Виктор Косенков
        Я - паладин!
        Часть 1 Деревня. Мальчик
        Глава 1
        - Леон! Леон! Пойдем раков ловить! Леон!
        Звонкая детская разноголосица поднималась к белому полуденному солнцу и терялась где-то в небесах, растворялась в стрекотании цикад и пении птиц. От дороги, по которой бежал мальчик, пахло пылью, песком и конским навозом. На какой-то миг парнишка остановился, обернулся, светлоголовый, с пронзительными голубыми глазами на загорелом лице. Махнул рукой.
        - Куда ты? Леон! Пойдем... - Голоса отдалились, стихли. Стайка мальчишек уходила за косогор. К реке. Туда, где летняя жара уже не наваливается нестерпимым грузом, а только плывет, как легкая шаль, опускается на плечи, как шелковый цветастый платок, которым цыганки обычно размахивают перед деревенскими мужиками, чтобы было проще их облапошить. Там, у реки, можно целый день не вылезать из воды, плескаться на мелководье или заплыть далеко-далеко, в прохладный, темный омут, и ждать, лежа на воде и зажмурившись от страха, когда твоих ног коснутся легкие, как паутинка, пальцы русалки. А потом, с визгом и криками, взметывая тучи брызг, рвануться к берегу.
        Леон переложил тяжелый сверток, обмотанный платком матери, на другое плечо, смахнул крупный пот со лба и побежал дальше. Только белая, выжженная летним солнцем пыль закружилась по дороге. Река подождет. И мальчишки - Карл, Живко, Ленц - уж как-нибудь управятся и без него... В конце концов, они помладше, им простительно. А Леон уже вошел в тот возраст, когда мальчик превращается в мужчину, становится опорой родителям. Ну или хотя бы надежным помощником. Двенадцать зим пережил Леон. Двенадцать суровых, жестоких, крестьянских зим. Когда от мороза трещат и лопаются деревья в лесу, когда ветер прилетает с самых северных гор и дышит лютой смертью в окна изб, а воздух на улице такой сухой и колючий, что носом идет кровь... Пережить двенадцать зим удается не каждому. Потому так и ценится каждый день, миг жаркого и щедрого солнца, растрачивать которое попусту никак нельзя. Потому и работают крестьяне каждый день, от росного рассвета до золотого, богатого заката. Иначе нельзя. Иначе не выжить.
        В семье Леон был единственным ребенком. Единственным, кто дожил до двенадцати зим. Две сестренки не пережили голода, а младшего брата задрал приблудный, случайный покойник, выбредший из леса по зиме и перешедший замерзшую реку. Зомби, страшного и окровавленного, забивали тогда всей деревней. Кто чем. И забили.
        А еще через неделю две семьи скосила зараза. Да такая, что приходской священник дома приказал сжечь, не похоронив умерших, а только отчитав на пороге поминальную.
        Теперь Леон остался один. Не надолго, конечно, мама уже ходила на сносях. И работы от этого меньше не стало, а даже наоборот, только прибавилось. Теперь, вместо того чтобы идти с мелюзгой ловить раков на речку, Леон нес тяжелый сверток с едой отцу в поле.
        Общинное поле находилось далеко. Поблизости от деревушки располагались огороды, так было проще за ними присматривать. А на окраине, уже совсем неподалеку от леса, лежало поле. Широкое, как море, которого Леон никогда не видел. Золотое море в рамке черного леса. Человеческого леса, а не того, что за речкой...
        Леон свернул с дороги, которая где-то там, дальше за холмами, сливалась с торговым большаком, а он, в свою очередь, сходился с Третьим Имперским трактом, и окунулся в золото колосьев.
        Густо пахнуло полынью, травами, тяжелым, словно бы осязаемым запахом земли. Пропал ветерок, и совсем нестерпимой сделалась жара, которая поднималась уже и снизу, от прогретой сковороды хлебного поля.
        Пробравшись осторожно через полосу не скошенной ржи, оставленной "на бороду" духам поля, Леон увидел отца. Вместе с другими мужиками тот размеренно взмахивал косой. Позади шли бабы, сгребали колосья, укладывали их аккуратными снопами.
        Ощутив вдруг, совершенно неожиданно, приступ какой-то нелепой щенячьей радости, Леон припустил по полю. Мигом позабыв о своей взрослой роли в этой жизни, о том, как некоторое время назад солидно отмахнулся от мальчишек, что звали на реку, он бежал за отцом, лихо подпрыгивая на окосьях которые потом доберут бабы с серпами...
        - Папа! Отец!
        Один из мужчин остановился. Поднял косу, вытер хищно изогнутое лезвие, махнул остальным и обернулся.
        Леон бежал легко, будто на крыльях. Отец повернулся, аккуратно и даже странно уважительно пристроил косу на стог, присел, развел руки. Леон влетел в его объятия, почувствовал, как отрывается от земли, и мир кружится вокруг, кружится. Восторженно взвизгнул и вцепился в отцовы крепкие плечи.
        - Ну, все, все... - Леон снова ощутил под ногами твердую землю. - Чего прибежал? Мать, что ль, послала?
        - Да! - радостно выпалил Леон, но опомнился и сказал уже спокойно, с солидностью: - Мать вот поесть передала.
        И протянул отцу мешок.
        - Это хорошо. - Тот улыбнулся, осторожно развязал узелки. Заглянул внутрь. - Это хорошо. Ты сам-то ел?
        Леон помотал головой.
        - Вот и ладно. Со мной, значит, перекусишь. Только погоди чуток. Холм окосим, да и передохнем. Годится?
        И он, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги, растрепал сыну волосы и двинулся догонять ушедших уже далеко косарей.
        Стрекотали цикады, и где-то высоко-высоко, там, где небо, щебетал жаворонок. Звуки лета, жары, спелой ржи и счастья. Леон сел на землю, прислушался, затем откинулся на спину и закрыл глаза. Сквозь веки пробивалось солнце. Пахло землей и свежескошенными травами. Леон заулыбался, сам не зная чему.
        - От, хлопнуть по затылку-то! От, чего разлегся? - Голос был скрипуч и словно бы не говорил, а рычал.
        Леон мигом открыл глаза, сел. Перед глазами плавали цветные круги, голова заметно кружилась. Он умудрился задремать.
        - Ну, чего зенки вылупил-то? Валяться-то, поди, не работать. От, бездельников развелось.
        Леон протер кулаками глаза, разглядел говорившего и испуганно вскочил.
        Перед ним на корточках сидел старичок. Из тех, что к старости усыхают, темнеют лицом и более всего напоминают несвежую, лежалую картофелину. Волосы его были нечесаны, в бороде запуталась трава. Одет дед был в странную хламиду, вроде больших чрезмерно штанов, в какие по весне насыпают зерна перед посевом, затянутых старой веревкой на груди. Руки старика, жилистые, с длиннющими узловатыми, будто корни деревьев, пальцами, бесцеремонно шарили в мешке, который Леон нес отцу.
        - Пошел бы поработал-то! - ворчал старик, поглядывая на мальчишку из-под кустистых, лохматых бровей. - А то валяется он... От, спать надумал...
        Старичок вдруг рассердился и рявкнул:
        - Дурень!
        - А ну оставь! - Леон сделал шаг вперед. - Не тронь отцову еду!
        - Экий-бекий, молодец, - принялся кривляться старикашка. - Желтоухий огурец.
        И он довольно засмеялся этой откровенной глупости.
        - Оставь, говорю! - Леон испуганно покосился на длинные ручищи старика. Черные, перевитые жилами, такими ухватит, мало не покажется. А под рукой, как назло, ни палки, ни камня. - Вот я тебя.
        - Что ты меня? - Дед склонил голову набок. - Голой пяткой напугаешь?
        Он снова очень обидно засмеялся.
        Леон растерянно оглянулся. Отец с косарями ушел далеко. Женщины крутились у другого края поля. Как назло, мальчишка оказался один на один с неизвестно откуда взявшимся стариком.
        Тем временем дед вытащил из мешка краюху хлеба, понюхал длинным кривым носом, втянул воздух так жадно, что в глотке заклекотало, и, видимо, остался доволен.
        - От, то-то! - заключил он и погрозил Леону кривым пальцем с длинными грязными ногтями. - От, то-то!
        - А ну отдай! - Леон зажмурился и бросился на старика. - Отдай, это отцово!
        Дед от неожиданности завалился на спину, и некоторое время они барахтались на земле, вцепившись в одну краюху.
        Старик оказался на удивление слаб, Леон сумел придавить его к земле, но тот вцепился в хлеб зубами, зарычал и начал царапаться, что твоя кошка, норовя попасть в глаза. Наконец мальчишка ухитрился оттолкнуть диковатого деда, тот откатился в сторону и остался лежать на земле.
        Леон отбежал подальше. Прихватив с собой мешок.
        Настороженно присмотрелся к старику, готовясь в любой момент сорваться и бежать.
        Однако дед сел на корточки и заплакал.
        Такого оборота Леон не ожидал.
        Вместо ярости, злобы, попыток догнать мальчика, отобрать хлеб - слезы.
        Дед заливался слезами, размазывая сопли по черному лицу.
        - Всяк обидеть, - расслышал Леон за всхлипываниями, - норовит-то... Всяк... За корку хлеба... Удавятся же... А сами...
        Леон почувствовал себя неудобно. Теперь утративший наглость и хамство старик был жалок. Отбирать у такого еду было нехорошо. Стыдно даже.
        Помедлив, Леон приблизился к деду.
        Тот никак не реагировал на мальчишку.
        - Ну. Ты. - Леон осторожно положил рядом со стариком краюху. - Ладно. Ты бери. Чего ж без спросу-то полез? Я б и так дал.
        - А я... Поесть... Им же жалко... А есть надо... - Старик захлебывался в слезах.
        - Ну все. Бери. Не жалко мне. Бери. - Леон, пересилив брезгливость, вытер старику лицо.
        Тот вмиг перестал реветь. Замер, искоса поглядывая то на мальчишку, то на хлеб.
        - От, попросишь у меня чего, - заворчал дед и прерывисто всхлипнул. - Все вы горазды.
        Потом махнул узловатой рукой. Слезы его стремительно высохли, словно впитались в сухую землю.
        - Ну, я пойду? - И, не дожидаясь ответа, старик подобрал хлеб и направился к краю поля. - Ты заходи, если чего-то.
        Леон, пораженный такой переменой в поведении, проводил его взглядом. Наконец скрюченная фигура скрылась в нескошенной ржи. Только сейчас он заметил, что вокруг деда вьются и вьются большим цветастым облаком бабочки.
        - Что, сынок, заснул? - Крепкая рука опустилась на плечо Леону. - Не спи, в поле спать нельзя.
        Мир поплыл. Леон встряхнулся и обнаружил, что сидит около того самого стожка, где его и сморила дрема. Рядом сидел улыбающийся отец. Крепко пахло потом и колосьями.
        - Давай поедим, да домой беги, матери помогать. Ей сейчас помощники ой как нужны. А никого, кроме нас с тобой, и нету. - Отец расшнуровал мешок с едой. - А что же хлеба не принес?..
        Глава 2
        Вечером, лежа на полатях и глядя на мать, которая в тусклом свете свечи штопала отцовскую рубаху, Леон спросил:
        - Мама, а духи - они какие?
        - Какие духи?
        - Ну, - Леон перевернулся на живот и положил голову на ладони. - Лесовики, домовые, полевые. Какие они?
        - Разные. - Мать улыбнулась и пожала плечами. - Где живут, на то и похожи.
        - Почему?
        - А как иначе? На то они и духи. Вот если лес чистый, светлый, то и духи в нем живут красивые. А если чаща непроходимая, то... - Она развела руками. - Или вот домовой, например. Если дома прибрано, чисто все да аккуратно, то и домовой в нем довольный, хороший, не шалит, не озорует.
        Она огляделась, словно проверяя, все ли на своих местах лежит, нет ли беспорядка.
        - А полевик - он какой?
        - Ох. - Мать пожала плечами. - Полевик - дух дикий, он же рядом с лесом живет, там и леший, и прочие духи водятся. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Как он себя покажет. И покажет ли.
        - А как он выглядит? - допытывался Леон.
        - Ну. - Она пожала плечами. Встряхнула рубаху, внимательно осмотрела штопку. - Косматый такой. С бородой... Я не встречала. Но мужики говорят, что разный он. Может по голове кулаком так вдарить, что в глазах потемнеет. А может и наоборот, убаюкать да сон оберегать. Дикий он. Странный. Ты спи, зайчонок.
        Леон лег щекой на подушку. Закрыл глаза. Потом снова поднял голову.
        - Мам.
        - Ну, что?.. - Теперь она перебирала его вещи. Качала головой, разглядывая дыры и заплаты. - Что с тобой делать? Уже ведь и штопать-то нечего.
        - Мам.
        - Что, зайчонок? - Мать улыбнулась. В свете свечи ее лицо выглядело усталым, но домашним, ласковым.
        - Мам, а лесовик и леший - это одно и то же?
        - Нет. - Мать покачала головой. - Леший - это дух. А лесовики - это народ такой, живут они за рекой, в Великом Лесу. С лешим дружить надо, подарки ему дарить. А с лесовиками дружить.
        Она замолчала.
        Леон немного помолчал, ожидая продолжения, а потом снова спросил:
        - Мам, а папа сегодня вернется?
        - Нет, малыш. Сегодня он в поле ночует. Покос с утра надо начинать. Работы много. Спи.
        - А его полевик не обидит? - спросил Леон, пропустив обидного "малыша" мимо ушей. Он и так знал, что давно уже не маленький, но убедить в этом маму не было никакой возможности.
        Она тихо засмеялась.
        - Нет. Полевик папу не обидит. Папа сильный, папа поле косит, урожай собирает. Значит, за полем ухаживает. А это всякому духу приятно. Давай-ка засыпай. Нам с тобой завтра много работы.
        - А я к папе пойду завтра?
        - Пойдешь-пойдешь. - Мать отложила его штаны. Воткнула иголку в клубок. Приготовилась задуть свечу.
        - Мам. - Леон снова поднял голову.
        - Что еще?
        - Расскажи про город...
        - Да я уж сто раз рассказывала.
        - Ну, давай еще раз... Давай.
        - Хорошо.
        Она подошла к нему, села на краешек. Леон пододвинулся ближе. Лег на бок, подложил под щеку ладошку.
        - Только глазки закрывай, - сказала мама, и Леон послушно зажмурился. - Если идти по дороге, далеко-далеко и долго-долго, много верст, то можно выйти.
        - Мимо чего идти? - Леон не дал матери схитрить и опустить часть рассказа. Она улыбнулась и взъерошила ему волосы.
        - Идти долго. Мимо черного леса, где живут только разбойники и разная нечисть. Мимо Слепого болота, где бродят зеленые кикиморы, а со дна поднимаются вонючие пузыри. Подняться вверх, на великаний холм, откуда виден Великий лес как на ладони, а в солнечную погоду можно разглядеть даже Солнечный город, что стоит в самом центре Великого леса, и никто никогда там не был. Там живут лесные жители, с которыми воевали наши деды. И так и не было бы мира на наших землях, но прекрасная лесная царевна полюбила красивого и справедливого принца.
        Мать замолчала, словно проверяя, заснул ли мальчишка.
        - кого? - пробормотал Леон, и она продолжила:
        - ...из царской семьи. И они поженились. А потом наступил мир. Но ненадолго, потому что пришло страшное зло, которое.
        Она замолчала.
        Леон спал.
        - Вот так.
        Мать последний раз погладила мальчишку по голове и осторожно, придерживая живот одной рукой, поднялась. Задула свечу.
        Высоко-высоко над деревней, над рекой, над лесом светила луна. Большая, полная, она превращала воду в жидкое серебро и покрывала лес причудливой сеткой теней - изломанных, таинственных. Над всем миром встала луна. Наполнила его где покоем, где сном, а где и страхом. Обжигающе холодным страхом, который охватывает, когда где-то совсем рядом с тобой бродит смерть. Жуткая и безжалостная. Но невидимая!
        И всему миру глубоко плевать, что ты сейчас уже почти вырвался из дикого леса. Уже почти добежал до спасительной реки. До пограничной деревушки, где спят люди, где лают с подвыванием на луну псы. Спят дети. Спит маленький мальчик Леон, которого ты не знаешь и который в свою очередь даже и не подозревает о твоем существовании.
        Да и во всей Империи, огромной, сложной, собранной из разных народов, из разных рас, обычаев, укладов, языков, скроенной будто лоскутное одеяло, едва ли найдется с полсотни человек, которые знают о том, что ты есть. Потому что ты тень, с маленькой буквы, неприметная, осторожная и бесшумная. Лазутчик. Шпион. Вор. Глаза, которые подглядывают в скважину замка. Уши, которые слушают через тонкую перегородку. И руки, которые способны обшарить чужие карманы за считанные мгновения.
        А вот теперь еще и загнанный, перепуганный человек в чужом, бесконечно чужом и зловещем лесу. Который жители пограничья называют Великим.
        На который таращится огромным выпуклым глазом луна.
        И тебе надо бежать! Надо бежать!
        И ты бежишь.
        Хотя нестись сломя голову по ночному лесу, по эльфийской вотчине. Как их называют местные? Лесовики? Лесной люд? Как угодно. Империя слишком велика. А уж Пограничье так и подавно. Поселения разнесены на многие версты друг от друга. Хорошо если в деревне есть священник.
        О чем ты думаешь? О чем?!
        Где-то позади и справа ломается ветка! Ты замираешь. Как тихо. Как тихо! Не бывает такой тишины в нормальном лесу! Даже ночью. Шелестят деревья, ползают ночные твари, мыши и еще черт не разберет какие животные, гады... А когда за тобой идут эльфы, наступает тишина. Как смешно, эльф не издает ни звука, но именно по этому его можно определить. Слишком тихо. Остроухие уроды даже тетиву натягивают бесшумно! Даже их стрелы не свистят в воздухе!
        Так что ветка сломалась точно не под эльфийской ступней. А значит, не все так плохо! Можно бежать. Бежать!
        И ты бежишь. Спотыкаясь, напарываясь на сучья, раздираясь в кровь и оставляя слишком заметный след. По такому ты сам пошел бы, как по прямому столичному проспекту. Легко! Но сейчас все это не имеет значения. Только бы добежать! До реки. А там и до деревеньки. Эльфы через границу не пойдут. Побоятся.
        Под ногой с чавканьем проваливается почва. Ты падаешь, прикрывая лицо руками. В стороны летят черные брызги. Вода? Вода! Болотистый берег! Где-то впереди река. Уже совсем близко. Беги, вор, беги!
        С трудом ты выбираешься из ночного болота. Утонуть в трясине, так близко от спасения. Нет! Нет! Вот и ветви дерева. Можно подтянуться. Только бы достать.
        Достал!
        Рывок. Еще. Трясина сочно чавкает и выпускает твои ноги. Теперь ползком, туда, где торчат из травы три кочки. Обрезаясь об осоку. Давясь грязью. Ничего! Ничего!
        Скольких лазутчиков потеряла Империя в этих лесах? Никто не знает. Кроме тебя и тех, кто посылает раз за разом в эти леса выпускников Тайной академии. Разница только в том, что ты видел своими глазами, во что превращаются эти парни, попавшие в руки к лесному народу. А те, кто послал их на смерть, не видели деревьев, на сучья которых насажены гниющие заживо.
        Только бы добежать. Дойти. Доползти!
        Перед глазами ослепительно вспыхивает. Короткое ш-ш-шасть!!! В лицо бьет фонтан теплой воды и грязи. И прямо под носом в грязь медленно погружается изогнутый нож с витой, будто оплетенной корнями, рукоятью.
        Вспыхивает где-то внутри злая радость. Промахнулись! Промахнулись!
        Но потом ты понимаешь, что эльфы не промахиваются. Никогда. И что правой кисти больше нет. А из культи хлещет кровь, смешивается с черной ночной водой.
        И с осознанием приходит боль. Ты воешь. Крутишься по поганой вонючей грязи, стараясь перетянуть жуткую рану ремешком. А со всех сторон, привлеченные запахом крови, к тебе сползаются, омерзительно извиваясь, уродливые болотные твари!
        Они вьются вокруг тебя, но не решаются еще напасть, ты ведь жив! Жив! Ползи! Ползи дальше. Река... так близко.
        Короткая боль. И левая нога замирает. Ты оборачиваешься и видишь, что из икры торчит снежно-белое, запачканное твоей кровью оперение эльфийской стрелы.
        Превозмогая тошноту и боль, ты выдираешь стрелу и, втыкая ее крепкое древко в грязь перед собой, подтягиваешься. Ползешь! Уже понимая, что близкая, совсем близкая река безнадежно далека. Так же далека, как и сверкающая столица Империи. Как мирная пограничная деревушка, которой было подарено хрупкие двадцать лет мира. Деревушка, где лают собаки, где спят люди. Спит маленький мальчик Леон, который ничего не знает о твоем существовании.
        Теперь и не узнает.
        Никогда.
        Подтянувшись в последний раз, ты упираешься головой во что-то твердое.
        Сапоги, днем зеленые, ночью серые. Перед тобой стоит высокий, весь в завитках татуировки, эльф-охотник. А за ним и вся его охотничья партия. Они словно выросли из земли. Словно вышли из ночной прохлады. Из тишины. Призраки! Лесной народ. Лесовики. Эльфы.
        Их глаза холодны. Лица невозмутимы. И ты понимаешь, что ни одна жилка не дрогнет на этих лицах, когда они станут резать тебя на куски и ремни, сдирать твою кожу и выпускать кишки!
        Ну, ничего, решаешь ты, есть два выхода. Простой и трудный.
        И ты выбираешь трудный. Сам не зная почему.
        И вместо того чтобы убить себя, неуловимым движением втыкаешь эльфийскую стрелу в ногу ее же хозяину. На!
        Последнее, что ты видишь, это его искаженная гримасой боли физиономия. И на какой-то миг испытываешь ни с чем не сравнимое торжество!
        А потом ты кричишь. Кричишь так, что маленький мальчик Леон в деревушке за рекой испуганно просыпается и зовет маму.
        Глава 3
        Урожай собрали вовремя. Вскоре погода испортилась. Подули осенние ветра, воздух наполнился влагой и тревогой. Казалось, что-то уходит. Теряется. Уносится прочь с этим ветром, с криками журавлей. По небу потянулись длинные вереницы туч, которые опускались все ниже и ниже, проливались на землю колючим осенним дождиком и уходили прочь.
        Река под косогором вспухла, набрала тяжелой черной воды.
        И только Лес на другом берегу не поменялся. Стоял такой же темно-зеленый, скрученный, непроходимый. Леон знал, что так будет до самых первых холодов. Когда землю укроет снег, деревья в одну ночь сбросят листья. Но даже несмотря на это, Лес останется непроницаемым для человеческого взгляда. Сплошной стеной будет возвышаться он над рекой, отражаясь в ее неспокойном зеркале. Старики, помнившие войну, говорили, что река когда-то текла по другому руслу, но потом почему-то измельчала, отодвинулась, будто испугавшись чего-то, прижалась к деревне. И лес последовал вслед за ней.
        С приходом осени ночи стали беспокойнее. Там, за рекой, кто-то страшно кричал по ночам. То ли звери, то ли. Отец и другие взрослые дежурили ночью. Жгли большие костры вдоль берега. Дома, возле двери, стояла длинная, под самый потолок, пика, переделанная из косы еще дедом Леона, который, как говорили, был мужик лихой. Что точно это означало, Леон не знал. О деде говорили всегда тихо и замолкали, заметив мальчонку неподалеку.
        Держать оружие дома было нельзя. В обычное время все сносили самодельные копья и топоры на длинных рукоятках в церковь, где священник запирал их в особой комнате. Однако с приходом осени и на всю зиму оружие разрешалось хранить дома.
        Такое время. Осень.
        Иногда на том берегу реки можно было видеть какие-то фигуры, выходившие к воде. Фигуры не человеческие, уродливые, страшные. Может быть, мертвецы, может, еще кто похуже.
        А еще осень была временем пилигримов и красочных передвижных ярмарок. Низенькие мохнатые лошаденки тащили за собой огромные, но легкие, расписные кибитки, полные самого разного товара.
        Обычно ярмарки в деревни не заходили, а становились большим лоскутным лагерем где-то поодаль и рассылали зазывал, которые целыми днями шатались по улочкам, громко крича и размахивая цветными флажками. Часто это были бродячие артисты, акробаты, гимнасты. Выкручивая немыслимые пируэты в дорожной пыли, они строили уморительные гримасы, раздавали детворе леденцы на палочках и кричали разные веселые глупости:
        - Меняем все на все, полушку на голушку, пятак на верстак, мыла кусок на пару носок! Все продаем, ничего не берем! Осенью торгуем, зимой и в ус не дуем! Гляди, торгуй, да потом не мудруй! Худ торжок, да не худ горшок!
        Большой, толстый силач раздувал щеки и кидал в воздух огромные гири. Вокруг него вертелась худая, верткая как ящерица девочка. Она то складывалась пополам, то закидывала ноги на затылок. Вся ее одежда искрилась маленькими чешуйками, будто кожа змеи. Вместе с ними высокий красавец, с лицом, покрытым белилами, жонглировал всем, что только попадалось ему под руку. Эти бесконечные караваны веселья двигались от деревни к деревне по всей огромной Империи, разнося новости, перемешивая языки, обычаи и обряды. Им радовались все, и стар и млад, каждому находилось там что-то особенное, интересное. А ярмарки двигались по спирали и сходились в центре, в столице. Где целую неделю шумел яркий карнавал, где продавалось все, где играли все спектакли, вино лилось рекой и раздавали бесплатный хлеб. Праздник Осени. Он такой один.
        Вслед за ярмарками шли паломники, сумасшедшие, пророки и шарлатаны. Все те, кто кормился подаянием, случайным заработком и людской добротой. Встречались, впрочем, и люди недобрые, воры, охочие до чужого добра. Но участь грабителя была печальна. Жители пограничных деревень знали друг друга в лицо. Так что скрыться чужаку было нелегко. А с попавшимся на горячем не церемонились. Церковный суд был скорым, а приговор чаще всего - один. Да и бродячие торговцы таких не жаловали, докладывая о подозрительных личностях местным старостам.
        Леон одновременно и любил, и боялся осень. С одной стороны, все были напряжены, ждали чего-то неизменно плохого. С другой - осень была красочным, веселым праздником окончания жаркого лета. В садах падали с ветвей яблоки. Во всех домах стоял густой запах молодого домашнего вина. И конечно же, столько разных людей, других, в непривычной одежде, с незнакомыми голосами. От всего этого его сердце то пускалось в радостный пляс, то испуганно замирало.
        К тому же забот у Леона стало еще больше. Он не был больше единственным ребенком в семье. Маленькая девочка качалась в колыбельке. И мама все свое время проводила возле нее. По дому теперь распоряжался Леон.
        Он готовил еду, убирал, стирал, носил воду, топил печь.
        И конечно, когда отец с утра начал собирать телегу, чтобы ехать на ярмарку, радости Леона не было предела.
        Однако когда он выскочил на улицу с дорожной сумой в руках, отец в сомнении покачал головой.
        - А кто же маме поможет?
        Леон растерянно оглянулся.
        Ощущение праздника куда-то ушло. Он беспомощно посмотрел на отца.
        - Пусть едет. - На порог вышла мать. - Я как-нибудь сама, у меня уже достаточно сил. Езжайте. Обо мне не беспокойтесь.
        Она подошла к отцу, поцеловала его в щеку. Растрепала Леону волосы.
        - Что тебе привезти? - спросил отец.
        - Платок. - Мама пожала плечами.
        - У тебя их полный сундук.
        - Мне нравятся платки. - И она улыбнулась.
        Отец посмотрел на Леона.
        - Ну что, пострел, долго тебя ждать?!
        Мальчишка стрелой взлетел на телегу. В нос ударил густой, свежий запах сена.
        Отец щелкнул вожжами. Лошаденка меланхолично тронулась, пошла не торопясь. Мама помахала им рукой от ворот и ушла в дом. Леон растянулся на сене, с удовольствием кутаясь в старый, видавший виды тулуп и надежно уместившись между двумя огромными корзинами, полными спелых яблок. Перед глазами проплывали верхушки редких деревьев, что росли вдоль дороги, низкое небо глубокого синего цвета. Редкие облака. У телеги тихонько поскрипывала задняя пара колес. Отец молчал.
        - Пап, - Леон повернулся на бок, - а зимой мы на тот берег пойдем?
        Такое бывало. Иногда вдруг Лес будто бы отступал. Точнее, не так, деревья оставались на своих местах, они стояли по-прежнему перекрученные неведомой силой, спутанные, но... другие. Из Великого лес становился обычным, немного странным, чуть пугающим, но не более чем обычный, просто очень густой. Часто это случалось в самые лютые морозы. Когда даже воздух, казалось, замерзал и падал на землю микроскопическими легкими снежинками, а небо делалось такой немыслимой высоты, что голова начинала кружиться и можно было упасть.
        - Кто знает. - Отец вздохнул. - Может, мы пойдем. А может, он к нам придет.
        - Как это? - Леон высунулся из-под тулупа.
        - А вот так. - Отец обернулся, посмотрел на сына, улыбнулся. - Неспокойно вокруг. И с каждым годом все беспокойнее и беспокойнее. Раньше мы каждый год на тот берег ходили. Дрова собирали, валежник. Сучья, ветки. Знаешь, как горят? Ух! Закинешь парочку, а в избе уж жара. И это когда мертвяки вовсю шастали... Бывало, рубишь сучья, глядь, а он стоит на той стороне поляны да смотрит. В сосульках весь. Страшный.
        - И как же тогда?
        - Да ничего, огня они боялись. Шуганешь его факелом-то, и готово. Они, мертвяки, тупые. Жрут только. Голод их гонит. - И он тяжело вздохнул. Леон тоже вспомнил того покойника, что убил брата. - Но это раньше. Сейчас-то совсем другое.
        - Думаешь, к нам мертвяки пойдут? - настороженно спросил Леон.
        Отец тихо засмеялся. Передразнил:
        - Мертвяки... Эх ты, зайчишка-трусишка...
        - Я не боюсь! - Леон нахмурился.
        - Да? - Отец поднял бровь. - А зря. Я вот боюсь...
        И он снова вздохнул.
        - А может... - Леон выбрался из-под тулупа, подсел к отцу. Далеко впереди кто-то шел по дороге, тоже на ярмарку. - А может, к нам тогда придут паладины?
        - Не дай бог, - серьезно ответил отец.
        - Почему? - И Леон вспомнил красивую картинку в Священной Книге, по которой учил грамоте всех детей сельский священник. Высокий воин на огромном коне, с копьем, пронзающим уродливого черта. Черт был мерзкий, воин мужественный, в блестящих доспехах. А еще вспомнились поучительные истории, которые читал им все тот же священник и после которых все мальчишки только и играли в паладинов... - Почему?
        - Паладины, сынок, просто так не появляются. Беда за ними по пятам ходит. Беда да смертушка лютая. Наше крестьянское дело хлеб сеять, детей растить да десятину отдавать. А их паладинская доля ух суровая.
        - Но и у тебя же дома копье стоит?
        Отец засмеялся. Он вообще много и часто смеялся, здоровым чистым смехом. За это Леон любил его еще больше.
        - Копье. Ну ты скажешь тоже. Это не копье, а так, цацка дедова. Из косы сделана. Сечешь разницу? У нас копье это по необходимости. От нужды. А для паладина копье, как для меня лопата. Жизнь. Вот крестьянская жизнь - она в чем?
        - В чем? - переспросил Леон.
        - Крестьянская жизнь, - сказал отец поучительно, радуясь возможности спокойно, без спешки поговорить с сыном о чем-то отвлеченном. - Она в поле, в плуге, в яблоках вот. В хлеву, где скотина. В земле. Крестьянин - это ведь не просто мужик с лопатой да мотыгой. Крестьянин - это и есть земля, плуг, поле, яблоки, хлев, зерно. Оттого и люди мы такие...
        - Какие? - Леон заглянул отцу в глаза.
        - Такие. - Тот ухмыльнулся. - Вот как земля. И мягкие, и твердые, и чистые, и грязные...
        - Грязные! - Леон весело засмеялся.
        - Ну да! Грязные. А что? - Отец шутливо толкнул его локтем. - Какая земля, такие и мы.
        - А паладин?
        - А паладин, сынок, - отец мигом посерьезнел, - паладин - он другой. Его жизнь в мече, в копье, в топоре, в доспехе. В смерти его жизнь. И он сам... Эх... Потом как-нибудь поймешь.
        Они помолчали.
        - Пап, - снова ткнулся к отцу под руку Леон. - Пап?
        - Ну что?
        - А почему про дедушку говорят, что он был лихой?
        Отец закашлялся.
        - Это где ты слышал?
        - Да вот, говорили. - Леон неопределенно пожал плечами. - Слышал...
        - Глупости говорили, - решительно мотнул головой отец. - Дед был сильный. Со всех сторон сильный. В следующий раз услышишь где, мне скажи, я этим болтунам уши надеру.
        Леон указал вперед.
        - Смотри, папа, священник.
        По дороге действительно шел монах. Черная, длинная ряса, на шее тяжелая цепь, в руках длинная палка с крюком наверху. Бородатый священник остановился у обочины, обернулся.
        - Подвезти, святой отец?
        - Благодарствую.
        Монах, легко толкнувшись посохом, запрыгнул в телегу.
        - На ярмарку? - спросил отец.
        - Скорее вслед за ней.
        Отец понимающе кивнул.
        Леону монах не понравился. Он не был похож на их приходского священника. Тот был строг, но у него не было в глазах этой. Леон не смог найти подходящего слова.
        Глаза у монаха были неприятные. Будто покрытые масляной пленкой. А под нечесаной бородой блуждала по губам неприятная улыбка.
        - Хочешь конфетку? - спросил монах, глядя Леону прямо в глаза. Его руки что-то искали под рясой, хотя холщовая сума висела у священника на плече.
        - Нет, - буркнул Леон и прижался к отцу. Тот обнял сына за плечи.
        Дальше ехали в тишине.
        Глава 4
        Ярмарка была оглушительна. Ее зазывалы кричали, казалось, в самые уши. От ярких цветастых шатров рябило в глазах. Вывески, картинки, крики, смех. Кто-то спорит за медяшку, кто-то раздает все задаром. Колесом катятся скоморохи, солидно выпятив животы, прохаживаются купцы. Тут легко можно было потеряться, и вместе с тем тут все было на виду.
        - Держись около меня, - сказал отец Леону. - Если потеряешься, встретимся у телеги. Все понял?
        Тот завороженно кивнул. Прямо перед ним поднимался по висящему в пустоте канату факир, худой, не человек, а скелет, обтянутый кожей, он невозмутимо перебирал руками, поднимаясь все выше и выше, пока не забрался на самый верх и не уселся там на кончике каната, словно курица на насесте. В его корзинку летели мелкие монетки. Леон тоже бросил бы что-нибудь, но в карманах было пусто. Мальчик хотел было спросить медяшку у отца, но обнаружил, что тот уже ушел далеко и сейчас спорит о чем-то с купцом в цветастом халате. Леон побежал за ним.
        - Пап. - Он подергал отца за рукав.
        - Что, малыш? Не отставай. - Отец рассеянно отмахнулся от купца и пошел дальше.
        А впереди уже шумный, разрисованный, с длинным, до самого подбородка, горбатым носом человек радостно хохотал, открывая красный большой рот. Человек был такой высокий, что голова его поднималась выше любой ярмарочной палатки.
        - Ах-ха-хаа!!! - бесконечно смеялся он, перешагивая на длинных ногах-ходулях через прохожих. - Ах-ха-хаа!!!
        Мальчик встал как вкопанный. А высокий человек увидел его, засмеялся еще громче, наклонился и вдруг, будто из воздуха, достал большой леденец и протянул его Леону. От человека пахло пудрой, старыми вещами и ванилью.
        - Спасибо, - пробормотал Леон, а великан перешагнул через него и пошел дальше, беспрерывно смеясь и хлопая в ладоши.
        Леденец был разноцветный, круглый и такой сладкий, что заныли зубы. Тут, на ярмарке, все было таким. Слишком ярким, слишком сладким, слишком громким, слишком веселым, слишком большим. Сплошной, непрекращающийся гротеск. Но после лета, наполненного работой, заботами и тяжелым трудом, после осени с ее урожаем, дождями и ночными заморозками, все это было откровением!
        Леон, пораженный происходящим, конечно же, постепенно отстал от отца. То тут, то там обязательно надо было остановиться, посмотреть, потрогать, удивиться. Здесь было все, и самый большой в мире человек, который едва помещался на двух телегах и беспрестанно что-то ел. И волшебное колесо, которое называет твое имя, если дотронуться до него ладонью. И настоящий, живой горный карлик или, как его называли два здоровых бородача, стороживших клетку, тролль. Карлик рычал, бросался на прутья, грыз их кривыми, желтыми зубами. Но ничего не мог сделать. Только один раз стащил платок у зазевавшейся бабки. Та всполошилась, принялась ругаться, но карлик скомкал свою добычу и уселся на нее, зло скалясь. Народ смеялся, а маленькая девочка застенчиво спросила у стражей, нельзя ли тролля покормить, и протянула ему яблоко. Карлик фыркал, но яблоко взял аккуратно, даже вежливо...
        А Леона уже несло дальше людским потоком, вперед, вперед.
        Мимо факиров, похожих друг на друга как две капли воды, мимо человека-паука, который грустно висел под пологом своей палатки и предлагал каждому купить его паутину, крепкую как шелк. Мимо семи братьев-силачей, что всерьез готовились перевернуть мир и показывали всем большой крюк, который надо было вбить в самый большой камень на земле, чтобы было за что ухватиться. Мимо заклинателей змей, мимо жонглеров и грустных и веселых клоунов. Ярмарка, как большая страна, как империя, где все перемешано, где южный факир продает джинна, а северный силач выбирает себе молот по руке, где слова и музыка, где танцы и песни, где товары и покупатели, скоморохи и зрители. Такие разные.
        Но ярмарка не была просто зрелищем, тут продавали товары со всех сторон и концов мира. Тут можно было найти магические зелья, способные увеличить урожай, а рядом с ними продавал свои лопаты старик из соседней деревни. Тут можно было обнаружить торговца эльфийскими шелками рядом с продавцом, на лотке которого лежали когти самого настоящего огромного змея-дракона. И неподалеку от них были разложены яблоки, зерно, мука, кудахтали куры, оглушительно орал ослик, из-за которого спорили два торгаша в шкурах и платках, закрывающих лица.
        И если было что-то немыслимое, на что мог найтись покупатель, - оно продавалось тут!
        Леона подхватил и понес людской поток, он останавливался то тут, то там и, казалось, окончательно потерялся, заблудился в круговерти товаров и скоморохов, прорицателей и проходимцев. Его толкали, обнимали, кричали что-то в уши, совали в руки сладости и обсыпали мелкой резаной бумагой. Окончательно запутавшийся и замороченный Леон обнаружил себя в первых рядах среди тех, кто стоял перед большим деревянным помостом.
        - А сейчас, - неожиданно громко, даже для шумной ярмарки закричал высокий, лысый, в черном кафтане мужчина с гладко выбритым подбородком. - Удивительное зрелище! Номер, которым восхищался имперский двор! Последний раз в этом сезоне! Спешите видеть! Эльфийская. - Он сделал паузу. - Принцесса!
        Занавес за ним упал. И на сцене появилась девушка.
        Такая худенькая, что казалось, ее почти нет. Но это не была голодная худоба, когда кости скелета выпирают через кожу, грозя порвать ее. Нет. Девушка была изящна, утонченна, стройна. И свет будто бы проходил сквозь нее, как через дымчатое стекло, окружая ее свечением.
        Леон замер и во все глаза смотрел на нее, впитывая каждый жест, каждое движение.
        У девушки были густые, длинные ресницы, чуть заостренные аккуратные ушки и большие, невероятные глаза. И она танцевала.
        Так, наверное, кружатся мотыльки в лунном свете весной, так движется ветер над травой, так птицы высоко в небе, там, куда не достигает взгляд человеческий, играют с тучами. У Леона что-то сжалось в груди. Стало тепло в животе. И захотелось плакать.
        А девочка все танцевала и танцевала. На сцене был кто-то еще, кроме нее, помогал ей, подбрасывал вверх, раскручивал. Но Леон видел только ее стройную фигурку и ничего больше. А потом, когда публика захлопала и закричала, а девочка ушла за сцену, Леон выбрался из толпы и осторожно протиснулся вдоль помоста.
        За сценой было шумно и грязно. Оказавшись здесь, человек обнаруживал себя в совсем другом мире. Отсюда были видны задние стороны цветастых шатров и кибиток, прилавков и клеток. И волшебство ярмарки терялось, будто бы отпускало с сожалением. Кто-то кашляет, подавившись слюной, вот факир прыгает и трясет обожженной рукой, хотя там, снаружи, он только что бесстрашно глотал огонь и выплевывал его, будто заговоренный. Разминаются актеры. Волшебные платки и палочки торчат из сундуков с реквизитом. Оборотная сторона чуда - чья-то работа.
        - А ты что тут делаешь, малец? - Огромный, как медведь, полуголый бородач неожиданно схватил Леона за плечо.
        - Я... - Мальчишка растерялся.
        Но со сцены закричали:
        - Снежный гигант! Прошу!
        Бородач хмыкнул, подмигнул и исчез за занавеской.
        Леон принялся осторожно пробираться между сундуками, клетками и корзинами. Мимо сновали люди, которые не замечали парнишку, занятые своими важными делами.
        Наконец Леон заглянул под полог небольшой кибитки и увидел ее.
        Сидя перед небольшой отполированной медной пластинкой, которая заменяла ей зеркало, эльфийская принцесса расчесывала волосы. Они оказались длинными, до пят, и светлыми, но не цвета соломы, как у Леона, а скорее медовыми, с переливом и блеском. Заостренные уши лежали на столике. Вместе с какими-то пузырьками, пудрой и духами.
        Леон испугался поначалу, но потом понял, что уши накладные.
        - Ты не лесовичка, - сказал он.
        Девушка вздрогнула, обернулась. Посмотрела на него внимательно, без тени страха.
        - Кто?
        - Лесовичка... Ну... - Леон смутился. - Не эльфийская принцесса.
        - Откуда ты знаешь? - Она продолжила прерванное занятие.
        - У тебя уши... - Леон завороженно разглядывал ее. Такую хрупкую, невесомую.
        - Что уши?
        - Человеческие.
        - Много ты понимаешь! - фыркнула она и ловко стянула волосы на затылке в аккуратный хвост. Повернулась к нему лицом. - Как тебя зовут?
        - Леон?
        - Леон... - Она закатила глазки, словно пробуя имя на вкус. - Хорошо. Годится. А я - Марта.
        Они замолчали. Леон лихорадочно искал слова, но не находил. Наконец он сунул руку в карман и протянул ей конфету.
        - Хочешь?
        - Спасибо. - Она развернула фантик, захрустела леденцом. - Папа говорит, что мне нельзя есть сладкое. Но я его очень люблю. Вот. А ты местный?
        - Да. Мы живем недалеко. Там. - Леон махнул рукой куда-то за спину, туда, где, как ему казалось, располагалась деревня.
        - Здорово. - Она соскочила со стула и протянула ему руку. - Пойдем погуляем.
        - Давай. - Леон коснулся ее руки с осторожностью. Будто она могла рассыпаться в его ладони.
        Она выбралась из кибитки. Им навстречу шел, осторожно протискиваясь и стараясь не свернуть что-нибудь, давешний бородатый Снежный гигант.
        - Папа! - крикнула Марта. - Это Леон. Мы погулять.
        - Валяйте! - пробасил Снежный гигант и рассмеялся, будто зарокотал далекий гром.
        - Это твой папа? - спросил Леон, когда они прошли мимо.
        - Да. Приемный, - беззаботно кивнула Марта. - Он работает силачом. Ты уже видел семиголовую утку?
        - Нет. Только обычную...
        - Ну так пойдем, я тебе ее покажу. Она такая злющая, но мне дает себя погладить. Может, и тебе разрешит.
        И она потащила его куда-то, уверенно лавируя между людьми, лавками, бродячими торговцами и артистами.
        А потом вдруг кто-то закричал, громко и надсадно. Совсем не так, как кричат обычно зазывалы. По-другому.
        И смолкло все вокруг. Людские головы будто по команде обернулись на звук. Толпа раздалась в стороны, и Леон увидел давешнего священника, которого они с отцом встретили по дороге. Тот стоял в центре, воздев руки к небу, его борода развевалась незримым ветром, черная ряса распахнулась, показывая немытое худое тело, увешанное железными веригами, изъязвленное следами от многочисленных проколов, от стальных колец пронзавших его плоть.
        - Бетрезен! Бетрезен! - завопил священник. - Внемлите мне, люди! Ибо я глас Бетрезена Заточенного, проклятого и преданного. Внемлите мне, люди! И гордитесь! Пусть ваша гордость заставит вас слушать, ибо к вам обращается создатель мира! Радуйтесь, люди!
        И он завертелся, поднимая пыль. Захохотал, как безумный.
        - Бетрезен! Гордитесь, люди! Ибо вы есть дети Бетрезена! Так восстаньте же, чтобы освободить отца своего! Вспомните, откуда вы! Найдите в себе силу, чтобы признать это родство. Довольно быть скотом. Достаточно вы пресмыкались! Пусть гордость заставит вас вспомнить, кто дал вам жизнь на этой земле!
        Вокруг священника кружилась, не оседая, пыль. И невидимый ветер рвал полы его рясы. Завывал, крутил пыльные вихрики. Люди слушали, как околдованные, завороженные.
        - Бетрезен! Ваш отец! Предан, унижен, обречен на муки! Слышите, люди, он стучится к вам в души, стучится из огненного ада, страдающий, но все еще живой! Впустите его, люди! Впустите Бетрезена в свои души, иначе будете вы гореть в аду еще более страшном! Ведь не могут дети предавать отца своего. Впустите его люди, в кровь и плоть свою! Чтобы не стала она пеплом, чтобы налилась она жизнью, новой жизнью в Бетрезене! Слышите ли вы меня?!
        Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишке хотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.
        - Бетрезен, - выдохнул старик в рясе священника. - А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?
        Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!
        - Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!
        Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.
        - Хочешь конфетку, мальчик... - просипел священник, застилая собой черное небо.
        Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут...
        - Эй, еретик.
        Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.
        - Леон, Леон. - Марта тормошила его, дергала за одежду. - Что с тобой?!
        Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.
        - Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.
        И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.
        Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.
        Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.
        Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.
        Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.
        - Куда? - Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.
        - Марта! - крикнул тот.
        - Папа!
        Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.
        Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.
        Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.
        - Пора уходить! - Он ловко прыгнул на козлы.
        - Мне нельзя! - крикнул Леон. - Меня папа ждет!
        - Да? - Гигант обернулся. - А где он?
        - Не знаю, там, где телеги...
        - Тогда тебе туда. - Гигант махнут рукой. - Мы уходим.
        И он покачал головой и вдруг предложил:
        - А если хочешь, давай с нами.
        - Нет. - Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. - Нет. Мне надо к папе.
        - Ну... - Гигант пожал плечами и отвернулся.
        - Марта. - Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.
        Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.
        - Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.
        И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.
        - Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги... - Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: - Ты будешь мой рыцарь!
        И исчезла в клубах пыли.
        - Леон! - Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. - Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!
        Глава 5
        Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: "Успеем... Точно успеем..."
        Бормотал больше для Леона, чем для себя.
        Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.
        - Пап. - Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.
        - Что, сынок?..
        - А там, на рынке, это были кто? Паладины?
        - Нет. - Леон понял, что отец смеется. - Не они.
        - А кто?
        - Это просто охотники.
        - Какие охотники?
        - На ведьм. - Отец вздохнул. - Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.
        Он снова вздохнул.
        - Раньше так не было.
        - Как не было? - Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.
        - Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.
        - А кто такой еретик?
        - Ну, - отец пожал плечами, - есть такие люди... Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.
        - За душами? - Леон припомнил бездну под ногами и нависшее лицо еретика со страшными, голодными глазами. - А зачем?
        - Они Бетрезену служат. А ему души человеческие нужны.
        - Зачем?
        - Сожрет или, там, в еретика превратит. И будет человек с такой душой ходить по белу свету, другим честным людям вред приносить. Или еще чего похуже.
        Леон вспомнил, как на проповеди их приходской священник рассказывал о сотворении мира и о том, как Бетрезен создал мир и тех демонов, которые все испортили. И как страшно заплатил за это сам Бетрезен.
        - А что с ним дальше будет?
        - С кем? - удивился отец.
        - Ну, с тем, который на ярмарке. Еретик.
        - Известно что. В столицу потащат. Там разберутся...
        Некоторое время они ехали молча. Отец посматривал на звезды, на реку, что вилась серебристой лентой внизу, под дорогой. Вздыхал.
        Леон вспоминал суету на ярмарке. Страшного еретика. Марту.
        - Ты вот что, - прервал молчание отец. - Ты матери не рассказывай ничего. И я не буду. Чтобы не волновать лишний раз. Понимаешь? Она, конечно, все одно узнает, но все-таки.
        - Хорошо...
        Отец присмотрелся к чему-то на том берегу реки. Хлестнул лошадь.
        - Пошла, родная. Пошла.
        Леон тоже вытянул шею.
        Внизу, под косогором, на самой кромке Леса что-то происходило. Кто-то большой неуклюже ворочался. Трещали сучья.
        - Что это? - прошептал Леон.
        - Не знаю и знать не хочу. - Отец стегнул лошадь. - Ничего хорошего уж точно.
        Кроме треска сучьев и голодного рыка зверя, до слуха Леона доносилось еще что-то.
        - Пап, там плачет кто-то.
        - А, шут его побери. - Отец выругался и привстал на козлах. - А ну пошла живее!
        Плач стал громче. Перешел в крик. Зверь рявкнул и рванулся. Леон во все глаза смотрел вниз. Теперь он ясно видел фигурку, метавшуюся около воды. К ней подбиралось из Леса что-то огромное, бесформенное и страшное. Человек, хотя, может быть, это был кто-то другой, наконец решился и кинулся в холодную реку. Взметнул тучи серебряных брызг.
        - Плывет! Плывет, папа, смотри!
        - Плохо. Это плохо, - прошипел отец. Он натянул вожжи и вытащил из сена длинную палку, окованную железом.
        Но река не остановила лесную тварь. Будто черная клякса с торчащими в разные стороны щупальцами она прокатилась по берегу и ушла в воду. Без всплеска. Только вода потемнела. Сверху было хорошо видно, как она стремительно настигает пловца. Тот закричал! И было столько ужаса и боли в этом крике, что Леон зажмурился и зажал ладонями уши.
        Но даже так он слышал жуткие захлебывающиеся звуки и довольный рык.
        Отец хлестнул лошадь. И гнал ее до тех пор, пока не показались в ночной темноте костры их деревни.
        - Папа. - Леон осторожно заглянул отцу в лицо. Тот сидел напряженный, только крепко сжимал рукой палку. - А что это было?
        - Лес это был, сынок. Лес.
        - А это был человек?
        - Нет, сынок. Люди в Лесу не живут.
        Глава 6
        Ветреная, шумная осень осыпалась листвой, унеслась за горизонт вместе со злыми ветрами. С неба медленно и неторопливо падал крупными хлопьями сырой снег. Зима еще не вступила в свои права в полной мере, природа словно бы сопротивлялась, не желала впадать в тревожную, льдистую дремоту.
        Для Леона это было, наверное, самое беззаботное время в году. Всего и дел, что покормить скотину да сушняка натаскать из рощицы, что около поля.
        А в остальное время - свободен, как ветер.
        Целыми днями Леон пропадал на улице и только с приходом сумерек возвращался домой. Вечером из дома уходил отец. Брал дедовское копье и шел на дежурство. Отец, да и вообще взрослые в это время были какими-то странными. Мрачными, встревоженными. Леон поначалу пытался вызнать, не случилось ли чего. Но взрослые отмалчивались.
        Ночью костры горели не только вдоль реки, как раньше, но и вокруг всей деревни. Днем отец отсыпался, а ночью снова уходил. Днем каждый час в церкви бил колокол. Тревожный и протяжный его звук разносился далеко, словно оповещая тех, кто мог заблудиться в снежной круговерти, что впереди есть жилье, тепло, надежда.
        Леону казалось, что все ждут чего-то. Будто вот-вот должно произойти нечто. Не страшное, но... особое. От этого на душе делалось неспокойно. И обычные детские забавы не приносили той особой щенячьей радости, как бывало раньше. А может быть, он просто стал взрослее? Леон внимательно присматривался к другим детям, стараясь уловить, понять, произошла ли в их душах та перемена, что не давала покоя ему. Чувствуют ли они эту неясную тревогу? Ожидание?
        Сверстников у Леона не было. Так вышло. Он родился после войны, когда по всей Империи гуляла из конца в конец страшная болезнь, приходившая в деревни вместе с мертвецами и уничтожавшая целые селения. По дорогам колесили разбойничьи ватажки, грабившие и убивавшие всех, от мала до велика, из Леса вылезали твари, уничтожавшие посевы и скотину. Голод был страшной обыденностью. И конечно, первыми страдали дети. В их деревне выжил только один ребенок. Так вышло.
        Теперь те, кто постарше, уже давно переступили порог, отделявший детство, и вошли во взрослую жизнь, обзавелись семьями, а младшие еще не относились серьезно к происходящему вокруг.
        Одиночество мучило Леона. Хотя сам он не мог точно определить, что это за неясная тоска и откуда она берется.
        Это продолжалось до тех пор, пока отец, вернувшись под утро, поставил около копья еще и окованную железом палку.
        - Леон... Сегодня ночью пойдешь со мной. Выспись лучше.
        Сердце Леона забилось часто-часто, но он подавил волнение и ответил:
        - Да, папа.
        Мать хотела было что-то сказать, но отец поднял руку.
        Невысказанные тяжелые слова повисли в воздухе.
        Конечно же, днем Леон не спал, хотя и честно пытался уснуть. Он ходил по дому, несколько раз брался за тяжелую, очень тяжелую палку. Старался представить, что же ему придется делать там, в зимней ночи. И день казался бесконечно долгим. По приказу отца он нагрузил сани хворостом. Уложил в дорожную сумку хлеб и толстый кусок жирной домашней колбасы. Намотал несколько факелов из пакли, растопленного жира и смолы. Но все эти заботы взяли совсем немного времени. Впереди был целый день, но идти с малышней кататься с горки, кидаться снежками и лепить снеговиков было уже совершенно невозможно. Смесь возбуждения, страха и любопытства не позволяла сидеть на одном месте и уж тем более спать.
        Леон впрыгнул в новенькие, купленные на той самой ярмарке валенки и побежал в сторону церкви.
        Деревня располагалась на взгорке, отсюда была хорошо видна дорога, что вилась вдоль обрыва, на дне которого текла река. В центре деревни стояла церковь. Более похожая на крепость. Старики рассказывали, что сначала это и была крепость, потому и располагалась в самой высокой точке. Для лучшего обзора. Но потом, постепенно, вокруг крепости выросла деревня, возникла потребность в богослужениях, и, естественно, так получилось, что под церковь отдали старый форт. Если вера заботится о душе, то здание церкви могло позаботиться и о теле.
        По утоптанной, скользкой дорожке идти было нелегко. И Леон изрядно запыхался, пока добрался до высоких кованых ворот. Он приоткрыл тяжелую калитку и прошел во внутренний двор.
        - Отец Тиберий? - позвал Леон.
        Ответа не последовало, и мальчик пересек дворик и вошел внутрь главного здания.
        - Отец Тиберий?!
        - Заходи, - донеслось откуда-то сверху. - Да закрывай двери плотнее. Не лето чай.
        Леон притворил высокие створки. Сделал несколько шагов и оказался в высоком просторном зале, в центре которого стоял алтарь, а длинные лавки были отодвинуты к стенам. Тут редко кто сидел. Наверх, туда, где по церковным праздникам располагался приезжий хор, вело две лестницы, через них можно было попасть на длинную галерею, которая проходила мимо высоких, но очень узких окон, забранных решетками. В случае чего через эти окна можно было метать стрелы и охотничьи дротики.
        Леон огляделся, чувствуя, как мурашки прокатываются по спине каждый раз, когда взгляд его падает на алтарь. Чье-то незримое присутствие ощущалось в церкви. Словно неуловимое движение воздуха, легкий, невозможный зимой запах трав, шелест крыльев бабочки, но не одной, а множества.
        - Где вы, отец Тиберий?
        - На галерее, сын мой, на галерее. - Голос у Тиберия был хриплый, старческий. - Поднимайся и захвати воду. Около лестницы.
        Леон поднял большое деревянное ведро и поразился его тяжести. Как только дряхлый священник мог дотащить его сюда?..
        Тиберия он нашел в дальнем конце галереи. Там, в больших, длинных кадках, росли цветы. Много цветов. Леон знал, что отец Тиберий собирает их отовсюду. И мальчишки приносят ему все необычные растения, которые находят в поле или около реки. Сам Леон когда-то таскал сюда зеленые ростки и слушал, раскрыв рот, как отец Тиберий толкует об удивительных свойствах той или иной самой обычной травки.
        Священник рыхлил землю в кадках маленькой деревянной лопаткой.
        - Спасибо, сын мой. - Старик легко поднял ведро и вылил немного воды в землю. - Что тебя привело ко мне? Хочешь спросить, когда начнутся зимние занятия?
        Тиберий легко улыбнулся.
        - Нет, - Леон помотал головой, и священник огорченно вздохнул.
        - Это печально. Жажда к знаниям, молодой человек, это важная, самая важная сторона души человеческой. Без нее и человека-то нет, так, оболочка одна. А знания дает человеку церковь. Так-то. Хотя... - Он помедлил, словно о чем-то размышляя, потом отложил лопатку и потянулся к Леону. - Помоги-ка...
        Леон подхватил отца Тиберия под руку и отвел его к скамье. Тот с легким кряхтением присел.
        - Хотя, - продолжил священник, - я уже слишком стар для учения. Жду замены.
        Он снова вздохнул.
        - Замены? - удивился Леон. - Как же это?
        - Да, сын мой. Скоро, уже очень скоро на мое место придет кто-то другой. И это хорошо. Одно меня волнует. - Он качнул головой в сторону кадок с травами. - Мои цветы. Я столько времени провел среди них. Будет жаль, если...
        Он закашлялся, захрипел, но подавил приступ. Его лицо покраснело, на глаза навернулись слезы. Отец Тиберий осторожно промокнул их тонким платочком. Развел руками, видишь, мол, какие дела.
        - Так с чем ты пришел ко мне, Леон?
        Тиберий погладил мальчишку по голове.
        - Отец берет меня сегодня в дозор! - радостно, чувствуя, как гордость распирает его изнутри, выпалил Леон.
        Тиберий тяжело вздохнул и задумался.
        - Это нехорошо...
        - Нехорошо? Но почему?
        - Ты еще мал.
        - Если бы я был маленьким, отец не взял бы меня...
        Священник снова вздохнул.
        - Плохо не то, что ты мал, плохо то, что мы вынуждены делать детей взрослыми не в срок. Дурное время. Дурное. - Тиберий посмотрел на Леона. Улыбнулся. - Нет-нет. Не хмурь брови. Быть маленьким не всегда плохо. И не всегда хорошо быть взрослым. Ведь взрослая жизнь подразумевает умение принимать решения. А это не всегда приятно. Более того, это всегда трудно. А уж правильные решения никогда не даются без крови и боли. Той боли, которая не видна снаружи, той, которая тут.
        Он прикоснулся к своей груди.
        - Эти решения оставляют на нашем сердце рубцы. А эти рубцы потом находят отражение на нашем лице. Морщинами. Так взрослые люди становятся стариками, у которых сердце в рубцах, а лицом они похожи на печеное яблоко.
        Тиберий замолчал, глядя куда-то поверх головы Леона. Мальчик тоже молчал, боясь нарушить мысль священника. Тот часто говорил о том, что было не совсем понятно. Однако дети всегда слушали его, не перебивая.
        - То, что ты пойдешь в дозор этой и другими ночами, не означает, что ты стал взрослым. Запомни это. Это значит, что время. Что близится плохое, трудное время. И тебе придется делать взрослую работу. Порой трудную, часто грязную. Но эта работа не есть взросление. Не есть взрослая жизнь. По-настоящему большим ты станешь только тогда, когда сам, сознательно выберешь путь взрослого мужчины. Не под влиянием обстоятельств. Не по приказу. Не по просьбе. Но сам. Такой момент придет. Он будет. Обязательно. Но даже подойдя к нему, мой мальчик, попытайся сохранить ту чистоту души, которой сейчас обладаешь. Это важно, очень важно, - сохранить чистой душу. Потому что только она делает тебя человеком. Большим человеком.
        Он вздохнул. Дотронулся двумя пальцами до лба Леона.
        - Хранит тебя Всевышний. Иди, мой мальчик.
        Глава 7
        К линии костров ехали на санях. Лошадка шла нехотя, настороженно прядая ушами, всхрапывала. Отец покрикивал на нее, подгоняя.
        - Запомни, сынок, сани мы развернем так, чтобы ты мог в случае чего вскочить и гнать обратно. Если я крикну "Беги!", то без разговоров... В сани - и ходу. Сразу к старосте и расскажешь все.
        - Что все?
        - Все как было.
        - А что может быть?
        Отец помолчал немного, потом махнул рукой.
        - Не знаю. Вчера кто-то напал на один костер. Тушить стали... Мы едва подоспели.
        - А зачем тушить костры-то?
        - Известно зачем. Чтобы внутрь прорваться. Они огня боятся.
        - Кто?
        - Точно и не знаю. Мертвяки... Наверное.
        - А что, их и не видел никто?
        - Линц видел. Так кто ему верит? - Отец пожал плечами. - Может, и не врет. Только если так, то вокруг деревни что-то их много ходит. Кружат, кружат. А подойти боятся. Мы днем ходили. По следам. Вроде человеческие. Много. Но далеко мы не отходили. Боязно все же.
        Снова пошел снег. Стало заметно темнее. Отец буркнул что-то злое и хлестнул лошадь.
        - А ну живее! Пошла!
        Леон представил, как вокруг их деревни в беспросветной темноте ходят жуткие, ломаные тени. Исковерканные смертью и магией мертвецы. Ему сделалось холодно и страшно. Нечего было и думать забить такого палкой, пусть даже окованной железом.
        - А если за помощью послать? - робко спросил Леон.
        - Мы и послали... - мрачно ответил отец. Впереди замаячил свет костров. - Давно уже как послали.
        Навстречу им вышел высокий мужчина в черном лохматом тулупе. Леон узнал его, это был отец Карла, веселого, беспокойного парнишки.
        - Привез? - спросил он.
        - Да. - Отец вытащил из сена связку факелов. - Держите. Сразу только не палите.
        - Уж разберемся как-нибудь.
        Леон вылез на снег. Обернулся. Снег медленно засыпал следы.
        - Хорошо, сынок. Разворачивай лошадку. И давай за мной к тому костру. - Отец махнул рукой. - Понял?
        - Да... - Леон взял лошадь под уздцы, повел ее по снегу.
        Позади слышались разговоры. Треск сучьев. Кто-то разгружал привезенный так же на санях сушняк.
        Леон шел, чувствуя, как становятся ватными ноги и как страх накатывает душной, слезливой волной.
        Ему вспомнился нелепый, детский восторг, когда отец решил взять его в дозор. Сейчас эти чувства представлялись особенно глупыми, как и все потуги казаться взрослым. Вот оно, взросление!
        Леон закусил губу. Ему хотелось плакать от страха. Бежать назад, к дому, через. Он посмотрел в темноту. Дороги уже не было видно. Вообще ничего не было видно! Только снег и чернота. Солнце село, и ночь настала внезапно. Обрушилась с неба! Все. Куда бежать? Как не потеряться в этой темноте?! Не заблудиться... Леон представил, как он бродит в этой снежной круговерти, а со всех сторон к нему сходятся, приближаются, вытянув перед собой слепые руки.
        Лошадь фыркнула и попыталась ухватить его варежку с налипшими комьями снега зубами.
        Леон вздрогнул. Ткнул животное в бок. Обернулся.
        Позади него, метрах в пятнадцати, горела цепочка костров.
        Вперед нельзя. Там только чернота и нет ничего. Страх сковывал мысли.
        Мальчишка повернулся и потащил за собой лошадь.
        К огню, к костру! Быстрее... Он побежал, чувствуя, как по щекам льются горячие слезы.
        - Леон! - гаркнул кто-то над ухом.
        Мальчик отпустил лошадь и с разбегу ткнулся лицом в отцовский тулуп.
        Плечи его сотрясались от плача.
        - Куда ты с кобылой-то?! Леон! - Отец потряс его. - Очнись!
        Он с усилием оторвал мальчишку от себя, встряхнул еще раз, присел, заглянул в лицо.
        - Ты что?
        Чтобы не видеть его лица, Леон зажмурился. Но предательские, детские слезы все равно текли и текли.
        - Эй. - Отец снял варежки и осторожно дотронулся до лица сына. Руки были теплыми. Пахли сеном, давно скошенной травой. Леон ткнулся в них и зарыдал еще сильнее. Теперь уже от облегчения.
        - Ну вот, - пробасил отец, прижимая сына к себе. - Поплыл? Ну все-все. Страшно?
        Леон закивал.
        - Это хорошо, что страшно. Боишься - значит живешь. Это только мертвяки ничего не боятся.
        - А огонь?.. - всхлипнул Леон.
        - О! - тихо рассмеялся отец. - Точно! Вот видишь, даже мертвые чего-то да боятся. Огня, например. А мы не боимся. Мы на нем кашу варим. Видишь, как оно выходит. У человека оно же как... глаза боятся, а руки делают. Правда?
        Леон часто закивал. Он еще всхлипывал, но уже не плакал. Стараясь незаметно вытереть слезы, чтобы, не дай бог, никто не увидел. С отцом было не страшно. Точнее, не так, страх был, но другой. Не похожий на те холодные клещи, что стянули его грудь несколько минут назад.
        - Ну, как? Все? - Отец заглянул ему в лицо. - Кончились слезы? Вот и хорошо. Мы ночь всего-то простоим. А там утро. Солнце взойдет. Пойдем с тобой спать. Привыкай... Ты же мужчина. Сестренка будет на тебя смотреть, кто ее защитит?.. Вот то-то.
        Он встал.
        - А теперь давай. Разворачивай сани и обратно к костру. Живо.
        И отец натянул Леону шапку на нос.
        Получилось смешно.
        Мальчишка фыркнул, замахал руками.
        - Палку не забудь... - строго сказал отец.
        Когда мальчишка в очередной раз вернулся к костру, отец был уже не один.
        - ...и снег скрипит, - услышал Леон обрывок фразы, рассказывал старик в наброшенной на плечи бараньей шкуре.
        - Что-то рано сегодня, - ответил отец Карла. У него в руках были вилы на неестественно длинной рукояти. - То под утро начиналось. Не хочешь парня назад отослать?
        Этот вопрос адресовался отцу Леона.
        - Нет. - Тот покачал головой. - Случись что, он убежать успеет. А вот если мертвяки в деревню придут, да без предупреждения. Может получиться совсем плохо.
        Остальные закивали. Никто на Леона не глядел. Чему тот был даже рад. Никто не видит зареванных глаз.
        Вскоре мужчины разошлись. Леон остался с отцом.
        Чтобы не мерзнуть, они прохаживались между тремя кострами, подбрасывая по необходимости ветки. Слишком большой огонь старались не разводить, просто не давали гаснуть.
        Поначалу Леон вслушивался, стараясь за треском костров услышать, что происходит там, с той стороны круга света. Ходит там кто-то? Стоит? Ждет?
        Только как услышать мертвеца, если он стоит и не шевелится? Мертвый не дышит, не переступает с места на место, у него не устают ноги, ему наплевать на холод. Он может часами стоять столбом и напасть, когда никто не ожидает. Может быть, сейчас там, невидимые в темноте, стоят десятки, сотни мертвых чудищ. Стоят. Ждут.
        Леон вздрагивал. Всматривался туда, где, как ему показалось, что-то блеснуло. Но всякий раз он убеждался, что это льдинка отразила свет огня или просто померещилось. Так продолжалось довольно долго, и через некоторое время чувства Леона притупились. Даже страх отступил. Устал пугать.
        Да и холодно стало. Не до страхов становится, когда мороз колкими мурашками начинает бегать по спине.
        Наконец отец хлопнул по спине съежившегося Леона.
        - Замерз?
        - Нет. - Мальчишка помотал головой, но получилось не очень убедительно.
        - Тогда давай-ка дуй во-о-от к тому костру, видишь, где большая вязанка хвороста. И принеси нам горячего отвару. Кружки только возьми. А палку оставь. Мешать будет. Понял?
        - Ага!
        - Дуй.
        Леон побежал с удовольствием, от одного только быстрого бега стало теплее. Можно было бежать по протоптанной вдоль кольца костров тропке. Но мальчишка несся по целине, вспарывая снежное поле фонтанами белоснежных брызг. Вскоре он тяжело задышал и к походной кухне подошел уже запыхавшийся, даже чуть взопревший.
        Тут хозяйничал дед Скагге. Старый, но крепкий бородач, который по сей день сам ходил в поле за плугом, хотя и сыновья у него были уже взрослые, такие же крепкие и сильные. Вон они, несколькими кострами дальше несут свою вахту.
        - Дедушка... - Голос Леона прервался. Он тяжело втянул воздух.
        - Чего носишься? - проворчал старик. - Переполошишь всех напрасно.
        - А вдруг не напрасно? - возразил Леон. Старик Скагге был ворчлив, но добр. С ним можно было поспорить.
        - Ха. - Дед глухо хохотнул в бороду. - Если бы чего случилось, ты бы, пострел, кричал бы так, что в деревне слышали бы!
        И он заухал, как старый филин на суку.
        - Ладно, - протянул Леон. - Меня папка послал отвар взять.
        - Холодно? - ехидно поинтересовался дед.
        - А вам, можно подумать, тепло?
        - Мне-то? Мне-то самому холод побоку! Я его и не чувствую вовсе.
        - Как это? - удивился мальчишка.
        - А вот так. Может, я. - Дед делано огляделся по сторонам и, наклонившись к Леону, прошептал: - Может, я того.
        - Чего? - Леон тоже перешел на шепот.
        - Тоже мертвяк! - рявкнул Скагге и довольный откинулся на санях, захохотал.
        Леон сплюнул. Тоже мне взрослый.
        - Кружки давай! - Дед тряпицей откинул крышку котла, зачерпнул из него большущим деревянным половником.
        Обратно Леон возвращался уже по тропке. Осторожно, чтобы не расплескать.
        Добирался долго, как ему показалось, целую вечность. Из кружек валил пар, одуряюще пахло медом, травами, концентрированным летом. Жизнью пахло.
        - Пап! - позвал Леон, добравшись до своих костров. - Пап!
        Отец, до того настороженно присматривавшийся к чему-то по ту сторону, обернулся. С улыбкой направился к Леону.
        - Принес? Чего долго-то? Я уж инеем тут покрылся. - Он протянул руку. - Леон?..
        Но мальчишка кружку не отдал. Он вообще не пошевелился. Так и стоял, глядя куда-то за спину отцу. В темноту, окружавшую кольцо из костров.
        А там, из этой темноты, бесшумно вырастало нечто мерзкое, оскаленное, с торчащими костями и плотью, висящей лоскутами. Но живое! Это Леон видел по глазам, жадным, алчным глазам, наполненным лютой злобой и голодом.
        Это не было похоже на ярмарочного еретика, это не было похоже ни на что! Даже и на мертвеца это не было похоже. Потому что не бывает таких мертвых, таких уродливых и страшных. Тварь, поднятая чужой, злой волей! Обреченная на страдания и оттого ненавидящая все сущее.
        Отец понял, что за спиной происходит неладное. Лихо развернулся, кинулся к костру. Пинком закинул туда крупный сук. Взметнулись искры! Пламя вспыхнуло ярче! И на какой-то миг Леон увидел всех. Всех, кто стоял за спиной у мертвеца. Таких же, как он, безмолвных, голодных и злых. Страшных.
        Поднялась суета. Огонь вспыхнул ярче. Кто-то закричал. В темноту полетели факелы. А горячие кружки в руках у Леона вдруг стали ледяными...
        Мертвые сделали несколько шагов в темноту и растворились. Будто их и не было.
        Но Леон знал. Знал, что они там. За гранью света.
        Ждут.
        Глава 8
        Когда взошло солнце, снег вокруг костров был истоптан. И с одной, и с другой стороны. Кто-то предложил пойти по следам и найти логово мертвяков. Но желающих не оказалось.
        Возвращаясь домой, Леон поинтересовался:
        - Пап, а почему мы не пошли за ними?
        - За кем?
        - Ну, по следам. - Леону страшно хотелось спать. От этого было вдвойне холодно. Лицо, казалось, одеревенело. Даже трогать было противно. - Как предлагали.
        - Мертвяк - он, конечно, дневного света не любит. Но только и всего, что не любит. Понимаешь?
        - Нет, - помотал головой мальчишка.
        - Не спят они днем, - пояснил отец. - Они вообще не спят. Никогда. Сидят только где-нибудь в овраге. И не шевелятся. Им же все равно. Некоторые думают, что это они спят так.
        Он покачал головой.
        - Враки. Днем они так же опасны, как и ночью.
        - Откуда ты знаешь?
        Отец пожал плечами.
        - Когда война была, такого насмотрелся. Крестьян тогда только ленивый не грабил. - Он вздохнул. - И на мертвяков гоняли. Вроде как в облаву. Уж и не знаю, кого на кого ловили. А потом вроде как угомонились они.
        - Кто?
        - Мертвые. Говорили, что их богиня удалилась куда-то. Она-то, конечно, удалилась, а дохляки остались. Только слабые стали. Мотаются, как... - Он покосился на Леона. - Как собака в проруби.
        - Пап?.. - Леон подобрался поближе, отодвинув неиспользованные факелы в сторону. - Пап?..
        - Ну чего?
        - А получается, что они, ну, эти, могут и днем прийти?
        - Могут, - кивнул отец.
        - А чего же мы тогда уезжаем?
        - Ну, спать же надо. - Отец хмыкнул. - Ты не беспокойся. Днем другие смотрят. С церковной колокольни далеко видать. Если что, предупредят.
        - А если снег?
        - Не волнуйся, - повторил отец. - Все будет хорошо. Днем они не нападут.
        - Точно?
        - Точно. - Он усмехнулся, потянулся, встряхнулся словно пес. - Ах, холодно-то как! Сейчас до печи доберемся, спать заляжем, согреемся! Хорошо...
        Леон прижался к нему. Так было надежнее и спокойней. Вроде ничего и не произошло.
        - Я, наверное, не усну, - пробормотал он.
        Отец промолчал.
        Вопреки ожиданиям Леон заснул еще в санях. Отец внес его в дом на руках.
        На печи было тепло, уютно и совсем-совсем не страшно.
        Леон спал, а отец еще долго сидел за столом, ковыряя ложкой в тарелке с кашей.
        - Как там? - спросила жена, подсаживаясь рядом.
        - Плохо, - ответил он нехотя. - Сегодня совсем близко подошли. Эдак они и днем полезут.
        - А помощь...
        Отец раздраженно пожал плечами.
        - Империи нужны ресурсы. А у нас ни рудников, ни золотоносного песка в реке. Все, что у нас есть, это мы сами и вот это. - Он показал свои руки. - А такого товара и без нас навалом.
        - Ну что ты такое говоришь? - Она нежно обвила его шею руками. - Император заботится о нас. Обязательно придет помощь.
        - Помощь?! Чтобы защитить деревню, нужен отряд охотников! И только-то. А вместо этого я своего сына тащу в дозор! Нельзя так!
        - Может быть, что-то случилось. - Она мягко гладила его волосы. - Может быть, они не получили послание.
        - Мы выслали уже три.
        - Может быть, сейчас трудный момент. - Она не унималась. - Помощь обязательно придет.
        Он вдруг усмехнулся.
        - Именно это я говорил Леону.
        - Вот видишь. - Она прильнула к его плечу. - Ты же не будешь врать сыну. Значит, все будет хорошо. Помощь обязательно придет.
        - Да. Да. Пойду я спать. Ночь опять будет неспокойной.
        Она отпустила его с видимым сожалением.
        Уже залезая на печь, он сказал:
        - Мы крестьяне. Мы не должны воевать.
        - Мы и не воюем. - Она улыбнулась. - Мы просто... охраняем дом.
        Он ничего не ответил. Только залез под овчину и уснул. Ночь действительно выдалась трудной.
        Глава 9
        Когда Леон с отцом добрались до линии костров, там уже царило радостное возбуждение.
        - Что случилось? - крикнул отец, спрыгивая с саней.
        - Хо! - К ним подковылял дед Скагге. - Мертвяка убили! Мы убили его! Пойдем, я покажу.
        Он махнул Леону и заковылял прочь.
        - Можно? Можно, пап?! - Леон радостно приплясывал на месте.
        - Да... Иди... - Тот кивнул и устало уселся обратно на сани. - Значит, не уйдут.
        - Брось. - Рядом оказался отец Карла. - И раньше так бывало.
        Отец посмотрел на Леона. Махнул рукой.
        - Иди посмотри. Чего встал? - И когда мальчишка убежал, продолжил: - У меня дурные предчувствия. Раньше все было иначе. Один-два мертвеца за зиму. Но не голодная толпа вокруг деревни!
        - Ну, - отец Карла хмыкнул, - это же приграничье, тут всякое может случиться. Ни один год не похож на другой.
