убегли?
        - Кто?
        - Да вы.
        - С чего решили, что я от них бегать должен?
        - Так сам говоришь - их полторы сотни, а у тебя втрое меньше, и даже раненых нет.
        - Утопил я их.
        Бояре переглянулись:
        - В Оке?
        - Зачем реку поганить? В топи. Увлек их за собой и на болотце направил. А когда они поняли, что худо дело, поздно было. Никто из западни не выбрался. Кто-нибудь слышал про Мертвый Лог?
        Бояре переглянулись, пожали плечами. Лишь один бороду потеребил, стараясь припомнить давние слухи.
        - Слышал я что-то от холопа своего - он из этих мест, да думал, сказки бает.
        Бояре разошлись, оживленно обсуждая бескровную победу моей дружины. Видно, до конца не верилось им, что, встретив втрое превосходящего противника, можно от него уйти без единой царапины, да еще истребив ворога!
        Ратников же моих обступили воины из других дружин. Разговоров о необычной топи хватило до вечера. Дружинники уже оправились от увиденного и теперь наперебой рассказывали о деталях «болотного побоища» и о помощи нечистой силы, оказавшейся на этот раз на нашей сто-роне.
        Я вызвал Макара:
        - Собирайся в дорогу. Поедешь в Коломну, в ставку. Там главному воеводе доложишь о стычке с отрядом татар и о том, что с ними дальше случилось, - сам ведь в этом участвовал. Возьми ратников для охранения и езжай!
        Наш полк продолжал бдительно нести дежурство на берегу. Однако больше переправляться через Оку татары на нашем участке не отваживались. Видно, убоялись. Ведь ни один их человек из переплывших на наш берег назад не вернулся. Стало быть, выводы правильные сделали - сюда соваться нельзя.
        Так, без происшествий, мы простояли в лагере еще месяц.
        Бояре вздыхали:
        - На войну ушли, а как же урожай? Без хлеба ведь остаться можем!
        Конец нашим ожиданиям положил гонец, примчавшийся из ставки:
        - Государь всея Руси князя Михайлова со товарищи в Коломну призывает!
        - Чего случилось-то, не знаешь? - забеспокоились бояре.
        - Между нами - конец войне!
        - Что, никак договор подписали? - допытывались они.
        - Не, ушли татары в степи! Наши лазутчики за ними шли аж до Рязани. Думали - обманки, сделают крюк и возвернутся в другом месте. Нет, совсем ушли в Дикое Поле.
        - Ну и слава богу!
        Собрались мы быстро. Уж не знаю, как весть об окончании войны к ратникам просочилась, только ехали все в Коломну веселые, песни пели.
        Еще издалека в лагере, где располагалась ставка государя, заметно было скопление конных, царило оживление.
        В шатер к государю воеводы да бояре ополчения набились под завязку. Поднялся государь, в ратной форме. Все затихли.
        - Призвал я вас, большие дворяне, для вести радостной! Милостью Божией устояла святая Русь - ушли нехристи. Узрев на южной окраине Московии великую силу нашу, убоялись они брани честной, обратно в степь Дикую подались, яртаулом разогнашася на многие версты! Благодарю всех за службу верную - не допустили земле терпеть горе и скорбь великую от людей крымских. Возрадуйтесь, православные, и ведите людей ратных по домам с ликованием! Конец сей войне объявляю! Велю трубити большой набат!
        Бояре зашумели радостно, закричали:
        - Слава государю!
        На поле перед шатром прозвучала команда: «Бить большой набат!» Раздался громовой грохот барабана, запели трубы, зазвенели накры.
        Василий Иоаннович поднял руку.
        - На том рати распускаю, воеводам сдать дьяку приказа Разрядного знамена и в списки смотренные по разумению своему занесть хоробрых мужей, кто справно служил и бился явственно, да пищальников и пушкарей, рассеяние ворогу учинивших!
        Государь внимательно оглядел присутствующих бояр. Он явно кого-то хотел отыскать взглядом. И тут его взор остановился на мне.
        - Князь Михайлов, задержись!
        А я уж было настрополился со всеми к выходу.
        - Правду люди бают, что ты татар немало утопил, а всех своих людей уберечь сумел от погибели?
        - Истинно так, государь! - склонился я в поклоне.
        - Поведай.
        И я рассказал, что от стариков слышал о топи, что Мертвым Логом называется, о проходе, который там должен быть, только старики уж забыли, где проход тот, пришлось самому искать. Да пригодилось вот.
        - И что, все утопли? - заинтересовался государь.
        - Все до единого сгибли, с оружием и лошадьми. Даже и следа не осталось.
        - Ты гляди, какая оказия татарам вышла! Да, велика земля русская, и много на ней ирепонов для ворога, кои ему преодолеть не можно. Покарал Господь душегубцев, и безвинная кровь пала на чело их! И так со всяким будет, кто Русь воевать придет! - гневно пристукнул он посохом.
        Я слушал слова государя всея Руси, верил, а еще - знал по истории, что не пройдет и года, как пойдет походом Магмет-Гирей на Астрахань, да недолго будет торжествовать победу: выманят его из города ногайцы, вчерашние союзники, и умертвят.
        Я уж думал, на том и отпустит меня государь, утолив свое любопытство. Ан не тут-то было:
        - Да ты присядь, князь, дозволяю.
        Я уселся в кресло, напротив государя, восседавшего на походном троне в окружении рынд.
        - Встречался я уж с тобой, помню. Сподвижники мои зело мнения о тебе высокого, а тут еще и татарам конфуз учинил. Это ж надо додуматься - проход в топи найти и ворога в нее заманить! Еще боле укрепился я в решении - назначить тебя воеводой коломенским.
        Я встал.
        - Помилуй Бог, государь! Так и Коломны-то нету ноне, пепелище одно.
        - Сядь и не перечь! Горячности своей меру знай! Скажу тебе, чтобы ведал, что грядет. Задумал я город страдальный сей возродить, опорою своей иметь. Потому пошлю к тебе в Коломну итальянцев, зодчих Алевиза Большого и Алевиза Малого. Кремль каменный возводить станут. Да такой, чтобы не только прежней лепотой воссиял, а твердыней стал неприступной, и ни один ворог более Коломну не одолел. Да пушки в крепости той поставлю, супостату на страх. Ну а уж посады людишки сами отстроят. Деньги и материалы какие на постройку потребны будут - не твоя забота. Для Коломны все найдем. Крепость эта - как ключ к Москве. О том помни!
        Я сидел, оглушенный известием. Хотя и намекал мне Кучецкой о таком назначении, да как-то не верилось.
        Я молчал, ожидая, когда государь продолжит разговор.
        - Не задерживаю тебя более. И не благодари, не люблю сего. Службу токмо неси верно и честно, о крестном целовании помня, и твой государь о тебе не забудет, не оставит благостию. Ступай, князь, к дружине своей - победу торжествовать. С Богом!
        Глава 7
        Послав Федора в Вологду за холопами, сам я с Глебом отправился к Кучецкому в Москву. Стать воеводой в Коломне - одновременно честь и весьма нелегкая княжеская ноша. Ехал я с одной целью - узнать, с чего начать в новой для меня должности. Ведь когда я стал боярином и владельцем поместья, то отвечал сам за себя. И действия мои первое время определялись насущными нуждами вроде покупки холопов, строительства изб для их жилья, потом - мельницы для хозяйства… Одно проистекало из другого, и круговерть хлопот была похожа на нескончаемое колесо.
        Я крутился как мог. Конечно, мне помогал советами настоятель Савва - да и не только советами. Без его помощи и покровительства я бы не стал боярином. Но в основе-то лежал мой ум, моя хватка, мое желание сделать как можно лучше. К тому же был и наглядный пример: житье боярское, людская молва, в конце концов - ратная служба у князя Оболенского-Телепнева тоже не пала втуне. Но вот городским воеводой я еще не был, ладно бы - пришел в обустроенный город с крепким воеводством, на насиженное место, налаженную службу. Коломна? Того города, по которому я ходил несколько месяцев назад, считай, нет. Посад большей частью сожжен, дружину городскую еще восстанавливать надо, как и городскую стражу. Кем командовать? Где жить - на пепелище? И как? И что я теперь, как воевода, вправе делать? Где брать деньги на ту же городскую дружину? Я не мог пойти к наместнику или в городскую управу, поскольку управление городом отсутствовало. Считай, все надо начинать с нуля. Я даже ориентировочно не представлял себе круг своих полномочий. Плохо же выполнять поручение государя душа не лежала. Потому и ехал к Кучецкому на        Федор встретил нас с Глебом горячо, слегка был пьян. Зная, что он крепок в застолье, я предположил, что он успел осушить уже не один кувшин вина.
        - А, к-князь Михайлов? И боярин Кочкин с тобой? Рад видеть! Проходите, стол накрыт, вовремя приехали. - Кучецкой пьяненько хихикнул. - Думаешь, чего это я пью? Повод есть. В переговорах во главе с самим… - он поднял палец, - участвовал. Князь мангуиский Скиндер, посол султана Солимана, столицу посетил. Государь через посла договор Московии с Портою заключить желает - против хана крымского. Однако хитер посол, ничего в беседе приватной не говорит, товаров только просит. Но чую, не за тем он сюда приехал. Да! Но о том - молчок! Давай выпьем!
        Кучецкой собственноручно налил нам с Глебом вина в кубки.
        - За государя нашего, многие ему лета!
        Мы чокнулись и выпили. Поскольку мы с Глебом изрядно проголодались, то набросились на еду.
        Федор, подперев голову рукою, внимательно смотрел на нас.
        - Эх, молодость! Мне бы ваши заботы! Проскакал на лихом коне, поел с аппетитом. А тут от думок тяжких кусок в горло не лезет.
        - Федор, так и я к тебе по делу. Государь милость и честь высокую мне оказал, назначил воеводой коломенским.
        - Вот! А я что тебе говорил! Поздравляю! Знаю про то, сам способствовал. Ты расскажи лучше, как у тебя получилось татар завлечь в место гиблое и всех там утопить? По Москве уж такие небылицы про тебя ходят! Государь говорит - ты ему самолично о том поведал. Правда ли то?
        - Правда, Федор.
        И я ему рассказал про Мертвый Лог, промолчав, естественно, о призраке из подземелья. Слышал, мол, от стариков, ну - и так далее, как и государю говорил, только с подробностями.
        - Надо же! - восхитился Федор. - А давай выпьем за твою удачу в той схватке с басурманами и твое новое назначение!
        - Давай!
        Мы чокнулись и опростали чарки. В голове у меня уже шумело слегка - больно уж великоваты у Федора кубки и вино стоялое, крепкое. Но и оставить вино в кубке нельзя - хозяина обижу.
        - Эх, спеть что ли?
        И чего меня дернуло? А может, вино в голову ударило?
        Я встал и на полном серьезе затянул:
        Боже, царя храни,
        Царствуй на славу…
        Гимн-то из значительно более поздних времен - династии Романовых. Сам понять не могу, почему меня потянуло его спеть.
        Федор выслушал внимательно, аж прослезился.
        - Георгий, дай я тебя поцелую, - в сердцах притянув мою голову, сказал расчувствовавшийся стряпчий. - Славно поешь. Аки наш диакон во храме. И песня славная. Только чтой-то я не слышал ее ранее. Сам сложил?
        - Да что ты, Федор! Сам раньше слышал да запомнил.
        - Слова хороши, за самую душу берут…
        Это были его последние слова сегодня. Федор вдруг уронил голову на стол и захрапел. Называется, поговорили! Ладно, утро для того еще будет.
        Я хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
        - Боярин устал, отдохнуть желает.
        Слуга исчез, но вскоре появился с другими холопами, и Федора вчетвером довольно бережно унесли в опочивальню.
        Нас же сопроводили в гостевые спальни.
        Выспался я в эту ночь отлично. Сказались усталость после дороги, заботы, гнетущие меня, выпивка, - и я спал мертвецким сном. По-моему, даже проснулся в той же позе, что и уснул. А на лавке аккуратно лежала моя одежда и рядом стояли вычищенные сапоги. Ну, то не внове, слуги у Федора вышколенные, свое дело знают.
        В дверь постучали, вошел слуга.
        - Князь, хозяин к себе тебя просит.
        Я оделся, и слуга провел меня в кабинет.
        - Здравствуй, Федор.
        - Доброго утра и тебе, Георгий. Садись. - Кучецкой оглядел меня внимательно. Видно, мысли, не дававшие мне покоя, были написаны на моем лице; он заметил мое нетерпеливое ожидание.
        - Ты зачем приехал? Какая нужда? Сказывай все без утайки, вижу ведь - в кручине томишься!
        И я рассказал ему о своих сомнениях. С чего начать воеводство, где деньги брать?
        - Эва, брат. За деньгами в Поместный приказ идти надобно, там уж указ государев есть. О стройке кремля - то не твоя головная боль. И зодчие приедут сами, и кирпич доставят, али завод кирпичный поставят люди государевы. За все казна платить будет. Кремль - дело государево, вот дьяки сами и будут суетиться. Твое дело - дружину собрать, обучить, обустроить. На то тоже деньги выделены. Получать сам будешь или пришлешь кого?
        - Думаю, сам.
        - Тогда охрану найми. И за меньшие деньги напасть могут и живота лишить.
        И Федор еще час объяснял мне, с чего начать и что делать дальше. Конечно, кое-какие мысли у меня и самого были, но Федор растолковал все подробно и внятно.
        - Спасибо, Федя.
        - Федя… - Кучецкой посмотрел на меня теплым взглядом. - Меня так маманя в детстве звала. Давно так ласково меня никто не называл. Все «Федор» да «стряпчий». Ты вроде вчера песню пел? Али мне показалось на пьяную голову?
        - Пел, да уж сам и не помню, что.
        - Жаль. Понравилось мне, еще послушать хотел.
        - Поди не в последний раз видимся, вспомню, спою еще.
        - И то правда - будет еще оказия. В радость мне побратимство наше, Георгий! Вот ведь - зацепил ты что-то эдакое в душе моей. «Сла-а-вься вове-е-ки…» - пробасил вдруг стряпчий, бесконечно переврав мелодию. - А дальше запамятовал… Божественно! - воскликнул Кучецкой. Глаза его увлажнились. - Ну пошли, покушаем.
        Мы поели втроем: Федор и я с Глебом.
        - Ты вот что, Георгий. Поставь в острог свой главным Глеба. Не все ему в свите твоей ходить. Сам растешь, и боярин пусть растет с тобой.
        Я оторопел, не зная, что и сказать. О таком варианте я еще не думал. Стало быть, Федор дальше меня видел и в людях неплохо разбирался, коли сразу Глеба оценить смог, увидев его всего второй раз.
        - А что? Сына боярского, Макара, над дружиной своей поставь. Глеба - на острог в этом, как его? - пытался припомнить Федор.
        - Охлопково.
        - Вот-вот.
        - Я подумаю, за подсказку спасибо.
        - Боярин, ты сам-то как? Согласен? - Кучецкой посмотрел на Глеба.
        - Как князь решит, так и будет.
        - Это верно, только я думаю, князь так и решит.
        Завтрак закончился в молчании. Вроде бы все насущное обсудили, да и напор Федора я воспринимал с некоторым сопротивлением.
        Мы попрощались с Кучецким. Дел полно у всех - и у Федора, и у нас.
        В Поместном приказе все бумаги по воеводству, как и говорил Федор, были готовы. Но пока деньги из казны получили, пересчитали - полдня ушло.
        - Ну что, Глеб? Сами с деньгами поедем? Или охрану от приказа возьмем?
        - Сами. Пистолеты есть, сабли. Неуж не отобьемся, если лихие люди вздумают поперек дороги встать?
        Я приторочил один мешок с монетами к своему седлу, второй мешок привязал Глеб. И до Коломны мы добрались без проблем.
        Время было уже вечернее, и потому встал вопрос: куда девать деньги? Ни постоялых дворов, ни просто какого-либо подходящего пристанища в Коломне не было. Решили ехать дальше - в Охлопково. Там и изба есть, и воинов достаточно.
        По ночной дороге доехали-таки до имения. Из привратной сторожки раздался грозный окрик:
        - Стой! Кто такие?
        С площадки над воротами свесились ратники с факелами, пытаясь разглядеть приезжих.
        - Князь прибыл! Отворяй.
        - Сейчас, сейчас!
        За воротами засуетились, загромыхал засов.
        - С возвращением, князь.
        Мы сняли с седел мешки с деньгами и положили в моей избе под топчан.
        - Глеб, позаботься о лошадях, устал я что-то!
        - Не беспокойся, князь! Отдыхай!
        Едва стянув сапоги и сняв кафтан, я рухнул на постель. Чертовски устал, спать хочу.
        Вот и проспал деньги… Хорошо еще, что не все.
        Утром после туалета и умывания я вернулся в избу, глянул под топчан и похолодел: одного мешка нет! Твою мать! Поспал, называется!
        Дрожащими руками я развязал мешок и запустил в него руку. Слава богу - серебро осталось. В Москве я получил один мешок с серебром и второй - с медяками. Вот с медяками мешок и стянули - не мог же он сам уйти. Сколько же там было? Я пошарил в своей переметной суме, достал расписки. Ага, двадцать пять рублей. Не сказать, что сумма велика, но их хватило бы на стадо коров. И что самое паскудное - что вор кто-то из своих. Но кто? Раньше такого не случалось, и я никого подозревать не мог. И когда украли? Если ночью, когда я спал, - так вор мог уже далеко уйти с деньгами. А если утром - наверняка припрятал мешок внутри острога.
        Я выглянул из дверей и подозвал проходившего холопа.
        - Быстро позови ко мне боярина Глеба и старших - Макара и Федора!
        Вскоре прибежали все трое.
        - Что случилось, князь, чего звал?
        - Вчера мы с Глебом деньги из Москвы привезли, два мешка. Один украли ночью. Кто за караул сегодня отвечает?
        - Я, князь, - выступил вперед Федор.
        - Узнай у караульных, не заметили ли ночью чего-нибудь подозрительного? Может, кто по острогу ходил? И выходил ли кто-нибудь за ворота? И еще - ворота закрыть! Не выпускать никого!
        - Слушаюсь, княже!
        Федор убежал.
        - Не уберегли мы, Глеб, мешок с деньгами, двадцать пять рублей пропало государевых. Ежели не сыщем, мне придется свои доложить.
        - Вот сволочь! - выругался Макар.
        - Ты про кого? Подозрение есть?
        - Да нету. Я про вора.
        Пока судили-рядили, прибежал запыхавшийся Федька.
        - Нет, боярин, караульные божатся - никто острог не покидал.
        - Уже легче, стало быть, мешок - внутри острога. И вот что: пока о краже - молчок. Всех построить, вроде как для смотра. Макар, ты оружие осмотри, одежду. А ты Федор вместе с Глебом по избам пока пройдитесь, по укромным местам - в бане, конюшне, сараях поищите. Мешок - не нож, под стреху его не спрячешь. Только прошу - аккуратно, тихо.
        - А ежели сыщем?
        - Мешок не брать, сразу мне доложить. И вот еще что. Федор, возьми мешок с серебром - и в подпол его, да двух караульных приставь. А то, не ровен час, и этот мешок пропадет.
        - Ну, если дознаюсь - кто украл, самолично казню! - вырвалось у Глеба.
        Я терзался в сомнениях. Конечно, боярин сам заносил мешок ко мне, и только он знал, что в нем. А поскольку было уже темно, когда мы приехали в острог, то в первую очередь подозрение падает именно на Глеба. Ведь все уже спали, и во дворе никого не было. Караульные на воротах мешки у седел могли и не разглядеть. И даже если бы увидели - откуда им знать, что там деньги? Значит, Глеб?! Но ведь этого просто не может быть! Он - боярин! Кучецкой видит его моим преемником, а он в людях не ошибается. Тогда кто?
        Чтобы быстрее докопаться до истины, я сразу же решил использовать чудодейственный порошок, позволяющий увидеть прошедшие события.
        Зажег свечу, высыпал в пламя несколько крупинок из кожаного мешочка.
        Передо мной, как кино, начали прокручиваться события минувшей ночи. Ночь, в лунном свете открывается дверь, входит ратник, приближается ко мне и достает из ножен нож. «А ведь меня ночью убить хотели!» - похолодел я.
        Видно, нога несостоявшегося убийцы стукнулась о неглубоко задвинутый под топчан мешок.
        Ратник убирает нож в ножны, наклоняется, вытаскивает мешок и развязывает горловину. В руке посверкивают монеты. Мешок снова завязан, ратник злорадно ухмыляется, с сожалением глядит на меня, берет мешок с деньгами и выходит.
        Действие порошка кончается - я же бросил в огонь всего несколько крупинок. А ведь вспомнил я этого ратника! Он под Макаром ходит, и брали его в прошлом году, после татарского нашествия. Видно, поторопились.
        Я посидел немного, осмысливая увиденное. И моя вина тут есть. Двери на ночь запирать надо. Хотя сроду не запирался в остроге - двор огорожен, у ворот караульные, чужих нет - все свои. Да и брать у меня особо нечего в избе. Основные деньги в Вологде, а здесь - только на текущие расходы. А вот поди ж ты, чуть не поплатился за свою неосторожность. То, что ратник позарился на деньги - это понятно и объяснимо, но почему он меня убить хотел? Вроде бы раньше наши пути-дороги не пересекались, да и, будучи ратником в моей дружине, притеснений от меня он не видел.
        В дверь постучали.
        - Князь, позволь войти, это я, Федор, - услышал я голос полусотника.
        Я отодвинул задвижку двери.
        - Макар смотр проводит, а мы все обшарили - ничего! Да не печалуйся так, княже, сыщем!
        - Полагаю, я уже знаю, кто украл деньги.
        - Князь, только скажи - кто! Сам негодяя порешу!
        - Из макаровских он, в прошлом году приняли в дружину.
        - И-и-и… Так о прошлом годе многих приняли.
        - Недосмотрели, выходит. А Глеб где?
        - Обещал сейчас подойти.
        - Ну что же, пойдем к ратникам. Надо мерзавца наказать.
        Мы с Федором подошли к строю ратников. Макар, как мы и договаривались, добросовестно выполнял мое поручение, отвлекая воинов и давая нам возможность обыскать избы. Он не спеша осматривал пищали, сабли - даже ножи. Нет ли ржавчины? Почищены ли пищали? Остра ли сабля? Потом обувь принялся осматривать. Ведь сапоги для воина важнее, чем одежда. Ратник в пешем строю передвигаться должен, и не всегда по ровному. А ногами приходится бить при случае - босиком же какой удар? И по стерне не больно побегаешь, коль обувь худая.
        - Макар, подойди.
        Я шепнул ему на ухо:
        - Это один из твоих, которого мы в прошлом году взяли новобранцем.
        Макар только глаза зло сощурил.
        Я медленно пошел вдоль строя. Вот и тот, кого я видел в своем видении. Я остановился перед ратником, глядя ему в глаза:
        - Назовись!
        - Илья.
        Видно, увидел что-то в моих глазах Илья, насторожился, выхватил боевой нож из ножен и кинулся на меня. Федор выручил, ударил своим, неизвестно откуда появившимся ножом ратника в живот. Илья схватился за живот и упал.
        Остальные ратники отодвинулись, сломав строй, и смотрели на происходящее с удивлением и страхом.
        Я взглянул на свою руку. Илья лишь распорол мне рукав кафтана, оставив на коже царапину.
        - Хорошо я нож в рукаве держал, - сказал Федор, убирая нож в ножны.
        Лежавший Илья прижимал руки к животу, пытаясь зажать рану и остановить струившуюся кровь. Я наклонился к раненому:
        - Зачем убить меня хотел?
        - Я тиун никифоровский, за хозяина отомстить хотел.
        - Хозяин твой уж далеко. А коль мстить пришел, чего же передумал? Чего не убил? Я ведь спал.
        - Опозорить сперва хотел, как деньги увидел.
        Слова давались ему с трудом. Лицо его на глазах бледнело. Похоже, минуты его жизни сочтены.
        - Еще на войне тебя убить хотел, да близко подойти не удавалось.
        - Деньги где?
        - Найди… - Лицо его скривилось в ухмылке, и он испустил дух.
        Я выпрямился:
        - Этот негодяй на ваших глазах покушался на мою жизнь. А сегодня ночью он из моей избы украл мешок государевых денег. Смотр прекращаю. Труп сей скинуть с холма, погребать запрещаю - слишком много будет чести татю. И еще. Кто хочет, может принять участие в поисках мешка с монетами. Нашедшему - призовой рубль.
        Я повернулся и пошел в свою избу. Горько было на душе. Вроде и наказал вора и несостоявшегося убийцу, а на душе муторно. Будто бы грязью вымазался.
        Ратники кинулись искать злополучный мешок. Несколько человек перерыли все в избе, где жил Илья. Те, кто сообразил, что вор не будет прятать мешок в избе, стали обыскивать хозяйственные постройки.
        А удача улыбнулась самому глазастому и догадливому ратнику. И это был, конечно же, Демьян. Наблюдательный охотник обратил внимание, что Федор с Глебом уже обходили избы, баню, конюшню, сараи, и потому время даром терять не стал. Он осмотрел землю, тын и углядел-таки что-то темнеющее на дереве.
        Демьян влез на осину и увидел мешок, который Илья привязал среди веток. Нес мешок торжественно, на вытянутой руке.
        Завидев счастливчика, остальные аж взвыли от досады.
        Молодец Демьян. Под деревьями все ходили, однако ж разглядеть смог он один. А так - висел бы мешок до осени, пока листва не облетела.
        Я похвалил Демьяна прилюдно, достал из мешка рубль призовой медяками и вручил ему:
        - За верную службу и зоркий глаз!
        Заулыбался Демьян, и мне стало легче на душе, спокойнее. Все-таки нашли и покарали подонка, и деньги государевы сыскали.
        Конечно, я бы хотел судить его княжьим судом, право на который мне даровал государь с княжеским званием, но уж как получилось… А может, так оно и к лучшему. Илья умер, как воин - от раны, а не в петле, как тать.
