Песнь копья Илья Крымов
        Мир Павшего Дракона. Цикл второй #1
        Самшит, юная жрица, захватившая власть над культом, и отправившаяся в опасное паломничество. Если она не сможет найти обещанного мессию, мир постигнет катастрофа.
        Райла, в прошлом - королевский телохранитель; жертва интриг и бесчеловечных пыток, женщина-воин. Если она не отыщет того, кто спас ей жизнь, рана, зияющая в душе, не затянется никогда.
        Тильнаваль, чародейка, предавшая свой народ и сбежавшая в королевства севера. Если она прекратит скитания, месть настигнет её и расправа будет жестокой.
        Майрон Синда, Тобиус Моль, Серый Мотылёк - и многие другие имена; волшебник, воин, полководец… военный преступник, убивший десятки тысяч людей одним заклинанием. Тот, кого ищут все, тот, кто владеет сокровищем и борется с внутренним огнём. Время пряток подходит к концу, Валемар вновь зовёт его в путь.
        Песнь копья
        Глоссарий (сокращённый)
        Айонны - малые божества леса, женщины-эльфы, владеющие толикой божественных сил, связанных с энергией флоры и фауны.
        Аловит - красный кристалл, источающий энергию огненной стихии.
        Амлотианская Церковь - культ поклонения Господу-Кузнецу, наиболее распространённая монотеистическая религия Вестеррайха.
        Анамкар - каменная порода, источающая поле астральной пустоты; внутри данного поля невозможна никакая магия.
        Астрал - энергетическая прослойка мироздания.
        Ахог - чёрт в амлотианской религиозной традиции.
        Безумная Галантерея - отряд наёмников и авантюристов, состоящий из экстраординарных воинов, сильных магов и прочих индивидов с необычными способностями.
        Белые орки - орки-мутанты с бледной кожей, имеющие черты акул; амфибии, обладают мистическими силами.
        Беспокойники - стихийно ожившие трупы.
        Бьёрнегвари - один из богов пантеона северных островов. Бог-оборотень, покровитель кровавого безумия берсерков, бог-людоед.
        Вейи - раса малорослых гуманоидов с острыми волосатыми ушами и крыльями бабочек за спиной. Обладают природной предрасположенностью к метеомагии.
        Великий Наг - одно из древнейших и наиболее почитаемых божеств на архипелаге Аримеада.
        Великое Побоище - конец света в религиозной концепции Амлотианства.
        Вестерринг (вестерлингва) - основной язык международного общения в Вестеррайхе.
        Висса - народ рукокрылых существ, обитающих на архипелаге Аримеада, напоминают маленьких виверн.
        Возмездие Далии (Рок Грогана) - событие, завершившее Гроганскую эпоху, истребление императорской династии Грогана и разрушение столицы империи города Алиостра.
        Войны Веры - период, составляющий примерно сто первых лет Этой Эпохи. В указанное время на территории Вестеррайха разгорались и тлели многочисленные военные конфликты между новоявленной властью амлотианского религиозного культа с одной стороны, старой имперской знатью и жречеством - с другой, и волшебниками - с третьей стороны.
        Врата Вестеррайха - боевой клич ривов. Означает их готовность защищать Вестеррайх от угроз из Дикой земли.
        Вторая Война Красной Листвы - конфликт между северными королевствами Вестеррайха, объединёнными Церковью и альянсом южных королевств язычников под предводительством эльфийской державы.
        Вторая Война Магов (Эпоха Тёмных Метаний) - мировая война, гремевшая несколько веков с применением развитых магических искусств; междоусобица магов древности за власть над Валемаром. Едва не уничтожила всё живое.
        Второе Великое Миротрясение - эльфийское название Второй Войны Магов, Эпохи Тёмных Метаний.
        Вутан - главное божество острова Стигга, бог войны, колдовства и вероломства.
        Гедаш - в мифологии северных островов бог-великан, содержащий в своём желудке промёрзлый мир смерти.
        Гнёт вечности - хроническая усталость, которую испытывают старые эльфы.
        Гонгаруд - единый язык гномов.
        Господь-Кузнец - божество амлотианской религии.
        Грандрейд - большое морское нашествие орков.
        Громадень - гигантский боевой ковчег орков.
        Гудрун - в мифологии северных островов богиня-мать расы троллей.
        Гулгом - оживлённый с помощью гномьих рун каменный истукан, своего рода голем.
        Гурхана - магическая энергия, необходимая для создания заклинаний.
        Далиары - подвид единорогов, на которых ездят эльфы Лонтиля.
        Дваульфари - вершинные гномы, одна из двух фракций, на которые условно разделены все гномьи народы.
        Дезримзен - хищное чудовище, претворяющееся деревом.
        Джада - основной бог Сайная, бог золота, покровитель трудолюбивых и бережливых, дарующий обогащение. Представляется в ипостасях человека с шанцевым инструментом (лопатой, киркой), а также в ипостаси золотого дракона.
        Дикий Гон (Дикая Охота) - некое явление стихийной и мистической природы, кавалькада призрачных всадников, скачущих по небу.
        Дом Буревестника - один из эльфийских домов Лонтиля, занимающийся в основном, морским делом. Контролирует мореплавание в прибрежных водах Океана Наг.
        Дом Ворона - считающийся выдуманным эльфийский дом, в котором якобы тайно состоят эльфы, якобы служащие Тьме.
        Дом Соловья - один из эльфийских домов Лонтиля, занимающийся искусством во всех его проявлениях, а также шпионажем.
        Дом Сороки (VeydaanTinne) - один из эльфийских домов Лонтиля, занимающийся в основном торговлей, производством всевозможных товаров и банковским делом.
        Дом Сорокопута (VeydaanScromula) - один из эльфийских домов Лонтиля, занимающийся в основном военным делом и охраной границ государства. Крайне враждебен к людям.
        Дом Филина - один из эльфийских домов Лонтиля, самый сильный в магическом плане дом.
        Доргон-Аргалор (Дракон Новорождённый) - в Элрогианстве - второй и главный мессия, воплощение самого Элрога, явившееся на землю для защиты верующих.
        Доргонмаур - Драконий Язык, копьё Сароса Грогана, первого Императора-дракона; реликвия в Элрогианстве.
        Доргон-Ругалор (Дракон Нерождённый) - в Элрогианстве - первый мессия, святой пророк, предвещающий явление второго мессии.
        Пламерождённые - разумный вид гуманоидов, обитающий на архипелаге Аримеада. Пламерождённые составляют личную охрану Верховной матери культа Драконьих Матерей.
        Драконовы Бастарды - в древности гвардия незаконнорождённых императорских отпрысков, которые умели повелевать драконами и служили элитной воинской силой.
        Драконьи Матери - ветвь элрогианского духовенства, состоящая исключительно из жриц-женщин. Во времена своего зарождения служили наложницами для Императоров-драконов.
        Дыхание Второе (Панцирь Малхейна) - один из стилей фехтования древнего Грогана, сосредоточенный на непробиваемой обороне.
        Дыхание Первое (Натиск Ингмира) - один из стилей фехтования древнего Грогана, сосредоточенный на агрессивной атаке.
        Дыхание Пятое (Выпад Фуррана) - один из стилей фехтования древнего Грогана, сосредоточенный на применении единственного филигранного удара; дуэльный стиль.
        Дыхание Седьмое (Хаос Каэфидрагора) - один из стилей фехтования древнего Грогана, стиль безграничной агрессии, хаотичный, непредсказуемый, смертоносный.
        Дыхание Третье (Полёт Йуки) - один из стилей фехтования древнего Грогана, сосредоточенный на вовлечении противника в выматывающую погоню.
        Дыхание Четвёртое (Каверза Касхарумы) - один из стилей фехтования древнего Грогана, сосредоточенный на неожиданных атаках из засады с применением яда.
        Дыхание Шестое (Танец Мэйри) - один из стилей фехтования древнего Грогана, объединяющий элементы пяти предшествующих в гибкой гармонии.
        Златосерд - магический дуб, растущий в местах с повышенным присутствием гурханы, имеет огромные размеры, кору цвета слоновой кости и листья цвета сусального золота.
        Зодчие - совершенно огромные великаны стихийной природы, способные перестраивать целые горные хребты по своему желанию.
        Золотой Трон (Копилка Добрых Киркарей) - самый главный гномский банк и самый главный банк в мире. Обладает огромным влиянием и собственной армией.
        Зуланы - народ крупных циклопичных гуманоидов из Дикой земли.
        Игнатианцы - монахи ордена святого Игнатия, монахи-учёные.
        Илувари - высшие, далийские эльфы.
        Императоры-драконы - правители Гроганской империи, потомки Сароса Грогана.
        Инакоизмерные струны - одна из устаревших магических систем, слабо востребована, порой позволяет общаться на очень далёкие расстояния.
        Инвестигатор - агент Инвестигации (инквизитор).
        Инвестигация (Святой Официум) - инквизиция, созданная Амлотианской Церковью для борьбы с еретиками, язычниками и колдунами.
        Ингмир - вид драконов, известных своим всесокрушающим таранным ударом.
        Интуит - интуитивный, дикий волшебник, для которого магия близка в своём естестве с искусством и языческой религией. В отличие от цивилизованных, интуитивные волшебники не могут творить заклинания про запас и использовать их в любое время. Зато они способны творить магию неограниченно долго в реальном времени, без ухода на «перезарядку». Также дикая магия менее стабильна.
        Иоанниты - монахи ордена святого Иоанна Воителя, монахи-воины.
        Иор - приблизительная единица измерения магической энергии.
        Йуки - вид драконов, известный своей неповторимой скоростью и манёвренностью на лету.
        Кааши - вид разумных гуманоидов, покрытых тёмно-сиреневой шерстью, ночные обитатели джунглей, хорошо лазают по деревьям и быстро бегают.
        Кадоракар - магическая сосна, составляющая защитные рощи вокруг златосердов, очень высокая, ярко-красная, способна осыпать ядовитыми иглами.
        Камаронт - морской мамонт, очень крупный представитель ластоногих.
        Каменный Туман - одно из запретных, почти забытых боевых заклинаний древности, способно истреблять живых существ десятками тысяч, превращая их в статуи.
        Касхарума - вид драконов, известный своей ядовитостью и привычкой нападать из засады.
        Катормарский мор (пегая кобыла) - очень опасное инфекционное заболевание, своего рода чума.
        Каэфидрагор Алое Сердце - легендарный дракон, на котором летал основатель Гроганской империи Сарос Драконогласый.
        Керберит - металл, обнуляющий магические способности при соприкосновении с волшебником.
        Кецаргхаген - в гномьем языке название местного правителя той или иной величины, не являющегося представителем высшей знати, от бургомистра до сельского старосты.
        Клептархи - члены Клептархии.
        Клептархия - правящий совет, состоящий из девяти богатейших жителей города воров Маркуна.
        Клуату (Глубинный Владыка) - тёмное божество юго-восточных морей, насылающее шторма, повелевающее морскими чудовищами и не только. Основной бог-покровитель орков.
        Конани (конан) - титул, приблизительно равный королевскому на северных островах.
        Красная терния - особое волшебное растение, чьи семена начинают очень быстро развиваться и выпускать шипастые побеги при соприкосновении с кровью.
        Крахестоун - квадратная серебряная монета, которую чеканят гномы Кхазунгора.
        Кромараг - оживший мертвец, бывший при жизни выдающимся воителем. Сохраняет черты личности, боевые навыки и память, не проявляет признаков разложения.
        Кромка - символическая грань, переходя через которую душа смертного отправляется в загробный мир.
        Кротовол - очень крупное животное, распространённое в Кхазунгоре в качестве тяглового и гужевого скота.
        Круоромантия (магия Крови) - древнее, полузабытое искусство, запрещённое в цивилизованных государствах наряду с колдовством и некромантией.
        Крылатые дома - общее название главных эльфийских домов Лонтиля.
        Куп - карточная игра гоблинов.
        Лаушани - эльфийские друиды, перешагнувшие на новую ступень единения с природой, обретают огромную магическую и физическую мощь, а также лосиные черты: копыта, рога и т. п..
        Лесаки - ныне несуществующий цех авантюристов, охотившихся на нечисть за деньги.
        Лиственные Драконы - элитный эльфийский военный орден, схожий по традициям и стилю боя с тяжёлой рыцарской конницей.
        Ловец Зла - магический артефакт индивидуального пользования, оберегающий носителя от всяческих опасностей путём предупреждения.
        Лодар - орийское название драккара; украшается на носу фигурой богини Феринии.
        Львиногривые цангао - порода собак.
        Люменомант - маг Света.
        Люменомантия - магия Света, почти пропавшая из мира.
        Маленитки - монахини ордена святой Малены, усмирители чудовищ и нежити.
        Малхейн - вид драконов, известных своей прочнейшей бронёй.
        Мандрагоровый спирт - алхимическое вещество с очень высоким содержанием алкоголя, непригодно к внутреннему употреблению обычным человеком.
        Матерь Древ - некое божество, которому поклоняются эльфы Лонтиля.
        Мать-Гора - собирательный образ духа гор, суровой матери, требующей от гномов соблюдения традиций.
        Метеомаг - волшебник, профилирующийся в управлении погодой.
        Молчаливый Фонарщик - персонификация смерти на западной половине континента, тощий мужчина с фонарём на шесте, не имеющий рта.
        Монастырская роза - вид розы в виде куста, состоящего из очень живучей лозы с маленькими, но очень пахучими цветами; отгоняет нечистую силу.
        Морфическое поле - одна из прослоек любой живой сущности, отвечающая за соответствие очертаний её астрального и материального тел.
        Мост - существовавший в древности гигантский город-мост, возвышавшийся над озером Алукка.
        Мохобороды - разумные лесные гиганты, имеющие зелёный цвет волос.
        Мыслесила - телекинез.
        Мэйри - вид восточных речных драконов с длинными змеиными телами.
        Небесная Оружейная - Рай в амлотианской религиозной традиции.
        Невысоклики - хоббиты.
        Нержавеющие - личная гвардия Геда Геднгейда, состоящая из магов, заменивших свои тела на металлических техноголемов-носителей. Обладают огромной боевой мощью.
        Неугасимый Пламень - сгусток света, горящий над храмом Анх-Амаратх в Ур-Лагаше.
        Номхэйден - глубинные гномы, одна из двух фракций, на которые условно разделены все гномьи народы
        Нуфуб - второстепенный бог Сайная, бог азарта, удачи, покровитель рисковых авантюристов, игроков в азартные игры, молодых и полных надежд людей.
        Обритие - постриг у элрогианских монахов.
        Огненные гномы - одна из обширных гномьих народностей.
        Огненные Змейки - храмовая стража культа Элрога, набранная из женщин.
        Орден Гончих - один из церковных орденов, тайный; занимается поиском и устранением врагов Амлотианской Церкви, а также, иногда, поимкой разыскиваемых персон для Инвестигации.
        Орден Звездопада - элрогианский религиозный монашеский орден.
        Орден святого Петра - один из амлотианских церковных орденов первого основания; монашеский орден магоборцев.
        Орден святого Игнатия - амлотианский орден монахов-учёных и изобретателей.
        Орден святого Иоанна - амлотианский орден монахов-воинов.
        Орден святого Савла - амлотианский орден монахов-экзорцистов.
        Орден святой Малены - амлотианский орден монахинь, ведущих охоту на нечисть и нежить.
        Отец-исповедник - служитель Инвестигации, священник, ведущий допросы, порой с силовым воздействием.
        Палата Рун - своего рода гномская гильдия, в которой живут и работают рунные мастера.
        Пароплав - пароход.
        Пекло - Ад в амлотианской религиозной традиции.
        Петрианцы - монахи ордена святого Петра, магоборцы.
        Погребальщики - цех профессиональных охотников на нежить, существующий на восточной половине континента.
        Погружённые - люди и нелюди, посвятившие себя служению богу морей Клуату; способны принимать облик морских чудовищ.
        Поза взлетающего дракона - молитвенная поза у элрогиан.
        Порубежный Легион - недавно созданная военная организация, занимающаяся обороной рубежей Ривена от опасностей из Дикой земли. Солдаты ордена вооружаются магическим оружием и носят зачарованную броню.
        Путеводная Нить - своего рода судьба, которая есть у любого волшебника. В отличие от простых смертных волшебники могут чувствовать свою Нить и даже идти ей наперекор, но делают это редко.
        Пучинные - особенно крупная и опасная форма Погружённых.
        Раджамаута - стратегическая настольная игра, вариация шахмат.
        Радужные ткачи - паукообразные разумные существа из параллельного измерения мира Валемар.
        Ремесло (с заглавной буквы) - гномский эквивалент магии, подразумевает создание рун, придающих материальным объектам необычные свойства.
        Рогатая Корона - венец лонтильского короля (Рогатого Царя).
        Рунные мастера - особая каста ремесленников среди гномов, занятая созданием рун, гномского эквивалента магии.
        Савах - также «речной лев», крокодил.
        Савлити - монахи ордена святого Савла, монахи-демоноборцы.
        Сапиентомант - маг Разума.
        Сарди - в единственном числе «сарду»; принятое на архипелаге Аримеада поименование вампиров.
        Сару - цивилизация разумных прямоходящих обезьян из Дикой земли.
        Сварди - на северных островах - человек, находящийся в родстве с мифическими огненными гигантами. Сварди являлись героями многих легенд севера благодаря своей невероятной силе, но все их деяния, даже благие, как правило оборачивались большими бедами.
        Сейтэй - звание, близкое по значение к адмиралу в эльфийском языке.
        «Семь Дыханий» («Танец Драконов») - название книги и древней боевой техники.
        Священное Семейство - религиозный термин, которым именовалась правящая династия Гроганской империи, так как этому семейству поклонялись ровно живым богам.
        Святой Костёр - символ амлотианской религии.
        Сигнарий - слепок ауры, по которому с хозяином оной можно всегда связаться магическим путём, а также установить его местонахождение. Весьма личная вещь, которую маг может передать только тому, кому безоговорочно доверяет.
        Синтеты - существа, созданные при помощи синтеза, например, живой и неживой материи.
        Сканди - основной язык народов островов Оры, Стигги и Эриге.
        Скреллы - подвид троллей, которые имеют две формы в зависимости от времени года: каменную и воздушную. В воздушной они летают по миру, а в каменной спят.
        Слово Кузнеца - основная религиозная книга Амлотианства.
        Словоформулы - части устных заклинаний.
        Соул - одна из почитаемых на юге мира богинь, богиня-корова, покровительница рожениц, матерей и детей, дающая урожаи, исцеляющая болезни.
        Стражи Кроны - гвардия королевского дома Лонтиля.
        Сэпальсэ - существа, похожие на кентавров, но вместо лошадиных черт имеющие оленьи черты.
        Таал (Сердце Алчбы) - демон жадности, главный божественный покровитель города воров Маркуна.
        Тавриды - разумные существа, похожие на кентавров, но не с лошадиными, а с коровьими чертами.
        Терновые стрелы - особые стрелы дома Сорокопута, которые, вонзаясь в тело врага, прорастают смертоносными колючими побегами (см. красная терния).
        Техноголем - автоматон, подвижный механизм, питаемый магической энергией.
        Тёмные маги - «тёмные» - в значении «слепые», «не видящие пути»; маги, использующие свои умения в преступных целях (не путать с колдунами).
        Торгасты - магические создания из сопредельных измерений, способные летать; похожи на небесных лошадей.
        Тюарайна - «барракуда» эльфийский боевой корабль.
        Увширах - вид галлюциногенных грибов, облегчающий переход перевёртыша из одной формы в другую.
        Ужас Оры - чудовище, некогда терроризировавшее остров Ора.
        Уклад - священная книга всех гномов, диктующая традиции и заветы.
        Уленвари - лонтильские, младшие (низшие) эльфы.
        Фа’ун (Круторогие) - древние божественные существа, владеющие магией Крови; некогда властвовали в лесах Лонтиля, пока не были изгнаны эльфами.
        Фериния - главная богиня острова Ора, покровительница женщин, защитница очага, богиня войны.
        Флот Буревестника - военно-морские силы дома Буревестника.
        Фоморы - морские эльфы, обитают на ряде островов в Хамидонском море. Прекрасные мореплаватели и воины, веками сражаются против орков.
        Фурран - вид драконов, известных своими молниеносными атаками.
        Харпески - своего рода гарпии.
        Хассун - язык, наиболее распространённый на восточной половине континента, особенно в Семи Пустынях.
        Хескейя - вид эльфийского доспеха; часто это кольчужный или кожаный халат с длинными полами, снабжённый также металлическими пластинками; носится под панцирем или кирасой.
        Хиллфолки - устойчивая раса, результат метисации гномов и людей. Обладают очень независимым нравом и знамениты мастерством владения огнестрельным оружием.
        Хильмассйаль - национальная забава северных островных народов, танец под музыку, в котором танцоры метают друг в друга топоры.
        Хирдквинне - воительница из боевой дружины с острова Ора.
        Хобгоблины - выведенная искусственно в древние времена раса боевых гуманоидов, совмещающая гены людей и гоблинов.
        Холлофар - существо, создающее вокруг себя поле астральной пустоты, в котором не действует магия.
        Хомансдальфы - устойчивая раса, результат метисации эльфов и людей.
        Хуракан - погодный дух, способный устраивать ураганы.
        Церковный Караул - войска Инвестигации.
        Цивилл - цивилизованный волшебник, для которого магия это прежде всего, наука. Цивиллы учатся жёстко контролировать магические потоки и способны создавать заклинания загодя, чтобы использовать их в подходящий момент, однако после интенсивного чаротворчества им необходимо отдыхать.
        Циркум - в Аримеаде арена для гладиаторских боёв и игрищ, тип культурной и культовой постройки.
        Чар-баллиста - эльфийское осадное и оборонительное орудие, - баллиста, ведущая огонь магическими снарядами, может передвигаться самостоятельно посредством левитации.
        Чар-древо - гигантское древнее дерево, в корнях которого находится постоянный портал. Чар-древа стоять во всех древних и больших городах южного Вестеррайха.
        Чернокрылые Сорокопуты (Чернокрылые) - воинская элита дома Сорокопута.
        Чёрный чугун - металл, хорошо поддающийся зачаровыванию.
        Цитаро (в единственном числе «цитар») - цыгане.
        Чарограмма - оптическая иллюзия, созданная с помощью магии, аналог голографического информационного экрана.
        Чучуна - народ крупных обезьяноподобных гуманоидов, фактически - снежных людей.
        Шакалот - очень крупный представитель семейства псовых, дикое животное с развитым интеллектом, имеет чёрную шерсть с единственной алой чертой вдоль хребта.
        Шахмери - основной язык Аримеадского архипелага.
        Школа Дракона - школа погребальщиков, профилирующаяся на борьбе с магами и магическими чудовищами.
        Шиашш - змеелюди, обитающие на архипелаге Аримеада и в Протектории Аримеада.
        Шхаур’харрах (собакоголовые) - многочисленная и воинственная раса из Дикой земли.
        Элкану (малые эльфы) - созданные при помощи магии и селекции эльфы, неспособные вырасти в полноценных взрослых особей; долгоживущие, но смертные, останавливающиеся в развитии на стадии юношеского взросления.
        Элрог Пылающий - бог-дракон, почитавшееся во времена Гроганской империи.
        Элрогианство - религиозный культ, поклоняющийся Элрогу.
        Эмберит - разновидность аловита, гораздо более интенсивно и скоротечно выбрасывающая огненную энергию; нестабилен.
        Эпоха Великих Чаров (Седьмая Эпоха Валемара) - продлилась две тысячи семьсот пять лет; золотой век правления магов во гласе с Джассаром Ансафарусом, время межмировых путешествий, всеобщего мира и благорастворения.
        Эстрийские перчатки - особые оковы, скрепляющие не только запястья, но и фиксирующие ладони, пальцы; имеют керберитовые элементы для сдерживания магических преступников.
        Ютул - в мифологии северных островов бог-отец расы троллей.
        Пролог 1. Ищущий
        Пролог. Часть 1. Ищущий.
        Многое менялось в Мире Павшего Дракона на протяжении десяти эпох и пятнадцати тысяч лет писаной истории. Появлялись и исчезали народы, возносились и низвергались империи, мир менялся до неузнаваемости, принадлежал то могущественным магам, то повелителям драконов… но где они теперь? Пропали, пересыпались как мягкие дюны под ласками ветра. А всё потому, что вечны только горы.
        Драконий Хребет, деливший основной континент мира надвое, был воплощением вечности. Он высился стеной тысяч пиков, давая приют великому множеству видов и рас во главе с гномами. Сама их порода делилась на сотни народностей, которые жили в городах-крепостях под светом солнца, либо в глубине подземных лабиринтов. Вместе они составляли Кхазунгор - самую великую и могущественную державу мира. Кроме Далии, разве что…
        При взгляде на тот пёстрый плед владений, неискушённый отказывался верить, что вотчина гномов была единым целым. Однако же все её народы так или иначе повиновались владыке владык, - Горному Государю. Главной же силой, объединявшей Царство Гор в его длани, была сеть дорог, содержавшаяся на казённое золото. Ведь именно по ним Государево войско могло быстро прийти даже в самый отдалённый предел.
        Частью той сети являлась служба смотрителей, которая поддерживала дороги в порядке и чистоте, содержала убежища для путников, занималась помощью попавшим в беду. Именно в ней состоял гном по имени Лодбарг.
        Свою молодость и зрелые годы он отдал Государеву войску, был ветераном многих битв в горах и под ними, участвовал в усмирениях мятежных владык и обороне рубежей от глубинных тварей. Так уж получилось, что за долгие двести двадцать лет жизни Лодбарг не обзавёлся ни семьёй, ни собственным домом, а старость был вынужден встречать на Государевом дожитии. Таким как он старикам, послужившим короне, полагалось содержание, однако гномы без работы чахли, и потому к содержанию прилагалась должность.
        Последние двадцать лет Лодбарг обитал на перевале Дарг’гхабар, служа старшим смотрителем. Его домом стала коренастая трёхэтажная башня с небольшим подворьем, а семьёй, - десяток более молодых гномов, сменявшихся по вахтам. Уединение и спокойствие посреди величия острозубых хребтов очень подходили задумчивому старику.
        В тот вечер он и ещё два смотрителя помоложе возвращались от канатной станции. Они вели по серпантину большую телегу, запряжённую шестёркой овнов, а внутри лежало продовольствие и топливо с печатями службы снабжения. К более крупным постам всё это доставлялось непосредственно, однако смотрителям незначительного перевала Дарг’гхабар приходилось самим шевелить мослами. Благо хоть станция находилась не очень далеко, полдня туда, полдня обратно.
        Быстро смеркалось и гномы поторапливали животных. Если усиливавшаяся вьюга не убьёт их с приходом ночи, то постараются ирбисы, а погибать в полушаге от убежища было бы обидно. Наконец гномы выбрались на перевал и увидели невдалеке свой пост. Коренастая башня подмигивала им светом из бойниц, подбадривала, придавая сил.
        - А ну не теряйте бдительности, - приказал Лодбарг, оглядывая каменистый пейзаж, всё больше скрывавшийся под снегом.
        Овны пошли быстрее, чувствуя запах тепла и корма. Один из молодых решил на радостях спеть Быструю Шахтёрскую, но получил затрещину.
        - Ишь ты, - проворчал на него Лодбарг, - борода едва с ладонь, за всю жизнь в забой ни разу не спускался, а погорланить всегда готов, а?
        Старик отразил обиженный взгляд подчинённого, перекинул топор на другое плечо и запел сам, громко, лихо, чеканным слогом, от которого молодые гномы против воли стали приплясывать:
        Хой, шахтёры, храбрецы!
        Дзынь, дзынь, дзынь, кайло!
        Ювелиры, кузнецы!
        Дзынь, дзынь, дзынь, кайло!
        Тьмы подземной ждёт простор,
        Предков песню тянет хор,
        Манит златом глубина,
        В шахте не увидеть дна!
        В пещере рождён,
        Вскормлен Матерью-Горой,
        Во мраке взращён,
        Гном глубинный, удалой!
        Железная плоть,
        А кости - гранит!
        Гному мил подземный край,
        Громче, братья, запевай!
        Молодые только рады были присоединиться:
        Имя мне - гном, и копать - мой удел!
        Глубже, глубже в твердь!
        Глубже, глубже в твердь!
        Имя мне - гном, и копать - мой удел!
        Глубже, глубже в твердь!
        В самую глубь!
        Нам не дорог солнца свет,
        В глуби под горой!
        И к луне стремленья нет,
        В глуби под горой!
        Сдвинем чарки, страх долой,
        Враг получит смертный бой,
        Не дождётся гномьих слёз,
        В колыбели горных грёз!
        В пещерах рождён,
        Туландара славный внук!
        Густой бородой,
        Окаймлён твой гордый лик!
        Грудью всей врага встречай!
        Остёр твой топор!
        Смело песню запевай!
        Славный воин гор!
        Имя мне - гном, и копать - мой удел!
        Глубже, глубже в твердь!
        Глубже, глубже в твердь!
        Имя мне - гном, и копать - мой удел!
        Глубже, глубже в твердь!
        В самую глубь!
        Аккурат развеселившиеся бородачи допели, над перевалом разнёсся громовой рокот, так что им пришлось похвастаться за оружие.
        - Гляди туда, старшой!
        Молодой смотритель указал дулом мушкета на одну из скал, торчавших невдалеке. В сгущавшемся снегопаде ещё удавалось разглядеть массивного зверя, тот некоторое время провожал телегу взглядом, а потом запрокинул голову и взвыл.
        - Никак это Олтаны, - узнал молодой гном. - Значит, и коротышка Намган где-то рядом.
        - Твоя голова столь умна, что ею можно колоть алмазы, - сказал старый солдат. - Само собой это пёс Намгана. Почему он не внутри башни, а снаружи, - вот, где вопрос.
        Они добрались до ворот без происшествий, всё ещё слыша заунывный вой львиногривого цангао.
        - Как добрались, старшой? - крикнул со стены Брокген, во всех смыслах второй по старшинству гном среди смотрителей Дарг’гхабара.
        - Намган внутри?
        - Да, греется!
        - Разгружайте.
        Сбив снег с сапог, Лодбарг вошёл в холодную прихожую, за которой находился общий зал первого этажа. В тот час очаг дарил свет и тепло единственному гостю перевала.
        Намган, как представитель народности итбечи по меркам иных гномов был мал ростом, узкоплеч, кривоног, имел плоское широкоскулое лицо с узкими глазами, жиденькую бородку и вислые усы. Он нередко посещал Дарг’гхабар, так как земли итбечи находились недалеко. Большую часть года коротышка странствовал верхом на своём яке, перевозя ячью шерсть и изделья из неё, а также ячий сыр и масло, разные безделушки, талисманы, - торговал. Порой они с Лодбаргом подолгу сидели в этом самом зале, торговец часами рассказывал о виденном в пути, а старший смотритель слушал его, восполняя нехватку новостей из внешнего мира.
        - Почему твой пёс рыщет вокруг, когда ему положено отдыхать в тепле, Намган? - вместо приветствия спросил Лодбарг, снимая пальто.
        - Ах, друг мой, - коротышка поднялся со скамьи и обнял старшего смотрителя, - рад видеть тебя в здравии! Олтаны до сих пор там?
        - Воет.
        Намган всплеснул короткими руками и зашёлся бранью на родном наречии.
        - Я его уже и умолял, и свежей костью манил, а он всё никак не хочет заходить, стоит у ворот и лает только! Клянусь бородой Туландара, я думал он перестал уже дурачиться!
        Торговец засеменил к двери где висело его пальто хонь, стал с трудом надевать тяжёлую одёжку поверх многочисленных халатов.
        - Всё от этого мертвеца, больше не от чего!
        - Какого…
        - А! Не знаешь ещё, что за подарок я вам притащил! - Намган запахнулся поглубже, втянул голову в воротник. - Твои унесли. Вниз.
        Когда старший смотритель вышел на мороз, торговец стоял у открытых ворот, а его огромный пёс был по другую сторону. Намган увещевал, а Олтаны лаял и скулил, подползал к хозяину, но тут же отскакивал, когда тот пытался добраться до ошейника.
        - Разгрузили, старшой. - Смоля трубку, приблизился Брокген, толстый, крепкий и очень подвижный гном.
        - Он сказал что-то о мертвеце.
        - Мелкий-то? Да, притащил подарочек! Я его поблагодарил!
        Старший смотритель направил стопы к входу в крипту, Брокген буркнул под нос бранное слово и заторопился следом. Его, разумеется, не звали, однако толстяк никому бы не пожелал оказаться там в одиночестве. Они сняли с крючков лампы при дверях и стали спускаться по каменной лестнице, чувствуя, как вместе с холодом крепчал неприятный запах.
        Горы взымали со смертных дань, подвергая их испытаниям погодой, когтями чудовищ, и зубами зверей. Если мертвецы находились близ Государевых дорог, близ постов, оставлять их просто так не полагалось. Во всяком случае, гномов и хиллфолков1. Об остальных, в ком не было родной крови, особо не волновались. Как правило, смотрители собирали покойников в специально отведённых местах и ждали приезда жреца для оправления общего ритуала. Затем их сжигали.
        # # 1 Х и л л ф о л к и - устойчивая раса, результат метисации гномов и людей.
        Криптой этот каменный мешок называли потому, что «склад для мертвецов» было слишком долгим именем. Жрец не приезжал к ним уже много лет, отчего на многоярусных деревянных стеллажах стало тесно. А ведь через Дарг’гхабар не пролегали важные торговые пути.
        - Где? - спросил старший смотритель, но ответа не услышал. - Брокген!
        Помощник вздрогнул и отнял взгляд от стеллажей. Тела лежали там совершенно неподвижные, но из-за неверного света казалось, что изуродованные холодом лица корчились.
        - Там, старшой, на пол положили. Он длинный очень, не сообразили сразу, куда засунуть.
        Они прошли к дальней стене крипты, где во мраке лежало человеческое тело, действительно длинное, а ещё тощее. Его немного очистили от снега, так что получалось разглядеть задеревеневшую одежду, всю сплошь чёрную. Сапоги, штаны, кафтан с длинным рукавом, перчатки и плащ.
        - Ни мехов, ни шерсти. Где Намган его нашёл?
        - Сказал, что поблизости.
        - Неужто? Как близ наших мест оказался человек, придумавший идти в горы без тёплой одежды?
        - Я как-то не подумал…
        - Что это?
        На мертвеце был странный головной убор, - его затылок обтягивала чёрная ткань, крепившаяся к серебряному ободку, шедшему от уха до уха через темя. От него же на левую половину лица спускалась непроницаемая чёрная вуаль. Попытка заглянуть под неё не удалась.
        - Примёрзла что ли?
        - Старшой, не трогай лучше.
        - Довольно! Либо веди себя как мужчина, либо наточи бритву.
        - Говоришь как мой старик.
        - Толковый он, верное. Как поживает?
        - А что ему сделается, старому грибу? Старшой, оставь ты его уже. Странный покойник.
        Из открытой плоти виднелась только правая половина лица, принадлежавшего мужчине. Белая кожа обтягивала скулы и челюсть так туго, будто могла порваться, из глубокой глазницы смотрел снулый глаз, губы растянулись, являя оскал чёрных зубов.
        - Видимо, перед смертью он жрал уголь, не иначе, - язык, всё внутри чёрное… клянусь кремнием и камнем, действительно жуткий!
        - Старшой, идём, пускай лежит себе.
        Они поднялись наверх, в загустевший снежный вечер и увидели, что ворота были закрыты. Лодбарг вернулся в общий зал башни, где застал опечаленного гостя.
        - Он не зашёл, - горько воскликнул торговец. - Мой бедный Олтаны один в ночи!
        - Интересно, сколько ирбисовых шкур я смогу получить, когда взойдёт солнце. - Попытка ободрить не возымела успеха. - Ладно тебе, этот пёс загрызёт даже медведя, он сможет постоять за себя!
        Намган шмыгнул носом.
        - Расскажи-ка лучше, где ты нашёл человека?
        Малорослый гном печальным голосом поведал, как сам недавно поднимался по серпантину. Он ехал верхом на Бурме, своём яке, а Олтаны разведывал дорогу, взламывал грудью наст, рыл траншеи по глубокому снегу, - веселился. Вдруг Намган заметил, что цангао остановился впереди, раздалось рычание. Это было странно, ведь итбечи с щенячьих клыков учили своих собак хранить тишину на снегу, не призывать лавины громовым лаем. И всё же цангао что-то взволновало. Когда гном приблизился он увидел, что из снега произрастал тонкий чёрный стебель руки со скрюченными лепестками-пальцами.
        - И ты решил притащить его? Зачем?
        - А что делать? - развёл руками Намган. - Олтаны был необычно взволнован, я решил, что дух этого мертвеца не ушёл на перерождение, а остался прикован к телу! Если бы я просто продолжил путь, он мог бы оскорбиться и последовать за мной, знаешь ли! Мне не нужны такие попутчики, Лодбарг!
        В качестве знака, охраняющего от дурных сил, Намган прижал к уху кулак.
        - Я провёл краткий ритуал проводов, но решил всё же забрать его к вам. На всякий случай.
        - С тех пор собака странно ведёт себя?
        - Да, странно… Теперь мне кажется, что Олтаны с самого начала просил оставить труп в покое. Но это ведь он навлёк на меня… это он нашёл…
        Оставив гостя, старший смотритель распорядился запереть решётчатые двери крипты и отправился к себе, творить священное действо письменности. Он был обязан вести журнал.

* * *
        В глубокой безлунной ночи над постом разносился вой львиногривого цангао и рык снежных барсов. Одинокий гном в шубе, прохаживался по стене с мушкетом и выдыхал пар. То и дело он замирал, когда эхо начинало метаться между скалами и биться об стены. Казалось, что в темноте то распалялся, то затухал бой между зверями.
        - Бедолага, - пробормотал гном, кутаясь в шубу.
        Он продолжил движение от одной небольшой жаровни к другой, ненадолго задерживаясь возле искорок тепла. В голове своей гном уже представлял, как будет отогреваться, работая ложкой, пока сменщик морозит бока снаружи. Тёплые добрые мысли… Что-то громко звякнуло внизу, на крошеном подворье, часовой оглядел хозяйственные пристройки со стены.
        - Денглад, это ты? Давно пора, мошонка кротовая, я тут уже совсем околел! Денглад?
        В тусклом свете ламп он не увидел сменщика, не увидел вообще никого, на дворе было пусто. Снаружи особенно тоскливо взвыл пёс и часовой вздрогнул всем телом. Поразмыслив немного, он всё же решил спуститься во двор.
        Медленно падал снег в маслянистом свете, под ногами хрустело. Осмотревшись, гном заметил, что одна из решётчатых створок крипты оказалась открыта. Так быть не могло, ведь он сам давеча наматывал на них цепь и вешал замок. Кому могло прийти в голову спускаться туда в столь поздний час?
        Приблизившись, гном заметил, что обе лампы висели на своих крючках при входе. Он сразу понял, что никто в здравом уме просто не мог отправиться вниз без света, а значит… от той мысли тело сковало оцепенение и, когда на плечо гнома легла рука, он не сразу смог понять это.
        - Не шуми, - прозвучало за спиной совсем тихое.
        Гном сбросил путы ужаса и развернулся только чтобы мушкет оказался вырван из его крепких рук. Высокая тёмная фигура нависала над стражем перевала, её черты были неразличимы, но в верхней части тлела алая искра.
        - У меня есть вопрос, - твёрдые пальцы сжали горло бородача и отняли его от земли, - и ты мне на него ответишь.
        Дверь башни отворилась, проклятый лентяй Денглад наконец-то покинул уютное тепло и вышел на смену. Часовой попытался закричать, но куда уж ему было с ледяной хваткой на горле, гном едва дышал.
        - Вы все мне ответите…

* * *
        Намгана разбудил громкий удар в дверь, итбечи дёрнулся, вываливаясь из сна и откинул пальто, которым всегда укрывался. В одной из комнаток на третьем этаже башни было прохладно, однако теплее, чем снаружи. Удар повторился, такой сильный, будто кто-то хотел сорвать дверь с петель. Намган тяжело соображал, он едва смог уснуть, слушая голос Олтаны снаружи, а теперь тут такое…
        - Ради Элбороса, хватит! - воскликнул торговец. - Я иду! Что слу…
        Дверь с грохотом упала, и кто-то ворвался в неосвещённую комнату. Послышались страшные звуки, какое-то хрипение, влажное чавканье и рык, по воздуху разлилось незнакомое зловонье. Намган отшатнулся от смутных фигур, вскрикнул и попытался выхватить кинжал, но вместо этого схватили его самого, - чужие руки впились в плечи, шею, выволокли итбечи из комнаты и потащили вниз. Ступени колотили его по ногам, гном вопил в смятении, брыкался, но тщетно. Он почти уже потерял сознание, когда был брошен наконец-то.
        Очаг на первом этаже всё так же горел, воздух казался красным, загустевшим и маслянистым, как на скотобойне, а вокруг гнома стояли три жутких существа. Их раздутые лысые головы обвивали толстые вены, по которым текло нечто тёмное; носов не было, из чёрных пастей капала вязкая слюна, на месте глаз зияли провалы. Ужасные существа подрагивали от желания вцепиться в поражённого ужасом Намгана.
        Пол был мокрый, липкий и чёрный, в нём отражался свет очага. Итбечи краешком сознания понимал, что зеркалом служила разлитая кровь. Столы и скамейки валялись вокруг перевёрнутые, частью расщепленные; на фоне пламени стоял тёмный силуэт, а у ног его лежали два мёртвых гнома.
        - Они сказали, что это ты меня нашёл, - произнёс мертвец тихим голосом.
        Намган пытался произносить молитвенные слова сквозь стук зубов, его влажные от крови ладони шлёпали одна о другую, итбечи трясся, ронял слёзы, но кошмар, воцарившийся вокруг, не желал пропадать.
        - Кажется, ты меня не понимаешь. Но ничего, нужно лишь обновить чары.
        Человек наклонился к одному из гномов с чем-то острым в руке, вырезал язык и засунул его в собственный рот. Затем он отрезал у мертвеца ухо, чтобы приложить к своему.
        - Прекрати это, - попросил мертвец голосом гнома, на чистом гонгаруде. - Меня молитвами не прогнать, многие пытались. Ты слышишь? Ах, кажется твоё внимание привлек мой фамильяр.
        На полу в сторонке чуть подрагивал кончик длинного хвоста. Огромный чёрный змей обвил телом потолочные балки, свисала только треугольная голова с маленькими рогами. Пасть змея была раскрыта, нижняя челюсть разомкнута надвое и ужасное существо медленно втягивало в себя кого-то. Вот ноги исчезли, и добыча толчками стала подниматься по шее наверх, к балкам. Сквозь чешую виднелись очертания гномьего тела. Чудовище смотрело теперь на маленького, сжавшегося в крови Намгана, красные глаза буравили его душу, раздвоенный язык выскальзывал и пропадал.
        Мертвец сделал шаг, другой, он заметно подволакивал левую ногу, а левая рука висела вдоль туловища.
        - Это был твой друг Лодбарг. - Тихий голос ворвался в парализованное ужасом сознание. - Ты ведь не хочешь отправиться следом?
        Эти слова стеганули гнома кнутом, он закричал изо всех сил, схватился за голову, будто пытаясь её раздавить, обезумевшие от страха глаза метались из стороны в сторону, лишь бы не смотреть на тёмную фигуру.
        - Ты не можешь… ты мёртвый! Я не хотел тебя обижать, беспокойный дух! Зачем ты… умоляю! Отпусти! Отпусти меня к семье! Я буду молиться за тебя до конца…
        - Тише.
        Голос Намгана пропал.
        - Забудь, эту ерунду про духов. Смотри в глаза змею и, слушай этот голос. Ты слышишь?
        Метавшийся разум Намгана поразило оцепенение, очи рогатого змея пленили его.
        - Хорошо, - тихо сказал мертвец. - Сначала поблагодарю тебя. Не жизнь ты спас, но время. Я пролежал бы там ещё не одни сутки, отдыхая под мягкой белой периной, порой такое случается, мне ведь тоже нужен сон. Правой половине, во всяком случае. Ты слушаешь?
        «Молю! Отпусти меня!!!»
        - Да, я слушаю.
        - Хорошо. Ты спас моё время, потому что отдыхать я не вправе, ибо должен искать, - исполнять волю Второго Учителя, Намган. Благодарность располагает меня к тебе, сможешь дать желаемое и останешься невредим. Но если окажешься таким же бесполезным, как остальные, превращу тебя в пустоглазого. Понимаешь?
        «О Мать-Гора, за что?! Умоляю, помоги! Дай мне ещё раз увидеть моих детей! О Мать-Гора!»
        - Понимаю.
        - Хорошо. Намган, я странствую по горам уже шестнадцать лет, ища то, что упало с небес три века назад. Это был посох, Намган, великий волшебный посох, Опора Сильных. Мой наставник, господин и бог приказал мне найти этот артефакт. А вот и вопрос, который я уже задал тысячам живых существ за время поисков: знаешь ли ты, где мне искать его?
        - Нет.
        Призрачный вздох.
        - Как жаль. Я был готов оставить тебе…
        - Но я слышал во время странствий, что три века назад с небес упало огненное копьё. Один старый бродяга поведал мне это.
        Алый уголёк разгорелся в глазнице мертвеца.
        - Где?
        - Уединённое местечко в глубине Чёрных гор, где всегда жарко, бьют из-под земли кипящие воды и озёра невиданной красы пожирают каждого, входящего в них.
        - Фумаролы, - тихо проговорил человек, - гидротермы, серная кислота…
        - Бродяга работал там, собирал серу для продажи. Местные рассказывали, что три века назад в одну ночь небо осветилось и низвергло огненный росчерк. Ещё долго в краю едких озёр, на недоступном островке они могли видеть пылающий стержень, торчавший из земли. Потом он погас.
        - Его достали?
        - Никак. Жар, кислотные гейзеры, воздух, убивающий при едином вдохе, - ответил Намган спокойно, пока душа его кричала от ужаса.
        Волнение мертвеца настолько усилилось, что даже стало слышно дыхание одинокого лёгкого. Чёрные горы, - глубинная внутренняя область Дымных гор, где жили огненные гномы. Одна из самых многочисленных народностей, миллионы душ, обитавшие в жерлах дремлющих вулканов.
        - Знаешь, Намган, я - великий колдун, черпающий силу из самой Тьмы, которая поглощает. Но даже мне порой нужен тонкий лучик надежды. Ведь надежда, - единственное, что продолжает сверкать во Тьме. Пусть и урывками.
        Рогатый змей, свисавший с балки, пришёл в движение, стал спускаться, не отрывая властного взора от добычи. Его пасть раскрывалась всё шире… пока человек вдруг не ударил чудовище. Оно изогнулось, направив острую голову на хозяина, свирепо зашипело, но получило новый удар и вынуждено было подчиниться.
        - Спасибо, Намган, - тихо говорил человек.
        Змей опустил голову на плечо хозяина, он спускался, становясь всё меньше, всё тоньше, пока не обратился маленьким аспидом. Изогнувшись, фамильяр целиком заполз под вуаль.
        - Ты можешь запомнить, что сегодня навлёк смерть на нескольких ни в чём неповинных гномов, Намган. А можешь запомнить, что сегодня сама Тьма не смогла поглотить тебя. Смотри на всё… со светлой стороны.
        Три выдоха, - смех.
        Колдун похромал наружу, в снегопад, прошёл по двору. Он вскинул руку и на мгновение длинное чёрное щупальце материализовалось в реальности мира, чтобы сокрушить каменные врата. Из темноты донёсся тонкий свист, призвавший пустоглазых следовать за господином, а в опустевшей башне остался один только Намган.
        Маленький гном сидел на коленях в озере густой крови, и рыдал, пряча лицо в ладонях.
        Пролог 2.1. Сорокопут
        На юге континента есть обширный край лесов, древний как сам Валемар. Имя тому краю Лонтиль, и некогда был он домом первых богов мира. Ныне боги те большей частью забыты, их чудовищные дети изгнаны из священных лесов, а край принадлежит уленвари, - свободным эльфам запада.
        Во времена Пятой Эпохи оные эльфы, бывшие рабы, приплыли к берегам Лонтиля и основали своё королевство. Ценой великой крови держава расширилась, уленвари захватили сердце лесов, - Колыбель Богов, первый кромлех; а также великий ясень-исполин, что рос посреди него. Там был коронован на владычество Арнадон, эльфийский повелитель, Рогатый Царь Лесов. Там же заложили столицу эльфийской державы, великий город Аскариат1, названный в честь дерева, на чьих ветвях возвысились его дворцы.
        # # 1 А с к а р и а т - Царь-Ясень (лонт.).
        С тех пор минуло больше десяти тысяч лет, Арнадон Освободитель всё ещё владел судьбами своего народа и правил из своей столицы, а на юге Вестеррайха не было силы превосходившей гордый Лонтиль.
        Стоял год одна тысяча шестьсот сорок восьмой Этой Эпохи, в жаркую летнюю ночь по Аскариату кралась тень. Она скользила по улицам-ветвям, подрагивая в свете чародейских ламп, паривших тут и там. Неслышно ползла мимо беседок и веранд, где эльфы упражнялись в высших дисциплинах или отдыхали. Тень замирала, когда рядом оказывался какой-нибудь чародей, а потом вновь кралась дальше незамеченная. Она стремилась в ту часть кроны, где эльфы не жили и не было даже света.
        Слившись с теменью, тень долго не двигалась, совершенно незримая в царстве шелестевшей листвы. Она нащупывала, готовилась. Тёплый ветерок разгуливал по кроне, а голоса бессмертных звучали издалека, почти бесплотные в душном воздухе. Наконец, тень собралась с силами и совершила рывок. Она пронзила собою как стрелой незримую, неосязаемую стену и замерла, ослеплённая светом.
        В той части кроны, сокрытый могущественными чарами, стоял павильон живых лоз. Изнутри сквозь хрустальные окна лилось сияние немыслимой чистоты, которое испугало тень, почти стёрло её. Дальше незамеченной было не пробраться.
        Павильон сторожили трое, - высокие эльфы-чародеи дома Филина, чьи посохи-секиры были преисполнены магической мощи, а глаза пылали индиговым пламенем гурханы2. Ничто не могло укрыться от их всепронзающих взглядов, и лишь только тень вторглась внутрь сферы, как стражи заметили её. Следовало действовать быстро. Тень метнулась острым копьём, но расплескалась о магический барьер; волшебная чёрная ткань порвалась и лазутчик, что крылся под ней, раскрылся.
        # # 2 Г у р х а н а - магическая энергия, необходимая для питания заклинаний.
        Как только чародеи увидели поджарый чёрный силуэт без лица, - подняли посохи, чтобы вымарать его с картины мироздания. Тот же выхватил из-за спины пороховой пистолет и дёрнул за спусковой крючок. В дыму и искрах ствол изрыгнул пулю, отлитую из чистого керберита, которая легко прошла сквозь чародейский щит и ударила одного из Филинов в нижнюю часть лица. Его бессмертие оборвалось.
        Другие двое осознали происшедшее в долю мгновения, и потому, когда громыхнули ещё два выстрела, они уклонились от смертельного металла. Лазутчик метнулся сквозь ажурные врата павильона, едва не опередив выпущенные им же пули и в следующее мгновение свет внутри погас. Вор бросился обратно, сжимая в руке небольшой мешочек, и едва не погиб, натолкнувшись на сплетение губительных чар. Волной темноты он ускользнул от боевых заклинаний и пустился в побег.
        Лазутчик вырвался из сферы в горячую ночь, и стремительным росчерком темноты заскользил по ветвям царственного ясеня, а за спиной уже звучал, нарастая, гул. По всему Аскариату оживал чародейский набат, возвещавший о закрытии столицы и переходе ея на военное положение; вспыхивали во всю мощь светильники, эльфы бросали дела и, вооружившись, бежали к оплотам воинских подразделений, чтобы стать под командование своих асхаров.
        В яркой какофонии лазутчик то крался, то замирал, лихорадочно разыскивая убежище в тенях, которых становилось всё меньше. Почти чудом он смог выскользнуть из смыкавшихся челюстей облавы, спустился по дорогам, опутывавшим могучий ствол, невзирая на кордоны, и углубился в живой лабиринт, что рос под ясенем. Чудовища, звери и волшебные твари, обитавшие там, искали его, но не нашли, лазутчик прошёл коварными путями, добрался почти до самой внешней стены, когда наверху раздались хлопки.
        Три огромных нетопыря пронеслись над головой, а их всадники неслышно спрыгнули наземь. Они не разбились и даже не поранились, но встали прямо, - один преграждал путь вперёд, два других не позволяли броситься назад.
        - Не вмешивайтесь, - приказал первый эльф, самый старший… нет, древний уже настолько, что в его волосах преобладала седина.
        - Повинуемся, - ответил один из молодых, сжимавший в руке чародейский посох.
        Старика звали Эгорханом Ойнлихом, и имя то было известно всем эльфам Лонтиля. Оно гремело и сверкало славой во время каждой крупной войны, равно как и имя дома Сорокопута, который Ойнлих возглавлял со дня его основания. Высокий, сухой, но гибкий как ивовый прут эльф; его обезображенное лицо пугало, - вместо плоти на левой щеке поблёскивала прозрачная зелёная ткань, сквозь которую виднелись зубы, дёсны, жевательные мышцы и даже кость скулы. Из сотен ран, которые приняло тело старика, эта была единственной, кою он нанёс себе сам, а исцелять запретил, обойдясь волшебной заплаткой. Именно так Великий Сорокопут расстался с рабским клеймом.
        Эгорхан откинул полу лиственного плаща, явив укороченную кожаную хескейю и заткнув за пояс пару перчаток. Он медленно вытянул из ножен меч по имени Травяной Уж; волнистый клинок с двумя остриями отливал зелёным, - эльфийская сталь.
        Первый молниеносный выпад разрезал взвывший воздух, и лазутчик едва не погиб на месте. Отскочив, он вытащил из поясных ножен два длинных закопчённых кинжала и отчаянно бросился в бой. Преимущество было не на его стороне, ведь и руки, и оружие Эгорхана оказались длиннее, а за плечами того простирались тысячелетия войн. Но вор держался хорошо, более молодой, более гибкий и не менее быстрый, он утекал от пламеневшего клинка, отчаянно пытался дотянуться до глаз Сорокопута, до горла, хотя бы до покрытых шёлковой тканью ног. Старый эльф не дал ему ни единого шанса, он сражался далеко не на пределе своего мастерства, но и не пренебрегал опасностью, просто выжидал шанса обезоружить и захватить лазутчика.
        Наконец Ойнлих совершил колющий выпад, Травяной Уж изогнулся как живая змея, минуя выставленный для парирований кинжал и ужалил вора в плечо. Эгорхан тут же отступил, его меч вновь стал прямым, а враг схватился за рану. Не прошло и мгновения как боль исчезла, он почувствовал прохладную немоту, растекавшуюся по жилам. Разумеется, - зачарованный меч был ядовит сам по себе и носил безобидное имя как насмешку над легкомыслием врагов. Бой был окончен до срока, меньше чем через минуту лазутчик разляжется на траве парализованный.
        - Ты будешь схвачен, - сказал Эгорхан, опуская Травяного Ужа - и допрошен со всем пристрастием.
        Но лазутчик избрал другую судьбу.
        - Тьма поглощает! - хрипло выкрикнул он.
        Очертания тела заколебались тёмной дымкой, на лице, лишённом черт, прорезались вдруг глаза, - два маленьких пылающих жерла, из которых повалил дым. С полузадушенным криком вор бросился на Сорокопута, который встретил атаку клинком. Травяной Уж прошёл сквозь грудь самоубийцы, выглянул из спины, однако тот не остановился, и сбил Ойнлиха с ног. Вместе они покатились по земле, борясь, пока враг не затих.
        - Прочь! - велел старик сыновьям, поспешившим на помощь. - Это всего лишь царапина!
        Эгорхан гибким движением поднялся, вынимая из мертвеца окровавленное оружие. Досада читалась в проявившихся на лице морщинках, - он позволил ценному языку сбежать от допроса. Что за неудача!
        - Повелитель, - обратился старший из сыновей, Бельфагрон, - его оружие могло быть отравлено!
        Сорокопут отёр Травяного Ужа, вернул его в ножны и поднёс оцарапанную ладонь к лицу. В свете призрачных лилий, что росли на живых стенах лабиринта, он рассмотрел тёмный росчерк, прислушался к ощущениям. Прожив больше десяти тысяч лет Эгорхан Ойнлих столь хорошо познал работу собственного тела, что мог выявить и изменить любое инородное вещество, попавшее в кровь. Мало кто из древних эльфов ещё умел это и, увы, никто из молодых, рождённых свободными.
        - Ничего! - ответил он.
        - Позволь мне сплести диагностические чары, ведь немудро пренебрегать такими вещами.
        - Время! - напомнил Ойнлих. - Пора узнать, отчего весь город так переполошился.
        Младший из сыновей, молчаливый Саутамар, наклонился, чтобы точным движением ножа срезать с пояса трупа мешочек. Он растянул тесёмки и немедля прикрыл лицо ладонью, - столь яркий свет полился изнутри.
        Отец забрал находку тот же час и, взглянув на источник света, преобразился, его лицо помолодело на тысячу лет, глаза воссияли звёздами, а губ коснулась искренняя улыбка, - редкая гостья после смерти первой жены. Эгорхан Ойнлих, глава дома Сорокопута, был очарован тем, что обнаружил, его сердце билось как в молодости и счастье согревало душу.
        Астрал заколебался; чары, препятствовавшие пространственной магии внутри лабиринта, утратили силу и к месту схватки был провешен портал. Сквозь изумрудную воронку прошли Стражи Кроны, - гвардия королевского дворца, и чародеи дома Филина во главе с их предводителем Гильдарионом Алтуаном. Последней из порастала, в компании двух сторожевых рысей, вышла женщина-эльф. Она была облачена в платье из лазурного шёлка со стаей голубых морфо на плечах вместо накидки, высокий лоб венчала рябиновая диадема, созданная из белого золота и рубинов, а в руке сверкал тонкий чародейский посох; на левой щеке чернело рабское клеймо. Королева Цеолантис покинула дворец.
        Окинув взглядом представшую картину, объяв её пониманием, владычица Лонтиля испытала ужас. Источником его был Великий Сорокопут, осиянный чистым светом из мешочка. Потребовались все силы, всё умение держать себя, чтобы не вскрикнуть.
        - Помнишь ли тот день, - обратился Эгорхан к Цеолантис далёким голосом, - когда я нашёл его, работая в гибельных штольнях? Помнишь ли, когда я принёс его тебе, сестра? Ты всегда была мудра и всегда знала больше чем я. А после ты привела к нам Арнадона, помнишь ли? В тот день начался наш путь к свободе.
        - Эгорхан, - обратилась королева к младшему брату, - отдай мне Сердце.
        Его взгляд, переведённый на владычицу лесов, казалось, сверкал радостью одержимого, но древний эльф владел собой полностью. Хотя сестра и скрывала чувства великолепно, глаза выдали её. Лицо Ойнлиха исказилось гримасой брезгливого презрения, он оскорбился.
        - Ах, вот, что ты решила, вот, что подумала. Стало быть, я хочу забрать его себе? Я изменник? Подлый тать? - процедил он сквозь зубы столь угрожающе, что королевская стража потянулась к эфесам сабель. - Забери немедленно! - бросил Великий Сорокопут.
        Королева приняла драгоценнейший из даров чуть дрогнувшей рукой и затянула тесёмки потуже.
        - Вот как вы храните его? - продолжал Эгорхан уже со злой насмешкой, следя за сестрой сквозь полуприкрытые веки. - Какой-то жалкий воришка смог украсть Сердце, Цеолантис! Сердце!!!
        От его крика все кустодии обнажили клинки, но властный жест королевы предотвратил кровопролитие.
        - Мы подумаем над нашими ошибками, - пообещала она примирительно, всеми силами пытаясь сокрыть страх перед братом. - Позволь провести тебя обратно наверх…
        - Благодарю, но нет, - холодно молвил владыка Леса Шиов. - Я хожу только через те порталы, которые сплетает Бельфагрон.
        Это было оскорбительно, неучтиво, достойно наказания. Но никто не поднимет руку на Великого Сорокопута, который, едва только прибыл в Аскариат, вынужден был броситься в погоню за тенью. Вор ускользнул ото всех, но не от охотничьих глаз Эгорхана.
        - В таком случае, мы будем ждать тебя во дворце, брат мой.
        - Спрячь Сердце получше, - бросил он, - и если хочешь, я придам твоей страже моих Чернокрылых, чтобы этот позор больше никогда не повторился.
        Она стерпела и это, зная, что, если покажет уязвимость, явит боль, её собственный сын Гильдарион набросится на дядю и развяжет войну домов невзирая ни на какие последствия. Он уже едва сдерживал гнев.
        Цеолантис удалилась через портал и тело вора было унесено Стражами Кроны вслед за госпожой. Тогда Саутамар сунул два пальца в рот и издал пронзительный свит, - хлопая крыльями, в лабиринт спустились нетопыри.
        Возвращаясь в крону, Эгорхан Ойнлих держал поводья левой рукой, а пальцы правой медленно сжимал и разжимал, всё ещё чувствуя тепло Сердца, его вес, твёрдость, пульсирующее биение. Вместе с сыновьями он достиг одной из множества воздушных площадок дворца, под которыми нетопыри смогли удобно повиснуть. Всадники перешли на подвесные мостики и поднялись на саму площадку, куда уже спешила свита.
        В столицу Лонтиля Ойнлих кроме сыновей привёл десяток старых, проверенных ветеранов из числа Чернокрылых Сорокопутов и чародеев дома. Он не признавал больших и пышных свит, которые таскали за собой главы других домов, отдавал предпочтение стремительным отрядам.
        - Наши гости? - спросил он одного из ветеранов.
        - Устроены в покоях и охраняются, повелитель, - ответил тот.
        Шествие Эгорхана по поросшим травами и цветами коридорам дворца было стремительным, он скупо кивал придворным, которые кланялись ему, не слышал слов, не обращал внимания на всё незначительное. Великий Сорокопут остановился только единожды, - под вратами, за которыми была галерея, ведшая в покои королевской четы.
        Вот уже семнадцать лет эти резные створки охраняли вольные лаушани, пропускавшие внутрь только Цеолантис. С того памятного лета шестнадцать тысяч двести одиннадцатого года1, когда на небе появилась комета, короля Арнадона никто больше не видел. Владыка лесов объявил, что уходит в затворничество на неопределённо долгий срок и запрещает беспокоить себя кому-либо кроме жены. Он и сейчас там, сияющий светоч свободы, вождь, выведший уленвари из рабства, муж сестры, лучший друг…
        # # 1 1631 год Этой Эпохи.
        Лаушани пристально следили за Эгорханом и его свитой. Эти огромные воины-друиды с лосиными рогами и копытами, убили бы всякого, посягнувшего на покой короля. Присутствие Сорокопутов настораживало их. Наконец, переборов сумасбродное желание, Ойнлих продолжил путь.
        Он влетел в гостевую залу своих покоев, где эльфа ждали два не-эльфа. Существа те походили и являлись по сути большими разумными обезьянами, которые умели ходить относительно прямо, носить одежду и говорить. Они были мало похожи друг на друга, ибо являлись потомками разных ветвей одного древа, звавшегося «сару».
        Один громадный, с белым мехом и розовой кожей на лице, облачённый в латы, выточенные из лжеакации, - каждая пластина как произведение искусства великих резчиков. Гигант сидел на полу, поджав под себя ноги и на коленях его лежал длинный деревянный же меч, а шёлковый плащ был столь же белым сколь и радужки маленьких глаз. Он звал себя Серебряным Дреммом.
        Второй пропорциями тела походил на эльфа, исключая длину рук; высокий, поджарый, с короткой чёрной шерстью и очень длинным хвостом. Его покрывал шёлковый халат, расшитый золотом, на шее поблёскивала цепочка, а на голове, - тонкий железный венец. При ходьбе он громко стучал деревянными сандалиями и держал в правой руке, отведённой за спину, боевой шест. Имя его было Тенсей.
        - Я вынужден принести вам извинения.
        - Что-то случилось? - спросил Тенсей.
        - Ничего серьёзного. - Эгорхан скинул на кресло лиственный плащ.
        Из двух не-эльфов, которых Сорокопуты привезли в столицу, белый гигант обладал большим весом среди сородичей, однако он мало говорил и много времени уделял неким духовным практикам, медитации. А вот Тенсей был иным: собранным, внимательным, спокойным, всегда готовым учиться. Он быстро освоил речь уленвари, уже начал вымарывать неестественный акцент и вызвался быть доверенным толмачом для Дремма. Однако за светом ясного ума крылся бушующий пожар воинственности. Великому Сорокопуту нравился Тенсей, нечто родственно близкое видел древний эльф в этом мохнатом существе.
        - Будь на то моя воля, - сказал Эгорхан, - всё состоялось бы сегодня. Но они не будут готовы выслушать нас до завтра. Всегда тянут, медлят, думают, что если у них вечность впереди, то можно не спешить.
        - Будь у меня вечность впереди, возможно, я тоже смотрел бы на жизнь таким образом, - рассудительно заметил Тенсей. - Хотя это и непостижимо для существа, осознающего свою смертность.
        - Не хотел бы спорить, но и оставить вас в неведении не могу, - многие смертные проводят жизни в праздности, будто у них где-то припрятаны запасные. Это всегда меня поражало. Рад видеть, что вы не из них.
        Тенсей кивнул венценосной главой.
        - Знание о конечности бытия подстёгивает жажду действия. Завтра? - Длинный хвост сару изогнулся несколько раз плавно. - Мы с Серебряным Дреммом постараемся напомнить вашим владыкам о том, что их бессмертие не безусловно.
        Эгорхан широко улыбнулся, а Тенсей напрягся, готовясь к нападению, но тут же одёрнул себя. В культуре сару показ зубов являлся вызовом, однако этот не-эльф продолжал учиться эльфийским традициям и тоже попытался изобразить улыбку. Они понимали друг друга.
        Предоставив не-эльфов самим себе, Великий Сорокопут посетил спальню, которая предназначалась ему. Излишне богатое убранство и множество бесполезных вещиц вызвали в воине лишь раздражение. Ойнлих вышел на огромный балкон, осмотрел величественный город, раскинувшийся на ветвях ясеня. В его памяти ещё жили времена, когда было лишь дерево и кромлех вокруг него.
        Стащив с ложа расшитое золотом зелёное покрывало, он швырнул его на балконе и решил, что ночь проведёт, слушая музыку ветра в листве. Однако стоило Эгорхану расстегнуть пояс с ножнами, упали и перчатки, некогда заткнутые за него. Лишь отточенный рефлекс позволил заметить нечто выкатившееся из правой и не дать этому упасть с балкона. Убрав с находки сапог, эльф поднял кольцо, завёрнутое в многократно перекрученный лист бумаги. Потребовалось аккуратно развернуть его, чтобы на ладони оказалось изделие, блестевшее сотнями треугольных граней. Кольцо было целиком выточенное из зелёного обсидиана. На бумаге читались слова:
        «Когда иные оставят тебя, мы будем рядом. Когда ты призовёшь нас, мы придём. Когда ты падёшь жертвой предательства, мы укажем тебе путь возмездия. Потеряв сей дар, ты потеряешь свою родину, Эгорхан Ойнлих, береги его.
        Дом Ворона смотрит на тебя».
        Когда призванные Бельфагрон и Саутамар вошли, Великий Сорокопут стоял возле напольной жаровни. Они замерли, ожидая приказов своего повелителя и отца, но тот не спешил, стоял спиной.
        - Что вы знаете, - раздалось тихое, - о доме Ворона?
        Братья были удивлены, переглянулись, обменявшись беззвучными словами.
        - То же, что и ты, повелитель. Страшная сказка для детей, об эльфах, которые якобы предались Тьме и свили гнездо в самых непроходимых чащах. «Будешь плохо себя вести, - Вороны заберут тебя и отрежут уши, сам станешь Вороном».
        - Страшная сказка, - повторил Эгорхан Ойнлих, задумчиво глядя в ночь, - для непослушных детей. Не помню, чтобы я чем-то подобным вас пугал в детстве.
        Братья вновь переглянулись.
        - Эта страшилка появилась при нашей жизни, повелитель. Мы ведь старше самой Тьмы. Намного.
        - И то верно… - Они не видели, как в его глазах отражалось мерцание пламени и отсветы на зелёных гранях кольца. - Тьма поглощает?
        Последние слова были сказаны едва слышным шёпотом и даже острый слух эльфов не позволил различить их.
        - Вот что, сыны, я желаю знать всё об этом пресловутом воре, которого убил сегодня. Хочу знать, куда королевская стража уволокла его труп и что с ним сделала. Вообще-то, я хочу получить это тело. Сообщите всем нашим соглядатаем в столице, всем, на кого можно положиться.
        Некоторое время царила тишина.
        - …Как прикажешь, повелитель. Что-нибудь ещё?
        - Нет. Завтра будет насыщенный день и я хочу немного отдохнуть.
        Поняв, что объяснений не последует, Бельфагрон и Саутамар удалились, оставив Эгорхана Ойнлиха наедине с его сомнениями и любопытством. Древний эльф же продолжал разглядывать игру пламени на гранях обсидианового кольца, чувствуя, как постепенно уходил из тела гнёт вечности1. Какое то было странное и приятное чувство.
        # # 1 Хроническая усталость, которую испытывали древние эльфы; неспособность по-настоящему выспаться или почувствовать былую лёгкость в теле.

* * *
        Пролог 2.2

* * *
        На следующий день, когда пришла пора, Сорокопуты отправились на вершину башни Созерцания, самой высокой из башен королевского дворца, что выступала из кроны ясеня и являлась наивысшей точкой Лонтиля. Там находилась зала большого совета, - круглая комната, накрытая полусферическим потолком. Тот состоял из зачарованного стекла и всегда показывал ночные небеса, мириады звёзд на нём.
        В приглушённом свете десятки эльфов с разных концов Лонтиля занимали места на трибунах. Они были знатью, правителями уделов, предводителями высокородных семейств, главами воинских братств, чародейских лож и друидических кругов. Через них принятые на совете решения начнут претворятся в жизнь, когда всё закончится.
        У дальней стены на возвышении зиждился сдвоенный трон, - два узких и жёстких сиденья, выращенных чарами из переплетённых побегов ясеня. Ниже, во внутреннем круге зала располагалось несколько тронов каменных, предназначавшихся главам Крылатых домов, а также владыкам Сокрытых княжеств Элданэ, - младшим сыновьям королевской четы.
        Эгорхан занял свой и вспомнил все прошлые разы, когда восседал на этом троне, почувствовал его жёсткость, холодность камня. И верно, ведь власть - это тяжёлая и неудобная ноша, а правитель не имеет права наслаждаться ею. Другие тоже заняли свои места и теперь рассматривали друг друга в нежном свете бабочек.
        Сладкоголосый Соловей Ультавиор Симетил, утончённый и красивый эльф, никогда не расстававшийся с лирой, которую привёз из Далии; белоснежное виденье с диадемой трёхцветных фиалок, обрамлявших чело. В бытность рабом сей юный старик являлся столь прекрасным музыкантом и певцом, что услаждал игрой слух хозяев, - ублюдков илувари, попутно передавая рабам ценную информацию из верхов старого общества. О том свидетельствовала татуировка на его левой щеке, проглядывавшая сквозь слои пудры. Доброжелательный, но хитрый, коллекционер чужих секретов, мастер мягкого, но смертельно опасного давления, интриган, воспитатель соглядатаев и наушников.
        Одинокий Буревестник Дриомар Гельтавиндаль, вечно хмурый эльф с обветренным лицом, облачённый в простые одежды серого и синего цветов. Из всех присутствовавших именно его облик являл больше всего зримых признаков старости: седину в чёрных волосах, морщинки в уголках глаз и рта. Сухой, неулыбчивый молчаливый, Дриомар старался не выходить на большую землю без необходимости, чувствуя себя живым только на побережье или в море. Будучи рабом, он сотни лет добывал рыбу и сражался с чудовищами глубин за свою жизнь, но обретя свободу стал командовать самым сильным флотом Лонтиля.
        Алчная Сорока Алгалия Дайнавейн, увешанная драгоценностями до такой степени, что ещё немного и наряд её стал бы воплощением безвкусия. Прекрасная, вечно юная госпожа с рыжими волосами и глазами-топазами, - редкое сочетание. В прошлом наложница илувари, теперь она контролировала торговлю, а также добычу сырья и производство половины всех товаров Лонтиля. После смерти его первой жены она попыталась соблазнить Эгорхана, желая родить его ребёнка, - не для Великого Сорокопута, а для себя, с какими-то лишь ей понятными мотивами. Алгалия не преуспела. Даже если бы вдовец к тому времени оставил траур, он никогда не прикоснулся бы к женщине, служившей подстилкой ублюдкам илувари. О том и сказал ей прямо, чем вызвал к себе вечную ненависть.
        Звёздный Филин Гильдарион Алтуан, первый в очереди претендент на Рогатую Корону. В нём больше чем в братьях отразилась наследственность венценосного отца, - особая стать, рост, крепость костяка и мышц. В схватке на мечах равных себе Вечный Принц не знал, а в искусстве чар уступал лишь родителям. Его нрав был прост и прям, чуждый интригам Гильдарион всегда соблюдал строгий кодекс чести, не марал уст ложью и в гневе был подобен урагану. Молодой, рождённый после исхода из Далии, он основал самый маленький, но очень могущественным дом, куда отбирал лишь эльфов подобных ему, - прекрасных воинов с сильным даром к волшебству. Уже много веков разные благородные семьи лелеяли надежду породниться с ним, предлагая принцу дочерей, но тот неизменно обрубал такие инициативы. Говорили, бездоказательно, правда, что сердце высокого эльфа навсегда принадлежало гениальной художнице Таумиэль из дома Соловья… и её брату-близнецу Аполлиону, чей голос погружал слушателей в царство нежной эйфории.
        Кроме глав Крылатых домов на тронах воссели Баарам Златоликий, Нидингаль Чёрный и Арнадон Малый, князья Элданэ, младшие братья Гильдариона. Большой совет собрался в полном составе, не хватало только правящей четы, но вот тонкий звон возвестил об их приближении.
        Эльфийские владыки поднялись, выражая почтение, когда, сопровождаемая рысями, в зал вошла королева Цеолантис. Она сверкала платьем из паучьего шёлка с росяными алмазами, одинаково откровенным и целомудренным. Какое-то мгновение понадобилось Эгорхану, чтобы осознать, - король не появится. В душе древний эльф питал надежду, что Арнадон прервёт затворничество ради большого совета, но та обратилась прахом и что-то оборвалось внутри. Великому Сорокопуту стало тяжело дышать, вместе с горькой досадой он почувствовал зуд в царапине на ладони. Сжал в кулаке обсидиановое кольцо.
        Цеолантис встала перед с троном и обратила взгляд на высокое собрание, на каждого из глав домов. В глазах сыновей светилась любовь и почтение, глаза брата обожгли её, укрепив те страхи, что давно пустили корни в сердце королевы.
        - Да осияет звёздный свет это собрание, да наделят искры ночи мудростью наши умы и да направят нас по путям истины!
        Церемониальная фраза положила большому совету начало, королева опустилась на трон и владыки последовали примеру.
        - Итак, - Цеолантис призвала многотысячелетнюю выучку, чтобы сохранять внешнее спокойствие, - большой совет созван по просьбе достопочтенного Эгорхана Ойнлиха и князей Элданэ. Причины были изложены кратко в посланиях, кои все вы получили. Ныне выслушаем их в подробностях. Желают ли созвавшие говорить по очереди, или выбирают общий голос?
        Эгорхан поднялся излишне порывисто, - по предварительному договору он являлся голосом князей.
        - Вы проделали далёкий путь, потому что сочли причину того достойной, и я повторю свои слова, изложенные на бумаге, - грядёт война, какой мы не видели со времён завоевания Лонтиля! Первый ветерок этой бури уже достиг нас, и князья Элданэ почувствовали его касание! Вам известное о нашествии чудовищ из Дикой земли! Твари затопили княжества, явились в огромном числе, такие, каких мы не знали никогда! Прознав о том, я послал на запад лучших воинов, объявил великую охоту и видит Матерь Древ для наших трофеев уже можно строить музей…
        - Как приятно знать, что мы собрались ради возможности Великого Сорокопута похвастать огромными успехами в скучном занятии, - промолвила Алгалия Дайнавейн, манерно помахивая веером.
        - Я услышал тебя, добрая Алгалия, - ответил Эгорхан Сороке. - Но прошу, ныне и впредь удовлетворяйся тем, что я готов тебе дать, а о том, чего дать не могу, отбрось мысли. - Отвесив словесную пощёчину, древний эльф продолжил: - Прежде чем меня прервали, я хотел сказать, что кроме чудовищ и зверья бессловесного, к границам Сокрытых княжеств явились и те, кто нуждался в помощи. Народ сей зовётся сару, он живёт в глубинах Дикоземья, и я давно поддерживаю с ним связь.
        По трибунам прокатилась волна удивлённого бормотания. Многие знали, что дом Сорокопута посылал в глубины Дикой земли разведывательные отряды, но доселе это воспринималось как очередное сумасбродство Эгорхана. Эльфы считали, что с существами, обитавшими там, буде они даже разумны, говорить не о чем.
        - Я не припомню, чтобы знание об интересной разумной жизни в отдалённых пределах Дикой земли, - заметил мелодичным своим голосом Ультавиор Симетил, - достигало моих ушей. Вы держали это в секрете, добрый Эгорхан?
        - А я не припомню, чтобы обязывался докладывать кому-либо о своих делах, - ответил тот. - В дальних пределах проклятой всеми богами земли существует… существовала цивилизация, с которой мы, Сорокопуты, имели радость говорить, как с равными. Эти наши друзья стали первой жертвой угрозы, ныне нависшей над Лонтилем. Я привёл их к вам.
        По взмаху руки повелителя, один из Чернокрылых покинул зал и вернулся вместе с сару. Эльфы внимательно следили за инородцами, о которых по Аскариату уже разнёсся слух. Они оценивали силу, изучали ауры, лишённые магического сияния, следили за игрой звёздного света на резных узорах брони и блеском шёлковой ткани. Гости встали в середине, а Эгорхан сместился ближе к своему трону.
        - Представьтесь, - попросила она.
        - С позволения прекраснейшей госпожи, - ответил чужак, кланяясь. - Я, Тенсей, военный вождь народа Длиннохвостых, послужу толмачом для Серебряного Дремма, стоящего рядом. Он… паладин народа Каменных, старейшина.
        - Для нас великое счастье принимать вас, дражайшие гости, пожалуйста, говорите.
        Белый гигант заговорил на чуждом, диковатом, но не лишённом приязни языке, глядя прямо на королеву. Десятки господ ловили каждое его слово и старались слушать беглую речь Тенсея:
        - Красный туман пришёл с запада облаком столь огромным, что оно возвышалось над деревьями-великанами. Разведчики наши слышали из его глубин неясные звуки и громкий рёв, вселявший ужас. Туман шёл медленно, но неуклонно, поглощая сначала малые поселения, а потом подобравшись к одному из городов Огненного народа. Тогда из него выступило воинство неизвестных нам созданий.
        Бельфагрон, заранее сплетший образы из памяти сару, пробудил их, наполняя залу иллюзиями. Каждый из присутствовавших окунулся в искусно сотканное полотно событий как участник. Перед эльфами предстала стена кровавого тумана, достигавшая высотой небес. Она шла сквозь леса, валя тысячелетние деревья, а впереди неслась волна обуянных ужасом тварей, - зверей и животных, убивавших всё на пути своего бегства.
        Красный туман испустил вовне толстые отростки, которые устремились к самым большим городам сару, попутно сжирая малые поселения. Щупальца подбирались к огромным древесным обиталищам, столь сильно похожим на Аскариат, и, рассеявшись, оставляли после себя войска. Десятки тысяч воинов, покрытых стёганой кожей и кольчужной сетью, бросались на штурм, радостно убивая и принимая смерть. Они были несказанно уродливы, походили на горбатых людей, но с лапами и головами псов. Их копья и сабли не знали устали, клыки рвали плоть не хуже стали, а если обезьяны бежали на высокие ветви, враг посылал к ним тысячи горящих стрел.
        Один за другим сгорали города сару; выжившие бежали всё дальше на восток, погибая в когтях чудовищ и на клинках беспощадных завоевателей. Те звали себя «шхаур’харрах».
        Наконец беда пришла к народу Каменных, которые не умели лазать по деревьям из-за своей тяжести, а потому строили дома на земле, окружая их неприступными стенами. Облачённые в доспехи из древесины, паладины дали врагу смертный бой, усеяв леса десятками тысяч тел. В том помогал им особый дар, некая безымянная сила, наделявшая неуязвимостью. Однако, когда победа казалась столь близкой, к каменным городам пришли новые тьмы врагов, и были среди них рогатые гиганты с необъятными животами. Огры.
        Пропавшие из мира тысячи лет назад, они считались вымершими, но вот, настал час, и выведенные древними волшебниками чудовища вновь появились. Они шли в бой, возглавляя несметные орды собакоголовых, в схватке каждый стоил сотни, а из-за молний, срывавшихся с рогов, - тысячи сару! Славные паладины Каменного народа понесли великие потери и укрылись за стенами своих городов. Но тогда враг применил иное невиданное оружие, изрыгавшее облака огня и дыма. Ныне сару знали, что оно звалось «гаубица».
        Каменные города пали, как и все остальные в краю народа сару.
        - Мы сражались, - с трудом, заставляя себя не дрожать от ярости и боли, переводил Тенсей слова Серебряного Дремма, - но их было бесконечно больше чем нас. Они упивались кровью и смертью. Наконец, когда не осталось ничего кроме отчаяния, мы бросили разорённый дом и устремились на восток. Наши старики и дети, кроме самых сильных, не пережили дорогу. Осколки разных племён… некоторые исчезли полностью. Такими, измученными, голодными и бездомными явились мы к вашим границам, и добрый господин Ойнлих распростёр над нами своё заботливое крыло. Прекраснейшая госпожа, у меня в жизни осталось лишь одно желание, одна мольба, обращённая к вам. Дозволены ли будут эти речи?
        - Говорите.
        - От имени сару я, Серебряный Дремм молю вас об убежище для того немногого, что осталось от нас. Мы просим места на рубежах, там, где самая опасность, где мы сможем отплатить за вашу доброту, если…
        - Ни слова больше. Лонтиль огромен и просторен, в нём найдётся место каждому, кто согласен жить, не мешая жить другим.
        - Ваша доброта сияет ярче самого солнца. Мы никогда не забудем об этом, сколько ни осталось нам существовать.
        Не-эльфы поклонились трону и отступили в более густую тень, к трибунам, на которых сидели Сорокопуты. Их место подле громадного иллюзорного огра занял Эгорхан Ойнлих. Он совершил полный оборот, оглядывая владетельных господ и чувствуя в сжатом кулаке кольцо; посмотрел на сестру исподлобья.
        - По Дикой земле движется огромное воинство! Небесные разведчики докладывают о невероятной просеке, остающейся за ним! Войско сокрыто туманом кровавой магии фа’ун! Мы не добили их когда-то и вот, настал час мести! Враг идёт сюда, в Аскариат! Не сомневайтесь, братья, ведь в корнях ясеня дремлет Алтарь Алтарей, Колыбель Богов скованная чарами Рогатого Царя! Коли рухнут те чары, фа’ун будет открыть путь обратно, и мы потеряем Лонтиль!
        Он рисовал картину широкими мазками крови, прекрасно зная, что хочет получить в конце. Другие древние, клеймённые, пережившие войну с Круторогими, помнили кошмары, что обитали в Лонтиле прежде. Свою память они передавали потомкам и оттого никто не посмел бы пренебречь такой опасностью.
        - Твои доводы звучат угрожающе, брат, но они, - пока лишь домыслы.
        «Жалкая попытка, Цеолантис», - подумал Эгорхан.
        - Было сосчитано, что с такой скоростью враг достигнет границ Сокрытых княжеств через два, самое большее, три года! Три года!
        Властители Лонтиля ощутили близость угрозы, ведь для вечно живущих три года были мгновением. Эльфы на трибунах переговаривались, знать советовалась с чародеями и друидами, а те - друг с другом. Эгорхан Ойнлих представил им завершённое полотно истины и приказал верить. Обстоятельства требовали действий, а за спиной Великого Сорокопута, полностью поддерживая его, стояли князья Элданэ.
        Королева Цеолантис внимательно наблюдала за всем, чувствуя поток настроений и надежду во взорах, обращённых к трону. Всею своей душой она мечтала, чтобы в тот миг рядом был возлюбленный муж, чтобы он, сильный и мудрый, принял своё властное решение и повёл народ, как делал это всегда прежде. Королева не любила власть, она жила, чтобы служить возлюбленному. Она боялась своего брата и подозревала, его в некой каверзе.
        «О милый Арнадон, как же тебя не хватает».
        Владычица лесов поднялась, заставив гул стихнуть.
        - От имени Рогатого Царя повелеваю всем Крылатым домам и владетельным господам уделов начать приготовления к войне! Пограничные крепости Элданэ должны быть усилены, войска отправятся на запад, а мирные жители - на восток. Призовите элкану, айонн1, вольных лаушани, мохобородов, гоблинов, сэпальсэ2, чумчаров и всех остальных подданных, бросьте клич по приграничным лесам, пусть придут исполнить вассальную клятву волчьи орды хобгоблинов! Мы защитим наш дом как защищали всегда прежде!
        # 1 А й о н н ы - женщины-эльфы, переродившиеся в малых божеств леса, обладают огромной властью надо всем живым и дышащим.
        # 2 С э п а л ь с э - «оленьи люди»; на самом деле не олени и не люди, но существа, подобные кентаврам, наделённые оленьими чертами вместо лошадиных.
        Знатные владыки поднимались с мест, воздевая кулаки к звёздному куполу. Они пропустили сквозь себя импульс, созданный королевой, поток чувства, захлестнувший их сердца, одаривший воодушевлением.
        - Кто будет командовать войсками?
        Голос Эгорхана перекрыл ликование трибун, главы Крылатых домов и притихшая знать взглянули на него, обратились к королеве. Прямо в глаза сестре смотрел и сам Великий Сорокопут.
        - Кому будет доверена сия тяжёлая работа и великая честь? Кто станет во главе защитников наших?
        От него вместе с вопросом к королеве перешли взгляды высокородных эльфов. Та ничем кроме затягивавшегося молчания не выдала, через какие муки проходила её душа, но, всё же, провозгласила ясно и твёрдо:
        - Известно всем, что нет среди владык юга мастера войны более искусного, чем ты, брат мой! Потому, именно тебе и твоему дому, вручаю будущее Лонтиля! Ты подготовишь страну и возглавишь наши войска! Пусть мои сыновья станут верными твоими помощниками! Желает ли кто-нибудь высказать слово против?
        Крылатые дома молчали, ибо правота Цеолантис не подлежала сомнениям. Владычащие семейства также поддержали королеву, а волшебники и вовсе не имели права голоса.
        - Посему решение принято и оглашено, его вы разнесёте во все леса. Отныне пусть знает каждый, что Эгорхан Ойнлих стал Разящим Вихрем Лесов! Мудрость звёзд помогла нам, возблагодарим же их!
        Пальцы Сладкоголосого Соловья коснулись струн и прекрасный голос Цеолантис завёл песнь, к которой стали присоединяться остальные эльфы. Они обращались к звёздам, олицетворявшим свет разума. Пели все кроме сару, которые не умели, и кроме Разящего Вихря Лесов.
        Эгорхан Ойнлих застыл возле трона ровно неживой, хотя внутри него всё агонизировало от духовного яда. Он всё ещё не мог поверить в то, что произошло, - его нарекли главнокомандующим. Она посмела… она… и подала это как нечто само собой разумеющееся! А остальные…
        Страшное видение посетило древнего эльфа, он увидел вокруг себя сородичей, певших гимн звёздам, но не таких, какими они видели друг друга, а таких, какими они действительно являлись. Он видел существ, зажившихся на этом свете, таких старых и слабых, что жизнь их была иллюзией. Он видел, как сваливалась их уставшая, мёртвая плоть, как обнажались истончившиеся покорёженные костяки. Уродливое зрелище не вызывало, однако, ничего кроме злости и презрения, - старым, бессмысленным, ненужным, отупевшим помехам! Неужели они ничего не поняли?!
        От бури чувств Эгорхана едва не разорвало, он мог немедля возвысить голос, нарушить гармонию звуков и обрушиться на Цеолантис с обвинениями, но вдруг вся эта разрушительная сила покинула его. Остался только холодный покой скорбящего. Древний эльф поднёс к глазам ладонь, на которой лежало кольцо зелёного оникса. В прежде чистейших недрах украшения появился чёрный инклюз. Оно спасло его и его дом только что.
        - Вот, значит, как всё будет? Тьма поглощает?
        Гимн плавно завершался, голоса утихали, а Разящий Вихрь Лесов надел подарок убитого вора на указательный палец и первым покинул зал совета. Свита догнала уже на воздушной площадке, где стоял летучий экипаж и под которой дожидались нетопыри.
        Эльфы дома Сорокопута не задавали повелителю вопросов, они спускались вниз и забились в сёдла, но Тенсей, прежде чем войти внутрь экипажа, решил обратиться к Эгорхану.
        - Мнится, это был успех, - сказал он без робости, но осторожно, пытаясь читать лицо эльфа. - Но по вас так не скажешь.
        - Зависит от того, что считать успехом, - отозвался Эгорхан, глядя с края площадки на бесконечные леса Лонтиля.
        - Ваша благородная сестра приняла мудрое решение. Когда враг придёт вы сможете дать ему отпор. Это ли не успех?
        Эльф с хрустом сжал и разжал кулак, он никогда в жизни не носил украшений и к ощущению кольца на пальце требовалось привыкнуть.
        - Успех… на данном этапе. Не обращайте внимание, Тенсей, я решаю одну важную головоломку сейчас. Правда, самый вероятный ответ на неё меня пугает. Прошу, составьте компанию Серебряному Дремму, нам предстоит вернуться в Лес Шипов.
        Эгорхан Ойнлих проводил не-эльфов взглядом и вновь обратился к изумрудным просторам. Он не намеревался открывать чужакам ужас, сковывавший думы.
        Глава дома Сорокопута созвал большой совет не только во имя защиты Лонтиля, но и потому, что верил в душе, - новость об угрозе призовёт Рогатого Царя из отшельничества. Ибо Арнадон был совершенен во всём, включая искусство войны, а Эгорхан являлся лишь его верным учеником. Арнадон должен был в очередной раз, как было всегда прежде, возглавить народы Лонтиля в борьбе за их свободу. Однако…
        - Разящий Вихрь Лесов, - процедил Эгорхан высочайший титул словно оскорбление.
        То, что произошло могло означать одну из двух вещей: Рогатый Царь отрезан от мира, Цеолантис не открывает ему положения вещей, чтобы править самой, иначе он оставил бы свои года праздности и присоединился к народу как должно поступать предводителю; Рогатый Царь утратил интерес к жизни и, как следствие, к своему народу тоже.
        Первая вероятность выжигала нутро Эгорхана огнём гнева, вторая поражала ледяным ужасом, а третьего пути древний эльф не видел. За прошедшие годы он сотни раз обращался к сестре прошениями и даже требованиями, но Цеолантис говорила лишь, что занятие короля имеет наивысшую важность и не должно быть прервано ни под каким предлогом.
        - Важность более высокую чем благополучие народа? - тихо спросил Сорокопут у мироздания. - Бред, сестрица, бред.
        Наконец он вышел из оцепенения мыслей и отправился вниз, к нетопырю. Пока что следовало вернуться домой и начать подготовку к войне.

* * *
        Королева прошла по луговым цветам, росшим в коридорах дворца, преследуемая рысями. Она благосклонно принимала знаки почтения подданных, хотя мечтала поскорее скрыться с их глаз. Так сиятельная Цеолантис достигла королевских покоев, врата которых сторожили лаушани.
        В прошлом эти могучие существа были друидами, чья связь с природой провела их через перерождение в существ леса. Огрубевшие бородатые лица ещё хранили узнаваемые, эльфийские черты. Власть лаушани над всем, живым уступала лишь власти айонн, ими нельзя было повелевать, но можно было давать им поручения. Так и поступил Арнадон, призвав двух древних леших на охрану своего покоя.
        Они качнули рогатыми главами, открывая двери, чтобы сразу закрыть их за спиной женщины и вернуться к бдению. Королева прошла через несколько залов, где свет всегда был приглушённым, вечерним, и порхали светившиеся бабочки.
        Цеолантис вошла в комнату, где на примятой траве валялись в беспорядке наряды, книги, украшения. Она ступала по бесценным сокровищам как по мусору, водя потерянным взглядом. Кошки нашли себе место, улеглись, но женщина-эльф ещё долго блуждала, живя в прошедшем времени, претерпевая ужас совета раз за разом.
        Кроме двери, через которую она прошла, в помещении была и другая, закрытая на множество чародейских печатей-замков. А рядом стояло ростовое овальное зеркало. Королева встала перед ним и коснулась стеклянной глади, стала выводить знаки. В зеркале появились помехи, послышался белый шум.
        - Что такое? - донеслось с другой стороны. - Ах, ваше величество. Сейчас я немного занят…
        - Я хотела рассказать вам о последних новостях прежде чем это сделают ваши наушники.
        - Право слово, Цеолантис, сейчас немного не время…
        - Вы знали о том, что надвигается из Дикой земли? - спросила она прямо. - О красном тумане?
        Ответ последовал не сразу.
        - Мне известно об этом проявлении магии Крови. Оно стало возникать на границах Ривенского королевства и связано с нашествием чудовищ из Дикой земли.
        - Значит, и вы не всеведущий. Так вот…
        Она рассказал собеседнику о ходе большого совета, о том, что было сказано и о том, что было решено.
        - Вот как… что ж, в нынешних условиях вы выбрали самый правильный ход. Я понимаю, чего это вам стоило.
        - Мой брат… я боюсь его, - неживым голосом признала Цеолантис и перевела взгляд на запертую дверь. - Он любит Арнадона как бога, от которого жаждет откровений. Если он узнает правду… гнев Эгорхана убьёт нас всех.
        - Вы хорошо справляетесь с ролью стража, Цеолантис.
        Женщина-эльф не слышала его:
        - Казалось, что брат умирал внутри и грозил смертью мне. Казалось, он обнажит меч…
        - Я желал бы помочь вам в этой миссии, но сам должен выполнять свою часть дела, как Арнадон выполняет свою. Простите. Скажите лучше, что там с Сердцем?
        «Уже? - подумала королева. - Попытка произошла вчера, но он уже всё знает. Разумеется».
        - Агент так называемого дома Ворона попытался украсть его и почти преуспел. Я отправила бы в погоню лаушани и свою доверенную айонну, вор не скрылся бы от них, однако не понадобилось. На пути злодея оказался Эгорхан.
        - Хм-м-м. Слуга Тьмы пытался украсть Сердце, - проговорил собеседник. - Это плохо. Плохо, потому что непонятно, как Тьма прознала и что собиралась сделать с таким уникальным артефактом. Он ведь абсолютно бесполезен для мёртвых богов.
        - Сердце - драгоценнейшее из сокровищ, - напомнила Цеолантис.
        - Сердце, - сквозь белый шум донеслись снисходительные нотки собеседника, - лишь символ, ваше величество. Оно и его мощь не принадлежат никому, а оттого и пользоваться им практически невозможно. Вам ли этого не знать?
        Вопрос не нуждался в ответе.
        - Я подозреваю, что у похищения мог быть скрытый мотив, Цеолантис. Но Сердце лучше перепрятать. Заодно и проследим за вероятными поползновениями. Прошу вас сделать вот что…
        Пролог 3. Повелитель разбитых зеркал
        Среди неисчислимых долин Драконьего Хребта была одна совершенно особенная, звавшаяся Керн-Роварром, - Могилой Великана. Она являлась именно тем, чем её называли, - огромным углублением в теле гор, где лежало мёртвое тело невероятной величины. Каменная плоть без чётких очертаний: руки и ноги, грудь и голова. Мёртвый великан из числа тех, кого гномы называли Зодчими, уже много тысячелетий покоился на ложе, окружённом пиками.
        Когда-то долина принадлежала Горному Государю, однако триста лет назад из ниоткуда появился волшебник, назвавший себя Гедом Геднгейдом. Он изгнал Государевых слуг и объявил Керн-Роварр своей собственностью. В ответ на подобную наглость тогдашний владыка Кхазунгора послал в долину пятитысячное воинство. Затем десятитысячное. Затем привёл в движение триста тысяч щитов, тысячи орудий, рунных мастеров и громадных осадных гулгомов. Та армия могла покорить любой край мироздания, но большая её часть растаяла в бесплодных попытках отвоевать Керн-Роварр.
        Восемь мучительных лет отняли у Кхазунгора несметное число жизней и ресурсов. Лишь тогда к долине прибыл сам Горный Государь и они с Гедом Геднгейдом подписали Договор Вечного Согласия и Взаимного Почтения.
        С того дня великий маг, как говорили, ни разу и не покинул Могилу Великана. Он возвёл меж ступней ворота, выстроил на окружавших пиках парящие башни, которые отпугивали драконов, а ещё поднял к небесам крепость, прямо на голове исполинского мертвеца, - Зеркальный Оплот.
        На мир снизошла ночь, и в ту пору хозяин долины пребывал на вершине своего жилища, в тридцатигранной зале с круговым окном, из которого можно было обозревать все стороны света.
        Геднгейд обладал поистине статным обликом, жгучий брюнет не старше тридцати пяти с телом бога войны, каждое движение коего было преисполнено явной и величественной мощи. Мужественное лицо украшала клиновидная бородка и подкрученные усы; чуть длинноватые волосы были уложены к затылку безукоризненно, а глаза оттеняла сурьма.
        Архимаг парил, заложив руки за спину и смотрел в овальное зеркало, которое также парило перед ним. По стеклянной глади гуляли помехи из-за активности анамкаровых пород, звук искажался белым шумом, однако слова сквозь пространство и время доносились разборчиво.
        - Таким образом, ваше величество, я надеюсь обезопасить Сердце от дальнейших посягательств. Заодно, если кто-то всё же клюнет на нашу приманку, обещаю, я сам настигну его.
        - Ваша задумка не кажется мне внушающей… - донеслось с другого конца канала.
        - Положитесь на меня, ваше величество. И не забывайте, у каждого из нас есть обязанности, каждый из нас в ответе перед всем Валемаром. Ваш супруг инициировал этот союз, и он верен своим убеждениям. Не подведите его.
        Движением брови уснувшее зеркало было отослано под потолок, к десяткам других таких же. В них мелькали картины далёких краёв, облики различных существ, разумных и не слишком. То и дело по зеркалам пробегали помехи, где-то более сильные, где-то терпимые. А кроме зеркал и самого Геда в зале был ещё один парящий предмет, - сфера материального света, которая держалась точно над его головой.
        Через некоторое время волшебник материализовал перед собой иное зеркало, на этот раз не волшебное, но отражавшее его неизменный на протяжении веков облик. Рассмотрев знакомое в мельчайших подробностях лицо, Гед сделал глубокий вдох и с силой выдохнул. Зеркало отразило мгновенную перемену, - вместо прекрасного мужчины оно показало седовласого старика с бесцветными глазами и пятнами на коже. Он сохранил крохи былой красоты, но лишь крохи, лишь прозрачный, почти невидимый налёт себя прежнего.
        - Какое печальное зрелище.
        Чувства, обуревавшие Геда Геднгейда, были связаны не с грустной горечью старости, а с грядущим обновлением. Ещё одним в череде.
        - Нужно, - напомнил себе старик, - нужно.
        Всякий волшебник всегда знал, что происходило в его обители, поэтому Гед Геднгейд, сосредоточив внимание, увидел, как гигантский ястреб-ягнятник прибыл в крепость. С этого величественного существа сошли двое, а навстречу им бежала прислуга.
        Геднгейд следил, как прилетевшие шли по запутанным переходам его дома, вступая в одни зеркальные порталы, выходя из других, пока не добрались к самой вершины. Они вошли в покои великого волшебника через последний портал.
        Один был очень, очень высок для человека, длиннорукий великан, жилистый, но вместе с тем и массивный. Вся его кожа походила на лоскутное одеяло шрамов, а волосы - на дикобразовые иглы; из-за спины виднелась рукоять меча. Второй, мужчина в расцвете лет, черновласый, статный, надменный, с красивым сильным лицом и яростью в жестоких глазах. На его шее виднелась замысловатая татуировка, а в ушах блестели рубиновые серьги-гвоздики.
        - Добро пожаловать в Зеркальный Оплот, Сергиус. Надеюсь, ты хорошо перенёс полёт…
        - Ешь дерьмо, ублюдок - ответил пленник.
        Именно пленником он являлся, судя по оковам, охватывавшим запястья. Некоторое время хозяин и невольный гость молча меряли друг друга взглядами. Они были очень похожи, едва ли не как родные братья; сходство читалось в форме носа, разлёте бровей, красивых линиях челюсти.
        - Янкурт поведал тебе суть происходящего?
        - Янкурт? - Названный Сергиусом обернулся к великану. - так тебя зовут на самом деле, Кат? Грязный предатель…
        - Не стоит, - прервал пленника Гед Геднгейд, - ты несправедлив. Понимаю, поступок Янкурта мог показаться тебе спонтанной подлостью, однако на самом деле он всегда был моим верным союзником и все годы вашей с ним дружбы являлись заданием. Не думай о нём слишком плохо.
        - Я сам решу, как и о какой мрази думать, - ответил Сергиус кипящим презрением. - Эта тварь что-то там рассказывала, но я понял от силы десятую часть, - пытался скинуть нас обоих с птицы. Какого ахога тебе надо, чародей?
        - Чародей, - повторил Гед задумчиво. - Знаешь ли ты, кто я, Сергиус Волк?
        Пленник мимолётно облизнул шрамик на верхней губе.
        - Отшельник из Керн-Роварра. Многие слышали о тебе, но будь я проклят, если представляю, какого ты…
        - Я умираю.
        Надетая было личина молодости вновь растаяла, явив гостю истинный облик мага. Тот нахмурился, разглядывая дряхлую оболочку.
        - И?
        - И это происходит не впервые, Сергиус. Меня считают бессмертным и, отчасти, это так. Но я не вечен в своём живом состоянии.
        - И? - повторил пленник.
        Маг повёл тонкой, обвитой синими венами рукой, начертал в воздухе правильный круг и линиями разделил его на равных трети.
        - Человеческая сущность состоит из трёх частей: разума, души и тела. Моя беда в том, Сергиус, что я являюсь композитной личностью, - у меня два разума, две души и лишь одно тело. Оно изнашивается очень быстро и требует замены.
        - Безумие! Допущу! При чём здесь я?! - рыкнул Волк.
        - Ты мой потомок.
        Сказано было просто, но пленник отшатнулся как от сильного удара.
        - Два века назад, Сергиус, отчаявшись найти иной путь, я прибег к последнему известному мне, аморальному и позорному способу продления существования, - отнял тело у одного из своих отпрысков. Впоследствии была создана целая селекционная программа, благодаря которой я контролировал процветание своего рода на протяжении двенадцати поколений и взращивал будущих носителей. Вроде тебя.
        Веко Сергиус дёрнулось, словно оглушённый, он уже понимал суть происходившего, но ещё не обрёл силы, чтобы хоть как-то воспротивиться.
        - Наиболее подходящих кандидатов я отмечаю подарком, - моими старыми рубиновыми серьгами, которые так идут тебе.
        - Сука, - проговорил Сергиус, сверкая глазами, полными ненависти.
        - Спасибо, что хранишь силу духа.
        - Ты хочешь украсть моё тело!
        - Является ли вором фермер, собирающий плоды трудов своих? - ответил на это великий маг. - Всё, что ты есть, само твоё существование, твоя жизнь, - всё это создал я.
        - Сука, - повторил Сергиус.
        - Все слова, что должны были быть сказаны, прозвучали. Нет смысла дальше растягивать этот болезненный процесс.
        По воле архимага одно из зеркал, паривших под потолком, стало спускаться, расширяясь при этом.
        - Стой! - воскликнул потомок, чьи глаза лихорадочно блестели. - У меня есть брат! Младший! Он волшебник, понимаешь? Он подойдёт тебе намного лучше, ведь во мне нет ни грана магии!
        - Магию измеряют не гранами, а иорами, - заметил Гед Геднгейд, всматриваясь в лицо Сергиуса.
        Что ж, он проявил характер, которым прославился. Этот мужчина, среди всех плодов селекционной программы, оказался наиболее совершенной копией Геда в молодости, дерзкий, амбициозный, не чуждый насилию и весьма в нём преуспевший. И их обоих такими сделало детство.
        Покинув дом в отрочестве, он прошёл путь от карманника, до великолепного охотника за головами, а когда надоело убивать в малых количествах, вступил в ряды Багровой Хоругви, - самого лучшего наёмного войска Вестеррайха. К двадцати четырём Манс Хароган возвысил его до капитана первой роты. Сергиус был, сильным, одарённым и очень жестоким человеком, который добивался желаемого любой ценой, а любая цена, как известно, всегда платилась из чужого кошеля.
        - Поверь, я всё знаю о молодом Игнациусе, которого ты так щедро мне предложил. Знаю я, что из вас двоих ты получил всё здоровье, всю силу тела, в то время как он жив лишь благодаря чарам своей матери и сестры. Бедный Игнациус не перенёс бы процедуры, в то время как ты, Сергиус, легко станешь моей новой инкарнацией. Можешь идти, Янкурт.
        Великан, который не выказал интереса к течению беседы, ожил и перевёл взгляд на архимага.
        - Хочу остаться.
        - Остаться? Что взбрело тебе в голову?
        Широкие плечи приподнялись и опустились.
        - Я уже четвёртого тебе привожу, а что ты делаешь с ними потом ещё не видел. Мне интересно.
        - Ты будешь разочарован, Янкурт, оставь. Ступай лучше отдохни после долгой миссии.
        Лоскутный человек несогласно покачал головой:
        - Помнишь уговор? Я остаюсь рядом, пока мне интересно, что будет дальше. Хочешь, чтобы я заскучал, маг?
        Гед Геднгейд задумался. Пытаться читать мысли или эмоции Янкурта было бесполезно, ведь тот не являлся человеком. Единственное искреннее чувство этого существа - упоение резнёй, а единственный страх, - скука. Последние три века их союз существовал благодаря взаимовыгодному обмену: Янкурт предоставлял свой меч, а Гед обеспечивал его кровавой работой. Что ж, вероятно, даже такому существу может наскучить бесконечное насилие.
        - Прежде магия тебя совершенно не интересовала.
        - И сейчас не интересует, - ответил Янкурт. - Но речь идёт о манипуляции душами. Души меня интересуют.
        - Полагаю… вреда не будет.
        Зеркало опустилось и поглотило их, тем самым переправив в другую, затенённую залу. Твёрдые формы, составлявшие её стены, заставляли думать, будто трое оказались внутри гигантского кристалла. Лучи света протягивались от грани к грани, делали некоторые плоскости белыми, в то время как другие оставались тёмными. Пространство в центре занимало небольшое возвышение, по форме напоминавшее верхнюю часть бриллианта. Вокруг него находилось семь кристаллических столпов с острыми вершинами, не достигавших потолка.
        - Держись ближе к стенам и не шевелись.
        Янкурт кивнул и сложил руки на груди. Хотя он напросился, никакого зримого интереса теперь не выказывал.
        По движению брови Геда пленник оторвался от кристаллического пола и вместе они поплыли к центру возвышения. Там из многогранной плоскости как из воды поднялось ложе с захватами, похожими на паучьи лапки, они обхватили Сергиуса Волка, крепко прижав к холодной поверхности. Бывший кондотьер дышал сквозь стиснутые зубы и вращал глазами, ища путь к спасению.
        - Поверишь ли, если скажу, что для меня это мучительнее, чем для тебя? - спросил маг.
        Ответом ему стал бешеный, налитый кровью взгляд.
        - И тем не менее, это так. Ты всего лишь покидаешь мир живых, а я убиваю собственного потомка.
        - Прости, что мне тебя не жаль…
        - Нет слов, которые бы оправдали меня и убедили тебя в важности происходящего, поэтому увещевать не стану. Посоветую только: не сопротивляйся. Покорись и всё пройдёт безболезненно.
        - Другие этим советом воспользовались?
        - Никто из них.
        - В Пекло такие советы, - оскалился Сергиус в сардонической улыбке.
        Гед Геднгейд понимающе кивнул.
        Магическая сфера воспарила высоко над центром площадки и её свет усилился. Раскинув руки, маг затянул длинный речитатив; старческий голос звучал чисто, в глазах пылал индиговый огонь магии, свет сочился по венам, а тело спиралями обвивала светящаяся тайнопись.
        Всё помещение отозвалось на волшебные слова, сфера передала кристаллическим столпам своё сияние и те медленно поднялись из углублений, сверкая гранями. Столпы начали движение против солнечного хода, постепенно ускоряясь, а голос заклинателя метался от стены к стене, набирая новые силы. Наконец он зажил собственной жизнью, самостоятельно повторяя словоформулы, когда маг умолк; к тому моменту столпы двигались так быстро, что стали сплошной смазанной стеной свечения, в которой то и дело вспыхивали магические знаки.
        Сфера, бывшая центром волшебного механизма, издавала мелодичное гудение на грани слуха. Наделённая почти что разумом, она протянула внутрь двух тел энергетические нити и призвала к себе их души, их разумы. Один из людей сопротивлялся и в нематериальной прослойке звучали крики боли; другой покорно вышел из дряхлой оболочки и устремился к сфере, чтобы внутри, поменявшись местами с упорствовавшим, снизойти в молодое, полное сил тело. Процесс потреблял громадное количество гурханы, вся крепость испытывала отток энергий, и всё же процесс шёл медленно.
        Янкурт, дотоле наблюдавший, прислонившись к стене, выпрямился вдруг и сделал несколько шагов к механизму. Он потянулся как после сна, хрустнул шеей. Дух Геда отвлёкся от процесса и обратил взор к фактотуму. Пребывая в бестелесном состоянии, маг мыслил медленнее, воспринимал материальный мир смазанным и инертным. Медленная как движение улитки мысль родилась в сознании: «Что ты делаешь?»
        Тем временем Янкурт совершил один короткий, но столь быстрый рывок, что успел проскользнуть между столпами за долю мгновения. Заголосили крошечные бубенчики, крепившиеся к волосам-иглам.
        «Что ты делаешь, Янкурт?»
        Воин достал из-за спины меч, - очень длинный кривой клинок без гарды, с уродливым иззубренным лезвием.
        «Янкурт? Нет… Нет!»
        И тогда великий волшебник услышал, как вопли Сергиуса сменились на громкий, радостный хохот. Предательство!
        «Янкурт!»
        Мечник подпрыгнул к сфере и нанёс удар.

* * *
        Когда произошёл взрыв, жизнь в Керн-Роварре остановилась. Жители многочисленных рабочих посёлков, служащие фабрик, созданных повелителем-волшебником, замерли и обратили взоры на блиставший в ночи шпиль. Часть его исчезла вдруг с грохотом и раздалась какофония хаотичных звуков, от которых ужасно болели головы. Видимое небо близ пролома стало искажаться, - появилась огромная переливчатая сфера нестабильного пространства. Она мерцала и подрагивала, испуская скрежещущие звуки разных тонов, от которых с ближайших пиков сходили лавины.
        Оправившись от первичного потрясения, жители долины зашевелились как растревоженные муравьи. Многие волшебники, получив приказ от повелителя Узхета, собрались на крыше големостроительной фабрики, где образовали круг призыва и часы напролёт читали общее заклинание. На рассвете их голоса были услышаны.
        В центре круга, образованного десятками магов, появилась высокая фигура. То был рослый мужчина очень крепкого сложения, чьё лицо скрывалось под капюшоном зелёного плаща; из-под растрёпанных полов виднелись грязные босые ноги. Волшебники немедленно пали ниц, выказывая почтение высочайшему присутствию. Только старик Узхет направился к носителю плаща, тяжело опираясь на посох.
        - О дражайший господин, - продребезжал мажордом Геда Геднгейда, - случилось страшное! Мне отдан приказ взывать к вашему милосердию, если нечто подобное…
        - Я вижу. - Неразличимое лицо обратилось к шпилю. - Гед внутри.
        - Мы полагаем, о дражайший господин! Вчера Янкурт прибыл с, - маг понизил голос до едва различимого шёпота, - новым телом, и мы оставили нашего повелителя наедине с его скорбью! Что-то случилось…
        - Видимо, я должен отправиться туда.
        - О дражайший господин, будьте осторожны! - взмолился Узхет. - Авангор повёл внутрь своих воинов, но они не вернулись!
        Призванный испарился с крыши, чтобы в тот же миг оказаться внутри Зеркального Оплота. Осмотревшись, он двинулся по лабиринту, который знал не хуже хозяина крепости. Структура реальности была стабильной в большинстве мест, и только в эпицентре возмущения творилось нечто странное. Так носитель зелёного плаща добрался до одной из внешних кромок аномалии. Воздух стал казаться ему смородинным на вкус, потянуло смесью запахов ладана, озона и старых рыболовных сетей.
        Дражайший господин двигался по одной из аркад, когда плотность бытия стала ощутимо меняться то в большую, то в меньшую сторону. Он начал слышать звуки, отделившиеся от источников, голоса, которые звучали в прошлом, но теперь повторялись из-за нестабильности темпорального потока. Всё это изрядно забавляло, учитывая, что прошлого не существовало, а будущего ещё не существовало.
        Впереди замаячили массивные чёрные фигуры.
        «Далеко же вы забрались,» - подумал дражайший господин, нагнав отряд.
        Гвардейцы Геда Геднгейда являлись грозной силой. В прошлом волшебники, они присягнули великому повелителю и согласились пройти путями синтеза живой плоти с неживым металлом, - чёрным чугуном. Древний маг наградил их механическими телами големов, снабдил великолепным оружием времён Эпохи Тёмных Метаний и нарёк Нержавеющими. У него было своеобразное чувство юмора. Громадные, тяжеловесные, грозные, с непроницаемыми чёрными куполами, скрывавшими остатки человеческих лиц, они бросились внутрь башни на помощь господину и завязли в неустойчивой реальности.
        Вёл гвардейцев, несомненно, Авангор, - самый первый и самый громадный. В правой руке он сжимал молот на длинной рукояти; левая рука являлась шестиствольной чарометающей пушкой; из горбатой спины тянулась дымившая труба, а на лице застыло выражение гнева и решимости.
        Члены отряда то и дело подрагивали, их очертания смазывались, фигуры непроизвольно смещались, а наблюдатель слышал, как тяжёлые шаги сотрясали стены под приказы Авангора. Коснувшись предводителя, он укрепил того в реальности и гигант отмер.
        - Дражайший господин…
        - Как мухи в патоке. Я не намерен сопровождать вас назад или нести вперёд, но хочу уверить, что сделаю всё возможное.
        - Благодарю вас, дра…
        Отпустив глупца, он продолжил путь сквозь искажённое пространство, больше не отвлекаясь на мелочи. Ушей дражайшего господина достигал громкий и мучительный крик, который раздваивался, перевивался, переходил в вой и вновь раздваивался. Страдание и призыв о помощи. Когда же он добрался до разрушенной части шпиля, застал там хозяина в весьма плачевном, пугающем состоянии.
        Гед Геднгейд лишился телесной оболочки и пребывал теперь в форме духа посреди разрушенной залы, где реальность сосредоточенно сходила с ума, пытаясь перемолоть саму себя. Препятствовала ей только могучая древняя воля волшебника. Сам же он ещё существовал лишь благодаря мерцавшей сфере, испускавшей в Астрал звуки агонии. Артефакт получил страшный удар, по нем пробежала трещина и сие грозило Геднгейду окончательной гибелью. Но он боролся. Они боролись.
        Дражайший господин воспринимал их в виде белёсого свечения, ещё не утратившего сходства с материальной формой. Очертания духа были то человеческими, то переходили в нечто иное, с массивным лбом и могучими рогами, росшими из висков. Вместе эти две сущности, кричавшие на разные голоса, переливались и путались, то раздваиваясь, то вновь сходясь. Они поддерживали сферу, а она поддерживала их в постоянно повторявшемся мучительном круговороте.
        - Как же так? - вздохнул носитель зелёного плаща.
        Он приблизился к Геднгейду и обхватил сферу огромными ладонями. Трещины стали неспешно умаляться и по мере того как они исчезали с поверхности артефакта, ткань реальности приходила в норму. Дух архимага тоже обретал целостность, он прекратил быть зыбким. Наконец, исправленная сфера засветилась ровно и воспарила, поднимая бестелесную сущность за собой. Реальность успокоилась.
        - Дражайший, - донеслось из-за грани мира живых, - мой долг неоплатен.
        - Как всё это произошло, Гед?
        - Ошибка, дражайший. Я допустил ошибку. Позор на мою голову, - горестно прошептал дух. - За три века я привык воспринимать его как орудие, послушное верной руке, всегда нуждающееся в направлении, но он решил напомнить мне, что обладает собственной… Нет. Он просто решил, что со мной больше не будет интересно, а с ним, - будет.
        - Предательство, - вздохнул дражайший. - Как жаль. Как не вовремя. Где они?
        Дух поднял бесплотные свои руки, сжал невесомые кулаки и через некоторое время с пола поднялись два кристаллических осколка.
        - Твоя башня всё ещё слушается тебя. Это добрый знак.
        Осколки перелетели к гостю и внутри них тот разглядел запертых пленников. Один был чудовищен, - огромный квазичеловек без кожи, ушей и носа, с искажёнными чертами черепа, множеством острых зубов и безумной яростью в глазах; он размахивал клинком, бросаясь на грани своей тюрьмы, но бесполезно. Во втором осколке находился мужчина со знакомыми чертами лица, который сидел, подтянув колени к подбородку и глядел волком.
        - Я смог заключить их во временные узилища и свести ущерб к малому. Но машина уничтожена, постройка новой займёт не меньше десяти лет, которых нет у нас. Дражайший, я…
        Спаситель перешёл к разлому в стене, из которого открывался потрясающий вид на тело мёртвого великана; на красивой формы поселения, что напоминали яркие грибы, разросшиеся на трупе. Солнце заходило на западе, значит, его краткое путешествие длилось весь день. Взгляд дражайшего господина устремился в вечернее небо, по которому ползла комета.
        - Думаешь, король эльфов продержится ещё десять лет?
        Геду нечего было на это ответить, он считал, что выносливость Арнадона уже превзошла все мыслимые и немыслимые пределы.
        - Я только что говорил с его женой… обстановка в Лонтиле…
        - Ты не сможешь исполнить свою часть обязательств, - говорил дражайший, - не сможешь завершить работу над долиной и забрать с собой эльфов, как обещал. Не сможешь ты и найти черновики, ибо за все годы их поиск не был твоим основным приоритетом, а теперь стало поздно.
        - Дражайший, я желал обновить тело, чтобы отправиться в Унгиканию, где, как я верю, хранится один из томов…
        - Теперь ты не сможешь. Но раз не ты, то никто, Гед? Я не вправе вмешиваться, помнишь? Что делать?
        Вопрос не был риторическим, маг понимал это. Но пребывая в состоянии столь плачевном, он не мог дать ответ. Ныне, без тела, ослабленный, Отшельник из Керн-Роварра был неспособен даже покинуть свою крепость. Только внутри неё он обладал ещё какой-то силой; может быть, ещё в пределах долины, но и только. Всё там было пропитано его чарами, его многолетним присутствием, а вовне он стал бы лишь жалким призраком.
        - Шестерёнка Хаоса, - прошептал Гед Геднгейд.
        - Хм?
        - Последняя попытка плащеносцев, дражайший. У такого как он есть шанс преуспеть, надо лишь найти его и попытаться толкнуть в правильном направлении.
        - Я помню Тобиуса, - ответил спаситель. - Сначала я питал надежду на отпрыска двух великих древ, но оказалось, что чем сильнее в нём проявлялась очищенная кровь, тем тяжелее мир переносил это. Из всех, кого плащеносцы пытались направить на поиск Ответа, Гед, Тобиус - наиболее опасен, ибо на нём отметина Хаоса. Везде, где он ступает, начинаются войны и катаклизмы. Разве ты не замечал?
        - Что остаётся? Все соискатели потерпели крах, спустя тысячи лет из семи черновиков найдено лишь два, а путь к седьмому откроет только наличие шести книг в одних руках. Джассар, уходя, не щадил грядущие поколения, но он хотя бы дал неограниченное время на решение его загадок. Кто же знал, что плащеносцы приблизят конец света и заставят нас суетиться как в горящем доме скорби?
        Дражайший господин вздохнул.
        - Если б я мог, то расправился бы со всем в мгновение ока, - с тяжестью в голосе сказал он. - Но мать не позволяет мне… глупая старуха! Отправь на поиски мальчика кого-нибудь стоящего! Если повезёт, и он объявится, дай мне знать! Воистину тяжёлые времена настали, если приходится рассчитывать на отмеченного Хаосом.
        - У меня на примете есть один… прекрасный охотник за головами. Я найду серого мага и приведу его в Керн-Роварр, - пообещал дух Геда Геднгейда.
        Глава 1.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 3 месяца дженавя года 1650 Этой Эпохи, о. Балгабар, архипелаг Аримеада.
        Самый большой архипелаг мира Валемар носил имя Аримеада, хотя в древности его звали Хвостовым. Неисчислимые острова были его частью, от крошечных и неизвестных до гигантов величиной с королевство.
        Тысячи лет назад Аримеада входила в могущественную Гроганскую империю, а после её гибели стала предана сама себе. Эпохи смут минули прежде чем на архипелаге воцарилась власть династии царей Шакушан и торговых городов-государств. Власть золота и порока.
        Кружева, вина, пряности и невольники странствовали на кораблях-сокровищницах от острова к острову, на континентальные владения и обратно, наполняя сундуки королей-купцов богатствами; вольные граждане десятков рас восторженно бушевали на трибунах циркумов, наблюдая гладиаторские бои; земля давала обильные урожаи под жарким солнцем и все краски мироздания смешивались в стенах древних как само время городов.
        Ур-Лагаш был и большим, и древним, но не одним из восьми великих полисов-жемчужин архипелага. Он стоял на берегах острова Балгабар, укрытый от внешнего моря обширным заливом, а от остальной суши - высокими крепостными стенами. В порту Ур-Лагаша находили пристанище от частых штормов сотни кораблей, шедших из восточных морей в западные, либо вывозивших на продажу товары с полей и садов.
        Владыки архипелага кроме торговли, чтили ещё и богов, - великое множество всяких, - полагая, что обилие небесных покровителей приумножает богатства. В каждом из городов побережья стояли храмы малые и великие, принадлежавшие божествам из разных частей света. Многие поколения назад корабль под драконьими парусами пришвартовался в порту и с него сошла горстка женщин, несших в себе свет Элрогианства. Ныне все храмы Ур-Лагаша были посвящены лишь одному богу, - Элрогу Пылающему.
        Самой высокой точкой города являлись Оранжевые скалы, что возносились на сотни локтей над его западной оконечностью. На скалах тех зиждился Анх-Амаратх1, - закрытая ото всего остального города крепость-храм Элрога. На вершине главной башни Анх-Амаратха денно и нощно пылал Неугасимый Пламень.
        # # 1 Цитадель Огня.
        В стенах, сложенных из оранжевого камня вели свою набожную жизнь Драконьи Матери, - жрицы культа Элрога. Сокрытые от посторонних взоров они проводили время в молитвах, постах, сакральных ритуалах и боевых практиках. Одной из важнейших обязанностей жриц было поддерживать Неугасимый Пламень, ибо он являлся путеводным светом для моряков на тысячи морских лиг вокруг.
        Главный молитвенный зал Анх-Амаратха находился в основании Факельной башни, прямо под Пламенем. То была огромная круглая зала с золотым алтарём в середине, наполненная нестерпимым жаром и приторно густыми благовонными дымами. Стены уходили в неописуемую высь; часть пола являла собой углубление, где постоянно светились горячие угли; из стен торчали крючья, на которых раскачивались подвесные курильницы.
        В тот час молитвенный зал был почти пуст, время предыдущей службы прошло, а грядущей - ещё не наступило. Обнажённая женщина сидела на углях подле алтаря, её обритая голова была запрокинута, а руки раскинулись крыльями. Женщина забылась в религиозном трансе. Молодость Верховной матери Инглейв осталась в далёком прошлом, но и ныне, преодолев пятьдесят пятый год существования, жрица была красива. Её не портили ни морщинки на загорелой коже, ни потемневшие искусанные сосцы, ни отметины материнства на животе. Инглейв была соблазнительна, но её тело, как и душа и все порывы разума, принадлежали одному единственному господину, - Элрогу.
        Тяжёлые медные врата отворились, и сгорбленная фигура пробежала по короткой галерее, уставленной статуями драконов. Нарушитель молитвенного уединения скрывался от жара под пропитанной водой накидкой, от которой почти сразу пошёл пар. Он подобрался к угольной яме так близко, как только смог.
        - Матушка! - отчаянно возопил евнух Эц. - Матушка! Пробудитесь! Матушка! Молю вас, матушка!
        Его отчаянные высокие крики вязали в воздухе как в патоке. Пар валил от Эца во все стороны, накидка начинала кипеть, но евнух продолжал звать, невзирая на боль.
        - Матушка!!!
        Инглейв шевельнула плечами, чуть повернула шею, её дух возвращался в тело. Наконец, ещё скованная от долгой неподвижности, Верховная мать поднялась и пошла по углям к Эцу, стряхивая с ягодиц и ляжек пепел.
        - Что ты здесь делаешь в час моего отдохновения? - молвила Инглейв, глядя на корчившегося евнуха холодно.
        - Матушка! - закричал тот. - Молю, скорее бегите! В храме мятеж!
        - Мятеж? - приподняла женщина брови.
        - Крамольница Самшит вернулась в город без дозволения! Она как-то проникла внутрь Анх-Амаратха и стала смущать умы! Призывает к вашему смещению, матушка! Часть жриц уже поддержала её, они затеяли схватки в коридорах, а Огненные Змейки бездействуют!
        - Несомненно бездействуют, дурень, - ответила Инглейв безо всякого выражения, - иначе и быть не может.
        Огненные Змейки защищали храм и его обитательниц от внешнего мира, но никогда эти воительницы не поднимут оружие на жриц, даже если те поднимают мятеж против матриарха.
        - Матушка, надо бежать!
        - Беги.
        Верховная мать отвернулась к алтарю, показывая, что ни слышать, ни видеть своего первого помощника больше не хочет. Евнух не бросал попыток, но она оставалась глуха и безразлична. Высохшая накидка вспыхнула и Эц с воплями побежал к вратам ровно живой факел; от ужаса и боли он забыл сбросить её. Инглейв было всё равно.
        После сбежавшего евнуха медные врата остались открытыми, и скоро в них появилась тонкая фигурка. Три другие фигуры вышли из-за статуй. Все они были выше гостьи, все облачены в доспехи красной бронзы, все рогаты, у каждой в груди горел острый кристаллический шип алого цвета.
        - Не чините ей препятствий! - возвысила голос Верховная мать.
        Телохранители покорно отступили, Самшит прошла к алтарю. Она ступила на угли и пыльное красно-оранжевое одеяние воспламенилось, его запах прибавился к благовонному дыму, сама же бунтарка осталась невредима. Инглейв обернулась грациозно и посмотрела на Самшит сквозь изгибавшийся воздух.
        Она была ослепительно прекрасна, эта дочь народа айтайлэаха, совершенная кожа цвета шоколада, сильное, но уточнённое тело, светло-серые глаза и белые волосы, заплетённые в косицы на задней, не обритой половине черепа. Самшит стояла в нескольких шагах и сжимала в руке крис, пока пламя совсем не обнажило её.
        - Ты знаешь, зачем я пришла, матушка?
        - Да, дитя, - спокойно ответила Инглейв.
        - Этому пора положить конец.
        Верховная мать не шелохнулась, разглядывала бунтарку, безмолвно.
        - Ты совершила непростительную ошибку, матушка! - сказала Самшит громче. - Ты не разглядела искры истинной силы, избрала какого-то самозванца, ты… из-за тебя мы потеряли время, которого уже не вернуть!
        Горячие угли исторгли стебли огненной травы, которая разом поднялась женщинам до колен. Верховная мать ждала.
        - Ты не нашла Доргон-Ругалора, ты не смогла родить Доргон-Аргалора, ты всех нас подвела! - вскричала Самшит, подступая ближе. - Этого нельзя, простить! Ты разочаровала Элрога!
        Огненная трава достигла их чресл.
        - Я ошиблась, Самшит, - едва слышно промолвила Инглейв, не пытаясь ни отступить, ни отвернуться. - Я ошиблась.
        - Это непростительно, - стараясь сохранить силу и решимость, с которой шла сюда, ответила молодая жрица. Крис в её руке дрожал всё сильнее. - Этому нужно положить конец, понимаешь ли ты?
        Верховная мать молчала.
        - Ты изгнала меня из храма, надеялась, что я не вернусь, но тщетно! Я провела годы в проповедях, обращая людей в истинную веру, я боролась, я выжила, матушка! Я побывала во всех больших портах южного моря и где бы ни ступала моя нога, там уже были храмы Клуату! Солодор Сванн топит корабли во славу Глубинного Владыки! Этой мерзости со дна океана! А что мы, матушка? Что можем мы, когда у нас нет ни пророка, ни мессии?!
        Огненная трава, подросла до их грудей. Верховная мать слабо улыбнулась, как бы повторяя сказанное прежде: «я ошиблась».
        Эта покорная виноватая улыбка заставила сердце Самшит пропустить удар. Ей было бы намного легче исполнить своё стремление, кабы Инглейв впала в ярость, как умела это прежде, кабы она желала постоять за себя. Но эта покорность, эта хрупкость причиняли молодой жрице невыносимые муки. Огненные стебли быстро укорачивались, а пламенеющий кинжал вот-вот мог упасть на угли, так тряслась рука мятежницы. Она обхватила рукоять двумя ладонями, выставила клинок перед собой, словно защищаясь, но это почти не помогло. Обе женщины понимали, что Самшит не хватит силы духа.
        Верховная мать Инглейв подступила, протянула руку и сжала пальцы своей бывшей ученицы. Умиротворённая и благосклонная, она поцеловала Самшит в лоб, вставила остриё криса в свой пупок, положила руки на плечи и талию молодой жрицы и соединилась с ней в крепких объятьях. Шипение углей, на которые полилась кровь, было оглушительным, пламя с рёвом поглотило обеих.
        - Ты сможешь сделать всё правильно, - шептала старшая жрица, - ты сможешь…
        Она упала на угли бесшумно, ещё живая, с кинжалом, погружённым в живот по рукоять. Рядом опустилась на колени Самшит, разрываемая внутренними демонами, задыхающаяся от скорби. Молодая жрица сжимала руку бывшей наставницы и целовала её губы, пока благодать окончательно не ушла из тела вместе с душой и жизнью. Опустевшая оболочка начала гореть.
        Воздух зазвенел меж плясавших огненных стеблей, сухой жар возносился по Факельной башне прямо к Пламеню, заставляя его мерцать, а в теле Самшит кипела кровь. Из носа закапала эссенция жизни, которая тут же запекалась на губах; глаза смотрели на алтарь, сверкавший красными отсветами. Бесплотный голос, преисполненный древней мощи, гудел в мозгу, заставляя крошечное человеческое существо трястись от экстаза и агонии единовременно. Женщина проходила сквозь череду взрывов сокровенного блаженства и мучительных распадов сущности, пока не утвердилась в новой своей ипостаси.
        Белые волосы Самшит вспыхнули, опали пеплом, вместо них на гладком скальпе отросли другие, - длинные и живые волосы чистого пламени. Роскошные извивистые пряди, неподвластные земной тяжести плясали над головой, делая жрицу похожей на свечу.
        Самшит поднялась так, огненновласая, с глазами, светившимися чистой плазмой.
        За пределами круга огненных трав собрались её сёстры в вере, все служительницы культа, пережившие усобицу. Многие из них были испачканы в крови, многие держали в руках окровавленные крисы, многие зажимали раны.
        Они ждали.
        - Под всепроницающим взором Элрога я, Самшит, заявляю о притязаниях на священное право нести Его волю в мир и направлять культ! Кто из вас посмеет оспорить мои притязания?
        Младшие жрицы обратили взгляды на старших матерей, которые были ближе прочих к месту Верховной. Среди этих девяти многоопытных женщин, воительниц и интриганок лишь четыре поддержали Самшит, когда она дерзко ворвалась в Анх-Амаратх. Одна из них погибла, осталось три соратницы против пяти уцелевших сторонниц Инглейв. Но в тот час все старшие матери проявили покорность. Элрог уже признал её, противоречить его воле было немыслимо.
        Пламя поглотило плоть прежней Верховной матери очень быстро, осталась небольшая кучка пепла и углей, которую старшая мать Кезэт бережно собрала в ладони. Другая старшая мать, Лилинг, поднесла чашу с благословлённым маслом, а старшая мать Вашри, - действительно самая старшая из всех старших матерей - погрузив палец сначала в масло, затем в прах, нанесла его на губы новой Верховной матери.
        - Проявите покорность! - провозгласили они втроём.
        Жрицы, опустившиеся на колени, начали молитвенный гимн Возрождения, прекрасный и чистый, наполненный особенной силой в этот день, - силой новых надежд и принесённых жертв Пылающему. Неугасимый Пламень наверху разгорелся особенно ярко и весь Ур-Лагаш начал возносить молитвы. Когда жрицы наконец допели последнюю строку, Верховная мать Самшит провозгласила:
        - Латум1!
        # # 1 Л а т у м - «истина»; завершающее слово в элрогианской молитве.

