Русалочка Борис Крылов
Крылов Борис Русалочка
Борис Владимирович Крылов
РУСАЛОЧКА
"Вернусь к тебе, как корабли из песни".
В. Высоцкий
Посвящается всем: кто ушел, кто остался, кто еще придет. Прежде всего: Вла димиру, Джону, Элвису. А вслед за ними; Александру, Андрею, Андриано, Антону, Борису, Булату, Виктору, Дженис, Джимми, Джорджу, Дэвиду, Константину, Леониду, Мику, Нодди, Полу, Ринго, Ряку, Ричи, Северину, Стиву, Сузи, Фрэнку, Хосе, Чаку, Эдвину, Элису, Элтову, Юрию, Яну... и многим-многим другим. Включая группы: "Аквариум", "Арсенал", "Битлз", "Бригада С", "ДДТ", "Дип Пепл", "Дженезис", "Зоопарк", "Йес", "Квин", "Кино", "Лед Зеппелин", "Пинк Флонд", "Роллинг Стоунз", "Санкт-Петербург", "Юрай Хин" и... С благодарностью в адрес тех, фрагментами чьих стихов я позволил себе воспользоваться.
Б. К.
"Все истины, которые я хочу
вам изложить - гнусная ложь".
К. Воннегут
В первую пятницу мая, как повелось, мы выехали на профилактическое проветри вание - рыбалку, удобно разместившись в двух машинах. Четверо развалились в Толь кином (толькипапашином) эмобе "Экстра 007-И", двое - в моем "запорожце": бензог рызовой развалюхе, в насмешку подаренной мне бывшим тестем. К тихой радости ста рого солдафона - он спихнул мне машину за месяц до развода - "запп" ежеутренне нервирует меня, отказываясь натощак опохмеляться бензином. Два часа машины мча лись в сгущающихся сумерках шоссе, высвечивая мокрые асфальтитовые плиты. Вернее, мчался эмоб, мой же "запп-херрбенц" тащился сзади, как беременная улитка. На сто первом километре мы свернули на проселочную дорогу, еще минут двадцать - машины выкатились на заросший кустарником и деревьями, берег. Ребята стремительно выг ребли из багажников барахло - установили палатки, подготовили снасти. Я, тем вре менем, наковырял из земли сучков, натаскал влажных веток, свалил в кучу, облил бензином, поджег. Через час шесть довольных физиономий растянулись улыбками, осоловело потягивая чай, приправленный безалкогольным ликером "Старый Арбат" и
бесплатными дарами Космофлота. Всеобще-хорошему настроению способствует Виталик: он служит в Челночном Филиале Космопорта, то есть - ежедневно выносит литр спирта. Иногда и больше. Мы мерзко трепались, рассекая ночь ненужными словами, грубо ржали, вспоминая странное безоблачное детство... Костер засыпал, друзья смеялись все натужнее; напоследок мы хором прогнусавили старинную тягловую песню баржевиков... После чего все залегли спать, а я остался покейфовать одиночеством возле искрометных головешек... Тишина-а... Мерный плеск воды, писк пиявок и кря ханье лягушек, гоняющихся за уцелевшей еще рыбой... Брызги смешиваются с лунным светом... Небо навалилось сверху всей своей космической мощью...
Легкая дымка опутывала мозг... я чувствовал нежные прикосновения сна: еще секунда и из темноты выйдет на свет костра волшебник в чудном колпаке и расшитом бархатном халате, волочащемся по мокрой траве... "Ну же, скорее..." - позвал я..
Неожиданый ветер заметался в кустах, с ним ко мне прилетел нежный, серебрис тый, как лунные брызги, голос: "До-обрый мо-олодец... а-а... у-у...! До-обрый мо-олодец..."
Я лежал на траве, за чертой, охваченной костром и не верил, что голос реально проникает внутрь меня извне, ведь он возник на гребне полудремы... Добрый мо-ло-де-ец..." - послышалось вновь: ярче и настойчивей. Я вскочил, завертел головой, настырно таращясь, пытаясь разобрать, от какого куста долетел нежный голос, все еще надеясь, что меня умело разыгрывают друзья. Но когда, лихорадочно проснувшись, я в четвертый раз услышал "Добрый молодец!.." - сом нения рассеялись. Голос обрел реальный вес, но кто его хозяин: неоперившийся юнец или?.. и скорее всего - меня призывно тормошила и звала к себе девушка: нежная и прекрасная... по крайней мере, в это хотелось верить.
"Я здесь!" - позвала она, и я уверенно направился к дубу, как в сказке, взросшему у самой воды. Костер сопротивлялся, но затухал: красные уголья еще светились, только от них ноль. Три шага - меня окатила первозданная тьма, я споткнулся и упал, болезненно прижавшись к земле, особенно локтем и коленом.
"Осторожно, добрый молодец!" - голос девушки слегка задрожал, рассыпал на траву серебристые колокольчики чистых нот. Он и помог мне подняться...
- Кто здесь? - спросил я, подойдя к дубу - звездное небо лунно оттенило жен ский силуэт. Я прищурился, вникая в мир ночных удивлений, - в неорганизованном переплетении ветвей и листьев, на толстом суку сидела девушка. Длинные волосы струились вниз по плечам, скрывая... Она взмахнула руками, освобождаясь из плена волос, перекинула их за спину, и мне... уох!.. открылась ее первозданная нагота. Незнакомка рассмеялась - оценила мое замешательство и смущение? - я же не знал, что сказать, что сделать: так и стоял, напряженно сглатывая, очумев от страха и восторга.
В суете обыденной жизни красота женщины определяется качеством, а чаще и количеством одетых нарядов. Девушка же на ветви... ее тело светилось... да-да, оно не отражало лунный свет и свет звезд - оно его впитывало! А впитав - исто чало, как аромат, собственный свет, выплескивало его из прекрасного юного тела, из мягкой сочной кожи. Девушка протянула мне изящные руки и прошептала: - Сними меня, добрый молодец...
Я подошел вплотную к дереву, подал ен руки, помогая спрыгнуть. Но она не спрыгнула, а легко соскользнув с влажной коры, обвила меня за шею... прижалась..
Я окончательно растерял ся волнение, радость, испуг и желание не смешивп.шсь но мне, а колыхались отдельными, почти кипящими каплями - но все же обнял ее за талию. "Какая холодная, видимо давно тут сидит", - промелькнуло в голове и ошпа рило жаром потрясения...
- Ты звал меня, добрый молодец, - нежный голос вонзался в сердце, - и вот я здесь, нарушив правила Лукоморья, вышла на берег, на твой зов! - и она очарова тельно улыбнулась...
"Зов? - потянулся проснувшийся внутренний голос, - скорее всего, парень, ты всхрапнул!" "Замолчи - задавлю!"- огрызнулся я; а девушка, тяжелая и холодная, продолжала ясно улыбаться. Я нахмурился: почему она продолжает висеть на моей шее и не пытается встать на ноги? Или... она инвалид? А изверги - мачеха или отчим - которым надоело няньчиться с беспомощным существом, вывезли ее подальше за город, раздели и бросили на берегу озера, прикинув, что она, взвесив все за и против, утопится?
- Не грусти, добрый молодец, - улыбнулась незнакомка, разглаживая пальчиком мои морщины раздумий, - я явилась навстречу твоим мечтам! Ты боишься меня? - девушка затрепетала, - не бойся! Все, что рассказывают о нас - выдумки!
"Не иначе как о девушках с Московского вокзала пневмопоездов". - захихикал кто-то. Я не ответил ему, как обычно, а переместил одну ладонь с талии девушки чуть ниже и... не обнаружил того мягкого, что соприкасается двумя половинками, создавая великую картину жизни... вообщем, того... что ожидал ощупать. В глубине души я все еще надеялся, что обнимаю... девушку, пусть и с озерной придурью. Увы..: в дурдом следовало сажать именно меня - пальцы наткнулись на чешую, но не рыбную - наощупь - а напоминающую стебли морской травы и водорослей. Я разжал руки, и Она (а как еще прикажете называть? девушкой?) вцепилась мне в холку так, что захрустели позвонки.
- Осторожно, котик, - сказала Она, прижимаясь холодной мягкой щекой к моей небритой категорически не бреюсь перед рыбалкой. Левой рукой я подхватил Ее под хвост, пранои обнял за плечи и на ватных подгибающихся ногах поплелся к кост ровым останкам.
- Это... - прохрипел я, глядя на малиновые уголья, - значит... как вы насчет костра? Вам можно?
- С тобой, котик, я способна на любые безумства, - воскликнула Она и чмок нула меня в щеку. Легкое прикосновение Ее холодных губ вызвало дрожь в моем теле - тепло искренности чувств, волнами набежало на живот и спину, напугало...