        Теперь и второй мешок отправился в подпол, в место по соседству с мешком серебра. Жалко - ящика железного с замком прочным нет. А надо бы иметь в виду, нужная вещь в моем положении. Может, при оказии немцам заказать? Они мастера в этом деле, видел я у Кучецкого такой ящик. С виду - как сундук, и открывается хитро: не ключом, а кнопочками да рычажками потаенными. Похоже, пришла пора и мне таким обзавестись. Ратникам я раньше верил без оглядки. А как без веры в побратимов по оружию в бой идти? Только вот Илья веру ту поколебал. Горький осадок от происшествия остался.
        Следующим днем я при всех торжественно назначил Глеба воеводой своего острога и других деревенек своего удела. Ратники обеих дружин - Федора и Макара - подчинялись теперь ему. Да и не только ратники: управляющий Василий и все холопы - тоже. Фактически он теперь - мой заместитель, или, как тогда говорили, товарищ.
        Поклонился Глеб прилюдно, поблагодарил за доверие высокое.
        Я его подозвал после сбора дружины:
        - Глеб, ты потихоньку к людям присматривайся. Полагаю, как в Коломне дела наладятся, крепость поставят, так и тебя к себе возьму - с повышением, конечно. Не век же тебе в Охлопкове сидеть. Ты исподволь, не спеша присматривайся к людям, замену себе подыскивай, может быть, того же Макара, он - не холоп, а из боярских детей. В общем, передаю бразды правления в твои руки и полностью на тебя полагаюсь. Казну, что в Москве получили, временно здесь оставляю. В караул, на охрану денег, только доверенных людей ставь.
        Поклонился Глеб еще раз:
        - Не беспокойся, князь, не подведу.
        Я спустился в подвал, отсыпал из мешков в калиту немного серебра да меди. Не тащить же мне мешки в Ко-ломну!
        Взяв двух ратников для охраны, я выехал в город, где мне поручено воеводствовать.
        Город начал отстраиваться. Горожане возводили бревенчатые избы, а люди зажиточные, наученные горьким опытом, полученным после пожаров, ставили каменные дома. Благо известняка в Подмосковье хватало. Это не кирпич, конечно, и не гранит, но все же лучше дерева, прочнее и долговечнее, а главное - огня не боится.
        Приехали и итальянцы. Они ходили по пепелищу, холопы по их указаниям шурфы рыли. Похоже, государь взялся за Коломну всерьез.
        Наместника пока не было, и из городского начальства я оказался в одиночестве. Вот и шли ко мне люди.
        Кто - за разрешением лес рубить, а кто - торговлю открыть. Работники ко мне подтянулись - бывшие столоначальники, писари, мытари. Избу бревенчатую плотники срубили на государевы деньги. Там я воеводствовал, выделив себе большую комнату, там и ночевал.
        Худо было пока с жильем в Коломне, но я тешил себя надеждой на то, что со временем построят мне большой и просторный дом - в будущей каменной крепости. Воевода обычно в крепости жил или рядом с ней. А уж резиденция воеводы, Воинский приказ - те всегда в крепости были, рядом с управой городской.
        Населения прибавлялось - возвращались беженцы, строились, осваивали ремесла. Город медленно входил в привычную колею мирной жизни, и я понял - зря опасался, что управление Коломной будет мне не по плечу. В городе заботы те же, что и в Охлопкове, только масштабы больше. Однако же в чем-то и легче было: писари есть - за делами следить, купцы - торговлю ладить. Этим только разрешение дай. Люди разворотливые, при деньгах. Сами лавки построят и товары привезут. Никого подталкивать не надо.
        Под стены крепости холопы под руководством зодчих вырыли траншеи. Когда я увидел их, то очень удивился - глубиной метров восемь и шириной столько же. Зодчие пояснили - так надо, стены будут широкие да высокие. Чтобы стояли прочно, да подкопы сделать было трудней, фундамент должен быть основательным. И несколько месяцев мобилизованные на работы крестьяне со многих волостей возили булыжники для фундамента.
        Ну, и самому пришлось заняться градостроительством. Нет, не избы возводить, понятное дело. Проезжая по будущим улицам, заметил - где уже кое-где избы стояли, что улицы кривы, порядка нет. Собрал через писарей старших с улиц.
        - Бывали в Первопрестольной, уважаемые?
        - А как же!
        - Тогда не могли не приметить - в центре кремль московский стоит, а уж от него улицы расходятся, как лучики от солнышка. Вот и у нас, в Коломне, так следует сделать. Фундамент под крепость уж готов почти, вот от него и пляшите. Улицы - чтобы ровные были да прямые. Ехал вчера - то поворот, то изгиб. Крепость каменную сделаем, убоятся татары нападать. Потому и улицы делать ровные, чтобы на века, чтобы дети ваши и внуки благодарны вам были. Понятно?
        - Понятно, барин. Только вот строились мы по старым местам, где ранее избы стояли, потому оно и получается криво.
        - А вы лучше делайте, чтобы и глазу приятно, и проехать на повозке свободно можно было, не застрять меж домами на перекрестке.
        Озадаченные уличные старшины ушли.
        Следуя установившимся обычаям, мастеровые одной профессии ставили свои избы на одной улице. Так и было: улица кожемяк, улица кузнецов, улица плотников. Не без исключений, конечно, поскольку купцы и служивые строились там, где считали удобным.
        Я уже свыкся с мыслью, что мне приходится совмещать и гражданскую, и военную власть в городе. Хотя город - не поместье, где боярин сам хозяин. В городе обычно бывает наместник - ставленник государя, правящий городом от его имени. Это - гражданская власть. Должен быть и воевода, также назначаемый государем. В его подчинении все дружины, он - военная власть. Друг другу наместник и воевода не подчиняются, они равны в правах.
        Но бывают и редкие исключения, когда государь назначает одно лицо и наместником и воеводой.
        Так вот, как-то мне сообщили: в город приехал наместник, боярин Шклядин. Должен сказать, что он мне сразу не понравился. Боярин - не девица красная на выданье, мужчину оценивают по поступкам и делам. А вот первые его дела мне как раз и не понравились.
        Началось с того, что он прислал за мной слугу, передав пожелание, чтобы я к нему явился. Но мы равны, я в Коломне уже не один месяц управляюсь, а коли ты новичок, так не грех и самому первому явиться для знакомства. Похоже, гордыня боярина обуяла. Обычно так ведут себя бояре из придворных. Интересно, Коломна для него опала или карьерное повышение? Говорят, из дворца наместниками в города не попадают. Это для меня, служивого, быть воеводой в Коломне - повышение по службе. Я и передал слуге ответ, что князю негоже ломать шапку перед боярином, и коли он хочет, пусть сам приезжает для знакомства. Мол, приму!
        Дня через три боярин все-таки подъехал к моей избе. Толстый, пыхтевший в теплынь под тяжестью громоздкой московской шубы, да в бобровой шапке - это летом-то! Зашел, отдуваясь: двое слуг под руки поддерживают. Ну - все атрибуты удавшейся жизни. Боярин был уже немолод - значительно старше меня. Лицо одутловатое, глазки маленькие, прямо поросячьи какие-то, поблескивают остро. Борода умащена маслами и гладко расчесана. Точно, из придворных шаркунов. Я уж видел таких при дворе.
        - Ну, здрав буди, князь! - отдышался он.
        - И тебе долгих лет, боярин.
        - Давай знакомиться. Шклядин Гаврила, боярин московский, государем назначен наместником во славный город Коломну.
        - Князь Георгий Михайлов, боярин вологодский, государевым соизволением назначен воеводой сего города, - ответил я.
        - Ты что же, служивый, к наместнику явиться не соизволишь? - укорил меня боярин, выделив голосом слово «служивый» и попытавшись уколоть этим. Неужель в самом деле из столбовых дворян? Что-то спеси в нем многовато.
        - А разве мы не равны, боярин? - выделил я голосом слово «боярин» - ответная шпилька с моей стороны. Княжеское звание выше боярского.
        Лицо боярина скривилось, как будто он лимон раскусил. Однако тут же взял себя в руки.
        - Нам дружить надо, князь. В одной упряжке мы ноне.
        - То верно.
        - Ну вот, хорошо, что понимаешь, а в мою епархию вмешиваешься.
        Я удивился:
        - Это когда же я успел? Ты третий день как появился.
        - А кто старшинам уличным приказал улицы спрямить? Ответствуй!
        - Так стройка-то идет, а наместника нет. Когда построим, поздно будет исправлять.
        Он что, с глузду съехал? Я и за себя, и за него трудился, а теперь он мне это еще и в вину ставит.
        - Я ведь и государю при случае доложить о твоем самоуправстве могу, - попытался слегка припугнуть меня новоявленный наместник.
        - Так ведь и я ко государю вхож, могу ответить тем же, - парировал я.
        Как-то нехорошо у нас знакомство начинается. Еще не работали вместе, а Гаврила уже укоряет да под себя подмять пытается. Только не выйдет у него ничего - не на того напал. И посильнее я противников видал - да хоть тех же татарских мурз, уж не чета этому жирному борову. И ничего, не сломался. Конечно, если враждовать, для города это однозначно плохо. Потому пусть будет хотя бы плохой мир.
        Боярин, как заслышал мои слова, оторопел слегка. Не ожидал, что я отвечу тем же. Развернулся круто, едва шуба с плеч не слетела, буркнул: «Прощай, князь» - и вышел вон.
        М-да, вот повезло так повезло. И хоть не подчиненный я ему, по службе встречаться все равно придется. А не хочется что-то. Наверняка интриги плести будет, государю жалобы на меня строчить. Ну, это мы еще посмотрим, кто кого. Надо бы у Кучецкого разузнать, что за птица этот спесивый боярин?
        С одной стороны, мне полегчало - отпали гражданские заботы, и я всецело отдался воинскому делу. Набирал ратников, назначал десятников, руководил обучением. Но жил в тревоге за безопасность города, город едва начал подниматься - даже стены защитной вокруг него пока нет, рать малочисленна и не обучена, посадского люда мало и, случись нападение - даже тех же казанцев, город можно будет взять едва ли не голыми руками. И пушек нет, как и огненного припаса, пушкарей нет тем более. Вот этим я и решил заняться. Даже пара пушек с умелыми пушкарями может нанести серьезный урон врагу. И я бы предпочел иметь пару пушек крупного калибра, чем два десятка ратников.
        И я поехал в Москву. Дьяк Пушечного приказа встретил меня неприветливо.
        - Ишь чего захотел, воевода. Пушки, вишь, ему подавай, - разошелся дьяк в ответ на мою просьбу. - Вот скажи, крепость в Коломне имеется ли?
        - Нет еще, строится только.
        - Вот! - Дьяк назидательно поднял указательный палец. - Крепости нет, а пушки ему дай!
        - Так потому и прошу, что крепости нет - даже тына вокруг города пока нет. Там и город-то - одно пепелище, люди избы только ставить начали. Случись нападение - голыми руками ведь город возьмут. У меня только полсотни ратников в дружине, и те - необученные.
        Дьяк засмеялся.
        - Дружинники, говоришь, не обучены? А пушкари у тебя есть?
        - Нету, - откровенно сознался я. - Надеюсь, ты дашь.
        - Откель я их тебе возьму, ежели приказ сам немецких пушкарей на чужбине нанимает? Вот что, князь! Ищи пушкарей. Найдешь - пойду навстречу, дам пару пушек и огненных припасов выделю. А ранее - и не проси.
        - Так все равно ведь в крепости пушки нужны будут!
        - Вот когда кремль стоять будет, тогда и указ государев выйдет. После выхода оного - милости просим. Найдутся пушки. А пушкарей сам ищи или учи.
        - Помилуй бог, как же мне их учить, коли пушек нет?
        - В других крепостях есть, - резонно заметил дьяк. - Найди служилых людей при наряде, договорись с пищальниками казенными али пушкарями - да хоть в той же Рязани али Серпухове, и пусть на обучение возьмут. Вот тогда и приходи.
        Вышел я из Пушечного приказа разочарованный. А может, в чем-то прав дьяк? Коли пушкарей нет, пушки - не более чем тяжелые железяки. К тому же для хранения пороха погреба нужны сухие, а где они в теперешней Коломне?
        В удрученном состоянии я направился к Кучецкому, благо вечер близился, и стряпчий уже дома должен быть. Так оно и оказалось.
        Федор пребывал в хорошем настроении.
        После взаимных приветствий я поинтересовался:
        - Ты чего сияешь, как медный пятак?
        - Есть с чего, - широко улыбался Федор, потирая руки. - Вот послушай. Государь с Литвою переговоры о мире ведет. Послы Сигизмундовы в Москве уже давно приживаются. Все выжидал государь, чем набег крымских татар обернется. Теперь, похоже, сговорятся. Главное для нас было - Смоленск отстоять, чтобы по договору к Василию отошел. Королевские послы - Иван Горностай да Петр Станиславович - уж куда как рядились, а только границей уговорились Днепр-реку считать. Вольность торговую установили. Однако же Сигизмунд уперся - пленников московитских нам не возвращает.
        - И за выкуп?
        - И за выкуп не согласны, и обмена не хотят. Что-то мудрит Сигизмунд, фигу в кармане держит. Хуже того, союзник наш ревностный, но слабый уже - орден Немецкий, приказал долго жить. Сигизмунд признал правителя его, Альбрехта, своим вассалом и дал Пруссии герб черного орла. А орден Ливонский, три столетия сопряженный с орденом Немецким, теперь между Московией и Польшей оказался, как между молотом и наковальней. Глава ихних рыцарей - Плеттенберг - мирный договор с нами возобновил, но, думаю, и его Польша под себя скоро подомнет.
        - Любопытно! Непросто, вижу, тебе за европейцами углядеть, интерес государя отстоять! - посочувствовал я стряпчему.
        - А то! Крепчает Польша, сильный враг на западе взрастает. Как будто мало нам крымчаков и Казани. - А ты чего приехал-то? - спохватился Федор. - А то я о своем все, наболевшем.
        - За пушками в Пушечный приказ приезжал, да от дьяка отворот получил. Дескать, крепости нет еще в Коломне да пушкарей обученных.
        - Так учи!
        - Тоже так думаю. Еще скажи, Федор. Ты тут, при дворе, обретаешься, все знаешь. Наместника в Коломну государь прислал, некоего боярина Шклядина Гаврилу. Что-то не нравится он мне, заносчив больно да спесив.
        - Как же, знаю! Мерзостный человечишка, однако заступника сильного имеет. Слышал когда-нибудь о князе Иване Телепневе-Оболенском?
        Я аж присвистнул:
        - Не только слышал и видел, но даже одно время в дружине его служил.
        - Вот это - сродственничек его дальний. Но оба друг друга стоят. Однако же Телепнев государю нашему Василию Иоанновичу немалые услуги оказывает. Сам понимаешь, не всегда все можно в открытую делать, многое тайно вершится. Вот в таких делах Телепневу равных нет. Потому и привечает его государь. Не связывался бы ты с боярином, обходил его подальше.
        - В одном городе живем, по службе приходится встречаться.
        - Понимаю, но совета моего послушай. Боярин твой - ничтожество полное. Лишится покровителя - и его вмиг затопчут, уж больно многим и Телепнев насолил, и его родня паскудная.
        Примерно что-то в этом духе я и ожидал услышать, кабы не имечко Телепнева. Вот уж с кем бы мне не хотелось пересекаться. И что сегодня мне так не везет? Сначала в Пушечном приказе отказ получил, потом Кучецкой «обрадовал» высоким покровительством коломенского наместника в лице моего давнего знакомого, князя Телепнева.
        Князя я знал по службе у него дружинником. Человек он, несомненно, умный, хитрый и беспощадный. Быть с таким во вражде - себе дороже. Малая или особая дружина у него из знатоков воинского искусства собрана, все язык за зубами держать умеют. И прикрытие для тайных дел отличное. Случись накладка какая или утечка информации - так князь к государю вхож, всегда подозрение отвести сможет, а то и на другого стрелки перевести.
        А с другой стороны, бывшая служба у князя давала мне определенные преимущества. Я знал, где он живет, знал его привычки, возможности его дружины. А коли обладаешь знаниями о противнике, с ним всегда легче справиться. В том же, что Телепнев мне не друг, а довольно опасный противник, я не сомневался. По приезде домой надо обдумать все и поискать, где у Телепнева слабые места.
        Сам я никаких упреждающих действий предпринимать не хотел, но понимал, что подготовиться к ним следует серьезно. Начнет боярин Шклядин гадить мне по службе - отвечу, дам отпор. А уж коли сам Телепнев решит вмешаться, тоже сидеть не буду. Ведь лучшая защита - это нападение. Раньше я вынужден был держаться от него подальше - уж слишком у нас неравные весовые категории были. Он - князь, я же - бывший дружинник его, потом - рядовой горожанин, мещанин. Это уж после я боярином стал, князем и воеводой. И дружина у меня своя есть, коли дело в столкновении наших интересов до применения силы дойдет. Во всяком случае, сейчас я чувствовал себя уверенно. Теперь я и сам князь, и прав у меня не меньше, чем у Телепнева. А то, что он во дворец вхож - так и у меня побратим Кучецкой есть. И о нем Телепнев еще не знает, а это - тоже положительный момент. Вроде на равных пока. Только вот равновесие это хрупкое, в любой момент любая случайность может склонить чашу весов в сторону любого из нас.
        Однако же события начали разворачиваться быстрее, чем я полагал.
        Я сидел в воеводском доме, занимаясь своими делами. Постучав, ко мне в комнату, пригнувшись под косяком двери, вошел рослый парень. Я взглянул на него с любопытством: плотно сложен и из тех, о ком говорят «косая сажень в плечах»; по виду похоже - силы недюжинной. В двадцать первом веке таких называли «качками».
        Он с поклоном сдернул шапку, и… рука его с зажатой шапкой застыла в воздухе. Парень воззрился на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Однако изумление его длилось лишь мгновение. Справившись с охватившим его волнением, причина которого мне была пока неясна, он бодро сказал, улыбаясь:
        - Боярин, я в ратной службе разумею. Возьмешь ли меня в воинство свое?
        Я смотрел на парня с интересом. Был он молод, лет двадцати пяти, ладен собой, с небольшой русой бородкой, на ладонях - набитые оружием мозоли. Одно странно - что его так смутило? Я терялся в догадках. Неужели мое княжеское одеяние? Хотя что же здесь необычного? В боевых походах рядом со мной было множество воинов, знавших меня сначала как боярина малой дружины, потом - как воеводу Сводного полка, воеводу ертаула, Сторожевого полка. Видно, этот воин знавал меня прежде в ином качестве, а тут - княжеское корзно! Тогда все понятно, и удивление его вполне естественно. А такие молодцы мне нужны! «Надо будет расспросить поподробнее, - решил я. - Боевое прошлое сближает, и это обстоятельство пойдет на пользу службе».
        - Откуда ты, хлопец?
        - Из Нижнего.
        - Где служил?
        - В городской дружине.
        - Отчего же ушел?
        - Сеча была с татарами. А как они город взяли, все, кто в живых остался, и разбежались. Прослышал я от добрых людей, что в Коломне воевода дружину набирает, вот и подался сюда.
        Я насторожился. Выйдя из сечи разгромной без единой царапины, парень бросает уцелевших дружинников, сотника, воеводу и в Коломну подается. Обычно служилые люди нового сбора ищут. Бывает, конечно, и бегут куда подальше, но то - трусы. Этот же - не таков.
        - Так ты что, воеводу своего на поле боя оставил? - допытывался я.
        Парень замешкался, собираясь с мыслями. «Эге, да был ли ты там, где сказываешь?» - мелькнуло у меня подозрение.
        - Как там Харлампий? Неуж погиб?
        Я специально назвал имя хорошо знакомого мне воеводы неправильно, чтобы проверить - был ли парень в сражении под Нижним.
        - Был жив, когда я уходил, - не моргнув глазом ответил он, не заметив моего подвоха.
        Я ничем не выказал того, что знаю и воеводу, и многих воинов из тамошней крепости. Говоришь ты, парень, складно, только вот воеводу своего не знаешь. Стало быть, в Нижнем ты не был, а если и был, в дружине не служил. Я сразу насторожился. Почему он врет, зачем в дружину вступить хочет? А не засланный ли он казачок? Кому-то очень хочется побольше знать обо мне и о моих действиях. Тогда вопрос - кому? Уж не наместнику ли Шклядину или, может, высокому покровителю его - Овчине Телепневу-Оболенскому? Но если здесь замешан московский князь, тогда понятно, что могло так ошеломить парня в первый момент: он знал меня прежде и никак не ожидал увидеть в кресле наместника, да еще в княжеском одеянии! Неужели щупальца князя дотянулись до меня в Коломне? Этого только мне сейчас не хватало!
        Стараясь сохранить лицо невозмутимым, я предложил:
        - Пойдем, парень, посмотрим, как ты оружием владеешь.
        Мы вышли во двор, где занимались ратники.
        - Поликарп, - обратился я к десятнику, - вот ратник в дружину просится. Поставь против него воина - хочу умения его увидеть.
        Поликарп выставил ратника из новобранцев. Я его принимал сам и знал, что мечом и саблей он пока владеет неважно.
        Дружинники образовали круг.
        Новобранец сразу проиграл «нижегородцу» учебный бой.
        - Поликарп, - бросил я с укоризной, - у тебя что - все такие?
        - Сейчас, воевода, выставлю достойного мужа. - Поликарп указал на среднего роста жилистого мужика. На его лице было несколько шрамов.
        Противники оценивающе оглядели друг друга и пошли по кругу, выбирая момент для первого удара. Поликарп шепнул мне:
        - Лучший боец на саблях.
        Но и этот бой мой дружинник проиграл. Сначала он с успехом отбивал атаки новобранца, но затем «нижегородец» сделал ложный выпад и, когда дружинник подставил свою саблю для защиты, ловко нырнул под руку и нанес легкий укол в бок.
        Пристыженный дружинник затесался среди своих товарищей.
        Что-то мне в манере боя было знакомо. Вспомнил все-таки, хоть и не один год прошел. Так Павел Орефьев, дружинник Ивана Телепнева, учивший меня сабельному бою, фехтовал. И как я сразу не вспомнил? Даже костяшки пальцев на кисти заныли, отбитые когда-то палкой Павла.
        Теперь ясно, откуда «нижегородец» явился. Из гнезда птенцов Телепнева. Жив, стало быть, Павел, не сгинул еще.
        - Хорошо, беру тебя, боец. Как звать-то тебя?
        - Зосима, князь.
        - Служи честно, не щадя живота своего.
        Хлопец попрощался, и мне показалось, что на губах его мелькнула злорадная улыбка. Ах ты засранец! Плохо тебя, значит, готовили, коли в учебном бою второй раз прокололся, не сумев скрыть свои особые навыки.
        Ладно, пусть служит пока, зато я теперь знаю, кто у меня в дружине глаза и уши Телепнева. Через него можно к Телепневу даже нужные мне сведения переправлять, на современном языке - дезинформацию.
        С тех пор я примечал, что Зосима частенько старается недалеко от меня отираться.
        Наступила осень с ее дождями и непроезжими дорогами. Возведение крепости остановилось, и итальянцы засобирались в Москву. Поскольку на подводе было проехать невозможно, они решили добираться верхом. А ко мне пришли оба - за охраной.
        Выслушав их, я решил ехать сам: с Федором надо поговорить, заодно зодчих сопровожу. Не один, конечно - с ратниками. И Зосиму возьму с собой, о чем ему и объявил вечером. Боец неплохой, случись что в дороге - лишним не будет. А брал я его с собой еще и потому, что присмотреть в Москве хотел, куда он направится по прибытии.
        Добрались до Москвы за два дня - с трудом, вымокшие, продрогшие, заляпанные с ног до головы грязью.
        Поблагодарив меня, итальянцы откланялись да и сразу в Немецкую слободу направились. Мы же - на постоялый двор. Почистились, сытно поели.
        За ужином я вроде невзначай сказал дружинникам:
        - Все завтра свободны, можете отдыхать.
        Я краем глаза наблюдал за Зосимой. Его лицо хранило спокойствие, он невозмутимо поглощал пищу. Как же мне узнать, будет ли он у Телепнева? Самому следить, куда Зосима подастся, не годится: обернется он случайно - и все, сразу поймет, что его раскусили. А людей своих в Москве у меня нет. Подожди-ка, а ведь есть! В Разбойном приказе - дьяк Выродов да служивый Андрей. И как я о них забыл? Только застать бы их в приказе!
        Ратники отправились в комнаты - греться да отдыхать после трудной дороги. Я же накинул еще не высохший плащ - и на улицу. Благо до Разбойного приказа недалеко.
        И вот знакомая дверь мрачного учреждения.
        Уперся сначала стражник у входа, пускать не хотел.
        - Я - воевода коломенский, к дьяку Выродову, по государеву делу!
        - Нетути дьяка, один столоначальник только и есть.
        - Тогда к нему и веди.
        Второй стражник, стоявший уже внутри, за дверью, провел меня на второй этаж, постучал в дверь, потом приоткрыл ее и просунул в щель голову:
        - Проситель к тебе. Пущать?
        - Зови.
        Стражник распахнул передо мной дверь и отстранился.
        Войдя в комнату, я с удивлением увидел за столом своего давнего знакомого Андрея. Вот так удача!
        - Андрей, рад тебя видеть!
        - Никак ты, боярин! - Андрей привстал за столом. - Вот уж кого не чаял здесь увидеть, да еще в столь поздний час!
        Он выбежал из-за стола и обнял меня. Я видел, что Андрей искренне рад нашей встрече.
        Расслабив свои могучие объятия, он указал мне на стул:
        - Садись, боярин, рассказывай, что тебя привело сюда, какая беда стряслась?
        - Не просто «боярин», дружище, - князь уже и воевода коломенский.
        - Поздравляю!
        - Так и ты уже, как я вижу, столоначальник - растешь!
        Мы посмеялись.
        - Ну а если серьезно, чем могу помочь?
        - Дело срочное у меня к тебе, Андрей. Только между нами.
        - Обижаешь, боярин. Прости - князь!
