Где мы - там победа! Георгий Крол
        Корректировщик #3
        Заключительная часть цикла, начатого романами «Корректировщик. Блицкрига не будет!» и «Корректировщик. Остановить прорыв!».
        Егор Доценко и его помощники из будущего практически справились с задачей: немецкий Восточный фронт трещит по швам. Но приблизить победу еще на несколько месяцев, изменить ход еще нескольких операций - значит сохранить сотни тысяч жизней. И в страшную игру под названием «война» вступает Сергей Яковлев по прозвищу Юл, офицер морской пехоты Российской Федерации.
        Сергей примет участие в отчаянных десантах советского флота и внесет посильную лепту в захват Констанцы и Бургаса, Босфора и Дарданелл, Генхолма, Датских проливов и Пенемюнде. Поможет ли его вклад в общее дело досрочно закончить войну и окончательно изменить историю Советского Союза?
        Георгий Крол
        Корректировщик. Где мы - там победа!
        …Уже б ходили в школу наши внуки,
        Мой милый, если б не было войны…
        Игорь Шаферан
        
        Глава 1
        Отзвучали приказы командира по корабельной связи. Парадная форма, аккуратно сложенная, легла на свое место в рундуках. Команда заняла посты по походному расписанию. А для сводной роты морских пехотинцев наступил ожидаемый, но все равно приятный выходной. Целых пять часов до отбоя, а потом еще восемь до подъема. Можно почитать книгу в корабельной библиотеке или побренчать на гитаре в красном уголке. Можно даже, что вообще неслыханно, посидеть, да что там, поваляться на койке в кубрике.
        И ничего, что февраль не самый спокойный месяц в акватории Черного моря. Ну, покачивает, так это даже к лучшему. Иначе находиться в кубриках было бы можно, а вот сидеть и лежать на койках уже нельзя. А так - на палубу выходить не запрещено, но и не рекомендуется. Одним словом - лафа! Для меня так вообще подарок небес. Завтра, когда БДК вернется на главную базу и отшвартуется у стенки, я сойду на берег, получу в штабе ОВРа документы и отправлюсь в Ленинград, где немедленно приступлю к учебе. Ведь я не просто сержант морской пехоты. Я - курсант выпускного курса Ленинградского высшего общевойскового командного училища им. С. М. Кирова.
        Если подумать, этот последний год складывается для меня очень странно. Началось с практики. После первых двух курсов я ее проходил, как и все, на Балтике. А вот после третьего неожиданно повезло, и я попал именно туда, куда рвался - на Черноморский флот. Почему-то оттуда затребовали человека с хорошей парашютной подготовкой, а я, по примеру Кита, этим делом увлекался. Кит - это Никита Дубинин, мой старший товарищ, можно даже сказать брат - мы ведь с ним детдомовцы. Он как раз летом закончил Киевское ВОКУ.
        Мы собирались встретиться во время отпуска, но не срослось. А все почему… Направили меня на должность замкомвзвода в десантно-штурмовой батальон 810-й бригады морской пехоты. Срок практики - две недели. Десять дней все идет обычно - разводы, занятия и так далее. А потом ночью батальон поднимают по тревоге, порт, погрузка - и мы уходим в поход. Через трое суток, уже в Средиземном море, на меня наткнулся комиссар бригады. Шороху было - жуть. Всех офицеров, от взводного до комбата, вызвали «на ковер». Вопрос один - как проморгали?
        Ладно, тревога, погрузка - не до того было. Но ведь до Босфора еще была возможность отправить меня назад. А теперь? Как выразился комиссар:
        - Пацан, трах-тибидох… через якорь, сейчас должен в отпуск собираться. Мамку, б… табидох, радовать, с батей водку пить. А он тут болтается, как не… рукав!
        Ну, тут я влез. Руку к берету и докладываю, что я детдомовский и мне на учениях гораздо интереснее, чем в отпуске. Полковник замолчал, подумал и, уже остывая, поинтересовался:
        - В училище хоть сообщили?
        Комбат тут же доложил, что телеграмма готова, собирались подписать у начальства и отправить. На том и порешили. И я почти три месяца ходил в средиземке. Здорово было. Куда мы только не высаживались, даже на Крит! В процессе совместных учений, разумеется. В училище прибыл в октябре, и уж там гоняли так, что головы не поднять. Выпускной курс как-никак. Но комиссар бригады, как оказалось, меня запомнил. В январе пришел запрос на мое участие в новом походе - на Констанцу. Героический, хотя и неудачный, десант, отмечается каждый год. Как ни странно, начальник училища дал добро. Так я здесь и оказался. В программу входило все: и высадка десанта, и парад, и показательные выступления морпехов. В смысле рукопашный бой. Всего-то неделя, но устали все как сто чертей.
        Что-то я сегодня ударился в воспоминания. В библиотеку не пошел, спустился в кубрик, думал, может, хоть высплюсь. Ага, щаз! Стоило лечь, в голову полезла вообще полная ерунда. Точнее, не ерунда, а совсем уж детские воспоминания. Например, почему друзья зовут меня не Сергей, а Юл. Между прочим, наша воспитательница постаралась, Мария Витальевна. В первом классе мы тогда учились. Вот через месяц она и назвала меня Юлом. И тут же пояснила: с одной стороны, я, как Юлий Цезарь - могу делать много дел одновременно. Но с другой - постоянно верчусь, как заведенный. Вот и буду теперь Юл. Наполовину Цезарь, наполовину юла. Так и приклеилось.
        Потом, совсем уж не понятно почему, вспомнилась летняя поездка в Очаков. Вообще-то наш детдом лагерями не баловали. Все-таки мы были вроде как научно-исследовательское заведение. Хоть это и было жутко засекречено. Снилось нам всякое непонятное. Кому больше, кому меньше, но всем. А еще у нас всех были имя, отчество и фамилия, были дни рождения, но вот родителей не было. Вообще не было, нас находили в разных городах в течение нескольких лет. Прямо вот так - младенец, записка, можно сказать бирка, с данными, и все, больше никаких следов.
        Пока мы были маленькие, то считали, что это так и должно быть. Потом, когда подросли, стали понимать, что у других есть какие-то «родители». И только в пятом классе мы их, родителей то есть, увидели. У одноклассников. Мне, кстати, и тут «повезло». Всех детдомовских одного возраста, а нас было одиннадцать, должны были записать в один класс. Но я, Сергей Яковлев, оказался в списке учеников двадцать шестым, а «…больше 25 не положено». Вот меня и определили в параллельный. В принципе я и не возражал, все равно в школу мы с ребятами шли вместе, из школы тоже.
        Только через неделю Мария Витальевна обнаружила данный факт, когда проверяла дневники. У всех был 5А, а у меня 5Б. Был небольшой скандал, но дирекция школы настояла на своем. Особо светить нашу необычность не хотели, так все и осталось. Только вот близких друзей у меня так и нет. Одноклассники не сторонились, но и близко особо не подпускали, а наши - они скорее братья и сестры, а не друзья. Разве что Никита слегка выделялся, но это скорее сходство интересов - я тоже быстро понял, что мое место в армии.
        Так вот! Особо нас в лагеря не возили, но после пятого класса как-то пробили поездку в Очаков. Там, возле городского пионерлагеря, выделили место. Много ли надо, если весь детдом - 27 детей плюс воспитатели. Что я хорошо помню? Как мы собирали палатки. Большие, на десять человек каждая. И они были ОЧЕНЬ старые. Пришлось натягивать три-четыре палатки на один каркас, чтобы хоть больших дыр не было. Еще в памяти отложилось, что на нашей территории росли акации. Уж не знаю, что за вид, но у них были огромные и очень твердые шипы. Сантиметров по пятнадцать в длину, а то и больше.
        Вот мы эти иглы отламывали у основания веток, забивали в трубки, оставшиеся от лишних каркасов, и играли в индейцев. Как глаза друг другу не повыкалывали - не знаю. Мария Витальевна собралась эти «копья» отобрать, но до отбоя не успела, а ночью на наши палатки устроили налет соседи. Ну, пацаны из пионерлагеря. Их было раза в четыре больше, но против наших копий они не устояли. Утром наше прошедшее «боевое крещение» оружие все равно отобрали. А с «соседями» началась тихая война на море. Их пацаны подныривали и сдергивали с нас плавки. На наших девчонках развязывали купальники. А еще кидались медузами. Они на очаковских пляжах были мелкие, но все равно противные.
        За своих девочек мы им рожи били, если удавалось этих «ныряльщиков» поймать. На медуз и сдергивание плавок отвечали по мере сил тем же, только девчонок не трогали принципиально. Через неделю примерно мы помирились. Даже позднее ходили к ним кино смотреть. Еще из тех каникул запомнилось, что нас возили на остров Березань и в Измаил. На острове Березань до революции расстреляли лейтенанта Шмидта. А на подходе к Измаилу я впервые увидел, как на берег вылетают странные катера с огромным пропеллером на корме, и из них выпрыгивают бойцы в черной форме. Большие корабли стоят на рейде. Они выпускают через распахнутые аппарели танки и бронетранспортеры с якорем на броне, и те плывут к земле.
        Нет, это совсем никуда не годится. Из-за этих воспоминаний меня даже укачивать начинает, чего не было никогда. Надо подняться на палубу. Шторма нет, так, волнение, балла три, наверное, ничего опасного. Подышу морским воздухом, он меня всегда успокаивает. Ветер и соленые брызги - это куда лучше любых «капель датского короля». Коридоры на БДК всегда ярко освещены, поэтому, когда я шагнул через комингс на палубу, то в первые секунды ничего не видел. А потом меня попросту вышвырнуло за борт.
        Сознание я потерял всего на несколько мгновений, но действовал все равно на чистом автомате. В первую очередь отплыть немного в сторону, чтобы не затянуло под винты. Потом скинуть враз отяжелевшие бушлат, брюки и высокие ботинки. С этим я справился, тренировали нас хорошо. Теперь вынырнуть. Легкие уже немного жгло, когда я выскочил на поверхность. И почти сразу удар. Невдалеке взметнулся столб воды. Это что, обстрел? Снова взрыв, на этот раз ближе, и тонны воды на голову. И еще, и еще, хорошо, что теперь чуть подальше. Вот влип! Да кто вообще может нас обстреливать в Черном море?
        Откуда-то слева от меня раздался тяжелый гул. И как будто пробились пробки в ушах, столько звуков навалилось сразу. Сам звук хоть и со скрипом, но мозг опознал, как залп орудий главного калибра. А еще я начал различать пальбу береговых батарей, выстрелы корабельных орудий и вполне различимый треск автоматов, пулеметов и винтовок. Звуки в принципе были знакомые, но что-то в них мне здорово мешало. Кроме, разумеется, самого факта, что где-то милях в десяти от меня на берегу идет бой.
        Справа, над чуть более темной полосой, начали появляться отсветы. Значит, там берег и на нем разгораются пожары. Соответственно слева находятся корабли эскадры, понять бы какой. И вот интересно, кто мог напасть на Констанцу? И где, в таком случае, наши корабли? Ведут бой с неизвестными? По звуку непохоже. Ничего не понимаю. Главное, что обидно, я ведь уже минут пять, а то и все семь тут бултыхаюсь, а помощи нет. Вахтенные сигнальщики совсем от рук отбились? Человека выбросило за борт, и никто не заметил? А, кстати, где вообще мой БДК? Не мог же он за пару минут отойти настолько далеко, что я его не вижу и не слышу?
        Эти вопросы натолкнули меня еще на одну загадку. И от нее мне стало как-то СОВСЕМ не по себе. Сейчас ведь должен быть февраль, так? Значит, температура воды должна быть близка к нулю. Да и воздух, если правильно помню - 10. А я не мерзну. Вот совсем не мерзну, хотя должен. Эта мысль привела к осознанию еще одной непонятности. Звук боя мне знаком. Точно, знаком! Но не по учениям, а… по кинохронике. По тем кадрам, которые я смотрел не далее как два дня назад. Десант на Констанцу, февраль 1943 года. Ничего себе! Тут что, кино снимают? Было бы очень здорово, если так. Только что-то внутри упорно отказывалось в это верить. Не могли мы не заметить приготовлений к таким съемкам. Да и не начали бы их, пока наша группа кораблей находится в данной акватории.
        В темноте появились темные силуэты. Судя по звуку, приближаются корабли. И опять что-то не так, звук странный. Вроде бы я его знаю, но опознать не могу. Судов много, не попасть бы под винты. Кричать в этом шуме бесполезно, не услышат. Зато могут увидеть, бывают же люди с кошачьим зрением? Увидели! Рядом со мной в воду плюхается конец. Я вцепляюсь в него, и меня вытягивают на борт. Вокруг толпа народу, все обвешаны оружием, у многих в ногах какие-то ящики. Видимо, боеприпасы. Мне на плечи накидывают бушлат, что-то спрашивают. Слышу только со второго раза:
        - Браток, еще кто-нибудь есть в воде?
        Качаю головой, потом соображаю, что меня не видят, хрипло отвечаю:
        - Нет. Меня за борт выкинуло, ударило чем-то.
        Тот же голос говорит:
        - Ну и молодец, что не утоп. Значит, не растерялся. А шмотье и оружие найдем.
        Договорить он не успевает. Вокруг начинают падать снаряды, и один из первых пробивает палубу в районе бака. Взрыв вышвыривает нас за борт и через несколько минут на месте катера, я так не успел понять какого, только головы плавающих людей. И их быстро становится все меньше, обмундирование и оружие тянут на дно, а тут еще продолжается обстрел, да и контужены практически все.
        Когда появляется очередной темный силуэт, на этот раз со стороны берега, нас остается всего человек пять. Мой спаситель, узнаю по голосу, тоже жив и зычно командует:
        - А ну, братва, поплыли! Нечего тут морские ванны принимать, нам на берегу дело найдется.
        Мы почти у цели, когда прямо возле правого борта катера вздымается фонтан воды. Корму выбрасывает вверх, двигатели умолкают. Что совершенно неожиданно - нас замечают и сбрасывают несколько концов с борта. Выбираться, правда, приходится самим, на тральщике, именно так его опознал мой безымянный знакомый, дела плохи.
        Выбравшись на палубу, мы стараемся убраться с пути работающей команды. Пробегающий мимо старшина отправляет нас на носовой мостик, чтоб не путались под ногами. И вот, сидя там, мы смотрим и слушаем. Из звуков преобладает скрежет рвущегося металла. Часть палубы деформирована, по ней да и по бортам идут трещины. Их ширина кое-где до метра, и трещины спускаются ниже ватерлинии. На мостик один за другим поступают доклады:
        - Затапливает кормовое машинное отделение и второй кубрик. Ведем борьбу за живучесть. Докладывает командир БЧ-5.
        - Добро. - Это командир.
        - Докладывает БЧ-5. Доступ воды в машинное отделение прекращен.
        - Ремонт проводки выполнен, подача электричества восстановлена, - докладывает электрик.
        - Добро, запустить помпы. - Это снова командир.
        - Затоплено румпельное отделение и кормовой артпогреб. Крен 6 градусов на правый борт. Сильный дифферент на корму. Просело перо руля. Скручен правый промежуточный вал.
        Доклады следуют один за другим. Тральщик все больше набирает воду. Командир отдает команды спокойно и четко:
        - Откачать 30 тонн солярки из баков правого борта, выправить крен.
        - Завести тросы через носовые и кормовые кнехты для стягивания корпуса.
        - Сбросить за борт минно-траловое оборудование и глубинные бомбы для устранения дифферента на корму.
        - Завести пластырь в район 77-го шпангоута.
        Команда работает как один организм. Я не совсем моряк, но учебные фильмы видел, так что могу себе представить, что приходится вытворять со своими телами матросам. Вода бьет из трещин и мелких отверстий. Приходится выворачиваться под немыслимыми углами, чтобы достать и законопатить их. Кое-где пробоины затыкают собой, пока товарищи заводят пластырь. И происходит чудо. Обреченный катер медленно возвращается к жизни. На мостик поступают доклады:
        - Доступ воды прекращен, все водоотливные средства задействованы.
        - Крен выровнен, дифферент уменьшен наполовину.
        - Правый дизель остановлен, левый готов к работе. Можем дать ход восемь узлов.
        - Добро! - снова говорит командир. - Благодарю экипаж за проявленный героизм. Машина, малый вперед! Рулевой, разворачиваемся, курс на Констанцу.
        В общем, ясно. С такими повреждениями до Севастополя не дойти. Значит, вернуться в порт и там или сойти на берег и присоединиться к десанту, или, если обстановка позволит, попытаться отремонтироваться. Только я-то точно знаю, что никакого ремонта не выйдет. Сидя на крыле ходового мостика возле задравшего ствол к небу крупнокалиберного пулемета, я четко понимаю, что провалился в прошлое. Я находился на катере с десантом, когда он пошел на дно. Я видел, как тонули обвешанные оружием люди, а значит, это никак не съемки. И тогда остается только один вариант! Я попал в… А собственно куда?
        Сейчас явно не зима. Судя по температуре воздуха - конец августа или начало сентября. Но командир ясно сказал: «…курс на Констанцу…» И? Мне нужна информация, причем срочно. Я толкаю локтем своего спасителя:
        - Браток, а мы где?
        В ответ хмыканье, а потом бодро понимающее:
        - А, ну да. Тебя же дважды за полчаса топили. Неудивительно, что в голове каша. Мы на тральщике. Судя по всему, из первого дивизиона, они впереди шли, проходы расчищали. Потом должны были вернуться и принять на борт десант. Да вот не дошли.
        - Слушай, браток, у меня в голове полный аврал. Это десант на Констанцу, так?
        - Во! Правильно помнишь.
        - А число сегодня какое?
        Собеседник хмыкает. Глаза понемногу привыкают к темноте, и я уже различаю коренастую фигуру. Даже, кажется, усы разглядел.
        - Здорово тебя приложило. Число - восьмое сентября. Год - сорок второй. Имя свое помнишь?
        - Сергей Яковлев.
        - Вот и ладненько. А меня все Палычем зовут. Будем знакомы.
        Он сует мне широкую, шероховатую, как наждак, ладонь. Я машинально отвечаю на рукопожатие, а в голове полный бедлам. Ё-мое! Десант на пять месяцев раньше! Так, вспоминаем. Палыч сказал, что мы на тральщике из первого дивизиона. Значит, в целом все повторяется, хотя и с опережением. Тогда есть ударная группа из линкора «Севастополь» (бывший «Парижская комунна») и крейсеров «Ворошилов» и «Молотов». Плюс дивизион эсминцев в составе трех лидеров: «Харьков», «Москва» и «Ташкент» и трех эскадренных миноносцев: «Смышленый», «Сообразительный» и «Железняков». Плюс два дивизиона тральщиков, морские охотники и флотилия барж и сейнеров, используемых для доставки десанта.
        В качестве десанта на борту находилась 8-я бригада морской пехоты плюс части усиления. Около четырех тысяч человек, включая приданных артиллеристов и минометчиков. Задача десанта - захватить Констанцу и удерживать город и порт, обеспечив выгрузку подкреплений с тяжелой техникой. После этого должен был последовать удар в тыл отступающим румынским частям. Попутно немцев собирались посадить на скудный нефтяной паек. Операция намечалась выдающаяся. И сил собрали много. Проблема была только в одном - разведка! Тут был полный провал.
        На то, что порт, кроме минных заграждений, прикрывают аж пять батарей, хотя и частично устаревших, командование флота внимание обратило. Корабельные орудия и морские пехотинцы с этим справились, хоть и не сразу. А вот о немецкой 280-мм батарее «Тирпиц», построенной к весне 1941-го и оборудованной по последнему слову техники, сведения были неверные от слова совсем! Настоящее место расположения так и не выяснили. Более того, за «Тирпиц» приняли строящуюся зенитную батарею, что добавило неразберихи, когда на нее нарвалась авиагруппа поддержки десанта. Это были самые большие потери среди бомбардировщиков за всю войну.
        Да и 280-мм орудия отработали спокойно и без помех, как на учениях. Может, и нас сейчас накрыли именно они, кто знает. Но главное даже и не в этом. Два румынских эсминца, половина экипажей которых оказалась на берегу, весь штурм простояли в восьми милях к югу без единого выстрела. Зато в порту находился десяток различных быстроходных десантных барж и две немецкие подводные лодки типа II. Одна в темноте наскочила на пирс, получила сильные повреждения и была оставлена командой. Вторая успешно вышла в море и торпедировала линкор. В цель попали все три торпеды первого залпа. Корпус «Севастополя» переломился пополам. Погибла почти вся команда, около тысячи десантников, много артиллерии и боеприпасов. Лодка успела дозарядить два аппарата и атаковала крейсер «Молотов». Эту атаку заметили со «Смышленого». Поняв, что крейсер, еще не начинавший выгрузку десанта, не успевает уйти с директрисы, командир эсминца подставил свой борт.
        Огнем береговых батарей были повреждены более 60 % малых судов, обеспечивавших высадку десанта. Как результат - на берег из четырех тысяч высадилось чуть больше одной. Причем почти без артиллерии. Десант сумел уничтожить береговые батареи румын, но так и не узнал про «Тирпиц». Были уничтожены также нефтехранилища и их оборудование. Через четверо суток оставшихся в живых морских пехотинцев сняли с катера. Десант запомнили как героический, но крайне неудачный. Потеря линкора и одного из новейших эсминцев, повреждения на лидере «Москва», потери среди малых кораблей сильно ударили по возможностям Черноморского флота. Как и потеря двух третей личного состава десанта.
        Я потряс головой, укладывая всю мгновенно всплывшую информацию. И что теперь с ней делать? Я посмотрел на берег. Приближался рассвет, очертания мола и пирсов уже достаточно четко выделялись на фоне пожаров. А если так!
        - Перископ справа по борту!
        На мой крик среагировали все. Мой сосед кинулся к пулемету, начало разворачиваться 100-мм носовое орудие. Над всем этим раздался спокойный голос:
        - Кто кричал?
        К нам подошел высокий человек в кожаном реглане и фуражке.
        - Сержант Яковлев. Примерно в трех кабельтовых по правому борту наблюдал белый след от перископа.
        Командир оглядел нашу компанию. Ну да, на мне трусы и тельник, на остальных плюс-минус то же самое. Только мой спаситель в брюках, хотя и босиком. А офицер посмотрел в указанную мной сторону.
        - Еще кто-нибудь видел?
        Все промолчали. Он еще некоторое время смотрел на меня и подошел к переговорной трубе.
        - Что у нас со связью?
        - Есть, товарищ командир.
        - Передайте: замечен след перископа, координаты… Возможно нахождение подлодок противника в районе действий ударной группы.
        Он снова осмотрел нас и крикнул вниз:
        - Боцман!
        - Есть боцман.
        - Спасенных обмундировать и вооружить. Через сорок минут подойдем к берегу.
        - Есть, понял.
        И вдруг доклад сигнальщика, вот это чудо так чудо:
        - Слева по курсу вижу вспышки!
        - Определить можешь?
        - Похоже на тяжелую батарею, товарищ командир.
        Нет, такой случай упускать нельзя.
        - Товарищ командир, я случайно слышал у разведчиков, что вроде бы в нескольких километрах к югу от порта немцы строили батарею. Какую-то секретную, румын туда вообще не пускали. Может, это она? Все внимание сейчас сосредоточено на районе высадки. Эту батарею никто, кроме нас, похоже, не засек. Предлагаю высадиться как можно ближе и попытаться вывести ее из строя. Или хотя бы скорректировать огонь. Ведь если она нащупает линкор…
        Командир хмыкнул:
        - Вы, товарищ сержант, чем командовали?
        - Отделением. Командира взвода заменял пару раз. Но не в бою.
        - А планы строите, как Наполеон.
        - Никак нет, как Цезарь.
        Капитан поперхнулся:
        - Как кто?
        - Цезарь. Меня во взводе прозвали Юл: за все хватаюсь, как Цезарь, и верчусь, как юла. Вот и планы… соответствующие.
        Да, загнул так загнул. Командир слова растерял от моей наглости. Спасение появилось с боцманом, притащившим кипу брюк, бушлатов и обуви.
        - Вот, товарищ командир, что нашли. Оно, наверное, не по размеру, но все лучше, чем под огонь с голым задом.
        Каплей посмотрел на боцмана, на нас, на берег и повернулся к рубке:
        - Радиограмму на линкор. Обнаружена тяжелая батарея противника. Координаты засекли? Молодцы, передавайте.
        И снова боцману:
        - Раздать команде оружие. Всем, не занятым в поддержании хода, собраться здесь. Пусть их морские пехотинцы проинструктируют.
        - Есть, понял.
        Боцман умчался вниз, командир направился в ходовую рубку, а мы принялись разбирать одежду. Брюки были коротковаты, но это ерунда. Бушлат оказался по размеру. А с обувью просто повезло. На мой, с натяжкой 41-й размер, были сапоги, которые больше ни на кого не налезли. Я наконец почувствовал себя нормально. А то действительно, в трусах среди одетых людей чувствуется дискомфорт. Потом боцман притащил несколько винтовок и автомат. «ППС» отдали мне, похоже, я всех впечатлил широтой знаний.
        Катер начал забирать влево. Или командир прислушался к моим словам, или что-то увидел. Оказалось, второе. Прямо перед нами возникла приземистая посудина. Глазастый у них наблюдатель. Нас сумел заметить, теперь вот этот аппарат углядел. Хотя уже практически рассвело, и видимость получше, а все равно молодец. Поначалу я решил, что баржа брошена. Она ведь буксируемая, а других кораблей рядом нет. Но всех ждал сюрприз. Едва мы подошли поближе, над бортом поднялся человек.
        - На тральщике, прошу взять на буксир.
        Командир скомандовал: «Стоп машина!» - и перегнулся с мостика.
        - Что на борту?
        - Два орудия, три миномета и боеприпасы к ним.
        Ничего себе. Там, на берегу, каждая граната на вес золота, а тут артиллерия с боекомплектом посреди моря болтается. Одна проблема: нам бы самим до берега доковылять при наших повреждениях. Командир стоял молча. Главстаршина, разглядев, в каком мы состоянии, тоже сник. Командир не хотел бросать ценный груз и лихорадочно искал выход. А пока спросил:
        - Что произошло?
        - Под обстрел попали. Осколками минометчиков, что на баке сидели, побило, перебило буксировочный трос, да еще один из ящиков загорелся. Пока тушил - сейнер ушел.
        - Фамилию командира сейнера знаешь?
        - Никак нет, товарищ старший лейтенант. Только он из цивильных, к обстрелу непривычный, вот и запаниковал. А так нормальный командир.
        Время поджимает, и я вижу, как командир собирается с силами, чтобы отдать приказ старшине покинуть баржу. А я вспоминаю старый, читаный в подростковом возрасте рассказ.
        - Товарищ старший лейтенант, разрешите?
        Командир смотрит на меня:
        - Что у вас, сержант?
        - Я читал рассказ о китобоях. Там судно получило пробоину, и чтобы выправить крен, к борту привязали загарпуненного раньше кита.
        Командир несколько минут молчал, глядя сквозь меня. А потом круто развернулся и начал командовать. Мы, пятеро спасенных, перешли на баржу и помогали команде найтовить ее к борту. В ход пошло все, что могло служить крепежом, и через полчаса мы были готовы. Старший лейтенант снова встал на мостик.
        - Малый вперед.
        Катер задрожал, корпус скрипел все сильнее и сильнее. Мне казалось, что я вижу, как натягивается металл обшивки, как утончаются тросы, готовые лопнуть от напряжения. И наконец мы медленно двинулись к уже хорошо видимому берегу.
        - Полный вперед.
        И через паузу:
        - Дайте всю скорость, которую сможете.
        Не знаю, как они это сделали, но матросы из БЧ-5 выжали из разбитого дизеля почти пять узлов. И это с баржей, намертво принайтованной к борту. Берег медленно, но приближался. Однако раньше, чем мы добрались до цели, случилось два события. Сначала по левому борту опять замелькали вспышки. Это «Тирпиц» снова дал залп. Над нашими головами зашелестели снаряды, но тут воздух снова вздрогнул. Башни главного калибра «Севастополя» ответили.
        Там, где только что мелькали вспышки выстрелов, загремели взрывы. Один, второй, третий. А потом грохнуло так, что тральщик вместе с баржей качнуло. На берегу встал огромный столб огня, дыма и пыли. Или я сплю, или один из 305-мм снарядов угодил в бункер с боеприпасами. Батарея «Тирпиц» больше не существует. Но как? Теоретически снаряд мог попасть в полузакрытую башню в то время, когда из бункера подавали картузы с порохом. Тогда взрыв этого заряда мог воспламенить и остальные внизу. Но ведь это просто в голову не лезет. Одним словом, здорово.
        Долго радоваться нам не пришлось. Там, за кормой, где оставалась ударная группа, раздался мощный взрыв. Потом серия разрывов. Главстаршина встревоженно смотрел назад.
        - Похоже, «охотник» кого-то глубинками обхаживает. Знать бы, кого торпедировали.
        Я знаю. Но думать об этом не хочется. Ведь пытался предупредить, а все без толку. И эти серии разрывов глубинных бомб, которые сейчас скидывает «морской охотник» в том месте, откуда немецкая подлодка выпустила торпеды, ничего не изменят. Один из разрывов прозвучал громче. Палыч, все еще напряженно всматриваясь вдаль, довольно провел рукой по усам.
        - Молодцы ребята, накрыли-таки паскуду.
        К ограждению мостика подошел командир.
        - Сержант Яковлев!
        - Я.
        Он смотрел на меня. Потом заглянул в листок, который держал в руке.
        - Принята радиограмма с линкора «Севастополь». «Тральщику «Груз». Благодарю. Сигнальщика, обнаружившего подлодку, представить к награде. Юмашев».
        - Служу трудовому народу! Товарищ старший лейтенант, но ведь был взрыв. В кого попали?
        Командир помолчал, потом ответил:
        - Командир звена «морских охотников» Глухов обнаружил лодку, но она успела выпустить торпеды. Он подставил борт. Катер затонул мгновенно. Сейчас ищут, может, кто выжил, хотя надежды мало.
        И, отворачиваясь, пробормотал, так тихо, что услышал только я, да и то с трудом:
        - Катю жалко.
        Еще раз посмотрел на нас и отошел от борта. Палыч вздохнул:
        - Дружили, наверное.
        Глава 2
        Бой шел впереди и правее, а тут о высадке напоминали тела, покореженное покрытие набережной да запах сгоревшего пороха. Тел было немного, часть в нашей форме, но больше в румынской и немецкой. Поначалу пришлось повозиться, чтобы подойти к берегу левым бортом баржи, но в конце концов нам это удалось. Теперь мы со всей возможной скоростью перетаскивали на берег ящики и складывали их в самую глубокую воронку. Матросы тральщика были мокрые с головы до ног. В драных тельниках и форменках, под которыми красовались синяки, ссадины и порезы - следы борьбы за живучесть корабля. Беготня помогала им согреться и немного сбросить напряжение. Я слышал, как один бросил другому:
        - Я думал кранты, отплавались.
        Пока мы таскали орудия и боеприпасы, офицеры тральщика решали, что делать дальше. Сходились на том, что нужно искать штаб ближайшего подразделения и присоединяться к десанту. Черт! Ну не хочется мне опять влезать, а ведь придется. Никому из командиров в голову не приходит осмотреть гавань. Ту, что слева. А там, насколько я помню, стоит десяток немецких десантных барж. При катастрофической нехватке средств доставки десанта это же клад! И никто об этом не думает.
        Хотя чего это я. Это мне все известно из истории, а они-то такой информации не имеют. Значит, надо их на эту мысль натолкнуть.
        - Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться.
        - Слушаю.
        - Разрешите пробежаться вокруг, прояснить обстановку. Сейчас ведь разгрузку закончим, а куда дальше, непонятно. А я разведчик.
        Командир думал недолго:
        - Идите. Осмотрите местность, если кого из наших бойцов встретите, уточните, куда идти.
        Я козырнул и собрался убегать, но меня остановил лейтенант, заместитель командира:
        - Товарищ сержант, а что это у вас за странная тельняшка?
        Вот глазастый! А я надеялся, что в такой суете не заметят. Тельник-то у меня действительно нестандартный. Полоски не темно-синие, а черные. Здесь таких пока нет, их только в шестидесятых введут. Это когда командование добилось, чтобы у нас, как и у десантуры, цвет берета и тельника совпадал. И что я ему отвечу? А отвечу правду:
        - Не знаю, товарищ лейтенант, такую выдали.
        Командир прекратил выяснение «важного» вопроса, махнув рукой в сторону Констанцы:
        - Идите, сержант, время дорого.
        Я снова козырнул и направился в сторону порта. До казино, которое торчит левее, метров двести, до порта примерно пятьсот. Только надо осторожно, мало ли кто тут в воронках и кустах шарится. Я шел, чуть пригнувшись, сжимая непривычный «ППС». Машинка надежная, но немножко неудобная. Хорошо, я на барже успел попрактиковаться с перезарядкой, изображая уход за оружием. А то было бы странно, что разведчик морской пехоты собственное оружие не знает.
        Через пару минут я добрался до казино. В той истории, которую я учил, был такой смешной факт: во время высадки десантники захватили в этом самом казино пять офицеров. Четырех румын и одного немца. Все пятеро были мертвецки пьяны, то есть, когда наши начали высадку, их просто не успели забрать. И почему-то никто не стрелял по зданию ни с нашей, ни с румынской стороны. Так что оно практически не пострадало. Вот и сейчас, похоже, все повторилось.
        Наверху, на балконе второго этажа, я заметил движение и спрыгнул в воронку, направляя ствол в сторону возможного противника. Через минуту над перилами показалась голова в каске. Человек встал и махнул мне рукой. Я направился к зданию. Расслабляться не спешил, мало ли кто там в нашей форме засел. Но это действительно оказались свои. Когда меня провели в один из бывших кабинетов, мне навстречу встал капитан:
        - Сколько людей?
        Нормально?
        - Команда тральщика, командир баржи и пять десантников.
        Капитан удивился:
        - Пять?
        Пришлось коротко доложить положение дел. Он явно расстроился.
        - У меня бойцов осталось с гулькин нос, а тут госпиталь, причалы соорудили. Прикрывать это все чем? А немцы очухаются да полезут? Ладно. Моряки, конечно, на суше не очень воевать умеют, но хоть что-нибудь.
        - Товарищ капитан, в порту должны быть немецкие суда. Не знаете, там они?
        - Ну, там. Штук десять. Только нам что с них?
        - Это десантные баржи. Если команда тральщика сможет ими управлять, то это ускорит высадку.
        Капитан набычился:
        - Слышь, сержант, ты тут что, командовать вздумал?
        Ну, вот. А казался нормальным. Я вытянулся смирно.
        - Товарищ капитан, я выполняю приказ командира. Прошу разрешения продолжить разведку.
        Проняло. Капитан хоть и нехотя, но меня отпустил. Судя по всему, этот район пока безопасен, так что я побежал к порту, практически не оглядываясь по сторонам. Выскочил на причал и присвистнул от избытка чувств. Вот они, родненькие. Ближе всех ко мне стоит «Зибель». Из первых, еще с дополнительными авиационными двигателями. А вот дальше MFP. Судя по внешнему виду, должны быть на ходу. Главное, чтобы старший лейтенант согласился.
        Обратно я тоже бежал. Доложил о госпитале в здании казино, а затем сообщил о десантных баржах в порту. Ух, как у командира глаза загорелись. Несколько минут он думал.
        - Сколько там барж?
        - Я насчитал девять.
        - Хорошо. Главстаршина, ко мне.
        Командир баржи подбежал к нам.
        - Остаетесь старшим. Передаю вам пятерых бойцов. Ваша задача - охранять орудия и боеприпасы. Если нам удастся выйти в море - пришлю связного. Тогда присоединяйтесь к гарнизону в казино. Вопросы?
        Главстаршина покачал головой:
        - Корабли-то немецкие. Как разберетесь-то, товарищ старший лейтенант?
        Командир неожиданно улыбнулся:
        - Перед войной наш «Груз» был опытным кораблем. На нем испытывали новое оборудование. Так что мы привыкли с незнакомыми механизмами работать. Да, вот вам приказ, чтобы если что - лишних вопросов не было.
        Я глянул в бумагу. Приказ подписал командир БТЩ «Т-403» («Груз») старший лейтенант Кроль А. М.
        Команда ушла, а мы остались возле орудий. Теперь я мог рассмотреть, что же мы привезли. Одно было 76-мм. Второе - «сорокапятка». Минометы стандартные, 82-мм. БМ-36 или БМ-37, точно не помню. Отличная вещь, кстати. Наш временный командир о чем-то тихо беседовал с Палычем, а я продолжил осваивать «ППС». Потом эти двое припахали всех на подготовку снарядов. Это значит вскрыть ящик, достать снаряд, протереть его от смазки и уложить обратно. Скучно и грязно, но работа нужная, не возразишь.
        Так прошло около часа. А потом со стороны города появились люди. Мы заняли оборону, но тревога оказалось ложной, это были наши саперы. Командовал подразделением лейтенант, ему главстаршина и доложился. Пока взводный думал, к нам подбежали трое минеров с тральщика. Быстро сообразив, что к чему, докладывать стали офицеру.
        - Товарищ лейтенант, имеем сообщение для главстаршины. Разрешите передать?
        - Передавайте.
        Старшина второй статьи, по сухопутному младший сержант, передал записку. Главстаршина прочитал, хмыкнул:
        - Товарищ лейтенант, готовы поступить в ваше распоряжение.
        И протянул записку взводному саперов. Тот прочитал, удивился, прочитал еще раз. Посмотрел на нас и прочитал вслух: «Распределили команды по двум БДБ. Выходим в море. В сейфе обнаружили карту минных полей. Цезарю отдельное спасибо, представлю к награде. Ст. лейтенант Кроль». И вопросительно посмотрел на главстаршину. Но ответил ему Палыч:
        - Это у нас вот, сержант. Он разведчик, нашел эти немецкие катера. А в море подлодку заметил. Везучий парень, а прозвище у него Юл, наполовину Цезарь, наполовину юла. Вот про него товарищ старший лейтенант и пишет.
        Пришла пора хмыкать саперу. Но на этом лирика и закончилась.
        - У меня приказ предотвратить возможный взрыв нефтяных баков на территории порта. А также удерживать их в случае немецкой контратаки. Поэтому так. Сержанта Цезаря, или как его, я забираю с собой, разведчик мне нужен. Если найду удобную позицию, заберу «сорокапятку» и миномет. Остальные присоединяются к гарнизону в этом здании.
        Он махнул рукой в сторону казино. Ну, в целом дельно. Тем более что к наскоро сооруженному причалу за зданием как раз подошел катер и начал выгружать десант. Сохранить свой контроль над удобным местом высадки действительно важно. И я и главстаршина только молча козырнули, а вот Палыч удивил:
        - Товарищ лейтенант, разрешите и я с вами. Я ведь тоже морской пехотинец, опыт имею. Десант в Приморском, бои за Измаил.
        Лейтенант думал, а я обалдевал. Что за десант в Приморском? И почему бои за Измаил? Я-то думал, он скажет об обороне Одессы. Ничего не понимаю.
        - Хорошо, сержант. Вы тоже с нами. Все, вперед.
        И мы двинулись к нефтяным терминалам. Как-то так получилось, что я без всяких отдельных приказов оказался в передовом охранении, но это так, немножко настроиться на нужную волну, вокруг все еще было тихо.
        И как-то меня это напрягает. Слишком тихо, слишком. Предположим, наш удар оказался внезапным. Хорошо, немцы и румыны откатились от берега. Но ладно румыны, они больше озабочены тем, как выйти из этой войны с наименьшими потерями, но немцы? Почему они практически не контратакуют? Видимо, собирают силы? Вспоминаем, что произошло в тот раз? Да, сил на берегу сейчас больше, линкор и крейсера дают мощную огневую поддержку, но ведь общий ход тот же?
        Итак, немцы нанесли удар под основание левого фланга обороны, пытаясь отсечь десант от моря. И им это почти удалось, нашими удерживалась береговая полоса протяженностью около трехсот метров. На тот момент нефтехранилище уже горело и момент начала контратаки командование пропустило. Значит, надо смотреть в оба. И опять лезть к командиру со странными предложениями. Вот точно в конце концов за меня возьмется особый отдел. Интересно, как я буду с ними объясняться?
        Пока думал, пришли на место. Саперы взялись за работу, а я предложил лейтенанту произвести разведку местности. Опять. Повторяюсь, однако. Но занятый координацией работы своих людей взводный разрешение дал. Даже отрядил со мной Палыча. Мы и пошли. Заборов тут румыны настроили - мама не горюй. Досталось им крепко, но ведь стоят. Пострадали по большей части ворота, они практически нигде не сохранились. Или полностью разбиты, или повреждены. Так что пройти можно везде.
        В следующем после нефтяного терминала оказались мастерские. Часть зданий была целой, но пустой, несколько представляли собой груды кирпича. Мощные стены внешнего забора оказались наполовину разрушены. За ними начинался то ли пустырь, то ли неухоженный парк. Короче заросли невысокого кустарника с большими прогалинами между ними. И все это пересекают четко видимые дороги. Та-а-к! А не отсюда ли и ударили фрицы в прошлый раз?
        Вот там, правее, десант ведет городской бой с румынами. Обе стороны стремятся беречь людей и, что важно, собственно город. У немцев таких ограничений нет. Будут долбить так, что мало не покажется. В общем, ясно. Надо предложить лейтехе именно тут организовать оборону терминала. Я изложил свое предложение Палычу, и мы с ним пришли к согласию, что тут, да если добавить орудие и миномет, будет позиция что надо.
        Он отправился к лейтенанту, а я продолжил осматривать территорию. Первый труп немца меня не удивил, тут ведь тоже шел бой, хоть и скоротечный. Второй, почти рядом с первым, насторожил. А потом я нашел и остальные. Восемь человек. Судя по погонам - один унтер. Оружие при них, а самое главное, рядышком лежат стандартные немецкие ящики со взрывчаткой, катушки провода, наверное, если поискать, то и взрывная машинка. Похоже, искать мины в терминале нет смысла, кто-то уничтожил немецких подрывников.
        Я обшарил трупы на предмет оружия и боеприпасов. Так себе, один МР-40 и семь карабинов «Маузера». Зато набралось десять гранат-колотушек. При более детальном осмотре в ранце унтера оказался полный цинк патронов и шесть запасных магазинов, хоть и пустых. Это меняет дело. У меня «ППС» и к нему всего три магазина. На десять минут боя. Так что этот фрицевский «машинпистоле» для меня подарок. Я быстренько снял оба подсумка, заодно присвоив и портупею. У меня-то только ремень, хорошо хоть кожаный.
        А унтер-то заслуженный. Вон сколько значков на кителе. Да и подсумки кожаные, а не брезентовые, как у обычной пехоты. Даже «магазинфулер» есть, ишь, пижон. Был. Позаимствовал и ранец, выкинув из него лишние вещи и накидав найденные гранаты. Карабины тоже прихватил и потащил все это добро к облюбованной позиции. Лейтенант с Палычем были уже там.
        - Товарищ лейтенант, обнаружил уничтоженную кем-то группу немецких подрывников. Оружие вот принес. А взрывчатка там осталась.
        На карабины сапер внимания не обратил, а вот известие о взрывчатке его обрадовало. А я посмотрел на его кобуру и предложил свой «ППС». В дополнение к его пистолету. Взводный подумал, посмотрел на мой трофей и взял. Отправил ординарца за своими бойцами, а сам начал с нами вместе продумывать систему огня. Правда, троих самых опытных саперов оставил осматривать терминал до конца, на всякий случай. Не нужны нам сюрпризы в тылу. Профессионал, уважаю.
        Одно отделение лейтенант отправил за артиллерией, остальные стали обустраиваться на огневых позициях. А я продолжил осмотр территории. Были там одни развалины, которые меня чем-то удивили. Но я тогда прошел мимо, а вот сейчас решил выяснить, что с ними не так. С первого взгляда эта куча битого кирпича ничем от других не отличалась. А вот если присмотреться… Палыч, которого я позвал с собой, ничего странного не заметил.
        - Палыч, ну вот присмотрись. Тебе не кажется, что вот эта крыша обрушилась как-то неправильно? Будто она на чем-то лежит? А впереди странный выступ, похожий на…
        Я умолк. Мне в голову пришла интересная идея. Обойдя развалину, я начал отваливать куски стен в стороны. Палыч молча стал помогать, еще не совсем поняв, что я увидел, но доверяя моему везению. Через четверть часа работы обнажилось то, что я и ожидал. Передняя часть танка. Ничего не говоря, ткнул пальцем в железо, и тут уж пришла очередь Палыча меня удивить. Он присел на корточки, заглянул под днище, зачем-то потрогал передний бронелист и уверенно сказал:
        - Наша машина. «Т-28».
        Я тоже потрогал броню.
        - Точно?
        - Точно. Видишь, вот тут ограждение такое? Это после финской стали делать, чтобы люк механика-водителя не клинило. Интересно, как он тут оказался?
        - Единственный вариант - захватили во время неудачного контрнаступления под Сороками.
        Сказал и тут же прикусил язык. А ну как не было тут такого? Я ведь уже убедился, что многое не соответствует той истории, которую я знаю. Но, кажется, пронесло, видимо, этот эпизод войны у нас совпадает.
        - Наверное. Если бы тогда фрица на Днестре не удержали, много было бы горя.
        Так, значит, немцам не удалось свободно переправиться через Днестр? Получается, в этой версии истории укрепрайоны сыграли свою роль? Здорово. Тогда понятны и все последующие изменения. В частности, не было обороны Одессы. Не дошли до нее фрицы. Здорово!
        - Палыч, я полезу, посмотрю, может тут есть люк экстренной эвакуации. Если да - попробую забраться внутрь. Вдруг удастся завести и сбросить остальной мусор?
        - А ты что, Серега, и это умеешь?
        Вот не приживается тут Юл.
        - Во всяком случае, в теории. Вот и попробую воплотить знания в жизнь.
        Да, что-то я не то сказал, взгляд у Палыча стал задумчивый, а я, пока не поздно, полез под танк. Люк, что радует, присутствовал и не был, что еще более удачно, заперт изнутри. После четверти часа тихого мата, с саднящими ободранными руками, но я забрался внутрь. Темновато тут. Если я правильно помню, свет включается с приборной доски водителя. А он теперь где-то позади меня. Попытался развернуться и звезданулся обо что-то головой. Так, и что это я «нащупал»? Ага, судя по всему, это подвесной пол главной башни.
        Я осторожно встал. Нормально, можно почти и не пригибаться. Стал на ощупь пробираться по стеночке к отделению управления. Добрался достаточно легко, даже шишек больше не наставил. Нащупал спинку сиденья. Перелезаем и устраиваемся. Ну, что, с богом? Справа рычаг, это у нас передача, так? Под ногами педали: раз, два и три. Угу. Еще рычаги - фрикционы. А, вот и панель. Ищем тумблеры. Вот, есть один под правой рукой. Щелк… и да будет свет!
        Теперь можно нормально осмотреться. И я вот думаю: а что там писали критики про «рояли в кустах»? Типа всегда герой получает то, что ему нужно и в самый подходящий момент… Вот мне, в данный конкретный момент, нужен танк? Потому что именно этот - готов к бою. Давление воздуха - в норме. Заряд аккумуляторов - в норме. Вода, масло - в норме. Диски - снаряжены, если судить по весу, и их полный комплект. Снарядов в укладке - вроде бы тоже. Остается нажать на стартер.
        Двигатель взревел. Это ж надо, сразу. Даже не придется использовать сжатый воздух. Ухоженный аппарат, молодцы румыны, огромное вам комсомольское спасибо. Осторожно двинул машину вперед. По броне застучали камни, зато в смотровой щели появился свет. Отлично, посмотрим. Палыч благоразумно отошел в сторону, во всяком случае, перед машиной его нет. Ползем дальше. Еще пара ударов, и вроде бы сыпаться сверху перестало. Попробую развернуться… есть, получается. Немного вправо, теперь влево. Двигаться явно стало легче.
        Остановил машину и, не выключая двигатель, откинул верхнюю крышку водительской кабины. Получилось, теперь опустим переднюю. Тоже есть. Теперь можно вылезать. Палыч стоял в нескольких шагах. Рядом чуть не подпрыгивал лейтенант. Я оглянулся. Ох ты, какой экземпляр нам достался. Таких машин, с пушкой Ф-34, было всего около сотни. Эти орудия собирались ставить на «Т-34». Потом появились Грабинские 85-мм, и уже готовые изделия начали устанавливать в другие подходящие машины. В том числе и на «Т-28». Что, в свою очередь, означает выпуск не ранее конца 1940 года. Даже скорее начала 1941-го. Вот это да! С другой стороны, а чего я ждал, найдя аварийный люк? Их же тоже стали делать только в конце сорокового, после обработки опыта финской войны. Да и то не сразу.
        Лейтенант влез на броню, и мы начали осматривать повреждения. Из серьезных - погнут ствол пулемета в левой башне. Это ерунда, снимем или курсовой, или, что вероятнее, кормовой. Антенну можно выправить, орудие внешне не пострадало, на конце ствола вообще какой-то предохранительный тубус. Еще раз спасибо румынским техникам. А сломанные скобы, как и вмятины на ящиках дымопуска и ЗИПа, сейчас не в счет. Еще хорошо бы краску найти, закрасить румынские опознавательные знаки и нарисовать наши. Увидят фрицы советский танк под Констанцей - обалдеют!
        Пока я возился с танком, саперы неплохо приготовились к обороне. «Сорокапятка» уже стоит у пролома, ящики со снарядами сложены под стеной. Рядовой состав занял позиции, хотя обманчивая тишина действует на них расслабляюще. Вот и лейтенант так увлекся танком, что про бойцов своих забыл. Видимо, лицо у меня изменилось, потому что Палыч оглянулся и пошел наводить шорох. Пока взводный среагировал на шум, он уже и наблюдателя выставил и люлей кому надо навешал.
        Лейтеха вернулся к своим обязанностям, а я стал оглядываться, соображая, как набрать экипаж. Машину я отгоню вот к тому пролому, и, собственно, механик мне больше не нужен. Пока. А нужны мне два пулеметчика и заряжающий. На наводчика уж точно можно не рассчитывать, придется самому. Тут я заметил мнущихся минеров с тральщика. Судя по всему, их привлекли в качестве тягловой силы, а теперь забыли. И они не знают, что делать. Кстати, они как минимум технари, раз минеры. Разберутся. И я крикнул:
        - Эй, братва, давайте все на борт!
        Глава 3
        Увидев знакомое лицо, парни немного расслабились. Поняв, что я хочу их сделать танкистами, наоборот, взбодрились и собрались сразу лезть в танк. Пришлось их притормозить.
        - Стоп! А скажите мне, товарищи черноморцы. Среди вас есть кто-нибудь, имеющий отношение к пушкам?
        Не верю своим ушам, но один из троих - запасной заряжающий при кормовой «сорокапятке» по боевому расписанию. Не-е-ет, у меня в кустах не рояль, а оркестр. Забираюсь с ним в танк, показываю порядок действий. Повторяет с лету. Есть контакт! Выбираемся наружу, и я, впервые с момента попадания в это время, смотрю на часы.
        «Командирские» не подвели, идут. Во времени перенеслись, в воде побывали - и хоть бы хны им. Спасибо ребятам из детдома, это они мне сделали подарок. Ну, когда я с эскадрой ушел в «средиземку». После возвращения из похода часы ждали меня в училище. Итак, сейчас у нас 10.17. Если предположить, что немцы начнут тогда же, когда в моей истории, то это ближе к 19 часам, более точно не помню. Значит, на все обучение и «срабатывание» экипажа у нас примерно восемь часов. Беру с запасом, на всякий случай. Ладно, приступим.
        Хотя минуточку, а я вообще имею право моряков подключать? Они же формально подчиняются главстаршине, а теперь, наверное, тому капитану из казино. Спросил. Точно, капитан забрал всех оставшихся в свою команду, а старшина остался непосредственным командиром. Придется договариваться с лейтенантом. Оставив бывших минеров знакомиться с машиной (со строгим приказом ничего не нажимать), я отправился к командиру саперов.
        - Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
        - Слушаю, сержант.
        - Я тут моряков, которые помогали орудие притащить, хочу зачислить в свой экипаж. Они минеры, с техникой знакомы, легче будут осваиваться. Мне нужна записка к капитану, который на берегу командовал.
        Думал лейтенант недолго. Выделить мне кого-нибудь из своих он не может, а тут такая удача. Так что записку он написал немедленно. У него даже печать нашлась, во дает! Я бегом вернулся к танку и постучал по броне. Через минуту все трое новоявленных танкистов стояли передо мной. Вот же черти, они уже в шлемофонах. И когда успели отыскать? Но, пора из «братишки» превращаться в командира.
        - Смирно! Товарищи краснофлотцы, вы временно зачислены в экипаж танка «Т-28». Для начала давайте знакомиться. Я сержант - Яковлев Сергей Юрьевич. Разведчик, но временно исполняю обязанности командира танка. Теперь представьтесь. Фамилия, имя, отчество, год рождения, год призыва.
        Я достал из кармана затрофеенные у одного из дохлых немцев блокнот и карандаш.
        - Соловьев Николай Архипович. 1921 года рождения. Призван на флот в 1939 году.
        - Грачев Николай Степанович. 1921 года рождения. Призван на флот в 1939 году.
        - Иволгин Николай Александрович. Год рождения тот же. Год призыва - 1940-й.
        - Почему в сороковом?
        - Я, товарищ сержант, после семилетки пошел работать, потом меня комсомольское бюро направило в ФЗУ. Там проучился два года, закончил, а уже потом призвали.
        Ладно, споемся. Заряжающим у меня Иволгин, ему и относить записку.
        - Краснофлотец Иволгин. Доставить записку главстаршине. Постарайся капитану на глаза не лезть, а то мало ли… Да, поинтересуйся, может, на барже найдется краска? Было бы неплохо румынский щит закрасить.
        - Товарищ сержант, так на «Грузе» есть, точно говорю. В баталерке. А какая краска нужна?
        - Идеально - белая, красная и синяя. Но сойдет и только белая или только красная.
        - Белая и красная точно есть. Может и синяя, но не знаю.
        - Тогда так, сначала к старшине, потом на тральщик. И вот еще, посмотрите, может, на ГКП остался запасной флаг. Нам бы пригодился. На все - час. Вопросы есть?
        - Нет.
        - Кру-гом! Бегом - марш! Стой. Шлемофон отдай и надевай бескозырку. А вот теперь бегом.
        Иволгин рванул к казино, а я повернулся к оставшимся двум Николаям.