        Леон в это время уже протискивался в круг оживленно галдящих мужчин.
        - Дайте мальцу поглядеть! - кричал позади дед Скагге. - Мальцу-то дайте.
        Но Леон уже прорвался.
        Мертвяк лежал за границей костров.
        Он был голый, сильно обгоревший и уродливый. Старый мертвяк, иссушенный и почерневший. Его голова лежала отдельно. Кто-то снес ее ловким ударом. Этот мертвый был совсем не похож на того, который задрал брата Леона. Тот был крупный и сильный. Этот же не вызывал ничего, кроме жалости и отвращения. И совершенно точно он не был похож на того, которого Леон видел прошлой ночью.
        - Давай, давай, Вилли, расскажи, как ты ему башку снес! Давай! - кричали вокруг.
        И Вилли, низкорослый толстяк с топором, довольный таким вниманием, рассказывал:
        - Это просто было. Чего там и говорить. Хотя, конечно, удар-то у меня будь покоен. Еще мать, мир ее праху, говорила, что если Вилли берется дрова колоть, так щепки.
        - Да слышали мы про мать твою! Ты про мертвяка давай!
        - Ну, я и говорю. Он в костер как рухнет.
        - Откуда рухнет, Вилли? Откуда?
        - Откуда... - Тот пожал плечами. - Из темноты выбежал, значит, и как упадет. И ну барахтаться! Рычит, что твоя собака. А я, значит.
        - Да брехня это все. Чего бы мертвяку в костер лезть. Он же не пьяный, ей-богу, - подал голос кто-то.
        - А я говорю как было! Упал в костер. И все. Мне врать нечего. И то, что я ему одним ударом башку снес, тоже чистая правда.
        - Я говорю - брехня...
        Мужики продолжали спорить. Раскрасневшиеся лица, горящие азартом глаза. Каждый норовил вставить слово, уже находились свидетели происшествия. И у каждого версии были разные. У кого-то мертвяк упал в костер сам, у кого-то его сбил туда Вилли, а еще кто-то говорил, что никуда мертвый не падал. Леон осторожно выбрался из круга и пошел обратно. Ему было грустно. Будто красивый, новогодний леденец оказался всего лишь пресной сосулькой.
        - Ерундовый там мертвяк, - заявил он отцу. - Старый и дохлый. Такому башку и я бы срубил.
        Отец его обнял и ничего не сказал.
        Вскоре мужики разошлись по своим местам. Мертвяк остался лежать на снегу. Окончательно мертвый, безопасный, никчемный. Днем его сожрут вороны.
        Ночь потянулась, как бесконечная черная капля смолы, что опускается и опускается с ветки, но никак не может упасть. Долго. Нескончаемо долго.
        В этот раз небеса не были затянуты тучами. И Леон то и дело задирал голову вверх, разглядывая яркие, окруженные светлым ореолом звезды. Если долго смотреть вверх, то начинало казаться, что нет ничего вокруг и что можно вот так просто подняться в воздух, лететь, лететь. От этого даже кружилась голова.
        Голова кружилась до тех пор, пока ей не прилетел, неведомо откуда увесистый подзатыльник.
        - Проснись. - Отец смотрел хмуро. - Чтобы смотреть на небо, ты выбрал неподходящее место.
        Леон почесал затылок.
        - Извини, пап.
        - Я-то извиню. А вот мертвяк вряд ли.
        Мальчик насупился и больше голову не задирал.
        Но все равно момент, когда мертвые вышли из тьмы, он пропустил.
        В костер полетело что-то большое, ухнуло точно в пламя, забилось там, шипя, рыча и разбрасывая искры. Отец подскочил, взмахнул пикой, но из темноты, внезапно придвинувшейся, окружившей со всех сторон, к нему потянулись изломанные руки! И вот уже крики заполнили ночь, а ковыляющие тени прут по брошенному в костер мертвецу, как по мосту через ручей!
        Отец размахивал пикой, целя по головам.
        - Леон, беги! - крикнул он. - Беги!
        Мальчишка кинулся на непослушных ногах к саням, но лошадь, перепуганная внезапными криками, вдруг бросилась куда глаза глядят, понесла. На снегу остались лежать только разбросанные факелы.
        Еще один костер погас! Ждать помощи было неоткуда, мертвые перли со всех сторон.
        Леон в ужасе заметался. Понял, что окованную железом палку он в панике потерял. Схватил то, что подвернулось под руку. Факел. Один из тех, которые, может быть, делал сам пару дней назад. Нужно зажечь! Кинулся туда, где горел огонь, но дорогу ему заступил здоровенный мертвяк! В оборванной одежде, со вздутым, выпирающим из штанов синим брюхом и неестественно длинными руками, он зашипел и с неожиданной ловкостью прыгнул вперед. Мальчишка упал на снег, покатился вперед, точно под ноги мертвецу, и там что было сил ткнул его палкой факела в нависшее брюхо. Гнилая плоть подалась, лопнула. Из живота полезло что-то черное, змеящееся, мерзкое. Пока зомби подбирал вывалившийся ливер, Леон проскользнул у него между ног и ткнул смоляную голову факела в красные уголья. Зашипела смола, по пакле побежали легкие язычки пламени.
        Но мертвяк, которому Леон порвал брюхо, уже добрался до мальчишки. Путаясь в своих внутренностях, он схватил Леона за ноги, норовя подтянуть к себе, разорвать, вцепиться гнилыми мерзкими зубами!
        Мальчик принялся брыкаться, но мертвый держал его как клещами, оттаскивая от костра.
        И когда омерзительная харя оказалась близко-близко, когда из раззявленной пасти пахнуло прямо в лицо, Леон ткнул изо всех сил в раскрытый рот пылающим факелом. Надавил, чувствуя, как подается оружие внутрь! От соприкосновения с огнем лицо мертвеца съежилось, потекло густыми мерзкими сгустками. Обнажились кости.
        Леон оттолкнул мертвеца ногами, вскочил, что было сил ударил его по голове и кинулся бежать туда, где все еще отмахивался пикой, встав спиной к костру, отец.
        - Папа! Папа!
        Мертвые обернулись, но шарахнулись в сторону, когда Леон, выставив перед собой факел, кинулся вперед, закрыв глаза от ужаса.
        - Какого черта ты тут делаешь?! - рявкнул отец. - Почему не уехал?!
        Его руки были заляпаны чем-то черным, пика обломана. Он отбивался, держа остатки черенка в одной руке, а лезвие с куском палки - в другой.
        - Дай сюда! - Он выхватил из рук мальчишки факел и принялся размахивать им из стороны в сторону. Мертвые шарахались от огня, но подступали все ближе и ближе, стараясь загнать живых в костер.
        - Сгорим!
        Леон ухватил здоровенную головню и кинул ее в приближающихся мертвецов. Зомби отшатнулись. Но ненадолго. Из обступившей темноты, наполненной криками, хрипами и рычанием, лезли новые и новые рожи. Страшные. Уродливые. Почерневшие. Мерзкий смрад забивал ноздри, не давал дышать. А там, позади жутких рож, приближалось что-то совсем уж невозможное. Это Леон заметил только краем глаза. Там в черном небе низко метались будто бы языки пламени! И сам воздух гудел, звенел, а земля под ногами вздрагивала от невидимых ударов.
        Когда отца отшвырнуло в сторону, Леон упал на спину и вжался в почерневший снег. Над ним склонились мертвяки, потянулись жадные вонючие руки! Земля загудела, Леон ощутил, как дробно бьется она ему в спину. Мальчишка заорал! И тут.
        Из темноты выметнулась огромная, черная с пылающими глазами лошадь! В прыжке она распласталась во все небо, и всадник, огромный, больше всего небосвода, в броне, которая светилась ярче всех звезд, взмахнул пылающей булавой! С гулом и шипением сгусток пламени врезался в спину ближайшему мертвецу!
        Сочно чавкнуло. Метнулась в стороны черная гниль. Лошадь со сказочным всадником перемахнула через костер и скрылась в ночи, оставив мертвых, которые уже не поднимутся из могилы.
        А из темноты выскакивали новые и новые всадники!
        Кто-то схватил Леона, притянул к себе. Мальчишка закричал, забился, как маленькая птичка в лапах хищника.
        - Сынок! Сынок! - кричал кто-то черный и окровавленный. - Сынок, это я!
        Леон с трудом узнал отца. Прижался к нему. Они оба скорчились в мокрой каше из крови, растаявшего снега и еще черт знает чего.
        - Кто это? - Леон пытался отодвинуться, посмотреть, увидеть, что же там происходит. - Кто это?!
        - Не шевелись, не шевелись! - страшно закричал отец. - Это паладины!
        Вокруг все ревело. Казалось, мир рушится. Где-то вдали бил как припадочный колокол и тряслась земля под копытами.
        Глава 10
        Паладинский разъезд догнал их, когда они возвращались в деревню. Уже утром. Мокрые, замерзшие, грязные, они едва шли. Лошадь обнаружилась неподалеку. Со вспоротым брюхом, в луже крови и дерьма, она лежала, глядя бессмысленными глазами куда-то вверх. Мертвые оказались резвее Леона и догнали ее тогда, в страшной темноте.
        За ранеными из деревни прислали сани. За ранеными и убитыми.
        Остальные шли так. Позади чадно горели костры. Это работала погребальная команда. Жгли остатки мертвяков.
        Горячий конь, черный, с паром, валящим из больших ноздрей, взрыл копытами снег рядом с Леоном.
        - Крестьянин! - Всадник поднял маску шлема. Паладин был огромен. Широкие нагрудные пластины панциря сверкали, будто и не было ночного боя, грязи и крови. - Крестьянин, укажите путь к старосте!
        Отец разогнул спину. Когда тот поклонился, Леон даже не заметил.
        - В центре деревни. Там, где большой знаковый камень...
        - Благодарю вас, крестьянин! - Голос у паладина был громкий и гулкий.
        Он коротко крикнул, и конь, поднимая тучи снежной крошки, унесся прочь.
        - Пап, - прошептал Леон.
        - Что? - Голос отца был совсем слабым и тихим.
        - Почему он так странно говорил?
        - Так говорят в столице. В Фервале.
        Но Леон не слышал, он глядел вслед ускакавшему паладину.
        Когда они добрались до деревни, то их встретило оцепление из хмурых охотников на ведьм.
        - Туда, туда! - Охотники махнули рукой куда-то в сторону центральной площади. - Все туда.
        - Что там? - спросил отец. - У меня ребенок. Ему нужна сухая одежда.
        Ближайший охотник покачал головой. Но потом, посмотрев на Леона, стащил с себя плащ и кинул его отцу.
        - Вот.
        И жестом показал, куда надо идти.
        Укутанный в тяжелый черный с красным кантом имперский плащ Леон начисто утратил ощущение реальности.
        На деревенской площади, где раньше, очень редко, староста собирал народ на сход, были установлены три больших шатра. Несмотря на то, что светило солнце, горели факелы и несколько больших масляных жаровен. Все жители деревни, от мала до велика, стояли большой очередью в эти шатры. Мужчины, женщины, дети, все раздельно, каждый в свой шатер.
        - Что это, пап? - тихо спросил Леон.
        - Не бойся. Ничего не бойся, - ответил отец и сказал, будто заклинание: - Все будет хорошо.
        Леон впервые видел столько вооруженных людей сразу. Тут были уже знакомые ему охотники, были и лучники, одетые в зеленые с золотом плащи, и стражники с большими топорами на длинных ручках, называвшихся алебардами. У входа в каждый шатер стоял молодой человек в длинном одеянии. Он о чем-то спрашивал входящего и запускал внутрь. Что происходило там, внутри, видно не было. Те, кто выходил наружу, с другой стороны шатра, молчали. Вообще все происходило в странной пугающей тишине. Если кто-то и разговаривал, то шепотом, будто боясь быть услышанным. Там, на той стороне площади, Леон разглядел маму. Она держала на руках сестренку и тревожно смотрела в их сторону. Отец махнул ей рукой.
        Чуть в стороне от других стоял староста. Рядом с ним сидел на раскладном стуле важный человек с золотой цепью на шее. Барон. Иногда он спрашивал о чем-то, и староста, подобострастно кланяясь, отвечал.
        Неподалеку стоял, опершись на палку, грустный и осунувшийся отец Тиберий. Казалось, он чего-то ждет.
        Еще дальше, там, где собирались люди, вышедшие из шатров, гарцевали кони паладинов. Всадников же видно не было. И Леон еще удивился, где же они...
        Тем временем подошла его очередь. Молодой человек около шатра немного помедлил, перекинулся взглядом с кем-то, но пропустил Леона в шатер для взрослых мужчин. Мальчику показалось, что это из-за плаща, который согревал его.
        Внутри было удивительно тепло. Под ногами постелен толстый войлок. Горело множество жаровен.
        - Подойдите, крестьянин, - поманил его к себе человек в серой монашеской рясе. Он сидел за низким столиком, на котором уместились несколько свитков и принадлежности для письма. - Как вас зовут?
        - Леон.
        - Сколько вам лет?
        - Лет? - Леон удивился, но сообразил. - Двенадцать зим, господин.
        - Хорошо. - Монах что-то записал в свитке и махнул рукой. - Пройдите туда, крестьянин.
        Леон прошел. Там его встретил молодой человек, довольно худой, с очень глубокими черными глазами на бледном лице. Некоторое время он рассматривал Леона молча. Затем дал ему небольшую склянку.
        - Плюньте сюда.
        Леон послушался.
        Человек унес склянку за занавеску и вскоре вернулся.
        - Раздевайтесь донага.
        Леон помялся, но, вспомнив слова отца, послушался.
        Его одежду забрал другой мужчина, в длинном кузнечном фартуке и рукавицах. Унес за другую занавеску.
        - Теперь туда. - Молодой человек махнул рукой дальше вдоль шатра.
        Леон, неловко прикрываясь руками, прошел. В шатре было тепло, но все же не настолько, чтобы ходить нагишом.
        За небольшой ширмой стояли два крепких мужика с дубинками на поясах и старик в длинном одеянии серого льна и колпаке.
        - Мальчик, - резюмировал старик. - Вам надо было пойти в соседний шатер.
        - Меня послали сюда, - Леон пожал худыми плечами.
        - Н-да... - Старик вздохнул. - Будем считать, что вы юноша. Хорошо. Я осмотрю вас, юноша. Вы должны точно выполнять все то, что я вам скажу, и точно отвечать на вопросы. Вам понятно?
        - Да...
        - У вас что-то болит?
        - Нет. - Леон покосился на несколько свежих синяков. - Только там, где ударили.
        - Хорошо.
        Потом старик заставлял Леона приседать, разводить руки в стороны, ложиться, вставать, прыгать и делать другие такие же глупости. Долго и внимательно рассматривал подмышки и пах мальчика. Что-то писал в свитке, бормотал себе под нос.
        - Идите, юноша. - Он качнул головой в сторону выхода.
        - А моя одежда?
        - Идите, юноша, - нетерпеливо замахал руками старик.
        Леон вышел и обнаружил, что за пологом шатра есть еще один, где на скамье аккуратно сложена его одежда. Вся, в том числе и красивый плащ. Одежда была сухой, теплой и даже чистой. Удивленный и обрадованный Леон оделся и вышел на улицу.
        Его уже ждала мама. Тут же по рукам ходил большой ковш с горячим пряным вином.
        Вскоре к ним присоединился отец. Он обнял обоих, прижал к себе и держал так. Долго-долго. И молчал.
        Леон, прислонившись к отцу, вдруг почувствовал, что все кончилось. Что вот сейчас, и именно сейчас, все кончилось. И нет больше ужаса, когда не знаешь, что там, на той стороне линии света. Нет больше мертвецов. И не нужно нести вахту. Они больше не одни. И суровые солдаты вокруг, совсем не чужие, а свои, пришедшие защищать тех, кому нужна помощь. И их не нужно бояться.
        Тем временем на дороге, что вела к площади, показался большой болочок, сани с крытым верхом. Тройка лошадей бойко несла экипаж по утоптанному снегу. Люди расступились. Кучер, крепкий дядька с курчавой черной бородищей, лихо подкатил прямо к месту, где сидел барон. Тот вскочил, поклонился. На деревенского старосту было страшно смотреть. Тот едва в землю не врос. К ним осторожно направился отец Тиберий.
        Из болочка высунулась рука в перстнях. Барон принял ее, приложился губами. Помог человеку выбраться. На снег ступил невысокий, но грузный мужчина с гладко выбритым лицом. Он был одет в красную парчовую мантию. На плечах лежал отороченный мехом плащ.
        Отец Тиберий подошел ближе, поклонился. И человек в мантии поклонился в ответ. Так же низко, как и Тиберий. Барона он не удостоил даже взглядом.
        Из болочка следом выскочил секретарь. Бойко развернул небольшой столик. Поставил пюпитр. Щелкнул пальцами. Слуги барона поднесли ближе жаровню и еще два стула.
        В центре сел приезжий, справа отец Тиберий, слева барон, а секретарь встал к пюпитру, приготовил свиток и чернильницу.
        - Трибунал инквизиции готов к работе, - неожиданно громко произнес приезжий. У него был глубокий, поставленный голос. - Клянусь Всевышним, что в моих действиях нет корысти, а намерения чисты. Я, архиепископ Ланге, провозглашаю в этой деревне инквизицию.
        Глава 11
        Тем временем уже все жители деревни прошли через шатры. Инквизитору принесли свитки. Он развернул их, пробежал небрежно, передал старосте.
        - Все тут?
        Староста забормотал что-то, несколько раз уронил свиток.
        Секретарь отвел его в сторону, помог развернуть бумагу.
        Солдаты сворачивали лагерь. Неведомо откуда на площадь въехали длинные полозья, на которые в определенном порядке и были уложены шатры, жаровни, перегородки, столы и стулья. Странно было наблюдать за этими сборами. Каждый точно знал, что должен делать, куда идти, что брать. Не было суеты, толкотни, солдаты действовали слаженно. Немного в стороне лекари разбирались со своим хитрым хозяйством. Разложили широкую жаровню, из которой потянулся неприятный, щиплющий глаза серный дым. В дым, как в воду, окунались инструменты. Леон разглядел блестящие, согнутые клещи, странные железки совершенно бессмысленных форм, ножи. За их действиями пристально следила бабка-знахарка. Леон понимал ее интерес. Так он сам обычно присматривался к ребятам из соседней деревни, встретив их на ярмарке или когда отец ездил на торг. Леон ревностно разглядывал их игрушки. Сравнивал. И радовался, когда приходил к выводу, что свое, то, что осталось дома, - лучше. У старушки-знахарки поводов для радости было не много.
        Когда на площади не осталось ничего, полозья с грузом неторопливо поползли куда-то за дома, прочь из деревни.
        - Приступим к опросу свидетелей. - Инквизитор грел руки у жаровни. - Скажите, отец Тиберий, сколько гонцов послали за помощью?
        - Троих, ваше святейшество. Троих. - Отец Тиберий зябко поежился.
        Инквизитор этот жест заметил. Поднялся. Самолично взял тяжелую жаровню за рукоятки, пододвинул ближе к священнику. Тот поблагодарил.
        - Ваш возраст, отец Тиберий, и опыт мне видятся более чем достаточными, чтобы занимать более. - Инквизитор пошевелил пальцами, словно в поисках подходящего слова. - Достойный пост. Почему вы остались в этой деревне? Я знаю, вам делались предложения.
        - Вы преувеличиваете мои способности, ваше святейшество. Если бы я обладал хоть десятой частью тех достоинств, о которых вы говорите, а уж тем более опытом, ваш визит в наши края был бы излишним.
        - Если бы не вы, то мой визит мог бы вообще не состояться. Это тоже надо понимать. Вы сказали, было послано три гонца?
        - Три, ваше святейшество.
        - И все они...
        Тиберий молча развел руки.
        - И после этого вы почуяли неладное?
        - Да. Помощь могла задержаться, мог задержаться гонец, могло что-то произойти по дороге, но три человека, и такой срок.
        - Это заставило вас обратиться к помощи Господа?
        - Да. Я вижу, что моя молитва была услышана, ваше святейшество.
        - Безусловно. - Инквизитор склонил голову. - Безусловно. Как вы себя чувствуете?
        - Плохо. - Отец Тиберий улыбнулся. - Это естественно. В моем возрасте такие подвиги даются нелегко.
        - Понимаю.
        - Но пусть это вас не тревожит. Я достаточно пожил на свете, чтобы не бояться смерти.
        Инквизитор внимательно посмотрел на отца Тиберия.
        - Это достойные слова. Не многие, увы, из церковной братии могут сказать так же.
        - Может быть, это одна из причин, по которой я не сделал карьеры. Тут, на границе, честным быть проще, чем в столице.
        - Да, да... - Инквизитор кивнул. - Это тоже справедливо.
        Он повернулся к барону.
        - А вы? Что скажете вы?
        - Я? - Тот, казалось, был удивлен. - Что я могу сказать?
        - Именно это интересует меня. - Инквизитор говорил уже совсем другим тоном. - Что вы можете сказать? Что вы скажете мне как человек, наделенный властью? Вы знаете, что такое власть?
        - Конечно же, я знаю, что такое власть. - Барон засмеялся. - Странный вопрос.
        - У инквизиции не бывает странных вопросов, - отрезал архиепископ Ланге. - Не бывает! Что, по-вашему, власть?
        - Власть - это... - Барон вдруг ощутил себя школьником. В церковно-приходской школе. - Это способность осуществлять волю. Мою и императора. Я наделен властью, потому что я благородный человек. Потому что я.
        - В Империи вы прежде всего чиновник. И наделены властью прежде всего потому, что некогда император пожаловал вашим предкам эти земли. Пожаловал не просто так! А только для того, чтобы вы заботились о них и о тех, кто проживает на этих землях. Способствовали повышению благосостояния этих земель. Император повелел крестьянам, - инквизитор махнул рукой в сторону молчавшей толпы, - платить вам оброк! Содержать вас и вашу челядь. Чтобы вы, человек благородного происхождения, обеспечили им защиту и возможность процветать в лоне империи! Чтобы вы, дорогой барон, думали о благе для этой самой Империи.
        - Я только этим и занят, - неожиданно зло ответил тот.
        Архиепископ Ланге замолчал. Некоторое время он внимательно рассматривал барона. Потом обернулся к секретарю.
        - Что там со списками?
        Секретарь кивнул и подвел к инквизитору старосту.
        - Как тебя зовут, сын мой? - поинтересовался инквизитор.
        - Марк, ваша милость. - Староста поклонился. Он был бледен, но на ногах держался твердо.
        - Хорошо. - Инквизитор кивнул благожелательно. - Ты являешься старостой этой деревни?
        - Да, ваша милость. Уже десять лет.
        - Большой срок. Обучен ты грамоте?
        - Я умею читать и писать. Как и все мы... - Староста обвел рукой людей, стоявших на площади.
        - Очень хорошо. - Инквизитор позволил себе улыбнуться. - И ты знаешь всех жителей деревни, в которой являешься старостой?
        - Конечно. - Ответ прозвучал не очень уверенно. - Больше и не знаю никого. Только разве с десяток человек в других селах...
        - Понятно, понятно. - Инквизитор махнул рукой. - А вот скажи мне, тот список, который тебе дали, ты прочел?
        - Конечно.
        - Кого там не хватает? Отметил ли ты их специальным знаком, как велел тебе мой секретарь?
        Несмотря на холод, старосту прошиб пот.
        - Отметил, ваша милость, вот тут. - Он протянул листы инквизитору. - Семнадцать человек.
        Архиепископ углубился в чтение. Сопоставил с другой бумагой, которую ему дал секретарь.
        - Хорошо, - наконец сказал инквизитор и показал бумагу старосте. - Вот это ваши гонцы. Пропавшие. Вспоминаешь?
        - Да.
        - Вот эти люди найдены мертвыми. Ты их опознал. Помнишь?
        - Да. - Староста сглотнул. Процедуру опознания он вспоминать никак не хотел, хотя она ему будет еще долго сниться по ночам.
        - А вот это кто? - Ноготь инквизитора отчеркнул позицию в списке.
        - Это женщина, Клара. Она. Она вдова. Мужа по осени медведь порвал. Давно было, лет семь назад. - Староста обернулся, словно ища ее в толпе. - Ее тут нет.
        - Где живет?
        - Ее дом у реки. Там. - Староста махнул рукой. - Крайний. С большими воротами. Над ними еще зеленый петух. И.
        Он замолчал, увидев, что его не слушают.
        Инквизитор поманил к себе секретаря, что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и отошел к группе солдат. Те подхватили алебарды и куда-то убежали.
        - Подождем, - сказал инквизитор и посмотрел на старосту.
        Тот, не зная, чего от него ждут, заерзал.
        - Вот скажи мне, староста Марк, - архиепископ потер холеные белые руки, - хорошо ли ты знаком с кодексом о наказаниях и проступках? Знаешь, что это такое?
        - Конечно. - Было видно, как побледнел староста. Он осип. - Конечно.
        - И скажи мне, староста Марк, что грозит человеку за укрывательство?
        - Укрывательство кого, ваша милость?
        - Еретика или, скажем, ведьмы...
        - Заточение.
        - Верно. - Инквизитор кивнул. - А что положено за ротозейство?
        - Удары плетью. - Голос старосты дал петуха. Он закашлялся и замолк.
        - Тоже верно. - Неожиданно голос инквизитора окреп, в нем прорезалась сталь. - А за предательство интересов Империи?!
        Толпа затихла. Было слышно, как падает снег, как потрескивают уголья в жаровнях.
        - Смерть, - еле слышно прошептал староста, его колени подкосились. Он не рухнул в снег только потому, что его поддержал секретарь.
        - Смерть, - с явным удовольствием произнес инквизитор.
        И тут тишину разорвал крик.
        Кричали где-то далеко. У реки, как раз там, куда ушли солдаты.
        Толпа заволновалась. С места сорвался небольшой отряд охотников и бегом исчез за домами.
        Неподвижным остался только инквизитор.
        Через некоторое время на улице, что вела к площади, показалась процессия. Впереди и сзади шли солдаты с алебардами, позади аккуратным каре шли охотники, а в центре двигались четверо паладинов, между которыми металась связанная женщина.
        Конвой дошел до площади. Солдаты и охотники выстроили живой коридор, по которому женщину подвели к инквизитору. Паладины разошлись в стороны, и несчастная повисла на веревках.
        - Как тебя зовут, милая женщина? - обратился к ней архиепископ.
        - Клара, ваша милость. - Она старалась не смотреть ему в глаза. - Что я сделала, ваша милость? Чем прогневила такого почтенного господина?..
        Она сорвалась на сарказм и замолчала.
        - Это ты мне расскажешь сама, - спокойно ответил инквизитор. - Честной женщине нечего скрывать.
        Толпа заволновалась. Послышались сдавленные возгласы.
        По той же улице солдаты вывезли небольшие санки, на которых лежали раздувшиеся, изуродованные, черные тела. Трое.
        Кто-то заплакал. Какая-то женщина рвалась через оцепление.
        - Лукаш! Лукаш!
        Ее удержали. Увели.
        - А это что? - поинтересовался инквизитор у арестованной женщины, указывая на тела.
        - Это не мое, - спокойно ответила та.
        - Но нашли в твоем подвале?
        - В моем. Это подлог.
        Инквизитор кивнул. И вдруг заорал, страшно, зло, так, что вздрогнули все, даже солдаты:
        - А алтарь Мортис, на котором лежали эти тела, тоже подлог?! А то, что почва под твоим домом источает гной и зловоние, тоже подлог?! Случайность?!
        - Да! - так же зло закричала в ответ женщина. Она подняла голову и уставилась на инквизитора. - Да! Я ведьма!
        Она тряхнула руками, и веревки вдруг лопнули. Паладины, державшие ее, разлетелись в стороны. Ведьма зарычала, вытянулась, сделалась толще, ее платье порвалось, обнажая уродливое бугристое тело. Она топнула - земля под ногами покачнулась. Опрокинулась, рассыпая угли, жаровня, кто-то в толпе упал, увлекая за собой остальных. Ухватившись одной рукой за землю и воздев другую к небесам, ведьма набрала полную грудь воздуха и, раззявив пасть, огромную, как у змеи, заглатывающей кролика, завизжала. Леон, скрючившись и зажав уши руками, видел, как из ее рта вылетает нечто, будто круги по воде от брошенного камня. Воздух перед ведьмой заволновался, как живой, сжался и вдруг метнулся в грудь инквизитору. Однако тот даже не пошевелился. И едва видимая туманная стрела разбилась вдребезги, не дойдя до архиепископа Ланге всего нескольких пядей. На какой-то миг Леону показалось, что он видит невидимый, но сияющий щит, прикрывающий инквизитора, большой, похожий на перевернутую каплю. Туманная стрела ударилась в этот щит и распалась. Осыпалась снегом, густо запорошившим и самого инквизитора, и барона, и отца
Тиберия.
        В тот же миг на голову ведьмы обрушился могучий кулак паладина. Огромная, уродливая туша покачнулась, захрипела и осела. Послышался звук, словно из кузнечных мехов выходил воздух. Страшная женщина съежилась, сжалась и снова стала прежней, обычной. Ее разорванная одежда уже не прикрывала тело. Красивое, обнаженное. С крупными грудями и полными бедрами. Незнакомое чувство коснулось Леона. Что-то дрогнуло внутри. Но всего лишь на миг.
        Паладины окружили ведьму, зазвенели цепи. Послышался сдавленный крик. Когда они разошлись, Леон увидел бесполую фигуру, спеленутую в серый балахон, скованную цепями. На голове ведьмы теперь красовался глухой, без глаз, шлем, который жестко крепился к железному ошейнику.
        - Вот так, - произнес архиепископ Ланге. - В обоз ее.
        Он кивнул секретарю.
        Тот подозвал солдат.
        - А теперь, уважаемый барон, соблаговолите ответить мне. Каким образом на вашей земле свила гнездо эта поганая птица? Почему жители деревни столько времени обороняли себя от мертвяков, когда для их защиты было достаточно вашей дворцовой стражи?
        - Это не так!
        - Конечно, это не так! Конечно! Конечно, когда святой отец сообщил о происходящем, было уже поздно, и потребовались усилия паладинского разъезда, чтобы уничтожить расплодившуюся на вашей земле мерзость! Что все это время делали вы? - Он остро стрельнул в барона глазами. - Заботились о благе Империи? Или о том, как посадить на ее трон самозванца?!
        - Что?! - Барон вскочил. Но на его плечи сразу же опустились железные перчатки двух паладинов. - Как вы смеете?
        - Я смею! - Инквизитор поднялся с кресла, в этот миг он был ужасен. - Я - смею! Я, божьей милостью архиепископ Ланге, инквизитор Империи, по результатам расследования постановляю. Барона Николаса де Фьюри подвергнуть аресту по обвинению в предательстве, заковать в железо и препроводить в столицу для подробнейшей беседы в инквизиторской коллегии.
        Барон пытался протестовать, сопротивляться, но его скрутили. На землю, в грязь, полетела его золотая цепь. Солдаты понесли кандалы.
        Инквизитор сел.
        - Где староста?..
        Староста плюхнулся на колени перед инквизитором.
        - Поднимите.
        Солдаты подняли ослабевшего мужчину.
        - Крепок ли ты здоровьем, староста? - спокойно поинтересовался инквизитор.
        Тот что-то промямлил.
        Архиепископ вздохнул и приказал, не глядя на отца Тиберия:
        - За ротозейство и невнимание староста Марк приговаривается к сорока пяти плетям. Исполнение приговора поручается имперскому объездному палачу. Во время его очередного объезда.
        Староста бухнулся в ноги инквизитору:
        - Спасибо, спасибо... - залился он слезами. - Благодарю вас, святой отец! Благодарю!
        - Уберите, уберите... - Инквизитор брезгливо махнул рукой. - Дом колдуньи сжечь. Землю вырыть на глубину трех локтей и смыть в реку. Ее имущество отдать приходской церкви, которой поручается распределить оное среди пострадавших семей.
        Он повернулся к отцу Тиберию:
        - Надо ли говорить, что перед тем, как раздавать вещи, надо удостовериться в том, что они не несут никакой заразы или скверны?
        - Не надо, - покачал головой отец Тиберий.
        - Хорошо. Если вам потребуется эксперт...
        - Нет нужды...
        Инквизитор кивнул.
        - За уничтожение нежити деревне выплачивается сумма размером триста золотых. Обязанность употребить эти деньги на нужды деревни и ее жителей возлагается на старосту. За сим объявляю инквизицию в этой местности законченной.
        Дружный вздох пронесся по толпе крестьян.
        Архиепископ Ланге взял под руку отца Тиберия.
        - Ваша деятельность, брат мой, не останется без внимания. Я обещаю.
        - Ну что вы, ваше святейшество, нет никакой нужды. Я только служу Господу нашему. И все.
        Они уехали. И только староста еще долго бил поклоны вслед удаляющемуся кортежу.
        Все знали, что имперский палач делает объезд провинций где-то раз в год, долго на одном месте не задерживаясь. И ежели осужденного не оказалось на месте в этот момент, палач особо расстраиваться не станет и преследований не учинит, а последует дальше, наслаждаясь деревенским гостеприимством.
        Глава 12
        После этого дня жизнь в деревне еще долго не могла войти в нормальное русло. Убитых свезли на погост. Ведьмин дом спалили и все имущество вместе с ним. Даже скот. Кур, овец и козу... Огонь был таким сильным, что сгорело все дотла. И обрушилась печная труба. Когда выкапывали землю, нашли какие-то кости, даже и не поймешь чьи. А земля, та, что не прогорела, воняла мерзко и сочилась жижей. И хотя архиепископ повелел рыть на глубину трех локтей, копали до тех пор, пока не показались глина и камни. На месте дома ведьмы образовалась огромная яма. В нее всей деревней набрали валунов, с трудом выкапывая их из-под снега. Срубили деревья в ее саду, а землю щедро посыпали дорогой солью. Люди работали как сумасшедшие, старательно превращая место, где когда-то поселилась скверна, в пустырь.
        Теперь среди покрытой белоснежным снегом деревни зияла большая, черная язва.
        Казалось, только она и напоминает о пережитом кошмаре. Но жить как прежде люди не могли. Зимняя жизнь для крестьянина - отдых. Не нужно пахать, сеять, заботиться об урожае. Все припасы уже сделаны. Знай себе скотину корми да печь топи. Всего и забот. Но что-то переменилось. Свет в окошках горел допоздна. На улицу люди выходили неохотно. А с приближением сумерек так и вообще старались носа не высовывать.
        Поначалу еще держали дозор вокруг деревни, жгли большие костры. Но потом оставили это дело. Попрятались.
        Зима тянулась и тянулась. Удивительно медленная. Тусклая. Будто бы мертвая. Из серого неба сыпался и сыпался мелкий, невзрачный снежок.
        По ночам из-за реки доносился жуткий вой. Иногда далекий, иногда близкий. Непрерывный. Протяжный.
        Иногда Леону казалось, что люди вокруг замерзают. Будто стынет в их жилах кровь. Глаза стекленеют. И все, кого он знал, превращаются в мертвецов. Не тех, что перли страшной ордой, но чем-то схожих. Будто страшная опасность выморозила сердца.
        Не дело крестьянину воевать. Не дело.
        И ладно бы работы невпроворот. Укрыться заботами, гнуть спину до заката, да так, чтобы валиться без сил на постель. И прошло бы бесследно. Потому так ожесточенно, до седьмого пота, уничтожали дом ведьмы. Потому и вырыли овраг на том месте, где жила. Всей деревней, от мала до велика, таскали тяжеленные камни. Но не хватило тягла. Не перегорели внутри ужас и отвращение. И теперь тлели смрадной головешкой в самом центре души, наполняя ее горечью. Убивая радость. А что душа без радости? Гнилушка.
        Постепенно застыла река. Навалились самые суровые морозы. Дни стали совсем-совсем короткими.
        Теперь ничто не отделяло деревню от Леса. Но и он будто утратил всю свою силу. Застыл, сбросив листву, вмерз в землю. Жизнь в Лесу отодвинулась куда-то в чащу. И только вой, надрывный, наполненный страданием, тянул и тянул душу по ночам.
        Кто там страдает? Кто мучается почем зря?
        Леон думал, что в былое время жители деревни обязательно бы собрались по этому поводу, может быть, даже перешли бы замерзшую реку - и хворосту собрать, и поглядеть. Но сейчас и помышлять об этом было бессмысленно.
        Но существо в Лесу терзало их каждую ночь. Не давало спать. Маленькая сестренка, Злата, плакала. Мать постоянно успокаивала ее, носила на руках.
        Наконец Леон решился подойти к отцу.
        - Пап.
        - Что, малыш?
        - Я не малыш, - буркнул Леон. Отец только улыбнулся.
        - Это точно.
        И вздохнул. Тяжело-тяжело, как вздыхал в последнее время все чаще.
        - Пап... А что это там?
        - Где?
        - Ну... - Леон качнул головой в сторону реки.
        Это был один из тех редких моментов, когда они вместе с отцом выбрались на улицу. Нашлась какая-то мелкая работенка. Подновить забор, обтрясти с деревьев в саду лишний снег, чтобы ветки не поломал, сбить лед с крыльца. Одним словом, разная мелкая ерунда.
        - Там-то?.. - Отец отложил в сторону доску, которую держал в руках, и посмотрел вдаль. Потом покачал головой. - Не знаю, сынок. Не знаю. Да и есть на свете такие вещи, которые знать нельзя. Не потому, что они такие непонятные. Нет. Так вот издалека вроде бы и неясно. А ближе подойдешь, все рассмотришь, все поймешь. Но только не надо ближе подходить. Не будет от этого радости. Вот и получается, что есть на свете вещи, которые знать нельзя. Не надо их знать.
        - Так, значит, этот вой, это то.
        Но отец снова покачал головой.
        - Не знаю. Может быть, зверь какой. Может быть, что похуже. Не крестьянское дело всюду свой нос совать. Так-то.
        Он поднял доску и начал ладить ее к забору, прикладывая то так, то эдак. Леон помогал ему, но из головы все не уходили слова о том, чего знать нельзя. И было это Леону странно.
        На следующий день он повстречал на улице стайку ребятишек, которые с сосредоточенными лицами волокли куда-то большие санки.
        - Эй, малышня, вы куда? - Рядом с ними Леон чувствовал себя взрослым.
        - К реке, - отозвался Ленц. - Только тебя мы с собой не зовем!
        - Да! - Карл остановился и гордо посмотрел на Леона. - Тебе нельзя.
        - Почему это? - удивился Леон.
        - Ты взрослый, - пискнул Славко из-за спины брата.
        - Да! - повторил Карл, но с места не двинулся.
        - Ну и что? - привел Леон неоспоримый довод.
        - А то, что мы в Лес пойдем, - выскочил вперед Славко, но Карл треснул ему по загривку. Получив от брата, мальчишка спрятался в задних рядах. Карл и Ленц были самыми старшими в этой компании. Ближе всего к Леону, но все-таки между ними была какая-то невидимая грань. Они были детьми, а Леона общество еще не прописало в одну из своих групп.
        - Вы сдурели, что ли? Вот я сейчас вашим родителям расскажу... Получите на орехи!
        - Ябеда, - буркнул Ленц.
        - Плевать, - нагло ответил Леон и сделал вид, что собирается уйти.
        - Эй... - Карл вышел вперед. - Погоди. Давай с нами.
        Тут же вся остальная малышня, будто сигнал получила, сорвалась с места, окружила Леона.
        - Точно, точно! Давай с нами!
        - Пошли.
        - Мы веревку взяли!
        - Эй, тихо вы! - прикрикнул Карл. Он взял Леона за руку и отвел в сторону. - Дело серьезное.
        - Да какое там дело, - сморщился Леон.
        - Серьезное. Мы за реку пойдем, в лес. Зверя поймаем. У моей мамы боли от его воя. И мать Густава мучается. А твоя как?
        Леон вспомнил маму. Она выглядела усталой, мало спала, но это из-за малышки. Или?..
        - Не знаю.
        - Наверное, то же самое, - махнул рукой Карл. - Все мамы в деревне плохо себя чувствуют, когда зверь воет.
        - Но не можем же мы его поймать. Он же наверняка огромный. Ты мертвяков видел?
        - Нет. - Карл досадливо поморщился и посмотрел на Леона с некоторой завистью. - Меня отец не пустил.
        - А я видел. Если зверь в лесу хоть немного похож на мертвяков, мы и пикнуть не успеем, как он нас сожрет. Не дурите. - Леон подумал и добавил: - Есть то, чего знать нельзя.
        - Как это?
        - Ну. - Леон вздохнул. - Сам не знаю.
        - Так ты идешь или нет? У нас смотри что есть. - Карл воровато обернулся, откинул полу тулупа и показал Леону длинный охотничий нож. Мальчишке эта штука казалась, наверное, целым мечом.
        - Нельзя туда ходить, - мотнул головой Леон.
        - Ну и ладно... - Карл скорчил презрительную физиономию. - Пошли, ребята. А ты, если родителям расскажешь, будешь предатель! Ясно?!
        И они пошли вниз по улице. К реке. А Леон... Что он мог сделать? Рассказать родителям? Наверное, это было бы самым правильным. Это было бы разумное, взвешенное решение. Но когда тебе идет тринадцатая зима, очень трудно совершать разумные поступки. Можно было остаться дома и все забыть. Это тоже был бы выход. Не такой хороший, как первый, но понятный, человеческий, мещанский выход. Взрослый. Так поступают многие и многие взрослые. Просто запираются в домах, закрывают ставни на окнах и забывают. Обо всем. Леон сделал то, чего делать было нельзя. Он сбегал в сарай, прихватил пару факелов и кинулся за малышней.
        - Подождите! Я с вами!
        Глава 13
        Течение реки чувствовалось даже сейчас. Даже когда быстрая вода была скрыта толстым слоем льда. Огромная силища потока ощущалась физически. По телу пробегали мурашки, и каждый волосок вставал дыбом. Будто идешь по шкуре здоровенного, могучего зверя, который спит, но в любой момент может проснуться.
        Лед был толстый и крепкий. На середине реки снега не было. И от этого становилось еще страшнее. Под ногами, за прозрачным слоем, стремительным потоком неслась чернота. Иногда вода тащила какие-то вещи. Ветку. Горсть листьев. Все это перемешивалось, вертелось невидимыми струями. Тонуло, всплывало.
        Леон почему-то очень боялся, что, когда они будут проходить через середину, подо льдом протянет утопленника. Казалось бы, чего тут бояться? Утопленник не разбойник, за ногу не ухватит. А все равно страшно.
        Но ничего не случилось.
        Стайка детей благополучно пересекла реку и вышла на другой берег.
        Это тоже чувствовалось сразу.
        Внешне эта сторона реки ничем не отличалась. Тот же снег. Камыш. Кустарник. И только чуть дальше начиналась высокая стена деревьев. Больших, толстых, незнакомых. Чужих. Но при этом здесь все было чужим! И снег тут был, казалось, другой, и кусты, и камыши. И даже голоса вроде бы звучали иначе.
        - Может, назад? - спросил Леон. Втайне он надеялся, что малышня струсит и повернет. Может быть, они так бы и сделали, если бы не Карл.
        Мальчуган встряхнулся, как воробей, достал из-под полы нож и сказал солидно:
        - Двинули.
        Было ясно, что к этому моменту он готовился заранее.
        И они пошли, маленький отрядец, отважный по глупости.
        Леон обратил внимание, что неведомый зверь замолчал.
        - Слышь, Карл. А как мы найдем твоего зверя?
        Тот обернулся.
        - Найдем. По звуку.
        - Так он же молчит.
        - Это он сейчас молчит. Жрет, наверное.
        - А идем мы куда? - не унимался Леон.
        - В Лес. - Карл сморщился. - Боишься, что ли? Трусишка.
        - А я не боюсь! - пискнула какая-то не знакомая Леону маленькая девочка.
        - Молодец! - похвалил ее Карл и со значением взглянул на Леона. - Нам все равно в Лес идти. У реки зверя не поймать.
        - А ты откуда знаешь?
        - Знаю. - Карл начал злиться. - Слушай, не хочешь, не иди!
        - Я просто знать хочу.
        Карл решил, что эта реплика недостойна ответа.
        Они медленно уходили в глубь Леса.
        Деревья, голые, уродливые окружали со всех сторон. Иногда ветви сплетались в совершенно непроходимую преграду. Их приходилось обходить, перелезать через поваленные стволы, оставляя на острых сучьях клочки одежды. Было очень холодно. Но даже несмотря на это, Лес жил. Жил своей непонятной, странной жизнью. Замороженной, спящей, но все-таки. То тут, то там слышались потрескивания, шелест. Иногда с деревьев, что стояли в стороне от их пути, вдруг сам по себе опадал снег. Будто дерево вздрагивало от чьего-то неосторожного движения, просыпалось, стряхивало снежное одеяло и снова засыпало. У Леона не было ни малейших сомнений в том, что, случись они в этих краях летом, ни один из детей не ушел бы от реки дальше первого дерева. Один только Всевышний знает, что могло произойти. Но могло. В этом Леон был уверен.
        Однако другие дети будто бы ничего не замечали. Они шли вперед. Переговаривались хоть и вполголоса, но без особого страха. Карл бесстрашно шел впереди.
        Леон часто оборачивался, проверяя, нет ли кого позади и хорошо ли виден их след.
        Зверь молчал. Вместе с ним молчал и Лес.
        Дети растянулись. Было видно, что многие устали. По какой-то причине никто из них не жаловался и не ныл. Хотя именно этого ожидал Леон. Видимо, они верили Карлу. Считали его своим лидером, вожаком. Почти взрослым. Это было очень важно, чтобы лидер был еще не совсем ребенок, но и не из другого, большого мира.
        Наконец Карл остановился.
        - Все. Тут подождем. Разведем костер. И поедим.
        Малышня радостно побросала мешки. И застыла на месте.
        - Ну, чего встали? - Карл покрутил головой. - Собирайте сучки, ветки. Давайте, чего ждем-то?
        Дети нехотя разошлись в стороны. Кто-то пытался сломать ветку. Кто-то - выдернуть из-под снега валежину. Сам Карл важно двинулся к самому толстому дереву и начал срубать у него ветки. Подойдя ближе, Леон увидел, как со срезанных ветвей сочится на снег тягучая, мерзко пахнущая жидкость.
        - Карл...
        - Что? - недовольно буркнул тот.
        - Это какое-то ненормальное дерево.
        - А где тут нормальное? Это же чужой лес... - Сказано это было таким тоном, что Леон понял: Карл ни за что не отступится.
        - Оставь, пойдем назад.
        - Иди... - Мальчишка пожал плечами.
        Леон бы ушел. Будь он один. Неожиданно, совершенно некстати, он увидел этих детей. Маленьких, беззащитных и глупых. Они потащились в Лес, хотя каждому родители говорили, что бывает с теми, кто уходит за реку. Но дети поверили своему вожаку. Потому что он сказал - нашим мамам плохо, пойдем и убьем зверя, чтобы им было хорошо. А что такое мама? Весь мир. И дети спасали свой мир. Как могли. Потому и не ныли, потому терпели. И страх терпели, и мороз.
        "Какой же я идиот! - удивительно четко осознал Леон. - Не надо было их пускать сюда! И идти с ними не надо было!"
        - Карл... Ты гад, - неожиданно даже для самого себя сказал Леон.
        Тот фыркнул и обернулся.
        - Не нравится? - Леон увидел странный нездоровый блеск в его глазах. - Не ешь. Вали отсюдова. Трус.
        - Когда захочу, тогда и пойду, - ответил Леон и отошел.
        Малышня стаскивала в кучу ветки.
        Наконец набралась приличная куча. И Карл принялся бить кресалом, видимо, взятым у отца, но мох почему-то не занимался. Леон оторвал кусочек просмоленного льна от факела. Положил под пучок искр. Через некоторое время огонек заплясал на сухих ветках. Карл кинул сверху нарубленные им ветви.
        - Сейчас подсохнут... Доставайте еду.
        Малышня распаковала сумки. У кого-то были сухари. Краюха хлеба. Даже вареные яйца.
        - Кто-нибудь взял котелок? - спросил Леон.
        - А зачем? - после паузы поинтересовался Ленц.
        - Нагрели бы воды...
        - И так хорошо, - беззаботно махнул рукой Карл.
        Он взял длинную палку и ткнул ею в костерок, который давал дыма больше, чем огня.
        В тишине Леса раздалось злое шипение.
        Ветви, которые рубил Карл, те самые, что истекали гадким соком и воняли, вдруг изогнулись, зашевелились, обхватили сук крепкими витками! Мальчишка закричал, отбросил палку и метнулся прочь.
        За ним кинулась, побросав пожитки, остальная малышня. Леон отскочил в сторону и спрятался за дерево.
        В костре трещали сучья, шипели, скручиваясь и переплетаясь, страшные ветки, превратившиеся в слепых, истекающих ядом змей.
        - Я же говорил, говорил... - шептал Леон.
        Он осторожно высунулся. Змеи-ветви изломали палку, которую Карл сунул в их клубок, и сейчас конвульсивно дергались, пытаясь выползти из огня. Однако, коснувшись снега, они замирали.
        - Боятся холода... - догадался Леон и крикнул громче: - Не бойтесь! Они не вылезут.
        Малышня потихоньку приблизилась. Омерзительно воняло горелым мясом. Кого-то из мальчишек, вдохнувшего жирного дыма, вырвало на снег.
        - Пойдемте отсюда, - предложил Леон.
        - Куда? - неожиданно зло спросил Карл.
        - Домой, - пожал плечами Леон. - К родителям. Никто ничего и не узнает. Если сейчас вернемся. Скажем, что с горки катались. И все.
        Он почувствовал, что малышня сейчас на его стороне. Им хватило.
        - Черта с два! Я без зверя не вернусь. Как же наши мамы?!
        Это был нечестный прием.
        - Не найдешь ты никакого зверя. Он тебя сожрет.
        - С чего бы это?
        - Потому что ты маленький. - Леон ударил по больному.
        - Я не маленький!
        - Маленький, - повторил Леон жестко. - Тебя отец не пустил деревню охранять. А я со своим ходил. Понял?!
        Карл наклонил голову, и Леон вдруг увидел, как побелели костяшки его пальцев, что сжимали нож.
        Это было страшно.
        И тогда в глухой, замерзшей тишине вдруг завыло! Заклекотало! Заверещало! Со всех сторон! Затрещали деревья! Захрустел снег!
        - Бежим! - взвизгнул Леон и побежал, увлекая за собой детей. Побежал туда, где виднелись на снегу его следы. Домой! Домой!
        Они неслись, петляя, как зайцы. Там, где не проскочил бы взрослый, дети ухитрялись пролезть, проползти. А следом за ними двигалось что-то огромное! Рычащее на все голоса, воющее тем самым тянущим душу воем, что каждый день слышался в деревне. Карл нашел своего зверя. И когда они выбежали, выкатились на лед реки, падая и раскрашивая снег кровью, Карла среди них не было.
        Леон кричал. Метался по берегу, звал. Из разбитой губы текла не переставая кровь.
        Но тщетно. Карл не вышел к реке. Он и еще двое. Мальчик и девочка. Та, которая сказала, что не боится.
        Вой начал удаляться. Сдвинулся куда-то в сторону, ушел в глубь Леса.
        На льду реки плакал Леон.
        Глава 14
        Произошедшее тяжело ударило по деревне. На людей как будто навалилось что-то неподъемное. Придавило к земле, согнуло, стиснуло со всех сторон, мешая дышать, лишая сил. Иногда казалось, что весны уже не будет. Что весь мир погрузился в белую унылую зиму.
        Это было тяжелое время.
        Солнце поднималось над горизонтом едва-едва. Показывало край, висело некоторое время словно в нерешительности и снова опускалось. Зверь в Лесу выл не переставая, близко-близко от деревни. Словно почуяв свежую кровь. От этого воя мама плакала по ночам, а отец сделался злым и раздражительным. Он целыми днями сидел в доме. У окошка. Ел сухари и запивал их какой-то мутной жидкостью, которую наливал из большой бутылки. Иногда он засыпал там же, за столом. Тогда Леон укрывал его овчиной и подталкивал под голову мягкие рукавицы.
        В хлеву маялась скотина. Мать то и дело впадала в какое-то полузабытье. Сидела на лавке, как неживая, сложив ладони на коленях и глядя в пространство пустым взором. Из этого состояния ее могла вывести только сестренка. Когда маленькая начинала плакать, мать вздрагивала, бежала к ней на нетвердых, будто со сна, ногах. Кормить овец, корову и птицу она забывала. И Леон взял эту обязанность на себя.
        Готовить еду ему тоже приходилось самому. Радовало только то, что родители были нетребовательны к еде.
        Мать почти ничего не ела, а отец жевал то, что давали. Равнодушно.
        В других домах было не лучше.
        Отец Карла помутился рассудком.
        Сначала он кинулся через реку. В Лес. Его пытались удержать, но он вырвался, принялся рубить деревья. Потом побежал в чащу.
        Его не было два дня. Все уже подумали, что отца Карла нет в живых. Но он вернулся. Оборванный, с растрепанными седыми волосами. И совершенно безумный. Утверждал, что встречался с Карлом, что тот жив и здоров. Но ему никто не верил. Старушка-знахарка пыталась отпаивать его своими хитрыми травами, священник читал молитву. Но тщетно. Отец Карла носился по деревне. Иногда веселый и радостный, с цветными лентами, привязанными к палке. Иногда испуганный, злой. Он забросил хозяйство. Кто-то говорил, что его тело изуродовано. Рваные раны, страшные царапины, следы зубов, человеческих зубов. Что уж было с ним там, две ночи в Лесу, никто не знал. Леон даже боялся себе представить.
        По пропавшим детям отслужили панихиду. Отец Тиберий стал так плох, что и стоял-то едва-едва. На службе он часто замирал, а очнувшись, смотрел тоскливо, будто видел в своем забытьи что-то печальное и неотвратимое.
        Славко, брат Карла, из дома не выходил. Только один раз Леон видел его в окно. Маленький, бледный, с большими страшными глазами. Будто бы чуть светящимися в темноте. Или показалось?
        Его мать появлялась на улице регулярно. Она ухаживала за мужем. Посещала церковные службы. Даже иногда улыбалась. Скромно, будто стыдясь своей улыбки. При этом женщина таяла на глазах, ссыхалась, худела. Ей пытались помочь те, кто еще сохранил какие-то чувства в этой отупляющей, воющей зимней ночи.
        Через некоторое время она исчезла.
        А еще через несколько дней к завыванию зверя прибавился еще один звук. Это отец Карла, безумный, заламывая руки, в одной холщовой рубахе, волок по снегу санки с мертвой женой. И выл, выл...
        Рыть могилу в промерзшей земле не стали. Свезли на погост так. Спрятали в склеп и привалили дверь камнем.
        Славко взял к себе отец Тиберий. Мальчишка помогал ему на службах и вроде бы выправился. Уже не смотрел так дико, по-звериному. Хотя никто не слышал от него и слова с тех пор, когда дети вернулись из леса. Вскоре в церковь перебрался и его отец. После смерти жены тихий, пугливый, он убирал снег на дорожках, что-то мастерил из дерева, подновлял стены. И молчал. Так же как его сын.
        Его дом постепенно занесло снегом, крыша осела, провалилась. Будто и не было.
        Однажды в деревню зашли волки. Никто не вышел, чтобы их прогнать. И казалось, звери ждали именно этого. Они разбрелись по улицам, осторожно ступая по свежему снегу и заглядывая в окна светящимися глазами.
        Леон видел, как они принюхиваются к теплому воздуху из хлева. Слышал, как глухо рычат, слыша испуганное блеяние овец. Но выйти из дома не решился. Отец спал, уронив голову на руки. Мать сидела в сонном оцепенении. В доме было тихо, только потрескивали дрова в печи.
        Волки были знаком. Страшным признаком того, что люди сдались. Перед зимой, смертью и зверем из Леса, которого на деле никто не видел, но зато слышал каждый. Своим воем он задул огонь в душах, выморозил их, лишил страсти, жажды к жизни. И волки чувствовали это.
        Потому что больше всего животные боятся огня. Пламени костра или огня, горящего в сердце человека, не важно! А сейчас в деревне только пахло гарью...
        Волки ушли утром. Но вернулись на следующую ночь. И снова ходили под окнами, подходя все ближе и ближе. Зло рычали. Метили заборы.
        Солнце, точнее, тот его кусочек, что теперь поднимался над горизонтом, снова прогнало их. Но Леон знал - не надолго. Он осторожно вышел на улицу. Посмотрел на двор, испещренный следами крупных лап. Прошел в овин. Овцы испуганно жались к дальней стене. Корова, увидев его, замычала и опустила рога.
        - Тихо, тихо... - Леон осторожно погладил буренку по пятнистому боку. - Тихо.
        Кинул в ясли сена. Выкинул лопатой свежую лепешку. Проверил кур. Яиц не было.
        Осмотрев двери, он обнаружил следы когтей. Волки всю ночь царапали створку. На свежем снегу лежали свежие щепки.
        Крепкие звери. Сильные. Если прорвутся к скотине, всех зарежут.
        В отчаянии он опустился на снег.
        Что же делать?
        Леон кинулся домой. К отцу. Но тот только ворчал что-то, отмахиваясь от сына.
        - Папа!!! Папа!!! - кричал Леон. - Волки, папа!
        - Дома сиди, - буркнул отец. - Нечего по улице шляться. Дома.
        - Так овец же порежут, пап! Овец! И коровку...
        - Скотина не человек. Дома сиди. Глядишь, обойдется.
        Через хмель, через одурь прорывалось только одно, вбитое годами, поколениями, веками крестьянское - не суйся, хуже будет! Не суйся, терпи! Терпи и пройдет! Подождем!
        Что нужно, чтобы крестьянин взялся за вилы? Что должно произойти? И не будет ли хуже от того? Не дело крестьянину воевать. Сунувшись в чужое и чуждое ему дело, человек земли и плуга теряет себя. И либо идет лиходействовать, либо пьет беспробудно, до помрачения рассудка. И чем крепче его разум, тем больше пьет. Чтобы не сгинуть совсем. И хоть как-то дождаться своего времени. Весны?..
        Леон бессильно опустил руки. Он подпер двери в овин. Привалил изнутри колодой. Снаружи понатыкал в снег как мог крепко острых точеных кольев. Облил дверь водой. Застынет - будет скользкой. Затворил все ставни и приготовил вилы. Как и все мальчишки, он умел метать пращей камни и мог бы при удачном попадании ранить, а то и убить волка. Проломить ему голову или подбить лапу. Но это днем, с хорошего места. Ночь была временем волков. Даже и пробовать нечего.
        Оставалось только запереться покрепче. И ждать.
        Волки появились, как только солнце скрылось за горизонтом. Еще не успели растаять неверные зимние сумерки. Еще небо на западе не стряхнуло с себя багрянец. А звери уже вошли в деревню. Еще не как хозяева, но уже по-свойски, как на свою охотничью территорию.
        В свете полной луны их можно было хорошо рассмотреть. Крупные. Поджарые. С длинными, хищными мордами и голодными цепкими глазами. Большая стая.
        Они рассыпались по дворам в поисках еды. Нагло царапались в двери. Вставали на задние лапы, пытаясь подсунуть морду под ставни.
        Леон, крепко сжав черенок вил, стоял в стылых сенях, со страхом глядя на дверь, которая дергалась и вздрагивала от царапающих ее лап. Волк снаружи рычал. Шумно принюхивался.
        Дверь была крепкой. И Леон это знал. Большая, дубовая створка, тяжелая. Ее и человеку открыть не просто. А уж с кованым засовом и подавно.
        Но в зимней ночи все выглядело таким хрупким, что казалось, волку нужно совсем чуть-чуть, чтобы ворваться в дом. Наброситься на оцепеневших людей! Впиться им в горло!
        Чем может помешать им мальчик с вилами? Что может сделать он - маленький, слабый?
        Но Леон все равно стоял в сенях, дрожа и сжимая кривой черенок. Позади была семья.
        А когда пришло утро, волки уходить не стали. Зачем?
        И под холодным, тусклым солнцем они лежали на снегу, высунув совсем по-собачьи длинные красные языки.
        Может быть, так бы и занесло деревню равнодушным снегом. Засыпала бы зима по самые крыши, удавила, выжрала... И отвоевал бы Лес себе еще одну пядь земли. Перебрался через реку.
        Если бы не безумный отец Карла. Ночью, пока спал священник, сумасшедший пробрался на колокольню. И как только первые лучи солнца осветили деревенские улицы, он ударил в колокол.
        И тот забился, закричал как живой! Будто ждал этого. Вставай! Вставай! Быстрее! Беда! Вставай!
        Отец Карла бил и бил в гулкую бронзу. Кричал что-то на своем безумном языке, мычал, дергал веревку, раздирая церковному колоколу звонкий рот.
        Вставай! Вставай! Не спи! Вставай!
        С криками поднялась в воздух стая ворон.
        Криком захлебнулись в осоловелых домах дети.
        Трусливо заскулили волки. Дернулись. Заметались.
        А безумец бесновался на колокольне.
        И даже зверь в Лесу поперхнулся, затих.
        Сумасшедший, потерявший все на свете, лупил в колокол, заливаясь слезами, бессвязно крича. И этот крик шел откуда-то из таких глубин человеческого естества, куда не заглядывал еще никто из тех, кому дорог разум. Вставайте, люди! Вставайте! Человек, утративший все, кроме веры в бога, звал тех, у кого еще что-то осталось, но ослабла вера.
        Вставайте! Вставайте!
        Зверь в Лесу завыл с новой силой, но колокол не умолкал. Перебивая, ломая, забивая смертную тоску, что выстуживала души почище трескучих морозов.
        Отец Леона мотнул головой. Поднялся на шатающихся ногах, затекших от долгого сидения. Страшный, худой, со щетиной, торчащей в разные стороны.
        Леон подскочил, ухватил отца за руку. Прижался.
        - Жена! - гаркнул тот. - Жена, вставай, бери ребенка. В церковь пойдем.
        Он посмотрел на Леона, словно впервые увидел.
        - Случилось что-то... Надо идти. Надо.
        Волки убежали из деревни сразу. Как от огня.
        И солнце в тот день висело над горизонтом дольше обычного. Словно людские молитвы удерживали его за невидимые нити.
        А вечером в небе, далеко-далеко на севере, расцвели огромные огненные цветы. И летали светящиеся, разноцветные птицы. Такие большие, что крыльями они закрывали полнеба. Взлетали и падали пылающие звезды. И яркие радуги проносились через небосклон. Это все маги Империи, собравшись в единый час, радовали людей веселым фейерверком, отмечая день прощания с зимой.
        Глава 15
        Весна пахла землей. Мокрой, жирной землей, очнувшейся ото сна и готовой дарить жизнь.
        Леон сидел на холме и смотрел на реку. Вздувшаяся, полноводная, она несла всякий мусор, ворочала целыми стволами, поднимала со дна огромные, раздувшиеся топляки, которые страшными чудовищами выныривали из черной, бурлящей глубины, показывались на миг и снова исчезали.
        В этом был какой-то большой, серьезный смысл. Но Леон никак не мог его уловить.
        Топляк. Огромный, старый, давно ушедший на дно, в ил, вдруг срывался с места, поднимался вверх, чтобы показаться на поверхности во всем своем уродстве. И снова уйти. Спрятаться. Как выдуманное чудовище, что всегда живет под кроватью. Во тьме. Но иногда, раз в год, может высунуть оттуда свою страшную лапу. Реальную, настоящую.
        Леон смотрел на реку и вертел в руках ленту. Ту самую, что подарила ему Марта на ярмарке, с которой, пожалуй, и начались все эти злоключения. Сначала еретик, потом мертвяки.
        Лента струилась меж пальцами, как живая. Леон намотал ее на запястье, чтобы не потерять. Ему нравилось касаться ее, такой мягкой, нежной, трепетной. Сразу вспоминалась ее хозяйка. И ее слова: "Ты теперь мой рыцарь". От этого становилось тепло и где-то внутри пробегала дрожь. Хотелось бежать, не важно куда, главное - бежать, чтобы ветер в лицо, чтобы трава путалась в ногах!
        Но бежать было некуда. Да и незачем.
        Леон следил за коровами.
        Ему доверили пастушью работу. С одной стороны, ничего сложного, знай себе сиди на холме да приглядывай за пасущимися животными. С другой стороны, огромная ответственность. Ведь каждая корова - кормилица. Потому Леон частенько набирал пригоршню камней и выпуливал их один за другим по какой-нибудь подходящей мишени с помощью пращи. Руку набивал. И глазомер. Объектами для стрельбы могли быть большие валуны, деревца или отдельно стоящие кустики. Иногда из озорства Леон закидывал камень в Лес. Раскручивал ременную петлю что было силы, и выстреливал камень под углом вверх. Так, что он исчезал в ослепительно-голубом небе. Потом прислушивался. И иногда до его слуха доносился негромкий стук. Камень находил пристанище на том берегу.
        Конечно, праща не могла считаться серьезным оружием. Но пробить голову волку была способна. Еще у Леона был кнут, длинный, из сыромятной бледной кожи. И нож. Его личный, подаренный отцом на празднике весны. С кнутом Леон управлялся неплохо. По крайней мере коровы его опасались. А ножик всегда носил на поясе. Тот был невелик, но... но свой, настоящий, с теплой, удобной рукояткой.
        Еще Леон учился играть на дудочке. Отец сказал ему, что дудочка самый что ни на есть пастуший инструмент. И что все пастухи умеют на ней играть.
        Откуда умеют?
        А кто ж их знает... Учатся как-то.
        Вот мальчишка и учился. Получалось плохо. Животные от резких звуков, издаваемых свирелью, нервно вздрагивали и норовили убраться подальше.
        Коровы оставались на выпасе до вечера. Потом Леон гнал их в деревню и шел спать. Утром, рано-рано, после первой дойки, он собирал стадо снова и вел его на пастбище. Из деревни к нему прибегал кто-нибудь из малышей, приносил еду. Точно так же сам Леон бегал к отцу на поле прошлым летом. От этого он чувствовал себя совсем-совсем взрослым. Малышня смотрела на него с уважением. Просили подержать кнут. Леон не жадничал. Давал.
        А вокруг бушевала весна.
        Распускались цветы, такие, каких Леон и не знал вовсе, трава, словно обезумевшая, стремилась к солнцу, вспарывала землю. Бабочки, жуки, птицы, звери - все это просыпалось, бегало, летало, ползало, радовалось теплу, солнцу!
        И Лес за рекой оживал. Но это почему-то не приносило радости.
        С холма было хорошо видно, как просыпаются деревья. Как медленно, но неумолимо, день за днем, катится из глубины зеленый вал. Скоро он доберется до реки. И Лес, тот, чужой, снова станет прежним. Омерзительно живым.
        Леон вспомнил зиму, зверя, змеиное дерево. Вспомнил Карла и то, какими глазами он смотрел на него, сжимая рукоять ножа. Нет, это не Карл смотрел, это Лес. Лес пялился на Леона, захватив душу ребенка, он пытался утащить других детей в чащу, в глубину. Чтобы никто и никогда не вышел оттуда.
        От осознания этого становилось страшно и холодно.
        Леон поежился и поднялся на ноги. Коровы разбрелись и умиротворенно жевали. У них была короткая память, события зимы нисколько не трогали животных.
        Мимо пастбища, далеко-далеко, уходила дорога. Та самая, по которой, если ехать и ехать, можно прийти в столицу. Где правит император и все люди разговаривают странно, как те паладины, что спасали деревню от нашествия мертвяков.
        "Может быть, и Марта там... - подумал Леон. - Танцует где-нибудь на площади".
        И ему отчаянно захотелось оказаться там, чтобы утащить ее снова куда-то. Чтобы она показывала ему самого высокого человека или рассказывала, как она кормила тролля.
        Потом Леон посмотрел в сторону деревни.
        Там по дороге кто-то шел.
        Леон прищурился, прикрылся ладонью от солнца.
        Не видать.
        Мальчишка поудобнее устроился на бараньей шкуре и принялся ждать.
        Сверху припекало солнышко, но земля еще таила в себе частичку зимы, и сидеть на ней просто так было чревато. Бабка-знахарка часто гоняла мальчишек, которые сидели на больших валунах. "Ужо вам будет! Ужо будет! - кричала она и размахивала клюкой. - Карачун под хвост ухватит, придете тогда! Ух я вам! Гадючьим ядом лечить буду!"
        Дети смеялись и убегали, однако гадючьим ядом никто лечиться не хотел, а на овчине сидеть было все одно приятнее.
        Маленькая фигурка наконец приблизилась, свернула с дороги на поле, и Леон сумел ее разглядеть. Маленькая Герда. Она несколько раз приносила ему еду. Бойкая, озорная девчушка с рыжими, густющими волосами, собранными в толстую косу.
        Леон перевернулся на спину, закинул ногу на ногу и сделал вид, что совсем не интересуется ее появлением. Сунул в рот травинку. Так он казался себе солиднее, что ли, и принялся изучать небеса.
        Вскоре рядом послышалось шуршание травы.
        - Лео! - позвал девичий голос. - Лео, хватит валяться.
        Она присела рядом.
        Леон покосился не нее и снова уставился в небеса.
        - Лео! - В ее голосе послышалось возмущение. - Я тебе принесла еду, но если она тебе не нужна, я унесу ее обратно. Или сама съем.
        Леон с деланой ленцой перевернулся на бок, подпер голову кулаком и спросил будто бы нехотя:
        - Ну, что там у тебя?
        Герда поставила перед ним узелок.
        - Вот!
        Леон развязал тесемки. Вытащил хлеб, кусок сала, уже нарезанного, сладкую луковицу, сыр, несколько варенных вкрутую яиц, завернутую в чистую тряпицу соль и два больших пряника. Густо запахло едой, домом.
        - Угощайся, - махнул рукой Леон.
        - Это твоя еда. - Герда вздохнула.
        - Ешь давай, - буркнул мальчишка и принялся чистить яйцо. Герда не стала возражать.
        Вместе они быстро справились с обедом и развалились на шкуре.
        Герда поежилась и подвинулась ближе к Леону. Прижалась.
        - Холодно что-то.
        Мальчишка ощущал ее тело совсем рядом. Теплое и какое-то... гибкое? И совсем не маленькой показалась она ему. Нет, что-то особенное чувствовалось в девушке, одновременно мягкое и упругое, гибкое и хрупкое. Леон почувствовал, как во рту скапливается слюна. Он сглотнул, как ему показалось, чрезмерно громко, и, удивляясь самому себе, обхватил Герду рукой за плечи. Та не стала возражать, только чуть повернулась и положила голову ему на плечо. Запах ее волос, запах трав и дыма окружил, опутал мальчишку. Леон поразился, как же он до этого момента жил без этого аромата, без этого щекочущего в груди чувства. Это было так удивительно, так ново, что он не удержался, повернул голову, вдохнул всей грудью ее запах и поцеловал эти волосы.
        - Ты чего? - Она подскочила, уставилась на него своими удивительными глазами. - Ты чего?
        - Ничего. - Леон смутился. Он убрал руку. Осторожно сел. - Просто.
        - Дурак, - буркнула Герда, вскочила и кинулась прочь.
        - Погоди! - крикнул ей вслед Леон.
        Он вскочил, хотел было броситься за ней, но остановился.
        Герда бежала до дороги. Там она остановилась. Отдышалась и пошла в деревню, ни разу не обернувшись.
        Расстроенный, запутавшийся в собственных чувствах Леон сидел на холме и глядел ей вслед, пока девушка не скрылась за поворотом.
        Вернувшись домой, Леон поел и пошел спать на сеновал. Там было особенно хорошо. Закутавшись от ночного холода в большущий дедов тулуп, тот, что обычно кидали на сани зимой, Леон вслушивался в звуки ночи. Вот завозились в хлеву овцы. Вот переполошилась, шут знает с чего, какая-то пичуга в гнезде. Заверещала сначала тревожно, потом возмущенно. Затихла. Роются в сене мыши. Поскрипывает сверчок. Завыли где-то далеко-далеко волки. Не страшно, по-летнему.
        Леон нарочно лег на сене, спать дома не хотелось. Он чувствовал, что странным образом внутренне изменился. И боялся, что мать заметит эту перемену, начнет спрашивать. А Леон не сможет ответить. Потому что сам до конца не разобрался в себе, сам не знает, что с ним. Почему сердце так бьется, так отдаются во всем теле его толчки, подрагивает каждая мышца, каждая жилка. И не страшно совсем, вообще ничто не страшно! Хочется забиться в дальний угол или, наоборот, скакать посреди двора, кричать и петь.
        Он старался не думать о Герде. О ее волосах, ее лице, глазах, губах. Таких красных, полных жизни губах.
        А как она шла по полю? Он будто первый раз увидел ее! Стройная, гибкая фигурка. Длинная коса толстой змеей обвивает талию.
        Леон потряс головой, ему казалось, что все вокруг пошло кругом! И сеновал, и дом, и сад, и вся земля, звезды! Все кружится, кружится!
        Мальчишка зажмурился, закрыл глаза ладонями!
        Прохладой коснулась лба шелковая лента, намотанная на руку.
        Что это?
        Ах, Марта.
        "Ты теперь мой рыцарь", - донеслось откуда-то издалека.
        Леон улыбнулся с закрытыми глазами. И уснул...
        Ему было хорошо.
        Глава 16
        На следующий день он снова погнал стадо на выпас.
        Коровы топали мирно, выдоенные, спокойные. Вечером, с нагулянным выменем, они беспокоились, тяжело мычали, толкались. Сейчас стадо было благожелательно. Пастуху не приходилось даже лишний раз щелкать кнутом. Животные шли сами.
        В утренней прохладе от стада поднимался пар. Солнце едва-едва поднялось над горизонтом, день обещал быть жарким, но ночью было еще холодно.
        Придя на поле, Леон кинул сумку на знакомый уже холмик. Вытащил из-за пояса ремешок пращи. Пошел вдоль обрыва, собирая мелкие и средние камешки. Сложив их в кучку, он поискал взглядом подходящую мишень. И вскоре нашел ее, приметив шагах в ста небольшой, где-то до пояса, полукруглый валун.
        Годится.
        Леон вложил камень в "ложку" и начал медленно раскручивать ременную петлю над головой. Когда праща тревожно засвистела, мальчишка уловил момент и выпустил один конец петли. Камень ушел в небо.
        Слишком высоко. Снаряд приземлился дальше и в стороне.
        Леон не торопясь взял из кучи следующий. Вложил. Крутанул, примеривая вес. Бросок!
        Пыль, выбитая из земли, поднялась совсем рядом с целью.
        Еще один камень. И еще...
        Вскоре Леон так пристрелялся, что стал укладывать камень за камнем в мишень. Только крошки полетели.
        Отколов таким образом от камня кусок, пастух успокоился. К тому же коровы разбрелись, и потребовалось некоторое время, чтобы собрать их обратно.
        Когда Леон вернулся на холм, там уже сидел какой-то мужчина.
        Мальчишка остановился.
        Мужчина сидел спиной, не двигаясь, молча. Его седые волосы едва шевелились на ветру. Откуда он тут взялся? Леон мог бы поклясться, что не видел никого на дороге, а подойти незамеченным было просто неоткуда. Одет незнакомец был необычно. На плечи его был накинут прямоугольный плащ, длинная синяя рубаха до колен оторочена богатой вышивкой, на ногах высокие, редкие в этих краях сапоги с загнутыми носами.
        - Здравствуйте, - на всякий случай поздоровался Леон.
        Мужчина медленно повернулся. У него была широкая, совсем седая борода, иссеченное морщинами лицо и один глаз. Вместо другого была черная повязка.
        - Как тебя зовут? - Голос у незнакомца был низким, с незнакомым, царапающим ухо акцентом.
        - Леон.
        - Лен?
        - Нет, Леон. А кто вы?
        Мужчина посмотрел на Леона, и тот поежился, таким холодным и колючим был взгляд единственного глаза.
        - Скажи мне, мальчик, почему лес так близко к реке?
        Леон пожал плечами.
        - Так он всегда таким был.
        Мужчина помолчал, а потом тяжело вздохнул.
        - А где город?
        - Город? Вы имеете в виду столицу? Она там. - Леон махнул рукой. - Далеко.
        - Я имею в виду город, Лен. Тут стоял город. - Незнакомец сказал с нажимом, в его голосе было что-то такое, от чего Леону захотелось бежать. Власть была в голосе. Звонкая как стальной клинок и такая же безжалостная. - Большой город.
        Он ткнул пальцем, на котором сверкнуло кольцо с камнем, куда-то в реку.
        - Видишь?
        - Что? - Леон повернул голову.
        - Там, буруны.
        - Да. - Мальчишка видел, как перекатывается на невидимой мели река. - Мель.
        - Мель, - с горечью повторил мужчина. - Мель. Там был мост. Мост!
        Незнакомец огляделся.
        - Луг. Коровы. Дорога. Только одна дорога. Только одна. - Он посмотрел на Леона. - Тут была сотня дорог. И все они сходились к моему городу! Тут были стены. Крепостные стены! Что от них осталось сейчас? Где они? Где мои воины? Сотни воинов, тысячи!
        Его голос надломился.
        - Что ты здесь делаешь, Лен? Чьего ты рода, пастух?
        - Я... - Леон вдруг растерялся. - Я живу в Империи. Она очень большая. Тут недалеко наша деревня. Там есть церковь, и отец Тиберий, он знает много, очень. Может быть, он сможет рассказать вам про город.
        Но на душе холодело. Леон уже догадался, что за странный человек посетил его.