"Только этого мне и не хватало", - подумал я. Вэ-гэ, вместо того, чтобы под держать меня в трудную минуту, ехидно заулыбался. "Что делать? Что делать? "Что делать и читать!"
Минуту назад, ощупывая непредвиденный хвост, я надеялся, что единственным Ее желанием окажется просьба донести до озера и, что называется, спустить на воду..
"Любые безумства? - переспросил внутренний голос, точно выбрав момент, двигай к прогоревшим головешкам, парень, буаа!"...
И парень двинул дальше, тяжело дыша...
Ветер растрепал Ее волосы, набросил их нити на мое лицо. Я вздергивал голо вой, освобождая глаза, которые неотрывно следили за Ее идеально выточенным про филем - натуральная кожа, полное отсутствие косметики. "Да-да, парень, она дейст вительно прекрасна", - добивал меня внутренний голос, пока я обходил сонный кос тер, держа на руках таинственную рыбку, которая тянула на добрых пятьдесят килог раммов.
- Спасибо, котик, - сказала она, когда я, скрипя поясницей, осторожно воз ложил Ее на траву, выбрав место по-росистей... Из палаток напирал сложный храп; как ужаленный, я оббежал, обнюхал брезентовые проемы: слава богу, все спят!
- Где ты, котик? - донеслось от костра.
- Иду, рыбка, - ответил я, шаря в своей палатке: ага, вот и штормовка. Вер нувшись к костру с одеждиной, я наткнулся на пронзительно-сердитый взгляд русалки, опешил.
- Не называй меня так! Никогда! Я не имею ничего общего с этими безмозглыми тварями! О-о, милый, не сердись!..
- Прр-ос-ти, - икая ответил я, - недостаток воспитания... Самокритика подей ствовала: русалка улыбнулась, зовуще приподняла руки. Я сел рядом с ней, для начала протянул штормовку:
- Одень! - настойчиво произнес я.
- Зачем, милый? Мне не холодно.
- Так надо, - ответил я, вложив в два коротких слова максимум непогрешимости здравого смысла, коего никогда во мне не было. И продолжил: - Раз уж ты покинула естественную среду своего обитания, то должна соблюдать правила внутреннего рас порядка мужеловецкого рыбно-консервного лагеря, в котором я тайным голосованием выдвинут на пост ночного дежурного... - заплутав в лабиринте демагогии. Вэ-гэ испуганно забился в угол, а глаза русалки расширились, наполнились светом неп редвзятого убеждения в монументальной значимости моих слов.
- Ты так хочешь, котик? - испуганно спросила Она. Я кивнул. - Тогда, я так и сделаю. Пусть в нашей семье, с первых минут ее образования, распоряжаться будешь ты. Я согласна... - и русалка принялась натягивать на себя брезентовую куртку. Я закашлялся: меня потрясла непредсказуемость ее наивных теплых слов о ячейке общества, я помог ей, расправил березентовые морщины, закатал рукава...
- Спасибо, милый, - нежно протянула девушка-русалка, мне нравится, что ты немного колючий... Как морской еж: колючий и мужественный. - И погладила меня по щеке. Я довольно ухмыльнулся (один-ноль в ее пользу) бритье - слабое место в моей биографии.
- Ты не доволен моими словами? - растерянно спросила она.
- Нет-нет, что ты, - нежно ответил я, гладя ее волосы.
- Оо-оо!.. - протянула русалка и закатила глаза, ми-лый...
К горлу подступил ком вопросов, который не желал растворяться: что мне делать? Что мне с Ней делать?
Светало. Того и гляди поднимутся ребята на утреннюю зорьку: самое время ловить ры... э-э, лягушек. Что я им скажу? Как объясню? "Здрасьте-пжалста, это жена моя, Рыбка Золотая. Пршу - любить и жалвать..." Кстати, как ее зовут? Безы мянное Сокровище?
- Омар Хайям! - громогласно объявил я и протянул Руку, можно Костя... - русалка кивнула, положила на мою ладонь свой аккуратный кулачок и застенчиво представилась:
- Принцесса Кальмарра, дочь Нога Осьмия IX, Царя Морского.
- Звучит, - оценил я, догадываясь, почему назвался Омаром.
- Котик, милый, - заискивающе протянула она, - я должна сознаться, что нару шила Священный Запрет Отца, выйдя на Сушу. Обратной дороги нет! С прошлым покон чено навсегда! Увези меня скорее! И дальшее-е... оо-оо.., - протяжный грудной стон соответствовал повторному прикосновению моей ладони к ее ослепительным волосам. "Чего задумался, детина? - гаркнул вэ-гэ, - сматываться надо!" Да, конечно, сначала - действовать. А серьезный мыслительный процесс оставить до лучших времен.
- Мара, - обратился я, - ты не против этого имени? - она блаженно кивнула. - А не прокатиться ли нам на машине?
- Что такое машина, котик? - удивилась русалка.
- Ну, для ясности, железный конь, - я указал на свой "запп".
- А-а, знаю, - кивнула Мара, - это тачки, на которых баб возят... - я закаш лялся, - О! Конечно хочу! - продолжила Русалка, закатив глаза, потрясающе зака тив, превзойдя в натурализме кинозвезд. "В естественности, дурень! - подсказал внутренний голос. - Ведь тебе осточертели похотливые эрзац-улыбки!"
Странно, но "запп" завелся с первого захода: я подогнал его к куче углей. Предварительно распахнув дверцу, я поднял русалку на руки, осторожно перенес на переднее сидение: Мара рассматривала ископаемое чудо техники округлившимися гла зами. Я пристегнул ее, как и положено крест-накрест, ремнями безопасности, поп равил сбившуюся под хвостом штормовку. Сидячее положение не вызвало у Мары возра жений: она ловко, как морская кошка, подвернула хвост, полностью спрятав его под безразмерной штормовкой. И не оставила улик - обычная сухопутная девушка, взоб равшаяся на сидение с ногами...
Я захлопнул дверцу, русалка вскрикнула.
- Успокойся, - и погладил ее ладонь, - я здесь, рядом. Самое страшное - позади... - Мара растерянно улыбнулась, нервничая, но все же улыбнулась, поддер живая этим и себя, и меня. "Не гони волну надежды! - всунулся вэ-гэ, - не опе режай события! Куда ты ее везешь: в Террариум?"
Я не сдержался и как следует заехал ему между глаз.
Машина трудно взобралась на асфальтитовые блоки дороги. Мара ослабила хватку, почувствовав ровный ход "заппа", обняла меня, вздохнула и уверенно поло жила мне на плечо голову...
- Милый-милый-котик, - прошептала она.
Словами не передать, какие чувства встрепенулись в тот момент в моей душе... Я все быстрее гнал машину в город Домой! Домой! Домой! Первоначальное желание выпустить ее обратно в воду и умыть руки улетучилось - я ощутил неведомый мне доселе груз ответственности перед нашедшим меня существом. Как мы встретились, зачем, для чего? Единственно, о чем ее надо аккуратно попросить: пусть не назы вает меня "милый-котик". В ее устах слова эти звучат чрезвычайно пошло. Инте ресно, где она их подобрала? Слышала разговоры в кустах? Их много на берегу озера... уютных кустиков, к которым подгоняют тачки...
Ладно, парень, разве в словах счастье? Оглянись! Я осторожно скосил глаза: справа от меня, плотно прижавшись к моему плечу, взирала на свежий утренний мир моя русалочка.
Прошел месяц...Я проснулся засветло. Мара лежала рядом со мной, спеленутая мокрой простыней и утепленным целлофаном, чтобы вода быстро не испарялась... Мара неровно похрапывала, почти как "запп": городской климат, окончательно свих нувшийся за последнее десятилетие, отрицательно сказался на ее здоровье. Мара все время находилась под знаком простуды: чихала, кашляла, сопливилась. А за пос леднюю декаду пристрастилась к храпу. Я смастерил для нее откидную "дневную" лежаночку возле стены с парогреющими трубами: русалка согревалась, но простыни высыхали быстрее чем за час. Я взял на работе отпуск, отключил видеофон и не отвечал на задверные простукивания, я рассказывал ей самые веселые истории сту денческих лет, я... да что говорить, любил ее - как мог. Она догадывалась, что моя внутренняя злость вызвана не только плохой погодой... Прекрасные глаза Мары поблекли, наполняясь слезами по любому поводу, как и без повода. Я нежно угова ривал ее успокоиться, но обнимать и целовать, как раньше, уже не мог.