        - Вы где шлемофоны нашли?
        - А они за каждым сиденьем, в таком брезентовом кармане лежали.
        - Ясно. А наставление по обслуживанию танка вы там не находили?
        - Есть, товарищ сержант. В башне за тем сиденьем, которое справа.
        - Шлем Иволгин оттуда взял?
        - Нет, он из левого вытащил.
        - Угу. Так, Соловьев, этот шлемофон верни на место, а мне принеси командирский и наставление. Одна нога здесь, другая там.
        В течение следующего часа я менял пулемет в левой башне, попутно объясняя устройство шаровой установки. Потом показывал расположение боекомплекта, учил менять диски и вести огонь. Пока вхолостую, без патронов. Между нами, одновременно стрелять и вручную поворачивать башню - это не так просто. Попутно я подключил все шлемофоны к ТПУ и показал Соловьеву и Грачеву, как этим хозяйством пользоваться.
        Пока они упражнялись, начал разбираться с башней. Я из танковых орудий стрелял, в училище, но всего пару раз, для ознакомления. Да и устройство несколько отличалось. Лет на шестьдесят. Так что пришлось, активно пользуясь наставлением, изучать прицел и оборудование и управление. Да, где моя родная автоматизация… но - что есть, тем и будем пользоваться. Едва успел хоть что-то понять, в броню застучали. Вернулся Иволгин.
        Краска нашлась только белая, зато в качестве компенсации Николай прихватил кисти, о которых я забыл. И чем бы я красил? Так что молодец. А еще он принес два флага. Военно-морской и гюйс. Я подумал и решил потратить час на внешнюю атрибутику, чтобы потом уже из машины не вылезать до самого начала немецкой контратаки. Иволгину вручил наставление и отправил в башню разбираться, а сам взялся за дело. Румынские знаки, по счастью, были небольшие. Какой-то стилизованный крест с коронами. Не помешают.
        Трафарета у меня нет, но я и без него справлюсь. Когда-то, на первом курсе, я на спор, вручную, за одну ночь нарисовал знаки морской пехоты на всех БТРах в боксе. Вышло, конечно, не очень. Но в качестве наказания я и по сей день обновляю эти знаки на выделенных для наших взводов машинах. Всегда вручную, без трафарета. Так что руку набил - о-го-го как. Ночью могу нарисовать, в полной темноте, как китайский каллиграф.
        Проблем, как я и ожидал, не возникло. Стилизованные военно-морские флаги на обеих сторонах башни и на переднем бронелисте я нарисовал минут за сорок. Для последнего штриха собрался звать своих новообращенных танкистов, но в этот момент меня окликнули. Я повернулся. Позади стоял Палыч.
        - Прибыл в ваше распоряжение.
        Я немного удивился. Мне казалось, что мой спаситель нашел общий язык с лейтенантом и тот его не отпустит, о чем я и спросил.
        - У него свой замкомвзвода есть. И артиллеристы полный расчет прислали. Так что я к вам, зачисляй в экипаж, командир.
        С одной стороны, для полного комплекта мне нужны еще минимум два человека. С другой - сержант не мехвод и не радист. Ну да ладно, пока будет помогать заряжающему, а там посмотрим.
        - Принимаю, только давай знакомиться, а то просто Палыч это как-то неправильно.
        - Павленко Павел Павлович. 1902 года рождения. На флоте с 1930-го. Сержант, старшина стрелковой роты 2-го батальона 8-й бригады морской пехоты ЧФ.
        - Добро.
        Я подошел к открытому люку механика-водителя и крикнул:
        - Экипаж ко мне!
        Через минут четверо членов моего экипажа стояли возле борта.
        - Вот какое дело, братцы. Трое из вас входили в команду тральщика «Груз», а нас с сержантом Павленко ваш корабль можно сказать спас. Поэтому я предлагаю присвоить нашему танку бортовой номер «Т-403». Вопросы, возражения есть?
        Мои моряки подтянулись.
        - Нет.
        - Вольно.
        Я взял кисть, подошел к машине и вывел на ящике дымопуска: «Т-403». На другом борту ее нарисовал Грачев. Может это и излишний пафос, но теперь мы были экипажем. Еще я собирался поднять на антенне военно-морской флаг, но в последнюю секунду раздумал. Демаскирует, да и не время пока. Так что ограничился сообщением, что флаг у нас есть и, когда придет время, мы его поднимем. А пока:
        - Экипаж, в машину!
        Я занял место водителя и перегнал танк на присмотренную позицию. Место хорошее, корпус прикрыт, а пулеметы могут вести огонь свободно. Минометчики угостили нас обедом, и мы вернулись к боевой подготовке. Теперь я устроился на сиденье наводчика, подключился к переговорному устройству и начал давать вводные бойцам. Это было не совсем удобно. Дело в том, что командирский перископ находится справа, а наводчик располагается слева. Я подумал и предложил Иволгину попробовать себя в роли наводчика.
        Удивительно, но факт, у него быстро стало получаться лучше, чем у меня. Я про скорость наведения по указанной цели. Он наводил, а я садился на его место и проверял. Парень прямо уникум. За час он выучился вполне четко наводить орудие и понял, как вводить поправки. Теперь я занял место командира и мог нормально видеть обстановку. Палыч разбирался с типами снарядов и их расположением в укладках.
        Еще я успел сгонять к лейтенанту, выяснил, что радиостанция у него имеется, и узнал частоту. Вернувшись, настроил танковую рацию и показал Палычу, как, если надо, вывести меня на связь. Там всего-то один переключатель с тремя положениями. Среднее - выключено, влево - прием, вправо - передача. Все. Пару раз потренировались, и достаточно. Двигатель выключен, а сажать батареи не хочется.
        Все это время правее нас шел бой. Он то затихал, то снова разгоралась стрельба. А вот слева было тихо. Я бы сказал слишком тихо. Понятно, что с нашими ограниченными силами развивать наступление никто не станет, для этого должен высадиться второй эшелон. С танками и тяжелой артиллерией. Но все-таки это затишье на левом фланге меня напрягало. Тем более что я точно знал, насколько оно обманчиво. И чем ближе были роковые 19 часов, тем сильнее меня колотило.
        Вот-вот должен начаться бой. Мой первый реальный бой, «купание» утром не в счет. Тогда взрывы вокруг были, но к ним я привык за время учений, имитации для нас не жалели. Вообще по-хорошему я не должен так дергаться. Ведь всему учили. И танками нас обкатывали, и стреляли над головами, и с огнем учили справляться. Но только теперь я понял, что там это все была игра. Всегда могли помочь, дать приказ прекратить огонь, если что было не так.
        Тут этого не будет. Тут моя ошибка будет стоить жизни. Причем не только мне, но и моему экипажу. А если бы я сюда после выпуска угодил? Уже как офицер? Б-р-р! Как-то все внутри смерзается от одной мысли. И ведь надо не показывать виду, я же командир, черт меня подери. Палыч, который уже некоторое время на меня посматривает, вдруг сказал:
        - Командир, предлагаю сходить к лейтенанту еще раз. Мы ведь о взаимодействии так и не договорились. И с артиллеристами тоже. Как цели распределять, за каким сектором присматривать. Пошли?
        А ведь он прав. Все-таки лопух я пока, а не командир. Знаки намалевать додумался, а о таких важных вещах мне сержант напоминает. С другой стороны - он уже обстрелянный, да еще и старшина роты.
        - Тут ты прав, пойдем, Пал Палыч.
        Едва мы отошли от танка на пару метров, он заговорил:
        - Первый бой? Ты молодец, командир, хорошо держишься. Я видел молодых офицеров, которые начинали от своего волнения всех дергать. А ты вроде как спокоен. Вводные даешь, проверяешь, но без аврала.
        - Ну, ты-то заметил.
        - Так то я. Я на службе одиннадцать лет да и повоевать успел. Потому и вижу. А еще вижу, что ждешь чего-то?
        - Да странно это. Справа бои не прекращаются, а слева что, фрицы испарились? Вот и переживаю.
        - Тут ты прав. Слева чересчур уж тихо. Хоть бы иногда постреливали, ан нет. Странно, конечно.
        Дальше мы шли молча, каждый думал о своем. Лейтенант выслушал нас, позвал командира «сорокапятки», и мы обсудили, кто и чем будет занят. Решили, что если будут танки, то огонь ведем по своему усмотрению, максимум в одного влепим одновременно. А вот по пехоте - каждый держит свой фланг. Единственное, я напомнил, что у меня всего 69 снарядов. Меня тут же обрадовали, указав на десяток ящиков, укрытых позади позиций под какими-то обломками. Саперы нашли их, проверяя развалины.
        Попутно узнали состояние дела на данный момент. Десант полностью на берегу. Город Констанца практически наш, добивают немцев, румыны все чаще выкидывают белый флаг. Крейсера, лидеры и транспортные корабли, включая, кстати, семь захваченных немецких БДБ, ушли за вторым эшелоном. С ними (а вот это уже просто ни в какие ворота не лезет) ушли два сдавшихся румынских эсминца. По слухам, их командирам пообещали вернуть корабли Румынии после окончания войны. Причем обещание пришло «с самого верха».
        Для артиллерийской поддержки десанта остался линкор «Севастополь». Для его защиты, ну и на всякий случай, оставили также все три эсминца. Пять оставшихся боеспособными тральщиков занимаются очисткой минных полей, активно используя найденные на десантных баржах схемы. Наибольшей угрозы ждут с севера и северо-запада, уж не знаю почему. Скорее всего считают, что именно там сосредоточены основные румынские и немецкие части. Именно на этих направлениях концентрируется артиллерия.
        Обдумывая услышанное, пошли глянуть, что же нам Бог послал. Я сейчас про снаряды. Оказалось три ящика бронебойных и семь фугасных. Итого 15 и 35. Да в танке соответственно 19 и 50. Ну, на какое-то время хватит. Только надо их перетащить и загрузить в боевое отделение. Пока стоим, мешать особо не будут, а расходовать с них и начнем. Позвали остальных членов экипажа, да и лейтенант, спасибо ему, пару бойцов направил в помощь. За двадцать минут управились. Заняли места, подключились к ТПУ, и я совсем было собрался опять поставить очередную учебную задачу, как началось.
        Сначала в паре километров левее раздались взрывы. Судя по всему - артподготовка. Потом началась стрельба. Постепенно к перестрелке стали примешиваться орудийные выстрелы. Ежу понятно, фрицы пустили впереди танки. Пока, судя по интенсивности огня, штук пять-семь. Вроде и немного, но наши быстро откатывались назад. На часах 18.53, немцы, как и всегда, пунктуальны. Не прошло и двадцати минут, как мы увидели бойцов, на которых пришелся удар. Было их около роты, и отступали они достаточно организованно. Я повел перископ вправо, пытаясь понять, куда же они отходят. Ведь не до моря же собираются отходить?
        От наших позиций к ним побежал боец. Упал возле одного из солдат, видимо, что-то спросил, бросился дальше. Командира ищет? Почти рядом со связным нашего лейтенанта, а в этом я уже не сомневался, встал разрыв. Следом раздалось еще несколько взрывов. На какое-то время все затянуло пылью. Но вот в просвете мелькнул живой и, надеюсь, невредимый боец. Теперь он двигался короткими перебежками. Я посмотрел вправо, но противника в поле зрения еще не было. Снова поискал связного.
        Ага, кажется, парень добрался. Во всяком случае, рота сначала залегла, а потом поменяла направление движения. Теперь они отходили больше к северо-западу.
        - Там позиции румынской батареи. Я слышал, лейтенант говорил. Ее в самом начале наша группа захватила. Орудия подорвали, а укрепления-то остались.
        Это мне Палыч обстановку проясняет. Спасибо, теперь буду знать. А то я пока с танком возился - все пропустил. Пехота стала отходить быстрее, и я сосредоточился на наблюдениях. Внутренний холод куда-то пропал, да и вообще теперь я был спокоен и сосредоточен. Как всегда, когда доходило до дела. Будь то драка за теплицами в школьном дворе или первый прыжок с парашютом. До - весь в напряге, а потом - будто все так и должно быть.
        Когда показались танки, мы были готовы. В стволе бронебойный, горизонталь примерно выставлена. Танков было действительно семь. Два «T-II», легко узнаваемые по сдвинутому влево 20-мм орудию, три чешских «LT-38», тоже легко определяемых по обилию заклепок. И в центре - две «тройки». Клин, немцы со времен «ледового побоища» ничего нового не придумали.
        - Иволга, наводи по ближней «тройке».
        Ну да, пришлось своих танкистов называть «по-птичьи». Они же все Коли. Надеюсь, кстати, что он знает, что такое «тройка».
        - Готово!
        - Огонь!
        Знает! Короткий просверк на броне, танк на секунду замер, а потом внутри рвануло. Башня съехала набок, повалил черный дым. Ай да Иволга, ай да птичка, иногда певчая.
        - Молоток! Наводи по следующему. Палыч, бронебойный!
        Мне в руки сунули снаряд, я отжал рукоятку, открывая затвор, вложил его, закрыл затвор.
        - Готово!
        - Огонь!
        Промах, снаряд разорвался позади машины. Нужно действовать быстрее.
        - Иволга, стрелять без доклада.
        - Есть, понял.
        - Бронебойный!
        Снова заряжаю, приникаю к перископу. Так, пушкари тоже одного подожгли. О, они еще и второго разули, вон застыл кормой к нам, и гусеница змеится рядышком. Выстрел. Вторая «тройка» будто споткнулась и замерла. Почти одновременно вспыхнула одна из «двоек», и оставшиеся два немецких танка попятились. Их пехота залегла и начала потихоньку отползать. Нашим пулеметчикам работать не пришлось.
        Вторая атака началась почти без перерыва. Только теперь часть танков, что полегче, пошла левее, за нашими морпехами, а на нас полезли целых три «тройки». Не на нас конкретно, но в сторону проявившихся противотанковых средств. Перли они нагло, видать, решили, что это мы их случайно так удачно встретили, потому что били в борт. Придется их разочаровать. Даже «сорокапятка» эти «T-III» прошивает в лоб, хоть и только с 500 метров. А уж про нас и говорить нечего.
        Первого мы подожгли с одного выстрела. Танк задымил, немного прополз вперед, и из него полезли черные фигуры.
        - Командир, разрешите открыть огонь.
        Это пулеметчики не выдержали. Им тоже хочется повоевать, а приказа нет.
        - Отставить! Пока есть возможность - пусть считают нас противотанковым орудием.
        Расчет «сорокапятки» тоже времени не теряет, сбил ближайшей к нам машине гусеницу и переключился на тех, что ползли к позициям отошедшей роты. Верно, у нас калибр больше, нам и воевать со средними танками, а они пусть легкими занимаются.
        Мы принялись за того из трех, что еще был на ходу, и чуть было за это не поплатились. Пока мы тремя выстрелами заканчивали с ним, «разутый» «T-III» нащупал нас и влепил снаряд. Одно хорошо: фрицы действительно считали нас пушкой, вот и стреляли соответственно. Осколочным и слишком низко. Попали они в стену перед нами, но вот большинство осколков пришлось на пулеметные башни и люк мехвода. По главной башне тоже стукнуло, но так, вскользь.
        Я наклонился посмотреть, как бывшие моряки приняли первое попадание в качестве танкистов. Ну, как… спокойно. Оба принялись проворачивать башни, проверяя, что ничего не клинит. А Иволга с криком: «Ах ты ж… (скажем, мурло)!» - засадил немцам очередной снаряд точно в башню. Через какое-то время из подбитого танка вылез механик-водитель и побрел в тыл. Похоже, его контузило, потому что, пока его не свалил на землю один из пехотинцев, он так и брел в полный рост.
        Теперь за нас решила взяться пехота. Сначала посыпались мины. Нам-то не страшно, а вот саперам снаружи может прилететь. Потом полезли стрелки. Встретили их как положено, с музыкой. Мы на некоторое время превратились в зрителей. Представители инженерных войск РККА демонстрировали свою подготовку, и надо отметить, она на высшем уровне. Подпустив фрицев метров на триста, их накрыли одновременно и из минометов, которых, оказывается, уже не один, и из всех штатных стволов.
        Вдогонку и мы послали пару осколочно-фугасных, чисто для подтверждения, что живы и здоровы. А то вдруг немцы думают, что их танк нас достал? И наступила короткая тишина. Я стащил с головы шлемофон. Изнутри он оказался совершенно мокрый. Да и форменка на спине, похоже, в том же состоянии. А ведь собственно бой длился… сорок минут? Мне показалось от силы пятнадцать. Я снова нахлобучил шлем.
        - Экипаж, поздравляю с боевым крещением. Как настроение, хлопцы?
        - Отличное! - Это Иволгин.
        - Норма. - Палыч.
        - Повоевать не дали! - Это Соловьев.
        - Ни разу даже не выстрелил! - Грачев туда же.
        В борт застучали, и я, приоткрыв люк, высунул голову наружу. Внизу стоял саперный лейтенант, а с ним капитан с багровым шрамом на бритой голове. Пришлось выбираться на броню и спрыгивать на землю.
        - Капитан Горлов.
        - Сержант Яковлев.
        С минуту мы рассматривали друг друга.
        - Вам приказано сменить позицию и выйти вот сюда.
        Он достал крупномасштабную карту, судя по всему 1:50 000, и отметил на ней точку. Потом протянул карту мне.
        - Возьмите, сержант, пригодится.
        Пока я разбирался с не совсем привычными обозначениями, он продолжил:
        - Здесь вы хорошо поработали. Теперь ваша задача - поддержать огнем роту старшего лейтенанта Ольшанского. Они понесли потери, тяжелого оружия тоже практически нет. Пока к ним не перебросят артиллерию, ее роль будет выполнять ваш танк. Задача понятна?
        - Так точно, товарищ капитан.
        - Выполняйте. Желаю успеха.
        - Товарищ капитан, у нас бронебойных снарядов двадцать одна штука осталась. А танков у фрицев что-то чересчур много.
        Капитан слегка прищурился, словно пытался получше меня разглядеть в подступающих сумерках. Вот я дурак! Это же надо было ляпнуть про «чересчур много танков». Откуда мне, сержанту, знать, сколько их должно быть? А все шутки с памятью. В прошлый раз и сил у немцев было не так уж и много, и танков было с гулькин нос. Просто у наших всего этого оказалось еще меньше. А сейчас мы только за две отбитые атаки сожгли пятерых, да «сорокапятка» еще троих как минимум. И я все время думаю, что же изменилось. Вот и сказанул не вовремя.
        Капитан перестал изучать мою физиономию.
        - Артеменко!
        Из ниоткуда возник юркий мужичок с казацкими усами и в пилотке поперек головы. Каску он держал в руках, видимо, или только что снял, или, наоборот, не успел надеть. На плече болтается редкий в морской пехоте «ППШ».
        - Здесь, товарищ капитан.
        - Передай Петрову, пусть погрузит пять ящиков бронебойных на танк.
        - Есть.
        И ординарец исчез, как не было. Капитан обернулся ко мне:
        - Еще что-нибудь, товарищ сержант?
        - Никак нет, товарищ капитан.
        В ожидании снарядов офицер продолжил меня рассматривать. Теперь его внимание привлекли немецкие подсумки для магазинов.
        - Откуда? - Капитан указал на мои трофеи.
        - Тут на территории нашел уничтоженную кем-то группу немецких саперов. Вот у их унтера и забрал оружие. А то к моему «ППС» только три магазина было.
        - И где теперь ваш автомат?
        - У меня. - Лейтенант приподнял висящее на плече оружие.
        Капитан снова прищурился:
        - Насколько я помню, устав запрещает просто так передавать личное оружие другим лицам.
        - Так точно, товарищ капитан, запрещает. Но мое личное оружие на дне, а этим «ППС» моряки поделились.
        - Тонул?
        - Дважды, товарищ капитан.
        - Это как?
        - Сначала выкинуло за борт взрывом, наверное, я не помню. Только вытащили, снаряд попал в катер, снова тонули. Из всего десанта и команды выжили пять человек. Я, вот в танке сержант Павленко и трое в казино остались.
        - Понятно. У остального экипажа как с оружием?
        - СКСы.
        - Пистолеты есть?
        - Нет.
        Офицер покачал головой:
        - Артеменко!
        Юркий ординарец снова появился, как чертик из табакерки. Вот же фокусник. Следом за ним потянулись солдаты с ящиками. Они закидывали их на броню, потом двое запрыгнули туда же и начали открывать ящики и доставать снаряды. Палыч, голова которого торчала из люка во время всего разговора, начал их принимать. А капитан допрашивал своего «казачка»:
        - Остап, у тебя в вещмешке сколько пистолетов?
        - Товарищ капитан! - В голосе солдата сквозила неподдельная обида. Но Горлов, видно, к этому давно привык.
        - Так сколько, Артеменко?
        - Ну, три. Коровинский «АПК», потом «ТТ» и тот немецкий, как его, во… флюгер.
        - «Люгер», Артеменко, «Люгер-08» или «Парабеллум». А еще пистолеты коллекционируешь. Так, Остап, отдай все сержанту. Все, ты понял? Патроны, магазины, кобуры. Все! Потом еще достанешь, я помогу.
        Какие интересные отношения между командиром и ординарцем! Но именно сейчас - очень для нас выгодные. Пока солдат доставал из сидора (где он его только раздобыл, давно ведь на ранцы перешли) оружие, амуницию и боеприпасы, Палыч и артиллеристы закончили грузить дополнительный боекомплект. Капитан протянул мне руку:
        - Удачи, сержант.
        - Спасибо, товарищ капитан.
        Я полез в танк, а оба командира направились к своим позициям. На ходу капитан взглянул на часы. Я автоматически тоже. 20.00, день заканчивается. И фрицы, голову даю на отсечение, попробуют успеть атаковать. Еще хотя бы раз.
        Глава 4
        До указанной точки было всего ничего, километр, может два. Я снова был за водителя, и на командирском месте сидел сержант Павленко.
        - Палыч, справа должен быть парк или сквер. Видишь?
        - Что-то есть, командир. Деревьев, конечно, маловато, но, наверное, это он.
        Теперь надо было смотреть в оба, а то наеду на кого-нибудь из тех, кого должен прикрывать. Воронок здесь было неожиданно много. Странно, как я понял, батарею по-тихому брала спецгруппа, а выглядит так, будто ее сначала долбали артиллерией. И она не из тех, что были в моей истории. Те были или прямо на молу, или севернее города, или южнее. А эта буквально на границе порта и жилых кварталов.
        Я остановил танк, открыл верхний люк кабины и высунулся. Такое ощущение, что тут начинали что-то строить. А потом, используя завезенные материалы и часть площадки, установили эту самую батарею. Во всяком случае, вокруг навалено столько всего, что черт ногу сломит. Сейчас загоню машину во-о-он туда, и надо пройти по позиции, понять, можно тут маневрировать или придется превратить «Т-28» в неподвижную огневую точку.
        Только теперь я отдал Палычу «ТТ», а Иволгину трофейный «Люгер». «АПК» я сразу присвоил себе, уж очень я его уважаю. Прилаживая на ходу кобуру, вылез на броню и увидел несколько человек, быстро идущих к нам. То, что это наши, даже не сомневался. Наклонился к люку, крикнул: «Палыч, ты за старшего!» - и пошел навстречу. Первым шел офицер. Это я не по погонам сужу, их уже не разглядеть, темновато, а по походке. А сам ротный идет или кто-то из взводных - сейчас узнаю.
        - Товарищ командир, танк «Т-28» прибыл в ваше распоряжение. Командир танка сержант Яковлев.
        - Старший лейтенант Ольшанский. Добро. Как со снарядами?
        - Пока хватит, товарищ старший лейтенант.
        - Добро. Почему остановились здесь?
        - Хотел пройти по позиции, прикинуть, можно ли маневрировать. На одном месте стоять не очень хочется.
        - Гурамишвили, пройди с сержантом, покажи, где можно проехать. Тут только кажется, что все завалено и изрыто, на самом деле места много, развернетесь. Водитель у вас хороший?
        - Я за водителя, товарищ старший лейтенант.
        - Вы же сказали, что командир?
        - Пока стоим - командир, а как надо двигаться - водитель.
        - Так, понятно. А хоть один танкист в экипаже есть?
        - Никак нет, товарищ старший лейтенант. Я и сержант Павленко из морской пехоты, а остальные трое из команды тральщика «Груз».
        - Ясно. Гурамишвили вам все покажет, но постарайтесь побыстрее. Думаю, немцы вот-вот полезут. Потом зайдите ко мне на КП, доложите. Если успеете.
        Мы успели. Местность, с первого взгляда казавшаяся сплошной свалкой, на самом деле очень нам подходила. Было множество маршрутов, ведущих к огневым позициям. Подъехали, отстрелялись и ушли. Благодаря сваленным в кучу бетонным балкам, земляным насыпям, грудам кирпича, просто какого-то мусора звук двигателя будет рассеиваться, и фиг нас по нему отследишь. Время приближалось к 21 часу, я торопился доложиться и вернуться к машине. Гурамишвили провел меня на КП, я отодвинул плащ-палатку, вошел… и замер.
        В тусклом свете переноски я увидел лицо, мимо которого проходил каждый день три года. Ёлки зеленые, только теперь до меня дошло. Старший лейтенант Ольшанский. Герой Советского Союза. Это именно он и остатки его роты прикрывали отход неудавшегося десанта. Их оставалось чуть меньше взвода, но они держались пять часов, что позволило эвакуировать всех, включая раненых. Всех, кроме них. Когда их отжали к самой воде, старший лейтенант вызвал огонь корабельной артиллерии на себя. Это были последние залпы десанта на Констанцу и последний салют героям.
        Ольшанский глядел на меня с явным недоумением. Ага, я его понимаю. Вошел, руку к шлемофону на голове вскинул и застыл:
        - Товарищ старший лейтенант, все в порядке. Маршруты присмотрел, огневые позиции тоже. Готовы к выполнению поставленной задачи.
        - Добро. А что это вы, сержант, так застыли, будто приведение увидели?
        - Виноват, товарищ старший лейтенант, очень у вас знакомое лицо оказалось. Никак не могу вспомнить, где я вас видел.
        - Да? Ну, это к делу не относится. Рация у вас есть?
        - Так точно.
        - Вот наша частота, настройтесь и слушайте. Вдруг понадобится срочная помощь на одном из участков обороны.
        - Есть!
        Я вышел с КП, пытаясь переварить происходящее. Это уже не просто что-то общее где-то в прошлом. Это конкретный человек, выпускник нашего училища. Срочную Константин Федорович служил как раз на Черноморском флоте. Потом его направили в наше училище, а после окончания вернули на ЧФ, но уже в морскую пехоту. Он погиб в феврале 1943 года… и я только что с ним разговаривал. С такими шуточками точно крыша поедет. Перед позициями разорвался снаряд. За ним второй, и я бросился к танку.
        В люк влетел, как птица, даже сам не заметил. Подключился к внутреннему переговорному устройству:
        - Экипаж к бою! Палыч, настрой рацию на эту волну.
        Я не глядя сунул назад бумажку. Как настроить рацию, он уже знал. Сам спросил, пока стояли на старом месте. Сейчас я вел машину, выводя ее на позицию примерно в центре оборонительного рубежа. Начнем оттуда, потом будем перемещаться туда, где будет жарче. Жаль все-таки, что у меня нет механика-водителя. Буду скакать, как белка, между этой кабиной и главной башней. Не забывать бы ТПУ отсоединять-присоединять.
        Бой продолжался третий час с небольшими перерывами. После артподготовки немцы как озверели. Они лезли и лезли, не обращая внимания на потери. Мы сожгли четверть заправки горючего, меняя позиции, а ведь расстояния тут - курам на смех. И меня все больше интересовал вопрос: откуда у фрицев столько танков? В третьей атаке, если считать с самого начала, их было с десяток. Определив, что слева против них действует «сорокапятка», они попытались наступать, сдвинувшись метров на пятьсот в сторону. Не тут-то было. Вместо нас саперов сейчас поддерживала полная противотанковая батарея 76-мм орудий.
        А может, там уже и не саперы, огонь стал намного плотнее. Мы тоже времени не теряли. Сперва подожгли одного и «разули» еще двоих. В следующей атаке подбили еще троих. Мелочи вроде «T-II» уже почти и не было, сплошь «тройки». Но и бронебойные снаряды таяли. Это понятно, чем темнее становится - тем чаще мы мажем. Если вначале атакующие немецкие танки хоть как-то выделялись на фоне неба, то теперь их подсвечивали только вспышки выстрелов и отсветы огня от уже подбитых машин. Это Иволга еще молодец, уверен, половина моих однокашников в подобной ситуации пуляла бы в белый свет, как в копеечку, в два раза чаще.
        Во время четвертой атаки пришлось (к их радости) поработать и нашим башенным стрелкам. Немцы волной накатывались на правый фланг, и я погнал танк туда. Еще на подъезде дал команду:
        - Пулеметчикам огонь без приказа!
        Ну, они и оторвались - переднюю цепь наступающих выкосили подчистую. Потом мы перемещались еще трижды, в какой-то момент, помогая Иволге, мое место в башне занял Палыч. Изначально он только заряжал, но потом что-то сообразил и пару раз командовал: «Стоп!» Я делал короткую остановку, они делали несколько прицельных выстрелов, и мы продолжали движение. Если так дальше пойдет, Палыч в движении будет занимать место командира. Только надо объяснить ему, как пользоваться панорамой.
        Танк, появившийся справа, сначала показался мне обычной «тройкой». Странным было то, что он вел огонь из пулеметов, но не использовал орудие, хотя выполз на прямой выстрел. Перед ним было укрепление, построенное из балок. То ли это шпалы, то ли бетонные столбы, непонятно. Но стояло оно удачно, а в нем находился станковый пулемет. Пулеметчик был опытный, и немцев перед ним было много. Мертвых. Здорово парень работает.
        А тут танк выскочил прямо на него, но орудие молчит, только пулеметы огрызаются. На танк упал отсвет от горящего собрата, и вдруг я понял. Этот странный ствол! Для 50-мм - слишком толстый. Для 75-мм - слишком длинный. Это не орудие, это огнемет! Потому он и молчит, там дальность струи метров пятьдесят-шестьдесят.
        - Иволга, справа. Скорее, это огнеметный танк, подойдет ближе - хана братве!
        Башня рывком развернулась, и тут же грохнул выстрел. На месте башни «T-III» вспух огненный шар. Ну, да, у него же емкости для огнесмеси вместо боеукладки. А на таком расстоянии наш снаряд его броню под любым углом пробивает влет. Собственно на этом доблестный Вермахт и сдулся. Жаль ненадолго.
        Последнюю атаку я долго не забуду. К этому моменту стало гораздо светлее. Исключительно потому, что вокруг нас горело все, что могло гореть. Фрицы упорно лезли, и в конце концов им удалось ворваться на позиции. Началась рукопашная. В жизни это совсем не так, как в учебном фильме, на занятиях или даже на учениях. Тут все проще и страшнее. Главный прием - нанести удар раньше противника. В ход идет все: ножи, лопатки, приклады, каски, вообще любой предмет, попавшийся под руку.
        Пулеметы смолкли, Мы с Иволгой продолжали бить из орудия попеременно, то по наползающим танкам, то по следующей волне пехоты. Как в этом грохоте Палыч услышал, что кто-то лезет на броню, я не знаю, но ведь услышал. А потом сержант, от которого я не слышал ни одного мата за все время нашего знакомства, так загнул в бога, душу и тринадцать апостолов, что я даже от боя отвлекся. А Палыч вытащил пистолет, сунул ствол в отверстие шаровой установки, оставшееся после извлечения кормового пулемета, и начал стрелять.
        После четвертого выстрела довольно потряс пистолетом и выдал короткий монолог. В нем он объединил Гитлера, немцев и дьявола, соединив их в такой камасутре, что индусам даже не снилось. А потом сказал:
        - Лез тут один. Еще ящик какой-то затащить пытался.
        Я похолодел и начал отсоединять шлемофон. Пора перебираться на водительское место и отходить назад. Надеюсь, мы никого из своих не задавим, но дальше так нельзя. Этот фриц, видимо, сапер, а ящик - стандартный заряд взрывчатки. Хорошо, что в суматохе в нас просто противотанковую гранату не бросили, наверное, под рукой не оказалось. А ведь могли бы.
        Мы отбились и на этот раз. Даже думать не берусь, сколько людей осталось в строю у Ольшанского, но и немцы выдохлись. Атак больше не было. Мои орлы дрыхли прямо на своих сиденьях, а мы с Палычем оставались в наблюдении. Попутно я ему объяснял, что и как на командирском месте. Хотя кое-что он уже и сам сообразил. Потом дремали по очереди. Сиденья в танке для этого мало предназначены, но все равно нам лучше, чем морпехам. Они там наверняка позиции восстанавливают, так что им не до сна.
        В пять утра мы с парнями выбрались наружу. Пока тихо, надо по-быстрому справить естественные надобности. Потом ведь не до того будет. Еще хотелось подышать свежим воздухом, но не тут-то было. Эту кашу из тяжелых запахов воздухом вообще назвать сложно. Несло гарью, кислятиной сгоревшего пороха, пылью, бензином. А еще к этому примешивался чуть сладковатый запах горелого мяса. И это явно не от походных кухонь. Надеюсь, это все же из сгоревших танков несет, а не с наших позиций.
        Потом ребята вернулись в машину, подкрепиться. Оказывается, сухпай нам еще вчера вместе со снарядами принесли. Спасибо капитану, вспомнил, хотя, может, это вовсе и не он, а Артеменко. Короче говоря, три десятка бойцов, некоторые из которых тащили на себе какое-то тяжелое вооружение, увидел только я. Значит, к Ольшанскому подошло подкрепление. То, что они тащат, может быть станковыми пулеметами, а может и «АГ» - автоматическими гранатометами Таубина. Сила, однако.
        О, только о нем подумал. Ко мне шел ротный в сопровождении Гурамишвили. Это, видимо, его ординарец, а может, связной.
        - Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
        - Здравствуйте, сержант.
        Черт, не помню, в сороковом уже ввели все эти: здравия желаю, так точно, никак нет? Или они появились позже? На таких мелочах и прокалываются сильно умные пришельцы вроде меня.
        - Спасибо за помощь. Здорово вы немцев жгли, я видел.
        - Служим трудовому народу. Среди ваших большие потери, товарищ старший лейтенант?
        - Большие, сержант. Но ты сам видел, пополнение прислали, так что жить будем.
        Ну, слава богу, сбился на «ты» все-таки. А то в боевой обстановке это выканье раздражает. В мирное время оно понятно, уважение, субординация и все прочее. Но в боевой обстановке, где иногда каждая секунда на вес золота, командир вполне может без этого обойтись. А в разгар боя и я могу обратиться просто «лейтенант» или «командир» без всяких там старших и товарищей.
        - Скоро рассветет, немцы опять начнут. Снаряды у вас еще есть?
        - Бронебойных - десять штук. Осколочно-фугасных пока достаточно.
        - Я свяжусь, попрошу подбросить.
        - Спасибо, товарищ старший лейтенант.
        Я посмотрел в светлеющее небо. Ясно, чтоб его, а нам бы сейчас облачность не помешала. Ольшанский посмотрел туда же.
        - Думаете, прилетят?
        - Думаю да, товарищ старший лейтенант. Погода ясная, сил тут у немцев много, не может быть, чтобы их авиация бездействовала. Если исходить из истории.
        Черт, да что это со мной. Опять ляпнул не подумав. О какой истории может идти речь? Это для меня история, а они тут живут, для них это сегодня, и никак иначе. И снова легкий прищур глубоко посаженных глаз. Но вопросов пока не задает.
        - Я тоже думаю, что прилетят. Так что найдите место и постарайтесь замаскироваться.
        Ольшанский ушел, а я вызвал экипаж наружу, и мы стали искать место, где можно замаскироваться. В конце концов нашли. Невдалеке росли два дерева. Когда-то их явно подстригали, так что они образовывали что-то вроде арки. Теперь по ним прошелся огонь, но стволы и ветки особо не пострадали. Вот под этими деревьями мы и встали. Пока прикидывали, чем притрусить получившуюся композицию, несколько краснофлотцев притащили масксеть.
        Определять, где морпехи, а где приданные части, я уже научился. Тут просто: у моряков тельник в вырезе гимнастерок, а у остальных нет. Да, а сеть жалко. Накинули мы ее на сгоревшие ветки, издалека смотрится нормально, из фона не выбивается. Но вот снять ее будет практически невозможно. Во всяком случае, в целом виде. Пока возились, к нам снова пришли. На этот раз принесли снаряды. Как и в прошлый раз - пять ящиков бронебойных. Кроме снарядов, передали бинокль для меня. Это капитан Горлов про нас не забыл.
        В 9.00 показались немецкие самолеты. Их заметил находящийся в наблюдении Соловьев. С юго-запада приближались три группы по девять машин. Соловей вернулся на свое место, а я сидел на башне в открытом люке и наблюдал в бинокль. Определить тип по силуэтам я не могу, но то, что это бомбардировщики, не сомневаюсь. А потом произошло то, чего я никак не ожидал. До наших позиций оставалось около километра, когда на немцев сверху свалились истребители. Наши истребители, я четко видел в бинокль звезды на крыльях.
        Похоже, немцы тоже этого не ожидали. Во всяком случае, ничего, похожего на истребительное прикрытие, я не увидел. Бомбардировщики стали загораться один за другим. Прямо сказка, век бы смотрел. Уже через пять минут количество фрицев в воздухе сократилось на треть. Остальные стали отворачивать, ссыпая бомбы куда придется. Надеюсь, хоть немного свалится их же частям на головы. А краснозвездные машины продолжали избиение. После каждого их захода бомберов становилось все меньше. В небе белели несколько десятков парашютов. А потом загрохотало, и на нас посыпались снаряды. Немцы начали артподготовку.
        Едва обстрел начал стихать, мы выползли из укрытия и направились к месту первой огневой позиции. И вовремя, танки с крестами были уже близко. Едва остановившись, я перебрался на свое место в башне. Фрицев снова было десять, опять в строю были три легкие машины, но зато появилась одна «четверка». С нее мы и начали. Подпускать их близко не хотелось, а издали, как оказалось, пробить лобовую броню не так просто. На один-единственный «T-IV», мы потратили три снаряда. При наших ограниченных возможностях - чрезвычайно много. Нельзя же ждать, что нам раз за разом будут подкидывать такие подарки, как сегодня. У Горлова своих забот хватает, вон как на его позициях гремит.
        Батарею, которая поддерживала нас слева, действительно обрабатывали на полном серьезе. Там все еще вставали столбы разрывов, немцы продолжали артобстрел. Но вопреки всему артиллеристы работали. Пока мы долбили «четверку», они подожгли одного и подбили второго. Потерявший гусеницу «T-III» намеревался продолжить бой в качестве неподвижной огневой точки, но его очень уж удобно развернуло к нам бортом. Иволга не промахнулся.
        Немцы застряли в пятистах метрах от наших позиций, а потом повернули назад.
        - Прекратить огонь!
        Я сдвинул шлемофон на затылок и вытер мокрый лоб. Палыч снял мешок гильзоуловителя и открыл люк, чтобы его опустошить. В ответ снаружи громко чертыхнулись.
        - Командир танка, ко мне!
        Интересно, кто это там такой грозный? Я выглянул из люка. Снаружи стоял капитан в сопровождении автоматчика. Тельника в вырезе нет, значит, пехота. И откуда он тут взялся? А этот посмотрел на меня и снова повторил:
        - Командир танка, ко мне!
        Пришлось выбираться наружу.
        - Командир экипажа сержант Яковлев.
        - Товарищ сержант, почему не преследовали отступающего противника?
        Он что, с ума сошел? Какое преследование? Одним танком преследовать шесть машин с пехотным сопровождением?
        - Не понял, товарищ капитан.
        - Капитан Баранчук, инструктор политотдела.
        Интересно, интересно. Какого именно политотдела? Если 8-й бригады, то он должен быть из флотских. А раз нет, то из артиллеристов или минометчиков. Ну, да, на погонах пушки, значит, именно из них. А чего тогда раскомандовался?
        - Повторяю вопрос: почему не преследовали отступающего противника?
        - Одним танком?
        - За вами поднялась бы пехота.
        - Товарищ капитан, до противника - пятьсот метров. В сложившейся обстановке преследование ставит под угрозу танк и его экипаж.
        - Товарищ сержант, вы учили боевой устав? Там есть пункт, позволяющий не идти вперед, поскольку это представляет угрозу?
        - Никак нет, товарищ капитан, такого пункта нет.
        - В таком случае ваша пассивность является проявлением трусости. Вам это понятно?
        - Товарищ капитан, у меня приказ: оказывать огневую поддержку роте старшего лейтенанта Ольшанского. Что я и делаю. В сложившейся ситуации контратаковать без согласования с ним - поставить выполнение приказа на грань срыва.
        Позади капитана уже пару минут стоят три человека. Ольшанский, Гурамишвили и еще один краснофлотец. Понятно, он увидел, что что-то происходит, и пришел разобраться. Теперь вот слушает.
        - Товарищ сержант, ваши слова подтверждают мои предположения. Приказом вы прикрываете собственную трусость.
        - Слова сержанта, товарищ капитан, подтверждают лишь то, что он хорошо разбирается в обстановке.
        Капитан резко обернулся, оглядел старшего лейтенанта, но сказать ничего не успел.
        - Старший лейтенант Ольшанский. Командир 1-й роты 2-го батальона 8-й бригады морской пехоты.
        - Капитан Баранчук, инструктор политотдела. Прикомандирован к частям артиллерийской поддержки.
        - В таком случае, товарищ капитан, на каком основании вы отдаете приказы моим подчиненным? А тем более обвиняете сержанта, который находится в бою вторые сутки, в трусости?
        Капитан посмотрел на старлея, потом на меня, и его тон изменился:
        - Раз так, приношу свои извинения. Вероятно, как вы сказали, я не разобрался в обстановке.
        - Добро. Товарищ капитан, вы к нам по делу?
        - Да. Прибыл для проведения политработы в подразделении.
        - Это хорошо, мой комиссар ранен. Тогда пройдемте на мой командный пункт. Он же по совместительству передовой наблюдательный.
        Да, я же хотел про самолеты спросить.
        - Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос?
        - Что, сержант?
        - Наши истребители. Откуда?
        На лице Ольшанского появилась улыбка.
        - Удалось захватить аэродром Мамайа. Вчера на него перебазировались истребители.
        Ротный кивнул мне и развернулся, чтобы идти назад. Капитан тоже кивнул, но его взгляд мне не понравился. Гаденький какой-то. Чувствую, он мне этого афронта не забудет. Но кроме этого - ничего конкретного. Командиры ушли, а я вернулся в машину. Пока есть время - решили подкрепиться. Потом по очереди вышли «до ветру». А потом снова началось. Но на этот раз явно гремело не только у нас. Немцы начали контратаковать и с запада, со стороны Меджия.
        Мы опять носились с места на место. Горючего оставалось уже меньше половины заправки, если так дальше пойдет, к ночи мы встанем. Наш боевой счет увеличился только на одну машину, танков на этот раз было немного. Пехота лезла вперед под прикрытием артиллерии. Снова налетала авиация и снова безуспешно. Истребительное прикрытие фрицам помогло мало, все равно их завернули. Разве что сбитых было меньше. А грозный Вермахт шуганули так, что только пятки сверкали. То, что я видел утром, действительно было тяжелым вооружением. Теперь у роты Ольшанского были и тяжелые 12,7-мм пулеметы, и автоматические гранатометы тоже. Ближе пятисот метров немцы опять подойти не смогли.
        Потом мы отдыхали целых три часа. Сначала немцы приходили в себя. Потом им передал привет линкор «Севастополь». Крепкий такой привет из всех башен. Пришлось им опять приходить в себя и перегруппировываться. В очередную атаку снова пошли танки. И на этот раз много. Я насчитал двадцать четыре штуки. Немецкая артиллерия долбила практически до тех пор, пока танки не подошли метров на четыреста. Били и по нам, и по батарее Горлова. Напрасно старались. Потеряв девять машин, отошли. На нашем счету только три, остальных приговорили пушкари. Ох, молодцы парни! Под таким огнем и так отработать - класс!
        Потом была еще одна атака, и еще одна. Снарядов становилось все меньше, горючего тоже. По ходу боя в нас попали трижды. Два раза просто стукнуло по броне. На третий прилетело так, что в голове загудело. Меня швырнуло вбок, чуть левый фрикцион не сломал, мы в этот момент меняли позицию. Палыч приложился об тело орудия с такой силой, что прокусил язык. Иволгу скинуло с сиденья, и он ушиб плечо. Пулеметчикам было немного легче исключительно потому, что в малых башнях тесно, лететь некуда. Зато обошлось без пробития. Я потом глянул, вмятина на башне получилась знатная. Под вечер немцы выдохлись. Еще немного постреляли, но уже без души, для галочки. Мы успели и перекусить, и доложить по рации о плачевном состоянии с горючим и снарядами. А потом я заснул. Присел у стенки боевого отделения и отключился.
        И увидел сон. Тот самый, из детства. В детдоме мне приходилось чуть легче, чем остальным. В том смысле, что сон мне снился всегда один и тот же. И случалось это нечасто. Так что исследователи меня не очень дергали. Во сне группа морпехов вела бой на позициях, перекрывающих шоссе. Сны нам снились немые, то есть звука в них не было, только картинка. Но зато во всех подробностях. До последней царапины на оружии и летящих брызг крови из разорванных тел.
        Так вот, во сне моряки были вооружены только винтовками. Причем в основном старыми, я такие видел только в Музее революции. «Трехлинейка» называется. Еще у некоторых были первые варианты автоматических карабинов Симонова. Ни автоматов, ни гранатометов, ни артиллерии - ничего такого. А против них были немцы с танками и «ганомагами». И те и другие ничем не отличаются от тех, которые я видел здесь.
        Бой был тяжелый, бойцы гибли один за другим, удерживая дорогу. Несмотря на потери, моряки стояли твердо. На моих глазах были подбиты два танка, немцы раз за разом, неся потери, откатывались назад. Что это была за дорога, я так никогда и не узнал. Только помню, что слева было море. А потом я заметил то, чего раньше не замечал, а может, просто успел забыть. Командир в черном морском кителе, с кобурой пистолета на ремешках писал донесение. И в нем была дата. 10 сентября 1942 года. Это получается - сегодня? От этой мысли я и проснулся. А еще от того, что кто-то тряс меня за плечо.
        Глава 5
        Надо мной стоял Палыч. Я посмотрел на часы. Ничего себе прикемарил, уже полшестого утра. Укоризненно посмотрел на сержанта. Тот пожал плечами.
        - Ты, командир, двое суток не спал. Вчерашний час дремы не в счет, но это к слову. Я сейчас ребят разбужу, а то к нам целая толпа офицеров идет. Здешний старший лейтенант, с ним еще два лейтенанта и тот вчерашний капитан.
        Ясно, вот чувствовал, что этот козел, хоть он и Баранчук, так просто не отстанет. Потер лицо ладонями и откинул крышку люка. Пока выбирался на броню и спрыгивал вниз, группа подошла к танку. Так, Ольшанский хмурится, ему происходящее совершенно точно не по душе. Лейтенанты просто в приподнятом настроении, а вот Баранчук прямо сияет. Точно пакость устроил. За офицерами идут двое бойцов. Ну, разумеется, Гурамишвили и тот, который вчера сопровождал капитана.
        Я вскинул руку к виску, а сам разглядывал лейтенантов. Интересно. Один наш, из морской пехоты. Фуражка с крабом, тельняшка в вырезе камуфляжного комбеза. И очень характерный ожог на щеке. Танкист? Второй с пушками на погонах… и с обожженными руками. Еще один? Я так понимаю, что мне привели командира экипажа? А другой тогда кто? Да, ладно, сейчас все выяснится. Разговор начал, что характерно, Баранчук. Вежливо так, можно сказать, ласково:
        - Доброе утро.
        - Здравия желаю.
        - Товарищ сержант, постройте экипаж.
        - Есть.
        - Экипаж, к машине.
        За спиной простучали по броне сапоги. Капитан улыбался, как кот, наевшийся сметаны.
        - Товарищи краснофлотцы, командование высоко оценивает ваши действия в период боев. Однако, учитывая, что никто из вас ранее не служил в танковых частях РККА, ваш экипаж решено укрепить. Знакомьтесь. Новый командир танка - лейтенант Морозов. Танковый техник, он же водитель - лейтенант Шевельков. Оба они опытные танкисты, воевали с первых дней войны. Были ранены, после излечения оказались у нас. Есть вопросы?
        Вопросы были. Не совсем по теме и не к этому… баранчику, но задам я их позже Ольшанскому. А пока из-за спины спросил Иволгин:
        - А командир?
        И тут капитан просто засиял, аки солнышко:
        - У товарища Яковлева никаких документов, к сожалению, нет. Поэтому до выяснения краснофлотец Яковлев направляется для прохождения службы в роту старшего лейтенанта Ольшанского. Краснофлотец Яковлев!
        - Я!
        - Сдайте шлем и отправляйтесь в расположение роты.
        - Есть.
        Я стянул с головы шлемофон. Иволгин взял его у меня из рук и полез в машину. Обратно выбрался с моим «MP-40» и ранцем в руках. Капитан открыл рот, но поймал взгляд моего нового командира и промолчал. Зато Ольшанский нет:
        - Товарищ капитан, приказ командования вы выполнили, прошу вернуться в свое расположение.
        Улыбка Баранчука несколько притухла, но возражать он не решился, козырнул и ушел. Его ординарец отправился следом.
        - Сержант, на прощание с товарищами могу выделить только пять минут. Я пока с лейтенантами побеседую.
        А как прощаются на войне? Пожали друг другу руки, парни быстренько написали мне номера полевой почты и на всякий случай домашние адреса. Вот и все прощание.
        - Гурамишвили, проводи сержанта к Филину. Пусть выдаст новое обмундирование и все, что положено.
        Всю дорогу мой сопровождающий ругался, большей частью по-грузински. Оказывается, этот капитан после нашей первой встречи некоторое время провел в роте. Проявил себя неплохо, во время боя находился на позициях, труса не праздновал, подбадривал бойцов. Даже заменил первого номера у пулемета, пока того перевязывали. Ольшанский даже благодарность ему объявил. А сегодня в пять утра появился на КП - ПНП с этими двумя лейтенантами.
        Оказывается, вернувшись в штаб, прочно обосновавшийся в здании казино, капитан развил бурную деятельность. Доложил о танке, посетовал, что его можно использовать гораздо эффективнее, но экипаж неполон и танкистов в нем нет совсем. Интересовался мной, но поскольку я, после того как дважды тонул, «многого не помню», ничего конкретного выяснить не смог. Вот и придумал понизить меня в звании именно на этом основании - нет никаких данных.
        Так за разговорами мы добрались до старшины роты. Точнее, не старшины, того еще в самом начале ранило, а до Филина. Вот кому фамилия подходит. Не толстый, но как будто раздувшийся. Короткая шея, глаза чуть навыкате, оттопыренные уши. Филин не филин, но сова - однозначно. При всем этом мужик обладал каллиграфическим почерком и числился писарем и помощником старшины. Вот он теперь и заправлял всем хозяйством.
        Распоряжения насчет меня он, похоже, получил заранее. Мне сразу выдали черные брюки и китель, а также камуфляжный комбез, вроде того, который был на лейтенанте Морозове. Кстати, черного берета еще нет, так что бескозырка. Выдали нормальный ранец вместо фрицевского, с уважением глядя на гранаты с длинной ручкой, которые я перекладывал из одного в другой. Выдали пару «лимонок» «Ф-1», в дополнение к моим трофеям. Выдали нож, сухой паек, запасные портянки, потом еще одни, когда я показал, что у меня намотано на ноги. Через тридцать минут я был похож на нормального бойца. Кроме всего прочего, мне выдали погоны уже с сержантскими лычками. Надеюсь, мне командир объяснит, в чем прикол, меня же на его глазах разжаловали.
        Объяснил. Едва я привел себя в порядок, меня позвали к Ольшанскому. На КП ждал фотограф. Сделал несколько снимков и убежал. А ротный предложил мне сесть. Посмотрел на часы, я сделал то же самое. 6.30. Командир заметил мой взгляд и улыбнулся:
        - Раньше девяти немцы не начнут. У них распорядок. Есть время кое-что прояснить. Ты, сержант, на Морозова и Шевелькова не обижайся. Они всего не знали, так что и понять происходящее не смогли. А так - капитан правду сказал. Оба танкисты, оба воевали с первых дней, оба горели в танках. Как оказались в десанте - отдельная история. Морозов, тот вместе с братом воевал. На одной машине. Когда их подбили, он потерял сознание. Брат его из танка вытащил, потушил и почти дотащил до своих, а тут минометный обстрел. Погиб на месте. Морозов попал в севастопольский госпиталь. После выписки подал рапорт, просил направить на самый передний край. Парень он тренированный, между прочим, самбист, взяли к нам.
        У Шевелькова все по-другому. Они тоже горели, он вытащил командира, понес в санбат. Вошел, а там одни трупы. Немецкая разведка на них наткнулась и всех в ножи. А над медсестрами еще и изгалялись, сволочи. К рычагам ему было пока нельзя, с такими руками направили в артиллерию, инженером в реммастерские. Он тоже писал рапорта, просился на передок. Так и попал в наш десант. Я думаю, что с твоими они сработаются. А потом подойдет второй эшелон, там и танки будут и танкисты. Вернут моряков на море.
        То, что лейтенант мне все это объясняет, было приятно. Командир чувствует допущенную несправедливость и старается сгладить ситуацию. Нет, не зря он был кумиром для всех будущих морпехов. Оставался вопрос о моем звании. Но и его я задать не успел. Примчался фотограф, принес мои фотографии. Маленькие, типа паспортных. Ольшанский передал их пришедшему на КП Филину, тот взял какую-то книжечку, достал пузырек с клеем. Спросил фамилию, имя, отчество, дату рождения, адрес. Через пару минут мне вручили книжку краснофлотца.
        Там значилось, что это дубликат. Номер приказа о зачислении краснофлотца Яковлева Сергея Юрьевича в 1-ю роту 2-го батальона 8-й бригады морской пехоты. Следом приказ о присвоении звания сержант. Но уже в 1-ю отдельную роту 8-й бригады морской пехоты. Но ведь звание сержанта может присвоить только комдив или в нашем случае комбриг? Ольшанский мое удивление заметил и сказал, что я могу не волноваться, все законно. Ладно, не буду волноваться.
        Я посмотрел на Филина.
        - Ефрейтор у вас на все руки мастер. Он и старшина, он и писарь.