        Незнакомец ухмыльнулся. Его лицо дрогнуло, и Леон сообразил, что глубокие морщины на его лице совсем не морщины, а шрамы! Десятки шрамов накладывались один на другой, образуя жуткую маску.
        - Город исчез. Мост разрушен. Лес. - Кулаки мужчины сжались. - Лес пожрал плоды трудов моих. Как горько, что нет мне покоя. Зачем я здесь?
        Он приподнялся, но снова тяжело опустился на землю, словно не имея силы встать.
        - Почему? - Он поднял голову к небу. Его голос превратился в бормотание. - Почему не могу я встать и уйти? Почему должен из года в год смотреть, как умирает все то, что создал я? Когда придет конец моим страданиям? Такой муки не удостаивался ни один из великих королей прошлого. За что? Будет ли конец?
        Незнакомец опустил голову.
        Некоторое время он молчал.
        Потом глянул искоса на Леона.
        - Ты, Лен. Пастух. Посмотри на меня. Что ты видишь? Что ты думаешь, глядя на меня?
        Леон судорожно сглотнул.
        - Вы... Вы царь?
        - Когда-то был.
        - Воин?
        - Когда-то был, - незнакомец кивнул.
        - Мне жаль... Жаль вас.
        Мужчина снова кивнул.
        - Я никогда не думал, что буду снова и снова видеть всю тщету своих трудов. Сотни дорог, тысячи воинов, башни высотой до неба! Ступени из золота! Все женщины мира! Пища богов! Вот что видел я в своей жизни! И не только видел. - Его пальцы алчно сжались. - Я трогал, сжимал, ломал. Я - владел! Владел всем этим миром! Этот мир существовал только для того, чтобы в нем жил я. И даже преисподняя содрогалась, когда я спускался по лестнице в тысячу ступеней со своего трона. И не было меня счастливей! Сотни тысяч походов, неисчислимое количество стран, покорившихся мне. Цари царей подносили мне чашу для омовения перстов. Красивые женщины прислуживали мне. Карлики работали в моих подвалах, прямо там добывая золото, делая меня еще более могущественным. Я мыл ноги в священных источниках мерфолков! Да они и стали священными только после того, как я омылся в них.
        Он хохотнул. Но тут же застонал, обхватив голову руками.
        - Выше меня были только боги. Да и то не все. Я мог поспорить и с ними. И спорил! Спорил! - Он погрозил кулаком небесам, но уронил руки. - Где это все сейчас?.. Силы оставили меня. Оставили друзья. Женщины. Слуги.
        Почему же из года в год я должен смотреть на прах трудов моих? Из года в год, уже целую вечность.
        Незнакомец опустил голову. Ветер развевал его седые волосы. Руками мужчина обхватил свои колени. Леону было нестерпимо жаль его. Хотя он и сам не знал почему... Горе незнакомца было неподдельно, но все то, о чем он говорил, не имело для Леона смысла. Слишком уж сказочным было то, о чем говорил незнакомец, слишком непостижимым.
        Наконец мужчина поднял голову.
        - Ты сказал, Лен, что в твоей деревне есть церковь?
        - Да... - ответил Леон и на всякий случай добавил: - Господин.
        - Тогда пойди к вашему монаху, Лен. Дай ему монету. Золотую монету. И пусть служит по мне. Пусть просит за меня богов, просит так, как никогда не просил. Просил у них покоя. Покоя для меня. Только покоя. Понимаешь, Лен? Только не обманывай меня. Не обманывай. Лови... - Мужчина кинул что-то Леону. Тот неловко поймал, а когда обернулся... никого на холме уже не было. Совсем никого. А на ладони лежал большой, крупный золотой. С профилем какого-то человека, в котором смутно угадывался незнакомец.
        - Вот тебе раз... - пробормотал Леон, опуская золотой в поясную сумку.
        Вечером, отогнав стадо, он, вместо того чтобы идти домой, направился к отцу Тиберию. Тот встретил его на пороге церкви.
        Старец сидел у дверей, аккуратно сложив руки на коленях.
        - А! Леон, мальчик мой... - Монах улыбнулся. - Проходи... Надеюсь, ничего не случилось дурного, сын мой?
        - Ничего, все в порядке, святой отец. Но я хочу... - Леон вдруг почувствовал, как взмокла ладошка, что сжимала золотой. Целый золотой! Невероятное богатство! Золотой, тяжелый, полновесный. Даже дыхание перехватило.
        "Ну же! Соври ему! - сказал незнакомый голос в го - лове у Леона. - Соври, что пришел навестить! Давай, старик поверит. А золотой оставь. Не дури! Ну же!"
        Мальчишка даже поперхнулся, таким чужим был голос в голове. Так странно он звучал.
        - Я хочу...
        "Не вздумай! Не вздумай! Не отдавай! Беги отсюда, беги, я научу тебя, как сберечь деньги, как приумножить их! Не отдавай! Богатство!"
        - Хочу заказать молебен, - выдохнул Леон.
        "Дурак! Дурак! Еще не поздно! Беги! Ты же нищий, нищий!!! Родился в грязи, там и умрешь! Ты же можешь стать, как этот царь царей, богатым, знаменитым, тебе женщины будут на шею вешаться! Ты получишь все, все, что только можно представить! В этом мире можно получить все за деньги". Голос бился в голове, как безумный. Он заглушал все звуки, Леон даже не слышал, что говорит ему отец Тиберий. Видел только, что губы его шевелятся.
        - Молебен. Большой молебен. - И Леон, как сомнамбула, протянул сжатый кулак святому отцу. С трудом, будто каменные, разжались пальцы, и золотой упал на руки священнику.
        Голос тут же исчез из головы. Как и не было.
        Леон с трудом перевел дыхание. И пересказал отцу Тиберию случившееся днем.
        Тот слушал внимательно, иногда качал головой. Цокал языком.
        - Кто это был? - наконец спросил Леон.
        - О. - Отец Тиберий всплеснул руками. - Сейчас уже никто не знает. Только наша церковь - это лишь остатки, жалкие остатки того огромного города, что некогда стоял на этих землях. Башня или часть стены. Когда-то, очень давно, в пору моей молодости, тут проводили раскопки. Действительно, был тут город. Но он сгинул в те времена, когда Бетрезен еще не впал в немилость. Когда.
        Священник замолчал. А потом выдохнул:
        - Невероятно. Подумать только.
        Он погладил Леона по голове. Руки у отца Тиберия были мягкие и теплые. От них пахло воском и ладаном.
        - Хорошо, что ты выполнил его просьбу. Ты хороший мальчик, Леон. Ты молодец. Я сделаю, как он просил. Я буду молиться за его душу... Страшно представить его мучения.
        На том и разошлись.
        А когда Леон устраивался спать на сеновале, он обнаружил в поясной сумке пять золотых монет. Все с тем же гордым профилем на аверсе.
        Глава 17
        На следующий день Леон отогнал коров на другое пастбище, подальше от холма, где покоился царь царей. Об этом приключении мальчишка никому не сказал, а золотые спрятал. Ну, как пригодятся.
        Выгнав стадо на луг, Леон обошел пастбище, оглядел окрестности. Место было открытое, только неподалеку располагалась небольшая рощица с овражком, на дне которого бил ключ. Вода собиралась в маленькое озерцо, а потом уходила дальше, к реке. Леон даже сходил вдоль ручья поглядеть, как падает с обрыва струйка воды. Крохотный водопад, кристально прозрачный, осыпался вниз невесомым дождиком, в основании которого играла радуга.
        Возвращаясь к стаду, Леон собирал круглых камешков. Упражнения с пращей вошли у него в привычку. Приятно было представлять, как метко пущенный камень оглушает врага. И он, Леон, становится героем, спасителем.
        Стадо без пастуха никуда не делось. Коровы послушно паслись там, где их оставили. Леон покидал камни. Разбил ими какую-то корягу, торчащую из земли. Видимо, ствол упавшего дерева. День обещал быть жарким, солнце поднялось из-за края земли яркое, горячее. Утренний туман будто ветром сдуло. Леон поискал глазами место, где можно было бы устроиться. Жариться на солнце не хотелось, поэтому мальчишка направился к роще. Там можно было найти место, откуда пасущееся стадо было как на ладони, а листва давала прохладу.
        Углубившись в рощу, Леон нашел там самое большое дерево и оставил под ним ломоть хлеба, чтобы дух, несомненно, живущий здесь, не сердился на незваного гостя. Конечно, оставлять требы в каждом месте, где ты решил присесть и переждать полуденное солнце, не имело смысла. Духи, так же как и люди, живут не везде. А только в особых, пригодных для этого местах. Как, например, эта рощица. Тут было чисто, светло, имелся овражек и даже ручей. Самое место, чтобы духу жить. А нахалов духи не любят, так мама говорила, значит, надо проявить уважение.
        Леон расстелил овчину, прилег на нее, закинул руки за голову. Что-то мешало. Он поднял шкуру и обнаружил идеально круглый камушек с красивыми цветными прожилками. Таких Леон еще не видел. Полюбовавшись кругляшом, он спрятал его в поясную сумку. Просто так, на всякий случай. Высоко-высоко шумели листья, легкий ветерок раскачивал ветки, и небо, синее-синее, смешивалось с зеленой листвой.
        Из головы не шел случай с мятежным духом царя царей. Леон вспоминал его одежду, лицо, изрезанное шрамами, за каждой такой морщиной скрывалась, может быть, победа. Или страшная битва. Его руки держали множество разных мечей. Управляли лошадьми. Сжимали в объятиях женщин. Он был действительно велик, этот царь царей. Но сейчас никто не мог вспомнить даже его имени! Даже он сам, Леон это внезапно понял, даже сам царь уже не помнил, как его зовут, оттого и не назвал себя. Не от высокородной спеси, нет, он просто забыл. Память сохранила только его величие. Огромный город, сотни дорог, тысячи воинов. Наверное, и они, эти воины, не называли его по имени. Даже его женщины. Только - царь царей! Или - о великий!
        Наверное, его имя боялись произнести вслух. Так он был велик.
        А дети? Как же звали его собственные дети?
        Папа? Отец? Или тоже царь царей?
        Да и были ли у него дети? Может быть, потому и стерлось его имя в веках, потому и пошло прахом его дело, что не было у царя детей? Получается, что самый последний крестьянин более счастлив, чем этот великий воин и повелитель? Почему?
        Леон смотрел в небо, не мигая. Шорох листвы убаюкивал, сливался в шепот, неразборчивый, непонятный. В голове рождались мысли, будто бы и не свои. Но понятные, близкие. Деревья в роще были совсем другие, чем в Лесу, что за рекой. И чувство тут было совсем другое.
        Странно, но Леон совершенно не думал о том золоте, которое дал ему царь. Для него оно не имело той ценности, как во взрослом мире. Все, что было нужно, Леон имел и без золотых монет. Еда. Кров. Родительская любовь. Что еще может дать ему золото? Красивую одежду? Но для чего она крестьянскому ребенку, если, когда приедет время, он сменит отца в его тяжелой работе земледельца? Еще одну корову? Но ее нужно кормить. Значит, нужно больше работать. Получается, золото обрекало его на лишний труд. Приносило в жизнь ненужные заботы.
        Нет уж. Пусть полежит там, куда Леон его положил. Может, и понадобится когда-нибудь. А пока.
        Леон слабо представлял себе покупательную способность древнего золотого. Догадывался, что она не маленькая, но точно не знал. Деньги как таковые не играли в его мире сколь-либо значительной роли. Крестьяне чаще всего довольствовались натуральным обменом, меняя зерно на мясо или шкуры на обувь. В случае если натуральный обмен был невозможен, в ход шла мелкая монета. Медяшки, а то и латунь. Отец хранил запас монет в холщовом мешке на верхней полке. В основном на случай ярмарки.
        В города, где звонкая монета была в почете, ездили только купцы. А они не сидели на одном месте, постоянно путешествуя по Империи. От деревни к деревне, от города к городу, так бесконечно, вписываясь в систему ценностей того места, куда заносила их нелегкая доля торговца.
        В роще треснула ветка, и Леон очнулся.
        Он не спал, нет. Но сознание будто бы гуляло где-то. Унеслось далеко-далеко.
        Вскочив, мальчишка первым делом оглядел стадо. Все на месте. Коровы мирно щипали траву. Тогда Леон вгляделся в рощицу, стараясь уловить среди переплетения ветвей, света и тени какое-нибудь движение.
        Ничего. Однако чувство тревоги не покинуло его.
        На всякий случай Леон подобрал несколько камней, положил рядом. Достал пращу и сел так, чтобы видеть одновременно и стадо коров, и рощу.
        Из этого положения была видна и дорога.
        Совсем небольшой ее отрезок, по которому кто-то двигался. Леон вгляделся, и сердце его против воли забилось часто-часто. Он даже привстал, но потом совладал с собой и сел обратно.
        Герда свернула с дороги на луг.
        Увидела, что он смотрит, приветливо помахала рукой. Улыбнулась.
        Леон тоже поднял руку, но как-то смущенно. Сам в общем-то не понимая почему.
        Когда Герда подошла ближе, он увидел, что она несет в руках узелок.
        - Я принесла обед, - радостно сообщила девушка.
        - Да у меня сегодня все есть, - смущенно пробормотал Леон. - Спасибо, конечно.
        - Ну и что. - Герда села рядом на шкуру. - Я тебе испекла пирог. Ты же не будешь отказываться?
        - Не буду, - ответил Леон. - Я пироги люблю.
        Она подсела поближе, случайно коснувшись Леона локтем. Улыбнулась.
        - Тебе тут не скучно? - Она развернула узелок. Там обнаружился сверток с куском пирога и небольшой кувшин с молоком.
        - Нет. - Леон разломил пирог пополам, протянул Герде половину. - Тут хорошо. Спокойно.
        Он откусил от своего ломтя. Запил молоком.
        - Ммм... Вкусно.
        Герда засмеялась.
        Леон, жуя, с удовольствием смотрел, как она хохочет.
        - Ты смешной. - Она рукавом вытерла Леону губы. - Молочные усы!
        - Ну и ладно. - Он с деланой обидой отвернулся.
        - Ой, только не дуйся! - Герда обняла его сзади, перевесилась через плечо, заглянула ему в лицо.
        Леон увидел близко-близко ее глаза, озорные, с огоньком, и курносый нос и щеки. И губы. И против сил улыбнулся.
        Они съели весь пирог. Поболтали ни о чем. Леон показал Герде ключ, идущий, наверное, из самого центра земли. И повел ее к реке, чтобы она могла полюбоваться на водопад. Пусть маленький, но все же.
        Они долго лежали на обрыве, осторожно свесившись вниз и разглядывая бесчисленные радуги, вспыхивавшие там, где ручей превращался в мириады маленьких брызг.
        - Красиво.
        Она прижалась к Леону, и он почувствовал, как напряжены ее мышцы.
        - Боишься?
        Герда кивнула.
        - Тогда пойдем.
        Когда они отошли от обрыва, Герда вздохнула.
        - Я вообще высоты боюсь.
        - Чего ж смотрела тогда?
        - Ну, - она передернула плечиками, - красиво же. И потом, ты же рядом был.
        Она чуть опустила голову.
        Некоторое время шли молча. Это было неловкое молчание. То особенное, которое возникает между девочкой и мальчиком. И так гнетет обоих.
        Когда они пришли на пастбище, ничего не изменилось. Будто порвалась какая-то ниточка. Какая-то особая связь, которая позволяла дурачиться и общаться легко, беззаботно.
        Герда собрала узелок, уложила в него кувшин.
        - Пойду.
        Леон встал, не зная, что делать и что говорить.
        - Ага. Ну. Спасибо за пирог. Вкусный.
        Она улыбнулась вдруг так же ярко, солнечно. Стрельнула на него глазами и пошла прочь. Леон, оглушенный этой улыбкой, смотрел ей вслед, не в силах оторвать взгляд от стройной фигурки, от волос.
        Это случилось, когда Герда отошла уже шагов на пятьдесят. Кусты, которыми был окаймлен овраг, затрещали, и на поле выскочил пес.
        Коровы, оказавшиеся рядом, испуганно замычали и кинулись прочь.
        Леон видел, как из пасти животного капает слюна и пузырится пена.
        Бешенство!
        - Герда! - закричал Леон.
        Она обернулась, а Леон уже мчался к ней, размахивая руками.
        Собака крутанулась волчком. Посмотрела на Леона. На Герду. Снова на Леона. Сделала шаг, другой. Все происходило слишком быстро. И вот псина уже несется к девушке.
        Пасть оскалена. Большой красный язык свешивается набок. Шкура у животного, когда-то белая, сейчас была покрыта уродливыми бурыми пятнами. Свалявшаяся шерсть свисала с боков.
        Несмотря на болезнь, пес оказался на удивление быстр. Герда бежала, но Леон понял, что псина доберется до нее раньше, чем он сможет ударить животное ножом.
        Одного укуса достаточно. Одного укуса!
        Леон остановился. Присел. Суетливо поискал под ногами. Проклятие! Ничего! Ни единого камушка.
        Собака настигала.
        Леон вдруг что-то вспомнил, хлопнул себя по сумке, одним движением откинул клапан и вытащил круглый, идеально круглый камень, подобранный возле рощицы.
        Пригодился!
        Мальчишка выдернул из-за пояса упругий ремень пращи. Миг, и вот уже камень со свистом рассекает воздух над головой.
        Виток, еще один.
        Звук становится ниже. Время замедляется. Вот пес распластался в прыжке, вот он летит над землей. Приземляется, снова толкается лапами.
        Краешком сознания Леон отмечает, что бурые пятна на его боках - это кровь. Скорее всего чужая. Эта тварь что-то жрала там в овражке, куда Леон не пошел.
        Чудовище!
        Герда обернулась. Увидела, что собака настигает. Закричала. Ее нога неудачно подвернулась. Девушка покатилась по траве. Пес сжался, как пружина, чтобы сделать последний прыжок.
        Леон сильно крутанул пращу. Почувствовал, как рвется на свободу камень, и отпустил кожаную петлю.
        Только один бросок. Есть только один бросок!
        Свист!
        И время рванулось вперед с удвоенной быстротой.
        Герда увидела, как несется к ней оскаленная пасть! Успела почувствовать мерзкий запах, исходящий от бешеного пса. Вонь! Гадостная вонь!
        Девушка сжалась, прикрывая рукой горло, упала лицом вниз, вжимая голову в плечи. Земля вздрогнула от толчка. Рядом упало что-то тяжелое, смрад ударил в ноздри.
        Когда Леон добежал до Герды, та плакала.
        Рядом лежала мертвая собака. Камень, выпущенный Леоном, угодил ей точно в то место, где позвоночник соединяется с черепом.
        Жуткий оскал. Мутные бельма глаз. И прокушенный красный язык.
        Мертвая тварь.
        Глава 18
        После того случая прошло много времени. Герда почему-то не приходила больше к Леону на пастбище. То ли боялась, то ли. Иногда он видел ее в деревне. Издалека. Махал рукой, но она будто стеснялась. Убегала.
        Несколько раз Леон, вместо того чтобы спать, приходил ночью к ее дому, совал кусочек мяса злобному псу, что охранял двор, и проскальзывал к окнам. Осторожно заглядывал в них, замирая каждый раз, когда мимо проходила занятая домашними хлопотами девочка.
        Леон оставлял на крыльце цветы, собранные в поле. Красивые, удивительно благоухающие. Ему казалось, что именно так пахли ее волосы.
        В душе у мальчишки бушевала настоящая буря. Его раздирали неясные, противоречивые желания. И он был счастлив, что заботы о стаде держали его вдалеке от деревни, от людей. Так он мог избежать вопросов и ненужного интереса.
        Так шли дни, недели. Подходило время праздника солнцеворота. Весна становилась летом, полным забот и работы. Солнце поднималось над землей и не сходило с небосклона, опускаясь своим краешком за горизонт и вскоре снова поднимаясь. В эти дни никакая нечисть не могла повредить человеку, зло пряталось в самую дальнюю свою нору, и счастье незримо разливалось в воздухе над всей Империей. Говорили, что сам император в этот день может появиться у костра, просто, как обычный человек, праздновать и гулять со всеми. И никто не смеет отказать в гостеприимстве. Такой это день.
        Вообще обычно детей на празднование, которое продолжалось всю ночь, не допускали. Хотя какая там ночь? Просто сумерки. Но тем не менее дети всегда оставались дома. Это было строгое правило. Взрослые же гуляли до утра и даже весь следующий день.
        Леон имел полное право присутствовать на празднике, нож, висящий на поясе, подтверждал его принадлежность к миру взрослых. Но поскольку сверстников у него не было, грядущие несколько дней виделись ему несколько скучноватыми.
        Однако Леон тем не менее принимал активное участие в подготовке. Собирал хворост и дрова для большого костра. Носил сено, чтобы из него женщины сделали большое чучело, которое потом полагалось сжечь. Помогал выкашивать поляну вокруг костра.
        И как-то исподволь, будто бы само собой, проникся он духом праздника. Радостным ожиданием чего-то особенного, светлого. Буря в его душе улеглась. Сделалось легко и спокойно.
        Наконец, когда подготовка закончилась, Леон понял, что больше не нужен и может заняться собой. Женщины разошлись по домам готовить угощение, мужчины отправились завершать дела по хозяйству. Леон остался не у дел. Обязанности пастуха сегодня с него были сняты, а другой работы отец ему не давал. Отдыхай, мол.
        Поэтому мальчишка отправился на косогор, что одной стороной спускался к реке, уселся на его вершине и принялся наигрывать на свирели. За время, проведенное на выпасе, он сумел сложить несколько простеньких мелодий-переборов, которые перетекали один в другой, образуя подобие гармонии.
        Сейчас получалось особенно хорошо.
        Будто мелодия шла изнутри, из души, измученной непонятной пока страстью.
        Леон играл, играл, глядя в небо, что наклонилось над лесом, низко и высоко одновременно. Внизу, в тихой заводи, к которой спускался косогор, плеснуло. Раздался тихий смех и чье-то сердитое шиканье. Из воды на Леона смотрели внимательные глаза. То ли русалка, то ли водяной... Мальчишка их не замечал.
        - А я и не знала, что ты так здорово играешь, - раздался голос из-за спины.
        Леон вскочил. Обернулся.
        Герда чуть смущенно опустила глаза.
        Она была невероятно хороша. Белая юбка с цветастой поневой, белая рубашка с пышными рукавами и множество лент, что были вплетены в волосы. На голове - венок из трав. Леон вдруг понял, что это те самые травы, которые он носил ей с поля и клал на порог в надежде, что она обратит на них внимание.
        Его сердце учащенно забилось.
        Сейчас Герда казалась старше. Серьезней. Леон чувствовал себя мальчишкой. Шитые-перешитые штаны, заплаты на рукавах рубахи, нечесаные волосы.
        Видя его откровенное замешательство, Герда спрятала улыбку. Подошла ближе.
        - Ты тут один?
        - Да, - ответил Леон; он глубоко вдохнул, и его окутал, закружил аромат трав и чего-то еще, дивного, незнакомого. - Все заняты подготовкой к празднику. А меня вроде как забыли.
        - Меня тоже. - Герда аккуратно пригладила поневу и осторожно села. - Я поначалу матери помогала. Пироги печь. А потом вроде как и не нужна стала. Иди, говорят, погуляй. А чего гулять?..
        Леон пожал плечами. Присел рядом.
        Ее беспокойные пальцы теребили ленту.
        - Ты ведь будешь на празднике? - поинтересовалась Герда.
        - Буду. - Леон кивнул. - А ты?
        Она не ответила.
        Снизу от воды донеслось легкое, едва слышимое хихиканье и перешептывание. Леон вгляделся в заросли ивы и камышей, но ничего не увидел.
        - Сыграй еще, - попросила Герда.
        Леон поднял было свирель, но остановился.
        - Не могу, - ответил он, чувствуя, что краснеет.
        - Почему?
        - При тебе не могу. Я еще не так хорошо играю.
        - А мне нравится.
        Она поднялась. Отряхнула юбку.
        - Я пойду. Может быть, маме еще какая-нибудь помощь понадобится.
        Она вдруг осторожно взяла его за руку. Ее ладошка была сухой и горячей. Леон замер.
        - Встретимся на празднике... - прошептала она. - Ты мне потом сыграешь? Хорошо?
        Она мгновение ждала ответа, а Леон смотрел на нее, зачарованный ее глазами. И чувствовал себя при этом полным дураком!
        Герда отвернулась и побежала к дому.
        И только сейчас Леон заметил на ней пояс. Широкий, сотканный из множества нитей, со сложным геометрическим, угловатым рисунком. И его как током ударило! Вот оно что!
        Этот пояс значил для женщины то же самое, что для мужчины - нож. Вот почему ее пустят на праздник!
        Глава 19
        Роль стола выполняла широкая и длинная-длинная скатерть, расстеленная прямо на земле, прогретой летним солнцем. Сюда с каждого двора сносилось угощение. Кто-то нес пироги с мясом, с требухой, с рыбой, со специально засоленными грибами, с яйцами и луком. Кто-то на небольшой тележке вез соленья, капусту, грибы, моченые яблоки. На костре жарился поросенок. С него срезались куски сочного мяса, клались на блюдо. А с другого конца источал дивные ароматы печеный гусь. Его печенка лежала отдельно, специально для отца Тиберия. Там же лежит холодное, маринованная с барбарисом говядина, такая нежная, что есть ее надо прямо так, сырьем, а она буквально тает на языке. Рядом примостились карпы. Большие, целиком зажаренные в масле с какими-то особыми травками, которые и днем с огнем не достать! Но сейчас можно. Сегодня каждая хозяйка старалась приготовить что-то особое, самое вкусное, чтобы потом еще год все вспоминали и облизывались. И кем-то принесена и поставлена большущая миска с сотовым свежим медом, лесным, душистым, золотым. Да еще плошка с земляникой, ранней, но невероятно сладкой, пьянящей. Большие
кувшины с вином, легким, душистым, и с хмельными медами, сладкими, шипучими, валящими с ног.
        Скатерть накрывалась без всякой системы. Жареная птица тут соседствовала со сладкими пирожками, а блины с разнообразнейшей начинкой лежали рядом с большой, пышной кулебякой и свиной головой.
        Это было настоящее дикое, варварское пиршество!
        Поговаривали, что на таких праздниках нет-нет, да встретишь незнакомого человека, отдаленно похожего на твоих родичей, знакомых, друзей. Вроде бы и из твоей деревни, а вроде бы и нет. И такой уж он веселый, радостный! Так искренне смеется, пляшет, что и сам ты поневоле заражаешься этим весельем, безудержным, плещущим во все стороны. Это духи плодородия выходят в эту ночь к людям и празднуют вместе с ними. И дети, что рождаются после этого праздника, - крепкие, здоровые и удачливые.
        Так говорят.
        Одевались тоже ярко, в самое красивое. Но не как на свадьбу, пышно, тяжело, а наоборот, все легкое, летящее, с множеством лент. Головы украшали венками. И все были равны. Пили, ели с одного стола, из одной посуды. Громко разговаривали и так же громко смеялись.
        Но пуще всего было ожидание.
        Именно оно маленькими иголочками покалывало спину. Щекотало.
        Вот-вот. Уже скоро... Еще чуть-чуть подождать...
        И день казался бесконечным. И приготовления долгими. А люди неторопливыми.
        Солнце медленно, медленно опускалось к горизонту. Вот уже коснулось леса. Вот ушло ниже. Небо из голубого сделалось розовым, потом оранжевым!
        Все взрослое население деревни собралось на холме.
        Леон обеспокоенно всматривался в лица. Герды нигде не было видно. Неужели не пришла?
        Вскоре у подножия показался отец Тиберий. Осторожно опираясь на посох, он поднимался вверх.
        Четверо молодых парней из тех, что только в прошлом году справили свадьбы, с веселым хохотом побежали вниз. Двое несли широкий дощатый помост.
        - Уйдите, охальники! Ой, уйдите! - шумел отец Тиберий и замахивался посохом.
        - Мочи нет ждать, святой отец! - крикнул один.
        - Уроните же, дикари!
        Они кинули на землю помост, завели на него священника. Осторожно подняли. Испуганно охнула женщина в толпе. Но Тиберий стоял ровно, опершись на посох. Улыбался.
        Парни несли его аккуратно, двигались в шаг, стараясь щит не качать. Поднялись все быстрее, нежели бы добрался Тиберий самостоятельно. И с почетом.
        Отец Тиберий вышел во главу стола. Все встали, пододвинулись ближе. Тут была вся деревня. Множество лиц смотрело на него с ожиданием, с улыбками. С верой. Именно он, священник, должен был начать празднование. Без этого никак.
        Тиберий стоял лицом к солнцу. Оно оранжевыми струями окрашивало его скулы. Ласкало. Это было настоящее, летнее чудо. В этот миг старый, одной ногой в могиле, священник казался снова молодым, полным сил. Еще жить и жить.
        Он поднял посох.
        - Блаженны те, кто предается радости и веселью на этой земле, потому что горестями и несчастьями полон человеческий путь. В муках рождается он, в тяготах и трудах живет, в муках же и умирает. И коли впадет он в уныние, то лишь умножит количество скорби в мире. А это - грех. Потому что не для горести допущен человек в этот мир. И не для того, чтобы скорбеть, печалиться и муку терпеть. А чтобы радоваться и творца радовать, чтобы делать эту землю чище да лучше, а людей вокруг себя веселее да духом светлее. Всякое же горе есть происки духа нечистого, бесовской натуры. Потакать ей не след. И всякой тяготе противоречить должно. Живите в радости! Живите для радости! Плодитесь и размножайтесь!
        Он ударил посохом в землю.
        Ему поднесли румяный, свежий каравай.
        - Благословляю этот хлеб! И все яства эти! И напитки! И людей этих! Все, что ни делают они в этот день и ночь, благословенно!
        Он отломил кусок от каравая и передал его дальше. Все отламывали по кусочку, ели, пока молча. Сосредоточенно, чтобы почувствовать вкус общего на всех хлеба.
        Священник взял со скатерти большую, глубокую чашу. Туда из специального меха налили вина. Красного и яркого, как кровь.
        Отпив немного, Тиберий пустил вино вослед хлебу. И снова каждый сделал глоток.
        Вина не доливали, но удивительным образом терпкой сладко-горькой влаги хватило всем. И когда чаша вернулась в руки к священнику, он перевернул ее, и все увидели, что она пуста.
        И тогда все закричали, загомонили, засмеялись! Чудо ведь! Пусть и небольшое, а все же! Хорошо, когда праздник начинается с чуда.
        Отцу Тиберию поднесли блюдо с гусиной печенью. Он принял, сел на землю. И началось пиршество!
        Мужчины и женщины ели, пили вино, хмельной мед. Смеялись. Шутили. От выпитого у Леона неожиданно быстро зашумело в голове и проснулся зверский аппетит. Он хватал со скатерти все, до чего мог дотянуться. Не особенно даже разбираясь. Все было вкусно! Невероятно вкусно! А вокруг раскручивалась и раскручивалась праздничная круговерть. Уже приволокли откуда-то огромный гулкий барабан, и дед Скагге отстукивал на нем незамысловатый ритм, его старший сын прилаживал струны к большому на вид неказистому гудоку[1], а рядом ждал сигнала его брат с тремя дудками.
        Вот старший кивнул. Изготовился. Дед на миг придержал удар, и они грянули! Громко! Чуть нескладно, но главное - весело!
        Взвизгнула женщина, кто-то ухватил ее поперек тела и потащил танцевать. К ним присоединились другие пары. Схватились за руки, и вот уже бежит веселый хоровод, смеются люди!
        Леон тоже смеялся, чьи-то руки пытались вовлечь его в пляску. Он видел хохочущего отца, тот держал за руку мать. Они были счастливы. Ухватив на какое-то мгновение взгляд сына, отец успел подмигнуть. Леон помахал рукой, но родителей уже унесло потоком хоровода. Наконец кто-то подхватил его, с хохотом толкнул в толпу танцующих. Какая-то женщина поцеловала Леона в губы, кто она и откуда, он даже не смог определить! Все сделались будто незнакомы. Леон не мог узнать уже ни одного лица! И только полуголый дед Скагге как бесноватый лупил в свой огромный барабан, а какие-то женщины поили его вином. Старик смеялся и был сейчас похож на себя молодого, крепкого мужчину, плававшего, как говорили, по морю.
        Леон несся куда-то вместе с хороводом. Он перестал узнавать тех, кто окружал его! Это были не его односельчане, нет, другие, веселые и прекрасные люди танцевали вокруг, целовались, смеялись! От этого хотелось прыгать, скакать, кричать! И Леон бежал вместе со всеми, его голова шла кругом. Но вот тональность музыки, такой безумной и сумасшедшей, изменилась. И хоровод начал распадаться. То одна, то другая пара отрывались. Убегали с хохотом куда-то в полумрак.
        Когда Леона схватили чьи-то нежные руки, он совсем уже потерялся среди лиц, хороводов, танцев.
        Герда была прекрасна. Ее щеки раскраснелись, грудь тяжело подымалась, глаза сияли.
        Она обняла Леона, прижалась жаркими губами к его губам. Он ощутил, как бьется ее сердце. Часто, сильно!
        Схватив его за руку, Герда потащила его куда-то.
        - Куда ты?
        Она остановилась, Леон снова оказался с ней лицом к лицу.
        - Пойдем цвет папоротника искать!
        - Цвет чего?
        - Глупый. - Ее лицо приблизилось. - Цвет папоротника. Если найдем, всегда вместе будем.
        И она нырнула в темноту.
        - Эй. - Леон кинулся следом.
        - Догони! - донесся ее веселый смех. Впереди мелькнула белая рубаха.
        И Леон побежал! Он слышал ее смех и бежал на него, быстро, не боясь споткнуться или напороться на что-то в темноте.
        - До-го-ни!
        А потом она неожиданно очутилась в его объятиях. Они с хохотом рухнули на траву и покатились по ней куда-то!
        Темнота была полна криков, смеха, песен...
        Безумная, волшебная ночь. Самая короткая и такая длинная.
        Глава 20
        Дни стояли жаркие. Солнце высушивало землю, трава желтела. Стадо, которым заправлял Леон, все чаще меняло пастбища, прижимаясь к реке. Там можно было найти свежую зелень. Иногда у горизонта можно было видеть черные столбы дыма, поднимавшегося к небу. Степные пожары. Страшные и безжалостные. Однако ветер гнал их в сторону от деревни, так что беспокоиться пока было не о чем.
        Засуха.
        В деревне было тревожно, беспокоились за урожай и молились о дожде. Кто-то даже предложил возить воду на поля, лить в траншеи. От отчаяния.
        Коровам тоже было тяжело. Трава, хоть и зеленая, содержала мало воды, приходилось искать выходы к обмелевшей реке. Это было трудно, обрывистые склоны часто не позволяли подойти близко. Леон прилагал все силы, чтобы удержать стадо, направить его вдоль берега. Задние ряды напирали, норовя столкнуть первых.
        Найти хорошее сочное пастбище было удачей.
        Леон уводил стадо подальше от дороги, прокаленная и иссушенная пыль поднималась высоко от любого движения, а потом опускалась на землю огромным облаком, в котором дышать было совершенно невозможно.
        В тот день удалось выйти на хороший луг с небольшим, но напористым ручейком и зеленой, яркой травой вокруг.
        Леон удобно растянул на кольях шкуру, устроился в ее тени. Тут можно будет держать стадо несколько дней. А там вдруг и погода переменится. Не зря же отец Тиберий обещает.
        Когда коровы напились и разбрелись по лугу, Леон увидел вдалеке облако пыли.
        Ничего, казалось бы, необычного по такой жаре, однако пылевая завеса была действительно существенной. По дороге, невидимой за холмами, двигалось что-то большое!
        Леон встал, огляделся. Получалось, что дорога будет видна, только если подойти к ней совсем близко. Холмы надежно закрывали ее от стороннего взгляда.
        В душе мальчишки боролись любопытство и осторожность.
        Наконец любопытство победило, и Леон побежал в сторону дороги.
        А когда добрался до пологого склона, то осторожно замедлил шаг. Отсюда все было видно как на ладони. Внизу, укрыв лица полосами ткани, двигался большой отряд.
        Леон пригляделся и замер.
        Впереди ехал на вороном коне паладин. Следом несколько охотников на ведьм и еще с десяток простых солдат с алебардами и лучников. Рядом с паладином двигался человек в странной одежде. Лицо его скрывалось под капюшоном, полы халата свешивались чуть ли не до земли, и Леон подумал, что, слезь тот с коня, одежда будет волочиться по пыли. Не слишком удобно.
        Появление мальчишки не осталось незамеченным.
        Паладин остановился, посмотрел в сторону Леона, откинул с лица шарф. Мальчишка разглядел широкий нос, глубоко посаженные глаза и шрам, пересекающий лоб.
        Повинуясь команде, от группы отделился всадник и понесся в сторону Леона.
        Мальчишка сделал пару шагов в сторону.
        - Погодите, крестьянин! - Леон уже знал, что так говорят в далекой столице. Странный обычай. - Мне нужна ваша помощь!
        Всадник подъехал ближе. Он был высок, широк в плечах, рыжая пыльная борода нахально торчала из-под шарфа.
        Когда всадник откинул ткань в сторону, Леону показалось, что на его лице лежит пыльная маска, подобная карнавальной, об этом рассказывал отец Тиберий на своих уроках.
        - Я Лютер, оруженосец капитана паладинов Альфреда де Гизермо. Как тебя зовут, крестьянин?
        - Леон... - Мальчишка пожал плечами. Добавить к своему имени было нечего. - Господин.
        - Очень хорошо, крестьянин Леон. - Всадник улыбнулся. - Что ты тут делаешь?
        - Я пастух.
        - Значит, селение неподалеку? Скажи, куда ведет эта дорога?
        - В нашу деревню.
        - А название у нее имеется? - Лютер улыбнулся еще шире.
        - Конечно. - Леон почувствовал симпатию к этому человеку, хотя и видел его впервые. - Выселки.
        - Там есть церковь?
        - Да. У нас есть и церковь, и священник, и приходская школа. Только трактира нет. Странники у нас за редкость. Но если вам надо остановиться, вы можете. - Но всадник уже поворачивал лошадь.
        - Благодарю, крестьянин Леон! - Он подкинул что-то в воздух.
        Мелкая монетка. Леон успел поймать ее на лету.
        Кавалькада двинулась, всадник присоединился к колонне. Обернулся на какой-то миг, махнул рукой. Через некоторое время отряд скрылся в пыли.
        Леон вернулся к стаду, рассматривая монетку. В середине медяшки была проделана дырочка. Отрезав от шкуры тонкую полоску кожи, Леон пропустил ее через отверстие, завязал узелком и привязал к ремню, решив подарить ее Герде. Девчонки любят разные висюльки.
        Более до самого вечера ничего не происходило. Мальчишка дремал в импровизированном шатре. Следил за стадом. Мечтал о том, как будет жить дальше, как будет хорошо, когда засуха кончится. И еще о том, что жара - это даже хорошо, когда в меру, потому что прошлое лето было дождливым, сырым, и зимой пришли мертвяки. А тепла они не любят. Боятся. Это все знают.
        Еще он думал про Герду. Вспоминал ее волосы, улыбку, глаза...
        Несмотря на засуху, жизнь казалась Леону прекрасной.
        В деревню он вернулся поздним вечером.
        Стадо, отъевшееся за долгий день, шло тяжело, медленно. Коровы, просясь на дойку, громко тягуче мычали.
        У ворот встретил отец.
        - Все хорошо? Припозднился ты сегодня.
        - Все в порядке, папа.
        Отец обнял его за плечи.
        - Растешь. - От отца пахло жарким днем, пылью. - Герда приходила недавно. Не застала тебя.
        - Правда? - Леон не знал, что сказать.
        - Конечно, правда. - Отец засмеялся. - Ладно, дуй спать. Завтра вставать рано.
        Он подтолкнул Леона в спину.
        - Пап. - Мальчишка остановился.
        - Что еще?
        - А солдаты через деревню проезжали?
        - Да... - В голосе отца послышалась тревога. - Было. Не останавливались. Так и поехали по своим делам.
        Он вздохнул.
        На том и разошлись.
        Глава 21
        Заснуть Леон не смог. В голову лезли разные мысли. Ничего конкретного, а так, мусор. Будто чье-то неумолчное бормотание, едва слышимое, раздражающее доносилось со всех сторон. Леон ворочался на сене, прислушиваясь к сонному квохтанию кур. Хотелось встать и куда-то идти. Зачем? Куда? Леон не знал. Он пытался думать о Герде, но почему-то вместо нее все время вспоминались солдаты в дорожной пыли. Леон буквально видел их снова и снова. И даже не солдат самих, а момент их приближения. Облако пыли за холмами. Леон бежал к этому облаку, бежал. Но все время что-то отталкивало его назад. Будто незримая, мягкая, но решительная рука. Леон бился в нее, упирался ногами, двигаясь словно против сильного ветра. Выигрывал метры.
        Он почему-то очень боялся, что солдаты пройдут. Не увидят его или он не увидит их. Словно чей-то голос звал его. Просил. Беги, беги!
        И когда Леон преодолел сопротивление и добрался до вершины холма, невидимая рука куда-то пропала, и он едва не упал.
        Радостный, он выпрямился и посмотрел вниз.
        Там, в клубах пыли, поднятой неизвестно кем, стояли солдаты. Только теперь они выглядели совершенно иначе, нежели днем.
        Их доспехи были смяты и залиты кровью. Страшные раны, торчащие обломки костей, сочащаяся кровь, изуродованные лица! Вот что увидел Леон. Неведомо как сидящий на мертвых лошадях отряд мертвецов смотрел вперед. Там, без коня, пеший, стоял паладин, поддерживая окровавленного умирающего оруженосца. Доспехи паладина были залиты чем-то черным, мерзким. В некогда блестящей кирасе зияли прорехи.
        Паладин был жив.
        Он единственный, кто смотрел прямо на Леона, будто ждал его!
        И взгляд паладина был страшен!
        Мальчишка замер, ему вдруг захотелось бежать, бежать как можно дальше! Бежать, утирая слезы, звать маму, сделаться снова маленьким, да и вообще не жить на белом свете, все что угодно, только бы никогда не попадаться на глаза этому страшному человеку, ведущему за собой смерть!
        Вот о чем говорил отец! Вот о чем, вдруг осенило Леона... Но никчемное это знание уже ничем не могло помочь.
        Паладин ткнул в него пальцем, оказавшись вдруг, каким-то немыслимым скачком, совсем близко.
        - Ты! Вставай, мальчик! Вставай! Проснись! Проснись, Леон!
        И его грязное лицо придвинулось вплотную.
        Леон закричал, взмахнул руками, кинулся прочь и... проснулся.
        Чувствуя, как подкатывает к горлу рвота, он кубарем скатился с сена, упал на земляной пол и, толкнувшись ногами, вылетел во двор. Там его вывернуло.
        Однако этим дело не закончилось. Какая-то неведомая воля погнала Леона на улицу. Он бежал, спотыкался, падал, снова вставал и остановился только когда ткнулся лицом в чьи-то сапоги.
        Леон, тяжело дыша, поднял голову.
        Над ним, поддерживая раненого оруженосца, стоял паладин. Точно такой же, каким он видел его во сне. В изуродованных доспехах, раненный. Но один. Без отряда, мертвецы остались там, где им и положено было оставаться.
        - Мальчик, - прохрипел паладин. - Хорошо, что ты пришел, мальчик.
        Он уложил оруженосца на землю, тот застонал, закашлялся.
        Паладин встал на одно колено. Полная луна накладывала жутковатые тени на его лицо.
        Он поднял Леона. Взял крепко за плечи.
        - Мальчик. Ты должен мне сослужить одну службу. Извини, мальчик.
        Леон хотел было отказаться, вырваться и убежать, но вместо этого, сам себя не понимая, часто закивал головой. И вдруг понял - да! Он сделает все, все как просит этот человек! Умрет, но сделает!
        Почему?
        Леон не знал ответа.
        - Возьми вот это. - Паладин сунул что-то, завернутое в грязную тряпку. - Возьми вот это и беги. Ты должен бежать, понимаешь?! Бежать отсюда, потому что за мной идет смерть. Понимаешь? Смерть! Но эта штука не должна. - Он сбился. - Сохрани ее! И беги, мальчик. Беги, отдай это паладину. Любому паладину, понимаешь, мальчик? Тебя найдут, обязательно найдут. Паладины. Такие, как я. И только им ты должен отдать это. Тебе понятно? Беги куда угодно. В город. В столицу!
        На каждое слово воина Леон кивал. Эти слова проникали чуть ли не в душу его, врезались в нутро, навсегда застревали в его голове. Бежать. Сохранить. Отдать паладину. Бежать.
        - Смерть будет искать тебя, мальчик. Будет искать. Я попробую остановить ее... - Паладин будто захлебнулся. Закашлялся. Но продолжил сдавленным голосом. - Я задержу ее сколько смогу. Прости! Прости меня, мальчик!!!
        Последние слова он буквально выкрикнул. Сорвал с шеи большой тяжелый медальон, сунул его Леону.
        - Это поможет! Беги!
        Паладин толкнул Леона в грудь. Поднялся. Вытянул меч. Огромный, широкий и сверкающий. Сейчас, даже в изломанных доспехах, в грязи и крови, паладин был похож на грозного бога войны.
        - Беги и прости меня, мальчик.
        Позади раздался топот. Вдоль по улице бежал солдат, грязный, в одном сапоге, с перекошенной от страха физиономией.
        - Разбудил, ваша светлость! Поднял на ноги!
        - Что же молчат колокола?! - рыкнул паладин. - Что же молчат?!
        - Сейчас, ваша светлость...
        И словно в ответ на его слова заговорил колокол церкви. Это сумасшедший отец Карла, что работал теперь при церкви звонарем, бил в набат. Страшно и тревожно!
        Послышались голоса. В окнах загорелся свет. И вот уже люди с факелами выбегают на улицу. Крики, тревожные голоса... Но Леон уже бежал, прижимая к груди неведомый сверток, бежал к дому.
        Буквально в воротах он ударился в грудь отцу. Тот нес факел и вилы на длинной ручке.
        - Леон! Что случилось?!
        Белая рубаха отца была расстегнута на груди. Спросонья он путался в кушаке, пытаясь завязать его правильным узлом. Леон запомнил его таким, чуть несуразным, домашним.
        - Паладин! - крикнул мальчишка. - Он велел...
        Леон почувствовал, как слезы выступают на глазах. Нет! Не выступают, а льются уже по щекам! Леон ткнулся отцу в плечо. Прижался, будто тот мог ему чем-то помочь.
        - Он велел мне... - захлебываясь плачем, Леон с трудом выговаривал слова. - Бежать!
        Глаза отца потемнели. Он в нерешительности опустил руки. Но Леон не мог ждать. Слова паладина гнали его, жгли ему душу! Но бросить отца он был не в состоянии!
        Тот присел. Заглянул Леону в глаза.
        - Пойди домой, - тихо сказал отец. - Возьми сумку. Оденься как следует. Еды возьми. Сухарей и сала. И иди, раз он приказал. И еще.
        Он поймал Леона за руку.
        - Ты это. - Отец замялся. - Сестренку возьми. Береги ее. Матери скажи, что я велел. И еще. Я люблю тебя, сынок.
        Надсадно сипя, из темноты вынырнул солдат. Тот, что был вместе с паладином.
        - Ну ты здоров бегать, малец. - Он оперся на створку ворот, согнулся пополам, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. - Я... Этого-того... с тобой... пойду. Приказ такой.
        Он посмотрел на отца, искоса с подозрением.
        Тот поднялся, отпустил Леона и сказал с достоинством:
        - Он идет. Уже идет.
        Солдат тяжело кивнул.
        Леон тем временем пробежал по дому, схватил сумку, ту, с которой обычно ходил за стадом. Мелькнула мысль: "Как же теперь коровы-то?" Мелькнула и пропала.
        Кинул краюху хлеба, сала.
        - Мама! Мама!
        Она выглянула из-за перегородки. Испуганная и бледная.
        - Златка со мной идет, отец сказал! Собери там, чего надо.
        Мать всхлипнула и заплакала вдруг. Жалобно и внезапно.
        Но стоять утешать ее Леон не мог. Его гнало и гнало вперед слово паладина.
        Мальчишка метнулся в амбар, раскопал ямку в углу, вытащил оттуда сверточек с золотыми монетами царя царей, сунул в мешок. Авось пригодятся.
        Туда же сунул пращу да горстку круглых речных камешков, запасенных заранее и подобранных по размеру и весу. Такими камешками было ой как хорошо сшибать ворон, что горланили на церковной колокольне.
        Что еще?! Нож? На поясе. Огниво!
        Леон кинул в сумку небольшой серый камешек.
        Все! Больше ждать было невозможно! Он физически чувствовал жар паладинского слова!
        Мальчишка кинулся в дом, подхватил осторожно тряпичный кулек с маленькой девочкой, которая хлопала глазами, но почему-то не плакала, словно понимала.
        - Погоди! - Мать ухватила за руку. Быстро, ловким движением, перекинула ему через грудь платок, завязала. Примостила Злату, как в колыбель. Поцеловала обоих и подтолкнула к дверям. Леон побежал, понимая, что если обернется, то не сможет уже уйти! И тогда что-то лопнет в нем, взорвется, и жить будет больше невозможно и незачем!
        У ворот отца уже не было. Стоял только солдат и с тревогой смотрел куда-то вдоль улицы. Происходило что-то невозможное, страшное. В ночи слышались крики, какие-то глухие удары...
        - Быстрее, малец! - крикнул солдат. - Ох, быстрее!
        Леон выскочил, кинул быстрый взгляд туда, куда смотрел тот, и обмер.
        Там, дальше по улице, собралась уже целая толпа. Множество факелов освещало округу.
        Возвышаясь над этим, словно сказочный богатырь, стоял паладин с огромным сверкающим мечом. Рядом угадывалась фигура оруженосца, вооруженного копьем. В толпе крестьян виднелись вилы, топоры и косы.
        А напротив них стояла чудовищная образина! Здоровущая, выше паладина едва ли не вдвое, с окровавленными острыми зубами, торчащими из приоткрытой, как амбарная дверь, пасти. Черное тело ее упруго колыхалось, будто созданное из студня. Почему-то Леону показалось, что тварь именно создана кем-то очень коварным, зловещим, а не родилась такой от природы. Из-за спины чудовища высовывались не то острые крылья, не то скорпионьи хвосты.
        - Быстрее, малец! - снова крикнул солдат. И Леон побежал! Но в последний миг буквально краем глаза он увидел, как качнулась вперед тварь, разевая пасть, и взмахнул мечом паладин.
        Позади закричали, страшно срываясь на визг.
        Солдат и Леон побежали что было сил. В темноту, не разбирая ни дороги, ни пути. Лишь бы убраться как можно дальше от этого монстра, от гибели лютой и жуткой!
        Так бежали они до конца деревни, там солдат вдруг остановился. Воткнул в землю алебарду.
        Леон остановился чуть дальше, тяжело дыша.
        - Что?
        - Эй, малец. Того-этого. Ты беги, в общем. Не могу я. Их сиятельство там один. Нельзя так. Не по уставу, да и вообще.
        Он сплюнул. Выдернул алебарду.
        - Дуй, парнишка. А я не могу, того-этого. Не было еще случая, чтобы пехота заднего давала! - Он перехватил алебарду поудобней. - Мы с моей старушкой и не такое видали! Шуруй, малец...
        Солдат лихо, эдак с хэканьем, выдохнул и, тяжело топая, исчез в темноте. Леону показалось, что пехотинец улыбается. Так радуется человек, делающий то, что должен. Без сомнений и страха.
        "Прости меня, мальчик!" - вспомнил Леон слова паладина.
        За что? За что может просить прощения паладин, элита имперских войск, у простого крестьянина?..
        Глава 22
        Леон бежал через ночь, путаясь, часто останавливаясь. Луна освещала дорогу, но все вокруг виделось чужим, незнакомым. Казалось бы - чего выдумывать. Дорога из деревни одна-единственная. Но даже и она непонятно петляла, то шла в гору, то уходила куда-то в овраги, то выводила к реке, то углублялась в рощу. И деревья в темноте склонялись все ниже, цепляли ветками за одежду.
        Один раз Леон вдруг, сам не зная почему, свернул на едва заметную в лунном свете тропу. Пошел по ней, разводя ветки руками, пока под ногами не зачавкала болотная жижа. В тот же миг с глаз Леона как пелена спала. Он шарахнулся назад, зацепился ногой за корень, едва не упал. Обернулся и обнаружил, что тропы, по которой шел, уже и нету совсем. Только кусты да подлесок. Малышка, до этого молчавшая, беспокойно захныкала.
        Куда идти? Кругом болото, которого и быть-то не должно. Совы вдалеке ухают, будто смеется кто! А может, и вправду смеется леший?! Завел путника, окрутил.
        Мальчишка вытащил из сумки краюху хлеба, положил под дерево. Отвернулся, зажмурился и пошел туда, где должна была быть дорога. И прошел-то всего ничего. Отвел пару веток, и вот она, дорога. А позади и не лес вовсе, а так, рощица. Где там болоту спрятаться?
        После этого Леон бежал только по дороге, стараясь никуда не сворачивать. А хотелось, хотелось. Дважды - Леон мог бы поклясться - он слышал, как его звали по имени. Из-за кустов выглядывали и снова пропадали полупрозрачные фигуры. Но он точно помнил: там, за этим леском, будет поле, где вся деревня сажала рожь. В поле-то совсем не так страшно!
        Леон уже почти выбрался из тени деревьев, как позади послышался тяжелый топот. И сразу же навалился страх! Мальчишка заметался. По спине побежали мурашки, каждый волосок на теле встал дыбом. Малышка в импровизированной колыбельке заволновалась, заплакала. Леон испугался, что ее услышат.
        - Тихо, тихо ты, - шикнул он. Но сестра только сильнее разревелась.
        Леон прижал ее к груди и побежал что было духу.
        Вмиг заросли вокруг утратили всю свою пугающую загадочность. Тени попрятались, голоса исчезли. Вся лесная нежить будто растворилась в ночи, затаилась, чувствуя приближение чего-то страшного. Дорога стала просто дорогой, лес просто лесом, а тени от луны сделались плоскими, обычными...
        Леон несся как на крыльях.
        Впереди показался просвет! Еще немного!
        А за спиной нарастал грохот. Мальчишка даже слышал тяжелое дыхание зверя. А может, это просто казалось?..
        Сейчас он даже не отдавал себе отчета в том, что, выбежав на открытое пространство, начисто утратит возможность спрятаться среди ветвей. Хотя вряд ли это помогло бы.
        Леон прижимал к груди плачущую девочку, было очень тяжело. Казалось, что в груди сейчас что-то лопнет от натуги. Но ноги, будто сами по себе, несли его вперед.
        Последние деревья остались за спиной, и он очутился на краю поля, залитого светом луны. Невысокие колосья шевелил осторожный ветер. Леон растерянно обернулся. Тяжелая тварь приближалась. Позади раздавался треск деревьев и тяжелые удары в землю, будто зверюга не бежала, а прыгала мерзкой жабой.
        Девочка на руках у Леона надрывалась от крика. Спрятаться было негде.
        А тварь была уже буквально в нескольких шагах. Теперь мальчишка точно слышал ее дыхание, тяжелое, с рычанием. И запах мерзкой болотной гнили, смерти, гнойных язв, дохлых мышей и еще чего-то отвратительного, тошнотворного наполнял легкие.
        Леон прыгнул в сторону, нырнул в поле. Присел у края во ржи, которая доходила едва ли до пояса.
        - Батюшка. Батюшка полевик! - Глотая слезы страха, Леон вытаскивал из котомки остатки хлеба. - Батюшка полевик, защити! Спрячь-пожалей! Бери что хочешь, только схорони!
        Он протянул перед собой краюху и зажмурился что было сил, стараясь даже не дышать.
        Маленькая Злата вдруг замолчала.
        Тяжело ухнуло. Земля задрожала. По лицу Леона ударила мелкая дорожная крошка.
        Вонь сделалась совершенно нестерпимой. И мальчишка кожей почувствовал, как стоит совсем рядом огромное злое чудовище. Холодом веяло от него - зимним лютым. А в руках странным образом шевелился хлеб, будто живой.
        Несмотря на сковавший его ужас, Леон приоткрыл глаза.
        Там, на вытянутых ладонях, вместо куска хлеба сидело множество бабочек. Ярких, дневных, цветных бабочек. Много-много! Они шевелили крылышками и будто живой цветочный ковер укрывали руки Леона. Их маленькие цепкие лапки щекотали кожу. Сотни, тысячи бабочек порхали вокруг, садились мальчишке на плечи, голову, спину! Все вокруг было наполнено мельканием их крыльев. И пахло... Удивительно пахло цветами, луговыми, живыми цветами!
        Маленькая Злата улыбалась, глядя на мельтешение невесомых крыльев. А Леон боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть, не прогнать.
        Ведь совсем рядом топталась огромная, черная как ночь тварь с огромной пастью и острыми кинжалами зубов. Чудовище рычало, злобно скребло когтями дорогу, выворачивая камни. Но не видело Леона!
        Так продолжалось долго. Долго.
        Потом зверь еще раз рыкнул, толкнулся ногами, помчался назад, к деревне.
        Леон обессиленно ткнулся лбом в землю.
        Бабочки все кружились и кружились вокруг. А совсем рядом с лежащим мальчишкой сидел старый дед, в бороду которого вплелась трава и брови кустились густыми колосьями. Старик тяжело вздыхал, трогая поспевающую рожь широкими темными ладонями. Он гладил поле, которое теперь, он это чувствовал, еще не скоро обретет своих хозяев.
        Где-то в небе тяжело заворочалась гроза. Кончилась засуха.
        Глава 23
        Деревня была мертва. Целиком и полностью. Леон смотрел на нее издалека. С горки, на которой когда-то был праздник... Подойти ближе ему было страшно. Потому что даже отсюда он видел развороченные дома, залитые кровью улицы. И что-то растерзанное, какие-то кучи красного тряпья, валяющиеся то тут, то там.
        В деревне не осталось ни одного целого дома. Ни одного. И даже церковь, та, что стояла на месте древней крепости, сейчас лежала в руинах. Откуда-то поднимался черный дым. Ночной дождь потушил вспыхнувшие пожары, и по улицам текли ручьи, красные от крови.
        Деревня молчала. Не лаяли собаки. Не мычали коровы, и даже вездесущие петухи не подавали голос. Все вокруг было мертво.
        Леон смотрел на это сверху и никак не мог себя заставить спуститься с холма. И уйти он тоже не мог. Тут была его родина. Его жизнь. Будто он тоже погиб где-то тут, в ночной страшной бойне. И лежит сейчас где-то там, вместе с отцом, мамой, Гердой, одним из этих безликих тряпичных кульков.
        Ему почему-то было сразу ясно, что погибли все, что неведомая смерть, пришедшая вслед за паладином, уничтожила всех до единого. И даже домашний скот. Когда уж она успела? Леон не знал. Может быть, убив паладина и тех, кто пытался сопротивляться, она кинулась в погоню за ним и, вернувшись.
        Леон затряс головой!
        Он не хотел думать об этом. Не хотел.
        И все равно мысли упрямо возвращались к ночной трагедии. Так руки умирающего трогают больное место, касаются раны, причиняя только боль и страх.
        Хотелось верить, что кто-то сбежал. Сумел раствориться в ночи.
        Может быть, мама?..
        Но разум напоминал ему, как спасся он сам. Как чудо, и только оно, сумело заслонить его от неминуемой смерти. Как быстро нагнала его тварь. Как уверенно шла по следу. И что даже паладин не смог остановить ее.
        Паладин.
        Приведший в его деревню смерть. Убивший всех. Уничтоживший мир, в котором жили люди. Ради чего?! За что?!
        Леон молча катался по земле, царапая лицо скрюченными пальцами.
        За что?!
        Мальчишка вспомнил тот восторг, с которым глядел он на блестящие доспехи, на могучих, сильных воинов, которые помогают обиженным, спасают попавших в беду. Как с замиранием сердца смотрел на паладинов, что пришли на помощь, когда деревню атаковали мертвяки. И теперь перед ним лежала его жизнь, измазанная в крови и грязи. Убитая монстром из ночного кошмара. Который пришел вслед за паладином. За тем самым воином в сверкающих латах, буквально сошедшим с картинок в книге, по которой маленький Леон учился читать.
        Мальчишку скрутила судорога. Желудок толкнулся у самого горла.
        Вырвало.
        Теперь Леон лежал на склоне холма, обессиленный и грязный. Перед глазами все плыло. Он совсем не плакал. В душе было черным-черно от боли, и это пепелище не могло родить ни единой слезинки.
        И будто помогая ему, из низко летящих туч пошел мелкий дождик. Капли падали Леону на лицо, прокладывали чистые дорожки через грязь. От этого странным образом становилось легче. И злая боль, что стягивала грудь как обручем, куда-то отступила. Спряталась.
        Захныкала сестренка, укутанная в платок.
        Леон вдруг осознал, что она плачет уже давно, но он не слышал, занятый собой и своим страданием. Сгорая от стыда, он подхватил ее на руки. Забормотал что-то успокаивающее. Вытер заплаканное лицо.
        Надо было идти.
        Он вспомнил, как когда-то, теперь казалось, что очень-очень давно, мать рассказывала ему сказку про дорогу. Что если идти по ней туда, куда уходит солнце, то будут там другие деревни и даже города, хотя идти и надо долго. А если не останавливаться, то можно добраться до самой столицы.
        Туда и надо.
        Зачем?
        Леон вытащил из сумки сверток, который передал ему паладин. Развернул. На грязной тряпке лежала статуэтка. Какой-то уродец сидел на непропорционально коротких ногах, положив клювастую морду на собственный гигантский половой орган.
        Из-за этого?..
        Леон резко повернулся к реке, взмахнул рукой и... и замер.
        Он вдруг понял, что не может выбросить мерзкую статуэтку. Буквально не поворачивается рука. Леон сделал пару шагов назад, снова размахнулся. Рука замерла на взмахе.
        "Сохрани ее!" - всплыла в голове фраза.
        Леон в бессильной злобе топнул ногой!
        Что же делать?!
        Он поднял сестренку на руки, перекинул через шею углы платка. Кое-как завязал.
        Надо идти.
        Дождь был теплым, но дорога раскисла, и идти было тяжело. Леон выбрался на обочину и пошел по траве. Ноги вмиг сделались мокрыми, но летом такое не страшно.
        Леон миновал лесок, где этой ночью едва не заплутал. С некоторым удивлением он понял, что плутал буквально в трех соснах. Да еще умудрился найти там болото. Где? Леон ненадолго остановился, срезал длинную палку, с какими обычно ходили из деревни в деревню ходоки.
        Выйдя к полю, мальчишка низко поклонился ему и пошел дальше. Отсюда начиналась незнакомая территория, сюда он никогда не забредал ни один, ни со взрослыми.
        - Ничего-ничего, - прошептал он, обращаясь к Злате. - Доберемся до жилья. Молочка тебе выпрошу.
        Девочка хныкала. Подтягивала носом. Леон пытался кормить ее жеваным мякишем, благо хлеб еще был. Злата поначалу отказывалась, но потом стала глотать. Уже хорошо.
        Ближе к полудню дождик прекратился, сошел на мелкую морось, а потом и она пропала. Выглянуло солнце. Степь, что лежала кругом, закурилась испаряемой влагой. Дышать стало трудно, однако Леон обрадовался солнышку. До вечера оставалось совсем чуть, а ночевать в мокром - верная дорога к болезни. Да и костерок проще развести. Особенно если найти ель или сосну. Под их лапами всегда сухо, и горят они жарко.
        Сказать, откуда точно появлялись у Леона в голове эти знания, он не мог. Вроде бы всегда знал. Или когда-то давным-давно отец рассказывал что-то такое. Но тогда, в детстве, эти его слова воспринимались как нечто совершенно не нужное, лишнее. И как сушить одежду, и где искать место для ночлега. Вся жизнь мальчишки проходила в деревне, среди знакомых заборов, улиц, состояла из нехитрого детского труда, ухода за скотиной да подай-принеси. Теперь, оказавшись предоставленным самому себе, он с неожиданной радостью обнаруживал, что знает, как выживать в одиночестве. Как половчее подвязать порвавшийся ботинок, не для того, чтобы добежать до дома, а чтоб на весь путь хватило. Как в лесу найти место для ночлега, куда не доберется туман, да не лечь сдуру на змеиную нору.
        Поначалу Леон надеялся повстречать купцов или каких-нибудь странников. Но дорога была пуста. Работы в деревнях было много. А расцвет торговли и купеческих караванов приходился на осень.
        Говорили, что между деревнями ходят сторожевые разъезды. Солдаты, патрулирующие границу. Но где искать их? Разъезд потому так и называется, что все время в движении. Разве только они сами наткнутся на одинокого мальчишку. Да и то надежды на это было мало. Леон удалялся от границы. Подальше от тревог приграничья, от опасностей. К спокойной, безбедной жизни.
        Иногда он думал, почему судьба распорядилась таким образом, что его деревня оказалась на самом краю Империи. На границе. Почему не ушли они из этих мест, где никогда не знаешь, что страшнее, зима ли, лето, ночь ли, день?..
        Почему отец, всегда говоривший о том, что не дело крестьянина воевать, брал старую дедовскую пику и уходил в дозор? Почему защищал себя и свою семью, вместо того, чтобы сняться, да пойти искать местечко поспокойнее? Леон думал об этом и не мог, никак не мог отыскать ответ.
        К ночи он добрался до леса. Дорога, широкая и чистая, шла прямо через чащу. Сам лес был чистый, сухой, нестрашный. И мальчик со спокойной совестью свернул с дороги и устроился под широкими еловыми лапами. Разжег маленький костерок, выкопав для этого глубокую ямку таким образом, чтобы огонь не был заметен со стороны.
        Тут его застала ночь.
        Глава 24
        Поспать не получилось.
        Леон, живший у границы, там, где совсем рядом располагался Лес, где каждая коряга могла оказаться неведомым чудищем, где среди деревьев, трав, холмов жили удивительные создания, которые требовали от человека внимания и почитания, ожидал, что и тут, в неизвестном лесу, духи потребуют от него жертву.
        Он честно поделил свой скудный ужин пополам, отдавая незримому его часть. Но лес молчал. Да, конечно, где-то далеко ухали совы, шебуршал прелью барсук. Но все это были обыденные звуки ночного леса. Не было в них той особой, душевной острой дрожи, что сопровождает появление тех странных существ, которых люди называют домовыми, лешими, полевиками и разными прочими духами. И не пробегали по телу мурашки, какие бывают, когда чувствуешь, как приближается кто-то неслышный из-за спины, подходит совсем близко, нависает. Лес в этом смысле казался пустым и лишенным чего-то. Чего? Может быть, души... И хотя жизнь в нем текла своим чередом, была она какая-то молчаливая, боязливая и податливая, готовая принять своим хозяином любого, хоть сколь-нибудь сильного.
        Хозяина не было у леса, понял Леон. Хозяина, который и за слабым присмотрит, и от сильного оборонит, порядок установит. Потому и никто не явился собрать дань с человека, рискнувшего заночевать в чужом доме.
        Почему так вышло? Леон не знал. Может быть, потому что достаточно далеко ушел он от границы, где чертовщина была на каждом углу, может быть, случилось в этом лесу что-то совсем уж из ряда вон выходящее.
        И на первый взгляд этому можно было бы порадоваться, потому что все эти разнообразные духи и прочие надмирные существа имели нрав крайне сложный, взбалмошный, иногда даже злобный. Но при этом они все-таки следили за своей вотчиной, ревностно, сурово, не допуская в отведенных им пределах никакого беззакония, коли было это в их силах. Вот так и получалось, что спокойствие бесхозного леса было кажущимся, ветхим.
        Леон проснулся от конского топота.
        Он вздрогнул и, осознав причину пробуждения, упал на землю около костерка, едва тлеющего в земляной ямке. По дороге, что проходила неподалеку, скакал небольшой отряд. Человек шесть, не больше. С места, где расположился Леон, их не было видно, но звук в ночи разлетался далеко.
        Мальчишка осторожно, чтобы не шуметь, приподнялся и вгляделся в темноту.
        Луна давала достаточно света, чтобы дорогу было хорошо видать. Светлая полоса за черными деревьями.
        Топот приближался. Леон в испуге покосился на костерок, но там оставались только угли, которые тлели едва-едва. Дым уходил по стволу вверх, да так и рассеивался неведомо куда.
        На дороге показались черные тени. Леон насчитал пятерых.
        Его сердце взволнованно заколотилось.
        Фигуры были замотаны в черные длиннополые балахоны, вьющиеся за спиной будто рваные крылья. Они неслись по дороге, и казалось, что огромные, страшные птицы вцепились в спину лошадям! Если бы не топот, Леон бы подумал, что перед ним призраки, так дико и пугающе выглядели всадники.
        Промчавшись мимо, пятерка исчезла за поворотом. Но звук копыт еще долго доносился из темноты. Леон до боли в глазах всматривался в ночь.
        Ничего.
        Мальчишка осторожно отполз к костру. Подумал и, повинуясь скорее инстинкту, чем разумению, завалил угли землей. Утоптал.
        Собрал сушащуюся одежду, натянул еще теплые башмаки, приготовил сумку и осторожно, чтобы не разбудить, укутал малышку Злату.
        Сердце подсказывало ему, что эта жуткая пятерка искала именно его.
        Когда он увидел на пастбище злополучный отряд, которым командовал паладин, рядом с ним сидел на коне человек, одетый точно так же. Длиннополая хламида, глубокий капюшон и. Леон припомнил, у незнакомца была нелепая фигура. Ничего необычного. Не горбатый, не карлик, но что-то особое было в плечах. То ли слишком худые, особенно по контрасту с широкоплечим, могучим, одетым в латы паладином, то ли чрезмерно высокие. Вообще все тело его казалось вытянутым куда-то вверх, каким-то птичьим.
        Наверное, именно поэтому Леону и показались ночные всадники птицами. В их силуэтах была та же странность, то же болезненное изящество, скрытое намеренно мешковатым плащом.
        На всякий случай стараясь лишний раз не шуметь, мальчишка подобрался ближе к дороге. Отсюда было лучше видно все, вплоть до поворота.
        Время тянулось невыносимо медленно. И хотя летняя ночь не длится долго, все же до рассвета было еще порядочно.
        Предчувствие Леона не обмануло. Вдалеке послышался топот. Но теперь уже не бешеный перестук галопа, нет. Теперь лошади шли не торопясь, рысью.
        Из-за поворота показались всадники.
        Леон притаился, слился с землей.
        Отряд приблизился.
        Теперь было заметно, что странные люди в балахонах внимательно смотрят на дорогу, залитую лунным светом. Леон прищурился. Ему показалось, что у них в руках что-то блестит и тот, что идет первым, держит перед собой какое-то стекло.
        Они проехали мимо. Прошли с десяток метров и замедлились, перейдя на шаг. Вскоре остановились совсем, смешались.
        До настороженного слуха Леона донеслись странные слова. Будто бы говорили люди, но на таком языке, которого не знает никто в Империи. И голоса. Мальчик прислушался. Сейчас ему уже не казалось, что говорят люди. Что-то особое, животное было в голосах. Так звучит порой лес, который ломает осенний ветер. В этих звуках смешались скрип, стук и неумолчный шелест. Невероятная какофония!
        Всадники разделились. Трое всадили в конские бока шпоры и погнали назад, к деревне. А двое осторожным шагом двинулись в сторону, где сидел Леон.
        Мальчишка ползком вернулся к своему лежбищу. Накинул на шею суму, поднял на руки захныкавшую было сестренку. Уходить! Надо уходить!
        Он не видел, как остановились совсем неподалеку двое в балахонах. Сошли с лошадей и принялись изучать дорогу через странное стекло. Один махнул рукой в его сторону.
        Леон шел по ночному лесу осторожно. Не шумел, веток не ломал.
        Пройдя навскидку чуть больше версты, мальчишка стал забирать влево, стараясь по большой дуге обойти преследователей, пересечь дорогу и уйти в другую часть леса.
        С девочкой на руках идти было трудно. Вскоре Леон начал задыхаться.
        Он уже не отводил ветви в сторону. Просто пригибался, если мог. Если нет, шел так, стараясь оторваться как можно дальше.
        Он по-прежнему старался не шуметь, но получалось не всегда. Так что совсем не удивительно, что медведь, на которого выбрел мальчишка, уже стоял на задних лапах, настороженно ворча на незваного гостя.
        Леон, увидев, на какого хищника его вынесла нелегкая, замер. И даже прекратил дышать.
        Огромная махина, лохматая, лобастая, с когтями, более всего похожими на ножи, стояла перед ним, принюхиваясь и гулко рыча.
        Сопротивляться такому зверю нечего было и думать. Бежать - бессмысленно, Леон хорошо знал, что медведь может догнать и лошадь. А уж по деревьям лазает так, что завидно становится. Встреча медведя и человека в лесу это всегда страшная игра, где проигрыш - смерть!
        Спасти могло только одно. Зверь летом обыкновенно сыт. Еды много - корешки, ягоды. Однако мясцом подкормиться животное не откажется. И тут у Леона шансов было мало. На взрослого, да еще вооруженного человека медведь скорее всего не бросится, поскольку шансы оценивает здраво. Добыча вполне может оказаться не по зубам. А вот ребенок.
        Медведь чужд морализма. Для него нет детей или взрослых, старых или молодых, для него есть только размеры добычи и то сопротивление, которое она может оказать. Ребенок сопротивления не окажет, а едой является привлекательной. Мясо у него мягкое.
        Животная логика.
        Но Леону повезло. Окажись на его месте взрослый - не сносить ему головы.
        Медведь задрал оленя. Насытился и сейчас просто отдыхал у трупа, неспешно переваривая.
        В этой ситуации взрослый человек рассматривался бы как конкурент, желающий одного - отнять еду. Ребенок такой опасности не представлял. А значит, имел шанс.
        Медведь перестал ворчать. Опустился на четыре лапы. Тяжело выдохнул в сторону мальчишки.
        Леон попятился, не спуская глаз с животного. Сделал пару шагов в сторону и очутился за стеной кустов, в которых зверь устроил себе столовую.
        Еще несколько осторожных шагов.
        Леон развернулся и побежал. Теперь ему было уже плевать на тот шум, который он поднимает, на ветки. Он прижал к груди Злату и несся по ночному лесу, надеясь только на то, что не напорется на острый сук и не свалится в какую-нибудь яму.
        Он убежал достаточно далеко, когда позади раздался разъяренный рев.
        Преследователи повстречали мишку.
        Глава 25
        Утро застало Леона пробирающимся по лесу.
        Сестра умаялась и спала теперь в кульке за его плечами.
        Мальчишка был измотан, грязен, исцарапан ветвями.
        Каждый шаг он делал через силу. Дважды устраивал привалы, ел ягоды, те, что мог опознать. Пытался камнем сбить белку. Но с первого раза не получилось, а второго шанса зверек ему не дал.
        Несколько раз Леон пересекал дорогу, путал следы.
        Выйдя на ручей, напился воды и некоторое время брел по руслу ручья, чтобы не оставлять следов вовсе. Но ключ, видимо, бил из глубины, вода была ледяной, ноги быстро онемели, и мальчишке пришлось выбираться на землю. Разводить костер было не с руки, и Леон грелся на ходу. Башмаки его порвались и, подвязанные лоскутами ткани, оторванными от рубашки, теперь походили на грязные обмотки. Да и сам мальчишка более всего был похож на бродяжку. Хотя и сам этого не осознавал, потому что нищих никогда не видел.
        В предутренних сумерках было очень трудно находить верную дорогу. И Леон часто останавливался, опасаясь, что заблудился и ходит кругами. Он искал в небе знакомые созвездия, но с приближением восхода небо светлело, и звезд становилось все меньше и меньше. Когда же рассвело и лес наполнился птичьим гомоном, Леон старался двигаться так, чтобы солнце находилось за спиной. Это был самый удобный ориентир.
        С наступлением дня мальчишка вышел к дороге и двинулся вдоль нее. Так было безопасней. Он всегда мог углубиться в лес.
        Однако вышло иначе. Вдалеке показалась телега, запряженная пегой лошаденкой.
        На телеге, вальяжно развалясь в сене, ехал мужичок с сивой, взлохмаченной бородой и в рубахе застиранной, но все же опрятной. Ноги, обутые в лапти, мужик закинул на борт телеги.
        Лошадка плелась еле-еле, особо никуда не торопясь, и Леон успел разглядеть седока достаточно, чтобы понять, что опасности он не несет никакой.
        - Дяденька! - Леон выбежал из придорожных зарослей. - Помогите!
        - Чур меня! - Мужичок замахал руками, попытался встать, перецепился за какую-то жердину и едва не свалился с телеги. Справившись с собой, он ухватил кнут. - Ты кто такой?!
        - Я - Леон. - Мальчишка остановился, развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. - Я из деревни.
        - Какой такой деревни?!
        - Из Выселок. Из нашей. Оттуда.
        Он махнул рукой вдоль дороги туда, откуда пришел. От того, что ему встретился этот дед, такой простой, без всякой чертовщины и таинственности, без брони и оружия, обычный человек, хотелось плакать.
        - Из Выселок, что ль? - переспросил старичок.
        Леон неопределенно кивнул. В горле стоял гадкий комок.
        - И че? - все так же недоверчиво поинтересовался дед. - Чего ты тут?
        - Помогите мне.
        - Чего? Заплутал, что ль? Так я как раз к вашему священнику еду, хошь подвезу?
        Леон покачал головой.