        - Есть в моей дружине коломенской ратник один. Человек он скользкий и выдает себя не за того, кто есть на самом деле.
        - С чего решил?
        - Сказывает - из Нижнего он, там служил, а воеводу тамошнего не знает.
        - Сие подозрительно, - согласился Андрей.
        - Я в Москву по делу приехал и его с собою взял - вместе с другими ратниками. Помог бы ты мне за ратником этим приглядеть - куда пойдет да с кем разговаривать будет.
        - Это можно. Только не сам, конечно, - под началом моим людишки есть. Вот им и поручу. Сам, прости, не смогу - дел полно. А Выродов, дьяк наш, если ты не забыл - муж жесткий, спрашивает за службу строго.
        - Да нет, я не в обиде, Андрей.
        - Тогда так сделаем. Один мой человек к тебе раненько подойдет, ты ему незаметно покажешь своего ратника, а дальше уж - его дело. Скажи только, где остановились вы, на каком постоялом дворе. А вечерком в приказ подойди - не стоит на постоялом дворе встречаться. Тут мы тебе все и обскажем.
        Я подробно описал Андрею двор, где остановился с дружинниками, и облегченно вздохнул. Кажется, одной проблемой станет меньше.
        - Ну все, договорились. Сам-то как?
        - Поднялся, как видишь. После того как ты убийство князя Голутвина раскрыл да злодея сыскал, дела у меня в гору пошли - не иначе как с твоей легкой руки. Женился, дите у меня. Да и ты, я вижу, времени даром не терял.
        - Государь в Подмосковье, недалече от Коломны, в прошлом году дачу дал - Охлопково, да в звание княжеское возвел. А после набега татарского воеводой коломенским поставил.
        - Лихо! Знать, велики заслуги твои перед государем!
        - Не мне о том судить, Андрей.
        Мы тепло попрощались, и я ушел.
        Утром в мою комнату тихо постучали. Положив руку на рукоять ножа, я открыл дверь.
        Передо мной стоял совершенно невзрачный парень лет тридцати. Помятая шапка, серый армяк, поношенные сапоги. Лицо незапоминающееся. Вроде все на месте - нос, глаза, рот. А отведи взгляд - и вспомнить ничего не можешь. Настоящий «топтун».
        - Заходи.
        Парень зашел.
        - Князь Михайлов? Я от Андрея. Что от меня надобно?
        - За человечком одним походить, посмотреть - где гулял, с кем встречался, разговаривал. А уж если подслушать что удастся - совсем хорошо будет.
        - Как всегда, - хмыкнул парень. - Ты только этого человека мне покажи, однако - незаметно.
        - Тогда давай у окна расположимся.
        - Не, нельзя. Он выйдет, а пока я спускаться буду, уйти может. Сделаем так: ты у окна жди, а я на улице буду. Как он выйдет из ворот, махни в окно - лучше приметным чем-нибудь. Ну, скажем, рубахой белой.
        - Договорились.
        «Топтун» ушел, а я застыл у окна.
        Минуты шли за минутами, минул уже час.
        Наконец со ступенек спустился Зосима, потянулся лениво да и вышел из ворот.
        Я взмахнул перед окном приготовленной запасной рубахой.
        Но как я ни старался углядеть моего визитера, увидеть его так и не смог. «Просмотрел «топтун», - мелькнуло у меня в голове, - ушел, гаденыш!» А может, это я не заметил, как Зосиму «топтун» повел? Остается только ждать, скоро узнаю. И я отправился к Федору.
        Посидели мы славно, потрапезничали. Потом в кабинет прошли.
        - Ну, Георгий, рассказывай. Чую ведь, не просто так приехал.
        - Ага. Казачок засланный у меня в дружине теперь.
        - Откуда взял?
        - Да сам пришел - в дружину мою проситься. Однако подозреваю я, что он не тот, за кого себя выдает… Говорит, нижегородец, из рати, татарами разбитой. А на самом - ни царапины! А я там жил - в Нижнем-то. Так он даже не знает, как воеводу звать. И еще, поглядел я на него со стороны в учебном бою - выучка мне знакома. У Телепнева есть один боец - саблей владеет виртуозно, я сам у него учился когда-то. Так вот, приемы у дружинника такие же.
        - Может, ошибаешься?
        - Хотелось бы. Да он со мной приехал, в охране. Я воинам сегодня свободный день дал. А сам - к Андрею, знакомцу из Разбойного приказа, загодя, поздним вечером пошел, чтобы последил за ратником. Он за дружинником моим соглядатая послал. Пусть посмотрит, куда тот ходил.
        - Разумно.
        - Сегодня вечером, возможно, что-то и узнаю.
        - Не удивлюсь, ежели твой казачок направился к князю Телепневу.
        - Сам такоже думаю.
        - Ты с Шуйскими знаком ли?
        - Мельком видел, а что?
        - Знаешь поговорку, по-моему латинянскую: «Враг моего врага - мой друг»?
        - Слыхал.
        - Так вот, все Шуйские зуб на Телепнева имеют. Где-то он им дорогу перешел. Помни об этом и при случае познакомься. А я попробую помочь тебе встретиться с ними. Телепнева толкнуть, может, и не получится - к государю вхож и доверием его пользуется, опять же должность у него высокая. Однако неприятности ему доставить, а то и в опалу ввергнуть вполне в наших силах. Только места слабые найти надобно. Загляни ко мне завтра ввечеру.
        Мы распрощались, и я направился в Разбойный приказ.
        Стражник у дверей меня пропустил сразу, как только я назвался.
        Я взлетел по лестнице на второй этаж - и к Андрею. Едва поздоровавшись, спросил:
        - Пришел твой соглядатай?
        - Недавно явился, ждет, - сдержанно улыбнулся Андрей.
        - Больно уж послушать охота.
        Андрей вышел и вскоре вернулся с «топтуном». Парень выглядел усталым.
        - Совсем замотал меня твой ратник, двужильный у тебя, что ли?
        - Рассказывай.
        - Он поперва в церковь зашел, свечку поставил. А потом быстренько шмыгнул в дом Ивана Телепнева, князя.
        - Откуда знаешь, что Телепнева?
        - Я москвич, с рождения тут живу, почитай - чуть ли не о каждом сановнике рассказать могу.
        - И долго он там был?
        - Долгонько - почти до полудня, я уж замерзнуть успел.
        - Ну а потом?
        - На торг пошел. Я его там, в толкучке, едва не потерял.
        - Что покупал, не видел?
        - Мелочь всякую. Похоже, подарки для женщины - бусы, браслет. И вот еще что: когда за товар платил, кошель поясной полный был.
        - Не понял.
        - А когда он к Телепневу шел, кошель пуст был. В церкви свечку покупал, долго в кошеле рылся.
        - Ага, углядел-таки - молодец! Дальше.
        - Похоже, к бабе своей он пошел. Кто она ему - жена, полюбовница - не знаю. Видел только, как двери ему открывала. Пробыл там часа два, а потом как с цепи сорвался: в Немецкую слободу пошел, а потом - к купцу Андриянову.
        - Подожди, он в Немецкой слободе к кому заходил?
        - К немцу Фризе, он аптеку держит.
        - Аптеку? - удивился я.
        - Ну лавку такую, где всякие порошки да снадобья продают, - пояснил мне «топтун».
        - Да знаю я, что такое «аптека». Только что ему там делать - он ведь мужик молодой, здоровый.
        - Прости, князь, мне то неведомо.
        - Продолжай.
        - Так вот, он потом к купцу Андриянову и пошел из Немецкой слободы.
        - Чем купец торгует, не знаешь?
        - Знаю - оружием торгует. Дорогой у него товар, заморский. Только богатые и берут. Да и то сказать, один кинжал стоит, как мое жалованье за год.
        Я намек понял, достал из калиты рубль серебром и отдал «топтуну».
        - Премного благодарен, князь. Уж не поверишь, все ноги стоптал, за ним ходивши.
        - Все сказал, ничего не упустил?
        - Как можно! Дело наше сурьезное, не первый год в приказе обретаюсь.
        - Молодец, спасибо!
        «Топтун» кивнул удовлетворенно и ушел.
        - Ну что, помог он тебе? - спросил Андрей.
        - Помочь-то помог, но и загадок много подкинул. На кой ляд ратнику в аптеку было идти в Немецкой слободе?
        - И правда: на торгу был, там травников полно, однако же у них он ничего не взял. Чем еще помочь могу?
        - Да ничем пока, Андрей. Ты и так меня здорово выручил. Спасибо. Будет нужда, обращайся. А нет, так приезжай просто так - винца выпьем, поговорим.
        - На слове ловлю, князь.
        - Не лови, я слов на ветер не бросаю.
        Я откланялся и пошел на постоялый двор.
        Шел и думал: ну зачем ратнику аптека? Был бы хворый - тогда понятно. Если бы он к девкам гулящим пошел или в трактир пьянствовать - было бы объяснимо.
        Оставлять подобные загадки неразгаданными мне не хотелось. Придется завтра самому в эту аптеку сходить, может быть, что-то и прояснится.
        - Завтра у всех свободный день, - объявил я ратникам.
        Обрадовались воины. У некоторых родня в Первопрестольной была, другие на торгу не все деньги спустить успели. У каждого нашлись свои дела и заботы.
        Утром я позавтракал, дождался, пока все ратники уйдут с постоялого двора - и к ним в комнату. Надо вещи Зосимы проверить, пока его нет.
        Барахлишко скудное у бойцов, досматривать особо нечего. По-моему, это переметная сума Зосимы, только у его сумы на боку приметная заплатка из черной кожи.
        Я внимательно осмотрел завязки - надо будет потом завязать именно так же. Так, рубаха запасная чистая, ложка, кружка оловянная, гребень, мешочек кожаный. А вот это уже интересно! На ощупь почти пустой.
        Я развязал тесемку - внутри зеленоватый порошок. Понюхал - пахнет какой-то травой. Может, несварение у него, на самом деле лекарство брал? Надо проверить.
        Я ножом отсек с подола своей нижней рубахи кусок и завернул в него щепотку порошка. Уложил в суму все, как было, тесемку проверил - узел выглядел так же. Удовлетворенно оглядел комнату - вроде из вещей не передвигал ничего. И, покинув постоялый двор, направился на недалекий торг.
        - Скажи, любезный, где травники сидят? - обратился я к первому попавшемуся торговцу.
        - Да где и всегда - вон там! - Он показал рукой в угол.
        Я подошел, поинтересовался травами, даже купил что-то. Известно ведь, что лучшее средство разговорить торговца - купить у него товар. Вот я и завязал разговор:
        - Голова у меня болит, порошок мне дали травяной - не поглядишь ли?
        Травник посмотрел на порошок, понюхал его:
        - Нет, сударь, не угадаю. Ты вон туда пройди, там сидит травник старый, седой. И отец его травами занимался, и дед. Если уж он тебе не сможет помочь, тогда никто не подскажет.
        Я именно так и поступил. Купил у деда травки - от головы, да свой порошок показал.
        Седой травник понюхал его, потер между пальцами.
        - Что-то знакомое, да не пойму пока.
        И облизал палец, на котором еще оставался порошок. Посидел немного в раздумье, потом вдруг закатил глаза, захрипел и сполз под прилавок.
        Я быстро подхватил принесенный в тряпочке порошок и отошел в сторону.
        Да это не простой порошок - яд! И травнику не просто плохо стало - он умер у меня на глазах!
        Я затесался в толпу и покинул торг.
        Так вот зачем Зосима ходил в аптеку в Немецкой слободе. Яд покупать! И я полагаю - не крыс или котов травить.
        И пока я шел к Кучецкому, меня занимал вопрос: что покупал у купца Андриянова Зосима? В аптеке яд купил, а не лекарство от хвори - это уже ясно. Подожди-ка, ведь «топтун» ясно сказал - оружием дорогим купец торгует. Как-то все сразу и сложилось. Ежели кинжал ядом окропить, то даже небольшой царапины хватит, чтобы жертву на тот свет отправить. И отправился Зосима в аптеку за ядом уже после посещения князя Телепнева. Ну, конечно, князь решил меня устранить! Не мог Зосима сам, своевольно, такое важное решение принять. Тем более, что Коломна - не Москва. Ну умер воевода, значит, здоровье хлипкое было али съел что-нибудь непотребное.
        Ну, князь, сволочь, погоди!
        Меня распирала злость. В открытую выступить невозможно, и улик у меня нет. Сам Зосима, конечно, не признается. А если к палачу в пыточную попадет на допрос, скажет - мыши замучили, потравить хотел. Оружие? Покупал ли он его? Да если и покупал, что в этом странного или предосудительного? С ножами все ходят, а уж дружиннику сам Бог велел оружие иметь. Тоже не улика.
        Едва поздоровавшись с Кучецким, я прямо в трапезной вывалил ему все свои тревожные новости.
        - Вроде ты, Георгий, уже не юноша, а все так же горяч. Нет, друг, наберись терпения. Месть - блюдо холодное. Не предпринимай ничего сразу, обдумай. То, что князь решил тебя устранить, плохо. Но ни одного доказательства его вины у тебя покамест нет.
        - Это так, - согласился я.
        - Тоньше действовать надо. Говорил я сегодня с Василием Шуйским. Давно они уже под Телепнева копают. Только людишки у князя уж очень хитрые да умелые разные тайные пакости устраивать. То неугодный соперник от колик в животе скончается, то из повозки выпадет на мосту и утонет. Дружину бы телепневскую малую устранить, под корень вывести. Конечно, князь новых людей под свое крыло соберет, только быстро у него это не получится, да еще и воинов обучить надо. Продумай все и возьмись.
        - Попробую.
        Для начала я решил отравить самого Зосиму. Пусть попробует на вкус этого порошка, что он мне приготовил.
        Сели на постоялом дворе ужинать, завтра предстояло возвращение в Коломну. Я держал в рукаве порошок, предусмотрительно переложенный в маленький бумажный пакетик.
        Я ел куриную грудку и раздумывал - сыпать порошок Зосиме или погодить? А если он опередит меня и ухитрится незаметно подсыпать яд в кушанье мне? Нет, надо избавиться от него сегодня же.
        Очень вовремя рядом с нашим столом забранились, а потом перешли на кулаки несколько мастеровых, изрядно перед этим принявших на грудь.
        Ратники повернули головы, перестав кушать, и наблюдали за потасовкой.
        Я вытряхнул из рукава бумажный кулечек, оторвал верх и, протянув руку через стол, высыпал порошок в кружку с пивом, стоявшую перед ратником.
        Подскочивший к драчунам вышибала схватил двоих - самых задиристых - за шиворот и стал толкать к двери.
        Ратники снова принялись за еду. Я напрягся, ожидая, что Зосима возьмется за пиво. Однако все догрызали жареную курицу.
        - Ох, вкуснотища! - промычал с набитым ртом Зосима. Во рту его захрустела косточка, и он поперхнулся. Сидевший рядом ратник стукнул его пару раз по спине:
        - Куды торопишься? Запей.
        Зосима откашлялся, схватил кружку с пивом и в два глотка опорожнил ее. И почти тут же схватился за горло и уронил голову в тарелку.
        Все застыли.
        - Никак костью подавился? - сдавленно произнес один из ратников.
        - Жаль бедолагу! Эй, хозяин! У тебя постоялец костью подавился!
        - Что я ему - нянька, что ли?
        Хозяин подошел, взял Зосиму за волосы, поднял голову и заглянул в лицо. Ратник не дышал.
        - Жрать меньше надо. Как дружинник, так от тарелки оторваться не может. На боярских-то харчах куда как вольно!
        - Хозяин, перестань ругаться. С ним-то что делать?
        - А сейчас холопы его в сарай снесут, а поутру городской страже отдам. Не в драке же убили - сам костью подавился, и все это видали.
        - Так и было. Костью хрустел да подавился. Уж его Трифон по спине бил, да, видно, поперек горла кость встала.
        Хозяин не больно-то и расстроился. Не в первый раз, видать. И потому, как дальше с телом поступить, знал. Поздно вечером или рано утром все кабаки да дворы постоялые объезжали городские стражники на телеге. Кто до смерти упился, кому голову проломили, а почитай, каждый день - труп, а то и два на телеге везли, укрыв холстиной.
        Хозяин подошел ко мне вплотную:
        - Твой ратник?
        - Мой.
        - Кошель с него сними, оружие. А то скажешь потом - украли.
        - Хлопцы! Осмотрите умершего, вещи - на стол.
        Воины быстро обыскали Зосиму. На стол передо мной лег довольно увесистый кошель, обеденный и боевой ножи. Бусы - не иначе как подарок для полюбовницы. А в последнюю очередь вытащили из сапога нож в чехле. Ничего необычного, засапожные ножи ратники носили часто - но! То - в боевой обстановке, в походе, для рукопашной, когда и щит разбит, и меч сломан - как последнюю надежду на жизнь.
        Я вытащил нож из ножен. Опа! Нож-то не простой - стилет! Видел я уже такие. И нож отменный, грани лезвия синевой отливают. Не покупка ли это у купца Андриянова? Очень похоже…
        Кошель я сразу отдал ратникам, предварительно вытащив из него рубль и расплатившись им с хозяином заведения.
        - Все, хозяин, уноси тело.
        - Родни у него в Москве нет?
        Я посмотрел на воинов. Все отрицательно покачали головами.
        - Нет.
        - Ну, тогда я скажу холопам, чтобы унесли его. - Хозяин удалился.
        - Хлопцы, поделите между собой поровну монеты из калиты.
        Уговаривать никого не пришлось. Смерть с этими людьми ходила рядом, и к ее приходу относились - ну не то чтобы привычно, а со спокойствием. Конечно, лучше пасть героем на поле битвы, и тогда о тебе долгое время будут рассказывать новобранцам, а местные скоморохи - песни слагать. Но тут уж - как получилось, судьбу не выбирают.
        Мы поднялись наверх, в комнату.
        - Хлопцы, где переметная сума его?
        Мне подали суму, уже знакомую по черной заплате. Я раздал всем небогатое содержимое ее, себе же забрал маленький кожаный мешочек с порошком. Чего его хлопцам оставлять? Еще проявят излишнее любопытство и сами отравятся.
        - Евген, оружие его к седлу приторочишь. А коня в поводу поведешь, пригодится еще.
        - Слушаюсь, воевода.
        - Да, посидели, называется.
        - Все когда-нибудь умрем, - пожал плечами Евген.
        Я отправился в свою комнату и, сняв сапоги, улегся на постель. А чего, собственно, я спать собрался? Можно ведь и Телепнева в доме его навестить. И даже не его самого, а дружину. Хотел для меня неприятностей - получи их сам. Надо заставить противника нервничать, пусть почувствует себя обложенным со всех сторон, пусть живет в ожидании внезапного удара. Вывести князя из равновесия, лишить его спокойствия и сна. Глядишь, ошибки делать начнет. Решено!
        Я вскочил с постели, натянул сапоги. Пояс с саблей и ножом в комнате оставил. Сабля только греметь будет, а нож не поможет, коли меня обнаружат.
        Я сунул за пазуху мешочек с ядом. Достал из такого же мешочка, что висел у меня на шее, щепотку порошка из подземелья. Эх, все меньше и меньше его остается! Сыпанул крупинки в огонь масляного светильника. Постоял немного, глядя на себя в зеркало. Отражение стало постепенно бледнеть и наконец исчезло. Ну, не отвернись от меня, удача!
        Быстрым шагом я вышел за ворота постоялого двора и направился по улице - к дому князя Телепнева. За время, что я провел у князя на службе, дорогу к его дому выучил наизусть.
        Вот и дом его, за прошедшие годы он совсем не изменился.
        Я прошел сквозь забор, обошел дом. Вот и воинская изба. Я прислушался. Только храп слышен. Понятное дело - умаялись дружинники днем на службе. Тихонько вошел, хорошо смазанная дверь даже не скрипнула.
        Ничего в избе не изменилось с тех пор, как я покинул службу у князя. Те же полати двумя рядами, за занавеской - старший дружинник Митрофан. Справа у входа - здоровенный жбан с квасом. Оно и понятно, в учебных боях да на тренировках семь потов сойдет, после пить хочется.
        Вот в этот жбан я и высыпал половину кожаного мешочка. Лично я против ратников ничего не имею, но вы уж простите, хлопцы, коли хозяин вас в разборки втянул.
        Затем прошел в двухэтажный дом, где была кухня и обитала прислуга. И там сыпанул порошка в котел с водой.
        Эх, Телепнев, посеял ветер - пожнешь бурю!
        Вроде все, порошок ядовитый закончился, и делать мне здесь больше нечего. Тем более, по моим прикидкам, действие порошка из подземелья вскоре должно закончиться, и я снова стану видимым. Мне бы не хотелось, чтобы меня кто-нибудь случайно здесь увидел.
        Утром я встал поздно - уж очень спать хотелось, полночи провел на ногах. А в трапезной уж дружинники собрались, меня дожидаются. Подкрепились перед дорогой. Я допивал вино, когда в трапезную вошли два купца. Уселись за соседним столом, заказали хозяину медовуху и харчей. И сразу меж собой:
        - Ты слышал новость?
        - Это какую же?
        - У князя Телепнева челядь померла да несколько ратников.
        - Что - разом?
        - Говорят, так.
        - Не чума ли?
        - Кто его знает. Но видно, Бог покарал, и есть за что.
        Ну, как гора с плеч свалилась! Теперь, когда я вычислил и ликвидировал в своем окружении «крота», наместник дурить умерится. Да и князь Телепнев, надеюсь, задумается крепко - отчего столько неприятностей в доме его приключилось, глядишь - и поостережется продолжать козни устраивать. «Цена» же такого «урока» - жизни Зосимы и нескольких людей князя. А вот сам виновник по-прежнему здравствует, только напуган сильно. Справедливо ли это? Если бы я находился сейчас в своем времени, ответ был бы однозначный: нет. Другое дело - жить во времена правления монархов. Деяния любого боярина соотносились с тем, как он радел свершению замыслов государя, которого все считали ставленником Божьим. Да вот только пользу от трудов своих до государя еще донести надо было, суметь доказать главному судии, окруженному соперничающими «группами влияния» дворян и бояр, преданность и правоту свою.
        Если же при служении государю гибли люди - то было второе дело. Достаточно припомнить, что правители «собирали» княжества в государство на костях сограждан своих - новгородских, псковских, смоленских, рязанских, терпевших горе и скорбь великую.
        Мне государь поручил сделать Коломну форпостом на южных рубежах Руси, а наместник через московского покровителя тому мешал - явно и тайно, меня уничтожить пытался. Поэтому за действия свои, связанные с неизбежными жертвами, совесть меня не мучила - таковы были порядки. В то же время я понимал: устранять самого Телепнева мне, человеку, переместившемуся из другого времени, нельзя. Он - ключевая фигура при дворе. Пройдут годы, и после смерти Василия III князь станет могущественным царедворцем при малолетнем Иоанне Васильевиче, будет первенствовать при дворе. Если уничтожу его сейчас - история пойдет по-другому, этого допускать я не должен!
        Но и оставаться в бездействии мне нельзя. Многие бояре посильнее меня по его наветам в опалу попали. До конца дней своих этот жестокий человек будет расправляться с соперниками, среди которых окажутся славные воеводы - Иван Вельский и Иван Воротынский, князья Андрей Старицкий, Михаил Глинский и даже брат Василия III - Юрий.
        Я должен отвести от себя смертельную опасность, исходившую от этого человека. А за души сгинувших людей, жизни которых легли на жертвенник деяний государевых, поставлю в храме свечку святым. Только что-то мне сдается, что это не последние жертвы, и происки князя Телепнева против меня не закончились…
        Меж тем разговор между купцами в корчме перешел на темы торговли. Мне это слушать было неинтересно, и я пошел собираться в дорогу.
        Спустился с крыльца, а конь мой уже оседлан, меня дожидается.
        Выехали. На дороге - грязь непролазная после нескольких дождливых дней. Тучи низко висят, набухли влагой. Того и гляди снова разверзнутся хляби небесные. В такую погоду только дома сидеть, на теплой печи.
        У одной из деревень лошади чуть ли не по брюхо в грязи увязли. «Нет, в такую погоду больше не поеду», - решил я. Уж лучше дождаться мороза и снега, да по реке или саннику добираться. Вымучились сами, продрогли, промокли, вымучили лошадей так, что у них бока опали.
        А на следующий день снежок пошел. К вечеру ударил мороз, и дня через два грязь замерзла. Знать бы капризы погоды, просидели бы пару лишних деньков в Москве, на постоялом дворе - в тепле да сытости.
        В управе я столкнулся нос к носу с боярином Шклядиным.
        - Рад видеть, воевода, - осклабился он.
        - И тебе долгих лет, боярин.
        Небось ждет вестей из Москвы от князя.
        - Как съездилось?
        - Все по делам воинским хлопочу. Да вот беда приключилась.
        - А что такое? - насторожился боярин.
        - Ратник у меня внезапно помер. Сидели все в трапезной, курицу ели. Подавился костью и умер прямо за столом.
        - Да, беда. Ну, ничего. Нового на службу примешь.
        - Жалко Зосиму, боец опытный.
        Я уже повернулся уходить, как боярин схватил меня за рукав:
        - Как, говоришь, ратника звали? Что-то не расслышал я.
        - Так Зосима же! Говорил ведь тебе - лучший мой боец помер!
        Как-то сразу спал с лица боярин, можно было подумать - я ему о смерти родного отца сообщил. Эге, была, значит, у них связь, знал наместник Зосиму. Теперь, наверное, снова попытается мне кого-нибудь в соглядатаи приставить.
        Глава 8
        Через несколько дней снега прибавилось, и мороз уже не отпускал. Крестьяне да купцы - из тех, кому позарез нужно было, уже проложили санный путь. По реке, по льду - опасно: лед тонкий, как бы кто не провалился.
        В городе у меня дел особых не было, и я, взяв ратников для охраны и солидности, отправился в Серпухов. Надо было договориться насчет обучения пушкарей. Двое из моих воинов выразили такое желание. И еще двоих я хотел взять из имения своего, из людей Макара - пусть обучатся. Все равно добьюсь своего: в острог пару пушек поставлю, ну а в кремль коломенский - то уж пусть государь выделяет из арсенала.