Мара засопела во сне... Я осторожно выскользнул из-под одеяла, пропихнул шерстяные носки в валенки - тапочки отсырели и развалились. Отсырела вся квар тира: паркет надул щербатые щеки, моющиеся обои расслаивались мочалкой и отвали вались вместе с пластами штукатурки, с потолка неуважительно капало за шиворот. Влажности сопутствовала промозглость: я укладывался спать в свитере, шерстяных носках и шапочке, женских рейтузах. Но согреться за короткую зимнюю ночь не мог.
Я накинул на плечи махровый халат; за окном колыхались одинокие снежинки. Термометр показывал минус два. Я отковырнул форточку - пар повалил на улицу гус тыми тинными выхлопами - приткнулся носом к стеклу, вглядываясь в беготню теней мудренеющего утра... Тучи, получив подкрепление, с новой силой напали на город: легкие пушинки слипались и густые хлопья.
Русалочка пошевелилась. Я тут же закрыл форточку. Чтой-то ей видится во сне? Может, озеро, покрытое льдом? А она плывет под ним и никак не пробиться ей наружу...
Я проплюхал на кухню, вдавил клавишу трехпрограммного радиоустройства - только оно и работало при такой влажности. Да еще - электроплита. Динамик трехп рограммника заскрипел, сквозь него пробился воинственный голос певчего кастрата, сожалевшего о несчастпой судьбе французских проституток: им приходится работать денно и нощно, чтобы раз в сутки получить порцию жареных улиток и пирожок с мор ской капустой. Мы, разливался студийный соловей, готовы прийти им на помощь, но нас не пускают во Францию даже по малой нужде. Он так и пропел: "по малой нужде", не поясняя. Идиотская песня, пусть и юмористическая, о чем слушателей заверил ведущий, всунувшийся вслед за усеченной записью: "...идиотско- юмористическая песня лидера новой волны неоформалов". И еще добавил, что автор прав в главном: наши девушки живут много лучше, чем француженки. Кроме того, наши девушки - самые честные на свете.
Мне оставалось лишь хохотнуть. И я хохотнул. Русалка заскрипела кроватью - повернулась, взметнула хвостом - раскрылась. Я вернулся в комнату, поправил оде яла.
- Ко-отик, доброе утро, - потянулась Мара. Я улыбнулся именно ее движения напоминали кошачью разминку. - Что слушаешь?
- Музыкальную программу, посвященную несчастным французским проституткам, - без раздумий ответил я.
- Милый, а кто такие несчастные французские проститутки?
- Девушки, вынужденные торговать телом, в обмен на тарелку жареных улиток и пирожок с морской капустой.
- Хочу пирожок с морской капустой... Я так давно ею не лакомилась! - глаза русалки вспыхнули.
- Морская капуста нам с тобой не но карману. Ею кормятся лишь несчастные француженки, да наши девочки...
- А-а, - перебила Мара, возбужденно подрагивая хвостом, а у нас? Они тоже есть, эти, так называемые проститутки? И что значит "торговать телом"? Как мясом или рыбой - на вес, да?
- Ну-у, - я задумался: как же ей объяснить? - понимаешь, есть разные девушки, даже у нас, как оказалось. Их долго не было, а однажды утром просну лись, открыли глаза - ба! Да их как после грибного дождя! А что касается расце нок...
В этот момент Мара "переплыла" на бок, скинув одеяло с отдохнувшего разгоря ченного тела, улыбнулась таинственно-завлекающе, выстреливая в самое сердце: а оно стонало от боли и желания, от жалости и нежности к существу со дна морского. И к другому существу - хозяину этой квартиры. Я отвернулся: налитая девичья грудь притягивала... но ниже, о боже, вся эта чешуя... отодрать бы ее!
- Что случилось, котик?
- Ничего, извини, ничего, - прошептал я.
- За что? Милый, сядь ко мне... - она протянула руку. Я тяжело вздохнул, досчитал до двадцати, но на краешек кровати присел, укрыл младое тело одеялом. Бесполезно: возбуждали и глаза Мары, и нежные волосы, и изгиб шеи...
- Объясни, как они зарабатывают деньги на капусту? - кисло спросила Мара, почувствовав мое внутреннее напряжение, сопротивление ее протянутым рукам, она не понимала... Она многого не понимала: да и как ей объяснишь все наше безумное, бесполезное копошение. Когда человеческие чувства оказываются спрятаны на глухие задворки. Как ей объяснить, что она...
- Прости, девочка, я не смогу объяснить.
- Почему? - обиделась Мара, кажется, всерьез.
- Потому что ты, как бы это яснее... не совсем женщина.
- Женщина должна нравиться мужчине, так? - спросила она. Я кивнул. - Разве я тебе не нравлюсь?
- Нравишься! Я без ума от тебя!
- Так в чем же дело? - недоумевала русалка. Она постоянно, пока стереовизор еще работал, смотрела многочисленные программы, впитывая в себя идеи и нравы окружающего мира, но самого главного о чем у нас не принято говорить, естест венно, не поняла. "Женщина должна нравиться мужчине!" А дальше?
- Не только нравиться! Женщину должны хотеть!..
- И ты... меня... не хочешь?!
- Хочу! очень хочу! - разозлился я. - Хочу - не то слово! Тут проблема посерьезнее, хотя, если пораскинуть мозгами... есть вариант, но он... - я замялся, шокировав самого себя.
- Не понимаю, - Мара готова была расплакаться, - ... вы люди, странные существа, у вас на уме сплошные проблемы, без них вы не можете жить...
- Успокойся, Мара, - я внушал и ей, и себе, - наши трудности, нам их и решать...
"А ты их создавал, эти трудности? - поинтересовался вэгэ. - Нет? Тогда не примазывайся! Отойди в сторону, не стой и них". "Некуда мне отходить..." - приз нался я. А вслух:
- Вот, к примеру, девочка моя, - промямлил, подбирая слова.
- Девочка? - переспросила Мара. - Сегодня ты впервые назвал меня девочкой и повторил это слово дважды. Ты разве забыл? Я жена твоя! И спим мы рядышком!
- Нет, не забыл. Но разве жена не может одновременно оставаться девочкой? Вопросы потом! Лучше скажи мне: когда двое "ваших" любят друг друга и хотят иметь детей, как они поступают, икру мечут?
- "Мечут икру"?! Да ты что! - возмутилась Мара. - Если они любят друг друга, зачем им ругаться?
Ага! Отрицательный результат - тоже на пользу.
- Ну и как они поступают?
- Я не очень-то знаю, - русалка повела плечами, - они прячутся в тинных зарослях, и...
- Вот-вот! Расскажи-ка: что скрывается за "и..."?
- Нет, не знаю, - Мара напряженно терла ладонью лоб.
- Обычная история! - воскликнул я, - хлопнул кулаком по колену. - И даже твоя "мать" не удосужилась рассказать тебе?
- Я никогда ее не видела, - печально ответила русалка.
- Прости, - замялся я, обнял Мару за плечи.
- Я не сержусь, - она осторожно откликнулась на руку, просто ты никогда не спрашивал. Мама жила на Суше: отец увидел ее, влюбился и утащил в озеро. Через неделю они ноже нились.
- Вот видишь! - выкрикнул я, но осекся, приглушив радостный пыл, - значит, с твоей матерью было все нормально?
- Да. Но вскоре после моего рождения она умерла от тоски.
- Хм-м, - выдохнул я, - печальная история. Ну, а папаша?
- Нет. Он ничего не говорил, но обещал, что за мной явится принц и все расс кажет. Сам же повторял одно и тоже: "Иметь дочку-русалку престижно". И потирал плавники - один о другой.
- Та-ак, - я задумался, - Ты говорила, что нарушила правила Лукоморья?
- Конечно, нарушила! Я считалась невестой Бесполого Принца Многонога.
- Бесполого? - вытаращился я.
- Да, - спокойно ответила Мара, - у него нет полости внутри тела. Как у тебя или у меня.
- Уж он бы тебе объяснил! - першило в горле, - давай танцевать от печки.
- Танцевать? От стенки, где лежаночка?
- Не перебивай, - отмахнулся я, - ответы на вопросы трудящихся - в пись менной форме.
Мара не приняла моей шутки, надулась, сжав губы, стала еще прекрасней и желанней. Хотелось вцепиться в нее, высосать всю, до последней капли, опьянеть, разбушеваться, исправить в себе ее врожденную беду, а затем наполнить новой жиз нью. Уу-у! Хотелось выть... Я прислушался: кто-то действительно подвывал. "Молчи, грусть, молчи, я тоже мужик!.." - стонал вэ-гэ.
- Примем, как аксиому, - я - тот самый принц, который был тебе обещан.