        - Нету нашей деревни, дяденька. И священника нет. И вы туда не езжайте... Я один кто живой.
        - Чего? - Брови старичка поднялись домиком. - Ты чегой-то, малец, напридумывал?
        - Нету нашей деревни, - повторил Леон. - На нас напали.
        - Кто напал-то? Ой, малец. - Старик погрозил ему кнутом. - Ты мне тут набрешешь полну торбу! Недосуг мне с тобой лясы точить! Но, пошла!
        Леон заступил дорогу.
        - За мной гонятся, дяденька. Помогите...
        - А ну отойди. - В голосе старичка послышалась угроза. - Отойди, кому говорю!
        - Не ходите туда. Там... - Леон замолчал; усталый и перепуганный, он не мог подобрать слов, чтобы объяснить мужику всю ту опасность, которая нависла над ним. - Из Леса тварь...
        - Какая такая?.. - Старик был по-прежнему рассержен, но кнут опустил. Он наконец разглядел и исцарапанное лицо Леона, и маленькую девочку, что выглядывала у него из-за спины, и перемотанные ботинки. - А как вашего священника звать, а, малец?
        - Отец Тиберий, дяденька... У нас и церковь порушена. И колокольня. Нельзя туда. Мне бы до города добраться.
        - Куда? До города?! - Дед усмехнулся. - Ну ты хватил! До города!
        Он засмеялся.
        - Город - он ой как далече, малец. Тут вот только деревенька наша, Липовка, да еще пяток сел по округе. А до города верст сто, не меньше.
        - Мне в город надо. Мне бы к... - Леон запнулся. - К барону!
        - Куда-куда?! - Дед залился громким, не по годам звонким смехом. - К господину барону?! Ну ты даешь, малец! Ты, поди, из своих Выселок и не вылазил никогда?
        Леон молчал.
        - Правду про вас говорят, чудаков! Ой правду. Вы там одичали совсем. Даром что при церкви живете. - Старичок хохотал. - Барон-то он не в городе живет, дурья башка. А в замке. В замке живет барон. Да и то...
        Старик махнул рукой, утер выступившие от смеха слезы.
        Потом сказал потише:
        - Да и то... Как увезли нашего милостивца, так и не видел его никто с тех пор.
        Леон вспомнил события прошлой зимы, инквизицию. Паладинов.
        - Сейчас вместо него управляющий. Но он все больше так, за хозяйством приглядывает, да еще спор там если какой. В общем, не то что бывший хозяин.
        - А управляющий где живет? - мрачно поинтересовался Леон.
        - Да там и живет, в замке. - Старичок махнул куда-то. - Там от наших Липовок дорожка ведет мощеная. Не промахнешься, да.
        Он с сомнением оглядел Леона.
        - Если дойдешь, конечно. Девка-то чья?
        - Сестра это моя... - буркнул Леон.
        - Ну хорошо... - Старик тронул вожжи. - Ты дорогу-то ослобони. А то я хоть и норовом скромен, так могу кнутом переписать... Век помнить будешь.
        - Нельзя вам туда. За мной гонятся.
        - От напасть, гонятся за ним! Кто гонится-то? Упыри небось?! Да ты, сынок, заплутал да напужался, поди, ночью в лесу-то. Вот и привиделось. Ты давай лучше ко мне в телегу, да поехали, я тебя к отцу с мамкой отвезу! Ну, всыпят, конечно, как без этого, а потом и простят. Поди, там изводят себя уже.
        - Не надо в деревню ехать! Дяденька, не надо! - Леон буквально взмолился. Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Навалились апатия и усталость. Он не знал даже, что сказать этому упрямому деду, чтобы убедить его, остановить, заставить повернуть, кроме этого простого, исключительно детского: - Дяденька, не надо!..
        Старик сердился, размахивал кнутом, но не бил.
        С одной стороны, мальчишка явно на голову убогий. Его бы взять, да и вправду к управляющему свезти. Или старосте сдать. Пусть разбирается. С другой стороны, если с каждым юродивым возиться, так всю жизнь и будешь им сопли утирать.
        А еще, и, наверное, именно эта мысль останавливала старика, деревня Выселки стояла на границе. Там чего только не бывает. Всякое бывало. Им-то, липинским, хорошо, они под боком у барона живут. Там и стража господская рядом, и торговля. Оживленное место. А Выселки - глушь. Да такая, что.
        - Кой черт ты мне на дороге попался?! Чтоб тебе пропасть совсем, волчонок! - всплеснул руками дед.
        А Леон все тянул свое:
        - Дяденька, не надо.
        - А! Чтоб тебе лопнуть! Уйди с дороги, зашибу! - Старик вскочил на козлах, замахнулся. Леон сжался, пытаясь одновременно прикрыть и лицо, и маленькую сестренку. Но удара не было.
        Мальчишка осторожно посмотрел на деда. Тот стоял на козлах и смотрел куда-то вперед.
        Леон обернулся и увидел, как несутся по дороге четверо всадников в черных хламидах, которые развеваются за спиной, как крылья.
        - Мать честная, - выдохнул дед и дернул поводья. - А ну, малец, в телегу!
        Леон шустро прыгнул на сено. Ухватился за борта. А старичок уже шустро разворачивал лошаденку.
        - Пошла-пошла, родимая! Эх, выноси! - И он что было сил стеганул животное вдоль хребта. Лошадь заржала и неожиданно сильно дернула, Леон едва не упал. - Пошла! Ой, пошла!
        Старик хлестал лошаденку что было мочи, гнал не жалея сил.
        Но всадники нагоняли.
        Телега подпрыгивала и тряслась. Громыхали деревянные, обитые железной полосой колеса. Все свои силы Леон прилагал к тому, чтобы не упасть и чтобы не выронить сестру. Маленькая Злата заходилась в плаче, ее маленькое личико сморщилось и покраснело, но за грохотом ничего слышно не было. Наконец мальчишка упал на что-то мягкое, уперся ногами в борта и обхватил малышку обеими руками. Теперь он хорошо видел, как настигают их всадники! Высокие, черные фигуры вырастали, закрывали небо! И как Леон ни старался, он не мог разглядеть лиц под глубокими капюшонами, только раз мелькнуло что-то неясное в темноте.
        Когда всадники поравнялись с телегой, старик бросил поводья.
        Взмыленная, едва живая лошаденка, почувствовав свободу, тут же перешла на шаг. Ее бока тяжело вздымались.
        Миг. И встала. Тяжело подкосились передние ноги. Животное упало грудью в дорожную пыль. Из пасти при каждом выдохе летели клочья пены.
        Всадники окружили телегу. Леон прижался спиной к старику, пряча сестренку в платке.
        - А ну! - ерепенился дед. - Чегой-то?! Мы честные люди! Мы честные! Оброк платим! Чегой-то?!
        Всадники молчали. И когда из складок балахона выпорхнул легкий, отдающий зеленью клинок, старик вскочил на козлах и, закричав какое-то отчаянное "Э-эй!", стеганул ближнего к нему кнутом! Всадник увернулся, и удар пришелся в коня. Тот зло заржал и взвился на дыбы! Сбросил седока!
        Леон белкой метнулся прочь из телеги! А старик замахнулся на второго всадника, да так и замер. Зеленое лезвие торчало у него из груди. По белой, застиранной, но все еще аккуратной рубахе растекалось красное. Всадник выдернул меч. Дед осел и кулем повалился на дорогу. Рядом со своей лошадью.
        Всего этого Леон не видел. Он мчался по лесу, уворачиваясь от веток, норовивших ударить в глаза. Злата надрывалась в плаче. Мальчишка бежал через чащу куда глаза глядят.
        Но бессонная ночь, страх и усталость сделали свое.
        Ноги Леона путались, то и дело он спотыкался. Иногда даже падал в кусты. Снова вставал, пытался бежать. А когда в ноге что-то громко хрустнуло, обожгло болью, и земля ушла из-под ног, мальчишка пополз.
        Выбравшись на большую поляну, Леон подтянул поближе Злату и сжался в комочек.
        Вскоре послышались осторожные шаги и шелест листьев. Головы мальчишки коснулась черная ткань. Леон вздрогнул и сжался еще сильнее. Зажмурился. Он кожей ощущал, как замахивается неизвестный мечом и вот сейчас зеленоватое лезвие распорет ему бок, вопьется во внутренности.
        В воздухе коротко и зло свистнуло. Что-то ударилось. Упало совсем рядом.
        И кто-то оглушительно гаркнул:
        - Не стрелять! Живым брать!!!
        Земля задрожала от топота ног! Леон приоткрыл глаза и увидел, что на расстоянии вытянутой руки перед ним лежит фигура в черном балахоне. А из-под капюшона у нее дрожит черно-красным оперением стрела. Где-то зазвенела сталь. Кто-то вскрикнул. Выругался. Что-то больно стукнуло Леона в лодыжку, но он не обратил на это внимания. Дрожащей рукой мальчишка отодвинул ткань капюшона в сторону.
        На него смотрело молодое, отливающее зеленью лицо. Тонкий, острый нос. Острые уши и темные прямые волосы. Один глаз широко распахнут, а вместо другого торчит стрела.
        - Крестьянин?! - раздался над головой зычный голос. - Вы живы?
        Леон с трудом повернул голову.
        Блестящие доспехи, огромный рост, длинный меч.
        Паладин.
        - Крестьянин?
        - Как же я вас ненавижу, - просипел мальчишка. - Ненавижу.
        И заплакал.
        Часть 2 Кадет
        Глава 1
        В город их отпускали не часто. Жизнь кадета проходила в школе, среди наставников, других кадетов, занятий и бесконечной физической подготовки.
        Иногда они месяцами метались между лекционными залами и плацем, вечером падая на жесткую кадетскую постель в полном изнеможении. Но были дни, когда двери школы паладинов открывались, стража брала "на караул" и вечно перекрещенные алебарды упирались в небо.
        Свободный день.
        Тогда стены грозной крепости, в которой ковалась будущая опора Империи, пустели.
        Уходили в город ученики, наставники, и только те, кому не посчастливилось в этот день попасть в дежурную роту, уныло тянули лямку службы.
        Замок паладинов был значительной частью Верхнего города, где располагался императорский дворец, инквизиторская капелла, башня магов и дома знатных особ. Нижний город населяли простые жители. Там были улицы торговцев, улицы кожевенников, кузнецов, резчиков по дереву, аптекарей, алхимиков, художников и еще шут знает кого. Там говорили на всех имперских наречиях, торговали всем, что только есть на свете, и делали любые вещи, которые можно было себе представить. Там была жизнь.
        Верхний город казался юным кадетам скучным и занудным. Тут жила знать, которая редко появлялась на улице без кареты и сопровождения, а торговых лавок не имелось вовсе. Таверны и корчмы, где всегда было шумно, оставались внизу. И именно туда направлялась большая часть кадетов.
        - Леон! Леон! Пойдем с нами! В "Зеленой лисе" сегодня будет весело, стрелки обещали подойти!
        Юноша, уходящий вверх по мощенной брусчаткой улице, только махнул рукой.
        Летний ветер дул ему в лицо, надувая пузырями тонкую шелковую рубашку. Тут было прохладно, но он не жалел о том, что не взял с собой кадетский плащ - штуку тяжелую, хотя и надежную.
        Путь Леона лежал к капелле инквизиторов, туда, где возле огромного, с множеством колонн и переходов здания приютился небольшой монастырь.
        Монахиня, что дежурила у входа, Леона знала в лицо.
        - Здравствуйте, матушка Габия.
        - Ага, наш кавалер пришел. - Она зябко куталась в пуховый серый платок и вязала что-то длинное толстыми деревянными спицами. - Сейчас, сейчас.
        - Да я пройду, я ж знаю куда... - Леону было неудобно тревожить старушку. Но та была непреклонна:
        - Нет уж, не положено, чтобы молодые отроки по монастырю ходили без сопровождения. А ну, как случится чего? Кто тогда отвечать будет? А?
        И она добродушно погрозила ему пальцем.
        - Так я ж к сестре.
        - Ну, у нас не только сестра твоя. Девиц полно!
        Она тихо засмеялась, с хитрым прищуром глядя на Леона. Тот почему-то смутился.
        - Хорошо, кадет...
        Старушка поднялась на удивление легко. Потуже завернулась в платок и потянула на себя створку двери. Петли коротко скрипнули и подались.
        - Пойдем, пойдем. - Она поманила его рукой. - Не холодно в такой легкой одежде?
        - Не знаю. - Леон пожал плечами. - Лето же.
        Они шли по большому саду. Высокие деревья, цветы, лекарственные травы и усыпанные песком дорожки. За монастырскими стенами было как-то по-особому тихо. Будто и время остановилось тут.
        - Хорошо вам, молодым. А мне что лето, что зима. Холодно. Кровь и не греет вовсе. Да. Ну а вот что там слышно в мире?
        - Ничего не слышно, - пожал плечами Леон. - У нас только науки да бои...
        Старушка вздохнула.
        - Это верно. Мужчины. Вам сражения, а нам потом...
        Она не договорила, свернула куда-то в лабиринте дорожек. Впереди показалась небольшая поляна, где играли дети.
        - Мать Люциния! - Старушка засеменила быстрее. - К нашей Злате брат пожаловал...
        Женщина, которая присматривала за детьми, обернулась. Улыбнулась Леону.
        - Позову. Позову. А вы присаживайтесь, матушка...
        И она пододвинула старушке плетеное кресло. Старушка не заставила себя упрашивать. Уселась, неведомо откуда раскатала клубочек шерсти. Зашелестели спицы.
        Наставница помахала рукой.
        - Зла-ата!
        От группы детей отделилась маленькая фигурка в серой длинной рубашке с голубым передничком. Подбежала. Увидела Леона, взвизгнула от радости и кинулась к нему.
        Леон присел, расставил руки. Злата влетела в его объятия. Повисла на шее и усыпала его щеки неумелыми детскими поцелуями!
        - Леон, Леон, Леон! - Она радостно замолотила ножками. - Я так по тебе соскучилась!
        Две монахини умильно улыбались.
        Леон ждал, пока пройдет первый взрыв чувств и девочка успокоится.
        С того страшного года прошло более пяти лет. Все переменилось.
        Глава 2
        Его нашел малый паладинский разъезд. Два паладина и усиление из стрелков, воинов и нескольких охотников на ведьм. Значительная сила.
        Ни одного из эльфов взять живьем не удалось. Они дрались молча, яростно бросались на клинки и полегли все как один.
        А паладин никак не мог взять в толк, чего это парнишка, спасенный ими, кидается на его доспехи с кулаками. И плачет, и плачет.
        Когда Леон успокоился, отдал медальон и уродливую статуэтку, их тут же сунули в крытую кибитку, накормили, нашли ему новую одежду, но обратно домой, в разоренную деревню, не пустили. Там разъезд побывал без него. Паладины вернулись хмурые, молчаливые. И их главный почему-то долго смотрел на Леона, сидя у костра. На его лице играли отблески огня. Этот человек, видимо, провел много времени на границе и уже начисто утратил столичную привычку выкать.
        - Ты теперь бездомный, крестьянин, - глухо сказал паладин.
        И Леон ему поверил.
        Он по-прежнему не отпускал от себя Злату. Держал ее на руках, баюкал. Накормленная девочка спала.
        - А бездомных в Империи не бывает.
        - И что же мне делать теперь? - зло спросил Леон.
        Паладин хмыкнул и непонятно сказал:
        - Вопрос стоит иначе, крестьянин. Что мне теперь делать? - Он сделал ударение на слове "мне". - Ты грамотный, крестьянин?
        - Да.
        - Это хорошо. А лет тебе сколько?
        - Тринадцать зим, - слегка нахально, акцентировав именно последнее слово, ответил Леон.
        Паладин промолчал и больше ни о чем не спрашивал.
        А на следующий день, оставив в деревне Выселки похоронную команду, разъезд двинулся дальше. Вдоль границы.
        Леон же с гонцом и стражей из двух воинов с алебардами был отправлен в столицу.
        По прибытии его допрашивали несколько раз в день. Вызнавали все подробности, все особенности, все нюансы. Просили, чтобы он вспоминал и вспоминал. Описывал все в точности. Было запротоколировано каждое его действие, каждая мысль. Все, что он видел, слышал. Даже запах. С ним беседовали монахи, инквизиторы, маги и какие-то еще люди, которых он не знал и о существовании которых даже не догадывался.
        Леон рассказывал им все. Ничего не скрывая. И про Лес. И про свою деревню. Про все, что помнил и знал. Мальчишка жил в небольшой келии, где были только койка да стол, его кормили не от пуза, но голода Леон не чувствовал, Злату почти сразу же определили в монастырь, под присмотр монахинь.
        А потом к нему рано утром пришел человек. Высокий, широкоплечий. В черно-красном камзоле с золотой оторочкой.
        - Вы мальчик по имени Леон?
        - Да, господин.
        - У Святой инквизиции нет к вам больше вопросов. Ваша деревня признана разоренной. Ее не будут восстанавливать. - Он замолчал, ожидая реакции, но Леон ничего не сказал. - Теперь вы бездомный. А бездомных в Империи не бывает. Так же как не бывает в ней бездельников и бродяг.
        И он снова замолчал, будто чего-то ожидая. И Леон снова промолчал.
        - Я Тибальт Лакруа. Паладин. Дворянин. И наставник. А вы Леон, сын Олгерда. Я спрошу вас, хотите ли вы стать паладином и воевать за Империю с ее врагами?
        - Да... - шепотом ответил Леон.
        - Не слышу, - вдруг гаркнул паладин. - Хочешь отомстить за своих родителей, друзей и свою землю?
        - Да! - Леон крикнул и вновь, не ведая почему, заплакал. Он ненавидел паладинов. Ненавидел! За гибель деревни, за изуродованную свою жизнь, за папу, за маму, за Герду.
        И более всего на свете он хотел быть им. Паладином. Ударным молотом Империи! Страхом врагов императора! Тем воином в блестящих доспехах, за спиной которого всегда идет смерть.
        И его определили в школу паладинов. Кадетом.
        Старую одежду сожгли. И теперь его, как и других кадетов, обеспечивал всем необходимым сам император. Ну, не лично, конечно.
        В школе были собраны самые разные дети. Многие учились в ней с малолетства и умели уже несравнимо больше, нежели другие, те, кто, волею судеб, поступил в школу позже. Но никто не смеялся над Леоном, когда на уроке фехтования мальчишка десяти лет ловко вышиб у него из рук деревянный меч. Нет. Наоборот, его учили. Учили держать меч. Учили думать. Учили тактике, философии, теологии, стратегии, танцу, языкам, фехтованию и прочему бою. Даже музыке.
        Тут воспитывались разные дети, кто-то из благородных семей, кто-то из простых. Но розни не возникало, потому что к крестьянским детям приставлялись очень высокопоставленные наставники. Как Тибальт Лакруа у Леона. Которые считались едва ли не вторым отцом кадета. А в случае Леона - единственным. Оскорбление такого кадета приравнивалось к оскорблению его наставника.
        Глава 3
        Леон прогуливался со своей сестренкой по монастырскому саду. Маленькая Злата говорила без умолку. Она стремилась за краткий момент свидания рассказать брату все, что накопилось за время разлуки. И про то, как укололась о розу, и про то, как во дворе родились ягнятки и все такие маленькие-маленькие, а ее подружка Тамара испугалась ночью и плакала... Леон терпеливо слушал. Иногда спрашивал то, что казалось ему важным. Не обижают ли ее другие дети. Хорошо ли она кушает. Злата отвечала, легко перепрыгивая с темы на тему.
        Осторожно осмотревшись вокруг, Леон вынул из поясной сумки припрятанного сахарного петушка и протянул девочке. Та восторженно пискнула и вцепилась в него крепкими ручонками. Подарки не поощрялись в основном из-за того, что могли вызвать зависть других детей. А зависть - это грех. Но сейчас они были в дальнем конце сада и их никто не видел.
        Наконец Злата устала, и Леон легко подхватил ее на руки, усадил на шею и пошел не торопясь в обратную сторону. Свидание было ограничено строгими монастырскими правилами. Тут в монастыре воспитывались дети из разных сословий. Всех их ждало разное будущее, кто-то мог остаться в лоне церкви, занимаясь традиционным для женских монастырей делом - лекарством. Кто-то выходил отсюда светской дамой. Кто-то двигался дальше по пути служения Всевышнему, постигая суть его деяний и замыслов. Но связи между бывшими воспитанниками сохранялись на всю жизнь.
        Слезать с шеи брата Злата не пожелала, и ей пришлось пообещать, что Леон придет на следующей неделе, хотя это была неправда.
        - Подожди! - строго сказала девочка, копируя, видимо, кого-то из своих воспитательниц, и убежала куда-то.
        Леон остался с монахинями. Они смотрели на него благожелательно. Как обычно смотрят женщины пожилые на юношу, который кажется им сборищем добродетелей. Сестру навещает, учится не где-нибудь, а в школе паладинов, скромен, вежлив. Что еще нужно от мужчины?
        Леон не возражал. К монахиням, которые воспитывали Злату, он относился с почтением. Фактически это были люди, которым он доверял то единственное, что осталось у него от семьи.
        Вскоре девочка вернулась, неся в руках свежесрезанную розу.
        - Вот! Это тебе!
        Леон покосился на воспитательниц, но те только улыбались.
        - Спасибо... - Роза аккуратно перекочевала в поясную сумку.
        Злата протянула к нему руки.
        Он наклонился. Она ткнулась ему в щеку.
        - Все. Теперь иди...
        Леон помахал ей рукой и поклонился воспитательнице. Та коротко кивнула в ответ.
        Возвращался обратно к воротам юноша с прежней старушкой-привратницей.
        - Хорошая девочка. - Старушка улыбалась. - Как-то раз говорит мне, хочу быть как вы, матушка. Почему же, спрашиваю. А она мне: хочу, говорит, на дверях сидеть и всех пускать. Я ей, мол, чего ж тут хорошего, деточка? А она смеется: вы же про всех все знаете, кто куда и зачем, без вас же никак! Вот какая хитрая.
        Леон улыбнулся, не зная, что ответить.
        На прощание он поклонился привратнице, та махнула рукой. Иди, мол.
        Спускаясь вниз, к огромной крепости паладинского корпуса, и далее к Нижнему городу, Леон думал о том, что все священники, женщины или мужчины, чем-то неуловимо напоминают ему отца Тиберия. Будто существовала некая особая связь между этими людьми, воспитанными в стенах бесчисленных имперских монастырей. Даже во внешности, в мимике, в словах чувствовалось что-то общее. И в старушке-привратнице Леон видел все ту же подкупающую любовь, заботу, которая возникает у человека, общающегося с той неведомой большинству людей сущностью, которую принято именовать Богом.
        Учитель Марк говорил на своих уроках, что в каждом человеке скрыто его предназначение. Иногда его можно обнаружить легко и сразу, а иногда нельзя найти вообще. И мучается тогда человек всю свою жизнь, занимаясь не своим делом. И от этой маеты и страдания плодит человек вокруг себя лишь зло, муку да уныние. Может быть, в монастыре легче найти свое призвание? Может быть, в каждом человеке скрыто служение Господу? Для этого и появился человек на этой земле?
        Когда Леон пришел в "Зеленую утку", там назревала драка.
        Как и обещали, стрелки пришли на попойку. Стрелков и следопытов воспитывали в стороне. Им требовалось место для стрельбищ и леса, для оттачивания навыков маскировки, охоты. Поэтому в город стрелки прибывали с огромным желанием хорошо и качественно поразвлечься. Нельзя сказать, что с паладинами у них были какие-то трения, нет. Просто, по большому счету, и подраться-то было не с кем. Воспитанники школы паладинов драться умели, стрелки тоже. Гражданских в такие стычки вмешивать было не принято. Еще покалечишь кого ненароком.
        Хозяин "Зеленой утки" был мужик тертый и, видимо, сам понимал, что без драки отдых не отдых, а так, посиделки. Поэтому столы у него были массивные, дубовые, намертво прикрепленные к полу, а скамьи были выполнены из цельного дерева, и чтобы их поднять, надо было сильно постараться. Защитив таким образом мебель, корчмарь прикупил глиняной утвари подешевле, чтобы, значит, билась легко и без сожаления, да на окна повесил крепкие решетки снаружи и такие же крепкие ставни, которые можно было быстро закрыть изнутри. Стекла в окнах было все-таки жаль.
        Защитив таким образом свое имущество, хозяин дал понять молодцам, что на драки в его корчме будет смотреть сквозь пальцы, если, конечно, посетители будут приходить сюда не только драться, но пить и закусывать. Кадеты все поняли и в расход корчмаря не вводили, а он, в свою очередь, не дергал городскую стражу по поводу и без.
        Одним словом, драка была старой и доброй традицией, которая редко нарушалась.
        Когда Леон вошел внутрь и окунулся в облако тяжелых запахов таверны, там уже закрывали ставни.
        Филипп, здоровый и высоченный кадет, стоял, подбоченясь, в центре. Напротив него хмурился такой же бугай из будущих стрелков, кажется, его звали Олаф или как-то так. Хмурая, долговязая белобрысая орясина.
        Леон осторожно проскользнул за спину своим.
        - Где был-то? - поинтересовался Слав, друг и сосед по комнате.
        - В монастыре. Сестру навещал.
        - Ага... - Слав кивнул. - Это дело. Вовремя вернулся. А то лучников навалом сегодня.
        Он говорил правду. Стрелков в корчме было порядком.
        - А что Филипп мнется? - поинтересовался Леон.
        - У него сегодня беда, - прошептал Слав. - С желудком дурно. То ли скушал чего.
        - То ли не скушал, - продолжил Леон.
        Слав хмыкнул.
        Двое в центре вяло переругивались. Леон оценил ситуацию и понял, что у него есть немного времени. Он пробрался к стойке.
        - Хозяин?
        Из-под стойки вынырнула всклокоченная рыжая голова. Молодой поваренок.
        - Его нету...
        Леон нахмурился.
        - Его нету, кадет, - поправился поваренок. - Я за него.
        - Тогда подайте мне меду, хозяин, - важно сказал Леон и положил на стол монетку.
        Ему очень долго приходилось привыкать к этой традиции - обращаться к незнакомому человеку по его рабочему призванию. Если же деятельность человека была неизвестна, в столице к нему было принято обращаться "гражданин". С точки зрения Леона это сильно усложняло жизнь. Но при этом делало процесс общения более церемониальным, важным. Поневоле вспоминаешь о том, кто ты есть, если к тебе обращаются "кадет".
        Поваренок, польщенный таким повышением статуса, расстарался, и кружка с хмельным медом появилась на стойке в мгновение ока. Монетка исчезла в большом кошельке. Это была еще одна вещь, к которой пришлось привыкать. Деньги. Все, что окружало Леона в столице, имело денежный эквивалент. Дома, еда, одежда... Все это сколько-то стоило. Золотые, серебряные и медные монетки составляли капитал, с помощью которого управлялась Империя. Деньги не были целью, но механизмом, удобным и универсальным настолько, что крестьянин из далекой пограничной деревни привык к нему очень быстро и вскоре ловко рассчитывал выгоду и ориентировался в ценах.
        Леон, взяв кружку, огляделся. В корчме было пусто, если не считать готовящейся драки между воспитанниками различных воинских школ и нескольких мужчин крепкого телосложения, с интересом рассматривающих кадетов. Один из них показался Леону знакомым. Где-то видел, но где? Мужчина большого роста, широкий в плечах. Но не воин. Эту разницу Леон научился определять быстро. Упражнения с мечом, секирой или копьем развивают определенные мышцы, спрямляют спину, но не разносят плечи и бицепсы до такого состояния. Какой-нибудь кузнец или кожемяка страшны своей силищей, но меч им скорее мешает. Дай им дубину, тяжелый топор на длинной ручке, а если телом послабее, копье - цены такому ополченцу не будет. Особенно если не один он, а гуртом.
        Этот мужчина за столом был как раз из таких, крепких, такому, пожалуй, под кулак лучше не попадаться, если влепит, мало не будет.
        Леон напряг память, чтобы вспомнить, где же он видел его? Эту бороду, усмешку.
        И тут началось!
        Хитрый Филипп все-таки умудрился вывести противника из себя.
        - А знаешь, Олаф, почему у тебя волосы желтые, как солома?!
        - Почему? - купился лучник.
        - Потому что на навоз крестьяне всегда кладут солому! - гаркнул Филипп и заржал.
        Олаф взревел, наклонился и как бык ринулся на Филиппа.
        Тот принял его удар, обхватил стрелка поперек тела, вздернул в воздух.
        Но отшвырнуть не успел. Их захлестнула общая свалка!
        Леон опрокинул в горло остатки меда, хотел было швырнуть в толпу кружкой, но передумал. Сунул ее, не глядя, поваренку и рванулся в драку!
        Свалка получилась знатная.
        Стрелков было больше, но кадеты держались вместе. Леон несколько раз двинул в ухо какому-то зазевавшемуся лучнику, ухватил за руку другого, дернул, отшвырнул в сторону. Потом получил по ребрам сам. Крепко приложили, но устоять удалось. Только в груди сперло дыхание. Леон немедленно развернулся и сунул кулаком по чьей-то веснушчатой роже. Стрелок отшатнулся и куда-то пропал. Может быть, упал. Лежащих бить было не принято, и Леон стал прокладывать себе дорогу кулаками к центру. Где-то там яростно ревел Филипп, ворочаясь как медведь под собачьей сворой. С другой стороны к нему прорывался Слав. Леон хорошо его видел.
        Кто-то, в давке уже и не разглядеть кто, широко махнул кадету по лицу. Леон успел прикрыться, сунуть кулаком в ответ. Получилось! Достал!
        Рычащий Филипп был уже совсем близко.
        Леон ухватил какого-то молодчика за шею и штаны, рванул и вытолкнул в сторону. Как раз под ноги своим же. Филиппу этого хватило! Он наконец выдернул Олафа наверх, с натугой, будто мельничный жернов, поднял его над головой и швырнул в стрелков, как бревно!
        После этого везение отвернулось от Леона, кто-то очень ловкий поднырнул под его удар, коротко дал в печень, а затем снизу вверх в челюсть.
        Э-эх!!!
        Во рту противно скрипнуло и посолонело, а потом что-то большое и темное ухнуло в голову справа, перед глазами полыхнула разноцветная молния, и Леон покатился куда-то под ноги кадетам.
        Нельзя сказать, что сознание он потерял. Для этого нужно было что-то большее, но определенную ясность Леон утратил. Вроде бы он помнил, что еще раз вставал, снова падал, кажется, даже утащил за собой кого-то из стрелков. Но это уже неотчетливо.
        Глава 4
        Если бы старушка-привратница монастыря, где содержалась Злата, видела Леона в этот вечер, она была бы сильно смущена, настолько разительным был контраст между стеснительным и вежливым юношей, что утром пришел навестить сестру, и тем буйным гулякой, которого часть вечера товарищи таскали на руках.
        Тот удар, который выбил Леона из числа дерущихся, как оказалось, был нанесен пивной кружкой. И сам юноша, и его товарищи были весьма признательны хозяину корчмы за то, что он покупал дешевую, легко бьющуюся посуду. Голова будет целее.
        После драки Леон еще некоторое время приходил в себя и во всеобщей попойке, которую закатили кадеты и лучники, не участвовал. Эта совместная гулянка была такой же старой традицией, как и предшествовавшая ей драка.
        Леон окончательно пришел в себя уже на улице, когда Филипп и Слав вынесли его в вечернюю прохладу.
        - Куда идем? - поинтересовался Леон.
        - В веселый квартал, конечно! - Слав был бодр, хотя глаз его заплыл и налился сливовой синевой. Он радостно крикнул: - В веселый квартал!
        И засмеялся.
        - Слушай... - Откуда-то сбоку вынырнула голова Филиппа. - Ты, может быть, сам пойдешь, а? А то, понимаешь, у меня с желудком сегодня. Да и не легкий ты совсем.
        - Попробую! - Леон обнаружил, что лежит на плечах здоровяка.
        Тот наклонился и осторожно поставил юношу на ноги. Леон покачнулся, но не упал.
        - Вот и отлично. - Филипп заметно повеселел. - А то шею, понимаешь, намяли.
        - Рассказывай. Твою шею чтобы намять - это надо ж какое здоровье иметь?! Просто тащить меня не хочешь, вот и все.
        - Так ты не девушка, чтобы тебя таскать... - Филипп пожал плечами.
        - Я все понимаю, - вмешался в разговор Слав. - Но может быть, пойдем? Поговорить друг с другом вы можете и в школе.
        Они двинулись в сторону крепостной стены.
        Нижний город в отличие от Верхнего еще не спал. Все эти лавки и кабаки закроются поздно вечером, перед ночной стражей. А порт и веселые кварталы - не спали вовсе. Это было любимое место Слава. Порт! Среди пропахших сыростью и диковинными специями причалов суетились моряки и грузчики. Тут что-то покупали, продавали, грузили, выбрасывали. Постоянная суета, жизнь настоящая, грубая и лихая. Леон несколько раз ходил сюда, но так и не смог ощутить той особой прелести, о которой с восторгом рассказывал Слав, живший у моря. Он мог часами рассказывать о том, как лучше ловить рыбу, как пахнет ветер перед штормом, как лучше смолить лодку, и находил в этом занятии истинное удовольствие. Однако никто из его товарищей морем не болел и даже не увлекся. Поэтому посещения порта, так любимого Славом места, пришлось оставить.
        Другой страстью молодого кадета были женщины!
        Довольно рано познав прелести любви, Слав был готов проводить все свободное время в веселых кварталах. Там можно было найти все, что угодно. Не только женщин, предлагавших любовь. На этих улицах можно было увидеть циркачей всех мастей и расцветок, фокусников, шутов, жонглеров. Художники и музыканты. Поэты. В веселых кварталах жили все! Тут бил нескончаемый родник жизни - беспечальной, радостной, легкомысленной.
        Слава тянуло туда со страшной силой.
        Он любил жизнь. Женщин, зрелища, вкусную еду. Все чувственное привлекало его. Манило.
        Нельзя сказать, что другие кадеты разделяли его интересы. Например, Филиппу было все равно. Он был добродушен и легко вписывался в любой, даже самый безумный проект. Филипп будто бы пробовал жизнь на вкус. Маленькими кусочками из разных блюд. Не из интереса к разнообразию, а скорее чтобы понять наконец, что же ему нравится больше всего.
        Леон... Леон ходил с друзьями за компанию. Ему нравились гулянки, нравились драки. И женщины тоже нравились. Однако болеть этим фанатично он не хотел. Не было во всех этих нехитрых увлечениях того огня, который бы зажег его душу. А что могло бы послужить этим пламенем, он еще не знал.
        Веселые кварталы были ярко освещены. Светильники, факелы, свечи и фонари горели у каждого дома, почти в каждом окне. Тут было многолюдно. Весело и громко смеялись женщины. Мужчины с затуманенными глазами обнимали их. Вот полуголая девица без всякого смущения высунулась из окна и что-то закричала, приветливо размахивая руками. Ей тут же ответили из толпы. Кто-то начал протискиваться к дверям.
        Слав с блестящими глазами буквально бежал вперед.
        Леон начал отставать.
        - Эй, - повернулся к нему Филипп. - Ты хорошо себя чувствуешь?
        К нему уже пристроились две красотки, он обхватил ручищами их хрупкие талии, прижал. Женщины визжали и смеялись, когда огромный мужчина поднимал их над мостовой.
        - Все в порядке. - Леон махнул рукой. - Идите... Я сам. Встретимся в казарме.
        - Хорошо! - Филипп крутанул женщин, как на карусели. - Мы будем, как всегда, у "Веселой пуговицы".
        Он говорил что-то еще. Но неподалеку в воздух с грохотом взлетел фейерверк. Толпа закричала, захлопала в ладоши, и людской водоворот унес здоровяка.
        Леон остался один.
        Гулять по веселому кварталу безопасно. Это не порт, где пьяные матросы ищут неприятностей, это не Верхний город, где не около каждого дома можно свободно прогуливаться. Стража здесь редка. Люди в основном добры. Они ищут удовольствий, развлечений, а не мордобоя. Впрочем, кадеты были далеко не самой легкой жертвой для любителя почесать кулаки.
        Леон не торопясь шел, окруженный шумной, разноцветной толпой. Пестрые юбки уличных танцовщиц мелькали перед глазами. Крики зазывал. Смех и яркий свет факелов. Юноша чувствовал себя большим неуклюжим кораблем в огромном неспокойном море.
        У него не было какой-то конкретной цели. Леон никуда не хотел прийти. Ему нравилось просто гулять среди этих людей, которые так бурно выражали свои эмоции, что казалось, жить им осталось всего лишь день. Было в этой толпе что-то удивительное и завораживающее, будто какая-то магия охватывала попадающего в этот квартал, наваждение, которое заставляло его смеяться, тратить деньги и совершенно не думать о будущем.
        Но нет.
        Это было бы слишком просто.
        Никаких следов магии или какого-то иного волшебства. Леон это чувствовал. Определять магию, чувствовать ее и даже видеть обучали на самом первом курсе. И не кто-нибудь, а герцог Трента, маг высшей категории, один из хранителей столицы. Говорили, что он и еще пятеро хранителей могли в одиночку защищать Фервал.
        Уроки, которые вели хранители, всегда вызывали в школе повышенный интерес. Кадеты, часто шумные и беспокойные, вели себя тихо, будто мыши перед кошкой. Еще бы, каждое слово хранителя было на вес золота! Ведь одним из них, хранителем-паладином, был сам император Эмри.
        Можно было пропустить мимо ушей логику или основы астрологии. Можно было зевать после ночного дежурства, забившись на самый задний ряд в кафедре алхимии. И даже слушать вполуха арифметику. Но уроки хранителей были основой учения паладинов, так что определять магию мог каждый из святых воинов. Ничего подобного в веселом квартале не было даже близко. Ходил слушок, что некогда на этом месте было капище какого-то духа, который отвечал, будучи на службе у Бетрезена, за плотские удовольствия. Но потом, когда Бетрезен предал Всевышнего, когда поднял орды Проклятых, этот дух отказался от своего покровителя и был Бетрезеном уничтожен. Все капище провалилось под землю, но какая-то его частичка сохранилась на земле, тут, где некогда стояли камни святилища. Этот дух и вселяет в сердца людей радость и безудержную жажду наслаждений.
        Может быть, и так.
        А может, сходились в эти кварталы люди особого душевного свойства. Склонные к беззлобному прожиганию жизни и богатства.
        Как бы то ни было, просто гулять тут было приятно. Особенным богатством, как, например, все тот же Слав, Леон не обладал, тратить ему, кроме невеликого кадетского жалования, было особо нечего. И хотя всем необходимым обеспечивала его Империя, Леон предпочитал откладывать деньги на черный день, нежели прогуливать их на хмель и женщин.
        Нет, он не был жадиной. Юноша легко и охотно кидал монетки уличным циркачам, шутам и акробатам. Их заработок казался Леону честным, и на самом деле он более всего любил именно эти представления. Они напоминали ему о том беззаботном, в сущности, времени, когда он мальчишкой ездил с отцом на ярмарку. И, может статься, видел все тех же акробатов, смеялся вместе с ними. Они каким-то необъяснимым образом связывали его с погибшим отцом. В этом чувстве не было боли. Только светлая, легкая грусть по чему-то давно ушедшему.
        Леон не торопясь двигался в толпе. Иногда его хватали за руки. Какие-то женщины, смеясь, тянули его куда-то. Он осторожно высвобождался. Девушки кидались на шею. Висли. Даже целовали. Леон улыбался... Но все равно шел дальше.
        На него, будто облако, опустилось спокойствие. Не равнодушие, но какая-то отрешенность. Все эти эмоции, радость, безудержное веселье, страсть доходили до Леона как через плотный слой ткани, уже притупленными, ослабевшими. Они не захватывали его, а просто омывали, подобно морским волнам.
        Так он вышел на главную площадку веселых кварталов - Круглую площадь.
        Сюда сходилось пять широких улиц, на которых могли разъехаться экипажи. Несколько карет стояло неподалеку. Из приоткрытых окошек за происходящим на площади кто-то наблюдал. Экипажи были черными, без гербов, но добротными, заметно дорогими. Кто-то из Верхнего города прибыл сюда инкогнито.
        На кареты, впрочем, никто внимания не обращал.
        Леон огляделся и совсем уж решил направиться в "Веселую пуговицу", что располагалась неподалеку, как вдруг увидел в центре площади что-то знакомое.
        Тот самый бородач, что сидел в "Зеленой утке", сейчас подкидывал в воздух тяжелые гири, разгибал подковы и рвал цепи, напрягая рельефную мускулатуру.
        Леон остановился.
        Чувство, что этого бородача он где-то видел, стало таким острым, таким явным, что у юноши засосало под ложечкой.
        Силач имел успех, публика охала восхищенно, хлопала в ладоши. На сцену летели монетки. Бородатый атлет кланялся и брался за очередной снаряд.
        Леон подобрался поближе.
        - А сейчас, уважаемая публика, наш силач по прозвищу Горный Медведь покажет вам нечто невероятное! - надрывался карлик-конферансье, катаясь колесом перед сценой. - Целых семь ядер пушки-гиганта, сконструированной снежными гномами, он будет подбрасывать одновременно! Внимание!
        "Горный Медведь?" - Леон прищурился, рассматривая силача, готовящегося к исполнению опасного номера.
        В воздух полетели большие каменные шары.
        И вдруг Леона осенило!
        Он точно знал этого человека! Точно знал! Когда-то давным-давно, на ярмарке! Но только звали его тогда Снежный гигант, да, точно! А это значит.
        Сердце Леона взволнованно забилось!
        Он решительно пошел вперед, работая локтями, проталкиваясь. На него шикали, толкали в ответ, откровенно ругались, но он не останавливался. Леон подобрался к самому краю импровизированной сцены и стал протискиваться вдоль нее туда, где стояли, загораживая проход, телеги бродячих артистов.
        - Это был Горный Медведь! Уважаемая публика, ваши овации!
        Люди вокруг захлопали, закричали! Леон тоже аплодировал, пробираясь между тем дальше. Но он не успел.
        - Мы долго этого ждали, уважаемая публика, и вот перед вами...
        Леон замер.
        - ...волшебная, удивительная, легкая как ветерок...
        Леон осторожно, чтобы не спугнуть, повернулся к сцене.
        - ...эльфийская принцесса!
        Ткань, что отгораживала сцену, отодвинулась, и вышла она!
        Она стала еще более воздушной. Буквально прозрачной показалась она Леону в этот момент.
        Марта.
        Девушка танцевала. Танцевала...
        А Леон, забыв все на свете, глядел на нее. Будто пытался впитать этот образ, выпить его, сохранить навечно в себе!
        Глава 5
        Пробраться за кулисы, какими бы условными они ни были, оказалось не просто. Если мальчишку с ярмарки могли просто не заметить, то молодой кадет привлек внимание трех бугаев, одетых по-попугайски ярко, что подрядились охранять артистов. Один из них, лысый крепыш, упер ладонь в грудь Леона и просипел:
        - Куда идете, гражданин?
        Обращение вежливое, не придерешься. Но сказано с теми узнаваемыми интонациями, которыми пользуются уличные бродяги, намеревающиеся почистить кошелек зазевавшегося прохожего.
        Леон молча оглядел охрану. Двое с дубинками, один крутит на пальце веревочку с грузиком. Неприятно крутит. Умело. Леон видал, как такими веревочками вдребезги разносятся крепкие толстостенные горшки из обожженной глины.
        Ребята крепкие, но все-таки не преграда.
        Однако начинать драку прямо на площади было не разумно.
        - Мне нужно туда, я друг.
        - Чей еще друг? Туда, - лысый ухмыльнулся, передразнивая Леона, - всем хочется. Но никому нельзя.
        Какие-то уроды стояли между ним и той, что когда-то назвала его рыцарем.
        Леон почувствовал, как закипает внутри злость.
        Охранники подобрались, видимо, почувствовав угрозу.
        Молчание затягивалось, казалось, еще чуть-чуть - и между ними проскочит искра.
        И тут, будто светлый ангел во мраке ночи, за спинами охранников мелькнула она.
        - Марта! - крикнул Леон и поднял руку. Он хотел что-то сказать, чтобы она вспомнила.
        Но охрана неверно истолковала его действия.
        Лысый присел, и внизу живота будто бы что-то взорвалось!
        Боль мигом растеклась по животу вверх. Стало трудно дышать.
        Леон присел, зажимая руками больное.
        Охрана мерзко заржала. Приученные к уличным дракам, эти ребята были чужды любому искусству. Даже искусству боя, предпочитая бесхитростные, но надежные приемы. Пинок в колено, удар в пах, тычок в горло или "под солнышко". Да и все, потом только заточку в печень, и готов клиент.
        - Давай вали отсюда, гражданин, - фыркнул лысый.
        - На "вы"... - просипел Леон.
        - Че?
        - На "вы". - Он осторожно выпрямился. Было по-прежнему больно, но теперь боль сделалась тянущей, мерзкой. Хотя и терпимой. Марты уже не было видно. - К незнакомому гражданину надо обращаться на "вы". Так принято.
        И он с чувством вогнал кулак лысому в подбородок. Хрустнули кости. Голова охранника запрокинулась.
        Тут же в воздухе свистнуло! Леон присел. Перехватил руку второго мужика с дубинкой, жестко крутанул ее наружу, заставляя охранника выгибаться дугой. Тот захрипел от невыносимой боли в ломающихся суставах, поднялся на цыпочки. Леон сделал несколько шагов в сторону, держа взятого в захват мужика между собой и тем другим, что раскручивал над головой веревку с кистенем.
        - Ты че?! Ты! Урод! Я... Я тебе... - Охранник с кистенем топтался на месте. Публика, собравшаяся вокруг, хохотала. Никто не собирался звать стражу. Смертоубийства не происходило, а на бесплатное зрелище посмотреть всегда приятно, особенно когда бьют не тебя, а кого-то другого.
        - Ой, Пьер, сделай что-нибудь! - наконец заголосил мужик с вывернутой кистью. - Он мне руку сломает!
        Пьер с кистенем зарычал и бросился вперед. А с кистенем этого как раз делать и не следовало. Кистень оружие точное, суеты не любит. Веревка как-никак.
        Леон толкнул захваченного охранника под ноги Пьеру. Тот к такому повороту был готов, перескочил, но упустил Леона, который вдруг оказался неожиданно рядом. Пьер ударил! Но рука почему-то пошла не так. А как, понять он и не успел. Тяжелая гирька кистеня точно ударила между ног!
        Ох больно!!!
        Пьер взвыл и повалился на своих дружков.
        Толпа зааплодировала. Кто-то крикнул:
        - Малец! Беги!
        Леон обернулся и увидел, как вдоль сцены проталкиваются к нему еще четверо таких же бугаев с палками, а с другой стороны, перепрыгивая через театральные телеги, мчатся еще трое, видимо, коллеги побитых охранничков.
        Такой расклад не входил в планы Леона. Он нырнул в толпу и затерялся в ней. Его пропускали легко, кто-то умудрялся даже хлопнуть по спине, молодец, дескать.
        За Леоном никто не погнался, все-таки охране полагалось заботиться о клиенте, а не мстить за избитых товарищей. Однако подходить близко теперь было небезопасно. Леон кружил по площади, наблюдая за происходящим на сцене. Но Марта больше не появлялась. Скакал какой-то акробат. Жонглировал факелами карлик. Факир из далекой и неизвестной страны лежал на острых гвоздях. Прыгали дрессированные собаки. Но хрупкая эльфийская принцесса так и не появилась. Леон осторожно подобрался ближе, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь там, за сценой. Но снующие люди, животные, ничего больше. Свет факелов едва-едва проникал в этот таинственный мир, где одни люди готовят чудеса для других.
        Леон готов был отчаяться, как вдруг из-за телеги, что была прижата к стене одного из домов, выскользнула гибкая фигурка в черном длинном до пят плаще с капюшоном. Сердце юноши вздрогнуло. Она? Как же узнать?!
        Выручил случай.
        Девушка, а это была, несомненно, девушка, оступилась и едва не упала. На мгновение капюшон откинулся, и Леон увидел лицо. Ее лицо!
        Марта поправила ткань и скользнула вдоль по улице.
        Леон с бешено колотящимся сердцем последовал за ней.
        Сперва ему страстно хотелось догнать ее! Остановить. Повернуть к себе лицом, обнять. Но по какой-то ему самому неведомой причине он удержался. Странная робость овладела им. А вдруг она не помнит? Вдруг ей наплевать на него?! Что, если она равнодушно отвернется и уйдет?
        Он вдруг замедлил шаг. Такой оборот ему не приходил в голову. Ее образ хранился в душе чистый, не замутненный, но разумом он понимал, что после их детской встречи прошло время. Что они виделись всего один раз и то мимолетом. Сколько в ее жизни было ярмарок? Сколько представлений? Сколько разных людей повидала она в своих странствиях? Неужели его лицо запомнилось ей? Да и он сам изменился.
        Теперь в сердце Леона поселилась тревога. Он шел за Мартой, чувствуя, как тяжелеют ноги, какими нерешительными делаются шаги.
        Он чуть не потерял ее. Она нырнула в боковой переход. Леон за ней, но там было темно, он замедлил шаг, и только когда мелькнула в далеком проеме фигурка в плаще, побежал. Он даже самому себе не решился признаться, что испытал на какой-то момент облегчение от того, что отстал, что она исчезла в улицах города.
        Но нет. Надо идти за ней, надо во всем разобраться! Не зря же она идет куда-то в ночи. Значит, у нее есть какие-то дела. Какие? Что делать девушке в ночном городе?
        В голове у Леона одна за другой вспыхивали яркие, ревнивые картины, одна хуже другой. Он даже злился на нее, обвиняя во всех смертных грехах, понимая при этом, что все его рассуждения - это пустая болтовня и выдумки. Леон даже представил, как застает Марту наедине с каким-нибудь молодцом, говорит ей о своих чувствах и швыряет под ноги ее шелковую ленту.
        Шелковую ленту? Где она?!
        Леон лихорадочно обшарил поясную сумку, испугался, что не найдет, но нет! Нашел и решительно намотал на запястье. Холодное и нежное прикосновение шелка остудило его. Он вдруг заметил, что девушка таится, идет чуть сгорбившись, поглядывает по сторонам и явно чего-то опасается. Так ходят люди, которые опасаются слежки.
        Тогда и он сбавил обороты, немного отстал, но так, чтобы не терять ее из виду. Ведь если она прячется, то и ему не следует раньше положенного обнаруживать себя. Так они прошли еще несколько кварталов, удаляясь все дальше от веселой части города. Простенькие факелы тут уже заменялись более тусклыми, но зато безопасными свечными фонарями. Кое-где около парадных дверей богатых домов горели масляные светильники. Улицы сделались совсем уже малолюдны. Еще немного - и скрывать свое присутствие станет совсем невозможно. К тому же темные улицы не позволяли держаться в отдалении.
        Но вот девушка замедлила ход. Остановилась. И после секундного замешательства перешла улицу и нырнула в какую-то дверь.
        Леон подошел ближе.
        Над дверью висела вывеска с витиеватыми коваными буквами: "Галантерея Лансье".
        Название было Леону знакомо. Семейство Лансье поставляло кадетам различные мелочи, в том числе и одежду. Таково было доверие, оказанное этой семье самим императором. Шелковая рубашка, которую Леон благополучно порвал в драке в "Зеленой утке" и на скорую руку подшил там же, тоже была произведена у Лансье.
        Войти?
        Но Марту там явно ждали. А ждут ли Леона? Что он скажет, когда войдет? Что хочет, чтобы ему зашили рубаху? Или перешили пуговицы? На улице ночь, а этот район совсем не веселые кварталы, где каждое заведение считает своим долгом работать круглые сутки.
        Где-то на дальнем конце улицы послышались тяжелые шаги и звяканье. Леон без труда определил, что это ночная стража. Семеро мужиков в кирасах и шлемах, а в руках у них алебарды. Ребята уже подустали, хотят выпить пива и закусить чем-нибудь вроде колбасы с чесноком. Им скучно. То ли из-за долгой слежки за девушкой, то ли из-за того, что ему хотелось интуитивно избежать лишних вопросов, Леон не хотел встречаться со стражей.
        Он осмотрелся. На верхнем, третьем этаже дома Лансье горел свет. К дому примыкал довольно высокий каменный забор с черепицей по верху. Видимо, за оградой прятался сад, в прохладе которого старик Альберт Лансье, глава семьи, отдыхает в полуденную жару. Если подтянуться. Но как допрыгнуть?!
        Шаги стражи приближались.
        Леон бросился назад. Нырнул в подворотню, где прятался, наблюдая за Мартой. Там стояла старая, полуразвалившаяся бочка. Спугнув милующихся котов, Леон подхватил ветхую деревянную конструкцию и поволок к ограде. Из бочки остро воняло прелью. Стараясь не думать о том, что могло храниться в этой старой посудине, Леон перевернул ее и поставил вверх днищем около забора. Осторожно взобрался, стараясь наступать только на доски, образующие стенки бочки, а не на прогнившее дно. Теперь нужно было подпрыгнуть и ухватиться за кованую перекладину уличного фонаря.
        Затаив дыхание, Леон толкнулся ногами.
        Бочка выдержала! И в тот же миг юноша схватился за железо. Подтянулся, от всей души надеясь, что рабочие надежно вделали фонарь в стену, закинул ноги на стену. Черепица с глухим стуком сдвинулась с места, но удержалась. Миг, и Леон был на стене! С одной стороны слабо освещенная улица, с другой - непроглядная чернота сада.
        Показалась стража.
        - Эй, Людвиг. - Голос у говорившего был сиплый, старческий. Неудивительно, в стражники набирали множество ветеранов, чтобы они учили молодежь уму-разуму. - Бочки в прошлый раз не было. Чего это? Поди проверь.
        - Да ну, Йонс... - отозвался ленивый молодой. - Бочка как бочка. Всего-то делов. Мусор, поди, сбрасывают. Вот и поставили.
        - Чего это мусор тут бросать? Это тебе не торговые ряды. Поди проверь!
        Людвиг вздохнул, подошел к бочке, потыкал ее алебардой. Огляделся. Увидел фонарь.
        - А! - обрадовался молодой. Леон, распластавшийся на черепице ограды, замер. - Знаю!
        - Ну...
        - Это фонарщик. Я этого парня знаю, он вечно жалуется, что ему приходится лестницу таскать. Вот и решил, видать, под фонарями бочки порасставить. Чтобы, значит, легче было свечи менять.
        - Не помню я, чтобы он на это жаловался. Здоровый бугай, - подозрительно ответил Йонс и подошел ближе.
        - Это Алистер бугай, на нем хоть воду вози. А я про Хьерта говорю, маленький совсем. Бесноватый.
        - Ах, этот... - Йонс вздохнул. - Этот может. Да уж. Бочки. Надо же.
        И стража пошла дальше.
        Глава 6
        В саду было действительно темно. Леон очень боялся собак, но их почему-то не было. Животное, обычное для деревенской жизни, в городе как-то не пользовалось популярностью. Собственно, охранять сад было ни к чему. В городе никому и в голову не приходила мысль разводить яблоки или сажать картошку. Так что и воровать тут было нечего. Все ценности хранились дома, в сундуках, под надежными замками. Конечно, если они были. Все это охранялось слугами или сторожами.
        Леон осторожно, вытянув вперед руки, двинулся туда, где должна была находиться дверь. Несколько раз он натыкался на кусты, деревья. А один раз буквально чудом удержал равновесие на краю небольшого пруда. Но вот руки наткнулись на стену. Несколько шагов в сторону. Дверь!
        Леон нащупал замок, потянул и... О, чудо! Дверь бесшумно приоткрылась. В темноту сада проник тонкий лучик света.
        Юноша очень осторожно заглянул. Никого. Куда-то вверх ведет лестница.
        Леон не раздумывая нырнул внутрь и прикрыл за собой дверь.
        Огляделся.
        На стенах горят светильники. Словно в доме ждут кого-то, кто может прийти с улицы. Это показалось Леону странным. Менее всего жители столицы походили на простофиль.
        Значит - ждут.
        Леон, ступая бесшумно, пошел по ступеням.
        Первый этаж. Дверь была заперта. Тут скорее всего принимали клиентов. Может быть, тут же был и магазинчик всяких мелочей. Шляпы под потолком, всякие пуговицы. Обычная галантерея.
        Лестница спиралью уходила выше.
        Второй этаж. Леон прислушался. За дверью кто-то был. Двое лениво переговаривались. Что-то о ценах на рынке. Пахло луком, едой.
        Прислуга, догадался Леон. Может быть, сторожа.
        Он сделал несколько шагов наверх. Осторожно выглянул из-за центральной колонны, на которую опирался штопор лестницы. Дверь на третий этаж была приоткрыта. Оттуда доносились голоса. Но разобрать что-либо было невозможно. Слова звучали глухо, будто из тумана.
        Леон одолел еще пару ступенек. Теперь в дверную щель можно было разглядеть Марту. Ее светлое личико ярко выделялось на фоне черной ткани плаща. Она разговаривала с кем-то, кто сидел к Леону спиной.
        Прижимаясь к стене, юноша подобрался к самой двери.
        - ...и сделаем иначе. Маркиз ни в коем случае не должен встретиться с представителями посольства. - Голос был мужским, вкрадчивым. - Несмотря на его сомнительную славу, он имеет большое влияние на определенные слои населения. Может быть, даже наоборот, именно благодаря своей известности его возможности довольно широки. Вы понимаете? Как по-вашему, граф?
        В помещении был кто-то третий. Леон слышал его шаги.
        - Не знаю. - Голос графа был низкий, грудной, с придыханием, будто ему было трудно дышать. - Я имею возможность наблюдать маркиза вблизи. И иногда мне кажется, что мы переоцениваем его фигуру. Но скажите, где же наш гость? Почему его до сих пор нет? Мне бы не хотелось обсуждать такие важные дела без него. Сударыня, вы точно поняли его инструкции?
        Марта кивнула.
        - Да, конечно. Они были недвусмысленны. К тому же письмо, которое я принесла.
        - Да-да, - сказал сидевший к Леону спиной. - Все верно. Он должен быть с минуты на минуту.
        - Тогда подождем. Сударыня, хотите вина?
        - Нет, благодарю.
        Леон напрягся. Он понял, что незапертая дверь в сад предназначалась кому-то, кто должен был появиться уже вот-вот. Спускаться вниз? Был риск столкнуться с этим человеком нос к носу. Что делать? Вверх? Леон осторожно, улучив момент, когда Марта смотрела в другую сторону, проскользнул мимо двери.
        Лестница делала один поворот и упиралась в наглухо закрытую чердачную дверь.
        Если не станут проверять, то тут можно будет отсидеться. Подслушивать чужие разговоры Леон желания не имел. Тем более совать нос туда, где он решительно ничего не понимал. Марта шла сюда не к любовнику! Этого уже было вполне достаточно.
        Теперь нужно было как-то выбираться из дома. Подождать неведомого гостя и уйти тем же путем, каким пришел. Или же. Леон попробовал на прочность дверь, ведущую на чердак. Крепкий замок. Но если постараться, то можно выворотить петли. Когда есть два варианта, это уже хорошо.
        Он сел на ступени. Постепенно до него стало доходить все безумие поступков, которые он совершил. Забрался в чужой дом, подслушал какие-то разговоры, преследовал женщину, устроил драку. Впрочем, драка была в этом списке наименьшим злом.
        А ведь еще предстояло вернуться в казармы. И хорошо, что завтра Леон должен был заступить в караульную роту, а не сидеть на занятиях.
        Но мысль о том, что он не поговорит с Мартой, была для него невыносима! Следующее увольнение может быть шут знает когда! Может быть, ее театр уедет из столицы, и они снова разойдутся в разные стороны. То, что Леон встретил ее снова, - было чудом! А чудо нельзя упускать, кто знает, когда в следующий раз тебе улыбнется удача?!
        Снизу послышалась какая-то суета. Топот, сдавленные разговоры.
        Леон прислушался.
        По ступеням топало множество ног!
        Если это и был ожидаемый гость, то далеко не один. И судя по едва слышному позвякиванию - по лестнице поднимались вооруженные люди.
        Вот хлопнула дверь. Кто-то закричал!
        Слуги, догадался Леон.
        - Что это?! - Мужчина распахнул дверь, выглянул наружу. В его руке Леон разглядел обнаженный меч. - Кто там?!
        Он с грохотом захлопнул створку. Лязгнул засов.
        Пришло время позаботиться о себе!
        Леон ухватился за замок, рванул, вывернул. Но железные дужки остались непоколебимы. Грохот шагов на лестнице позволял не стесняться в средствах. Леон навалился на дверь, чувствуя, как подаются петли. Внизу уже колотили рукоятками мечей. Грохот стоял невообразимый! Леон уперся ногами, ухватился пальцами за щель внизу двери. От напряжения потемнело в глазах, но жесткая опора вдруг куда-то ушла, и юноша полетел в темноту спиной вперед.
        Приземление было жестким. К тому же он пребольно прищемил пальцы вывороченной дверью.
        Чердак!
        - Эй! Кто тут! - гаркнули с лестницы. - Уходят по верху!
        Леон перекатился, схватил с пола что-то большое, оплетенное лозой, вроде бутылки масла. Швырнул в фигуру, которая четко вырисовывалась на фоне освещенного проема. Та исчезла.
        - Тут кто-то есть! Ко мне!
        Времени оставалось совсем мало. Леон рванулся к слуховому окну, выбил его и выбрался на крышу. Оскальзываясь на поросшей мхом черепице, он взобрался на конек. Встал на него и, сохраняя равновесие, пробежал до печной трубы.
        Отсюда было хорошо видно, как кто-то высунулся из слухового окна. Огляделся. Мелькнули рога небольшого арбалета.
        - Ушел!
        Снизу доносились глухие удары. Кто-то ломал дверь на третий этаж.
        Леон осторожно спустился к краю крыши. Посмотрел вниз.
        Около парадной двери остановился черный экипаж. Дежурили двое. При известном умении можно было бы... Но как спуститься?
        Леон перебрался через конек на другую сторону и увидел, что расстояние до другого дома совсем не большое. Можно перепрыгнуть, спуститься вниз по водостоку... А там бежать! Улица пустынна...
        Леон мысленно выругался.
        Рано или поздно те, кто ворвался, вышибут дверь. И что будет с теми, кто внутри? С Мартой?..
        Леон снова вернулся к окну, прислушался и скользнул внутрь.
        И в тот же миг на него навалился кто-то тяжелый.
        Леон изловчился, ударил пяткой противнику под колено, тот охнул, и вместе они упали в какие-то коробки, зазвенело стекло.
        Леону удалось освободить руки, и он ударил сразу, жестко, в шею.
        Противник захрипел, обмяк. Леон вырвался, быстро обыскал тело. Выдернул меч. Рядом обнаружился и заряженный арбалет. Как хорошо, что его хотели взять живым. А могли бы пришпилить выстрелом из темноты.
        Леон ринулся вниз и понял, почему его так легко оставили в покое.
        Там, около двери на третий этаж, уже кипел бой!
        Двое мужчин с клинками в руках отражали атаку тех, кто ворвался в дом. Их было много, но узость лестницы не позволяла им воспользоваться численным преимуществом.
        Рубились лихо. Удары не экономя.
        Леон оказался для атакующих большой неожиданностью. Он выстрелил из арбалета, не целясь, и с криком кинулся вперед.
        Один из нападавших рухнул с раскроенной головой. Второй успел отразить удар, но попал под меч мужчины, которого Леон определил как хозяина дома.
        - Кто вы такой?! - рявкнул тот, ловко парируя удары. - Откуда вы взялись?!
        - Прохожий! - в ответ крикнул Леон, втыкая лезвие в бок зазевавшемуся бандиту.
        Под их совместным натиском атакующие, которые не смогли перестроиться, дрогнули, попятились и, словно повинуясь какому-то неслышному сигналу, развернулись и побежали вниз!
        Леон и двое мужчин кинулись за ними, сшибая с лестницы зазевавшихся, крича и размахивая мечами. На втором этаже в луже крови лежали убитые слуги.
        Нападавшие ушли через ворота. Когда Леон и хозяева дома с оставшимися в живых слугами выбежали в сад, незнакомцев уже и след простыл.
        Карета растворилась в ночи. Улица была пуста.
        Глава 7
        - Проклятие... - Мужчина, тот второй, что был вместе с хозяином дома, кинул меч в ножны.
        Леон поморщился. С оружия следовало бы стереть кровь. Впрочем, судя по одежде, вряд ли этот человек сам полирует свой клинок.
        Слуги высыпали на улицу с факелами. Где-то в доме рыдала женщина.
        Выше по улице донеслось бряцанье оружия.
        Стража торопилась на шум.
        - Когда они нужны, их нет! - воскликнул хозяин дома. Он махнул рукой слугам. И повернулся к Леону. - Так все же кто вы такой, гражданин? Не могу сказать, что ваше появление было лишним, но все же я предпочитаю знать, кто и зачем разгуливает по моему дому. Да еще с оружием.
        - Это не мой меч, - ответил Леон, однако оружия не убрал. Впрочем, было некуда.
        - Но пользоваться-то вы им умеете, - буркнул второй мужчина.
        - Судя по всему, вы кадет? - Хозяин дома пригляделся к одежде Леона. - Этот покрой я ни с чем не спутаю.
        Леон понял, что далее тянуть нельзя, и представился.
        Хозяин дома кивнул. И протянул юноше руку.
        - Альберт Лансье. Вы, несомненно, обо мне слышали. А это... - Он повернулся к другому мужчине. - Граф Орви...
        Граф коротко кивнул. Потом указал в сторону сада.
        - Я полагаю, нам нет нужды объясняться со стражей.
        - Вы правы. - Лансье взял Леона под руку и повел к воротам. - Тем более что молодой человек все еще не поведал нам о цели своего пребывания в моем доме.
        Он закрыл тяжелую створку.
        - Итак, гражданин, прошу вас объясниться. Ваше кадетство, безусловно, говорит в вашу же пользу, однако согласитесь, обстоятельства вашего появления более чем странны.
        Граф тяжело вздохнул.
        - Наш уважаемый хозяин, безусловно, человек сведущий в дипломатии и политесе, но все же я бы сформулировал более прямолинейно. Юноша, что вы делали в доме?! - Он говорил с нажимом.
        В какой-то момент Леон порадовался тому, что не выкинул оружие.
        - Меня волнует судьба девушки, которая вошла в этот дом. Более ничто. Именно ее я искал. Клянусь вам.
        - Девушки?
        - Да. Я шел за ней от самой площади.
        - Проклятие! - Граф всплеснул руками. - Роман! Только этого нам не хватает.
        - И что же, судьба девушки вам так не безразлична, что вы полезли за ней в чужой дом? Вы ведь знаете, что это преступление? - Лансье смотрел на Леона прищурившись. В темноте казалось, что он улыбается.
        - Знаю. Я не боюсь ответственности. Поэтому я тут. Я мог бы сбежать еще раньше. К тому же дверь была открыта.
        - Да, но не для вас! - Граф метался из стороны в сторону. - Проклятие! Какая дикая, невозможная самонадеянность!
        - Прошу вас, Орви, не нужно так драматизировать. Ничего фатального еще не произошло. Я склонен верить этому юноше. К тому же разглашение всего этого, - Лансье кивнул куда-то вверх, - не в его интересах. Ведь так?
        Последний вопрос адресовался Леону. Тот склонил голову и повторил:
        - Меня интересует судьба девушки.
        - Нет никакой девушки, - резко ответил граф. - Нет никакой девушки, гражданин!
        - Граф, граф... - Лансье положил руку на плечо Орви. - Прошу вас.
        Тот вскинул руки вверх, отдавая инициативу хозяину дома.
        - Но все-таки мой друг прав, юноша. - Лансье заглянул Леону в глаза. - Нет никакой девушки. Поверьте мне. Она исчезла из этого дома раньше, чем вы спустились и вступили в драку. Даю вам свое слово. Слово дворянина. Я надеюсь, вам этого достаточно?
        Это была ловушка. Слово дворянина стоило дорого. Леон знал, что под это слово ростовщики-южане давали деньги. Усомниться в нем означало нанести смертельное оскорбление. Но с другой стороны, этими словами не разбрасывались.
        - Мне этого достаточно, - кивнул юноша.
        - Вот и замечательно. - Лансье улыбнулся. - А сейчас я попрошу вас уйти. Потому что мне потребуется уладить кое-какие дела с городской стражей. Если мне не изменяет слух, их уже впустили в дом. И теперь они ждут только меня.
        - Я понимаю. - Леон двинулся к воротам.
        - Ну что вы?! - Лансье ухватил его за локоть. - Не туда! Ни в коем случае не возвращайтесь той же дорогой, что пришли, молодой человек. Запомните это полезное правило. Граф любезно проводит вас.
        - Да, конечно. - Орви кивнул и махнул рукой. - Идемте.
        Леон сделал пару шагов, обернулся, чтобы поблагодарить хозяина, но того уже не было. Он ушел бесшумно, будто растворился.
        У сада оказалась еще одна, потайная калитка, настолько хитрая, что о ее существовании Леон ни за что бы не догадался. Прошел мимо и не заметил.
        - Вам сюда, гражданин. - Граф открыл дверку. - И прошу вас. Забудьте о нашей встрече.
        Леон наклонился, вышел через низкий проем. Позади скрипнули петли. Леон обернулся, но... дверь растворилась. За спиной была только стена и ничего необычного. Леон даже пальцами провел по каменной кладке. Ни единого шва... Только показалось на какой-то миг, что поплыла серая каменная поверхность, как туман. Колдовство! Вот оно что.
        Леон огляделся. Едва освещенная улица, неизвестная ему, была тиха. На небе холодно светили звезды, узкий рог месяца опускался куда-то за крыши, указывая на исход ночи. Вернуться в казармы нужно было к утру.
        В душе после бури чувств - ревности, азарта, страха, предвкушения и адреналина схватки - царила горечь разочарования. Неожиданная встреча с тем светлым чувством из детства обернулась тайной, загадками. Его любовь была вовлечена в какие-то странные интриги, сути которых Леон понять был не в силах и поэтому чувствовал себя обманутым. Ему казалось, что Марта должна остаться той самой чистой девочкой. Той, чьим рыцарем он является. Единственным существом, оставшимся от детства. Дома.
        Он брел по ночной улице. Усталый и опустошенный.
        Рубашка в нескольких местах была разорвана. Кое-где даже запачкана кровью.
        Против воли мысли Леона возвращались к услышанному разговору.
        О ком они говорили? О каком маркизе? Посольство, маркиз.
        Чего ради ему рассуждать об этом? Чего ради думать?
        Но ведь Марта так или иначе играет в этом какую-то роль. И если ей угрожает опасность...
        Леон остановился. Снова огляделся. Увидел знакомую вывеску и понял, в какой части города находится. Затем глянул на небо. До возвращения в казарму оставалось полтора часа. Мало, очень мало, но ему хватит!
        Юноша побежал по ночным улицам вниз, туда, к веселым кварталам.
        Он двигался легко, быстро! Ему казалось, что за спиной выросли крылья, такими длинными были его шаги. Мимо мелькали фонари, факелы, вот уже послышался гул толпы, не проходящий звук в веселых кварталах.
        На площади было пусто.
        Не стояли телеги и даже сцена куда-то делась, разобранная на части.
        - Где они? - Леон схватил за локоть какого-то подвыпившего мужичка. - Где они, гражданин?
        - Кто? - удивился тот.
        - Театр! Тут были...
        - А-а... - Мужичок расплылся в улыбке. - Так ведь укатили. А я тебя помню, ты охранников уделал под орех! Эх, как ты их лихо!
        И он засмеялся. Это был явно приезжий, откуда-то из провинции. Какой-нибудь торговец, что сотнями стекаются в столицу, чтобы сбыть многочисленным тавернам свои продукты и погулять перед обратной дорогой.
        - Эти петухи разодетые тебя потом искали, злые были. Хочешь, выпивкой угощу...
        - Нет. - Леон в растерянности смотрел вокруг. - Спасибо, гражданин.
        Глава 8
        Самая большая тягота караульной службы заключается в необходимости несколько часов кряду стоять на посту. Без какой-либо возможности пройтись, привалиться к стене или просто отложить в сторону опостылевшее копье. Новички, попавшие в караул, страдают больше всех. Часто пренебрегая мелкими деталями устава, они обрекают себя на страдания. В летнее время караульному разрешается носить облегченный вариант доспеха. Это мелочь, но если ею не воспользоваться... Жара выматывает почище дальнего похода. К тому же устав разрешает не надевать поддоспешную экипировку. Но и тут кроется хитрость. Без хорошего набивного камзола ремешки, которыми крепится броня, начинают жутко натирать уже через полчаса. Что вместе с полуденным солнцем может уложить новичка в лазарет. Для того чтобы этого избежать, кадет должен сшить специальные подушечки и своевременно подложить их под ремни. Все это прописано в уставе. Прописано кровью.
        Сегодня в карауле Леон стоял с новичком.
        После бессонной ночи, драки, пьянки, погони за Мартой, еще одной драки сильно болела голова. Хотелось пить и спать. Стоять было невозможно, колени мелко и противно подрагивали. Хотелось упасть где-нибудь в караулке на прохладный матрас, выпить холодного кисловатого кваса и поспать часок другой.
        В общем - обычное состояние и желания часового. Ничего оригинального.
        А вот новичок страдал по-настоящему.
        Мальчишка, совсем еще молодой. Худой, кираса висит поверх мешковатого гамбезона, кое-как затянутого ремешками на груди. Под шлемом. Леон пригляделся, ну точно, так и есть. Болван натянул плотную льняную шапочку. До полудня еще часа два. Парень сварится внутри этого кокона, как яйцо в своей кожуре.
        К тому же искусством спать с открытыми глазами, не теряя бравого вида, парень еще не овладел. На это уходят годы караульной службы. Копье кажется ему сейчас невообразимо тяжелым, щит оттягивает руку, мышцы ноют, не за горами судороги.
        Каждому кадету преподаватели дают те знания, которые помогут ему выжить во время долгих годов обучения. Свод мудрости выдается каждому новобранцу в первый же день. Эту книгу штудируют на специальных уроках, ее заставляют учить наизусть. Без сдачи экзамена по этому простому, на первый взгляд, предмету кадет не будет допущен даже на кухню, даже до того, чтобы выносить навоз из конюшен! Это основа всей службы, основа мира, который составляет немалая армия паладинов.
        Имя этим скрижалям - Устав.
        Но мало просто знать слова. Важно уметь применить их на практике и сделать выводы. Правильные выводы.
        Новички обычно этого не умеют.
        В уставе сказано: умейте обращать врагов в друзей своих и вместо того, чтобы слабеть в борьбе против них, станьте сильнее вместе с ними.
        Как положено, новобранцы воспринимают эту фразу как нечто высокопарное, как некую моральную максиму, постигнуть которую могут только старцы и просветленные мудрецы. Но нет, в этой фразе кроется сугубо практический смысл, как и во всем, что написано в уставе. Особенно в той его части, что посвящена караульной службе.
        Сейчас для новичка, который маялся в десяти шагах от Леона, копье и щит были его злейшими врагами. В то время как для Леона это были лучшие друзья. Копье, если все сделать правильно, принимало добрую часть веса доспеха. При должном умении на него можно было опереться, позволить спине отдохнуть, не теряя при этом боевого вида. Щит, если верным образом перевязать ремешки, что притягивали большую "каплю" к руке, не тянул сухожилия, а наоборот, позволял незаметно расслабить предплечье.
        Сейчас Леон, удобно навалившись краем кирасы на ясеневое древко копья, хорошо понимал слова их сержанта, который с первых дней вбивал в кадетские головы одну простую истину: "Ты хочешь жить, сынок?! Учи устав!"
        Чего ради выряжаться как перед битвой, если в уставе сказано, что основной задачей караула является раннее предупреждение опасности, организация процедуры входа-выхода согласно уставу и несение представительских функций. То есть постовой должен смотреть в оба, никого не выпускать и никого не впускать без соответствующего приказа дежурного и при этом должен выглядеть браво, сообразно своему высокому званию и должности. Все! Никаких "боевых столкновений", никаких подвигов.
        Но новичкам и дуракам, как известно, устав не писан. Потому и парится сейчас мальчишка в едва ли не полной экипировке, мучается от тяжести копья. В то время как его старший товарищ от этих мук освобожден, и все неудобства, которые он испытывает, вызваны чрезмерно рьяным давешним проведением досуга.
        Леон чуть прикрыл глаза. Поднимающееся солнце слепило.
        Юноша прокручивал и так и эдак события прошлой ночи. Уличный театр. Хороший, но один из многих, что колесят из города в город, дают представления, часто успешные, но все же одинаковые. Все те же силачи, все те же факиры, все те же танцовщицы. И Марта, по сути, если вдуматься, всего лишь одна из них. Тех, кто танцует на площади, собирая медяки и аплодисменты. То, что для Леона она - одна-единственная, ничего не означает. Другие вряд ли отличат ее от сотен подобных якобы эльфийских принцесс. Ее и этот театр забудут сразу после того, как он покинет городские ворота. Так при чем же тут Лансье, при чем тут граф Орви, эти не самые последние люди в столице? Что за интриги? Что за маркиз и какое-то посольство? В Фервале множество посольств. Разные народы, что живут вокруг Империи, рано или поздно заключали с ней договора, союзы. Присылали посольства. Почему нельзя допустить, чтобы какой-то маркиз встречался с послом?.. Чьим? Кто он такой? И главное, при чем тут Марта? Танцовщица.