* * *
        Позже Самшит призвала в покои, ещё пахшие Инглейв, префекта Огненных Змеек Нтанду и евнуха Эца. Она была не по годам мудра и понимала, что дабы по-настоящему крепко утвердиться на этом месте, ей могло и не хватить одного лишь божественного благословения. Следовало сосредоточить в руках две самые важные вещи, - оружие и деньги.
        Префект Нтанда вела род от рабов, некогда привезённых в Аримеаду из далёкой Унгикании, отчего кожа этой поджарой женщины была черна до синевы, а склеры и зубы едва ли не светились на тёмном фоне. Нтанда стала префектом очень рано, едва преодолев порог двадцать второго года жизни. За прошедшие с того дня две декады она лишь подтверждала своё боевое мастерство и полководческие таланты. Огненные Змейки под командованием Нтанды прославились как самое лучшее воинское звено Ур-Лагаша и участвовали в его защите не менее четырёх раз, как на суше, так и на море.
        - Пред ликом Элрога Пылающего я клянусь пламенем моей души, моей честью и дыханием жизни, - говорила Нтанда, стоя на одном колене, - что буду верой и правдой служить храму и всем, кто в нём. Я ваш щит и ваше копьё, Верховная мать Самшит, распоряжайтесь мною.
        - Встань.
        Чернокожая воительница поднялась. Её череп покрывали короткие седые волосы, такие курчавые, что вода стекала по ним, не достигая кожи. Губы Нтанды были очень толстыми, а нос несколько раз сломан и кривизной походил на охотничий лук. Она тихо сопела при дыхании.
        Одарив префекта благосклонной улыбкой, Самшит перевела взгляд на Ицка.
        - Я желала видеть Эца, Ицк.
        - Да, - ответил скопец, безразлично глядя в лицо своей госпоже. - Но его найти не удалось. И приближённых помощников Эца тоже найти не удалось. Он прячется. Пришлось мне самому идти и рассказывать об этом. Вот так.
        Как и все храмовые евнухи, Ицк отращивал волосы только на боках черепа и заплетал их в косы, на концах которых висели небольшие медные кольца. Учитывая потерю мужественности, он был странно поджар, этот высокий бронзовокожий потомок джедуи.
        # # 1 Д ж е д у и - большой и древний народ, обитающий на востоке от Драконьего Хребта в Сайнайском царстве. Джедуи известны своей страстью к золоту и торговле, поклоняются золотому богу-дракону Джаде.
        Самшит была ещё совсем девочкой, когда он явился в храм и попросил принять его на службу счетоводом. Сначала евнухи хотели прогнать нищего юнца, который утверждал, что сам научился читать, писать, а главное, - считать. Но Эц, уже тогда влиятельный и внимательный, дал пареньку шанс. Оказалось, что если бы математика была волшебством, то Ицк был бы великим архимагом.
        Расставшись с корнем мужественности, автодидакт на протяжении многих лет служил простым счетоводом под началом Эца. Лишённый каких-либо амбиций, равнодушный к интриганству и восхождению по иерархической лестнице, он до сего дня был доволен своей жизнью среди цифр. Ничто кроме них не интересовало Ицка по-настоящему, ни храм, ни Верховная мать, ни сам Элрог.
        - Среди всех постов, которые Эц забрал себе был и пост казначея. Скажи, как давно в последний раз он производил расчёты самостоятельно?
        - Три года назад, матушка.
        - И с тех пор эти его обязанности исполнял ты.
        - Да, матушка.
        - Он доверял тебе, Ицк?
        - Он полагал, что полностью владел моей жизнью и доверял мне настолько, насколько человек может доверять надёжной вещи.
        - И какой вещью был ты? Счётами? Учётной книгой?
        - Скорее отмычкой к сундукам.
        Глава 1.2
        Самшит раздражённо поёрзала на красиво украшенном биселлиуме. Одеяния Верховной матери были неудобными, чувствовались неправильными, враждебными носительнице. Портнихам лишь предстояло сшить новые по меркам молодой жрицы, но уклад требовал, чтобы она переоблачилась немедленно.
        - Довольно острот, каково состояние нашей казны?
        Евнух протянул деревянную табличку, которую использовал как опору для бумажных листов. Нужная цифра была обведена. Самшит помрачнела.
        - Что произошло? У храма столько латифундий, мы продаём столько товаров, собираем дань и всё равно денег теперь не хватает?
        - Денег хватает, - ответил Ицк равнодушно. - Земля обильна, стада тучны, храм получает достаточно золота. Однако по приказу Эца некоторая часть денег продолжительное время уводилась из казны.
        - Воровалась, ты хочешь мне сказать.
        - Если матушке так будет угодно.
        - И сколько же он украл у нас?
        Евнух быстро начертал углём на чистом листке и протянул его Самшит. Та помрачнела пуще прежнего.
        - Нтанда, найди его.
        - Мы уже ищем, матушка, - ответила префект, - я отдала приказ перед тем как явиться.
        - Когда найдёте, хочу, чтобы его допрашивали на дыбе, а потом затравили ашгурами. Они наедятся на месяц вперёд.
        # # 1 А ш г у р ы - небольшие стайные хищники, передвигающиеся на четырёх конечностях, покрыты блестящей роговой чешуёй. Очень быстры, ловки и агрессивны.
        - Всё будет исполнено, матушка.
        - Они его не найдут, - равнодушно сказал Ицк.
        - Почему ты так думаешь?
        Снулый взгляд сосредоточился на прекрасном лице Самшит.
        - Эц прожил в Анх-Амаратхе всю свою жизнь, без малого шестьдесят пять лет. Он знает каждый закоулок крепости лучше, чем любая из жриц и даже больше. Внутри Оранжевых скал есть разветвлённая сеть старых штолен и штреков, заброшенные и запечатанные выработки эмберита. Некоторые из них соединены с потайными ходами, ведущими внутрь Анх-Амаратха. Я уверен, он посвятил годы исследованию подземелий и потайных ходов, отчего его способность появляться и исчезать где угодно стала притчей во языцех. Наверняка Эц спустился туда и спрятался во время мятежа. Весьма вероятно, у него есть одно или несколько подготовленных убежищ, из которых можно выбраться и в город, и за его пределы.
        - Ты что-либо знаешь об этом, Нтанда?
        - Мне известно о двух потайных ходах из крепости, матушка, - ответила префект. - И мои люди уже обыскивают их.
        - А мне о четырёх, - равнодушно сказал Ицк, чем очень сильно досадил последней. - Кто знает, сколько нашёл Эц за свою жизнь?
        Верховная мать сжала кулаки и полыхнула очами. Она была прекрасна и страшна в гневе.
        - Ты покажешь Огненным Змейкам все ходы, о которых тебе известно, Ицк. Немедленно. После этого ты отправишься в темницу за содействие в воровстве.
        - Хорошо. Но не стоит ли мне прежде чем отправляться в темницу, всё же вернуть храму его деньги?
        Самшит, уже обратившаяся к другим мыслям, с трудом вернулась обратно.
        - Что ты хочешь сказать?
        Евнух равнодушно смотрел ей в глаза.
        - Деньги, которые Эц украл, - он ведь не в мешки их рассовал и не зарыл. Анх-Амаратх поддерживает связь со множеством банков и торговых домов по всему побережью Палташского и Хамидонского морей, матушка, в том числе и с Золотым Троном. Деньги лежат на множестве счетов, они работают. Покуда Эц не смог связаться со своими поверенными в других городах побережья, я всё ещё могу распоряжаться счетами по доверенности.
        - Не может быть, чтобы он доверил тебе свою мошну, - надела образ недоверия Самшит.
        - А вы стали бы прятать деньги от сундука, в котором вы их храните, матушка? - пожал плечами Ицк. - Для него я был вещью. Вещь не обворует хозяина и избавиться от неё нетрудно.
        - И как же он оставил позади такую ценную «вещь»?
        - Он не оставил, матушка. Когда Эц уже почти сбежал, прихватив важные бумаги, один из его доверенных пришёл ко мне с кинжалом. Я зарезал его и оттащил в его же собственную келью, пока жрицы пели гимн Возрождения. Потом я спрятался и вышел лишь когда понял, что Огненные Змейки ищут Эца.
        Самшит вопросительно воззрилась на префекта.
        - Мы нашли тело евнуха Орца в его келье, матушка, - подтвердила Нтанда.
        - Понятно. И чего же ты хочешь, за то, что вернёшь храму его, храма, имущество, Ицк? Ты ведь чего-то хочешь?
        - Хочу, матушка.
        - Я могу отправить тебя в пыточную камеру немедленно, - спокойно, подражая манере самого евнуха, проронила Верховная мать, - и там ты изложишь все свои желания Змейкам. Помногу раз. А потом ещё один, последний раз, расскажешь их ашгурам.
        - У меня всего одно желание, матушка. Я хочу быть казначеем.
        - Экий наглый недомуж, - тёмные глаза Нтанды сощурились. - Одно слово, матушка…
        - Чтобы никто больше не мог приказать мне путать цифры. Чтобы я отчитывался только перед вами.
        Больше всего в тот миг Верховная мать хотела бы остаться одна. Больше, чем отдохнуть после тяжёлого путешествия и содеянного переворота Самшит хотела остаться в одиночестве чтобы предаться своей скорби один единственный раз. Целиком. Но жизнь служительницы Элрога не принадлежала ей тем больше, чем выше она поднималась в сане и теперь Самшит не могла позволить себе ни единой слабости, ни единого эгоистичного поступка. Элрог требовал, чтобы важные деяния были содеяны немедленно.
        - Я подумаю.
        - Мне этого достаточно, матушка, - согласился евнух без тени выражения на гладком лице.
        Верховная мать поднялась с биселлиума и сделала несколько шагов, стараясь не запнуться о полы одеяния, - золотистый, алый бархат, и оранжевая парча, тяжёлые и жаркие ткани. Она не потела в сердце молитвенной залы, объятая огнём, но эта одежда вытапливала из неё воду, грозя обратить мумией.
        - Сколько Огненных Змеек служит при храме?
        - Если считать учениц, которые ни разу не были в настоящей битве, то почти четыре сотни, матушка.
        - Больше, чем я думала. Хорошо. Покуда я ещё не подобрала себе помощника из евнухов, придётся тебе самой отправить сатрапу наше высочайшее повеление: ни один корабль, ни одна лодчонка не покинет порт без ведома храма; на всех воротах должен вестись досмотр. Этот скользкий кусок сала опасен, он знает слишком много наших тайн и, если сможет сбежать, Анх-Амаратх никогда больше не будет в безопасности. За всем должны надзирать Змейки, потому что страже доверия нет. Ещё когда я была ученицей все лейтенанты городского ополчения ели с руки Эца, так что они скорее помогут ему, чем добросовестно исполнят мою волю. Не говоря уже о том, каким количеством связей он оброс среди знати.
        - Я всё поняла, матушка.
        - Также хочу, чтобы завтра народ собрался перед Нижним храмом на службу, которую сама же и проведу.
        - Я укажу и это, матушка.
        - И пусть власти приглядывают за лекарями, - встрял Ицк. - Когда мой бывший покровитель готовился к побегу, он едва не помирал от ожогов на голове, спине, руках. Ему очень понадобится лекарь.
        Отпустив этих двух, Самшит смогла ненадолго перевести дух.
        Покои Верховной матери были ей знакомы, они пахли предшественницей, хранили память в её вещах. Годы назад маленькая Самшит, новообращённая послушница проводила здесь многие дни и даже ночи, ей было так одиноко и страшно, что лишь тепло Инглейв помогало ребёнку выжить и расцвести. Шрамы, оставленные ужасами рабства, были свежи тогда и девочке нужна была мать, а Инглейв нужна была дочь взамен той, которую у неё забрали.
        Молодая Верховная мать с тоской брала в руки поделки из древесины и кости, на которые была горазда Инглейв; мелкие безделушки, которые сама дарила наставнице на память, крохотные коробочки с благовонными мазями, бутылочки с маслами… Сама не заметив, как это произошло, Самшит обнаружила себя перед громадным распахнутым гардеробом с одеждами, которые пахли Инглейв. Укутавшись в них как в кокон, она проплакала всю ночь.

* * *
        Когда утром явились слуги, Самшит уже в полной мере владела собой. У неё были дела.
        После купания в кипятке Верховная мать призвала евнухов, служивших при покоях Инглейв и оставила им приказ:
        - Как только я отбуду, вынесите отсюда всё, что принесла с собой моя предшественница. Всю её одежду, все украшения, всю посуду и мебель, которой не было до неё. Оставьте только книги, свитки, документы.
        - Всё будет исполнено, матушка. Что прикажете нам сделать с вещами?
        Самшит не задумывалась:
        - Драгоценности поместить в казну, остальное придать огню. Покои вымыть с пола до потолка с лавандой и мятой, окурить левоной.
        - Всё будет исполнено, матушка.
        Разобравшись с этим, Самшит приказала Нтанде послать в город нескольких Змеек, дабы те сопроводили в Анх-Амаратх главу местного отделения Золотого Трона. Ей требовалась беседа с ним.
        После завтрака, состоявшего из персика и кубка кипячёной воды, её облачили в царственное ритуальное одеяние красного, оранжевого, жёлтого и золотого цветов. На груди сверкал рубиновыми очами золотой дракон, чьи крылья расходились в стороны, украшая изогнутые острые наплечники. Пальцы оказались в плену множества колец с самоцветами, а на лбу тонкая кисточка оставила хной рисунок священного символа. В таком величественном обличии Верховная мать отправилась в путь.
        Сопровождаемая троицей телохранителей она шествовала по переходам Анх-Амаратха в сторону главного двора. Вокруг царило оживление, подвешенные под потолком гигантские опахала гнали горячий воздух, а Самшит перебирала в голове важные слова.
        - Госпожа? - глухо обратился к ней один из телохранителей.
        Их шлемы полностью скрывали облики воинов, только рога торчали сквозь специальные отверстия; ламеллярные доспехи красной бронзы в виде чешуи покрывали тела едва ли не целиком, из груди каждого гиганта рос красный кристаллический шип.
        - Слушаю тебя.
        - Должна ли я отправить домой просьбу прислать для вас других телохранителей? - донеслось из шлема.
        - Зачем? - не поняла Самшит.
        - Прошлым днём мы намеревались убить вас.
        - Это не причина отсылать вас прочь, если вы готовы служить мне также, как служили ей.
        Троица остановилась посреди длинной аркады и опустилась на колени. Присяга была принесена тут же и движение продолжилось. Это было даже важнее, чем присяга Огненных Змеек ведь те не защищали жриц друг от друга, а Пламерожденные отвечали только за жизнь главы культа. Они всегда несли службу лишь втроём, но этого всегда хватало.
        - Н’фирия? - обратилась Самшит к старшей из телохранителей.
        - Госпожа?
        - Я давно не была дома. Как… как мать Инглейв чувствовала себя в последнее время?
        Шагавшая рядом Н’фирия недолго думала:
        - Она была подавлена. Не участвовала в службах, не покидала крепости, много говорила с богом и мало - со всеми остальными. С тех пор как Шивариус Драконоликий погиб в Вестеррайхе, она окончательно потеряла интерес к жизни.
        Другой телохранитель подал голос, но Н’фирия грубо его оборвала. Увы, Самшит не знала их языка, а старшая не спешила переводить.
        - Что это было?
        - Ничего важного, госпожа.
        - Н’фирия, я хочу знать.
        - Повинуюсь. Р’аава напомнила мне, что госпожа Инглейв поместила внутрь потайной камеры своего кольца дозу яда. Ей никого не надо было травить, этим при нужде мог бы заняться Эц. Мы подумали тогда, что госпожа Инглейв лелеяла мысль о самоубийстве и не знали что нам делать. Должны ли мы были защищать её от неё же самой, либо уважать её волю?
        - Вот как… Стало быть, я вернулась вовремя.
        В главном дворе был готов к выходу резной трон, младшие жрицы сжимали в руках кадила и горевшие жаровни на высоких шестах, а старшие стояли с очень важным видом. Когда Самшит вышла и солнце заиграло на её платье, дробясь тысячами золотистых лучиков, они преподнесли ей Доргонмаур1 - длинное чёрное копьё, принадлежавшее Элрогу, во времена его жизни среди людей.
        # # 1 «Драконий Язык».
        Верховная мать приняла реликвию, впервые прикоснулась к ней. Копьё было холодным и тяжёлым, словно каменное.
        Старшая мать Вашри пристально посмотрела на Самшит.
        - Чувствуешь что-нибудь?
        - Холодное и тяжёлое.
        Остальные старшие матери стали переглядываться и качать головами.
        - Инглейв тоже так ответила, - припомнила Вашри.
        - Может, позже придашься воспоминаниям?
        - Не ярись, матушка, - попросила согбенная годами уроженка Ханду, - это важно. Перед первым явлением народу в качестве Верховной матери мы передаём тебе Доргонмаур, дабы ты была его хранительницей, но напоминаем, что хранить - не значит владеть. Все Верховные матери до тебя хранили это копьё в надежде когда-нибудь передать его Доргон-Ругалору, тому, кого изберёт сам Элрог.
        - Мне это известно.
        - Безо всяких сомнений. Я лишь хочу выразить надежду в том, что ты не ошибёшься. Когда Верховная мать Инглейв передала копьё Шивариусу Драконоликому, знаешь ли ты, что он сказал?
        Самшит молчала, и Вашри продолжила:
        - Холодное и тяжёлое. Уже тогда можно было понять, что он не тот. Но мы смолчали, ведь этот человек был самым близким к желанному всеми нами результату. Мы смолчали и убедили себя, за что поплатились. Не смеем больше задерживать тебя.
        Вместе с Доргонмауром Самшит утвердилась на троне и была плавно поднята на плечи дюжины евнухов. Перед носилками и позади них выстроилось двойными колоннами по двадцать Огненных Змеек, а в самой голове процессии встали младшие жрицы: жаровницы и кадильщицы.
        Врата Анх-Амаратха открылись, почти сразу над городом разнеслись голоса больших медных горнов. Процессия выдвинулась вниз по длинной извилистой дороге, с которой на Ур-Лагаш открывался вид поистине чудесный. Древние улицы, сложенные из жёлтого и белого камня, оштукатуренные заборы, украшенные традиционной росписью, высокие башни пожарных дозоров, дворцы знати, окружённые садами; рынки, трущобы, порт. За линией крепостных стен золотились бескрайние нивы, расчерченные линиями ирригационных каналов.
        Дорога змеёй спускалась к подножью Оранжевых скал, где стоял Нижний храм. Площадь перед ним уже была запружена народом, который пришёл в волнение, ибо новорождённое утреннее солнце заставляло процессию сверкать на высокой дороге. Люди и нелюди множества форм загомонили в предвестии чего-то важного.
        Процессия втекла в западные врата храма, где ждали тамошние жрицы. Они с поклонами провели Самшит на верхние ярусы, прямо на обширную ложу и стоило сиятельной госпоже появиться там, как громкие радостные возгласы вознеслись к небесам. Снизу смотрели люди множества оттенков, а ещё висса, кааши, фоморы1, гномы, змеехвостые шиашш, многие иные. Они приветствовали Верховную мать, пока она не воздела длань, призвав тишину.
        # # 1 Ф о м о р ы - морские эльфы родом с Жемчужных островов.
        Против Нижнего храма, на другой стороне площади стоял дворец сатрапа. Сам правитель с семьёй расположился на дворцовом балконе и внимательно следил за Самшит через подзорную трубу.
        Девушка глубоко вдохнула и задержала воздух в груди, пытаясь упорядочить перемешавшиеся вдруг слова. В изгнании она прочла тысячи проповедей перед теми, кому был чужд свет истинной веры, но сегодня, представ пред теми, кто всей душой веровал в Элрога, Самшит вдруг смешалась. Мысли сумбурные и невнятные закопошились в голове, ожили сомнения в том, достойна ли она, хватит ли её сил, откуда ей знать, чего желает Пылающий? Вера, прежде несокрушимая, внезапно подверглась сомнению в самый неподходящий миг.
        Доргонмаур, холодный и тяжёлый, задрожал в руке. Совсем как живой он трепетал и… пел? Тонкая, божественно красивая нота проникла в саму суть Самшит, изгоняя слабость духа. С какой-то чужой силой, она воздела копьё, указав туда, где на небе растянулся длинный розовый шрам.
        Глава 1.3
        - Девятнадцать лет! - её голос заметался по площади эхом. - Девятнадцать лет висит над нами проклятье, предвещающее конец мира, который мы знаем! Днём страхи отступают по милости владыки Элрога, греющего нас своей любовью! Ночью алая рана растягивается всё зримее, лишая нас душевного покоя за себя и близких! Девятнадцать лет мы молимся и надеемся, что Он избавит нас от предначертанного несчастья! Девятнадцать лет нас терзает тревога! Дети мои, чистым душам, посвящённым Пылающему, не пристало жить в страхе! Чада Пылающего живут в битве!
        Копьё задрожало так, что руке Самшит стало больно. Никто рядом, и никто внизу не замечал этого. Пение тоже слышала лишь она. По легенде, именно Доргонмаур спас нескольких женщин в тот день, когда эльфы Далии сокрушили Гроганскую империю и началась Эта Эпоха. Весь старый мир рухнул тогда, величие Императоров-драконов померкло, но копьё первого среди них провело избранных женщин через половину мира на юг, сюда, в Ур-Лагаш. С тех пор ни разу в анналах храмовой летописи не упоминалось о копье иначе как о «холодном и тяжёлом». Но сегодня оно проснулось, и Верховная мать ощущала сквозь боль народившееся тепло.
        - Элрог посылает своим детям послание: не бойтесь! Он позаботится обо всех нас! Пусть сердца верных наполнятся отвагой, а в руках засверкает оружие! Агнцы ли вы, ждущие заклания, либо же дети дракона вы, изрыгающие пламя? Услышьте волю бога, дети мои: быть великой войне и в ней вести нас будет Доргон-Ругалор!
        Копьё едва не вырывалось из обессилевших пальцев, его кристаллическое острие прежде мутное как слюда, воспылало на миг и Неугасимый Пламень в вышине ответил на этот блеск. Краски мира выцвели, всё побелело, всякий, видевший это испытал ужас перед слепотой, но в милости своей Элрог вернул смертным глаза.
        Многоголосый рёв восторга.
        Верховная мать провозгласила начало молитвенного песнопения и чистейшим голосом повела его, увлекая тысячи душ. Вся площадь пела в унисон, весь город вибрировал от наполнявшей его силы.
        - Латум! - провозгласила Самшит, завершив молитву и проповедь.
        Содеяв сие, она покинула ложу, и как только жрицу перестало быть видно, Верховная мать со стоном повисла на Доргонмауре.
        Всё её тело потеряло энергию, руки едва цеплялись за древко, воздуха не хватало, сознание стремилось куда-то прочь, она жаждала немедля упасть и уснуть.
        - Госпожа?
        Пламерожденные подступили и мягко придержали её вместе с копьём.
        - Оно потянуло из меня силы, - шёпотом сказала Самшит, не отпуская артефакт. - Я чуть не потеряла сознание у всех на виду…
        - Прикажете вернуться наверх?
        - Нет! Нет… Нет. - Самшит выпрямилась усилием воли. - Необходимо встретиться с сатрапом. Я пройду по площади.
        - Это неразумно, госпожа. Там очень много народу.
        - Это мои верующие.
        - Не все. В городе заперто немало моряков издалека. Стража не позволяет купцам и авантюристам громко роптать, но сейчас они не испытывают к вам любви. Все они там, на площади.
        Слова Н’фирии были совершенно верны, однако Самшит уже приняла решение. Ей требовалось то, что могла дать лишь преисполненная религиозной радости толпа верующих, то, что она не успела вобрать, пока стояла далеко и высоко над ними.
        Врата Нижнего храма отворились, наружу выступили Огненные Змейки. Они держали безукоризненный ромб, внутри которого шла Верховная мать и Пламерожденные. Воительницы Анх-Амаратха несли в руках круглые щиты с заточенными стальными краями и копья, солнце играло на их островерхих шлемах, украшенных чеканной чешуёй, на красно-жёлтых нагрудниках, на птеругах, ласкавших сильные ноги. За этой грозной и красивой стеной бушевало море лиц и рук, приветственные крики, молитвы и нечленораздельная речь достигали Самшит, и она чувствовала их как прикосновения. Тяжёлый Доргонмаур в руке тоже чувствовал, он подрагивал еле-еле, сонный, холодный. Силы возвращались к Верховной матери, она напитывалась верой.
        Дворец сатрапа встретил их прохладой и приятными ароматами. Он был очень богато обставлен и полон лебезящей прислуги, всюду на стенах красовались фрески и мозаики с батальными сценами, стояли разодетые в настоящие доспехи каменные изваяния.
        Сатрап вышел навстречу главе культа, опустился на одно колено, поцеловал протянутую руку, поднялся не без усилия. Он был уже немолод, но ещё и не совсем стар, длинная завитая борода серебрилась, на смуглом до черноты лице выделялся огромный нос, густые волосы ниспадали на спину, а больше половины зубов во рту сверкали золотом.
        - Матушка Самшит, я безумно рад видеть вас в здравии! - молвил сатрап.
        - Это взаимно, владыка Нехей.
        - Прошу вас.
        Во внутреннем саду дворца на расписном столике ожидал горячий чай и большое блюдо с самыми дорогими сладостями, которые только можно было найти на архипелаге. За листьями раскидистых фикусов притаились музыканты, а вокруг фонтанов гуляли павлины. Когда сатрап и Верховная мать улеглись на кушетки, подле появились опахальщики, лениво подошёл к хозяину домашний леопард.
        - Должен сказать, матушка, что сердце моё поёт с тех пор, как вчера вечером из Анх-Амаратха прилетел посыльный висса с письмом! Воистину счастье пришло к нам!
        - Всё в воле Элрога.
        - Воистину, - повторил Нехей и коснулся пальцами лба в ритуальном жесте почтения. - Какая радость, что воля Элрога совпала с нашей волей, не так ли, матушка? Я не был уверен, что всё получится, но посмотрите на вас теперь! Посмотрите!
        Сатрап взглянул на женщину преисполненный почти отеческой любви, поглаживая при этом задремавшего у кушетки кота. Самшит это не понравилась. Невзирая на их союз и давнее знакомство, Верховная мать культа не могла позволить светскому владыке забывать его место.
        Она была представлена Нехею довольно давно, совсем юная жрица, которую ненадолго приставили к дочерям сатрапа как духовную наставницу. Но того времени во дворце ей хватило, чтобы мимовольно выделиться. Самшит обладала горячим сердцем, ораторским даром и красотой народа айтайлэаха, что была притчей во языцех. Правитель Ур-Лагаша запомнил юную жрицу и следил за её успехами до дня изгнания и даже после. Именно он помог Самшит тайно вернуться из ссылки.
        - Как вам понравилась моя первая проповедь, владыка Нехей?
        - О! Она была великолепна, матушка! Я испытал невероятный прилив сил, захотелось вскочить и обнажить меч, броситься на врагов с именем Элрога на устах! - Сатрап не кривил душой. - К счастью, я сдержался. Всё же вокруг меня были родные и слуги…
        - В таком случае я жду, что в ближайшее время вы начнёте приготовления.
        Нехей подвигал кустистыми бровями и слегка нерешительно потрогал свой нос. Он был весьма умным и сообразительным человеком.
        - Вы хотите, чтобы я начал собирать армию.
        - Нет, мой дражайший Нехей, - опустила «владыку» Самшит, гладя в тёмные как оливы глаза. - Элрог хочет, чтобы вы начали собирать армию. И не такую армию, которая может защищать стены города или выступать в поход против племён таврид1. Элрог возлагает на вас миссию по созданию армии, которую поведёт сам Доргон-Ругалор.
        # # 1 Т а в р и д ы - так называемые «человекобыки», своего рода кентавры, но наделённые чертами туров, вместо лошадей.
        - Стало быть вы…
        - Сообщаю вам первому, Нехей, что намерена в скором времени отбыть из города на поиски божественного посланника. Я вернусь обратно вместе с ним и к тому времени Ур-Лагаш должен обладать армией.
        Некоторое время сатрап лежал, не шевелясь, лишь зрачки подрагивали. Сразу много разных мыслей стали терзать его разум, много доводов против, много проблем, которые непременно возникнут, много сомнений и страхов… дети Элрога не живут в страхе.
        - Это потребует денег. Больших. Армия - дорого. Размещение, питание, закупка оружия… наши соседи Аспан и Зелос очень быстро обо всём прознают, и мы окажемся меж двух огней. Тавриды, которых вы, матушка, упомянули, тоже не знают усталости, нападают на латифундии, крадут пищу, вытаптывают поля, прожорливые твари… но всё это не важно, если воля Элрога ясна.
        - На вас можно положиться, Нехей.
        - Но время! - воскликнул сатрап, приподнимаясь. - Время, матушка! Оно равно золоту! Мне нужно знать о сроках!
        - Здесь я бессильна, - Самшит скорбно прикрыла большие светлые глаза. - Элрог не говорит мне, сколь скоро я вернусь обратно.
        - Если ваше путешествие затянется, то моя казна прохудится и Ур-Лагаш себя погубит, матушка.
        - Понимаю. Поэтому скоро пришлю к вам своего нового казначея. Он сможет обеспечить значительные вливания из средств храма. Собирайте мужчин, на наших полях много рук, которые можно отнят от сохи без вреда для урожая, земля и сама рада рожать. Учите их и вооружайте, не жалейте злата для офицеров-наставников. Наёмникам, запятнавшим себя неверностью, не доверяйте, - у Аспана и Зелоса денег всегда будет больше, они перекупят всякого, кого можно перекупить. И главное, Нехей, мне нужны солдаты, верующие в Элрога. Наша главная сила не на остриях копий, она - в пламени сердец.
        - Я смиренный раб Пылающего, - ответил сатрап, тем подтверждая, что указания приняты и будут исполнены.
        Ему предстояло совершить огромное дело, встретиться с ужасными преградами, но всё это не пугало, ведь того желал бог. От понимания этого тело мужчины наполнялось юношеской лёгкостью и задором, Нехей решил, что когда Верховная мать покинет дворец, надо будет навестить любимую супругу.
        Вскоре евнухи уже несли Самшит обратно на вершину Оранжевых скал. Величественный способ путешествовать, но ужасно медленный, особенно в гору. Зато было достаточно времени, чтобы подумать над тем, что она скажет гному-банкиру, дожидавшемуся её в Цитадели Огня.
        Глава 2.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 14 месяца фебура года 1650 Этой Эпохи, о. Балгабар, Ур-Лагаш.
        Верховная мать не обязана была проводить ежедневный ритуал чтобы поддерживать Неугасимый Пламень, но за время что Самшит пребывала в высшем сане, она ни разу не пропустила его. В окружении нагих жриц подле алтаря смуглая красавица возносила хвалу Элрогу, покуда огонь ласкал её тело. Молитвы вместе с благовонным дымом уносились по трубе Факельной башни ввысь и наполняли Пламень силой.
        Завершив службу, Самшит покинула молельный зал вместе с телохранителями, которые подали ей одеяние. За медными вратами ожидала Нтанда и евнух Уцт, недавно ставший личным секретарём Верховной матери.
        - Матушка, - поклонилась префект Огненных Змеек, - произошло то, о чём вы меня предупреждали. Как было велено, - докладываю.
        В ладони, что Нтанда протянула Самшит, лежала золотая пуговица со вставленным в неё турмалином. Драгоценный камень искрился разными цветами.
        - Он в Белых палатах?
        - Да, матушка.
        Большая часть Анх-Амаратха являлась священной территорией, ступать по которой могли только Огненные Змейки, евнухи и сами Драконьи Матери. Крепость была закрыта ото всего остального мира, даже от верующих, живших внизу, однако если кого-то требовалось принять, его проводили в Белые палаты, считавшиеся простой, неосвящённой землёй.
        Верховная мать облачилась подобающим образом, но не слишком помпезно, чтобы ожидавший её некто не посчитал себя чересчур важным. Она пересекла большой двор с запада на восток и вошла в Белые палаты - несколько больших светлых зал, увешанных белой тканью. Там было просторно, светло, свежо и пахло кофе.
        - Надеюсь, вы не заждались.
        Гость обернулся и одарил Самшит белозубой улыбкой, окинул озорным взглядом, ответил:
        - Вас, госпожа моя, стоило бы ждать хоть всю жизнь, клянусь последним живым глазом!
        Это был красивый мужчина за сорок, загорелый, но не южанин, - по-северному загорелый. Высокий широкоплечий воин в добротной кожаной броне и с тремя короткими мечами, торчавшими из-за спины. У него были светлые, выгоревшие на солнце волосы и клиновидная бородка; правая глазница пряталась под повязкой, а левый глаз поблёскивал как аквамарин.
        Сердце Верховной матери пропустило один удар, она опешила слегка. Какие-то мгновения люди просто смотрели друг на друга, он - весело, она - растеряно и смущённо. Наконец, чужак взял бразды в свои руки.
        - Верховная мать Самшит, моё имя Кельвин Сирли. - Его шахмери был хорош, хоть и не идеален. - Безумная Галантерея получила ваше послание, подкреплённое денежным переводом Золотого Трона и прислала меня для уточнения деталей. Надеюсь, я вовремя?
        - Да, разумеется, - овладела собой жрица.
        Она передала пуговицу Н’фирии, а та вернула отличительный знак владельцу.
        - Итак, - мужчина поставил на стол крошечную чашку, - вы желаете, чтобы мы, наёмники Безумной Галантереи, помогли вам совершить паломничество на святую землю?
        - Именно так, - кивнула Самшит.
        - А святой землёй элрогиан ныне считается… Эстрийская земля?
        - Мне нужно попасть в святой город Астергаце, да. Ещё его зовут Синрезаром.
        Кельвин Сирли задумчиво сложил руки на груди, подумал немного.
        - Вы ведь осведомлены, что ныне Эстрэ является сердцем Амлотианской Церкви? Город Астергаце содержит в себе Папский двор, главную цитадель Инвестигации, его охраняют тысячи воинов и монахов культа, весьма враждебного к любым иным религиям, особенно к вашей.
        - Это воры, - гордо молвила Верховная мать, - воры, укравшие город, который был построен верующими Элрога для его, Элрога, жрецов. Они сидят там больше полутра тысяч лет уже, но оттого Астергаце не перестал быть нашим по праву. Он хранит память о своих истинных хозяевах и является святой землёй. Когда-нибудь мы, элрогиане, туда вернёмся.
        Наёмник молча восхитился тому, как на лице девушки отразился гнев. Красота её была неземной.
        - Но известно ли вам, госпожа моя, что Вестеррайх страдает от нашествия чудовищ? В его северных пределах лютует катормарский мор, голод, местами тлеет война. Действительно ли вам нужно отправиться туда сейчас?
        Её взгляд был красноречивее любых слов, и наёмник принял ответ.
        - Это выполнимо, - заверил он, не отрывая глаза от прекрасного лика. - Но есть условия.
        - Слушаю вас, господин Сирли.
        - Кельвин, молю вас, просто Кельвин. Безумная Галантерея поможет вам достичь цели, при условии, что вы возьмёте с собой не больше десяти попутчиков.
        - Разумно.
        - Это ещё не всё, госпожа моя. Вы не будете иметь права выбирать дорогу, вместо вас это сделают гиды, которых назначат на сие предприятие.
        - Я согласна.
        - И последнее! - наёмник указал пальцем в потолок. - Вы не будете иметь права выбирать гидов.
        Верховная мать состроила гримасу непонимания.
        - Безумная Галантерея сама выберет тех, кто поведёт вас. Это могу быть я, это может быть кто-то другой, не важно. Вы покорно примите их и будете слушаться до тех пор, пока не окажетесь в своём Синрезаре. Только на этих условиях гиды будут защищать вас и беречь ото всего, ставить вашу безопасность и успех превыше законов, морали и совести. Они будут принимать все решения, а вы будете проявлять покорность, иначе наша сделка потеряет силу прямо в пути.
        Самшит это условие показалось странным, непонятно, зачем было обговаривать его особо?
        - Полагаюсь на репутацию вашего отряда.
        - Я часто и с удовольствием слышу такие слова!
        То, как быстро Кельвин оказался рядом, заставило Пламерожденных податься вперёд, но он лишь протянул ладонь, улыбчивый, красивый, сильный. Рукопожатие продлилось немного дольше уместного, и за то время оба оценили толщину мозолей друг друга, силу пальцев, натренированных оружием, тепло…
        - Вы должны быть готовы к отплытию через две недели, госпожа моя, то есть к концу сего месяца. Поскольку городской порт наконец открыт, это не станет проблемой. Отойдём от берега ночью, хотя в вашем городе это прибавит нам мало скрытности. Ждите, через две недели за вами придут.
        Он показался Самшит внезапно смущённым, попрощался скомканно и убыл из Анх-Амаратха. Верховная мать поднялась на стены и некоторое время следила за тем, как одинокий всадник спускался по серпантину.

* * *
        За отведённые ей две недели Самшит успела распределить между старшими матерями и наиболее способными евнухами обязанности, надеясь уравновесить взаимное влияние и власть в храме. Сложная система противовесов, которая, быть может, сохранит Анх-Амаратх от разделения внутри себя. Верховная мать не знала, сколько займёт путешествие, но сердце её уже болело за оставляемый дом.
        Той светлой ночью, когда Неугасимый Пламень разгонял тьму над Ур-Лагашем, а в храм незаметно прибыл чужак, молодая жрица была готова к дороге. Она с облегчением избавилась от тяжёлых тканей, облачилась в некрашеную шерсть и ноский лён, скрыла голову большим платком, а Доргонмаур укутала в парусину и обвязала бечёвкой.
        За право унести эту реликвию из храма ей пришлось повоевать, но в конце концов старшие матери смирились с доводами разума, - конец времён близился, и если она, Самшит, не преуспеет, то копьё останется лишь бесполезной палкой.
        Кроме Верховной матери, в путь отправлялись её телохранители и семь Огненных Змеек. Нтанда настояла, что сама возглавит их, передав обязанности префекта доверенной воспитаннице. Шестерых соратниц она тоже выбрала сама. То были очень надёжные женщины разных рас, набранные ещё в детстве по всему архипелагу; покрытые шрамами ветераны. Они сменили яркие доспехи на похожие, но менее заметные, вооружились короткими копьями, саблями, а также, разумеется, каждая несла за спиной большой колчан с композитным луком. Все стрелы Огненных Змеек имели наконечники из драгоценного эмберита.
        Посланцем Безумной Галантереи оказался всё тот же Кельвин Сирли. Наёмник улыбался Самшит, а сама Верховная мать не знала, что испытывала. Она стыдилась неясного противостояния радости и страха в своей душе, такого нового, такого непонятного… и волнительного чувства.
        - Не волнуйтесь, госпожа моя, - сказал Кельвин, заставив Самшит вздрогнуть, - вы в надёжных руках. Когда-то я много путешествовал по Вестеррайху, так что не заблудимся.
        - Верю. Давайте покинем храм через малый, незаметный проход. В скалах есть тайные тропы вниз…
        - Да, да, несомненно. Однако прежде я должен сказать, что ваш выбор спутников не сделает дорогу проще. С людьми так-сяк управлюсь, даже с цветными женщинами-воинами, каких в Вестеррайхе никогда не видывали, но везти через море три эти башни с рогами… вы знаете как Амлотианская Церковь описывает демонов? Такие спутники будут выдавать вас…
        Он наткнулся на маску едва заметного презрения, которую немедленно надела Самшит. Её прекрасный облик сделался вдруг твёрдым и холодным, огромные глаза чуть сузились, пухлые губы сжались. Этой женщине не требовалось ни единого слова, чтобы всё расставить по своим местам.
        - Впрочем, для Безумной Галантереи это не вызов, - продолжил наёмник покорно. - Прошу, ведите.
        Отряд из девяти людей и трёх нелюдей покинул храм через незаметную потайную калитку в стенах и долго спускался по тонкой, сокрытой от посторонних глаз тропе на окраины города. Они двигались по бледно освещённым ночным улицам, почти пустым, тихо и незаметно, насколько это было возможно. По пути Самшит жадно вдыхала воздух Ур-Лагаша, запечатлевала в памяти его виды, его ночные звуки. Жрице казалось, что она слышит дыхание мирно спавших людей, которые не ведали ни о ней, ни о её тревогах. Это странное чувство зарождало в сердце тоску.
        В огромном порту Кельвин Сирли нашёл нужный причал и отряд поднялся на борт быстроходной армадокийской шхуны. Та отошла от берега почти сразу же. Сложный и стремительный, как все корабли Речного королевства, «Предвестник» за сутки пересёк залив Пяти Праведниц и вскоре покинул его.
        В скалах, высившихся по краям от входа в залив ещё во времена великой империи были выточены гигантские статуи драконов, смотревших друг на друга. Великолепный памятник встречал и провожал всех, кто посещал Ур-Лагаш.
        Пройдя между скалистыми берегами острова Привратник на севере и берегами Балгабара на юге, шхуна вскоре принялась огибать следующий малый остров-спутник Шергитдар с восточной его стороны. Ветер был благоприятен; команда не досаждала пассажирам, наоборот, моряки держались тихо, оставляя всякое общение капитану. На третий день, когда Шергитдар был ещё близко, Кельвин попросил армадокийца прибрать паруса и лечь в дрейф ненадолго.
        - Что-то случилось? - спросила Самшит, поднявшись из тесного трюма.
        - Ничего, госпожа моя, - ответил наёмник с улыбкой. - Надо лишь немного подождать. Мне был назначен новый напарник и приказано ждать его здесь. Чей это остров?
        Жрица обратила взор на Шергитдар.
        - Наш, - ответила она. - Принадлежит Ур-Лагашу, как и Привратник. Довольно большой, но неинтересный, всего народу - рыбаки.
        Самшит обернулась на юго-восток, туда, где горел Пламень. Он всё ещё дарил свет их пути по ночам, но с каждыми сутками всё меньше. Там был дом. Прежние годы прошли в изгнании, а вернувшись, дева не успела насытиться любовью к Ур-Лагашу, прежде чем вновь покинула его. Она тосковала.
        - Вы там родились?
        Кельвин стоял рядом и улыбался одним единственным глазом.
        - Нет. Я родилась на одном из тысяч крошечных островков в Палташском море. Не знаю даже на каком именно.
        - Народность айтайлэаха, если не ошибаюсь?
        - Не ошибаетесь, Кельвин. Во всяком случае, так говорил аукционист, чтобы набить цену, когда меня и других детей вывели на помост. - Её глаза остекленели.
        Айтайлэаха - значит, вырастет красивой. А, впрочем, не обязательно ждать, пока вырастет. В городе работорговцев Зелосе всегда было много богатых господ, некоторые из них любили человеческую плоть миниатюрной, беззащитной и тугой. Другие - тушёной в вине…
        Ей стало не хватать дыхания, память о событиях пятнадцатилетней давности вырвалась из узилища, в которое Самшит её загнала, и затопила разум. Ужас, скорбь, одиночество, животная жажда жить, всё это вдруг набросилось из прошлого и стало терзать. Она словно бы вновь превратилась в маленькую беззащитную… Из омута памяти вырвал смех.
        Кельвин Сирли пытался, но не мог подавить его, лицо наёмника пошло морщинами болезненной улыбки, он безуспешно закрывал рот руками, лишь делая смех глуше. Н’фирия стояла рядом и наблюдала за безобразной сценой; кристалл, росший из её груди пульсировал в унисон с сердцебиением. Одно слово госпожи и от наглой мрази не останется даже пепла.
        - Я смеюсь не над вами, - сквозь спазмы воскликнул Кельвин, - не над вашей бедой, молю, не смотрите как на червя! Я смеюсь над совпадением, которое нас роднит!
        Он смог наконец уняться, вытер одинокую слезинку и оттянул ворот поддоспешной куртки. На шее виднелось некое пятно, расплывшаяся татуировка, сделанная когда-то тушью.
        - Пищевой раб благородного семейства Талис под номером тысяча двести семьдесят три, госпожа моя. Покрывал долг своего отца перед землевладельцем. Год выдался совсем неурожайный, арендаторам пришлось тяжко, но к счастью, у нас в традициях было рожать детей про запас. Мать с отцом дали мне имя Двенадцать. - Кельвин улыбался, как прежде, но в его взгляде Самшит увидела отражение собственных чувств: ужас, тоску, жажду жить.
        - Вы родились в Вольных Марках? В стране, где правят сарди1?
        # # 1 С а р д и - в единственном числе «сарду»; принятое на архипелаге Аримеада поименование вампиров.
        - В стране, где ни один теплокровный не имеет никакой настоящей воли. Так что я представляю ваши чувства и приношу извинения за то, что растормошил их.
        - Только бессмысленная жизнь не оставляет на человеке шрамов, а я уже достаточно толстокожа, чтобы выдержать бремя своей. Расскажите лучше, как вы спаслись от участи… пищевого раба?
        Наёмник улыбнулся живее, ступая босыми ногами по палубе, глянул за правый борт. Он и начал бы повествование, да только над головой раздалось истошное:
        - Плывёт! Плывёт!
        Один из трёх висса, свивших в вороньем гнезде наверху настоящее гнездо, пролетел прямо над палубой, уцепился когтистыми ногами за ванты и повис так вниз головой. Эти существа походили на виверн, только совсем крошечных, величиной с десятилетнего ребёнка. Рукокрылые ящеры с мягкой чешуёй, крохотными рожками и мелкими зубами, лёгкие и безобидные поедатели насекомых, рыбы и фруктов.
        - С запада плывёт одинокая лодка, капитан! - крикнул висса.
        - Может быть, в другой раз, госпожа моя.
        От берегов Шергитдара быстро приближалось каноэ, на котором стояла единственная фигура. Она без устали работала веслом, подводя лодку вплотную к «Предвестнику». Раздался треск, столкновение, но никто на корабле не шелохнулся. Люди и нелюди замерли в каком-то странном недобром предчувствии.
        Самшит не понимала, что происходит, почему никто не пытался перегнуться через фальшборт и посмотреть, что случилось?
        - Госпожа, что-то не так, - сказала Нтанда, появившись рядом с Верховной матерью, - моряки почти опустошили арсенал.
        Все Огненные Змейки приблизились, две из них наложили стрелы на тетивы, остальные держали копья и щиты, совсем рядом высились Пламерожденные.
        Теперь и Самшит заметила, что у матросов появилось оружие. Прежде они обходились небольшими ножами, но теперь опоясались ножнами с абордажными тесаками, топорами, достали пистолеты; у некоторых были в руках мушкеты. Что-то назревало, однако центром недобрых ожиданий были не пассажиры, - все смотрели в сторону борта, за которым произошло столкновение.
        Верховная мать отвлеклась от прежних мыслей, заметив окрепшее вдруг чувство чего-то неприятного. На её руках и под платком появилась гусиная кожа, рвотные позывы зародились вверху живота, Самшит захотелось сплюнуть, будто она глотнула тухлой воды. А потом за фальшборт уцепилась бледная синевато-серая рука с перепончатыми пальцами.
        Массивная горбатая фигура запрыгнула на палубу в ореоле брызг. Доски под ногами вздрогнули, матросы в едином порыве подались назад, многие подняли оружие. Только Кельвин Сирли не отступил. Он стал перед новоприбывшим, смотря на того снизу-вверх. В правой руке существо сжимало тайаху1, в левой - полдюжины гарпунов, перетянутых ремешками. Большую часть фигуры скрывал плащ, сшитый из акульих кож.
        # # 1 Т а й а х а - весло-копьё с широким нефритовым наконечником.
        Глава 2.2
        Кельвин что-то говорил гиганту и было неслышно, отвечал ли тот. Затем наёмник обернулся к команде и натянуто улыбнулся:
        - Капитан, отдавайте паруса, нужно навёрстывать время!
        Моряки не шевелились, боясь отвести от новоприбывшего взгляд, ибо тогда он, возможно, сорвётся с места и… что? Нападёт на них? Наконец подал голос капитан, который проклятьями и угрозами разогнал своих подчинённых по местам.
        - Если на корабле вспыхнет бунт, я это защищать не стану, - сказал он Сирли тихо и зло.
        - Если на корабле вспыхнет бунт, я вас от этого защищать не стану, - нагло передразнил одноглазый наёмник. - Ты взялся за работу, Эскобар, чтобы отплатить Безумной Галантерее старый долг, да ещё и заработал на этом. Приглядывай за своими, а я пригляжу за своим.
        - Это дурной знак!
        - Злить меня - дурной знак, - отрезал Сирли.
        Гигант уселся там же, где стоял, положил копьё и гарпуны рядом с собой, уронил голову на грудь словно задремал. Кельвин простоял на палубе ещё некоторое время, следя за моряками, после чего вернулся к женщинам.
        - Теперь мы в полном составе, госпожа моя.
        - Это существо…
        - Мой напарник, судя по всему.
        - Оно - то, о чём я думаю?
        Кельвин глянул себе за спину.
        - Ну если вы думаете, что с нами теперь белый орк-гарпунщик, то это действительно он.
        Нтанда угрожающе зарычала, две Змейки натянули тетивы, кристаллы в грудях Пламерожденных перестали пульсировать и засветились ровным алым цветом.
        - Нападать на гида, посланного Безумной Галантереей, немудро, госпожа моя. - Его голос стал подобен бархатному платку, под которым скрывался отравленный стилет. - Это разорвёт все наши договорённости и сделает нас врагами. На крохотном судёнышке. Посреди моря.
        - Мы заперты с чудовищем на крохотном судёнышке посреди моря, Кельвин, вот о чём нужно думать! Оно - воплощение зла и вы знаете это!
        - У него есть имя, - Маргу. Он мой напарник волей командования, вместе с ним мы доведём вас до Синрезара. Если вы решили отказаться от своей миссии, говорите сейчас и «Предвестник» вернётся в порт. После этого Безумная Галантерея больше никогда не откликнется на ваши послания. Либо прекратите сомневаться и позвольте нам делать наше дело.
        От его доброты и обходительности не осталось и следа, Кельвин Сирли, желавший дотоле лишь потакать обольстительной Самшит, превратился в камень, глухой к доводам разума.
        - Я помню, условия были оглашены и приняты, - с достоинством согласилась Верховная мать. - Великие дела требуют жертв и жертвы, видимо, будут.
        - Благодарю за понимание, госпожа Самшит.
        Она направилась к одной из надстроек, где был вход в трюм, но прежде чем спуститься, сказала Н’фирии и Нтанде:
        - Один из Пламерожденных и две Змейки должны присутствовать на верхней палубе денно и нощно. Эта тварь может в любой миг удариться в кровавое безумие.
        - Будет исполнено, матушка.
        - Слушаюсь, госпожа.

* * *
        Вскоре «Предвестник» вышел на просторы пролива Невольников. По этому огромному морскому пути, что разделял континент и архипелаг, из восточного мира в край эльфов и обратно ходили торговые корабли всех мыслимых народов. Пролив получил своё печальное имя потому что именно теми водами плыли в Зелос корабли-сокровищницы, полные чернокожих рабов из Унгикании, а также диковинных разумных существ с островов Пульче и Мантикоровых островов.
        В берегах пролива, как северных, так и южных, было предостаточно укромных местечек, где укрывались банды морских грабителей. Большие флотилии не боялись их, но одиночные небольшие корабли всегда находились в опасности. Потому армадокийский капитан не давал своим матросам спуску, требовал внимательности; корабельный метеомаг почти не покидал своей каюты, сидел там над хрустальным шаром и осматривал всё вокруг, а в небе кружили висса.
        Очень часто то с одного борта, то с другого появлялись корабли, тогда летучие дозорные отдалялись от «Предвестника» и встречались над водой с висса другого корабля, менялись сообщениями. Потом они возвращались и докладывали капитану. В основном, если то или иное судно плыло не совсем далеко, предлагалось сближение для обмена, торговли, рассказывалось о товарах на продажу и о том, что незнакомцы хотели бы купить. Эскобар ни разу не дал «добро» на сближение, он не занимался торговлей в этом плавании, а главное, - это было опасно. Многие пираты подманивали к себе жертв таким образом.
        На пятые сутки стремительного плавания, когда «Предвестник» приближался к Орхалитовым столпам, впереди появился и стал очень быстро расти абрис. Навстречу шхуне двигалась громада корабля-сокровищницы, над которой реяли знамёна Зелоса. Борта его были выкрашены в черноту, по которой вились красные змеи, пожиравшие младенцев; с плоского носа смотрел резной облик Великого Нага. Корабль имел сто сорок шагов1 в длину и шёл под одиннадцатью мачтами с пятнадцатью чёрными парусами.
        # # 1 Примерно сто двенадцать метров.
        Эскобар загодя отвёл свою кроху в сторону, дабы её не захватил наколдованный ветер, заставлявший плавучую крепость и несколько боевых галер двигаться бодро. От подобных конвоев следовало держаться так далеко, как только возможно, - работорговцы, избалованные безнаказанностью, могли слизнуть случайно подвернувшееся судёнышко просто так, походя, отправив в камеры ещё десяток-другой рабов.
        Стоявшая на верхней палубе Самшит наблюдала за плавучим исполином в подзорную трубу. Она видела, как из амбразур выпадали люди и нелюди.
        - Испортившийся товар, - сказал один из моряков тихо.
        То оказался немолодой кааш, сидевший себе дотоле и чистивший картошку. Существа этого вида походили сложением и размерами на людей, но более худощавых и жилистых. Их тела покрывала жёсткая короткая шерсть глубокого фиолетового цвета, ноги были подобны звериным, большие глаза хорошо видели по ночам, а носы почти не выделялись на лицах.
        - Простите, госпожа, нам не велено вас тревожить, - опустил мохнатые уши моряк.
        - Нет-нет, договаривай.
        Кааш покрутил в трёхпалой руке нож, поглядел на удалявшуюся громадину с прищуром.
        - Не все доживают до невольничьих рынков, госпожа, - пробубнил он. - Если раб умирает в пути, его сбрасывают в море, чтобы не началась эпидемия. Но если раб ещё не умер, хотя силы его на исходе, ждать смерти не стоит. Пока такие измученные, ослабленные ещё живы, их можно выбросить за борт во имя Великого Нага. Или…
        Грязный клинок украдкой ткнул в сторону белого орка.
        За прошедшие дни тот так и не покинул своего места. От еды, что приносил Кельвин, монстр отказывался, но порой подле него появлялись остатки сырой рыбы и пятна крови, - по ночам орк бросал в воду гарпун, привязанный верёвкой к руке. Теперь над палубой разносился такой запах, что висса то и дело забывали об осторожности и в стремительном полёте подхватывали объедки. Им это пока что сходило с когтей.
        Работорговцы задабривали Клуату рабами, которые стояли на пороге смерти. Осознав эту мысль Самшит захотела разрыдаться. Она понимала, сколь горька судьба этих несчастных существ. Вечное разложение во чреве Глубинного Владыки, на дне океана, во тьме и отчаянии.
        - Элрог, молю, сжалься над ними!
        Верховная мать опустилась на колени, сцепила руки перед собой и зажмурилась. Она молилась горячо, отчаянно, страстно, слёзы заскользили по гладким щекам. Кааш приложил ко лбу пальцы. Встал на колени сам и тоже стал молиться Пылающему как умел.
        Пара глаз тёмных и холодных как сама бездна равнодушно наблюдала за этим из-под акульего капюшона.
        Весь оставшийся день мысли о корабле работорговцев угнетали её. Самшит находила утешение в молитве и вынужденном посте. После появления на «Предвестнике» орка, она плохо принимала пищу, чем заставляла своих спутников волноваться. Нтанда говорила госпоже, что та заметно осунулась.
        - Я всё время чувствую его рядом, - отвечала Верховная мать, - и меня тошнит. По-настоящему. Его нутро… эту мерзкую сущность не описать.
        Той ночью Самшит как могла устроилась в крохотной огороженной части трюма, которая условно звалась каютой. Здесь она при свете масляного фитилька прочла молитву на сон грядущий и легла. Сон тоже давался нелегко, но близость Доргонмаура успокаивала.
        Засыпала Верховная мать долго и тяжело, а когда всё же заснула, ей приснилось, что она проснулась.

* * *
        Одно из тех сновидений, в которых сновидец понимает, что спит. Такие для Самшит были редкостью, в своих снах она просто купалась в благословенном огне.
        Во сне Самшит проснулась в пору ясного дня, когда лучики солнца пробивались сквозь щели в бамбуковых циновках, закрывавших окна. Свет слишком резко бил по глазам, она прикрыла их рукой и увидела, что на той всего три пальца; жёсткая шерсть покрывала предплечье кааша. Самшит понимала, что это неправильно, однако не удивлялась, ибо во сне удивлению места нет.
        Она лежала на тонкой лиственной подстилке почти голая, с одной лишь повязкой на чреслах. На левом её плече покоилась чужая голова, вся мохнатая с длинными острыми ушами. Женщина, тоже кааш, молодая, судя по всему, пахшая материнством, с округлым животом.
        Самшит освободила руку осторожно, встала на нечеловеческих ногах, прошлась по круглой хижине. Почти ничего вокруг не было, скупой быт островных каашей: охотничий лук, несколько ножей, кокосовых мисок, кож, деревянных гребешков. Большего и не нужно, ведь южный мир так щедр на пищу и тепло.
        Верховная мать постояла недолго, привыкая к чужеродной сущности, а потом решила выглянуть наружу. Вход перекрывала широкая циновка, из-за которой ударил яркий свет. Когда она смогла привыкнуть к нему, увидела вокруг изумрудный мир крон и множество хижинок, построенных в ветвях деревьев. Воздух был тёплым и сладко пах цветами.
        Хижина Самшит качнулась вдруг. Она посмотрела вниз и увидела, как за край круговой площадки уцепилась пятерня. Огромное зелёное чудовище вскарабкалось по стволу и схватило Верховную мать за руку, дёрнуло с непреодолимой силой, - мир вокруг закувыркался, ветер засвистел в ушах, а потом земля ударила больно. Хрустнули кости.
        Она лежала у корней, под своей древесной хижиной едва живая. Вокруг бесновались чудовища. Огромные твари с красными глазами и бивнями, торчавшими из пастей, были всюду, они рычали, топали, выли и сеяли смерть. Верховная мать видела, как они отрубили руки вождю, раздавили нескольких детей, разорвали пополам старую женщину, которую Самшит считала своей матерью. Эти ужасные существа легко карабкались по деревьям, сбивая с высоты жилища, стаскивая заспанных каашей. Копья едва ранили их, лёгкие деревянные стрелы были бессильны.
        Одно из существ спрыгнуло, сжимая в руке словно куклу молодую женщину с большим животом. Та вопила и брыкалась, хрупкая, ранимая. Чудовище закричало, захохотало, обнажило кинжал и… и… Самшит завопила чужим, нечеловеческим голосом, когда несозревший плот был вырван из утробы. Другие орки радостно заголосили, потрясая кусками тел, бывшими прежде семьёй Самшит. Кровавые брызги наполнили воздух, они падали на жрицу, сломанную и бессильную, трещала пожираемая плоть, хрустели на зубах кости и хрящи.
        Появились другие чудовища, мелкие, носатые, но злобные. Они страшно боялись больших, оттого слушались их, но Самшит они не боялись. Тыкали в неё ножами, кусали, били, заставляя ползти. Из всего племени в живых осталась лишь горсточка каашей. Отголоски чужой муки били по Верховной матери, она понимала, что всё ещё спит, и лишь эта защита позволяла ей не потерять разум.
        Чудовища забрали всё то ничтожно малое, что было у племени, забрали плоть островитян как пищу, забрали живых как запас, который не испортится. Осталось взять то, ради чего они высадились в первую очередь, - пресную воду. Кааши над водой не селились, но селились достаточно близко, и вот мелкие чудовища уже требуют, мучают, пытают. Вода! Вода нужна! Источник жизни!
        Самшит повела их к реке, где рыбачила прежде и где поджидала тапиров на водопое. Когда стал слышен шум воды, она, перебарывая боль, бросилась между деревьями. Жрица знала все тропы, все охотничьи ловушки, - то был её дом. Позади раздались крики, вопли, рык, засвистели копья, но под ногами уже появились скользкие камни. Бурный поток подхватил её и понёс прочь от ужаса, от потерь, от погибшей жизни. Он крутил ею, подбрасывал и притапливал, пока голова не встретилась с камнем и всё не скрылось за пеленой тумана.
        Самшит проснулась с криком и выпала из гамака. Ей не хватало воздуха, шерсть по всему телу стояла дыбом, ужасный сон выволок из прошлого самую страшную память. Нужен ром, нужно напиться и опять забыть… а потом ещё раз и ещё… Вечность, залитая ромом… это не поможет! Будет только хуже… нет-нет, нужно другое. Самшит знала, что нужно сделать.
        Она достала свой нож, но тут же убрала обратно эту мелкую железную занозу. То ли дело мушкетон. Оружие, сделанное людьми, плохо лежало в её трёхпалых руках, но да ничего, она приспособилась, главное покрепче упереть приклад в плечо. Проверив ещё раз, заряжен ли мушкетон, Самшит прошла меж натянутых тут и там гамаков, в которых храпели матросы, и бесшумно выбралась на верхнюю палубу.
        Судьба благоволила желаниям, терзавшим её душу в ту ночь, - на море опустился густейший туман. Скрипели снасти и хлопали паруса, чирикали висса в вороньем гнезде, а Самшит кралась. Слух и нюх уберегли её от встречи с рогатым великаном в металле; с двумя человеческими женщинами она тоже не столкнулась, а прекрасная память позволяла ей избегать самых скрипучих досок. Сокрытая туманом, Верховная мать пробралась к носу корабля, где уплотнилась тёмным силуэтом фигура её врага.
        Чавканье и хруст костей достигли уха, Самшит замерла парализованная ужасом, вновь увидев как наяву день крушения своей жизни. Но запах протухшей рыбы вернул её в настоящее и девушка поняла, - орк жрал. Она приблизилась очень медленно, а чудовище и не замечало, продолжая умалять плоть какой-то огромной рыбины. Щёлкнул взведённый курок.
        Половина рыбы выскользнула из перепончатых пальцев, орк медленно выпрямился и повернул голову. Мушкетон смотрел туда, где под капюшоном должен был быть лоб. С шумом чудовище втянуло воздух, помедлило немного и… подобрало рыбу.
        - Сегодня я не умру.
        Голос прозвучал отовсюду и ниоткуда, он был бесцветен, безжизненен, бесплотен, словно и не существовал совсем. Верховная мать вжала голову в плечи и чуть не выстрелила.
        - А ты можешь умереть, кааш. Убери оружие и сам убирайся, если хочешь встретить новый день.
        - Будь ты проклят! Ты и весь твой род! - дрожа от страха и ненависти выдохнула Самшит.
        - Все мы прокляты, кааш. Имя нашему проклятью «жизнь».
        - Я убью тебя!
        - Сегодня я не умру, - повторил голос из ниоткуда.
        - Ненавижу вас… ненавижу всей душой…
        Орк вновь потерял интерес к рыбе. Он медленно откинул капюшон и посмотрел на Самшит, отчего та едва не закричала и не бросилась бежать.
        - Ненависть - есть уродливое дитя бессилия и страха. Сильные не ненавидят, а слабые ненавидят, но они бессильны.
        Белые орки отличались от зелёных, они были ещё страшнее, ещё уродливее, хотя видят боги, такого нельзя было и вообразить. Белые орки не рождались, а прогрызали себе путь из утробы зубами, хладнокровные, лишённые душ и чувств, подобные двуногим акулам чудовища. С самого появления на свет эти твари были нерушимыми узами связаны с Глубинным Владыкой, которого ненавидел и которому поклонялся весь орочий род. Его глашатаи, его избранные, морские пророки, заклинатели ураганов и подводных чудищ. Маргу смотрел на Самшит парой тёмных, холодных глаз, а из пасти текла слюна пополам с рыбьей кровью.
        - Все ненавидят нас. - Голос шёл отовсюду и ниоткуда. - Что мы тебе сделали, кааш? Изнасиловали твою мать? Смастерили кисет из мошонки твоего отца? А может… сожрали твоих детей?
        Мушкетон изрыгнул свинец в ореоле пламени, Маргу пошатнулся, но не упал, а вскочил на ноги и вырвал оружие из рук Самшит, - что игрушку у младенца отнял. Огромная ладонь сжалась, раздался хруст и обломки упали на палубу. Тогда орк взял Самшит за плечи и заглянул в самое её нутро.
        - Так просто ты от меня не отделаешься, жрица.
        Акулья пасть распахнулась и поглотила весь мир.

* * *
        Глава 2.3

* * *
        Самшит проснулась с криком. Распахнулась дверца каюты, но Н’фирия не смогла проникнуть внутрь, - Пламерожденные едва помещались в тесноте трюма.
        - Госпожа?
        - Я… я… я жива… жива…
        - Вас разбудил выстрел?
        Мысли верховной матери понеслись табуном испуганных лошадей, она схватила Доргонмаур и вышла в проход, почти полностью занятый Н’фирией.
        - Госпожа, Нтанда уже наверху, она скажет, что произошло, вам не следует…
        - Скорее вылезай наружу и освободи мне путь!
        - Повинуюсь.
        На верхней палубе властвовал туман, который едва могли разогнать фонари. Он приглушал множественные возгласы, брань, проклятья. Кто-то стонал и подвывал.
        - Назад! Назад, язви ваши души!
        Этот рык принадлежал Кельвину Сирли. Самшит поспешила к источнику голоса, но тут же наткнулась на префекта Огненных Змеек.
        - Матушка, случилось то, о чём вы предупреждали, - орк убил матроса и теперь команда хочет отомстить. Белобрысый его защищает, всё идёт к бойне…
        Н’фирия подозвала к себе сородича, оставленного на палубе присматривать за чудовищем, но Пламерожденный лишь пожал плечами, - туман был слишком густым, он ничего не видел и слышал только приглушённый голос.
        - Голоса, - поправила Самшит, не вполне веря самой себе.
        - Нет, госпожа, Р’ухул говорит, что слышал только голос жертвы перед выстрелом, а когда приблизился, матрос был уже мёртв.
        - Мои Змейки твердят то же, - сказала Нтанда. - Накажу их позже. Нам лучше не привлекать к себе внимания сейчас, матушка. Когда армадокийцы разделаются с наёмниками, задумаются и о нас. Несомненно, мы вас защитим, но что станет потом с этим кораблём, без команды посреди моря…
        - Проложите мне дорогу!
        Пламерожденные двинулись вперёд, расталкивая с пути членов экипажа. Так они добрались до носа «Предвестника», где стоял с обнажёнными мечами Кельвин Сирли. Перед ним валялись, держась за свежи раны два моряка, а позади сидел на том же месте белый орк. Он жрал рыбу, не обращая внимание на разъярённых и испуганных армадокийцев.
        - Я предупреждал! - разносился голос Эскобара.
        - Ты взялся за работу, малодушная мразь - с холодной яростью отвечал ему Кельвин, - так доведи её до конца! Назад отребье, кто ещё попытается подойти - умрёт тут же! Уходите отсюда, госпожа, - попросил наёмник твёрдо, - я всё улажу в самом скором времени.
        - Дело идёт к бойне, - ответила Самшит и замерла вдруг.
        Она ожидала увидеть это, но когда всё-таки свершилось, не смогла сразу же собраться. Подле орка лежал мёртвый кааш. У него не хватало головы, шеи и части груди. Страшная рваная рана изливала на доски кровь.
        Появление пассажиров ударило по решимости моряков. Пламерожденные были угрожающе велики, а Огненные Змейки, хоть и женщины, внушали дрожь выучкой опытных убийц. Могло произойти всё, что угодно.
        - Капитан, призываю вас утихомирить людей, - молвила Самшит печально. - Орк защищался.
        - Вы не обязаны быть на его стороне, госпожа! - воскликнул Эскобар, пытаясь угадать, не являлась ли броня великанов зачарованной, и возьмут ли её пули? - Как только эта тварь исчезнет с корабля, я домчу вас до порта прибытия быстрее ветра!
        Самшит усмехнулась грустно. Она много путешествовала и многое успела понять за двадцать три года. Например, что человек, не способный сдержать своё слово в одном, может не сдержать его и в другом. Верховной матери претила близость Маргу, однако было нечто более важное.
        - Я жрица Элрога Пылающего! - При этих словах её прекрасные глаза засверкали. - Бога солнца, огня и жизни! Мне как никому из вас хочется видеть это существо растерзанным и выброшенным в море, но! Элрог не терпит несправедливых суждений! Убьёте тварь, когда она этого заслужит и клянусь Его именем, мы будем с вами! Но на этот раз, я свидетельствую: орк защищался!
        - Откуда вы знаете? Вы были внизу, когда моего матроса погубили! - воскликнул капитан.
        - Мне было видение, - отвечала Самшит, сама возвышенность и достоинство. - Господь послал его во избежание великого кровопролития на «Предвестнике»! Кааш испытывал нестерпимую муку от потери родных и решил отвести душу. Он получил то, чего желал, - избавление от мучительной жизни! Не идите против истины, дети мои! Лучше помолимся!
        Её божественно чистый голос разнёсся в тумане, молитва потекла песней и многие люди, нелюди, опустились на колени. В Аримеаде чтили многих богов и Элрог стоял рядом с могущественными Великим Нагом, Клуату, Соул. Многие питались от света и тепла его, многие слушали пламенных жриц, а у Самшит был великий дар к проповедям, и она применила его. Когда молитва подошла к концу, Верховная мать провозгласила:
        - Латум!
        Тот же миг часть тумана рассеялась, первый луч солнца озарил корму и верующие восприняли это не иначе как знак свыше. Под строгим взором Самшит они стали расходиться, будто не было той воспитанной страхом злобы, которая превратила моряков в единое кровожадное целое.
        - Отныне это существо - моя забота, капитан. Но если кто-то из ваших вновь попытается первым на него напасть, мои люди остановят его раз и навсегда.
        Эскобар, который успел тысячу раз пожалеть о том, что согласился на эту работу, ничего не сказал. Но её властный дух заставил его кивнуть.
        - Кажется, - с некоторым самодовольством обернулась Верховная мать к Кельвину, - это вы должны были делать моё путешествие легче, а не я ваше…
        Наёмник излучал благодарность. Виноватый, уязвимый, такой странно приятный взгляду… Самшит вдруг поняла, что радость этого человека отдавалась радостью и в её собственной душе. Но близость орка отравляла даже такое светлое чувство. Чудовище, окутанное облаком рыбной вони так и сидело на месте, безразличное ко всему миру вокруг.
        «Так просто ты от меня не отделаешься, жрица» - слышала она в своей голове.
        Глава 3.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 5 месяца мархота года 1650 Этой Эпохи, о. Балгабар, Аспан.
        Самое узкое место пролива Невольников называлось Орхалитовыми столпами.
        По легенде, во времена Второй Войны Магов на обоих берегах пролива стояли крепости, соединённые великолепным мостом, и обитал в этих крепостях могущественный волшебник. В ту тёмную эпоху большая часть мира была разделена между такими как он, бесконечно воевавшими друг с другом владыками. Доподлинно неизвестно, что стало с волшебником, но легенда утверждает, что он проиграл в войне и пал от руки собрата по Дару. Мост был разрушен, а сами крепости обратились исполинскими столпами золотисто-оранжевого минерала орхалита. С тех времён Орхалитовые столпы считались среди моряков некого рода вратами, разделявшими Валемар западный и Валемар восточный.
        По соглашению между городами-государствами Аримеады, ни один из них не имел права владеть этим местом и взимать на нём мзду с торговых караванов, даже Аспан, на землях которого стоял южный столп. Соглашение чтилось свято, а потому Орхалитовые столпы никем не охранялись. Этим пользовались пираты.
        Маленькие и беззащитные корабли, которые старались держаться недалеко от суши, часто встречали у столпов банды головорезов, выходивших в море на небольших весельных судах. От многих удавалось уйти, особенно при свете солнца; ночью, однако, пираты порой подкрадывались к вставшим на якорь, либо настигали потерявших ветер торговцев.
        Когда «Предвестник» проходил в тени столпов, ни одна морская шайка не соизволила заинтересоваться им.
        Шхуна достигла вод, над которыми властвовал Аспан, - великий город, заложенный в древности чтобы снабжать вином всю Гроганскую империю. На землях его и поныне произрастали сотни сортов винограда, а власть принадлежала богатейшим винным домам. Город был безумно богат и велик, развалился на побережье как разжиревший сибарит. Стены пугали высотой, а наёмные армии - выучкой. Что же до аспанского порта, один только он был величиной как добрая четверть всего Ур-Лагаша.
        «Предвестник» встал на якорь недалеко от побережья и долго ждал, пока к нему подойдёт лодка таможенной службы. К тому часу на борту уже не было орка, он просто спрыгнул в воду, забрав с собой оружие и больше не всплывал. Таможенники осмотрели шхуну лениво, убедились, что товаров нет и убыли с крохотным сбором.
        - Мне кажется, они не заметили бы Маргу, даже если бы он решил не прятаться, - усмехнулся им вслед Кельвин Сирли.
        Самшит разглядывала громаду Аспана издали. Город сверкал позолоченными крышами кубических дворцов, сложенных из разноцветного гранита: красного, жёлтого, синего, сиреневого. В небе кричали тысячи чаек, вода была грязной из-за обилия жителей и плававшего мусора, а весеннее солнце мягко ласкало плечи Верховной матери.
        На северном берегу, однако, было нечто более величественное, ведь в том месте к морю нисходили склоны Драконьего Хребта. Суша изгибалась грандиозным заливом, над которым взмывали зелёные отроги, выше переходившие в черноту, а совсем высоко, там, где облака рвались об острые пики, - в снежную белизну. Дух захватывало при мысли, что там жили драконы.
        - Бывали когда-нибудь в этих горах, госпожа моя? - спросил одноглазый наёмник.
        - Нет, - ответила Самшит. - Я путешествовала по Правому Крылу, была в Изумрудном халифате, Дервии, Сайнае, в Индальском царстве, в Ханду и не только.
        - Восхищён. А я вот в горах бывал не раз.
        - Какие они?
        Сирли растрепал кончик бородки.
        - Величественные и бескрайние. Гномье царство невероятно, совсем другой мир, закрытый сам в себе и не интересующийся ничем что происходит снаружи. Гномы уверены, что Кхазунгор, их империя, - есть средоточие всего мирового смысла, а потому прочее не важно.
        - Они правы?
        Наёмник усмехнулся:
        - Учитывая, что под землёй он больше чем на поверхности в разы, я сказал бы, что да, они правы.
        Матросы спускали на воду шлюпку.
        - Я отправляюсь с ними в город, госпожа моя, закупимся провизией и вином. Пригляжу, чтобы не потерялись и не отстали, задерживаться здесь нам не стоит. Ни о чём не беспокойтесь, Маргу где-то рядом, где-то под нами. Ваши защитники внушают доверие, но если понадобится какая-либо особая помощь, просто позовите моего брата по оружию. Мы обязались защищать вас от любых невзгод.
        - Жрица Элрога, взывающая о помощи к отродью Клуату? Вы в своём уме, Кельвин? - примерила гримасу высокомерного непонимания Самшит. - Я плохо сплю и почти не могу есть, чувствуя рядом эту тварь, не хватало ещё обращаться к ней за помощью.
        Наёмник ничего не смог сказать. За ту неделю с лишком, что они пробыли в море, прекраснейшая Самшит действительно заметно похудела. Она и прежде была лишена запасов жира, точёная, совершенная, гибкая и изящная. Теперь же плоть её заметно истаяла, скулы и подбородок заострились, но пылавшие очи с прежним упрямством смотрели из углубившихся глазниц. Смирившись с неугодным соседством, она впредь ни разу не явила слабость духа, чем вызывала в Кельвине ещё большее восхищение.
        - Что вы любите, госпожа моя?
        - Бога, - не задумываясь, ответила Верховная мать.
        Он улыбнулся.
        - А из еды?
        Самшит смутилась.
        - Я люблю… гранаты, абрикосы, вишню… а что?
        - Мясо?
        - Любые мышцы, сердце и печень. И рыбу тоже. Что вы задумали?
        - Выразить вам немного моей признательности.
        - Ненужно!
        - Не скучайте, госпожа моя!
        Наёмник отбыл в город вместе с несколькими матросами, оставив Самшит в растерянных чувствах. Пожалуй, впервые в жизни за ней по-настоящему ухаживали. Прежде жреческое одеяние и остро заточенный крис отпугивали всякого польстившегося на красоту женщины айтайлэаха.
        Через некоторое время Верховная мать призвала команду к молитве на верхней палубе. С той ночи, когда кааш лишился головы, она взяла на себя обязанность присматривать за моряками. В конце концов не это ли должен уметь делать жрец, - вести народ по пути праведному?
        Её проповеди успокаивали, клеймя воплощение зла, которое сидело на носу корабля и молчало. Морякам казалось, что служительница Пылающего возводила стену света между ними и отродьем глубин, им становилось легче работать и спокойнее спать, а благодаря этому «Предвестник» мог скорее идти к цели.
        Время от времени, перебарывая отвращение, Самшит следила за врагом. Его присутствие причиняло ей почти настоящую боль, но жрица заставляла себя. Глубинный Владыка был воплощением зла в Элрогианстве с незапамятных времён, но мало какие служители Пылающего по-настоящему сталкивались с его порождениями. Ко времени гибели империи они стали мягкими, порочными и бессильными, отчего не смогли сохранить свет истинной веры на западе. В отличие от них Драконьи Матери полторы тысячи лет сражались за своё существование, помогали Ур-Лагашу выживать и процветать меж двух сильных соседей. Знание врага истинного, древнего, должно было сделать Самшит ещё сильнее.
        Она заметила, что белый орк приручил висса. Эти бестолковые мелкие летуны, совсем перестали его бояться, носились вокруг сидящей фигуры, сражаясь за остатки рыбы, прыгали даже на самого монстра и устраивали драки на его загривке. Пожалуй, одна лишь Самшит видела, как тот отбрасывал в сторону обглоданные рыбные костяки, а висса их приносили и получали по кусочку мяса.
        - О господи, что тут творится? - тихо взмолилась Самшит.
        Вечером того же дня Кельвин расстелил на палубе одеяло и заставил его посудой, на которой лежали свежие персики, абрикосы, вишни, гранаты. Он где-то нашёл жаровню, засыпал её углями и выложил на сетку мясо, достал несколько бутылок вина, - не обычного пойла, что моряки закупали бочками, а вина, кувшины которого носили печати богатейших винных домов. Не хватало только свечей, но корабельные фонари давали достаточно света.
        - Мы преодолели четверть пути, госпожа моя, надеюсь, вы не откажетесь отметить это небольшое достижение. Вам можно пить?
        - Немного можно.
        - Какая радость! Я встречал разных служителей разных богов, с некоторыми было весело, как с последователями Нуфуба, например, а от других живьём покрываешься плесенью, - это я о жрецах Джады. С вами намного приятнее иметь дело.
        Кроме них двоих на палубе были только телохранители Самшит. Маргу так и плавал где-то в чёрных водах, а команда сидела на камбузе и в трюме. Наёмник из своих денег закупил для матросов несколько бочонков по-настоящему хорошего, хоть и не великолепного вина, и много отличного мяса, чтобы они не показывались наверху подольше.
        - Когда я добралась до Сайная, - припомнила Самшит, пробуя восхитительный напиток на вкус, - меня поразила их религия. Двоебожие, в котором один бог безусловно главенствует, а второй существует как пустяк.
        - Не надо так, госпожа, Нуфуб не пустяк. Он бог молодых, дерзких, азартных, верящих в шанс и быстрый путь к обогащению. Джедуи говорят: «Кто не веровал в Нуфуба, - тот не был юным; кто не верует в Джаду, - тот не повзрослел».
        - А вы ещё юный или уже повзрослевший?
        - Я, - Сирли ловко поддел несколько кусков поджарившейся говядины и положил их на тарелку девушки, - думаю, вдвое вас старше. Право, память моя уже настолько плоха, что я об этом забываю время от времени и всё ещё скачу молодым козликом. Потом становится неловко.
        Он улыбнулся, она невольно хихикнула и испытала стыд от того, насколько ей был приятен этот вечер.
        - Я имела в виду… ну кому вы… какого вы…
        - В вопросах вероисповедания ваш покорный подобен вестеррайхским гоблинам, то есть бродячий генотеист. Почитаю тех богов, на территории которых нахожусь. В Сайнае чтил Джаду и Нуфуба, в Вестеррайхе склонял голову во храмах Господа-Кузнеца… пожалуйста, не надо так морщиться, ведь в Ур-Лагаше я безмерно почитал Элрога Пылающего.
        - Но у вас же была изначальная вера? В Вольных Марках почитают каких-либо богов?
        - Нет, - пожал плечами одноглазый, подливая ей вина. - Вампиры не любят религий, не любят богов, потому что боги не любят вампиров. Знаете, отчего?
        Самшит ожидала ответа, медленно откусывая от персика. Этот образ несколько заворожил Кельвина, однако он быстро очнулся и продолжил:
        - Потому что богам неугодны те, у кого нет душ. Из-за этого сарди, как вы их зовёте, тяжело ходить по земле, на которой стояли культовые сооружения. Они запрещают религии, а смертным и плевать. Там, в Марках, госпожа моя, кровососы - единственные известные боги.
        Они помолчали.
        - Право, мне казалось, вы будете больше раздосадованы.
        Самшит катала в тонких пальцах виноградину, разглядывая совершенный плод и так, и эдак.
        - К вам я испытываю только искреннее сочувствие, Кельвин. Родиться в краю, где ты добыча во власти хищника…
        - Не о том речь, госпожа моя. Нас там миллионы таких, и ничего, процветаем. Сарду воюют за нас, сарду судят нас, сарду следят за порядком. Для них мы стадо, которое нужно держать здоровым и довольным, чтобы кровавая дань казалась меньшим из зол. Не о том речь. Я думал, вы будете раздосадованы упоминанием об иных богах. Святые отцы-амлотиане, к примеру, не признают иных богов богами, - демонами разве что. А вы?
        Терпкое вино медленно и приятно расслабляло лежавшую на одеяле Самшит. Ей становилось легко и даже весело, разум заволакивало полупрозрачным туманом.
        - Как дракон летает надо всеми иными существами, разумными и неразумными, так Элрог парит выше любых иных богов и духов. И всякого из них он волен поглотить… - Она вдруг засмеялась пришедшей мысли, а потом в ужасе закрыла рот рукой.
        - Что? Что случилось?
        - Я только что допустила богохульство в мыслях!
        Жрица отставила глиняный кубок и быстро насовала в рот еды. Выглядела она теперь презабавно.
        - И всё же?
        Не сразу она набралась решимости:
        - Я подумала, что во времена империи эта догма звучала величественно. А теперь, когда весь культ ужался до размеров Ур-Лагаша… мы такие маленькие, такие слабые… мы вдохновляем последователей на битвы, напитываем их силой и яростью, с которой они веками отстаивают земли, принадлежащие городу. Но всё это не жизнь, культ не живёт больше, а выживает. Упорно, из последних сил.
        - Полторы тысячи лет выживания? Вы отлично справляетесь, если угодно снизойти до моего мнения.
        - Когда я найду Доргон-Ругалора, какой дом и какую армию я смогу ему предоставить? Не посмеётся ли он над нами? Не будет ли разочарован? Когда я найду Доргон-Ругалора, сочтёт ли он нас достойными и наделит ли нас Доргон-Аргалором? Господи…
        Самшит не слышала Кельвина, ушла в свои мысли и лишь теперь наёмник понял, что его прекрасная нанимательница совершенно не умела пить. Даже полкубка вина смогли сделать её мягкой и вытянуть из глубин метания, не подобавшие главе религиозного культа. Вместе с тем она стала такой откровенно милой, настолько более уязвимой, живой. Одноглазый с трудом мог отвести взгляд.
        А потом он вспомнил, что годился ей в отцы, что был на службе, что она принадлежала ревнивому богу. Кельвин осушил кубок и начал травить байки, коих знал величайшее множество. И как Самшит обладала даром проповедовать, также он умел смешить. Всё что угодно лишь бы увести её от тяжёлых мыслей.
        У Верховной матери оказался необычайно сильный и звучный хохот, когда она не сдерживалась.
        После ужина Самшит оказалась неспособна спуститься к себе, её телохранители тоже не могли её отнести, с госпожой на руках они просто застряли бы внизу. Пришлось одноглазому. Он осторожно, как величайшую драгоценность нёс женщину в тесноте трюма, слушая, как та пьяно мурлыкала что-то. Кельвин испытывал приятное тепло и пьянел сильнее, чем от вина. Когда он уложил её на узкое ложе, самшит нетвёрдой рукой погладила северянина по лицу.
        - Колючий, - сказала она сквозь накатывавши сон, - хороший…
        Под бдительными взглядами рогатых, наёмник протиснулся на свободу. Ему хотелось вдохнуть поглубже чистого морского воздуха, однако ветер был южным и удалось попробовать на вкус лишь запах сотен тысяч разумных существ да винные пары. Кельвин чувствовал себя вновь разрумянившимся юнцом, которого мимолётный взгляд девушки наполнял огромной силой и жаждой бравады.
        - И всё же она особенная, - сказал он сам себе, - совершенно, совершенно особенная…
        Висса успели похозяйничать на одеяле, расхватали недоеденные лакомства, выхлебали и разлили часть вина, хорошо хоть не обгадили всё вокруг. Не животные чай… На носу корабля появилась горбатая фигура. Она стояла возле основания бушприта, изливая на палубу морскую воду с плаща. Кельвин приблизился.
        - Ну что, был в схроне?
        Кивок.
        - Какие-нибудь указания для нас с тобой?
        Покачивание головой.
        - Стало быть, всё остаётся в силе. - Человек огляделся украдкой. - Эскобар доставляет непозволительно много проблем, хотя должен был быть благодарен за то, что ему дали шанс вернуть долги. Это не дело. Я начинаю задумываться… ты и сам уже это понимаешь, верно, дрессировщик висса?
        Два кивка.
        - Так тому и быть. Просто держи в голове.

* * *
        «Предвестник» вышел из аспанского порта на следующее же утро и поспешил дальше на запад. Через трое суток после отбытия города вин, когда побережье Балгабара вот-вот должно было остаться позади, уступив просторам океана Наг, небо на горизонте стало быстро темнеть. На четвёртый день прямо по утру капитан приказал позвать наверх корабельного метеомага, а если тот опять перепил, - обливать его морской водой, пока не протрезвеет. Спустя полчаса из трюма появился вейя.
        Он походил бы на обыкновенного человеческого карлика, кабы не очень длинные заострённые уши, поросшие волосом, и видавшие виды, обшарпанные крылья мотылька за спиной. А ещё борода! Хотя сам нелюдь ростом не вышел, борода его была длиннее тела раза в четыре; в нескольких местах её перехватывали драгоценные кольца. На существе были выцветшие шаровары, тапки с загнутыми носами и чёрная мантия с воротником из клубившихся туч, в которых то и дело проскакивали крошечные молнии. Такое отличительное одеяние носили все волшебники, вышедшие из Академии Громовержцев, то бишь лучшие метеомаги.
        Глава 3.2
        Вейя не шёл, а парил над палубой, он казался очень старым, пропитым и сонным. Солнечный свет явно причинял нелюдю муку, ровно, как и все звуки вокруг, он не понимал, что ему кричал Эскобар. Неровный полёт подвёл метеомага слишком близко к Самшит, стоявшей у правого борта, и вейя чуть не упал на палубу. Коротышка тут же отлетел в сторону испуганный, продравший глаза, с дрожащими ручонками.
        - Стоите тут… - квакнул он, - астральную пустоту создаёте!
        Верховная мать жестоко усмехнулась, - следуя заповедям Элрога, она не жаловала волшебников любого толка.
        - Лети сюда, Хуанито! Сюда, быстрее!
        - Ну чего тебе надо-то? - закряхтел вейя.
        - Смотри! Можешь что-нибудь сделать?
        Метеомаг подслеповато уставился на далёкие тучи, спрятал ладошки в подмышках, причмокнул толстыми губами.
        - Могу! Могу посоветовать тебе скорее взять на юг или на север, вот что!
        Эскобар с досадой сплюнул.
        - А чего ты хотел от меня, ярыть?! Это хуракан, ярыть! Он уже в полной силе, бесится, крутится, я и отсюда слышу его голос! Чтобы задавить такого духа, нужно дюжины две с лишком опытных магов и прорва гурханы! Ну в самом деле! Я ведь не жду, что ты на этой лодочке захватишь плавучую сокровищницу, верно?
        Капитану ничего не оставалось, кроме как направить корабль на юг, он избрал открытое для манёвра море и принялся долго огибать ненастье. Вся команда тем временем с тревогой следила за могучим ураганом, словно боясь, что ярость стихии бросится в погоню. Слава богам, что их опасения были тщетными.
        Избежав великого ненастья, и убедившись, что бушующий дух погоды стих там, вдали, Эскобар начал разворачивать корабль спустя два дня.
        - Беда в том, госпожа моя, - рассказывал Кельвин Сирли, - что ураган преградил нам дорогу к Близнецам. Это два острова, что находятся у южных берегов Лонтиля. Все прибрежные воды континента за Близнецами принадлежат эльфам, хорошие воды, безопасные. Однако, чтобы нам пройти по ним, нужно сначала посетить один из портов на Близнецах.
        - Пограничная стража? - угадала Самшит.
        - Так. В Близнецах корабли, идущие с востока, проходят полный досмотр, платят пошлины и получают магический артефакт, в котором записано кто мы такие, откуда, куда и зачем. Морская пропускная грамота. Без неё любой военный корабль дома Буревестника будет вправе потопить нас, не вступая в переговоры.
        Эскобар, тревожно вглядываясь в горизонт, вёл шхуну на восточный северо-восток, он надеялся скорее увидеть на горизонте один из островов и постоянно высылал висса в небо, однако, вскоре над морем поднялся шквалистый восточный ветер. Он дул так сильно, что как бы моряки ни выставляли паруса, как бы ни выворачивали руль, «Предвестника» сносило на запад. Капитан приказал звать корабельного метеомага, но оказалось, что Хуанито напился вдрызг и лежал теперь у себя почти мёртвым. Проклятья разносились над палубой не меньше часа, после чего армадокиец утратил силы и передал штурвал рулевому. Восточный ветер не ослабевал до середины ночи.
        На следующий день, дождавшись астрономического полдня, Эскобар взялся за секстант и морские карты. Он произвёл все вычисления, после чего приказал лить на Хуанито морскую воду.
        - Мы здесь, - указал он, отойдя от гнева, - отнесены на юго-запад. Если возвращаться к Близнецам, придётся делать крюк, чтобы зайти с правильной стороны. Потеряем несколько суток.
        - Продовольствие? - спросил Кельвин.
        - Если не сможем пополнить запасы на Близнецах, немного урежу паёк, ничего, с голоду не передохнем.
        - В таком случае удача на нашей стороне.
        Однако наёмник даже не подозревал, насколько он ошибался.
        Во втором обеденном часу1 следующего дня висса подняли гвалт, - море за кормой вдруг стало исходить туман. Густые потоки распространялись по волнам как дым от пожара, закрывая часть горизонта. Странное зловонье достигло «Предвестника», дух гнилых водорослей, мёртвой рыбы, выброшенной на берег, плесени и затхлости. Поднялся ветер, который бил словно бы отовсюду, однако невзирая на его силу, туман оставался непоколебим. Когда же ветер стих, туман тоже пропал.
        # # 1 16:00
        Он рассеялся без следа, оставив посреди открытого моря врата высотой в сто десять шагов2 и шириной раза в полтора больше. Створки давили на созерцателей своей огромностью, древние на вид, выточенные из зеленоватого камня. Внизу их облепляли ракушки, кораллы, будто врата поднялись с морского дна после векового затопления. Во всю громадную величину их украшал барельеф, изображавший ни то осьминога, ни то солнце с восемью щупальцами вместо лучей и единственным оком посередине. Что бы это ни было, в душе каждого, кто обращал на врата свой взгляд, разливался холод; чувство осклизлого прикосновения заставляло вздрагивать мимовольно.
        # # 2 Около 90 м..
        - Поглоти меня пучина… - Хуанито выбрался из своего пьяного забытья и из своей каюты, разбуженный возмущениями в Астрале. Увидев се явление, он почувствовал, как стиснули его сердце чьи-то холодные пальцы.
        - Не смотрите! - возвысила голос Самшит. - Всякий, кто задержит взгляд на Солнце Глубин, потеряет свою душу! Смотрите вперёд!
        Она вырвала моряков из бессилия, которое прежде не позволяло им ни отвернуться от врат, ни даже сомкнуть веки. Нескольких членов экипажа тут же стошнило, другие схватились за головы, поражённые сильной болью.
        - Хуанито, что это такое?! - закричал капитан.
        Метеомаг молчал, уголки его широкого рта были опущены, уши прижались к черепу.
        - Хуанито?!
        - Мне неизвестно ни о чём подобном.
        - Отдать все паруса, курс северный! Хуанито, ветер!
        - Он и так попутный, просто уводи нас отсюда поскорее, - отозвался маг, которого тоже разбила мигрень.
        Все Огненные Змейки, бывшие уже подле своей госпожи, опустились на колени, запрокинули головы, раскинули руки. Среди них Верховная мать читала громко молитву богу-дракону. Её голос разлетался над морем как вызов всему злому и губительному, а команда «Предвестника» быстро отходила от дурноты. Молитва без сомнений помогала развеять хворь, многие принялись повторять слова на древнем языке, которого не знали.
        Раздался громоподобный скрип - створки врат стали раскрываться и огромные массы воды хлынули в проход, где… Морякам было слишком страшно смотреть, только метеомаг видел распахнувшийся портал, из которого один за другим появлялись корабли. Галеон, два фрегата, две шхуны армадокийской постройки, и последним - громадный корабль-сокровищница Индальского царства. Борта всех кораблей конвоя имели грязно-серый, почти чёрный цвет, такие же паруса с огромными разводами плесени, и гальюнные фигуры в виде чёрных лебедей, раскинувших крылья; на плоском носу корабля-сокровищницы красовался резной барельеф, изображавший лебедя. На вершинах мачт реяли чёрные флаги.
        - Внимание, экипаж! За кормой шесть пиратских кораблей! Это флотилия Солодора Сванна!
        Послышались вопли ужаса.
        - Не биться об палубу, медузы безмозглые, ярыть, не пропадём! Будет вам такой ветер, что мачту оторвёт!
        Вейя воспарил и завис над флагом Речного королевства, он замахал ручонками, закрутился вокруг собственной оси, старые крылья, которые не держали его с юных лет, расправились, начала твориться магия. Паруса «Предвестника» и без того полные, стало распирать от ветра, снасти натянулись, застонали мачты, шхуна ускорилась.
        Маленький нелюдь кружил вокруг вороньего гнезда, где засели испуганные висса и смотрел, как пиратские корабли создавали охранное построение. Галеон шёл во главе, за ним на почтительном расстоянии ползла сокровищница, фрегаты прикрывали громадину с бортов и держались чуть позади, а быстроходные шхуны наверняка служили разведчиками…
        - Ярыть! - Хуанито слетел вниз, к штурвалу. - Они нас заметили, Эскобар! Один фрегат и одна шхуна сменили курс и теперь идут следом!
        - У нас есть разрыв, сохраним его до эльфийских вод… Почему мы замедлились? Почему паруса обвисают?!
        Вейя посмотрел наверх, скрипнул зубами:
        - Сыны портовых каракатиц воруют мой ветер!
        Он вернулся к флагу и вновь принялся творить погодные чары, отнял ветряных духов, бросил их в паруса «Предвестника», и сам полез к преследователям. На каждом из их кораблей были свои волшебники, на шхуне - один, а на фрегате целых два. При этом Хуанито чувствовал, что ведёт борьбу только с двумя волшебниками из трёх. Короткие пальчики метеомага плели узоры чар быстро и ловко, он отбивал чужие выпады, посылал врагам встречный ветер, ловко закручивал вихри, волновавшие море. Меньше чем за полчаса ясные небеса заволокло хмурыми тучами, над морем то и дело шёл снег, сменявшийся ливнем, переходившим в град и обратно, поднимался и опадал туман. Враги пытались подвести под непогоду «Предвестник», но очень скоро вейя убедился, что даже вдвоём они не могли противостоять ему, мастеру, в искусности! Зато быстро призывали новый попутный ветер, после того, как он воровал у них предыдущий.
        - А вот так не хотите ли?
        Чародей создал миниатюрный грозовой фронт и послал его на пиратов, которые как ни пытались, не смогли ни подчинить тучи, ни развеять. Те вспучились и громыхнули, исторгнув на фрегат небесное пламя. Тут-то и очнулся третий волшебник, - молнии врезались в мощный защитный барьер, и вся их сила пропала втуне. На том, однако, схватка прекратилась, враги смирились со своей никчёмностью против мага, воспитанного в Академии Громовержцев. Вместо волшебных слов в дело вступили простые слова, - с пиратских кораблей поднялись висса.
        Их было больше дюжины, летучие ящеры настигли «Предвестника» и кружили над ним некоторое время, выкрикивая что-то нечленораздельное, пока один пиратский гонец не зашёл с кормы и не уселся там прямо на кормовой фонарь.
        - Именем Двухголового Дектро, - прокричал висса, - и Короля Пиратов Солодора Бессмертного, приказываю лечь в дрейф!
        - Кто-нибудь, пристрелите этого мерзавца! - крикнул Эскобар.
        - Ложись в дрейф, бурдюк с дерьмом, иначе, когда мы возьмём вас на абордаж, твои кишки обмотают вокруг бушприта и швырнут тебя в море! У вас четверть часа на раздумья, после чего мы сами придём! Вы обречены, твари, обречены!
        Гонец улетел прочь, злобно хохоча и выкрикивая «Обречены!», прежде чем кто-либо успел прицелиться, остальные висса тоже убрались назад.
        - Пустые угрозы! - воскликнул капитан, стараясь подбодрить самого себя и потому, что не имел права показывать страх экипажу. - Даже их шхуна не может нас догнать, что уж говорить о фрегате! Ветер не изменит нам, Хуанито?
        - Не изменит, - ответил метеомаг, спускаясь к штурвалу.
        Там же стояли Кельвин Сирли и окончившая молитву Самшит. Близость Верховной матери заставляла вейю волноваться, ибо её духовный фон нарушал ток астральной энергии.
        - Ворота исчезли, - сказал Хуанито, - как только корабли прошли, створки закрылись и растворились в тумане. Надеюсь никто не думает, что сдача возможна? А, Эскобар?
        - Побойся гнева богов, брат!
        - Не брат ты мне, ламантин трусливый, - огрызнулся вейя. - Хотя, кто бы тебя обвинил, когда такое несчастье настигло нас посреди ничего… Солодор Сванн, будь он проклят! А я ведь знал его!
        Ко времени нынешнему все в юго-восточных морях знали Солодора Сванна, хотя не все - лично, как Хуанито. Над человеком, который почти две декады тому назвался королём пиратов, тогда посмеялись, но теперь в храмах всех богов звучали мольбы защитить от этой напасти, от этого демона во плоти. Жестокость, с которой Солодор Бессмертный вершил расправу, стала легендарной.
        - Полагаю, все мы понимаем, что произошло? - спросил Кельвин Сирли. - Нам всем доводилось слышать о том, как малые флотилии Сванна уходили от преследования больших флотов, как они исчезали туманными ночами и появлялись там, где их никто не ждал. Неуловимые. Мы с вами волею судеб стали свидетелями того, что не вправе были видеть наши глаза. Мы не знаем, как Сванн делаем это, но даже то, что мы видели само по себе обязывает его убить нас. Потому пираты не отстанут и никого не пощадят, если мы сдадимся. Выход один, - бежать к эльфам, бежать так, будто за нами гонятся все демоны всех сопредельных миров.
        - Что недалеко от истины, - проворчал Хуанито. - Я не дам им нас догнать, однако пираты уверены, что смогут. Это тревожит. До коричневых порток тревожит.
        - Время скоро истечёт, - сказала Самшит, - и тогда мы увидим, какую каверзу уготовал нам Клуату. Крепитесь, дети мои.
        Эскобар поморщился от этих слов, он не был элрогианином, хотя скоро мог им стать, - молодая жрица за время плавания обратила в эту веру почти весь экипаж, и людей, и нелюдей. Страх перед белым орком заставлял их жаждать её светлого заступничества… да и что греха таить, молитвы этой смазливой сучки имели некую силу. Так или иначе, чтобы сохранять власть над командой, ему придётся сменить веру.
        Время на раздумья истекло, все замерли в пугающем предчувствии. Отдалившись от жрицы, Хуанито сотворил из атмосферной влаги несколько линз, с помощью которых приблизил изображение преследователей.
        - Что-то началось! - крикнул он своим тонким голоском. - Они… они бросаются в воду!
        - Что? Ты не до конца протрезвел?!
        - Я разражу тебя молнией, Эскобар! Они бросаются за борт! Пираты! Просто прыгают в воду и… ярыть, они не всплывают!
        Первой всё поняла Самшит.
        - Н’фирия! Нтанда! Готовитесь к бою! Капитан, все ваши люди должны вооружиться, скоро чудовища полезут из воды!
        - О чём вы…
        - Это Погружённые! - нагнал мысль нанимательницы Кельвин Сирли. - К оружию! - Все к оружию! Госпожа моя, вам лучше спуститься в трюм, а вот ваши воины сейчас очень нужны наверху!
        Самшит метнулась к лестнице в трюм, но через минуту вернулась, неся с собой освобождённый от парусины Доргонмаур. Тяжёлое копьё холодило ладони, кристаллическое лезвие тускло блестело.
        - Я встречу их здесь вместе со всеми и не в вашей власти упредить меня от этого, Кельвин! Сражаться со злом - это то, ради чего я живу!
        - Напомню, что вы должны слушаться своего гида! - воскликнул мужчина. - Таков был наш уговор!
        - Можете расторгнуть его после, но я не стану прятаться! Вы все! - Жрица возвысила голос, чтобы каждый, охваченный ужасом матрос мог её услышать. - Слушайте меня, дети! Зло властвует в бездне вод, над которой все вы ходите! Ваши руки говорят вам, что не смогут удержать оружие, ваши ноги говорят вам, что не смогут удержать вас самих, но слушайте только мой голос, - голос, который говорит вам, что вы сильные! Что на вашей стороне свет и жар Элрога! Держите пламя в своих сердцах и пусть каждый знает, что сегодня смоет с себя всю грязь прожитых лет, всякое малодушие, всякую нечестивость! Сегодня вы будете биться не за свою жизнь, как умеет всякий зверь неразумный, а за бога! Все вы избранные, и все вы любимые, и все встанете рядом с Ним, во славе и величии Его! Я люблю вас и умру за вас, потому что вы достойны этого, мои великие герои!
        Слушавшие её изменялись на глазах, их спины становились прямее, оставляла члены дрожь, лица заострялись и выражали мрачную решимость вместо ужаса. Кельвин прожил немало лет, таких насыщенных, что и трём авантюристам хватило бы. Он повидал полководцев, жрецов, законников, правителей и всех иных, что владели речью как оружием, но такого… Эти моряки насадили бы Эскобара на тесаки, попытайся он что-то подобное произнести, они бросились бы на Кельвина и Маргу, ища быстрой смерти, но стоило ей воззвать к их циничным душонкам, как кучка отребья стала боевым братством. Порой мужчине просто нужна женщина, которая в него верит, чтобы воспрянуть из убожества.
        - Необыкновенная, - подумал Кельвин вслух.
        Глава 3.3
        Тяжёлая рука сжала его плечо, белый орк был рядом. Он склонил голову и ударил тайахой о палубу. Погружённые догнали корабль, - понял наёмник. Всех повело вправо, потому что «Предвестник» вдруг резко стал забирать левее. Закричал рулевой:
        - Капитан, руль заклинен!
        Самшит стояла у передней мачты, сжимая Доргонмаур, подле неё собрались Огненные Змейки в полном боевом облачении, с луками в руках; там же были Пламерожденные. А вокруг них ощетинилась металлом толпа моряков.
        Кельвин Сирли украдкой сдвинул повязку на лоб и поднял веко. В его правой глазнице сидел бронзовый глаз со зрачком, мерцавшим бирюзовыми отблесками. Тот протез, наёмник получил давным-давно от своей боевой подруги, - великой чародейки-мастерицы артефактов. Глаз, который мог видеть ровно на одну секунду вперёд.
        Маргу скинул плащ из акульих шкур, остался в коротких штанах скатовой кожи и просоленной жилетке на голое тело. Прямо меж лопаток из спины белого орка рос острый плавник, лицо, изуродованное акульей пастью, казалось безжизненным, тёмные глаза поглощали свет, вместо носа - две вертикальные щели, вместо ушей - две дыры. Нефритовый наконечник тайахи ядовито светился.
        На долгие мгновения всё замерло, корабль совершал поворот, который вскоре должен был замкнуться правильным кругом; команда изготовилась к бою, метеомаг парил на уровне рей, пистолеты и мушкеты были заряжены… и тогда Погружённые наконец-то полезли из воды.
        Их бледная чешуя блестела от влаги, когти цеплялись за обшивку «Предвестника», топорщились перепончатые гребни на головах. При виде чудовищ, перелезавших через фальшборт с саблями и кинжалами, моряки издавали первобытные вопли ярости, пробуждая в сердцах храбрость. Истекавшие морской водой Погружённые отвечали булькавшими звуками, от которых раздувались алые жабры на их шеях. Началось.
        Первыми устремились в атаку наёмники Безумной Галантереи, огромный орк раскручивал над головой тайаху пока не вскрыл одному из рыболюдей череп, после чего безмолвно ввалился в самую гущу тел. Кельвин с мечами в каждой руке тоже совершил самоубийственный шаг, - один, без помощи и прикрытия, он стрижом запорхал меж врагов, взрезая их животы, рубя руки и сухожилья, разминаясь со смертью на расстоянии толщины волоска.
        - Ни единого промаха! - приказала Нтанда.
        Огненные Змейки спустили тетивы и длинные тяжёлые стрелы наполнили воздух свистом. Каждая находила цель, а когда эмберитовые наконечники оказывались внутри тел, происходил взрыв и отродья бездны превращались в ошмётки. Звенела сталь, предсмертные крики и стоны раненных перемешивались с бульканьем, трещала плоть и хрустела кость, холодная и тёплая кровь щедро орошали доски палубы, бешено отбивался, прижатый ко второй мачте Эскобар.
        Рядом с моряками бились и Пламерожденные; один из них всегда должен был оставаться при Верховной матери, зато двух других Самшит отпустила в бой и рогатые башни из бронзы тяжело ступали среди мечущихся тел, сыпали ударами, от которых лопались головы. Им не нужно было иное оружие, только собственные кулаки, обитые металлом; с удалью неимоверной телохранители рвали Погружённых на куски, ломали их тела, вырывали хребты, а порой сжимали в объятьях, отчего те рассыпались пеплом. Кристаллы в телах Пламерожденных горели ярко, они втроём могли бы закончить этот бой в единый миг, но тогда и экипаж, и сама шхуна превратились бы в плавучий погребальный костёр.
        Надо всеми летал Хуанито, который непрестанно сыпал проклятьями из-за творившейся внизу неразберихи: моряки и Погружённые перемешались на тесной палубе, бой кипел повсюду от носа до кормы, через борта то и дело переваливались новые враги, а он никак не мог применить Искусство, боясь задеть своих. Наконец метеомаг сплёл в небе небольшую чёрную тучу, и та громогласно исторгла молнии прямо в воду. С восторгом волшебник видел, как всплывали на поверхность трупы чешуйчатых тварей.
        - Так вам ярыть…
        Острая боль пронзила спину Хуанито, - сильный толчок, мир перевернулся несколько раз, а когда он вновь понял, где верх, а где низ, успел заметить лишь крылатый штрих, уносившийся прочь со смехом. Висса-пираты заполнили небо, их стало больше с прошлого раза и теперь среди мельтешивших летунов парила фигура крупнее, человек в мантии, сжимавший руке посох. Он стоял на конце извивистого смерча.
        «Сдавайся, - услышал вейя в своей голове, - они обречены сдохнуть, но ты можешь жить! Нам всегда нужны сильные маги. Сдавайся и сбереги свою жизнь!»
        От такой наглости Хуанито пришёл в ярость.
        - Кабы мне было не погадить на мою жизнь, я не хлебал бы дешёвое пойло бочками и не плавал бы с этим человеческим огрызком, вместо того, чтобы служить на королевском флоте! - взорвался крылатый карлик. - Кто неумело летает, - тот падает, дылда!
        В небесах зазвучал визгливый смех вейи, взвывшие ветра заколыхали его седые волосы, бороду, воздух наполнился запахом грозы, а шаровые молнии заплясали вокруг коротких пальчиков. Пиратский чародей тоже поднял посох и над «Предвестником» загремел гром.
        Внизу же битва была в разгаре. Белый орк успел сломать свою тайаху, и теперь в каждой его руке плясало по узкому ножу. Их лезвия вспарывали чешую Погружённых как ситец, отделяли мышцы от костей, выпускали на свободу потроха, секли нервы и сухожилия. Удары орка обладали страшной мощью, а сабли и короткие копья врагов оставляли на его шкуре только кровоточившие отметины, но никак не могли пробиться к самой плоти. Нелюдь срубал головы, сбивал с ног, ломал и терзал пастью, - искалеченные тела валились на скользкие доски с зиявшими рваными ранами, лишь чтобы орк переступал через них, тут же позабыв.
        Правый глаз Кельвина видел то, что левый мог увидеть лишь секундой позже. Разница была ничтожной, однако ушли годы, чтобы превратить это крохотное преимущество в оружие победы. Он всегда видел, откуда придёт следующий удар, враги за ним не поспевали, клинки не дотягивались. Два коротких меча описывали совершенные дуги, отнимая одну жизнь за другой. Однако даже в самом пылу битвы, когда связки и сухожилья горели, мышцы разрывала боль от слишком быстрых движений, наёмник не забывал следить за нанимателем. Длинное копьё служило ему знаком, что Самшит за спинами опытных воительниц.
        Погружённых удалось прижать обратно к фальшбортам, их заметно поубавилось, призрачная победа словно вот-вот могла упасть теплокровным в руки! Так казалось пока за чешуйчатыми спинами тварей не появились фигуры вдвое выше и шире. Они медленно взбирались на «Предвестника», одна, две, пять, семь. Каждый из гигантов был не похож на остальных, по-своему ужасен: тот, что имел голову рыбы-молота сжимал в могучих руках секиру на длинном древке; из плеч другого вместо рук росли длинные мурены; третий, прозрачный как медуза, выбросил щупальца и одним касанием убил трёх матросов; всякий следующий гигант был ужаснее предыдущего.
        Маргу немедля напал на молотоглава, вонзив ножи тому в грудь и вцепившись зубами в горло, два огромных тела покатились по палубе, давя всякого, не успевшего бежать. Сирли метнулся к муренам и закрутился между ними, полосуя мерзкие зубастые морды. К моменту, когда наёмник смог вонзить клинок в мозг врагу, направив его сквозь нижнюю челюсть и нёбо точным ударом, баланс сил изменился. Новые чудовища заставили команду дрогнуть и только на воителях Ур-Лагаша теперь держался «Предвестник».
        Пламерожденные вступили в отчаянную схватку, Огненные Змейки расстреляли все чудесные стрелы и взялись за копья со щитами, а Самшит была среди них. Отвергая мольбы поберечь себя, она оказалась против громадной твари, походившей на глубинного удильщика. Чудовище попыталось нанизать деву на трезубец, но Н’фирия перехватила смертельное оружие, а Самшит ударила монстра Доргонмауром в живот. Тот на глазах распался морской пеной.
        - Именем Элрога Пылающего, - загремела жрица, наступая на Погружённых, - изгоняю вас в пучину морскую, где место вам, проклятым на вечное гниение! Во мрак! Во хлад! Во забвение! И да прибудете там во веки веков, отродья Клуату!
        Её глаза наполнились внутренним огнём, искренняя ярость раскаляла воздух вокруг Верховной матери и даже чёрное копьё потеплело. В снулых рыбьих глазах Погружённых зародился страх, они пятились от волнистого лезвия, от копья, от тонкой, измождённой плаванием женщины, которая его держала, от почти истаявшей пены морской под ногами той женщины. Погружённые, как малые, так и громадные, падали за борт, оставляя корабль в покое. На несколько мгновений возникла тишина; выжившие, измученные и раненные, замерли среди мёртвых, забыв об усталости и страхе.
        - Славьте господа, - выдохнула Самшит, - славьте спасителя…
        - Рано! - С небес упал Хуанито, весь растрёпанный и мокрый, он только что расправился с врагом там, на высоте, измотался так, что даже парить не мог, шлёпнулся на окровавленную палубу, чуть не убившись. - Смотрите!
        Пока маленький вейя летел вниз, он успел заметить то, на что охваченные лихорадкой боя не обратили внимания, - пиратские корабли нагнали кружившийся «Предвестник». Они поймали момент в его замкнутом движении, чтобы оказаться с обоих бортов единовременно; теперь слева шёл грозный фрегат, а справа - торопливая шхуна. Орудийные порты кораблей были распахнуты, наружу торчали пушки.
        - Госпожа! - Н’фирия повалила Самшит и накрыла собой.
        Многие везучие тоже успели лечь среди трупов, а те, кто не успел, превратились в кровавое воспоминание о самих себе, когда грянул картечный залп.
        ///
        Андрес де Га, командовавший «Скверной молитвой», улыбнулся, вдыхая пороховой дым, и приказал заряжать ядра.
        - Капитан, - крикнул старший помощник, - они вернулись!
        Через левый борт переваливалась абордажная команда, Андрес пересчитал их и удивился тому, как сильно проредили экипаж на этой утлой лодчонке! Плохо. А ведь когда дело стало затягиваться он даже Пучинных послал в бой, однако и их полегло больше половины. Очень плохо. Капитан Дектро спросит у него: «Андрес, почему ты не бережёшь моих людей? Андрес, может мне протащить тебя под килем? После третьего раза ты, возможно, образумишься». Кожа и мышцы, что де Га стёр о донные ракушки во второй раз, только успели отрасти, и после третьего он потеряет право командовать кораблём, а вместе с ним, может быть, и жизнь. И откуда только взялась эта скорлупка посреди открытого моря в самое ненужное время?!
        - Где мастер квартердека? - крикнул капитан с юта.
        Один из абордажников хлебнул поднесённой пресной воды и рыбье обличие стекло с него, оставив на палубе раненного человека.
        - Убит, сеньор капитан!
        - Как?!
        - На корабле белый орк, сеньор капитан! Тот самый! И какие-то великаны и… и… там женщина с копьём…
        - Что ты несёшь, тварь?!
        Андрес де Га посмотрел на вражеское судно, пороховой дым уже рассеялся, стал виден изуродованный борт, иссечённые тела, кое-где робко занялся пожар. Ещё один залп и шхуна отправится к Глубинному Владыке… но что это? Среди обломков, среди трупов, выжившие стояли на коленях, словно в мольбе. Молили они не о пощаде, - руки моряков были обращены к тонкой фигурке, опиравшейся на копьё, к фигурке, чью голову окутывало пламя. Женщина подняла длинное оружие над собой, и пират содрогнулся. То тёмное и страшное, что жило внутри де Га, то, что он принял, став служить Солодору Сванну, из чего черпал силу и что вскармливал кровью убиенных, тонко закричало в страхе. Ему стало так дурно, такая слабость парализовала тело, что капитан никак не мог отдать приказ канонирам. А даже если бы и смог, то разбитые немощью пираты не исполнили бы его. Испуганные глаза Андреса неотрывно следили за копьём, которое светлело.
        ///
        Доргонмаур в руках Самшит сбрасывал тысячелетнюю черноту, хлопьями и мутной коркой опадавшую с древка, с бронзового дракона, с потускневшего кристаллического лезвия. Глаза Верховной матери пылали плазменным светом и копьё перенимало его, ослепительно яркое, вымарывавшее все иные цвета, сияющее, горячее как драконье пламя!
        - Lenmegen n’dehy olavit mahaff! - провозгласила жрица, направляя оружие Сароса Грогана против «Скверной молитвы». - Latum!
        Доргонмаур выпорхнул из ладони и на мгновение повис в воздухе как пёрышко, не знающее, куда направить свой беспечный полёт… а затем превратился в луч раскалённого света, прошивший пирата насквозь и устремившийся к горизонту. На несколько мгновений мир побелел, наступила тишина; спокойствие и тепло окутало всё и вся.
        Когда глаза выживших вновь стали зрячими, они смогли увидеть пиратскую шхуну, на всех парусах бежавшую прочь; останки погибшего фрегата; Верховную мать Самшит, лежавшую в окружении свиты без сознания. Чёрное копьё Доргонмаур было рядом с ней и уже почти остыло.
        Глава 4.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 2 эпира месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
        Мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати бежал по тропке, над которой вздымалась отвесная стена камня, а под ней был обрыв. Далеко внизу море билось о прибрежные скалы, полдень жарил плечи и голову сквозь накидку, а разъярённые харпески ловили крыльями ветер и осыпали человека проклятьями. Они ненавидели всех, кто приближался к их гнездовью. Мальчишка бежал, пока в груди его и мышцах пылал огонь, а по лицу градом катился пот. Разгневанные летуньи падали с небес, выставляя когти, но он избегал их, ловкий и стремительный как сам ветер. В прежние времена светлая ткань его одежд не раз пропитывалась кровью на этой опасной тропе, но не теперь.
        Путь взбирался выше, к небольшой площадке, с которой открывался безумно прекрасный вид на Седое море. Там мальчишку ожидала фигура в тёмном плаще с капюшоном. Бегун наконец достиг цели и сделал ещё несколько шагов, прежде чем смог остановиться. Он опёрся на дрожавшие колени и старался не упустить дыхание, не глотать воздух слишком жадно.
        - Разве я позволял отдыхать?
        Тёмная фигура подбросила в воздух длинный железный лом, который вонзился в камень рядом с мальчишкой. Тот едва успел вырвать тяжёлую ношу, шепча слово, пробуждающее чары, когда противник надвинулся на него. Магия придала сил, и отрок смог воздеть своё оружие. Два лома встретились с лязгом, боль прокатилась по рукам, но пальцы не разжались. Он отпрыгнул и перекувыркнулся в воздухе, уходя от второй атаки. Приземлившись, мальчик успел занять боевую стойку, но вновь пришлось бежать. Огромная тёмная фигура наступала, вертя своим ломом «мельницу», тяжёлое оружие словно потеряло вес, превратилось в прутик, так легки были движения.
        Противник преследовал неотступно, стремительный и лукавый, его обманные выпады и захваты сулили боль, стоило лишь допустить ошибку. Но мальчишка скользил как угорь, упархивал беспечным мотыльком… пока собранные щепоткой пальцы не ужалили в грудь. Из отрока выбили дух, боль отдалась во всех рёбрах, кожа в том месте лопнула и сквозь светлую ткань проступила кровь. В следующий миг лом противника замер у виска.
        - Оби, Оби, Оби, - укоризненно проговорил тот, - мастер по боям без боя. Убегать, уворачиваться, отводить удары, всё это ты освоил великолепно, однако, пока не станешь нападать, победы не одержишь.
        Названный Оби, морщась, встал.
        - Я не ищу побед, учитель, мне достаточно защищаться.
        Усталый вздох.
        - Одним щитом не отмашешься, не накроешь ни себя, ни кого иного. Упреждающее нападение - лучшая из всех защит, я сам понял это слишком поздно, однако должен передать науку тебе, спасти годы твоей жизни от заблуждений. Если битвы не миновать, Оби, бей первым. Бей сильно и беспощадно.
        Отрок поднял глаза на своего учителя, и в этих огромных зерцалах души отражалось лишь упрямство. Человек с такими глазами примет тысячу ударов, но не пожелает ударить сам. Неистовая сила, заключённая в противоестественной доброте.
        Обадайя осенил себя знаком Святого Костра.
        - С божьей помощью, оборонюсь, учитель!
        Тому оставалось только покачать головой.
        - Кажется, я перестарался. Рёбра целы?
        Мальчик опустил взгляд на пятно крови, приложил к нему мозолистую ладонь, и та засветилась. Рана под одеждой исчезла, свежая кровь превратилась в бурую корку. Действие усиливающих чар окончилось и лом стал для Оби непомерно тяжёл, так что учитель забрал его.
        Они скинули капюшоны.
        Обадайя, подросток с наливавшимся силой юным телом, тёмными вившимися волосами, и глазами, что горели внутренним светом. Свыше ему была дарована нежная красота, очаровательная в пухлых губах, пушке, что никак не мог переродиться в щетину, и длинных ресницах. Даже немного сколотый резец казался милым в этой картине.
        Его учитель, облачённый в тёмное, был намного выше и очень широк в плечах. Ликом своим мужественный; хоть и не старый, он имел белые волосы, с единственной вороной прядью, заплетённые в косу. Твёрдое лицо выражало покой, но в глубине нечеловеческих глаз застыла печаль. Их радужки походили на ярко-жёлтый янтарь, а от солнца зрачки превратились в тонкие вертикальные щёлочки.
        Майрон глубоко и размеренно дышал, раздувая грудь как кузнечные мехи. Он подставлял лицо касаниям ветра и слушал крики чаек, а также брань харпесок, которые боялись подлетать близко. Учитель Оби был столь меток, что брошенный камень всегда настигал цель и разил насмерть. Но на глазах ученика он старался проявлять смирение.
        - Сегодня, - сказал Майрон Синда, - будет хорошая ночь. Подходящая. Сегодня мы пойдём в рощу. Ты ждал этого, ученик?
        - Очень ждал! - воскликнул Оби, расцветая улыбкой.
        - Значит, обойдёмся без дыхательной практики. Бежим обратно, тренировка ещё не закончена!
        Учитель ринулся по тропке над скалами так резво, что Оби смог нагнать его лишь когда дорога углубилась в лес, покрывавший большую часть острова Ладосар.
        Извилистые дорожки, проложенные некогда, обегали самую чащу, ту часть, где деревья росли непомерно великими. Некоторые пути взбирались на скальные хребты Ладосара, - прибрежные и внутренние, - огибали озёра и перебирались через ручьи по выгнутым мостикам. За те семь лет учитель даром времени не терял.
        Посреди холмистых лесов, укрытая от глаз всего мира, стояла усадьба. Каменная стена окружала большой двор, где был просторный и уютный дом о двух поверхов, с красной черепицей и белёными каменными стенами. Из крыши поднимался высокий дымохода, под окнами росла, переползая на дом монастырская роза, а часть двора укрывал навес из виноградных лоз. Стояла там конюшня для небесных скакунов, оранжерея, баня, кузница, отдельная алхимическая лаборатория и амбар.
        Когда хозяева приблизились, ворота сами распахнулись.
        - Сегодня занятий не будет, - сказал учитель, направляясь в кабинет, - отдохни, нам обоим понадобятся силы.
        Оби остался в приятном волнении и предвкушении, но глядя в широкую спину, он понимал, что учитель волновался едва ли не сильнее.
        С тех пор как Обадайя стал учеником Майрона Синды, и тот привёз его на остров, жизнь мальчика подчинялась строгому распорядку. Он жил тренировками и уроками магии, проводил дни в кузнице и в лаборатории, слушал лекции в домашней библиотеке и практиковался внутри магического круга. Иногда учитель брал его в глубь острова, чтобы вместе искать редкие ингредиенты для зелий, изучать бестиарий; и совсем редко они переправлялись через пролив. Дикая Земля, что раскинулась на юге, была суровым испытанием, но и там он продолжал учиться. Старая Эгге многое могла поведать и ещё больше показать.
        Искупавшись в бадье с колодезной водой, которую натаскали самоходные вёдра, и утащив с кухни обеденный поднос, Оби поднялся в свою комнату. Там, среди книжных полок и шкафов с лекарствами, на кровати он подкреплял силы и читал свой гримуар. У каждого мага должен быть гримуар, а ещё ритуальный нож атам и, разумеется, посох. Или жезл, или волшебная палочка, если маг ещё совсем неопытен. Приятное волнение заставляло Оби улыбаться.
        Свежий весенний вечер опустился на мир. С балкончика, что выходил на запад, мальчик проводил светило и спустился во двор, одетый в чистое. Книга заклинаний висела на его поясе рядом с ножнами. Учитель пил воду из колодца, разглядывая домишки для духов и пташек, что висели на ветвях деревьев снаружи усадьбы. Теперь его плащ был не чёрным, а красным, капюшон же отцепился от ворота и превратился в широкополую шляпу с пером. Порой он делал так, ибо являлся, суть, мимиком, - живым и волшебным существом.
        - Ты отдохнул?
        - Да, учитель!
        - Тогда идём.
        - Мря!
        К их ногам подкатился Лаухальганда, который тоже отдохнул за трое суток беспробудного сна. Живой мяч чёрного упругого «каучука» имел только широкий рот и пару кошачьих ушей, но прыгая и катясь, мог мчаться быстрее лошади. Он высунул язык необычайно далеко, снял с воротных столбов одну из ламп и передал Майрону.
        - Держим походный шаг, выйдем к роще до полуночи.
        Они редко покидали уютные стены дома по ночам, ибо в ту пору из чащоб выходили прежние хозяева Ладосара. Раньше они разгуливали и днём, если деревья давали густую тень, пытались изловить чужаков чтобы съесть, но тогда Майрон объявил им войну. Он был в силе, он был жесток, он убил многих древних, а прочих заставил присягнуть ему и отдать истинные имена в обмен на жизнь. Теперь выжившие прятались в чаще при свете дня, а ночью им позволялось разгуливать, ибо могущественный волшебник мог проявлять милость.
        Люди шли быстро, не вглядываясь во тьму снаружи светового круга. Они чувствовали взоры из-за деревьев, слышали голоса, которые нельзя было услышать, если в душе не пылал дар магии, даже понимали их немного, но не останавливались.
        Вдруг близ тропы затрещали ветки. Кто-то большой ломился сквозь кустарники, порыкивая и шипя. Майрон сурово сжал губы, дёрнул левой рукой - из рукава плаща в ладонь выпал Светоч Гнева.
        - Мурчалка! - воскликнул мальчишка радостно, когда на тропу вырвалась рысь огромная как медведь.
        Величественная кошка изобразила удивление. Через миг белое одеяние ученика покрылось слоем линялой шерсти, а на лице появились ссадины от шершавого языка, Мурчалка обожала Оби. Когда-то мальчик выходил и вырастил её, но теперь уж рысь считала его своим котёнком.
        - Мурчалка тоже хочет с нами, учитель!
        - Что ж, видимо, семья в сборе. Спасибо, что присоединилась.
        Кошка пренебрежительно дёрнула на Майрона ухом и продолжила громко мурчать для того единственного в мире человека, до которого ей было дело. Катавшегося в ногах Лаухальганду она сильным ударом отправила во тьму.
        Их вела выложенная камнем тропка, в чащу, туда, где тысячелетние деревья возносились исполинскими башнями, туда, где среди их корней, ютилась маленькая, но такая драгоценная рощица. Её границы охраняли словно гридни кадоракары - красные ели. Древесина и смола этих деревьев были дороже злата, а яд, что наполнял иглы, сулил смерть любому.
        Они предупреждающе зашелестели, уронили на усыпанную хвоей землю несколько шишек, но гости всё равно приближались. Воздух наполнялся крепчавшим ароматом, дивным, пряным, целительным, магия разливалась вокруг, а угроза росла. Иные легли бы замертво, пронзённые ядовитыми иглами, а они прошли под сень деревьев, слушая как те успокаивались, узнав чужаков.
        - Интересно, - тихо заговорил ученик, - они правда пришли из других миров?
        - Так считается, - ответствовал Майрон, который видел за стволами елей нарождавшийся свет. - Кадоракары могут расти только в местах, переполненных сырой магической энергией. Их священный долг - защищать златосерд… а вот и он.
        В центре рощи, там, где присутствие магии было особенно сильно, окружённый синими травами и цветами рос молоденький дуб. Его кора отливала слоновой костью, а листья на ветвях сверкали сусальным золотом. Поразительной, неземной, возвышенной красоты растение, углубило корни в полную магии землю и ею питаемое, уже семь лет крепло.
        - Сегодня он… вы оба достаточно сильны, - сказал учитель, кладя тяжёлую длань на плечо ученика. - Лаухальганда, Мурчалка, останьтесь здесь.
        Следуя за Майроном, Обадайя вспоминал себя, совсем ребёнка, на этом месте около семи лет назад. Тогда здесь не было никаких сосен, лишь синие травы и мхи, странные растения, чуждые миру Валемар. Тогда наставник старательно обучал его особому ритуалу, а как пришло время, вложил в руки золотой жёлудь и привёл сюда. Оби помнил, волнение, помнил, как присутствие наставника вселяло уверенность, как болел палец, пораненный до крови.
        Они приблизились к юному златосерду и сели подле него, ещё тонкого, но уже такого крепкого. Дуб поприветствовал людей своим тёплым светом, тихонько зазвенел листвой.
        - Помнишь, что я говорил тебе? С ростом этого дерева, будет расти и твоя сила. Он связывает тебя с магией нерушимыми узами, он будет поддерживать тебя и питать до того дня, пока один из вас не умрёт.
        - Я чувствую, что он узнал меня, учитель, - сказал мальчик, нежно гладя шершавую кору.
        - Хорошо. Прежде, чем начнём, давай попробуем заручиться удачей. Она не бывает лишней, верно?
        Майрон достал откуда-то изнутри своего плаща большой кусок волшебного янтаря, внутри которого застыла тонкая фигурка. Маги называли этот материал лаком обновления и творили его при помощи одноимённого заклинания. Применений у лака было множество, и один из них, - сохранение внутри всякого.
        Обадайя задохнулся от восторга:
        - Она… настоящая?!
        - Самая, что ни на есть настоящая фея из сопредельного слоя бытия. Они не очень любят наш мир, им здесь нечем дышать из-за нехватки магии в атмосфере, а ещё может случиться вот такое пленение.
        Мягкий свет златосерда танцевал на янтарных гранях.
        - Феи считаются властными над удачей и неудачей, они соблюдают свой особый закон и не терпят долгов. Я долго ждал возможности обязать её. Руку, ученик.
        Волшебный инклюз оказался в пальцах отрока, а снизу его ладонь поддерживала длань учителя. Потоки энергии потекли по твёрдой материи, лишая её стабильности структуры, рассеивая бесследно. В руки волшебников улеглось невесомое тельце. Очертаниями оно походило на женское, но все формы были тверды хитином, в огромных фасетчатых глазах не теплилось жизни, стрекозиные крылья не блестели.
        - В книгах писано, - зашептал Майрон, - что они способны это пережить. Такие как мы погибают в Лаке, не обретая бессмертия, однако феи - иные. Древние маги утверждали, что бессмертие этого народца сопоставимо с бессмертием самой магии. Если не здесь, то нигде.
        Время шло, а узница тысячелетнего сна не просыпалась. Что-то было неправильно в этом. И пока Обадайя чувствовал неправильность, вглядываясь в крохотную изящную фигурку, Майрон вглядывался в него. Он знал, чего ожидать, он видел в ученике свет и считал вспышки. Свет иной, чем магия, иной, чем звёзды, иной, чем душа златосерда. Чистейший свет, - тот, что носил это слово как имя.
        В Оби вновь воспылал Свет.
        Вместе с магией в крошечное тельце потекла живительная сила Света. Хитин приобрёл блеск, глаза засверкали самоцветами и воссиявшие крылышки дрогнули. Фея приподнялась на тонких руках, впитывая гурхану всем своим существом, и воззрилась на двух великанов. Словно полностью проснувшись, вскрикнула, взлетела и принялась кружить среди златой листвы. Она казалась растерянной и голосок, звеневший серебряными бубенцами, оглашал поляну. Никто не пришёл на зов, и тогда фея вновь обратилась к людям. Смысл её слов остался тайной. Бросив последний взгляд на великанов, малютка рассекла ткань пространства, чтобы пройти сквозь прореху в иное измерение. Вскоре та затянулась бесследно.
        - Говорят, - Майрон опустил голову, - тот, кто спасёт фею, будет облагодетельствован королевой этого бессмертного народца. Пусть сегодня это поможет нам. Оби.
        Юный волшебник достал из ножен атам, откованный из серебра, - металла целителей и некромантов. По тонкому клинку пробежали светящиеся глифы и, читая заклинание нараспев, отрок поднялся. Он произносил словоформулы, перетекавшие из одной в другую, подбирая ветвь, с которой желал связать свою судьбу. Она должна была иметь достаточную длину, быть молодой и гибкой, но уже крепкой. Выбор свершился и атам быстро отторг веточку от тела дуба. Кадоракары угрожающе зашелестели, наполняя воздух запахом смолы, но златосерд не взывал о помощи. Он отдал часть себя доброй волей. Обадайя припал к ране губами, зарастил её своей силой и слизнул горький сок. Его астральное тело переполнилось чистой магической энергией.
        Здесь ознакомительная часть романа завершается. Приглашаю всех увлечённых читать дальше.)
        Глава 4.2
        Ещё живая ветвь перешла в руки старшего мага и тот принял её как вызов для своих нынешних возможностей. Линии, сплетавшие заклинание, окружили его под звук хриплого голоса, чары меняли суть ветки, превращая её в настоящую волшебную палочку, прямую, гибкую, хлёсткую, с двумя маленькими листочками и жёлудем на кончике. Зачарование прошло успешно.
        - Последний штрих, Оби. Ты выбрал руку?
        Ученик сжал основание палочки левой ладонью и Майрон быстро перешёл к завершению. В тот миг он больше всего боялся, что утратит контроль над плетением, испортит всё, но удача действительно не покинула серого мага, ведь Обадайя вздрогнул от боли. Он стойко держался, пока волшебная палочка врастала в плоть основания ладони, пока живая древесина и кора лезли под кожу и соединялись с ней. Мало-помалу, артефакт целиком ушёл в руку, и свежая ранка заросла.
        - Сделано, - выдохнул Майрон с великим облегчением и впервые за долгое время улыбнулся. - Частица одного живого существа стала частицей иного, палочка, которая является частью мага, - самая верная, самая сильная. Она никогда не предаст тебя и никогда не уйдёт к врагу… Больно?
        - Нет… совсем нет!
        - Призови её, мальчик. Предупреждаю, это будет мучительно в первый…
        Оби взмахнул рукой и в воздухе блеснули рубинами капли крови. Палочка вытянулась на всю длину и легла в пальцы, после чего мгновением ока исчезла внутри руки. Она появлялась и исчезала так быстро, что глазу было не поспеть. Хлёсткими взмахами волшебник рисовал в воздухе пентаграммы, выводил линии энергопроводящих потоков, молодой, сильный, восторженный.
        Его учитель достал из кармана трубку и закурил крепкий табак, он устал, но был доволен, на душе стало чуть легче.
        - Молодец, ученик.
        На обратном пути Майрон напевал себе под нос старую солдатскую песню и казался… счастливым. Мурчалка ушла в ночь, её ждала охота, а людей в натопленном светлом доме ждал обильный ужин, накрытый домашними духами-прислужниками.
        Они наслаждались пищей, светом и теплом, отмечая вступление в очень важный этап жизни юного волшебника. Обадайя не знал дня своего рождения, он и года-то не знал, но когда учитель предложил ему выбрать дату, чтобы они могли праздновать, отрок отказался. Это было не важно. Зато теперь, он верил, что познал ту радость, которую иные люди испытывали ежегодно. Прекрасный, прекрасный день!
        Ложась в кровать, он долго смотрел на танец светящегося мотылька под потолком, прежде чем развоплотить его, и тихо улыбался, засыпая… пока уха не коснулся звук. То открылись ворота конюшни.
        Обадайя не сразу решился покинуть ложе и спуститься во двор. Когда же отрок вышел из дома, учитель был уже далеко. Сомнения развеялись, - он решил посетить свой практикум на Безлюдном берегу. Впервые за долгое время. Успех сего дня, должно быть, приободрил его.
        - Господи…
        Отрок бросился в конюшню, большую и светлую, где полы были устланы свежей соломой, и пахло как после грозы. Три лошади, обитавшие там, являли собой образы невиданной красоты. Учитель, призвавший их из сопредельных измерений, говорил, что получил секрет заклинания от одного архаддирского мага. Торгасты, скакуны свободных небес, белые как первый снег, с гривами и хвостами из облачной влаги и глазами невинной синевы. Удерживаемые в измерении Валемара зачарованными сёдлами и уздечками, три торгаста служили островным волшебникам для быстрых и дальних странствий; один уже был в небе. Обадайя вывел второго скакуна наружу и поднялся в седло.
        - Вверх, вверх!
        Конь поскакал резво, перемахнул через забор, опёрся о воздух как о землю и подскочил ещё выше, и ещё, всё набирая скорость, возносясь над лесом. Его всадник спешно начитывал заклинание Микроклимата, чтобы не застудиться, и с третьего раза у него получилось. Укутавшись в кокон тёплого воздуха, Обадайя отправился на север. Полёт в ночи был страшен, то и дело казалось, что вот-вот впереди возникнет какое-нибудь исполинское дерево, или ночной охотник со скал встанет на крыло и примет молодого волшебника за добычу. Он подстёгивал торгаста, прижимаясь к мокрой гриве, держал курс по своему внутреннему чувству направления.
        Вскоре после того, как Майрон и Оби поселились на Ладосаре, после того, как был построен дом и усмирены обитатели острова, могущественный волшебник решил возвести себе практикум, - место, где он мог проводить собственные магические тренировки, не сдерживаясь, не боясь привлечь внимание извне; место, где можно было экспериментировать. Он воздвиг на севере, где высокие утёсы поднимались над Безлюдным берегом, большой купол, экранировал его всеми мыслимыми способами, и занимался там сложной магией. Учитель говорил, что его изыскания опасны, запрещал ученику приближаться без дозволения. Этой ночью Оби впервые ослушался.
        Полусферический купол практикума был сокрыт от моря деревьями, он стоял на берегу небольшого пруда, на каменистой проплешине. Внешние стены здания состояли из правильных восьмиугольников, слабо мерцавших магическими знаками, а близ врат у коновязи отдыхал торгаст Майрона. Оби приземлился поодаль, едва не столкнувшись с ветвью старого клёна. Он привязал своего скакуна в отдалении, сам же приблизился к краю проплешины. Отрок робел, но не перед гневом учителя.
        Через четыре года после обретения их нового дома, здоровье Майрона Синды пошатнулось, заболело астральное тело, стали расслаиваться энергопроводящие потоки. Сначала изредка, но потом всё чаще теряли стабильность заклинания. Учитель однажды усмехнулся горько и сказал, что последствия не могли не прийти, но судьба была к нему благосклонна, ведь серый маг ещё столько лет пользовался Даром после того трагического дня… О каком дне говорил учитель, Обадайя не знал, а Майрон не рассказывал. Он начал впадать в уныние и повесил на пояс фляжку с мандрагоровым дистиллятом.
        Со временем становилось только тяжелее, Дар подводил волшебника чаще, занятия лишались практической части. Порой, бывало, становилось лучше, казалось, что недуг отступил, но стоило поверить в это, как очередное плетение теряло стабильность в процессе создания. При этом несколько раз происходили энергетические выбросы, после которых приходилось восстанавливать стены дома, а учитель терял интерес к жизни. Он мог днями сидеть в своём кабинете и тянуть мандрагору, переставляя по доске для раджамауты1 фигурки. Вскоре начались боли.
        # # 1 Р а д ж а м а у т а - настольная военно-стратегическая игра.
        Они нарастали вместе с разрушением астрального тела, Майрон говорил, что горит изнутри, что каждая частичка его существа агонизирует. Он старался держаться, ведь мог вынести больше страданий, чем кто или что угодно, однако муки становились нестерпимыми даже для него. Порой к учителю нельзя было прикоснуться, чтобы не ожечь свою кожу до волдырей, настолько он раскалялся. Однажды Оби замотал его тело в мокрое полотно и чудом перевёз на торгасте через пролив. Там он вступил в Дикую землю и долго звал Эгге; пожалуй, если бы не лесная старица, маг уже покинул бы мир живых.
        С тех пор Майрон несколько раз в месяц сам летал на континент, чтобы опуститься в целебные лозы Эгге. Она не позволяла учителю погибнуть, но и исцелить его не могла.
        - Он провёл через себя неизмеримую силу, - сказала старушка Обадайе в тот первый раз, когда учитель, красный что вынутый из горна клинок, лежал в яме, окутанный шевелившейся лозой. - Такую, что должна была убить его сразу, но не смогла. Воистину непостижимы пути Хаоса и неизмеримы границы человеческих сил. Береги его, малышок, это пламя горит ярче солнца, но может погаснуть в любой миг.
        - Я пригляжу, бабушка.
        Временами магия вновь начинала повиноваться седовласому, отступали муки, но потом всё возвращалось на круги своя. Из упрямства, не в силах признать, что становится простым смертным, Майрон Синда то и дело пытался практиковать. Иногда получалось, но в последний раз… Проснувшись однажды по утру, Обадайя нашёл своего учителя, с кожей, покрытой ожогами и язвами. Тот молча валялся у крыльца дома и давил боль мандрагорой. Даже не заметил тогда, как мальчишка принялся носиться вокруг с лекарствами и целебными чарами, а после надолго позабыл о заклинаниях. До сего дня, когда долг наставника обязал провести зачарование волшебной палочки.
        Оби прятался в ночных тенях, наблюдая за куполом, но ничего не ощущал, - практикум возводился чтобы надёжно скрывать, внутри могло происходить что угодно. Отрок не находил душевного покоя, как и решимости нарушить прямой запрет, и, как всегда бывало, за силой он обратился к богу. В прохладной весенней ночи, стоя на коленях и вдыхая запахи прелой листвы, он молился. В раннем детстве ещё, не умея читать, заучил наизусть все солдатские молитвы, а позже, когда Майрон обучил его буквам, пил из Слова Кузнеца, псалтыря, требника.
        - Господи… Господи… Господи…
        Молитвами Обадайя продержался до рассвета, и лишь когда просветлел небосвод, он решил оставить свой пост. Усталый, продрогший, отрок погладил прекрасного скакуна, вставил ногу в стремя и чуть не упал оттого как вздрогнула земля. Толчок повторился, торгаст совсем не по-лошадиному закричал, а мальчик понёсся к практикуму, не помня себя от волнения. То было опрометчиво, ибо когда тряхнуло в третий раз, из купола с грохотом выбило большой фрагмент конструкции. Ударная волна отмела человека словно пылинку.
        Из пролома в утренний воздух валил дым, внутри неясно мерцало и метались разноцветные разряды энергий. Преодолев лёгкую контузию чарами, бормоча заклинания, прибавлявшие сил, Обадайя встал и выпустил в ладонь волшебную палочку. С этим тонким белым прутиком он побежал к пролому, откуда звучал отрывистый голос Майрона Синды.
        Развеяв дым чарами, ученик застал учителя внутри большой залы практикума, среди перевёрнутых столов, горящих книжных полок, с оплавленными пятнами на каменном полу. Тот бродил, держась за голову, и что-то выкрикивал в пустоту, раскачивался, хрипел, рычал. Зрелище вновь лишило Оби твёрдости духа, он стоял и не понимал, след ли обращать внимание на себя?
        - Utnag ongri boren shie… Angren soruz giel shie… Vagorn nazgot iychash shie… Utnag…
        - У… у-учитель?
        Майрон вскинул голову, его глаза полыхнули, янтарными звёздами.
        - Учитель?! - Волшебная палочка была поднята и теперь дрожала в дрожавшей руке.
        - Dumgoj rohan varn shie! Vayshan umlo corn shie! Etnag larga gorott shie! Utnag ongri boren shie!
        Речь перешла в крик, рычание, вой, зверь в обличие человека ринулся к Оби, роняя слюну; снаружи раздались отдалённые раскаты грома. Учитель напал на ученика без жалости, налетел на выставленное заклинание Щит, которое отбросило его, мгновенно поднялся и напал вновь. Он ударил в силовое поле своим правым, бронзовым кулаком и плетение оказалось растерзано в клочья. Второй Щит постигла та же участь, Майрон прошиб его одним взмахом, а когда из палочки выметнулись Прочные Путы, разорвал их что паутину, став лишь злее. Паралича и Обморока он не заметил, заклинания растаяли, коснувшись безумца.
        Только бесчисленные тренировки спасли юношу от мгновенной гибели. В утреннем небе зарождалась буря, а внизу хрупкий мотылёк ускользал от когтей дракона, защищался и едва не погибал. Майрон двигался как живая ртуть, отставал от жертвы на доли секунды, ревел, промахиваясь, пока вдруг не превратился в смазанный росчерк. Наконец его пальцы сомкнулись на предплечье ученика, ломая кости. Пойманный Обадайя был вскинут за свою искалеченную конечность и брошен в дальнюю стену, - хрустнули рёбра, вышел дух, отрок едва не погиб. Но зверь не остановился, он оказался рядом, поднял добычу за горло и, выдыхая дым, провозгласил:
        - Dumgoj rohan varn shie! Vayshan umlo corn shie! Etnag larga gorott shie!
        - Учитель… - захрипел Обадайя, превозмогая мучительную боль, теряя зрение и сознание.
        Снаружи сгустилась тьма, и когда бронзовые пальцы почти смяли глотку, почти раздробили шейные позвонки, сверху на практикум снизошёл столб небесного огня.
        Мир затопила белизна, противный писк застлал уши, боль перестала существовать. Оби окутал покой и посетило дивное видение. Нечто немыслимо, невиданно прекрасное спускалось свыше, чтобы заключить его в объятьях, оградить от страстей земных, поцеловать в лоб и принести весть, шёпотом…

* * *
        Когда Майрон Синда вернулся в себя и смог открыть глаза, он был слабее новорождённого младенца. Дар почти не чувствовался, дыхание давалось трудом, а как в тело вернулась боль… но он умел перебарывать её. С этим врагом Майрон бился половину жизни и хорошо его узнал.
        Набравшись сил, он смог привстать и оглядеться. В руинах едва узнавался практикум, здание было разрушено до основания, камень не удержался на камне. С горечью и разочарованием маг без магии процедил несколько проклятий. Что же он натворил? Что же… С трудом обернувшись, седовласый увидел в десятке шагов от себя Оби. Мальчик лежал на боку, не шевелясь, он был жив, несомненно, однако лицо учителя омертвело.
        Рив смог подняться и заставить себя идти, чтобы упасть на колени рядом с учеником и бережно, словно птенца, тронул его. Обадайя спал, свернувшись калачиком, совершенно целый и здоровый, ни единой царапины, только покрытый пылью, как и его учитель. На грязном лице отрока пролегли русла слёз. Он много плакал, прежде чем уснуть.
        Майрон не знал, что думать, не знал, что делать. Память его пострадала и после входа в практикум, не показывала ничего. Кажется, он вновь решил попробовать…
        - Проклятый старый дурак, - ненавидя себя всем сердцем, простонал маг без магии, - что б тебе пусто было до гробового камня, ахогово семя1…
        # # 1 Ахог - низшее воплощение Лжи, демон в элрогианской религиозной традиции.
        Оби шевельнулся, вздрогнул во сне, и мужчина прикусил язык. Он как мог осторожно поднял мальчика на руки и выступил на проплешину. Земля вокруг практикума была оплавлена, пруд испарился, часть деревьев превратилась в угольную пыль… что-то ужасное, должно быть, вышло, когда его плетение потеряло стабильность… что-то непредсказуемо разрушительное.
        Торгаст, принесший его к практикуму, исчез, - от седла остался едва узнаваемый обугленный кусок. Поодаль, однако, слава Господу-Кузнецу, Молотодержцу и всем апостолам, виднелась белая шкура другого торгаста, на котором, верное, прилетел Обадайя. Призванный зверь был испуган, но покладистый нрав позволил быстро его успокоить. Оказавшись в седле, Майрон крепко прижал к себе ученика и пустил скакуна шагом.
        Они прилетели в усадьбу задолго до полудня, а там седовласый уложил мальчика в кровать и просидел подле двое суток. Тот крепко спал, не слыша, как его неудачливый наставник пожирает себя живьём, тихо бушует, давится ядом ненависти к самому себе. Но когда Оби всё же открыл глаза, Майрон был рядом, готовый сделать всё, что нужно, поднять на своих плечах и передвинуть горные хребты… хотя ничего не понадобилось.
        Прошло ещё пять дней прежде чем ученик произнёс первое слово. Он ничего не рассказал о той злополучной ночи, не хотел есть, двигаться, отвечал через силу; только пил воду и вновь временами проваливался в сон. Словно в поражённом меланхолией, в нём иссякла воля жить. Ночами же Обадайя тихо плакал в подушку.
        Тогда Майрон принял решение, которое маг принимать был не вправе, ибо шло оно вопреки магии как разумной и беспощадной стихии. Учитель решил, слушая, как его ученик давился слезами, что больше он магом не будет никогда.
        Глава 5.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 4 эпира месяца года 1650 Этой Эпохи, провинция Ковхидар, королевство Риден.
        Весна близилась к середине, но в том богом проклятом году даже она оплакивала беды, постигшие Вестеррайх. Шли нескончаемые проливные дожди.
        День перевалил за первый обеденный час1, а из-за туч казалось, что в мире воцарились вечные сумерки. Всадник на молодой пегой кобыле ехал средь с осени не паханых полей. Дождь сделал дороги поистине бездонными, так что приходилось искать хоть сколько-то надёжный путь чтобы лошадь не потонула.
        # # 1 15:00.
        Обе встреченные недавно деревни оказались заброшенными, холодными мёртвыми. Прежде там жили люди, питавшиеся от близости к королевской дороге, но, когда пришла беда они просто ушли, оставив за спинами только пустые дома. Стаи голодных собак теперь рыскали в этих землях, обозлённые, испуганные и голодные.
        Одна из них погналась за всадником, когда он ехал мимо и человек ещё слышал отголоски далёкого воя.
        - Тпру!
        С высоты седла он рассмотрел дорожный столб, придержал шарф, закрывавший нижнюю часть лица, и аккуратно направил кобылу на северо-запад. Цель была уже достаточно близка. За деревьями вон того околка, шевелившимися как вздыбленная шерсть, находилась торговая стоянка Ахтенайх. Сам всадник никогда её не нашёл бы, однако купцы из Краутхаузена были очень убедительны в своих просьбах проверить местечко. Они знали, что там случилось нечто неладное, связь со стоянкой прервалась, а проходившие мимо торговые поезда перестали сворачивать к гостеприимному прежде месту. В нынешние неспокойные времена такое происходило всё чаще, но интерес купцов был неугасим, ведь в Ахтенайхе застрял торговый поезд, везший груз тканей, масел, олова и свинца из Ривена. Наниматели отчаянно желали знать, есть ли резон посылать за товарами целый отряд вояк, или это будет пустая трата денег. Свой интерес они подкрепляли звоном серебра.
        Пегая оставила околок позади только через час и лишь тогда стал виден раскинувшийся на небольшом холмике Ахтенайх. Всадник явственно ощутил недоброе предчувствие, будто сами кишки советовали быстрее гнать лошадь прочь. Но он не стал прислушиваться.
        Прежде эта стоянка звалась проще, на вестерлингве, - Осьмидуб, но с тех пор как Риден3 отнял сармарку2 Ковхидар у Марахога семь лет назад, новая власть всё старалась переименовать по-своему. Ладно бы только марахогские имена вымарывали, так ведь и всеобщий язык риденцам отчего-то стал немил.
        # # 2 С а р м а р к а - от «саронская марка»; единица земельного деления, принятая в королевстве Марахог.
        # # 3 Не путать с Ривеном.
        Осьмидуб кутался в жидковатый туман и хранил тишину. Издали слышались только вороньи голоса, а внешние стены казались чёрными. Всадник пустил пегую шагом, чуть подстегнул и оставил дорогу. Он неспешно объезжал всхолмье чтобы осмотреть стоянку со всех сторон. Местами, - это бросалось в глаза, - брёвна частокола были повалены внутрь. Прорыв оборонительного периметра? Изъян строительства? Ворота стояли целыми и запертыми, а перед ними лежал перевёрнутый набок фургон-лавка и… судя по всему, засиженные вороньём останки.
        Сделав полный круг и с тревогой поглядывая на небо, всадник направил кобылу к воротам. Вороны с криками перелетели на частокол, где расселись, чтобы лучше видеть его. Кто-то искал убежища в Осмидубе и поплатился за это жизнью, но зато следы его неудачи стали предупреждением для других держаться подальше. Всадник вытянул из кобуры пистолет с кремневым замком, взвёл курок.
        На земле валялась часть лошадиного костяка, почти полностью лишённая плоти; ещё несколько костей виднелись поодаль. Сам деревянный фургон сильно пострадал, будто по нем ударили осадным тараном, на уцелевших стенах виднелись следы когтей.
        Тревожное предчувствие усилилось, и когда внутри послышалась возня, всадник оказался готов. Из проломленной стенки фургона выпрыгнуло нагое существо, похожее на бледного человека. Оно издало клокочущий звук, пригибаясь низко к земле, клацнуло зубами и помчалось прочь на всех четырёх, сверкая грязными пятками. Дуло провожало его недолго, но потом пистолет опустился. Тратить пулю на смрада, ещё и бегущего, было слишком глупо, особенно вблизи такого места.
        Человек спешился, обошёл фургон, заглянул в остатки разорённой лудильной мастерской, где лежали ещё кости, - людские. Падальщик подъедал последние остатки, на большой берцовой кости виднелись совсем свежие следы зубов. Однако не могло идти и речи о том, чтобы всё это учинили смрады, ведь они даже большими стаями боялись приближаться к человеческим поселениям, да и борозды на древесине совсем не по размеру их коротким тупым когтям.
        Вороны каркали, то ли посмеиваясь над человеком, то ли упреждая от глупостей и советуя убираться подобру-поздорову. Совсем скоро станет темно, а ночь ещё пережить надо.
        Отведя лошадь ближе к деревьям и привязав её там на вольный узел, путник стал готовиться.
        Он носил добротную кожаную куртку с капюшоном и пылевым чехлом-накидкой на плечах; под внешним слоем пряталась кольчужная подкладка и несколько стальных пластинок для живота и груди. В ножнах слева лежал скрамасакс, справа, - отличный кацбергер; оба пистолета устроились в кобурах на груди. Также на поясе сзади была маленькая сумка, в которой лежали две гренады и сложенный во много раз свиток Исцеления. Его путник переложил внутрь куртки под одну из пластинок. В последнюю очередь от седельных ремней освободился большой матерчатый свёрток, что обычно путешествовал на крупе лошади.
        Когда ткань была размотана, тусклый свет заиграл на огромном двуручном мече, звавшемся Олтахаром. Из всего оружия охотница, это было единственным волшебным, выкованным из бронзы, а не из стали, с овальным чародейским камнем меж «кабаньих клыков» и посеребрённой гардой. На клинке мерцали тайнописные знаки, суть которых ускользала от хозяина, однако это не мешало ему раз за разом прорубать себе путь даже из самых отчаянных схваток.
        Сунув лошади последний кусочек сахара и закинув меч на плечо, путник быстро зашагал к ближайшему проёму в стенах. По пути он думал о наступавшей темноте, голоде и о том, что израсходовал последнюю овеществлённую Телепортацию больше недели назад. Теперь, если станет совсем худо, он не сможет мгновенно убраться прочь, а жаль.
        Невзирая на спешку, под самыми стенами он замедлился и стал двигаться особенно осторожно. Тишину нарушали только птицы и отдалённые завывания, но внутри частокола царила могильная тишь.
        Зарабатывать вольной торговлей никогда не было просто, бродячие купцы, не состоявшие в торговых гильдиях, полагались только на себя и друг друга. У них был собственный тайный язык, множество секретов и связей, а вместо городов на постой они заезжали внутрь таких вот торговых стоянок. Королевские власти брали с них малую мзду, не мешали жить, но и защищать не желали, а оттого, когда стало совсем худо, стоянки принялись наращивать стены. Не всем, правда, это помогло.
        Внутри Ахтенайх был большой деревней, которую торгаши возвели для торгашей. Те, кто жил в нём постоянно, строили деревянные здания, угловатые и тонкостенные; иные ставили временные палатки, шатры, либо ночевали внутри своих лавок. Были загоны для перегоняемого скота, были склады, таверны, - всё для тех, кто устал с дороги и желал развлечься.
        Путник, оглядел развалины построек, уничтоженные шатры и разорённые загоны, в которых не осталось ничего кроме костей. Теперь нужно было пройтись по складам, но, судя по всему, именно это окажется самым сложным. Раз в других местах ничего опасного не нашлось, значит, найдётся именно там.
        Человек спешил, до полной темноты оставалось не больше часа, и вот уже он приметил большой пролом в одном из складских зданий. Пожалуй, эти постройки были самыми добротными в Осьмидубе, о товарах купцы заботились лучше, чем о себе. Звериной вонью потянуло ещё на подходе, путник перехватил рукоять Олтахара обеими руками и стал красться. Из темноты доносилось громкое сопение.
        Именно теперь, перед логовом чего-то большого и очень опасного наступила пора задуматься. Возможно, человеку стоило уйти пока его не почуяли, уйти перед наступлением полной темноты, когда это нечто наверняка выйдет на охоту? Всё же ему заплатили за разведывательную вылазку, но никак не за охоту на что-то, способное учинить такой разгром. С другой стороны, пройтись по складам, удостовериться в сохранности товара, а потом вернуться к лошади он уже не успеет. А если и успеет, то что потом? Гнать пегую кобылу по бездонным дорогам, надеясь, что дождь скроет запах и это нечто не настигнет добычу в кромешной тьме? Здесь и сейчас он понимал, что жребий его решён, однако сердце билось ровно. Единственное, что тревожило, - возможность умереть, не завершив главную миссию. Но эта возможность всегда была рядом с тем, кто питался убийством чудовищ.
        Встав рядом с проломом, охотник вытащил из-за спины гренаду. Эти штучки появились лет двадцать назад в Эстрэ, какой-то монах придумал наполнять чугунные шары порохом и прикручивать фитиль, - вот уж воистину божий человек! Пришлось вонзить меч в землю и присесть на корточки, чтобы достать кресало, фитиль занялся не сразу, всё же воздух был влажен, но вот он разгорелся дымно. Охотник выпрямился и стал отступать от пролома, подбрасывая снаряд в руке. Он проявил выдержку, выждал, пока фитиль не укоротится до нужной длины, а потом вложил в бросок всю свою силу. Гренада влетела в пролом, где властвовал густой мрак, звук удара о пол вышел приглушённым, послышалось тихое ворчание. Охотник приподнял Олтахар, держа его остриём вниз и ударил сапогом по концу клинка, чтобы придать первый импульс. Он всё пятился, раскручивая тяжёлый меч, пока не громыхнуло. От последовавшего рёва все вороны на расстоянии десяти лиг переполошились, небеса заполнились хлопками крыльев и карканьем, а складская тьма родила кошмар.
        Существо, вырвавшееся наружу было воистину ужасно, - тело, покрытое длинной серой шерстью, достигало трёх шагов в холке и шести в длину1. Тварь рыла землю когтистыми лапами, обожжённая, посечённая осколками, мотала головой и ревела. Голова та походила на жуткий лошадиный череп, обтянутый розовой кожей и с огромными клыками, росшими из пасти; с каждой стороны было по два жёлтых глаза, а изо лба рос мощный изогнутый рог, покрытый коркой крови.
        # # 1 Примерно два с половиной метра в высоту и около пяти в длину.
        Оно было напугано и разъярено, его разбудил грохот, ослепительный свет и боль, которая засела глубоко в мясе. Затуманенный взгляд наконец сосредоточился на человеческом существе и тварь ринулась вперёд. Охотник не прекращал вращать меч и вращаться вокруг своей оси как пустившаяся в пляс мельница. Бронзовый клинок описывал круг за кругом, взбешённое существо было уже совсем рядом, рог должен был пронзить человека, но в последний миг тот совершил изящный пируэт, смещаясь в сторону и Олтахар достиг цели. Зачарованный меч рассёк шерсть, толстую шкуру, жир, мышцы, с терском прошёлся по левой лопатке и боку, отверзая потоки тёмной крови. Существо пробежало ещё больше тридцати шагов прежде чем рухнуть, взрыв рогом грязь. Оно оглушительно закричало, дёрнулось раз, второй, медленно поднялось. Из распоротой брюшины с отвратительным звуком высунулась синеватая, перемазанная в слизи и крови кишка. С клыков капала слюна, глаза бешено вращались, а из ноздрей существа вырывался пар.
        Человек приближался, не прекращая раскручивать меч и чувствуя зловонье, которое лишь усилилось. Существо поковыляло навстречу, ускорило шаг, тяжело перешло на бег. Сердце охотника билось размеренно, выдержка была непоколебима. В нужный миг он пируэтом сместился в сторону и обрушил меч на шею твари. Бронза разрубила и позвонки, и жилы, и тугое мясо, но не снесла голову напрочь, и человек мудро поступил, отпустив рукоять. Туша упала и скользила по грязи ещё несколько шагов, а после затихла в неподвижности.
        Мышцы горели, шарф стал мокрым от тяжёлого дыхания и теперь неприятно лип к губам. Охотнику требовался отдых, уж слишком большой ублюдок повстречался сегодня. Вооружившись кацбергером и пистолетом в чуть подрагивавших руках, он стал приближаться. Разумеется, чувство опасности, появившееся при первом же взгляде на стены Ахтенайха, ослабло уже, что значило, - тварь умерла. Однако в деле охоты на чудовищ легкомыслие являлось привилегией разовой и свою человек использовать пока не желал.
        Он обошёл тело по кругу, осторожно, словно вор, кравшийся в густевшем мраке, приблизился наконец и убедился, что работа была сделана на совесть. Даже самые страшные чудовища с перерубленной хребтиной оживали, как правило, нечасто. Опыт подсказывал, что второго подобного существа рядом не было, - громадины слишком прожорливы, чтобы делиться с сородичами.
        Не став пока забирать тяжёлый Олтахар, человек решил проверить склад. Он не знал и не мог знать, где следовало искать товар нанимателей, но раз это здание уже было столь гостеприимно раскрыто, почему не проверить его первым?
        Пришлось постараться, чтобы найти в руинах уцелевшую масляную лампу с топливом. Держа свет высоко над головой, так что клинок кацбергера бросал отсветы на стены и потолок, охотник вошёл в пропахшее зверем логово, мягко ступал по полу, устланному свалявшейся шерстью. Зловонье царило убийственное, всюду лежали обломки ящиков, обрывки ткани, кости людей и животных, раздробленные в крошево.
        Свет выхватил тёмный силуэт у стены, и когда охотник заметил это, замер, ибо слишком уж абрис был массивен. Возможно ли, что он допустил ошибку в суждениях, ведь твари такого вида не описывались в бестиариях? Но ничего не произошло. Стали слышны звуки, какая-то возня, тонкий писк. Охотник осознал, что перед ним было гнездо, свитое из веток, палок и пуха.
        Внутри обнаружилось четыре существа величиной всего лишь с собаку, - голых подобий страховидлы, лежавшей снаружи. У них не было рогов, только округлые бугорки на головах; даже глаза ещё не открылись, но когти и зубы уже казались острыми. Охотник нанёс четыре удара и старательно разворошил гнездо, дабы убедиться, что не пропустил ни одного детёныша. Ещё раз прошёлся по складу, лишь после чего покинул логово.
        - Оказывается, ты была дамой, прямо как я.
        Райла Балекас скинула капюшон на плечи, оттянула шарф и с удовольствием вдохнула прохладный воздух. Капли дождя падали на её белое лицо, стекали по острым скулам, впалым щекам, срывались с подбородка, унося горячий пот; выцветшие до срока глаза взирали на небо с усталой удовлетворённостью, тонкие губы были приоткрыты.
        Наконец отдышавшись, она двинулась по складам пока не нашла ящики, опломбированные нужными печатями. Когда весть об этом достигнет Краутхаузена, кто-то сильно обрадуется.
        Райла вернулась к телу и кое-как освободила меч. Зловонный парок над раной уже исчез, тело остывало и вскоре обещало стать твёрже камня.
        Кобыла ждала хозяйку в темноте, подрагивая от холода, хотя могла освободиться, сильно дёрнув головой и сбежать. Эта несчастливая плясунья была хорошо обучена и, возможно, понимала, сколь краткой могла стать её свободная жизнь без такой хозяйки. Взяв животное под узды, охотница пошла обратно к стоянке, ибо, здраво поразмыслив, решила, что на ближайшую ночь Осьмидуб станет самым безопасным ночлегом. Сколько бы чудовищ ни бродило по окрестным лесам и полям, то место они будут обходить стороной, пока не выветрится запах огромного хищника.