- Котик... - промурлыкала Мара, и еще раз: - Милыйкотик! Ты - свет очей моих, муж мой - единственный хозяин! Не мучай себя и меня из-за Бесполого Принца! Вот она - я - твоя навеки: делай со мной, что хочешь!
- Да я хочу! Я очень хочу! Но как? Скажи на милость: как?!
- Как хочешь, так и делай, - предложила она, с тихим любопытством следя за мной: так что я стану делать?
- Успокойся, Мара, - сказал я, а сам досчитал до тридцати и обратно. - Твой папаша, у него... такой же хвост?
- Да, - игриво улыбнулась русалка, - наши хвосты неотличимы, как два пузырька воздуха!
- Тогда объясни: как он смог, при хвосте, поиметь женщину?
- Что? Я не разобрала, ты сказал "поймать"?
- Извини, это слово... не слишком красивое. Я хотел лишь выяснить, каким образом на свет появилась ты?
- Я? Меня родила мама, ты знаешь...
- Но рождению твоему предшествовал акт близости родителей?
- Акт? Что это - сцена из видеоспектакля? - и русалка наиграно, как драмати ческая актриса, глубоко вздохнула и повела плечами: одеяло съехало с плеч, обнажив грудь... Я осторожно поцеловал Мару, сначала в губы, потом в шею... осторожно касаясь языком розового соска, в упругую грудь...
- Оо-оо... - восторженно выдохнула русалка, - как сладко! Что-то оживает внутри, бьется, как второе сердце, греет... Еще, еще, еще милый, котик!
- Не-ет, - я выскальзнул из объятий Мары, как из заколдованного лабиринта, - хватит она... мазахировать... Помнишь, ты как-то говорила, что умеешь колдовать?
- Немного... в воде... - прошептала Мара, осторожно придвигаясь, призывно выгибаясь, ожидая меня...
- Стоп! - обрубил я, вскочил с постели, открыл форточку: требуется охлажде ние. Вот. прочти для начала, - я выхватывал с полок мощные разбухшие книги, лис тал, раскрывая на нужных страницах. В старинных изданиях написано короче и понят нее... "Биология" Вилли и Детье, "Анатомия" Свиридова, - перечислял я, - стра ницы: от сих до сих. "Женскую сексопатологию" Свядоща - от корки до корки, на сладкое - пятитомник Кона... - я раскладывал книги на кровати, в общую кучу попали Куприн, Бальзак, Бокаччо, Мопассан. Вспомнил, открыл тумбочку, вытащил из нее пачку самиздата: "Баня", "Японская комната" - тут и классика, и современная похабень. Читать в обязательном порядке! Прямо сейчас.
- Да, прямо немедленно! И подумай - что можно сделать.
- Ты хочешь, чтобы я стала проституткой и смогла заработать на морскую капусту? - Чистые девственные глаза русалки наполнились слезами.
- Замолчи! - выкрикнул я, едва сдержавшись, чтобы не шлепнуть Мару по предх востию, - какие к черту пирожки! Если хочешь знать, наши девочки заколачивают такую капусту, что морскую покупают железнодорожными пневмосоставами.
Русалка ничего не ответила, но плакать перестала. Несколько минут она пере варивала информацию, потом тихо спросила:
- Неужели они так много зарабатывают?
- Еще бы! - кивнул я. "Молчание - золото, - вспомнился вэ-гэ, - если человек болтун, это надолго". "Не понял? - переспросил я. - Поясни!" "Поживешь - уви дишь..." - хохотнул оппонент. Я решил не задавать ему наводящих вопросов - выйду на улицу, там и разберемся. На душе почему-то мерзило.
- Ты куда, котик? - позвала притихшая Мара.
- В магазин за рыбой. Может, свежей перепадет. От чудес даже я не застрахо ван. А что?
- Спасибо, милый, ты такой заботливый... спасибо.
Я щелкнул замком входной двери.
- Костик, милый... - вздохнула русалка, впервые назвав меня но имени. - Купи мне рыбы, живой, как можно больше.
- Хорошо, дорогая, - ответил я, возвращаясь в комнату. Уходить не хотелось, но еще сильнее не хотелось оставаться. Долотом отковырнув крышку серванта, я достал семейную реликвию - серебряный портсигар, осторожно засунул его во внут ренний карман куртки. - Заодно захвачу квитанции - пора платить за квартиру, - соврал я. Мара кивнула: она не знала, что есть такое слово - ложь и словосоче тание - угрызения совести. - Сколько купить рыбы? И какой? - спросил я из-за крышки серванта.
- Если сможешь достать - бочку. Но только живой.
Я так и крякнул, представив себе бочку рыбы - пятьдесят килограммов! "Сто ять, Зорька!" - подбодрил вэ-гэ. Та-ак, придется и обручальное кольцо сдать. "Паспорт возьми, дурень", - подсказал вэ-гэ. Где же он? Ага, вспомнил! В элект роплите под утюгом: я его периодически прогреваю - документ все-таки.
Паспорт, портсигар и кольцо, обретя во внутреннем кармане куртки, как и во всей моей жизни, логическое место - поволокли в скупку...
Бензогрыз не заводился. Добравшись своим ходом и отстояв многострадальную очередь, я получил за серебро и золото больше, чем рассчитывал - полтора куска. Запечатанную пачку, вместе с паспортом, я вернул во внутренний карман, где обос новался и вэ-гэ. Деньги - россыпью - оставил в наружном. "Давай их сюда, кретин!
- предложил вэ-гэ, одновременно поставив диагноз, и оказался прав. Я последова тельно объехал на моторе с десяток рыбных магазинов - пусто. Пустым оказался и карман, из которого улетели полтыщи. Интересно: куда? На юг или на север?
В коопторге я быстро сговорился с бородатым "дядькой", который за четыре сотни обещал к вечеру подвести живой рыбы. Я оставил ему домашний адрес, а сам пошел пешком через весь город. Розовые снежинки рассекали сизый туман улиц, тан цевали в мерцании электрических фонарей. И хотя наступало время белых ночей, гро моздкие тучи заслоняли небо, запечатав его плотным сургучом... Я накручивал шаги, утрамбовывая хлопья, окунаясь в предчувствие - большое и хорошее - явно несбы точное.
Вот и родной дом. Одновременно со мной, у раздолбанных дверей, забитых фане рой, притормозил грузовой эмоб. Из него, в голубой униформе, снеговиком выкатился "дядька", подмигнул мне, шепнув, что удалось достать все пятьдесят килограммов рыбы, правда, не односортной, но крайне свежей, так что за качество и оператив ность - хорошо бы отстегнуть еще один стольник. Что я и сделал, не пытаясь торго ваться.
Подручные "дядьки", радостно-бородатые снеговики; лоико. как пустоту, выта щили из кузова столитровый аквариум и рысцой поскакали вместе с ним по лестнице, не оглянувшись на лифт.
- Эй, жлобы, только не звонить! - крикнул я вдогонку, на сдачу. Они пони мающе заржали, эхоируя в пролетах, до меня донеслись обрывки разумной речи: "... а воль... йес... си".
Мы с "дядькой" поднялись на лифте. Я открыл дверь: жлобы внесли аквариум в прихожую, засуетились: "Сир, веэ? Кыода?"
- Прямо в ванну! И воду пустите!
- Ой! Какая тут дамочка лежит! - воскликнул "дядька", заглянув в комнату. Подручные-снеговики прискакали на зов хозяина, вытянули шеи, вперившись в Мару, подхрюкивая и суча ногами.
- Это моя жена - Марианна, - застолбил я из прихожей, прислушиваясь к плеску рыбы, к завыванию крана.
- Здравствуйте, господа, - поздоровалась русалка.
Господа приветственно-понимающе закивали, попятились.
- Прощения просим, - смутился "дядька", - мы, знаете, на одну минутку. Рыбки вам свежей привезли...
- Спасибо, господа, - поблагодарила Мара.
Три снеговика, не вынося повторно-буржуазного обращения, раскланиваясь и нашептывая "спа-си-бо-за-по-куп-ку...", как раки, за-дом-на-пе-ред, выползли из квартиры. Я рассмеялся.
- Котик, - позвала Мара, голос ее дрожал.
- Не волнуйся, - ответил я, входя в комнату: русалка лежала на боку. заку тавшись в покрывало. Книги и печатные листы стопками сложились рядом с постелью. Какой-то том Мара сжимала в руке, видимо, читала его при свете свечей, торчавших на тумбочке. Я включил люстру, но свет не появился.
- Ну, как там рыба? - спросила Мара, опустив на пол Куприна.