        Лейтенант пожал плечами:
        - Другого старшины все равно нет.
        - Сержанта Павленко из моего экипажа помните? Вот он - старшина роты. Только после того, как мы тонули, своих ему отыскивать было некогда. Надо бы им сообщить, а то пошлют семье извещение.
        - Сообщим. Вы, товарищ сержант, назначаетесь командиром отделения к разведчикам. Их сержанта позавчера в рукопашном бою тесаком в живот ударили. Надеюсь, выживет. В их расположение Гурамишвили вас проводит. И учтите, разведданные нам нужны каждый день. Вопросы есть?
        - Никак нет.
        Ольшанский неожиданно опять перешел на «ты»:
        - Слушай, сержант, откуда у тебя эти никак нет, так точно, здравия желаю? В царской армии ты точно служить не мог, так откуда?
        И что тут скажешь? В принципе можно сказать почти правду. Читал я одно исследование. Оно, правда, послевоенное, но кто сейчас станет проверять?
        - Я, товарищ лейтенант, читал одну статью. Там автор анализировал происхождение этих армейских выражений. И пришел к выводу, что это обусловлено спецификой службы. Мол, в бою одиночное «Да» или «Нет» может потеряться за шумом. А вот «Так точно» и «Никак нет» - уже вряд ли. А «Здравия желаю»… просто по мне - звучит лучше.
        - Добро. И еще, сержант. Не вспомнил, откуда меня знаешь? А то у меня тоже такое чувство, что где-то я тебя видел.
        - Никак нет, товарищ лейтенант, не вспомнил.
        - Тогда все, можете идти.
        Ага, кажется, я понял. Он скачет с «ты» на «вы» в зависимости от темы разговора. Если дело служебное, то на «вы», если на отвлеченные темы - «ты». Пока раздумывал, ординарец привел меня в… бункер. Стационарный немецкий бетонный бункер, построенный по всем правилам. Не понял? КП в воронке, на которую навалены бетонные и деревянные балки, сверху земля, сверху битый кирпич, для маскировки. То есть уязвим для любого случайно попавшего снаряда или бомбы. А тут вот такое?
        Я повернулся к Гурамишвили:
        - Старший лейтенант в этом бункере был?
        - Да вроде нет. А что?
        - Значит, так, Микаэл, у тебя десять минут, чтобы привести сюда командира. Время пошло.
        Ординарец ротного убежал. Я повернулся к разведчикам. Четверо парней, все, что осталось от отделения, смотрели хмуро.
        - У вас, товарищи краснофлотцы, те же десять минут, чтобы собрать вещи. Это - идеальный КП, а не землянка на пятерых. Так что раз вы разведка, то быстренько найдите место, где можно устроиться. Вопросы есть?
        - Нет, - хмуро ответил за всех худощавый разведчик с тонким лицом спустя минуту. - Петро, поищи место поинтереснее, твои манатки мы соберем.
        Слово «поинтереснее» он выделил голосом, явно на что-то намекая. Петро, плотный черноглазый парень с круглым конопатым лицом, обменялся с худощавым быстрыми взглядами. Что-то явно сообразил и вышел, откозыряв мне на ходу. Так-так-так, бунт на корабле. Нового командира, который с порога выгнал всех из хаты, ставят на место.
        - Отлично, пока Петро ищет интересное место, а вы собираете манатки, прошу представиться.
        Худощавый повернулся, махнул рукой, типа честь отдал, и начал говорить, продолжая по ходу дела собирать вещи:
        - Краснофлотец Русаков Олег Михайлович. Доброволец. Бывший студент третьего курса.
        - Специальность?
        - Метеорология.
        - Харьковский институт или Одесский техникум?
        Русаков заметно удивился:
        - Харьковский.
        - Ну, тогда мы с вами земляки, я тоже харьковчанин. С Дубинским знакомы?
        Жена и дочь Георгия Петровича Дубинского были нашими соседями. В смысле их дом находился за забором. Во дворе росли яблони, черешня, смородина, малина. Лазить «бомбить» нужды не было, они сами звали нас в гости. Сам профессор к тому времени умер, но говорили о нем в доме часто. Вот он с сороковых до шестидесятых работал в Харьковском гидрометеорологическом институте. А потом руководил кафедрой общей географии и картографии в университете.
        - Знаком, он у нас физику атмосферы преподавал.
        - Точно, я слышал. Мы в одном переулке жили.
        Удачно, что он харьковчанин. Нам на психологии объясняли, что есть такой финт: на фронте земляк это больше чем просто сослуживец. Это вроде как часть дома. И, кстати, работает. Русаков уже начал смотреть по-другому, а за ним, глядишь, и остальные подтянутся.
        - Могу помочь в сборах?
        Мне указали на вещи, стоящие справа от входа.
        - Командира нашего ранец, он в госпитале. И матрас его.
        Да, матрас на войне это круто, он, между прочим, в бункере только один. Явный знак уважения подчиненных - никто им не воспользовался, ждут возвращения хозяина. Пока собрались, пришел Ольшанский. Оглядел помещение, посмотрел на меня, покачал головой.
        - Спасибо, товарищи краснофлотцы, для командного пункта место в самый раз. А на прежнем останется передовой наблюдательный. Где сами расположитесь, знаете?
        Ответил опять Русаков:
        - Да, товарищ лейтенант, есть на примете старая землянка.
        - Тогда еще раз спасибо, товарищи.
        Место они действительно нашли замечательное. В двух шагах от моего танка. Ну, ясно, слухами земля полнится, и историю о том, как меня вышибли из командиров, знает уже вся рота. Без подробностей. Они хотели, таким образом, меня поддеть, а вышло наоборот. Землянка оказалась действительно если не в двух шагах, то в десяти метрах от нашей замаскированной стоянки. Мои ребята обрадовались, примчались рассказать новости. Баранчук, хотел он того или нет, но здорово помог делу. Теперь танк официально числился в составе десанта под тем номером, который мы ему дали - «Т-403». А значит, на него выделили и снаряды и горючее. За то время, что я переодевался и обзаводился документами, им все подвезли.
        Пока располагались на новом месте, пока делились новостями, время куда-то улетело. При первых взрывах я автоматически посмотрел на часы: 9.00, фрицы точны. А я, командир называется, чтоб меня пидняло тай гэпнуло, даже не знаю, где мы должны находиться во время боя. Точно на позициях, но где именно?
        - Русаков, какую задачу выполняет разведотделение во время боя?
        - Прикрываем КП.
        Так, КП сейчас не на самой передовой, но охрана все равно нужна.
        - Бери Петро, и дуйте туда. Я с остальными к ПНП. По местам.
        Мы сидели в траншее в нескольких метрах перед наблюдательным пунктом. Хорошая траншея, надежная. Стенки обшиты досками, бруствер вообще выложен старыми шпалами. Это на самом деле и хорошо и плохо. Хорошо, что ловит пули и осколки. Плохо - если рванет прямо перед ним, может свалиться в окоп и покалечить людей. Хотя, судя по всему, крепили его на совесть. Наверное, румыны постарались, нашим вроде бы некогда было так устраиваться. Снаряды падали все ближе, а я, сидя на корточках и вжавшись спиной в стенку, думал о том, что на немцев это не похоже. Вторые сутки, даже третьи, они долбят по этому месту и все еще не пристрелялись?
        С другой стороны, возможно, они опасаются, что мы засядем между подбитыми танками и будем ждать их там. Вот и проходятся, на всякий случай. Ну, нам же лучше. Боекомплект, он и у Вермахта не резиновый. Больше потратят на предполье - меньше достанется нам. Так что пусть себе стреляют. Народ к обстрелу привычный, кто-то курит, кто-то вон затвор продувает от посыпавшейся земли. Лица у ребят обыденные настолько, что я даже начинаю удивляться. Ведь большая часть, насколько я понял, до десанта в боях не участвовала. А ведут себя, как опытные ветераны.
        На самом деле я сам себе зубы заговариваю. Все-таки сидеть в танке и в траншее - две разные вещи. Очень разные. В танке не ощущаешь, как от близких разрывов вздрагивает земля. Не чувствуешь запаха сгоревшего тротила. Земля за шиворот не сыплется и каждую секунду не возникает желание втянуть голову в плечи. Вот, казалось бы, учили нас в училище, учили, готовили, готовили, и толку? Я ведь держусь только за счет того, что опозориться перед подчиненными боюсь больше, чем взрывов над головой.
        По траншее пронеслось: «К бою!» - и бойцы начали занимать свои места. Я приподнял голову над бруствером, но это так, больше чтобы осмотреться. Из «MP-40» больше чем на сто метров стрелять - только патроны тратить. Мои подчиненные тоже пока только смотрят. У одного «ППС», у второго такой же трофейный «Шмайсер», как у меня. На самом деле «MP-40» к «Шмайсеру» отношения не имеет никакого, но вот почему-то в войсках его прозвали именно так.
        Зато морпехи по большей части с самозарядными карабинами Симонова. «СКС-40» называются. Я из такого стрелял, вещь неплохая. Для тех, кто не привык к автомату Симонова. Эх, мне бы сейчас «АСС». И ведь они в войсках уже есть, только мало. Не успели производство развернуть к 1941-му. Я помню, нам рассказывали на вводных лекциях по огневой подготовке. Был выбор: «СКС-40» или «АС-40». Производство легче осваивало карабин, кроме того у первых вариантов автомата было слишком много «детских болезней». Так что «СКС» пошел в серию во второй половине 1940-го, а автомат только перед самой войной.
        М-да, из траншеи десяток танков выглядит куда более грозно, чем из другого танка. Гул моторов, лязг гусениц, выстрелы орудий, все вместе наводит жуть. Так, стоп, а ну тихо там, внутри! Нечего дрожать. Меня всему учили, я вообще-то без нескольких месяцев офицер и дорогу эту выбрал сам. Так чего труситься? Словно в ответ на мою попытку мысленно дать себе в ухо сзади ударил выстрел, и ближний к нам танк взорвался. По траншее прокатилась волна радости, кто-то даже свистнул, а один из моих бойцов показал мне большой палец.
        И началось. Сначала вступили в бой гранатометы. К ним подключились пулеметчики, и наконец со всех сторон захлопали выстрелы. Слева от меня краснофлотец в сдвинутой на затылок бескозырке деловито отстрелял десять патронов, достал обойму, в секунды заполнил магазин и снова прильнул щекой к прикладу. Мне аж завидно стало. До фрицев еще метров триста, и дальше они, вот зуб даю, не продвинутся. Потому что два танка уже горят, а один вертится на месте. Похоже, ему не только гусеницу сорвало, но и водителя неплохо приложило, во всяком случае, он не останавливается.
        Ну, точно, попятились. Вдогонку полетело еще несколько очередей из станковых пулеметов и автоматических гранатометов.
        - Пр-е-кратить огонь!
        Вот и все, стоило так переживать. По траншее побежали санитары. О, тут даже девушка есть. Как, интересно, ее, такую маленькую, взяли в десант? Ответ я получил быстро. Девушка подбежала к бойцу, баюкающему раненую руку. Вколола обезболивающее, вмомент сделала перевязку и помчалась дальше. Во дает! Через пять минут она показалась снова, таща на себе краснофлотца с раздробленной ногой. Значит, это нам повезло во время обстрела, а кому-то здорово досталось. Парень был без сознания и мешком висел на сестричке.
        В воздухе засвистело, и я бросился вперед. Рвануло близко, девушка оступилась, но я успел их вовремя поддержать.
        - Спасибо.
        - Всегда к вашим услугам.
        Медсестричка бросила косой взгляд, но, не усмотрев на моей физиономии ничего предосудительного, слегка улыбнулась, кивнула, поудобнее перехватила раненого и понесла его дальше.
        - Ничего?
        Я оглянулся. Спрашивал один из моих разведчиков. Черт, так и не узнал, кого и как зовут в отделении, кроме Русакова и второго, который Петро.
        - Тут не в нравится дело. Совсем же еще девчонка, а туда же, на войну. И как она его тащит, он же вдвое ее тяжелее.
        - Точно. А помогать даже не пробуй, не позволит. Плечом дернет и поволочет дальше сама.
        - Как же ее в десант взяли?
        - Не хотели. Всех медсестер стали заменять парнями-санитарами, а она уперлась. Я, говорит, присягу принимала, как и все, не имеете права меня не оставлять. Начальник медсанбата попытался на своем настоять, а она ему: «Я мастер спорта по плаванию. Не возьмете - вплавь за вами пойду». Короче, убедила.
        - А зовут ее как?
        - Между собой называем Анка, но не дай бог она услышит, заругается. А так - Анна.
        - Понятно, буду знать. И если разговор зашел об именах, назовите свои, а то так и не познакомились.
        - Кравец Сергей Федотович. С Одессы. Призвали после десятого класса, а тут война.
        - Иванов Григорий Иванович. Из Твери. Доброволец. Учился в ФЗУ на слесаря.
        - А я - Яковлев Сергей Юрьевич. Харьковчанин. Позывной - Юл.
        Удивились. Собственно, для того и сказал про позывной. На вопрос, чем занимался до войны, ответ я пока не придумал. Тут разговор прервался, снова полезли немцы. Эта атака была намного короче предыдущей: едва немцы появились в прямой видимости, их накрыл залп орудий линкора. На этом, собственно, все и закончилось. Но ненадолго. Спустя полчаса нас начала долбить артиллерия. И долбила сорок минут. Потом показались бомбардировщики. Их опять было около полусотни, и на этот раз «мессеров» было немногим меньше. Так что нескольким немецким самолетам удалось прорваться к нашим позициям.
        Кругом гремело. Заунывно выли заходящие на нас «Юнкерсы», теперь-то я их узнал. Вздрагивала земля, кто-то кричал. Мимо, пригибаясь, пробежала Анна-Анка. Несколько бомб упало где-то рядом, а потом я ее услышал. Нашу бомбу. Как? Понятия не имею. Только и успел заорать: «Ложись!» - и свалить на дно траншеи медсестру вместе с ее ношей. Потом жахнуло так, что я оглох. Сверху посыпалась земля, полетели камни, еще какой-то мусор.
        Я пришел в себя, потому что подо мной кто-то что-то сказал. Странно, голос женский. Подождите, я, что, на медсестре лежу? Попытался подняться и не смог. Нет, не может быть! Я пошевелил руками, потом ногами. Вроде все на месте. Но на спину давит жуткая тяжесть. А Анна еще не паникует, но уже дергается. Поднатужился и вроде как сумел приподняться. Сверху зашумело, потом вес, который придавливал меня к земле, начал уменьшаться, и наконец кто-то рванул меня за ворот.
        Я дышал, и дышал, и дышал. Только сейчас до меня дошло, что я еще и задыхался. Рядом кашляла Анна, по ее щекам катились слезы. Парень, которого она тащила на себе, лежал возле наших ног. Мертвый. Бинты на его груди пропитались кровью, лицо было синее. А над нашими головами шел бой. Я вытащил из-под погибшего краснофлотца свой автомат и встал. Голова гудела, перед глазами все плыло. С трудом сфокусировал зрение и понял, что немцы уже отходят. Сколько же времени мы провели под завалом? И чем вообще нас привалило?
        С некоторым трудом я повернулся. Ясно. НП, который мы должны прикрывать, больше не существовал. Прямое попадание. Вот балками и битым кирпичом нас и засыпало. Кстати, мои разведчики, после того как я крикнул, хоть и были, в общем, далеко, но еще и рванули в стороны. Им тоже досталось от битого кирпича, который летел сверху, но самую малость. За боем они по-прежнему больше наблюдали, поэтому и заметили, как шевельнулась груда земли и камней над нами. Начали раскидывать завал, наткнулись на кусок бетонного столба и выкинули его наружу. Потом дело пошло быстрее, и нас откопали.
        - Спасибо, братишки. Я теперь ваш должник.
        Иванов кивнул:
        - Успеем рассчитаться, сержант, война не завтра кончится.
        Я немного пришел в себя. Голова больше не кружилась, со зрением все в норме, да и стою вроде бы крепко. Еще раз осмотрелся, убедился, что немцы откатываются, и присел перед медсестричкой.
        - Вы в порядке? Я не сильно вас ушиб, когда бросил на дно?
        Она подняла заплаканные глаза. Попыталась вытереть их рукавом, но заметила, насколько он грязный, и достала из кармана платок. Утерлась и посмотрела на меня. С вызовом, вот же гордячка неугомонная.
        - Со мной все хорошо. И спасибо.
        Тут Анна взглянула на погибшего моряка, и глаза опять наполнились слезами. Кравцов наклонился и прикрыл его лицо бескозыркой. Она вздохнула.
        - Митю жалко. Он так пел красиво, хотел после войны в консерваторию поступать.
        - Вы его хорошо знали?
        - Да нет, не очень. В десант шли, рядом оказались. Их отделение назначили нам в помощь. Я же никогда до этого в море не была, а тут темно, тесно, вода вокруг плещет. Так он мне всю дорогу пел. И простые песни, и арии из оперы. Красиво пел.
        - Война почему-то всегда забирает самых талантливых. Нам один, - я чуть не сказал ветеран, вовремя спохватился, - военный говорил.
        Она кивнула и попыталась встать. Я подал ей руку.
        - Мне надо идти, раненых, должно быть, много.
        Я молча наклонил голову, прощаясь. Она сделала шаг и оглянулась:
        - Меня Анной зовут. - Засмеялась. - Можно Анкой.
        Я засмеялся в ответ, увидев выражение лиц своих ребят за ее спиной:
        - Сергей. Можно Юл.
        Анка даже развернулась ко мне:
        - Почему «Юл»?
        И я повторил с детства запомнившиеся слова:
        - Это с детства так пошло: с одной стороны, я как Юлий Цезарь - умею делать много дел одновременно. Но с другой, как юла - постоянно верчусь. Потому и «Юл».
        Девушка снова рассмеялась, махнула мне рукой и торопливо пошла по траншее. Едва она скрылась за поворотом, мои бойцы развели руками в комичном восторге.
        - Ну, командир, ты даешь. Пять минут сверху повалялся, и она для тебя уже Анка. А «Русу» чуть по физиономии не дала, когда он ее так назвал.
        - «Рус» - это Русаков?
        - Да.
        - А какие позывные у вас?
        - Я - «Иван», а Серега - «Федот».
        - А Петро?
        - А сам догадаешься, командир?
        Я припомнил круглолицего парня, его мягкий говор. Казак? Слишком просто. Я почему-то вспомнил «Запорожца за Дунаем». А, между нами, позывные они ведь тут придумывали?
        - «Турок»?
        Лица у ребят вытянулись. Угадал!
        - Командир, тебе кто-то сказал. Не мог ты сам догадаться. Никто не угадывает. Мы столько курева на этом выиграли!
        - Нет, парни, никто мне не говорил. Просто логика.
        - Тогда объясни, как догадался.
        Пришлось привести всю цепочку рассуждений. Бойцы впечатлились. А я задумался. Прикрывать тут больше нечего, значит, надо идти к Ольшанскому. Или присоединимся к Русу и Турку, или получим другое распоряжение. Правда, подразделения в траншеях понесли серьезные потери, но тем более нужно получить новые указания. Немцы пока молчат, значит, двигаем. Из-за поворота показались бойцы с носилками, наверное, за телом. Мы еще раз взглянули на парня, который хотел стать оперным певцом, а теперь лежит здесь, не сговариваясь, отдали ему честь и пошли к командному пункту.
        Потери во взводах действительно были большие. После короткого раздумья командир роты отправил нас обратно на позиции. Да, ночью нужно сходить на ту сторону, осмотреться. Для Ольшанского было ясно, почему немцы так упорно пытаются нас отбросить - нефть. И не только запасы в порту, но и возможность ее доставки от союзников и «нейтралов». Потерять Констанцу для них еще не смерть, но уже инвалидность.
        Первое, что мы сделали в траншее, это обзавелись карабинами. Мои бойцы предпочли «СКС», а я разжился «СВТ». Для тех, кто понимает - отличная штука. Немного капризная, есть такое, зато мощная, и перезаряжать быстро. Хотя вон Рус магазин симоновского карабина заряжает из обоймы за несколько секунд. Я распределил бойцов по нашему участку обороны, назначил сектора стрельбы. Наметил для себя ориентиры и даже нарисовал карточку огня. А немцы все молчали.
        Чуть раньше я подобрал на дне окопа одну железяку. Явная самоделка, но неплохо обработанная под нож. Представлял он собой сплошную пластину с накладками в качестве рукоятки. Их я сковырнул своей финкой. Получился хотя и примитивный, но в целом неплохой метательный нож. Что-то дернуло меня поинтересоваться у Иванова, нет ли в его хозяйстве напильника. И он был. Так что сейчас я развлекался, обрабатывая новую игрушку.
        В 14.00 немцы очухались. Или им откуда-то сверху прилетело по самое не хочу. Но теперь они перли вперед как наскипидаренные. Обстрел, бомбежка, танки, пехота - все смешалось. Атаки не прекращались ни на минуту. Это я раньше считал, что они с цепи сорвались? Тьфу на меня. Три раза. Дым от горящих танков уже накрыл траншею. Трупов перед нами столько, что будь сейчас лето - этого бы хватило, чтобы мы тут от вони сами передохли. А они лезут.
        Трижды нас выручал огонь с линкора и эсминцев. Оставив в дозоре только «Смышленого», «Сообразительный» и «Железняков» встали на якоря почти на траверзе уничтоженной батареи «Тирпиц» и вели огонь по скоплению живой силы и техники немцев. Трижды им пришлось отбиваться от пикировщиков, но они продолжали поддерживать десант. И все-таки немцы с каждой новой атакой подбирались все ближе и ближе.
        Мы уже давно отложили в сторону карабины, дистанция стала в самый раз для автоматов. Из гранат у меня остались только четыре эфки, фрицевские колотушки я уже истратил. От непрерывной стрельбы «MP-40» раскалился и стал плеваться, что вообще труднодостижимо. За это время всех моих ребят пусть легко, но задело. Кого пулей, кого осколком. Мне самому дважды прилетало в голову, но каска спасала. Что творилось на других участках - не знаю, но рота держалась. В 19.10, когда начало темнеть, немцы снова ворвались в траншеи.
        Я отбросил автомат и вытащил пистолет. В магазине двенадцать патронов, потом придет очередь ножа. Успел сделать семь выстрелов и застрелить четверых, когда патрон заклинило. Пока я передергивал затвор, мимо пролетел Рус с лопаткой в руке. Откуда он ее взял, на поясе у него не было? Я только начал поворачиваться, когда раздался душераздирающий вопль. Орал немец, которому разведчик почти начисто отрубил руку тесаком.
        На бруствере показались сразу трое. В одного я успел выстрелить, но другой прикладом карабина выбил у меня пистолет. Третий свалился Русу на голову, а следом набегали еще и еще. Как у меня в руках оказались финка и метательный нож, я не помню. Но этого, с карабином, пырнул обоими. Потом метательный засел в глазнице еще у одного, я перекинул финку в правую и полоснул следующему по горлу. Кинулся в кучу, насевшую на Руса, ударил кого-то ножом в спину.
        Дальше помню плохо. Мат, гортанные вопли, одиночные выстрелы и короткие очереди. Рукопашная в траншее - это жуть, такому нас точно не учили. Как-то само собой выходило, что все занятия по рукопашке проходили на открытом пространстве. В зале, в поле. Там, может, все эти приемы и работали, но здесь, когда от стенки до стенки меньше метра, особо руками-ногами не размашешься. Я бил ножом, потом тоже лопаткой, убей не помню откуда ее взял. В какой-то момент мне послышался женский крик, и я вообще слетел с катушек.
        Бой закончился как-то внезапно. Я с удивлением понял, что нахожусь не на своих позициях, а черт его знает где. Рядом сидел боец, измазанный в крови и грязи так, что на лице различались только глаза. Тельник порван так, что непонятно, как он вообще на нем держится. На груди и плечах порезы, некоторые еще кровоточат, а на лице улыбка. Шальная такая. И глаза, кстати, у него странно знакомые, будто видел их у кого-то, только вспомнить не могу. Еще один привет из истории, что ли?
        - Спасибо, братишка.
        Это он мне?
        - Не знаю, где ты так научился, но если бы не ты - нам бы точно крышка. А потом бы они до раненых добрались.
        До раненых? Это я что, возле санитарного блиндажа? Я вспомнил женский крик. Анка?
        - Анка где?
        Грязный краснофлотец приподнялся.
        - Ранен, что ли?
        - Не знаю. Я женский крик слышал…
        - А-а! Это медсестру так зовут? Не, не боись, все нормально. Когда фрицы сюда прорвались, один в блиндаж сунулся. Сестричка его и встретила - штыком в живот. А что кричала - первый раз ведь своими руками убить пришлось, вот и кричала. Для храбрости. Тут и мы подоспели.
        Я сел на дно. Посмотрел на свои руки. В правой все еще финка. Странно, ведь я лопаткой дрался? Черт, весь бой как в тумане! Вытер клинок о труп немца под ногами, сунул в ножны. Потом подумал, пошевелил плечами, поерзал. Вроде ничего не болит. Значит, цел. Сидящий рядом краснофлотец снова заговорил. Это отходняк от боя: тянет поговорить, доказать себе, что жив.
        - Братишка, ты тут давно?
        - Вторые сутки.
        - А нас утром из города перебросили. Двадцать человек. Четверо где-то здесь… лежат. Надо поискать.
        Это точно, мне тоже надо идти. Медленно встал.
        - Ладно, пойду, поищу своих.
        - Бывай, братишка.
        - Бывай.
        Быстро темнело. Отделение я нашел на нашем участке траншеи. Всех четверых. Подошел, молча сел рядом. Даже в сгустившихся сумерках видно, что в строю у меня остался только Петро-«Турок». У Иванова-«Ивана» - перевязана грудь. Кравец-«Федот» с трудом держит голову, которой из-под бинтов и не видно почти. «Рус» баюкает замотанную руку. Ничего, прорвемся. Главное, что все живы. Огляделся в поисках своего оружия, а то как-то неудобно с одной финкой. Нашел сразу, похоже, мои ребята постарались. У стенки траншеи стояла «СВТ», рядом, на спине трупа немца, лежали «MP-40» и пистолет. Даже метательный нож. Значит, старались, искали. Это хорошо, приняли, выходит, как своего, как командира.
        Меняя магазин в пистолете, я смотрел на руку немца. На рукаве темнел «германский орел», и это мне что-то напоминало. Понять бы что. Убрав пистолет в кобуру, закинул на плечо автомат и повернулся к ребятам:
        - Русаков, Иванов, помогите Кравцу добраться до санбата. Петро, ты тоже помоги и возвращайся.
        На споры и разговоры ни у кого сил не было. Парни встали, и Кравец сразу начал заваливаться. Петро, вот черт, фамилию так и не знаю, взвалил его на спину и понес. Остальные двинулись следом. Я остался, раздумывая, что делать с трупами в траншее. Этому нас тоже не учили. Пока думал, появились бойцы. Их было много, и форма на них была чистая. Пополнение? Вовремя. Шедший впереди остановился в двух шагах.
        - Кто старший?
        Старший. Смешно, учитывая, что я один.
        - Я. Командир отделения разведки сержант Яковлев.
        - Лейтенант Семин. Нам приказано занять этот участок.
        - Занимайте. Сами видите, из отделения один я остался.
        Лейтенант оглядел траншею:
        - Погибли?
        - Пронесло, но ранены почти все. Отправил в санбат. Но будете этих выкидывать - посматривайте. Тут такое творилось - могут бойцы из других подразделений оказаться.
        - Проверим.
        Я отступил в отнорок, который, видимо, должен был стать ходом сообщения, и в ожидании своего разведчика тупо смотрел, как новенькие, подсвечивая фонариками, выкидывают трупы из траншеи. Потом их оттаскивали к воронкам и там зарывали. Я в конце концов усмотрел:
        - Стоп!
        Два краснофлотца, держащие за руки и за ноги труп, с удивлением посмотрели на меня. Лейтенант, услышав приказ, стал пробираться в нашу сторону.
        - В чем дело, сержант?
        А я рассматривал труп. Точнее, не сам труп, а его форму. На воротнике, справа руны «??». Слева полоски. Значит, точно не рядовой. Значки, значит ветеран. «Германский орел» на левом рукаве. Ниже: черная лента с надписью. И это совершенно точно указывает на то, что он из «СС». А тут, насколько я помню, их не должно быть. И откуда он взялся?
        - Товарищ лейтенант, эта руна, - я указал на воротник, - знак принадлежности к «СС». Если он такой один, то, возможно, недавно перевели, или еще что. Но если они все такие - то это важно. Надо проверить.
        Лейтенант кивнул своим. Те начали быстро ворочать оставшиеся трупы, кто-то вылез и стал проверять тех, кого уже выкинули наружу.
        - Не все, но многие.
        Понятно. Тоже та еще информация, значит, тут не одно подразделение. А «СС» не любит дробить свои части… Повернулся к лейтенанту:
        - Я должен доложить командиру роты. Разрешите идти?
        - Идите. Только, сержант, вы бы привели себя в порядок. И умылись заодно, а то смотреть страшно.
        - Есть.
        Интересно, как же я выгляжу, раз офицеру морской пехоты смотреть страшно? Хотя если вспомнить того бойца возле медсанбата и моих ребят… Да уж, точно надо сначала умыться.
        Первое, на что я обратил внимание, это новая звездочка на погонах Ольшанского. Собрался поздравить, но углядел в углу майора с красными от недосыпа глазами.
        - Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу капитану.
        Усталый офицер молча кивнул.
        - Товарищ капитан, поздравляю.
        - Спасибо. Что с отделением?
        - Трое ранены, одного отправил их сопровождать. Скоро вернется. И, товарищ лейтенант, вот.
        Я положил на стол солдатские книжки нескольких немцев. Немецкого я не знаю, только английский и испанский, так что прочитать не могу. Может, командир сможет что-то определить?
        Может, и еще как. Майор, увидев документы, моментально проснулся:
        - Откуда это, сержант?
        - С трупов. Я руну «СС» на воротнике заметил, забрал документы, и еще у них эмблема, ну, орел этот, не на груди, а на рукаве. Но там не только эсэсовцы, там из нескольких частей.
        - А у эсэсовца черная лента на рукаве была?
        - Была.
        Я указал на ленту, лежащую под документами. Ольшанский спохватился:
        - Сержант Яковлев, командир отделения разведки. Только, похоже, без отделения. А это майор Митин, начальник разведки.
        Майор держал в руках развернутую солдатскую книжку и ленту.
        - Это части моторизованной дивизии «СС» «Райх». А вот тут указано, что она не моторизованная, а танковая. И, кроме того, по нашим данным, она должна быть в Югославии. Там для них знакомые места. Возникает вопрос: что дивизия делает здесь и с каких пор она танковая?
        И опять мой язык впереди головы:
        - И даже в этом случае танков здесь слишком много!
        Слава богу, он не уточнил, откуда я знаю, что их должно быть меньше. Наоборот, практически похвалил:
        - Правильно, сержант. Вот и надо выяснить, откуда. Сможете сползать на ту сторону?
        - Так точно, товарищ майор.
        Ольшанский посмотрел на меня:
        - Вдвоем пойдете или еще людей подобрать?
        - Товарищ капитан, а переносная рация у нас есть?
        - Есть. «Север-2ДМ».
        Вот это мне повезло. Это же только перед самой войной наладили выпуск десантного варианта рации. Малыми партиями. Там даже фиксированные частоты есть. В ней компактность и легкость - она весит семь с половиной кило вместе со встроенными батареями - достигнуты за счет частичного применения полупроводников. Штука для того времени революционная, дорогая и до конца не освоенная. Потому и партии маленькие. То, что она тут есть, говорит о значении, которое придают нашему десанту наверху.
        - Тогда двоих хватит. Рацией пользоваться я умею. Если получится быстро - вернемся и доложим, а может, удастся «языка» взять. Если быстро не получится - выйду на связь.
        Командиры смотрели оценивающе. И если Ольшанский меня уже немного знал, то майор видел впервые.
        - Уверены, товарищ сержант?
        - Так точно.
        Майор повернулся к ротному:
        - Где рация?
        - Там. - Ольшанский кивком указал в угол бункера.
        - Давайте.
        Через минуту рация стояла передо мной. Майор дернул подбородком.
        - Действуйте.
        Пожалуйста. Зря меня, что ли, Медведь на свои реконструкции таскал. Руки привычно вскрыли крышку, приладили наушники, малогабаритный ключ. Быстро завертел ручку настройки, ловя частоту. Я помнил ту, что давал мне старший лейтенант для танковой рации, но в этой игрушке так проще. Хотя… Я щелкнул пакетником фиксированных частот. Нет. Следующая. Нет. Следующая. Есть! В наушниках запищало. Только теперь я посмотрел на офицеров. Взгляды у них были разные. У капитана - несколько удивленный, но в целом удовлетворенный. А вот майор смотрел иначе. Недоверия я не увидел, но вот очень уж пристальный взгляд. Будто пытается что-то вспомнить. Не вспомнил, а может, отложил на потом. Времени-то - в обрез.
        - Ладно. Когда думаешь выйти?
        О, тоже, когда о деле, на «ты» переходит. Наш человек.
        - Думаю в 23.00 или 23.30. Будет время поползать, посмотреть. Да, мой позывной - «Юл».
        - Юл?
        Ольшанский засмеялся:
        - Я потом объясню. Ладно… «Юл», иди, готовься. В 22.30 быть здесь. Заберешь рацию, объяснишь, куда собираешься двигаться. Возьми карту, прикинь маршрут.
        - Карта у меня есть.
        Я достал из сапога пятисотметровку. Майор от неожиданности присвистнул:
        - Откуда?
        - Капитан Горлов дал, командир артиллеристов. Еще когда я танком командовал.
        - Танком командовал? Каким?
        Вмешался Ольшанский:
        - Сержант, иди. Виктор Петрович, все расскажу, дай сержанту хоть немного отдохнуть.
        Я вышел и отправился в землянку разведотделения.
        Глава 6
        Мы ползали между подбитыми немецкими танками. Моя вина, в дурную голову пришла дурная идея. В нескольких километрах отсюда немцы, по своему обыкновению, через равные промежутки времени пускали осветительные ракеты. Вот в тусклом отсвете одной из них я и увидел тактический знак на башне подбитой «тройки»: норманнский щит и в нем косая недосвастика. Как-то она странно называется, волчий коготь или волчий крюк. Короче, мне пришло в голову, что по ним тоже можно определить, какие части стоят против нас.
        Вот и ползаем. Этих волчьих закорюк достаточно много. А кроме них, ничего похожего не нашли. Гораздо больше каких-то птичьих лап с короткими линиями рядом. У некоторых с двумя, а у некоторых с тремя. Я даже зарисовал, на всякий случай. А сейчас вот думаю, а на кой ляд мы все это делаем? Кто-нибудь у нас знает, какой дивизии конкретно принадлежит тот или иной тактический знак? Нет, в штабах точно знают, а вот у нас? Тот же Митин?
        Я посмотрел на часы и тронул за плечо Петра, его фамилия, кстати, Вакуленко, а отчество Остапович. Он повернул ко мне голову. Махнул рукой, давая команду двигаться и указывая направление. «Турок» облегченно вздохнул. Да уж, командир ему достался со странностями. Ползли мы осторожно, все время прислушиваясь. Чем больше мы удалялись от переднего края, тем легче было дышать. Трупов меньше. Да и техника, что осталась на месте, - или просто искореженное железо, или частично разобрана.
        А это значит что? Это значит, что по ночам тут лазят камрады из похоронных команд и ремонтники. Как «языки» они нам не подходят, а шуметь даром не хочется. Вот и ползем по метру в минуту, постоянно замирая и прислушиваясь. Пока, правда, Бог миловал. С другой стороны, и время к часу ночи, чего им делать. А мы, если хотим успеть вернуться до рассвета, должны поторапливаться. Но медленно и осторожно.
        Метров на сто правее зарычал двигатель. Ну вот, накликал. Мы замерли и превратились в слух. Рычит, судя по звуку, трактор или тягач. Натужно рычит, звук перемещается, значит, что-то тащит. Так, думаем. Что можно тащить тяжелого посреди ночи? Ясно что: подбитый танк, подлежащий ремонту. А куда его потащат? Тоже ясно: в мастерские. Для ремонтников сейчас самая работа. Днем, пока все в бою, они без дела, конечно, не сидят, но основная работа для них сейчас. К утру все, что можно исправить, должно быть исправлено.
        В принципе это вполне можно считать везением новичка. Толкнул «Турка», и мы поползли следом за ремонтниками. Сначала почти прямо к Вииле-Ной. Потом стали забирать еще правее. Оно и понятно, левее все перепахано снарядами с «Севастополя», там не проедешь. Странно, если они стоят где-то здесь, то почему делают такой крюк перед атакой. И еще, понятно, почему залпы с линкора не наносят теперь большого ущерба. Бьют не туда. А фрицы, между прочим, совсем обнаглели. Линии обороны у них как таковой нет. Или это из-за спешки?
        Устроены пулеметные точки преимущественно из мешков с песком. Кое-где натянута колючая проволока. Сплошных траншей нет, окопы на отделение. Что за чушь? Или им сказали бить по десанту, пока или нас не вышибут, или сами не погибнут? Бред, не верю! Ну не воюет Вермахт таким образом. Да, в июне 1941-го, когда они вляпались, как мухи в мед, - было. Слишком их генералы были уверены в своей быстрой победе, вот и получили по зубам. Но ведь очухались, гады, и поди теперь вышиби их. Недаром же фронт движется так медленно. Да, есть строжайший приказ беречь людей, такие потери, как в нашем десанте, - это исключение. Но ведь и фрицы держатся достойно.
        А здесь… Нет, даже слов не подберу. Ой, не нравится мне все это, ой не нравится. Мы затаились в кустарнике и наблюдали, куда поползет тягач с «тройкой» на прицепе. Почти целая, гусеницы нет, но она вон, на броне лежит. Да еще один из катков покорежен. Что ж, к утру могут и починить, у них ремонтные подразделения очень даже на высоте. Ладно, ползем за ним. Ракета взлетела почти рядом с нами. Ох ты ж… Чуть не влипли. И ведь как удачно, гады, устроились, во впадинке, по краю кустарник, фиг увидишь.
        Пока обходили дозор, чуть не потеряли тягач. Хорошо, здесь он движок насилует, уже не боясь получить привет с нашей стороны. Догнали, снова ползем параллельно его курсу. Впереди взлетает очередная ракета. Не знаю, что они хотят подсветить, но в данный момент они просто пригласили меня в гости к ремонтникам. В свете повисшего в воздухе фонаря стала видна темная масса техники: машин, танков, тягачей, автокранов. Немцы явно ползут туда, и мы решили, что проводник нам больше не нужен.
        Черт, 1.55, долго мы ползли. Мастерские находятся чуть в стороне от расположения частей, так что можно просто проползти мимо, а можно заглянуть. Может, получится рвануть что-нибудь? Взрывчатки у нас нет, но ведь при ремонте наверняка выгружают боекомплект. Устроить там ловушку… Ладно, ползем внутрь, нам все равно по пути, немного посмотрим и решим. Если есть возможность навредить всерьез - сделаем, а если так, нервы фрицам потрепать, то не стоит.
        Мы выползли к той площадке, на которую стаскивали битую технику. Да, здорово мы поработали. Там, перед нашими позициями, мы насчитали почти четыре десятка машин. Тут стоит еще штук двадцать. И непосредственно в работе шесть машин. Половина танковой дивизии. Здорово. Проползли между вытащенными и уложенными на деревянные поддоны двигателями, ящиками с каким-то железом, сложенными гусеницами. Вот и то, что мы искали, - боеприпасы. Ящики со снарядами, чуть дальше бочки с горючим. Супер.
        Часовых четверо. Двое тащат службу, а двое явно забили на все. Или устали, или просто разгильдяи. Последнее вряд ли, никто двух раздолбаев рядом не поставит, минимум разведет в разные углы. А сейчас один дремлет, время от времени вздрагивая и судорожно оглядываясь, а второй что-то рассматривает, поглядывая по сторонам. Судя по пахабной ухмылке на роже - порнушку. Пройти между ними легко, только как бы узнать, долго ли они уже стоят?
        Тихо поделился своими планами с Петром. Он посмотрел на часовых, подумал и прошептал:
        - Они на посту где-то около получаса.
        - Почему?
        - Тот, что картинки рассматривает, тратит на каждую около минуты. Потом перекладывает ее вниз и поперек колоды. Так там их штук двадцать. Сразу после развода он точно не мог смотреть. Но и ждать долго не стал бы. Вот и выходит - минут тридцать или сорок.
        А ведь он прав. Это, разумеется, не гарантия, но ведь ее дает только Сбербанк? Делаем так.
        - Петро, я ползу внутрь. Ставлю три растяжки на снаряды и одну вот там, где бочки близко к ящикам. Ты контролируешь подходы. Если что - мяукни.
        Мы в землянке, пока готовились к выходу, думали о том, что можно использовать в качестве сигнала, если ты не в лесу и не в поле. Решили, что кошка это идеально. Вблизи населенных пунктов они бродят везде, где есть люди. А мяучит Петро так, что невольно начинаешь оглядываться в поисках котенка. Я приготовил пять гранат, сунул в зубы метательный нож и, улучив момент, пополз. Первую растяжку оставил достаточно рисково. Сунул гранату в ящик, стоящий в первом ряду, пропустил шнурок через щель под крышкой сзади и привязал к нижнему ящику. Поднимут - рванет. Надеюсь, они не по одному снаряду носят? Дальше действовал примерно так же. Последнюю растяжку сделал из двух гранат сразу. Одну в ящик, вторую, закрепив на метательном ноже, воткнул между бочками. Зацепят за шнур - мало не покажется.
        Мяуканье раздалось, когда я уже собрался выползать. А потом раздалась гавкающая речь и плюха. Потом еще одна. Похоже, унтер воспитывает бабника. Я приподнял голову над ящиками. Солдат стоял навытяжку, а унтер бил ему лицо. А, вот почему тот так тянется, рядом стоит офицер. Так, подождите, а этот франт что тут забыл? Черная куртка с отложным воротником, руна «??» справа, четыре квадрата слева в петлице. Чин, однако. На груди ленточка Железного креста, еще один слева, почти на животе, и еще один на шее. Ого, два Железных и один Рыцарский? А вон еще какие-то знаки, под крестом. На обоих танк, на одном еще и череп. И что штурмбаннфюрер (то есть майор) танкист делает в рембате?
        Снова замяукал котенок, но откуда-то сбоку. Я огляделся. Ага, вот оно что. Часовые отвлеклись на мордобой и важного офицера - можно проскочить. Я выждал несколько секунд и метнулся в сторону от штабелей. Рядом громко заорал котенок. Ну, Петро, доиграешься. Мы скользнули в сторону и замерли. Ничего. Экзекуция окончилась, и унтер с заискивающим видом показывал дорогу эсэсману. Интересно, куда он его ведет?
        Немцы шли к выходу. Мы ползли в ту же сторону. Через какое-то время я понял, что Петро все время прислушивается к коротким фразам, которыми перебрасываются танкист и унтер. Я подобрался ближе к нему.
        - Петро, ты понимаешь, о чем они говорят?
        - Да. У меня в школе немецкий хорошо шел, потому и в разведку взяли.
        - И о чем они говорят?
        - Этот, в черном, ругается. Говорит, они должны были еще сорок минут назад свой танк получить. А унтер оправдывается, что сейчас командир роты лично присматривает за доводкой. А непосредственно танком занимается лучший механик, какой-то там лейтенант.
        Та-ак! Это шанс! Если вокруг этого штурмбаннфюрера такая суета, значит, он точно не из простых танкистов. А командир ремонтной роты наверняка знает, чьи танки и сколько их. Взять обоих, как довесок можно лейтенанта прихватить, вот вам и «языки». А если еще и танк угнать, так вообще сказка!
        - Петро, танк сейчас где?
        - У выезда с территории мастерских.
        - Тогда ползем туда.
        Немцы продолжали путь неспешно, а мы со всей возможной скоростью направились к выезду из мастерских. Картинка нам открылась замечательная. В нескольких метрах от ворот (ох ты, тут даже ворота есть, и забор из колючки, а мы стороной обползли и не заметили) стояла «четверка». Знакомый щит с волчьим когтем присутствует. Позади машины переминались трое солдат и унтер. Перед ней стояли еще трое. Гауптман в полевой форме, некто в рабочем комбинезоне поверх офицерского мундира, видимо, тот самый лейтенант - спец, и еще один танкист. Такая же черная форма, но погон гладкий, Рыцарского креста нет, и квалификационный (вот, вспомнил название) знак всего один.
        С обеих сторон ворот были сложены из мешков с песком пулеметные гнезда. В каждом находился пулеметчик. Вторых номеров не видно, но нужно предполагать, что они есть. Гауптман что-то сказал, и унтер-ремонтник увел солдат. Правильно, там для вас работы до фига, а тут вы только мешаете.
        - Петро, ты с ножом как?
        - Нормально, нас учили.
        - Тогда сейчас ползи к дальнему посту. Будешь готов - мяукни. Когда штурмбаннфюрер подойдет к остальным - сразу начинай. Учти, там может быть второй номер. Действовать надо без шума. Закончишь - прыгай к танку. Нам нужны трое офицеров. Обоих унтеров валим. Понял?
        - Понял.
        - Давай!
        Петро уполз, а я стал подбираться к пулеметному гнезду. Дежурный пулеметчик больше смотрел на компанию у танка, чем по сторонам. Второй номер кунял, сидя возле прохода. Это удачно. Жаль, что я свой метательный нож оставил, сейчас бы пригодился. Раздалось мяуканье, а следом, через пару минут, появились эсэсовский майор с унтером. Прошли ворота, немцы у пулеметов вытянулись смирно. Подошли к танку. Пока они подходили, лейтенант-ремонтник нырнул в люк водителя и завел двигатель. Во! Самое то!
        Я метнулся внутрь гнезда, по пути ткнув ножом спящего второго номера. Первый, ничего не слыша за ревом движка, не отреагировал. Через минуту он тоже лежал с перерезанным горлом. Я перемахнул через мешки и бросился к танку. Отлично, лейтенант завел двигатель и вылез наружу, демонстрируя, что все отлично работает. Штурбаннфюрер и его механик прислушивались к гулу, видимо, в прошлый раз им что-то не понравилось.
        Понять они ничего не успели. Я пристрелил водилу, прижав ствол пистолета к его спине, и рукояткой огрел по голове майора. Выскочивший с другой стороны Петро приложил автоматом гауптмана, пнул лейтенанта и в упор всадил короткую очередь в унтера. Прыткий у меня напарник. Хотя вон кровь на виске, видимо, что-то не рассчитал. Но какие мы молодцы, минута прошла, может полторы, а все почти сделано.
        Влез в танк, Петро подавал мне связанных фрицев. С некоторым трудом, но мы затащили их внутрь и свалили на полу боевого отделения. Я сел за рычаги, напарник караулил пленных. Так, что тут с управлением? А, ничего особенного. Поехали. Да, надо вот еще что сделать.
        - Петро!
        Блин, пока докричишься…
        - ПетрООО!
        - Да!
        - Надень наушники!
        Через минуту разведчик был рядом, продолжая присматривать за немцами.
        - Что?
        - Возле орудия, слева, висят наушники. Надень.
        - Ага.
        Отошел. Я нацепил свои.
        - Слышишь?
        - Слышу.
        - Возле тебя есть рукоятка поворота башни. Найди.
        Некоторое время ничего не происходило.
        - Нашел.
        Отлично.
        - Разверни башню назад. Потом присматривай за фрицами.
        - Есть.
        Едем. Никто вслед не стреляет, в наушниках тишина. Кстати, о наушниках.
        - Петро, давай сюда рацию.
        Через минуту возле меня стояла коробка «Севера». Я открыл люк и выкинул наружу проволочную антенну. Вот как знал, что пригодится. Включил питание. Щелкнул пакетником.
        - «Ольха», здесь «Юл».
        Несколько минут шороха, писка и помех, и наконец:
        - «Юл», я «Ольха». Вас слышу.
        - Идем домой. С уловом и на коробочке. Увидите квадратную каракатицу с дудкой назад - не стреляйте, это мы.
        - Понял вас. Где находитесь?
        Я назвал квадрат.
        - Конец связи.
        Стянул антенну вниз и закрыл люк. Ну, вот, теперь почти все. Главное, чтобы нас сейчас свои не подожгли, а то обидно будет.
        - Командир!
        - Да?
        - Тут этот танкист очухался. Крутится, плюется и ругает второго, который в форме.
        Это он, наверное, гауптмана материт. Ну и ладно. Лишь бы не начал головой биться, она нам нужна.
        - Петро, растащи их в стороны, чтоб друг друга не развязали. И надо бы им как-то головы защитить, чтоб не побились. Дорога так себе.
        - Есть. Тут лежат какие-то шапки. На берет похоже, только внутри что-то плотное. Я их натяну.
        - Давай.
        Что за шапки? А, не важно, главное чтобы лбы не порасшибали, пока добираемся, остальное ерунда. На часах 4.15. Гнать я не хочу да и не могу. И фрицы встревожатся, и дорогу вижу хреново. Дальше вообще начнется кошмар с воронками и битыми танками. Так что Festina lente - торопимся не спеша. Немцы пока ведут себя спокойно, и чем дольше это будет продолжаться - тем лучше. Справа взлетела ракета. Следом еще одна. Похоже, это тот пост, куда мы чуть не влезли. Еще ракета. Сигналят нам, что едем не туда?
        Первый взрыв я хоть и услышал, но приглушенно из-за шума двигателя и наушников. Зато последующая канонада нас достала не только звуком, но и ударной волной. Через минуту Петро начал на традиционном русском языке с вкраплением украинских и, кажется, польских слов выражать свой восторг. Повторить не берусь, но смысл в том, что от ремонтных мастерских и танков, которые там находились, осталось совсем мало.
        Хочу я этого или нет, но придется увеличить скорость. Даже если пост, который нам сигналил, пострадал от ударной волны, все равно скоро камрады очухаются и поймут, что с нами что-то не так. Не хотелось бы притащить на хвосте десяток фрицев на танках и надеяться, что, отбивая их, пушкари не попадут в нас. Я переключил передачу. Танк пошел быстрее. А этот немецкий лейтенант действительно спец. Двигатель работает ровно и четко, никаких взрыкиваний не по делу, ход плавным не назовешь, но терпимо.
        Между нами, а почему я до сих пор без фар? Забыл. Щелкнул тумблером, включая передние фонари. Вовремя. В сотне метров впереди начинался железный лес. Только разогнался километров до пятнадцати, а теперь опять снизил до шести-семи. Я все-таки не танкист. И на старых танках ездил не слишком много. Вот в таком - вообще всего один раз просто сидел. Но интересно, снаряды вокруг не рвутся, догнать никто не пытается. Нас что, просто отпустили?
        До наших траншей оставалось всего ничего, может, километр, а может, и меньше, когда сквозь гул двигателя в уши влез вой. Вот же умники! Гнать за нами технику и пехоту не стали, послали авиацию. Удар! Еще один и еще! Танк подбросило, коротко ругнулся Петро. Фраза оборвалась на полуслове, и я рискнул быстро оглянуться. Разведчик, с трудом удерживаясь на коленях, пытался усадить танкиста. По лицу у того текла кровь. Видимо, об борт приложился.
        Взрыв встал прямо перед нами, и я рванул рычаги на себя. Еще не хватало сковырнуться в воронку! Повезло, удержались. Сдал назад, все время ожидая следующего удара. Ничего. Повернул влево, объезжая свеженькую яму, которая вполне могла стать нашей могилой. Танк начал заваливаться вправо, я рванул рычаги, и машина, натужно взревев, проползла злополучное место. Фу-у-ух! Так и поседеть недолго.
        Снова ползем. Своих можно не опасаться, после немецких фокусов с пикировщиком даже тупой поймет, что мы свои. И кстати, а где пикировщик-то? У него бомб должно еще на пару таких заходов хватить. В наушниках снова проявился Петро:
        - Ух, его гоняют!
        - Кого?
        - Да немца этого на «штуке».
        - Кто?
        - Так наши истребители. Они его пытаются на нашу сторону оттеснить.
        - Черт, у него же бомб еще полно. Сыпанет сейчас на ребят. Или на аэродром.
        - Брось, командир, летуны же не дураки. Что-нибудь придумают.
        Мы уже подползли к траншеям, когда он сказал:
        - Во, что я говорил. Он бомбы в море сыплет. Кишка у немцев тонка.
        А потом было не до разговоров. Нас буквально вытащили из танка и подкидывали в воздух добрых пять минут. Пока не уронили от избытка чувств. Причем в этом безобразии принимали участие и Ольшанский с Митиным. Майор, правда, присоединился в конце. Вот как раз перед тем, как нас уронили. А до того с несколькими бойцами выгрузил из танка пленных. Со штурмбаннфюрером пришлось повозиться, он был без сознания.
        Теперь, вздернув меня на ноги, он хлопнул меня по плечу так, что я чуть снова не сел на землю.
        - Сержант, ты знаешь, кого ты приволок? Ты хоть чуть-чуть представляешь, что это за птица?
        Блин, нездоровый восторг какой-то. Ну, майор, то есть штурмбаннфюрер. Ну, кресты у него. Что еще-то? Хм! Тот, второй знак… Я что-то помню из Мишкиных рассказов, но я же не реконструктор. Меня Медведь таскал за компанию, когда я в отпуск приезжал. Что же он там говорил? И вдруг я вспомнил. В тот раз пришел новый парень. Пришел в форме танкиста, и у него был такой знак, с черепом. Только золотой. И Мишка нам объяснял, что это знак танкистов легиона «Кондор». Он есть только у тех, кто воевал в Испании в 1936 - 1937 годах. Знак серебряный. А золотой существовал в единственном экземпляре - у командира группы оберста Риттера фон Тома. Это получается, мой штурмбаннфюрер еще в Испании воевал? Тогда он точно из командования дивизии «Райх» и точно знает, с каких пор она танковая.
        А майор, все так же захлебываясь от восторга, говорил Ольшанскому:
        - У этого фрица в нагрудном кармане карта. Идем, надо просмотреть и докладывать в штаб. Сержанта и его разведчика представь к наградам. Ну, пошли, пошли!
        Но Ольшанский вспомнил еще кое-что:
        - Сержант, танк отгони. Куда-то поближе к своим ребятам. За ним скоро придут. Вакуленко пусть отдыхает. А сам - ко мне.
        - Есть.