* * *
        Глава 5.2

* * *
        Райла держала путь в ближайший городок, что, если верить путевым столбам, носил имя Харнхааг. Она должна была отправить весть в Краутхаузен, чтобы торгаши поторапливались, пока Осьмидуб не перешёл во владение какого-нибудь другого хозяина.
        Ночёвки под открытым небом порядочно утомили её, припасы были на исходе, а треклятые дожди не позволяли торопиться. Кроме того, очень часто охотнице приходилось придерживать лошадь и подолгу вглядываться в придорожные овраги и кусты с пистолетом в руке. Порой при этом чувство опасности исчезало, но бывало так, что оно только нарастало, и тогда наступал час меча. Либо, если опасность казалось слишком большой, приходилось объезжать подозрительное место. Далеко не всё было Райле по плечу.
        Очередная ночь настигла её в пути, лошадь, как и сама всадница, устала, нуждалась в пище, а вокруг как на зло простиралась одна пустота, - немногочисленные поселения опустели, пополнить запасы было негде, а леса стали слишком опасными, чтобы соваться в них одной, да ещё и без подходящего оружия.
        Семь лет назад по тем землям прошла война, монарх королевства Риден Радован Третий, прозванный Багряным, вторгся в Марахог с юга и одержал множество славных побед вместе со своим восточным союзником Архаддиром. Однако после неудачи под стенами крепости Лотрэйя, и после катастрофы, постигшей архаддирцев под Касрагонтом, Риден заключил с Марахогом сепаратный мир и внезапно набросился на ослабленного союзника.
        Невероятный цинизм, с которым Радован Багряный громил подавленных архаддирцев, его жестокость и вероломство потрясли весь Вестеррайх. Однако войну король закончил, прибавив к своим владениям три южные сармарки Марахога и больше трети архаддирских земель. При этом он сохранил армию, много оружия и пополнил казну горами серебра. Риден хоть и не смог полностью покорить северного соседа, сделался в одночасье самой большой державой Доминиона Человека, а семь лет спустя силы его только возросли.
        К сожалению, невзирая на постоянное заселение вилланами новых земель, те всё ещё оставались пустынными и одичавшими. Нашествие чудовищ всё только усугубило.
        Ранние сумерки обещали превратиться в ночь за грядущие час-полтора, когда Райла стала подыскивать более-менее пригодное для ночёвки место. Ей хотелось бы бросить усталые кости рядом с водой, поскорее раздобыть топливо, согреться, найти что-нибудь для лошади пока не стало слишком темно. Бродить с горящей лампой во тьме, - значит зазывать ночных тварей на трапезу. Звери-то огня сторонились, а вот чудовища мало боялись его, подчас наоборот, шли, ища человеческой плоти.
        Вскоре искра света мелькнула за деревьями. Охотница решила, что ей привиделось, но вот свет показался вновь и Райла попыталась унять поспешную радость. До ночи она успела выехать к хуторку, окружённому молодым лесом. Несколько полуразрушенных построек стояли там кругом за низким, прогнившим забором, и в окне только одной горел свет. Хутор был явно заброшен, относительно уцелел только этот дом, хотя его крыша и покосилась.
        Решая, что делать, охотница прислушалась к своему внутреннему чувству опасности. За способность предвидеть невзгоды, которая не раз спасала и её, и братьев по оружию, оные братья нарекли Райлу Балекас Вороной давним давно. Де, много каркала. Неблагодарные сволочи. Теперь бывшая наёмница была совсем одна, но это чувство продолжало верно служить ей.
        Райла не чувствовала опасности для себя и решила рискнуть.
        Подле дома стоял большой фургон из тёмного, обитого железом дерева. Он производил мрачное впечатление, но выглядел крепким и надёжным, - толстые оси, забранные решётками окошки, большие колёса; на борту фургона виднелась надпись: «Мэтр Люпьен! Мастер-таксидермист!» Чуть в стороне находился полуразрушенный дом, сохранивший только три стены и часть крыши. Сейчас в нём отдыхали два крупных мерина тягловой породы и… Райле пришлось убедить себя, что третья лошадь действительно являлась лошадью, а не чем-то иным. Это чёрное существо было просто громадным.
        - Жди.
        Она спустилась на землю, почувствовала боль в ногах и бёдрах от долгой езды, но быстро оправилась и достала пистолет. К дому шла медленно, хотела заглянуть в окно, однако то оказалось слишком грязным, чтобы что-то увидеть. Изнутри доносился приглушённый голос. Райла подкралась к крыльцу, насчитала пять ступеней, чтобы не споткнуться, но стоило ей подняться на две, как из дома донеслось громкое и чёткое:
        - Будьте осторожны, верхняя ступенька совсем слаба, она хрустнула у меня под ногой!
        Поняв, что её заметили, охотница очень медленно открыла дверь, готовая в любой миг отпрянуть. Не пришлось. В сенцах было темно, однако не совсем, свет шёл из другой двери; сквозь запахи плесени и грязи пробивался аромат чего-то съестного.
        - Проходите, не стесняйтесь, здесь только люди! Я так думаю, во всяком случае!
        Жилая комната дома была освещена горевшим в очаге огнём, над которым булькал котелок, а встречали Райлу двое. Один, несомненно, хозяин чудовищного скакуна, сидел слева на полу, прислонившись спиной к стене. Даже не в полный рост он был нечеловечески велик, мужчина в плаще-пыльнике с поднятым воротником и надвинутой на лоб треуголкой. Охотница оценила размер его обитых металлом сапог и громадных лап в латных перчатках. Если бы пальцев оказалось не пять, а четыре, она решила бы, что встретила мохоборода. Гигант не шевелился.
        Другой был попроще, мужчина жилистого сложения, обычного роста, с острым улыбчивым лицом… и слишком внимательными глазами. Всё в нём наталкивало на мысль об утраченном блеске, - растрёпанное подобие причёски, которое он придавал серым, давно немытым волосам, некогда аккуратные усы с бородкой, дорогой, но выцветший дорожный наряд; широкополая шляпа с остатками пера. Перевязь висела на гвозде за спиной человека, Райла заметила там старую шпагу и пистолет; нож незнакомец держал в руке и дотоле что-то им нарезал.
        Он сощурился подслеповато, полез за пазуху и достал раскладное деревянное пенсне-прищепку, которую водрузил на породистый нос.
        - Не будет ли с моей стороны излишней дерзостью осведомиться у нашего нового друга, с кем мы имеем честь?
        - Есть ещё кто-то? - глухо спросила она.
        - Э-э-э… со всей возможной искренностью, полагаясь лишь на собственные знания и представления рискну предположить, что лишь три души обрели сегодня здесь желанный приют. Пока что. Если за вами никто не прибудет. Я удивлён, не скрою, исключительно. Сначала, обрёл в соседях этого обширного месье, что изрядно напугал меня по первости, а ноне небеса послали ещё одного путника. И это после стольких дней одиночества, не могу смолчать, - ужасного. - Говорливый допустил скромную улыбку.
        Райла вновь прислушалась к своим чувствам, но так и не ощутила угрозы, ни от громадного, ни от болтливого. Редко нынче встречались столь безобидные люди. Она убрала пистолет, всем видом показывая, что вернуть его в руку ничего не будет стоить, стянула шарф.
        - Должен признать, что с высшей долей сомнения отнёсся бы к предполагаемой возможности встретить в нынешних обстоятельствах даму, - отметил говорливый своё удивление. - Не хочу показаться слишком назойливым, но вынужден выразить интерес: какие силы принудили вас оказаться посреди нигде в сие тревожное время?
        - Ещё успеешь порасспросить, говорун. Выбор у меня небольшой, либо здесь в тепле, либо там во тьме, так что потеснимся втроём, а если что не так будет, отправлю в ночь. Посмотрим с утра, скольких чудищ заболтаешь до смерти.
        Райла вышла прежде, чем новый шквал слов накрыл её, надо было позаботиться о лошади. Говорливый показался следом и полез внутрь фургона, чем насторожил охотницу. Но вернулся он с торбой в руках. Кобыла подалась вперёд и радостно заржала.
        - С прискорбием отмечу, что овса остались сущие крохи, мадам, но совесть никогда не простит мне скупости во времена столь тяжёлые и располагающие к помощи ближнему. В угоду скорейшему установлению меж нас доверительного спокойствия прошу принять сей скромный… Она что, пегая?
        Даже сквозь мрак он смог разглядеть масть кобылки и невольно отступил на полшага.
        - Пегая, - кивнула Райла медленно.
        - Однако… однако… великий стыд поражает меня при осознании того, что суеверная глупость взяла верх над свободой разума. Приношу нижайшие свои извинения, примите.
        «Странный, очень странный тип, - подумала Райла, - подарки посреди опустошённых земель так просто не делаются».
        - Я заплачу.
        - Не стоит занимать ваше светлое чело материями столь низкими и недостойными…
        - Я заплачу или жри его сам.
        Говорливому не оставалось ничего, кроме как обменять торбу на несколько медных монет риденской чеканки.
        - Не наступайте на верхнюю ступеньку, она совсем прогнила! - громко напомнил говорун.
        С деньгами он вернулся в дом, а Райла Балекас расседлала кобылку, как смогла почистила при недостатке воды, расчесала, проверила подковы и шкуру.
        - Отдыхай, Бедовка.
        При виде громадного существа, смирно таращившееся в стену, женщина испытала невольное волнение. Даже могучие тягловые мерины по сравнению с этим чудовищем казались недоростками.
        Она вошла под крышу всё также осторожно, нисколько не доверяя случайным знакомым, окутанная запахом лошадиного и собственного пота. Великан остался на прежнем месте, а говорун уже снял котелок с огня и налил чего-то густого в миску.
        - Походная похлёбка, - сказал последний, - пища завоевавшая уважение многих бродяг и торговцев своей простотой и сытностью. Рецепта у неё нет, просто берёшь и добавляешь всё, что завалялось в мешке: сушёное мясо, сухари, немного гороха, крупы и последний кусочек сала. Допускаю возможность того, что вам доводилось слышать о нюансах архаддирской кухне, под коими я, несомненно, подразумеваю привычку всё смешивать и перемешивать, сочетая порой несочетаемое. Наш большой друг молчаливо отклонил моё предложение разделить сей скромный ужин, так что можно не отказывать себе в добавке, мадам.
        - Откажусь.
        Райла прислонила к стене Олтахар, бросила седельные сумки рядом с очагом и там же уселась сама. Мебели в доме не было, зато были большие щели в дощатом полу, сквозь которые тянуло сыростью, и большая дыра вместо трети потолка. Оный хорошо подгнил без людей и провалился, соединив жилую комнату с чердаком. Охотница вытащила из сумки пластинку вяленой конины и галету, прочную как гранит, во фляге ещё осталась почти не цветшая вода. Архаддирец, глядя на её сосредоточенное жевание, проглотил три ложки горячего варева. Затем он отложил свою миску и наполнил из котелка другую, преподнеся её женщине.
        - Окажите честь.
        - Уйди и забери с собой…
        Её перебило урчание собственного желудка, предательское и громкое. Охотница не видела горячей жидкой пищи уже бог весть сколько суток.
        - Мадам, - он попятился, изображая ещё один поклон, - воля ваша, - коль не нуждаетесь в подобном подкреплении сил, пустите миску в стену, отпихните сапогом, всё, что угодно, лишь бы совесть не мучала моё чуткое сердце. Как человек благородного духа, коим я, клянусь честью, искренне себя полагаю, не имею сил душевных насыщаться при голодной даме.
        - Только замолчи, - проворчала Райла и, чувствуя досадную неловкость, полезла в сумку за своей ложкой. - Я не привыкла ходить в должниках.
        - Вы ничего не должны мне, мадам…
        - Я мадемуазель.
        - Простите, молю бога ради! Я стал жертвой поспешных суждений, как неучтиво с моей стороны, ей богу! Вы ни в какой степени не становитесь мне должны, мадемуазель, ибо скрашиваете долгое одиночество приятной компанией.
        Её хмурый и холодный взгляд был ему ответом.
        - Кажется, нам не выпало доселе оказии быть представленными друг другу. Пожалуйста, не отвлекайтесь от еды, а я пока исправлю эту досадную оплошность. Мэтр Клеменс Люпьен, профессор астрономии из Архаддирского королевского университета. Бывший.
        Райла подула на ложку и осторожно, с недоверием, поместила её в рот. Варево оказалось сносным на вкус, густым, а главное, - горячим.
        - Ты звездочёт?
        - Это несколько упрощает суть моего ремесла, но не могу не признать, что основной смысл вы уловили совершенно верно, да.
        - А на фургоне написано, что таксидермист.
        - Ах-ха! - обрадовался говорун и чуть не уронил пенсне в тарелку. - Воистину! На сороковом году прозрение коснулась этого глупого чела, и я узрел-таки, что тела земные ближе мне, чем тела небесные. Во всех смыслах. - Видимо, это было остротой, ибо архаддирец позволил себе смешок. - Жаль я не понял этого раньше! Видите ли, таксидермия, это…
        - Я не тёмная вилланка, - грубо прервала Райла, хотя на самом деле была рождена именно простолюдинкой, - знаю кое-что. Ты чучельник.
        - И вновь призвание моё принижено несправедливо, впрочем, не отдам сердце пустой обиде. Верно, так странно и гротескно изогнулся мой жизненный путь, заставив сначала столько лет посвятить созерцанию холодных светил ночи, когда радость находилась совсем рядом, здесь, в мире смертной плоти…
        - И всё же, - Райла Балекас поглядела на носки своих сапог, - безумно хотелось стянуть обувь и проветрить взопревшие ступни, - что чучельник делает в безлюдных землях посреди весны один?
        Архаддирец проглотил ложку похлёбки.
        - Ищу тела, подходящие для моей работы, мадемуазель.
        - Чего-чего, а всяких тел здесь немало, Молчаливый Фонарщик неустанно трудится.
        - Любая падаль не сгодится, - сказал он таинственным голосом. - Я, мадемуазель, понял, что моё призвание, - делать чучела… монстров!
        Она недоверчиво изогнула бровь.
        - Ты…
        - Охотник! - с некой бравадой поведал говорун. - Либо же, воздавая дань почтения древним языкам Вестеррайха, - элиминатор1!
        # # 1 Э л и м и н а т о р - истребитель, тот, кто способствует вымиранию.
        Он сунул руку за пазуху очень аккуратно, прикрываясь, будто девственница, боящаяся, что мужской взор коснётся её молочно-белых персей, и вытащил тонкую цепочку с жетоном. Медная пластина в форме небольшого щита, носила чеканный образ колокола, несколько слов на церковно-гроганском языке и номер.
        - Не могу поверить, что ты охотишься на чудовищ, - проговорила Райла.
        Этот человек явно был непрост, однако опытный глаз не видел в нём силы схлестнуться с тварями ночи.
        - До вас, мадемуазель, мне действительно далеко, но недостаток силы, искусности, я компенсирую широким охватом знаний и практических умений: ловушками, приманками, ядами, всем тем, для чего нужны мощи разумные, - не телесные. Так и живу.
        Райла поняла, что говорливый её раскрыл. Она не любила представляться незнакомцам, не хотела, чтобы её имя лишний раз звучало тут и там, чтобы кому-то при желании было легко понять пути, по которым она странствовала. Но архаддирец оказался собратом по ремеслу, а внутри новорожденного цеха элиминаторов о Белой Вороне слышали многие.
        Бывшая наёмница уже шесть лет скиталась по Вестеррайху, всегда одна, ведомая единственной целью. Ей мало где были рады, ведь приблуды с голодными глазами и суровым нравом не вызывали в людях особой приязни. Постепенно времена становились тяжелее, а вести на большаке - тревожнее, и вот когда скиталица уже не вполне понимала, на что завтра купит еды, ей случайно повстречался некий Томех Бэлза.
        То был диморисиец по рождению, тёртый жизнью крепыш, прекрасно управлявшийся с топором и носивший на шее блестящий жетон элиминатора. Через него Райла и узнала, что орден святой Малены по приказу Папы Синрезарского открывал во всех своих владениях школы, чтобы готовить защитников рода людского от нечисти. Лесаки1 де давно перевелись, а теперь вдруг понадобились вновь, но ждать, пока их станет достаточно никак нельзя. Маленитки принимали всех, и мужчин, и женщин, лишь бы те были здоровы и способны держать в руках оружие.
        # # 1 Л е с а к и - существовавшая в далёком прошлом каста людей, охотившаяся на чудовищ за деньги. Со временем изжила себя и исчезла.
        Глава 5.3
        Райлу обучали в Диморисе же, при Арнульфском аббатстве, и она справилась за шесть месяцев вместо положенных десяти. Дался такой успех большим потом, но охотница просто не могла позволить себе мешкать, дорога звала её скорее вернуться к поискам и это придавало сил. Боевые сёстры Малены отмечали с одобрением, что такой талант к битве редко встретишь в миру, особенно среди женщин. Аббатиса даже предложила ей вступить в орден, но получила отказ.
        С тех пор два года минуло, и Райла, продолжавшая своё путешествие, успела перебить немало разной дряни, зарабатывая на хлеб. Она овладела великой выгодой, ведь вместе с жетоном Церковь наделяла элиминаторов особыми грамотами, исключительными правами, а люди, страдавшие от клыков и когтей, всегда были рады белой как привидение чужачке. Бывшая наёмница даже успела получить репутацию среди таких же бродяг, и почему-то вновь обзавелась птичьим прозвищем.
        - Фринна Белая Ворона, - провозгласил архаддирец со значением, смакуя, - воистину облагодетельствован я великой удачей сегодня, ибо к несказанному счастью своему встретил столь уважаемого мастера нашего ремесла… и даже не одного.
        Гигант, сидевший под стеной против горевшего очага, так и не шевельнул ни единым мускулом, словно смерть уже забрал его. Несомненно, и Райла, и Клеменс Люпьен знали, с кем свела их судьба той ночью, - с одним из лучших элиминаторов, истребителем без имени и прошлого. Трудно не узнать того, чей огромный рост увеличивался в каждой новой байке, рассказываемой по вечерам постояльцами трактиров и бродячими торговцами. Голем из Беркагоста, вот как его звали.
        - И вправду, - сказала Райла, - что за шутка судьбы, три охотника встретились в одном месте в одно время.
        - Разрази меня гром, коли сей чудесный факт сам по себе не является причиной промочить горло! - Люпьен достал из-за пазухи небольшую флягу, свинтил крышку и сделал небольшой глоток, после чего с шумом выдохнул.
        По дому разлился запах архаддирского коньяка. Райла от предложения отказалась, но вытянула из седельной сумки бутылёк и обожгла язык абсентом.
        - Полагаю, теперь нелишне обменятся новостями, - предложила она, ибо так у охотников было заведено. - Тройн Бальцгер, Крайг из Рюльдена, Пауль Партридж и Кейра Цветик.
        - Пелла Бим, Арно де Гатт, Фафхрд и Серый Крысолов.
        Они помолчали с минуту и сделали ещё по глотку, поминая собратьев, которые погибли недавно, думая о тех, кто погибнет в ближайшее время. Тяжёлое время било элиминаторов молотом испытаний, закаляло в огне и крови. Если новорождённый цех не сломается, то превратится в нечто несокрушимое и смертельно опасное. А если сломается… то хоть какую-то пользу сможет принести прежде. Очень многие элиминаторы прощались с жизнью довольно быстро, некоторые - на первой же работе. Но те, кто выживал и не становился калекой, набирались сил и опыта. Порой охотники собирались в группы и преуспевали, помогая друг другу, иные набирали помощников извне, и сами их обучали на своё усмотрение. Церковь была не против. Находились, разумеется, и те, кто осознал ошибку своего выбора, те, кто отказался от жетона, однако про них особо не вспоминали.
        Вдруг раздалось странное шипение, эдакое протяжное «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш», и гигант поднял голову. Его лицо было полностью замотано старым, грязным бинтом, сквозь ткань виднелись только глаза, - две стеклянные линзы серого цвета, тускло блестевшие в свете огня. Голос, последовавший за «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш» звучал странно, но ни Райла, ни Клеменс не смогли бы объяснить, почему.
        - Кассандра Трюн, - заговорил гигант, - Богдан Леншек, Анна из Крюда, Йонатан Миллер, Арчибальд Най. Погибли, сражаясь с чудовищами.
        Завершив скорбный список новым «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш», Голем из Беркагоста вновь уронил голову на грудь. Какое-то время два других охотника молчали удивлённые.
        - Теперь нам известно, что он умеет говорить, - хмыкнула Райла.
        Покончив с перечислениями павших, они стали повествовать друг другу о иных новостях, преимущественно печальных и тревожных. Бывший профессор астрономии большую часть своей новой жизни провёл в пределах родной страны, он путешествовал по Архаддиру в фургоне и искал выгодные предложения, прежде всего у аристократов, желавших раздобыть себе чучело жуткой твари, куда более необычной и опасной, нежели кабан, волк или медведь. Порой ему крупно везло, а в остальное время перебивался охотой на всякую мелочь, досаждавшую пейзанам. Райла открыто сказал новому знакомцу, что он потакает собственному безумию, занимаясь подобной ерундой. Люпьен пожал плечами, ответив, что бессилен бороться с призванием.
        По его словам, дела в Архаддире обстояли куда как тяжело, страна так и не оправилась от потери юго-западных земель, правящая династия прервалась, а аристократы начали междоусобные войны за право на корону. Многие из них возводили свои родословные к старой имперской знати, ко временам основания королевств после Войн Веры; другие, менее родовитые, опирались на свою нынешнюю власть. Усобица была кровавой. Единственным человеком, чьей волей Архаддир всё ещё существовал как единое государство, неожиданно оказался дворянин, прежде не имевший ни особой власти, ни политического веса, ни родовитых предков.
        Его звали Бален Бланш, сеньор де Мальфет, исполинский толстяк каких не видывал свет. До падения короны он оказался обласкан последним королём династии Зельцбургов Маэкарном и служил архаддирским послом при дворе ненавистного Радована Багряного. Худородный купец, женившийся на бедной дворянке и привлёкший к себе внимание, прежде всего, необъятным брюхом да огромным ростом. Говорили, что король просто хотел посмотреть на диковинку поближе, а Бланш воспользовался этим чтобы подольститься.
        Во времена смуты, после ужаса Касрагонта, каким-то чудом именно он сплотил вокруг себя армию, паникующее дворянство, и смог остановить риденский марш на Парс-де-ре-Наль. Позже гигант каким-то образом расправился с несколькими могущественнейшими аристократами Архаддира: графами, герцогами, маркизами, воевавшими за корону вместо защиты земель и подданных. Бланш казнил их под ликующие возгласы толп, и принял титул коннетабля Архаддира. Теперь он сидел в столице и правил ровно король без короны.
        - Как с продовольствием?
        - Терпимо пока, но знаете, - привычка изъясняться витиевато оставила профессора под давлением тревог, его лицо сделалось напряжённым, а взгляд протирал дыру в стене левее головы Райлы, - недород в Диморисе, - это голод ещё и в Шехвере. Все знают, какие там скудные земли, и какие острые сабли.
        Райла понимала очень хорошо. Для диморисиецев их северо-западные соседи являлись источником вечных тревог и бед. Люди Шехвера были воинственны, а их король Хансельд - самым воинственным из всех. Когда голод покажет зубы, он не будет думать долго, прежде чем напасть на ослабленный Архаддир. При этом Радован Багряный сможет возобновить свои поползновения и тогда королевству настанет конец.
        - Словно этого было мало, - продолжал Люпьен после глотка коньяка, - у нас ведь и с Соломеей огромная граница. Вы понимаете, мадемуазель, к чему это приведёт?
        - Разумеется.
        Княжество Соломея едва ли грозило Архаддиру войной, но там случилась своя беда, - катормарский мор вернулся к Вестеррайх через соломейские морские врата. Точно никто ничего не знал, но поговаривали, что в столичный порт вошёл торговый корабль из Изумрудного халифата, а через три дня появились первые люди в кровоподтёках. Светлый князь закрыл город немедленно, этот человек понимал цену каждому часу, однако было уже поздно, ведь пока зараза не проявила себя, некоторые больные успели покинуть Алиостр. Да и потом многие ухитрялись сбегать, пока на всех дорогах не встали кордоны. Древняя столица уже несколько месяцев кровоточила и агонизировала, а пегая кобыла скакала на юг и запад, гоня перед собой волны объятого ужасом народа.
        - Кошмарные наступили времена, тёмные, мадемуазель. Люди поговаривают, что уж двадцать лет эти беды их донимают, с тех пор как комета появилась, но никогда ещё не было так тяжело. Уличные проповедники предрекают скорое начало Великого Побоища.
        Райла Балекас ничего на это не ответила. Её жизнь большей своей частью была темна, а в кошмар она превратилась ещё до войны и с тех пор лучше не стало. Взяв слово, бывшая наёмница поведала, что последние месяцы провела, охотясь близ границ Киханского леса и изводя расплодившуюся нечисть.
        - Держите путь в Ривен, мадемуазель?
        - Куда я держу путь никого не касается.
        - Оу, последним, чего желала бы моя израненная душа было проявление неуместного любопытства к чужому сокровенному…
        - Кажется, к тебе вернулось более лёгкое расположение духа, архаддирец. Куда иду я, - моё дело. Куда идёшь ты, - твоё. Но если так любопытен, знай, что я ищу кое-кого.
        - Я весь внимание, мадемуазель.
        Райла в задумчивости пожевала верхнюю губу, совсем некрасиво и грубо, но так бывало, когда она сомневалась. На самом деле этот вопрос женщина задавала уже тысячи раз и порой он навлекал на неё беду. Хочешь-не хочешь, а осторожнее быть научишься.
        - Я ищу одного человека, давно и безуспешно. Мне бы пригодились любые зацепки.
        Звездочёт не перебивал.
        - Мужчина, сейчас уж лет сорок на вид может быть, высокий, жилистый, рано поседевший. Одна только прядь сохранила чёрный цвет, на память, наверное. У него… - Эта часть всегда была особенно сложной. - У него необычный цвет глаз, - жёлтый.
        Люпьен внимательно смотрел на неё пока не понял, что продолжения не будет.
        - Разрешено ли будет мне осведомиться об имени сего разыскиваемого господина?
        «Ты можешь прочесть это имя на любой доске объявлений при любом трактире и на любой городской площади в Вестеррайхе, - подумала она, - розыскные листы продолжают обновляться уже семь лет».
        - Не знаю я, как он себя прозывает сейчас. Да и не важно это. Он не желает быть найденным, а оттого известные мне имена не использует.
        Архаддирец развёл руками:
        - В таком случае, мадемуазель, ничего не остаётся мне, кроме как скорбеть от собственной бесполезности, ибо никогда не встречал я на своём пути человека, заметного такими отличительными чертами. Увы мне. Быть может наш третий товарищ…
        Они повернули головы к гиганту и были неприятно удивлены тем, что он смотрел на них. Вероятно, уже давно. Поразительно, как человек, - человек ли? - столь массивный смог заставить на время позабыть о своём присутствии. Мутные линзы ничего не выражали, но Голем из Беркагоста покачал головой, видимо, тоже отвечая на вопрос.
        Раздалось «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш».
        - Я отдохнул. Простою на часах всю ночь. Можете спасть.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        Он поднялся и, пригибаясь, чтобы не доламывать потолок, кое-как выбрался в сенцы.
        - Не забывайте про верхнюю ступеньку, она прогни… впрочем, вероятно, он и целую проломил бы, такой-то великан.
        Женщина устала, и, хотя доверия к незнакомцам в ней было ни на грош, ужасно хотела спать. Ложиться под крышей, в тепле, на сытый желудок и под защитой пусть тонких, но стен… какая роскошь. Она сходила до ветру, заметив гиганта, стоявшего возле обвалившегося колодца, а когда вернулась, архаддирец уже похрапывал. Райла подбросила в очаг веток, укуталась в походное одеяло и стала дремать.
        Ночь прошла спокойно, хотя она несколько раз открывала глаза, когда мужчина всхрапывал особенно громко.
        Гигант вернулся чуть позже рассвета и только его появление разбудило охотников полностью. Архаддирец принялся разжигать притухший очаг, стуча зубами, греть остатки похлёбки. Двое поели, третий смотрел на них молча, чем раздражал, но не успела Райла высказать ему своё недовольство, как Голем из Беркагоста встал.
        Он покинул дом первым, не проронив ни единого слова, поднялся в седло и выехал с хутора. Зачем вообще возвращался в дом? Чтобы вот так, не прощаясь, исчезнуть? Оставшиеся закончили трапезу в молчании и стали собираться.
        - Судьба оказала мне великую, вероятно даже, незаслуженную честь, наделив возможностью встретиться с вами, мадемуазель Фринна. Вот встречу кого-нибудь из наших ещё, - поведаю, под одной крышей с кем довелось провести часы отдохновения. Мне не поверят.
        - Ерунду городишь, звездочёт.
        На крыльцо они вышли вместе, избежали слабой ступеньки и подались к лошадям. Архаддирцу предстояло возился дольше, и Райла не собиралась ждать его. Махнув собрату на прощанье, дала кобыле пяток.

* * *
        Тильнаваль открыла глаза, выведенная из дрёмы тишиной. Наконец-то они убрались, слава Матери Древ! Однако, она не спешила шевелиться. Сначала сплела заклинание, позволявшее видеть жизненную силу и окинула взором окрестности. Стены, деревья, всё это перестало быть препятствием, и Тильнаваль с облегчением поняла, что рядом не осталось ни единой живой души.
        Наслаждение, которое она испытала, встав наконец, и с хрустом выгнувшись, было сродни любовному экстазу. Старые доски под ногами скрипели, пока она ходила из стороны в сторону, растягивая связки. Наконец, полностью овладев собой, Тильнаваль подошла к краю дыры, подобрала полы плаща и спрыгнула в жилую комнату. Пол громко скрипнул, воздух пах пылью, сыростью и дымом.
        Женщина присела возле ещё тёплого очага и достала из котомки скудные припасы, проглотила все крошки, запив водой из зачарованной баклаги.
        Слякотный холод снаружи ущипнул Тильнаваль за нос, когда она вышла на крыльцо, воздух пах влажной землёй и травой, отчего казался сладким на вкус. Женщина поприветствовала солнце улыбкой, переступила через ненадёжную верхнюю ступеньку и вторая, надёжная, вдруг с хрустом ушла из-под сапога. Через миг страшная боль пронзила щиколотку. Тильнаваль возопила, слёзы выступили на глаза, а что намного страшнее, - она потеряла связь с Даром!
        Весь следующий час женщина, превозмогая боль, пыталась освободиться, но становилось только хуже. Что-то вцепилось в её ногу под лестницей и держало крепко. Дар молчал. Замолчала и Тильнаваль, когда со стороны дороги послышалось лошадиное ржание. Неспешно на хутор заехал тёмный фургон, остановился прямо перед крыльцом. Сидевший на козлах человек облизнул губы и спрыгнул.
        Люпьен поймал оба ножа, которые Тильнаваль метнула, поймал и выронил без интереса. Один порезал ладонь сквозь старую перчатку, так что архаддирец стянул её и слизнул кровь.
        - Какая мучительная выдалась у нас ночка, правда? - спросил он, присев на корточки вне досягаемости её рук.
        Она издала крик-стон боли, прожигая человека ненавидящим взглядом.
        - Ты сидела там как мышка, ни пошевелиться, ни вздохнуть, а я валялся внизу и чуял тебя, не в силах добраться. - Его ноздри с шумом втянули воздух, язык вновь прошёлся по губам. - Каждый миг я мечтал наконец тебя схватить, однако ненужные свидетели…
        Тильнаваль закричала вновь, задыхаясь от бессильной ярости, ожесточённо дёрнулась раз, другой.
        - Не надо, - строго сказал Клеменс, - не вырвешься. Перед отъездом я установил под лестницей волчий капкан и аккуратно подпилил доску для тебя. Капкан очень тугой, с длинными зубами, покрытыми тонким слоем керберита. Вижу ужас в глазах, - ни вырваться, ни сплести чары. Ну, довольно…
        Он потянулся к Тильнаваль, но та перехватила запястье, рванула Клеменса на себя и направила в грудь третий, прибережённый клинок. Охотник с быстротой молнии перехватил удар, сжал пальцы так, что женщина завопила ещё громче. Он смотрел в её тёмные, с редким фиолетовым отливом глаза и давил, слушая крик, пока жертва не совершила громкий вдох. Его пальцы разжались, третий нож был отброшен в сторону.
        - Какой темперамент, чувствую, нам будет весело в пути, - сказал охотник без улыбки. - Только не вздумай так шалить с отцами-исповедниками.
        Он без замаха ударил ладонью по голове Тильнаваль, и та потеряла сознание.
        Глава 6.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 5 месяца эпира года 1650 Этой Эпохи, Вадаэнтир, Лонтиль.
        Прежде эльфы жили только в одном краю Валемара, - в запретной Далии. Той страной правили илувари, высшие эльфы-чародеи, повелители всего сущего, проводники энергии и скульпторы материи, беспощадные и необоримые господа. В рабстве у илувари с начала времён находились уленвари, - младшие эльфы, чья власть над магией была несравнимо слабее, и влачили они существование жалкое, беспомощные черви.
        Однако двенадцать тысяч лет назад, до начала многих великих сказаний, до рождения Сароса Грогана и даже Джассара Ансафаруса, уленвари построили на берегах Далии флот и покинули её, чтобы никогда больше не вернуться. История гласит, что предшествовала тому война ради освобождения, в которой за младших эльфов вступилась Матерь Древ, - сущность настолько могущественная, что даже илувари пришлось уступить её воле.
        Освободившиеся эльфы поплыли по морю, ныне зовущемуся Хамидонским; поплыли, приставая ко многим землям в поисках пищи и воды. Мир был юным в те дни, некоторые уленвари отстали от флота, обретя дом среди морей и ныне их потомки звались фоморами. Остальные же проделали великое путешествие на запад, пока не достигли благословенных земель Лонтиля, - края лесов, где магия питала почвы, воды, ветра, зверей и растения. Там Арнадон, предводитель восстания и первый эльфийский владыка, приказал заложить город, что станет основой царства свободных. Место, где высадился весь флот уленвари, и поныне звалось Vadaen’Tiere - Первая Пристань.
        Столица южного Лонтиля Вадаэнтир являлась городом-крепостью, в которую можно было войти с моря и в море же из неё можно было уйти. Никак иначе. Лишь там чужестранные моряки могли сойти на берег; высадившись же в любом ином месте побережья, инородец переступал закон и был повинен смертной казни.
        После столкновения с пиратами и чудесного избавления от них остатки экипажа смогли направить шхуну на север, лишь только белый орк освободил руль. Как-либо залатать её раны не получилось, ибо корабельный плотник и его помощники пали в бою, корабль потерял половину стремительности, тревожно скрипел и стонал. Однако через шесть дней тяжёлого плавания «Предвестник» встретил в море тюарайну флота Буревестника. Хуанито послал охранному кораблю зов бедствия и вскоре на палубу шхуны ступили эльфы.
        Высокий и жилистый народ с острыми чертами лиц и большими раскосыми глазами. Тот, кто восхвалял эльфийскую красоту в поэмах наверняка не видел их близко, ибо, коли там и была какая-то красота, для сердца человеческого она оставалась чуждой.
        Оказав помощь всем раненным и выслушав историю Эскобара, эльфы устремились туда, откуда плыла шхуна. Напоследок они оставили инородцам строгий наказ следовать к Близнецам, будто у тех был выбор. Довольно скоро «Предвестника» встретили другие эльфийские корабли, шедшие за первым.
        В одном из укреплённых портов армадокийцы пробыли двое суток на правах добровольных узников. Обращались с ними достойно и лишь раз из раза заставляли Эскобара пересказывать тягостные события, пока портовые плотники латали корабль. Благо история была заучена твёрдо, и армадокиец не поведал эльфам о белом орке. В конце концов «Предвестник» получил морскую грамоту и смог кое-как продолжить путь по прибрежным водам Лонтиля.
        Всё это время Маргу был в море, прятался от эльфийских чародеев под толщей вод, но оставался вблизи. Самшит лежала без сил, едва в сознании, окружённая охраной, которая ухаживала за ней как за сокровищем.
        Шхуна «Предвестник» вошла в портовые воды Первой Пристани двадцать восьмого числа мархота месяца одна тысяча шестьсот пятидесятого года Этой Эпохи. Она всё ещё выглядела истерзанной судьбой, потеряла изрядную часть прыти, однако не собиралась на дно. Корабль перешёл под крыло к плотницкой артели, взявшейся восстановить всё за некоторое время и некоторые средства.
        Порт Вадаэнтира был городом внутри города, огороженным толстой каменной стеной. К верфям прилегали сотни больших и малых складов, целые кварталы трактиров, публичных домов, постоялых дворов, ремесленных мастерских и маленьких, таинственных, безумно дорогих лавчонок, где искушённые могли найти некоторые бесценные артефакты. Несколько рынков пропускали через себя товары со всего южного Валемара, на них было всё кроме невольников, ибо эльфы не терпели рабства ни в каких его обличьях. Улицы кишели народами всех мыслимых форм и цветов, среди коих люди составляли не больше одной шестой многообразия, за порядком следила стража дома Сороки.
        Гостиница, из которой вышел Кельвин Сирли звалась просто: «Источник». В ней принимали не всякого путешественника, а лишь того, кто обладал тяжёлым кошелём и умел вести себя достойно, - в основе своей знатных постояльцев. При гостинице действительно находился источник, некий разделённый пополам бамбуковой перегородкой пруд, вода в котором всегда оставалась горячей. Эльф-содержатель уверял, что она имела целебные свойства, отчего, во многом, наёмник и выбрал это место. Один большой номер для жрицы и её телохранителей, второй - для Огненных Змеек, и третий, самый маленький, Сирли снял для себя. Платил серебром за две недели вперёд, так что довольный хозяин всячески старался услужить гостям.
        Тот день был уже восьмым, что они провели на лонтильской земле. Здоровье Самшит так окрепло, что одноглазый перестал водить к ней лекарей, сильная девушка шла на поправку. Посетив её утром, наёмник отправился на поиски оружейной мастерской.
        В бою с Погружёнными он сломал один из своих мечей, а два других сильно затупились. Со дня их прибытия Кельвин не находил времени обзавестись новыми клинками, ибо всего себя посвящал помощи Самшит.
        По подсказке хозяина «Источника», он направился в ремесленный квартал и нашёл там кузню, стоявшую прямо под открытым небом. Вернее, стояла она под ветвями огромного лириодендрона, что, причудливо изогнувшись, нависал над наковальней и горном словно крыша; края лавки очерчивал невысокий палисад, сработанный из дубового бруса. За наковальней потел мохобород, ковавший, вероятно, лезвие для топора, а в сторонке, дремал на стуле светловолосый эльф. Когда Кельвин вошёл сквозь низенькую калитку, гигант тряхнул зелёной бородой и прогремел:
        - Клиент пришёл, подними свой ленивый зад и обслужи его!
        Наёмник принял это как должное, - он бывал в Вадаэнтире прежде и знал, что не всем здесь владели эльфы. Такие существа как гоблины и мохобороды жили вместе с остроухими на равных уже не первое тысячелетие.
        - Нужен меч? - спросил эльф, сладко потягиваясь.
        - Три коротких клинка вроде этих, если возможно. - Одноглазый выложил на прилавок два попорченных и один сломанный меч. - Их можете переплавить.
        Эльф принял оружие, быстро разобрал рукоятки, оценил качество сплава, взвесил металл и выдал небольшую сумму. Затем он, сбросив окончательно сонливость, осмотрел ножны.
        - Три меча такого размера? Необычно, господин. А чем вы третий держите, разрешите узнать?
        - Улькио! - вновь громыхнул оружейник. - Как с клиентом разговариваешь?!
        - Ничего, мне часто задают этот вопрос, - улыбнулся наёмник. - Третий меч я сжимаю в челюстях, видите, тут оплётка покусана была?
        Ни гигант, ни его подмастерье не поверили.
        - А зубов не жалко? - спросил последний.
        - Что зубы, они у меня крепкие! А вот шея, бывает, побаливает.
        После секундного удивления, оружейники рассмеялись.
        - Что ж, господин, недавно я закончил работу над несколькими клинками, - продолжил Улькио, - сейчас достану, зачаровывал на совесть, тонкая работа…
        - Мне нужна только добрая сталь, никакой зачарованной меди или бронзы. Просто хорошие мечи.
        - Уверены? Мы не так много берём, а чары укрепления, остроты, масляного покрова, прослужат лет тридцать, не меньше.
        - Никакой магии, прошу.
        - Как пожелаете.
        Когда Кельвин Сирли получил свой магический глаз, Шираэн Дольф эаб Гурдвар, одарившая его этим артефактом, предлагала выковать для напарника ещё и мечи, да не с пустяшными чарами, а такие, что удостоились бы места в легендах. Предлагала она долго, но в конце концов сдалась. Кельвин полагал, что его глаз и так наделял великим, несправедливым преимуществом, а присовокупить к нему магическое оружие не позволяла совесть. Шира от всей души называла напарника дурнем за такую блажь, и он мысленно соглашался с ней, но против принципа не шёл.
        Подходящие мечи нашлись в бочке, куда оружейники напихали всякого дешёвого металла, лишённого даже намёка на волшебство. Несмотря на высокое качество ковки и сплава, три новых меча обошлись Сирли в гроши.
        Попрощавшись, он направился в район харчевен, где переплетались вкусы и ароматы всего южного мира. На заднем дворике одной гоблинской лапшичной росло старое дерево гинкго. Его ствол оплетал белый канат-оберег, на котором висели бумажные молитвы и одна непримечательная на вид коробка. Деревянная, покрытая истрескавшимся лаком, но лишённая зазоров, - ни щели, ни дырки. Только небольшое углубление виднелось спереди.
        Одноглазый достал из поясной сумки свою пуговицу и вставил турмалин в углубление. С лёгким щелчком коробка раскрылась, являя взору писчий набор и одно письмо, скреплённое печатью. Рядом значилось: «Провидцу Кельвину». Он вскрыл письмо и перечитал содержимое несколько раз, - это был ответ на запрос, посланный несколькими днями ранее, украдкой, в спешке. Письмо содержало скупую информацию, касавшуюся Маргу, и совет от самой Грандье Сезир, главы отряда, обратиться к некоему эльфу по имени Кайнагерн, проживавшему во внешнем Вадаэнтире. Подробные инструкции прилагались.
        Забрав письмо, наёмник поспешил к ближайшим крепостным вратам.
        Покуда за порядком на море следил дом Буревестника, главный порт Лонтиля пребывал под присмотром дома Сороки, - союза торгашей и ремесленников, всюду искавшего выгоду. Эльфы этого дома ввозили и вывозили через Вадаэнтир огромное множество товаров, и проникнуть во внешний город чужак мог лишь с их благословения. Либо по приглашению извне.
        Врата, к которым явился наёмник, охранялись воинами дома Сороки, затянутыми в длиннополые ламеллярные халаты - хескейи, походившие на рыбью чешую; с панцирями, защищавшими торсы и высокими коническими шлемами на головах. Их чёрно-белые плащи украшал облик птицы-воровки.
        Кельвин направился к большому зданию, стоявшему неподалёку. Своими формами оно неуловимо напоминало разные элементы корабля: крыша походила на перевёрнутое днище, окна были круглыми, украшенными резьбой, вдоль стен свисали части изношенного такелажа, а у крыльца лежал большой якорь. Внутри почтовой управы царил глубокий полумрак, всех источников света - одни свечи, да и те тусклые. Но даже при них служащие носили тёмные очки, ведь глаза гоблинов были крайне чувствительны. Их работало там два десятка, все в одинаковых плащах с очень глубокими капюшонами-колпаками. Подсев к ближайшему, наёмник передал ему письмо и деньги за отправку наружу, получил крохотный жетончик с назиданием не терять.
        Он вернулся на следующий день, но ответа не получил, зато на второй день гоблин передал Сирли в обмен на жетон другой, - крупный и позолоченный, с королевским гербом, окружённым эльфийскими письменами. Пропуск вовне.
        На воротах блестяшку внимательно изучил приставленный к страже чародей.
        - Вернитесь до заката, - молвил он повелительно, - иначе вас найдут и последует наказание.
        - Уж не сомневайтесь, вернусь.
        - При прохождении через лабиринт, держите пропуск в руке. Доброго пути.
        За распахнутыми створками врат начиналась кромешная темень, из ясного утра одноглазый переступил в безлунную ночь, но продлилось это недолго. Полученный жетон вспыхнул, освещая всё вокруг и потянул хозяина вперёд.
        Когда Вадаэнтир был ещё молод и мал, умещался в пределах всего лишь нынешнего порта, чародеи вырастили вокруг города лабиринт живой изгороди. Стены его удались очень высокими, на зависть многим крепостным, а изгородь действительно оказалась живой. Она не горела, не поддавалась металлу, а если на неё нападали, могла дать сдачи, - проходя по широкой дороге, стиснутой меж двух растительных стен, Кельвин трижды замечал скелеты, оплетённые лозой. То и дело за гранью светового круга чудилось движение, шуршала листва, рычание раздавалось во мраке, поблёскивали глаза. Где-то кто-то выл. Охранная магия защищала человека от тварей лабиринта, жетон тянул прямо, заставлял живую изгородь расплетаться на пути следования. Но даже так путешествие показалось очень долгим.
        Наконец-то за очередной стеной прорезался дневной свет. Одноглазый оставил позади затхлый сыроватый воздух, в котором витали ароматы смерти, и оказался во внешнем Вадаэнтире. Жетон погас, но тянуть не прекратил, - волшебный предмет точно знал, куда нужно было человеку.
        Древний эльфийский город мало походил на каменно-деревянные муравейники людей, он казался лесом исполинских деревьев, полным кустарников и цветов, но с внимательных глаз пелена быстро спадала. Этот лес был населён и облагорожен, его рощи служили оградами для ажурных дворцов; вдоль рек, ручьёв, вокруг прудов стояли аккуратные дома на сваях, словно самостоятельные поселения, отгороженные от всего мира; не находилось места поваленным гнилым деревьям, мёртвым животным, болотам, оврагам и всхолмьям, - всюду земля была ровной и чистой. Её укрывала трава, не ведавшая дорог и троп, благоухали цветы. Тысячи нелюдей жили вокруг, многие встречались Кельвину пешими, верховыми, иные парили, словно птицы, однако же большинство эльфов обитали выше, в ветвях. По стволам древних платанов, клёнов и ясеней змеились лестницы, выводившие на улицы верхнего города. В сердце Вадаэнтира, на ветвях дуба раскинулся Летний дворец. По озеру, что разлилось у его корней, ходили изящные парусники, а по берегам скакали стада свободных сэпальсэ.
        Жетон ввёл человека в рощицу душистой жимолости, что окружала изящный, украшенный резьбой каменный дом. Общей формой своей здание походило на корабль с острым носом и закруглённой кормой, в середине был застеклённый купол. Дверь открылась прежде, чем гость постучал, на порог вышел эльф, светловолосый юноша Кельвину по плечо. Босой, с трубкой во рту, он окинул гостя задумчивым взором и, выдыхая дым, произнёс:
        - Кельвин Сирли?
        - Истинно так.
        - Сейтэй ожидает вас.
        Внутри оказалось светло, пахло, табаком и персиками, чужак даже не удивился тому, что вместо ковров под сапогами была всё та же трава. Его провели к винтовой лестнице и попросили подняться. Наёмник оказался под тем самым куполом, в неземной красоты зимнем саду, среди ярких цветов и фруктовых деревьев в горшках. Посреди этого великолепия за столом восседал взрослый эльф в сорочке голубого шёлка и укороченных матросских штанах, тоже босой. Он был по-настоящему сед, что как и выцветшие глаза, странно сочеталось с молодым лицом. Левую скулу и часть щеки занимала татуировка, - филигранное переплетение чёрных линий в сложный узор без смысла. В правом ухе эльфа блестела серьга.
        - Благодарю, что согласились принять меня, господин… сейтэй? Я правильно произношу?
        - Это слово означает что-то вроде «адмирал», но прошу, зовите меня по имени, - ответил эльф, усаживая гостя. - Просто Кайнагерн. Вас послала моя сестра?
        Одноглазый удивился:
        - Нанести вам визит посоветовала Грандье Сезир, одна из старших офицеров командования Безумной Галантереи.
        - Грандье - её имя для мира внешнего, - кивнул эльф. - Могу ли я обращаться к вам по имени?
        - Буду польщён, Кайнагерн.
        Эльф вновь кивнул.
        Глава 6.2
        - Итак, Кельвин, насколько мне стало известно, вы встретились близ наших вод с пиратскими кораблями Солодора Сванна.
        - Но откуда вы это узнали?
        - Старые друзья на флоте. Судьба явно благословила вас, ибо опасность была великой.
        - Не без потерь, но да, мы ушли.
        - Капитан «Предвестника» описывал этот момент очень живо, и наши дозорные видели отсвет издали. Жрица Элрога Пылающего?
        Кельвин предпочёл не обратить внимание на вопрос, о нанимателях с посторонними он бесед не вёл.
        - Что же вы хотели узнать у меня, Кельвин?
        - Видите ли, пребывая в Вадаэнтире, я имею возможность вести переписку со старшим офицером, вашей сестрой. В одном из посланий мною был задан риторический вопрос: куда пираты могли идти тем курсом? Грандье посоветовала обратиться к вам.
        - Вот оно что?
        - Флотилия шла на запад, Кайнагерн, туда, где воды и земли принадлежат эльфам, либо державам, соблюдающим эльфийское морское право и пиратов не привечают. Но раз дальше ничего нет, то куда же они направились?
        В зимний сад поднялся юноша с трубкой. Он поставил меж собеседников серебряный поднос со штофом зелёного вина.
        - Спасибо, - сказал ему седой, - больше не беспокойся о нас.
        Юноша кивнул и удалился, оставив запах табачного дыма.
        - Позвольте поухаживать.
        Эльфийский напиток был разлит по фужерам и Кайнагерн откинулся на изогнутую спинку, разглядывая его.
        - Вы ошибаетесь, мой дорогой Кельвин, веря, будто дальше Тибоники на западе некуда плыть. Даже не считая Сокрытых княжеств Элданэ, есть там берега, к которым можно пристать.
        - Дикая земля? Но кто в здравом уме туда отправится? - справедливо рассудил наёмник.
        Выцветшие глаза оторвались от изумрудной жидкости, обратились к человеку и тот всё понял без слов.
        - Неужто…
        - С вашего позволения, об этом немного позже. Сейчас я хотел бы тронуть вещи воистину более важные. Солнце Глубин.
        Представив восьмиконечную звезду с лучами-щупальцами, Кельвин испытал мимолётную тошноту.
        - Чародеи считают, - говорил Кайнагерн, - что есть символы, видеть которые, и знать о которых, очень опасно для нас, тварей из плоти. Якобы они, а также сакральные тексты, могут вызвать болезнь, разложение души. Солнце Глубин, - один из таких символов.
        - Она говорила об этом…
        - Жрица Элрога? О да, кому как не служителю бога-дракона знать. Все религии мира используют власть символов, это верно. В южных морях сей знак накрепко связан с Глубинным Владыкой, но знание о нём все прочие народы получили от орков. Те были первыми, кто стал приносить Клуату жертвы. Известна ли вам, Кельвин, печальная история этих существ?
        - У них есть история? - удивился человек.
        - У всего есть история. Простите, что захожу так издалека, но это важно. Орки, да будет вам известно, как и многие другие существа, явились в Валемар из иных миров давным-давно. Мифы восточных народов повествуют нам о древних временах, когда орки властвовали почти на всём Правом Крыле. Мы, уленвари, ещё оставались рабами в Далии, когда гномы и люди древности, объединившись, сломали хребет орочьей империи и погнали тварей на юг. Тьмы зеленокожих были истреблены, но не все. Орков сбросили в море, которое ныне мы называем Хамидонским, а те не умели плавать и пошли ко дну. Однако со дна к ним обратился голос, предложивший жизнь взамен… на всё.
        - Всё?
        - Именно, - печально подтвердил Кайнагерн, - всё, чем они были. Всё, чем будут их потомки. Орки не погибли, а пересекли море и выбрались на берега островов, ныне рекомых Зелёными. С тех пор почти вечность минула, но они всё там, окружённые со всех сторон владениями своего бога, который любит мучить, топить, насылать хищных рыб и ураганы. Солнце Глубин - его знак. Это нам рассказывают мифы.
        Эльф лениво катал фужер меж ладоней, ему не хотелось пить, человек же осторожничал, - зелёное вино было коварным, оно шло легко и приятно, а потом сшибало с ног даже самых крепких, и те не могли подняться по нескольку дней.
        - Солнце Глубин было на тех… наверное, волшебных вратах, из которых вышли пираты. То, что Солодор Сванн связан с Глубинным Владыкой все уже уразумели, но орки?
        - Я пришёл к тому же выводу, Кельвин. И чем больше думал, тем крепче становилась моя уверенность. Солнце Глубин связано с Клуату, а Клуату властвует над орками, но вот в последние годы орки почти не покидают своей суши, они перестали пиратствовать, словно по общему уговору уступив это право флоту Солодора Сванна. И вместе с тем, Сванн облагает морские державы религиозным налогом. Подумайте, Кельвин, пират насаждает культ Клуату, множит Погружённых, а сам превращается в тёмную легенду моря.
        - Но это невозможно, с орками нельзя договориться, они смотрят на иные народы как на говорящее мясо, разве нет?
        - Воистину, - согласился эльф, - все мы для них, - говорящее мясо. Но мне удалось проследить связь Сванна с зеленокожими. Вам интересно?
        Наёмник опешил.
        - Я не тот человек, который мог бы влиять на важные и масштабные вещи, Кайнагерн. Мне интересно, но я не уверен, что смогу извлечь из этого знания особую пользу.
        Хозяин дома тихо рассмеялся.
        - А я всего лишь старый моряк, который уже давно не видел моря и страдает от безделья. Я хочу рассказать вам всё, что узнал.
        - Прошу.
        - Спасибо за терпение. Видите ли, ещё до вашего рождения, до рождения Солодора Сванна, ужасом юго-восточных морей был Кровавая Борода Манчог. Во времена своего расцвета этот орк-гигант перекрасил морские воды в красный и собрал себе «бороду» из десятков эльфийских скальпов. Чтобы остановить чудовище Речное королевство, Ханду, Индаль и фоморы с Жемчужных островов объединили силы. Им удалось ценою великой крови одолеть орков и захватить адмирала Манчога. К сожалению, вместо казни, король Армадокии пожелал более мучительного наказания. Орка посадили в клетку и поместили в Армадокийскую военно-морскую школу. Её ученики могли десятилетиями наблюдать за ничтожеством самого опасного врага, живой легенды. Одним из тех будущих морских офицеров был Сальваторе де ля Сисне, более известный теперь как…
        - Солодор Сванн.
        - Именно. Он немалого добился на флоте впоследствии, был хорошим моряком и отважным человеком, но потом его не вполне честно, как поговаривали, обошёл по службе Диего Сентаврега. Этот же дворянин годом раньше убил на дуэли Симона де ля Сисне, младшего брата Сальваторе.
        - Кровный враг.
        - Кровный враг. - Эльф задумчиво щёлкнул свою серьгу пальцем. - Именно после этого Сванн дезертировал и именно в это время Кровавая Борода Манчог исчез из своей пожизненной тюрьмы. Я считаю, что его освободил будущий Король Пиратов.
        - Но зачем?
        Кайнагерн пожал плечами.
        - Тут факты заканчиваются, друг мой, и начинаются зыбкие домыслы. Потому что после своего побега Манчог вернулся на Зелёные острова, вошёл в прежнюю силу и вскоре стал Большим Кэпом - вождём всех островных орков, адмиралом адмиралов. Он даже начал строить Громадень, готовить грандрейд, но в определённый момент всё прекратилось. Девятнадцать лет назад орки должны были выступить в большой грабительский поход, но так и не сделали этого.
        - Я помню, - сказал одноглазый вдруг. - По всему миру разносились вести о том, что они вновь готовы покинуть острова, но потом всё как-то стихло.
        - И загремело имя неуловимого, беспощадного Солодора Сванна, Короля Пиратов, нового господина двух морей. Итак, что же вы вынесли из этой беседы, Кельвин?
        На лбу человека собрались глубокие морщины.
        - На просторах Палташского и Хамидонского морей творится что-то непонятное, связывающее воедино орков, Короля Пиратов и самого Клуату. Буду откровенен, теперь я понимаю гораздо меньше, чем мне казалось, я понимал прежде.
        - Верно, и это возвращает нас к вопросу, который вы задали в начале: куда пираты могли идти тем курсом?
        Кайнагерн замолк, будто и не собирался продолжать. Он не двигался, почти не дышал, свет жизни, едва теплившийся в древнем теле, потускнел и наёмник уж подумал, что стал свидетелем невиданного - эльфа, умершего от старости…
        - Все думают, Кельвин, что дальше Тибоники на запад плыть некуда. Это не так. В далёком прошлом ваш покорный оставил Жемчужные острова, на которых тогда жил, прошёл мимо Орхалитовых столпов, пересёк лонтильские владения и по неспокойным водам Шаккарского моря, достиг Закатных островов. Обогнув конец Левого Крыла, я прошёл по морю Огня, через пролив Кадахар, в Седое море, затем меж островов архипелага Шеи, там приблизился к берегам Вольных Марок и прямым путём, по водам Золотого Червя вернулся в южные моря. Путешествие заняло несколько лет и было трудным, но выполнимым.
        Человек попытался представить себе проделанный путь, припомнив карту мира, и, хотя сам он не вдохновлялся морем никогда, испытал чувство сильнейшего почтения, даже испуга.
        - Позвольте выразить восхищение.
        - Не стоит, - прошептал эльф. - Я до сих пор жалею об этом дерзновенном плавании, которое отняло столь много жизней.
        Повисла недолгая тишина.
        - На борту «Распутника», моего корабля, разразилась эпидемия умопомешательства. Они говорили мне, что чувствуют взгляд снизу, якобы кто-то постоянно следил за ними сквозь днище, палубы, сквозь толщу вод, со дна Шаккарского моря. Они говорили мне, что во сне слышат стоны, доносящиеся из-под воды. Голоса, полные скорби и тоски звали их к себе. Мой младший внук Линвальтиль рассказывал, что ночами, когда он стоял у штурвала, в чёрной воде за бортом плыли дельфины, а с ними и те члены экипажа, кто уже поддался зову бездны. За день до того, как он присоединился к ним, Линвальтиль сказал, что среди дельфинов и утопленников плыла его возлюбленная Нейнети. Бедняжка утонула в море задолго до начала экспедиции и в совершенно другой части мира. Он не оставлял памяти о ней до самой смерти.
        Кайнагерна захватили воспоминания. Он сделался потускневшим, недвижным, слишком далёким от бытия. Гнёт прожитой вечности, бесконечный ток времени, пережитые потери, истончили его, сделали почти прозрачным, почти несуществующим. Сквозь выцветшие глаза смотрела древность.
        - За время, пока «Распутник» достиг Закатных островов я потерял треть экипажа, Кельвин, - свистящим шёпотом продолжил моряк. - Все они шагнули за борт, когда никто не мог их остановить. Погибли два моих внука, я тоже оказался на грани. Кошмары не оставляют и поныне, хотя прошли многие века. А началось это всё с высадки на крошечный голый кусочек суши близ берегов Дикой земли. Там не было ничего кроме каких-то древних развалин, привлекших наше внимание. В развалинах обнаружилась лестница, ведшая под землю, а внизу… статуи выдающегося уродства, стены, исписанные знаками, взгляд на которые причинял боль, и оно, - Солнце Глубин, взиравшее на нас ничтожных. Вот вам мой ответ, Кельвин: я думаю, что власть Глубинного Владыки ограничивается Хамидонским и Палташским морями, иначе врата открылись бы много западнее, в более безопасных для пиратов водах, однако в Шаккарском море обитает кто-то другой, кто тоже смотрит через Солнце Глубин. Куда бы ни шли пираты, с которыми вы столкнулись, Кельвин, я уверен, они не заплутают.
        Больше эльф не проронил и звука. Тусклый отсвет былого, тень живого существа, он остался сидеть, недвижимый, отрешённый от бытия. Кайнагерн не слышал, как после долгого молчания человек поблагодарил его, извинился, попрощался и осторожно ушёл.
        Глава 7.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 10 эпира месяца года 1650 Этой Эпохи, провинция Ковхидар, королевство Риден.
        Темнота стала для Тильнаваль единственной подругой на то время. Она лежала на полу клетки внутри фургона, такой низкой, что не встать, но достаточно длинной. Было холодно несмотря на два одеяла, однако, хотя бы запах поганого ведра перестал чувствоваться. Или это она просто привыкла? Сквозь тьму доносились звуки, - влажное чавканье копыт; становившийся всё громче скрип осей.
        Фургон трогался по утрам и ехал до позднего вечера с редкими остановками. Самое удручающее, что Дар так и не вернулся, она не только не могла прибегнуть к чарам, но и не чувствовала тока времени, не знала, в каком направлении её везли. Это было невыносимо.
        Когда движение прекращалось, открывалась задняя дверь и пленитель гремел ключами. Невзрачный до уродства человеческий мужчина являлся с набором лекарств и чистых бинтов, снимал старые, осматривал следы от капкана, покрывал лодыжку Тильнаваль мазью и снова бинтовал, туго, умело. На опухшую руку он даже не смотрел, де, кости целы, а остальное само скоро пройдёт. Также охотник приносил поесть и убирал поганое ведро. Все попытки заговорить обрывались раздражённым цыканьем, но на второй день своего пленения, женщина решила настоять. Тогда этот паршивый сукин сын схватил её за лицо и ударил о прутья затылком. Несильно, выверено, так, чтобы перед глазами полыхнули искры и речь смолкла. В следующий раз она сама попыталась ударить его по глазам, но вышло ничуть не лучше.
        Иногда темнота, тряска, холод и постоянный скрип оси так сильно изматывали пленницу, что она принималась кричать. В этом было немного смысла, проклятья и угрозы только силы отнимали, а человек и ухом не вёл. В конце концов Тильнаваль сосредоточилась на одной мысли и повторяла её раз за разом:
        - Ты не понимаешь, что навлёк на себя! Глупец! Твои муки будут долгими! Ты не понимаешь, что навлёк на себя!
        Женщина не знала, сколько суток прошло, пока однажды дверь не открылась, не загремели ключи и на пол клетки рядом с лицом Тильнаваль не упал расстёгнутый браслет.
        - Будь добра надень, я хочу услышать щелчок.
        Она приподнялась, посмотрела на человека, но к браслету не притронулась.
        - Ну же. Ты хочешь подышать свежим воздухом? Посидеть у костра, размять конечности? Хочешь? Надевай.
        Тильнаваль ощерилась как волчица.
        - Ну, как знаешь…
        Ненавидя себя, она схватила браслет, накинула на запястье и сжала. Раздался щелчок. Люпьен улыбнулся.
        - Не жмёт?
        - Жмёт.
        - Хорошо, главное, что кровоток не перекрывает.
        Женщина не ответила.
        - Вот твой сапог, он чуть дырявый, но сойдёт. Ты же не собираешься бежать?
        - Дерьмо медвежье…
        - Давай осторожно. Нога заживает очень хорошо, однако прыгать на ней пока не стоит.
        Она выбралась в ночь, давя внутреннюю ярость от того, что человек заботливо поддерживал её, ведя к разведённому тут же костру. Снаружи светового пятна царил кромешный мрак, но над огнём булькал котелок, лежала рядом растянутая сумка с едой. Клеменс усадил женщину на какое-то бревно, укрытое парой одеял, обошёл костёр и присел на корточки. Он принялся готовить ужин, аккуратно, умело, с хорошим настроением, даже мурлыкал что-то под нос.
        - Скоро, скоро будет нам пир. Надеюсь, ты проголодалась также, как и я.
        Он резал сушёное мясо одним из её ножей.
        - Теперь говорить можно, или ты мне в голову камень метнёшь? - спросила Тильнаваль мрачно.
        - Говори.
        - Этот браслет из керберита?
        - Не целиком, только несколько сегментов на внутренней стороне, которые плотно соприкасаются с кожей. Чтобы ты не доставила нам обоим хлопот своими чарами.
        Тильнаваль осмотрела изящный замок, разочаровано выдохнула. Даже если бы она со всей силы ударила проклятой побрякушкой о дерево или камень, - только руку повредила бы. Гномьи поделки просто так не ломались.
        Керберитовый браслет, капкан с керберитовыми зубами, фургон, внутри которого её Дар дремал…
        - Ты, - у неё во рту пересохло, - из Инвестигации?
        Он поднял глаза, немного слезившиеся от дыма, долго молчал, вглядываясь в бледное лицо и не прекращая работать ножом.
        - Нет.
        - Тогда…
        - Формально, я принадлежу к ордену Гончих. Слышала о таких?
        Она слышала, правда, только краем уха и только слухи. Никто из тех, кому не полагалось, точно не знал, существовали они на самом деле, или обитали только в параноидных умах. Значит, существовали. Гончие Святого Престола, - убийцы и следопыты, которых Амлотианская Церковь посылала, чтобы либо найти кого-то, либо навсегда потерять.
        - Должен признать, что ты очень хорошо умеешь прятаться и ускользать, - сказал он. - Я смог взять чёткий след только на Гизонщине, но ты протащила меня через две страны. Восхитительно, никому ещё не удавалось столько бегать без телепортации. Ты ведь не телепортировалась?
        Тильнаваль не ответила.
        - Нет, не телепортировалась. Может быть, перелетала по воздуху, пользовалась другими чарами, но и только. Однако, и это тебя не спасло бы. Взяв след, я пойду через весь мир, пока не доберусь…
        - Кем ты меня считаешь? - грубо перебила женщина.
        - Ам… сказать по чести, я понятия не имею, кто ты, - глупо усмехнулся Клеменс Люпьен. - И что ты сделала не знаю тоже. Почти ничего. Меня… разбудили и направили в Бреонику, в тамошнюю магическую школу.
        По спине Тильнаваль пробежал холодок.
        - Хрустальная Арка, - красивое название. Мне дали твои вещи и отпустили искать след по самым тонким нитям запаха, ибо заклинания тамошних магесс не могли обнаружить тебя.
        - Куда уж им, идиоткам калечным. Хочешь сказать, что ты… выследил меня с помощью носа? - с вымученной усмешкой спросила она.
        - Не только, но в основном. Верить не обязательно, это не важно. Важно то, что твой забег наконец-то окончен. Я доставлю тебя святым отцам и на том моя очередная миссия будет выполнена. Но всё же, скажи, когда ты поняла, что я иду по следу?
        Тильнаваль взглянула на своего пленителя как на деревенского дурачка, изобразила всю возможную степень снисхождения и презрения.
        - Знаешь, таксидермист, я в душе понятья не имела, что Церковь ведёт за мной охоту.
        - Хм?
        - Той ночью я нашла заброшенный дом, надеясь укрыться от дождя и холода, а пришлось прятаться от нежеланных встреч. Сначала появилось это громадное нечто, завалившееся под стеной, а через час пожаловал ты, потом, - женщина. До того вечера я о тебе не подозревала, понимаешь?
        Нож прекратил двигаться, Люпьен медленно облизнул губы. Охотник не без причины считал, что отличать ложь от правды у него выходило хорошо и сейчас слова Тильнаваль казались ему правдивыми.
        - От кого же тогда, позволь спросить, ты так усердно скрывалась, а?
        Пришёл её черёд улыбаться, и невзирая на всю тяжесть положения, чародейка изобразила лик злорадного триумфа, сполна этим насладившись.
        - Вот теперь ты решил, не бить меня по голове, но слушать? Теперь, да? Только моё желание говорить уже пропало. Повторю одно: когда они нас найдут, ты умрёшь долгой и страшной смертью. Меня они тоже не пощадят, но тебя будут пытать с особым наслаждением. Поверь, они это умеют. Ты умрёшь…
        Его лицо вдруг странно исказилось, глаза вспыхнули, как у зверя в ночи, сардоническая улыбка изуродовала рот, показав чёрные дёсны и острые зубы. Всё продлилось долю мгновения, появилось и пропало. Тильнаваль даже не смогла уверенно сказать себе, что что-то видела, а не свет костра сыграл с её глазами шутку.
        - Обещаешь? - спросил Люпьен с непонятной интонацией.
        Больше в тот вечер они не говорили. Человек приготовил ужин, накормил пленницу, внимательно следил за тем, как она похрамывала, разминая ногу, а потом вернул её в клетку, чтобы на следующее утро их путь продолжился.

* * *
        Она старалась больше спать, хотя уж выспалась на две жизни вперёд. Раны заживали, в пище не было недостатка, но холод продолжал лезть к телу. Начинался кашель. И всё это вкупе даже со скрипом оси прямо под клеткой оставалось сущей ерундой. Что значат неудобства плоти в сравнении со страданиями чародея, которого лишили Дара? Ерунда. Даже без браслета что-то в фургоне отделало Тильнаваль от ветров Астрала. Будто глаза, нос, кожу и язык обожгли до отмирания, а барабанные перепонки проткнули, чтобы лишить всех чувств. Бросили во тьме бессилия как агонизирующий мешок плоти с сознанием внутри.
        - Будь ты проклят, - порой шептала она.
        Внезапно снизу громко заскрипело, так громко, что Тильнаваль вскрикнула от неожиданности, фургон затрясло, снаружи зазвучал приглушённый голос человека, а потом что-то треснуло и пленницу бросило на боковую решётку. Фургон окривел. Когда дверь открылась по глазам резанул дневной свет, Тильнавал закрыла лицо и слушала лязг ключей.
        - Ничего не сломала? Хорошо. Руку.
        Чародейка была недостаточно расторопна, поэтому он грубо схватил её за запястье и что-то стало с металлическим звяканьем стискивать пальцы, врезаться в кожу.
        - Вторую, - потребовал он.
        Всё повторилось и Тильнаваль почувствовала, что теперь обе её руки были соединены. Она поднесла их к лицу, зная, что сейчас увидит эстрийские перчатки. Это действительно были они. Латные перчатки с ремешками толстой кожи, укреплёнными проволокой, которые плотно обхватывали запястья и были соединены короткой цепью как кандалы. Несомненно, внутри находились кусочки керберита.
        - Ось сломалась, - грустно поведал Клеменс, - и не странно. Фургон освинцован изнутри, такая тяжесть. Осторожно, опирайся на меня.
        Он уже распряг меринов и погрузить на них припасы, которые возил в передней части фургона. Сёдел не было, только мешки и закреплявшие их верёвки.
        - Вот ведь напасть, верно? Прошу, не пытайся удрать.
        Он оставил её посреди раскисшей дороги, вернулся к фургону и сунул руку под потолок над клеткой. Женщина не видела, что он делал, но ей показалось, что человек закрыл и спрятал в сумку маленькую свинцовую коробочку. Фургон был закрыт и оставлен со сломанной осью посреди нигде. По обеим сторонам от дороги простирались почти бескрайние одичавшие нивы, затопленные дождевой водой и, верное, скучавшие по заботе крепких вилланских рук.
        - Сюда, не спеши, я помогу.
        Тильнаваль не сразу поняла, что он хотел усадить её на толстобокого мерина лицом к крупу. Человек не выглядел особо крепким, но оказался сильным. Сам он взлетел на второго, взял в одну руку пистолет, а в другую - верёвку, прикреплённую к оголовью первого.
        - Не хочу показаться капризной, - хрипло выдохнула Тильнаваль, - но так и продолжится наш путь?
        - Надеюсь, что нет. Фургон мне нужен, с ним легче везти тебя, легче защищать, перевозить припасы, видит бог сейчас за них каждый глотку готов перерезать. Не говоря уже о таком количестве свинца. - Он как-то совсем по-детски хихикнул. - Если Господь-Кузнец будет на нашей стороне, найдём помощь ещё до ривенской границы. Она в нескольких днях пути на север.
        - Значит, Ривен? - Женщина принялась лихорадочно прикидывать. - Самое западное королевство… а я думала, ты везёшь меня на восток.
        - С чего бы?
        - Эстрэ, Папский Престол…
        Он рассмеялся, чем спугнул птиц с одиноко стоявшего невдалеке дерева.
        - Ты думала, что я повезу тебя через весь Вестеррайх? По суше? Мы год ползли бы.
        - И что теперь? Зачем нам в Ривен?
        - Всё тебе расскажи. Наберись терпения, беглянка, потом неожиданность будет.
        Так и ехали дальше по раскисшей дороге пограничья, но хотя бы под солнцем, а не в зловонном мраке фургона. Над землями поднимался парок, редкая птица висела в вышине и у женщины на душе становилось чуть легче. Увы, вскоре её тело стало болеть, натёрлись внутренние стороны бёдер, ныла спина, шея; страшно затекли и отнялись в перчатках руки. Они были такими тугими, что и пальцем не пошевелить, - то есть правильно сделанными.
        И всё же сломанная ось была благословением Матери Древ. Тильнаваль улыбалась.
        - Ты ведь что-то украла? - спросил вдруг Клеменс.
        Ответа не последовало.
        - Что-то украла… у волшебниц Хрустальной Арки? Я прав?
        - Вынюхай.
        Он усмехнулся:
        - Боюсь, всё, что можно было познать носом, я уже познал.
        - Ага…
        - Например, я сразу сказал святым отцам, что ты не человек. Они не поверили. А уж как волшебницы удивились! Ух-ху!
        Мужчина не видел, но знал, как широко распахнулись глаза его узницы. Он буквально чуял, как изменился запах её свежего пота. Смятение.
        - Обычно, когда волшебника касаются керберитом, его ложная личина спадает, открывается истинный облик. Но не с тобой. Ты продолжаешь притворяться человеком. Не знаю, как это получается… и не хочу знать. Главное, что пахнешь ты не по-человечьи.
        Большие копыта месили грязь, солнце светило и птицы пели друг дружке серенады, будто не сотрясался мир от творившегося хаоса, будто не страдала пленённая Тильнаваль.
        - Так что ты украла? Магессы не сказали святым отцам, а те не смогли сказать мне. Но явно что-то очень ценное, чего при тебе не было. Так что? Где ты это спрятала?
        - Всё тебе расскажи, - передразнила женщина, глядя на меринов круп.
        - Ладно, заслужил. Но знаешь… они ведь всё равно выведают. Они сломают тебя. Всех ломают. Это просто… это… так устроено живое тело. Даже если ты самая стойкая, они просто потратят больше времени. Если же я привезу им покражу, они обойдутся дознанием первой степени. Беседами.
        - Какие слова ты знаешь. «Дознание первой степени». Наверное, и сам пытал.
        Она не видела этого, но представила, как Клеменс грустно улыбнулся.
        - Нет, - сказал он, - никогда и никого.
        - И верно. Ты же гончая. Пёс. Собака, которая должна найти и притащить хозяину кровоточащую добычу, в надежде, что ей потом, соберут что-нибудь из объедков, бросят подачку.
        Пленитель не ответил, и они ехали молча, пока Тильнаваль не стала чувствовать на своей спине взгляд. Обернувшись, она посмотрела в лицо Клеменсу, его глаза не моргали, застыли без выражения, а к губам прилипла неживая, холодная полуулыбка. Сердце Тильнаваль пропустило удар, мелко затряслись поджилки, сколько он уже смотрит так?
        Этот человек не был страшным, о нет, он был жутким.
        - Ты даже не представляешь, насколько права, - сказал он.
        Путь продолжался. Время от времени пленитель скупо давал ей попить и говорил, когда можно будет передохнуть, лошади шли весело, им нравилась свобода от тяжёлой ноши. Тильнаваль разогрелась на солнце и её стало клонить в сон, когда охотник вдруг воскликнул:
        - Добрейшего вам дня, мой друг!
        К тому часу они въехали в жидкий лесок, по которому гуляли ветра. У дороги показался сухопарый немолодой мужчина, сутулый, но крепкий. Бледное небритое лицо сильно оттеняло залегшие под глазами тени, человек был грязен и нёс за плечами мешок; на поясе болталась пара худосоких зайцев. При виде чужака незнакомец стянул с головы облезлую меховую шапку и поклонился.
        - И вам, значит… того же, - прогудел он.
        - Скажите мне, добрый друг, коего высшие силы, сжалившись над усталым путником, так вовремя направили в помощь, есть ли в округе этих славных земель какое-нито местечко, где я, разумеется, не безвозмездно, смог бы заручиться подмогой кузнеца и плотника?
        Простолюдин таращился на всадников с открытым ртом, не в силах понять сложных словесных громад. Никто и никогда на его веку так не изъяснялся. Клеменс осознал, что не стоило мудрить с ложной личностью и продолжил проще:
        - Деревня где-нибудь поблизости есть? Нужен кузнец, плотник, ночлег.
        - А-а-а! - с облегчением воскликнул старик. - Так это, милорд, оно-то ясно, что есть! Дале по дороге езжайте, значит, тама развилка, значит: прямо, - эт до самой границы, к крепости его величества, но то путь дней на семь пеших… вашими, значит, на три-четыре, да! А ежели вам именно что кузнец потребен, то направо сворачивайте, часов через… несколько, доберётесь до Старых Глинок! Деревня это, милорд, там и кузнец, там и трактир…
        - Значит, направо! Будь здоров, добрый человек!
        Старик чуть не упустил мимо рук брошенный медяк.
        - Счастливого пути, милорд! Храни вас, значит, Бог…
        Глава 7.2
        Ехавшая спиной вперёд Тильнаваль следила за незнакомцем ещё достаточно долго, а тот провожал всадников немигающим взглядом. Монетка вертелась в ловких заскорузлых пальцах.
        - Эй, Пёс, - позвала она, - он мне не понравился.
        - Простой человек.
        - Жуткий. Как ты. Нет, даже хуже.
        - Простой человек, - повторил пленитель, следя за деревьями по сторонам от дороги, прислушиваясь, принюхиваясь, - а значит, - бедный. Бедность старит заботами и трудностями. Он браконьер, ставит силки, пытается прокормиться. Кроме ножа оружия никакого… хотя, пахло от него странновато. Чем-то кроме крови, грязи, мочевины, других обычных выделений. Не смог разобрать…
        - Пёс, начинай уже думать головой. Старик бродит с ножом по лесу. Сейчас! Когда и с топором бродить небезопасно!
        Клеменс ничего на это не сказал, но слова пленницы подстегнули уже зародившиеся в нём сомнения. Можно было ожидать засады, стрелы из дебрей, много чего ещё, а с пленницей на закорках это совсем нехорошо. За себя пленитель не боялся, но доставить Тильнаваль святым отцам в сохранности он был обязан.
        Странный незнакомец верно описал путь и вскоре двое выехали к развилке, где Клеменс осмотрел новый путевой столб с гербовым шакалотом1, - король Радован метил территорию везде на завоёванных землях. Отогнав сомнения, он всё же избрал правый путь и вскоре лес загустел, сплёл над ними непроглядную крышу из ветвей, состарился даже. Всадники почувствовали запах дыма, - верного спутника человеческих жилищ.
        # # 1 Ш а к а л о т - хищник семейства псовых, крупное животное с угольно-чёрной шерстью и алой линией, тянущейся вдоль хребта от носа до хвоста. Геральдический зверь королевской династии Ридена.
        Старые Глинки стояли близ реки, вероятно, уже много поколений, поселение рыбаков, через которое когда-то пролегла дорога. Правда, что-то в нём заставляло насторожиться. Частокол выглядел старым, неухоженным, местами гнилые брёвна давно повалились, а в других местах их укрывали дикие вьюны и росшие на мёртвой древесине грибы. Могло показаться, что деревня давно разорена, но был дым, были голоса, была жизнь.
        За распахнутыми воротами оказалось несколько кривеньких улиц, составленных из небольших подворий, деревянных домов с покосившимися ставнями, заросших палисадников. Гуси убегали из-под копыт, а любопытные дети, чумазые ровно ахоги, бросались следом, перекрикиваясь. Удивлённые лица вилланов встречали чужаков.
        Трактир оказался единственным зданием в деревне, имевшим второй поверх; тёмная древесина стен, пыльные окна, покрывшаяся мхом черепица, даже вывески нигде не виднелось. Тем не менее тут же на улице показался высокий грузный мужчина с блестевшей от пота лысиной и брюхом, вываливавшимся из-за пояса; за ним следовала дородная женщина да несколько подростков разного полу.
        - Найдётся ли местечко усталым путникам разложить свои кости, добрый человек? - натянуто улыбнулся Клеменс.
        Трактирщик был бледен, его маленькие глаза еле поблёскивали, окружённые тёмными пятнами, брыли подрагивали как у собаки и в целом человек казался растерянным.
        - Э… д-да, да! Сколько угодно, милорд! Прошу внутрь, сынки сей же час вашу поклажу занесут, лошадей пристроят, прошу! - нашёлся он наконец. - А… А… Но…
        - Эта женщина находится у меня в заключении на совершенно законном основании, добрый человек, не сомневайтесь!
        - Я как бы… я… прошу, милорд!
        Как только они вошли под крышу заведения, толстуха поспешила на кухню, тряся телесами, а её муж повёл гостей на второй этаж. Внутри трактир оказался ничуть не привлекательнее, чем снаружи. Старая изношенная мебель, заплёванные полы, паутина и огарки сальных свечей с длинными фестонами; пыль, пятна. Наверху было несколько комнат с кроватями, полными клопов и ещё кое-с-какой мебелью.
        - Эта сойдёт, - решил Клеменс, глянув из окна, - какая у вас тут милая площадь. Жаль высота не самая большая, но да ладно! Что на обед?
        Тильнаваль видела сколь фальшивой была улыбка её пленителя, видела появившееся затаённое выражение в его глазах. Они спустились, сели за один из длинных столов и принялись ждать. Трактирщик, будто всё ещё удивлённый тому, что у него появились клиенты, после недолгого замешательства, решил наведаться в погреб за пивом.
        - Это место - жуткий клоповник, - сказала чародейка, - во всех смыслах. К тому же здесь что-то не так, совершенно неправильно.
        Он молчал.
        - Они все какие-то странные, бледные, у всех тени вокруг глаз… будто спят наяву. Ты ведь заметил, Пёс? Тебе положено всё замечать.
        Он молчал.
        - Неправильно. Укреплённые селения погибают, а эта развалина стоит себе посреди леса и ничего. Будто весь мир страдает, но местных беды обходят стороной. Ну чего ты молчишь?
        - Я не обсуждаю правду, - ответил он, водя взглядом из стороны в сторону.
        На улице послышались голоса, громкие и недобрые. В трактир ввалилась толпа мужчин, вооружённых длинными топорами. Их несомненный предводитель, сухопарый и сутулый человек лет шестидесяти, двинулся к единственным посетителям, увлекая за собой остальных. Он покручивал меж пальцев узловатую клюку и держал во рту трубку из кукурузного початка.
        - Прежде чем вы совершите роковую ошибку, друзья, - Клеменс поднялся им навстречу, доставая из-за пазухи знак Святого Официума, - заверяю вас в своих полномочиях! Я везу эту ведьму к братьям-инвестигаторам, а вовсе не являюсь разбойником или иным злодеем! Успокойте сердца свои и не мешайте совершению богоугодного дела!
        Его голос, прежде всегда вкрадчивый, прозвучал с силой и властностью как у священника, вещающего с соборной кафедры. То ли он, то ли знак грозной силы возымели такое действие, но люди замерли и уставились на чужака с неподдельным страхом. Наконец их предводитель стянул шляпу с сальных седых волос.
        - Простите нас, тёмных, убогих, святой отец! Простите коль сможете! - Он упал на колени. - Господь спас от великого злодеяния! Скудоумие наше безразмерно! Простите! Мы-то думали, злодей какой!
        Остальные вилланы тоже стали падать на колени. Трактирщик, уже какое-то время, стоявший у дальней стены с кувшином в руках, сам едва не последовал примеру. Он был испуган, удивлён и растерян сверх всякой меры.
        - Моё имя Повэль, святой отец, - плачущим голосом говорил предводитель, позволяя Клеменсу поднять себя с колен, - я староста этой маленькой деревушки! Простите! Простите меня, дурака! Бабы безмозглые наговорили столько глупостей, заморочили нас, от работы отняли! Господи! Господи!
        - Ну что ты, сын мой, отринь скорбь, всё обошлось! Вы хорошие люди, но эта женщина не достойна вашей защиты.
        - Что за балаган, - процедила Тильнаваль тихо.
        - Умолкни, нечистая! - воскликнул пленитель с высокопарной яростью. - Предана будешь анафеме! А ты садись, сын мой, добрый трактирщик сейчас разольёт нам пиво, я угощу!
        - Никак нельзя, отче, никак! - затрясся тот. - Работой замолим грехи! Никак! Хубречт, эти почётные гости отныне на содержании деревни, ясно?
        Трактирщик затряс брылами.
        - Ясно тебе?!
        - Денег не возьму, - промычал тот.
        Толпа попятилась, кланяясь, пряча оружие. Трактирщик дрожал как мышь перед котом, долго не мог сойти с места, а когда всё же направился к столу, так спешил, что споткнулся и упал. Кувшин разлетелся вдребезги. Он стал извиняться, собирать черепки, звать жену, ещё больше извиняться. Тильнаваль испытывала брезгливое отвращение к тому зрелищу, а Клеменс не обращал внимания.
        Пленитель сел за стол рядом, достал небольшой ключ и отомкнул замок на одной из эстрийских перчаток.
        - Рано или поздно они таки принесут нам поесть, хочу, чтобы у тебя были силы и возможности. Пожалуйста, не делай глупостей, а то я вырву твои руки из плечевых суставов, и они будут висеть так до конца путешествия.
        Правая рука освободилась, а Дар не вернулся, но в то мгновение чародейка обрадовалась и малому. Кровь сызнова хлынула по венам, ладонь заболела, пронзаемая тысячами игл, стала шевелиться, словно чужая, боль росла. Сжимая и разжимая пальцы, Тильнаваль губами выводила тихие проклятья и этим успокаивалась. То, что предотвратил Клеменс, могло закончиться худо и для неё тоже, чародейка видела свою смерть в глазах этих бледных тварей.
        - Ты говорил…?
        - Ты была права, беглянка, - я завёл нас в беду.
        - Такой спокойный. Они пришли сюда не деву освобождать, Пёс, они пришли убивать нас обоих. Это деревня разбойников!
        На такое Клеменс только усмехнулся:
        - Кабы всё было столь просто.
        - Не дашь мне оружие?
        Его косой взгляд насмехался.
        - Пёс, когда они убьют тебя, я не хочу подохнуть следом как свинка под ножом мясника. Мне нужно хотя бы кого-то куснуть напоследок… А лучше бы тебе снять с меня эту дрянь и тогда, клянусь именем Джассара, я их всех тут…
        Но было видно, что гончая Инвестигации больше не слушала и потому Тильнаваль перестала зря сотрясать воздух. В конце концов хозяин принёс новый кувшин, почти не пыльные кружки, а потом в трактире даже запахло съестным. Когда на стол поставили еду, Клеменс всё обнюхал и кивнул ей. Правда, обильные те яства были самое лучшее - съедобными, но не вкусными, даже походная похлёбка казалась чародейке более сносной. Она жевала недоваренную баранину, рассматривала ножи, думала, прикидывала, зная, что враг, следивший за ней, всё давно пересчитал и предусмотрел. Отчего-то Тильнаваль была уверена, что его не обмануть.
        Клеменс так и не вспомнил о кузнеце либо плотнике, заковал её руку в перчатку и, когда стало вечереть, повёл наверх. В комнате никто не решился приблизиться к кровати, так что охотник уселся на стул чтобы подремать, а Тильнаваль опустилась на грязный пол в углу. Разжигать очаг охотник не стал, было прохладно, тихо, тревожно, и до одури скучно. Думая о своей жизни, о выборах, приведших её сюда и сейчас, женщина теряла из виду бег времени. Постепенно сон завоевал её.

* * *
        Словно всего миг прошёл, она проснулась в полной темноте, однако не пошевелилась, не открыла глаз, не стала дышать чаще. Только слушала поскрипывание досок под ногами пленителя. Он вышел из комнаты, медленно затворив дверь и чуткий слух Тильнаваль различил шаги по лестнице, затем по общему залу трактира и, наконец… Она не поверила, что услышала скрип петель. Человек просто вышел в ночь.
        Первый порыв чуть не повлёк её к двери чтобы задвинуть засов, но чародейка отбросила эту глупую мысль. Она подобралась к окну и выглянула сквозь плохо сомкнутые ставни. Глаза уже давно привыкли к темноте и хорошо видели без света, но увы, окно и входная дверь находились на разных сторонах здания. Довольно долго пленница стояла в тишине с прикрытыми глазами, чутко вслушиваясь в ночь, пока наконец не решила выйти из мерзкой комнатёнки.
        Под ногами Тильнаваль пол хранил молчание, ступала она беззвучно и легко, а главное, - стремительно. Скользнула вниз по лестнице, прошлась среди столов, сунулась на кухню. Там было не чище, чем в остальных комнатах, какая гадость, и она ела ищу, приготовленную в этом свинарнике… люди… что же вы за твари… На кухне было много ножей, да только тот жестокий подлец, смастеривший перчатки, не оставил ей никакого шанса. Прислушиваясь, Тильнаваль улавливала дыхание содержателей трактира, их детей, храп лошадей через стенку в конюшне. Вот она уже скользнула к входной двери и замерла возле неё в нерешительности.
        Не будь перчаток, Тильнаваль уже выпорхнула бы из этого гнезда убогости, а так… ночью, среди леса, без рук, одна. Какое странное получится самоубийство. Ей хотелось завыть от бессилия и безысходности, но чародейка была уж слишком стара для таких ребячеств. Оставалось только вернуться наверх, чтобы…
        С улицы донеслись звуки, какие-то голоса, отдалённые возгласы. Пленница скользнула прочь, спряталась в самой густой тени и замерла, соединившись с ней. Звуки становились громче пока дверь не распахнулась и внутрь не ввалились две фигуры. Одна, то был Клеменс, волочила по земле другую. Охотник Церкви бросил вскрикнувшего человека на пол, закрыл дверь и стал строить баррикаду. Он хватал огромные тяжёлые столы и швырял, хватал скамьи, бочки.
        - Всё это зря, - прохрипел человек с пола, пытаясь приподняться на локте.
        Его лицо скрывала какая-то странная маски, походившая на мешок с грубыми прорезями, она изгибалась словно живая уродливая морда с перекошенным ртом, морщинами. Или это только казалось? Голос принадлежал Повэлю, который был ранен.
        Снаружи трактира слышался топот и крики, кто-то ударился о входную дверь так, что она сорвалась бы с петель, кабы не сваленная мебель. Клеменс мигом оказался у окна, выбил стекло и выстрелил в толпу деревенских.
        - Ещё раз попробуете и я выпотрошу его что жирного каплуна! - пообещал он.
        Заслышав это, Повэль хрипло рассмеялся:
        - Некого винить кроме самого себя, - говорил он, - у вас была возможность уйти живьём, святой отец… надо было зарубить вас сразу, но я, дурень, решил не заигрывать со слугами Инвестигации. Я хотел, чтобы вы убрались и навсегда забыли о Старых Глинках, но нет же, нет! Вам обязательно было рыскать в ночи, вынюхивать, высматривать…
        - Такова моя природа, - спокойно говорил Клеменс, прочищая ствол шомполом, доставая из сумки патрон, - ведь я пёс, не иначе.
        Он глянул сквозь тьму прямо на Тильнаваль и глаза пленителя вновь блеснули как у хищника в ночи.
        - Что вы делали там? - спросил охотник.
        - А вам было плохо видно, святой отец? Я ел!
        - Это больше походило на какой-то мерзкий богопротивный ритуал.
        - Что противно одному богу, - то угодно другому!
        - Нет бога кроме Кузнеца, все иные - порождения Пекла.
        Клеменс произнёс эту догму без религиозного жара, а в ответ услышал издевательский смех, от которого гул голосов на улице стал тише. Люди прислушивались.
        - Человеческие кости я узнал, - продолжал охотник, - доводилось сталкиваться с каннибалами, но другие кости, чьи они?
        - Вестимо чьи, - подался вперёд староста и тут же получил сапогом в грудь, закашлялся.
        - Поедать нечистую плоть тварей ночи… - руки охотника замерли, он явно удивился самой мысли. - Такого ещё не встречал.
        - Что ни сделаешь ради выживания!
        - Вы прокляты пред ликом Господа-Кузнеца отныне, вы все.
        - Ссал я этому богу в самый его лик, если хотите знать! - с остервенелой ненавистью прошипел Повэль.
        Можно было ожидать мгновенного наказания за богохульство, но Клеменс не воспылал праведным гневом, только взвёл курок и прислушался к голосам снаружи. Люди окружали трактир. Староста тем временем продолжал:
        - Где был этот бог, когда риденцы шагали по нашей земли с огнём и мечом?! Где он был, когда они отнимали у нас последние крохи еды и насиловали наших женщин?!
        - Прискорбная судьба, но Церковь учит нас всегда быть готовыми к лишениям.
        - Церковь учит нас платить десятину и быть покорным стадом рабов! Куда смотрел твой бог и твоя Церковь, когда мы доедали наших детей?! - прорычал старик, словно обвиняя чужака во всех бедах земных. - Вот так, одного за другим, мы их ели, когда отравленная кровью и трупами рыба всплыла кверху брюхом в реке! И друг друга тоже! Но не только… Мы с братом были охотниками, и голод гнал нас в леса, из которых риденцы выбили всё съестное. Но мы всё равно шли, мы ставили силки и рыли волчьи ямы!
        - И в одну из них угодило чудовище? - предположил Клеменс.
        - Вы хорошо держитесь перед лицом смерти, святой отец! - в голосе Повэля чувствовалась издёвка. - Верно, крупная оказалась тварь, хищник неизвестной породы, жуткий, уродливый… столько пищи! Мы забили его камнями, а потом разделали и унесли домой. Мясо было тёмным, почти чёрным, жёстким, дурно пахло, но мы пожирали его как манну небесную…
        Глава 7.3
        - И тем осквернили себя.
        - Спаслись! - рявкнул староста. - От голода! От отчаяния! От ложного бога, которому на нас плевать! Съев эту тварь, мы сделали её частью себя и смогли услышать голоса истинных богов! Тех, кому было не всё равно! Тех, кто посылал нам пищу! Они спасли нас и мы, добрые люди, не могли отплатить им неблагодарностью! Нашим покровителям, нашим… Господам!
        У Тильнаваль, которая даже не дышала, зародилось предчувствие ещё более тревожное, чем от близости своры озлобленных каннибалов. Она достаточно знала о тайнах древнего мира, чтобы бояться имени Господ.
        В этот момент со стороны кухни появился трактирщик с мясной тяпкой в руке, а следом - его жена с длинным ухватом. Хозяин бросился на Клеменса как вепрь, но тот ловко отступил, выставив подножку и толстяк кубарем покатился по полу. Чародейка сжалась в комок, когда эта туша оказалась рядом, а трактирщик даже не заметил её, стал подниматься. Тело пленницы распрямилось тугой пружиной, взметнулось на спину человека. Короткая цепь от перчаток оказалась на горле Хубречта, который хотел было вновь напасть на охотника.
        Пока его душили, жена размахивала ухватом как алебардой, всё её тело тряслось, толстое уродливое лицо шло морщинами ненависти, а архаддирец только отводил удары, делая это неумело и глупо. Наконец его шпага сломалась, ухват достал Клеменса в бок, хрустнули рёбра. Издав сквозь зубы разъярённое шипение, он перехватил кухонное оружие, вырвал его из рук женщины и вонзил в жирное брюхо с такой силой, что рога вышли из спины. К тому моменту Хубречт упал замертво с раздавленной гортанью, а руки чародейки придавило.
        Клеменс оказался рядом, помог выбраться и даже бросил «спасибо» когда Тильнаваль закричала, глядя ему за спину.
        Пока чета трактирщиков сражалась с чужаками, старосту Старых Глинок трясла судорога. С хрустом меняли длину его кости, тело изгибалось неправильно, противоестественно, кожа лопалась, рвалась, а по полу разливалась кровь, ещё более чёрная во мраке ночи. Маска напитывалась ею, из-под ткани доносились невнятные звуки, бульканье и хрипы. К тому мгновению, когда трактирщик испустил дух, из рук и ног Повэля выдвинулись инородные окровавленные конечности, тонкие двупалые ступни с когтями, тонкие двупалые же руки, походившие на клешни.
        Под взглядами двух поражённых свидетелей, нечто стало подниматься. Старая плоть и одежда висели на тощем угловатом теле лохмотьями, существо подрагивало как новорождённый жеребёнок, но вот оно обрело равновесие, выпрямилось и стянуло маску. Вместе со старым лицом. Новый череп Повэля был крупным, заострённым к верху, в центре находился единственный огромный глаз, а под ним челюсти с длинными зубами, лишённые губ. Щёк тоже не было, по бокам от зубов извивались короткие щупальца; в середине груди разверзлась отвратительная дыра, сквозь которую виднелись рёбра, сморщенное чёрное сердце и само гнилое нутро. Тварь уставилась на чужаков, медленно склонила голову на один бок, потом на другой, словно в задумчивости рассматривая их как некие диковинки. Потом она закричала.
        От этого визга оставшиеся стёкла полопались, стены стали дрожать. Уши Тильнаваль как раскалёнными спицами пронзило, Клеменс втянул голову в плечи. С улицы ответил рёв десятков глоток. Деревенские обезумели, полезли через окна с выпученными глазами. Со стороны кухни в зал ворвались другие, - пущенные детьми трактирщика через чёрный ход. Они обогнули кошмарное существо и набросились на чужаков.
        - Наверх! - рявкнул охотник.
        Он выстрелил в грудь одному нападавшему, перехватил пистолет за горячее дуло, ударил по голове другого как булавой, третий врезался в него, но оказался одним из сирот Хубречта и не смог сбить мужчину, только шею себе свернул.
        Тильнаваль бежала по скрипучей лестнице впотьмах, пленитель наступал на пятки; вместе они ворвались в комнату и Клеменс тут же задвинул засов. Потом он одним махом передвинул к двери кровать и упёрся в тонкую преграду сам.
        - Сними с меня перчатки! - воскликнула Тильнаваль раненной птицей. - Скорее! Они уже поднимаются!
        - Никак нельзя, - ответил тот спокойно, слыша топот и крики. - Приказано доставить, а если перчатки снять, ты сможешь улизнуть от меня. Ищи тебя потом.
        - Ты что, все мозги ладаном прокурил, Пёс?! Они же нас сожрут! Эти твари нас сожрут! И не попадёт твоя душа к твоему богу, потому что они и души наши сожрут! Верни мне магию, и я спасу нас, сучий ты сын!!!
        Его взгляд, брошенный через плечо, пронзил мрак неосвещённой комнаты, спокойный, пугающий. Дверь затряслась под ударами, в неё вошло лезвие топора, по другую сторону звучал оглушительный рёв.
        - Беглянка, - сказал Клеменс тихо, - вот тебе одна пустяшная тайна: Господь-Кузнец и не мой бог тоже.
        Он бросился к ней, оказался рядом в мгновение ока, и тяжёлая оплеуха лишила Тильнаваль сознания.
        ///
        Люди называли их «домами Лонтиля», но как и во многом ином, жалкие смертные ошибались. Убогие человеческие наречия не содержали единого слова, что смогло бы правильно назвать некую совокупность понятий «ветвь», «течение», «дыхание», «образ», «путь», «призвание» и «единство». Они не могли перевести простое и понятное любому истинному эльфу «veydaan».
        Veydaan был образом мышления, устремлением, мировоззрением и жизнью ради цели, которую каждый эльф выбирал сам, невзирая на то, в каком Крылатом доме он родился, и родился ли в одном из них вообще.
        Veydaan Scromula или дом Сорокопута, существовал с того дня, когда Арнадон Непокорный, король вольных уленвари, заложил новую страну на берегах Лонтиля. Созданный Эгорханом Ойнлихом, этот дом видел свой путь в бесконечной войне против всякого, посягавшего на благополучие эльфов, их свободу и право жить в южных лесах. Спустя десять тысяч лет ничто не изменилось, - Эгорхан Ойнлих всё также правил своим домом, а Сорокопуты всё также сражались, защищая покой всего народа.
        Каждый из домов обладал доменом внутри священных границ Лонтиля, своим и только своим уделом, где даже власть Рогатого Царя была ниже власти главы дома. Для Сорокопутов то был Лес Шипов, а главная их цитадель звалась Тёрном. Где ещё жить таким удивительным птицам, как не среди колючек? Тёрн был красив, как и всё, что создавали эльфы, но был он и грозен. Внутри высоких живых стен, оберегавших поселение, росло исполинское терновое древо с тысячами ветвей. В его кроне пряталась дворцовая башня, изящная и зловещая.
        - Госпожа Тильнаваль, повелитель приказывает предстать перед ним.
        Она отставила тонкий бокал с родниковой водой, поднялась из ажурного кресла и последовала за стражем. Женщина-эльф прошла мимо дюжины воинов, стерегших покой в переходах цитадели; высокая, тонкая, изящная и красивая, облачённая в хескейю серебристо-серого и чёрного цветов.
        Её ввели в самое сердце дома Сорокопута, туда, где рождались все идеи, звучали предложения, строились планы. Круглая зала из камня, украшенная статуями древних воинов и письменами, уставленная книжными шкафами, увешанная картами государств, которых уже сотни лет как не было. Её колонны покрывала резьба в виде колючих лоз, с выступавшими из камня острыми шипами, орнаменты в виде ядовитого плюща, бузины и олеандра. Расставленные будто беспорядочно столы были завалены бумагами, оружием; свитки и артефакты валялись на них вперемешку с пустыми кувшинами из-под вина.
        Там были оба её единокровных брата. Когда Тильнаваль появилась Бельфагрон отвернулся от книжной полки и кивнул, слегка улыбнувшись. Саутамар кивнул без улыбки; он стоял со скрещенными на груди руками, подпирая спиной мраморную стену, как всегда мрачный и замкнутый.
        Отец всей троицы восседал в высоком кресле, обтянутом человеческой кожей. Древний эльф, облачённый просто до небрежности, водил зачарованным оселком по лезвию Травяного Ужа. То был меч столь же красивый, сколь и опасный, невзирая на забавное имя. Волнистый клинок зелёной, эльфийской стали, оканчивался двумя остриями, ровно змеиный язык; металл был смертельно ядовит; лишённый гарды эфес украшали насечки в виде чешуи. Глава дома словно гладил меч, подпитывая его гурханой, наслаждаясь блеском полированного металла.
        Над головой Эгорхана висела картина, которую он сам давным-давно написал и пронизал чарами нетленности. На полотне мягко улыбалась обворожительная женщина-эльф с тёмными волосами и очами глубокого зелёного цвета, - мать Бельфагрона и Саутамара.
        - А вот и она, - тихо протянул Ойнлих, - моя дочь.
        - Повелитель. - Тильнаваль склонилась. - Я жажду служить.
        Мелодичный лязг стих, меч со свистом разрубил воздух, пахший вином и бумагой, отец слабо улыбнулся.
        - Отрадно, что у меня есть то, чего ты так жаждешь. - Эгорхан медленно откинулся на спинку, чувствуя прикосновение кожи, которую сам, своим ножом снял когда-то. - Внемлите, дети! Намедни мне стало известно, что ваша тётка, моя дорогая сестра, измыслила непостижимое злодейство. В сей тёмный час, когда враг подбирается к землям эльфов, она не нашла ничего лучше, чем плести интриги против нас!
        Бельфагрон оставил книги и, взяв свой посох, обернулся к отцу, чтобы не выглядеть неучтивым; Саутамар смотрел исподлобья, с каждым звучавшим словом, будто становясь темнее. Браться были очень похожими внешне, но тем их схожесть и ограничивалась, даже зелёные глаза блестели по-разному. Тильнаваль старалась вслушиваться, но как и в самом детстве, не находила сил не смотреть на искалеченную Эгорханову щёку. Она до ужаса боялась поймать его понимающий взгляд, но ничего не могла с собой поделать.
        - Что, - сказала женщина-эльф хрипло, - ты имеешь в виду, повелитель?
        - Сердце.
        Слово рухнуло из ниоткуда в никуда, беззвучно прогрохотало, заставив её без страха посмотреть в глубокие и усталые глаза отца. Старшие братья уже знали, он обсудил с ними, прежде чем звать её, значит, они втроём… вдвоём уже что-то решили.
        - Как оказалось, доселе оно хранилось в столице, - говорил Эгорхан, - но после кражи, которую я же и предотвратил, сестра решила вовсе удалить Сердце из Лонтиля. И кому же она доверит его на хранение? Ты знаешь, дочь?
        Женщина-эльф понимала, что от неё не ждали ответа, и потому стояла молча, не шелохнувшись.
        - Шептуны доносят, что это небезызвестный Гед Геднгейд, Отшельник из Керн-Роварра. Можешь ли ты представить себе, Тильнаваль, до чего дошло безумие твоей тётки? Она отдаёт Сердце человеческому отродью, думая, что так спасёт его… от меня! Даже если бы я и желал получить его, дочь, неужто это было бы причиной чтобы совершить подобное предательство?
        Она облизнула пересохшие губы, потёрла указательный палец о большой как делала порой, испытывая напряжение. Сейчас Тильнаваль казалось, будто Эгорхан обвинял её в поступках его сестры.
        - Мне трудно поверить, что королева способна на такое.
        - А мне нет, - обронил Бельфагрон, будто капнул ядом в кубок вина. - Она давно злоумышляет против тебя, повелитель.
        Веки Эгорхана чуть опустились, голос сделался ленивым, презрительным.
        - Верно мыслишь, сын. Сначала она встала стеной между нами и королём, потом долго очерняла наше имя, а ныне выставляет меня каким-то вором, заговорщиком, когда сама… у меня не хватает духовных сил, чтобы объять всё коварство этой женщины! Что-то не так, дети, что-то не так с королём, а она скрывает от нас. Сейчас! Когда напасть идёт из Дикоземья… Нам удалось узнать путь, по которому верные ей глупцы будут доставлять Сердце в Керн-Роварр. Вы опередите их, вы перехватите Сердце и вернёте его в Лонтиль, где ему и место. Но на этот раз оно будет спрятано в по-настоящему надёжном месте, - здесь, в Тёрне. Воины и проводники уже готовы. Не желаю видеть вас без Сердца.
        - Мы не подведём тебя, повелитель.
        Дети поклонились и покинули покои Эгорхана Ойнлиха в спешке. Бельфагрон шёл первым, неся свой чугунный посох со сверкавшей сферой в набалдашнике, ибо всегда был лидером; по правую руку от него вышагивал Саутамар, немногословный мастер парных клинков, а по левую, - Тильнаваль, младшее дитя, в чьих жилах текла четверть божественной крови.
        Их ждало путешествие.
        ///
        Что-то горячее и мягкое касалось её лица, неприятный запах бил в нос. Тильнаваль открыла глаза и закричала, не поняв, что предстало перед ней, а испуганный мерин с фырканьем убрал морду. Чародейка рывком села, застонала от резкой боли в пояснице и головокружения.
        Женщина обнаружила себя на берегу речки, за спиной её огонь пожирал Старые Глинки. Пламя пылало так ярко, что освещало ночь на многие лиги вокруг, от жара Тильнаваль покрылась потом. Глядя на это буйство стихии, она с трудном поднялась и замерла так. В голове воцарилась странная пустота, все мысли распались прахом. Из этого состояния её вернул громкий всплеск. Подле самой кромки воды чародейка увидела нечто непонятное, что упустила сначала, ослеплённая светом.
        Существо сидело на камне, скрюченное, жуткое. Женщина-эльф поняла, что к ней повёрнута спина с выступавшими лопатками и бугорками позвонков. Оно было… чёрным, источало зловонье крови и других телесных жидкостей, а там, где слипшиеся волосы падали на плечи, блестело золото. Под волосами на шее была толстая цепь, скреплявшая воедино золотые же медальоны с изображениями ангельских и святых ликов. Кожа под ней бугрилась уродливым рубцом, сплошной старый ожог, будто цепь раскалили, перед тем как возложить на плоть. Существо полоскало руки в воде, пока не почувствовало пристальный взгляд, обернулось и Тильнаваль сделала шаг назад. Клеменс печально улыбнулся.
        - Ты… ты ведь демон, верно? Заключённый в оболочке человека выходец из Пекла. Мы подозревали, что церковники способны на такое, - призывать сущностей из их загробного мира…
        - Не стоит возводить напраслину на святых отцов, беглянка, и на меня тоже - отрёкся он. - Никакой я не демон, а просто кающийся грешник, - пёс, как ты и сама давно поняла. Отдохни немного, пока я моюсь, потом пойдём дальше. Но не беги, а то догоню и сломаю лодыжку.
        Не погрозив, а просто рассказав, как будет, Клеменс Люпьен нырнул в ледяную воду и на востоке взошло солнце.
        Тильнаваль, не решилась броситься в бега.
        Глава 8.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 11 месяца эпира года 1650 Этой Эпохи, Вадаэнтир, Лонтиль.
        Самшит наконец достаточно окрепла чтобы продолжить путешествие. Она отвергла заботу наёмника и отказалась прозябать в бездействии ещё хоть день.
        - Корабль готов и экипаж пополнен, я не позволю своей слабости задерживать нас ещё дольше! Элрог поможет.
        Она взошла на борт «Предвестника» вместе со свитой и встала у фальшборта, чтобы запечатлеть в памяти вид города.
        От тех мест, где края каменных стен порта достигали моря, вдоль побережья начинались уже другие стены, защищавшие сам город. Они были не построены, но выращены, - тысячи гигантских прямых стволов срастались живой преградой. В тени крон прятались галереи с эльфийскими чар-баллистами, где несли дозор бессмертные воины; местами над стеной парили мерцавшие магические кристаллы величиной со скалу. Их окружали кольцами зримые строки заклинаний, способных обрушить вниз потоки пламени, ледяные колья либо пучки молний. Вдали надо всем сверкали башни Летнего дворца.
        - Отдать швартовы, сходни убрать! - раздался над палубой голос Эскобара. - Парусам малую волю, выворачивай понемногу, если поцарапаете мой корабль, утоплю!

* * *
        Шхуна покинула огромный порт и заспешила на северо-запад. Она шла в безопасных эльфийских водах между Обрывочными островами и побережьем четырёх южных королевств Вестеррайха. Плавание продлилось без малого две декады и было оно совершенно спокойным, весеннее солнце ласкало мореплавателей, а ветра толкали к цели. Долгое путешествие завершилось вечером двадцать восьмого эпира, когда «Предвестник» бросил якорь в портовых водах крупного соршийского города Гельделайне.
        - Не верю, что у нас получилось, - проговорил капитан, расхаживая подле штурвала.
        - Получилось, получилось, - заверил Хуанито, паривший в лёгком подпитии. - Эта белая тварь исчезла и забрала с собой неудачу, слава богам, ярыть!
        - Воистину! - Эскобар сплюнул через оба плеча поочерёдно. - Я на всю жизнь натерпелся! Скорее бы они пропали уже!
        Пока моряки спускали шлюпку, Кельвин Сирли задумчиво глядел на северо-запад. Там, ещё на сотни морских миль было безопасное побережье, но дальше начиналась Дикая земля. Всё плавание из Вадаэнтира он не мог оставить мысль о пиратском конвое. Где они теперь? Как далеко забрались и как далеко стремились забраться? Достигли своей цели?
        - Ваш напарник так и не появился. Кельвин? Вы слышите меня? Кельвин!
        - … Госпожа моя? - Наёмник наконец обернулся.
        - Белый орк, - Самшит стояла рядом в своём неброском одеянии, держа укутанное в парусину копьё, - так и не появился. Можно ли надеяться, что на сушу это порождение бездн за нами не последует?
        Кельвину всё понимал, - без Маргу путешествие для прекраснейшей жрицы проходило легко, она не хворала и наслаждалась морем.
        - В Вадаэнтире я связывался со старшими офицерами, госпожа моя, спрашивал, кто назначил мне этого напарника и как долго он будет с нами. Ответ был странен, но вам нужно знать лишь то, что мы с Маргу несём одинаковую повинность. Если я сопровождаю вас, то и он будет сопровождать.
        Верховная мать приняла эту новость стойко. Невзирая на пережитое в том страшном сне, невзирая на непреодолимое отвращение, она заставляла себя быть справедливой. Справедливость же напоминала Самшит, что белый орк яростно защищал корабль от других порождений моря, ему досталось больше, чем многим.
        Вместе с телохранителями и частью Огненных Змеек Верховная мать перешла в шлюпку, которая отправилась в первый заплыв до берега. Наёмник же направился к капитану.
        - Тут, пожалуй, и всё. Деньги будут переведены на твой счёт в течение трёх дней, Эскобар. - Наёмник усмехнулся, тая какую-то сокрытую угрозу во взгляде. - Но скажу вот что: от тебя ожидали большего.
        - Ха! Я доставил вас, разве нет? Всех доставил! - сложил руки на груди капитан. - Едва не потерял корабль, лишился стольких проверенных матросов, чуть не погиб, но доставил! Чего же боле?!
        - В том, что случилось с твоей командой нашей вины нет, - твёрдо сказал Кельвин, - это была истинная случайность, и кабы не моя нанимательница, все твои «едва» и «чуть» обернулись бы неминуемой гибелью. Это она нас всех спасла! Но ещё раньше ты потерял власть над «Предвестником», проявив слабость и трусость!
        - Да как ты смеешь?! - вскричал армадокиец, но тем и обошёлся. Он не смел и думать о насилии против одноглазого мясника. - Я не обязан слушать подобное на своём корабле!
        - Обязан, - жёстко и с проявившейся злостью рубанул Кельвин Сирли. - Твои скоты хотели учинить расправу над моим напарником, а сам ты не попытался как-либо это предотвратить. Мы в Безумной Галантерее таких поворотов судьбы не терпим, нападать на братьев и сестёр по оружию не позволяем.
        Армадокиец скривил побелевшее лицо и порадовался беззвучно, что рядом был волшебник. Возможно, только Хуанито парил между сталью северянина и шеей южанина.
        Вдруг Кельвин улыбнулся.
        - Ну что ты, моряк, не бойся меня. Дело сделано, хоть мы и опоздали, да не по твоей вине. Всё в прошлом. Предложу тебе только в знак доброй воли и во имя сохранения светлых воспоминаний отказаться от четверти суммы и переправить её обратно, раз уж я платил за ремонт корабля. Как ты на это смотришь?
        Эскобару стало только хуже, он мог смириться, когда испытывали его храбрость, но ненавидел, когда били по самому хрупкому, - по его жадности.
        - Не желаю больше никогда иметь с вами дел, - процедил капитан. - Посему от светлых воспоминаний откажусь, а вот деньги на склоне лет мне понадобятся.
        Одноглазый слегка прищурился и отступил, пожимая плечами.
        - Так тому и быть, раз не хочешь, то я и не настаиваю. По сути своей деньги-то нам и не интересны, они - сор. Просто хотел выяснить твоё отношение, дать последний шанс.
        - Выяснил? - с неприязнью спросил Эскобар.
        - Видать, так. На этом всё с тобой. Но эй, Хуанито, приятель, я припас для тебя две бутылки зелёного вина!
        - Что?!
        - С Вадаэнтира у меня внизу лежат-дожидаются! Ты мне всегда был по душе и показывал себя славно, когда не валялся без чувств!
        Он отошёл, облокотился о фальшборт и провёл так всё время до возвращения шлюпки. Никто не замечал, как с пальца Кельвина в воду капала кровь. Скоро совсем стемнело.
        Перебираясь в шлюпку, наёмник крикнул напоследок:
        - Прощай, Эскобар де ля Ратта! Долгих лет!
        - Что б ты сдох, - пожелал армадокиец тихо. - Четверть ему подавай, подлецу.
        Сплюнув ещё раз, он стал громогласно распределять вахты и выбирать тех, кто отправится вместе с ним на сушу, когда шлюпка вернётся. Волшебник испарился, лишь заслышав об эльфийском пойле и ничто его больше не интересовало, а вот Эскобар жаждал наконец перевести дух и прогуляться по весёлым домам.
        На шхуне властвовало оживление, определённые на вахту матросы роптали, а те, кто должен был сойти на берег, радовались. Город, украсивший себя ночными огнями, манил их. Наконец-то вернулась шлюпка и Эскобар заторопился.
        Никто не заметил, как из воды на палубу перелетела безголовая рыба. Она с влажным звуком упала на доски, расплёскивая кровь, а в вороньем гнезде началась возня. Висса, учуяв добычу слетели вниз и набросились на угощение. Они были так поглощены празднованием живота, что не заметили грозной тени, которая бесшумно поднялась над фальшбортом. Никто из матросов не успел даже вскрикнуть, когда белый орк бросился и раздавил троицу летунов. Им не суждено было сбежать и поведать хоть кому-либо о том, что произошло дальше.
        - Кишки Клуату! Тревога! Тревога!
        Поднялся шум, кто-то стал звенеть в рынду, кто-то кричал, чтобы скорее доставали оружие из арсенала, заряжали мушкетоны. Белый орк не мешал теплокровным, он оставался в передней части корабля, близ того места, где сидел во время плавания.
        - Зачем ты вернулся, зверь?! - потребовал Эскобар, метя в Маргу из заряженного пистолета. - По какому праву…
        Слова застряли в глотке армадокийца. Он осознал, что пытался говорить с существом, с которым говорить невозможно. Орк! То был орк! И весь экипаж видел это, пока жрица не одурманила их! Пока не заставила терпеть рядом чудовище, которое сама ненавидела! Но вот она ушла, забрав с собою наваждение, и чудовище вновь стало чудовищем! Оно на корабле, оно уродливо, ужасно и опасно!
        - Где Хуанито?! Разбудите его немедля!
        - Волшебник мёртв, - раздалось сзади испуганное, - он мёртв, сеньор капитан! Язык почернел и вывалился изо рта!
        «Яд!» - с ужасом подумал Эскобар.
        - Одноглазый выродок портовой потаскухи… Убейте его! Шевелитесь, сволочи, пока он не убил нас!
        Раздались нестройные залпы, палубу заволокло пороховым дымом, который скрыл огромный силуэт и приглушил свет фонарей. Моряки замерли, вглядываясь в муть, пока Эскобар не закричал, требуя перезаряжать. Он один находил в себе силы думать, будучи запертым в клетке с голодной мантикорой!
        Маргу вышел из дыма, в его теле было две раны, которые кровоточили, но пули вошли неглубоко. Издав первобытный крик, матросы набросились на чудовище, их было больше, у них были тесаки, топоры и багры, страх толкал их в спины, обещая за бездействие гибель, а белый орк ничего не обещал, только убивал. Он перехватил один из топоров, вырвал его из руки человека, разбил тому голову ударом кулака, перерубил багор, отрубил другому матросу руку по плечо так, что кровь залила бледную кожу, а когда его ударили тесаком, Маргу распахнул пасть и откусил врагу переднюю часть черепа. От хруста закладывало в ушах.
        Безмолвный и холодный, мокрый от крови и морской воды, жрец Клуату вырезал экипаж шхуны, оставив напоследок одного лишь Эскобара. Армадокиец полз по липким доскам с разряженным пистолетом в руке, его правое бедро было раздроблено, как и несколько рёбер, отчего человек сипел и выдыхал кровавые пузыри. Бросив отнятый у кого-то багор, орк медленно следовал за ним. В акульих глазах не было ни боли от ран, ни радости, ни удовлетворения. Перепончатая рука вытянула из ножен длинный изогнутый нож, которым можно было так легко разделать океанического тунца.
        - Что же вы творите… - спросил Эскобар, - я же довёз их… я довёз… у нас был уговор… зачем? Твари…
        Маргу остановился над раненным, сунул пальцы под свою жилетку, достал из кармашка пуговицу с драгоценным турмалином. Камень блестел в тусклом свете фонарей. Перед глазами Эскобара словно встал подлец Сирли, который улыбался и повторял: «Мы в Безумной Галантерее… нападать на братьев и сестёр по оружию не позволяем».
        - Будьте вы прокляты… навеки!
        Орк опустился на колени, почти ласково положил огромную, пахшую кровью и рыбой ладонь на лицо человека и Эскобар услышал дыхание. Чудовище словно пыталось что-то произнести, но вместо звуков из его пасти выходил только воздух.
        Нож резко вошёл в шею и рассёк нерв.