- Сейчас посмотрю, - ответил я, ошеломленный ее печалью, пошел в ванную. Кран натужно скрипел, я раскрыл ему рот как можно шире, даруя живой рыбе мак симум возможного. Что могут значить двадцать или тридцать литров воды - пару лишних глотков свободы?? Разве имеют они столь уж принципиальное значение? Ведь свобода не спирт, ее не разбавишь: она либо есть, либо нет ее вовсе. "Философ хренов", - съязвил внутренний голос. Я промолчал, наблюдая: рыбки повеселели, закружились хороводом: пескари, караси, окуни, плотва, карпы.
И тут же - гуппи...
- Муж мой нежный, друг мой ласковый, - позвала Мара, сжала горло и грудь клещами откровенных слов, - иди же ко мне...
Я бросился в комнату, упал на колени подле кровати:
- Девочка моя радостная... - я уткнулся головой в покрывало, в то место, где живот ее...
- Да, котик, - ты прав - я еще девочка, но я знаю, как помочь и тебе, и себе... - ее колотило нервным ознобом внутреннего порыва, но говорила она тихо, сдерживаясь, - и я поняла... я еще не человек, не женщина, я... я еще... и без приданного...
- Зачем! Нет! - закричал я, - не говори так! Ты - чудо дивное! Это мы - все вокруг - нелюди, мы-ы, - зарычал я, завыл я - слов не хватало, слов не существо вало, они исчезли, как исчезла мерзкая плоть, именуемая "котик", вдруг отказав шись, как во все предыдущие жизненные и нежизненные циклы, плыть по течению, покачиваясь и воняя...
- Остановись, не спорь, не перебивай, послушай меня, Мара лохматила мне волосы, трепала уши, - я люблю тебя и, надеюсь, ты... тоже меня любишь...
Я завертел головой, поймал, крепко сжал ее ладони, уткнулся н них, прошеп тал: "Мара, девочка любимая..."
- Спасибо, милый... теперь я уверена в тебе, и в себе... Я решила стать жен щиной, настоящей женщиной, ведь пока я чудо-юдо, - она зажала мне ладонью рот, отвергая возражения, - отнеси меня в ванную! - и спросила, подхваченная и крепко прижатая, - там много рыбы?
- Пятьдесят килограммов.
- Спасибо, - повторила она. - Неси меня скорей, опусти в воду и оставь одну на трое суток, хорошо? Нет! Молчи! - поцелуем наполнила губы, - молчи! Мой принц, мой мальчик! Не спорь, я сама должна... И сделаю все, на что способна: получится - стану настоящей женщиной, нет... - стану рыбой безмозглой...
- Остановись! Не смей! Я люблю тебя такой, как ты есть!
- Неси! - приказала Мара, впившись в меня темными, как омут, глазами. - Неси, иного выхода нет. Выхода нет. Нет.
И я отнес ее в кипящую рыбой воду, опустил, убрал руки.
- А теперь - уходи! - сказала она, не отводя глаз.
- Вода холодная... - протянул я, сопротивляясь из последних сил, - может, теплой добавить?
- Ты же знаешь, моя вода - ледяная. Но я исправлюсь, я изменюсь, стану теп лой, стану горячей, сделаю тебя богатым и счастливым! Ты... ты только дождись меня, хорошо?
- Что ты такое говоришь?
- Дождись меня, но возвращайся не раньше, через трое суток, и ничему не удивляйся, ничего без меня не предпринимай! Поцелуй меня... - я коснулся холодных губ, - чао! - выкрикнула Мара, нырнув, волосы разбежались по воде... Загипнотизированный, я покинул квартиру.
Лужи примораживало к земле. Ветер лениво потянулся, распрямив спину, нехотя поднялся, зашелестел истлевшими прошлогодними листьями парка. Разогнав нашествие туч, он включил месяц-ночник, осветив мой незрячий путь. "Как я мог оставить ее одну? Бросил? Выходит, что бросил. Ну чего я к ней пристал? Нет у нее ног и не надо! Пусть будет хвост". Я представил себе Мару: мягкие волосы, нежная грудь, огромные бездонные глаза, ласковые пальцы, розовый язычок, алые губы. "Разве ты не мог обойтись всем этим? Тьфу, скотина! О чем ты все время думаешь?! Неужели в душе не осталось святого и светлого?" "Осталось, - поправил меня вэ-гэ, - ведь твои фантазии никогда не обретут реального подкрепления. Именно чистота русалок защищает всех нас от полного падения..." "И тебя?" удивился я, но безответно. "Наверное, ты прав..." - вздохнул я, вспоминая, как носил Мару на руках, как целовал в мочку уха, как окунал ее в воду, умиляясь, а она, шалунья, резвилась в айсбергах взбитого шампуня.
Повалил снег, наполнил аллеи парка, скрасив одиночество моего бесконечного пути. Я прибавил шагу, но холод так близко подобрался к костям, что я решительно приступил к поисковой программе Видеофон. Только в третьей кабине аппарат не был изуродован, но и он, внедрившись в линию связи, скрипел, мигал глазом, покашли вал: контактный инвалид, но работал!. "Толька, ты?!" - заорал я. "Точно так!" "Узнаешь?" "А кто, кроме тебя, может так орать?! - обрадовался Толик, - Ты откуда, пропащая твои душа?" "Я возле катькииого садика". И в этот момент экран подключился.
- Тебя подобрать? - спросил Толик, рот его подергивался и занимал почти весь экран.
- А твой эмоб исправен?
- Как никогда прежде. И дома - пустыня. Теща потащилась смотреть участок, семейство - за ней.
- Далеко? - поинтересовался я.
- Где-то в районе Сяських Рядков. Вернутся через неделю.
- Неделя отменяется. Приюти на три ночи. Идет?
- О чем речь... договорились! - и через пятнадцать минут я уже оттаивал внутри коврово-музыкальной шкатулки эмоба.
- Выпивка есть? - заинтересованно спросил Толик, поворачивая голову, хмык нул, видя, как я растерянно пожимаю плечами. - Не густо! - засопел рулевой, выпя чивая нижнюю губу.
Я причмокнул, передразнив его, и достал из кармана стопку бумажек.
- Откуда? - удивился Толик, - неужели, как все нормальные люди, начал воро вать? - пошутил хозяин эмоба. - Гуд! - порадовался он за нас обоих. - Для начала скинемся по две сотни, идет?
Я махнул рукой, соглашаясь на любые варианты. "Пьянству бой! - вынырнул вэ- гэ. - Про меня не забудьте!"
- Давай заглянем к одному барыге, - Толик резко свернул в переулок, - и возьмем у него пару ящиков сла-авной баарматухи.
Мы пили неторопясь, но планомерно. Моя истерзанная душа, плача, ругаясь и сморкаясь, рассказывала сотрапезнику о русалке, о большом чувстве, которое она возродила во мне, о любви и нежности... Толик, плача в ответ еще горше, твердил, что не верит ни единому моему слову... но рад за меня, рад за Мару, рад за себя, рад за девушку по имени Лиззи - я так и не понял, кто она такая, - рад за всех влюбленных на планете Земля, рад за всех существ, занимающихся любовью в обоз римом секторе Галактики... Какое-то время мы нелицеприятно обсуждали его жену, его тещу, на что Бобе произнес свой известный и единственный тост, что лучше смеяться над собой до свадьбы, чем после нее. Оказалось, что постепенно у Толика собралась вся наша рыболовная команда: добровольное принятие алкоголя сменялось вынужденным неприятием бредовых сновидений. Время сжалось пружиной, распрями лось: неделя исчезла, как не было ее никогда.
Я резко протрезвел. Толик представил меня теще, отвлекая ее. Пока мы раскла нивались, да расшаркивались, ребята набили пустыми бутылками три мешка из-под турнепса, вынесли их на лестничную площадку. Толик, побрившись и переодевшись, пригласил меня в эмоб, довез до дома. Мы взбежали по лестнице, захлебываясь в винных парах, распахнули незапертую дверь квартиры: никого... ни в комнате, ни в кухне, ни на балконе... Из ванной, куда первым заглянул Толик, извергались гро мовые раскаты его хохота: скрючившись, сложившись пополам, он подергивался, сжимая руками живот, пытаясь справиться с собой.
- Это... - произнес он, уловив короткую паузу, - ... она и есть, любимая твоя... русалочка?.. - и захохотал дальше.
В воде - меж листьев и травы - пряталась огромная щука. Я вытолкал Толика взашей, он не сопротивлялся, продолжая гнусно хихикать:
- Ну и бабу ты себе отхватил! - гаркал он, погружаясь вместе с кабиной в шахту лифта. - Ну и красавицу!