        С воеводой тамошним я сговорился сразу. Оба мы служивые, делить нам было нечего, а задача у нас одна, общая - от врагов города свои оборонять. Посидели вместе, потрапезничали, обсуждая минувшее сражение.
        - Ты заезжай, князь, когда нужда будет, а то и без нужды можно. Посидим, винца попьем, мыслями поделимся - как оборону лучше построить.
        Расстались мы хорошими знакомыми.
        В декабре, когда уже снега навалило почти по пояс, я решил снова отправиться в Москву.
        Пушкари мои обучение закончили и вернулись в Коломну. Сомневаюсь, что за это время они стали искусны в стрельбе, но заряжать пушку, наводить на цель и вообще обращаться с нею научились. Вот и отправился я снова в Пушечный приказ да к Федору Кучецкому.
        Долго мялся дьяк, вздыхал. Но ведь сам слово давал: будут пушкари - будут и пушки. Нацарапал грамотку.
        - Все, князь, примучил ты меня. Пусть твои люди едут, получают. Только не забудь с санями их послать, под пушки и припасы.
        - Спасибо, боярин. Коломна тебя не забудет.
        Фыркнул дьяк.
        Я бережно упрятал бумагу за отворот кафтана. Ну - теперь к Федору. Время уж далеко за полдень, должен быть дома, пора обедать.
        Снег на московских улицах в кашу превратился: зола, навоз конский - все смешалось. Даже там, где снег был не тронут, он покрылся серым налетом - сажею от многих печных труб.
        Федор дома оказался, трапезничал.
        - Садись, раздели со мной трапезу.
        Кто бы возражал? Повар или кухарка у Федора отменный, кушанья все - пальчики оближешь. Мы наелись, запив рейнским вином.
        - Чего приезжал-то? - спросил Федор.
        - В Пушечный приказ, людей своих обучил огненному бою, а наряда нет; вот - пару пушек у дьяка выпросил.
        Я достал из-за пазухи бумагу, помахал ею.
        - Пушки - это хорошо.
        - Ты что, Федор, сумрачный такой?
        - В Казани татары волнуются, купцов русских побили. К походу на Русь призывают.
        - Неуж опять набега ждать, Федор?
        - Набега не будет. Государь решил сам на Казань с походом идти, не до набегов им станет.
        - Ой ли? - усомнился я. - То ведь какое хлопотное и дорогое дело! Войско собрать, припасы, провизию заготовить.
        - А коли деревни да города наши, как Коломну, снова пожгут да людей в полон возьмут - дешевле будет? К тому же князь новгородский Василий Шемячич в темнице ноне, и княжество Новгород-Северское к Москве присоединяется. Это я к чему - дружина в Новгороде сильная да ополчение. Мощнее, стало быть, рать наша будет. И еще скажу, только то, что услышишь - тайна великая! Никому!
        - Да что ты, Федор! Побойся Бога!
        - Да это я так, к слову, чтобы проникся. Государь распоряжение отдал: в городах, что на Волге, крепости готовить бревенчатые. Сделают срубы, снова разберут да потом по лету плотами сплавят.
        - Что-то не понял, прости, боярин.
        - А недалече от Казани, по реке Суре, из бревен этих, из срубов, крепость деревянную воздвигнут. И получится под боком у татар «крепкий орешек»! Войска там можно укрыть, припасы приготовить. Остров там есть, больно удобен для дел сих. Будет татарам сюрприз!
        Федор засмеялся:
        - Потому дьяк и уперся насчет пушек. Они государеву войску в крепости будущей потребны будут да в походе. Мыслю, не придется тебе в Коломне долго сидеть, в поход пойдешь с дружиною. А дальше - уж как Бог даст. Доведется голову сложить - вечная слава, отличишься - там уж разговор другой будет. Государь за заслуги может и другой город на кормление дать, побольше да побогаче.
        - Любопытные новости, не ожидал.
        - Заезжай почаще, будешь знать. А пока дружину готовь - и коломенскую, и свою. Ну, бывай, Георгий, мне еще к государю надо.
        Короток зимний день. Вышел от Федора, а уж темнеть начало.
        Я направился на постоялый двор, к своим дружинникам. Надо ковать железо, пока горячо.
        - Родион, - подозвал я одного из своих коломенских дружинников. - Завтра в Коломну вернешься, передай пушкарям - пусть в Москву едут, да не верхами - на четырех санях. Пушки получать будем.
        - Слушаюсь, князь.
        - А допрежь - отдыхай.
        Я улегся в своей комнате. За стеной воины мои шумно играли в кости. Несмотря на шум, удалось немного вздремнуть. Это и неплохо - я снова собирался тайно навестить князя Телепнева. Надо его держать в напряжении. Если потерю нескольких воинов и холопов можно было списать на случайность, то последующая неприятность заставит его забеспокоиться.
        Так, хватит нежиться, отосплюсь позже.
        Я встал, подошел к окну. Улицы уже почти опустели, лишь луна скупо освещала город. Окна в домах ставнями закрыты, на улицах - темень, самое разбойничье время.
        Пора действовать! Нож на этот раз я взял и кистень, а саблю оставил - не в бой же собрался.
        Бросил несколько крупинок порошка в пламя свечи и, дождавшись, когда мое отражение в зеркале растает, вышел на улицу. И почти сразу понял, что зимой такие фокусы плохо проходят. Встречный прохожий обалдело остановился, начал пятиться и креститься.
        Еще бы! Скрип снега есть, а идущего не видно, да еще и парок предательский изо рта страху ему добавил. Он-то виден!
        Я остановился в замешательстве. Идти дальше или вернуться? «Ладно, - махнул я рукой, - пойду дальше. Получится дойти - хорошо, если попадется несколько чересчур любопытных прохожих, пожелавших выяснить, откуда скрип снега, придется ретироваться на постоялый двор».
        Добрался, спугнув по дороге молодую парочку. Парень обнимался с девицей в темном закоулке, а тут я иду. Отпрянул парень от девицы, повернулись они на скрип снега - никого. Девица завизжала и бросилась во двор. Парень сначала замер, потом перекрестился, забормотал:
        - Господи, помоги! Дух нечистый, изыди прочь!
        Я громко засмеялся. Парень бросился бежать, испуганно оглядываясь.
        Продолжив путь, я добрался до особняка Телепнева. На улице - темно и пустынно.
        Я прошел сквозь забор и обнаружил новую для себя опасность. По двору бегал здоровенный пес, прямо волкодав. Учуяла меня псина, повернула голову и зарычала, обнажив здоровенные клыки. Черт, вот этого я не ожидал. У пса и слух хороший, и обоняние. Хоть я и невидим, но запах остался, и от скрипа снега никуда не денешься.
        Пес рычал, но с места не двигался: врага он не видел.
        Сжав рукоять ножа, я рванул вперед и буквально влетел в дом. Обескураженный пес лишь зубами клацнул.
        В доме светильники горят в коридоре. Это уже хорошо - не в темноте же бродить, а видеть во тьме я не мог.
        Я двинулся по лестнице на второй этаж и тут же замер. Сапоги мои предательски скрипели - деготь ли на морозе замерз или половицы были скрипучие?
        Я разулся, задвинул сапоги в темный угол. Поднялся на второй этаж. Прислушался - тихо, осторожно выглянул из-за угла в коридор - никого. Где был кабинет князя, я помнил хорошо. Пройдя сквозь запертые двери, я очутился в его домашнем кабинете.
        Тусклый свет луны, пробивавшийся через маленькое окно, едва освещал комнату. Чиркнув кресалом, я зажег светильник. Вот теперь можно поискать в столе и сундуке бумаги. Я не знал конкретно, что меня интересует, но надеялся найти что-нибудь важное.
        Ящики стола не запирались, и мне удалось быстро пересмотреть бумаги. Я разочарованно вздохнул - ничего заслуживающего моего интереса. Остается сундук. Я попытался откинуть крышку. Не тут-то было! Замка не видно, но крышка не открывается. Значит, где-то должна быть потайная защелка. Я быстро обшарил ладонью всю поверхность сундука. Никаких выступов или кнопок. Стоп! Как-то же открывает князь сундук? Я начал анализировать. Вот! В верхнем ящике стола лежала спица, обыкновенная металлическая спица. Но ведь князь - не женщина, вязанием не занимается, зачем она ему?
        Я достал из ящика спицу, поднес светильник к сундуку. При неверном свете его сразу бросилось в глаза, что правый верхний угол сундука слегка потерт. Значит, в первую очередь надо искать здесь. И точно! Я почти сразу наткнулся на неприметное отверстие. Надо попробовать.
        Я ввел в отверстие спицу, и крышка сундука откинулась. В сундуке лежал ворох бумаг. Я начал просматривать первую, вторую… Да тут столько документов, что их и за день не пересмотришь!
        А сожгу-ка я их все!
        Я подпалил от светильника уголок бумаги, и, когда она разгорелась, бросил в сундук. Урона государству не будет - важные бумаги у государя в архиве или же в приказах лежат, а тут - или кляузы, или донесения от лазутчиков.
        Похоже, больше мне делать нечего. Я прошел сквозь стену слева и попал в опочивальню Ивана Телепнева. Князь лежал на широкой постели и еще не спал. Он явно что-то обдумывал, шевеля губами. Таким задумчивым я его еще не видел. Почувствовал что-то князь, скорее всего шорох и движение воздуха. Он насторожился, присел в постели и огляделся вокруг. Интересно, кого он хотел увидеть?
        - Не крутись, Иван! - шепотом произнес я.
        По голосу он меня опознать может, а по шепоту - нет.
        Князь замер.
        - К-кто з-здесь? - прерывающимся от волнения голосом спросил он.
        - Я, смерть твоя! - пошутил я.
        Надо сказать, что князь был не робкого десятка и на полях сражений отличился как храбрый воин. Неожиданно Телепнев выхватил из-под подушки кинжал - длинный, боевой, и описал вокруг себя полукруг.
        - Не подходи, косая! - Он, озираясь, дико вращал глазами.
        Я тихо зашел сзади и своим ножом кольнул его в щеку. Князь дернулся и обреченно замер.
        - Ты что, Иван, никак ножом от меня оборониться хочешь? Да ты обезумел, глупец!
        Князь выронил на пол свой кинжал. Глаза его от ужаса округлились.
        - Я денег дам, много денег за свою жизнь! Отпусти только!
        Я хихикнул:
        - Зачем там деньги?
        Плечи князя безвольно поникли. По-моему, я его здорово напугал. Пора бы и смываться. По моим прикидкам, я стану видимым через четверть часа.
        Вдруг в коридоре раздался шум шагов, что-то с грохотом полетело, дверь распахнулась, и в одной ночной сорочке вбежала сестра князя, Аграфена.
        - Ваня! - заорала она с ходу. - Дымом тянет! Никак горим!
        Телепнев аж подскочил в постели, обернулся, обвел комнату диким взглядом и с криком бросился в распахнутую Аграфеной дверь.
        Воспользовавшись суматохой, я пробежал по коридору, едва не зацепив метавшуюся в панике Аграфену, спустился вниз, где пока царил покой и сон, на ходу натянул сапоги и прошел сквозь стену во двор. Опасливо крутанул головой - где пес? И бегом к забору.
        Фу, можно дух перевести. Я уже не спеша пошел по темным улицам к постоялому двору.
        Недалеко от моего временного пристанища из-за угла вывернулся припозднившийся прохожий.
        - Фу ты, - шарахнулся он в сторону, - бродют тут разные!
        Ага, стало быть, действие порошка закончилось. Вовремя я убрался из дома Овчины Телепнева.
        На постоялом дворе было тихо. На мой стук сонный служка открыл дверь, узнав меня, впустил, поклонившись. Я поднялся к себе в комнату, разделся и улегся в постель.
        Ну что же, вреда большого Ивану я сегодня не нанес, но напугал - это точно. В пору сию не только темные крестьяне верили в нечистую силу - домовых, водяных, ведьм, но и люди высокого звания.
        Смел, хитер, опытен князь, но я видел - он не на шутку был испуган. Есть, стало быть, и у него слабое место. Спонтанно получилось, но результат налицо. И бумаги его пожег. Не будет же он хранить в сундуке с хитрым замком бумажный хлам? Стало быть, бумаги серьезные, из тех, которые не принято показывать посторонним. Как знать, может быть, кому-то это спасет честь, сохранит свободу, а то и жизнь… Как умеет Телепнев судьбы людей, неугодных ему, ломать, по себе знаю, он ни перед чем не остановится.
        Через три дня прибыл санный обоз с моими пушкарями. Я с головой ушел в дела, доставая выделенные воеводству пушки и припасы к ним: ездил в московский арсенал, пушечную избу, на склады порохового двора с зелейными погребами, где хранились запасы пороха. Но это уже были приятные хлопоты - планы мои воплощались в жизнь. Заодно присматривался в арсенале к наличному «наряду» - так называли артиллерию: стенобитным пушкам, тюфякам, пищалям. Особенно меня интересовали орудия на колесах, чтобы в будущем можно было использовать конную тягу в передвижении пушек.
        Оформляя получение пушек, я мельком столкнулся с Кучецким в Поместном приказе. Он отвел меня в сторонку:
        - С Телепневым - твоя работа?
        - Моя, - не стал отпираться я.
        - То-то он ходит как в воду опущенный. Чем ты его так расстроил?
        - Бумаги его тайные сжег.
        - Смотри, сам не спались. Ежели он тебя вычислит - быть беде. Он мужик серьезный и злопамятный.
        - Ладно, поостерегусь, - миролюбиво внял я тревоге побратима.
        Получили пушки - обе медные, уже повидавшие виды, с потертыми внутри стволами. Калибр маловат, станины деревянные - лежаки, а не на колесном ходу. Не утиль, но близко к тому. Однако же пушкари мои радовались, как дети. Благо пороха, свинца и ядер выдали в достатке.
        Все вместе и выехали в Коломну.
        А следующим же днем я проверил, чему научились мои воины.
        На другом берегу Оки установили щит из жердей.
        - Ну, хлопцы, покажите мне свой меткий глаз!
        Поодаль, позади пушек, собралась вся дружина. Всем было интересно поглазеть, как сработают пушкари.
        А они суетились вокруг пушек, заряжая и старательно выверяя прицел.
        - Готово, воевода! - задорно крикнул пушкарь.
        - Первая пушка, пали!
        Все замерли в ожидании. Пушкарь поднес к затравочному отверстию раскаленный на огне железный прут. Выплеснув легкую струйку дыма из затравника, пушка бабахнула, подскочила и сдвинулась назад. Ядро не долетело до щита - упало на лед и взломало его, выплеснув фонтан воды.
        - Мазила! - закричали в дружине.
        Я подошел к пушкарям:
        - Спокойно, хлопцы, не конфузьтесь, пристреляться надо, к пушке привыкнуть. Одна пушка низит, другая - в сторону от прицела берет. С ней, как с конем, - свыкнуться необходимо.
        Пока пушкари перезаряжали пушку, я скомандовал:
        - Вторая, огонь!
        Громыхнула вторая пушка. На этот раз ядро улетело дальше щита и вправо.
        - Заряжай! Поправить прицелы!
        На деревянных станинах пушки подпрыгивали, сбивали наводку, и после каждого выстрела их приходилось наводить снова. И все-таки после трех выстрелов дело пошло. Один выстрел в цель, второй… В щите зияли пробоины, хорошо видные даже издалека, с нашего берега.
        - Молодцы, пушкари! Так держать! И чтобы по врагу стреляли так же метко!
        Пушкари стояли, разглядывая пробитый щит, чумазые от порохового дыма, но счастливо улыбались. Доволен был и я. Осознание того, что в городе теперь есть пушки, повышало боевой дух воинов. Ведь неприятель, заслышав пушечную пальбу, нередко убирался восвояси без боя. Против ядра или картечи с саблей не повоюешь.
        С этих пор один раз в неделю я устраивал стрельбы. В любом деле навык нужен.
        А вот наместник Шклядин опять был недоволен. Раздраженный грохотом, он приехал ко мне в воеводскую избу и попытался устроить мне разнос.
        - Чего попусту припасы государевы жечь? И народ пугаете: «Ба-бабах! Ба-ба-бах!» Житья от вас нет, сколько грохоту, весь город серой провонялся, как в преисподней.
        - Пушкарей учить надо, то - во благо городу. А не нравится - ну так пожалуйся государю. Так, мол, и так, народ пугает своими занятиями с пушкарями. Только прежде подумай, похвалит ли тебя государь, ежели ты не понимаешь, что пушки для обороны города от супостата нужны, и занятия с пушкарями - вещь зело нужная.
        Боярин скривился и ушел с недовольным видом. Кляузу тем не менее писать не стал. Ему ли не знать - государь Василий с виду мягок и приветлив, однако он не был бы государем, если бы не умел в нужный момент проявить жесткость и мудрость.
        В один из поздних вечеров, когда мне что-то не спалось, я лежал и раздумывал: «А не попробовать ли мне заглянуть в сон князя Телепнева?» Помнится, несколько лет тому назад у меня это неплохо получилось. Внушил я тогда Ивану, чтобы прекратил преследовать меня - себе же беду наживет!
        Решено. Я устроился в постели поудобнее и мысленно сосредоточился, вызывая в памяти облик Оболенского-Телепнева. Долго не удавалось поперва. Потом, как в тумане, всплыл его неясный образ. Все четче и четче. Я мысленно попробовал проникнуть в его голову, его мысли, его сон. Сначала пошли какие-то обрывочные видения: люди в иноземных нарядах - по-видимому, послы, потом дом с дружиной за ним, какие-то девки у плиты на кухне.
        - Ваня, - воззвал я к Телепневу, - кто тебя обидел?
        И почти тут же, как удар током:
        - Смерть за мной ночью приходила, боязно мне, страшусь я.
        - Есть ли враги у тебя, кто смерти твоей жаждет?
        - Ой, много врагов - те же Шуйские, - стенал князь.
        - Грехи на тебе тяжкие, Ваня. Не умножай их. И то к тебе не смерть приходила, а демон - предупредить хотел.
        - Я в церковь ходил, те грехи отмаливать, - всхлипнул Иван.
        По-моему, между мной и Иваном наладилась неплохая телепатическая связь.
        - И документы сгорели, да?
        Дернулся Иван и проснулся. А мое видение потускнело и пропало. Видно, сильно Иван переживал по поводу утраты ценных бумаг. Ага, возьмем на заметку.
        Силы покинули меня. Вроде ничего не делал, а устал после этого сеанса - голова тяжелая. Надо спать. Буду периодически являться к Ивану во снах, беспокоить, нагнетать напряжение.
        Прошло два месяца. Стаял снег, дороги снова превратились в непроходимое болото. Приходилось безвылазно сидеть в городе, даже в имение свое выбраться не мог. Суда по Оке еще не ходили - проплывали большие льдины, плыл всякий мусор, поваленные и полупритопленные стволы деревьев. Поэтому плавать было смертельно опасно. Чуть зазевается кормчий - столкнется корабль с таким тараном, и пойдут все на дно: и люди, и товар, и судно. Плавать умели немногие, да и долго ли можно выдержать в ледяной воде, в одежде?
        Прошел еще месяц. Дороги подсохли, и в один из дней гонец из Первопрестольной привез мне государев указ, в котором повелевалось выдвинуться с дружиной к Нижнему Новгороду - на место сбора большой рати, оставив в Коломне немногих воинов для защиты крепости.
        Я отдал распоряжение сотнику быть готовым к обороне крепости и передал ему в подчинение три десятка воинов и обе пушки.
        Я построил рать - полторы сотни воинов, оружных и конных, проверил вооружение, объявил порядок движения колонны, и мы выступили в поход, на земли татарские. Снова война! Не зря мне Федор зимой еще говорил о возможном походе на татар. Да и молва донесла вести о бесчинствах против русского купечества и даже убийстве посла государева. Это было не что иное, как вызов, провокация, неизбежно ведущая к войне. Не ответить на дерзость - все равно что молча проглотить публичную пощечину.
        Ехали ратники весело, с песнями. Редко выпадало русскому воину ступать на земли Казанского ханства. Чаще получалось наоборот - защищать на своей земле города и деревни от набегов татарских. Потому и пела душа русская.
        С душевным подъемом мы прибыли на место сбора, под Нижним Новгородом. Однако здесь я был удивлен не меньше других воевод земель русских государевым выбором главного воеводы. Начальником над русским войском государем был поставлен изгнанный из Казани Шах-Али. И рать была не так и велика - с такой Казани точно не взять. Похоже, это понимал и сам Шах-Али.
        Для осады хорошо укрепленного города нужны пушки, большое войско, припасы для него, достаточный запас провианта. И где пехота? Кораблей для ее перевозки тоже нет. Ладно, может быть, я не посвящен в стратегические планы и попозже к нам присоединятся другие полки?
        На совете в шатре у Шах-Али я был назначен воеводой полка Левой руки. Но плана боевых действий я так и не услышал. Шах-Али говорил о переправе через Волгу, сигналах во время боя.
        Бояре вышли с совета приунывшими. Все рассчитывали, что соберется рать великая во главе с самим государем, да и ударим в самое сердце Казанского ханства - по Казани. Посудили-порядили меж собой - на том и разошлись.
        Утром началась суетная переправа через Волгу на лодках, баркасах, на которых переправляли вещи и оружие, а также всадников. Лошади плыли сами - воины их придерживали за поводья. Ввиду многочисленности войска - дело столь же хлопотное, сколь и долгое.
        Только к концу дня войско преодолело водную преграду. Ввечеру так и заночевали на другом берегу Волги. Воины зажгли множество костров и готовили нехитрую походную похлебку.
        Я не переставал удивляться - никакой скрытности маневра и стремительного движения вперед не видно! Да какое же это начало войны? Любой лазутчик сразу же нас обнаружит, и за ночь противник успеет подготовиться. А наш удар должен быть внезапным. На конях можно пройти в глубь чужих земель верст на тридцать за один день, как это делают татары. Нам бы перенять у них этот навык! Русские же войска вечно медлят. А ведь во главе нашей рати - чистокровный татарин. Кому, как не ему, знать сильные и слабые стороны противника? Тогда почему Шах-Али медлит? Много непонятного было: вопросов - тьма, а ответов - нет.
        После завтрака все построились по полкам и двинулись по землям ханства. Собственно, земли эти были даже не татарские, а их верных союзников и вассалов - мордвы и черемисов. Устоять, выставив сколь-нибудь значимые силы, они не могли. Стойбища, деревни не имели столько воинов.
        Мы предавали огню и мечу все, что видели перед собой. А вот трофеев было мало - бедновато жили черемисы. Правда, скота у них много - овец, коров. Выделенные ратники угоняли на нашу землю отары и стада.
        Но и войной назвать это было нельзя. Покружили по землям чужим, так и не приблизившись к исконно татарским. О Казани вообще речь не шла. Похоже, государь хотел лишь продемонстрировать силу. И сам Шах-Али, по всему видать, не горел желанием воевать с соплеменниками, видимо, втайне желая в будущем вернуться в Казань правителем. К чему ему было настраивать против себя народ татарский?
        Так и закончился наш бесславный поход. Странная война получилась. Прошлись по чужой земле, угнали скот, пожгли селения и вернулись обратно, не снискав славы и не добыв значительных трофеев. Бояре были недовольны, ратники роптали.
        От Нижнего каждая рать отправилась по местам. Поскольку нам было по пути, я ехал бок о бок с серпуховским воеводой. Оба мы были удручены безрезультатным походом.
        - Неуж государь не мог собрать рать побольше, да с пушками, и ударить по Казани - сердцу татарскому? - с горечью в голосе спросил серпуховский воевода.
        - И русского во главе поставить, - добавил я.
        Конечно, есть на службе у государя татары, служившие верно, но ставить Шах-Али - из верхушки казанской, в походе против соплеменников - неразумно.
        - А может, государь что-то знает, чего мы не ведаем? И поход - лишь ход в подковерной игре?
        Так мы и проговорили до самой Коломны, не прояснив даже для себя причин бесславного набега. Татар не потревожили, трофеев не взяли, поместное ополчение с мест сорвали. Странно. Ведь государь, когда это диктуется интересами Руси, может принимать довольно жесткие и решительные меры. Позже я узнал, что логика в действиях государя все-таки была: набег наш был отвлекающим - дал ему возможность спокойно возводить деревянные крепости на реке Суре, чтобы обеспечить успех нового похода на Казань.
        Дня через два по приезде, расквартировав дружину и решив неотложные вопросы, я навестил свое имение в Охлопкове. К моему удивлению и радости, дом мой стоял уже под крышей, сиявшей медными листами.
        Веселый Антонио, сверкая белозубой улыбкой и смешно коверкая слова, сказал:
        - Князь, деньги давай. Уже к отделке приступаем. Думаю, к зиме жить можно будет.
        - А двор? Пьетро обещал пруд устроить, дорожки проложить.
        - О, не все сразу, Георгий! Это - только в следующем году. Сил на все не хватит.
        Ну что же, я и этим был доволен, право, не ожидал, что так славно все выйдет. Я походил по еще не отделанным комнатам, с удовлетворением отметил, что они просторны, лестница внутри широкая. Сразу видно - княжеский особняк. В таком и гостей принимать будет не зазорно. Только и забот впереди будет не меньше - обслугу искать надо, мебель заказывать, ковры купить. Ну, скажем, коврами и прочей мелочовкой пусть Елена, жена моя, занимается. Но мебель надо заранее заказывать. В той же Италии или Франции. К примеру, отменные столы, конторки и шкафы красного дерева делает Венеция. Должен сказать, что даже в очень богатых домах заморская мебель встречалась нечасто, в основном у людей высокого звания и с хорошим вкусом.
        После похода в земли черемисов и мордвы, напряженного труда в Коломне по созданию дружины в Охлопкове я себя чувствовал легко, как-то сразу ушли на второй план заботы и проблемы воеводства.