* * *
        Воссоединившись с Верховной матерью на суше, Кельвин повёл своих подопечных в глубь портовой суеты. Невзирая на позднее время, матросы и грузчики так и носились повсюду. Зажигались ночные фонари, развешенные между зданиями на канатах, сильные запахи рыбы, водорослей и йода перемешивались с потом натруженных тел.
        - Швартовка стоит денег, - говорил Кельвин, шагавший впереди бойко, - так что платят за неё только торговцы, которым нужно опустошить и снова заполнить трюмы, госпожа моя. Жадный наш извозчик Эскобар, язви его душу, пожелал стать на якорь подальше от этой сутолоки, чтобы сохранить монету-другую, вот и пришлось выгружаться на берег в два захода! Клянусь, жадность сыграет с ним злую шутку… когда-нибудь.
        - Не стоит вам сердиться, - молвила Самшит своим чарующим голосом, - ничего в том худого нет. Мы ведь в Вестеррайхе.
        Она с большим интересом крутила головой, всё ей было любопытно, многое - непонятно. На глазах южанки один склад покинуло огромное существо, чьё тело состояло из переплетённых лоз, веток, мхов, оно шагало, оплетя руками очень большой ящик. Существо подобралось к воде и изменило форму тела, превратилось в своего рода колодезный журавль, который опустил ношу прямо в трюм торговой каравеллы.
        - Это древоход, госпожа моя, не обращайте внимания.
        Они вышли на сопредельные с портом улицы, где каждый дом горел магическими фонариками и приглашал вывесками; перед многими распахнутыми дверьми крутились зазывалы.
        - Эй вы, двое, а ну сюда!
        Два дюжих мохоборода, услышав Кельвина, взялись за оглобли и потащили за собой целый омнибус.
        - Нас всех на Соловьиный холм, плачу золотой!
        Лесные гиганты окинули хмурыми взглядами людей и Пламерожденных.
        - Много металла, - проворчал первый, более заросший зелёной щетиной.
        - Слишком тяжко за один-то золотой, - согласился его младший сородич. - Давай каждому по золотому, а?
        - Так и быть, молодцы, по золотому на нос, - улыбнулся Кельвин.
        Он лёгким движением пальцев превратил один золотой восьмигранник в два.
        - Обожди. - Старший извозчик забрал монеты, что показались совсем мелкими в его ладони, достал из кармана куртки бутылку и пролил на золото немного едко пахшей жидкости. - Хм, настоящие. Залезайте!
        Омнибус был большим, но в салоне всем разместиться не удалось, так что сама жрица, наёмник и Н’фирия поднялись на крышу, где тоже оказались места. Мохобороды обмотали животы ремнями, прикреплёнными к оглоблям, двинулись сначала шагом, однако напряжение могучих мышц неумолимо заставляло омнибус убыстряться. Вскоре он уже бежал по улицам Гельделайне.
        Ветер пьянил свежестью и чистотой, шелестела листва деревьев, - почти на каждой улице они росли вдоль дорог. Горели магические фонари тут и там, в весёлых кварталах кипела жизнь, однако ночь, всё же, застила глаза. Самшит испытывала волнительное чувство, она повторяла себе, что добралась до Вестеррайха.
        Ближе к концу поездки движение замедлилось, - мохобороды тяжело пыхтели и потели, затаскивая омнибус под уклон. Здания в той части города стали казаться странно маленькими, они сливались с землёй; света стало ещё меньше, на улицах было тихо. Наконец омнибус остановился возле аккуратной ограды. За ней был разбит вишнёвый садик, прилегавший к двухэтажной постройке из побелённого кирпича, аккуратной и хорошо освещённой.
        - Вот и пристанище, госпожа моя, все наружу! - Наёмник уже стучал в круглую дверь. - Эфраим, просыпайся!
        Через некоторое время дверь приоткрылась, а потом и распахнулась. За ней стоял упитанный господин маленького роста, облачённый в ночную рубашку и колпак, из-под которого выбивались вьющиеся пряди. Его уши были заострены и поросли шёрсткой, в пухлых руках покоилась кочерга.
        - Кельвин? Кельвин! Что случилось? Я ждал вас ещё в первых числах эпира!
        - Всё потом, старый друг! Заведение всё ещё забронировано?
        - Разумеется, и вы уже потеряли крупную сумму, скажу я вам…
        - Деньги - сор! Госпожа моя, позвольте рекомендовать старого доверенного друга Эфраима Норден-Лукегинса! Добро пожаловать в «Северную четь»! Заходите все, скорее, час уж поздний!
        Дом оказался гостиницей, которую содержало целое семейство невысокликов. Сначала гостям с юга показалось, что это были вейи, но Сирли быстро развеял недопонимание. Встретить постояльцев среди ночи собрались все: к Эфраиму присоединилась его жена, его престарелые родители, её престарелые родители, несколько братьев и сестёр с обеих сторон и дети разного возраста в количестве дюжины кудрявых голов. В прихожей стало тесно от обилия народа. Невысоклики, все в ночных рубашках и колпаках принялись суетиться. Они тонко голосили, избавляясь ото сна, тянули людей в разные стороны и даже Пламерожденных пытались сдвинуть с места.
        - Доверьтесь им, госпожа моя, Норден-Лукегинсы позаботятся о каждой вашей прихоти!
        - Но куда вы?
        Глава 8.2
        Наёмник вышел в ночь, не ответив ей, а хозяева тем временем со всей основательностью взяли гостей в оборот. Они быстро раздали Огненным Змейкам номера внизу и начали топить большую купальню; Верховную мать же вместе с телохранителями сопроводили на второй этаж, в более просторные комнаты. Госпожа Норден-Лукегинс оставила своих старших дочерей прислуживать при ванне, что находилась в соседней комнатке, а сама отправилась на кухню. Не успев опомниться, Самшит обнаружила себя в горячей, благоухавшей травами воде, которая текла прямо из стены, а девушки-невысоклики уже скребли её тело. Усилия и старательность этих крох очаровывали, ровно как и круглые милые мордашки.
        Из ванной южанка вышла, завёрнутая в большое полотенце, она чувствовала себя заново родившейся, обновлённой, лёгкой, свободной от любых оков. На столе ждал горячий ужин, а всю одежду девушки забрали с собой, кланяясь. Верховная мать прошлась по комнате, разглядывая панно, статуэтки и масляные лампы. Всё выглядело таким странно… домашним? Ни толики величия, никакой роскоши, только тепло и уют в надёжных стенах. Она вышла через округлый проём на балкон и увидела город с высоты. Соловьиный холм оказался достаточно большим. Сколько разноцветных огней…
        Через некоторое время, совсем поздней ночью появилась хозяйка гостиницы.
        - Вы почти ничего не съели! - всплеснула она ручками. - Скажите, что вы любите и завтра я приготовлю лучший завтрак!
        - Всё было прекрасно, добрая госпожа, - ласково ответствовала Самшит, - но я мало ем. Спасибо за вишнёвый сок, он отменен.
        - Мы зовём его взваром, - женщина-невысоклик выступила из номера спиной вперёд, - что ж, сладких вам снов. Если что-то понадобится, подёргайте вот за этот шнурок. М-м-м… ваши друзья устроены, накормлены и искупаны, однако вот этот… великан не хочет никуда уходить.
        В двери показалась фигура Н’фирии. Гостиница строилась под рост обычных людей, но Пламерожденным приходилось двигаться на полусогнутых, чтобы не царапать рогами потолки и не сбивать люстры.
        - Н’фирия, иди помойся, поешь и поспи.
        - Кто-то должен быть рядом, госпожа.
        - Здесь мне ничто не грозит.
        Телохранитель не стала перечить, но и уходить не думала.
        - В таком случае, - сказала хозяйка гостиницы, - увидимся утром, хотя никто не осудит вас, если поспите подольше, дорогая.
        Она раскланялась и закрыла дверь.
        Сытая, впервые за долгое время совершенно чистая Самшит посмотрела на город ещё разок и поплыла в сторону ложа. Она надеялась, что сон окунёт её в священное пламя Элрога.

* * *
        Утро началось с пения соловьёв. Солнце поднялось уже высоко, сквозь стены и пол доносились голоса невысокликов, а тёплая нега всё не отпускала Верховную мать. Но Самшит сделала над собой усилие и добралась до умывальной раковины. Как и многое странное в этой гостинице, раковина крепилась к стене, а вода в неё текла из бронзовой трубки.
        Над раковиной висело зеркало, из которого на Самшит взглянула молодая женщина неподобающего вида. Волосы, вот, что смущало, - жрица с детства оставляла их только на затылке, а приняв высший сан, и вовсе обязана была хранить скальп нагим, но за почти два месяца пути он успел обрасти. Шелковистая белая поросль теперь наступала на высокий лоб и обрамляла маленькие уши. Девушка поворачивала голову так и эдак, привыкала к незнакомому образу. Повинуясь любопытству, она взяла с полки резной гребешок и стала водить по волосам. Ощущения оказались странные.
        В трапезную Самшит спустилась к половине первого обеденного часа1, лишь только помолилась и оделась. Светлое помещение пустовало. Её заметили дети и вскоре госпожа Норден-Лукегинс подала обильный завтрак с горячим чаем, кофием, прохладным взваром, булочками, фруктами, яичницей, тремя видами каши, творогом и сливками. Эта женщина кормила большую семью и постояльцев, она просто не умела готовить помалу. Самшит такое изобилие скорее пугало.
        # # 1 11:30.
        - Все ваши друзья уже позавтракали, госпожа, и вам желаю приятного аппетита.
        - Пожалуйста, просто Самшит.
        - Самшит? - удивилась женщина-невысоклик. - Как кустарник?
        - Как кустарник.
        - А я Лилия.
        - Как цветок?
        - Как цветок.
        Женщины посмеялись.
        - Кельвин Сирли ещё не вернулся?
        - Вернулся, госпожа…
        - Самшит.
        - Самшит, да. Вернулся незадолго до рассвета, он ещё отдыхает. Эфраим говорит, что сегодня вам никуда не нужно спешить, так что отдохните как следует, пожалуйста.
        Она сразилась с завтраком, но, потерпев поражение, отступила. Есть столько, сколько готовила Лилия Норден-Лукегинс могли только невысоклики и мохобороды.
        Окна трапезной выходили на часть сада, что была за гостиницей, и туда Самшит решила направить свои стопы. В круглом дверном проёме она неожиданно столкнулась с наёмником. Кельвин Сирли только что проснулся и умылся, его выгоревшие волосы потемнели, влага блестела на белоснежных плечах и торсе. Опешившая южанка никогда бы не подумала, что под кожаной бронёй немолодого уже мужчины могло быть столько шрамов и столько… мышц. Он был прекрасен, этот воин, прошедший сквозь огонь и воду, десятки раз доказавший чужим клинкам, когтям и зубам, что будет жить. Его левый, не прикрытый веком глаз пристально смотрел на Самшит. Эти взгляды она замечала и прежде, замечала часто, ведь на маленькой шхуне негде надёжно спрятаться. Верховная мать понимала, что на неё взирали не как на духовного лидера или воительницу, а как на женщину, что одинаково волновало и пугало.
        Девушка была обворожительна, - Кельвину хватило одного глаза, чтобы увидеть это в самый первый день. Он обошёл большую часть известного мира и ещё не видел никого краше. Особенно теперь, с непокрытой головой, эти светлые прядки, подчёркивавшие глубокий цвет шоколадной кожи… богиня, а не существо из плоти. Очарованный, он мог созерцать её сколь угодно долго, но не будучи слабовольным юнцом, заставил себя говорить:
        - Доброго… полудня, госпожа моя. Вы уже подкрепились, как погляжу.
        - Я хотела пойти в сад, он выглядит невероятно.
        - Нам повезло, вишни как раз в цвету. Присоединюсь чуть позже, есть что сообщить.
        - Жду вас.
        Они разошлись, и пока Верховная мать искала выход в сад, внутри неё всё горело от стыда. Жду вас? Что это за глупость такая была?! Как она могла сказать нечто подобное?! Какой стыд! Неужели Пылающий оставил её на миг?
        Опадавшие лепестки вишни делали сад почти зимним, безумной красоты зрелище. Ароматы цветения и шмели летали в вокруг, солнце ласкало и мир обещал только лучшее будущее. В сторонке младшие дети помогали старшим вешать стираную одежду на верёвки, они гомонили, играли, носились среди деревьев все сплошь босяком. Огненные Змейки в дальней части сада ухаживали за оружием и доспехами, проводили тренировочные поединки под возгласы детворы.
        Всё это настолько умиротворяло, что Самшит стало казаться, будто её страхи были напрасными и ничего плохого случиться не может. Но недолго сладкое наваждение продлилось, - в небе над миром растянулся бледно-розовый шрам, который ещё нальётся кровью с заходом солнца. Не забывать! Никогда не забывать!
        - Этот кофий выращен у вас, знаете, госпожа моя? - Кельвин Сирли уселся рядом с Верховной матерью на лавку, что стояла под самой старой вишней. - С Балгабара, возможно, его растили в ваших латифундиях.
        Он передал девушке одну чашку, из второй отхлебнул, бросил на спинку хитрую перевязь с мечами. К облегчению Самшит на Кельвине была сорочка.
        - Прекрасный вид, госпожа моя.
        - Божественна красота мира в оке Пылающего. Слегка прохладно.
        - Прохладно вам? На архипелаге воздух горячее будет, это верно! - порадовался уроженец Вольных Марок. - А ведь мы ещё на юге, вестерлинги считают эти земли самыми тёплыми и уютными, ха-ха! Пейте, грейтесь.
        Самшит он принёс чёрный кофий, очень горячий, откуда-то знал, как она предпочитала этот напиток.
        - Простите, что сбежал прошлой ночью, торопился. Из-за нашего опоздания нарушилась вся цепь переправки. Не каждое её звено такое же надёжное как Эфраим. Пришлось немедля связываться с командованием, ждать ответа, снова связываться.
        - Результаты?
        - Не самые худшие. - Кельвин глотнул сладкого кофия со сливками. - Вы обратили внимание на то вон дерево?
        Разумеется, она обратила! С Соловьиного холма панорама города была как на ладони, и в самой середине вместо зданий находилась обширная территория нетронутого леса. Из сердца той территории возносилось совершенно исполинское дерево, походившее на сосну с белой корой. Его ветви отходили от ствола настолько далеко, что даже в полдень их тень падала на крыши окрестных кварталов. Оставалось только гадать, как часто падавшие шишки проламывали черепицу.
        - Этот лесок местные зовут богорощей, а главное дерево в нём - чар-древо, или сердце-древо, госпожа моя, древний исполин, заключающий в себе того или иного языческого бога. Не морщьтесь так, прошу. Подобные деревья растут во всех больших и старых городах юга. В корнях каждого чар-древа чародеи и друиды поддерживают постоянный портал, связанный со всеми другими такими же порталами. Это очень удобно в мирной жизни, однако и во время войны тоже, - убрать из осаждённого города мирное население, прислать подкрепление, припасы. Выстраивая маршрут, по которому вы должны были попасть в Синрезар, мы в Безумной Галантерее смогли договориться с друзьями из дома Сороки, чтобы вас со свитой переправили незаметно, однако из-за опоздания обстоятельства успели перемениться. Что-то у эльфов происходит в Сокрытых княжествах. Что именно - не знаю, но оттуда через порталы сплошным потоком идут беженцы, а туда отправляются всё новые войска. Сеть портальных переходов загружена, без специального направления мы не пройдём, а оное можно получить только у дома Сорокопута. Поверьте мне на слово, людям лучше не связываться с
домом Сорокопута.
        - Порталы, - произнесла южанка, грея ладони от кружки, - входишь в одном месте, - выходишь в другом?
        - Вот-вот. И именно к ним больше не подступиться, увы. Сначала хотел заставить сорочьих торгашей провесить для нас отдельный портал, но оказалось, что за всеми портальными путешествиями следят, чтобы кто угодно не мог перемещаться куда угодно. И всё же я смог кое-чего добиться ночью. Мгновенного путешествия не получится, но потратим всего пару суток, - не пару месяцев. Выступим послезавтра.
        - Пара суток… - Самшит не очень хорошо представляла себе расстояния, которые предстояло пересечь, но всяк уразумел бы, что сократить месяцы до дней очень непросто. - Как же мы проделаем этот путь?
        Одноглазый наёмник повернулся к ней, улыбаясь самодовольно и хитро.
        - Ровно как ваши любимые драконы, госпожа моя, - мы пролетим.
        Её очи расширились, такого ответа жрица не ожидала.
        - Как же это…
        Улыбка его чуть померкла.
        - Это мир магии, госпожа моя, порой не грех и полетать. Даже элрогианам.
        - Грех - амлотианская концепция, Кельвин. Элрог не наделил нас грехом, лишь знанием о том, что потребно делать истинно верующему на пути служение Ему. Мы должны сторониться магии, ибо в ней великое зло, Сарос Гроган знал это и потому истреблял волшебников, но потомки основателя забыли, вернув их. В итоге от магии Гроганская империя и пала.
        Одноглазый понимал, о чём говорила его прекрасная нанимательница. Тот день звался Возмездием Далии, или Роком Грогана, - день, когда правящая династия потеряла последнего послушного ей огнедышащего ящера. Тогда императоры перестали являться истинными повелителями драконов и далийские эльфы, тысячи лет платившие потомкам Сароса дань, освободились от клятв верности. Говорили, что всего четверых чародеев хватило, чтобы истребить династию и сравнять с землёй большую часть имперской столицы. Жертвы исчислялись миллионами.
        - Магия аморальна, госпожа моя.
        - Это верно…
        - Нет, вы не поняли. Магия аморальна, потому что она не содержит в себе семян добра или зла. Никакой морали кроме личной морали использующего. Так говорила моя добрая подруга Шираэн, которая была очень искусной магессой. Не магия разрушила Гроганскую империю, а далийские чародеи. Не магию истреблял Сарос Драконогласый, а зарвавшихся магов древности, которые чуть не разрушили Валемар. Ваш бог в бытность свою человеком действовал, исходя из того, какой мир окружал его и какие беды грозили этому миру. Колесо времени повернулось, прошлое ушло, а настоящее несёт новые испытания, к которым придётся подходить по-новому.
        Завершив эту мысль, Кельвин отставил пустую кружку и оба они надолго умолкли. Тот день заслуживал простого молчаливого созерцания, уж очень радовал вишнёвый цвет, детский смех. В Анх-Амаратхе тоже были дети, но юным послушницам не до смеха, обучение их тяжело и беспощадно.
        - Дети бегают босяком, - проронила Самшит тихонько.
        - Само собой разумеется, - ответил Сирли сквозь дрёму, - они же невысоклики, им положено бегать босяком.
        - Почему?
        - Закаляются. Хм. Обувное ремесло у этого народа считается традиционным, делать башмаки да сапоги должен уметь каждый коротышка. Дети становятся взрослыми, когда скраивают первую достаточно хорошую пару и надевают её, а дотоле - только босяком.
        - Традиция?
        - Очень древняя. Невысоклики чужды вере в богов, но они свято чтят семейные связи и… обувку. Даже выбирая невесту, мужчина преподносит женщине обувь, которую сделал для неё на глаз, вы не знали? Если обновка подойдёт, - браку быть.
        - А если не подойдёт? - Самшит стало интересно.
        Он пожал плечами:
        - Тайно переданные жениху мерки её стоп. Ну или если замуж очень хочется, можно и потерпеть.
        Почему-то им обоим стало одинаково смешно и неудобно.
        - Откуда вы знаете этих милых господ?
        - Эфраима и Лилию? Повстречал случайно лет… двадцать назад? Попросили проводить, я и проводил. С тех пор дружим. Славные они. Тогда только поженились, а теперь такая большая крепкая семья. Прямо сердце радуется. - Он вздохнул. - Если не хотите, можем пойти и по земле, госпожа моя. Учитывая, что я слышал о чудовищах, которые просто взбесились, о разорённых поселениях и гибнущих каждый день торговцах, путь будет длинным и тяжёлым, но мы вас доведём.
        - А как же «дорогу выбирает гид»?
        Звук, который он издал, походил на ворчание и бормотание единовременно.
        - Когда мы с вами уславливались, цепь переправки была утверждена и надёжна. Теперь мы добираемся на смекалке и удаче. Поскольку временных рамок вы не ставили, можем добраться до Синрезара и через полгода, и через год. Лишь бы вы были довольны.
        Она спрятала смешок в кулачке.
        - Возможно, это будет действительно полезно для меня, посмотреть на мир с высоты драконьего полёта. Оказаться ближе к богу… звучит неплохо.
        Наёмник рассмеялся, встал на ноги и ушёл с перевязью на плече.
        Она ещё долго сидела в саду, наслаждаясь его красотой, предаваясь мыслям и воспоминаниям. Рядом были верные воительницы и телохранители, пели птицы, давшие имя этому месту, и даже дети перестали робеть перед ней. Милые пухлые малыши с яркими улыбками. Самшит попыталась открыть им суть амлотианских догм, но для невысокликов всё это казалось сказками, - страшными и интересными.
        Ужин Лилия Норден-Лукегинс накрыла королевский, в трапезной собралась вся её семья и постояльцы, - так у невысокликов было заведено, ужинать всем вместе. Они оказались народом ярким, шумным, радостным. Все, от мала до велика любили музыку и песни, так что, набив объёмистые животы, пускались в пляс, распевая на непонятном, но красивом языке. Воздух полнился табачным дымом, звучала скрипка, флейта, бубен. Малыши спели много весёлых песен, но закончился вечер одной особенно чувственной, тягучей и красивой, от которой щемило сердце и слёзы наворачивались на глазах. Слушая её, Верховная мать думала о доме.

* * *
        Глава 8.3

* * *
        Следующий день тоже прошёл в тишине да сытости, ну а на третий, прямо по утренней росе к «Северной чети» подъехали два омнибуса, запряжённые некими странными существами, походившими на цветастых морских коньков. Существа парили, не касаясь земли, и издавали тонкие покрикивания. Гости покидали тёплый кров в почти полной тишине, пока соседи не проснулись. На пороге собралось всё обширное семейство невысокликов. Кельвин тепло попрощался с Эфраимом, обнял Лилию и, запрыгнув на козлы, приказал вознице:
        - Трогай да поживее.
        Омнибусы, чьи окна закрывала плотная ткань, проехали через весь город и покинули предел крепостных стен через северные ворота едва те открылись. Стража не стала заглядывать внутрь, - бумаги с печатями дома Сороки выглядели убедительно.
        - А не маловато ли у вас охраны? - только и спросил хомансдальф1 с сержантскими метками на шлеме. - Нечисть лютует.
        # # 1 Х о м а н с д а л ь ф ы - устойчивая раса, результат метисации эльфов и людей.
        - Будь спокоен брат, - уверенно молвил Сирли, - нам нечего бояться чудовищ, пускай они нас боятся!
        Стражник покачал головой укоризненно, однако препон чинить не стал.
        За стенами раскинулись обширные предместья, целые городки и сёла, обнесённые частоколами близ города. Над нивами высились тут и там дозорные башни, небо ещё не до конца просветлело, так что факелы и фонари на них горели.
        - Когда построили? - спросил наёмник у возницы.
        - Года полтора как, - ответил человек, - чтобы приглядывать. Из лесов стали выходить твари ночи, рыскали по тёмным улицам, иногда вламывались в дома. Чародеи со стражей прошлись по чащобам, выловили уйму такого, у чего даже имени нет. Потом выставляли магические барьеры, пока строили новые стены. Сейчас поспокойнее, однако пригляд нужен. И это мы ещё в большом городе. Что творится в глуши подумать страшно.
        Гельделайне скрылся из виду, какое-то время поезд ехал меж цветших лугов, перебирался через реки мостами и бродами, а потом и вовсе свернул с большой дороги на просёлочную, бежавшую к лесной опушке. Хотя день становился светлее, Кельвин Сирли неустанно следил за деревьями с обеих сторон. Тяжёлые омнибусы двигались достаточно резво для своих размеров, но хотелось быстрее, одноглазый чуял смутную угрозу.
        Путь окончился на краю высокого, обрывистого берега, пассажиры сошли на притоптанную траву и возницы спешно направили омнибусы обратно. Одноглазый наёмник подошёл к обрыву, под которым шумела речка. Он постоял с минуту, раздумывая, потом прокусил себе палец до крови и отправил в воды несколько алых капель.
        - Что-то не так. - Самшит оглядывалась в неясной тревоге.
        Нтанда что-то резко бросила, и Огненные Змейки встали между Верховной матерью и Сирли, подняв щиты, выставив копья. Две стрелы уставились на Кельвина стальными клювами; кристаллы в грудях Пламерожденных засветились.
        - Нет, нет… Какое-то возмущение… там! - Самшит указала в пустоту
        Наёмник следил за действом с добродушной усмешкой, а когда жрица Элрога Пылающего определилась с источником своей тревоги, рассмеялся тихо. При этом вёл он себя осторожно, даже не шевелился.
        - Отбросьте волнение, госпожа моя, всё в порядке! Гелантэ, покажитесь уже, ваше присутствие стало очевидным!
        Мгновения спустя воздух над берегом пошёл волнами как в жаркий день посреди пустыни. Сквозь марево проступил образ громадного длинного… вероятно, омнибуса странных очертаний, запряжённого полудюжиной прекрасных лошадей. Вдоль его бортов светились магическими знаками восемь бронзовых дисков, - никаких колёс; скакуны выглядели неземными, величественные создания цвета синего неба с облачными гривами и хвостами.
        Два высоких эльфа стояли там в ожидании, мужчина и женщина.
        Она была жгучей брюнеткой с глубокими фиолетовыми глазами и острыми чертами лица, - неразбавленная кровь; волосы свободно ниспадали на спину и плечи, на левом виске брала начало тонкая косица с подвязанным сорочьим пером. Женщина-эльф курила кисэру, аромат табака щекотал ноздри.
        Её сородич принадлежал к чародейской касте, на что указывал жезл с крупным изумрудом и наплечники в виде сорочьих крыльев. Он был пониже ростом, шатен с собранными в волчий хвост волосами и такой же тонкой косицей; глаза цвета бирюзы таили мрачное отторжение.
        Оба нелюдя носили плащи чёрно-белого цвета, их пальцы, уши и запястья охватывали драгоценные украшения, подобранные без вкуса и толка, будто действительно натасканные сорокой.
        - Eua aykete tuve eyallen arn’falet morndreynen, guel’va! - провозгласила женщина-эльф. Её очи обратились на Сирли, подозрительно сузившись. - Molep tua kiraat eua im’volad iir?1
        # # 1 «Я желаю, чтобы ваша весна не закончилась никогда, люди!» - традиционное лонтильское приветствие; «Как ты узнал, что я приду сюда?» (лонт.).
        - Tua sikku mil’oren ayishya fyolmollep, язви твою душу.2
        # # 2 «Твои глупые порывы легко предвидеть». (лонт.).
        - Oi-oi, tua Im’fyolmep khoel… Elkhet eua arche, raz-za.3
        # # 3 «Ах, да, ты же Провидец… Поцелуй меня в задницу, урод» (лонт.).
        - Morndreynen gifur4, - ответил Кельвин с кривой усмешкой. - Госпожа моя, позвольте рекомендовать вам Гелантэ дочь Баскигаля из дома Сороки. Гелантэ, за пару суток достигнем Алукки, я ничего не перепутал?
        # # 4 «Больше никогда» (лонт.).
        Женщина-эльф приподняла чёрную бровь, медленно затянулась, и выдохнула на чистом шахмери:
        - От имени дома Сороки приветствую вас в Сорше, дорогие гости. - Холодность её лика обратилась теплотой, неприятные человеческому взгляду эльфийские черты смягчились. - Мне поручено доставить вас к берегам великого озера в целости и сохранности. Положитесь на меня и на дорогого брата Риона.
        По мановению руки Самшит Огненные Змейки раздвинули щиты, и жрица выступила навстречу нелюдям.
        - Мы постараемся не быть обузой, позаботьтесь о нас.
        - Всенепременно. Прошу внутрь железноколёсного вагона, - сказала женщина-эльф.
        Длинный омнибус имел правильные формы, его ровные стены были созданы из бронзы. В передней части находилась единственная скользящая дверь, а вдоль всей длины виднелись узкие горизонтальные окошки. Темноту внутри рассеивали только жёлтые кристаллы, установленные на потолке. От начала до конца омнибуса шёл коридор, по левую сторону которого находились новые скользящие двери. Все окошки были забраны волоками, стены покрывали деревянные панели, а на полу лежал ковёр.
        - Мы изучили списанные гномские образцы, - рассказывала Гелантэ, идя по коридору, - и создали свой: без подвески, с бронзовыми частями вместо железных и подходящий нам по росту. Конструкция подобающим образом зачарована. Дверь в передней части - возницкая, оттуда мы с Рионом будем управлять полётом; следующая за ней - кладовка с запасом пищи, а в самом конце - уборная. Восемь остальных комнат предназначены для вас. Как только устроитесь, взлетим, время дорого.
        - Не спеши, - подал голос одноглазый наёмник, отодвигая один волок и выглядывая наружу, - мой напарник ещё не прибыл, а без него никак.
        Обернувшись от женщин к нему, Гелантэ вновь стала ледяной глыбой, всё тепло в ней погибло.
        - Tuve kekhoen mui’tel melfio1, галантерейщики, - бросила женщина-эльф.
        # # 1 «Вы создаёте слишком много проблем» (лонт.).
        - Такие уж мы, - пожал он плечами.
        Гелантэ посмотрела на световые кристаллы, которые раздражающе помигивали там, где стояла Верховная мать.
        - Прошу воздержаться от оправления религиозных ритуалов во время путешествия, госпожа. Некоторые боги не приемлют магию, и нам не хотелось бы потерять лётные чары посреди небосвода внезапно.
        Бессмертная прикусила загубник трубки и вместе с чародеем скрылась за дверью возницкой.
        С дозволения Самшит её свита начала располагаться. Два Пламерожденных устроились по сторонам от комнаты жрицы, третий всегда должен был находиться в коридоре. Змейки разместились в трёх комнатах, одна из них также обязана была нести караул и первый дозор взяла на себя Нтанда.
        Войдя в определённую ей комнатку, верховная мать рада была найти там пару застеленных коек, столик и простую лампу в стекле. Всё рассчитанное на эльфийский рост, - слишком большое для человека, но слишком маленькое для Пламерожденного. Единственное окошко тоже было забрано волоком, который ещё и надо было отпирать.
        - Тесно, ни наружу взглянуть, ни ноги вытянуть. Мне-то что, а вам тяжелее с копьями, да с таким ростом. Должно быть скучаете по просторным залам Анх-Амаратха?
        На лице Нтанды отразилась смесь удивления и стыда, вместе с Н’фирией они опустились на колени.
        - Матушка, - чернокожая склонила голову, - если мы чем-то заслужили ваше неодобрение, если проявили слабость, молю, накажите нас и впредь этого не повторится!
        - Что ты говоришь? - не понимала Самшит.
        - Она говорит, - прогудела Н’фирия, - что идти за вами, госпожа, это привилегия, которая не тяготит, но возвышает нас всех. Никакие трудности, никакие опасности не отнимут у нас радость служения вам. Если вы узрели усталость Змеек, или решили, что Пламерожденным надоела теснота, - это значит, что мы проявили неподобающую слабость, опозорили себя и не достойны такой привилегии.
        Самшит поняла, что допустила ошибку.
        Её дом становился всё дальше, и Верховной матерью она чувствовала себя всё меньше. Простая женщина, которая идёт по огромному чужому миру и может пропасть, стоит лишь оступиться, - вот, кем она была теперь. Откуда-то появлялась неловкость и даже страх перед грядущим. Никогда прежде пылкая жрица не знала этих чувств, даже в самый тяжёлый час. Но теперь, забравшись так далеко, намереваясь забраться ещё дальше, она вдруг задумалась. Такая размытая цель, такая непонятная, идея, вдохновлённая слепой верой… а что если она просто вела их в пасть зверя?
        - Я неверно выразилась, мои дорогие, мои верные. Поднимитесь и несите свою службу с прежним достоинством, не посрамлённые, чистые, честные.
        Они встали на ноги с заметным облегчением, даже по закрытой металлом Н’фирии это было заметно.
        Жрица улыбнулась слабо, но тут же улыбка завяла, - в груди Самшит обрелось нечто отвратительно склизкое и холодное, комок щупалец, шевелившихся в темноте; дрожь пробежала по хребту, кожа пошла пупырышками. Она вышла из своей комнатки чтобы увидеть, как внутрь вагона уже забирался раб Глубинного Владыки.
        С его плаща капала речная вода, за спиной поблёскивали гарпуны, а обломок тайахи был заткнут за верёвку, служившую поясом. Существо прошло мимо, сгорбившись, распространяя едва уловимый запах рыбы и крови. Орк забрался в самое последнее купе и из возницкой раздалось:
        - Приготовьтесь, мы взлетаем!
        Вагон плавно оторвался от земли.
        Глава 9.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 19 эпира месяца года 1650 Этой Эпохи, г. Белатарн, королевство Ривен.
        Оставив за спиной пепелище Старых Глинок, охотник и его пленница перебрались в королевство Ривен и ещё много суток ехали по землям маркизата Каэрин вдоль границы с Марахогом. Несколько раз, особенно по ночам, они подвергались нападениям тварей, но Клеменс неизменно расправлялся с ними, - прихваченный топор лесоруба в его руках оказался более грозным оружием, нежели шпага. Так добрались до приграничного города-крепости Белатарн, в котором был ещё и порт, ведь город тот стоял на берегах великой реки Оред.
        На южных воротах Клеменс предоставил страже знак Святого Официума и попросил отправить кого-нибудь в белатарнский оплот Инвестигации с вестью. Гонец умчался на крыльях ветра, пока усталый путешественник болтал с солдатами гарнизона. Те робели перед «инвестигатором», то и дело косясь на Тильнаваль, чьи перчатки не могли не привлекать внимание.
        Наконец к вратам подошёл целый отряд солдат Церковного Караула. Десять пехотинцев и пять драгунов во главе с братом-капитаном сопровождали монаха-петрианца верхом на муле. Божий человек натянул поводья, взглянул на Клеменса бесстрастными глазами, похожими на две серебряные монеты, и осенил его знаком Святого Костра. Охотник не скривился и не захирел, чем выдержал проверку.
        - Прошу, брат, следуй за мной, - тихо молвил монах, - о малефике позаботятся.
        Солдаты грубо сорвали Тильнаваль со спины мерина и надели на неё стальной ошейник с керберитовыми шипами внутрь, от которого шло несколько цепей. Каждую цепь взял себе один из мрачных воинов, попутно уткнув в тело женщины остриё меча. Так они двинулись.
        Оплот Инвестигации в Белатарне находился на улице близ городского собора, чья колокольная башня возносилась над крышами. Это было опрятное побелённое здание с толстыми стенами и маленькими окнами, содержавшее кельи, казармы, конюшню и подземную темницу. Его строили как крепость, которую можно было бы легко оборонять малыми силами.
        Хотя, для некоторых людей, войти внутрь оплота было всё же намного легче, чем выйти из него.
        По прибытии Тильнаваль увели в подземелья, а Клеменса сопроводили в кабинет старшего инвестигатора Белатарна. Войдя в просторную светлую комнату, он был удивлён, увидев за столом, обложенного книгами и бумагами человека в белом, а не в сером хабите. Непосвящённые считали, что в Инвестигации служили едва ли не одни лишь братья апостола Петра, - магоборцы, и тех действительно было подавляющее большинство. Но кроме несли службу и савлиты, изгонявшие демонов, и сёстры Малены, ведшие охоту на нечисть, и учёные мужи ордена святого Игнатия, и, разумеется, монахи-воины, такие, как этот.
        - Путешествую под именем Клеменса Люпьена, - снял шляпу, представляясь, охотник.
        - И разглашать иное имя не имеете права, - пробасил старший инвестигатор, выражая понимание, - фра Хорас. Предоставьте сопроводительные грамоты.
        Почти все иоанниты отличались большим ростом, разворотом плеч, суровой тяжеловесной статью и мощью. Подобно тому, как служение Петру делало петрианцев серыми, безликими, бесчувственными, служение Иоанну Воителю наделяло последователей огромной силой в битве и воодушевляющей молитве. Несомненно, когда-то, назвавшийся Хорасом соответствовал этому представлению, ныне, однако, он был калекой. Всю левую половину тела покрывал один сплошной оплавленный рубец, левой руки, как и левого глаза не было. Правая же, здоровая сторона, выглядела истощённой и больной, что нестранно.
        Клеменс передал инвестигатору значок, а также путевую грамоту, составленную на церковно-гроганском. Хорас погрузился в чтение целиком и прошёл по тексту от начала до конца три раза, желая впитать смысл каждого слова. При этом его пальцы мимовольно поглаживали печати чистоты, коими была закреплена подлинность документа.
        - Настоящий магистр ордена Гончих, - произнёс он, поднимая голову, - с особым поручением от Инвестигации. Оказывать всемерное содействие. Понятно. Какое же содействие мы может оказать тебе, брат?
        - Великое, - отозвался Клеменс. - Я должен доставить эту женщину в Эстрэ как можно скорее, и мне пришлось ехать в Ривен, ибо в поглощённом ересью Ридене помощи ждать неоткого. Как и в Марахоге, где, как мне известно, Церковь сейчас хулима.
        Фра Хорас задумчиво коснулся испачканными в чернилах пальцами левой стороны подбородка, шумно вздохнул через остатки носа.
        - Как можно скорее, говоришь? Вот, что мы сделаем, брат, уже завтра я смогу отправить вас обоих на корабле по Ореду и дальше на север. Дам тебе подмогу. К тому времени, когда вы доплывёте до Пракии, - самого восточного из больших портов этой страны, - вас будет ждать уже другой корабль, который пойдёт вдоль берегов Седого моря на восток. В Соломее ещё раз пересядете на речной корабль и дойдёте до Шехвера, ну а оттуда уже сушей. Я понимаю, что в святых землях сейчас буйствует зараза, однако иначе никак
        Клеменс представил себе сколько недель займёт такое путешествие и невольно задался вопросом, почему приказ не подразумевал передачу пленницы первому же оплоту Инвестигации? Бесспорно, те, кто послал его, рассчитывали на скорый успех и лёгкое возвращение в святая святых Амлотианства, однако вот он на другом конце Вестеррайха. Неужто нельзя послать в Эстрэ письмо с просьбой подтвердить силу старых указаний? Разумеется, нет. Инвестигаторы не переспрашивали и не обсуждали приказы, пока те не становились совершенно невыполнимыми.
        - Я восхищён. Вы в уме проделали путь через весь Доминион Человека, - слабо улыбнулся Клеменс, - осталось мне проделать его по-настоящему.
        - Несколько недель по воде, лучше, чем несколько месяцев по суше, - ответил иоаннит. - Но чтобы всё это стало возможным, я прямо сейчас должен отправить письмо в Ордерзее верховному инвестигатору Ривена. От Пракии вы продолжите путь лишь если на то будет его воля. Но с такими грамотами, я не храню никаких сомнений, что будет.
        Охотник кивнул сальной головой и попросил писчие принадлежности, кои немедленно получил. Писал он очень быстро, заполнил два листа и передал их старшему инвестигатору, который посыпал чернила мелким песком. На одном листе были описаны обстоятельства утраты церковной собственности, а вот второй доклад был в высшей степени интересным. Убористый и очень красивый подчерк повествовал о случившемся в деревне Старые Глинки. Правда, не во всех подробностях.
        Инвестигатор перечитал текст трижды, и пока он был занят, Клеменс видел на его изуродованном лице тревогу, но не удивление. Это многое значило.
        - Так далеко на севере… Это тоже пойдёт верховному инвестигатору, а потом, думаю, и в Академию, волшебникам. Тут не сказано, как ты смог уцелеть.
        - С божьей помощью, фра Хорас, - ответил Клеменс, - с божьей помощью, разумеется.
        Если тот и хотел выведать правду, то решил умерить своё любопытство. Клеменс был магистром ордена Гончих, то есть, стоял выше в иерархии, хотя и с оговорками. Он должен был подчиняться, только высшим чинам Святого Официума.
        - Прости, брат, что задержал, отдохни, подкрепи силы, а мне ещё работать.
        Когда Клеменсу предложили обустроиться в одной из свободных келий, он отказался и попросил, чтобы его поселили поближе к пленнице. Просьба оказалась странной, однако добрые братья не стали задавать вопросов. Внизу, в подземелье, охотник занял камеру прямо напротив той, где оказалось заточена Тильнаваль. Женщина с непониманием следила за тем, как он становился её соседом, как ему сносили вниз свежую солому, большой тюфяк, умывальные принадлежности.
        - А где всё это для меня?! - воскликнула она, подойдя к решётке. - Я с тобой скоро завшивею! И чтобы дверь не закрывали!
        - Радуйся тому, что с тебя сняли перчатки и ошейник, - усмехался он, совершая омовение.
        - О боже, неужто даже здесь мне придётся терпеть твою жуткую морду?!
        - Уж прости, беглянка, моя жуткая морда исчезнет лишь когда я передам тебя эстрийским братьям. Возможно, после этого ты начнёшь скучать по ней.
        Вытерев лицо и обернувшись, Клеменс вдруг сделался очень озабоченным.
        - Прости. Я не хотел, чтобы это прозвучало столь зловеще.
        - Зловещим ты сделал это только что, - огрызнулась чародейка.
        С неё действительно сняли и проклятые перчатки, и ужасный ошейник, но Дар так и не вернулся. А причиной тому был небольшой камешек, укреплённый высоко в центре потолка, невзрачный, способный потеряться на галечном бережке, но стоивший дороже алмазов за свою особую силу создавать астральный вакуум. Проклятье всех магов - анамкар. Больше ничего он не делал, но Тильнаваль казалось, будто камень жёг ей кожу, отравлял неким излучением. Прошло столько времени с тех пор как она чувствовала Дар, но привыкнуть к сей калечности не удалось, нисколько. Рана потери кровоточила.
        Он смотрел на неё через решётку, смотрел пристально, со странным неуловимым выражением, но при этом не равнодушно. Пленнице так и не удалось понять смысл взгляда.
        - Что было в деревне? - вымолвила она, усевшись на жёсткие нары.
        Он лёг на тюфяк, цокнул языком.
        - Я применил некоторые свои таланты и довольно об этом. Скажи лучше, не надумала ли ты проявить откровенность?
        - Охотник, ты видел, как я испражняюсь, видел, как сушится одежда отдельно от меня. Какой ещё откровенности тебе недостаёт?
        - Что ж, твоя масть - твоя власть. Мне ты не обязана отвечать, но дознавателям и исповедникам расскажешь всё. В целости или нет. И вот это я специально произнёс зловеще. Спаси себя от дознания, спаси от ненужных мук.
        - Твой голос, - муки. Если тебе так будет легче, знай: то, что я украла сейчас находится под присмотром тысяч ревностных амлотиан.

* * *
        Следующим утром после трапезы фургон Инвестигации доставил Клеменса и Тильнаваль в порт, где ждала готовая к путешествию расшива. Небольшой, но вместительный плоскодонный корабль должен был принять на борт самого охотника, его добычу, пятерых солдат Церковного Караула и брата-инвестигатора Панкрата, служителя Петра. Но прежде дорогу конвою преградили трое мужей с посохами, облачённых в мантии. Солдаты немедля обнажили клинки, но этим проявлением силы и ограничились.
        - Назовитесь, - потребовал брат Панкрат тихим, бесцветным голосом.
        - Я Атурин Патока, - властно промолвил тот, что носил мантию цвета кадоракарового янтаря, - эмиссар Академии Ривена.
        Он был стар, но источал ощущение силы, суровое холодное лицо, белая борода и усы, сверкающая лысина до макушки. Маг смотрел на слуг Церкви как на бездомных псов, с которыми ему по недоразумению приходилось говорить.
        - Нас достигла весть о том, что Инвестигация удерживает у себя волшебни… - цу, о которой не сообщено Академии. Это вопиющее нарушение всех мыслимых норм.
        - Наша вина, - признал брат Панкрат безразлично. - Однако сия грешница не является заботой Академии.
        - Об этом судить не тебе, - отрубил назвавшийся Патокой. - Я требую соблюдения процедур, иначе вы не покинете порт.
        - Весьма грубая угроза.
        - Это не угроза. Если я пожелаю, Оред прекратит течь, а ветра, - дуть.
        Он поднял посох и с силой ударил им оземь, - незримая волна разошлась во все стороны. И, хотя река всё ещё текла, духи ветров исчезли напрочь.
        - Сколь расточительно. - Петрианца было ничем не пронять. - Однако, ради скорейшего разрешения этой ситуации, брат Клеменс, я предлагаю просто позволить им. Это не займёт много времени.
        По его кивку солдаты подтолкнули вперёд Тильнаваль, закованную в перчатки и ошейник. Старик взглянул ей в лицо без искры сострадания или симпатии. Для него она не была бездомной собакой, однако и человеком он её, вероятно, не считал из-за разницы в силе.
        «Цивиллы, - подумала Тильнаваль, - чванливые, жестокосердные, алчные, высокомерные куски дерьма».
        - Ты не принадлежишь к кругу Академии, - заключил Атурин.
        - Знаю.
        - Следовательно, ты действительно не наша забота. Однако, если ещё ни в чём не призналась им, Академия может послать весть о твоём положении в ту школу, которую назовёшь. Возможно там озаботятся твоим правом на защиту.
        - Какая прелесть, - осклабилась она, глядя на старика снизу-вверх, - чувствую поддержку братьев по Дару, чувствую, как расходятся тучи. Ну что ж, ваше могущество, можете сообщить в Хрустальную Арку. Не то, чтобы эти чванные дуры бросились бы мне на подмогу, но пусть знают, что Инвестигация преуспела.
        - Имя, женщина, от чьего имени нам слать весть?
        Она задумалась на миг, хмыкнула тихо.
        - Лара Мун шлёт наставницам Арки воздушные поцелуи.
        Получив то, за чем пришёл, маг выбросил Тильнаваль из головы и, вместе со своими спутниками телепортировался прочь. Близость петрианца ему не помешала. Вновь вернулся ветер.
        - Высокомерный кусок дерьма, - повторила чародейка вслух свои мысли.
        - Не сквернословь, грешница, - попросил брат Панкрат, - а теперь добро пожаловать на борт. Путь неблизкий, но с божьей помощью преодолеем.
        Караульные осенили себя знаками Святого Костра и потянули женщину к сходням.

* * *
        Расшива плыла по широкому течению Ореда без лишних остановок, - дела Инвестигации требовали спешки.
        Единственная пленница была поселена в одном из крохотных помещений под палубой, где за ней всегда приглядывали. Обычно это был сам Клеменс, но порой его сменял петрианец, который изводил чародейку проповедями. По сути Панкрат вёл дознание первой степени, спрашивал и убеждал. Если он не преуспеет за время путешествия, то в Эстрэ сразу приступят к дознанию второй степени, для которого понадобится дыба.
        Серый монах без толку изматывал её, Тильнаваль проявляла стойкость гранита и замыкалась в себе, когда терпеть не оставалось мочи. Видя это, Клеменс старался чаще бывать рядом, дарить ей тишину и относительный покой. Также он выводил её на свежий воздух, развлекал короткими беседами, если у женщины было настроение. Чародейка так и не разгадала мотивов такого отношения, она знала, сколь злобными и мерзкими тварями являлись люди. Почти все.
        Тот день был продолжением череды похожих, солнечных деньков, которые природа решила подарить измученным народам Вестеррайха. Глядя на расцветший мир, хотелось верить, что все невзгоды последнего времени наконец отступят, дадут смертным роздыху. Стоя на палубе, Клеменс созерцал лесистые берега и гадал, какие напасти они скрывали в глубоких чащах.
        Вдосталь надышавшись, он отправился за пайком для пленницы. Внизу перед комнатой, где её содержали, сидел на крохотной табуретке петрианец и по памяти цитировал стихи из Слова Кузнеца. Два солдата охраняли его, хотя Тильнаваль не казалась опасной. Она лежала на тонком тюфяке и старалась уйти поглубже в себя, чтобы уберечь разум от необратимого вреда.
        - Передохни, брат, - посоветовал Клеменс, - иди, подкрепи силы.
        - Я думаю, что близится сдвиг, - поделился Панкрат, вставая, - эта душа ещё не потеряна.
        - Несомненно, несомненно.
        В глазах Тильнаваль была благодарность, когда инвестигатор удалился.
        - Вложи кинжал в моё сердце, или в глотку этого бесцветного палача! - пожаловалась она, пока охотник снимал одну из перчаток.
        - Добрый брат пытается спасти твою бессмертную душу, ибо не понимает, что спасать там нечего.
        Она подозрительно поджала губы, ожидая каверзы.
        - Успокойся. Церковь утверждает, что поскольку вы сами бессмертные у вас нет бессмертных душ, вы пусты изнутри. Якобы жизнь, - это всё, чем вы располагаете.
        - И поэтому, - ядовито продолжила Тильнаваль, - вы, недолговечные, намного выше и правильнее нас?
        - Вот ты и поняла, - усмехнулся Клеменс, передавая ей тарелку. - Однако он не знает об этом и пытается достучаться до того, чего нет.
        Чародейка уставилась на пищу, что-то прошептала себе под нос и подняла на пленителя удивительно ясный, свирепый и испуганный взгляд.
        - А ты в это веришь? Что у меня нет души?
        Он закрыл дверь и навесил замок, но не ушёл, сказал сквозь преграду:
        - Есть у тебя душа, в этом не может быть сомнений. Ешь, беглянка.
        Глава 9.2
        Клеменс отправился в свою каморку, избавился от верхней одежды, упал в гамак и притворился спящим. Сон… привычка, - не потребность. Он мог утомляться, мог дремать, но не спать, о нет. Сон межевал его миссии, отделяя предыдущую от следующей годами, а то и десятилетиями, но как только магистр ордена Гончих выходил на охоту, спать ему уже не хотелось.
        Под веками словно нанесённые пустынной бурей песчинки, скопились образы прожитых столетий, места, где он когда-то был, люди и нелюди, которых встречал, запахи, которые чувствовал. Клеменс забыл почти все названия и имена, чуть лучше помнил зрительные образы и совершенно прекрасно, - именно запахи.
        Покачиваясь в гамаке, он притворялся спящим и уходил всё дальше по дороге воспоминаний. Охота, сон, охота, сон, новая охота. А до того была ведь и иная жизнь, был отчий дом, родной край, была крепость над озером, были плодородные угодья, подданные, были мать с отцом, брат и сестра… всё это было. Пока одной ночью в ворота не постучал странник в пыльном балахоне, старый, измученный голодом и жаждой. За доброту, проявленную к нему и Клеменс, и вся его семья дорого поплатились.
        Сердце вдруг забилось быстрее, проявилась тревога.
        Он ощутил приближавшуюся беду, - что-то большое и опасное. Волосы на всём теле приподнялись, но запертый внутри деревянной коробчонки, охотник не знал, что делать. Внутренний зверь требовал куда-то нестись, но человек осаживал это стремление, властвовал разумом.
        Вдруг охотника качнуло, корабль словно мягко присел на мель, полностью остановился. Клеменс тяжело дышал, ожидая нападения в любой миг, вращал глазами, пока не увидел, как по стенам стал расползаться иней. Охотник понял, бросился к походной сумке, висевшей на крючке, но не успел, не хватило длины пальца чтобы дотянуться до неё, выхватить и открыть маленький свинцовый коробок.
        Лютый мороз сковал всё тело. Клеменс замер, поражённый ужасной болью, которую едва можно было вынести, однако он выжил и остался в сознании.
        На корабле всё стихло, только палуба поскрипывала. Затем тишина прервалась глухими возгласами, скрипы стали громче, он уловил несколько шагов и что-то тяжёлое упало на доски. Ноздрей коснулся запах свежей человеческой крови. С минуту вновь было тихо, но вот за дверью каюты зазвучала речь, которую охотник не понимал.
        - Meric tua ain Bel’fagron-gellen fyolme’tirn? Nere pelin’tirn. Itelia, estial’tirn iir gifur vada guel’va, Geleraynen arn’mo’okut1?
        # # 1 «Ты видел лицо господина Бельфагрона? Он удивился. Интересно, найдётся здесь ещё один человек, неподвластный чарам?»
        - Leykiell, ako arn’aykete Im’liehe nikvi feram prime vaveran toyn2.
        # # 2 «Замолчи, если не хочешь улечься рядом с этим поганым жрецом».
        Те, что пахли не как люди, прошли дальше, к Тильнаваль, слышались голоса, возня, пререкания, - ненавистные перчатки спасли её от волшебного мороза, - а обратно двигались уже трое.
        Его тело немного оттаяло, - тепло расходилось от золотой цепи, лежавшей на плечах. Вот согнулись пальцы, задрожали, выпрямляясь ноги, с мучительной болью он овладел спиной, застонал. Стон переродился в рык, охотник сорвался с места, высадил дверцу и бросился по узкому проходу к лестнице наверх.
        Первый эльф тащил упиравшуюся женщину к свету, второй подталкивал её в спину, остриём агирака1.. Услышав быстрые шаги, он обернулся, вскинул клинок и успел вонзить его Клеменсу в грудь, когда тот набросился и повалил врага на доски. Охотник ощутил боль, но не стал с ней считаться, вцепился в горло нелюдя, сжал пальцы до хруста и прервал бессмертие. Он вырвал из себя оружие, взлетел вверх по лестнице и ослеп на миг.
        # # 1 А г и р а к - короткий эльфийский клинок без гарды, формой напоминающий ятаган, часто - парный; используется лесными лазутчиками.
        Солнечный свет отражался от белоснежного ледяного ковра мириадами бликов, поодаль в пятне алого лежал труп Панкрата, который не поддался морозным чарам. Ещё Клеменс увидел Тильнаваль в окружении эльфов, - воинов с холодными, бездушными глазами.
        Это всё, что он успел, прежде чем лишился головы.
        ///
        Саутамара, стоявший над люком, взмахнул саблей и снёс человеку голову. Удар был нанесёт безукоризненно, воронённый клинок отделил череп у основания затылка, оставив шею невредимой. Безвольное тело рухнуло обратно во тьму, голова смешно поскакал по ступенькам вслед. Тильнаваль, которая видела это, с грустью прикрыла глаза, но испытала ещё и облегчение. Этот смертный был не худшим из всех, он заслужил лёгкой кончины, а не предречённых страданий. Кто бы ей даровал такую…
        - День полный неприятных неожиданностей, - бросил Бельфагрон, - проверьте.
        Один из воинов скользнул вниз, держа в руке агирак и почти сразу вернулся.
        - У него на шее артефакт, господин, видимо, религиозный оберег.
        - Не прикасайся к этой дряни. - Чародей брезгливо поморщился, словно собираясь сплюнуть, но потом посмотрел на Тильнаваль и улыбнулся одними губами. - Здравствуй, приблудившаяся сестрёнка. Отец спросил у нас намедни, где его дочь. Мы не знали, что ответить.
        - Здравствуй, брат, - ответила она, стараясь не давать волю ужасу, который пожирал её изнутри. - Рада тебя видеть живым и здравствующим.
        - А уж мы-то как рады, поверь! Саутамар всё время говорит о тебе, о том, как он скучает, как хочет вновь тебя увидеть. Правда, брат?
        Мрачный эльф, только что убравший клинок в ножны нанёс Тильнаваль сильный удар в живот, от которого та согнулась пополам. Она хватала ртом воздух не в силах сделать вдох, хрипела, роняла слёзы, чувствовала, как кишки поднимались к горлу. Такую её взвалили на плечо и понесли.
        - Живее! - велел воинам Бельфагрон, чей голос утратил ласковую фальшь. - Заиндевелых не добивать, у нас мало времени!
        Заклинание, которым он одел во льды часть Ореда и обездвижил смертных, было достаточно «громким», чтобы астральное эхо раскатилось далеко вокруг. Рано или поздно оно достигнет башни какого-нибудь человеческого волшебника, а тот либо сам явится поглядеть, либо, ещё хуже, - пошлёт весть в Академию Ривена. Бельфагрон не боялся сойтись в битве с одним, двумя, пятью, десятком, но со всеми ними он не совладал бы.
        Уходя, чародей несколькими словами сплёл огненные чары и бросил их в трюм, чтобы уничтожить тело погибшего сородича вместе с его убийцей. Сорокопуты не оплакивали тех, кто не смог покрыть себя славой на смертном одре.
        От правого борта расшивы к берегу тянулся мост сверкавшего льда, который скрипел и потрескивал под ногами эльфов. На покрытой инеем земле, у опушки леса, подступавшего к воде очень близко, их ждали белоснежные далиары. Изящные создания с длинными шеями и ногами, витыми рогами, росшими из лбов; смертные по скудоумию своему называли сих творений волшебства «единорогами».
        Саутамар грубо перекинул Тильнаваль через спину далиара, схватил поводья и сжал бока зверя коленями. Отряд устремился в чащу, началась стремительная скачка. Зелень и стволы деревьев превратились в смазанные пятна и блики, ветер развевал за спинами эльфов лиственные плащи, а скакавший последним Бельфагрон напевал заклинания. Он ехал, сидя прямо, не пригибаясь к белоснежной гриве, а цепкие ветви и коварные корни будто сами убирались с пути его скакуна. Эльфийские чары должны были замести следы, дать бессмертным лишнее время, когда человеческие маги станут искать нарушителей спокойствия. И так Бельфагрон плёл вязь волшебных нитей пока наконец далиары не вынесли всадников на небольшую поляну среди леса.
        В древние времена такие места звались у народов запада «дивными», - магия в них была сильна, духи многочисленны, а боги диких пущ добры к почитателям. Когда-то поляна расходилась намного шире, на ней высились каменные истуканы со звериными головами, - теперь едва торчавшие из трав; а на месте нынешнего пня-исполина в прошлом росло исполинское же древо, - дом лесного божества, капище. С распространением жадных как огонь человеческих верований, сначала Элрогианства, затем Амлотианства, дивные места сии гибли одно за другим, а древние боги умирали, либо сливались с Тьмой.
        Эльфы осадили прекрасных скакунов, стали спешиваться и занимать сторожевые посты на земле и в кронах, делаясь незримыми в своих плащах. Саутамар сбросил пленницу со спины далиара. Земля больно ударила Тильнаваль в бок, та скрючилась на траве, стараясь не шевелиться. Пахло почвой и живыми цветами.
        Когда ей хватило смелости сесть и посмотреть вверх, взгляд напоролся на изумрудные ледышки Саутамаровых глаз. Брат нависал мрачный как дух грозы, он сложил руки на груди чтобы не дать им задушить Тильнаваль. Будь на то воля мрачного эльфа, он так и сделал бы, однако мастер клинка никогда не шёл против старшего брата. Тот желал видеть единокровную сестру живой.
        - Прости, сестрица, что воссоединение выдалось скомканным, но здесь нам никто не помешает.
        Бельфагрон по случаю облачился в серебристую хаскейю с прекрасным зелёным плащом. Его доспехи и всё прочее одеяние были покрыты строчками глиф; в полированном металле сияли чародейские «говорящие» опалы, а на голове покоился изящный шлем, выполненный в виде сорокопута, - драгоценная регалия.
        Рядом со старшим братом одетый во всё чёрное Саутамар казался скучным вороном.
        - Надеюсь, ты ни на мгновение не допускала возможности того, что мы тебя не найдём, Тильнаваль. - Бельфагрон стоял над ней, опираясь на чугунный посох.
        - От кровных уз тяжело отделаться, особенно когда братик хранит прядь твоих волос, через которую можно наводить поисковые чары. Я, право, ждала, что вы найдёте меня скорее.
        - С тех пор как ты прекратила плести чары сокрытия, - не зря столько десятилетий я потратил на твоё обучение, - всё стало вопросом времени. И даже эта мерзость не стала преградой, - сказал чародей об эстрийских перчатках.
        Они умолкли, разглядывая друг друга, выбирая слова и помыслы. Ей не удавалось найти в облике старшего брата хотя бы искорку сострадания, ибо он не сострадал врагам. Хотя… неужто глаза-изумруды таили боль?
        - Как ты могла? - спросил Бельфагрон наконец. - Как ты решилась на такое? Предала свою семью, свой народ. Ради чего? - Взор чародея, пережившего тысячи лет, пронзал Тильнаваль, столь юную и незрелую в сравнении с ним. - Ради… кого?
        Он мог читать книги, не открывая их, он мог читать простые мысли, плававшие на поверхности.
        - Ты… полюбила… человека?
        Тень отвращения скользнула по острому лицу, но чародей мгновенно овладел собой. Одинокая слезинка показалась в уголке глаза Саутамара, никем не замеченная она исчезла.
        - Если отец узнает, он умрёт от такого позора. Понимаешь ли ты, что сотворила? Его сердце не выдержит, Тильнаваль, он очень стар. Врагам не ранить его, но ты… ты же его убьёшь.
        Губы женщины задрожали, она сделала над собой усилие, не дала Бельфагрону проникнуть в голову и вывернуть душу наизнанку вместе с её разумом и памятью.
        - Ты хитрый паук! - прошипела она. - Если что-то настоящее и было в тебе, то за тысячелетия оно умерло и распалось прахом!
        Старший брат сбросил маску фальши, а рука среднего легла ей на плечо и сжала так, что по лесу разнёсся вопль боли. Саутамар мог отрывать мышцы от костей и давить их как спелый виноград.
        - Странное стечение обстоятельств, что ты решила именно так меня наречь, Тильнаваль. Время, которое мы тратим на эту беседу было куплено множеством усилий дабы явить тебе всю глубину заблуждений. Погляди на нашего нового союзника.
        Посох указал на пень, из-за обратной стороны которого стало выползать нечто жуткое. Оно перебирало длинными членистыми ногами, спускаясь на землю, вышло под солнечный свет. Панцирь засверкал всеми цветами радуги, а также несколькими такими цветами, которые только маги и способны были увидеть. Существо походило на гигантского паука-золотопряда своим вытянутым брюшком и очень длинными, изящными ногами, но в то же время походило оно и на радужного жука твёрдым панцирем плавных изгибов. Паучья голова с жвалами и хелицерами была отделена от груди сегментарной шеей, десяток розовых глаз-жемчужинок блестел на ней, а кроме восьми ног была ещё и пара длинных рук с пятиугольными, пятипалыми ладонями.
        - Пока ты бегала, он наконец преуспел, - молвил Бельфагрон, не скрывая торжества, - пять тысяч лет проб, ошибок, экспериментов. Никто не сохранил бы веру, но наш отец необорим в своём великом упорстве! Он подобрал ключ, разрушил стену непонимания между нами и ними, существами из иного измерения. Оказалось, что радужные ткачи в высшей степени разумны и в обмен на некоторые мелочи, готовы принести дому Сорокопута огромную пользу.
        Пальцы чародея сомкнулись на подбородке Тильнаваль и повернули её голову, заставляя смотреть не на паука, а на эльфа.
        - Он плетёт свою паутину в двух местах единовременно, и, войдя в неё здесь, мы сможем выйти где угодно. В любом другом. Никакие заклинания не способны отследить, никакие молитвы никаких проклятых жрецов не способны помешать переходу.
        Он казался спокойным и величавым как всегда, но Тильнаваль знала брата слишком хорошо и различала восторг.
        - Знаешь, что сейчас произойдёт, Тильнаваль?
        Женщина знала, но он всё равно поведал:
        - Ты расскажешь нам где Сердце, ткач создаст паутину, по которой мы туда отправимся. Потом он сплетёт другую, и мы предстанем перед отцом с великим трофеем.
        - Мы, - холодными губами прошептала Тильнаваль, - это вы с Саутамаром?
        - Воистину! Ты всё ещё жива не оттого, что нам тяжело переступить через трепетную братскую любовь. - Бельфагрон наклонился к ней и проговорил тише: - Воины не знают, что отец наказал привести тебя живой. Потому что, если мы подчинимся, твоя мать ни за что не позволит ему вынести справедливый приговор. Великолепная Мелитиль слишком любил тебя.
        - И поэтому…
        - Домой вернёмся только мы. У нас будет Сердце и печальная весть о тяжёлой утрате. В обмен я дарую тебе смерть быструю и безболезненную, не благодари.
        - Вместо благодарности ты получишь только мои предсмертные проклятья! - с неистовой дерзостью рванулась Тильнаваль и завыла от боли.
        Пальцы Саутамара были беспощадны.
        - Где Сердце, Тильнаваль? - потребовал старший брат.
        - Там, откуда вы его не достанете! - закричала она, срываясь на визг от ожесточившейся хватки. - Где вы не замараете его своими грязными руками и подлыми помыслами! Вы недостойные! Вы осквернители!
        Красивые ноздри Бельфагрона раздулись, а глаза полыхнули гневом. Он движением брови приказал брату прекратить и возвысил голос так, чтобы его слышали все:
        - К дереву её!
        Саутамар протащил пленницу к ближайшему вязу, швырнул на ствол и отросшие по воле чародея лозы опутали Тильнаваль, прижали к коре.
        - Предательница крови, - провозгласил Бельфагрон высокомерно, - опорочившая семью, дом, народ! Непостижимая низость! Человеческие животные стали милы тебе? Так будь же ты низвергнута до их ничтожества, и да будет над тобой суд, как над одной из них!
        Она с трудом дышала и как в кошмаре видела приближавшегося паука. Остатками ясного разума женщина понимала, что это существо не было опасно, что её будут пытать старым, проверенным веками способом, - так, как это делали сорокопуты. Но потустороннее существо всё равно внушало ужас.
        Тем временем ладонь Бельфагрон легла на дерево, чародей беззвучно зашептал, и опалы на его одеянии стали переливаться. А Тильнаваль кричала. Её пронзительный голос пугал животных в лесу, дрожал, возносясь на пик, и срывался в пропасть, пока сквозь правое плечо не пророс окровавленный шип.
        - Где ты спрятала Сердце?
        Она хватала ртом воздух, но задыхалась, по лицу катились слёзы. Не получив немедленного ответа, чародей вновь возложил руку на дерево, и пытка продолжилась.
        ///
        Глава 9.3
        ///
        Эгорхан Ойнлих, что бы ни говорили, был мудрым и харизматичным предводителем. Он умел и любил заключать союзы, с честью держал своё слово и никогда не отказывался от священных принципов, стоявших в основе дома Сорокопута. За это его уважали и даже любили не только эльфы, но и прочие народы Лонтиля. Многих союзников обретал он за века своей жизни среди гоблинов Темнолесья, кланов мохобородов, кровожадных орд хобгоблинов, разумных зверей и древних существ чащи. Одни из них были бессмертны, как сами эльфы, другие же со временем увядали и Эгорхан провожал их в последний путь со скорбью, но всегда находил новых соратников, ибо война за выживание была бесконечна.
        В нынешние годы одним из самых приближённых друзей Великого Сорокопута был гоблин по имени Шергрев, который унаследовал пост смотрителя нетопырей при Тёрне от своего отца, но занимался много чем ещё. В мирное время гоблины ухаживали за летучими мышами, а во времена войн служили ещё и небесными разведчиками. Многих ныне Эгорхан отправил на восток, чтобы следить за продвижением красного тумана, но некоторые остались подле.
        - Повелитель рассказал всё, что я должен знать, - донеслось из-под глубокого капюшона плотной ткани, - и мы готовы к путешествию. Кто поведёт нас? Ты, господин Бельфагрон?
        - Так.
        - Мы в надёжных руках.
        Вся троица зеленокожих носила чёрные куртки с капюшонами, беспалые перчатки и обувь на мягкой подошве. Их покровительственной окраски плащи состояли из разных пятен зелёного и коричневого, под которыми прятались короткие сабли, луки с колчанами, метательные ножи и Матерь Древ ведала что ещё.
        Кроме гоблинов-лазутчиков отец определил на это задание пятерых Чернокрылых Сорокопутов, - членов небольшой ложи, набранной из самых лучших воинов дома. Ветераны тысяч битв облачались только в траурный чёрный цвет, и пользовались высоким уважением среди прочих эльфов. Одним из них, пусть и сравнительно молодым, являлся Саутамар.
        Отряд опустился под круглую площадку, что стояла на ветвях гигантского дерева и члены его по верёвкам добрались до висевших вниз головами нетопырей. Закрепившись в сёдлах, они разбудили летунов, - те рухнули с огромной высоты, чтобы распахнуть крылья в падении и поймать ветер. Ведомая чародеем стая полетела на восток. Тильнаваль держала своего зверя в середине построения, оберегаемая со всех сторон, как очень важная часть отряда.
        Сердце, которое так желал уберечь Эгорхан Ойнлих, являлось артефактом немыслимой мощи и непостижимой природы. Оно не позволяло никому увидеть или почувствовать себя на расстоянии, было незримо для чар и провидческого дара даже самых могучих волшебников. Однако Сердце было зримо для существ божественного происхождения, к которым по воле судеб принадлежала Тильнаваль; её следовало беречь особо.
        Под мохнатыми животами нетопырей простирались бесконечные леса Лонтиля, благословенного края зелени, где жизнь била ключом. Порой среди неё сверкали обширные участки золотой листвы, опоясанные алым кантом и тогда воздух наполнялся природной магией, - то были богорощи, обители последних дубов-златосердов к западу от Драконьего Хребта.
        Отдалившись от Леса Шипов на большое расстояние, Бельфагрон окружил нетопырей пологом скрывающих чар и ещё долго заставлял петлять, выискивая преследователей. Лишь обезопасившись, он стал плести нити будущего портала, для чего требовалось несравненное мастерство. Наконец в небе родилась световая арка, куда все члены отряда и направили летунов.
        В одно мгновение они перенеслись из сердца лесной страны к отрогам Драконьего Хребта. Величественная стена, делившая мир пополам, предстала перед эльфами и гоблинами во всём своём давящем великолепии. На высоком перевале Крахедрокк находилась столица огненных гномов с таким же именем, южнее её лежали Дымные горы, чьи склоны истекали лавой и ядовитыми сернистыми газами; а севернее располагались Горы Поющего Эха. Среди их бесконечных пиков, бездонных пропастей и прекрасных долин была одна особенная, самая прославенная, - Керн-Роварр, Могила Великана.
        Уже несколько веков она служила домом волшебнику, которого люди и даже гномы почитали величайшим из живущих, якобы бессмертному повелителю духов и демонов, покровителю десятков народов как малых, так и великих, Геду Геднгейду. Отшельнику из Керн-Роварра. Именно туда по словам соглядатаев их отца, королева решила послать Сердце после неудавшейся попытки украсть его. Все эгорханиты понимали, что, если реликвия скроется за вратами долины, эльфийский род никогда не обретёт её вновь.
        Однако, путь к Керн-Роварру был тяжёл и долог, особенно для волшебников. Для них Драконий Хребет являлся краем губительным и коварным. В его глубине дремали анамкаровые жилы, до которых гномы так и не добрались, в любой миг они могли пробудиться и воздвигнуть на поверхности стены астральной пустоты, - территории, на которых магия исчезала из мира. По счастью существовали безопасные островки, но до них ещё надо было добраться.
        День за днём отряд летучих всадников скользил по воздуху над дорогами, то рассыпаясь, то вновь соединяясь. Сорокопуты выслеживали королевских эмиссаров, но попадались им в основном торговые караваны и огромные паровые машины гномов. Благодаря нетопырям эльфы могли не бояться анамкаровых жил, но существовала и другая опасность, великая и грозная, - драконы. Хребет носил их имя, был их царством, охотничьими угодьями.
        Помня о том, что в любой миг небеса мог расколоть рёв, предвещавший нисхождение огня, всадники летали осторожно и постоянно обозревали горизонты. Вечерами они собирались на земле чтобы перевести дух.
        - Гномы отдали небо драконам, - рассуждал Бельфагрон подле огня, - и это объяснимо, ведь умение железнобоких летать прославлено в легендах, - они делают это единожды и только вниз.
        Тильнаваль рассмеялась, представив вопящего в падении гнома. Младшая сестра всегда слушала молча, наслаждаясь тем, что брат и учитель делился своей мудростью. Каждое слово Бельфагрона было ценнее золота, он проявлял степенное благородство и стремление к совершенству во всём и всегда. Тильнаваль даже испытывала с детских лет невинную влюбленность и старалась подражать великому чародею.
        - Знаешь, сестрёнка, - молвил тот мечтательно, стукая пальцем по волшебному кристаллу, - когда мы преподнесём Сердце отцу, дом Сорокопута наконец-то сможет воплотить свою судьбу и сокрушить врагов Лонтиля. Я всю жизнь приближал это время и сейчас волнение захлёстывает сердце, ведаешь ли?
        - Да, брат.
        Сыны Эгорхана Ойнлиха имели чистые лица без татуировок, потому что родились после исхода из Далии. Их миновала участь рабов, они не засвидетельствовали тот день, когда мятежные уленвари вырвали свою свободу из рук поработителей и стали вольным народом. Только Сердце помогло Арнадону Непокорному сокрушить непобедимых илувари, дать младшим эльфам будущее. Быть может, спустя эпохи оно и поможет Эгорхану Ойнлиху…
        Тревожная мысль пришла ей в голову.
        - Братец, ты уже был на западе?
        - Да. Помогал выращивать новые стены вокруг крепостей, напоминал элданийским друидам, что чары должны не только исцелять, но и убивать. Эти глупцы совершенно забыли о делах государственных, целыми днями только и пляшут в старых кромлехах вместе с духами. Знаю, о чём ты думаешь.
        - Верю, что знаешь, - улыбнулась она, любуясь братом в свете костра.
        - Когда мы заполучим Сердце, Тильнаваль, чтобы ни приближалось из Дикоземья, мы сокрушим это, как Непокорный сокрушил далийцев.
        Лик златовласой Тильнаваль омрачился раздумьями.
        - Почему королева не пожелала слушать отца? Источник такой мощи пропадает в забвении… подумать только, мы все думали, что оно давно потеряно.
        - На это я ничего не могу ответить, помыслы королевской четы сокрыты ото всех в мире. Хотел бы сказать, что в них есть великая мудрость, недоступная нам, однако… после того, что она сотворила, не могу. Отец допускает вероятность переворота.
        - После стольких веков священного союза? - Тильнаваль отказывалась верить.
        Нетопыри спали, прицепившись когтями к потолку, внизу же горел костёр и отдыхали эльфы.
        Послышался условный звук от стоявшего на часах Чернокрылого, - Шергрев привёл своих соглядатаев с ночной разведки. Так случалось каждый раз, когда отряд находил ночное убежище близ горных поселений. Гоблины уходили на разведку, проникали за неприступные стены, подслушивали и подсматривали.
        - Мы нашли их, господин Бельфагрон, - тихо и довольно поведал Шергрев.
        Сорокопуты обратили на него взоры.
        - Они там, в городе, - рассказывал лазутчик, подсаживаясь к огню, принюхиваясь, - отряд, именно такой, какой нам описали. Десять Лиственных Драконов, три Филина и пара дюжих мохобородов, которые поочерёдно несут ковчег с реликвией.
        Эльфы ждали подробностей.
        - Нам было непросто, - продолжал гоблин, стягивая капюшон с уродливой головы и щурясь, - но талисман, что вы дали, помог. Судя по всему, Филины всё время отводят от себя чужие взгляды. У гномов рядом с ними начинает болеть голова. Нам удалось подслушать, что в дорогу выйдут завтра. Путь выше в горы только один, - не лучший, но единственный. Там, на северо-востоке есть опасное ущелье. Они будут ждать засады и, если вы дозволите, мы их не разочаруем.
        Бельфагрон собственноручно наполнил и подал Шергреву миску с похлёбкой, тем оказав честь.
        - Нельзя забывать, братья, - напомнил он, - что против нас станут наши сородичи. Смерть каждого эльфа - есть великая трагедия, но во имя высшей цели, все мы должны быть готовы принести эту жертву.
        Тильнаваль ожидала услышать хоть одно слово против, но воины дома Сорокопута хранили молчание.

* * *
        Они вылетели засветло, достигли места первыми и, устроив нетопырей в укромной расщелине, заняли позиции. Гоблины и Чернокрылые Сорокопуты спрятались на дне, по сторонам от дороги. Зеленокожих сокрыла их собственная, такая чуждая эльфам, но зато неощутимая волшба, а на сородичей Бельфагрон наложил свои чары. Они с Тильнаваль устроились на одном из уступов в стенах ущелья, также под покровом магии. Старший из сынов Ойнлиха не боялся, что Филины слишком рано почувствуют его присутствие.
        - Их трое, - говорила Тильнаваль, - целых три Филина.
        - И? - улыбнулся он уголками рта. - Продолжай.
        - А нужно сказать ещё что-то? Это Филины, брат.
        - Филины, - улыбка Бельфагрона стала шире, в ней прибавилось надменности, - большие страшные птицы, не то что мы, маленькие хрупкие воробушки. Да только пусты твои тревоги, сестрица.
        Вдалеке появился отряд, медленно двигавшийся по узкой дороге. Чары, которыми Филины укрывались, были сильны, но взор Бельфагрона пронзил их и пересчитал всадников. Всё совпадало. Королева послала охранять Сердце десяток витязей из воинского братства Лиственных Драконов, и троицу чародеев, выпестованных её сыном.
        Драконы были славны своей безудержной отвагой и непревзойдённым мастерством в открытом бою; лучшей тяжёлой конницы Лонтиль не имел. Филины же считались самыми могучими боевыми чародеями. Глава их дома Гильдарион Алтуан выбирал лишь самых сильных и одарённых из всего эльфийского рода, требуя не только традиционных практик, но и познаний в противоестественной, «цивилизованной» магии людей.
        Бельфагрон ясно видел драконьи головы, изображённые на панцирях витязей ярко-зелёной эмалью, видел длинные копья, раскрашенные в зелёную и жёлтую полосы, тяжёлые доспехи, которые несли на себе самые большие и крепкие далиары Лонтиля. Видел он также и трёх всадников, покрытых чародейской бронёй из зеркального, фиолетового металла, облачённых в шлемы с полумасками в виде филиновых клювов; их укороченные посохи обладали лезвиями секир. При надобности птенцы гнезда Алтуанова могли ворваться в середину битвы, чтобы раскалывать врагам черепа, а не посылать заклинания издали. Бельфагрон уважал их отвагу, но считал глупцами, а потому это уважение странно переплеталось с презрением.
        - Я готов, Тильнаваль.
        Замысел их был прост: старший брат ударит из-за полога могучим заклинанием, которое обратит витязей и мохобородов статуями, - слепыми, неподвижными, но живыми. Филины не поддадутся и бросятся в бой трое против одного. В это время Чернокрылые доберутся до ковчега чтобы забрать из него Сердце. И если Лиственных Драконов чары потом отпустят, то Филинов, к великой скорби, придётся убить, - оставлять свидетелей было недопустимо.
        Но всё произойдёт, лишь только если Тильнаваль будет уверена. Для этого её и послали вместе со старшими, - Сердце незримо ни для кого кроме тех, в ком жива частица божественного. Эту частицу она унаследовала от своей матери айонны Мелитиль.
        - Тильнаваль?
        Держа его за руку, дева-эльф тоже могла видеть сквозь завесу: красочные ауры чародеев; красивые, но не столь яркие ауры воинов; смазанные сущности не-эльфов. Она всеми силами желала разглядеть истину, ради которой её послали на миссию, и всё же… всё же мысль о крови сородичей, что прольётся, как только она вынесет приговор, не оставляла дочь Эгорхана Ойнлиха.
        - Тильнаваль?
        На глазах выступили слёзы, сделавшие взор мутным, и больше ничего разглядеть не получилось, даже аур.
        - Тиль…
        - Я не вижу.
        На светлом лике брата отразилось беспокойство.
        - Ты уверена?
        Несколько мгновений немоты стали самыми страшными в её жизни. Как объяснить брату, что даже божественная кровь не позволяет легко обнаружить Сердце? Как он будет смотреть на неё, подведшую свой дом… что скажет отец?
        - Да. Я уверена, Сердца при них нет.
        Тяжёлое молчание было красноречивее любых слов, - если младшая сестра ошиблась, эльфийский народ потеряет ценнейшую реликвию навсегда. Но Бельфагрон не стал переспрашивать, его вера в Тильнаваль хранила непоколебимость.
        Отряд королевы неспешно проник в ущелье, Филины были наготове, но не в их силах оказалось разгадать иллюзии, сотканные чародеем куда более искусным. Напади Сорокопуты сейчас, у них были бы шансы воплотить задуманное, однако Бельфагрон, за которым было последнее слово, так его и не произнёс. Отряд прошёл дальше и исчез из виду.
        Когда Сорокопуты собрались вновь, Саутамар пребывал в состоянии растерянности, которая у тёмного эльфа всегда шла рука об руку с гневом. Он взирал на брата и сестру бешенными глазами и его плотно сомкнутые губы подёргивались.
        - Возвращаемся.
        Путь домой был ужасающе, несправедливо скорым, тихим, страшным. Каждый из них, от гоблина-лазутчика до отпрыска самого Ойнлиха, нёс в себе мысль о провале и неизбежном наказании. Сорокопуты не признавали единоличной вины, как не признавали единоличной заслуги, - они шли на войну отрядами, воевали отрядами, побеждали и проигрывали все вместе. Никто не мог помыслить, что в неудаче была виновата одна только Тильнаваль, но именно так младшая дочь и думала всю дорогу. Она с ужасом воображала, как предстанет перед Великим Сорокопутом, как будет говорить ему только правду, чистую словно вода горных родников, ибо никак иначе с отцом Тильнаваль говорить не могла. И тогда Эгорхан Ойнлих разочаруется в ней, никчёмной, пустой, бессмысленной девчонке, что подвела всех уленвари.
        Когда они спустились с гор и прошли сквозь портал, когда долетели до Леса Шипов, прежние тревоги на время отступили. Тёрн походил на растревоженное осиное гнездо, были отозваны с границ Лонтиля все отряды, вернулись с западных рубежей чародеи, собрались все Чернокрылые, а также многие союзники дома. Крепость словно находилась в осаде, не хватало только осаждающей армии.
        Как только нетопыри повисли под площадкой на ветвях, вернувшихся эльфов встретили стражи, дабы сопроводить детей к отцу. Ни единого лишнего слова не было сказано пока они спешили по переходам башни, а когда вошли в логово Эгорхана, Тильнаваль оказалась заключена в мягких объятьях, пахших цветами, лесом, жизнью.
        - Мама?
        Глава 9.4
        Айонна Мелитиль была выше любого из присутствовавших, величественная нагая и в то же время облачённая, великолепная златовласая великанша с бутонами цветов, росшими на ярко-зелёной коже и лозах, оплетавших тело вместо одежды. Она подняла дочь как маленького ребёнка и оглядела Тильнаваль.
        - Моя девочка, - сказала мать с нежностью.
        Эгорхан Ойнлих восседал в своём кресле исхудавший и будто постаревший на несколько веков, в расшитом серебром синем одеянии. Он смотрел на вторую жену, на детей, и понемногу оживал.
        - Не так давно стало известно, - хрипловато заговорил Великий Сорокопут, - что наших соглядатаев при дворе обвели вокруг пальца. Моя мудрая сестра отослала в горы пустышку. Сердце покинуло Лонтиль пятью днями позже вместе с единственным небесным гонцом из дома Филина. Он полетел на север.
        Бельфагрон и Саутамар переглянулись, обменявшись беззвучными словами, как часто у них бывало. Стало совершенно ясно, чего опасался отец, - дети могли проглотить наживку, напасть на подставной отряд, а там Матерь Древ знала, как и когда это обернулось бы против дома Сорокопута. Королева могла начать открытое противостояние, что стало бы сумасшествием в эти лихие времена, а могла приберечь в рукаве кинжал на будущее. Ойнлих не имел права рисковать и приготовился к осаде. Это было подозрительно, однако теперь, стало ясно, что Цеолантис не получила достаточного повода для действий.
        - Вот как, - молвил Великий Сорокопут, выслушав рассказ старшего сына. - Ты молодец, что доверился сестре, Бельфагрон, я, наверное, дерзнул бы и всё равно напал. А ты, Тильнаваль, молодец, что исполнила свой долг безукоризненно.
        - Ты моя умница, - проворковала айонна, качая дочь на руках.
        - Мама, пожалуйста! - взмолилась та.
        Мелитиль поставила деву на пол, и сама стала намного ниже ростом. Она, воплощённое изящество, проплыла к креслу и оперлась на спинку. Так жена показывала свою близость к страсти всей жизни, поддержку и божественное покровительство. Так она могла не видеть облик предшественницы, которая ещё жила в сердце Эгорхана спустя века после смерти.
        - Повелитель, - обратилась к отцу Тильнаваль, - знаем ли мы, куда на самом деле отправилось Сердце?
        - Знаем. Желая смягчить свою вину, наши соглядатаи постарались и выяснили, что гонец был отправлен в Бреонику.
        - В земли людей?! - воскликнул Бельфагрон, на миг теряя самообладание.
        - Именно так. Моя дражайшая сестра передала самое ценное сокровище мира, воплощение нашей свободы людям. Сердце уже находится в пределах Хрустальной Арки, - королевской волшебной школы для чародеек.
        У старшего сына не находилось слов чтобы выразить терзавшее его отчаяние.
        - Усмири гнев. Не сокрушая преград, не достигаем цели, и даже то, что желаемое сокрыто в стане врага, не остановит нас. - Он перевёл взгляд на дочь. - Тильнаваль, хорошо, что твоя мать отозвалась на мой зов. Ты готова послужить дому и народу?
        Дева посмотрела в глаза могущественного и страшного эльфа, что был её отцом; посмотрела на свою богиню-мать, стоявшую за ним и нежно касавшуюся плеч, терявших цвет волос; на братьев, которые, невзирая на трудности, гордились ею, плаксивой девчонкой.
        - Я жажду служить, повелитель, - ответила Тильнаваль.
        ///
        За долгие века, что дом Сорокопута воевал с людьми, его чародеи в совершенстве овладели одной единственной пыткой, переходившей в казнь, - насаживанием на шипы. Бельфагрон был столь искусен в этом, что во время последней Войны Красной Листвы он и его подчинённые украсили людьми целую дубраву. От крови и тел, распятых на шипах, тогда не было видно коры, а земля стала тёмным болотом.
        Теперь одним из таких тел было её собственное, пронзённое четырежды, намертво пришпиленное к вязу.
        - Следующий пройдёт рядом со второй почкой, - говорил Бельфагрон, который мог превратить человека в ежовую шкурку, но не дать при этом испустить дух. - Где ты спрятала Сердце, Тильнаваль?
        Он с безмолвным презрением разглядывал свою сестру, которая истекала тоненькими ручейками крови, отвергал молитву и ужас, заполнившие её глаза, утомлённо следил за слезами, потом и слюнями, которые стекали по лицу и срывались с подбородка, когда тело вновь тряслось от болевой судороги.
        - Что ж…
        Она почувствовала мягкий тычок в поясницу, где из коры формировался новый шип.
        - Не-е-е-е-е-е-ет! - заверещала женщина в беспросветном отчаянии. - Я скажу!
        - Уверена? - Его бровь приподнялась. - Возможно, четырёх было мало, возможно, тебе нужно ещё несколько?
        - Нет! Нет! Умоляю, брат, умоляю! - Она тряслась, изуродованная болью и страхом.
        - Не зови меня больше братом, - приказал чародей. - Сердце, Тильнаваль?
        Пленница улучила момент, чтобы сделать несколько мелких вдохов, её зубы стучали как на морозе.
        - Значит, будет пять…
        - Эстрэ! - взвизгнула Тильнаваль, извиваясь на шипах. - Сердце в Эстрэ!
        Это стало неожиданностью для эльфов, глаза чародея сузились
        - Смеешь обманывать меня?
        - Нет! Клянусь именем Матери Древ! Я была в Эстрэ, я спрятала его в Эстрэ!
        Братья переглянулись, обменялись парой беззвучных слов.
        - Допустим такое. Где в Эстрэ?
        - В самом сердце, - хрипела она сорванным голосом, - в Синрезаре, на кладбище Плачущих Ангелов…
        - В столице злейшего врага, на его святой земле, убивающей великий дар волшебства, среди призраков и эманаций смерти. Воистину ты постаралась, чтобы Сердце стало потеряно для Лонтиля. Только всё это оказалось тщетно. Продолжай.
        Она рассказала братьям подробно, как выглядел склеп, как глубоко в него нужно было спуститься и в какой из стенных камер следовало искать. Лишь последнее слово покинуло уста, как Тильнаваль зарыдала. Она полностью утратила власть над собой, лишилась последнего достоинства и сделалась безобразной, отвратительной пуще прежнего. Бельфагрон обхватил её голову руками, вдавил большие пальцы в виски, чтобы вырвать из памяти точные воспоминания, однако не смог, - соприкасавшийся с телом керберит не позволял проникнуть в разум Тильнаваль.
        - Сними их скорее, - бросил он брату, а сам отошёл.
        Уже долгие месяцы великий чародей вёл охоту за предательницей, он устал и жаждал покоя. Слишком долго длилась его война… Бельфагрон одёрнул себя, сжал чугунный посох до боли в руке. Что за гниль пробралась в душу? Это предательница? Ментальный яд, которым она незаметно поподчивала его? Воистину разложение Тильнаваль было заразно!
        Возведя очи горе, чародей увидел радужного ткача, кой всё это время следил за пыткой, столь неподвижный и беззвучный, что Бельфагрон забыл о нём. Эльф достал из-за наруча артефакт в виде серебристой линзы, по стеклу которой перемещались словно, играя в догонялки, разноцветные солнечные зайчики. Держа вещь на ладони, он направил сквозь неё поток мысли. Только так можно было общаться с существом из иных измерений, чей разум невероятно отличался от эльфийского.
        Тот, кого называли радужным ткачом, понял, - вскоре ему придётся плести паутину. Как только эти странные существа определятся с точкой, в которую им хотелось бы попасть. Тот, кого называли радужным ткачом, с любопытством следил за всем, что происходило в пространстве округ, следил и не понимал, для чего сии создания творили друг с другом столь сложные манипуляции. Что это был за обычай, откуда он взялся, что символизировал? Он не понимал, но очень хотел понять, постичь разумы столь чуждые его собственному и всему, что он прежде знал.
        - Он отравлен…
        Бельфагрон обернулся, сомневаясь, что действительно услышал эти слова.
        - И вас он тоже травит, - прохрипела Тильнаваль, глядя на своего мучителя. - Он отравляет всё вокруг себя. Бесконечная ненависть, гнев, страх… всё это питает тьму в его душе, истекает наружу гнилостным потоком… Он и вас уподобил себе… Я не понимала, пока не дотронулась до Сердца, какой глупой была. Но когда дотронулась… Сердце - это любовь, Бельфагрон, оно есть сострадание, оно есть самопожертвование, всепрощение, жертвенность. Сердце никого не сокрушит, никого не уничтожит, оно слишком любит всех нас, даже тех, кто этого не заслужил. Сердце - это любовь матери к своим детям и великая скорбь по каждому из них… им нельзя обладать.
        - Яд проистекает из твоих уст, Тильнаваль. Яд слабости, извращённости, человеколюбия.
        Вторая перчатка спала с онемевшей руки Тильнаваль и Бельфагрон немедля подавил женщину своей волей. Прежде сильная, ныне она была сломана и податлива что мокрая глина. Безо всякого сопротивления эльф вытянул из головы предательницы необходимое знание и передал его радужному ткачу. Порождение сопредельных сфер немедля запустило пальцы в страшную пасть и потянуло оттуда нити. Паук стал карабкаться на деревья, чтобы развесить между ними основу грядущей паутины.
        Чародей устало потёр глаза, теперь ему оставалось только покончить с предательницей. Но прежде…
        - Мы с Саутамаром всё поняли довольно скоро, но надежда горела в нас до последнего времени. Мы жаждали объяснения, чего-то, что мгновенно разрушило бы крамольные мысли о тебе и всему придало бы иной смысл. Мы на всё были готовы ради тебя, наша милая младшая сестрёнка, а ты… Здесь твоя вечность бесславно обрывается, Тильнаваль. Почтенная Мелитиль будет горевать тысячу лет, отец тоже нескоро обретёт покой, но тайна, которую мы сохраним, нанесла бы им куда более тяжёлый удар. Жаль, всех воинов, что пришли с нами, придётся убить ради этого. Не благодари.
        Бельфагрон подступил к сестре, от коей отрёкся, отставил посох, возложил одну ладонь на кору дерева, а другую на её лоб, чтобы прижать голову поплотнее. Он не желал больше мучать Тильнаваль, шип войдёт в мозг быстро…
        Протяжный вой разнёсся над лесами, очень глубокий, сильный, грозный вой. Эльфы, знавшие все лесные голоса наперечёт, насторожились.
        - Что-то ломится сквозь подлесок! - Крикнул один из дозорных с древесной кроны. - Это медведь… нет!
        Бельфагрон несколькими словами сплёл чары, что позволяли ему прозревать ауры, но вместо чего-то живого увидел приближавшееся пятно пустоты, сферу, расталкивавшую энергии Астрала как пузырёк воздуха в воде.
        Дозорный выпускал стрелу за стрелой, метя в мохнатую спину, тетива жалобно гудела, но ни один стальной клюв не мог настичь цель. Существо вырвалось из нижнего яруса леса, эльф успел разглядеть пару жёлтых глаз и огромные когти, вонзившиеся в кору. Он совершил прыжок назад через голову, приземлился на ноги, но продела ещё несколько кувырков, дабы сохранить кости в целости, прежде чем вскочил и отправил в полёт две последние стрелы. Колчан был пуст, отбросив лук, дозорный выхватил саблю.
        - Волк-оборотень! - крикнул он.
        Существо уже было на земле, оно выметнулось из-под листвы на проплешину, и эльфы спустили тетивы. Попали не все, но обычно и одной терновой стрелы хватало, чтобы убить. К наконечникам таких стрел крепились крохотные семечки красной тернии, которые, вкусив крови, молниеносно разрастались своими жёсткими побегами, разрывая плоть, органы, отрывая мышцы от костей и раздирая шипами тело изнутри.
        Даже одна стрела могла подарить жертве быструю, мучительную смерть, а в грязно-белую спину чудовища вошло четыре. Шкура вздулась там буграми, сквозь неё полезли окровавленные побеги, волк завизжал, но не пал и набросился на ближайшего стрелка. Когтистая рука-лапа ударила эльфа под подбородок так, что средний и безымянный пальцы выглянули у несчастного изо рта; одним движением челюсть была выдрана, язык вывалился на грудь, а вторым движением Сорокопуту снесло голову.
        В оборотня стреляли и тело его приобретало всё более гротескные, неправильные очертания, красная терния прорастала меж костей, сковывала суставы, но тварь всё равно двигалась. Она успела оборвать ещё два бессмертия, прежде чем стала неподвижным уродливым комом.
        Бельфагрон приблизился, держа посох наготове, сфера в набалдашнике тревожно пульсировала.
        - Я повидал несчастных, поражённых проклятием лунного оборотничества, - говорил он тихо. - Ты похож на них, но ты - не они. Что ты такое?
        Он остановился, ощутив, что следующим шагом войдёт в сферу астрального вакуума и лишится Дара. Из пасти чудовища уже проросли красные извивистые лозы, огрубевшие, ощетинившиеся шипами. Но даже при ранах столь тяжких оно жило, бешено вращало глазами, с сопением выталкивало через ноздри кровь, а затем вдруг взглянуло прямо на чародея и тот к ужасу своему обнаружил во взоре свет чистого, постижимого разума, которого чудовища должны быть лишены.
        - Добейте это! - приказал Бельфагрон, отступая.
        Эльфы обнажили сабли, они набросились на чудовище и принялись рубить его с остервенением, мараясь в горячей крови. Сталь кромсала шкуру, мышцы и сухожилья, с лязгом билась о кость, рассекала побеги тернии, пока тело врага не превратилось в кровавое месиво. Бельфагрон следил со стороны, ожидая, когда вместе с жизнью погаснет и астральная аномалия, но тщетно. Сорокопуты отступили от останков запыхавшиеся, грязные, с безумными глазами, как после тяжёлой битвы. Но плоть зверя продолжала жить, что-то теплилось в ней, пульсировало.
        - Назад! - воскликнул чародей.
        Чудовище вырвалось из кучи собственных фрагментов в виде остова, обтянутого мышцами, одной лапой оно придерживало потроха, а другой, схватило ближайшего Сорокопута за голову и выдернуло её вместе с частью позвоночника. Прямо на глазах отсечённые куски умалялись, таяли ровно снег, а окровавленный торс наряжался в шкуру, пока волколак не восстал в первозданном виде. Тварь набросилась на воинов, не чувствуя ударов стали, хватая страшными челюстями и раскусывая эльфов пополам, её когти легко рвали кольчугу, а могучие мышцы сминали детей леса. Некоторые вскакивали в сёдла и старались биться верхом, но гибли вместе с отчаянно кричавшими далиарами. Глубокий дрожащий вой лишал бессмертных последней воли к сопротивлению, бойня завершилась и не все смогли умереть достойно.
        В конце концов один только Саутамар продолжал сражаться. Тёмный эльф сделался ещё быстрее, ещё свирепее пред ликом смерти, сабли являлись продолжениями его рук и удары, оттачивавшиеся тысячи лет, были совершенны. Клинки разрубали плоть с филигранной точностью, рассекали сухожилия, суставы. Тварь пыталась, но даже она не поспевала за чемпионом дома Сорокопута.
        Пока младший брат в одиночестве сдерживал натиск волколака, старший не знал, что ему делать. Могущество чародеев слишком редко встречалось со столь подлыми, непреодолимыми преградами как холлофары1, и не будь рядом надёжного защитника, Бельфагрон уже окончил бы свою вечность бесславно. Но всё же он не мог отступить, не попытавшись, не приложив усилие.
        # # 1 Х о л л о ф а р - существо, обладающее редким даром создавать вокруг себя поле астральной пустоты, внутри которого любая магия теряет силу.
        Первенец Эгорхана Ойнлиха пустился в магический танец, распевая словоформулы, рисуя изящными движениями глифы по воздуху. «Говорящие» опалы на его одеянии, вторили голосу Бельфагрона, убыстряя процесс в разы, пока готовое заклинание не оказалось в набалдашнике посоха.
        - Назад, брат!
        Саутамар отскочил от чудовища и, как только он покинул губительное поле того, старший брат мыслесилой подхватил младшего, перенёс за свою спину. Набалдашник вспыхнул, по древку чёрного чугуна прошла дрожь и вовне выплеснулся Круг Жизни.
        Чары хлынули широким потоком, пожирая всё органическое на своём пути, все растения, всю плоть без остатка, всю одежду, созданную из того, что когда-то было живым. Они оставляли голую без единого зелёного ростка землю, валя деревья; обгладывали с камней мхи и лишайники, а затем рана, нанесённая лесу, стала зарастать. К солнцу возносились новые деревья, сильнее и крепче прежних, изумрудные травы поднимались из почвы, расцветали пышные папоротники, сотни ярких цветов дополняли эту дикую красоту, Круг Жизни замкнулся и иссяк.
        Посреди восстановленного леса стоял зверь, нетронутый волшбой. Не помогло…
        Волк метнулся на добычу, роняя с клыков слюну, Бельфагрон отчаянным усилием воли вспучил саму твердь, накрыл существо курганом и бросился бежать, увлекая следом и брата. Скорее, к паутине, которую всё это время плёл трудолюбивый союзник! Волколак вырвался из-под кургана и устремился следом длинными прыжками. Его пасть была совсем близко, он почти настиг эльфов, когда на пути вдруг появился радужный ткач.
        Инородец успел закончить паутину, совершенно не следя за тем, что творилось вокруг, не зная, что это могло быть важно. Он мало что понимал в сумбуре и новизне этого измерения, следил, медленно учился, слушался аборигенов. А потому, когда разума достиг призыв «преградить дорогу», он не сомневался, перемещая свою физическую форму в пространстве. «Радужный ткач» встал на пути некоего существа, не ожидая, что вот-вот постигнет нечто совершенно новое и ужасное, - боль.
        Когти вспороли панцирь, оказавшийся довольно хрупким, из раны хлынул свет невообразимых, несуществующих цветов и паук возопил, когда его тело пошло волнами. Отчаянный вопль не звучал в ткани Валемара, но пульсировал в подпространстве, раздавался во многих других измерениях. Он был столь сильным, что взвизгнувшего волка отшвырнуло прочь и тот распластался на земле, придавленный незримой тяжестью. Слабость продлилась недолго, но когда зверь открыл глаза, ни паука, ни эльфов рядом не оказалось. Красивая паутина, к которой нелюди так спешили, оббратилась жалкими обрывками.
        Чудовище припало к земле, обнюхало всё вокруг, но следы эльфов оборвались в воздухе. Тогда оно поднялось на задние лапы и запустило когти в собственный живот, протолкнуло их глубоко, в желудок, и вытащило на свет божий окровавленный кусочек анамкара.
        Оглядевшись, волколак неспешно приблизился к женщине, висевшей на шипах. Тильнаваль была ещё в сознании, но едва-едва, она превратилась в пустую искалеченную оболочку, с трудом что-то понимавшую. И всё же чародейка видела перед собой ужасное существо, покрытое грязно-белой шкурой, чувствовала касания мокрого носа, ворочала последней частичкой разума.
        - Убей меня… убей…
        Ужасные когти и зубы… волк легко мог исполнить просьбу, легко мог отпустить её из этого переполненного болью мироздания. Блуждающий взгляд Тильнаваль зацепился за горло существа, на котором словно след от ошейника виднелась полоса обожжённого рубца.
        Оборотень открыл пасть, из которой дурно пахнуло и страшными подвываниями изрёк:
        - Ты обещала мне смерть от их рук, но обманула. Я тоже не стану наделять тебя благодатью забвения.
        Беглянка и Волк, конец линии. Продолжение в будущих томах.
        Глава 10.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 2 месяца эйхета года 1650 Этой Эпохи, небо над королевством Сорш.
        Когда летучий вагон начал подниматься, земля предстала в виде огромной карты, состоявшей из участков зелёного, коричневого, жёлтого и серого, рассечённых линиями рек. Ещё не достигнув облаков, путешественники смогли окинуть взором просторы на два-три дневных перехода вдаль. Только со стен Анх-Амаратха прежде им открывалась такая красота.
        Довольно скоро южане ощутили на себе давление стен, им стало не хватать простора. Эльфы во многом переделали свой вагон, однако во многом же оставили его подобным гномьему прообразу, - не создали больших окон. Гномы почитали именно маленькие бойницы с волоковой задвижкой, ибо это внушало надёжность, а тесноты они не боялись.
        Убегая от этого тяжёлого чувства, Самшит старалась больше спать. Ей нечем было занять себя, даже говорить с Элрогом жрица не могла без опасения, что вагон начнёт падать. Галантерейщики не покидали своих комнат, эльфы тоже почти не выходили из возницкой, а телохранители бдели.
        Девушка лежала на койке со сложенными на животе ладонями, старалась не открывать глаз и ни о чём не думать. Казалось, что стоявший подле Доргонмаур тихо напевал что-то, - не словами, но своим бестелесным голосом.
        Годы медитативных практик и голос копья помогли укрыться от тоскливой яви.
        ///
        Будучи ещё ребёнком, Самшит любила лежать на воде. Воспоминаний о детстве до пришествия в храм она сохранила немного, да и те в основе своей ранили душу. Но это было совсем ранним и очень ярким. Там, в далёком смутном прошлом остался песчаный берег с раковинами и высушенными морскими звёздами. Его защищал барьерный риф, укрощавший волны, отчего вода подле берега оставалась спокойной и безопасной. Самшит помнила, как лежала на её тёплой поверхности маленькая, загоревшая дочерна, жмурившаяся от яркого солнца. Под ней плавали яркие рыбки, море шумело совсем близко, где-то рядом пела родная мать и мир казался прекрасным…
        Первожрица Элрога лежала на спокойной холодной воде. Она не была уже ребёнком и солнце не светило ей, наоборот, перед глазами стояла темнота. Не шумело море, не плела ожерелья на берегу мама. Самшит была совершенно одна. Сколько времени прошло во сне, она не могла понять, да и не хотела. Темнота, холод и тишина не побуждали к мыслям или поступкам.
        Могла пройти вечность, прежде чем водную гладь поодаль рассёк плавник. Он высунулся как остриё скимитара из плоти, с тихим плеском стал резать её, совершая один круг, другой, третий. Акулий плавник кружил рядом с Самшит. Девушка понимала, что это угроза, однако не чувствовала страха.
        Маргу поднялся над водой. Света всё также не было, Самшит, однако, представляла его себе, а через это и видела, - чудовище. Голова белого орка ещё больше уподобилась акульей, вытянулась, заострилась; позвоночник продолжился длинным хвостом. Искажённое тело Маргу было нагим и мокрым от влаги.
        Чудовище вышло из вод, присело на корточки и стало глядеть, покуда капли стекали с акульей кожи. Эта близость отвращала, а взгляд должен был леденить кровь, ведь Самшит пребывала в его стихии, в его полной власти.
        - Довольно, - раздалось отовсюду тихое, неживое, - пора идти, жрица.
        Она не знала, что заставляло её подчиняться, но происходило сие не против воли. Самшит перевернулась на живот и по-лягушачьи подплыла к чудовищу. В том месте действительно была твердь, - острые камни, которые больно впивались в ступни и ладони. Темнота не мешала видеть.
        - Идём.
        Порождение глубин зашагало прочь, громко шлёпая перепончатыми ступнями, девушка беззвучно двинулась рядом и чуть позади. Разумом понимая, что орк был врагом всего, во что она верила, Самшит, хранила неколебимое спокойствие. Пальцы сжались на холодном и тяжёлом древке, Доргонмаур сам собой появился в руках жрицы.
        Впереди, очень далеко забрезжил свет. Когда они вышли из туннеля, - оказались на отвесном горном склоне с небольшим выступом. Внизу простиралась пустота. От подножья хребта устремлялась в бесконечность травянистая равнина, по которой гуляли ветра. Посреди неё высился огромный сверкающий полис с тысячами башен, певших колокольным звоном. Город храмов. Город-храм.
        - Вот он. К нему ты стремишься, жрица, - раздался безжизненный голос вновь, - к дому своего бога, который теперь принадлежит Огненному Кузнецу. Помнишь ли ты?
        - Помню что?
        - Помнишь ли ты, зачем идёшь в город, где никто не будет рад тебе?
        Колокольный звон становился громче, ветер нёс его к горам и всякий миг к сонмищу бронзовых голосов прибавлялись новые. Город стоял в великой дали, но стоило Самшит приглядеться, она смогла увидеть его величественные улицы вблизи, увидеть храмы, превосходившие красотой и размером всё, виденное прежде, образы чужих святых, взиравших со стен в оправах из золота и самоцветов, статуи крылатых людей с пламенеющими клинками, которые охраняли Синрезар вместо священных драконов Элрога. Как же громко голосили колокола… она поняла вдруг, что это был набат, - крик тревоги. Как же страшно бил он по телу и душе, заставлял кости дрожать! Глас иного бога, бога-вора, забравшего себе чужое! Этот город был построен для Элрога и только Пылающему он должен был принадлежать!
        - Обитель врага, - сказал голос, - ты знаешь, что нужно сделать.
        - Обрести Доргон-Ругалора! Посланца, который приведёт в этот мир Доргон-Аргалора!
        - Помни об этом, жрица и сделай то, что должно быть сделано.
        Она знала, а потому с воинственным криком перехватила Доргонмаур в занесённой руке и метнула его.
        Священное оружие Сароса Грогана обратилось росчерком света, унеслось в небеса и через мгновение, преодолев немыслимый простор, пало в пределы города. Долго казалось, что копьё пропало бесследно, только набат терзал душу. Но вот умолкли колокола и поднялся над башнями столп пламени, и стали рушиться они. Гибли святые в золотых оправах, трескались ангелы на пьедесталах и вместо перезвона ветер нёс к горам голоса тысяч гибнувших людей; жирный дым, в который обращались их тела. Колоссальный взрыв поднял сердцевину города к небесному куполу, обломки чужих храмов пали, выпуская из-под земли тёмный силуэт о пары рогов. Исполин, великан, сгусток темноты высунулся наружу и тень его крыльев покрыла весь Синрезар. В поднятых руках колосса покоился Доргонмаур и сквозь все расстояния его взгляд достигал Самшит.
        - Вот он, - заговорил мёртвый голос, - Несущий Хаос, Драконоубийца, Пламень Ненависти, Опустошитель, Осквернитель, Анафема. Ждёт, пока ты найдёшь его, жрица. Я помогу. Я доведу тебя. Я не дам оступиться.
        Орка больше не было рядом, он пропал, оставив только голос. Через мгновение после того, как Верховная мать поняла это, гор достиг драконий рёв, который превратил их гранитные тела в пыль и смёл с лица мира, а следом пришёл свирепый ветер, родивший тысячи огненных смерчей. Только Самшит и уцелела, охваченная их горячими объятьями, ведь избранные слуги Элрога неподвластны пламени.
        Раскалённое прикосновение едва не заставило её закричать, но Верховная мать стерпела, ибо всю жизнь купалась в огне. Она выдерживала неописуемую боль, пока сгорала её кожа, на смену которой приходила чешуя, пока рвались из спины крылья, рос хвост, пробивались рога. Она переродилась за несколько тяжких, мучительных мгновений и окинула мир новым взглядом.
        За руку её держал разрушитель Синрезара, великий тёмный силуэт. В другой его руке покоился Доргонмаур, раскалённый, звенящий, источавший солнечный жар. Избранник Элрога смотрел на Самшит парой янтарных углей.
        - Доргон-Ругалор…
        В ответ из распахнувшейся пасти его полилось:
        - Utnag ongri boren shie. Angren soruz giel shie. Vagorn nazgot iychash shie. Dumgoj rohan varn shie. Vayshan umlo corn shie. Etnag larga gorott shie.
        Услышав те слова, она заплакала от радости…
        ///
        Она открыла глаза, чтобы увидеть свою комнату в свете одинокой лампы. Сердце билось спокойно. Сон попытался ускользнуть, но Верховная мать не позволила, удержала.
        Это повторилось.
        За месяцы путешествия Самшит много размышляла над тем, что произошло в самом начале плавания на «Предвестнике». Чужой сон, переходивший в чужую явь? Как такое было возможно, и почему именно с ней? Почему ненавистное существо вновь явилось в её грёзы? И, раз на то пошло, отчего оно решило, что хочет помочь?
        Верховная мать села, запустила пальцы в отросшие волосы, стала массировать кожу. Она не боялась. Другая ужаснулась бы, но не та, кто жил ради святой борьбы. Тяготили только сомнения и думы об истинном и ложном.
        То, первое сновидение на корабле, перетекло в явь, что стоило каашу жизни. Во втором был только Маргу, и Самшит верила, что орк пришёл извне, пришёл сам, по-настоящему. Она не знала, но именно верила. Тысячи лет эти твари внушали ужас морякам, повелители штормов и морских чудовищ, но жрецы Элрога всегда знали, что отродья глубин грозят прежде всего душам и умам. Клуату любит долго пытать мореплавателей, прежде чем поглотить их: штилем, жаждой, шёпотом во снах. Порой случалось, что таких бедолаг спасали на грани жизни и смерти, но все они были уже совершенно безумными и жаждали только избавления.
        - Не нужна мне твоя помощь, тварь. Только осквернять и разлагать способны такие как ты. Элрог направит.
        - Госпожа? - За дверью нёс вахту Р’ухул. - Вы не спите?
        - Да.
        - Эльфы сказали, что мы преодолели путь.
        - Правда?
        - Скоро опустимся на берег великого озера. Они велели передать, что может немного потрясти.
        Самшит поднялась и отодвинула волок, чтобы взглянуть наружу сквозь толстое стекло, однако ничего не вышло. Вагон летел над облачным морем, которое закат окрасил в багрянец. Стоило немного подождать, пока облака не окажутся наверху, и вот уже раскинулся более тёмный, нижний мир, где жрица увидела… море? Ей не верилось, что озеро могло оказаться настолько огромным, настолько бескрайним. Водная гладь длилась до горизонта и всё это было пресным! Какое великое богатство!
        Над берегом Алукки нависало нечто громадное, чёрное, опиравшееся на колоссальные колонны. Начало Моста. Когда-то, ещё при древнем волшебнике Джассаре над озером стоял четырёхсторонний мост, столь громадный, что содержал на своих пролётах великий город-крепость - Мост. Но когда Восьмая эпоха Валемара закончилась, Сарос Драконогласый осадил его, сокрушил и низверг обломки на самое дно вместе с засевшими внутри магами. На берегах остались только четыре начала по числу сторон света. Но даже эти древние руины были столь огромны, что воображение отказывалось представлять размеры всего Моста.
        Вагон быстро снизился, вид сокрыли деревья; эльфы выбрали для посадки часть берега значительно западнее руин. Наконец почувствовался долгожданный толчок, - днище вагона коснулось земли.
        В коридоре зазвучал голос Кельвина Сирли:
        - Сначала выходим мы! Как-только убедимся, что всё спокойно, дадим знать!
        Самшит рвалась наружу как птица из опостылевшей клетки, но ей пришлось заставить себя проявить сдержанность.
        Наёмники Безумной Галантереи вышли в сумеречный бор вооружённые, долго обходили вагон, осматривались, прислушивались, пока, наконец, не позвали наружу своих подопечных. Огненные Змейки с луками и копьями переняли их караул, грозными башнями возвышались Пламерожденные. Самшит, выступившая на рыжую хвою, с жадностью вдохнула свежий воздух, ощутила его касание на лице. Её грудь распирало от чувства свободы, радость едва ли не окрыляла.
        Эльфы тоже вышли на вечернюю свежесть чтобы перевести дух. Гелантэ сразу раскурила кисэру и стала пристально смотреть на Кельвина. Одноглазый наёмник притворялся, будто не замечал, но через время всё же улыбнулся нелюдям:
        - Эх, ребятки, вы прекрасно сделали своё дело! Как только смогу, сообщу старшим офицерам об этом. Всем бы так уметь! Ну, что ж, счастливого вам обратного пути!
        Чародей принялся что-то быстро шептать сестре на ухо, но та отмахнулась от него. Выдохнув струйку дыма, Гелантэ голосом холодным и ядовитым спросила:
        - И это всё? Больше ничего не хочешь сказать?
        - Я и этого не хотел говорить, язви ваши души, - продолжал улыбаться Кельвин, - думал сами уберётесь, но вы всё стояли, всё глядели, аж неудобно стало. Пошли, пошли вон, не до вас больше.
        - Vavelaarga1! - рявкнул вдруг чародей и подался вперёд.
        # # 1 «Грязный сын собаки» - приблизительный перевод (лонт.).
        - Не лезь, - отрезала женщина-эльф. - Кельвин, грязный ты сын собаки, ему уже десять, он спрашивает, кто его отец!
        «Специально говорит на шихмери, - подумал галантерейщик, - чтобы все понимали».
        - Я повторю то, что говорил прежде, Гелантэ: мне неинтересно. Этот хомансдальф мне не сын, я отрёкся от него. Не желаю видеть, знать, слышать о нём, ни сейчас, ни на смертном одре. Не хочу. Он твой, делай с ним что хочешь, но меня не вмешивай.
        - Бесчувственный скот. - На фиолетовых очах Гелантэ блеснули слёзы.
        - И горд этим, - ответил человек.
        Всеми силами Кельвин старался удержать на лице видимость покоя, не дать голосу возвыситься, не упустить ровное дыхание, не сжать кулаки, не окаменеть. Внутри же у него кипел океан гнева, кишки накручивались на валы ненависти, стала раскалываться голова.
        - Ты за это ответишь, животное! - прорычал Рион, вскидывая руку с жезлом.
        Оружие Змеек обратилось против нелюдей, заполыхали кристаллы Пламерожденных, в руке орка появился гарпун, но до кровопролития так и не дошло, - Гелантэ резко ударила брата локтем в грудь, и чародей с хрипом упал. Он свернулся калачиком подле её ног и страдал теперь от мучительной боли.
        - Сказано было не лезть!
        С неожиданной силой она переместила его внутрь вагона, забросила туда жезл и встала на подножку.
        - Тебе ни к чему любовь женщины, любовь ребёнка, хорошо, Кельвин, раз так, я больше никогда не стану пытаться. - С видом неописуемого презрения Гелантэ сплюнула на землю и посмотрела пристально, её глаза засветились. - Проклинаю тебя: отныне никогда не познаешь любви ни женщины, ни ребёнка; до самой смерти будешь один, и дадут боги, муки твои продлятся недолго!
        Дверь вагона закрылась и почти сразу он поднялся в небо, торгасты понеслись на юг.
        Кельвин Сирли привык смеяться в лицо гибели, привык смотреть на неё прямо, но в ту минуту никакие силы мира не заставили бы его посмотреть на Самшит. Гелантэ убралась прочь, но осталась стоять между ними, столь же незаметная, сколь и непреодолимая. И думая, что сейчас прекрасная южанка наверняка бросала на него презрительные взгляды, наёмник желал провалиться сквозь землю. Это было невыносимо!
        - Путь продолжим водой, - сообщил Кельвин. - На лодках контрабандистов. Их логово тут неподалёку, ждут-дожидаются. Скоро вернусь.
        Он немедленно ушёл, стремясь пропасть из виду, однако вскоре понял, что белый орк следовал за ним.
        - Что ты… по крайней мере один должен сейчас быть при них. Я растолкаю Стево и его ребят, выйдем на озёрный простор сегодня же, а ты… держись близко к женщинам, но не очень. Они всё ещё тяжело тебя переносят.
        Пальцы Маргу зашевелились, растягивая перепонки, - он прибег к тайному языку жестов, который использовался внутри Безумной Галантереи:
        «Что мне делать?»
        - Просто будь рядом с ней… с ними и не давай их в обиду.
        «Они сами обижают».
        - Да, они умеют постоять за себя. Послушай, просто подожди пока я не вернусь. Полчаса, не больше.
        Орк помедлил, прежде чем кивнуть.
        Наконец-то Кельвин остался один. Он пошёл меж древних замшелых менгиров, торчавших близ воды тут и там, кулаки сжимались до боли, с шевелившихся губ слетали беззвучные проклятья. Раз за разом воин бил безответный воздух и раз за разом называл себя за это дураком, - не мальчишка уже, не позорил бы седины.
        - О Гелантэ, злобная ты дрянь, сама как проклятье!
        Глава 10.2
        Береговая линия Алукки во множестве мест была усеяна мелкими островками, поросшими лесом, почти что морскими шхерами. Всякая дрянь пользовалась этим чтобы прятаться: беглые преступники, мелкая нечисть, колдуны да ведьмы. Цитар Стево ни к кому из перечисленных не относился. Он со своими братьями и племянниками владел пятью старыми, но ходкими баркасами, считался рыбаком и торговцем рыбой, но на самом деле Стево промышлял всем подряд: от браконьерства на перламутровых раках, до контрабанды запрещённых магических артефактов. Много лет назад Кельвин спас цитара от смерти и впоследствии не давал этой нити ослабнуть, - то и дело пользовался услугами контрабандиста, либо обязывал того помочь кому-то другому из Безумной Галантереи.
        Стево облюбовал для своей флотилии небольшую заглублённую относительно крутых берегов бухточку, скрытую от взгляда извне островками. Поблизости, так получилось, не нашлось бы даже делянки дровосеков, место было тихим. Там он выстроил барак с причалом и складом, что позволяло подолгу прятаться от патрулей, завозить и вывозить товары без уплаты пошлин, переправлять беглецов с севера на юг и обратно. Зимой цитаро промышляли добычей великолепного алуккского льда, но как только озеро отмерзало, выходили на основной промысел.
        Нужное место наёмник отыскал скоро. Внутрь бухты вёл извилистый ход по воде, но и пешком можно было добраться, - в стенках прохода с одной стороны была пробита узкая тропка.
        Совсем стемнело, а у Кельвина не было при себе ни факела, ни фонаря, он рассчитывал, что, держась рукой за стену, доберётся до участка тропы, освещённого причальными лампами. За очередным поворотом действительно стало светлее, но тот свет был не масляным, а каким-то сизым, и постоянно дрожал. Ушей стали достигать звуки: рычание, похрюкивание, стук.
        Кельвин Сирли выбрался с прорубленной тропки на более просторную сушу, - земляной отрезок внутри бухты, где стояло жилище Стево. Четыре из пяти баркасов были привязаны у причала, пятый отвязался и плавал бесхозно у западного конца, стукаясь о глиняную стену. Что-то было очень неправильно, цитар такого обращения со своими кормильцами не потерпел бы. Кельвин поморщился слегка, - в ноздри ударил запах мертвечины.
        В сизом свечении кровь, которая была разлита перед бараком, казалась чёрной, а фрагменты тел будто принадлежали людям… но нет. Уже с двумя клинками в руках Сирли переступал через мёртвых топлецов1. Человеческие части со следами зубов тоже встречались, но в основе своей на земле валялись поеденные топлецы. Дверь барака была выбита и расщеплена, её обломки валялись у порога и за ним, из темноты несло смертью.
        # # 1 Т о п л е ц ы - чудовища-амфибии, обитающие стаями в реках и озёрах, обладают гуманоидным телосложением, объединяющим черты людей и неизвестных видов рыб.
        Галантерейщик тихо приблизился к складу, за которым скрывался источник шума и света. Его взгляд из-за торца был мимолётным, но успел запечатлеть крупное существо с рогами и спиной, горевшей сизым пламенем. Оно бросалось на кручу, пытаясь взобраться, и, судя по следам от когтей, эти бесплотные попытки продолжались достаточно давно.
        Кельвин Сирли за свою жизнь убил множество зверей и чудовищ, но так и не научился различать их. Когда-то его учили простой примете: животные нападают, от страха, желая защититься, а чудовища нападают с ненавистью, предвкушая удовольствие. Ныне для наёмника эта разница ничего не значила.
        Он вернулся к причалу, но вместо того, чтобы пройти узенькой тропинкой обратно, громко свистнул. Звуки за складом стихли, перестал метаться свет, а потом существо выбежало к бараку, фыркая, опираясь на костяшки мощных рук-лап. Теперь его было лучше видно, - широкая пасть, крохотные глазки, вдавленный нос; задние конечности толстые и короткие. То, что Кельвин сначала принял за пламя на спине, являлось очень длинными невесомо извивавшимися волосами, которые источали свет.
        Наёмник стоял, не шевелясь, он ждал, что сделает это существо, попытается ли спрятаться? Отпугнуть? Или нападёт сразу? Крохотные глазки рогатого не мигали, слюна капала с толстых губ, он будто тяжело перекатывал мысли в голове. Наконец существо моргнуло, втянуло полную грудь воздуха и… из глотки полился желудочный сок вместе со всем, чем было набито раздутое брюхо: раскушенные кости, фрагменты черепов, позвонки, рваная плоть. От всего этого исходил такой зловонный пар, что запах разложения сошёл бы за благоухание роз, но зато местечко освободилось. Чудовище направилось к человеку без тени страха, издавая низкий рокот.
        - Вот и разрешилось, язви твою душу.
        Кельвин не стал больше тянуть, сдвинул повязку на лоб и ринулся навстречу. Он был стремителен, и когда чудовище подобно медведю вздыбилось, чтобы ударить в голову, ловко отсёк три пальца с правой лапы и два - с левой, поднырнул под замах и переместился за спину врагу, успев провести обоими клинками по левой стороне грудины. Эльфийская сталь не подвела, мерзко скрежетнула по рёбрам, шкура разошлась в тех местах длинными ранами, и шерсть окрасилась кровью. Человек немедленно увеличил расстояние, стряхивая влагу с мечей, а кричавшее существо только-только смогло развернуться. Его голос боле не казался грозным, - обиженным разве что, будто хищник жаловался на незаслуженную обиду. Однако это не помешало ему внезапно без разбега бросить всё своё тело вперёд с выставленными рогами. Наёмник несколькими круговыми па ушёл с линии атаки, позволив чудовищу влететь в склад и обрушить постройку ко всем демонам Пекла. Почти сразу враг выбрался из-под старых досок мотая головой, рыча и хрюкая, злобный блеск его глазок стал ярче и отныне оно перестало торопиться.
        Тварь принялась теснить человека к воде, её рога легко держали удары мечей, кожа на черепе лопалась, но толстые кости оставались целы, а галантерейщику приходилось танцевать, извиваться, пытаться обойти чудовище. Оно не позволяло. Любой выпад мог стать последним, ведь длинные руки-лапы твари то и дело тянулись к Кельвиновым сапогам, а если бы наёмник оказался на земле, его жизненный путь окончился бы тот же час.
        Когда до воды оставалось всего шагов пять-шесть, человек отпрыгнул к самому краю суши и взял короткий разбег, ринулся на врага, словно намереваясь перепрыгнуть. Тварь тут же поднялась на дыбы, раскинула могучие руки-лапы в ожидании добычи, но подлый Кельвин и не думал прыгать. Он влетел в её туловище со вжатой в плечи головой и выставленными вперёд клинками, ударился со всей набранной силой и даже смог вырваться из когтей, которые разодрали кожаную броню на спине и плечах. Крик боли эхом заметался по бухте, - оба меча засели в туше по рукоятки.
        Достав третий, наёмник полуторным пируэтом переместился за спину чудовища, мигом позже он оказался на самой спине. Крепко обмотав руку длинными светившимися волосами, он с остервенением колол в основание черепа, надеясь дотянуться сквозь тугое мясо до нервов, повредить шейные позвонки. Учителя из далёкой юности неустанно повторяли: если чудовище крупнее тебя, но обладает понятным строением тела, сосредоточься на позвоночнике, шее, гортани, сделай всё, чтобы повредить связь головы с остальным организмом. С тех пор сия тактика неоднократно приносила Кельвину победу.
        Раненный враг заметался по разорённому убежищу, он кричал и выл, мотался из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя убийцу, но боль и народившийся страх только мешали. Чудовище так и не догадалось попытаться упасть на спину, а когда меч пробил затылочную кость и вошёл в мозг, стало уже поздно.
        Кельвин Сирли успел скатиться с туши прежде чем та придавила его правую ногу, при этом он быстро отсёк светившиеся волосы, за которые держался. С минуту галантерейщик переводил дыхание, озираясь, ждал ещё какого-то подвоха, но зря, - всё было тихо. То вышла далеко не самая тяжёлая схватка на его веку, были противники и побольше, и посильнее, и поумнее, однако наёмник всё же признавался самому себе, что годы-то шли. В тридцать пять он и не запыхался бы, а в двадцать пять закончил бы этот бой тремя ударами.
        Сизое свечение стало ослабевать и Кельвин поспешил к причалу. Там стояло несколько старых ящиков и бочек, лежали мотки прогнившей верёвки, порванные снасти. В одной из бочек, как он и помнил, была застеклённая лампа и кресало с кремнём; вскоре занялся промасленный фитиль. При свете лампы наёмник вернул себе мечи, тщательно вытер их и осмотрел. У того, что нанёс последний удар оказался сколот кончик острия, насколько же толстым был череп?
        Кельвин уже мысленно похоронил цитаро и задумался над тем, как бы теперь перевезти нанимательницу через озеро без экипажа. Мысли эти неприятно царапали его, но не оттого, что погибших было жалко, а оттого, что жалко было живых. Миссия, начавшаяся как обычное сопровождение в пути, превратилось в целую эпопею, состоявшую из глав-препятствий. Всё, что могло пойти неправильно, так и пошло, линию переправки приходилось воссоздавать, опираться на проблемных перевозчиков, либо терять проверенных. Если бы он, Кельвин Сирли, когда-либо интересовался такими сущностями как судьба, то решил бы, что именно судьба не желала исполнения этого заказа. И уже эта мысль отчего-то казалась ему привлекательной.
        С лампой в одной руке и мечом в другой, галантерейщик медленно проник в барак. Продолговатое здание с единственным этажом, срубленное из досок, могло вместить до тридцати душ, но летом единовременно там проживало не больше десятка людей, зато зимой места едва хватало всем рубщикам льда. Внутри царил полный бедлам, мебель и посуда были разбиты, перевёрнуты, все три кирпичных очага, - порушены, почти весь пол и часть стен покрывала кровь, а части людей и топлецов оказались с трудном отличимыми.
        Наёмник убедился, что в бараке не притаился никто живой, убрал оружие и спрятал нос в сгибе локтя, - такой внутри стоял смрад. Жужжали разбуженные мухи. Водя лампой, он шёл и чувствовал, как подошвы немного прилипали к дощатому полу. Добрался до дальнего конца барака, где была вторая дверь, тоже выломанная, вышел к тому месту, где чудовище пыталось взобраться на кручу. Переведя дыхание, он вернулся внутрь, чтобы убедиться, что всё отметил правильно, - оружие цитаро, их широкие ножи, метательные топорики и кнуты, несколько старых мушкетов, даже багры, всё валялось где ни попадя. Что бы здесь ни произошло, люди перед смертью не защищались. Судя по тому, как мало осталось от них, сначала в схрон контрабандистов пришли топлецы, убили и хорошо подъели цитаро, но затем, видимо, с кручи, спустилось большое чудовище и напало на водяных тварей. Обожравшись, оно попыталось забраться наверх, однако не преуспело. Снаружи можно было заметить несколько кучек дерьма, вероятно, эта тварь жила здесь уже какое-то время, пожирая мертвечину.
        - Как же ты так, Стево? - с тенью грусти спросил Кельвин у пустоты.
        Ответом ему был звук. Он повторился несколько раз, пока не стало понятно, что крыша рядом с одним полуразваленным очагом протекала, хотя дождя не было. Оная крыша, двускатная, служила ещё и потолком, она держалась на каркасе, кой опирался на сами стены барака и на затяжки.
        Галантерейщик поставил лампу на пол, подпрыгнул, ухватился за лагу, подтянулся и приметил в одном из скатов люк наружу. Пройдясь по лаге немного, он откинул люк и выбрался на крышу. Та была покрыта толстым слоем смолы, давно нуждавшемся в обновлении. На удачу поднявшийся ветер успел отогнать облака, и как только глаза отвыкли от лампы, звёздного света стало хватать, чтобы разглядеть человека, уцепившегося за одну из выходивших наружу труб.
        Кельвин двинулся к находке медленно, опираясь на все четыре конечности, - скат был не особо крутым, но всё же не хотелось упасть по глупой случайности. Он не допускал мысли, что этот бедолага уцелел, видимо каким-то чудом успел выбраться на крышу, пока другие погибали, но наверху смерть нашла его, недаром сквозь доски капала кровь. Она очерчивала особенно тёмное пятно вокруг тела, поблёскивала, да и на самом трупе были неясные пятна, будто кожу фрагментами содрали. Покойник спасался в одних штанах. Оказавшись рядом, галантерейщик перевернул окоченевшее тело с боку на спину. Не сразу, но он узнал Резо, самого рослого и сильного из людей Стево.
        Цитар умер, с выражением отчаяния на красивом некогда лице, его рот был чёрным и влажным от крови, а правую руку, которую бедолага поджал под себя, кто-то успел хорошо подрать. Именно с неё всё ещё капала… Что-то очень сильно напрягло Кельвина. На ощупь тело было уже очень твёрдым, трупные пятна образовались на правой половине, лёжа на которой Резо и умер, но всё это должно было произойти достаточно давно, чтобы кровь не текла из раны, не текла изо рта, глаз? Почему она не свернулась? Внизу-то всё уже давно… внизу была свернувшаяся кровь топлецов!
        Внезапно он понял, что именно произошло в схроне, это заставило наёмника кубарем скатиться с крыши, едва не переломав ноги, и броситься к тропинке. Осознание захватило его мозг пожаром паники, вцепилось в глотку, лёгкие словно наполнились отравленными иглами, а желудок пытался вытолкать наружу всё то немногое, что содержал.
        Кельвин преодолел тропинку, несколько раз едва не упав в воду и выбрался на простор, где дул холодный весенний ветер. Его наёмник стал вдыхать очень жадно, он кашлял, давился, чувствовал боль в горле, но вновь и вновь глотал свежий воздух. Он подставлял ветру своё тело, растирал лицо, словно пытался смыть что-то незримое. Но облегчение было временным. Когда чувство очищения пропало, галантерейщик побрёл по берегу без цели, обречённо прислушиваясь к внутренним ощущениям. В преддверии утра таким потерянным его и обнаружили.
        - Кельвин, слава Элрогу вы живы! Что-то случилось? Мы слышали…
        Появление людей вывело наёмника из ступора, он громко закричал:
        - Не подходите, язви ваши души!
        Ветер подхватил голос и очень далеко разнёс над водами.
        - Что случилось? Мы слышали какие-то звуки, долго искали…
        - Не приближайтесь ко мне!
        Свита окружала Самшит, отделяя её от наёмника, ибо тот вёл себя подозрительно.
        - Да что же произошло?! - воскликнула Верховная мать. - Вы целы?
        - Я цел, но, возможно, заражён. Госпожа моя, поскольку мы опоздали, катормарский мор успел перебраться через озеро! - собравшись с мыслями, заговорил Сирли. - Люди, которые должны были везти нас на северный берег, уже мертвы, а я слишком поздно понял, отчего они умерли! Госпожа моя, боюсь, мне не удастся исполнить взятые обязательства.
        Кельвин бросил на землю увесистый кошель.
        - Поместите его в огонь, ткань сгорит, а золото отчистится. Суммы хватит, чтобы пересечь весь Сорш в обратном направлении и нанять корабль до Ур-Лагаша. Вам нужно спешить, вскоре мор покатится по всему югу, люди будут умирать сотнями тысяч, так что прошу, не мешкайте!
        - Но стойте же! - взмолилась дева. - Возможно, вы не больны! Три дня должно минуть…
        - Три дня - это слишком долго, когда смерть наступает на пятки! - взорвался он. - Неужели это непонятно?! Пегая кобыла1 доскакала до Алукки, озёрные флоты её не сдержат, весь север уже, должно быть, лихорадит! Там гибель! Неожиданные каверзы появляются на вашем пути, госпожа моя! Каждый шаг приходится делать, превозмогая, будто… будто… - То, что рвалось из него, нарушало все немногочисленные принципы, которые Кельвин Сирли чтил в своей жизни, но теперь, воображая, будто чувствует заразу, растекавшуюся по венам, он не сдерживал себя: - Сама судьба не желает, чтобы вы совершили своё паломничество! Мне следовало наложить вето на ваш заказ, чтобы никто не помогал вам в этом самоубийственном походе! Вы умрёте там!
        # # 1 Второе имя катормарского мора.
        Слова ударили Самшит как пощёчина.
        Глава 10.3
        - Но тогда почему вы взялись, господин Сирли?
        Ветер передал ему слова жрицы, хотя они прозвучали очень тихо, и наёмнику показалось, что он уловил аромат её прекрасной тёмной кожи, тонкий и очищающий от скверны. Только показалось. Кельвин подумал в невыносимой тоске и муке, что, возможно, сейчас, в этот самый миг, он видел Самшит в последний раз.
        - Тогда вы были только прекрасной незнакомкой. Теперь я знаю вас немного лучше и моё битое временем сердце разрывается от мысли, что вас настигнет такая мучительная и недостойная смерть. Умоляю, возвращайтесь домой.
        Он ушёл, не разбирая пути, желая найти место в диком краю, где сможет умереть без свидетелей, если таков будет его жребий. Без всплеска, словно призрак, из вод вышел Маргу. Он едва успел поймать брошенную турмалиновую пуговицу.
        - Сообщишь командованию, что случилось, пусть вернут нанимателю деньги. Что до моих сбережений, завещаю их сыну Гелантэ. Я не желал его прихода в этот мир, но он не виноват в том, что вышел из чрева глупой, эгоистичной женщины.
        «Ты не умрёшь».
        Кельвин усмехнулся:
        - Отец сказал мне однажды: «Не грусти, Двенадцатый, в конце любого пути ждёт смерть, так что смысла бороться нет». Старик был прав, клянусь кишками, но позже я решил, что никому не позволю выбирать мою смерть. А спустя без малого тридцать лет оказалось, что нет, позволю, - эта в рот тыканая зараза, язви её душу, решит, буду ли я жить, а если нет, то одарит меня долгим и незабываемым путешествием к могиле! Знаешь, чего я хочу сейчас?
        Орк покачал головой.
        - Раскроить себе череп о камень! И как знать, может у меня хватит сил на это, когда появятся первые пятна! Плыви ты тоже, никому не ведомо, как ваш брат переносит скачку на пегой кобыле.
        Маргу спрятал пуговицу Кельвина и ушёл обратно в воду, а тот наконец-то остался один.
        Он брёл и брёл по берегу, позволяя древним менгирам слушать свои проклятья, брёл в поисках места, где сможет успокоиться и встретить предсмертное уныние во всеоружии. Галантерейщик повидал его на своём веку. Он не раз был свидетелем того, как смертный ужас превращал сильных людей в плачущих ничтожеств, корчившихся в мольбах, клятвах и уговорах. Себе наёмник не желал такого, - явившись, смерть увидит его в гневе и решимости, вершащего необходимое собственной рукой, собственным мечом.