        Да и полно, Марта ли это была? Что видел Леон? Девичью фигурку, укутанную в плащ. Лицо, скрытое глубоким капюшоном. И все!
        Нет. Он разглядел Марту в доме у Лансье... Леон был уверен в том, что видел именно ее! И это не вносило ясности. Ни грамма.
        Юноша вздохнул и покосился на новобранца. Тот стоял по-прежнему ровно, но по лицу градом лился пот.
        Упал бы уже, что ли. Экий стойкий попался...
        Еще, чего доброго, до обморока достоит. В лазарет сляжет.
        Леон вздохнул.
        Устав запрещал часовому оставлять пост, пока он способен выполнять положения караульного распорядка.
        Новичок был способен. Но шел на износ.
        По дороге, ведущей к замку паладинов, показался небольшой отряд.
        Леон пригляделся. Кадеты. Сопровождают кого-то из администрации школы. Такое случалось. Наставники выходили в город, подряжая на сопровождение группу кадетов. Чаще всего они требовались для представительских функций. Чтобы подчеркнуть вес и положение наставника в деловых или политических переговорах.
        Когда отряд приблизился, Леон разглядел, что впереди шел дежурный офицер, преподаватель механики, по прозвищу Прихлоп. Мужик суровый, даже злой.
        Подойдя к воротам, он придирчиво осмотрел стражу.
        Леон стоял не двигаясь, глядя строго перед собой.
        - Старший! - рыкнул Прихлоп.
        - Я, господин дежурный офицер! - Леон корпусом повернулся к нему.
        - Почему младший караульный в таком виде?!
        - Ввиду жары, господин дежурный офицер! - Леон понял, что Прихлоп не в духе.
        - Обезьяны! Разрешаю привести себя в порядок. И обоим наряд по кухне!
        Он презрительно фыркнул и ушел в ворота.
        Подождав, пока он уйдет, Леон повернулся к новобранцу.
        - Ну что?
        - Что? - Глаза у новичка были вытаращены.
        - Дуй в караулку. Сними гамбезон, подшлемник и вылей на себя ведро воды.
        - Но ведь...
        - Бегом! Устав разрешает...
        Глава 9
        Они несли караульную службу до обеда. После чего были направлены на башни. То же самое, но режим гораздо более мягкий. Не нужно стоять, как столб, можно ходить, разговаривать.
        Рядом с Леоном снова оказался тот же новенький.
        - Тебя как звать? - Леон удобно облокотился на край стены.
        - Артур, - прогудел новобранец. - Артур Рунца.
        - А барон Рунца - это твой...
        - Отец. - Новенький потупился.
        - Ага.
        Леон слышал много про папашу этого паренька. Барон был одним из тех, кто свой титул заслужил. В далекие годы, когда на Империю еще совершали набеги варварские племена, а с народом Алкмара не был заключен союз, да и вообще в Алкмаре жили люди. Так вот, в те годы барон, тогда еще просто предводитель одной из шаек, вместе со своими людьми сбросил в море алкмарский десант. И удерживал разлом Гаиль до подхода имперских войск. Говорят, что по трупам тех, кого барон Рунца сбросил в море, можно было перейти пролив вброд.
        - А я Леон. Просто Леон. Из деревни Выселки.
        - Это на границе... - Артур поднял голову.
        - А ты, оказывается, в географии силен.
        - Нет, просто слышал, что ее вырезали... - Артур оживился, но потом глянул в лицо Леону и побледнел.
        - Да. Вырезали, - ответил Леон глухо. - А я вот уцелел.
        - Извини, я... - Артур стушевался. - Я проявил бестактность. Это недопустимо с моей стороны.
        - Ничего. - Леон отставил копье в сторону. - Я все равно ни на секунду не забываю об этом.
        - Понимаю.
        "Вряд ли", - подумал Леон, но вслух не сказал, а вместо этого спросил:
        - Как ты попал в школу?
        - Отец. - Артур снова потупился. - Отец сказал, что я расту как баба. И поэтому меня надо либо на флот, но там торговля. Либо в армию.
        - А почему именно паладины?
        - Отец сказал, что простым солдатом - это слишком просто и не эффективно. К экзаменам он меня готовил сам... - Последнюю фразу Артур сказал не без гордости.
        Про любовь к эффективности барона Леон тоже слышал. Поговаривали, что старик вовсю интересуется военным делом, обожает механизмы, имеет дома коллекцию оружия со всех сторон света и даже сконструировал несколько хитроумных клинков, которые по какой-то причине не были приняты во внимание имперской комиссией.
        - Ты в следующий раз, когда станет невмоготу, не терпи, - сказал Леон. - А то удар хватит - и готов.
        - Ты про ворота?
        - Ну да!
        - Но ведь покидать пост нельзя...
        - Устав разрешает одному из часовых покинуть пост на краткое время, потребное для приведения себя в надлежащий вид, - процитировал Леон, а потом добавил: - В мирное время, разумеется.
        - Так я и был в надлежащем виде...
        - Ничего ты не был! - Леон добродушно усмехнулся. Ему начинал нравиться этот парнишка. - В следующий раз сваришься совсем. Я тебя потом научу, как лучше сделать.
        Он посмотрел вниз.
        Вокруг замка никого не наблюдалось.
        - Артур... Нам с тобой сегодня в ночь еще на кухню. А я и так не спал, боюсь, оконфужусь... Такой еды наготовим. Я привалюсь тут и подремлю. А ты уж смотри в оба! Договорились?
        - Да, конечно. - Артур подошел к внешней стороне и посмотрел вниз.
        Леон вздохнул.
        - Ты лучше смотри на дорогу и на лестницу, что к нам ведет. Главное в нашем случае не проспать начальство. А потом ты отдохнешь.
        - Мне не надо!
        - Ну да, конечно... - проворчал Леон, расслабляя ремешок шлема и надвигая его на глаза. Привалившись спиной к опоре башни, можно было хорошо выспаться.
        За годы, проведенные в школе, Леон понял, что есть в мире одна милость, которая дана Всевышним. Это сон! И пренебрегать этой милостью - преступление.
        Через некоторое время мир вокруг поплыл. Звуки сделались тише и будто бы гулче. Леон провалился в сон, как под воду.
        Ему казалось, что он снова маленький.
        Лежит у матери на коленях. Она говорит с ним, но лица не видно. Все будто бы расплывается, теряется, как в тумане.
        Мать говорит. Но что?
        Леон знал, что когда-то так и было. Что это не просто сон, а воспоминание, уже неоднократно всплывавшее в памяти. Но разобрать слова не мог. И это было обидно до слез.
        Потом сон изменился. Теперь он видел траву, луг. Ветер колышет это зеленое море. Леон, снова маленький, в длинной льняной рубахе, бежит, путается в стеблях. А там, далеко, родители. Они кричат ему что-то, машут руками. Зовут? Пытаются что-то сказать? До них совсем близко, кажется, вот еще пару шагов... Но трава опутывает ноги. Леон падает. Катится вниз, вниз по склону холма, в который превращается поле. И падает в реку!
        Река подхватывает его, несет. Несет.
        Он опускается все ниже. Становится темно. Прохладные струи воды прокатываются по спине. Играют с волосами, будто с водорослями. И чьи-то руки, нежные, как касания ветра, трогают его тело. Гладят. Обхватывают.
        Леон оборачивается и видит Герду!
        С длинными, развевающимися в воде волосами, она обнимает его, целует.
        - Ты жива?! Герда?! - шепчет Леон.
        Но она качает головой и смотрит на него, будто сердится.
        - Нет, глупый. Я умерла. - Ее губы едва шевелятся, но Леон слышит каждое слово. - Мы все умерли! Я утонула. Теперь я русалка.
        Она поцеловала его в губы, и Леон почувствовал ее холодный язычок. Она прижалась всем телом! Обхватила. И Леона охватило такое блаженство, такая нега, которой он не испытывал никогда! Ему остро захотелось остаться тут навсегда, в этой таинственной полутьме, в прохладе. Сделаться частью реки. Вернуться наконец к тем, кто его любил!
        Умереть.
        Он открыл глаза и вдруг отчетливо увидел, как через толщу воды на него смотрит, смотрит не мигая, пристально и злобно, искаженное лицо! Смутно знакомое и от этого еще более жуткое.
        Человек, хотя Леон не был уверен в том, человек ли это, протянул к нему руку прямо сквозь воду! Но нет! Это была не рука, а длинная лапища с острыми, как кинжалы, когтями!
        Герда влечет его вниз, в глубину. Но монстр тянет руку. Она удлиняется, начинает извиваться, будто змея.
        - Не уйдешь... Не уйдешь...
        И вот уже темнеет в глазах!
        Что-то большое и упругое толкает Леона в грудь. Он падает. Это уже не река! Это лес! Он падает с дерева, ломает ветви, сучки больно впиваются ему в тело. Сухая хвоя принимает его. Сверху на лицо сыплется сор, древесная кора.
        Леон узнает этот лес! Тут прятался он, когда за ним шла страшная гадина, что уничтожила деревню. Но теперь вместо нее уже деревья тянут к нему свои лапы! Будто живые, машут они ветвями!
        Леон прикрывается щитом! И рубит! Рубит! До тех пор пока не слышит крик. Он отводит щит в сторону и видит перед собой ребенка. Мальчика. Ему лет десять?
        Стремясь закрыть мальчишку, Леон присаживается на одно колено, заслоняя ребенка щитом от хищного леса. Но мальчик вцепляется ему в шею острыми, как бритвы, зубами!
        - Не уйдешь!!!
        Леон вздрогнул. И проснулся.
        - Ты кричал, что-то приснилось? - Артур глядел тревожно. - Ты поспи еще. Время есть.
        - Нет уж. Спасибо. - Леон почувствовал, что во рту пересохло. - Дай лучше попить.
        Глава 10
        Эта ночь выдалась беспокойной.
        Обычное дежурство по кухне - это тоже не сахар. Работа среди огромных котлов, раскаленных плит, булькающего кипятка и мешков с припасами не затихает ни на миг. Кадет или паладин, наставник или преподаватель, все должны быть накормлены. Тут бесконечно моют, носят, мешают, пробуют. Работы полно. Говорили, что круче только в кухне императорского дворца и в секретных пещерах гномов, где постоянно гудит пламя и сталь течет, как вода.
        В походе паладины сами готовят себе еду. Для этого каждый из них проходит специальное обучение. Учится распознавать нужные травы, охотиться, готовить быстро и сытно. Однако в замке для этого есть повара. Их много. И еще больше поварят. Но все равно в наряд на кухню регулярно отряжаются кадеты. Помогать.
        В глубоких подвалах, уходящих далеко вниз, в самую сердцевину скалы, на которой располагался замок, хранилась еда, которая бы позволила удерживать многолетнюю осаду. Там же, в холодных пещерах, которые уводили неизвестно куда, протекала большая подземная река, от которой замок брал воду. Хитроумный водопровод был когда-то очень давно придуман гномьими инженерами и вполне исправно работал до сих пор.
        Подземные лабиринты являлись частью обороны столицы. Предполагалось, что в случае действительно серьезной опасности войска и мирные жители должны были укрыться в многочисленных пещерах и продолжать сопротивление.
        На деле же очень немногие имели понятие о том, куда ведут эти коридоры и где можно оказаться, если идти по ним достаточно долго. Среди простого люда ходили слухи о том, что эти туннели напичканы разными ловушками, как магическими, так и обычными. Чтобы никто не мог безнаказанно уйти под землю или, что еще более важно, подняться из глубин. Ведь где-то там, в самом центре земли, заключен демон Бетрезен, предавший Всевышнего.
        Работа по кухне для кадетов начиналась как раз в этих подвалах.
        - Итак, кадеты, прошу! - Толстый кладовщик, имени которого уже и не помнил никто, а звали просто - Сундук, подбоченился. На его необъятном брюхе болтались связки больших, с крупными ребристыми ушками, ключей.
        Сундук обращался к группе кадетов, присланных за различные провинности, на внеочередной наряд по кухне. Таких набралось человек пятнадцать-двадцать.
        - У нас в кладовой произошла одна неприятность. И вам надо ликвидировать ее последствия. Все просто.
        Он распахнул перед кадетами высокую квадратную дверь, взял со стены факел и двинулся внутрь.
        - Прошу, прошу, - донеслось изнутри.
        Леон с другими юношами пробрался внутрь.
        Сундук зажигал факелы. В их неровном свете было видно, какой разгром царил в кладовой. Мешки с крупами, луком, какими-то сушеными плодами были свалены в кучу. Некоторые порвались, просыпав содержимое на пол.
        Полки, расположенные вдоль стен, пахли свежей доской и смолой.
        - Что тут произошло? Землетрясение?
        - Это как раз не ваше дело, господа кадеты! - Сундук уходил все дальше по длинному коридору, в котором располагалась кладовая, заканчивающаяся свежей каменной кладкой через добрую сотню шагов.
        Теперь, когда горели все факелы, помещение уже не казалось бесконечным, оно казалось просто огромным.
        - Так. - Пузатый Сундук с трудом протиснулся к дверям, переступая через бесконечные мешки. - Задача очень простая и доступная каждому. Все мешки расставить по своим местам. Лук к луку, крупу. Чтобы вы не запутались, господа кадеты, вам будет помогать этот молодой человек!
        Сундук показал на худенького поваренка.
        - Он точно знает, куда какие мешки класть, однако сам не поднимет и одного. Все понятно? Вопросы есть, господа кадеты? Вот и хорошо. - Сундук хлопнул дверью.
        Все молча уставились на поваренка.
        - Ну... В общем... - Он прокашлялся. - Порванные мешки надо вынести наружу и перебрать. А остальные разложить по местам.
        Он боязливо посмотрел на кадетов.
        - Д-давайте начнем.
        Таскать мешки было не сложно. Леону такая работа даже нравилась. Все просто, никаких тебе "Почему так толсто режешь сало?!" или "В ведре густо, в брюхе пусто". Таскай и все.
        Хлипкий поваренок оказался парнишкой деловым и шустрым. Он шнырял между рослыми кадетами, ловко указывая, куда нужно положить тот или иной мешок, сверток или коробку.
        Разнося тяжелые свертки, Леон подобрался к концу кладовой. Вплотную к каменной кладке. Там он обратил внимание, что стены, на которых устроены полки, иссечены чем-то. Будто кто-то рубил их топором или секирой. А может, когтями?
        Что же тут было?
        Что могло произойти под замком паладинов, в самом центре столицы? Чертовщина...
        Подошедший Артур тяжело бухнул на пол мешок. Отдышался.
        - Что тут?
        Леон, ни слова не говоря, кивнул на стену и на борозды, уходившие куда-то за недавно положенную стену.
        - Ух ты!
        - А ты думал, почему тут полки новые и все вот так валяется? Странно, что вообще что-то целое осталось.
        - Как ты думаешь, что тут было? - Артур осматривался вокруг, словно впервые увидел эту комнату.
        Леон пожал плечами.
        - Мыши?..
        С бардаком, царившим в кладовой, кадеты справились за два часа.
        После этого их разобрали по своим надобностям повара.
        Леон и Артур были откомандированы на чистку лука в массовых масштабах.
        Для человека, выросшего в деревне, это было сродни приятному отпуску, сын же барона заливался слезами, беспрестанно утирая покрасневшее лицо рукавом.
        Леон улыбался.
        - Я и не знал, что учеба будет стоить мне стольких слез, - стараясь дышать в сторону, промычал Артур.
        - Это еще не самое страшное, - ответил Леон. - Вот когда мы будем его резать, вот тогда будет действительно грустно. Не грех и всплакнуть.
        - О. Даже так.
        Леон засмеялся.
        - Лучше не думай об этом. Просто делай свое дело, и все.
        - Хорошо. - Артур, вероятно, стараясь переключить собственное внимание на что-то другое, спросил: - А тебе было трудно вначале?
        - Конечно. - Леон пожал плечами. - Вначале всем трудно. Когда я пришел в школу, я ничего не умел. Мои сверстники были для меня недостижимой величиной. Приходилось стараться в два раза больше, чтобы хоть как-то нагнать их. Я упросил своего наставника, и он помог мне получить дополнительные уроки фехтования, обращения с копьем и верховой езды. Лакруа сказал, что это будет мне дорого стоить. Не знаю, что он имел в виду, пока никто не явился за долгом. Учитель фехтования вместо меча брал в руки прут. И лупил меня им, если я открывался или был недостаточно проворен. Он сказал, что этот метод очень древний и для такой неотесанной деревенщины, как я, самый подходящий. Сейчас так уже не учат. Но хуже всего было с магией. Для меня по сей день это самая трудная наука.
        - Твой наставник Тибальт Лакруа? - перебил Артур.
        - Он. Его отряд подобрал меня там... - Леон почувствовал, как кольнуло что-то в груди, и перевел разговор. - Помню, когда у нас был первый бросок. Марш на Триэль. Сейчас это обычное дело... Но меня пришлось нести.
        Леон засмеялся, вспомнив, как жалко он выглядел в мокром, пропотевшем гамбезоне, с криво сидящим шлемом и стертыми в кровь ногами.
        - Паладины не могут оставить своего соратника, если он жив. И предпочитают не бросать, даже если он умер. Так что сержант признал меня раненным. Как же мне было стыдно, когда трое ребят из моей роты тащили меня, выбиваясь из сил... Но я не мог сделать ни шага!
        - А что с тобой случилось?
        - Удар. Почти то же самое, что было бы с тобой сегодня, если бы не пришел Прихлоп. Он сразу все понял. Умный. Так вот тогда мне было стыдно. Но потом, через полгода, когда уже я, в свою очередь, волок кого-то из новоприбывших на горбу во время марша через горы Сайкелана, я понял, что прежний мой стыд - это просто иллюзия. Каждого могут ранить, каждый может подвернуть ногу.
        - Так уж и каждый.
        - Каждый, - повторил Леон убежденно. - Этого нельзя стыдиться. Хотя, конечно, шансы у новичка всегда выше. Он еще не обучен. Но даже кадет, прошедший обучение, может совершить оплошность. В этом нет позора. Он в другом. И я это понял, когда волок того парня, сломавшего голень там, где прошли сотни человек, буквально на ровном месте. Позор для паладина - это бросить товарища. Подвести своих. Подвести Империю. Вот что важно! А сломать ногу может всякий.
        Артур молча слушал.
        - Знаешь, что было для меня самым трудным? - Леон усмехнулся.
        - Что?
        - Понять, что я теперь не один. Что я не сирота. Я слышал это много раз. От нашего капеллана, который рассказывал про то, что император - это наш отец, и что мы сыны своей страны, все, как одна большая семья. Но не верил. Это казалось мне глупостью. Но потом, это произошло не вдруг, нет, постепенно, я вдруг начал замечать за собой, что меняюсь. Я понял, что живу этим. - Леон обвел взглядом комнату, где они сидели, имея в виду весь замок, а может быть, и всю Империю. - Паладин не служит. Паладин так живет. Я думаю, твой отец это понимает. Поэтому ты тут, а не шляешься по улицам с алебардой на плече. Так что получается, что у тебя теперь очень большая семья.
        И он почему-то снова вспомнил того паладина, что изменил его жизнь раз и навсегда.
        "Прости! Прости меня, мальчик!!!"
        - Когда-то я все это так ненавидел, - сказал Леон, но Артур его не понял.
        Глава 11
        К утру Леон начал неудержимо клевать носом.
        Однако возможности прикорнуть где-нибудь в углу не представлялось.
        Артур как мог старался взять на себя часть работы Леона, однако тот все равно несколько раз ронял котлы, слава Всевышнему, пустые, спотыкался и даже рассыпал миски по полу, чем вызвал крайнее недовольство старшего повара.
        - Что, каши мало ел?! - осведомился тот, подойдя к двум кадетам. Двигался он тяжело, опираясь на палку, что заменяла ему ногу.
        - Виноват. - Леон вытянулся.
        - Не на плацу. - Повар ткнул его половником в живот. - Не спал?
        - Не спал, - опустил голову Леон. - Из увольнения - в караул, из караула - сюда.
        - По девкам, поди, бегал. - О старшем поваре говорили, что когда-то он жил далеко на Севере. Среди варваров. Бороздил моря, грабил торговые караваны и имел прозвище не то Кровавые Штаны, не то Квадратные Штаны, не упомнишь. Моряки часто лепили человеку самые невозможные клички, руководствуясь какими-то своими, удивительными морскими законами, так что все было возможно. Каким образом морской пират оказался на суше, да еще на паладинской кухне, никто не знал. Так же как и его настоящего имени. Звался повар просто - Сырник.
        Леон уклончиво кивнул. В общем-то можно было сказать, что за девками он тоже бегал. Причем буквально.
        - Понимаю. - Сырник засмеялся. Его деревяшка визгливо скрипнула по каменному полу. - В общем, так, сынок. Вот там мешки с мукой. Пойди и пересчитай их. Ясно?
        Повар ткнул половником в сторону кладовки.
        - Пересчитывай точно, не торопись. Через два часа доложишь.
        Он развернулся и заковылял прочь.
        - Чего их считать-то? - спросил Артур.
        - Не. - Леон улыбнулся. - Это дело важное. Ответственное. Сырник он - наш человек... Без меня справишься?
        Артур кивнул.
        - Я пошел.
        Забравшись в кладовую, он прикрыл дверь, оставив только узенькую щель, в которую проникал свет и приглушенные звуки из кухни, залез на вереницу огромных белых мешков и с чистым сердцем уснул. Двух часов ему вполне хватит, чтобы восстановить силы. А там.
        Леон уснул сразу. Будто бы ухнул в темноту, как в колодец. Он тонул в этой темени, ощущая, как где-то совсем рядом, буквально касаясь его руками, плавает еще кто-то. Кто-то неизвестный. И неясно даже, враг это или друг. Или другой такой же усталый, равнодушный ко всему. На какой-то миг Леону показалось, что он стал ближе, буквально еще чуть-чуть - и получится его разглядеть.
        Но нет. Невидимые течения темноты подхватили их и разнесли в разные стороны. Может быть, навсегда.
        Проснулся Леон неожиданно и сразу. Будто и не спал, а только закрыл глаза. Из-за двери доносились голоса, звон посуды. Обычные кухонные звуки. Леон попытался сообразить, что же его разбудило. Резкий звук? Нет. Пришло время? Тоже вряд ли, если бы пришло время сменяться, за ним пришел бы Артур... Что не так?
        Леон неожиданно понял. Вместе с ним в кладовой кто-то есть!
        И это не поваренок, посланный за припасами. Этот бы вел себя шумно, принес бы с собой лампу. В кладовой же было темно и тихо. Даже полоска света, что проникала через неплотно закрытую дверь, была такой же узенькой.
        Но рядом кто-то был!
        Некстати припомнились следы на камне в подземелье.
        Леон осторожно повернул голову.
        Никого не видно.
        - Проснулись, кадет?
        Голос прозвучал так близко, что Леон вздрогнул и отшатнулся.
        Дверь приоткрылась, пропуская внутрь больше света. Человек, что сидел рядом с Леоном, чуть наклонился. Его лицо вынырнуло из темноты, и юноша с облегчением узнал Тибальта Лакруа.
        - Наставник... - Леон тяжело выдохнул. - Простите, я спал.
        - Да, и весьма крепко и долго. - Лакруа снова отодвинулся в тень. - Вы разговаривали во сне. Вас что-то тревожит?
        - Разговаривал? - Леон смутился. - Я не помню, что мне снилось, кажется, ничего.
        - Не волнуйтесь, кадет. Вы просто бормотали, и все ваши тайны остались при вас.
        - Простите, я вообще не должен был спать. Просто так получилось, что.
        - Бурно провели увольнение? Я знаю. Потом караул. Потом наряд. Как ваш наставник я должен знать все, пусть вас это не удивляет, кадет.
        Лакруа говорил официально, суховато. Это было не похоже на его обычный тон. Но Леона больше бы насторожило, начни Тибальт панибратствовать.
        - Вы сказали, я долго спал. - Леон сел. - Который сейчас час?
        - Утро уже наступило. - Леону показалось, что наставник улыбается. - Более того, вы пропустили завтрак.
        - Как?! - Леон вскочил.
        - Так хочется есть? - В голосе Лакруа послышались веселые нотки.
        - Я же пропустил смену! Мну нужно явиться к дежурному офицеру.
        - Нет нужды беспокоиться. Я уладил этот вопрос еще до того, как пришел.
        - Благодарю, но это меня не оправдывает.
        - Совершенно верно, - согласился Тибальт. - И я думаю, что вы сделаете нужные выводы. Собственно, именно за этим я и пришел к вам, Леон. Расскажите мне о вашем увольнении.
        Вот тут Леону сделалось не по себе. Тон, с каким Лакруа произнес эту фразу, подразумевал, что ему что-то известно о ночных приключениях подопечного.
        - Ну. Сначала я навестил сестру.
        - Да, женский монастырь Служения Всевышнему. Знаю. Дальше.
        - Потом мы подрались.
        - Вы один?
        - Нет. Я пошел в "Зеленую утку", это такая корчма, и там.
        - И там подрались с лучниками, - закончил за него Тибальт. - Это старая школьная традиция. Дальше.
        - Потом мы разошлись. Ребята направились в веселые кварталы. И я вместе с ними. Там я гулял до утра.
        - Только там?
        - Да. Еще бродил по городу.
        - Интересно посмотреть на столицу?
        - Да. - Леон старательно избегал прямой лжи. Паладин не должен бояться правды.
        - Прогулка затянулась, как я понял. К тому же получилась бурной настолько, что вы вернулись едва ли не полуголым. Я видел вашу рубашку. Пришлось подраться?
        Леон не знал, что ответить. Врать наставнику было невозможно. Но говорить правду?..
        - Согласно донесениям стражи, более-менее серьезная схватка была только одна. У дома почтенного господина Лансье. Неизвестные попытались взять его дом штурмом. Скажите мне, Леон, что вы там делали? Только не пытайтесь обмануть или уйти от ответа. Это очень важно, кадет.
        - Я следовал за девушкой. Она показалась мне знакомой. И я и сам не знаю, зачем влез в дом к Лансье. Но так уж получилось. А когда завязался бой, я выступил на стороне защитников. Это мне показалось правильным.
        - Может быть, может быть. А вы что-нибудь слышали? Какие-то разговоры?
        - Там было темно, и я, если честно, заблудился. Попал на чердак. А когда спустился вниз, уже произошло нападение. Стало не до разговоров.
        - Но как-то вы определили, на чьей стороне драться.
        - Я узнал Лансье. Это было не сложно.
        - Вот так в темноте, в неизвестном месте. Как часто вы встречаете этого господина, кадет?
        - Не часто. Я видел его несколько раз, когда он приезжал в замок. - Это была правда, и Леон ухватился за нее. - Я как раз стоял на воротах в тот день. Вы можете проверить.
        В темноте было не видно, но Леону показалось, что Лакруа кивнул.
        - Это само по себе уже проступок. Влезть в чужой дом. Это преступление.
        Он замолчал, словно ожидая, что Леон что-то скажет, но тот не проронил ни звука.
        - Но Лансье не сделал никакого заявления относительно вас, кадет. А мог бы.
        - Понимаю.
        - Так что впредь будьте более осмотрительны. И еще... - Лакруа поднялся. - Всегда придерживайтесь той версии случившегося, которую мне сейчас рассказали. Девушка, старое чувство, ревность, погоня... Пусть ваш случай не выходит за рамки обычной юношеской глупости. Вы меня понимаете?
        - Да, кажется, понимаю, - ответил Леон.
        - Как паладин, как будущий паладин, вы не можете врать, кадет. Но так или иначе вы будете поставлены в условия, когда будете вынуждены выбирать. Между тем, чтобы соблюсти мораль и выполнить миссию, сказать правду и спасти товарищей. Это очень опасный путь. Тяжелый и сложный. Это все равно что идти по лезвию меча. Слева и справа от вас будет пропасть, а под вами - верная гибель, которая может разрезать вашу душу напополам. Быть паладином - это уметь ходить по мечу.
        Леон молчал. Тибальт открыл дверь.
        - У вас есть выбор, Леон. Вы можете выйти отсюда человеком, у которого есть цель. А можете.
        "Не выйти", - подумал Леон.
        - А можете просто забыть наш разговор, - сказал Лакруа. - Если сможете.
        Глава 12
        - Настали смутные времена, Леон. Они требуют решительных действий. - Лакруа шагал быстро. Он ориентировался в замке паладинов, наверное, лучше, чем у себя дома. Что было неудивительно. Родной замок наставника находился где-то под Тругардом. Довольно далеко от столицы, где Тибальт проводил большую часть времени. Его жизнь принадлежала Империи. - Раньше нам предстояло бы пройти множество проволочек, формальных и действительных испытаний, ритуалов. И это не так уж и плохо. Даже наоборот!
        Он экспрессивно рубанул воздух ладонью.
        - Я совершенно уверен, что жизнь человека не может проходить второпях. Она должна быть окружена какими-то особенностями, ритуалами, таинством! Она должна быть самобытна, наконец. Империя тем и хороша, что в ней есть место разным традициям, идущим от самой земли. Там, где эта связь теряется, ничего хорошего уже не происходит... Но время, Леон.
        Наставник в очередной раз свернул из главного коридора, устланного красным ковром, в неприметную боковую дверь. И вот его слова уже гулко отдаются под переходами узкой винтовой лестницы.
        - Время будто сжалось! Чтобы успевать жить, нужно совершать значительно больше поступков и действий. Мы вынуждены, Леон, жертвовать какими-то нюансами. И в первую очередь - ритуалами. Увы.
        Они спускались все ниже и ниже. По прикидкам Леона, это уже были подвальные помещения.
        Наставник остановился на площадке, толкнул низкую деревянную дверь со стальными оковками.
        - Таким образом, все, что с вами произойдет, это только остатки от былого роскошества церемонии.
        У Леона забилось сердце. Он понял еще на кухне, когда Лакруа завел этот странный разговор, что жизнь в очередной раз сделала лихой поворот. Но и пожалуй, наставник был в этом прав, все развивалось слишком быстро.
        Они прошли какой-то темный коридор и вышли в небольшую комнату без окон. Тут было довольно прохладно. Леон поежился.
        Комната была проходной. Одна дверь вела на лестницу, с которой они только что пришли, а другой проем был завешен тяжелой черной занавесью. У стены на грубом каменном полу стояла деревянная, простенькая скамья. Свет внутрь проникал через отверстия, расположенные под самым потолком.
        - Соблюдая формальности, я должен спросить. - Лакруа достал откуда-то черный широкий платок. - Согласен ли ты, Леон из Выселок, стать моим оруженосцем? Взвесь свой ответ. И либо отвечай, либо уйди прочь.
        Леон почувствовал, как тяжелый комок поднялся откуда-то из живота к самому горлу.
        Страх!
        Это он рвется наружу, поднимается, давит на гортань! Леон даже почувствовал вкус. Кислый вкус страха. Такой постыдный, но такой знакомый.
        Жизнь, какой бы трудной она ни представлялась, все же была... знакомой, накатанной, стабильной. Фехтование, кулачные бои, наука, подъем, завтрак, обед и ужин, кони, доспехи, караулы и наряды - это стало привычкой. Так же как когда-то были привычны ранние подъемы, уход за скотиной, помощь матери, отцу, забота о сестре, река, деревня.
        И снова перед ним стоит паладин!
        И снова все меняется.
        И этот страх, такой знакомый.
        Но если раньше решал кто-то другой, то теперь сам Леон должен сделать шаг. Шаг в будущее, в неизвестность.
        Хотя полно? Есть ли у него выбор?.. Уйти?! Смешно...
        И вдруг Леон понял, или ему показалось, за что он в свое время так искренне ненавидел паладинов! Они не спрашивали. Они просто меняли жизнь вокруг себя. И горе тому, кто оказался рядом. Вот о чем говорил тогда отец! За паладином идет смерть. И это не просто гибель, нет. Это смерть всего, что ты знаешь, что тебе известно, к чему ты привык. Твоей старой жизни. После этого уже ничто не будет прежним.
        Леон понял, что все, о чем говорил его наставник по дороге сюда, сводилось к одной простой, короткой фразе, которую он слышал когда-то давным-давно. Когда был еще совсем другим.
        "Прости меня, мальчик!"
        За то, что меняю твою жизнь. За то, что не спрашиваю тебя, хочешь ли. За то, что ты нужен мне...
        "Простишь, мальчик?"
        - Да! - ответил Леон.
        Лакруа кивнул. Медленно, словно за краткие секунды, он увидел все то, что творилось в голове у кадета. Увидел, понял и оценил.
        Он протянул Леону платок.
        - Завяжи глаза. Стань перед занавесью. Когда тебя позовут по имени, просто иди вперед и ничего не бойся. Тебе зададут вопросы. Отвечай честно.
        И наставник ушел за портьеру.
        Леон послушно подошел к занавеси. Оттуда ощутимо тянуло холодным, свежим воздухом. Завязал глаза и понял, что дрожит!
        Ждать пришлось недолго.
        - Леон из Выселок. Войди, - донесся громкий, хотя и чуть приглушенный голос.
        Толстая и тяжелая занавесь скользнула по лицу. Леон вдохнул свежий, чистый воздух. Ему показалось, что он вышел на улицу из затхлого, душного помещения. Сквозь черный платок не проникал свет, поэтому Леон двигался осторожно, но твердо, памятуя слова Лакруа.
        - Стой, - снова раздался все тот же голос.
        Леон послушно остановился. Послышались шаги. Кто-то подошел сзади. Еще двое встали по бокам. Недалеко, но определить более точно не получилось. Прохладный ветер дул в лицо, шумел в ушах.
        - Леон, кадет школы паладинов, веруешь ли ты во Всевышнего?
        - Верую, - громко ответил Леон.
        - Отрицаешь ли ты власть Бетрезена?
        - Отрицаю. - Слова были обычными, но обстановка, эхо, ветер - все это наполняло их особенным смыслом и такой торжественностью, что по спине то и дело прокатывались мурашки.
        - Знаешь ли ты о том, что предназначение каждого человека - сопротивляться воле демона Бетрезена?
        - Знаю и сопротивляюсь.
        - Все помыслы свои человек должен направлять на то, чтобы возвысить власть Всевышнего в этом мире и не дать миру впасть в хаос и разрушение. И если допустит человек к себе в душу Бетрезена, то сгорит его душа, а разум его будет пожран демонами страсти и порока, ненависти и вражды. А значит, должен такой человек умереть. Ибо лучше быть мертвым, нежели служить демону зла. Согласен ли ты с этим?
        - Согласен.
        - Если на землю нашу пришла смерть и разорение, если чужие племена топчут наши поля, если гибнут люди и реки полнятся кровью и все демоны хохочут от радости, то не должно нам сидеть по домам, закрывшись на засовы. Наш долг искоренять зло и гнать чужаков прочь, хотя бы и приведет это нас к гибели. Согласен ли ты погибнуть, защищая земли Империи, жизнь и право на нее?
        - Да. Согласен.
        - Нет власти превыше власти Всевышнего. Ему покоряются все. Но по правую руку от него сидит император, а значит, нет для нас власти иной, нежели власть Императора, ибо в нем воплощается воля Всевышнего. Знаешь ли ты это?
        - Знаю.
        - Готов ли ты служить императору до последнего вздоха?
        - Готов!
        К груди Леона прикоснулось что-то острое и холодное.
        - Вот копье. И держат его шестеро. Имена им Страх, Боль, Смерть, Болезнь, Нужда и Голод. Готов ли ты пойти за своим господином, как верный оруженосец, если он пойдет против них? Готов ли грудью пасть на копье, коли таков приказ твоего господина?
        - Готов!
        Наконечник копья проколол кожу.
        - Ну так иди!
        Копье еще глубже вошло в тело, терзая плоть!
        Но Леон все же сделал шаг вперед, надавливая грудиной на острие.
        На какой-то миг давление усилилось, но потом оружие исчезло, и он едва не упал.
        - Протяни свою правую руку, Леон из Выселок.
        Леон вытянул руку. Чьи-то крепкие пальцы схватили запястье, закатали рукав рубахи. Кожи коснулось что-то холодное, и Леон понял, что это клинок.
        - Пусть твоя кровь навеки вольется в колодец нашего братства и понесет свет истины в сердца людские.
        Последовал короткий укол. Остро резануло, но нервное возбуждение погасило боль. По руке потекла кровь, показавшаяся Леону обжигающей.
        К ране прикоснулось еще что-то, может быть, чаша.
        - А ты, Тристан Лакруа, паладин, готов ли ты принять Леона из Выселок своим оруженосцем? Готов ли ты заботиться о нем, как подобает господину?
        - Готов! - услышал Леон голос наставника. - И хочу этого.
        - Тогда смешай свою кровь с его...
        Послышался звук, будто ножом полоснули по шелку. Затем что-то полилось в чашу тонкой струйкой, и Леону показалось, что волосы на его голове встали дыбом. Кровь!!!
        - А теперь ты, Леон из Выселок, выпей эту чашу. Чтобы кровь твоего господина стала твоей кровью. И чтобы его ноша сделалась твоей ношей. А его тяготы, уменьшились вдвое, потому что ты взял на себя половину. Пей!
        В его ладони вложили чашу. Леон, дрожа всем телом, поднес ее к губам, наклонил. В рот полилось вино. С тонким железистым привкусом крови.
        Леон допил до дна.
        С его глаз сняли повязку. Прямо перед ним стоял Тристан Лакруа.
        Леон встал на одно колено, наклонил голову.
        - Господин.
        - Встань, оруженосец. - Наставник наклонился и поднял Леона за плечи. - Встань! И иди теперь вместе со мной.
        Люди, что стояли вокруг, закричали, зазвенели мечами. А на глаза Леона навернулись глупые слезы.
        - Ну-ну... - Лакруа протянул ему платок. - Кстати, рану лучше перевязать.
        Он обернулся к тем, кто проводил ритуал.
        - Благодарю вас, господа. Нынешний формализм мне чужд. Я рад, что вы, как и я, разделяете мои взгляды на древние ритуалы. Еще раз благодарю вас за то, что вы собрались сегодня в этой комнате.
        Среди присутствующих Леон с некоторым удивлением разглядел графа Орви. Тот оживленно беседовал о чем-то с высоким, несколько полноватым брюнетом. Уловив взгляд Леона, граф неожиданно подмигнул. Это так не вязалось с его прежним обликом, что юноша заулыбался и от этого покраснел. В Леоне боролось детское желание смеяться, прыгать, делать глупости и одновременно благоговейный страх перед тем, что только что произошло с ним.
        - Леон... - Лакруа поманил его к себе. - Посмотри. Это одно из самых старых помещений замка.
        Леон огляделся. Большой зал с высокими сводчатыми потолками казался вырубленным в скальной породе. Вдоль стен возвышались рядами почти к самому потолку каменные скамьи.
        - Тут когда-то давным-давно собирался весь орден Паладинов. Все-все, до единого, приходили сюда раз в год, где бы они ни были. Тут производили в паладины. Тут отпевали погибших. Выбирали магистра. Видишь балкон?
        Леон обернулся и понял, откуда дул свежий ветер.
        - Пойдем.
        Они вышли на огромную террасу, и только тут Леон оценил масштаб. Большая площадка была частью скалы, на которой стоял весь город! Фервал, огромная столица Империи! И зал паладинов был вырублен в этой скале, которая возносилась над землей, над всей Империей.
        - Сюда прилетали на грифонах... - сказал Лакруа. - Легендарные герои.
        - На грифонах?! - Леон выбежал на середину площадки. - Это разве не сказка?!
        - Мальчишка, - засмеялся Тибальт.
        Глава 13
        Как положено оруженосцу, Леон собирался ехать рядом с кучером. Но наставник молча указал внутрь кареты.
        - Не все так просто, Леон. - Лакруа захлопнул дверцу кареты. - Жизнь в Верхнем городе подчиняется определенным правилам. Чаще всего неписаным. Если рядом с кучером будет сидеть оруженосец в таком наряде, я буду неправильно понят.
        Леон оглядел себя. Помят, где-то на кафтане остались следы муки.
        "Я же прямо из кухни", - сообразил юноша и почувствовал, как кровь прилила к лицу.
        - У меня просто... - забормотал Леон. - Не было времени переодеться.
        - И умыться, - коротко закончил Лакруа. - Ничего. Я понимаю.
        - Разрешите, я быстро приведу себя в должный вид. - Леон совсем уж собрался выскочить из кареты, но наставник его остановил.
        - Куда? В казарму?
        - Да.
        - Увы, молодой человек, туда вам уже никак нельзя. Вы же больше не кадет.
        - Как?
        Лакруа развел руками.
        - Видите, какие неожиданные последствия имеют различные наши поступки. Как, казалось бы, мелочь влияет на нашу жизнь. Удивительно, не правда ли? - Он дернул шелковый шнурок, и карета тронулась.
        - Но...
        - Да-да. Вы больше не кадет. Вы оруженосец. И поскольку столичная бюрократическая машина работает как часы, вашу койку уже отдали другому. А ваши вещи скорее всего сейчас уже сложены в отдельной комнате, у дежурного, где вы их и сможете забрать. Позже. К тому же вас вычеркнули из списка на довольствие и на одежду. Теперь вы уже ничем не обязаны милейшему господину Лансье. И эта рубаха, что надета на вас, - последний из его подарков. Более того, в казармы кадетов вы сможете пройти только когда получите у меня соответствующий пропуск. Поскольку вы еще не паладин, есть определенные ограничения. Весьма, впрочем, несущественные.
        - Я не закончу обучение?
        Лакруа поднял правую бровь.
        - Напротив. Я бы на вашем месте на это даже не рассчитывал. Обучение вы закончите. Под моим чутким руководством. Вряд ли найдется рыцарь, который хочет иметь при себе оруженосца-недоучку. Это, молодой человек, опасно для жизни. А я своей дорожу. Так что обучаться вы будете. И еще у вас будет большая практика.
        - Благодарю вас.
        Но Тибальт отмахнулся.
        - Вам, юноша, еще представится возможность отблагодарить меня. Нет нужды тратить слова зря. Но прошу заметить, - Лакруа посмотрел в глаза Леону, - вы должны быть очень внимательны. Потому что два раза я повторять не намерен, для этого я слишком занят. Так что возьмите за правило ловить каждое мое слово. То, что от вас требуется, это быть расторопным и сообразительным. Но у вас, как мне кажется, с этим все в порядке. Я не ошибся?
        Леон почувствовал, что глупо улыбается.
        - Вот, кстати. - Лакруа стремительно отодвинул краешек занавески, которая закрывала окно кареты. - Смотрите, эта дама.
        Леон прильнул к окну, но тут же получил легкий удар стеком, который держал в руках наставник, по лбу.
        - Не так бойко, она совсем не слепая. Смотрите осторожно, будто бы случайно. И никогда не приближайтесь к окну, всегда следуйте правилу: смотреть нужно из глубины помещения. Так у вас меньше шансов быть увиденным и поймать стрелу. Видели эту даму?
        - Да, господин.
        - Что вы можете про нее сказать?
        - Н-ничего, господин. Только то, что она из Верхнего города. Состоятельная. Хорошо одета и...
        Лакруа тихо засмеялся.
        - Не назвал бы ее состоятельной, хотя определенный капитал у нее есть. На самом деле она одна из тех девиц, что в веселых кварталах встречаются на каждом углу. Но ее влияние недооценивать невозможно. Она, как бы это выразиться, часто навещает одного аристократа, который, увы, входит в имперский совет. Аристократ не молод, но еще. Вы меня понимаете?
        - Да.
        - Так вот, эта особа вовсю пользуется своими чарами, чтобы добиваться не только своих целей. Но и целей тех, кто ее в определенный момент лихо подложил к нашему аристократу в постель. Интересно, не так ли?
        Леон не нашелся что ответить.
        - Но одета она, вы правильно заметили, юноша, неплохо. В отличие от вас. Это, кстати, возвращает нас к тому вопросу, с которого мы начали. Вам не помешало бы переодеться.
        - Но у меня ничего нет. Только то, что давала мне школа. У меня есть немного денег. Я сразу же посещу портного.
        - Может быть. Но у меня есть предложение получше. Поскольку жить вам будет, как мне видится, негде, я поселю вас у себя. Насколько я помню, у меня пустует флигель. Пристройка не такая большая, как, может быть, вам бы хотелось, но на первое время вполне сгодится. Что же касается одежды... Вам потребуется много платья. Так что вы приберегите свои сбережения для одежды цивильной. А если можно так сказать, рабочим костюмом я вас обеспечу.
        - Не знаю, как вас и благодарить... - Леон развел руки.
        - Честной службой, юноша. Только ею. - Лакруа снова посмотрел в окно. - Вот, поглядите, мы и приехали.
        Леон, памятуя о давешних наставлениях, аккуратно, не прижимаясь к стеклу, выглянул наружу. Тибальт, покосившись в его сторону, сдержанно улыбнулся.
        Карета подъезжала к дворцу. Нет, конечно, городской дом никогда не сравнится с настоящим замком, где хозяин может развернуться вовсю! Где можно разбить сад, выставить настоящую стену, поднять башни. В условиях города ничего подобного сделать нельзя. Люди тут живут скученно. Нет простора, возможностей... Однако даже учитывая это, дворец Лакруа производил впечатление.
        Стена, огораживавшая сам дом, была достаточной высоты, чтобы стать препятствием не только для воров. По верху были выложены зубцы из красного камня, а между ними - забранные решетками узкие бойницы. Сама стена возвышалась над мостовой на три человеческих роста и имела внутри достаточно широкую палисаду. Проезжая ворота, забранные декоративной железной решеткой, Леон обратил внимание на толщину стен, а также на то, что проем запирался как двустворчатой дверью из бревен, так и уже более серьезной решеткой, опускавшейся сверху. Внутри, помимо небольшого плаца, с которого на стену вели широкие лестницы, был разбит чудесный сад с густыми высокими деревьями, которые образовывали многочисленные, разбегающиеся в разные стороны аллеи. В центре сада был установлен настоящий фонтан, в котором почему-то плавали три взлохмаченные утки.
        - Чертовы птицы, - проворчал Лакруа. - Что бы мой садовник ни делал, они прилетают и прилетают... Раньше пытались вить тут гнезда. Можете себе представить?
        - По-моему, они оживляют пейзаж, - ответил Леон, улыбаясь.
        Тибальт с удивлением посмотрел на него и ничего не сказал.
        К карете подбежал пожилой привратник.
        - Господин Тибальт.
        Он распахнул дверцу кареты.
        - Вы сегодня рано.
        Привратник низко поклонился.
        - Я не надолго. Велите приготовить завтрак, или что там? Для обеда рано, для завтрака поздновато. Леон, как вы смотрите на холодные закуски?
        - С превеликим удовольствием, господин.
        - И очень хорошо! Знакомься. Это Жак, мой слуга, распорядитель, привратник, домоуправитель и все такое прочее в одном лице. Наш штат слуг не велик. Жак, это мой оруженосец Леон. И распрямитесь уже. Вы же знаете.
        Леон обратил внимание, что его наставник обращается к слуге на "вы". То ли из-за его возраста, то ли по въевшейся в плоть столичной манере, где так разговаривали даже очень близкие знакомые. Сам Леон с трудом привыкал к этой особенности, предпочитая хотя бы в компании сверстников или друзей-кадетов обращаться на "ты".
        - Прошу прощения. - Жак вежливо поклонился Леону. - Их сиятельство не любят, когда слуги гнут спину. А я считаю, что раз так положено, то и нужно придерживаться.
        - Потом-потом. - Лакруа положил руку на плечо слуге. - Жак со мной столько, сколько я помню. И всегда делает по-своему. Запомните это, юноша, с Жаком спорить бессмысленно.
        Он поднялся к дверям, потом остановился:
        - Ах да, Жак. Поселите молодого человека во флигеле. Садовник там устроил черт знает что, наведите порядок. И еще, распорядитесь приготовить ему ванну. И к тому сроку пусть Мариза сбегает за портным. - Лакруа махнул Леону рукой. - Пойдемте, Леон, сначала нужно перекусить.
        Они вошли в дом.
        Леон вертел головой, стараясь разглядеть сразу и все. Картины на стенах, ковры, статуи, огромную прямую лестницу из красного камня, высокие вазы на полу... Ему казалось, что красивее дома не найти во всей столице. И тут... тут ему придется жить?!
        Юноша почувствовал робость. Чувство, которое из него выбили в первые полгода учебы в школе паладинов. Кадет входил куда угодно, едва ли не открывая дверь ногой. Но здесь.
        Лакруа легко взбежал по ступеням.
        - Не отставайте, вы все-таки мой оруженосец. Что обо мне скажут, если я буду везде появляться впереди вас?
        Леон густо покраснел и побежал по лестнице. Догнав Лакруа, он открыл перед ним дверь.
        - Вот так, - сказал наставник, проходя внутрь. - Добро пожаловать. Это мой кабинет. Тут, а также в библиотеке я провожу большую часть времени, когда бываю дома.
        Леон вошел. Кабинет был большим. И чем он отличался от собственно библиотеки, было не до конца ясно. Стены, уставленные книжными полками до самого потолка, огромный стол посреди, канделябр с оплывшими свечами, еще один стол, на котором была разложена подробная карта Империи, и два кресла. Дневной свет проникал через высокие, забранные решетками окна.
        Тибальт свернул карту.
        - Сейчас принесут еду. Что вы обычно пьете, Леон?
        - Мед.
        - Ничего не имею против этого замечательного напитка, но мы же с вами не в походе. - Лакруа подошел к полке с книгами, выдвинул несколько больших томов. В тот же миг часть полки ушла вглубь, открыв тайник. Наставник выудил оттуда пыльную бутыль. - Учитесь пить вино.
        Глава 14
        Все в мире относительно и доступно человеку лишь через призму его восприятия. Таким образом, ничего определенного нельзя сказать о тех блюдах, которые слуги принесли в кабинет Лакруа.
        С точки зрения наставника нарезанная тонкими ломтями свежая говядина, посыпанная солью, перцем и разными специями, была чуть суховата. И к ней хорошо бы пошли разложенные на тарелочке солености, маленькие каперсы, небольшие крепкие помидорки, соленая цветная капуста вместе с молодыми початками кукурузы, такими нежными и хрустящими, и, конечно же, кстати были бы соленые грибочки. Крепкие и душистые. Но, увы, из солений были только огурчики. А этого откровенно недостаточно. Графу казалось, что паштет из печени цыпленка следовало бы подавать на тонких, еще теплых гренках со свежим маслом. А простой хлеб вместо гренок тоже хорош, но... И хотя, конечно, твердый соленый козий сыр, уложенный на блюдо с большими черными маслинами, сглаживал определенные недочеты повара, в целом Тибальт Лакруа был недоволен обедом.
        - Распустились, - ворчал граф. - Никакого понимания.
        Леону же, умаявшемуся за ночь, пропустившему завтрак и привыкшему к простой кадетской еде, перловой каше с рубленым мясом, ржаному хлебу и кислым густым щам, казалось, что он попал за императорский стол. Ему чрезвычайно нравилась эта сырая, но невероятно вкусная говядина, эти маринованные огурчики, сыр. А паштет, намазанный на хлеб, вызывал настолько бурную реакцию, что ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не заурчать от удовольствия.
        Единственное, что, может быть, смущало молодого человека, это количество еды. В школе он привык есть много.
        Вино же показалось Леону кислым и слишком терпким. О чем он, естественно, ничего не сказал. Однако граф полагал вино именно тем продуктом, который не давал его сиятельству прямо сейчас встать, пойти на кухню и прогнать повара взашей.
        Интересно, что сам повар совершенно не беспокоился о своей судьбе и считал закуски не то чтобы замечательными, но вполне терпимыми. Недостатки одного продукта покрывались достоинствами другого. Чего же еще нужно? Очень вероятно, что этот взгляд на вопрос более других приближался к Абсолюту.
        К тому же повар хорошо знал привычки и вкусы своего хозяина и мог быть уверен в том, что уж кого-кого, а его никто не прогонит из этого дома.
        Когда с едой было покончено, в дверь кабинета осторожно постучали.
        - Входите. - Лакруа налил еще вина себе и Леону. - Думаю, это к вам.
        В дверь протиснулся худющий субъект с вытянутым и каким-то мышиным лицом.
        - Ваше сиятельство изволили...
        - Проходите, проходите, Менге. Мы вас ждали.
        Субъект поклонился и наконец вошел внутрь. В руках у него был маленький саквояжик потертой коричневой кожи, на носу круглые очки.
        - Знакомьтесь, Леон. - Тибальт взмахнул рукой. - Это один из лучших портных столицы.
        - Ну что вы, что вы... - забормотал портной, тряся головой. - Ну что вы.
        - Просто он малоизвестен. Не в пример нашему знакомцу Лансье. Но при этом всю одежду я заказываю только у господина Менге. И вы тоже будете обшиваться у него. Если, конечно, у вас нет кого-то другого на примете, но, говоря откровенно, любой выбор не в пользу господина Менге будет не лучшим.
        - Ну что вы, что вы... - по-прежнему бормотал портной, однако было заметно, что ему по душе слова графа.
        - Я, безусловно, доверяю вашему выбору, мой господин. - Леон поклонился.
        - Вот и хорошо. - Лакруа отошел к письменному столу, вынул из верхнего ящика кожаный мешочек, в котором что-то звякнуло. Мышиные глазки портного алчно сверкнули. - Перед вами, Менге, мой оруженосец. И ему нужна одежда. Хорошая, красивая одежда, в которой он будет сопровождать меня везде. Ему нужно платье для выхода в свет и походный костюм.
        - Насколько полным должен быть гардероб? - Менге внимательно рассматривал Леона. Тому казалось, что его уже обмерили со всех сторон.
        - От рубахи до кафтана, конечно. Считайте, что одеваете голого человека.
        - Цвета?
        - Мои. Мои фамильные. Что касается фасона и прочего, сверьтесь с имперским титулярным уложением. Там есть все, что вам будет нужно. А это, - наставник пододвинул мешочек с деньгами, - вам на материал. И вот еще что. Мне нужно одеть этого юношу сегодня к вечеру.
        - Полностью? - Менге прижал худые лапки к груди.
        - На выход в свет. Подойдет что-то готовое. Справитесь?
        - Но, но... - Портной замотал головой, но потом его взгляд остановился на кошеле. - Да! Конечно.
        - Вот и хорошо. Я знал, что не ошибся в вас, Менге. А потом мы с вами поговорим о зимней одежде.
        Портной принялся кланяться. Для не слишком известного мастерового такой клиент, как Лакруа, был на вес золота.
        Потом Леон долго и терпеливо выполнял указания Менге. Встань так, повернись эдак, подними руку, опусти, наклонись, присядь. Портной прыгал вокруг с метром, делал пометки в записной книжке и окончательно утомил Леона своим неумолчным бормотанием.
        - Отрез ниже линии... косые вточки... ластовица... бочки... косой рукав? Конечно...
        Леон заметил, что в книжечке портного был нарисован человек и масса стрелочек с незнакомыми обозначениями. Около этих стрелочек Менге и делал записи.
        Леон был очень рад, когда пришел старик-привратник и сообщил, что ванна для молодого господина готова.
        - Но я еще не закончил. Нужно обозначить допуски. Для зимней одежды это необходимо, - возмутился Менге.
        - Оставьте, любезный, - отмахнулся Лакруа. - Еще успеете. У молодого человека было насыщенное утро. Дадим ему отдохнуть.
        И буквально через несколько минут Леон уже нежился в горячей воде.
        Это было действительно хорошо. По телу будто пробежали сотни маленьких коготков, и теперь кожа блаженно зудела. Конечно, кадеты регулярно мылись, даже посещали специально построенные для них бани, но ванну невозможно было сравнить с несколькими кадушками не сильно горячей воды, а ароматную, пахнущую цветами пену с жестким солдатским мылом.
        Леон подумал, что быть оруженосцем - это как минимум приятно.
        Он вытянулся и позволил себе задремать.
        - Как хорошо, - выдохнул юноша.
        - Подлить горячей воды? - донеслось сзади.
        - Да, - протянул Леон и вдруг понял, что голос был женский и довольно юный.
        Он попытался вскочить, поскользнулся и ухнул в воду с головой. Вынырнул, отфыркиваясь и утирая лицо, обернулся.
        Перед ним стояла девушка. Густые рыжие волосы уложены в аккуратную прическу, острый носик, чуть полноватые губы и алебастровая кожа, какая обычно бывает у рыжих людей. Платье с глубоким декольте. Стройная фигурка.
        Леон сглотнул. Девушка была невозможно хороша.
        - Ну так что? Подлить? - В руках девушка держала большой исходящий паром кувшин. Не дождавшись реакции юноши, она опрокинула кипяток в ванну.
        Леон заорал и вскочил!
        - О... - Девушка чуть вздернула тонкую бровь. Она без всякого стеснения смотрела на Леона. Точнее, на его бедра.
        Юноша прикрылся.
        - Кто вы такая?! Что вы тут делаете?! - Ногам было горячо.
        - Ах, как вы взволнованы... - Девушка обошла ванну кругом, откровенно рассматривая Леона. - Я тут живу, к вашему сведению.
        - Вы прислуга? - спросил Леон и понял, что сказал глупость.
        Девушка засмеялась.
        - Ну нет! Я точно не прислуга. А вы новый оруженосец? Слышал, что случилось с предыдущим?
        - Нет. Да кто вы такая?! - Леона начало раздражать ее назойливое внимание к его телу.
        - А вам-то что?
        Она вдруг шагнула к нему. Чуть наклонилась и прошептала:
        - Хочешь примем ванну вместе? Я люблю, когда жарко.
        Леон увидел совсем рядом ее прищуренные озорные глаза. Вдруг понял, что они зеленые, удивительного ровного цвета. Такие в народе называли - ведьмины. А еще юноша ощутил ее запах. Горькая полынь. Аромат прогретого солнцем поля.
        Но ответить он не успел.
        - Я вижу, вы уже познакомились? - раздался звучный голос.
        Девушка дернулась. Засмеялась, ткнув Леона кулачком.
        - Какой вы глупый! - Она обернулась.
        В дверях стоял Тибальт Лакруа.
        - Папочка, почему твои оруженосцы всегда такие глупые?
        - Папочка? - прошептал Леон.
        Девушка покосилась на него через плечо и произнесла уже тише:
        - И хорошенькие...
        Она снова захохотала.
        Лакруа вздохнул.
        - Леон, это моя дочь.
        - Леон? - Девушка подошла к отцу, поцеловала его в щеку. - Вот как. Миленькое имя. Он сын какого-нибудь барона или маркиза?
        - Нет, - жестко ответил граф. - Он мой оруженосец.
        - Боже мой... Деревенщина... - Девушка покачала головой, закрыв ладошками лицо. - Какой ужас. Я так и знала, что мы до этого докатимся.
        Но она не удержалась и снова фыркнула.
        - Эту нахальную девчонку зовут Кира. Она моя дочь, которой в детстве не доставалось розог. - Лакруа снова вздохнул. - Конечно, все можно исправить.
        - Ой, папа! - Кира с деланым ужасом уставилась на отца. - Ты прикажешь меня пороть?!
        - Все можно исправить, - с нажимом повторил граф.
        - Мне уже страшно, - со смиренным видом сказала девушка. Она опустила глаза и сложила руки, демонстрируя свою добропорядочность. - Позвольте мне идти... Меня ждут учителя.
        Она вышла, не дожидаясь ответа отца.
        Леон стоял, не зная, что делать. Он совершенно не был готов к тому, что ему придется присутствовать на семейной сцене. Это было очень странно и неприятно.
        Лакруа подошел к окну.
        - Это моя дочь, - снова сказал он. - И все, что осталось от моей жены. Я часто слишком занят. И ее воспитание, увы, хромает. Простите, Леон, ее выходку. Взбалмошная девица уже не раз заставляет меня краснеть.
        И он вышел.
        Леон снова опустился в горячую воду.
        Жизнь преподносила сюрприз за сюрпризом, отводя ему место пассивного наблюдателя. Свыкнуться с этим было непросто.
        Глава 15
        Верхний город вечером был совсем не похож на Нижний.
        Тут было не так оживленно, здесь правила совсем другая жизнь. Более чопорная, более скрытная, более солидная, однако не менее яростная, чем внизу.
        Карета графа несла их куда-то. Теперь Леон сидел около кучера, как полагается оруженосцу. Новая одежда была великолепна, сидела так, что казалась второй кожей, хотя Менге принес сверток с костюмом лично и еще долго рассыпался в извинениях, что шить пришлось впопыхах, что-то подогнано на живую нитку и вообще перешитое готовое сидит совсем не так. Но самому Леону, да, впрочем, и его наставнику одежда казалась очень качественной и добротно сшитой.
        - Вот именно поэтому Менге не самый известный мастер, - сказал Лакруа, когда портной ушел.
        - Почему? - Леон, как мальчишка, крутился перед зеркалом.
        - Он все старается довести до абсолюта. Его костюмы прекрасны, но время, потраченное на их изготовление, не выдерживает никакой критики.
        - Но сегодня он справился очень быстро. - Леон старался заглянуть за спину, чтобы увидеть, как сходятся швы.
        - Для него это не работа. Это халтура. Он перешил готовое. Ваш основной гардероб придется подождать. Пойдемте.
        - Куда мы едем? - спросил Леон, когда они вышли на улицу.
        - На торжественный прием. Туда приглашен я, а следовательно, и вы, как мой оруженосец. Я попрошу вас держаться около меня. Не встревать в разговоры. Смотреть в оба. Запоминать каждое слово. И ничему не удивляться. Вам ясно?
        - Конечно. - Леон кивнул.
        Теперь он трясся на козлах около хмурого кучера.
        - А это вы во флигельке поселились? - поинтересовался тот.
        - Да. Меня зовут Леон.
        - Умгу... - промычал кучер и непонятно пробормотал. - Незадача.
        - Почему же?
        - А? - Кучер будто проснулся. - А, да это я так. Садовник там инвентарь держал... всякий.
        Леон знал, что за "инвентарь" прятал во флигеле вечно выпивший садовник. После ванной он вместе с Жаком выгребал из своей будущей квартиры огромные пустые бутыли, а также другие, наполненные мутной жидкостью, и здоровенный агрегат, состоящий из трубок и каких-то медных котлов. Ко всему прочему на втором этаже флигеля одуряюще воняло брагой, которая кисла в больших глиняных горшках.
        Прибежавший на шум садовник божился, что это все "удобрения для кустов господина графа" и их совсем никак нельзя выкидывать. Особенно трясся он за странный агрегат, называл его чудом инженерной мысли и намекал, что чертежик он купил у какого-то жадного гнома за собственный золотой зуб. От садовника сильно шибало сивухой, вид он имел всклокоченный, но в целом был очень миролюбив. Бутыли, горшки и "инвентарь" он уволок в глубину сада и еще долго крутился рядом в надежде, что найдется еще что-нибудь. Ничего, однако, кроме пыли и множества каких-то прозрачнокрылых мотыльков, во флигеле не обнаружилось. Несколько старых ковров Жак обещал вычистить, а помещение проветрить. Это было весьма кстати, потому что запах браги буквально валил с ног. В остальном новый дом Леону понравился. Крепкая постройка, надежная крыша, широкий камин. Верхний этаж был отведен под большую спальню, внизу располагались столовая, уборная и небольшая кухонька. Когда-то около крыльца росли розы, но потом они выродились в бурно разросшийся шиповник, о чем Леону радостно поведал садовник.
        - Бла... бла... - То ли от процесса переноса "инвентаря", то ли еще по какой причине, но слова давались ему все хуже и хуже. - Благоухание такое!
        Садовник развел руки в стороны, словно собираясь обхватить аромат, как большой шар.
        - Такое бла. Голова кругом. - И он шепотом добавил: - Очень удобно.
        В целом жизнь у графа Леону нравилась.
        Ему был приятен Жак, на первый взгляд хмурый и ворчливый, но очень заботливый и хозяйственный, ему нравился повар, ленивый, но знающий свое дело, и даже пьяный садовник. С другими обитателями дворца Леон познакомиться не успел. Разве что только дочь его сиятельства... При воспоминании о девушке юному оруженосцу становилось не по себе. С такой нарочитой откровенностью он сталкивался впервые. В его жизни было много всего, но женщины оставались загадкой. Красивой, привлекательной, но все-таки таинственной, а от того опасной. Как Великий Лес, около которого прошло детство. Красивый, таинственный и смертельно опасный. В деревне отношения мужчины и женщины не были секретом. Но и не выпячивались напоказ. В Веселом квартале, наоборот, все было на виду, но до определенного предела. Конечно, в вопросах плотской любви Леон не был новичком. Это просто невозможно, если вы плутаете по веселым кварталам с таким бабником, как Слав. Но это был технический момент. Самый что ни на есть простой. А вот в плане отношений души, тяги человека к человеку. Леон терялся. В его жизни было две фигуры, которые ассоциировались
со словом "любовь". Герда и Марта. Одна была мертва, а вторая. Где она теперь? Что с ней? Худенькая девушка была окружена плотной завесой неизвестности, тайны.
        - Леон. - Лакруа высунулся из окошка кареты.
        - Да, господин!
        - Мы подъезжаем. Страже на воротах представишь меня.
        - Я понял.
        Улица вела их к широким воротам. Ажурные створки, изображавшие переплетенные ветви какого-то колючего кустарника, были распахнуты, однако дорогу преграждали два солдата с неизменными алебардами.
        - Кто?
        - Граф Тибальт Лакруа.
        Старшина, что стоял у небольшой полосатой караулки, заглянул в списки и махнул рукой.
        Стража взяла на караул и разошлась в стороны.
        За воротами, как это водится в богатых домах, был сад. Но не обычный. Деревья, что росли вдоль главной аллеи, были выше обычных, их ветви гуще. Они переплетались, будто прорастали друг в друга, образуя одну зеленую стену. Кусты тянули свои ветви не вверх, а в сторону дорожки, будто солдаты ощетинились короткими пиками. Леон подумал было, что виной тому сумерки, время, когда все видится иначе, но нет. Аллея была ярко освещена большими масляными фонарями. Карету сопровождали слуги с факелами. Все было торжественно, но вместе с тем Леона не покидала тревога и даже страх. Будто он оказался в Лесу!
        Вот оно что!
        Леон понял. Все эти деревья, кусты и даже трава были тут чужими. А потому росли словно в обороне, зло, настороженно.
        - Это не человеческие растения, - прошептал Леон.
        - От точно, - ответил кучер, хотя оруженосец обращался не к нему. - Ни секунды тут не останусь. Так что ежели понадоблюсь, я буду там, снаружи.
        Он махнул в сторону ворот.
        Леон машинально кивнул.
        Когда они подъехали, он соскочил с козел, открыл дверь кареты. Лакруа вышел. Отстегнул с пояса меч, отдал его Леону и вошел в распахнутые лакеями двери. Леон, свернув кожаную полосу вокруг эфеса, последовал за своим господином. Он задержался на мгновение, изучая бронзовую табличку, прибитую на дверях. На ней был выгравирован перевернутый кленовый лист в круге и надпись: "Эльфийского альянса Великое Посольство".
        "Вот оно что, - подумал Леон. - Они привезли сюда свои деревья? Это Лес в самом сердце Фервала!"
        - Леон! - позвал Лакруа. - Постарайтесь не отставать.
        - Это же посольство, - прошептал оруженосец.
        - Да. И что? - Граф стоял перед большой лестницей. - Это прием. Торжественный прием представителей имперского совета и знати у эльфийского посла. Так что постарайтесь не ударить в грязь лицом. Вы все-таки мой оруженосец.
        - Я понял.
        Они поднялись по лестнице к большим дверям.
        - Граф Тибальт Лакруа! - огласил мажордом, и створки распахнулись.
        В огромном зеленом зале было невероятно светло! Горели свечи, но сияние исходило не от них. Леон увидел, что сами стены излучают мягкий зеленый свет, который наполняет пространство будто туман. Странное ощущение иллюзорности происходящего овладело Леоном. Он чувствовал радость, возбуждение, желание общаться. Но вместе с тем хорошо понимал, что эти чувства пришли откуда-то извне. Они чужие, такие же, как и деревья снаружи.
        Наставник тем временем двинулся в глубь зала. Играла музыка, в медленном вальсе кружились пары. Лакруа с кем-то здоровался, приветливо кивал. Леон вдруг понял, что запутался в обилии лиц, в этой музыке, в свете. Заблудился. Сейчас он даже наверняка не смог бы сказать, где находится выход. Все, что он мог, это держаться чуть позади своего господина, который являлся единственным якорем в этом море незнакомых людей.
        Лакруа тем временем подошел к группе мужчин, которые пили золотистое вино из высоких бокалов с такой тонкой резьбой, что их страшно было брать в руки. Ниоткуда возникший лакей подал графу такой же. Тибальт принял, отпил и отсалютовал мужчинам.
        - Добрый вечер, господа! Очень рад вас видеть.
        Те улыбнулись.
        Леон изучал их лица. Один, высокий, черноволосый, с густыми усами, привлек его внимание больше других. Он был довольно молод, широкоплеч и имел вид настолько надменный, что казался по меньшей мере провинциальным дожем, который забрел в деревенский свинарник. Леону стало смешно, и напряжение улетучилось.
        - Маркиз, - Лакруа обратился к черноусому, - вы выглядите устало. Поездка вас утомила? Вы же сегодня из Темперанса, не так ли?
        - Именно так. - Маркиз чуть наклонил голову. - Ужасная провинция. Я человек столицы.
        Вряд ли можно было сказать, что Темперанс, второй город Империи, был провинцией. Леон хорошо знал историю. Когда-то давно этот город построили люди вместе с эльфами, и он сам по себе олицетворял прочность союза между Империей и эльфийским альянсом. Однако так уж сложилось, что лесной народ не жил в окрестностях Темперанса. Даже Шелковый лес, древнее жилище эльфов, был покинут. Все эльфы ушли в Великий Лес. За реку. Давным-давно.
        Эльфы не могли жить с людьми. Почему?
        - И какие вести вы привезли из провинции? - поинтересовался Лакруа.
        - Сущий вздор. - Маркиз отмахнулся. - Ничего заслуживающего внимания. Какие-то мелкие дрязги, склоки, дурацкие слухи. Нелепая поездка.
        - Но Совет так не считает?
        - Да, конечно. Я как старший секретарь Совета должен выполнять определенные функции. В этот раз я изучал дело семерых висельников. Ну, вы знаете эту нелепую историю о том, как семеро еретиков сумели поставить под Эльмааром Жезл Проклятых.
        - Эльмаар - это же центр Шелкового леса? - спросил один из мужчин, молчавший до этого.
        - Совершенно верно, барон. Эльфам давно плевать, но юридически они имеют право на эту территорию. Поэтому Совет был очень обеспокоен.
        - Ну, я их понимаю. - Лакруа снова отпил из бокала. - Жезл - это не игрушки.
        - Согласен с вами, граф. Если бы он был. - Маркиз пренебрежительно дернул плечами. - Это выдумки. Выдумки местной деревенщины. А может быть, эльфийских агентов, которые хотят вернуть себе Шелковый лес.
        - Неужели вы верите в то, что альянсу это так необходимо?
        - Альянсу? Я сказал - эльфам. Их альянс - это лишь политический ход. Не более.
        Леон, как и было велено, слушал очень внимательно, но, увы, ничего не мог понять. Про Жезлы он слышал.
        Изучение Жезлов входило в курс школы паладинов. Им даже показывали Жезл Власти, установленный в центре столицы и который, как сказал им учитель, делает возможной жизнь людей на этой земле. Жезл мог устанавливать только Архангел. Существо, обладавшее поразительными возможностями. В школе изучали обломки чужих Жезлов. В том числе и Проклятых. Однако настоящего чужого Жезла Леон не видел и даже не представлял себе, что это такое. Установка такого артефакта на людских землях была бы поистине чрезвычайным событием. А надменный маркиз говорил об этом как о нелепице, которая оторвала его от выполнения важных дел.
        - Вы полагаете, что жители Темперанса могли шутить с подобными вещами? - снова спросил барон.
        - Сами? - Маркиз сморщился. - Ну что вы?! Они ни на что не способны. Долгая жизнь рядом с эльфами, да простят меня хозяева этого дома, способна затупить самый острый рассудок. Слышали, вероятно, что делается с жителями деревень, что расположены вдоль границы?
        - Вы не слишком почтительны.
        - Я могу себе это позволить. - Маркиз чуть выпятил нижнюю губу. - Вам может показаться, что я презрительно отношусь к простым людям. Нет. Я люблю свой народ.
        Леон сразу отметил то легкое ударение, которое маркиз поставил около слова "свой".
        - И народ любит меня. Но отношения с эльфами идут пограничью не на пользу. Я говорил об этом всегда в Совете и здесь тоже не побоюсь.
        Разговоры прервал звучный голос мажордома:
        - Его светлость посол Великого посольства эльфийского альянса господин Анда'ра Салаан.
        Музыка смолкла, танцующие разошлись, а в центр зала вышел. Леон почувствовал, как напряглось все внутри. Это была чисто животная, рефлекторная реакция. Человек... нет, не человек, существо, вошедшее в зал, было чужим. Эльф. Внешне похожий на человека, очень высок, строен. Его талия была такой узкой, что казалось, вот-вот он переломится пополам. Узкое лицо, легкого зеленоватого оттенка кожа, длинные прямые волосы, украшенные золотой диадемой. И глаза. От этого взгляда у Леона пробежали мурашки по спине. Чужак! Вот точное слово, которым можно было охарактеризовать посла.
        Леон покосился в сторону наставника и с удивлением увидел, как кривится в гримасе рот маркиза. Секретарь Совета глядел на посла с нескрываемым отвращением.
        Глава 16
        Обратно Леон ехал уже внутри кареты.
        - Вы новый человек в этой компании, - сказал Лакруа, когда они покинули посольство. - Мне интересно ваше мнение. Расскажите мне, что видели, какие, может быть, выводы появились.
        - Я никого не знаю... - Леон замялся.
        - И очень хорошо. - Наставник кивнул. - Говорите. Что вас больше всего удивило?
        - Сад, - безо всяких колебаний ответил Леон.
        - Почему?
        - Он очень похож на Лес. Понимаете? На их Лес. Тот, что за рекой. У нас его называли Великим. Там все другое. Деревья, трава - все как будто живое. И. - Леон попытался подобрать нужное слово.
        - Враждебное, - подсказал Лакруа.
        - Да! - Леон обрадовался тому, что наставник его понимает, видит то же самое. - И сад тут, он будто бы в осаде. Кусты и деревья - как стены. И если в них есть хоть толика силы Леса, то брать штурмом это посольство будет очень не просто.
        Лакруа хмыкнул.
        - Видите, как вы рассуждаете? Уже собираетесь штурмовать.
        - Нет-нет. Я не имею таких намерений, просто...
        Наставник поднял руку, и Леон замолчал.
        - Я понимаю, что вы не побежите сейчас, с дубьем наперевес, ломиться в посольские ворота. Однако направление вашей мысли довольно прозрачно. И вы, наверное, сильно удивитесь, если я вам скажу, что когда-то у этого здания не было каменной стены, а в саду росли удивительные цветы, и каждое дерево плодоносило все лето, а зимой опускало ветви, образуя шалаш, где можно было укрыться от вьюги. Каждому прохожему в этом саду было место. Там играли дети. Вы можете себе представить игры в вашему Лесу?
        Леон вспомнил шипящие, извивающиеся ветки деревьев, страшный вой и ту дикую, ужасную детскую прогулку.
        - Могу.
        Лакруа удивленно приподнял бровь.
        - Это очень страшно, - после паузы сказал Леон.
        Наставник прищурился и не стал расспрашивать, за что юноша был ему благодарен. Воспоминания о том случае до сих пор заставляли его просыпаться в крике.
        - Так вот, Леон, этот сад изначально был не человеческим. Это были их деревья. Но при этом, - Лакруа развел руками, - ни малейшей враждебности. Посольство эльфийского альянса было одним из самых светлых мест столицы. Сюда слетались птицы со всех окрестных лесов. А сегодня вы видели хоть одну птицу?
        - Нет.
        - Скажу так: вам сильно повезло. Я там не первый раз, и я кое-что видел. Это не то зрелище, которое располагает к умильному любованию природой. Знаете, кстати, почему эти деревья растут на территории посольства?
        - Нет.
        - Где-то в подвалах есть Жезл Власти. Эльфийский, конечно.
        - Но это же...
        - Запрещено? - Лакруа усмехнулся. - Совершенно верно. Но у эльфов Жезл не совсем такой, как у людей или у Проклятых. Это нечто особое. Камень или растение, обладающее силой.
        - Но чужая магия разве не запрещена в столице?
        - Запрещена. Не только в столице, но и во всей Империи. Однако посольство - это часть чужого государства. Вот так. Интересно, правда? Что еще вас удивило?
        Леон задумался.
        - Наверное, люди. Все эти люди, которые пришли на прием. Такое чувство, что они все друг друга ненавидят.
        - Естественно. - Лакруа кивнул. - Не все и не только друг друга, но, в общем, все верно. Это же политика. Там не принято дружить. Вам это кажется удивительным только с непривычки. Но перейдем к людям. Что вы отметили, услышали?
        - Этот маркиз... Кто он?
        - Маркиз Альфред Бауэр. Секретарь имперского Совета. Очень интересная личность. Как вам показалось?
        - Если честно, мне он показался надменным индюком. И еще он смотрел на посла так, будто тот ему, ну, в суп червей наложил.
        - Все верно. Маркиз терпеть не может эльфов. Да, собственно, так же как и всех остальных, включая людей.
        Сам себя маркиз называет патриотом Империи. Однако я бы предпочел, чтобы он был патриотом чего-нибудь другого. Вреда от него значительно больше, чем пользы. Увы. Вам ничего в нем не показалось странным?