        Мои ставленники оправдали мои надежды - имение свое я нашел в полном порядке. Полагаю, даже будь я безвылазно здесь, навряд ли смог поддержать его лучше. Люди сыты и обуты, поля ухожены, ратники в отличной форме - хоть сейчас в бой. Видя все это, я ощущал на сердце радость. Грешен, расслабился, бдительность потерял. Это меня и подвело.
        Возвращался я из Охлопкова в Коломну в приподнятом настроении, не глядя по сторонам. Меня сопровождали двое коломенских ратников, которых я брал с собой.
        Я отъехал от своего имения не более версты, когда раздался щелчок тетивы, короткий свист стрелы, и скакавший сзади и левее ратник вскрикнул и медленно сполз с коня, рухнув на дорогу. Второй ратник успел вскричать: «Опасность, князь!» - и даже выхватил саблю, как каленая стрела угодила ему в шею, и он свалился замертво с коня.
        Я было хотел пришпорить своего коня, но тут увидел перед собой выходящих на дорогу людей. Я развернул коня назад, думая вернуться в Охлопково, но из леса уже выбежали мужики, отрезав мне путь к отступлению.
        Странные это были люди. Одеждою своей - бродяги: в драных рубахах, ветхих штанах. Однако же в прорехи рубах посверкивали юшманы да куяки[1 - Юшман - кольчуга с нашитыми на груди и спине стальными пластинами, куяк - безрукавка свиной кожи со стальными пластинами на заклепках. Обе брони - не из дешевых. Делаются они, как правило, на заказ у кузнеца.], да на ногах - сапоги справные. Странно - откуда им взяться на бродягах? Что-то здесь нечисто! Не иначе - засада, видно, специально поджидали. Значит, не случайный это грабеж.
        Я вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок, переложил оружие в левую руку, вытянул из ножен саблю. Надо во что бы то ни стало пробиваться в Охлопково, там моя дружина. Только как теперь это сделать? Впереди - пять воинов с оружием в руках, сзади - столько же. Ну одного-двух убью, но не десять же!
        И только я решил ринуться вперед, как в бок мне уперлось лезвие джериды - короткого татарского метательного копья вроде русской сулицы.
        - Не балуй, князь! Слезь лучше! - услышал я грубый голос.
        Черт, опоздал я! Не надо было на месте стоять, долго оценивая обстановку. Слишком расслаблен был, не ожидал опасности рядом со своим имением. Вот и князем назвали, стало быть, знали, на кого засаду устраивали.
        - Слазь с коня. Лучник сзади, не промахнется! Брось оружие на землю!
        Я швырнул наземь пистолет и саблю. Как сопротивляться, когда такой убедительный аргумент в бок упирается?
        Слез с лошади. Ко мне тут же подскочили двое, расстегнули пояс, забрали второй пистолет, заломили руку за спину и стянули их кожаным ремешком - до боли.
        - Эй, поосторожней, - подал я голос, - русского князя вяжете, а ровно татары полонянина.
        Ответом мне был увесистый удар по скуле.
        - Как смеешь князя бить, смерд! - взъярился я.
        - Оставь его, - услышал я за спиной спокойный голос. Он показался мне знакомым.
        Я обернулся. Ба! Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Сам Иван Оболенский-Телепнев!
        - Долгонько ждать себя заставляешь, князь! - укоризненно молвил он.
        - Знал бы, что ждешь, аки тать, пораньше бы выехал, да не один - со всей дружиною своей, - съязвил я. И получил от воина еще один удар по лицу. - За то, что князя бьешь, ответишь, - пригрозил я.
        Меня окружили странные мужики.
        - Да какой он князь! Поглядите на него, вылитый Юрка Котлов! Что, я его рожу не знаю? Рядом на топчанах сколько спали!
        Телепнев подошел ко мне поближе и всмотрелся в мое лицо.
        - Вроде похож, - с сомнением в голосе сказал он. - А может, и не он.
        - Говорю вам, я не какой-то там Котлов, я - князь Михайлов! И я на своей земле! Почто бесчинства творишь, князь?
        - Ну-ка, отойдите все подальше, - сказал Телепнев.
        Воины его отошли шагов на двадцать, не спуская с меня глаз.
        - Вопросы у меня к тебе есть, князь.
        - Хотел бы по-человечески спросить - приехал бы ко мне в Коломну.
        - Там видаков слишком много. Ты мне вот что скажи, любезный: почему, как только ты в Москву из Коломны уезжаешь, у меня в доме что-нибудь приключается?
        - Боярин, ты в своем ли уме?
        - В своем, не сомневайся. Я даже числа сопоставил.
        - Не Шклядин ли, сродственничек твой, кляузы на меня шлет?
        Не ответил Иван, пожевал губами. Помолчав, он добавил:
        - А еще, как ты на татар в поход уехал, странности в доме прекратились.
        - Да откуда мне знать, что в доме твоем творится? - пожал я плечами.
        - Что-то больно смело ты разговариваешь, непочтительно. Я вот честь тебе оказал, специально к тебе приехал, ожидал.
        - Не звал я тебя. А гость незваный хуже татарина. Государю на тебя пожалуюсь. Двоих дружинников убил, на меня напал, связал, даром тебе это не пройдет!
        - Ты мне еще угрожаешь?! - Иван засмеялся, хлопнув себя руками по ляжкам. - Да я сейчас прикажу холопам, и ты умрешь. Бывает же, нападают и разбойники, и степняки… Сам погляди: стрелы, что в дружинниках твоих убитых - татарские, и тебя мы копьецом татарским убьем. Не зря брали! - торжествовал московский боярин.
        - Все предусмотрел, гад! Только одного ты пока не знаешь!
        - Ну-ка, ну-ка! О чем это ты? - скользнул по мне взглядом Телепнев.
        - Интересные бумаги я видел! А еще - сам письмецо написал. Так что, ежели найдут меня убитым, бумаги те всплывут, и кое-что к государю непременно попадет.
        - Это ты о Шуйских говоришь? - заскрежетал зубами Иван.
        - Не только.
        - А, побратима Кучецкого вспомнил?
        - А хоть бы и так!
        - М-да, - задумался Иван. - А что за бумаги?
        - Думаю, ты лучше меня представляешь их ценность. И бумаги те задевают честь многих боярских фамилий. Ты хоть и высокий пост при дворе занимаешь, но представь, сможешь ли ты противостоять сразу многим знатным родам? Гнездо осиное разворошить хочешь?
        - Молчи! - посуровел-нахмурился князь.
        Я видел, что Телепнев раздумывал. И даже предполагал, о чем именно он думает. Убить меня - здесь и сейчас - и получить ворох неприятностей или отпустить?
        - Ты блефуешь! Нет у тебя никаких бумаг, - наконец выдохнул он.
        Я напряг память. Кое-что - самые первые фразы из бумаг, что в сундуке хранились, я прочитал, прежде чем все поджечь. И потому я почти дословно передал Телепневу первые предложения из нескольких писем.
        Видно, их помнил и Иван. Он скрипнул зубами, нервно заходил. Была у него такая привычка - по кабинету ходить.
        - Афанасий! Привяжите его к дереву, и уезжаем: не хочу грех на душу брать, сам сдохнет.
        Меня примотали веревкой к березе.
        Телепнев с ватажкой вскочил на лошадей, до этого укрытых в лесу, и они поскакали по дороге на Коломну.
        Господи, я же был на волосок от гибели!
        Путы - что веревка вокруг тела, что кожаный ремешок на запястьях - не представляли для меня препятствия, и освободился я от них мгновенно. Вышел на дорогу, подобрал свой пояс и оружие. Опоясался, вложил саблю в ножны, заткнул пистолеты за пояс. Ничего не забрали ратники Телепнева. И в самом деле - зачем? А вдруг потом кто мою саблю узнает? Улика! Ничего не скажешь - умно, дальновидно…
        Я свистом подозвал к себе лошадь, вскочил в седло и галопом поскакал в Охлопково. Ярость, злость на свою беспечность, желание отомстить - все смешалось и клокотало в моей груди.
        - Тревога! - заорал я, едва въехав в острог. Забегали ратники, ко мне подскочили Федор, Макар и Глеб.
        - Татары? - выдохнули они.
        - Нет, тати напали на меня на дороге - и недалеко. Дружинников из охраны стрелами посекли. Глеб, остаешься здесь, и с тобой - десяток из макаровских. Вы же оба, с остальными людьми - за мной!
        - Много ли нападавших было и куда они направились? - спокойно спросил Макар.
        - Нападавших с десяток было - конны и оружны: одеты оборванцами, но то - лжа! Воины они. Поехали по дороге на Коломну, но полагаю, оттуда сразу в Москву направятся.
        - Тогда зачем нам к Коломне скакать? У них - фора во времени. Есть дорога короче - кругаля срежем и верст двадцать выгадаем. Аккурат на московский тракт выедем.
        - Тогда не медлим. Веди, Макар, коли дорогу знаешь!
        Макар скакал впереди, за ним - я, и затем уж - вся дружина.
        Часа через три скачки мы выехали на московскую дорогу. Дальше уже двигались рысью. Я приглядывал место для засады.
        О! Вот здесь - как специально сделано. Мост деревянный в пятнадцати шагах, потом - открытое поле в двести аршин, и дальше дорога в лес ныряет.
        - Стоп! Макар, всех людей - в лес, немного в сторону от дороги. Приготовьте пищали, и - тихо! Главное, чтобы с дороги вас не увидели - ну, крестьяне там или другие проезжие. Федор, со своими людьми пили опоры у моста с той стороны речки, но не до конца!
        - Боярин! Чем пилить-то - пил нету!
        - Саблями рубите, зубами грызите - чем хотите… но чтобы сделали!
        Озадаченный Федор вернулся к мосту. Уж не знаю, чем они бревна рубили - ножами ли резали, саблями рубили, но только через полчаса, показавшиеся мне вечностью, Федор со своим десятком вернулся.
        - Готово, княже!
        - Молодец! Оставь под мостом людей, пусть сидят тихо, как мыши. И как стрельбу нашу услышат, так пусть бревна и рушат. Надо мерзавцам путь назад отрезать.
        - Слушаюсь, княже!
        Федоровские отвели лошадей в лес и пешком вернулись к мосту. Через несколько минут они уже спустились под мост. Теперь ничего не насторожило бы даже внимательного наблюдателя. Нам оставалось только ждать.
        Вначале я молил Бога, чтобы Телепнев с ратниками не появился раньше, теперь горел желанием увидеть их скорее.
        Солнце катилось к закату. Движение телег и всадников становилось реже, никто не хотел быть застигнутым на дороге темнотой. Я начал беспокоиться. Неужели Телепнев заночует в Коломне? Или рискнет все же добраться хотя бы до Воскресенска?
        Часа через три ожидания, когда я уже было решил, что сегодня Телепнев со своими людьми не появится, вдали показались всадники. Он или не он? Я впился взглядом в верховых. Ближе, ближе - да, они!
        - Приготовиться! - вполголоса скомандовал я.
        Когда вся группа проехала мост и до них оставалось не больше полусотни метров, я скомандовал: «Огонь!»
        Ударил пищальный залп. Все затянуло пороховым дымом.
        Не в силах усидеть в лесу, ничего не видя за клубами дыма, я выбежал из-за деревьев и чуть не завыл от досады. Двое всадников уходили в сторону - между лесом и рекой. А наши лошади - далеко в лесу, чтобы не заржали в ненужный момент.
        Мост обрушился одним концом пролета, и из-за высокого берега выглядывал Федор со своими людьми, державшими пищали на изготовку.
        - Макар, осмотреть противника!
        Держа наготове пищали и сабли, ратники двинулись к лежащим людям и лошадям. Живых не осталось, только добили двух лошадей, чтобы не мучились.
        Я внимательно осмотрел лица убитых. Князя среди них не было. Ушел, собака! Вот ведь - везет ему! И еще неизвестно, что он будет делать сейчас - к государю направится? Так нас он не видел - никого. По его представлениям, я еще должен быть в лесу, привязанным к березе.
        - Уходим. И держите язык за зубами.
        Кое-как мы перебрались на другой берег, вымочив одежду. Речка была хоть и неширокой, но глубиной около двух метров, да берега топкие.
        Уже в темноте добрались до Охлопкова.
        А утром в сопровождении десятка Федора я подъезжал к воротам Коломны. Федор сразу же повернул назад.
        Я, как ни в чем не бывало, прошел в управу. На пути встретился Шклядин. Увидев меня, наместник удивился:
        - А сказали, что на тебя разбойники напали! А ты жив!
        Я выхватил нож и приставил его к горлу наместника:
        - Кто сказал? От кого ты слышал? Не скажешь, распорю шею от уха до уха!
        Испугался боярин, побледнел:
        - Я уж и не припомню, кто.
        - В Коломне никто о нападении на меня не знает. И ты мог услышать это от единственного человека - покровителя своего и родственничка князя Телепнева! Иуда!
        Наместник стоял бледный, как полотно. Я вернул нож в ножны. С удовольствием бы убил его, да нельзя. Люди вокруг. А вины за наместником пока нет. Меня же и обвинят в убийстве. Не пощадит тогда государь, даже доводы мои о мерзости Шклядина слушать не станет - самого на плаху отправит.
        Потому пусть живет покуда. А я тем временем решил вызнать, кто в Москву от Шклядина доносы возит.
        Чтобы никто из шклядинского окружения не прознал о моих намерениях, пустил слух, что в Москву собираюсь, а через неделю - выехал из Коломны. Только отъехал я недалеко, всего верст за десять.
        Расположился вместе с тремя доверенными городскими дружинниками на окраине деревушки, мимо которой дорога на Москву проходила.
        Я ждал, наблюдая за дорогой.
        Мимо нас проезжали крестьянские повозки, купеческие обозы, шли пешие с котомками за плечами - все не то. Тот, кого мы ждали, должен быть конным и непременно один. В таком деле важна скорость и секретность.
        Ждать долго не пришлось - не более полдня.
        На дороге показался всадник. По одежде и не поймешь, кто он - мастеровой, мелкий купчик? Одет добротно, но как-то уж безлико. Надо бы проверить.
        - Ну-ка, ребятки, остановите его!
        Дружинники встали на дороге и перегородили ее своими конями.
        - Эй, служивые, освобождайте дорогу! - закричал всадник.
        Я подъехал сбоку:
        - Кто такой, куда путь держишь?
        Всадник посмотрел на меня и отвел взгляд. Но я успел увидеть, как в глазах его метнулся страх. Узнал небось меня.
        - Ну-ка, хлопцы, обыщите его. Бумага при нем должна быть.
        - Это по какому такому праву? - визгливо закричал неизвестный.
        - Лазутчика ищем. По описанию на тебя похож, - объяснил я. - Ежели найдем чего - вздернем вон на том дереве!
        - Нету у меня ничего, - загундосил он.
        - Тогда и бояться тебе нечего. Ищите.
        Дружинники стянули мужика с коня и шустро его обыскали.
        - Нету у него писулек, воевода! - растерянно развел руками старший.
        - Быть такого не может. Ну-ка, друг любезный, сними сапоги!
        - Не буду, и ты мне не указ. Воинами своими командуй!
        Однако воины слушать его не стали, повалили на землю и стянули сапоги. Старший сунул руку в голенище.
        - Кажись, есть чего-то.
        И вытащил на свет божий сложенный вчетверо лист.
        Рванулся мужик, хотел выхватить бумагу, да воин сзади огрел его по голове плетью.
        - Сиди, смерд!
        Я взял пованивавшую портянками бумагу и развернул. «Доброго здоровьичка, любезный боярин. К тебе с нижайшим поклоном - родственник. Довожу сим, что интересное тебе лицо отбыл сегодня в Первопрестольную». Ни подписи, ни имен. Но кто нужно, поймет. Гладко бумага составлена. Сведения есть, а не прищучишь.
        Я подступился к мужику. Он с нескрываемым страхом ждал своей участи.
        - Лазутчик? - грозно нахмурил я брови.
        - Что ты, что ты, воевода-батюшка! Какой из меня лазутчик? Истопник я в управе городской. Нешто ты меня ранее не видел? Петром меня звать.
        Я всмотрелся в мужичка. Нет, лицо незнакомое. Может, и встречал когда, но не княжеское это дело - истопников, людей подлого сословия, в лицо знать.
        - Отвечай немедля, куда письмо везешь?
        - В Москву, к родне.
        - Или признаешься, или повешу.
        Дружинники многозначительно поглядели на березу по соседству.
        - Ей-богу, в Москву! - юлил Петр.
        - Ты думаешь, я поверю, что у истопника в управе может быть такой хороший верховой конь? Тягловая кляча тебе, может быть, и по плечу, но только не верховой конь. Он стоит больше, чем твое жалованье за год.
        - От родни достался, барин.
        - Тогда почему письмо в сапоге держишь?
        - Куды же мне его прятать?
        - Сам писал?
        - Нет, неграмотный я. Писарь в управе помог. Я ему сальца шматок за то принес.
        - Юлишь, смерд! Хлопцы, вешайте его!
        А сам подмигнул дружинникам. Те живо перебросили веревку через сук, свободный конец привязали к седлу лошади, поволокли незадачливого мужика к дереву и накинули ему петлю на шею.
        - Рятуйте, люди добрые! - завопил мужик. - Что же это делается! Без вины смертию лютой казнят!
        - Хватит блажить! Или говоришь правду - кому и от кого письмо вез, или сейчас с жизнью расстанешься. Со мной шутки плохи!
        - Все скажу, отец-воевода! Все, как на духу, только пощади!
        - Сказывай, да поспешай!
        - Петлю с шеи пусть снимут - боязно мне, барин.
        Я махнул ратникам рукой. Те сняли петлю с шеи, и теперь она качалась перед лицом истопника. Пусть болтается, это впечатляет. Своего рода метод давления.
        - Письмо то - в Москву, высокому боярину, - выпалил Петр, косясь на свисающую веревку.
        - Имя!
        - Если скажу, он сам меня повесит.
        - А ты не сказывай ему ничего. Мне все поведаешь, и я тебя отпущу. Ты письмецо боярину тому передашь, думаю, он ответ напишет. Вот ту бумагу ты мне в Коломне и покажешь. Всех дел-то - дать мне почитать. Уж очень я любопытный. И сам цел будешь.
        - Я согласный, - закивал мужик головой.
        - Говори.
        - Бумага та писана уж не знаю кем, только мне ее наместник наш Шклядин самолично отдал.
        - Что, раньше разве не возил?
        - Было дело, три раза. И коня он же дал - из своей конюшни, и рубль в награду.
        - Жалко, что не тридцать сребренников, Иуда. Кому в Москве вручить надо?
        - В дом князя боярина Телепнева велено снести. Токмо не ему, а старшему дружиннику Митрофану.
        Петр отвел от лица веревочную петлю.
        - Ну так что, воевода-батюшка? - с надеждой смотрел он на меня.
        - Забирай письмо, вези в Москву. Обо мне - ни слова. Прознает князь или Шклядин - не сносить тебе головы. А когда вернешься - допрежь меня найди, покажешь ответ - и тогда можешь идти к Гавриле, наместнику.
        - Понял, понял, боярин. Все исполню в точности, не сумлевайся.
        Я отдал ему бумагу. Петр сунул ее в сапог, обулся.
        - Так я могу ехать?
        - Проваливай с глаз долой!
        Обрадованный Петр вскочил на лошадь, тронул поводья и долго еще оглядывался, одновременно не веря своему избавлению от смерти и опасаясь стрелы в спину.
        Все, ждать больше некого. Не будет наместник посылать второго гонца.
        Чтобы не вызвать подозрения у Шклядина, пришлось ехать в Охлопково. Не мог же я появиться в Коломне сразу после отъезда - наместник почувствует неладное.
        Устроил себе маленький отдых в Охлопкове.
        А на четвертый день к обеду снова уже был в давешней деревне. По моим расчетам, гонец должен был возвращаться сегодня.
        Так и случилось.
        Ближе к вечеру показался знакомый всадник. Завидев нас, он переменился в лице, остановился и спрыгнул с седла. Усевшись на землю, послушно стянул сапог, достал из-за голенища бумагу и с поклоном передал мне.
        Интересно, что Телепнев Шклядину ответил?
        Развернув лист, я прочитал: «Здоров твоими молитвами, чего и тебе желаю. А здоров ли знакомец наш? По слухам, в Коломне жарко - не приключилась ли с ним беда?»
        Коротко, а не очень понятно. Я отдал бумагу Петру.
        - Видишь, я тебя не задержал совсем. Ну, езжай к боярину, он уж заждался небось.
        Петр поклонился, сунул бумагу обратно в сапог, натянул его на ногу, вскочил в седло и был таков. На все про все ушло от силы пять минут. Руку Телепнева я узнал - он писал. Почерк его я знаю по прежней у него службе - доводилось видеть.
        Я не спеша двинулся в Коломну, за мной последовали дружинники. Что Иван хотел в записке Шклядину сообщить? Почему речь идет о моем здоровье? То, что речь обо мне, я нисколько не сомневался. Черт, не спросил у Петра - не передавал ли Телепнев, кроме письма, еще что-нибудь? На словах или узелок какой? Теперь уж поздно. И значит, надо удвоить бдительность. Раньше я без опаски один по Коломне ездил, теперь придется дружинников с собой брать для охраны. Телепнев не тот человек, чтобы пустые слова писать боярину. Они явно что-то затевают. Но что? Может, отравить хотят, яду подсыпать? Такое уже было, и я сомневаюсь, что князь повторит трюк. Хотя и полностью исключать этого тоже нельзя - с него станется. Могут арбалетчика на крышу сарайчика посадить. Дело нехитрое, это не из лука стрелять - там сноровка и опыт нужны, и стоит арбалет по сравнению с луком недорого - потом можно просто бросить. Стрельнул - и иди себе по улице. Наверняка у боярина уже есть в городе свои люди, по сравнению с которыми истопник - мелкая сошка и годен лишь для того, чтобы бумаги возить. Но ведь может быть человек для особых
поручений - назовем его так. Знать бы, кто он…
        Вот и Коломна.
        Жил я пока в небольшой избе из вновь построенных, дожидаясь, пока достроят каменный дом в кремле. Завершат постройку крепости, возьмутся за арсенал, храм, дом воеводы - этот план я видел у итальянцев на бумаге.
        Я отпер дверь, вытащил нож и обошел скромную избу. Нигде никого. Вещи на своих местах. Непохоже, что в доме побывал посторонний. Но с этого дня я, уходя, привязывал тонкую черную нитку к дверной ручке, а подходя, проверял - цела ли она. Замок амбарный на двери для умелого человека - не преграда. Он только с виду огромный да неприступный, а открыть его кривым гвоздем можно.
        Прошла неделя, вторая, и, когда я уже несколько успокоился, вернувшись со службы, обнаружил: нитка на двери порвана!
        Я сразу насторожился, достал пистолет и взвел курок. Вошел в избу и тихо обошел комнаты. Нигде никого нет. Но кто-то посещал без меня избу - в этом я был уверен. Порвана моя нитка, и еще - в избе присутствовал еле уловимый запах чужого человека.
        Я проверил деньги - целы, кое-какие бумаги - не тронуты даже. Что за загадка? Ведь этот чужой зачем-то проникал в избу. Но зачем? Вдруг неизвестный приоткрыл раму, чтобы ночью влезть бесшумно? Я проверил окна - заперты.
        Понять, зачем приходили, было решительно невозможно. Может - подбросили в укромное место записку или письмо, чтобы затем - якобы случайно - найти и обвинить меня в заговоре или предательстве? Скорее всего так. Но самому искать - муторно, воспользуюсь-ка я чудесным порошком.
        Я проверил, заперта ли дверь, зажег свечу и бросил в пламя несколько крупинок чудесного порошка из кожаного мешочка, который постоянно носил с собой. Эх, тает запас!
        Появилось облачко, затем в нем проступила внутренняя обстановка избы.
        Вот закрывается дверь, от нее отходит человек. Так - кто это такой? Лицо явно незнакомое, одет - как служивый. Из писарей, что ли?
        Он прячет за отворотом кафтана кожаный мешочек. Совсем непонятно - видение крутилось дальше.
        Черт! Да он вытряхнул из мешочка змею! Я заметил, как она уползла под мой топчан. Затем в руках незнакомца появился лист бумаги. Он покрутил головой, явно выискивая, куда бы его пристроить. Ага, подходит к иконам в углу и сует бумагу за них, сложив вчетверо, а затем удаляется. На этом видение пропало - закончилось действие порошка.
        Вот сволочь Шклядин! И наверняка не сам, а по наущению Ивана Телепнева. Ведь в стычке со мной Телепнев потерял большую часть своих ратников. На поле-то убиты были почти все, ушел сам князь и с ним - еще один человек. Да только дружина у него состояла не из одного десятка. На встречу со мной князь взял чистых боевиков, а ведь у него и специалисты были - вроде тех, кто мог незаметно проникнуть в любое помещение, открыть и закрыть любые сложные замки. Не его ли ратник у меня в избе действовал?
        Так, раздумывать не время. Сначала надо избавиться от змеи.
        Я вытащил саблю. Кончиком ее вытянул из-под топчана сапоги, таким же образом за лямку вытащил переметную суму.
        Вот она! Блестит чешуей, свернувшись в клубок. Проткнув ее острым концом сабли, я вышвырнул ее тело из-под топчана, порубил на куски, нанизал на саблю, как на шампур и бросил в помойное ведро. Сроду недолюбливал и побаивался этих ползучих гадов. Как чувствовал, что когда-нибудь мне придется с ними столкнуться. Гадюка это была или какая-то другая змея - к чему разбираться? Думаю, не ужа безобидного подбросили.
        Покончив с одной проблемой, я подошел к иконам и, пошарив за ними, нашел и вытащил бумагу. Так, что там намудрил Телепнев в этот раз? Усевшись за столом, я стал читать:
        «Здрав буди, воевода Михайлов! Как мы с тобой и договаривались ранее, стража во дворце подкуплена. Будь в Москве после Успения Пресвятой Богородицы. Ратников возьми поболе, но из числа преданных. С нами Бог! Твой Василий Шуйский».