* * *
        Солнце поднялось высоко, но Самшит не желала покидать то место, а воительницы и телохранители не могли перечить её воле. Нтанде пришлось дерзнуть через время, дерзнуть ради всех, ради блага самой Самшит. Верховная мать наотрез отказалась следовать мудрому совету наёмника, и тогда Змейки нашли в лесу место, подходившее для стоянки. Воля первожрицы - воля Элрога.
        Они собирали топливо, били дичь, несли дозоры, а Самшит всё это время молилась. Денно и нощно она сидела подле костра, который должно было поддерживать, смотрела в огонь и обращалась к богу. В голову префекта Огненных Змеек даже закрадывались тревожные мысли, которыми Нтанда не смогла не поделиться с Н’фирией украдкой.
        - Наша госпожа проходит через тяжёлые испытания сейчас, - прогудела Пламерожденная в ответ, - первые в её жизни. Она не повредилась разумом, однако сердцу нанесена рана.
        - Какая рана? - не понимала префект. - Мы найдём способ продолжить путь, либо вернёмся обратно, - всё в воле Пылающего. Какая тут сердечная рана? Одноглазого жалко, он оказался лучшим из мужчин, которых я встречала, надёжным, умелым воином, но всё равно лишь наёмник…
        - Возможно, что ты не единственная, для кого этот северянин оказался лучшим из встреченных. Правда, наша госпожа ещё юница, а у тебя какие оправдания?
        На лице Нтанды проявилось удивление столь сильное, что все до единой морщинки пришли в движение, толстогубый рот приоткрылся, тёмные глаза заметались из стороны в сторону.
        - Нет… Нет! Нет! Не может быть, жрицам нельзя…
        - Она чиста, - отрубила голову змею сомнений Н’фирия, - верна вашему богу, как и положено Драконьей Матери. Но все вы, верующие, постоянно забываете, что жрицы - люди из плоти и крови. И ничто человеческое им не чуждо.
        - Ты говоришь мне, что наша матушка…
        - Перенесёт тяжёлую утрату, если этот одноглазый наёмник действительно умрёт.
        Нтанда всё ещё не верила, и это легко читалось в ней. Хмыкнув, Н’фирия продолжила:
        - Неужели тебе не знакомо то сильное чувство, которое тянет мужчин и женщин друг к другу, сестрица?
        - Что? Какое… нет! Единственное моё сильное чувство, это чувство долга перед богом, Верховной матерью и Анх-Амаратхом! Я люблю мой меч, моё копьё и мой щит!
        - Должно быть, они прекрасно согревают твоё ложе одинокими ночами. - Голос из шлема прозвучал ехидно.
        Румянец на чёрном лице выглядел весьма забавно и странно.
        - Для этого есть несколько улиц в нижнем городе, - безумно смущаясь, промямлила префект.
        - Вот видишь, даже Огненные Змейки могут позволить себе немного облегчить ношу постоянного служения, а жрицы не могут. Они вершат судьбы, но при этом неопытны, наивны и чувственно голодны. Некоторые находят утешение в объятьях друг друга и не говори мне, что ты не знаешь об этом. К тому же, мужчины подобные этому одноглазому умеют воспламенять не только чресла, но и сердца. Слышала его прощальные слова?
        - Это всё неправильно! Неправильно! Нельзя говорить таких вещей о нашей Верховной матери, о жрицах…
        - Тебе нельзя, а нам, Пламерожденным, можно. Мы примем смерть за неё, потому что таков наш долг, но мы не элрогиане и не боимся гнева Пылающего.
        - Легко говорить, будучи Его самыми возлюбленными детьми! Вам прощаются дерзости, непростительные для нас, лишённых огненной сердцевины!
        На это Н’фирия могла лишь посмеяться, но не стала, - мир Нтанды и так уже слишком много раз перевернулся сегодня.
        - И что же теперь нам делать? - потеряно вопрошала префект.
        Вздох.
        - Легко живётся с верой, что тебя ведёт некая великая сущность, у которой есть план, но всегда тяжело понимать, что ты в этом мире сам по себе и своим умом, верно говорю?
        - Зачем ты испытываешь мою веру? - начала злиться Нтанда.
        Вздох.
        - Если это для тебя испытание, сестрица, то мне лучше убить тебя немедля, ибо в пору настоящих испытаний ты сломаешься и поставишь госпожу под удар.
        - Да как ты смеешь?!
        Нтанда схватилась за саблю, но большая ладонь Пламерожденной легла поверх её пальцев и не дала клинку обнажиться.
        - Вот он твой страх, сестрица. Ты его видишь, вижу и я, а, следовательно, есть о чём говорить. Знай же, что для меня и моих сородичей ничего не переменилось, мы, не думающие об Элроге, сохраним верность и исполним долг, а вы? Если вдруг окажется, что вас ведёт не мудрый бог, а хрупка дева, которую захлёстывают чувства?
        - Вы никогда не доверяли нам, не так ли? - ощерилась префект разъярённой львицей. - Кто ты такая, чтобы проверять меня?! Ставить под сомнение мою верность?!
        - Хранитель священного тела, - вот, кто я. Ближе нас у неё в целом мире никого нет, сестрица. Поэтому мы никому и никогда не доверяем. На протяжении веков кто только ни пытался предавать Верховных матерей, - другие жрицы, евнухи, сатрапы, и даже твои предшественницы, Змейки, не всегда оказывались безукоризненными. Ты показала себя намного более надёжной, Нтанда, за что я не могу не уважать тебя. Однако Пламерожденные никому не доверяют. Только мы всегда были верны. И сейчас, посреди чуждого края, где нет друзей, но лютуют чудовища и грядёт мор, мы должны знать, что вы не подведёте. Что бы она ни решила, что бы ни приказала, вы подчинитесь ей с прежним добродетельным усердием?
        Н’фирия убрала свою руку и замерла в ожидании ответа. Чёрная дочь Унгикании смотрела на неё, задрав голову с невыразимым гневом, но ничего не говорила и оружие оставила в покое.
        Она развернулась, быстро зашагала к месту стоянки. Верховная мать молилась там на коленях перед огнём, выводила святые речитативы потрескавшимися, пересохшими губами. Самшит не принимала пищи, не спала уже третьи сутки, только обращалась к Пылающему. Нтанда прислушалась.
        - Сияющий владыка светил, дарующий пламя жизни, взываю к Тебе искренне, всею своею душой. Молю Тебя принять крик мой в Твоём раскалённом сердце. Я выбрала этот путь, стремясь исполнить волю Твою на земле, принимая с радостью все невзгоды, все испытания, за которые благодарна Тебе. Я знаю, что жизнь Кельвина Сирли в Твоей полной власти, как и его судьба, и судьбы всех живых. Смиренно молю Тебя о пощаде для этого неверующего, и, если воля Твоя пощадить его жизнь, прошу Тебя даровать ему прозрение. И прозрев, пусть примет он всю любовь Твою, всю мощь Твою, всё величие Твоё, и преисполнится силой служить Тебе верой и правдой во славу Твою. Латум. Сияющий владыка светил, дарующий пламя жизни, взываю к Тебе…
        Нтанда слушала эту молитву снова и снова, пока кулаки её не сжались сами собой. Префект приблизилась к Верховной матери со спины тихо, опустилась на колени и тоже стала молиться. Вскоре к ним присоединились все Огненные Змейки, которые не были в дозоре.

* * *
        Наступил седьмой день месяца эйхета, и пятый день, что южанки жили на берегах Алукки. Дни казались тёплыми, но по ночам становилось так холодно, что душа в теле не держалась. Рождённые в землях бесконечного лета, они были слабо пригодны для северной весны, а близость великого озера делала всё ещё хуже. Самым ненавистным явлением для Змеек стал утренний туман, густой и слякотный.
        Одна из воительниц несла дозор, сидя на древесной ветви с луком и стрелами. Она стойко перенесла свою стражу, переборола усталость, холод, чувство онемения и боль в спине. Начало расцветать. Наконец-то.
        Внизу раздался треск, - кто-то сломал сухую хворостинку. Воительница, пока не натягивая тетиву, направила стальной клюв в сторону звука. Стрелы с эмберитовыми наконечниками Огненные Змейки израсходовали почти полностью, так что пришлось покупать новые, обычные стрелы, в первом же порту Обрывочных островов. Однако они оказались замечательными, - эльфийскими. Идеальная длина, идеальные материалы, идеальное оперение.
        - Не стреляй, это мы, из Безумной Галантереи!
        Змейка медленно оттянула тетиву к уху, теперь она целилась точнее, а в тумане стали проступать уплотнения. Они благоразумно остановились и стояли так, пока солнце не позволило лучше разглядеть человека с измождённым лицом, и белого орка в плаще из акульих кож. Человек выпустил из пальцев палку, которую только что преднамеренно сломал.
        - Не хотел повторить судьбу вон того… - сказал он, вытягивая руку в сторону чего-то тёмного, лежавшего шагов на двадцать левее.
        Позапрошлой ночью другая воительница услышала, как что-то приближалось к стоянке. Ступало оно тихо, но дышало очень громко. Три стрелы со свистом улетели в темноту, чтобы дать ночному лесу покой, а утром Змейки обнаружили мёртвое чудовище. Оно оказалось величиной с тура, похожее на тяжеловесного льва с чёрной шкурой и длинными человеческими волосами вместо гривы. У существа были выпученные, налитые кровью глаза и сильно выпиравшие изо рта дёсны со множеством зубов. Нтанда сказала, что ночной дозорной повезло попасть в глазницу, иначе тварь такой величины всего тремя стрелами не удовлетворилась бы. Элрог направляет.
        - Тебе нельзя дальше.
        - Я здоров… правда.
        Кельвин Сирли сказал это так, будто сам не вполне верил, однако стоял он на своих ногах, с чистыми глазами и кожей, лишённой пятен.
        Змейка ослабила натяжение тетивы, но стрелу не убрала, и ничего больше не сделала. Вместо этого она дождалась, пока не появится сменщица. Та, увидев наёмников, метнулась обратно к стоянке и вскоре появились Нтанда с Н’фирией.
        - Боже, и ведь правда, - молвила префект. - Она будет рада и наконец поест.
        - Не спеши, сестрица. Прежде чем он приблизится к госпоже, нам потребно осмотреть всё его тело.
        Кельвин принял требование Пламерожденной безропотно, скинул наземь перевязь, всю одежду. Он встал посреди утреннего холода совершенно нагой и ниже загорелой шеи на его теле не нашлось ничего необычного кроме белоснежной северной кожи и шрамов.
        - Повернись.
        - Извольте. Мне совсем не тяжело. Не холодно, не стыдно. Хотя нет, мне очень холодно, учтите.
        - А так и не скажешь. Видишь пятна, сестрица?
        Префект Огненных Змеек качнула головой, не отрывая взгляда. Что за кожа такая, белая словно молоко? Что за следы огромных зубов? Сколько раз стрелы и пули пробивали это невероятное тело?
        - Одевайся, наёмник и идём скорее. Госпоже очень плохо.
        - Она здорова? - вскинулся Кельвин в неподдельном волнении.
        - Пока да, но больше этого молитвословия не выдержит. Поторопись.
        Когда наёмник увидел Самшит, на его горле сжались пальцы сострадания, не позволявшие вымолвить и слова. Неотразимая красавица исхудала, очи её запали в потемневших глазницах, абрис стал таким тонким и хрупким… её пошатывало.
        - Элрог снизошёл до меня, - счастливо улыбнулась Верховная мать, - вы живы!
        - У-ум-моляю, присядьте, ну же, - он бережно усадил жрицу и сам опустился на колено подле огня. - Вам нужно поесть!
        - Очень! - так же радостно согласилась она, сонно кивая.
        Под его надзором Самшит ела дичь и пила заячий бульон с сухарями, не отводя глаз от галантерейщика. Кельвину же кусок хлеба в рот не шёл. Стоило деве насытиться, как она провалилась в сон и Змейки окутали свою госпожу одеялами. Только тогда он смог немного перевести дух.
        - Что с ней?
        - Она молилась за тебя денно и нощно, только и всего, - прогудела Н’фирия, протягивая большую деревянную миску похлёбки, - ешь, одноглазый, и думай, что скажешь ей, когда госпожа отоспится. Если ты не сдох, договор между Анх-Амаратхом и Безумной Галантереей всё ещё в силе.
        К его ногам упал со звоном большой кошель, - южанки не последовали ни единому наставлению своего гида.
        Самшит крепко спала весь день, всю ночь и весь следующий день тоже. Дева проснулась поздним вечером восьмого эйхета, после чего немедленно набросилась на еду.
        - Ну и что дальше? - спросила она, облизывая ложку. - Как мы продолжим путь?
        Наёмник смотрел на неё неотрывно, словно проговаривал про себя какие-то слова, но губы его оставались сомкнутыми, а задумчивость выдавалась движениями пальцев.
        - Вы не передумали?
        - Передумала ли? - она отложила посуду. - Кельвин, за время пути я не была сильнее воодушевлена!
        - Вы не слышали, что я говорил тогда, госпожа моя?
        Возникла неловкая тишина, и ему пришлось уточнить:
        - Мор добрался до Алукки и уже смог достичь южных берегов - Заозёрья. Стево, который должен был переправить нас, мёртв. Он был контрабандистом и перевозчиком беглецов, зараза могла перейти к нему через товар или с живых переносчиков. Оказавшись на севере, - в Приозёрье, мы отдадим себя не только во власть Церкви, но и на откуп пегой кобыле.
        - Дороги к великим целям вымощены телами, а не кирпичом. Нам остаётся идти, радуясь, что тела не наши.
        - Госпожа моя, этими красивыми словами вы не убедите ни инвестигаторов, ни заразу.
        - Сейчас для меня важнее всего убедить моего гида, Кельвин. Элрог уберёг вас не бесцельно, а с умыслом. Я молилась, чтобы вы смогли увидеть в нём истинного бога, во имя которого делается великое дело.
        - Если ваш бог покажет мне, как укрыть такой отряд не только от вездесущих псов Церкви, но и от катормарского мора, госпожа моя, мне ничего не останется, кроме как уверовать. Но пока что путь на север для нас закрыт, мы просто не сможем перебраться. Умоляю вас, вернитесь домой.
        Она коснулась его руки своими горячими пальцами, улыбнулась, будто жалея, и голосом нежным, но уверенным сказала:
        - Если мы не преуспеем, Кельвин, некуда будет возвращаться. Считайте меня глупой, безмерно одурманенной чувством собственной важности, либо просто ослеплённой божественным светом, но я знаю, что, если не попаду в Синрезар, если не обрету Дракона Нерождённого, не будет больше Ур-Лагаша. Не будет Анх-Амаратха. Ничего не будет.
        Она подняла глаза, он проследил её взгляд и увидел в ночном небе красный росчерк.
        - Когда комета достигнет Валемара, всем нам понадобятся Доргон-Ругалор и Доргон-Аргалор. Без них мы - пища, с ними - воинство. Помогите мне, Кельвин, не бросайте начатого дела.
        Глава 10.4
        Жар её рук перетекал в его пальцы, даря подъём сил. Её голос, её взгляд… способность этой женщины овладевать умами и сердцами поражал даже его, прошедшего сквозь пламя, лёд и сталь. Отказать Самшит было почти невозможно. Особенно, когда она просила, хотя имела право требовать.
        - Позвольте просто объяснить вам, госпожа моя. Переправиться через озеро водой законным способом нельзя, ибо страны севера и юга являются врагами, их флоты плавают по Алукке, защищая суверенные владения. Помочь в этом случае могут либо гномы, с которыми налаживать связи очень трудно, либо контрабандисты, такие как покойный Стево. Неподалёку, под южными руинами древнего Моста находится поселение его сородичей цитаро, Поплавок. Однако сейчас я не сунулся бы в этот плавучий аламут1 и под страхом смерти, ибо уверен, пегая уже скачет по его улочкам.
        # # 1 Табор.
        - То есть, вплавь никак?
        - Нет. Также нельзя воспользоваться магией, у меня просто нет связи с Галантереей, я не могу вызвать сюда умелого волшебника, да ещё и организовать приём с другой стороны, потому что волшебники севера и юга не в дружбе, они пристально следят друг за другом, следят за всеми магическими перемещениями.
        - Остаётся путь посуху.
        - Его даже как авантюру рассматривать не стоит. Когда болезнь вспыхнет, дороги наполнятся теми, кто попытается от неё убежать, попутно распространяя мор шире. Всюду, в канавах, в реках и ручьях разлягутся гниющие трупы, которые будут отравлять воды, зверей. Если южанам казалось, что доселе чудовища лютовали, то, когда пегая проскачет, они поймут, как прежде хорошо жилось. Чудовищ мор не возьмёт, зато появится бездонный источник пищи, их численность возрастёт на порядок. И если вы верите, что это всё нам по плечу, госпожа моя, в качестве последней радости мы встретимся с беспокойниками.
        - С кем? - не поняла чужеродного слова Верховная мать.
        - С нежитью, госпожа, - подала голос Н’фирия. - Он говорит, что мёртвые поднимутся и пойдут.
        - Вот-вот, - Кельвин невесело усмехнулся, - пойдут. По одному - не страшно, но в пору эпидемий эти твари могут сбиваться в гурты на пять-семь десятков голов и плестись к ближайшему скоплению живых людей. Хорошо, если это город, который может защититься, но если какая-нибудь деревенька, то…
        Худшие воспоминания встали перед глазами наёмника, унося его в прошлое как в кошмар наяву.
        - Никак нам не добраться на север, мы либо повернём назад, либо очень скоро застрянем здесь среди лесов, кишащих чудовищами, заражёнными, нежитью. Не то время вы избрали для паломничества, госпожа моя, простите.
        Ему было очень тяжело объяснять всё это, ведь Кельвин помнил, как уверял деву всего несколько месяцев назад, что сможет исполнить заказ. Настоящее же унижало его и как мастера своего дела, и как мужчину. Внезапные обстоятельства, задержки, не зависевшие от него, не служили для наёмника оправданием, и всё же, мысли о безопасности жрицы теперь перевешивали всё иное.
        Копьё, лежавшее близ Самшит, подало голос. Оно тихо запело, призывая хозяйку взяться за древко, но прежде та почувствовала в груди тяжёлое чувство, вздрогнула от накатившего холода. В это время все остальные повернули головы к вошедшему в круг света орку.
        - Маргу? - Одноглазый наёмник привстал.
        Чудовище подняло руки перед собой и стало быстро шевелить пальцами.
        - Он говорит, госпожа моя, что с озёрной глади сюда, к этой части берега, пришёл… хм? Чадящий корабль? Он говорит, что кто-то высадился именно здесь, неподалёку.
        Огненные Змейки немедленно стали засыпать костёр, хотя с берега его не должно было быть видно. Некоторое время, пока люди не привыкли, царила кромешная темнота. Верховная мать нащупала Доргонмаур и прижала его к груди, слушая песнь.
        - Мы пойдём и проверим, госпожа моя.
        - Я сама пойду, - молвила Самшит, сжимая в руках священное оружие. Её голос прозвучал для всех странно глухо.
        - Зачем?
        - Такова воля Пылающего.
        Оружие великого Сароса Грогана влекло жрицу к воде. Во мраке лесной ночи, в окружении Огненных Змеек, она пошла как при ясном солнце. Близ берега Самшит всё же уговорили замедлиться немного, обождать.
        Из укрытия на небольшой возвышенности стал виден освещённый бортовыми огнями корабль без парусов, но с большими колёсами по бокам, стоявший шагах в четырёхстах от берега. Гномий пароплав. Также наблюдатели могли видеть шлюпку, вытащенную на галечный берег. Алхимические светильники горели там на высоких шестах и дарили нескольким фигурам тени. То были гномы, низкорослые широкие крепыши с мушкетами и короткими мечами в руках, они охраняли шлюпку и трёх человек, застывших на коленях в позах взлетающего дракона, - позах, в которых молились элрогиане.
        - Это может быть ловушкой, - сказал Кельвин.
        - Нет, - отрезала Самшит, - это не ловушка, мой друг. Это знак бога для вас, гласящий, что пора прозреть.
        Под пение Доргонмаура, она неспешно двинулась вниз, остальным ничего не оставалось, кроме как следовать с оружием наготове. Пламерожденные опередили госпожу и стали живым щитом межу ней и стрелками, но как Самшит приказала им разойтись, так и один из троицы молившихся, приказал гномам не поднимать оружия. Две группы встретились на берегу.
        Человек, приплывший на шлюпке начал подходить, не вставая при этом с колен. Он медленно скинул с плеч походный плащ, стянул войлочную шляпу и, вдруг, свои волосы, оказавшиеся фальшивыми. Зеленоватый алхимический свет частично выхватывал черты его лица, крупные, грубые, но правильные. На лбу этого человека была изображена звезда красного цвета, один из лучей которой тянулся через всё темя до самого затылка.
        - Матушка, - обратился к Самшит незнакомец на древнем гроганском языке, - благословите на служение господу!
        Два других тоже стянули с себя уборы, волосы, явили вытатуированные красные звёзды. Верховная мать освободила копьё от парусины, перехватила так, словно хотела ударить человека в лицо, но вместо этого коснулась центра татуировки остриём, затем коснулась остальных. Ей казалось, будто Доргонмаур чуть потеплел.
        - Благословляю на служение владыке светил, праведные дети. Не оставит вас Его оживляющее дыхание. Латум.
        Человек сцепил руки на груди и улыбнулся в непостижимом блаженстве. Он взирал на Самшит с колен, взирал, обожая.
        - Свершилось, братья, Драконий Язык вернулся в Западное Царство! Слава Элрогу!
        Человек так воодушевился, что затянул молитву, которую подхватили его спутники.
        - Поднимись, праведное дитя, - властно приказала первожрица, - назовись.
        - Имя - Хиас, матушка. Я прибыл в Западное Царство из пределов Дервии, спустился с хребта Шамаш, чтобы…
        - Ты из братства Звездопада.
        - Именно так, матушка, - радостно подтвердил назвавшийся Хиасом. - Я привёл корабль, который безопасно доставит вас на северный берег, а там уже ждут.
        - Ждут?
        - Верующие матушка. На севере вас ждут элрогиане, а ещё золото и бойцы, которые жаждут, чтобы вы бросили их в огонь священной войны.
        - Всё это звучит так хорошо, - вмешался Кельвин Сирли, - что я утверждаюсь в мысли о наивной западне. Ждёшь ли ты, незнакомец, что мы, очертя голову, пойдём за тобой, стоит только поманить?
        - Элрог направит.
        - Госпожа моя, вы ведь не верите ему? Человек пришёл из ниоткуда и в мгновение решил все ваши проблемы, разве это не подозрительно?
        - Если матушка позволит, - сказал Хиас, - не в мгновение. К благословенному часу нашей встречи Пылающий вёл меня почти двадцать лет.
        Глава 11.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 16 месяца эйхета года 1650 Этой Эпохи, середина озера Алукка.
        В юго-восточных морях Валемара гномов считали плохими мореходами. Бородатые карлики были слишком коротки и неуклюжи, чтобы управлять парусными судами, а ещё все они как один страдали от морской болезни. Те немногие, смогшие обвыкнуть, однако, становились лучшими абордажниками, - в кровавой рубке, беря штурмом вражеские палубы, они не знали себе равных. Если бы кто-то когда-то рассказал Самшит, что гномы умели делать корабли из металла, которые плавали без парусов, она бы, наверное, рассмеялась.
        Однако пароплав был именно таким кораблём, состоявшим из ровных линий и выверенных углов, лишённым изящества, тяжеловесным. Он шёл, безразличный к ветру и течениям, упорно работая гребными колёсами, выбрасывая из труб чёрный дым и пар. С носа проплава вместо фигуры смотрел в даль бронзовый лик Туландара, - пращура всего гномьего народа; из шестиугольных портов выглядывали пушки.
        За свой вес и броню корабль расплачивался стремительностью. Даже идя по прямой, он не мог сравниться с петлявшей некогда меж островов шхуной «Предвестник». Зато пароплав был просторен, в его чреве нашлось достаточно хороших кают и, хотя в экипаже состояли только гномы, потолки оказались достаточно высоки для людей.
        С самого первого дня плавания Хиас находился при Верховной матери, они всё время разговаривали на языке, коего Кельвин не знал, но который очень нравился последней. Наёмник, как и прежде, был обласкан приязнью Самшит, однако теперь совершенно ясно стал понимать свою ненужность. Общество бритоголового незнакомца, кроме того, настолько угнетало Кельвина, что приходилось подниматься на верхнюю палубу, и проводить часы за созерцанием бескрайних вод, лишь бы не видеть и не слышать его.
        Там же, наверху, обретался и орк. Пароплаватели, похоже, так и не поняли, что за существо пустили на борт, но их это не беспокоило. Царство Гор служило домом для сотен разумных видов, многие из которых превосходили Маргу своей ужасностью. Посему, гномы рассуждали, что если с гигантами и великанами получается уживаться, то и бледного урода можно потерпеть.
        На шестые сутки плавания по курсу появилось нечто, возвышавшееся над водой. За два последовавших дня эта песчинка выросла до поистине исполинского размера. Из самого сердца Алукки, возносилась статуя столь громадная, что, будучи обозримой всего лишь по пояс, величиной она походила на могучий утёс. Статуя изображала мужа с суровым красивым лицом, кустистыми бровями, усами и длинной бородой. На голове мужа сидела высокая корона или тиара; левая рука прижимала к груди большую книгу, а правая держала древко посоха. Джассаров Лик, - так звали статую все, кто плавал по Алукке. Её громадность пугала.
        - Всего лишь сто десять веков назад этот человек ещё владел всем Валемаром. Он был одним из двух людей, которым это удавалось.
        - Поверьте, мне даже известно, кем был второй, - без тени любезности сказал Кельвин, искоса глядя на приблизившегося Хиаса.
        - Всем это известно, а вы не хуже их. Даже лучше.
        - Когда мне говорят о моих достоинствах и даже превосходствах, я понимаю, что меня хотят обмануть.
        - Не здесь и не сейчас, - покачал бритой головой собеседник. - Вы, Кельвин, выдающийся человек, я восхищён вами.
        - Так, знаешь что, - галантерейщик повернулся к Хиасу, - ты пропал бы из виду поскорее, а то верхняя палуба - место опасное, можно поскользнуться и за борт упасть.
        - Ничего страшного, я умею плавать. Зацеплюсь за колесо, и оно поднимет меня обратно, даже ход замедлять не придётся.
        Кельвину хватило самообладания не улыбнуться, хотя бритоголовый скалился во всю ширь. Он был десятка на полтора лет старше наёмника и примерно на полголовы ниже ростом, при этом, однако, имел очень крепкое тело, чуть кривоногий, с несколькими заметными шрамами на лице и совершенно без ногтей на руках.
        - Кажется, я вам не нравлюсь, Кельвин.
        - Как ты догадался?
        - У нас с вами много схожего. Вы Провидец, а я - пророк. Правда, волшебных глаз у меня нет, но есть нечто большее.
        - Элрог направляет, да?
        - Истинно так, направляет. Он направил меня к месту нашей встречи почти двадцать лет назад, и все эти годы я не был уверен, что, приплыв на тот берег, не обманусь в ожиданиях. Мне было так страшно, Кельвин, что я опустился на колени и горячо молился. Он услышал меня, и я счастлив. Ибо в противном случае я вспорол бы себе живот там же.
        На поясе Хиаса висел большой искривлённый кинжал, точно такой, как у двух его спутников.
        - Вы мне не верите.
        - Ни единому слову.
        - Это ничего. Путь к вере…
        - Устлан трупами?
        - Порой во имя веры нужно не только принимать смерть, но и дарить её, верно. Но я хотел сказать: «не для всех прост». Для вас он особенно тяжёл и это понятно.
        - Хватит, - рука Кельвина легла на плечо Хиаса и крепко сжала трапециевидную мышцу, - разговаривать так, будто ты меня знаешь.
        Невзирая на сильнейшую боль, бритоголовый и бровью не повёл.
        - Ничего не могу с собой поделать. Мало кто из выдающихся людей по-настоящему начал жить после неудачной попытки покончить с собой. Но вы смогли. Вы исключительный.
        Кельвин Сирли отшатнулся как от удара и мимовольно напрягся, будто готовясь принять второй, но того не последовало.
        - Вы чувствуете ревность, Кельвин, и от этого злы, но всё пустое. Вы думаете, что больше не нужны матушке, но заблуждаетесь, вы нужны ей больше чем я. Она не знает, правда?
        - Если ты попытаешься ей рассказать…
        - Матушка не знает, что происходило с вами, пока она молилась в том лесу. Но я знаю, Кельвин, потому что я пророк и я говорю: у Пылающего есть на вас планы. Отныне вы живёте только для того, чтобы защищать матушку, беречь её. Как и я. Мы не враги. Если захотите поговорить, я всегда готов вас выслушать.
        Он едва заметно поклонился прежде чем спустится вниз, а наёмник остался стоять как соляной столб, пока Джассар полз мимо.

* * *
        Портовый город Прогиддар стоял на территории человеческого королевства Созе, но считался вольным гномьим городом и пользовался множеством прав внутри своих стен и на много дней пути вокруг. В этом он походил на города-государства Хвостового архипелага. Правитель Прогиддара, как было заведено у гномов, носил титул Rex1, то бишь считался королём.
        # # 1 Р е к с.
        Для бородатых карликов титулование работало не так, как для людей: правитель каждого города, каждого поселения, да хоть каждого племени мог считаться кецаргхагеном - царём - своих владений, тогда как Rex off Drahhang или Горный Государь существовал только один.
        Пароплав, перевезший паломников с южного берега, принадлежал прогиддарской торговой гильдии и был арендован Хиасом за некоторое количество крахестоунов1. Он завершил свой неспешный путь без малейших происшествий. За всё время корабли заозёрных и приозёрных держав не раз показывались на расстоянии обзора, но приближаться к железнобокому тихоходу не пожелали.
        # # 1 К р а х е с т о у н - квадратная монета, которую чеканят гномы Кхазунгора, может быть бронзовой, серебряной и золотой.
        Портовым городом Прогиддар мог считаться с оговорками, - его порт был целиком вынесен за пределы внешних стен и поставлен как отдельная крепость на берегу Алукки. Сам город гномов стоял в получасе пути от водной кромки.
        По закону, который издал рекс в те лихие времена, прежде чем войти хотя бы в порт, все корабли, обязывались причалить к небольшому каменистому островку близ берега. Руины, охранной крепости, стоявшей на нём когда-то, городские власти обновили и приспособили под раздельные участки проверки, выведя в воду множество временных причалов.
        Когда пароплав бросил якорь и в его борту открылся сегмент обшивки, ставший сходнями, пассажиров и экипаж встретили гномы, с ног до головы покрытые плотными чёрными робами. Они носили на головах защитные дыхательные маски с линзами; у некоторых за спинами были бочки, а в руках, - трубки, присоединённые к ним мягкими шлангами.
        За спинами гномов высилась массивная угловатая фигура гулгома, выточенная из гранита; существо имело длинные руки, единственный глаз, горевший красно-золотым светом, и приоткрытый рот; по всему его телу бежали цепочки узоров, переплетённых с рунописными строками.
        Также вместе с чёрными гномами были дрэллеры, - крупные звери с густой жёсткой шерстью, похожие на помесь крота и кабана. Эти существа обладали устрашающими бивнями и когтями, постоянно пофыркивали, рычали. О нюхе дрэллеров в горах ходили легенды.
        # # 1 Г у л г о м - оживлённый с помощью силы гномьих рун каменный истукан, своего рода голем.
        - Сколько времени в плавании? - спросил бригадир чёрных гномов неразборчиво.
        - Шестнадцать дней в одну сторону и столько же в другую, - ответил капитан, гном с рыжей бородой, украшенной золотыми кольцами.
        - На берег сходили?
        - Взяли этих не-гномов. Не в городе, посреди безлюдных территорий. За время плавания они не выказали никаких признаков болезни.
        - По пути назад причаливали? Сходились с другими кораблями?
        - Нет.
        Два дрэллера по команде стали обнюхивать всех прибывших. Эти существа не носили ошейников или намордников, не нуждались в цепях, они были достаточно умны, чтобы понимать, чего от них хотели и слушаться. Один зверь долго тёрся у ног Кельвина, он был напорист, тяжёл, старался отдавить ногу. Принимающая бригада насторожилась. Но в конце концов фыркающая тварь потеряла к галантерейщику интерес и отстала. Тщательно сделав своё дело, дрэллеры вместе с несколькими сопровождающими перебрались в нутро пароплава и не возвращались, пока не обнюхали там каждый квадратный шаг.
        - Всё чисто!
        - Добро! Не шевелитесь! - приказал бригадир.
        Несколько гномов с бочками и трубками принялись дёргать небольшие рычажки, торчавшие слева, а потом повернули на трубках штурвалы и обдали экипаж с паломниками облаком едкой зловонной росы. От неё жгло глаза и во рту разливалась тошнотворная горечь.
        - Отчаливайте, - распорядился бригадир, - и добро пожаловать домой!
        Тяжёлый корабль поднял якорь и стал набирать ход, огибая другие причалы. Вдруг по левому борту полыхнула огненная вспышка, запоздало раздался гул. Команда парусника, пришедшего под флагом Сорша, вступила в схватку с чёрными гномами прямо на причале. Бородачи направили на людей свои трубки, но вместо алхимической росы из широких раструбов ударило алхимическое пламя. Оно с рёвом набросилось на корабельщиков, гоня их, вопивших прочь, перекинулось на корабль. Люди бросались в воду, спасаясь от огня, который не угасал, а вслед полетели пули и арбалетные болты.
        - Кажется, кто-то уже прокатился на спине пегой кобылы, язви их души, - сказал Кельвин мрачно.
        Один из неудачливых беглецов вынырнул прямо у борта пароплава и жалобно закричал, однако вместо помощи призвал на себя смерть. Рука белого орка оказалась точной, - гарпун вошёл в темя и вышел из правого бока, мертвец отправился на дно.
        К причалу, подле которого пылал корабль, уже спешил другой пароплав, небольшой, деревянный, но тоже чадивший трубами; на его корме находилась конструкция, походившая на абордажного ворона. Когда оный корабль развернулся к погорельцу задом, конструкция изогнулась, спустила ниже крюк на толстом канате, подхватила парусник и пароплав медленно пошёл на открытую воду.
        - Они в праве это делать, брат Хиас?
        - Гномы боятся катормарского мора почти также сильно, как люди. В прошлом уже случалось, что болезнь перекидывалась на их царство из равнинного предела, так что приказ рекса наделяет проверяющих особыми полномочиями. Благодаря этой жестокости зараза пока не пробралась в город. - Задумавшись, бритоголовый попытался направить мысли Самшит в иное русло: - Вы готовы встретиться с верующими?
        - Я жду этого с нетерпением.
        - Они тоже, матушка, они тоже.
        От порта к городским вратам их вёз паровой тягач, тащивший огромный омнибус. Из окон было видно приближение внешней городской стены, высокой и мощной. Прогиддар был построен по древней гномской традиции тройного кольца. В основе её стояла твердыня основания, мощный замок, окружённый высочайшей стеной, и служивший домом двору, коронному гарнизону, семье рекса. Под стенами твердыни в течение истории образовывался посад, который со временем воздвигал второе кольцо стен, а под ним со временем появлялся новый посад, ещё более обширный, который также возводил стены. Каждая являлась собственностью одного из сословий гномского народа: внешнюю стену содержали чёрные ремесленники и торговцы, которые обитали за ней; среднюю поддерживала на свои деньги рунные мастера, банкиры, и белые ремесленники; верхнюю стену, а также всю твердыню основания поддерживала военная знать во главе с рексом.
        Каждая часть внешней стены от бастиона до куртины была названа в честь кого-то особо отличившегося из тех, кто поддерживал её золотом и защищал кровью. Родовые имена защитников тянулись под парапетами бронзовой рунописью, а их облики, составленные в традиционном гномьем стиле, украшали башни. Многие славные гномы были удостоены чести захоронения внутри стен, позволив потомкам гордиться предками и утверждать, что прах героев прошлого делал гранит ещё прочнее.
        Паровой тягач дополз до врат. По сторонам от их проёма на стенах барбакана изображались облики гнома-рудокопа и гнома-кузнеца с горевшими очами, - внутри барбакана за обликами находились световые камеры. Омнибус прошёл сквозь портал.
        Город гномов Прогиддар был целиком выстроен из камня. Внутри первого крепостного кольца располагались бесчисленные мануфактуры и рынки; склады и жилые подворья составляли сложный лабиринт, где было очень легко держать оборону. Паломники проехали почти через весь нижний город под среднюю стену, которая оказалась ещё выше и красивее внешней.
        Там находился молельный дом, открытый Хиасом годы назад. К часу прибытия Верховной матери, улицы близ редкого круглого здания были заполнены народом, преимущественно людьми, коих в Прогиддаре насчитывалось немало. Ещё в толпе виднелись гномы, разномастные гиганты гор, хиллфолки, другие существа, коих мало кто знал на равнине. Все пришли увидеть её, настоящую жрицу Элрога. Дотоле эти верующие знали только Хиаса и других подобных ему, - не жрецов.
        Они опустились на колени перед её невероятной красотой и величественной грацией. Десятки, переходившие в сотни, порождали волны молитвословий. Это зрелище заставило сердце девы затрепетать и преисполниться радости.
        - Я проповедовал, учил их святому слову, матушка, - тихо сказал бритоголовый, - но и только. Братья Звездопада не способны оправлять ритуальные действа, поэтому верующие ждали вас. Когда вы сможете провести ритуал посвящения Пылающему?
        - Известна ли им основа веры?
        - Разумеется. Даже тем, кто не умеет читать, я помог выучить её наизусть с пониманием каждого слова.
        - Тогда я посвящу их немедленно.
        В центре круглой залы, составлявшей почти всё пространство молельного дома, был устлан углём очаг без стенок и дымохода; над ним в потолке зияла отдушина, а сам очаг служил единственным источником света во время молитвы. Его разожгли. Огненный столб поднялся надо всеми, опалил сухим жаром, лизнул светом колонны, державшие свод, вырезанные в камне стен письмена и образы. Братья Звездопада возожгли благовонья в кадильницах и принялись ходить между верующими, которые тесно расселись прямо на полу. Появился Хиас, столь привычный и знакомый всем здесь, появился с книгой, которую читал этим людям и нелюдям сотни раз. Он всегда садился спиной к огню, так близко, как только мог себе позволить, но сегодня духовный наставник сел к огню лицом, среди верующих.
        Глава 11.2
        Монах раскрыл книгу и громко зачитал молитвенный речитатив, который остальные подхватывали, начинали петь. Гимн поднялся в горячий воздух сотнями мелодичных слов. Он был приветствием для Верховной матери, которая вошла, сопровождаемая Пламерожденными. Преисполненные надежды взгляды вели её к середине залы, пока дева ни ступила в само пламя. У многих перехватило дыхание, другие вскрикивали, иные порывались броситься на помощь, но Хиас своим голосом возвращал порядок в души, чтобы каждый смог проникнутся величием священного действа.
        Самшит стояла в огне и благосклонно улыбалась им, видя отсветы пламени в сотнях пар глаз. Огонь пожрал её одеяние, оставив первожрицу в совершенной наготе, совершенной красоте, непорочную, невредимую, обласканную любовью бога и даже священное копьё потеплело тогда, сбросив тёмный налёт веков. Верховная мать подняла Доргонмаур над головой двумя руками, и он засветился изнутри, запел так громко и красиво в наполненном верой пространстве, что все, не только она, смогли услышать голос в своих сердцах. Волнистое лезвие засверкало.
        Гимн завершился и Самшит начала провозглашать основу веры, которую подхватывали неофиты:
        - Верую в Сароса Драконогласого, сына без отца, во пламени рождённого, Царя всего рода драконьего, Победоносного Завоевателя, всё мироздание воедино собравшего, и взошедшего на небесный трон во плоти божественной, нарёкшегося Элрогом Пылающим, Драконом Земли и Неба, Владыкой Светил, извергающим Белое Пламя. Верую и в Дракона Нерождённого, Элрогом посланного, мессию, Защитника, Пламя Гнева, Солнечного Колосса, пожирающего зло, кой грядёт, чтобы вести нас против Неназванных, проклятых, нежеланных, в Самый Тёмный Час. Верую и в Дракона Новорождённого, обновлённого, возвернувшегося в пределы смертные Элрога Пылающего, Царя Царей Земных и Небесных, которому суждено править во всём мире едином во веки веков. Латум.
        В единый миг культ бога-дракона пополнился множеством новых последователей, но чтобы закрепить сие деяние, каждому из них предстояло приблизиться к огню, невзирая на страх и боль. И они шли, а пламя, было милостиво к ним, ибо Верховная мать принимала его жар за всех, позволяя им коснуться жёлто-оранжевых лепестков, получить один ожог в качестве признания.
        Церемония длилась до ранних сумерек, и всё это время Кельвин Сирли провёл снаружи молельного дома. Сначала он был внутри, но когда покровы Самшит стали сгорать, выскользнул на улицу. Одноглазый долго предавался мрачным думам под звуки молитв, принимал решение, менял его, принимал вновь, метался внутри собственной головы и проклинал себя за эту нерешительность. Наконец он решил окончательно и быстро пошёл по Прогиддару.
        Наёмник оглядывал стены зданий в поисках особых примет, которые имели значение только для членов Безумной Галантереи. Времени пришлось потратить немало, но всё же след нашёлся и вскоре вывел к длинному зданию, собранному из глиняного кирпича, - складу грибной муки. Обогнув его по узкому проулку, одноглазый вышел на небольшой пустырь, со всех сторон окружённый стенами иных складских построек. Посреди пустыря торчал из земли словно кривой палец железнодрев, - ни ветвей, ни листвы, только старый искривлённый ствол с корой, прочной как металл. Его охватывала цепь, на которой висела небольшая деревянная коробка.
        - Долго вы.
        Кельвин повернулся вправо, обнажая клинки, и увидел бритоголового человека, отлипшего от стенки мучного склада. Хиас сподобился притаиться так ловко, что наёмник не заметил его периферийным зрением. Нечасто такое случалось.
        - Как ты здесь очутился?
        - Церемония окончилась, и я пришёл напрямик, пока вы петляли в поисках пути. Никогда не бывали в Прогиддаре, понимаю, а вот мы давно и хорошо изучили город, это место. Ваш товарищ нашёл его намного раньше вас.
        - Маргу?
        - Верно, верно. Он оставил внутри письмо, не желаете прочесть?
        Кельвин посмотрел на коробку.
        - Если прошло достаточно времени, то письма там уже нет.
        - Пуговицы тоже? Братья, которых я поставил следить за этим местом, сказали, что белый орк оставил в коробке какой-то предмет, по описанию я понял, что это турмалиновая пуговица. Вы тоже пришли, чтобы сообщить своим главам о выходе из отряда?
        Кельвин убрал оружие и подошёл к коробке. Она открылась для него, предложив писчие принадлежности и… внутри лежала пуговица. Одноглазый не знал, как коробки обменивались посланиями, хотя когда-то Шира и пыталась ему объяснить, что-то там про какие-то… «кванты»? Он ничего не понял, да и не жаждал. Как бы то ни было, письма Маргу внутри не оказалось, а вот пуговица всё ещё была.
        - Выйти из отряда гораздо легче, нежели войти в него, - задумчиво, самому себе сказал Кельвин Сирли. - Видимо, он решил, что пора. Посреди суши, вдали от родных морей… что за глупость?
        - Белый орк будет сопровождать матушку в ходе её паломничества. Вы тоже?
        - Если ты действительно пророк, - огрызнулся наёмник, - то должен сам знать, зачем я здесь.
        Хиас вздохнул.
        - Я знаю. Потому и поспешил упредить вас.
        - Зря. Проваливай.
        - Бежать, поджав хвост, - не в вашем характере. Не попрощавшись, не сказав и слова.
        - Я намерен подать краткий отчёт и сообщить старшим офицерам, что моя миссия провалена, запросить разрешение на уход, а уж потом пойду прощаться, если тебя это так беспокоит.
        - Поставите матушку перед свершившимся фактом, даже не захотите услышать, что она думает? Это жестоко и несправедливо.
        - Да кто ты такой, чтобы высказывать мне своё мнение?! - разозлился Кельвин.
        - Я пророк, которому показано будущее… до некоторого предела. Я прошу вас хотя бы сначала попрощаться с матушкой, а потом браться за перо.
        - Иди в задницу, коленоголовый, - бросил наёмник, не оборачиваясь.
        - Если вы сейчас отправите послание, то можете не возвращаться назад. Я и мои братья позаботимся о том, чтобы вы больше никогда не встретились с матушкой. Для неё вы так и останетесь тем, кто сбежал, не попрощавшись.
        - Я посмотрел бы, как у вас это получится.
        Ответа не последовало, Кельвин обернулся и увидел Хиаса в полушаге от себя. Тот движением стремительным как бросок змеи захлопнул коробку, поймал выпавшую из углубления пуговицу и оказался вне досягаемости прежде, чем пальцы наёмника сомкнулись на его горле.
        - Язвит вою душу… наглый ублюдок!
        - Хотите воплотить задуманное? Заберите свою собственность силой.
        - Из твоей мёртвой руки!
        Ярость заклокотала у наёмника в горле, он метнулся к Хиасу и был сотрясён двумя ударами в грудь, которые последовали с задержкой в мгновение. Его отбросило как стенобитным орудием, кожаный нагрудник едва смягчил последствия. Кельвин согнулся, давясь кашлем, пытаясь пересчитать трещины в рёбрах, кулаки у старого мерзавца оказались литым чугуном.
        Хиас не нападал, позволил противнику встать прямо, отдышаться, убрать повязку на лоб и обнажить оружие. Время поспешных глупостей и пустой брани ушло безвозвратно, теперь галантерейщик видел перед собой врага, с которым следовало считаться.
        Мечи завращались, наёмник пошёл в атаку быстрыми выпадами, чередой финтов, переходя из одной стойки в другую, превращаясь то в мельницу о стальных лопастей, то в умелого мясника, пытавшегося убить быка одним ударом. Он отдавался схватке целиком… но её не было. Звездолобый только и делал, что утекал от ударов, неуязвимый в своей недосягаемости, с руками, заложенными за спину, гибкий и нечеловечески быстрый. Сирли стал понемногу уставать, а дыхание противника оставалось ровным и размеренным.
        - Восхитительный предмет вы носите в своей глазнице, - сказал Хиас, вновь ускользая от атаки, легко разрывая расстояние. - Глаз, который видит следующую секунду. Несомненно, если я попытаюсь напасть, вы упредите меня с очень тяжёлыми последствиями. Скорость ваших рефлексов поразительна, как и способность тела поспевать за ними.
        - Хочешь уболтать меня до смерти, старик?
        - Просто отмечаю, какого я о вас высокого мнения. Этот стиль владения клинками вы почерпнули у погребальщиков, не так ли? Школа Дракона. Они, правда, предпочитают пару длинных мечей, а вы разменяли их на три коротких, но мне не кажется, что это был плохой выбор.
        - Сражайся!
        - Мне очень не хочется. Особенно потому, что исход схватки предопределён в мою пользу.
        - Пустая бравада…
        - Воля бога. Вы видите будущее на секунду вперёд, а мне Элрог показал его ещё девятнадцать лет назад.
        Бритоголовый что-то бросил под ноги и вокруг с хлопком образовалось облако густого дыма.
        - Я подумал, - раздалось совсем близко, - что, если в следующее мгновение будет также дымно, как во мгновение нынешнее, польза от волшебного ока иссякнет, ведь оба они станут видеть одно и тоже, - ничего.
        Кельвин совершил выпад на звук, но сталь разрезала только дым, а в живот врезался кулак.
        - Мне очень жаль, - раздалось справа.
        Пустой выпад мечом; удар кулаком в левый бок. Кельвин ощутил во рту привкус крови, попытался достать подлеца выпадом влево, но тот уж испарился.
        - Это нечестно, знаю, - послышалось сочувственно слева.
        Пустой выпад влево; удар кулаком пришёлся в правый бок, почка запульсировала мучительной болью. Наёмник понял, что нужно было выбираться из слепого пятна, закрутился волчком острой стали, смещаясь в сторону склада, но стоило дыму чуть рассеяться, как под ногами что-то хлопнуло и слепота вернулась. Удары продолжали сыпаться с самых неожиданных направлений, тяжёлые кулаки сотрясали корпус, бёдра, плечи, и всё время царила тишина, ни звука шагов, ни дыхания, казалось, что Кельвина бил сам дым, из которого тот никак не мог вырваться. Наконец подлый пинок в колено сбил его с ног, на спину навалилась тяжесть чужого тела, рука оказалась заломлена.
        - Но иначе мне было вас не победить. Вы сдаётесь?
        - Ещё не кончено! Я встану и накормлю тебя твоими зубами, старик!
        И Кельвин стал подниматься, опираясь на свободную руку; ни тяжесть, ни усталость, ни боль в вывернутой до предела конечности не могли укротить его ярость. Но тут Хиас произнёс тихо:
        - И всё это для того только, чтобы поставить хрупкую девушку перед фактом, не дать ей и тени надежды, подкрепить свой слабый дух.
        Из наёмника ушла вся сила и он лёг безвольно, даже гнев уступил стыду и тоске.
        Тяжесть Хиаса исчезла, а на землю перед лицом Кельвина была положена турмалиновая пуговица. Не сказав больше и слова, звездолобый ушёл в ночной город. Человек с востока не допускал сомнений, что проигравший поступит сообразно исходу противостояния. И он не ошибся.
        Мучимый болью и ущемлённой гордостью, Кельвин Сирли вскоре похромал назад, к молельному дому. Под доспехами его тело превратилось в один сплошной синяк, но хитрый противник аккуратно избегал бить по лицу. Представляя разговор, который ждал впереди, одноглазый радовался, что не придётся врать о разбитых губах или свёрнутом набок носе.
        Молельный дом к тому позднему часу оказался пуст, но ещё открыт. Несколько бритоголовых тщательно подметали и мыли полы, досыпали уголь в центр залы, тёрли и скребли убранство стен. Эти люди не говорили на шахмери, плохо знали вестерлингву, но зато прекрасно владели хассуном, на котором Кельвин мог связать несколько слов. В ответ на его вопросы, они растолковали, что святая мать покинула то место и перешла в дом, арендованный общиной для её проживания. Один из уборщиков любезно предложил проводить и, благо, идти пришлось недалеко.
        Выше по улице, под самой средней стеной, находился дом, ничем не отличимый от многих соседских: угловатый, правильных форм, сложенный из каменных блоков, с плоской крышей. За калиткой находился просторный двор, а при крыльце несли караул две Змейки из свиты Самшит. Войдя в здание, одноглазый увидел остальных, разлегшихся на мягких кушетках в нескольких комнатах, разделённых занавесями; правивших доспехи, переодевавшихся, омывавшихся, отдыхавших. Появление мужчины не смутило ветеранов, они только неспешно задёрнули занавеси.
        - Вниз, - сказала Нтанда, - ступай вниз, наёмник.
        «Гномы, вот уж придумщики, - думал Кельвин, ища лестницу».
        По мнению горных карлов, коли жилой дом стоял под открытым небом, то над землёй должен был выситься единственный этаж, зато под землёй они копали и вытёсывали второй, а если дом был зажиточный, - то и третий, и четвёртый. Чем глубже под землю, тем богаче обустраивались хоромы.
        В том доме было выкопано два подземных этажа, один другого краше, на каждом царило тепло, всюду разливался свет подземных кристаллов, и вода текла в стенных трубах. Равнинники считали гномов суровыми воинами гор и были отчасти правы, однако суровые воины гор имели весьма хорошее понимание о домашнем уюте и всяких благах.
        - Я хотел бы побеседовать с госпожой, - сказал Кельвин, встав перед большой дверью, которую стерегли Пламерожденные, - если она ещё не спит.
        Н’фирия кивком отправила одного из подчинённых в покои, а сама пристально осмотрела наёмника.
        - По тебе что кротовол прошёлся?
        - Не понимаю, о чём ты говоришь.
        - Дыхание с присвистом, будто рёбра не в порядке, хромоту до конца спрятать не смог, двигаешься скованно.
        - Много будешь знать, - наживёшь седин.
        - Я уже везде седая, сколько, думаешь, мне лет? Сто? Молодость давно прошла…
        Вернулся телохранитель.
        - Госпожа ожидает.
        Кельвин чуть помедлил.
        - Где Маргу?
        - Эта тварь твой друг или мой? - хмыкнула старшая из Пламерожденных.
        - Он никому не друг.
        За дверью, оказались красивые помещения со стенами, обтянутыми тёмно-красным сукном, с мебелью редких пород, покрытой традиционным гномьим орнаментом; множество украшений притягивали взгляд: статуэтки, хрустальных вазы, золотые блюда с недешёвыми в горах фруктами; на стенах висели панно и дорогие зеркала, а световые кристаллы крепились в держателях, сработанных в виде драконов из полудрагоценного камня.
        Верховная мать успела закончить омовение в ванной комнате, она отдыхала, размышляя, что неплохо было бы принести в Анх-Амаратх что-то вроде этого гномьего… водопривода? Даже не понимаешь, сколь драгоценна горячая вода, проистекающая из стены, пока не пристрастишься к этому чуду.
        - Кельвин! - Она улыбнулась лучисто и поднялась с коротконогой кушетки. - Рада вас видеть! - На её щеках проступил румянец. - Вы были на службе? Невероятно! Брат Хиас занимался мессианством все эти годы, собрал вокруг себя такое число новых верующих! Клянусь, невзирая на усталость, чувствую себя окрылённой!
        Он грустно усмехнулся.
        - Тем тяжелее мне будет омрачать ваш светлый настрой.
        - Кельвин?
        - Я хотел бы кое-что вам объяснить, госпожа моя.
        - Сейчас? - Она чуть растерялась. - Что ж, я слушаю.
        - Это касается женщины-эльфа Гелантэ и ребёнка, которого она называет моим…
        Дева набрала в грудь воздух, но слова нашла не сразу.
        - Вы не обязаны ничего мне об этом рассказывать, - пролепетала Самшит тихо.
        - Не обязан, но хочу. Если вы окажете мне милость и уделите немного времени.
        Он застал её врасплох, нечего сказать. Первожрица вернулась на мягкую кушетку и замерла там, не зная, куда себя деть. Кельвин же смотрел на неё какое-то время, напиваясь той неземной красотой.
        - Я в своей жизни, - начал он хрипло, - никогда и ни в кого не был влюблён. И женщины, с которыми я… проводил время, об этом знали. Так было честно, правильно, чтобы не обманывать их ожидания и давать им выбор решать. Я всегда объяснял, что ничего важнее службы для меня нет, что я в любой миг могу отправиться на миссию и никогда не вернуться. Через сие мне не нужны были отпрыски, брак, дом, их любовь. Я всегда был честен, хотя и понимал, что где-то не здоров. Где-то в голове.
        Наёмник замолчал, думая, что получать чугунными кулаками по рёбрам было много легче, нежели говорить сейчас такие слова этой девушке.
        Глава 11.3
        - Гелантэ приняла мой уклад, и я возвращался к ней после миссий несколько лет подряд. Она любила выхаживать меня… и пила снадобье, упреждавшее беременность. Пока не прекратила, слова мне не сказав. Однажды, вернувшись после долгого отсутствия, я застал её с ребёнком. Гелантэ ожидала, видимо, что теперь мы создадим некое подобие семьи. Какова же была её ярость, когда я отказался. Уже потом, намного позже я узнал, что у женщин дома Сороке есть такой старый обычай… До сих пор не могу понять, на что она рассчитывала со мной. Я смертный, срок мой краток, а она переживёт и меня, и нашего сына, - хомансдальфы редко дотягивают до двухсот.
        - Возможно, она просто любила вас, - проронила Самшит, теребя подол богатого одеяния, которое приготовили для неё братья Звездопада.
        - Поэтому привела в мир нежеланного ребёнка? Никому такая любовь не нужна. Мне жаль мальчика, он ни в чём не виноват, но я не могу позволить этой подлости сослужить ту службу, на которую она была рассчитана… Что с вами?
        - Ничего, - ответила Самшит, на чьих светлых глазах блестели слёзы. - Просто пользуюсь своим правом.
        - Каким? - прохрипел он.
        - Жалеть. Элрог суров, он бог воинов и завоевателей, бог мужчин. - Дева убрала слёзы батистовым платочком. - Но что нам, женщинам? Нам он даёт право жалеть несчастных, страдающих, скорбящих. Таково моё право, - жалеть вашу боль, боль вашего сына, боль безответно влюблённой женщины.
        Молчание было тяжёлым и болезненным для Кельвина. Он желал бы опуститься перед ней на колени, прижать её руки к своему лицу и просить прощения за то, что нарушил покой этой чистой души. Но знал, что это лишит его последних сил.
        - Почему вы… почему вы решили сейчас поведать мне всё это?
        - Мысль об оставленной недосказанности была невыносима, ведь я пришёл попрощаться.
        - Чт… как? Почему? - вскинулась она, широко распахивая очи.
        - Я намерен сообщить командованию отряда, что провалил миссию и покидаю вас. Это третий провал за всё время, что я служу… хотя, вас это не должно волновать.
        - Но вы ничего не провалили! Я смогу попасть в Синрезар, всё закончится так, как должно закончиться!
        - Не усилиями Безумной Галантереи. Мои возможности исчерпали себя на южном берегу Алукки, я был уверен, что подвёл вас и не намеревался продолжать путь.
        - Кельвин, не корите себя! Обстоятельства были непредвиденными и непреодолимыми, но вы продолжали доблестно…
        - Госпожа моя, нас нанимают именно для того, чтобы мы предвидели непредвиденное и преодолевали непреодолимое.
        Она поняла, что Кельвин по-настоящему прощался. Галантерейщик просто решил уйти от неё и это причиняло боль. Самшит почувствовала слабость и дурноту.
        - Но как же я… как я… доберусь до Синрезара? - потеряно спросила Верховная мать. - Без вас?
        - Уверен, у этого… монаха? Он монах? Я уверен, что у Хиаса хватит людей, средств и связей, чтобы помочь вам завершить паломничество. Поскольку он, видимо, пророк, сможет провести вас мимо всех невзгод в самое сердце амлотианской религии посреди бушующего мора и нашествия чудовищ. Мне это оказалось не по силам. Прощайте, госпожа моя, надеюсь, вы вернётесь домой живой и невредимой.
        Он обернулся к двери, но и шагу не ступив, почувствовал на своём запястье горячие пальцы.
        - Госпожа моя?
        - Не уходите! - взмолилась Самшит,
        - Прошу, отпустите.
        - Вы нужны мне.
        - Зачем?
        Они встретились взглядами и попали под власть друг друга, одинаково беззащитные и одинаково завораживающие.
        - Боже… - пролепетала дева, едва понимая, что сейчас произойдёт.
        Ладонь наёмника уверенно легла на её талию, другая приобняла за спину, щетина была колючей, но губы мужчины - мягкими и чувственными, он прекрасно знал, что делал, и Самшит покорилась его порыву. Она обвила шею Кельвина руками, запустила пальцы в жёсткие выгоревшие на солнце волосы, всё её тело дрожало от слабости и наслаждения, но поцелуй продлился лишь совсем недолго, пока разум словно незримая сила не разорвал ту страстную связь.
        - Элрог Пылающий… - Верховная мать упала на кушетку без сил, прижимая пальцы к губам.
        - Это моя вина, - глухо произнёс Кельвин, - я знаю, что вы принадлежите другому, но не смог остановиться.
        Запоздало мужчина решил, что причинил ей боль, оскорбил, но Самшит трепетала не только от страха перед богом, но и от радости, от нежного чувства к этому человеку. Разум первожрицы культа велел Самшит отпустить его во благо их обоих, но страстные порывы девушки противились, приходили в ужас от мысли, что Кельвин Сирли уйдёт навсегда.
        - Я прошу вас завершить начатое, проводить меня до Синрезара. Не говорите, что не нужны, слышать не желаю.
        Его кулаки медленно, с хрустом костяшек сжимались и разжимались, одноглазый наёмник не решался смотреть на объект своего вожделения. Решение, теперь уже окончательное, далось тяжко.
        - У вас есть другие гиды, другие защитники, я не нужен, это несомненно…
        Самшит затаила дыхание…
        - Однако я продолжу путь и постараюсь принесли вам хоть какую-то пользу. Простите, что потревожил, госпожа моя.
        Галантерейщик быстро вышел из покоев, оставив Верховную мать наедине с Элрогом и беспорядочными мыслями. Она знала, что ей предстояла долгая, полная молитв ночь, но в глубине её душе установилось благодатное спокойствие, ведь этот мужчина согласился остаться с ней ещё хотя бы ненадолго.
        Глава 12.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 1 юна месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
        Обадайя был молод и силён, отчего время скоро залечило его душевные раны. Так казалось. Мальчик вновь стал улыбаться, говорить, проявлять жажду знаний. Он был готов тренироваться и всеми силами выказывал учителю прежнее почтение, прежнюю преданность и любовь, храня, однако, в тайне события той ночи. Учитель же его учить больше не мог.
        Майрон позволил отроку тренироваться, читать книги, практиковать заклинания что попроще, а сам не произнёс больше ни единой словоформулы, и не начертал ни единой схемы. Он курил свою красивую трубку, похожую на задравшего голову дракона, тянул из фляги мандрагоровый дистиллят и не находил прелести ни в чём. Время от времени седовласый, правда, просил у Лаухальганды доску, и компаньон выплёвывал её из своего внутреннего измерения.
        Старая переговорная доска, работавшая по принципу инакоизмерных струн, могла связывать волшебников на больших расстояниях, невзирая на преграды, помехи, астральные пустоты. Настраивать приходилось долго, но Майрон не спешил, водил по доске плоским каменным треугольником, перебирал пальцами по камушкам и чертежам, перекидывал одному ему известные каналы. Для этого не нужно было заклинаний, доставало восприятия и знаний.
        - Иди сюда, мальчик.
        Оби, только что вышедший из оранжереи со сбором трав, торопливо подбежал. Учитель давно уже ничего от него не хотел, ни о чём не просил и вообще старался не смотреть на него, так что в этот раз подросток весь загорелся.
        - Учитель?
        - Я хотел сказать, что ищу тебе нового учителя.
        День клонился к концу, воздух пах лесом и был восхитительно вкусен; за стеной усадьбы пели птицы и шелестела листва; мальчик как громом поражённый смотрел на мужа, у которого не хватало воли, чтобы поднять глаза.
        - Учитель?
        - Сегодня я связался со своим старым другом, Оби. Он маг, очень сильный, мудрый и уважаемый. Такой, которому я доверил бы свою жизнь и твою тоже. Я пытаюсь через него обратиться к другому магу, тому, кто сможет в полной мере развить твой Дар. Лучше, чем я мог когда-либо. Не думаю, что это произойдёт совсем скоро, всё очень сложно, но уверен, что…
        - Мне не нужен другой учитель! - воскликнул Оби, в душе ужасаясь тому, что посмел повысить голос на Майрона. - Вы мой учитель!
        - Скажу тебе то, что говорили мне мои наставники: я лучше знаю, что тебе нужно.
        - Ага! Значит, вы мой наставник! Мой учитель! Другие не нужны, они не заметили меня! Это вы меня нашли! Вы взяли в ученики!
        - Оби, боюсь, мне нечему тебя больше учить. Мои знания, силы и… моё здоровье…
        - Я могу учиться и сам! Под вашим руководством я могу! Учитель!
        - Это так не работает, - устало качнул седой головой Майрон, - постоянно нужен образец, демонстрация плетений. Словами магии не научить, - только примером.
        - Не отказывайтесь от меня!
        На лицо отрока было мучительно больно взглянуть.
        - Оби, послушай, так надо! - Седовласый поразился тому, как глупо он звучал даже для самого себя, говоря это недорослю.
        - Нет!
        - Оби…
        - Я знаю, что я не очень хороший! Я знаю, учитель! - воскликнул мальчик. - Я знаю, что заклинания даются мне тяжело, и потеря времени - не оправдание! Я стараюсь и буду стараться сильнее, учитель! Не отказывайтесь от меня! Не… не бросайте м-меня… учитель…
        Он стоял, сжав кулаки и дрожал как осенний листок на ветру, всею силою воли старался не упустить слёзы, но у него не получалось. Слишком мягкий сердцем, как в детстве, так и в отрочестве, он стойко переносил испытания тела, но не духа.
        - Оби.
        - Вы нашли меня, учитель, и я знал, что вы найдёте меня задолго до того!
        - Оби.
        - Вы дали мне дом! Вы научили меня читать! - Слёзы текли по красивому чистому лицу как хрустальные ручьи. - Вы научили… научили меня быть волшебником! Нельзя же так… так…
        Майрон осторожно обнял ученика, и пока тот успокаивался, гладил кудрявую голову.
        - Я перенёс много боли в этой жизни, Оби, - говорил седовласый тихо, - и даже в преддверии смерти мне не было так больно, как сейчас. Твоё благополучие - моя высшая ценность. Но даже в полной силе, как бы я ни старался, мне не развить в тебе Дар должным образом. Великий светлый Дар.
        - Учитель…
        - Моё астральное тело отмирает, без помощи Эгге я и сам уже умер бы. Теперь ясно, что я смертельно опасен для всего вокруг. Нельзя прибавлять к моим грехам ещё один, нельзя отнимать у мира тебя. Если мне удастся, то ты отправишься на обучение к мастеру целебной магии и не только, лучшему в известном мире. Он раскроет твой потенциал.
        - Я не хочу! Вы мой учитель! - глухо отозвался мальчик. - Это мой дом! Это наш дом!
        - Мальчик мой, ты не можешь прожить всю жизнь на обособленном острове. Твой Дар должен нести исцеление всем. Я понимаю твои желания, понимаю страх перемен, но Свет в тебе должен озарять всех. Благо одного - ничто перед благом многих…
        Вдруг Обадайя поднял голову, и его несчастный учитель в первый раз на своей памяти осознал, что этот светлый ребёнок был способен яриться. Воспалённые глаза метали молнии.
        - Все, - прошептал он, отстраняясь, - говорят одно и то же! А я просто хочу жить как остальные люди! Дышать как остальные люди! Стареть как остальные люди! Я хочу… я хочу…
        - Оби…
        Отрок опрометью бросился к воротам, распугивая мелких духов-прислужников, домашнюю живность. Лаухальганда, покатился следом и Майрон не стал его удерживать.
        - Пригляди за ним, но не надоедай. Одиночество порой необходимо как дыхание.
        - Мря!
        Оставленный наедине со своими мыслями, он побрёл в дом, который построил сам, большой, уютный, крепкий, - его тихая гавань в бушующем океане жизни. Майрон добрался до кабинета, где хранилась личная библиотека. В той комнате было много чего ещё, накопленного за долгие годы странствий. Когда седовласого стал терять Дар, он перенёс в реальность все вещи, хранившиеся в карманном измерении книги заклинаний. И не зря. Прежде послушная, теперь книга всё реже открывалась для него, не признавала хозяина.
        В одном из углов стоял рослый скелет существа, походившего в равной степени на человека и речного льва1. Каминную полку украшала искусно вырезанная статуэтка женщины, сидевшей на коленях вполоборота; голова её была не человеческой, но козьей. Гроздьями свисали с крючков мелкие амулеты и талисманы, висел в камине старый зачарованный котёл; на особом месте в цилиндрическом сосуде с бальзамом покоилась откушенная рука. Когда-то она принадлежала могущественному волшебнику.
        # # 1 Крокодил.
        Седовласый прошёл мимо сундуков, полок со шкатулками и книгами, упал в большое кресло. Взглянул на доску для раджамауты, оценил диспозицию фигурок и сделал ход. Одна из книг на столе шевельнулась, меняя цвет корешка. Стоило коснуться обложки, как книга превратилась в нечто гибкое и бесформенное, быстро вползшее по руке, на плечо, шею, утвердившееся на голове. Мимик несколько раз изменил форму, пока не решил, что сейчас ему хочется быть утончённым монаршим венцом.
        Так и сидел Майрон Синда в своём кресле, коронованный живой короной, курящий трубку и думающий о том, кто такие эти «все», кто говорит его ученику одно и то же?

* * *
        Порой, когда в сердце отрока бушует ураган, а в доме раздал, он думает о побеге. Глупые эти мысли к каждому ребёнку приходят в голову, но лишь по-настоящему несчастные хранят их долго и даже воплощают. Когда ураган разбушевался в сердце Оби, он думал не о том, как бы сбежать, а о том, как бы остаться. Страх перемен был властен над ним, как и надо всеми иными.
        Покинув усадьбу, Обадайя помчался в царство безлюдного леса, которое так любил. Внутренний огонь грозил сжечь, если он остановится, гнал беглеца по рощам и скалам, вдоль морского берега, на холмы и с холмов. Разные существа: простые звери, дикие духи, волшебные твари Ладосара попадались ему на глаза, но поспешно скрывались. Мальчик двигался, пока пламя не ослабло, пока не остыла кровь в венах и не высохли слёзы. Усталость настигла подле ручья в лесу, и там же нагнали мысли, от которых он силился сбежать.
        Напившись, он побрёл вдоль потока, слушая журчание, следя за лучами предзакатного солнца, косо бившими сквозь листву. Тяжёлые думы совсем одолели Оби и опустили его на корточки подле воды. Обняв колени, беглец сидел так в сумерках. Обрывки молитв перемежались вопросами к миру, которые просто нельзя было держать в себе:
        - Почему я? Почему? Почему не другой? Я недостоин, я нечист! Почему я, Господи?
        - Это вопрос риторики, или ты действительно ждёшь, что Он тебе ответит?
        Заслышав незнакомый голос, Обадайя вскочил и выбросил в ладонь волшебную палочку. Держа её перед собой, он медленно, не смыкая век, повернулся вокруг собственной оси. В промежутках между деревьями виднелись одни и те же поздние сумерки, но от острого взгляда не укрылось, что в одном из промежутков царила совершенно ночная тьма. С той стороны тянуло неестественным жаром и запахом сульфура.
        - Именем Джассара приказываю тебе проявить себя! - твёрдым голосом потребовал юноша.
        Золотые листики и жёлудь на конце палочки засветились.
        - Попробуй приказать Его именем, юноша, - посоветовал голос с насмешкой.
        - Именем Господа-Кузнеца…
        - Повинуюсь.
        В сгущённом мраке родился синий огонь. Он висел высоко над землёй без зримой опоры пока ветер не взметнул кусочки грязи, сухие ветки, листья, прочий сор. Из всего этого образовалась массивная фигура с горящей головой.
        - Я знаю, кто ты, - сказал юноша побелевшими губами.
        - А мне известно кто ты, - улыбнулся князь Пекла.
        - Учитель рассказывал…
        - О нашем знакомстве? Не сомневаюсь.
        Агларемнон был очень высок и широк в плечах, правильные черты лица заставляли верить, что некогда он обитал среди ангелов Господних. Пока не пал вместе с другими предателями. Падение то оставило на бывшем небожителе заметный след, - голова была разбита, лишилась верхней части; из пустого черепа поднималось синее пламя, игравшее на острых краях скола, блестевших как оплавленное стекло. Свою зримую форму падший облачил в старинные одежды, - чёрный хитон и гиматий; губы едва заметно улыбались, а веки были сомкнуты.
        - Здесь нет поживы для тебя! Изыди именем…
        - Я в своём праве! - Агларемнон поднял раскрытую ладонь в упреждающем жесте, его пальцы были черны, словно обуглились. - Ибо наступила пора сомнений, терзаний душевных. Когда как не в такие мгновения к смертным должен являться посланник Пекла, верно, о избранный?
        Красивые густые брови изогнулись, показывая гнев юноши и скрывая его внутренний страх.
        - Тебе нечем меня искусить! Изыди именем…
        - Ах, оставь! - Агларемнон заложил обе руки за спину и с любопытством посмотрел на человека сквозь сомкнутые веки. - Такую светлую душу воистину ничем не пронять, даже будь в том моя цель. А она не такова. Я просто был рядом, смотрел, какой ход твой учитель делал на моей доске для раджамауты, а уходя, услышал твои вопрошания. Так ты ждёшь, что Он ответит тебе? Не жди. Он не ответил.
        - Я говорил не с тобой, отродье Пекла!
        - И я уйду, раз нежеланен. Но прежде посочувствую тебе, о избранный. Как сочувствовал тому, другому, который тоже был избран. Как слушал его стенания, видел его слёзы. Ему, как и тебе явился ангел, принесший весть. Тот, чьё Имя я не могу больше называть, возложил на твои плечи миссию. Тяжёлую, непосильную, ломающую мечтания и наделяющую великой ответственностью. Я сочувствую тебе.
        Князь Пекла, ссутулившись ещё заметнее, отвернулся и медленно поплыл в темноту, из которой вышел. Но вдруг остановился.
        - Смертные говорят так: послушай, что скажет нечистый и сделай наоборот. Но сегодня эта поговорка не позволит тебе отвести душу, ибо я советую, о избранный: откажись. Живи свою жизнь сам, оставайся в этом краю, что так дорог сердцу. Не дай Ему отправить тебя на костёр, одного жертвенного агнца было достаточно. Живи радуйся жизни.
        Фигура распалась грязью, из которой состояла, а синее пламя погасло во мраке.

* * *
        Юноша быстро и глубоко вдохнул, открывая глаза.
        Он сидел на корточках возле бегущей ленты ручья, положив подбородок на колени и обхватив голени руками. Перед внутренним взором стояло воспоминание о нечестивом явлении. Оно не пыталось ускользнуть как сон по утру, не пыталось раствориться в потоке мыслей, но Обадайя и под угрозой смерти не смог бы понять, было то во сне или наяву?
        Тьма опустилась на лес, как опускалась сотни тысяч раз до того, равнодушная и молчаливая. Мальчик понял, что надо идти обратно, извиниться, возможно, рассказать учителю о привидевшемся. Правда, при мысли о том, как придётся смотреть Майрону в лицо, стыд сковывал его движения и наливал уши горячей кровью.
        Оби создал целую стайку светящихся мотыльков и собирался уже двинуться к усадьбе, когда вдруг услышал шум. Палочка вытянулась из предплечья в ладонь, готовая встретить угрозу. Звуки стали чётче, что-то мяукало и хлопало, будто… билось о стволы деревьев. Внезапно Лаухальганда вылетел к дорожке, отскочил от нескольких берёз и едва не попал отроку в лицо. Тому хватило ловкости поймать живой снаряд.
        - Мря-я-я! - радостно воскликнул ушастый мячик.
        - Опять гуляешь по ночам? Учитель запрещал тебе сотню раз!
        - Фряу-фря! Мря!
        - А в первый раз! И вообще уже иду домой… Мурчалка!
        Огромная рысь опасливо вышла к свету. Мальчик обнял подругу, которая уж давно сбросила зимний мех, стала тоньше, изящнее, сама красота с шершавым языком и ушами-кисточками. Большая и тёплая кошка, делавшая даже самые тёмные ночи уютными.
        - Думаю, мы можем погулять ещё немного…
        - Фря! Ф-ф-фря!
        - Я знаю, - быстро ответил Оби, - но ведь… я впервые… я впервые ослушался… Не думаю, что смогу когда-либо повторить это. Наверное, стоит извлечь всю пользу?
        - Фр-р-р-ря-я!
        - И что мне грозит? Жители чащоб не тронут, боясь гнева учителя. А если кто другой посмеет, рядом будет Мурчалка и великий Лаухальганда. Правда?
        - Мря… - прозвучало неуверенно.
        - Тогда помчались!
        Рысь разрешила мальчику взобраться себе на спину, она пошла, потом побежала и вот уже стремительный хищный силуэт летел сквозь ночь легко, бесшумно, стремительно.
        Годы назад, когда учитель был ещё здоров и совершал вылазки в Дикую землю, он часто привозил Оби подарки. Из одного путешествия волшебник вернулся с раненной рысью на руках. Она пострадала от жала некоего чудовища, пострадала так сильно, что обычные чары не помогали ей исцелиться, - что-то попало в кровь. Тогда Майрон предложил своему ученику попробовать наложить руки, ведь тот обладал даром особого свойства. Это оказалось нелегко, но рядом с ребёнком, благодаря его заботе и любви, благодаря всем силам, которые он так щедро отдавал, едва живая кошка стала пить воду, есть, а потом и расти. Всё живое цвело и крепло рядом с Обадайей, процвела и рысь.
        Оказалось, что тогда она была ещё не взрослой, а большим котёнком. Учитель сказал, что для Дикой земли это не редкость, - там многие животные становились гигантами. С тех пор наречённая Мурчалкой жила на острове Ладосар, единственная в своём роде хищница, сама по себе, но в неразрывной связи со спасителем.
        Обадайя держался за шерсть и прижимался к мохнатой холке, пока его подруга грациозно бежала сквозь лес. Через свои руки и ноги он ощущал биение могучего сердца и дыхание. Рысь достигла северо-восточной части острова, того места, где брал начало Перстяной мыс, - очень длинная линия земли, выступавшая в море.
        Учитель рассказывал, что во времена далёкой древности, когда ещё стояла Гроганская империя, на Ладосаре жили люди, - гроганцы, или гроганиты, в зависимости от того, чей исторический трактат читать. В те времена Императоры-драконы Грогана посылали свои чёрные корабли в море Огня через пролив Кадахар в поисках новой земли и новых завоеваний. Провожал отважных мореплавателей маяк, стоявший на конце Перстяного мыса. Он же первым встречал их огнём цивилизации. Ко времени, когда Майрон и Обадайя поселились на Ладосаре, никаких людей там не было уже тысячи лет, как и самого маяка. На острие мыса остались лишь руины.
        Глава 12.2
        Обадайя осенил себя знаком Святого Костра, а рысь двинулась по кромке леса, рассматривая Сонное Лежбище. Так отрок назвал длинную полоску берега, начинавшуюся в основании Перстяного мыса, с восточной стороны острова. Море омывало несчётные серые голыши, из которых состоял тот берег; находились там и камни иного рода, - тоже округлые, поросшие ракушками, окружённые водорослями, но не серые, а белые. Они лежали на пляже где кучками, где по одиночке, разновеликие, от тех, что были с арбуз, до одного великана размером с дом. Неискушённому взгляду белые камни казались всего лишь камнями, но глаз волшебника видел в них огонёк жизни, ухо слышало медленное дыхание. На Сонном Лежбище не следовало слишком шуметь.
        Юноша остановил Мурчалку и стал вслушиваться в дыхание спавших камней. Он заметил когда-то такое, что даже учитель пропустил мимо, - если набраться терпения, то внимательному слушателю откроется тайная песня. Они пели её во сне, пели все вместе одни и те же слова, что не менялись, возможно, со дня сотворения мира. Камни грезили об осени, о той поре, когда поднимутся в небо и сольются с духами ветра в дружеских объятьях. До самой весны будут они свободный носиться над миром незримые, пока не придёт время новой жизни и время сна. Тогда они вернутся обратно и лягут здесь, вновь твёрдые, сонные и неподвижные. И так раз за разом десятки тысяч лет.
        Наслушавшись, мальчик утёр слезу и попросил рысь везти его к дому, но вдруг передумал.
        - Постой, - сказал Обадайя вдруг, рассеивая мотыльков, - ты слышишь?
        Привычный голос моря нарушался звуками, доносившимися из темноты, откуда-то с северо-северо-востока. Над волнами метались возгласы, похожие на речь, слышался плеск, будто множество вёсел ударялись о воду. Оби спешно стал плести чары Енотовых Глаз, дважды заклинание рассыпалось, только на третий, всё сложилось, и темнота перестала быть препятствием. Он увидел, как по воде шли четыре длинных корабля со сложенными парусами. К их бортам крепились круглые щиты, защищавшие немногочисленных гребцов, а носы украшали женские фигуры, выточенные из дерева. Орийские лодары.
        Зажглись первые факелы и корабли скользнули к самому берегу благодаря своей низкой осадке. С бортов спрыгивали люди, звеневшие металлом, и тащили лодары дальше на сушу. Множа свет, чужаки стали обходить место высадки. Выглядели они растерянно, громко переговаривались на сканди - языке северных народов.
        Среди прочих выделялись две высокие фигуры в белых шубах, раздававшие приказания. Стоя друг подле друга они творили некий ритуал, от которого колыхались волны Астрала, а потом вдруг Обадайя почувствовал на себе пристальный взгляд. Его обнаружили поисковым заклинанием.
        - Может быть, им нужна помощь, - сказал отрок, - кажется, они устали. Наверное, надо проявить гостеприимство.
        - Ф-ф-фря! Фря! Ф-фр-ря! - воспротивился Лаухальганда, подпрыгивая на месте.
        - Раз так, можешь не сопровождать меня. Расскажи учителю.
        Невзирая на призывы компаньона, Обадайя поднял над головой волшебную палочку, и жёлудь на её конце мягко засветился. Юноша простоял так достаточно долго, чтобы не стать неожиданностью ни для кого и не спровоцировать ненужного насилия.
        - Идём.
        Мурчалка понесла человека на Сонное Лежбище, где засверкала сталь. Воины с мечами и копьями выстроили стену щитов подле лодаров, за их спинами две беловласые шаманки плели какие-то чары. Мальчишка приблизился бесстрашно, восседая на рыси, словно какой-то юный бог лесов.
        - Вам нужна помощь? - спросил Оби на плохом, но разборчивом сканди. - Раненные? Больные? Не бойтесь, я хочу помочь вам!
        Были и раненные, и больные. Четыре больших и длинных корабля принесли на Ладосар больше трёх сотен человек, но лишь четыре десятка из них оказались достаточно сильны, чтобы взяться за оружие. Иные - хворые, старые, либо же совсем дети, измождённые долгим плаванием. Кашель и лихорадочный блеск запавших глаз, острые скулы, впавшие щёки. От взгляда на этих несчастных, сердце Оби испытывало боль.
        Воины - а вернее, воительницы, - расступились, пропуская высокую статную женщину в плаще с песцовым воротником. Её бледная кожа была обветрена, серо-голубые глаза заволакивала пелена смертельной усталости, а на плечах лежали две рыжих косы, посеребрённых ранней сединой.
        - Мир тебе, чадо, - произнесла незнакомка на хорошем вестерринге1, - скажи… это… - она задыхалась, - континент?
        # # 1 Второе название (наряду с «вестерлингвой») основного всеобщего языка, используемого для общения в Вестеррайхе.
        Оби спрыгнул с Мурчалки и сделал шаг навстречу.
        - Нет, госпожа. Это остров Ладосар, что близ берегов Дикой земли. Добро пожаловать.

* * *
        Майрон по-прежнему сидел в кабинете и читал. На столе перед ним лежала раскрытая книга в деревянной обложке. Она была не велика и не мала, но очень важна. С тех пор, как собственный магический гримуар перестал признавать в нём господина, эта книга стала самой главной из всех. На её страницах не находилось места ни единой магической формуле, однако в самые тяжёлые, самые болезненные времена, из неё седовласый черпал силу и поддержку.
        Книга, как и её хозяин, имела два имени. Написанная больше трёх с половиной тысяч лет назад, во времена расцвета Гроганской империи, она звалась «Танцем Драконов», но позже стала «Семью Дыханиями». Майрон нашёл её в прошлой жизни, когда в одиночку достиг Шангрунского книгохранилища. Тогда он не разобрался, скопировал архаичный текст, а перевёл только через годы, когда руки дошли.
        Философско-религиозный трактат о боге, известном как Пылающий, сращенный с тем, что ныне назвали бы фехтбуком. Книга учила азам Элрогианства, открывая также основы древних техник владения мечом, топором, копьём. Оказалось, что жрецы бога-дракона упражнялись не только в богословии, но и в битвах, - возносили молитвы оружием. Ныне об этом уже никто не знал, слуги Пылающего остались в истории порочными, слабыми, погрязшими в роскоши и сластолюбии, какими они были на момент падения империи. Однако же, когда-то эти люди возглавляли армии.
        Скользя взглядом по страницам расшифрованного и собственноручно записанного текста, волшебник курил трубку. Время от времени он выстукивал из чаши остатки табака и наполнял её заново, туго утрамбовывая табачный лист пальцем. Обыденность, с которой седовласый это делал, походила на кощунство, ибо трубка была безумно красива и сказочно ценна. Мундштук из красной смолы кадоракара, чаша в виде дракона, запрокинувшего голову, выточенная из самого ценного в мире материала - драконьей кости. А он брал её и бесцеремонно стучал о столешницу, не отрываясь от страниц.
        Скрипнули воротные петли, Майрон приподнял голову, но присутствия ауры ученика не ощутил. Что-то громко ударилось о дверь и звук успел повториться трижды, пока хозяин шёл по прихожей; через порог перемахнул Лаухальганда. Упругий чёрный мячик принялся кататься и подпрыгивать, взволнованно мяуча. Смысл достигал слушателя с трудом.
        Наконец Майрон Синда кивнул и быстро отправился в кабинет. Он оставил там трубку, накинул свой плащ и усадил на плечи мимика, принявшего вид капюшона. С одной из полок он забрал Светоч Гнева и сунул его в левый рукав. Затем седовласый взлетел по лестнице в комнату ученика, чтобы забрать свою старую походную сумку с экстрамерным эффектом. Она сопровождала мага многие годы в разных приключениях, и уже довольно давно принадлежала Оби, - подарок от учителя.
        Вскоре Майрон гнал торгаста на восток, жалея, что не может выглядеть внизу хоть что-то. Звёзды давали слишком мало света в сию летнюю ночь. Могла разразиться гроза. Благо, добравшись до Сонного Лежбища, он заметил костры и стал снижаться. Четыре длинных корабля действительно лежали на берегу; мерцали маленькими точками ауры живых существ.
        Появление всадника с небес вызвало хор испуганных криков, но Синда не заметил их, ища ту единственную, неповторимую ауру, которая имела значение. Он заметил ученика и восславил за это бога. Обадайя пребывал среди старых и истощённых, погружённый в заботы. Ощутив появление учителя затылком, мальчик радостно вскочил и взял сумку.
        - Я знал, что вы её прихватите!
        Из безразмерного нутра артефакта стали появляться приготовленные зелья, мази, эликсиры, декокты, запахло аптекой.
        Когда от сердца отлегло, Майрон смог сосредоточиться на приблудах, которых насчиталось… больше трёх сотен душ. Мужчины с испуганными, потерянными взглядами, державшие при себе детей; массивные и угрюмые женщины в доспехах и при оружии. Все измучены тяжёлым плаванием и все - большая проблема. Седовласый медленно двинулся по камням, чувствуя запах гниющих водорослей и немытых тел. Отсветы костров выхватывали множество худых красно-чёрных лиц.
        Сильно выделялись рядом с прочими чужаками две белые женщины, пристально следившие за седовласым. Невзирая на летний зной они облачились в шубы из белька и горностая, обвешались бусами и браслетами, звеневшими при всяком движении. Шаманки с далёкой Оры, носительницы дикой, непредсказуемой магии, такой же холодной как их полуживая красота. Скупая память Майрона, вытянула из закромов имена: Хейдрун, Бергдис.
        Они пытались разглядеть его ауру, оценить силу, хотели знать, смогут ли одолеть хозяина острова. Но пусть хоть все глаза выглядят, ничего кроме ложной ауры им не распознать, а даже если бы смогли, увидели бы на месте человека пустоту…
        Внезапно он осознал, что после смерти Орзы, - а старуха наверняка уже давно почила, - именно Бергдис и Хейдрун должны были стать помощницами правительницы острова Ора. Раз они здесь, среди всего этого измученного отребья…
        Серо-голубые глаза поймали его взгляд и сердце пропустило удар. В памяти Майрона эта женщина была выше, полная сил и дерзости. А ещё великой женской дури. Теперь же она казалась другой, более зрелой и мудрой, но всё такой же красивой, как в день их встречи. Конани1 возвышалась над всеми, храня гордый образ вопреки усталости. На лице появились морщинки, новые шрамики, в огненные волосы вкралась седина, но, несомненно, то была она.
        # # 1 Титул, соответствующий королевскому на северных островах.
        Женщина решительно приблизилась, глядя в тень под капюшоном и поклонилась вдруг.
        - Моё имя Йофрид, почтенный. Мы вторглись в ваш удел без злого умысла. Приношу свои извинения.
        Седовласый оцепенел, услышав этот голос спустя… пятнадцать лет? В немом восхищении он разглядывал её, а внутри что-то почти отмершее встрепенулось вдруг и отчаянно возжаждало жизни.
        - Кто вы такие? - спросил он, зная ответ.
        - Орийки, почтенный. Мы… - Йофрид убрала со лба рыжую прядь, - переселенцы. Держали путь в Вестеррайх, но заблудились в буре.
        - Вот как? Летом море добреет, но вы, кажется, пострадали от него. Плавание затянулось? Приходилось идти против ветра?
        Йофрид многого могла ожидать от незнакомца в чёрных одеждах: высокомерия, недовольства, презрения и даже гнева, но его въедливость ошарашила её. Ощущение чего-то знакомого словно промелькнуло на краю сознания.
        - Погода действительно подвела. Пришлось идти много западнее, вдали от известных путей, мы израсходовали пресную воду, почти всю пищу, многие, кто был с нами в начале, отправились к морским богам. Наконец мы нашли сушу, но радость оказалась преждевременной. Там встретили нас ужасные твари, названия которых не ведаю.
        - Вероятно, вы высадились далеко на северо-западе отсюда, - на Когтях Дракона. Это часть Дикоземья.
        - Да, так и было. Они пришли в ночи, не боясь ни огня, ни железа, покалечили многих моих воительниц, некоторых унесли в темноту. Мы отбивались до рассвета, а потом бежали с позором.
        - Опасные земли. И воды тоже. Ужели непогода отнесла вас так далеко? Вы почти вышли в море Огня, а оттуда корабли не возвращаются.
        Ложь, которую женщина собиралась сказать, застыла на растрескавшихся губах, она не привыкла врать и плохо с этим справлялась. Раздалось тихое ворчание, почти рык, - это обратила на себя внимание молодая воительница, державшаяся чуть позади Йофрид.
        На северянку она была непохожа, - черноволосая и кареглазая. Девчонка, если аура не врала, но не по годам рослая, широкоплечая, высокая. Некрасивая, вся нескладная, жилистая, с густыми, почти сросшимися бровями и заметной щелью меж верхних резцов. Но всё же было в этой особе нечто примечательное; возможно, - неистовый гнев, плескавшийся в глазах, или, быть может, уверенность, с которой мозолистые руки держали топор. Казалось, ещё немного, всего мгновение, и она бросится на незнакомца, очертя голову.
        - Уж ладно. - Майрон пристально следил за черновласой. - Невежливо со стороны хозяина утомлять гостя расспросами. Вы ведь гости? Не завоеватели?
        - Гости, - подтвердила Йофрид с надеждой, - если вы готовы принять нас.
        Он кивнул.
        - Добро пожаловать. Я обеспечу страждущих пищей на первое время, но потом прокормитесь сами. Ладосар обилен и щедр. Однако есть три закона, которые не следует нарушать.
        - Мы не посмеем…
        - В самых глубоких чащах вы найдёте смерть, так что никогда не ходите туда. Это первый закон. Также нельзя ходить в лес ночью, а если ночь застала вас в лесу, не дозволено отходить от костра, и это второй закон. Нельзя разводить костров или оставлять иные признаки своего присутствия на восточных берегах острова. Это третий закон. Пока что всё.
        Он пристально взглянул на Йофрид из тени капюшона. Женщина, перенесшая тяготы пути, измождённая, оголодавшая, вероятно больная, всё равно казалась Майрону прекрасной.
        - Мы будем следовать вашим законам, почтенный, - ответствовала она.
        - Надеюсь. И пока вы здесь, постарайтесь не шуметь. Если разбудите старого Боргольда, он убьёт вас.
        Йофрид не поняла, а Синда усмехнулся:
        - Ваши шаманки слишком пристально следят за мной и ничего больше вокруг не замечают. Посмотрите на эти валуны вокруг, их сотни здесь. И всё это - спящие скреллы. А вон тот громадный, большой как дом, видите? Это их родитель Боргольд. Он ненавидит просыпаться раньше осени и, если разбудите его, старик убьёт вас всех. Так что тс-с-с.
        В тот миг лица Йофрид и её шаманок одинаково изменились от ужаса и удивления. Поняв, что они осознавали угрозу, Майрон хотел было подняться в седло, но конани смогла перебороть эмоции и задержала его.
        - Я не была до конца честна с вами!
        Седовласый промолчал.
        - За нами погоня, - продолжила орийка глухо, - и мы сами создали бурю, чтобы скрыться от преследователей. Нам нельзя подолгу останавливаться, и потому, если вы будете так щедры, чтобы дать нам еды и воды, мы избавим вашу землю от хлопот.
        Вздох шумный и медленный:
        - Поздно. Теперь вы мои гости и всякий ваш враг - мой враг. Ни о чём не беспокойтесь, отдыхайте, насыщайтесь.
        Бросив внимательный взгляд на чернявого щенка, скалившегося подле конани, седовласый взмыл в небо. Ему предстояло опустошить погреба и амбар, чтобы к утру пища была перенесена к Сонному Лежбищу. Но прежде всего, вернувшись в усадьбу, он вышел за внешние стены в ночь. Остановившись на самой границе света, который давала застеклённая лампа, он ждал. То тут, то там темнота стала уплотняться и в ней открывались глаза, внимательно следившие за человеком. Запах мха и сырой земли усиливался.
        - Они - мои гости. На них распространяется всё, что распространяется на меня и моего ученика. Они будут соблюдать правила, и вы не посмеете их трогать. А коли распустите свои руки, я приду в ваши обиталища с огнём и мечом.
        Ночь не ответила ему, только несколько пар больших горящих глаз прикрылись и седовласый ощутил, как там, за деревьями, передвигается нечто большое, тяжёлое, бесшумное.
        - Не помню, чтобы позволял вам уходить. - Тихая угроза принудила тьму вновь замереть. - До рассвета вы перенесёте отсюда к Сонному Лежбищу кое-что съестное. Вы оставите это там в целости и сохранности, не позволите им себя увидеть и будете очень тихими, чтобы старый Боргольд не проснулся. Таков мой вам наказ.
        Глава 13.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 1 месяца юна года 1650 Этой Эпохи, Прогиддар.
        Несколько следующих дней наёмник отсутствовал, и никто не знал, куда он исчез. Самшит не верила, что Кельвин мог нарушить данное слово, ей хотелось увидеть его, хотя и боязно было. Замечая тревогу первожрицы, брат Хиас старался отвлечь её.
        Когда Самшит не читала молитв для верующих, когда не проповедовала, он возил деву по Прогиддару, ибо Верховная мать прежде не видела настоящих гномьих твердынь. Крупные народности гномов исчислялись десятками, многие строили города в единой тройственной традиции, иные меняли её на что-то особенное, своё, но в основе каждого по-настоящему сильного и большого города стояли столпы, державшие на себе его благополучие.
        Единственным таким «столпом», находившемся в нижнем Прогиддаре, была гильдия инженеров. Продолговатая крепость из камня, кирпича и металла, обросшая множеством плавильных цехов и кузниц, денно и нощно исторгала из труб жирный дым, производя в своём чреве оружие, паровые механизмы, бесчисленные детали для сложных агрегатов, которые обеспечивали город водой и теплом даже в самые лютые зимы.
        В верхнем Прогиддаре стояла Рунная Палата, здание с куполообразной крышей, над центром которой танцевал столб сине-золотого пламени. Палаты вроде этой объединяли весь Кхазунгор, обучая рунных мастеров Ремеслу. Именно они хранили тайну создания рун, которые позволяли оживлять гулгомов и зачаровывать различные предметы.
        Ещё Самшит показали воинские чертоги, в которых правил главный воевода, провели по гигантской подземной грибнице и фермам племенных туннельных крыс, чья мясо гномы так сильно любили.
        Всё это время, пока брат Хиас развлекал её, другие братья Звездопада готовились к продолжению пути. Они закупали продовольствие, снаряжение, привлекали наёмную охрану, искали проводников и даже арендовали в Палате Рун целых трёх больших гулгомов для путешествия.
        На вечер седьмого дня, когда Самшит со свитой ужинала в большой комнате на первом подземном этаже, аппетита у неё не было. Причиной тому служил не грибной салат с луком, не крысиная запеканка и не гномье пиво, такое густое и крепкое, что после нескольких глотков можно было потерять сознание.
        - Матушка? - обратила внимание Нтанда. - Вас что-то тревожит.
        Первожрица подняла глаза от серебряного блюда, и префект испытала неловкость. Она позабыла на миг, что являлась слугой, а слуге не подобает лезть в думы господ дальше предугадывания их желаний. Нтанда потупилась. Но Самшит была скорее рада, нежели раздосадована. Посвятив жизнь служению богу, она не обрела среди людей и нелюдей таких, кого можно было бы назвать друзьями. А порой нужда в друзьях оказывалась великой.
        - Мне опять начали сниться тревожные сны, - сказала Самшит, - как когда мы гостили в Вадаэнтире.
        Огненные Змейки, удостоенные чести сидеть за одним столом со своей госпожой, стали обеспокоенно переглядываться. Много недель назад они несли дозор у ложа первожрицы, которая восстанавливалась после явления чуда. Поначалу матушка хорошо спала, набираясь сил, но позже её сон сделался тревожным и прерывистым.
        - И это опять… оно? - осторожно спросила Нтанда.
        - Да. Я вижу во сне пророчества Ирэлан.
        Змейки все как одна приложили пальцы ко лбам, шепча краткие молитвы, - эта новость поразила их суеверным страхом.
        - Вы думаете… последние дни близки?
        - Я думаю, нам нужно поторапливаться, - ответила Самшит. - Пылающий не будет ждать вечно.
        Это объяснение показалось всем понятным и правильным, воительницы удовлетворились мыслями о том, что самое худшее можно отсрочить, или вовсе избежать его, приложив усилия. Иллюзия власти над своим будущим всегда успокаивала хрупкие умы смертных.
        Вдруг Самшит стало не по себе, её прекрасный лик исказился гримасой отвращения, дева поднялась, хватаясь за живот и грозя исторгнуть обратно то немногое, что смогла съесть.
        - Матушка?!
        - Он близко. Белый орк.
        Змейки поднялись и взялись за оружие, которое всегда было рядом, надели шлемы. Но что делать дальше? Если опасность шла сверху, защитники оказывались в особенно уязвимом положении.
        - Совсем близко, - произнесла Самшит, - господи, я успела так хорошо отвыкнуть от этой твари!
        Перед каждой из двух дверей, ведших в трапезную, встал один из Пламерожденных, чьи кристаллы уже пульсировали, наливаясь силой; третий был рядом с первожрицей. Наконец, одна из дверей открылась и стальные клювы стрел нацелились в лицо Хиасу.
        - Я громко топотал, спускаясь? - спросил он. - Матушка?
        - У меня такое чувство, что эта тварь где-то рядом.
        - Белый орк? Это правда. Существо, которое я предпочёл бы видеть мёртвым, уже внутри дома. Оно пришло с нами.
        - С кем?
        - Со мной и с господином Сирли.
        Услышав заветное имя, дева сбросила всё, тяготевшее над ней, ожила, её нежные губы приоткрылись, в глазах блеснуло ожидание. Он вошёл.
        В дни перед своим исчезновением одноглазый наёмник уже давно не брился, отпустил щетину, он выглядел усталым и измученным от долгого безделья, носил доспехи, изодранные на спине и вообще казался несчастным, хотя старался не показывать этого. Что-то сильно переменилось за прошедшее время, - Кельвин словно только что покинул цирюльника, сбросил десяток лет, развёл плечи, выпрямил спину и новые доспехи выглядели на нём очень красиво. Кожаные, со вставками из кольчужной сетки, спицами жёсткости, ремешками, усиленными стальной нитью и застёжками полированной бронзы, украшенными ликами гномьих предков. Из-за спины наёмника выглядывали рукоятки новых мечей, - тоже гномьей работы, украшенных древними как мир орнаментами. Этот воин был из тех, кого возраст делал только красивее, только желаннее для любой женщины, способной видеть настоящую мужественность.
        - Кельвин.
        - Госпожа моя.
        - Нашёл его в мастерской одного неплохого оружейника, где господин Сирли жил, пока целая артель кузнецов и кожевенников правила доспехи по его мерке. Простите, что говорю о вас, будто не при вас.
        - Я не жил там, - сказал наёмник, не сводя единственного глаза с Самшит, - только отдыхал. А в остальное время искал это вот чучело, язви его душу.
        Вслед за Кельвином, низко пригибаясь, в трапезную протиснулся Маргу. Белый орк был также огромен, пугающ… а ещё весьма грязен и распространял отвратительное зловонье.
        - Он будто из стоков вылез, - молвила Самшит, к которой возвращалась тошнота.
        - Именно оттуда и вылез, госпожа моя. В день нашей с вами… беседы, мой брат по оружию пропал без вести. Потребовалось время, чтобы выследить его. Маргу нашёл проход в стоки и лазал по сети тоннелей, прорезанных гномами, он даже добрался до подземной реки.
        - Но зачем?
        - Говорит, что охотился. Если бы не фермеры, которые прочёсывали все подземелья в поисках твари, повадившейся таскать крыс, я, наверное, его и не нашёл бы.
        Пальцы орка пришли в движение.
        «Я знал, когда продолжится путь. Я не потерялся бы и не отстал».
        - Лучше иди и смой с себя всю это мерзость. Во дворе.
        Чудовище ушло, облегчив судьбу всех присутствовавших. Некоторое время царила тишина, которую нарушил Хиас.
        - Теперь, раз все мы в сборе, матушка, пришло время рассказать, как я намерен провести вас дальше.
        Брат Звездопада жестом пригласил вернуться за стол, сам не сел, да и Кельвин Сирли стоял близ него, словно и не мучила его никогда горькая неприязнь.
        - Всё указывает, матушка, что спускаться на равнину нам сейчас никак нельзя. Да и прежде нельзя было. Возможно, господин Сирли смог бы незаметно провезти вас к Синрезару до распространения мора, но не теперь. И я не смогу, увы. Посему, надеюсь, вы одобрите мой план.
        - Говори, брат Хиас.
        - Благодарю. Итак… К западу от Прогиддара в Алукку впадает река Ступени Титана. Она берёт своё начало в Оке, - другом озере, которое находится высоко в горах. Близ Ока стоит посёлок шахтёров и то, что гномы зовут горнопромышленным комбинатом. В этом месте добывают и перерабатывают руды в готовый к употреблению металл. Комбинат принадлежит самому Горному Государю. Именно туда я и хочу вас отвести.
        - Зачем? - поёжилась Нтанда. - Зачем нам выше в горы? Даже здесь околеть можно, а там снега! И как мы оттуда попадём в Синрезар?
        - Не изволь беспокоиться, о прекрасная дочь юга, - ответил Хиас, заставив префекта вспыхнуть, - этот их комбинат имеет свою железноколёсную станцию. Время от времени на неё приходят поезда, куда загружаются готовые слитки. Они двигаются по колеям внутри и под горами с огромной скоростью, преодолевают сотни лиг в день.
        - Это и есть твой план? - спросил Кельвин хмуро. - Известно ли тебе, сколь строго бородачи относятся к своей системе путей? Сколь тщательно охраняют поезда? Всё, что принадлежит Горному Государю - священно. Чужаков и близко не подпустят к составу.
        - Справедливо, - согласился бритоголовый, - но на счастье, волею Элрога, у меня есть это.
        Хиас достал из-за пазухи и положил на стол нечто, походившее на прямоугольную свинцовую скрижаль, но не целостную, а с будто набранным из отдельных рун текстом. Она была укреплена опломбированной малахитовой рамкой, не дававшей знакам утратить порядок. На пломбе красовался оттиск личного перстня-печати рекса Прогиддара.
        - Наборная пайцза? - удивился наёмник. - Настоящая?
        - Не сомневайтесь в могуществе господнем, - она подлинная. Просьба допускать нас до гномьих паровых машин и рекомендации высочайшего доверия, платёжеспособности. Нет ничего лучше в Кхазунгоре, чем заручиться поддержкой кого-нибудь из высшей знати дваульфари1. С этим нам удастся за несколько недель достичь Охсфольдгарна, а там только с гор спуститься и до Синрезара рукой подать.
        # # 1 Д в а у л ь ф а р и - «вершинные» гномы, меньшая из двух фракций, на которые поделён весь гномий народ. Вершинные гномы обитают в основном на поверхности Драконьего Хребта и внутри его пиков, контролируют перевалы. Обладают большей частью централизованной власти в государстве, заведуют обучением рунных мастеров.
        - Но прежде нужно подняться в горы, - осадил улыбавшегося Хиаса Кельвин.
        - Да, да, да, - чуть опечалился тот. - Старший проводник говорит, что сможет довести нас к Оку за пять-шесть недель и то лишь потому, что мы хорошо подготовились и нашу поклажу будут нести гулгомы. Путь неблизкий, матушка, но мы доведём вас до Ока, а оттуда, со временем, и до священного города Элрога. Если вы одобрите.
        Слова были обращены к деве, но сама Верховная мать смотрела на Кельвина, и все прочие женщины тоже смотрели на него. Внезапно галантерейщик осознал, что его наделяли силой. Смирившийся с неудачей, наёмник согласился покориться желанию Самшит идти в пасть зверя и надеялся всего себя посвятить её защите, раз большего сделать не мог. Он не ожидал становления предводителем вновь. Кельвин Сирли опустил веко, несколько раз ущипнул себя за переносицу.
        - А ничего лучше и не придумать, язви его душу, - проворчал он себе под нос. - Думаю, госпожа моя, нам следует попробовать этот путь.
        Лицо Самшит просияло и всем стало спокойнее. Сколь же прекрасна определённость!
        - Брат Хиас, завтра я хочу засветло попрощаться с общиной, пусть соберутся на проповедь. А потом сразу же отправимся в путь. Элрог направляет.
        - Латум! Разошлю братьев с вестью немедля, матушка!

* * *
        Ещё не испарилась утренняя роса как разошлись створки единственных врат Прогиддара, выпустившие наружу караван. Его возглавляла пятёрка рыжебородых гномов народности скиартмар, что ехали на бурых овнах, блистая начищенной бронзой шлемов и золотыми украшениями сбруй. Поверх чешуйчатых доспехов на всадниках были остроплечие меланхлены1, а обветренные их лица украшали татуировки тушью.
        # # 1 Бурки.
        Следом за гномами шагали три больших гулгома особой формы, - их тела являли собой плоские каменные плиты, на которых были закреплены припасы и походная утварь. Каждый гулгом передвигался на четырёх длинных конечностях и нёс на загривке погонщик из числа рунных мастеров.
        На спинах первого и последнего гулгомов кроме продовольствия находились ещё и хиллфолки - наёмные стрелки. Серокожие коренастые мужчины и женщины в утеплённых плащах, известные своим мастерством обращения с огнестрельным оружием. Мушкеты, пистолеты и бомбарды в их руках выглядели весьма устрашающе. На среднем гулгоме путешествовала Верховная мать со свитой, для неё поставили большую юрту и запасли дров.
        Замыкал движение отряд из почти полусотни братьев Звездопада верхом на белых козерогах.
        Караван подошёл к месту, где широкий поток вливался в Алукку, дальний берег реки едва удавалось разглядеть. Вода была безупречно чистой, но и студёной, ибо покинула край ледников. Скиартмары направили овнов вверх по течению, увлекая весь караван, и началось размеренное восхождение.
        Они двигались по древнему краю, где седые вершины грозили небесам, распарывая облака, а деревья шептали историю мира под вой холодных ветров. На дворе стоял юн, первый месяц лета, но там, куда поднимались элрогиане-паломники, природа об этом будто не догадывалась.
        Первый из многих водопадов, коими прославилась река Ступени Титана, виднелся издали. Размах его поражал неподготовленные умы. Прямо из вод по всей ширине русла возносилась стена тёмного камня, триста шагов1 в высоту, идеально ровный край с прямым углом и ревущий в падении поток.
        # # 1 Около 240 метров.
        - Гномьи летописи твердят, - говорил Кельвин, стоя на краю шагавшего гулгома, - что эта долина, прежде звавшаяся Путём Огненного Червя, всегда была пристанищем дикости, рассадником чудовищ. Казалось бы, сердце империи, но на деле обжитые пределы и дикие края в Кхазунгоре соседствуют как причудливое лоскутное одеяло. А путь Огненного Червя просто взял и за одну долгую зимнюю ночь превратился вот в это. Событие имело место ещё в Эпоху Великих Чаров2. Никому так и не удалось повредить материал, из которого состоит лестница, взять пробу, изучить с помощью волшбы. Она просто появилась и с тех пор остаётся неизменной.
        # # 2 Седьмая Эпоха Валемара, продлившаяся две тысячи семьсот пять лет; золотой век правления магов во гласе с Джассаром Ансафарусом, время межмировых путешествий и всеобщего благорастворения.
        - Может быть, её построили великаны? - предположила Самшит.
        - Госпожа моя, даже самые высокие великаны, способные что-то строить, более чем вдвое ниже любой из ступеней. Нет, это дело рук древних волшебников, не иначе. Вероятно, они знали, что такое «титан».
        - Я думала, - сказала дева, - что это «великан» на языке гномов.
        - Великан на языке гномов это «otmroghr», матушка, - уверенно сказал Хиас, который успел достаточно познать гонгаруд, пока жил среди горцев.
        - На самом деле, даже гномы не знают, почему лестинца так называется, - продолжил Кельвин, - это название просто записано в их летописях.
        Преодолев крутой скальный подъём возле первого водопада, караван остановился на время, ведь тогда облака разошлись и стало возможно увидеть высившийся далеко на северо-востоке Элборос. Царь всех гор, вершина мира, пик, одетый в мантию вечной бури, сиял, несравненный и величественный. Самшит прижала к себе трепетавший Доргонмаур. Она видела пик и прежде, с восточной половины мира, но никогда - так близко, в таком свете. Момент оказался столь ярким, что первожрица на всю оставшуюся жизнь запоминала его.
        Их путь продолжился. День за днём караван забирался выше в пределы королевства Созе, раскинувшегося на склонах гор, в укромных долинах и глубоких пропастях. Многие разы на берегах Ступеней Титана встречались укреплённые селения и небольшие городки, в которых обитали хмурого вида люди, гномы и не только. Встречались и иные, свободные народы, что не жили под королевскими гербами, а порой и вовсе не признавали существования горной державы Созе. То и дело рыжебородые гномы скиартмары вступали в переговоры с такими свободолюбцами: суровыми коневодами кутрумами; взбалмошными гэланами, что носили клетчатые юбки вместо штанов; свирепыми и громогласными сваагахорами. Благодаря умению проводников вести правильные речи и заготовленным подаркам, раз от разу получалось расходиться с аборигенами бескровно и даже получать охраняемый проход по их землям.
        Но не всегда путешествие сохраняло такой спокойный ритм.
        Глава 13.2
        На десятый день пути хиллфолки со своих движущихся насестов стали замечать среди деревьев вокруг приречных троп движение. Они предупредили об этом остальных, но до синих сумерек более ничего подозрительного не происходило. Однако стоило каравану начать обустраивать бивак, из-за деревьев раздался многоголосый дикий рёв. Леса исторгли на путешественников ватагу чёрных, лохматых тел, размахивавших оружием. Огненные Змейки и хиллфолки тотчас же начали стрелять, загудели тетивы, загрохотали бомбарды, воздух наполнился сизым пороховым дымом и свинцом. Братья Звездопада, обнажив кривые кинжалы, с пугающим безмолвием устремились навстречу опасности и завязалась сеча. Хиас кромсал и рубил в самой её сердцевине, отвечая на вопли и визги врагов беззвучным движением губ - молитвой.
        Кельвин Сирли на пару с белым орком устроили пир жестокости. Человек, видевший будущее, недосягаемый и вездесущий, отнимал жизни так ладно и легко, что его убийства перетекали одно в другое словно единственное долгое, непрекращающееся движение. Маргу таким изяществом не обладал, - он просто набрасывался, откусывал части тел и двигался дальше, равнодушный к оружию, пытавшемуся оцарапать его шкуру.
        Надо всем с высоты гулгома стояла Самшит вместе с Пламерожденными. Святая мать молилась о скорейшей победе, но невнимательно, запинаясь, - она пыталась разглядеть в гуще мельтешивших тел выгоревшую на солнце голову. Наконец ей удалось найти взглядом окровавленное лицо, дева испугалась. Кельвин же, утёрся и прокричал:
        - Уходите дальше! Дальше!
        Погонщики гулгомов заставили тех шагать, стрельба продолжалась ещё некоторое время, но вскоре стихла, как и сама битва. Враги поняли, что дело их обречено, визжа и стеная они бросились в разные стороны, а в погоню бросились только два наёмника.
        - Хиас, догони её и охраняй!
        - Куда вы, господин Сирли?
        - Если они выживут, приведут новую ватагу, язви из души! Мы вырежем всех до одного!
        Пророк Элрога наконец смог отпустить дыхательный ритм, который поддерживал всё то время. Он задышал тяжело и жадно, с шумом, опёрся на собственные колени, ощутил сколь стремительно выступал на лице пот. В его годы практиковать Семь Дыханий было уже совсем непросто. Хиас стоял среди мертвецов на пропитанной кровью земле, с окровавленным ножом, сам весь в эссенции жизни. Его братья помогали раненным и ловили козерогов, успевших разбежаться, пока предводитель рассматривал застывшие маски смерти.
        Люди, вот кто напал на караван, ватага одичалых, едва хранивших схожесть со всем остальным человечеством, варваров. Звериные шкуры поверх голых тел, покрытых уродливыми татуировками; старые рубцы на местах отрезанных носов и ушей, выжженные глазницы, рисунки из шрамов и прочие ритуальные символы доблести. Короткая и тяжёлая битва унесла жизни десятков молодых и старых.
        - Погибшие вне света Элрога, я скорблю по вас.
        Братья Звездопада вскоре догнали отошедших гулгомов и двинулись подле. Караван старался отойти от места битвы так далеко, как позволяло время. Когда совсем стемнело, монахи стали обустраивать ночную стоянку. Всё ещё ждавшие нападения, они разносили костры во все стороны, образуя световой периметр, а сами прятались в темноте, чтобы увидеть врага первыми, но не выдать себя.
        Гулгомы тем временем опустились на колени, подогнув голени и стопы под себя, и тем самым образовали три укрытия для людей. Вместо стен между каменными колоннами были натянуты войлочные отрезы, защищавшие от ветра. Внутри положили раненных братьев, за которыми начался уход; тех же, кто погиб в бою, уложили чуть в стороне и стали омывать.
        Самшит спустилась сначала к живым, помолилась с ними и для них, прося у бога покровительства отважным сердцам. Затем она перешла к покойникам и положила поперёк четырёх почти остывших тел Доргонмаур, - в знак высочайшей признательности. Отпуская слёзы, она прочла хвалебное напутствие и лица живых братьев озарились улыбками, ведь души покойников теперь пребывали в божественном огне.
        Свершив подобающее, дева смогла вернуться к волнениям по Кельвину, что скитался теперь где-то в ночи. Охота затянулась до полной темноты, однако к каравану они с Маргу вернулись победителями.
        - Дикие племена, госпожа моя, - молвил наёмник устало, весь перепачканный, - бич Созе.
        Он появился перед девой прежде чем успел смыть с себя запёкшееся бурое месиво и теперь сам походил на отродье ночи.
        - Я не сразу поняла, что это были люди, - призналась она.
        - Увы, так и есть. Ещё одна загадка гор, как они не вымерли за тысячи лет? Дикие, лишённые медицины, ремёсел, сражающиеся украденным оружием, кормящиеся разбоем, воровством и порой даже человечиной, но всё равно живые. Хм. Должен сказать, Хиас, ты хорошо подготовился и твои люди не подвели.
        - Таков наш долг.
        - Скажи, не повествовал ли тебе Элрог о том, что нас ожидала такая опасность?
        - Нет, увы, - взглянул из-под бровей звездолобый.
        - Разве же не пророк ты?
        - Пророк. Всего лишь.
        - Всего лишь?! - хмыкнул галантерейщик подозрительно.
        - Всезнающ только бог, - сказала Верховная мать, ощутившая, что в сердце милого Кельвина вновь зарождалась вражда, - пророку ведомо то, что должно. Сегодня Пылающий был с нами, направлял клинки своих детей и забрал к себе всего четверых, да будут души их согреты божественным пламенем в вечности.
        Тихий хор братьев поддержал её.
        - Теперь мы сложим костры и проводим их, - я сказала! Кельвин, поучаствуете?
        Наёмник, который желал только отмыться, хорошо поесть и улечься спать, встретившись со взглядом прекрасных очей, не смог воплотить нехитрые желания. Разве что омыть лицо. Самшит увлекла его за собой, позабывшего усталость, и при свете застеклённых ламп он шарил по лесу, собирая, а то и рубя ветки. Выбрав место близ бивака, элрогиане сложили жёсткое ложе для тех, чей сон был вечным, и под молитвенный гимн, зажгли его, выдав караван всем на сотни лиг округ. После живые вернулись к малым кострам и продолжали прощаться с ушедшими в мыслях.

* * *
        Путешествие продолжилось на следующий день и скоро стало понятно, что лето в горах всё-таки существовало. Оно поднялось с равнин, нагнало и обогнало караван, а потом весь мир зацвёл невероятными красками. Леса уступили лугам, в тёплый воздух поднялись прекрасные бабочки и стаи кровожадного гнуса; овечьи отары белели на сочной зелени, мир стал казаться добрее. Караван двигался мимо старинных дозорных башен, запиравших пути в ущелья, либо стоявших на страже горных поселений, гномы-скиартмары продолжали показывать путь.
        Однажды по правую руку появился холм, на котором высился город, каких прежде путешественники не видели. Множество одинаковых домов с островерхими крышами стояли на его склонах, почти лишённые окон, погружённые в полную тишину. В основании холма виднелись тёмные зевы проходов, не забранных вратами, место казалось пустым, но чистым, будто его только что покинули.
        Самшит, которая находила удовольствие в созерцании красот и проводила много времени вне юрты, обратилась к наёмнику:
        - А здесь кто живёт?
        - Здесь? Хм. Сейчас мы идём по местам, где многие тысячи лет обитает народ халанов. Они и построили этот город, но не для жизни, а для смерти. Это склепы, госпожа моя. И холм - тоже не холм, а многокамерный курган, в котором покоятся халанские багатары и алдары, - древние князья и более молодые аристократы, то есть.
        Дева узрела город в новом свете, более холодном и чужом тому тёплому дню.
        - Вы были там?
        - В этом городе мёртвых? Нет, но был в другом. Халаны живут во многих частях Драконьего Хребта.
        - И что… что там внутри?
        Наёмник дёрнул щекой. Воспоминания были старыми, подёрнутыми патиной времени, однако цепко держались в голове. Именно эти воспоминания он сохранил хорошо.
        - Меня там встретила мёртвая женщина, прижимавшая к груди мёртвого младенца.
        Такого первожрица ожидать никак не могла. И она, и её свита, пребывавшая на спине гулгома, обратили пристальные взгляды на одноглазого. Светлые волоски на шоколадной коже Самшит приподнялись.
        - Я восхитился тогда, ведь она пришла туда сама, пришла вместе со своим чадом и приняла смерть, потому что решила соблюсти положения адата пока владела собой.
        - Но как это произошло? Как и почему она там умерла?
        - Заразилась чем-то неизлечимым, судя по следам на мумифицированной коже, - просто ответил Кельвин. - Горянка поняла, что они с ребёнком больны и могут распространить заразу на других людей. Вместо этого она пришла в город мёртвых, села там среди мертвецов на каменную скамью, убаюкала малыша в последний раз и закрыла глаза.
        Кельвин Сирли глубоко вздохнул и замолчал. Никто не нарушал его задумчивости, пока наёмник не обронил:
        - Я хотел бы так умереть.
        Рот Самшит приоткрылся от удивления.
        - От морового поветрия?!
        Наёмник вздохнул.
        - Нет, госпожа моя, не о том речь, совсем не о том.
        Он не мог не заметить вскоре, что дева время от времени поглядывала на город мёртвых и тогда мимовольно прижимала руки к груди, обнимала сама себя как от зябкости. Такая милая, такая трогательно хрупкая, хотя и сильная как бушующее пламя. Кельвин восхищался ею.
        - Дети огня, вы живёте во свете и тепле, точно знаете, что не станете лежать в тёмном склепе сотни лет после смерти. О нет, вы поднимитесь в небеса пеплом и навсегда освободитесь. Представляя иссушенные мощи за теми стенами, вы думаете, что они заперты там навечно, обречены гнить в темноте, сокрытые от всего мира и от света вашего бога. Эта мысль вселяет в вас леденящий ужас и неиссякаемую скорбь.
        Одноглазый наёмник прочёл мысли Верховной матери так точно, что она лишилась дара речи. Пожалуй, только теперь юная дева впервые разглядела за хищной красотой мужчину вдвое более старого, чем она; мужчину, который прожил две её жизни, вдвое больше видел, вдвое больше понял и теперь мог позволить себе смотреть на юницу как на дитя. Но не позволял.
        - Перед тем как принять миссию, я попытался узнать, на кого буду работать. Немного прочёл о культе бога-дракона, о жрецах древнего Грогана, о вашем культе тоже. Как получилось, госпожа моя, что огромный культ погиб вместе с империей, а крохотная женская секта выжила и процвела?
        Он хотел увести её мысли от склепов, а она и рада была позволить. Мессианство являлось второй натурой Самшит, о боге Верховная мать могла говорить бесконечно.
        - Я польщена, но должна сказать, что вы копнули неглубоко.
        - Каюсь, учился махать длинными ножами, а не смахивать пыль с древних манускриптов.
        Самшит это показалось милым.
        - Что ж, важный вопрос требует обстоятельного ответа. Начало Драконьим Матерям было положено задолго до конца Гроганской эпохи, наоборот, - у её истоков, в тайне. Наш путь указала нам сама Ирэлан Чистейшая.
        Не получив ожидаемой реакции, дева нахмурилась.
        - Вы не знаете, кто это?
        - Учился махать длинными…
        - Ирэлан Гроган, Кельвин, ради света Пылающего! Жена Сароса Грогана, и мать всех его детей! - воскликнула Самшит. - Первая императрица мира, женщина неописуемой красоты и великой мудрости! Ирэлан Чистейшая! Её кровь текла в жилах всех Императоров-драконов династии! Как вы можете!
        - Шесть тысяч лет назад, госпожа моя, это произошло шесть тысяч лет назад. Надеюсь, такое оправдание умалит моё невежество? - улыбнулся он просительно.
        Вздох.
        - Придётся объяснять. Старый культ никогда не признавал того, что у Ирэлан был провидческий дар, Кельвин. Это всячески замалчивали, скрывали, но истина от того не изменилась, - Ирэлан видела будущее.
        - Госпожа моя, Хиас тоже говорит, что видит будущее, но разве это плохо?
        - Вы не понимаете, Кельвин. Ирэлан была избрана единственной из тысяч, чтобы взращивать в своём лоне священное семя будущего бога. Она не могла быть провидицей! Она не могла отклоняться от требований абсолютной чистоты, иначе чистота всей кровной линии Гроганов ставилась под сомнение!
        Неожиданно первожрица вспыхнула, по-настоящему, искренне.
        - Пожалуй я действительно не понимаю.
        Второй вздох.
        - Представьте, Кельвин, что совсем недавно Валемаром правили обезумевшие от могущества и безнаказанности маги. Они всё время воевали, убивая мир, терзая смертных. Но пришёл спаситель, пришёл Сарос Гроган, чьего голоса слушались существа ещё более смертоносные чем маги, - драконы! - В её неописуемо прекрасных глазах сверкнула искра фанатизма. - Он сокрушил нечестивое племя, прошёл по миру белым пламенем и собрал его, мир, воедино! Все тогда ненавидели магов, и пуще прочих ненавидел их сам Гроган. Ему нужны были дети, чистое потомство, не запятнанное связью с прежними владыками. И из всех была избрана Ирэлан, ибо её род на протяжении десятков поколений не имел в себе ни единого волшебника даже в те времена, когда родство с магами значило родство с властью. Само совершенство, Чистейшая!
        - О! - воскликнул одноглазый наёмник. - Провидческие способности можно отнести к магическим!
        - Вот теперь вы понимаете, - согласилась дева. - Поэтому культ и скрывал её пророчества позже, когда потомство было дано и власть Сароса Драконогласого обрела непоколебимую прочность. Хотя по приказу Императора-дракона их тщательно записывали и хранили. Никто мог бы и не узнать об этом, но через поколения архив был найден и вскрыт. Потомок Сароса Рискан, правитель, вероятно, - слова стали даваться ей труднее, - не столь… великий, как предок… прости Элрог, искал в пророчествах Ирэлан наставлений. То было время смут, империя распадалась. Именно из пророчеств он вынес знание о Драконьих Матерях, о Драконе Нерождённом и Драконе Новорождённом. Рискан решил, что Доргон-Ругалор - это он, и что его потомок явится в мир как новое воплощение Элрога.
        - Рискан Отец Драконов! Я натыкался на это имя, когда искал записи о Драконьих Матерях… постойте, это тот император, который собрал сотни прекраснейших девушек и заставил их рожать ему бастардов? Тот самый?
        - Драконовых Бастардов, - поправила Самшит, - самых великих воинов в истории Валемара, драконьих всадников, которые вновь собрали мировую империю воедино. А рожали их Драконьи Матери, - тогда наложницы, верно.
        - Хо… как интересно, должно быть, занимать императорский трон. Хочешь сотни прекрасных дев, - получи, - усмехнулся наёмник, но вовремя спохватился. - Простите.
        - У него не было выбора! - Прекрасное лицо Самшит осталось невозмутимым, только ноздри раздулись чуть шире обычного. - Спустя многие поколения кровь Сароса Драконогласого ослабела в потомках, всё меньше драконов подчинялись им. Рискан прибег к отчаянному шагу, наплодил детей, которые не могли претендовать на трон, но которые могли вести войну в небесах. К тому же, именно благодаря ему сейчас существуем мы. Именно среди наложниц распространилось и укрепилось знание о миссии, которую возлагала на них великая Ирэлан. Прошли века, гвардия незаконнорожденных сынов исчерпала себя, Драконьих Матерей распустили за ненадобностью. Но маленькая горстка женщин всё же не растворилась в истории. Они выжили, они продолжали верить и молиться, хотя их никто не признавал. И в те страшные дни, когда эльфы Далии крушили Алиостр, а разжиревшие жрецы дрожали в своих храмах из золота и кадоракара, Элрог Пылающий спасал этих женщин, чтобы сегодня я исполняла пророчество первой императрицы мира.
        Она больше не видела и не слышала мужчину перед собой, она больше не была чувственной девой, рдевшей от взгляда, прикосновения. Она являлась Верховной матерью, орудием предназначения. Пылавшие верой глаза смотрели одновременно в прошлое и в будущее, минуя что-то столь незначительное, как человеческое существо в настоящем, и Кельвин Сирли не решался нарушить это пугающее состояние.
        - Госпожа ушла от нас на некоторое время, - тихо сказал Н’фирия, приблизившись. - С ними такое бывает, начинают думать молитвами, - мои предшественники рассказывали. Но эта девочка побивает всех прежних. Ты можешь отойти, она нескоро вернётся.
        Глава 14.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 22 месяца юна года 1650 Этой Эпохи, кантон Штирия, Созе.
        Когда минул двадцатый день пути, западный берег реки возвысился больше прежнего и навис над Ступенями огромным выступом. На нём, на самом краю, из утреннего тумана появился замок, подле которого раскинулся город, обнесённый высокими стенами. Тот был невелик и казался довольно бедным, но целиком состоял из камня. Над башнями реяли знамёна белого и зелёного цвета.
        На восточном берегу стояло сразу несколько поселений и через широкое течение ходил паром. Кельвин Сирли сказал, что они находились на севере Созе.
        - Мы в кантоне Штирия, - рассуждал галантерейщик, - продвинемся дальше на восток и покинем страну, перейдём на земли Царства Гор.
        - Кажется, город осаждают, - сказала Нтанда, - надо бы поспешить и уйти подальше.
        В подзорную трубу префект Огненных Змеек видела большой военный лагерь, стоявший под стенами города. Он был обнесёт частоколом, снабжён валом, рвом, сотни чёрно-белых палаток выстраивались в идеально ровные ряды, счёт людям шёл на тысячи.
        - Это наёмная армия на постое, одна из многих, рождённых в Созе. Земли сии бедны пищей и золотом, но богаты железом и суровыми мужчинами, которые не боятся смерти. Белый и чёрный, хм, на знамёнах костяной дракон?
        - Вот, что это! - воскликнула Нтанда. - Драконий скелет на знамени! А я никак не могла взять в толк!
        - Кто будет помещать на герб останки дракона? - удивилась Самшит.
        - Штирийские Костяные Драконы, госпожа моя, вторая по славе и силе наёмная армия Вестеррайха после Багровой Хоругви. Видимо, они вернулись в горы чтобы пополнить ряды, но застряли. Город их не впустит, а из города новобранцы тоже не спешат, ибо вернулась компания с равнины, а там сейчас бушует пегая.
        - Но зачем тогда все эти укрепления?
        - Созеанцы так обучены, - везде обустраивают полевые лагеря, могут возводить крепости из дерева. Офицерам прекрасно известно, что бездельничающий солдат, - это источник всевозможных бед и несчастий.
        Пополнив запасы продовольствия, отряд поспешил продолжить путь. Созеанцы отнеслись к ним с подозрением, обменять пищу на золото согласились, но о постое и речи быть не могло. Страх перед болезнью витал в этом тёплом летнем воздухе. Впрочем, скоро караван оставил лето позади, поднялся на такую высоту, где снега лежали круглый год. Тогда-то теплолюбивым дочерям юга стало особенно тяжко. Они, Огненные Змейки, кутались в многослойные одежды и, дрожа, с ужасом рассматривали край холодной белизны.
        Время от времени в снегах попадались обширные проплешины, солнце то и дело отогревало склоны некоторых скалистых гряд; плато, поросшие ржавыми травами. На одном из них путникам явилась картина, гигантский скелет лежал невдалеке от речного берега. Лежал давно, из земли выступал белый череп великана, часть груди, плеча, правой руки, левой кисти, колени. На черепе и торсе остались следы брони, которую он носил при жизни, время не пощадило металл, но фрагменты всё ещё хранили узнаваемость. Длинной полосой ржавой почвы возле скелета угадывался рассыпавшийся меч. Он был огромен при жизни, однако, Кельвин не ошибся, - этот великан ни за что не смог бы подняться по Ступеням Титана.
        Порой ночами, а то и при свете холодного солнца каравану приходилось сталкиваться с чудовищами, населявшими ущелья и пещеры. Кого-то из них Кельвин мог назвать, иные оказывались незнакомыми, но всякий раз два наёмника успевали побороть напасть прежде чем кто-либо иной вступал в бой. Твари Драконьего Хребта были велики, но галантерейщики оказались страшнее их всех. Намного больше проблем доставляли горные львы и опасность лавин.
        Утром тридцать пятого дня, когда цель путешествия была уже совсем не за горами, караван стоял на заснеженном склоне под пиком Маклогар. Все, гномы, хиллфолки, люди порядком устали от восхождения, особенно последние. Огненные Змейки продолжали верно охранять госпожу; молча преодолевали тяготы братья Звездопада, двое из которых погибли, не оправившись от ран, и ещё один разбился, сорвавшись с крутой тропы, но всё же их силы не были безграничны.
        Тем утром, когда ранний горный рассвет лишь занялся, в юрту Верховной матери проник наёмник.
        Бдевшие Пламерожденные повернулись к нему.
        - Разбудите, пусть выйдет.
        - Зачем?
        - Разбудите, это важно.
        Вскоре заспанная дева, зябко кутаясь в шубу, вышла на мороз и сжалась вся от его щиплющих поцелуев. Лагерь, не считая часовых, ещё спал, догорали ночные костры. Кельвин Сирли стоял на краю коленопреклонённого гулгома и смотрел на горные склоны. Они топорщились острыми выступами скал тут и там.
        - Доброе утро, госпожа моя.
        Не сказав больше ничего, наёмник протянул Самшит подзорную трубу и указал наверх.
        - Что? Что там?
        Он помог ей навести окуляр на нужное место, туда, где солнечный багрянец уже ступил на искристые снега и из тела горы торчал большой уступ. Не сразу, но она разглядела на уступе движение, а потом пара крыльев медленно раскрылась, позволяя морозным ветрам огладить их. Самшит видела существо, покрытое гладкими костяными пластинами, с короткой толстой шеей и заострённой головой.
        - Это… это же…
        - Не сразу верится, да? - улыбнулся Кельвин. - Если память мне не изменяет, этот вид драконов зовётся ингмирами, но гномы зовут их «небесными стеноломами». Почти девяносто шагов в длину, весом в тысячу триста стоунов1, этот зверь может спикировать на крепость и врезаться в неё, порушив неприступные укрепления своим черепом, а потом как ни в чём не бывало расправить крылья и взлететь. Я подумал, что вам захочется своими глазами увидеть одно из воплощений божественной мощи.
        # # 1 Приблизительно 70 метров и 8 тонн.
        Ингмир наконец уловил нужный ветер и громадное тело соскользнуло с выступа. Сначала дракон падал, но затем взмыл ввысь и стал медленно разворачиваться. Неуклюжий, тяжёлый, он тем не менее выглядел очень величественным, пока не превратился в крошеную точку на небесном полотне. Самшит испытывала великое волнение оттого, что своими глазами видела настоящего дракона, и оттого, что набралась смелости взять Кельвина за руку. Совсем невинный сей жест распалил в ней жар, изгнавший приставучий мороз вон.
        - Не хочу звучать как дрожащий юнец перед девушкой, но всё же скажу, госпожа моя, это слишком мучительно.
        - Мучительно, - повторила она, сжимая его руку своими горячими пальцами.
        - Я не верующий, но уважаю тех, в ком есть эта сила и я понимаю, что вы принадлежите другому, - тихо сказал Кельвин.
        - Принадлежу всем сердцем и всею душой. Но сейчас, я лишь хочу подержать вас за руку…
        Он высвободил ладонь и повернулся, чтобы стать с ней лицом к лицу, дева смотрела снизу-вверх с едва заметным намёком на улыбку. Когда она поднимала над головой огромное копьё и наполняла сердца своих последователей огнём, Самшит казалась высокой и властной, непоколебимой, но сейчас Кельвин видел, какая она маленькая, особенно остро ощущал её хрупкость и изящество.
        - Вы возлагаете на меня ношу благоразумия и совести, нести которую со временем становится всё тяжелее. Вы ведь знаете.
        - Знаю?
        - Я исподволь бросаю на вас взгляды и ловлю ваши, которые заставляют забывать о седине и ноющем в дождь колене. Я украдкой, как тать, слушаю речи, которые вы ведёте со своими людьми, слушаю, как вы молитесь, и преисполняюсь радости. Всё это мучительно.
        - Мучительно, - повторила она, проявляя нежную улыбку.
        - Не надо протягивать жаждущему кубок с водой, если он всё равно не сможет напиться.
        - Но кубок в ваших руках, Кельвин, не в моих.
        - Вы как ребёнок, - хрипло сказал он, не в силах отвести взгляд от её светло-серых очей, - как девчонка на грани созревания… которая понимает, что у неё появляется власть над мужчинами. Вам вдруг захотелось испытать её? Выберите кого-нибудь другого… это мучительно.
        - Мне почти двадцать четыре, я уж не дитя, - она улыбалась уже совсем открыто, мягко, ласково, - хотя, наверное, вы правы. Когда другие наслаждались цветением, я молилась. Когда другие познавали мужчин, я молилась. Когда другие рожали детей, я…
        - Молились.
        - Нет, путешествовала и проповедовала. - Её ладони скользнули по кожаным доспехам, медленно поднялись на плечи галантерейщика. - И теперь сама не понимаю, что творю. Знаю только, что мне рядом с вами хорошо.
        - Прекратите, прошу.
        - Элрог видит меня всегда, и Он ревнив, страх перед Ним бросает меня на колени каждый вечер, я умоляю о прощении, но не могу перестать думать о вас, Кельвин.
        - Самшит.
        Пламерожденные следили за тем, как мужчина и женщина припали друг к другу словно двое умирающих от жажды припадают к холодному ключу и пьют. Пьют. Пьют, но никак не могут напиться. Телохранители служили не богу, а Верховной матери, они умели хранить секреты, как никто.
        Н’фирия, с невольным умилением наблюдала за явлением любви в мир, вспоминая это чувство из далёкого своего прошлого. Вот она любовь, вот они горы. Всё повторяется. Хотя, если её, Н'фирии прошлое, повторится в полной мере с кем-то другим, будет всё же печально.
        У каменной глыбы, стоявшей за краем бивака, прятался в снегу белый орк. От него до гулгомов было далеко, однако холодные глаза акулы тоже всё видели.