        С трудом отбив Петра у толпы бойцов, залез в танк и направился к месту стоянки. Там заглушил двигатель, вылез на броню и сел, вытирая лицо бескозыркой. Черт, надо у Филина новую попросить, пока я весь такой именинник. А то эту измял до полной бесформенности, да еще и потом она пропахла так, что вряд ли отстираешь. Шевелиться сил не было. Хорошо «Турку», слез, махнул мне рукой и уплелся в землянку. А я сейчас должен на КП идти, приказ есть приказ.
        Кое-как расправил бескозырку, проверил форму и пошел. Сначала думалось плохо. В смысле совсем не думалось. Я сделал крюк и действительно добрел до каптерки. Филин мне беску поменял без вопросов. А уже идя к командному пункту, я неожиданно осознал, что вокруг слишком много людей. И качали нас такой толпой, что на момент выхода в разведку во всей роте столько не было. И сейчас вокруг движение. Да и у каптерки стоял часовой. Я на парня даже внимания не обратил, а он про меня, похоже, знал, вот и не остановил. То есть сейчас в роте достаточно людей, чтобы часовых у вещевого склада ставить! Здорово.
        Войдя в бункер КП, я собрался докладывать, но мне махнули рукой, иди, мол, сюда. Я подошел ближе. На столе лежала немецкая карта. Пробежался по ней глазами. Ого! Да тут целые три танковые дивизии. Плюс охранный полк. И еще пехотная дивизия. Это они как тут оказались? А? Пока я рассматривал карту, оба офицера рассматривали меня.
        - Видал?
        Митин кивнул головой в мою сторону:
        - Он карту, заметь, немецкую карту, как обычную книгу читает. Выражение лица видел?
        Ольшанский кивнул:
        - Видел. Я же тебе говорил, мировой парень. Танк водит, карту читает, выводы делает влет. Будешь в штабе, потребуй, чтобы ему младшего лейтенанта дали. Лейтенанты ускоренного выпуска знают меньше. Сам видел.
        - Поговорю.
        Черт. Вот это мне совсем не с руки. Начнут добиваться присвоения звания. Искать документы. А там сидит мой «друг» капитан Баранчук. Он обязательно «поможет». И выяснят, что никакого сержанта Яковлева в морской пехоте Черноморского флота нет. И ведь не скажешь - не надо! Черт! Черт! Черт! Ну, вот, пока я думаю, они на меня смотрят и скалятся. Весело им. Хотя у Митина смех смехом, а во взгляде какой-то вопрос. Что-то он все-таки пытается вспомнить.
        Наконец они закончили веселиться и Ольшанский сказал:
        - Ладно, сержант, это потом. За танк - спасибо. За языков - получите с Вакуленко ордена. А сейчас говори, людей на позициях видел?
        - Видел, товарищ капитан. Я смотрю, роту до полного состава довели?
        - И не только роту. Сегодня ночью на берег сошел второй эшелон десанта. 83-я бригада и два танковых батальона. К рассвету корабли уйдут за новыми частями.
        - Вот почему немцы так перли! Хотели сбить нас до того, как подойдет второй эшелон. И, судя по всему, им скормили дезу, что придет он не сегодня, а дня через два.
        Митин только головой покачал:
        - Ну, и что ты на это скажешь? Прям полководец.
        Ольшанский добавил:
        - Юлий Цезарь!
        И оба стали хохотать. А мне что-то совсем не до смеха. Совершенно идиотская ситуация, когда и молчать нельзя, и говорить не стоит. За моей спиной кто-то вошел.
        - Товарищ капитан, пленные доставлены.
        Оглянулся. Угу, привели гауптмана и лейтенанта.
        - Товарищ капитан, этот лейтенант - техник. По словам одного немца, лучший в роте. Насчет его информированности не знаю, но вот по вопросам техники он может нам многое рассказать. А гауптман - командир ремонтной роты. Причем не из эсэс, очень уж свысока на него смотрел не только штурмбаннфюрер, но и его водитель.
        - И где этот водитель?
        Я опустил большой палец вниз. Немцы за моей спиной, услышав свои звания и увидев мой жест, завопили. Лейтенант-переводчик за столом едва успевал переводить. Они были готовы рассказать все. Абсолютно все, даже то, о чем ничего не знают. И они никогда в наших солдат не стреляли. Они техники, только чинят танки и никого не убивают. Да, в любом варианте истории пленные фрицы ведут себя одинаково.
        Митин довольно посмотрел на меня:
        - Сержант, отдыхай. Сейчас мы с этими закончим, я заберу штурмбаннфюрера в штаб, а завтра утром или днем - поговорим. Все, иди.
        Я отдал честь, повернулся через левое плечо и вышел.
        Глава 7
        Я проспал почти сутки. Смутно помню взрывы и стрельбу. Но разбудил меня гвалт возле землянки. Блин, едва рассвело - 5.50. Вакуленко нет, так что я не спеша оделся и вышел. Вокруг кипела работа. Парни в комбинезонах и обычной форме натягивали маскировочные сети. Возле «Т-28» и «T-IV» стояли три «тридцатьчетверки». Угу, взвод. А вот интересно, Морозов и Шевельков беседуют с танкистами. Судя по общему настроению - инструктируют экипаж. А мои ребята где? Возле трофейной «четверки» тоже возятся танкисты. Трое красят в стандартный для РККА камуфляж. Лейтенант, поглядывая на «Т-28», рисует эмблему морской пехоты. Интере-е-есно!
        Из люка водителя высунулась голова в шлемофоне. Мехвод посмотрел вокруг и заметил меня. Лицо оживилось:
        - Сержант, это вы танк угнали?
        Я усмехнулся:
        - Мы.
        - Братишка, помоги. Тут все по-немецки, никак не разберусь, что к чему.
        Я кивнул и пошел к танку. Подойдя к командиру, вскинул руку к виску:
        - Сержант Яковлев.
        Лейтенант кивнул, старательно рисуя серп. Я это понял так, что он меня видит, но не может отвлечься. Ладно, мне-то что?
        Я полез на броню. Через люк стрелка спустился внутрь, прошел через боевое отделение и встал за спиной мехвода. Стоять, согнувшись в три погибели было неудобно, так что я начал быстро показывать ему какой тумблер и циферблат к чему. Он сразу же клеил бумажки и подписывал по-русски их назначение. Там, где я понятия не имел, что это - так и говорил. Через четверть часа мы закончили, я выбрался к сиденью наводчика и там наконец разогнулся. Блин, аж спина заболела, столько стоял скрючившись.
        - Спасибо, братишка. Наш техник подойдет - покажет остальное. А ты откуда эту машину знаешь?
        - В учебном центре показывали, вот основное и запомнил.
        - Здорово. А нас в последний момент вызвали, сказали, есть танк без экипажа. А какой - не сказали. Когда подъехали - вот удивились. Но он ничего, удобный. Хотя «Т-34» мне больше нравится.
        - Привыкнешь.
        В люк заглянул лейтенант.
        - Разобрались?
        - Да.
        - Лады. А тебя, сержант, вызывают на КП.
        - Понял.
        Я вылез из танка и, стараясь не запачкаться, спрыгнул на землю. Меня ждал Гурамишвили. Сейчас грузин улыбался во все тридцать два зуба.
        - Пошли, кацо. Капитан сказал тебя привести. Там командиров - как в штабе бригады. Сам увидишь.
        В бункере действительно было людно. Кроме Ольшанского и Митина было еще три майора, подполковник и вице-адмирал. Ничего себе! Командующий ЧФ? Здесь?
        - Товарищ вице-адмирал, разрешите обратиться к капитану Ольшанскому:
        - Обращайтесь.
        - Товарищ капитан, сержант Яковлев по вашему приказу прибыл.
        - Добро.
        И, обращаясь к каперангу, сказал:
        - Вот, товарищ командующий, тот сержант, о котором мы докладывали. Командир отделения разведки сержант Яковлев.
        Человек в морской форме внимательно меня разглядывал. А я разглядывал его. Чуть прищуренные глаза, крупный нос, жесткие складки вокруг рта и чуть раздвоенный подбородок. Иван Степанович Юмашев. Вице-, потом просто адмирал. Командующий Черноморским, а после войны Тихоокеанским флотом. Главнокомандующий РККФ. Военно-морской министр. Человек-легенда.
        - Подойдите сюда, сержант.
        Я подошел к столу, на котором лежала вчерашняя карта. Теперь на ней появились дополнительные пометки, но карта была та же.
        - Что вы видите?
        Начал перечислять обозначенные части, места расположения батарей, районы сосредоточения, рубежи атаки. Командующий слушал, не перебивая и не требуя уточнений. Когда я замолчал, чуть повернул голову к подполковнику:
        - Пишите приказ.
        И все. Какой приказ, не уточнил. Но, как тут же выяснилось, этого и не требовалось. Потому что бумага уже была готова и ее тут же положили перед вице-адмиралом. Он подписал, отложил в сторону, взял другой лист, потом повернулся ко мне:
        - Сержант Яковлев!
        - Я!
        - От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за высокую бдительность, позволившую обнаружить и уничтожить подводную лодку противника, отличную боевую выучку, умелое владение боевой техникой и проявленные доблесть и мужество сержант Яковлев Сергей Юрьевич награждается орденом Боевого Красного Знамени.
        - Служу трудовому народу!
        Вице-адмирал протянул мне коробочку с наградой. Вокруг скупо захлопали, но быстро смолкли, потому что командующий продолжил:
        - Приказом по флоту за образцовое выполнение служебных обязанностей и проявленные при этом знания, умение анализировать обстановку в боевых условиях и личное мужество сержанту Яковлеву присваивается звание младшего лейтенанта. Поздравляю, товарищ младший лейтенант.
        Вице-адмирал протянул мне руку. Я еще несколько секунд оторопело смотрел на него, а потом бросил ладонь к виску.
        - Служу трудовому народу!
        И пожал протянутую руку. Все, я в полном ауте. Мне только что, без всяких докладных, циркуляров и согласований присвоили офицерское звание. Сам лично командующий Черноморским флотом. Я так обалдел, что непроизвольно мотнул головой. Присутствующие засмеялись. Юмашев тоже.
        - Сходите на склад, получите офицерское обмундирование. Командир и в бою должен выглядеть образцово. Особенно в бою. Когда приведете себя в порядок - возвращайтесь сюда. Получите новые документы.
        - Есть.
        Я вышел, все еще с трудом переваривая происходящее. Отправился на склад и встретил там… Павленко. Мы обнялись, а потом сержант вскинул руку к виску.
        - Старшина 1-й отдельной роты 8-й бригады морской пехоты сержант Павленко. Поздравляю, товарищ младший лейтенант.
        - Спасибо, Палыч. Я все думаю, что это сон. Пытаюсь проснуться - не выходит.
        - Брось, командир. Ты заслужил. Я еще на тральщике понял, что ты далеко пойдешь. Когда ты после двух «купаний» лодку заметил, а потом с баржей сообразил. Сдюжишь.
        - Сдюжу. Где мы - там победа! Такой ведь девиз у морской пехоты, да, Палыч?
        Вот, опять. Это у нас такой девиз, а здесь он в ходу? Судя по реакции старшины - в ходу. Во всяком случае, больших глаз и вопросов: «Это ты о чем?» - не последовало. Замечательно. Но нужно все-таки начать за собой следить. Столько раз прокалываться - это чудо, что меня все еще не взяли за жабры.
        - Палыч, я пойду, приведу себя в порядок и опять на КП. Командующий приказал.
        Посторонних рядом нет, так что он хлопнул меня по подставленной ладони, и я ушел. В землянке сидел Петро. С удивлением посмотрел на кипу вещей у меня в руках. А когда я начал переодеваться, вообще выпал в осадок, увидев офицерские погоны. Вскочил.
        - Товарищ младший лейтенант…
        Я махнул на него рукой:
        - Сядь, Петро. У меня и так голова кругом от всего этого. И командующий ждет. Так что все потом, лады?
        Разведчик кивнул и сел, чуть не промазав мимо топчана. Я провел рукой по подбородку, решил, что выбрит нормально, надел китель с новыми погонами, повесил на ремень кобуру и нож. Примерил фуражку. Немного непривычный фасон, но ничего - привыкну. Еще раз осмотрел себя, вопросительно глянул на Вакуленко. Он понял вопрос, кивнул, мол, все в порядке. И я отправился обратно на командный пункт.
        Танкисты, заметив меня, озадаченно переговаривались. Ага, понимаю. Утром вылез из землянки сержант с помятой со сна рожей. Ушел, вернулся с кипой шмотья, а теперь вышел уже офицером. Тут начнешь чесать в затылке, куда денешься? Прошел мимо часовых у входа на КП.
        - Товарищ вице-адмирал, младший лейтенант Яковлев по вашему приказу прибыл.
        Командующий кивнул и поманил меня к себе. Когда я подошел, он протянул мне красную книжечку. Удостоверение личности. Еще раз пожал руку и отпустил. Я отошел в сторону, и там меня перехватил один из майоров. Он и вручил мне остальные документы. Вещевой аттестат, денежный аттестат, еще какие-то бумажки. Офицеры стояли у стола и время от времени обменивались короткими фразами. Наконец командующий посмотрел на часы. Все сделали то же самое. 8.20. Юмашев оглядел всех.
        - Пора.
        Группой вышли из бункера и почти сразу подняли головы, что-то высматривая в небе. Я начал что-то понимать. В 9.00 немцы обычно начинают атаку. Сейчас 8.20. Нет, уже 8.23. Сверху донесся гул. Летели самолеты. Много. Действительно много. Около полусотни тяжелых «ТБ-3» и истребители прикрытия над ними. Я смотрел во все глаза. Бомбардировщики начали заход на цель. И почти сразу раздался тяжелый удар. Открыл огонь «Севастополь». На часах 8.30.
        Огневой и воздушный налеты длились тридцать минут. Земля подпрыгивала, но для разнообразия взрывалось не у нас. Тридцать минут двенадцать 305-мм и шестнадцать 120-мм орудий линкора, орудия эсминцев и авиабомбы разносили немецкие части в прах. Мне даже стало, пусть и совсем немного, их жаль. В смысле немцев. Не удивлюсь, если некоторые выжившие сойдут с ума. Потом все смолкло. Наступившая тишина звенела в ушах. Командующий улыбнулся:
        - Мне пора. Хотелось своими глазами на это посмотреть. Желаю успеха, товарищи.
        Юмашев попрощался за руку со всеми присутствующими и ушел к штабу. Как я понимаю, после высадки следующей волны десанта он вернется на Главную базу. Мы смотрели ему вслед, продолжая переживать восторг от только что пережитого. Сверху донеслось какое-то назойливое жужжание. Я поднял голову. В небе над нами крутились две пары истребителей. Выше еще две. Правильно, мало ли, захотят фрицы устроить авианалет, в отместку. Ведь их артиллерия тоже получила свое, я надеюсь.
        С другой стороны, летуны вроде как тоже прихватили «языка». Я про тот пикировщик, что пытался нас достать. И, если вдуматься, волны наших бомбардировщиков шли не в одном направлении. Может, они заодно и аэродромы проутюжили? Надо бы спросить. Пока я разглядывал самолеты и предавался мечтам, остальные прислушивались. С моей точки зрения - зря. Немцы, конечно, народ педантичный и у них все по распорядку, но после такого удара они точно часа три будут в себя приходить.
        Мы вернулись на КП. Тут Ольшанский «обрадовал» меня сообщением, что на базе его отдельной роты будет формироваться отдельный батальон особого назначения. Он назначен его командиром. Я у него буду командовать разведвзводом. По вопросам личного состава поговорим завтра. А пока - у нас с Вакуленко краткосрочный отпуск. На двое суток. Одни мы уже проспали. Услышав фамилию своего разведчика, я встрепенулся.
        - Товарищ капитан, я на Вакуленко представление написать не успел. Неудобно получается. Ходили вместе, мне и звание, и орден, а он?
        - Все в порядке, лейтенант. Представление я написал. Командующий заверил. Как получите личный состав - вручим перед строем.
        - А что ему дали?
        - Орден Отечественной войны первой степени. Орден новый, учрежден в мае, так что ты о нем, возможно, не слышал.
        Я промолчал, а что тут скажешь? Не слышал я, как же. Первую степень давали за такие дела, что ими гордились чуть ли не больше, чем тем же Красным Знаменем. А между прочим, там было что-то про подбитые танки.
        - Товарищ капитан, а мой экипаж отметили? «Т-28»? Они тоже ордена заработали, может, и не по одному. Иволгин точно подбил с десяток.
        Ольшанский улыбался. Похоже, доволен, что я про ребят вспомнил. Но я снова заметил странный взгляд Митина. Он, правда, в этот момент поворачивался к столу, может, просто показалось? А ротный, точнее теперь комбат, сказал:
        - Не переживай, про всех вспомнил, все все получат. Воюем не за ордена, но отличать лучших - надо. Чтобы остальным было на кого равняться.
        Я обрадовался и одновременно огорчился. До настоящего командира мне еще далеко. Ведь вспомнил только сейчас, а ребята уже скорее всего в море, ищи их теперь. Ничего, найдут, да и номер полевой почты у меня есть. Вряд ли их командир «Груза» возьмет и отпустит. Не тот человек, насколько я успел понять. Командиры начали о чем-то совещаться, а я попросил разрешения и вышел. Для начала прошелся к передовой. Смешно, до нее метров пятьдесят, а ощущение, что я сейчас в тылу.
        В траншеях народ бдил. Ну, то есть занимались кто во что горазд, не покидая своего места в ячейке. Курили, мотали портянки, набивали обоймы, а автоматчики - магазины. Точили ножи и лопатки. Менялись. Ага, есть такая фронтовая игра - махнем не глядя. Суешь руку в мешок, нащупываешь что-нибудь не слишком нужное и говоришь соседу: «Махнем?» Если он такой же безбашенный или ему так же скучно, он делает то же самое и отвечает: «Махнем». На счет три одновременно вынимаете руки. Можно обменять портянки на портсигар. А можно и наоборот, вместо пачки сигарет получить мыльницу, причем без мыла. Обижаться и отказываться не принято. Короче, занимали себя кто как мог.
        Все, кроме наблюдателей. Ребята несли службу как положено. Новый командир, который меня менял двое суток назад, воспитывать бойцов, похоже, умел. Мне отдавали честь, уступали дорогу. А собственно, зачем я сюда пришел? Почему-то вспомнился санбат. Точнее, медицинский блиндаж, но так проще. И Анка. Зайти проведать? С одной стороны, было бы неплохо. С другой - что-то мне мешает. Нет, не пойду. У нее и так забот полно, еще я полезу.
        Она ведь не зря дистанцию держит. В мужском коллективе, особенно в стрессовой ситуации, женщин воспринимают, как бы это выразить: в двух цветах. Есть белая - гордая и ни с кем. Есть черная - с ней можно. И для смены отношения достаточно самого пустяка. С кем-то начала встречаться. Зачем парень на войне ходит к бабе? Правильно - стресс снять. А как баба может снять стресс? Тоже понятно - именно так. И все. Житья ей больше не будет. Каждый будет считать себя вправе попытаться. А день за днем отбиваться от «ухажеров» без возможности уйти… Нет, не пойду.
        Посмотрел на часы. 10.15. На немецкой стороне тихо. Ну, точно, хорошо, если они к 12 часам раскачаются. Еще раз оглядел полосу земли перед траншеями, битые танки и решительно зашагал к землянке. У меня отпуск! По дороге решил рассказать Петру, что его представили к награде, но не говорить к какой. Предупрежу, что у нас теперь взвод и скоро начнут прибывать люди. Надо озаботиться местом для своего первого подразделения.
        Немцы раскачались только в 15.00. Но и то атаковали без души. Пара-тройка танков, две жиденькие цепи пехоты, и все это моментально свалило при первых ответных выстрелах. Полное ощущение, что провели атаку «для галочки». Да, крепко мы им врезали. Но вообще-то странно. После такого мощного авиационно-артиллерийского удара напрашивается контрнаступление. Так почему мы стоим? Войск мало? Так нам не Берлин брать, нам расширять плацдарм. Для этого у нас точно все есть. Или я чего-то не понимаю?
        Вопрос с землянками решили до моего прихода. Петро встретил меня сидя на вещах. Наших с ним и ребят, которые сейчас в госпитале. Кстати, от него я узнал, что госпиталь теперь в здании казино. Перевели ближе к морю, удобнее эвакуировать раненых. Штаб перебрался в старый город. Интересно. Если в Львиный дом, то это зеркалка с той историей, которую я помню. Тогда именно в Лион-Хаусе был госпиталь, а в казино штаб. Пока держались, разумеется.
        Помочь с вещами вызвались танкисты. Они заняли нашу землянку и уже готовят место для еще нескольких, их же теперь много. А вот строить будут не они, для этого есть инженерная рота. И насколько им известно, для нас саперы все уже подготовили. Идти пришлось не много, но и не мало, больше пятисот метров наверняка. И там нас действительно ждали три землянки. Просторные, пахнущие свежеструганным деревом, даже с окнами. Я не шучу, в стену вделан снарядный ящик, внутри штампованный лист плексигласа толщиной в сантиметр. Крышка ящика служит ставней. Класс.
        Узнав, что мы в отпуске, Петро загорелся сходить в госпиталь, проведать ребят. Я с ним не пошел. Нужно было крепко подумать, вспомнить, чему меня учили в училище, и экстраполировать на это время. Ведь тут нет БТРов и БМП. Нет зенитно-ракетных комплексов и мин направленного действия. Да и оружие другое. Вон как нам пришлось перед атакой искать карабины, потому что с пистолетом-пулеметом (именно так правильно расшифровываются названия «ППС» и «ППШ», пистолет-пулемет Судаева-Шпагина соответственно) дальше сотни метров не очень и повоюешь. А подпускать противника настолько близко не годится. Проверено на себе.
        Обдумав все это, вернулся к Палычу. Срочно нужны: тетрадь, карандаши, ручка, линейка, ластик, циркуль, компас, бинокль и бог знает что еще. Я только рот открыл, как старшина хмыкнул и полез внутрь склада. Вышел оттуда, гордо неся в руках офицерскую сумку. Кожаную. Мне, кстати, вместе с формой тоже выдал, но кирзовую. А тут такая роскошь. Да еще и полностью укомплектованная, даже курвиметр есть. Я тут же поменял снаряжение на более продвинутое. В довесок получил две общие тетради. В землянке начал составлять планы занятий, потом сообразил, что мы на войне и все должно быть не так. Начал заново. Короче, только вечером меня, и то силой, оторвал от писанины Петро. По дороге из госпиталя он прихватил обед на двоих и теперь заставил меня поесть.
        Наших ребят, я имею в виду Русакова, Иванова и Кравца, ночью отправляют в тыл. А на берег высаживается, по слухам, 25-я Чапаевская дивизия. В полном составе. Для этого задействуют даже пассажирские туристические пароходы. В охранении идут почти все миноносцы, морские охотники и торпедные катера ЧФ. Здорово. Вот теперь наверняка что-нибудь начнется. Хотя, судя по тому, что личный состав я получу только завтра, наступать будем не сразу.
        Ровно в 7.00 я встречал своих бойцов. Три отделения по девять человек. Точнее, я бы сказал, не просто отделения, а готовые боевые группы. В каждой командир, снайпер, два пулеметчика, два минера, радист, переводчик и санитар. Удивило меня наличие переводчика. Не понял, их что, готовили для дальней разведки, а вместо этого закинули сюда? Ну, мне же лучше. Азам их точно учить не надо. Хотя нет, рано радоваться, сначала проверю, что к чему. Между прочим, командиры групп-отделений все в звании старшины. Остальные бойцы - сержанты, кроме санитара, он младший сержант.
        Первый же опрос показал, что я прав. Это три готовые РДГ, то есть разведывательно-диверсионные группы. И подготовка у них весьма неплохая. Только есть одно «но», и очень большое. Она совершенно не соответствует нашим задачам. К примеру, зачем в разведгруппе снайпер? Он кого отстреливать будет? А по два пулеметчика и минера? Нет, пусть начальство делает что хочет, но я это все поменяю. И первым делом изменю состав и количество отделений.
        Из состава отделений я вывел снайперов и по одному пулеметчику и минеру. Их них образовал отделение поддержки. Далеко не всегда группа возвращается тихо, и отсечь противника, не повредив своим, - это важно. Я помню из истории, что, пытаясь прикрыть выход, пехота иногда попадала именно по разведчикам. Или, что не менее обидно, убивала с таким трудом добытого «языка». Вот это новое отделение и позаботится о том, чтобы такого не происходило.
        Следующей проблемой оказался рукопашный бой. Единственное, что умели эти ребята - это бесшумно убрать часового. А вот тихо уничтожить небольшое подразделение, чтобы не поднять тревогу, - уже нет. Минеры были обучены взрывать, но не разминировать. Одним словом, работы у нас навалом. Когда я довел до сведения подчиненных свои планы, командиры групп попытались протестовать. Я готовился к долгому убеждению, но тут появился Митин.
        Он выслушал все претензии и сказал:
        - Командует младший лейтенант. Еще вопросы?
        Уж не знаю, чем он так знаменит среди разведчиков, но вопросы прекратились. Сразу и навсегда. Мне майор сообщил, что времени на срабатывание у нас три дня, больше никак. Да и то это подарок за счет того, что временно основные действия ведутся в направлениях Тулча и Бухарест. На нашем участке немцы пытаются срочно организовать оборонительный рубеж и, по данным глубинной разведки, наступать пока не собираются.
        Три дня мы учились. Бегали, стреляли, отрабатывали приемы, работали с картой, изучая местность. К вечеру первого дня я потребовал довооружить всех своих бойцов пистолетами. Причем обязательно с глушителем. Что интересно - сделали. Теперь часть моих ребят ходит с «АПК», как у меня, а часть с доработанным «ТТ». За эти дни я немного познакомился с подчиненными и составил для себя список очевидных загадок. Первая - почему вообще мой взвод составили из уже готовых РДГ? Ответа у меня нет, нет даже догадок, слишком мало информации. Причем начинать надо не с разведчиков, а с собственно моего назначения. Каким образом я, не имея никаких документов, стал офицером и оказался в командирах, а не в особом отделе?
        Вторая - переводчики. Помню из истории, что переводчики на фронте практически всегда были офицерами. Исключения составляли нештатные, найденные среди бойцов подразделения. И то лишь до момента, когда о них становилось известно наверху. Притом чаще всего владели они одним языком. Мои переводчики, все трое, знали как минимум три: немецкий, румынский, английский. И откуда их вытащили, этих полиглотов? А, главное, почему они только сержанты?
        Последней загадкой был один из минеров. Вроде ничего такого, но среди остальных он выделялся. Выправкой, неожиданными знаниями, умением направить людей. Я сделал его командиром четвертого отделения, даже доказал Ольшанскому необходимость повышения в звании до старшины, как у других отделенных. Кстати, это укладывается в описание первой загадки. Ведь звание он получил за два дня. Вывести его на разговор не получалось, времени не было. Но в чем я сразу убедился - командовать ему не впервой.
        Вторая половина последнего учебного дня застала меня за избиением. Взвод отдыхал, а я пытался научить санитара из первого отделения правильно держать удар. Вот все у него хорошо, пресс нормально развит, но от любого тычка в живот - валится с ног моментально. А если раненый случайно от боли саданет? Все, в строю на двух бойцов меньше? Вот я и пытался объяснить принцип. Даже вроде бы что-то стало получаться. Во всяком случае, от первого удара он уже не падал. В качестве наглядного пособия служил я сам, сняв куртку и оставшись в одном тельнике.
        Меня били в живот самые здоровые ребята - пулеметчики. А я стоял и улыбался. Хотя когда ударил Орлик, тоже из первого отделения, кстати, меня чуть не унесло и улыбку я удержать не смог. Удивлены, впрочем, были мы оба. Я - силой удара. Он - тем, что я вообще устоял. Несмотря на то, что бил он, как выяснилось, вполсилы. Иначе мог и зашибить. Впечатленный санитар очень старался. Работали так: я бил его, и если он устоял, он бил меня. Потом два удара, потом три…
        Снова была моя очередь бить. Первый удар Бельский удержал. Второй тоже, а вот от третьего свалился. И не успел я помочь ему встать, как сзади раздалось:
        - Краснофлотец Яковлев, что за произвол!
        И почти сразу:
        - Арестовать!
        И голос такой, до боли знакомый. Опять Баранчук пожаловал. Вместо того чтобы помогать сержанту, который и сам уже поднимался (надо же, какой прогресс), я шагнул к куртке. Сзади послышался сдавленный возглас и шлепок. Я надел куртку, опоясался ремнем и повернулся. Интересная картинка. Стоит капитан Баранчук, как рыба, раскрывая рот. Возле него стоит уже знакомый мне флегматичный боец. На земле сидит второй, с удивленной физиономией служаки, которому помешали выполнить приказ. А между мной и этой живописной композицией стоит мой взвод. Приятно, черт возьми. Только запах какой-то появился. Неприятный.
        Я надел фуражку и шагнул вперед:
        - Младший лейтенант Яковлев, командир разведвзвода. Что происходит, товарищ капитан? - И, не утерпев, поддел: - Опять не разобрались в обстановке?
        Раздражение привело политработника в чувство.
        - С каких это пор вы, краснофлотец, офицер, - он разглядел орденскую ленту, - и орденоносец?
        - С того момента, как командующий зачитал приказ.
        Баранчук надменно поджал губы:
        - Это вы о командире батальона Ольшанском?
        - Товарищ капитан, я говорю не о командире - капитане Ольшанском, а о командующем. Вы не знаете разницы? Приказ о награждении и присвоении звания мне зачитал лично вице-адмирал Юмашев.
        Но он еще не успокоился:
        - Документы!
        Я достал не из широких штанин, как это делал Маяковский, а из нагрудного кармана и показал удостоверение. Из штанин я бы вытащил этому предводителю овец кое-что другое, но устав не велит. Разглядев документы, офицер завис. Надолго, минуты на две. Ровно до моего вопроса:
        - Это все?
        - Нет. Даже если вы офицер, в чем я еще разберусь, вы не имеете права физически наказывать подчиненных. Это самоуправство и нарушение устава. Я непременно доведу этот факт до вашего командира.
        Да что ж ему неймется, а? Чего он ко мне лезет?! Я ведь интересовался, нормальный в целом мужик. Не трус, участвует в боях. Есть небольшая мания величия, но терпимая. Со всеми, кроме меня. Меня он всячески пытается достать.
        - Товарищ капитан. Я провожу занятия по рукопашному бою. Тема занятия - удержание прямого удара противника. В данный момент вы прервали упражнение, а времени у нас и так в обрез.
        Баранчук не ответил. Молча козырнул и ушел. А я спросил у своих, что произошло.
        - Так этот капитан приказал вас арестовать, и его солдат на вас сзади кинулся. И ладно бы просто схватить, а он уже и приклад занес. Вот Орлик его легонько и шлепнул.
        Угу, помню, карабин рядом с пострадавшим лежал. А что он пострадавший, я точно знаю. Просто запах до сих пор чувствуется.
        - Василь Никодимыч, ты его что, по животу шлепнул?
        - Да случайно вышло, товарищ младший лейтенант.
        Я посмотрел на часы:
        - Все, товарищи бойцы, на сегодня достаточно. Всем отдыхать.
        Глава 8
        Первую вылазку на ту сторону возглавил я. Нужно было самому посмотреть на то, как действуют мои разведчики в боевой обстановке. И этот выход вполне мог стать для группы последним. На первый взгляд немцы навели в своем расположении порядок. Стояли танки, работали мастерские, были видны палатки личного состава. Даже колючку натянули, не то что в прошлый раз. Издали выглядело очень убедительно. Вот мы и подползли поближе. После долгого наблюдения возникло подозрение, что это бутафория. Что войск тут нет, только имитация и подразделения маскировщиков. Надо было подбираться еще ближе, но мы немного опоздали.
        Навалились на нас одновременно. И тут бы мы и остались, если бы не излишний профессионализм выследивших нас охотников на диверсантов. Тот, что навалился на меня, действовал правильно, но нас учили и этому - уходить от захвата на месте наблюдения. Самый простой способ - перевернуться до того, как противник навалится всем весом, и встретить его ножом в живот. Именно это я и сделал. А дальше фриц упал на клинок, дернулся и обмяк. Говорю же, излишний профессионализм - соблюдать тишину в любой обстановке. Он даже не охнул. А я скинул его и добил, ткнув ножом в яремную впадину.
        На Орлика навалились сразу двое. Сейчас он бил их головами друг о друга, только черепа трещали. Но опять же, от них - ни звука. Командир отделения, минер и радист пока боролись. Я кинулся к радисту, он был ближе. В сторону командира уже спешил силач-пулеметчик, а вот на помощь к минеру бросился санитар Бельский. Все закончилось в пару минут, но мы еще некоторое время лежали, приходя в себя и давая отдышаться своим товарищам. Я прислушивался, стараясь определить наличие остальных немцев. В ягдкомандах их может быть до пятнадцати человек, на нас навалились семеро. Вопрос - или просто команда маленькая, или где-то сидят еще восемь человек.
        Тем не менее мы ушли. Задание выполнили лишь частично, но выход был пробным, а половина группы была не ранена, но пострадала. Вышли тихо, участие отделения поддержки не понадобилось. В штабе мою оценку выхода посчитали заниженной. По их мнению, мы узнали довольно много: в известных местах расположения немцев может и не быть - раз; подходы охраняются охотниками на диверсионные и разведгруппы - два. Для первого раза не так уж и мало.
        Следующий раз ребята вышли через пару дней. На этот раз они сами обнаружили и уничтожили антидиверсионную команду - 12 человек. Вот когда пригодились глушители на пистолетах. Группа была то ли Вермахта, то ли Ваффен-СС, форма у них была без знаков различия, так что окончательно не ясно. Мои подозрения подтвердились - немцы сменили места дислокации. В попытках найти новые группа нарвалась на очередную команду охотников, на этот раз с собаками. Уходили с боем, но никого не потеряли, пригодилась именно их выучка. Минер по ходу минировал все подряд. Сначала подорвались собаки с проводниками, потом еще пара охотничков. Тем не менее на выходе к переднему краю их «сопровождало» не меньше роты фрицев. Первых преследователей отсекло отделение прикрытия, дав возможность оторваться. А потом вступили минометчики и расчеты станковых автоматических гранатометов.
        Третьей группе удалось больше всех. Они тихо прошли до Кумпаны, двое суток вели наблюдение, а кроме того, захватили и приволокли с собой румынского унтер-офицера. Тот показал, что немцы перебрасывают большую часть румынских подразделений к линии фронта с русскими. Оставшиеся румынские части используют на строительстве оборонительных сооружений. Вообще немцы ведут себя по отношению к союзникам оскорбительно. Многие в Бухаресте, и не только, начинают задумываться о выходе из войны.
        Через сутки началось наступление на нашем участке фронта. Точнее, не совсем наступление. Скорее мы сокращали, насколько это возможно, расстояние между нами и немцами. Ну, действительно, разве дело, что от наших окопов до немецких - верных десять километров. Вот наши части и двинулись вперед, подминая так старательно охраняемые ложные позиции. В результате вышли на линию Лазу - Кумпана и тут остановились. Теперь нужно было разведать новую линию обороны немцев. А заодно уточнить состав группировки, уровень готовности инженерного оборудования местности и системы заграждений, проходимость местности для техники и вообще все что можно.
        20 сентября моя группа, усиленная снайпером и еще одним переводчиком, вышла в рейд. Подводная лодка типа «Щ» высадила нас недалеко от курортного городка Кармен-Сильва. Во время войны курорты стали не очень популярны, хотя немецкий генералитет грязелечебницей пользовался с превеликим удовольствием. Но сейчас и им было не до того. Очень быстро мы убедились, что работать будет очень сложно. Местность слишком открытая. Зато, обходя озеро Текиргел, нашли точку, где в него упиралась линия обороны.
        На это ушла почти вся первая ночь. Единственное, что еще выяснилось, так это то, что румынская армия окончательно немцами сброшена со счетов как боевая единица. У большинства румынских солдат не было не то что винтовок, но даже штыков, одни ломы, кирки и лопаты. Работали они соответственно отношению, и оборонительные сооружения были в зачаточном состоянии. Но это здесь, у озера. А предположительная линия обороны тянется до Дуная - километров семьдесят.
        Отлеживаясь в течение дня в мелкой рощице, я обратил внимание на странное сооружение. По первому впечатлению - это концлагерь, причем свеженький. Об этом говорили блеск колючей проволоки и свежеокрашенные вышки по углам. Но внутри не было привычных по фотографиям бараков, только два здания: одно в два этажа, второе в один. С некоторой даже претензией на архитектуру. И вот что интересно: в этот странный лагерь, который не лагерь, постоянно приезжали легковые машины с офицерами.
        Фрицы принадлежали к разным родам войск, были в разных званиях и проводили внутри от получаса до нескольких часов. К концу светового дня я выделил одну машину, приезжавшую трижды. За рулем был гауптман. В первый раз он привез майора и двух оберстлейтенантов. Во второй - одного оберста. В третий - гауптштурмфюрера СС в сопровождении дамочки в форме оберштурмфюрера СС. С этими он задержался почти на три часа.
        После дня наблюдений вчерне сложился план. В километре от нас было еще одно лесонасаждение. Чуть побольше, гораздо гуще и, главное, близко к дороге. Плюс перед рощей дорога делала крутой поворот, и водители вынужденно сбрасывали скорость. А еще там была рытвина в тридцати-сорока метрах от поворота. Она давала возможность определить, нагружена идущая машина или порожняк. Ночь мы провели, обживая новое место. Короткие вылазки к укреплениям показали, что ничего нового мы не увидим - те же унылые румыны и наглые немцы. Вторую половину ночи группа опять отдыхала, надеясь на правильное понимание обстановки командиром. В целом и не зря, я в конце концов понял, что располагалось в этом странном месте. Читал про такое. Это ведь лагерь-бордель. И «работают» там девушки-заключенные. Вообще-то про офицерские бордели я не слышал, но тут многое не так, как в той истории.
        Знакомый гауптман проехал мимо нас уже в 9 утра. Ишь ты, какая ранняя пташка. На этот раз с ним была компания пехотных офицеров. Через час они укатили в обратную сторону. Снова он появился уже в 15 часов, на этот раз в сопровождении майора Люфтваффе. Майор выглядел очень молодо и, на мой взгляд, чересчур утонченно. Ждать их пришлось до вечера. В 18 часов 27 минут «Опель» со знакомыми номерами выехал из ворот. Через пару минут он затормозил и, едва миновав поворот, остановился.
        Поперек дороги лежал столб. На нем болтались обрывки проводов, но будь сейчас чуть светлее, а немцы чуть наблюдательнее, они бы заметили, что остальные столбы стоят как ни в чем не бывало и провода на них не оборваны. Собственно раздумывать им особо не дали, повязали мгновенно. Столб убрали. В спешно снятую с фрицевских офицеров форму нарядились старшина и один из переводчиков, им она подошла по размеру. Сейчас оба сидели в машине, стоящей у обочины, и ждали сигнала.
        Первые три грузовика были груженые. И бог его знает, что там внутри - ящики или солдаты, полог тента опущен. А поскольку грузовые машины тут ездили редко, начала вырисовываться проблема. Но повезло, около восьми вечера на дороге оказался пустой грузовик. Как узнали? Так на той самой рытвине кузов сильно подбросило, гораздо сильнее, чем у груженого. Не зря весь день наблюдали. На дорогу вышел переводчик в форме гауптмана и требовательно поднял руку. Старшина в это время, сидя в машине, вальяжно курил, изображая начальство.
        Разумеется, водитель подчинился офицеру. Старший, может, и собирался протестовать, но не успел. Как и намылить шею подчиненному за грубое нарушение инструкций. Потому как в качестве «языков» они нам были без надобности, а вот впечатлить приходящих в себя гауптмана и майора нужно. Обоих за секунду выдернули из машины и свернули шеи, чтобы форму не испачкать. Заодно и пленные офицеры получили массу впечатлений. Кстати, шмотки рядового и обер-ефрейтора оказались моим ребятам не слишком по размеру. Эти истинные арийцы просто гномы какие-то. Но с другой стороны, ребятам из кабины выходить не придется, а через окна выглядит нормально.
        В итоге четверо загрузились в «Опель», впереди сидели одетые в немецкую форму. Двое в кабине грузовика, тоже в трофейных шмотках, а мы с переводчиком в кузове, с «языками». Еще в роще я вспомнил одну вещь. Немецкие офицеры, попавшие в плен к американцам, легче шли на сотрудничество, чем те, которых брали наши. С англичанами было сложнее, но в целом и тут фрицы предпочитали сдаваться им, а не Красной Армии. Объективных причин для этого обнаружить не смогли, но так было. Вот я и договорился с переводчиком, что во время допроса он переводит мне не на русский, а на английский.
        Немцы, раздетые до белья, были привязаны к переднему борту грузовика в наиболее неудобной и беззащитной позе - с ногами враскоряку. И привязывал их Орлик, что оптимизма им не добавило, тем более он зловеще молчал. Так что первый вопрос - имя, звание, должность, а особенно то, что спрашивал я на английском, как и выслушивал ответы, вселило в них некоторую надежду. Отвечали они не то чтобы охотно, но и без особого нажима. И поначалу допрос проходил достаточно легко.
        Гауптман оказался офицером для поручений коменданта городка Басараби. В его обязанности входило развлекать дорогих гостей. Чем именно они были дороги, я спрошу попозже. Майор Люфтваффе был командиром группы II/StG3 пикирующих бомбардировщиков. Дворянин из какой-то там древней то ли фамилии, то ли династии. Короче, голубая кровь. В машине были портфели обоих, добротный, но простой - гауптмана и элегантный, крокодиловой кожи - майора. Сейчас в них ребята копаются. Может, что интересное найдут.
        А пока перейдем ко второй части. Чем же дороги гости, которых возит гауптман и куда он их, собственно, возит. Первый ответ оказался достаточно ожидаемым: офицеры из частей округа, которые могут оказать поддержку наверху или, наоборот, причинить неприятности. К последним, в частности, относятся эсэсовцы. Плюс знакомые и приятели, оказавшиеся в этих краях по службе или проездом. Ну и всяческие комиссии и проверяющие. Майор относится к первой категории, у него есть связи, как в ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht) - штабе Верховного главнокомандования Вермахта, так и в ОКХ (Oberkommando des Heeres) - штабе Верховного командования сухопутных сил. Ладно, с этим все понятно, а вот куда он их возит? Тут гауптман замялся, а майор вообще начал мямлить и отмалчиваться. Пришлось чуток постучать лезвием ножа по разведенным коленям. Заговорить они заговорили, но на нож стали коситься с еще большей опаской.
        Чем дальше они рассказывали, тем больше мне хотелось их заткнуть. Лагерь действительно был борделем. И место выбрали хорошее, возле грязелечебного курорта Текиргел, по названию озера. И было в нем два здания. В двухэтажном размещались девушки, оказывающие обычные «услуги». Десять в апартаментах на втором этаже и тридцать в номерах на первом. Второй этаж, разумеется, для генералитета и почетных гостей. Девушки всех рас и национальностей, кроме евреек. С любым цветом волос и любой полноты, на выбор.
        Слушать было противно, но лицо мы все еще держали. В смысле не орали, не плевались и не резали их на части. Сидели и бесстрастно слушали. Вот тут они и осмелели. О втором доме рассказывал майор, гауптман туда не заходил. Это было заведение для эстетов, как выразился изящный дворянчик. На самом деле - игровая комната для садистов и просто моральных уродов. Девушки там менялись постоянно, причем как раз в этом доме евреек было много. Просто жили они от силы три дня. Те, кому повезло.
        К концу рассказа мой переводчик не выдержал, бросился к заднему борту, и его вывернуло наизнанку. А когда он повернулся, в руке оказался пистолет. Я еле успел перехватить руку, черт уже с ними, с «языками», но ведь может зацепить ребят в кабине. Да и с «языками» я тоже погорячился. Вон их как начало колбасить. Ну, да, орал-то я на него по-русски, тут фрицы и поняли, что запахло жареным. Хотя нет, запахло чем-то совсем другим. Хорошо, что мы в кузове.
        Едва переводчик немного отдышался и пришел в себя, продолжили допрос. Теперь о главном. Где, кто, сколько! Глядя на белого, то облизывающего сухие губы, то сплевывающего русского, немцы говорили без запинки, иногда даже без наводящих вопросов. Особенно после того, как майор, говоря об одной из частей, ляпнул про очень красивых девушек в соседней деревне. Глаза у моего переводчика стали бешеные и налились кровью. В сочетании с бледным до синевы лицом - даже меня передернуло. А фрицы стали говорить обо всем, что видели, слышали или хотя бы подозревали.
        Все, о чем они говорили, я заносил на карту или в блокнот. Картинка вырисовывалась интересная. После удара, нанесенного линкором и бомбардировщиками, из трех танковых дивизий с трудом собрали одну. Сейчас сюда спешно перебрасывают части из Франции и Италии, а также с Восточного фронта. Там их меняют румынами. В ОКХ (штабе сухопутных сил) уже списали большую часть Румынии. Оно и понятно, наши, оказывается, уже вышли на линию Галац - Фокшаны - Клуж (интересно, я помню совершенно другую конфигурацию фронта). Оборонять будут Плоешти, а значит, и Бухарест ради нефти. Ну и попытаются перекрыть путь в Болгарию и дальше на Балканы.
        Я стукнул в окошко кабины. Грузовик мигнул фарами легковушке, и скоро мы остановились. К нам в кузов перебрался радист. Мы стояли на обочине в месте, позволяющем просматривать дорогу на пару километров в обе стороны. Чтобы составить шифровку, необходимо было время, около часа. Пока радист работал, я решал, в какую сторону будем выходить - к морю или к линии фронта. К морю, если уложимся до рассвета, казалось проще. Текст был готов в 03.18. Ну, что ж, успеваем.
        Передачу вели с колес, причем двигались на север. Крюк, если судить по карте, очень большой. Правда, по прямой до линии фронта - около семи километров, а так получается пару километров к ней, потом вправо и, петляя, к берегу. Расстояние раза в три больше. Зато немцы, а в радиоперехвате они спецы, начнут нас ловить именно у линии соприкосновения, в своих ближних тылах, а мы уйдем морем. Тихо и без лишнего шума. Условный сигнал выхода этим путем передали сразу после шифровки.
        Собственно, так все и получилось. Передав радиограмму, тут же сменили маршрут. Похоронили «Опель» в ближайшем овраге и дальше двигались на одном грузовике. Причем в кабине сидел переводчик в форме гауптмана. Единственного унтер-фельдфебеля, командира поста, который нам попался по дороге, он лениво послал, махнув документами. Унтер, которого посреди ночи сорвали с места и бросили на замену фельджандармов, решил не лезть не в свое дело, и мы поехали дальше. А жандармы в это время перекрывали дороги далеко за нашей спиной.
        В назначенное время нас ждал баркас. Группу вместе с пованивающими «языками», доставили на сторожевой катер, причем фрицев умудрились «уронить» в воду. Вроде как постирали слегка. Помогло не очень, но попытка не пытка. Потом, правда, догадались белье с них снять и выкинуть за борт, а им вернули форму. Стало намного комфортнее, да и вид немцы приобрели более товарный. А то привезли бы в штаб каких-то засранцев.
        Как нас встречали… Красную дорожку от временных причалов до штаба не проложили, да и почетного караула не было, но вот руки нам жали практически все встречные. В Львином доме (я оказался прав, именно в нем) немцев уже ждали. Их быстро увели, забрали и портфели, хотя большую часть их содержимого составляли презервативы и коньяк. Но я не знаток, может, в немногочисленных служебных бумагах и письмах что-нибудь и есть, пусть даже они не секретные. Нам еще раз пожали руки, пообещали ордена, в крайнем случае медали, и отправили отдыхать.
        В первую очередь пришлось напоить переводчика. Парень так и ходил бледный как смерть. Так что я с помощью Палыча раздобыл литр спирта и собственноручно споил подчиненного. Остальные занимались своими делами, а я сидел возле него и слушал. А он ругался. Ругал немцев, румын, потом начал ругать нас. Медленно, мол, наступаем. А пока мы стараемся избежать лишних потерь, фрицы творят вот такое. Постепенно его выкрики стали неразборчивым бормотанием, а потом он заснул. Надеюсь, ему станет легче, когда проспится.
        Я вышел из землянки и отправился в баню. После расширения плацдарма появилось у нас и это. Моя группа уже помылась и вернулась в расположение, так что я парился в гордом одиночестве. Зато тазик делить не надо. Помылся, побрился, причесался и вполне довольный жизнью вышел наружу. У входа меня и ждали. Совершенно счастливый Баранчук и капитан с летными эмблемами и моторикой опытного рукопашника. Особый отдел, сразу видно, а форму они и в моем времени носят любую. Плюс пара бойцов в сопровождении, куда же без них.
        - Младший лейтенант Яковлев?
        - Так точно.
        - Попрошу следовать за мной.
        Капитан повернулся, не дожидаясь моего ответа. Я пожал плечами и последовал за ним. Солдаты конвоя сначала шли за мной, а потом обогнали и пошли впереди капитана. Не понял? Они меня должны охранять или что? Если нет, то зачем они тут вообще? Судя по вытянувшейся физиономии Баранчука, он тоже ничего не понимал. А ведь всего пару минут назад все было так хорошо! Невнятного, но наглого Яковлева арестовал особый отдел. И вдруг…
        В штабе его огорчили окончательно. Капитан его поблагодарил за бдительность и недвусмысленно предложил вернуться к своим обязанностям. Пришлось инструктору возвращаться в политотдел, так и не узнав, чем закончится его бурная деятельность по моему разоблачению. А что она была бурная, мне рассказал сам особист. Баранчук стучал во все двери и дергал за все концы, требуя выяснить личность человека, называющего себя сержантом морской пехоты Яковлевым.
        По его сведениям, в десанте числилось трое Яковлевых. Один сейчас находился в районе Мамая, двое были ранены. Причем один, тоже сержант, на нашем участке. В смысле он был из тех ребят, которых присылали к нам в качестве пополнения. Ранило его при расширении плацдарма с неделю назад. Ранение оказалось легким, и он остался в санбате батальона. В общем Баранчук разыскал всех троих и точно выяснил, что это не я. Ни в каких списках я не значился. Были еще жалобы на невнимание со стороны Ольшанского, Митина и «самого» командующего ЧФ Юмашева.
        В конце концов мной заинтересовались, и сейчас мне предстоит… вылететь в Москву. Там меня встретят и все объяснят. А пока придется подождать тут. Обед мне принесут, если нужно что-то еще - могу попросить у него. Все доставят. Сказать, что я удивился аресту, так нет, это должно было случиться, причем давно. Вот все остальное меня не просто удивило, а ошарашило. Вместо ареста - приглашение. Вместо допроса - вызов в столицу. И капитан чересчур предупредительный. Но вот у дверей - охрана. И не те двое солдат, что шли с нами, а ребята, тренированные под стать капитану-особисту.
        - Товарищ капитан, а кто примет взвод?
        - Не волнуйтесь лейтенант, все учтено. Если вас это успокоит, Ольшанский и Митин в курсе. Оба были не слишком рады, но приказ пришел с самого верха. И, между нами, майор Митин получил выговор за то, что сам о вас не доложил, хотя и должен был.
        Так, а это уже интересно. Значит, я не ошибся и крайне внимательные взгляды начальника разведки мне не привиделись. Понять бы еще, что все это обозначает. По моей просьбе принесли мою полевую сумку, оставшуюся в землянке. Потом, впервые за все это время, я обедал за столом из нормальной тарелки, используя настоящие столовые приборы, а не гнутую ложку для любого блюда. После обеда мне предложили отдохнуть и перевели в небольшую комнату с кожаным черным диваном. У дверей, правда, так и стояла охрана. И появилась у меня мысль, что они меня именно охраняют. В смысле от чего-то, а не в ожидании, что попытаюсь сбежать.
        Когда стемнело, меня повезли на аэродром. Не повели, а повезли в «эмке». Вот до чего дошло, у нас на плацдарме уже и личный транспорт появился. К нашему приезду все было уже готово. «Лис-2П», самолет Лисунова в пассажирском варианте, уже раскручивал винты. В небе крутилась пара истребителей. Меня буквально впихнули в салон, и самолет начал разбег. Следом за нами взлетели две пары истребителей, а те, что были в небе, пошли на посадку. Все интереснее. За кого же меня принимают?
        Сначала летели над морем. Вокруг темно, смотреть не на что, решил поспать. Проснулся, когда самолет зашел на посадку. Аэродром освещен, люди ходят спокойно. Да это Одесса! Из салона меня не выпустили, «Лис» и истребители дозаправили, и мы снова взлетели. Сейчас смотреть вниз было интересно. Светомаскировки тут не было, и мы пролетали над небольшими пятнышками света, видимо, поселками и над сверкающими пятнами городов. Через пять часов самолет сел на военном аэродроме. Мы были в Москве.
        Меня пригласили, именно пригласили в машину, рядом сел лейтенант с непроницаемым лицом. В Москве было уже утро, по тротуарам спешили люди, наверное, на работу. Проезжали мимо автобусы, прозвенел трамвай. Да, своими глазами увидеть то, что раньше смотрел в кинохронике, это нечто. Мой сопровождающий молчал, не мешая мне разглядывать утреннюю столицу. А я с трудом узнавал знакомые улицы. Город выглядел совсем иначе, не так, как я привык.
        Здание, возле которого мы остановились, ни о чем мне не говорило. Меня провели на третий этаж, в приемную перед кабинетом. Никаких табличек с именем хозяина на двери не было. Секретарь в звании капитана кивнул моему провожатому и поднял трубку:
        - Младший лейтенант Яковлев прибыл.
        И кивнул мне головой:
        - Проходите, вас ждут.
        Ну, вот, может теперь станет понятно, что происходит? Я толкнул дверь. За столом сидел полковник. И его лицо тоже было мне знакомо по фотографиям. Заместитель командующего, а потом и командующий воздушно-десантными войсками, генерал-полковник, а пока еще гвардии полковник Доценко. Перед его столом, спиной ко мне сидели двое. Один был в форме с погонами капитана, второй в темно-сером костюме. И вот что-то в них было мне знакомо. Что именно, я понять не успел, они обернулись, а я начал терять сознание. Потому что это были Кит и Медведь. Мои старшие братья по детдому.
        Глава 9
        Я пришел в себя довольно быстро, во всяком случае, дотащить меня до дивана в углу пацаны не успели. Пацаны? Я затряс головой. Двоих, которые меня несли, я знал… но не знал. Потому что один я помнил их по детдому. Зато второй - никогда в глаза не видел. Зато этот второй помнил маму и отца, квартиру в Матросском переулке, школу, сквер возле нее и рынок, по которому мы бегали после уроков. А еще Памятник затопленным кораблям, Графскую пристань, Панораму, Приморский бульвар.