        Вот же сволочь! В коротенькой писульке и мое имя, и Шуйского. Обоих измазали в грязи. По тексту понятно, что готовится заговор с целью свержения государя.
        Я присвистнул. Да если Василию в руки попадет такая бумага, кончится арестами - моим, Шуйских - всех братьев. А под пытками у палача можно любого оговорить. Ах ты, сука такая, Иван! Одной бумагой - сразу по всем своим противникам!
        Первой мыслью было - сжечь подметное письмо! Коли подбросили, то неспроста. Скорее всего надумают предлог для вторжения в избу и явятся толпою, чтобы свидетели-видаки были, да и вытащат бумагу на свет Божий. И тогда уже не отвертишься. А бумага эта пригодилась бы мне - хотя бы тому же Шуйскому показать, чтобы знал, откуда ветер дует и какие козни против него Телепнев учиняет.
        Недолго думая, я взял чистый лист бумаги, написал на нем начало и окончание постов и православную молитву. Посмотрев, что получилось, улыбнулся, сложил лист вчетверо и положил за икону. Пусть почитают, подивятся. Так, теперь бумагу подброшенную надо запрятать понадежнее. В сарай или конюшню нельзя - вдруг за избой наблюдают издали? Надо здесь где-то место для тайника найти.
        Я огляделся. Обстановка в избе скромная, если не сказать - аскетическая. И прятать-то некуда. А впрочем - лето, печь топить не надо - спрячу-ка туда. Если уж будут обыскивать, то в печь полезут в последнюю очередь.
        Я запустил руку в печь, нащупал уступ за чугунной решеткой и сунул туда бумагу, завернув ее в тряпицу. Вроде не видно. Для верности присыпал ее пеплом, а сверху наложил колотой лучины. Вот теперь порядок!
        Поужинал скромно - огурцами со ржаным хлебом и копченой рыбой, запил ядреным квасом и - в постель.
        Незаметно сморил сон. И не подозревал я тогда, что допустил ошибку. И спас меня случай.
        Время было к полуночи, когда в дверь осторожно постучали.
        - Воевода, открой!
        Я прислушался: голос тихий, незнакомый. Не убийца ли это по мою душу?
        Я поднялся с постели, взял в левую руку пистолет, взвел курок; в правой зажал нож. Подошел, как был - босиком и в исподнем - к двери. Прижался к стене сеней, чтобы, если выстрелят через дверь, меня не зацепило, и спросил:
        - Кого нелегкая принесла в ночь глухую? Добрые люди по домам сидят.
        - От Кучецкого я, с посланием, - раздался приглушенный голос.
        Я отодвинул засов, ударом ноги резко распахнул дверь и приставил нож к горлу ночного визитера. Фу ты, и в самом деле лицо знакомое: видел у Кучецкого, один из слуг его.
        - Ты один? Проходи!
        - Неласково ты, князь, гостей встречаешь. - Визитер потер ладонью шею.
        - Подожди, сейчас огонь зажгу.
        Я почиркал кремнем, запалил масляный светильник. Свет тусклый, неровный, а после ночной темени прямо по глазам резанул.
        - Чего Кучецкой передавал, давай бумагу.
        - Нет бумаги, на словах велено обсказать.
        - Так говори!
        - Телепнев Шуйским бумагу подбросил. Подкупил ихнего тиуна и дал ему письмо, чтобы он в доме его спрятал. Да тиун только вид сделал, что согласился. А сам тут же князю бумагу и отдал. В бумаге той твое имя значится. Барин мой сказал - плохая бумага, от нее беды многие быть могут. Меня сразу к тебе послал - пущай, говорит, воевода дом свой осмотрит со всем тщанием.
        - Уже осмотрел. Есть такая бумага.
        - Ну, значит, счастлив ты, барин, коль и сам о подставе узнал, и милостив к тебе Бог, хранит от супостатов.
        - Погоди, сапоги обую, тянет что-то понизу.
        Я взял сапог, натянул. Взялся за второй. Что-то он по весу от первого отличается. Я перевернул сапог, и… из него выпала змея. Как ошпаренные, мы отскочили в стороны. Черт! Найдя одну змею, я успокоился. Видимо, на то и расчет был у злоумышленника. Ежели найду случайно одну, решу, что заползла ненароком. Скорее всего, их две и было, только я проморгал этот момент, когда видение смотрел.
        Мы оба одновременно схватились за сабли. Змея уже поползла под топчан, но мы ее перехватили с двух сторон и изрубили.
        - Весело ты живешь, князь! - озираясь, промолвил визитер. - Надеюсь, крокодилов нигде не прячешь?
        - Шутник! Это уже вторая змея за вечер.
        Ночной гость присвистнул.
        - Думаешь, гады сами в избу заползли?
        - Полагаю, нет. Специально подбросили, так Кучецкому и доложи.
        - Ответ будет?
        - Передай - спасибо за предупреждение. И еще…
        Я заколебался. Отдать визитеру найденную мной бумагу? Нет, пожалуй, рискованно. Гонец один, уснет на отдыхе, не приведи Господь, - обнаружат письмо недруги мои. Или, не ровен час, выследят от моего дома и схватят. Тогда - хана! Письмо есть, гонец в наличии. Точно - дворцовый заговор готовят.
        - Нет, на словах передай - вскорости сам приеду.
        Гонец поклонился и вышел в сени.
        - Князь, ты бы еще у себя пошарил. Две змеи - это серьезно. Никак душегубы энти сгубить тебя схотели.
        - Перебьются. Счастливо добраться.
        Я запер дверь и резко выдохнул. Только тут до меня дошло, что я снова был на волосок от смерти. Ведь если бы я утром сунул ноги в сапоги, как всегда это делал, то тут бы мне и конец пришел. Ну, Телепнев, тебе это так просто с рук не сойдет! Я пока еще не знал конкретно, как ему отомщу, но если он убить меня захотел, то я ему отвечу аналогично.
        До утра я уже уснуть не мог, ворочался в постели и строил различные планы мщения коварному князю.
        А перед рассветом - как отрубился напрочь.
        Разбудил меня резкий стук в дверь. В комнате было уже светло - знать, солнце уже давно встало. Я выглянул в окно. Во дворе толпились ратники, перебрасываясь отрывочными фразами со служивыми из управы.
        Прошлепав босыми ногами к двери, я открыл засов.
        На крыльце стояло пяток человек во главе с наместником. Вид у него был встревоженный.
        - Ну, слава тебе, Господи, жив!
        - А почему это я должен преставиться? - постарался удивиться я.
        - Ночью люди выстрел и шум слышали в этой стороне, а утром тебя на службе нет, вот и подумали, не стряслось ли с тобой беды какой?
        - Да жив я, как видите, и ничего у меня не произошло.
        Конечно, проверить пришел наместник - укусили ли меня змеи, и если - да, жив ли я еще? По-моему, я уловил в глазах Шклядина разочарование.
        - Да вы пройдите, коли уж пришли. Только за внешний вид, что не одет, не взыщите. Да стесняться некого, все мужи зрелые.
        Я стал одеваться. Наместник по-хозяйски расположился за столом, подобрав края длинной шубы и грузно осев на лавку.
        Я подошел к сапогам. Шклядин замер.
        - Да что вы все так встревожились, жив я, Гаврила, жив! - заставил я себя улыбнуться.
        Я нырнул в сапоги и встал, как ни в чем не бывало. Лицо Шклядина начало краснеть, он очумело поглядывал на мои ноги, силясь что-то понять и пытаясь что-то спросить, но видно, как ком в горле застрял. Он уперся в меня взглядом и тяжело сопел.
        Я подпоясался, нацепил саблю и сел напротив, изображая радушие. Наместник очнулся, дернулся и рванул с места в карьер:
        - Вот что, воевода, есть сведения, что в дом к тебе приходил посыльный от изменника подлого.
        - Это кто же изменник? - кажется, мне удалось сильно удивиться.
        Но наместник не ответил на мой вопрос, повернулся к своим людям и махнул рукой: «Приступайте!» То, что это были его люди, прикормленные, я не сомневался. Не сомневался я и в том, что они и под присягой подтвердили бы все, что угодно. Но видимость надо было все-таки соблюсти.
        Один из его людей в сундуке моем рыться стал, другой - белье на постели ворошить.
        Я молча наблюдал за служивыми, но, когда один из них к иконам полез, привстал.
        - Руки от икон убери, - спокойно сказал я.
        - Боярин, здесь бумага есть, за иконами! - радостно завопил служивый.
        Все бросили заниматься обыском. Служивый торжествующе положил на стол перед наместником сложенный лист.
        - Посмотрим, что в бумаге схороненной, - стрельнул в меня глазами Шклядин. А во взгляде - плохо скрытая радость.
        Гаврила развернул бумагу и начал читать - громко, чтобы все слышали, но уже на второй фразе споткнулся. Спросил, недоумевая:
        - Это что же - посты христианские?
        - А что ты ожидал увидеть? - засмеялся я. - За иконами такому листу самое место.
        На градоначальника было жалко смотреть.
        - Терентий, глянь, там, за иконами - ничего боле нет?
        Служивый даже иконы снял. Пусто! Я подошел к стоявшему в углу мусорному ведру, откинул крышку и поставил его перед Шклядиным:
        - Гаврила, не это ли ты ищешь?
        Наместник заглянул в ведро, увидел окровавленные куски змеиных тел, побледнел и в ужасе отпрянул. Не в силах вымолвить ни слова, он хватал открытым ртом воздух, прижимая правую руку к груди. Любопытные служивые, подойдя к ведру и увидев его страшное содержимое, с отвращением отскочили.
        Я выпрямился и положил руку на рукоять сабли.
        - А теперь объяснись, боярин, по какому праву обыск в доме моем учинил? Я тебя с людьми твоими пригласил к себе в избу, принял подобающе, а ты бесчинства творишь?! Я боярин и князь, воевода городской, государем ставленный, а ты в моем доме меня оскорбил?!
        Я нарочно негодовал громко и отчетливо, чтобы и во дворе слышно было. Правота за мной. Проступок наместника - по «Правде» - серьезный.
        Я шагнул вперед, намеренно споткнулся о ногу одного из людей Гаврилы, с грохотом упал. Вскочил и громовым голосом обрушился на градоначальника:
        - Так ты еще своим людям и рукоприкладствовать позволяешь, негодяй?
        Я выхватил саблю и плашмя ударил ею опешившего наместника по рукам, лежащим на столе. Сильно ударил, не жалея. Гаврила взвыл от боли, я же резко повернулся и кольнул в бок концом сабли служивого, о которого споткнулся. Он заорал - не столько от боли, сколько от неожиданности - и нелепо завалился в сторону, сбив еще одного.
        Я набрал полную грудь воздуха, прыгнул к окну и выбил саблей стекло:
        - Дружина, тревога! Нападение на воеводу! Все ко мне!
        От удивления у наместника отпала челюсть, он перестал завывать и вытаращил глаза.
        В избу, грохоча коваными каблуками сапог, вбежали несколько ратников. Я указал на людей Шклядина:
        - Всех связать и в темницу. Кляпы в рот, чтобы сговориться не смогли. Это предатели и изменники.
        Дружинники шустро повязали людей наместника и остановились в нерешительности перед Шклядиным.
        - А с ним что делать?
        - Тоже в темницу.
        - Ты что себе позволяешь, князь? - возмутился Гаврила.
        - А, про звание княжеское вспомнил? Сейчас ты мне еще напомни, что боярин ты. За нападение на воеводу на службе и обвинение облыжное - повешу всех!
        Видно было, что наместник струхнул не на шутку. А что, с этого бешеного воеводы станется - в самом деле ведь повесить может! А как уж он перед государем потом оправдываться будет - дело десятое.
        Наместника связали, заткнули рот кляпом и повели в темницу. Шклядин брыкался и упирался, не хотел идти.
        Среди его людей не было никого похожего на того мужика с кожаным мешком, что принес в мою избу змей и которого я лицезрел в своем видении. Значит, надо срочно найти незнакомца. Скорее всего в управе сейчас сидит.
        У избы моей уже толпилось много дружинников.
        - Первый десяток - за мной бегом! Остальным - одеться по боевой тревоге!
        Я побежал к управе, благо она всего в квартале была. За мной, тяжело дыша, топали ногами ратники. Прохожие испуганно жались к стенам домов.
        Вот и управа. А с крыльца ее спускался к нам навстречу тот человек, фантом которого я наблюдал в своем видении и которого сейчас так жаждал найти.
        - Взять его, живым взять! - показал я рукой на служивого.
        Мужик метнулся в сторону и побежал. Дружинники мои хоть умом и не блистали, но в физической силе и ловкости им не откажешь. Они загнали мужика в угол. Он попробовал отбиться ножом, но куда одному против десятка! Бросили под ноги чурбак, повалили, связали, изрядно при этом помутузив. Был приказ взять живым, ну а уж если при этом - ну совершенно случайно - заденет кто, извиняйте, сам виноват. Зачем ножиком махать?
        Задержанного приволокли ко мне.
        - Кто таков? Почему убегал?
        Под глазом его наливался багровый фингал.
        - Мелентий, писарчук я, из управы. А побежал, потому как испужался. - Служивый стучал зубами от страха и затравленно озирался, видно, искал глазами наместника, но, так ничего и не поняв, втянул голову в плечи и притих.
        - Связать, кляп в рот и в темницу. И палача ко мне!
        Пленника уволокли.
        Ко мне подошли трое дружинников:
        - Прости, воевода, а ката в городе нету.
        - Как нет? Раз город есть, значит, и кат должен быть! Ищите умеючих в дознании!
        Воины лишь руками развели. Ладно, авось найдут палача. Не самому же этим заниматься.
        Кат нашелся быстро, вернее, подручный его, беженец из Нижнего.
        Мы с ним спустились в подвал, и я указал на писаря:
        - Так. Повелеваю допросить с пристрастием вот этого человека!
        - О чем спрашивать? Что нужно узнать? - засучивая рукава, спросил кат.
        - Кто ему дал задание меня убить? По чьему наущению змей мне в избу подбросил?
        Кат даже глазом не моргнул.
        - Князь, ты хочешь, чтобы он не умер?
        - Да, по возможности.
        Заплечных дел мастер принялся готовить свои жуткие инструменты, старательно раскладывая на убогом столе щипцы, молоток, железную проволоку. Я не любитель таких зрелищ и потому поспешил покинуть городское узилище, наказав кату:
        - Как заговорит, зови! Справишься с делом хорошо - будешь городским палачом, с жалованьем справным. Это я тебе обещаю.
        Кат улыбнулся довольно:
        - Князь-воевода, я сделаю все так, чтобы он рассказал, что знает.
        У избы меня уже ждали дружинники с оружием и в доспехах.
        - По пять человек - на выезды из города. Никого не выпускать, всех верховых задерживать, обозы не трогать. Остальным - быть в воинской избе, наготове.
        Где-то через час прибежал ратник:
        - Воевода, кат в подвал зовет. Узник заговорил.
        Только я собрался идти в подвал, как на возке подъехал митрополит Коломенский Вассиан. Он поздоровался, осенил меня крестом и с ходу:
        - Князь, ты что же творишь так торопко? Наместника с людьми его в подвале запер, на виселицу отправить грозишься?
        - Изменники они, святой отец, заговор учинили. Хотели меня убить, а потом и государя нашего!
        Вассиан руками всплеснул:
        - Как можно? Злодейство сие! И доказательства есть? Обвинение серьезное.
        - Благочинный, я в подвал иду, там сообщник Шклядина заговорил - можешь сам послушать.
        - Богомерзко мне в пыточную идти, не богоугодное это дело.
        - А замыслить руку на помазанника Божьего поднять - богоугодно? Вместе со мной и послушаешь, владыка.
        Вассиан поколебался, но пошел за мной.
        В подвале узилища было сумрачно - оконца узенькие, решетками забраны. Свет в основном горящие факелы на стенах дают да огонь в очаге.
        Писарь был привязан к столбу, и внешне я особых повреждений у него не увидел.
        Кат встретил нас с поклоном, подтащил лавку. Мы с Вассианом уселись.
        - Спрашивай, князь, он все расскажет.
        К моему немалому удивлению, пленник не запирался и подробно рассказал, как по наущению Шклядина подбросил мне в избу письмо, написанное им под диктовку, а затем вытряхнул из кожаного мешка двух гадюк. Прямо в комнате и вытряхнул - в голенища сапог, чтобы, значит, они меня укусили.
        Вассиан при этих словах перекрестился: «Спаси, Господи, его душу грешную, ибо не ведает, что творит», - поднялся и вышел из узилища.
        То, что митрополит Коломенский сам слышал признания - это хорошо, это в мою пользу.
        Попытали и других служивых, что в подвале сидели. Знали они мало - не посвящал их в свои дела Гаврила. Сказали только, что бумагу в избе моей сыскать должны, но и этого было достаточно. Ведь тогда закономерно возникал вопрос: откуда Гаврила мог знать о бумаге?
        Я поручил кату допросить остальных узников.
        После целого дня допросов, послушав пленников, все-таки раздумал я их вешать. В Москву их надо везти, в Разбойный приказ. Там им самое место. Там и каты поискуснее будут, и до государя через дьяка приказного Выродова сведения быстрее дойдут. И тогда сам Телепнев не сможет им помешать.
        Так я и сделал. Следующим же днем пленников усадили на телеги - всех порознь - и под конвоем двух десятков дружинников повезли в Первопрестольную. Перед выездом я прихватил подметную бумагу, лежавшую до поры до времени в моей печи.
        Конечно, верхом да без обоза было бы куда как быстрее, но сейчас не тот случай. Слишком много Шклядин знает, Телепнев может по дороге попытаться отбить боярина. Вот и тащился я впереди обоза. Однако вышло куда хуже.
        Следующим днем, когда до Москвы оставалось всего верст пятнадцать, мы проезжали небольшое село. На перекрестке сельской улицы пьяненький мужичок пытался поставить на телегу отвалившееся колесо. Ничего странного в его поведении я не увидел. Эка невидаль - чека выскочила. Но телега, как назло, стояла на самом перекрестке, перегораживая нам дорогу.
        Наш обоз остановился. Двое из дружинников по моему приказу спешились, подняли задок телеги и двинули в сторону, освободив проезд.
        И только мы тронулись, как меня догнал дружинник:
        - Беда, воевода!
        У меня сердце сжалось от дурного предчувствия. Не дослушав воина, я развернул лошадь и помчался к середине обоза. Именно там везли боярина Шклядина.
        Одного взгляда хватило, чтобы понять - боярин уже никогда никому и ничего не скажет. Он лежал на телеге, раскинув руки, а из шеи его торчала маленькая стрела без оперения. Боярин уже не дышал. «Прошляпил!» - ругал я себя.
        Я кинулся к перекрестку. Лошадь с повозкой стояла поодаль, а пьяненького мужика и след простыл.
        Я с досады чуть волком не завыл. Ну конечно же, дорогу специально перегородили, а до меня это сразу и не дошло. И стрелки я раньше такие видел. Был у Телепнева умелец один. Уж не знаю, откуда он взял это бесшумное оружие - из Синда за Великой стеной или из Египта невообразимыми путями оно к нему попало, - только владел он им виртуозно. Оружие простое: короткая - около локтя длиной - полая трубочка и стрелки, пропитанные ядом. На пятнадцать шагов тот умелец в маленького цыпленка на спор попадал. Потому и выстрела никто не слышал. Тетива арбалета или лука при стрельбе щелчок издает. А тут - совсем беззвучно!
        Плакать по убиенному я не собирался, но он - главный обвиняемый, который мог вывести на Телепнева. Нашел, как выкрутиться, гад!
        Труп боярина прикрыли рогожей, и обоз продолжил свой путь.
        Настроение у меня было безнадежно испорчено. Но все равно ехать надо. Пусть людишек допросят, может, что и новое всплывет. Опять же тело боярина в приказ доставить следует. Свидетелей, что его в пути убили, много, по крайней мере, от себя подозрения отведу. И насчет стрелки ядовитой Андрею и Выродову узнать полезно будет. Сопоставят - вдруг уже встречались такие случаи.
        И вот наконец Москва.
        После полудня мы уже стояли у Разбойного приказа.
        Я поднялся на второй этаж. Оба - Выродов и Андрей - были на службе. Я им рассказал все, что считал важным. Они вышли во двор, осмотрели боярина и стрелку, торчащую из его шеи, многозначительно переглянулись.
        - Э, друзья, вижу я, такую стрелку вы уже встречали.
        - Был случай, - нехотя признал дьяк.
        - Ну, тогда вам и карты в руки.
        Передав арестованных страже, я отправил обоз и дружинников назад, в Коломну. Чего их в Москве оставлять? Себе оставил несколько воинов для сопровождения.
        Остановиться решил на уже знакомом постоялом дворе - есть такой в двух верстах от столицы, там цены втрое ниже городских. Пока же к Кучецкому поехал - рассказал ему все подробно, до деталей.
        - Говорил мне уже холоп мой, которого я к тебе посылал, о змеях. Хоть и поздновато тебя предупредил, однако ты и сам справился, не оплошал.
        - Коли оплошал бы, не стоял бы сейчас перед тобой. К Шуйским поехать хочу, письмо подметное показать.
        - Ну что же, ход правильный. Но вот думаю, не примут тебя сейчас Шуйские.
        - Почему? Боятся?
        - И это - тоже. Сам подумай, кабы не порядочность тиуна, быть бы им сейчас или в узилище, или в опале - в монастыре далеком, под надзором. А тут - ты являешься, им незнакомый, да снова с бумагой подлой. Боюсь, не разобравшись, побьют тебя или псов цепных спустят.
        Я подумал немного. И в самом деле - момент для встречи неподходящий. Отдал письмецо Кучецкому. Он и сам в нужный момент Шуйским его покажет.
        Ну а дальше, как водится, посидели, выпили, погово-рили.
        - Неспокойно на дальних подступах, однако, Георгий, - разоткровенничался Федор. - Крымцы вот Астрахань захватили, понуждают Казань согласно союзническому договору супротив Москвы выступить. В Москве митрополит Даниил призывает к походу на Казанское ханство. Казанский хан решился себя подданным Османской империи объявить и обратился за помощью к султану Сулейману Великолепному, а у него сейчас самая сильная армия - пушек полно, янычары обученные. И что ты думаешь - согласился султан взять Казань под свой протекторат, о чем на днях посол турецкий, мангупский князь Искандер заявил государю. Василий Иоаннович в отместку запретил купцам русским спускаться на судах по Волге ниже села Макарова, что почти на порубежье между землей нижегородской и татарами. Вот такой расклад, Георгий.
        Все, что рассказал Федор, было интересно. Теперь я хоть немного стал представлять, что творится на ближних подступах к Руси. Во время каждого моего приезда он делился со мной полезной информацией, давая пищу для ума. Фактически он был единственным, кто держал меня в курсе событий. Ведь ни телевизора, ни радио, ни газет не было, и почерпнуть новости было неоткуда. Полный информационный вакуум. И это даже для меня - князя и воеводы. Что же говорить о людях более низкого звания и положения?
        Утром при прощании Федор заявил:
        - Я обскажу сегодня государю о несчастном случае с наместником его - Шклядиным. Думаю, тебе вскоре нового наместника ожидать надобно. Приложу все силы, дабы Телепнев снова своего человечка не посадил на это место. Не дело, когда два городских начальника между собой в распрях. Для города плохо, стало быть, и для государства - тоже плохо.
        С тем я и уехал в Коломну. В принципе все разрешилось не так уж и плохо для меня. Людишек служивых - пособников Шклядина - наверняка к казни приговорят. И поделом: не рой другому яму - сам в нее упадешь. От соглядатая телепневского я избавился, теперь никто палки в колеса вставлять не будет. А с новым наместником я попробую наладить отношения. Любить его мне ни к чему - не красная девица, а вот воз государев, надеюсь, вместе тянуть будем.
        Глава 9
        Шли недели; минул месяц, второй. Я снова работал за двоих: решал дела за наместника и тянул свои, воеводские. Город за лето сильно расстроился - выросли целые улицы, желтеющие свежеошкуренными бревнами срубов.
        Наконец прибыл наместник. И когда я его увидел, искренне возрадовался. Я узнал в нем побратима - боярина, встречавшегося мне у Кучецкого. Я, правда, виду не подал, что мы знакомы - как, впрочем, и он. Поздоровались за руку, обнялись. Он шепнул мне на ухо: «Опосля поговорим - наедине».
        Повезло мне, я его знал, а поскольку это был человек Кучецкого, то и доверять мог. За те несколько лет, в течение которых я знаю стряпчего, я его уже достаточно изучил. Федор в дом свой человека подлого, ненадежного не пустит и в пивное братство не возьмет.
        Вечером боярин пришел ко мне в избу, и мы обнялись. Стол я уже приготовил: не сказать чтобы княжеский, но и белорыбица на нем была, и мясо всякое - курятина, барашек жареный, и вина хватало.
        Усадил гостя за стол. Сначала отдали должное съестному, выпили. Не могу сказать, что кухарка моя очень уж большая искусница, но все было вкусно.
        А вино вообще отменное - я в Москве его частенько покупал.
        - Вот попробуй, боярин, еще из этого кувшина!
        Мы обходились без слуг - каждый наливал себе сам; чужие любопытные уши мне были ни к чему. Люди со званиями, обраставшие со временем холопами в услужении, переставали замечать прислугу, как мебель, и в их присутствии говорили часто то, что только на ушко доверенному человеку сказать можно было. А холопы люд хоть и бесправный, но все слышат и все подмечают.
        Я провозгласил тост за государя, мы выпили.
        - А приятное винцо, - удивился боярин.
        - Э, Сергей, места знать надо.
        - Чудно ты меня называешь - Сергей. Я - Сергий.
        - Прости, Сергий, оговорился. Ну что - еще по одной?
        - Не откажусь, понравилось вино. Давай за Федора Кучецкого тост поднимем, за ум его светлый - пусть здравствует сто лет.
        - Давай. Хороший человек, не раз меня выручал в трудной ситуации.
        Мы выпили, закусили.