* * *
        Последние дни были самыми тяжёлыми, восхождение растягивалось, каждый шаг давался с трудом, пока караван не преодолел наконец последнюю ступень и не появился в глубокой чаше.
        Озеро Око окружали тёмные скалы и ледники, которые питали его хрустальную гладь. Крупные льдины плавали по поверхности воды, прозрачные как стекло, а берега устилала угольно чёрная галька. Вход внутрь горнопромышленного комбината находился у подножья скальной гряды на северном берегу озера, его отмечали массивные двустворчатые ворота из металла, украшенные обликами гномов-рудокопов и изображениями регалий Праотцов1. По сторонам от ворот располагались треугольные амбразуры, - в теле скалы были вырезаны казематы с пушками.
        # # 1 Молот и наковальня, олицетворяющие две части, на которые поделен народ гномов.
        На юго-восточном берегу, подле места, где воды Ока стекали на Ступени Титана, стоял небольшой гномий посёлок, окружённый пятном грязного, подтаявшего снега. В горах темнело рано, и на стенах поселения уже зажигались масляные лампы, далеко разносились голоса часовых, дымили печные трубы.
        Гномы встретили караван настороженно. Уклад велел проявлять гостеприимство к путникам, но сама жизнь запрещала открывать врата ночным гостям. Солнце почти зашло, бородачи на стенах сомневались, и тогда Хиас достал наборную пайцзу. Пришлось немного поругаться, но в конце концов рог на дозорной башне прогудел один раз, веля воротам открыться. Путники вступили в посёлок, и когда створки сомкнулись за их спинами, ощутили облегчение. Они спускались к воде по кривым улочкам, радуясь, что между ними и огромным опасным миром гор появилась тонкая преграда.
        Самым большим строением посёлка была таверна «Под шевелящейся Плотвой», стоявшая почти что на берегу озера. Из неё хорошо просматривались причалы и лодочные сараи с мастерскими, где обслуживали паровые баркасы. Пузатое как бочка здание с очень острой крышей, несколькими пристройками и окружённым стеной двором полнилось народом в тот поздний час. Таверну посещали местные жители, горные охотники, дровосеки, бродячие торговцы, а также приплывавшие отдыхать рабочие с комбината.
        Появление чужаков, да ещё и людей в таком количестве удивило многих. Однако, что значит удивление, когда бритоголовый человек с добрыми глазами кладёт в руку хозяина аккуратную квадратную монетку лучшего золота? Ничего, совершенно ничего. Место нашлось и проводникам, и хиллфолкам, и братьям Звездопада, и личной свите Верховной матери Самшит. Последней содержатель таверны с радостью отдал собственную спальню, приказав дочерям немедля перестелить там постельное бельё и всячески навести порядок.
        Впервые за долгие недели, дева смогла воссоединиться с прелестным чудом, - горячей водой из стены. И хотя чугунная ванна была маловата, Самшит с наслаждением купалась в кипятке, улыбаясь и смеясь. В общий зал она вошла чистой, пахшей едким гномьим мылом, и приказала Огненным Змейкам всем по очереди отмыть себя тоже. Добром и радостью надо делиться.
        Одноглазый наёмник и брат Хиас ожидали первожрицу в отдельном алькове со столом и стульями, куда уже была нанесена снедь. Разбогатевший хозяин послал добрым гостям обильный ужин в виде крысиного рагу, салата из лука и грибов под жирным соусом, густой бараньей похлёбки в тарелках из твердокаменного гномьего хлеба, несколько кувшинов амарантового эля и сладких творожных комков с ореховыми ядрышками внутри. Присев на своё место, она оглядела мужчин, зал, стол, и улыбнулась, насаждаясь тем, что даже живот у неё не болел.
        - Где ваше чудовище?
        - Маргу пошёл купаться, - ответил Кельвин, - ни холод, ни высота, ни пресность воды его не остановили…
        - Возблагодарим господа!
        Самшит и Хиас прикрыли глаза, а наёмнику оставалось перетерпеть некоторую неловкость.
        - Благодарим тебя, о Пылающий, за каждый прожитый день, за каждый совершённый вдох, за каждый солнечный луч, за каждый кусочек пищи насущной и глоток воды, утоляющей жажду нашу. Латум.
        Едва прикоснувшись к еде, монах отложил двузубую вилки.
        - С вашего позволения, матушка, я отправлюсь переговорить к гномам вон за тем столом. Судя по всему, они работники комбината.
        Хиас оставил Самшит и Кельвина в относительном одиночестве. Пламерожденные подпирали потолок рядом с альковом, уютный гул голосов позволял людям говорить, не таясь.
        - Удивительно как этот человек, - произнёс наёмник, - явился из ниоткуда, помог нам преодолеть такой путь и теперь, наверняка сможет обеспечить проезд по железноколёсным дорогам.
        - С божьей помощью, - тихо согласилась она, - мы осилим путешествие. Я постоянно молюсь об этом.
        - И всё-таки я не верю.
        Она взглянула пронзительно:
        - Но Он верит в вас, как и я, благодарящая за нашу встречу, - каждый день.
        Наёмник засмеялся:
        - Речь не о боге, речь о Хиасе - не верю в таких людей. Знаете, на пути моём повстречалось без счёту разных странных, исключительных, необыкновенных, так что можно не сомневаться, - всякое бывает. Но ни разу никто не появлялся так неожиданно и так вовремя как он. Это неправильно, это подозрительно.
        - Элрог направляет.
        - И, хотя он показал себя надёжным с какой стороны ни взгляни, - продолжал галантерейщик, - меня всё ещё терзают сомнения.
        - А вот брат Хиас не сомневается в вас.
        - Ваш брат Хиас имеет плутовские замашки, - прищурился Кельвин и не стал добавлять вслух про чугунные кулаки. - Он уже убеждал, что знает обо мне больше, чем должно совершенному незнакомцу. Пытался войти в доверие, но добился обратного.
        - Брат Хиас пророк, Кельвин. И он говорит, что вы важны для нашего общего дела.
        Бритоголовый сидел за столом среди нескольких гномов в кожаных одеждах и показывал им пайцзу. Бородачи покачивали головами, хмурились и морщили губы, но продолжали слушать его. Кельвин и Самшит тем временем ужинали, почти наедине, почти как на свидании, отчего обоим становилось и приятно, и волнительно.
        Памятуя о том, как плохо прелестная дева умела пить, наёмник и сам воздерживался, пока она не изъявила настойчивое желание произнести тост.
        - За исполнение божьей воли!
        - За вашу несравненную красоту.
        Самшит вспыхнула, стыдливо опуская веки с ресницами-опахалами. Кружки со стуком встретились над столом. Пенная жидкость редкого красно-фиолетового оттенка душисто пахла и обладала пряно-сладким вкусом. Прежде чем Верховная мать успела слишком уж захмелеть, послышалась музыка, и гномы стали сходиться в центре зала.
        Глава 14.2
        - Окажите честь, - поднялся Кельвин вдруг.
        - Я не умею, - она хихикнула смущённо, прикрывая рот ладонью. - Никогда не танцевала!
        - Это простой танец, похож на кадриль, просто повторяйте за женщинами.
        Будь она совершенно трезвой, непременно отказалась бы, но эль грел кровь, как грела лихая улыбка наёмника. Желание молодой, красивой женщины, хоть раз в жизни повеселиться как подобает, взяло верх. Вложив свои пальцы в его мозолистую ладонь, Самшит впервые пошла танцевать.
        Причудливо соединялись голоса волынки, бубна, барабана, дудок, порождая бойкую мелодию, под которую гномы, разбитые на пары, отплясывали. На их языке танец звался орхн’мрузд, то бишь, «ухаживания», и плёлся его узор из танцев каждой отдельной пары. Супруги могли касаться друг друга, однако, если мужчина и женщина, танцевавшие вместе, ещё не заключили священный союз, сие строго возбранялось.
        Самшит и Кельвин запрет бесстыдно нарушали, им было не до того, они наслаждались прикосновениями друг друга. Галантерейщик оказался силён и умел, а её Элрог наделил прекрасным чувством ритма и неповторимой грацией. Лицо девы светилось от восторга, она смеялась в голос и жаждала большего. Три танца подряд Кельвин кружил Самшит, купаясь в свете её улыбки, чувствуя жар её трепетного тела, становясь моложе и сильнее с каждым мгновением и, о великое благословение, - забывая о незримой стене меж них. Столь же незримой, сколь и неприступной.
        Когда они вернулись в альков распаренные и радостные, Хиас уже поджидал.
        - Добрые вести, матушка, мне удалось задобрить этих гномов и завтра по утру, когда они повезут отдохнувшую смену обратно на комбинат, возьмут на борт и нашу братию. Я думал пайцза поможет их убедить, но она сделала только хуже, пришлось пустить в дело серебро. Видимо эти достойные господа - номхэйден1.
        # # 1 Н о м х э й д е н - «глубинные» гномы, большая из двух фракций, на которые поделён весь гномий народ. Большинство глубинных обитает в Подземной части Царства Гор и занимаются они добычей полезных ресурсов, строительством городов-крепостей. Традиционно находятся в подчинённом относительно вершинных гномов положении.
        - Вы посланы нам богом! - пьяная от радости воскликнула Самшит. - Выпьем же за вас!
        - И действительно, - тихо согласился звездолобый, поднимая кружку, - богом посланный.
        Они ели и пили, правда женщина скоро совсем захмелела и Кельвин попросил Пламерожденных позаботиться о госпоже. Пригибаясь, чтобы не скрести рогами потолок и не стукаться о балки, они проводили Верховную мать в спальню.
        - Посланный богом, - повторил наёмник с сытой ленцой, когда тарелки были опустошены и убраны, но на столе появился новый запотевший кувшин.
        Хиас хранил на лице тень улыбки, он немного поел и пригубил эль, не сделав ни одного настоящего глотка; попросил разносчицу принести кипячёной воды.
        Во время всего восхождения Кельвин следил за ним и за братьями в вере, аскетами, воинами, переносившими все трудности с иступлённым молчаливым упорством. Большинство из них были относительно молоды, не старше тридцати лет от роду, светлокожие мужчины разных народов. Но горстка стариков походила на самого Хиаса, - тот же тёмный оттенок кожи, разрез глаз, говор. Кельвин мог поклясться, что изначально кроме них и не было никого, а молодь присоединилась к самозваному пророку много позже.
        - Да, так и есть, господин Сирли.
        - Я долго размышлял об этом, пытаясь представить, каково это, встретиться с богом. Однако, не имея веры истинной, так и не сподобился.
        - Завидую вам.
        - Ха?
        Хиас покатал меж ладоней кружку с горячей водой, глядя на неё задумчиво.
        - Во времена величайшей духовной пустоты мне явилось знамение. До того я жил спокойной жизнью, почти забыв о вере и боге, а потом… потом я девятнадцать лет стремился к встрече с матушкой. С тех пор душа моя горит благословенным огнём, но то, о чём вы сказали напоминает о временах явления чуда. Когда я только ступил на путь истинного служения… я… переродился.
        - И в это мне должно верить?
        - Истина остаётся истиной, видят её или нет.
        Они долго сидели друг против друга, тяжело молчавшие, почти неподвижные. В глазах бритоголового ожила вдруг какая-то демоническая искра, он резко выплеснул из кружки воду, схватил кувшин дрожащей рукой и налил себе эля. Хиас проглотил пенный напиток залпом, издал протяжный хрип наслаждения и вскочил.
        - Это было за горох! - провозгласил он, взял кувшин и пошёл к двери, выпивая прямо из горла.
        Светлая бровь Кельвина едва не переползла на лоб, но, оправившись, он пошёл следом во двор. Лакая из кувшина, брат Звездопада уже двигался по улице к озеру, не спешил, но и ждать наёмника не желал. Они воссоединились только у причалов, освещённых масляными лампами, холодный воздух покусывал кожу, вокруг лежал грязный истоптанный снег. Горное лето.
        Хиас стоял над водой, прижимая кувшин ко лбу, он странно улыбался, выдыхал пар, в уголках прикрытых глаз поблёскивали слёзы.
        - Вот те на, - бормотал элрогианин, - девятнадцать лет без капли, а тут на ровном месте упал. Как же так, господи? Как же так? О Элрог! - Он вдруг возвысил голос так, что все в округе услыхали. - Как же хорошо, господи! Как же хорошо!
        Припав к кувшину губами, Хиас сделал несколько жадных глотков, выдохнул сладко и прижал кувшин к груди. С расслабленной улыбкой он взглянул на Кельвина, более живой и искренний, чем прежде.
        - Наша достопочтенная матушка не умеет пить, а вот я умею. Так умею, что просто… как же мне этого не хватало.
        - Что предпочитали? - Кельвин прислонился плечом к осветительному столбу, сложил руки на груди.
        - Всё, что пенится, и горит, - мечтательно произнёс Хиас.
        - А при чём здесь горох?
        Он хмыкнул:
        - Выпивка была моим счастьем, господин Сирли, но горох - моим призванием.
        Наёмник удостоился хитрого взгляда исподтишка
        - Я был садовником, господин Сирли, - пояснил звездолобый, - растил для братьев фрукты и овощи, создавал огромные компостные кучи, дышавшие жаром, боролся с тлёй, листовёрткой, иными вредителями, полол грядки, таскал вёдра с водой день за днём. Но особенно мне удавался горох! Я выводил новые сорта, - огромные стручки, крупные горошины, сладкие как мёд. Горох, а не служение Элрогу был моим призванием до сорока лет.
        - Что за чушь? - скривился Кельвин, не веря ни единому слову.
        - Клянусь душой, - коснулся лба Хиас. - Братья подобрали меня голодным сиротой в восемь лет, обучили, воспитали, а потом взяли к себе. Я принял обритие в пятнадцать. Сначала я верил жарко, пламенно, как положено неофиту, однако время шло, а Он никак не желал обращать на меня внимание. Я был недостоин, понимаете?
        Нахлынувшая волна ледяного ветра не дала ответить сразу, она принесла жёлтые в свете ламп снежинки, которых становилось больше на глазах. Пошёл сильный снег.
        - Быть недостойным - это основополагающая часть моей родной культуры, - тихо сказал Кельвин. - Самоуничижение и превознесение господ - удел марочных простолюдинов. Но я от этого отошёл.
        - А мне не удалось. Может от любви к кувшинчику, может просто потому, что я смертный и слабый человек, но со временем пламень моей веры приугас, стал тлеть.
        Пьяный, но осознанный взгляд монаха лёг на воду, подёрнутую ледком. Снег усиливался.
        - Я жил при монастыре, который много веков понемногу разрушался, ибо братьев оставалось всё меньше. Мы были последними, все другие монастыри пришли в упадок и исчезли, а ведь следить за небом завещал нам Сарос Гроган. Это он разделил клир на жречество и монашество, это он отправил жрецов проповедовать, а монахам приказал жить уединённо и посвящать все силы наблюдению за небесами. Он знал, говорю вам.
        Кельвин задрал голову, но облака, сыпавшие снегом, не дали разглядеть красного червя кометы.
        - Она появилась девятнадцать лет назад.
        - В год одна тысяча шестьсот тридцать первый Этой Эпохи, - кивнул Хиас и выпил ещё. - Я помню тот летний день, жаркий он выдался, к вечеру стало совсем душно. С самого утра я трудился на грядках, предвкушая, как на закате смогу отдохнуть, - маленький бочонок дожидался в старом колодце, полнёхонький, холодный. Пиво было густым и сытным, оно залило мою внутреннюю пустоту, ласково убаюкало близ грядок. Я был доволен, а земля - тепла…
        Кельвин помнил, что ещё произошло девятнадцать лет назад в день, когда на небе появилась комета. В его жизни было очень много событий, любое из которых само по себе украсило бы существование простого смертного, но тот день запомнил весь мир.
        - Я проснулся от холода, - вспоминал Хиас будто завороженно, - дрожа всем телом, зуб на зуб не попадал. Было намного холоднее, чем сейчас здесь, шёл снег, всё вокруг кроме места, на котором я лежал, покрывала изморось. Мои грядки, мой инструмент, сарайчик, где я спал обычно, всё подёрнулось белизной. В небе раздавалась какая-то безумная какофония, я подумал, что перепил, но потом присмотрелся, попытался понять… кавалькада ужасных всадников скакала по черноте меж звёзд. Они трубили в роги, выли и кричали, подгоняли своих жутких скакунов и демонов, что были им за псов.
        «Дикий Гон, - подумал Кельвин, - ну разумеется».
        - Я оцепенел от страха, - шептал божий человек, забыв, казалось, и о наёмнике, и о том, где находился, - только скулил сквозь сжатые зубы и плакал потому что видел, как они опустились на землю и промчались мимо меня. Первым скакал на вороном коне скелет, чей голый череп украшала древняя корона. За ним следовал могучий витязь на рыжем коне в латах, покрытых свежей кровью, словно освежёванный человек; он держал над главой красный стяг и хохотал. За ним на белорождённом коне ехал тощий всадник в сером же рубище и с глазами такими голодными, что они пожирали мир; его длинная коса секла плоды трудов моих и те превращались в прах. Последним скакал на пегом скакуне кто-то, с ног до головы укутанный в белоснежный саван и мне удалось увидеть только торбу, свисавшую с луки его седла. А кроме них были многие другие всадники, ужасные всякий по-своему, но только первых четверых я запомнил в тот час белого хлада и смертного ужаса. Тогда-то моё сердце и разорвалось.
        Кельвин облизал пересохшие на морозе губы, вспоминая копии старинных рукописей, которыми полнилась библиотека главного оплота Безумной Галантереи. Даже его порой заносило туда следом за неугомонной волшебницей Шираэн.
        - Король, - имена им, - Завоеватель; Жнец, что скачет впереди, и Сеятель - за ним. В разные времена и у разных народов прозвища давались другие, но символы оставались неизменными: корона, знамя, коса, сума. Предводители Дикой Охоты: Хаос, Война, Голод и Мор.
        Одноглазый наёмник мог лишь догадываться, услышал ли Хиас сказанное. Вероятно, тот был не в себе.
        - Судя по тому, что мы с вами ведём беседу, с сердцем всё-таки обошлось.
        - Боль сильная и острая, - ответил Хиас, - я упал. Помню, как дрожала земля под лапами и копытами ужасных скакунов. Помню, как подумал, - умираю. Всё, меня не будет, а мир останется, даже не заметив. Какую жалкую жизнь я прожил, как бесполезен был для своего бога, как горько быть мной… скорее умереть, скорее исчезнуть, чтобы не испытывать больше этого стыда! И вот тогда Он снизошёл. До жалкого меня. За что?
        - Может, у него был небольшой выбор.
        - Возможно.
        - Значит, вы умерли, Хиас? И тогда…?
        - Элрог указал мне путь, - просто ответил здвездолобый, глотнув из кувшина и покачнувшись. - Берег озера, ночь, женщину, которой я должен буду служить. Девятнадцать долгих лет. С тех пор я жил только ради часа нашей встречи, работал, не покладая рук, собирал последователей, деньги, связи, учился сражаться и учил сражаться младших братьев. Я готов исполнить предназначение и жажду этого больше, чем моё слабое тело жаждет пива.
        Пустой кувшин улетел в воду, Хиас вытер губы тыльной стороной ладони.
        - Допущу, - Кельвин чуть изменил позу, - но причём здесь я? Не единоверец, незнакомец, никто вам.
        - У Него на вас есть план. - Взгляд элрогианина, хотя и чуть замутнённый, выражал неподдельное, религиозное почтение. - Более важный, чем на меня, господин Сирли. Деталей не знаю, но знаю точно, что обязан помогать вам защищать матушку. Вы исключительный в своём роде, - безбожник, служащий высшей цели. Хотя мотивы ваши и не питаемы возвышенным чувством веры, возвышенное чувство любви…
        - Поостерегитесь, - глухо проворчал наёмник. - Мои бока уже не ноют, и я могу предпринять вторую попытку проучить вас, сколь бы неуместным это ни было здесь и сейчас, сколь бы сильно это ни расстроило Верховную мать. Заготовил дымы, пророк?
        В Хиасе ничто не изменилось, его взгляд был всё также прикован к суровому лицу Кельвина, монах не чувствовал угрозы и сам не желал ею казаться. По крайней мере эль смыл с элрогианина ложную, вечно спокойную и благожелательную личину, обнажил человека смятённого, но искреннего.
        - Раз уж я нарушил обет трезвости, следует насладиться этим впрок. Присоединяйтесь, господин Сирли, победить кувшин-другой я ещё смогу, но навоевать двадцатилетнюю норму в одно горло не выйдет.
        Совершенно твёрдой походкой он отправился обратно в тепло таверны. Наёмник помедлил, вдыхая ледяной воздух и следя за тем, как мир заволакивало снежной пеленой.
        - А какого, собственно, демона?
        Перед тем как войти в «Под шевелящейся Плотвой», он расслышал отголосок далёкого воя, принесённый ветром.
        ///
        Она летела над горами, раскинув крылья первородного пламени, свободная и счастливая. Летела там, где летали драконы - выше всего и вся. Самшит узнавала под собой долину реки Ступени Титана. Только никакой лестницы не было, вместо неё по дну ломаными изгибами текла река лавы. Берега чернели обсидианом, а леса давно отступили, оставив пепелища.
        Самшит спустилась к Оку, где вместо вод плескалась жидкая кровь земли. В скалистых стенах, окружавших озеро, виднелись бесчисленные провалы, изрыгавшие серный газ и раскалённый дым. Длинные вереницы людей, гномов, иных, тянулись туда, закованные в цепи, а над ними возвышались могучие гиганты с антрацитовой кожей. Они скрывали свои лица под масками и без устали взмахивали многохвостыми плетьми. Каждое их касание оставляло на телах рабов пузырившиеся волдыри, порождало крики неистовых мучений.
        В хлёстком свисте ударов, в уродливом танце тел, извивавшихся от боли ровно трупные черви, Самшит увидела страшные образы из собственного прошлого. Ткань сна была тонкой и податливой, не успела дева понять, что сотворила, как озеро лавы ушло в небытие вместе с горами и гигантами.
        Вместо заснеженных хребтов мир захватили стены дворцов и башен, сложенные из чёрного и красного кирпича. Омут памяти Самшит возродил во всём его мрачном ужасе Зелос, - город работорговцев, древний как само время, видевший века императоров и века королей-купцов. На ставших детскими руках тяжкой ношей повисли кандалы, и как те несчастные допрежь, она сама медленно плелась, соединённая цепью с десятками других невольников. Шаг. Шаг. Шаг. Холод и скорбь топили её разум, нестерпимое желание найти маму затмевало собой весь мир, слёзы наворачивались на глаза. Но Самшит не плакала. Как бы плохо ни было, она не плакала, ибо часть её всегда помнила, что надсмотрщики бдят.
        А ещё бдел Великий Наг. Бог-змей Зелоса оплёл каменными кольцами тела башен, взирал со стен кирпичных дворцов, видел всё и вся своими зачарованными глазами. Ни один раб не мог совершить проступок, надеясь на безнаказанность, Великий Наг бдел. Взор его вытравливал из Самшит память о прожитой жизни, отнимал её сущность, возвращая в тёмное и страшное детство. Она вновь оказалась совсем одна, среди больших и жестоких господ, она чувствовала на шее раны от волшебного ошейника. Тьма поглощала её…
        Глава 14.3
        - Не плачь моя малышка.
        Её подняли, прижали к чему-то тёплому и мягкому, кандалы со звоном опали.
        - Не плачь моя драгоценная, нечего больше бояться. Элрог с тобой и я с тобой, моя прелесть.
        Нежные прикосновения утёрли слёзы на лице и Самшит осмелилась посмотреть на красивую женщину, которая улыбалась нежно.
        - Пылающий любит тебя, моё дитя, какие чудесные глаза. Не бойся, ничего не бойся.
        - Я хочу к маме…
        Улыбка стала грустной.
        - Теперь я буду твоей мамой, драгоценная, теперь я о тебе позабочусь.
        Тёмный город растаял как дурное воспоминание, которым и был. Самшит вернулась в горы Драконьего Хребта, к Оку, наполненному лавой. Она получила себя обратно, всю себя без остатка, очистилась от яда страха.
        - Посмотри, какая ты стала.
        Рядом с Верховной матерью, на уступе, что она облюбовала, стояла Верховная мать. Инглейв предстала перед преемницей в платье обычной жрицы, - красно-оранжевом, лишённом богатых излишеств. Лицо было спокойным и умиротворённым, каким при жизни редко становилось. Инглейв всегда была живой и яркой, а если наставали тяжёлые времена, - яростной или мрачной как туча, но никогда она не знала безмятежности.
        - Скучаю по тебе.
        - Я тоже, моё сокровище.
        Дева прижалась к названной матери, всеми силами стараясь этим объятьем навсегда перечеркнуть предыдущее, которое стало последним в мире яви. Она молча улыбалась и лила слёзы на плечо Инглейв, а та гладила названную дочь по спине, шепча слова успокоения и умиротворения. Отлучившись от источника любви, Самшит ещё раз оглядела предшественницу.
        - Скажи мне честно теперь, откуда ты пришла? Из глубины моей внутренней раны, или…
        - Это я, девочка. Не порождение безутешной совести, - я, истинная.
        От радости Самшит задохнулась и не нашла слов. Во сне можно было испытывать все чувства кроме разве что удивления.
        - Но как?
        - Всё во власти Его и довольно этой твари водить тебя по снам, Элрог желает, чтобы отныне я защищала тебя здесь. Помни также, что на пути будут иные преграды.
        - Укрепившись духом, преодолею, - ответила Самшит, не допуская слабости в мыслях и чувствах. - Он направит.
        - Воистину так. Ступай в Синрезар и найди Дракона Нерождённого, исполни своё предназначение, сделай то, чего не смогла я.
        Инглейв поцеловала девушку в лоб после чего стала тревожной, будто вспомнила нечто важное, о чём прежде неосмотрительно позабыла.
        - Что такое?
        - Времени мало. Я должна поведать тебе ещё об одном пока не поздно.
        Женщина указала вниз, на гигантов, без устали размахивавших плетьми.
        - Смотри, моя дочь, когда-то они были славным и мудрым народом гор, но к закату своей цивилизации стали служить губительной силе. Их соблазнили самым скучным, но чего сами они достичь не могли, тем, чего они не желали, пока шёпот не начал звучать в их сновидениях, - бессмертием. Ради него народ сей превратился в погонщиков рабов, злых и жестокосердных слуг, которые больше не могли умереть, хотя души их сгнили в час слабости.
        Лик Инглейв всё сильнее искажался тревогой. Гиганты взмахивали руками, плети свистели, рассекая воздух, рабы выли от муки.
        - Надо помочь истязаемым, - решила Самшит, расправляя огненные крылья.
        - Им уже давно помогли, дочь моя.
        Палец покойной первожрицы указал на небо. В том месте дымная пелена рассеялась, пропуская поток солнечного света, в котором парил некто. Он был далеко, но Самшит, пожелав, рассмотрела незнакомца в мельчайших подробностях. Мужчина преклонных лет, худой, но с гордой осанкой, суровым горбоносым лицом, украшенным синей бородой, усами и бровями. Носил он тоже синее, а ещё имел корону, плащ, посох, кольцо и гримуар. В глазницах старца пульсировали сгустки чистой магии, - индиговое сияние с проблесками бирюзы.
        Он крикнул и всё мироздание отозвалось, задребезжало. С посоха сорвались голубые линии, поражавшие гигантов, валившие наземь и заставлявшие сотрясаться в агонии. Их могучая плоть обвисала на костях и рыхлела словно варёная, маски и плети срастались с ней, гиганты визжали и выли громче, чем их жертвы. Человек в небесах бичевал бичевателей плетью голубых молний, рокоча слова:
        - БУДЕТЕ СТРАШИТЬСЯ СВЕТА СОЛНЕЧНОГО РОВНО ГНЕВА МОЕГО ВО ВЕКИ ВЕЧНЫЕ! ПРОКЛИНАЮ!
        Тяжёлые колышущиеся фигуры, изуродованные проклятием, ползли и переваливались через края провалов, падали в глубины земли. Они не могли умереть, но и жизнь их отныне была одним лишь страданием. Вой тоски и плач из провалов всё звучал.
        - Кто это? - спросила Самшит, глядя на синюю фигуру, шествовавшую среди освобождённых рабов, которые падали ниц словно перед богом.
        - Ты знаешь имя. Это чародей, который сначала соединил мир, а потом бросил его в горнило губительной войны тысячи лет назад. Все они такие, маги, волшебники, колдуны, холодные, эгоистичные вероломцы…
        Самшит могла лишь представить, какую боль испытывала её названная мать, косвенно признавая свои ошибки, свой позор.
        - Нужно спешить, дитя…
        - Зачем ты показываешь мне времена до пришествия Элрога? Что здесь…
        Вой из-под земли не утихал.
        - Торопись, дитя моё, они рядом, они идут.
        Вой…
        ///
        Она проснулась под громкий звук, доносившийся снаружи. Завывал ветер и надрывался сигнальный рог, издавая громкие протяжные стоны. Почти сразу в верху живота проявило себя тяжёлое и холодное чувство близости чего-то дурного. Белый орк вернулся…
        Распахнув окно и тяжёлые ставни, Самшит впустила в комнату поток ледяного ветра со снегом. Снаружи оказалось белым-бело и по улицам торопились гномы. Рог собирал защитников очага, - ополчение, мужчины облачились в кольчуги, железную чешую и нагрудники, надели шлемы-каски, взялись за большие щиты, топоры, шестопёры, боевые кирки. За ними спешили жёны, обряженные в чепрачные туники и стёганые сарафаны. Они несли пучки стрел, болтов, арбалеты, маленькие тугие луки, мушкеты и готовые патроны к ним.
        В дверь громко забарабанили, так что первожрица вздрогнула и поспешно закрыла окно.
        - Матушка, - Нтанда поклонилась, - вы уже проснулись! Немудрено!
        - Что происходит?
        - Неизвестно, бородачи говорят, что кто-то напал извне. Хозяин закрывает таверну и отправляется на стены со всей семьёй, нас выгоняют.
        - Не будем задерживать их, - решила Самшит быстро, перебарывая нараставшее чувство мерзости вверху живота. - Пылающий желает, чтобы мы продолжили путь немедля.
        Верховная мать взяла Доргонмаур, завёрнутый в парусину, и пошла, опираясь на него. В общем зале тоже царил переполох, посетителей кроме свиты Самшит не осталось, жена хозяина подавала тому шлем с наносником, сын поднёс обитый бронзовой каймой восьмиугольный щит, на поясе висел угловатый гномий тесак.
        - Матушка, - брат Хиас, непривычно бледный с нездоровым отёкшим лицом и мукой в глазах, обернулся к ней, - кажется, наше время здесь подходит к концу.
        - Поспешим к воде… - Самшит напряглась от судорожной боли, вдруг пронзившей тело.
        - Что с вами?
        - Дурно… кажется, будто белый орк душит меня в своих объятьях… какая-то гнилостная вонь…
        Пламерожденные, Змейки и братья Звездопада оберегали Верховную мать как зеницу ока, пока отряд спускался к самому берегу, минуя группки гномов, спешивших в обратном направлении.
        Там на причалах ждал Кельвин, который следил, чтобы баркасы не ушли до срока. Он отпустил скиартмаров и хиллфолков ещё накануне, выплатив им остаток жалования от имени пьяного Хиаса, рунные мастера также сочли свои обязанности исполненными и продолжать путь собирались только элрогиане. Плавник Маргу рассекал ледяную воду поодаль, орк всё это время провёл в озере.
        Не дойдя до причалов полусотни шагов, Самшит вдруг согнулась пополам от режущей боли в животе, её тело покрылось испариной, десятки незримых стальных игл вонзились в позвоночник.
        - Госпожа! - глухо пророкотала Н’фирия, которая не знала, откуда пришла опасность.
        - Громко, - застонала та, - как же громко…
        Кельвин Сирли оказался рядом в тот же миг, испуганный, однако полностью владевший собой. Он бережно поддерживал голову девушки, прощупывая сердцебиение другой рукой.
        - Что с вами, госпожа моя? - ласково спросил галантерейщик, хотя внутри у него всё и сжалось от волнения.
        - Громко, - повторяла Самшит, - как воют!
        Со стороны стен, защищавших селение, сквозь пелену снегопада доносились выстрелы, обрывки голосов и, действительно, вой. Он не был настолько громким, чтобы причинять боль, но отчего-то при этих звуках сила уходила из рук, а сердца сбивались с ритма. Надрывался сигнальный рог, пока вдруг не стих.
        - Небо! - закричал Хиас истошно.
        Что-то большое пронеслось над посёлком и рухнуло на одну их лодочных мастерских, разнеся её в пыль. Погнутый рог торчал из обломков дозорной башни, тут и там на снегу багровели брызги крови.
        - На баркасы, немедля! - приказал наёмник.
        Самшит подняли на руки и двинулись к воде, Хиас оказался рядом с одноглазым. Переживший бессонную ночь возлияний, он выглядел жалко, а тревога придавала бескровному лицу черты обречённости.
        Воздух казался густым из-за снега, облака закрывали утреннее солнце, холод хватал за горло, лез в лёгкие, но звуки всё же достигали вод, - пороховая пальба, вопли ужаса и смерти, заунывный вой чего-то большого. Земля содрогнулась, за снегопадом раздался грохот, не иначе ворота сорвало с петель. Снег словно бы замедлил падение, стало тише и тревожное ожидание воцарилось у причалов.
        - Смотрите! - Монах указал кинжалом в снежную муть, за которой начинали проступать высокие тёмные силуэты.
        - Бичеватели! - Крик Самшит превратился в стон, её тело ломала судорога, лёгкие едва могли сделать вдох.
        Они шли к озеру, возвышаясь над крышами, снося здания дрожавшими изъязвлёнными телесами. Уродливые черты проступали всё яснее и трепет крался в души. Как волны, гонимые ветром, бежали от чудищ гномы, проигравшие бой за свой дом. Твари давили их ногами-колоннами и тоскливо завывали, громадные кошмары, пришедшие в явь. Их рты походили на вертикальные раны, начинавшиеся меж глаз; с боковых челюстей свисали обрывки кожи, а между болтались прозрачные склизкие языки. Из плеч гигантов произрастали десятки длинных красноватых отростков, чудовища взмахивали ими как многохвостыми плетьми и крушили дома, расплёскивали гномов кровавыми брызгами.
        Три существа выбились далеко вперёд, они были уже почти на берегу, ещё немного и длины их мерзких рук хватило бы дотянуться до причалов и баркасов.
        - Хиас, - сказал наёмник, сдвигая повязку на лоб, - увозите её отсюда.
        - Поспешим же…
        - Нет, мы, задержим, а вы скорее сажайте братьев на баркасы и увозите Верховную мать! Скорее же, язви вашу душу! Баркасы маленькие, а гномов много, и они не задумаются прежде чем сбросить чужаков в ледяную воду!
        Маргу пронёсся мимо Кельвина ураганом, выбрав для себя самое ближнее отродье. Головокружительным рывком он взлетел на крышу одного из домов, а оттуда, избежав удара красными плетьми, перепрыгнул прямо на грудь твари. Орк резким ударом отсёк болтавшийся язык и подтянулся на вонзённых в тушу ножах, чтобы достичь шеи, где десятки острых зубов вонзились в плоть.
        Одноглазый наёмник достал свои клинки и молча поспешил следом. Страх он загнал в дальний угол сознания, но сердце бешено колотилось в груди, напевая: «снова в бой». Перед мысленным взором мелькали воспоминания о самых тяжёлых и опасных схватках, когда Кельвин был ранен, ломан, когда разминался со смертью на толщину шёлковой нити, когда не одерживал побед, но и не погибал. Таковой была опасная жизнь, им же самим избранная. От этой сладкой мысли губы воина растянулись в сардонической улыбке.
        ///
        Обуянные жаждой жизни бородачи тащили из сараев лодки, вопя выталкивали свои судёнышки, хватали вёсла, детей, жён, дрались друг с другом насмерть по пупок в ледяной воде. Некоторые устремлялись к нанятым чужаками баркасам, но храмовая стража не дремала, - Огненные Змейки выпускали стрелу за стрелой, метя в глаза и горла. Они твёрдо знали, что чужие жизни были не важны, только Верховная мать имела значение. Воительницы юга не ведали жалости.
        Ладонь Самшит потянулась к шлему, скрывавшему лицо Н’фирии.
        - Не оставляйте его…
        - Госпожа, нужно уходить.
        - Нет… - Судорога выгнула тело первожрицы, она застонала сквозь зубы. - Не оставляйте его, пожалуйста!
        - Мы все защищаем вас, госпожа. Наёмник будет рад отдать жизнь ради этой цели, я уверена.
        - Но я не хочу, чтобы он отдавал… помоги ему, ты можешь!
        Пламерожденные положили Самшит на расстеленный по палубе плащ. Несколько монахов находились рядом с обнажёнными кинжалами наготове, один из них присматривал за гномом-извозчиком, другие с тревогой следили за Хиасом, которой был ещё на берегу.
        - Н’фирия, - дева держалась в сознании только на силе воли, только потому, что чувствовала свою обязанность бороться, - я не могу вам приказывать…
        - Только вы и можете, госпожа.
        - Я не могу приказывать вам идти на смерть кади кого-то другого… не могу… но я молю тебя, пожалуйста…
        Н’фирия выпрямилась во весь свой огромный рост. Она увидела тёмные силуэты, приближавшиеся сквозь снегопад, прислушалась к вою смертельной тоски, сотрясавшему поджилки. Надо было убираться, бежать прочь, пока судьба дарила шанс, таков был долг телохранителей с острова Канджигар, - защищать Верховную мать и только её.
        Любовь. Вздох. Как давно это было и как плохо закончилось для Н’фирии. Как плохо это закончится для маленькой человеческой девочки. Жаль, что молодые не учатся пригибаться, пока не сосчитают лбами всех притолок.
        - Я сойду на берег, а вы отходите от причалов и держите расстояние, не дайте малорослым захватить корабль.
        Её брат и сестра по служению, сидевшие на коленях рядом с Самшит, приподнялись в едином порыве, но Р’аава надавила на плечо Р’ухула, заставив его вернуться.
        - Я пойду с тобой.
        - Одной дуры, покидающей пост, вполне достаточно, ни к чему позорить наш народ ещё больше.
        Тяжело продавливая доски, Н’фирия прошла по причалу и приказала Огненным Змейкам убираться на баркас. Два других корабля занимали братья Звездопада, все кроме Хиаса и десятка монахов, которые опустились вокруг наставника на колени в позах взлетающего дракона. Люди решили, что это время подходило для хорового молитвословия.
        - Что вы делаете, безумные?! - прогрохотала Пламерожденная. - Уходите!
        Но те не слышали, полностью отдавшись религиозному экстазу, пока Хиас, ведший их своим голосом, рисовал хной по лицам и обнажённым торсам братьев какие-то знаки. Нерушимая стена молитв окружила элрогиан… нерушимая только в их глупых головах.
        Гномы, которых подгонял страх, решили наконец, что одна Н’фирия, хоть и огромная, была не столь ужасна, сколь ужасны были те многие ещё более огромные твари позади. Бородачи объединились и пошли на неё стеной щитов. Рубиновый шип, росший из середины груди, вспыхнул ровным сиянием и исторг копьё ослепительной белизны, испарившей гномов без следа. Колоссом красной бронзы Пламерожденная зашагала по сплавившейся гальке навстречу чудовищам, гадая, насколько ещё хватит её внутреннего огня.
        ///
        Они сметали дома один за другим, столь же сильные, сколь и ужасающие. Вой смертельной тоски взмывал ввысь и бился о купол мира. Кельвин нёсся навстречу гигантам с предвкушением битвы и смерти. Ближайшее чудовище заметило его, замахало плетьми, но тот ловко уходил от них, предвидя каждый удар, каждое движение за секунду. Галантерейщик заметил, что красные отростки были упруги, но не гибки как щупальца, - оружие смертельное на расстоянии, но неловкое вблизи. Кельвин извивался как угорь, нечеловечески гибкий, невероятно быстрый.
        Он ни разу не позволил красным отросткам коснуться себя, прошёл под ними без единой ошибки и подобрался вплотную к чудовищу. Вблизи зловонье твари оказалось совершенно тошнотворным, колыхавшаяся туша нависла над человеком как утёс. Из глубины глазниц гиганта смотрели крохотные огоньки, встретившись с которыми взглядом… Кельвин вдруг познал необъятную, невыносимую тоску.
        Тяжесть океана отчаяния навалилась на него, придавила ко дну и похоронила на непознанной глубине собственного сознания, во тьме безысходности, - ни пошевелиться, ни вдохнуть. Слабая воля не имела бы ни единого шанса, но слабовольные не служили в Безумной Галантерее. Миг показался вечностью, прежде чем Кельвин рванул из-под довления, оставляя на собственной душе кровоточащие раны. Он рванул и ожил, вовремя ушёл из-под тяжёлой ноги, выжил, как выживал всегда. Засверкала гномья сталь, - мечи принялись полосовать голени гиганта. Тварь оглушительно завыла, но вместо крови из её ран сочилась мутная пена. Живой глаз наёмника заволокло слезами. Гигант топтался на месте, силясь достать человека, а тот кружил подле ног-колонн, свежуя их.
        ///
        Глава 14.4
        ///
        Маргу кусками выдирал плоть из шеи своего врага, выхаркивал её и выдирал новые куски пока не расправился с гортанью, и душераздирающий вой не заглох. Отродье Клуату распахнуло свою кровоточившую пасть едва не до вывиха, вцепилось в кость и дёрнулось, теряя зубы. Его бешеные иступлённые рывки продолжались, пока наземь не упал вывороченный шейный позвонок. Гигант зашатался и рухнул. Тело белого орка, там, куда попала пена, покрылось язвами и теперь разжиженное мясо понемногу стекало с костей. Орк сделал несколько шагов и упал рядом. Он устал.
        ///
        Один из чудовищных гигантов наконец достиг берега и как мог поспешил к отходившему от причала баркасу. Из-под широких стоп твари брызгала кровь всякий раз, когда она кого-то давила. Немногие стойкие бородачи, пытавшиеся дать отпор, погибали мгновенно. Поток испепеляющего света ударил прямо в голову существа, а когда погас… плоть лишь немного тлела.
        Такого Н’фирия ещё не видела, - во всём мире только сильнейшая магия могла защитить от её жара. Она исторгла новый луч, вложив в него весь огонь, всё, что бушевало в её душе, всю досаду, всё волнение и всю ярость.
        - В пепел, в золу, выродок! - шипела женщина, медленно идя вперёд, наваливаясь на ослепительно белую нить, соединявшую её с порождением неведомого зла.
        ///
        Годы напоминали о себе, Кельвин начинал уставать. Сражаться с этим существом как с чем-то живым оказалось бесполезно, лишь ядовитая пена испарялась и жгла человеку горло. Одно только средство оставалось испробовать, - декапитацию!
        Переместившись чудовищу за спину и подпрыгнув, галантерейщик стал карабкаться наверх по крутому холму плоти. Он вонзал один меч, подтягивался, вонзал второй выше, подтягивался вновь и так раз за разом. Красные плети извивались тут и там, но ни один отросток не был достаточно гибким, чтобы дотянуться до человека. Гигант выл и стонал отчего немилосердно болела голова, из ушей капала кровь.
        Дурнота накатывала волнами, смывая разум Кельвина куда-то в небытие, его тошнило, в животе поселилась резь, живой глаз почти ничего не видел, а брызги пены жгли сквозь доспехи. Он смог взобраться на загривок и, держась за один вонзённый меч, обрушил второй на место соединения черепа с туловищем. Наёмник рубил и кромсал зловонную плоть, пока не счистил дряблые пласты и сталь не заскрежетала по кости. Острия обоих клинков вонзились в мешанину волокон, воин со стоном навалился на рукоятки всем своим весом, гномья сталь не подвела. Шейные позвонки мерзко чавкнули разъединились, голова чудовища сползла на грудь, повисла на мягких тканях. Гигант наконец прекратил выть и упал ничком.
        ///
        Противник Н’фирии повалился на гальку. Ценой огромных усилий она смогли сжечь его голову целиком и теперь едва сама не падала от усталости. Собственное тяжёлое дыхание казалось оглушительным, бронза нагрудника оплавилась и потекла, снег превращался в пар близ Пламерожденной. И всё же она смогла убить только одного, как и оба наёмника. Позор и бесчестие быть наравне с ними! А сколько же этих тварей ещё осталось! Вон они, приближаются, видны уж омерзительные лица, носится по небу вой…
        - Латум! - провозгласили хором братья Звездопада.
        Н’фирия увидела, что тела людей были покрыты строчками непонятных глиф, они поднимались с колен, держа в руках кинжалы и устремлялись навстречу чудовищам вслед за Хиасом.
        - Куда ты их повёл, безумец?!
        - Не ради ли господина Сирли ты осталась, добрая воительница? - ответил тот вопросом на вопрос. - Иди за нами! Элрог направляет!
        - Безумцы! Вы все!
        Но всё же Н’фирия пошла за монахами сквозь мутную снежную пелену.
        ///
        Когда его противник рухнул, огромная сила швырнула наёмника вперёд, он кувыркался по обломкам разорённых жилищ, ломая кости, рассекая кожу в кровь. Наконец этот калейдоскоп боли остановил вращение. Кельвин разлёгся среди истоптанного грязного снега и осколков чужих жизней, видя только на мгновение вперёд. Земля дрожала от приближавшихся шагов, вой чудовищ перекрывал голос ветра.
        - Стар я стал, да немощен, - прошептал наёмник самому себе, не понимая, сохранилось ли в нём ещё хоть немного жизни, или пора уж покидать разрушенный сосуд.
        Яд чудовища точил его потроха, злой огонь тёк по венам. Кельвин закашлялся, едва не захлебнувшись кровью. Видимо, то был конец. Вот, значит, как всё произойдёт.
        В молодости наёмник услышал изречение, которое запомнил, и которое попытался сделать своим кредо: «живи так, чтобы о тебе пели похабные песни; умри так, чтобы о тебе слагали легенды». На смертном одре стало видно, что не получилось, но он и не жалел. Боль утихла, стоило прикрыть волшебный глаз и увидеть перед собой лицо Самшит. Кельвин чуть улыбнулся, когда вспомнил вкус её губ, тепло, гибкую, но нежную силу. Он умирал, потому что решил стать между Самшит и её врагами, - может ли мужчина выбрать смерть лучшую, чем во имя женщины, достойной этого? Нет, никогда…
        Необычайное чувство покоя воцарилось в нём. Ни страха, ни судорожной жажды продолжать дышать, никаких сожалений, только умиротворение. Он сам выбрал свой путь и все его поступки, все выборы, привели к этому месту и этому исходу. Ничто, не случившееся, уже не случится, и то - благо.
        Подступая к Кромке, он всё же почувствовал движение рядом. Отточенные рефлексы не давали покоя и левая, не сломанная рука потянулась к третьему клинку, будто галантерейщик ещё собирался сражаться. Он открыл волшебный глаз чтобы увидеть над собой нечто ужасное, непотребное, оскорбляющее взгляд.
        Белый орк походил на восставшего мертвеца, пена разъела почти всё его лицо, растворила зубы, плоский нос; от нижней челюсти ничего не осталось. Яд проел гортань и опалил грудь, обнажив части ключиц и рёбер. Только глаза надо всем этим безобразием остались прежними: тёмными, холодными. Окровавленные пальцы с лопнувшими перепонками пришли в движение:
        «Они скоро восстанут. Бессмертные».
        Невзирая на свои раны Маргу поднял человека и понёс в сторону озера. Кельвин хотел кричать от гнева и боли, хотел требовать, чтобы его оставили той смерти, которую он выбрал, но вместо этого лишь булькал и бессильно подёргивался в руках нелюдя. Всё, что ему оставалось, это следить за тем, как существа приближались, сотрясая землю; слушать тоскливый вой. Шаги гигантов были медленными, но широкими, а орк спотыкался, сам едва не падал от смертельных ран. Зачем? Они не были друзьями, даже братьями по оружию больше не были, так почему же…
        Вдруг поодаль появилось что-то, наёмник увидел человека с объятой пламенем головой, который бежал прямо под ноги чудовищам. Он не поверил оку своему, особенно когда человек, молниеносным зигзагом избежав ударов плетей, подпрыгнул необычно высоко и вспыхнул маленьким слепящим солнцем! Кельвин застонал, прикрывая глаз, но лишь через секунду по ушам ударил оглушительный хлопок, и волна нестерпимого жара толкнула Маргу в спину. За первым хлопком последовал второй; сквозь веко ударил нестерпимо яркий свет и зимний холод обратился зноем.
        ///
        - Кажется, - сказала Н’фирия, - это наёмники! Клянусь сердцем, не ожидала увидеть их живыми!
        Два монаха, принесшие себя в жертву, нанесли суровую рану снегопаду, - от жара, который они исторгли в момент смерти, во все стороны хлынули потоки горячего воздуха, снег испарился и стало лучше видно. По руинам посёлка шаркал белый орк, несший на себе человека, за ними следовали подошедшие совсем близко чудовища.
        - Ещё! - потребовала Пламерожденная, распаляя свой кристалл. - Ещё, Хиас, их сейчас убьют!
        Она выстрелила копьём испепеляющего жара, а пророк принял прощальные слова ещё от двух братьев.
        - Вера - мой меч, молитва - мой щит, я обращаюсь пеплом во имя Его, - говорили брат Энгар и брат Дрого в унисон, - и да засвидетельствует Пылающий мою ярость!
        - Латум, братья.
        Одинаковыми движениями они с размаху вонзили кинжалы меж своих рёбер, поразив сердца. Раны были смертельны, однако те, в ком вера горела подобно солнцу, продолжали жить. Внутренности монахов озарились свечением, проявив сквозь кожу чёрные линии грудных костей и вены; из глазниц элрогиан ударили стилеты плазменного света, глаза и веки испарились, пламя охватило головы. Так сжимая рукоятки кинжалов и заживо горя, братья с нечеловеческой быстротой помчались навстречу гигантам, а за ними отправились ещё двое.
        Н’фирия невольно задумалась о силе веры. Её собственное сердце, испарявшее камень, металл, всё что угодно иное, оказалось таким слабым в этом бою… Усталость одолевала Пламерожденную, внутренний жар почти погас.
        Она ринулась к наёмникам, подхватила человека и со стоном взвалила на себя ещё и орка, в душе отбиваясь от желания бросить эту дрянь позади. Сухожилия трещали под весом тел и бронзовых лат, но обратно Н’фирия тоже бежала. Навстречу ей метнулась четвёртая пара смертников, волна жара подтолкнула в спину. Пламерожденная оказалось рядом с Хиасом.
        - Они купили нам время, - задыхаясь, проговорила женщина, - а мы не бросили их, хотя следовало. Всё, идём!
        Последние два монаха стояли с кинжалами в ожидании Хиасова дозволения. Им предстояло прикрыть отступление и наставник, старившийся на год со смертью каждого ученика, кивнул. Братья стали произносить последние слова и даже солнце решило засвидетельствовать их подвиг, но за мгновение до того, как кинжалы настигли сердца, Хиас вскричал:
        - Стойте!
        Молодые элрогиане вздрогнули, заморгали, теряя свет фанатичной веры в глазах.
        - Они отходят!
        И Хиас был прав. Чудовищные гиганты, те, что ещё стояли на ногах, поспешно отворачивались и шагали обратно.
        - Солнце, - по лицу его пролегли дорожки слёз, - о Элрог, слава Тебе! Слава Тебе за Солнце!
        Восемь смертей высвободили достаточно жара, дабы породить поток восходящего воздуха столь сильный, что тот смог прорвать пелену туч. Над руинами поселения образовался облачный колодец, сквозь который на землю воззрилось светило.
        - Не горюйте, братья! Пылающий не отверг вас! Пылающий говорит, что вы ещё послужите Его воле здесь, среди живых! Возрадуемся!
        - Потом возрадуетесь! - зарычала Пламерожденная, которую тяжесть орка вот-вот могла сломать. - Скорее, люди, шевелитесь, колодец сужается!
        Монахи приняли на себя вес чудовища и вместе они все, как могли поспешили к причалу, куда возвращался один из баркасов. Наконец под ногами оказалась качнувшаяся палуба и, пыхтя, корабль стал разворачиваться носом на север.
        Верховная мать Самшит следила за возвращением своих верных, держась в сознании из последних сил. Она слабо улыбнулась Н’фирии, прошептала бескровными губами «спасибо» и смежила веки.
        Пламерожденная передала Кельвина Сирли монахам и протиснулась мимо паровой машины на корму баркаса, где никого не было. Она повозилась со сложной системой ремешков и застёжек, делавшей шлем единым целым; сняла сначала переднюю треть, - лицевой щиток, затем развела в стороны две задние трети, соединённые металлической петлёй. Ни надеть, ни снять такой шлем быстро было невозможно, посему Пламерожденные старались не снимать их во время несения службы вообще. Увы, никак иначе рогатую голову было не облачить в металл.
        Холодный освежающий ветер коснулся лица, принеся странное наслаждение. Странное только для тех Пламерожденных, которые никогда не покидали Канджигар. Н’фирия же провела во внешнем мире большую часть жизни, она научилась ценить его прохладную красоту и маленькие прелести, которых не поняли бы другие соплеменники.
        - Что с госпожой? - спросила она, не открывая глаз, когда наставник братьев Звездопада тихо приблизился.
        - То же, что и с господином Сирли, - сказал тот. - Матушка отравлена ядом этих омерзительных созданий.
        - Они к ней даже не приблизились.
        - Это было и не нужно. Матушка - духовный колосс, избранный Богом, её способность чувствовать и воспринимать на порядки превосходит мою и в тысячу раз - других смертных. Приближение чудовищ отравило её духовное тело. Господина Сирли поразил яд телесный.
        - Наёмник выживет?
        Хиас ответил твёрдо:
        - Время его смерти ещё не настало, Элрог поведал мне об этом совершенно ясно.
        Н’фирия вздохнула: боги, демоны, духи и прочее, что никак не интересовало её народ, - как же всё это утомляло, как затрудняло исполнение долга. Оставляя невесёлые мысли на потом, Пламерожденная наслаждалась редкими мгновениями покоя и смотрела на удалявшийся берег смерти. Сегодня им удалось спастись, а что будет завтра пока неизвестно. Никому, кроме пророка, пожалуй.
        - Мы уже так далеко забрались, - сказала Н’фирия негромко, - но мне кажется, это лишь начало.
        Жрица и Наёмник, конец линии. Продолжение в будущих томах.
        Глава 15.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 5 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
        В хижине было темновато, пахло дымом, звериным жиром, человеческим потом. Удобное жилище для летней поры, однако зимой в таком можно было и околеть. Жаловаться, право, никто не смел.
        Это поселение, обнесённое высоким частоколом, появилось среди леса за несколько ночей. Множество длинных и вместительных домов с десятками соломенных подстилок и ещё несколько отдельных жилищ для конани и её близких. Одно из них заняла Улва, которая не любила ничьей компании, да и побаивались её не без причин.
        В тот погожий летний день она собралась на охоту за пределы временного обиталища, взяла колчан, лук, две тетивы и ножи. Улва вышла из ворот, которые охраняли две хирдквинне1 и рыкнула на них, чтобы не забывали о своих обязанностях.
        # # 1 Х и р д к в и н н е - на Оре женщина, состоящая в боевой дружине - хирде.
        - Ну чего ты блажишь, - лениво спросила та, что Тира, пренебрегшая кольчугой, шлемом, и несшая дозор в кожаной куртке нараспашку, - отдохни уже! Я такого тёплого лета в жизни не видела! Столько зелени! А воздух!
        - Пахнет сладко! - подтвердила её сестра по оружию, повисшая на копье с мечтательным видом.
        - Одна задницу оттопырила, - с угрозой проворчала Улва, глядя исподлобья, - другая комаров сиськами, что родных детей кормит. Вы, суки, уже совсем южанками стали, я погляжу. Вы, твари, скоро восхотите детей дома нянчить, коз доить, мужам ноги мыть, как они с поля придут. Так и представляю вас, - она сплюнула им под ноги, - в платьях до пят.
        Взрослые воительницы, каждая тяжелее и шире наглой девчонки почти вдвое, подобрались.
        - Прости, Улва, разморило слегка, - ответила Тира, запахивая куртку.
        - Воздух пьянит, солнце ласкает, - поддержала копьеносица, выпрямляясь, - так и валишься с ног!
        Но та не смягчилась, глядела недобро из-под густой брови.
        - Если, когда я вернусь, вы, тупые тюленихи, не станете похожи на воинов, которыми смеете себя называть, я вас до утра плетью охаживать буду.
        Сказав это, Улва пошла прочь. Она кипела от гнева и отвращения к тому, что происходило вокруг. Как скоро этот жаркий зелёный мир окончательно превратит грозных ориек в безразличных ко всему коров? Ведь именно таковы женщины юга, - она много об этом слышала от старого доброго Йормена и от несуразного Финеля Шкуры. Что может быть страшнее, чем превратиться вот в это?
        - Надо было оставаться дома, - бормотала Улва, - надо было сражаться, впиваться зубами, ногтями, сдирать кожу, надо было оставаться дома!
        Ей пришлось успокоиться, иначе никакой охоты не выйдет.
        И всё же в одном они были правы, - тёплый и сладкий воздух пьянил.
        За время своих походов по лесу, девушка узнала множество новых следов. Невиданные твари бродили по лесам Ладосара, но были и понятные, такие как олени, кабаны. Улва нашла цепочку на звериной тропе, потом ещё тёплый помёт, и продолжила двигаться медленнее. С наложенной на тетиву стрелой она кралась, чувствуя все запахи, а также то, как ветерок холодил тело сквозь прилипшую и пропотевшую рубаху. Девушка была обута в мягкие башмаки из кожи, позволявшие двигаться бесшумно, так что робкая лань не заметила смерть, подкравшуюся с подветренной стороны. Тетива натянулась, а охотница перестала дышать. Она уже почти отпустила, когда в лесу раздался шум и добыча сорвалась с места. Стрела угодила в лесной валун, треснула и сломалась.
        - Китовая отрыжка!
        Вторая стрела легла на лук и острый её клюв стал следить за чьим-то силуэтом, скользившим сквозь зелень. На тропу выбралась громадная рысь.
        - Пожалуйста, не стреляй в Мурчалку.
        Напряжённая охотница молниеносно развернулась и, не целясь, выстрелила на голос. Раздался вскрик. Человек в светлой тунике плюхнулся на зад с выброшенными вперёд руками, а стрела так и осталась висеть в воздухе, не долетев до него пары шагов.
        - Мурчалка, стой!
        Всё ещё с колотящимся сердцем, Улва развернулась обратно, чтобы увидеть рысь, стоявшую теперь в шаге от неё. Когтями, какие были у хищника, можно было бы распарывать мясо до самых костей.
        Стрела наконец упала на землю, а Обадайя поднялся. Он скинул на плечи капюшон, поправил блестящие кудри и с виноватой улыбкой приблизился.
        - Прости, что напугал тебя. Глупо было подходить к вооружённому человеку со спины…
        - Напугал? Ты что ль, доходимец1? - высокомерно ответила Улва, смотря на него сверху-вниз. - Твой удел - бельков пугать, и то не всяких. Это была реакция, понял?
        # # 1 Орийское оскорбление для неразвитого телесно, слабого, изнеженного человека.
        - Понял! У меня тоже была реакция, рефлекс называется! - Он стал улыбаться шире. - Обадайя!
        Она нахмурилась, поняла, расхохоталась:
        - Это что имя твоё такое?!
        - Да! Оно значит «мотылёк»! - поделился отрок, чем вызвал новый взрыв смеха. - А ты Улва, верно? Я слышал твоё имя среди людей, хотя они, кажется, не очень хотят о тебе говорить.
        Смех пропал.
        - Ой, прости, это было бестактно?
        - Я тебя ударю, - угрюмо сказала девушка.
        Оби продолжал улыбаться, глядя на неё добрыми глазами. Слабый умом, - поняла Улва и кулак её медленно разжался.
        Отрок обнял рысь за шею, их ласки были милы, но и страшны своей неправильностью.
        - Поехали. - Он оказался на спине кошки.
        - Что?
        - Садись сзади, поедем к нам домой. Мы лишили тебя добычи, значит, должны накормить.
        - Вздор!
        - Поехали! Увидишь, где мы живём!
        Он улыбался ей словно кому-то близкому и родному, чем пугал. Не привыкла орийка к подобным обычаям… и что на юге все такие?! Но всё же, переселенцы жили на острове уже почти три недели, а где обитают хозяева, не знали. Интересно.
        Решившись, Улва попыталась взобраться на кошку, но та зарычала. Обадайе пришлось склониться к мохнатому уху и что-то долго шептать, гладя по шерсти.
        - Теперь разрешит.
        Со второй попытки Мурчалка стерпела чужачку, но когда двинулась, та чуть не скатилась со спины кубарем, пришлось схватиться за мальчишку. Рысь набирала скорость, деревья и скалы неслись мимо, мелькали под лапами ручьи. Мимовольно Улва замечала, что под мешковатыми одеждами доходимец был жилист и жёсток как она сама. От его волос пахло чем-то дивно приятным, а сами волосы лезли ей в лицо, мягкие как беличья шёрстка.
        Так глубоко в леса гости никогда не забирались. Деревья там росли одно к одному, переплетались корнями, почти не пускали вниз свет. В одно мгновенья из-за бесконечной череды стволов появилась каменная стена с воротами и Улва была счастлива вернуться на землю.
        - Спасибо милая, спасибо ласковая, спасибо моя самая драгоценная.
        Рысь и человек нежно пободались на прощанье и Мурчалка исчезла в зелёном царстве, бросив напоследок орийке злобный взгляд.
        - Ну вот, добро пожаловать, Улва! Здесь мы и живём!
        Ворота открылись сами собой, а за ними оказался обширный двор с множеством построек и каменным домом. Увиденное несколько разочаровало Улву. Раньше она представляла себе башню, или хотя бы что-то высокое. Известно ведь, что маги южных земель живут в башнях, верно? Но хозяева острова не придумали ничего лучше какой-то фермы.
        Не замечая выражения на лице северянки, отрок вёл её под виноградным навесом.
        - Там баня, там амбар, там конюшня, там оранжерея, там лаборатория… Учитель! Учитель!
        Ворота большого амбара были распахнуты настежь. Перед ними стояла деревянная рама с растянутой для просушки медвежьей шкурой, поодаль в котле варилась целая медвежья голова. Внутри амбара жужжали мухи, раскиданная по земле солома была забрызгана кровью, а Майрон Синда разделывал подвешенную тушу огромным ножом. Мясо он клал на стол, с которого остатки крови продолжали стекать на солому.
        - Учитель, я пришёл!
        Синда обернулся, испачканный в крови и жиру, с длинными царапинами на блестящих руках. Он был в пропотевшей рубахе и штанах, босой, на голове сидела широкополая шляпа с пером.
        - Добро пожаловать, Улва с Оры.
        - Мир этому дому, - буркнула девушка, осматривая мясницкие крюки и цепи с подозрением. - Ну и вонь.
        - Несомненно, - рассмеялся Майрон, - это же медвежатина! Оби, раз ты вернулся, принеси с кухни специи и разведи второй костёр под сковородку.
        - Сейчас сделаю! - отрок унёсся в дом.
        - А ты будь добра, оттащи вёдра с потрохами к яме, в которую я слил кровь. Может мух поубавится, пока закончу с мясом.
        Гостья надела гримасу раздражения, но лишь оттого, что терпеть не могла никаких домашних хлопот. Майрон наблюдал, как Улва оторвала от земли сочившиеся кровью вёдра и понесла прочь. Со слов ученика, эта молодка была первой хирдквинне Йофрид, то есть заменила могучую великаншу Бринхилд, загинувшую в бою. Впечатляюще.
        Вернулся ученик с деревянным подносом, на котором благоухал сбор специй и приправ.
        - Сегодня мы с тобой, Улва с Оры, будем ужинать медвежьими котлетками. - Майрон улыбнулся. - Прийти вовремя, - это тоже талант.
        Девушка глянула на огромный нож, блестевший при каждом взмахе, принюхалась ещё раз.
        - На острове полно хорошей дичи, зачем есть вонючего медведя?
        «Бестактна и пряма как копьё,» - отметил седовласый про себя, вытирая с клинка жир.
        - Видишь ли, дитя…
        - Я тебе не дитя!
        - Разумеется. Сообразно орийскому обычаю, ты уже настоящая воительница, да и выглядишь совсем взрослой… а тем временем, она твоя сверстница, Оби.
        - Что? - удивился отрок, вставший подальше от мяса. - Я думал ей уже по крайней мере двадцать!
        - Я думала, этому доходимцу десять! - ужаснулась Улва, глядя на паренька.
        Майрон Синда расхохотался, тыча ножом в доростков.
        - Так вот, Улва с Оры, я действительно люблю побаловать себя хищником. Мясо у медведя воистину своеобразное, но знаешь, тут всё дело в приправах. Вот голод - лучшая приправа. Однажды мне пришлось несколько месяцев питаться крысами да пауками, тогда о мясе медведя я мог лишь мечтать… Сейчас же из приправ я использую, - что у нас тут, - чёрный перец, паприку, тимьян, чеснок, маринованный можжевельник, немного лимонника. Часть пойдёт в мясо, остальное отправится в подливку.
        Посыпав рубленую массу, хозяин Ладосара погрузил в неё пальцы и начал старательно всё перемешивать. Гостья заметила наконец, что его руки отличались, - правая ниже локтя была создана из бронзы, металлические пальцы двигались как живые.
        Она росла среди военной дружины конани, видела многих сильных женщин, которые тоже смогли бы в одиночку убить медведя, но все они были изящными и тонкими в сравнении с этим южанином, - под его кожей ходили валуны мышц. Улве остро захотелось бросить Майрону вызов на хольмганг.
        - И всё равно с олениной было бы проще, - буркнула она из чистого упрямства.
        - Разумеется, разумеется. Однако, поедая хищников я кое о чём напоминаю себе.
        - О том, что нормальное мясо всё-таки лучше?
        - О том, что я дракон, Улва с Оры.
        Северянка хмыкнула. Финель Шкура рассказывал, что с возрастом волшебники теряли здравый смысл.
        Майрон Синда рассмеялся, словно услышал её мысли.
        - Дракон летает в небе выше всех и пожирает кого угодно, есть у того копыта, или острые когти. Также я могу пожрать любого зверя, а голод мой велик. Сегодня и ты попробуешь на вкус жизнь высшего хищника.
        Улве эта мысль вдруг понравилась. Простая, понятная и вдохновляющая. Девушка сама не заметила, как её мнение о таинственном и опасном чужаке переменилось. В первый раз она ощущала только исходившую от него угрозу, где-то в глубине её сущности находилось примитивное нечто, кричавшее о том, сколь опасен этот человек. Но вот волшебник стал немного ближе и понятнее.
        - Оби, покажи нашей гостье дом.
        - Да, учитель!
        Следуя за мальчишкой, - который, о боги, оказался её сверстником, - Улва прошла с палящего зноя в домашнюю прохладу. Она оказалась в очень просторной комнате с камином, растениями в напольных горшках и обитой мебелью. У двери пол был каменный, дальше его сменяли лакированные доски, местами укрытые шкурами зверей и цветастыми коврами. Горели настенные лампы, под потолком висело тележное колесо со свечами.
        - Мы называем эту комнату прихожей. - Обадайя стянул тунику через голову и повесил на одну из вешалок подле. - Хотя по правде это просто общая зала. Иногда мы здесь сидим перед огнём и играем в раджамауту или куп2. Вон там дверь на кухню, где мы готовим и едим обычно. Прямо - лестница наверх, где спальни. Там уборная и ванная, если баню топить не хочется. Там вот, в конце коридорчика, дверь в кабинет учителя. Он не запрещает мне входить даже когда его нет, но я всё равно стараюсь этого не делать. А та дверь, что поближе, это библиотека. Можешь оставить лук здесь и пойдём наверх, покажу тебе свою комнату!
        # # 2 К у п - карточная игра, похожая на покер с использованием игральных костей и треугольных карт.
        Большая кованая корзина стояла рядом с входом, из неё торчало несколько копий, огромный топор и двуручный меч. Оставив оружие, орийка осторожно пошла к винтовой лестнице, принюхиваясь. В жилище волшебников пахло… уютом.
        - Идём, идём!
        Обадайе не терпелось, отрок первым взлетел наверх. «Он что, впервые привёл домой друга?» - подумала Улва, после чего страшная мысль поразила её: - «Он что, думает, что яего друг?!»
        Комната Оби полнилась всякой всячиной, множество книг валялось раскрытыми тут и там; на стенах висели чертежи с непонятными знаками и полки, ломившиеся от пузырьков, горшочков, ступок с пестиками. Пахло чистотой и чем-то горько-травным.
        - Вот здесь я готовлю лекарства, там, видишь, люк на чердак. Места для сушки собранных растений лучше не найти. Здесь мои хирургические инструменты, видишь? Лучшая сталь, учитель сам ковал и затачивал их. Вот мой котелок, набор инструментов алхимика, посуда… кажется, я хорошо вымел осколки, после того как разбил ту большую мензурку…
        Обадайя немного заблудился в собственном владении, он крутился на месте, стремясь показать как можно больше, поделиться частичкой себя. Улва же, безразлично глядевшая на всё это, заметила в углу одиноко стоявшую вещь. Мушкет. Так называлось это стрелявшее огнём копьё. На севере мира их почти не было, вечный холод зимой и сырость летом портили чёрный порошок, без которого они были бесполезны. Этот мушкет выглядел очень старым, рассохшийся, покрытый щербинами и трещинами, с дулом, из которого торчал ржавый вставной кинжал.
        - Это твоё?
        Оби посмотрел на оружие и удивился, словно не ожидал увидеть его там.
        - Это… воспоминание. - Его лицо изменилось, потеряло цвет и выражение. - Знаешь… пойдём, я покажу тебе библиотеку!
        Спустившись на первый этаж, отрок с волнением повёл гостью в самую лучшую, как он искренне верил, комнату. Просторная, с удобной мебелью, собственным камином и шкафами, содержавшими величайшую драгоценность, - книги. На полу мягко светился магический круг со множеством неведомых знаков, на высокой конторке лежал раскрытый фолиант. Улва, которая умела, но не любила читать на вестерринге, лениво осматривалась и не слушала, что рассказывал Обадайя.
        - А это что? - Она указала на резную табличку, висевшую над камином. Незнакомые символы там блестели золотом.
        - Это наш девиз! Учитель сам его придумал: «Ценнее злата и побед - лишь знаний путеводный свет»!
        Орийка изогнула бровь, хмыкнула.
        - Звучит складно, хотя и ерунда. Ничто не ценнее злата и побед. Ничто.
        - Зависит от приоритетов, - осторожно возразил ученик мага.
        - От чего?!
        - Знаешь, надо бы нам отправиться на кухню! Мне нужно завершить свою часть готовки. Идём!
        Кухня оказалась большой, как и все комнаты в этом доме. Там были светлые застеклённые окна, много утвари, очаг для готовки. Под потолком висели сушёные гроздья чего-то, травы, связки лука и чеснока; в прозрачных банках лежали драгоценные приправы. Из одного шкафа пахнуло снегом, морозный пар разливался по плиточному полу, пока Оби выкладывал на стол еду. Отрок ловко нарезал растительную пищу, распространяя по кухне ароматы свежести.
        Глава 15.2
        - Вас здесь только двое?
        - Из людей - да. Только мы с учителем.
        - А не из людей?
        - У нас есть торгасты, - летающие лошади. И домашних духов предостаточно тоже. Обычно они и стряпают, и убирают, и ванну могут набрать-подогреть.
        - А где эти духи?
        - Сейчас? Вокруг нас. Ты просто не видишь, потому что не волшебница. Готово!
        Под виноградным навесом стоял большой стол с лавками, куда Обадайя ставил свои блюда, а возле второго костра на большой сковороде шумно скворчали котлеты. Мальчишка вскарабкался наверх и спустил для гостьи несколько гроздей. Виноград был ужасно сладким.
        - Ну вот, как раз управились.
        Блюдо с горкой котлет заняло место в центре, рядом встала чаша с подливкой. Распространялся удивительно манящий запах и первую, очень крупную котлету положили на тарелку Улвы, сдобрив затем подливкой. С хрустом надкусив обжигающе горячее угощение, девушки готова была выплюнуть кусок обратно, однако неистовый дикий вкус ударил её в самое сердце. Преодолевая боль на языке, чувствуя горячий жир, стекавший по подбородку, она жадно поедала медвежью котлету и преисполнялась силой.
        - Приятного аппетита.
        Майрон приступил к трапезе с жадностью, руками, чуждый манерам, ел как в последний раз, получая огромное наслаждение, чавкая и рыча. Видя такое, Улва совсем спустила с цепи свои привычки и Обадайя оказался за столом с двумя ненасытными чудовищами, которые очень пугали. Сам он жевал овощи и старался уклоняться от ошмётков. Отрок не на шутку перепугался, когда орийка вдруг подавилась и стала бить себя в грудь. Ей под руку попался кувшин с малиновым морсом и лишь когда тот был почти опустошён, девушка смогла перевести дух.
        Просидев немного с сосредоточенным видом, она рыгнула, да так, что мужчины замерли. Майрон Синда стал хохотать, сотрясая стол кулаком. Его ученик залился краской.
        - Ты мне по душе, Улва с Оры, клянусь! - сказал седовласый. - Как тебе медвежатина, не слишком ли пахуча?
        - Можно перетерпеть, если не принюхиваться, - ответила девушка с усмешкой. - А почему он не ест?
        Майрон утёр жирные губы, сделал глоток из фляжки.
        - Для Оби любое мясо - это падаль. Никакие приправы не помогают, таков уж он у меня есть.
        - Как можно не есть мяса? Ты болеешь, доходимец?
        Пожимание плечами.
        - А вот если бы ел мясо, не был бы таким доходимцем.
        Майрон расхохотался опять.
        - Видишь, не только я так думаю о твоём здоровье! Мясо надо есть, Оби!
        Отрок вздохнул.
        - Я сыт, можно начинать, учитель?
        - Можно. Что ты подготовил?
        - Учитывая корни нашей гостьи, я взял из библиотеки «Волки и Дракон. История Гроганской экспансии на север».
        - Что это такое? - не поняла девушка, берясь за новую котлету.
        - По вечерам мы музицируем, либо читаем лекции. Сегодня вечер истории и читать будет Оби. Он выбрал трактат о твоей родине, Улва с Оры.
        - У вас что, развлечений нет?
        - Это и есть наши развлечения. Для ума. А ты как развлекаешься?
        Гостья задумалась, просияла.
        - Хильмассйаль!
        - Прекрасно! - воскликнул Майрон, резко поднимаясь.
        - Учитель, вы куда? А как же лекция?
        - К ахогу лекцию! У на сегодня будет хильмассйаль! Принеси виолу из библиотеки! Живее ученик, живее!
        Тревога коснулась сердца юного волшебника, - он понял, что учитель сделал из своей фляжки слишком большой глоток. Не смея ослушаться, Оби принёс под навес музыкальный инструмент со смычком; учитель же возвращался, неся в каждой руке по два топора. Иногда, чтобы не терять связи с огнём и железом, он ковал в своей кузнице для душевного удовольствия, так что ножей, пил и топоров там было в достатке. Два Майрон вручил Обадайе, другие два передал гостье.
        - Свет, ученик! Мне нужен свет!
        По слову Оби над двором появилось множество светящихся мотыльков, разогнавших сумерки.
        - Встаньте друг против друга… на расстоянии пятнадцати шагов!
        - Учитель, я не понимаю…
        Седовласый уселся на скамью, дёрнул струны, подкрутил колки.
        - Хильмассйаль, - народная северная забава! Моряки, правда, развлекаются им на палубе корабля, но качки не будет, придётся играть на твёрдой земле! Просто повторяй за ней!
        Взяв ритм притопыванием, Майрон Синда коснулся смычком струн и заиграл быструю, лихую мелодию, запел. Голос его звучал хрипловато, но красиво, владыка Ладосара хорошо знал слова. Стоило Улве заслышать музыку, её ноги сами пустились в пляс, топоры принялись описывать чудные узоры, северная дева заулыбалась. Растерянный отрок вынужден был повторять за ней, а поскольку учился он быстро, через минуту движения танцоров стали совершенно одинаковыми.
        Обадайя успокоился, поняв с облегчением, что это всего лишь танец! Какая радость, господи! А потом вдруг учитель взял особенно громкую ноту, и рука ученика метнула в гостью топор, - только потому, что она первой метнула топор в него! Улва поймала топор, Оби поймал тоже, припляс, присяд, пируэт, ещё два топора устремились навстречу друг другу.
        Под пение и ретивую игру виолы танцоры кружились по двору в танце, постоянно храня расстояние и метая друг в друга топоры. Улва хохотала и подпевала, с хлопком ловя за топорища свою смерть, посылая в полёт смерть Оби, тот же трепетал в ужасе, но продолжал танцевать, ибо боялся, что, сбившись с ритма, либо погибнет, либо обагрит руки кровью. Музыка ускорялась, песня звучало всё более лихо, учитель увлёкся не на шутку, увлеклась и северянка. Топоры летали, сверкая лезвиями, ритм нарастал, отрок едва дышал. Ещё чуть-чуть, ещё немного и он упустит свой…
        На высокой ноте виола замолчала.
        - Великолепие! - бушевал учитель, вскочив, радостный и буйный настолько, что выдыхал пар. - Молодец, ученик, я ни на мгновение не сомневался, что ты справишься! Все за стол! За стол!
        Они продолжили праздновать пузо, а когда совсем стемнело и застолье окончилось, посуда сама собой полетела в дом, на кухню.
        - Ванна должна быть готова. Ступай Улва с Оры.
        - Чего? - Она была сыта и ленива. Так сытно не ела, пожалуй, с тех пор, как покинула дом.
        - Таков закон гостеприимства, Улва с Оры, - сказал седовласый уверенно, - накормить, напить, помыть и спать уложить. Так древние боги велели встречать гостей и древнее закона нет на свете этом. Поэтому ступай, соскобли с себя грязь, а потом наверх, в спальню для гостей. Завтра по утру Оби отвезёт тебя обратно.
        - Пожалуй, откажусь. Сейчас встану и сама…
        - Ходить ночью через лес нельзя, таков закон Ладосара. А завтра с утра полетишь на спине торгаста.
        Подумав немного, северянка хмыкнула и пошла в дом. Майрон остался наедине с учеником, в его руках появились медвежьи клыки, когти, какие-то бусинки, нитки.
        - Прости, что подверг тебя такому испытанию, ученик.
        Оби сел рядом слегка ссутулившись.
        - Она очень славная, но я не понимаю, почему вы попросили пригласить к нам в гости именно её?
        Вздох.
        - Из всех людей, свалившихся на наши головы, Оби, всего четверо представляют какой-то интерес. Я рассказывал тебе, как путешествовал на Ору? Рассказывал. С тех пор я помню и конани Йофрид, и двух её шаманок. Для меня они не тайна, хотя я сделался тайной для них, будучи забытым. А вот Улва, ставшая первой воительницей в столь юном возрасте, показалась интересной. Как она тебе?
        Отрок вытянул губы трубочкой, обстоятельно размышляя.
        - Я чувствую её гнев. В ней очень много гнева, учитель. Но это не худшее. Внутри неё большая пустота.
        Руки Майрона замерли ненадолго, потом вернулись к работе и быстро её завершили.
        - Держи.
        Оби принял законченное ожерелье из клыков и когтей медведя.
        - Завтра, когда отвезёшь нашу гостью, подаришь ей это. Таким образом обычаи гостеприимства будут соблюдены полностью.
        - Нельзя отпускать гостей без подарков, я помню, учитель.
        - Ты у меня молодец. Надо бы послать в поселение вестового духа, а то заволновались там, наверное, уже. Ну всё, иди.
        Оставшись в одиночестве, седовласый призвал к себе одно из духов, живших в домиках на ветвях, прошептал ему послание и нематериальная сущность унеслась на восток.
        Положив мимика-шляпу на стол, Майрон Синда запустил пальцы в сальные волосы, провёл по скальпу, разогнал там кровь. Раскурил трубку и задумался над тем, что только что услышал:
        Взгляд Обадайи был способен проникать глубоко в души людей, видеть в них разное. Ни мыслей, ни побуждений юнец не воспринимал, увы, но суть душ объять пониманием мог, и учитель это дарование считал воистину исключительным. Вздох. Вот, значит, что у девчонки внутри? Гнев и пустота?
        Глава 16.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 15 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, графство Хайбордан, королевство Ривен.
        Хайбордан - это лес, а лес - это Хайбордан.
        Пределы графства покрывала древняя как мир пуща, с которой люди воевали веками. Около десяти лет назад по приказу короля началось строительство нового флота на севере, а также возведение сотен крепостей вдоль всей границы с Дикой землёй. Понадобились огромные запасы древесины, и кто кроме хайбординов, рождавшихся с топорами в руках, мог удовлетворить эту нужду? Для графства настало изобилие, лесопилки поднимались как грибы после дождя, богатство домена и народа росло. Но за всяким изобилием приходит упадок, ибо всё в мире должно хранить равновесие.
        Люди били пущу так жадно, что растревожили множество существ, коих тревожить не следовало. Некоторые ушли искать новые логовища в Дикоземье, но многие иные встали на защиту своих владений. Ещё до того, как нашествие чудовищ сломало вековой уклад всего Вестеррайха, в Хайбордане с ними уже воевали.
        «Дел для охотника в этих местах предостаточно,» - думала Райла, надеясь подзаработать, когда из всех дорог выбирала юго-восточную. Она явилась в край непроходимых лесов и высоких холмов, но разочаровалась вскоре. Доски объявлений на площадях и в трактирах не могли предложить ничего кроме призывов на сезонные работы и объявлений купли-продажи. Оказалось, хайбордины, - что вилланы, что лесорубы, - издревле привыкли решать разногласия с нечистью своими силами. Они являлись простыми смертными, однако их было много, они были суровы и всегда опирались друг на друга. Иначе в тех землях выживать не получалось.
        Порой из чащоб выползало нечто, с чем люди всё-таки не могли управиться. Но тогда они слали крик о помощи и даже часто доживали до её прихода. Академия Ривена, волшебная школа страны, несла повинность перед королевской властью, и была обязаны рассылать своих волшебников во все земли дабы противостоять необычным угрозам. А в последние годы на войну с нечистью вышел ещё и Порубежный Легион. Что он такое Райла долго не могла выяснить, поняла только, что хайбордины испытывали к нему большое уважение.
        Она отправилась в глубь графства, ещё на что-то надеясь.
        Дорога петляла в подножьях огромных, поросших лесом холмов, перекидывалась по мостам через реки, и огибала следы древних цивилизаций, некогда существовавших в той земле. Издали охотница видела руины городов, почти ушедшие в землю, могильники, каменные спирали, выложенные на склонах гигантскими плитами. Каждая деревенька щетинилась частоколом и имела свой ров с земляным валом, ворота даже днём были закрыты. Проезжая мимо одной лесопилки, бывшая наёмница приняла её за военный форт.
        Над вековыми деревьями стали показываться Персты. Так местные называли торчавшие из земли скальные столпы необъятной толщины, походившие на пальцы. То тут, то там они указывали в летнее небо, иные гиганты достигали пяти сотен шагов1 в высоту и вгоняли в дрожь своей громадностью.
        # # 1 Около 400 м..
        Райла направлялась в Хайрок, столицу графства. Небольшой каменный город стоял на северном берегу озера Темноводного, одетый в добротную крепостную стену, опоясанный затопленным рвом. В восточной оконечности Хайрока из земли возносился Каберденов Перст, - скала высотой больше полутора сотен шагов1, нависавшая над городом и озером. На вершине зиждился замок Мёртвое Древо.
        # # 1 Около 120 м..
        Когда она подъезжала, над вратами города путницу встречал большой щит, - поле, поделённое на четыре части, две красные и две белые; на поле чёрное дерево без листьев. Чтобы оплатить въезд, пришлось оторвать от себя несколько монет, так что ночлег Райла искала в самом дешёвом клоповнике.
        За следующие два дня ей предлагали разную работу, после которой можно было сразу отправиться на виселицу. Ещё несколько вольных торговцев собирались выйти на большак, нанимали охрану, однако поездка с ними стала бы очень долгой, да и путь они держали туда, откуда Белая Ворона приехала. А нужда припирала. Дошло до того, что Райла уже не была уверена, куда идти и на какие деньги жить. Такая звенящая неудача в последний раз настигала её посреди Сарвасты, - без денег и с ищейками Гильвиорского ордена, следовавших по пятам.
        Что ж, в благословенную летнюю пору лошадь не может умереть с голоду, а человек - такая тварь, что и подавно не сгинет. Охотница покинула столицу, решила попытать счастье дальше на западе.
        Она ехала, стараясь огибать топи и не сворачивать с проторенных путей, кои порой едва проглядывались; кралась в сторонке от древних руин, предупреждала редких встречных об опасности, и сама старалась вызнать побольше. Часто приходилось натягивать поводья и прислушиваться к своему чутью, даже когда прочие чувства ни о чём дурном не предупреждали. Порой Райла разворачивала пегую, чтобы объехать тревожившее место. В такие времена женщина доверяла свою судьбу чему-то очень древнему и дикому, что жило в ней, чему-то, что пугало её саму.
        Это проснулось в её душе давно, только лишь начала засматриваться на мальчишек. Нечто поднялось из глубин седой древности, стало украдкой разглядывать мир сквозь её глаза, прислушиваться её ушами. Райла не понимала, что это и откуда пришло, она боялась, но и не в половину так сильно, как боялась её мать. Не счесть тех ночей, когда родительница тихо давилась слезами в объятьях отца, а юная Райла притворялась, что спала и не слышала этого. Чувствовать внутри себя что-то кроме искренней веры в Господа, живя в пределах Папской Области, было чревато инвестигаторскими кострами.
        Со временем Райла привыкла, перестала замечать чужой взгляд из собственных глаз, а когда прежняя жизнь сломалась, и она сбежала из отчего дома, безымянный попутчик стал даже помогать. Ей приходилось выживать тогда, но он делал всё немного проще. Бродячей воровке, а позже маркитантке всегда шла хорошая карта, её глаза подмечали важные мелочи, маленький колокольчик звенел в голове, предупреждая об опасности, а в любви везло всегда, стоило только положить на кого-нибудь глаз.
        Так и жила она свою жизнь, пока один не по годам прозорливый человек не поведал ей: «ты ворожея, потомок ведьм». После всё стало одним сплошным кошмаром, кой Райла не желала вспоминать… да и не могла. Разрозненные осколки его пронзали разум некоторыми ночами.
        Когда её искалеченный рассудок был собран с помощью магии, Райла Балекас перестала помнить многое из того, что случилось с ней, но ей позволили знать. Иначе, решили волшебники, она вернётся в пучину безумия.

* * *
        В каждом встреченном поселении, где удавалось напроситься переночевать, на каждой лесопилке, она спрашивала о работе и о человеке, коего столько лет искала. Итог редко мог порадовать хотя бы работой.
        В пути Райла выживала браконьерством, обливалась потом, отбивалась от гнуса, но все эти неудобства давно перестали как-либо тревожить путешественницу. Ей нравилось взбивать дорожную пыль, предаваясь своим мыслям, охотясь, слушая шелест листвы и песнь ветра по ночам. Иное дело - чудовища. Они появлялись постоянно и также постоянно встречала она скорбные напоминания об осторожности в виде следов жутких пиршеств. Охотница старалась избегать ненужных встреч, а когда не могла, хваталась за оружие. Почти каждый божий день приходилось сражаться за право жить; каждую ночь, - дрожать у огня в полудрёме.
        Так, держась ответвления, что соединяло Темноводное озеро с током великого Ореда, она почти добралась до границ маркизата Энвериген.
        - Тпру, - придержала пегую Райла, увидев на лесной дороге какое-то препятствие.
        Охотница прислушалась в внутреннему «колокольчику опасности», но пока что ощутила лишь лёгкое беспокойство. Достав пистолет из кобуры, она тронула кобылу шагом. Вблизи оказалось, что препятствие было разграбленным караваном. Сосчитав колёса, Райла определила в обломках четыре крупных фургона-лавки. Ныне их стены были разрушены, а содержимое, товары, утварь, разбросано всюду.
        Первым желание было дать лошади пяток и скорее проехать дальше, но Ворона не поддавалась. Вместо этого она стала читать следы, кои перепахивали землю вдоль и поперёк, выглядывать среди обломков обронённое оружие, выискивать на ближайших деревьях следы пуль. Всё это она умела прекрасно и теперь перед взором разворачивалась картина.
        Четыре фургона-лавки, объединённые в поезд, ехали на восток сквозь этот дремучий старый лес. Вольные торговцы позаботились об охране, - судя по следам копыт и оставленному оружию, их сопровождало не меньше пятёрки верховых и ещё, возможно, несколько пеших спутников на крышах. Однако этим бедолагам не свезло, на них напали, - нечто выбралось к дороге, оставив большую просеку, и набросилось на фургоны. Оно должно было быть крупным и сильным, чтобы так всё разнести, невзирая на сопротивление. К чести охранников, они не пытались сбежать, а дали бой. Быстрый, сумбурный, проигранный.
        Райла покинула седло и пошла меж обломков, пытаясь найти след напавшего, но не преуспела. Какие-то следы, разумеется, были, но… странные, бесформенные. И насыщенный запах железа заползал в ноздри. Она чувствовала на языке привкус крови, однако самой крови нигде не было. Ей пришлось едва ли не носом землю взрыть, чтобы найти источник запаха, - мельчайшие капельки, оставшиеся в почве, а ещё на фрагментах фургонов, на оружии. Всюду была кровь, но очень мало, и отчего-то она не высыхала. Ничто из бестиологических атласов, которые изучала Райла, не оставляло таких следов.
        - Оно пришло, схватило людей, схватило лошадей, и ушло обратно, - сказала охотница себе под нос. - Живыми. Оно забрало их живыми. Кто так делает?
        Ни одно чудовище, о котором могли поведать сёстры святой Малены, будучи достаточно большим и сильным, не утаскивало добычу живьём, оставляя за собой такие странные следы. Поломав голову ещё немного, Райла сплюнула в раздражении и стала искать на руинах чужих жизней что-нибудь полезное. Кто-то назвал бы сие низостью, но этот кто-то никогда не знал нужды. А она ещё с юности задушила в себе щепетильность, - жизнь важнее.
        Собирая мешочки с сушёной фасолью, сухарями, балыком, крупой, Райла всюду ощущала запах крови. Она торопилась, понимая, что это могло вернуться. Товары, которые нельзя было съесть, охотница отбрасывала в сторону, ничего нужного ей торговцы не имели. Внимание привлекла небольшая железная шкатулка, валявшаяся среди остатков спального места и прочей ерунды. Замок легко поддался ножу и на землю вывалилось множество бумажек, обрывков старого пергамента и монет; судя по всему, Райла нашла кассу.
        Она быстро перебрала документы, оказавшиеся списками, расписками, договорами и заметками. Среди прочего нашёлся скрученный в трубку листок сравнительно новой бумаги, перевязанный верёвочкой. Сняв оную, Белая Ворона стала читать.
        «Писано в десятый день месяца йула года одна тысяча шестьсот пятидесятого Этой Эпохи, рукой вольного торговца Ордана Брила со слов и от лица вилланки Латканы из деревни Холмы, что в пределе Хайбордан королевства Ривен.
        Всякому, кого это касается:
        «Из деревни лесорубов, что прозывается Подлесками, к нам больше никто не ходит. А раньше всегда ходили. Наши туда сунулись, но едва ноги унесли. Говорят, Подлески затопил красный туман, от которого жуть в самые кишки забирается. Давеча была ясная ночь, и туман этот из леса вышел, подкатил к самому подножью холмов, на которых наша деревня стоит, всё вокруг затопил. На утро мы по соседним хуторам прошли, а те пустые совсем, ни людей, ни животных, только кровью пахнет.
        Нижайше просим помощи у всякого, кто сможет нам её оказать, ибо может так статься, что этот туман на холмы залезет. Не дайте пропасть».
        К призыву о помощи вилланы деревни Холмы приложили семнадцать серебряных лунн и пятьдесят медных зилей в оплату любому, согласившемуся взяться за сие дело.
        Послание записал и обязался перевезти Ордан Брил за плату в пятнадцать зилей».
        Внизу стояла нехитрая подпись торговца и крестик, видимо, поставленный подательницей просьбы.
        «Десятое йула», - думала Райла, - «всего пять дней назад этот медлительный поезд был в человеческом поселении. Потороплю лошадь и завтра окажусь там».
        Она поняла, что, двигаясь по тонкой, лишённой ответвлений дороге, смогла вдруг встать на развилке. Один путь был ясен, - он вёл дальше, к человеческому жилью, теплу и безопасности, с монетами в кармане. Второй уводил в глубь чащи, пах кровью и сулил только возможность ещё раз рискнуть шеей. Райла вспомнила, как шла зачищать Ахтенайх, безрассудно, не зная, какой враг её ждал там. И всё же она победила. Теперь было иначе. Охотница чувствовала большую угрозу второго пути, она не смогла бы перечесть всех причин отказаться от него, но вместо этого видела причины его избрать.
        Первый путь не стал бы для Райлы Балекас предательством неких принципов, она всем сердцем желала идти по нем, чтобы не сгибнуть, чтобы продолжить поиски того единственного, нужного ей человека. Но когда и если поиски эти наконец завершатся, быть может он спросит её, что Райла делала все эти годы? И тогда она очень хотела бы сказать, что спасала людей, также, как он спас её.
        Ворона собрала с земли монеты, высчитала указанную сумму, положила оную на бумагу и смяла ту в комок, дабы отделить плату за заказ от прочих денег. Которые она тоже собралась присвоить. Проверив снаряжение, последнюю гренаду, заклинание Исцеления, бережно припрятанное на крайний случай, охотница свернула с дороги.
        Пегая волновалась больше обычного. Мельчайшие капельки крови остались на земле, на коре деревьев, на листве кустарников. Что-то прокатилось там словно валун, сминая подлесок, снося пни. Но при этом никаких понятных следов.
        Чтобы лошадь сохранила ноги в целости, Райла не гнала её, пегая похрапывала и пряла ушами, но пока слушалась. Охотница не могла не заметить, сколь тих был лес, какое напряжение сковало всё живое в нём. Под гнётом тишины она сама стала дышать тише.
        Прошло время, солнце сделало два часовых шага по небесной своей колее, а охотница успела обнаружить, что изначальную просеку пересекало несколько других, более старых. Чем дальше она двигалась, тем труднее было различать дорогу, - так смят оказался лес, и эта тишина… Райла подумала, что раз доселе путь её был прямым как стрела, она будет придерживаться этого направления во что бы то ни стало.
        Вскоре воздух окрасила розоватая дымка, густевшая чем дальше, тем больше. Пегая беспокоилась всё сильнее, но её хозяйка была тверда, заставляла превозмогать инстинкты. Страх, описанный вилланами деревни Холмы, к Райе всё не приходил.
        Так, примерно во втором вечернем часу1 Ворона выбралась из-за деревьев на проплешину, усеянную пнями. Сквозь красноватый туман, который солнце делало лишь более зловещим, вдали проглядывался частокол, очень сильно пахло кровью. Райла спешилась, ещё раз проверила своё оружие, сняла с седла волшебный меч. Кобылку она привязала свободным узлом, как и прежде веря, что просто так «несчастливая» не бросит.
        # # 1 19:00.
        Путь к распахнутым настежь вратам затянулся, Райла не позволяла себе спешить. Она всё время представляла, как по этому свободному пространству будет убегать от чего-то большого, вырвавшегося из-за деревьев или из Подлесков. Чувство опасности уже долгое время предупреждало её, звенело под теменем всё более настойчиво, но пока что было терпимо. Не получалось пропустить мимо глаз некоторые пни, - раздавленные, расщеплённые, испачканные красным.
        Глава 16.2
        К воротам приблизилась совсем медленно, вошла в пределы поселения и стала оглядываться. Райлу встретила мёртвая тишина, пахшая кровью; запустение и густой розовый туман. От него на коже возникло ощущение сырости, а под одеждой, - ощущение липкой мерзости. Деревянные дома стояли с распахнутыми настежь дверьми, и никого живого округ, ни человека, ни зверя.
        Женщина осторожно обходила жилища лесорубов, изучая каждую мелочь, каждую деталь простого осиротевшего быта. Судя по грязи, нанесённой снаружи, люди покинули деревню уж никак не меньше недели тому. Бросили всё, даже деньги, которые она смогла найти в нескольких тайниках; оставили скарб, инструменты, одежду, но увели с собой всю живность. Райла обошла несколько опустевших жилищ, заглянула на саму лесопилку, где прямо на пилораме лежало бревно.
        Последним и самым большим зданием было то, что охотница сочла общинным домом. Перед ним стоял амлотианский алтарь, грязный и неухоженный. Двери были плотно закрыты, окна, - занавешены. Сквозь стены пёрло удушливое зловонье, какое витает летом над скотобойней, запах крови и животного жира, а ещё жар. Общинный дом был горяч, словно «кабан», нахождение вблизи него почти причиняло боль, а уж какую опасность чувствовала Райла. Всё у неё внутри дрожало, хотелось скорее броситься прочь, но Райла выбирала сражаться.
        Рубить двери Олтахаром она не стала, пошла назад, - трудно ли обрести топор в жилище лесоруба. Войдя под одну из крыш, она легко нашла инструмент, но когда хотела было вернуться к общинному дому, замерла.
        Отточенные до нечеловеческой остроты чувства Белой Вороны возопили о том, что снаружи двигалось нечто большое. Царствовала тишина такая оглушительная, что женщина даже не поверила им. Она вслушивалась, ждала, и лишь когда со стороны входной двери послышался скрип половиц, уверовала. Гибкая и стремительная Райла скользнула к распахнутому окну, неслышно выбралась наружу и стала продвигаться вдоль стены брошенного дома. Изнутри доносился теперь явственный, натужный скрип пола. Звук стих, замерла и она, дыша медленно, совершенно бесшумно.
        С терском стена выше и правее головы охотницы разошлась фонтаном щепок и наружу высунулась чья-то огромная рука. Пальцы едва не ухватили Райлу за волосы. Та бросилась прочь в душные летние сумерки, отравленные красным, пока здание позади рушилось. Тяжёлые шаги преследователя сотрясли землю, придавая женщине прыти. Словно неуловимая зайчиха, она опрометью неслась прочь, совершая зигзаги, а что-то огромное двигалось следом, снося сараи и круша подвернувшиеся торцы зданий. Тёмную фигуру охотница видела лишь мельком, ибо не могла встать и рассмотреть, не могла занять боевую позицию, восстановить дыхание, вступить в бой как следует. Ещё немного такого бега и у неё не останется сил для сопротивления.
        Райла Балекас внезапно развернулась, чувствуя, как затрещали мышцы и жилы, взмахнула Олтахаром и ударила преследователя. Меч застрял. Он не шелохнулся от последовавшего сильного рывка, остался совершенно недвижим, будто засел в граните. Опьянённая гремучей смесью гормонов, насытившей кровь, Ворона рванула из кобуры пистолет, но выстрел ушёл в небо, направленный твёрдой рукой. Чужой. Раздалось «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш».
        - Зачем ты убегаешь от меня, Фринна Белая Ворона? Ты инфицирована?
        Голем из Беркагоста нависал над женщиной как чёрная скала, одной рукой он сжимал клинок Олтахара под «кабаньими клыками», где не было режущих кромок; пальцами другой - обхватывал предплечье Райлы, направляя руку с пистолетом вверх. Его хватка была непреодолимо твёрдой.
        - Ты?! Что, дери тебя ахог, ты здесь делаешь, глыба?!
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Ты инфицирована? - настаивал гигант, который, - она это чувствовала, - мог вырвать из неё руку легче чем крылышко из варёной курицы.
        - Нет! Что бы это ни значило!
        Гигант отпустил и зашагал прочь, мимо полуразрушенных жилищ, коим не посчастливилось встать на его пути.
        - Постой! - она поспешила следом.
        Голем вышел к алтарю, развернулся забинтованным лицом к воротам Подлесков и откуда-то из необъятной груди, из-под плаща раздался странный звук, громкий, очень неприятный. Земля задрожала и в поселение ворвался ужасный демон о четырёх копыт, дышавший жаром, пылавший жерлами очей. Конь подбежал к хозяину, а тот полез в одну из громадных сумок, коими зверь был обвешан.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Выпей это немедленно. Оно сделает твою кровь ядовитой для паразита.
        Гигант не пытался ничего объяснять, только смотрел на неё своими линзами и тяжело молчал. Фиал, который получила от него Райла, был полон чего-то прозрачного, чуть желтоватого, а стоило пробке покинуть горлышко, как в ноздри ударил пряный запах.
        - Эстрагон? - спросила женщина. - Что за подвох?
        Голем из Беркагоста молчал, а левое предплечье Райлы ещё ныло, помня его хватку. Коли захочет, заставит выпить хоть расплавленный свинец, нечего ей было противопоставить вот такому чудовищу. Посему Райла сделала решительный глоток и масло обожгло ей рот острым пряным вкусом, который покатился вниз по пищеводу. Голем продолжал смотреть, следил, что произойдёт с ней, но не происходило ничего. Тогда он просто обернулся к демоническому скакуну и стал снимать с него одну из больших жёстких фляг.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Разожги, - велел он, протягивая факел с огнивом, а сам, вынув пробку и широким взмахом плеснул на стены общинного дома чем-то. До Райлы донёсся резкий алхимический запах. - Это место инфицировано хищной плотью, Фринна Белая Ворона. Воткни факел в землю и уходи. Я произведу зачистку.
        - Ахога с два я уйду, у меня заказ!
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Если ты не знаешь, на что пришла охотиться, то это суицидальный заказ.
        - Вот ты мне и пояснишь, или же не подобает собратьям по цеху поддерживать друг друга?
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Хищная плоть заразна, прикосновение влечёт неизбежное инфицирование. Ком уже, должно быть, стал большим, он способен поглотить тебя мгновенно.
        Она всё ещё не вполне понимала о чём шла речь, но стояла на своём:
        - Тебе может понадобиться помощь.
        Голем из Беркагоста больше ничего не сказал, вместо этого он двинулся вокруг дома, поливая стены, пока не скрылся за правым торцом.
        Райла кое-как поместила факел в землю и зажгла его, но уйти не пожелала. Вместо этого, сплюнув, устало опёрлась на меч, ища в нём поддержки. Солнце почти закатилось за горизонт, а луна так и не взошла, ибо стояла пора новолуния. Охотница буравила взглядом тёмные окна и чувствовала жар, исходивший из общинного дома. От него в этих зловонных тёмно-красных сумерках женщина потела как свинья на скотобойне.
        Дверь дома шевельнулась с едва различимым скрипом и длинный меч оказался поднят для удара. Дверь приоткрылась ещё немного, в свете факела показались маленькие бледные пальцы, наружу выглянула растрёпанная головка. Девочка лет пяти-шести блеснула глазами, заметила Райлу, чуть выступила наружу, осторожно, не отпуская двери, осмотрелась. Дитя казалось безобидным, но пронзительный звон тревоги упреждал охотницу даже громко дышать, она сжимала Олтахар мёртвой хваткой. Дверь вдруг распахнулась, и девочка взвилась в воздух, а из-за левого торца дома выметнулась огромная фигура с кривым ножом. Взмах, - тело ребёнка ударилось оземь, а что-то красное скрылось внутри здания, дверь с грохотом захлопнулась.
        Белой Вороне потребовалось мгновение ока чтобы изгнать из души смятение и сострадание, ведь ребёнок, что лежал на земле, ребёнком не являлся. Упав, он всем телом задрожал и задёргался, являя при этом полное отсутствие костей, руки и ноги мотались из стороны в сторону варёным тестом, голова раздувалась и сжималась как лёгкое, и всё это никак не могло встать на ноги, ведь нога была одна, - правая. Вместо левой из-под подола платья виднелся кусок оголённой мышечной ткани, волокна которой то и дело выбивались из общей структуры, тянулись в стороны, похожие на тонких мясных червей.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Оболочка-приманка. Как глупо ты поступила, оставшись. Готовься к последствиям.
        Он наступил на тело, из которого полез шевелящийся фарш, схватил Райлу и потащил прочь, затем легко поднял и забросил на крышу одного из домов. Больно ударилась она о деревянную кровлю, едва дух не испустила, но меч остался в руке, а во второй было что-то, что гигант вложил в неё.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Смажь клинок маслом эстрагона и защищай свою жизнь.
        Голем из Беркагоста вернулся, вырвал из земли факел и бросил под стены общинного дома. Пахучая жидкость мгновенно обратилась языками зелёного пламени, а демонический конь был отослан прочь. Сам гигант встал против входа, держа в руке страшный нож; тень, на фоне алхимического огня. Райла отошла от удара и смогла вскарабкаться на охлупень, где уселась с мечом и склянкой масла в руках, рёбра ныли.
        Горящее здание уже ходило ходуном, распахнулась дверь и все окна тоже. Наружу выметнулись паутиной волокна плоти. В них как сор в спутанных волосах виднелись кости, - разные, звериные и человеческие, большие и малые, розовые, свежие. Живое мясо стало складывать из костей остовы и оплетать их собой, порождая в кровавом тумане неповторимых чудовищ с разновеликими конечностями и оголёнными черепами вместо голов. А кроме «гротесков» были целые комья плоти, которые отделялись от общей массы, лишённые даже скелетов, но с множеством коротких отростков для передвижения. В них раскрывались и смыкались пасти, щетинившиеся вместо родных зубов обломками рёбер, рогов, и настоящими звериными клыками. Существа устремлялись к гиганту, который терпеливо ждал, но стоило им приблизиться, как смятение поражало отродий, ведь они не чувствовали вожделенной добычи.
        Среди едва успевшего народиться охотничьего цеха была пока что всего одна легенда, - это существо внизу, бесстрашно встречавшее тварей ночи. Он был безымянным и безликим воином, получившим от сестёр Малены жетон, и странствовавшим инкогнито по охваченному бедствием Вестеррайху. Он защищал людей, не беря платы, не ищя славы, но однажды и слава, и имя нашли его, - в Беркагосте. Тогда на торговый городок напала самая большая стая пасатУкш, кою знала история. Чудовища те были несуразными, странными, не очень опасными, однако собравшись великой тьмой, они вознамерились пожрать всё живое в городе и стало бы так, не окажись поблизости безымянный великан.
        Он встретил стаю за пределами городских стен, а позже перенёс битву и внутрь города, где сражался шесть дней и шесть ночей к ряду. Многие люди свидетельствовали, что воин ни разу не принял пищи либо воды, ни разу не придался отдыху, только вёл нескончаемый бой, являя чудеса воинского искусства и жестокости. Шесть дней и шесть ночей без устали гигант отбивал город, позволив его жителям выстоять в осаде, удержать улицы и дома, пока чужак собирал нескончаемую кровавую дань. Среди людей были жертвы, а как же, но они исчислялись ничтожными сотнями против уцелевших. Когда же нашествие чудовищ сошло на нет, следователи Инвестигации и волшебники взялись сосчитать их и получилось, что охотник перебил стаю в количестве шести тысяч голов. По тысяче тварей в сутки. Сам, почти что один, неумолимый, и непобедимый.
        К концу битвы от его толстого плаща почти ничего не осталось, также как от повязок, покрывавших тело. Некоторые очевидцы клялись, что под всем этим скрывалась волшебная броня, а иные говорили, что само тело было создано из металла, что защитник города и не человек вовсе, а порождение оживляющей магии, - голем. Правду установить не удалось, слишком быстро герой покинул Беркагост, а вновь появился уже в другом месте, там, где люди нуждались в защите.
        Он напал на них со своим огромным кривым ножом, ударил раз, - развалил гротескную фигуру пополам; ударил ещё, - вторая уродливая тварь пала шевелящейся кучей. Голем набросился на большой ком плоти, погрузил пальцы в шевелившиеся окровавленные мышцы, рывком нарушил их целостность и рубанул клинком. Срезанная плоть была отброшена и корчилась в свете зелёного пламени беззвучно. А Голем продолжал.
        Существа признали в нём угрозу и набросились со всех сторон, вцепились в плечи, в спину, в ноги, но гигант словно не чувствовал тяжести. Охотник рубил и раздавал удары такой силы, что кинетический шок на время превращал комья в беспорядочную массу, а гротески разлетались на части. Бой шёл тихо; ревел огонь, шипела от жара кровь на оголённых мышцах, лязгающие звуки доносились из-под толстого плаща, но сражавшиеся хранили молчание.
        У хищной плоти не было ничего подобного мозгу, но слепая масса мышечных волокон, движимая неизвестной волей всё же смогла понять, что многочисленные опасные формы оказались не в силах справиться с существом, которое даже поглотить не получалось. И тогда они отхлынули, соединились, нахлынули вновь уже единым целым, - огромным комом, который охватил сражавшегося гиганта со всех сторон, сжал уплотнился, пошёл волнами сокращений.
        Райла, которая следила за всем с высоты, завороженная и испуганная, вскрикнула, увидев, как пропал Голем из Беркагоста. То тут, то там поверхность кома вспучивалась, не иначе как от ударов изнутри, но сохраняла целостность. Решение пришло немедленно, она должна была помочь, и не опрометчивые чувства толкнули Белую Ворону к краю крыши, а понимание, что если погибнет гигант, у неё одной шанса выбраться не будет.
        Но прежде чем охотница смогла решить, как спуститься, снизу выметнулась чья-то рука и схватилась за пыльную щиколотку. Мгновения не прошло как Олтахар нанёс удар; Райла отскочила от конька, продолжая чувствовать сжимавшие сапог пальцы. Из среза отсечённой кисти не пролилось ни капли крови, но зато наружу вытянулись словно черви волокна хищной плоти. Отчаянными усилиями рука была сброшена, однако на крышу уже забрался её хозяин.
        Мужчина с пустым взглядом, наряженный в обрывки дорожного платья, тёмного и влажного от крови, вылез на крышу дома. В прорехах ткани виднелась бледная кожа, а в прорехах кожи, - мышцы, ползавшие по костям самовольно. На его шее висел медальон, какие носили члены братства вольных торговцев. Существо, некогда бывшее Орданом Брилом, неловко, будто из-за частичного паралича, двинулось к Райле, но едва не упало и скрючилось, обрело дополнительную опору. Оно не сводило с женщины взгляд, хранило полное молчание, а меж тем из ноздрей, изо рта и даже из-за глазных яблок понемногу выползали любопытные мясные червячки.
        Когда её схватили за щиколотку, тело пришло в движение само и, сжав рукоять Олтахара обеими руками, Райла упустила склянку масла эстрагона. Теперь нечем было смазать клинок, и Ворона стояла, чуть пошатываясь, чтобы удерживать баланс на охлупне, следила за приближением заражённого. Одно касание, - сказал ей Голем, - одно касание и произойдёт заражение. Во рту ещё властвовала горечь эстрагона, ядовитое для чудовища вещество переваривалось в желудке, устремлялось в кровь, что, возможно, сделает её тело непригодным, но когда это произойдёт и в какой степени? Нет-нет-нет, Райла не могла позволить этому существу прикоснуться к ней, не могла пустить красных червей под свою кожу, ни за что, - она ведь не сможет продолжить поиски тогда!
        Олтахар был опущен остриём вниз, чтобы получить первичный импульс от пинка сапогом. Понемногу тяжёлый меч стал раскручиваться, набирать скорость, рубя с шелестом кровавый туман. Охотница же думала только о равновесии, только об инерции, только о том, чтобы нанести хороший удар и не упасть с узкой линии охлупня. Когда существо приблизилось достаточно, Олтахар взвыл и снёс ему голову; движение Райлы продолжилось по инерции, она крутанулась на каблуке, отклоняясь на одну половину крыши, уравновешенная массой несущегося клинка; полностью развернулась, рубанула поперёк тулова, совершила третий оборот вокруг собственной оси и ударила плашмя, сбивая нижнюю часть тела. Разваленное на куски, то соскользнуло с двускатной крыши, а охотница постепенно замедлилась, аккуратно, не спеша, остановилась. Пришлось опуститься на корточки и опереться руками, ибо даже у неё закружилась голова. Восстановив равновесие, Райла успела засвидетельствовать миг освобождения Голема.
        Глава 16.3
        Ком хищной плоти заколебался и на глазах стал ослабевать, пока через окровавленные мышцы не смог пробиться сжатый кулак; сквозь пальцы Голема капало масло эстрагона из раздавленной склянки. Гигант растерзал своё узилище ножом и выступил на волю, оставив позади лишь кучу подрагивавшего мяса. По красным и некогда сильным волокнам хищной плоти расходилась порча, они становились серыми.
        Гигант отшвырнул ногой бессильно опавшие ткани и поднял свои неживые глаза.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Вижу, что ты жива, Фринна Белая Ворона. Хищная плоть коснулась тебя?
        - Нет!
        Убрав клинок в ножны, что были у него подмышкой, Голем из Беркагоста погрузил пальцы в чудовищное месиво и стал забрасывать его в огонь. Охотник был аккуратен и скрупулёзен, подбирал каждое волоконце и сжигал, пока не убедился, что уничтожил последнее. Также гигант обошёл дом, на котором до сих пор сидела Райла и собрал все части покойного Ордана Брила.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Странно. Эта колония не поражена маслом, но она не может собраться воедино. Ты не использовала эстрагон?
        - Олтахар! - провозгласила женщина имя своего меча. - Ты знаешь, что это значит?
        Голем молчал.
        - Злопамятный! Не в моих силах использовать все способности клинка, ибо я не волшебница, но одно свойство его неизменно, - если Олтахар не убивает сразу, то наносит раны, которые не заживают!
        Гигант кивнул, прежде чем отнести шевелящиеся части тела в догоравшее здание. Лишь тогда Райла была спущена вниз и раздался вновь тот неприятный звук. Демонический конь примчался на зов, пыша жаром, чудовище из иного мира, порождение кошмаров с пастью, полной клыков. Голем погладил его по шее и направился прочь, жестом призывая Райлу следовать. Та послушалась, а скакун остался позади.
        Вместе охотники вышли за частокол в ночь и молча двинулись к деревьям, где ждала пегая. Вдруг за спинами что-то громыхнуло, Райла быстро обернулась и увидела, как высокие языки уже не алхимического, красного пламени возносились над Подлесками. В несколько минут оно охватило деревянные крыши всех домов и достигло стен.
        - А сразу так сделать нельзя было?! - возопила она яростно.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Ком, почувствовал опасность, мог сбежать. Хищная плоть способна перемещаться очень быстро и даже прятаться, зарываясь в землю. Я не привык рисковать.
        Из полыхавшего как само Пекло поселения вырвался демонический скакун. Он подбежал к Голему, истекающий дымом, разгорячённый, загарцевал, рыча и радуясь устроенному пожару. Пока крепкая рука не взяла чудовище под уздцы.
        - Молотодержец и все апостолы, - пробормотала Райла, удерживая свою испуганную кобылку от бегства, - что же это за чудовище?
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Иной скакун не смог бы везти меня, но это призванное существо осилило ношу.
        - Он - кошмар?
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Порождён ли конь Идом1? Нет. Этот скакун принадлежит к благородной плеяде зверей Понгемониуса2, которых можно призвать в наш план. Идём, Фринна Белая Ворона, деревня Холмы, откуда я отправился на охоту, неблизко, а ночь ещё молода.
        # # 1 И д - сопредельное материальному плану бытия измерение, наполненное энергией кошмарных сновидений. В Иде обитают чудовища, сформированные его особой энергетикой.
        # # 2 П о н г е м о н и у с - сопредельное материальному плану бытия измерение, в котором обитает тысяча сто одиннадцать неповторимых разумных существ, обладающих разнообразными особыми способностями. В прошлом их можно было призывать в Валемар путём взаимовыгодного договора, однако ныне на это способны единицы волшебников.
        Они не стали подниматься в сёдла, не стали зажигать факелы, следуя скрытным охотничьим привычкам. В пору новолунья идти без света оказалось непросто, однако путники не спешили.
        - Сёстры святой Малены ничему подобному не учили. Возможно ли, что они и сами не знали об этом чудовище? Откуда оно появилось?
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Из Дикой земли. Маленитки ещё лишь изучают эту угрозу, но в Ривене и Ридене с ней уже борются. Хищная плоть выходит в пограничные области, кормится зверем, нападает на маленькие глухие селения.
        - Но в большом мире об этом ни слова не говорят, - нахмурилась Райла, осторожно шагая в темноте.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Те, кому надо знать, уже знают, Фринна Белая Ворона. Короли и маги запада приняли меры. Но они поспевают не везде.
        - И там, где не поспевают они, появляешься ты? Почему тебе известно о хищной плоти, а другим охотникам нет? Сколькие из нас погибли от неё, потому что не знали?
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Слишком много вопросов. Мне известно о троих, может быть, их больше. Прошу, не начинай попрекать. Вестеррайх уже лихорадит, - чудовища, эпидемия, нарождающийся голод и угроза возобновления войны. Знание о хищной плоти сделает только хуже, но никого не спасёт.
        - Это не тебе решать! - возразила Райла горячо.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Не мне. Но те, кто вправе, уже решили, и я понимаю их мысли. Меры принимаются, на этот раз запад будет готов к вторжению из Дикоземья, не так как пятнадцать лет назад.
        - Не сравнивай очевидную угрозу и незаметную болезнь, которая способна поглотить…
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Известная угроза соединяет людей, а неизвестная лишает разума. Не зная, откуда ждать удара, они будут бить сами, бить на упреждение, бить друг друга и окажутся не готовы, когда настоящий враг придёт. Мы, Фринна Белая Ворона, маленькие детали в огромном механизме мироздания. Нам следует знать наше место.
        Женщина хотела бы возразить, но не смогла, ибо действительно знала своё место и предел своего влияния на Валемар. Райла спросила себя, готова ли она была оставить миссию, ведшую все эти годы и отправиться рассказывать народу о том, что якобы выбиралось из Дикоземья всё ближе к их жилищам? Да и потом, Голем из Беркагоста не ошибался в своём понимании людей, - страх убивал в них разум. И всё же… на душе от этих мыслей становилось премерзко.
        Они шли вместе по лесной дороге, которую когда-то проложили подводы, гружённые брёвнами. Гигант скупо описал повадки хищной плоти, приметы её появления и способы борьбы. Он передал Райле ещё две склянки полынного масла и посоветовал обзавестись горючей жидкостью, ибо хищная плоть боялась огня.
        - Как и любая другая, - ответила на это охотница, пряча дар в перемётную сумку.
        Они расстались перед восходом солнца, когда наступила пора благословенной свежести и прохлады, когда роса выступила на листве, а воздух сделался особенно вкусным.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Здесь наши пути разойдутся. Возможно, мы никогда больше не встретимся, но если встретимся, то при совершенно иных обстоятельствах. Не лезь на рожон, Фринна Белая Ворона.
        - Что есть жизнь охотника, если не отчаянный поиск рожна собственным животом? - осклабилась Райла, косясь на великана.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Жизнь - это миссия. У меня есть одна. Есть ли у тебя?
        Ответ не требовался.
        Голем из Беркагоста тяжело поднялся в седло коня-великана и направил чудовище в леса. Скоро громовая поступь копыт стихла. Райла ещё какое-то время простояла на заброшенной дороге, предвидя новый жаркий и душный день. То было лето одна тысяча шестьсот пятидесятого года Этой Эпохи, либо же пятнадцать тысяч двести тридцатого года от Пришествия Первых Скитальцев. Вестеррайх постигли многие беды в тот год, и Райла видела их своими глазами. Но здесь и сейчас она, потерянная раненная душа, позволила себе ненадолго забыть о непорядке во внешнем мире. Дышать. Просто дышать. Просто быть.
        Позже она ехала навстречу рассвету, бубня под нос одну из солдатских песен своей юности; даже усталость казалась приятной в кой-то веки. Вот доберётся до деревни Холмы, купит еды, заплатит людям за постой их же монетами, соскребёт с себя многодневную грязь, передохнёт. А потом продолжит путь с новыми силами. Ведь где-то там, в мире прятался человек, которому Райла должна была сказать несколько слов, - тот, кому она задолжала свою жизнь, и которого ещё не поблагодарила.
        Какой-то гудящий звук появился в лесу. Источник его оставался неизвестным, но звук набирал силу, приближался. Натянув поводья, охотница достала из кобуры пистолет, взвела курок. Постепенно гудение возросло настолько, что испуганная кобылка закричала, заметалась, не зная, куда ей податься. Поднялся сильный ветер. Райла хотела уже пустить лошадь в галоп, но прямо из воздуха возник неполный десяток стальных фигур с синими накидками на плечах и с чем-то, похожим на мушкеты, направленным в сторону охотницы. Доспехи покрывали их тела как вторая кожа, а «мушкеты» вместо понятных пороховых стволов оканчивались медными двузубыми вилами, на остриях которых плясали молнии.
        - Тпру! - рычала охотница. - Стой, стой, дура!
        Выучка пересилила страх животного, и Райла закружила, переводя ствол, с одного незнакомца на другого. Она не боялась, ибо не чувствовала явной опасности, но беспокойство росло с каждым мгновением.
        За спинами неизвестных появился человек в длинном плаще, чьё обличье не скрывалось под забралом шлема. У мужчины была острая бородка, аккуратные подкрученные усы и продольный гребень, оставленный расти на бритом черепе; все волосы пылали огненной рыжиной.
        - Назови себя, женщина! - повелел он, перекрывая звук, шедший с неба.
        - Фринна, патентованный церковный элиминатор! Я могу доказать это, если меня не убьют за лишнее движение!
        Лицо его было мрачным, жестоким, глаза цедили немую угрозу, - «смерть стоит за твоим плечом, не искушай его». Но опустить странное оружие рыжий всё-таки приказал. Райла тоже убрала пистолет и вытянула из-за пазухи жетон. Она отклонилась на круп, сунула руку в одну из перемётных сумок, чтобы достать и перебросить незнакомцу кожаный тубус с церковным патентом. Тот лишь скользнул по бумагам глазами и поднял взгляд.
        - Ты была в области красного тумана, не так ли, женщина?
        - Деревня зачищена и полностью сожжена, - ответила Райла, - у меня есть договор, посланный жителями деревни Холмы.
        Охотница разглядела герб на накидках воинов, - Врата Вестеррайха1. Она видела его уже, когда была в Хайроке. Порубежный Легион.
        # # 1 Идиома, символизирующая королевство Ривен как первую преграду на пути ватаг нелюдей и чудовищ, часто вторгавшихся в Доминион Человека из Дикой земли. Также - воинский клич, с которым ривы шли в битву против оных врагов.
        - Вам стоит знать, что я не инфицирована, это точно! В моих жилах сейчас течёт масло эстрагона, и ни один мясной червь не коснулся меня!
        - О том, что течёт в твоих жилах, нам ещё предстоит узнать, - ответил рыжий.
        Он вскину руку, и перед раскрытой ладонью расцвёл сложный рисунок световых знаков, фигур, - магическое плетение. Воздух пошёл волнами, и Райла покачнулась в седле. Один из солдат молниеносно перекинул оружие за спину и успел подхватить выпавшую из седла женщину.
        Глава 17.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 22 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
        В тот жаркий день Улва вновь отправилась на охоту. Она, как и другие орийки старательно заготавливала пищу чтобы продолжить путешествие, хотя среди мужчин и стариков бродила новая мысль: может, не стоит покидать благословенное место? От них эта мысль перебиралась в умы многих хирдквинне.
        С тех пор как орийские переселенцы высадились на берегах Ладосара, жизнь для них преобразилась. Эта земля была жаркой, щедрой, и не испорченной королевским владычеством, некому кланяться, кроме собственной конани. Сказавшийся хозяином острова Майрон Синда жил где-то далеко и был столь радушен, что не обременял гостей даже своим присутствием.
        Краем уха Улва слышала, как старшие хирдквинне советовались друг с дружкой, де, стоит просить предводительницу о мудром шаге. Эти тупые тюленихи взлелеяли надежду, что Синда заключит с Йофрид брак, чем укоренит ориек на Ладосаре. У первой хирдквинне от их пересудов всё клокотало внутри, ярость подкатывала к горлу жгучей волной.
        - Закройте свои болтливые щели, - проворчала она по-волчьи.
        Тира и Хильда, двигавшиеся по лесу вместе с Улвой, умолкли. Ведь все знали, что коли Волчица говорит тихо, словно исподволь, - уже готова броситься и вцепиться в горло. Куда как лучше, если она кричит.
        Девушка тяготилась тем, что конани навязала ей помощниц, но на кабана, как и на медведя, без подмоги не ходят. Теперь они шли втроём, неся на плечах тяжёлые копья. Оно было б и неплохо, но эти тупые тюленихи трещали без умолку. Улве всё казалось, что виновата сама земля. Тёплый край заражал беззаботностью, позволял не думать о голоде и холоде. Дома орийки были суровее.
        - Надо было остаться на Оре…
        - Говорят, что дом там, где сердце, - сказала Тира.
        - И где же твоё сердце, позволь узнать? - сощурилась Улва.
        Хирдквинне поняла, что зря не сохранила молчание. Куда поведёт свою мысль Волчица, она понимала, а ссориться с Улвой - себе дороже. Бешеная.
        В обычаях Оры всегда было равнять силу с красотой, и по обычаям этим Улва считалась первой красавицей острова. Но ещё её боялись и сторонились из-за звериного нрава. Хорошо было иметь её рядом в бою, и всегда плохо - в миру.
        Не став больше трепать надоедливых хирдквинне, Улва погрузилась в охоту с головой. Она вела дальше в лес, выискивая следы стада: вытоптанную землю, смятый подлесок, помёт. К концу дня забрались достаточно далеко и стали готовить стоянку. Тира с Хильдой быстро собирали шалаши и хворост, Улва стояла на страже. Огонь поддерживался всю ночь, хотя воздух был тёплый.
        Наблюдая за двумя хирдквинне, девушка понимала, что они не чувствовали, не слышали, не замечали. А тем временем по лесу кто-то ходил. Улва ощущала самой кожей движение воздуха, чуяла запах мимолётных ветерков. Земля, гниющая листва, мох и влажная шерсть, - вот, что она чуяла, ровно то, чем и должен пахнуть лес. Но была в воздухе какая-то незнакомая, тревожная, живая волна… запах чьего-то дыхания. Нечто большое переступало неслышно то тут, то там, и это не давало орийке сомкнуть глаз.
        Утром на земле вокруг стоянки не нашлось никаких тревожных следов и охотницы продолжили путь. Они догоняли стадо и следили за ветром, торопились, пока вдруг Улва не дала знак замедлиться и молча призвала хирдквинне к себе. Присев, она указала на след, привлекший её, - человеческий, большой, мужской. Свежий.
        - Может быть, хозяева острова тоже вышли на охоту, - сказала Хильда.
        - Не позорься, - тихо ответила Улва, утирая пот с верхней губы. - У целителя Обадайи нога меньше, а Синда носит южные сапоги с подошвой, прибитой гвоздями. Это же - наша обувка, северная.
        Улва порыскала немного и нашла новые следы, чудь дальше. Судя по ним, неизвестный охотник добыл кабана и понёс его прочь, - отпечатки ног стали намного глубже. На месте убийства осталось немало крови, она же вереницей капель уходила на север.
        - Кабы это был Синда, - решила девушка, - он понёс бы добычу в другую сторону.
        Хирдквинне переглянулись.
        - Они уже на острове. Возвращаемся, нужно предупредить конани и волшебников.
        Охотницы вынуждены были возвращаться не солона хлебавши и Улва не позволяла им лишний раз передохнуть, гнала как скорый вестовой оленя. Но вот что-то прошуршала по воздуху и Тира упала со стрелой в боку. Хильда не поняла этого, услышала крик раненной подруги, остановилась, обернулась, и вторая стрела вошла ей под сердце.
        Улва немедля бросила копьё, выдернула из-за пояса нож и бросилась туда, откуда, как она заметила, прилетели стрелы. У неё не было ни единого лишнего мгновения, ведь стрелок мог уйти с прежнего места и затеряться в дебрях… стрела пролетела мимо уха, Улва лишь в последний миг отклонилась, чтобы не погибнуть. Весь мир для неё словно замедлился, всё стало смазанным и мелькающим, только ноги несли вперёд и нестерпимый жар клокотал в груди. Ярость дарила ей крылья.
        На фоне просвета меж древ мелькнул человеческий силуэт, стрелок убегал. Орийка завыла и побежала быстрее, минуя все каверзы леса, перемахивая через пни, поваленные деревья, камни. С каждым выдохом из неё вырывалось рычание, пена выступила в уголках рта, она гналась за добычей! Какой восторг!
        Человек обернулся и выпустил стрелу не целясь, но метко, однако та угодила в плечо. Взвизгнув, Улва прыгнула, сбила его с ног, и они покатились в заросли жимолости. Лучник был тяжелее и смог сбросить северянку с себя, но вскочив, едва не лишился глаз, когда её нож полоснул наотмашь. Первая хирдквинне оказалась на ногах мгновением раньше.
        Они закружили среди деревьев, отступавший рыжебородый мужчина в серой шкуре поверх поношенной куртки и раненная девушка преследовавшая его с белыми от ярости глазами. Рыжий видел обломок стрелы, торчавший из плеча, кровь, пропитывавшую тунику Улвы, видел, как бессильно болталась её правая рука, а взмахи левой были беспорядочными. Он ждал верного шанса, щурясь из-под надвинутой на брови шапки, обливаясь потом, невольно вздрагивая от страха перед искажённым лицом. Кровь стекала по её руке, бешеная девка уставала… вот он шанс! Рыжебородый прытко бросился, метя своим ножом в живот, но вдруг окровавленная ладонь перехватила его запястье и сжала с такой силой, что раздался хруст.
        Улва, невзирая на стрелу, задрала руку мужчины своей раненной рукой и вогнала нож в плечо снизу. Металл царапнул кость, мерзкий звук, мерзкое чувство, однако орийка знала, что делала и со второго раза смогла достать нерв. Нечеловечески вопя калека повалился наземь, а затем сильный удар рукояткой ножа в затылок лишил его чувств.
        Улва стояла над лучником, тяжело дышала и еле сдерживала желание убивать. Возобладав над яростью, первая хирдквинне побрела назад. Было нелегко волочить добычу, но Улва не знала равных в упорстве и выносливости. Когда она появилась, Тира уже перетягивала рану разорванной туникой Хильды. Покойной одежда была ни к чему.
        - Идти сможешь?
        - Смогу, - через силу ответила бледная Тира, - волею богини не померла…
        На земле валялась стрела, вытащенная из раны целиком, не считая наконечника. Тот остался внутри и скоро мог утащить выжившую в могилу.
        - Пройди по моим следам, принеси его лук и колчан. Шевелись.
        Стоило Тире отойти, как Улва рванула мокрую ткань и принялась осматривать свою рану. Ей повезло, - стрела не успела набрать скорость и вошла неглубоко. Обломок древка покинул отверстие, но зазубренный наконечник остался внутри, ибо не был хорошо закреплён. Как подло! Удобнее взявшись за липкий нож, орийка принялась расширять края раны. Перебарывая боль, она рычала, и ниточки слюны вырывались сквозь зубы, опадая на подбородок паутиной.
        - Постой, безумная, что ты творишь?!
        Тира быстро обернулась с луком и колчаном, хотя с наконечником в боку далось ей это дорого.
        - Вернёмся в поселение, может, там будет мальчик-целитель, он нас подлатает!
        - Заткнись! Это выродок с Шейных островов, посмотри на гнусную рыжую харю! Твари!.. Ненавижу!.. Дышат подлостью! Может быть, стрелы отравлены, может быть, по твоему телу растекается яд!
        Тира схватилась за бок. Ей было тяжело двигаться, изнутри терзал острый кусочек металла, а станет хуже, - рана расширится, загноится. Если же опасения Улвы не напрасны и стрела была ещё и отравлена…
        Девушка рычала, но не позволяла себе кричать, она обливалась потом, лезла внутрь грязными пальцами, чтобы нащупать твёрдое, острое. Стоило окровавленному куску железа упасть наземь, сама Улва словно потеряла силы. Тира подождала, позволила крови стечь, на случай, если там истинно был яд, а потом туго перевязала плечо.
        - Теперь этот кусок дерьма.
        - Его мне тоже перевязать?
        Улва подняла на женщину усталый взгляд, изогнула свою густую бровь, являя всю глубину разочарования и злости:
        - Ни к чему его перевязывать, и тащить никуда мы его не будем. - Первая хирдквинне поднялась с ножом в руке. - Разделаю этого кабанчика прямо здесь.

* * *
        Обадайя был в поселении, когда перед закатом вернулись с охоты раненные женщины. Обе в крови, обе едва дышали. Улва упала на колени под весом мёртвой Хильды, которую несла на себе. Люди переполошились и молодому волшебнику пришлось протискиваться между ними, спешившими к воротам.
        Появилась конани Йофрид, увидела раненных и приказал вести в свой дом, чтобы класть там. Бергдис и Хейдрун были рядом, но их познания в целебных дисциплинах уступали его познаниям, так что Обадайя стал распоряжаться:
        - Кипячёную воду, кипячёную ткань, остальное у меня есть.
        - Сначала её, - указала на Тиру Улва, - наконечник до сих пор в ней. Я пережду.
        Тира действительно казалась стоящей на пред пастью Гедаша1, так что волшебник не стал спорить. Он отдирал присохшую одежду, омывал тело, плёл диагностирующие чары и слушал.
        # # 1 Г е д а ш - в мифологии северных островов божественный великан, содержащий в своём чреве промёрзлый мир смерти, куда попадают души людей, оказавшихся ненужными другим богам.
        - Что случилось? - потребовала конани, возвышаясь над ложем.
        - Стиггманы высадились на острове, госпожа, - отрешённо молвила девушка, глядя в потолок. - Мы с Тирой и Хильдой встретили в лесу их следопыта. Он разведывал леса и добывал им пищу. Заметил нас раньше, чем мы его, решил рискнуть, рыжая мразь. Как видишь, риск его не оправдался. Ох уж он пел у меня.
        Шаманки переглянулись, лицо Йофрид осталось каменным.
        - Кнуд Косолапый добрался до Ладосара и высадился на северном, обрывистом берегу двумя драккарами, - продолжала Улва. - С ним больше сотни воинов и он ищет нас, равно как пищу и пресную воду. Со слов следопыта они думают, что достигли большой земли, но далеко в лес заходить боятся, ночами среди деревьев пропадают люди.
        - Над ними нет защиты… - Все посмотрели на Обадайю, от рук которого к ране Хильды тянулись потоки целебной энергии. - Учитель не запретил старым хозяевам острова покушаться на этих несчастных, поэтому ночами лес будет нападать на них. А за один день без коней им сюда не добраться.
        - Они могут сняться с места и поплыть дальше вдоль берега, - предположила Йофрид, став накручивать на палец локон, - обойти этот долгий мыс и приплыть сюда, на Сонное Лежбище.
        - Могут, госпожа, - кивнул волшебник, - но ваше убежище скрыто от моря, как и ваши корабли. Если сильно не повезёт, они высадятся рядом, однако, может и не высадятся.
        Женщина задумалась, пересчитала в уме всех своих воительниц, все копья, мечи и топоры, все стрелы и луки, учла высоту стен. Её глаза уже видели поле боя. Кнуд привезёт с собой тёмного шамана, не следует забывать о силе этих мерзких выкормышей Ноанкуна. Выходило, что, скорее всего, сойдясь в битве со стиггманами, воительницы Оры погибнут. Нечего и рассчитывать на мужчин, они слабы и пугливы, никогда не умели держать оружие в руках.
        - Она выживет, - сказал Обадайя, срастив края раны Тиры и смыв остатки крови. - Сон, сытная пища и ещё больше сна. Теперь давай посмотрим на тебя, Улва.
        Йофрид отвлеклась от своих дум и заметила с удивлением, что её первая хирдквинне против воли попыталась прикрыть рукой грудь, когда юный лекарь принялся разрывать почерневшую тунику. Никогда прежде в памяти конани Улва не проявляла и тени смущения. Достоинство её, впрочем, было в безопасности.
        Обадайя сплетал и расплетал заклинания, прогонял боль, отделял присохшую ткань, мыл, оздоровлял и сращивал плоть. На плече не осталось даже шрама.
        - Я поспешу к учителю, - сказал он, поднявшись, - передам ему.
        - Добавь к этим дурным вестям мои извинения тогда, юный Обадайя. - Йофрид опустила голову. - Беды, о которых я предупреждала, всё же настигли нас.
        Его улыбка была подобна лучику солнца в пасмурный день. Хотя в глазах и виднелась боль по тем, кто ушёл, улыбка вселяла странную уверенность в грядущем, дарила силы. «Странный, какой странный,» - думала конани.
        - Сострадаю вашей утрате, помолитесь за Хильду богине, которую почитаете, и пусть она сжалится над этой душой. Я тоже помолюсь за неё, если вы не запрещаете. Будьте спокойны и передайте этот дар всем вокруг, ибо вы гости моего учителя. Он во всём разберётся.

