Охотники Вера Петровна Космолинская
        Час до конца света #9
        Предыстория к рассказу «Свинцовый фокстрот».
        Гарольд Бранд
        (В. П. Космолинская)
        Охотники
        Строго говоря, я понятия не имею, зачем я просыпаюсь по утрам. Может быть, затем, чтобы спасти кому-то жизнь. Я ведь врач. А может быть, затем, чтобы отнять. Но это уже совсем другая история. Может быть, ставшая для меня куда более важной. Последнего становится со временем все больше, а первого - все меньше. И я не знаю, есть ли в этом какой-то смысл. Но если смысла нет ни в чем, бывает все равно, зачем просыпаться по утрам, и во что биться головой. Почему подобным образом? Должно быть, потому, что мне не так уж хочется жить самому. По крайней мере, так, как все вышло, и как только и остается. И потому я предоставляю единственный оставшийся выход другим.
        И все же, это очень грязная история.
        С тех пор, как был убит мой отец, многое изменилось. Я нашел его убийц. Я ведь врач, и я не поверил в естественность его смерти. А потом я стал одним из них. Я должен был узнать их поближе. Я должен был забыть о морали, забыть обо всем, о собственной душе, о том, что я человек. Я стал одним из них. Чтобы убивать их. Подстроенные мной несчастные случаи до сих пор считались только несчастными случаями. Они понятия не имели, что когда я разговаривал с ними обо всякой благолепной верноподданнической чепухе, я ставил им диагнозы, и давал им советы не как врач, а как хладнокровный убийца. Я знал, чем они рискуют, какой смертью склонны умереть, и я помогал им, охотно подводя к последней черте. Научился я и другому, убивать не только исподтишка, но и в упор. Пусть не только в лицо. Все чаще в спину. И это уже не кончится никогда. Но я об этом не жалею. Даже о мишенях, что выбирал не я - они были хорошими людьми. Умными и смелыми. Но все мы смертны. И если мы их раскрыли, они все равно были бы убиты, моей ли рукой, быстро, или чьей-то другой. Среди охотников слишком много тех, кто любит убивать, и на
первом месте для них вовсе не быстрота и безболезненность. Для меня они тоже бывают не на первом, когда я убиваю тех, кого хочу убить. То есть, их самих. Но об этой стороне моей жизни они еще не знают.
        Кроме, возможно, одного человека. Я знаю, что он может подозревать меня, потому что я подозреваю его.
        Потому, что я знаю о нем то же, что знают обо мне - он тоже убивает быстро и чисто. Другие считают, что мы лишь гордимся своей ловкостью. Но он убивает слишком быстро, для той тьмы, что живет в его глазах. И потому я думаю, что он таков же, как и я. Если я буду раскрыт, я бы предпочел, чтобы именно он пришел за мной.
        Иногда мне хочется, чтобы это случилось скорее. Хотя, какой в этом смысл? Разве я не могу остановить все в любое время, как только пожелаю? Пустить себе пулю в лоб. Или сделать смертельную инъекцию. Я не делаю этого только потому, что их ждут другие. Много других. К которым еще придет добрый доктор Теренс Брэйди. И я им завидую. Почти. Потому, что им больше не придется думать о том, зачем им просыпаться по утрам. Для одних просто все кончится. Для других кончится то, что они творят.
        Звонок в дверь. Воскресенье. Восемь утра. Я никого не жду. Это будто продолжение сна. Но я чувствую, каким-то шестым чувством, азартно вставшими дыбом на загривке волосками, что это тот звонок, которого я жду. Звериное чутье. Я ведь давно стал зверем. И я спокоен. Куда спокойнее чем обычно. Меня наполняют легкость и кристальная ясность. Есть только один выбор - браунинг под моей подушкой, и футляр с заряженным шприцем в верхнем ящике прикроватной тумбочки. Я набрасываю на пижаму халат, скрывая наплечную кобуру, которую нацепляю прежде, а в моем кармане покоится шприц. На моем лице беззаботная улыбка.
        Я открываю дверь, и вижу за ней мое альтер-эго.
        - Доктор Брэйди? - вежливо спрашивает он.
        Дверь приоткрыта на длину цепочки.
        - Мистер Крейг, - столь же галантно откликаюсь я, и сбрасываю цепочку. - Входите!
        Он нерешительно мнется на пороге. В нем шесть с половиной футов роста, и я смотрю ему в глаза снизу вверх, с ироничной и понимающей улыбкой. Его брови насуплены, а ледяные глаза смотрят подозрительно. И кажутся почти такими же угловатыми и квадратными как его окаменевший подбородок.
        Наконец он принимает приглашение, и входит, будто крадучись. Воплощенная смерть с походкой тигра. Его правая рука остается в кармане. А мои - наоборот, остаются на виду.
        - Я не вправе вас осуждать, - говорит он, когда я закрываю дверь, впустив его.
        - Знаю, - говорю я, и поворачиваюсь к нему. Я вижу его третий глаз - жадно уставленное на меня пистолетное дуло. - Стреляйте. Здесь отличная звукоизоляция.
        Но он медлит. Я был бы не против выстрела, но я ждал, что он будет медлить, и он меня не разочаровывает.
        - Вы меня ждали, - констатирует он.
        - Да.
        - И что со мной должно случиться, когда я выстрелю? - спрашивает он все так же подозрительно.