Я запыхтел, сжал кулаки, так мне захотелось перерезать стальной трос, взять наточенные маникюрные ножнички и чик-чи-рик - поставить шлагбаум его злобствова ниям. "И взобрался я на дерево высоченное, по суку прополз толстенному, срезал я сундук таинственный, расколдованный; срезал ножничками маникюрными..." Крики стихли, кабина, оттолкнувшись от бетонного дна колодца, пошла вверх. "Вынул я из сундука коробок с жизнью, жизнь на кончике иглы, иглой проткнуто яйцо, яйцо в утке, утка в животе Толика..." Кабина замерла на площадке перед самым моим носом: соседи? Нет, полудверку оттащил на себя Толик и тихо, из-за решетки, миролюбиво, но настойчиво, сказал:
- Не пей больше, друг ситный, ладно? - и отпрянул внутрь своего временного жилища, отпустив полудверку, - пнул я ногой металлическую решетку... "И упал он вместе с кабиной зеркальной, отсеченной от мира реального, на самое дно, самого глубокого беспросветно-паутинного подвала, в самую гущу скоплений канализацион ных..."
Я долго терзал душу глупыми надеждами мести - пока из глаз не потекли слезы, пока не вспомнил, что ждет меня в растерзанной квартире...
Опустившись возле ванной, сглатывая слезы, я смотрел на пятнистую рыбину, которая стояла в воде, не шевелясь. Я ожидал чего угодно, только не этой уро дины. Как она могла так себя изуродовать? Я погладил щуку по корявой хребтине:
- Что же ты сделала с собой, девочка моя дорогая? Ведь мы так любили друг друга... "Любили? - напомнил о себе беспощадный вэ-гэ. - Она - да! А ты? Кого, кроме самого себя любил?"
- Ее, ее любил! - возразил я, продолжая поглаживать щуку. "Любишь и пьешь, пьешь и любишь, а по-трезвости сопли пускаешь". - Ты не прав!.. - застонал я, пальцы разжались, отпустили рыбину, но остались по пояс в болотной воде; щука лениво вильнула хвостом, резко вывернулась и вцепилась мне в кисть...
- У-уой! Отпусти! Гадина! - от неожиданной боли я стиснул зубы, прикусив язык, выдавив из него горько-соленые капли. Щука, не сонная, не старая и не больная, как разнузданная сторожевая собака, рыча, терзала мою ладонь: по воде потянулись ручейки, расплываясь розовыми, пятнами крови. Моей крови!
- Ах, ты тварь! - другой рукой я схватил щуку за хребет, поднял ее в воздух и принялся дубасить рыбиной по краю ванной. Щука извивалась, разбрызгивая чешую, хрустя костями, но челюстей не разжимала: я крушил ею все вокруг минут двадцать, пока не схватил молоток и не проломил щуке череп. Лишь тогда она засудорожила и безвольно повисла на руке, но челюстей - волчью хватку - не ослабила. С трудом приподняв руки - вместе с рыбиной - я открыл входную дверь, вышел на площадку. В соседней квартире жила врач-хурург, известный специалист в области космической травматологии. Я уперся носом в пупочку звонка, дважды сообщив о себе. Хвала всевышнему, она оказалась дома!
- Костя? - сказала она, открыв дверь, глаза и рот.
- Да вот, приютил животину, а она меня отблагодарила...
- Проходите! - кивнула она, помогая перебраться через порог: я так ослаб, что меня качало... рухнул прямо на пол...
- Потерпите, Костик, начинаем обработку.
Я потерпел, еще раз, и еще два. С помощью специальных кусачек она обломила щуке резцы, высвободив мою синюшную кисть из пасти окостеневшей туши. Руке сразу стало легче, спокойнее, теплее. После укола мне поднесли мензурку спирта - для дополнительной дезинфекции - и я желудочно возликовал.
- Что вы намерены делать с рыбой? - спросила тетя-доктор.
- Можно, я оставлю ее вам? - тихо намекнул я на вторую мензурку, - мне с ней не управиться - стухнет...
- Можно, - согласилась догадливая хозяйка. - Попробую сварить уху и накру тить котлет. А вы приходите на ужин, хорошо?
- Хорошо, - кивнул я и нагнулся к мертвой рыбе: тоска и боль пронзили сер дце. - Щу-учк-а мой-аа... - прошептал я, любимай-аа мой-аа... я у-убил те-ебя, й-аа, й-аа... собственными руками, - слезы капали на пол, на пятнистую шкуру щуки.
Хозяйка пригнулась, насторожившись, прислушиваясь к алкогольным излияниям, а я, не понимая себя, продолжал подвывать.
- Может, успокоительного?.. - осторожно спросила соседка.
- Не-по-мо-жет... - я замотал головой.
- Костя, жестко произнесла соседка, - идите домой, вам необходимо отдохнуть, это реакция на кровопотерю. Я сама зайду вечером. Только никуда не выходите один! Вы меня слышите?
Я кивнул, шатаясь добрался до постели, плюхнулся на нее... Я спал долго, тихо и бессновесно, а когда проснулся на улице журчали ручьи, щебетали галки, вернувшиеся с югов, потрескивали раскрывающиеся коробочки хлопко-каштана. Неужели наступила весна?! Давно пора: на дворе июнь месяц, да климат наш, сбив шийся с пути, заплутал в чащобе гидроузлов и горообразовании, отстал в своем раз витии - майские и июньские холода и снегопады не в диковинку. Самочувствие мое радостно забилось, участившись до комфортного ритма. Я решил было подняться, оперся на руку и вскрикнул от боли, забыв, что кисть искусана до кости. Потрогал бинт: кажется, не распухла; своевременная перевязка плюс инъекция антибиотика славаслава образованным медикам и микробиологам! Перекатившись на край постели, я сдернул с себя покрывало, опустил пятки на приятно холодный пол, решившись на несколько босых шагов до балконной двери, распахнул - ле-по-та... Теплый вечерний воздух окатил благоухающей ленью. Достав из серванта пачку импортных сигарет "Дамба-Ноу", я закурил, протягивая дым от смеси карельского лишайника с искусственным табаком,
сквозь фильтр из стекловолокна... глубоко затянулся. Внизу, прямо под ногами, по изгибам и пересечениям улиц, шныряли разноцветные эмобы: из-за угла вылетела сверкающая новая модель "Жигулюкс-спорт", промчалась по противоположной параллели, развернулась на площади и подкатила к нашему дому, смешнее того - к моей парадной. "Интересно, что за штучка пожаловала в гости? И к кому?" - спросил вэ-гэ. "Почему ты думаешь, что она?" - переспросил я, но собеседник, уклонившись от ответа, замурлыкал себе под нос какую-то песенку. "Эй, - я хлопнул вэ-гэ по спине, - если она, то к кому? По всему нашему стояку, сверху донизу, одни врачи и инженеры..." Мы молча смотрели вниз: дверца супер- эмоба плавно отъехала в сторону, выпустив на волю стройную ножку, она вытяну лась, до бедра ослепив черно-золотым узором, за ней появилась сестрица, такая же стройная: каблучки простукали щербатую поверхность асфальта, уперлись в него, поверив в его предвечернюю прочность. Вслед за ножками, элегантно выгибаясь, из дверцы эмоба выползла очаровательная кошечка в замшевом полупальто с меховым воротником. "И не жарко ей",
посочувствовал вэ-гэ. Я не ответил: почуялось неладное... Изящно смахнув пальто в дверцу, оставшись в малиновом бархатном платье, "кошечка" рассыпала по плечам сверкающие нити волос, освободив их от заколок, и они лениво растеклись по бархату, застыли в отдыхе... Что-то отчаянно знакомое вспыхнуло... Она подняла голову: не просто так, а ко мне, улыбнулась, призывно вытянула вверх дрожащие руки, ладони, стаскивая вниз с балкона, вниз - без лифта и ступенек. Я вцепился в перила, так же непоправимо железно, как кап кан, как щука на моей руке, не в состоянии оторвать себя...
- Котик, спускайся вниз, -донесся серебристый голос русалки, шутя выдернув меня, закованного в перила, даруя свободу. Это она! Она! Мара! Она сделала это! Смогла! Я летел вниз, разметывая пролеты по стенам, а ступени по потолкам ско рее, скорее на улицу. Мара аккуратно стояла, ослепительно улыбаясь, в ожидании..
я оглянулся - меня! Стройна, как богиня, прекрасна, как королева красоты. И рядом с ней - я, пеньтюх-пеньтюхом, в драных джинсах, в заплатанной самопально рубахе на босу ногу в тапочках, почему-то зажатых под мышкой.
- Здравствуй, принц мой ясный! - пропела она, бросаясь в мои объятия, роняя тапочки, осыпая поцелуями. - Это я! Я! Твоя русалка, твоя Мара! Ты чти, не узнаешь меня?