        Но ведь и Кита с Медведем я тоже знаю. Помню, как Кит тащил меня в парашютную секцию, а Мишка к реконструкторам. Они тогда чуть не поссорились, а кончилось тем, что и я и Кит ходили и туда и сюда. Помню Марию Витальевну. Помню удивление, с которым в пятом классе рассматривал пришедших 1 сентября родителей, дедушек и бабушек новых одноклассников. И тут же вспоминаются внеклассные занятия, и я сижу, гордый тем, что именно мои дедушка и бабушка сегодня наши почетные гости. Они рассказывают нам, юным пионерам, о войне. Дед рассказывает о войне… Дед… Бабушка Аня… Черт меня подери!!!
        Я вскакиваю и смотрю на всех вытаращенными глазами. Анка, медсестра Анка - моя бабушка? А тот морпех, с которым я говорил, сидя у медицинского блиндажа после рукопашной, - мой дед? Вот почему глаза были такие знакомые, у меня ведь такие же, а я их почти каждый день вижу, когда бреюсь. Что вообще здесь происходит? Кит силой усаживает меня на диван, Мишка протягивает граненый стакан.
        - Пей!
        Я выпил чисто машинально. В голове слегка зашумело, зато стало легче. Попытался даже начать думать. Хотя зачем? Вот же Кит здесь и Медведь. Сейчас они мне все объяснят. Вот прямо сейчас\. … Сейчас… Сей-час\. … Сей…
        Я проснулся с дикой головной болью и таким гадким ощущением во рту, что первым делом начал искать, куда сплюнуть. Мне тут же пододвинули тазик и протянули стакан. Не-ет! Второй раз я на это не попадусь.
        - Идите вы!
        Мишка расхохотался, а Кит сел рядом.
        - Пей, это вода. Башка сильно болит?
        - А то ты не знаешь.
        - Представляешь - нет. Как-то мне не довелось полный стакан спирта залпом выпить. А ты силен, успел нам даже кулаком погрозить, перед тем как вырубился.
        - А зачем вы вообще мне спирт подсунули?
        Кит стал серьезным.
        - Чтобы ты не свихнулся. У всех воссоединение проходит по-разному. У меня вот, да и у Мишки, вообще в два этапа. Остальные - кто как. Степка, ты же его знаешь - теоретик, головой тряхнул и говорит: «Ух, ты!» И все. А вот Ромку, хирурга нашего, Ольге пришлось отхаживать. Зато поженились наконец, а то со школы ждем.
        Я снова вытаращился.
        - Они что, тоже здесь?
        - Все наши здесь, Юл, все двадцать семь человек. Давно уже, с 41-го. Это ты задержался чего-то.
        Вмешался Мишка:
        - Чего-чего! Место, вот чего. Он в Констанце нужен был, а сидел в Ленинграде. Вот и задержался.
        Кит кивнул:
        - Ну, да, наверное. Но теперь все в сборе. Как придешь в себя, устроим встречу.
        Я покачал головой.
        - Все равно ничего пока не понимаю. Почему мы все здесь? И что с памятью? Я помню две жизни, вроде как параллельно. И вас всех и семью. Помню, как ты в училище уехал, а я потом весь вечер грушу лупил, от тоски. И помню, как дед радовался, когда я в училище поступил, да еще на курс морской пехоты. Отец-то инженер-строитель, не увлекла его морская романтика. Помню, как мы сидели после ужина в столовой, а Марья Витальевна выносила торт имениннику. И помню, как однажды бабушку уговорили рассказать, как она с дедом познакомилась.
        Рассказывал в конце концов дед. Про бой, рукопашную, в которой полегли все, он оставался последним. Немцев оставалось еще много, а вдруг к нему, последнему, оставшемуся в живых, пробился незнакомый сержант. Весь в грязи, в одной руке немецкая саперная лопатка, в другой финка. Лицо совершенно спокойное, а глаза бешеные. Ох, и крошил он немцев. А когда последнего уложил, сел возле стенки окопа и застыл. Дед попытался с ним поговорить, тот поинтересовался медсестрой, узнал, что жива-здорова, и быстро ушел. Бабушка из блиндажа выглянула, а дед сидит весь в крови и грязи. Вот она его оттерла, перевязала, так и познакомились. И про сержанта спросила. Узнала, что цел, - обрадовалась. Но сержант этот как в воду канул вместе со всеми разведчиками. Говорили, после боя всех, кто жив остался, в госпиталь отправили. А потом деда ранило. Вот, пока он в медсанбате лежал, все и началось.
        Мишка закивал головой.
        - Вот! По моей теории это именно то, зачем мы здесь. Не только, конечно, чтобы спасти своих родных, но и это тоже. Вот представляешь, Мария Витальевна на самом деле мать Никиты. Недаром они все время друг к другу тянулись. Это что-то на уровне генетики, но тут Ольга лучше разбирается.
        Мне стало интересно. По Мишкиной теории, мы сами спасаем жизнь своим дедушкам или бабушкам. С нами, мной и Китом, все понятно. С Петром, пусть он и ракетчик, но все-таки военный. Ладно, с Мишкой - он реконструктор, хотя история его занимает намного больше собственно военной стороны дела. Но все-таки. А вот Ольга? Она же специалист по борьбе со старением. И как она кого-то спасла? Или Александр Александрович, дипломат наш. Как? Мишка долго молчать не умеет, так что не прошло и пяти минут, как он спросил:
        - О чем задумался?
        Объяснил. Мишка делано-обиженно хмыкнул, мол, тоже мне - герой, сел поудобнее и начал рассказывать:
        - Насчет Ольги ты не прав. Она, конечно, генетик, но ведь до перевода на биофак МГУ училась, если помнишь, на онкохирурга, причем весьма успешно. Вот и вызывают ее иногда ассистировать в сложных случаях. Во время одной такой операции все и случилось. Девушка двадцати лет, ранение в живот, хирург решил, что сохранить жизнь и вернуть медсестру в строй важнее всего, и попытался попросту удалить ей матку. Ольга это просекла и встала на дыбы. Заявила хирургу, что если он хотя бы попытается это сделать, то она его самого оскопит, прямо здесь и сейчас. Проняло. Мужик провел уникальную, как потом выяснилось, операцию, девушка восстановилась полностью. Через три года родила. Но это Ольга уже потом узнала, когда к нам вечером заглянула, стресс снять. Да уж, сняла. Но, ничего, она врач, справилась быстро.
        - Подожди, а Ромка тогда почему тяжело перенес? Он же вообще полевой хирург, значит, более эмоционально устойчивый.
        - С Романом видишь как получилось… Ему в тот раз Ольга ассистировала. Осколочные ранения, задето легкое, осколок вплотную к сердцу. С легким он разобрался четко и быстро, начал работать с осколком, который сидел возле сердца. Ты и сам в документальном кино видел - хирург во время операции редко на кого-нибудь смотрит. А тут он на Ольгу взглянул, хотел попросить проконтролировать что-то. Вот его и накрыло.
        Он потом сам говорил, что начал уплывать, а ведь уже ухватил осколок. Рука дернется - умрет парень. Так что он операцию до конца довел, разрезы зашил и просто упал. Но, падая, на Ольгу смотрел. По этому взгляду она и сообразила, что случилось. Сумасшедший был взгляд. Он процесс воссоединения прошел в полном сознании! Единственный из всех. Две недели она его выхаживала. Все время была рядом, днем и ночью. Верховный приказал их не трогать и никому постороннему к ним не входить. Потом она приходила к Ромке каждый вечер, а недавно эти двое поженились. А свадьбу зажали, сказали, дома отгуляем.
        Дома. Я покачал головой:
        - А ты уверен, что мы вернемся домой?
        Медведь взглянул на Кита. Похоже, у них есть какое-то общее воспоминание, которого у нас, всех остальных, нет. И похоже, что оно хоть и не самое счастливое, но очень много для них значит. Ответил мне в результате этих переглядываний Кит:
        - Понимаешь, Юл, мы ведь с Мишкой уже возвращались.
        - Что-о-о?
        - Ага. Встретились в будущем, точнее, в нашем времени. Только это сложно. Я тебе уже говорил, что у нас все проходило в два этапа. Получилось так, что мы вроде как погибли. Я имею в виду здесь. Я в бою получил прикладом по голове, а потом еще и пулю в грудь поймал. Мишка человек штатский, хоть и играет в войну всю жизнь, так он умудрился удариться виском об угол тумбочки, на которой телефон стоял. Меня долго везли в госпиталь, думали, не доживу. Его телохранитель нашел, и тоже, пока вызвали карету, пока доставили…
        А очнулись мы оба в больнице. В нашем времени. И помнили тоже за двоих, но как-то странно. Вот мы с Мишкой соседи. Учились в одной школе, но он на два класса старше. А я был уверен, что мы одноклассники. И не только с ним, с тобой, с Ольгой, с Романом, с Сашкой. Да со всеми. Представляешь? А Мишка никак вспомнить не мог, мы с ним только по школе знакомы или живем тоже рядом. Сотрясение мозга, ага. Хорошо хоть маму и отца узнал. Моих. Они ко мне в больницу пришли.
        - Подожди, Кит, а почему ты ТАМ в больнице оказался? И Мишка тоже?
        - Длинная история. Если коротко, то мы же тогда на реконструкцию собирались, помнишь? Только ты не приехал. А мы вот поехали. И сразу за Днестром все и произошло.
        Кит нахмурился, воспоминание явно было не из приятных.
        - Короче, один пьяный мудак угнал грузовик и несся по шоссе. А навстречу колонна автобусов с детьми. Я вскочил в командно-штабную машину, в которой мы на игру ехали, и… сбил его с трассы, в общем. Так и оказался здесь. Только в этом времени я немецкий БТР протаранил, который наших солдат в поле гонял. А когда меня тут, получается, убили, там оказался в больнице, куда меня после той аварии привезли. Мишка вроде как все это время возле меня в больнице просидел. Он, кроме того, тоже головой звезданулся, пока меня из покореженного грузовика вытаскивали.
        - Ясно. А обратно как?
        - А вот так. Поговорили с моими. Мишка мне кое-что рассказал, что происходило в этом времени, а потом заснули. Проснулись опять здесь, но каждый в своем госпитале. Я в Умани, Мишка в Москве. Врачи все про чудо говорили, мол, по всему не должны были выжить, но выжили. Видать, этот прыжок туда-сюда нас и спас.
        - А что на счет одноклассников?
        - Когда снова очнулся здесь, все опять поменялось. Стало как у всех. В одной памяти вы есть. В другой - только Мишка, а остальных я никогда не видел. Вот так-то, младший брат.
        Свихнуться можно. А с другой стороны, сам факт, что я здесь, в Москве, в 1942 году, а до того воевал в Констанце, меня уже не трогает? Привык? Значит, и к этим новостям привыкну. Как писал классик русской литературы Иван Сергеевич Тургенев: «Ко всему привыкает человек». А чем я хуже Герасима?
        - Ладно, с вами я понял. С Ольгой и Ромкой тоже. А вот тот же Степка. Он как предков спас?
        - А бог его знает. Он сейчас с Капицей работает. Единственный вариант, который я могу предложить, - он пару раз к Берии ходил, требовал выяснить судьбу каких-то людей, арестованных в 1937 - 1939 годах. Тогда многих посадили. Большую часть к данному моменту уже освободили, из тех, кто жив остался. Тогда ведь и расстреливали тоже, сам из истории помнишь. Вот, может быть, каким-то таким образом.
        - Может. А Сашка? Александр Александрович? Он чем занимается?
        - Ты не поверишь, но он - очень нужный человек. Его охраняют лучше, чем самого Сталина.
        - И почему?
        - А сам не догадываешься? А ну, вспомни, чем он среди нас был знаменит?
        - Памятью. Он же страницу текста с одного взгляда запоминает. И помнит потом всегда.
        - Вот. А какое у всех наших общее увлечение?
        - История.
        Все мы очень любили историю, каждый в своей сфере интересов, но все - это точно.
        - Правильно. И этот тип помнит такое количество рассекреченных в наше время договоров, соглашений, нормативных актов и нотификаций, что узнай об этом на Западе - они там все скопом повесятся. Сашка и надиктовывает это богатство, плюс возможное использование на благо нашей страны. В том числе он вспомнил какой-то британский документ, составленный с конкретной целью - засветить нескольких наших резидентов на территории Третьего рейха и его сателлитов. Англосаксы его аккуратно подсунули известному МИ-6 агенту Абвера. И спас своего деда по материнской линии.
        - Все, хватит, у меня сейчас черепушка лопнет.
        Кит хлопнул меня по плечу.
        - Хватит так хватит. Одевайся, твоя парадная форма в шкафу, и выходи. Пойдем, прогуляемся по городу. Приказано дать тебе отпуск на три дня, потом уже будешь приступать.
        - К чему? И кем приказано?
        - Приступать - к работе. Или к службе, как прикажут. А кем приказано? Ну, нам приказ передал гвардии полковник Доценко. Он тоже был в кабинете.
        - Я узнал.
        - А собственно приказ поступил от Верховного.
        - От Сталина?
        - Да. И будь готов к личной встрече через пару дней.
        - Ух, ты. А вы все с ним встречались?
        - Да, некоторые не по одному разу.
        - И какой он?
        - Не поверишь, но у нас двадцать шесть мнений на двадцать семь человек. Твоего только не хватает. Разный он, Юл. И каждый воспринимает его по-разному. Степка, к примеру, в восторге от того объема самой разной информации, которым свободно оперирует Иосиф Виссарионович. Ольга относится к нему как к очень неудобному пациенту. Сашка просто молчит на эту тему. Так что сам пообщаешься и решишь.
        Ребята вышли, а я начал приводить себя в порядок. Принял душ, побрился, зубы почистил, впервые, кстати, за все время пребывания в этом времени. Как и сказал Кит, нашел в шкафу форму, весь комплект, парадную в том числе, и начал одеваться. Шинель надевать не стал, раз Кит без нее, значит, приказ о переходе на зимнюю форму одежды еще не поступал. С другой стороны, и в самом деле тепло, температуры держатся около 20 градусов. Тут я увидел висящий на специальном крючке кортик, и что-то внутри запело. Как я о нем мечтал!
        Надев китель, заметил, что погоны на нем лейтенантские. Учитывая, что форма подогнана по мне, это странно. Так, стоп, как это подогнана по мне? Это сколько я в отключке был? Отрывной календарь на стене я отметил давно. Как многие вещи, краем внимания. А сейчас взглянул на число. 26 сентября! Ну, братцы, вы у меня сейчас получите. Это что вы мне под видом спирта подсунули, что я почти на двое суток отрубился? Интересно, чего еще от вас ждать? Я осмотрел китель внимательно. Ага, мой орден тоже прикрепили. А в карманах что?
        Во внутреннем кармане нашлось много чего, в том числе и удостоверение. Мое, то самое, выданное вице-адмиралом Юмашевым. Только в нем была еще одна запись, о присвоении очередного звания лейтенанта. И подписана она лично наркомом ВМФ СССР адмиралом Кузнецовым. Ничего себе! Я глубоко вдохнул, задержал воздух и сосчитал до десяти. Медленно выдохнул. Ладно, и это выясню. Пусть только попробуют не ответить. Зато не надо с погонами возиться, звездочки менять. Я закрепил кортик и вышел из комнаты.
        То, что я в гостинице, стало ясно раньше, когда в комнате обнаружилась дверь в совмещенный санузел. Причем весьма неплохой, с большой ванной и вполне современным унитазом. Сейчас, глядя на ковры, покрывающие пол, я задумался: а в какой именно гостинице? Дубина, мог бы в окно выглянуть, сразу понял бы. Пройдя мимо лифта, направился к парадной лестнице. Судя по всему - или «Националь», или «Москва».
        Выйдя на улицу, я убедился, что нахожусь в гостинице «Москва» - напротив меня раскинулся Александровский сад. Левее краснел такой знакомый по фотографиям и фильмам кирпич Кремлевских стен. А в нескольких метрах меня ждали Кит и Медведь. И ведь, заразы, чуяли, что я ругаться буду, прикрылись. Рядом с моими «дорогими» братьями стоял полковник Доценко. И все трое скалились во все зубы. Вот как это называется, я вас спрашиваю?
        - Здравия желаю, товарищ гвардии полковник.
        - Здорово, лейтенант. Слушай, ты в отпуске, да и я сейчас не на службе, так что давай знакомиться и переходить на имена. Егор.
        Он протянул руку.
        - Сергей. Можно Юл.
        - Слышал, слышал. Тебя в самом деле воспитательница так прозвала? Или вестернов насмотрелся?
        Интере-е-сно! Что-то я не помню, чтобы в это время в советских кинотеатрах шли вестерны. Да и при чем тут Юл? Что там эти гаврики ему понарассказывали?
        - Правда, воспитательница. А при чем тут вестерны?
        Полковник хмыкнул и потер кулаком скулу.
        - Действительно, при чем? Ладно, проехали.
        Что-о? Проехали? Нет! Нет-нет-нет! Только не говорите мне, что полковник тоже оттуда. Это будет совсем бред. А эти трое стоят и ржут с меня аки кони. Ладно, ладно, я человек злопамятный и терпеливый, так что за мной не заржавеет. Ага, ребята вспомнили, на что я способен, и смеяться резко перестали, хотя улыбки сдержать не могут. А вот полковник продолжает ухахатываться, вон, даже прохожие оборачиваются. Представляю, как мы выглядим со стороны. Стоят гражданский, капитан в пехотной форме, лейтенант флота и полковник. Причем полковник ржет над лейтенантом, а остальные подхихикивают. Сюрреализм какой-то.
        Я не выдержал и тоже рассмеялся.
        - Товар… Егор, а ты что, тоже… оттуда?
        - Оттуда, Юл, оттуда. Только я из 1998-го. Первенец, так сказать. И попал сюда в самое начало сорокового. Удачно попал, честно скажу. Там было такое стечение обстоятельств, что если начать рассказывать - не поверят. Тут тебе и мистика, и совпадение, и просто удача. Разумеется, все это, помноженное на неплохой запас моих знаний, наглость попаданца из будущего и фатализм десантника.
        - А что за мистика?
        - Да было тут одно предсказание, которое Иосифу Виссарионовичу еще в семинарские годы сделала одна затворница. А перед самым моим появлением ему как раз о ней напомнили. Случайно, даже не зная, что он с ней знаком. А тут мое письмо. Причем наглое, по сути, и отправленное на деревню дедушке.
        - И что?
        - Вот благодаря всем этим совпадениям меня и приняли и выслушали. Потом некоторое время ждали подтверждения моим утверждениям и кое-что проверяли. А вот потом поверили и приняли всерьез. Это когда ученые и инженеры осмотрели мои вещи. Там ведь мобильник был. И ручка-нож. Да еще доллары нового образца, с этими защитными лентами. Вот покопались во всем этом, взяли пробы металла и других материалов, рассмотрели плату мобильника и пришли к выводу, что на данный момент никто в мире такими технологиями не обладает. А значит, я не псих и действительно могу оказаться из будущего.
        - Ничего себе!
        - И не говори. Из меня три месяца информацию выжимали. Причем днем я писал докладные, вечером обучал охранников службы Власика рукопашке, а ночью, когда я отрубался от усталости, меня еще и гипнотизеры всякие выдаивали. Я об этом только недавно узнал, проговорился тут один спец. Точнее, оговорился, а я усек и начал копать. А если я чего решил… В конце концов выяснил. Многое, кстати, понял. А то была какая-то непонятность в скорости развития событий. Я все-таки не маг. Все и обо всем не знаю. А вот в подсознании откладывается практически все, что ты видел, слышал или читал в жизни. Вот все это из меня и выжали.
        - Да, товар… черт, извини, Егор. Досталось тебе. Кстати, когда в учебниках о тебе читал, все время удивлялся, что про детство ничего нет. Годы вроде бы есть, но и все. Теперь понятно. Год ты высчитал, как и я, а про все остальное писать невозможно.
        - Молодец, быстро схватываешь. Ну, что, пойдем? Дальше можно и по дороге поговорить.
        И мы пошли. По аллеям Александровского сада, потом по набережной Москвы-реки и по Васильевскому спуску вышли на Красную площадь. Полюбовались на собор Василия Блаженного, постояли возле памятника Минину и Пожарскому и, не сговариваясь, двинулись к концу очереди в Мавзолей. На площади было немноголюдно, день-то рабочий, но очередь тянулась до самого ЦУМа. Военных в ней было больше, чем гражданских, что меня сначала удивило, а потом я понял.
        Эти ребята или попали в столицу проездом, или, наоборот, должны были уехать. И направление у них было одно - на фронт. Вот и шли. Мусульмане совершают намаз и кланяются в сторону Мекки. Евреи молятся, кланяясь в сторону храма, а значит, Иерусалима, христиане осеняют себя крестным знаменем, оборотясь к ближайшей церкви. Они просят покровительства и защиты. Ну а мы идем не просить, а обещать. Обещать стоять насмерть. Обещать тому, кто является для нас символом светлого будущего.
        Выйдя из Мавзолея, решили подзаправиться. Ближе всего был ресторан «Москвы», но решили посидеть тихо. И пошли в гости к Киту. У него была квартира на Арбате. Как и у Мишки, они и тут остались соседями. Остальные расселились по всей территории Садового кольца. Я был так перегружен впечатлениями, что меня даже не удивило то, что у всех наших ребят были свои квартиры. Ну, кроме Романа и Ольги, у них - одна на двоих.
        Квартира у Никиты была двухкомнатная, правда, комнаты были огромные. При желании ее можно было превратить и в трех-, а если очень захотеть, то и в четырехкомнатную. Обстановка была достаточно скромная: в гостиной буфет, диван возле одной стены, да круглый стол и шесть стульев посередине. В спальне большой трехдверный шкаф, кровать с панцирной сеткой, письменный стол и стул. А мы расположились на кухне, где присутствовали холодильник, газовая плита, стол и четыре табурета. Нам как раз хватило.
        Спиртным никто из нас особо не увлекался, а я так после позавчерашнего вообще про это даже думать не мог, так что быстро сообразили бутерброды и чай. Вот под него от меня и потребовали рассказать о моих приключениях. С самого начала. Услышав про тральщик, полковник задумчиво покачал головой, но ничего не сказал и не спросил. Внимательно выслушал рассказ до конца, а потом посмотрел на Мишку с Никитой:
        - И как же вы так опростоволосились?
        Это он о чем? Мишка смущенно пожал плечами.
        - Я как-то флотом особо не интересовался. Да и десантными операциями на море тоже. Знаю, что был десант на Констанцу, а вот успешный или нет, не помню. Только знаю, что день высадки отмечается каждый год.
        Никита кивнул:
        - Я тоже, больше по боям на суше. Вот и прошляпили.
        Полковник потер щеку. Это у него, похоже, признак работы мысли.
        - Юл, а ты как? По флоту?
        - Самые известные операции морской пехоты знаю. Но не все, это точно. Да и по-другому здесь все. Мы-то учили, что немцы прорвались через Днестр и вышли к Одессе. А тут ничего этого не было.
        - Точно. Благодаря вот ему. - Полковник указал на Кита. - Он у нас спец по переправам. Сначала собрал людей и занял ДОТы на старой границе. Как раз перед самой удобной переправой. И пограничникам у Ямполя посоветовал сделать то же самое. Так и держали немцев, пока войска не перегруппировались. Да и то в последний момент прозевали румын, аж перья полетели. И снова он вовремя перекрыл немцам дорогу. Его там здорово приложило, месяц в госпитале провалялся, но переправу удержали.
        Интересно. Похоже, свою теорию о чудесном спасении ребята ему не рассказали. Если вообще сказали о временном возвращении в наше время. Хотя нет, должны были, раз тут гипнорасспросами балуются, зачем зря подозрения порождать. А полковник продолжил:
        - Послезавтра у тебя трудный день. В 10.00 награждение в Кремле. После этого, как положено, банкет, а вот потом в 18.00 тебя ждут в Кунцево. Догадываешься кто?
        - Сталин?
        - Сталин. И разговор тебе предстоит серьезный. Завтра ты свободен, так что постарайся припомнить все, что знаешь по флоту. Я, к сожалению, в этом вопросе тоже совершенный профан. И ведь дед у меня - моряк. И не просто моряк, а командир РККФ. Ты его, кстати, знаешь. Причем намного лучше, чем я.
        Это как? Откуда я могу знать его деда, да еще лучше, чем он сам? Хотя… В голове мелькнула мысль:
        - Старший лейтенант Кроль? Командир тральщика?
        - Точно. Только в той истории, которую знаю я, он погиб. Бабушка с мамой перебрались из Севастополя в Харьков. Там я и родился. Вот интересно, если он жив, это произойдет или нет? Парадокс, да?
        - Еще какой. Егор, а про Глухова слышали что-нибудь? Это тот командир морского охотника, который борт подставил.
        - Жив. Плавать ему уже вряд ли придется, досталось все-таки здорово. Осколок под сердцем, контузия, рука повреждена. Но жить будет. Это врачи уже точно сказали. А что?
        - Старший лейтенант переживал очень. Про Катю какую-то вспоминал.
        - Дружили они. А Катя - это жена Дмитрия Андреевича Глухова. Еще у него двое детей: дочь Людмила и сын Анатолий.
        - Здорово, что он выжил.
        - Здорово. Про деда расскажешь? Какой он?
        - Решительный. Смелый. Тральщик их покорежил, так он с командой на немецких БДБ ушел.
        - Так это он карту минных полей обнаружил?
        - Он, Егор.
        - Да, дела. Мне не стоит, а ты, будешь в Севастополе, навести, лады? Проспект Ленина, 34, если не ошибаюсь, там уточнишь.
        - Егор, когда? Следующие десанты на Черном море - это Варна, Бургас и Стамбул. В Бургасе вообще все было как на параде. Подошли, высадились - все. Практически без единого выстрела.
        - Ладно, Юл, это я так, расчувствовался, пора и честь знать. У ребят еще дела сегодня, а ты отдыхай. И про встречу не забудь, подготовься. Время еще раннее, пройдись по городу, посмотри. На ВДНХ съезди. Он совершенно не так выглядит, как в наше время. Или в кино сходи. Хотя ты эти фильмы наверняка уже видел. Короче, решай сам. Если патруль остановит - вот пропуск и отпускные документы.
        На этом дружеское чаепитие и закончилось. Вышли мы все вместе, но очень скоро разделились. Ребята и полковник отбыли к местам службы, или чем там они занимаются, а я решил и правда погулять. Но сначала вернулся в гостиницу и сменил форму на повседневную. Пусть я и не в белом кителе гулял, но на улице моя парадная слишком бросается в глаза. Единственное - кортик жаль оставлять. Но зато с повседневной формой можно взять пистолет. На всякий случай проверил, указан ли его номер в моих документах. Порядок, указан.
        На ВДНХ или ВСХВ, как он сейчас называется, я не поехал. Бродил по улицам, смотрел на людей. Они и похожи на нас, и нет. Лица вроде те же, а вот понятия красоты явно разные. Ну как можно ходить вот в таких широченных штанах? И все в кепках, поголовно. А девушки в беретиках. И все торопятся, спешат. Ну, это и сейчас так, в Москве встретить человека, идущего медленно, - нереально, темп жизни у москвичей совсем другой. Хорошо, что людей на улицах немного, иначе затолкали бы.
        В магазины я заходить не стал. Иногда останавливался поглазеть на витрины, а заходить - зачем? Нет, деньги у меня есть, вместе с документами в кармане лежал портмоне, а в нем тысяча рублей. Довольно много, учитывая ценники. Уже недалеко от гостиницы я все-таки зашел в продуктовый. Купил хлеб, масло, немного сыра и колбасы. Чай и сахар покупать не стал, решил, что заваривать все равно не в чем. Проблемой оказалось то, что целлофановых пакетов в этом времени еще нет, а авоськой я не озаботился. Вот и стоял с кучей покупок, не зная, как их донести до номера.
        - Вот, возьмите.
        С этими словами девушка в синем легком пальто и белом вязаном берете протянула мне сетчатую сумку. Потом поняла, что взять ее мне нечем, и принялась сама брать у меня из рук продукты и засовывать в нее. А я никак не мог оторвать от нее взгляд. Практически идеальный овал лица, тонкий нос, чуть улыбающиеся губы, прямые, почти мужские брови и яркие синие глаза. Тут я понял, что она уже все сложила и теперь держит в руках полную авоську моих продуктов. Я поспешил ее забрать.
        - Спасибо. Как-то я не подумал про сумку.
        - Ничего, бывает. Вы ведь только что с фронта?
        - А почему вы так думаете?
        - Вы форму носите привычно, но она совершенно новая. И ленточка ордена тоже новая. На награждение приехали?
        - И за новым назначением. А как вы поняли про привычное ношение формы?
        - Папа был военный.
        Был…
        - Извините.
        - Ничего, он еще в сороковом погиб, у озера Толваярви, в Финляндии.
        - И все-таки извините. Слушайте, как же я вам верну эту сумку? Может, зайдете со мной в гостиницу, я ее разгружу и сразу вам отдам? А потом можем немного прогуляться. Если хотите.
        Она внимательно посмотрела на меня. Покачала головой.
        - Не могу, меня уже ждут. Завтра тоже. Может, послезавтра?
        - Послезавтра не могу я. Правда не могу, день расписан по минутам.
        Похоже, ее насмешило то, что я оправдываюсь. Ну, да, наверное, выглядит забавно.
        - Знаете что. Я тут прохожу каждый день в это время. Как у вас появится время - подходите, тогда и погуляем.
        От ее улыбки у меня что-то засмеялось внутри.
        - Договорились.
        Девушка ушла, торопливо стуча низкими каблучками, а я смотрел ей вслед. Только теперь до меня дошло, что я даже не спросил, как ее зовут. А может, это и правильно? Ведь в один прекрасный день я отсюда исчезну, и что тогда? Не так давно, всего пару лет назад, она уже потеряла близкого человека. Но там хоть понятно, где и почему. Так есть ли у меня право нагружать ее память новыми сожалениями? Настроение испортилось, и я пошел в гостиницу.
        Забирая ключ, спросил, где можно раздобыть чаю. И узнал, что можно просто заказать его в номер. Отлично. Будем заедать грусть-печаль. В номере я снял синий китель, оставшись в тельняшке. Позвонил и заказал чайник чая, попросив заварить покрепче или принести дополнительно заварки. Застелил стол газетой, порезал хлеб, сыр и колбасу. Подошел к окну и стал ждать. За окном уже стемнело. Деревья, обелиск революционным мыслителям, стены Кремля - все это выглядело темными пятнами. Зато выше, на шпилях башен, загорелись рубиновые звезды, а аллеи сада осветились желтыми огнями фонарей. Красота. Даже не верится, что где-то идет война и гибнут люди.
        В дверь постучали, и, катя перед собой тележку, вошла девушка. Маленькая, круглолицая с рыжими волосами, убранными назад с помощью больших черепаховых заколок. Она весело поздоровалась и поставила на стол большой заварочный чайник, накрытый вязаным колпаком. Следом она поставила на стол чашку, а потом вместе с тележкой направилась к комоду, стоящему у стены между окнами. И все это время она тараторила без остановки:
        - Знаете, товарищ лейтенант, в гостиницу нельзя свои продукты приносить. Кто есть хочет, может заказать еду в ресторане, мы принесем и все накроем. Но мы же понимаем, вы с фронта, да еще после контузии, вам в ресторане сидеть странно. Так что вам можно.
        Она поставила на крышку комода большой поднос под палех и вытащила с нижней полки тележки… электрический чайник. Вслед за чайником появилась сахарница хрустальная, по крайней мере внешне, масленка, столовый и хлебный ножи, жестянка с чаем, а потом две изящные чашки и два стакана в мельхиоровых подстаканниках. Болтушка с широкой улыбкой указала на них:
        - Вам чашки оставить или стаканы?
        Я улыбнулся в ответ:
        - А вы оставьте и то и другое. Ко мне друзья придут, как раз на всех хватит.
        Она кивнула и продолжила говорить:
        - Масло вот сюда положите и поставьте между рамами, тогда не растает. И сыр с колбасой.
        Тут она достала берестяной короб с деревянной крышкой и несколько листов вощеной бумаги.
        - Хлеб можно сюда положить. А на крышке можно резать, она для этого сделана.
        - Вот. Говорите хлеб в номер нельзя, а у вас все для этого хлеба наготове.
        Девушка шутливо махнула на меня рукой и пошла к дверям.
        - Хорошего вам отпуска. И спасибо.
        Прежде чем я успел ответить, она вышла и закрыла за собой дверь. Вот так, поблагодарила и ушла. Не я ее, а она меня поблагодарила. За то, что я воюю. Хотя это моя работа, я же офицер. В горле встал ком. Вспомнилась та, другая девушка, которая будет ждать каждый вечер, что я ее встречу, отдам авоську и приглашу прогуляться. Почему-то я уверен, что она будет ждать. Вот черт, куда это меня несет? Что за мысли? Я же тут временно, можно сказать в командировке. Мне о деле думать надо, вон, встреча со Сталиным на носу, а я о девушках.
        Машинально я подошел к комоду и заглянул в сахарницу. Она была наполнена кусочками рафинада. Два таких же кусочка лежали на блюдце рядом с чайником. И я сел к столу. После пары бутербродов и трех чашек чая стало легче. Да, я сейчас в прошлом, ну так что? Мне теперь не видеть, не слышать, не чувствовать? Ерунда. Просто надо помнить, что я уйду, а они останутся. И память обо мне у них должна сохраниться, как у бабушки с дедом о том сержанте, - светлая.
        Глава 10
        Голова у меня начала болеть с утра. Я пытался вспомнить все важные десантные операции на всех морях. Примерный список включал всего ничего: на Черном море Варна, Бургас и Стамбул, на Балтике Борнхольм и Пенемюнде, в Баренцевом море Генхолм и Киелмес. На последних располагались тяжелые береговые батареи, контролирующие Варангер-фьорд. Собственно, и все. Причем в Бургасе просто сошли на берег и приняли символические ключи от города, потому как болгары уже успешно вышли из войны и усиленно делали вид, что вообще не знают, кто такой Гитлер.
        На островах в Баренцевом море была некоторая неразбериха. По первоначальному плану собирались взорвать к чертям батареи и уйти. Потом передумали, решили гарнизон зачистить, а батареи повернуть против немцев. Но пока согласовывали, пока решали, кто главный - флот или армия, морпехи на Киелмесе подорвали все, а оставшееся одно орудие на Генхолме с задачей явно не справлялось. Так что рванули его тоже и ушли.
        Со Стамбулом было интересно. Турки с начала войны объявили себя невоюющей страной. Но втихую поддерживали фрицев. Главную роль в этом играл их начальник Генштаба. Однако, повторюсь, все делалось тихо. До тех пор, пока в феврале 1943 года СССР не собрался провести в Черное море часть полученных от США авианосцев. Вот тут турки и заявили, что их не пропустят. Не пропустят, и все. Причем сразу начали мобилизацию и концентрацию войск у наших границ. Сначала с ними обменивались дипломатическими нотами. Потом, в свою очередь, сконцентрировали войска на границе. Причем как в Армении и Грузии, так и в Болгарии.
        Когда и это не помогло, высадили десант в Стамбуле. Основной задачей было обеспечить безопасность флота, так что ограничились береговыми укреплениями. Турки заголосили о международных договорах. Тут им и напомнили и все наши ноты, и трехсторонний британско-французско-турецкий военный союз, который они успешно игнорировали с момента оккупации Франции. Британия и правительство де Голля нас поддержали, американцы на все вопли не обратили внимания, и Турция сдулась. Вот, собственно, и все.
        И, наконец, Пенемюнде. Вот там было страшно. Задача была - захватить заводы по производству ФАУ, которую как раз успели испытать, а главное, Вернера фон Брауна и его инженеров. Ну, и сдерживать немецкие атаки, пока корабли не вывезут ценный груз. Держались почти две недели, но вывезли практически все подчистую. Просто некогда было разбираться, что важно, а что нет. Да и оборудование там было высшего класса. Вот только из состава десанта вернулось меньше половины.
        А еще были небольшие тактические десанты на Дунае, когда входили в Югославию, и на Киркенес, когда начали освобождать Норвегию. И все это я пытался вспомнить как можно более подробно. Состав десанта, силы поддержки, использованные плавсредства. К вечеру голова у меня шла кругом, и я решил прогуляться. Время было пять вечера. После недолгих раздумий я решил съездить все-таки на ВСХВ, который теперь ВДНХ. Перед выходом долго думал, брать с собой пистолет или нет. С одной стороны, к повседневной форме вне строя он не положен. С другой - военное время, на улицах все офицеры с оружием. Жаль, у ребят спросить не догадался. В конце концов решил взять, чем черт не шутит.
        Если честно, черта за такие шутки надо посадить на самую большую сковородку, да еще время от времени кипящим маслом поливать. И ведь так все красиво начиналось. Парк совершенно не был похож на тот, который я знаю. Не было скульптуры «Рабочий и колхозница», не было, разумеется, и ракеты. Зато были павильоны, оформленные и подсвеченные так, что глаз не отвести. Были самые настоящие поля и выставочные залы с быками, коровами, козами и так далее. Были чайные и хинкальные, образцово-показательные избы и машинно-тракторные станции. Короче - глаза разбегаются.
        Устав от света и впечатлений, я свернул в прогулочную часть парка. Вот тут черт себя и проявил. Ровно через пять минут в особо темной аллее я услышал возню, а следом увидел драку. Точнее, не драку, а избиение. Двое парней держали девушку, а еще двое отчаянно сопротивляющегося парня. Пятый этого парня бил. Света почти не было, и разглядеть участников не очень получалось, но тут девушка закричала:
        - Оставьте его, подонки! Ему же нельзя драться, он скрипач, вы ему руки повредите. Фашисты!
        Голос я узнал сразу, это была моя вчерашняя знакомая. На ее крик отреагировал тот, пятый, который бил:
        - Вот спасибочки, теперь буду знать.
        Он шагнул ближе к жертве, и я вмешался:
        - Стоять!
        В первую секунду, углядев фуражку и приняв меня за милиционера, шпана дернулась, но тут шагах в десяти вдруг включился фонарь. Что интересно, один на всю аллею. Остальные что, не работают? В его тусклом свете вожак или главарь, не знаю как правильно, разглядел морскую форму.
        - Слышь, морячок, шел бы ты… - он коротко указал адрес, - пока цел. Не видишь, люди заняты.
        Угу, разбежался.
        - Быстро отпустили ребят и исчезли. - И добавил, подражая главарю: - Пока я добрый!
        Тот оглядел своих орлов и заржал. Остальные немедленно подхватили веселье. Но главарь оборвал смех и зло сказал:
        - Зря, морячок. Тебя по-хорошему просили.
        Он, продолжая смотреть на меня, вдруг ударил парня в живот и круто обернулся, засовывая руку в карман. Дебил!
        - Слышь, придурошный, а ты ничего не забыл? Я ведь боевой офицер, а значит, вооружен. Не боишься, что я всех вас тут положу?
        Вместо ответа он выдернул руку из кармана. В ней был пистолет. И не просто пистолет, а «ТТ». Модернизированный «ТТ». Та-ак, дело принимает очень скверный оборот. И не потому, что он вооружен, нет. Это я мигом исправлю. А вот тип оружия - это серьезно. Будь у него «Наган», старый «Браунинг», «Маузер» или что-то трофейное - я бы так не дергался. Но вот такими пистолетами, как у него в руке, вооружают только офицеров. И случайно где-то его найти невозможно.
        Он осклабился, собираясь что-то еще сказать, но не успел. Я быстро сделал длинный шаг левой ногой и с заднего разворота ударил правой по его руке. Пистолет улетел в сторону, вожака развернуло, и я нанес удар в бок, стараясь попасть по почке. Попал, а когда гаденыша выгнуло назад, влепил ему в солнечное сплетение. Он рухнул как подкошенный. Все это заняло несколько секунд, его дружки даже дернуться не успели, а я выхватил свой «АПК» и направил на них.
        - Отпустили ребят и легли на землю. Руки за голову, ноги раздвинуть.
        Всю их храбрость как ветром сдуло. Через секунду все четверо лежали ничком. Я подошел к парню.
        - Ты как?
        Он, не обращая внимания на разбитые нос и губу, встряхнул кистями рук, будто стряхивая воду, потом быстро пошевелил пальцами.
        - Нормально.
        - Отлично.
        Я повернулся к девушке, доставая из кармана носовой платок.
        - Извините, я так и не спросил, как вас зовут. Найдите, пожалуйста, пистолет и принесите мне. Только берите вот этим платком и желательно за ствол. Нужно сохранить отпечатки пальцев этого гада.
        Она кивнула и пошла в ту сторону, куда улетело оружие. Я нагнулся над главарем, снял с него щегольский кожаный ремешок и начал вязать руки за спиной, пока он не прочухался. Его дружки лежали смирно, поняли, что дело табак. Парень достал из кармана порванной короткой курточки свой платок и попытался вытереть кровь. Стало еще хуже, так что вернувшаяся с пистолетом в руке девушка перепугалась.
        - Ой, Ленечка, подожди, я сейчас помогу.
        Она сунула мне в руки «ТТ» и бросилась оказывать первую помощь, на ходу выговаривая своему другу:
        - Горе ты мое, куда тебе на фронт! Завтра же пойдешь и заберешь свое заявление. Кому ты там нужен? Ты скрипач, замечательный, талантливый скрипач… Голову запрокинь назад… Ты должен учиться, а потом играть в лучших концертных залах и приносить людям радость. Радость, ты слышишь? Стой смирно… Она всем нужна, даже на войне. А что ты в армии делать будешь со своей скрипкой? Вот хоть у товарища лейтенанта спроси, нужен такой на войне? Товарищ лейтенант, вы скажите ему.
        Парень стоял, покорно позволяя ей вытирать ему лицо, послушно закидывал голову назад и молчал. Соглашаться он не собирался, это хорошо видно по позе, но и спорить не хотел. Ясно, он для себя все решил, но говорить об этом, да еще в такой момент, не желал. А девушка не унималась. Это у нее стресс выходит, только не слезами, а нравоучениями.
        - Товарищ лейтенант, вы ему скажите, что скрипачам в армии делать нечего. Ему три раза уже отказали, он ведь дважды лауреат молодежных музыкальных конкурсов, восходящая звезда, так все наши преподаватели говорят.
        Наши преподаватели. Значит, она тоже музыкант.
        - Прежде всего меня зовут Сергей. Честь имею. Так что не надо меня все время по званию называть.
        - Яна.
        - Леонид.
        - Очень приятно. А на четвертый раз, значит, взяли?
        Парень чуть повернул голову:
        - Все наши ребята уже там. Я один со всего двора остался. Стыдно. Я совершенно здоров, а у Вальки плоскостопие. Но он пошел, а я дома? Я им сказал, что, если не призовут, сам поеду. Они с кем-то посовещались и приняли мое заявление. Через два дня нужно быть в военкомате.
        - Понятно. Просись в школу радистов. С твоим слухом и руками это самое то. Или на флот акустиком. Там тоже слух - главное.
        Девушка возмущенно посмотрела на меня.
        - Яна, вы поймите, для Леонида это важно. И если вы для него настоящий друг, вы поймете и поддержите. Поверьте на слово, я знаю, каково это - остаться одному против всех этих понимающих и желающих добра. Потом он будет мучиться всю жизнь, и вы искусаете себе все локти, понимая, что ничего уже не вернуть.
        Она сникла и тихо сказала:
        - Я понимаю. Просто боюсь.
        - Не бойтесь. Гордитесь тем, что он рвется туда, где труднее.
        Яна прижалась к груди парня, а я осмотрел лежащую шпану. Ежатся. Да, не май месяц, валяться на земле прохладно.
        - Надо бы милицию вызвать. Яна, сходите, пожалуйста, я на ВСХВ не слишком хорошо ориентируюсь. А мы с Леонидом их посторожим.
        Девушка убежала, а я ухватил главаря за шиворот и отволок в сторону.
        - Откуда оружие?
        Он вывернул голову, посмотрел на меня и вдруг начал извиваться и корчиться, изо рта потекла пена. Леонид дернулся в его сторону, но я остановил его жестом. Через пару минут урка затих, а потом прохрипел:
        - Контуженый я. Под Лодзем меня долбануло. А пистолет наши ребята из разведки подарили.
        Вот интересно, почему всякая шваль старается записать себя в разведчики? Или считает, что им можно больше, чем остальным бойцам? Прям обидно!
        - Кто из ребят? Имя, звание, номер части.
        - Сержант наш. А имя я не скажу, вы же из мухи слона раздуете, человека спишут. Вам до простых солдат дела нет.
        Интересно. Прям геббельсовская агитка. А исполнение какое, сейчас расплачусь и полезу извиняться, доказывая, что я не такой, что я с солдатами вась-вась. Хотя нет, не полезу. Актер из него никудышний, да и мозгов ни капли. Это сказочка для постового, который случайно пистолет обнаружил. А ведь он мне, офицеру, этим самым пистолетом угрожал. Вон, даже Леонид на него смотрит с брезгливостью. Молодец, понял.
        Со стороны выставки раздался топот, и вскоре мы увидели Яну и с ней двух милиционеров. Старший наряда, с погонами старшины, быстро козырнул и начал всматриваться в лежащих на земле.
        - Так! Старые знакомые. Бур, Шнырь, Оголец и Дым. А это с вами кто? Я этого гражданина прежде не встречал.
        - Товарищ старшина, давайте отойдем.
        Мы отошли на пару метров, и я показал ему пистолет. Милиционер напрягся.
        - Его?
        - Его!
        Старшина присвистнул и стал очень серьезным.
        - Надо сообщить в госбезопасность.
        - Надо. Но пока ни слова. Он тут попытался инвалидом войны прикинуться. Контуженым. Корчился, пену пускал. Пистолет, говорит, сослуживцы подарили. На память. Скорее всего у него и справка есть. Так что тяните время, но виду, что вы ему не верите, не подавайте.
        - Сделаем. А вы, товарищ лейтенант, не из наших часом? Из милиции много на фронт ушло, в основном работают по охране тыла, но и в боевые части пробивались. Мой друг в десантниках, а ведь школу милиции вместе заканчивали. А я тут.
        - Нет, я из морской пехоты. По поводу: кто и где служит… Вам тут, старшина, хуже, чем на фронте. Там точно знаешь, кто враг и где. А здесь…
        - Точно, товарищ лейтенант. Ну, мы пойдем. Ребят этих прихватим, пусть показания дадут. А вас, если понадобитесь, где искать?
        - Я на данный момент живу в гостинице «Москва». Лейтенант Яковлев. Там знают, в каком номере.
        - Спасибо, лейтенант.
        Уф, съехал, наконец, с официоза.
        - Одно дело делаем, старшина. Мы там, вы тут. Так что не за что.
        Через пять минут я остался в аллее один. Да, вот и прогулялся с девушкой по Москве. Якорь в глотку всем чертям с их шуточками. Но с другой стороны, даже хорошо. Яна не одна, значит, можно не заморачиваться и просто дружить. Если время будет. И парень этот, Леня, ничего, боевой, не сдавался до последнего. И радист из него должен получиться неплохой, а если инструктор будет хороший, то и отличный. Я дошел до поскрипывающего на ветру тусклого фонаря и повернул обратно. Хватит, нагулялся. Надо еще разок просмотреть свои заметки и спать. Завтра будет тяжелый день.
        В гостинице меня ждал пакет, а в нем приглашение на церемонию награждения в Кремль. Я приготовил форму. Вычистил еще раз белый китель, на всякий случай, он и так в порядке. Закрепил на нем орден. Нагладил брюки так, что о стрелку порезаться можно. Начистил ботинки. Затем сходил поужинать в ресторан. Пролистал свои записки и отправился спать. Ничего, что рано, утром голова будет свежее. А она мне очень пригодится.
        В 9.30 утра я был у Спасской башни. На воротах предъявил приглашение, комендантские его проверили и пропустили меня внутрь. Насчет оружия не спросили, даже про кортик, висящий на боку. Я, между прочим, все утро голову ломал: брать или не брать. По форме положено, да и очень хочется, но ведь в Кремль иду, а туда с оружием вряд ли пускают. Но взял, решив, если что - предложат оставить на хранение. Не предложили и ладно, значит, повезло. Мне указали, куда идти, и через пятнадцать минут я уже сидел в зале, вместе с другими награждаемыми.
        Когда на возвышении стали появляться члены Президиума, в зале стало тихо. Появление каждого из руководителей страны и партии встречали аплодисментами. Я сидел довольно далеко от сцены и видел не так уж много, но когда вошел Сталин - понял сразу. Зал встал и загремел рукоплесканиями. Они волнами расходились по помещению и не прекращались добрые пять минут. Потом постепенно утихли, и началась церемония.
        Первыми награждали Героев Советского Союза. Их было всего трое: два летчика и сержант-пулеметчик. Он во время отражения атаки уничтожил огнем своего станкача более полутора сотен фрицев. Был ранен трижды, после ранения второго номера остался один, но не прекращал огня. Тут и говорить не о чем, герой он и есть герой. А ведь с виду и не скажешь. Чем-то похож на вчерашнего скрипача - худой, немного нескладный и дико смущавшийся от всеобщего внимания.
        Когда Калинин вручил ему коробочки с орденом Ленина и «Золотой Звездой», а также грамоту, он неуклюже прижал их к груди, пытаясь отдать честь. Сообразил, что без головного убора, и совсем смешался. В зале было достаточно тихо, поэтому фразу «Не надо так волноваться!», сказанную негромким голосом, все равно расслышали все. Сержант повернулся к говорившему и в следующую секунду совершенно преобразился. Четко повернулся к залу, встал смирно и произнес уставное:
        - Служу трудовому народу!
        Зал разразился очередной овацией. И сержанту, и тому, кто его подбодрил, - Сталину. Потом награждения продолжились по алфавиту. Летчики и летчицы, танкисты, артиллеристы, саперы, медсестры. Генералы и рядовые. Я, как и обычно, оказался в списке последним. Услышав свою фамилию, встал и направился к сцене. Ничего особенного вроде не происходило, но зал опять затих. Мне вручили сразу три награды: медаль «За боевые заслуги», орден Красной Звезды и второй орден Боевого Красного Знамени.
        Представление на первую написал капитан Горлов. Это тот артиллерист, который отправил меня к Ольшанскому. «Красную Звезду» вручили по представлению самого Ольшанского за бои в качестве командира «Т-28». И второе «Знамя» - за последнюю разведку, видимо, захваченные немцы оказались ценными. После первой медали зал сдержанно захлопал. После ордена хлопали дольше, а после второго ордена зал взорвался. Я видел, что пара человек в зале даже встала. Ничего себе, что же такого наговорили эти два бабника, которых мы приволокли?
        Пока зачитывали наградные листы, точнее, краткое описание «подвига», Калинин ласково улыбался, как добрый дедушка, Ворошилов и Буденный, которых я, разумеется, узнал, с интересом прислушивались и пару раз что-то друг другу говорили, Сталин меня неприкрыто рассматривал. Он что, пытается составить какое-то мнение на основе визуального осмотра? Или это просто любопытство? Товарищ Верховный главнокомандующий, конечно, знает, кто я и откуда, но ведь он таких уже много видел, так чего? Уже другие этот интерес заметили, вон, переглядываются.
        Наконец награды вручены, я ответил как положено и вернулся на свое место. Пока Калинин говорил заключительные слова, сосед, капитан-танкист, получивший только что орден Ленина, помог мне закрепить награды. Вот запасливый человек, у него даже картонный шаблон нашелся, чтобы лишних дырок в кителе не делать. В процессе тихо разговаривали. Он тоже начинал с «Т-28», но сейчас воевал на «КВ». Восхищался последними полученными машинами. В особенности доработанным двигателем и новой 100-мм пушкой. О более просторной боевой части сказал вскользь, но это тоже радует. Особенно после возможности сравнить наши танки и трофейные.
        Потом все встали и перешли в банкетный зал. Я сразу заметил, что Сталина уже нет, остальные, видимо, тоже ушли, потому как старшие офицеры заметно расслабились. Оно и понятно, я читал, что председатель СНК вполне мог особо «отличившегося» старшего офицера наказать или, по крайней мере, устроить ему «разбор полетов», да такой, что траншея под артобстрелом - домом отдыха покажется. А теперь им проще. Хотя, если честно, до полного свинства никто не дошел. Некоторые слишком, на мой взгляд, усердствовали в выпивке, но и только. Я, помня о предстоящей встрече, за весь банкет налил один бокал вина, да и от того оставил половину. В 16 часов банкет закончился, и я вернулся в гостиницу. А в 17 в дверь постучали. За дверью стоял лейтенант НКВД, меня проводили к машине, и мы поехали в Кунцево. Я только и успел, что принять душ и сменить белый парадный китель на черный повседневный для строя.
        В приемной перед кабинетом находились несколько старших офицеров в генеральских и адмиральских званиях. Не знаю, сколько ожидали они, но меня пригласили войти уже через несколько минут. Сталин стоял у окна. На диване у стены сидели полковник Доценко, Кит, Мишка и… Ольга.
        - Товарищ Верховный главнокомандующий, лейтенант Яковлев по вашему приказу прибыл.
        Сталин махнул мне рукой, мол, расслабься. Интересно, он ведь мне сейчас левой рукой махнул? Она же у него вроде не разгибается, с детства повреждена, в локте. Это Ольга так поработала, что ли? Да и выглядит он моложе и крепче, чем на тех фотографиях, которые я помню. Точно, Ольга. Во дает! В этот момент моя «сестричка» вскочила с дивана и бросилась меня обнимать. Я так удивился, что с минуту стоял, не зная, как на это реагировать. А Сталин с интересом наблюдал за нами и посмеивался. Наконец я опомнился и тоже обнял Ольгу.
        - Привет, светило медицины.
        - Привет, Юл. Как я рада тебя видеть. Мы уже боялись, что ты неудачно «прыгнул» и с тобой что-то произошло.
        Угу, похоже, я прав, и Кит с Мишкой о своих перемещениях туда-сюда не распространяются. Иначе она бы не волновалась. А то, что Оля действительно переживала, заметно вполне отчетливо. Сталин указал на меня трубкой.
        - Видите, Ольга Васильевна, все с ним в порядке. А вы все винили нас в невнимательности.
        Она повернулась к нему:
        - Вижу и готова извиниться. Но кто же мог подумать, что временные рамки настолько широки.