        - Ничего, - отвечаю я. - С вами все будет по-прежнему. - Пистолет в его руке вздрагивает. - Пока кто-то однажды не заметит, что вы убиваете так же быстро, как я.
        В его глазах привычное недоверие. Но мне оно до лампочки. Я знаю, о чем говорю. Это так же просто, как поставить диагноз, который хорошо изучил на себе самом.
        - Это не имеет значения, - говорит он.
        - Разумеется. И для меня тоже.
        - Для вас не имеет значения, что я пришел убить вас? - переспрашивает он, и я вижу, что он колеблется.
        - Для мертвеца не имеет значения, убьют ли его еще раз. Не правда ли?
        Он все еще раздумывает в нерешительности.
        - На вашей совести немало грехов, - говорит он.
        - Не вижу смысла отпираться. Вы выполните мое последнее желание?
        Он молчит несколько секунд, прежде чем ответить. В нем больше сомнения. У него сейчас выбор больше чем у меня. Я не волнуюсь. Мне действительно все равно, после всего, что я сделал.
        - Возможно, - говорит он наконец. Он очень осторожен и болезненно закрыт.
        - А за кого мстите вы? - спрашиваю я.
        - Простите?
        - Это и есть мое желание - знать ответ на этот вопрос.
        Он снова долго молчит. И почти не мигает.
        - За мою жену, - отвечает он сухо. Я киваю и жду. Выстрела все еще нет.
        - А вы? - спрашивает он.
        - За моего отца.
        Он поджимает губы.
        - Он умер своей смертью. Я видел ваше досье.
        - Вы не видели другого, - отвечаю я. - Его досье. В штабе отдела «зет».
        - Вы нашли его?..
        - Я знал, что именно ищу. Мой отец был ученым. Генетиком. - Они все под прицелом. Я видел приказ о его уничтожении. И отчет о выполнении приказа.
        Он понимающе кивает.
        - А его убийцы?
        - Их уже нет.
        - Что с ними случилось?
        - Их убили.
        - Кто?
        - Я. - После паузы я спокойно перечисляю их имена. Всех, кто был за это ответственен. Его глаза расширяются. - А кто убил вашу жену? - спрашиваю я.
        Пауза.
        - Это были вы, - говорит он. И я наконец удивленно моргаю. Но удивленно - только по одной причине:
        - Почему же вы до сих пор меня не убили? Вы имеете на это право.
        - Я собирался, - говорит он. - Но вы были лишь исполнителем. И вы сделали свое дело хорошо… - он преодолевает себя, чтобы продолжить: - как я. Я знаю, зачем вы это сделали. И знаю, что она была смертельно больна. Вы отняли у нас полгода… Им было все равно, что она и так умрет. Они думали, что она еще что-то успеет. Или это было наказание и урок для других - мало кто знал, что она скоро умрет, она никому об этом не говорила… Но вы же знали?
        - Вы сменили имя? - спрашиваю я.
        - Да, - говорит он.
        - Тогда я знаю, о какой женщине вы говорите.
        - Она умерла без страданий.
        - Я не мог сделать для нее большего.
        - Знаю, - говорит он. - Если бы мы могли лечить эту болезнь…
        - Но мы не можем.
        - Пока они живы. Они не дадут нам двигаться дальше. Никогда не дадут ни покинуть Землю, ни подняться хоть на шаг выше… Если бы мы продолжали исследования…
        Я смотрю на него молча. И он опускает пистолет.
        - Но вы раскрыты, доктор. Они сочли вас опасным. И это я навел их на ваш след. Сперва я желал очернить вас в их глазах, выставить предателем. И тогда я еще не думал, что это может быть правдой.
        - Если вы остаетесь, я могу и уйти, - спокойно отвечаю я.
        - И они раскроют меня по тому же почерку, как вы и сказали.
        Я пожимаю плечами.
        - Это может случиться не так уж скоро. - И в его глазах мелькает тоска. Но тут же исчезает.
        - Вы можете что-нибудь предложить? - спрашивает он.
        - Кроме моей жизни?
        Он кивает.
        - Сменить снова имена, сменить континент. Пропасть ненадолго из их поля зрения. Перестать вести двойную жизнь. Нам больше не нужно будет убивать быстро, - его плечи расправляются - это значит лишь, что нам больше не надо убивать тех, кого не хочется. - А знаем мы достаточно для того, чтобы еще долго избавляться от других, и скрываться от них. Пусть это «долго» будет не таким уж долгим. Мы все не вечны.
        Крейг кивает.
        - Машина во дворе, - говорит он, поворачиваясь ко мне спиной. Хоть и понимает, что я могу воспользоваться ситуацией. Но если так будет - ему будет все равно. Как было и мне.
        Больше мы не «охотники». И все же, мы останемся охотниками всегда. Потому что это единственное, что еще нам остается, если мы хотим, чтобы кому-нибудь когда-нибудь было не «все равно», и кто-нибудь еще почувствовал себя живым человеком. Пусть для нас самих уже слишком поздно.
        Его настоящее имя было Джеймс Кристофер. Но неважно, какое имя он носил до, и какое будет носить после. Для меня он всегда будет Крейгом. Имена, под которыми мы здесь жили, утратив все человеческое, и все же пытаясь хоть что-то вернуть, останутся с нами навечно. Как клеймо на душе.
        31.8.09