- Узнаю, конечно, узнаю! - самодовольно ответил я, продолжая обниматься, - откуда ты?
- Ты хочешь знать? Но я сделала все так, как хотел ты: стала женщиной, стала богатой наследницей Царя Морского!
- Женщиной?! - икнул я и заглянул Маре в глаза, она тут же отвела их, - жен щиной?! Как прикажешь понимать твое признание? И с чего это ты взяла, что я этого хотел?!
- А кто мне рассказал, кто давал читать! - она гордо вскинула брови. - Я всему научилась и... я не могла вернуться с пустыми руками. Вот, посмотри, - она подняла дверцу заднего сидения, вытащила дипломат, приоткрыла его: толстопузые пачки сотенных бумажек наполняли его. - Держи! - она сунула мне дипломат, а я взял, подхватил его забинтованной рукой.- Что случилось? - вскрикнула русалка, бледнея.
- Н-нет, н-ничего страшного! - ответил я, пряча руку, вместе с дипломатом, ла спину - двусмысленное действие, но Мара не заметила... Наоборот, она плотнее прижалась ко мне:
"Оо-оо-оо! Ты такой бесподобно колючий!.."
- Пойдем, - потянула к багажнику после мурр-паузы, открыла.
- Что это?
- Японский стереовид и сто кассет к нему. Ведь ты всегда мечтал его иметь, помнишь, как рассказывал мне?
- Да, мечтал, - чего тут спорить, - но откуда он у тебя?
- А тебе не все равно! - за дни отсутствия Мара научилась сердиться, - я купила стереовид на честно заработанные деньги!
- Честно за работа и и что за деньги? - переспросил я, давясь слюной, выка тывая глаза. "Ты слышал? Понял каким местом она заработала эти деньги?" "В отличие от ее короткой недели, - жестко процедил вэ-гэ, ты всю свою сознательную жизнь только и делаешь, что подставляешь, да еще просишь повторить, так?"
- Так, - согласился я. И ему, и вслух. Он попал в десятку. Но вслух ответ растянулся, прозвучав "та-а-ак", как предвестник ураганной ссоры: Мара сжалась, задрожала.
- Ты... - из ее глаз потекли слезы, но она гордо вытянула шею, сказав: - Ты сам рассказывал, как прекрасен и благороден труд гетер, как хорошо он оплачива ется!
- Так, значит, это я вытолкнул тебя на панель? Бред?!
- Панель? - переспросила Мара, - какая панель?
- Получается так, что ты пошла по рукам благодаря моим стараниям? - разоз лился я. "Во-во, так и получается, мистер Альфонс, - зафиксировал вэ-гэ, - именно и только так!" окончательно обезоружив меня, приколов к коробке, как жука.
- Да пропади оно все пропадом! - закричала русалка, - если ты откажешься от меня - я умру! Я не могу жить без тебя, любимый мой, хороший мой, дорогой, люби мый, принц, муж...
- Прости, прости, прости, - зашептал я, прижав ее к себе.
- Да, да, да, - шептала Мара в ответ, продолжая реветь: навзрыд, безутешно. Я обнимал ее, гладил плечи, спину, волосы, не зная, что сказать, как успокоить. Всю предыдущую жизнь меня учили иному искусству - умению обижать... Прохожие оборачивались в ехидном экстазе единения соглядатаев, наиболее настырные и прин ципиальные свешивались из окон и с балконов. Какая-то толстенная тетка, проходя мимо, прошипела: "Возвращение блудной дочери...", спровоцировав новую бурю слез русалки. Ну что за сволочной народ! Когда их спрашивают, они единодушно молчат. Но когда следует тихо пройти мимо - злобно острят тебе в спину. Вот и я хорош: не сдержался, отвесил губешку:
- Иди своей дорогой, старая сука! - отшил, как плюнул. Толстуха набрала полные легкие помойного воздуха...
- Прошу вас, идите пожалуйста, - сказала Мара, сопя носом, - извините его, "недостаток воспитания"... идите же... - сурово добавила она и отмахнула толс туху своей изящной кистью: тетка выдохнула, окатив чем-то страшным, непривычным, сто крат более сильным, чем привычный перегар, мыча прожевала обиду, но прочь пошла...
- Пойдем домой, - шепнул я, осторожно обнял Мару за талию.
Мы долго поднимались, ежесекундно тормозя движение лифта вверх; мы сладостно прижимались друг к другу, сливаясь, нежно смотрели друг на друга, вновь знако мясь, неистово затягивались километровыми поцелуями, разминаясь... Но вот дверь кабины - обе полудверки - окончательно распахнулась, решетка сдвинулась: на пло щадке нас ожидала заботливая соседка.
- О, Костя! В полном порядке? Что ж, это лучшее из лекарств. Я звоню, вол нуюсь - никто не отвечает, - женщина-хирург улыбнулась и продолжила для Мары: - Добрый вечер, девушка. Несколько часов назад я вытащила Костю из пасти страшной рыбины...
- Щучка? Что с ней... - охнула Мара.
- Тварь болотная мертва! - ответил я, вспоминая победу в кровавой битве.
- Что ты наделал! - закричала Мара и бросилась в квартиру.
Я дернулся следом, но соседка остановила меня:
- Костя, - тут-то я и заметил, что она держит кастрюльку. - Возьмите рыбные котлеты, они, кажется, получились.
Платье валялось в прихожей. Мара, сгорбившись над ванной, беззвучно рыдала. Все вокруг - кафель, фаянс, краску - ровным слоем покрывала рыбья чешуя и пятна крови.
- Что ты наделал, глупый принц, - прошептала девушка.
- Что? - спросил я, сжимая под мышкой кастрюльку.
- Ведь я просила тебя ничего не предпринимать! А ты...
- А я?
- Глупый-глупый принц! Щука - моя лягушачья шкурка!
- Не может быть! - воскликнул я и выронил подарок соседки - котлеты из вол шебной щуки раскатились по полу.
- Она уравновешивала мое пребывание в твоем мире, в облике... но теперь... мне придется... вернуться...
- Но я не отпущу тебя!
- Глупый принц... мой... - Мара кисло улыбнулась.
- Мы живем в цивилизованном мире: разве нельзя?..
- Нет, глупый принц, нельзя. Мне надлежит вернуться в исходное состояние - вновь обратиться русалкой...
- Нет! - я захлебнулся в яростном гневе, - не пущу!
- Я постараюсь вернуться через семь лет и семь месяцев.
- А раньше? Я достану тонну живой форели!
- Бесполезно... - ответила она печально и медленно продолжила раздевание: комбинация, узорные чулки, трусики поочередно отрывались от ее прекрасного брон зового тела и летели в прохожую, на платье. Я схватил Мару за руку, обнял ее, она оперлась о мое плечо и... правой ногой, затем левой... переступила трагический барьер.
- Опомнись, любовь моя! - крик сердца пробил душу, насквозь. Кто кричал: я или вэ-гэ? Или вместе? А разве имеет значение? Что?! Если своими руками мы отдаем любимых на растерзание и вечные муки.
- Поздно, - ответила русалка, погружаясь н поду. На моих глазах стопы ее срослись, покрылись чешуей, а дальше и ноги - превратились в хвост. Хвост подог нулся, увлекая русалку за собой, в мутную, пахнущую тухлятиной воду. Но я не отпускал Мару, наоборот, еще крепче прижимал к себе. Теперь я не мог ее отпус тить, теперь я буду держать ее, пока хватит сил...
- Отпусти меня, любимый, - прошептала девушка-русалка.
- Ни за какие деньги! - воскликнул я.
- ДЕНЬГИ? КАКИЕ ДЕНЬГИ? - раздался гнусавый голос из спаек фановой трубы.
- Золото-брильянты, - ответил я, не соображая, откуда доносится голос.
- ЗОЛОТИШКО МЫ ЛЮБИМ!
- Нет у меня золота! И брильянтов нет! - эге, я увидел дипломат. - Бумажные подойдут?
- МНОГО? КАКИМИ КУПЮРАМИ?
- Сотенными... тебе хватит...
Пробка, закрывавшая сток, с хлопком вылетела наружу, вода вспенилась, забур лила, перемешалась с тиной и грязью.
- ОТПУСТИ ЕЕ, КОЛИ ЖИЗНЬ МИЛА!
- Что? - переспросил я и показал фигу, - а это ты видел?
- ИНЖЕНЕРИШКА НИЩИЙ, ОТПУСТИ ПОКА ЦЕЛ!
- Hи за что! - неторопливо ответил я, растягивая слова, догадываясь, что за гость к нам пожаловал. - Ты понял, что я сказал, клизматрон подводный? Убирайся-ка подобру-поздорову!