        Все, я больше ничему не удивляюсь. Если наша медичка заговорила как сотрудник института физики…
        - Вот и хорошо, доктор. Вы можете вернуться к работе. Со своим братом встретитесь позже, а сейчас нам предстоит много дел, вы уж извините.
        Мы попрощались, и Ольга, снова обняв меня перед выходом, ушла. Ее место заняли командиры, раньше сидевшие в приемной. В лицо я узнал только Кузнецова, но фамилии были мне знакомы. Офицеры расположились вокруг стола, и Сталин обратился ко мне:
        - В первую очередь мы должны вас поблагодарить. За спасение линкора «Севастополь», а значит, и всей операции. Как оказалось, мы многого не учли. Должен сказать, что, по моему мнению, Генеральный штаб начал слишком полагаться на данные наших гостей, и это неправильно. Их послезнание не гарантирует от ошибок, и мы в этом уже несколько раз убеждались. Но последняя ошибка могла слишком дорого стоить, так что еще раз спасибо. Тем не менее ваша информация будет полезной, поэтому прошу.
        Я подошел к расстеленной на столе карте и начал рассказывать. По ходу моего рассказа командиры делали пометки как на карте, так и в специальных секретных тетрадях. Почему я знаю, что они секретные? Так у нас в училище тоже такие есть. Их выдают под роспись, только на время занятий и самоподготовки. Каждая тетрадь прошита и опломбирована, страницы пронумерованы, так что ни одной вырвать нельзя.
        Когда я закончил, была половина второго ночи. Я устал как не знаю кто, да еще и охрип. Остальным тоже пришлось несладко. Много раз к моему докладу присоединялся Мишка, уточняя данные тех наступательных операций, которые или обеспечивали десант, или являлись основной целью его высадки. Пару раз выступал Кит, и только полковник Доценко сидел молча и улыбался. Я не совсем понял, чему и почему, но это потом. Или сам расскажет, как про деда, или ребят расспрошу.
        После окончания доклада еще некоторое время шло обсуждение. В три часа ночи совет закончился, и командиры ушли. В кабинете остались только мы четверо. Сталин прохаживался возле окон, мы сидели на стульях возле стола.
        - Это очень интересно, товарищ Яковлев. Особенно Стамбул, - он с упреком посмотрел на Мишку, и тот виновато заерзал, - и Пенемюнде. Про ракетный исследовательский полигон мы знаем, но заниматься им пока рано, нужно дать фон Брауну закончить работу. По нашим данным, это займет еще два или три месяца. Вот потом и отправим десант. Только надо проработать детали так, чтобы максимально сократить потери. Две трети лучших из лучших - это слишком. Вот этим вы и будете заняты в ближайшее время. Вместе с товарищами Дубининым, Вязиным и другими специалистами. Руководить вашей группой будет полковник Доценко. Георгий Валентинович, временно вы передадите должность заместителя командующего ВДВ подполковнику Маргелову. Он уже зарекомендовал себя как человек, который с этой работой справится.
        Сталин остановился перед столом, и мы встали, понимая, что совещание закончилось. На прощание он пожал нам всем руки, и мы вышли. В приемной меня остановил секретарь:
        - Минуточку, товарищ лейтенант. Принято решение, что на время пребывания в Москве вам будет выделена служебная квартира. Пожалуйста, получите ордер.
        Он протянул мне пачку бумажек, но взял ее Егор, ну, полковник Доценко.
        - Спасибо, Александр Николаевич, я сам этим займусь.
        Похоже, они были неплохо знакомы, так что секретарь с улыбкой кивнул и снова сел за стол. А мы вышли во двор, где нас уже ждала машина. По дороге завязался разговор. Начал его наш новый начальник, сказав, что с моей квартирой он разберется быстрее. Во-первых, бюрократии все еще многовато, а я вряд ли к такому привык. Ему ребята про нашу жизнь много рассказали. Во-вторых, его знают. Опять странность. А он к какой жизни привык? В 98-м уже все было более-менее устроено или я опять не прав? Потом я вспомнил, о чем хотел спросить.
        - Егор, а этот полковник, секретарь - это Поскребышев?
        - Да. Замечательный мужик. С виду такой себе дядечка, а голова работает, как Дом Советов. Все знает. Да и личной смелости не занимать. Его жену арестовали в 39-м. Он полгода всех вокруг доставал, что это ошибка. И Берию, и следователей, и самого Сталина. Отпустить ее тогда не отпустили, но хоть содержали в нормальных условиях. А потом пошла волна реабилитаций, и ее освободили. Причем «за отсутствием состава преступления», то есть без всякого поражения в правах. Тогда ведь многих освобождали с оговорками, люди и такому радовались. Только сейчас заканчивается окончательный пересмотр дел и у большинства снимают последние ограничения. Так вот.
        Да, одно дело читать о репрессиях 1937 - 1939 годов, а другое самому видеть людей, которые от этого пострадали. Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Меня высадили первым, а остальные поехали дальше. Ложиться спать в начале пятого утра это, конечно, нонсенс, но я лег и проспал до десяти утра. Остатки хлеба слегка зачерствели, так что я отправился завтракать в ресторан гостиницы. Вот на выходе из нее меня и встретил сержант в синей фуражке с малиновым околышем. Вручил мне конверт, и ушел. В конверте была записка, где меня приглашали в Управление НКВД по делу о бандитском нападении в парке ВСХВ. В подходящее для меня время. Указывались дни и часы их работы. Все. Оригинальная повестка, ничего не скажешь.
        Прикинув, я решил сходить сейчас. Кто его знает, что будет дальше. Сообщил регистраторше, где меня искать в случае необходимости, и отправился выполнять гражданский долг. На входе в Управление предъявил удостоверение и записку-повестку. Мне указали номер комнаты, и через десять минут я сидел перед майором-следователем. Он еще раз проверил мои документы и достал из сейфа дело.
        - Скажите, товарищ лейтенант, что вас навело на мысль, что напавший на вас человек не просто бандит?
        - Пистолет.
        - Поясните.
        - Ни законным, ни полузаконным, ни каким-либо другим честным путем модернизированный пистолет «ТТ» не мог к нему попасть. Его выдают под запись только на фронте и только офицерам и бойцам нескольких воинских специальностей. Есть строгий учет утерянного и поврежденного оружия. Если даже у пистолета спилен номер, все равно возможно установить его владельца.
        - Установили. Это пистолет командира одной из пограничных застав, который геройски погиб в первый день войны.
        - Ясно. Удалось узнать, кто этот тип?
        - Удалось. Обыкновенный бандит, но прошедший спецшколу у немцев. В его задачи входила дестабилизация нашего тыла. Основной способ - собрать вокруг себя молодых ребят, чаще всего из шпаны, и создать из них банду, которая будет убивать, грабить и насиловать. Совершив несколько «громких» преступлений, уйти и продолжить свою деятельность в другом городе с другими людьми.
        - А почему тогда он инвалидом войны представлялся?
        - Тут своя тактика. Немцев даже урки не жалуют. А вот контуженый разведчик, воюющий против всякой тыловой сволочи, - это для многих молодых ребят, к сожалению, романтично. Это потом он их, как волчат, натаскивает, а поначалу увлекает идеей справедливой борьбы с трусами и дезертирами.
        - Хитро придумали.
        - Хитро. Но ничего, теперь мы будем присматриваться попристальней. А вас, товарищ лейтенант, прошу описать произошедшее. Все, до мельчайших подробностей. Возможно, мы еще что-нибудь сможем раскопать.
        - Напишу. Где можно устроиться?
        Мне указали место, и следующий час я провел, записывая свои показания. После чего попрощался с майором и отправился назад в гостиницу. Первыми, кого я увидел, войдя в вестибюль, были Кит и Мишка. Они сидели в креслах у окна. При виде меня оба подскочили и выволокли меня обратно на улицу.
        - Где ты пропадаешь? У нас и так времени нет, а тут и ты пропал.
        - Я же сказал на регистрации, куда пошел.
        - Да сказал, сказал, но времени-то все равно нет.
        - А куда мы несемся?
        - На Шаболовку. Ольга достала Егора, чтобы ты жил возле них. Вот и будешь теперь добираться по часу.
        - А метро?
        - Чудак, эту линию уже в 60-х построили, сейчас ее нет.
        - Черт, забыл. Ладно, придумаю что-нибудь. Живут же там люди и как-то до центра добираются. Кстати, а Ольга почему так далеко забралась?
        - А сам не догадаешься?
        О чем? А, понял. Там «Пироговка» рядом. Ей до работы пять минут неторопливым шагом.
        - Да ладно, она же от всей души, как лучше хотела.
        - А мы не знаем. Ладно, вон такси, лови.
        Через десять минут мы были на месте. Дом мне понравился. Не стандартный панельный, а со своим лицом. Квартира оказалась на втором этаже, двушка, как и у Никиты. Размером поменьше, но мне и так выше крыши. Все, что надо для жизни, в квартире было: плита, холодильник, кухонный стол, кровать, шкаф. Плюс телефон на полочке в прихожей и потертый, но целый кожаный диван в гостиной. С остальным разберусь, когда руки дойдут. Мы вышли на улицу, и мне показали дом, в котором живут Ольга с Романом. Прошлись, нашли продуктовый магазин, закупились и вернулись в квартиру. Там разложили все по местам и снова вышли.
        Ребята заторопились и приказали мне ждать или дома, или возле него. Скоро должен подъехать Егор и рассказать, что дальше. Он и приехал, минут через пять. Подкатила машина, и из нее вылез полковник, но не в форме, а в черных брюках и коричневой кожаной куртке. Следом за ним из машины вышла красивая женщина. Егор протянул мне руку раскрытой ладонью вверх, и я понятливо положил на нее ключ. Он повернулся и с улыбкой протянул его женщине.
        - Знакомьтесь. Сергей, он же Юл. Натали, моя жена. - Она улыбнулась.
        - Enchante€e de te rencontrer[1 - Приятно познакомиться (фр.).].
        - El gusto es mio[2 - Взаимно (исп.).].
        Это называется - обменялись любезностями. Она со мной по-французски, я с ней по-испански. Егор засмеялся.
        - Натали - француженка и все время пытается найти тех, с кем можно практиковать язык. А то у нее уже произношение русское.
        Его жена засмеялась. Мне осталось только присоединиться.
        - Натали сейчас посмотрит, что есть в квартире, а мы пойдем знакомиться с домуправом. Точнее, я с ней уже знаком, бумаги отдал, что надо оформил, ключи получил. Ты подпишешься, и все.
        Вся процедура заняла минут десять. Когда мы вернулись, Натали как раз доставала из машины большой тюк. Егор стал помогать. Потом несли его наверх, в квартиру и положили на стол. Чего только там не оказалось. Тарелки, чашки, ложки и вилки, кастрюля и сковородка. Все это было завернуто в простыни, пододеяльники и наволочки. Не успели мы разложить все по местам, в дверь позвонили. Пришли Ромка и Ольга и тоже приволокли здоровенный узел.
        Пока мы с Ромкой здоровались и хлопали друг друга по спине, женщины разбирались в вещах. Ольга принесла чайники, для кипятка и заварочный. Еще несколько ножей. И целую кучу тремпелей, в смысле плечиков для одежды. Тремпель - это чисто харьковское название. Отлично, а то мне всю форму нужно на чем-то развесить. Все со всеми были явно знакомы, так что дом быстро приходил в жилой вид. Стоя посреди пустой гостиной, женщины некоторое время вздыхали, потом переглянулись и кивнули головами. И что это значит? А осмотрев содержимое холодильника, только что наполненного мной и парнями, меня услали в продуктовый, делать дополнительные закупки.
        Потом мы с Егором на его машине поехали в гостиницу. Там я выписался и забрал все свои вещи. Получилось немало, сам бы не дотащил. Вернулись на Шаболовку. Ольга с Натали вызвались развесить и разложить все мои шмотки. Мы с Егором присоединились к Ромке, который что-то уже подкручивал в ванной. Потом пили чай на кухне. А часов в семь все неожиданно засобирались. Моя «сестричка» заявила, что завтра днем мы поедем с ней по магазинам. Мне нужен стол для гостиной и как минимум пара этажерок для книг и прочей мелочи. Еще хоть какая-то одежда, нельзя же в форме ходить все время. Причем разговор продолжился на лестнице и даже потом, уже на улице. Наконец Егор и Роман усадили разошедшуюся Ольгу в машину, и я остался один.
        У подъезда, как и в наше время, чинно сидели несколько бабушек. Эта общедомовая комиссия по соблюдению нравственности, наверное, доживет до построения коммунизма не только на Земле, но и во всей Вселенной. Уже зайдя в подъезд, я услышал разговор, который заставил меня остановиться и прислушаться.
        - Ишь, вы только посмотрите, девоньки. Мы всю жизнь по коммуналкам прожили, только на старости лет в свое жилье вселились, а у этого еще молоко на губах не обсохло, а ему уже квартиру. Люди воюют, мой внук, вон, аж в Румынии, а этому стола не хватает. Постеснялся бы людей.
        - Ты, Марковна, зря-то не болтай. Чай, сама китель видела. Орденских лент скоко? Четыре? А у мальчонки, сама говоришь, молоко на губах не обсохло. Как твой-то Витька медаль получил, помнишь, сколько дней про нее говорила? А тут цельных четыре награды. Заслужил, видать, квартиру-то.
        - Правильно говорите, Елизавета Павловна. А вам, Анна Марковна, должно быть просто стыдно.
        - Это за что же?
        - Вы, помнится, месяцев семь назад ходить почти не могли? В больницу вас тогда положили. А сейчас как птичка порхаете, по вашим же словам. И про докторшу все рассказывали, какая девушка молодая да умная вас на ноги поставила. Даже нас водили в «Пироговку» на докторшу посмотреть. Было?
        - Было.
        - А сегодня, значит, вы эту докторшу не узнали? И мужа ее, которого все иначе, как по имени-отчеству, не называют. Даже профессора и академики. Не узнали? И как эта самая докторша, что вас вылечила, нашему новому соседу пеняла, что нельзя все время в форме ходить, тоже не слышали? И как он ее сестричкой называл? А про то, что она детдомовская, тоже вы нам говорили. Видать, и лейтенант этот из того же детдома да на фронт. Вот и наградило его государство наше квартирой. Чтобы свой угол был, куда с войны вернуться, куда невесту привести, когда появится.
        - Вот видно, Софья Петровна, что вы всю жизнь учительствовали. И замечаете все вокруг, и выводы делаете. И говорите, как лекцию читаете. Да только я несогласная. Докторшу я узнала и, что брат он ей, тоже слышала. И колодки орденские видала. А только неправильно это. Вон, в соседнем подъезде подполковник живет. С женой и двумя детьми. Тоже орденов четыре штуки имеет. Первый еще за Гражданскую. И живут в одной комнате, слава богу, хоть не в коммуналке. Потому как нет у него никаких знакомств наверху. А у лейтенантика этого тот полковник, про которого в прошлом году писали много, в друзьях. Он в высокие кабинеты вхож, вот и добился.
        - Странно вы рассуждаете, Анна Марковна. Петра Петровича я знаю хорошо. И жену его, она у меня в институте училась. И квартиру большую им уже выделили, в тех домах, что дальше по улице строят. Да только почему же из-за того, что нашему поколению трудно жилось, молодых ребят снова совать в коммуналки надо? Вы еще предложите в подвалы их селить, как мы с вами до революции ютились. Помните? Когда нас в эти барские хоромы вселяли по пять семей, как мы своему счастью поверить не могли?
        - А все равно, несогласная я.
        - Нет, Марковна, ты погодь. Софья Петровна правильно говорит. Вот мальчонка этот из сиротского дома да на войну. Воюет он там, геройствует. А вот приехал назад, и куда ему? Из детского дома-то он уже ушел, а другого угла нету.
        - Вон, при каждом заводе да ФЗУ общежития есть. Туда бы и поселили.
        - Да ты, Марковна, совсем белены объелась! Как твой-то Витька на десять ден в отпуск приехал, так наседками вокруг крутились, что ты, что невестка твоя. Ты сыночек-внучек, сиди, отдыхай, мы все тебе сами принесем и в рот положим. А как у парня мамки-папки нет, так можно его к чужим людям спихнуть? Всегда шум, гам, люди чужие. Просто в тишине посидеть и то нельзя. Так правильно, для справедливости-то?
        - Ой, насели, ой, насели! Хорошо, может, и ваша правда. Вот познакомимся с парнем-то, тогда все и станет ясно. Пойду я, девоньки, скоро Семка мой с работы придет, помогу невестке с ужином.
        Я быстро поднялся наверх и тихо прикрыл за собой дверь квартиры. Радости я и до этого особо не испытывал, а сейчас стало совсем не по себе. Ведь эта Марковна права. Сейчас множество людей живут в очень стесненных условиях. А нас селят в квартиры, которые другие годами ждут. Я посмотрел на телефон и решительно поднял трубку. Егор ответил уже после второго гудка.
        - Слушаю.
        - Егор, это я.
        - Так, дай догадаюсь. Зачем тебе такая квартира, когда много людей по коммуналкам живут?
        - Ну, да.
        - Что, домовой комитет косточки перемывал?
        Я невольно засмеялся:
        - Что, не я первый?
        - Ага. Все, по очереди. И каждый требует переселить его или в коммуналку, или в общежитие. А вот если в эту коммуналку позвонят из приемной Сталина, а трубку возьмет соседка? Или вахтерша в общаге? Представляешь, сколько вопросов возникнет? Что, всех брать под наблюдение? Чтобы лишнего не сболтнули?
        - Да, не подумал.
        - Ладно, не ты первый. Но ты в следующий раз помни, что наверху не лохи сидят.
        - Кто?
        Полковник кашлянул:
        - Это из нашего дворового жаргона. Ну, ты понял. Лох это типа фраер.
        Да уж, объяснил.
        - Ладно, кажется, понял.
        - Вот. Так что не мучайся и отдыхай. До конца недели приказано тебя не трогать, но со следующего понедельника приступаем к работе. И учти, завтра тебе придется туго.
        - Это почему, если я вроде как в отпуске?
        - Потому. Твоя Ольга сговорилась с моей Натали, и завтра они на тебя вдвоем насядут. У меня уже машину отобрали, так что готовься.
        - Блин, Егор, а может, я обратно на фронт?
        - Даже не пытайся, догонят.
        - Тогда я скажу, что у меня денег нет. О, правда, у меня осталось рублей восемьсот, на мебель и одежду точно не хватит.
        - Ну, дня два назад может и прокатило бы. А сейчас нет. Тебе ведь довольно много денег начислено. Эту тысячу я сам взял, а за остальными тебя наши женщины завтра повезут, так что как ни крутись, а ты попал. Ну, все, давай заканчивать. У меня тут еще пара дел, а времени, как обычно, нет совершенно.
        - Понял. Тогда конец связи. Пока.
        - До скорого!
        И Егор положил трубку. Некоторое время я смотрел на черный пластиковый аппарат, а потом двинулся на кухню. Если в голове что-то клинит, то лучший способ расслабиться - это крепкий чай с бутербродами. На полпути я вспомнил, что все еще в форме, и двинул в спальню. Там сменил брюки на камуфляжные штаны, а рубашку и тужурку на тельник. Вот теперь можно и по чаю. На кровати лежала стопка книг, уж не знаю, кто позаботился. Я взял первую попавшуюся и пошел на кухню. Приготовил чай, сделал бутерброды и только тогда открыл книгу.
        Это был Новиков-Прибой: «Капитан I ранга». Одна из моих самых любимых. История про деревенского паренька, который стал не просто моряком, не просто морским офицером, а командиром линкора. Именно с нее началось мое увлечение флотом в одной жизни, и именно она укрепила мое желание стать офицером, пусть и не морским, но флотским, во второй. Значит, о моем досуге позаботились Ольга и Ромка. Огромное им спасибо.
        Глава 11
        Егор оказался прав, день выдался тот еще. Ровно в десять подкатила машина, и решительно настроенные дамы потащили меня в Сберкассу. По какому принципу они ее выбирали, я не знаю, но стоило мне назваться и предъявить удостоверение, меня нашли в списках. Тут же оформили сберкнижку, потом автоматический перевод на нее моей зарплаты. Сумма на счету оказалась действительно изрядная, больше двадцати тысяч. Мне что, за подбитые танки деньги начисляли? Вроде была такая практика, но конкретно я не интересовался.
        Ольга с Натали что-то посчитали и потребовали снять половину наличными. В первую очередь меня повезли в какой-то мебельный магазин. Прежде всего выбрали стол со стульями и этажерку. Потом меня убедили, что необходим буфет для кухни, надо же куда-то складывать посуду и всякие сыпучие продукты. Подумали про письменный стол и стул к нему, но решили, что это потом. Вот война закончится, тогда и развернусь. Если все еще буду здесь.
        Некоторое время, пока девушки оформляли заказ, я бродил по торговому залу. Не сказать, что народу было полно, но люди ходили, присматривались и даже что-то покупали. Молодежь толпилась возле последних моделей мебели для гостиных. Это для нас всякие стенки и горки - норма, а тут это нечто революционное. Странно как, идет война, а люди смотрят мебель, обсуждают цвет и фактуру. С другой стороны - почему нет? Люди живут нормальной жизнью, ходят на работу, женятся. Так почему не позаботиться о быте? Ради этого в том числе и воюем.
        Через два часа полуживого меня впихнули в машину и повезли выбирать одежду. Это вообще было страшно. Меня так даже сон-тренаж не выматывал. Оденься - разденься, оденься - разденься. Это берем, это слишком темное, это не модно… В конце концов я рассвирепел и сам выбрал две пары брюк, пару рубашек, свитер и куртку. Девушки покрутили носиками и скорбно согласились. Я надеялся, что это все, но пришлось еще ехать выбирать шапку. Ужас.
        Единственное, что мне понравилось, это как лихо Натали водит машину. И ведь ни разу дорогу не спросила. Наши современные таксисты нервно курят в сторонке. Домой мы ехали уже ближе к вечеру. Проезжая гостиницу «Москва», я заметил знакомую парочку, ждущую возле продуктового магазина. Интересно, а ведь Леня должен быть уже в армии? И не меня ли они ждут. Попросил Натали вернуться. Пока объяснял, проехали уже далеко, но она лихо развернулась и покатила обратно.
        Едва я вылез из машины, Яна с Леонидом рванули ко мне.
        - А мы тут ждем-ждем. Лене дали отсрочку еще на неделю, из милиции в военкомат звонили. А потом он едет в школу гидроакустиков.
        - Привет, ребята. - Спрашивать, как дела, смысла уже нет, Яна все рассказала.
        - Леня, поздравляю, хорошая специальность. Но ты все хорошо продумал? Море шутить не любит. Да и акустики не только на надводных кораблях ходят, но и на подлодках.
        Яна прикусила губу и задумчиво посмотрела на жениха. Он же ей жених, я все правильно понял? Похоже, окончательный выбор делала она. Я даже могу представить ход ее мыслей. Радист в пехоте легко может оказаться на переднем крае, а то и в разведке какой-нибудь. Дождь, снег, грязь. А во флоте не так опасно, там ты чистенький, не на морозе в поле, а в теплом кубрике. А про штормы и морские сражения они только в книжках читали. Романтики.
        - А меня зачем ждали? Новости рассказать?
        - Нет. Я же обещала с вами по Москве погулять. Кто вам город лучше покажет, чем коренные москвичи? Вот мы вас и ждем, как договаривались.
        - А если бы я не пришел?
        - Мы бы завтра пришли. В это же время.
        - Понятно. Посмотреть столицу это здорово. А вы только вечером можете?
        - Вообще-то да, но вот завтра у нас свободный день. Точнее, не совсем свободный. Мы должны пойти на концерт, но это вечером. В Москву приезжает Шостакович с новой симфонией, на консерваторию выделили целых тридцать билетов, и нам с Леней предложили, раз он еще не в армии. Но до вечера мы свободны.
        - Отлично. Вот завтра и погуляем. А на концерт я бы тоже сходил. Шутка ли, Шостакович. Ну да ладно, успею еще, какие наши годы. Так что двигайте домой, а завтра в 10.00 на этом месте. Договорились?
        Наконец заговорил Леня:
        - А это ничего, что мы вместе придем? Вы ведь с Яной договаривались.
        - Во-первых, я тогда только ее и знал. Причем только в лицо, даже имя спросить забыл. Она же рассказывала про наше знакомство?
        Леонид засмеялся и кивнул.
        - Вот. Во-вторых, заканчивайте мне выкать. Мы одного возраста, а погоны это не повод. Предлагаю перейти на «ты». Идет?
        - Идет.
        Мы чинно пожали руки и расхохотались.
        - Все, ребята, меня ждут. Встретимся завтра.
        - До свидания.
        - Пока.
        Они повернулись и пошли куда-то в переулок, а я вернулся в машину.
        - Это ты их у бандитов отбивал?
        Ого, какая осведомленность.
        - Их. А вы откуда знаете?
        - Егор рассказал. Смеялся, что вы с ним похожи. На второй день влезли в драку.
        - Это как?
        - А он тоже, на следующий день после приезда в Москву, с бандой столкнулся. Только твои насильники, а те были грабители. Антикварный магазин собирались ограбить. А туда Егор заглянул.
        - И что?
        - Ничего. Двоих взяли, третьего он задержал, но милиция пристрелила, когда тот за пистолет схватился. Хотя с насильниками он тоже дело имел. Точнее, с зэками, которые пытались сбежать, захватив в заложники медсестер в больнице. Меня и подругу. Заодно и развлечься собирались. Вот Егор с ними и разобрался.
        - Ого.
        Тут мы опять затормозили, и оказалось, что мы уже дома.
        - Так, когда привезут мебель, сначала посмотри. Если грузчики все занесут и сами предложат помочь распаковать и поставить - дай им сотню. А сразу начнут на магарыч просить за дополнительную работу - посылай. Потом вместе разберемся. Все, отдыхай. Вижу, что мы тебя совсем замучили. Ты еще хорошо держался, Кит через час сбежал. А Егор вообще на провокации не поддается.
        Меня чмокнули в обе щеки, и мои благодетельницы уехали. Фу-ух! Осталось закинуть новые вещи в шкаф, и все. Возьму книжку и буду с кайфом пить чай. Правда, для этого надо миновать бабушек у подъезда. И это будет нелегко, сердцем чую. Я поднял сумку, сверток с пальто и направился к двери. Проходя мимо «домкома», слегка поклонился.
        - Добрый вечер.
        - Добрый. Обновки купил, милок?
        - Да. Сестра говорит, не принято все время в форме ходить. Вот, уговорила купить гражданку. Еще мебель какую-то купила, говорит, нельзя в пустой квартире, примета плохая.
        - И правильно. А ты, милок, надолго к нам?
        - Не знаю. До конца недели отпуск дали, а потом служба. Пока здесь, а как разрешат, вернусь на море.
        - Тебе, милок, если надо что, ты обращайся. Меня Анна Марковна зовут. Можно просто Марковна. Это вот Павловна, а это Софья Петровна.
        - Очень приятно. А меня зовут Сергей. Или Юл.
        - Извините, молодой человек, а почему Юл?
        - А это меня воспитательница наша прозвала так. Я на уроках все успевал, как Цезарь. И все время вертелся, как юла. Вот и Юл.
        Бабушки засмеялись.
        - Вы идите, молодой человек. Если мебель ждете, то скоро привезут, у них рабочий день только до восьми.
        - Спасибо. Доброго вам вечера.
        Едва я зашел в подъезд, за моей спиной продолжился вчерашний разговор:
        - Я вижу, Анна Марковна, вы немного успокоились?
        - Я, Софья Петровна, управдомшу встретила. Она и сказала, что мальчонке-то служебную квартиру выделили, на время, пока он в Москве. Чтобы, значит, было куда домой прийти.
        - Вот об этом мы вам вчера и говорили.
        Дальше я слушать не стал, и так ясно, что меня приняли. А пока надо быстро надеть гражданку и ждать гостей. Я едва успел принять душ и одеться, как в дверь позвонили. Доставили мою новую «обстановку». Трое грузчиков сноровисто занесли, распаковали и помогли затащить на кухню буфет. Просить никого ни о чем не пришлось, они сами спросили, что и куда. Мой адрес был в их списке последним, и мужики с удовольствием выпили по сто грамм и закусили бутербродами, которые я успел соорудить. От денег они попытались отказаться, но я настоял. Наверняка у всех жены и скорее всего дети, а в семье лишних денег не бывает. Так что расстались мы вполне довольные друг другом.
        В 9.55 следующего дня я, одетый для разнообразия в гражданское, стоял у знакомого магазина. Ровно в десять показались мои новые друзья. Обменялись приветствиями, и Яна деловито спросила:
        - Ну, Юл, что ты хочешь посмотреть?
        - А давайте вы сами решите, что мне показать? Я в Москве не ориентируюсь совершенно. И знаю о ней то же, что и все: Кремль, Красная площадь, Мавзолей, Василий Блаженный, ВСХВ, Большой театр. А вы покажите мне свою Москву.
        Яна с Леонидом переглянулись и кивнули.
        - Жаль, времени мало, в четыре часа мы должны вернуться сюда. Но что успеем - покажем.
        И мы пошли. Нет, знаменитые места, здания, и памятники мне показали. Но как мы к ним шли… Если честно, повторить маршрут я не возьмусь, хотя всегда считал, что легко запоминаю дорогу. И да, это было здорово. Улочки и переулки. Дворы, дворики и тупики. Маленькие, всего из нескольких деревьев, но потрясающе красивые скверики, где над головой и под ногами желтые, красные и коричневые листья. День выдался солнечный, и гулять было одно удовольствие. Было чертовски жаль возвращаться домой, но ребятам надо собираться на концерт. А учитывая, что это не просто концерт, а симфонический, да еще с Шостаковичем за дирижерским пультом… Даже завидно немного.
        Мы попрощались перед входом в гостиницу «Москва», и они поспешили по домам. Я тоже, но никуда не торопясь. Как оказалось - зря. Настойчивый звонок телефона я услышал еще с лестницы. И едва взял трубку, на меня обрушились сердитые вопросы Ольги:
        - Ты где ходишь? Я уже полчаса дозвониться не могу.
        - Гулял. Я же в отпуске.
        - Так, быстро мойся, брейся и одевайся. В 17.00 будь у подъезда. Форма парадная. Все.
        И она положила трубку. Ну, вот. А говорили отпуск. Тем не менее я быстро ополоснулся, побрился и оделся. На ходу съел бутерброд. Вот жизнь, нормально поесть некогда. Продуктов полно, плита есть, посуда тоже, а приготовить что-нибудь нормальное никак не удается. Хорошо, что я считаю самым вкусным блюдом на свете кусок черного хлеба с крупной солью. Ровно в семнадцать я стоял у подъезда. Бабушки живо обсуждали мой вид вообще и четыре боевые награды в частности.
        Машина подкатила в 17.01. Из задней двери выскочила Ольга.
        - Садись быстро, мы опаздываем.
        Меня впихнули на заднее сиденье и прижали к Роману. Он молча протянул руку. С водительского места то же самое сделал Егор. Ольга тоже села, и как только дверца закрылась, машина рванула вперед.
        - Ну, и куда мы едем?
        Вообще-то мог бы и не спрашивать. Егор в парадном мундире, Натали и Ольга в вечерних платьях, Ромка в костюме. Ясно, что в театр. А что, как я точно знаю, начинается в 18.00? Правильно, концерт симфонического оркестра в Большом.
        - И когда вы успели достать билеты? Их же чуть не по спискам распределяют.
        Егор засмеялся.
        - Догадался? Натали вчера прибежала домой и потребовала билеты. Пришлось постараться.
        - КАК?
        - Юл, тут такое дело. У меня редко есть время для театров и прочих культмассовых мероприятий. Я всегда на службе. Или в командировке. Но если я прошу достать мне билеты - я их получаю.
        - Поскребышев?
        Егор хмыкнул:
        - Умный. Только не болтай слишком много.
        - Да ладно тебе. Я же знаю, что тут все в курсе.
        - Убедил. Так, как я понимаю, твои протеже тоже будут в театре?
        - Конечно.
        - У нас ложа, так что можешь их позвать. Только смотри, в этом случае я для тебя полковник Доценко. Тебя пригласили, потому что моя жена, кстати, ее отчество Габриэлевна, знакома с твоей сестрой. Усек?
        - Усек.
        - Будешь звать?
        - Посмотрю, какие места им достались. Если приличные, то не буду, не хочу портить всем удовольствие. А если галерка, то извините.
        - Договорились. Все, приехали. Сейчас выходите, я отгоню машину и подойду.
        Мы вышли на площадь. Со всех сторон к ступеням театра шли пары, группы и одиночки. Одетые в свои лучшие костюмы и платья, в шляпках и косынках, кепках и с непокрытыми головами, в тщательно вычищенной полевой и наглаженной парадной форме. Да, война вокруг или не война, а людям нельзя запретить любить прекрасное. Из этого философского состояния меня выдернул звонкий голос:
        - Ой, Леня, смотри, это Юл.
        Я оглянулся. От группы молодых людей отделились мои друзья. На Яне было длинное черное платье, а Леонид надел фрак (где только достал?). Он выглядел немного нелепо на фоне другой публики, но пафосный наряд необъяснимо шел ему, скрадывая и нескладность, и субтильность, и слишком, казалось бы, длинные руки, придавая достоинство и даже утонченность. На нас оглядывались. Однокурсники ребят - с любопытством, люди постарше - с улыбкой.
        - Привет, а ты тоже на концерт? - Тут она сообразила, что рядом стоят незнакомые люди. - Ой, здравствуйте.
        - Здравствуйте.
        Яна смутилась, и я начал всех представлять:
        - Это будущие звезды сцены Яна и Леонид. Леонид - скрипач, Яна…
        Я сообразил, что так и не спросил, на кого учится моя знакомая.
        - Я - пианистка.
        - Это Натали Габриэлевна и Ольга. Ольга моя сестра, она врач в «Пироговке». Роман, тоже врач и ее муж.
        - Очень приятно.
        Подошел Егор, и ребята замерли.
        - А почему стоим? Пойдемте, скоро начало, а опаздывать на такой концерт это совсем не дело.
        Он протянул руку Леониду:
        - Георгий Валентинович.
        - Леонид.
        Яна тоже протянула руку. Полковник осторожно взял ее и, слегка наклонившись, поцеловал. Девушка покраснела, а Егор, отворачиваясь, подмигнул мне и начал снова всех торопить. Мы направились к входу. Попутно я стал расспрашивать Яну и Леню, где они сидят. Так и есть, у студиусов во все времена есть свое почетное место - галерка. Я посмотрел на полковника, и он предложил, если ребята не обязаны сидеть вместе с группой, присоединиться к нам. Они замялись, но когда им озвучили, где именно предстоит сидеть, не выдержали и согласились. Леонид сбегал предупредить преподавательницу, и мы направились в ложу.
        Рассказать о концерте я не смогу, музыка не передается словами. Каждый слышит и чувствует ее по-своему. У Егора, к примеру, лицо стало совершенно отрешенным, и только руки, лежащие на бортике, чуть вздрагивали. Натали и Ольга реагировали очень похоже. Обе раскраснелись, дышали то быстро, то вдруг задерживали дыхание. Роман был сосредоточен. Яна навалилась грудью на бортик и вся рвалась туда, на сцену. Леонид сидел, выпрямившись, чуть наклонив голову набок, и его пальцы беспрерывно двигались. Мысленно он играл этот концерт вместе с первой скрипкой.
        В перерыве между отделениями мы прогуливались по фойе. Ребят отозвали однокурсники и что-то расспрашивали, кивая в нашу сторону. Через пару минут Леонид, жутко смущаясь, отозвал меня в сторону и спросил, какое отношение я имею к полковнику Доценко. Я выдал подготовленную Егором легенду, и ее доложили любопытным. После концерта мы еще какое-то время разговаривали, но девушки в своих вечерних туалетах стали мерзнуть, и Егор вызвал такси для ребят, а потом отвез домой и нас.
        Оставшиеся несколько отпускных дней прошли почти одинаково. Днем я сидел дома, читал и слушал радио. Вечером гулял с Яной и Леней. Ни Егор, ни Кит, ни даже Ольга меня больше не трогали. Так что я отдохнул сполна, немного обжил квартиру и даже вспомнил, как жарить картошку. Но это я так шучу. На самом деле я купил в магазине обычную карту и, слушая радио, пытался понять, что происходит на фронтах. С того момента, как меня вывезли в Москву, Южный фронт практически полностью занял Румынию и часть Болгарии, от Варны до Свиштова, практически по линейке. Юго-Западный вошел в Венгрию и Чехословакию.
        Причем у меня возникло ощущение, что наш Генштаб над фрицами издевается. Сначала концентрация войск и удар. Потом фронт стабилизируется на день-два, немцы спешно возводят укрепления, и тут начинает работать наша авиация. Вот кто не знает ни сна, ни отдыха, так это летуны. Они сутками бомбят едва появившуюся линию обороны. День-другой. Потом снова наступление. И опять остановка. Каждый раз немцы надеются, что успеют закрепиться, и вбухивают в это кучу сил, материалов и вооружения. И все коту под хвост после очередных налетов.
        А вот Западный фронт стоит на месте. Ведет, как говорится, позиционные бои. Авиация, правда, работает так же напряженно. Еще интересней на Севере. Там и в моей истории было нескучно, но сейчас совсем интересно. Все дело в том, что финны, посмотрев на первые приграничные сражения и оценив изменившуюся ситуацию, из войны вышли. Их, само собой, к этому шагу подтолкнули, точнее сказать, им его предложили. Но факт - Финляндия объявила о прекращении союза с Германией. Мало того, сыны Суоми еще и попытались разоружить части Вермахта на своей территории.
        Здесь это получилось лишь частично. В ответ обиженные немцы ударили со стороны Норвегии и отхватили у финнов неплохой кусок территории, а главное, никелевые месторождения. И хозяйничали там вовсю. Через полгода финны, подумав, напомнили СССР, что им предлагали обмен территориями. Вот и давайте, мол, меняться. Вы нам сейчас вот тут кусок отвалите, а потом, когда немцев разобьете, вот там это будет ваше. Разумеется, мы согласились. Некоторое время шла подготовка, а в конце июля 1942 года началась операция по освобождению единственной оккупированной советской территории.
        От полуострова Рыбачий нанесли удар вдоль побережья, высадив два тактических десанта. Один морской, второй воздушный. За месяц боев войска вышли к новой, проведенной по официальному договору с Финляндией и подтвержденной мировым сообществом границе. От Гренсе Якобсельв на побережье, по берегу озера Боахчеяври и других больших и малых водоемов до озера Патсойоки. На самом деле часть этой территории принадлежала Норвегии, но на это закрыли глаза все, включая самих норвежцев.
        В воскресенье в моей двушке было не протолкнуться. Здесь собрались все наши плюс Егор с женой. Что бы хоть как-то рассесться, пришлось занимать табуретки у соседей. Девушки крутились на кухне, ребята обсуждали рабочие дела. Обсуждали, это, конечно, громко сказано. Подписку о неразглашении давали все. Но, в общем, могли и рассказать. Петька, например, ракетчик наш, работал с Королевым и Янгелем. Степан, физик, работает с Капицей, но плотно контактирует с Курчатовым. И так далее. Послушав их рассказы, я задумался. Получалось что-то странное. Меня хлопнули по плечу, и я обернулся. Сзади стоял Егор.
        - О чем задумался, детинушка?
        - Слушай, Егор, я понять пытаюсь. Вот Петька. Он двигателист в стратегических ракетных войсках. То есть может досконально все рассказать и начертить. Так зачем нужно класть людей в Пенемюнде? На фига нам этот Браун?
        - Ясно. Понимаешь, Сергей, тут все очень непросто. Я сам с этим столкнулся, но понял все намного позже. Вот, к примеру, я рассказал про БМД, и их начали выпускать. Пусть небольшими партиями, но начали. Я гордился собой не знаю как. А потом выяснил, что со всей моей информацией, вполне полной, из меня вытащили все, даже то, что я однажды прочитал в учебнике и тут же забыл, работали целые институты. Почему? Да потому, что вся эта информация подвешена в воздухе.
        Нет соответствующих цехов, нет специалистов, нет технологической цепочки, в конце концов. Понимаешь? Чертеж есть, а что с ним делать? Знаешь, сколько времени и сил уходит на внедрение любой новой техники? А ведь она развивается постепенно. А теперь представь, что у тебя есть телега и лошадь. И вдруг тебе предлагают построить «Мерседес». И дают все чертежи. Кто строить будет? Мастера-каретники? А двигатель кто будет делать? Кузнецы, что ли, которые привыкли лошадей подковывать, максимум рессоры гнуть?
        Вот то-то. Вокруг нашего знания пляшут тысячи инженеров и десятки тысяч рабочих высшей квалификации. И далеко не сразу у них получается. А в другой стране и вообще могло бы не получиться, подход к делу другой. Так что без Пенемюнде нам не обойтись. Кроме знаний Брауна там еще и отработанные технологии, и станки, и рабочие, которые знают, с какой стороны к ним подойти. Понял?
        - Понял. Спасибо, Егор.
        - Да не за что. Завтра в 7.00 ты должен быть в конторе.
        Полковник назвал адрес.
        - Найдешь?
        - Так точно. Одеваться как? В полевую форму?
        - Нет, в форму не стоит, одевай гражданку. Думаю, тебе нужен комплект пехотного обмундирования. Не стоит светиться просто так. А то если в какое-то место зачастят военные всех родов войск, пойдут слухи. А Абвер никуда не делся. Прищучили его здорово, но до конца вычистить не получается, слишком долго плелась сеть. Иногда находят агентов, сидящих у нас с Первой мировой, представляешь?
        - Ого.
        - То-то и оно. Ладно, иди, общайся, а нам с Натали пора. Ей тоже с утра на смену.
        - А она где работает, если не секрет?
        - Какой там секрет, она медсестра. После работы учится на хирурга. Это у нас сейчас благодаря тебе отпуск образовался, а так мы видимся-то раз в неделю, и то не всегда. Ну, все, бывай.
        - До завтра.
        Ребята засиделись у меня до двенадцати ночи. Разговоры о работе сменились воспоминаниями о детдоме, потом о смешных фактах «новых» биографий. Время пролетело незаметно. Перед уходом навели порядок, вынесли в прихожую и составили чужие табуретки и разошлись, договорившись снова собраться при первой возможности. Я прослушал последнюю сводку новостей: «На фронте без перемен, имели место незначительные столкновения» - и отправился спать.
        Моя новая служба началась с того, что меня чуть не арестовали. Внешне здание выглядело обычно. То ли институт, то ли библиотека, то ли еще какое-нибудь учреждение. Зато внутри оказался пост. И вот сержант, увидев меня в гражданке, но с удостоверением флотского командира, вызвал дежурного офицера. А тот начал возмущаться моим видом. Еле убедил его позвонить полковнику Доценко. Набирая номер, он с подозрением на меня поглядывал. Егор, сообразив, в чем дело, быстро этот вопрос урегулировал.
        Потом я бегал, получал форму, приводил ее в порядок, фотографировался и получал пропуск. Это заняло почти три часа, затем меня отдали на растерзание. Егор, отправляя меня в кабинет с табличкой «Исследования», улыбался:
        - Лучше с этого начать. Все равно будет еще до фига повторных сеансов, когда разберутся, что нужно уточнить. Так что терпи.
        Трое в белых халатах говорили очень мало: «Сядьте. Расслабьтесь. Смотрите сюда». Когда я снова стал адекватно оценивать окружающую обстановку, оказалось, что уже восемь вечера. За столиком в углу сидел другой человек, точнее, сидела. Мое «выступление» стенографировали. Кроме того, как мне позже сказал Егор, велась аудиозапись. На этом первый рабочий день закончился. Домой меня повез полковник. Оказалось, надо было поговорить с глазу на глаз.
        - Юл, то, что я скажу, знают только два человека из всей вашей братии. И это не просто так. Подписку я у тебя брать не буду, но прошу молчать.
        - Понял. А в чем дело-то?
        - Дело. То, что я из 1998-го, ты уже знаешь. Как и вся ваша гоп-компания. Но мой случай очень отличается от вашего. Все вы появились здесь и спасли своих бабушек и дедушек. То есть создали условия для собственного рождения. У меня все наоборот. В той истории мой дед погиб. Бабушка увезла маму в Харьков и там познакомилась с отцом. Так вот, мой дед жив и здоров. Второй дед, который в прошлой жизни был тот еще гад, в этой - вполне нормальный мужик. Воюет, кстати. Но это еще не все. Я попал сюда из совершенно другого будущего.
        - Как это?
        - А вот так. В моем будущем война длилась четыре года. Немцы дошли до Волги, захватили Крым и рвались к Кавказу. Ленинград был в блокаде три года. Общие потери составили около тридцати миллионов человек. Мало того. В 1991 году Союз распался.
        - ЧТО? Не может такого быть.
        - Может. И было. Я лейтенантом вылетел из армии и жил в независимой Украине. Работал тренером по восточным единоборствам. Чуть не загнулся от тоски. И когда попал сюда, хотел только одного: чтобы моя страна сохранилась. И мне это, кажется, удалось. Да и война идет по-другому. На данный момент потери меньше трех миллионов. Все потери, включая тяжелораненых и тех, кто остался инвалидом. А в той истории только в Ленинграде от голода и холода умерло больше миллиона. Три миллиона попали в плен в первые месяцы войны, домой вернулись немногие.
        - Черт.
        - Не то слово. Я тебе это рассказываю, потому что ты будешь работать с Никитой и Михаилом, а они как раз те, кто все это знает. Мишка сам, еще до попадания сюда, вывел теорию о стороннем вмешательстве в сороковом году. А я так обалдел от встречи, что все им рассказал. И еще. Ближайшее время мы будем работать за столом. Но! Я уверен, что как минимум Пенемюнде, а возможно, и еще несколько операций поменьше - это наше.
        - Я готов.
        - Сейчас да. Но в дальнейшем два раза в неделю у нас четверых - полигон. Для всех остальных в эти дни мы ездим с докладом наверх. Ясно?
        - Ясно.
        - Ну, вот вроде и все, что я хотел сказать.
        - Егор, а ты поэтому женат? Ну, потому что назад точно не вернешься?
        - Нет. Я в жену влюбился с первого взгляда. И женился, ни о чем таком не думая. А что возвращаться не стремлюсь - это точно.
        - Ну, это мне понятно, с твоей-то историей.
        - Ладно, дел у меня еще вагон и маленькая тележка. Завтра в семь увидимся. Кстати, теперь можешь приезжать в форме.
        - Само собой. До завтра.
        Следующие дни были похожи один на другой. На официальном языке это называется оперативно-штабная работа над предстоящей операцией. А по мне - канцелярщина. Основой для всех дел были расшифровки моих «показаний». На их основании мы составляли планы, уточняли участие частей, их состав, средства доставки и усиления. Для близких по времени десантов сразу готовились оперативные планы. Для дальних решали, когда и кого отводить с фронта на пополнение. Где можно отработать операцию. Как уменьшить потери до минимума.
        Со стороны кажется, что если знаешь заранее ошибки - исправить проще простого. На деле все не так радужно. Больше всего занимались, как и обещал полковник, Пенемюнде. И тут вставал вопрос за вопросом. Быстрее, чем за две недели, вывезти оборудование, образцы готовых изделий, документацию и часть персонала не получалось. А держаться ограниченным числом людей и без воздушного прикрытия… Как ни крутили, потери получались страшные.
        Все упиралось в средства. Удерживать придется территорию примерно в тридцать километров по периметру. Пролив между этой частью острова и материком узкий, в некоторых местах всего пару сотен метров. Людей много не возьмешь. А учитывая, что часть личного состава будет заниматься погрузкой, а часть это вообще гражданские специалисты, которых нужно охранять как зеницу ока, задача вообще казалась неразрешимой. Но…
        Сначала вспомнили, что возле полигона есть аэродром. Значит, есть возможность задействовать истребители. Потом сообразили, что часть грузов можно вывозить транспортной авиацией. А доставлять боеприпасы и пополнение. Да те же зенитки, от пикировщиков отбиваться. Следом, что высадку и захват полигона, а также городка Карлсхаген, где живет сам фон Браун и его инженеры, можно производить одновременно и с моря, и с воздуха. Потом все это менялось, и не раз, но главное - постепенно вырисовывался план будущей операции.
        Вот так и работали. Пару раз успели смотаться на разные, чтобы не примелькаться, полигоны. Бегали, ползали, стреляли, метали гранаты. Особенно натаскивали Мишку, который, понятия не имею почему, должен был идти с нами. В конторе, чтобы дать мозгам отдохнуть, занимались рукопашкой. И опять больше всех доставалось Медведю. Кстати, мы в спортзале сооружали узкие коридоры из щитов и тренировались рубиться в ограниченном пространстве. Помню я мясорубку в траншее. Кит, как оказалось, тоже.
        К концу октября план операции вчерне был готов. Решили, что непосредственно перед десантом отработают дальние бомбардировщики. Не по нашим объектам, разумеется, а по побережью материка. Самое обидное, что когда я говорю «мы разрабатывали», то это не совсем правильно. А если честно, то и совсем неправильно. Мы там были. И к нам иногда обращались. Но чем дальше, тем меньше. Все-таки штабная работа, тем более на таком уровне, ведется профессионалами. А мы так, консультанты. Уточнить чего-нибудь, да и то редко. Весь запас информации мы давно сбросили.
        И чем меньше мы были заняты, тем тоскливее становилось. Две трети времени мы проводили в спортзале. Туда, кроме нас, никто и не заглядывал. Младше меня по званию во всей нашей конторе были только сержанты из охраны. Тут даже Кит и Мишка, который тоже был капитаном, оказались на уровне обслуги. Я в том смысле, что в таких звездочках тут разве что адъютанты и секретари. Но и отпускать нас не хотели. Когда мы заикнулись Егору, что толку от нас - ноль и лучше бы нам на фронт, нас послали.
        - Вы приказ Верховного слышали?
        - Так точно.
        - Вот и выполняйте. Все, что тут происходит - очень серьезно. Вы должны точно знать, что, где, когда и почему. А повоевать вам дадут, можете не сомневаться.
        Нам осталось только козырнуть и отправиться назад, просиживать стулья. Егора, между прочим, мы видели редко. Он, хотя и числился руководителем всей этой организации, больше занимался десантниками. Этот род войск применялся все шире, и забот хватало. Новый зам командующего ВДВ взялся за дело со всей страстью, и полковник Доценко чаще работал с ним, чем с нами. Вводил, так сказать, в курс дела. Кит с Мишкой мне рассказали втихую, разумеется, что в той истории, откуда провалился Егор, Маргелов был самым известным из командующих воздушно-десантными войсками.
        В войсках, аббревиатура которых расшифровывалась самими бойцами как «Войска Дяди Васи», его называли «Батя», и он считался десантником номер один. Я сумел отловить Егора, и он подтвердил, что структура, тактика, вооружение, даже форма ВДВ - все это создавалось волей и решительностью Василия Филипповича Маргелова. Рассказывая, он засмеялся:
        - Понимаешь, он же для меня, желторотого лейтенанта, был легендой. А тут я его учу тому, что он же в другом времени и создавал. Иногда аж жутко становится. И все время тянет обратиться к нему: товарищ генерал армии. А он и подполковника-то получил только что. Прямо из капитанов. Сам понимаешь, не может заместитель командующего быть из младшего офицерского состава. И так все удивляются, с чего бы это такой карьерный рост. Между прочим, сам Василий Филиппович - больше всех.
        Фронт тем временем начинал двигаться. И это движение становилось все стремительней. За месяц с небольшим, считая от момента моего прибытия в Москву, были полностью освобождены от немцев Румыния и Польша. Войска вошли в Словакию, Болгарию и Югославию. На севере началось освобождение Норвегии. Каждый день Левитан сообщал названия населенных пунктов, очищенных от врага. Ощущение у меня странное. С одной стороны, я, как и все, рад победам. С другой - чувство собственной бесполезности просто убивает.
        7 ноября я стоял на Красной площади. Советская страна праздновала 25-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Здесь же были и Кит с Мишкой, и все остальные наши ребята. Егор, который вчера получил звание генерал-майора, стоял на трибуне Мавзолея. Приглашение на специальные места было на двоих, и я позвал Яну. Еще встретив ее на привычном месте у гостиницы, я заметил, что она осунулась. Но поскольку она опоздала, пришлось торопиться, и все, что я успел спросить, касалось Лени.
        У него как раз все было в порядке. Проходит подготовку в учебном отряде. Одним словом, жив, здоров и весел. Чего о самой Яне не скажешь. Потом мы встретились с остальными нашими, и я как-то отвлекся. И вот теперь, стоя в толпе, заметил, что она поеживается. Черт, да она в осеннем плаще, а на улице ноль. Я наклонился к ней и тихо спросил:
        - Ян, а ты почему так легко одета?
        Девушка удивленно посмотрела на меня, потом на свой плащ:
        - Не знаю, что было, то и одела.
        Так! Что происходит?
        На трибуну поднялись руководители страны, и Сталин начал речь. Говорил он о наших успехах, о неизбежном конце фашизма и обязательной победе коммунизма во всем мире. Интересно, ведь мы все рассказали о будущем. И никакой победы коммунизма в ближайшее время не предвидится. Но, наверное, так надо, чтобы люди верили в светлое будущее, которое наступит для них, а не для гипотетических потомков.
        Как только речь закончилась и начался парад, я вытащил Яну из толпы. Нашей целью был ресторан гостиницы, ей нужно срочно отогреться и, с моей точки зрения, поесть.
        - А теперь рассказывай.
        У девушки совсем опустились плечи, она даже ростом стала меньше.
        - Мама у меня заболела. И никто не находит чем. Врачи руками разводят и говорят, что с таким не сталкивались.
        - И?
        - Ну, что и… Денег в доме нет, все, что можно, я отнесла в комиссионку.
        - У вас же должна быть как минимум пенсия за отца.
        - Есть. Только маму приходится кормить всякими специальными продуктами шесть раз в день. Я на учебе, приходится нанимать сиделку.
        Я чуть не лопнул от злости.
        - Ну, ты дура, прости за грубость. А ко мне не могла прийти?
        - А что ты можешь сделать? Ты же не врач.
        - Я - нет. А вот Ольга, помнишь мою сестру, вы в театре познакомились, она да. И причем из лучших.
        - Я забыла.
        - Понятно. Сейчас отогреваешься, завтракаешь, и сходим обратно на площадь. Ольга там.
        День пролетел как минута. Мы нашли ребят, вытащили Ольгу и рассказали ей о проблеме. Она ухватила Ромку и умчалась, взяв у Яны адрес. А я потащил девушку сначала в банк, где снял все, что было на книжке, потом в ту комиссионку, куда она отнесла вещи. К вечеру мама была в больнице, а дочка, обруганная всеми по очереди, но счастливая, долго обнимала всех по очереди. В конце концов она заснула, и я отправился домой. Неплохо так отметил годовщину.