* * *
        Майрон Синда сидел на полу посреди своего кабинета с поджатыми под себя ногами. Его спина была прямой, расслабленные руки покоились на коленях, а широкая грудь мерно вздымалась. Перед седовласым лежала раскрытая «Семь Дыханий» и он практиковал упражнения, описанные в книге.
        Жрецы древнего Грогана указали в своём труде пути оружия, которые опирались на сложную систему верований и… дыхания. Без веры и правильного дыхания, утверждали они, освоить искусство войны должным образом невозможно. Огонь, выдыхаемый драконом, вдохновлял божьих людей, и в нём они видели основу божественной мощи.
        Майрон склонен был верить жрецам - большинство боевых стилей, описанных в книге, требовали сверхострых рефлексов, звериной силы и ловкости. Слуги Пылающего поддерживали себя верой в божественное начало и дыхательными техниками. Хотя первого Майрон был лишён, второе оказалось воистину божественным открытием. Когда астральное тело стало отмирать и появились невыносимые боли, когда даже его предела выносливости стало не хватать, лишь дыхание позволяло седовласому держаться.
        Он сидел и очень глубоко, медленно втягивал воздух, могучая грудь расширялась, рёбра и мышцы проступали сквозь усеянную шрамами кожу. Вдох. Выдох. Вдох. Полное опустошение лёгких, затем вдох резкий и глубокий до боли, вновь задержанное дыхание и медленный выдох когда лёгкие уже грозят разрывом. Долгая череда быстрых и коротких вдохов, выдохов; важна была не только грудь, но и живот, ибо в животе дракон хранит пламя, в животе горит огонь жизни. Вдох, выдох.
        Седовласый открыл глаза. На столе в шести шагах от него стояла трубка. Её чаша была вырезана так, чтобы можно было ставить на ровню поверхность без подставки. Дракон, задравший голову в немом рёве. Майрон резко выдохнул, свалив трубку набок. Пепел рассыпался по бумагам и разлетелся.
        Скрипнули ворота, аура ученика стала чувствоваться яснее. Майрон вышел в прихожую, набивая в трубку табак, но не успел закурить. Вошедший Оби казался растревоженным и вскоре, на кухне, седовласый узнал отчего.
        - Вот, значит, как? - сказал он, поставив на стол последнюю тарелку с едой. - Новые гости. Или не гости? Северяне. Хорошо, что ты рассказал мне. Хорошо.
        - Что нам делать, учитель?
        Глаза Майрона были спокойны, жёсткое лицо выражало легкомыслие.
        - Ничего не бойся, Оби. Даже без магической силы я смогу защитить свою землю.
        Вероятно, не такого ответа ждал отрок.
        - Ты видел что-то плохое сегодня?
        Ученик поджал пухлые губы, нахмурился, - учитель как всегда читал его.
        - Одна из женщин погибла.
        - И?
        - Я увидел её слишком поздно, пламя жизни погасло, и я не смог бы возжечь его вновь.
        - И?
        - Учитель, как вы не понимаете…
        - Как ты до сих пор не понимаешь, - мягко перебил Майрон, выдыхая со словами дым, - что не можешь быть в ответе за все жизни вокруг. - Тяжёлая рука опустилась на кудри. - Я тоже хотел всех спасти. Всех защитить. А оказалось, что я не могу спасти или защитить даже себя самого. Ты, Оби, лучше меня. Ты многих спасёшь, многих защитишь в своё время. Но не всех. Ни в чьей власти спасти всех, Оби.
        - А как же Господь?
        Глава 17.2
        Вздох. Мальчик вдруг стал задавать вопросы, не допускавшие уклончивых ответов.
        - Как амлотианин, я должен сказать тебе, что власть Его бесконечна. Как некогда волшебник, я должен сказать тебе, что Абсолюта не существует, а наш бог не единственный. Как человек, повидавший кое-что, я скажу тебе, что спасение жизней и помощь людям является заботой лишь самих людей, а не Его.
        Это был тяжёлый и долгий взгляд, в котором не нашлось места обычной мягкости и надежде. Что-то воспылало в карих очах Обадайи, что-то очень сильное, и очень хрупкое одновременно.
        - Вы неправы, - сказал ученик своему учителю и быстро покинул кухню.
        - Ты не поел, - ответил тот через несколько минут в пустоту, отойдя от удивления.
        Той ночью седовласый не спал, курил трубку и читал книгу, поглядывая на дубовый шкаф, что стоял у стены. Противоречия бередили и его душу тоже, бывший маг отчаянно боялся, что вскоре ему придётся совершить зло, но вместе с тем, в тайне признавался самому себе, что ждал этого зла.
        Ранним утром, не испарилась ещё роса, он поднялся в седло и полетел на север. В выси, среди ветров, ему не было холодно, внутреннее пламя согревало лучше любых заклинаний. Пролетев над морем, Майрон вернулся к суше и заскользил вдоль Безлюдного берега, пока не появилось там два тёмных рисовых зерна - драккары с острова Стигга. Как и сказала Улва, два корабля… но что это там, намного дальше, за грядой скал, уходивших в море? Ещё три корабля.
        Развернув торгаста, седовласый поспешил к Сонному Лежбищу. Он явился в поселение ориек с ещё серых небес, по утренней свежести, и принёс с собою тревогу. Обадайю всегда рады были видеть, но его присутствие пугало чужаков. Когда Майрона впустили в дом Йофрид, он понял, что конани тоже провела ночь без сна. Красоту её это не умалило.
        Она поднялась, когда он явился нежданно с глазами, спрятанными в тени капюшона. Она выказывала почтение, превозмогая гордость.
        - Я потревожил вас потому что после заката намерен отправиться к новым гостям моей земли. Хочу спросить, конани, кто они и чего желают от вас? Потому что, если их слова я услышу сперва, придётся поверить им.
        - А вы хотите верить моим, почтенный?
        Его желания были просты: быть ближе к ней. Почти забытое чувство влечения заставляло жизнь играть необычными цветами; сквозь грубую корку, которой покрылась душа, пытались пробиться молодые ростки чувств. Но он не давал им воли.
        - Ещё раз приношу свои извинения. Мы пришли незваными и привели с собой беды. Но мы готовы ответить за это кровью и сталью, а посему здесь извинения заканчиваются.
        Он усмехнулся, а Йофрид продолжила:
        - На остров явился человек по имени Кнуд Свенссон. Он преследует меня, считая виновной в смерти его старшего брата. Когда и если он настигнет меня, то попытается убить, а если преуспеет, - убьёт весь мой клан. Не пощадит ни мужчин, ни детей, ни стариков.
        - Его жажда мести оправдана, или он ошибается?
        - Это важно для вас? - спросила Йофрид.
        - Нет, но мне интересно.
        Её лицо превратилось в гримасу скорби, стыда и сожаления, но Йофрид заставила себя поднят глаза.
        - Я не причастна к смерти Балахаса, брата Кнуда. Но мои поступки немало послужили тому, чтобы враги смогли обвинить меня. Я была молода, глупа и близорука.
        Он перестал улыбаться вдруг.
        - Вы говорите мне, конани, что этот человек, пришедший на двух драккарах и с сотней мечей, - есть брат Балахаса Ёрдевинда, сына конана Стигги?
        От неожиданности она отступила на шаг.
        - Откуда вам известно это имя? - спросила Йофрид.
        - Не важно. Кнуд является сыном конана?
        - Да, но откуда… Его отец Свен Белоглазый больше полутора десятков лет готовился к тому, чтобы отомстить мне. Вернее, к тому, чтобы использовать смерть Балахаса как повод. Это долгая и запутанная история. - Смятение всё же овладело воительницей, она запнулась, забегали глаза, нужные слова не находились.
        - Кажется, понимаю, - сказал Майрон. - Но знайте же, что я видел ещё три корабля. Они подошли к берегу также на севере, в отдалении от кораблей Кнуда.
        Этот удар помог орийке оправиться, её глаза расширились, гнев и желание драться задавили нерешительность.
        - Всегда может быть хуже. Это Ивакак.
        - Кто?
        - Ивакак Чёрный, слуга конана Хрейна Пожирателя Собак. Он не человек, - чучуна, свирепый и дикий воин. Хрейн послал его за мной как Свен послал Кнуда. Сын Хрейна Монго Бусхенглаф…
        - Об этом мне известно.
        - Но откуда?! - не поверила она.
        - Я волшебник и мне открыты тайны мира, тем и удовлетворитесь.
        Майрон Синда медленно двинулся по комнате, погружённый в мысли; доски пола скрипели под его весом, руки оставались за спиной.
        - Конан Свен пользуется смертью своего сына Балахаса как предлогом, чтобы объявить вас кровным врагом, - вы сказали. Значит ли это, что на самом деле им движет корысть?
        - Им движет ненависть к народу Оры, почтенный. Свен сторонник мужского мира. Не скажу, что на Стигге женщины в опале, нет, у них есть немало власти в домах, они понукают мужчинами, когда те возвращаются из походов, но сама мысль о том, что женщина может возглавлять набег, вести корабль, сражаться в стене щитов, противна Свену. Он всю жизнь желал придушить женскую волю Оры, и наконец собрался.
        - А что конан Хрейн?
        - Хрейн заключил союз со Свеном. Они много лет укрепляли свою власть, так как на островах нет особого единства кланов. Все эрлы чтут конанов, но каждый норовит взбрыкнуть. Также было устроено и на Оре… Я отвлеклась. Свен и Хрейн набирались сил пятнадцать лет, превратили свои владения в почти что нерушимые державы, а потом созвали Великий Лейданг1 и повели его на Ору. Шансов победить не было, я решила передать власть той, кого сочла достойной, той, к кому Свен не мог предъявить кровных счетов. Затем я собрала свой клан и бежала. - Последние слова дались Йофрид с особенным трудом.
        # # 1 Л е й д а н г - созванный конаном флот, включающий корабли и воинов всех подчинённых кланов и родов.
        - Вы поступили мудро, - приободрил Майрон, любуясь красотой её грусти, - и он наверняка этого не ожидал. Но спрашивал я не о том. Для Хрейна Пожирателя Собак важнее захватить Ору или увидеть вашу отрубленную голову на копье?
        Йофрид почти не замешкалась с ответом:
        - Насколько мне известно, для Хрейна это по-настоящему личное. Он в трауре со дня смерти своего сына Монго и не единожды лично возглавлял набеги на Ору ещё до создания прочного союза. Хрейн жаждет именно моей крови…
        - Прекрасно! - Улыбка Майрона больше походила на звериный оскал.
        - Что в этом прекрасного? - воскликнула Йофрид с непониманием.
        Но он уже уходил, получив то, зачем явился. Конани ничего не оставалось, кроме как следовать. Она желала задать этому человеку вопрос, что-то узнать, но не могла найти в себе слов. Неясное чувство лишало её покоя со дня их первой встречи…
        - Вам нужна помощь, почтенный.
        - Нет.
        - Возьмите с собой хотя бы Хейдрун и Бергдис. Кнуда Косолапого сопровождает шаман, несущий в своём сердце зло, он едва не потопил нас в море.
        Седовласый притворился, что не слышит, лишь улыбнулся напоследок да поднял своего скакуна в небо. Конани смотрела ему вслед, бессильно сжимая кулаки. Потом она совершила порывистое движение, отбрасывая что-то незримое.
        - Как Улва чувствует себя?
        - Она полностью здорова и полна сил, - ответила Бергдис.
        - Мальчик одарённый целитель, лучший из всех виденных, - добавила Хейдрун.
        Йофрид кивнула своим мыслям.
        - Тогда вот ей мой приказ…

* * *
        Тот день Майрон провёл взаперти, внутри своего кабинета. Он попросил ученика о покое чтобы сосредоточиться на воздухе, наполнявшем тело и исходившем вовне. Часы пролетели прежде чем седовласый открыл глаза. Вечер настал, - о том твердил внутренний хронометр.
        Он поднялся и открыл шкаф, где в футляре с бархатными гнёздами лежал его старый посох, разобранный на сегменты и давно не используемый. Самый драгоценный дар, символ призвания, опора могущества… и совершенно ненужный предмет после омертвения астрального тела.
        Но кроме посоха шкаф хранил и другие артефакты. Внутри лежал в ножнах длинный кинжал с навершием в виде совиной головы и хрустальным лезвием, от которого шёл мороз. На подставке покоился небольшой чёрный арбалет, украшенный изображениями разных падальщиков и с прикладом в виде распахнутой шакальей пасти. Тускло поблескивал белой рукояткой атам самого Майрона; его зачарованное бронзовое лезвие могло резать камни и металлы, однако теперь в нём не осталось нужды. В подвешенной кобуре покоился пистолет с колесцовым замком, самый обычный, но заряженный керберитовой пулей, способной убить любого волшебника. Наконец, внутри лежал цилиндр чёрного металла. С одного конца он был плоским, с другого же находился крупный красный кристалл аловит огранки «бриллиант».
        Майрон взял цилиндр в руку, ощутил его тяжесть, присоединил к живым пальцам бронзовые, - длины Светоча Гнева хватало на полторы ладони.
        Седовласый создал этот необычный меч на излёте своей практики, когда заклинания ещё слушались, но он знал, что со временем потеряет контроль над Даром. Чертежи Майрон добыл из старых книг, которые нашёл в Шангруне. Извёл много попыток, много материалов, но преуспел. Оболочка из чёрного чугуна, сердечник из чистого золота, проецирующий элемент - огненный кристалл аловит. Такая простая конструкция, но такие сложные заклинания. Кроме того, оболочка и сердечник были разделены прослойкой свинца глубокой отчистки, который мог изолировать некоторые виды энергий и придавал рукояти дополнительный вес.
        Майрон прицепил кобуру к поясу, достал из шкафа два кожаных ремешка со вшитыми магнитами и затянул их на левом предплечье, после чего прилепи к магнитам Светоч Гнева. Прежде чем закрыть дверцы шкафа, он снял с крючка бархатный мешочек. Оттуда на ладонь выпал кусок магического янтаря, содержавший маленький тёмно-сиреневый кристалл.
        Накинув плащ и взяв из корзины у двери двуручный меч, Майрон переступил через порог. Когда он выводил торгаста во двор, у ворот конюшни ждал Обадайя. Ученик переминался с ноги на ногу и ёжился как от сырости, хотя воздух был бархатно-тёплым.
        - Я постараюсь вернуться не позже рассвета. Пригляди за усадьбой, рассчитываю на тебя.
        Отрок шмыгнул носом, его губы шевелились слегка, глаза избегали прямых взглядов, а на красивом лице появлялись красноватые пятна. Невольно Майрон вспомнил, каким был его ученик в день встречи, такой спокойный, безмятежный ребёнок. Лишь позже, когда они по-настоящему сблизились, рив понял, - это была защита. Обадайя слишком многое увидел и понял в свои восемь лет, он заперся от мира внутри собственной головы и смотрел на всё как сквозь мутное стекло, дабы не раниться больше.
        Теперь мальчишка оправился настолько, что полноценные чувства не давали ему покоя и Майрон не мог решить, гордиться этим, или волноваться.
        - Вам нужна помощь?
        - Нет.
        - Вы хотите призвать обитателей чащобы? Если так, то прошу, не надо!
        - Оби, - бронзовые пальцы коснулись подбородка мальчика и подняли его лицо. - Не беспокойся. Ни за мою жизнь, ни за жизни людей, явившихся с севера. Я предложу им выбор и буду молить Господа-Кузнеца, дабы Он послал им мудрость выбрать правильно. Ты тоже помолись, в молитве мы редко получаем ответы, но обретаем спокойствие духа и силу для жизни.
        Сказав это, Майрон поднялся в седло и торгаст поскакал, унося своего всадника от земли, но не от её тягот. Тревога навалилась на отрёкшегося волшебника, хотя он и не боялся того, что вскоре могло произойти. В тот миг седовласый видел себя курителем мока1, который смог преодолеть сие гибельное пристрастие, но вновь очутился в шаге от срыва. И это чувство возбуждало.
        # # 1 М о к - сильнодействующий наркотик.
        Пока чудесный конь скакал в небесах, Майрон Синда предавался воспоминаниям, смотря на прошлую свою жизнь как на чужую. Многие дела остались в его памяти, теперь они выглядели как дела кого-то другого. Добрые и дурные. Но лишь до тех пор, пока сердце не содрогалось от стыда и угрызений совести, а в животе не разрасталось пламя гнева. Это ведь он сделал. Всё это натворил он. Стыд, вина, они жили внутри Майрона как впавшая в спячку болезнь, которая могла пробудиться в любой миг. Особенно страшен был гнев, и лишь один только человек ограждал седовласого от погружения в звериное неистовство, - Обадайя.
        Майрон спрятался от остального Валемара и вёл жизнь затворника, насколько был в силах обучая мальчика волшебству. Но кажется, его маленький скит вскоре погибнет, он уже погибал, это было несомненно. Сначала Синда потерял свой Дар, едва не убил ученика, затем в их дом вторглись чужие. Они страждут, их жизни под угрозой, но всё же они чужие… и, наконец, Оби нужен новый учитель. Необходим! Седовласый уже смирился с этим. Он понимал, что мальчику и так не повезло, рыбаки1 не нашли его в срок, время было упущено, а теперь ещё и всё это. Для истинного учителя невыносима сама мысль, что он мешает ученику раскрыться. Истинный учитель должен защитить ученика… Даже от самого себя.
        # # 1 Неофициальное поименование волшебников, на которых возложена миссия странствовать по миру и искать («вылавливать») детей с магическим даром для последующего обучения.
        Всё разливалось на глазах. Вскоре Оби покинет Ладосар и рив уйдёт тоже, куда-нибудь далеко, где его не найдут. А орийки пускай живут, они выносливые, они смогут процвести. Так уж складывалась жизнь, оставалось принять её. И всё же эти перемены причиняли Майрону боль, отчего в животе росло пламя гнева.
        Торгаст достиг Безлюдного берега в темноте, и сверху виднелись костры, разложенные подальше от кромки вод. Запах дыма витал в воздухе, гоняемый переменчивым ветром, едва слышно звучали голоса. Майрон повёл волшебного зверя в сторону, спустился вдали от костров и караулов, привязал уздечку к лежавшему среди камней бревну.
        Он шёл к лагерю неспешно, наслаждаясь шёпотом Седого моря, потягивал мандрагоровую ракию, которая впитывалась в слизистую рта и пищевода, закипала в желудке. Восхотелось курить, и тогда Майрон оттянул край экстрамерного кармана, бывшего внутри его плаща. В кармане помещался весь Лаухальганда. Ушастый шарик широко зевнул, почувствовав свежий воздух, замяукал.
        - Трубку, пожалуйста.
        Драгоценность была выплюнута наружу вместе с кисетом. Чаша-пасть наполнилась табаком и вскоре тот сам затлел, ибо в глаза трубки-дракона были вставлены маленькие аловиты. В горле же его имелась овальная пластина из топаза, которая ярко горела жёлтым во время затяжек. Этот свет был виден издалека, и приближение отрёкшегося волшебника заметили.
        Один из северян, зевавший в дозоре, не сразу понял, что мигавший огонёк во тьме ему не привиделся.
        - Эй, Харальд, - хрипло произнёс он, толкая своего родного брата, - смотри!
        - Что?
        - Смотри!
        - Сиськи Феринии! - поперхнулся Харальд медовухой. - Что это такое?!
        - Волшебный огонёк?
        - Эй! - рыкнул Харальд, роняя бурдючок и хватаясь за лук. - Назовись именем Вутана!
        - Вутан - моё имя! - донеслось из темноты насмешливое.
        Дозорные растерялись, но к ним уже шли другие воины, привлечённые шумом, и это вселяло уверенность.
        - Не ври!
        - Ты попросил назваться именем Вутана, северянин, - ответил голос из темноты, - я и назвался!
        - Издевается, Харальд, он издевается над нами!
        - Заткнись! Э… Кто ты такой?! Стой, а то стрелу получишь!
        Огонёк замер, разгорелся, притух, разгорелся вновь, - словно кто-то дышал. Ветер донёс до стиггманов запах табака и это их воодушевило, ведь призраки и чудовища не курили табак, верно?
        - Что за кутерьма, пожри вас всех Гедаш?
        Харальд обернулся и задрал голову, потому что рядом с ним теперь стоял сам вождь похода.
        - Господин Кнуд! Там кто-то в темноте… курит! И говорит, что он сам Вутан!
        Высокий и статный стиггман огладил свою бороду, глядя во мрак, а потом жестом приказал близ стоявшему хирдману передать копьё.
        - Сейчас проверим.
        Глава 17.3
        Он метнул копьё со всей своей бесподобной удалью, древко свистнуло, пропало, раздался неясный звук, жёлтый огонёк дрогнул, упал и погас. В наступившей тишине все воины, сколько их ни собралось на восточном краю бивака, ждали, прислушивались. Взор Кнудовых ледяных глаз буравил ночь в том месте, где погас огонёк, он не шевелился… пока вдруг резко не схватил щит другого воина и не закрылся им. Копьё выметнулось из тьмы, пробило щит насквозь, едва не рассекло Кнуду ухо и пролетело дальше, угодило в борт одного из драккаров, стоявших на подпорках. Воины загомонили, зазвенел металл, застучали круглые щиты, соединявшиеся в единый ряд, кто-то уже зажигал стрелы, но весь этот шум перекрыл голос извне:
        - Ты стоишь на моей земле, Кнуд Свенссон! Ты дышишь моим воздухом, ты пьёшь мою воду, ешь мою дичь и смеешь швырять в меня копья! Ты нехороший гость, Кнуд Свенссон, невежественный! Пусть слава о твоих дурных манерах разойдётся по всему северному миру и ляжет позором на весь твой род!
        Боевая дружина замерла в ужасе, - всяк знал, сколь буен Кнудов нрав, сколь быстро им овладевает ярость! Вот-вот придётся бежать во мрак с оружием наголо… однако же была и другая мысль: а ну как действительно Вутан?!
        - Тебе не пристыдить меня, прячась в темноте! Иди к свету и повтори эти слова мне в лицо! - громовым голосом повелел Кнуд Косолапый.
        - Нет ничего проще! Но знай: посягнувший на мою жизнь, лишится собственной!
        Жёлтый огонёк возродился и стал приближаться, а вокруг него уплотнялась темнота. Наконец высокий чёрный человек выступил к границе бивака, очерченной кольями. На его плече лежал огромный двуручник, а лицо скрывалось в тени капюшона. Он курил трубку и улыбался, будто смеясь над копьями и стрелами, жаждавшими его крови.
        - Моё имя ты знаешь, - молвил Кнуд, - назовись же сам.
        - Майрон, хозяин всего вокруг тебя, всего над тобой и под твоими ногами. Добро пожаловать в мои владения. Дабы между нами не было раздала в будущем, прими этот скромный дар.
        Меч был протянут через преграду рукоятью вперёд. Северный воин даже не посмотрел на оружие. Он не был мудрецом, но был он хитрым и многоопытным человеком, знавшем о том, как можно получить проклятье через вещь.
        - У меня есть свой.
        - Если не для битвы, то ради доброй памяти можешь взять. Нет? Ты приглядись.
        Холодные глаза коснулись потёртой оплётки, перекрестья и клинка, подёрнутого ржавчиной. За мечом не следили, им не сражались, его не любили и не вверяли ему жизнь. Старый кусок металла, никому не нужный и не… Лоб Кнуда пошёл морщинами да так и застыл, зрачки задрожали, северянин словно рассвирепел и растерялся единовременно. Что-то знакомое проснулось в нём. Презрев опасность, он взял оружие и приблизил к лицу.
        - Я знаю этот меч, - тихо процедил воин. - Помню его более длинным и тяжёлым. Я был безбородым мальчишкой, когда держал его в прошлый раз.
        Он поскрёб ногтем пяту клинка, выявляя на металле небольшой узор.
        - Что за меч? - раздалось позади.
        Хирдманы расступились поспешно и появилось странное зрелище. К Кнуду подполз на четвереньках человек, оставлявший за собой кровавые следы. Его ладони и колени были разодраны. На спине человека восседал другой, - мелкий сморщенный старик с обликом столь мерзким, что тянуло плеваться. Перекошенное морщинистое лицо навечно застыло в гримасе злобы и ехидства, паутиной свисали редкие нити бороды, а со лба смотрел третий глаз, - чёрный, не сверкавший в свете факелов. Из чёрной шубы торчала лишь голова да когтистая ладошка, сжимавшая посох.
        - Взгляни, Куга. Узнаёшь это клеймо?
        - Кажется…
        - Тебе не кажется, старый сморчок. Это клеймо Ноанкуна, наставника твоего. Он создал этот меч для моего брата прежде чем тот уплыл на проклятую Ору!
        - Может быть, может быть…
        - Откуда у тебя меч Балахаса?!
        Внезапный возглас заставил хирдманов дрогнуть и податься в стороны. Майрон лишь улыбался и выдохнул дым.
        - Держать гостя за порогом невежественно, - сказал он. - Видишь, Кнуд Свенссон, в отличие от тебя, я проявляю своё высокое воспитание. Пригласи меня к костру, налей мне мёда, и я расскажу тебе всю правду.
        - А лучше убей его! - прокряхтел Куга. - Я вижу ясно, - он человек! Простой смертный!
        - Закрой пасть, колдун. - Предводитель глубоко вдохнул, глядя на меч в своих руках, прикрыл глаза на мгновения, принял решение. - Уберите оружие. Проходи, назвавшийся Майроном.
        Рив выбил трубку о правую ладонь, спрятал её в кармане и прошёл между кольями. Кнуд Косолапый с некоторой ревностью отметил, что тёмный человек не уступал ему ни в росте, ни в ширине плеч. Майрон же посвятил всё своё внимание драккарами.
        Это были очень длинные корабли для дальних походов. Низкая осадка, щиты, прибитые к бортам, высокие мачты; с носов скалились рогатые драконьи головы. Стиггманы поставили корабли на подпорки, а между бортами натянули «домиком» два паруса, создав жилище для вождя. Остальные обитали под открытым небом или в шалашах.
        - Эти кони пенных волн прекрасны, Кнуд Свенссон! Мне жаль, что я ранил одного из них!
        Майрон выдернул копьё из борта и погладил отверстие, словно рану живого существа.
        - Есть ли у них имена?
        - Ты ранил «Язык Змея». Другой - «Бремя Мести». Иди же, Майрон, хозяин этой земли! Иди!
        Под парусами, меж бортов горел костёр, обложенный камнями. Поленья торчали из горы пепла. Вслед за Кнудом и Майроном туда вошли самые близкие вождю люди. Они рассаживались на брёвнах, матёрые воины в шрамах, с выбритыми черепами и завитыми бородами. В их ушах и на их пальцах блестело золото, сверкали самоцветы, оружие и кольчуги были прекрасны, - гномская ковка, не то что на простых воинах. Был среди них и самый настоящий гном, белобородый, белоусый, дымивший большой трубкой.
        - Надо же! А ты, стало быть, белый гном со Стигги?
        Нелюдь поднял брови удивлённо, ответил:
        - А ты, стало быть, седалище на ножках?
        Майрон неопределённо склонил голову:
        - Не уразумед твоей шутки.
        - А мы что, шутим? - удивился гном. - Я думал, мы играем в игру «узнай и назови». Ты назвал меня, я - тебя. Разве нет?
        - Прекрати издеваться, Марадин. Этот чужак должен кое-что мне рассказать, а ты отнимаешь время!
        - Нет-нет, он прав, - сказал Майрон, садясь на свободное бревно, принимая мех с медовухой, - я проявил неучтивость. Villentretenmerth gherot og’zherg agh, mellop1.
        # # 1 Добро пожаловать на мою землю, друг (гонг.).
        Нелюдь поперхнулся, - от людей он не слышал своей родной речи, почитай что никогда.
        - Если хочешь говорить, то говори о моём брате, поглоти тебя Гедаш!
        Кнуд воссел напротив Майрона, держа меч в руках. Рядом с ним и чуть позади опустился на колени несчастный ездовой раб. Северяне косились на седока с неприкрытой брезгливостью, может, от вони, сочившейся из-под шубы, может, от гнилостной затхлой ауры.
        Колдун не смог разглядеть его, Майрона, сквозь защитную оболочку плаща, ибо этот плащ скрывал истинную сущность носящего. Зато Майрон мог наблюдать истинную сущность мерзкого старика, ведь способность видеть глубже, чувствовать магию, - единственное, что осталось от его Дара.
        Отвратительная чёрная пиявка, - вот, что он видел под сравнительно человеческой оболочкой.
        - Я был там, - начал седовласый без долгого предисловья, - на Оре пятнадцать лет назад. В то время на острове свирепствовало чудовище, наречённое Ужасом, а глупая молодая конани решила пользоваться им, чтобы отвергать женихов. Я был там, когда Балахас Ёрдевинд и Монго Бусхенглаф вышли на смертный бой с тварью. Я видел, как они победили и даже помог им. Я видел, как твой брат нанёс в спину Монго вероломный удар.
        Взгляды прикипели к той части лица Майрона, которую выхватывал огонь. Сам же он следил только за Кнудом и за колдуном Кугой, таращившимся всеми тремя глазами. Сколько ненависти было в этом взгляде, сколько жажды убийства.
        - А потом он подарил этот меч тебе что ли? - с тихой угрозой спросил вождь. - Чего ты замолчал? Придумываешь? Лжёшь мне?! У тебя не хватило времени для этого прежде чем ты явился?!
        «Он не возмущён обвинением его брата в вероломстве,» - отметил для себя Майрон.
        - Я не лгу, - спокойно ответил седовласый. - Я был там. Я видел, как один благородный северянин убил другого. Сейчас слушай меня внимательно, Кнуд Свенссон, я вижу, что ты искренне хочешь узнать правду, и за это воздам тебе: твой старший брат умер до того, как его нога ступила на орийский берег. Тот, кого я сопровождал в походе за рукой конани Йофрид, был нежитью, кромараг ей имя. Он умер на Стигге, я уверен. Умер и был поднят колдовством, чтобы добраться до орийского трона. Когда Ужас Оры пал, твой мертвоживой брат убил Монго Бусхенглафа и хотел убить меня. Но как видишь, не одолел. Я упокоил существо, а меч забрал на память. Видимо, не зря.
        Древесина потрескивала, перерождаясь в потоки тепла и света, которые заполняли всё пространство под парусами. Ближние хирдманы оцепенели, прекратили курить, жевать, точить кинжалы и прихлёбывать мёд. Все они знали, что пятнадцать лет назад славный Балахас Ёрдевинд, первенец и наследник конана Свена, воин, которому не было равных, любитель пиров и самый удачливый вождь набегов, отправился свататься. Все они знали, что он пал от вероломства рыжей ведьмы, правившей на Челюсти Дракона, оставив конана Свена в великом горе. Все они знали, что младший брат Балахаса Кнуд, обожавший его и во всём стремившийся походить, несколько раз сбегал из дома, желая доплыть до Оры и убить ненавистную конани. Всякий раз отец посылал погоню, чтобы спасти второго сына от верной гибели. И вот теперь появился никто из ниоткуда, говоривший, что все их знания не стоили горсти талого снега посреди зимы, что славный Балахас умер дома, что его тело не предали огню, не воздвигли над ним курган или хотя бы кэрн, а осквернили колдовством! Обратили в мерзкое отродье Гедаша!
        Однако у крамольника был меч Балахаса…
        Майрон смотрел из тени капюшона, тянул мандрагоровую ракию по капле, считал в уме. Снаружи меж костров, сидели воины, прислушивавшиеся к тому, что творилось здесь. Их было не меньше сотни, или он заметил не всех? Ведь Улва вытянула из охотника знание о ста двадцати копьях. Или же они… о да, пытались идти в лес как можно дальше, ночевали там. Но на них его гостеприимство не распространялось, и к ночным кострам приходили незваные гости. Стиггманы заплатили Ладосару жизнями.
        Кнуд Косолапый тем временем сделался статуей. Красивый человек, большой белокожий северянин с золотистыми волосами, схваченными на лбу ремешком и глазами льдисто-голубого цвета. На севере таких людей считали благословлёнными, благонравными, какие бы зверства те ни вытворяли. Красивый человек не может быть плохим или неправым.
        Вождь очнулся от раздумий, его пальцы обхватили эфес меча.
        - Эй, - едва слышно захрипел он, - Куга, это правда?
        - Неужели ты мог поверить этому чужаку?! - тут же зачастил колдун, сжимая посох дрожащей лапкой. - Это ложь! Наглая ложь! Тебя убедил меч?! Ложь! Подумай, Кнуд, если он был на Оре, то состоял в сговоре! Он - один из беглецов, слуга вероломной суки Йофрид! Она где-то рядом, я чую её белобрысых шаманок даже сейчас! Тебя хотят обмануть…
        - Эй, - повторил северный принц, - Куга, ты думаешь, что я какой-то трэлл?
        Колдун подавился и от страха даже перестал дрожать.
        - Ты думаешь, что я твой трэлл? Отвечай!
        - Н-нет…
        - Ты думаешь, что на меня можно надеть ошейник и ездить на моей спине, пока я не умру от изнеможения, Куга? Отвечай!
        - Кнуд, нет, я т-т-та-та-та…
        - Значит, я не трэлл, Куга? Нельзя творить надо мною таких дурных поступков, но врать мне всё-таки можно, да?!
        Не глядя Кнуд Косолапый схватил колдуна за горло, сорвал со спины ездового раба и, поднявшись, встал над огнём. Шуба упала, воздух наполнился тошнотворной вонью горящего меха. Оголившееся, тощее, собранное, казалось, из одних лишь ущербных частей тельце тем временем задыхалось в железной хватке и приплясывало над пламенем. Куга хрипел и визжал от удушья и ужаса, мутная слюна стекала из его рта, два глаза бешено вращались, а третий, тёмный, как бы пытался сбежать и лез из глазницы.
        - Думаешь, что можешь мне врать, плесень мошоночная?! - рычал вождь, стискивавший тонкую шею. - Сколько раз ты лгал и обманывал на моих глазах! Думаешь, я не научился различать, жалкое ты подобие мужчины! Но ничего, прогоришь до пояса, а там, может, и устыдишься! Тепло ли тебе, Куга? Тепло ли, собачье отродье?!
        Майрон смотрел на это действо зачарованно, с восхищённой полуулыбкой. Он не сразу понял, как такое могло происходить. Вероятно, - решил рив сперва, - беда Куги в том, что он дикий интуит1, и потому множество мечей вокруг являют для него большую угрозу, чем являли бы для цивилла2. Но, приглядевшись, рив заметил совершенно особенные энергетические нити, связывавшие мучителя и мучимого. То было имя Джассара! Колдун имел глупость поклясться воину в верности на имени Мага Магов, и теперь это приводило его в абсолютную подчинённость. Узы, которые волшебник не в силах разорвать, клятва, которая сама следит за своим соблюдением, сама карает клятвопреступников. Вероятно, она была столь суровой, что теперь Кнуд мог сделать с Кугой что душе угодно.
        # # 1 Интуитивный, «дикий» волшебник, для которого магия сродни искусству и языческой религии. Магия интуитов менее стабильна и более инертна, зато они способны творить заклинания беспрерывно и не нуждаются во времени на пополнение сил.
        # # 2 Цивилизованный волшебник, для которого магия прежде всего - точная наука. Магия цивиллов более стабильна, быстра и удобна, однако им требуется время покоя на пополнение сил и плетения заклинаний про запас.
        - Пощады! - из последних сил молил старик, чьи ноги покрылись волдырями и почернели. - Мо… лю… Расскажх-х-х…
        Куга был на последнем издыхании, когда стиггман швырнул его в сторону. Долго колдун кашлял и хрипел, раздирал горло когтями, жадно глотал воздух сдавленным горлом.
        - Говори, дерьмоед, - молвил вождь без тени жалости, - говори, а то прикажу тебя порубить.
        Ближние хирдманы взялись за мечи.
        - Это правда, правда! - противно возопил Куга, дрожа всем телом. - Молю!
        Кнуд не изъявил удивления, стал лишь твёрже. Холодная ярость севера проступала на его лице.
        - Говори тварь. Живо.
        - Это была случайность! - захныкал старик, пряча лицо в ладонях. - Случайность! Конан хотел, чтобы Балахас отправился на Ору, завладел троном и привлёк за собой стиггманов! Этот раз должен был стать последним! Захват! Захват! Ты знаешь, как он ненавидит ориек…
        - Дальше, тварь.
        - Балахас воспротивился! Он не хотел ехать на Ору, не хотел свататься, не хотел жениться!
        - И что?
        - Он… он… - колдун глянул сквозь пальцы на своего господина и продолжил вдруг спокойно, вкрадчиво, ровно, - он не хотел жениться никогда. Ни на Йофрид, ни на какой иной женщине. Правда, Кнуд, в том, что Балахас не любил женщин. Только его ближние мечи знали, что даже в набегах он не брал себе никого. Единственным человеком, согревавшим его ложе, был сын корабельщика Брона. Ты можешь помнить его…
        - Тюрфин, - свистящим шёпотом сказал северянин, - лучший друг Балахаса. Он громко смеялся, любил играть на флейте и мечтал стать скальдом… чтобы воспевать в драпах подвиги моего брата. Он так часто это говорил. Продолжай тварь.
        - Как прикажешь. Когда Балахас воспротивился и сказал конану в лицо, что не подчинится, твой отец был в великом гневе. Он пригрозил отречением и ссылкой, Балахас же рассмеялся и пообещал, что сам уплывёт со Стигги, и Тюрфина заберёт с собой. Слуги, которых конан потом отдал на убиение, дабы сокрыть правду, перед смертью рассказывали, что глаза Свена побелели тогда, как бывало с ним по великому гневу. Свен закричал проклятье и швырнул вслед твоему брату золотой кубок, из которого пил вино. Кубок проломил тому затылок и Балахас пал замертво. Когда пришёл мой учитель Ноанкун, ничего нельзя было сделать…
        - И они решили превратить моего брата в нежить?!
        Глава 17.4
        Этот рёв погрузил в испуганную тишину всё вокруг, лицо северянина исказилось, став похожим на оскал белого медведя, его бледные глаза тоже побелели, а ближняя дружина… эти воины, казалось, боялись, что вождь пойдёт рубить всякого попавшегося на пути, обуянный вутом1. Следивший словно со стороны Майрон потягивал из фляжки и предчувствовал развязку.
        # # 1 В у т - священная ярость берсерка.
        - Я думал, что прощаюсь со своим братом тогда. А теперь ты говоришь, что я обнимал мертвеца. Я думал, что мой брат отправлялся на подвиги. А теперь ты говоришь, что конан и Ноанкун послали труп за землями и рабами. Вы… вы всё обгадили. Память о моём брате, его посмертие, вы всё обгадили, всё обмазали своим дерьмом. Паршивые тошнотворные заклинатели. Была бы моя воля, убил бы всех на свете. Убил каждого, от старика до младенца, убил бы всякого, в ком проявилась эта червоточина - магия. - Он тяжело вздохнул, прикрыл глаза и сидел так, будто борясь со слезами. Ни единой не выступило из-под век. - Йофрид не убивала моего брата, и она мне больше не кровный враг.
        Все пожирали Кнуда глазами, ловили каждое его слово, даже Майрон замер, надеясь избежать неизбежного, дабы смочь завтра без стыда посмотреть в глаза своему ученику.
        - Когда мы вернёмся, я буду говорить со своим отцом. Я объясню ему, почему пришло время уступить место, и меня он не сможет пришибить кубком. Будьте готовы.
        Хирдманы повскакивали с брёвен, одобрительно восклицая, поднимая над головами оружие, выкрикивая клятвы верности.
        - А этого, - Кнуд Косолапый посмотрел в сторону Майрона, - убить.
        Мечи обратились на южанина, но капли сверкавшей, почти прозрачной ракии уже летели в огонь. Майрон выпрыгнул под ночное небо спиной вперёд за долю мгновения до того, как пламя с воем взметнулось, пролилось во все стороны, и из-под занявшихся парусов хлынули облака пепла. Испачканные и подпаленные наружу вываливались хирдманы; они падали на камни, сбивали с себя огонь. Визжал, скача на четвереньках прочь Куга. И последним медленно шагал Кнуд.
        Страх охватил лагерь северян, паруса погибли, но драккары ещё можно было спасти, и воины бросились за водой, поочерёдно перечисляя добрых и недобрых богов. Отрезанные от всего остального мира непроходимым лесом и бескрайним морем, без кораблей они остались бы запертыми на Безлюдном берегу.
        - Хитрый ублюдок, - говорил вождь, сбрасывая наземь полыхавший плащ.
        Его волосы и борода укоротились, местами почернели, но Кнуду было на это плевать. Мало-помалу ближние приходили в себя, начинали видеть, озирались, считались. Трое из них дожаривались ныне в костре.
        - Что ты плеснул в огонь?
        - Мандрагоровый дистиллят, - ответил Майрон, возвращая фляжку на пояс, - не был уверен в твоём благоразумии, и ты действительно разочаровал меня, Кнут Свенссон! Я одарил тебя правдой, а назад получил коварную жестокость!
        - Иди к своей мамочке, поплачься ей, а потом посмотри, как я буду разделывать её ножом, на твоих глазах! Ты, верно, думал, что я испытаю благодарность? Почувствую себя в долгу? - Последовал издевательский, унизительный смех. - Нет, я убью тебя, а потом найду Йофрид и убью её тоже… как только она надоест мне и всем моим парням! Хотя, может и не придётся! Они не видели женщины долгие недели, так что рыжая тварь подохнет, принося пользу!
        Множество мрачных заросших лиц разошлись кривыми улыбками, засверкали алчными глазами; раздались удалые смешки.
        - Она не виновна в смерти твоего брата!
        - И что теперь, не насиловать и не убивать её?! Тупой кусок дерьма! Я жил с ненавистью к этой суке пятнадцать лет! Каждый день я представлял, как дотянусь до её горла! Ты хочешь, чтобы я всё забыл?! Ты что, вчерашний и не знаешь, что за огонь горит в груди воина?!
        Старый меч Балахаса Ёрдевинда со звоном ударился о камни, а Кнуд Косолапый вытянул из ножен свой меч и поймал брошенный щит.
        Майрон стоял и дышал. Глубоко, размеренно, в совершенстве воспроизводя техники «Семи Дыханий». Его грудь распирало, плечи будто стали ещё шире, вены по всему телу вздулись, а изо рта и ноздрей пошёл парок.
        - Спасибо, - молвил седовласый едва слышно, - спасибо. Встречаясь с такими как ты, я могу на время унять свой стыд. Есть в Мире Павшего Дракона твари и почище. Какой восторг.
        Их было слишком много. Десятки воинов тушили драккары, но другие собрались вокруг, с оружием в руках. Кольцо острой стали сомкнулось. Прежде рив убил бы их играючи, взлетел бы, защитился чарами Щита, обрушил сверху молнии, лёд и пламя, но не теперь…
        - Что ты там шепчешь, выродок?! - закричал вождь, наступая. - Молишь богов о спасении?!
        Магия ушла от него, уступив место чему-то ещё более опасному!
        Майрон тряхнул левой рукой, выбрасывая в ладонь Светоч Гнева. Энергия хлынула из тела, прошла сквозь рукоять, в покрытый чертежами сердечник, достигла огненного камня аловита и тот исторг вовне язык твёрдого, материального пламени, - клинок длиной в три локтя. Он шипел и трещал, плевался искрами, истекал дымом, нестабильная форма, но зато достаточно горячая, чтобы рубить плоть, прожигать дерево, плавить металл. Ожил мимик-капюшон, сам отцепился от воротника плаща и прильнул к черепу, твердея, - превратился в конический шлем с полумаской, защищавшей глаза и нос.
        Взявшись за своё оружие обеими руками, направив остриё в небо, Майрон принял исходную стойку Дыхания Второго.
        - Жалкие снежные собаки! - вскричал он. - Идите ко мне! Воры, убийцы, насильники, сыны воров, убийц, насильников! Гниль в крови и гниль в душах! Скорее, идите и убейте меня, пока смех не опередил вас!
        Его слова так уязвили гордых стиггманов, что те бросились скопом, не помогая, мешая друг другу. Они не увидели пары янтарных углей, родившихся в прорезях полумаски, не увидели звериного оскала, предвкушавшего сладостное насилие.
        Дыхание Второе, - оборонительный стиль, строгое следование которому поможет одному опытному воину стоять против многих врагов. Это Дыхание требовало контроля над центром тяжести, постоянного кругового внимания, острейших рефлексов, скорости, движения вокруг собственной оси и не имело развитых атакующих форм.
        Когда они насели на него, когда подобрались так близко, что их общий воинственный рёв оглушил, когда мечи и топоры замелькали со всех сторон, Светоч Гнева пустился в витиеватый пляс. Меч обращался широким росчерком пламени, отгоняя врагов; мелкими движениями отводя их оружие; резкими ударами перерубая подставившиеся кисти рук, древки копий, полосуя по плечам, бёдрам, шлемам, опаляя глаза и лица. Промедление хоть на миг, единственный колющий выпад, потеря дыхания, всё это грозило немедленной смертью. Майрон понимал, что его порубят в кровавую мякоть, как только исчезнет превосходная огненная сфера защиты, однако эту мысль заглушал бой барабанов войны в ушах. Седовласый был разъярён!
        Они набрасывались со всех сторон, а он кружился как безумный волчок, заставляя меч быть везде и всюду. В этом помогал и живой шлем, вовремя тревоживший хозяина покалываниями со стороны вражеского удара. Жар причинял стиггманам боль, свет меча ослеплял, то у одного, то у другого отваливались пальцы и воздух наполнялся воплями, сдобренными запахом жаренного мяса. Касание незащищённой плоти сжигало ту до кости, кожа перчаток загоралась, кольца кольчуг плавились на живых хозяевах. Воины всё ещё были огромной силой, зверем с сотнями рук и ног, десятками бьющихся сердец, жаждавших крови, они ещё чувствовали себя могучим целым, но с каждым искалеченным сородичем, всё сильнее постигали неправильность творившегося! Не мог один стоять против сотни! Не мог!
        Кольцо, сузившееся было, начало расширяться, мечи в руках воинов превращались в обожжённые изуродованные куски металла, щиты сыпались горящей щепой, наконец Майрон прекратил кружить и сделал молниеносный выпад… он ударил правой рукой. Бронзовый протез влетел в грудь Харальду и тот погиб, извергнув изо рта фонтан крови вперемешку с лопнувшими лёгкими. Следующим выпадом рив достал мечом его брата, - вонзил Светоч Гнева стиггману в лицо. Развернувшись резко, Майрон принял на клинок удар топора, метивший в темя, отбросил оружие и ударил собранными в щепоть пальцами под подбородок, - труп с раздробленной гортанью упал к его ногам. Резким движением схватив одного из северян за ворот кольчуги, чёрный человек поднял его, вопившего над головой, и швырнул в другого северянина, - оба погибли.
        Десятки воинов кричали и размахивали оружием вокруг, бросались то скопом, то поодиночке, только чтобы вновь отшатнуться, лишившись соратников. Хирд медленно таял, его воины падали, разрубленные от плеча до бока, с переломанными ногами, рассечёнными руками и шеями. Хирдманы чувствовали, что что-то было совсем неправильно. Они, целовавшиеся со смертью столько раз, хохотавшие в пылу кровавой битвы, теперь не понимали, отчего тяжелели их клинки и слабели колени?! Отчего они не могли заставить себя идти к демону, хохотавшему внутри огненного вихря?
        - Я отрублю твою голову и буду пить из неё мёд!!!
        От боевого клича Кнуда всё наконец переменилось! Рослый и длиннорукий, в сверкавшей гномской кольчуге он набросился на тёмного демона! Этот образ благословил хирд крыльями отваги, жаждой мести; воины устремили оружие на врага, но прежде его настиг сам вождь и завязался поединок в круге щитов.
        Удар оказался тяжёл, Майрон почувствовал боль в связках и суставах, стальной клинок рухнул сверху на подставленный огненный, мгновение - новый удар, затем ещё. Северянин дрался с восторгом и удалью, убийство было его жизнью, каждое движение, каждая уловка, каждый обманный удар были отточены сотнями повторений и любой миг мог стать для седовласого последним. То, с какой страстью Кнуд Косолапый хотел убивать, завораживало, вдохновляло. То, какого совершенства он достиг в этом искусстве, как сверкала его кольчуга, отражая свет огненного клинка… пробуждало неистовую, нечеловеческую ярость! Приняв особенно тяжёлый удар, Майрон схватил запястье стиггмана и их взгляды пересеклись. Огненный янтарь против стального льда.
        - Ты увидишь, как все, кто тебе дорог, дрыгают ногами на кольях! - с упоением пропел Кнуд своим красивым, сильным голосом. - Я изнасилую и сожгу твой мир, и ты засвидетельствуешь это!
        - Жалкий, - прохрипел рив сквозь сжатые до скрежета зубы, - тупой зверь! Знай!!! Своё!!! Место!!!
        Майрон крепко сжал меч обеими руками, подался вперёд всем телом, оттолкнул Кнуда и с криком нанёс рубящий вертикальный удар, который пришёлся на стальной клинок.
        Дыхание Первое требовало силы, выносливости и скорости. Оно не искало слабых мест, не обманывало врага, и совершенно не имело защитных позиций, направляя всё в шквал прямых и сокрушающих ударов.
        Второй удар повторил первый, он впитал всю неистовую силу, весь гнев, и северянин невольно сделал шаг назад. Седовласый ступил вперёд, ударил с криком, затем ещё раз и ещё. Он наступал, теснил, вкладывал всё, что имел, заставлял пятиться того, кто не пятился никогда, искрошил щит и наконец едва не выбил меч Кнуда. Руки того против воли хозяина опустились, онемевшие и обессиленные, они дрожали, едва удерживая оружие, оставив голову беззащитной.
        - Знай своё место, пёс!!!
        Светоч Гнева взвился, чтобы сокрушить макушку врага, но ближние хирдманы выросли как из-под земли; их было немного, но они были единым целым, бесстрашным, точным, сильным. Стиггманы окружили седовласого кольцом щитов и стали медленно оттеснять от Кнуда.
        Загнанный обратно к Дыханию Второму Майрон видел за спинами врагов добычу, которую у него отняли, и захлёбывался от ярости! Эмоции превращались из подспорья в помеху, дыхание сбивалось, а без него всё искусство древних жрецов не имело смысла! Майрон стал замедляться, пропускать выпады, мечи взрезали ткань его плаща, кусали мясо, голова кружилась от постоянного вращения и тогда он осознал, что следующий шаг назад станет шагом в могилу. Улучив долю мгновения, рив приблизил палящий огненный меч ко рту и с силой выдохнул.
        Струя пламени ударила одному из ближних в лицо, расплавила кожу, подпалила промасленную бороду, выжгла глаза. Он упал мёртвый, а струя уже охватила второго. Дальше пламя натыкалось на щиты, бежало по ногам, вызывая истошные проклятья; кольцо щитов сломалось, выпуская огнедышащего человека на волю. Началось избиение, ибо затопленный гневом разум обратил Майрона в волка посреди ягнячьего загона.
        Седовласый наваливался на дрогнувших хирдманов Дыханием Первым, рубил изо всех сил, ломал тела северян ударами правой, тяжёлой словно булава руки, догонял беглецов, двигавшихся как сквозь густую патоку, кромсал в спины, подсекал сухожилья, бил оземь и срубал головы с плеч. Он рычал и хохотал, вдыхая их страх, запах жареной человечины, выдыхая последние струйки огня; он пировал восторгом смертного боя, опьянённый чувством могущества!
        Взгляд нашёл среди разрозненно мельтешения тел скопление щитов, - несколько десятков северян собрались с духом и выстроили скьялборг1 между Майроном и драккарами. Жалкие черви. Полетели стрелы, которые натыкались на Светоч Гнева и сгорали; меч метался из стороны в сторону, громко шипя, оставляя в воздухе огненные мазки. Это было упражнением в ловкости, пока одна из стрел всё же не вонзилась Майрону в грудь, - охваченный боевым азартом, он слишком заигрался! Пришло время покончить с незваными гостями!
        # # 1 С к ь я л б о р г - буквально: «стена щитов» (сканд.), защитное пешее построение, прорыв которого означает поражение для обороняющейся армии.
        Рив подался вперёд, пригибаясь к земле. Левая нога была подогнута под самую грудь, правая выпрямилась и оказалась далеко позади, левую руку с мечом он отвёл за спину, тогда как правая была вытянута вперёд и коснулась каменистой почвы. Он почти распластался на земле, но не ради защиты от стрел, а, чтобы наполнить члены силой. Лёгкие уже болели, однако продолжали работать, и в определённый момент северянин ринулся вперёд. Седовласый бросился, оставляя за собой глубокие следы и фонтаны летевшей из-под подошв гальки, он намеревался ворваться в скьялборг пушечным ядром, чтобы переломать стиггманов и предать последних врагов смерти, но его дикому желанию не суждено было сбыться.
        Нечто большое и тёмное возникло вдруг на пути, оно бросилось навстречу и ударило с неистовой силой. Майрон был отброшен, пролетел десяток шагов, рухнул, покатился по камням, слыша треск собственных костей, чувствуя, как открываются чуть запекшиеся раны. Боль сотрясла его тело от кожи до мозга костей, сдавила спазмом все внутренности, загудела набатом в черепе. Светоч Гнева погас, но не выпал из руки.
        ///
        Куга радостно хохотал, увидев распростёртое тело южанина! Вот она, сила великой Тьмы! Один удар завершил позорную бойню, в которую тут всё превратили ублюдочные безмозглые выродки с мечами! Они все подохли бы, не окажись рядом опытного колдуна!.. Но что это?!
        - Ещё жив?! - зашипел Куга, не веря трём своим глазам. После такого удара от жертвы должен был оставаться только кожаный мешок с обломками костей.
        Но чёрный человек поднимался на четвереньки, шатаясь, пытался встать прямо.
        Колдун вновь поднял жилистые руки, оплетённые горячей содрогавшейся кишкой, которую он только что вытянул из чрева распоротого трэлла. Несчастная жертва валялась на самом дальнем краю лагеря, глядя в небо глазами, полными непереносимой муки. Тонкая струйка крови сочилась изо рта, дрожали и елозили члены, однако колдовство не позволяло этому жалкому созданию умереть. Его боль, его ужас, его отчаяние перетекали внутрь Куги по кишкам, всё ещё крепившимся внутри человека, превращаясь в самую густую тёмную гурхану; дарили уродливому старику силу, которую тот пускал на сотворение заклинаний. Куга завыл, залаял, запел нечестивую песнь Тьме, приплясывая и теребя дурно пахшие окровавленные потроха, перебирая их пальцами, давя, царапая коготками. Через это над ним вновь оформилась огромная рука чёрной зыби.
        Глава 17.5
        Она поднялась со сжатым кулаком и устремилась к врагу. Грохот! Вздрогнула земля, галька и грязь потоками хлынули во все стороны! Куга смеялся, но лающий этот звук быстро сошёл на нет, - огненный стержень нёсся к нему, проклятый южанин выжил! Как у него это выходило?!!
        Рука пришла в движение, изогнулась, чтобы поймать седовласого, но тот совершил нечеловечески высокий прыжок, кувыркнулся через голову и вновь оказался на земле! Слишком быстро, слишком близко! Колдун завизжал, меняя форму заклинания и превратил руку в дымное облако, окружил себя чернотой, присел, затаился. Ничто не могло проникнуть взором сквозь эту пелену, кроме колдовского третьего глаза, и Куга видел ненавистного чужака. Тот остановился, разумно ожидая, что соприкосновение с заклинанием может причинить ему великий вред. Колдун решился, выбрал момент, притопнул, вскричал, превратил облако в руку, и та метнула за добычей. Проклятый южанин чуть не ушёл, слишком прытким был он, однако на этот раз, изогнувшись змеёй, кулак сомкнулся на его теле.
        - Ах-ха-ха-ха-ха!!! Я так сдавлю тебя, что всё вывалится из задницы, грязный ублюдок!
        Тёмные пальцы стали медленно сжимать человека и Куга, управлявший ими, чувствовал приближение экстаза! Ничто в мире не радовало его тёмное естество также сильно как растянутое мучительное убийство! Скоро свирепый сей воин станет измочаленной тряпицей и отчаяние, которое он испытает перед гибелью… тонкая струйка слюны потекла изо рта интуита, затрепетали рваные ноздри.
        ///
        Майрон сдавлено сипел, пока чёрные пальцы выдавливали из него жизнь, дыхание сбилось и силы ушли, он умирал, зажатый со всех сторон, одна лишь правая рука была свободна, однако в ней не было оружия, пистолет остался в кобуре… Проклятье!
        Вот, каково оно? Вот, что чувствует простой смертный, попав в жернова магии? Бессилие горше полыни, отчаяние темнее самого глубокого подземелья, боль и немыслимая жажда жить… Он уже проходил через это. Он уже был здесь, над могилой, слабый, поломанный и бессильный, придавленный более могущественным, воистину великим магом как слепой щенок - сапогом. Память о первой смерти он сохранил в раздробленных костях, лопнувших органах, выгоревших венах, и с тех пор не боялся её как прежде… но при мысли о том, что теперь он будет раздавлен этой жалкой, мерзкой обезьянкой, сердце разрывалось от злобы и слюна закипала во рту. Последние пары мандрагоровой ракии давно вышли, рив не мог даже пыхнуть огнём напоследок.
        Янтарные угли глаз обратились звёздами, Майрон завизжал нечеловеческим, режущим уши голосом абсолютного безумия и забился, заколотил. Бронзовая рука слепо врезалась в чёрную зыбь и неожиданно несколько извивавшихся змеями энергетических потоков, составлявших суть заклинания, порвались, погибли. Целостность нарушилась, пальцы Тьмы утратили твёрдость и человек выпал из хватки. Он застонал от боли, приземлившись на ноги, кровь потоком игл заструилась по передавленным венам, но без промедления Майрон бросился к колдуну и тот успел лишь пискнуть, прежде чем затрясся с распахнутым ртом, - бронзовые пальцы пробили тщедушную грудь, сжались на сердце. С треском дробящихся рёбер и чавканьем плоти оно покинуло грудь; мертвец упал что марионетка, лишившаяся нитей, упал подле трэлла, который наконец смог уйти в мир иной.
        Майрон же стоял над ними с бьющимся сердцем в руке и скалился. Где-то в глубинах океана гнева его разум испытывал злорадство и опьяняющее наслаждение победой. О как же она была сладка!
        Странное чувство отвлекло от вкушения кровавых плодов, странно-знакомое, тщательно отторгнутое во избежание великих бед. Майрон посмотрел на сердце, которое чернело и умалялось в его руке, объятое индиговым пламенем. Он чувствовал, как по истерзанному «рубцами» астральному телу текла гурхана, очищенная, бесцветная, и не причинявшая боли. Её было немного, но как куритель мока, вернувшийся к своей страсти после долгой разлуки, отрёкшийся волшебник испытал эйфорию. Его раны быстро зарастали.
        ///
        - Кажется, Куга принёс пользу, - сказал Марадин, следя за тёмным человеком из-за спин хирдманов. - Он стоит там, господин Кнуд, стоит и раскачивается! Не знаю, как долго это продлится, скорее, поднимаем корабль и тащим к воде! Нас как раз и осталось, чтобы справиться с одним драккаром, сядем на вёсла, и прочь отсюда! Парус…
        - Что ты несёшь, безмозглый карлик? Чтобы я бежал?!
        Кнуд Косолапый набрался сил встать на ноги, отшвырнул хирдманов, пытавшихся его поддерживать. Руки вновь начали слушаться, хотя пальцы дрожали, - проклятый южанин, пожри Гедаш его душу! Взгляд вождя казался осоловелым, он попытался стянуть с себя кольчугу, но это и в полной силе без помощи сделать было трудно.
        - Помогите мне сукины сыны!
        Хирдманы, привыкшие бояться Кнудова гнева пуще смерти, бросились стягивать с него доспех, а следом и остальное облачение. Марадин понял, что происходит и молча воззвал к пращуру всех гномов Туландару о силах. Из всех ближних именно ему было доверено хранить на шее крошечный мешочек со шнурком, и теперь белый гном полез за этим просаленным лоскутом кожи. Кнуд уже был наг, оставил даже оружие и протянул руку. Из мешочка на ладонь выпало несколько желтоватых грибков.
        - Бегите, или сдохните, выбирайте сами.
        Кнуд побрёл к врагу, тщательно пережёвывая грибы увширах и бормоча молитву Бьёрнегвари, покровителю всех, упивающихся битвой. То был единственный бог, чей алтарь принц Стигги орошал кровью, и от которого получал благословение. Вот оно, пришло на зов смертного свыше, песнь голодного медведя, заставляющая мясо и кости расти!
        Хирдманы бежали, зная, что грядёт. Преображение было быстрым, но мучительным, ужасающим, как будто нечто огромное рвалось из тела человека, пытаясь разодрать его изнутри и изнутри же сожрать. Плоть, кость и волос принялись разрастаться хаотично, перетекать друг в друга как тесто, огромные когти прорывались сквозь кожу и пропадали. Кнуд рос, перекатывался бесформенным комом, у которого отрастали лапы; из его спины и груди вырвались огромные челюсти, сдавившие изуродованную человеческую голову, и когда она пропала в глотке, на морде громадного медведя прорезались глаза. Превращение свершилось.
        Медведь-великан промчался к чёрному человеку, роняя голодную слюну; в его голове дремала тень Кнудова разума, которая подгоняла зверя ненавистью. Хруст черепа на зубах и сладкий вкус мозга обещал великое наслаждение.
        ///
        Майрон обернулся и плюнул потоком ослепительно-белого пламени прямо в распахнутую пасть. Захлебнувшись, мгновенно ослепнув, оборотень споткнулся и упал, а южанин продолжал изрыгать драконий огонь. Громадная туша горела, медведь стонал и кричал то как зверь, то как человек, в его голосе проскальзывали почти различимые слова мольбы, агония была невыносима.
        Майрон прекратил только когда вся гурхана изошла из его астрального тела. Он стоял рядом, греясь, купаясь в запахе палёной шерсти, слушая голос врага и наслаждаясь. Наконец Светоч Гнева ударил оборотня в шею, прекратив страдания. Победа. Восторг.
        - Не медведи едят меня, - молвил отрёкшийся маг, - я ем медведей.
        Взмахнув мечом, словно с него нужно было стряхнуть кровь, Майрон побрёл среди трупов и углей, сам не замечая, как бормочет под нос слова:
        - Utnag ongri boren shie… Angren soruz giel shie… Vagorn nazgot iychash shie…
        Ночь только началась, а ещё стольких врагов надо было добить.
        Глава 18.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 22 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, одна из крепостей Порубежного Легиона.
        Когда его величество Бейерон Третий, повелел создать новую военную институцию, главные силы королевства ополчились против него. То, что король желал воплотить, казалось знати ненужным усилением его власти в пору преклонных лет; нарушало монополию Академии на магию и, в то же время, послабляло церковные законы, эту самую магию ограничивавшие.
        Бейерон, не смутясь, принял вызов трёх великих сил и сделал то, что удалось бы, пожалуй, мало какому монарху в Доминионе Человека, - победил. Опираясь на всеобщую народную любовь, он привёл к покорности знать; пользуясь ослаблением авторитета Церкви в западных регионах Вестеррайха, подавил возгласы жрецов Господа-Кузнеца; напомнил волшебникам, что по воле самого Джассара Ансафаруса они были всего лишь слугами мирских владык и великодушно оставил им монополию на поиск и обучение неофитов. Так старый, больной король проявил силу своей власти.
        Новая институция задумывалась как небольшое, но обученное наилучшим образом воинство, вооружённое запрещённым во всём Вестеррайхе магическим оружием. Академия была вынуждена подчиниться и дать выпуск тем волшебникам, которые возжелали бы покинуть её стены, чтобы перейти в ряды новорождённого Порубежного Легиона. За это ренегаты лишались титулования, вторых имён и выходили из-под защиты своей школы; также у них отбиралось право искать себе учеников. Церковь, в свою очередь, получила полномочия надзорного представительства в Легионе.
        Идея начала обретать материальную форму и тогда сильные мира сего задумались, кто станет управлять ею от имени короля. Прежде чем они сплели сети новых интриг, Бейерон Мудрый призвал с запада своей страны человека, чьё имя в Ривене знал каждый ребёнок, живую легенду последней войны, героя, на которого был возложен древний имперских титул. Легатом Порубежного Легиона стал барон Травеор Альдемарк, Рыцарь Крапивы, в прошлом комендант пограничной крепости Кальп, что сдерживала натиск зуланской ватаги на реке Якон.
        Вскоре волшебники принялись возводить на юге страны цепь новых крепостей, которые перекрывали все дороги к сердцу Ривена, а под ними вырыли пещеры для кощунственных зачарованных кузниц. Пока наверху солдаты подвергались жесточайшим тренировкам легата Альдемарка и постигали науку о чудовищах бестиологию, внизу ковалась волшебная броня, собиралось магическое оружие. К году одна тысяча шестьсот пятидесятому стремительно вознёсшийся Порубежный Легион обладал пятью достроенными крепостями и ещё тремя строившимися; в его рядах служило пять тысяч солдат и почти две сотни волшебников, выпестованных в лучшей магической школе Вестеррайха.
        Гломп был одним из них. В бытность свою магом Академии, он имел титул магистра целительских чар, носил презабавное второе имя - Тролль. Причиной сего являлась внешность волшебника, ведь он был громаден, выше и шире мохоборода, почти кубической формы великан с грубыми чертами лица и угловатым абрисом фигуры.
        В тот день Гломп пребывал в одном из лекарских покоев крепости Манраг, творил магию над овальным алтарём, где мирно спала женщина. Диагностические чары пронизывали каждый слой реальности, на котором существовало сие человеческое существо, они являли в виде чарограмм информацию о состоянии материального и астрального тел, показывали морфическое поле, свет души; над головой женщины плавала чарограмма её ментального состояния, сиречь слепок разума.
        Тщательно изучив результаты, волшебник закончил диагностику и развеял световой кокон над алтарём. В третий уж раз нагое тело предстало пред его спокойным, вдумчивым взглядом. Белая как у вампира кожа исследуемой особы служила книгой боли, рубцы были строками, ожоги - кляксами, следы клеймления, - подписями.
        «Интересно,» - думал Гломп, - «кому принадлежали инициалы «Б.М.»? Что за чудовище развлекалось подобным образом? И что за силы нужно было иметь, чтобы выдержать такое?»
        После пыток тело сей несчастной собрали заново. Гломп своим опытным взором находил где и какие чары применялись. Неизвестный целитель проделал кропотливые восстановительные работы, проявил достойный восхищения уровень мастерства. Но вернуть женщине былой облик он не смог.
        Прежде та, верное, была очень красива, или, по крайней мере, очаровательна, однако страдания вытянули из её кожи и волос цвета жизни, истончили. Ныне смотреть на неё иначе как на объект исследований оказывалось трудной задачей. Фигура была угловатой, лишённой всякой соблазнительной округлости; необычайно развитые плечи и руки, толстые вены и жилы, мозолистые ладони, - всё выдавало воина. От грудей остались грустные пустоватые мешочки, зато каждая мышца явственно проступала под рассечённой шрамами кожей, виднелось каждое ребро, да ещё подвздошные гребни выпирали, болезненно натягивая плоть. Некрасивая, но безумно сильная и выносливая.
        Когда усыпляющие чары совсем спали, она открыла глаза полные сознания, готовая действовать.
        - Как я, ещё человек? - спросила Райла Балекас, садясь на алтаре. - Не чудовище, а?
        - Тут не над чем шутить. Начальные стадии инфицирования хищной плотью совершенно незаметны, их тяжело выявить даже волшебством без глубокого погружения в организм.
        - Вы уже неделю в меня тут погружаетесь. Ну так как?
        - Признаки заражения отсутствуют, - ответил Гломп своим рокочущим, таких подходящим облику голосом. - Новые обследования будут излишни, ты здорова, насколько может быть здорова женщина твоего возраста, пережившая то, что ты пережила.
        Райла уставилась на свои босые ноги, пошевелила пальцами, словно это действительно было ей очень интересно, а не ради защиты от болезненных слов.
        - Эти рубцы довольно старые, но я мог бы избавить тебя от них, - думал волшебник вслух, - несколько операций и кожа вновь будет гладкой. Хочешь?
        - Незачем. Мне, - Райла поморщилась от того, что собиралась сказать, как от пригоршни терновых ягод, - мне не для кого быть красивой теперь, так что забудь. Скажи лучше, ты посмотрел то, что я просила?
        Гломп глубоко вздохнул и отвернулся. У него почти не было шеи, так что для этого пришлось развернуть всё тело.
        - Репродуктивная система не подлежит восстановлению. Тот, кто исцелил тебя, наверняка просто не смог или не успел завершить эту тонкую, неочевидную работу. Мало срастить ткани, слишком мало. Раны, нанесённые самой сути витального потенциала…
        - Окажи милость, прибереги заумные слова.
        Она опустила ноги на тёплый пол, стянула с крючка белую робу и прикрыла наготу.
        - Как долго эти стены ещё будут моей тюрьмой? - спросила Райла.
        - Вопросы, на которые у меня нет ответов продолжают сыпаться, - проворчал волшебник. - Не я решаю такие вещи.
        - А кто решает?
        Гломп причмокнул, повёл огромной ладонью, создавая перед ней облачко серебристого тумана.
        - Это слепок твоего разума.
        - Ух ты как! Красиво! Мне представлялось что-то более… хм… что-то более розовое, сероватое и кровянистое.
        - Смотри сюда, здесь, здесь, вот здесь и здесь тоже. Это стежки мощных заклинаний, скобы, которыми умелый волшебник восстановил твой разум после нанесённой травмы. Ты всё ещё отказываешься назвать нам его имя?
        Райла молча разглядывала созданную Гломпом чарограмму. Она не видела в серебристом тумане, куда указывал его палец ничего особенного, никаких «стежков» или «скоб», оставалось верить на слово.
        - Надо же, у меня шрамы не только снаружи, но и внутри, - невесело сказала женщина.
        - Твой разум скреплён сильными заклинаниями, которые так глубоко вросли в твоё естество, что их теперь невозможно разрушить, они уже часть тебя. Из-за этого мы не можем изъять воспоминания о хищной плоти, коими ты завладела, не превратив тебя обратно в безумицу. Тем временем, отпускать на свободу носителя знаний столь опасных мы не вправе…
        - Так что же мне теперь, до конца дней в клетке сидеть?! - возмутилась Райла Балекас, пытаясь развеять туман перед своим лицом.
        - Почём мне знать? Думаю, через неделю-другую у кого-нибудь дойдут руки наложить на тебя Печать Огня, а до тех пор…
        - Я и так прозябаю здесь уже столько дней! Какого ахога?! Что я сделала не так?! Я здорова и требую…
        Но волшебник не стал слушать, это не входило в его обязанности. Гломп призвал в лекарский покой стражей и Райлу повели обратно в камеру. Она ворчала всю дорогу и даже выкрикнула несколько грязных ругательств, когда волшебная дверь затворилась и пропала, оставив только смотровое окошко в стене.
        - Что б вы до конца года кровью ходили! - крикнула она, отводя душу, и упала на кровать.
        Говоря по чести, бытие Райлы в плену у Порубежного Легиона могло сойти за жизнь в гостинице для знатных особ. Её кормили трижды в день, держали в тепле и удобстве, под рукой всегда была чудная уборная с горшком, из которого всё исчезало, ванная с неиссякаемым запасом горячей воды, книжный шкаф полнился томами… Райла хорошо умела читать, Октавиан научил её. Но волшебник давно уже был мёртв, а вместе с ним умерла и её тяга к письменному слову. Зато никто не запрещал отжиматься часами напролёт, стоять на руках, приседать и подпрыгивать, чтобы дотянуться до потолка. Любая рутина, лишь бы ускорить бег времени.
        Ею охотница и занималась, когда в смотровом окошке появилось вдруг лицо. Сначала Райла не узнала этот грозный, морщинистый лик, но когда с той стороны громыхнул голос, яростный и громкий как шум камнепада, сердце ёкнуло.
        - Пошевеливайтесь! Отопри уже эту дверь, мальчишка, живо!
        - Талбот, - прошептала охотница прежде чем высоко по-девичьи возопить: - Талбот!
        Волшебная дверь проявилась и открылась, на пороге комнаты стоял высокий старец могучего сложения, облачённый в тёмные дворянские одежды и с дорогим сиреневым плащом на плечах. Он опирался на посох, имел длинные усы и седую бороду до пояса, глаза из-под косматых бровей метали молнии.
        - Выходи немедля!
        Райла стремительной лисицей выскользнула в коридор и встала подле старика. Кроме них двоих у камеры был волшебник с рыжим гребнем, - её пленитель, - а за его спиной сжимали зачарованное оружие стражи.
        Языка, на котором Талбот Гневливый обратился к рыжему, женщина не знала, чуждая речь со множеством неожиданных сочетаний звуков безошибочно передавала только одно, - великую ярость. Старик даже не пытался повысить голос, стены дрожали от самих слов, наполненных волшебной мощью. Рыжий претерпевал это испытание с холодной отрешённостью, как горный пик, непоколебимый под ударами ветров.
        - Если вы закончили, ваше могущество, - заговорил он, когда архимаг наконец умолк, - то прошу спуститься, на плац вас ожидают мастера пространственной магии, готовые провесить портал.
        - Наконец-то, Ашарий! - дёрнул усом старик и бросил через плечо: - Не отставай!
        Талбот Гневливый пронёсся по переходам крепости, распахивая створки врат силой мысли, вместе они спустились во внутренний двор, где Райла тут же бросилась к своей кобылке, стала проверять оружие, вещи, деньги. Тем временем волшебники Легиона творили портальную арку, соединяя плац крепости с той точкой бытия, которую им указал Талбот.
        - Ты готова? Идём скорее!
        Белая Ворона взяла пегую под уздцы и повела за развевавшимся сиреневым плащом. Прежде она уже ступала сквозь порталы, и как бывало раньше, почувствовала лёгкое смятение. Зрение погасло на миг, уши заложило, а виски тронула тупая боль; чувство направления в пространстве совершило кувырок через голову, чтобы спустя мгновение ока всё пришло к подобающей норме.
        Они оказались посреди усыпанных цветами лугов, где пасся небольшой табун лошадей. Белая на солнцепёке просёлочная дорога, чуть виляя, бежала к берегу озера, на котором высился трёхэтажный особняк.
        - С возвращением, внучка, - сказал ей Талбот Гневливый более мягким, дружественным голосом.
        Теперь, вдали от посторонних глаз они могли обняться.
        - Ни единой весточки за семь лет, - укорил он.
        - Была занята, - ответила Райла виновато. - Прости уж, не до писем было, да и не знала я, через чьи руки прошли бы мои закорючки.
        - Многие тяжёлые думы о судьбе твоей не давали мне покоя.
        - Спасибо, что волновался.
        - Хм.
        Вместе архимаг и охотница направились к особняку.
        В доме том обитал лишь его хозяин, но здание выглядело ухоженным, - духи-прислужники следили за порядком денно и нощно. Смешение запахов цветов, озёрных вод и конских каштанов показалось Райле почти родным, тёплым и уютным после долгой отлучки. Безопасность.
        Пегая устроилась в большой конюшне, а её всадница вошла в жилище, двинулась сквозь комнаты. Как она и помнила, застеклённые окна оставались безукоризненно чистыми, сверкали вымытые полы, но на всей мебели неизменно покоился тонкий, двухдневный слой пыли, а в некоторых углах поблёскивала паутинка. Ничто не изменилось. Женщина втянула запахи этого дома, ставшего ей почти родным, улыбнулась и стремглав бросилась по лестнице на второй этаж.
        В комнате, где она жила прежде, всё осталось по-старому, даже ростовое зеркало, которое хозяин убрал по просьбе Райлы, не вернулось на место. Видать старик надеялся, что блудная «внучка» вернётся живой… бедняга. При всей его силе, богатстве и власти она давно поняла, сколь одиноким был Талбот. Магия заменила ему всё, - и семью, и друзей; находились только редкие и слабые связи, которыми великий волшебник дорожил. Одной из таких связей выпало стать Райле.
        Она переоделась в собственную одежду, спустилась, вышла на террасу с обратной стороны особняка, где уже сам собой накрывался стол. Талбот Гневливый, придворный маг короля Бейерона, ожидал в простом домашнем облачении, из-за которого стал ещё больше походить на красиво стареющего аристократа.
        - Они не обижали тебя?
        Райла фыркнула:
        - Я сама кого угодно обижу, знаешь ли.
        Невидимые слуги расставили тарелки, подали первое, от которого женщина сразу отказалась и потребовала себе второго, - сочной говядины с пряностями и вина. Волшебник обошёлся хрустальным в золотой оправе бокалом воды. Он дал гостье время насытиться, пригубил из бокала и спросил:
        - Где ты была все эти годы, внучка? Что делала?
        Райла подумала, как бы так ответить, чтобы рассказ не растянулся на долгие дни.
        - Я объездила все королевства Доминиона Человека, отсюда и до Драконьего Хребта, от Соломеи до Сарвасты. Была в сотнях городов, тысячах деревень и нигде, ни единого следа. Несколько раз, правда, я находила серых магов, - совсем иных, слабых, забитых, испуганных. Но и только.
        - И не найдя следов, ты решила вернуться на его родину, где немедля попала впросак, - с лёгкой улыбкой молвил архимаг.
        Райла смутилась и поспешила сказать с искренностью:
        - Благодарности моей за спасение предела нет! Как ты узнал что со мной?
        - Чудом. - Маг провёл ладонью по длинной бороде. - Недавно мне передали анонимное послание, которое гласило, что ты вернулась инкогнито, что повстречалась с хищной плотью и попала в руки Порубежников.
        - Стало быть, знаешь про хищную плоть, - Райла вычленила главное из услышанного, - как давно?
        - Не перебивай вопросами предыдущие свои вопросы, - нахмурился Талбот Гневливый. - Попервоначалу я не проникся к посланию доверием, но, изучив доказательства, осмелился просить об аудиенции.
        Она, облизывавшая в тот момент жирные пальцы, удивлённо замерла.
        - Его величество милостиво подписали прошение об освобождении, Райла.
        - То есть, король Ривена знает о моём существовании теперь?
        - И не только он, судя по всему. Кто-то извне озаботился твоим положением, кто-то, уведомлённый о нашей с тобой связи. Колокольчик в голове не звенит?
        - Нет. В этой голове звенит колокольчик, только когда к вот этой заднице приближаются чьи-то острые зубы…
        Глава 18.2
        Скабрезности, судя по нахмуренным бровям, Талбот не оценил. Он принадлежал к волшебникам старинных нравов, взиравших на женщин издали, с лёгкой опаской и подозрительностью. Даже тень развязности внушала ему отвращение, особенно со стороны той, к которой архимаг питал неестественную, почти отеческую привязанность.
        - Прости, слишком долго в дороге, растеряла все манеры.
        - Вижу, ничего. Расскажи мне лучше, что произошло в той деревне?
        Она послушалась, раскрыла все подробности, и вспомнила также о первой встрече с Големом из Беркагоста весной.
        - Возможно, это существо следило за тобой.
        Райла прыснула.
        - Видел бы ты его! Уж такую слежку я…
        - Кем бы ни был сей Голем из Беркагоста, он осведомлён об угрозе хищной плоти и должным образом подготовлен, а значит, у него могущественные покровители. Кто знает, на что ещё он способен, внучка. Я свяжусь со своими друзьями в иных странах, попытаюсь узнать о нём побольше, а до того момента чаще оборачивайся.
        Хищная плоть, - мысли Райлы сосредоточились на самом важном:
        - Заговор молчания распростёрся очень широко, да? - спросила она, глядя на обглоданную кость. - Какая-то дрянь прорастает из Дикой земли в Доминион Человека, но и корона, и церковь, и бородатые мудрецы в халатах, - все сговорились хранить тайну от тех, кто особенно уязвим?
        Талбот Гневливый почувствовал вызов, проблеск упрёка в брошенном исподлобья взгляде.
        - Отринь тревоги, Райла, - молвил он спокойно, - мы изучаем врага, изыскиваем новые пути борьбы, кроме тех, что уже знаем.
        - Всё это дурно пахнет…
        - Не тебе жаловаться на запахи. Или же не познала ароматы войны, смерти, болезни? - Слова архимага разили столь же точно и разрушительно, как его боевые заклинания, но Талбот смягчился тут же, подавил свой характер. - Озабоченность моральными дилеммами, внучка, - удел праздных лицемеров. Ты видела хищную плоть, ты видела, на что она способна и как опасна. Не будь мы настороже, эта мерзость поглотила бы уже половину Ривена.
        - Но вы продолжаете умалчивать.
        Ладонь архимага властно поднялась.
        - Позволь нам, ривам, самим защищать родной край, - тем образом кой мы считаем лучшим. Тебе не могло быть об этом известно доселе, однако великая часть нашего успеха дарована мальчишкой, которого ты искала все эти годы.
        С тех пор как серый маг, носивший некогда имя Тобиуса Моли, отринул это самое имя, Талбот вспоминал о нём исключительно как о «мальчишке». Вероятно, во всём Вестеррайхе не набралось бы и пяти человек, знавших, что пропавший бесследно Тобиус Моль и появившийся чуть позже Майрон Синда являлись одним и тем же человеком… с большими оговорками. Гневливый был одним из таких осведомлённых и лишь Райлу он посвятил в этот секрет.
        - Что? - хрипло выдохнула та, чьи выцветшие глаза оживились нездоровым блеском.
        «За семь прошедших лет эта бедная израненная душа не обрела иной цели,» - с грустью отметил про себя архимаг. Её желание говорить о бедах масштабных, являлось не более чем белым шумом, ничего не значившей имитацией понятного человеческого поведения. Судьбы мира теряли для Вороны свою важность, как только речь заходит о мальчишке.
        Талбот получил Райлу из его рук совершенно беззащитную, потерявшуюся где-то внутри собственной головы. Тогда женщина не могла ни ходить, ни говорить, ни толком управлять работой тела; она до ужаса боялась зеркал, часто плакала, не в силах объяснить причины, тосковала. Старый волшебник, славный крутым своим, яростным и вздорным нравом, сам выхаживал бедняжку вдали от посторонних глаз, в собственной усадьбе. Это он, пользуясь связями, тайно призывал Дерамира Мозгоправа, чтобы тот день за днём, неделю за неделей вытаскивал Райлу из плена безумия. А как только она немного оправилась, восстановила силы, тут же бросилась на поиски мальчишки. Возможно несчастная и сама не понимала, зачем ей это было нужно, однако без постоянного поиска, она не видела боле смысла жить.
        Архимаг продолжил свою мысль, зная, что разочарует Райлу:
        - Ещё зелёным юнцом он самовольно ушёл в Дикую землю, внучка, и выживал там на протяжении двух лет. Веришь ли?
        Она поражённо молчала.
        - Оттуда мальчишка вернулся с огромным запасом знаний, которым обеспечил себе посох магистра в непозволительно юном возрасте. И вот семнадцатый век достиг своей середины, мерзкая зараза начала выступать на наши южные границы, но мы не безоружны. Мальчишка ещё тогда встретил хищную плоть в лесах, Райла, он победил её и принёс нам знание о её слабостях. Он подарила нам оружие и спас несчётные жизни. А без этого мы бы…
        От лица Талбота отошла кровь, морщины углубились на лбу, запали глаза, челюсти стиснулись до зубовного скрежета. Перед его взором встал мир несостоявшегося настоящего, в котором распространение хищной плоти быстро прекратить не удалось. Он видел себя самого, парящего над городами, кишевшими этой заразой, и ниспосылавшего с небес ливни горящей серы в тщетных попытках замедлить движение болезни. Он слышал вопли сотен тысяч убитых им, и усилием воли возвращался в истинное настоящее, вспоминая: этого пока не случилось, нам дан шанс.
        И всё же Райла была разочарована. Она-то подумала сначала, что пока скиталась, архимаг смог найти её спасителя.
        - У тебя есть его сигнарий, - вспомнила охотница волшебное слово, - ты же говорил, помнишь? Слепок ауры, по которому всегда можно найти хозяина!
        - Он бесполезен, - печально ответил архимаг. - Прежде я считал это невозможным, но мальчишка смог спрятаться даже от собственного сигнария, что ещё раз заставляет задуматься об истинных границах его умений и талантов.
        Женщина поникла.
        Нерешительность была редкой гостьей в сознании Талбота, уж очень смело этот старый воин и заклинатель проживал свою жизнь. Но лишь самое тёмное сердце с годами не становится мягче. Видя, как сильно било по Райле чувство безнадёжности, он против воли разделял её страдания. Нужна ли была волшебникам иная причина чтобы отдаляться от простых смертных, раз их приземлённые чувства могли так сильно мучить?
        Талбот глубоко вздохнул.
        - Мне стало известно, что в конце весны мальчишка связывался с одним из своих бывших наставников в Академии.
        Райла вспыхнула, потянулась к старику всем своим существом, затаила дыхание.
        - Не спрашивай, как я узнал… тебе это наверняка неинтересно. Однако суть в следующем: он обратился к Никадиму Ювелиру, своему единственному другу среди наставников, с перепорученной просьбой. Никадим должен был обратиться к другому архимагу, - Таурону Правому. Мальчишка просил этих могущественных волшебников организовать приём в Академию ученика-подростка. Так никогда не делалось, мы берём на обучение только малышей, но этот необычный кандидат по словам мальчишки являлся носителем редчайшей разновидности Дара. Он не уточнял, но как я понимаю, подразумевалась люменомантия, - магия Света. Среди нашего брата многие верят, что Таурон Правый является тайным люменомантом, хотя и притворяется лишь целителем.
        Архимаг умолк и не успел досчитать до пяти, как Райла подалась вперёд, едва не ложась на стол.
        - Что было дальше?! - взмолилась она.
        - Увы, ничего. Их переговоры длились какое-то время, но так и не завершились, мальчишка прервал связь.
        Она плюхнулась на стул, испустив хриплый вздох и уставилась куда-то без цели, без смысла. Недолго это состояние будет мучать Райлу, лишь переведя дух, охотница вновь найдёт где-то в глубине себя силы и вернётся на путь, ибо она безумна, а безумцы пребывают в плену своих душевных ран. И то польза, что теперь она, по крайней мере, уверенна, - он жив.
        - Возможно ли, что ты останешься в моём доме на время, отдохнёшь? Тебе нравится здесь, я знаю.
        - Нет, - шёпотом ответила женщина. - Слишком долго я гостила у Порубежников, Талбот. Мне становится плохо, когда я не двигаюсь вперёд, приходит такое чувство, будто он ускользает от меня, уходит дальше, хотя мне и неведомо, где он на самом деле, куда идёт и идёт ли вообще. Это чувство невыносимо. А ещё дыра внутри меня, вот здесь, в груди, - Райла показала рукой, - пустота на том месте, где пустоты быть не должно. Я знаю, заполнить её сможет только То… Майрон.
        Архимаг прикрыл глаза и медленно растёр их сквозь веки. Он принял решение.
        - Есть на дальних рубежах королевства аллодиальный лен, куда был сослан наш король некогда. Хог-Вуд. На самом юге его стоит городок Под-Замок, а в нём, собственно, есть замок Райнбэк. Одна из башен этого замка была первой башней мальчишки, первым средоточием его силы.
        - И? - Райла вновь задышала полной грудью.
        Поменять решение стало невозможно.
        - То был его лен, его дом. Оттуда он начал свой путь за посохом много лет назад, перед уходом запечатав башню со всем содержимым. Он намеревался вернуться.
        Райла впитывала каждое слово.
        - Когда он отказался от имени и пустился в бега, Академия стала искать его как магического преступника, поучаствовавшего в нападении на Мистакор. Два волшебника были посланы в Хог-Вуд приглядывать за башней на случай, если мальчишка сунется туда, но как мы с тобой знаем, вместо этого он подался в Марахог и поучаствовал в войне… он убил Шивариуса, господи, я до сих пор не могу в это поверить…
        - Не уходи в сторону! - взмолилась Белая Ворона.
        - М-на… прости. Когда война Ридена, Марахога и Архаддира закончилась применением Каменного Тумана под Касрагонтом, а Шивариус погиб, мальчишка исчез окончательно, его так и не смогли выследить. К тому моменту в Хог-Вуде был лишь один волшебник в засаде, и вскоре на него напали, лишили сознания. Когда он пришёл в себя, башня оказалась вскрыта и опустошена, из неё забрали массу книг, магического оборудования и всяческих материалов. Из столицы примчались лучшие маги-сыщики, но след грабителя оборвался в лесах, - Дикая земля поглотила его.
        На этот раз архимаг не ждал, когда из него крючьями потянут продолжение, ведь Райла и сама понимала, что продолжения не будет. Что Дикоземье забирает себе, то уже не возвращается назад. И таков был закон, пока один человек не презрел его, пока этот один не ступил в край ужаса и не вернулся назад более сильным, чем был. Кто сказал, что он не смог бы сделать это ещё раз?
        Талбот ненавидел себя тогда, ненавидел, потому что за более чем два века своей жизни ничего хуже ещё не делал. Он давал ребёнку то, чего ребёнок просил, ибо дать того, в чём ребёнок нуждался, Талбот не мог. Для Райлы нужное и желаемое было единым целым, хотя на самом деле нуждалась она в покое, а желала продолжения пути. Старый волшебник дал ей путеводную ниточку, помог вновь обрести смутную цель где-то на горизонте, и теперь женщина двинется в путь. Иначе же она может просто умереть от недостатка желания жить.
        Охотница поедет на юго-запад, к самой Дикой земле, и, если сгинет там, вина ляжет на его древние плечи. Как знать, может эта самая вина свершит то, чего не смогли бесчисленные враги, - погубит его.
        - Мы с тобой не знаем где он, внучка. Но мы знаем хотя бы, что Молчаливый Фонарщик не прибрал его.
        - Если подумать, то найдётся ли место надёжнее, чем Дикая земля? - размышляла Райла. - Говорят, есть такие рыбки в море, что селятся среди ядовитых водорослей…
        - Амфиприоны состоят в симбиозе со стрекающими…
        Но она говорила не с ним, а с самой собой.
        - И никто не может добраться до них из-за яда, которые им самим нипочём. Они живут там, где никто не может, и сама смерть защищает их. Похоже на него, разве нет?
        «Она уже решила», - подумал Талбот.
        Солнце садилось за её спиной, окрашивая лицо архимага багряно-красным. Силуэт женщины на фоне заката казался совершенно чёрным, только глаза светились парой белых турмалинов.
        - Спасибо за гостеприимство, - сказала Райла Балекас. - Завтра я отправлюсь дальше, в Хог-Вуд, посмотрю, где он начинал, поищу след.
        - Башню опустошили годы назад, внучка, и я посылал туда своих людей, они ничего не нашли.
        - Им это не было нужно так, как мне, - тряхнула головой охотница, прежде едва живая, а теперь полная сил и стремления.
        - Разумно ли рисковать ради следа, остывшего столь давно? Особенно теперь, когда Дикая земля ещё опаснее прежнего.
        Ей оставалось только пожать плечами да улыбнуться усталой, но такой живой улыбкой:
        - Мотыльки по глупости своей летят на огонь, который сулит им гибель. Я, старый друг, уже и не помню времён, когда моей жизни ничего не грозило.
        Глава 19.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 22 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
        Хозяин Ладосара не подозревал, что всё то время за ним следили из темноты.
        Когда Майрон Синда ушёл сеять крики во тьму, Улва наконец поднялась из-за кучи булыжников. Осторожно как кошка она прокралась в разорённый лагерь стиггманов и пошла средь их тел. Десятки полегли на Безлюдном берегу, вернув этому месту право носить сие имя.
        Прошлым днём она выступила из поселения, как только конани отдала такой приказ и бежала по лесу без передышек; пугала дикого зверя криком, стирала ступни в кровь. Она не знала, как выбраться к Безлюдному берегу, старалась лишь держаться направления и к темноте, изнемогшая, таки достигла границы вод. Улва смогла спуститься с обрывистой высоты на пляж, нашла горевший кострами бивак, благо стиггманы не прятались. Первая хирдквинне подкралась очень близко и залегла во мраке, совсем скоро к северянам явился Майрон Синда.
        Когда началась суматоха, она ожидала колдовских огней, буйства стихии, волшебных духов, - всё то, что умели показывать Бергдис и Хейдрун. Но вместо этого в лагере завязался бой сотня на одного. Тогда девушка не понимала, что ей делать, оставаться во тьме или присоединиться? Она любила кровавую сечу, но сражаться вдвоём против сотни… ради кого? Незнакомого волшебника, который отчего-то даже магии почти не творит?
        Но вскоре ладья сомнений разбилась об айсберги, ведь тёмного человека не убили. Такого Улва не видела никогда, лишь слышала в драпах о героях седой древности, воинах-полубогах, которые в одиночестве стояли против полчищ. Майрон Синда перебил большинство стиггманов, убил тёмного шамана, Кнуда Косолапого, - избранного берсерка Бьёрнегвари, а теперь он был там, в ночи, охотился на выживших. Ветер доносил до Улвы крики и запах жареной свинины, от которого рот наполнялся слюной.
        Бродя по разорённому лагерю, орийка испытывала поочерёдно страх, сомнения и благоговейный трепет. Мысли противоборствовали в её голове, к чему та не была привычна. Думать должна конани! Улва должна рубить!
        Крики вдалеке уже не звучали, и первая хирдквинне сорвалась с места. Она не желала быть застигнутой, хотя ничего плохого не делала… всего лишь следила за хозяином Ладосара без его ведома. Надо было скорее вернуться, однако ночь ещё не закончилась. В лесу, без костра, она, скорее всего, погибнет.
        Спрятавшись на прежнем месте, Улва притихла. Она видела Майрона Синду, который возвращался в разорённый лагерь. Чародей казался усталым, но только казался, потому что, раскурив трубку, он стал собирать тела и забрасывать их внутрь драккаров. Майрон не пожалел времени и сил, даже тех, кого убил вдали от стоянки тоже притащил. Закончив, он развёл большие костры под днищами и вскоре на Безлюдном берегу воспылал погребальный костёр, которого ещё не видел мир. Вокруг стало светло будто днём и жарко как в кузнечном горниле, Улва испугалась, что её заметят, но этого не случилось.
        Майрон стоял очень близко к огню, так близко, что его кожа должна была идти волдырями и слезать с жарящегося мяса, но и этого не случилось. В определённый момент он взял долгий меч, с которым пришёл, меч Кнуда Косолапого и его же кольчугу. Со всем этим чародей побрёл прочь и уже не вернулся.
        Улва не шевелилась до самого утра. Когда солнце заглянуло на Безлюдный берег, драккары, ставшие одним громадным костром, ещё не погасли. Она поднялась с лицом облезшим от жара и болью в глазах. Девушка нашла путь наверх с пляжа, углубилась в леса. Ей предстоял тяжёлый путь назад, который никто кроме Улвы не смог бы осилить за один день. Через некоторое время хирдквинне почувствовала нечто неладное.
        Она всегда хорошо умела находить пути. На охоте, во мраке, по запаху или току воздуха Улва понимала куда идти. Все удивлялись её способности чувствовать стороны света и расстояния, она никогда не терялась и не плутала. Но вот это случилось. Улва точно знала, куда должна следовать, где было поселение ориек, где были стороны света, однако уже несколько раз они как будто поменялись местами. Хирдквинне просто понимала вдруг, что бежит не на юг, а на запад или на восток. Остановившись на крошечной поляне, северянка отдышалась и перекинула из-за спины топор.
        - А ну покажитесь! - закричала она. - Хотите драться - я здесь, угощу железом! Но водить себя кругами до изнеможения не позволю! Выходите, иначе, клянусь копьём Феринии, я начну рубить деревья и устрою такой пожар, что ваших слёз не хватит его тушить! Ну!
        Лес вздохнул. На поляне стало темнее, - во всех просветах между деревьями в мгновение ока появились огромные фигуры. Может быть, они и прежде там были, а теперь лишь сбросили чары незримости. Фигуры походили на заросшие валуны, круглые и вытянутые; переплетения трав, корней, мхов и зеленоватой шерсти скрывали детали, но сквозь волосы пробивался свет огромных глаз и торчали вперёд длиннющие носы.
        - Я так и знала! - расхохоталась Улва, чувствуя сердцем радость и страх единовременно. - Лесные тролли!
        - Она знает, - заговорили носатые великаны тихо, - знает, знает, она знает…
        - Чего вам надо?! - Когда Улва не могла решить, что делать, она могла только наступать. - Хватит путать мою дорогу, а ни то я вам…
        Взгляды горевших глаз с любопытством следили за крошечной человеческой самкой, троллям стало воистину интересно, что такого она могла сделать. Несомненно, сталь и железо вселяли в них беспокойство, однако единственного топора было маловато для весомой угрозы.
        - Как твоё имя, дочь рода человеческого?
        Улва не поняла, кто из троллей задал вопрос. Голос проистекал отовсюду сразу.
        - Так я вам и сказала! Назовите лучше свои имена! Назовите и поклянитесь именем Ютула и Гудрун, что они настоящие!
        - Она умна. Она знает. Она хорошо воспитана.
        - Хватит! Чего вам надо?! - разозлилась Улва, чтобы отгородиться от страха.
        - Мести.
        Улве показалось, что сейчас великаны нападут, так воинственно те вскинули сжатые кулаки.
        - Нам нужна месть, дочь рода человеческого.
        - Мы с вами не в ссоре!
        - Мы тоже не в ссоре с людьми Оры. Мы желаем мстить не вам, а сварди1 Майрону Синде. Смерть ему!
        # # 1 С в а р д и - в приблизительном переводе: «проклятый герой» (сканд.). В мифологии северных островных народов - люди-потомки огненных гигантов, обладавшие огромной силой. Сварди были способны творить великие дела, но даже когда их побуждения были благими, результаты всегда оборачивались злом.
        - Он… сварди?!
        - Огнедышащий человек, помеченный Хаосом, мертвец, который несёт беды живым. Берегись, дочь рода человеческого, всё, чего коснётся сварди, обречено на погибель. Освободи от него наш остров, и мы отблагодарим тебя.
        - Но что он вам сделал?
        - Сварди убил нашего короля, его жену, всех его братьев и детей. Убил и заставил нас отдать свои имена под страхом смерти. Теперь цареубийца правит нами. Месть!
        Улва опустила топор.
        - Ты видела, что творилось на берегу этой ночью, дочь рода человеческого. Мы тоже видели из леса. Хаос, смерть, разрушение. Та же участь постигнет и вас, людей с Оры.
        - Он защищал нас!
        - Он защищает только себя и своего ученика. Он прячется от последствий своих злодеяний. Как только мальчик покинет остров, сварди убьёт вас, чтобы сохранить тайну убежища. Не дай ему сделать это, дочь рода человеческого. Избавь нас от Майрона Синды, а мы наградим твой народ, клянёмся перед Ютулом и Гудрун!
        Улва говорила с лесными троллями ещё некоторое время, но никаких обещаний не давала. Затем, когда они растворились среди деревьев, орийка не прошла по тропе и нескольких минут, как выбралась прямо к поселению своего клана.

* * *
        Первая хирдквинне предстала пред своей конани и рассказала обо всём, что увидела на Безлюдном берегу, а также о том, что случилось в лесу.
        - Они поклялись именами богов, что если мы избавим остров от Майрона Синды, то сможем сами жить на Ладосаре. Они сказали, что лес даст нам всё необходимое: пищу, одежду, дерево для кораблей. Лес уступит нам землю под пашни, если мы захотим растить хлеб или пасти скот. Злата не обещали, но сказали, что в скалах много железа, меди, олова и каменного угля. Всё это станет нашим если…
        - Не надо повторяться, Улва, я и с первого раза всё услышала.
        - Конани, - девушка тупо уставилась в точку чуть левее лица своей госпожи.
        Йофрид сидела на грубо сколоченном стуле перед грубо сколоченным столом. Одной рукой она подпёрла щёку и застыла так, не дыша. За креслом ссутулились две шаманки, как две огромные белые птицы. Они тоже не шевелились, склонили головы друг к дружке и беззвучно переговаривались мыслями.
        - Вот что, ступай пока. Ничего не делай, только ешь и отдыхай. Если понадобишься, пошлю за тобой.
        Улва подчинилась приказу неохотно. Живот требовал пищи, голова нуждалось в сне, однако сердце жаждало понятных и твёрдых приказов. Больше многих иных она ненавидела сомнения и неопределённости, тяготела к быстрым решениям. И всё же надо было отдохнуть.
        Наевшись при кухне так, что надулся живот, первая хирдквинне добрела до своей кровати и потеряла сознание, лишь только упав на старые шкуры.

* * *
        Проспала она почти сутки, а поднявшись во втором предутреннем часу1, пошла к ручью мыться, - всякому пренебрежению чистотой был предел.
        # # 1 8:00
        Раздевшись на берегу, Улва ступила в холодную по утру воду, не морщась, улеглась на скользкие камни и пролежала так пока весь воздух не вышел. Потом она построила маленькую запруду у берега, куда сбросила грязную одежду и начала скрести себя пенным камнем.
        На Оре купание являлось священным действом, которое оправлялось во славу богини каждый Фериндаг2. Тогда люди меняли грязное на свежее, скребли себя в натопленных парных, вымывали из волос вшей, чтобы потом красиво расчесаться. Сначала всегда мылись мужчины, пока женщины ухаживали за оленями, бронёй и оружием. Когда уже орийки приходили мыться, парные были прибраны и растоплены для них, а мужчины отправлялись готовить для жён пищу.
        # # 2 «День Феринии», - суббота.
        Улва с детства не любила мыться со всеми, ещё с тех пор, как за её чистотой следила мать. Будучи ребёнком, она замечала, как сильно отличалась от народа Оры. Другие замечали тоже. Мать и остальные были светлыми, либо рыжими, Улвы же голова сверкала как крыло южного ворона. В эти волосы можно было смотреть ровно в зеркало. Глаза девочки тоже заставляли ориек отводить взгляды, «чтобы душу не затянуло в эти тёмные омуты».
        Люди севера очень любили красоту, однако недостаток её связывали с дурной судьбой и неприязнью самих богов. Будто этого было мало, брови Улвы со временем почти соединились, а зубы всегда старались расти кто как, лишь бы не ровно. Взрослые вечно сторонились её, дети - задирали скопом, и некоторое время маленькая девочка не понимала, почему? Отец был неразговорчивым, хотя и заботливым, но даже люби он издавать звуки, чему может научить орийскую девочку отец? Брить ноги? Что до матери, - той почти всегда было недосуг и, если Улва пыталась привлечь к себе внимание, получалось так, словно она путалась под ногами.
        Убежище черновласка находила в большой и жаркой кухне крепости Карденвиг, где властвовал старый добрый Йормен, либо в комнате с книгами, где обитал Финель Шкура. Оба эти мужчины происходили родом с юга, отчего казались мягкими и тёплыми. Йормен всегда старался накормить её, а у Финеля волосы были такие же чёрные и он рассказывал много интересного, пока учил её читать, писать и говорить на вестерринге.
        А потом девочка стала девушкой, вошла в пору силы, взяла топор и на бранных полях превратилась в красавицу. На Оре сила равнялась красоте, и Улва сделалась самой красивой из женщин, ибо сильнее её не было ни одной.
        Когда на покрасневшей коже не осталось ничего кроме старых рубцов да родинок, орийка как следует прополоскала одежду с щёлочью и отбила о большие камни. Пока вещи сохли на ветвях деревьев, она тщательно расчёсывала волосы гребнем, сработанным из камаронтовой1 кости. Проникавшие сквозь листву солнечные лучики заставляли её голову сверкать. В тайне, очень глубоко внутри Улва гордилась своими волосами, - единственной чертой внешности, которая ей в себе самой нравилась.
        # # 1 К а м а р о н т - очень крупный представитель ластоногих млекопитающих, «морской мамонт».
        Обратно шла не спеша, прислушиваясь к лесу принюхиваясь. Ещё у ворот Улва поняла, что в поселение явился Обадайя. Ребёнок, в котором она отказывалась признавать сверстника, заставлял всё вокруг иначе звучать, - радостнее; иначе выглядеть, - спокойнее. Когда он появлялся, старики забывали о болячках, дети прекращали валяться в грязи и пускались вскачь, а женщины, те что помоложе, сбивались по трое-четверо и обменивались размышлениями, то и дело поглядывая на Оби, который обходил своих больных. Он был завидным трофеем, молодой целитель с добрыми глазами и горячими руками, красивый…
        - Волшебники не заводят семей, особенно с тупыми тюленихами, которые оставляют свои посты, - тихо проворчала Улва, появившись за спинами нескольких хирдквинне.
        Те быстро разбежались, стараясь не смотреть ей в глаза. Глупо злить Волчицу, которая и так уже показывает зубы.
        Ученик чародея приезжал верхом на своей рыси каждые несколько дней и проводил многие часы среди переселенцев. Его стараниями измученные люди здоровели, он заживлял раны, приносил лекарства, для каждого находил доброе слово и улыбку, - искреннюю, от сердца. Улва гадала, какая хворь должна поселиться в голове чтобы человек так вёл себя.?
        В тот день, однако, Обадайя больше походил на здорового. Другие не замечали, другие пили его свет, но Улва обладала острым нюхом и уж она-то чуяла, что на душе мальчишки притаилась тень.
        - Что с тобой? Заболел? - спросила она, когда юный чародей оказался рядом.
        - Я здоров милостью божьей… Учитель велел мне передать послание госпоже Йофрид. Проведёшь?
        - Никто не посмеет остановить посланца владыки этих земель. Но если просишь.
        Она провела Обадайю в дом конани.
        - Госпожа, - Оби поклонился, не успела северянка упредить его, - учитель сообщает вам пожелания всех благ. Он также велел передать, чтобы вы были спокойны, ибо ни вам, ни вашему народу ничто больше не грозит.
        Перед глазами Улвы проявились свежими шрамами воспоминания о пылающем мече, кромсавшем мрак, шипение горящей плоти и крики заполнили её уши. Наваждение быстро отступило, и почему-то первая хирдквинне тут же посмотрела на волшебника, будто боясь, не заметил ли он? Он заметил. Возможно, не это, но что-то заметил, потому что взгляд его путешествовал в самаю её душу. Улва не могла выдержать этого и отвернулась.
        - Ты величайше обяжешь нас, если передашь почтенному Майрону Синде нашу благодарность, - серо-голубые глаза конани не выражали ничего, - и обяжешь ещё больше, если попросишь его почтить нас присутствием на праздничной трапезе. Мы вдосталь насытились щедростью этой земли, пора отлучить себя от её обильной груди. Но немыслимо покинуть гостеприимный дом, не воздав доброму хозяину. Мы просим вас обоих прийти и попрощаться с нами перед отплытием завтра.
        Улва слегка ошалела. Никогда прежде конани не говорила так витиевато и ажурно. Никогда и ни с кем.
        - Непременно, госпожа.
        Отрок ушёл, и девушка поспешила за ним. В её голове роилось непривычно много мыслей, особенно о том, что только что сказала конани. Они уплывают? Йофрид приняла решение? Улва должна была что-то сделать! Хотя, должна ли? И что именно?
        - Сегодня твоё солнце сияет не так ярко как всегда, - наконец произнесла она, силясь хотя бы немного изобразить Йофрид.
        - Не понимаю, что ты говоришь.
        - Конани не спросила, но я поняла, - твой учитель тебя разозлил?
        - Что заставило тебя так подумать?! - Глаза Оби расширились.
        - Не слепая же. И не тупая тюлениха. - В голове Улвы наметился неясный путь, которому та решила попытаться следовать. - Стиггманы похожи на нас, они люди худой земли и бурного моря, которые не слушают увещеваний и не проявляют сострадания. А твой учитель считает себя драконом, да? Драконы ни с кем не договариваются. Майрон Синда убил Кнуда Косолапого, верно?
        Глава 19.2
        Её «догадка» больно ударила спешившего прочь мальчишку и орийка продолжила:
        - Он правильно поступил. Не у всех сердца открываются для добрых слов, порой к доброму слову нужно присовокупить острый меч. Но вижу, что ты не согласен.
        Он плотнее сжал губы, чтобы не проронить случайно лишнего слова. Любое недовольство Майроном ученик считал крамолой со своей стороны. Учителю виднее, учитель прав, учитель - целый мир.
        - Мне кажется, что ты болен головой, Обадайя, и оттого думаешь, что улыбками и добрыми словами можно всё на свете исправить. Но это неправда…
        - Я знаю, Улва, - сказал отрок, выходя за границы поселения. - Я не ребёнок и не болен головой. Я знаю, как устроен мир вокруг и душа моя болит не оттого, что мир не соответствует моим ожиданиям. Я скорблю по мёртвым. Молюсь, чтобы Господь-Кузнец смилостивился над их душами.
        Первая хирдквинне немного удивилась:
        - Об их душах позаботится Вутан, коли они пали с оружием в руках, не тревожь своего бога понапрасну.
        - Прости… мысли путаются.
        - Если не судьба стиггманов так опечалила тебя, то что? - не желала сдаваться Улва. Она отчаянно искала возможность узнать то, что было важно для конани.
        - Пожалуйста, хватит расспросов.
        - Эй, эй-эй-эй, - девушка опередила спешившего волшебника и преградила дорогу, насколько могла мягко положила руки ему на плечи. - Мне можешь рассказать. Мы делили пищу за одним столом и отплясывали друг с другом хильмассйаль, помнишь? Я посылала смерть тебе, а ты посылал её мне, и я верила в твёрдость твоей руки. Хильмассйаль делает людей близкими, поэтому на севере его так любят и если не мне, то кому ещё ты можешь рассказать о своих печалях… друг?
        Глаза Обадайи хранили в бархатной темноте свет, отчего лучились совершенно прекрасными отблесками. В глубине угольно-чёрных глаз Улвы жил огонь ярости, не дававший ей покоя. Взгляды встретились, и странная связь меж людьми будто окрепла.
        - Боюсь, скоро мне… я… - промямлил Оби, опуская пушистые ресницы. - Скоро я… прости. Я пойду.
        - Послушай…
        - Прости! Мурчалка!
        Гигантская рысь оказалась рядом, обтёрлась о своего любимого человека и позволила ему усесться верхом. Вскоре и наездник, и кошка, исчезли в лесу. Проводив их взглядом, северянка вернулась в свой дом, где пробыла до самой темноты, размышляя.
        Назвав этого наивного доходимца другом, дева отчего-то поверила в свои слова. Ненадолго, но искренне. Этого хватило, чтобы смутить душу Улвы и распалить её внутреннего зверя. Она ненавидела сомнения, презирала робость!
        Вскоре первая хирдквинне предстала пред конани и шаманками.
        - Тролли не соврали, - донесла Улва. - Майрон Синда ищет мальчишке нового учителя, собирается отправить его на материк. Это не значит, что он злоумышляет против нас ради своего спокойствия, но если ты решила уплыть…
        Властный жест заставил её умолкнуть. Бергдис и Хейдрун вышли из-за кресла конани, позвякивая браслетами, ожерельями, достали из поясных сумок всякую непонятную дрянь и принялись творить своё дело. Шаманки стояли на коленях раскачиваясь и бормоча в унисон некоторое время, кидали в начерченном круге кости и бусы, жгли какие-то зловонные травы.
        - Готово, - сказала Хейдрун.
        - Нас никто не подслушает, - добавила Бергдис.
        - Хорошо. Улва, ты уверена, что Синда хочет отправить мальчишку на континент?
        - Он сам мне сказал! - ответила Улва, глядя перед собой стеклянным взглядом.
        - Значит, в этом тролли не ошиблись. Возможно, во всём остальном тоже. Сварди? Человек, который проклят и все его дела обращаются гибелью… Быть рядом с ним очень опасно.
        - Очень опасно, - повторили шаманки одновременно и покивали друг другу.
        Улва ненавидела, когда они делали что-то подобное.
        - Завтра начнутся сборы, однако никуда с этой земли я не уплыву, - твёрдо молвила конани. - На материке такую крохотную горсть людей не ждёт ничего доброго. Мы неправильной веры и неправильных обычаев, а их, южан, несметные тьмы. Нас либо перебьют за ненадобностью, либо растворят в себе без следа.
        - Надо было остаться дома и сражаться! - выпалила первая хирдквинне.
        - Не смей заводить свою старую песнь! - прорычала Йофрид, подаваясь вперёд. - Если бы мы остались дома, то обрекли бы на смерть весь наш народ и себя самих до кучи! Хватит! Так им остался хоть какой-то шанс! Уйми свой вздорный нрав уже!
        Губы Волчицы сами искривились уродливо, показывая оскал, она ничего не могла с этим поделать.
        - Здесь, - молвила конани, - мы начнём заново. На этом прекрасном острове будем плодиться и крепчать. Как только избавимся от сварди.
        - Но юнцу ты сказала иное.
        - Честный медведь не дождётся у проруби тюленя. Только хитрый медведь, - скрывающий нос лапами.
        - Разве медведи прячут нос не потому что тот мёрз…
        - Закрой свой глупый рот, Улва, - приказала конани с угрозой во взгляде. - Завтра, когда Майрон Синда придёт, мы примем его радушием и добротой. Я спрошу его о людях Хрейна Пожирателя Собак, которые также высадились на острове. Если ответ удовлетворит меня, то я подам знак, а ты, Улва, приподнесёшь ему отравленного пива из тех запасов которые мы прихватили с собой. Надеюсь, ваш яд ещё не выдохся?
        - Последняя ласка, - прошептала Бергдис, кладя перед Йофрид полый лисий клык, запечатанный воском, - этой крошечной дозы хватит, чтобы убить пятерых мужчин. Ни запаха, ни цвета, ни волшебной ауры. Быстрая и безболезненная смерть.
        Все женщины смотрели на костяной сосуд, внутри которого дремала смерть. Шаманки выглядели холодными и равнодушными, но воительницы испытывали сомнения. Улва читала это на красивом правильном лице, - конани приняла решение ради своего народа, но ей самой оно пришлось ох как не по нраву. Платить за добро чёрной неблагодарностью…
        - Так и сделаем! - решительно рыкнула хирдквинне, забирая клык. - Убьём его во что бы то ни стало! О мальчишке позаботитесь вы две! Но не смейте причинять ему вред!
        - Мы не собираемся.
        - Мы лишим его магии, как научила нас мудрая Орза.
        - Навыки этого отрока ещё послужат клану.
        - Он мягкий и податливый, со временем перекрутим голову и сделаем послушным.
        Похожие как две снежинки Бергдис и Хейдрун переглянулись и одинаково мерзко захихикали, прикрывая рты рукавами. Улва сморщилась от отвращения.
        Йофрид наконец оставила сомнения и посмотрела на воительницу.
        - Я действительно думала над тем, чтобы попытаться уплыть. Рискнуть, а вдруг он отпустил бы нас, а вдруг тролли соврали. Но ты, Улва, переломила моё решение.
        Первая хирдквинне сжала в кулаке лисий клык.
        - Знание ценнее золота и побед, говорят эти волшебники. А мне кажется, что знание даёт и золото, и победы. Вот я и принесла тебе знание госпожа.
        Конани склонила голову чуть набок, пытаясь найти смысл в этих странных, но в то же время будто знакомых словах. Воистину Улва обладала языком более закостенелым, чем даже её разум.
        - Если завтра мы не преуспеем с ядом, Хейдрун, Бергдис, вы сможете совладать с Синдой?
        Шаманки помедлили, глядя в потолок.
        - Мы не знаем.
        - Его аура не отличается от простой человеческой.
        - Но он маг, раз способен повелевать огнём.
        - Пиромант, - как зовут таких на юге.
        - По одиночке погибнем.
        - Но мы никогда не одиноки.
        Ладони ведьм-любовниц соединились.
        - Вместе одолеем, - сказали они в унисон.
        - Будем молиться Феринии, чтобы до этого не дошло. Ступайте, наберитесь сил.

* * *
        Весь следующий день орийки собирали пожитки и припасы, готовили лодары к отплытию с острова. Попутно орийцы на большой кухне готовили наловленную дичь, рыбу, пекли хлеб из дарёной муки, промывали ягоды, сахаристые корни, фрукты, которыми была обильна эта земля. Праздничную трапезу подготовили к ночи в самом большом из долгих домов. Там были поставлены столы, зажжены многие факелы. Северяне сумели привезти через Седое море даже некоторые музыкальные инструменты и теперь среди леса звучала музыка.
        Йофрид облачилась в старый, но богато украшенный доспех из кожи и бронзы, который несмотря на прошедшие годы ещё прекрасно сидел поверх кольчуги. Её плащ белого меха скрепляла золотая фибула, на поясе блестели нарядные красные ножны. Подумав, конани украсила пальцы золотыми кольцами и присмотрелась к отражению в старом зеркале.
        Она была ещё очень красива в свои тридцать четыре года. И не только той дикой необузданной силой, которая отталкивает южан, привычных к мягким и покорным феминам, но как женщина с чистой кожей и яркими глазами, чувственными губами и длинной шеей. Йофрид обладала королевской статью, телом богини войны и полной грудью матери. Но прежде всего зеркало показывало ей седые нити в рыжей гриве волос да крохотные морщинки в уголках глаз. Йофрид вспоминались слова старой Орзы, которая в юности слыла красивейшей женщиной севера: «старость - единственный враг, которого побороть нельзя».
        Слуги донесли, что застолье готово, но конани запретила торжество, пока не прибудут гости. Рассевшиеся по скамьям хирдквинне обходились закусками. Они не подозревали о том, что творилось в голове их предводительницы, мысли несли ориек дальше по волнам, навстречу страху неизвестного и надежде на лучшее.
        - Прилетели! - в дом вбежала девчушка, поставленная дотоле высматривать гостей.
        Музыка заиграла громче и Йофрид выступила на освещённый двор вместе с шаманками и несколькими лучшими своими воительницами, чтобы встретить чародеев. Те явились верхом на дивных конях и уже передали поводья. По случаю торжества юнец облачился в красивый светлый плащ с рукавами и откинутым капюшоном; он сверкал красивой улыбкой и старался, казалось, поприветствовать каждого знакомца, а знал Обадайя всех наперечёт. Его учитель оставил своё прежнее одеяние - чёрный рукавный плащ с глубоким капюшоном, скрывавшим половину лица. Этот высокий, широкоплечий муж дымил трубкой и улыбался исподволь, приближаясь к Йофрид. Невнятное волнение прокатилось волной по её телу.
        - Добро пожаловать!
        - То, что сказал я в день нашей встречи, - улыбнулся Майрон Синда шире, протягивая руку.
        Ладонь Йофрид была горячей, шершавой от мозолей и очень сильной, как он помнил. Рукопожатие затягивалось, хотя и не перерождалось в глупое состязание. Два человека прислушивались к своим чувствам до тех пор, пока Обадайя не обратился к учителю:
        - Всё хорошо?
        - Задумался.
        - Я тоже, - конани отпустила бронзовые пальцы. - Спасибо, что принял приглашение, почтенный.
        Поначалу в долгом доме царило некоторое напряжение. Маг воссел по правую руку от конани, а по правую руку от мага усадили его ученика. Ещё дальше села первая хирдквинне. По левую руку от конани оказались её доверенные советницы-шаманки. Со всех сторон глядели настороженные глаза.
        - Играйте! - приказала Йофрид. - Пусть тарелки и роги не пустуют!
        Майрон ел с аппетитом проснувшегося по весне медведя, не держась глупых южных обычаев и не стесняя ими простых воительниц. Йофрид понимала, что это делалось намеренно, - её хирд сбрасывал оковы трепета перед неизвестной силой и над столами рождалось веселье. Конани сама подливала в рог владыке Ладосара и посвящала ему здравицы.
        - Не поведаешь ли нам, почтенный, как ты усмирил Кнуда Косолапого? - Её сильный голос привлёк много внимания и заставил музыку стать тише. - Мы хотели бы послушать историю твоего подвига! Возможно, кто-то сложит драпу!
        - Не было никакого подвига, - ответил Майрон Синда, проливая внутрь рога с мёдом немного мандрагоровой ракии. - Этот человек оказался из тех, кто не желает слушать, когда ему говорят! Не владел он речью уст, но владел речью мечей! Но я и в ней оказался красноречивее!
        Раздался хохот, - северяне очень любили ладно сложенное слово и считали остроумие великим божественным даром. Только Оби скорбно опустил взгляд в тарелку.
        Отрёкшийся маг сделал большой глоток и позволил рыжеволосой конани наполнить его вновь. Она почувствовала, как взгляд из темноты капюшона скользил по её лицу. Жгучий, жгучий взгляд.
        - А что же эригманы? - продолжила Йофрид, утирая со лба испарину. - Они ведь тоже достигли Ладосара. Не то чтобы нам было дело, завтра уж убудем, но всё же.
        Синда осклабился, полыхнули на миг янтарные угли, но этого никто не заметил.
        ///
        После того, как на Безлюдном берегу поднялся до небес огненный столб, Майрон вернулся к торгасту. Усталость поселилась в его теле, но пока, с помощью дыхания, удавалось сохранять силы. Полёт был краток и закончился за скальной грядой, рассекавшей береговую линию.
        Отрёкшийся маг спустился с неба на глазах у многих встревоженных людей, не таясь, не медля. Он пробудил Светоч Гнева, но пока держал его остриём к земле, позволял всем рассмотреть себя, проникнуться чувством смертельной угрозы.
        - Там горит упрямый стиггман со всеми своими людьми! Он не желал слушать, и вы повторите его судьбу, если тоже не пожелаете!
        Десятки хирдманов с оружием в руках следили за ним, стоявшим на фоне полыхавшего неба. Среди них был шаман, кривоногий и сутулый человек с раскосыми глазами, куцей бородёнкой. Его аура источала эфемерный запах моржового жира, трав и трескучего мороза.
        - Кто ты, чужак? - спросил интуит на сканди. - И чего хочешь от нас?
        - Я хозяин земли, на которой ты стоишь, говорящий с духами! Я хозяин воды, которую ты пьёшь, мяса, которое ешь, воздуха, которым дышишь! Я желаю говорить с вождём немедленно!
        Шаман обернулся к большим снеккарам, стоявшим на подпорках и сложил ладони чашей вокруг рта:
        - Ивакак! Ивакак! Проснись Ивакак!
        Хирдманы тоже заголосили, взывая к кому-то, кто лежал на палубе одного из кораблей, укрывшись парусом. Он заворочался там, издал громкий стон, резко отбросил парусину и встал с рыком. Голоса стихли.
        Чучуна зевнул, блеснув на свету зубами и лениво перевалился через борт. Пока существо шагало к ним, его хорошо рассмотреть. Оно напоминало прямоходящую обезьяну ростом выше всадника на коне. Очень широкую в кости, целиком поросшую чёрной шерстью. Тело нелюдя защищал доспех, собранный из слоёв толстой кожи, кольчужной сети и отрезков камаронтовых рёбер, а в длинной руке он волочил топор, вспарывавший почву ровно плуг. Маленькие сонные глазки чучуна воззрились на незнакомца.
        - Говорит, что господин земель и что убил Косолапого. Видать тот выжил в шторме. Что нам делать? - обратился к гиганту шаман.
        Нелюдь поглядел на небо, на человека с огненным мечом, зевнул, почесал под тяжёлой челюстью.
        - Пусть подсаживается к огню и ест, - вышло из пасти Ивакака звериное рычание, - с едой любая басня за правду сойдёт, а правда станет ещё правдивее.
        Его приняли настороженно, однако без злого намерения. Майрон прошёл уже ко второму в ту ночь костру и сел среди северян, темноволосых и коренастых эригманов. Огромный вождь не отгораживался от своих воинов, возвышался среди них как скала среди булыжников и ел целого кабана, добытого в лесу. Он жадно посвящал себя животу, однако большие уши шевелились и ловили каждое слово Майрона.
        Рив повторил для этих чужаков всё, что говорил для прежних. Рассказал историю смерти Монго Бусхенглафа пятнадцать лет назад, природу его убийцы, а также то, что узнал от стиггманов. Он передал шаману меч Балахаса Ёрдевинда и заточённый в янтаре кристалл, объяснил, как можно им пользоваться и что способный волшебник сможет проследить связь творения с творцом, - чем не великолепное доказательство? А кроме того он отдал эригманам скрученное в трубочку письмо. Его Майрон написал загодя, именно на тот случай, если образумить стиггманов не выйдет.
        - Коли ваш конан воистину так трепетно хранит память о своём сыне, это послание укажет ему путь к месту захоронения принца. Я воздвиг над Монго кэрн пятнадцать лет назад, и, хотя ныне, верно, то место сокрыто под льдом и снегом, отец сможет добраться до него и поднять останки для сожжения.
        Шаман, волшебным оком окинувший меч и кристалл в янтаре, забрал письмо.
        - Если ты не врёшь нам, человек, - Ивакак выпустил из пальцев обглоданный кабаний череп, - начнётся война между людьми Стигги и людьми Эриге. Хрейн будет мстить до самой смерти.
        - Я не против, а ты? - спросил Майрон, ища в себе силы для второй бойни. Вдох, выдох.
        - Мне всё равно, каких людей убивать, - оскалился чучуна, - людей-мужчин или людей-женщин. И я люблю когда мне платят. Другие чучуна не понимают, бродят по лесам голышом, едят грязь, спят с медведями, когда особенно одиноко, но не я. Мне нравится носить одежду, получать золото и убивать людей.
        В глубине широченной груди чучуна зародился смех. Он поднялся по связкам и полился из пасти, пока свет костра искажал уродливое лицо ещё сильнее.
        - Так тому и быть. Запаситесь едой перед отплытием.
        ///
        Глава 19.3
        ///
        - Эригманы вняли слову разума и отплыли с Ладосара на следующий же день, - продолжил Майрон. - С собой они увезли весть о том, где лежат останки Монго Бусхенглафа. Поэтому, конани, если ты беспокоилась о судьбе Оры, то можешь оставить это. В ближайшие годы Хрейн Пожиратель Собак и Свен Белоглазый будут воевать друг с другом. Кровная вражда - страшная вражда. А Свен к тому же потерял ещё одного сына. Дорога им всем, как вы это говорите, в пасть к Гедашу?
        Опустошив рог, он подумал, что Йофрид, когда она была чем-то настолько поражена, с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, была особенно красива. Что-то очень трогательное и чарующе появлялось в могучей воительнице севера, стоило ей по-настоящему удивиться.
        А Йофрид пыталась представить, во что превратится союз Стигги и Эриге, когда Ивакак Чёрный вернётся к своему господину с доказательствами её, Йофрид, невиновности.
        - Но откуда… откуда ты, почтенный, знаешь, где лежит мёртвый Монго Бусхенглаф? Даже я этого не знаю!
        Майрон не растерялся ни на миг.
        - Мы, волшебники, привычны облачаться в одежды таинственности, заставлять других думать, что мы знаем намного больше, чем есть на самом деле. Однако довольно этого, скажу как есть: из донесений. Видишь ли, конани, много лет назад Академия Ривена, где я служил, отправляла в твой удел волшебников. Они искали путь к заветному месту. Возможно помнишь, был такой Финель по прозвищу Шкура?
        Улва, сидевшая не так далеко, навострила уши.
        - Он так и не вернулся, - продолжал Майрон Синда, вспоминая собственное путешествие на север. - Был ещё другой, сопливый молокосос, от которого хотели избавиться, но этот шельмец каким-то чудом преуспел. Он-то и привёз доклады о своих похождениях. Тогда в Вестеррайхе разразилась война с нелюдями зуланами, всем было не до этого волшебника, но я всё же документы прочёл и даже запомнил. Кто бы сказал тогда, что они пригодятся!
        Майрон захохотал от всей души и протянул рог, который конани, пребывавшая в отстранённой задумчивости, наполнила.
        Что-то гложило орийку изнутри, какая-то мысль, какое-то чувство на грани восприятия. Женщина не могла понять, что это. Важное, но забытое знание, какое-то нелепое подозрение. Тролли назвали этого человека сварди, он - яд для всего, что живёт вокруг, однако вот мальчишка, живой и здоровый, а переселенцы от этих двух не видели ничего кроме добра. Да и как же так вышло, что незнакомца и Йофрид связывало столько странных совпадений? Из всех людей именно он, встреченный нежданно, оказался сведущ в её бедах и её прошлом. Что же всё это значило?
        Надо было принимать решение. Теперь Йофрид знала всё, что хотела знать, - эригманы покинули Ладосар и теперь единственным препятствием между ней и новообретённым домом был Майрон Синда. Орийка должна была сделать всего один шаг, чтобы украсть то, в чём отчаянно нуждались её люди. Заплатить презлым за предобрейшее.
        Рог вновь был протянут для мёда, волшебнику нравилось, что его поит сама Йофрид. Но вдруг на стол перед ними со стуком опустился поднос. Там стояли две большие деревянные кружки, увенчанные пенными шапками, источавшими сладко-горькое благоуханье. Конани подняла глаза и сжала челюсть, встретившись с прямым взглядом Улвы. Проклятая девчонка решила, что ждать больше не надо и допустила самовольство!
        - Это… - хотела начать Йофрид, но Майрон перебил:
        - Я знаю, что это. «Дубовая бочка» Тронтольпа Пивомеса. Пиво королей!
        - Да… - во рту конани пересохло, - подарил один гном ящик лет… пятнадцать назад. Не смогла оставить такое сокровище…
        Майрон усмехнулся, он помнил того гнома, плыл с ним через Седое море на Ору.
        - Что ж, - громыхнул он, поднявшись, - за новые начинания!
        Йофрид поддалась импульсу и встала, судорожно складывая слова, которые находила в душе и в памяти. Она высоко подняла кружку.
        - За нашего доброго хозяина! Он совершил славные подвиги, осветившие нам путь в будущее! Истинно говорят: ценнее злата и побед - лишь славы путеводный свет!
        Хирдквинне радостно загомонили, раздался хохот, громче заиграла музыка, но прежде всего этого тонкий слух конани смог различить одно важное слово: «знаний». Она не была уверена, чего ожидать, когда провозглашала эту здравицу, надеялась что-то увидеть в самом Синде, однако тот остался неколебим, но его юный ученик, видать, не задумываясь, промолвил: «знаний». Исправил.
        Майрон поднёс кружку ко рту, сдул пену, однако сильный удар выбил сосуд из его руки. Пиво расплескалось по столу, потекло на пол. Музыка умерла, как и все прочие звуки. Множество непонимающих взглядов сосредоточились на Йофрид. Седовласый не шевелился, ничего не говорил. Он не был удивлён и вполне понимал, что только что произошло. Ведь Майрон тоже слышал обронённое слово, - Оби мимовольно сломал его игру.
        - Ценнее злата и побед, - сказала конани, - лишь знаний путеводный свет.
        - Складно. И кто это сказал?
        - Мне кажется, что ты, - ответила женщина чуть дрожащим голосом, - полтора десятка лет назад.
        Он хмыкнул.
        - И верно, так и сказал…
        Застывший было воздух шевельнулся, Майрон ощутил это кожей лица, успел заметить движение краешком глаза, и рука метнулась словно жалящая змея. Звон металла о металл, - лезвие топора угодило прямо в захват бронзовых пальцев.
        - Для них, - сказал он, поворачиваясь к нападавшей, - ты, наверное, очень быстрая, Улва с Оры. Для этих женщин. Самая быстрая, не по годам сильная, рослая, выносливая. Но для меня ты как падающий мешок с дерьмом, - ловить тебя не хочется, но не убегать же, верно?
        Он дёрнул и вырвал топор из рук девчонки, сдирая кожу ладоней. Раздались вопли, когда большой стол отлетел в сторону, пришибив нескольких ориек, а пальцы Майрона сжались на горле Улвы. Он поднял её над землёй как игрушку и сдавил нещадно, ещё чуть и гортань сломалась бы.
        - Учитель, не надо!
        - Молчать! - приказал Майрон свирепо.
        Вновь повинуясь своим рефлексам, седовласый выставил левую руку и удар меча Йофрид пришёлся на тонкий бронзовый браслет, что он носил. К конани обратилась пара очей, светившихся в темноте. Она отступила, роняя оружие, опустилась на колени, сложила руки в жесте молитвы и покорности.
        - Пожалуйста, - воскликнула воительница, - пощади её! Убей меня, если хочешь, но не её…
        - Умолкни ты тоже. - Его голос сделался холоднее ледяных ветров самой Оры. Майрон вновь посмотрел на отчаянно цеплявшуюся за жизнь Улву, что пачкала кровью ладоней его предплечье. - Наверное, я должен преподать тебе урок, исправить дурное воспитание, но какое право я имею после стольких лет. И всё же…
        Он схватил её за правое плечо и дёрнул так, что вырвал руку из сустава, а девчонка не смогла даже закричать. Да и не попыталась, только бешеного пламени в её глазах прибавилось. Язык не помещался во рту, слюна текла по подбородку, наливались кровью склеры, боль была ужасной, но первая хирдквинне не покорялась безысходности.
        - В следующий раз, когда поднимешь на меня руку, я вырву её с корнем, маленькая злобная куница.
        Он сложил пальцы левой руки щепотью и ударил Улве в верх живота, а потом просто отпустил. Орийка упала, скрючилась на земляном полу, содрогаясь от спазмов. Её вырвало. Тёмный человек поставил сапог на голову бессильной и беззащитной жертвы, чувствуя на себе взгляды. Обождал немного.
        - Что? Никто не посмеет? - спросил он, оглядываясь. - Никто не поможет ей? Ни вы, храбрые хирдквинне, ни вы, могучие шаманки? Нет? И правильно! Потому что я сжёг Кнуда Косолапого со всем его хирдом и вас сожгу тоже! Потому что я пожёг вашу наставницу, Бергдис и Хейдрун, а вас самих превращу в пепел, посмейте только обратиться к ветрам Астрала! Помните? Несомненно, помните, жалкие вы бледные сельди! Что же до тебя, Куница, не будь ты моей плотью и кровью, раздавил бы!
        Он убрал ногу и зашагал к распахнутым дверям.
        - Оби! Наведи здесь порядок и возвращайся домой без промедления!
        Вскоре седовласый поднялся в седло торгаста и исчез в ночном небе, а его ученик бросился к полуживой Улве с целительными чарами, пульсировавшими на кончиках пальцев. Йофрид тоже бросилась к ней, приподняла голову, заботливо убрала волосы.
        - Не пытайся говорить, сейчас я всё поправлю, - бормотал юный целитель, забирая боль себе, - сейчас-сейчас…
        - Что он сказал? - едва слышно, задыхаясь и вздрагивая от спазмов, шептала Улва. - Я неправильно… что он сказал?
        - Это был твой отец, - заставляя себя неимоверным усилием, ответила ей Йофрид, - твой настоящий отец, дочка.