        - Наслышан я уже о прежнем наместнике, - продолжил разговор боярин. - То ставленник телепневский. Нам же с тобой в мире и согласии жить нужно, делить нам нечего.
        - И я такожды думаю.
        За столом, не спеша, мы обговорили многие вопросы, разделили сферы влияния. И с тех пор работалось мне легко, по любому вопросу мы находили компромисс, устраивающий обоих. И в Москву иногда ездили вместе - так оно и удобнее, и безопаснее.
        Поскольку к осени итальянцы закончили отделку дома, я выбрался в Вологду и перевез Елену в Охлопково - со служанками и личными вещами. Но сына Василия пока в Вологде оставил - дом там, земли вотчинные, холопы. А парень уже большой и должен сам учиться управлять хозяйством. С ним и десяток ратников остался. Случись вой-на - да с теми же литовцами, на сборы готовым пойдет: людно, оружно и конно, как велит государь.
        Конечно, я не собирался бросать его без пригляда. Наказал строго-настрого: «Будет сложно - не руби сплеча, подумай прежде. Не сможешь что-то решить сам - приезжай ко мне, вместе обмозгуем. Не забывай, под тобой две сотни людей, и от твоих решений зависит, как они будут жить и что есть».
        - Слушаюсь, отец. Я уж освоился.
        Эх, молодо-зелено. Пока сам шишек не набьешь да опыта не наберешься, мудрости и осторожности не прибавится.
        Елена по приезде сразу взялась за обустройство дома - ковры, занавеси, рюшечки разные. Хоть и не в Коломне барский дом был, но теперь я мог видеться с женой пару раз в неделю. Ничего, крепость отстроят - в Коломну перевезу. За каменными стенами дом поставлю.
        А пока я бродил по пустым и оттого гулким комнатам, обсуждая с Леной, какую мебель и где ставить будем. Ну, мебель - это громко сказано, но заказать у купцов кое-что на свой вкус можно. Я еще летом для кабинета своего обстановку заказал: стол, конторку, кресла, шкаф книжный. А в подвале кузнец в глухую комнату - без окошек и продыхов - поставил толстую железную дверь. Здесь я решил хранилище для ценностей оборудовать. Надо же где-то деньги хранить да золотую и серебряную утварь, а может быть, и бумаги ценные.
        Жизнь как-то начала налаживаться.
        После переезда в Охлопково суетно и необустроенно поначалу в деревне было. Пришлось имение обустраивать, людей набирать. Все - с перерывами и осложнениями. Вначале - козни завистливого соседа, боярина Никифорова, сражение с отрядом татар, потом - Коломна с интригами Шклядина и Телепнева. Да и в Коломне самой проблем хватало: стройка крепости, воинская изба тесная, да и ту отстраивать заново пришлось, набирать и обучать дружину, пушки для крепости раздобыть. В общем, скучать не приходилось. Два года - даже с гаком - только и делал, что строил, что-то создавал, чего-то добивался, хлопотал, получая шишки на свою голову. Суетно. А что в награду?
        Вот как-то снова повстречался мне митрополит Коломенский Вассиан и после краткой беседы о делах житейских сказал:
        - Не любишь ты людей, князь.
        Я поначалу оторопел. Как же так? Избы для холопов в Охлопкове построил, воинские избы поставил. Да что люди - я лошадям успел конюшни выстроить, чтобы не мокли и не мерзли. И люди мои все одеты и сыты, что далеко не у всех бояр случалось.
        И только я собрался рот открыть для ответа, как митрополит, предугадав мой ответ, спокойно продолжил:
        - Знаю, о телесном людей своих немало печешься: холопы твои и воины обихожены, не голодает никто, и у всех крыша над головой. А о душах их грешных некому радеть. Слабых в вере, а особливо оступившихся поддержать надобно, чтобы дальше не пали в объятия диаволу. О сирых и немощных некому скорбеть и заступиться! Думаешь ли о сием в суете дней? Вот и церкви в усадьбе твоей нет.
        - Так не успел еще, владыко. Почитай, на месте трех изб острог возвел, а потом - сюда, в Коломну воеводой направили.
        - Не прощаешь ты людей своих. Вот и служивых шклядинских - в Москву, в Разбойный приказ свез, боярин по дороге Богу душу отдал - недоглядела, значит, охрана твоя.
        - То не моя вина, сами на мою жизнь покусились да заговор учинили.
        - Милосерднее к людям быть надо, прощать грехи. Где ты один грех простишь, Бог тебе - два. Будешь милостив к падшим, тогда и к тебе Господь наш милость явит. Затепли свечку пред алтарем за души людей православных, жизнями своими полнящих чашу жертвенности по неразумию и слабости своей, и тебе воздастся!
        Митрополит осенил меня крестным знамением и пошел себе дальше. А меня сначала злость разобрала. Ведь без малого жизни не лишился. Однако же - Шклядин свое уже получил в виде отравленной стрелы, а к остальным я не питал ни злости, ни ненависти. Таких, пожалуй, и простить можно. Хотя все равно не по душе мне это. В церковь хожу, христианин, но я воин, и злу оружием противостоять должен, а не подставлять вторую щеку, если ударили по первой. И я не был бы тем, кем стал - боярином, князем, если бы спускал обиды.
        Гордыня ли это? Я склонялся к тому, что это самозащита.
        Меж тем тучи на горизонте снова начали сгущаться.
        До меня дошли слухи, что на правом берегу реки Суры, притоке Волги, в двухстах верстах от Казани, поставили все-таки деревянную крепость Василь-город, впоследствии переименованную в Васильсурск. Значит, государь не отказался от намерения усмирить Казань. Сам я там не был, но, по словам купцов, город сильно укреплен.
        Столица татарская окружена деревянными стенами с пятнадцатью башнями, а перед стенами - ров, шириной до семи и глубиной до пятнадцати метров. Внутри - кремль, обнесенный дубовой стеной с восемью башнями. И пушки на обеих стенах.
        А самая главная сила - конница татарская. Делится она на две части: легковооруженные - это своего рода ополчение из пастухов и прочего простого люда, вооруженных луками и саблями. Их пускают вперед. Крутя перед неприятелем «карусель», они осыпают его градом стрел, нанося урон и расстраивая его ряды. А только потом в бой вступает тяжеловооруженная конница - своего рода костяк войска хана.
        Она формируется из татарской элиты - эмиров, мурз, уланов, а также мелкой служилой знати - батыров и военных слуг, называемых татарами «чура». В отличие от простолюдинов, идущих в бой без доспехов, имеющих в лучшем случае тегиляи - бумазейные халаты, в подкладку которых вшивали железную проволоку, эти воины имели брони: куяки, юшманы, колонтари, бехтерцы. Голову защищали стальные шлемы - мисюрки, в виде плоской шапочки с железными наушами и железной сеткой, прикрывающей лицо и шею. У богатых - шлемы-ерихонки: высокие, конические, с наушниками, назатыльниками и козырьками с опускающимся наносником.
        На вооружении татарские конники имели копья длиной до трех-четырех метров с четырехгранным закаленным наконечником, которым легче пробить защиту противника, а также сабли и ножи. Изредка применяли боевые топоры и шестоперы. Лошади у такой конницы были рослые, под высоким седлом-арчаком, также закрытые в бою броней - чалдаром, укрывающим морду и грудь коня. Такая конница не уступала европейской рыцарской, но в отличие от нее никогда не шла в бой в первых рядах. Сначала в бой вступали конные лучники, а затем оборона противника проламывалась сим железным кулаком. Бились татары умело, яростно и зло.
        Брал ли в расчет государь эти обстоятельства, подсказывали ли их ему воеводы, я не знал. Но по весне 1524 года, когда уже просохли дороги, государь снова объявил о предстоящем походе на Казань.
        И закипела подготовка к походу. Проверялось оружие, готовились стрелы, целыми возами собиралось продовольствие, изготавливался порох для пушек и пищалей, лилась картечь свинцовая, ядра каменные и чугунные, ремонтировался такелаж на судах.
        Решено было идти на супостата тремя большими группами: водным путем везти пушки и часть пехоты; командовал этой флотилией князь Иван Палецкий. Вторая рать, пехота - ополченцы и стрельцы, воеводой которой был Иван Вельский, шла через земли черемисов. Третья рать - конная, наиболее мобильная, была разделена на полки, во главе которых были свои воеводы.
        И, как всегда, подвела торопливость, несогласованность совместных действий и самонадеянность воевод. Я с сожалением увидел, что уже на этапе подготовки войска к выступлению были допущены существенные недочеты, сказавшиеся впоследствии на результатах кампании.
        И главной, на мой взгляд, ошибкой было то, что даже дата выхода всех сил к Казани не была установлена. Рати выдвигались по мере сбора, шли обособленно друг от друга. Достаточно сказать, что пехота Вельского подошла к Казани седьмого июля, а артиллерия, конница и обоз с продовольствием прибыли только месяц спустя! Ратники голодали, люди ослабели, боеспособность войска упала, боевой дух и настрой уступили место унынию и пораженческим настроениям.
        Я был назначен воеводой Сторожевого полка, сплошь конного. Мы даже своего обоза не имели, ввиду того что путь предстоял неблизкий, и обоз, будучи гирей на ногах, сильно бы замедлил нашу скорость.
        Полк мой, являясь резервом для главных сил, шел за основной ратью, в арьергарде, заодно прикрывая тылы от удара в спину. В него вошли боярские дружины из многих городов, в том числе - из Коломны, и моя личная дружина, охлопковская, под командованием Глеба Кочкина. Ратники Макара и Федора были под его рукой, но десятку Федора я старался держать поближе к себе. Воины они опытные, не раз проверенные в боях, и, главное, я им доверял. Знал, что, если в бою Федор сзади, мне не нужно опасаться удара в спину. Он костьми ляжет, но тыл мне прикроет. А где-то впереди, среди других ратников вологодского ополчения, был и сын мой Василий. Сам я его не видел - не успел застать в сборном лагере, но мне о нем говорили. В мой бы его полк, все под приглядом был бы. И не в обоз бы я его определил, сало жрать - так же, как и другие, тянул бы службу, но мне было бы спокойнее. Молод еще, горяч, далеко вперед не зрит, ситуацию не просчитывает.
        Ушли вперед основные силы, тронулись в дорогу и мы. Многие из моих ратников, участвовавших в прошлогоднем походе, были настроены не очень-то по-боевому. А все потому, что под командованием Шах-Али мы не снискали себе славы, не добыли трофеев, а только понесли потери да едва лошадей не загнали, потому как дольше одной ночи нигде не стояли, опасаясь ответного татарского удара.
        Как обычно, я выслал во все стороны дозоры, передвигавшиеся с полками параллельно, но в отдалении на пять-семь верст.
        Встречали мы и татарские разъезды, по три-пять конников. Издалека они наблюдали за нашим передвижением, не приближаясь и не делая попыток напасть. Несколько раз я посылал на их перехват дружинников, но они неизменно возвращались ни с чем.
        - Утекли куда-то, воевода. В лесу скрылись, как их искать?
        Плюнул я, в конце концов, на татарскую разведку - только ратников без проку вымотаю.
        До Казани оставалось еще около ста верст, может, чуть поболее, когда случилась беда.
        Дозорные мои перехватили нескольких пеших русских ратников, пробиравшихся к нашему войску, и доставили ко мне.
        - Кто такие? Из полка своего сбежали, струсили до боя? - свел я в гневе брови.
        - Помилуй Бог, воевода! Беда страшная. Мы из судовой рати, что под рукою князя Палецкого. Разбили нас, всех побили, только единицы живыми и вырвались.
        - Лжете, псы смердящие! У князя флотилия, он по Волге-матушке вниз идет. Как могли его татары побить, коли у них никаких судов нет, окромя торговых?
        - Не гневайся, боярин! Смени гнев на милость, выслушай.
        - Говорите, только коротко и четко.
        - Везли мы на судах пушки, порох и судовую рать. Много судов было - девять десятков. Встали у берега на ночлег, здесь татары и напали. Дозоры вырезали, а мы - спали. Не знаем, уцелел ли кто, кроме нас?
        Вот это новость! Как обухом по голове. Ведь если то, что они рассказали, правда, значит, войско лишилось пушек и огненного припаса. Выходит, штурмовать Казань просто нечем. Без пушек город не взять.
        - Дайте им заводных коней да накормите. Пусть с нами едут. На месте сбора со мной к главному воеводе поедете - расскажете, что видели.
        Я ехал в мрачном настроении. Как же так? Флотилия речная по определению была самой неуязвимой, самой сильной, самой защищенной частью русского войска. Они по воде плывут, где нет татарской конницы, у них - пушки и припасы, против которых не то что пехоте или коннице - крепостным стенам не устоять. И вот теперь силы этой, похоже, нет. А если татары суда с пушками не просто утопили, а трофеями взяли, то совсем катастрофа! Пушки и порох многажды силы татарские увеличат, мы же потеряем всякую надежду на успех.
        Впоследствии выяснилось, что девяносто ладей были захвачены на ночной стоянке, а судовые рати перебиты почти целиком. Лишь одна ладья ушла, с князем Палецким, да и то потому прорвалась, что на стоянке чуть поодаль держалась.
        По моему мнению, которым я ни с кем не делился, после утраты судов с артиллерией и припасами к ней поход терял всякий смысл. Казань нам уже точно не взять, только людей положим зря.
        Слава богу, до штурма города в дальнейшем не дошло, потому как беды и неприятности посыпались, как из ящика Пандоры.
        Татары, все-таки разведав численность и расположение русских ратей, устроили засаду на реке Свияге, напали на наши конные полки. Напали на отдыхе, когда ратники расседлали лошадей, а кое-кто и бронь успел снять. Все-таки - конец июля, в железе и войлочном поддоспешнике жарко. Вот они в первую очередь жизнями и поплатились.
        А основная вина - на воеводах. Пренебрегли дозорами - ближними и дальними, решив, что татары в Казани заперлись. Вот потому и смогли татары неожиданно напасть на лагерь. Как нож в масло, врезалась тяжеловооруженная татарская конница в русские ряды. Некоторые и сообразить не успели ничего, сразу пав под саблями, другие стали обороняться. Только ведь конница сильна строем, скоростью, тяжестью удара.
        Многие в панике бежали, усугубив обстановку. Известно ведь - паника заразительна. Даже сильный духом человек может дрогнуть, когда за твоей спиной бегут твои же товарищи.
        Многих побили татары, одних убитых потом насчитали более пятисот. Вдвое больше раненых было, что успели в лесах да оврагах укрыться. А уж скольких в плен взяли, никто не знает, поскольку списков полков так и не нашли. Татары ли с собой захватили, копытами ли в землю втоптаны были? И стяги полковые утеряны оказались - полк позором покрылся.
        Весть о бесславном побоище мигом разнеслась по нашим войскам. А тут еще и я привез известие о потоплении и захвате флотилии, предъявив уцелевших свидетелей из судовой рати.
        Ратники почти открыто роптали и говорили меж собой о неудавшемся походе, о необходимости возвращения домой. Воеводы колебались. Невозможно без приказа государя повернуть полк домой самовольно, трусость и бегство с поля брани это называется.
        В стане русских наступили разброд и шатание. Никто уже не хотел идти на Казань.
        А татары, ободренные успехом - как же: суда с пушками захватили, конный полк разбили, - решили развивать успех, да только осрамились. Столкнулись мы с ними на Итяковом поле. Основные силы конницы русских вышли на поле, а там уже татары стоят, рать большая и в основном - тяжелая конница. Всадники в броне, лошади в нее тоже закованы. Однако конный встречный бой - это не Казань без пушек штурмовать. Взыграли молодецким духом наши воеводы и ратники. Был дан приказ строиться рядами.
        Впереди моего полка стоял полк Правой руки. Склонился в сторону противника русский стяг, завыли трубы. Русская конница начала разбег. Дрожала и гудела земля от тяжелой поступи коней, а навстречу не менее грозная сила начала приходить в движение. Медленно вначале, затем ускорила ход. Как всегда перед столкновением, сердце екнуло куда-то в живот, в груди - холод и пустота.
        «А… а… а…» - только восторженный рев. Ряды всадников столкнулись. Грохот железа, крики людей, ржание лошадей, редкие пистолетные выстрелы - все слилось в адский шум боя. Первые ряды - как наших, так и татар - были просто смяты. Не уцелел никто. Последующие ряды напирали, и те, кто был жив в третьем, четвертом рядах, были вынуждены пробираться вперед по трупам своих товарищей и лошадей. Кровью была залита вся земля. Впереди раздавался звон оружия, тупой стук щитов. Над местом столкновения стояло облако пыли, так что ничего толком видно не было.
        - Татары слева! - закричал кто-то. Я повернулся всем корпусом. И точно! Слева, из рощицы, вылетала на рысях конница, к моей радости - легкая, из ополчения.
        Я дал указание прапорщику. Знамя моего полка качнулось влево, дважды проревела труба.
        Медленно, с трудом мы выбрались из сбившихся рядов. Я развел руки в стороны, и полк мой начал перестраиваться, разворачиваясь в широкую лаву.
        Татары издалека по своему обыкновению стали метать стрелы.
        Обернувшись и привстав на стременах, я прокричал:
        - Пищали, товсь!
        Не знаю, как услышали меня дружинники в шуме скачки. Однако же, когда я поднял руку, прокричал: «Огонь!» и резко ее опустил, громыхнул нестройный залп. Ни о какой меткости при стрельбе с хода и речи не шло, однако же картечь - не пуля, жертв своих нашла. Попадали кони и люди, смешались ряды татарские.
        - Сабли наголо!
        Зловеще зашелестели в ножнах сабли, и мы столкнулись!
        Дальше пошла просто мясорубка. Бой разбился на поединки отдельных воинов. Бились остервенело с обеих сторон. Но мы выигрывали за счет защиты. Тягиляи татарские не держали прямого удара.
        С левой руки из пистолета я выстрелил в грудь налетевшему на меня татарину с разинутым в крике ртом, отбросил пистолет и схватился на саблях с рыжеусым молодым татарином. Удары его были сильны, но мастерства - никакого, и вскоре он пал с лошади бездыханным.
        Мы начали теснить татар, а потом и вовсе сломили сопротивление, добивая немногих уцелевших.
        - Воевода, справа!
        Я резко обернулся, подставил саблю. Но никто не нападал. Прапорщик со стягом показал рукой вправо. Из дальнего леса выдвигалась нестройная шеренга пехоты. Решение созрело мгновенно. Надо обойти тяжеловооруженных татар сзади и ударить по пехоте. Надо бить врага поодиночке. Пока их батыры увязли в сече с Большим полком, во что бы то ни стало надо смять и уничтожить пехоту.
        - Дай сигнал: «Развернуться вправо, следовать за мной!»
        Прапорщик качнул стяг вправо, заревела труба.
        Я дернул поводья и, забирая вправо, стал обходить схватку. Обернулся. Полк поредел заметно, но послушно следовал за мной.
        Мы начали разгонять коней, чтобы смять пехоту инерцией конной массы. Вот до врага семьсот шагов, пятьсот, триста…
        - Боярин! Это же наши!
        Я и не заметил, как Федор подобрался ко мне:
        - Смотри, воевода, у пехоты наши стяги и щиты.
        Глаза слезились от ветра, я прищурился. И впрямь, наши, русские стяги, шлемы-ерихонки, щиты каплевидные красные, - видимо, новгородцы или ярославцы. Черт, едва своих не смяли. А шеренги пехотные замерли, ощетинившись копьями.
        - Сто-ой!
        Тяжело остановить разгоряченных коней, набравших ход. Встали. Прапорщик начал описывать стягом круговые движения. Со стороны пехоты ответили тем же. Упертые до того в землю копья поднялись.
        Я не видел, но почувствовал, как облегченно вздохнули воины.
        - Разворачиваемся назад! Ударим татарам в спину!
        Полк медленно развернулся. Схватка татар с нашими кипела, и пока никто из противников не мог взять верх.
        Сеча перемещалась то немного вперед, то назад. Силы были равны, и никто не мог одолеть другого.
        - В атаку!
        Я решил ударить татарам в спину. В пылу схватки нас могут не сразу заметить, выиграем несколько минут. А если и увидят, попробуй, разверни тесные ряды!
        Мы разогнали коней, вломились в татарские ряды. Можно сказать, повезло. В задних рядах были чура - воины-слуги. Каждый тяжеловооруженный воин из знати в бою имел несколько таких слуг. Броня на них полегче была, поплоше да кони без защиты, только в войлочных попонах. Полетели сразу с плеч татарские головы, попадали увечные. Крик поднялся, стали пытаться развернуть коней, расстроили ряды, внесли толчею и неразбериху.
        А передние татарские ряды понять ничего не могут - сзади звон железа, крики. Стало быть, свежие русские рати с тыла ударили. И у каждого в голове мелькнуло - окружают. Знаю по себе: когда нависает угроза окружения, когда не знаешь, как велика сила противника, неуютно становится. Не столько уже вперед смотришь, сколько опасаешься удара в спину.
        Забеспокоились мурзы, эмиры да уланы, ослаб их напор. А мы - наоборот - еще больше надавили. У кого из бояр да ратников пистолеты еще оставались, стрельбу учинили. Тут самое время их задействовать - враг рядом, не промахнешься.
        И я достал из-за пояса второй, последний пистолет, выстрелил в спину татарину в кольчуге - через ряд от меня. Специально так сделал: пусть передние татарские ряды потери видят. Сам же схватился со слугой военным, по-нашему - боевым холопом. Силен был татарин, владел саблей неплохо, да зажало его ноги между соседними лошадьми - ни привстать для удара в стременах, ни уклониться. Даже когда я изловчился и вогнал ему кончик сабли под шлем снизу, он упасть не смог, склонился только на шею своей лошади.
        По обеим сторонам от меня ратники мои тоже вовсю саблями орудовали. А метрах в трех от них здоровенный, как медведь, русский ратник секирой махал. Против секиры сабля - не защита, вокруг него только убитые на седлах полулежали.
        Теснота была страшная. Кони боевые тоже озверели - кусали вражеских лошадей. Я опасался получить ранение и упасть - затопчут вмиг, и подняться не успеешь.
        Я уже видел через ряды татарские наших ратников из Большого полка. Получалось, мы зажали татар, как между молотом и наковальней.
        А тут еще и пехота наша от леса добралась. Ударили татар с левого фланга, по двое-трое поднимали на копья уланов, сбрасывали с коней и добивали ножами.
        Дрогнули татары, почуяли приближение смерти своей, да не уйти уже, с трех сторон мы напираем.
        Они попытались уйти на правый фланг да оттуда к лесу. Как их шайтан в них вселился. Пробивались яростно, остервенело - и откуда только силы взялись? Но и у наших как второе дыхание открылось.
        Удар - за флотилию нашу, еще удар - за конников порубленных, удар - а это за все разом! Получи, получи, получи!
        Я даже и не понял, как в левой руке чужая сабля оказалась, скорее всего у убитого татарина забрал, у их сабель крутизна изгиба побольше.
        Я схватился с тяжеловооруженным врагом. Он пер, как танк, размахивая широким кривым мечом явно персидского происхождения - с расширяющимся к кончику лезвием. Щита у него не было, скорее всего разбили в схватке. Зато в левой руке был длинный боевой нож.
        Он ударил первый. Я отразил удар правой рукой и попытался ударить его левой саблей в бок. Татарин отбил, снова сам атаковал. Черт, меч у него тяжелый, удар сильный. Несколько мгновений я только оборонялся, отражая атаки. Татарин был в более выгодном положении - его конь был почти поперек и впереди моего, и он орудовал правой рукой. Мне же приходилось работать левой, благо Сартак, сын хана Ачегама, научил.
        Да когда же наконец он устанет? Машет мечом, как машина.
        Я улучил момент, когда он нанес удар и рука его с мечом пошла назад и вверх, скользнул саблей вдоль его руки и уколол в подмышку, в не защищенное кольчугой тело.
        Дернулся от раны татарин, отпрянул назад, по боку его заструилась кровь. А потом как ни в чем не бывало снова стал наносить удары. Вот только резкость и острота движений поубавились. Татарин понимал: я выжидаю момент, когда он ослабеет, чтобы нанести ему решающий удар.
        Я резко пригнулся, пропуская над собой его меч, и в это время, скользнув по моей спине, прикрытой кольчугой, прошелестел татарский джерид - короткое метательное копье - и вонзился батыру в живот. Кто-то из врагов явно метил в меня, а поразил татарина.
        От тяжкого удара он качнулся, схватился за джерид левой рукой, напрягся и выдернул. Из раны обильно потекла темная, почти черная кровь. В печень угодили, минуты его сочтены.
        Однако татарин и не думал падать. Он перехватил копьецо и направил его наконечником в мою сторону. Теперь четырехгранный окровавленный наконечник смотрел мне в грудь. Метнуть его в такой сутолоке невозможно, но древко в два метра давало татарину преимущество, не позволяя мне приблизиться для сабельного удара.
        Эх, пистолет бы сейчас! Но, увы, оба их я уже использовал.
        Татарин попробовал ткнуть в меня копьецом; я отбил его выпад саблей, едва не перерубив тонкое древко. А на второй удар сил у него уже не хватило. Лицо его посерело, горлом пошла кровь, и он медленно завалился набок. И только соседняя лошадь с ранее уже убитым татарином, по-прежнему сидящим в седле, не позволила ему свалиться на землю.
        Фу! Дух бы перевести, да бой не кончился. Ряды вражеские таяли, как снег под мартовским солнцем. Не было уже той монолитной, грозной, закованной в броню силы. Живые уланы да мурзы сбились в несколько кучек, образовав очаги сопротивления.
        - Глеб, Федор, Макар, вы как - живы?
        - Здесь мы, воевода, недалече.
        - Заряжайте пищали!
        И через несколько минут:
        - Готово, воевода!
        - Цельтесь в этих, что еленге держат. Пли!
        Грохот выстрелов. Татарский прямоугольный голубой стяг - еленге - покачнулся и упал. И неудивительно: никакая броня не убережет от попадания на такой маленькой дистанции выстрела.