        И Лакруа посмотрел на своего оруженосца так, что у Леона по спине прокатились мурашки. Будто вдруг каким-то волшебным образом он снова оказался рядом с тем опасным, жутким монстром, что гнал его через ночь.
        Но теперь этот монстр оказался рядом. На расстоянии вытянутой руки.
        Мысли Леона лихорадочно заметались.
        Почему так изменился тон наставника? Что-то упущено? Но что?
        И вдруг сложилось, как кусочки мозаики!
        Маркиз, посол, ночь, дом Лансье, разговор за неплотно закрытыми дверями. Вот оно!
        Лакруа проверял его. Сможет ли Леон удержаться от соблазна и не разболтать?!
        Леон покачал головой и сказал как можно более спокойным тоном:
        - Нет, ничего особенного. Надменный индюк и, когда вошел посол, скривил такую физиономию, будто лимон проглотил.
        - Это верно, верно... - Лакруа откинулся на спинку сиденья.
        - А что говорил этот... Салаан? Что-то про дружбу...
        - Анда'ра Салаан, посол эльфийского альянса. - Лакруа обхватил колено ладонями. - Это фигура сложная. Помните, я говорил о деревьях?
        - Да.
        - Так вот, то, что сад превратился в крепость, не его заслуга. Нет. Посол проявляет исключительно лояльные Империи настроения. В отличие от некоторых его советников и секретарей. Но пока Анда'ра Салаан держит эту банду лесных разбойников в руках, можно быть спокойным. Я понимаю ваши чувства, но то, что произошло с вашей деревней, это просто... мелкое недоразумение по сравнению с тем, что может случиться. Вы внимательно слушали его речь?
        - Да. - Леон постарался вспомнить. - Он говорил о Лаклаане. И о его воплощениях... Из краткого курса ксеномифологии я знаю, что Лаклаан - это эльфийское божество. Один из создателей нашего мира. Но разве возможно его телесное воплощение?
        - Видимо, на этих уроках вы плохо слушали. - В тоне Лакруа сквозила ехидца. - Божество эльфов - Галлеан. Его воплощение и пророк - Лаклаан. Когда вы сказали, что последний - это и есть бог, вы в принципе не погрешили против истины, но все же ошиблись. Видите ли, эльфы особый народ. Они не родственны людям, хотя и внешне похожи. Мы долго не могли понять ход их мыслей. В этом деле, кстати, большую роль сыграл Анда'ра Салаан. Очень заметная фигура. Так вот, в их лесах возможно все. В том числе и воплощение их божества. Телесное. Бог на земле. Понимаете?
        - С трудом, - признался Леон.
        - Это потому что вы человек. Человеческая природа изначально порочна. Люди были созданы Бетрезеном. Но отреклись от своего создателя за его грехи. И мы несем в себе часть ответственности за его деяния. Поэтому людской бог не может получить воплощения. Точнее, может, но наш долг - не допустить этого. Понимаете? Тут есть пара сложных моментов. Если быть до конца честным, я и сам не понимаю многого. Эти вопросы скорее удел теологов. И если вам захочется узнать больше, я порекомендую вам хорошего преподавателя из инквизиторской коллегии.
        - Буду признателен.
        - Будете, будете. - Наставник махнул рукой. - Так вот, люди почитают Всевышнего. Бога, стоящего выше всех остальных. Бетрезена, Вотана, Мортис, Галлеана. Это большая честь служить ему, но и вместе с тем люди обречены на одиночество. Заботы Всеотца таковы, что получить телесное воплощение в мире людей он не может. Этот мир слишком мал для него. И только император - это наместник бога на земле людей. Хотя, например, те же эльфы этого не признают. Вот поэтому вам трудно поверить в то, что где-то далеко-далеко в лесах живет воплощение эльфийского бога Галлеана. Для людей подобное невозможно.
        - Это чудо, - серьезно сказал Леон. - Но, как мне показалось, посол говорил с грустью. И даже с сожалением.
        - Конечно. Эльфы сложный народ. Они разделены на множество кланов, племен. Есть эльфы Дикие и эльфы Благородные. Сейчас их объединяет вместе только божественная сила Лаклаана. Однако внутренние противоречия разрывают альянс изнутри. Обострились, крайне обострились отношения с соседями. То есть с нами. Вот поэтому деревья в саду выглядят так. Они чувствуют. Живут. Как в окружении. В осаде. Все людское кажется им враждебным. Этот сад - самый лучший барометр политической погоды. - По губам Лакруа мелькнула улыбка. Мелькнула и погасла. - Сейчас он предвещает грозу. И это страшно.
        - Но что мы можем сделать? Готовиться к войне?
        - Это мы и делаем. - Наставник пожал плечами. - Мы увеличили армию. Мы заказали у гномов новейшие орудия. И это само по себе плохо, потому что эльфы ненавидят подземный народец. Но зато нет лучшего оружия против леса, чем гномьи катапульты. Впрочем, вы это знаете и без меня.
        Он замолчал.
        Карета неторопливо катилась через ночь.
        - Будет война? - глухо спросил Леон.
        Наставник посмотрел на него исподлобья.
        - Хочется повоевать?
        - Не знаю. - Леон ответил честно. - Я точно хочу одного: чтобы в пограничных деревнях люди не просыпались от криков, что доносятся из чащи. Чтобы дети не пропадали. Чтобы зима не превращалась в кошмар. Если есть какой-то способ добиться этого, кроме войны, я согласен, это прекрасно! Но если нет...
        Лакруа молча смотрел в окно.
        Глава 17
        Во флигеле было душно. В камине горели дрова. Жак рассудил, что помещение, которым долго не пользовались, хорошо бы протопить, прогнать сырость и затаившийся в углах холодок. Решение верное, однако погода стояла жаркая, и дышать в доме было совершенно невозможно. Леон распахнул окна.
        Пахло травами, летним садом.
        Встревоженный разговорами с наставником, он сразу же вспомнил деревню. Поля. Запахи свежей земли. И то, как когда-то носил обеды отцу. Пыльная дорога...
        - Ах, как это романтично, - насмешливо засмеялся кто-то в темноте. - Юноша в окне!
        Леон вздрогнул, огляделся. Но в темноте сада никого не увидел.
        - Но погодите, - продолжал голосок. - Разве не должно быть наоборот? Это девушка должна быть в окне, а юноша тайком вздыхать в саду! Куда катится мир?!
        Голос был девичий. И Леон догадался.
        - Кира?
        - Он еще и слепой, - резюмировала девушка. - Слепая, лишенная малейшего романтизма деревенщина.
        Она засмеялась.
        - Что вы тут делаете? И где вы? - Леон высунулся из окна и тут же получил в лоб шишкой. Не больно, но обидно.
        Кира залилась смехом.
        - Я открою дверь, - пробормотал Леон.
        - Нет-нет! - сказала девушка торопливо. - Неужели вы полагаете, что я ночью войду в дом к незнакомому человеку? Как самонадеянно! Какая наглость и нахальство!
        Она снова фыркнула и сменила тон на заговорщицкий:
        - Лучше вы выходите в сад.
        - Я? Я... хорошо, сейчас.
        Леон направился было вниз, но в открытое окно влетела еще одна шишка. Юноша снова высунулся.
        - Не через дверь, - сказала Кира громким шепотом. - Прыгайте в окно! Какой вы глупый.
        Леон, чувствуя, как гулко бьется сердце, перемахнул через подоконник. Приземлился на траву, ноги подкосились, он перекатился через голову. Встал, огляделся. Освещенные окна дворца давали слабый свет, который лишь подчеркивал темные силуэты деревьев.
        - Кира? Где вы? - прошептал Леон.
        Но девушка молчала.
        Леон сделал несколько шагов, наткнулся на ветки. Чертыхнулся вполголоса.
        Слева в темноте прозвенел серебряными колокольцами девичий смех.
        - Какой вы неуклюжий.
        Леон услышал ее шаги. Двинулся было за ней, но Кира остановила его:
        - Нет-нет! Не ходите за мной... Вдруг я не одета!
        Она опять засмеялась.
        - Чего вы хотели? - спросил Леон, чувствуя себя полным идиотом.
        - Какой вы глупый! - Теперь она говорила с другой стороны. Ему показалось, что девушка ходит кругами. - Кто же об этом спрашивает. Мужчина на то и придуман, чтобы воплощать желания женщины!
        - Да, но чего же она хочет? - Леон осторожно пошел на ее голос.
        Он мог бы поклясться, что двигался неслышно, но голос Киры сразу отодвинулся в глубь сада. Под ее ногами шуршала трава. Леон представил себе, как она ступает босыми ногами. В голове зашумело.
        - Опять вы говорите глупости. - Она неожиданно оказалась совсем в другой стороне. - Мужчина сам решает, чего хочет женщина... Потому что она хочет всего! Всего на свете! А мужчина сам выбирает, какую мечту воплотить.
        Леон рванулся на голос. Ударился плечом о ветку. Но... снова никого.
        - Тише, тише, - прошептал ее голос из-за спины. - Вы же не в атаку несетесь.
        Юноша обернулся.
        Темно.
        Наваждение? Морок?!
        - Не думайте о цели, - сказала Кира откуда-то из темноты. - Просто идите. Вы не должны думать... Просто... идти.
        Ее слова слились в неясный шепот.
        Леон сделал несколько шагов, легко, будто во сне.
        - Вот так... Вот так... - шептала девушка. - Закройте глаза.
        Леон послушался, и почти сразу же его лица коснулись теплые нежные ладошки.
        - Какой вы милый.
        Он почувствовал ее дыхание. Совсем рядом.
        - Милый, неиспорченный мальчик. - В ее голосе послышался интерес.
        Леон протянул руку, осторожно, медленно. Что-то коснулось его пальцев. И его будто током ударило! Она действительно была без одежды!
        Юноша вздрогнул! Открыл глаза, но только ее силуэт, гибкий и нагой, исчез за деревьями.
        Он кинулся следом. Тщетно.
        Смех Киры слышался уже совсем с другой стороны. Он удалялся, а потом и вовсе затих. Истаял в летнем ночном саду.
        К дому Леон вышел как в тумане. Сердце бешено колотилось, лицо горело, ему все время чудился ее голос.
        Пока он ходил, в открытые окна налетело мошкары. Но юношу это не волновало.
        Глава 18
        Когда рано утром Леон пришел в кабинет наставника, Лакруа уже был там.
        - Раннее пробуждение - это одна из обязанностей оруженосца, - кивнул Тибальт. - Однако не пытайтесь меня перещеголять. Иногда я совсем не ложусь.
        Он улыбнулся.
        - Проходите, Леон. Завтракали?
        - Нет, ваша светлость.
        Лакруа позвонил в колокольчик.
        На сигнал явился Жак.
        - Завтрак, ваша светлость?
        - Ты прав, как всегда.
        - Уже готово. - Жак вкатил в кабинет тележку с кастрюльками.
        Он быстро и сноровисто накрыл стол. Поставил тарелки и бокалы.
        - Прошу...
        В кабинете одуряюще запахло чем-то особенным, вкусным. На блюде обнаружились печеные перепела с острым чесночным соусом и салат. В бокалы Жак разлил красное вино. Каждый перепел был обложен маленькими вареными яйцами, которые были покрыты узенькой полоской нежнейшего майонеза.
        Повар явно постарался.
        За завтраком Лакруа был весел.
        - Скажите, Леон, хорошо ли вы устроились во флигеле?
        - Вполне достойное жилище, ваша светлость. - Леон старался есть аккуратно. Хотя едва сдерживался, чтобы не накинуться на перепелов. Про вечернее приключение он старался не вспоминать.
        - Это очень хорошо. Вы вольны выбирать себе жилье сами. Если захотите снять квартиру в городе.
        - Нет-нет, - поспешно ответил Леон. - Мне очень нравится флигель. По сравнению с казармой это просто дворец.
        Наставник засмеялся.
        - Да, по сравнению с казармой, наверное. Кстати, - он дотянулся до письменного стола и взял оттуда листок, - я составил расписание ваших занятий. Тут учтено все. Посмотрите.
        Лакруа протянул листок Леону. Тот прочитал убористый список. Часы.
        - Тут есть почти все... Философия, метафизика, математика, стратегия.
        - Что-то отсутствует? - Лакруа прищурился.
        - Да. Нет фехтования и тактики. И еще общих наук.
        - За последнее не беспокойтесь. Историю, языки и наречия вы будете изучать все время. К тому же вы прошли базовый курс. Теперь вам предстоит только шлифовать свои знания. Так же как географию, например. Ее вы будете постигать на месте.
        - Как это?
        - Очень просто. - Лакруа поднял серебряной вилочкой маленькое перепелиное яйцо. - В путешествиях. Вы же не против немного попутешествовать? Посмотреть другие города, может, даже страны.
        - Конечно, я буду только рад этому. - Леон отложил листок.
        - И замечательно. Тактику я буду преподавать вам сам. Надеюсь, еще до того, как мы попадем туда, где наши знания потребуются нам на практике. Так же как и фехтование.
        - Вы станете учить меня фехтованию?
        - Да, а что вас удивляет? - Лакруа отпил из бокала и аккуратно промокнул губы салфеткой. - Так же как и культуре еды. Выпрямите спину. Вы держите вилку как копье, а это тонкий инструмент.
        - Простите. - Леон покраснел. - В школе главное - поесть быстро.
        - Понимаю. - Лакруа улыбнулся. - И возвращаясь к обучению, я же обещал вам, что учиться вы будете у лучших учителей. Обещал?
        - М-м. - Леон помедлил с ответом, а потом ответил честно: - Нет, ваша светлость.
        - Как? - Лакруа был удивлен. - Ну так я вам обещаю. У лучших. И знайте, фехтование - мой конек. Сегодня мы с вами немного позанимаемся. А потом... у меня будет к вам небольшое задание. Хорошо?
        - Конечно, ваша светлость.
        - Ну так доедайте и идите переодеваться. Посмотрим, на что вы годны.
        Когда Леон бежал к флигелю, чтобы подготовиться для занятий, он увидел в глубине сада беседку. Внутри кто-то сидел.
        Юноша остановился, подошел ближе.
        Кира.
        Девушка была не одна. Напротив нее сидела женщина средних лет, на коленях которой лежали какие-то листки. Кира, держа перед собой небольшую книгу, читала вслух. В руках у женщины, задавая ритм, ходила вверх-вниз указка.
        - Мягче. Вы должны читать мягче, - строго говорила она.
        - Я стараюсь. - Голос Киры был полон смирения.
        На какой-то миг она оторвалась от текста и стрельнула глазками в сторону Леона. Смерила его ледяным взглядом. Отвернулась.
        - Молодой человек? - В голосе женщины было столько холода, что Леон поежился. - Вы мешаете нам заниматься.
        - Простите. - Леон поклонился и счел за благо удалиться.
        Сейчас он уже не был уверен в том, что ночью в саду он встретил именно Киру. Но кого? Да и было ли? Полно! Станет ли дочь графа, пусть даже избалованная и своевольная, бегать нагишом меж деревьев?
        Но кто тогда?
        На урок он опоздал. Граф уже был одет в фехтовальную куртку из плотной, в несколько слоев, простеганной ткани, подогнанной к телу.
        - Опаздываете, молодой человек. - Наставник поморщился. - С вас сорок отжиманий. Прошу.
        Он указал на пол.
        Леон привычно упал на кулаки. Как ему еще на первом курсе объяснили преподаватели, наказания бывают двух типов - те, что калечат, и те, что идут на пользу. Первые служат для защиты общества. Вторые делают наказуемого сильнее и выносливей. В школе применялись только вторые. Правда, тут был один интересный казус. Наказание розгами тоже приравнивалось к этому классу, так как "березовая каша" наводила порядок в голове кадета, а следовательно - шла ему на пользу. Так что отжимание Леон воспринимал исключительно как дополнительную зарядку. Хотя иногда она была совершенно некстати.
        Выполнив требуемое, Леон показал наставнику свое оружие.
        Лакруа только покачал головой.
        - Это, - он отложил в сторону меч, что выдавался кадету в школе сразу после присяги, - годится только для первого боя. Потом вам придется искать что-то получше.
        - Разве это плохое оружие?
        Наставник удивленно поднял брови.
        - Я разве сказал, что он плох? Нет. Видывал я клинки и похуже. Это обычный средний класс. Скорее всего он довольно быстро иззубрится, и продолжать им рубиться будет весьма затруднительно. В конечном итоге он просто завязнет. - Он взял другой, тот, что в школе применяли на тренировках. - Этот слишком тяжел. Хорошо тренировать силу, но не более. Что еще?
        - Топор.
        - Хорош, но ограничен. И не для вашей комплекции. Все?
        - Да. В школе мы работали с этим. Еще копье.
        Лакруа вздохнул.
        - Ну что ж, для получения базовых навыков это годится. Скажите, Леон, вы укрепляете сухожилия?
        - Н-ну. - Леон задумался. - Физические упражнения - это обязательная часть жизни кадета.
        - То есть силовые упражнения, всякие брусья, турники. Я имел в виду нечто иное. Вот там. - Лакруа кивнул в сторону края площадки. - Возьмите цепь.
        Леон поднял увесистую железную цепь, кое-где тронутую ржавчиной.
        - Что вы о ней думаете?
        Юноша пожал плечами.
        - Повесить на амбар. Обычная цепь. В чем ее секрет?
        - Сможете порвать?
        - Я? - Леон засмеялся. - Конечно, нет.
        - А вы попробуйте.
        - Хорошо. - Леон намотал цепь на кулак, напрягся. - Нет.
        - Еще... Сильнее. Порвите ее!
        Леон снова попробовал, потянул так, что вздулись вены на лбу и заломило мышцы.
        - Нет. Это невозможно.
        - Хорошо. - Лакруа взял цепь в руки. - Давайте посмотрим.
        Он ухватился поудобней. Потянул. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул. По его телу прошла будто бы волна! Цепь натянулась так, что Леону послышался звон! На какой-то миг он подумал, что ничего не получится, но вдруг одно звено звонко треснуло и разошлось в стороны. Лакруа выдохнул и медленно расслабился. Открыл глаза и вручил онемевшему юноше порванную цепь.
        - При этом мы с вами в близком весе. К тому же я немного подзапустил свое тело.
        - Но как?
        - Сила не в мышцах. Она в жилах. И это большая сила. Многие говорят, что натренировать их нельзя. Но я знаю секрет. Он совсем простой. Через некоторое время, если вы будете следовать моим советам, будете быка валить на землю, ухватившись за рога. Хотите?
        - Конечно!
        - Тогда цепь должна стать вашим другом. Я покажу упражнения. А теперь к фехтованию. Я принес несколько клинков. Вот, выбирайте.
        Лакруа показал на длинный сверток.
        Леон откинул ткань. Чего там только не было.
        Тяжелые фальшионы, мечи наемников, короткие ятаганы, несколько сабель и даже похожий на серп меч пустынных кочевников.
        - Что нравится?
        - Вот этот... - Леон тронул рукоять фальшиона. Тяжелого опасного оружия.
        - Ну нет. - Лакруа покачал головой. - Это грубое оружие. Хорошо проламывает как шлем, так и череп под ним. Хорошо в свалке, когда прикрыты и спина, и фланги. В мирное время ситуация может быть не такой надежной. Возьмите это. - И он вытащил из кучи средней длины обоюдоострый меч с выгнутой вперед дугой гарды и навершием, похожим на яблоко. Короткая рукоять, которая сначала показалась неудобной, плотно ложилась в руку. Лезвие, конусом сходившееся к острию, давало хороший баланс. К тому же меч был очень легким.
        Леон несколько раз взмахнул им.
        - Это для тренировок, - пояснил Лакруа. - Слишком легкий для сложных ситуаций. Мы будем оттачивать вашу технику, а не силу. Ставить руку, ноги, учить тело двигаться.
        Наставник отошел в середину площадки.
        - Видите круг на земле?
        - Да.
        - Я стою в центре. Вы - атакуете. Ваша задача - выкинуть меня из круга. Как угодно. Прошу.
        Он отсалютовал Леону, чуть задержав меч в положении подвысь.
        Юноша повторил его жест и без всякого предисловия атаковал сверху вниз. Удар, который граф легко блокировал, не был основным. Легко коснувшись лезвием, Леон тут же сдвинулся в сторону и ударил в корпус, под левую руку. Лакруа просто опустил кисть вниз. И выпад пришелся в основание его меча. Сильный удар граф принял на самую надежную часть лезвия. Леон, поняв, что происходит, прыгнул вперед, собираясь воспользоваться тем, что меч противника сейчас практически прижат к телу. Это позволило бы сделать толчок и, может быть, сбить графа с ног. Однако Лакруа не дал ему такой возможности, просто сдвинув клинок в сторону и столкнув Леона с направления атаки. Юноша понял, что проваливается, но вовремя восстановил равновесие и даже ушел назад с защитой. Граф остался стоять на прежнем месте.
        Леон снова пошел вперед. Теперь более осторожно. Он сделал выпад, на который Лакруа даже не среагировал. Потом Леон атаковал ноги, что заставило наставника сделать батман и отбить лезвие. На этом движении юноша и попытался развить свою атаку. Он попытался проломить защиту противника несколькими сильными ударами, и когда ему показалось, что обнаружилось слабое место, сделал двойной перевод, выйдя на укол в живот. Дальше получилось что-то странное. Сам граф отшагнул в сторону, мелькнула в воздухе его кисть, что-то крепкое ухватило Леона за запястье, последовал резкий рывок вперед. Юноша потерял равновесие и рухнул. Однако при этом он сумел сгруппироваться и выйти из падения с перекатом. Это был хороший ход. Однако наставник не позволил ему подняться. Он сделал несколько шагов вслед за Леоном и приставил свой меч к его шее как раз когда тот собирался подняться.
        - Очень интересно, - сухо сказал Лакруа. - Однако, увы, предсказуемо. Может быть, на человека, не знакомого с имперской фехтовальной школой, это произведет впечатление. Однако я ее знаю слишком хорошо. Вы были очень хорошим учеником, Леон. В школе ваш учитель фехтования отзывался о вас хорошо.
        - Хорошо? - Леон не поверил своим ушам. Учитель фехтования был злобным тощим старикашкой, который брал вместо меча палку и лупил ею учеников что было силы. Хорошо он отзывался только о героях прошлого. Да и то не всегда.
        - Именно так. Но вы слишком формально подходите к поединку. Вы предпочитаете бой позиционный. Это недостаток массового обучения. Множество кадетов на одной площадке, не до вольтов, верно? И вам не хватает экспромтных действий. Фехтование - это наука. Но наука, основанная на искусстве.
        Он убрал меч и позволил Леону подняться.
        - К тому же... - Лакруа снова встал на прежнее место. - Вы слишком злоупотребляете скрестными шагами. Это лишает вас устойчивости! Прошу.
        И он снова отсалютовал Леону.
        Глава 19
        Месяц прошел как один день. Один сумасшедший, наполненный учебой день. Лакруа нагрузил Леона так, как ему и не снилось в школе. От раннего утра до заката, а иногда и добрую часть ночи с юношей занимались учителя. Лекции могли прерваться в любой момент, и тогда за него брался наставник, как всегда, одетый в фехтовальный костюм. От постоянных тренировок мышцы поначалу ныли, потом стали болеть. После чего Леон потерял всяческую чувствительность. Тогда Лакруа нагрузил его тяжелым мешком с песком и заставил выполнять головоломные акробатические этюды, совмещая их с растягиванием цепи под разными углами. Тело откликнулось новой болью.
        Некоторые уроки, в частности философию и высокую литературу, Леон слушал вместе с дочерью Лакруа. Эти дни были для юноши мукой. Кира вела себя как паинька. Однако в моменты, когда она случайно касалась его руки прохладными тонкими пальцами, например, передавая учебник, Леона охватывал огонь. К щекам приливала кровь, сердце билось в груди как сумасшедшее. И он уже не слышал ничего! Ни изящных построений древних философов, ни особенностей стихосложения.
        Это было невыносимо!
        После таких занятий он хватался за цепи, тянул изо всех сил, выкручивал, пытался порвать, словно бы они были не просто железными, а теми самыми, неощутимыми, но прочными душевными узами, которые все плотнее связывали его и Киру.
        Иногда, душной ночью, лежа без сна с открытыми окнами, он слышал, как шуршит в саду трава. И тогда ему казалось, что из темноты доносится смех. Ее серебристый смех! Сам не свой вскакивал Леон и бросался прочь из дома!
        Он метался по саду словно в горячке, в бреду, искал ее. Но она всегда ускользала, таяла утренним туманом. Да и была ли? Леон сомневался. Странное поведение Киры, которое он наблюдал во время первой их встречи, больше не повторялось. Девушка вела себя благопристойно. Была вежлива и даже чуточку холодна. А ее взгляды, которые Леон иногда ловил на себе, могли быть на самом деле только плодом его фантазии.
        Леон часто навещал сестру. Та радовалась его приходу неизменно, матери-настоятельницы тоже принимали визиты Леона благосклонно. Узнав, что он является оруженосцем у знатного господина, монахини прониклись к нему еще большим уважением, что несколько смущало юношу. Себя таким уж непогрешимым он не считал.
        Еще Леон часто думал о Марте. И эти два женских образа, Марта и Кира, доводили его до безумия. Иногда в своих мечтах он видел Марту, хотя думал в этот момент о Кире... Они были совсем не похожи друг на друга. Худенькая, гибкая как лоза девочка, танцующая на сцене, чтобы заработать на хлеб, и крепкая, ладная аристократка, для которой жизнь только еще одна забавная игрушка. И вместе с тем было что-то общее. Что-то одинаковое. В лицах, в движениях... Или это фантазия Леона дорисовывала одной то, чего у нее не было, равняя мысленно знатную девушку и уличную плясунью?
        Несколько раз Леон сопровождал наставника с официальными визитами.
        Один раз это было посещение некоего светского приема, ничем особенно не отличавшегося от визита в посольство. С той лишь разницей, что среди нарядных людей, собравшихся в большом зеркальном зале, чувствовалось большее напряжение. Леон потом спросил у графа об этом, но тот отмахнулся, сказав одно только слово: "Политика".
        В другой раз Лакруа был вызван во дворец самого императора. И тут уже Леону пришлось показать все, что он выучил на занятиях по этикету. Церемониальные обязанности оруженосца были очень велики, но, судя по всему, юноше удалось справиться. Наставник был доволен.
        Третий выход в свет был самым странным.
        Леон запомнил его из-за какой-то особенной двусмысленности, которая витала в воздухе. В этот раз Лакруа приехал на некое собрание. Тут оказались и знакомый Леону граф Орви, и еще несколько человек, которых он запомнил по другим визитам. Судя по всему, все знали друг друга более чем хорошо, однако раскланивались и обращались друг к другу очень церемониально, где-то даже торжественно. Леон также заметил, что только он один является оруженосцем. Все остальные уже имеют полный военный чин.
        Разговор шел неожиданно о вещах, Леону знакомых.
        Говорили о том, что некие злоумышленники каким-то образом проникли в столичную систему подземелий и попытались оттуда совершить прорыв внутрь замка паладинов. Акция наглая, но бессмысленная. Прорыв удалось локализовать и ликвидировать. Какие-то туннели пришлось завалить на всякий случай. Леону вспомнились следы когтей на стенах, уходящих за свежую каменную кладку. Когда отряд паладинов спустился вниз, они обнаружили там ни много ни мало - алтарь с неактивированным Жезлом власти. Жезл, судя по всему, принадлежал Проклятым. Упоминание приспешников Бетрезена всех сильно встревожило. Леон видел, как напряглись лица. Ему очень хотелось узнать, чем кончилось дело, но тут вдруг Лакруа отослал его домой. Под предлогом необходимости продолжать обучение.
        Этот случай запомнился Леону. Ему показалось, что Лакруа хотел ему что-то сообщить, но передумал. Или, может быть, снова проверял?..
        Однако потом, в круговерти занятий, физических упражнений и суеты, впечатления от этого случая сгладились, ушли на второй план.
        На исходе четвертой недели Лакруа сам зашел к Леону во флигель поздно вечером.
        Леон в это время валялся на кровати, при свете нескольких свечей он составлял обращение к даме, выполненное пятистопным ямбом. Таково было задание преподавателя литературы. Получалось дурно. Строчки путались, то и дело в голове всплывали какие-то похабные рифмы.
        Когда вошел наставник, Леон вскочил.
        - Нет-нет. Не нужно вставать, - махнул граф рукой. Закрыл за собой дверь. Осмотрелся. - Ну что же, вы неплохо устроились.
        - Да, мне тоже нравится.
        - Все что нужно у вас есть?
        - Да. - Леон удивился странному вопросу.
        Граф хмыкнул, подошел к столу. Перекинул несколько бумажек с каракулями Леона.
        - Стихи.
        - Да, учитель задал нам... - Леон вдруг поперхнулся, - с вашей дочерью сочинить... и я...
        - Никогда в них ничего не понимал. - Наставник смахнул со стола бумажки и достал невесть откуда бутылку вина. - Давайте бокалы. Я вам кое-что расскажу.
        Сбитый с толку Леон быстро сбегал на кухню, достал из шкафчика старые, зеленого стекла бокалы, доставшиеся ему вместе с флигелем.
        От ужина у него остался сыр, и юноша порезал его аккуратными ломтиками. Вернувшись в комнату, он поставил нехитрое угощение на стол.
        - О, да вы, я вижу, во всеоружии. - Лакруа улыбнулся.
        Вино полилось в зелень бокалов.
        Леон подвинул наставнику единственный стул, а сам сел на кровать. Неожиданно он понял, что граф не совсем трезв.
        - Я справлялся о ваших успехах, - сказал Лакруа, салютуя Леону бокалом. - Все преподаватели довольны. Вы очень усердный ученик, Лео. Позволите вас так называть?
        - Да, конечно. - Леон, чтобы скрыть смущение, приложил бокал к губам. Вино было терпким и кислым.
        - Более того, в фехтовании вы тоже преуспели.
        - Спасибо.
        - Не нужно благодарить. - Лакруа поморщился. - Любых слов будет все равно недостаточно. Я учу вас совсем не для того, чтобы подтвердить свою славу наставника. Мне нужны ваши умения.
        - Я готов на все.
        Лакруа будто бы не услышал.
        - Собственно, я полагаю, что в таких интенсивных занятиях нет нужды. Теперь мы будем фехтовать по упрощенному графику. Мне нужен партнер для того, чтобы держать себя в форме. Он нужен и вам, чтобы совершенствовать свои способности. Так что утренние физические упражнения пойдут нам обоим на пользу. - Граф допил вино, и Леон налил ему еще. - Что же касается остальных наук. Можете послать их к Бетрезену!
        И Лакруа засмеялся.
        Леон был удивлен и несколько смущен. Таким графа он ни разу не видел. Тот пил вино постоянно, но не пьянел. Жак даже сообщил шепотом, что его сиятельство владеет секретом винного камня и носит его все время у себя на шее, потому может пить сколько вздумается и не терять трезвости рассудка.
        Судя по всему, сегодня наставник свой магический амулет забыл в ванной комнате.
        - Нет, если вам интересно, продолжайте. Как говорит народ, в ученье - свет.
        - Я бы, с вашего позволения, продолжил, - осторожно сказал Леон.
        - Хорошо, хорошо. Что вам более всего нравится?
        - Философия и история.
        - Чудно, чудно! История - это замечательно. Хотите увлекательную историю? Я пришел к вам, чтобы рассказать ее. Хотите?
        - Да, конечно. - Леон почувствовал, что нервничает. Таким странным был граф, и такая тревога слышалась в его словах.
        - Мы на пороге войны, Леон! - крикнул граф. - И это уже не секрет. Это уже почти история! Об этом болтают на площадях. Поверьте мне, скоро вам представится чудная возможность утолить жажду мести! Я отлично понимаю ваши чувства.
        Юноша молчал.
        - Единственный человек, которого это, наверное, не обрадует, буду я... Нет-нет, Лео, не поймите меня превратно. Я сочувствую вашему горю. И если подвернется возможность, выйду с вами на бранное поле. И видит бог, вы напьетесь крови ваших врагов. Досыта!!! - рявнул граф и ударил кулаком по столу. Его лицо побагровело.
        Он на какое-то время замолчал. Потом, немного успокоившись, продолжил, отпивая из бокала маленькими скупыми глоточками.
        - Они там, - Лакруа ткнул пальцем вверх, непонятно кого имея в виду, - играют нами, как куклами. Кидают нас из огня в воду! Ждут, когда мы потрескаемся! Игры, игры, игры.
        - Кто? Чьи игры? - осторожно спросил Леон.
        - Ах! - Граф махнул рукой. - Не берите в голову. Я хотел рассказать вам историю? Так вот. Слушайте...
        Он вытянул ноги, налил еще вина. Рука дрогнула, вино расплескалось по столу красной лужицей.
        - Давным-давно жила-была женщина. И была она прекрасна, как небо, светла, как солнце. И лучше нее не было на свете никого. Она любила, и от ее любви расцветали цветы, пели птицы и земля наполнялась силой жизни! Такая это была женщина. А любила она своего мужчину. Сильного, умного, красивого... У них были дети. Они жили в лесах, которые росли на земле, наполненной силой любви! И не было прекрасней этих существ во всем мире. Всюду, где они появлялись, они несли свет, любовь и радость. Их послы шли по земле с неувядающими ветвями в руках. И не было у них другого оружия, кроме слова. А знаете почему, Леон? Потому что так любила эта женщина своего мужчину, что эта любовь отражалась в их детях, как в зеркале. Они были счастливы. Долго, долго счастливы.
        Он замолчал.
        - А что же было потом? - спросил Леон. Хотя он уже знал ответ.
        - Потом? Потом его убили, - коротко ответил Лакруа. - А она превратилась в чудовище. Потому что вся сила ее любви, такой еще нерастраченной, превратилась в ненависть. И изуродовала ее. И землю, на которой она жила. В страхе от нее бежали ее же дети. И тогда подняла она много-много людей. Мертвых людей. И заставила их жить. Снова и снова умирая, но повинуясь ее злой воле. Вы хотите знать, что было потом?
        - Я знаю.
        - И что же?
        - Это история любви Солониэль и Галлеана. История о том, как богиня любви стала богиней смерти. Ее мы проходили на уроках теософии. Потом она с армией оживших мертвецов решила отомстить убийцам.
        - Верно! - Лакруа хлопнул Леона по плечу. - Верно! Вы хорошо учились, я уже об этом говорил. Вам только, наверное, никто не сказал, что это не просто миф. Эта история произошла в реальности, хотя и очень-очень давно. И именно она положила начало всем этим войнам, всей этой грязи и крови.
        - Но нас учили, что Бетрезен...
        - Ерунда. - Граф покачал головой. - Бетрезен - падший ангел. Он силен, коварен, омерзителен! Но именно в этом его слабость. С ним легко воевать. Потому что он враг! Но настоящие войны - страшные, кровопролитные - пошли не от него. На самом деле только они, Солониэль и Галлеан, положили начало всему. По крайней мере я думаю именно так. Хотя. Может быть, святые отцы и правы. Демоны, зависть и Бетрезен испоганили этот мир. Но зато я точно знаю, что никто из этих догматиков не сказал вам того, что эта история любви, смерти и ненависти повторяется на всей земле. Из раза в раз разыгрывается, как пьеса. Будто может быть у нее другой конец. Будто неведомый режиссер все ждет, что актеры отойдут от сценария, порвут ниточки и сделают все по-своему!
        Он развел руки в стороны.
        - Но не получается! Не получается по-другому! А только так. Любовь, смерть и ненависть. Уж и не знаю, к кому. Может, к самому себе, может. - Граф снова замолчал.
        Молчал и Леон. Он чувствовал, что весь этот разговор только предисловие, и терпеливо ждал.
        - А знаете, Лео, - снова заговорил Лакруа. - У меня есть дочь.
        - Я знаю, - осторожно ответил Леон.
        - Нет. У меня есть еще одна дочь. Эта пьеса, друг мой, разыгрывается не всегда одинаково. Иногда умирает мужчина. А иногда... Так вот. У меня есть дочь. И она не совсем человек. Ее мать умерла. Очень давно. А девочка выросла очень похожей на нее. Очень похожей. Они ведь живут совсем по-другому. Вы понимаете?
        Леон покачал головой. Он не понял ни слова.
        Граф ухмыльнулся.
        - Они живут по-другому. Дольше, чем мы... И растут иначе. И вообще очень многое у них по-другому. Вы знаете ее.
        - Я?
        - Да. Она очень красиво танцует.
        У Леона оборвалось внутри.
        - Марта?!
        Лакруа кивнул и вдруг резко посерьезнел.
        - У меня к вам дело, Лео. Дело, которое я лично выполнить не могу. Все слишком сложно, чтобы я мог просто так сорваться и. Но вы сможете. Вопрос деликатный.
        Глава 20
        Утром Леон отправился в школу. Подниматься по знакомой дороге было легко. Будто возвращаться домой. У ворот его встретила стража. Леон протянул старшему пропуск. Тот просмотрел бумагу, искоса глянул на Леона и отошел в сторону. Леон прошел внутрь со смешанным чувством тревоги и радости. Ему было приятно вернуться сюда уже не кадетом. Но и вместе с тем ему было тревожно, как бывает, когда не знаешь, чего ожидать от тех, с кем давно не виделся.
        Внутри крепости ничего не изменилось. Все так же цепочкой бегали молодые кадеты по плацу, перепрыгивая через препятствия. Все так же ходили строем и дрались на мечах.
        К Леону спешил дежурный.
        Леон пригляделся.
        - Чего бы вы хотели?.. - начал дежурный, но осекся. Всмотрелся. - Леон?! Нет... нет, вы только посмотрите! Это же он!
        Слав в два прыжка оказался рядом, обхватил Леона, приподнял. Он громко смеялся, хлопал Леона по спине, крутил его в разные стороны, одним словом, вел себя как обычно. И у Леона отлегло от сердца. Друг остался прежним, и слава богу.
        - Куда ты делся тогда? Мы едва всех на уши не поставили! Был Леон, ушел в наряд и не вернулся!
        - Я приходил... Надо было вещи забрать. Но меня дальше каптерки не пустили. Сам понимаешь. А вы на марше были. - Леон чуть смущенно улыбался.
        - Но хоть бы сказал! Хоть бы сказал! - Слав потащил его в караулку.
        - Да я сам не ожидал.
        - Значит, ты теперь оруженосец! Силен, силен. Наставник к себе взял? Да? Здорово! Молодец. А нам еще тянуть и тянуть.
        Он закрыл дверь. В караулке было пусто. Стоял кувшин с водой, кружки.
        - Так. Сиди тут, я сейчас чего-нибудь придумаю. Угостить особо нечем, сам понимаешь.
        - Не волнуйся. - Леон поставил на стол суму, которая висела у него на плече. - Все есть.
        Он выставил на стол бутылку вина, головку сыра, ломоть ветчины и разную зелень.
        - Вот это я понимаю. - Слав хлопнул в ладоши, но вдруг опомнился. - Погоди. Я ж дежурный. Не положено.
        На его лице отразилась такая досада, что Леон засмеялся.
        - Это тоже учел. - Он достал из-за пазухи бумаги. - Давай сделаем так. Ты приставь к этому хозяйству караул, а сам найди Филиппа и еще парнишку из молодых, Артура.
        - Ага. Этого я знаю. Мы из него чуть душу не вытрясли, когда тебя искали. А караул тут без надобности, вокруг паладины все же. - Слав засмеялся. - Лучшей стражи не сыщешь.
        - Хорошо. - Леон показал ему бумаги. - Тогда ты за этими двумя, а я к ректору. Можете считать, что вы уже в долгосрочном увольнении, кадет!
        - Так точно! - Слав щелкнул каблуками и исчез за дверью.
        Леон двинулся следом, в административный корпус.
        В приемной у ректора никого не было. Только его адъютант лениво водил ветошью по клинку.
        - Вам к кому? - поинтересовался адъютант, будто был выбор.
        - К ректору школы паладинов Славомиру Вячко.
        Ректор был родом из тех же краев, что и Леон, только его родня жила дальше к северу, вдоль той же реки, но в глубине Империи.
        - А вы... - Адъютант явно хотел покуражиться, но не мог придумать повод, к которому можно было бы прицепиться.
        Леон молча сунул ему под нос бумагу с имперской печатью.
        Юноша вытянулся, буркнул что-то вроде:
        - Извините, гражданин, одну минуту, - и исчез за дверью.
        Через некоторое время он открыл створки настежь и отошел в сторону, пропуская Леона.
        Ректор, большой, грузный, как старый медведь, сидел за столом и смотрел на Леона, чуть наклонив голову.
        Леон вошел в кабинет, сделал положенные по статусу три шага внутрь, остановился, отсалютовал. За спиной тихо затворились двери. Ректор молча рассматривал юношу. Тот знал, что сейчас этот человек читает его как книгу. По одежде, цветам, значкам и бронзовым накладкам на поясе он уже знает о Леоне достаточно...
        - Как дела у паладина Тибальта Лакруа? - поинтересовался ректор.
        - Благодарю вас, все хорошо. - Леон коротко кивнул.
        - Вижу, вы хорошо все выучили. Приятно наблюдать плоды своих трудов. - Ректор позволил себе улыбнуться. - Ладно, оруженосец, вольно. Давайте ваши бумаги.
        Леон расслабил плечи, подошел к столу, протянул гербовые листы.
        Ректор взял их, развернул, долго рассматривал. Хмурился.
        - Не скрою, мне не хотелось бы отпускать кадетов. И я мог бы упереться копытами и завернуть вас с этими, - он толкнул бумаги в сторону, - грамотами. А знаете почему?
        - Не могу знать.
        - Дело кадетов - учиться. А мое дело - учить их, превращать их в паладинов. В опору Империи. А втравливать моих ребят в политические игры, делая их разменной картой в чьей-то игре, это мне не по душе. Даже если помыслы ваши и вашего господина чисты, мне это не по душе. Политикой должны заниматься кто угодно, но не будущие паладины. Уж слишком велика возможность того, что когда-нибудь вы столкнетесь лицом к лицу со своими друзьями. Да на такой узкой дорожке, что и разойтись будет никак. Не дело это. Не дело. К сожалению, я со своим замшелым мнением буду в меньшинстве. Поэтому чинить вам препятствий не стану. Вопреки своему желанию я разрешаю вам взять этих ребят, но учтите, оруженосец, они должны вернуться в казармы целыми и здоровыми. Иначе... - Он подался вперед. - Иначе я найду способ устроить вам и вашему покровителю массу проблем. Вы понимаете?
        - Да, конечно, ректор. - Леон кивнул.
        Ректор чиркнул что-то на бумаге, протянул ее Леону.
        - Можете идти.
        Леон поклонился и покинул кабинет.
        Эта короткая беседа произвела на него неожиданное действие. На душе стало тревожно и сумрачно. "Тем ли я занимаюсь?.. То ли делаю?.." - подумал Леон, спускаясь по каменной лестнице.
        На улице светило солнце, но сейчас юношу это не радовало. В словах ректора было что-то особое. Не похожее на обычное ворчание старого человека. Славомир действительно переживал за каждого из своих подопечных. Недаром на стене казармы были выбиты слова: "Мы - одна семья". Так и было...
        У караулки его уже ждали.
        Филипп захватил его в свои медвежьи объятия так, что хрустнули кости. Он так искренне, так честно радовался, что Леону сделалось лучше. Тоска отступила, отодвинулась на второй план.
        Артур поздоровался сдержанней, но было видно, что и он рад встрече.
        - Пойдемте. - Леон махнул рукой. - Я вам кое-что расскажу.
        Глава 21
        Леон разлил вино по грубым глиняным стаканам.
        Слав уже нарезал сыр и ветчину крупными ломтями. Казалось, от предвкушения чего-то неизвестного, но уж точно очень интересного кадет вот-вот начнет пускать искры.
        - Ну, что там? Что там? - Слав не мог больше терпеть.
        - Дай ты ему горло промочить. - Филипп был как всегда добродушен и пребывал в том ровном состоянии, которое могут себе позволить только очень большие люди.
        Один только Артур заметно нервничал. Что было понятно.
        Леон поднял стакан.
        - Ребята. Я предлагаю вам совершить путешествие.
        - Отлично! - Слав захохотал. - Я только ротному скажу. Он будет в восторге.
        - С вашим начальством все уже решено.
        - Ого, - пробасил Филипп.
        - Да. Но... - Леон сделал небольшую паузу. - Путешествие опасное. Дело может кончиться тюрьмой, смертью или трибуналом.
        Артур посмотрел на него исподлобья.
        - Нет-нет, - поспешил Леон. - Наши действия не будут противозаконны. Скорее наоборот. Однако мы можем кому-то крепко насолить, и в случае неудачи нас ждут крупные неприятности.
        - То есть ты предлагаешь нам ввязаться в какую-то политическую интригу? - спросил Слав.
        - В общем и целом - да.
        Слав выпил вино залпом. Потом сморщился, будто хватил кислятины.
        - Леон. Это не лучший путь послужить Империи.
        - Может быть. - Леон тоже выпил. - Если честно, я не могу найти каких-то слов, чтобы... Небольшую лекцию о вреде политики мне уже прочитал сегодня ректор. И, если честно, он, наверное, был прав. Наше дело - враги империи. Не знаю только, что делать, если ее друзья приносят вред едва ли не больший, чем все ее противники.
        - Этим должна заниматься инквизиция, - сказал Слав.
        - Наверное, она и занимается. Честно, ребята, я сам не знаю, верно ли я поступаю. Не запутался ли я.
        Он посмотрел на друзей. Филипп молчал, глядя в пол. Артур тревожно переводил взгляд с одного на другого. И только Слав смотрел на Леона в упор. От этого взгляда делалось нехорошо. Маятно становилось на душе.
        - Та, кого мне надо спасти, она, так уж вышло, принадлежит к одной из групп, которые... которые... - Леон понял, что не знает нужных слов.
        - Погоди, так речь идет о женщине? - Слав удивленно поднял брови.
        - Да. И она мне очень дорога.
        - Хм... - Филипп налил вина в стаканы. - С этого бы и начинал. А то, понимаешь, политика, трибунал, интриги. Сказал бы, моя возлюбленная попала в сети зла! Ну или еще что-нибудь такое.
        Он засмеялся. За ним фыркнул Артур. А Слав покачал головой.
        - Лео, ты меня удивил. Столько всего наплести и не сказать ни слова об истинной причине. Ты прирожденный интриган! Когда едем? Но учти, на политику мне плевать. Если я иду, то не за этим.
        Филипп засмеялся еще громче.
        - А ты что скажешь? - спросил Леон у Артура.
        Тот пожал плечами.
        - Отец, когда отпускал меня, сказал, чтобы я вмешивался во все, во что только можно. Он сказал, что это единственный путь, который может сделать из меня настоящего мужчину. Получается, что выбора у меня нет. Я с самого начала понял, что поеду.
        - И я, - буркнул Филипп, откусывая от большого ломтя ветчины. - Если так кормить будут, то я точно еду.
        - Ты просто зашел не с той стороны, - Слав ел сосредоточенно. С удовольствием. - Надо было сразу сказать про твою девушку и тому подобное.
        - Ну, она не то чтобы моя... - Леон замялся.
        - Это уже детали, которые меня лично не интересуют. - Слав потянулся к ветчине. - Филипп, не налегай.
        - Мне нужно много есть. Я не уверен, что смогу пообедать.
        - Сможешь, - пообещал Леон. - А вообще нам нужно будет выехать завтра. Остаток дня можем потратить на снаряжение. Но, если честно, я бы выехал в ночь.
        - Почему?
        - Если наш предполагаемый противник узнает о нашем путешествии, у него будет меньше времени, чтобы помешать нам. Смешаем карты!
        - Неизвестно кому?
        Леон развел руками.
        - Я не знаю, чего можно ожидать. Честно. Я знаю, что девушка находится на Севере. В замке Гретхен.
        - Это же кочевья зеленокожих.
        - Да. Более того, хозяин замка - в родстве с ними. Кто стоит за ним, я не знаю.
        - А что про него известно? - спросил Артур.
        - Его зовут Брюнегольд. Он наполовину орк. По матери. Кто был его отец - неизвестно. Впрочем, думаю, что его не спрашивали.
        - Почему?
        - У орков матриархат, - пояснил с набитым ртом Слав.
        - Но как же он?.. - Артур смотрел на Леона широко открытыми глазами.
        - Ну... - Слав повертел руками. - Как-то так! Жить захочешь. А ты когда-нибудь орчиху видел?
        - Нет.
        - Ну! - Слав хлопнул его по плечу. - Считай, что ты ничего не знаешь о женщинах. Это, брат, я тебе скажу, такая штука!..
        За столом замолчали.
        - А чего вы на меня вытаращились? - с невинным видом поинтересовался Слав, отрезая себе кусок сыра. - Что такого-то?
        - Однако. - Филипп почесал затылок. - Ты это... Ну, ты, в общем, за столом не надо.
        - Чего не надо?
        - Я их видел, - коротко, но со значением сказал Филипп.
        - А... - протянул Слав понимающе. - Ну извини.
        Артур покраснел.
        - В общем, этот Брюнегольд наполовину орк. И через его владения зеленокожие ходят как у себя дома. Известно еще, что он человек, или как его называть?
        Слав пожал плечами и почему-то кивнул на Филиппа. Тот покачал головой.
        - Ладно, - продолжил Леон. - Этот Брюнегольд получил свои земли за то, что сумел выгнать с них своего брата.
        - Так он не один такой там?! - обрадовался Слав. - Какая горячая штучка.
        - Ну я же попросил! - Филипп грохнул по столу кулаком.
        - Извини-извини.
        - Брат был ярым противником Империи, а Брюнегольду, видимо, просто плевать. Но своему хозяину он служит верно.
        - А кто его хозяин? - спросил Артур.
        - Тот, кто платит.
        - Но всегда же может найтись тот, кто заплатит больше.
        - Если честно, я не знаю, как он утрясает эти вопросы.
        - Собираешься брать замок штурмом или заинтересовать его материально? - спросил Слав.
        - Не исключено, но маловероятно. Замок охраняется слабо. В своем имении зеленокожему бояться некого. А бойцы из орков слабые. Гонора много, а на деле труха. К тому же у меня есть к Брюнегольду кое-какие бумаги. Предполагается, что это может помочь. У него есть какие-то задолженности перед моим наставником или перед какими-то другими влиятельными людьми. Если честно, я надеюсь на эти бумаги. Так что главная задача - добраться до замка. Это, как вы понимаете не просто. У орков сейчас период кочевья.
        - Что это значит? - поинтересовался Артур.
        - Это значит, что они шляются туда-сюда по всему Северу.
        - А зачем?
        - Ну, - Леон искоса посмотрел на Филиппа. - У них брачный период.
        Все замолчали.
        - Да, - наконец протянул Слав. - Это не очень приятное известие. Когда у орков гон.
        - Разве они как животные? - спросил Артур.
        - Что ты делал на ксенологии? Спал?
        - Мы так глубоко не изучали. - У Артура был такой растерянный вид, что Слав засмеялся.
        Юноша покраснел.
        - Ладно, ничего. - Слав налил Артуру вина. - С нами еще не то узнаешь.
        - Итак, к делу. - Леон поставил стакан на стол. - Сегодня к вечеру, когда пробьет пять, я буду вас ждать на площади перед ратушей. Лошади на мне. Нужно говорить про оружие?
        Филипп хмыкнул.
        - Дорога должна занять два-три дня. Это если все будет хорошо. Но готовиться надо на неделю. Вы со мной? - Леон протянул руку.
        - С тобой!
        Ему ответило тройное рукопожатие.
        Глава 22
        Из школы Леон прямиком направился за город. Он поймал извозчика и, удобно устроившись внутри брички, поехал к самому известному конезаводчику в столице. Клаас Барте, потомок восточных кочевников, народа, который давно рассеялся по Империи, был связан с лошадьми еще до своего рождения. Этим делом занимались все предки Клааса. И его отец, и его дед, и прадед, и так до бог знает какого колена. Сам Клаас любил говорить, что когда-то давно его родичи были наполовину конями, а наполовину людьми. Так что никто лучше него не понимает это благородное животное.
        Нужно было отдать должное, конюшни у Барте выглядели образцово. В них всегда было чисто, сухо и тепло. Пахло свежим сеном. Лошади в стойлах стояли чистенькие, вычесанные, сытые. В этих конюшнях Клаас держал только тех лошадей, которых готовил к продаже. Основной табун, и не один, ходил где-то в степях. И возвращался в стойла только к зиме. Говорили, что огромные и высокие конюшни нужны Клаасу не только для обычных коней, но и для грифонов. Так говорили, хотя никто и в глаза не видел этих легендарных животных.
        Когда Леон подъехал к воротам конюшни, его встретил слуга.
        - Что угодно гражданину?
        - Господин Барте принимает? - поинтересовался Леон.
        - Сейчас он занят, - слегка поклонившись, ответил слуга. Смотрел он в пол, физиономию имел кислую и тем Леону совершенно не нравился. - Если желаете, мы можем помочь вам. Хотите выбрать коня?
        - Сразу четырех. Но я лучше подожду господина Барте.
        - Как вам будет угодно. Прошу... - Слуга отворил дверь и проводил Леона в небольшую комнатку, где на столе уже стоял горячий ароматный чай. - Я передам хозяину, что вы ожидаете его.
        - Да, хорошо. Передайте господину Барте, что я от графа Лакруа.
        - Сию минуту... - Слуга исчез за дверями.
        Леон присел. Взял в руки широкую чашку. Втянул воздух. Это был степняцкий чай. С молоком, мукой и маслом. Более всего эта смесь напоминала суп. В процессе приготовления она неоднократно разогревалась для добавления определенных ингредиентов. Леон осторожно отпил. Во вкусе чувствовались соль, какие-то травы. Может быть, полынь?.. В степи часто дует ветер. Его холодное дыхание выстуживает все вокруг. Масляная пленка на поверхности чая долго не дает ему остыть.
        Леон чувствовал себя комфортно в этой комнате. По какой-то причине совершенно непривычная низкая мебель и странный чай, более похожий на суп, нравились ему. И запах конского пота, трав, все то, чем пропиталось жилище потомственного степняка Барте, казалось Леону чем-то знакомым. Умиротворяющим. Тут хорошо думалось. Тревоги будто бы оставались снаружи, за расписной деревянной дверью.
        Глядя на стены, покрытые нитевидным орнаментом, на войлочный пол, Леон снова подумал о том, как велика Империя. Как огромна его страна, где сотни самых разных народов варились многие столетия в общем котле, смешались, перепутались, но не потеряли все-таки своей сути, культуры, обычаев. И при этом они могли жить совсем рядом друг с другом. Буквально в соседних деревнях, городах, улицах. Обмениваться товарами, подарками. Быть разными и в то же время одними и теми же. Подданными Империи!
        Леон вспомнил свою деревню. Подумал, что слишком мало знал о том, откуда пришел его род. О том, каким образом вышло, что поселились они в этих местах. Почему деревня называлась Выселки. И почему эльфов в этих краях называли лесовиками, а драконов - змиями. Жизнь в их краях была трудна, часто они просто выживали. Но кто-то же должен был знать все эти вещи, которые и составляют то, что называется культурой, особенностью того или иного народа, племени. Почему в их деревне всегда праздновали середину лета? Почему купались в проруби после бани зимой? Почему всей деревней выходили биться с врагом, если такой приходил, хотя при этом каждому казалось, что не дело крестьянина воевать?.. Но если случалось что-то страшное, мужики вздыхали, снимали со стены топор и шли драться, выручать, спасать, помогать... Почему? Так сложилось? Почему отец не только работал до седьмого пота, но еще и думал о чем-то высоком, копался в своей душе, искал ответы? И то же самое сейчас делает Леон. Почему?
        Снаружи послышался шум. Дверь распахнулась.
        На пороге показался улыбчивый, толстенький, чуть ли не круглый господин Барте.
        - Добрый день, добрый день! - Сияющим колобком он подкатился к Леону, пожал руку. - Чем могу вам помочь, чем могу вам помочь?! Любые лошади к вашим услугам, любые.
        - Я от графа Лакруа...
        - Да будут его дни наполнены радостью! - воскликнул Барте. - Мой слуга передал мне, и я торопился, так торопился! Чем могу помочь любезному графу?
        - Вот бумаги... - Леон протянул Клаасу конверт. - Мне нужны четыре лошади. Для дальнего путешествия. И.
        - По какой местности? - неожиданно спросил Барте.
        - С-степь. - Леон немного помедлил с ответом. - Лес. Мы пойдем по разным землям.
        - Я спрашиваю потому, что для каждой местности нужна своя лошадь. Так мне будет проще подобрать вам что-то особое. Подходящее. - Он посмотрел на Леона выжидающе.
        Врать не хотелось, но и всю правду говорить...
        - Наверное. - Леон лихорадочно вспоминал уроки географии, наконец нужное слово всплыло в памяти. - Лесостепь.
        - Ах, вот как... - как показалось Леону, чуть разочарованно протянул Барте. - Это не просто. Совсем не просто.
        Он наконец развернул бумаги. Прочитал листок. Удивленно вытаращил глаза.
        - Ах, вот оно что. - Он посмотрел на Леона будто бы по-другому. - Я подберу вам лошадей лично! Лично! Прошу вас. Садитесь. Сейчас слуги принесут еще чай, еще сладости. Садитесь, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Я сам, я лично.
        - Но я бы хотел посмотреть.
        - О, вы разбираетесь в лошадях? - Взгляд Барте сделался хитрым.
        - Нет, но...
        - Ну так зачем утруждаться?! - Степняк засмеялся. - Скажите. Какие-нибудь особенности, может быть, большой груз?
        - Да, один из моих спутников, скажем так, упитанный человек.
        - Понимаю, понимаю. - Барте, пятясь задом, вышел из комнаты.
        Леон сел на место и задумался.
        С одной стороны, Клаас Барте был человеком известным. Он поставлял лошадей в императорские конюшни. Но с другой стороны. Кто знает, в каких интригах он может быть замешан?.. Наверное, правильно, что Леон не сказал ему ничего конкретного о предстоящем путешествии.
        В дверь постучали, и вошел давешний слуга. Выражение его лица было по-прежнему кислым, но теперь он по крайней мере старался выглядеть почтительно.
        Слуга принес поднос с новой порцией чая, теперь заваренного уже по другому рецепту. Еще более ароматному и сложному. На тарелочке лежали тонкие ломтики фруктов в сахаре, шербет, халва и орешки в сахаре и корице.
        Молча, с поклонами, слуга поставил поднос перед Леоном и удалился.
        Желание покидать эту гостеприимную комнату пропало.
        Барте подбирал лошадей около часа. Все это время Леон, теперь уже не сидя, а развалясь на мягких круглых подушках, наслаждался вкусными лакомствами.
        Через час он, отяжелевший и подобревший ко всему на свете, направился к дому, теперь уже не на бричке, а верхом. Следом за ним двигались, привязанные друг к другу небольшим караваном, три лошади. По уверениям потомственного степняка Клааса Барте, самые лучшие.
        Так, не спеша, Леон добрался до дома Лакруа. Там он определил лошадей в конюшни графа, хоть и тесноватые, но все же вполне достойные. Задал животным овса и налил воды. До отъезда оставалось всего несколько часов.
        Когда юноша направился к дому, у дверей его встретил садовник. Как всегда немного нетрезвый, с туманным взором, он лениво щелкал ножницами в недрах розового куста. Увидев Леона, он помахал ему рукой.
        - А господина графа нет сегодня. С утра. - Голос садовника был хрипл и слегка гулял, норовя дать петуха. - С утра, нет. Гуляют.
        - О... Ну что ж... - Леон остановился в раздумьях.
        Эта заминка была принята садовником за желание поговорить. Он тут же бросил большие садовые ножницы и подобрался поближе.
        - Коней привез?
        Леон кивнул.
        - В стойло, значит, отправил?
        - Да...
        - А ты знаешь, что от них пожар может быть?
        - От кого? - Леон понял, что напрасно остановился у дверей. Ловушка захлопнулась.
        - От коней! - обрадовался садовник. - Я тебе расскажу, как один раз едва не сгорел! Да-да! Едва не сгорел. Могу даже показать шрамы.
        Он начал расстегивать бретельки фартука.
        - Нет-нет. Не стоит! Я верю.
        - Ожоги на все тело! Вот досюда. - И он провел рукой по животу. Леон обрадовался, что не стал смотреть на "шрамы". - Дело зимой было. В самом конце!
        - Может быть, в другой раз, - сделал Леон слабую попытку. Обижать садовника не хотелось, он был в общем-то добрым и безобидным мужичком, который всю свою жизнь посвятил этому саду и производству нехитрой выпивки, совершенствуя и то, и другое.
        - Нет-нет. Ты послушай, послушай. Полез я на сеновал. Ну, там, по делам. А кони - они же... Простите, гадят. Гадят и гадят! Вот гадят они и. А это все я же и убираю. В кучу. Куча большая. Сразу за сеновалом. Ну, так проще. Сенцом закидал, и не пахнет. А по весне какое удобрение! Все ж розы только рады, а у меня лучшие розы в столице, лучшие. Это тебе кто угодно скажет. Почему? Потому что люблю их, как родных, и навоз, значит, подсыпаю.
        Он заулыбался. Леон попытался осторожно отойти в сторону, но садовник ухватил его за рукав.
        - Так вот. Лезу я, значит, на сеновал. А вилы, вилы с другой стороны прислонил. И глупость сделал, знаю, но... - Он всплеснул руками. - Так уж...
        - Выпил, поди?
        - Что ты?! - Садовник замахал на Леона. - Лошади этого не терпят! Даже слабый запах для них... ух! Как красная тряпка на быка. В общем, лезу. И вдруг чую, представляешь, стог подо мной поплыл! Ну все, думаю, сейчас я на свои же вилы и налечу, пропала моя душенька. Это ж глупость какая - так помереть-то! С одной стороны вилы, с другой... вот оно самое, удобрение! Куча. Вот посюда. - И показал себе на грудь. - Ну, думаю, что тут выбирать?! Толкнулся ногами, да как бултыхнусь!!! Так по шею и засел.
        Леон фыркнул. Картина виделась ему забавной.
        - Конечно, теперь-то смешно. А тогда я чуть не утонул. Кучища-то выше головы навалена была. Чувствую, тону. Вот же судьба-индейка, если не на вилы, так в дерьме захлебнусь. Испужался! Не то слово. Но на носочки встал. То ли на камень, то ли на еще чего. Стою! Тянусь к свету божьему! Только бы, думаю, не сорваться. А на улице морозец, птички. Хорошо жить как! Ой. Все грехи свои вспомнил. У всех прощения попросил. Только бы, думаю, не соскользнуть. И вдруг, понимаешь, стою я и чую... горячо.
        - С чего бы? - через смех спросил Леон.
        - С чего?! А с того! Это ж вещество... - Он повертел в воздухе пальцами. - Там же про... процессы идут! Мне один монах-алхимик объяснял. Когда меня мазью от ожогов лечил. Там, говорит, слово такое мудреное, хер... фер... о, фер-мен-тация! С выделением, значит, тепла. И этого тепла там накопилось - страшное дело. Я ж соломкой-то прикрывал. Оно ж там преет. Чувствую, не то слово, что горячо, уже горю весь! Как в кипяток попал! Ну, как заорал-то... не то что Жак, сам господин граф прибежал. С тех пор глотку-то и подсорвал. Громко не могу, все внутри что-то клохчет, как у курицы какой. Ну и ожоги, да. Лечился потом. Так-то. Так что от лошадей этих пожар может быть. Если б зима подзадержалась или еще чего, соломка начала бы тлеть, а потом и того. Так что теперь я это... удобрение... заранее раскидываю. Чтобы, значит, не было этой, фер-мен-тации. Вот так. А еще со мной было...
        - Вы опять рассказываете свои ужасные истории? - послышался юный голос.
        Леон поднял слезящиеся от смеха глаза и увидел Киру.
        Девушка стояла на пороге и с легкой улыбкой смотрела на Леона.
        - Ох ты! - Садовник чуть за голову не схватился. - Простите, юная госпожа, я ж не знал, что вы дома. Я б такое при вас не рассказывал ни в жисть! Уж простите!
        - Ладно! - Кира махнула ручкой. - Слышала я это уже сто раз.
        Она спустилась, взяла Леона под руку.
        - Я, пожалуй, украду у вас нашего оруженосца. - И девушка повела Леона по аллее.
        Садовник подхватил свои ножницы и, тихо ворча что-то под нос, полез в кусты.
        - Вы его больше слушайте, - проворковала Кира. - Он еще и не такое расскажет.
        - Его история показалась мне забавной. - Леон чувствовал, как напряглись мышцы руки, которой касались пальчики девушки.
        - Конечно, у него вся жизнь забавная. Я когда-то любила его послушать. Пряталась у окошка, когда они с Жаком. - Она посмотрела на Леона и неожиданно спросила: - А почему вы не выходите в сад?
        - Я? - Леон поперхнулся.
        Кира остановилась, оглянулась по сторонам.
        - Ты. - Ее тонкие руки поползли по его одежде, коснулись шеи, щек, волос. Она сделала шаг ближе к нему. Леон почувствовал ее дыхание. Такое жаркое. От нее пахло цветами, какими-то неземными травами... У него закружилась голова, как тогда ночью. Он вдруг увидел ее глаза близко-близко. Ее губы оказались такими мягкими, влажными и нежными.
        Они целовались долго-долго. Потом Кира отодвинулась. Поглядела Леону в глаза, схватила его за руку и побежала с ним к флигелю. И уже там, прямо на пороге снова впилась ему в губы поцелуем.
        Леон услышал будто сквозь сон, как шуршат ее одежды. Ощутил жар ее тела, такого нагого, прекрасного, юного.
        - Ты же уезжаешь?! - прошептала Кира, глядя ему в глаза. - Уезжаешь?!
        - Ненадолго. - Леон понял, что едва соображает, не понимает даже, о чем она говорит. - Ненадолго.
        - Ты не вернешься?! Никогда не вернешься! Я не хочу, чтобы ты уезжал!!!
        И она прижалась к нему. Леон обхватил ее, поднял и понес на второй этаж.
        Глава 23
        Внизу загрохотали сапоги. Леон вздрогнул, подхватился, выныривая из сладкой неги.
        - Леон! Леон! Ты тут?!
        Кира нырнула под одеяло с головой. Леон подошел к лестнице, свесился вниз.
        - Кто там?
        - Это я. - На лестнице показался Артур. Его лицо было перепугано, глаза широко раскрыты. - Мы тебя искали, пока.
        - Что случилось? Сколько сейчас времени? - Леон испугался, что опоздал.
        - Не знаю, часа три. Ты не знаешь, что ли? Такое делается. - Артур пошел было наверх, но Леон подумал, что его не стоит пускать в спальню. Дернул со стула покрывало, завернулся в него и спустился вниз.
        - Говори толком. Что происходит?
        - Столица на чрезвычайном положении. Волнения.
        - Какие волнения?! Что ты несешь? Где ребята?
        - Ну ты вообще как в лесу живешь! Посла же убили! Эльфийского. И волнения теперь. Толпы граждан там. Шут знает что происходит. Нас всех загребли в оцепление. Вячко отменил все увольнения. Всех согнал в замок, оттуда двинули к посольству. Сейчас взяли его в кольцо, держим. Все ждут чего-то.
        Леон ошарашенно сел в кресло.
        - Вот тебе раз. Вот и съездили. Что ж теперь будет?
        - Значит, ты никуда не едешь? - спросила Кира. Она, обнаженная, сидела на лестнице, устало подперев голову. Ее длинные красивые волосы укрывали грудь. Артур, вытаращив глаза, отступил на пару шагов. Оступился, едва не упал.
        - П-простите, - пробормотал кадет. - Я... я на улице подожду.
        - Нечего ждать, - бросил Леон. Он направился к своей одежде. - Иди в оцепление. Делайте все, что нужно. Я попробую выяснить, что к чему. Думаю, скоро увидимся.
        Артур кивнул и, старательно отворачиваясь от Киры, вылетел за дверь.
        Она проводила его растерянным взглядом, потом стала молча смотреть, как Леон одевается.
        - Ты ведь все равно уедешь? - спросила она.
        Леон промолчал.
        Кира вздохнула.
        - Я должен, - хмуро сказал Леон, застегивая камзол. - Должен.
        Она ничего не ответила. Леон почувствовал смутное раздражение. Почему он должен отчитываться? Но все равно сказал:
        - Я вернусь.
        Она покачала головой, закрыла лицо ладонями.
        - Знаешь, мне кажется, что даже если ты вернешься, то... тебя все равно не будет. Ты станешь другим. А я... - Ее плечи вздрогнули. Она сжалась. - А я люблю тебя именно таким.
        Леон отложил пояс с мечом, подошел к ней, обнял. Кира прижалась к его груди. Он почувствовал, как дрожит ее тело.
        - Глупая, я вернусь.
        Она замотала головой, замолотила его в грудь кулачками.
        - Вернусь, вернусь... - Леон прижал ее к себе. Поцеловал ее волосы, такие легкие, воздушные, пахнущие травами, летом, жизнью. - Конечно, вернусь. А ты жди. Так надо.
        - Кому?! Кому надо?!
        - Всем. Людям. Мужчины уходят, женщины ждут. Так всегда было. И будет. - Он отстранил ее, заглянул в глаза. Кира отвернулась.
        Буркнула:
        - Не смотри. У меня глаза красные...
        Леон засмеялся. Крепко ее поцеловал. Схватил пояс и, прицепляя его на ходу, выбежал из флигеля.
        - Жди меня!
        Он ушел не оборачиваясь. Так было лучше.
        Поймав извозчика, Леон направился к зданию Имперского Совета, здраво рассудив, что в минуту кризиса его наставник будет скорее всего там. Извозчик, крупный мужик с широкой черной бородищей, оживленно вертелся на козлах. Наконец он не выдержал:
        - А слыхали, гражданин, что делается-то?
        - Слыхал, - неохотно ответил Леон.
        - От-то дела! - Возница покачал головой. - Говорят, эльфы подкоп делали. Прям в центре города! Это что ж делают, черти?! Как же так можно-то?
        - Какой еще подкоп? Слухи это.
        - Не слухи, не слухи, нет, - затараторил извозчик. - Наши мужики-то говорили, что сами слыхали, как в ночи подводы с землей из города едут. От так. Все, значит, вывозили. Чтобы, значит, без следов. А еще говорили наши мужики-то, что по подземельям сплошь эти остроухие ходят. Все вынюхивают. И нашего брата туда не пускают! Так-то. В любой момент может случиться.
        - Что случится?
        - Это. Вторжение! Вот. Как полезут из нор. И все, что делать-то нам тогда? Господам оно, конечно, легче. А простому люду что же? Я вот сейчас по Нижнему городу и не езжу. Только тут. Все спасусь в случае чего. А тем, кто в Нижнем, тем все, крышка точно.
        - Вздор! Вздор говорите гражданин! - рыкнул Леон.
        - Может, и вздор, вам виднее, - неожиданно легко согласился мужичок. - А только точно вам скажу я, что если бы не маркиз Бауэр, так точно никакой надежды нет.
        - Что маркиз? - осторожно спросил Леон.
        - Маркиз - он за простого человека, - убежденно ответил возница. - Маркиз - он этих ушастых насквозь видит. Точно вам, гражданин, говорю. Если б не он, так.
        И мужичок махнул рукой.
        - А про волнения чего слышно? - спросил Леон.
        - Да что же. - Возница чуть подбоченился, польщенный вниманием. - Все то и слышно. Из моих-то, конечно, никто не пошел. А вот знаю, мужики пошли искать. Кто что взял... Да и пошли по Нижнему городу.
        - А чего искать?
        - Знамо кого, эльфов. Слух пошел, что проникли они. От так-то!
        - А ты чего же не пошел?
        - А я... - Мужик поскреб бороду. - А я погожу. Да погляжу.
        Он осадил лошаденку.
        - Дальше сами, гражданин. Потому как там не развернуться. Слыш-ка шумят.
        Леон прислушался. Действительно, откуда-то спереди доносился шум большой толпы. Расплатившись с возницей, Леон пошел вдоль улицы. Шум стал громче. Теперь можно было различить отдельные выкрики: "Империя для людей!", "К оружию!".
        Вскоре Леон увидел толпу.
        Площадь перед Советом была заполнена разномастным людом. В основном простым. Тут были торговцы, ремесленники, извозчики. Предприимчивые актеры уже играли какое-то представление, где огромный, обвернутый фольгой, изображающей доспехи, гигант тряс за грудки дохлого, вертлявого мужичонку с острыми ушами из папье-маше. Борода мужичонки была выкрашена зеленым. Циркачам аплодировали и даже кидали медяки в подставленную шапку. На первый взгляд собранием никто не руководил. Или по крайней мере не желал выставлять себя напоказ. Люди или собрались сами, по велению сердца, или были в этом искренне уверены.
        Кричали откуда-то из толпы. В основном это были призывы к войне. Ничего против императора или Империи. То тут, то там встречались солдаты, которые группами по пять или по трое патрулировали площадь, но в конфликт не вступали. Леон разглядел несколько фигур в темных балахонах, что неподвижно стояли среди людей. Послушники святой инквизиции. Их монастырские школы тоже были подняты по тревоге. Теперь свои знания послушники проверяли на практике, выискивая среди толпы скрытых еретиков или провокаторов.
        В целом люди были возбуждены, взволнованы, оживленно делились слухами, удивлялись услышанному и тут же пересказывали кому-то еще, добавляя от себя, путаясь и намеренно преувеличивая.
        Леон осторожно ввернулся в толпу. Его пропустили легко. И вскоре он вышел к воротам. Там, отодвигая людей взятыми поперек алебардами, стояли хмурые солдаты.
        Леон подобрался к офицеру.
        - Как я могу пройти внутрь?
        - А вы кто? - Офицер, мужчина с длинными рыжими усами и веснушчатой физиономией, заметно нервничал. Он понимал, что устоять против толпы, вздумай она навалиться, будет трудно.
        - Я оруженосец графа Тибальта Лакруа. Я ищу своего господина.
        Офицер кивнул. Солдаты чуть раздвинули алебарды, и Леон проскочил через пост.
        В здании Совета он оказался впервые. Огромная высокая лестница встретила его. На самом ее верху стояла большая статуя, изображавшая императора. Его голова была чуть наклонена, а на лице застыло выражение озабоченности, будто император прислушивался к чему-то. Вдоль лестницы по стенам стояли мраморные плиты, на которых золотыми буквами были высечены законы Империи. Ее Право.
        Поднявшись по ступеням, Леон очутился в высоком зале, из которого уходило несколько коридоров. В зале не было окон, но все же было светло. Юноша поднял голову и замер. Через прозрачный, собранный из тысяч маленьких стеклышек потолок в зал заглядывало солнце, разбившееся на невероятное множество лучиков.
        Кто-то кашлянул.
        Леон вздрогнул и обернулся.
        На него внимательно смотрел молодой человек.
        - Вы что-то ищете, гражданин. Я могу вас проводить.
        - Да. - Леон встряхнул головой. Могучее солнце, служащее потолком огромному зданию, не выходило из головы. - Да. Я ищу Тибальта Лакруа. Я его оруженосец.
        Юноша поклонился и указал на один из коридоров.
        - Господин Лакруа предупредил меня, что вы можете прийти. Вам туда.
        Коридор закончился дверью, которая отворилась легко и бесшумно. Леон вошел в зал для заседаний. Он был полон. Множество кресел располагались широким амфитеатром. Тут собралась, наверное, вся знать! В центре на возвышении стоял человек и, размахивая руками, что-то кричал. Его почти не было слышно, так как все остальные говорили одновременно с ним.
        Леон понял, что попал на заседание Имперского Совета.
        Глава 24
        - Нравится? - Тибальт тронул Леона за плечо.
        Юноша вздрогнул, обернулся. Лакруа стоял у стены.
        - Почему они так кричат?
        Наставник пожал плечами.
        - Не знают, что делать. Когда люди не знают, что им делать, они всегда кричат. Это древний инстинкт. Иногда он даже помогает. Но не думаю, что в нашем случае... - Он замолчал.
        - Это правда? Эльфийский посол убит?
        - Да, - Лакруа кивнул. - Зарезан в спину. Что странно, потому что с эльфами это проделать не так просто. К тому же его тело нашли в Нижнем городе. Что он там делал - никто не знает. А вот то, что Анда'ра Салаан сумел ускользнуть от нашего присмотра, меня не удивляет. Эльфы действительно хорошо умеют отводить глаза.
        - Там у ворот толпа.
        - Конечно. - Лакруа кивнул. - Конечно, будет толпа. Это часть плана.
        - Какого?
        Наставник вздохнул и не ответил.
        - Чьего плана? - снова спросил Леон.
        - Не знаю, но могу предположить, что тех, кто убил посла. Вы, Лео, должны понимать, какие могут быть последствия.
        - Война?
        - Это самое логичное, что могут сделать эльфы. Когда две державы страстно желают вцепиться друг другу в глотку, повод найти не трудно. А тут такой подарок.
        - Что же делать? - Леон понимал, что вопрос глупый, но не удержался.
        - Ну вот. - Лакруа показал рукой на бушующий зал Совета.
        - Но это же болтовня.
        - Именно, именно, Лео. Это болтовня. Дебаты, споры. Шум. Скандал. Пока они кричат, идет время. А сейчас каждая минута имеет значение. Известный вам маркиз призывает к войне, он сейчас на коне. Пользуется народной поддержкой. К счастью, не все так просто. Но очень мало времени.
        - Почему?
        - Нам нужно найти убийцу. Работает следственная комиссия. Но, если честно, это тоже только отсрочка.