        В 5.00 меня поднял телефонный звонок:
        - Товарищ лейтенант, вам приказано срочно прибыть на аэродром. Машина за вами выслана.
        Ох, давно я по тревоге не собирался. Едва я положил трубку, раздался еще один звонок. На этот раз звонил Егор:
        - Тревожный чемоданчик у тебя есть?
        - Есть. Только я не знаю, в какую форму одеваться.
        - Полевую морпеховскую. Но и парадку прихвати, что попроще.
        - Понял.
        Через пять минут я был готов. Машина подошла почти одновременно с тем, как я спустился вниз, и мы понеслись. На поле аэродрома уже знакомый мне транспортный «Лис» раскручивал винты. У трапа стояли Кит, Мишка и полковник, точнее, генерал.
        - Значит, так. Вчера началось наступление по всему фронту. Для вас есть приказ на участие в десанте на Бургас. Заодно проверите, как на практике работают наши планы. На особые подвиги не рассчитывайте, разведка докладывает, что болгары и в самом деле готовы выйти из войны. Юл, на обратном пути будете в Севастополе. Помнишь, о чем я просил?
        - Помню.
        - Все, вперед.
        Глава 12
        На этот раз мы летели без истребительного прикрытия. А чего, противника и близко нет, так зачем тратить ресурс боевых машин? Один раз сели для дозаправки и через шесть часов сели на аэродроме Мамая. Здесь, в Констанце, собирались и готовились подразделения, участвующие в десанте. После представления в штабе я поинтересовался, где сейчас батальон Ольшанского. Оказалось, в Севастополе. Выведен для доукомплектования и переподготовки.
        Единственным знакомым оказался Митин, теперь уже подполковник и, как и прежде, начальник разведки. Он долго хлопал меня по плечу и радовался встрече. Уже позднее, когда я познакомил его с Никитой и Михаилом, передал привет от моего командира. А потом засмеялся:
        - Вспомнил. У меня для тебя еще привет есть. Точнее, извинения. Баранчука помнишь? Вот он и передавал. Просил не держать зла, он тебя действительно за агента немецкой разведки принял. Не поверишь, но изначально его твоя тельняшка на подозрения навела. Черная. Ну и выставил ты его полным дураком, чего уж там. Вот он и стал копать. А когда обнаружил, что тебя вроде как нет, то и вовсе вошел в раж.
        Оказывается, у них в районе, перед тем как он на фронт ушел, задержали шпиона, который с двадцатых годов на немцев работал. И ведь все его знали как героя Гражданской войны, у него и орден был. А подозрения возникли как раз из-за трусов и маек. Очень он шелк уважал. Домработница и смекнула, что в наших магазинах такое не продается. Начали копать и докопались. Такие дела.
        - А где капитан сейчас?
        - В госпитале. Он в десант на Варну ходил, там в одном месте фрицы сильно нажали, комбат погиб, он принял командование на себя. Потом, кстати, очень грамотно, момент выбрал и поднял бойцов в контратаку. Ну и ранило его. Две пули в грудь. Анка его вытащила, помнишь такую?
        - Еще бы. Разве забудешь.
        - Она теперь у Константина Федоровича в батальоне.
        Потом мы наблюдали посадку на корабли. Как на параде, честное слово. Четко, спокойно, рота за ротой. Первых доставляли на корабли эскадры, стоящие на рейде. Оставшиеся шли на сторожевиках, тральщиках и БДБ. Я обратился к Митину, который, по старой памяти, был нашим сопровождающим:
        - Товарищ подполковник, а можно узнать, идет ли в составе кораблей БТЩ старшего лейтенанта Кроля?
        - Узнаю.
        Начальник разведки ушел, а мы продолжали с удовольствием наблюдать за посадкой. Вернулся Митин минут через десять.
        - Есть капитан-лейтенант Кроль, командир дивизиона тральщиков. Ходит на новом БТЩ проекта 58а.
        - Номер?
        - Кораблю присвоено имя и номер поврежденного катера «Т-403» «Груз». Собственно, весь экипаж, кроме выбывших по ранению, с этого тральщика.
        - Понятно. Я бы хотел идти на этом БТЩ.
        - Сделаем. Хочешь показаться своим спасителям?
        - Само собой. Если бы не они, утонул бы ко всем чертям.
        Когда Митин вернулся в штаб, Кит спросил:
        - Это те, которые тебя вытащили из воды?
        - Ага.
        - Значит, их командир - дед Егора?
        - Ну, да.
        - Ты, главное, не ляпни чего-нибудь.
        Это он правильно. Я в прошлый раз столько проколов допустил, подумать страшно.
        - Ох, Кит, постараюсь. Вы, если что, меня тормозните.
        - Как? Ты что, думаешь, мы все на одном корабле пойдем? Не-ет, не выйдет. Мишка пойдет на линкоре, а я на крейсере. А ты, раз такой любитель малых судов, иди на тральщике.
        - Малых? Кит, ты знаешь, сколько человек может принять на борт тральщик?
        - Человек двести?
        - Шестьсот! С вооружением, боеприпасами и снаряжением. Или десять пушек с боекомплектом.
        - Ого.
        - То-то и ого. Ладно, раз так, пойду к причалу.
        - Давай. Увидимся в Бургасе.
        Вовремя мы вспомнили. Кит и Мишка еле успели сесть на последние катера, доставляющие десантников на крейсера и лидеры. Не повезло Медведю, линкор берет только технику и боеприпасы. Придется ему удовлетвориться кораблем поменьше. Ребята ушли, а я остался ждать посадки. Разыскал батальон, идущий на «Грузе», представился командиру и начал знакомиться с офицерами. Через сорок минут подошла наша очередь. Но прежде чем я поднялся на борт, мне передали записку от Мишки. Этот тип устроился-таки на линкоре. Отправился, видишь ли, проверять, как размещена техника.
        Посадка прошла штатно, людей размещали без суеты, дежурные краснофлотцы на палубе точно знали, кого и куда направить. Шум начался, когда на палубу поднялся я. Конечно, не полный балаган, но распределением занимались матросы из БЧ-2 и БЧ-3… И первый, кто встретил меня на борту, был мой наводчик из времен танкового прошлого - Иволгин. Это еще хорошо, что я поднялся по трапу последним. Иволга, само собой, обниматься не полез, но от крика: «Братва, тут командир!» - не удержался.
        Через пару минут примчались Грачев и Соловьев. И началось:
        - Товарищ лейтенант, поздравляем. Товарищ лейтенант, а вы к нам на тральщик или опять в десант? Товарищ лейтенант, а Иволгин теперь в БЧ-2, наводчик стомиллиметровки. Товарищ лейтенант… Товарищ лейтенант…
        С мостика раздался спокойный голос:
        - Помощник, что за вопли на юте?
        К нам уже спешил офицер.
        - Лейтенант Яковлев, представитель штаба. Получил приказ идти в десант на вашем тральщике.
        - Старший лейтенант Царевский, помощник командира. Прошу проследовать к командиру.
        Меня ждали. Я вскинул ладонь к шапке, но командир махнул рукой.
        - Отставить, лейтенант. Подойдите к лампе.
        Я шагнул ближе к источнику света в рубке. Капитан-лейтенант с удовольствием меня осмотрел.
        - Смотри, Валентин Иванович, какого орла мы из воды достали. В сентябре шел в десант сержантом, а в ноябре уже офицер, да еще представитель штаба. И что будете инспектировать, товарищ лейтенант?
        - Приказано проверить правильность оценки ситуации штабом и порядок выполнения оперативного плана операции.
        - Ну, и как ваши впечатления?
        - Посадка проведена безупречно. Осталось посмотреть высадку и можно докладывать наверх. Товарищ капитан-лейтенант, я сам к вам на борт напросился, хотел поблагодарить. Вы ведь мне жизнь спасли. И не только мне.
        - Нет, товарищ лейтенант, никакой вы не Цезарь. Цезари от триумфа никогда не отказывались. А благодарить это мы вас должны. Отличную идею вы нам дали, да и не одну. От перископа подлодки, который вы заметили, и баржи, которую мы тогда к корпусу принайтовили, до идеи с трофейными БДБ.
        - Товарищ капитан-лейтенант…
        - Брось, лейтенант. Ты тогда, может, и случайно, но всю операцию спас. Потопи подлодка «Севастополь», все могло сложиться по-другому.
        С разрешения командира я провел некоторое время в рубке, а потом вышел на ходовой мостик. Море, хотя и свинцовое, было спокойным. Флотские метеорологи не зря едят свой хлеб. В свое время в училище нам быстро объяснили, что свысока относиться к этим никому не известным ребятам - вредно. И привели несколько примеров, когда неплохо задуманные операции оказывались на грани срыва из-за пренебрежения данными метеослужбы.
        В одном месте ливни подняли уровень воды в реке, и группа, которая должна была отвлечь внимание противника, закрепившись на небольшом островке, выполняла задачу сидя на ветвях старого дерева. Свою задачу ребята выполнили, но потери были семьдесят процентов, причем часть - вследствие переохлаждения. В другом ветер разбросал парашютистов на огромной площади. В третьем катера с десантом не смогли подойти к берегу из-за шторма. А вообще подобных примеров много и в более древней истории.
        Но сейчас все было в порядке. Корабли шли по спокойной воде, четко соблюдая порядок ордера. В небе над нами все время, сменяя друг друга, барражировали истребители прикрытия. Перестраховка - немецкой авиацией здесь и не пахнет, но на всякий случай. Я прошелся по палубе и внутренним помещениям, убедился, что десантники размещены с умом и прекрасно себя чувствуют. В одном месте комиссар устроил политзанятия, в другом бойцы пели. Организация на высоте, не то что десант на Констанцу.
        Во всех учебниках название этой операции отличается от других десантов. Там десант на… Констанцу, Варну, Стамбул. В Бургасе была высадка. В самом прямом смысле этого слова. Катера вошли в порт, с берега подали швартовы, и морпехи сошли на берег. Там построились и разошлись по указанным местам. Катера вернулись к кораблям, приняли на борт следующие подразделения, и так три раза. Потом на берег сошел командующий операцией, и на центральной площади города бургомистр, или как там называется их градоначальник, вручил ему символические ключи от города. Сходили, называется, в десант.
        Наш доклад о состоянии дел отправили в Москву, а мы неожиданно для себя застряли. Продвижение Красной Армии в Болгарии почти не встречало сопротивления. Народ нас встречал с восторгом. Немцы, столкнувшись с откровенным саботажем, управляемым сверху, просто откатывались назад. Еще бы. Попытки устрашения проваливались, так как население предупреждали заранее, и люди уходили чуть ли не целыми городами, лишь бы не помогать немецкой армии.
        Некоторое время мы участвовали в плановой учебе подразделений. Еще бы, такой случай. Часть морских пехотинцев грузилась на катера, выходила в море и штурмовала берег, в то время как другая часть его обороняла. Труднее всего было обеспечить безопасность жителей, так как местные мальчишки, да и девчонки, пролезали в самые неожиданные места, чтобы посмотреть представление. Ну, и иногда оказывались в середине учебного боя.
        Вернули нас только через три недели, и то не в Москву, а в Севастополь. И вот тогда началась работа. Здесь шла подготовка к десанту на Стамбул. Прилетевший на один день Егор ввел нас в курс дела. Оказывается, наш гений дипломатии пролил свет на некоторые поступки руководства Турецкой Республики. В плане ее сотрудничества с Германией. Например, отказываясь пропускать английские войска, турки втихомолку пропускали немецкие. Да и демарш с закрытием проливов для наших кораблей и свободным проходом для немецких никому не понравился.
        Вот и было принято решение Турцию наказать. Чтоб неповадно было. Так что предстояло не просто захватить ключевые точки, прикрывающие пролив, но и полностью занять Стамбул. После чего туркам предъявят ультиматум. Требование - аренда проливов на 99 лет и базы флота в Стамбуле, на острове Мармара и в Чанаккале. А учитывая, что наша армия заняла Болгарию и уже вошла на территорию Греции, где успешно громит фрицев, особо сопротивляться у турецкого руководства не получится.
        Черчилль наверняка взвоет, но! Советское руководство уже провело встречи с де Голлем и Рузвельтом. Де Голль, помня, как англосаксы обошлись с французским флотом, и, не забывая об оттяпанных ими под шумок французских колониях, согласился нас поддержать. Рузвельту до внутренних европейских морей не было дела. Пока. Кроме того, после консультаций с несколькими присутствовавшими в делегации врачами он стал чувствовать себя значительно лучше, что тоже сыграло свою роль в обеспечении американской поддержки. Операция намечается на конец декабря, а пока отрабатываем все детали.
        После разговора с нами и встречи с Юмашевым генерал-майор вернулся в столицу, а мы занялись наконец настоящим делом. Для начала нас раскидали по разным подразделениям. Точнее, Мишку оставили при штабе, Кит попал к разведчикам, а меня, к огромной радости, назначили к Ольшанскому. Официально - представителем штаба флота. Для немногих особо посвященных - представителем Ставки, хотя и только с наблюдательными функциями. И наконец, совершенно неофициально, я просто вернулся к своим ребятам.
        Батальон теперь принадлежал к осназу. Его готовили к захвату и удержанию опорных пунктов противника на побережье. В основном - прибрежных крепостей и береговых батарей. Исходя из этого, весь личный состав проходил, как ни странно, усиленную артиллерийскую подготовку. Нет, я понимаю, повернуть орудия против бывших хозяев это здорово, но проблема в том, что стоят эти батареи обычно на склонах гор или возвышенностей. И развернуть их никак нельзя. А, ладно, начальству видней.
        Мой бывший взвод, который теперь официально назывался разведывательно-диверсионным, почти не изменился. Кроме переводчиков остальные были знакомы. Тут же оказались и Русаков, и Кравец, и Иванов с Вакуленко. Живы, черти. Двое усиленно обучались новым для себя специальностям. Иванов стал минером, Петро - пулеметчиком. Кравец и Русаков остались разведчиками. Большую часть времени тренировок я находился вместе с ними.
        Наверное, весь личный состав береговых батарей Севастополя будет нас тихо ненавидеть до конца жизни. Их захватывали по три раза в день. Причем всерьез. Разве что боевыми не стреляли, глотки не резали и шеи не сворачивали. Они, правда, тоже не особо церемонились. Синяков, шишек и легких травм было не счесть. Зато мы научились практически интуитивно ориентироваться в ходах и коридорах укреплений. Работали, понятно, не группами и даже не взводами. Задача ведь стояла не вывести батарею из строя, а захватить. Так что работать приходилось ротами, где у каждого взвода была своя задача.
        Конкретно нашей было: разведка подходов, определение местоположения постов, а в последующем - снятие часовых и захват входа. Ох, и тяжело! Стоило только зазеваться, как охрана задраивалась внутри, и все, пиши пропало. Захват производили и утром, и днем, и ночью. Вот кажется, что ночью легче, но нет. Звуки становятся настолько громкими, что кажется, слышен шорох формы при ходьбе. Оступился - тут же взлетает ракета - обнаружены. Так прошли двадцать дней, и за это время я все больше удивлялся. Дело в том, что большая часть батарей, прикрывающих Босфор, - открытая. То есть это каменная или бетонная стена, реже земляная насыпь и орудия за ней. Гарнизон располагается в казармах, чаще всего замыкающих площадку. А мы штурмуем врытые в землю бетонные казематы. Хотя с другой стороны, после таких тренировок турецкие бастионы нам - раз плюнуть.
        По плану посадка на корабли и катера начнется 26 декабря в 18.00. Погоду предсказывают пасмурную, но ветер всего до 5 метров, и качать должно не сильно. На этот раз переход предстоит длинный. На всякий случай курс предполагается проложить поближе к побережью, так что вместо 300 миль получится все 400. Исходя из этого часть катеров будет сопровождать нас до определенной точки, где их сменят другие, заранее вышедшие и ждущие своего часа в порту Варна. Потом эскадра застопорит ход в тридцати милях от входа в пролив, а к берегу пойдут десантные баржи и катера с морской пехотой на борту.
        Но это эскадра, а мы вышли в море вечером 24-го. Взвод разделили. Новый командир принял под командование группу, идущую на азиатский берег пролива. Учитывая местность и характер объектов, у него было вдвое больше людей. Да и по огневой мощи они нас превосходили. Второй группой командовал я. В нее вошли те, с кем я уже ходил во вражеский тыл, плюс «Рус», «Федот» и «Иван». Нам достался европейский берег. Задача: подобрать и обозначить для десанта удобные места высадки, уточнить подходы к объектам, количество и расположение постов, организацию охраны в целом.
        Суточный переход на подлодке - это тяжко. На лодках серии «Л» были проблемы с вентиляцией, а учитывая лишнюю дюжину человек, так вообще ужас. Даже учитывая то, что большую часть пути лодка прошла ночью и в надводном положении. Нападения не опасались, берега вокруг были под контролем наших войск. Немцы едва успели вывести остатки своих кораблей из Черного моря. И турки их пропустили, несмотря на то что это прямое нарушение конвенции Монтре. Такой вот интересный нейтралитет.
        В 00.15 лодка высадила нас в нескольких сотнях метров от турецкого берега. До крепости Румели было около двух с половиной километров. Едва наши резиновые лодки отошли от борта, «Л-5» дала задний ход и почти сразу начала погружение. Это второй большой недостаток подводных минных заградителей этой серии - медленное погружение и всплытие. Пока заполнят цистерны, как раз отойдут до нормальных глубин.
        На берег вышли в очень удачном месте. Ни постов, ни рыбацких деревушек. Собственно, это я его и указал. Побережье достаточно пологое, есть мыс, у которого легко могут пристать катера с осадкой до 2,5 метра. А дальше по берегу рощи, постепенно переходящие в лес, который тянется почти до нужной нам крепости. Сказка, а не место. Лодки аккуратно притопили у пляжа и двинулись. Впереди шли Вакуленко - «Турок» и Русаков - «Рус».
        С техникой сюда соваться не стоит, дорог нет совершенно, исключительно тропинки. Но для пехоты в самый раз. Через два часа, наткнувшись по дороге только на рыбацкую стоянку, которую мы обошли стороной, вышли к нужной точке. Здесь пришлось поломать голову над укрытием, как назло, местность вокруг представляла собой камни с редкой растительностью. Но ничего, разобрались. Часть группы под командованием «Руса» пришлось отправить к берегу, чтобы иметь возможность наблюдать за постами, обращенными к морю.
        Все-таки вояки из турок никакие. С рассветом стало видно, что эта «батарея» построена во времена греков. Утрирую, но сооружение действительно старое. Кое-где видны попытки подлатать укрепления, но по большей части чисто номинальные. По-видимому, со смертью Кемаля Ататюрка построение Великой Турции сошло на нет. А так - стена с арками полукругом, который замыкает, судя по всему, казарма для солдат. Пара орудий, которые относятся, на мой взгляд, к XIX веку. Несколько пулеметов прикрывают укрепление со стороны берега. С тыла - ничего. Подходи и бери.
        За сутки наблюдений мы убедились, что конкретно с этим объектом проблем не возникнет. Из всех смен караулов только одна прошла по всем правилам, остальные абы как. Часовой уходит с поста, едва завидев смену, заступивший даже не смотрит по сторонам. Ужас. Никогда бы не подумал, что хоть в какой-то армии такое возможно. А мне казалось, что у немцев под Констанцей был бардак. В 18.15 радисты, их у меня двое, поймали короткий сигнал, означающий, что эскадра вышла. Через сутки туркам станет весело.
        Со стороны моря дежурство несли два стационарных пулеметных расчета, других постов не было, так что группу «Руса» я отозвал. Нам предстояло вернуться к месту высадки и подготовиться к встрече, что мы ночью и сделали. В наблюдении остались Русаков, Кравец, Вакуленко и один из радистов. С остальными двинулись назад. На мысе установили сигнальные фонари для катеров. В бухте, на пологом берегу, установили еще один, для барж и других плоскодонных судов. И, разумеется, все это время вели наблюдение за округой. А то высмотрит нас какой-нибудь рыбак, ругайся потом с таможней, почему досмотр не прошли.
        Вот интересно, у турок флота вообще нет? За двое суток я не видел ни одного судна. Или они опасаются наших подводных лодок? Я точно знаю, что сейчас у пролива дежурят «малютки», так, может, и турки тоже в курсе? Не удивлюсь, если им намеренно продемонстрировали морскую блокаду, намекнули, так сказать, что мы в курсе двойной игры и принимаем меры. Чем ближе было время высадки, тем больше волновались мои ребята. Как-никак именно от нас зависит, насколько быстро и четко десант окажется на берегу. Не скажу, что я абсолютно спокоен, но и излишней нервозности нет. Наверное, постепенно становлюсь настоящим командиром.
        Условный сигнал зажечь огни пришел в 03.20. А через полчаса к мысу пристал первый тральщик, спустили сходни и на берег быстро высадился батальон морских пехотинцев. Наш батальон. Катер отвалил, бойцы строились, один из взводов организовывал оборону и готовился принимать следующие суда. Я доложил обстановку Ольшанскому, отметил на карте, где осталась моя группа наблюдения, где расположены посты турок. Получил приказ: пока роты движутся к батарее, снять часовых и, по возможности, заблокировать доступ к складу боеприпасов. Просто на всякий случай, чтоб чего не рвануло.
        Через час мы соединились с группой «Руса» и приступили к выполнению задачи. Двигались тихо, но часовой что-то услышал. И ведь даже не встревожился, вот же глупость. Только лениво спросил:
        - Kim gider?[3 - Кто идет?]
        Наш штатный переводчик так же лениво буркнул:
        - Onlarin[4 - Свои.].
        И все, больше часовой со свернутой шеей ничего сказать не мог. Дальше было дело техники. Оставшиеся посты, включая расчеты старых немецких пулеметов «MG-08», сняли за четверть часа. Оставив прикрытие возле склада, пулеметов и, для большего спокойствия, у орудий, я отправил «Руса» и «Турка» к караульному помещению, а сам выдвинулся навстречу батальону. Через двадцать минут бойцы первой роты вошли на территорию крепости Румели. Они уже ничего не блокировали. Они врывались в спальные помещения и вязали хлопающих со сна глазами немногочисленных солдат гарнизона. Те бормотали: Seytan (Шайтан), не понимая, откуда здесь взялись русские. И самое главное, до сих пор не прозвучало ни одного выстрела. Похоже, одну створку ворот мы открыли.
        Пока мы разбирались с крепостью, один из взводов занял маяк. Батальон, перекрыв те дороги и тропки, которые мы нашли, приготовился к обороне. Высадка первой волны десанта шла полным ходом. Вслед за нами на берег сошли два батальона 8-й бригады морской пехоты. Пришло сообщение, что на другом, азиатском, берегу тоже все прошло штатно. Вот что значит длительное планирование и тщательная отработка действий. Мы открыли ворота Босфора, а турки об этом даже не догадываются.
        Один из батальонов 8-й бригады ушел к северу. Там, в четырех километрах от места высадки, находится еще одна крепость. Гораздо большая и не в пример лучше укрепленная, но с той же проблемой - открыта с тыла. После ее захвата можно считать, что берег полностью под нашим контролем. А мы, передав контроль 8-й бригаде, ушли вдоль берега к следующим укреплениям турок. Их на этом берегу еще четыре.
        Вот так и прошли двое суток в постоянном движении. Марш-бросок на три-четыре километра, короткая остановка для наблюдения за объектом, захват и дальше. Чем ближе мы подходили к Стамбулу, тем сложнее становилось действовать. Тут уже были густонаселенные места, передвигаться незаметно стало практически невозможно. Но ведь и необходимость в этом тоже уменьшилась. На нашем берегу оставалось одно укрепление. Вошедшие в подконтрольную нам часть пролива катера вели траление и уничтожали боновые заграждения.
        Последнее укрепление пришлось брать штурмом. Времени это много не взяло, да и потерь практически не было. Турки, впрочем, поначалу дрались упорно, но с их оружием много не навоюешь. Они бы еще карамультуками своих солдат вооружили. После часа перестрелки, понеся большие потери в людях, гарнизон сдался, поняв полную бесперспективность сопротивления. Через час орудия были выведены из строя, Босфор оказался полностью в наших руках.
        Но теперь началось самое интересное. В пролив вошли корабли Черноморской эскадры, а в Стамбул - части морской пехоты. Затяжные уличные бои вести не предполагали, но и того, что произошло, тоже никто не ожидал. Сначала янычары отбивались, кое-где даже неплохо, но потом решили, что Адольф-эфенди все равно дышит на ладан и нечего за него погибать. Они, наивные, наверное, думали, что скажут «Озюр дилерим» (Извините), русские пожмут им руку и уйдут.
        Вместо этого подразделения морпехов захватили Дворец султанов, Галатскую башню, собор Святой Софии и другие стратегически и культурно важные объекты, а в пролив вошли боевые корабли, взяв город на прицел тяжелых орудий. Турецкая армия притихла. Вот тут и оказалось, что правительство республики переиграло само себя. Пропаганда под диктовку Геббельса изображала Красную Армию даже не шайтанами, а вообще какими-то монстрами. Типа русские убьют всех мужчин, изнасилуют всех женщин и съедят всех детей. Как только боевые действия прекратились, население в ужасе попряталось. Морская пехота без помех заняла все ключевые точки города.
        И началось. Турецкому правительству предложили подписать договор, по которому СССР арендует проливы на 99 лет и имеет военно-морские базы в славном городе Стамбуле, на острове Мармара и в Чанаккале. Турки поняли, что северный зверек, в смысле медведь, настроен серьезно, и попытались возмутиться. В ответ им пообещали, что три четверти территории Турецкой Республики поделят Греция, Армения и Грузия. Крики о жестокости оккупантов и обращения к великим западным державам не помогли. Франция напомнила о похеренном Тройственном союзе. Америка - о геноциде армян и захвате греческих территорий. Англия промолчала. Черчилль бесился и багровел, но сделать ничего не мог, на него насели и де Голль, и Рузвельт. Тем более что краснофлотцы по отношению к гражданскому населению вели себя максимально вежливо.
        Турки внешне притихли, но втихомолку воззвали к Италии. В январе 1943 года в Анталию прибыли катера 10-й флотилии МАС князя Боргезе. Зря они это сделали. К этому времени под контролем Черноморского флота уже находились и Дарданеллы. Так что князя с распростертыми объятиями ждал подводный спецназ капитан-лейтенанта Прохватилова. В результате молниеносно проведенных операций часть катеров флотилии была уничтожена, часть захвачена. После этого Турция сдулась окончательно и подписала все требуемые договора.
        Все это мы узнали уже в Москве, куда нас отозвали. Сначала был переход обратно в Севастополь вместе с батальоном Ольшанского. На этот раз погода была паршивая. Волнение четыре балла, и срывающаяся снежная крупа. Хорошо, что тральщики этого проекта на такие погодные условия рассчитаны. Нам-то ничего, мы в каюте сидели, а вот тем, кто на палубе, пришлось несладко. Но дошли. Отшвартовались у стенки, и нас тут же отвезли на аэродром. Там «Лис» со знакомыми пилотами, и вот мы снова в столице.
        Нам дали день на приведение себя в порядок, а потом повезли к Сталину. В приемной Поскребышев кивнул нам, как старым знакомым, и мы вошли. В кабинете находились Сам, генерал-майор Доценко и Берия. Вот его я до сих пор не видел. Впрочем, и на этот раз он больше слушал, а если и говорил что-нибудь, то лично Верховному и по-грузински. Наш доклад выслушали хмуро. Потом меня и Никиту долго ругали за то, что мы приняли участие непосредственно в боевых действиях. Кит, оказывается, занимался примерно тем же, что и я, но на азиатском берегу. Закончив выговор, отпустили. Но как только мы вышли в приемную, Поскребышев попросил нас задержаться.
        Минут через пятнадцать вышел Егор. Молча указал нам на выход и пошел впереди.
        - Уф. Ну, вы, парни, и отмочили. Вам же четко сказали: вы представители штаба. Находиться рядом с командованием, наблюдать и давать оценку. А вас куда понесло? Орденов захотелось? Или тянет в войнушку поиграть? Так доиграетесь. Я же вам говорил, что на наш век боев еще хватит, у нас Пенемюнде впереди, а вы? Еле уговорил Иосифа Виссарионовича не загонять вас в кабинеты до окончания войны.
        - Подожди, Егор. Ордена тут, само собой, ни при чем, но я чего-то не понимаю. Нас ведь направили в те подразделения, с которыми мы участвовали в десанте. Отправили бы в штаб, мы бы там и сидели.
        - Ну, Сергей, ты и Цезарь. Только штаб флота для тебя штаб? А в батальоне, значит, это для вас мелко?
        - Да нет, не мелко. Просто лично я не понял, что должен находиться именно при штабе. Кит, я уверен, тоже.
        - Вот в этом я и убеждал Сталина. Может, в прошлый раз вам и показалось, что он добрый дядечка, но это совершенно не так. Под настроение Верховный может быть и сердит, и зол, и крайне подозрителен. Одно хорошо - вменяем он всегда.
        - Поняли. Чем будем заниматься теперь?
        - А теперь будем готовиться к большому десанту. В марте нас предположительно ждет Пенемюнде. Но для начала - завтра в 9.00 быть в конторе.
        - Есть, товарищ генерал-майор.
        Егор довез нас до Красной площади и отправился по своим делам. Мы с ребятами распрощались и двинулись по домам. Надо было побыть одному, все обдумать, вспомнить, что мы там нарешали по ракетному центру фон Брауна. Еще надо позвонить Яне, поинтересоваться ее мамой и Леней. Вот с этого я и начал. На меня обрушился поток благодарностей, потом новостей, а потом вопросов. Еле отбился. Повесил трубку, подумал и отправился на кухню. Чай с бутербродами всегда благотворно действует на мои умственные способности.
        Глава 13
        Утром следующего дня мы снова встретились в конторе. На этот раз тут не толпились люди в больших чинах, да и вообще люди. Кроме охраны в здании, похоже, только мы трое. После недолгих раздумий пошли в кабинет Доценко. Он там почти никогда не бывает, но вдруг? Повезло. Егор был именно там, причем один, даже секретаря в приемной нет. Когда мы вошли, генерал говорил по телефону. Нам махнул рукой и сделал страшные глаза, так что мы поняли - на том конце провода кто-то очень важный. И ведь, как интересно, никаких имен так и не прозвучало.
        Закончив разговор, Егор встал и поманил нас за собой. В пустых коридорах гулко отдавались шаги четырех пар сапог. Жутко, если честно. Вот сам не знаю почему, но жутко. В молчании мы дошли до зала совещаний. Вошли и замерли. Вместо длинного стола посреди комнаты стоял макет. Очень подробный, со всеми лабораторными зданиями, промышленными постройками и стендовыми сооружениями макет Пенемюнде. Вон цеха, а там катапульта для «Фау-1» и стартовые площадки «Фау-2». Аэродром, ангары, электростанция - все как на ладони.
        Кроме поселка Пенемюнде, по которому назван полигон, на краю макета примостился небольшой городок Карлсхаген. Четко видны улицы, некоторые дома выкрашены в красный цвет, и вот вокруг них все выполнено очень подробно. Вплоть до клумб, скамеек и уличных фонарей. Это те дома, где живут нужные нам специалисты? Один из домов помечен флажком с молнией. Ну, да, фон Браун любил свое прозвище Зевс, так кто это тут такой юморист?
        - Все, товарищи офицеры, теперь начинается работа. Ближайший месяц мы проводим в этой комнате. Сюда будут приезжать командиры частей, участвующих в операции, и мы будем до минут и секунд отрабатывать действия на местности. Времени на это дается месяц. Потом практическая учеба, но опять-таки каждое подразделение по отдельности. И одни общие учения непосредственно перед высадкой.
        - Здорово. А какие части принимают участие?
        Егор засмеялся.
        - Много будете знать - скоро состаритесь. Расслабьтесь, всех увидите в свое время.
        - Кто командует операцией?
        - Я. А вы как думали?
        - Да так и думали. Наша роль?
        - Я осуществляю общее руководство. Медведь при гражданских специалистах. Вы отвечаете за захват полигона, а потом за оборону периметра. Вопросы?
        - Товарищ генерал-майор, бригадой командует ее командир, полком соответственно тоже, а я всего-то лейтенант. А Кит капитан. Каким образом мы будем за что-то отвечать?
        - Прямым. Вы находитесь при штабе и отслеживаете обстановку. Если считаете, что штаб принял неверное решение, вы ведь знаете, что должно произойти, а они нет, то у вас есть право это решение отменить. На «передок» лезете только в крайнем случае, если иначе - никак. Это ясно?
        - Никак нет. С какой стати комбриг или комполка будут слушаться лейтенанта? Даже если он представитель штаба? Тем более что мы вроде как собираемся все отработать до операции.
        - Во-первых, мы можем отработать только первую фазу - высадку, захват и организацию обороны. Что конкретно предпримут немцы, заранее знать нельзя, даже наше послезнание не помогает. Сами понимаете, как только мы изменяем хоть что-то, события «плывут». Тем не менее ваше знание будущего в сочетании с происходящим вокруг может здорово помочь. Теперь по поводу, почему послушаются лейтенанта.
        И Егор протянул нам красные книжечки тисненой кожи. Я открыл свою, глянул. А, ну да, с такими документами на руках точно прислушаются. Представитель Ставки с широкими полномочиями. Подписано начальником Генштаба, начальником Главного политуправления и лично Верховным главнокомандующим. Круче нас только северный склон Эвереста.
        - Еще вопросы?
        - Никак нет!
        - Вольно. И, кстати, поездки на стрельбище никто не отменял.
        - Есть.
        Время понеслось. Каждый день мы узнавали новые подробности предстоящих дел. Силы в них участвовали гигантские. Не в пример прошлой истории. Предполагалась высадка бригады морской пехоты и парашютно-десантного полка. Причем последний высаживался по большей части посадочным способом. С моря нас прикрывал Балтийский флот. Не в полном составе, но линкор, крейсер и два лидера это уже круто. А ведь были еще эсминцы, сторожевики, тральщики, минные заградители и канонерские лодки. Да-а, вот тут фрицам и конец.
        Каждый день мы встречались с командирами разных частей. Чаще всего сначала комполка, начальник штаба и комбаты. Потом ротные и взводные. Через отработку действий на макете проходили ВСЕ офицеры подразделений. Кстати, нас троих - меня, Кита и Мишку - официально представляли с предъявлением полномочий. На всякий случай, чтобы потом не было недоразумений. В какой-то момент Кит вдруг сообразил, что инженеры, показывающие, что нужно вывезти, это хорошо, а вот кто конкретно будет демонтировать оборудование? Бойцы могут, разумеется, разобрать, но кому этот металлолом потом будет нужен? Значит, нужна команда монтажников высокого класса.
        После консультаций с инженерами схватились за голову, выходило, что потребуется как минимум полсотни квалифицированных техников. А значит, их надо срочно найти, собрать и проинструктировать. И вот такие вопросы возникали каждый день. Работали по восемнадцать-двадцать часов, без выходных. Точнее, для нас выходные в своем роде были - стрельбище. Мы там продолжали ползать, маскироваться и, разумеется, стрелять. Каждую ночь перед сном я обязательно слушал голос Левитана, называющий все новые освобожденные населенные пункты. Чаще всего непроизносимые или очень странно звучащие на слух.
        Войска Красной Армии полностью освободили Румынию, Болгарию, Венгрию, почти всю Норвегию, большую часть Югославии, начали освобождение Греции. Тут, кстати, туркам припомнили князя Боргезе и предложили вернуть грекам их территории. Намекнули, что пока только ИХ территории, не прибавляя своих. Турки с вселенским плачем, но согласились, куда им деваться. Смешная деталь: советский посол в Швеции, сообщая о последних событиях в Турецкой Республике, упомянул мнимый нейтралитет последней и все последствия этого. На следующий день в Стокгольме арестовали десяток немецких агентов и официально напомнили Германии о своем нейтралитете.
        Что еще? Практически на две трети освободили Чехословакию. Кстати, на Сицилию с помощью СССР уже давно высадился де Голль. И ведь начал побеждать. Вообще в Италии получилось странно. Да, Муссолини, да, союзник Гитлера. Но в целом итальянцы воевать разлюбили еще во времена распада Римской империи. Самая активная часть фашистов присоединилась к вермахту и СС на Восточном фронте, да там в основном и осталась. Вернувшиеся стали пацифистами в большей мере, чем сами пацифисты. Остались чернорубашечники, а это та категория героев, которые против безоружных воевать умеют отлично, но перед оружием пасуют.
        Вот они отступали перед французами, тем более что тех поддерживали корабли Черноморского флота с моря и гарибальдийцы, получившие помощь оружием и инструкторами от СССР, с гор. Ну и части РККА во втором эшелоне у французов тоже добавляли авторитета. Англичане всерьез обеспокоились послевоенным устройством мира и потребовали созвать встречу на высшем уровне, которая и была намечена на 25 марта в Москве. А пока немецкий фронт сжимался, по словам Геббельса, «для большей концентрации сил и последующего решительного удара по большевикам».
        Эти новости радовали, но вносили некий диссонанс в сознание. А оно и так у меня… у нас… раздвоенное. Тот я, у которого есть семья и который пока на втором плане, и так знает, что день победы… И все. Дату я вспомнить не могу, хоть убейся. А сегодняшний я знаю, что официальный день победы - 1 октября 1943 года. Только судя по развитию событий, это должно произойти намного раньше, в самом худшем случае - под конец лета. Очень уж наши разогнались. А у немцев ресурсы заканчиваются, недаром их авиацией долбили.
        Мишка вдруг вспомнил, что первый день операции прошел тихо. То есть захватили немецких инженеров, зачистили охрану и начали готовиться к обороне. Ведь остров Узедом считается курортом. И там есть фешенебельные отели и рестораны, но нет танковых и артиллерийских частей. И только когда к властям обратились очумевшие от появления русских местные жители, началась тревога. Да и на второй день были в основном обстрелы с другого берега. Так вот, идея в том, чтобы этот момент как можно дальше оттянуть.
        Начали отрабатывать тихое похищение специалистов из Карлсхагена небольшими группами захвата в немецкой форме. А также широкое применение при захвате полигона холодного оружия и оружия с глушителями. Так жили и служили. В конце февраля мы в очередной раз отправились на стрельбище. Последний, наверное, предстояли практические занятия на местности с частями. Для начала решили заняться маскировкой. Закутались в маскхалаты, маски на физиономии и ну в снег закапываться. Пока лежали, на территорию въехало несколько легковых машин. Из них вышла группа старших офицеров. Что странно, ни к стрельбищу, ни к классам для занятий огневой подготовкой они не пошли. Остановились поодаль и что-то обсуждали, размахивая руками. Особенно выделялся полный генерал-полковник с уверенными жестами хозяина.
        Поднялся Егор, следом, поняв, что занятия временно прекращаются, встали и мы. Представляю ощущения генералов и полковников, когда перед ними из снега возникли вооруженные люди. Но проявили выдержку, на задницу не попадали и вопить не начали. Почти. К нам грозно двинулся тот самый генерал-полковник. За ним шли двое: капитан, такой же уверенный, как его командир, и старший лейтенант, явно мальчик на побегушках. Подойдя к нам, генерал заговорил. Голос оказался неожиданно высоким:
        - Что за безобразие? Я приказал сегодня никого на полигон не пускать. Я провожу занятия для старшего офицерского состава. Я прикажу вас арестовать. И снимите, наконец, маски, с вами разговаривает генерал-полковник.
        Егор засмеялся, я бы даже сказал, заржал и снял маску. Ух ты, я и не знал, что он такая значительная фигура. Генерал сделал шажок назад и побледнел.
        - Заместитель командующего воздушно-десантными войсками генерал-майор Доценко.
        - Заместитель начальника военно-строительного управления РККА по хозяйственной части генерал-полковник Лямин.
        - Товарищ генерал-полковник, какие именно занятия вы проводите на данном стрельбище?
        Вся уверенность «завхоза» куда-то делась. Он мялся, а Егор резко спросил:
        - Капитан, что тут происходит?
        Адъютант промолчать не рискнул:
        - Службой товарища генерала принято решение передать часть территории полигона…
        Замялся все-таки. Что же они тут учудили?
        - Передать подо что? Я жду, товарищ капитан.
        - Передать под дачи для начальствующего состава управления.
        - Та-ак! Сколько дач?
        - Товарищ генерал-майор…
        - Сколько, товарищ генерал-полковник? И где.
        Побелевший генерал промямлил:
        - Пятнадцать. Территория учебного полигона, левая часть, там лес и река.
        - И сколько землицы под каждую дачку решили выделить?
        Если бы меня спросили таким голосом, я бы уже пошел лоб зеленкой мазать.
        - Полтора гектара.
        Все, трындец генералу. За такие шутки даже в наше время могут к стенке поставить, а тут…
        - Товарищ старший лейтенант, вызовите дежурного по полигону. И пусть прихватит с собой пару бойцов.
        - Есть.
        - Товарищ капитан, прикажите остальным подойти сюда.
        Через минуту возле нас стояли пять генералов и два полковника. И все тряслись от ужаса, глядя на Егора. Кто же он такой, кроме того, что заместитель командующего ВДВ? Дежурный старший лейтенант примчался через пять минут.
        - Товарищ старший лейтенант, эти семеро арестованы по моему приказу. Взять под стражу, а чтобы не замерзли, пусть пока вам траншеи на огневом рубеже почистят. Вызовите сюда конвой из комендатуры. О документах я позабочусь.
        Егор резко повернулся и пошел к выходу. Черт, ну и лицо у него, смотреть страшно. Мы пошли за ним, но через пару шагов он остановился.
        - Капитан, старший лейтенант, ко мне.
        Адъютант и ординарец, бывшего, в этом я уверен, зампотыла, подбежали к нам.
        - Завтра в 9.00 явитесь в штаб округа за новыми назначениями. Хотите попасть на фронт или предпочитаете продолжить службу в тылу?
        - На фронт, товарищ генерал-майор.
        - Ясно. Машины отгоните к штабу и до завтра можете быть свободны.
        - Есть.
        Егор развернулся и снова пошел к воротам. Мы за ним.
        - Товарищ генерал-майор. Егор, а ты чего так…
        Он резко развернулся:
        - Чего? Такие сволочи, как этот генерал, растащили по своим приусадебным участкам всю мою страну. Другие на фронте гибли, а они под шумок дачи строили и своих людей на все материально-выгодные места сажали. Боевые офицеры годами комнаты снимали или ютились в общагах, с женами и детьми, а они машины коллекционировали. И когда надо было страну защитить, они ее слили и поделили то, что осталось. Убил бы! Лично пустил бы пулю в лоб каждому! Скоты!
        - Спокойней, Егор. Мы поняли.
        - Тогда пошли.
        Только утром следующего дня мы решились спросить: а почему все бросились выполнять приказы Егора? Ведь по должности они почти совпадали, а по званию там целых три человека были повыше.
        - Это старая история. Когда я еще сюда только попал, товарищ Сталин сделал меня инспектором НКО и Генштаба с самыми широкими полномочиями. Расстрелять я никого не мог, а вот снять с должности и арестовать - почти любого. А после начала войны вообще… Вы свои полномочия помните?
        - Да.
        - Ну вот. А у меня их - архангел Михаил позавидует.
        - Ух ты.
        - Ага. А теперь - работаем.
        Через два дня я улетел в Севастополь. Там, в Крыму, нашли подходящее место и построили макет полигона в натуральную величину. Вот мы и отрабатывали захват и удержание. Батальону Ольшанского, а кто бы сомневался, придали отдельную гвардейскую саперную роту. Вдруг немцы попытаются все взорвать? Так и работали. Высадка, проход через лес к полигону, захват и зачистка, разминирование. Потом - занять оборону вдоль побережья и держаться. Вот и все, ничего сложного. В теории.
        Мы проторчали в степях две недели. Каждый свой шаг при захвате полигона мы отработали до полного автоматизма. А потом нас ночью подняли по тревоге. Срочная посадка в самолеты, потом на катера и высадка. Система обороны оказалась немного другая, но мы быстро сориентировались и справились неплохо. После того как захватили взлетное поле и диспетчерскую вышку, стали садиться самолеты с десантниками. Они шустро разбегались по позициям, занимая оборону. Несколько тяжелых ТБ-3 приземлились пустыми, я решил, что это те, которые будут забирать груз.
        Вскоре к нам присоединились те из десантников, которые «брали» специалистов. Во избежание недоразумений ребята были в нашей форме, но говорили исключительно по-немецки. Они привели, именно привели, не притащили, людей, изображающих немецких специалистов. Выглядело все спокойно и по-деловому. Жаль, что это уже боевая операция. Надеюсь, в реальности все пройдет не хуже. Очередной самолет доставил группу гражданских инженеров, хотя и одетых в форму. Королев, Янгель, Черток, опа, а вон и Петька. И тоже капитан. Ты гляди, как тут люди растут.
        На этом учения закончились. Подразделения приводили себя в порядок и строились, командиров собрали на быстрый «разбор полетов». Потом морпехи ушли на ближайшую железнодорожную станцию, а десантники загрузились в свои самолеты. Нас тоже пригласили на борт транспортника, и скоро мы уже были в воздухе. Летели, как оказалось, в Москву. С аэродрома нас развезли по домам, дав два часа на приведение себя в человеческий вид, и снова повезли. На этот раз в Кремль.
        Сталин был в кабинете один. Мы стояли, а он бодро расхаживал, заложив руки за спину. Вид у Верховного главнокомандующего был сосредоточенный. А ведь я был прав, левая рука действует вполне свободно. Все-таки молодец Ольга. Наконец он остановился напротив нас.
        - Ну, что же, товарищи потомки, война вступает в завершающую фазу. Через два дня начнется решительное наступление наших войск. Основной удар будет направлен на Берлин, вспомогательный вдоль Щецинского залива. Несколько недель вы, кроме товарища Доценко, не имели возможности следить за обстановкой. Я это исправлю, причем с большим удовольствием. Итак! Три дня назад с взятием города Кенигсберг войска Северо-Западного фронта окончательно ликвидировали немецкую группировку в Восточной Пруссии. А вчера французские войска под командованием генерала де Голля при поддержке Красной Армии взяли Париж.
        Наши английские союзники всем происходящим очень обеспокоены и готовятся предпринять высадку в Кале, как вы и рассказывали. Кроме того, по сообщениям нашей агентуры, принято решение начать массированные бомбардировки промышленных объектов Германии. Официально - чтобы прекратить поставку вооружений, неофициально - с целью не допустить захвата предприятий Красной Армией. Также есть указание под видом промышленных бомбить и центры культуры. Таким образом, ваша задача по захвату Пенемюнде и вывозу специалистов и оборудования становится чрезвычайно важной. В свете последних событий Ставкой принято несколько решений.
        Во-первых, товарищ Вязин остается в Москве.
        У Мишки стало лицо обиженного ребенка, и Сталин это заметил.
        - Не обижайтесь, Михаил Ильич, но вы все-таки не военный. Все, что вы знали об этой операции, вы уже рассказали. Ваша помощь и предложения оказались очень ценными. Но как историк вы важнее в Москве, чем в Пенемюнде. Я понимаю, вы хотите пойти вместе с товарищами, но вспомните, что большинство из них тоже остаются здесь. Ваш и их вклад не менее ценен для нашей страны, чем военные подвиги товарищей Дубинина и Яковлева.
        И во-вторых, Ставка требует от вас, товарищ Дубинин, и от вас, товарищ Яковлев, осуществлять общий контроль над ходом операции, а не командовать красноармейцами на передовой. Там без вас достаточно опытных командиров. Поэтому в боевых действиях вы можете участвовать только в случаях крайней необходимости. Вас, Георгий Валентинович, я попрошу проконтролировать выполнение приказа Ставки. Есть вопросы?
        - Никак нет.
        - Тогда удачи вам, товарищи.
        На этом встреча закончилась. Мы вышли через ворота Спасской башни и, пройдя сто метров, остановились у памятника Минину и Пожарскому. Первым заговорил наш старший товарищ:
        - Сейчас все по домам. Никита, Сергей, быть готовыми завтра к 8.00. Михаил, без глупостей. Если Сталин решил, что тебе нужно остаться тут, то этому есть причины, и лучше к нему прислушаться. Потеряешь его доверие - хуже будет не только тебе, но и всем.
        - Да знаю я, товарищ генерал-майор. Просто обидно немного.
        - Да нет тут ничего обидного. Меня собственно на фронт не пускают с июля 41-го. Так, командировки в штабы, а в бой - ни-ни. Думаешь, мне не обидно? Но приказ есть приказ.
        - Ясно.
        Радости в Мишкином голосе нет, но на рожон не полезет, я его знаю.
        - Егор, а можно вопрос?
        - Валяй.
        - На Борнхольм десант был?
        - Был.
        - И как?
        - Нормально. 7-я бригада морпехов Балтфлота высадилась на остров сразу с четырех сторон. Местные жители здорово помогли, показали нашим подходы к нужным объектам. За сутки захватили порты и батареи, обрубили связь с материком. Потом еще двое добивали тех, кто решил сопротивляться «до победного конца». Но таких уже немного, там в плен сдалось больше солдат вермахта, чем числится моряков во всей 7-й бригаде.
        - И что теперь?
        - Как сообщили в сводке Совинформбюро, остров занят частями Красной Армии до конца военных действий. Вопрос о передаче его Дании будет рассмотрен после освобождения страны от оккупации.
        - Здорово.
        - Еще бы. Ладно, мужики, я домой, да и вам советую не слишком долго гулять.
        Мы вытянулись по стойке «смирно».
        - Есть, товарищ генерал-майор.
        - Вольно. Пока.
        Егор вскинул руку, и к нам тут же подъехала машина. Он сел рядом с шофером, еще раз махнул нам, валите, мол, по домам, и уехал. Мишка посмотрел на нас, вздохнул, а потом рассмеялся:
        - Ладно, как говорится: «Делай что должно, и будь что будет!» Удачи, ребята. Жаль, что я не с вами, но когда вернемся, ох я и построю своих реконструкторов! Они у меня поползают и побегают на всю катушку.
        На этом мы и разошлись. Мишка и Кит отправились домой, на Арбат, а я к себе на Шаболовку. Пока шел, меня трижды останавливали для проверки документов. Проверяли вежливо, но тщательно. Да что тут происходит, я же так до завтра домой не доберусь. В четвертый раз меня остановили, чтобы пропустить колонну легковых машин. Посольские, с флажками. Черт, так завтра же встреча на высшем уровне. СССР, США, Великобритания и Франция будут обсуждать устройство послевоенного мира.
        В 8.00 машина забрала меня от подъезда и доставила на аэродром. Туда же прибыли Кит и Мишка, который решил нас проводить и напоследок обсудить пару спорных моментов. Одним из них была возможность того, что обороняться вообще ни от кого не придется. Ведь в прошлой истории наши войска были еще очень далеко, и немцы спокойно бросили на остров крупные силы. А сейчас наступление в самом разгаре и им не до того. Так что важно создать укрытия для личного состава на случай артобстрелов и бомбежек, которые скорее всего все-таки будут.
        Через двадцать минут нас попросили подняться на борт, и самолет взлетел. Егора на борту не было, наверное, он к нам присоединится уже на погрузке. Или вообще на острове Узедом. Сидя в салоне «Лиса», мы сообразили, что не знаем, откуда выйдет первая группа кораблей с десантом. От нечего делать стали прикидывать возможные варианты. Первый - Лиепая. Там с 1942 года есть база флота, склады и инфраструктура. Но далековато. Тральщики имеют нужный запас хода, сторожевики на пределе, а торпедные катера и охотники не дойдут. Значит, или заход еще куда-то, что вряд ли, или отпадает.
        Если искать место поближе, то вариантов всего два. Или посадка с необорудованного берега на территории Польши, или Колобжег, бывший Кольберг, там же. Немцев из города вышибли еще зимой прошлого года, пока мы в Стамбуле были. До нужной точки оттуда около 70 миль, с запасом для всего малого флота. Только не знаем, успели его отстроить или нет, раздолбали его во время взятия сильно. И тогда есть еще один симпатичный вариант. Основные силы Балтфлота могут выйти из Кронштадта и той же Лиепаи одновременно с нами и подойти к острову Узедом после того, как мы осуществим захват, не всполошив немцев заранее. И вот тогда они станут нашей артиллерийской поддержкой с моря, что фрицам явно не понравится.
        Прошел час полета, и два, и три. Похоже, мы думали в верном направлении, летим в Польшу. Только куда именно? Оказалось, именно туда, на полевой аэродром возле Колобжега. Хотя полевым его назвать уже трудно. Огромное поле сплошь застелено специальной металлической сеткой или решеткой, не знаю, как правильно, но с нее можно взлетать в любую погоду. По краям поля стоят сборные ангары и палатки полевого лагеря. Интересно, ангары это склады или их используют по прямому назначению?
        Странно то, насколько это все открыто. Ведь тут до немцев от силы 70 километров, можно считать прифронтовая зона. А если они просекут и нанесут удар? Ведь способны еще, наверняка способны. Соберут кулак и врежут. Хотя нет, вряд ли. Если присмотреться, то можно увидеть высоко в небе наш разведчик. Он висит над нашим же аэродромом для чего? А чтобы пушной зверек незаметно не подкрался, я имею в виду всяких там «Тигров» и прочих «Пантер». Ну и про фрицевские бомбардировщики забывать не стоит. На этот случай чуть пониже разведчика барражируют истребители. И я уже уверен, что вокруг стоит уйма зениток и противотанковой артиллерии.
        В палатках я нашел батальон Ольшанского. Моряки выдыхали перелет из Подмосковья сюда. Надо же, в море их не укачивает, а в воздухе начали «травить». Правда, уже подшучивают друг над другом и по поводу цвета физиономий, и по поводу «травли». Сам Константин Федорович невозмутим, как всегда. Посадка на катера начнется в 19.00, так что еще есть пара часов на раздумья. Это не важно, сколько всего перебрали до того. Не важно, сколько просчитывали и отрабатывали. За несколько часов до начала начинается мандраж.
        Мы с Никитой заняли отведенную, не знаю даже зачем, палатку и перебирали все, что могли вспомнить о десанте. Вдруг еще чего надумаем. Нам принесли еду, кажется, Гурамишвили принес, и, кажется, мы его поблагодарили. Съели или нет - не помню. Когда прозвучал приказ на построение, мы с Китом просто встали, пожали руки и разошлись в разные стороны. Пока добрались до порта, было как раз восемь вечера. Операция началась, и мандраж соответственно закончился. Теперь все, что произойдет дальше, от нашего послезнания уже не зависит.