- ВОТ ТЫ КАК! ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ! - из воды высунулась волосатая лапища, - НУ ДЕРЖИСЬ, МУЖИК-ЛАПОТНИК!
- Отпусти меня! Иначе мы оба погибнем! - завизжала Мара.
- Еще чего! Стану я бояться этого бесполого кастрата!
- УУУ!!! - взревел голос, как пожарная сирена. - НУ ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛ! СЕЙЧАС Я ТЕБЕ ПОКАЖУ, ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ!
- Откуда тебе знать, подводному дерьмоеду!
- ЫЫЫУУУ!!! - завыло чудовище, а лапа все тянулась и тянулась: как змея, как свихнувшийся пожарный шланг. Многочисленные пальцы раскачивали воздух в поисках моей шеи.
Левой рукой, еще крепче, я обхватил русалку за талию, оттащил в угол ванны. Правой, наощупь, нашел на полу кастрюльку и хватил ею по пальцам-змеям.
- ММХА-ХА! - чудовище ловко вырвало из моей перевязанной руки пустую алю миньку. Я сгреб с пола несколько котлет, запустил ими в пасть, раскрытую меж волосатых пальцев. В то же "анальное" отверстие последовали вторая, третья... порции.
- УУ-УХУХУ!! - возопило чудовище, подавилось, закашлялось.
- Чтоб тебя разорвало! - посочувствовал я.
- АА-УАА! - стонало чудовище. ЧТО ВЫ, ПАДЛЫ, СДЕЛАЛИ С МОЕЙ БАБУШКОЙ И КТО ПОСМЕЛ НАДРУГАТЬСЯ НАД ВОЛШЕБНОЙ ЩУКОЙ?!
- Так-таки и волшебной?! рассвирепел и я. - Собака цепная твоя бабка! И ты такой же! - и схватил с пола, что под руку попалось - дипломат с деньгами. Хотел было врезать им по лапе, но дипломат раскрылся, распался на две половины: одна пачка проскочила прямехонько в пасть, а другая шлепнулась на поверхность болотной жижи. Лапища жадно схватила ее, запихнула в пасть, глотнув болотной воды, пробормотала:
- ЭТО НАМ НРАВИТСЯ! ПРОШУ ПОВТОРИТЬ!
- Ах, нравится! - обрадовался я, - держи, ассенизатор!
- ПОПРОСЮ НЭ ОБЗИВАСЯ! - заспорило чудовище, судорожно заглатывая деньги.- ТЫ ФЕНЯ СОФСЭМ НЭ ФНАЭШЬ!
- И знать не желаю! И валил бы ты, откуда пришел!
- ЕЩЕ! - потребовало чудовище, не реагируя на мои слова, призывно пощелкивая многочисленными пальцами.
- Ну уж дудки, красавчик! Так дела не делаются!
- ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?
- Плачу наличными. Снимай с Мары чешую!
- Я НЕ МОГУ! ОНА ЗАКОЛДОВАНА!
- Как это - не могу?! Взятки брать - могу. Хапать за один присест по десять тысяч - могу! Снимай чешую - морской козел! Ни копейки даром не получишь! Меняю бумажку на чешуйку!
- МММ! - заскрипело чудовище, зашевелило мозгами, - МММ!
- Котик, - русалка прильнула ко мне, дрожа от холода: она стала теплокров ной, как обещала! - Будь осторожен, этот гомик жаден и очень хитер.
- Я ПРОСИЛ НЕ ОБЗЫВАТЬСЯ!
- Молчать, погань, когда девушка говорит! Не хочешь меняться - я сейчас же все сожгу!
- СТОЙ! Я СОГЛАСЕН! ОТПУСТИ ЕЕ В ВОДУ!
Оказалось, что я держал Мару на весу, над болотной жижей. Я опустил ее в смердящую трясину, волосатые пальцы прикоснулись к чешуйкам, растворили их... И, поехало-поплыло: я только успевал подбрасывать сотенные: чешуйка-бумажка, бумажка - чешуйка. Процесс длился долго, и когда мы подобрались к ступням - деньги кончились...
- ИХХА-АА! - радостно возопило поганое чудище - ВОТ Я ВАС ВСЕХ! НЕ УЙДЕТЕ!
- Забирай машину, ублюдок, - крикнула девушка. Именно девушка - чешуйчатая ласта исчезла, освободив ступни. Я рывком выдернул Мару из болота, в котором она завязла по моей вине. Девушка дрожала, ее колотило от холода, боли и восторга. Я вынес ее на сушу, осторожно поставил на полотенце в прихожей.
- Одевайся, девочка, - поцеловал в плечо.
- Ты знаешь... милый... - глаза Мары расширились от удивления, - я... я... в самом деле... девочка...
На улице заурчал мотор,эмоба, прощально завизжали колеса. Эмоб умчался вслед за деньгами...
- Ну-у?! Мы в расчете? - крикнул я: из фановой трубы вырывался мучительный, рвотно-рефлекторный звук. - Не захлебнись, оглоед! - Я шагнул в ванную, уста вился на болотную поверхность: жижа вспенилась, не желая утекать внутрь труб, на ее зловонную густоту выплыло несколько сотенных бумажек: пожеванных, смятых, частично переваренных. Что-то захлюпало в трубе, закрутилась ровная воронка, унося с собой грязь... Я на полную громкость включил горячий кран. Славненько: на улице - двадцать пять, а кипяток прет из всех щелей... Такого в самый лютый мороз не было. Повезло... "Наивняк ты у меня! - пожал плечами вэ-гэ. - Почему повезло? Все закономерно!" Зеркало в ванной моментально запотело. Я закрыл дверь, вышел в прихожую...
- Что ты еще натворил? - спросила экс-русалка, стоя на полотенце: капли род никовой воды сверкали на ее стройном теле. Золотые прядки волос прилипли к щекам, лбу, плечам.
- Надо его проучить, девочка! - я прижал Мару к себе.
- Надо ли? - прошептала Мара, - он больше не опасен...
- САДЮГА! ЗАКРОЙ КИПЯТОК! - из фановой трубы раздавались душераздирающие вопли.
- Не фиг зариться на чужих принцесс! - крикнул я и запел: "Слава-слава во веки веков, всему свободомыслящему племени водопроводчиков и отопителей!" "Входная дверь, в забывчивости не запертая, распахнулась:
- Константин, - спросила соседка, - это не вы мучаете собаку?
- Нет, не он, - улыбнулась Мара, - и не меня! - Она так и стояла, не пугаясь постороннего взгляда, не пряча себя.
- Вы великолепно сложены для любви, - созналась женщина-хирург. - Костя, такое сокровище необходимо носить на руках!
- Понял, - улыбнулся я, подхватывая Мару. И, пока я нес ее до постели, входная дверь захлопнулась, закрылась на все замки.
- А вода... - прошептала Мара, покусывая мне мочку уха, увлекая за собой на подушки.
- Нет. Пусть она течет все время, пока мы любим друг друга, пока нам хорошо вместе. Пусть она отвадит постороннее дерьмо от подслушиваний наших живых скри пов! Я не прав?
- Ты всегда прав, мой мальчик...
Через неделю мы поднялись, умылись, позавтракали и отправились в нотари альную контору. Робот-архивариус ловко изготовил бумагу о нашем пятилетнем брачном контракте.
- А теперь,как я тебе обещала, можешь задать мне два вопроса, - Мара шла рядом со мной, под руку, прижавшись.
- Я не буду у тебя ничего спрашивать! - ответил я.
- Тогда я сама отвечу на два твоих вопроса.
- Не надо... - я обнял ее, попытался успокоить поцелуем.
- Подожди, - вывернулась она. - Во-первых, та неделя; пока ты пил с друзь ями, я находилась на курсах по гипносексологии, там я всему и научилась...
- Че-во? - задумался я, пытаясь как-то оценить ее признание, - но тогда как объяснить происхождение...
- Денег? - наивно хлопая ресницами спросила Мара, опередив мой вопрос. - Это, котик, во-вторых: деньги-то были фальшивые, понимаешь? Не-нас-то-я-щие!
- Но фальшивые достать еще труднее! - воскликнул я. Где...
- А вот это уже третий вопрос, - она погрозила мне пальчиком, - мы же дого варивались всего на два, и ты их задал, милый!
Она взяла меня под руку и мы пошли дальше. В голове суетились вопросы. "Откуда она узнала про пьянку? Где находятся курсы? Кто печатает так много фаль шивых денег? И еще: если история - розыгрыш, то я убил ее бабку? Так выходит?" "Думай молча, парень, - подсказал Вэ-гэ, - у тебя впереди пять лет...".
|