* * *
        Вернувшись в усадьбу, Майрон швырнул свой плащ прямо в прихожей и из внутреннего кармана с недовольным мяуканьем выбрался Лаухальганда.
        Рив отхлебнул из фляжки, пометался по дому, потом вышел во двор и отправился к поленнице. В нём бурлило слишком много силы и гнева, кровь жгла вены, в животе клокотал вулкан и давление стискивало виски до хруста, било по затылку.
        Он хотел кричать, и он кричал, ревел зверем, выдыхая молочно-белый пар, словно на морозе. Поставленные на колоду поленья разлетались от ударов ладони, а когда они перевелись, рив обрушился на стену кузницы и раздробил несколько камней в щебёнку. Ему было так невыносимо тяжело, что руки сами тянулись к голове с неясным противоестественным желанием порвать кожу, продавить кости черепа и сжать мозг.
        Майрон бушевал почти час, пока самую малость не успокоился и не уселся на пороге дома с трубкой в зубах. Он запустил пальцы в растрепавшиеся волосы, вдыхал пряный дым и размышлял о том, что чуть не убил собственное дитя. Ведь мог это сделать, чуть нажать и прервать жизнь, которая внезапно оказалась ценнее сотен, тысяч, десятков тысяч иных. Ярость едва не ослепила его, едва не лишила всякого самообладание. Подумать только, она хотела отравить его, а потом ещё и голову снести попыталась, эта маленькая дрянь… до чего же упорная!
        Он хмыкнул, выпуская дым через ноздри.
        Второй торгаст возвращался домой, он совершил над усадьбой круг прежде чем опуститься и пройтись изящно по двору. Седло покинул не Обадайя, но Йофрид. Конани покачнулась, вернувшись на твёрдую землю, оттянула шарф, который защищал её горло и лицо от ледяного ветра вышины и пошла к дому.
        - Она оправится? - спросил Майрон.
        - Она сильнее всех, кого я знаю, небольшая взбучка ей нипочём.
        - Обадайя?
        - …Рядом. Отказался уходить.
        - И ты пришла рассказать мне об этом. Как хорошо. А то я разволновался бы и вернулся.
        Северянка рассматривала лицо, на котором узнавались только глаза, жёлтые, с узкими вертикальными зрачками. Некогда чёрные волосы мужчины стали совсем белыми, разве что одинокая тёмная прядь осталась над лбом. Прежде он был заметно меньше, уже в плечах… хотя, в этом она не была уверена.
        - Ты можешь сбросить эти чары и показать своё настоящее лицо?
        Майрон рассмеялся тихо:
        - Это настоящее лицо. Не нравится?
        - Хорошее. Сильное, - ответила Йофрид, - но прежнее было красивее.
        - Прежнее ушло вместе с тем, кому принадлежало. Это лицо - моё.
        - Ушло вместе с… не понимаю.
        Вздох.
        - Пятнадцать лет прошло, Йофрид. Тот, кого ты знала, мёртв. Я убил его и занял освободившееся место.
        Она сжала и разжала кулаки, зашевелила челюстью из стороны в сторону. Как трудно оказывалось той, что знала лишь сталь и кровь, понимать иных, - знавших власть над стихиями и духами. Волшебники жили в своём мире, посвящали мысли вещам, которые только им были понятны, и говорить с ними было очень тяжело.
        - Объясни.
        - Изволь. Он был наивен и глуп, - сказал Майрон, поднимаясь на ноги, делая небольшой шаг. - Его наивность и глупость стоили миру многих бед, а исправить всё он не мог. Не мог сделать то, что требовалось. Поэтому отказался от своего имени взял иное. Для магов это всё равно, что стать другим человеком. Отказаться от того, во что ты прежде верил, отринуть границы, которые прежде свято чтил. Он умер, и я занял его место, чтобы исправить его ошибки. Я, Майрон Синда, воевал и убивал… слишком многих. Взвалил на себя непосильную ношу и выгорел изнутри, Йофрид. Я теперь даже не волшебник больше, знаешь? Почти обыкновенный человек.
        Его улыбка походила на свежую рану, только истекала она не кровью, а болью.
        - Оказалось, что даже исправляя ошибки себя прежнего, я неспособен всё сделать правильно, - только хуже. Мне нужно было убить всего лишь одного человека, моего врага, а я убил и его и десятки тысяч других. Они тоже были моими врагами, но не заслуживали столь ужасной участи… Я так и остался нелепой катастрофой, которая всё вокруг разрушает.
        - На Ору доходили обрывки слухов, - призналась конани, - какой-то волшебник перебил целую армию, обратил камнем. Это был ты?
        - Три армии, - признался Майрон, глядя опустевшим взглядам куда-то в прошлое. - 2-ю, 5-ю и 6-ю ударные армии Архаддира.
        Название чужой страны ни о чём не сказало женщине севера, но она представила три сокрушённые армии, представила без счёту воинов, сражённых магией, и сама словно окаменела от трепета. Разве могли волшебники творить такое? Не боги ли они?
        - С тех пор и поселился здесь. Ладосар стал мне домом на много лет, Йофрид, убежищем от правосудия, школой для моего ученика. Никак не мог предвидеть, что когда-нибудь к этим берегам подойдёт твой лодар.
        Огненновласая конани неопределённо повела плечами.
        - Я тоже давно оставила надежду встретить тебя ещё раз.
        Он выдохнул струйку сизого дыма.
        - Как ты жила все эти годы?
        - Уже рассказывала. Я правила, сварилась с соседями, а потом просто сбежала. Такая у меня вышла славная жизнь.
        - Ещё ты стала матерью.
        Йофрид чуть отвернулась, скрывая стыд.
        - Едва ли. Никогда не было на это времени. Улвой в основном занимался мой муж, пока не помер.
        Седовласый хотел промолчать, и даже молчал какое-то время, но потом всё же не выдержал:
        - Ты вышла замуж.
        - Разумеется! Сразу, как только ты от меня сбежал! - полыхнула очами орийка. - Его звали Тибольг, славный был малый, послушный, тихий, преданный.
        Майрон Синда поперхнулся дымом и долго задыхался, пока кашель не переродился в хохот.
        - Что?! Мой голем?!
        - А что мне оставалось?! - яростно закричала Йофрид. - Ты сбежал, оставив вместо себя живого снеговика! Место конана должно было быть занято, и я поступила ровно так, как ты предложил!
        Смех кое-как отпустил.
        - Значит, он пригодился? Я рад. Ненавижу делать что-то зря.
        - Пригодился, пригодился. Даже лучше, чем ты думаешь. Улва считала его своим отцом и до пяти ни о чём не подозревала. Тибольг всегда был рядом для неё, всегда уделял ей всё своё время, был покорен, предан и заботлив…
        С минуту Майрон пытался разобраться, говорила ли женщина искренне, или потешалась над ним. Смахивало на правду.
        - Хорошо. А что случилось, когда ей исполнилось пять?
        - Споткнулся.
        - Ага.
        - Упал и перевернул на себя горящую жаровню, почти сразу растаял. Она всё видела. Когда меня позвали, Улва была в истерике, я испугалась, что она померкнет умом, так что пришлось врать как ещё никогда не врала.
        Его лицо выражало немой вопрос.
        - Я сказала ей, что её отец… он дух снежных пустошей и что пришло его время отправляться обратно. Но он всегда будет с ней. Если ты засмеёшься, я клянусь, что смогу зарубить тебя здесь и сейчас.
        Но Майрон не засмеялся, ему не хотелось даже улыбаться.
        - Она поверила?
        - Поверила и пронесла эту веру с собой до сего дня. Пока её настоящий отец чуть не убил её.
        - После того, как она чуть не зарубила его, после того, как её мать тоже чуть не отравила его. Йофрид, всякий раз, когда я оказываюсь рядом с тобой, происходит что-то плохое. Меня запирают в ледяной камере, меня пытается убить северная шаманка, мне приходится биться с сотней отпетых ублюдков, меня травят, мне хотят отрубить голову. Это я, - тот, кто должен раздавать упрёки, а не ты.
        На это ей нечего было возразить. Двое умолкли и поровну делили тишину летней ночи, пока ветер не запутался в кронах и не начал колотить деревянными домишками духов друг об друга.
        - Значит, Волчица?
        Глава 19.4
        - Имя было дано провидчески, - гордо подняла голову Йофрид, - очень ей подошло.
        - Разве? Волки умны, они знают, когда нужно драться, а когда убегать. Наша дочь - куница. Слишком свирепая, чтобы чувствовать меру, слишком упрямая, бросающаяся даже на зверей, которые больше и сильнее. Она берсерк?
        - Нет. Просто она наша дочь. Я никогда не была кроткой, а ты хоть и можешь притворяться, на самом деле дышишь огнём. Она видела это, когда ты истреблял стиггманов.
        - Что ж, это многое объясняет. - Отрёкшийся волшебник докурил трубку и выбил её о тыл бронзовой ладони. - Пойдём в дом, скоро начнётся дождь.
        - На небе ни облачка.
        - Пастухи туч говорят, что грозы не миновать. Идём.
        Майрон оставил гостью в прихожей, когда сам отправился заваривать чай. Йофрид же выпала возможность увидеть дом, который он построил. Большой, но уютный, хорошо обжитый, чистый дом. Она бродила по этажу, без страха открывая двери, пока не вошла в комнату на конце длинного коридора.
        Там пахло табаком и старой бумагой. На стенных полках и за стеклянными дверками шкафов стояли книги, а также всякие странные вещи. В углу высился жуткого вида скелет с хвостом и острыми зубами, в другом углу стоял прямо на полу громадный меч; откушенная человеческая рука плавала в прозрачном сосуде. Ещё в комнате стояли большие сундуки, всякие блестящие побрякушки вроде ожерелий, браслетов; медальоны пылились горками тут и там, несколько разновеликих ножей в ножнах висели на стенах.
        - Оброс хламом за годы.
        Она вздрогнула, обернулась и приняла чашку горячего напитка. Майрон уселся в кресло со своей, стал доливать туда ракии.
        - С этими вещами связаны истории? - спросила Йофрид.
        Желтоглазый обвёл кабинет взглядом задумчиво.
        - С большинством. Любопытно?
        Конани тряхнула рыжей гривой в знак согласия.
        - Ладно… видишь железный меч в углу? Этот уродливый клинок принадлежал когда-то вождю людоедов зуланов. Его звали Крон. Когда я в битве отсёк руку, сжимавшую этот меч, Крон взял её в другую руку и продолжил убивать людей.
        - Это ложь, - изобразила гримасу неверия орийка.
        - Это правда. Причём отсечённой рукой он продолжал сжимать свой клинок.
        - Нет!
        - Да! Огромный был ублюдок. А вот скелет. Думаешь, это чудовище? Ошибаешься. Это был человек, колдун с мутацией генома. Умел повелевать водяной нечистью, любил менять погоду. Армия речных чудовищ по его воле осадила город чтобы захватить меня, однако я убил мерзавца. В этом мне, кстати, помогла наука старухи Орзы. Потом я выварил кости из плоти и поставил его тут. Вполне заслуженная участь.
        - Фериния мне свидетель, - Йофрид отхлебнула горячей и сладкой жидкости, - ты не скучал эти пятнадцать лет. А что… - она выбрала наугад одну из безделушек, взяла с настенной полки блестящий талисман, - это что такое? Волшебное?
        - Нет, всего лишь гномская награда за доблесть, один старик подарил, ерунда.
        - А вот этот? - Она сняла со стены один из ножей. Его рукоятка была исполнена в виде вороньей головы, а клинок оказался ужасно тупым.
        Майрон как-то переменился, поник и даже будто потерял цвет. Слова дались ему тяжело:
        - Это её нож, она его так и не забрала… метнула в меня, а потом не забрала.
        Йофрид посмотрела на седовласого.
        - Её?
        Он стукнул по нижним зубам кадоракаровым загубником, переводя взгляд с ножа на лицо орийки, обратно.
        - Видишь ли… была одна женщина… не важно.
        - Ну чего же ты? - улыбнулась Йофрид, чьи щёки стали немного розовее. - Ничего в этом такого нет, говори спокойно. У меня тоже была женщина. И не одна. Что же теперь, смущаться?
        - Мне не интересно, как ты коротала эти годы…
        - А мне интересно, как их проживал ты. Но если не хочешь…
        - Не хочу. Действительно не хочу. Но не потому, что эта женщина распалила во мне пламя, которое дотоле распаляла лишь ты. Не хочу, потому что мне стыдно. Я подвёл её. Оставил на участь, которая страшнее многих иных. И хоть умом понимаю, что не виноват, в душе знаю, что на мне великая вина. Вероятно, она по сей день не оправилась, если вообще жива.
        За окном громыхнуло, небеса осветили ломаные молнии и начался ливень. Как и было обещано. Слушая шум капель, отрёкшийся маг сидел в своём кресле, подперев щёку кулаком и потягивал горючий чай. Под столом тихо мурчал Лаухальганда. Йофрид стало неловко держать нож в руках, и тот вернулся на место. Она набралась смелости, чтобы опять нарушить молчание:
        - А эта рука? Она твоя?
        - Что? - Майрон дёрнулся, посмотрел на сосуд с забальзамированной рукой, потом на свою бронзовую правую, усмехнулся. - Нет. Нет, нет, нет. Хотя, в некотором роде они связаны. Это рука моего врага. Он лишился её по моей вине, а потом искалечил мою руку. Сквитались. Затем он убил меня, а позже я убил его. Сквитались ещё раз. Такая вот забавная история. Не спрашивай, почему я жив, если умирал, такое иногда случается.
        - Это его убивая, ты… ты…
        - Да. Он был… он был силён как бог. Сотни магов Марахога погибли в тот день, пытаясь сокрушить его, но лишь оттягивали время. Он явился в облике красного дракона, изрыгал с небес огонь и разрушительные заклинания. Беспощадная и неостановимая сила. Но я подготовился, я знал, что делаю и смог убить эту тварь. И тысячи простых смертных заодно. Ничего-то у меня правильно не выходит.
        Вновь тишина. Почему-то она вторгалась в их беседу через каждые несколько мыслей. Верное, причиной был жизненный путь, о котором они говорили. Путь, что не сложился прямым да ровным ни у неё, ни у него, а потому появилась привычка спотыкаться.
        - Вот что, Йофрид, гроза не утихнет до утра и обратно ты не попадёшь. Переночуешь здесь. Сейчас прикажу набрать горячую ванну, подготовить постель, а утром отправишься. Потом… потом пришли сюда мою дочь.
        - Зачем? - тут же спросила северянка.
        - Постараюсь чему-нибудь её научить. Хотя бы как правильно дышать. Будет учиться вместе с Обадайей, пока не отошлю его к новому учителю. Они сверстники, хоть и не похоже, им это пойдёт на пользу. Разумеется, лишь только если ты разрешишь. У меня нет права требовать…
        - Ты говоришь, - конани подошла к столу и поставила на него чашку, - что моим людям не нужно уплывать с острова? Потому что я готова, коли на то твоя воля.
        Он взял её ладонь в свою и Йофрид поразилась тому, сколь горячи оказались пальцы Майрона. Мужчина был раскалён, ещё немного жарче и прикосновение стало бы невыносимым.
        - Не уходите. Живите здесь, теперь это ваш дом.
        Она вздрогнула, не удержались предательские слёзы и орийка попыталась отстраниться, скрыть этот стыд. Тёплое слово «дом» поразило её сильнее любого удара, украло дыхание, лишило гордой осанки. Майрон не позволил женщине отвернуться, поднялся, притянул к себе, коснулся обветренного лица бронзовыми пальцами. Они стояли так, близко друг к другу, деля воздух, тепло, затянувшееся на полтора десятка лет одиночество; соприкасаясь губами, животами и чреслами. Они устали от разговоров, оставили это шёпоту дождя.
        Раненные сердца лучше понимают друг друга без слов.
        Глава 20.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        День 5 зоптара месяца 1650 года Этой Эпохи, о. Ладосар.
        Мальчишка лет пятнадцати и его сверстница, выглядевшая намного старше, бежали по тонкой тропке над морем. Осеннее солнце ярко светило им, а харпески осыпали проклятьями и пытались содрать с человеческих голов кожу. Подростки истекали потом, их лёгкие горели, но ни один не желал уступать первенство. Вернее, Обадайя просто бежал как бегал много лет к ряду, а Улва была готова попытаться обогнать его, рискуя сорваться с тропы на скалы. Она яростно желала победы. Добрый мальчик чуть замедлился ближе к концу пути и на площадке они появились одновременно.
        Майрон ждал их там, наслаждаясь морским пейзажем, считая время. Он милостиво дал ученикам несколько мгновений на передышку, после чего крикнул:
        - Ловите!
        Сначала в воздухе мелькнула пара щитов, затем, - пара деревянных мечей. Вооружённые, Обадайя и Улва стали друг против друга, всё ещё стараясь выровнять дыхание. Ей это было особенно важно, орийка понимала, что малец опять позволил ей прийти вровень с ним и от этого закипала кровь.
        - К бою!
        Улва издала первобытный вопль и набросилась на противника, Оби поднял щит. Дерево заколотило об дерево и всё повторилось в который уже раз: дева нападала, а юноша защищался. С бешеной яростью она лупила по голове, плечам, бёдрам, колола в колени, живот, шею, но раз за разом удары натыкались на щит Обадайи, а меч он использовал только когда щита становилось недостаточно. Майрон следил за поединком с лёгкой усмешкой, потягивая из фляжки мандрагоровый дистиллят. Наконец меч Улвы сломался. Оставшись с обломком, первая хирдквинне издала стон разочарования, метнула рукоятку в противника, а затем перехватила щит и собралась начать бить уже им.
        - Достаточно!
        Оби опасливо выглянул из-за своего щита, и медленно стал опускать его. Раньше бывало, что Улва набрасывалась даже после окончания тренировки. Она отшвырнула деревянный диск в сторону и сжала пальцы до хруста костяшек.
        - В чём твоя ошибка, Куница? - спросил Майрон, неспешно приближаясь. - Что опять привело к ничьей?
        Она тихо зарычала.
        - Ладно. Оби, а в чём твоя ошибка?
        - Я ухожу в глухую оборону, - послушно ответил юноша, по которому было видно, что он и впредь намеревался так себя вести.
        - Мастер по боям без боя, - повторил учитель свою излюбленную шутку. - Но он, по крайней мере, продолжает правильно дышать и использовать стиль.
        - К Гедашу в пасть! - буркнула красная Улва. - Он не дерётся! Не дерётся и всё!
        - Почему же? Разве он бежит или бросает оружие? Нет. Обадайя очень хорошо освоил Дыхание Второе, - Панцирь Малхейна, который ты никогда не сможешь взломать, если не позволишь мне научить тебя Дыханию Первому. Ты ведь этого хочешь, верно? Уметь нападать?
        - Я и так умею нападать! Это он не хочет!
        - Разумеется, не хочет, - согласился Майрон терпеливо. - Если есть в мире что-то, что сей мягкосердечный тюфяк ненавидит, - это насилие. Поэтому, чтобы вскрыть его совершенно защиту нужно…
        - Настоящее оружие! - воскликнула она. - Я воюю калёной сталью с детства, а ты суёшь мне эту трухлявую деревяшку!
        - Она не была трухлявой…
        - Дай нам стальные мечи и посмотрим, сколько продержится его щит!
        Обадайя слушал встревоженно.
        - Зачем тебе настоящее оружие, если ты даже дышать правильно не умеешь? Я пытаюсь научить тебя древнему и почти забытому искусству…
        Взгляд Улвы был непоколебимо упрям, он пожирал Майрона под тихий скрежет зубов.
        - Вот оно что, - кивнул седовласый, - всё дело в оружии, действительно. Но зачем тогда останавливаться на холодных железках?
        Из левого рукава Майрона выскользнул Светоч Гнева и алчные глаза девчонки прилипли к нему тут же. Улва жаждала заполучить это оружие с той ночи, когда её отец перебил им целый хирд. Вот из красного кристалла вырос клинок пламени, исходивший дымом, шипевший, плевавшийся искрами. Майрон опустил его и нарисовал остриём на земле длинный обугленный зигзаг.
        - Что это, Куница, знаешь?
        - Сломанная змея? - предположила она, не задумываясь.
        Вздох.
        - Оби?
        - Лестница гнева, учитель.
        - Именно. Это лестница гнева, в ней десять ступеней, от лёгкого раздражения на первой, до необузданной ярости берсерка на десятой, понятно?
        Она смотрела на меч в его руке, будто не слушая.
        - Куница?
        - От раздражения до ярости берсерка, да! - огрызнулась дочь на отца.
        - Хорошо. Оби не гневлив, он вообще не стоит на этой лестнице; ты, в свою очередь, постоянно находишься где-то, - Майрон задумался, - на четвёртой ступени. Это твоё естественное состояние.
        Внезапно он потушил огненный клинок и просто протянул артефакт ей. Орийка нахмурилась.
        - Бери. Этот меч не знает верности, он не защищён никакими чарами и не от чар получает силу, а от гнева человека, им владеющего. Чтобы пробудить Светоч твоя ярость должна возрасти до девятой ступени, Куница. Если сможешь сделать это прямо сейчас, то оставь меч себе.
        - Правда?!
        - Клянусь своим именем.
        Тяжёлый чугунный цилиндр со свинцовой прокладкой и золотым сердечником внутри, оказался в её ладонях. Дева пристально осмотрела артефакт со всех сторон, ощутила его тепло, крепко сжала обеими руками. Острый кристалл, вставленный в один из концов, просветлел. Майрон следил за лицом Улвы. На лбу орийки выступил пот, проявилась пульсирующая жилка, она держала артефакт так, будто пыталась задушить, но на пике её гнева кристалл смог выплюнуть только несколько искорок. Наконец Улва с шумов выдохнула и бросила на Майрона обвиняющий взгляд.
        - Где подвох?
        - Никакого подвоха, Куница. Ты думаешь, что дело в оружии, ну а я доказываю тебе, что дело в руке, оружие сжимающей, так что…
        - Если я овладею этим твоим дыханием в полной мере, то смогу зажигать меч, верно? - потребовала Улва.
        - Не знаю, почему ты так решила. - Он слегка пожал плечами. - Дыхание Первое помогает направить энергию в правильное русло, но не усиливает её.
        - Тогда как…
        Он вырвал Светоч Гнева из её мозолистых ладоней столь быстро, что воительница даже пальцы сжать не успела. Огненный клинок ожил и несколькими взмахами выбросил в воздух волны пламени.
        - Ты едва можешь заставить себя взобраться на шестую ступень, - тихо молвил Майрон, пылая янтарными углями глаз. - А я живу на седьмой и мне ничего не стоит переступить на девятую, Куница. Если продолжишь отбрыкиваться от Семи Дыханий, увидишь, каков я на десятой.
        Отрёкшийся волшебник убрал Светоч Гнева в рукав и приказал ученикам опуститься на колени, - после тренировочного поединка они всегда расстилали тонкие коврики и занимались дыхательными практиками.
        Майрон учил детей, что владение стилями боя само по себе не могло сделать их сильнее; дыхание, - вот откуда черпалась внутренняя мощь, выносливость, скорость. Не умея правильно дышать, Обадайя не смог бы так долго выдерживать оборону. Улва же, умея поддерживать дыхание, могла б сокрушить его непробиваемую защиту.
        - Всего их семь, - неустанно повторял Майрон, - чтобы стать несокрушимым воином, поражающим любого врага, достаточно овладеть шестью, но это доступно лишь избранным. Древние мастера осваивали два или три Дыхания, которые больше соответствовали их натуре и способностям. Обадайя сосредоточился на Втором и Третьем; тебе, Куница, нужно освоить хотя бы Первое. Самое простое.
        Дыхание Первое, - повторял тёмный человек, - зовётся Натиском Ингмира в честь дракона, чей прямой и честный удар мог рушить целые крепости. Быстрые и тяжёлые атаки, не ищущие слабых мест, бесхитростные, но разрушительные и свирепые. Мастер этого Дыхания желает раздавить противника грубой мощью.
        Дыхание Второе, Панцирь Малхейна, звалось так в честь дракона, который обладал самой толстой бронёй. Он медленно летал и тяжело двигался, но оставался почти неуязвимым даже против других драконов. Это Дыхание состояло из приёмов круговой обороны, нуждалось в прочных доспехах, добром щите и хорошем внутреннем ухе.
        Дыхание Третье, Полёт Йуки, древние назвали в честь самого маленького, но самого стремительного из истинных драконов. Йуки сражались, только защищая свои гнёзда, в остальных случаях они убегали от врагов, лёгкие, ловкие, недосягаемые как ветер. Это Дыхание изматывало противника бессмысленной погоней, делая его уязвимым для единственного смертельного удара, который и закончит бой.
        Дыхание Четвёртое, - Каверза Касхарумы, почиталось в прошлом не столько воинами, сколько убийцами и соглядатаями. Оно звалось в честь очень ядовитого дракона, который избегал долгих схваток, но нападал из темноты, из укрытий. Нанося удар, касхарума отступала в безопасность, чтобы дождаться, когда отравленный враг ослабнет и не сможет больше биться. Это Дыхание требовало многих побочных навыков, таких как полная неподвижность, знание ядов, владение коротким и метательным оружием.
        Дыхание Пятое, Выпад Фуррана, было наречено в честь ночного дракона, который мог пасть с небес, схватить жертву когтями и исчезнуть с ней в одно мгновение. Этот стиль считался дуэльным, его мастера стремились к совершенству, - победе одним точным и стремительным выпадом.
        Дыхание Шестое являлось предметом гордости лучших из лучших, единиц мастеров древнего Грогана, которые смогли освоить предыдущие пять и сочетать их в совершенном стиле ведения боя. Оно звалось Танцем Мэйри в честь восточного речного дракона, не имевшего настоящих крыльев, но обладавшего гибким змеиным телом. Мастер Дыхания Шестого каждый свой бой вёл иначе, полностью понимая врага и создавая подход именно для него. Это Дыхание требовало великой гибкости, несравненного таланта.
        - Владение Семью Дыханиями и, как их продолжением, - боевыми стилями, не сделает вас ни всесокрушающими, ни неуязвимыми, но поможет выстоять там, где другие падут.
        - А что про Седьмое? - Улва открыла один глаз.
        - Зря сбиваешься с ритма, - поморщился Майрон.
        - У меня голова кружится.
        Он цокнул языком. Девчонка не любила долгих лекций, а названия и особенности Семи Дыханий уже давно знала наизусть, однако никогда не упускала возможности послушать именно про последнее, Седьмое. Кажется, оно особо соответствовало природной страсти Улвы к насилию.
        - Дыхание Седьмое носит имя не вида драконов, а одного единственного, великого, легендарного дракона, на котором летал Сарос Гроган. Хаос Каэфидрагора. Никто из жрецов древней империи не владел этим стилем даже в золотой век, но в книгах писано, что сам первый Император-дракон был необорим с Дыханием Седьмым. Хаос Каэфидрагора не имеет никакой структуры, узнаваемых элементов других Дыханий, он - чистая ярость, воплощённая в насилии, непредсказуемый, неправильный, гротескный экстаз битвы. Безграничная агрессия.
        Улва вспомнила события огненной ночи на берегах Ладосара, вспомнила ту битву и её исход. Майрон вызывал в ней сильнейшую неприязнь, но его силой орийка не могла не восхищаться.
        Рив поднял взгляд на небо, сверил положение солнца со своим внутренним хронометром.
        - Пока достаточно.
        До усадьбы по обыкновению добирались бегом и теперь ученикам приходилось прилагать одинаково большие силы, чтобы угнаться за учителем. Майрон едва не летел над землёй, его плащ развевался крыльями.
        Дома подростки поочерёдно искупались в холодной воде и вместе уселись за стол. Когда не приходилось соперничать они казались почти обычными людьми, Обадайя лучезарный и добродушный, умело скрывал грусть в своих ясных глазах; Улва была тяжела и скованна, однако близость Оби размягчала любую душу. Невзирая на их великую непохожесть, паренёк и девчонка привыкли друг к другу и даже поладили.
        Наступил час отдыха, а после Обадайя с Майроном закрылись в библиотеке, где юный волшебник конспектировал лекции в свой гримуар, вычитывал нужные фрагменты из других книг и пытался явить практические приёмы, пока учитель раскуривал трубку.
        Улва после отдыха обычно выходила во двор с мешком, полным разного затуплённого оружия. Сначала она доставала из него не что иное как деревянную куклу-марионетку тонкой работы, побитую временем, но ещё крепкую. Поднеся куклу к губам, северянка говорила тайное слово, которому её научил Обадайя, и отбрасывала игрушку в сторону. Пока она вооружалась, кукла непрестанно увеличивалась и вскоре, став восьмифутовым великаном, поднималась на ноги. Оби звал этого голема Дум-Думом, потому что Майрон создал его для тренировок.
        - Вооружайся!
        Дум-Дум, скрипя металлическими шарнирами, достал из мешка щит с мечом, крутанул их совсем как опытный рубака, и сразу же напал. Этот чурбан Улве очень даже нравился, он не прятался за щитом как за отцовской штаниной, жалости не знал, удары то и дело отбрасывали девушку, треск стоял на весь лес. Хирдквинне рычала, радостно гикала, рубила и чувствовала боль в левой руке каждый раз, когда на её щит падал тупой клинок. И даже то, что стеклянные глаза Дум-Дума были пустыми, не портило ей веселье.
        Лаухальганда, подпрыгивавший возле колодца и выкрикивал ободрительные мявки, неясно, правда, было, за кого он болел.

* * *
        Вечером духи-прислужники накрыли ужин.
        - Сегодня я воздержусь от трапезы, - сообщил Майрон, попыхивая трубкой, - Отправляюсь в Нюттхаус. Хочешь что-нибудь передать матери?
        - Да. У неё паршивый вкус на мужчин.
        - Сказала та, что считала снеговика своим отцом.
        Улва, сощурила глаза в гримасе тихой злобы.
        - Оби, присмотри за домом.
        Седовласый накинул свой чёрный плащ, усадил на плечо мимика, который обернулся капюшоном, а ещё забрал из кабинета большой ларец с ручкой на крышке. Ноша была прикреплена к седлу торгаста, и чудесный зверь понёс наездника в небо. Стемнело почти полностью. Майрон всю жизнь свою боялся высоты, однако знали об этом только те, кому он сам говорил, ибо со времён Академии приходилось бороться со страхами. Взлетая ввысь теперь боялся он не чувства великой пустоты вокруг, а кометы, бороздившей небесный океан.
        Рив помнил день, когда она только появилась, помнил спустя почти двадцать лет. Они с Эммой тогда забрались в пределы заброшенной крепости Га-Нор, - две глупые мухи, явившиеся на ужин к пауку. Как же он оплошал, как же он подвёл и себя, и свою самую первую ученицу. Те события долго преследовали Майрона во снах, а днями он размышлял о их связи со многими последовавшими делами. Когда им с Эммой удалось избежать гибели, над миром промчалась Дикая Охота. И, разумеется, комета, красный слизень на тёмном полотне ночи. Именно тогда всё и стало медленно ломаться, дурные знамения приходили в мир одно за другим, развязывались войны, рушились магические школы, а комета всё ползла, отращивая длинный хвост. Почти двадцать лет…
        От чувства своей близости к этой тревожной страннице ему сделалось особенно жутко и Майрон опустил глаза. Сразу нашлась на чёрном теле Ладосара точка света, которой раньше не было, - Нюттхаус. Дочери Оры наконец почувствовали себя дома, а от кого прятаться в родных стенах?
        С тех пор как он позволил им считать Ладосар своей землёй, северянки наконец дали имя поселению, стали понемногу отстраиваться. Они избавлялись от времянок и возводили дома на высоких каменных фундаментах, поддерживаемые деревянными колоннами. Пока что строительство шло медленно, однако женщины были упорны и трудолюбивы. Каждый день с утра до вечера, сушился и обрабатывался лес, добывался камень. Благо, инструменты им подарил Майрон, и тролли помогали в меру сил.
        Торгаст заложил круг над крышами Нюттхауса, небо пахло дымом и домашним теплом. Он опустился в середине поселения и неспешно прошёлся к чертогу конани, где стояла единственная на весь остров коновязь. Обитатели Нюттхауса кланялись тёмному человеку больше оттого, что не могли иначе, - каждый раз, когда он являлся к ним, в сердцах людей шевелилась тревога. Майрон Синда понимал эти чувства, эту нарождавшуюся нелюбовь. Для ориек он всё ещё олицетворял власть, которая могла быть смертоносно жестокой и необоримой. Лучше бы поскорее женился на Йофрид и тем самым принял их под свою защиту в соответствии с древним укладом. Или сгинул навсегда.
        Глава 20.2
        Чертог конани был первым, который они построили, - большой деревянный дом с острой крышей, вроде тех, что были нужны в заснеженных землях. Деревянная черепица напоминала чешую, резные причелины изображали волны, коньки - волчьи головы, а на шеломе красовался морской змей с длинной изогнутой шеей.
        Майрон отцепил ларец и направился к крыльцу, что стояло на резных столбах. Сторожившие хирдквинне следили за ним, не зная, как исполнять свои обязанности, преградить ли путь, поостеречься ли? Благо тёмный человек сам остановился у лестницы и велел передать весть о своём появлении. Вскоре чертог принял гостя в тёплые объятья.
        Посередине залы тянулся длинный очаг, над которым истекали соком кабаньи туши, за столами трапезничали воительницы хирда; голоса и чад поднимались к отверстию дымохода высоко над поперечными схватками. Йофрид восседала в большом кресле, укрытом шкурами, а за её спиной бледными тенями стояли Бергдис и Хейдрун. Появление Майрона прервало гул бесед и насторожило взгляды, он прошёл вдоль очага, приблизился к небольшому пьедесталу. Живой капюшон соскользнул на плечи. Тёмный человек отметил про себя, сколь подходила конани властная поза и орлиный взор с высоты.
        - Доброго здравия, - молвил он, - я к тебе с подарками.
        - Что ты, не стоит, - ответила Йофрид, открыто любуясь статным гостем. Она уже почти привыкла к его лицу, на счастье, от прежнего в памяти осталось не так уж и много.
        - Прежде всего хочу передать тебе поклон и слова беззаветной любви от дочери нашей, которая скучает.
        - Нашей дочери легче язык себе откусить, чем послать такую весть.
        - Виновен, виновен. Прошу, удали ненужные уши, я хочу рассказать нечто очень важное сейчас.
        Йофрид кивнула, отпуская хирдквинне, однако шаманки остались рядом, как полагалось советницам. Майрон не был против. Он поставил ларец на пол, открыл его и достал деревянную статуэтку. То была тонкая работа, существо выглядело как живое… одинаково обольстительное и отталкивающее. Тело молодой женщины с головой и ногами козы. Она сидела на коленях спиной к созерцателю вполоборота, смотрела через плечо, таинственная, древняя, опасная.
        - Это Эгге, - представил Майрон статуэтку, - богиня лесов, покровительница дикого зверя. Фериния осталась на Оре, сменятся поколения прежде чем вы сможете укрепить культ на чужбине и рассчитывать хоть на что-то. Посему я решил, что вам понадобится защитник здесь. Эгге обитает за южным проливом, ей нужно всего ничего чтобы полюбить новых детей и оказать им покровительство. Только человеческой крови не давайте, это её испортит.
        Майрон ожидал, что его непрошенное предложение вызовет хоть какое-то волнение в орийках, что они пожелают явить верность богине своих предков. Но язычники оказались не таковы, - боги нужны для пользы, их можно и нужно менять, если того требует жизнь. Шаманки приблизились чтобы забрать статуэтку.
        - Мы переговорим с этой Эгге, - прошипела Хейдрун.
        - И попытаемся сойтись в цене, - продолжила Бергдис.
        Йофрид рассмеялась в голос, заливисто, гортанно.
        - Гюддом-Ои! - провозгласила она. - Отныне буду только так тебя звать!
        - «Дарящий Богов», - хмыкнул тёмный человек. - Богами мои дары не ограничиваются. Для тебя тоже кое-что припасено.
        Следом за статуэткой он достал из ларца длинный футляр полированного дерева. Крышка крепилась к нему не петлями, а парой упругих скоб по бокам, убрав которые, Майрон Синда показал женщине десять выемок в сером бархате. Каждую выемку занимала кукла, укрытая серой же тканью.
        - Какие милые игрушки, - произнесла Йофрид растеряно.
        - Да, очень, очень милые. Возьми.
        Северянка, всё ещё не понимая, достала одну из кукол, откинула серую тряпицу, которая оказалась сшитым по размеру плащом. Под тканью оказалось было металлическое тело, скелетообразное, тонкая работа, непонятная, но красивая.
        - Это что, оружие у него? Какие маленькие ножи…
        - Маленькие ножи, - Майрон забрал игрушку, поднёс к губам, шепнул что-то и просто отшвырнул её прочь.
        Кукла стала расти на глазах, она позвякивала, шевелила конечностями, а став размером с человека, поднялась и замерла в коленопреклонённой позе.
        - Приказывай, создатель, - раздался голос откуда-то из-под плаща.
        - Командир, отныне ты и весь твой отряд переходишь во владение этой женщины. Вы будете подчиняться только её приказам, защищать её жизнь как мою. Подтверди получение приказа.
        - Подтверждаю, создатель. Приказывай, госпожа.
        Йофрид следила за марионеточным големом со всё росшим удивлением. Для неё такое было диковинкой.
        - Неживое наделено духом?
        Ему понравилось, как широко распахнулись её глаза, как приоткрылся рот грозной северной владычицы.
        - Неживое наделено подобием разума и только. Я создал их во время войны, - сказал Майрон не без гордости, - Магоборцы-загонщики. Эти големы сражались против волшебников, но могут выступить и против людей, против кого угодно. Надеюсь, они сослужат тебе добрую службу.
        Орийка качнула рыжей гривой, изогнула брови в недоумении:
        - Хорошие воины?
        - Прекрасные.
        Следующий вопрос был как затрещина.
        - Но на встречу с Кнудом Косолапым ты их не взял. Почему? И почему теперь передаёшь их…
        - Обожди, не все подарки уже подарены. - Майрон понадеялся, что сможет сбить женщину с мысли.
        Он вытащил из ларца и надел на её предплечья сначала один наруч, затем другой. Те были бронзовыми, но посусаленными, в каждом сверкали гранями десятки крупных рубинов. Последним появился венец, простой и круглый, - тоже с алыми камнями.
        - Что? Зачем? - тихо спросила она, когда корона опустилась на высокое чело. - К чему?
        - Это твой остров теперь, твоя сторона. Ты властитель, а люди наделяют властью венцы.
        - Я всего лишь вождь своего клана…
        - В каждом из этих рубинов, - голос Майрона заиграл нотками отдалённого рокота, потаённой силы, заставившей нутро конани дрожать, - сокрыто имя одного из троллей, населяющих остров. Я забрал у них имена и поместил в камни, когда пришёл. Так, Йофрид, я получил власть над ними и над самой землёй. Теперь камни твои, как и Ладосар. На деле, а не на словах.
        Вдруг всё сложилось в уме, и она увидела подарки иначе. Новое божество для народа, новая охрана для правителя, новый источник подлинной власти для новой страны. На руках и венце конани мерцали души могучих созданий, невиданной щедрости подарок… прощальный.
        - Уйдите, - приказала она резко, и шаманки выскользнули из зала, оставив госпожу наедине с тёмным человеком. - Когда?
        Она подняла на Майрона глаза, которым только сила духа не позволяла увлажниться. Женщины Оры не плакали, они жили, сражаясь, рожали между боями и вскармливали детей, не выпуская из рук оружие, так что на этот раз конани не дала волю слезам.
        Майрон очень сильно захотел раскурить трубку.
        - Я и так всё затянул, - признался он нехотя. - Мальчику нужен новый учитель, а мне без него оставаться здесь смысла нет.
        - Но почему?
        Вздох.
        - Обадайя непростой волшебник, у него великий Дар, очень редкий и совершенно бесценный. Если его правильно обучить, он сможет… он… он столько добра сделает. - Жёлтые зрачки Майрона осветились иным, нежели обычно, светом, не яростным, но почти радостным. - Я столько зла натворил, столько ран нанёс, стольких… а он, если я смогу его направить, искупит хотя бы часть моих грехов. Хоть что-то в этой жизни надо сделать правильно.
        Трудно было риву говорить это ей.
        - Эгоизм волшебников, - даже сейчас я думаю только о себе, возлагаю на его плечи ношу моих проступков и ненавижу себя за это. Ненавижу и продолжаю надеяться, что мир примет этот великий светлый дар и забудет меня.
        Женщина поняла вдруг, какой силы чувства он испытывал в тот миг, когда говорил с мукой, ровно жевал камни и битые черепки, раздирая дёсны в кровь. Ему было трудно, больно, однако с нею он решил поделиться этим, ей показал истерзанную душу, крывшуюся под бронёй. Сострадание и нежная любовь расцвели в сердце Йофрид.
        - Чтобы раскрыться, ему нужен новый мастер… тот, кто не причинит ему вреда. Я начал договариваться с одним очень уважаемым… но вот появились вы. Оказалось, что у меня есть дочь, с которой следовало познакомиться. Вам надо было помочь обжиться тоже. Я затянул, Йофрид, мальчик должен был отправиться в Академию Ривена не позже йула. Теперь, думаю, в конце месяца…
        - Да боги с тобой! - воскликнула конани, загораясь, и покинула кресло. - Твой ученик лучезарный, добрый и, кажется, его все обожают здесь, но коли ему лучше будет на материке, то пускай! Боги мне свидетели, я тоже желаю ему добра! Неужели ты сам не можешь остаться? С нами? Со мной? Со своим ребёнком?
        Она стояла совсем близко, Майрон чувствовал её тепло, дыхание, запах, тянулся к ней всем своим существом. Седовласый забыл про табак и жажду, больше всего в мире хотелось просто обнять Йофрид и обещать всё, чего бы она ни пожелала. Но он хранил неподвижность.
        - Нет, - прозвучало чуть слышно, - тут я не останусь. С вами. С тобой. Со своей дочерью. Не останусь.
        - Но почему же?! - разнеслось по чертогу.
        Вздох.
        - У меня ещё есть враги, - сказал Майрон. - Ничто не было забыто или прощено, они где-то там, и они ищут. Всегда будут искать, пока у меня эта книга. До сих пор мне везло, но никому удача не благоволит вечно. Если они придут сюда, то вас не пощадят. Никого не пощадят. И потому я отправлюсь вдаль, уведу их от острова, пусть ловят. Один всегда буду сильнее и быстрее, чем с кем-то.
        Йофрид стала падать в темноту, куда-то где царствовал холод и где она не могла сделать даже единого вдоха. Этот мужчина был со всей неотвратимостью серьёзен, и никакая сила кроме собственного желания не заставила бы его переменить решение. Обречённость, вот, что обхватило плечи конани своими зябкими объятьями.
        - В конце этого месяца?
        - Отошлю его на большую землю и уйду сам. Твой остров, твоя земля, твой народ. Станешь королевой, передашь власть по наследству, если пожелаешь. Надеюсь, это возместит тебе и Улве годы моего отсутствия.
        - Не возместит.
        Йофрид взяла его тяжёлую руцу в обе ладони прикоснулась ею к лицу, будто он сам гладил её по щеке. Бронза оказалась твёрдой, но гибкой, тёплой.
        - Потому что нечего возмещать. Невзирая на то, куда завели мои ошибки, я всегда была достаточно сильна, чтобы защитить себя и своё потомство. Не потому ли ты полюбил меня? Не потому ли простил мою глупость и вложил в меня своё семя? Ты знал тогда, что не останешься, как знал ты и что я не пропаду. Знаешь и теперь, что не сгинем без тебя. И опять уходишь, вырывая моё сердце.
        - Прости меня, Йофрид.
        Женщина наградила его долгим взглядом, который был красноречив и молил о милосердии. Через свою бронзовую руку он чувствовал ритм её сердца.
        - Раз так, и ты готов сызнова вернуться к выживанию, позволь себе перед этим пожить. По-настоящему пожить.
        Он молчал.
        - И мне позволь пожить тоже. Позволь разделить с тобой семью, которой так и не сложилось, разделить с тобой ложе, дом и дитя. Наше с тобой дитя. Хотя бы на это краткое время. Позволь!
        Он подхватил её и легко поднял на руки словно воительница севера была не тяжелее лебяжьего пера. Поцелуй вышел неловким, но нежным и горячим, они прижались друг к другу и Майрон сказал:
        - Я буду счастлив.
        Глава 21.1
        Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.
        Наименования месяцев: дженавь, фебур, мархот, эпир, эйхет, юн, йул, агостар, зоптар, окетеб, неборис, иершем.
        Зоптар месяц года 1650 Этой Эпохи, аллод Хог-Вуд, королевство Ривен.
        Покидая гостеприимный дом архимага, Райла отказалась от денег и свиты для проводов. Нет уж, её уклад давно сложился, - риск, тяжело заработанные гроши. Человек должен приносить пользу, иначе что это вообще за человек?
        Она двигалась по дорогам Ривена то одна, то сопровождая торговцев, видит Кузнец, им в эти времена всегда требовалась помощь. Каждое поселение встречало высокими стенами и рвами, что начинало нравиться. Ещё больше нравилось то, что на дальнем западе не чувствовалось смрадного дыхания болезни и голод ещё не превратил овёс в золото.
        Когда-то Райла дивилась цветочным именам дорог, а теперь грустила, встречая на местах прежних поселений разорённые пепелища, поросшие дикой зеленью. Ривен тоже получал удары судьбы, вёл свою войну, терпел потери. Императорский тракт постоянно находился под присмотром королевских войск, а дороги помельче стерегли солдаты влиятельных феодалов. И всё равно было небезопасно, особенно по ночам, в деревнях и торговых стоянках.
        Для того, чтобы забраться в самый далёкий медвежий угол, ей потребовалось больше месяца и под конец пути вокруг вновь был дикий лес. Наконец, из-за деревьев показались обширные поля, уже большей частью убранные. Посада не было, поля расстилались от опушки почти что до самых стен, - очень высокого частокола.
        Белая Ворона ехала в составе торгового поезда из целых десяти колёсных лавок. Путь выдался нелёгкий, часть охранников пострадала при встрече с дезримзеном, который притаился возле дороги. Даже лошади не заметили его присутствия, а когда чудовище перестало притворяться деревом, началась тяжёлая битва. Кабы Райла заранее не предупредила всех о неясной опасности, без смертей не обошлось бы.
        Охотница была на острие атаки, вертелась волчком, вращая Олтахаром и рубя живые ветки, способные проткнуть человека насквозь. Мерзкая тварь ревела и скрипела, переползая на своих корнях, раззевала пасть-дупло, но наёмники сплотились и сработали как артель дровосеков. Не всем повезло, кто-то переломал себе кости, кого-то придавило, но никто не погиб. Когда зловонный ихор полился сквозь трещины в шкуре-коре, четверо больше не могли продолжать путь верхом. Ещё одна из лошадей попала под удар живой ветви и была распорота насмерть. Оставшийся путь до Под-Замка прошёл без происшествий.
        С внешних стен городка на мир смотрели раструбы пушек, над башнями реяли знамёна с бегущим вепрем Хог-Вуда и королевским горностаем династии Карторенов; во вратах стояли бдительные стражи. Караван проехал внутрь города под внимательным взглядом волшебника. Особого столпотворения в воротах не было, как и сбора за ношение оружие в пределе городских стен. Райлу это покорило. Сразу за воротами торговый старшина расплатился со всеми охранниками, и уцелевшие товарищи отнесли раненных к лекарям. Охотница же пошла своей дорогой.
        Она стремилась в центр Под-Замка, за каменные стены детинца.
        - «Под короной»? - переспросил грузчик, куривший трубку у раскрытых ворот городской гильдии строителей. - Известное местечко, госпожа! Вам на площадь надо, к замку, а там король подскажет! Кому ж как не ему знать, где искать корону, ага!
        - Какой ещё король?
        Грузчик приподнял тачку с песком и покатил её прочь, посмеиваясь. Не желая чувствовать себя дурой, над которой потешается чернь, охотница тронула пегую и та неспешно поцокала дальше, тем паче, что до центра было рукой подать.
        Райле невольно вспомнился замок Мёртвое Древо, служивший родовым гнездом хайборданских графов, неприступный и недостижимый… А вот здешний замок Райнбэк стоял прямо на земле, окружённый богатыми особнячками. Ни тебе рва, ни палисадов, просто очень большой кирпичный дом с башенками и закрытым подворьем. Надо же.
        Перед замковыми вратами находилась небольшая булыжная площадь с памятником, - бронзовый король Бейерон стоял на пьедестале, окружённом розовой клумбой, и взирал на город. Если скульптор правильно передал образ монарха, то это был старый, но гордый муж с утомлёнными глазами мудреца. Перст правой руки указывал на противоположную замку часть площади, где стоял двухэтажный дом с черепичной крышей, и флюгером. Резная вывеска на нём изображала трезубую корону, а столы, вынесенные под полотняный навес, подтверждали природу заведения.
        - Забавное местечко.
        Пугая воробьёв, она подъехала к коновязи, оставила пегую под недоумёнными взглядами зевак, и вошла. Снаружи трактир выглядел достаточно опрятным, но его внутреннее убранство превзошло все ожидания. Чистые полы, чистая мебель, блеск лакированной стойки, совершенно прозрачные окна; белые свечи были новыми, а на потолочных балках не нашлось бы ни единой паутинки. Запах мыла, хмеля и пищи витал в воздухе.
        Было ещё жарко, так что под крышей никто не сидел, посетители отдыхали снаружи. Райла неспешно пошла между столами, разглядывая побелку стен, большой очаг. Никого из прислуги видно не было, так что она решила по привычке выбрать место в углу, - спина прикрыта, а входная дверь под присмотром.
        - Сюда нельзя, госпожа.
        - Ахог подери! - воскликнула она, отшатываясь.
        Рядом стоял мальчик лет семи-девяти в поношенной, но чистой одежде, с чёрными, не по возрасту умными глазами.
        - Кто тебя учил так красться?!
        - Я знаю все доски, потому что мою пол каждый день, - пояснил отрок спокойно, - хожу только по тем, которые никогда не скрипят.
        - Зараза!
        Она уже давно не позволяла никому подкрадываться к себе и слегка отвыкла.
        - За этот стол нельзя, выберете другой, госпожа.
        - Почему?
        - Ме-мо-ри-аль-ный! - ответил шельмец с явной гордостью оттого, что знал такие слова.
        Он указал на то, чего Райла сначала не заметила, - в центре столешницы была прикручена бронзовая табличка с витиеватыми буквами, гласившими:
        «За этим столом любил сиживать чар Тобиус, славный волшебник, отважный воин и отчаянный храбрец, на которого все мы могли положиться.
        От благодарных жителей Хог-Вуда».
        В её коленках появилась слабость, мозолистая рука опустилась на древесину, тонкие губы невольно растянулись в улыбке. Ощущение тепла в груди было вызвано ложными причинами, но она всё равно не пыталась себя разубедить, будто приблизилась к цели.
        - С вами всё хорошо? Хотите светлого пива?
        - Хочу. Но сначала я должна поговорить с человеком по имени Томас Бэйн. Издали еду ради…
        - Дядя Том!!! - возопил ребёнок, заставив её вздрогнуть вновь. - Дядя Том!!! Дядя Том!!!
        Продолжая голосить, он направился в сторону кухни.
        - А ну заткнись, Томас, шельма! - донеслось оттуда. - На улицу! Вон! Во-о-о-он!!!
        - Тут странная госпожа вас ищет, - спокойно сообщил мальчик, поймал брошенную ему в лицо тряпку и вышел под навес.
        В общий зал, тяжело опираясь о клюку, вступил мужчина. Он был грузен, стар, имел лысину и опрятную седую бороду, заплетённую в косицы. Годы изрядно согнули спину, однако, по толщине предплечий-окороков и шрамам было видно, что в молодости он отличался и статью, и огромной силой. Видать алебарда, висевшая над очагом, являлась настоящей боевой подругой.
        - Какими судьбами в наше захолустье, госпожа…?
        - Я ищу человека, который когда-то сидел за этим столом.
        Старик остановился, посмотрел из-под насупленных бровей. Ворона выглядела как обычно, - бледной, болезненно худой и более старой из-за седины, а дорожная грязь и вовсе делала её похожей на вооружённое пугало. Тут любой засомневался бы… но в его взгляде было ещё больше угрозы, настороженности.
        - Зачем?
        - Задолжала жизнь. Хочу увидеть его. Хочу услышать его голос и сказать сколь глубока моя благодарность… он вытащил меня из Пекла.
        Томас Бэйн, казалось, стал чуть спокойнее, но до конца ей не поверил.
        - Присядем?
        Они опустились за соседний стол, где старик внимательно выслушал рассказ о том, что сделал для неё серый волшебник и сколько лет уже она скитается по Вестеррайху в поисках его. Постепенно Райла всё больше располагала трактирщика к себе, тот даже начал понемногу улыбаться.
        - Такой он, наш чар Тобиус, - вздохнул Бэйн. - До его прихода сюда, знаете ли, мир не помнил про нас даже. Какой-то вшивый баронишко душил самого короля, а мы и сделать ничего не могли. Но как он появился, так всё и ожило, всё завертелось, будто в сломанный механизм добавили недостающую деталь и оный заработал. У нас в прежние времена крохотная деревенька была, хоть и с замком. Без стен, без частокола, так, - заборчиками и плетнём обходились. И это на отшибе мира! Представляете, сколь тихо жилось? А теперь вот город. И ко всему чар Тобиус руку приложил.
        Трактирщик пожевал губами, разглядывая мемориальный стол.
        - Он ушёл за посохом шестнадцать лет назад… боже мой, столько времени прошло, а как будто вчера его видел уходящим.
        Глаза Райлы горели, а бледная кожа заметно порозовела от возбуждения.
        - Потом нам сказали, что он содеял страшное в Марахоге, что на нём вина за столько смертей… Но разве же такое возможно? Они называли его тёмным магом1, сказали, что он присоединился к архиренегату Шивариусу! допрашивали всех, рыскали, вынюхивали, но так ничего и не нашли… А я вот не верю, что он мог со злодеем заедино стать!
        # # 1 В церковной классификации «тёмный» значит «слепой», - волшебник, переставший видеть путь истинный, использующий свой Дар для преступления законов мирских и божеских. Не путать с колдуном - волшебником, получающим силу от Тьмы.
        Массивный кулак ударил о столешницу.
        - Не мог, - согласилась Райла. - Он попал в беду тогда, впутался в интриги королей. Вся его вина в том, что не смог их разгадать.
        Старик со вздохом потёр ушибленную руку.
        - А правда, что он… королевскую семью…
        - Судя по всему, да, - тихо признала охотница. - Один всю династию. Возможно, я покажусь чудовищем, но они это заслужили. Марахогский король сплёл весь этот заговор, а вина легла на Тобиуса. Частью тех событий была и я. Не самой важной, не самой удачливой, - ещё одна фигурка на доске. Остальное вы уже знаете.
        Томас Бэйн некоторое время сидел в молчании, сцепив пальцы на объёмистом животе, и думал. Наконец, внимательно посмотрев на гостью, он потоком яростных криков приказал мальчишке принести пива и курево. Тот обернулся в мгновение ока.
        - Что-нибудь ещё, дядя Том?
        - Пошёл вон!
        - Я рядом, если что!
        - Этот ребёнок, - прохрипел старик, - не знаю, толи молиться на него, то ли придушить, пока спит.
        - Расторопный племянник, в вашу честь назвали?
        - В мою. Только не племянник он, а младший сын моей бывшей разносчицы. Сама она теперь дома сидит, за мужем ухаживает, он у неё кузнец, а все три сына здесь помогают. Старшие - хорошие ребята, но к отцовскому делу всё больше тянутся, а этот… мне порой кажется, что невзирая на возраст, он лучший трактирщик чем я. Потом, правда, мне начинает казаться, что в нём живёт какой-то демон, обожающий неслышно подкрадываться и изводить тысячью других способов.
        Набив трубку, старик закурил.
        - Тобиуса искали многие, и, как видите, не нашли. Но я уверен, что он возвращался, самое малое, единожды.
        - Когда башня опустела?
        - Всё вы знаете.
        - Есть связи, господин Бэйн. Его ищут не только враги, но друзья. Вероятно, нужна помощь…
        - Или он просто хочет покоя, - вздохнул старик, который понимал такую тягу особенно сильно в свои годы. - Но вы ведь посвятили жизнь поискам не ради него, а ради себя.
        Райла подумала, что, пожалуй, ей достаточно и одного старика, с которым можно беседовать о душевных терзаниях, и ничего не ответила. Трактирщик не смутился.
        - Томас!
        - Я здесь! - донеслось из-под стола.
        Оба взрослых вздрогнули, а мальчишка выбрался и встал как ни в чём не бывало.
        - Что ты там делал, шельма?! Как ты туда прокрался?!
        - Я же говорил, что буду рядом, дядя Том. Чего изволите?
        - Святые угодники… бумагу принеси и перо с чернилами.
        - Сию минуту!
        Когда ребёнок исполнил поручение, Бэйн стал со всем старанием выводить буквы. Было видно, что он редко брался за перо, а оттого воспринимал письменность едва ли не как гном, - со священным трепетом.
        - Вот, - сказал трактирщик, утирая пот со лба, - сейчас подсохнет и отнеси в замок, пусть передадут Тобиушу.
        Заметив, как встрепенулась чужачка, он коротко покачал головой:
        - Тобиуш Гофер, его величества королевской армии полуполковник, командир городского гарнизона. Сейчас можете подняться наверх, вам принесут умывальные принадлежности и воду, можете также отдать одежду на чистку. Отдохните, а как солнце спадёт, пойдёте в замок. Вам покажут башню.
        Райла подумала, что для простого трактирщика этот человек брал на себя слишком многое. Хотя, что она могла знать о здешних порядках?
        - И что потом?
        - А что потом, госпожа Фринна? Вы ищите чара Тобиуса. Все ищут его. Никто не находит и вы не найдёте. Но я верю в вашу искренность, хотя, может быть, это признаки приближающейся старческой глупости…
        - Де-мен-ци-я! Вот как это называется!
        - Ты ещё здесь?! Брысь!
        - Уже ушёл!
        - Будь проклят тот день, когда он получил в свои ручонки словарь из замковой библиотеки! - воскликнул Томас Бэйн. - Так… о чём бишь… Госпожа Фринна, я никогда не принял бы того и тех, кто желал бы причинить вред чару Тобиусу. Вы к таким не относитесь, потому смысла нет вам мешать. Другие искали, и вы поищите. Только никто его не найдёт.
        - Посмотрим! - воскликнула Райла. - Я ищу его семь лет, и я его найду!
        - Отчего такая уверенность? - пыхнул трубкой трактирщик.
        - Оттого, что мне больше всех надо! - громыхнула она яростно. - Оттого что я здесь и сейчас, а больше во всём мире мне идти некуда!
        - Хм.
        Вскоре обернулся маленький гонец.
        - Отнёс!
        - Хорошо, шельма. А теперь отведи госпожу Фринну наверх, посели её в угловой комнате.
        - Угловой? - Мальчик показался удивлённым.
        - Повторить?
        - Прошу за мной, госпожа! За лошадку не беспокойтесь, отведу её на задний двор, у нас там конюшня!
        Шагая к лестнице, Ворона обернулась на старика, который прикрыл глаза и, казалось, мгновенно задремал. Она поднялась на второй этаж где услышала в полумраке скрежет дверного замка. Юный Томас открыл дверь в небольшую комнату с очагом, столом и кроватью. Была ещё другая дверь, мальчик отпер и её, впустив больше света.
        - У вас тут собственный балкон, госпожа, он же - козырёк над дверью заведения. Ни у кого больше такого нет!
        - Прости, что не пляшу, малой, - устало бросила она, оглядываясь.
        - Знаете, - сказал тот, прикрывая дверь, - с тех пор как эту комнату ещё до моего рождения занимал чар Тобиус, дядя Том в неё больше никого не селил. Сейчас принесу воду.
        Райла аккуратно присела на кровать и надолго замерла, прислушиваясь, будто ушедший много лет назад волшебник мог вот-вот заглянуть в ту комнату. Странное было чувство, волнительное и приятное.
        Тот день преподнёс Райле ещё предостаточно интересных странностей. Она побывала в замке, который внутри казался больше, чем снаружи, и даже была проведена внутрь одной из башен, - семь пустых этажей, соединённых странной винтовой лестницей. Но ничто там не напоминало о прежнем хозяине. Позже пришелица блуждала по городу, говорила с теми, кто жил в Под-Замке, когда тот являлся ещё маленькой деревушкой. Всё впустую.
        Поскитавшись по близ лежавшим деревням и ничего не добившись, она вернулась в город, в «Под короной». Хмыкнувший в усы трактирщик удостоился только оскала, после чего охотница проспала двое суток. Пробудившись, она долго лежала, обессиленная жарким воздухом, и думала, где бы найти работу. Райла не желала покидать это место, этот трактир, даже не хотела подниматься с постели, на которой некогда отдыхал он… Но нужны были деньги на жизнь.
        Больше в целом мире ей всё равно некуда было идти.

* * *
        Глава 21.2

* * *
        С тех пор минуло чуть больше месяца, за которые Белая Ворона убедилась лишний раз, - с навыком убийства чудовищ во времена нынешние пропасть нельзя. Старый трактирщик посоветовал ей искать работу у Порубежников, и, презрев недавнее столкновение с ними, Райла попробовала. Один из флигелей замка Райнбэк был полностью отведён для нужд Легиона, туда-то она и отправилась, а после недолгой проверки охотницу утвердили на временной службе без вступления в ряды. С тех пор её задачей стало сопровождение исследовательских вылазок в леса, и охрана обозов.
        - Значит, а-но-ма-ли-и? - спрашивала она, ведя пегую по дороге.
        - Они, - отвечала Марадея. - Этот термин объединяет широкий спектр явлений различной природы. В частности, - пространственной. Порой ткань реальности ведёт себя неправильно, и если через такой вот «огрех» пройдёт, скажем, провес портала, то последствия будут непредсказуемыми. В лучшем случае выйдешь не там, где надо, а в худшем… ты многое повидала в жизни, задействуй фантазию, Фринна.
        Именно поэтому в Дикоземье маги Легиона не могли сокращать путь с помощью заклинаний, - боялись. Исследовательские группы в случае слишком великой опасности не могли ни мгновенно отступить, ни, как правило, послать весть о бедственном положении. Райле рассказывали, что некоторые волшебники рискнули воспользоваться транспортными заклинаниями, - из трёх случаев лишь один вышел удачным, а два других отряда считались потерянными по сей день.
        Особенно сильно нестабильность реальности стала мешать, когда легионеры обнаружили в лесах заброшенную крепость Гроганской эпохи. Из древних архивов следовало, что имя ей было Га-Нор. При Императорах-драконах подобные укрепления составляли единую цепь защиты мира людей от голодного леса. Крепость оказалась больше всего Под-Замка, невероятно высокая, со множеством громадных бастионов и стен столь толстых, что ныне подобные строили только гномы; даже тысячи лет забвения не смогли развалить её больше чем на одну пятую часть.
        Легионеры сделали твердыню своим самым передовым оплотом, привели в порядок часть ветхих укреплений, окопались как следует и совершали вылазки ещё дальше, чем могли прежде. Поскольку странствовать с помощью волшебства оказалось слишком опасно, им приходилось постоянно водить между городом и крепостью продовольственные обозы, а это стоило немалых сил. Дикая земля изрыгала всяческих тварей без роздыха.
        Ныне Райла возвращалась уже из третьего похода к Га-Нору. Она провела внутри громадины несколько дней, в течение которых совершила с исследовательским отрядом одну вылазку.
        Как и в прошлые разы, компанию охотнице составляла волшебница Марадея. Некогда воспитанная Академией Ривена, она добровольно перешла в Легион и вот уже несколько лет несла дозор на фронтире. То была весьма милая на вид молодая женщина с рыжей косой и веснушчатым лицом, улыбчивая, живая, совсем не такая, какими старались казаться многие владетели Дара. А ещё Марадея ехала на гигантской белке, в особом седле, с особой сбруей. Нигде больше в мире охотнице не доводилось видеть подобных скакунов, но здесь, в Хог-Вуде, они оказались распространены.
        Большие возы двигались без колёс и скакунов; созданные при помощи магии, они парили, повинуясь ментальным приказам владельца правящего артефакта,
        - Знала бы ты, каких трудов нам стоило создать просеку и проложить эту дорогу! - вздыхала волшебница, теребя шёрстку грызуна. - А уж как её приходится охранять!
        - М-м-м. Откуда берутся эти аномалии? - не сбивалась с прошлой мысли Райла Балекас.
        - Ох, спросила бы чего полегче! - Рот Марадеи растянулся в широкой улыбке. - Многие считают, что это остатки магического загрязнения ещё с Эпохи Тёмных Метаний. Слышала о такой?
        Райла ответила кивком. Октавиан Риденский, упокой Господь-Кузнец его душу, также как и Марадея, обладал талантами учителя; жажда делиться знаниями была частью его натуры, так что, пока они составляли пару, наёмница получила некоторое образование.
        - Тогда волшебники ещё правили миром.
        - И воевали, используя такие могучие заклинания, какие ныне доступны единицам из нас. В материальный мир проникало много астральной энергии, её остатки, если не удалять их, въедаются в ткань реальности как грязь и искажают её. Отсюда и аномалии, чудовища, временные петли, - много чего ещё.
        Два других волшебника, сопровождавшие обоз, бросали на Марадею взгляды неодобрения. Покинув Академию, та потеряла право учить, но наставнический зуд никуда не исчез. Тем временем непозволительно доверять неодарённым профанам священные знания.
        - Что-то ты с лица спала…
        - Т-с-с. - Райла приложила палец к губам, её глаза были полуприкрыты, ноздри раздувались. - Что-то грядёт! Готовьтесь!
        За то время, что Ворона предоставляла Легиону свои услуги, среди солдат и волшебников распространился слух о надёжности её предчувствий. Всегда, когда чужачка предвещала угрозу, угроза появлялась. Посему никто не отнёсся легкомысленно.
        - Приближается! - воскликнул ведущий маг, натягивая поводья своей белки. - Направление - юго-восток! Быстро!
        - Юго-восток! - воскликнул закованный в магические латы сержант. - Громобои запитать!
        Волшебные возы опустились днищами на землю, а солдаты спрятались за них как за баррикады, подняв свои волшебные мушкеты.
        - Работёнка, - хмыкнула Райла, спрыгивая с лошади и освобождая меч. - А то я уж заскучала!
        - Бравада ни к чему! - очень серьёзно сказала Марадея, поднимая жезл. - Вижу!
        Треск ломаемого подлеска, приближался. Наконец стал виден огромный чёрный шар, катившийся к дороге, валя недостаточно большие деревья. Чары отпугивали мелкую нечисть от этой линии снабжения, но на тварей больших они, увы, не действовали, так что те порой устраивали засады.
        Один из магов поднял заклинание Щит и шар с грохотом врезался в едва зримую преграду, отскочил назад. От него отделилось три членистые ноги, которые подняли над землёй сферическое тело, покрытое хитином. В части, обращённой к людям словно бутон острых лепестков открылась пасть, наружу хлынул пар.
        - Жги!
        С кристаллических наконечников мушкетов к чудовищу устремились молнии. Воздух наполнился запахом озона, ломаные трескучие зигзаги заколотили по панцирю, оставляя на нём обугленные следы, существо заметалось. Оно сломало волшебный барьер; в ответ полетели сгустки боевых заклинаний, и маги погрузили конечности трипода в наколдованную трясину. Тем временем солдаты разошлись полукругом чтобы прожаривать тварь с разных сторон.
        Какое-то время Райла, не находившая себя в этом сражении, не хотела мешать легионерам медвежьими услугами, - так слаженно те вели бой. Однако вот трипод распахнул пасть и выплюнул несколько раскалённых паутинок, те пробили и возы, и тела легионеров насквозь, раздались мучительные вопли. Невероятно прочный панцирь существа плохо поддавался заклинаниям, местами лишь появлялись трещины, истекавшие паром; температура внутри наверняка была невероятной! Однако отродье лесов продолжало плеваться, чуждое боли и смертным мукам.
        В свете молний Райла с мечом наперевес бросилась к завязшему чудовищу.
        - Сгоришь!
        Несколько огненных паутинок протянулись за её спиной, лишь немного не успев поразить женщину. Подлетев к одной из ног, она рубанула Олтахаром, взламывая хитин, - немедля отшатнулась от волны горячего воздуха; бросилась к другой ноге. По всей сфере виднелись небольшие выпуклости, - защищённые природным хрусталём глаза, дававшие существу совершенный обзор. Оно следило, примеривалось, и когда в боку распахнулась вторая пасть-бутон, лишь предчувствие позволило охотнице избежать гибели. Она успела выхватить из поясной сумы последнюю гренаду и забросить снаряд прямо в зубастый зев. Несколько мгновений было неясно, сработает ли, но затем порох взорвался от внутреннего жара существа, и оно подохло.
        Сквозь повреждения панциря ударили тугие струи пара, способные живьём сварить человека; выплеснулась густая как магма кровь. Она едва не коснулась Райлы, но по мановению руки Марадеи охотницу мыслесилой выдернуло из-под удара.
        - Потери? - потребовал старший из троицы заклинателей.
        - Трое мертвы… восьмеро ранены, мастер-наставник! - отозвался сержант, превозмогая боль от потерянной руки.
        - Грузите всех в возы, продолжаем движение! Марадея, ты успела?
        - Матрица готова! - отозвалась волшебница.
        Другой маг уже медленно сворачивал тело чудовища в пространственную складку чтобы забрать его с собой. Райла знала, для чего это делалось, - новые виды отправлялись на исследования, чтобы бестиологи Легиона могли изучить их, а кузнецы артефактов придумали что-то, что не допустило бы повторения таких жертв.
        Охотница смотрела как спокойно уцелевшие перетаскивали убитых. Всё же выучка в Порубежном Легионе вселяла уважение и трепет. Раненных уже погрузились в волшебный сон без боли, им предстояло лечение.
        - Ты ищешь смерти, Фринна? - послышалось рядом.
        - Нет, я ищу кое-что другое, - ответила та, изучая клинок Олтахара на предмет повреждений.
        - Ты чуть не погибла! - всплеснула руками Марадея, проявляя неподдельное волнение.
        - Благодаря тебе - всего лишь чуть. Этим вот повезло меньше.
        Горечь проявилась на лице рыжей магессы.
        - Они не смогли выжить. Ты же будто не хотела. Разница есть.
        Райла вздохнула, убирая меч в ножны.
        - Не нужно волноваться за меня, Марадея. Риск жизнью - дело, которое меня кормит… Где моя кобыла, ахог её подери?!
        Вскоре голодные леса Дикоземья выпустили обоз и люди устремились по очищенным от деревьев землям. Они миновали восточный форт, защищавший одинокую часовню и её подворье, проследовали по дороге к вратам Под-Замка и оказались в черте городских укреплений. Райла покинула отряд.
        Она въехала в детинец, где пегая без понуканий нашла дорогу к «Под короной». На заднем дворе лошадь с радостью избавилась от ноши и получила овса с яблоками. Приведя плясунью в порядок, охотница вошла в общий зал и упала за ближайший свободный стол.
        - От вас разит, госпожа Фринна.
        - Пива мне, шельма, и чего-нибудь пожевать.
        - Сметанно-фасолевая каша с телятиной?
        - Сойдёт.
        Мальчишка вернулся как всегда быстро, не по годам ловкий и выносливый. Он поставил на стол тяжёлый поднос и сам налил в кружку пенного. Еда в этом трактире всегда подавалась горячей, а выпивка, - запотевшей; краем уха Райла слышала, якобы у Томаса Бэйна был волшебный подпол, де круглый год царила зима. Готовили очень вкусно и женщина оживилась, жадно разрывая свежий хлеб, черпая густую горячую массу, лакая ледяное пиво.
        Когда аппетит был большей частью утолён, а пиво пошло медленно, ради наслаждения, сонное внимание Райлы привлекла суета за столом возле окна. Там резались в куп лесорубы, пили что-то крепкое и дымили трубками. Их взгляды были обращены к сутулому типу, ошивавшемуся рядом с целой пинтой в руках. Мужчина был косматым бородачом с сальными волосами, одетым в латанный-перелатанный чёрный сюртук.
        - Да говорю же, - слегка нетрезвым голосом настаивал бородач, - правда это!
        - Ну да, ну да, - отвечал старший дровосек под смех прочих, - особенно после бутылочки твоего пойла! Моё почтение, кстати, ладная отравка! - Он взял бутылку зелёного стекла и покачал её в руке.
        - Да правда это! Клянусь именем Кузнеца…
        - Ты прикусил бы язык, пьянчуга, - посуровел дровосек, разводя широкие плечи, - не след Его имя порочить!
        - Есть он там! - гудел в свою пинту бородач. - Не раз видел! Дом… хижина посреди леса! Клянусь! А вокруг камни!
        - Иди-ка ты прочь, надоел.
        - Пока глядишь… он есть! А если отвернёшься… или моргнёшь, - всё! Нету! Я один раз чуть не дошёл до него, да только волчий вой раздался невдалеке и прятаться пришлось…
        Поболтав ещё некоторое время, сутулый пошёл прочь нетвёрдой походкой, уселся при барной стойке да там и затих.
        - Я видела его раньше несколько раз. Кто это?
        Юный Томас бросил взгляд на стойку, но не ответил, пока в воздухе не мелькнул лут, - самая мелкая медная монета ривенской чеканки.
        - Это наш завсегдатай Йоганц, он чужестранец, но уже года полтора как поселился в Под-Замке. Мастер на все руки, госпожа: плотник, портной, землекоп, камнетёс…
        - То есть гробовщик?
        Мальчишка широко улыбнулся:
        - И кладбищенский смотритель. Вас с панталыку не сбить. Немного себе на уме, но безобидный и работает, как говорят, на совесть. Ещё он травничеством пробавляется…
        - Гонит слабую водку на травах, - отравку, я поняла.
        - Вы точны как эльфский лучник, госпожа. Изволите чего-нибудь ещё?
        - Воды в мою комнату, хочу соскоблить грязь.

* * *
        «Под короной» Йоганц покидал далеко за полночь, одним из последних. Пьяный гробовщик плёлся по улицам, разглядывая звёздное небо, и напевал что-то по-риденски. В свете масляных фонарей он то и дело спотыкался, но петь не прекращал. Ночные стражи, обходившие Под-Замок, не обращали на гробовщика внимания, хотя кого другого за нарушение покоя поколотили бы и бросили в холодную. Всё же город был невелик, и гробовщик при кладбище трудился единственный, а помереть на фронтире мог всякий и в любой день. На безобидного Йоганца закрывали глаза.
        Даже стражи внутренних ворот удостоили его лишь ворчания, но пропустили во внешний город через калитку вопреки правилам. Припозднившийся выпивоха уверенно ковылял к окраинам, к самому частоколу внешних стен, под которым находилось кладбище. Во времена нынешние его расширили, обнесли высоким забором и приладили прямо за входом двухэтажный дом-мастерскую, который служил Йоганцу жилищем.
        Он двигался меж надгробий, не глядя, ибо знал кладбище лучше, чем собственное отражение в зеркале. Подобравшись к двери, гробовщик полез за ключом, но уронил его, а когда попытался поднять, отбросил случайным движением ноги.
        - Ну куда… куда ты? - заворчал он, опускаясь на четвереньки.
        Впотьмах его рука нащупала нечто похожее на носок чужого сапога.
        - Есть разговор, - донеслось сверху.
        - А? - Йоганц как смог выпрямился на коленях и увидел над собою бледный замогильный лик. - Господи… неужто потеряла ты покой посмертный, душа неприкаянная, что бродишь среди живых?
        - Хороший вопрос, вероятно ты и поможешь дать на него ответ.
        Гробовщик был схвачен за грудки и поставлен на ноги.
        - А-а-а-а!!! Ты не призрак!
        - А когда думал иначе, был спокойнее. Пригласишь даму внутрь?
        Не нуждаясь в ответе, Райла подняла с земли ключ, сама отперла дверь, и первая вошла.
        - Стой! Постой! Кто ты? Чего тебе надо?!
        Весь первый этаж дома занимала обширная мастерская; лунный свет, лившийся сквозь окна, проявлял очертания каменных плит, - будущих надгробий; и гробов. Очаг не горел.
        - Я слышала, что ты болтал сегодня в трактире. В лесу есть дом, верно?
        - Вы… в-вы, вы за этим что ли пришли?
        - Отвечай!
        - Я… я видел несколько раз… То есть я думаю! - Дрожащие руки не помогали зажечь свечу, но Йоганц пытался.
        - А днём звучал увереннее. - Фитиль наконец-то возгорелся и Райла смогла лучше осмотреться. На стенах в идеальном порядке висели инструменты, полы и верстаки были усыпаны опилками да стружкой. - Где?
        - Что? А… то есть… Да кто же вы?!
        - Фринна, церковный элиминатор, - охочусь на чудовищ всех видов и форм. Так где ты видел этот дом, эту хижину?
        Свет отражался в глазах женщины, делая оную похожей на нежить. Мертвенный лик, холодный и жестокий, нагонял потаённый страх.
        - За рекой, госпожа… То там, то тут… а зачем вам?
        Йоганц осторожно уселся на табуретку и теперь, едва не скуля, следил за непрошенной гостьей. Райла могла напугать не только своим белым обличьем, но и, в немалой мере, оружием, которое носила при себе. Чувствовалось, что эта женщина привыкла творить насилие.
        - Ты отведёшь меня за реку где, я так думаю, собираешь травы для отравки. Мне нужно увидеть этот дом.
        - Но госпожа Фринна, там, где я его видел, его уж нет! В этом вся суть! Какая-то ахоговщина в лесу, обманывающая случайных свидетелей!
        Увещевания не убедили её, только вызвали презрительную усмешку.
        - Я поспрашивала. Кроме тебя, случайный свидетель, никто этот «лесной дом» не видел. Значит, - твои шансы найти его вновь больше чем у кого бы то ни было.
        - Но зачем?! - возопил гробовщик вновь. - Там только смерть, только чудовища!
        - Однако ты туда ходишь.
        - Потому что меня они не замечают! Я пахну травами, госпожа и умею прятаться! Если бы двухвостая кошка и мятный перцоглавик хорошо приживались в горшках, ноги б моей…
        - Это не просьба, Йоганц, - поведала Райла с угрозой уже явной, - это сообщение. Завтра же утром мы с тобой отправимся за реку. Проведёшь меня по местам, где видел дом. А если будешь дурить… ну, вижу, пару гробов ты уже выстругал. Выбери заранее, в каком тебе будет удобнее лежать.
        Сказав что хотела, охотница покинула дом, оставив гробовщика наедине с темнотой и свечным огоньком.
        Почти наедине.

* * *
        Глава 21.3

* * *
        Ещё засветло она проверила всё снаряжение и оружие, забрала с кухни подготовленный паёк. Сонный Томас получил несколько увесистых монет, чтобы плясунья могла оставаться в конюшне сытой и ухоженной, пока хозяйка не вернётся.
        - Куда вы собрались, госпожа Фринна, и когда вернётесь?
        - В Дикую землю, а вернусь… если повезёт.
        Охотница вышла в предутренние сумерки и зашагала по холодку. Как только первый солнечный луч коснулся башен Райнбэка, каменные ворота детинца открылись и вскоре она добралась до Мельничных, - южных ворот частокола. Гробовщик Йоганц ждал там, сутулясь и зябко кутаясь в сюртук; за его спиной висела большая торба.
        - Н-не передумали, госпожа?
        - Ни в коей мере. Рада, что ты не попытался сбежать или спрятаться.
        - У меня нет денег, чтобы куда-то бежать, - опустил глаза гробовщик. - И-и я так прикинул, - тот, кто привык выслеживать чудовищ, наверняка выследит и меня…
        - Трезвость тебе на пользу, Йоганц, воистину!
        Выйдя за Мельничные ворота, двое увидели близ стен несколько чудовищных тел, истыканных арбалетными болтами. Ночные стражники Под-Замка прекрасно наловчились целиться ушами.
        - Всё ещё…
        - Веди.
        Вместе они двинулись по дороге, бежавшей меж давно убранных полей и вскоре смогли добраться до реки. На северном берегу стояла большая водяная мельница, окружённая амбарами и собственным частоколом, дозорными вышками. Неподалёку через ленту вод был перекинут добротный мост, соединявший миры людей и чудовищ.
        - Не дрожи, - велела Ворона, ступая на доски.
        Они перешли под сень великих крон, в царство деревьев-исполинов и стали углубляться.
        Йоганц был неразговорчив и пуглив, замирал от каждого шороха, мудрый мышонок. Райла тоже хранила осторожность, но, доверяя своему чувству тревоги, попусту не дрожала. Так, наполняя по дороге торбу, гробовщик уводил дальше от мира людей. Он крадучись двигался под гигантскими папоротниками, создававшими целый теневой мир подлеска, огибал поросшие лишайниками скалы, торчавшие из земли как зубы давно погибших великанов. Время от времени проводник просил немного о передышке, он быстро уставал.
        - Там, - Йоганц указал за ближайшие деревья, откуда в лесную тень проникал свет, - там я увидел его впервые, когда собирал вороний глаз и надежду Маделины, госпожа. Сначала я не понял, что вижу, но потом… это оказалась небольшая хижина, не новая, но аккуратная, с крыльцом, светлыми окнами и кривоватым дымоходом. Она стояла на цветущем лугу, клянусь Кузнецом! И камни окружали её, огромные…
        - Это называется кромлех, Йоганц. Место оправления языческих ритуалов и обрядов дикой магии.
        - Откуда вы такое знаете? - выпучил глаза мужчина.
        - Спала с волшебником.
        Она быстро проделала остаток пути, невзирая на протесты запыхавшегося гробовщика, и вышла на поляну. Но вместо желаемого Райла увидела там лишь цветы, целиком состоявшие из стекла. Подул ветер и мир наполнился дивным хрустальным звоном, несколько листьев сорвались с ветвей и устремились к цветам. Своими глазами охотница следила за тем, как легко стеклянные лепестки рассекали те листья.
        - Нехорошо так отдаляться! - хрипло причитал Йоганц. - Лесорубы постоянно говорят… х-х-ха, что если, идя по одной тропе, отдалиться от группы хоть на десяток шагов… х-х-ха, можно пропасть и больше никогда… Ой! Раньше здесь этого не было!
        - Несомненно, раньше здесь была хижина, - хмыкнула Райла.
        - Нет же! То есть, да, она была, но потом исчезла, и на этой поляне появился огромный пень…
        - Не важно! Если ты отдохнул, веди дальше.
        Невероятная удача сопутствовала им, потому что за часы брожений люди ни разу не столкнулись ни с чем смертельно опасным. Хищные твари, в последние годы просто наводнившие фронтир и лезшие в человеческие земли, словно обходили незваных гостей сторонкой. Увы, до рассвета они смогли осмотреть лишь ещё одно место, - небольшой лесной водопад, вода которого падала не вниз, а вверх, поднимаясь по склону холма. Йоганц клятвенно заверял, что во второй раз круг камней и хижина стояли прямо на берегу, когда он срезал свежие стебли черемши, а потом вдруг исчезли.
        - Мы не успеем вернуться, - дрожащим голосом бормотал гробовщик, с ужасом вглядываясь в темноту, густевшую меж великих древесных стволов.
        - Значит, будем спать здесь.
        - Но как же?!
        - Не ной. Есть верёвка с крюком, до самых нижних ветвей доброшу, там и ляжем.
        Не с первого раза, но Райла смогла подняться и помочь проводнику, - измучилась пока тащила наверх этого неуклюжего дурака. В последний лучах света они поели, а потом наступил совершенно непроглядный мрак, такой, что даже руки, поднесённой к лицу, видно не было. Засыпая, охотница слышала стук зубов Йоганца, вцепившегося в ветку от страха высоты.
        Она спала на удивление спокойно, однако несколько раз просыпалась лишь только услышав во сне близкий шорох. Не шевелясь, затаившись в темноте, Райла слушала, как кто-то ходил внизу, под деревом, шумно нюхал воздух, отдалялся, затем вновь возвращался. Опасности не чувствовалось, и она возвращалась в забвение.
        Утреннее пробуждение, однако, вышло очень неприятным, - что-то громко стукнуло по ветке рядом с головой женщины, и та рывком вернулась в явь, едва не потеряв равновесие и не упав. Оба пистолета мгновенно покинули кобуры, а потом в ветку прилетел ещё один камень.
        - Проснулась-таки, человечка! - раздалось радостное снизу.
        Под елью, уперев руки в бока и улыбаясь нагло, стояла девушка; грязные ноги, грязные руки, спутанные волосы в колтунах, безумно радостное чумазое лицо. Наготу прикрывали грубо отделанные шкуры, и даже со своей высоты Райла могла разглядеть несколько нечеловеческих черт. Нос незнакомки был заметно шире нормы, тонкие чёрные губы напоминали звериные, глаза по-волчьи желтели, а в улыбке сверкало четыре длинных клыка.
        - Какого демона тебе надо, лесное отродье?
        - Прикуси язык, поганка бледная, перед… под тобой стоит посланник! - важно выкрикнула девушка.
        Судя по тому, с каким любопытством дикарка разглядывала пистолеты, огнестрельное оружие было ей незнакомо. Либо она просто не боялась раскалённого свинца.
        - Говори.
        - Карга Лесов знает, что ты её ищешь, человечка! Она ждёт тебя близ Голодного грота, который находится выше по течению этой самой речки! Поторопись!
        - Какая ещё…
        - А этого с собой не бери, его Карга Лесов не ждёт! - звонко перебила девушка. - Поторапливайся, человечка, если хочешь найти то, что давно искала!
        Передав послание, незнакомка ловко кувыркнулась назад через голову, встав на ноги уже в обличье огромного лютоволка. Зверь сверкнул на прощанье жёлтыми глазами, и растворился в лесу.
        - Святые угодники, - пролепетал Йоганц, - святые угодники… оборотень! Оборо…
        - Нет, всего лишь перевёртыш. Давай спускаться.
        - А если она там?!
        - Если она там, она умрёт, я обещаю тебе.
        Райла обвязала его и спустила вниз, а потом и сама слезла. Уже на земле, отряхиваясь от капель смолы и иголок, она пыталась решить, выше по течению относительно вод, текущих вспять, - это где?
        - Госпожа, вы же не бросите меня одного в лесу? - испуганно спросил Йоганц, заглядывая ей в лицо.
        - Прежде ты уже забредал в это место, дорогу обратно найдёшь. Радуйся, что не придётся дольше болтаться по лесам.
        - Я радовался бы, но… вы же не останетесь здесь одна?
        - О, теперь заботишься обо мне, большой и сильный муж? - осклабилась Райла. - Беги уже. Так или иначе ты был полезен, если вернусь живой, подкину тебе деньжат…
        - Не в том дело! - взгляд гробовщика заметался из стороны в сторону.
        - Эй, - охотница нахмурилась, - знаешь, где находится Голодный грот?
        - Я… нет. Но кажется, я знаю место, которому такое имя подошло бы! Проводить?
        Позавтракав и оправив среди деревьев нужды, люди стали подниматься по лесистому склону, куда текла вода. Идти пришлось долго и путь оказался непростой, но гробовщик словно вынул из какого-то пыльного уголка своей души остатки храбрости и сделался очень целеустремлённым. Райла даже удивлялась его обретённой выносливости. Останавливаясь лишь изредка, Йоганц привёл её к месту, где в теле скал зияла чёрная дыра, поглощавшая странную речушку. Сталактиты и сталагмиты росли в ней так, что походили за острые зубы.
        - Если это не Голодный грот, то я и не знаю, - согласилась Райла Балекас.
        Они стали озираться и немедля среди деревьев, там, где прежде простирался такой же лес, как и везде, появился просвет.
        - Вот и всё, - прошептала чуть хрипловато охотница на чудовищ, - то, что давно искала…
        Она пошла вперёд уверенными шагами, в широко распахнутых глазах померкли человеческие страхи, умалилась осторожность. Райла выступила из-за деревьев и встала перед кромлехом, чьи камни пылали неведомыми символами, а внутри, по изумрудным травам прыгали белые кролики. Маленькая и милая хижина стояла посерёдке, совершенно чуждая ужасам Дикой земли, из трубы поднимался дымок.
        - О боже, это оно! Госпожа, подождите…
        - Уходи, - прошептала Белая Ворона.
        Она прошла через одну из многих арок, составлявших кромлех, и воздух переменился, стал теплее, обрёл аромат лета. Женщина шагала среди цветов, провожаемая ярчайшими бабочками словно свитой, щурилась от солнца и чувствовала в голове приятную лёгкость. На крыльцо дома вышла согбенная годами толстая старуха, облачённая в платье вдовы. Опираясь на клюку, она спустилась и поковыляла навстречу, улыбаясь.
        - Добро пожаловать, милая! - проскрипела старица. - Добро пожаловать, внученька! Добралась живой-невредимой, а я-то боялась… И ты пришёл.
        Райла обернулась и увидела сутулую фигуру гробовщика, который следовал за ней по пятам. Встретившись взглядами с охотницей, мужчина, казалось, сжался, - испуганный грызун.
        - Зачем ты последовал за мной?
        - Я…
        - Не важно, душенька, - сказала старуха, - он уже здесь и ничего с этим не поделать! Заходи в дом, яхонтовая моя. И ты тоже заходи, гость незваный.
        Она повела ладонью и Райла вновь сделала шаг без тени страха. Охотница вошла в тесную, но уютную обидеть, весьма обжитый и чистый дом, полный утвари. Пахло пищей, травами, в камине потрескивали дрова, а стол ломился от снеди. К одинокой табуретке, прибавилась вторая, - подошла сама, перебирая деревянными ножками. Охотница оставила тяжёлый Олтахар при входе и прошла к столу, двигаясь как во сне.
        - Ну, гости дорогие, - проговорила старуха, садясь в огромное кресло, обтянутое звериными шкурами, - ешьте, пейте!
        Райла почувствовала сильнейший голод, и неудивительно, - на столе ожидали самые любимые её лакомства, всё самое вкусное, что охотница пробовала в своей жизни. Она принялась есть, испытывая огромное удовольствие, опустошая тарелку за тарелкой, вливая в себя напитки, даже когда место в желудке должно было уже закончиться.
        Всё это время хозяйка дома с улыбкой следила за Райлой, звенели спицы, пританцовывал клубок пряжи, еда исчезала со стола. Но Йоганц не ел. Он ни к чему не притрагивался, только переводил взгляд с Райлы на хозяйку, в чьих глазах нет-нет, да и рождалось алое свечение. Наконец, когда вся пища исчезла, охотница опустила руки и стала заваливаться набок. Тогда гробовщик вскочил и успел подхватить её.
        - Вместительные внуки, - мечта каждой бабки, - проскрипела хозяйка с улыбкой. - Принеси пользу, раз пришёл без спроса, уложи её на кровать, убери оружие, сапоги сними. Я подожду на воздухе.
        Йоганц послушался молча, а когда вышел из дома, оказалось, что день незаметно успел смениться вечером. Старуха сидела в кресле-качалке, поглаживая змею, лежавшую на плечах. Короткий толстый палец указал на ступеньки, и мужчина уселся, чувствуя на себе взгляд древности.
        - Ох и не хотела я чуять тебя здесь, ох и не хотела.
        - Чем же я неугоден? - спросил мужчина, подёргивая себя за бороду.
        - Воняешь.
        - Ремесло такое.
        - Это вонь не гробовщика, а некроманта. Не люблю вашего тухлого брата.
        - Как жаль.
        Змея приподняла голову и стала поворачивать её, глядя на мужчину то одним глазом, то другим, мелькал рубиновый язычок.
        - Говори теперь, зачем пожаловал?
        - Случайно, добрая госпожа. Я шёл за этой женщиной, а она стремилась сюда.
        - Лжёшь, - протянула старуха. - Несколько раз сам пытался ко мне заглянуть.
        - Я ищу, добрая госпожа, ищу человека с жёлтыми глазами, у которого есть нужная мне вещь. Оказалось, что эта женщина, Райла Балекас, тоже его ищет. За семь прошедших лет я так устал бессмысленно бродить по миру, что возложил свою надежду на неё. И вот, оказался здесь.
        Хозяйка, покачивавшаяся с прикрытыми глазами, приподняла веко и внимательно посмотрела на некроманта. В узкой щёлочке горел красный свет.
        - Знаю я того человека. И что за вещь ты ищешь, догадываюсь. Это книга, не так ли? Книга, созданная давным-давно величайшим из волшебников. Ты хочешь заполучить черновик Джассара?
        Незваный гость окаменел и перестал дышать, только нечёсаные волосы приподнялись.
        - Этот след оказался верным? Правда?
        - Истинно говорю, - да. - Старуха улыбнулась. - Но не суждено тебе достичь желаемого, так и знай. Я не позволю.
        Он стиснул челюсти и кулаки.
        - Девочка продолжит путь к нему, я укажу. А тебя выгоню прочь, чтобы никогда не нашёл дорогу обратно.
        - Так нельзя! Ты ведьма, а я гость! Я уважаю твой дом, но знаю, сколь важны для вашей породы законы старых богов! Прогонишь гостя, - отведаешь их ярость!
        - Гость - в горле кость! - хихикнула она. - Не учи меня законам ведьмовского сестринства, пожиратель падали, я сама их придумывала.
        Оба глаза старухи превратились в алые колодцы, а из тени верхней губы выступили блестевшие от слюны клыки. Тогда некроманта накрыло волной силы, в нос ударило зловонье гнилой крови, козьей шерсти; члены утратили силу, и он понял, что ошибся, приняв старуху за простую ведьму.
        - Да будет известно тебе, что я засвидетельствовала появление бога, которому ты поклоняешься. Этими самыми глазами видела я Великое Мертворождение задолго до того, как на свете появился первонекромант Зенреб. В тот день смерть осознала себя. Но в отличие от нас, первых богов этого мира, твой бог никогда не был живым. У него нет стремлений и желаний, он не знает, чего хочет и даже не уверен, что должен чего-то хотеть. В отличие от меня.
        Некромант полностью утратил власть над собой, чужая мощь парализовывала, но с напряжением всех доступных сил, мужчина всё же смог изречь:
        - Теперь я вижу, как ошибся…
        - Вся твоя жизнь состоит из ошибок, юный некромант.
        - Но я всё ещё гость!
        - Разве? - Губы хозяйки растянулись в кривой улыбке. - Тебя загодя попросили не появляться, но ты пришёл. Тебя кормили, но ты не ел. Тебя поили, но ты не пил. Какой же ты гость, а?
        Он смог только тяжело выдохнуть, - так усилилось давление силы.
        Старуха с кряхтением поднялась, сдёрнула змею с плеч, обращая ту клюкой, а затем громко стукнула ею же о крыльцо. Мир переменился мгновенно, двое оказались посреди леса друг против друга, молодой некромант и старая богиня.
        - Убивать тебя, так и быть, не стану, не-гость, - уже безо всякой усмешки и подавляющего потока силы заговорила старуха. - Но и терпеть эту вонь больше не хочу. Девочка осилит путь, ибо она ищет сердцем, но ты, слуга Мертворождённого бога, закончишь дни свои в лесах. Дикая земля убьёт тебя, обглодает кости и поглотит саму память о твоём существовании. Но возрадуйся, - умерев, ты приблизишься к идеалу, которым восторгался!
        Она мерзко расхохоталась ироничности происходившего.
        В почти полном мраке глаза некроманта засветились фосфорной зеленью, он выбросил вперёд руку, исторгая из пальцев поток призрачного пламени. Но старуха играючи отмахнулась от некротического огня и согнула один свой палец - мужчина рухнул, скрюченный невыносимой болью.
        - Экий живчик! Что, отчаяние предало сил? - Подойдя ближе, она некоторое время наблюдала за корчившимся телом и посмеивалась. - Ну вот и всё. Однако, чтобы не прослыть злонравной, не-гость, я таки провожу тебя как подобает по старым обычаям, - подарком.
        Глава 21.4
        Короткие толстые пальцы полезли под платок и вынули оттуда красный камень овальной формы, покрытый примитивной резьбой. Драгоценность упала на землю, где стала расти, менять форму и структуру, пока не превратилась в долговязое тощее тело, укутанное в розоватые влажные ткани, похожие на древнюю тунику. У этого человека была крупная голова без единого волоска, выпуклые красные глаза и мощные челюсти.
        - Твой дружок, странный, не человек, но и не вампир. Он крался за тобой всю дорогу, отводил угрозы, отпугивал тварей, чтобы вам с девочкой было легче искать. А когда подкрался слишком близко к моей обители, пришлось показать ему, как я умею обращаться с кровью. Забирай. Будете погибать в лесах вместе, дольше промучаетесь.
        - Нет… прошу…
        - Приободрись, пастырь мёртвых тел. Ты прожил жизнь, полную ошибок, последней из которых стало явление под мои двери. Дальше тебя ждут лишь страдания, а затем наступит долгожданная смерть. Постарайся сосредоточиться на страданиях, мальчик, они порой могут приносить пользу.
        Старуха ударили клюкой оземь и пропала без следа, забрав боль с собой. Гариб со стоном разогнулся, а долговязый Молх вздрогнул, обретая власть над телом.
        - Что произошло? - спросил он голосом, похожим на рык громадного зверя.
        - Нас очень жестоко сломали об колено, - прошептал некромант в ответ.
        Пять с половиной лет бесплодных скитаний, полтора года сидения в засаде и вот, он оказался так близко, в шаге от исполнения воли наставников… чтобы быть жестоко обманутым и выброшенным на смерть! Проклятая старуха!
        - Думаешь, что избавилась от меня? - прохрипел Гариб Ауфа Абдуссамад аль Харинна. - Ты жестоко обманешься, трухлявая дрянь, мой путь к загробному бытию ещё не закончен!
        Вдвоём они оказались посреди нигде, в краю гибели и аномалий, когда остатки солнечного света, наконец иссякли и мир захватила темнота.
        - Что нам делать, Гариб?
        - Для начала мы выживем, а там посмотрим.

* * *
        Едва только стало светать и за окном запели птицы, Райла открыла глаза. Такого спокойного и сладкого сна у неё не было, пожалуй, с самого раннего детства. Тепло и уют окружали охотницу, странный покой царил в голове. Не такой бездумный, как вчера… Она смутно помнила прошлый день.
        Оказалось, что спала женщина одетой, неловкая спросонья, поднялась, потянулась. Вокруг никого не было, двери и окна оказались плотно закрыты, но оружие и другие вещи находились под рукой. Решив не делать поспешных глупостей и не прорубать себе путь наружу, она прошла по скрипучим половицам в соседнюю комнату, откуда шёл дивный запах трав. Посередине крохотной комнатки с щётками и мочалками стояла бочка, полная воды. Убаюканная чувством покоя, женщина поддалась странному соблазну и скинула с себя мятые одежды. Она не пожалела. Чудесная вода забрала последние остатки сна, наполнила силой, желанием хохотать и пританцовывать.
        Такой Райла и вышла под открытое небо, зачёсывая пальцами влажные волосы. На траве её ждал стол, полный яств: оладий в меду и сметане, фруктов, каш, блинов с ягодными вареньями; в чашках дымил чай.
        - Отдохнула, милая? - спросила старуха, сидевшая подле стола в кресле-качалке.
        - Лучше чем когда-либо в жизни.
        - Славно, силы тебе сегодня понадобятся. Ешь.
        Райла хотела было задать вопрос, один из многих, которые требовали ответов, но отчего-то подчинилась. Она мазала маслом горячий хлеб, сворачивала трубочками блины, черпала ложкой варенья и тягучую патоку. Горячий чай на травах грел нутро и наполнял силой, хотя, казалось, куда уж больше, - Ворона и так чувствовала, что могла свернуть горы.
        - Кажется, я больше не могу, - сказала она.
        - Доешь то, что надкусила, родная, не оставляй своё счастье на тарелке, - старая примета.
        - Я… хорошо.
        - Вот теперь можешь говорить, я слушаю.
        Пришлось подождать, пока внутри всё уляжется, прежде чем Райле удалось собраться с мыслями.
        - Где гробовщик? Он был здесь вчера, верно?
        - Был, был. Но ушёл. Не волнуйся за него, дорогая, этот малый исполнил своё предназначение и получил награду по заслугам. Я благодарна ему, ибо очень хотела познакомиться с тобой.
        - Зачем?
        - Затем, что все бабушки хотят знать своих внучек. О, не удивляйся так! Я не только твоя бабушка, но и всех ведьм мира, всех их потомков. Когда-то меня звали Йеггарией. Первые ведьмы были моими дочерями, а их потомки, - мои внуки и правнуки.
        - А я ворожея, потомок ведьм, - проговорила Райла, медленно осознавая природу того неестественного чувства родства, которое всё это время убаюкивало её тревожный разум. - Вот оно что… вы богиня?
        - Богиня древнего мира, милая, - ласково ответила старуха. - Давно забытая и живая лишь по милости благодетеля, о котором тебе знать незачем.
        - Настоящая богиня.
        - В прошлом. Теперь лишь подобие себя прежней. Но это и неплохо, ведь с великой силой ушёл и вздорный нрав. Поверь, прелесть, узнать меня прежнюю ты не хотела бы. Теперь я Эгге. Просто Эгге.
        Ворона могла лишь растеряно смотреть на хозяйку хижины, ибо не знала, что ей думать, делать, говорить. Ко многому она готовилась в этой жизни, но не к такому.
        - Постойте… я ведь не просто так здесь, мне было обещано!
        - О, я знаю! - рассмеялась Эгге. - Всё знаю про тебя! Но прошлое больше не важно, только нынешнее и будущее! Правда, если говорить о прошлом, то могу вспомнить, как смотрела на него. Он сидел вот также передо мной, милая, много лет назад.
        - К-кто?
        - Тот, кого ты ищешь.
        - А… «много лет» - это сколько?
        - Не важно. Ведь он навещал меня и позже, совсем недавно.
        - Он был здесь?! - Райла вскочила, опрокидывая стул, её грудь вздымалась, лихорадочно полыхнувший разум требовал действий.
        - И это не важно, - усмехнулась Эгге, - потому что важно только нынешнее и будущее. Ты так долго и отчаянно стремилась к нему, что я просто не могу оставить тебя с пустыми руками. Бери свои вещи, покажу дорогу.
        - Нет! Нет! - вскричала Райла вдруг. - Этого не может быть!
        - Понимаю.
        - Я столько лет бродила!
        - Да.
        - И нигде… Нигде! А тут вы просто говорите мне… просто…
        - Ничего простого, яхонтовая моя. Мало ли испытаний выпало на твою долю? Мало ли ты страдала? Мало ли ты скиталась? Мало ли ударов выдержала и приступов отчаяния преодолела?
        - Но ведь…
        - Или ты шла по дороге, которую считала вечной? - Спросила проницательная старица. - Может быть, на самом деле ты не хотела найти его? Тогда я…
        - Хотела! - вскричала Райла, потеряв весь покой, что наполнял её в этом странном месте. - И хочу! Но просто… я…
        Заплывшие усталые глаза Эгге увлажнились, слёзы показались в уголках глаз крохотными бриллиантами и пропали.
        - Да, понимаю. Все эти годы, ты думала о том, что скажешь ему, когда наконец найдёшь, что сделаешь, и как он посмотрит на тебя, что ответит. Но оказалось, что ты ничего не придумала.
        - Ничего…
        - И теперь ты думаешь о том, как изменилось твоё лицо, тело, что, быть может, ты придёшь к нему не той женщиной, которая могла распалить сердце и чресла.
        - Да… так…
        - Забудь, - сурово отрезала Эгге. - Иди вперёд, мой потомок, иди смело, как шла прежде, очертя голову, в пасть дракона! Иди! Может, ты и не ведьма, но в тебе кровь ведьм, а они всегда делают то, чего жаждут их сердца! Таков мой им дар свободы, милая! И ты тоже будь такой, - свободной! Ты знаешь, чего хочешь, так что не смей робеть! А ну быстро бери свои вещи, я жду!
        Словно подхваченная ветром ободрения, подпитанная чужой волей, Райла Балекас бросилась в дом, схватила перевязь с оружием, забросила за спину Олтахар и вырвалась обратно, не шагая, но летя. Старуха ждала её возле мегалитов, нетерпеливо постукивая клюкой оземь.
        - Готова?
        - Да!
        - Тогда идём, дитя!
        Вместе они выступили сквозь высокую арку и оказались на морском побережье, где женщин встретил солёный ветер, крики скальных чаек и шум волн, бившихся о каменистый пляж. Неровный причал казался чужеродным в том безлюдном месте, а утлая лодчонка, привязанная на конце, - и того боле.
        - Где мы?
        - На севере, внучка, - ответила Эгге. - Это берег Дикой земли, за нашими спинами сейчас бескрайние леса, а перед нами Седое море. Видишь вон ту чёрную полоску?
        - Где? Ах…
        - Этот остров носит имя Ладосар. Все годы, пока вы искали мальчишку на большой суше, он преспокойно себе сидел на острове, как в собственном королевстве и никто в целом свете даже представить е мог искать его там, хитрый мерзавец.
        - Мы? - спросила Райла. - Кто «мы»?
        - Ты и… другие. Его ведь все ищут, не так ли?
        - Верно…
        Старуха поджала губы, крепко стиснула клюку обеими руками.
        - Слушай внимательно, милая, я была богиней диких лесов и всего, что в них, но никак не богиней моря. Я не могу перенести тебя туда, придётся самой. Но учти, эта лодка будет непотопляема лишь пока у того, кто держится за вёсла, в достатке решимости и сил. Придётся грести без передышки, держа в уме свою цель и не дай тебе судьба потерять это. Готова?
        - Я готовилась к этому семь лет, ахог подери! - воскликнула Райла, сердце которой бешено колотилось.
        - Тогда не упусти свой шанс.
        Ворона сделала несколько решительных шагов к причалу, но остановилась и обернулась на старуху.
        - Я вас совсем не знаю…
        - И то к лучшему.
        - Но я вам бесконечно благодарна. Если что-нибудь могу сделать…
        - Напомни этому мальчишке, что на его страданиях свет клином не сошёлся. Миру нужна помощь, и, возможно, он сможет оказать её. Путь выбирается из добровольного заточения и делает что-нибудь уже!
        Короткий палец Эгге указал вверх, на бледно-розовый шрам кометы, пересекавший небосвод.
        - Я скажу ему.
        - Так вперёд, милая! По сравнению с тем, что ты уже преодолела, это испытание - сущая ерунда! Я верю!
        - Что ж.
        - Ай, чуть не забыла! - всплеснула руками Эгге. - Где же это видано без подарка отпускать?! Вот, надень немедля!
        В морщинистой ладони лежал чёрный шнурок с костяным кулоном в виде козлиной головы.
        - Что это?
        - Оберег от троллей, милая! Надевай скорее!
        - Спасибо…
        Поддавшись порыву, Райла крепко обняла ту, что назвалась её бабкой, глубоко вдохнула запах лесных ручьёв, мха, древесной смолы. Потом она бросилась по шаткому причалу, едва не упала в воду, перебираясь в лодку, кое-как уложила там меч и вставила вёсла в уключины. Охотница на чудовищ уселась спиной к носу и далёкому острову, посмотрела на берег, ища согбенную чёрную фигурку, но не нашла.
        - Прощай, бабушка.
        Прежде ей не приходилось грести, но это оказалось не важно. Старые рассохшиеся вёсла с плеском опустились в воду, поднялись и вновь опустились. Руки, плечи, спина и бёдра, всё работало как смазанный гномский механизм, толкая лодчонку по морю. Волна за волной разбивались об её нос, а берега Дикой земли нестерпимо медленно отдалялись. Одна только мысль пульсировала в голове, один образ стоял перед глазами Райлы, и охотница без устали гребла ему навстречу, пока солнце пересекало небосвод. Одно желание, одно стремление, треск рвущихся волокон под кожей и боль, которая не имела значения.
        Когда солнце скрылось на западе, лодка на что-то напоролась, вёсла выскользнули из рук и Райла упала на спину. Удар выбил из неё дыхание вместе со всхлипом, внезапно оказалось, что она раскалена как доменная печь и покрыта кипящим потом. Всё тело невыносимо ломило, каждая мышца, каждое сухожилие, даже ногти и волосы, казалось, болели. На одной силе воли, отдышавшись, Райла поднялась.
        Оказалось, что лодка столкнулась с берегом острова. Она сделала это! Она доплыла!
        Взяв меч через боль в содранных до мяса ладонях, и используя его как посох, Райла еле-еле выбралась на пляж. С сухим треском лодка рассыпалась, и волна унесла щепки в море. Что делать дальше Райла не знала, ведь старая Эгге не рассказывала ей. Но уж точно не следовало стоять на месте, о нет!
        Она пошла вперёд, поковыляла, истощённая, растратившая почти все силы, которыми снабдила заботливая древняя бабка. Лес, почти такой же огромный и дикий, как на южном берегу, принял гостью множеством звуком и темнотой. Какое-то время Райла думала, что ослепла, пока во мраке не прорезался свет. Вскоре он вывел охотницу к дороге, проложенной среди деревьев; оказалось, что это горел странный волшебный фонарь. Были и другие, освещавшие торный путь в ночи. Направление она выбрала по наитию, слушаясь сердца, и заковыляла дальше. Боль, слабость, и даже огромные фигуры, следившие из темноты горящими глазами, - ничто не имело значения. Райла двигалась так, как если бы ничто в целом свете не могло больше отделить её от вожделенной цели.
        Несколько раз всходило и опускалось за горизонт солнце, а женщина всё двигалась. Иногда она падала обессиленная, но не теряла сознание, а просто лежала, пока не возвращались хотя бы какие-то силы на то, чтобы продолжать. Свечением раскалённого металла и жаром пульсировал в уме вожделенный образ. Дорога долго петляла между огромными корнями, притворяясь бесконечной, но вот и та сдалась перед непоколебимым стремлением.
        Райла достигла ворот в глубоких сумерках, рядом со створками висела застеклённая лампа, дарившая тёплый жёлтый свет. Собрав последние силы, соискательница подняла дрожащими руками Олтахар и ударила им в ворота. Она упала на колени и упёрлась в створки лбом, чтобы перевести дыхание, поднялась и со стоном воздела меч для нового удара, но тут ворота распахнулись и Райла повалилась под весом оружия.
        Чьи-то руки поддержали обессилевшую женщину, охватили её как стальные путы. Испугавшись, Ворона попыталась вырваться, дёрнулась едва заметно и ей позволили отстраниться. Свет очерчивал фигуру огромного мужчины, незнакомца с чужим резким лицом, который взирал на неё парой таких знакомых янтарных углей. Райла знала эти глаза.
        - Это я… это… а это ты? - пролепетала она, дрожа и едва удерживаясь в сознании.
        - Да, Райла, - сказал незнакомый голос со знакомыми интонациями, - это я.
        Она рассмеялась, чувствуя слёзы на своём лице и невероятную, неповторимую радость в той части души, где зияла дыра.
        - Правда?
        - Правда, Райла. Не знаю, как ты смогла найти меня, но я очень рад видеть тебя вновь.
        - Хорошо… господи… как же хорошо…
        ///
        - Что случилось, учитель?
        Обадайя выступил на порог дома. Он только что сидел за столом ужиная, когда Майрон вдруг резко встал и поспешил наружу, не сказав ученикам и слова.
        - У нас гостья.
        - Кто-то из Нюттхауса? В такое время?
        Майрон обернулся, держа на руках женщину и юноша сразу понял, что та не могла явиться из поселения ориек, ведь он знал всех, кто там жил.
        - Возьми меч и поспеши в дом, - приказал учитель, бережно неся незнакомку.
        - Она ранена, тут кровь…
        - Пошевеливайся!
        Майрон внёс женщину в гостиную и уложил на ковёр, стал сосредоточенно рассматривать её руки, положил живую ладонь на лоб.
        - Вы чего тут? - Из кухни появилась Улва с набитым ртом. Она хмуро осмотрела мужчин, пригляделась к женщине, сглотнула. - Это ещё кто такая?
        - Не мешай или уйди, - резко отозвался Майрон. - Оби, мне нужны твои чары.
        Юноша без промедления оказался рядом положил руки на грудь и живот незнакомки. Прикрыв глаза, он обратился к её существу, изучая оное на всех слоях бытия.
        - Чрезвычайное истощение, учитель, множество повреждений, особенно на руках, будто она с галер сбежала…
        - Она гребла сюда с материка, - сказал Майрон Синда, рассматривая белое лицо Райлы.
        - Неужели?!
        - Исцели её раны.
        - Уже. Она очень устала и спит. Если хотите, я волью в неё…
        - Нет, пусть отдыхает.
        Ученики некоторое время молча переглядывались, но Майрон ничего не намеревался им объяснять. Наконец Улва не выдержала:
        - Ну?!
        - Идите спать.
        - Кто это?
        В глазах Майрона, поднятых на дочь, была такая ярость, что, повинуясь инстинктам, та отшатнулась и потянулась к мечу, которого не было на поясе.
        - Да что б тебя Гедаш пожрал! Оби, пошли!
        - Я останусь, - тихо ответил юноша, - вдруг её состояние ухудшится.
        - Ну и деритесь в задницы! - зло воскликнула хирдквинне напоследок.
        Оби втянул голову в плечи, как всегда бывало, когда она ругалась, но Майрон пропустил дерзость мимо себя.
        Он сидел на коленях подле тела Райлы, не меняя позы, слушал её дыхание, рассматривал ауру и молчал. Ученик, примостившийся рядом, старался не нарушать покой учителя. Хотя бы потому, что Обадайя, познавший Майрона гораздо глубже, чем тот догадывался, видел ложную природу покоя. Юноша за долгие годы научился чувствовать, когда рядом находился учитель, а когда приближалось нечто иное, жившее внутри него. Один раз это иное оказалось на свободе и тогда ученик едва не погиб. Сейчас оно было рядом, бушевало под покровом молчаливого спокойствия.
        Так проходила ночь.

* * *
        Обадайя клевал носом, - прошлый день воистину выдался тяжёлым, ведь Майрон не жалел учеников. И всё же он старался держать себя в сознании.
        - Я приготовлю завтрак. Присмотри за ней.
        Юноша встрепенулся, распахивая огромные глаза. Женщина всё также спала, её состояние было стабильным, несколько хороших трапез и ещё десяток часов сна сотрут все следы истощения.
        - Я на страже, учитель.
        Вскоре по дому растеклись вкусные ароматы и утро нового дня обещало почти ничем не отличаться от многих предыдущих… пока снаружи не раздался громовой удар.
        Кто-то штурмовал ворота со стенобитным орудием! Майрон Синда покинул кухню, сжимая в руке Светоч Гнева и прошёл к двери; Обадайя сжался в комок, чувствуя угрозу, а заспанная Улва, шатаясь, спустилась на первый и теперь непонимающе озиралась.
        Ворота, сотрясаемые ударами, распахнулись по воле хозяина, явив его горевшим глазам огромную фигуру с занесённым кулаком. Солнце вставало за спиной чужака. Издав низкий рык, Майрон рубанул мечом наотмашь, а затем ударил ещё раз, и ещё. Фигуру охватило пламя, но та не пала с воплями, пытаясь отбиться от голодных языков, наоборот, - гигант замер, позволив одежде прогореть и свалиться к его ногам, чтобы явить сверкавшее тело.
        Огромный техноголем переступил границу владений, тихо скрежеща шестернями, шипя внутренними поршнями, его бронзовое тело покрывали светившиеся магические знаки, безносое лицо ничего не выражало, глаза-линзы неотрывно следили за Майроном, который тяжело дышал от гнева.
        - Кто ты такой?! - прохрипел он.
        Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
        - Прежде меня звали Сергиусом, - сообщил неживой голос. - Но теперь это не имеет значения. Ты Майрон Синда.
        - Я разберу тебя на части прежде чем…
        Рот голема при разговоре не открывался, - звук шёл откуда-то из верхней части груди. Но теперь вдруг нижняя челюсть опустилась, являя небольшой прибор, спрятанный меж стальных угловатых зубов.
        Голос, полившийся из прибора, был совершенно человеческим, сильным и уверенным:
        - Если ты слышишь это, значит, голем тебя нашёл, Майрон Синда. Я Гед Геднгейд, Отшельник из Кэрн-Роварра, призываю тебя в Зеркальный Оплот. Здесь ты получишь ответы на все вопросы и, возможно, понимание того, что должен сделать со своей жизнью. У тебя есть примерно сутки на сборы, и не забудь взять с собой Райлу Балекас, а также черновик Джассара и Шкатулку Откровений. Отказ не принимается.
        Запись закончилась и голем с лязгом закрыл рот. Воцарилась тишина.
        Учитель и ученик; Белая Ворона, конец линий.
        Эпилог 1. Братья
        Ударная волна швырнула эльфов сквозь паутину, запустила их движение по тончайшим радужным линиям, соединявшим удалённые друг от друга фрагменты реальности. Эгорханиты на долю мгновения потеряли сами себя чтобы вырваться с обратной стороны. Бельфагрон и Саутамар упали, покатились по земле, движимые огромной инерцией; трещали кости и рокотало в ударяемых головах, пока, наконец, всё не прекратилось.
        Они долго лежали, борясь за сознания, выдерживая боль, разбившую их тела, пока, наконец, Бельфагрон со стоном не поднялся. Его взору предстало печальное зрелище, - от паутины остались жалкие обрывки, которые постепенно исчезали, становясь всё тоньше, всё прозрачнее. Это значило, что назад дороги не было, как и то, что эльфы оказались в безопасности. Чудовище, явившееся из лесов, не успело последовать за ними.
        - Встань, брат мой, встань, мы выжили.
        Вокруг простирался лес, обычный, незнакомый. Деревья в нём были просто большими, а не великими, воздух не насыщала привычная лонтильцам густая магическая атмосфера, а из всех живых существ вокруг чародей почувствовал лишь обычных животных. Как бедно, как тоскливо.
        Младший брат тоже нашёл в себе силы подняться, он бежал вторым, закрывая старшего и принял больший удар. Бельфагрон произвёл несколько быстрых жестов, нараспев произнёс заклинание и Саутамар почувствовал себя лучше, благодарно кивнул. Вместе они двинулись, не видя перед собой ни тропы, ни дороги. Чародей постоянно обращался к своему внутреннему чувству местонахождения, пытался определить стороны света, но сильная головная боль не успокаивалась пока.
        Наконец эльфы нашли в лесу старую, но ещё не заброшенную дорогу, двинулись по ней, осторожно оглядываясь. Воистину нелюдям было чего бояться, ведь паутина должна была вести в самое сердце вражеских земель, в леса близ священного города амлотиан Синрезара. Нелюдей не подпускали к его стенам на расстояние десяти дневных переходов, а эльфы и вовсе подлежали изничтожению в землях Святого Престола.
        Они вышли на опушку, где увидели, что их дорога спускалась по склону холма и вливалась в широкий тракт. По нему тянулась длинная процессия человеческого отребья, развевались знамёна с символом Святого Костра, раздавалось религиозное песнопение и вопли флагеллантов, стегавших себя плетьми. Несомненно, эльфы попали в край амлотиан, а город вдалеке…
        Саутамар вопросительно посмотрел на чародея.
        - Нет, - обронил Бельфагрон тяжело, - это не Синрезар, брат. - Должно быть вопль несчастного ткача повредил паутину раньше, чем мы смогли завершить перенос. Это Папская Область, но столица её намного, намного дальше, чем мне хотелось бы.
        Воин прищурился.
        - Я думаю, брат, об отступлении не может быть и речи, - сурово провозгласил Бельфагрон. - Отец нуждается в нас и в Сердце. Кто знает, как долго нам придётся выбираться на юг, чего это будет стоить, и как скоро мы сможем вернуться. Без паука любой портал из церковных земель, любая телепортация привлечёт огромное внимание, я просто не могу… разве что в самый последний момент.
        Рука Саутамара легла на плечо Бельфагрона. Тот улыбнулся благодарно, - братья всегда понимали друг друга.
        - Бежать нельзя. Учитывая обстоятельства, то, что нас всего двое даже лучше, мы сможем добраться к стольному граду людей незамеченными, мы проскользнём внутрь и заберём Сердце. От осторожности будет зависеть всё.
        Чернокрылый Сорокопут кивнул, изъявляя готовность следовать за старшим хоть на край света. За тысячелетия жизни оба этих эльфа совершили немало подвигов во благо своего народа, и теперь им предстояло совершить ещё один.
        - В путь, брат, - сказал Бельфагрон. - Не сокрушая преград, не достигаем цели, и даже то, что желаемое сокрыто в стане врага, не остановит нас.

* * *
        Следующая глава в этой книге последняя. Больше книг бесплатно в телеграм-канале «Цокольный этаж»:
        Эпилог 2. Предатель и верный в доме убийц
        На северо-восточном берегу Юлги, второго по величине острова архипелага Аримеада, в заливе Тёмных Вод стоял великий город воров, что носил имя Маркун. Его чёрные стены щетинились острыми шипами, врата походили на пасть голодного зверя, а небо никогда не светлело от бесконечного чада, гари и золы. То был мрачный, пугающий город, в котором не существовало запретов, всё самое тёмное и порочное находило в нём убежище.
        Лишь железная хватка Клептархии издревле удерживала чёрный город от полного хаоса. Как прежде, так и ныне, девять клептархов, самых богатых, а оттого и могущественных воров делили город между собой, допуская ровно столько беззакония, сколько было нужно. Время от времени в Маркуне гремели бунты, и обитатели этой клоаки мира начинали рвать друг друга на куски, шли на приступ дворцов и даже одерживали верх порой. Но как только одна из девяти легендарных сокровищниц оказывалась разграблена, всё вновь возвращалось на круги своя. Появлялся новый клептарх и золото устремлялось в нужные руки, ибо круг жизни Маркуна был вечен и неизменен, как сама жадность.
        В тот пасмурный день с корабля, приплывшего из Зелоса, на улицы города выполз большой, богато украшенный паланкин. Его несли на плечах низкорослые, но могучие существа с красной кожей, отдалённо похожие на людей, - гванты; они же и охраняли паланкин, держа в руках щиты и топоры. Шаря вокруг глупыми взглядами, карлики-силачи двигались к центральным пределам Маркуна, распугивая нищий сброд. Ворам и грабителям оставалось только бессильно облизываться на богатую добычу.
        Паланкин неспешно добрался до врат очень высокого, величественного и пугающего здания, - храма демона жадности Таала, возвысившегося до божественного статуса. Среди всех небожителей, почитавшихся в Маркуне, наиглавнейшим был он, покровитель ловких, хитрых и умных, забирающих богатство у наивных простаков, кои его недостойны.
        Из паланкина появилось несколько полных мужчин с бритыми головами, судя по голосам и повадкам, - скопцов. Последним, кряхтя и постанывая, на тёмно-серые камни брусчатки выбрался очень толстый и старый евнух, лицо которого было изуродовано ожогами. Он носил на пальцах сверкавшие перстни и опирался на дорогую трость, при виде которой мелкое ворьё с сопредельных улиц пришло в возбуждение. Проклиная всё на свете, богач начал восхождение по ступенькам.
        В храме царил тревожный полумрак, который разбавляли красные свечи. В окнах были витражи чёрного и красного с редкими пролесками жёлтого стекла. После грязи улиц скромное убранство храма казалось роскошным просто потому, что вокруг царила чистота. На многочисленных тяжёлых скамьях было почти пусто, и десятка прихожан не набралось бы. Все они сидели поодиночке и тихо бормотали.
        У Таала не было алтаря, вместо него в дальнем конце залы высилась сидящая статуя демона. Он был уродлив: похожая на медвежью голова с бараньими рогами, когтистые лапы, большое брюхо; на спине пара крыл. Пасть демона была распахнута и длинный язык свисал до груди. Он состоял из чистого золота, этот язык, а глазами служили огромные гранаты. Остальное тело Таала являлось простым, почти чёрным камнем. Над рогатой головой висело диковинным нимбом колесо со множеством шипов; с колеса опускались золочённые цепи, а на них, пристёгнутые оковами, висели гроздьями мумифицированные руки великих воров прошлого.
        Подле демона стояла фигура в чёрном плаще с капюшоном, - жрец Таала. Именно к нему обратился евнух Эц, перебарывая отдышку:
        - Хочу… купить… молитву…
        - Да, о страждущий, да, - ответил жрец приятным голосом. - О чём желаешь, чтобы мы помолились?
        - О помощи в… поиске… давней знакомой, - отвечал Эц как можно громче, чтобы все воры, молившиеся в тот час, могли его расслышать. - Ныне уж взрослая женщина… но в детстве я много сил положил на… её воспитание. Дитя мне как дочь, коей никогда… не имел. Поселилась в Маркуне, хочу найти… встретить милую девочку.
        - Какая благородная и трогательная цель! - обрадовался жрец. - Сколько же ты готов заплатить, чтобы Таал услышал тебя?
        Эц сделал жест изуродованной рукой, и молодые евнухи зашевелились. Они были напряжены, чувствовали, что поступали неправильно. Пускай их верность принадлежала Эцу, но всё же, годы, прожитые в обители Элрога наделили скопцов чувством страха божьего. По пути к храму Таала они спорили, но старый и властный Эц подавил чужую волю как делал это всегда. Один из его прислужников достал из-под плаща кошель и жертвенный котелок, стоявший перед ликом демона, наполнился монетами. Чарующий звон золота придушил молитвы, а его кровавый отблеск притянул взгляды.
        - Великолепная щедрость, о страждущий! - Голос жреца подрагивал от жадности. - Таал услышит тебя, я уверен!
        Из-за статуи появился служка, молодой ученик воровской гильдии, отбывавший наказание за нерадивость. По традиции он носил лишь набедренную повязку, что должно было упредить от попыток обокрасть рогатого господина. Мальчишка приставил к пасти демона стремянку и, кряхтя, потянул котёл наверх. Совсем скоро золото со звоном прокатилось по пищеводу и попало в толстое брюхо Таала, монеты улеглись на предыдущие подношения и затихли там, оставив смертным лишь отрыжку в виде эха.
        - Прекрасно! - провозгласил жрец, хлопая в ладони. - Мы помолимся, о страждущий! Мы хорошо помолимся!
        - Я хотел бы назвать имя той, с которой ищу встречи, - добавил Эц, понимая, что после принесения жертвы интерес к нему быстро угаснет. - Надеюсь, Сердце Алчбы расслышит его.
        - Не повредит, говори!
        - Зиру. Мою милую девочку, мою почти кровиночку зовут Зиру. Так хочу найти её, встретиться с ней.
        При звуках этого имени жрец Таала вздрогнул и сделался словно бы на голову короче; служка уронил котёл и с воплем убежал за спину демона. Молившиеся воры неслышными силуэтами заскользили к выходу.
        - Зи… Зи… я… она… м-м-м-м-мы помолимся… - прошептал жрец, дрожа всем телом.
        - Уж постарайтесь.
        - А теперь уходите! Немедленно!
        Хромая прочь, Эц думал, что оно стоило потраченных денег, - через храмы весть распространится по громадному городу со скоростью морового поветрия. Он мог бы искать встречи месяцами и всё впустую, так уж устроен был Маркун, - нужны знакомства и репутация. Но старик не обладал таким временем и таким терпением.

* * *
        Евнухи поселились в самой дорогой гостинице города, где Эц взял себе наироскошнейший номер, оставив подопечных скопом ютиться в самом скромном. Снаружи этот особняк был крепостью, защищённой стенами, воинами, магией и сторожевым зверьём, внутри же - благословенный уголок, полный любых наслаждений. К богатому господину заспешили ювелиры, продавцы дорогих вин, дворцов, кружев, шелков, невольников, а главное, - волшебники-целители с мазями и эликсирами.
        Млея под умелыми руками массажиста, чувствуя, как исцелялись его раны, Эц перебирал в голове события последних месяцев.
        Он выбрался из Ур-Лагаша незадолго после того как узнал, - Верховная мать тайно отбыла в своё сумасбродное паломничество. Как же он радовался тогда! Сидение в убежище чуть не погубило Эца, хотя он был обеспечен всем необходимым и даже сверх того! Новости со всего города по-прежнему стекались к нему от сотен пар прикормленных ушей да глаз; бестолковые Змейки бродили по заброшенным выработкам внутри Оранжевых скал, стояли постами на всех воротах и в порту, однако всё тщетно, скопец не спешил никуда бежать.
        Когда время всё же наступило, Эц покинул Ур-Лагаш легко, прибегнув к помощи контрабандистов. Вместе с горсткой верных последователей и немалыми деньгами, евнух доплыл до великого Зелоса. Там он узнал, что драконова доля его состояния пропала! Средства, собираемые и вкладываемые столько лет подряд, были отозваны обратно в храм, не иначе проклятый Ицк таки выжил! Мерзавец! Разумеется, того, что Эц утащил с собой и того, что лежало на неприкосновенном счету в Копилке Добрых Киркарей, ему хватит на три жизни вперёд, но было-то на тринадцать жизней вперёд!
        От осознания этой ужасной несправедливости, евнуха будто душила овившаяся вокруг горла змея. В ярости он послал нижайшее, преисполненное лести и подобострастия письмо Харулу Мягкосердечному. В своём послании он сообщал самому богатому работорговцу мира о безобразиях, творившихся в Ур-Лагаше и об армии, которую готовился собирать сатрап. Пусть король-купец думает, пусть решает.
        Наняв корабль, Эц со свитой отплыл в Маркун. Другие евнухи не понимали сути его поисков, не понимали, что заставляло их наставника стремиться в тёмное царство воров. Он же говорил им: в чём наш смысл, если не можем быть при храме Элрога? Старик прожил в Анх-Амаратхе почти всю жизнь, считал Цитадель Огня своим домом и желал вернуть его обратно, вернуть прошедшие времена, когда он был помощником Верховной матери и всё в мире происходило правильно. А достичь этого никак не удастся без поддержки, без жестокой и страшной силы, которой боялись все жрицы Элрога, - без Зиру.
        Со дня прибытия в город воров прошло больше недели и Эцу уже понемногу надоедало сидение на месте. Ответа не было, хотя он посылал подчинённых в храм каждый день, а в случае дурного настроения - и дважды в день. Зиру не откликалась. Разумеется, он мог попробовать отправиться к ней самостоятельно, ведь ни для кого не было секретом, где искать эту женщину.
        На юго-востоке Маркуна находился район, носивший имя Паутина Теней. Даже для этого города местечко казалось чрезмерно мрачным и опасным, - лабиринт узких запутанных улиц и домов с плоскими крышами, а в центре его возвышалась чёрная башня самого зловещего вида. В прежние времена хозяином ей был некий могучий колдун, чьё имя город успел позабыть, позже в башне обитал один из прежних клептархов, пока однажды его вместе с семьёй и всем двором не вырезали. Так в Маркун пришли моккахины.
        Эта секта убийц зародилась на материке, где-то в песках Семи Пустынь и долгое время продавала смерть всем эмирам, шахам, султанам и наибам востока, пока не попала в поле зрения Второго Учителя. Вскоре после моккахины превратились в его собственный орден убийц, а когда у великого архимага родилась дочь, он поставил её над ними и с тех пор госпожа Зиру держала мастеров кинжала стальной хваткой. Эта сила могла подарить Эцу месть, которой жаждала его объятая гневом душа.

* * *
        Был весенний вечер, и евнух предавался хандре. Маркун, поглощённый вечным полумраком истощал его желание жить и его кошель, травил тоской по жаркому солнечному Ур-Лагашу. Минувший день не принёс результатов, и старик начинал подозревать, что ошибся в суждениях, обращаясь к жрецам Таала. Либо, что ещё хуже, Зиру просто не пожелала отзываться на его послание. Мелкая мерзкая дрянь!
        Объевшись изысканных блюд и упившись вином, он окутался простынями и провалился в царство кошмаров. Эц давно знал, что не следовало так праздновать чрево перед сном, но лишённый многих иных наслаждений, он всю жизнь предавался обжорству. Удивительно ли, что сон не удержал его, когда старика схватили, затолкали в рот кляп, надели на голову мешок и связали члены. Панические движения не принесли пользы, - руки, державшие Эца, были сильны.
        Его куда-то несли, быстро и плавно, движение почти не прекращалось, чувствовались подъёмы и спуски, внутри пленника всё переворачивалось, а сердце колотилось и болело. Эц успел трижды потерять сознание и прийти в себя, прежде чем его бросили на мягкую поверхность и кляп поглотил стон. Верёвки исчезли с конечностей, исчез мешок, и евнух сжался в комок, боясь, что его вот-вот станут бить. Эти страхи оказались напрасными, но потребовалось время, чтобы достаточно осмелеть и вытянуть изо рта тряпку.
        Комната была не большой, но и не маленькой, просторный куб, тонувший в пурпурной темноте. Единственным источником света служила полная луна, проникавшая внутрь через фигурную решётку на окне. Эцу не пришло в голову думать о том, как могла хозяйка ночных небес пробиться сквозь непроглядный смог, его испуганный разум поглощало иное.
        Луна расплескивала свет на ворсистые ковры, привезённые откуда-то из халифата, на стены, покрытые растительными узорами и вязью; она играла на гранях хрустальных бутылей с дорогими винами и на огромном балдахине сиреневого шёлка, накрывавшем ложе в дальней части комнаты. Густой мрак искажал цвета, но балдахин казался всё же сиреневым… а темнота под ним была непроглядной. Из нефритовой хандуинской курильницы сочился сладкий дым, который никак не мог сокрыть запах смерти, разлитый по спальне.
        Эц сидел на коленях, всё ещё сжавшийся, всё ещё дрожащий, он заглядывал в тени, казавшиеся окнами в иные измерения, где царствовала темнота и пустота. Больше всего пугала тьма под балдахином, евнух чувствовал обожжённой кожей взгляд, который был устремлён оттуда.
        - Ты искал встречи со мной.
        Голос ужасный, как скрежет железа по стеклу, заставил Эца вскрикнуть и упереться лбом в ковёр.
        - Госпожа, сколько лет прошло…
        - Не трать моё время попусту.
        Эц, чьё тело тряслось и потело под дорогими тканями, собирал все доступные силы, вспоминал речь, которую репетировал столько времени. Он внезапно пожалел о всех событиях, которые привели его сюда и сейчас.
        - О госпожа моя, - взвыл евнух, - ужасная весть вынудила меня, вашего раба, проделать долгий путь и потревожить ваш покой! Ужасная весть!
        Из-под балдахина не донеслось ни единого звука.
        - Госпожа, ваша матушка, пресветлая Инглейв умерла!
        Стон скорби вырвался из его рта и слёзы покатились по щекам. Даже сам Эц не смог бы точно сказать, сколько в них было искренней боли, а сколько притворства.
        - Я знаю, - резко скрежетнул голос с ложа, такой ужасно противный, причиняющий мучение каждым обертоном. - Что-то ещё?
        - О госпожа, я приношу вам свои соболезнования и предлагаю клятву верности! Располагайте мною, моими знаниями и умениями! Позвольте послужить делу восстановления справедливости и…
        - Нет.
        - А?
        - Справедливостью для тебя, - поведал скрежещущий голос, - было бы повешение на собственных кишках, скопец. Хочешь такой справедливости?
        Ему показалось, что горло перехватила удавка, на миг евнух даже поверил и полез было пальцами под многочисленные подбородки, но смог овладеть порывом.
        - Но… но… как же… Ваша матушка! Её убили!
        - Туда ей и дорога, старой дряни. Жаль, что я не смогла увидеть это. Жаль, что я не смога плюнуть на её труп. Иного она не была достойна.
        Поглощённый возмущением и растерянный, он даже немного позабыл о смерти, которую воображение поселило в тенях, об опасности, которой был пропитан сладко-гнилостный воздух. Разум судорожно искал мысль, за которую можно было уцепиться и…
        - Самшит!
        Повисла страшная тишина и евнух замер как мышь, не дыша, в страхе, что Зиру не заговорит.
        - Что ты сказал?!
        - Это Самшит убила вашу матушку! - взвыл Эц. - И сама стала Верховной! Это Самшит! Она проклинает имя вашего отца, называет его лжепророком, анафемой и… и… жалким разочарованием, вместо Спасителя, в котором мы все так сильно нуждались! Самшит…
        - Заткнись! Ещё раз ты назовёшь имя этой змеи, я прикажу кормить тебя твоей же плотью!!!
        Голос рассёк щёку евнуха, оставив длинный рваный след. Он упал, зажимая рану, скуля как побитый пёс, но вновь судьба проявила милость.
        - Очистьте комнату.
        Из-под потолка неслышно спрыгнула массивная фигура, укутанная в тёмную ткань, увешанная оружием. Она сунула под балдахин руку и вытянула в лунный свет верёвку, а следом, - и труп с петлёй на шее. Когда моккахин тянул мертвеца мимо Эца, евнух рассмотрел обличье некогда красивого юноши с первичными признаками разложения. Бессмысленный взгляд удавленника прошёл сквозь свидетеля, а затем тот обратив внимание на вздыбленную мужественность, которую перетянули бычьими жилами у основания, чтобы она не утратила своего вида после остановки сердца. Эц ощутил, как в его рот хлынула рвота, как ожёг горло желудочный сок, но старик ничему не позволил пролиться на ковёр, он сжал окровавленной ладонью губы и заставил себя всё проглотить.
        Зашуршали атласные простыни, из-под балдахина выбралась сама Зиру. Эц едва не взвизгнул. В его памяти то была мелкая мерзкая девчонка, противный урод, которому посчастливилось пережить роды, но старик никак не мог представить, во что ещё более ужасное превратилась она, преодолев взросление.
        Облик Зиру являлся воплощением кошмаров, эта женщина была худа, словно умирала от голода, - скелет с тонкими мышцами, обтянутый мертвенной кожей, - виднелось каждое ребро, каждый позвонок, каждый обвод тазовой кости; её внутренности будто высохли, или попросту никогда не существовали. Но руки и ноги отличались от общего безобразия, - протезы, созданные гномьими кузнецами-механиками, оживлённые не магией, но руническим Ремеслом. Эти члены сверкали зеркальным металлом, несравненно лёгкие, прочные и сильные.
        Из-за кривоватой шеи, голова женщины никогда не сидела ровно, а склонялась то к одному плечу, то к другому. Треугольное лицо Зиру заслуживало отдельной главы в атласе кошмарных снов, начиная с того, что провалившийся нос напоминал рыльце летучей мыши; пергаментная кожа обтягивала скулы и подбородок так туго, будто вот-вот могла порваться, из-за чего женщина с трудом выражала эмоции, - только уродливые противоестественные гримасы. Волосы Зиру являлись торчавшей во все стороны, сухой и бесцветной соломой, а её глаза… о эти очи ужаса! Слишком огромные, занимавшие почти треть лица, они, казалось, никогда не моргали; зрачки расширялись и сужались независимо, а радужки… если приглядеться, можно было понять, что радужки её глаз меняли форму и цвет словно земляное масло, плавающее в воде. Капельки их могли даже отделяться, уходить в плавание по склерам, а потом вновь возвращаться к зрачкам и продолжать плавный танец форм.
        Эц опустил голову и зажмурился в ужасе. Он помнил ещё, что делал пристальный взгляд этой твари в детстве с послушницами, когда Зиру ещё жила в Анх-Амаратхе. Даже тогда она была бедствием хуже засухи и саранчи! О Элрог, зачем он рвался на эту встречу?!
        Второй моккахин бесшумно спрыгнул с потолка, распахнул полы шёлкового халата и помог госпоже облачиться. Он исчез также быстро и тихо, а Зиру прошла к стойке с хрустальными сосудами и налила себе чего-то гранатового, искристого.
        - Я знаю, зачем ты пришёл. Справедливость? Не смешно. Годами ты обкрадывал мою мать и считал себя истинным хозяином Анх-Амаратха, Эц. Господином в тенях.
        Она приблизилась к дрожавшему евнуху и поставила одну ступню на лысый череп. Эц ощутил касание холодного металла.
        - Время показало, что истина куда проще, ведь ты не что иное как старый глупец, выброшенный за порог. Ты ненужный. Уличённый вор… знаешь, что в Маркуне делают с никудышными ворами, Эц? - Зиру склонилась над ним, усилив давление на череп. - Сдирают кожу с их неловких, бесполезных рук. Боль от этого нестерпима, а когда лишённая защиты плоть начинает гноиться… м-м-м! Вот, за что я люблю этот город! Здесь знают толк в наказаниях!
        Женщина убрала ногу, отпила немного из бокала и взвизгнула:
        - Смотри в глаза!!!
        Голос рассёк кожу и плоть на спине евнуха, но, невзирая на ослепительную боль он с воплем встал на коленях и запрокинул раненное лицо. Их взгляды встретились и радужки Зиру плясали вокруг зрачков, разделяясь на разноцветные маслянистые капли, водя хороводы, собираясь вновь.
        - Жалкий ощипанный каплун, - тихо скрежетнула она, - ни на что не годный, никому не нужный бурдюк прогорклого жира. Мой великий отец говорил, что мать держала тебя рядом лишь потому, что была слишком ленива и слабовольна для принятия полной тяжести власти. Она уделяла всю себя полузабытому старому богу и сидению на углях, вместо того, чтобы руководить настоящей силой, - земной. А ты пользовался этим ради примитивной тупой корысти. Убью…
        - Умоляю, - развёл руки в молитвенной позе Эц, страдавший от ужасной боли и страха, - я помню вас ещё совсем ребёнком…
        - Я тоже помню тебя. Ты всегда был никчёмным ублядком.
        Её уродливое лицо изобразило несколько гримас одна страшнее другой, но в итоге Зиру смогла показать то, что хотела, - брезгливое презрение.
        - Беги, отсюда и до самого низа, беги, Эц. Если успеешь, то сохранишь свою никчёмную жизнь, а если нет, останешься внутри навсегда.
        Она умолкла, не сводя с него взгляда, наслаждаясь видом парализующего ужаса.
        - Ну же!
        Раненный, истекающий кровью евнух со стоном поднялся на ноги и бросился к двери, вывалился в коридор, помчался, всюду встречая одинаковый густой мрак, падая, ударяясь, лихорадочно разыскивая лестницу вниз. Он с детства не заставлял себя бегать, изнеженное тело забыло о том, что можно двигаться так быстро, но ужас поднял утраченные воспоминания из недр памяти. Эцу удавалось, раз за разом найти путь и не заплутать в лабиринте коридоров, он хрипел, сипел, ронял дерьмо, но бежал, пока вдруг впереди не распахнулась дверь, выход из темноты! Он смог, он спустился на самый первый этаж чёрной башни! О Элрог! О милостивый! О восторг жизни…
        И тогда Зиру вонзила пальцы в жировые складки на шее евнуха, пробила его горло, чтобы с улыбкой наблюдать, как надежда переходит в понимание, отчаяние и пустоту забвения. Евнух так и не поднялся с колен, его лихорадочный побег происходил только внутри бритого черепа, в плену иллюзий, насланных глазами женщины. Перед смертью Эцу была дарована мимолётная надежда лишь для того, чтобы её жестоко отняли.
        Труп тяжело упал набок и стал заливать ковры, густая тёмная влага медленно подкрадывалась к стальным ступням.
        - Уберите тело, разделите его на органы и продайте колдунам, алхимикам. Если останется что невостребованное, продайте мясникам. Извлечём пользу из бесполезного.
        - Что делать с остальными скопцами, саидати? - спросил возникший рядом моккахин.
        - Вырежьте языки и отправьте на невольничий рынок… хотя, нет. Клептархи могут купить их и что-нибудь узнать, всё же анх-амаратские евнухи поголовно грамотные. Лучше отправьте их следом за Эцем, не колдунам, так мясникам.
        По звону колокольчика явились три служанки. Их лица были настолько изуродованы, что даже Зиру могла показаться красивой в сравнении. Отточенными до безупречности движениями они стали одевать госпожу в тёмно-сиреневый костюм из ткани, поглощавшей свет, лёгкой, неслышной, мягкой, скрывавшей изъяны фигуры.
        Вскоре она воссела на своём троне в тишине и мраке приёмной залы, где стала вкушать пищу. Один моккахин вкладывал ей в рот крупные виноградины, лишённые косточек и кожуры, а другой подносил бокал чистой ледяной воды. Сама Зиру сидела неподвижно, глядя куда-то вдаль, сквозь стены и просторы, преданная своим мыслям и ожиданиям. Именно сегодня она решила наконец призвать жалкого глупца в башню, ибо подозревала, что позже просто не сможет позволить себе такое удовольствие. Зиру знала наперёд, - вскоре ей наверняка придётся покинуть город воров.
        Прибыл моккахин с докладом. Он появился в сумраке перед троном коленопреклонённый, с опущенной в почтении главой.
        - Саидати, - прошелестел убийца, - сегодня в порт прибыл корабль с человеком, точно соответствующим описанию. Мы привлекли его и пригласили. Он согласился, так-как сам желал встретиться с вами. Должны ли мы поставить его пред ваши очи?
        - Немедленно.
        Кормильцы исчезли, исчез и посланник, лишь два стража замерли под стенами неподвижные как изваяния. Тихо открылись двери, вошёл гость башни. То был человек сплошь во всём чёрном, который хромал при ходьбе и опирался на высокий посох. Левую половину его лица скрывала вуаль, а правая была белой как у свежего покойника.
        Гость приблизился к трону и стал неловко опускаться на колени, из-под полов длинного плаща показалась его негнущаяся левая нога. Руки же преподнесли Зиру посох, при этом левая конечность держала древко ниже правой, - она была сухой и плохо слушалась. Так, с протянутым посохом чужак и замер.
        Госпожа моккахинов рассмотрела дар, который являлся тем ещё произведением искусства, - длинный, покрытый белыми опалами, алыми рубинами и, в большей степени, кусками чернейшего обсидиана. Его венчал набалдашник в форме рогатой чёрной змеиной головы с длинными жалами и алым языком.
        - Не хочешь ли назвать себя?
        - Я мусор, недостойный вашего внимания.
        Бесплотный шёпот показался ей волнительным. Так говорил бы тот, в ком не осталось почти никакой жизни.
        - И что же ты принёс мне?
        - Это посох великого древнего волшебника Архестора Могучего, госпожа. Опора Сильных. Легендарный артефакт, увеличивающий мощь своего хозяина многократно.
        - О. Наверное, очень дорогой.
        - Бесценный, госпожа.
        - Но я не обладаю магией, для меня он бесполезен.
        - Прошу, госпожа, - зашептал гость, - примите, он ваш по праву.
        - По какому праву?
        Гость как будто некоторое время боролся с собой, прежде чем поднять половину лица и вновь открыть рот.
        - Некогда этот жалкий ничтожный червь, что смеет говорить с вами, имел честь служить… вашему великому отцу. Быть учеником. Ваш великий отец приказал найти этот артефакт, но я… никчёмный… бесполезный… я искал его слишком долго, а когда нашёл… я вернулся… а они сказали мне что он… что… это невозможно! Только не он!
        Шёпот почти перешёл во внятную речь и это могло сойти за крик боли.
        - Я был под Касрагонтом, госпожа, я видел тысячи статуй… и он среди них… как же так? Как же так…
        Зиру как завороженная следила за глазом чернеца, снулым, блеклым ровно у покойника. Вот он медленно моргнул, и крохотная слезинка побежала по коже. Госпожа моккахинов поднялась и подступила к коленопреклонённому, повинуясь наитию коснулась его лица и пожалела, что протезы не позволяли осязать в полной мере. Искренность. Какое же редкое то было сокровище в её жизни! Гость являл искреннюю скорбь.
        - Я подвёл его, госпожа. Непростительно. Молю, примите посох и избавьте меня от этого бессмысленного, пустого существования. Я жил только благодаря ему, а без него жить не имею права. Прошу вас…
        Женщина скорчила гримасу, которая задумывалась как нежная улыбка. Стальные пальцы всё также касались лица мужчины.
        - А если я скажу, что знала о твоём пришествии задолго до того, как корабль пришвартовался в порту?
        Никогда её скрежещущий голос ещё не звучал так противоестественно ласково.
        - А если я скажу, что душа моего великого отца так и не пересекла Кромку, так и не ушла в посмертие? А если я скажу тебе, Эгидиус Малодушный, что мой великий отец приходил мне во снах чтобы оставить завет?
        - Это правда? - Единственный глаз колдуна расширился, блеклый зрачок дрожал, но не упускал перекошенного рта женщины. - Это…
        - Да, Эгидиус. Мой великий отец приказал нам вернуть его в мир. Вернуть в мир Дракона Нерождённого. Ты готов искупить свою вину перед ним?
        Руки гостя опустились, роняя посох, а сам он склонился и припал устами к шёлковым чехлам, покрывавшим ступни Зиру. Ужасная женщина вздрогнула от удивления и возбуждения.
        - Госпожа, - прохрипел колдун страстно, - если вы укажете мне этот путь, я стану вашим самым верным, самым любящим рабом.
        Ноябрь 2019 - Август 2020.
        Первый том второго цикла здесь заканчивается.
        Прошу дочитавших выразить своё мнение, особенно тех, кто читал первый цикл. Мне нужно знать, не вводит ли в замешательство количество линий, не слишком ли много персонажей, не тяжело ли читать, не вязок ли стиль, не выскакивают ли рояли? Оставляйте комментарии, если остались вопросы по сюжету, задавайте. И если книга понравилась - рассказывайте о ней при случае. Сарафанное радио - лучшее радио.