        - Чем я могу помочь?
        Лакруа посмотрел на Леона. Потом на кричащий, казалось, в один голос Имперский Совет.
        - Найдите мою дочь. Она что-то знает.
        - Знает? Она же просто танцовщица. Я думал...
        Губы Лакруа дрогнули.
        - Актриса. Танцовщица. Знаете, Леон, эти бродячие музыканты, акробаты, танцоры, циркачи появились на этой земле совсем не просто так. Понимаете? Нет, вы только представьте. Эти люди - такие яркие, веселые, необычные - колесят по всему миру, не только по Империи. Вы не знали? Их пестрые кибитки можно увидеть где угодно. Искусство не имеет границ. Даже у орков есть определенное, очень специфическое понятие красоты. И у гномов. И у мерфолков. А если вы почитаете отчеты, то поймете, что Проклятые не живут в хаосе. Нет. У них нет души, но есть неясная тоска по чему-то, чего они, может быть, сами не понимают. Они любуются смертью, разрушением, возводя умение уничтожать в ранг искусства. Вы читали отчет инквизиционной коллегии "О тяге мертвой плоти к огню"? Крайне неприятный свиток, но в нем есть выводы. Помните, вы рассказывали мне о том случае в вашей деревне? Когда на вас вышла стая мертвых? Помните?
        - Да. - Леон сглотнул. - Конечно.
        - А вы знаете, что, проанализировав следы, архиепископ Ланге пришел к заключению, что мертвяки долго стояли возле ваших костров. Они смотрели на огонь. Боялись его. И тянулись к нему. Кто-то сказал, что они просто выжидали удобного момента, чтобы напасть. Но нашлись и те, кто утверждает, что мертвяки наслаждались зрелищем живого пламени. Хотя души в них еще меньше, чем в Проклятых. А у тех ее вообще нет. Искусство, красота - вот что связывает все живое и неживое в нашем мире. Знаете почему?
        - Почему? - Смутная догадка мелькнула в голове Леона.
        - Потому что во всем, что нас окружает, есть частичка Всевышнего. Есть его промысел. - Лакруа развел руки в стороны, словно обхватывая огромный шар. - Кусочек его огня, света. И эти частички тянутся друг к другу, любуются тем огоньком прекрасного, который бывает так трудно разглядеть. Красота есть везде. И главное, единственное, умение актера, циркача, танцовщицы - суметь найти эту красоту. Где бы она ни находилась. Вы понимаете? По всему нашему миру колесят цирки, театры. Они все видят, все знают. Понимаете?
        - Так, значит, Марта была...
        Лакруа сделал предостерегающий жест, и Леон прикусил язык.
        - Вы должны найти ее, Лео. Что с вашими друзьями?
        - В связи с чрезвычайным положением их увольнительные были отменены. И сейчас они удерживают оцепление вокруг посольства.
        - Понятно. Скажите, Лео, вы доверяете им?
        - Конечно. Как самому себе.
        - Хорошо. - Лакруа достал из-за пазухи конверт. - А я доверяю вам. Вот эти бумаги помогут. Выше этого документа нет ничего. Почти ничего. Пользуйтесь им осторожно. И не потеряйте.
        Леон взял в руки конверт. Плотная бумага пахла воском. На обороте стояла личная печать императора.
        - Если возникнет опасность, что этот конверт попадет в чужие руки. Вы должны сделать все, - Лакруа посмотрел в глаза Леону, - я повторяю - все, чтобы этого не произошло. Понимаете?
        - Да. - Леон почувствовал, как вспотели ладони. - Конечно.
        - Вот и прекрасно. На выходе мой секретарь передаст вам еще кое-какие бумаги. Там есть письмо к Брюнегольду. Оно поможет. А теперь идите и не медлите больше. Болтать можно без устали, но наши противники сейчас не дремлют. Игра идет наперегонки.
        Выбравшись из дворца, Леон отправился к эльфийскому посольству.
        Тут тоже шумела толпа. Но гораздо более сдержанно, нежели перед Имперским Советом. Здание было оцеплено несколькими линиями кадетов. Люди держались на расстоянии. Если к стражникам, курсирующим по улицам, тут все привыкли, то кадеты разных школ выглядели неожиданно по-военному. Перед их лицом призывы к войне звучали по меньшей мере нелепо и пугали прежде всего самих крикунов. Кадеты были построены в боевой порядок. Все высоты, крыши и чердаки, были заняты лучниками. Горожанин, человек мирный, а часто так и вообще трусливый, тут чувствовал себя совсем уж не в своей тарелке.
        Леон без труда нашел офицера, был отослан выше и так наконец добрался до того, кто отвечал за всю операцию. Конверт с печатью императора оказал магическое воздействие. Его даже не пришлось открывать. Буквально через полтора часа Слав, Филипп и Артур уже были в седлах...
        Глава 25
        Скакали без остановки всю ночь. Наверстывали упущенное.
        Утром друзья остановились немного передохнуть. Развели костерок, и Филипп поджарил круглые сочные колбаски. В утренней прохладе, после долгой скачки, они показались всем удивительно вкусными и душистыми. Леон достал из сумы большой каравай черного хлеба, порезал его широкими ломтями. Артур принес каких-то трав и уверил всех, что хорошо разбирается в этом. Острые, пахучие и чем-то похожие на сельдерей листики стали приятным дополнением к жирным колбаскам. Запивали водой из ручья, что тек неподалеку.
        О том, что происходит в Фервале, старались не говорить.
        Только один раз Артур спросил у всех, но обращаясь к Леону:
        - Как думаете, чем все это кончится?
        Слав пожал плечами. Филипп хмыкнул и сунул в рот травинку: мол, меньше знаешь - лучше пищеварение. А Леон задумался. Нужно ли говорить очевидное? И так ли очевидно то, что видится с положения графского оруженосца?
        - Кончится все одинаково, все и всех. Только у кого-то раньше, у кого-то позже, - сказал Слав.
        - Да я не про это. - Артур поворочал палочкой угли. - Я в историческом смысле. В перспективе, так сказать.
        - А в перспективе, - Слав растянулся на траве, - эта игра еще далека от завершения. Так что не беспокойся. Повоюем. На наш век хватит.
        - Уж это точно, - подхватил Филипп. - Стрел и мечей на наш век будет предостаточно. А если кто-то переживет.
        - Можешь не беспокоиться. Таких будет немного, - беззаботно перебил его Слав, и оба засмеялись.
        Несмотря на веселость, которая показалась Леону несколько наигранной, между друзьями чувствовалась какая-то странная натянутость, тревога. То ли из-за событий последнего дня, то ли из-за той неопределенности, что ждала их впереди. Леон подумал, что было бы хорошо что-то сказать им, ободрить. Но понял, что не сможет найти правильных слов. И будет фальшиво, глупо, так что лучше и не говорить ничего.
        Отдыхали недолго. Слав и Филипп успели чуток вздремнуть. Артур, видимо, еще не отошедший от вчерашней тревоги, беспокойно бродил по округе.
        Леон его понимал. События развивались чересчур стремительно. Пугающе быстро.
        Но ничего. Впереди день дороги. К вечеру мальчишка начнет с ног валиться. Будет впредь наука: спи, когда есть возможность.
        Сам Леон возился с картой, пытаясь вывести наилучший маршрут с учетом путей орочьих кочевий, рек и редких населенных пунктов.
        Выходила довольно непростая картина. Кочевья зеленокожих проходили в основном вдоль моря. Орки не любили забираться в лес и уж точно не жаловали гор, где чаще всего жили карлики, гномы. Вдоль побережья шла широкая полоса степи. Когда-то гномий бог Вотан уронил в море свой молот, раскаленный докрасна, и взметнувшаяся волна, состоящая из пара и жидкой грязи, смела все, что находилось на берегу. Поток был такой силы, что содрал землю, леса, деревни и города на несколько сотен верст. На тех землях еще долго нельзя было ни жить, ни передвигаться. Люди болели, а животные умирали или начинали странно меняться, превращаясь в уродов. До сих пор в заболоченной дельте реки Фергал живут потомки тех чудовищ. Агрессивные, злобные твари, едва-едва напоминающие своих прародителей. Так и образовалась странная, ровная, будто вылизанная чьим-то огромным языком степь, тянущаяся вдоль моря до самых земель варваров. По этой доске кочевали орки. Говорят, что им изначально было наплевать на странную болезнь, что уродовала детей и убивала взрослых. Орки... что с них взять? В Империи их долго не считали разумными, принимая
за зверей. Охотились. Но потом кто-то из магов сумел расшифровать их речь.
        Орки городов не строили. Только легкие переносные хижины, которые ставились на колеса и ехали по степи, как огромные телеги, запряженные мулами. Иногда зеленокожие рыли норы. Большие, с множеством разветвлений. Но в них орки не жили. Для чего они делают эту тяжелую, часто опасную работу, было до конца не ясно. Некоторые утверждали, что в этих пещерах скрываются сокровища. Так ли это, никто не знал. Смельчаков, которые лезли наобум в земляные катакомбы, было много, но очень немногие возвращались назад.
        Вообще люди предпочитали не лезть в орочью степь. Зеленокожие кочевали большими семьями, родами, внутри которых существовала сложная, часто противоречивая иерархия. Нравы и обычаи были часто очень странные и дикие. Поэтому заранее предсказать, чем кончится контакт с несколькими сотнями орков, было очень трудно. Теоретически эти земли принадлежали Империи. Но при этом зеленокожим предоставлялась определенная автономия, условия которой выражались просто: "Империя не создает проблем оркам, пока орки не создают проблем Империи". Из числа кочевников даже формировался особый имперский легион. И хотя бойцами орки были слабыми, но они были от природы наделены совершенно дурным бесстрашием и яростью, которая часто сама по себе обезоруживала противника.
        На этих землях стояло три городка.
        Локслестер, город на реке Фергал, жители которого торговали лесом, сплавляя его в столицу. Это поселение находилось сильно в стороне от предполагаемого пути. И поэтому Леон его в расчет не принимал.
        Левенделл, огромный город шахтеров. Тут недалеко располагалась одна из самых больших золотоносных шахт Империи.
        И Гретхен. Последняя остановка на пути в Гуленгейм, резиденцию Брюнегольда. Этот получеловек-полуорк был одним из тех, кто сумел кое-как, с помощью Империи и собственной хитрости, объединить зеленокожих и сделать их союзниками людей. Брюнегольд был, что называется, себе на уме, но при этом порядок в своих землях соблюдал. По слухам, он был единственный из орков, кто имел несколько жен. Это противоречило царившему в кочевьях матриархату, но придавало Брюнегольду особый вес в глазах орков.
        Конечно, безопаснее было идти лесом, по охраняемому имперскому тракту. Может быть, даже заходя в Локслестер и Левенделл. Потом по наезженной дороге до шахт, и небольшой рывок через степь в Гретхен. А дальше перейти горный массив, что острым зубом вдавался в степь, и выйти на Гуленгейм.
        Это было безопасно.
        Но. Но где-то там худенькая хрупкая девушка. В плену. И, может быть, от нее зависит будущее всей Империи. Хотя... смешно. Что может маленькая девчонка, назначившая когда-то деревенского паренька своим рыцарем? И все-таки каждый день в темнице идет за месяц.
        Через лес, через горы - это верная неделя пути. А этой недели нет ни у Леона, ни у Марты. Да и у Лакруа ее нет. Как ни крути.
        Идти через степь было значительно опасней. Зато там можно было двигаться очень быстро. Ровное поле, тонкий слой почвы на каменном столе. Если бы не зеленокожие. Что там говорил Слав? Матриархат, да к тому же сезон гона. А еще поговаривают, что заиметь ребенка наполовину человеческой крови у орков - почетно. И все бы ничего. Но орки мужского пола почему-то не слишком жалуют конкурентов. Да и вообще чужаков.
        Леон сверился с картой. Получалось два дня против целой недели.
        Был еще шанс пойти по краю леса и степи. Дорога не такая ровная, но есть возможность уйти под защиту деревьев, случись что.
        Или через степь?
        Леон покачал головой. Слишком высок риск никуда не прийти. И хотя на этой плоской тарелке можно заранее увидеть противника, орочьи кочевья растягиваются на многие версты. Не так просто их обойти.
        - Господа кадеты, подъем, - негромко скомандовал Леон.
        Слав проснулся сразу. Тотчас сел, будто и не спал, а так, прилег на секунду. Филипп долго и с наслаждением тянулся, похрустывая суставами.
        - Вот же, - бормотал он. - Какие сны я видел, ох, ребята... всего-то спал едва-едва, а уж насмотрелся. Ох, красота!
        - Еду, поди, увидал? - ехидно поинтересовался Слав.
        - Это тебе, худому, все еда видится. - Филипп отмахнулся. - А я вот хозяйку харчевни видел. Такую.
        Филипп показал руками какую. Хозяйка была, судя по всему, внушительна.
        - Во-во. Я ж говорю, еда. - Слав ухмыльнулся.
        - С чего бы это? Я женщин не ем...
        - Ну, это ж не просто женщина. - Слав затоптал угли костерка. Собрал сумку. Положил в траву кусочек заранее припасенной колбаски в благодарность духам места. - Это хозяйка харчевни. Вот если б ты какую-нибудь швею увидел или, там, прачку, тогда другое дело.
        Филипп хмыкнул и рывком поднялся на ноги.
        - А что нам скажет наш стратег?
        - Я смотрю, ты проснулся в хорошем расположении духа, - проворчал Леон.
        - Это точно. - Филипп широко улыбнулся. - Просто я думаю, что все будет хорошо. Вот так-то.
        Глядя на этого пышущего здоровьем гиганта, Леон действительно начинал верить в то, что кончится все хорошо. Они освободят девушку, доберутся с ней домой. А там и конфликт Империи и альянса сам собой разрешится и.
        - Я нашел следы, - буркнул хмурый, осунувшийся Артур, возвращаясь к друзьям. - Свежие. Небольшой отряд.
        Леон прошел туда, куда показал юноша. И действительно заметил на земле вдавленные следы лошадей. Судя по всему, совсем недавно тут прошли человек десять. Двигались быстро. Казалось бы, ерунда. Мало ли кто мог ехать в эту же сторону?.. Может быть, местный дож вестового послал. Или по какой надобности поехали в Локслестер купцы.
        Объяснения звучали жалко.
        Купцы используют телеги, подводы. А вестовой, гонец, двигается в одиночку. Тут же шел отряд. Да еще торопясь, будто нагоняя кого-то.
        Ох, не к добру.
        Слабая вера в то, что путешествие будет не сложным, угасала на глазах.
        Глава 26
        Ближе к полудню друзья въехали в довольно крупное селение. Деревня - не деревня, город - не город. Люди селились вдоль дороги, зарабатывая на жизнь не сельским хозяйством, а обслуживанием проезжающих. Тут сходилось несколько дорог. Два крупных тракта, один шел на Локслестер, другой на Левенделл, и несколько дорог помельче. На большом этом перекрестке и выросли домишки. Сначала тут был трактир, потом пристроили гостиницу. Неподалеку поставили кузню, кому лошадь подковать, кому карету починить. А уж за кузнецом пошло-поехало. Поселок вырос, обзавелся названием. На широкой, косо прибитой доске значилось: "Горбыли".
        - Интересная фантазия у местных жителей, - пробормотал Слав, останавливаясь перед табличкой. - Остановимся?
        - Да, - ответил Леон. - Перекусим и в путь.
        - Вот это дело! - обрадовался Филипп.
        Они остановились у трактира с надписью "Выхухоль".
        Филипп нахмурился.
        - Мне кажется, там лучше. - Он махнул рукой через улицу.
        - Вряд ли, - сказал Артур. - Смотри, видишь на вывеске три царапины.
        - Ну...
        - Резано ножом поперек волокон. Средняя выше прочих.
        - Да вижу я, вижу.
        - Это значит, что еда тут очень хорошая, а в комнатах нет клопов.
        - Не понял. - Филипп посмотрел через улицу. - А там я ничего не вижу. Это же просто царапины.
        - Там, - пояснял Артур терпеливо, - нарисован кружочек. Вон там, видишь, в верхнем углу. Значит, хозяин - вор.
        - Это откуда такие познания? - поинтересовался Леон.
        - Мой отец рассказывал. Это специальные символы, которыми Братство Воли обменивается.
        - Это... бандиты?
        - Нет. - Артур засмеялся. - Путешественники. По крайней мере отец так говорил. Некогда было целое братство, они верили в то, что Всевышний создал этот мир без границ. И все пределы были поставлены демонами. А значит, в воле Всевышнего, чтобы человек мог ходить там, где ему вздумается. Вот и путешествовали. Не имели ни дома, ни какой-нибудь собственности. Проповедовали любовь и мир.
        Они кинули поводья мальчишке, который выбежал на шум из таверны.
        - Раньше знаков было много. Но потом братство рассеялось, многие погибли в период войн. И остались только основные. И то большей частью они касаются питейных домов, борделей и всяких опасностей.
        - Любопытный у тебя батюшка, - сказал Слав, открывая двери. - Ну что ж, проверим, правы ли были твои путешественники. Эй, хозяин!
        Навстречу уже спешил дородный, лысый мужичок.
        - Сию секунду, сию секунду! - На нем был чистый белый передник и новенькие ботинки. - Что угодно господам?
        - Слышали, что у вас, трактирщик, стряпня уж очень хороша. Вот хотим отведать!
        - Самая лучшая, самая лучшая... - Хозяин отвел их за стол.
        Филипп сел, с наслаждением пошевелил плечами.
        - А то от завтрака остались одни воспоминания.
        - Сейчас готовится поросенок с гречневой кашей и мочеными яблоками. Нужно только чуточку подождать. Но есть куропатки. Очень молодые! Хрустящая корочка! Прекрасная закуска, прекрасная! Пока вы ждете поросенка, я бы предложил.
        - Несите-несите. - Леон сел за стол и снова разложил карту. - И вина.
        - Меда, - сказал Слав.
        - И побольше, - резюмировал Филипп.
        Леон ткнул в карту.
        - У нас впереди переправа. Я думаю, что ее надо пройти сегодня. Потом дорога уйдет в сторону, а мы пойдем вдоль леса.
        - Сколько до переправы?
        - К вечеру успеем. Если, конечно, Филипп не станет есть всего поросенка.
        - Вечная спешка, - пробурчал Филипп.
        Слав хмыкнул и огляделся.
        В таверне было не многолюдно. В дальнем углу сидели трое каких-то подгулявших бородачей, один спал, мирно сложив большие кулаки на столе. Лесорубы? В другом углу, что около двери, сидел старик в серой одежде. Рядом на лавке лежал шерстяной дорожный плащ. Старик уныло ковырялся ложкой в миске перловой каши. Хозяин таверны подошел к нему, принес кувшин. Старик покосился в его сторону, что-то спросил.
        Принесли куропаток с вареной кукурузой, четыре кружки и два глиняных кувшина. Вино и мед.
        Винишко оказалось так себе, а вот мед и куропатки действительно были на высоте.
        - Ну, может, твое братство и не соврало, - пробурчал Филипп, разгрызая тонкие косточки. - Вкусно.
        Леон свернул карту, спрятал ее в суму.
        Вернулся хозяин.
        - Прошу прощения, что вмешиваюсь. Господа следуют не в Гуленгейм?
        - Ага. - Слав поднялся. - И что, если так?
        - О! - Хозяин поднял руки. - Ничего-ничего. Просто... мне показалось. Прошу простить. Но.
        Его глаза забегали. Он вдруг посмотрел в сторону старика, суетливо кивнул и кинулся на кухню.
        Леон что было сил толкнулся ногами и, опрокидывая лавку, покатился по деревянному полу. Он еще падал, когда стол и все, что на нем стояло, вдруг полыхнули ярким белым светом, и в разные стороны брызнула щепа, обломки тарелок и глиняная крошка от расколотых кружек. В уши ударил оглушительный грохот, ноги свело судорогой.
        Леон, как пушечное ядро, врезался в стулья, что были расставлены вдоль стены. Раздался хруст. Откуда-то сверху на него посыпалась посуда, тарелки.
        Слав, стоявший на линии атаки, лежал там, где когда-то был стол. Глаза его были закрыты. Филипп ворочался, как медведь, под обрушившейся на него полкой. Именно с нее сыпалась на Леона посуда. Артура нигде не было видно. Лесорубы повскакивали со своих мест и кинулись к выходу туда, где стоял старик с широченной седой бородой. На его руках медленно таяли мерцающие белые огоньки. Глаза старика смотрели злобно.
        Маг!
        Леон схватился за меч. Вскочил!
        Старик метнулся в сторону выхода.
        - Стой, гнида! - Леон бросился следом. Позади ревел Филипп.
        Магу нужно время, чтобы скопить заряд такой мощности! Если его догнать.
        Леон выскочил на улицу. На земле лежал без сознания мальчишка-конюх. Лошади были на месте, и больше следов не было.
        - Он где-то здесь... - прошептал Леон. Сзади из дверей вырвался Филипп. В его руке плясал топор.
        - У него не было лошади! Не мог уйти далеко... - рыкнул Филипп. Они расходились от дверей в стороны, чтобы обоих нельзя было накрыть одним ударом.
        - Хорошему магу не нужна лошадь, - ответил Леон.
        - Это не тот случай. Иначе мы бы уже были мертвы.
        - Что с остальными?
        На улице было пусто. Поселок будто вымер. Только легкий ветер гнал песок по дороге, закручивая его пыльными чертиками.
        - Не знаю, Слав вроде дышал. - Филипп яростно крутил головой.
        - А Артур?
        - Не видел. Мне кажется.
        Договорить он не успел. Молния ударила откуда-то сверху! Со злобным шипением бледная змея впилась в землю около Филиппа. Он закричал, упал в пыль. По ногам Леона скользнуло острой болью. Икры мигом онемели.
        - Филипп!
        Тот рычал, перекатываясь с места на место.
        - Бо-о-ольно! Больно-то как!!! Сволочь, ай, гадина!
        "Живой", - понял Леон и сказал вслух:
        - Больно - значит жив. Он не так силен, как я думал. Недоучка.
        - Откуда он бил? - прохрипел Филипп, поднимаясь на ноги.
        Леон попытался восстановить в памяти направление, откуда пришла молния. Завертел головой. И в последний момент увидел в окошке третьего этажа трактира "Выхухоль" метнувшуюся тень.
        - Та... - В груди что-то взорвалось! Леону показалось, что каждая мышца его тела скрутилась, сжалась, напряглась! Воздух едва не порвал легкие! Сердце ударило болью! На какой-то момент в глазах помутилось, он упал и осознал себя только через несколько секунд, скребущим пыль пальцами, силясь вдохнуть хоть каплю воздуха.
        - Лео! - Филипп оттащил его в сторону.
        - На тре... тий этаж! - прохрипел Леон.
        Филипп рванулся обратно в трактир, как бешеный бык.
        Леон с трудом поднялся и, качаясь, пошел следом.
        Маг выдохся. Будь в нем хоть половина той силы, которую он потратил в первый выброс, Леона уже не было бы. Теперь же старик ослаб.
        Чувствуя, как отдается в теле каждое движение, Леон затопал по лестнице. Наверху снова грохнуло. Но не так сильно, как раньше. Зарычал Филипп. Что-то опрокинулось, обрушилось с грохотом.
        Леон поднажал.
        - Вяжи его! - крикнул кто-то.
        Навстречу с визгом выбежала девица с распущенными волосами, в одной нижней рубахе. Увидала Леона, закрыла рот ладонями и метнулась обратно.
        На третьем этаже снова что-то упало, зазвенело стекло. Снаружи донесся звук удара.
        Леон одолел последнюю ступеньку и столкнулся лицом к лицу с Артуром.
        - Все... - тяжело дыша, выдохнул юноша. - Готов.
        - Кто готов? - простонал Леон, опускаясь на пол.
        - Старикашка готов, - сказал Филипп, выходя из развороченной комнаты и держась за щеку. Из коридора казалось, что там внутри что-то взорвалось. Но Леон знал возможности своего друга и не удивлялся.
        - Сам цел? - спросил Леон.
        - Цел. Курва в глаза метил. Во, смотри... - Он отнял ладонь от лица, потекла кровь. Щека была рассечена.
        - Ерунда. Царапина, - сказал Артур. - Пойдем... тело обыщем.
        - Идите-идите... - Леон прислонился к стене. - Я потом. Спущусь.
        Филипп и Артур молча подхватили его под мышки и потащили вниз.
        - Я думал, улетит, - голос Артура чуть дрожал. - Но после того как ты его скамьей приложил... Первый раз такое видел.
        - Да. - Филипп довольно хмыкнул. - Со скамьей-то, конечно, летать несподручно.
        Глава 27
        - Самая дурная работа, это быть магом. - Ехали медленно, но Славу все равно было не легко. Его тошнило, в седле держался с трудом. Под главный заряд он не попал, но оказался так близко, что получил контузию и ожоги. Леон хотел оставить его в поселке или хотя бы соорудить волокушу. Но Слав отказался наотрез. Более того, он постоянно норовил пришпорить лошадь, и за этим приходилось следить. - Я как-то видел их учеников. Возле Большой башни. Там садик. Вот они там и бродят. Хуже монахов, ей-богу. Бормочут что-то под нос, руками так.
        Он попытался показать, как ученики-маги делают руками, но покачнулся и снова ухватился за седло, замолчал.
        - Зато если бы он в нас тогда первым ударом попал, дело было бы кончено, - сказал Артур. - В ум взять не могу, чего он промахнулся. Близко же были.
        - Может, потому и промазал, - ответил Леон. - А может, просто... страшно стало. Или еще что-нибудь.
        - Чего ему бояться-то?
        - Ну, магией нельзя пользоваться направо и налево. Такие случаи подлежат специальному расследованию. Иначе такое бы творилось.
        Они уехали из поселка сразу. У мага не нашлось ничего, что могло бы указать на заказчика преступления. На теле тоже не было никаких отметин. Хозяин харчевни, прижатый Филиппом около раскаленной плиты, сказал только, что неизвестный старик попросил его узнать, не едут ли молодые господа в Гуленгейм. И все. Филипп, в качестве компенсации, захватил с собой недожаренного поросенка и каких-то лепешек. Больше ничего выбить из корчмаря не удалось.
        Слав поначалу был разговорчив, но когда утоптанная дорога пошла кочками, замолчал. На его лице выступил пот.
        Артур чуть отстал и подъехал к Леону.
        - Ему нельзя в седле, - шепотом сказал юноша.
        - Знаю. - Леон поморщился. - Но на носилки его не уложишь. Да и тряска от этого меньше не станет. Нам нужно оставить его под присмотром. Но как это сделать, я не представляю. Он упрям, как сто ослов.
        - Я не слезу с лошади. - Слав повернул к ним побледневшее лицо. - И можете не шептаться.
        Артур вздохнул.
        Леон тронул его за плечо.
        - Скачи вперед. Если что-то увидишь, возвращайся.
        Юноша дал лошади шенкелей и исчез за поворотом.
        Леон подъехал к Славу.
        - Ты же знаешь, что нормальной скачки ты не выдержишь.
        - Это пройдет.
        - Пройдет, если ты отлежишься, придешь в себя. В противном случае мы будем вынуждены останавливаться, искать какие-то лекарства. К тому же если что-то произойдет. Я не думаю, что ты хочешь быть обузой.
        Слав молчал. На щеках играли желваки.
        - Там дальше есть монастырь. Совсем небольшой. - Леон тронул друга за руку. - Слышишь?
        - Да. - Слав ответил неохотно. - Хорошо. Я останусь. Но только до тех пор, пока не смогу сидеть в седле.
        - Договорились.
        Дальше ехали в молчании.
        Вскоре в облаке пыли показался Артур.
        - Что-нибудь есть? - крикнул Леон, осаживая лошадь.
        - Монастырь горит!
        Леон молча ударил коня пятками, переходя в галоп. Ветер озорно засвистел в ушах. Следом несся Филипп. Слав попытался ускориться, но вскоре отстал, прижался к шее коня, борясь с болью и тошнотой.
        Когда они влетели в монастырские ворота, монахи суетливо носились по двору с ведрами. Горела деревянная пристройка. И все бы ничего, но пламя грозило перекинуться на крышу главного здания. А оттуда проникнуть внутрь.
        В пристройке что-то бухало, будто лопалось. Воздух был пропитан гарью и чем-то еще, сладковатый запах буквально не давал дышать.
        Леон выпрыгнул из седла и ухватил за рясу мужичка, неловко тыкающего в пылающее сено длинным багром.
        - А ну дай!
        Перехватив багор, Леон, прикрываясь рукой от жара, подбежал близко к огню и что было сил вогнал зазубренное острие в крайнюю балку, стараясь зацепиться за точку стыка стропилины и князевой балки. В момент удара внутри постройки что-то бухнуло, и Леона окатило облаком раскаленных искр. От боли он закричал, бросил багор, откатился назад. Тут же на него обрушился поток холодной, буквально ледяной воды.
        - Не суетись! - пробасил Филипп. Монахи уже обливали его водой.
        Кто-то тащил мокрую овчину. Накинув ее на голову, кадет бросился к оставленному Леоном багру.
        Филипп подхватил его и с воплем отбросил. Деревяшка за считанные секунды накалилась! Кадет сбросил шкуру, обмотал ею древко и снова поднял длинную жердину багра. Удар!
        Ржавый крюк легко впился в деревянный узел. Леон услышал, как загудела стропилина.
        - А ну навались! - гаркнул Филипп, упираясь ногами в землю.
        Леон кинулся к нему, вцепился в деревяшку багра, они потянули. Рядом оказался Артур. Монахи лили на кадетов воду, но даже это не помогало. Жар был нестерпимым.
        Они потянули так, что на какой-то миг показалось, что вывернутся суставы, а мышцы загудели от напряжения. Филипп зарычал. И вдруг багор подался, пошел! В огне оглушительно треснуло, загрохотало, и стропилина вывернулась из узла, прыгнула как живая вперед и вверх. Монахи закричали, Леон бросил багор и кинулся в сторону, уходя от возможного удара; краем глаза он видел, как катится по траве Филипп, сбивший с ног Артура. Но балка качнулась в неустойчивом равновесии и ухнула внутрь объятого пламенем здания, увлекая за собой всю крышу. Изнутри вырвалось целое облако искр, но огонь поник. Стал ниже, хотя и жарче. Но уже не угрожал главному зданию монастыря.
        К кадетам спешил седой, измазанный сажей монашек.
        - Благодарение Всевышнему! Он послал нам вас в тяжелую минуту!
        - Мне б вашу уверенность, святой отец, - ответил Филипп, осторожно трогая лицо. - У меня что, брови сгорели?!
        - Нам нужен настоятель, - обратился Леон к монаху.
        - Увы, большое горе постигло нас. - Тот сложил руки на груди. - Он погиб. На пожаре. Когда случилась эта беда, он был там, внутри. Ухаживал за пчелами. У нас была самая большая в округе пасека. Сегодня мы должны были качать мед. И этот ужас.
        Он покачал головой.
        - Пока я исполняю его обязанности. Представляете? - Он уселся рядом с Леоном на мокрую траву. Утер лицо ладонями и будто впервые их увидел. Грязные, покрытые сажей руки. - Представляете? Я всегда хотел быть настоятелем храма. Всегда. С самого первого дня в церковной семинарии. Я считал, что отец Аврелий занимает этот пост незаслуженно. Я втайне полагал себя более достойным. Гордыня моя. Гордыня. Вот теперь я настоятель. Представляете? Но рад ли я этому?
        Он закрыл лицо руками и прошептал:
        - Наказание мое, наказание.
        - Как это случилось? - спросил его Леон. Он вдруг почувствовал страшную опустошенность.
        Монах пожал плечами.
        - Я был в другой стороне сада, когда услыхал крики. А потом огонь, дым. Так страшно...
        Через ворота, с трудом держась за шею коня, въехал Слав.
        - Мы хотим оставить тут товарища. Ему нужны уход и лечение.
        - Да. - Монах отнял руки от лица. Леон увидел слезы, проложившие чистые дорожки по испачканным щекам. - Да. Конечно! Мы так благодарны вам! Вы пришли нам на помощь, как честные люди! Ваш друг получит самый лучший уход. У нас большой сад с лечебными травами.
        Из монастыря друзья уехали почти сразу. Только смыв с себя грязь и копоть.
        Шустрые, похожие в своих черных рясах на муравьев монахи быстро унесли потерявшего сознание Слава. А настоятель клятвенно заверил Леона, что станет лично следить за ним. Он еще что-то рассказывал, то ли жаловался, то ли оправдывался... Но Леон не слушал. Он почему-то вспомнил слова отца.
        "Запомни. За паладином всегда идет смерть".
        Сейчас смерть шла впереди. И будущие паладины скакали по ее следам.
        Искус остаться в монастыре на ночь был велик, но Леон погнал его прочь. Чтобы догнать отряд, идущий впереди, нужно было спешить. Догнать! А там посмотрим, кто кого. В том, что монастырь загорелся не сам по себе, Леон был уверен.
        Наверняка в поселке помимо мага был еще и наблюдатель. Шпион. Тот, кто ушел вперед сразу после гибели мага. А потом точно рассчитал, что раненый кадет будет помехой для движения отряда Леона. И понял, что они захотят оставить Слава в монастыре.
        Поджог монастыря, покушение мага означало одно: те, что идут впереди, боятся открытой драки. Им важно успеть первыми. А значит, сейчас время было важно как никогда.
        К переправе Леон, Филипп и Артур вышли в темноте.
        У парома горели факелы. Ждали какие-то торговые кибитки. Горели костерки. Кто-то грелся, готовил еду. Все ждали утра.
        В темноте негромко шумела река.
        Глава 28
        Костер жечь не стали.
        Поужинали чуть сыроватым поросенком и лепешками. Филипп выудил откуда-то из мешка бутыль с кислым деревенским вином.
        Все молчали, но Артуру было неспокойно. Он вздыхал, то и дело вертелся, укладывался то так, то эдак. Наконец не выдержал.
        - Я не понимаю. Почему они не навалились там, в поселке? В этой, как ее, "Выхухоли".
        - Кто они? - спросил Леон.
        - Ну... Маг же наверняка не один был. Это же их отряд вперед нас скачет.
        - Знать бы еще, кто там... - Леон вздохнул.
        - Мага оставили, потому что уверены не были, - подал голос Филипп. Он был спокойнее других. Лежал, подстелив дорожный плащ и подложив под голову седло, жевал травинку.
        - То есть?
        Филипп покосился на Леона.
        - Ну смотри, они знают, что мы есть. Но совершенно не знают, кто мы, сколько нас и так далее.
        - Почему ты так думаешь?
        - Ну ты даешь. - Филипп хмыкнул. - Если бы они знали, то либо навалились бы всей бандой, либо не стали бы подставлять мага. Такой старичок в случае драки дорогого стоит. Хотя и бестолковый он какой-то, хиленький.
        Он приподнялся на локте.
        - А теперь они знают, сколько нас.
        Все замолчали. Где-то около реки неожиданно громко заблеяла коза. Послышалась ругань.
        - А что после переправы? - спросил Артур.
        - После переправы село какое-то. То ли Мухоморы, то ли Водоплясы. То ли и то, и другое. А дальше основная дорога идет в лес. А там.
        - Стратеги, - проворчал Филипп, поворачиваясь на правый бок и закутываясь в плащ. - Вы как наговоритесь и умаетесь, меня разбудите. Я подежурю.
        - В самом деле, - сказал Леон, обращаясь к Артуру. - Ты б поспал тоже.
        - Не могу. - Юноша пожал плечами. - Не идет сон и все тут. Так что я подежурю первым.
        - Страшно?
        Артур ответил не сразу.
        - Да. Когда там, в таверне, бабахнуло, я от страха под стол заскочил. Да и вообще, боялся сильно. Когда наверх кинулся вместе с Филиппом, тоже боялся. Когда он стену проломил.
        - Это нормально, - ответил Леон. - Страх - это вообще полезное качество. Он не дает глупостей наделать. Иногда его надо слушать. Но иногда.
        Артур молчал.
        - Завтра сойдем с дороги. - Леон укутался в плащ. - Как устанешь - разбуди.
        И он заснул. Ему привиделось, что стоит он в летнем поле. Вокруг солнце, стрекочут кузнечики, летают бабочки и заливается где-то высоко-высоко жаворонок. А по полю идут женщины в длинных полотняных рубахах, они улыбаются, машут ему рукой. И так хорошо и спокойно, что хочется плакать от радости.
        Потом мир вдруг потемнел, стало холодно. Вместо женщин перед ним появилась мужская физиономия.
        - Леон, - шепотом пробасил незнакомый мужик. - Леон, вставай.
        Мелькнула мысль: "Какой дурной сон", но через секунду сознание окончательно вернулось, и Леон понял, что незнакомый мужик - это Артур. Вокруг ночь и переправа.
        - Что там?
        - Я - спать. Подежурь чуток.
        - Хорошо, хорошо. Встаю.
        Леон поднялся, стряхивая остатки сна. Было холодно. От реки тянуло сыростью, медленно наползал туман. Костры уже плотно заволокло белесым маревом, и от этого туман наливался светом, в нем обозначились слои, он стал похож на живое существо, которое выползло из реки и теперь трогает людей своими невесомыми щупальцами. Касается их лиц. Рук. Вещей. Хочет понять, кто они, зачем сидят тут.
        И то ли из-за маятной дневной усталости, то ли из-за того, что сон еще не до конца оставил Леона, показалось ему, что костры, уже полностью скрытые туманом, шевелятся, двигаются. Сливаются. Леон помотал головой, отвернулся. Снял с пояса маленький бурдючок с водой, плеснул в лицо. Не помогло.
        Чтобы хоть как-то развеяться, Леон отошел в сторону. Сделал несколько энергичных махов руками. Присел. На какой-то миг в голове прояснилось. Он обернулся и. И вдруг понял, что не знает, куда идти. Накатила паника! Он с трудом подавил в себе желание бежать куда угодно, только бы двигаться, что-то делать! Леон крепко зажмурился, досчитал до десяти. Потом открыл глаза. Легче не стало. Вокруг мутной пеленой переливался туман.
        "Я отошел только на несколько метров. Не больше. Под ногами песок. Должны остаться следы". Леон нагнулся, потом осторожно встал на четвереньки. Но никаких следов не обнаружил. Слишком темно. Слишком плотный туман. Теперь почему-то не было видно даже костров. И звук реки, к которому они уже успели привыкнуть, куда-то делся. Пропал!
        Осторожно, вытянув перед собой руки, Леон сделал несколько маленьких шажков вперед.
        - Артур, Филипп, - тихо позвал он.
        В тот же миг все изменилось. Туман зашевелился, сдвинулся, поплыл! В глазах все смазалось, будто на холст со свежими красками кто-то выплеснул ведро воды.
        - Артур! Филипп! - Леон крикнул уже громче.
        Подул резкий ветер. Но туман никуда не делся, только стало холодно, сырой воздух пробирал до костей. Засвистело, зашумело вокруг.
        Леон прищурился, закрылся рукавом и вдруг почувствовал.
        Это было похоже на мягкую кошачью поступь. Когда кошка подкрадывается к мыши, приближается. Это было похоже на невесомые паучьи лапки, которые пробегают по спине ночью, и ты просыпаешься в холодном поту, не зная, явь это или сон. Это было похоже на чьи-то голоса и шаги на чердаке, хотя там точно пусто и пыльно.
        Магия! Леон понял это не сразу, не сразу почувствовал. И сейчас, уже перед самой атакой, у него почти не было времени, чтобы приготовиться.
        Леон выхватил меч. Поднял рукоять на уровень головы и опустил кончик лезвия вниз, прикрываясь. Где-то внутри поднялась волна тепла, прогоняя холод, сковавший руки. Вот сейчас! Еще немного!
        Он глубоко вдохнул, чувствуя, как тепло становится жаром, уже не греет, а выжигает себе дорогу! Наружу!!!
        Вот этот внутренний пожар поднялся, сжался в раскаленную точку у самого горла и.
        - АААаааа!!! - выплеснулся, обкатывая гортань кипятком наружу.
        Стена тумана вздрогнула, отшатнулась. И на короткий миг в ней обнаружился разлом, дыра. Леон что было сил прямо с места толкнулся ногами, ныряя в эту открывшуюся на краткий миг дверку! Падая через черноту, он успел заметить, как мелькают за спиной оскаленные хари.
        Падение было кратким. Через долю секунды он тяжело врезался в песок, под колено больно ударилось что-то твердое, Леон перекатился через голову и врезался в Филиппа.
        Тот охнул, подскочил и вцепился в Леона своими лапищами.
        - Это я! - успел крикнуть тот, и железные ладони разжались.
        - Что такое? - Артур высунул всклокоченную голову из-под плаща.
        Вокруг было тихо. Туман больше не летел рваными клочьями, не давил на плечи, не душил и не морозил. Все как обычно. Где-то неподалеку потрескивали костры, сухо по-домашнему.
        - Маг. Они оставили еще одного... - прошептал Леон. Он тяжело приподнялся, нога, травмированная при падении, остро болела. Пощупал колено. Под ним наливалась серьезная шишка.
        - Убил?
        - Нет. Он далеко. Где-то на той стороне реки... Я только сумел порвать морок. Выйти наружу. Все как учили. - Леон поискал в темноте. Нашел круглый речной камушек. Именно на него он налетел при падении. Голыш был теплый, будто долго грелся на солнце и теперь медленно отдавал свое тепло. Держать его в руках было приятно.
        - Надо же. - Филипп сел, поежился. - А я на лекциях по магии все больше спал. Ладно. Ложись отдыхай. Я подежурю.
        Он поднялся на ноги, несколько раз присел, взмахнул руками. Большой, надежный, крепкий, каждым своим движением утверждающий, что уж кого-кого, а его никакой магией не прошибешь.
        Глава 29
        Паромщик начал трубить в рог, когда солнце едва-едва показало свой краешек над горизонтом. Люди просыпались. Переправа наполнилась шумом, разговорами и суетой.
        Леон проснулся легко, словно и не было ночного приключения. Голова была светлой.
        На занятиях по магии, где здоровяки типа Филиппа, тихо дремали, преподаватель говорил, что магический обряд, если он не удался, скорее всего ударит по своему создателю, по магу. Так что паладинов в первую очередь учили именно срывать чужие воздействия, ломать их.
        Если так, то труднее всего сейчас было тому парню, за рекой. Если он, конечно, не ушел еще ночью.
        Леон разбудил Артура. Тот, будто и не слышал рога, сонно моргал и вздрагивал от утреннего холода.
        - Давай подъем! - бодро прогудел Филипп. - Нас ждут великие дела и так далее. Хотя поесть не мешало бы.
        - По пути перекусим, - сказал Леон. - Там еще что-нибудь осталось?
        - Спрашиваешь!
        - Вот и ладно.
        Леон отошел к реке. Присел, зачерпнул горсть воды, умылся. Немного посидел, приглядываясь к течению реки. Спокойному, но сильному, постоянному. Огромная мощь воды чувствовалась даже на берегу. Детство, проведенное у реки, внушило Леону уважение к этой невероятной силе, которая может как творить, так и приносить страшное горе.
        - Лео! - крикнул Филипп. - Можем успеть на первый паром!
        - Иду! - Леон обернулся и побежал обратно. На душе осталось что-то недоговоренное. Странное. Будто надо было еще постоять у воды, вот так молча...
        Артур собрал его вещи. А Филипп уже спорил с каким-то пузатым торговцем за место в очереди.
        Торговец обладал определенной силой характера, раз вообще отважился на спор. Но все-таки ему пришлось отступить, и друзья вступили на шаткую палубу парома.
        Эта посудина представляла собой просто большой плот, грубо сколоченный из бревен, с невысокими бортами, собранными из пиленой доски внахлест. После того как на бревенчатый настил загнали стадо овец, на пароме стало тесно, а сама посудина ощутимо просела, и через щели в бортах начала просачиваться вода.
        - В этом месте стоило бы построить мост, - пробурчал Филипп, успокаивающе поглаживая лошадей.
        - По ту сторону не самые спокойные земли. Никогда не знаешь, что может случиться, - ответил Артур. - А еще отец говорил, что извоз - это способ местных жителей прокормиться.
        - Извоз?
        - Да, помогают торговым караванам. Работают проводниками.
        Тем временем паром вздрогнул и тяжело отошел от причала. Дюжие здоровяки с бугристыми бицепсами тяжело вращали огромный барабан, расположенный над головами путешественников. На той стороне реки, лениво развалившись на причале, ждал другой паромщик, видимо, родственник того, что сейчас переправлял пассажиров.
        - Семейное дело... - сказал Леон. С самого начала, как они погрузились на эту посудину, его не оставляло чувство тревоги.
        Хотя ничто не предвещало неприятностей. Паром двигался осторожно, прочный канат натужно скрипел.
        - У моего отца... - начал было Артур, но осекся.
        Раздался громкий хлопок, канат натянулся и вдруг ослаб, упал в воду. Паром вздрогнул и пошел по течению.
        Затем что-то заскребло по днищу, и посудина снова остановилась.
        Паромщик закричал что-то, но разобрать слова в общем гомоне было совершенно невозможно.
        - Начинается, - вздохнул Филипп.
        Он покрепче ухватил под уздцы рвущихся перепуганных лошадей.
        Артур перегнулся через борт, посмотрел в воду.
        - Нас держат страховочные канаты, - крикнул юноша.
        Леон ничего не ответил. Он вскочил на скользкий борт и, с трудом удерживая равновесие, посмотрел на другой берег.
        Деревянный причал. Домик около него. Вокруг бегает и размахивает руками не то сын, не то брат паромщика. Больше ничего. Лишь утоптанная за многие годы переправы земля. Редкие валуны.
        В конце концов, канат мог просто лопнуть, не выдержав нагрузки.
        Леон спрыгнул на палубу.
        Капитану и помощникам наконец удалось наладить какое-то подобие порядка на пароме. Люди перестали бестолково носиться, раскачивая посудину, и только перепуганные овцы громко и жалобно орали. Двое здоровых бугаев, что вертели колесо, сейчас пытались забросить на противоположный берег веревку, к другому концу которой был привязан запасной канат. Наконец им это удалось.
        И тут Леон увидел то, что до этого момента ускользало от его взгляда. Почему?.. Трудно было сказать. То ли человек на том берегу очень умело отводил глаза, то ли до поры прятался где-то. Но теперь у воды стоял крепкий мужчина, закутанный в серую, шерстяную мантию, укрывавшую его с головой. В его правой руке был длинный дорожный посох, а левая была вытянута перед собой. Длинные худые пальцы будто сжимали что-то невесомое, давили, комкали.
        - Ребята... Сейчас что-то будет! - Леон почувствовал, как палуба под ногами заходила, как живая. Затрещали бревна. Через щели плеснула веселыми фонтанчиками вода. Пассажиры снова закричали. Кто-то бросился через борт и, неумело молотя руками, поплыл к берегу. Его снесло течением, и вскоре всклокоченная голова скрылась под водой.
        - Вот никогда бы не подумал! - крикнул Филипп.
        - О чем?! - Леон с трудом удерживался на ногах. От воды доски палубы сделались скользкими. Люди падали, давили друг друга.
        - Что буду так нуждаться хотя бы в одном приличном стрелке! Если выберемся, с лучниками больше не дерусь!
        Паром тряхнуло, плеснуло в воде, палуба изогнулась будто дугой, но устояла. Посудина сдвинулась еще дальше по течению.
        - Еще один канат лопнул! - крикнул Артур. - Еще немного - и нам привет, разнесет к черту!
        - А что там? - Филипп махнул рукой вниз по течению.
        - Пороги... - ответил Леон. Он внимательно следил за действиями мага. Было видно, что тот устал. Сейчас он уже не стоял, держа посох в руках, а скорее опирался на него. - Второй канат он не порвет. Но туз в рукаве у него есть точно.
        И действительно, человек на том берегу чуть отошел от воды. Сжал посох обеими руками. Поднял, как дубину.
        - Вот сейчас точно что-то будет! - Артур что было сил вцепился в борт.
        Маг с глухим гортанным криком сделал несколько шагов вперед и ударил посохом по воде.
        Волна взметнулась. Опала.
        Леон замер в ожидании.
        Некоторое время ничего не происходило, и на какой-то момент показалось, что заклинание не сработало. Не удалось! Маг выдохся! Но вдруг река неожиданно начала мелеть. Вода отхлынула, потекла вспять, против течения!!! Паром начал опускаться, вот показались склизкие, покрытые водорослями камни, а откуда-то уже нарастал злой, дробный грохот.
        - Волна!!! - истошно закричал кто-то на пароме. - Там волна!!!
        И действительно, выше по течению вода забурлила, поднялась, как лошадь на дыбы, и, удерживаемая неведомой силой, пошла на них! Двинулась вперед!!!
        Ничто, казалось, не могло противостоять этой силище, дробящей, крушащей все на своем пути. Леон как зачарованный смотрел на белую шапку пены, что возвышалась уже над ними как дом, как крепостной вал.
        Лошади заржали. Рванули. Филипп едва удерживал их под уздцы.
        Леон попятился, не в силах отвести глаз. Лошадь боком толкнула его. Он отлетел, ударился о борт парома. Что-то больно впилось в ногу.
        Леон схватился за ушибленное место. Рука наткнулась на что-то твердое в поясной сумке. Камень! Круглый, ухватистый голыш, который он подобрал сегодня ночью неведомо зачем! Камень!
        Перед глазами Леона мелькнуло воспоминание. Лето, трава, бешеная собака и девочка, убегающая от нее.
        Значит, снова чудо?
        Он сорвал ремень, скрутил его тугой петлей.
        - Филипп! А ну держи меня!
        Одной ногой Леон вскочил на борт, другую упер в спину Филиппа. Тот крякнул, удерживая и друга, и рвущихся лошадей. Жилы на его шее вспухли.
        Времени на прицеливание не оставалось. Леон раскрутил над головой импровизированную пращу, надеясь только на то, что руки вспомнят нужное движение, что не зря каждое утро швырял он камни. Вспомнят, они вспомнят!!!
        Камень свистнул в воздухе. Маленький, круглый, стремительный. Совсем незаметный на фоне водяной громады, которая вдруг осела, обрушилась. Паром прыгнул как живой. Леон поскользнулся, рухнул на палубу. Сверху обрушился шквал воды. Его понесло куда-то под ноги коням. Вцепившись в доски, Леон сумел удержаться. Паром швыряло, как щепку в весеннем потоке. Наконец судно успокоилось и закачалось на волнах. Лопнувший канат больше не удерживал паром на середине реки, и теперь их сносило течением в сторону берега.
        Леон поднялся на ноги. Шатаясь, подошел к борту.
        - Что там?
        Филипп, который чудом умудрился остаться на ногах, покачал головой.
        - Артур где? Артур!
        - Тут я, - Юноша вынырнул из толпы перепуганных пассажиров.
        - Я попал? - Леон присматривался к берегу. Но кроме валяющегося на земле, перепуганного насмерть мужичка, что заведовал переправой, никого не видел.
        - Попал, - тихо сказал Филипп. - Вон там. У большой коряги.
        И действительно. Леон пригляделся. В воде покачивался странный грязный пузырь. Ряса.
        На переправе потеряли очень много времени. Пока паром прибило к берегу, пока удалось найти место для высадки и успокоить испуганных лошадей. В путь отправились только к полудню. Вскоре дорога свернула к какому-то селению.
        Леон притормозил.
        - Дальше надо уходить в степь. И так времени потеряли. Каким путем пойдут те, кто перед нами двигается, я не знаю. Точно уверен, что они постараются дорогу сократить. Но не уверен, что решатся степью идти. В любом случае они опережают нас приблизительно на день пути. Чтобы их догнать, надо очень торопиться. Сейчас мы можем крепко сократить, если пойдем через кочевья. Но это риск. Так что если вы откажетесь, я пойму.
        - Отказываться надо было в Фервале. А теперь-то чего? - Филипп ухмылялся.
        Леон посмотрел на Артура.
        Тот пожал плечами:
        - Филипп прав. Нужно закончить дело, раз мы его начали.
        - Отлично.
        Леон свернул с дороги. Его конь одним махом перепрыгнул через отводную канаву и резво пошел по невысокой степной траве.
        Глава 30
        Степь. Ровная, голая, где растет только трава. Каменистая почва, твердая, как стол. Тут не встретишь ни кустика, ни деревца. Только трава да какой-то белесый, жирный мох, которым тут питаются все, от зеленомордых троллей до их лошадей, низеньких, словно прижатых к земле этим бескрайним небом. Водится тут вроде бы лисица, да какие-то мыши-землеройки. Вот и все.
        И от неба до неба - трава, трава. Колышется, раскачивается волнами. Тут кажется, что земля выгибается, как огромная линза. Край неба давит на землю с такой силой, что она уходит куда-то вниз. Странное место.
        Тут можно ехать днями и не встретить никого. Тут жарко днем и холодно ночью. Иногда в этом зеленом море можно увидеть огромные города, вокруг высоких башен которых летают драконы. Многие видели, многие пытались добраться до этих крепостей, но никто не сумел. Всех сжирала степь. Посмотришь вокруг, только кости белеют в траве да дико скалятся черепа.
        Степь. Кто ее выдумал?
        Негде тут спрятаться. И все - беда. Солнце, дождь, снег. Если уж застанет в дороге, то только на божью милость и остается надеяться.
        Орки, что кочевали по степи, возили с собой целые дома. Огромные остроконечные шатры из шкур и свалянной овечьей шерсти. Они жили в них целыми родами. Старики, дети, внуки, правнуки. Те, кто не мог больше переносить постоянного движения, покидали дома. Уходили в степь. Да так там и оставались.
        Кочевья двигались постоянно. Иногда быстро, иногда очень-очень медленно, растягиваясь на многие версты. От неба до неба.
        Странное это место - степь. Кто ее выдумал?
        Еще говорили, что есть в этих краях особый народ. Вроде и люди, а вроде и нет. Дикие, стремительные, в лохматых шапках, с кривыми саблями носятся они по бескрайней этой тарелке. И нет никому пощады, кто встретился на их пути. Даже орки побаиваются их, потому что никто до конца не знает, чем живут эти люди, кто ими руководит, в каких богов верят они. А может, и не верят они ни в кого, кроме себя, оттого и мечутся по степи, нет им покоя. Кто знает? Может, это их волшебные замки стоят дрожащим маревом над травой?
        В этих местах все может быть. Самое невероятное, страшное, великое, ужасное.
        Хотя, может быть, и сказки это все. Врут и легенды, и путешественники. Просто страшно им в степи. Боязно. Вот и придумывают бог весть что.
        Может, и так. Да только непривычно это лесному человеку, чтобы до самого горизонта ни куста, ни деревца. Так и хочется сказать, странное место - степь. Тут все может быть.
        Леон сразу взял быстрый темп. Лошадь старался не гнать, но держать ровный ритм, который бы позволил животному идти долго.
        Они не сговаривались, но как-то само собой так вышло, что скакали они практически целый день, иногда переходя на шаг, давая коням небольшой, но все-таки отдых. Солнце непривычно долго держалось в небе, но не жгло. В небесах висела белесая хмарь, защищавшая землю от палящих лучей.
        Дорогой молчали. Берегли силы. Только несколько раз подал голос Артур, который двигался впереди, указывая на далекие столбы не то пыли, не то дыма. В этом случае Леон сворачивал в сторону, обходя подозрительные места.
        Ели прямо в седле. Как завзятые степняки-кочевники. Хотя говорят, те даже нужду справляют на ходу, с коня.
        Тяжелее всего приходилось Филиппу. Он потел, надсадно, с трудом дышал. Его крупное тело не было приспособлено для долгой изнурительной скачки.
        Остановились на ночлег уже совсем близко к ночи.
        Впереди ярким пятном ударила по глазам зеленая трава. В степи, будто чудо, бил родник холодной вкусной воды. Тут и остановились. Филипп долго выгуливал лошадей, прежде чем допустить их к воде. Артур, выкопав аккуратную ямку в твердой земле, попытался разжечь костерок, но не смог. Сухая трава и мох прогорали быстро, не давая ни тепла, ни света.
        - Оставь, - сказал Леон. - Тут огонь - штука незнакомая. А ну упустим? Степной пожар.
        Артур молча собрал кресало и затоптал последние искорки.
        Наконец вернулся Филипп. Он вытащил из седельной сумки вяленое мясо и лепешки. Разделил поровну.
        - Еда еще есть? - спросил Леон, медленно пережевывая жесткую лепешку.
        - Да. - Филипп вздохнул и обернулся. - Все мне мерещится.
        - Что?
        - Да будто за спиной стоит кто. Обернусь - пусто. Аж до самого небосклона пусто. Раздражает.
        - Это ничего. Устал просто. Ты спи, я первым подежурю. Артур за мной.
        Филипп хмыкнул.
        - Да он спит уже.
        Леон обернулся. Юноша еще сидел, но голова его свесилась, плечи опустились.
        - Готов, - сказал Филипп с усмешкой. Он осторожно вынул из рук спящего еду, завернул ее в тряпицу и положил в суму. - Завтра доест.
        Леон укутал Артура плащом. Проверил лошадей. Отошел по малой надобности, а когда вернулся, Филипп уже негромко похрапывал.
        - Ну вот, вторая ночь пошла, - прошептал Леон. - И то ладно.
        Он нашел по журчанию ручей. Отломил кусочек лепешки, опустил в воду. По своему опыту Леон знал, что в таких местах обязательно живет дух, чьей силой да помыслом пробился в твердой смеси глины, камня и земли чистый ручеек. А с духом лучше не ссориться, угостить его, если уж в гости забрел.
        Спать хотелось неимоверно. От долгой езды ломило спину, ныли мышцы ног и бедра.
        Чтобы не заснуть, Леон снова проверил лошадей. Те мирно паслись, хрустели травой, фыркали спокойно, по-домашнему.
        Подобравшись ближе к друзьям, Леон присел. И вдруг серебряный свет залил пространство. Протянулись по земле черные, глубокие тени, а белесый мох сделался ярким, будто стальным. И в воздухе... в воздухе зазвенели маленькие бубенчики-колокольчики!
        Леон вскочил, обернулся...
        Магия?!
        Нет...
        Луна! Луна всходила над горизонтом, огромная, яркая, величественная! Выкатилась она на небосклон, как гигантское колесо, как краюха хлеба. И мир преобразился!
        С удивлением глядел Леон на степь. Как изменилась она. Как заискрилась трава, какими странными, новыми красками заиграл мох. Да и сам воздух наполнился свечением, маленькими, едва различимыми искорками было пронизано все вокруг.
        Вот уж не ручей журчит рядом, нет. Это смех! Женский! Тонкими голосками хохочут девушки, заливаются!
        Леон вскочил. Смех тут же отодвинулся, ушел чуть в глубь сверкающего полумрака.
        Но затем вернулся, закружил, будто девки в хороводе...
        Долго смотрел Леон вокруг, долго вслушивался. Не подводит ли слух?
        Не обман ли зрения?
        Но луна поднялась выше. Стихли голоса, и яркий свет померк чуть, но не ушел совсем.
        А потом встал над степью сверкающий, огромный замок. Мерцающий в лунном свете, неверный как мираж, но явственней, реальней.
        И над башнями кружили хоровод драконы.
        Луна поднималась выше и выше! И вот уже посреди степи встал город. Большой, с улицами и площадями. Послышались звуки, голоса.
        Потрясенный Леон стоял посреди этого удивительного колдовского миража.
        Странная эта штука - степь.
        Глава 31
        Земля гремела под копытами коней. В висках ей в такт пульсировала кровь.
        Разноцветье трав сливалось в единый пестрый ковер.
        Быстро, очень быстро. Но нужно еще быстрей!
        Потому что низкорослые, косматые, оскаленные лошаденки орков уже, кажется, дышат в спину. То и дело за спиной раздавалось протяжное, бьющее по нервам: "Хаа-ай-яааа!!!" Зеленомордые загонщики были уже совсем близко.
        В засаду они попали по глупости. Как и было положено молодым да необстрелянным. На исходе долгого дня, когда зелень степи, уже примелькавшаяся, убаюкавшая своей плоской пустотой, вдруг ожила, завизжала на разные голоса! И откуда ни возьмись, будто бы прямо из-под земли, вынырнули всадники! Орки!
        Будущим паладинам хватило выучки не стать добычей в первые же минуты.
        Схватка была короткой, но злой.
        Четверо зеленомордых пали на траву, позволив трем друзьям уйти со злополучного места. Остальные кинулись в погоню.
        По какой-то причине орки не использовали короткие кривые луки, а норовили подловить на аркан, сорвать с седла, взять живым. Ничем хорошим это обернуться не могло.
        Леон гнал коня вперед, нещадно настегивая его нагайкой, но бедное животное и так неслось на пределе. Орочьи лошадки были медленней, но значительно выносливей. И теперь расстояние, которое кадеты выиграли в первые минуты скачки, медленно сокращалось. Некоторые орки уже разматывали арканы для броска.
        - К лесу! К лесу гони! - Леон махнул рукой вправо, увидев, что Артур отклоняется в сторону.
        - Я задержу их! - крикнул Артур, но Леон показал ему кулак.
        - Гони! Гони, пока можешь!
        Рядом, отстав всего на полкорпуса, тяжело скакал конь Филиппа. Старый черт Барте не обманул. Лошадок он подобрал отменных. Но все же орки догоняли!
        Оглянувшись, Леон увидел, как один из зеленомордых, подобравшийся ближе остальных, уже раскручивает над головой веревку! Леон резко дал в сторону, управляя скорее ногами, нежели поводьями. Веревка пролетела стороной. Орк зло закричал, замедлился, отстал.
        Впереди на горизонте показалась темная полоска. Лес!
        Но почему в стороне?! Он должен быть совсем не там.
        Леон увидел, как над лесом поднимается мутное облако. Пыль. И это совсем не лес! Вот почему орки не стали использовать луки. Они точно знали, куда гнать свою добычу!
        Великое Кочевье! Множество орочьих племен, под управлением своих каганов, поднялось по всей степи, перегородив ее едва ли не от края до края...
        - Круче в сторону! Круче! - закричал Леон, указывая направление. - Круче!
        Был шанс пройти вдоль линии кочевья и уйти под защиту далеких невидимых еще деревьев, но для этого пришлось пожертвовать несколькими метрами дистанции. Теперь уже не один, а трое орков раскручивали над головой арканы.
        Бросок!
        Одна веревка чиркнула по крупу коня, другая хлестнула по спине. Леон прижался к шее лошади, слился с нею.
        Снова рассерженный визг позади режет слух!
        Другие не будут так нетерпеливы. Подойдут ближе и тогда уж точно сдернут с лошади, повяжут.
        Закатное солнце удлиняло тени. От постоянной тряски степь плыла перед глазами, туманилась. Леону казалось, что под ногами коней уже не трава, а не то песок, не то голая земля. Какие-то желтые и серые пятна, сливающиеся в единый бурый фон!
        Голова на миг закружилась.
        Он покачнулся, и тут же, как наказание, как кара, шею захлестнула жесткая, колючая веревка!
        Все, что он успел, это поднять плечи, чтобы петля не сломала шею на рывке.
        Потом были мгновения полета и жесткий, страшный удар о землю.
        АХХХ!
        Хрустнули кости, болью взорвалась голова.
        Леон покатился куда-то в темноту. А вокруг уже визжали, кричали, ликовали зеленые клыкастые хари.
        Но сознания он не потерял. Леону удалось сбросить аркан и подняться на ноги. Миг! И он стоит с обнаженным мечом, а вокруг роится орочья стая. Оскаленные морды, кривые, когтистые пальцы! Где-то там, много дальше, разворачивали коней Артур и Филипп. Далеко, слишком далеко!
        Леон взмахнул мечом, закричал!
        В него разом метнули два аркана. От одного ему удалось увернуться, второй - отвести лезвием. Он замешкался и едва успел прыгнуть в сторону, когда здоровый, с желтыми клыками, торчащими из слюнявой пасти, орк послал на него своего коня в надежде стоптать, сбить с ног! Не получилось! Леон махнул ему вслед мечом, но не попал. Орк споро развернулся, Леон напрягся. Но удар пришел совсем с другой стороны. Лохматая степная лошаденка крепко ударила в спину, и Леон снова покатился по земле. Выбитый меч звякнул о камень в стороне. Громко засмеялись орки.
        И тогда на него наехал тот зеленомордый, что напал первым. Это его аркан снял Леона с седла. Право первого! Копыта коня били в землю совсем рядом. Леон вертелся как уж под вилами, стараясь защитить голову, живот, ноги, спину, сразу все тело. Он что было сил оттолкнулся ногами, конь над ним встал на дыбы. Леон четко-четко, будто на картинке, увидел его стоптанные копыта, грязь, налипшую на них, все, вплоть до мельчайших волосков и капелек конского пота. И еще над всем этим злорадную, хищную зеленую морду, растянутую в алчной ухмылке!
        Все замерло на миг.
        И только звук, крик! Кто-то орал, вопил на непонятном безумном каком-то языке. И приближался, приближался!!!
        Мелькнула черная тень.
        Копыта обрушились вниз!
        Леон толкнулся что было сил от какого-то подвернувшегося под ногу камня.
        И завертелось, закружилось вокруг!!!
        Мимо, как злобный демон, пронесся черный конь Филиппа. Его всадник с раскрытым в крике ртом мелькнул грозным призраком. И только окровавленный меч на мгновение застыл в воздухе.
        Леон метнулся к своему оружию, видя краем глаза, как оседает орочий вожак. Тот самый, с желтыми клычищами.
        Затем время превратилось в нескончаемую карусель, где надо было только рубить. Рубить! И еще раз - рубить! Орков, коней, руки, ноги, копыта. Вспарывать животы. Шеи. Обливаться горячей кровью, шипящей и скользкой. Уворачиваться от тяжелых ятаганов, бить в ответ. Погружать сталь в мягкую податливую плоть. Врубаться в кости. Крошить зубы. Прорубать сухожилия. Черепа!!! И снова, и снова, и еще.
        Когда Леон очнулся, его трясло.
        Меч скользил в ладони. Все тело было покрыто мерзкой жирной кровью. Лицо, плечи, ноги. Он стоял по колено в чьих-то внутренностях. В воздухе витал отвратительный, ни с чем не сравнимый запах, такой мерзкий и удушливый, что глаза слезились.
        И каждая жилка в его теле вибрировала, дрожала, тряслась. В нервном ознобе стучали зубы.
        Чуть в стороне тяжело агонизировала лошадь. Куда-то в степь неслись всадники. Четверо орков. Ушли. Один нелепо болтался в седле.
        - Лео! Лео!
        Что-то мешало. Трясло и дергало. Леон помотал головой и только сейчас увидел стоящего перед ним Артура. На побледневшем лице глубокая царапина, синие губы. Парень напугался.
        - Лео! Очнись ты! На нас волна катит!
        - Какая такая волна? - Леон понял, что губы не слушаются. А во рту...
        Желудок подпрыгнул. Леон согнулся пополам.
        Вкус крови... Чужой!
        - Эко его полощет! - Филипп одним движением добил раненую лошадку.
        - Что за волна? - прохрипел Леон, вытирая лицо.
        - А ты посмотри... - Артур развернул его в сторону заката.
        Это была не армия. Орда!
        Она катилась неторопливо, перемалывая степь копытами лошадок.
        Немыслимый вал. И было что-то природное в этом. Будто потоп, лавина или огромный лесной пожар.
        Орки покрывали степь от горизонта до горизонта. Как гигантское живое одеяло.
        Впереди ехали мужчины, охотники и передовые разъезды. Именно на такой отрядец и нарвались кадеты. В центре двигались огромные кибитки, где сидели женщины и дети. И совсем в хвосте медленно тащились орочьи дома.
        - Куда это они? - потрясенно спросил Леон.
        - Да нам-то какая разница?! - буркнул Филипп. - А вот мы куда?! Лошадкам нашим крышка. Загнали...
        И он вздохнул. Лошадей было жаль. Верные человеку животные были чаще всего разменной монетой, отдавая свои жизни безропотно и с какой-то обреченностью.
        Леон огляделся. Движение отозвалось болью в мышцах.
        "Что со мной случилось? - с некоторой паникой подумал он. - Тело как деревянное..."
        - А там что?
        Артур прищурился.
        - Нора...
        - Какая такая нора?
        - А шут его знает. - Он выдирал из седельной сумки какие-то тряпки. - Орки рыли. Они и сами, наверное, не знают зачем.
        Только сейчас Леон понял, почему степь под ногами так изменилась. Все пространство вокруг было покрыто почвой, камнями и глиной, вынутой из огромной пещеры, вырытой с неизвестно какими целями орочьим племенем. Такие пещеры находили в самых неожиданных местах степи. Об этих норах ходили жуткие легенды. Часто лживые, перевранные с чужих слов. Но подлинность - никто особенно не проверял. Во-первых, орки почитали эти ямы, как нечто священное, а во-вторых, таких смельчаков, которые бы совались по доброй воле в черноту переходов, было немного.
        Леон поглядел на приближающуюся орду. От основной массы орков к ним уже понеслись очередные охотники.
        Артур вытащил из седельного налуча степной лук. Примерил к руке. Прихватил и стрелы. Вопросительно посмотрел на Леона.
        - До пещеры успеем добраться?
        Филипп кивнул. - Если поторопимся...
        И они побежали. Хотя тело просило только одного: лечь, остановиться. Прекратить это бесконечное мучение. Дать выход усталости.
        Леон неожиданно понял, что ноги его не слушаются. Колени подгибаются, и он, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, едва-едва успевает за друзьями.
        Наконец он упал. И Филипп, вернувшись, легко, будто пушинку, вскинул его на спину.
        От тряски у Леона помутилось в голове...
        Глава 32
        Голова болела немилосердно.
        Перед глазами плавали и плавали цветные круги.
        За кругами была темнота.
        - Лео? Ты живой? - спросил голос Филиппа из тьмы.
        - Да, - ответил Леон. - Но ничего не вижу... Что-то с глазами.
        Филипп хохотнул.
        - Тогда мы одинаково ослепли... Потому что я тоже не вижу ничегошеньки.
        - Нужны факелы... - Леон осторожно сел. Ощупал пол под собой. Камешки, песок.
        В висках стучала кровь.
        - Я над этим работаю, - сказал откуда-то из-за спины Артур.
        Он чем-то шуршал. Постукивал. Несколько раз послышался звук, будто что-то упало. Артур тихо ругался под нос.
        - Побыстрей бы, - буркнул Филипп. - А то как кроты.
        - Я делаю все что могу, - ответил Артур зло. - Если хочешь, попробуй сам. В темноте на ощупь.
        - Ладно-ладно.
        Леон осторожно, чтобы не стукнуться обо что-нибудь гудящей головой, приподнялся. Пошарил в темноте руками. Наткнулся на что-то теплое.
        - Это я, - сказал Филипп. - А где-то позади тебя должна быть стена. Я в нее влетел сослепу.
        Леон развернулся и действительно вскоре нащупал стенку. Все те же камешки и осыпающийся песок.
        - Не слишком надежно...
        - Было б надежно, мы, может быть, уже не говорили бы. Я так головой приложился.
        Послышалось чирканье. Вспыхнули снопом яркие лучистые искры. Потом затеплился огонек. Он разросся, стал больше, объемнее, и вот уже в руках у Артура оказался факел.
        - Вот это дело! - сказал юноша довольно.
        - Лихо, - заметил Леон, чуть заслоняясь ладонью от огня. После абсолютной темноты свет ранил глаза. - Как умудрился?
        - А я заранее тряпки заготовил. Еще в школе. Отец сказал, чтобы у меня с собой всегда была ложка, нож, кресало и ветошь для факела.
        - Предусмотрительно, - пробурчал Филипп. - Только тряпки так не горят.
        Артур показал флакончик.
        - Масло. У меня еще есть... - Он начал доставать что-то из сумки, но Леон его остановил.
        - Не надо. Потом еще пригодится.
        - Ты сам-то как? Что на тебя нашло там? - Филипп кивнул куда-то за спину, вероятно, имея в виду поверхность. - Мы уж побоялись, что и нас посечешь.
        - Сам не знаю. Голова вот болит. - Глаза наконец привыкли к мерцающему факельному свету. Леон осмотрелся.
        Они находились в начале длинного коридора, в небольшой полуобвалившейся нише. Позади коридор делал плавный поворот, впереди терялся в темноте.
        Коридор был не высок. До потолка можно было свободно дотронуться рукой.
        - Долго я был без сознания?
        - Не знаю. - Филипп пожал плечами. - Наверное, нет.
        - Странно, - сказал Артур, отходя к повороту.
        - Что?
        - Странно, что орки за нами не пошли. А ведь могли бы.
        - Сплюнь! - Филипп поежился. - Как вспомню эту толпу, дурно делается.
        Он повернулся к Леону.
        - Что делать-то будем? Наружу никак. Переждем?
        Леон покачал головой.
        - Орда медленно идет. Ждать несколько дней придется. К тому же они могут стать тут табором и сидеть.
        - Ну и что же тогда?
        Леон кивнул вперед.
        - Туда пойдем. Выясним, чем туннель заканчивается. Может, есть еще выходы на поверхность. Воздух тут... чувствуете?
        Филипп покачал головой, а Артур сказал:
        - Да. Не затхлый. Какой-то сквозняк есть...
        Филипп тяжело вздохнул.
        - Понимаю. - Леон сжал его плечо. - Но другого выхода нет. Там орда, а туда, как я понимаю, нам по пути.
        - В местах, где я вырос, есть пещеры. Считалось, что в них сокровища спрятали еще гномы, когда наши места покидали. Все лазили. А я нет. Ненавижу пещеры. И вот тебе на. - Филипп снова вздохнул, но все же первым сделал шаг вперед. - Ну, пошли, что ли?
        Идти по коридору оказалось удобно. Пол был ровным и плотным. Стены в основном держались, хотя в некоторых местах виднелись осыпи. Кто и зачем рыл этот туннель? В неясном свете факела можно было рассмотреть на стенах следы какого-то неведомого инструмента. Будто туннель кто-то вырезал в земле большим ножом.
        - Вряд ли это орки.
        - Что? - Филипп обернулся. Он шел первым и нес факел. В середине двигался Леон, а Артур замыкал цепочку.
        - Я говорю, вряд ли орки рыли эти норы.
        - А кто же?
        - Не знаю. Но кочевники на это не способны.
        - Как знать, как знать... - Филипп почесал затылок. - Если нагнать толпу... Они горстями наковыряют будь здоров! Видел, какие у них когти?
        - Видел.
        Вскоре они вышли на развилку.
        - Вот тебе раз.
        Леон вздохнул.
        Лабиринтов только не хватало.
        Он посмотрел на Артура.
        - Веревки нет? Ты у нас самый запасливый...
        Тот покачал головой.
        - Я слышал, что надо направо все время идти, - сказал Филипп.
        - Ладно, - согласился Леон. - По...
        Договорить он не успел. В левом туннеле вдруг зашипело, зашевелилось, и будто множество маленьких ножек заскребло по стенам. От этого звука волосы на голове стали дыбом. Казалось, что миллионы чешуек вдруг соприкоснулись вместе, заскребли друг по другу, взвизгнули.
        Кадеты попятились, выхватили мечи.
        Шипение и скрежет в левом туннеле продолжались еще некоторое время. Но вскоре стали затихать. Будто нечто огромное пошевелилось во сне, повернулось да так и заснуло снова.
        - Точно, направо, - прошептал Артур. - И я слышал про такое. Правило правой руки, кажется, так.
        Осторожно пятясь, они ушли в правый коридор.
        Тут было просторнее и вроде бы даже свежее. Но через некоторое время коридор кончился завалом.
        - И что на этот счет говорит ваше правило? - поинтересовался Леон.
        Филипп промолчал, а Артур ответил после некоторого молчания:
        - Ну, надо повернуться назад и...
        Он вздохнул.
        Филипп ругнулся сквозь зубы и ударил кулаком по стене. Посыпался песок, камушки.
        При мысли о том, что нужно возвращаться и идти туда, где сидит, ныли зубы.
        - Ладно, паладины. Помните, как говорил наш сержант? - Леон улыбнулся.
        - Команды мочиться под себя не было! - хмыкнул Филипп.
        - А у нас он уже по-другому говорил... - сказал Артур. - Но смысл такой же.
        - Возвращаемся... - Леон подхватил факел и пошел вперед.
        Теперь они шли медленно и осторожно.
        К повороту вышли едва ли не на цыпочках.
        Артур подкрался к выходу в основной коридор.
        Заглянул.
        - Слышите? Дышит.
        И действительно, теперь под сводами туннеля раздавался едва слышимый шелест. Так трутся друг о друга крылья бабочки. Шшшшшхх. Шшшшшхх. Дышит спокойно.
        - Спит.
        Он взял у Леона факел и, держа его над головой, осторожно выглянул.
        Какое-то время он смотрел в темноту.
        - Я ничего не вижу. Совсем ничего. Мрак...
        Теперь выглянул Леон. А за ним и Филипп.
        Действительно, в туннеле стояла плотная, как будто чернильная тьма. Свет факела, и без того тусклый, не мог пробиться сквозь эту завесу.
        Леон перепрыгнул к противоположной стене и выставил перед собой меч. Жестом попросил факел.
        Осторожно, стараясь ступать очень тихо, они вошли в левый коридор. Дыхание невидимого существа было все ближе. Нет, не дыхание даже... а странный шелест. Шшшшшхх... Шшшшшхх... В ноздри ударил резкий, совершенно незнакомый запах. Так пахло на рынке, в рыбных рядах, там, где по большому прилавку были разложены диковинные многоногие морские чудища. От прилавка, залитого их черной кровью, воняло так же. Леон сделал еще несколько осторожных шагов и вдруг замер.