        Главный островок сопротивления - со стягом их - пал. Остальные, заметив, что стяга больше не видно, а пробиться к лесу уже невозможно, сдались в плен. И было таких всего около двух десятков.
        Я привстал на стременах, осмотрелся. Тяжело далась победа, большой кровью. Все огромное поле - от леса до леса и от деревеньки до оврага - было усеяно телами. Местами и земли не видно из-за множества тел павших ратников и трупов лошадей.
        Одолели врага, но цена непомерно высока. С каждой стороны было убито не менее семисот человек. Много! У татар была выкошена лучшая, тяжеловооруженная конница, у нас почти целиком полег Большой полк, имелись потери в других полках. Из двух федоровских десятков в живых осталось семеро, из трех макаровских - едва десяток уцелел. Прежде моя малая рать таких потерь не знала.
        В Сторожевом полку боеспособных осталось чуть больше половины. Еще одна треть - раненые. Остальные - безвозвратные потери. Долго же нам и татарам придется зализывать раны. Ведь столкнулись на Итяковом поле лучшие полки с обеих сторон. А быстро нового воина не вырастишь, не выучишь, времени и сил на это уходит много. Похоже, теперь уж точно не до Казани будет. Рати просто обескровлены потерями.
        Оставшуюся половину дня оказывали помощь раненым, формировали обозы, отправляли покалеченных на свою землю. С обозами уходила и часть ратников для охраны.
        Следующим днем рыли братскую могилу да хоронили погибших. Уморились ратники, едва успели на третий день упокоить убитых.
        Воеводы потрепанных полков собрались на совет. Проводили его прямо на воздухе. Стоял вопрос - что делать? Идти на Казань, выполняя указание государя, или бить ему челом, пытаясь убедить его завершить поход?
        Все военачальники понимали, что продолжать поход и идти на Казань - самоубийство. Пушек, равно как и припасов к ним, нет, продовольствия не хватает, в полках большой некомплект из-за потерь. А самое главное - время! Середина августа, уж Яблочный Спас позади, вчера Успение Пресвятой Богородицы было. Тут дай бог к осени, с ее дождями и непролазными дорогами, до городов своих добраться. А ежели раньше обычного задождит? В осень Казань осаждать - немыслимое дело, это ведь не на месяц осада. Зима грянет - как в чистом поле выжить? Костры от стужи не спасут. От холода и голода потеряем войско. «Нет, надо возвращаться», - в этом все были единодушны.
        Стали думать, как о бедах да нужде написать, чтобы отход наш не выглядел трусливым бегством. Пошумели и, поскольку договориться не удалось, решили собраться на другой день. Как в поговорке - утро вечера мудренее.
        А тут гонец приказ от князя Вельского привез - поход закончить ввиду потерь и недостатка припасов.
        Первыми возвращались обозы, вместе с ними двигалась пехота, и последней - в арьергарде, прикрывая отход, шла конница. Распоряжение правильное. Если конница уйдет первой, пехоту просто стрелами изведут.
        После боя на Итяковом поле татары притихли, но, заметив наш отход, не преминут воспользоваться возможностью напоследок потрепать отходящие рати.
        На следующий день - равно как и на второй и на третий - мимо нашего лагеря тянулись обозы с ранеными, оружием убитых, шли колоннами пехотинцы. Осунувшиеся, усталые, с грязными от дыма костров, пота и пыли лицами, они тянулись нескончаемой колонной.
        Затем настал черед конных. Ушел полк Левой руки, остатки Большого полка, полк Правой руки и последним - мой Сторожевой полк. По уложению при всех передвижениях он прикрывал тылы - что в наступлении, что при отходе. Нам и досталось по самое некуда.
        Большие и малые группы легковооруженных татар шли по пятам Сторожевого полка, догоняли, осыпали градом стрел, выбивая моих бойцов, и исчезали, не принимая сабельного боя. Вымотали вконец!
        Я решил сам устроить на них засаду. Набрал добровольцев с полсотни, выбрал место поудобнее, подходящее для внезапного нападения. Здесь дорога тянулась по полю между рощицами, а слева была лощина. С дороги ее и не видно, а полсотни всадников укрыть там можно.
        Так и сделал. Едва весь полк прошел большую часть поля и оказался на открытом месте, как появились татары. Подскакали поближе к хвосту отходящей колонны, метров за сто - сто пятьдесят, и давай стрелы метать.
        Развернулась последняя сотня полка - и на них. Татары по своему обыкновению боя не приняли, луки в колчаны убрали и попытались скрыться. А из лощины им наперерез мои добровольцы выскочили. Попали татары в клещи и после короткого и ожесточенного боя полегли все. Мы тоже бойцов потеряли, но немного; зато присмирели татары и уж не нападали более. Следили дозорами издалека, но ближе версты не приближались, - значит, запомнили урок.
        Наступил самый сложный момент - переправа через Волгу.
        Если на этот берег нас перевозили на лодках, то теперь реку надо было переплыть самим. Река широкая, течение сильное, но это преодолимо. Оружие и вещи - на лошадь, да повыше - на седло, чтобы вода не замочила. А ратники плывут рядом, держась за лошадь - кто за стремя, кто за хвост. Учитывая, что плавать умели немногие, переправа вызывала страх.
        А у меня голова болела о безопасности всего полка. Дать отпор с воды, на плаву, невозможно. Как пить дать татары воспользуются беззащитностью конницы. Для них ведь стрелять с берега по плывущим - забава и удовольствие.
        Надо во что бы то ни стало помешать татарам расстреливать рать при переправе.
        Я оставил своих воинов - из оставшихся людей Федора и Макара, из тех, у кого были пищали и порох. Бойцов уложил на небольшой пригорок, а лошадей распорядился спрятать в камышах. Для себя решил, что уйду в числе последних, когда полк переправится.
        Когда появился отряд татар, часть воинов уже успела перебраться на тот берег, однако большая часть полка была еще в воде.
        Татары загалдели оживленно, предвкушая удовольствие от возможности беспрепятственно устроить кровавое побоище, и, не слезая с коней, стали целиться в головы воинов, готовые выпускать в минуту до десятка стрел. Вот только минуты этой я им не дал. Только они выпустили по стреле, вскинув луки, как я скомандовал:
        - Пали!
        Когда дым рассеялся, мы увидели, что пятнадцать пищалей не хуже пушки выкосили дозор, жаль, что не всех разом. Несколько всадников успели доскакать до ближней рощицы. А мы - хвать за стремена у лошадей, и - в воду. Чего ждать? Пока очухаются татары, нас уже и след простыл.
        Переправились, проверили людей - налицо почти весь полк. Недосчитались троих. Стрелы ли татарские тому виной или сами утонули, неосторожно отпустив стремя коня и наглотавшись волжской воды - кто знает?
        Мы обсушились у костров, натянули одежду. Одеваться торопились, потому как комары да оводы заели. А в поддоспешнике войлочном - поди прокуси!
        Добрались до Нижнего - до главного лагеря, где и собирались в начале похода. А полков наших уж и след простыл - разошлись, отправились по своим городам. Только оставались пришедшие вчера пехота да обозы.
        Мы сдали знамена, тулумбасы, трубы - и по домам.
        Я с горечью оглядывал свою личную дружину. Мало, очень мало осталось, и главное - за что людей положил? Ни Казани не взяли, ни трофеев. Умылись только кровушкой. Но и татарам кровь пустили, почитай, всю элиту выбили.
        А за моей дружиной дружина коломенская следует - хорошо, если половина осталась. Да и чего другого ожидать: пушек уберечь не сумели, пищалей мало совсем, только в личных дружинах, и то далеко не у всех бояр - дорого, да и боялись их применять, непривычно для многих это оружие. А будь у нас хоть пара пушек на Итяковом поле, поход мог бы закончиться победой и куда меньшей кровью.
        Горько на душе, аж напиться до беспамятства хочется. Почему личная храбрость ратников должна была выручать там, где отсутствовала четкая планировка похода со стороны главного воеводы? Я хоть и князь, а все же только исполнитель. Почему-то у тех же татар организация получается пока лучше. Я уверен, сведи в бою нашего и татарского воина один на один, наш одержит победу. Тогда вот почему нас бьют - что в прошлогоднем походе, что в нынешнем? Сил было много: численность только воинов достигала ста сорока тысяч, да пушки, суда, припасы - и все равно едва ноги унесли.
        И я решил помыслить на досуге, проанализировать ошибки да к государю ехать. Понятно, ошибок не бывает только у тех, кто ничего не делает. Но не извлечь уроков из поражения - значит, и в будущем наступить на эти же грабли.
        Я проехал со своей дружиной сразу в Охлопково.
        Заперлись мы в избе вчетвером - Федор, Макар, Глеб и я и два дня беспробудно пили, осушив пятидесятилитровый бочонок заморского вина, который я привез из Москвы.
        На третий день я сказал:
        - Все, хлопцы, хватит пить. Тризну по друзьям-товарищам погибшим справили. Пора и за дела браться.
        Сам засел за анализ причин ошибок состоявшегося похода. Несколько дней обдумывал, подробно разбирая каждое действие наших ратей. Дорогой китайской бумаги извел целую стопку. Написал на четырех листах, перечитал. Много, не будет государь все разбирать, чай, не житие святых, что на ночь читают. Повычеркивал второстепенное, оставив соль. Получилось на один лист. Это уже удобоваримо - не писарь читать будет, а правитель России.
        Зато кратко и четко. Причины и выводы.
        Содержанием написанного я остался доволен. И сразу же - в Москву, к Кучецкому.
        - Жив, князь! Очень рад тебя видеть живым и здоровым, проходи. Ты что смурной такой?
        - Разговор есть, Федор.
        - Ну, тогда в кабинет пошли.
        И я рассказал ему про неудавшийся поход, про мои выводы, про письмо государю. Внимательно выслушал Федор, не перебивал, хотя я рассказывал больше часа.
        - М-да, интересно и занимательно тебя слушать. В первый раз слышу столь подробный разбор похода. Военачальники все неудачи на князя Палецкого свалили. Дескать, меры защиты не принял на стоянке, допустил захват людей с пушками и припасами. Потому и на Казань не пошли, поражение потерпели.
        - Нет, Федор, я сам в походе участвовал и своими глазами все видел. Прямо тебе скажу: поход был обречен на неудачу, еще не начавшись, и корни неудачи - здесь, в Москве. А ратники русские вели себя храбро, мне их упрекнуть не в чем. В трусости никто не замечен.
        Федор встал, подошел к двери и выглянул в коридор.
        - За такие слова и на плаху попасть можно. Ты что же - никак в предательстве кого подозреваешь?
        - Нет, явного предателя нет.
        И я принялся объяснять Федору, в чем причина наших неудач. Рассказал о несогласованности действий бояр, о том, что пехота была на месте в июне, а обоз с продовольствием через месяц только подтянулся, о том, что дозоры надо высылать ближние - не более версты, и дальние - до десяти верст, дабы враг внезапно не напал. И лучше всего - не посуху идти, а судами плыть. А то до Казани еще не дошли, а людей немало потеряли. И много, много еще чего.
        - Горячишься, Георгий!
        - Помилуй бог, Федор! Я уже не в первой сече был, но оба последних похода на Казань неудачные. Если в прошлом году мы трофеев не взяли, то это не беда. А в этом? Суда потеряли, пушки потеряли, людей - и каких! - просто тьму положили. А в итоге? Казань не взята, так - пощипали татар едва.
        - Обида в тебе говорит.
        - И это есть, только не за себя - за державу обидно.
        - Эка хватил! - Федор походил по кабинету. - Ладно, завтра на приеме у государя буду - самолично вручу ему твое послание.
        - Вот спасибо, дружище!
        - Не благодари. Вижу ведь, не о себе, не о трофеях печешься - о государстве. Но уж не обессудь. Как решит Василий Иоаннович, так тому и быть. Ты же понимаешь - выше головы не прыгнешь.
        - За это и благодарю, что послание мое в руки государю отдашь. Сам знаешь: попадет к писарям, положат в долгий ящик - до государя и не дойдет.
        Уговорились встретиться завтра к вечеру.
        А я направился в Разрядный приказ. Надо деньги за поход получить.
        Я снова и снова вспоминал неудачный во всех отношениях поход и цену, которую ратникам пришлось за него заплатить. Слава богу, среди моих ратников нет попавших в плен.
        Всех павших на поле бранном отыскали, опознали, сосчитали и в скорбные списки внесли.
        В приказе я встретился с некоторыми боярами, воевавшими у меня в полку в последнем походе. Мы обнялись на радостях, поговорили. Потом, как водится, на постоялый двор пошли. Потрапезничали, выпили вина, обсудили перипетии похода. Те из бояр, что более дальновидными были, говорили то же, что и я, сделав выводы почти слово в слово. Стало быть, и до них дошло, что так дальше воевать нельзя. Только один, лихой рубака Васильев, рукой махнул:
        - Умничаете все, смотрите проще! Не повезло!
        Вступать в спор с ним никто не стал - чего с пьяного взять? Я был доволен, что и у остальных бояр мозги заработали. Глядишь, в следующий поход пойдут более подготовленными и некоторых ошибок не допустят.
        На следующий день спешить было некуда, и я хорошо выспался - спал почти до полудня. На торг сходил, выбрал супруге подарок - кольца височные, шелк синдский - все-таки княгиня.
        И, едва дождавшись вечера, поспешил к Кучецкому.
        Федор встретил меня мрачнее тучи.
        Сердце екнуло, заныло в недобром предчувствии. Я уж по виду догадался, что послание мое в лучшем случае отвергнуто.
        - Садись, Георгий! Вино будешь?
        Обычно Федор не начинал разговора с предложения выпить.
        - Наливай. Чую, плохие новости меня ждут.
        - Да уж… - тяжело вздохнул князь и замолчал, не решаясь с ходу оглушить меня недоброй вестью. Махнул рукой: - Не обманулся ты. Самолично в руки государя послание твое передал. Прочитал он, сначала посмеялся, потом думным боярам прочитал, что рядом случились. Хулу на тебя возвели, мол, не дорос еще князь государю советы давать. Мне обидно за тебя стало. Думские бояре сроду пороху не нюхали, только штаны на скамьях просиживают. А доведись на пиру оказаться - нажрутся до икоты, потому как задарма.
        Я сжался в комок. «И зачем связался с этим посланием? - сверлила мысль. - Проку не вышло - то полбеды, к ударам судьбы привык, да, похоже, и Кучецкому досталось за содействие мне».
        - Среди бояр и неприятель твой был.
        - Телепнев?
        Федор кивнул, взглянул на меня с сожалением, потянулся к кувшину, подлил вина доверху и показал взглядом на кубок.
        - Вступился я за тебя, слово о заслугах твоих молвил. Совсем осерчали бояре, а за ними - и Василий Иоаннович. Решили полк тебе более не доверять, с воевод коломенских снять. И служить ты отныне будешь как рядовой поместный дворянин, со своею дружиною на заставе.
        Я усмехнулся:
        - От дружины моей мало что осталось, едва ли половину наберу. А в воеводы я не рвался. Надо будет для страны - и на заставе послужу. Только чую печенкой, следующий поход таким же провальным окажется.
        Горько мне было сознавать, что не послушали служивого воеводу, набравшегося опыта на полях сражений и получившего звание княжеское не за услужение у кресла государева, а за боевые заслуги. Как говаривал позже великий Петр - за веру и верность.
        - Не вешай нос, боярин. У меня похуже ситуации бывали - выплыл. За одного битого двух небитых дают. Слыхал?
        - Слыхал.
        - Со мной поедешь ли?
        - Куда зовешь?
        - Развеяться. Тут по весне мне дедок один старый сказывал: есть-де на Плещеевом озере Синь-камень. Чудеса сей камень творит, желания исполнять может, если от сердца они. А еще, представляешь, сам из воды вылез, на берегу лежит - и все время теплый. Бают, хвори разные лечит.
        - Да тебе-то это на что? Никак ты захворал, Федор?
        - Здоров! Просто хочу посмотреть на диво это.
        - Если просто посмотреть, так далековато добираться! Озеро то у Переяславля, что в Ярославской губернии.
        - Не узнаю тебя, Георгий. Тут всего-то полтораста верст будет. Мы же поедем без обоза, верхами. Быстро обернемся. К тому же рыбка в том озере зело чудная есть - ряпушка. Говорят, огурцом пахнет.
        - А поехали! Чего я в Москве забыл?
        Следующим утром наш отрядик выехал из Первопрестольной. Со мной были два моих ратника из федоровской десятки. У Кучецкого людей побольше: воинов человек десять да четверо бояр - для солидности.
        Гнали быстро. Конец лета, тепло, дороги сухие.
        С обеих сторон дорогу обступал сосновый лес. Я любовался красотой природы. Дышалось здесь легко - воздух был наполнен смолистым ароматом. Тишину нарушал только топот копыт всадников.
        Дорога пошла на спуск. Лес поредел, небольшими участками теперь встречалась липа. Впереди блеснула лента реки - один из притоков Клязьмы.
        За поворотом дороги показались постройки Троице-Сергиевого монастыря, окруженные крепостной стеной с башнями.
        Колокольный звон возвещал благовест - в монастыре шла служба.
        Кучецкой с боярами придержали коней, и они замедлили ход - мы проезжали мимо белокаменного Троицкого собора. Всадники, сняв шапки, осенили себя крестами: в соборе этом нашел свой последний приют Сергий Радонежский. Снял шапку и я, неумело перекрестился.
        Здесь, в центре духовной культуры Руси, часто бывал и государь. Монастырь был и загородной резиденцией московского митрополита, откуда он возносил слова молитвы за благоденствие Руси. Отсюда, из монастырской мастерской, расходились по храмам святые образы. Здесь начинал свое многотрудное служение иконный живописец Андрей Рублев, создавший «Святую Троицу».
        Рядом с собором высилась колокольня и стоял храм Свято-Духовной церкви, построенной в честь Сошествия Святого Духа на апостолов.
        Все суетное ушло в сторону, уступив величию православных святынь. На душе было грустно, не покидало ощущение, что вижу я это великолепие последний раз. В глазах проступили слезы.
        И вот Клязьма с хлипким мостом позади. Заросли ивы сменил луг, по которому цепочкой шли косари, оставляя за собой скошенную траву.
        И удивительно, чем дальше от Москвы мы отъезжали, тем меньше грустных и горьких мыслей оставалось.
        Мы снова ехали в окружении леса, подступающего к дороге. Иногда полоса леса прерывалась, и открывались взору изобильные поляны с душистой земляникой на южных склонах холмиков, с алеющими гроздьями брусники, черникой. Описать эту красоту русского Залесья сложно - ее надо видеть.
        И снова потянулись крестьянские поля. Благодатные плодородные земли позволяли получать здесь щедрый урожай овощей, лука, хрена. Овощи крестьяне отправляли в Москву. Недаром ходила поговорка «Хрен да лук не выпускай из рук». С душистым укропом да смородиновым листом хозяйки делали аппетитные соленья.
        Мы ехали по Мещере - «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.
        На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского, озера.
        Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу - низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый лес спускался прямо к прозрачной воде озера, и нам приходилось объезжать его, поднимаясь по склону. Что-то возникало в памяти, связанное с этим озером. Но что? Вспомнил все-таки: через два века Петр Первый здесь построит учебную флотилию.
        Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.
        - Чего тебе, служивый?
        - Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?
        - Тьфу на вас, безбожники! Ходют все и ходют к идолу каменному! Нешто не знаете - демон в нем обретается!
        Окошко захлопнулось, дружинник почесал в затылке.
        - Ты лучше у прохожего спроси! - засмеялся Федор.
        Дружинник пришпорил коня и вскоре догнал мужика с удочками, бодро шагавшего по дороге. Поговорили, и мужик рукой в сторону указал. Да мы уж и сами поняли, куда ехать.
        Камень сей не очень-то далеко и лежал - прямо у уреза воды. Валун три на два с лишком метра и толщиной невелик - чуть более локтя. И никакой он не синий, серый скорее.
        Слезли мы с Федором с лошадей, подошли, пощупали.
        - А сказывали - теплый, - разочарованно сказал Федор. - Просто солнцем нагрело, - заявил он. - Ты это, отойди подальше.
        Я отошел к дружинникам, с любопытством взирающим на «народную легенду».
        Федор снял сапоги и босиком взобрался на камень. Посидел, потом улегся ничком, обхватив ладонями шершавого исполина. Губы его шевелились - молитву шептал или просил чего у камня? Затем встал, подошел ко мне:
        - Теперь давай ты, боярин.
        - Помог хоть камень-то? - недоверчиво спросил я побратима.
        - Кто его знает? - уклончиво ответил Кучецкой. - Поглядим…
        Я последовал примеру Федора - снял сапоги, коль на камень босым вступать следует, и босиком залез на валун. Ты смотри, на самом деле теплый, а ведь у воды, прохладным быть должен. Улегся навзничь, посмотрел в небо - синее, облачка бегут. И так мне спокойно стало, умиротворенно. Все мрачные мысли прочь ушли.
        Я закрыл глаза.
        - Господи, хорошо-то как! Домой бы мне сейчас, в свое время, устал я что-то.
        М-да, размечтался. Вставать пора, небось Кучецкой заждался.
        Закружилась голова. Я помассировал виски. Вроде как отпустило. И только я встать собрался, как услышал женский голос:
        - Мужчина, вы тут долго еще лежать собираетесь? Да-да, я вам говорю!
        Я приоткрыл глаза, повернул голову. Твою мать!
        Рядом со мной девушка стояла, в сером брючном костюме и складной указкой в руках - явно экскурсовод. Вокруг нее туристы толпились, в основном молодые ребята и девушки. Девчонки хихикали, а один из парней сказал:
        - Пить меньше надо, отец.
        Е-мое, да никак я в свое время вернулся! Ну и камень! На самом деле исполняет желания. Ну, может - не у всех?
        Я встал с камня, вызвав смех у туристов. И в самом деле - нелепо я выглядел: кафтан, штаны суконные и босиком: сапоги-то рядом стоят. Шапка, бородой оброс, на пальцах перстни. А главное - пояс на мне с саблей, боевым и обеденным ножами.
        Под насмешливыми взглядами молодых людей я натянул сапоги.
        - Товарищ! Вы из костюмированной группы? Пройдите вон туда, артисты там.
        Перетянуть бы ее плетью за «артиста», да невозможно - время не то, а хочется очень.
        Я поплелся к Никитскому монастырю. Осел он как-то, фундамент внизу мхом порос. А чего здесь удивительного - пять веков минуло.
        Что теперь делать-то? По-хорошему - от пояса с оружием избавиться надо, это - до первого милиционера.
        Я снял пояс и кафтан, оставшись в рубахе и штанах; замотал оружие в кафтан, взял под мышку. Со стороны на цыгана похож: рубаха шелковая, штаны в сапоги короткие заправлены. Перстни на руках, а на шее - цепь золотая в палец толщиной.
        На чашнике калита висит. Залез я в нее. Слава богу, и золото и серебро есть - я тогда в Москву без денег не ездил. Надо домой добираться, а до городка моего - без малого две тысячи километров. Паспорта нет, денег современных нет. Наверное, в первую очередь бороду сбрить надо. Хотя это тоже не выход - кожа на лице незагорелым пятном выделяться будет. Ладно, поеду так - и будь что будет.
        Дошел пешком до Переяславля-Залесского, нашел стоматологическую поликлинику. В зубопротезном отделении продал технику две золотые монеты, изрядно потеряв в цене, но заимев пятнадцать тысяч рублей.
        Добрался на такси до Москвы, а там нанял частника до Коломны.
        Еще одно такси - и я в Охлопкове. Правда, за дорогой пришлось следить мне - сейчас и деревни такой нет.
        Мы ехали вдоль Оки, и я с трудом узнавал изменившуюся местность.
        Наконец показался знакомый холм. Кажется, здесь.
        Всего четыре дня, как отсюда уехал, а прошло пятьсот лет. Местность та же: вот склон, а острога нет уже, как и изб. Стоит на холме дом мой княжеский - полуразрушенный.
        Глядел я на него и поверить не мог - я же недавно в него вселился, а уже крыши нет, запустение. И все равно выглядит он строго и благородно.
        Пропасть времени отделяла меня от беспокойной, опасной, но такой интересной и яркой жизни, в которой остались дорогие моему сердцу Елена, Василий, Федор Кучецкой, ратники, бывшие рядом в сражениях. Все случилось так, как и предвещала «Книга судеб» и как сообщал мне бестелесный призрак из подземелья.
        Я глядел на остатки постройки - безмолвные следы моей прежней жизни, и сердце колотилось при воспоминаниях о давно минувшем времени. Я прижал руку к груди и… ощутил два небольших комочка. Это были мешочки с чудесными порошками, способными делать меня на время невидимым или показывать прошедшие события. Порошков осталось совсем немного…
        Интересно, сохранило ли зелье свои свойства после перемещения во времени? Может быть, тот порошок, что позволял увидеть в мираже следы былого, не утратил эту способность? Однако для того, чтобы показать мне сейчас, что происходило там, в седом Средневековье, его было слишком мало…
        Я вздохнул, вспоминая родные лица жены, сына, друзей.
        Подошел «бомбила».
        - Ну что, едем? - Он бросил взгляд на дом: - Умели же раньше строить!
        Я возвращался в Коломну и узнавал, черт побери, знакомые места. Вон там деревня Василисы Куракиной стояла, что мы у татар отбивали.
        Работавший в машине приемник передавал последние известия. Прислушавшись, я осознал, что в этом времени меня не было всего четырнадцать дней.
        - Чавела, ты деньги приготовь!
        Точно, «бомбила» за цыгана меня принял.
        Отсчитал я деньги и задумался. Здесь пролетело всего две недели, а там я прожил целую жизнь - опасную, но интересную, которой бы хватило на несколько человек.
        notes
        Примечания
        1
        Юшман - кольчуга с нашитыми на груди и спине стальными пластинами, куяк - безрукавка свиной кожи со стальными пластинами на заклепках. Обе брони - не из дешевых. Делаются они, как правило, на заказ у кузнеца.