        Переход передового отряда проходил тихо. Три четверти пути шли максимальным ходом в 17,5 узла, но в двадцати милях от берега перешли сначала на малый, а потом и на самый малый. С берега замигал огонек. Отлично, значит, бойцы подводного спецназа Прохватилова свою задачу выполнили. Они высадились еще вчера и должны были выявить посты на берегу (если они есть) и обеспечить высадку, убрав часовых и обозначив место огнями. Условный код: два длинных - пауза - четыре длинных говорил о том, что катера могут подойти к берегу. Шутники спецназовцы те еще, два - четыре это МШ. Видимо, «можно шуметь», другой расшифровки я не вижу.
        Все три катера подошли к берегу. В принципе весь батальон мог идти на одном, но решили не рисковать. Мины, случайная встреча с противником в море, да мало ли что еще. Да, впереди нас, хоть и мористее, шли два эсминца и два минных заградителя, а непосредственно нас сопровождали четыре торпедных катера, но мало ли. Кроме того, на десяток миль впереди шли четыре тральщика, имеющих на борту только экипаж. Они занимались своей боевой работой - расчищали путь. Сейчас, когда мы сошли на берег, к ним присоединятся и эти три катера - акватория должна быть свободна от мин, мы ведь ждем почти весь флот.
        Высадка началась в 1.15, а в четыре часа утра на аэродроме приземлились первые три транспортника. Они доставили группы захвата и роту десантников. Егор пока не появился, но мы четко выполняли приказ - идти со штабом. Жаль, очень хотелось поучаствовать в захвате. Двухнедельная учеба дала результат, да какой. Фрицы даже пикнуть не успели. И не только охрана, но и расчеты зениток, которых тут было до черта. Вот за них, кстати, можно сказать спасибо англичанам, хотя они об этом и не знают.
        Тут вот что получилось. О полигоне британские спецслужбы узнали еще в 1939-м. Просто получили письмо с предупреждением, неизвестно от кого. И начали регулярно проводить воздушную разведку. Немцы, в свою очередь, имели приказ не открывать огня без явной угрозы. Так что аэрофотоснимков у англосаксов скопилось достаточно. Некоторое время назад наше правительство обратилось к ним с запросом о Пенемюнде, но получило ответ, что требуемых сведений они не имеют. Почти одновременно, по каналам внешней разведки, были получены копии почти всех материалов, которые скопились у англичан. Такая история.
        Единственной неожиданностью оказалось наличие на острове новенького концлагеря. Три барака, в которых находилось полторы сотни французов, немцев и англичан. Был даже один американец. Среди французов были и политические, и военнопленные, еще с 1940 года, и члены отрядов Сопротивления. А вот англичане и американец были летчиками, сбитыми в воздушных боях над Ла-Маншем. На полигоне пленные занимались уборкой, пилили, копали и строили. Хотя и не все. Старшие офицеры были освобождены от работ.
        В 5.00 ребята из групп захвата, переодетые в форму СС, выехали в Карлсхаген. Автобус, машина для фон Брауна и грузовики сопровождения были тут же, на территории полигона. А уж какой транспорт и за кем посылать, контрразведчики выяснили быстро. И кое-кого из охраны разговорили, и бывшие заключенные подсказали. Что-что, а от какой машины и каких неприятностей можно ожидать, они знали очень хорошо. Группы захвата издалека страховали десантники, так что парни ушли на задание, а мы опять остались.
        А мы готовили место для штаба в бункерах управления запуском. Протянули туда телефонные кабели с берега и от всех цехов. Пока не прибыли специалисты, везде поставили охрану, причем в немецкой форме, на всякий случай. На всех въездах на территорию, кстати, тоже стояли «ряженые». Вдруг кто на работу придет. Еще общались с назначенными командирами из лагерников, договаривались о содействии. И все время прислушивались, не начнется ли стрельба. Но нет, пока все тихо. И между прочим, где Егор? Скоро привезут «Зевса», и кто с ним разговаривать будет? Ни командующего операцией, ни специалистов.
        Только подумал, как с аэродрома сообщили, что садится следующая группа машин. Слава богу, а то я уже волноваться начал. И Кит тоже переживает, хотя и выглядит спокойным. Просто я его хорошо знаю, вот и вижу. Из первого самолета высыпали десантники. Последним спустился Егор. К нему тут же подошли командиры подразделений, доложились. Самолет покатился к дальнему концу аэродрома, заправляться и ждать приказа на взлет, а на посадку уже заходил следующий борт. Из него гурьбой, другого слова не подберу, выбрались офицеры в званиях от майора и выше. И один совсем молодой парень с погонами капитана. Петька.
        Егор, у которого под расстегнутой шинелью с полевыми погонами виднелся парадный китель со всеми орденами, подошел к нам.
        - Ну, что тут?
        - Ждем. По времени скоро должны появиться. Сигнала тревоги не было, стрельбы не слышно, пока все идет как по нотам.
        Он посмотрел на наши официальные физиономии и засмеялся:
        - Что, заскучали? Хотели сами «Зевса» взять?
        - Да чего там. Просто обидно стоять в стороне.
        - Нет, братцы, ничего вы не понимаете. Вы вслушайтесь. Ведь тихо. Совершенно тихо. Немцы даже не подозревают, что тут что-то происходит. И это - ваша заслуга.
        Он собирался сказать что-то еще, но к нам подбежал лейтенант:
        - Товарищ генерал-майор, наблюдатели докладывают, сюда идет колонна. Впереди «Майбах» фон Брауна, за ним «Опель» с охраной, автобус, и замыкает колонну грузовик. Едут спокойно.
        - Тогда все по местам.
        Народ с территории как ветром сдуло, а мы направились в главный корпус. Значит, спокойно едут. Это хорошо, спектакль, получается, удался. Ведь задумка была простая. В 5.30 утра к пятнадцати ведущим специалистам в дверь позвонили офицеры СС. Наши, разумеется. И передали приказ, якобы Дорнбергера, немедленно явиться на полигон. Лично фон Браун, открыв дверь, увидел гауптштурмфюрера и двух лейтенантов. Они сообщили, что через час на полигон прибывает комиссия под руководством Гиммлера. Генерал-майор Дорнбергер находится там и просит господина Брауна прибыть немедленно.
        Через пятнадцать минут, когда встревоженные инженеры уже сидели в автобусе, вышел фон Браун в парадном эсэсовском мундире. Его ждала личная машина, гауптштурмфюрер придержал ему дверь, после чего сам сел на переднее сиденье, а лейтенанты, вскинув руки в приветствии, направились к автобусу. О том, что административный руководитель полигона сидит связанный в кузове грузовика охраны, «Зевс», разумеется, не знал.
        Охранники на въезде подняли шлагбаум и вытянулись, машина остановилась на привычном месте, и гауптштурмфюрер предупредительно открыл перед фон Брауном дверцу машины, а затем и входную. Эсэсовцы на входе щелкнули каблуками. Хорошо, что мощная входная дверь практически не пропускает звук, и Браун не услышал, как они хохотали, едва она закрылась за его спиной. Подошли к знакомому кабинету, эсэсовский капитан снова предупредительно распахнул дверь, «Зевс» вошел… и остолбенел. Перед ним стоял генерал. В парадной форме, при всех орденах. С двумя звездами Героя Советского Союза. Егор сделал шаг вперед и сказал:
        - Ich freue mich, Sie, Herrn Braun, begru?en zu durfen (Рад вас приветствовать, господин Браун).
        Глава 14
        Фон Браун затравленно оглянулся на гауптштурмфюрера. Тот закрыл дверь, шагнул вперед и на чистом русском языке доложил:
        - Товарищ генерал-майор, гауптштурмфюрер Вернер фон Браун по вашему приказу доставлен.
        «Зевс» сник. Не знаю, о чем именно он подумал, но испугался наверняка. В чем-то я его понимаю. Приезжает за тобой офицер, причем в таком же звании, и ведет себя вежливо и предупредительно, почти как лакей. Приглашает на встречу с главой СС, привозит в твой собственный кабинет, а там… русские. Ужасные русские, которые не берут эсэсовцев в плен, а расстреливают на месте. А он-то, как дурак, вырядился в парадный мундир…
        Браун заговорил, и гауптштурмфюрер, а на самом деле старший лейтенант Кузнецов, начал переводить. Егор отлично говорит по-французски и неплохо по-английски, но с немецким у него не очень.
        - Господин генерал, я не служу в СС, я инженер. Вступить в национал-социалистическую партию и СС меня вынудил рейхсфюрер Гиммлер. В противном случае мне не дали бы заниматься моей работой.
        Вообще-то, с моей точки зрения, Егор выглядит чересчур хмуро. Браун, разумеется, не подарок, но он действительно занимается исключительно разработками своей «Фау». Это оружие, да, но ведь лично он никого не убивает? Или я чего-то не знаю? А генерал мрачно кивнул.
        - Разумеется. А «Фау» это фейерверк, для красоты.
        Кузнецов перевел, и Браун заговорил еще быстрее:
        - Господин генерал, я инженер. И большой поклонник вашего выдающегося ученого Циолковского. Моя мечта - космос. Для этого я и разрабатываю свои ракеты. Но вы же понимаете, что военные из всего стремятся сделать оружие.
        Тут он сообразил, что говорит именно с военным, и смешался.
        - Успокойтесь, господин Браун. Правительство Советского Союза в курсе ваших работ по космосу, и именно поэтому мы здесь. Нам необходима документация на ваши ракеты и содействие для отбора и эвакуации наиболее ценного оборудования.
        По мере перевода Браун успокаивался и даже, кажется, попытался принять важный вид. Зря. Вот что-то есть такое, чего я не знаю, потому что Егор спустил «Зевса» с небес мгновенно:
        - Господин Браун, чтобы не было недоразумений. Наши инженеры в теории продвинулись гораздо дальше вас. Если вы захотите в этом убедиться, я пришлю к вам одного из наших молодых специалистов по ракетным двигателям. Он уточнит, на каком именно уровне остановились ваши разработки. Но нас интересует отработанная вами технология. Тут, к сожалению, мы отстаем. Но ведь на Пенемюнде, поправьте меня, если я ошибаюсь, работает около 12 тысяч человек? Наверняка мы найдем тех, кто способен нам помочь и кроме вас.
        Получилось. Браун снова стал белым и пушистым.
        - Нет-нет, господин генерал не так понял. Я готов всеми силами помочь, особенно если речь идет о полетах в космос. В Германии, к сожалению, эта тема не популярна, Гитлеру нужно только оружие, «вундерваффе».
        - Отлично. В таком случае вам нужно в первую очередь поговорить со своими инженерами и убедить их помочь нам. Необходимо в кратчайшие сроки демонтировать и вывезти оборудование вашего центра, документацию и готовые изделия. Вам и тем сотрудникам, которых вы отберете, включая рабочих высокой квалификации, придется тоже отправиться с нами. Вам всем обеспечат достойные условия для жизни и работы.
        Браун снова заволновался:
        - А наши семьи?
        - Мы постараемся вывезти и их, если не сейчас, то после окончания войны, а оно, как вы, наверное, догадываетесь, не за горами.
        В дверь постучали. Егор слегка удивился и сказал:
        - Войдите.
        В дверях стоял командир роты, обеспечивающей охрану со стороны поселка Пенемюнде.
        - Разрешите, товарищ генерал-майор?
        - Слушаю.
        - Товарищ генерал-майор, там рабочие пришли.
        - Какие рабочие?
        - Немцы, товарищ генерал. Мы их впускаем на территорию и разводим по цехам, но они все идут.
        - И как реагируют на вашу форму?
        - Никак. Расходятся по рабочим местам и стоят, ждут чего-то.
        Егор расхохотался:
        - Вот это да, вот это орднунг. Русские или нет, а раз начался рабочий день - надо работать.
        Он повернулся к фон Брауну:
        - Вот вам и первое задание. Объясните ситуацию рабочим. Они должны начать подготовку цехов к демонтажу и вывозу. Постарайтесь довести до их сведения, что после этого те, кого вы отберете, поедут с вами в СССР, а остальные вернутся по домам.
        Браун выслушал, щелкнул каблуками, выбросил руку в нацистском приветствии, перепугался, втянул голову в плечи и направился к выходу. Егор кивком головы отправил следом Кузнецова с двумя помощниками. Когда все вышли и в кабинете остались только мы втроем, глубоко вздохнул и расслабился.
        - Черт, тяжело это.
        Мы с Никитой удивленно переглянулись.
        - Не понимаете? Сейчас объясню. Для вас этот Браун просто инженер. Его мундир это так, официоз по требованию времени. А в МОЕЙ истории Дорнбергер развернул производство «Фау» на подземных заводах. И работали там заключенные концлагерей. Умирали тысячами: от голода, побоев, изнурительного труда. Эсэсовцы на заводе приспособились провинившихся вешать одновременно десятками на балках подъемных кранов в цехах. А этот «ученый» ездил проверять производство и регулярно ходил мимо гор трупов. Думаете, хоть раз возмутился?
        - Ничего себе!
        - То-то и оно. Потому и тяжело. Сейчас ничего такого он не сделал, но я-то знаю, что он СПОСОБЕН на это.
        В десять часов утра полигон внешне выглядел совершенно обычно. Работали люди, дымились трубы. Рабочие из лагеря что-то строили вдоль берега. На той стороне пролива были заняты разбором завалов после позавчерашней бомбежки, и на привычную рабочую суету у нас внимания не обращали. В 18.08 наблюдатели доложили, что в море показалась эскадра. В 20.20 начала высадку 7-я бригада. Два ее батальона направились вдоль берега в сторону Карлсхагена. В их задачу входило перекрыть трехкилометровый перешеек в километре после городка, перерезать линии связи и начать строительство оборонительного рубежа.
        Ночью садились еще самолеты. Они доставили боеприпасы, две роты десантников и батарею 76-мм противотанковых орудий. Назад вывезли первые партии документации, готовые изделия, упакованные за день и десяток немецких инженеров во главе с Дорнбергером. Последний самолет доставил несколько зенитных расчетов, обученных работать на трофейной технике. А то зениток у нас навалом, а зенитчиков не было. А так - прямо грузопассажирский аэропорт. Рейс прибыл, рейс убыл. Красота.
        С Большой земли приходили новости, одна радостнее другой. Войска остановились в 30 километрах от Берлина и теперь наносят фланговые удары, беря город в кольцо. Уже полностью освобождена Чехословакия, на территории Германии захвачены Нюрнберг и Дрезден. Англичане высадились в Кале, да там и застряли. Город-то они кое-как отбили, а дальше продвинуться не смогли. Немцы кинули туда весь флот, который смогли подогнать. Больше всего союзникам мешают подводные лодки. Они не дают тяжелым кораблям развернуться в полную силу. Этим пользуются немецкие крейсера и линкоры, обстреливая берег с моря.
        А у нас пока тихо. Ощущение, что никакой войны нет. Вечером рабочие разошлись по домам. Инженеры, разумеется, остались на полигоне, кто их отпустит, но им устроили спальные места в нескольких кабинетах. Фон Браун, после трех часов беседы с нашим Петькой, ага, это его Егор представил «молодым специалистом», ходит в задумчивости. Иногда замирает и вдруг срывается с места и бежит в кабинет, что-то записать. Конструктор, куда денешься.
        Следующие два дня прошли точно так же. Утром немцы приходили на работу и занимались консервацией станков. Всем заправляли немецкие же инженеры. Убежденных нацистов нашлось около двух десятков, и их тут же заложили сослуживцы, так что особого вреда они нанести не успели. Наши саперы, убедившись, что взорвать никто ничего уже не сможет, занялись прокладкой дороги к берегу. Здорово работают, кстати. Аккуратно, не оставляя ненужных следов. Готовые участки сверху накрывают масксетью, так что и с воздуха все выглядит спокойно.
        Ночью прилетают самолеты, привозят людей и припасы, увозят небольшие станки, документацию, отобранных людей. Все четко, деловито. Только мы с Никитой не у дел. Иногда случается поработать переводчиками, когда возникают вопросы с бывшими заключенными лагеря. Чаще всего приходится успокаивать их старших офицеров, которые дико оскорбляются, если кто-то из командиров пробует отправить их на работу. Англичане задирают нос, наши начинают повышать голос. Пришлось Егору собрать командный состав и приказать этих «лордов» не трогать. А в целом - курорт.
        Так продолжалось почти неделю. За это время, не добившись под Кале никаких успехов и потеряв несколько тысяч солдат и десяток кораблей, англичане разозлились и начали применять массированные бомбардировки. Первыми получили Гамбург и Бремен. Потом Франкфурт-на-Майне. Наши промолчали, но тут ВВС Великобритании нанесли удар по Лейпцигу, чуть ли не в момент штурма города. Правительство СССР направило ноту, требуя согласовывать действия, чтобы не бить по союзникам. Англичане извинились и назвали несколько целей. Что интересно, Берлин среди них отсутствовал, но присутствовали Ганновер, Мюльхаузен, Магдебург, Штутгарт и… Пенемюнде.
        В Англию ушла секретная информация о том, что полигон Пенемюнде находится под контролем Красной Армии, а потому из списка объектов бомбардировки его необходимо исключить. И какой сюрприз, буквально через несколько часов об этом стало известно Абверу. Немцы всполошились. Послали самолет-разведчик - все спокойно. Попытались связаться по телефонам, потом по радио. Нет ответа. Тогда они решили направить в Карлсхаген офицера связи. С группой поддержки в составе полуроты солдат. И началось.
        Большую часть «проверяющих» уничтожили, но сам офицер и несколько солдат успели сбежать. Да и сам факт боя все расставил на свои места. Первыми начала авиация. Девятка пикировщиков направилась к полигону, но была остановлена истребителями. Их на нашем аэродроме было две эскадрильи. Через полчаса налет повторили, но теперь бомбардировщиков было тридцать, плюс два десятка «мессеров» прикрытия. Завязалась драка, в которой наши сбили семь самолетов. Большая часть немцев ушла восвояси, но трое самых наглых прорвались к берегу. Тут их ждал следующий сюрприз в виде зениток. Ушел только один, да и тот «хромая» и нещадно дымя.
        Из двух сбитых - один взорвался в воздухе, а второй начал сваливаться на крыло. От него отделились две черные фигурки и начали камнем падать вниз. Купол раскрылся только один. Ветер дул в нашу сторону, и летчик вскоре приземлился прямо возле позиции счетверенной зенитной установки Flak. Там его и повязали. Поняв, что его сбили из немецкой зенитки, майор Люфтваффе ругался всю дорогу до бункера управления, где находился штаб.
        Особого интереса он не вызвал, и Егор распорядился отправить его в другой бункер, который сейчас использовался как камера. А что, не расстреливать же, в самом деле, всех саботажников. На этом бы и закончился допрос, но скучающий вид командира и огромного роста моряк, потянувший летуна за собой, напугали того до икоты. Он решил, что его ведут расстреливать. Несмотря на довольно высокое звание, фанатиком Гитлера майор не был и начал кричать, что имеет важные данные. Требовал отвести его к высокому начальству.
        Егор удивился и предложил ему говорить. Летчик попытался встать в позу, но ему объяснили, что человек в полевой форме, стоящий перед ним, - генерал. И более старшего офицера как по званию, так и по должности можно найти только в Москве. Немец сразу стал почтителен и попросил карту. Его подвели к столу, и он начал указывать все, что знал. Не так уж и много, зато объекты - важнее некуда. Наименее интересным для нас оказался аэродром базирования его эскадры. Но вот районы, где срочно разворачивают два гаубичных дивизиона и дивизион реактивных установок, это серьезно. Координаты тут же передали на «Марат».
        Немцы предприняли еще два налета, с тем же успехом, а потом в дело вступила артиллерия. Основной удар нанесли по стартовой площадке, но как раз оттуда все, что было интересно нашим специалистам, уже вывезли. Так что пожалуйста, пусть лупят. Правда, точность хромала, треть снарядов вообще ушла в воду. Следующий залп неплохо проредил лес на северном берегу и взбаламутил воду уже возле того берега. Правда, несколько снарядов угодили в здание электростанции, а один в цех, но пострадавших не было, укрытий хватало на всех. Третий залп немцы дать не успели, загрохотали орудия линкора и крейсеров. Этот залп, может, и не уничтожил батареи, но прыткости у них поубавил, это точно.
        Результатом короткой дуэли стал панический приказ всем наличным силам Кригсмарине идти к острову Узедом. Ну, это не так быстро происходит, пока определятся, какими силами, пока пройдут датскими проливами… Неделя, не меньше, это же почти тысяча сто миль. Да и кроме того, они ведь там не просто рыбку ловят, они с англичанами дерутся. Так что наш флот может до времени не беспокоиться. Разве что слушать получше, подлодки могут появиться раньше.
        А пока мы продолжим вывозить все что можно. Хотя, если честно, не так уж много тут и осталось. Действительно. Прошло десять дней. В той, другой истории, к этому времени потери уже достигали 50 процентов, немецкие гаубицы, а иногда и прорвавшиеся танки долбили по зданиям, и многое или было разрушено, или не смогли демонтировать. Только инженеров и документацию смогли вывезли полностью. Парней даже прикрывать было некому, корабли и авиация охраняли груз. Зато сейчас, без боев, в спокойной обстановке, да еще при полном сотрудничестве с персоналом полигона… Небо и земля. У нас ведь даже раненых пока нет.
        Следующие два дня работы шли медленнее, но не менее четко. Самолеты начали вывозить рабочих высокой квалификации, а ночами гудели грузовики и тягачи, отвозя к морю тяжелое оборудование для погрузки на корабли. Я побывал на берегу дважды. На пятый день, сопровождая колонну с оборудованием бункера управления и контроля, и сегодня. Кажется мне или нет, не знаю, но, по-моему, часть кораблей куда-то ушла. Возникает подозрение, что нас посвятили не во все детали операции.
        Немцы действовали против нас без огонька. То постреляют, то снова попробуют бомбить. Никто уже и внимания на них не обращал. Но это была только видимость. Все это время они перебрасывали на остров все части, оказавшиеся под рукой. И, кстати, совсем не мало. Не то чтобы мы об этом не знали. Скорее намеренно делали вид, что ничего не замечаем. Чем больше мы их набьем тут, тем меньше останется пехоте на том берегу. Тем более что бригада морской пехоты, которая там окопалась, да при поддержке корабельной артиллерии, может держаться на своих позициях сколько угодно. А что! Траншеи в полный профиль, с бетонными стенками и бункерами для укрытия. Бетонные же укрытия для орудий всех пяти противотанковых батарей и двух 88-мм немецких «ахт-ахтов», отобранных у зенитчиков. Точнее, вместе с ними. Так что зря бригада времени не теряла.
        Разумеется, основные работы производили немцы, строителей тут хватало, и дело свое они знают. А на полигоне и так слишком много народу было. Часть вообще пришлось отправить по домам уже через пару дней. Потом еще часть и еще. Сейчас осталось около семисот рабочих, остальные сидят в своем поселке и тихо офигевают. Они же до последнего были уверены, что по окончании работ их или расстреляют, или отправят в страшную Сибирь, убирать снег. Весь. А им выдали положенную зарплату да еще сухой паек на месяц. Да еще дополнительно сухое молоко, масло и сахар для тех, у кого есть маленькие дети.
        Ровно через две недели после высадки морская пехота вступила в бой. Сначала немцы устроили что-то типа разведки боем. В нескольких местах до роты солдат, иногда под прикрытием бронетранспортеров, наметили атаку. Их спокойно отбили огнем крупнокалиберных пулеметов и автоматических гранатометов. Тактику изменили и вдоль южного, менее укрепленного берега двинули до батальона солдат при поддержке семи танков. Потеряли четыре из них и откатились. Потом были еще атаки и еще. Всего восемь.
        К наступлению ночи аккуратные поля перед позициями бригады стали намного менее аккуратными. Тут и там стояли застывшие танки или дымились груды железа, которые когда-то ими были. На черной от взрывов земле более светлыми пятнами выделялись трупы солдат Вермахта. Самый ближний из них находился в трех сотнях метров от линии траншей. У нас пока были всего один погибший и несколько десятков раненых. Большинство - легко, чаще всего осколками близко разорвавшихся снарядов. Корабельной артиллерии работы не нашлось, морпехи справились сами.
        Утро началось с завывания немецких реактивных минометов. Противно они воют, правильно их бойцы «ишаками» называют. Под прикрытием разрывов мин пошла в атаку пехота. Танков на этот раз пустили сразу десять, причем впереди ползли два «Тигра». Надо же, кто-то из командиров не отправил всю свою тяжелую технику на защиту Берлина, как того требовали из ОКВ. Уважаю. Хотя все равно зря. «T-VI» - штука хорошая, но против 305-мм снарядов линкора не катит. А именно главным калибром отреагировал «Марат» на неприятную побудку.
        Я в эти дни находился при штабе бригады и видел все. Наших командиров, спокойно обсуждающих, где и когда немцы попытаются еще раз. Морских пехотинцев, деловито ведущих огонь по врагу или с улыбкой читающих письма, хохочущих, даже изображающих что-то такое цыганское под гитару, сидя при этом в траншее. И солдат вермахта, орущих «…Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren…» от ужаса, идя в атаку, и ежесекундно ожидая тяжелого гула корабельных орудий. И немецких танкистов, которые пытались бежать на четвереньках и одновременно сбивать пламя с форменных курток и брюк, то и дело утыкаясь носом в землю.
        В 20.15 пришел приказ отправить на берег один батальон. Учитывая насыщенность обороны артиллерией, автоматическими гранатометами и пулеметами, оставшихся двух батальонов хватало в избытке. Тем более что все морпехи имеют на вооружении «АС-41». Это серийная модификация Симоновского автомата под промежуточный патрон. Отличная машинка, с откидным прикладом, практически ничем не отличается от «АСС-94», к которому я привык. Немного грубее, нет приспособлений для установки оптики и прицела ночного видения, а так - вещь.
        Всю ночь позади нас садились и взлетали самолеты. Утром оказалось, что большая часть флота, включая линкор, ушла. Немцы приободрились, но, как оказалось, рано. Восемь орудий эсминцев «Ленин», «Карл Маркс» калибром 102 миллиметра и пять 130-миллиметровок лидера «Ленинград» справлялись ничуть не хуже. Атаки захлебывались, едва начавшись, и их становилось все меньше. В этот день - шесть. На следующий - четыре. А через три дня танки у фрицев закончились. Они предприняли единственную попытку наступать одной пехотой, но из нескольких сотен солдат вернулась едва пара десятков. И наступила тишина. В тот же день меня отозвали на полигон.
        Пенемюнде как будто вымер. Рабочих окончательно отправили по домам, куда-то подевались десантники. Только посты, да, по словам встретившего меня Никиты, рота прикрытия вдоль южного берега.
        - Кит, а где все?
        - Ушли. Бывших военнопленных эвакуировали с острова позавчера. В цехах и лабораториях чисто. А десантники уже в Дании. Слышал самолеты несколько дней назад?
        - Слышал.
        - Юл, тут такое творилось. - Кит рассмеялся. - Егор вызвал полсотни рабочих и приказал недалеко от аэродрома выкопать ров длиной сто метров, глубиной в три и шириной, как получится. Ближнюю к взлетному полю сторону приказал обшить досками и вообще укрепить. Народ ходил и удивлялся: зачем? А ночью стали прилетать самолеты. Пока их заправляли, десантники бегом к этому рву, ну и, сам понимаешь. А их полк, прикинь. Утром ров на две трети был полный. Хорошо, что всю выкопанную землю рядом свалили, ею и засыпали. И еще несколько дней досыпали, когда земля оседала.
        - А Егор?
        - Здесь. Тебя ждет.
        Через пять минут мы были в штабе. Он тоже опустел, кроме генерала, уже одетого в полевой камуфляж, там были его охрана и еще несколько офицеров связи, которые заканчивали свертывание КП. Я встал смирно.
        - Товарищ генерал-майор…
        - Вольно, лейтенант.
        Егор обернулся к подчиненным:
        - Все готово?
        - Так точно.
        - Выдвигаемся. Семен, подожди возле бункера.
        Начальник охраны, украинец лет сорока в звании лейтенанта, кивнул и увел всех наверх. Вообще-то Егор фамильярности в службе не любил и позволял ее нечасто. Заметив мое удивление, генерал улыбнулся:
        - Я Семена с 40-го года знаю. С тех пор, как получил батальон. Он у меня сначала водителем был, потом ординарцем. А после первого десанта, когда мы от Остроленки до Варшавы рейдом прошли, я его на офицерские курсы отправил. Теперь он начальник моей личной охраны. Ладно, слушайте. Война подходит к концу. Тот батальон, который мы забрали, высадился на острове Рюген. Немцы капитулировали без боя, все уже все поняли. Норвегия наша, Дания ждет только повода, чтобы выйти из войны.
        Вот мы его и дали. Десантный полк, который мы высадили, захватил Нюборг и Оденсе, получив контроль над проливом Большой Бельт. Немецкий гарнизон частично уничтожен, частично сдался. А главное, мы заняли береговые батареи. Немцы отправили в Балтику практически все, что у них было: «Адмирал Хиппер», «Принц Ойген», «Адмирал Шеер», «Тирпиц», «Шарнхорст», «Эмден», «Кельн», «Лейпциг», «Нюрнберг». И несколько сотен подлодок. Кстати, англичане их преследовали до последней возможности. Даже потопили «Тирпиц». И лодки проредили неплохо.
        Кто остался - направились в пролив, рассчитывая, что там свои. А там мы. И Краснознаменный Балтийский флот. Ох, и рубились моряки… Да, Юл, твой протеже награжден орденом Красной Звезды.
        - Какой протеже?
        - Разин.
        - А кто такой Разин?
        - Тьфу, ты же, наверное, фамилий не спрашивал. Леонид. Это же ты ему посоветовал в гидроакустики идти?
        - Леня? Здорово. А на флот его Яна уговорила, а не я.
        - Неважно. Этот музыкальный гений в разгар боя услышал две подводные лодки, причем с разных направлений. Да еще вывел на них «морских охотников». Одну потопили, вторая всплыла и выкинула белый флаг. Сегодня по радио приказ зачитывали.
        - Яна будет гордиться. Егор, это все хорошо, но с нами что? Ты же к своим десантникам собрался, я прав?
        - Прав.
        - А мы?
        - А вам приказано возвращаться. Через час подойдут катера. Они доставят стрелковый полк и заберут морскую пехоту. Ну и вас тоже прихватят.
        - И куда?
        - В Питер. Сначала катером в Лиепаю, потом в Таллин, а потом в Кронштадт. Там вас встретят.
        - А может мы с тобой? С парашютом мы знакомы.
        - Нет. Иосиф Виссарионович приказал вами не рисковать.
        - И что, когда мы теперь увидимся?
        - В День Победы, ребята. Договорились?
        Возле самолета мы пожали друг другу руки. Егор поднялся по лесенке и еще раз махнул нам рукой. Дверь за ним закрылась, и «Лис» начал раскручивать винты. Чуть поодаль то же самое сделали два истребителя. Через несколько минут десантный борт и его сопровождающие скрылись из глаз. А мы, два безработных представителя Ставки с самыми широкими полномочиями, отправились на берег. Начинало темнеть, когда к берегу пристали первые катера. Пехотинцы, некоторые с лицами нежного салатного цвета, торопливо сходили на берег. Непривычные к морю, бойцы потихоньку приходили в себя. Кто-то сверзился в воду, народ начал зубоскалить над неудачником. Нормально.
        Мы ждали. Пехота сменила 7-ю бригаду только к утру. В 9.45 морпехи начали погрузку. Я и Кит поднялись на борт последними. Винты за кормой вспенили воду, и катера медленно отвалили от берега. Прощай, Пенемюнде. Четыре недели и один день мы провели на полигоне. Не было жестоких боев, не умирали рядом, к огромной нашей радости, боевые друзья, но эти дни запомнятся навсегда. Может быть, именно тем, что не было этих боев и во многом благодаря нам. А самое главное, что поставленную задачу мы, как говорят на производстве, выполнили и перевыполнили.
        Нас разместили на сторожевом корабле, даже выделили каюту, все-таки представители Ставки, но мы в нее пока не пошли. Стояли и смотрели на воду, думая каждый о своем. Тяжелые свинцовые волны медленно катились вдоль борта. Поначалу за кораблем гнались чайки и, не дождавшись подачки, устраивали своего рода «бомбежку». Мы весело ругались, стараясь укрыться. Потом они отстали. Наверное, ближе к вечеру, когда посвежеет, мы спустимся вниз, но сейчас я стоял у борта и вдыхал соленый морской воздух.
        На Балтике я проходил практику дважды, хотя так далеко мы не заходили. И все-таки все вокруг было родным и знакомым. Наш сторожевик шел замыкающим, на горизонте было чисто, солнце бросало на воду сверкающие блики. Рядом стоял Никита. Он, хоть и не моряк, качку переносит легко. Вот и сейчас стоит, слегка расставив ноги и ухватившись руками за леер, высоко подняв голову и улыбаясь соленым брызгам. Красота. А потом в нескольких метрах за кормой взорвалась мина. Меня подбросило, ударило о балку и вышвырнуло за борт. Теряя сознание, я, совершенно невпопад, успел подумать, что так и не выполнил просьбу Егора навестить его деда в Севастополе.
        Заключение
        Черт, голова болит зверски. Вот же мне везет с падениями за борт. Интересно, кто меня вытащил? Я точно помню, что потерял сознание в воде. По-хорошему - должен был утонуть, факт. Качнул головой - терпимо и открыл глаза. И сразу закрыл. Открыл снова. В этой каюте я был только однажды, провожал парня, повредившего руку на занятиях по рукопашке. Получается, я нахожусь в лазарете БДК? Я вернулся? А Кит? С ним что?
        Где-то за моей головой открылась дверь, и через пару секунд я увидел начальника медицинской службы. Он же хирург, он же терапевт. Капитан медицинской службы Бармалей. Как обычно, вспомнив фамилию, я невольно улыбнулся. Это же надо - доктор Бармалей. На самом деле судовой врач человек добрый, хотя и строгий к нарушителям всяческих медицинских правил. Вот и сейчас он прошел мимо меня в санузел, что-то сердито бормоча про себя. А выходя, увидел, что я очнулся.
        - Проснулся? Отлично. Как самочувствие?
        Проснулся? Я что, спал? Никакого падения за борт не было? Тогда почему я в лазарете?
        - Голова болит.
        - Это-то понятно. Удар и об воду приложился. Хотя чем тебя ударило, никто так и не понимает, но как за борт летишь, увидели и вытащили сразу. Ты даже особо воды наглотаться не успел. Не забудь парням спасибо сказать.
        - Не забуду. Так со мной все в порядке?
        - Практически да. До прихода на базу еще три часа, можешь пока дремать. На берегу подойдешь в центральный госпиталь, но это так, для контроля.
        - Есть.
        В дверь снова кто-то вошел. На этот раз комиссар бригады. Пожал руку Бармалею, и тот вышел. А каперанг присел на койку.
        - Ну, как самочувствие, сержант?
        Ох, черт, сержант. Опять. Как-то я уже привык быть лейтенантом, а ведь мне еще четыре месяца до выпуска.
        - Нормально, товарищ капитан первого ранга. Через пару часов встану.
        Комиссар смотрел на меня с улыбкой:
        - Отпуск в училище уже закончился?
        - Так точно, два дня назад.
        - Не жалеешь? Летний отпуск провел на кораблях и зимний тоже в походе.
        - Никак нет, не жалею.
        - Я переговорю с медиками, пусть дадут тебе дня три на выздоровление. Ты ведь севастопольский?
        - Так точно.
        - Вот и побудешь пару дней дома.
        - Спасибо, товарищ капитан первого ранга.
        Комиссар ушел, а я начал засыпать. Головная боль медленно уходила. И забирала с собой Юла. После того как у меня проснулась вторая память, я им оставался. Да, у меня были воспоминания Сергея Яковлева, но на втором плане. А вот сейчас все менялось. На второй план уходил Юл. Наполовину Цезарь, наполовину юла. Знакомые имена и лица тускнели, хотя и не исчезали совсем. Теперь я отчетливо помнил деда и бабушку, ребят с переулка, вечно дребезжащий школьный звонок. Помню улицы Севастополя, в котором Юл не успел даже осмотреться. Помню сильные руки отца и его вечную трубку. Помню маму.
        Меня разбудили за полчаса до прихода на базу. Голова прошла, чувствую себя отлично, но три дня отпуска однозначно не помешают. После швартовки морские пехотинцы сошли на берег и отправились в свое расположение, а меня отвезли в госпиталь. Здешние эскулапы тоже ничего аномального не обнаружили, но выдали бумагу, что мне необходим отдых в течение трех дней. С этой справкой я явился в штаб флота, где все оформили, а заодно вручили документы для училища. И я пошел домой.
        Только не дошел. Память Юла, хоть и потускневшая и отошедшая на второй план, осталась при мне. И она тянула меня не в Матросский переулок, а на проспект Ленина. Ну что я там забыл? Капитан-лейтенанта наверняка уже нет в живых, семьдесят лет прошло, шутка ли. Так зачем? Да еще этот холод. Из конца апреля в февраль это то еще удовольствие. Здесь точно, как я помню, - 10. Не Сибирь, но после +18 все-таки прохладно. Вот, пока боролся сам с собой, ноги принесли меня на проспект прямо к дому номер 34.
        Девушка, выскочившая из дворика, чуть не сбила меня с ног, еле удержался от неожиданности. А эта бегунья остановилась, поправила белую вязаную шапочку на голове и подняла голову, собираясь то ли обругать, то ли извиниться. Но не сделала ни того ни другого. Глядя на меня, она застыла, чуть наморщив лоб. Ее явно что-то удивило и озадачило, но что? Мы молчали почти минуту. Она пыталась собраться с мыслями, а я просто любовался. Красивая девушка. Очень красивая. Наконец она опомнилась.
        - Извините, я очень торопилась и вас не заметила.
        - А теперь уже не торопитесь?
        Она засмеялась звонко и так заразительно, что я засмеялся в ответ.
        - Вы знаете, нет, больше не тороплюсь, все равно опоздала.
        - Куда, если не секрет?
        - В кино. У нас в институте последний день каникул, вот и решили сходить. Ничего, они и без меня скучать не будут. А вы куда шли?
        - Домой. Мне дали трое суток отпуска, я год дома не был.
        - Ой, а почему? Курсантам же положено месяц летом и десять дней зимой?
        - А вы откуда знаете?
        - А у меня старший брат учится на пятом курсе.
        - Где?
        - В Ленинграде.
        - Здорово, я тоже в Ленинграде, но на четвертом. Училище имени Кирова. А он, наверное, моряк, раз пятый курс.
        - Точно. Училище имени Фрунзе. Там все наши мужчины учатся.
        - Здорово. И извините, забыл представиться. Сергей Яковлев, честь имею.
        - Анна Кроль.
        - Кроль?
        Девушка уловила удивление в моем голосе.
        - Кроль, а что?
        - Нет, просто я буквально на днях слышал эту фамилию. Точно, вспомнил: капитан-лейтенант Кроль.
        - Ой, так это мой прадедушка. А вы знаете, почему я сначала удивилась?
        - Нет.
        Она снова на минуту задумалась, посмотрела на меня:
        - Вы очень торопитесь?
        - Не очень, особенно теперь.
        Она слегка смутилась, но не настолько, чтобы не схватить меня за руку и потащить обратно во двор, объясняя по пути:
        - Я вам должна что-то показать у нас дома. Это просто удивительно до чего похож.
        - Кто похож?
        - Вы подождите, сейчас увидите.
        Меня втащили в квартиру, где я едва успел снять сапоги и на ходу поздороваться с женщиной, выглянувшей из какого-то коридорчика. Судя по тому, что это просто повзрослевший вариант моей спутницы, - с ее мамой. А меня буквально втащили в гостиную и подвели к книжному шкафу. Там на полке стояла фотография. Судя по всему, увеличенная оцифровка старой, еще военных лет. Время застыло. На фотографии в группе моряков был я. Кто и когда ее сделал, я не знаю, но вокруг стояли Иволгин, Соловьев и Грачев. Экипаж моего «Т-28». Минеры с тральщика «Груз».
        Девушке явно понравилось ошарашенное выражение моего лица.
        - Вот, видите? Просто одно лицо. Мам! Ма-мааа! Ну, ма-ам!
        В комнату вошла давешняя женщина. Снова кивнула мне головой.
        - Что тебе, неугомонная?
        - Мам, как зовут вот этого лейтенанта? Прадедушка, когда жив был, рассказывал, только я забыла.
        - Лейтенант Яковлев. Имени дедушка не вспомнил, а вот позывной у него был смешной: Юл. Наполовину Цезарь…
        - Наполовину юла.
        Я сказал это, не задумываясь. Опять мой язык опережает мысли.
        - Откуда вы знаете?
        - Вы не поверите, но мне об этом человеке рассказывал дед. И о том, что я на него похож, и о странном позывном. Они были знакомы, немного. Дед говорил, что этот парень ему жизнь спас. А бабушка утверждала, что они с дедом были похожи, как братья. Она тоже знала обоих. И у нас ведь даже фамилии одинаковые.
        - Ой, мама, правда. Он тоже Яковлев, как я не сообразила.
        Ее родительница, намного более уравновешенная, чем чадо, покачала головой:
        - Удивительно. А как вы познакомились?
        - Ой, мама, я его чуть не сшибла, когда со двора выбегала. Он тоже севастопольский. А где вы живете?
        Эта «ойка» тараторит со скоростью авиационного пулемета.
        - В Матросском переулке. Анна, может, перейдем на «ты»? Мы вроде как одного возраста, странно выкать.
        - Давай. Меня все зовут Анна или Анюта. Никаких Анок, терпеть не могу.
        - Мою бабушку тоже звали Анна. И вот она очень любила, когда мы звали ее именно Анка. Это что-то вроде семейного имени, посторонним она так себя называть не позволяла.
        - Интересно.
        - Ага.
        Потом мы пили чай и я рассказывал, почему не был дома год. Мне показывали семейный альбом. Капитан-лейтенант вышел в отставку каперангом. Потом он заведовал клубом юных моряков, занимался другими делами. Умер в 99-м, прожив 90 лет. Ушел я через несколько часов, договорившись встретиться с Анютой завтра после ее занятий. Дома меня затискала мама, отец долго расспрашивал про летний поход. Он, хоть и не был военным, армией интересовался. Наверное, из-за меня.
        Три дня пролетели быстро, и я убыл в училище. Сдал документы и с головой ушел в учебу. Странно это, готовиться к выпускным экзаменам на офицерское звание после того, как больше полугода носил на погонах звездочки. Но то, что было, осталось в прошлом. Единственное, что меня всерьез заботило, это разыскать Никиту. Он остался в Харькове, точнее, родом из Харькова, но служит во Франции. Адреса у меня пока нет, так что напишу Марье Витальевне, его маме, на адрес детского сада, в котором она работает. Объяснил в письме, что мы знакомы по армии, но связь прервалась, а у меня скоро выпуск и жаль будет потеряться навсегда. А еще каждую неделю приходили письма от Анюты.
        Так пролетел конец февраля и март и почти весь апрель. А 30 числа меня вызвал начальник училища. В кабинете присутствовал и комиссар.
        - Товарищ сержант, я не знаю, что происходит, но это уже ни в какие ворота не лезет. Пришел приказ предоставить вам отпуск с 8 по 15 мая. Я не знаю, кто из сослуживцев вашего отца сидит в Наркомате обороны и выбивает вам поблажки, но это возмутительно. Тем не менее приказ я обязан выполнить. Ваш командир роты поставлен в известность. Документы получите после окончания занятий 7 мая.
        - Есть.
        В разговор вступил комиссар училища. Он внимательно разглядывал меня все то время, пока начальник устраивал мне разнос, и, видимо, сделал какие-то выводы.
        - Отец сержанта - инженер и к армии отношения не имеет, тем более к наркомату. Кроме того, предыдущие два случая относятся скорее не к поблажкам, а наоборот, если учитывать, что летний отпуск курсант провел на учениях, а зимний на торжествах в Констанце, участвуя в параде. Не самый удачный способ отдохнуть. А вот последний приказ меня заинтересовал. Товарищ сержант, вы бывали в Харькове?
        Да уж, вопрос. Сергей Яковлев, который родом из Севастополя, не бывал, а Юл там вырос.
        - Никак нет.
        - А проездные документы вам выписаны именно туда. У вас имеются догадки почему?
        - Никак нет.
        - Понятно. Вы свободны сержант, можете идти.
        Оставшиеся семь дней я все делал на автомате. Вскакивал по подъему, ел, ходил на занятия. А 7-го вечером получил документы, отпускные деньги и отправился на вокзал. В 23.55 я сел на «Красную стрелу» и в 8 утра 8 мая был в Москве. Харьковский поезд отправлялся в 21.45, так что у меня был весь день. И пошел я, разумеется, к себе домой. Интересно же, как этот дом выглядит сейчас. Оказалось, что он не слишком изменился. Та же лавочка, только чуть удобнее. Бабушки, конечно, другие, но ведут себя так же.
        Потом я поехал на Красную площадь. Отстоял очередь в Мавзолей, я должен был сказать двум великим людям, пусть даже давно умершим, что свои обещания, данные в 1942-м и 1943-м, мы выполнили. Сходил в Музей революции. Пообедал в той же самой, хотя и осовремененной, столовой и вернулся на вокзал. Посидел в зале ожидания, причем меня дважды проверил один и тот же патруль. Причем на второй раз, не доверяя моим проездным документам, меня отвели к коменданту вокзала. Тот просмотрел бумаги и разрешил мне вернуться в зал.
        Народ перед праздником ехал в Москву, а не из нее, так что в купе я оказался один. Выпил чаю и улегся спать. Ровно в 6 утра проводница постучалась, что мы подъезжаем и стоит умыться сейчас, потому что потом будет санитарная зона. Вот странно, поезда давно уже не сбрасывают свои отходы на рельсы, а санзона осталась. Видать, проводники подсуетились, чтобы было больше времени на уборку до прибытия на станцию.
        Вокзал ничуть не изменился. Я полюбовался на огромный самовар в углу и вышел на площадь. В метро можно спуститься и из здания, но хотелось осмотреться. Все как было, здорово. Я спустился в метро и поехал до «Площади восстания». Куда мне надо, я не сомневался. Перешел через Московский проспект, и вот он, Искренский переулок. Жители окрестных домов с удивлением наблюдали за молодыми людьми примерно одного возраста, которые собрались у ворот детского сада. Те, кто постарше, удивлялись еще больше. Им-то знакома эта радость встречи с однополчанами. С теми, кто плечом к плечу прошел вместе с ними через войну. Но ведь этим лет по двадцать. Кто же они такие?
        А мы радовались. Я так стискивал Никиту и Мишку, что они стали звать Ольгу, чинить их ребра. Ольга тормошила всех, как всегда. Кит рассказал, что, вылетев после взрыва за борт, очнулся все в той же больнице. Три месяца находился на излечении, из них два дома, а потом отправился к месту службы и последние полгода служит в Лионе. Мишка лег спать у себя дома в 1943-м, а проснулся у Никиты в палате в 2013-м. Торчал в больнице месяц, а потом, когда друга выписали, вернулся в свой институт, работать. У остальных сработал примерно такой же сценарий. Спать легли в 1943-м, а проснулись в 2013-м. Причем «прыгнули» все из одного и того же дня. Как, интересно, это объясняли соседям? Пришлось, наверное, тем, кто все знал, побегать.
        Потом мы делились новостями за прошедший год. Чему удивляться, раз их забросило в прошлое на год раньше, чем меня? Ольга и Роман и тут уже успели пожениться, а в общем и целом ничего не изменилось. Кроме того факта, что у нас теперь есть родители, бабушки, дедушки и у некоторых куча родственников. А так те, кто уже начал работать или служить, остались на своих местах. Те, кто еще учился вроде меня, продолжали обучение в тех же вузах. Только поступали они в них со всех концов Союза. Нет, в самом деле, нас раскидало от края до края, от Сибири и Дальнего Востока до Крыма и Калининграда. И всех отправили в отпуск и выдали проездные документы до Харькова. Интересно, кто этим занимался? В десять утра, когда мы стали решать, куда пойти, подъехала машина, и из нее вышел… Егор?
        Это был шок. Мы смотрели на полковника, который шел к нам, и не понимали. Даже если принять во внимание, что он мог прожить до ста лет, выглядит он слишком молодым. Чуть старше, чем я помню, но не стариком, это точно. Добил всех шепот Ольги, что Егор похоронен у Кремлевской стены, она на его могилу ходила, положила цветы. Фу, это уже понятней. Шок это шок. Я даже не обратил внимания на звание. Ведь Егор уже при нас был генерал-майором.
        Полковник подошел к нам и улыбнулся. Похожая улыбка, но теперь видно, что это не Егор.
        - Разобрались?
        - Да. Но похож.
        - Все так говорят. Нас и зовут одинаково. Давайте знакомиться: гвардии полковник Доценко Георгий Валентинович. У меня для вас запись от деда.
        - А как нас всех собрали? На меня из Наркомата обороны приказ пришел, это как?
        - Информация особо секретная, сами понимаете, но есть группа людей, знающих о вас. Вот они все и сделали. А сейчас прошу следовать за мной.
        На повороте стоял автобус, мы уселись в него и поехали. Как оказалось - в училище им. Крылова. Это то, которое Петька заканчивал. Я спросил его про Брауна. Он знал только, что все добрались до места, их разместили и выделили в особую группу. Все это в районе Тюра-Там, в Казахстане. В училище нас привели в небольшой лекционный зал. Мы расселись, на окна опустились непроницаемые черные шторы, и на экране появился Егор.
        Тут он был уже генерал-полковником, лет ему на вид около шестидесяти, на левой щеке шрам, которого раньше не было. Рядом с ним сидела постаревшая, но по-прежнему эффектная Натали и почти все время держала его за руку. Егор знакомым жестом потер скулу и начал говорить:
        - Ну, здравствуйте. Жаль, что я вас не вижу, но ладно. С праздником, ребята. Теперь-то вы знаете, когда у нас День Победы? А то никто вспомнить не мог. Но это к слову. Ну и наделали вы переполоху, исчезнув все одновременно из закрытых квартир. Проще всего оказалось с Юлом и Китом. Официально они погибли в море, при взрыве мины. Но это вам, наверное, не интересно. А вот что, я думаю, интересно, так это то, почему вы там, а я остался здесь. Дело в том, что я пришел из совершенно другого времени. Страшного. Кое-кто из вас это уже знает, для остальных объясню.
        В той истории, откуда я попал в это время, война началась, как и тут, 22 июня 1941 года. И длилась 1418 дней. До 9 мая 1945-го. Общее число погибших - около тридцати миллионов. Жуткая цифра, но и это не самое страшное. В боях погибли лучшие. Самые честные, самые убежденные, самые талантливые. И на их место пришли хитрые. Те, кто громко призывал встать грудью на защиту Родины, но сам почему-то оставался в тылу. Как «особо ценный кадр». И они начали строить коммунизм лично для себя. Дачи, машины, квартиры.
        Дальше - больше. Партийная верхушка стала считать себя элитой. Новым дворянством. И в конце концов решила, что СССР ей мешает. 25 - 26 декабря 1991 года Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование.
        На этих словах Ольга вскрикнула, остальные завозились, не зная, как выразить свое возмущение. Егор дал нам пару минут, чтобы переварить информацию, и снова начать слушать.
        - Вот такие дела. Это было страшно. Встали заводы, люди не получали зарплату месяцами и годами. Зато новые хозяева жизни покупали яхты, открывали счета в банках и грабили страну. Вот из этого времени меня и выкинуло сюда. Я делал все что мог, но, видимо, этого было мало. И появились вы.
        Егор помолчал.
        - Знаете, в мое время был один фильм. Не страшный, но очень грустный. Хотя, может быть, и страшный. Он назывался «Сошедшие с небес».
        Герои фильма, парень и девушка, познакомились в осажденной Брестской крепости. Там умирали от жажды раненые бойцы, и девушка решила сходить за водой. К колодцу, который держали под прицелом немцы. А потом нам показывают, как они вернулись домой после войны. Парень, боевой летчик, начал спиваться, сестра жены пытается увести его из семьи, ведь молодых парней почти не осталось. Но к концу фильма все начинает налаживаться. А потом последние кадры. Колодец и немцы, в упор расстрелявшие этих двоих.
        Егор снова замолк, молчали и мы, неожиданно четко представляя себе этот ужас непрожитых жизней. А потом он снова заговорил:
        - А еще есть песня. Вот она страшная. Самая страшная песня о войне. Стихи Игоря Шаферана, музыка Марка Минкова. Я очень рад, что в вашем времени им не пришлось ее написать. Я как мог подобрал мелодию, и Натали споет ее. Мне кажется, это песня про вас. И еще. Спасибо вам, ребята, и будьте счастливы.
        Натали запела. У нее был красивый голос, но сейчас это было неважно. Потому что стихи рвали душу.
        Еще до встречи вышла нам разлука, А все же о тебе я вижу сны, Да разве мы б прожили друг без друга, Мой милый, если б не было войны, Мой милый, если б не было войны.
        Наверно, я до срока стала старой, А только в этом нет твоей вины, Какой бы мы красивой были парой, Мой милый, если б не было войны, Мой милый, если б не было войны.
        И снова ты протягиваешь руки, Зовешь из невозвратной стороны, Уже б ходили в школу наши внуки, Мой милый, если б не было войны, Мой милый, если б не было войны.
        Никто калитку стуком не тревожит, И глохну я от этой тишины, Ты б старше был, а я была б моложе, Мой милый, если б не было войны, Мой милый, если б не было войны.
        Экран погас, шторы открыли, но мы продолжили молча сидеть. Да, эта песня была о нас. Нас, нерожденных, потому что наши дедушки или бабушки погибли. Нам повезло, и какая-то сила вернула нас и дала возможность все изменить. Мы справились. Сохранили СССР, возможно дали толчок науке, промышленности, военному делу. Вся та неудовлетворенность, которая оставалась на дне души из-за мизерных, как нам казалось результатов наших действий, сейчас пропала. Егор своим прощальным письмом показал нам значение сделанного. А значит, мы продолжим делать то, что делаем: одни будут строить новый мир, другие защищать тех, кто строит. И однажды люди перестанут делиться по цвету кожи, вере и месту проживания. Они станут Человечеством.
        03.02.2021
        notes
        Примечания
        1
        Приятно познакомиться (фр.).
        2
        Взаимно (исп.).
        3
        Кто идет?
        4
        Свои.