        То, что казалось черной пеленой, завесой тьмы, оказалось телом чудовища.
        Буквально в полуметре от Леона, перегородив проход, лежала гигантская сколопендра! Большая, тупорылая морда уткнулась в песок. Множество маленьких гадких ножек копошилось вокруг ее головы. Два тусклых глаза бельмами таращились в темноту.
        Сколопендра была слепа.
        Длинные, острые жвалы лежали на песке прямо под ногами Леона.
        Он замер, стараясь даже не дышать.
        Потом осторожно, медленно, сделал шаг назад. Еще один. Буквально в паре шагов страшное насекомое сливалось с темнотой коридора, не разглядеть.
        - Проклятие... - прошептал Артур.
        Они выбрались в основной коридор.
        - Итак... - отдышавшись, сказал Леон. - Что будем делать?
        Артур покачал головой. Глаза у юноши были совершенно безумные.
        Филипп же, напротив, был собран и даже спокоен.
        - Она уже старая.
        - Откуда ты знаешь?
        - Слепая. - Филипп сморщился. - И чутья совсем нет. Мы чуть на нее не наступили. Я думаю, что ей приносили жертвы. Или что-то такое. Вот и зажралась. Лежит в коридоре, пока на нее не наступит кто-нибудь.
        - И что делать с ней?
        - Да пуганем, и делу конец.
        - Каким образом?
        - Факелом...
        - Я не полезу, - сразу сказал Артур.
        - Да и не надо лезть. Масла на факел полей, да бросим. А там как выведет.
        Артур пожал плечами и достал флакончик.
        - Я тоже другого варианта не вижу, - сказал Леон.
        Факел вспыхнул ярко, так что стало больно глазам.
        Крутанув его в воздухе, чтобы посильнее разгорелся, Филипп сделал несколько больших шагов в левый туннель, метнул пылающий снаряд и тотчас бросился обратно. Пылающая ветка с гулом пересекла коридор и, разбрызгивая огненные капли, врезалась в насекомое!
        По нервам ударил тот страшный, отвратительный звук. Из прохода выметнулось облако песка и пыли. А затем, потеряв от ужаса всякое соображение, выскочила и сама охваченная огнем сколопендра. Она ударилась с размаху в стену, приподнялась на многочисленных лапах и бросилась на людей, щелкая жвалами. Кадеты выставили мечи и нырнули в правый тоннель. Это была ловушка, но другого варианта не оставалось!
        Пылающая морда гигантского насекомого сунулась было следом, но Филипп и Леон практически одновременно ударили с разных сторон. Тварь отпрянула. Замолотила короткими лапками. Метнулась куда-то вверх, будто норовила вывернуться наизнанку. Мелькнуло белесое брюшко и бешено дергающиеся ножки.
        Пламя погасло. И некоторое время Леон с Филиппом рубили темноту не глядя, пока не брызнули искры и не зажегся новый огонь.
        - Где?! Где она?! - крикнул Артур.
        В туннеле было пусто. Воняло гарью и еще чем-то мерзким. По стенам стекала густая желтая жидкость. Леон осторожно выглянул.
        - Ее тут нет.
        Потухший факел валялся на земле. Артур подобрал его остатки.
        Где-то вдалеке основного тоннеля замирало шипение и шелест.
        - Она рванула к выходу... - сказал Филипп. - Если не сбавит скорости - будет оркам подарочек. Теперь по крайней мере можно не бояться, что они зайдут нам в спину.
        - Я думаю, она столько не пройдет. Ляжет где-нибудь.
        - В любом случае нам обратно ходу нет.
        Глава 33
        - Вот это да. - Артур аккуратно затоптал факел. В свете сейчас не было нужды.
        Они стояли у входа в огромную залу. Сложно было даже сказать, на какую глубину увел их тоннель. Потолок залы терялся в высоте. И только огромные, светящиеся сталактиты свешивались из мрака. Под ними, раскинувшись на несколько верст вширь, стоял город, застывший все в том же тусклом, призрачном свете. Улицы. Дома. И замок, который возвышался над этим чудом. Высокий. С резными зубцами на стенах и башнями.
        Замок буквально слился с гигантским сталактитом и теперь стоял, как точка опоры невидимого потолка и пола. Пройдут сотни и сотни лет, и вся эта зала будет заполнена огромным светящимся камнем, сольются воедино пол и потолок пещеры, а город так и будет стоять там, как впаянное в янтарь насекомое.
        Леон вдруг понял, что уже видел этот замок. И этот город.
        Там, наверху. В ночной степи. Когда луна и звезды играли в свои непонятные игры. Мираж! Видение! Но там, ночью, город и замок были живыми, настоящими, а здесь... это был просто камень.
        Вниз к городу вела дорога. Больше никаких троп не было видно.
        - Смотри. - Филипп тронул Леона за плечо и показал куда-то в сторону.
        Леон вышел вперед и увидел...
        Стены пещеры, в которой располагался город, были испещрены отверстиями. Норами. Большими и маленькими. Расположенными высоко и у самого пола, который покато уходил вниз. Как раз сейчас из одной норы высунула жвала сколопендра. Щелкнула ими, зашипела. Зло сверкнули черные, с матовым отливом глаза. Эта тварь была значительно меньше той, с которой кадеты повстречались в туннеле.
        Филипп топнул ногой. И насекомое, развернувшись на месте, исчезло в норе.
        - Они живут тут.
        Леон покачал головой.
        - Они живут под степью. Норы - их дело. А вот кто действительно тут живет, даже и не знаю. Я, кажется, понял.
        - Что?
        - Помните, там, где лежала сколопендра, было множество костей. Часто орочьих. Ты еще, Филипп, сказал, что мелкие они.
        - Ну.
        - В эти норы орки посылают своих детей. Это как... обряд. Чтобы стать взрослым. Понимаете? Только я не знаю, как они доказывают, что прошли испытание.
        - Зато я, кажется, догадываюсь. - Артур пнул ногой маленький светящийся камешек. Из песка показались кости. - Вот как. Приносят что-то из подземного мира.
        - Ладно. Если эти твари роют норы под степью, значит, где-то есть еще выходы на поверхность. И мы их найдем.
        - А твари?
        Леон поморщился.
        - Они ничего круче, чем орочий детеныш, не видели.
        Леон прыгнул вниз и заскользил на осыпающемся песке к городу.
        - Но как мы узнаем, куда идти? - крикнул Артур.
        - Не знаю. - Леон мотнул головой. - Но у меня есть предчувствие.
        - Все лучше, чем ничего, - пробормотал Филипп и прыгнул следом.
        Идти по улицам этого зачарованного города было не просто. Со сталактитов текла вода, она тонкой, почти невидимой пленкой покрывала все вокруг. Ничего не стоило поскользнуться, упасть. Собственно, дома уже не были домами. Это были камни. Большие, удивительные камни, которые год от года покрывались все новыми слоями твердой прозрачной и светящейся корки.
        Город казался мертвым. Но при этом. Леон никак не мог отделаться от ощущения, что за ним следят. Смотрят в спину. Подглядывают из подворотен. И даже из слепых, окаменевших окон кто-то глядит. Его настроение передалось и другим. Ребята нервничали. Часто оглядывались. Что, впрочем, было не лишне, потому что они несколько раз видели исчезающих в переулках стремительных сколопендр.
        - Интересно, чем они тут питаются, кроме орков? - вдруг спросил Филипп.
        - Думаю, что нам об этом лучше не знать, - тихо ответил Артур.
        - А все же интересно.
        Он замолк, потому что все трое явственно услышали торопливые шаги за поворотом.
        Леон метнулся на противоположную сторону улицы. Артур мигом натянул лук, а Филипп подобрался к углу дома. Они замерли на какое-то мгновение, а потом рванулись вперед. Улица была пустынна. Никого. Не было и подворотен, куда можно было бы спрятаться. Длинная каменная кишка.
        - Может быть, капли? - неуверенно предположил Артур.
        Но Леон покачал головой.
        - И все-таки куда мы идем? - спросил Филипп.
        - В замок, - ответил Леон.
        - Бред. В него же нельзя попасть... Тут все двери запаяны.
        - Как знать. Посмотри.
        Он кивнул наверх. Друзья подняли головы и увидели. В окне дома, мимо которого они проходили, чье-то белое с большими темными глазами лицо и обнаженные узкие плечи. Фигура стояла мгновение, а потом метнулась внутрь помещения. Исчезла.
        - Проклятие! - Филипп шарахнулся назад, поскользнулся, с рычанием упал.
        - И это не первый, - сказал Леон. - Они там.
        Он показал на дома.
        - Они все там. Это живой город.
        Филипп поднялся на ноги. Отряхнулся.
        Артур ошарашенно вертел головой.
        - А значит, - продолжил Леон, - в замок тоже можно попасть. Я чувствую... Понимаете?
        - Ничего я не понимаю! - Филипп зло топнул, подняв тучу брызг. - Как можно жить в камне?!
        Леон пожал плечами.
        - Пойдем. По крайней мере мы должны дойти до замка. Он стоит в центре города. И если в него нельзя попасть, то в любом случае нам нужно пересечь город. Если я не запутался в этих переходах, мы все еще движемся в верном направлении.
        Не считая звука падающих капель, в городе царила тишина. Каждый шаг отражался от стен домов, улетал эхом куда-то вверх, в темноту. И возвращался оттуда, раздробленный, исковерканный до неузнаваемости. И тогда друзьям казалось, что они слышат что-то. Торопливые шаги, шлепанье босых ног, но это был только мираж.
        А через несколько кварталов они встретили орков.
        Пятеро молодых, грязных и окровавленных подростков, ощетинившиеся короткими копьями и ятаганами.
        Сколопендры зажали орков на небольшой площади, прижали их к стене высокого, похожего на ратушу дома и окружили со всех сторон. Наверное, десять или пятнадцать тварей. Довольно крупных, с острыми жвалами.
        Двое орков уже лежали с выпущенными кишками, и сколопендры из самых шустрых уже утаскивали тела в сторону.
        Леон услышал, как заскрипела тетива. Артур медленно натягивал лук.
        - Ваши предложения?..
        - Насекомых ненавижу с детства, - прошептал Артур.
        - Орки мне тоже не очень симпатичны, но эти твари, - Филипп покачал головой, - нравятся мне еще меньше.
        Леон кивнул.
        Стрела коротко свистнула и вошла сколопендре под хитиновую пластину.
        Чудище выгнулось, зашипело, суча лапками в воздухе.
        - Вперед! - Филипп перехватил поудобнее меч и кинулся на ближайшую тварь.
        Леон побежал следом, а Артур высыпал из сумки стрелы и принялся всаживать их одну за другой в спины насекомых.
        Орки, увидев подмогу, закричали и сделали то, чего, может быть, и не стоило делать: кинулись на врага. Сороконожки заметались. Но вскоре восстановили порядок, будто ими командовал кто-то невидимый. Часть обернулась к кадетам, а остальные снова прижали орков к стене. Самые неудачливые подростки остались лежать с перебитыми ногами. Орки, увидев подмогу, закричали и сделали то, чего, может быть, и не стоило делать: кинулись на врага. Сороконожки заметались. Но вскоре восстановили порядок, будто ими командовал кто-то невидимый. Часть обернулась к кадетам, а остальные снова прижали орков к стене. Самые неудачливые подростки остались лежать с перебитыми ногами.
        Филипп столкнулся со сколопендрой, как ураган. Ударом меча он срезал ей передние лапы, крутанулся и ушел от ответного выпада жвал. В тот же миг с другой стороны ее атаковал Леон. Ударил. Меч отскочил от панциря, да с такой неожиданной силой, что едва не вылетел из ладони. Что-то щелкнуло над ухом, и Леон едва успел пригнуться, чтобы избежать укуса. Почти не глядя, ткнул в ответ. Лезвие провалилось. На руку брызнула мерзкая пахучая жидкость. В тот же миг что-то большое и черное ударило в грудь, отбросив назад. Леон покатился по мокрой мостовой, но меча не выпустил. Вскочил.
        На земле агонизировала, дергаясь и извиваясь, сколопендра. Филипп добивал вторую.
        Артур наконец израсходовал запас стрел, выхватил меч и поспешил на помощь.
        Вдвоем они забили еще одну сороконожку.
        Теперь, поняв, что этих тварей можно убивать, они не били наотмашь, куда попало. А всаживали лезвия точно, рассчитанными ударами. Следили за острыми жвалами и рубили на опережение. И в какой-то момент сколопендры дрогнули. Побежала одна. Вторая.
        Миг - и тварей след простыл!
        Мертвые сороконожки, скрутившись колечком, лежали на мостовой.
        Леон обернулся к единственному уцелевшему орку.
        Тот стоял, выставив перед собой ятаган.
        Леон поднял руку ладонью вверх.
        - Спокойно. Тихо.
        - Не уверен, - начал было Артур, но орк дернулся, прыгнул в сторону и бросился со всех ног куда-то в лабиринт каменных улиц.
        Глава 34
        Мертвых орков уложили под стеной дома, где они нашли свою гибель. Если до трупов не доберутся сколопендры, то рано или поздно зеленомордые станут частью города, вольются в камень его улиц. А потом и в легенды тех своих соплеменников, что кочуют по степи.
        Было странно видеть на улице внешне мертвого, покрытого прозрачной белесой пленкой города алую, настоящую кровь. Она была чужой здесь, лишней. Невозможной. И оттого еще сильнее била по глазам, будто крик в полной тишине.
        Друзья поспешили уйти с этого места.
        Теперь они шли по улицам уже смелее. Решительней. Словно, выдержав схватку с гигантскими насекомыми, они заслужили право находиться в этом городе, отстояли какую-то частичку этого невероятного места.
        С невидимого потолка падали капли. Из подворотен иногда, ближе к замку все чаще, выскакивали сколопендры, но тут же трусливо прятались.
        Леон заметил, что твари им встречаются мелкие. Среди них он ни разу не увидел такую большую, как та, что встретилась им в туннеле. Да и сами насекомые не производили того шокирующего впечатления, как в первую встречу. Крупные особи вели себя нагловато, но все же предпочитали не связываться, а мелкие откровенно прятались.
        Вскоре огромные насекомые перестали занимать мысли Леона, и он сосредоточился на замке. Крепость и со стороны-то выглядела внушительно, но по мере приближения выросла до неимоверных размеров. Стены, сложенные из целых скал, поднимались вверх и терялись во мраке. Что или кто мог построить этот замок? Боги? Бетрезен? Демоны? И почему он находится под землей? Какими силами был сдвинут в эту пещеру весь город? Почему в лунную ночь только его смутное отражение мерещится на поверхности?
        Леон чувствовал, что, проходя по улицам этого города, он проходит через какую-то невероятную тайну. Через что-то укутанное временем надежнее, нежели землей. И многие из тех мудрецов, что учили их в школе паладинов, отдали бы большую часть жизни, чтобы оказаться хотя бы на час на месте своих учеников.
        Видимо, что-то подобное ощущали и другие.
        Поэтому, когда они подошли к воротам, то не сразу смогли войти внутрь, хотя огромные створки были распахнуты настежь и уже давно превратились в камень.
        - Хорошо жили... - пробормотал Филипп.
        - Почему ты так думаешь? - Леон вздрогнул от звука его голоса. Перед лицом громады замка он на какой-то миг почувствовал себя в одиночестве.
        - Смотри... - Филипп подошел к воротам, дотронулся до створок. - Хорошо видно. Ни единой вмятины. Там были стальные оковки. Все целенькие. Таран сюда не ходил.
        - Или не доходил... - задумчиво добавил Артур.
        - Я и говорю, хорошо жили.
        Леон вздохнул и переступил порог. Казалось, это не просто так, должно что-то произойти. Может быть, раздастся какой-то голос, как в сказке, или появится волшебник. Но нет. Все та же тишина и гулкий звук падающих капель.
        - Пошли.
        Замок в отличие от города был полон открытых дверей. Тут было сухо. Но все вокруг стены, скамьи, двери давно окаменело или рассыпалось в труху. Створки было невозможно сдвинуть с места, длинные столы в огромных залах просели, но дерево было твердым, как железо. И еще в замке стоял странный, даже тяжелый и вместе с тем приятный запах. Так пахнут кони после долгой скачки. Так пахнет земля весной. Так пахнет гроза. Странный, знакомый и вместе с тем чужой запах.
        Блуждать по залам и комнатам можно было бесконечно. Филипп, например, сразу же нашел кухню, но все, что там было съестного, уже исчезло. Рассыпалось. Артур долго пытался разглядеть под слоем каменных наслоений фамильные портреты на стенах, но так ничего и не обнаружил. Замок хранил свои секреты. Кто жил тут, что делал?.. Почему ушел?
        И действительно, казалось, что крепость покинули. Бросили. Ушли. Если город, что лежал окрест, таил в себе какую-то жизнь, скрытую, невероятную, но все же, то в замке этого не чувствовалось. Тут было пусто.
        Наконец Леон нашел широкую винтовую лестницу, которая круто поднималась наверх.
        - Нам сюда!
        - С чего ты взял?
        Леон пожал плечами.
        - Понимаете... Я видел этот замок.
        - Когда это?
        - Там, - Леон ткнул пальцем вверх. - В степи. Ночью. Он стоял, как мираж. И мне кажется, что если отсюда и можно как-то выйти на поверхность, то только так.
        Крепость срослась с потолком пещеры. А может быть, изначально была основой, колонной, так сказать.
        Филипп хмыкнул:
        - Ладно. Все равно...
        Он махнул рукой и пошел первым.
        Подъем был долгим. Поначалу друзья останавливались на этажах, осматривали. Артур с радостью обнаружил оружейную комнату с какими-то диковинной формы клинками, но не смог оторвать ни одного меча от стены. Копья вросли в пол. Секиры слились в монолит.
        После этого кадеты не останавливались. Все в этом странном подземном мире превратилось в камень.
        Этажи сменялись этажами. Кончалась одна лестница, начиналась другая.
        Леон потерял счет этим переходам. И когда наконец они, еле живые, вышли на широкую пустую площадку, он растерянно закрутил головой.
        - Где мы?
        - Видимо, - Филипп сел на пол, - на самом верху.
        Площадка заканчивалась в нескольких шагах. Внизу...
        Артур, подошедший к краю, охнул, шарахнулся назад. Лицо его было бледным, губы мелко вздрагивали.
        Леон выхватил меч. Осторожно подошел к обрыву.
        Там, на огромной площадке кругового балкона, лежал, свернувшись кольцами, которые казались бесконечными, дракон!
        Чешуйчатое, мощное тело застыло. Крепкие когтистые лапы слились с полом. Морда, хищная даже сейчас, лежала на кончике хвоста.
        Он был прекрасен! И он был жив!
        Именно отсюда исходил этот странный запах, опасный и манящий, которым пропитался замок. Тут пахло драконами! Этим невероятным племенем, о котором слагали не то сказки, не то легенды. Жуткой, невероятной силой веяло от этого существа.
        И каждая клеточка тела говорила - опасность! Опасность! Беги!
        Но дракон спал... Он спал многие сотни лет. Он все еще дышал. Но медленно. Едва заметно... Окаменевшая шкура. Замершие навеки лапы. Дракон спал. Давно. Он не умер. Просто не было силы, которая могла бы его разбудить.
        Леон стоял над ним долго. Долго. Долго. И вспоминал, как прекрасны были эти парящие в воздухе силуэты, над призрачным замком в ночной степи.
        - Лео... - шепнул Филипп, и Леон очнулся. - Там, смотри.
        Он показал куда-то за спину.
        Там на верхнюю площадку замка опирался сталактит. Большой, как и все вокруг. Но, подойдя ближе, Леон увидел, что в скользком камне были вырублены когда-то давно ступени!
        Они заплыли наростами, потеряли былую форму, но по сей день угадывались на влажной поверхности.
        - Ну что?
        Леон попытался обойти сталактит, но не смог, другим своим краем тот уходил с площадки, нависал над спящим драконом и исчезал где-то в темной пустоте.
        - Полезем?
        - Опасно.
        Филипп всплеснул руками.
        - Куда уж больше?! Рядом с нами спит... - он поколебался, не решаясь назвать дракона животным, - существо, которое... Чего ты вообще ждал? Парадной лестницы или магического портала?
        - Согласен, согласен. - Леон поднял руки.
        Глава 35
        Тут снова была ночь.
        И звезды. И луна. Но место было совсем другим.
        Однако размышлять об этом не было никакой возможности.
        Кадеты лежали в невысокой траве. Прямо перед ними, всего в нескольких шагах, горел костер и спали люди. Невдалеке паслись лошади.
        Людей было около восьми. В том, что это именно люди, никто не сомневался. Шестеро спали. Кто-то безмятежно храпел. Двое сидели у костра. Один крепкий, коренастый, более всего похож на воина. Простые манеры. Лицо с жесткими черными усами, скуластое. Он что-то ел. Чавкал, обсасывал кости. Сыто отрыгивал, постукивая себя по груди. Второй смотрел на него чуть брезгливо. Этот был худ и слегка сутул. Одеты оба по-походному. Плащи, камзолы... Без отличительных знаков.
        Леон был уверен, что умудрился, видимо, благодаря оркам, нагнать тот отряд, что шел перед ними.
        Более всего Леона интересовали лошади. Потому что без них в степи плохо. Совсем плохо. Однако подойти к животным, миновав костер, было невозможно. Место для ночевки было выбрано хитрое. Редкий в степи скальный распадок. Лошади паслись на пятачке, со всех сторон окруженном скалами. Костер же горел в узкой горловине. Получалось, что для того, чтобы пройти внутрь, нужно было как минимум вырезать часовых.
        Тот, что ел, в очередной раз глухо рыгнул.
        Худой сморщился и тяжело вздохнул.
        - Что? Не нравится? - поинтересовался воин. - Не привыкшие вы, семинаристы.
        - Не нравится, - неприязненно ответил худой. - Я привык, что люди едят с закрытым ртом.
        Воин засмеялся.
        - А я вот привык, что мужчины не драпают по степи от мальчишек. Но ничего... - Он развел руками. - Терплю. И вы, значит, потерпите.
        - Это не мальчишки, - в голосе худого чувствовалось раздражение. - Это кадеты.
        - И что? Мои ребята размажут их, как чижиков!
        - Во-первых, не размажут. Уж точно не как чижиков. А во-вторых, мне не нужно так решить проблему.
        Воин фыркнул.
        - Ну, повязали бы их, всего делов?!
        - Я повторяю, Херст, ваши люди смогли бы их только убить!
        Воин махнул рукой.
        - А чего ж вы, любезный, своих дружков-то им подставили? А! Ладно. Мне плевать. Вы платите мне и моим людям. Я выполняю ваши приказы. Все. Быть приятным или соблюдать какие-то там манеры я не собираюсь. На это не нанимался.
        Худой вздохнул.
        Воин отбросил в сторону кость. Поднялся.
        - Куда вы? - поинтересовался худой.
        - Отолью, - грубо ответил воин. - Я мог бы тут...
        - Осторожней. Орда не так далеко... Как помните, уйти от нее было не так просто.
        - Боюсь, боюсь... - пробурчал вояка.
        Леон замер. Этот здоровяк двигался как раз в сторону лежащего в траве Филиппа. Вот он остановился. На фоне неба было видно, как он дергает гайтан на штанах. Позади него медленно и бесшумно поднималась огромная тень.
        Филипп когда-то говорил, что ударом мог оглушить быка.
        Воин хрюкнул и осел. Филипп бережно подхватил его под руки и опустил в траву.
        Медлить больше было невозможно.
        Леон рывком вскочил и ринулся вперед, низко пригибаясь к траве.
        Худой не ожидал нападения, но все же успел вскочить и крикнуть что-то.
        На него налетел Артур, сбил с ног, швырнул в траву. Выхватил меч и приставил острие к горлу.
        - Молчи, дурак!
        Худой замер. Кто-то из спящих вдруг рывком поднялся, но рядом оказался Леон, ударил коленом в лицо. Человек откинулся, глухо ударился о землю, замер.
        - Лошади. - Леон дернул Филиппа за рукав. - Берем лошадей и уходим.
        Худой молча сверлил Артура взглядом. Филипп убежал к лошадям.
        - Кто вы? - тихо спросил Леон у худого.
        Артур легко надавил клинком.
        - Кто вы? Кому вы служите?
        Тот молчал.
        - Срубить ему голову? - холодно поинтересовался Артур.
        - Погоди... - начал было Леон, но тут случилось непредвиденное.
        Громко, раскатисто заржали лошади.
        То ли Филипп сделал что-то не так, то ли животные были приучены к своим хозяевам. Но при первых же звуках худой сделал неуловимое движение в сторону, нырнул под меч и перекатился в темноту.
        - Тревога!
        Спящие люди проснулись моментально. Несколько человек поднялись рывком, схватились за оружие. Миг - и перед кадетами стояли шесть вооруженных человек.
        Леон и Артур с обнаженными мечами отошли назад, стараясь держать всех в поле зрения. Кто-то подкинул в костерок дров. Пламя зашипело, вскинулось. Теперь Леон хорошо видел всю компанию.
        Наемники?
        Разношерстная компания. Вооружены кто как. В основном короткие, острые секиры, небольшие щиты. Несколько мечей.
        Такие обычно любят драться. Но редко умеют.
        Леон и Артур отступили в темноту.
        Плохо. Позади скальный мешок, впереди отряд вооруженных людей.
        Филиппа нигде не было видно.
        Наемники схватили факелы. Двинулись в глубь каменного мешка, где находились лошади и кадеты.
        - Не упустите их! - рыкнул худой. Он держался в темноте.
        Леон сделал несколько длинных шагов назад, в темноту. Кинул меч в ножны, быстро расстегнул ремень. Поднял камень, раскрутил в ременной петле.
        Фррррр!!!
        Булыжник, вылетев из мрака, врезался хмурому бородачу в грудь. Тот охнул. Согнулся, выронил секиру. Ртом пошла кровь.
        - Праща, - крикнул кто-то.
        Наемники скрылись за щитами. Короткие кругляки, морские.
        Фрррр!!! Камень прошел выше!
        Леон торопливо раскрутил еще один, стараясь пустить его ниже, по ногам.
        Кажется, попал. Кто-то крикнул. В полумраке началась суета.
        - Да убейте же их наконец!!! - закричал худой, понимая, что промедление работает не на руку его бандитам. - Они убили Херста!
        Наемники кинулись вперед. Рубиться в темноте, где все, что у тебя есть, это факел, который держит твой товарищ, задача не из легких. И может быть, будь в сознании их вожак, наемники не бросились бы вперед.
        Но худой сказал: "Они убили Херста!"
        Соврал. Но головорезам хватило!
        Леон отбросил ремень и выхватил меч. Отразил атаку в голову. Ушел в сторону от длинного укола. Быстро "плюнул" лезвием в темноту. Там что-то звякнуло. Видимо, оковка щита. Вперед выскочил косматый мужичок с топором. Лихо махнул, целя в голову. Леон легко уклонился, но недооценил противника. Топор тут же легко провернулся в руках косматого и выстрелил вперед торцом древка. Леон едва сумел отмахнуться мечом. Топорище мелькнуло возле виска. Еще раз!
        Отбиваясь от топорщика, Леон упустил из виду щитника с мечом. Тот зашел слева и теперь сокращал дистанцию, целя в бок.
        Секира в очередной раз свистнула над головой. Нечего было и думать останавливать ее лезвием. Леон отскочил. Сделал выпад в сторону щитника. Тот закрылся, ушел в оборону. Явно трусоват.
        Топорщик вдруг широко шагнул, стал боком, и секира метнулась по кругу снизу вверх. В пах! Уйти?! Слишком поздно! И Леон откинулся назад, упал на спину.
        Косматый мужик с топором тут же радостно взревел и замахнулся. Леона спас щитник. Может быть, ему было плохо видно. но дурачок сунулся вперед, собираясь добить павшего противника. И нарвался на меч. Сталь вошла ему под ребро, пропорола легкое и вышла из спины. Леон дернул его на себя. Щитник тяжело завалился вперед, и в тот же миг топор разрубил ему позвоночник.
        Тело убитого навалилось на Леона, прижимая к земле. Выпростав руки, юноша ухватился за окровавленное топорище, все еще торчащее из спины убитого.
        Топорщик остервенело дергал его на себя, одурев от крови, брызнувшей ему в лицо.
        Мужик с факелом пока топтался в стороне. Огонь мешал ему, слепил.
        Но это ненадолго. Сейчас он сообразит, что противник беззащитен, и просто перережет Леону глотку.
        - Филипп!!! - закричал Леон. - Филипп!!!
        И словно ожидая этого крика, из темноты донеслось громогласное:
        - А ну, пошли, милые! А ну, пошли!!!
        Ржание коней, громкий топот!
        Леон понял, что сейчас произойдет, отпустил топор, который тут же выскочил из раны и оказался в руках у торжествующего свою скорую победу космача. Он замахнулся, чтобы теперь уж точно, наверняка снести голову проклятому кадету. Раскроить, размозжить!
        Перед глазами Леона встала картина из прошлого. Мертвецы. Трясущаяся под топотом копыт земля.
        Из мрака, выхваченная светом факела, выскочила лошадь! Леон, сжавшись в комок под мертвым телом, видел, как пролетают над ним ее копыта!
        Ударом конского тела косматого отбросило в темноту! Кто-то сбил парня, что держал факел, с ног. Он упал, огонь погас. Перепуганные животные унеслись в ночь.
        Леон с трудом откинул мертвеца, подхватил меч. Кинулся к Артуру. Парнишка тяжело осел на землю, выставив оружие перед собой. Около него крутились двое со щитами.
        К сожалению, они слишком увлеклись своей раненой жертвой и не заметили, как им в спину вышел еще один противник.
        Последний из наемников кинулся обратно к костру. Леон и Филипп бросились за ним, но тут...
        Они забыли! Забыли про этого худого, невзрачного типчика!!! А зря. Он с самого начала казался Леону самым опасным!
        Вспомнили о нем кадеты только когда воздух вокруг них сжался, когда стиснул их в крепких объятиях, вплавил в невидимый кристалл.
        Стало невозможно дышать, говорить, двигаться! Они застыли на половине шага, в движении. На полувдохе.
        "Маг! - понял Леон. - Почему он не сковал нас сразу?"
        - Как же вы раздражаете меня, господа кадеты, - прошептал худой, стоя у костра. - Как же я ненавижу вас.
        Он говорил с трудом. И Леон понял: это не маг, не полноценный повелитель стихий. Так, подмастерье! Очень умелый, но все же не настолько сильный. Он не мог атаковать их, пока шла общая драка. Просто не владел своей силой на достаточном уровне.
        - Я буду держать вас так, до тех пор пока вы не сдохнете. Пока не задохнетесь, как мыши... как котята под водой. Ненавижу.
        Леон видел, как сжимаются его руки. Как мнут и комкают что-то невидимое. В висках случала кровь. Легкие отчаянно требовали воздуха! Но что-то жесткое сжало горло.
        Маг замолчал. По его лицу лил пот.
        "Смерть, - подумал Леон. - Та, что идет по следам паладина. Моя... Нашла меня. Смерть..."
        А еще с неожиданной ясностью он подумал, что подвел своего господина. И от этого ему сделалось невыносимо горько. Потому что паладин потому и является паладином, что всегда делает то, что должен. Даже умирая.
        Как тогда, давным-давно... "Прости меня, мальчик..."
        Туманящимся взором Леон видел, как медленно, будто через вязкий кисель, из темноты появляется конь. Большой, черный, наверное, самый красивый в табуне. А на его спине оскаленное, зеленолицее чудовище, пригибаясь к холке, замахивается тяжелым, не по руке, ятаганом.
        Конь делает прыжок через костер. Точно в спину худому магу!
        УДАР!!!
        Раздался оглушительный грохот. Будто рушилось все мироздание! Будто целое небо вдруг сорвалось со своих опор и теперь валится на землю, ломается кусками, падает!!!
        Голова мага отделилась от плеч. Орк на лету подхватил ее. Осадил коня.
        Леон упал не землю как подкошенный, тяжело, со свистом втягивая воздух. Боги! Каким сладким был этот вдох! Какими невероятными ароматами оказалась наполнена земля!
        Молодой орк закричал, высоко поднимая голову мага. Заверещал что-то непонятное, дикарское, радостное. Еще бы, теперь он воин, не мальчик, воин! Развернул лошадь и исчез в ночи.
        Парень не пожелал оставаться в должниках.
        - Молодец, - просипел Леон, тяжело глотая воздух. - Хорошо, что мы его не убили.
        Глава 36
        К вечеру второго дня после того, как они убрались с дороги орды, степь превратилась в редколесье. То тут, то там встречались рощицы. А вдалеке, у самой линии горизонта, маячила темная полоска леса, постепенно сливающаяся с темнеющим небом. Это был верный признак того, что Гуленгейм уже недалеко.
        Леон махнул рукой в сторону ближайшей рощицы, в которой, судя по яркой зелени, должен был быть источник.
        И действительно. Они быстро нашли небольшой ручей, бурлящий в песчаном бассейне.
        Напоили лошадей, разложили аккуратный костерок. Из скудных остатков еды Леон выделил кусок лепешки и отнес его за большой камень, что нависал над источником. После этого поели сами. Филипп присматривался к местности и все думал поставить силок. Но потом решил не баловаться. Степь с ее странностями была слишком близко. Кто знает, что могло угодить в капкан?
        - Я думаю, завтра подойдем к Гуленгейму. Там и провизией запасемся... - Леон лег на седло. Через прорехи листвы были видны первые звезды.
        Филипп неопределенно хмыкнул, а Артур сказал:
        - Хорошо, если нас не убьют на воротах... И я буду доволен, если удастся унести оттуда ноги. А уж еда - это из области невероятного.
        - Не будь так мрачен. - Леон улыбнулся. - Брюнегольд просто полуорк. Ему нет нужды ссориться с Империей.
        - Ты о себе слишком хорошего мнения. - В голосе Артура послышалась ирония. - Те, кто передал ему девушку, тоже из Фервала.
        - Правда. - Леон кивнул.
        - Так с чего бы Брюнегольду просто так отдавать нам девицу? Хочешь не хочешь, а он тогда поссорится со своими товарищами.
        - Если они ему товарищи, - ответил Леон. - Брюнегольд слишком хитер, чтобы влезать во внутренние интриги императорского двора. Потому и сидит он среди орков, а не в столице.
        - Зачем же ему девушка?
        Леон пожал плечами.
        - Точно не могу сказать. Но думаю, что он просто выполняет чью-то просьбу. За определенную плату. Сама девушка ему не нужна. Как и та интрига, что ее окружает. Деньги, я думаю, он уже получил. По крайней мере часть.
        - А остальную часть?
        - Придумаем что-нибудь.
        Артур хмыкнул.
        - Поверь мне. После встречи с нашими конкурентами все стало значительно легче.
        - Кстати, кто-нибудь запомнил того орка?
        - Которого? - спросил Артур.
        - Ну, того, что нам помог с магом? Молодого.
        - Зачем тебе? У него вроде уши были чуть длинноваты.
        - Ну, думаю, мало ли когда встретимся.
        - Не надейся. Орки имеют короткую память. - Леон сел, встряхнулся. Натянул на себя плащ. - То, что он отплатил нам добром, редкий случай. Для них мы - дикари. Странно, правда?
        - Да уж.
        Филипп некоторое время молчал, а потом спросил:
        - Лео, а зачем ты это все время делаешь?
        - Что?
        - Ну. - Филипп кивнул куда-то в сторону.
        Леон перевернулся, посмотрел в указанном направлении. Ничего не увидел и удивленно посмотрел на Филиппа.
        - Ну там. - Тот указал на большой камень.
        - Требу, что ли?
        - Да. - Филипп чуть понизил голос.
        - А как иначе? Мы же вроде гости тут... Надо хозяевам подарок сделать, уж сколько можем. - Леон растерялся, для него это был странный вопрос, вроде "Почему ты дышишь?". Поделиться с духом леса, ручья или горы было так же естественно, как сказать "Здравствуйте", входя в дом. - У нас так всегда делали. Без этого в лесу и жить невозможно.
        - Надо же... - Филипп почесал затылок. - И что же, каждому кусту так надо?
        - Почему каждому? Особые места для этого есть. У вас что, так не делают?
        Филипп покачал головой.
        - Нет вроде. Не замечал. Я из городка маленького, тоже. В церковь все ходят.
        - У нас тоже церковь есть. - Леон будто споткнулся и поправился тише: - Была...
        Филипп не заметил заминки.
        - У нас и лес был неподалеку. Вырубки, конечно. Но все же. Говорили, конечно, что когда-то давно и у нас там. В пещеры отпускали девушку там. Вроде жил там злой дух, но это ж когда было?!
        - Нет, чтобы человека в жертву, это до какого же отчаяния дойти надо. А так, хлеб разделить, как с другом, совсем другое дело.
        Филипп покачал головой. Не то с сомнением, не то с удивлением.
        Артур молчал, кажется, уснул.
        - В лесу без этого никак, - добавил Леон. - Закрутит, заведет куда-нибудь. И все. А так еду разделили, вроде бы как породнились. Духи это уважают.
        Филипп молчал. Потом вдруг протянул Леону кусочек лепешки. Чуть смятый, будто богатырь долго крутил его в ладонях, перед тем как обратиться к другу.
        - Ты вот что, ты положи от меня. А то я вроде как не умею.
        - Да ты сам... - начал было Леон, но, взглянув на Филиппа, замолчал. Взял лепешку. - Хорошо.
        Он поднялся, осторожно, чтобы не разбудить Артура, обошел костерок. По звуку нашел ручей. Тут было светлее. От воды исходит легкий зеленоватый свет. Струящийся, какой бывает на небе холодной зимой, хотя луны и не видно.
        Около камня, там, где он положил совсем недавно требу, было пусто.
        Леон осторожно положил кусочек лепешки. Подумал, что стоит, наверное, что-то сказать, но не нашел слов. Молча отвернулся, сделал несколько шагов и вдруг увидел, что из ручья на него кто-то смотрит!
        Леон замер.
        Вскоре из воды поднялась девушка. Длинные волосы. Белая, удивительная, будто прозрачная кожа. Гибкая, будто ветка, фигура...
        Она сделала шаг, другой. Поднялась из воды вся, целиком. Красивая, завораживающая в своей наготе. Протянула руку.
        Леон дотронулся до ее пальцев. Холодных, но таких нежных. Подошел ближе.
        Русалка провела ладонями по его лицу. Ее кожа была холодна, но в ней было столько живительной прохлады, какая бывает у родника в жаркий полдень. Ее касания были приятны, каждая клеточка тела будто ликовала под ее пальцами.
        Леон и не заметил, как оказался в воде. Она обняла его нежно, ласково. Потянула вниз... Он поддался, путаясь в длинных русалкиных волосах.
        Вот уже проявились в ее лице знакомые черты.
        - Герда... - прошептал Леон. - Герда...
        Или он только подумал так?..
        - Все хорошо милый, - сказали ее глаза. - Я буду рядом.
        Вокруг переливалась, пела, бурлила вода.
        Глава 37
        Гуленгейм был не самым приятным местом в Империи. И не только потому, что был населен в основном орками и родственными им народами. Этот город был построен на месте старого гигантского капища-храма и напоминал скорее большую крепость, нежели город. Тут не было улиц и домов в обычном, человеческом понимании. Весь город, большой и густонаселенный, образовывал единое невероятного размера здание. Тут под одной крышей жили, торговали, занимались ремеслами, нищенствовали, рождались и умирали тысячи существ. Самых разных, часто таких, о которых Леону даже слышать не приходилось. Полукровки. Для которых Гуленгейм был домом. Одним большим городом-домом.
        Дорога в эту гигантскую рукотворную пещеру пролегала через поля, где хмурые невольники, большей частью из орков, у которых были нелады с законом, ухаживали за низенькой болезненной рожью. Земледелие среди этого народа считалось занятием позорным. Но оседлая жизнь диктовала свои законы.
        Ворота в Гуленгейм были открыты. Около них уныло ковырялись в грязи какие-то оборванцы, тянули к проезжающим руки, что-то скрипели на непонятном языке.
        Среди них Леон с ужасом и отвращением увидел детей. Таких же худых, чумазых, с жадными, голодными глазами. Вид этих покрытых болячками существ так поразил юношу, что он остановил коня, не зная, что делать.
        Нищие тут же приблизились. Угодливо, жалко кланяясь, протянули руки. Леон расслышал исковерканное слово "господин" и "дай".
        - А ну пошли прочь! - закричали от ворот.
        Леон обернулся.
        К ним уже спешил стражник. Человек. Второй, орк, равнодушно остался сидеть у стены.
        - Убирайтесь, оборванцы! Пшли отсюда, твари!
        Стражник пинком оттолкнул нищего с дороги, древком копья наподдал другому.
        - Что он делает? Это же люди... - услышал Леон голос Артура.
        Страж тем временем, легко раздавая затрещины и тычки, приближался к Леону.
        - Пшли отсюда, валите...
        Удар. Еще удар.
        Оборванцы разлетелись в стороны, как кегли. Видимо, это повторялось не раз и не два.
        Стражник с видимым удовольствием ударил какую-то перекошенную бабу. Она охнула, осела. И, прижимая руки к животу, отползла в сторону.
        Следом за женщиной на дороге у стража оказалась девочка. Наверное, лет семи-девяти. С чумазым лицом и спутанными в колтуны волосами, она безучастно смотрела на лошадей, засунув палец в рот.
        Стражник замахнулся.
        И в тот же миг упал в дорожную пыль. Несколько раз перевернулся. Копье отлетело.
        Нищие прыснули в сторону.
        Филипп спрыгнул с коня. Наклонился над стражем.
        Тот тяжело дышал, выдувая ртом кровавые пузыри.
        - Ты же, гнида, человек... - прошипел Филипп. - Ты же, гнида, подданный императора!
        Он взял мужика за край кирасы, прижал к земле. Леон увидел, как мнется железо.
        - Ты же, падаль, служишь закону. Ты ж не орк, ты - человек! Животное! Удавлю! - зарычал Филипп, и стражник захрипел, выпученные глаза налились красным.
        - Филипп, оставь!
        Леон выдвинул коня вперед. Со стороны ворот к ним бежал небольшой отряд. Мелькали копья и длинные алебарды.
        Позади скрипнула тетива. Артур натянул лук.
        Стража сразу притормозила. Легко одетые алебардисты тут же спрятались за копейщиками, на которых были надеты короткие кирасы. Те, в свою очередь, тоже не пожелали лезть на рожон.
        Вперед вышел орк. Крепкий, с торчащими из пасти клыками. Единственный, у кого был шлем и топор с широким изогнутым лезвием.
        - Вы напали на солдата, - рыкнул зеленомордый. - Это нарушение закона.
        - Этот солдат вел себя не так, как подобает стражу, - ответил Леон. Стараясь не упускать орка из виду, он покосился на бойницы над воротами. Будет очень дурно, если конфликт выйдет за определенные рамки и к бойницам подойдут арбалетчики.
        - Он расчищал вам дорогу.
        - Избивал людей.
        Орк скривился, и Леон вдруг понял, что это улыбка.
        - Это не люди. Это бродяги. Бездомные.
        Наверное, надо было бы ухмыльнуться. Сказать, мол, а мы и не заметили. Или еще что-нибудь.
        Но паладин только потому и паладин, что всегда делает то, что должен.
        А еще он вспомнил паладина, что подобрал его там, в лесу, когда жуткие эльфийские твари, гнались за ним и его сестрой.
        И чувствуя, как немеет кожа на лице, как становятся мокрыми ладони, Леон ответил:
        - Бездомных в Империи не бывает.
        И точка. Филипп отпустил стража, пошевелил плечами, поднял упавшее копье. Артур пустил лошадь шагом, уходя с дороги и выбирая верный сектор для выстрела.
        Но ничего не произошло.
        Орк оскалился еще сильнее и фыркнул:
        - Столичные, да?..
        Он опустил топор.
        - Мне сказали, что приедут люди из Фервала. Но мы ждали вас позднее.
        - Мы торопились, - после паузы ответил Леон.
        Орк развернулся и пошел к воротам. Его люди бестолково топтались на дороге. Леон послал лошадь вперед. Стража расступилась. Филипп и Артур молча ехали следом.
        Артур догнал Леона.
        - Они нас приняли за...
        - Тссс... - Леон покачал головой и ответил шепотом: - Я уже понял.
        Через высокие, но узкие окна-бойницы внутрь города проникал дневной свет. Но все равно через равные промежутки горели светильники. В воздухе стоял горький запах паленого масла.
        - Лошадей можете оставить там. - Старший орк ждал их внутри. Он махнул рукой в сторону большого стойла, за которым присматривал худой мальчонка.
        Леон кинул ему мелкую монетку. Тот поймал на лету, шустро спрятал ее за пояс.
        Прежде чем передать ему поводья, Леон снял седельную сумку и сунул ее Филиппу.
        Тот тихо крякнул и прошипел сдавленно:
        - Что там у тебя?..
        - Камни. - Леон позволил себе улыбнуться.
        Возле конюшен их ждал уже другой орк. Молодой. Одетый в яркий нелепый камзольчик с мехом.
        - Прошу за мной. - Голос у орка был неожиданно высок. В нем не было той глухой хрипоты, которая отличала зеленомордых. - Господин вас примет.
        - Как тут быстро разносятся новости.
        Город был похож на муравейник.
        После степи с ее чистыми просторами, с ее запахами травы, земли и ветра Гуленгейм показался сущим кошмаром. Узкие, грязные улицы, где над головой нет неба, а только балки, перекрытия и редкие узкие оконца. Дома, более всего похожие на норы. Впечатление усиливали круглые двери и полное отсутствие окон в стенах. И верно, зачем они здесь?
        Все было таким невыносимо одинаковым, таким серым и тусклым, что редкие вывески торговых лавок и харчевен привлекали внимание. В этих местах горело множество светильников, и запах гари смешивался с запахом еды, наглухо отбивая аппетит.
        - Сколько же они сжигают масла? - пробормотал Филипп.
        А еще на улицах было то, чего не было в Фервале. И чего Леон, живя в деревне, не мог себе представить. Нищие.
        Не такие грязные и убогие, как те, что встретили их у ворот, но все с тем же неуловимо обреченным выражением лица. Они сидели, лежали и бродили. Они были грязны.
        - Эй, - Леон окликнул провожатого. - Почему они не работают? Почему не пашут землю?
        Тот пожал плечами:
        - Не хотят.
        Леон даже остановился на мгновение. Он не мог себе представить такого. Чтобы человек, не хворый, не убогий, просто не хотел кормиться с земли. Считал, что его нынешнее положение - омерзительное, жалкое - лучше, чем положение землепашца, крестьянина.
        Теперь он по-новому смотрел на Гуленгейм. По-новому оценивал то, что происходило вокруг. Это был больной город. Как старые, заброшенные каменоломни, куда опускали больных проказой. Чтобы они доживали там свой век, подкармливаемые родственниками и государством. Только в Гуленгейме болело не тело. Болела душа. Человека или орка, не важно. Душа ведь, как говорил когда-то отец Тиберий, она у всех одна. И болеет она одинаково. И радуется.
        Радости Леон в этом городе не видел. Одну только болезнь.
        И серые, серые, бесконечные стены с дырами нор и карманами переходов.
        Не город, а опухоль. Зловонная и мерзкая.
        Однако по мере приближения к дворцу улицы стали шире. Стали чаще появляться украшенные незатейливой росписью двери. Видимо, так проявлялся достаток живущих в этих домах. Сам же дворец был частью того самого древнего храма-капища, на месте которого и вырос этот чудовищный город. Обиталище Брюнегольда было похоже на крепость, которую строят дети на берегу реки, поливая песочной жижей какой-нибудь камень слой за слоем. Наслоение за наслоением. И вот уже странная конструкция сохнет под солнцем. Потеки и наплывы, капли и лепешки.
        Еще Леону показалось, что дворец был когда-то обычным, каменным. Но неимоверный жар, обрушившийся с небес, расплавил камень, и тот потек, да так и застыл. Странное, удивительное зрелище. Однако внутри это строение ничем не отличалось от своих собратьев в других городах. Все те же каменные стены с гобеленами, шкуры, оружие и ковры. Статуи героев. Серебро и золото.
        Брюнегольд жил богато.
        - Прошу подождать, - пискнул провожатый орк, остановившись у широкой занавеси.
        Леон кивнул, и зеленомордый исчез в складках ткани.
        Филипп опустил седельную сумку на пол.
        - Лео, в следующий раз потащишь кирпичи сам. С меня семь потов сошло...
        - Как тут мерзко пахнет. - Артур покачал головой. - Как на помойке.
        - Да уж.
        Из-за занавески донеслось приглушенное женское хихиканье. Филипп почему-то отошел за спину Леону. Пока тот недоумевал от такого поведения друга, портьера распахнулась и мимо них пробежала полуголая. Леон не смог подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать это существо. Женщина? Самка? Особь? Орчиха?
        Артур шарахнулся в сторону. Филипп зажмурился и отвернулся. И только Леон ошалело стоял перед ней.
        Орчиха была двух метров росту. Имела изумрудно-зеленый цвет кожи. Неимоверно, невероятно широкие бедра, огромные круглые глаза и пухлые чувственные губы, из которых высовывались желтые клыки. Довершали портрет груди. Посмотрев на них, Леон последовал примеру Филиппа и зажмурился.
        - Милашка, - пробасила орчиха. Потом пол дрогнул, по помещению пронесся ветерок. Пахнуло потом.
        Леон осторожно приоткрыл глаза. Никого.
        Он облегченно выдохнул.
        - Пронесло? - поинтересовался из-за спины Филипп.
        - Я больше никогда не смогу... - прошептал Артур. - Никогда-никогда. Боги, какой ужас.
        Леон потряс головой.
        Портьера снова зашевелилась, и появился давешний орк-проводник.
        - Господин Брюнегольд ждет вас! - пискнул он торжественно и потянул за тайный шнурок. Занавесь вздрогнула и разошлась, как кулиса в театре.
        Они вошли в большую залу, где на огромном троне, который более всего напоминал кровать, лежал сам Брюнегольд.
        Он был толст, но было заметно, что весь этот жир сидит на крепких мышцах. Кожа орочьего кагана имела легкий зеленый оттенок, губы были полные, кривые, но клыков не наблюдалось. Брюнегольд кутался в шикарный халат красного шелка.
        Войдя, Леон поклонился.
        Брюнегольд молча сверлил его взглядом.
        - Вы очень торопились? Что-то случилось в столице? И где же Отис?
        Леон выдержал небольшую паузу.
        - Прошу меня простить. Я не могу ответить вам на эти вопросы. Я только гонец. Меня попросили забрать девушку.
        - Забрать девушку... - повторил Брюнегольд. - Как интересно. И вам, безусловно, дали какие-то письма? Я же не могу доверить такую красавицу первому встречному.
        Он улыбнулся, и Леон увидел, что клыки у полуорка все же есть. Правда, короткие.
        - Конечно.
        Леон повернулся к Филиппу, открыл седельную сумку. Вынул бумаги и протянул их с поклоном кагану. Тот принял их, вытряхнул из конверта. С удивлением посмотрел на Леона.
        - Он вскрыт.
        - Возникли трудности. - Леон спокойно посмотрел ему в глаза. - По пути возникли трудности.
        - Да, понимаю. Но... Конверт вскрыт.
        - Что же с того? Бумаги же в порядке? А бумага - она как золото. Имеет значение не форма, а содержание. Письма перед вами.
        Он снял с плеча Филиппа сумку, подошел к трону-кровати Брюнегольда и бухнул суму на пол.
        - Золото тоже.
        Филипп и Артур переглянулись.
        Каган большим пальцем ноги откинул клапан сумы, заглянул внутрь.
        - Может быть, вы правы. - Он замялся. - Как вас звать?..
        - Гонец. Который привез вам золото и соответствующие бумаги.
        - Конечно, привез. Как и было оговорено. Это меня не удивляет. Но другое... - Брюнегольд постучал бумагами по ладони. - Что, если следом за вами ко мне приедет еще один гонец. Но уже не один. А, предположим, с сотней другой гвардейцев и инквизитором в придачу. Боюсь, что этого золота и каких-то бумаг мне не хватит.
        - Тогда, - Леон достал из внутреннего кармана заранее заготовленную бумагу, - покажите им это.
        Каган взял конверт. Обратил внимание на то, что он запечатан. Приподнял бровь. И, немного поколебавшись, длинным ногтем вспорол бумагу. Вынув письмо, он быстро пробежал его глазами и, уткнувшись взглядом в печати, рывком поднялся на ноги!
        В зале стало очень тихо.
        Наконец Брюнегольд взял себя в руки.
        Он сложил новое письмо и положил его рядом со старым.
        Потом дернул шнурок, что болтался у трона. Где-то глухо брякнул колокольчик. Тотчас из-за занавески показался все тот же орк.
        - Проводи наших гостей. Они покидают наш гостеприимный город. За воротами их должна ждать девушка.
        Орк кивнул.
        Брюнегольд откинулся на кровать и принялся чесаться, будто в зале никого уже и не было.
        Леон снова поклонился и вышел.
        Глава 38
        Ее звали Марта Ее мать была из эльфов. Лесовичка, как говорили в тех краях, где когда-то жил Леон. И теперь он это хорошо видел. В той девочке, что когда-то назвала его своим рыцарем, человеческого было больше. Но она выросла. И стала совсем не похожа на себя прежнюю.
        Тогда, на улицах ночного города, в тревоге и суете, это было не так отчетливо видно. Леон признал ее, но не смог уловить разницы. Теперь же он имел возможность рассмотреть ее в деталях.
        Брюнегольд сдержал слово. Когда они покинули город, их действительно ждала девушка в окружении стражи и лошадь. Леон уже было приготовился к сложностями, но солдаты расступились, Марта подошла к Леону.
        - Вы приехали за мной? - Ее голос был холоден.
        - Да. Я от... - Леон замялся. - От Тристана Лакруа.
        Она кивнула и легко вскочила в седло. Светлые волосы рассыпались по плечам. Требовательно посмотрела на него.
        Леон понял, что Марта не узнает его. Что, конечно, неудивительно. Сколько лет было ей тогда?..
        А в самом деле сколько? Эльфы живут долго. Они медленно взрослеют. Медленно старятся. Сколько лет прожила эта девочка, прежде чем встретить его?
        Что он вообще о ней знает?
        Леон почувствовал себя обманутым. И одновременно с этим он ощутил глубокое облегчение. Она не помнила его. А сам Леон не мог разобраться в своих чувствах. Где-то в глубине души он вдруг ощутил едва ли не ненависть. К ней? К себе? Странная, непонятная смесь чувств завладела его душой.
        Стражники нагло ухмылялись. И Леону почему-то показалось, что смеются они над ним. Над его растерянностью, что проявилась перед лицом той, которую он так искал...
        - Что лыбишься! Смирно стоять! - неожиданно резко, зло рыкнул он в лицо солдату. Тот отшатнулся, побледнел.
        Леон вскочил в седло. Осмотрелся.
        Отметил про себя бледное лицо Филиппа.
        Что-то было не так. Что?
        У дороги в пыли сидел ребенок. Та самая девочка-бродяжка, из-за которой вышел сыр-бор у ворот. Девочка была одна.
        - Где остальные?
        Стражник пожал плечами.
        - Не могу знать. Ушли.
        - А она что же?
        - Не могу знать. - На зеленой морде начала проявляться все та же усмешечка, от которой Леона уже трясло. Животная усмешечка, гнусненькая.
        Чтобы не сорваться, он отвернулся. Сжал зубы.
        - Чего мы ждем? - поинтересовалась Марта.
        - Ничего... - холодно буркнул Леон. - Просто...
        - Что?
        - Просто в Империи не бывает бездомных, - сказал Леон тихо. Подъехал к девочке.
        Та размазывала слезы по чумазому лицу, подогнув под себя ноги каким-то особенным манером, как умеют только дети. В дорожной пыли были заметны следы крови. Леон обернулся, но отряд стражников уже втягивался в ворота. Спрашивать было не с кого. Да и его ли это дело?
        Он пожалел девочку. А теперь она, видимо, уже сирота. Униженная стража сорвалась на нищих. Где и в какой канаве валяются ее порубленные родичи? Может быть, проскачи он тогда мимо, не сунься со своими суждениями в чужой и непонятный ему мир, все было бы иначе? Ее родители были бы живы и все так же копошились бы в придорожной грязи. Выпрашивали бы милостыньку и были бы счастливы своим нелепым, уродливым счастьем? Этот вопрос показался Леону частью другого, большего, сложного вопроса, на который он мучительно искал ответ все время. Действительно ли то, что за паладином всегда идет смерть? Или нет?..
        - Чего мы ждем? - снова спросила Марта. Лошадь под ней нетерпеливо гарцевала.
        Девочка перестала плакать и теперь смотрела на Леона, широко раскрыв глаза.
        Паладин следует своему долгу.
        Потому что именно это делает его паладином.
        Это всегда ставит его перед выбором.
        Леон нагнулся, сгреб ребенка за одежду. Девочка взвизгнула, взлетая в воздух. Леон посадил ее перед собой, и она что было сил вцепилась лошади в гриву.
        - Двинулись...
        Он пришпорил лошадь и выехал вперед.
        Рядом оказался Филипп.
        - Припасы надо пополнить, - сказал он вполголоса.
        - По дороге что-нибудь сообразим. Пойдем на Гретхен. А там к реке и сплавимся аж до самого Фервала. Гретхен на притоке стоит. Там с этим проблем не будет. Снова через степь не пойдем. И так едва добрались.
        - Это точно. Может, Артура вперед пошлем? Подстрелит чего-нибудь.
        - Или кого-нибудь... - вздохнул Леон. - Тревожно мне...
        - Почему?
        - Потому что будет очень хорошо, если мы в пути где-нибудь пропадем. Я думаю, у кого-то с плеч гора упадет. Я, конечно, постарался снять все вопросы, но.
        - Кстати. - Филипп оживился. - А золото-то откуда?! Бумажки эти я там понимаю, а вот золото?
        Леон усмехнулся.
        - Оттуда, откуда и бумажки. Тот отряд, что шел перед нами, не мог навалиться на нас гуртом. Не потому что слаб был. Три мага уделали бы нас как котят даже без бандитов. А потому что с ним был такой груз, каким обычно не рискуют. Деньги Брюнегольду и бумаги. Важные бумажки. Ценные. Я их внимательно почитал, прежде чем отдать. Потому наш маг своими коллегами пожертвовал без зазрения совести. Ему важно было нас просто задержать, при удачном стечении обстоятельств, убить, но все списать на естественные причины. Пожар устроить или, там, в реке утопить. Повезло еще, что колдуны были ученики.
        - Хороши ученики. - Филипп потрогал горло.
        - А вот сейчас нам надо как можно быстрее уйти от Гуленгейма. Если доберемся до воды, можно будет сказать, что все обошлось.
        Филипп не ответил.
        Леон махнул Артуру рукой, вперед, мол. Тот сорвался с места в карьер, исчез в пыли.
        Тянущиеся вдоль дороги поля сменила степь. Затем показались редкие деревья.
        Скакали быстро. Марта держалась в седле удивительно хорошо. Плотно. Маленькая девочка тоже переносила скачку легко, ее подбрасывало, трясло, но она не жаловалась, вцепившись в гриву животного крепкими кулачками.
        Артур несколько раз показывался вдалеке и, махнув рукой, снова уносился прочь. Так они одолели половину дороги до Гретхена, когда впереди показался скачущий во весь опор Артур. На ходу он махнул в сторону небольшого леска, и Леон свернул с дороги. Добравшись до деревьев, они спешились. Отвели лошадей в глубь леса.
        - Что там?
        - Не знаю точно. Навстречу идет отряд. Явно ищут кого-то. За мной погнались...
        - Орки?
        - И люди тоже...
        - Во что одеты? - спросила Марта.
        - Ничего особенного. - Артур пожал плечами.
        - Что значит ничего особенного? Тут все особенное... Цвет, покрой, обувь, наконец.
        - Не разглядел.
        Марта презрительно отвернулась. Посмотрела в сторону дороги.
        - Что еще? - спросил Леон.
        - Зайца подстрелил. - Артур растерянно улыбнулся.
        - Хорошо... Тогда подождем.
        - Чего? - Марта говорила громко, зло. - Таких рощиц в округе с пяток наберется. Только дурак не поймет, что мы спрятались.
        - Да. Но и выходить на дорогу тоже нельзя.
        - Нужно было идти степью. Там много дорог.
        - Много. - Леон кивнул. - Но почему-то мы всегда выбираем не ту... В любом случае другого выхода нет.
        Марта фыркнула и отошла в сторону.
        - Идут! - шепнул Филипп, стоявший в дозоре.
        Действительно, на дороге показались всадники. Десятка полтора человек плюс орки-степняки. Эти держались чуть в стороне, рыскали вдоль дороги. Охотники. Если люди отрабатывали свой хлеб спустя рукава, то орки подходили к заданию с душой. Вот двое оторвались от основной группы. Ушли в сторону рощи.
        - Ну вот... - Артур натянул тетиву, вытащил из колчана стрелу.
        - Вы что, собираетесь драться? - поинтересовалась Марта. - Со всеми?!
        - А что? - холодно спросил Леон. - Можно выбрать? Тогда я предпочитаю людей.
        - В лесу у нас есть шансы... - согласился Артур.
        Марта всплеснула руками.
        - Кто вас учил? Они окружат рощу, подожгут ее со всех сторон и будут ждать, пока вы сами не выбежите в их объятия. Быстрее. К коням! Быстрее! Ну!
        И она первой побежала мимо деревьев к стоявшим поодаль животным. Леон после краткого раздумья последовал за ней.
        - Возьмитесь за руки! Лошадей в центр... Мы не должны размыкать круг.
        Леон ощутил ее прохладную узкую ладонь. По телу пробежали мурашки. В круг встали все, даже маленькая девочка, глядевшая на всех с недоумением.
        Лошади тревожно всхрапывали.
        Леон почувствовал, как нагревается ладонь девушки. Как становится жаркой, горячей. Марта откинула голову назад. С ее губ сорвались странные, певучие и в то же время странно неприятные, царапающие слух слова. Леон почувствовал, как судорогой скручивает грудь. Как внутри все начинает вибрировать, дрожать от идущей откуда-то из глубин земли мощи. Волосы на голове стали дыбом. И он увидел... деревья сошли со своих мест! Сдвинулись! И вот уже ветви сплетаются вокруг них, образуя непроницаемые, густые, колючие стены. Они поднимаются выше, еще выше. Закрывают небо. И вокруг воцаряется зеленоватая, мерцающая каким-то неземным светом мгла.
        Сколько они стояли так, он не знал.
        Только Марта в какой-то момент ослабла и повисла на руках. Ее подхватил оказавшийся рядом Филипп. Тотчас деревья расступились. Неприступная стена ветвей исчезла.
        Преследователей и след простыл.
        - Вот это да, - восторженно прошептал Артур.
        Обессилевшую Марту они буквально привязали к седлу. Все, на что ей хватило сил, это держаться за поводья.
        Скакали до самой ночи.
        Глава 39
        От еды Марта отказалась. Ее вообще мутило от вида жареных кусочков зайца, которыми заботливый Артур пытался ее пичкать. На удивление, она не злилась на его заботы, благодарила, мягко улыбалась, но отказывалась. Просила только воды. Артур приносил.
        Леон был благодарен ему за эти хлопоты. Сам он ощущал странную отстраненность от той, к которой так стремился, которую искал, желал. Сама встреча представлялась ему иной. Какой-то более возвышенной, что ли?.. Но Марта была холодна, вспыльчива. Даже зла. Леону казалось, что она сердита на него за это спасение.
        То, что она оказалась магом, да еще владеющим эльфийской магией леса, Леона скорее оттолкнуло, нежели привлекло. Пока эльфийская принцесса была сценической игрой, это было интересно, будоражило воображение. Но сейчас Леон вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал какое-то странное отвращение. Он увидел в Марте того чужака, которого видел в эльфийском после, в странных и страшных деревьях, росших в Лесу. Он на уровне инстинкта чувствовал в ней опасность. Как тогда в деревне, когда жуткие твари перешли реку и гнали его, будто маленького зверька.
        Так что Артур, который вдруг по собственному почину взялся ухаживать за Мартой, оказался удивительно к месту.
        Маленькая бродяжка, не говорившая ни на одном известном Леону диалекте, кушала за двоих. Она нисколько не устала и только хлопала глазами, удивленно рассматривая людей, которые почему-то заботятся о ней. Филипп нашел речушку и, несмотря на отчаянное сопротивление девочки, вымыл ее. Под слоем грязи обнаружилась миленькая светлокожая мордашка. Ни у кого, включая Марту, не нашлось в котомке гребня, поэтому белые выгоревшие на солнце волосы девочки просто связали шнурочком в хвост. Но даже так они упрямо косматились и норовили растрепаться. Теперь девчонка дремала на коленях у Филиппа, выбрав инстинктивно самого надежного и теплого.
        Таким образом, Леон на какое-то время оказался предоставлен самому себе.
        Он первым встал на дежурство.
        Костер они развели в неглубоком овражке, вполне достаточном, чтобы скрыть огонь. Леон выбрался из него и притаился в кустах. Отсюда было хорошо видно поля, расположенные вокруг, и темные кляксы рощ. Можно было даже разглядеть залитые лунным светом верхушки деревьев и серебристые листья, едва-едва трепещущие на ветру.
        Леон вспомнил, каким холодом и какой мощью повеяло от этих деревьев, когда Марта разбудила их, когда выпучились из-под земли корни и сомкнулись листья над головой. Еще припомнил он сад, что окружал непроницаемой крепостью эльфийское посольство.
        Поежился.
        Если будет война.
        Он вздрогнул. За своими проблемами, опасностями он совсем забыл о другом. Империя на грани войны.
        А может быть, уже?..
        Вдалеке заухал филин, Леон прислушался, но больше ничего не услышал.
        Может быть, через пару дней, когда они вернутся в Фервал, их пошлют с корабля на бал, проверять на практике все то, чему их учили столько долгих лет.
        И снова смерть, кровь. Чужая, своя.
        Страшно? Леону показалось, что кто-то другой, посторонний и невидимый, задал этот вопрос. Юноша даже обернулся, но никого вокруг. Только ночь. Звезды. Луна.
        - Страшно? - повторил Леон вопрос.
        И вдруг понял, что - нет. Страха, такого, который был в деревне, когда волки подходили к окнам, когда неведомый зверь жутко выл, вытягивая душу из тела, нет! Что даже тогда он, мальчик, хватался за топор, надеясь отстоять свой дом, жизнь свою, своих родичей. А что он мог? Что умел? Ничего. А против него стояло зверье, холод, злоба и страх. И все равно, несмотря на это, он брался за топор. Хотя было страшно. Значит, дело не в страхе?
        А в чем?
        Почему один человек берется за оружие, а другой позволяет резать себя? Неужели потому, что плох один, а другой чем-то хорош? Да и чем?.. Неужто только тем, что готов убивать?
        Леон почувствовал, что замерзает. От долгого сидения затекли колени.
        Он осторожно встал. Растер лицо. Это простое движение отогнало сонливость. Неподалеку зашуршала трава.
        Леон насторожился, обернулся в сторону звука, но потом расслабился. Совсем рядом на него удивленно смотрели две косули. Чтобы не пугать зверей и не обнаруживать себя, Леон осторожно вернулся на место. Дикие животные сами по себе хорошие сторожа.
        Почему жизнь всегда ставит этот выбор?
        Либо смерть, либо позор. Хотя это еще просто. А что делать, если с одной стороны смерть, а с другой тоже смерть. Не легче, не безболезненней, такая же смерть. И есть, наверняка есть выбор - жить, но почему-то именно его так трудно сделать.
        И Леон снова, в очередной раз вернулся туда, далеко-далеко, в ночную спящую деревню. И вспомнил его, вставшего у ворот паладина, за которым шла смерть. Он тоже сделал выбор. И за себя, и за Леона. И за тех людей, которые полегли вместе с ним там, обороняясь от жуткой твари.
        Поначалу Леон страшно его ненавидел. И всех паладинов! И Империю! И даже отца, за то, что пошел туда, где смерть, где гибель. Не убежал, не погнал прочь паладина. И себя ненавидел тоже. За то, что не умер там. Но на руках была сестренка.
        Потом Леон узнал, что та уродливая статуэтка, что нес он тогда с собой, спасла тысячи людей. Потому что предотвратила вторжение Проклятых в Империю.
        И тогда, несмотря на боль потери, Леон понял, какой выбор стоял перед тем паладином. По-настоящему страшный выбор.
        Смерть ходит за паладином следом? Нет. Это паладин появляется там и тогда, когда смерть уже нависла над людьми. Над всеми людьми! Он приходит и делает выбор. Не потому что его кто-то назначил, а потому что паладин всегда делает то, что должен. Ради Империи, ради людей, в ней живущих.
        Будучи в Гуленгейме, Леон увидел, что может быть там, где люди забыли о своем долге, забыли о том, что они живут в Империи. Он увидел, что бывает, когда нет паладинов. Совсем нет тех, кто думает не только о своей толстой заднице!
        Где-то там, в овраге, спала девочка. Сирота. Бродяжка.
        Это тоже был выбор. За себя и за нее. Потому что иначе - нельзя. Иначе слишком гадко.
        Потому что.
        - Потому что я - паладин... - прошептал Леон.
        Со стоянки снялись засветло. И с рассветом увидели преследователей.
        К прежнему отряду присоединились еще человек двадцать, и теперь, с обессилившей Мартой, шансов у друзей не было никаких.
        Леон увеличил темп, стремясь максимально оторваться. Если появятся стены Гретхена, банда отстанет. Леон был в этом уверен. Ребята Брюнегольда не станут вступать в драку у всех на виду.
        Преследователи не отставали. Но и не догоняли. Быстроногие орочьи лошадки могли бы ускориться, но почему-то медлили. То ли не желали связываться, понимая, что добыча не простая, то ли был какой-то план, о котором Леон не знал.
        Он пытался выдерживать расстояние, не решаясь лишний раз нагружать лошадок. Рывок мог потребоваться под финал гонки.
        Несколько раз Артур отставал, приближаясь к преследователям на расстояние выстрела. Подпускал их на опасную близость, бил точно, наверняка, уходя потом со всей возможной скоростью. Два выстрела достигли цели, но важней был другой эффект. Артура теперь опасались. Орки стреляли в ответ, но промахивались. Слепило встающее солнце.
        Однако надежда на то, что их оставят в покое, не оправдалась. В какой-то момент расстояние между ними начало сокращаться. Орки рванулись вперед, стремясь сбить ритм, притормозить жертву. Артур снова отстал. Ссадил трех зеленомордых, но был вынужден уходить. Орки рвались вперед, не обращая внимания на стрелы.
        Леон выдернул меч из ножен.
        По спине пробежал знакомый холодок.
        И вот, когда орочьи лошадки уже дышали в спину, впереди показались всадники.
        Ловушка?!
        Леон увидел, как оборачивается Филипп. Что делать?
        - Вперед! Вперед! - гаркнул Леон, беспощадно пришпоривая лошадь.
        Если это ловушка, то все равно!..
        Но если нет?!
        Леон кинул меч в ножны и вынул конверт. Тот самый, который дал ему Лакруа перед прощанием. С императорскими печатями.
        Всадники впереди рассыпались цепью. На солнце блестели доспехи.
        Кто? Кто такие?!
        Леон рванул зубами бечевку, ломая сургуч печати.
        - Именем императора!!! Именем императора!!! - что было сил закричал он, поднимая над головой ярко, ярче солнца, блистающий свиток. - Именем императора!
        Всадники дрогнули. Их лошади сделали шаг вперед. Еще один. И вот конница уже набирает ход! Опускаются копья! Нарастает скорость! И несется страшная кавалерийская атака, жуткая, неотвратимая смерть! В центре строя образовался коридор. И Леон почувствовал, как отпускает. Уходит. По лицу течет что-то теплое, и вопит девочка-бродяжка, у которой и имени-то нет.
        Свои.
        А там, за конным строем, гарцевал всадник. В простом дорожном плаще, и светлые волосы развевались на ветру.
        - Слав! - закричал Филипп. - Слав!
        Марта зашаталась и упала с седла, покатилась по траве. Артур осадил лошадь так, что она встала на дыбы, соскочил, кинулся к девушке.
        Позади в спешке и панике разворачивались орки.
        Уже много позже. На палубе большой торговой ладьи, уложив Марту на шкурах в тени, они пили мед, и вино, и еще какую-то брагу, которую довольный купец выволок из трюма.
        - ...А там золото! - Филипп на радостях хлопнул кружкой о борт. Доски отозвались глухим гулом, а девочка-бродяжка, что надежно расположилась на его коленях, восторженно пискнула. - Ты представляешь, Слав, золото! Я, оказывается, все время мешок с золотишком таскал. Чего это, думаю, такое тяжелое?!
        Он смеялся, много ел, пил и в сотый раз рассказывал о своих приключениях.
        - Да шут с ним, с золотом... - Леон махнул рукой. - Слав, ты откуда тут? Я ожидал чего угодно. Я собирался добраться до ближайшего города и послать за тобой гонца. Мы же собирались идти обратно тем же путем.
        - Ну, - Слав, все еще бледный после ранения, пил мало, - ты что же думаешь, я только с девками сообразительный? Идти обратно через степь... Зачем, если есть река. А лучше всего садиться на корабль у Гретхена.
        - А откуда всадники?
        - Ну, тут, видишь ли, у военного времени есть свои преимущества. Я добрался до Локслестера. Там обратился за помощью к дожу. Тот, в свою очередь, сильно озабочен патрулированием территории. Орков боится как огня.
        - Погоди, погоди. - Леон взял Слава за руку. - Что ты сказал?
        - Я говорю, орков он боится, слизняк, честное слово...
        - Нет, я не про то. Ты сказал - военное время?
        Лицо Слава потемнело, и он чуть помедлил с ответом.
        - Да, Лео. Эльфы объявили войну.
        Они замолчали.
        Филипп поставил кружку на палубу.
        - Ну что ж... Значит, будет чем заняться по возвращении. - Он хмыкнул, толкнул Леона в плечо. - А то я уж думал, заскучаю!
        И засмеялся.
        А Леон подумал, что кто-то там, в столице, сделал выбор. За всех.
        19 января 2010
        Мифологический словарик
        Бетрезен - демон. До того был ангелом, которому Всевышний доверил сотворение мира. Создал мир и расу людей. Однако из-за трагической ошибки навлек на себя гнев Всевышнего. И был низвергнут в пекло в самом центре земли. Уже будучи низвергнутым, создал расу демонов, Проклятых, с помощью которых пытается вернуться из преисподней.
        Вотан - бог гномов. Относится к младшим богам, убил в гневе бога эльфов Галлеана, чем положил начало великой вражде между расой гномов и эльфов.
        Всевышний - бог света, взявший под свое покровительство расу людей. Именно он дал Бетрезену власть и поручение создать мир. Мощь Всевышнего невероятно велика, однако он не проявляет себя как младшие боги и действует через людские помыслы. Мир для него - большой и сложный эксперимент.
        Галлеан - бог эльфов, убитый Вотаном. Был воскрешен своей возлюбленной (Солониэль), однако не признал ее. От горя Солониэль превратилась в богиню смерти - Мортис. Чтобы отомстить своему любимому, Мортис подняла орды мертвецов, посылая их на войну с эльфами и всем миром.
        Империя - государственное образование, объединившее в себе множество племен и народов, преимущественно состоит из расы людей. Однако в Империи могут жить также и другие расы. Империя вобрала в себя множество традиций и языков.
        Лесовики - так в деревне, где жил Леон, называли эльфов.
        Орочьи кочевья - территории, по которым кочуют орки. Юридически это земли Империи, фактически в этих степях действует власть местных орочьих каганов и князьков.
        Солониэль - богиня жизни и плодородия. Возлюбленная Галлеана. Переродилась в Мортис, богиню смерти.
        Эльфийский альянс - объединение эльфов, которое стало возможным благодаря физическому воплощению бога Галлеана. Сами эльфы не имеют склонности к государственной власти. Живут очень обособленно, кланами.
        Примечания
        1
        Гудок - средневековый смычковый инструмент. Имел три
        - Часть 1 . Деревня. Мальчик
        - Глава 1
        - Глава 2
        - Глава 3
        - Глава 4
        - Глава 5
        - Глава 6
        - Глава 7
        - Глава 8
        - Глава 9
        - Глава 10
        - Глава 11
        - Глава 12
        - Глава 13
        - Глава 14
        - Глава 15
        - Глава 16
        - Глава 17
        - Глава 18
        - Глава 19
        - Глава 20
        - Глава 21
        - Глава 22
        - Глава 23
        - Глава 24
        - Глава 25
        - Часть 2 . Кадет
        - Глава 1
        - Глава 2
        - Глава 3
        - Глава 4
        - Глава 5
        - Глава 6
        - Глава 7
        - Глава 8
        - Глава 9
        - Глава 10
        - Глава 11
        - Глава 12
        - Глава 13
        - Глава 14
        - Глава 15
        - Глава 16
        - Глава 17
        - Глава 18
        - Глава 19
        - Глава 20
        - Глава 21
        - Глава 22
        - Глава 23
        - Глава 24
        - Глава 25
        - Глава 26
        - Глава 27
        - Глава 28
        - Глава 29
        - Глава 30
        - Глава 31
        - Глава 32
        - Глава 33
        - Глава 34
        - Глава 35
        - Глава 36
        - Глава 37
        - Глава 38
        - Глава 39
        - Мифологический словарик . .